А. Хруцкий

И Г Р А Е М В К У Б И К И

П о в е с т ь

Кубики - детская игра,

или кубики крови,

или знаки различия на петлицах

С.И. Ожегов

1

Кубики не только игра для детей. И взрослые складывают все те же кубики, что наструганы до них столетиями ушедшими. Хотя и предполагают, что складывают картинки, прежде неведомые.

В тайгу не знающий тамошних порядков попадет - что будет? Поплутает с недельку да и сдастся. Ничтожным комарам даже может сдаться, будь и незаурядной хоть личностью.

Что тайга! Туда редкий питерский доберется. Карельский или Псковщина - рядом. Пусть-ка этот горожанин - каторжанин в несолнечную погоду одолеет за ягодами либо грибами две - три сопки, покрутится за добычей, а потом поднимет голову, - куда идти? где дом родной?

Одинаковый кубик и для тайги дремучей, и для Псковщины утоптанной.

Из далекого детства унесена и нечастыми летними наездами обновляется картина. Над озером - утренний туман. Поверх елей того берега неярким желтым диском подвешено солнце, лучами не стреляет. Выскочит рыбина из воды, - заигралась, видать, перепутала сферы обитания, воздуху глотнула, опомнилась и - обратно. Но туман недолог. Скоро по озеру ляжет солнечная дорожка, лучами пробившимися нагреются и берега, и вода. И все придет в спокойствие. Даже рыба прыгать перестанет, не ее это дело прыгать.

И та же картинка, в город перенесенная, наклейкой похожего кубика оборачивается. А между тем, в квартире у Аркадия Петровича рассвет наступает в четвертом часу пополудни. Именно в этот час солнце показывается как раз между соседними домами - высотками. И освещает аквариум, и веселее становится рыбешкам, лампы над ними тут и выключают.

Тихое квартирное озеро, спокойные рыбки, - из аквариума не выпрыгивают. Как тут выпрыгнешь, если в квартире кошка, и она любит сидеть возле и заинтересованно наблюдать, а не выпрыгнет ли какая... И собака была, но куда-то запропастилась, спросить все недосуг. И по рассказам, там возле озера в нечастые летние приезды ни на рыбу, ни на рассветы внимания не обращала. А носилась между черничными кустами, выбирая самые вкусные ягоды. И обхватив ветку у корня, вела пасть к верхушке, срывая по дороге и листочки, и ягоды. А потом листья выплевывала, оставляя после себя голые ветки. Браконьер, одним словом, а не собака. Но хозяйка по каким-то причинам ее очень любила. И вот обеих нет...

Слышится и в нашем многоквартирном доме - векселя, облигации, депозит, трансферт. Но и в деревне, что помирает людьми возле озера, - похожее. Как рассказывал Аркадий Петрович, подрядились там фундамент класть дачнику и аванс взяли, выдав как бы вексель, что сложат. По обычаю аванс этот два старика, - столько их в деревне из мужиков осталось, - пропили. А сил у стариков для фундамента от этого не прибавилось. Ну, не могут фундамент сложить! Аванс же отдавать надо, ибо вексель выдан и на процентную ставку больше. И справедливо, что больше. Ибо и тут у нас, и возле озера в основе всей договорной деятельности - разница денег во времени. И там, и тут время есть исключительной важности финансовый инструмент. И оттого справедливо, что кубики - это еще и мера вводимого для бодрости лекарства, и знаки различия - кто кому и сколько.

Говорят, по капле морской воды можно определить химический состав океана. Так и по состоянию мыслей, возникающих даже в одной квартире, и событиям, ими направляемым, можно узнать и о всей стране - о чем думает она, куда идти собирается.

Далеко не ходить, а примеры нашего подъезда. Два - три, не более.

На втором этаже бабуля с внучкой проживают. Тихо и неброско. Вдруг - евроремонт. Вдруг - воду в бутылках из святого источника стали им возить вместо водопроводной. Отец той девочки-внучки на "чероке" приезжать стал. Сумки выгрузит, занесет и тут же "чероке" этот за угол отгоняет, чтобы и не знали о нем. Знаем! Народ все видит!

Еще. Квартира напротив. От чего только они парней своих двоих ни отмазывали! От двоек, от приводов в милицию, от армии, - только на эти отмазки и пахали. Теперь дальше. Вдруг мужик крупно заболевает, - язва на ноге и не проходит. И год не проходит, и два. А пособия медицинского - никакого. Ему через черную кассу платили, а через бухгалтерию - копейки. А их парни работать не то что не хотят, а уже и не могут. Ну, не могут! Не умеют они, их всю жизнь отмазывали. Вот вам и настроение этих умов, показательное не только для данной квартиры, но и для всей страны. На фиг нам эти, мол, реформы с черной кассой и армией, от которой косить можно. Так-то...

Мы, компания соседей, не просто выпиваем. Выпили, мол, и разбежались. Мы еще и обсуждаем наболевшее. Порой глубоко.

К примеру, революция или переворот в семнадцатом произошел? Жаркая разноголосица вспыхивает. Для тех, кому в Стамбул бежать пришлось, побросав тут миллионы рядовых солдат, и для нынешних, все еще за них переживающих, это, точно, переворот. Для иных, кто заместо прежних сановников заступил или кто из темной курной избы учиться на рабфак был направлен, - это великая революция.

И про нынешние кубики тот же вопрос - революция или переворот? Для кого? - опять же спросим. Вот, скажем, нынче к нищете многие никак не привыкнут. Так ведь и с обилием денег порой не знают чего делать. Эка ведь как новых богатеев влечет чудить!

Именно тогда по глубокому рассмотрению и была вспомянута эта мысль - по капле воды можно и океан вычислить. Однако тут же и уточнение было произнесено. Не во всех параметрах. Проплыла, к примеру, рыбина и сплюнула или кит помочился. И что вычисления покажут? Также - ни про волны, ни про штормы по капле воды не узнать. Так что и неточности возможны, если каплю только брать, и для дополнительных исследований много чего еще остается.

Сожалеем, конечно, что Аркадий Петрович в обсуждениях наших участия не принимает. У него своя компания - Платоныч. Человек незначительный, хотя и не мелкий.

2

В квартире среднего достатка, в столовой, сидели Аркадий Петрович и его гость и последний, должно быть, друг Геннадий Платонович. Уже рассвело, то есть шел четвертый час пополудни и солнце показалось между домами .

Молоды они были в те еще времена, когда при покупке носков брали две пары, чтобы не выбрасывать оба носка, если прохудился всего один. И костюмы шили - к одному пиджаку двое брюк, ибо известно, что брюки изнашиваются быстрее, нежели пиджак. Так что лет им было немало, - дело шло к семидесяти. Из теперешней материальной жизни они твердо понимали только насчет курса рубля к доллару, а с евро уже путались. Что касается депонирования, акцепта, лизинга и прочего, так это была тьма - тьмущая. Правда, были оба любопытны. Услышав про револьверный кредит, Аркадий Петрович заинтересовался: что за стрельба такая? А разобравшись, негодовал: да обычное это дело! взял взаймы и коли пустил на хорошее дело, бери еще!

По субботам в четвертом часу пополудни Аркадий Петрович и Геннадий Платонович обычно пили водку и играли в карты. Как обнаружено серьезными исследователями, пьянство есть следствие хронической незагруженности мозга. Мозг требует загрузить себя, а уж если загрузить нечем, так хотя бы оглушить, чтобы не чувствовать вялотекущее течение времени. Либо это результат, напротив, тяжелой физической работы. Не суровость климата, не обилие церковных, царских, советских и новых праздников есть причина, а именно столетиями тянущаяся нудная, без видимых результатов работа. Ибо иметь славное отчество есть непременное условие душевного покоя.

Но данное замечание не относилось к Аркадию Петровичу и Геннадию Платоновичу. Несколько рюмочек в конце недели, - а пили они маленькими рюмочками, - показаны семидесятилетним даже и медициной. Это как-то смягчает фактически уже объявленное окончание жизни и поддерживает интерес к ней.

Геннадий Платонович был сухощав, мелок и тонок в кости. Аркадий Петрович - мощен и тяжел. Имея в виду их прежние занятия, можно было предположить, что это Аркадий Петрович раньше был водителем грузовиков. Такие вот сильные руки, что нынче тасовали карты, требуются, когда надо заменить колесо на тяжелой машине. Однако нет. Водителем был субтильный Геннадий Платонович. Аркадий Петрович проходил по электронике, лет пятьдесят проходил. Нынче же был занят в области производства художественных открыток. Извлекал из наработанного тысячелетиями книжного богатства краткие и энергичные тексты и приспосабливал их для изображенного на открытках. Либо придумывал свои тексты с теми же качествами - краткость и энергичность. К примеру, на открытке с художественным юмором изображена стайка поросят, рвущихся к корыту и так рьяно отталкивая друг друга, что покупатель только и видит их молодые розовые задницы. Упорным поиском Аркадий Петрович отыскивал у Шопенгауэра, как ему казалось, подходящую надпись: "То, что человек имеет в себе, никогда ему так не пригодится, как в старости". Однако именно вот эта старость мешала взаимопониманию с молодыми коллегами. Надпись браковали и мгновенно придумывали простенькое: "Не зевай!" Так что приходилось приноравливаться к велениям времени. И для изображенного на другой открытке ящика пива Аркадий Петрович уже ничего не искал ни у Шопенгауэра, ни у прочих, а сочинил свое: "Кончай работу!"

Относительно занятий Геннадия Платоновича, - тоже посильных, но прикрытых немалой таинственностью, - следует отметить как важное для дальнейшего, что был он частенько перевязан бинтами или заклеен пластырем. Между тем, являлся холостяком, так что известную причину травматизма отечественных мужей следует отвести безусловно.

Карточная игра, которой они были заняты, была игрой, публике пока неизвестной. Ее придумал Аркадий Петрович. На обычные карты поверх королей, дам, восьмерок и всех других наклеивались литературные тексты, оставшиеся от художественных открыток. При своем ходе игрок выкладывал карту возле карты противника, сохраняя единство возникавшей темы. Были, разумеется, и другие правила, но говорить о них здесь не к месту. Между игроками лежал расчерченный лист бумаги, как в преферансе. На листе писались штрафные очки и висты, которые по завершении игры переводились в небольшие деньги и использовались в следующую субботу. Для чего - понятно...

Но целью игры были, разумеется, не эти деньги, а создание некой особой ауры для глубокой застольной беседы. "Какое это счастье, - говаривал Аркадий Петрович и Геннадий Платонович с ним соглашался, - раскинуть вот так картишки и осмысливать цепочку новых связей между давно известными мыслительными ценностями. Тем сохраняя свой разум, управляющий организмом в целом."

Только что, например, Геннадий Платонович выложил карту: "Но безнадежное я не твержу прощай, // Я жду без горечи загробного свидания". Потыкав пальцем в свои карты, что-то вычисляя, Аркадий Петрович ответил пушкинским: "Что было следствием загробного свидания? // Увы, нетрудно угадать! Любви безумные страданья".

Геннадий Платонович тоже потыкал пальцем, но сильного продолжения не нашел, согласился на штраф и сменил тему, что разрешалось правилами: "Щедрин: Вольный дух завели! Разжирели! На французов поглядываете! Либералы!" Аркадию Петровичу сегодня везло. Уже вторая карта, взятая из колоды, оказалась подходящей: "Бердяев: Либерализм принадлежит к разряду очень порочных слов. Либералами делаются те, кто не любит утруждать себя идеями. Либералы ничего не говорят о содержании жизни, внося в жизнь содержание всякое".

Геннадий Платонович потерянно вздохнул. В литературах эпох и стран был он не силен, так что приходилось компенсировать неначитанность свою природной изворотливостью. В последнее время он крепко засел за Новый завет. И не по причине резко возросшей веры, а оттого, что обнаружил: можно читать из всех книг только Евангелие, там все, там для всех случаев жизни. А уж для поединков с приятелем - чистое спасение. Он произнес: "Хожу не по форме, а по смыслу содержания!" - такая формулировка в правилах была. И выложил карту: "И по совету отца своего раскаялся Господь, что создал человека, и воскорбел в сердце своем".

Аркадий Петрович крякнул, - карта была явно не к месту, - но споров со священными текстами он избегал. Досадуя на участившиеся хитрости приятеля, Аркадий Петрович с печалью на лице, скорбя уже не столько об этих хитростях, сколь вообще о низости людей, писал себе штрафные очки, а Геннадий Платонович, все же чувствуя некоторую свою нечестивость за примененный прием, взялся за бутылку.

Аркадий Петрович, все еще сердясь, сердито указал:

- Наливай с достоинством. Ибо пьем для того лишь, чтобы высвободить дух свой из тисков повседневности и пустяков.

Геннадий Платонович поднял рюмочку и сладко для смягчения хитрости допущенной произнес:

- Ну, еще раз со свиданьицем! И чтобы хватило здоровья и заработков наших небольших собираться вот так на скромные наши посиделки!

Они выпили и отложили карты. Потекла беседа.

- А высвободившийся дух, - Аркадий Петрович продолжил свою мысль о высвобождении духа, - непременно отпечатается в ноосфере, где отражается все лучшее, что открывает человек для себя и других за краткий миг существования здесь. Вернадского, небось, так и не открыл, как я тебе советовал?

- Переполнилась, видать, твоя ноосфера. А, может, и нет ее. В Библии, проверял, ни единого слова об этом. А вот у Иоанна Богослова противоположно сказано: "И произошли молнии и землетрясения, и третья часть деревьев сгорела, и вся трава уже не зеленая, а половина тварей пропала!" Конец света - вот он рядышком. Добавь к сказанному Иоанном разбросанных по стране и брошенных старух, - старики, слава Богу, пораньше помирают, - добавь вытаскивание из преисподней черных шахтеров, завшивевших детишек на вокзалах и прочее такое же. Приехали, - я тебе говорю!

- С концом света категорически не согласен. Ибо подрастает Машенька и скоро она спросит у меня: "Дедушка, ты в революции участвовал? А в переворотах каких-нибудь? А в войне воевал? А чего ты тогда делал? Конца света ждал?" Идеям справедливости и равенства много тысяч лет. И не может даже самая горькая очередная неудача сломить дух ищущих. Будут искать снова и снова.

Прежде Геннадий Платонович как передовой рабочий числился в коммунистах. Аркадий Петрович в партии никогда не состоял, а склонялся скорее к диссидентам, очень он был всегда критически настроен. Но с приходом новых времен все как-то развернулось. Геннадий Платонович превратился в пессимиста-диссидента и часто, насмотревшись телевизора и начитавшись газет, говорил о конце света. Аркадий же Петрович, видимо по старой привычке вставать поперек объявляемому, все больше скатывался к мечтаниям о светлом человеческом будущем.

Как всегда, по мере высвобождения духа ход беседы забирал в свои руки бывший водитель тяжелых машин, становясь очень строгим:

- А про равенство и справедливость я сейчас все доступно растолкую. Мы с тобой разного в жизни достигли. Но за этим столом мы равные. А равные мы оттого, что кроме этой беседы и скромного застолья, нам ничего не надобно. Но произойди какой пустяк, посади, к примеру, тут женщину. Что с нашей беседой станет, а? "Пойди туда, сделай то. Опять уселись? А ковры не выбиты! Лампочка в коридоре не горит!" Вот тебе и справедливость. После трудовой недели не посидеть и не обсудить наболевшее!

Аркадий Петрович с выпитым, напротив, мягчел и все вальяжнее откидывался в кресле, ограничиваясь короткими, не раздражающими репликами:

- Я чего-то не пойму. Мы что, уже так сильно выпили? Как это женщина тут оказалась?

- Женщина тут для обострения мысли. А про либерализм я тебе еще понаваристей скажу, чем твой Бердяев. Андрюху этого, который нам как бы и родственник, - Геннадий Платонович давно уже объединил своих и Аркадия Петровича родственников, - я еще комсомольским секретарем у нас на фабрике игрушек помню. Языком молотил и комсомолок щупал. А нынче ходит по бывшей моей фабрике гоголем и через каждое слово про либеральные ценности говорит. Я весь, говорит, за либеральные ценности. Не вижу, говорит, вокруг таких же энтузиастов либеральных ценностей. Через проходную, небось, опять вынесли... Конец света наперед прочего именно в этом проявился - много наговорили. Эвон у нас на столе сколько колод карточных! На всякую тематику! Уж и бутылку некуда поставить! Но из наговоренного никто ничего уже не помнит, а если и помнит, то не понимает. Так что начинать сначала придется. Спустившись сперва к достигнутому народонаселением опущенному уровню!

- Как хорошо! - откликнулся Аркадий Петрович. Он уже чуть не лежал в кресле. - Вот эти первые минуты после третьей особенно замечательны.

Со стены, с портрета, на них глядела Анна Георгиевна, покойная жена Аркадия Петровича. При жизни на их посиделки она поглядывала укоризненно. Нынче же смотрела не то что одобряя, но с некоторой лукавостью, снисходительно, со знанием того, что открывается ушедшим по завершении здешних дел. Верно замечено, что после ухода человека выражение его лица на портрете меняется... А с размещенной ниже увеличенной фотографической карточки на сидящих за столом глядела и собака. Вот у нее выражение было тем же, что и при жизни. Когда она лежала тут же, на ковре, и, поглядывая, терпеливо ждала, когда же ей бросят что-либо со стола...

- Меняем колоду! - объявил Геннадий Петрович. - Давай про стабильность окружающей действительности. Согласен?

Аркадию Петровичу было все равно. Сейчас он чувствовал себя равно сильным во всех областях не к ночи будь помянутой окружающей действительности. Геннадий Петрович принялся тасовать колоду и метать карты. Поинтересовался:

- Неужто Сергей снова женится? Нынче-то зачем они женятся? Живи, а там видно будет. Если что - разбежались. А ты новую невестку видел? А слышал чего? Машеньку жалко. Андрюха этот непременно какую-нибудь пакость оторвет!

С некоторой гордостью Аркадий Петрович произнес:

- Мы очень консервативная семья. Нам нельзя, чтобы не жениться после свершенного.

- Так ты за стабильность или против? Кто первым ходить будет?

Они взяли было карты в руки, но в это время в комнату вошел Сергей. Карты были унизительно поспешно отложены в сторону, а Геннадий Платонович даже и бутылку газетой прикрыл. Сергей однако на эти суетливые движения внимания не обратил. Вид у него был уставший, нездоровый. Рассеянный взгляд не останавливался надолго на чем-либо, и он даже рукой о стул оперся, чтобы уверенней стоять. Был он в отца, высокий и широкий, но по-молодому еще худ. Кивнув на бинты, что перевязывали руку у Геннадия Платоновича, равнодушно спросил:

- Вы это опять или все еще с того раза?

Геннадий Платонович испуганно, что выглядело необъяснимым, поспешил с ответом:

- Все еще, все еще... Все еще с того раза.

Сергей засомневался и переспросил, словно это было важным:

- С того раза, когда вы сказали, что и берцовую кость повредили, упав со стремянки?

- Нет, с другого. А тогда я локтевую кость повредил.

Аркадий Петрович поспешил на выручку, но тоже отчего-то нервно:

- Но бумаги мы все подписали, как ты и велел.

- Подписали? Не пойму, однако, как вы их подписывали, если у Геннадия Платоновича рука повреждена?

- Так я же правой подписываю!

Сергей равнодушно, глянув куда-то в сторону, спросил:

- Разве у вас не правая повреждена?

- Левая. Но как скажешь, так и будет.

Сергей двинулся по комнате, а оба приятеля синхронно повели головами, следя за его перемещениями. Заметив это, Сергей усмехнулся. Подойдя к столу, взял одну из карт, брошенных на стол, и вслух прочел:

- "Мы люди привычные, мы все претерпеть могем. И ежели нас теперь всех в кучу сложить и с четырех сторон запалить, мы и тогда противного слова не скажем"... - Аккуратно вернув карту на место, укоризненно произнес: - Вы уже неделю, как генеральные директоры, а по совместительству и главные бухгалтеры. Какими картами вам предписано играть? Вот этими!

Он рассыпал перед стариками колоду карт, где были - револьверный кредит, портфельные инвестиции, варранты, опционы и другие мудрствования. Приятели стали похожими на школьников, которых ругают за двойки и плохое поведение. Не хотели они и боялись доставлять Сергею новые огорчения. За последние годы их ему хватило с лихвой. И жена ушла, и мать умерла, и дочку у него украдывали. Именно не сразу украли, а украдывали постепенно. И видели они, что хочет он жизнь свою переломить, и помочь в том ему хотели и до того сильно, что и в генеральные директоры согласились поиграть, - да разве этим поможешь?.. А чем помочь - не знали. Старикам долго жить нельзя. Перестаешь понимать, что надо делать, чтобы детям полегче было.

- Сынок... - Это сказал Аркадий Петрович, хотя и Геннадий Платонович тоже частенько так обращался к Сергею. - Мы стараемся. Мы уже поняли, что такое уставной фонд и что такое привилегированная акция. Но покуда мы это осваивали, мы сильно устали и присели передохнуть.

- Господа генеральные директоры!

Аркадий Петрович особенно пугался вот этого - серьезности тона, которым Сергей говорил о генеральных директорах. Скажи он те же слова, но хоть с малюсенькой улыбочкой, они с Геннадием Платоновичем вздохнули бы с облегчением и уж постарались бы смехом прямо зайтись. Но нет, он говорил всерьез...

- Господа генеральные директоры, а также и главные бухгалтеры по совместительству! Отдыхать некогда. До окончания операции осталось не больше месяца...

Про этот месяц приятели услышали дней десять назад. И тут же, ошарашенные переменами в своей спокойной жизни, принялись этот месяц отсчитывать. Как считал когда-то молодой Геннадий Платонович дни до дембеля - по компотам. Они даже застолья свои участили, чтобы месяц быстрее летел. И вот - опять все тот же месяц, а ведь уже десять дней прошли...

Отметив возросшую унылость на лицах генеральных директоров, Сергей предложил:

- Может мне еще раз вам все растолковать?

- Не надо! - не мешкая ни секунды, хором ответили приятели.

"Наша страна, - объяснял Сергей десять дней назад, - как Нью-Йорк какой-нибудь или Париж, забита акционерами. После ваучеров и приватизации есть в Мурманске акционеры, которые как бы владеют шахтами в Караганде, есть орловские акционеры, владеющие северными никелевыми рудниками, есть даже акционеры в городке Гатчино, пригороде Питера, собственники дальневосточных крабов. В общем, акционеров этих у нас - как прежде ударников коммунистического труда... Геннадий Петрович, вы чего это в носу ковыряете? Упустите!" Не ковырял Геннадий Платонович в носу, почесал только... "Но если в Нью-Йорке, - продолжил тогда Сергей, - акционер - это всерьез, то у нас - как бы. Если даже поначалу его акция чего-то стоила, то до нуля ее низвести в безграмотной стране - раз плюнуть. А страна безграмотна, тут и сомневаться нечего. Читать-то еще могут, то есть буковки в слова складывать, а вот пусть кто-нибудь из вас ответит, что такое... Дядя Гена! Вы опять?" Геннадий Платонович намеревался всего лишь почесать за ухом, пришлось повременить.. "И вот представьте, прибывает к нам инвестор из Германии и хочет вложить. А что он видит?" "Отчего из Германии?" - спросил тогда пустое Геннадий Платонович, желая хоть как-то показать, что ему интересно. Сергей, отмахнувшись, повторил вопрос: "И что он видит? Точно так же, как акционеры в Гатчино ничего не имеют от дальневосточных крабов, точно в том же состоянии, но рядом с нами пребывает сотня акционеров родной Геннадию Платоновичу фабрики детских игрушек. В Нью-Йорке хоть можно пойти или позвонить и спросить, - а как там дела с моими акциями? У нас не спросишь и не позвонишь. Тарифы такие, что не доехать и не долететь, телефон тоже не по пенсии, электричество отключили. А фабрика игрушек, к счастью, рядом".

Чтобы отвлечь Сергея от неустроенности его жизни, приятели сильно-то не возражали побаловаться, тем более, что поначалу никакого беспокойства не возникло и особо обременительных для них обязанностей не появилось. Кто-то звонил и по телефону и в дверь, кто-то заходил, но Сергей этим сам занимался, - и по телефону разговаривал, и с заходившими переговоры какие-то вел. Расслабление однако ж длилось недолго, и дело это тихо не скончалось, а как-то вдруг стало раскручиваться, все больше людей вовлекая. И звонить стали уж совсем массово, и для надежности даже ногами в дверь лупить принялись, и прямо хоть приемные дни назначай, так что написать на двери даже пришлось - по субботам, мол, приема нет категорически.

Сергей играл на людском честолюбии. Из каждой акции он делал уставной фонд мелкого предприятия, а каждого акционера назначал в этом предприятии генеральным директором или президентом, кто как пожелает, а еще и главным бухгалтером по совместительству, чтобы как бы лишним не тратиться. Тут уж поголовно все пенсионеры из бывших игрушечных работников дрогнули. Это ведь любому лестно приказ о назначении президентом на именинах там или на свадьбе дочери гостям показать, а то и под стеклом в рамочке на стенку повесить.

Дальше - гуще. Стали они, - и Аркадий Петрович и Геннадий Платонович тоже, хоть и принудительно, - мелкие предприятия с президентами во главе в фонды объединять. И название увлекательное Сергей придумал - "фонды взаимных интересов". "Уж это не пойдет, - сказал тогда Аркадий Петрович, опять показывая, что ему как бы интересно. - В колхозы людей и за полвека согнать за эти взаимные интересы не удалось". Однако и это прошло. "Пакет акций - это уже сильный финансовый инструмент, - говорил Сергей, - привлекательный для инвесторов. Ибо отчего, мол, если деньги пристроить надо, а вывезти из страны возможностей нет, не купить пакет у фонда, который ни разу даже дефолта не объявлял и не успеет, ибо срок операции - месяц от силы! Хотя в конце, может, и объявим в целях завершенности сюжета".

Надо сказать, что кое-какие возражения они ему высказали сразу, - и насчет того, что им на жизнь хватает, а за квартиру и телефон половину платят, и пенсии вот поднять собираются, и чего-то еще такое же они ему говорили. Но он опять ответом удивил. Поднял кубик из тех, которые они ко дню рождения Маше в подарок готовили, и показал, что было на одной из граней: "На камзоле у Бэкингема вы увидите двенадцать алмазных подвесков. Приблизьтесь к нему и отрежьте два из них!" И весь разговор.

Однако приятели твердо решили для себя: если Сергей натиск усилит, то встанут они поперек до конца. Нормальная у них жизнь, и другой не надо! Дай Бог и конец жизни не хуже встретить! Да и Сергею поберечься надо, в таких играх здоровье вовсе порушить можно!

- Так рассказать еще раз, что мы с вами делаем? - повторил свой вопрос Сергей. - Прониклись вы или все еще нет?

Аркадий Петрович решил, что момент для решающего отпора настал.

- Сынок! Прошло уже десять дней, а ты снова говоришь о месяце, как и десять дней назад.

- Точно! - подтвердил Геннадий Платонович решимость стоять на смерть. - Я как простой человек скажу тебе...

- А между тем, - продолжил Аркадий Петрович, - мы собирались первый юбилей Машеньки встретить тихо и мирно. Сесть за стол все вместе, как в старые добрые времена. И пусть все придут, даже и Андрей. И поздравить Машеньку и пожелать ей счастливой жизни. Необыкновенный подарок мы с Геннадием Платоновичем ей придумали! Совершенно необыкновенные кубики...

У Сергея задергалось веко, он попридержал его пальцем. Другой рукой пощупал подбородок, вспоминая, брился ли.

- Глянь сюда, какие замечательные кубики! На каждой грани кусочек старой сказки. И Машенька сама будет придумывать новые сказки из старых, складывая кубики по-своему. Отчего у Золушки маленькая ножка? Может, прежде она была Дюймовочкой? А вот стойкий оловянный солдатик. А все стойкие солдатики, еще и не зная толком своего короля, называли его красавчиком и умницей. А к сказкам мы и трех мушкетеров подключили, и Маугли... Но главное - складывать она будет только счастливые сказки!

Аркадий Петрович рассказывал, а Геннадий Платонович сопровождал рассказ, соединяя должным образом кубики. Так профессор стоит за кафедрой, а его ассистент в это время меняет в проекторе слайды. Закончив чтение лекции и показ слайдов, Аркадий Петрович и Геннадий Платонович замерли в ожидании одобрения.

- Слушайте, вы что, и впрямь состарились? Геннадий Платонович, вы пацаном оккупацию пережили. Тебя, Аркадий Петрович, мальчишкой по Ладоге вывезли из блокадного Ленинграда, не дали помереть, не закопали на Пискаревке. Это для чего ж судьбе было угодно вас сберечь? И столько лет жизни вам отпустить...

Приятели зажурились, улыбки с лиц убрали.

- Аркадий Петрович, твой дед, а мой прадед, владел и хозяйством, и землицей. Другой мой прадед был самым знаменитым агрономом на всю округу. Да и деды мои были людьми небедными. Про тебя уж и не говорю! И я родился богатым человеком, мне принадлежала часть огромной страны. Нас грабили и раз, и другой, и десятый. Красные были - грабили, белые пришли - опять грабят. И внучку вашу ограбили. А они сидят себе и в ус не дуют! Под водочку в картишки перекидываются и счастливые кубики придумывают! - Сергей оглядел обоих. Отца, видимо, пожалел, а вот Геннадию Платоновичу погрозил пальцем: - Христос уже стоит у дверей и стучит: православные, опомнитесь!

Сергей вышел из комнаты, а приятели с испорченным вконец настроением, не сговариваясь, потянулись к бутылке. Выпили. Надо было начать что-то говорить, сгладить происшедшее.

- Так что с телкой-то делать будем? Неужто резать? - Аркадий Петрович спросил голосом бодрым, как бы ничего не случилось, а если и случилось, так пустяки, мало ли кто чего ляпнет.

Ожил и Геннадий Платонович, своею бодростью бодрость приятеля усиливая:

- Решать надо незамедлительно. А телку резать никак нельзя!

Из деревни, где оккупацию когда-то Геннадий Платонович пережил и где оба бывали в нынешние времена, где над озером туманные рассветы, где черничные кусты и брусника по сопкам, а грибы - косой коси, - из деревни этой пришло письмо и среди новостей - собрался их приятель деревенский телку резать. Но Аркадий Петрович сразу смекнул, что это вексель тот про аванс за фундамент погашать надо. И тогда же они телеграмму срочную отправили с запросом: сколько денег надобно, чтобы телку не резать?.. И теперь почти что собрали требуемое, хотя и не полностью. Так что было о чем поговорить, чтобы дать телке в корову молодую вырасти и своих телят завести.

Долго приятели о телке той беседовали, не желая вспоминать выходку Сергея. Однако из головы не шло, пришлось к происшедшему вернуться.

- Не, ну какие могут быть претензии! - запоздало возмутился Геннадий Платонович. - Сидим себе тихо, никого не трогаем!

- Ну, сынок, - осуждающе покачал головой Аркадий Петрович. - Уважил. Обогрел, огрев, называется...

- Да никак ему нельзя жениться! Экий нервный стал! - Геннадий Платонович подался поближе к приятелю и, умерив голос, поделился подозрением: - Я тебе скажу, он к партии какой-нибудь либеральной примкнул. Опять они революции способствуют. А стабильность - под корень хотят...

- Ага! - хмыкнул Аркадий Петрович. - А тебя и меня - в революционные матросы... Ну, сынок!

3

У Маши есть вот кто: во-первых, конечно, мама и папа, потом - мамина бабушка, а бабушка папы недавно ушла туда, куда уходят все старые люди, есть дедушка, еще - дядя Андрей, который хочет, чтобы его тоже называли папой, так говорит мамина бабушка. Есть и другие, но их запомнить труднее.

Хотя и полегче, чем открывать огромную тяжелую дверь в детский сад. Раньше, когда Маша жила с папой и мамой, в садик ее не провожали. Он был прямо в их дворе, и она шла туда сама. А мама или папина бабушка выходили на балкон и смотрели. Иногда, когда бабушка болела, никто не выходил. Но и тогда Маша оборачивалась перед дверью и махала рукой пустому балкону. Потом она бралась обеими руками за дверь, упиралась ногами в особую ямочку на крыльце и что есть сил тянула дверь на себя. К счастью... Это было любимое слово папиной бабушки, и Маше оно тоже очень нравилось. К счастью, это была самая трудная трудность в ее жизни - напрячься изо всех сил, приоткрыть дверь и успеть проскочить в щелку, прежде чем та ударит по попе.

Составляло Машину жизнь и многое другое, о чем она узнает когда-нибудь потом, а, может, и никогда не узнает.

Ирина, Машина мама, вышла замуж по любви, - так все считали. Она посещала все предвыборные собрания, на которых выступал Сергей. Обхватив трибуну руками и возвышаясь над ней, он горячо говорил о новых временах и о чем-то еще, во что Ирина и не вникала. Этот парень нравился ей сам по себе, чего бы он там ни нес. И Сергей тоже с первого еще собрания не спускал с нее взгляда. Ее нельзя было не заметить. В тот первый раз она была, словно флаг новой страны, в три цвета: маленькая красная шапочка, синие глаза и белый джинсовый костюм. Потом она часто слышала, что такие красивые пары, как они с Сергеем, нынче в редкость. Джамал в конце концов это понял

Галину Денисовну, - это ее Маша называла маминой бабушкой, - очень радовало случившееся. Она давно знала Сергея и всю его семью. И ее близкий друг, главный плановик фабрики, тоже одобрил выбор Ирины и то, как тонко Галина Денисовна свела детей на предвыборном собрании. У Галины Денисовны зарегистрированного мужа никогда не было, но ее мужчины всегда были людьми значительными и толковыми. Такой же доли она желала и дочери.

А вот Алла Георгиевна выбор сына не одобрила. Она тоже знала про Галину Денисовну все и не забыла еще, как та и Аркадия Петровича пыталась завербовать в свои близкие друзья. Однако доводы ее против намечавшейся женитьбы были слабыми, неубедительными. И были-то они даже не против Ирины, а против всей их семьи, куда она и главного плановика зачисляла. Она только и могла повторять сыну на все лады: ты очень плохо разбираешься в девушках и поэтому тебе просто рано еще жениться, сперва разберись.

Свадьба все же сорвалась. Но не усилиями Аллы Георгиевны, а из-за прощальной холостяцкой вечеринки, которую молодые надумали устроить в сауне. В общем-то все было в рамочках - в плавках и трусиках, девчонки, правда, были без лифчиков. И все шло нормально, - весело, шумно, так что оттянулись со вкусом. Если бы не давний приятель Ирины. Когда все уже заканчивалось, этот ненормальный подхватил ее на руки и понес в саму жаровню. И нес-то он ее тоже по ненормальному, намертво прижав нежные девичьи груди к волосатой своей, - так-то вот! А внес, так и задвижкой щелкнул... Но были они там всего-то несколько минут, и нашла она в себе силы стряхнуть наваждение, которое случилось от выпитого, и выбраться! Но когда она вышла, Сергей был белый. То есть был он, конечно, красный, напаренный, но она знала, что он белый.

Позже, анализируя, - а Сергей был склонен к анализу, - он сформулировал две причины, по которым не поднялся и не ушел сразу же, как ее понесли. Прежде всего, он не мог этого сделать оттого, что у него отнялись ноги в буквальном смысле этого слова. А во-вторых, ему было так позорно, что добавить еще толику своим уходом, - даже совладай он с ногами, - он тоже не мог. Да что вокруг-то скажут! Он сидел и потерянно ответно улыбался тому пьяному хохоту и визгу, что стоял в предбаннике. И только когда так называемая невеста вывалилась оттуда и взглянула на него испуганно и виновато, он встал и, прихватив одежду, вышел.

Алла Георгиевна была довольна, что Сергей в конце концов внял и отменил свадьбу. И напротив, Галина Денисовна все пыталась встретиться с несостоявшимся зятем и поговорить. Уж она-то знала, как объясниться и чего сказать...

Маша знала одну очень важную тайну. Оказывается, родиться - не так-то и просто. Этого может и не случиться, если не хотят. Но, к счастью, наступает, оказывается, такой момент, когда ребенок хотя еще и не родился, но уже существует и должен непременно родиться. И помешать этому никак уже нельзя. Никак!

Месяца через два после той сауны Сергей сообщил матери, что Ирина беременна и хочет прервать беременность. И что он размышляет. "Ты просто сошел с ума! - сказала Алла Георгиевна. - Я не про твои обязанности, у вас, у молодых, уже нет обязанностей, а только права, но как можно убивать маленького?" И они поженились. Но о сауне он никогда не забывал.

Так родилась Маша. Ей рассказывали, что в день, когда ее принесли из больницы, все были счастливы. Взрослые, - и мама, и папа, и обе бабушки, и дедушка, и другие, - сидели вокруг праздничного стола и придумывали ей имя. Оказывается, до этого именем ее никто и не озаботился! И все оттого, что ожидали мальчика. Но, к счастью, родилась девочка... А придуманное впопыхах имя Маше не нравилось. Когда учили стихотворение "Наша Таня горько плачет, уронила в речку мячик", все дети из их группы вместо Тани называли Машу, оглядывались на нее и обидно смеялись. И все из-за того, что, к несчастью, в их группе не было даже ни одной Тани.

На свой день рождения Маша собиралась принести в группу удивительные кубики. На кубиках будут старые сказки, но из них можно самой складывать новые. Например, Золушка может выйти замуж не за принца, а ни за кого. Вот зачем мама вышла за дядю Андрея? А Иванушке вовсе и не надо превращаться в козленочка. Как захочешь кубики сложить - так и будет. Скорее бы наступил день рождения!

4

Андрей, уходивший из семьи по недавнему дефолту, но, поправив дела, вернувшийся, ворвался в тихий дом Аркадия Петровича столь неистово, что уже через минуту Аркадий Петрович и Геннадий Платонович, совершенно оглушенные, только и могли, что наблюдать, как метался перед ними гость, выкрикивая:

- Аркадий Петрович, я ни перед кем виноватым себя не считаю! И даже перед покойной Аллой Георгиевной я чист! - Он поискал на стене ее портрет, но там уже висела икона. Перекрестился. - Ирина насчет всех наших семейных дел так решила, а я - как она скажет. Ей лучше знать, кто из нас кто. Сергей или я. А к вам лично, Аркадий Петрович, я даже и с уважением неизменным. И к Платонычу тоже вполне конкретно. А что вижу в ответ? Отцы, в чем дело?

Отцы в креслах и не шелохнулись. Они тоже не знали, в чем дело.

- Чего молчите? Я ведь вас и по телефону пытаю какой уже день и все о том же. Чего добиваетесь с этими акциями и генеральными директорами? Про президентов я вообще умолкаю из уважения к символу страны. Знаете, что бывает за надругательство над символами? А?

Приятели продолжали молчать по причине самой простой. Они и сами не понимали толком эту затею Сергея. Играй, да не заигрывайся, - с этим и они бы согласились.

- Наш народ, - продолжал бушевать Андрей, - доверчивый и к панике склонный. Слух, что вы любого, у кого хоть одна акция нашей фабрики, президентом делаете и печать ему вручаете - ширится.

Геннадий Платонович неосторожно молвил:

- А тебе что, жалко людям приятное сделать?

Андрей только и ждал какого-либо, хоть самого слабенького сопротивления:

- Ага! Так вы еще и голос подаете! Да ведь, чтобы вашу бумажку про назначение получить, им еще и наша бумажка требуется! Эта самая акция! Ладно. Требуют акции, я им их напечатаю. У них уже были ваучеры, и они богато от этого поимели. Но вы, отцы, хоть понимаете, какое тысячелетие на дворе? Вот и у меня аналогично знающие люди спросили, когда я сунулся акции печатать. Знающие люди давно уже знают, что акций в форме бумажек не существует. Вы хоть слышали слово такое - депо? Да не то депо, где паровозы, а по счетам депо называется! Есть, оказывается, такая хреновина - реестр акций. А про это хоть что-нибудь знаете? У Платоныча и не спрашиваю. Я к вам, Аркадий Петрович, обращаюсь.

Аркадий Петрович откашлялся и ответил туманно и то ли в шутку, то ли всерьез:

- Андрей, я вам скажу так: ноосфера, которая над нами, хранит как бы голограмму каждого человека с миром его мыслей и чувств. Полагаю, там и про реестр акций знают.

С минуту, должно быть, Андрей молчал, сообщение про ноосферу осмысливая. Однако через минуту с изумлением своим все же справился.

- Так... С наносферой понятно... Юмор такой, да? Вату, значит, катаете? Ладно, пошли дальше. И теперь, значит, вся эта мелкота из бывших наших работников фабрики требованием акций перепугала крупных акционеров. - Андрей остановился, его познания на этом закончились, и он достал из кармана бумажку, в которую стал заглядывать. - Так эти крупные акционеры стали тащить из дела свои крупные пакеты. А под эти пакеты как раз кредиты взяты. И кредиты из-за паники, того глядишь, потребуют обратно. Ну? Понимаете механику? Или мне дальше пердолить?

Геннадий Платонович ответил честно:

- Я лично как простой человек много чего не понимаю.

- Кое-что и я не понимаю, - согласился с приятелем Аркадий Петрович. - Пердолить - это что?

Андрей оказался честнее всех:

- А я ни хрена не понимаю! Но знающие люди мне подсказали... - Шпаргалку Андрей сунул назад в карман. - Слушайте сюда поближе, родные вы мои. Вас коммуняги подзуживают! Так вот, если вы перераспределения собственности обратно дожидаетесь, так успокойтесь. Собственность с фабрики давно уже вывезена. А вместо собственности как раз этот реестр акций и остался. И все дела! - Андрей присел на корточки возле ног отцов. Решил быть и ближе, и ласковей. - О вас ведь так заботятся! Столько всевозможных выборов для вас придумали! Свободу слова регулярно приглашают обсуждать. О либеральных ценностях с утра до вечера талдычат. А вам, видишь ли, все неймется! - Андрей встал с корточек и посуровел: - Джамал - слышали про такого? Это вам подфартило, что не слышали. Страшный тип! Невменяемый! Бог вас пока бережет! - Он снова глянул на икону и перекрестился.

Если бы Андрей знал, что уже второй день приятели пребывают в обиженном состоянии, то, может, он поискал бы и другие, более уважительные, а следовательно, и глубже проникающие слова. Но этого он не знал и оттого повторял, - и второй раз, и третий, - все те же угрозы.

А приятели, хоть и продолжали в эти дни по стариковской привычке к добросовестности исполнять обязанности генеральных директоров, то есть и на звонки откликаться, и печати, куда показывали, ставить, но делали это формально, как бы то ли предупрежденные об увольнении, то ли сами намеревавшиеся уволиться.

Андрей брызгал слюной и угрозами, а они думали про ту обиду все более уничижительно - зачем жили? чего сделали? Ведь судьба, и впрямь, отмерила уже по семьдесят лет, а - зачем? для какой высокой цели?

Жизнь Аркадия Петровича прошла, как прежде полагал, среди событий исторических, а потом оказалось - вовсе и не исторических. Да взять хоть эти съезды партии. Сколько он их перевидал! Каждые четыре года, - или пять, забыл уже, - ждал этих съездов. И каждый раз в нетерпении - вот-вот нарушится болотный покой. Но все те же вожди под теми же лозунгами занимали те же места в президиумах. Вожди старели, уже еле передвигались по причине многих нездорово прожитых лет, но их портреты все так же сияли неизменной молодостью и завидной крепостью. И страна дряхлела, хотя и ей портреты рисовали с тем же сиянием. И длилась та канитель, как оказалось, всю жизнь Аркадия Петровича. Всю его единственную жизнь... Перемены в конце концов наступили и их опять историческими назвали. Да кто вместо стариков прийти-то мог? Да только те, кто горшки под них подставлял, терпеливо случая своего дожидаясь. И нынче опять этих выборов ждут, - а ну нищих да беспризорных поубавится или убогих и безграмотных или убитых на улицах и в малой войне, что длится уже много дольше той, великой. Никак не втемяшить - нету таких политиков, чтобы о других заботились! Нету!

Двинул, одним словом, Аркадий Петрович историю назад - к вымиранию народа, который прежде, до него, размножался и здоровел. Вчера как раз из Бунина попалось: "Что было в моей жизни? - спрашивает себя на склоне лет печальная женщина. - Да только и был тот холодный осенний вечер. Остальное - ненужный сон"...

И Аркадий Петрович тоже только и мог вспомнить один день из своей жизни, что уже, считай, прошла. И даже не день, а те несколько часов, что молодым инженером провел на задней скамейке, внесенной в зал заседаний дополнительно из-за обилия проникших незначительных людишек поглазеть, как история делается. Важные люди решали насчет завтрашних испытаний нового оружия, - держись Америка! В президиуме даже маршал восседал. Уже добро дали завтрашнему пуску. Уже и рапорт Генеральному секретарю зачитали, - докладываем вам, дорогой и любимый... Аркадий порывался встать с возражением, но разум удерживал крепко - куда! умнее всех? сиди!... Встал таки. И вот это вставание и есть тот день, запомнившийся из всей жизни. Гул стоял в зале, потому что кончилось совещание и всем ясно - раз принято про дорогого и любимого, так можно и гудеть. Но потихоньку стало потише, а потом и вовсе гробовая тишина наступила по мере того, как Аркадий срывающимся от волнения голосом поначалу не говорил, а выкрикивал, не соглашаясь не только с решением, но как бы уже и с рапортом дорогому и любимому. А когда гул вовсе унялся, то в могильной тишине голосом уже окрепшим Аркадий повторил: завтра по такому сложному заданию пускать никак нельзя, рано, дорабатывать надо, работать. Маршал только и нашелся из всех: кто его сюда впустил? чей он? да встань тот, чей этот!

На следующий день авария, ясное дело, состоялась. Напомнить же о существовании высшей справедливости маршалы любили. Все рапортовавшие схлопотали двойки и оргвыводы, а группа Аркадия Петровича удостоилась четверки. Один балл сняли за то, что не проявили должной настойчивости. А потом, когда доработали, Аркадию Петровичу и орден дали... Но даже от тех запомнившихся дел следов нынче не отыскать. И оружие то списано, да и вся электроника отечественная рухнула. Хорошо Геннадию: как начал баранку крутить, так и крутит до сих пор. Водило - он во все времена водило. При всех властях и укладах жизни...

"Так точно!" - согласился бы Геннадий Платонович, тоже переживавший обиду и тоже не слушавший Андрея. Так точно - водило, он и есть водило. Как сел за баранку в восемнадцать лет рядовым Советской армии, так и до сих пор. Но проявил в профессии талант редкий. Через несколько армейских месяцев уже генерала возил. Хотя и на бытовом уровне, - не по фронтовым дорогам, не под артобстрелом. Фронтовые дороги - это давно, их и генерал не застал. А все больше возил по асфальту - на совещания важные, в бани разные, еще к подружкам. И жену его - почти по тем же маршрутам и даже соответственно мужу - к мужикам. Красивая женщина была. Темпераментная. Обильно темпераментная! По всей жизни Геннадия Платоновича прошлась она отметиной. Тогда-то и заимел Геннадий Платонович подозрительность к женскому полу, из-за которой и не женился. Это как же: сам в рейсе, а сама... Уж ежели генерал низко в цене, то какая же цена его водителю?

Возил потом, на гражданке, и министра даже. А уж писателей этих, композиторов или певиц - дюжину, не меньше. Но тоже мог бы назвать всего одно заметное событие своей жизни. В разгар особо интенсивных перевозок общественно значимых лиц был приглашен известно куда для беседы о патриотическом долге регулярно информировать насчет направления размышлений перевозимых, хоть на заднем сидении тот сидит, хоть рядом с водителем.

Тихий зашторенный кабинет, проницательный взгляд железного Феликса с портрета, а под ним такой же прищур строгих серо-голубых глаз, но живых. А за спиной у Геннадия Платоновича бесшумно мерит ковер еще один. "Малограмотен. Не изложу письменно, как следует", - увиливал Геннадий Платонович. "А письменно излагать и не требуется, - не давали увильнуть. - Вы нам звонить будете". Вот это событие, что и звонить отказался и на том устоял, Геннадий Платонович и мог предъявить как единственно стоящее из всей своей жизни. А все остальное - труха. День на день похож, словно вся жизнь - один большой неприметный день.

И никаких исторических событий. А если и случались такие, - съезды, к примеру, - так особенностями работы Геннадия Платоновича они тут же низводились до срама. Один из пассажиров... Как раз после него и беседы той под портретом Феликса Эдмундовича Геннадий Платонович и загремел, пережив передряги промежуточные, на фабрику игрушек. Так этот последний из важных делился насчет съезда, только что прошедшего. Ну есть у людей потребность такая неуемная - причастность свою к истории разглашать, а ведь мог бы по положению своему и сообразить, что Геннадия Платоновича как раз вчера, а может и давно уже, для беседы приглашали куда положено. Так нет, неймется тщеславию! Сколько таких погорело за язык!.. Так этот говорил такое, что буквально не съезд это был к концу, а безобразие. Сразу-то, говорил, как по утрам рассаживались во Дворце, еще ничего. А уж через час - не продохнуть. И чесноком, и огуречным рассолом, и перегаром нескрываемым после вчерашнего - попробуй-ка вдохни! И совершенно то есть от всех поголовно. И от вождей, должно быть, тоже, ибо команду усилить проветривание не давали. А, может, у них там, в президиуме, вентиляция какая особенная. И этот рассказчик оттого только перебор этот заметил, что накануне давление подскочило, не пил, а утром перед заседанием, естественно, не опохмелялся. Но, может, и врет. Не в том, что не опохмелялся, а что проветривание плохое. Уж ежели во Дворце съездов плохое, то где ж оно тогда хорошее!

Одно и то же время пролетело. А видится оно каждому по-своему. Неисчерпаем мир. Каждый его отблеск множится количеством людей, его населяющих.

Андрей совсем разошелся.

- Я тут базарю не затем, чтобы вы параллельно себя чувствовали! И со мной не пересекались! Втуливать никто вам не позволит! Меня вам мало, так носороги придут!

В дверях появился Сергей и поманил Андрея. Тот передохнуть согласился охотно, устал непонятливым непонятное вбивать. Войдя в комнату, Андрей прежде всего чертыхнулся, - комната была набита кабелями, проводами, всякими устройствами, на русском языке и названий не имевшими. А чертыхнулся конкретно оттого, что за провода зацепился. Ухватился было как раз за нечто, названия не имевшее, и чуть это самое не опрокинул. Однако вовремя был Сергеем подхвачен и удержан. Отхомячился, короче, в кресле.

Сергей стоял руки в брюки, покачиваясь с носка на пятку, и разглядывал Андрея, - давно не виделись.

Андрей тоже его разглядывал. Выглядит неплохо, - собран, никакой заумной рассеянности. И одет прикольно - синяя рубаха джинсовая, посветлее брюки и тоже из lдорогой джинсы. А ведь чего только ни плетут. Совсем, мол, нехорош! - делилась Денисовна на днях. Правда, был Сергей босиком. Но это у них с Ириной мода такая - босиком ходить...

Между тем, кто знаком с Сергеем давно, так знает, что вид его и физическое состояние как-то легко менялись внешними обстоятельствами. Сегодня эти обстоятельства были радостными - должны были привезти Машу.

- Экий ты крикливый, - упрекнул Сергей. - Сразу в крик, ко мне даже не заглянув.

- Так ведь достали! - дернулся в кресле Андрей.

- Хочу тебя расспросить. Хотелось бы твои угрожающие выкрики конкретным наполнить. Формализовать, так сказать... Чего им будет-то? Чего им теперь ждать? Чем угрожал? Но - конкретно.

- Да не угрожал я! Если и рассвирепел, так самую малость... Напомнил, что акции их отоварены по честному. Получили деды заготовки для кубиков? Получили. Наклейки им выдали? Выдали. Вот пусть и наклеивают зверюшек и продают. Нынче предприимчивость требуется! А мы, со своей стороны, даже и коробки можем поставить. Коробки у нас еще остались. Пусть пишут заявление на мое имя... Ты не улыбайся! Улыбаться как раз и не стоит! Я дедов уже предупредил, кто меня прислал. Прислали такие ребята, что будет спокойней, если сами они здесь не появятся!

- Ну, с ребятами - дело ясное. Ребят этих мы нагляделись. И я их уже в компьютер даже срисовал. Ты мне о зачуханных акционерах расскажи. Что народ-то говорит? Какими именно словами отзывается? И хорошо бы по социальным группам раздельно. Например, такая-то социальная группа может и с красными знаменами двинуть...

"Нет! - опроверг Андрей свое первое о Сергее впечатление. - Нехорош. Вовсе нехорош! Чем он тут, среди проводов занимается, что до таких вопросов додумался?"

- А народ у нас вообще отзывается исключительно матерными словами. И дружно по всем социальным группам! Могу и конкретно...

Сергей склонился к столу и стал записывать. Подбодрил Андрея:

- Давай, давай! Все, что дедам говорил, но без восклицательных знаков. Знаки я сам расставлю... Отмывать деньги приходилось? Офшоры имеете? В лизинг берете? Кто у вас депозитарием? Вот ты владелец крупного пакета акций. Что ты почувствовал, когда началась эта легкая паника? Как лично тебя это обеспокоило? Или только большая паника потрясет тебя? Ты стал уже беднее?

- А ты хочешь, чтобы я стал беднее? Да у меня вся жизнь - все беднее! Все уже из комсомола потянулись, а меня угораздило комсомольским секретарем заделаться. Сунулся было в разделе партийного имущества поучаствовать, а к нему уже горкомовские и близко не подпускают! Мне, Сергей, деваться теперь некуда. И макарониться мне не по часам. На этой фабрике - мой последний рубеж. Хочу, чтобы и ты об этом помнил. Ибо как раз в эту минуту я усек - твоя эта работа. Деды - для прикрытия...

Сергей повел себя странно, - отлепился от стола, выпрямился, поднял руку, останавливая собеседника, и закрыл глаза. Вопросы стал задавать еще быстрее и резче, даже в некотором как бы трансе:

- Тебя крышуют? Что именно ты ответил, когда первый раз пришли? Какие слова произнес? В судах наших бывал? К кому обращаться надо, если благодарность принес? Ну, не идти же прямиком к судье, возьмите, мол... За что ты встанешь на последнем рубеже - за акции? за бренд? за землю, на которой фабрика? И чем ответишь на действия дедов моих? Эмиссию акций проведешь? - Сергей открыл глаза, опустил руку. - Потом-то я еще вопросов накидаю. Как видишь, задаю простые вопросы - жду четких ответов. Не в тягость? Ты уж постарайся не стариков, а меня как следует напугать. Давай!

"Права Ольга, - отцовских прав лишать надо немедленно, чтобы под ногами и не путался. Рвать с ним сразу же надо было. А Машку сюда и не возить!"

- Аплодисменты, так сказать, перерастают в овацию, и все встают.. - Андрей поднялся из кресла: - Четкие ответы мне не в тягость. Даю! Ты тут среди проводов кучеряво устроился. Вот и сидел бы, не парясь! Захотел попариться, ладно... Как помнишь, это ведь я на твоем празднике жизни нафестивалился до столь исторических перемен. Что и мужем стал, и отцом в одночасье. Да прежде-то я таких баб, как Ирина, за версту огибал! А тут - коротнуло и ведь не выбраться! Хорошо, новый персонаж появился - Ольга. Она женщина упертая и фактическая. Она нас с тобой наконец-то разведет. А то и ты отец, и я. Тебе игрища с Машкой по воскресеньям, остальное - остальным! Так что готовься. Не уразумел? На днях уразумеешь! Не угроза это, а приятельское уведомление. Вот тебе мой заключительный тезис! А продолжение - в следующем номере.

По уходе Андрея Сергей достал из-за компьютера, - отец никогда бы не догадался заглянуть туда, - бутылку коньяка. Начнет он с четверти стакана. Потом нальет восьмую, шестнадцатую и совсем на донышко. Наливать в обратной последовательности - чревато, обратная последовательность предела не имеет. Сумма же членов убывающей прогрессии, - четверть, восьмая, шестнадцатая, на донышке, - составляет всего лишь полстакана. Кто не знает или забыл, пусть поверит на слово.

Так было бы год назад и два - тоже. Нынче же это - занятие виртуальное, то есть всего лишь возможное. Сергей сидел в кресле, разглядывая бутылку, но не более. Итак, совершается то, чего он боялся, но и предвидел. Рано или поздно, но она бы это сделала. Она любит ясность и всегда идет до конца. Он понял намеки Андрея еще до того, как тот произнес эту фразу, - "ты пока не уразумел, но на днях придется уразуметь"...

Тогда он стал местным депутатом, не напрасно горячился на митингах. И был определен раздавать нежилые помещения, - подвалы, чердаки, забытые чуланы. Занятие, как оказалось, хлопотливое, несколько даже воровское, но и хлебное. "Вчера шапку из мехового кооператива, которому я подвал выделил, принесли в благодарность, - усмехаясь, сообщал он домашним. - Погнал вместе с шапкой". "И правильно сделал, - одобряла Галина Денисовна. В их доме она появилась чуть не следом за Ириной, когда он привел ее знакомиться с родителями. - Тот подвал, зятек мой будущий, не шапки стоит, а сотни таких шапок!" Ирина хмурилась и за слово "зятек" да и вообще не любила, когда Галина Денисовна появлялась следом.

Алла Георгиевна перемены в карьере сына не одобрила. Работать надо по специальности, сказала она. Работать упорно, как это делал всю жизнь Аркадий Петрович. Только тогда и придет успех. Этим она совершенно изумила Галину Денисовну: "Это какой такой успех? Где этот успех, если работать по специальности? Ну и ну! Да разве ж учат такой специальности - спикер или олигарх? Сами себе такие специальности придумывают и до них доходят умом собственным! А людей обижать не следует, даже если и шапка!"

Потом-то Сергей навыки людей не обижать приобрел, - и шапку в благодарность принимал, и продуктовые наборы, и приглашения на бесплатное техническое обслуживание машины, которой у него не было. "Теперь будет!" - предсказывала Галина Денисовна. Но принимал он благодарности с таким, видать, кислым лицом, что когда вскоре прежние органы управления районом упразднили, а придумали новые, то туда он уже избираться не стал, да ему и не предлагали. Мать оказалась правой и тут...

"Так... Очередь шестнадцатой или восьмой? Ошибиться нельзя. Пусть будет восьмая"... Выпивал он хоть и виртуально, но учет вел, хоть и не строгий. Он и прежде, когда это были реальные дозы, при сомнениях возвращался к числу большему.

"Требуется ЦГР, 512, широкий, "мышь", 386 или 387. Флоппы разные. Винтчестер не меньше 120"... Такая у него была после депутатства работа. Сидеть возле телефона, набирать номер и произносить такие вот слова. В кооператив к Джамалу устроила его не Ирина, хоть она и работала у него секретарем, а взят Сергей был за личные свои заслуги в сфере распределения нежилых помещений. Впервые тогда и запала ему мысль, что не так уж и проста эта девица с синими глазами и в белых одеждах. А, видать, хитра какая-нибудь особая! Да ее, может, и на митинг тот прислали, чтобы потом нежилое помещение выбить. Именно после четверти стакана коньяка и восьмушки, - Сергей это хорошо еще помнит, - голова приобретает свойство особой подозрительности. Обостренное воображение надо иметь, чтобы именно такую последовательность представить: он еще и не депутат и ничего еще не распределяет, а ее уже подослали в предвидении - этот, мол, депутат и будет распределять нежилые помещения.

Кооператив Джамала обретался в подвале, выделенном Сергеем в бытность при власти. Подвал был во дворике, огороженном тяжелыми глыбами-домами. Это было удобно. В те минуты, когда кооператив делал свои деньги, крепкие парни перекрывали вход во двор, оберегая погрузку в машины, которые подгонялись впритык к дверям. И со стороны не разглядеть, чего тут грузят, чем занимаются...

В кооперативе Сергей сделал карьеру моментальную. Удивил феноменальной памятью. Он ничего не записывал, без труда запоминая десятки телефонов, сообщения, которые надо передать, ответы, что выслушивал. Память была со школы. Тогда-то он ее и заприметил. Надо всего лишь закрыть глаза, и даты, полководцы, сражения либо цифры и формулы, а потом в институте и страницы конспектов выстраивались возле некого зеленого забора. А когда надо было извлечь их на свет божий, то следовало всего лишь опять смежить веки и увидеть всех их, прислоненных к забору. И читать. Всего лишь - читать... Он помнил не только все договоры, что заключались кооперативом, но и что говорилось при их подписании. И как выглядел переговорщик. "Сергей! Что говорил заказчик? Белой сборки или желтой?" "Говорил, не имеет значения, американской или тайванской. Клиент сильно спешил на самолет. Низкий такой парень с галстуком в горошек."

У зеленого забора стоит и тот день, когда Сергей впервые увидел крупную сумму денег. Оперативная группа вместе с компьютером и его хозяином прибыла на квартиру к покупателю. Компьютер после проверки был объявлен купленным, и деньги были выложены на стол. Там они и громоздились в пачках, словно большие костяшки домино. Покупатель достал бутылку чего-то заграничного, пахнувшего бананами, и они выпили. А потом долго курили, возбужденные удачной для всех сделкой, хвалили компьютер и смеялись. И Сергей старался не глядеть на стол, на котором была гора денег.

Потом продавец подошел к столу, отложил свои пачки и принялся срывать с них банковские обертки. Объяснил: "У меня такое правило. Лишние следы, из какого банка, мне ни к чему." Он запихнул деньги, уже россыпью, в баул и поставил его у выхода. Там он и стоял, одинокий и как бы никого не интересовавший. И они снова выпили, и опять Сергей делал вид, что все это ему не впервой.

Покупатель стал снова осматривать приобретение, а бригадир их группы оставшиеся на столе деньги, не срывая оберток, сложил в кейс. Одну из пачек протянул Сергею.

В тот день, когда пили что-то, пахнувшее бананами, Сергей заработал свою первую пачку. Сейчас он уже не помнил сколько. С тех пор цифры на банкнотах менялись не раз и в ту и в другую сторону. Но мало в банковскую пачку не закатывают. И помнит удивительное, впервые посетившее его чувство гордости за работу, - настоящую мужицкую, немного рискованную, однако благодарную.

У нее были синие глаза, фигура модели и стервозный, как оказалось, характер. Недопустимо независимый. Она решала, не слушая никого, и в мелочах, и в делах покрупнее.

В постели они оказались чуть ли не в первый вечер, чуть ли не после того первого митинга. Сергей еще только планы разрабатывал, у кого бы ему на ночь квартиру выпросить, а она уже все сделала. Правда, потом в постель они ложились редко. Они занимались любовью везде, где их заставало желание. Должно быть, только в холодильник не забирались.

Она заходила в его подвальную комнатенку, садилась в кресло, в длинных пальцах, - особо длинных из-за наклеенных ногтей, что только входили в моду, - сигарета. И начинала вроде издалека: "Вчера ты опять много выпил после поездки. Я насмотрелась уже на таких. Дорвутся до бабок, балдеют и быстро оказываются в отпаде. Джамал не любит пьющих." "Да разве это много! - оправдывался Сергей. - Вот у нас в управе депутаты пили - так пили! Послушай, что ты делаешь! - придерживал он ее руки. - Люди за стеной. Не здесь и потом". "Что значит - потом? Ты меня хочешь или уже нет? А тогда какое - потом!"

"Восьмая была или нет? - не мог вспомнить Сергей. - Вот тебе и хваленая память! Должно быть, виртуальные рюмки к забору не прислоняются"...

Тот день был у Сергея выходным, но его разыскали быстро. Джамал сидел за столом, на котором они с моделью тоже как-то раз любили друг друга. Между Сергеем и боссом, кроме стола, размещался огромный, кавказский, не от северных скудных харчей живот Джамала. Обильное употребление шашлыков, эффективно разлагаемых хорошим вином и крепким желудком на питательные составляющие, дало ошеломляющие результаты.

Джамал был спокоен, но суров.

- Ты что, не знал, что эта женщина - моя?

Сергей, и правда, не знал об этом, не успел узнать. Знал бы - может, и поостерегся.

- Как ты посмел, а? Ты кто такой? Почему воруешь?

Джамала, видно, только это и задело, - стащили принадлежавшее ему.

- Чего молчишь? Как посмел со мной равняться? Может, ты знаешь, как достать "лимон"? Или ты знаешь, как его перевезти по городу, чтобы не отняли? Ну! Говори! Ты можешь пригласить полсотни приятелей скромно посидеть в "Астории"? У тебя есть полсотни приятелей?

Только на этот вопрос Сергей и смог ответить:

- Нет у меня столько приятелей.

- А у меня есть гипертония. И соревноваться с тобой выносливостью я не могу. Здоровье не позволяет. Ты мне больше не нужен. Иди на государственную службу. Там разрешают трахать секретарш. Подписки о неразглашении наших дел не беру. Но знай - ты подписан...

К вечеру модель весело спросила по телефону:

- Ты что, признался ему?

- Нет, я молчал. А вот он признался. Ты-то отчего мне не призналась?

- А я ему призналась и тебе сейчас вот признаюсь. - Она хохотала. - В общем, я ему сказала все, и он меня уволил. Теперь мы оба безработные.

Сергей тут и ляпнул, не раздумывая:

- Значит, и осталось нам одно - пожениться.

- Ладно. Я согласна.

После той сауны с характером Сергея что-то сделалось. Хотя здравым смыслом и отвергалось, - не может характер поменяться так быстро! Однако улыбался он теперь не часто, а ведь, пожалуй, именно за счастливую улыбку его и избрали люди распределять нежилые помещения. Решили, что своим счастьем он и с ними поделится. Нынче у Маши такое же лицо, - сияющие глаза в ожидании чудес... А приятелей тех, что были тогда в сауне, он стал избегать, а другие не появились. Какие уж там полсотни за столом в "Астории"! И на какие шиши...

"Итак, новая забота, которая перебьет все остальные... И когда же они собирается объявить мне об этой новой заботе?"

Неделя, с субботы которая отсчитывалась, выдалась тяжелой. Сперва Сергеем были обижены, а нынче Андреем унижены. И звонки по телефону и в дверь усилились и чужих людей в квартире прибавилось. Подумывали уж к Геннадию Платоновичу перебраться, да ответственность привитая удерживала, - печати не унесешь, а передать некому...

Обидели, оскорбили и скрылись в соседней комнате. Решать, может, и про их стариковское досуществование. А потом выйдут и объявят: не так вы свою жизнь провели, а надо было вот как.

- И после этого они еще хотят, чтобы потребление напитков на душу снизилось! - Геннадий Платонович выставлял на стол заветное, хотя до следующей субботы оставалось немало. - Что мы, Швейцария какая-нибудь упокоенная! Может, выпивши был?

- Кто?

- Да оба!

- Сергей после смерти матери не пьет. Совсем. Есть у него бутылка, но все та же, нераспечатанная. - Аркадий Петрович усмехнулся. - Я на ней звездочку лишнюю пририсовал. До сих пор он ее не заметил, а я по ней проверяю, - та ли бутылка?

Геннадий Платонович поднял рюмку и бегло, скорее по привычке уже, произнес:

- Ну, чтобы судьба годков бы нам еще отмерила и дождаться бы нам... - Но тут же и сплюнул: - Тьфу! Чего дождаться-то? - Стукнул переполненной рюмкой о стол, так что несколько капель и пропало. - Ко мне-то какие претензии! Ты-то у нас профессор образованный, е-мое, а я человек простой!

Аркадий Петрович поморщился, не терпел мата, а "е-мое" относил к словам промежуточным.

За эти дни самоедский вопрос Сергея "а чего вы сделали в своей жизни?" расширился прямо таки до самотравли: а чего вы еще можете? а если ничего не можете, то чего живете? отчего до сих пор не прибрали вас, как по осени опавшие листья? Ответ пробормотать можно, смущаясь как бы, - ослабли, мол. Да только хитрость эта тут же и опрокидывается простым: это сегодня ослабли, а вчера чем отличились?

- Я-то человек простой, а ты как человек образованный мог бы и шарахнуть по трибуне - куда, мол, ведете со своим застоем?

- Ты у нас в партии состоял, - подал неуверенный голос Аркадий Петрович. - И трибуна у тебя всегда под рукой была.

- Да и ты мог состоять! Ну и что, что очередь для интеллигентов? Мог бы и постоять! Мало мы очередей что ли выстояли?

Аркадий Петрович массировал грудь:

- Вот что это означает, - не слева болит и не за грудиной, а справа? Там-то чему болеть?

- А хрен его знает! У меня ноги вот болят, когда лежу. А встану - не болят. А врач запутать норовит, - подумайте хорошенько, может, когда ходите, все же болят?.. Ну, за здоровье наше!

После выпитой рюмки Аркадию Петровичу полегчало, в груди отпустило.

- Нынче, Геннадий, любой может по трибуне шарахнуть. И шарахают, - не туда, мол, ведете и не так. А они свое - и туда, и как хотят. - Аркадий Петрович помолчал. После короткого колебания доверился: - Из жизни котов эссе хочу написать. Как только над ними ни издеваются! Уже и стерилизацию, их не спрашивая, широко развернули. А что они могут? В лес не уйдешь, там занято. Вот и терпят, ибо как-никак, а кормят.

В перерывах от художественных открыток Аркадий Петрович писал небольшие тексты - эссе - на память, как он себя тешил, потомкам. Оправдываясь, объяснял другу: "Недаром многих лет свидетелем Господь меня поставил"... Геннадий Платонович эссе одобрял. Особенно нравилось ему написанное про депутата. Как бы тот депутат как бы с экрана разглядывает какое уже десятилетие зрителей и неустающе их опрашивает: вы за улучшение жизни или как? и против разгула преступности, не так ли? а тогда голосуйте только за меня! Горячо Геннадий Платонович это занятие друга одобрял, но понять хотел уж до конца:

- Аркадий, а что такое за слово это - эссе?

Аркадий Петрович объяснил с лекторским удовольствием:

- Эссе - это этюд о предварительных соображениях относительно какого-либо события. А уж окончательные выводы допишут наши потомки...

- Ясно, - сказал Геннадий Платонович, разглядывая бутылку, сколько там отпито. - Ну, по второй и последней за то же самое здоровье. - Выпив, подался к приятелю. - Знаешь, отчего нам упреки адресуют? А вот отчего. Родни-то у нас не много, однако и не мало. Но ни одного репрессированного! То есть у всех есть, и они их при случае предъявляют для оправдания своей жизни. А у нас - ни одного! Нету репрессированных - хоть тресни. Изумительный, скажу, факт. Некого предъявить!

- Типун тебе на язык, - откликнулся Аркадий Петрович. Боль в груди отпустила совсем. - Воображения у тебя ну никакого. А ты представь, что это именно тебя сплавляют по речке Колыме на барже. И в конце пути ты выстроишь себе барак для сорокаградусных морозов из тех самых досок, из которых баржа. На обратный путь она тебе уже не понадобится. И даже доски на гроб не понадобятся, ибо завернут тебя в тряпицу либо так опустят...

Пришлось выпить по третьей.

- А насчет шараханья кулаком я тебе, Геннадий, так скажу. Жизнь все-таки нам, миллиардам и миллиардам, не для размахивания кулаками дана. Не для того мы рождены! И должен быть какой-то смысл жизни и в старости, когда уж не до кулаков... Но в чем он, я пока не готов тебе сформулировать. Однако размышлять буду.

- Именно так, блин! Всецело одобряю!

Аркадий Петрович снова поморщился, опять промежуточное слово прозвучало.

- Именно это и меня достает, Аркадий! Для чего, однако, жизнь была затеяна? И ответить исключительно трудно... А возьми наших мужиков псковских! Это ведь любой из них на любой вопрос ответить может. И всегда под корень. Всегда в яблочко. С телкой-то что решим?

Беседа перетекла на телку, что означало близкое завершение посиделок.

Появление Галины Денисовны произвело сильное впечатление. Бутылка уж не газетой была прикрыта, а под стол засунута. Между тем, ничего устрашающего в облике вошедшей не было. Невысокая, пухленькая и, несмотря на возраст, аппетитная, так все у нее было аккуратненько перевязано детскими ниточками - и ручки, и шейка, и даже талия.

Войдя, Галина Денисовна воскликнула:

- Любо глядеть, когда мужики по специальности работают! Доставай, Платоныч, обратно, не жмись! - Она по-хозяйски достала из буфета еще рюмку, побольше, и, сев за стол, расставила тарелки с закусками по-своему. - Не могу последние дни без рюмочки, такая там жизнь снаружи. Помирает жена Василия Васильевича бесповоротно, хотя и не спеша. Дни остались считанные. Три года со дня на день жду, прости меня Царица Небесная! - И снова по-хозяйски легко найдя икону, перекрестилась. - Я и на исповеди в том грехе каждый раз винюсь. Отпущение хоть и получаю, однако гнетет и страшит. Ведь до того легко батюшка отпускает, что от легкости этой в новый грех впадаю из-за мысли: а ну и прав у него таких от Господа нет, чтобы отпускать легко? Ох, не свои мы пока что в этих таинствах...

Геннадий Платонович уже овладел собой и язвительно высказался:

- Сейчас она примется рассказывать, что они с Василием Васильевичем фактически уже десять лет как муж и жена. Хоть женой все еще записана та, что эти десять лет из больниц не вылезает. - Пригрозил Галине Денисовне: - Припекут тебя черти, и сама знаешь, за что.

- Ох, не говори, Платоныч. Наливай, чтобы не так страшно было! Экая судьба мне определена - ждать для своего счастья чьей-то смерти.

Геннадий Платонович налил Галине Денисовне, а она, накладывая и себе в тарелку, и мужчинам, - им побольше, - продолжала исповедоваться:

- Какой уже месяц ежедневно в больницу названиваю насчет ее самочувствия. И каждый раз мне это самочувствие сообщают. А я ведь, подлая, передачи ей готовлю, а сама думаю, - может, этого самочувствия уже никакого и нет? Я ведь уже и мебель у Василия Васильевича по-своему переставила. Господи, помилуй меня!.. Ну, чего примолкли?

Приятели не успели объяснить, что и слова вставить невозможно, а Галина Денисовна подняла рюмку:

- С приближающимся днем рождения нашей внучки единственной! И пошли ей Господь жизнь полегче, нежели были минувшие пять ее лет!

За такое выпил и Аркадий Петрович, хотя чувствовал - лишнее это. Захрустели огурчики, застучали вилки.

- Василий Васильевич частенько тот день вспоминает, как Машеньку из роддома привезли. А мы все - за праздничным столом имя ей выбираем. А помнишь, Аркадий Петрович, как она в детский сад первый раз сама пошла? Мы с покойницей сватьюшкой вышли на балкон и глядим...

- Понеслось! Да и это ты в десятый раз рассказываешь.

- Ничего, ничего. Расскажите в одиннадцатый, - попросил Аркадий Петрович.

- Подошла Машутка к двери детсадовской, взялась обеими ручками за скобу, тянет - потянет, а никак. Потом уперлась во что-то ножкой, натужилась изо всех сил, чуть приоткрыла дверь и - шмыг в ту щелку! Ну, чтобы это была самая большая трудность в ее жизни. Господи, у меня опять рюмка пустая... Платоныч, ты чего!

Аркадий Петрович прикрыл свою рюмку ладонью.

- Мы, Галина Денисовна, столько не можем. Мы дух свой высвободили и - баста!

- Ерунда! Андрей правильно говорит - между первой и четвертой муха не должна пролететь. Машутка про этих мух слушала, слушала, а потом гляжу - расставила рюмки и ждет муху. А дело зимой было...

Аркадий Петрович укоризненно качал головой, - не одобрял и не раз уже указывал на вред застолий для воспитания девочки.

- Галина Денисовна, какова цель вашего, так сказать, визита? В чем она?

- Чего? - Галина Денисовна застыла с вилкой в руке.

- Аркадий Петрович спрашивает - чего приперлась? - Не дожидаясь ответа, Геннадий Платонович отнесся к приятелю: - Да ясно чего! Разузнать насчет этих акций. Они ж с Василием Васильевичем на года планируют!

- Ну и что? Василий Васильевич всю жизнь плановиком проработал. Не то, что некоторые...

- Интеллигент, реформами недорезанный! Кредо теперь, говорит, такое!

Аркадий Петрович с чрезвычайным любопытством спросил:

- Как? Какое слово ты молвил?

- Кредо, мол, нынче! Если, мол, прежде была одна трибуна на всех и каждый норовил туда залезть, прочих отпихивая, то нынче, говорит, каждый может себе трибуну соорудить и себя предъявить!.. Такой вот комментарий, Аркадий, к нашему разговору. И сооружают, и шарахают по трибуне уже всяк, кому ни приспичит, и ведут, кому куда вздумается. А мы тут разбирайся! Умный больно твой Василий Васильевич!

- Да уж поумнее тех, которые бензином пропахли, - съязвила Галина Денисовна.

- Видишь, Аркадий, к чему приводит женщина за столом. Я тебя предупреждал. Не говори потом, что впервые слышишь! - Но Аркадий Петрович уже закрыл глаза, и Геннадий Платонович повернулся к Галине Денисовне. - У нас тут полная стабильность. А как ты являешься - жди потрясений!

- Это каких таких потрясений?

- А помнишь ту шапку, что меховое ателье Сергею поднесло? Алла Георгиевна была в шоке. Мы жизнь прожили, никто нам никаких шапок не подносил. А ты одобрила!

- А что, депутату по распределению без шапки в нежилых помещениях ходить?

- А потом насчет этого самого... Да Алла Георгиевна слегла, узнав, что Ирина собирается от ребенка избавиться! А ты не возражала.

- Грешница потому что. Не устаю и признавать - грешница. До сих пор не отмолила. Однако Господь не допустил.

Геннадий Платонович вошел в раж, припоминая и сокровенное:

- А помнишь, как Ирина объявила, что отец Маши - Андрей?

- Кому объявила? Тебе? А ты слышал?.. Никому она не объявляла, а крикнула, когда ее совсем уж Сергей достал. А чего кричит жена, когда ее достает собственный муж? Да про все, что в голову взбредет!

В отчаянии Геннадий Платонович обратился к приятелю, который хоть и прикрыл веки, но с интересом прислушивался к перебранке:

- Ну, ничем мне ее не пронять! Может, ты попробуешь?

Аркадий Петрович глаза не открыл, но прокомментировал:

- Дело в том, что мы с тобой рассуждаем, может, и логичней, но Галина Денисовна находчивей.

Оценкой такой Галина Денисовна вдохновилась:

- Не любишь ты женщин, Платоныч. И Бог тебя за это покарает.

- А за что вас любить? - Геннадий Платонович сердито подвинул рюмку и налил только себе.

Вспоминая минувшее, Геннадий Платонович, по мнению Аркадия Петровича, применял слова неправильные, выбирал их неудачно. Но факты излагал верно. Хотя слушать о них заново было по-прежнему больно... Сама же перебранка доставляла Аркадию Петровичу даже некоторое удовольствие. Дом как бы оживал. У этой парочки годами такой стиль общения наработался, - грубоватый по форме, но подспудно вполне сердечный. Аркадий Петрович с женой своей покойной до грубостей не доходили, но порой бранились тоже затяжно. Забавно бранились, - так теперь видится.

Геннадий Платонович выпил в одиночку и, видать, обрел новые силы и аргументы насчет вредности женщин.

- Н-да... - Ядовито начал он новую атаку. - Хорошенькой невестой ты нас снабдила.

- Ах ты, хрен моржовый! - Галина Денисовна виновато глянула на Аркадия Петровича, но тот неожидаемо улыбнулся. Так что она и повторила: - Хрен ты моржовый! Тебе Ирина - плохая невеста? Да когда она с Сергеем шли, а впереди Машутка бежала, люди поглядеть останавливались!

- У нас насчет невесты для Сергея, - врал Геннадий Платонович, - совсем иные виды были.

- Значит, ваши виды оказались послабже наших. А ты как был балаболкой, так им и остался. Ни в невестах не разбираешься, ни в зрелых женщинах. Помню, как ты хотел меня то ли вязальщицей сделать, то ли формовщицей, то ли картон резать. Профессии, мол, подходящие для пользы общества. Хорошо, что не доверилась. Одна у меня профессия, Богом данная, - женщина я! И сейчас еще ничего, а прежде-то... Ну? Может, и тут соврешь? Ты хоть теперь в разум войди да по сторонам глянь! Девчонки, когда поняли, что никакие они не ударницы труда, улицы собою разукрасили. Та пузико покажет, та поясничку, эта ножку в разрезе до пупка. Пальчики что на ножках, что на ручках - беленькие, ухоженные. Попка, что конфетка, фантиком обтянутая! А пахнут как!

Аркадий Петрович любил женщин. Конечно, Наташу Ростову, но и Катюшу Маслову тоже. И Анну Каренину. Но особенно Веру из "Обрыва", - у нее до сих пор не так много поклонников, не затеряешься среди них. Порой ему казалось, что он не в книгах, а в жизни своей встречал этих женщин. Но только на короткий миг такое казалось. Увы... Он и встреченных в своей жизни реальных женщин - всех их любил, хотя бы издали. Хоть малый кусочек души каждая из них заняла, а - навек. Ушла Алла Георгиевна, и здоровье следом стало исчезать, и вставать по утрам не хочется, - так бы и лежал. И за письменный стол усаживался теперь кряхтя и сетуя: да пропади они пропадом, эти художественные открытки! экое дело досталось под конец жизни! Нет в доме женщины, и надоевшей становится жизнь. Серенькая, словно зимний день: что-то там рассвело и уже нет и этого. Странно, но он до сих пор любит Ирину. Он всегда хотел, чтобы у сына была эта жена. Странно это, странно это... Кажется, такая песенка была.

Аркадий Петрович, прерывая расслабляющие размышления, но глаз не открывая, спросил:

- Дражайшая Галина Денисовна, и все-таки: какие дела привели вас в нашу мужскую компанию? Вы ведь всегда с наиважнейшими делами являетесь.

- И после этих явлений у нас - полный атас!

Отмахнувшись от язвы, Галина Денисовна развернулась к Аркадию Петровичу:

- Верно, Петрович, угадал. Дело наиважнейшее, с него и начать хотела без промедления, да вот этот встрял.. Угадал бобыль - стабильности вашей конец. И приятельству нашему конец. - Галина Денисовна перевела дух. - Одним словом так: документы, планирует Андрей, переписать таким макаром, чтобы и по документам он отец, а Машутка чтобы его папой называла!

Геннадий Платонович присвистнул:

- Ни хрена себе коммюнике!

Аркадий Петрович открыл глаза и долго молча глядел на Галину Денисовну.

- Галина Денисовна, мы, конечно, не свежи и несколько выпивши. Но и в этом случае должно помнить, что произносимые слова имеют частенько более глубокое содержание, нежели полагает произносящий их. Они не должны быть небрежными.

- Чего? - не поняла Галина Денисовна.

Геннадий Платонович перевел:

- Аркадий Петрович говорит - чего несешь-то!

- А то и несу, что принесла и выложила. Документы переписать и разрыв между нами полный, что с самого начала и надо было, мол, сделать, не канюча.

- Сергей уже знает об этом? - полюбопытствовал Аркадий Петрович, выпрямляясь в кресле.

- Кругом наводнения и подвижка коры, и конец света - объявил Геннадий Платонович, берясь за бутылку, - а теперь еще и это. Ну, достал нас Андрей! Ладно! Поглядим!

- Сергей не знает. А я, как узнала, тут же к Василию Васильевичу. Он и распорядился - ступай с донесением немедля. Я Сергея люблю, может, даже больше, чем Андрея. Но дебош у себя в доме устраивать мне не с руки. Надо обмозговать, кому его устраивать. Платоныч, ты у нас мастер по дебошам, сейчас и обсудим...

5

На властно долго звучавший звонок в прихожую вышли сразу все - и Аркадий Петрович, и Геннадий Платонович, и Сергей. В квартире вместе с Андреем появилась женщина, которая стала для них, как потом выяснилось, навроде - "сегодня Германия без объявления войны и без предъявления претензий вторглась..."

- Ну, вот вы, родимые, и дождались! - объявил о войне Андрей, утирая платком лоб, день был жарким, как и тогда, в июне сорок первого. - Не хотели меня, получайте сейчас узнаете кого. Моментально в чувство разума приведены будете. Ольга! - представил он женщину, а потом принялся за мужчин. Уважительно сказал об Аркадии Петровиче: - Главным конструктором впереди американцев шел. А ныне просвещает россиян художественными открытками. - Геннадия Платоновича представил небрежной скороговоркой: - Геннадий Платонович. Короче - Платоныч. С рукой-то что? Опять, небось, намял, акции пересчитывая? - Засмеялся, по мнению Геннадия Платоновича, гнусно и пояснил спутнице: - Акционер и не последний за передовитость. Лучший бывший водило нашей бывшей игрушечной фабрики. Сколько помню, все-то на доске почета висел. Мухи уже всего засидели, а ему хоть бы хны. Висит себе и висит!

- Андрюха! - рявкнул Геннадий Платонович. - Круто тебе откликнется мой пролетарский гнев!

- Вообще-то я давно уже не Андрюха... А это, - перешел Андрей к Сергею, - бывший муж моей нынешней Ирины.

Сергей вяло, - снова поменявшись, но на этот раз не обстоятельствами, а собственным умыслом, - подтвердил:

- Бывший муж Сергей.

- Мы с ним люди будущего. Нам прошлое по фигу. У нас отношения нормальные.

- Помолчи, - мягко прервала Ольга и обратилась к старикам: - Насколько я поняла, вы и есть генеральные директоры? Или все же президенты?

На людях Аркадию Петровичу было неловко играть в эту игру. К тому же и насмешка угадывалась в вопросе, так что он промолчал. Геннадий Платонович был попроще.

- Ну и что? - грубовато спросил он.

- Да то, что за финансовые потрясения ответственности вы не несете...

- Предположим, - снова грубовато откликнулся Геннадий Платонович.

- И следовательно, хотели бы заняться более привычными делами, оставив нас, не так ли?

"А дамочка весьма беспардонная", - подумал Аркадий Петрович, молча двинувшись из прихожей. Геннадий Платонович пошел следом. Шел он с чувством радостным, - так он до сих пор покидает кабинет гаишника, - но при этом угрожающе глядел на Андрея. Из-за этого даже на пятки приятелю наступил. Андрей взгляда свирепого однако не заметил, так что Геннадию Платоновичу пришлось похлопать его по плечу и пообещать:

- Ну, гляди!

Пройти в комнаты Ольгу пригласил не Сергей, заторможено стоявший посередине прихожей, а Андрей. В столовой Ольга огляделась и выбрала диван. Сев, достала сигареты, вежливо попросила разрешения курить. Скользнув взглядом по Сергею, решила, что лицо умное и подбородок волевой, а вот сам вялый, слоноватый какой-то.

И Сергей разглядывал ее. Не по возрасту длинные локоны на плечах. Глаза, обильно обработанные косметикой, глядят снизу вверх и, следовательно, как бы молят о снисходительности, вводя в заблуждение. Грудь, сильно обнаженная, увы, много больше того оптимального размера, что позволяет уложить ее в мужские ладони, если у мужчины, разумеется, мужские ладони.

- Мне кажется, вы задремали, - заметила Сергею Ольга.

- Он всегда такой, когда усиленно думает.

- Он усиленно думает? - искренне удивилась Ольга.

Они объяснялись как-то мимо Сергея, и он вмешался, спросив у Ольги:

- Вас по отчеству как?

- Вы собираетесь меня по отчеству? Вы неверно сосчитали. Я старше вас, но не настолько же. Впрочем, отчество мое - Харлампиевна. Выговорить сможете? Ладно... Будем сразу о деле или сперва насчет какого-нибудь акцепта побеседуем?

К предложению Сергей отнесся ненормально серьезно.

- Если насчет акцепта, то исключительно в качестве трассата.

Ольга удивилась:

- Ну и ну... А как насчет индоссамента?

В оживших глазах Сергея мелькнула смешинка, но ответил он все так же серьезно:

- Если аваль на помощь.

Ольга улыбнулась:

- То есть это ваша оферта?

- При фиксированном уровне франшизы.

Андрей поинтересовался:

- И что, вы друг друга понимаете?

Ольга подняла руки:

- Сдаюсь! Что такое франшиза - я не знаю.

Она внимательней поглядела на Сергея с мыслью самой что ни на есть простенькой, - что еще преподнесла ей жизнь, явив этого брюнета с воровскими глазами, пустыми и вдруг озарявшимися некой хитростью. И вообще - понимает ли он всю свою зловредность, то есть то зло и вред, что исходят то ли от стариков, затаившихся, но непременно подслушивающих, то ли от него самого, одним словом, от этого дома, пахнувшего на нее бесконечными книжными полками и старой мебелью, натиравшейся когда-то давно воском. Она решила, однако, что если и взорвется, так только в самом конце.

- Ребята! - призвал Андрей. - Давайте говорить понятно, то есть по понятиям. Сергей, садись! И взбодрись. Впитай до последней капли. Ольга - такая женщина, что без таких женщин мы, мужики, словно в потемках блудим, в смысле - блуждаем.

- Помолчи, Андрюша, - ласково попросила Ольга и обратилась к Сергею: - Вы доставили нам некоторые беспокойства. Поначалу я даже предположила, что это известные нам нехорошие люди вас используют. Но приглядевшись к вам, я поняла - все случилось нечаянно. Так ведь? И мы оба хотим случившееся поправить. - Она тихо засмеялась. - А то ведь я пугать вас приехала, Андрей очень просил.

- Пугать для надежности. Я ведь и сам пару дней назад шороху тут нагнал, - похвастался Андрей. - А вообще-то они мужики смирные. Нормальные мужики. Деды до сих пор на грудь принимают и немало... - Он разворотил кубики на столе и пояснил Ольге: - А это мы, помимо акций, еще и кубики имуществом выдали. И наклейки про зверюшек разных в придачу. А если зверюшек не хотят, то деды и сами наклейки сочиняют литературные. С высказываниями разными. И тихо - мирно под водочку беседы политические ведут, из дома не выходя. В демонстрациях не шествуют, плакаты про преступный режим не разворачивают. Во! - Взяв кубик, подсел к подруге и с хохотом прочел: - "Покинутые Венерой, мы охотно ищем радостей у Вакха".

Ольга прервала приятеля:

- Я вот о чем, Сергей, думаю. Поскольку мы вроде бы и домами связаны, то сверх этой мишуры, - она показала на кубики, - мы могли бы и какую-то проплату в пользу заслуженных пенсионеров сделать. Например, в сумме...

Останавливая Ольгу от щедрых обещаний, Андрей сжал ей колено.

"Обмен совершен выгодный, - оценил Сергей. - Ирина - как дорогая игрушка, играть боязно, сломаешь. Эта - можно не беспокоиться, не сломаешь, если и уронишь."

- Как вы думаете, какая сумма могла бы обрадовать этих симпатичных мужчин? Язык не поворачивается сказать - старичков!

И она подмигнула Сергею.

- Вот вы мне сейчас подмигнули. Это мы играть начали?

- Играть? Во что?

- В преферанс играете? Первые сбросы карт важны, но ошибка поправима. А вот потом ходы надо делать очень аккуратно. Вы третью даму умеете ловить? А четвертого валета?

- О чем это он? - Ольга сердито глянула на Андрея.

- Я тоже не понял. - Андрей так и не убрал руку с ее колена.

Сергей хитро усмехнулся и, будучи как бы несколько расстроенным душевно, - такой вот умысел был, - погрозил пальцем:

- Все-то вы понимаете! Вы разузнать приехали, разнюхать. А я - открыт. Входите! Сообща мы такое наделаем! Малые предприятия и президентов мы с вами объединим в фонд. Название завлекательнейшее: "Фонд взаимных интересов"! А это уже серьезный хозяйствующий объект. От его имени мы опять же сообща с вами и облигации выпустим! Вот вы сейчас воскликнули: "Как! Опять бумажки?"

Разумеется, ни Ольга, ни Андрей не воскликнули. Они, оцепенев, глядели на Сергея.

- Изюминка же в том, что это уже новые бумажки. Кому нужны старые, - эти ваши акции? А к облигациям можно и другие бумажки подцепить - "По этому купону вы имеете право выиграть... ну, к примеру, миллион!" Понимаете - право такое имеете, но не более... Или - "Подтвердите ваше желание получать дивиденды не в долларах, а в евро!" Сильное средство! Или - "Подтверждаем ваш статут претендента на победу в тренде!" Но чтобы облигации, даже с такими прицепами, стали покупать, нужно отыскать спонсора с именем, который бы гарантировал доход по ним. Ну как? Разумно, не правда ли?

Только замороченностью можно объяснить, что Ольга открыла рот:

- А что, и таких спонсоров уже можно отыскать?

- Отличное возражение! Именно об этом я и просил Андрея несколько дней назад - возражай!

- Клянусь, ни о каких спонсорах мы с ним не говорили...

- Хитрит. Он отлично понимал, о чем мы с ним говорили... - Сергей отмахнулся от Андрея и вернулся к более толковой Ольге: - При этом доход от облигаций мы не станем тратить на выплату дивидендов, как несведующие могли бы предположить. Доход будет брошен на усиленную скупку оставшихся акций, пока они не взлетели в цене по причине блестящих перспектив нашего дела. Вы согласны? И хорошо бы тут же расплатиться со спонсором. Но поскольку спонсор выплатил пока что небольшую сумму гарантий, а скорее всего и ничего не успел заплатить, - хватило его имени, - то мы получаем процветающее дело задарма! - Сергей обвел восторженным взглядом слушателей. - А, может, вы и спонсором хотите стать? Это сильно бы удешевило проект, ни одна копейка не ушла бы на сторону...

Возникшая немая сцена была слабее "ревизорской", но все же весьма впечатляющей. Ольга и Андрей застыли на спинке дивана, вдавленные туда нависшим Сергеем. Он так и замер над ними, словно великий ученый Пастер, разглядывающий в микроскоп своих микробов, - чем бы еще брызнуть на них, изучая.

В передрягу эту Сергей попал нежданно. Не планы он такие разработал и их претворил, чтобы в этакое волнение всех привести, а события сами по себе так развиваться стали. Ему только и оставалось, чтобы следить, как бы и самому не пропасть и домочадцев своих за собою не увлечь. Поскольку художественные тексты в квартире встречались на каждом шагу, - столь широко были разбросаны, - то в памяти возобновился Митя Карамазов, которому так удалось всех запутать со своими тремя тысячами рублей, - были они у него или нет и не из-за них ли он отца своего порешил, - что аж на каторге очутился. И Германн явился, живший вполне счастливо, пока с пиковой дамой игру не затеял. И даже Илюша Обломов свое место занял. Ведь лежал вполне счастливо на диване. И надо же было ему с дивана того подняться и наружу вылезть, - эх!.. Кубики, наструганные великими прошлыми выдумщиками, переместились во времени и сильно озадачивали Сергея возможными последствиями от затеянного им, невеликим.

После очень долгой паузы Ольга произнесла:

- Ну и ну...

А после еще одной - и тоже не короткой - сообщила Сергею:

- Меня предупреждали, что вы бываете не в себе. - Она убрала руку Андрея со своего колена. - Но я не думала, что так сильно не в себе.

- Нечестный прием! Я что-нибудь сказал глупое? - Сергей опять погрозил пальцем, но уже не улыбаясь, а как бы раздражаясь своею душевной неустойчивостью. - Все знаю! Насквозь вижу! Будете проводить эмиссию. Обесцените акции, попавшие к нам. Старо! - Он захихикал, полагая, что так поступают те, кто не в себе. - Бандитов пришлете? Растопыренные пальцы покажете? Тоже старо! Знакомо и, следовательно, легко блокируется. Родные вы мои, напугайте меня чем-нибудь новеньким!

- Полагаю, и старенького хватит. - Ольга поднялась с дивана и, не стесняясь, кинула Андрею: - А ты, дурак, еще собирался с ним насчет Маши разговаривать! Ты хоть дверь на выход открыть сумеешь?

Неожиданно Сергей поднял руки. Они оба испуганно отшатнулись, но, оказалось, он намеревался обнять их, что и сделал.

- Друзья! Спонсоров мы отыщем. Знаете, где? - Он опять стал радушным и простецким. - Доверяю коммерческую тайну - в Германии. И запомните - вот это очень серьезно. Германия к нам относится любовно. Она еще помнит, как мы ей надавали... А нам стоит встретиться через день - другой. И еще раз обсудить наше общее дело. Общим же нашим делом я называю возобновление выпуска игрушек на нашей с вами фабрике. Какова оферта! И не пропустите мимо ушей мою конфиденциальную информацию о Германии...

- Хорошо, хорошо... - Ольга уже пришла в себя и легонько потрепала Сергея по щеке. - Я позвоню вам через день - другой насчет выпуска игрушек. Ждите!

Она пошла к выходу, а Сергей, провожая и помогая открыть дверь, все не успокаивался:

- Насчет же эмиссии - и не вздумайте. Это легко. А, значит, и я тоже легко найду опровергающий ход. Вы должны придумать что-то неожиданное. Тогда настанет моя очередь не спать. А я припас немало! Вот вы знаете про акцепт, а франшизу уже не знаете. А ведь есть еще столько всего, друг мой Гораций! Все дело в изменении стоимости денег во времени. И многие это не принимают во внимание...- А когда они были уже на лестнице, успел выкрикнуть: - Изучайте модель Модильяни - Миллера! Вы многое из нее почерпнете! Сами подумайте, а ну ваш хваленый доллар через десяток лет упадет вовсе, что вы будете делать? Нет, вы задумайтесь - что делать-то?

И нехорошо захохотал. И хохотал, усиливаемый лестничным эхом, пока не услышал звук захлопнувшейся внизу двери. Потом провел ладонью по лицу, стирая гримасу, оставшуюся от необычного смеха. Он был уверен, что с Ольгой Харлампиевной они больше не свидятся. Поговорить о Маше уже и она намеревалась, - он догадался об этом, - но была остановлена на дальних подступах...

Выйдя во двор, Ольга и Андрей в машину садиться не спешили, а закурили. Андрей достал свои, покрепче. Они стояли под козырьком, чтобы из окон не были видны. Ибо любопытствующих - как давным-давно на стрелецкой казни в Москве. Ольга молчала, спешила накуриться.

- Косит, - оправдывался за неудачу переговоров Андрей, - это я тебе точно говорю. Любит иногда в шута поиграть. Тогда удержу не знает. Слышала, как хохотал? Явный перебор, хотя и страшно. Я и сам иногда подумываю, не закосить ли под сумасшедшего?.. Все - треп. Кроме одного. Насчет Германии - не треп. Я его знаю. Насчет немцев - для чего-то он это подпустил...

Они сели в машину. Андрей не отставал:

- Этот момент я крепко просек. Когда он обнимал, глаза рядом были. Зря ты отпихнулась, тоже увидела бы... Конкретно он это подпустил. Немцы до сих пор себя перед нами виновными чувствуют. Может, чего и этим дают на бедность.

- Да перед нами все виноваты - и татары, и монголы, и японцы, и литовцы, и поляки. Может, когда и до них очередь дойдет давать нам на бедность! - Ольга достала сотовый телефон и набрала номер. - Это я. Скажи, кому из наших пенсионеров Германия платит за прошлые обиды? - Выслушала ответ, отключила телефон, спросила: - Кто-нибудь из них был в концлагере? А в рабство угонялся? Ну, хоть каким-либо боком пострадал от фрицев?

- Не, такого, вроде, не было. Платоныч, правда, в оккупации был, а профессор блокаду ленинградскую пережил. Да и то не полностью...

Ольга впервые встревожилась. Подумав, приказала:

- Значит, так. Стариков прессовать до жмыха. Тогда тот, кто за ними, сам вылезет. Может, насчет Германии псих этот и указал направление при каком-то своем интересе, но вылезет не он. Увидишь!

6

Следующий день выдался в доме спокойным, а уж за окнами и вовсе затишье, - утренняя мгла и серенький дождливый денек, и оттого яркого рассвета, что наступал в четвертом часу пополудни, ждать не следовало. Солнца не было и в помине, даже отблесками окон соседних домов.

С утра Аркадий Петрович плотно засел за письменный стол. Срочно требовались броские подписи и к ящику пива, что нес брюнет, улыбаясь ослепительно белыми зубами, так что не о пиве бы текст придумывать, а насчет стоматолога, и к открытке надпись требовалась, изображавшей голову человеческую, в которую вживлен пьедестал награждения, и на первом месте, выше всех, пачка долларов, на втором, как всегда, бутылка, а на третьем обнаженная девица с большими грудями и бедрами, соединенными осиной талией.

И еще пара - тройка сюжетов требовали внимания Аркадия Петровича. Но особо беспокоил этот ящик пива, к которому пришлось вернуться. "Кончай работу!" забраковала более высокая художественная комиссия. Дел, одним словом, было невпроворот.

И мысль зрела, которую собирался изложить работодателям, что во главу надо ставить ядреный художественный текст, а уж к нему и рисунок делать, а не наоборот. Все у того же Шопенгауэра отыскал: "Самое великое несчастье - бедность в старости." Нарисовать бы угрюмого, изможденного старика, распятого на кресте, а под ним - разгорающийся костер. И не только из его иллюзий и мечтаний, но и попроще - сберкнижки, патенты на изобретения, профессорский диплом... Непременно бы публика перед такой открыткой, как говорят молодые, притормозила.

Он спешил, потому что предполагал, что покой в доме вот-вот и прекратится. Ибо уже при первой встрече надо Сергею сообщить, что дочку у него намереваются умыкнуть. Тогда и начнется! Однако хоть и спешил, но все же отлучился к словарю и поглядел, что означает это слово "франшиза", услышанное в том недавнем шумном разговоре за стеной.

Вернувшись к столу и опять листая классиков в поисках текста к пивному ящику, - напитки-то классики тоже воспевали! - обратил внимание на прежде незамеченную деталь. Не только выдающийся лентяй Обломов, но и другие литературные герои в общем-то не работают. То есть, может, они и работают, что-то там делают, но события происходят в свободное от работы время. Так что как бы и указание - стоит выйти из-за стола, тут и начнется. Генеральных директоров этих хотя бы взять или акции, - разрастаются вокруг них события!

Мыслями Аркадий Петрович метался, сосредоточиться никак не мог, а из-за стола выйти и дело отложить боялся. Опять взялся за ящик пива. Ответственность огромная, - так сказала высокая комиссия, отвергшая прежнюю надпись. Ошибиться никак нельзя. Ведь все, считай, народонаселение огромной страны в урочный час усаживается возле телевизоров и заворожено глядит, как мужики, названные настоящими, пьют пиво. Страна как бы целиком замирает, зрелище сие наблюдая и запоминая.

А что запоминает - и спора нет. К началу нового учебного года, совпало так, отреставрировали тут рядом, за теми вон домами, древний сквер. Благоустроенным и ухоженным стал. Красивым! А первого сентября высыпали туда после занятий студенты, уже наглядевшиеся телевизора. Так после них травы не было видно - бутылки и бутылки. И никогда бы они не придумали это сами, их туда ящики эти проклятые, - пивные и телевизионные, - стадом слонов согнали пить и тут же мочиться.

Аркадий Петрович ткнул кнопку у телевизора, проверяя себя: непременно пиво пьют! Ошибся. Ток-шоу попалось. Всяк вывернуться без ограничений норовит и даже наслаждение испытывает именно оттого, что без ограничений и прилюдно до самой своей последней черточки выворачивается.

Ох, старость! Зла старость и нового не приемлет. Аркадий Петрович выключил телевизор...

А за стариков, заставших это, больно. Опять подумалось о костре из надежд и иллюзий... Многолетние показы на экранах измученных старых лиц, гримасничающих за прежние порядки, привели молодую часть публики к оправданной ненависти и вытекающей мысли: не напрасно, должно быть, древние племена своим соплеменникам сильно-то стариться не давали, своевременно пресекая. И крепко уже зреет мысль и овладевает нынешними о вселенской катастрофе из-за обилия стариков. "Так ведь придет и ваш черед!" "Да это когда будет!"

К открытке с ящиком пива хорошую надпись опять не подобрал. Но не пригодившиеся заготовки аккуратно сложил для заказанной ему сыном колоды игральных карт. Странно сын картами и кубиками увлекся, и это настораживает...

Аркадий Петрович решил таки сделать перерыв и встал из-за стола. Презрение к старости есть презрение не только к чужому прошлому, но и к своему будущему. Так чем не конец света? И оттого в конце света не убеждены окончательно, что, должно быть, еще худшее ожидают. Обещал Геннадию эссе об этом написать и напишет... Одним словом, настроение у Аркадия Петровича было отвратительным. Тут же и примета оправдалась. Стоило выбраться из-за стола, как и началось. Сразу и звонок дверной заработал...

В квартиру вошла невысокая, немолодая, некрасивая и не худая женщина. Одна вошла, но со всеми этими прилагательными.

- Комиссия! - представилась женщина.

- Какая еще комиссия?

- Водопроводная.

- А где она? - Аркадий Петрович улыбался, как бы желая видеть в комиссии по отдельности и невысокую, и немолодую, и не худую. Еще шутил, еще не догадывался, чего будет...

- Я комиссия. - В руках у женщины были бумаги, и она ими потрясала. - Вы затопили нижнюю квартиру. Они передают дело в суд.

- Не может этого быть!

- Жизнь прожили, а не поняли, что все может быть. Подпишите акт. На днях получите повестку в суд.

Тяжелый Аркадий Петрович затопал вниз по лестнице поглядеть на затопление. Однажды он был в суде, и не дай бог еще раз, спаси и помилуй. Дверь внизу не отворили, и он вернулся не солоно хлебавши.

- Ничего не знаю. Не сидеть же им, вас дожидаючись. Подписывайте. Писать умеете?

Тут как раз зазвонил телефон, и Аркадий Петрович бросился к трубке. На том конце представились:

- Телефонная станция. За вами задолженность. Будем отключать.

- Какая задолженность? Откуда взялась?

- Льготы закончились со смертью Аллы... неразборчиво тут у меня...

- Аллы Георгиевны! - выкрикнул Аркадий Петрович. - Но льготы продолжаются!

- Не поняла. Как это продолжаются? Умерла Алла... неразборчиво... или не умерла?

- Умерла. - Заболело справа, как прежде жаловался, и за грудиной. Левой рукой, свободной от трубки, Аркадий Петрович забултыхавшееся сердце попридержал. - Умерла два года назад.

- И за это время вы не доплатили - будь здоров сколько.

- Но льготы продолжаются, - спешил объясниться Аркадий Петрович, боясь, что трубку положат. - Дело в том, что и у меня льготы, но мы подавали на одно лицо, не желая, так сказать, затруднять. Я являюсь...

- И являйтесь на здоровье. Но документов на вас нет. Так что ничего не знаем, а будем отключать.

Связь оборвалась.

- Вы акт подпишите или как? - настойчиво спросила женщина - комиссия. - Вам что, и воду отключить? Если отказываетесь подписывать, тоже напишите - подписывать отказываюсь. Мы ведь и холодную можем отключить.

Телефон зазвонил снова, - не отключили, замешкались видимо.

- Налоговая инспекция. Насчет средств, полученных вами из Германии...

- Да вы что!

- Ничего не знаем. Поступила информация. Все оправдательные документы и показания представите нашему сотруднику, он уже выехал к вам. Непременно потребуйте у него удостоверение. Вы читать умеете?

- Умею. - Аркадий Петрович был совершенно растерян, оттого и на этот вопрос ответил. - Выслушайте же меня...

- Он как раз и выслушает. Без удостоверения дверь не открывайте. В глазок пусть удостоверение покажет. У вас глазок есть?

- У меня?

- Да не у вас, а в дверях!

- В дверях есть.

В трубке раздались гудки.

- Акт лучше подписать. В суде не любят, когда акты не подписывают.

Любому гражданину, хоть он прежде и электроники профессором был, легко указать на его ничтожность. Любого, как и века назад, можно захватить присутственными жерновами, - а они всегда под рукой, - да так крепко, что мало не покажется. И будут те жернова перекидывать беднягу с зубчика на зубчик, закручивая и перетирая. И знает бедолага это. Чует нюхом, унаследованным от предков, - хоть бояринами те предки были, хоть холопами, - сидит это воспоминанием особым внутри да так сильно, что при случае тут же сердцебиением отзывается. Так и с Аркадием Петровичем, ухватившимся за таблетки. Эка рассуждал как лихо про ноосферы всякие, а подступились к нему с простеньким актом - и скис философ, хоть идеалист он, хоть материалист. Коснулись его даже слегка те жернова с зубчиками, что веками неустанно вращаются рядом, и вмиг жизнь и упростилась и оздоровилась, ибо долго ему теперь бегать трусцой и по утрам и после обеденного перерыва в хлопотах за справками, за разрешениями, за восстановлением пожалованного ранее. Льготы на телефон... О, льготы! Да только слухом, что в метро бесплатно пускать не велят, любого философа в бессонницу кинуть можно!

И даже Геннадий Платонович, пришедший к другу после всех этих событий и узнавший о них по леденящим рассказам приятеля, тоже замерзшим воробышком сел в сторонке, позабыв простое, годами пуганными наработанное, - бутылочкой состояние то воробьиное поправляют и храбрости жить дальше набираются.

- Зачем же ты ей акт подписал? Уж акт-то можно было и не подписывать! - Не раз уже повторял Геннадий Платонович.

И Аркадий Петрович с той же регулярностью отвечал:

- Само как-то все получилось...

Однако к тому времени, когда в дверь опять позвонили, приятели успели накрыть на стол и оторопь двумя или даже тремя рюмочками приглушить

- Из еженедельника... - Вошедший назвал широко известное, как он выразился, однако неизвестное хозяевам средство массированной информации.

Но тут уж друзья встретили его, вооруженные всем предыдущим опытом. И удостоверение потребовали, и читали его долго, с фотографией на удостоверении лицо вошедшего с особой тщательностью сверяя.

- Слышали обо мне? - Вошедший был польщен долгим разглядыванием своей физиономии. Он даже и сам в зеркало, что при дверях висело, погляделся.

- Возил я одного с такой фамилией. Сынок? Внучек?

Журналист оторвался от зеркала, тяжко вздохнул и, забрав у Геннадия Платоновича ксиво, обратился к Аркадию Петровичу:

- Аркадий Петрович, должно быть? Вы, собственно, мне и нужны, а не прочие...

Журналист прошел в комнату и с нездоровым интересом оглядел и бутылку, и закусочки, - селедку, ветчинку, маслины. С трудом отведя взор от стола, заметил Геннадию Платоновичу:

- Меня вы не возили. Но вся цивилизованная прослойка меня знает. Нецивилизованная, разумеется, не знает... - Он прошелся по комнате, делая круги возле стола. - В самом конце я объявлю цель своего визита. Но чтобы объявление мое прозвучало весомо, хочу прежде объяснить вам, с кем имеете дело. А то - возил, видишь ли... - Он хмыкнул и снова уничтожающе глянул на Геннадия Платоновича. Потом взгляд отвел к столу и уж если отрывал от него взгляд, то на самый короткий миг. - Я Чкалова низвел! Не читали? Ну, перелетел Северный полюс, ну качали его американцы, - и что? Авторитаризму тем способствовал и лил воду на его мельницу. А символ авторитаризма лобзал и обнимался с ним, продлевая. Челюскинцев в прошлом году на чистую воду вывел. Не читали? - Он щелкнул пальцами. - Так и называлась статья - "Челюскина" - на чистую воду!" Ледокол затопили, страну в расходы неимоверные ввели для собственного спасения, - и что? В чем героизм-то? Авторитаризм-то все тем же репрессивным остался! Так что тоже лили на мельницу... Копать надо и копать глубже, изумляя читающую публику!

Аркадий Петрович пытался хоть с каким-либо событием своей жизни связать появление этого парня в квартире, но тот говорил так плотно, что срывал все попытки Аркадия Петровича мобилизовать память.

- Лемешева опять же если копнуть... Неужели и про Лемешева мое не читали? Пять раз женат был с одобрения ЦК! А у меня дядю родного из партии выперли за вторую женитьбу. Вот вам и равенство! И столько лет дурили народ этим равенством! Знаете, сколько тряпок маршал Жуков из Германии вывез? Рулоны! Если размотать как следует, то земной шар окутать можно! И Сталин никакой не полководец. И Ленин в физике ни черта не понимал. "Электрон неисчерпаем", видишь ли... Да он бы еще заявил - Земля круглая! Я теперь к Кутузову подбираюсь. Цивилизованная часть народа любит, когда ее изумляют, развенчивая!

- Ты что это делаешь?! - вскричал Геннадий Платонович. - А ну ложь назад!

Но журналист и после окрика занятие свое по наливанию в стакан и накладыванию в тарелку ветчины и маслин не прекратил.

- Ребята, я таких людей по стенке размазывал, что вам лучше принять меня с уважением и консенсус отыскать. Не то я ваше блокадное детство, Аркадий Петрович, изувечу и в безобразие превращу...

- Да пошел ты на ...! - Геннадий Платонович слово-то заветное произнес, но Аркадий Петрович, даже в таких ситуациях не переносивший мата, успел свистнуть. Так свистят на телевидении, вырезая матерные слова из речей и депутатов, и актеров, и режиссеров. Режиссеры, оказывается, самые и есть матерщинники. Оказывается, без этого и премьер бы никаких не было. А ходил бы народ на то, что еще Станиславский сделал, но без мата...

- Я, Аркадий Петрович, напишу, что ваша семья, чтобы выжить, в блокаду людей кушала. Не отмоетесь! Цивилизованная прослойка отмыться не даст...

Сперва Аркадий Петрович дал ему между лопаток, тот как раз склонился к столу, добавляя в тарелку, так что и стакан и тарелка полетели на пол. А потом, ухватив за шиворот, - журналист оказался легковесом, - повел его к выходной двери. Геннадий Платонович при этом зачем-то еще и руку ему заламывал.

Вернулись запыхавшиеся, но очень довольные. Тут и осветилось для Аркадия Петровича истиной все происшедшее в этот день.

- Слушай, да они же нас пугают! Как я сразу-то не догадался! Нашли, заразы, кого пугать! Я тебе, Гена, как-нибудь расскажу, что я даже перед маршалом, хоть и не Жуковым, в штаны не наложил.

- А я однажды хоть и наложил, так ведь почти что на Лубянке. Точно, нашли кого пугать!

- Ну Хлестаков!

- Кто Хлестаков?

- Да этот!

- Не. Не Хлестаков. Фамилию я теперь запомнил. Я с такой фамилией одного возил.

- Такой вот наклейкой кубик и разукрасим, - нас легко обмануть, но обман мы распознаем быстро!

7

И вот однажды жизнь для Маши стала запоминающейся. Она стала помнить все! А началось с того, что мама сказала папе: "Терпение мое лопнуло!" И стала допоздна где-то задерживаться по важным делам. А утром папа стал провожать Машу в садик и помогать открывать дверь, - он так легко это делал! И сказку на ночь тоже рассказывал он. А про маму дедушка и бабушка - папины - говорили, что она сошла с ума.

Но, к счастью, мама не сошла с ума, а стала жить у другой бабушки. И скоро Маша переехала туда и стала ходить в другой садик. К несчастью, надо было переходить улицы, и маме приходилось часто опаздывать на работу. Но, к счастью, с новой дверью стало полегче. И теперь уже бабушка - мамина - говорила про папу: "Совсем с ума сошел! По специальности, видишь ли, работать надо! А тогда и жену выбирать надо по заработкам своим! Ребенка вот только жалко."

А потом появился дядя Андрей, про которого бабушка - мамина - сказала, чтобы Маша называла его папой. Дядя на это засмеялся, а мама закричала: "И нечего гоготать! После той сауны ты теперь ее отец!" Но Маша никак не могла называть дядю папой. И поэтому, когда он разговаривал с ней, она всегда молчала. Из-за этого бабушка сильно расстраивались. "Если не будешь называть дядю Андрея папой, - говорила она, - то у тебя появится маленькая сестренка. И все будут любить ее, а не тебя". Но Маша этому не верила. Как можно любить маленькую сестренку, если эти сестренки не то, что букву эр не выговаривают, так они ни одного слова, даже самого простого, не выговаривают! Видела она такую сестренку у подружки. Только и умеет, что плакать!

С папой они встречались по воскресеньям, когда никто не работает и в садик не ходит. У папы было хорошо. Там не было дяди Андрея, а бабушка - папина - готовила очень вкусный гороховый суп. С дедушкой они читали книжки, а с папой пели песенку: "Утро красит нежным светом // Стены древнего Кремля. // Просыпается с рассветом // Вся огромная страна! // Кипучая! Могучая!"

И там была собака Гела. Но потом все опять поменялось. Бабушка - папина - ушла к другим старым людям. И с ней ушла собака Гела, хотя она не была старой. Но она очень тосковала и носилась по улице, все искала бабушку. И попала под машину. На улице носиться нельзя... После всего этого песенки с папой они больше не пели. И с дедушкой книжки читали не так часто, а садились рядом на диване и глядели на портрет бабушки. А дедушка рассказывал разные истории. Например, про бабочек. Оказывается, некоторые бабочки, как и птицы, улетают на зиму в теплые края. Но бабочки маленькие и слабенькие. И поэтому долетают до теплых краев не они, а их внучки, которые рождаются по дороге. И обратно возвращаются не эти внучки, а уже их внучки. Из-за этого прошлую жизнь никто из них не помнит и начинается все заново...

И в доме у другой бабушки - маминой - тоже все поменялось. Дядя Андрей стал говорить "дефолт, дефолт", а потом и пропал тоже по каким-то важным делам. А бабушка собралась выходить замуж, хотя Маша считала, что бабушки замуж не выходят. К счастью, бабушки замуж выходят медленно. Раньше бабушка и дядя Андрей садились на кухне и выпивали водки. И дядя наливал тут же добавки и говорил: "Ну, чтобы между первой и второй муха не пролетела!" А теперь бабушка, которая хоть и собиралась замуж, но все никак туда не шла, не с дядей, а с мамой садилась возле рюмок. Про мух они не говорили, а грустно молчали.

Мама стала часто сердиться на Машу. Тогда Маша глядела в пол, а мама долго разглядывала ее сверху. Из-за этого разглядывания ноги у Маши как-то сами ставились так, что мама сердилась еще сильнее. "Не сутулься! И не ставь так ноги! Будешь косолапой, как медведица!" Это было бы ужасным... Маша ставила ноги, как надо, выпрямлялась и снизу глядела на высокую маму. К счастью, мама не сердилась долго. Скоро она начинала улыбаться, и тогда Маша тоже улыбалась...

Мама сказала, что они стали бедными и чтобы дорогих подарков ко дню рождения Маша не ждала. К счастью, Маше на улице попался ничей щенок. Она принесла его домой и сказала: "Может быть, это нам подарочек от жизни. И теперь нам всем будет не так грустно. Мы назовем ее Гелой." Бабушка расстроилась: "И в кого она уродилась такая! В доме одни неприятности, а тут еще и собака!" А мама сказала, что Маша добрая девочка и это хорошо. "Но щенок сначала будет писать на ковер, а потом с ним надо будет ходить гулять. И кто это будет делать? Нет, не писать, а ходить гулять. Нет, к тому времени ты еще не вырастишь. Видишь, что он уже наделал! И вообще его нельзя назвать Гелой, потому что это мальчик"...

У папы она спросила: "Ты богатый или бедный?" И папа ответил: "Когда мы врозь, мы бедные. А когда вместе - мы очень богатые." Маша не призналась, что ничего не поняла. Кто ж хочет дурочкой выглядеть!

Так что в воскресенье она снова ехала навестить папу с дедушкой, потом возвращалась домой, а утром мама переводила ее через улицы и на прощание целовала. И дальше она шла уже сама. Все было привычным. Но Маша уже знала, что в жизни все переменчиво, и потом придется привыкать к чему-то другому...

8

Две чтимых даты у страны, под сомнения не поставленные, - 9 мая и 22 июня. Аркадий Петрович помнит день Победы с той минуты, когда в школе отменили занятия, и они с приятелями бросились на Невский. И было яркое не для начала мая жаркое солнце, и из поднебесья на них дождем планируют листовки - победа! победа! И всегда с тех пор в этот день в дождливом Ленинграде - солнце, как и в тот самый первый день Победы.

А начало войны - день горький. Вот и в этот июньский день старики сидели возле телевизора и хмуро глядели на экран, покашливая и шмыгая носами. Иногда встревали, дополняя диктора.

- У меня, - заметил Геннадий Платонович, - жизнь именно с этого дня стала запоминающейся. До этого ни хрена не помню!

На экране с цветочками в руках капитаны, майоры, согнутые годами и тяжестью медалей и значков, что от подбородка и на живот.

- Майоры-то откуда? - изумлялся Геннадий Платонович. - Майоры ж давно вымерли. Нынче с тех времен, если и остались, так сержанты!

- Те сержанты, видать, все еще как бы служат. Все еще звания очередные получают.

Это полвека назад для мальчишек Аркадия и Геннадия эти старики были дяденьками и тоже совсем как уже стариками. Ныне почти что сравнялись.

Да, так и было - оставили, оставили, оставили... Это и помнится - мальчишеская вера в чудо: вот завтра остановят и перестанут оставлять и тут же норму хлеба прибавят. И хоть чудо не происходило, но и завтра опять та же вера, - победа будет за нами! И непременно уже завтра...

Аркадий Петрович вспомнил первую бомбежку, в которую попал, и даже не бомбежку, а так... С матерью на огород картофельный за город поехали прополоть да картошки скороспелой подкопать, - самое начало войны. Не бомбежка то была, а веселая лихая забава. Немец гонял женщин и детей по полю, посылая пулеметные очереди поверх голов. Убивать, видно, и не собирался, а гонял для потехи. Веселился.

А Геннадий Платонович вспомнил первую военную зиму и финских лыжников из карательного отряда. Лихо въехали в деревню, лихо согнали баб и детей в сарай и подпалили. Повезло, что миной тут как раз угол сарая разворотило. Через тот лаз уцелевшие и кинулись на свет божий из ада поджаривающего.

Геннадий Платонович хотел было рассказать, что грудью у матери кормился до двух лет, есть-то нечего было. Уже и ходил давно, а - давай и стул матери подвигал! Но воздержался рассказывать такое негероическое на фоне телевизионных воспоминаний.

И Аркадий Петрович воздержался рассказать то, что прежде, в прошлогоднее и еще раньше такое же сидение порывался рассказать, но каждый раз останавливался. Про деда своего, который от вины своей вовсе не дедом помер, а до срока. И про отца своего... Немцы в начале войны столько наших в плен насобирали, что уже не знали, что с ними и делать. И по этой причине стали отпускать по домам, если кто из родственников, - здешних, в оккупацию попавших, - для них находился. По объявлению этому дед и поехал на лошади по ближайшим лагерям. И вот судьба! В одном из лагерей сына и обнаружил, отца Аркадия Петровича. Но дед был человеком деловитым. "Ты, - говорит сыну, - посиди тут день, другой, а я за обручами для бочек смотаюсь. И на обратном пути тебя как раз и заберу." А пара дней оттого появились, что у педантичных немцев они на проверку уходили. Ну не сидеть же деду, крестьянину справному да в конце страды, два дня без дела. Обручи-то дед прикупил, а когда вернулся, лагеря на прежнем месте уже не было. И сколько он потом по округе, потеряв голову, ни мотался, обручами грохоча, сына больше никогда не увидел. А тут и правило то - местных родственникам отдавать - отменили. Нашли, куда пленных применять без поблажек. Так и сгинул отец Аркадия Петровича в той мяса человеческого рубке.

На экране очень старый лейтенант, - уж особенно давно не стрижен, седые пряди на плечах лежат, - рассказывает, как сержантом получил Героя. Старик вспоминает, как они малой группой на подручных средствах одолели Днепр и в течение суток держали крохотный плацдарм. А когда плацдарм пригодился, на нем уж он один остался.

- Во всем случай, - прокомментировал рассказ Геннадий Платонович. - Не отправь его начальство плавать, так и героем бы не стал. И вместо геройства убили бы его через эти самые сутки, но уже в другом месте и рядовым способом. Или ногу бы, к примеру, оторвало, и сидеть бы ему всю оставшуюся жизнь на перекрестке, подаяние выпрашивая. А так - Герой и объект особого сбережения на всю последующую войну. Случай!

- Не согласен. Дело-то его героическое как раз в том, чтобы переплыть. Тут именно характер все последующее и определит. Кромешная ночь, вода, кровью пахнущая, прожекторы над тобой рыщут, чтобы удобнее прибить. Тут легко и плюнуть на все и на дно отправиться, жизнь такую прекратив.

- Да ни за что!

- А я бы мог и дрогнуть...

- Ну и попал бы в штрафной батальон!

Тут они еще один любопытный вопрос обсудили. По всему выходило, что войн теперь уже не будет. То есть тех войн, которые правильные. Воздушные бои, форсирование рек на подручных средствах и по наведенным понтонам, танковые сражения. И чтобы правый фланг был, и левый, и первая линия обороны, которую надлежит прорвать с ходу, и вторая эшелонированная, перед которой надо сосредоточиться, пересчитать оставшихся и перегруппировать их. Нынче вместо этого порядка -черт знает что!

- Я для танкового сражения, - сказал Геннадий Платонович, - очень пригоден. Я мальчишкой именно водителем танка мечтал быть. Не командиром, не наводчиком, а исключительно водителем. Кто-то мне рассказал, что в танке он и есть главная фигура. От него все и зависит. А ты думал, небось, от наводчика? Не! Чтобы орудие навести и точно выстрелить, это водитель правильно препятствия обогнуть должен. И вовремя передачу выключить и плавно притормозить. А после боя все прочие - на ремонт и заправку, а водитель единственный отдыхает, чтобы побыстрее восстановиться и снова за дело - огибать и плавно притормаживать. Нынче, слышал, танк миллион долларов стоит, а то и больше. Каково это миллионом долларов управлять, чтобы в него не попали, а! Это тебе не генеральный директор, а водитель танка!

Аркадий Петрович глядел на экран. Еще ждали с фронта не возвестивших и похоронкой о себе. Еще возвращались из эвакуации, их тоже пересчитывали, - многих непосильный труд, голод и болезни там оставили. И от этих пересчетов и разочарований военное горе неустанно шло и шло в дома. И прирастало тем, что у других-то счастливо вернулись те, кого ждали, а кого не ждали - горе притупилось, и уж для этих других радостью, более никогда не испытанной, стала та победа.

В душе, казалось бы, до скончания дней своих должно было запечься с того времени это знание мелкости многого из окружающего - и этих вот художественных открыток, и реестра акций этих, и фондов, и прочей требухи. Однако знание это как-то необъяснимо недолговечно. И чтобы до скончания дней своих - и думать нечего!

Да недавно, на похоронах жены, Аркадий Петрович испытал, как мелко все, кроме рождения и смерти. Как объединяет людей горе, - и в морге, и на кладбище, когда устраивали дела с могилой, и потом, когда уже здесь, рядом, оформляли документы, и при отпевании, и опять на кладбище. Все вокруг были особенными, не встречаемые в обычные дни, - умиротворенные, сочувствующие, тут же откликающиеся - и куда пойти, и к кому обратиться. И те, кто документы оформлял и уже насмотрелся, и те, кто с горем своим теми же маршрутами по городу колесил. Но коротко то чувство единения и умиротворения и странно быстро исчезает. То ли той погребальной землей на кладбище прикрывается, то ли уже третьей рюмкой за поминальным столом. И опять мелкое становится значительным.

И на войне пали, и мы тут пали. Помяните и вы нас...

Приятели дружно взялись за носовые платки, - щемяще радостное в телевизоре показывали. Вдруг в последние годы по каким-то прежде оборванным, а ныне восстанавливаемым, хоть и медленно, проводам передаются от миллионов убитых, замученных, умерших в той войне некие сигналы. И вот в эти последние годы вдруг в четыре часа утра, в час начала той далекой войны, за спинами стариков являются юные лица со свечами в руках и со словами - сотвори у этого вечного огня вечную память павшим...

Галина Денисовна посидела с приятелями, рюмочку подняла, царства небесного погибшим пожелав, да и удалилась по делам неотложным. Была Галина Денисовна помоложе оставшихся за столом, войны той не застала, так что и переживаний особо долгих не испытывала. Да недавно в начале мая на день Победы сидели, - сколько ж можно! дедам только повод дай!

Галина Денисовна приехала в квартире прибраться и суп гороховый приготовить к завтрашнему приезду Маши. А также и салат оливье, - это уже ко дню рождения. А когда очередь уборки до столовой дошла, то приостановилась. Да так задержалась возле стола с кубиками да игральными картами необычными, что и счет времени потеряла. Андрея в квартиру впустила, но тут же к столу обратно затрусила, даже и говорить с ним не стала. Так что удивленный таким приемом Андрей за ней пошел и поначалу издали наблюдал за тещиными занятиями, а потом и приблизился.

- В кубики играешь?

Галина Денисовна и не вздрогнула от нежданного появления Андрея за спиной.

- На картах о судьбе гадаю. Ведь так и знала, что неспроста эти игрушки появились. Для большого дела их изобрели! - Галина Денисовна стала считывать с карты. - "Ибо дошло до того, что переменного белья совсем не было, а у каждого члена семейства по одному только экземпляру"... - Она дико поглядела на Андрея: - А ведь у Василия Васильевича так и было, пока я быт ему не наладила!

Андрей, тоже занявшийся колодой, отмахнулся:

- Про казенный дом это. К этому дело идет!

Галина Денисовна читала о своем:

- "Втащили в комнату окровавленного и бесчувственного Мармеладова - раздавили пьяного на улице." Господи, а это на какие события указание? Ведь жена Василия Васильевича, и вправду, мармелад любит!

- Да опять про меня это! В аварию, должно быть попаду. Возле церквушки каждую неделю машины битые и водители калеченые!

Галина Денисовна решительно отодвинула Андрея в сторону.

- "Дайте умереть спокойно. Имейте жалость к несчастной его слабости"... Точно! Родственники умереть ей спокойно не дают, из палаты не выходят. Ждут конца и алчут. Одна особенно алчет. Сыну, который тут же в коридоре ждет, деньги для наркотиков нужны. Она ему вместо наркотиков девочку было подыскала и содержала обоих. А кончилось тем, что и девочка теперь колется. Нынче казнится, - лучше бы, мол, его в армию забрали! А у Василия Васильевича как раз эта несчастная слабость и есть ко всем родственникам, разогнать не может. Надо, говорит, уважать родственные чувства... - Галина Денисовна лихорадочно перебирала карты, но подходящее не попадалось. - Тебе-то чего бояться? У тебя доля легкая. - Она выбрала карту из отвергнутых и прочитала: - "Давно хотелось ему поддеть ту девку, и струмент у него был порядочный"...

- Ну и шутница ты, Денисовна! Таких карт и не бывает. - Но взяв карту, убедился, что бывает. - "Парень просунул кляп сквозь тын"... Это же надо! А ведь приличные вроде старички!

Галина Денисовна выпрямилась и, сняв очки, сурово сказала:

- Вот что, милый ты мой. Прежде-то я, грешница, так и считала: что с того, если какой мужик какую курочку потопчет. Да, оказывается, не про мужа своей дочки единственной терпеть такое можно!

- Да сплетни это, Галина Денисовна! Работаем не покладая. Вот слух и ширится!

- Кляп тебе с корнем вырвать бы!

- Ну, Денисовна, ты даешь! А я уж думал, что и краснеть не умею! Ты хоть помнишь, как курочку топчут? Петух за ней сперва по всему двору гоняется, а потом пригнет и мертво держит. А мне где силы взять для подвигов таких? У меня, к примеру, два мобильника. Один возле сидения в машине звенит, другой на пузе вибрирует. Я одной рукой мобильник ищу тот или этот, а порой и оба враз, а другой руль кручу. А ногами - сцепление, газ и тормоза. А ног-то у меня, между прочим, - две! У меня от такого ненормированного дня сахар в крови - к диабету приближается. Коленки уже трещат отложением солей, руки трясутся регулярным снятием стрессов. Про хронические запоры - стыжусь и упоминать. Я когда до курочки намерение имею, так мне сперва струмент вытащить надо, до того, подлец, прятаться наловчился! На этом силы и кончаются. Мне бы ваше женское умение! Постонать да вскрикнуть напоследок - все и дела!

Галина Денисовна оправданий зятя не слышала, ибо давно вернулась к картам. Андрей же отошел в сторону, достал свой сотовый телефон, доложил кому-то, что Сергея нет, так что ждать его придется до победного конца и что будет держать собеседника в курсе.

Галина Денисовна восторженно произнесла:

- Большущие дела тут замыслили. Это какие же средства можно иметь на гадании такой исключительной увлекательности! Это ж прямо все широкие круги интеллигенции, к литературе склонной, охватить можно! Это же со всех сторон потекут, если объявить: "Потомственная ясновидящая любовной магии в десятом поколении нашлет порчу с использованием литературных жанров! Сильнейшие привороты и отвороты при содействии выдающихся писателей! Моментально удалить мужа или вернуть тоже"...

И понесла фантазия Галину Денисовну далеко. Так и представила - вдвоем с Василием Васильевичем салон открыли. Василий Васильевич встречает гостей, - для женщин он невозможно представительный, - и ведет к ней. А она в свечах вся кругом и в черной накидке с летучими мышами, где-то такое уже видела... Одним словом, с трудом вспомнила, что не всю еще квартиру прибрала.

Андрей дождался таки Сергея и встретил его, пронзительно вглядываясь. Дело, с которым он заявился и так долго ждал, было тонким и в некотором роде судьбоносным. Ошибиться в угадывании настроения Сергея никак было нельзя. И пока Сергей с дороги чем-то занимался, по комнате своей перемещаясь и что-то упорядочивая в ней, Андрей отошел в сторону и по карманному телефону своему опять сообщил короткое и таинственное: "Нормально меня встретил. И выглядит нормально. Приезжай." И видно было, что он рад и что встретили его нормально, и что Сергей выглядит удовлетворительно.

Андрей был парнем в общем-то добрым. Да и чего не быть добрым, если характер его ставили обстоятельства ясные, приветливые. Его любили и в школе, и в институте. И в пионерской организации, и в комсомоле. И по работе любили. Всегда-то он как-то умудрялся со всеми устраиваться. Даже когда курс общей жизни менялся на противоположный, то и тут он оказывался не промах, - успевал так развернуться, что опять был совершенно к месту. Это он по собственному счету два дефолта в жизни своей насчитал, так это оттого только, что слово это недавно явилось. А посчитать если и те случаи, когда еще слова этого не знали, а дефолты уже были, так это ого-го сколько наберется! И однако ж одолел. И можно было быть уверенным, что он их побольше пережить в силах, а не три, как определил.

Лицу Сергея он радостно удивился. Было оно спокойным и даже доброжелательным. А между тем, и старикам его в эти дни досталось и еще достанется немало да и самому перепало и еще перепадет. Решение об эмиссии акций было принято, и последствия уже определились. Несостоявшиеся президенты и генеральные директоры потянулись обратно, а для них уже и ответ готов, - все, ребята! Можете эти акции свои вешать в те же рамочки, где и президенты! Либо себе на уши вешайте!.. И все краны перекрыты и откроют их не скоро. И главные неприятности для Сергея еще впереди. Генеральные директоры хоть и потянулись обратно, мундиры свои генеральские снимая, однако не все. И остатки разбитые еще долго будут трезвонить в эту квартиру, требуя обещанное. А ущерб Ольге от деятельности и стариков, и Сергея - на счетчике, и счетчик тоже еще долго выключать не будут. А надо, так и судебные приставы сюда явятся - не описать ли квартиру. Да и настоящий зачинщик всего происшедшего безобразия, - а он хоть пока и неизвестен, но существует, - непременно свои претензии предъявит подчиненным: не оправдали, мол, высокого доверия, с вас причитается! И обо всем этом Сергей уже знал либо обязан предвидеть.

Так что лицо у Сергея по всем обстоятельствам не должно было быть спокойным. Однако было.

"Крепкое самообладание!" - решил Андрей.

Сергей, между тем, кончив расчищать место за столом, достал из потаенного места бутылку коньяка.

- Не, не, не! - замахал руками Андрей. - Ни, ни!

- Ты не хочешь выпить? - удивился Сергей.

- Выпить-то я всегда хочу, но сейчас нам такое обсуждение запланировано, что - ни, ни! Пьянству - бой!

- Ладно. - Сергей взял себе бокал и, налив коньяку, объяснил: - Голова переполнена. Разгрузить надо.

Андрей заколебался. С одной стороны, разговор предстоял такой, что требовалось быть трезвым. С другой, было получено указание размять Сергея, поприветливей его сделать, чтобы дело, ради которого Ольга ехала сюда, налегке прошло.

- Может, и мне по маленькой? Ладно, от половинки меня не убудет... - Андрей легонько толкнул Сергея, приглашая вспомнить прежнее и улыбнуться. - Помнишь за преферансом эти свои фишки - одна четвертая, восьмушка? К заключительной распасовке ты всегда как стеклышко приходил! А мы не соблюдали...

Они сдвинули бокалы и выпили. Голову свою Сергей, видать, так быстро не разгрузил, поскольку опять завел пластинку, сильно уже надоевшую Андрею:

- Напрасно вы эмиссию провели. Будете жалеть. Что особенно опасно - из-за нее много крупных пакетов акций появилось. И сами все глубже погружаетесь и меня затягиваете.

"Крепко держится!" - опять уважительно подумал Андрей.

- Ты, братан, отлично смотришься! И правильно - сильно-то не переживай. Раз умеешь вворачивать про инкассо и дисконты - хоть ко мне в помощники иди. Я вворачивать не умею. Мое дело кассу сопроводить, охрану фабрики обеспечить. Отхомячиться от кого - тоже моя работа. Или пофестивалисться с кем, если особо круто. То есть женщина живет у меня без сипа. Вот моя работа. Так что разделение труда мы найдем! - Андрей взялся за бутылку. - Пятилетку в четыре года! Политика партии - единственно верная! Ну, по одной четвертой!

Сергей наконец-то улыбнулся. Андрей взял пальцами дольку лимона.

- Лимон не гриб, не выскальзывает, - хорошо придумано! И насчет этих своих бывших генеральных директоров, которые к нам с повинной явились, тоже не переживай. Мертвые души! Я ими и сам когда-то торговал. Обеспечь, говорят, стопроцентный охват. Я говорю, - интеллигенцией обеспечу хоть на двести. А вот с рабочими - туго. Обеспечь или билет на стол! Я говорю, - ладно, если вам это нужно. Как живые эти мертвые души шли! Но потом выяснилось - мертвые все же. Когда приспичило, никто на баррикады не вышел!

Бокалы были пусты, и Сергей объявил:

- Одна четвертая!

Андрей возликовал:

- Промахнулся! Одна восьмая!

Сергей нахмурился:

- Неужели ошибаться стал? Ну, значит, по одной второй. Впредь будем внимательней...

Тут уж веселье захватило обоих долгое.

- А дефолт, Сергей, будет и не один еще, чего бы они там ни балакали насчет нефти и валютных запасов. Ибо имеем сильно революционную ситуацию. В стране никто не работает. Ни пасомые овечки, ни, главное, пасущие их, что прямо саботажем пахнет! И еще чего удивительно - до сих пор есть чего тащить. Во, оказывается, сколько до нас наработано было!.. Ты устрицы любишь? А я ел. Гадость страшная, тиной пахнут. С ветчиной не сравнить. Но все согласились, что это вкусно, и на том стоят. Вот тебе и революционная ситуация. Да никогда широкие массы не согласятся, чтобы кто-то ел устриц, хоть и гадость, а они лишены!.. Серега, все, закрывай бутылку. Тем более, у меня на вчерашние дрожжи пошло. Зря я вчера пил. Худо, что только на следующий день понимаешь... А тебя мы не бросим. Ольга так и сказала: нельзя после себя оставлять обиженных и хоть бусы стеклянные, но вручим. Умнейшая баба! Убирай пузырь, я звоню.

- Кому? - как бы удивился Сергей. На самом-то деле он засек тот звонок Андрея с приглашением приехать и догадался, кому звонок был.

- Ольга должна уже внизу в машине сидеть. Сюрприз, да? И я тебе скажу - приятный сюрприз. Не слабое она готовится тебе предложить. Приготовься!.. Если что, ты ей скажи - я, мол... ты то есть... склонил меня к употреблению. Понял?

Сергей не знал еще точно, что такое ему будет объявлено, но кое-какие вероятностные оценки определил и для того возможного сообщения, и для этого. Ну, а коли вероятности появились, так самое правильное - хмельным себя предъявить. Нетрезвый может и промолчать и пробормотать непонятное, время для ответа тем выкраивая.

- Мы тут немного оттопырились, - пояснил Андрей Ольге, бросившей взгляд на бутылку.

- Андрюша, сядь в сторонке и не встревай... - Она склонилась к аквариуму, поиграла в воде пальчиками, сказала рыбкам "тюли - тюли!" и, оглядевшись по сторонам, выбрала кресло. - Ну, прежде всего, Сергей, извините за неприятности, что были для вас организованы. Однако согласитесь, были они мелкими. Кое-что несколько дней будет к вам и еще поступать, но тоже не крупное... В общем, зла я на вас не держу, и вы на меня не держите. То дело мы закрыли, давайте о другом. В прошлый раз я пришла к вам с миром, а сегодня и с любовью! - Она взялась за сигареты и, как и тогда, попросила разрешения закурить. - Может, вспомните, в день нашего знакомства я этак по-девичьи замялась, остановившись возле некой как бы запретной темы. Впрочем, вроде бы я даже до нее и не добралась, а - так, метку оставила...

Сергей понимающе и по-доброму улыбнулся:

- Пятнистая выдра весь день занимается только тем, что метит свою территорию. Представляете - весь день! И все дела ее только в этом!

Ольга снова метнула взгляд на бутылку, а потом значительно глянула на Андрея, наслаждавшегося в соседнем кресле своим безразличием к разговору.

- Сергей, с Машенькой я познакомилась сперва заочно, услышав от Андрея смешную историю о рюмках и пролетающей между ними мухе. Маша расставила рюмки и ждала... Впрочем, вам конечно рассказывали эту историю. Я давно так не смеялась. Следом я узнала, как Машенька впустила в дом своих друзей, и они съели все, что можно было съесть, - и сливы, и шоколад, и даже хлеб. И как добрую Машу ругали все, - и мама, и бабушка, и дядя Андрей. Мне стало горько. Что за страна! Ребенка ругают за то, что он угостил своих друзей! А без друзей очень одиноко. А каково быть одинокой маленькой девочкой? А каково вам числиться одиноким отцом одинокой маленькой девочки?.. - Ольга остановилась и озадаченно спросила у Сергея: - Отчего вы смотрите поверх моей головы? У меня что-то с прической?

- И я это заметил. - Андрей потянулся к бутылке, но тут же отдернул руку.

Сергей засмеялся чему-то, о чем не начал еще и говорить. "Эка как его развезло!" - подумал Андрей. А Сергей, справившись со смехом, объяснил:

- Меня донимает вот какая загадка... Если человек мыслит именно головой, так непременно должны быть некие колебания мозговых частиц, электрически заряженных. А, значит, от колебания этих частиц и световые явления должны происходить. Сполохи вроде северного сияния. Либо хотя бы потрескивание бытовых приборов. А ведь ничего этого не наблюдается! Не странно ли?

Уже в бешенстве Ольга поглядела на Андрея, и тот клятвенно поднял руки:

- Да восьмушками пили! - Взял бокал и показал, что за восьмушка такая. - Сергей, подтверди!

- Подтверждаю. - И, вспомнив просьбу собутыльника, добавил: - Я его склонил.

- Сергей, глядите мне не на макушку, а в глаза. Вот так хотя бы. Спасибо... Продолжу. В субботу Машеньку привозят в этот дом. В воскресенье ее забирают обратно. Потом ведут в детский сад. На продленку, - слово-то какое нечеловеческое! Она у вас живет по гостиницам! А дома она спит в одной комнате с бабушкой. А та, уверена, храпит! А должно быть так - один дом, одна постель в ее отдельной комнате и вечером папа с мамой желают ей спокойной ночи. Но вам, Сергей, никогда не построить такой дом! Вы понимаете, куда я клоню?

Андрей встрял:

- Не понимает он. И я бы не понял, если бы не знал, о чем ты. Конкретно давай. Сергей, согласен, чтобы конкретно?

Ну, Ольга-то не в счет, она была знакома с Сергеем недавно, но и Андрей, старый знакомец, давно уже не видел у него такого весело лихого лица.

Сергей склонился к уху Ольги и задушевно и тихо, чтобы Андрей не услышал, сообщил:

- Наконец-то я вас раскусил. Вы хотите выйти за меня замуж, - так?

Ольга опешила:

- Любопытное предположение. И каким же словом я толкнула вас к этакой мысли? - Она заставила себя засмеяться. - Сергей, не валяйте дурака! Я знаю, сколько может выпить Андрей. Думаю, и вы можете не меньше. Осьмушки!.. У меня дела. Мне и впрямь некогда... Сергей, я буду говорить медленно приятным голосом. Приятным голосом приятные вещи. Мы хотим освободить вас от бремени одинокого отцовства и передать эти обязанности Андрею. Машенька - красивая умная девочка. Я показывала ее врачам и даже косметологам показывала. И педагогам тоже. Ее ждет отличная школа, языки, светские манеры, общая культура. Одним словом, прекрасное образование скорее всего а Англии, туда все своих отправляют. Завидная судьба ее ждет, и, полагаю, вы не встанете поперек... Я предлагаю решить все вопросы в куче. Пакетом, как нынче говорят. Без волокиты, без судов и адвокатов. Разумеется, вы освобождаетесь от алиментов. Генеральных директоров мы берем на себя. И президентов тоже. И конечно, все страшилки, которыми вас пугали и еще могут пугать, будут отозваны. Между прочим, насчет Германии мы навели справки, - так вы не подпадаете... Вы понимаете меня? Как вы себя чувствуете? Да в глаза мне глядите! Спасибо... Вам и размышлять долго не надо! Вы и отцом-то биологическим, как я слышала, скорее всего не являетесь... Чего это вы делаете?

Сергей поигрывал коньячной бутылкой, словно соображал, что с ней делать. Оставив бутылку, подвинул стул к Ольге и сел так близко, что коленями почти касался ее колен. Ольга встревожилась, и Сергей, успокаивая, весело похлопал ее по бедру, отчего та и вовсе испугалась.

- Это я прежде насчет биологического своего отцовства сильно сомневался. А по размышлении сомнения те подверг тоже сомнению.. Нынче же, после знакомства с вами, - никаких сомнений! Следите внимательно за моей мыслью... Когда все были пьяны, Андрей подхватил мою невесту на руки и понес. Поднять вас? Я хочу показать, что от несения биологическим отцом стать никак невозможно... Правда, нес он, прижимая нежные ее груди к своей мохнатой. Момент, я вам скажу, тот еще! Убить за такой момент можно! Однако от несения биологическим отцом не становятся...

- Сергей, - укорил Андрей, - ну сколько можно! Ну, выпивши сильно были. Я после этого тут же и слово дал - все, завязываю! И все слышали...

- Таким образом, решающий вопрос об отцовстве заключается в следующем... - Сергей поднял голову к потолку. - Заметили? Когда я усиленно размышляю, то лампочка вон та меняет свою яркость. То есть влияние на бытовые приборы интенсивных размышлений имеет место безусловно...

- Перегорит скоро твоя лампочка, - мрачно откликнулся Андрей. - Вот и все объяснения!

- Подозрения вызывают, конечно, те минуты, что они провели в парной. Решающий вопрос для меня прежде звучал зловеще: мог ли Андрей за несколько минут уединения с моей невестой стать отцом? И вот именно сейчас, после обсуждения вопроса с вами, я сформулировал свою окончательную позицию - не мог! Ибо если за несколько минут он может стать отцом, так почему до сих пор он не сделал вас матерью?

Ольга рывком поднялась из кресла, ударившись о колени Сергея.

- Андрей! Меня не колышет, кто кого нес и как прижимал! И успел ли оплодотворить! - Она взяла себя в руки и тон поменяла: - Андрюша, дорогой, реши, пожалуйста, вопрос со своими правами на ребенка быстро. Какой день я приезжаю сюда тайгу пылесосить! Нельзя же так...Убеди своего напарника, что тебе вполне хватило тех минут, чтобы стать отцом. - Уже от дверей она все же не удержалась и погрозила Сергею: - А ты, парень, запомни - я женщина одержимая и в башке у меня уже засело!

Провожать подругу Андрей не пошел. Из окна он отследил ее движение к машине и отъезд. И только тогда выругался. Сперва непечатно, а потом пригодным и для печати:

- Сука! Прет, как бульдозер! Далась ей Машка! Во судьбинушка у меня! Где я только силы свои немалые не пробовал! В казино даже пробовал! Да не клиентом, а бери круче - крупье работал!.. Теперь вот эту делянку обрабатываю. А что имею на четвертом десятке лет? Ничего, кроме права первой подписи... Ну чем не третий дефолт, от которого концы отдают? - Он подошел к столу, поднял бутылку, разглядывая, сколько там осталось. Ахнул: - Ты где этот коньяк брал? Да ты погляди - тут звездочка от руки пририсована. Да его, может, и пить нельзя... В тот раз мы из этой бутылки пили?

- А другой и нет. - Сергей тоже разглядывал звездочку.

- Ну, тогда мы, считай, ее проверили... Не, ну что делается в стране! Звездочки уже пририсовывают! А я гляжу - эвон сколько полковников на улицах! Ну, полный беспредел!

Они сели за стол друг против друга. Коньяка было мало, так что Сергей от своей доли отказался. Андрей же, экономя, отпил глоток, оставляя для дальнейшего, взял карту из колоды, что была приготовлена Сергеем для какой-то своей таинственной работы, прочел:

- "Позвольте поставить карту, - сказал Германн, протягивая руку. Чекалинский улыбнулся и поклонился в знак глубокого согласия"... Эх, другие люди жили! Как выражались - " в знак глубокого согласия"! А что, прежде Германн с двумя эн писался?

- Германн - не имя, фамилия такая. - Сергей опять стал сосредоточенным, скупым на интонации.

- Мать твою! В смысле - в знак глубокого восхищения. Вечно от тебя чего-нибудь интересное узнаешь!.. А ведь я так и не понял, что за игра такая у них шла. Но всегда понять хотел.

- Игра называлась "фараон". - Сергей достал две новеньких, еще не испорченных наклейками колоды карт. - Играют двумя колодами. Понтер выбирает из первой карту, не показывая ее, и делает на нее ставку. Банкомет начинает метать другую колоду, раскладывая карты направо и налево. Вышла загаданная карта налево - понтер выиграл. Вышла направо - проиграл. Игра без умствований, на голую удачу.

- Ну истинно моя игра, без умствований! Однако и с "фараоном" можно крепко залететь...

- Германн проиграл только по горячности. Он знал, что надо ставить на туза и думал, что ставит на него. Но дернулась в нервности рука, и он ухватил пиковую даму, не заметив промаха.

Андрей зажегся:

- Ну-ка метни! Я за понтера.

Сергей стал тасовать карты. Хмуро поинтересовался:

- Вот скажи ты мне, - можно ли нынче при каких-то обстоятельствах проиграть в карты либо в казино фабрику там, завод ли, скважину?

Андрей засмеялся:

- Не, не получится. Справки не собрать.

Сергей начал метать карты: направо - налево, направо - налево... Спросил понтера:

- Что ставишь?

- Ставлю свои несчастья... Знаешь, я ведь неплохой парень. Я независтливый. И вообще я травоядный. И ты травоядный. Так что - травоядные, соединяйтесь!

- Ставку поменяй. Несчастий и своих каждому хватает. Итак, у тебя есть право первой подписи. А мне на несколько дней нужно право распоряжаться брендом фабрики.

- А мне нужно, чтобы отцовские права свои ты не отдал мне ни в коем случае. Даже если при ней я буду гундосить - отдай, мол... Ты ведь понял расклад, да? Я отец, она меня под венец и становится мамой. Ирину она скушает не поперхнувшись. Стой твердо. Под венец - это уже для меня, как десятый дефолт...

- И запомни - что бы дальше ни случилось, я хочу, чтобы моя дочь жила в богатой семье. Так что со ставками не зарывайся...

Сергей подумал, что новое свидание с Ольгой Харлампиевной - неизбежно.

Галина Денисовна вошла в комнату, когда в рюмки наливали, Геннадий Платонович чуть не пролил.

- Е-мое! -чертыхнулся он. - Ну точно - проходной двор! Ты же, вроде, ушла...

- Что же вы безобразия такие на карты наклеиваете! Как же вам, охальники, не стыдно про кляпы и струменты на столе разбрасывать!

- О чем это она? - Геннадий Платонович глянул на друга.

- Это, Галина Денисовна, не безобразия. Это из заветных сказок нашего самого знаменитого сказочника.

В телевизоре сидел человек, которого представили "свежей головой", он говорил про срочную необходимость отыскать национальную идею. Аркадий Петрович с интересом слушал. Галина Денисовна телевизор сердито выключила.

- Не лениться рожать надо! А когда родил, беречь детей надобно! И гадости по столам не разбрасывать! Вот и вся национальная идея! - Она села за стол и подняла рюмку. - Василий Васильевич просил тост поднять предварительный, а к Маше на день рождения он и сам прибудет. Чего бы там молодежь ни мудрила, а нам держаться вместе надо. Беды у нас оттого, что духа этого - вместе - не достает. Господа пусть будут с господами, коль с нами не хотят, а товарищам с товарищами надо!

Они выпили, и Геннадий Платонович тут же и к делу приступил, которое уже какой день планировал:

- Денисовна! Андрей по пути на работу возле церквушки поворот делает? Правый, да?

- Геннадий! - Аркадий Петрович возвысил голос. - И не думай! Выбрось из головы напрочь!

- Как это не думай! Сергей прав - можете вы или не можете? А если ничего не можете, то чего живете? Разбогатеть мы, Аркадий, с тобой уже не успеем, не обучены. Значит, осталось кого-нибудь, нам доступного, разорить! Мы его от вредительства отстраним! Денисовна, так возле церквушки он поворот делает?

- Все скажу и всех выдам. И где поворот делает, и направо ли. Платоныч, не простаивай!

9

Мы все, соседи, единодушно отметили, что в их квартире происходит нечто, из обычного выходящее. Хотя Галина Денисовна, самая из них разговорчивая, и отмахнулась - да обычное! внучки пятилетие празднуем! Да ведь ясно, что именно отмахнулась. Экий, извините, юбилей - пять лет внучке! Девочка славная, не о ней речь, - и поздоровается всегда, и на вопросы вежливо ответит. Хотя иногда и странно ответит, так что и не поймешь, шутит или всерьез. Вроде бы всерьез, в пять лет со взрослыми шутить рановато, однако и двусмысленно как-то. "Машенька, кого ты больше любишь - папу или маму?" "Больше всего я люблю собаку Гелу." Ответит и пойдет себе...

К тому же с такими лицами, какие у них в последние дни соседями единодушно наблюдались, не к праздникам готовятся. И главное - Ирина появилась. Года два ее здесь никто не видел. А прежде мы, соседи, имели постоянную возможность любоваться этой парой, а потом и троицей. Хотя, если по правде, мужская часть подъезда именно Ириной любовалась. Так что появление Ирины вроде бы как подарок ко дню армии. Который, правда, зимой будет, чтобы мы все живы к тому времени были...

Подъезд наш обшарпан, конечно. Надписи тоже имеются. И вдруг это в некотором роде явление народу, как на известной картине художника Иванова. Можно и о талии ее говорить, и о глазах, и о прочем. А ноги - это вообще произведение реалистического искусства. Такие ноги карьеры делают! То есть живописать ее облик, доставляющий наслаждение зрителям, можно долго и в самой превосходной степени. И оттого для краткости - только о ступнях. Помните знаменитую актрису Кидман? По воле режиссеров она частенько босиком предстает. Так вот Ирина раньше, чем Кидаман со всеми своими великими режиссерами, поняла, что самое трудоемкое при создании красивой женщины - ступни. И уж если они удались, то остальное- легко! Ибо не может создатель такой фортель выкинуть, чтобы самое трудное исполнить хорошо, а потом напартачить. Как и Кидман, босиком Ирина ходила и по квартире, и по траве, - перед домом у нас трава еще сохранилась, - и по асфальту. По зачуханной нашей лестнице, правда, не ходила. Кидман тоже на это вряд ли бы решилась либо такую прибавку к гонорару затребовала, что мало ее продюсерам не показалось бы!

Дочку свою Галина Денисовна встретила у Аркадия Петровича нежданно, - давненько она тут не появлялась. И у себя дома третий день застать ее не могла, - то в больнице сама, то у Василия Васильевича, то в других пробежках. Но что заметила в доме и отчего встревожилась крайне - Ирина стала вещи в порядок приводить и складывать их в коробки. И Машины, и свои. То есть опять что-то решительное замыслила, вплоть до нового переезда. Об этом-то Галина Денисовна и объявила несколько дней назад Аркадию Петровичу, как бы не только информируя, но и на помощь призывая, не чужой все же. Но объявила намеком, так что уверенности, понял ли, не было. .. И Василию Васильевичу, разумеется, доложилась. Тот, как всегда, совет разумный дал: ты, мол, прямо спроси, чего она задумала? Совет разумен и прост, да не для исполнения. Не тот Ирина человек, чтобы так вот бухнуть: доложи, доченька, чего задумала, куда это ты опять засобиралась?

Неожиданно встреченная, Ирина даже матери навстречу не поднялась. Она так и осталась сидеть на диване, чему-то усмехаясь, даже губы шевелились, словно с кем-то разговаривала. Ну, как тут спросишь, - доложи, мол, немедля и не пугай мать свою усмешками и губ шевелением! Единое только слово ей не понравится, так и весь разговор пойдет наперекосяк. И оттого, в комнату войдя, Галина Денисовна место себе определить никак не решалась, - то ли сесть, то ли ходить. В том для начала и призналась:

- Места себе не нахожу. Чую, сегодня все решится. Либо завтра. А родственников этих - словно тараканов. Помнишь, сколько у нас их было, пока щели не заделали? Не родственников, прости Господи, а тараканов... Дух переведу и опять в больницу. Глаз да глаз нужен, чтобы Василия Васильевича не охмурили да нажитое не разнесли...

Дочь не отвечала.

- Будто недавно за этим столом сидели, имя Машеньке выбирали. Помнишь?

Ирина слабо кивнула головой. Галине Денисовне пришлось опять ходить по комнате, маясь. Остановилась возле портрета Аллы Георгиевны.

- Опять они все перевесили. Найти места правильные все не могут! А с покойницей мы хоть и расходились во взглядах, поскольку обе женщины самостоятельные, но ни единого плохого слова друг другу не сказали. - Посмотрела на портрет и передразнила покойницу: - "Это не его призвание. Ему надо не депутатом работать, а по специальности, Как работал всю свою жизнь Аркадий Петрович"... Вот и доработался до открыток! Да разве ж есть такие специальности - спикер либо олигарх! Сами до всего доходят! Собственным умом! Эвон сколько молодцов недавно объявили: принимаем вклады населения. И никто их них не обещал вклады эти населению вернуть. Сами до ремесла такого додумались! Нету такой специальности, чтобы за счастье мое кому-то хлопотать. И нечего им своими программами нам головы дурить!

Коробки эти с вещами из головы не шли. Были уже коробки в жизни Ирины. Никого не слушала, удила закусив... Галина Денисовна решила с другого конца зайти и чем-нибудь веселеньким мрачность дочки рассеять. Присела и, хохотнув, сказала:

- Вот еще одна специальность объявилась - антиглобалисты. В больнице говорили - два антиглобалиста к нам пожаловали. То ли из Австрии, то ли из Австралии. Знаешь, чего делают? Гоняются на машине за нашими богатенькими и таранят, как в войну герои-летчики самолетами таранили. Сегодня напротив больницы, как раз возле церкви, жуткую панику посеяли. Чтобы, значит, рубль обвалить. Они его скупают и на доллары меняют. Вот что значит австрийские мужики! Или австралийские. А наши только и могут возле бутылки да телевизора сидеть... Помоги мне тут прибраться.

- Разве Ельцин перед встречей с Клинтоном помогает жене прибираться?

Вот и дождалась ответа! Ну, ладно...

И только Галина Денисовна решилась напрямую обо всем расспросить, как Ирина ее опередила:

- Ты, должно быть, хочешь спросить, отчего это я Машины вещи в порядок привожу?

- Да ни в коем случае! - Галина Денисовна тут же изругала себя. Да конечно же хочет! - Я ведь, доченька, сама вижу, что тебе нехорошо. Я бы тоже хотела сейчас дома оказаться да прилечь... - И решительно приступила к разговору, заранее обдуманному. - Да я уж столько раз винилась! Если кто и виноват, так только я. А больше всего - они, денежки эти. Я при Сергее первый раз в своей жизни денежки, на хозяйство тебе даденные, в таком количестве увидела. Я их и пачечкой сложила, и резинкой перевязала, и каждую бумажку ощупала и разгладила.

- Нет ничего на свете лучше денег.

- Верно! - Обрадовалась Галина Денисовна отклику, хоть и чувствовала насмешку.

- Но у нас их никогда не было.

- И опять в точку! Нет ничего на свете лучше, нежели денежки в доме. Они, всесильные, всем заправляют! - Подумала и добавила: - Хотя и Бог, конечно, есть. Алчность у меня тогда и взыграла! И с шапкой этой, и с прочим...

Прикрыв глаза ладонью, Ирина попросила:

- Мама, говори, пожалуйста, тише.

Галина Денисовна помолчала, решаясь приступить к главному. Решилась и бросилась в омут:

- Дочка, как на исповеди, - я знала многих мужчин.

Руку от глаз Ирина отвела и наконец-то улыбнулась:

- Мама, я знаю.

- И никто из них не может в первый раз то, что он, оказывается, может, но приберегает до следующего раза.

- Тебе попадались робкие мужчины.

- Никогда! Но ихние организмы так уж устроены. В первый раз они не могут того, что могут в десятый. А на одиннадцатый их заклинивает из-за неприятностей на работе. И до двенадцатого могут и месяцы пройти! Правда, со мной такого не было, но слышала. Наконец, когда у них опять налаживается, им нужна новая женщина, чтобы было, как в первый раз. Со срывом. Из-за такой неустроенности они и помирают раньше нас.

- Мама, я ведь дочь тебе, а не подружка.

- Ты еще и взрослая женщина. Я долго думала и говорю тебе - у вас с Андреем в той сауне ничего серьезного не было!

- Да что ты говоришь! - Ирина улыбнулась, и это вдохновило Галину Денисовну на дальнейшее.

- Вы же такие молодые и глупые были! Тебе показалось, ему показалось. Оба мокрые. Слушай, был у меня такой случай...

- Мама!

- Не буду, не буду... Наша с тобой судьба не из завидных, но у многих и такой нет. У Маши есть отец, у тебя - муж какой - никакой. Другие и такого найти не могут! И очень это правильно, что с Сергеем ты по-людски общаешься. Я лично его до сих пор люблю. Доченька, не мечись! Разгружай коробки! Мать не хочешь слушать, так президента нашего послушай. Или на худой конец - премьера. Нам позарез нужна стабильность!

Ирина засмеялась, и Галина Денисовна совсем приободрилась:

- Сейчас я тебе важное скажу. Вчера на Шекспира гадала!

- У него тоже неприятности?

- Не в том дело. Колода карт про Шекспира попалась. И до изумления в точку! Выпало вот что. Нянька клянется там: "Четырнадцать зубов своих отдам (хоть жаль - их всех у меня четыре), что ей еще четырнадцати нет" . - Цитировала Галина Денисовна по памяти. Угадывалось вчерашнее усердие. Проникновенно глядя на дочь, спросила: - Ну? Поняла?

Ирина посмотрела на мать заинтересованно:

- И что это означает?

- Зубы - это года. Они, как и года, появляются, болят, а потом их становится все меньше. Василий Васильевич так пояснил. А если к четырнадцати добавить четыре, то получится восемнадцать. Это уж я сама сложила.

- Четыре-то откуда взялись?

- Да ведь у няньки четыре зуба остались! - Галина Денисовна досадовала на непонятливость дочери.

- А мы тут при чем? У Машки полон рот зубов.

- Машке четыре года, пяти еще нет!

- И что?

- А вот что. Четырнадцать зубов - это четырнадцать лет, которые одолеть надо и рассвет увидеть. - Галина Денисовна говорила в возбуждении чрезвычайном, веруя в слова произносимые как-то совсем уж неистово. - Сложи четырнадцать лет и четыре Машкиных, восемнадцать и получится. А я именно до восемнадцати ее лет у Господа дожить и прошу. И до колоды этой просила! И Шекспир тут ни при чем! Он только для подтверждения очень кстати подвернулся! В восемнадцать Машеньку замуж выдать, а пятый ее годочек, что вот - вот наступит, так это к ним, чтобы, значит, первого ее ребеночка увидеть!

Сколь ни была мрачной Ирина еще недавно, а тут явилась другая женщина. Она хохотала так заразительно, что и Галина Денисовна присоединилась к ней, хотя и чувствовала досаду за непонимание, так знакомую всем творцам оригинальных идей. И долго они еще смеялись. Поглядят друг на друга - и новый взрыв смеха.

За этим занятием и застал их вернувшийся домой Сергей. Остановился в дверях и с изумлением глядел на обоих. А изумляться было чему - и ехать им не близко, и забот хватает, а этакое занятие нашли - хохотать в чужом доме...

По убеждению Сергея, что, кстати, хохотом этим лишний раз и подтверждалось, у бывшей жены не было устойчивого характера. Впрочем, единственно устойчивая черта в характере была - его неустойчивость. Такое вот замыкание. Постоянно какие-то происшествия с ней случались, и не мелкие, а такие, что всю налаженную жизнь сотрясали. Она никогда, - хоть до золотой свадьбы доживи! - не смогла бы надоесть однообразием.

А между тем, образования - никакого. Только волей среднюю школу кончила, но самоуверенностью своей кого угодно могла сразить. Говорить могла, - точнее, не говорить, говорить - это когда человек способен новую главу, новую тему в разговоре начать, - не говорить, а поддерживать разговор, то есть откликаться малым, могла по любому разделу самой толстой энциклопедии: и о теории относительности, и насчет экстрасенсов, и по банковской системе тоже. И все с раздражающим апломбом. "Экстрасенсы? Да это любой может! Берешь иголку на нитке, нитка длинная и лучше, если шерстяная. И держишь над кругом с буковками. Тут тебе обо всем, чего ни спросишь, и напишется." "В банки - ни ногой! Там всегда были жулики и еще сто лет будут. Банковская система хуже политической!" "Это отчего же скорость не может превышать скорости света? Глупости какие! Да скорость любой может, если разогнаться хорошенько!"

И что удивительно, именно в последнее время физики и стали поговаривать, что скорость может и превышать скорость света, а теория относительности - это всего лишь частный случай, ну и так далее...

Источник ее образованности - телевизор. Она перед ним не сидела, но в доме он не выключался. Она занималась домашними делами, - и готовила, и кормила, ходила по квартире, - все телевизоры, - и в комнатах, и на кухне, - были включены постоянно. И сообщаемому чаще возражала, реже соглашалась. Она и политическим деятелям правильные характеристики, потом подтверждавшиеся, первой в стране давала. И что будет в следующих сериях фильмов, которые глядела по всем каналам сразу, - тоже безошибочно угадывала. В минуты снисходительности Сергей начинал предполагать, что была в ней некая редкая способность проникать внутрь всего сущего, выведывать тайны и их оглашать, - и про политиков, и про сериалы, и о физических явлениях.

Она и с Сергеем расправилась решительно и быстро, словно влезла то ли в кожу его, то ли в мозг и все поняла и на долгие годы вперед. Он еще пытался приблизиться к ней после очередного отдаления и понимал, что это отдаление не станет последним, а она сказала - все! мне хватит! Еще день она провела в размышлениях, - ходила по квартире и шевелила губами, - а потом в одночасье собралась и переехала к матери.

Она была доброй, но и резкой. Даже с Машей, словно та ровня ей. Она легко вспыхивала, и вспышку ту принимала за решение окончательное...

С приходом Сергея Галина Денисовна тут же засобиралась домой. Озирая стены в поисках иконы, которая недавно еще висела на месте портрета, не к месту чертыхнулась: "Да сколько ж можно перевешивать! Когда ж установятся кресты да иконы на местах своих и навсегда!" Икону не нашла и обратилась к картинке, висевшей теперь напротив портрета. Картинка про всемирный потоп Галине Денисовне нравилась, правильное людям напоминала. Скалы, на которые намыты уже утопшие молодые мужчины и женщины. И среди них еще живые, отчаянно борющиеся за жизнь. Мужчина вцепился одной рукой в расщелину, а другой удерживает из последних сил женщину. А та выталкивает из воды и подсаживает на сухое ребенка. А звери и другие люди, которые заботу о близких и в голову не берут, на деревья залезли. Но ломаются от непривычной тяжести деревья, и рушатся в бурлящую, все прибывающую воду люди и звери. И поднимающаяся вода неукротимо поглощает проклятую небесами жизнь...

Галина Денисовна осенила себя крестным знамением и сказала:

- Твоим благословением нас от всякого зла избави, яко един всесилен и человеколюбец. Вверяю тебе жизнь свою, распорядись ею во благо семьи.

И уходя, со значением поглядела на Сергея.

Упоминалось уже, что планировать разговор с Ириной, - составлять, так сказать, диспозицию сражения, - смысла не имело. Она тут же сойдет с дорожки, проложенной для нее планировщиками. Но и безалаберно начать тоже было нельзя. Не дай бог вспыхнет, тут ее и понесет и разнесет. Словом, Сергей оказался в тех же заботах, что были недавно и у Галины Денисовны.

Исходная позиция для Сергея заключалась в следующем. Он знал о ее намерениях переписать для Маши отца. Но он не знал, знает ли она, что он знает об этом. Это обстоятельство надо было учитывать, лавируя в поворотах предстоящего разговора так искусно, чтобы в конце его ей стало абсолютно ясно: ничего у нее не выйдет, а выйти могут только новые страдания для всех. Отчего лавировать? Отчего не сказать коротко - нет и разговаривать, мол, тут нечего? Да оттого, что после этого могло произойти все, что угодно. Она могла и Машу к нему больше не пускать. Спрячет дочку по горячности своей и решительности - и что тогда делать?

Он предложил свидание именно здесь, в квартире, из которой она когда-то сбежала, и сильно удивился, что она легко согласилась приехать. То есть и у нее были какие-то планы насчет их встречи. Ситуация, одним словом, была непростой, - вдруг сошлись два желания разговора! Итак, плана хоть и не было, но кое-какие реперы он выставил...

- Так что тебе от меня надо? - хмуро спросила Ирина, доставая сигареты.

Сергей усмехнулся:

- То есть о погоде для разминки говорить не будем? И о здоровье спрашивать друг друга не станем? - Он пошел было по комнате, но, поразмыслив, решил, что мелькание перед глазами любого из себя вывести может, и присел. - Наверное, ты права. Сразу к делу. Женщина ты решительная...

- Решительная? Будь я решительная, здесь бы не сидела! - Сигарета замерла в остановившейся вдруг руке. Поднимающаяся от сигареты струйка дыма перечеркивала прекрасной лепки губы. Другой рукой она с любопытством перебирала кубики, что были свалены перед ней на низком журнальном столике. На Сергея и не глядела.

- Тогда я проявлю решительность. До меня дошли слухи... - Сергей остановился. Начало было неудачным. Он покашлял в кулак и начал сызнова: - Одним словом, все это такая чушь, что поначалу я даже не хотел и обсуждать...

Ирина прочитала кубик:

- "Алеко спит, в его уме виденье смутное играет"... Этот дом прямо набит ревнивыми духами!

Она швырнула кубик обратно в кучу. Сергей понял, что надо поспешить с разговором об отце для Маши.

- Как Мария называет Андрея?

- Вот и Пушкин сгубил себя ревностью. И себя, и всех. Ты что-то спросил?

- Я спросил, как Мария называет сейчас Андрея? Сейчас, сегодня, вчера...

- По фамилии называет. И перестань величать ее Марией!

- Да дядей Андреем все еще называет!

- Тогда чего спрашиваешь? - Она отыскала брошенный кубик. - Чего только не наплетут! И про него, что умный, и про тебя. - Она откинулась на спинку дивана, сложила ноги, как складывают их йоги, а на коротенькую юбку, что совсем задралась, поставила пепельницу. Смущением Сергея, которому пришлось отвернуться, она была чрезвычайно удовлетворена. - Я тут передачу смотрела. До сих пор сплетничать не устали про его жену! Мол, и царь ей отеческое внушение делал. И экипаж Пушкина, ехавшего стреляться, повстречала и близоруко прищурилась. А вот если бы, мол, не прищурилась да признала, - ах, ах, как бы вся история славно перевернулась! И вот эти седые мужики, как бабы на лавочке, моют покойнице кости. И ни один не взялся ее защитить!

Сергей попытался повернуть разговор по реперам, что прежде наставил, но сделал это, сбившись:

- До меня дошли слухи... мне сказали, что ты собираешься... одним словом...

- Какой-то чертов платок, и - здрасьте-пожалуйста на дуэль!

- Да какой платок, если я разговариваю с тобой о важном!

- Ну тот, что потеряла Наталия Николаевна.

- Да не теряла она никаких платков! Это Дездемона платок теряла!

- Ты, и впрямь, считаешь, что Наталия Николаевна никогда не теряла платков? Ну, ты даешь!.. Налей мне воды.

Передавая ей стакан с водой, Сергей спросил дежурное:

- Как ты себя чувствуешь? Ты не больна?

Она как-то мудро глянула на него, но тут же взгляд ее стал прежним, рассеянным.

- Больна, - легко согласилась она. - Все время ощущаю внутреннее беспокойство, - не то, не туда, не так. С тобой не бывает такое? А с платком не морочь мне голову. Права я, а не ты. И Дантеса могло не быть, и писем подметных тоже, а Пушкин все равно бы устроил скандал из-за какого-нибудь пустяка, - такой характер! Из-за пустяка и Отелло задушил свою Дездемону.

Забыв о реперах и намерениях быть рассудительным, Сергей зашагал перед ней, ибо речь шла уже о принципах, которыми поступиться было никак нельзя!

- За одну минуту ты наговорила черт знает чего! Да не из-за платка душили Дездемону! Это не читавшие передают друг другу - из-за платка. А началось-то из-за доноса генералу о поведении его адъютанта во сне. Он, адъютант этот, крепко сжал мне руку... доносчику то есть... и со страстью стал целовать, как будто с губ моих срывал он с корнем поцелуи, и положил мне, - то есть доносчику, - во сне, но как бы наяву, ногу на бедро. То есть и не доносчику, а как бы Дездемоне. Адъютант во сне их перепутал.... - Сергей остановился, ибо запутался крепко. - В общем, если не знаешь чего, так лучше помолчи!

Он вернулся в кресло. На Ирину и не глядел, знал, что та улыбается. Легко ей однако удается сбить его с толку. Подумал: "Дурак я или все еще молодой? Или по-прежнему млею перед ней?" Справился все же и небрежно спросил:

- Любопытно однако, как ты собираешься втолковать Марии, что вместо прежнего отца у нее появится новый, ранее бывший дядей Андреем? Тебе это будет нелегко. И как в этом случае ей называть меня?

Сергей был доволен. Наконец-то ему удалось с юмором и, значит, не унижая себя, изложить ей суть их разговора, который длился уже время немалое. Его тирадой Ирина была сильно озадачена, и это стало подтверждением, что проблему он сформулировал хоть и остро, но доходчиво.

Молчала Ирина странно долго, и он поторопил ее:

- Так что предлагаю все оставить по-старому. Девочку в наши дела не вмешивать. Как был я объявлен ее отцом, так теперь уж до конца.

Последняя фраза получилась неуклюжей. Ирину она из оцепенения вывела, но перевела в иную крайность, - разозлила не на шутку.

- Это когда же ты отцом объявлен был? Разве я когда-нибудь говорила тебе, что ты ее отец? Когда и где? Свидетели у тебя есть?

Тут уж Сергея покинула на некоторое время способность отвечать.

- То есть как это говорила - не говорила? Это некоторым образом предполагалось само собой разумеющимся!

Ирина наслаждалась его растерянностью.

- Я все вспомнила! Он ее душил, но не додушил. А потом для верности воткнул в грудь кинжал. И уж только тогда она померла. Прикончил верную жену, а потом спрашивает: "Скажите, Кассио, как очутился у вас в руках платок моей жены?" Идиот! Прежде-то чего не спросил? Непременно в этом месте зрители поголовно ржут!

Она потушила сигарету, сняла с юбки пепельницу, высвободила из йоговского плена ноги.

- Ладно... Ты свою озабоченность до нашего правительства донес, и наше правительство с пониманием ее понимает. Хотя ни хрена делать не собирается для снятия вышеупомянутой вашей озабоченности...

Это она говорила, посматривая в зеркальце и подкрашивая губы. Потом убрала и зеркальце, и помаду в сумку и, щелкнув замочком, обозначила, что прежде они говорили о пустяках, а главное начнется с этой вот секунды.

Сергей подтянулся, теперь надо было держать ухо особенно востро. "Да уж не боюсь ли я ее?"

Ирина кивнула на портрет.

- Твоя мама была права. Раз вышла замуж, привычки надо менять. Но я этого не умею... Знаешь, отчего я послушно приехала? Думаешь, поговорить о Пушкине? Так нет!.. Ты ведь знаешь, я не люблю не договаривать. А мы с тобой не договорили. Из-за этого я все-то с тобой разговариваю, губами шевеля. Но делать я этого больше не желаю! Я нынче все дела свои прежние завершаю, вот и ты попал под завершение. Идет, так сказать, сокращение штатов! - Она помолчала, открыла сумку. Потянула было из нее платок, но раздумала. - Так вот... Скажи мне... Когда в той проклятой сауне он схватил меня на руки и понес и дверь в парилку захлопнулась, отчего ты не вскочил тут же, отчего ты ревновать стал только потом, но зато долгие годы?

Сергей встал из кресла и пошел к буфету. Хотел взять вино, но раздумал точно так, как прежде она раздумала доставать из сумки платок. "Мечемся одинаково", - подумал он.

- Чего не вскочил? В первую минуту у меня отнялись ноги. В буквальном смысле отнялись, я не мог встать.

- Это в первую минуту. А во вторую? Отчего ты во вторую минуту дверь не взломал?

Сергей вернулся в кресло и ответил как-то уж очень серьезно, что тут же в упрек себе поставил.

- Да никак нельзя было дверь ломать! Ну, сама посуди, - к тому пьяному хохоту, что стоял в предбаннике, добавилось бы такое... Я ломаю дверь! Да не умею я устраивать публичные скандалы! Не принял бы народ скандала, - из-за этаких, мол, пустяков!

Ирина помотала головой, - мела волосами, отвергая:

- Тебе надо было взломать дверь. Когда я вышла из парной, я не могла смотреть тебе в глаза. Я чувствовала себя низкой и подлой. А я не подлая и не низкая... Но, господи, какое же унижение я испытала потом, когда позвонила и сказала, что беременна, а ты великодушно снизошел и предложил пожениться заново! И ведь я знала, что ты это предложишь, и знала, что соглашусь. И оттого было особенно стыдно...

"Если она сейчас заплачет, что делать?"

Ирина достала новую сигарету и пронзительно глянула на Сергея.

- Ладно! Кончили о сауне. И не мечтай, платок я не достану. А вот скажи ты мне на прощание, да только всю правду скажи... - Она остановилась и неожиданно захохотала и смеялась долго. - Опять я эту несчастную Дездемону вспомнила. Этот болван у нее спрашивает и серьезно так: "Так ты не шлюха?" И она всерьез отвечает: "Христом клянусь, что нет." Обхохочешься на такие трагедии! Так скажи мне, отчего ты меня к Джамалу не ревновал? Уж там-то все было ясным!

Сергей вернулся к буфету, достал вино и два бокала. Именно вот так, - друг против друга, а между ними единением вино, - прежде они вели самые важные разговоры.

Но на этот раз Ирина взяла поставленную на стол бутылку и швырнула ее в угол дивана.

- Потянешься за ней, она полетит на пол. Не хватало мне еще и пить с тобой!

- Покоряюсь... А к Джамалу не ревновал по причине простой. Когда ты была с ним, ты еще не была моей. Но когда ты стала моей, когда я любил тебя...

- Любил? В прошедшем времени? Да ты и сейчас жалеешь, что потерял меня. Я же тебя насквозь вижу!

Помолчав, Сергей согласился:

- Да, ты права. Я жалею... А к Джамалу я тебя ревновал еще страшнее. Поскольку там было все ясным. Он знал тебя всю, все твои родинки... Ревнивцы - плохие люди, да? А кто не ревнует, тот хороший, так? Ревнивцы мучают любимых. Они подозрительны. Они любят долго выяснять отношения. Из ревности они могут и убить... А я тебе скажу - нет! Они не любимых мучают, а себя. Они боятся показаться подозрительными, даже когда и ясность есть для подозрений. Они не любят выяснять отношения, все разговоры они ведут вот здесь... - Сергей постучал пальцем о лоб. - Иногда из ревности они могут и убить. Но себя... Ревность - чистое чувство. И для меня - это знак любви. Кто чувствует слабее, тот защищен от ревности! Не ревностью я виноват перед тобой. Я виноват в том, что позволил тебя вот здесь ... - Он опять дотронулся до лба. - ... нехорошим дорисовать. А у меня там особое устройство для запоминания всяких мелочей. И ты уже не ты, а другая, дорисованная... - Сергей видел, что она его не понимает, так что фразу оборвал, о зеленом заборе рассказывать не стал. - Я виноват не ревностью, а тем, что в какой-то момент стал снисходить до тебя, я награждал тебя собою. Я был великодушен к тебе. Я, может, даже благодарности от тебя за такое свое благородство ждал. Ревность - бесхитростна, а я хотел заработать на ней... Вот тебе описание моей вины. Добровольное, так сказать, признание.

Тишина была долгой.

- Ну и ну... - Ирина, до этого, казалось, и не дышавшая, глубоко вдохнула. - Ты, миленький, мне все планы поломал. Я тебе собиралась сказать... Чего я собиралась сказать? Из головы даже вылетело! Ну и ну... И чего же мне теперь делать, а? - Она долго глядела на него, словно и вправду вспоминая. - Слушай, у тебя-то как со здоровьем? Что-то ты неважно выглядишь.

- Ты ведь знаешь, я всегда кажусь нездоровым, когда много работаю.

- Да ничего я не знаю и знать не хочу! - Ирине не понравилась наметившаяся легким близость, она ее тут же и устранила. - Как полагаешь, Аркадий Петрович протянет еще лет десять? Впрочем, кто ж знает об этом!

- Разумно.

- Ладно, начнем с другого боку... Представь, что со мною что-то там случилось. Ну, улицу неудачно перешла. Ну, кирпич на голову свалился. Ты с Машкой-то справишься? Представь, у нее разболелся живот. Что ты будешь делать? Лекарство давать? Какое? Врача тут же вызовешь? А если пустяк? И зачем тогда врача по пустякам дергать?

Сергей еще не понял, из каких мыслей ее родились эти вопросы. Ответил улыбаясь:

- Для начала я измерю температуру.

- А у тебя термометр есть?

- Да вон на стене висит. - Сергей по-прежнему улыбался.

- Шутишь, да? Ладно... А как часто девочка должна менять белье. Это ведь не мальчишка!

Сергей посуровел:

- Итак, ты проверяешь, нормален ли я, пригоден ли присмотреть за дочерью. Хочу предупредить, - даже если я и споткнусь на каком-нибудь твоем вопросе, мои юридические права на Машу...

Взгляд у Ирины стал жестким.

- Что, что? Ты что ж, меня со своими юридическими правами в суд потащишь? Нет, ты не меняешься! Хорошо, что я тебя вовремя раскусила!

Разговор был окончен, - он знал это. Предупреждение он хоть и успел сделать, но толку от этого - никакого. Она никогда и ничего не боялась, - ни по ночным улицам ходить одна, ни у дочки гной из гланд ложкой выдавливать, когда ангина случалась.

- Вот я и вспомнила, зачем приехала и чего сказать тебе собиралась. Спасибо! Тебя хочет видеть Джамал, и тебе надо к нему ехать. И побыстрее!

- В твоей жизнь опять Джамал появился?

- А он из моей жизни и не исчезал! Помнишь, как я тебя после рождения Машки к нему на работу возвращала? Когда нам жить не на что было... Он мусульманин. Мусульмане не пьют, любят детей и помогают ближним. - Ирина достала из угла дивана бутылку и, поставив ее перед Сергеем, встала. - И ехать к нему тебе надо не раскачиваясь. Бегом бежать! Ты знаешь, просить тебя о чем-то для меня тяжело. И появиться здесь было тяжело. Но я появилась, и я тебя прошу. - Уже от дверей она опять внимательно, оценивая, поглядела на него. - Наверное у всех первый день прекрасен. Никто из них еще не догадывается, какие иные дни наступят. Я тогда брюнеткой была, а мысли светлые - светлые. Теперь блондинка, а в душе - темно и тоскливо. Перекраситься, что ли? - Взяв остаток сигареты большим и указательным пальцами, она выстрелила им в сторону Сергея. Потом достала из сумочки кубик, объяснила: - Беру на память. - Прочитала: - "Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле"... Так Джамал ждет тебя! И срочно. И не вздумай ослушаться!

Она показала ему кулак и вышла из комнаты.

Он сидел совсем близко от бутылки, но к ней не притрагивался. Он опять стал бояться бутылок. От этого страха он когда-то и прогрессию убывающую применил, - четверть, восьмая... Ибо случались у него и прогрессии возрастающие. Тогда в голове и забор зеленый рушился, и все прислоненное к нему исчезало, стиралось. Джамал не первый раз возникал предвестником обрушения.

Не прошло тогда и года, как он вернулся к нему. Она чуть не за руку отвела его в тот особнячок, прикрытый мощными зданиями. Коляску для Марии не на что было купить... Страна вовсе тогда одичала. В Москве стенка президентская лихо шла на парламентскую. На каждом углу - банки, зазывавшие под сотенные проценты, чтобы назавтра сгинуть. Работой считалось даже то, где не платили, но обещали когда-нибудь заплатить. "Лимонами" назывались миллионы, на них шел счет рублей. Счастливые владельцы "зеленых" складывали их под матрацы, с той-то поры они и опасаются их оттуда доставать. Такая вот память народная... Девочки вышли на улицу, но красивые мальчики стоили дороже. Шло время первого президента, чародея Кашпировского и адвоката Димы Якубовского.

Джамал тогда сказал: "Тебе надо уметь зарабатывать, коль приобрел такую женщину." Во втором своем пришествии Сергей не за телефон сел, а был поставлен бригадиром. У бригадира была сумка с деньгами, пристегнутая к запястью, и сидел он с нею на заднем сидении машины в окружении охраны.

"Совсем я трусливый стал, бутылки уже боюсь, - подумал уже в нынешнее время Сергей. - И старый. Ревность - болезнь стариков. Отелло был стар и сед... Надо было сразу уехать с ней туда, где жили деды. Там земля не замусорена и пахнет травой. А поляны в жаркий летний день - земляникой. Там солнце встает, как и положено, ранним утром, а не за полдень. Встает над озером, где по утрам резвится рыба. А на сопках растет черника, которую так любила собака Гела. И брусника по осени. И покрасить бы кресты на могилах тамошнего кладбища"...

Тогда все совпало, - она ушла из дома и появились эти балетные. Мужской балет привез из заграничных гастролей компьютеры. Много привез. Везли тяжело, а теперь боялись продешевить. Всего боялись - и продешевить, и рэкета, и что после расчета покупатели деньги отнимут. Долго мотались по сторонам, искали лучшую цену. Потом вернулись к Джамалу. Джамал сказал своим: "Наследили плясуны эти сильно. Но источник перспективный, свои батманы за бугром они показывают часто". Джамал переговоры вел сам и рассчитываться поехал тоже сам. Перед поездкой инструктировал: "Машины идут бампер к бамперу, никому не позволяя вклиниться в колонну. Особо проверить замки у дверей машин. Даже гаишникам их не открывать! Перед продавцами не суетиться. Вы не жулики, вы кооператоры!"

Сергей сел в первую машину, Джамал во вторую. Сумка с деньгами, как обычно, была пристегнута к Сергею. Охрана - в обеих машинах. Колону замыкала "газель", компьютеров было много. Уже на втором светофоре Сергей отметил "восьмерку", что дважды пыталась встать за машиной Сергея, но Джамал ее не пропускал. "Дверь заперта?" - спросил Сергей у охранника, что сидел рядом. "Не заперта! - словно хвастаясь, хмыкнул водитель. - Замок сломан. Хозяину легко указания давать, а у меня и часа нет замок поменять!" Они стояли перед очередным светофором. "Восьмерка" его проскочила, но тут же встала и включила аварийные огни. Сергей пристегнул сумку с деньгами к руке охранника и велел тому пересесть в машину к Джамалу. Его обеспокоил неисправный замок. Поехали. "Восьмерка" шла то впереди, то пропускала их, словно не знала, куда дальше. "Лядь! - ругался водитель. - Выйти бы да сурлетку начистить!" Они были в начале Невского, приближаясь к Дворцовой площади, и должны были сделать левый поворот. Они его и сделали уже на желтый свет. Джамал отстал, остановившись на красном. "Да чего он, лядь, делает!" - завопил водитель, навалившись на тормоз. "Восьмерка" резко встала перед ними, и из нее выскочили парни. Особой тревоги у Сергея не возникло, денег в машине не было. И только когда крепкие, тренированные руки рванули сперва его дверь, а потом ту, возле которой прежде сидел охранник, где замок был неисправен, Сергей понял, - они ведь не знали, что деньги уже в другой машине. Тогда-то он и вспомнил, зеленый забор подсказал, - эта "восьмерка" стояла возле их конторы и из нее видели, у кого пристегнутая сумка... А Джамал все стоял на "красном" и по всему вмешиваться не спешил.

Его ударили металлическим прутом по рукам, чтобы не цеплялся, и швырнули в сторону, в поток машин, резво начавших движение от Дворцовой площади. Тут все и смешалось, - визг тормозов, вой сирен, мат, удары железа о железо, хруст разбитых стекол. Сергей лежал в грязи, словно уже в аду, и подниматься не хотел. Именно это и запомнил, - он не хотел подниматься. Ни за что! Ничего хорошего в его жизни быть уже не могло. Она ушла, она уже с кем-то...

Тогда он вошел в квартиру и, зная, что она пустая, громко спросил: "Кто хочет выпить? А выпив, поговорить?" Никто не ответил. "А раз так, то сперва половина, а потом и целый!" Со стаканом в руке и бутылкой в другой он вошел в ванную. Человека, как только он исчерпал себя, а уж тем более коли стал обузой для любимой женщины, высшие силы должны прибирать. А коль они по рассеянности задержались, так человек уполномочен принимать решения и самостоятельно. "И тобою завороженный, на мгновение задержался, созерцая твой извив"... Неужели все из-за того, что и другие созерцали этот извив? Нет, объяснение должно быть более глубоким, но на глубокий анализ уже нет сил. После полутора стаканов какие ж силы... Отутюжен жизнью, к которой оказался не готов, - эти депутатские занятия по подвалам и чердакам, кооператоры, но которые не жулики, бандиты, сопровождавшие каждый шаг. Не одолеть такие обстоятельства в одиночку. И никого не отыскать в помощь, ибо все заняты поиском пропитания...

Дважды сорвавшись, он все же приладил веревку к трубе, что забиралась под потолок в ванной. Не предполагал таких бытовых неудобств. А тут еще вопрос наиважнейший - выключать свет или нет. Пусть горит, пусть сразу увидит, чтобы не напугалась... "Сынок, ты где? - раздался голос матери. - Ты что тут делаешь в темноте? Господи, да ты и на ногах не держишься! Ты же голову об ванну разбить себе мог! Да отпусти ты веревку, зачем она тебе?"

Только будучи очень пьяным можно так напутать. Ведь про Ирину он думал, чтобы ее не испугать. Но ее-то давно в доме нет! Ведь начисто из головы вылетело, что войдет либо мать, либо отец...

Они сидели на ребре ванны, и мать говорила ему: "Ну что ты, сынок... Ты молод и у тебя маленькая дочка. У вас обоих все впереди"...

"Я убил ее именно тогда, - думал он на похоронах. - Она поняла все. Она вошла и увидела то, что могло случиться через несколько минут. Как же я об этом начисто забыл, - она войдет! Ирины давно уже не было"...

Тогда перед уходом Ирина сказала ему: "Как же ты, математик, не просчитал? Меня ведь так легко вычислить! У меня всего лишь одна черта характера - я гордая!"

Он глядел на материнский портрет. "Не лгут. После смерти выражение лица на портрете меняется.". Нарисован был он давно, до тех еще событий, а в глазах был упрек за ванную, за веревку, за бутылки и давешние, и нынешнюю.

"А проклятье в том, что Ирину я не смог забыть... нет, заменить. Как ни старался"...

10

В нашем подъезде тот день смел весь налаженный уклад. Дом старый, люди в подъезде в основном немолодые, и оттого днем жизнь у нас бурлит. Не то, что в иных местах, - разъехались по работам и замерло. Так что обычно у нас и в магазин снуют туда и обратно, и детей бабули выводят, у кого есть. А нет, так просто на скамейке сидят, обсуждая и обмениваясь. Мужички, отработавшие свое, тоже кучкуются. Если пенсию получили, так и вокруг бутылочки концентрируются. Философов для бесед у нас хватает. Один есть особенно башковитый. Этот несколько раз самого Платоныча прикладывал. "Новая жизнь все из тех же старых кирпичей складывается. Замени революционную целесообразность капиталистической, и все дела! И всему новому старое объяснение подберешь!" Попробуй против такого найтись...

Так вот в тот день все попрятались по своим квартирам от греха подальше. И детей выводить страшились, - машины весь двор заполонили, тормозами визжа и сигнализацией воя. На скамейку не сядешь - ноги вытянуть некуда. Насчет кучковаться - и не думай. Заметут! Милиция с мигалкой явилась. И оттого глядеть на происходящее удобнее всего было из окон и поверх занавесок. Ну прямо, как в телевизоре: и бандиты ухоженные, и менты обтрепанные на улице нашей разбитых фонарей. А ты при этом ни при чем, а просто смотришь, занавеску отогнув. Женщина одна, - она не первый раз наведывалась, - в этот раз столь шикарной предстала, что такую и в кино не в каждой серии увидишь. Одна бабуля потом говорила, что таких именно она в Штатах видела, когда к дочке в гости летала. Но тот, который и Платоныча срезал, не поверил: "Нет такой капиталистической целесообразности, чтобы так уж вот!"

И в квартире Аркадия Петровича день этот выглядел необычным. Стол обеденный не был украшен бутылкой и бокалами, как повелось всю последнюю неделю из-за нервных событий. Но будь и украшен, никто бы не упрекнул. Стоило только поглядеть на обоих! Называлась бы та художественная открытка - партизаны на отдыхе после удачной операции. И бутылка бы спирта неразбавленного на ней - не для расслабления после боя, а в целях дезинфекции ран. У Геннадия Платоновича и рука еще не прошла, а теперь и на голове бинты появились. В квартиру по лестнице поднимался, так шапку надел для конспирации повязки, - это в июне-то шапку! И у Аркадия Петровича на щеке пластырь и синяк под глазом. Хотя и припудрен, но виден. И все-таки налить и поднять за здоровье сноровки бы хватило. Однако воздерживались до завершения важного дела.

- Итак, - Аркадий Петрович писал какую-то бумагу, - остановился я на бампере, разбитых фарах и отломанном глушителе. - Он причмокнул: - Ну, прямо Помпея на следующий день после извержения вулкана!

- Добавь смещение бензобака и повреждение горловины. Клиент вляпался крупно. Ввергли мы его в хлопоты и расходы. Теперь ему не до нас будет!

- Отмечаю также, что при советской власти ты бессменно висел на доске почета. - Аркадий Петрович подумал и зачеркнул написанное. - Пожалуй, про советскую власть - обстоятельство для многих раздражающее...

Аркадий Петрович замер над бумагой. Сомнения, что высказывал перед этой мальчишеской выходкой, возвращались. Эйфория успеха улетучивалась. Машины как-никак разбиты, убитых нет, но покалечены трое, - ничего себе занятие на старости лет!

Геннадия Платоновича тоже временами охватывало беспокойство:

- Аркадий, меня сильно тревожит тот субъект, что лузгал семечки возле церкви.

Аркадий Петрович успокаивал, но вяло:

- В переходные периоды жевание семечек всегда на Руси увеличивалось. Затуманенный взгляд и равномерное движение челюстей... Проведем калькуляцию. Хорошо бы и на новую лодку с него получить...

Геннадий Платонович, читая составленный список, закатывал глаза, вспоминая стоимости и складывая числа. Подсчитав, сказал:

- Добавь для верности стекла. Я сейчас спущусь и стекла именно для верности добью. Я уж и телеграмму дал, что деньги высылаем и на телку, и за лодку.

Во дворе завизжали тормоза и завыли сигнализацией машины, припаркованные поблизости. Приятели кинулись к окну, но тут затрезвонили в дверь, и они, так и не поняв, что же там во дворе происходит, побежали в переднюю. И дверь они бы ни за что не открыли, будь исправен глазок. Потом уж они обнаружили жевательную резинку, которой он был заклеен.

В квартиру ворвался Андрей, а за ним тот корреспондент, которого несколько дней назад они выставили на лестницу. Корреспондент оказался еще и оператором. На плече у него лежала камера, и он сразу же направил объектив на стариков.

Андрей же тем временем в мгновение водрузил на стол принесенные бутылки - две! - и стаканы. Камера тут же и сняла крупным планом эти бутылки. После чего Андрей, косясь в объектив, но делая вид, что обращается к приятелям, выдал первую реплику:

- Ну что, опять водку хлещете? И так каждый день! Да на вас никаких увеличений пенсий не напасешься! - Тут он развернулся к камере. - В целях добывания средств на выпивку эти граждане терроризируют предпринимателей, срывая развитие среднего класса, опору государства! Мы требуем произвести повторную экспертизу на предмет наличия в крови! И сурово интересуемся - может ли наша милиция поставить заслон употреблению за рулем?! - Андрей остановил оператора. - Погоди минутку... - Налил водки, выпил.

- А если тебя повторно освидетельствовать?

- Заткнись, Платоныч! А лучше исчезни! Не для того мы Белый дом штурмовали и своих экспертов везде поставили, чтобы вы освидетельствование так запросто проходили. Не будет этого! - Андрей выпил еще и дал команду оператору: - Продолжай!.. Аркадий Петрович, я буду говорить только с вами, поскольку говорить намереваюсь о теории вероятностей. Платоныч, молчи, как в гробу! А где Сергей? Сергей, выходи! - Выяснив, что Сергея нет, набрал номер на сотовом телефоне и доложил: - Сергея нет. Я сейчас им теорию вероятностей впарю, а потом погляжу. - Выслушав ответ, телефон отключил. - Аркадий Петрович, вы человек образованный и теорию вероятностей проходили. И должны согласиться, что столкновение наше не по этой самой теории произошло. В городе миллион машин, а может и больше. И правых поворотов каждую минуту тысячи делаются. И чтобы я именно на ваш зад запал! Вы что, там с ночи меня поджидали? Кто вам заказал задом ко мне навстречу ехать? Я тут на днях с Сергеем рассуропился переживаниями прошлыми, за "фараоном" посидели, партнерами почти стали, а вы - такое! Этим задом вы, считай, мне в душу въехали! Все!

- Я тебе навстречу задом не ехал. Я задом стоял.

Аркадий Петрович тоже свое вставил:

- Андрей, извините, но во-первых, вы у меня в доме...

- Аркадий Петрович, давайте без этих ваших интеллигентских штучек. Никаких извините, никаких во-первых! Меня какой час уже трясет. И по этой причине я сильно взрывной! - В этот момент взгляд его упал на лист бумаги, что лежал на столе. Глаза у Андрея полезли на лоб. - Что такое? Какой такой иск? Какой моральный вред? Охренели вовсе! - Рявкнул на оператора: - Да вырубись ты! - Продолжил читать бумагу: - Бампер и глушитель... Рассыпан и безвозвратно испорчен валидол на сумму шесть рублей тридцать копеек... Отцы, ко всему прочему я еще и адвоката приглашу. Из тех, что парижскими духами пахнут и вчерашними дорогими бабами! Вы на валидол не напасетесь! А в поддержку адвокату - гляньте в окошко, каких я ребят привез! Они вас разорвут, адвокат оправдает! Эти ребята не из госстраха, они из госужасов!

Геннадий Платонович продолжал бороться:

- Андрюха, на повороте ты обязан был сбросить скорость, а не выскакивать сломя голову. Ни тебе, ни еще кому лучше со мной не связываться. Я вас всех в оторопь введу квалифицированным разбором происшествия. И как человек простой, скажу тебе...

- Дед, заткнись. Сейчас сюда поднимут и перед камерой поставят свидетеля, который возле церквушки на пиво просил. Он с утра встал и все видел. И подтвердит, как вы задом меня с умыслом встретили.

- Андрей, вы знаете, что такое франшиза?

- Снимай! - опять рявкнул оператору Андрей. - Вы что же, коммуняки, себе думаете? Коли индустриализацию сделали, в войне победили, водородную бомбу придумали да космос, да БАМ, никому не нужный, да все такое прочее, так вам про франшизу дозволяется спрашивать? Хрен вам! - Андрей смачно показал оппонентам по кукишу. - Против свободы слова трещотки свои включали! Баб голых показывать запрещали! Колоться не дозволяли! Либеральные ценности замалчивали! В натуре, вас надо учить по понятиям!

От кукишей оператор камеру отвел и засомневался:

- Кое-что потом придется вырезать.

- А то!

- Так вы, Андрей, так и не узнали, что такое франшиза?

Аркадий Петрович был настойчив, и Геннадий Платонович заподозрил, что за этим скрывается нечто значительное, может, и спасение. Зазвонил мобильник, и Андрей, припав к нему, доложил:

- Прессую по полной. Теорию вероятностей закончил. Сейчас страховщиками буду их ниже плинтусов опускать. Серега еще не появился...

Аркадий Петрович догадался, с кем он разговаривает.

- Спросите, - а она узнала, что такое франшиза?

- Тьфу! - Андрей сплюнул. - Не дают деды сосредоточиться! Выкручиваются всячески. Профессор спрашивает, не узнала ли ты про франшизу?

- Франшиза, - спешил заинтересовать Аркадий Петрович, - это часть убытков, по своей малости не подлежащая возмещению по страховому случаю. - Андрей настороженно прислушался, Аркадий Петрович обрел уверенность, что его не перебьют. - Например, лампочка у вас перегорела. Ни одна страховая компания такой малостью заниматься не станет. Поглядите на нашу машину и на свою. Искусство Геннадия Платоновича в том именно и заключается, что его разбивают всегда выше франшизы, а клиент разбивается всегда ниже.

Геннадий Платонович открыл рот, он и не знал за собой таких подвигов.

- Так что и ваша страховая компания, Андрей, не станет этим делом заниматься. Все-таки ущерб для вас не очень большой. А вот для Геннадия Пл...

- Не очень большой? Да у меня одна царапина всего вашего драндулета стоит! - И однако ж он отвел телефонную трубку и попросил: - А ну-ка еще раз про франшизу.

Аркадий Петрович повторил, Андрей повторил услышанное в трубку. Потом, отвечая, видимо, на вопрос, доложил:

- Повторяю. Сейчас ими мои страховщики займутся. Потом я их на место происшествия опять повезу, но с другими ментами. Потом повторную экспертизу сделаем, но уже нашими экспертами. Да поедут, как миленькие! Мои амбалы их в ковры закатают! Оператора взял, все снимаем на пленку, обещали по ящику показать. Есть и свидетель. Сколько все это стоит? А хрен его знает сколько стоит! Адвокат дорогой, а свидетель копеечный... Что, что? Ладно, молчу и слушаю. - По мере выслушивания Андрей хмурился. Выслушав, спросил у приятелей: - Так вы что, крошить меня не собирались?

- Да вы что, Андрей!

- А чего вы тогда от меня хотите?

- Да пустяки и хотим, мать твою! Нашел о чем! На лодку хотим и на телку.

- Так вы и на телок еще тратитесь? - Андрей и про телок сообщил трубке и что-то нехорошее услышал в ответ. - Чего спросить? - не понял трубку Андрей. - Напрямую спросить?.. Ребята, спрашиваю напрямую. Вы Джамала такого знаете или не знаете? Да как же не знаете, если я чуть не в первый день заварушки этой сказал, что страшный это тип, невменяемый! - Не по их клятвам, а по выражению лиц приятелей Андрей понял, что они не лгут, о чем и сообщил трубке. - Не знают они его. По мордасам вижу, что не знают. - Он сунул трубку в карман. - Везет вам, парни. Объявляется перерыв до поимки Сергея!

Новая порция машин, впрыснутая в наш двор, уж и вовсе напомнила боевик. К прежним еще две явились с тем же шумом. Из первой такие парни вылезли, что не на ночь будь увидены. Из второй же вышла та шикарная женщина, которая прежде упоминалась. Автоматов в руках ни у кого не было, и пока не стреляли. Но на боевик было похоже до жути вот именно этими зловеще тихими минутами до начала всеобщей пальбы. Бабуля, побывавшая в Штатах, потом сказала, что у них там тоже автоматов на улицах не видно. Но этому уж никто совершенно не поверил до того, что засомневались даже, а была ли бабуля в Америке.

Поднимались они по лестнице молча. Так ведут себя поссорившиеся, но воспитанные супруги. Молнии и громы разразятся, когда дверь в квартиру захлопнется.

Час назад Сергей уехал от Джамала. Размещался тот уже не в подвальчике. Над его офисом полоскался государственный флаг и крутился некий шарик, - может, и земной, - с вензелем из каких-то буковок. Возвращался Сергей нагруженным воспоминаниями о том, как лежал когда-то в грязном таявшем снегу под колесами счастливо притормозивших машин невдалеке от Дворцовой площади, и с намерением твердым - генеральных директоров своих от шторма уберечь, уведя их в тихую гавань.

Сергей приехал от Джамала уже с охраной, ему был обещан кредит и все, что нужно для завершения дела. А дело Джамал видел таким: развалить фирму Ольги Харлампиевны до банкротства и введения внешнего управления. Он и будущего внешнего управляющего Сергею показал...

Они - Сергей, Ольга и Андрей - вошли в необитаемую квартиру. Деды, запутывая врагов, теперь частенько перебирались к Геннадию Платоновичу.

Но и в квартире громы и молнии не случились. Сергей поглядел в окно и предложил:

- А не убрать ли со двора избыточные машины?

Ольга не ответила. Она села в кресло и стала задавать тихие вопросы:

- И для всех своих малых предприятий вы успели изготовить печати, бланки, открыть счета и все такое?

- Да.

- И вам легко удалось ознакомиться с реестром акционеров?

- Да. Это оказалось несложно. - Сергей отвечал тоже тихо и кратко.

- На биржу со стороны не так-то просто попасть. Вам удалось и это...

Сергей мог бы подробно рассказать, что биржевое обслуживание ведут уже несколько сотен контор. Крупные клиенты ими давно разобраны, а за мелких идет жесткая борьба, и вход облегчен. Еще он мог бы объяснить, что уже существует прямой доступ к торговым площадкам через компьютерную сеть. Но собеседницу не интересовали его ответы, она занималась - он видел это - тихим накапливанием взрывной энергии. Так извергаются вулканы, - тишина и благолепие, а потом люди не успевают и ноги унести, про скарб уж никто и не думает.

- А вот здесь вы ошибаетесь. - Сергей наметил долгим ответом отдалить извержение вулкана, а вдруг и вовсе пронесет, чего торопиться. - Ехать в Москву за разрешением работать с ценными бумагами надо только тем, у кого большой уставной фонд. У нас уставные фонды маленькие, и мы получаем разрешение по месту регистрации, причем...

Тут и рвануло. Не дав Сергею закончить фразу, Ольга закричала:

- Слышать больше не хочу эту фигню! Джамал! Джамал - вот кто тебя ведет! И ты знаком с ним! Да ты только что с его бандюгами приехал! У тебя спрашивали про Джамала, а ты лгал! Вот он, - она показала на Андрея, - кормит твою дочь, а ты ему очередной дефолт устроил! Фармазонщик чертов!

У Андрея вытянулось лицо:

- Ты что, серьезно про дефолт?

- Серьезней не бывает. Не понял еще?

- Послушайте, Ольга Харлампиевна...

- Да никакая я не Харлампиевна! Я Ольга!

- Ольга, я никогда не лгу.

- Да одна Германия твоя чего стоит! Сколько мы сил потратили на проверки! Да ни с какого боку твоим старикам компенсации не светят! Все жулье уже присосалось к бедным немцам!

- Послушайте же... - Ее вулканическую энергию надо было как-то выпустить. - Послушайте хотя бы самое начало моих объяснений. Я не хотел такого развития событий.

- А тогда клади украденное на место и катись к чертовой матери!

- Да невозможно мне сейчас резко отойти в сторону! Сейчас, как никогда, нужны постепенность и аккуратность отступления...

- Да пошел ты куда подальше! Я говорю - возвращай украденное!

- Ольга, не горячитесь. Я никогда не лгу и не краду. На этих делах мы не заработали ни рубля. Нашим генеральным директорам пока что хватает всего лишь участия в бурном течении жизни. Им стало интересно жить. А те парни, с которыми я приехал, - когда-то мы вместе торговали компьютерами. И никто из вас, - ни вы, ни Андрей, - не спрашивал меня, знаком ли я с Джамалом.

Андрей хотел, было, сказать, что он у стариков спрашивал, но промолчал.

- И клянусь вам, что на Джамала я не работаю. Хотя и знаком с ним.

Ольга глянула на Андрея:

- Налей чего-нибудь.

Андрей метнулся к буфету, достал бутылку, из тех, которые он привез давеча приложением к оператору, но Ольга ее забраковала, - дерьмо! Андрей предположил, что это вполне может относиться и к нему, так что отошел в сторонку. Минута такая шла, что лучше отойти и помалкивать.

А Сергей продолжал осторожно откручивать вентиль, выпуская вулканический пар:

- Не в Джамале дело. Он мусульманин, любит детей и помогает ближним. Дело не в Джамале, а в ваших... хорошо, пусть будет - в наших ошибках. Вы, как и многие, полагаете, что можно украсть большие деньги. Нет, крадут сравнительно небольшие деньги, хотя и непрерывно, а уж потом эти малые деньги по своим законам превращаются в большие. И собираясь в большие кучи, расползаются по стране...

- Ни черта не понимаю! Какие кучи! - Ольга все-таки решилась. Подошла к столу и выпила.

- Олюнчик! - Андрей подал голос и, небрежничая, как бы не под каблуком, тоже налил себе в стакан. - Скажу тебе свое мнение, если оно тебя, конечно, интересует. Не мог Джамал такое придумать. Не тот человек! А уж в людях я разбираюсь. Работа была прежде такая. Комсомольская!

- Ты, - обратилась Ольга к Сергею, - сильно пожалеешь, если мне опять понапрасну пришлось тащиться сюда. Куда клонишь? И давай без куч.

- Хорошо. Но мне нужна спокойная минута. Всего одна... В диком слаломе многие нынче решают задачу - пройти и не расшибиться о препятствия, которых прежде в нашей равнинной местности не было. Свернуть вовремя и чтобы не занесло. Укоротить путь и увидеть не только тот колышек, что перед носом, но и подальше. А мы слаломисты начинающие... Вы наделали кучу ошибок. Эмиссия акций была первой. После эмиссии стало много акций и много крупных акционеров. Были выполнены оба условия для попадания на авторитетную торговую площадку. А там появились и наши облигации. Мы, как пылесосом стали собирать ваши акции. И пошло - поехало. Нынче отбоя нет. Все хотят вложить в наше дело хоть малую толику своих больших денег! Вот и Джамал на запах явился.

Ольга выругалась:

- А я и говорю - кровью запахло! Ты можешь не тянуть резину? Что предлагаешь?

- Предлагаю: пусть неделя будет тихой. Я как въехал в ваши дела, так и выеду. Тихо за эту тихую неделю. И после этого я не знаю ни вас, ни Джамала. Дайте мне неделю, чтобы тихо уползти...

Ольга смотрела на Сергея с большим подозрением. Потом чуть ли не ласково обратилась к Андрею:

- Вот что, Андрюша... - Она определенно успокоилась то ли от выпитого, то ли оттого, что Джамал пока что, и впрямь, в деле не просматривался. - Спустись-ка ты, родной, во двор и лишних убери. По крайней мере, страховщики и оператор там лишние. Чего ты их опять приволок? Деньги, хороший мой, совсем не считаешь!

Андрей с радостью вышел из комнаты. Рассчитывал, что по возвращении минута опасная окончится. Тут-то и надо будет что-нибудь разряжающее сказать, хохму какую-нибудь предъявить непременно, хотя в голову пока что ничего путного не шло.

Ольга из кресла перешла на диван и позвала Сергея сесть рядом.

- Вообще-то я нутром чувствовала, что мы побазарим, побазарим да и договоримся. Тихо сидеть - богатым не станешь, это ты верно для себя решил, и я мешать не стану. Но и мой бизнес не тронь... - Она внимательно разглядывала Сергея и впервые так близко. Спокоен, улыбчив, нормальный, одним словом, мужик. Непохож на увиденного в первый тот раз. Этот и облапать может сладко. Деньки переживает непростые, а держится уверенно. - Знаешь что, давай-ка мы на "ты" перейдем!

- Так мы вроде уже перешли.

- Это я перешла, а ты еще нет... Ой, вспомнила!

Она достала из сумки фляжку, налила в бокалы что-то, пахнувшее бананами. В душе у Сергея потеплело, вспомнил начало своей предпринимательской деятельности. Ольга подняла бокал:

- На "ты"! Сейчас я тебя кое-чем, может, и огорошу, так лучше это сделать после брудершафта!

- Вообще-то я не пью.

- Вообще не пьешь?

- Не пью, когда работаю. Забор может рухнуть.

- Забор? - не поняла Ольга. - Мне надо тебя уговаривать?

Сергей поднял бокал:

- Ну, чтобы забор устоял.

- Чтобы забор между нами рухнул!

Они дотронулись щеками.

- И чего я на тебя взъелась! Ты никогда стриптизером не работал, нет? Так слушай... А лучше еще по одной... Ищу начало разговора. Я и в школе сочинение всегда с трудом начинала, а потом не остановиться. Третьего дня тебе, оказывается, разумная мысль в голову пришла...

Сергей попытался вспомнить, что за мысль его так высоко оценена. Не вспомнил.

- Я ее сразу-то и не оценила. Но как народ верно подметил, рукописи не горят! Итак, вперед... У тебя проблемы. И у меня проблемы. Что в таких случаях делают? Складывают их - и нету проблем. Взаимно уничтожаются! Я хочу ребенка. А у тебя он есть, и он не пристроен. Так что подумала я, подумала и решила, что и верно - пойду-ка я за тебя замуж. Ты приводишь в семью дочь, а я вкладываю материальную обеспеченность. Но и женскую привлекательность, - согласен? Конечно, хотелось бы и мне быть помоложе, но обещаю - буду! Главное - здоровье, остальное купим. На кой черт нам эта канитель с передачей отцовских прав! На кой черт нам посредники!

"Сватают лягушку за Ивана-царевича либо Иванушку-дурачка за принцессу"... Только это и пришло в голову, столь неожиданным оказалась такая простая и выгодная оферта. Широко шагают рыночные отношения...

- Ты чего молчишь? Ох, дурная страна! Никто уже не верит, что кто-то может сделать им хорошо! Я предлагаю тебе и всем твоим, - даже этому водиле, - другой уровень жизни!

Сергей отыскал веселый ход для переговоров:

- Может, я тебя как донор заинтересую?

- Какой еще донор?

- Ну, от которого получаются хорошие дети.

- Ну, с этим-то даже вы трое разобраться не можете, от кого что получается. И на руках у тебя только отметка в паспорте, единственная акция в обществе ограниченной ответственности за Машу. Да и поздно мне рожать, время я свое упустила. И некогда. И тебе не стоит молоденькую искать. Намаялся и еще хлебнешь. Молоденькие нынче - шлюхи, поколение такое. Ну что, начнем новую жизнь?

- Знаешь что быстрее всего на свете? Многие считают - скорость света. Нет, мысль! У тебя очень быстрые мысли, и я не поспеваю..

Андрей не спешил возвращаться. Надо было что-то шутовское придумать, а в голове так ничего путного и не появилось, - опять выпил сегодня немало. А выпил от усталости, - и фабрику охранять, и инкассаторов, и ее. И от главной своей обязанности устал. Прежде-то самые свирепые ссоры легко преодолевал. Знал - окажется с ней в постели, тут успокаивающее и сработает. Нынче же - полный крах. Хоть под одеяло к ней не забирайся. Кроме блуда руками - ничего. Растревожит, раздразнит, а на утро она - истинный зверь. Так что пришлось как бы в ответ уж настолько сильно ею быть недовольным, что, протестуя, укладываться отдельно. Однажды даже в ванной заночевал, как бы особенно рассерчав. Рекламой замороченный, покупал все подряд. И должно быть, от неразумного перемешивания исцеляющих средств жизнь становилась еще безобразней. Вот и отыскал придумку - представлять себя непрерывным весельчаком. Как бы и в постели ему столь весело, что не до главного тут, которое, как известно, со смехом никогда не делается. И от этого непрерывного чудачества особенно уставал...

Сергей стоял посередине комнаты, подальше от лягушки-хитры, и морочил ей голову тем, что прежде отложил на потом, и хорошо, что отложил, не использовал, теперь вот и пригодилось:

- В какие только игры не играют большие деньги, сбиваясь в большие кучи. Расползлись они по всем нашим необъятным просторам и изменили их равнинный ландшафт, превратив в кучкообразный. И вот между этими сопками, - что на Псковщине утоптанной, что в местах таежных, - слышится от заблудших - люди, ау! куда идти-то? Ведь прежде деньги были рассеяны тонким слоем, а это иная флора и иная фауна. Заливные луга и травоядные, мирно пасущиеся на них. А что еще впереди! Вот и мы с тобой заигрались...

- Ну, хватит! Ты оскорбил меня. Не отказом, а тем, что не потрудился подумать как следует. Тебе и надо было всего-то сказать: мне требуется день - другой на размышления... Ладно, возьмем в другом месте.

Тут и появился Андрей разрядить сгущение туч над притихшим вулканом. Он вошел в комнату сомнамбулой, прикрыв веки и вытянув руки, и заговорил с намерением развеселить:

- Хочу, как было раньше, - до акций и либеральных ценностей. И еще раньше - до нового мышления. Хочу обратно в тоталитарное государство, где человек человеку - товарищ и брат! Хочу народ на митинги за мир во всем мире водить и за это народу отгулы давать! Хочу посылать народ на овощные базы гнилую картошку от мокрых мышей отделять!

Ольга смотрела на приятеля брезгливо, Сергей смеялся:

- Верно глаголет! Ибо - Господи, погляди на нас! Все мы только что из того времени!

Андрей подошел к столу и, смешав водку с банановым ликером, выпил. Согласился:

- Точно - из того времени. И можем играть исключительно в простейшего "фараона". Хоть короля загадай, хоть шестерку. Главное - как легло. Направо карта легла - выигрывает банкомет, налево - понтер. Лихая колода у него есть, - обратился Андрей к Ольге. - Туз этаким то ли банкиром, то ли первым секретарем обкома нарисован. И надпись под ним из Ленина: учиться, учиться и еще раз учиться. А на другой карте из Пушкина: мы люди ленивые и нелюбопытные. Ты на какую бы поставила?

Сергей попробовал завлечь Ольгу:

- У нас этих колод - на все интересы. И сказки сочинять, и для речей важных лиц. И о погоде гадать, и о курсах валют. Большими тиражами могут пойти!

Андрей добавил:

- Я собираюсь на фабрике кое-чего из этого набора для братвы производить. Пусть развиваются...

Ольга уже встала и осматривалась по сторонам, не забыла ли чего. Фляжку вернула в сумку. Потеряв уже давно интерес к разговору, небрежно заметила:

- Ну, производство налаживайте на дому, а торговать произведенным прошу в подземные переходы.

Возвращение фляжки в сумку особенно задело Андрея:

- А я тебе говорю - на фабрике. Я выиграл у Сергея пять процентов от продаж! И не забывай - у меня право первой подписи.

- С завтрашнего дня своею первой подписью ты будешь открытки поздравительные подписывать, и все!

- А я говорю - своею подписью я бренд проигранный скрепил. Но зато продажи мне теперь в карман безостановочно течь будут!

Ольга остановилась на полпути к двери:

- Ты бренд проиграл? Выходит, ты совсем сбрендил. Но, слава богу, бренд в карты проиграть - у нас такое еще не считается, а вот на глаза мне больше не попадайся.

Андрей понял, что зашел далеко:

- Ну, ну, не кипятись. Тут и наша решающая выгода. Джамал производством не станет заниматься. Производством мы от него и прикроемся...

- Идиот! Конечно, Джамал не станет производством заниматься! И я не стану! С Джамалом мы схватились за землю в центре города! Не понял еще?

До этого Сергей улыбался. До этой минуты он был уверен, что тихая неделя наступит обязательно. Ребята найдут, чем заняться. Теперь же он забеспокоился, не станут ли эти занятия быстротечными, не завершатся ли они сейчас и здесь.

Андрей подошел к подруге мрачным и жестко сказал:

- Когда я играл бренд, я ставил на туза. А мне выпала нежданная дама пик. И я понял, каково было Германну... Старой графине прежде и в парикмахерскую некогда было отлучиться. И с бандитами из налоговой инспекции самой приходилось разбираться. И с другими бандитами - тоже. А нынче графиня помолодела, ухоженной явилась свету. Оттого, что Германн на себя все взял. И бильярд, и сауна, и салоны интимных услуг - все на мне! Не забыла? Тебе-то и надо петушка немного расшевелить, внимание женское проявив...

- Здрасьте, приехали! Конечная остановка, и всем выходить! Я еще, оказывается, и петушком его должна заниматься! Вы, парни, здорово меня разозлили!

Ольга толкнула Андрея в грудь и, обогнув его, подошла к столу. Зло улыбнувшись, перевернула его. С грохотом полетели на пол и кубики, и колоды карт, и бокалы, и бутылка водки. Кошка, прятавшаяся невдалеке, в ужасе метнулась переменить укрытие, а по дороге ударила аквариум, так что по нему и волны пошли, словно по озеру настоящему. Тут и стая рыбок заметалась от борта к борту.

Ольга истерично захохотала и пошла к выходу. У дверей задержалась, пригрозила:

- Ребята, не вздумайте менять номера у телефонов. Не вздумайте куда слинять. Не берите себе и в голову! И ребенка прятать не надо. И стариков тоже. Всех отыщем!

Она хлопнула всеми дверями, что попались ей на пути. Обеспокоенный Андрей поделился соображениями, навеянными происшедшим:

- Знаешь, Германн, думаю, не был сумасшедшим. А просто в сумасшедшем доме он прятался от неприятностей. Ну сам посуди, - старушку, считай, пришил он. Возлюбленная утопилась, правда, только в опере, но все же. Сам проигрался в пух. А в обители кормят, ухаживают. Вокруг сестрички - медички, а то и воспитанницы какого-нибудь благородного пансиона забредают. Свеженькие, крепенькие, - лепота! - Вздохнул: - А здесь - чертовщина какая-то! Ведь я ей не соврал, я этот бренд, как и Германн, тоже на туза ставил. На туза, на котором - учиться и учиться. Открываю - дама пик: ленивы мы и не любопытны! Жутко стало... Только теперь и дошла до меня вся гениальность творения незабвенного поэта. - Андрей нагнулся, стал подбирать с пола кубики, поднял бутылку водки. Разбитые бокалы собрал ногой в кучу. - Надо скакать вдогонку и мириться. Откладывать никак нельзя...

"Будет тихая неделя!" - решил Сергей.

11

На третий день тихой недели и пришелся день рождения Маши. Стол был Ириной накрыт, но ждали Галину Денисовну, а, может, и Василия Васильевича с ней, чтобы сесть и поднять чарки. Ожиданием все маялись и, разбредясь по квартире, занимались делами пустяшными. И старались ни словом не вспоминать, что было три дня назад и что скоро возобновится. Однако взгляды изучающие друг на друга бросали. Сергей - как они? не надорвались ли? зла не держат? И деды на Сергея тоже - как он? выдержит ли продолжение? И еще один вопрос читался - с генеральными директорами как поступить? Это ведь не должности, а живые люди, уже настрадавшиеся долгим лихолетьем.

Сергей и зашел к старикам, чтобы как раз об этом несколько слов сказать. Но остановился незамеченным в дверях, - о серьезном, кажется, в этот день стоило забыть.

Лицей. И юный Пушкин читает тожественную оду напряженно внимающему, расшитому золотом Державину. Как на известной всем картине. Только вместо юного Пушкина - грузный Аркадий Петрович, а за сановного Державина - в белой застиранной рубашечке субтильный Геннадий Платонович. Аркадий Петрович, читая, руку не вздымал, как на картине, но тоже жестикулировал:

- Лишних денег у государства никогда не бывает. Да и как им быть, если даже для доставки тел, прежде называемых членами и кандидатами в члены, а ныне хоть и по-другому, но числом много более, до места служения народу требуется кавалькада заморских лимузинов, воющих сиренами и мигающих фонарями. И телохранители массово требуются, тела сопровождающие, и прочая мелкая охрана в придорожных кустах, а еще автоинспекторы по всей трассе для прерывания всяческого шевеления на прилегающих полосах и дорогах. И особый человек требуется, зонтик над телом держащий, если дождь, и другой особый человек для держания пиджака снятого, если солнце...

Зазвенел телефон, и Сергей отступил назад. Услышал от Геннадия Платоновича:

- Если Денисовна, скажи ей - мы за стол садимся! Ждать дальше - нет никаких сил!

Телефонный звонок оказался не от Галины Денисовны. Сергей сидел в пустой комнате и слушал, как за стеной не очень ладно звучало пианино, - это Ирина играла одной рукой. И они с дочерью пели: "Широка страна моя родная, // Много в ней лесов, полей и рек"... Репертуар был старинный, Аркадий Петрович, обучавший внучку словам, новых песен не знал.

А перед Сергеем рядом с портретом Аллы Георгиевны сегодня висела увеличенная фотография. На фоне знаменитой решетки Летнего сада, что смотрит на Неву, стоит пятилетняя девочка. У нее широко разнесенные мамины глаза. Она в синем комбинезоне и в белой кофточке с короткими рукавами. На ней маленькая красная шляпка, а в руках большой белый медвежонок. Девочка смотрит в объектив очень серьезно. Сергей так и не смог заставить ее улыбнуться.

Ей уже пять лет. А совсем недавно она училась говорить букву эр и ходить. Когда ему не хотелось вечерами возвращаться домой, стоило вспомнить, что войдет и услышит эти ее топ - топ - топ, - это дочка бежит ему навстречу и уже с книжкой - "почитай!" - стоило подумать об этом, так все худое забывалось и он спешил домой.

За стеной какая-то ссора. Что-то они часто ссорятся! Вошла рассерженная Ирина.

- Нашлепать бы, не будь у нее день рождения!

- Ты ее шлепаешь?

- Не шлепаю, но мечтаю, чтобы кто-нибудь это сделал! Приносит тут как-то щенка с улицы. Оба грязные, и мне еще одна стирка! Я ей: писать будет, гулять с ним надо, кто это делать станет? Она мне: я гулять буду. Я ей: а писать? Я и писать буду, - отвечает. Издевается! А чего дальше ждать?

Сергей захохотал.

- Чему ты смеешься? В таких случаях с ребенком не пререкаются, а - дать как следует и - неси обратно!.. Это не мама звонила?

- Нет.

- Что-то у нее случилось. Я чувствую... - Ирина налила в стакан воды, достала из сумки пилюли.

- Что за таблетки?

- Успокоительное... - Она запила таблетки, спросила настороженно: - Я не сильно изменилась?

Сергей улыбнулся:

- Человек не может оценивать выше себя.

- Чушь! Человек только тем и занимается! Вчера передачу смотрела. Сидят вокруг стола... Ладно, черт с ними! - Она так и не присела, а все ходила по комнате. - Не хотелось в праздник, да у меня выхода нет. Джамала я уже выслушала, и ничего не поняла. Что ты ему такое сказал, что он чушь какую-то понес?

Сергей не понял вопроса.

- Что сказал? Но разговор долгим был.

- Ты, как те мужики вокруг стола. Им короткий вопрос, а они - разговор у нас будет долгим... Я собиралась отдать ему в управление деньги. А он затребовал тебя для высоких консультаций.

Сергей присвистнул:

- Так это деньги твои?

Ирина замерла перед ним. Руки в боки, готова вспылить.

- Кто тебе сказал, что это мои деньги? Я сказала - отдать в управление деньги. Просто деньги. Чужие! О чем вы там балакали?

- Он хочет выгнать с фабрики салоны интимных услуг. Я тоже этого хочу.

- Ну, мужичье! Другого дела нет, как с девчонками воевать! Им что, опять в картонажницы подаваться?

- Ну, Джамал! Все тот же, несмотря на вензеля на крыше! Значит, обещанный кредит - это не его деньги... - Весело спросил: - Но ты вряд ли доверишь деньги - свои или чужие - мне?

- Никогда! - Ирина ответила с яростью. Злилась не на Сергея, а на столь бестолковую встречу двух мужиков, возомнивших себя крутыми бизнесменами. Хотела и накричать, но с тревогой прислушалась к происходящему в соседней комнате. - Что это она там делает? Ну, я ей сейчас!

И она вышла из комнаты с желанием уж на этот раз дочку отшлепать.

Он жалел и себя, и ее. Ее - с годами все сильнее.

Они никогда не говорили о том, что произошло в сауне. Происшествие это уже на завтра или через месяц стало таким же пустяком, как тот платок из бессмертной трагедии, не чета трагедиям нынешним. Но именно оттого, что они никогда не говорили, не объяснились, не поставили точку, мелкое, в общем-то, происшествие обрело разрушительную силу. В дело вступили характеры. С него, с платка этого, - то бишь сауны, - начались домысливания истории каждым из них. Характеры да буйство воображения рождали мысли причудливые. А уж они и поступки определяли бредовые.

Сергей не смог бы сказать точно, что думала она. Но коль она молчала и на следующий день, и потом до самого своего звонка о беременности, он мог предположить, что размышляла она вселенскими масштабами, не меньшими, чем в той далекой трагедии.

А вот о себе он мог изложить клятвенно точно. Ведь что-то они с Андреем сказали друг другу на следующий день, - что? И как она провела следующий день и многие другие до своего звонка? Она так просто сходится с любым, коли и со мной - тут же в постель. И не повинилась насчет сауны, не пожалела о случившимся! Значит, эта жизнь ее между первой и второй их свадьбами была ей в радость?.. И это было только начала того, что накручивалось как-то само собой. Вот это, - что не поговорили и не поставили точку, - и стало бедой.

А с годами он жалел ее все сильнее оттого, что острей представлял, каково ей досталось. И уйти, и забрать дочь, и обустроить и свою жизнь, и быт дочери, и не просить о помощи, и принимать эту помощь с искренним неудовольствием, - в лучшем случае равнодушно, - и никогда ни слова худого дочери об отце...

- Сын, это не Галина Денисовна звонила?.. Хочу до застолья вот о чем тебе сказать. Конечно, ты прав. Мы понимаем, что живем в вашей стране, а свою мы профукали. Страну свою мы профукали, а с ней, считай, и свои жизни. Безграмотное руководство было к нам снисходительно, а мы радовались этой снисходительности и тоже много от них не требовали. Собралась этакая теплая компания. Это правда...

Аркадий Петрович старался успеть высказаться до того, как кто-либо войдет в комнату. Сергей, смутившись, встал навстречу отцу, возразил:

- Правда или не правда, но не мне такое говорить тебе. У меня уже возраст распятого Христа, а я никого не исцелил, не накормил, не научил истине. И меня не распяли...

Аркадий Петрович вновь заспешил:

- Слушай. Придумав деньги, человек навсегда отдалился не только от обезьян. От полей и лесов тоже. Но ведь и сам же в первую очередь пострадал! Ведь когда нет денег, положение ужасно. Нет ничего унизительней и безжалостней нищеты. Я - ладно, я согласился. В конце концов, меня бесплатно до профессора доучили. А с остальными-то как? С генеральными директорами нашими и президентами? Выйти к ним и сказать: ребята, по домам?

- Во-первых, они ничего не потеряли. У них были бумажки, теперь этих бумажек стало больше.

Аркадий Петрович вовсе скис.

- Во-вторых, уже сегодня они начнут... - Сергей поглядел на часы. - Они уже начали получать заманчивые предложения продать свои акции по очень хорошей цене. Вас они станут спрашивать: чего делать? Отвечать: не продавать! ждать совсем хорошей цены!

- Ждать не станут. Нас легко обмануть, но и обман мы распознаем быстро. Нынче - в очередной раз распознали...

- В-третьих, все облигации, которые у них на руках, будут приняты к погашению новой компанией, которую мы создаем.

И третий пункт обещаний энтузиазма Аркадию Петровичу не добавил. Будущие объяснения с генеральными директорами и особенно с президентами, - эти-то и были самыми требовательными, - рисовались весьма темными красками. Он было пошел не солоно хлебавши, но вернулся.

- Еще один важный вопрос хотел с тобою обсудить... - Однако о важности вопроса он заявил столь вяло и боязливо, что, поняв это, махнул в безнадежности рукой и отправился обратно к приятелю.

В столовую, где Геннадий Платонович томился в ожидании обеда, а теперь скорее ужина, Аркадий Петрович вошел однако ненатурально бодрым:

- Геннадий, все идет отлично! И я ему верю!

- А мы - люди такие, верующие. То в партию, то в Бога, то опять...

Аркадий Петрович рассердился:

- А все оттого, что живем долго! - Он нервно ходил по комнате. Мучило, что не до конца сыну высказался. Оттого и с приятелем был раздражен. - Ишь какой! Несколько эпох жизнью своей накрыл, а еще жалуется!

- Да разве ж это долго. Вон японцы...

- Во, еще и японцы! Тебе бы только спорить! - Аркадий Петрович корил себя, что не решился тот важный вопрос с сыном обсудить. - А знаешь ли ты, чего можем еще застать? Задумывался хоть раз? Нынче проекты такие обсуждаются, что ахнешь! Человеческий организм развить в таком направлении, чтобы и обрушения домов при взрывах выдерживал. То есть ген такой отыскать, чтобы кости, особенно позвоночник, усилить и утолщить.

Геннадий Платонович слушал, уже по привычке слегка приоткрыв рот.

- Вертикальная наша походка, оказывается, и есть причина многих неприятностей. И, следовательно, целесообразно человека в пояснице согнуть и корпус подать вперед. - Аркадий Петрович показал, как это будет. Очень он на себя был зол за ту промашку с сыном. - Но чтобы человек взглядом в землю не упирался, голову ему приподнять, для чего шею удлинить. Колени же тоже для усиления сопротивляемости подломить и в таком состоянии закрепить, чтобы движениями лишними не утруждались. Кстати, и болезней суставов избежав... - Аркадий Петрович замер в соответствии со своим описанием. Хорошо, что никто в комнату не вошел.

Геннадий Платонович на рассказ и иллюстрацию откликнулся несколько оторопело:

- Это эссе такое? Ирония что ли?

- Да не эссе это и не ирония! Я сейчас!

Разогнувшись, Аркадий Петрович двинулся к сыну.

- Сережа, мы не договорили! А именно - о твоей женитьбе. Буду предельно деликатен, но и откровенен. Как видишь, мне придется повертеться... Она хорошая девушка. Хо-ро-шая! - повторил по слогам Аркадий Петрович. - Но знаешь, отчего она появилась в твоей жизни?

- Знаю. - Сергей был удивлен неожиданному, не для этого дня напору отца. - Мы любим друг друга.

- Нет!

- Но я-то лучше знаю.

- Не это первоначальная причина ее появления в нашем доме. Да дело-то в том, что она внешне чем-то напоминает Ирину! Как же ты этого не заметил? Ты понимаешь, чем все может кончиться, если ты женишься на ней за ее похожесть на ту, которую любишь? Не отвечай! Молчи! Сперва подумай!

И Аркадий Петрович, боясь услышать неприятные возражения, развернулся и улизнул к себе.

Геннадий Платонович перечитывал вслух текст о движении первых лиц по городу:

- ... И прочая мелкая охрана в придорожных кустах, а еще автоинспекторы по всей трассе для прерывания всяческого шевеления! - Приятеля встретил убежденной торжественностью: - Аркадий, ты пишешь все лучше и лучше! Я и продолжение вижу и нас с тобой в том продолжении!

Глаза у Геннадия Платоновича нехорошо блестели, и Аркадий Петрович насторожился. Он догадывался, что в голове у друга зреет какая-то лихая мысль.

- Геннадий, не бери себе и в голову!

- Аркадий, этим и надо закончить мою трудовую биографию! Не хотим, мол, глядеть снизу вверх, чтобы и в пояснице согнуты, и шея удлинилась для удобства!

- Геннадий, мысль свою богопротивную немедленно оставь! - Аркадий Петрович о сути очередного проекта еще не догадывался, но приятеля-то он знал хорошо.

- Аркадий, у твоего эссе нет правильного завершения. Представляешь, колонна заморских лимузинов, массовые телохранители, а в кустах мелкая охрана. И тут колонна эта, разогнавшись, с визгом тормозит, охранники выскакивают из машин, кусты тоже шевелятся и оттуда лезут. И крик: "Да кто ж это такие! Кто смог такое!" А мы вываливаемся из нашей скромной машины и живописно укладываемся на асфальте. На тебе все медали трудовые и орден, а возле меня почетные грамоты разбросаны. А вокруг программы телевидения уже стрекочут! Аркадий, в Москву! Там и закончим. В Москву!

На краю стола Аркадий Петрович соорудил небольшой аперитив - закусочки, водочка и маленькие рюмочки.

- Этакие проекты оттого, Гена, что мы Галину Денисовну заждались. Присаживайся.

Геннадий Платонович без радости, разочарованно пристроился к столу.

- Ведь я, Аркадий, только сейчас в силу настоящую вошел. Дорожное движение до самой сути понимаю! Вот тебе свежая ситуация, вчера подглядел. Столкнулись пять машин. С бокового проезда - раз. Другая и третья - по двум полосам. А в левом ряду "Мерс" прет и выскакивает на встречную полосу. Там его ловят и обратно кидают. И все пять в куче. Скажешь, "Мерс" виноват? Они то же самое - алкогольное опьянение. А я говорю - лопухи вы!

Геннадий Платонович уже поднял рюмку, но продолжал говорить:

- Наши дороги именно для подстав и приспособлены! Я одним из первых придумал, чтобы, значит, ниже франшизы, и на бизнес этот выехал. А нынче нам, кустарям, проезду нет! Нынче бригадами работают! А говорят - рынок. Да никакой это не рынок, если нет честной конкуренции! В Москву, Аркадий! Там только настоящее мастерство оценить могут.

- Геннадий, помолчи. Давай помолчим, давай остынем. И я скажу тост.

Наведя порядок, Ирина вернулась в комнату. Пока она подкрашивалась, Сергей внимательно вглядывался в ее лицо. Таблетки были и в прошлый раз. Тогда она попросила воды и, старясь, чтобы не заметили, сунула их в рот.

- Что-то с мамой стряслось. Я чувствую...

Она устроилась на диване. Сергей решил сперва поговорить о Джамале, а потом мягко спросить и о таблетках.

- Сейчас я тебе подробно расскажу о поездке к Джамалу, а потом кое о чем хочу спросить...

- Нет уж! Опоздал! Теперь я рассказывать стану! Год назад со мной вот что случилось... - Она замялась, оценивая, что можно сказать, а о чем промолчать. - Год назад в моем организме... - Она ударила стол кубиком, который вертела в руках. - Черт! Это-то как раз тебя и не касается! Тебя касается, что было полгода назад. А полгода назад из дома исчез Андрей. - Она опять остановилась. - О, Господи! А вот это тебе уж и вовсе до лампочки! Тут уж ты совсем ни при чем! Исчез и исчез. Потом-то ведь отыскался. С Денисовной особо не забалуешь! - Она опять остановилась и внимательно вгляделась в Сергея. - Все-таки здоров ты или нет? Вялый какой-то. Вялость твоя излечима?

- А разве есть что-либо неизлечимое?

- Дурацкий вопрос! Так дело вот в чем. С Андреем мы владели палаткой. Он и исчез-то оттого, что после дефолта палатка стала никому не нужна. Покупательная способность наших чертовых граждан опять упала. Она у них все время падает! Палатка гражданам не нужна, а товар не оплачен. После исчезновения Андрея я темной, глухой ночью, словно вор, - ну, нынче все разбойники, - вывезла товар, а потом с помощью Джамала и реализовала его. Поставщикам не заплатила ни копейки, - ничего, мол, не знаю, ищите Андрея и спрашивайте с него. Итак, я присвоила, словно олигарх какой, деньги, и они у меня до сих пор есть. Вот с этого мне и надо было начать, а я черт знает сколько лишнего тебе рассказала!.. Я планирую передать эти деньги в надежные руки, чтобы из них делали новые деньги. И хорошо бы - много денег. Понял? Деньги должны расти вместе с Машей. Хотя должна признаться, кое-что я потратила. Купила ей золото - цепочки, сережки, колечки. Чтобы у нее было все, что и у подружек будет. - Она опять раздраженно остановилась. - Слушай, а это какого черта я тебе рассказываю, а?.. Итак, у меня есть деньги. И есть вопрос - куда их вложить? Фу ты, наконец-то до сути добралась! Вот это простое я у Джамала и спрашивала, а он за тобой отправил.

Сергей молчал, поглядывая на ее туфлю. Пальцами ноги она ее слегка подбрасывала, и это означало, что она еще не сказала самого важного.

- Сейчас я скажу тебе, куда нужно вложить эти деньги. Но обещай, что ты не станешь кричать - никогда!

- Ничего я тебе не обещаю!

- Джамал считает, что свои деньги тебе следует доверить мне. Вложить в мое дело.

Они молчали, глядя друг другу в глаза. Взгляд Сергея был чуть ли не веселым. В глазах же Ирины была тихая ярость.

- Когда я услышала, что ты не в себе и генеральными директорами торгуешь, я сказала - придуривается. Неужели я не права и это у тебя всерьез?

- Этот совет дал Джамал, а плохих советов он не дает... - Сергей подвинул стул к ней поближе. - По договору с крупной немецкой фирмой мы с приятелями разработали компьютерную деловую игру с условным названием, ну скажем, таким - "Что ждет иноземных предпринимателей в России?" Так что генеральные директоры, акции, облигации и прочее - это мы как бы проводим натурные испытания разработанной игры. Правда, нас немного занесло, и мы продолжали гонять мяч уже в ауте... Договор богато оплачен. К тому же мы, авторы, имеем шестьдесят процентов с продаж. А рынок щедр - игра стоит немало, а покупатели - люди богатые. Игра обросла и побочной продукцией - базами данных для писателей, для составителей речей. Не обижены и разработчики партийных программ, - раскладывай кубики или карты по-другому и вся работа! И много чего еще всякого наворочено. Есть и некомпьютерные кубики и некомпьютерные карты. И все защищено патентами. Так что я совершенно ответственно советую тебе вложить деньги в это дело. Ну, а я прослежу, чтобы они росли вместе с Машей. Она будет богатой невестой.

Ирина напряженно размышляла. Туфля все так же покачивалась и с ноги не падала. Сергей терпеливо ждал.

Она взяла в руки кубик, которым прежде стучала о стол, и показала его Сергею:

- Видишь, что тут написано? "Милый дедушка Константин Макарыч, нету у меня ни отца, ни матери, только ты у меня один остался"... Я вот о чем думаю. Пусть Машка останется у тебя на несколько дней.

- Спасибо.

- Но тебе и собаку придется взять.

- Какую собаку?

- Ту, которая подарочек нам от жизни. Собаке присвоено почетное имя Гел и на будущий год этот Гел поедет обдирать черничные кусты...

Она замолчала, и опять закачалась ее туфля. Сергей спросил:

- Что-то случилось?

- Да, случилось. - Она медлила. - Не хочу, чтобы ты радовался моим несчастьям. Не хочу, но выхода у меня нет. Придется сказать...

Она достала из сумки платок и промокнула завлажневшие глаза. Сергей подался со стулом еще вперед, совсем близко к ней. Слезы, - он и не помнил за ней такое.

- Радоваться моим несчастьям ты, конечно, не станешь, но сказать - так ей и надо! - можешь. Я многих раздражаю, что все одолеть могу сама. Но появилось то, чего я сама одолеть не могу...

Сергей пересел к ней на диван и взял ее руки. Она их не отняла.

- В общем-то к Джамалу я отправилась не только насчет денег. Я его просила и за Машей приглядеть. Больше просить некого... Та наша история не прошла для меня бесследно. Я очень больна. Тогда было невыносимо, и душа, видно, дала приказ телу - все, хватит! Но свое тело мучить, как они предлагают, я не дам. Судьба дала мне не много талантов. Но моя обязанность хорошо распорядиться тем малым, что мне отпущено. Свое тело я им не отдам... Так что пусть Маша поживет у тебя недельку, другую. Справишься? И молчи! Не говори ни слова! И никому не говори!

Лица на Галине Денисовне, как говорится, не было, когда она вошла в квартиру. Нести весть, с которой пришла, было ей столь не по силам, что она тут же на пороге ее и сбросила:

- Василий Васильевич помер.

Аркадий Петрович не понял и откликнулся некстати велеричаво:

- Мы так и предполагали, что Василий Васильевич тяжело переживет кончину жены...

- Нет, сам умер. Лично. Сидел возле нее, разговаривал и упал.

- Не может быть! - ахнул Аркадий Петрович.

- Отчего же не может быть? - Галина Денисовна была не в себе и оттого даже как бы обиделась и принялась втолковывать Аркадию Петровичу как можно убедительней: - Он был очень хорошим человеком и заслужил легко умереть. А ведь такой крепкий был! Летом заплывы делал, а зимой по дереву выпиливал. И такие узоры прекрасные получались! - Галина Денисовна прошла к накрытому столу. Геннадий Платонович бросился было к ней с рюмкой, но она ее отвела. - Что же мне теперь делать? Мы же все спланировали и сосчитали. У нас и пенсии хорошие. Не пропадем, думали. А они меня тут же и отодвинули: кто вы такая? к себе идите! А куда к себе?.. Машке только не говорите!

Потом они сидели за столом и старались быть веселыми. Пили за здоровье Маши, и за здоровье ее родителей, - за маму в первую очередь, а потом и за папу, - и за здоровье дедушки и бабушки и всех присутствующих, то есть и за Геннадия Платоновича. И помянули ушедшую бабушку, папину, и души всех усопших сродников своих...

И только когда отправили Машу спать, игра в веселый праздник кончилась. Они, правда, сидели за столом еще долго. Тихо разговаривали, но часто умолкали, - все враз. Потом спохватывались и снова придумывали тосты.

Геннадий Платонович сидел подле Галины Денисовны и молча подливал в рюмки и ей, и себе. И думал все одну и ту же простенькую мысль: вот тебе и раз! вот тебе и плановик с планами и советами! Но являлась мысль и посложнее. Они с Василием Васильевичем одну общую заботу имели, как-то и поделились ею: кто свечу поставит за них? кто молитву сотворит, чтобы там полегче было? У обоих детей нет...

И Галина Денисовна, ослабев от выпитого, тоже думала о каких-то пустяках. Как же им теперь в новых обстоятельствах в маленькой квартире устроиться? Ирина с Андреем давно в одной комнате не живут, а уж спать вместе - какое там! И Маша вот подросла. И ей свое место надобно. Как же распределиться всем? Но следом тоже мысли посложнее появлялись. Наказание, видать, Божие. Грехов-то - не измерить! И копила, в блаженство бедности не веря. И на ближних гневалась. А чтоб врагов своих любить - извините! И прелюбодейств этих - с избытком. Под венцом никогда не стояла. Так ведь и не ведала, что грехи это. Прежде-то Бога не было. То есть он, конечно, был, но - не упоминаем и не напоминаем. Как бы - где-то у отсталых, а не у нас, передовых. Властям-то легко - объявили по-другому и все дела. А нам каково!..

Аркадий Петрович, наблюдая невестку за столом, - никогда не говорил бывшую, - расстраивался. Что-то похудела излишне, - ох уж эта молодежная мода! Но выглядит хоть и вполовину прежних красок, - и морщинки возле губ, и глаза синевой не сияют, - но такая трогательная стала ее неяркость! Акварельная, можно сказать, дымкой подернутая...

Сергей не пил. Никто и не настаивал. Знали - со смертью матери не пьет. Казнился мыслью: как же пораньше не углядел главную свою нынешнюю заботу! Он и настоял не отпускать Ирину домой, а отправить отдыхать вместе с Машей. Аркадий Петрович, настойчивость сына объясняя в свою пользу, расцвел: да конечно же уезжать никак не годится! что завтра Маше скажем? куда мама в такое праздничное утро подевалась? Вдвоем с Сергеем они наблюдали, как Маша сбивает подушки себе и матери и говорит: "Кажется, впервые за эти годы я усну спокойно!" С кого-то она списала эти слова... Сложить бы жизнь только из счастливых кубиков!

Аркадий Петрович уже не вставал, как при первых своих тостах, - он вел застолье, - а, бокал поднимая, говорил сидя и странно провидчески. А ведь о новом повороте в делах семейных он еще не знал:

- Вот еще за что выпить надо... Есть великий рассказ, я как раз его до художественной открытки сжать хочу. Смертельно больная девушка холодной осенью считает листья старого плюща, что виден в ее окне. Ветер срывает их и оставляет - восемь, шесть, два. Девушка загадала: "Когда упадет последний, я умру"... Льют дожди, смывая листья, если их еще не сорвал ветер. Проходят дни, а последний лист все держится. Видно, из последних сил. И он выстоял, пока она не победила смерть!.. Это ее друг, старый художник, нарисовал картонный лист и крепко приколотил его к дереву. Вера и надежда... Так поблагодарим, что пять лет назад родилась Машенька для веры нашей и надежды, и дай Бог ей счастливого завтрашнего пробуждения!

2004 г.