Председателя районного Совета Тимофея Павловича Совковича трудно было даже представить в какой-нибудь другой должности. Одним своим видом он уже внушал чувство уважения и даже опасности. Высокий, широкий в кости, с крупной головой - не человек, а глыба. Журналисты, создавая портрет подобных людей, иногда пишут: "В нем чувствовалась та самая порода, которую нельзя приобрести - с ней надо родиться". "Скульптор" не особенно заботился о том, чтобы проработать детали его лица. На нем все было просто. Контрастно выделялись лишь голубые глаза. Иногда они были озорными и веселыми. Но чаще всего в них просматривалась холодная сталь.
Детство Тимофея Совковича прошло в предгорьях Алтая. Повзрослев, он стал грозой сельских мальчишек и девчонок. Под его предводительством местные озорники не раз воровали овец и в глубокой балке за селом жарили шашлыки и распивали самогон. Человек он был скрытный. Никто не знал, что у него на душе. Рассказывают, что однажды, чем-то сильно расстроенный, Тимка выпил в тайне от всех самогону, увел своего домашнего пса далеко за село, связал и кастрировал. После этого успокоился и долго ни с кем не разговаривал. Об этом своем "подвиге" он никому не рассказывал, но село о нем шушукалось. Он почти никогда не сидел за учебниками, но при этом был отличником.
В институте с первого и до последнего курса он был старостой группы и членом бюро комсомольской организации курса. Студенты уважали его за силу и крутой характер. Весь институт знал, как поступил он с хулиганами, остановившими его вечером в глухом переулке. Двоих он уложил кулаками, а третьего привел в отделение милиции. Почти как Ломоносов в свою молодость! Студенты его группы отличалась организованностью и дисциплиной. На третьем курсе Тимофея приняли в члены КПСС.
В управлении сельского хозяйства одного из районов Одесщины, куда попал по распределению, сначала он занимал скромную должность зоотехника по свиноводству. Это были семидесятые годы прошлого века. Всеми делами в районе управляло бюро райкома партии. Через кадры, которые оно назначало и отстраняло по своему усмотрению, партия влияла на производство, на все стороны жизни района. Руководящие работники и ведущие специалисты повсеместно были коммунистами.
Тимофей Павлович Совкович не был исключением. Райком партии оценил в нем явные черты лидера, поэтому вскоре его назначили главным зоотехником, а затем и начальником управления сельского хозяйства. И не ошиблись. Добиваясь повышения производства продукции сельхозпредприятиями, он был беспощадным к подчиненным. Его власть распространялась не только на отношения производственные, но и на семейные. Женщины-специалисты всю жизнь поминают его недобрым словом. Был случай, когда, заканчивая очередное производственное совещание, он попросил задержаться экономиста Лидию Марковну Киосеву:
- У тебя есть дети? Девочка? Вот и хорошо. Если забеременеешь - уволю по статье! Мне нужны полноценные специалисты, а не мамочки с пеленками!
- Прямо так и сказал? - переспрашивали подруги.
- Да, безо всякого стеснения.
Лидия в это время была на втором месяце беременности. После разговора с Совковичем она сделала аборт. А потом уже не смогла родить второго ребенка. Муж постоянно ее этим попрекал. Особенно впечатлительные служащие действительно боялись заводить детей.
Тимофей Павлович за каждым колхозом закрепил специалиста, независимо, был ли он экономистом, зоотехником или инженером, и строго следил за отчетностью по производству продукции. Поскольку показатели подвержены колебаниям от различных условий, то управленцы вынуждены были дневать и ночевать в "своих" хозяйствах. Благодаря этому район лидировал в областной сводке.
Согласно своему статусу начальника управления, Тимофей Павлович был избран членом бюро райкома партии. Там он чувствовал себя уверенно, голос его был весомым. Никто другой из членов бюро не разбирался так в сельском хозяйстве, как он. С его подачи на заседания бюро с отчетами приглашали неугодных ему председателей и специалистов, а также отстраняли таковых от занимаемой должности.
Когда перед членами бюро отчитывалась очередная "жертва", Тимофей Павлович даже возбуждался. Он подбрасывал "убийственные" реплики, вытаскивал на свет божий такие факты, что люди терялись, лишались дара речи. Он совершенно не заботился о том, что калечит людям судьбы, ломает характеры. Иногда он отвлекался на минутку, может быть что-нибудь обдумывая. Отца его расстреляли как врага народа, а семью из Украины сослали в тайгу. Вероятно, он пытался примерить заседание бюро к заседанию трибунала, понять, как все тогда происходило? Очнувшись, продолжал мучить человека вопросами до тех пор, пока его не остановят.
В принципе его жизнь в Сибири ничем не отличались от условий его сверстников. Многие местные ребята тоже росли без отцов. Не было у Тимофея препятствий при поступлении в Барнаульский институт, в члены партии. Но всю жизнь он считал, что Советская власть была несправедлива к нему лично и к его семье. И вот теперь, когда он сам мог карать, унижать, он не упускал такой возможности. А выглядело это как принципиальность, как стремление заставить людей работать лучше, результативнее. Может быть, в этом проявлялась его "та самая порода"?
И все же он неохотно ходил на заседания бюро райкома партии, а будь его воля - и вовсе бы распустил этот орган. Он считал, что партия должна заниматься идеологической стороной жизни людей. А управление сельского хозяйства - непосредственно производством, и нет никакой надобности партаппарату подменять специалистов.
Когда Тимофея Павловича Совковича избрали председателем районного Совета, он вообще стал непререкаемым авторитетом. Его боялись. Ему нравилось, когда перед ним прогибались, старались услужить. И он этим пользовался, правда, очень осторожно и тайно. Далеко не каждому он доверял, в том числе и секретарям бюро райкома партии. Он старался держаться в стороне как от членов бюро, так и от других работников райкома партии. Иногда, когда обсуждались очень острые вопросы, он под благовидными предлогами уходил с заседания бюро. Поэтому мнение его часто нигде не фигурировало в протоколах.
Заместителем председателя райсовета он порекомендовал бойкую директрису школы Екатерину Евграфовну Бледанс, и ее кандидатуру утвердили на заседании бюро. Совкович знал, что предки ее, люди интеллигентные, тоже были когда-то репрессированы, и это ему больше всего нравилось в ее биографии. Ненавязчиво, как бы исподволь он провел и на некоторые другие руководящие должности верных ему людей. Одно из крупнейших предприятий в системе орошения возглавил сын его приятеля тридцатилетний инженер мелиорации Владимир Кузьминский. С его отцом у них были схожие биографии.
Многих председателей сельских Советов жители избирали по его личной рекомендации. И только одному ему были известны критерии, по которым он их подбирал. В райсовете они всегда числились на хорошем счету и были несменяемыми. В селе Прилиманское Яким Бурдужа оставался председателем все пять созывав, пока Совкович руководил районом. В других селах тоже были такие "долгожители".
В благодарность за доверие эти люди служили ему верой и правдой. Вокруг Совковича сплотилась группа людей, связанных круговой порукой. Партийные руководители тоже были окружены подобными людьми, но основой их отношений были не биографические данные, а деловые качества. Впрочем, когда как. Встречались и там явные подхалимы.
Наряду с многочисленными обязанностями Екатерина Бледнас отвечала и за работу пионерского лагеря "Аист" на берегу Черного моря. Руководя ремонтом и перепланировкой корпуса, она с одобрения Совковича оборудовала изолированную гостевую комнату. Каждую пятницу в лагерь приезжала служебная райисполкомовская "Волга" и привозила семейство Совковичей, а в понедельник увозила обратно. Сам Тимофей Павлович не всегда отдыхал у моря, а вот жена, сын и дочь ежегодно загорали там почти все лето. Дети там и выросли. Шила в мешке не утаишь: многие знали про эту комнату. Но боже избавь пустить в нее кого-либо на ночлег, если она даже пустовала! "Нет никакой комнаты" - дружно отвечал вышколенный персонал. Людям приходилось искать ночлег где угодно, но только не на территории базы отдыха своего района.
Тимофей Павлович неустанно заботился об улучшении бытовых условий семьи. Почти в центре города он выбрал очень тихое место, и на десяти сотках земли управление капитального строительства воздвигло ему шикарный по тем временам коттедж на 200 квадратных метров жилой площади. В доме были все удобства. Владимир Кузьминский проложил к дому водопровод и канализацию, а по участку - трубы для орошения. За глухой стеной стояла батарея газовых баллонов, которые доставлялись за копейки по каким-то льготам. Они подавали голубое топливо не только на кухню, но и на водонагревательную колонку. Купайся, сколько хочешь!
На новоселье Совковичу из разных колхозов привезли саженцы лучших сортов персиков, винограда, яблонь, вишен и других плодово-ягодных культур. Дом, садовая беседка и двор вскоре утонули в зелени. Ветви деревьев гнулись от плодов. А в загородке за сеткой-рабицей вольготно разгуливали павлины, постоянно демонстрируя свои великолепные вееры хвостов. Прохожие с завистью смотрели через забор на этот райский уголок, так как многие даже шести соток земли не могли получить где-нибудь на пустыре, чтобы посадить там несколько деревьев и клубнику. "Начальству все можно, не то, что нам, простым людям", - судачил народ.
Владимир Кузьминский с подачи Совковича был назначен заместителем председателя районного Совета вместо ушедшей на работу в отдел образования Екатерины Бледнас. Это были уже бурные девяностые годы. Началась настоящая кадровая чехарда. Тимофей Павлович был отправлен на пенсию по возрасту, а Владимира избрали вместо него председателем райсовета, и, соответственно, членом бюро парткома. Но и там он задержался недолго.
Инструктор парткома Сергей Тарханов, приятель Кузьминского по прежней работе, иногда запросто заходил к нему в кабинет, чтобы уточнить график выступлений, данные для справки. На этот раз он застал там начальника управления сельского хозяйства Петра Полынникова. Оба они, Владимир и Петр, молодые здоровые мужчины, в облике которых тоже проглядывалась "порода", возбужденно расхаживали по кабинету. Было видно, что они вели разговор о чем-то важном для них обоих. Они были взбудоражены и не скрывали это от Тарханова. Позднее Сергей понял, о чем беседовали эти руководители района. Вскоре Кузьминский был переведен в областной Совет на должность заместителя председателя, а районным Советом стал руководить Полынников.
Зоотехник по свиноводству Тимофей Совкович куда-то исчез с горизонта, его нигде не было видно. Сергей Тарханов обнаружил его в управлении оросительных систем. Именно туда определил его Владимир Кузьминский, устроив на должность помощника начальника отдела кадров.
В небольшом зале собрался весь немногочисленный после сокращений коллектив мелиораторов. Сергей выступал от имени парткома и говорил о грядущих переменах в стране и в регионе. Когда наступило время задавать вопросы, первым подал голос Тимофей Совкович.
- Вот вы, члены партии, и довели страну до ручки, до критического состояния. А народ теперь страдает.
У Сергея даже дух перехватило от такой реплики. Он внимательно посмотрел на уютно умостившегося среди людей Совковича, как бы спрятавшегося за чужие спины. Тот как бы растворился в общей массе, и только голубые глаза на широком лице светились какой-то ехидной радостью. Сергей, обычно корректный и спокойный, готовый к любым, даже провокационным вопросам, вдруг рассердился. Он увидел перед собой человека, которого знал много лет, но который только теперь сбросил маску и пытается поиздеваться над ним.
- Вместе с Вами, - спокойно сказал он. - Вы много лет были членом бюро райкома партии и руководили районом.
- Но вы же мне не давали работать так, как я хотел!
- Всем, значит, давали, а председателю районного Совета - мешали. Чего же вы не протестовали, не говорили о том, как Вы хотите работать?
- Приходилось молчать.
Люди в зале задвигались, поглядывая то на Совковича, то на Тарханова, с интересом слушая эту перепалку. Тимофей Павлович почувствовал себя центром внимания, чего и добивался. Теперь он - такой, как все. Он - "народ".
С тяжелым осадком на душе уходил Сергей Тарханов из управления мелиорации. Он ожидал увидеть в лице Совковича соратника, однопартийца, старшего товарища. А перед ним оказался мутный человек с замашками деревенского балагура. Об этой неприятной встрече даже рассказать было стыдно.
Районный Совет и партком возглавили молодые мужчины, прошедшие школу в комсомоле, побывавшие инструкторами в составе парткомов и Советов. Но прошлый опыт в новых условиях им не пригодился. Украина приобрела самостоятельность, а вместе с ней полную неразбериху в народном хозяйстве. Появились ваучеры, бартер, область с областью налаживали хозяйственные связи как два самостоятельных государства. На глазах у коллективов уничтожались заводы и предприятия. Обострились отношения даже между городом и селом. Сергей однажды был свидетелем, когда сельский продавец отказалась продать пластмассовые крышки - тогда они были дефицитными - городскому врачу.
- Вы не член нашей потребкооперации, - обосновала она свое поведение.
- А мы, выходит, не должны лечить жителей вашего села, когда они приедут в городскую больницу? -парировала врач.
Несменяемые председатели сельсоветов почувствовали себя этакими князьками, людьми неприкасаемыми. Когда в районной газете появилось критическое письмо жительницы села, в котором она упрекала одного из них в невнимании к нуждам людей, поздно вечером в квартире редактора Леонида Муляра раздался телефонный звонок. Звонил Яким Бурдужа из Прилиманского:
- Оставь в покое моего коллегу! - заявил он.
- Письмо авторское, там все правильно.
- Недолго тебе осталось. Я знаю теперь, в кого надо стрелять!
- Ты это брось! Я тоже умею стрелять. И уж в такую тушу как твоя не промажу! А в меня ты не попадешь - я щуплый! Вот что, Яким Андреевич! Если ты выпил, то ложись и проспись. И не городи глупости!
Дня через три они встретились на совещании в райсовете. Муляр подошел к Бурдуже и первым подал руку. Поздоровались, улыбнулись загадочно и разошлись.
Совкович вскоре на своей шкуре почувствовал, что значит быть "народом". Иссякли, пересохли те ручейки благополучия, которые подпитывали его семью со стороны. Трудно стало Тимофею Павловичу поддерживать в хорошем состоянии огромный дом и приусадебное хозяйство. Сам он в это время уподобился диспетчеру, который все время кому-то звонит и что-то от кого-то добивается. Те, кого он воспитывал и с кем "дружил" многие годы, стали избегать разговоров с ним. Их либо не избрали руководителями новых форм сельских объединений, либо они вошли в состав обществ с ограниченной ответственностью. Село научилось считать деньги. И ему самому их тоже не хватало.
Исчезли льготы по доставке газа. Уже и для кухни его было мало. Тимофей Павлович решил воспользоваться старыми связями: он написал письмо в районный Совет с просьбой выделять ему бесплатно газовые баллоны - как нуждающемуся пенсионеру с большими заслугами. Члены исполкома во главе с председателем Петром Полынниковым, который до этого многие годы работал под началом Совковича в управлении сельского хозяйства, были в затруднении. Нуждающихся в помощи было очень много, чем же они хуже Тимофея Павловича?
Совкович, получив отказ, через месяц продублировал свое письмо, направив его уже на сессию районного Совета. С большой неохотой, как бы извиняясь перед депутатами, Полынников прочел письмо бывшего руководителя района и прокомментировал:
- Газовые баллоны действительно дорогие. Все пенсионеры получают небольшие пенсии. И будет несправедливо, если одному выпишем льготный баллон, а другому скажем, что не положено. Нас не поймут.
- Он не лучше других! - раздалось с мест. - И не одинокий. Сын у него - учитель в школе, жена - тоже пенсию получает.
- Есть предложение - отказать. Кто - "за", прошу голосовать.
Депутаты единодушно отказали Совковичу. Тогда он решил позабавиться и в третий раз написал письмо на сессию райсовета с просьбой выделить ему бесплатный баллон с газом. Полынников знал, что Совковичу хватает средств для покупки газового баллона. И понял это как издевку над ним лично. Ему было ясно, что бывший председатель райсовета использует этот повод как раздражитель и что он не отступит, пока этот повод остается. Чтобы выбить у него козырь, на следующей сессии он попросил депутатов проголосовать за то, чтобы в порядке исключения перечислить газовой конторе стоимость баллона газа - для Совковича. И записать это в решении сессии отдельным пунктом.
Долгие годы работы на руководящих должностях, обильное питание по ресторанам, в колхозных столовых и дома, а также малоподвижный образ жизни привели к тому, что казавшийся могучим, как дуб, Тимофей Павлович оказался внутри гнилым, и вскоре его похоронили. Оторвавшийся тромб остановил его сердце.
В районной газете от имени райсовета поместили скромное соболезнование семье покойного. Редактор Леонид Муляр ожидал, что бывшие подчиненные Совковича напишут обширный некролог, в котором перечислят все его заслуги перед обществом. Но такового не поступило. Леонид решил исправить недоразумение и к сороковому дню после смерти посвятить покойному председателю целую страницу. К кому только он ни обращался! Все как сговорились: они писать не умеют, им некогда, пусть те напишут, кто его лучше знает. Откликнулся на просьбу лишь пенсионер Иван Михайлович Старчевский, бывший секретарем райсовета при многих председателях, а до этого - парторгом крупного колхоза. Постоянный автор газеты, он, как всегда, написал большую статью, в которой, как всегда, преобладали общие фразы. Пришедший в редакцию Совкович-младший, прочтя статью, воскликнул:
- Это же первый враг моего отца! Он столько крови у него попил! Как же можно было заказывать ему статью!
Леонид Муляр был в полном недоумении.
- Извините, - сказал он, - другие, кто работает, очень заняты. Спасибо скажите Старчевскому, что он хранит память о вашем отце.