Аннотация: Мы часто слушаем только то, что сказано. И глухи к тому, о чем промолчали.
Сине-белый или бело-синий? Этот официальней. Этот изящней. Зажатые каждый в своей руке галстуки мелькали в зеркале, по очереди занимая место у шеи. По его лицу никогда этого не прочесть, но это был настоящий тупик. А на работу нужно было выйти шесть с половиной минуты назад - выяснил он, поглядев на часы. Эта операция положила конец выбору - бело-синий галстук выпал из разжавшейся кисти, окольцованной недорогой подделкой известного часового бренда. Официальный так официальный. Провинившаяся рука помогла завязать полувиндзор и вместе с остальным телом поспешила на работу.
Лучше бы она этого не сделала - в течение пятнадцати минут надрывного шага до метро она успела оцарапаться об угол дома, выронить портфель, крепко сжать его ручку и не менее крепко врезаться в одного из четырех уголовного вида молодых людей, прогонявших сигаретным дымом утренний перегар.
- Ты гонишь, - сказал задетый, судя по всему, имея в виду не скорость передвижения на работу. Виновный в столкновении крепко задумался. С одной стороны, стоит ответить чем-то в их стиле. Ну, типа, сам ты гонишь, и спокойно продолжить спешный путь. Примут за своего и не будут гнаться. А с другой стороны, можно извиниться. Ну так, достойно, сказать: прости, братуха. И сплюнуть. Чтоб убедились - братуха и есть.
Задетый сладко размял шею - ему ой как не хватало короткой, но эффектной сцены доминирования. Хотя сформулировал он бы это несколько иначе. Но пассажир стоял, спокойно глядя на него. Вообще не понятно, что у него в голове. Вроде, в галстуках обычно себя по-другому ведут. Начинают неопытно хамить, или щеки надувать, в братья лезть. Этот же стоит, судя по всему, готов к драке, раз так спокоен. Друзья с любопытством смотрели, готовые в любой момент променять роль зрителей на непосредственных участников. Хотя они, конечно, обрядили бы свое состояние в несколько другие слова. Но задетый явно медлил, не проснулся еще, наверно.
- Ладно, проехали, - коротко бросил он и вернулся к прерванному рассказу о захватывающем разговоре с некоей Зинкой. В нем, разговоре, всплывала еще и резинка, но парни не чувствовали забавной рифмы. А спешащий на работу не счел хорошей идеей обратить внимание братух на этот факт. Да, собственно, на это не было особо времени.
В офис он забежал с небольшим опозданием - утренняя летучка уже началась. Вся редакция, как мышки, сидели под тяжелым взглядом шефа, мгновенно, впрочем, переместившегося на нерадивого сотрудника.
- Доообрый день! - шеф немного паясничал. Это ему можно. - А мне вот твои коллеги как раз предлагали разворот напечатать в стиле "сделай сам". Чтоб все читатели радостно вырезали и клеили елочные игрушки. Так и вижу растерянных гостей перед елочками, украшенными недорасклеившимися самоделками. Или вот еще. Напечатать номер на обратной стороне подарочной бумаги. Да мне машину придется продать! Мы оставим всех детей без подарочных оберток. Плакать будут. Навзрыд. Разве что родители догадаются раз в жизни купить нашу газету и завернут подарки в нее. К вящему удовольствию рекламодателей, чьи мятые порванные макеты легко рекрутируют новых покупателей среди дворников утром нового года. А ты что предлагаешь? Молчишь? И правильно молчишь! Хоть один умный человек нашелся! Мне надоели ваши вечные оправдания - он обвел всех взглядом. - Праздничный номер верстает наш молчун. Все свободны. Со своими несколько неуклюжими идеями.
Под завистливыми взглядами коллег опоздавший протиснулся на свое рабочее место, стараясь привлекать как можно меньше вниания. Только включив компьютер, он медленно выдохнул воздух, набранный для ответа шефу. Надо же! Праздничный номер! Живем!
Если выбирать достаточно темные картинки, то в мониторе можно рассмотреть отражение Анюты. Стройная, с блестящими пуговками глаз, она была любимицей всей редакции. Ну, и предметом безнадежных воздыханий, конечно. Она носилась с рюкзаком, полным техникой - фотоаппаратом, ноутбуком, какими-то еще гаджетами. Один раз он осмелился помочь ей его надеть - потребовалась вторая рука, чтоб не его уронить, неудивительно, что она вся такая подтянутая и спортивная. Анюта никому не отдавала предпочтения, при этом со всеми оставаясь милой и доброжелательной. Немало журналистов-казанов не смогли подтвердить свою репутацию сердцеедов, разбившуюся о ее улыбчивую, но неприступную вежливость. Даже шеф в свое время устал штурмовать эту крепость, признав за Анютой право быть красивой и оставаться ничьей.
Анюта, глядя куда-то в небо, стучала по клавиатуре, и в этом стуке слышалось все - и оба марша Мендельсона, и участившийся при мыслях о ней ритм его сердца. Они жили недалеко и часто вместе ходили домой, но никогда и ничем это не заканчивалось. А жаль.
Он чуть задержался в офисе, добивая концепт праздничного выпуска для шефа, который не любил, чтоб его поручения покрывались пылью ожидания. Анюта ушла минут 10 назад, и он, стукнув по кнопке "отправить", побежал за ней в надежде нагнать у ее дома и хоть покурить вместе.
Он увидел ее случайно, боковым зрением, и то - только благодаря потертой его взглядами красной курточке. Она стояла в арке, в окружении уже знакомых ему братков, прижимая к себе обеими руками рюкзак. Думать времени не было, и он окликнул парней.
- Эй! - это было явно не самое лучшее начало, но, по крайней мере, они отвлеклись от нее.
- Бойкая, - не без доли уважения сказал братуха и рукой, чуть издеваясь, чтоб не потерять лицо, указал ей дорогу к Галстуку. - Своих не трогаем, иди.
Анюта подобралась и, ни слова не говоря, засеменила к спасителю. Она явно не привыкла к таким ситуациям, из-за чего несколько утратила грацию и пружинистость шага.
- Спасибо, - тихо сказала она, когда они отошли подальше, трясущимися руками беря предложенную им сигарету. И повторила, сильно затянувшись, - спасибо!
В ответ он ободряюще подмигнул ей, и занялся своей сигаретой. Они молча курили. Он понимал, что больше никогда он не застанет ее беззащитной, без дежурной улыбки и стального блеска в глазах. Но он не знал, что говорить. Может, просто поцеловать ее на прощание? Где-то между щекой и губами, например. Или пригласить на кофе, ну, чтобы успокоить окончательно? Молчание становилось натянутым.
- Знаешь, я тебя, очевидно, недооценивала. Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким мужчиной. Обычно я сама всех спасаю. И теперь не требуешь горнов и фанфар. Знаешь что? А пошли ко мне. Не то, чтоб мне было страшно, конечно, я справлюсь. - Она говорила быстро, чуть перебивая себя, будто подбирала незнакомые слова. - Просто вместе "Теорию большого взрыва" посмотрим. Ты же кажется, смотришь ее, да?
Никто бы не сказал по его лицу, что он сейчас чувствовал.