Хвалев Юрий Александрович : другие произведения.

Sexoffon

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


SEXOFFON

-1-

   Колбаса "Докторская" 1 кг. - 2 рубля 20 копеек; мясо 1 кг. - 1 рубль 95 копеек; хлеб белый - 16 копеек, хлеб черный - 9 копеек; сахарный песок 1 кг. - 90 копеек; соль - 10 копеек; спички - 1 копейка; водка "столичная" 0,5 литра - 3 рубля 62 копейки, коньяк "армянский 3 зв. - 4рубля 12 копеек; вино "Агдам" 0,7 литра - 1 рубль 90 копеек; пиво "жигулевской" 0,5 литра - 37 копеек; машина легковая "Жигули" - 5500 рублей; машина "Волга ГАЗ -24" - 8000 рублей; З.П. инженера - 120 рублей. И т.д., и т.д.

-2-

   Семидесятые годы. Советский Союз. Столица. Только что отец главного героя Илья Орлов закончил работу. Илья - сорокалетний мужчина с незаконченным высшим образованием, среднего роста, крепкого телосложения, с большими залысинами на голове, потому что всегда старался зачесывать русые волосы назад, глаза светло-серые, губы тонкие, крупный нос прямой, уши... Какие у него были уши? Кажется, маленькие. По характеру Илья был однолюб. Женщины про таких мужчин обычно говорят - любитель удовлетворять женские потребности - подкаблучник, в широком смысле этого слова. Какие женщины обычно говорят? Скорее те, которые хотят иметь таких же мужчин. В чем-то, наверно, верно, но надо сказать, что любил Илья только одну женщину - свою жену.
   Такси - "Волга ГАЗ-21", - на которой он трудился и о которой в хорошем расположении духа любил говорить: "Мой зеленый огонек не только светит, но и греет", - приняла душ и поставлена в свой отсек таксомоторного парка. Рабочий день, кстати, сложился удачно: плановая выручка сдана в кассу, честно заработанные чаевые положены в свой карман. Да и сам день не подкачал: яркое солнце плавило только что вымытый поливочной машиной асфальт, голубое, июньское небо вдохновляло бесконечной глубиной, тень тополей, как магнит притягивал к себе многочисленных влюбленных. Да, что ни говори - июнь выдался жарким. По дороге домой, проходя мимо пивной, Илья, все-таки, решил заскочить на пару кружек. Пивная была небольшая: зал буквой "Г", три раздолбанных вентилятора разгоняющих где-то у потолка теплый воздух, несколько железных автоматов с шипением извергающих пенное пиво, несколько стоячих круглых столиков, дюжина пузатых кружек, да еще женщина в окошке, продающая закуску. Сегодня, в общем, как и всегда пиво было двух видов: "жигулевское" свежее и "жигулевское" несвежее, значит, разбавленное. Илье повезло, пиво было свежее. К свежему пиву потянулся и народ. Вопрос: "Кружка не освободится?" - говорил о том, что желающих становилось больше. Тут же появлялась женщина со стороны, которая по-доброму говорила: "Баночку не хотите?". "Сколько стоит?" - спрашивали ее желающие. "Двадцать копеечек" - отвечала она. К закрытию эти банки с недопитым пивом напоминали вовремя сданный анализ мочи для прохождения всеобщей диспансеризации. Илья пил пиво, к его столику подошли двое и тоже стали пить пиво.
   - Нет, я только одного понять не могу, куда смотрит Политбюро? - говорил сосед слева - пожилой мужик, с выгнутыми плечами, на которых балахоном висел засаленный пиджак. - Почему их так спокойно выпускают из страны?
   - А я бы выпускал всех желающих... Евреев... Сажал их в самолеты... А самолеты сбивал бы ракетами, - говорил сосед справа - мужичок помоложе в спортивном костюме и с красным рябым лицом.
   Только вчера на собрании Илья как член КПСС и весь зал партийцев голосовал единогласно за осуждение евреев, которые покидают страну в трудное для нее время.
   "А если какой-нибудь мудак, типа этого с красной харей, - подумал Илья. - Предложил бы сбивать самолеты. Что тогда? Тоже проголосовали бы единогласно? Да нет, конечно: ерунда, бред".
   Илья освободил кружку какому-то старичку и вышел наружу. На улице стало прохладно, на испарину, появившуюся на его лбу налетел легкий, но все же еще душный ветерок. Илья достал платок и провел рукой по лбу и шее. У подъезда дома напротив толпилась внушительная толпа людей в черных одеждах. "По кому-то траур" - подумал Илья. И, действительно, появились люди несущие гроб. Толпа заволновалась, застонала, послышался плач. Подходили к толпе и новые люди, которые знали покойного, говорили искренне, коротко и обыденно о том, что покойный во дворе был человек отзывчивый, добрый, что многим безвозмездно помогал: чинил утюги, приемники, пылесосы, и т.д. и т.п. На покойного с крыш величаво смотрели огромные буквы: "Слава КПСС", "Мир, Труд, Май", "Наша цель - Коммунизм". Смотрели и словно говорили: "Очень жаль, товарищ, что ты немного не дожил до светлого будущего". "Хорошая традиция провожать покойного всем двором", - думал Илья, уходя все дальше и дальше, оставляя за углом музыку траурного оркестра.
   Подойдя к подъезду своего дома и поздоровавшись с бабками, которые сидели на лавочке, Илья, игнорируя лифт (так он обычно делал всегда, когда был в хорошем настроении), перескакивая через несколько ступенек, хватаясь широко за перила, поскакал на третий этаж.
   - Черезвый сегодня, - сказала одна бабка другой, кивая в сторону Ильи.
   - Да не пьеть он, - отвечала другая бабка, - зачем зря брехать.
   - Ага, не пьет, на хлеб мажет, - не успокаивалась первая, - только вчера шел в потычку.
   - Пьеть, пьеть, я сама видала, - вступала в разговор другая бабка.
   Подходя к двери своей квартиру, Илья уловил запах разогретого борща, значит, жена дома, готовит ужин. Он открыл дверь, войдя в квартиру, поймал растерянный взгляд жены, которая вышла из кухни.
   - Здравствуй. Я в гостиной буду есть. Хорошо? - поцеловав жену, сказал Илья.
   - Илья, мне нужно с тобой поговорить, - поправляя заколку на голове, сказала Полина. Полина - мать главного героя - высокая, склонная к полноте женщина, закалывающая каштановые волосы в пучок, на круглом лице небольшой чуть вздернутый нос, зеленые глаза, сочные губы. У Полины был звонкий командный голос, который сформировался в последние годы, когда она, окончив техникум, перешла работать мастером в швейный цех.
   Илья прошел в комнату и, включив телевизор, ответил жене:
   - Сейчас, подожди минутку.
   "Уважаемые товарищи телезрители, - вешал с экрана диктор. - По многочисленным просьбам трудящихся мы повторяем выступление Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева с партийной конференции, которая проходила в городе Кирове".
   - Блядь... Так всегда... Сука слюнявая ... Пердун старый, - выругался Илья, - футбол опять отменили, "Спартак" ведь должен... м-м-м... Играть.
   - Да, подожди ты, со своим футболом! - повышая голос, сказала Полина, - Мишка в Израиль уезжает!
   - Пусть едет, - не понимая о ком речь (он все еще не мог смириться с отменой показа футбола), выдавил из себя Илья, - и этого трубача с собой бы забрал, - подняв указательный палец, продолжал Илья. Сверху доносились звуки саксофона.
   - Ты что, так ничего и не понял?! Мишка Фельдман в Израиль уезжает, а с ним жена - твоя родная сестра Наденька и племянник твой Володька!
   - Как уезжает? Зачем уезжают? Откуда ты взяла? - сделав назад несколько шагов и плюхнувшись на диван, пробубнил Илья.
   - Твоя любимая сестра Наденька проболталась! - направляясь к дивану и садясь рядом, ревниво сказала Полина.
   - Подожди, подожди, - растирая ладонью шею, сказал Илья.
   - Поговори с ним!
   - С кем?
   - Ну, с Мишкой. Чтоб отказались... Забрали заявления. Он сейчас должен прийти, принести мне книги.
   - Полин, как с ним говорить, как убедить? У него два высших образования, ты же знаешь его хитрожопого.
   - Я коньяк купила: посидите, поговорите...
   Раздался звонок в дверь, от неожиданности тело Ильи вздрогнуло.
   - Это он, иди, открывай, - сказала Полина.
   Илья, щелкнув замком, открыл дверь. На пороге действительно стоял он. Голубой костюм хорошо сидел на его стройной высокой фигуре. Белая рубашка и галстук дополняли важность этого человека - школьного учителя, УЧИТЕЛЯ родной речи и русской литературы. Черные волосы волнами сбегали назад, открывая большой лоб. Глаза смотрели искренне и по-доброму. Много времени Илья провел на кухне с этим человеком: бесконечно споря о смысле жизни, о наших временных трудностях, что и у них там тоже есть проблемы, и что нам ни в коем случае нельзя отказываться от завоеваний социализма. А сколько он выкурил с ним сигарет и выпил коньяка (Михаил пил редко, но исключительно коньяк). Миша был не просто родственником, он был ТОВАРИЩЕМ. Пройдет совсем немного времени три дня, а может быть пять - и родственник Миша из товарища, прилетев туда, превратится в идеологического врага, который будет на каждом углу, как собака-кабель, которая, поднимая ногу, понемногу везде писает, говорить: "Зажимали". Потому что его там спросят: "Ну, как там у Советов?". "Не давали" - добавит он. И еще скажет: "Эта страна сплошных антисемитов".
   - Вы, позволите, - как-то торжественно произнес Михаил, обращаясь одновременно и к Илье и к Полине, которая стояла немного сзади.
   - Проходи, - немного волнуясь, сказал Илья, здороваясь с Михаилом за руку.
   - Полина вот книги, которые ты просила.
   Илья, не выпуская руку Михаила, потянул его в кухню.
   - Уезжаешь? - тихо обыденно спросил Илья, словно речь шла о командировке на несколько дней, туда и обратно.
   - Да, уезжаю, - уверенно сказал Михаил, словно был готов к этому вопросу.
   - Но зачем?! Объясни мне зачем?!
   - Илья, мне правда нужна, понимаешь, правда. Я больше так не могу!
   - Какая тебе нужна правда?! - Илья покосился на кухонный стол, на котором лежал свежий номер газеты "Правда", с фотографией американского безработного и надписью: "Выполню любую работу за еду". - Их или наша?!
   - Наша правда сродни дерьмовой лжи - на каждом шагу тебя поджидает, как не перешагивай все равно вляпаешься!
   - Миша, ты же учитель русской литературы, просветитель человеческих душ. Мы же самая грамотная нация. Там русская литература никому на хрен не нужна. Ты будешь безработным. Я не могу допустить, чтобы моя сестра и племянник жили в нищете.
   - Илья?!
   - Да подожди! Ну, какой ты еврей, а? Ну, посмотри на себя в зеркало? Нужно навсегда забыть, что ты еврей и только помнить, помнить всегда и везде, что ты учитель русского языка и литературы. А-а-а, правда, неправда - все это хуйня, разъебайские мысли нужно вычеркнуть.
   - Солженицына, Бродского, тоже вычеркнуть.
   - Решай сам, - сделав паузу, Илья добавил: - Можешь не вычеркивать, оставить. Сейчас подожди. Илья выскочил из кухни и через мгновение вернулся с книгой в руке. - Вот, видишь, что читаю - Чехова.
   - Илья сядь, успокойся. Я много думал, размышлял, взвешивал... Сомнения, конечно, есть...
   - Вот, - Илья снова встал. - Ты думаешь, что Илья темный, дурачок, винтик, куда закрутили, туда и поехал. Ошибаешься. Я значимость свою ценю превыше всего, свою работу. И ты должен свою значимость ценить.
   - Конечно, в чем-то ты прав. Я не хотел говорить... Решение уехать в Израиль принимала Наденька.
   - Как Наденька?! Не понял?!
   - Это ее идея. Ты же знаешь, как я ее люблю.
   Илья снова сел и потер ладонью шею.
   - Миш, это правда?
   - Да.
   - Она сейчас дома? А, ладно, поехали.
   - Позвони.
   Телефон находился в коридоре. Когда Илья набирал номер, из комнаты вышла жена и взглядом спросила: "Ну что"? Илья услышал в трубке голос сестры, успел только моргнуть жене глазами: "Пока не знаю".
   - Да, - сказала сестра.
   - Наденька, мне нужно с тобой поговорить.
   - Через час жди меня у ресторана "Байкал".
   Илья повесил трубку и посмотрел на Полину.
   - Ну, что там? - спросила Полина.
   - Достань мой новый костюм, и красный... нет лучше синий в полоску галстук. А я пока умоюсь.
   Илья и Михаил вышли во двор. Во дворе кричащая детвора носилась вокруг палисадника, мешая сосредоточиться мужчинам, которые играли на раскладном столике в шахматы. Бабки, перемыв кости жильцам, перешли к обсуждению международного положения. Попрощавшись с Михаилом, который решил зайти к родителям одного ученика-двоечника, Илья направился к стоянке такси.
   - Эй, Илья, привет, садись ко мне, - позвал водитель из его таксопарка, - Ты куда "намылился"? Смотри Полине стукану.
   - Я тебе стукану, - сказал Илья, улыбаясь, - давай к ресторану "Байкал".
   У ресторана было как всегда людно, небольшая очередь упиралась в дверь из полированного стекла, за которой стоял грозный швейцар с табличкой "Свободных мест нет". Илья посмотрел на часы, (сестра опаздывала) потом перевел взгляд на табличку "Мест нет". Люди, мечтающие попасть внутрь, не расходились, не возмущались, а как всегда стояли молча без эмоций, некоторые даже шутили, привыкшие к тому, что у них всегда чего-то нет. "Мяса нет", "Пива нет", "Ботинок 43 размера нет" - вызывали у многих, скорее не недовольство, а понимание. Вернее, это было простое привыкание к тому, что есть. Вот именно так есть, так сложилось и пока не будет по-другому. Кому было это очень нужно, конечно, становился в очередь и ждал, кто-то, заняв место в одну очередь, шел и записывался в другую. Даже унижающая табличка "Сырокопченой колбасы - нет, и не будет" вряд ли могла кого-то отпугнуть, тем более унизить. В конце концов, очередь получала то, что хотела. Человек, стоящий в очереди прочитывал тома незабвенных русских классиков, попутно читая на доске объявлений объявления, что где-то есть место и он туда требуется, что в духовом оркестре есть свободное место тромбониста и на это место срочно требуется музыкант, что в НИИ срочно требуется старший инженер, что требуется токарь, пекарь, управдом, что есть бесплатная путевка в Крым и билет на поезд в придачу, возьмите, а то пропадет. Человек, стоящий в затылок другому человеку, мог спокойно выйти из очереди, поехать устроиться на работу тромбонистом, тут же попросить отпуск за свой счет, а если удастся получить аванс в счет будущей выполненной работы, на обратном пути забрать бесплатную путевку, затем, вернувшись снова в очередь получить свой батон колбасы и вечерним поездом уехать в Крым.
   - Илья!
   Илья обернулся и увидел сестру. Наденька была в сиреневом вечернем платье, в левой руке - дамская сумочка, правая изобразила в воздухе красивый жест, туфли на высоких каблуках удлиняли ее стройную фигуру, прямые русые волосы чуть-чуть набегали на голубые смеющиеся глаза.
   - Пойдем, я заказала столик в ресторане, - сказала Наденька, беря его под руку.
   Швейцар открыл дверь, и они вошли в ресторан. В зале играл джаз, танцевали пары в медленном танце. Они подошли к столику, Илья помог сестре сесть.
   - Объясни мне, как так получается?! - сказал Илья, немного повышая голос.
   - Подожди, - сказала Наденька, получая от подошедшего официанта меню.
   Официант, достав блокнот, приготовился записывать.
   - Запеченная форель с цветной капустой в сырном соусе, рулет из телятины с картофелем в сметанном соусе, два овощных салата, два столичных салата. Две бутылки "боржоми", триста водки... Десерт потом.
   Приняв заказ, официант ушел.
   - Ну, как живешь Илья? - спросила Наденька, улыбаясь.
   - Все у меня хорошо. Дома... Нормально. Сегодня вот план перевыполнил...
   - И чаевые сегодня хорошие.
   - Да. Откуда ты знаешь?
   - Мы все знаем.
   - Мы. Кто мы?
   - Илья, я сотрудничаю с КГБ. Только не задавай лишних вопросов. Все уже решено: окончательно и бесповоротно. Мы уезжаем.
   Илья почему-то сразу вспомнил разговор с человеком из органов. Это случилось после обсуждения в курилке с сослуживцами событий в Праге. Илья тогда сказал:
   - За чем же вводить в город танки? Нужно было по-другому решить эту проблему...
   На следующий день к нему подошел человек без лица, вернее, с лицом нарисованного агитационного плаката. Беседа длилась около двух часов, и закончилась насквозь вымокшей рубашкой, затаившимся где-то на самом дне сердца страхом и почти подписанной бумагой о сотрудничестве.
   "Илья, я сотрудничаю с КГБ", - повторил про себя слова сестры Илья.
   - Илья, ты, почему за мной не ухаживаешь?
   Илья налил в рюмки водку. Выпили.
   - Пойдем танцевать, - предложила Наденька.
   Джаз играл медленную мелодию, солировал саксофон. Илья вращался в танце с сестрой против часовой стрелке, словно хотел остановить минуты и часы, отдалив отъезд близкого ему человека.
   Железная дорога, шпалы и рельсы, бесконечная лестница уходящая за горизонт. Можно часами по ней идти, даже ехать, но горизонт всегда останется впереди. И, чтобы обогнать горизонт, пассажиров, и в чем-то себя, нужно поднять эту лестницу вверх, в небо. Наденьке это сделать удалось. Окончив иняз и получив распределение куда-то к черту на кулички, она через год вернулась. Получила двух комнатную квартиру и должность главного администратора в интуристе. Построила дачу, купила машину. А завтра начнет все сначала, поднимать, вернее, строить лестницу уже в чужое небо.

-3-

   Когда на даче в предсмертной конвульсии "отец народов" товарищ Сталин выкинул из себя последний выдох, в небольшом роддоме на окраине столицы, сделав на белом свете свой первый вдох, в обыкновенной семье, Орловых, родился мальчик - главный герой. В дни траура, когда холодный мартовский ветер разгонял вырванные с корнем людские волосы, а сами люди размазывали по лицам горькие слезы утраты, Илья и Полина подъезжали на таксомоторе к восьмиэтажному кирпичному дому. Илья с волнением держал на руках свернутый из стеганого одеяла кулек, в котором тихо посапывал их долгожданный ребенок. Угрюмый таксист, молчавший всю дорогу принимая от Ильи деньги, напоследок спросил:
   - Мальчик?
   - Сын, - ответил Илья. - В честь отца назвал Виктором.
   Сын занял положенную ему "маленькую" комнату, в которой уже стояла деревянная кроватка. Из старой мебели оставили сервант, на котором по ранжиру стояли фарфоровые слоники, зеркало в деревянной раме, да старый бабушкин гардероб, который величаво подпирал прокуренный потолок. Окно комнаты с оранжевыми занавесками выходило на восток в березовую аллею. В ясную погоду солнце, пробивавшееся через ветки деревьев, красило мальчика в золотой цвет. "Петушок ты мой золотой гребешок", - любила повторять Полина, приглаживая рыжие волосенки мальчика. Рождение мальчика подарило родителям не только долгожданную радость, но и нежданную тревогу. Мальчик заболел. Бронхиальная астма - такой неутешительный диагноз поставили врачи. Когда у мальчика случались сильные приступы кашля, и он задыхался, скорая помощь увозила Полину и сына в больницу. Илья вечером возвращался в пустую квартиру, где по комнатам уже по-хозяйски валяя дурака бродила печаль, перемешивая запах дорогих лекарств. Врачи советовали сменить обстановку, говорили, что мальчику нужен чистый воздух, домашнее натуральное питание. Илья снял недалеко от города дачу, вернее, деревенский дом, в котором жила еще не старая женщина, тетка Дарья - так называли Орловы эту женщины, а потом, когда здоровье мальчика улучшилось, стали называть ее - бабушка Дарья, или просто уже по-родственному - БАБУШКА. Бабушка Дарья жила одна без мужа, детей у нее тоже не было. Крепкое хозяйство: корова, поросенок, куры, как бы подчеркивали Дарьин достаток, плюс добротный дом с заново перекрытой в жестяные листы крышей. Да и не могло быть по-другому, поэтому тот, кто в первый раз видел ее высокую крепкую фигуру, без единого, седого волоса большую голову, строгое лицо с большими карими глазами и ровными белыми зубами, говорил: "Настоящая русская женщина, на таких вот, вся наша земля держится". С первых дней проживания бабушка Дарья учила уму-разуму Полины.
   - Зачем ты так мальчика кутаешь? - говорила она. - Жарища ведь стоит.
   - Боюсь, вдруг простудиться, - отвечала Полина.
   - Чего бояться, год прошел и ни одного, тьфу-тьфу, приступа. Сними с него ботиночки, пусть босяком по траве бегает.
   - Боязно.
   - Да чего там, снимай.
   Илья каждые выходные навещал жену. Дарья учила и его как нужно жить.
   - Илья, сходите в церковь помолитесь за здравие сына.
   - Не пойду я, нет бога, - бубнил Илья.
   - А вы все равно сходите, - упрашивала Дарья, - поставьте свечку.
   - Нельзя ему, - говорила Полина, - он ведь в партии состоит.
   - Да кому он нужен, - усмехалась Дарья.
   Действительно, для многих бога не было, да и как он мог быть. Одни церкви с обезглавленными куполами торчали из крапивы и лебеды, словно огарки догорающих свеч, над которыми тучей кружилось воронье. Другие были отданы под хранилища, куда была свалена колхозная картошка, морковь и разная капуста. Третьи - просто разрушили, сравняли с землей. А если бог и был то ни здесь, а там где-то у них далеко. Правда, была церковь, которая представляла интерес для этого государства, и то в виде памятника с глупой мраморной табличкой "Охраняется государством".
   Первый класс Виктор закончил в сельской школе. Жил он с бабушкой Дарьей вдвоем, так как Полина вернулась в город, на прежнее место устроилась на работу. Учителя хвалили Виктора, потому что учился он на пятерки, особенно давалась ему математика.
   - Дарья Дмитриевна, - говорил учитель математики. - Мне нужно поговорить с родителями Виктора. Когда они приедут?
   - Зачем? Он что, плохо учиться?
   - Да нет, все у мальчика хорошо.
   - А если хорошо, то и говорить не зачем.
   - В спецшколу нужно парня определять.
   - Не зачем ему, пусть здесь учится.
   Дарья боялась, что в один, прекрасный день приедут родители и заберут у нее Виктора насовсем, и она опять останется одна. Все эти годы она была с ним рядом, воспитывала, многое ему позволяла, родители приезжали только на выходные, или в отпуск. Сроднилась она с этим парнем, полюбила его. Благодаря ее любви, заботам мальчик выздоровел, поправился навсегда.
   Когда Дарья готовила завтрак, как гром среди ясного неба около ее дома притормозила машина. "Ой, машина с шашечками... Ой, они... Зачем приехали? - думала Дарья. - Сегодня ж среда, аль четверг?" Из машины вылез Илья, открыл багажник и, нанизав на руки несколько сумок, направился к калитке, за ним семенила Полина.
   - Ну, здравствуй, - целую Дарью в щеку, сказал Илья.
   - Здравствуй, - чмокая Дарью в губы, сказала Полина.
   - А Витька где? - поправляя сумку, из которой выкатился батон колбасы, спросил Илья.
   - Рыбу ловит с соседским парнем, щас должен прийти, - разволновалась Дарья, - Щас чай будем пить.
   - Ну, как вы здесь?
   - А что? Все в порядке.
   Они уже молча допивали чай, когда в избу с криком: "Ура, приехали", - ворвался Виктор. Закружилась карусель: в центре как громадная ось с грустным лицом Дарья, Полина, мчащаяся по кругу, за ней Илья, держащий на плечах сына. Даже кот, одуревший от сна бросился в людской водоворот, намекая, что и он здесь ни хухры-мухры, а тоже родственник. Одним словом: "Ура".
   Только вечером, когда туман, цепляясь за кусты сирени, поплыл от реки по косогору вверх, а в деревенских избах заблестели огнями окна, Илья затеял этот разговор:
   - Рано или поздно, но это должно было случиться, - теребя в руке окурок, говорил Илья.
   - Забираете. Как же я одна без Витьки буду жить? - вытирая краем платка слезу, спрашивала Дарья.
   - Почему одна? Поедешь с нами в город. А летом здесь будете жить.
   - А хозяйство?
   Илья затянулся, выпустил в звездное небо струйку дыма. Затем, запустив пропеллером окурок, он неловко обнял Дарью и тихо сказал:
   - Завтра с нами поедешь. Я так решил.
   С первых дней жизнь в городе у Дарьи не заладилась. Все раздражало: шумная бегущая куда-то толпа, везде очереди, машины мечущееся туда-сюда, сплошная суета. Коробки домов давили на психику, чуждым холодком сдавливали грудь. Квартира маленькая, на кухне не повернуться, спать ложатся поздно и встают поздно. Когда соглашалась, думала, что Витька будет рядом, а он прибежит из школы поест, и след его простыл. Хотя для многих граница между городом и деревней практически была стерта, все-таки была существенная разница: не было в городе такого простора для души, как в деревне. "Перезимую, - думала Дарья, - и больше не останусь". Но когда собирались вместе за обеденном столом, на душе у Дарьи становилось теплее.
   - Я билеты взял в театр, пойдешь с нами? - говорил Илья.
   - В тиятр? Зачем же в тиятр... Когда дома тиливизир... - отвечала Дарья. - Да не понимаю я в нем ничего.
   - Да я и сам в нем не очень то разбираюсь, - говорил Илья, улыбаясь. - Но сходить нужно.

-4-

   В мае закончились занятия в школе и семейство Орловых начало собираться в деревню.
   - Пап, зачем баян приготовил? - хмурился Виктор. - Не буду я там играть.
   - Не будешь играть, - говорил Илья, утрамбовывая в чемодане вещи, - нового велосипеда не будет.
   - Вообще никуда не поеду, - обижался Виктор, - просил же отправить в пионерский лагерь. Надоела мне ваша деревня.
   - Сынок, тебе в деревне будет хорошо, - уговаривала бабушка Дарья, - тем белее Ленька сосед тебя заждался.
   Пора бы мне описать Виктора, хотя в четырнадцать лет черты лица, рост, фигура еще не сформированы до конца, и что-то может измениться. Виктор выглядел старше своего возраста: высокий, худощавого телосложения, волосы имел прямые с рыжим оттенком, тот же крупный отцовский нос, кошачьи зеленые глаза, тонкие губы, а лицо немного вытянутое. Если бы не его дерзкий злопамятный характер, случайный прохожий мог просто сказать: "Хороший мальчик". В школе он учился на отлично (только две четверки), редко давал списывать задачки, с девочками не дружил, с мальчиками общался редко. Илья поначалу хотел, чтобы сын занимался спортом, поэтому записал его в футбольную секцию. Тренер после нескольких занятий сказал: "Неперспективен". Потом записал его в плаванье. Тоже оказалось: "Неперспективен". Только потом Полина, чтоб Виктор не болтался по дворам и был при деле, предложила записать сына в музыкальный кружок при ДК. После того как определили, что слух у Виктора все-таки есть, купили в комиссионке баян, от пианино решили отказаться, слишком много занимало места. Надо сказать, что выражение: "Эх, хорошо в стране советской жить", - соответствовало детской действительности. Дети строем довольные и упитанные шли по красному коридору и с криком: "Кто шагает дружно вряд, октябрятский наш отряд", - дружно переходили в пионерский отряд, затем, уже повзрослевшие со стальными мышцами со значками "ГТО", и с верой в светлое будущее, в комсомольский отряд. Мимо мелькали кабинеты с табличками: "Секция кройки и шитья", "Секция хорового пения", "Авиамоделизм", "Секция настольного тенниса", "Радиокружок", "Отдел музыкального обучения", "Шахматная школа" и т.д. и т.п., - и каждый мог выбрать для себя то, что хотел.
   Виктор этой весной испытывал странные ощущения; в каждой клеточке его тела маленьким звоночком возникало необъяснимое желание. При виде округлых женских форм, какая-то истома пробегала по всему телу, хотелось дотронуться и нежно провести по этим местам рукой. Ребячий маятник, перед сном спокойно болтавшийся между ног, ночью вдруг увеличивался в размере и вставал по стойке смирно.
   Ленька друг Виктора сидел на лавочке и мухобойкой шлепал сонных мух, которые грелись на солнышке. Он был старше Виктора на год, но ниже ростом, волосы, однажды выгоревшие на солнце, так и остались светлыми, женские материнские черты его лица можно было назвать правильными. Жилистое тренированное тело, от постоянной домашней работы, покрылось уже майским загаром.
   - Ленька, - говорила мать, - свиней кормил?
   - Кормил.
   - А курей, кормил?
   - Кормил, - раздражался Ленька, шлепая наотмашь навозную муху, которая вместо того чтобы упасть, недовольно жужжа, улетела прочь.
   - Сходи за водой.
   - Кормил.
   - Чего сказал-то?
   - Ничего.
   Ленька увидел, как недалеко от его дома притормозило такси, и пошел навстречу. Виктор вылез из машины и, разминая ноги, несколько раз присел. Ленька подошел и, поздоровавшись со всеми, кивком головы позвал Виктора: "Пойдем".
   - Вить, помоги отцу отнести сумки, - сказала Полина.
   - Щас,
   Они по тропинке спустились к реке.
   - Ты надолго? - спросил Ленька, доставая из брюк коробок, в котором лежал "бычок" и несколько спичек.
   - Пока не знаю, - поправив рукой волосы, сказал Виктор. - Ты чего куришь?
   - Да так, - сказал Ленька, прикуривая и вытягивая вперед руку, где красовались новые часы. - Хочешь попробовать?
   - Да пробовал я уже.
   - На.
   Виктор взял двумя пальцами "бычок" и, сложив губы бантиком, затянулся.
   - К-х-х, тьфу, бля-я... говно, - краснея, пробормотал Виктор.
   - Смотри? - кивнул Ленька в сторону косогора.
   Вдалеке шла группа молодых девушек в одинаковых халатах и косынках.
   - Девушки я вас приветствую! - закричал Ленька.
   - А мы вас нет! - насмехались в ответ девушки.
   - Кто это? - прищуривая глаза, спросил Виктор.
   - Практикантки из пищевого техникума, - взволнованно отчеканил Ленька, засовывая руки в карман, чтобы скрыть неожиданно появившийся в брюках между ног бугорок. - Неделю к ним присматриваюсь. Ну, ничего, сегодня поближе посмотрим. Баня у них в шестнадцать ноль-ноль.
   Как стрелы, пущенные кем-то из лука, разлетались в разные регионы страны группы практикантов, практиканток, подшефных комсомольских бригад, взявшие на себя повышенные соцобязательства чего-то построить, перестроить, улучшить. Молодежь бредила романтикой, предвкушением любви и верой в свою мечту, что все, что ты делаешь, ты делаешь для будущих поколений.
   - Лень, я пойду, пообедаю.
   - Хорошо, я заскачу за тобой.
   - Обед готов? - заходя в дом, спросил Виктор.
   - Подожди немного, - недовольно сказала мать.
   Илья сидел на диване и читал газету "Правда". Полина суетилась на кухне, Дарья носила на обеденный стол тарелки с едой.
   - Илья, посмотри, зачем-то сосед Пашка-хромой к нам идет, - высунувшись из кухни, сказала Полина.
   - Мам, а почему его хромым зовут? - что-то пережевывая, спросил Виктор. - У него ж ноги нет.
   - Не порть аппетит! - сердилась Полина.
   В окно постучали.
   - Эй, соседи, - крикнул инвалид, - на-ка возьмите.
   Илья выглянул в окно и, поблагодарив соседа, на вытянутых руках занес в дом корзинку с яйцами.
   - Павел... э-э-э... Николаич. Заходите, - пригласила Полина.
   - Конечно... Конечно, заходи... - зазывал Илья.
   Ловко перебирая костылями, инвалид вошел в дом и, поздоровавшись за руку с Ильей, присел на диван. Он был во френче, галифе и хромовых... хромовом сапоге.
   - Садитесь к столу, - ставя на стол бутылку водки, сказала Полина.
   Пока мужчины пили, неторопливо закусывая, и вели какую-то нудную беседу, Виктор уминал за обе щеки борщ, стараясь побыстрее поесть и выскочить из-за стола.
   - Вить, сыграй что-нибудь на баяне, - смотря в угол, где стоял баян, попросил Павел Николаевич.
   - М-м-м, - промычал Виктор.
   - Давай - давай, не ленись, человек просит, - доставая из футляра баян, напутствовал сына Илья.
   - Чего играть-то? - упираясь в полированный корпус подбородком, грустно сказал Виктор.
   - "Три танкиста" знаешь?
   - Н-нет, - тихо сказал Виктор и после некоторой паузы добавил: - А вы напойте.
   - На границе тучи ходят хмуро... - как будто рубил сплеча запел Павел Николаевич, - край суровый тишиной объят... у высоких берегов Амура... часовые Родины стоят...
   Павел Николаевич продолжал петь, от волнения он даже привстал и, взмахнув руками, как крыльями, готовился взлететь. Виктор, осторожно перебирая пальцами, пытался извлечь из баяна правильную мелодию. Мелодия, сначала неуверенно разминаясь с голосом исполнителя: спотыкалась и останавливалась. Затем потекла все увереннее и увереннее, незаметно слилась с инвалидом, как бы вцепилась в его горло, и зазвенела уже профессионально громко в унисон. Илья, Полина и Дарья - как памятники замерли, остановились в тех позах, где настигла их песня, только глаза сверкали счастьем и гордостью за сына.
   - Молодец, спасибо сынок! - произнес Павел Николаевич, отводя в сторону мокрые глаза. - Спасибо за хлеб, за соль. Пошел... Он взял костыли, подмышками оперся на них и пошел. У двери остановился, словно пытаясь о чем-то вспомнить, он обратился к Виктору:
   - Вить, ну-ка пойдем со мной.
   - Зачем? Меня Ленька ждет.
   - Пойдем, чего покажу.
   - Иди, раз человек просит, - приказал отец.
   Они шли по тропинке. Инвалид, выбрасывая вперед ногу, словно маховик, шел первым, за ним Виктор. Сквозь частокол зеленого забора торчали ветки черной рябины. Через калитку вошли во фруктовый сад, проследовали мимо гаража, двери которого были открыты нараспашку и оттуда торчала морда горбатого "Запорожца". Дом был почти такой же, как у бабушки Дарьи - большой.
   - Иди в избу я сейчас, - сказал Павел Николаевич.
   Виктор вошел в избу и сел на стул напротив стены, на которой весел портрет строгого усатого человека. Через несколько минут Павел Николаевич вернулся и поставил на стол небольшой черный чемодан.
   - Это ваш отец? - показывая пальцем на портрет, зачем-то спросил Виктор.
   - Это Сталин, - безразлично ответил Павел Николаевич, смахивая с чемодана пыль. - Неужели не слыхал?
   Виктор, утопив голову в плечи, в ответ смутился.
   - А о войне слыхал? - открывая крышку чемодана, так же безразлично спросил Павел Николаевич.
   - О войне многое чего слышал и читал...
   - Ну-ка, иди-ка сюда.
   Виктор привстал и, всматриваясь в черный бархат чемодана, на дне увидел горящий золотыми лучами саксофон.
   - Вот из Германии привез, трофей. Ногу свою там оставил, а эту бандуру притащил. Думал, что сын заиграет, а он кроме граненого стакана ничего держать не хочет. Пьет горькую сволочь. Ну, бери... Пробуй сыграть.
   - Да я ж не умею.
   - Давай-давай. На баяне ведь играешь?
   Виктор взял саксофон и, нажимая на клавиши, заиграл:
   - Фа-а, фа-ну-у, фа-ну-у, фу-а-а.
   От напряжения у Виктора на носу выступили капельки пота, по лбу забегали морщины. Раздувая щеки, он выдавливал из саксофона застоявшиеся ноты.
   - Давай-давай, смелее - отбивая по столу шершавыми ладонями ритм, подбадривал Павел Николаевич. Еще, еще, ну...
   Виктор поймал кураж: задвигался, присел, ушел в сторону, перебирая пальцами и извлекая звуки, он чувствовал в беспорядочных нотах мелодию. И эта мелодия вылетела не из саксофона; она рождалась у него внутри, в его душе и уже оттуда, словно живая вода выплескивалась в мир. Увидев в окне Ленькино удивленное лицо с открытом ртом и круглыми глазами, Виктор шлепнулся на стул, и со смехом выдохнул:
   - Ф-у-у, ха-ха-ха, больше не могу.
   - Ну-у-у, ты играешь?! Где так научился-то? - повисая на подоконнике, удивлялся Ленька. - Я по приемнику "голос Америки" слушал... так там негр тоже на саксофоне играл... у тебя не хуже получилось...
   - Так это я и был, - снова засмеялся Виктор.
   - Хорош болтать! - возмутился Ленька.
   - Вот, что Виктор, - сказал Павел Николаевич, - забирай саксофон, я тебе дарю его.
   - Да нет, я так не могу взять. Мне нужно у отца спросить разрешения.
   - Бери, бери, а с отцом я поговорю.
   - Бери, бери, раз дают! - поддакивал Ленька.
   Виктор перевел взгляд с саксофона на культю инвалида, вспомнил его слова, которым поначалу не придал значения: "Ногу свою там оставил, а эту бандуру-саксофон притащил. Человек оставил ногу, взамен, ради саксофона. Зачем? Почему сам целиком там не остался? Был бы счастлив там. Нога теперь одна марширует по Германии, заходит в магазины, которые забиты шмотками, а на прилавках лежит сорок сортов колбасы. А он ПОБЕДИТЕЛЬ без ноги, захмелевший от водки, подперев голову кулаком, сидит и думает о своем "Запорожце" с ручным управлением". Выкатив из кустов велосипед, и толкая его одной рукой, другой рукой Ленька помог нести Виктору саксофон. Держась за ручку чемодана, и упираясь кулаком в Ленькин кулак, Виктор думал: "Разрешит ли отец?" Бабушка сидела на лавочке, и что-то вязала. Войдя в дом, мальчик огляделся; отца и матери дома не было. Засунув саксофон под кровать, Виктор выбежал на улицу. Ленька уже сидел в седле велосипеда.
   - Ну, садись на багажник, поехали.
   - Куда?
   - Куда, куда. В баню.
   Ленька, оттолкнулся ногой, привстал и, набирая скорость, погнал велосипед задворками в конец деревни. Виктор, подскакивая на кочках, прижался щекой к Ленькиной рубашке, которая раздувалась от теплого ветра, как парашют. Они проехали мимо поля, мимо птицефермы, мимо пруда, мимо большого белого дома, оконные стекла которого были закрашены белой краской, мимо крыльца, где был вход в этот дом, а на чердачной дверце висел замок. И остановились с другой стороны бани около небольшой пристройки, которую обрамляли кусты акации. Баня была перестроена из старого деревенского клуба и походила, скорее, не на баню, а на огромный моечный цех. Ленька спрятал в кустах велосипед и, потрогав рукою замок, прошел вперед к торцу пристройки. Виктор следовал за ним. Откатив пустую бочку, за которой оказался небольшой лаз, Ленька сказал:
   - Лезь, я за тобой.
   Встав на четвереньки и, просунув голову в лаз, Виктор остановился. В глаза ударила темнота, в носу засвербело от кислого запаха гнили и свежего мышиного дерьма. Виктор попятился назад.
   - Да, лезь ты, быстрей, - шлепая ногой по заду Виктора, нервничал Ленька. - Лезь.
   Когда глаза немного привыкли к темноте, по кривой лестнице друзья залезли на чердак. Чердак был забит каким-то хламом: стульями, бочками, шайками, деревянными лопатами, - вдалеке на железной кровати одиноко дремал солнечный луч. Ленька, приложив палец к губам и, ступая, как дикая кошка, махнул рукой: "Тихо, иди за мной". Прошли несколько метров и, обогнув транспарант: "Пятилетку - за четыре года", остановились. Ленька, потянув Виктора за руку, сел на корточки. Потом, сдвинув в сторону солому, он поднял кусок фанеры, под которым находилось толстое стекло. Стекло прикрывало небольшое отверстие, ведущее в моечное помещение.
   - Смотри, - глотая слюну, сказал Ленька.
   Виктор пригляделся и увидел, как внизу смеются, брызгая друг в друга водой, абсолютно голые девушки. Виктор провел языком по сухим губам и, вибрируя кадыком, протолкнул сладковатую слюну. Рядом в Витькино ухо как паровоз дышал Ленька. А когда девушка под ними села на лавку и, раскинув ноги, начала себя намыливать. Друзья почти одновременно, как по команде расстегнули ремни и, приспустив штаны, выпустили из трусов наружу колом торчащие члены, которые были так возбуждены, что головками упирались вниз живота. Пальцы, сложенные дуплом обхватили члены и задвигались, задвигались, задвигались, как бы насаживая все глубже и глубже нежную девичью красоту. Как капли беспризорного дождя, стекая с неба, падают в расплывчатые лужи, так и капли детских вздохов, всхлипов, стонов вырвавшись из плоти падали в тишину мертвого чердака. И когда из трясущихся тел выскочил пронзительный стон, и струйки маслянистой жидкости, как птицы полетели вверх, тишина качнулась, поплыла и, ударившись о кафельный пол, словно хрустальный шар, разлетелась вдребезги.

-5-

   Этой ночью Виктор спал плохо. Постоянно ворочался. По крыше барабанил дождь, вдалеке гремели раскаты грома, а молнии вспышками зарниц, освещали крайнее окно, где в углу под иконами на кровати тихо похрапывала бабушка. Отец с матерью спали на сеновале. "Гроза стороной пройдет, - думал Виктор. - Или накроет. Это в городе громоотвод. А здесь может так ударить, спалить, убить насмерть. Родители завтра уедут. Я опять останусь с бабкой один. Скучно". Он повернулся на другой бок, вспомнил слова Леньки: "Ты надолго?", "А что здесь все лето делать? Скукота", - сказал Виктор. Тогда Ленька предложил: "Вить, давай возьмем вина", "Зачем?", "Пить". Друзья стояли у продуктовой палатке и ждали, когда две женщины, купив хлеб, сахар, соль, спички, уйдут, и они останутся с продавцом тет-а-тет.
   - Ну, чего тебе? - громко спросила продавщица.
   - Бутылку вина, - уверено сказал Ленька.
   Виктор стоял немного в стороне.
   - Вина?! А справку от отца принес, что разрешает тебе вина.
   - Да я ни себе. Трактористы у фермы трактор чинят. Просили купить.
   - Пусть сами приходят.
   Ленька, со злобным лицом, двигая желваками, отошел в сторону. По тропинке неторопливо к палатке подходила невысокая полная, лет двадцати девушка, вернее уже женщина. Ее муж за пьяную драку отбывал срок на "химии", поэтому жила она без мужа, без детей, совсем одна. Ленька двинулся к ней навстречу.
   - Зой, возьми бутылку вина, - вместо приветствия, сказал Ленька.
   - А что я буду с этого иметь? - ехидно спросила Зоя.
   - М-м-м. Что хочешь...
   - Ты в математике соображаешь? Задачки сможешь решить?
   Зоя училась в техникуме на заочном отделении.
   - Он решит, - поманив рукой Виктора, сказал Ленька.
   Пока Зоя с ног до головы рассматривала Виктора. Ленька, жестикулируя руками, шептал в ухо друга.
   - Городской, да тебя и не узнать. Ну что решишь? - беря у Леньки деньги, сказала Зоя.
   - Решу.
   Зоя подошла к палатке и, купив хлеб, сахар, соль, спички, добавила к этому нехитрому набору бутылку вина.
   - Дров еще мне наколите, - передавая бутылку вина Леньке, сказала Зоя. - Хорошо?
   - Хорошо, хорошо.
   - Вечером приходи.
   - Мы вместе придем, - засовывая под рубаху бутылку, и скрываясь за кустами сирени, отчеканил Ленька.
   Виктор, проводив взглядом Зою, двинулся за Ленькой.
   - Вот сука. Блядь толстая. Еще выпендривается. Колька-альбинос, замухрышка из соседней деревни рассказывал, что она чуть ли ни при всех давала ему.
   - Да нет, врет наверно, - сказал Виктор.
   - Что нет! - спорил Ленька. - Сегодня вечером пойдем, и мне даст.
   Так они и поспорили. Ленька, за то, что даст, положил на кон новые часы, Виктор, за то, что не даст многофункциональный перочинный ножик.
   Бутылку решили распить на маленьком островке, который находился у излучины реки в зарослях камыша. Еще на острове росла береза. Громадина береза, словно проткнула плешивый островок и, казалось, что именно она своими корнями удерживает этот островок на плаву. Не было бы ее, не было бы и островка. Для отвода глаз прихватили удочки. Ленька взял из дома закуску. Погрузились в лодку и поплыли. "Зачем взрослые пьют вино, - думал Виктор. - Может быть, поэтому и пьют, чтобы быть взрослыми". Незаметно приплыли. Ленька сознанием дела, как будто это делал много раз, откупорил бутылку. Виктор, расстелив кусок материи, выложил закуску.
   - Только вот стакан один, - сказал Ленька.
   - Мне много не наливай, - сказал Виктор.
   Ленька налил полстакана. Виктор зажмурил глаза и залпом выпил.
   - Ну, как? - спросил Ленька.
   - Сладкое.
   Ленька тоже выпил. Закусили.
   - Ты кем будешь? - спросил Виктор.
   - Шофером, от военкомата пойду учиться. А ты?
   - Окончу школу, поступлю в институт, буду инженером.
   - Еще налить.
   - Налей.
   Выпили по второй.
   - Тебе нужно музыке учиться. Будешь на саксофоне играть, в ресторанах там, на свадьбах. Будешь всегда при деньгах.
   - Можно и инженером быть, и на свадьбах по вечерам играть.
   - Допьем, - сказал Ленька.
   - Нет, я больше не буду.
   - Ладно, потом допьем.
   Друзья лежали на траве...
   - У тебя голова кружится? - спросил Ленька.
   - Да.
   - И у меня кружится.
   Друзья лежали на траве, забросив глаза в бесконечное небо, и впитывали в себя прозрачную голубизну, лежали до тех пор, пока небо не сделалось синим, потому что солнце наклонилось к закату. День заканчивался.
   Зоин дом стоял на отшибе около реки. И друзья, когда плыли обратно, видели, что в ее доме горит свет.
   - Может, не пойдем? - спросил Виктор.
   От волнения Ленька не смог ничего ответить. Только когда причалили к берегу, он сказал:
   - Привяжи лодку.
   Когда в окно постучали, Зоя пила чай. Она провела друзей в комнату, где тусклый абажур выкрасил в розовый свет круглый стол, стулья, трюмо и кровать, на которой пирамидой лежали подушки.
   - Вот эти, где галочки стоят, нужно решить, - передавая Виктору учебник, сказала Зоя. - Подождите, я сейчас приду.
   Она вышла в соседнюю комнату. Ленька пошел следом. Виктор как вкопанный стоял посреди комнаты и моргал глазами. Через мгновение он услышал возню, шорох одежды, громкий Зоин смех.
   "Уже дала, так быстро, - подумал Виктор".
   Вдруг из дверного проема вывалился Ленька.
   - Чего удумал "хорек", ну-ка пошел отсюда! - кричала Зоя.
   Она, упираясь всем телом, ухватив Леньку за шкирку, на вытянутых руках толкала его к выходу. Виктор увидел, как у Леньки что-то упало. Это были часы. Виктор подошел и сунул их в карман. Расправившись с Ленькой, Зоя вернулась.
   - Ну а ты чего стоишь? Уходи... Постой... Завтра вечером приходи... Один. Придешь?
   Виктор выбежал на улицу и, увидев кислую Ленькину физиономию, рассмеялся.
   - Ха-ха-ха. Ой, не могу. Ну что, дала? Ха-ха-ха.
   - Замолчи! Тварь! - Ленька подскочил и ударил Виктора по лицу.
   Виктор открыл глаза. Семья сидела за столом, завтракала. От самовара по комнате прыгал солнечный зайчик.
   - Проснулся? - сказал отец. - Вставай, мы скоро уезжаем.
   Когда родители уехали, Виктор достал из футляра саксофон и заиграл. Музыка получилась: как тянуть кота за хвост. Может быть, она передавала его плохие думы и поэтому звучала так нудно. Он словно чадил этой огромной трубкой - саксофоном, наполняя дом неприятными звуками.
   - Вить, иди, умойся, - говорила Дарья.
   А Виктор все играл и играл.
   Он решил, что не будет дожидаться вечера, а пойдет за этим к ней днем. Ему хотелось этого. Зоя нисколько не удивилась раннему приходу Виктора, скорее даже обрадовалась, а может быть, просто была в хорошем настроении. Виктор вошел в знакомую комнату и присел к столу, на котором лежал учебник, карандаш и в клетку тетрадь.
   - Наливку будешь? - спросила Зоя.
   - Нет.
   Виктор открыл учебник и стал решать задачу. Зоя стояла рядом и смотрела.
   - Ну что, получается?
   Она подошла с боку и, привалившись телом на плечо Виктора, заглянула в учебник. Виктор уловил исходящий от нее запах лука, гречневой каши и отдаленный запах наливки.
   - Мальчик мой, - целуя Виктора в ухо, прошептала Зоя. - Я так люблю мальчиков.
   По его телу пробежали мурашки, цифры в учебнике, запрыгали перед глазами, как прыгают мелкие лягушата после дождя. Моргая глазами, Виктор повернулся. Он увидел, словно в замедленной киносъемке, как с Зоиных плеч сползает халат, обнажая обвисшие груди, живот, между полными ногами пучком торчащие рыжие волосы.
   - Пусти, я не хочу! - пытаясь отстраниться, выкрикнул Виктор.
   - Как же не хочешь. Смотри, как стоит? - стаскивая с Виктора брюки, напирала Зоя.
   Она навалилась всем телом, прижав его к стулу. Затем залезла на него так, как залезает курица-наседка на яйца. Полное тело задвигалось уверенно и легко, словно в нем вообще не было веса. Чтобы не упасть, Виктор вцепился в ее бока, потом от досады сдавил мягкую грудь.
   - М-м-м, - застонала Зоя. - Тебе хорошо?
   Ему было ни хорошо, ни плохо, ему было все равно...
   Утром к сельсовету, где на обочине стояла вереница грузовых машин, а колхозники в ожидание наряда на работы что-то шумно обсуждали, подъехал мотоцикл с коляской. С мотоцикла спрыгнул молоденький милиционер и побежал в контору.
   - Зачем он здесь? - спросила одна женщина другую.
   - В палатку кто-то ночью залез.
   - Гляди, какой шустрый, этот найдет.
   - Уже нашел.
   - И кто?
   - Ленька Волков.
   - Да ну...
   - Вот тебе и ну...
   Виктор и Дарья сидели за столом и завтракали. Виктор только что вернулся с реки, речная прохлада все еще держалась на волосах и теле. Около дома несколько раз чихнув, заглох мотоцикл. Милиционер вошел в Дарьин дом.
   - Здравствуйте, - сказал он.
   - Что случилось? - вставая из-за стола, спросила Дарья.
   - Ты Виктор Орлов? - присаживаясь к столу, спросил милиционер.
   - Я.
   - Ты где был этой ночью?
   - Дома он был, со мной! - крикнула Дарья.
   - Дома был, спал, - спокойно сказал Виктор.
   - Ты эти часы у кого-нибудь видел? - показывая Ленькины часы, спросил милиционер.
   - Нет.
   - Посмотри повнимательней.
   - Я же сказал, что нет.
   - Это часы твоего друга Леонида Волкова.
   - Не друг он мне... а так... просто...
   Милиционер отвез Леньку и его отца в райцентр. "Посадят, не посадят", - вот о чем говорила вся деревня. Вечером на рейсовом автобусе они вернулись. "Не посадили", - выдохнули все. Отцу Леньки удалось это дело замять...
   Виктор лежал в постели и, обняв Зою, дремал. "Больше не приду", - говорил он себе. Но все равно приходил снова и снова. Зоя гладила его молодое тело и о чем-то думала.
   - А Леньку отец избил, - вдруг сказала она. - Тебе его не жалко?
   - Чего?
   - Ведь это ты залез в палатку и подбросил часы.
   - Что?!
   Виктор отбросил в сторону одеяло и, выпрыгнув из постели, закричал:
   - Я тебя ненавижу... Дура!

-6-

   Полина сидела у окна и смотрела во двор. Во дворе молодые мамы гуляли с детьми. "Кажется, совсем недавно и я вот также за руку гуляла с Виктором, - думала она. - Была молодая, вся жизнь впереди, только счастливые дни хотелось иметь, а получилось по-разному, всякое было. А ведь моей жизни могло вообще не быть, мать говорила, что не хотела она с отцом заводить второго ребенка. Трудное тогда было время. Хорошая у нас семья. Виктор сдает экзамены в институт. Илья работает. Он всегда работал, зарабатывал, содержал семью".
   В дверь позвонили. Полина, посмотрев в "глазок", открыла дверь. На пороге стоял Илья, а за его спиной еще двое человек.
   - Ключи от квартиры в куртке забыл, - как бы оправдывался Илья и, отворачиваясь от строгого взгляда жены, добавил: - Вы проходите, располагайтесь, а я сейчас.
   Двое, неуверенно переступив порог, вошли в квартиру. Оба были небольшого роста, на смуглых лицах выделялся характерный профиль кавказского носа, на головах блином сидела кепка-аэродром. Илья, сделав жест своим пассажирам: "Мол, все в порядке", - направился за женой в кухню.
   - Кто это? - как можно тише спросила Полина.
   - Это Давид и Рамаз из Тбилиси, в гостинице мест...
   - Ты хоть думаешь, что делаешь?! - покрутив пальцем у виска, шипела Полина. - Мужики, вы вообще охуели, все нервы мне измотали. Один вместо того, чтобы к экзаменам готовится, мотается со своим саксофоном. Вчера опять дома не ночевал. Другой - гостей в дом табунами ведет. За Дарьей нужно в деревню ехать, а он... Сколько раз я тебя просила унитаз посмотреть, по-человечески нельзя в туалет сходить вода в бочке не держится.
   - Полин, они только на одну ночь, в гостинице мест нет. Обещают завтра... А за Дарьей в пятницу поеду, - Илья подошел и, обняв жену, крепко к ней прижался. - Ты нас покормишь. Полина промолчала. Илья вышел в прихожую и обратился к случайным гостям:
   - Все нормально: сейчас пообедаем, и я вас отвезу в "ГУМ".
   На следующий день в гостинице освободился номер, и перед тем как уехать грузины уговаривали Полину взять деньги за ночлег. Полина, отказавшись от денег, резко сказала, что если бы знала, чем дело закончится, то не пустила бы их. В ответ грузины все благодарили и благодарили ее, а в конце разговора пригласили Орловых в Тбилиси.
   Полина возвращалась с работы в хорошем настроении, за перевыполнения плана выплатили премию, к ноябрьским праздникам разыгрывали продуктовые заказы, и ей удалось один из заказов выиграть. Но когда она вошла в квартиру, и увидела на полу баулы, хорошее настроение в одно мгновение исчезло, как исчезает в воде брошенный камень. "Опять кого-то привез", - подумала она. Из гостиной вышел улыбающийся Илья.
   - Привет. О-о-о, что-то вкусненькое? - принимая сумки, сказал Илья. - А у нас гости.
   Пройдя в гостиную, Полина увидела уставленный закусками стол, разрезанную дыню, недопитую бутылку коньяка, и двух мужчин в тюбетейках, на плоских лицах которых застыла добрая улыбка.
   - Здравствуйте, - сказали они.
   - Здравствуйте, - ответила Полина.
   - Полин, мой руки и садись к столу, - сказал Илья.
   Полина вымыла руки и села к столу.
   - Илья, я тоже с вами выпью, поставь мне рюмку.
   Илья разлил по рюмкам коньяк.
   - И так, за что выпьем? - сказала Полина.
   - Я предлагаю за вас выпить, - сказал один из непрошеных гостей.
   - Хорошо, я не против, - сказала Полина и протянула рюмку, чтобы со всеми чокнуться.
   Выпили.
   - Ну, как вам Москва? - разрезая дыню, спросила Полина.
   - О-о-о, очень красивый город. Красная площадь, мавзолей, Третьяковская галерея. Завтра идем в Большой театр.
   Пока узбеки на перебой рассказывали, как им понравилась столица. Полина незаметно разглядывала Илью. "Зачем он этих гостей привозит? Ради чего? Ради плана, так он и так без них этот план делает. Денег за ночлег я с них не беру, одни неудобства от них. Тогда за чем?" Она поняла потом, когда посыпались междугородние звонки из Тбилиси, Бухары и других городов: "Вы когда к нам приедете, ведь обещали", "Мы вас ждем", "Пожалуйста, приезжайте", "Мы отправили поездом посылку, встречайте". Илья просто помог людям, как когда-то помогла им Дарья. По коридору послышались шаги, пришел Виктор. Окинув взглядом компанию, Виктор перевел глаза на отца. "Но и когда это блядство кончится? - подумал он. - Опять спать на раскладушке".
   - Сын, Виктор, - сказал Илья. - Ну, как последний экзамен, сдал?
   - Завтра будут известны результаты, - подходя к столу и беря кусок дыни, ответил Виктор.
   Узбеки расположились в гостиной, а Виктор с родителями в "маленькой" комнате. Виктор лежал на раскладушке и смотрел в потолок, за которым жил его приятель Соломон. Он выстроил неплохие отношения с соседом сверху и несколько раз оставался у него на ночлег. У них был общий интерес: джаз, музыка и саксофон. Соломон тридцатилетний мужчина с музыкальным образованием, небольшого роста, лысый, с постоянно серьезным лицом, которое он гордо носил как флаг. Когда Виктор приводил девушек, то при виде задумчивого Соломона отношения не складывались. Всех отпугивала его вечно думающая физиономия. Из угла комнаты донесся шепот: "Я думал, ты сегодня закатишь скандал", "Почему?", "Ну, ты вошла в гостиную, с таким лицом", "Хотела, но когда увидела узбеков, чуть не рассмеялась", "Я хочу тебя, давай, пока стоит", "Сын не спит", "А мы потихоньку", "Нет, давай потом, когда никого не будет".
   Виктор вошел в здания института и направился к стенду, где висели списки поступивших. У стенда толпилась небольшая группа, и что-то горячо обсуждала. Виктор отыскал глазами список фамилий на букву "О". Еще раз, просмотрев его, он понял, что не поступил. Он поднялся на второй этаж и прошел в кабинет "Приемная комиссия".
   - Я хочу забрать документы, - обращаясь к двум девушкам, которые сидели за столом, сказал Виктор. - Моя фамилия Орлов.
   Из глубины кабинета к Виктору приблизился мужчина и, взглянув еще раз в бумажку, которую держал в руке, сказал:
   - Вы Орлов?
   - Да.
   - Всегда обидно, когда не хватает чуть-чуть, одного бала, - начал он издалека, и тут же торопливо добавил. - У меня к вам предложение, вы можете учиться у нас, только на вечернем отделении. А через год переведетесь на дневное отделение. Не торопитесь забирать документы, подумайте, посоветуйтесь с родителями.
   - Хорошо, я подумаю, - сказал Виктор и вышел из кабинета.
   "Мать расстроится, - думал Виктор. - Кого-то своего "пихнули", а мне лапшу на уши вешает, полбала не хватило..."
   Уже несколько часов Виктор бродил по аллеям какого-то парка. Погода испортилась, моросил дождь. Упавший из свинцовых туч осенний вечер, как нежеланный попутчик стал сопровождать его. Ветер срывал с сонных деревьев листву и бросал ее под ноги. Виктор любил бродить без всякого смысла, просто так, но сейчас, когда он был один и в таком подавленном состоянии, в голову лезла всякая дребедень. Он остановился у какого-то старинного здания, в надежде найти телефон. "Нужно развеяться, - доставая записную книжку, думал Виктор. - Нужно кому-то позвонить". Телефонная будка сиротливо торчала за зданием в стороне, ее поставили сюда, подальше от музея, чтобы не портила интерьер. Опустив монету и вращая диск телефона, Виктор сделал звонок. Боковое стекло было кем-то выбито и ветер, врываясь в будку, упирался в плечо, словно хотел подслушать его разговор.
   - Лену, можно к телефону? - отворачиваясь от порыва ветра, спросил он.
   - Ее нет дома. А кто ее спрашивает?
   Автомат, как голодная собака глотал одну монету за другой. Света была дома, но к ней было нельзя, потому что и мама была дома. Марина была одна, но к ней было тоже нельзя, потому что она болела. Веры дома не была. Оставалась последняя монета. Виктор позвонил.
   - Алло, - услышал он в трубке.
   - Катя, это ты? - спросил Виктор.
   - Я.
   - Это Виктор. Я к тебе приеду?
   - Какой Виктор?
   - М-м-м. Саксофонист.
   В трубке повисла пауза, слышался только слабый треск.
   - Приезжай...
   - Э-э-э. Подожди...
   Ответа не последовало, лишь короткие гудки резали слух. Виктор впился глазами в записную книжку. "Куда ехать? Вот сука! Катя Л. Кто она? Ни адреса, ничего. Только телефон. Какой же я распиздяй. Вот какая-то приписка. Мед. Ком. Что это... мед., ком. Вот к чему приводят сокращения. Разъебай... Мед., мед., мед... медсестра... Ком., ком., ком... коммуналка... Катя - медсестра в коммуналке... Это где-то на "Соколе"".
   Дорога заняла около получаса. Зрительная память Виктора не подвела. "Вот ее дом, - подумал он. - Точно". Виктор поднялся на третий этаж. Пройдя к угловой квартире, три раза позвонил. Ему открыла дверь девушка, которая была немного выше его ростом, безразмерный халат закрывал ее худую фигуру, на ходу она водила полотенцем по влажным волосам.
   - Проходи, - сказала она.
   Виктор, переступив порог, пошел по длинному коридору следом за Катей. За его спиной скрипнула дверь, и в дверном проеме показалось голова соседки - пожилой женщины. Второго соседа - мужчины, дома не было.
   - Проходи, - указывая на свою дверь, сказала Катя. - Я сейчас, только высушу голову.
   Катина комната была такая же "маленькая", как и у Виктора. Сервант, диван, гардероб, стол, телевизор с тумбочкой, приемник "Беларусь", словно наезжали друг на друга, и поэтому казалось, что свободного места в комнате вообще нет. В углу серванта стояла шкатулка. Открыв крышку и просматривая содержимое шкатулки, Виктор как бы заново тренировал свою память. "Паспорт, комсомольский билет, сберкнижка, несколько писем, презервативы".
   Катя, закончив укладывать волосы, прошла в свою комнату и закрыла дверь на ключ. Соседка в это время копошилась на кухне. Как ни в чем не бывало, она подошла к Катиной двери и приложила ухо. За дверью слышались глубокие вздохи и поцелуи.
   - Кать, а Кать, можно я соль возьму, - ехидно щурясь, сказала соседка.
   - Возьми, - взволнованным голосом сказала Катя.
   Соседка пыталась заглянуть через замочную скважину, не получилось, в замке торчал ключ. До нее донесся чей-то стон и монотонный скрип дивана.
   - Кать, а Кать, тебя к телефону, - не унималась соседка. - Сказали: срочно.
   Из комнаты вместо ответа загромыхали первые аккорды известной песни. И вместе со звонким голосом певца послышался еще чей-то крик. Это кричала Катя.
   Когда Виктор вернулся домой, Полина не спала, она сидела в кухне и ждала сына.
   - Ты где был?! - резко встав, спросила она.
   - Не знаю, - садясь на табуретку, сказал Виктор.
   - Ты что, пьяный?!
   - Не знаю.
   - Что сказали в институте?!
   - Сказали, что не поступил.
   - Я так и знала!!
   - Мам, не кричи, сядь. Предлагают учиться на вечернем отделении. А на следующий год можно будет перевестись на дневное.
   - Ты, хоть понимаешь, что на следующий год, весной, тебя заберут в армию!!
   - Мам, ну и что, что в армию. Другие ведь служат.
   В кухню вошел заспанный Илья.
   - Что случилось то? - моргая глазами, спросил Илья.
   - Другие?! - кричала Полина. - Но ты у меня не другой, ты у меня единственный, сын. Война идет во Вьетнаме! И наших туда посылают... Я знаю!! Ты это понимаешь?!
   Виктор все прекрасно понимал. Он об этом думал, он этого, как и все молодые ребята боялся. "ДРУГИЕ. Они такие же, как и я, - думал он". Он смотрел на родителей, которые о чем-то спорили, и не слышал их. ДРУГИЕ сейчас где-то несли дежурство, воевали, защищали его мать, отца, РОДИНУ, Катю. Виктор вдруг вспомнил, как познакомился с ней. Это было в поликлинике. Народу столпилось очень много. Он стоял у кабинета за справкой для института. Из кабинета вышла медсестра и позвала троих ребят. "Почему без очереди! - завопила толпа". "Они после ранения... Они воевали... Они... Они выполняли свой интернациональный долг! - разволновалась медсестра. - Им положено". "МЫ ВАС ТУДА НЕ ПОСЫЛАЛИ, - кто-то крикнул из толпы". Толпа по-прежнему шумела, не замечая сказанных слов, а слова вылетели в форточку на улицу и стали жить своей жизнью. Они перелетали из одной квартиры в другую, из одного кабинета в другой; для многих сделались как фонограмма, человек открывал рот, хотел что-то сказать хорошее, и говорил: "МЫ ВАС ТУДА НЕ ПОСЫЛАЛИ". Поп, отпевая в церкви сморщенного покойника, вместо слов молитвы пробасил: "Мы вас туда не посылали". Советский композитор известный своими свободными взглядами, и мечтавший сочинить что-нибудь великое, перебравшись за границу, сочинил банальное: "Мы вас туда не посылали". Виктору казалось, что мать тоже кричит: "Мы вас туда не посылали!" Он смотрел на ее губы, как глухонемой и пытался прочитать. Ему хотелось встать, и закричать: "Я тоже хочу быть ДРУГИМ, и никто мне не сможет сказать: МЫ ВАС ТУДА НЕ ПОСЫЛАЛИ".
   - Виктор, что с тобой? Очнись! - Полина теребила сына за плечо. - Очнись!
   Виктор очнулся. Посмотрел на мать.
   - Илья, нужно Виктора устроить на "бронь", в "почтовый ящик", там дадут отсрочку от армии, - говорила Полина. - Иди, звони Леве.
   - Куда сейчас звонить, время одиннадцать часов, все давно спят. Завтра позвоню. Потом Лева нам денег должен, опять будет просить.
   - Я сказала: иди, звони!
   Лева дальний родственник Ильи работал Первым секретарем обкома партии и как никто другой был обмотан, словно нитью, нужными правильными связями, как кокон тутового шелкопряда. За свою услугу он, как правило, брал немного денег, как бы взаймы, брал и очень редко отдавал. В сопровождении Полины Илья вышел в коридор, и уверенно вращая телефонный диск, потому что номер знал наизусть, позвонил.
   - Да, - услышал Илья в трубке.
   - Лев Семеныч, это беспокоит Илья, ты извини, что поздно звоню. Проблема у меня.
   Виктор в институт не поступил, а ему на следующий год в армию.
   - Я все понял. Лаборантом в НИИ "Звезда", пойдет работать?
   - Пойдет.
   - Завтра пусть едет в райком комсомола за комсомольской путевкой, а потом со всеми документами в отдел кадров. Я туда позвоню. Все понял?
   - Да.
   - Илья, у меня здесь тоже проблема, финская мягкая мебель, как снег на голову свалилась. У тебя не будет в займы - рублей двести.
   - Будет.
   - Вечером будь дома, я заеду.
   Илья повесил трубку и посмотрел на жену.
   - Все в порядке, - сказал Илья, - готовь двести рублей.

-7-

   Виктор сидел за столом и записывал в толстый журнал показание приборов. "Установка", в брюхе которой бурлила необходимая кому-то электронная жизнь, блестела нержавеющими боками. Виктор встал из-за стола и поправил накрахмаленный белый халат. Вот уже пошла вторая неделя, как он работал в НИИ "Звезда" лаборантом. Вообще, этот НИИ, как и многие другие такие же конторы, напоминал огромный улей: жужжали "установки", суетясь, жужжали сотрудники в своих сотах-лабораториях, мечтавшие сделать нужные всем великие открытия. Все трудились на перспективу и многие в эту перспективу верили. Для Виктора же перспектива заносить каждый день в журнал показания этой железной дуры, навевало беспробудную грусть. Коллектив куда он влился (Виктор был четвертым сотрудником, плюс начальник), был какой-то желеобразный, люди держались высокомерно, общались с Виктором редко, украдкой над ним подшучивали. Пожалуй, только Нина - молодая девушка, маленького роста, похожая на подростка, старалась поддерживать с Виктором отношения. Было видно, что она немного комплексует, стесняется своего угревого лица и плоской фигуры. А вот волосы у нее были шикарные. Виктор однажды даже сделал ей комплемент: "У тебя красивые волосы". Нина в ответ изобразила подобие улыбки. Сергей - молодой человек лет двадцати трех, секретарь первичной комсомольской организации, имел обычную внешность, рост и вес. Сергей частенько рассказывал о своих любовных подвигах, при этом не стеснялся выдыхать на слушающих сотрудников пары алкогольного перегара. Борис - юноша красавец лет двадцати с лицом западного актера, одетый с иголочки во все импортное. Ему доставляло удовольствие показать всем окружающим новую вещь, выставляя себя на показ, он как бы говорил: "Посмотри на джинсы, на батник - все фирма. У тебя нет, и не будет, а у меня есть". Начальник - неженатый мужчина лет сорока, с непонятным лицом, потому что пол его лица закрывала черная борода, а на второй половине сидели большие роговые очки с темными стеклами. Что касается носа и волос на голове, то здесь можно провести какую-то параллель, нос был маленький, и волос было мало. Начальник редко находился на рабочем месте, утром, дав всем ЦУ (ценные указания), он со словами: "Я на совещание", - куда-то убегал.
   Это произошло в среду. Всю ночь на город лил дождь. И когда город, промокший насквозь, проснулся, в тусклом рассвете, он увидел в прозрачных лужах, как в зеркале свое мрачное социалистическое отражение. Виктор стоял на остановке и прятался под зонтом, потому что небо продолжало сыпать косой дождь. Набитые битком людьми, словно беременные, автобусы, покачиваясь, ползли мимо. Виктор опаздывал. Когда он вошел в лабораторию начальник уже давал ЦУ.
   - Орлов, опаздываешь, - стуча по стеклышку часов, сказал начальник.
   Виктор промолчал. Он посмотрел в сторону Сергея и Бориса и увидел, что они улыбаются. Нина отвернулась от всех и смотрела в окно.
   - Я на совещание, - добавил начальник и выскочил из лаборатории.
   - Сергей, пойдем, покурим, - сказал Борис.
   - Пойдем.
   Виктор поставил сушиться зонт, снял куртку и, стряхнув с нее остатки дождя, повесил в шкаф. Нина по-прежнему смотрела в окно.
   - Нина, - позвал Виктор.
   Нина молчала.
   - Нина, что случилось?
   - Да ну их, идиоты.
   Виктор не успел спросить, кого она имеет в виду, так как в лабораторию ворвался начальник.
   - Где все?
   - Курят.
   - Виктор, сходи за ними.
   Курилка находилась между этажами на лестничной площадке. Из лаборатории Виктор проследовал по коридору мимо "Доски почета", мимо "Красного уголка", ему оставалось сделать всего несколько шагов. И тут он услышал свою фамилию.
   - А Орлов то, засланный казачок.
   Виктор остановился.
   - Мне сказали: какая-то "шишка" звонила, просила за него. Не нравится мне этот Орлов. У нас был отличный коллектив. И вот на тебе... Появился чуждый нам элемент. Вот увидишь: будет подсматривать, подслушивать, и "стучать" будет, - как пить дать.
   - Да, теперь пораньше не уйти.
   - Нужно этому Орлову что-то сделать.
   - Слушай, у меня есть идея.
   - Ну-у?
   - Скоро отчетно-перевыборное собрание. Меня будут переизбирать. Я по собственному желанию... Ты знаешь надоело... Так вот, а что если на должность секретаря нашей первички предложить Орлова.
   - Ну и что это даст?
   - Выберем его, а потом объявим ему бойкот. Завалим всю работу. С ребятами я думаю, договорюсь. И еще, в нашу комсомольскую организацию из опытного производства пятерых дебилов-рабочих-комсомольцев добавляют. Этих и просить ненужно и так все будут бойкотировать.
   - Это ты здорово придумал. У нас не любят отстающих. А чуть что, кто виноват? Вожак, Орлов!
   - Ха-ха-ха.
   - Вот только согласится ли он?
   - Это я беру на себя. Уговорю, не куда не денется.
   Возникла пауза. Виктор вошел в курилку.
   - Начальник всех собирает, - сказал он и не узнал своего голоса.
   Двое, как ни в чем небывало, ничего не ответив, проследовали мимо. Виктор понуро побрел следом.
   - Сколько вас ждать, - нервничал начальник.
   - Мы курили.
   - Завтра к нам приходит с проверкой комиссия. Чтобы никто не опаздывал, чтобы все были на рабочих мечтах, чтобы порядок и дисциплина... Всем понятно?
   Сотрудники дружно ответили: - Да.
   Рабочий день монотонно скользил в сторону обеда. Сергей, быстро работая паяльником, ремонтировал какой-то прибор. Борис готовил свой "аппарат", к очередному эксперименту. Нина писала заявку на поставку радиодеталей. Виктор машинально заносил цифры в журнал, совсем не думая, что он пишет, и туда ли он пишет. Он думал о том, чем ответить этим двум, и не мог пока найти решения. Он не заметил Нину, которая подошла к нему и тихо спросила:
   - Ты пойдешь обедать?
   Виктор очнулся и вопросительно посмотрел.
   - Ты пойдешь обедать? - повторила она.
   - Послушай Нина, ты не хочешь пойти со мной в кино. У меня есть лишний билет.
   - А что за фильм?
   - Какой-то итальянский...
   Они договорились встретиться полседьмого. "Успею купить билеты", - думал Виктор. Но когда он приехал к кинотеатру, то увидел в кассах табличку "Все билеты проданы". Виктор стоял и не знал, что делать. К нему подошел парень.
   - Билетами интересуешься? - спросил он.
   - Да.
   - Сколько нужно билетов?
   - Два.
   - Три рубля.
   - Беру.
   Нина приехало вовремя и до начала сеанса у них оставалось время. На улице было прохладно, поэтому Виктор предложил:
   - Пойдем, выпьем по чашечке кофе.
   - Пойдем, - ответила Нина.
   Фильм был не о чем, двое просто жили в этом фильме, словно режиссер, включив камеру, забыл ее выключить, и камера сама все снимала, и снимала. Переводчик монотонно, без интонации, как гипнотизер раздавал зрителям сонные пилюли. Зал оживился, заерзал, задышал, только тогда, когда на экране главный герой с понятными намерениями стал раздевать главную героиню. Но половой акт прошел без участия зрителей, потому что пленка, вильнув в сторону, словно мышиный хвостик, оборвалась. Зажегся свет. По залу полетел свист. Посмотрев на Нину, Виктор увидел, что она напряглась, и тело ее дрожит. Нина, чтобы хоть как-то скрыть свою дрожь сжала ноги, сложила крестиком руки, - и вся съежилась, как маленькая пружина. Свет снова погас. По залу пронесся недовольный ропот, так как фильм начали не оттуда, и у зрителей к этим двум с экрана пропал уже всякий интерес. Виктор почувствовал, как чья-то рука, словно змея, заползает ему между ног. Пальцы Нины сжали его головку. Виктор убрал ее руку. Он твердо знал, даже если она очень сильно захочет, он не будет этого делать. С ней этого делать было нельзя. Все, покидавшие зрительный зал, были злыми и недовольными, и на чем свет стоит, проклинали этих итальянцев. "Наверно нужно ее проводить", - думал Виктор.
   - Ты меня проводишь? - спросила Нина.
   - Да.
   Они шли по аллее и держали друг друга за руки. Худые фонарные столбы, держащие на тонких шеях стеклянные шары, ярким светом улыбались им в след. На асфальтированную дорожку, на покрытые первым льдом лужи, на седую от инея траву, ложились две тени, большая и маленькая. Свет, словно цирковой фокусник, играл большой и маленькой тенью, то приближал их, заставляя, друг друга любить, то отдалял, то снова приближал, то опять отдалял.
   - Виктор, у тебя есть девушка? - спросила Нина.
   - Нет, - ответил Виктор, останавливаясь у автобусной остановки. - Послушай Нина, я хотел тебя спросить. Как стать своим в коллективе? Ты с ними работаешь ни первый год. По-моему, у нас хороший коллектив: начальник умница, да и ребята...
   - Хороший? Начальник ничего, а вот ребята... Сергей каждый месяц на неделю уходит в загул, берет больничный и пьянствует, а потом приходит на работу как с цепи сорвался. Борис помешался на импортных шмотках. Ты, еще их плохо знаешь, я даже хотела из-за них в другой отдел перевестись, не отпустили.
   - А где Борис их берет?
   - Борис почти каждый вечер пропадает у гостиницы "Интурист".
   К остановке подошел автобус.
   - Наш, - сказала Нина. - Поехали.
   Бросив в железный ящик два "пяточка", Виктор оторвал билеты.
   - Садись, сказала Нина. - Нам до конечной.
   В автобусе Виктор рассказывал смешные истории, может поэтому, дорога показалась в два раза короче. Дом, в котором жила Нина, стоял напротив остановки.
   - Вот мои окна, - показывая на первый этаж, сказала Нина. - Свет горит, а за шторами мама ждет.
   - Я поехал, - сказал Виктор. - Время уже.
   - Сейчас, - сказала Нина. - Сейчас, поедешь.
   Они вошли в подъезд и заняли пространство под лестницей. Нина, обняв Виктора, прижала его к стене.
   - Поцелуй меня, - прошептала она Виктору в грудь.
   Согнувшись знаком вечного вопроса: "Зачем я это делаю?", - Виктор ткнулся в ее теплые нежные губы.

-8-

   Сегодня в НИИ "Звезда" был необычный рабочий день. Вообще таких дней в месяце было всего два, вся их необычность заключалась в том, что в эти дни сотрудникам выплачивалась зарплата. В первый день - 22-го - аванс, во второй день (сегодня) - 7-го - получка. В эти дни люди себя ощущали как-то, особенно: от энтузиазма распирало во все стороны, каждому встречному даже незнакомому сотруднику хотелось пожать руку, быть другом, братом, соратником во всех начинаниях; хотелось петь, обязательно что-то патриотическое, например, "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...", или "Куба любовь моя ..." И многие энтузиасты толпились у "Красного уголка" (зарплату выдавали в этой комнате) уже с утра.
   Виктор с Ниной стояли в очереди и смотрели, как получившие свои кровные счастливые и довольные выходили, держа в руках бумажки и изображением Ильича. А сам Ильич в виде бюста стоял в "Красном уголке" и гордо смотрел на входящих и выходящих. Виктор, расписавшись в ведомости и получив деньги, вышел из комнаты. Следом за ним вышла Нина.
   - Ты сегодня вечером чего будешь делать? - спросила Нина.
   - В институт поеду, - ответил Виктор.
   - А завтра?
   - Тоже. Скоро сессия, нельзя пропускать.
   - А в выходные?
   - Пока не знаю.
   После того случая, Нина не давала Виктору прохода, она еще раз хотела сходить с ним в кино. Через головы стоящих в очереди Виктор заметил Сергея, который прикреплял к стенду объявлений какой-то плакат. Что-то, сказав Нине, он, раздвигая плечом толпу, двинулся в сторону Сергея. На плакате было написано: "10-го декабря 1970 года в "Красном уголке" состоится отчетно-перевыборное комсомольское собрание. Явка обязательна". После того, как Виктор услышал их разговор в курилке, отношения к нему со стороны Сергея и Бориса изменились в лучшую сторону. Виктор знал, что все это неспроста, что вся игра на выживание впереди.
   - Ты что сегодня делаешь после работы? - спросил Сергей.
   - А что? - в ответ спросил Виктор, решивший для себя: "Буду подыгрывать".
   - Мне нужно с тобой поговорить.
   "А почему ты не хочешь поговорить здесь, на работе?" - размышлял Виктор и уже в слух добавил: - Давай, поговорим.
   - Может, прям сейчас, и рванем, - сказал Сергей.
   До конца рабочего дня оставалось около часа.
   - Давай.
   - Только тихо: собираемся, одеваемся и... Да кстати, с тебя комсомольские взносы.
   Виктор достал рубль и протянул Сергею. Сергей вытянул из кармана бумажный конверт и, вложив туда рубль, достал сложенную в несколько раз ведомость.
   - На, распишись.
   Разложив ведомость и найдя свою фамилию, Виктор расписался.
   - Слушай, ты иди, одевайся, возьми мою куртку и жди меня на выходе, а я пробегусь, доберу взносы. Я быстро.
   И Сергей, нырнув рыбкой в толпу, исчез.
   Они быстрым шагом шли по территории института, не замечая ни легкого мороза, ни падающего хлопьями снега. Оказавшись за проходной, Сергей жестом остановил Виктора.
   - Подожди, только "дипломат" возьму, - сказал он и забежал в "камеру хранения".
   Через мгновение Сергей снова появился, и уверенной походкой сотрудники двинулись на переговоры.
   - А ты чего без "дипломата"? - спросил Сергей.
   - У меня сегодня нет занятий, - ответил Виктор.
   - Как ты относишься к портвейну? - немного замедляя шаг, спросил Сергей.
   - Вообще то положительно.
   - Ну вот и отлично, сейчас возьмем... посидим в пельменной... там и поговорим.
   У магазина с понятным названием "Вино" толпилась очередь. Дверной проем разрезал очередь пополам: на тех, кто был внутри и тех, кто был снаружи. Сергей подошел к дверному проему, думая прошмыгнуть внутрь. Виктор остановился в стороне.
   - Молодой человек, здесь очередь, - ставя Сергею рукой заслон, сказал мужчина в драповом пальто и шляпе.
   - У меня здесь сестра - продавщица. Могу я ей ключи от квартиры передать?
   Сергей достал из кармана связку ключей и, позвенев ими как колокольчиком, протиснулся в магазин. За прилавком стояли продавщицы: одна молоденькая - среднего роста, другая полная - постарше. Полная принимала деньги и звонким голосом: "Две водки", "Портвейн", "Два портвейна", "Водка", "Шампанское", "Коньяк", - как бы посылала команды молодой, а молодая, работая как автомат, доставала откуда-то из-под полы бутылки и запускала их в бурлящий людской водоворот.
   - Зина! - закричал Сергей, расталкивая толпу. - Сделай три портвейна!
   Зина перестала двигаться. Толпа недовольно загудела.
   - Зина, это я Сергей... да вот же я, вот...
   Зина поймала глазами Сергея и заулыбалась.
   - Три портвейна, - передовая деньги повторил Сергей. - Три...
   В пельменной было по-домашнему уютно. Заняв в углу столик, Виктор наблюдал за Сергеем, который, разложив на подносе тарелки с пельменями, о чем-то говорил с кассиршей.
   - Сейчас начнем, - ставя тарелки на стол, сказал Сергей.
   К нему подошла старушка, которая убирала со столов грязную посуду и достала из фартука два граненых стакана.
   - Вообще то здесь нельзя распивать, но если очень захотеть то можно, - наливая портвейн в стаканы, сказал Сергей. - Все удовольствие - рубль.
   Выпили. Сергей до конца, Виктор половину.
   - А чего ты не допил?
   - Сергей, о чем ты хотел со мной поговорить? Я тебя слушаю?
   - А-а-а. Так вот... Предложения вот какое... И я бы на твоем месте согласился... Я скоро перехожу в другой отдел... и моя должность в комсомоле освобождается... ты бы не хотел вместо меня... секретарем... Работа несложная: раз в месяц взносы собрать, собрание провести, - вот пожалуй и все. А взамен: бесплатные путевки в спортлагеря, билеты в театры, на концерты и еще многое другое. А-а-а, Виктор?
   - Я согласен.
   - Молодец! Давай за это выпьем.
   Сергей не ожидал, что этот так быстро согласится. На радостях он практически пил один и в разговоре не замечал, как Виктор спаивает его. Виктор сделал вид, что начинает собираться.
   - Подожди! Хочешь посмотреть, как люди... это... живут? Хочешь взглянуть... э-э-э... на островок... западной цивилизации. А-а-а? Хочешь?!
   - Конечно, хочу! - сказал Виктор, улыбаясь.
   - Тогда п-пошли!
   Быстрая ходьба и морозный вечер немного привели Сергея в чувство. Виктор не спрашивал, куда его ведут. Он молча шел рядом. Он, как шахматист просчитывал на несколько ходов вперед. И в этой партии ему не было равных. Они подошли к высотному дому, вошли в подъезд и на лифте поднялись на двенадцатый этаж. Сергей позвонил в дверь. Никто не открывал. Сергей позвонил еще раз. Дверь приоткрылась и в проеме показалась голова Бориса. Сергей незаметно подмигнул Борису.
   - Заходите, - недовольно сказал Борис. - Раздевайтесь.
   Виктор разделся и сразу прошел в комнату.
   - Ты за чем этого лоха привел? - раздражаясь, сказал Борис.
   - Боря, он согласился, - панибратски шлепая Бориса по плечу, пролепетал Сергей.
   - Все равно не стоило его ко мне приводить... Ну, ладно коль пришел... В парю-ка я ему джинсы.
   Виктор уже несколько минут разглядывал комнату: в углу за журнальным столиком сидели две красивые девушки и, не обращая внимания на вошедшего человека, разглядывали журнал мод, напротив, вдоль стены стояла наполненная под завязку хрусталем "стенка", в другом углу работал видеомагнитофон передовая телевизору какой-то эротические фильм, на столе - красивая бутылка какого-то алкоголя и коробка конфет ассорти, около стола - музыкальный центр, а в центре комнаты натуральной кожей манила к себе мягкая мебель. Виктор рассматривал на стене картины, когда Борис позвал его:
   - Э-э-э, как тебя, Виктор. Иди сюда.
   Виктор вошел в кухню.
   - Мне тут принесли джинсы, "Левис", фирменные, - начал он издалека. - Но они мне тесноваты. Возьмешь? М-м-м... За сто шестьдесят...
   Виктор покрутил в руках джинсы, и уверенно сказал:
   - Нет, не возьму, потому что это не фирма... а Польша... или Венгрия...
   - Ты смотри, разбирается.
   - Ладно, за сто тридцать... последняя цена... иди, в ванную... примерь.
   Пока Виктор мерил джинсы, Борис разлил в рюмки виски.
   - Беру, - выходя из ванной, сказал Виктор. - Если частями расплачусь. Ничего?
   - Ладно, забирай.
   Все молча выпили.
   - Ну-у, какую музыку будем слушать, - выключая видеомагнитофон, сказал Борис. - "Битлов?"
   Девушки заспорили.
   - "Битлов" уже слушали, - говорила одна. - Заведи "Ролингов".
   - Не хочу "Ролингов", уж лучше "Цепилино", - капризничала другая.
   - Долдингер у тебя есть? - с ухмылкой спросил Виктор.
   - А кто это? - удивился Борис.
   - Не надо никакого Долбиндера! Включи лучше "Голубые гитары", - упрашивал Сергей.
   Зазвучала музыка.
   - Можно тебя пригласить? - сказал Виктор, подходя к понравившейся девушке.
   - Я не хочу с тобой танцевать, - сказала она.
   - Ну-у, потанцуй с парнем, - усмехнулся Борис.
   Девушку звали Марина, она, словно сбежала с глянцевой обложки журнала мод. Нет, скорее та, которая была на обложке, могла позавидовать Марине, потому что Марина была естественно красива. Виктор танцевал с Мариной, Борис с Ольгой (так звали другую девушку), а Сергей втихаря пил виски. Первая мелодия отзвучала, заиграла вторая...
   - Э-э-э, хватит обниматься, - пробубнил захмелевший Сергей. - Идите все сюда, выпьем.
   Сергей держал в руках конверт, в котором хранились комсомольские взносы. Он за чем-то то доставал его из кармана, то опять прятал в карман.
   - Эй, давайте выпьем за нового секретаря...
   - Так, Сергею больше не наливать, - сказал Борис.
   - Борис ты плохой комсомолец, вот все сдали взносы... а ты... ты один не сдал.
   - На тебе взносы, - усмехнулся Борис и бросил на стол два рубля.
   Выпив еще по рюмке, Борис, Сергей и Ольга вышли на балкон покурить. Виктор и Марина остались в комнате вдвоем. Вынув из пачки "Мальборо" три сигареты, Борис достал зажигалку.
   - Убери руки! - донесся из комнаты голос Марины. - Ты чего себе позволяешь?!
   Борис заглянул в комнату. Марина размахнулась и дала Виктору пощечину.
   Сжимая в руке куртку, Виктор мчался по лестнице вниз так быстро, что ему казалось он бежит по винтовой лестнице, бежит по кругу, бежит без конца. Мимо мелькали чужие, странные двери, двери в которых вместо дверей висели зеркала. Из этих чужих зеркал выходили знакомые ему люди и, улыбаясь, манили Виктора рукой. В одном из зеркал Виктор увидел мужчин в белых халатах, которые несли носилки. Он сделал еще круг, мужчины не исчезали, тогда собравшись в комок, Виктор закричал и врезался в них головой.
   - Парень, ты чего спятил?! - спросил один из санитаров. - Куда летишь то?!
   Виктору не хватало воздуха. Он молча смотрел исподлобья и тяжело дышал...
   - Тебе чего плохо? Эй, Семен, дай парню нашатыря. Куда нам на третий?
   - Кажись на третий, - ответил другой санитар.
   У подъезда стояла машина скорой помощи. Виктор сгреб с лавочки снег и протер им лицо.
   Рабочий день начался как обычно, начальник, дав ЦУ, собирался уходить.
   - Борис, а где у нас Сергей? - бросая взгляд на Бориса, спросил он.
   - А я откуда знаю. Наверно заболел, - недовольно ответил Борис.
   - Что опять воспаление хитрости?
   Борис молчал.
   Сергей нарисовался после обеда, и у всех его портрет вызвал жалкое зрелище: волосы взлохмачены, лицо такое, словно он съел килограмм лимонов, а от костюма остались одни складки. Сергей жестом позвал Бориса.
   - Пойдем в курилку, - сказал Борис.
   - Борис, у меня проблемы, я попал в "отрезвитель".
   - Я так и знал. Я же тебе мудаку говорил, ни пей. Теперь "телега" придет. Нужно выкупить письмо.
   Такая бумага об административном правонарушении, которые люди называли просто "телега", ставили хоть небольшой на все равно крест на судьбе человека. Человек садился в эту "телегу", как в калошу и со скрипом ехал всю дальнейшую жизнь. "Телега" словно тень закрывала человеку солнце светлого будущего.
   - У меня нет денег. И получку, и комсомольские взносы...
   - Нет, ну от меня ты ушел с деньгами...
   - Я ничего не помню... смутно помню, что садился в такси. И все... Дай хотя бы три рубля... жрать хочу...
   Борис вынул из портмоне три рубля и протянул Сергею.
   - Откуда у тебя эти три рубля? - рассматривая деньги, спросил Сергей.
   - А что?
   - Эти три рубля из комсомольских взносов. Вот здесь видишь разрыв... я сам заклеивал его скотчем... Ты украл? Сука!
   - Иди ты на хуй, мудак! Эту "трешку" мне дал Орлов за джинсы.
   - Боря! Значит, это он взял! Пошли!
   - Подожди! Таких клееных "трешек" немерино... Орлов тебя пошлет, куда подальше... Даже если это он, ты не сможешь ничего доказать.
   - Что же мне делать?
   - Нужно любым способом выкупить "телегу"...
   Виктора вызвал на собеседования Игорь Пузырев - освобожденный секретарь комсомольской организации отделения. Игорь занимался только комсомольской работой, в основном идеологией, организацией субботников, собраний, митингов, турслетов и т.д. "Пузырь" - так называли его комсомольцы, что, в общем, соответствовало его фигуре. Игорь был среднего роста, полнотелый, большая голова упиралась в узкие плечи, на лице вокруг курносого носа рассыпались веснушки, которые придавали всегда серьезному лицу немного комический вид. На первый взгляд при знакомстве могло показаться, что Игорь был человеком без большого ума, с простецким характером. Но это было ни так. Закончив с красным дипломом "Бауманский" институт, Игорь по распределению попал работать в НИИ "Звезда", и уже через год был назначен начальником лаборатории. Принимал активное участие в научных диспутах, и всегда отстаивал свою точку зрения. За короткий срок сумел сделать несколько важных научных открытий, и оформить несколько рационализаторских предложений, которые улучшили работу производства. За проявления своих лучших качеств Игоря вызвали в комитет комсомола НИИ "Звезда" и уговорили на эту должность - освобожденного секретаря. Буквально через месяц Игорь пожалел, что согласился, комсомольская дисциплина, и субординация совсем убивала инициативу. Все решения, планы, задачи, он получал сверху и обязан был их выполнять. Со временем он превратился в хорошего исполнителя, и эта рутинная работа засосала его, как болото засасывает путника-ротозея. Что же касается назначения Орлова, то Пузыреву по большому счету было все равно: получится у Орлова - хорошо, не получится - назначу другого. Должность, на которую выбирался Орлов, как должность сторожевой собаки - лай на кого положено и бегай по цепи от и до. "А если захочет плыть против течения, - размышлял Пузырев. - Возьму за шкирку и утоплю".
   В комнату постучали.
   - Войдите, - сказал Пузырев.
   В комнату вошел Виктор.
   - Здравствуйте, я Орлов.
   - Проходи, садись. Ну что, давай, знакомиться, - протягивая Виктору руку, сказал Игорь. - Пузырев Игорь Алексеевич.
   - Виктор Орлов.
   - Сергей Нестенко со мной по поводу тебя говорил и я не против твоего назначения...
   - А когда он с вами говорил?
   - Вчера, утром.
   "Неужели так был уверен, что я соглашусь", - подумал Виктор.
   Пузырев продолжал:
   - Комсомольская работа несложная на первых парах я тебе помогу. Самое главное не упустить момент и найти с каждым комсомольцем точки соприкосновения. Что главное в работе лидера комсомольской организации? Не возвышаться над рядовыми комсомольцами, но и не опускаться ниже определенного уровня, так сказать, держать дистанцию. В беседах будь попроще, чтобы все могли понять задачи, которые ставит партия, правительство и комсомол, но в то же время не упрощай, потому что для нас строителей коммунизма нет простых решений. И о сложном международном положении, и о борьбе негров за свои права мы должны помнить каждый день. Так, завтра отчетно-перевыборное собрание, вот сдесь, - Пузырев достал из папки исписанный мелким почерком лист, - речь твоего выступления и тезисы. Все выучишь наизусть.
   После работы Виктор нацелился на магазины. Вечером семья отмечала день рождение Дарьи, а он так и не купил подарка. Хотя до Нового года времени было достаточно, люди группами перетекали из одного магазина в другой, вынюхивая дефицит. Купив Оренбургский пуховый платок, Виктор торопился домой. Он вмести с гостями, которые, как по команде скопились у двери, вошел в квартиру. На Дарью посыпались поздравления, поцелуи и смех.
   - Ба, это тебе, - целуя именинницу в щеку, сказал Виктор.
   - Спасибо, сынок.
   - Илья! - увидев Виктора, закричала Полина. - Виктор пришел.
   - Виктор, помоги бутылки расставить! - позвал сына Илья.
   День рождение получился как всегда веселым и каким-то добрым.
   Следующий рабочий день начался ни как обычно. Начальник уединился с Сергеем и около получаса беседовал с ним. После этого разговора Сергей вернулся с красным, как вареный рак, лицом. Затем Сергея вызвал Пузырев и от него он вернулся с белым, как белило, лицом. Весь день Сергея Нестенко бросало то в жар, то в холод. Он сидел молча, словно набрал в рот воды. На доске объявлений, где висел плакат, красным фломастером приписали: "2) Персональное дело комсомольца Нестенко С.Н." Виктор о чем-то мило беседовал с Ниной. Борис, как ни в чем не бывало "гонял" свой "аппарат". В назначенный час комсомольцы начали подтягиваться к "Красному уголку". Собрание должен был вести Сергей, но так как его должны были "разбирать", потому что "телега" все-таки пришла, собрание проводил Пузырев.
   - Так, ну-ка, потише! - стуча карандашом по графину, начал Пузырев. - В комсомольской организации отделения "Звезда-5" на учете состоит пятнадцать комсомольцев. Простите, двадцать комсомольцев... пятерых... из опытного производства... добавили. На собрании присутствуют семнадцать комсомольцев. Трое отсутствуют по уважительной причине. Предлагаю собрание открыть. Кто за это предложение, прошу голосовать. Так... Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно. Так... Теперь... Нужно назначить секретаря... Я предлагаю Нину... Нет возражений? Нина, приступайте к своим обязанностям.
   Нина взяла лист, ручку и приготовилась записывать.
   - Сегодня у нас два вопроса: Первый - отчет секретаря комсомольской организации "Звезда-5" Нестенко, затем прения, второй - персональное дело комсомольца Нестенко.
   Комсомольцы заулыбались, кто-то даже засмеялся.
   - Так, ну-ка, тихо! У меня есть предложения поменять эти вопросы местами. Нет возражений? В комсомольской организации случилось ЧП, комсомолец Нестенко совершил административное правонарушение. Все мы знаем Сергея с хорошей стороны, он ваш секретарь... активист... характеристика у Сергея положительная... Я до собрания с ним беседовал, и Сергей раскаивается в своем проступке. Он написал объяснительную... но мы обязаны реагировать... и мы будем реагировать... поэтому я предлагаю за проступок совершенный Сергеем Нестенко... объявить ему выговор. Кто за это предложения? Прошу голосовать...
   Руки комсомольцев потянулись вверх, как ростки увядшего цветка после поливки.
   - Подождите голосовать! - крикнул Виктор Орлов.
   - Орлов в чем дело, идет голосование?! - возмутился Пузырев. - Я тебе не давал слова!
   - Мы не можем подходить к этому вопросу формально. Комсомолец Нестенко напился и попал в "отрезвитель"... это не просто проступок... Если мы объявим ему выговор ничего не измениться... Может поэтому он так себе вел, что знал все сойдет ему с рук. А вы знаете, товарищ Пузырев, что Нестенко потерял комсомольские взносы? А может не потерял, а прогулял...
   - Нет, это не может быть! Нестенко, это правда!
   Сергей молчал.
   - Этот вопиющей факт, бросает тень на нашу комсомольскую организацию, на каждого из нас. Поэтому я предлагаю за потерю облика комсомольца, Нестенко, из комсомола исключить.
   - Я тоже поддерживаю Виктора, - вставая, сказала Нина. - И еще: предлагаю обратиться в администрацию с предложением... Снять фотографию Нестенко с "Доски почета" и лишить его квартальной премии.
   Комсомольцы недовольно загудели. Кто-то выкрикнул:
   - Мне за два опоздания на работу "впаяли" выговор, а этот такое совершил... и тоже...
   - Кому-то все прощается, - кричал другой комсомолец, - а нас чуть что, наказывают по полной программе...
   На Игоря Пузырева покатилась волна возмущений, недовольства и критики. Он опешил и не находя слов молчал. Ему хотелось объявить перерыв, а в перерыве посоветоваться с верхними товарищами. Но он не мог ничего сделать, нужна была веская причина. Пауза затягивалась. Виктор Орлов пристально смотрел на Пузырева. Игорь, не отводя глаз, рассматривал Орлова.
   - Хорошо! - сказал Пузырев. - Поступило два предложения: Первое - объявить выговор, второе - исключить. Так... голосуем. Кто за первое предложения? Так... пять - за... Кто против? Тринадцать - против. Теперь... Кто за второе? Тринадцать - за. Против есть? Пять...
   Сергея Нестенко из комсомола исключили. Виктора Орлова избрали комсомольским секретарем...

-9-

   Длинный свадебный стол, уставленный дефицитными закусками и дорогими напитками, словно дальняя дорога для избранных указывал молодоженам путь в семейное счастье. У них было все - родители постарались: квартиру сделали, машину - пусть неновую, тоже сделали, и дачный участок выбили... и еще заказали дорогой оркестр... пусть веселит, ничего для молодых нежалко. Всем, вдруг захотелось верить: гостям, тамаде, официантам, и даже шеф повару, что именно эти двое молодоженов построят себе замок из любви и счастья. А если кто-то и завидовал, то это была, скорее, мимолетная, добрая зависть, потому что все, что получили молодожены, мог получить и получал, если очень, конечно, захотел бы, любой из гостей. Торжественная часть из поздравлений и напутствий родителей, а также быстрого сбора подарков и конвертов с деньгами, закончилась звоном рюмок, лязгом вилок и радостным криком: "Горько", и уже потом, глазами съедая стол, гости кричали: "Товарищи, передайте черную икру у меня жена на диете", - полная женщина принимала икру и крупными шматками, бросая ее на хлеб, ела. "Товарищи, передайте коньяк - меня от водки мутит". "Это что у вас, язык? Передайте". "Девушка, что вы едите?" "Не знаю. А что?". "Ну, все равно, передайте".
   Пока гости набирались сил и мысленно готовили себя к танцам. Оркестр, проиграв пару вступлений, стоял на сцене в позе ожидания. Виктор, держа в руке саксофон, позвал Соломона:
   - Ну что начинаем?
   Соломон посмотрел на тамаду. Тот в ответ махнул рукой.
   - Давай! - крикнул Соломон.
   Виктор повернулся к оркестру и щелкая пальцами: "Раз, два, три..." - выплеснул в зал мелодию. Услышав мелодию, гости, словно опаздывая на поезд, повскакали с мест. Мужчины, рассматривая суетившихся, выхватывали понравившихся женщин. Женщины, подпрыгивая, как горные козочки (возраст, вес, рост, не имел никакого значения) тянули из-за стола в центр зала понравившихся мужчин. Виктор, зазывая саксофоном, приглашал на выход солистку, которая почему-то не торопилась петь, а пыталась в углу до конца выкурить сигарету. Наконец она вышла, и зазвучал любимый всеми шлягер. Гости знали себе цену, умели все: танцевать, петь, веселиться, поэтому не успела отзвучать первая песня, как зазвучала вторая... третья... четвертая... Мужчины в танце лапали чужих жен, жены, которых зажимали, следили за своими мужьями... ну и все, конечно, желали медленных танцев, потому что быстрая еда и желание обниматься устремляла людей в jazzsluggish, правда многие так и не поняли что это. Солистка, сославшись на усталость, ушла курить. Оркестр замер. Соломон пригласил всех музыкантов за отдельный столик, перекусить. Музыканты ели, пили и смеялись. Виктор пил чай. Соломон хлопнул в ладоши. Оркестр, словно из окоп полез на сцену. Зазвучала музыка. Виктор продолжал играть ему хотелось играть быстро, чтобы побыстрей закончить... и уйти... уйти, навсегда. Но подходили люди просили играть медленно... протягивали деньги.. и он играл... играл так, как никогда... словно в последний раз. Свадьба клонилась к закату; люди просто устали: танцевать, смеяться и пить... закусывать и целоваться, любить соседа, потому что он любит тебя. Многим стол уже напоминал дорогу домой, и многие по этой дороге уже скользили, сложив, пьяные головы в полные едой тарелки. Уже, как месяц назад ставшая женой, невеста, держала на руках уснувшего жениха-мужа. Свидетель дожимал в углу свидетельницу. Женщины ставили на место съехавшие в сторону груди, мужчины, кусая губы, смотрели по сторонам и выпивали на посошок, понимая, все, что осталось не съесть, и с собой не унести. Народ потихоньку, расходился. Виктор отыграл последние заплаченные пятьдесят рублей и стал собираться.
   - Держи, твоя доля, - подходя к нему, сказал Соломон. - Ты сегодня замечательно играл.
   - Чтоб эта девушка больше у меня в оркестре не появлялась, - показывая на солистку, нервно сказал Виктор.
   - А что я могу сделать, Юрка опять в запое... Вить, потерпи... Даю слово... уберу... в следующий раз. Виктор, ты у меня умница... так играть... так вдохновенно, замечательно, только ты можешь.
   - Да, так замечательно можно играть только на свадьбах, - убирая в карман деньги, сказал Виктор. - Устал, нет сил...
   - Ну что, поехали ко мне: посидим, выпьем...
   - Нет, мене ждут...
   - У тебя же нету сил... Слушай, объясни мне, почему на тебя бабу слетаются как мухи на г... мед, а я как не пытаюсь... ничего толком не выходит...
   - Ты очень задумчивый... Чтобы тебя полюбили, тебе нужно сделать пластическую операцию и как образец взять Буратино... А что... Все время улыбается, так как рот до ушей... и нос как пиписька все время торчит...
   - Иди ты в жопу, гондон штопаный... блядун тупорылый...
   - Ладно, Соломон, извини. Ты же мне друг? Ну-у, неудачно пошутил. Хочешь, поедем к ней вместе, и я тебя познакомлю, а потом останешься с ней вдвоем. А-а-а?
   - А кто она?
   - Она? О-о-о. Замечательная женщина, правда, у нее есть муж, полковник - награжден именным оружием. Ты не волнуйся он сейчас в командировке.
   - А-а-а, сколько ей лет?
   - Не знаю, где-то около сорока.
   - Слушай, ты совсем ебанулся.
   - А при чем здесь возраст? Ты представляешь однокомнатная квартира на десятом этаже, спрятаться некуда. Она оседлала тебя и скачет... скачет... скачет... во весь опор... А в любую минуту может муж вернуться из командировке с пистолетом. Вот где страсть, адреналин и настоящая любовь. Ты понимаешь, что может это делаешь в последний раз... и этот раз... бах... бах... бах...
   Виктор не закончил, он выставил вперед руку, изображая пистолет, и стал стрелять. Соломон махнул рукой и, повернувший к ударнику, бросил:
   - Валера, собери аппаратуру.
   - Соломон, подожди, я решил... поеду с тобой! - убирая саксофон в футляр, крикнул Виктор.
   На улице нулевой февраль грозился немногочисленным прохожим похолоданием, и может, даже требовал, чтобы люди надели головные уборы, и от предчувствия холода скукожились. Но ни ветер, ни случайно выпавший снег не мог испугать торопившихся людей, даже на оборот все они хотели снега, мороза, зимнего солнца, стабильной погоды и настоящей зимы. Соломон остановил такси.
   - Виктор, садись вперед, - сказал Соломон.
   Виктор посмотрел на Соломона и сел на зад.
   - Нет, Соломон, сегодня твоя очередь платить.
   Соломон нехотя сел вперед.
   - Соломон, я давно хочу тебя познакомить с девушкой, Ниной.
   - А кто она?
   - О-о-о, она замечательная...
   Соломон цеплялся за каждое знакомство, как за соломинку, он надеялся... И сейчас смотря на Виктора он верил, что он говорит искренне...
   - Ты спал с ней? - не обращая внимания на шофера, который их куда-то вез, сказал Соломон.
   - Нет.
   - Врешь?
   - Нет.
   - Виктор, а какая она?
   Виктор ничего не ответил. Он уснул.
   Проснувшись утром, Виктор не торопился на работу. Начальник был в курсе его комсомольских дел, и Виктор планировал свой рабочий день по-своему. Виктор решил посетить опытное производство, где работали прикрепленные к нему комсомольцы. Кабинет директора производства был в конце самого производства, и Виктору, чтобы дойти до кабинета, пришлось пройтись по цехам, где стояли станки, подъемные механизмы и обслуживающие их инструментальные. Постучавшись для проформы в дверь, Виктор сразу вошел. За большим столом седел видный седой мужчина, и неторопливо покуривая, перекладывал какие-то документы.
   - Вы ко мне? - не поднимая глаз, спросил он.
   - К вам, - спокойно сказал Виктор.
   - Садитесь.
   - Я комсомольский секретарь...
   - Что опять мои что-то натворили?
   - Да нет. Я зашел поговорить.
   - Ну что ж, давай знакомиться, - расплющивая в пепельнице сигарету, сказал директор. - Беляков Василий Михайлович.
   - Виктор Орлов, - доставая из папки исписанные листы, сказал Виктор.
   Василий Михайлович безразлично посмотрел на Виктора и пожалел потерянного времени.
   - Вы знаете, я посмотрел список правонарушений за последние полгода и картина удручающая: пьянство среди комсомольцев, прогулы, даже хулиганство есть. И с этим нужно, что делать, но я к вам пришел ни с пустыми руками, а с конкретным предложением и думаю, что вы меня поддержите: нужно организовать среди опытных производств, где работают комсомольцы конкурс "Лучший в своей профессии". Конкурс проводить ежегодно: среди токарей, фрезеровщиков, слесарей - и за первое место присваивать очередной разряд. У комсомольцев появится стимул хорошо работать, дисциплинирует их, да и получить прибавку к зарплате тоже важно. Допускать будем тех комсомольцев, у которых нет нарушений. И потом, этим конкурсом мы заинтересуем молодых рабочих тех, кто пока не комсомольцы. Таких у вас пять... Думая, что со временем и они станут комсомольцами. Я смогу их убедить. И тогда можно будет создать комсомольскую бригаду, назначить бригадира и включить их в соцсоревнования.
   - Ты это все сам придумал, или кто подсказал? - довольно улыбаясь, спросил директор.
   - Сам... ну почти сам.
   - Я думаю, тебя поддержат, так как считаю это очень дельное предложение. Послезавтра, - листая настольный календарь, сказал директор, - у руководителя института совещание, будут все начальники опытных производств. Ты бы смог там выступить?
   - Конечно.
   - Совещание ровно в десять. Подойдешь ко мне, и вместе пойдем.
   Виктор пожал начальнику руку и вышел из кабинета. В конце коридора он увидел Пызырева, который беседовал с каким-то военным. Пызырев стоял боком и не видел когда подошел Виктор.
   - День добрый, - сказал Виктор.
   Пузырев повернулся. Он был недоволен, что кто-то вмешивается в его разговор. Увидев Орлова, Пузырев насторожился, но промолчал. После того собрания и прочитанного письма, которое написал ему Орлов. Пузырев стал относиться к Орлову с еще большим подозрением.
   - Ты прочитал мое письмо? - не обращая внимания на стоящего рядом молоденького майора, спросил Виктор.
   - М-м-м, еще не читал... может потом... м-м-м, познакомься начальник "Военно-учетного стола".
   - Майор Петров Андрей Васильевич, - представился майор.
   - А это Орлов Виктор, секретарь первичной комсомольской организации, - на последних словах Пузырев сделал ударение. - Извините, мне нужно идти.
   Разбрасывая в разные стороны ноги, словно давая понять, кто-то здесь хозяин, Пузырев ушел. Виктор задумался и посмотрел на майора.
   - Мне нужно с вами поговорить.
   - У меня сейчас нет времени... если только после обеда... Знаешь, где мой кабинет? Заходи.
   "Военно-учетный стол" стол находился за территорией института и, по пути зайдя в столовую, Виктор неторопливо шел к майору. Дорога была вычищена от снега почти до асфальта, только деревья, словно грузчики несли на своих ветках мешки пушистого снега. Контора майора располагалась в двух просторных комнатах: в первой сидела пожилая секретарша, сторожившая архив с делами призывников, во второй сидел сам майор. Виктор, не обращая внимания на секретаршу и бросив ей дежурное: "У себя?" - вошел в кабинет майора. Многие призывники, заходившие в этой кабинет, тряслись от страха, лебезили перед майором, задавали глупые вопросы: "Простите, а зачем меня вызвали?". Наверно, боялись, что их тут же засунут в кирзовые сапоги, словно в деревянный ящик и их счастливая жизнь будет похоронена навсегда.
   - Проходи, - как-то по-домашнему сказал майор.
   - Вот, небольшой презент к празднику Советской армии, - доставая из "дипломата" бутылку коньяка, сказал Виктор.
   - Спасибо. Ну, рассказывай, какие проблемы? Да ты садись, не тушуйся.
   - Скажи: товарищ майор, были ли случаи, когда с кого-то снимали "бронь", лишали отсрочки? - садясь на стул, спросил Виктор.
   Майору нравилось, когда его так называли: ни по имени отчеству, ни по фамилии, а официально: "Товарищ майор". Это звание он получил недавно, его перевили из военкомата на эту "сладкую" должность благодаря жене, вернее, тестя - генерала генштаба.
   - Да, были такие случаи. Но это сделать ни так просто, - словно читая мысли Виктора, говорил майор, - нужно решение комсомольской организации, профсоюзной организации, постановление администрации... но это все можно сделать... если очень захотеть... А от себя, я могу вызвать этого призывника, побеседовать с ним, так сказать, предупредить, что в любой момент может быть аннулирована отсрочка от армии... Еще как-то попугать. На многих это действует безотказно... Что, кто-то очень сильно "насолил"?
   - Да-а-а.
   - Кто?
   - Михеев Борис.
   Майор встал из-за стола и направился к двери.
   - Берта Генриховна, - приоткрывая дверь, сказал майор, - принесите мне личное дело призывника Михеева Бориса.

-10-

   Виктор, Нина и Соломон сидели у Соломона в квартире за столом, и пили чай. Виктор, как и обещал, познакомил Нину и Соломона, это случилось на Новый год в спортлагере после пятикилометровой лыжной гонки. Нет, скорее, до лыжной гонки. Виктор и Соломон приехали на базу в институтском автобусе. А Нина решила ехать на электричке, так ей была ближе. Молодежь не успела приехать, разместиться и отдохнуть, как организаторы, вкладывая каждому в уши шум мегафона, зазывали: "Всем получить лыжи и выйти на старт. Список у меня, отмечаемся. За неявку будем наказывать". Пузырев стоял на старте и, размахивая флажком, как всегда руководил. Получив лыжи, выйдя на старт и обращаясь к Соломону, Виктор сказал:
   - Соломон, вот она - Нина.
   - Где?
   - Да, вот, маленькая на горке стоит. Нина! - крикнул Виктор. - На минутку, можно тебя.
   Нина оттолкнулась палками, и умело, тормозя лыжами, спустилась.
   - Познакомься, это мой друг - Соломон.
   - Нина.
   Соломон посмотрел на Нину, Нина посмотрела на Соломона. Их глаза встретились, и Виктору показалась, какой-то зигзаг молнии вспыхнул, промелькнул и соединил их глаза.
   - Куда вы! - закричал Виктор. - Сейчас же старт!
   Виктор посмотрел под ноги и увидел, как под лыжами хлюпает вода. После Нового года Соломон и Нина стали встречаться.
   - Виктор, Виктор, - теребя плечо соседа, говорил Соломон. - Может, все-таки поедешь с нами на гастроли в Ленинград? Это для всех нас шанс, выйти на новый уровень.
   Виктор молчал. "С нами" Соломон имел в виду и Нину, которая взяла отпуск за свой счет и ехала на гастроли, в качестве зрителя (лучше сказать возлюбленной), с Соломоном и оркестром (надо сказать, что руководил оркестром все же Виктор, а Соломон состригал купюры).
   - Нет, не поеду. Ты меня Соломон заменишь, ты...
   - Ты понимаешь, что получить без тебя статус будет нереально.
   - Слушай, хорош, прибедняться, все вы сделаете как нужно: и статус получите, и деньги.
   - Ладно, держи, - Соломон вложил ключи в ладонь Виктора. - Поживешь у меня, за одно и за квартирой присмотришь.
   Виктор лежал в постели Соломона и смотрел в окно, где февральская пурга накрывала белой простыней пустую дорогу, мертвые деревья, уснувшие дома и ржавые пьяные фонари. "Соломон влюбился, и она его любит. Он явно с ней переспал, счастье в мешке не утаишь. А разве в этом главное? А я? Как же я? Любит ли кто меня?" Февральская пурга накрыла и Виктора. Он укрылся с головой былым, как снег одеялом и крепко уснул.
   Пузырев не находил себе места. Он несколько раз перечитал письмо Орлова и не знал что делать, как поступить. Письмо лежало на столе и при каждом прикосновении обжигало пальцы. Оно несколько дней пролежало, как в гробу, в ящике письменного стола, но Пузырев не мог похоронить его там навечно. Он не мог письмо порвать, при желании его можно было склеить, сжечь, такие письма не горят. На такие письма он обязан реагировать. По извилинам Пузырева бегали фразы: "Комсомолец Борис Михеев имеет контакты с иностранцами... комсомолец Борис Михеев занимается спекуляцией.... комсомолец Борис Михеев занимается антисоветской пропагандой..." - бегали и не укладывались в голове. Пузырев еще раз посмотрел на письмо; он боялся, что Орлов мог написать такое же письмо в комитет комсомола НИИ "Звезда" и если не реагировать, то верхние товарищи могут наказать, притормозить его карьеру. Он вызвал Орлова к себе на беседу. Пузырев посмотрел на часы: "Без трех минут десять. Сейчас должен прийти. Я готов к этому разговору. Готов". Ровно в десять к Пузыреву в кабинет вошел Виктор.
   - Здравствуй Орлов, садись! - начал Пузырев без раскачки. - Прочитал твое письмо и... много на себя берешь, так обвинять комсомольца... Так нельзя. Забирай свое письмо, я сам с Мехеевым поговорю.
   Виктор смотрел на Пузырева и молчал.
   - Ну, что молчишь? Ты понимаешь, что это письмо вызовет скандал? Всем, в том числе и тебе, дадут по шапке. Ну, ни вовремя ты его написал. Я тебе обещаю, что Михеев станет как шелковый.
   Виктор молчал.
   - Меня скоро назначат секретарем комсомола НИИ "Звезда", вопрос практически решенный. На свое место я буду предлагать тебя. - Пузырев подозрительно посмотрел на Виктора. - Ну зачем нам это письмо? На, порви его.
   Виктор взял письмо и положил перед собой.
   - Да... - сказал он.
   Пузырев насторожился.
   - Да, если этому письму дать полный ход многие головы полетят. Но все, что здесь написано правда, и у меня есть неопровержимые факты. Поэтому, я предлагаю: я и ты, докладываем руководству - в приемлемой форме, готовим собрание и с мягкими формулировками отправляем Меехева в армию на перевоспитания. А после устанавливаем среди комсомольцев железную дисциплину. Вот только тогда мы сможем стать первыми. А в комитете можешь сказать, что это моя инициатива.
   - Мне нужно подумать, хотя бы до завтра...
   - Думай... - сказал Виктор и, хлопнув дверью, ушел.
   Показания с "аппарата", за которым когда-то следил Виктор, снимал другой лаборант. Начальник последнее время никуда не убегал, а сидел на своем рабочем месте и что-то делал. Нина отдыхала в Ленинграде. Борис замкнулся в себе и как человек, который чего-то боялся, ходил, озираясь по сторонам. Виктор еще раз по кругу осмотрел лабораторию и безразлично сказал:
   - Я в комитет комсомола.
   Виктор вышел из проходной и уже направлялся к остановке, вдруг кто-то его окликнул. Он повернулся и увидел, что за ним стоит девушка в дубленке с накинутым на голову капюшоном. Это было Марина.
   - Виктор, м-м-м, Ильич, - немного волнуясь, сказала она, - мне нужно с вами поговорить.
   - Что, прямо здесь на улице будем разговаривать?
   - Можем пройти ко мне, я здесь недалеко живу.
   - Хорошо, пошли.
   Дом, в который они пришли, действительно находился рядом, и дорога заняла около пяти минут. Это дом был построен недавно: в подъезде и на лестничной площадке все еще пахло краской. Марина привела его в просторную однокомнатную квартиру, в которой кроме "софы", "горки" и журнального столика больше ничего не было.
   - Я недавно сюда переехала, поэтому пока у меня неуютно.
   - А родители где живут?
   - Родители? Они... на проспекте Мира.
   - Хотите кофе?
   - Нет, кофе не хочу, а вот что-нибудь покрепче бы... выпил.
   Марина достала из "горки" початую бутылку коньяка, шоколадку и хрустальную рюмку. Виктор, раскинув вширь руки, развалился на "софе", Марина присела с краю.
   - Марина, я один пить не буду.
   Марина достала еще одну рюмку.
   - Марина, я хочу выпить за тебя... ты такая красивая, - разливая в рюмки коньяк, сказал Виктор.
   Выпили.
   - Ну, слушаю тебя, - разливая по второй, сказал Виктор.
   - Виктор Ильич...
   - Просто Виктор.
   - Виктор, мне очень трудно говорить... речь пойдет о Борисе...
   Виктор видел, как волнуется Марина. Все это время она, не поднимая глаз, рассматривала покрытый лаком паркет. Виктор жадно смотрел на Марину и, раздевая ее глазами, тоже волновался, но это было другое волнение, волнение от которого он получал удовольствие.
   - Бориса вызывали... грозились забрать в армию... вот... - Марина достала из сумочки конверт и положила на журнальный столик. - Мне сказали, что это зависит от вас... я вас прошу, оставьте Бориса в покое.
   "Пузырев, это его работа", - подумал Виктор и в слух добавил: - Что в конверте?
   - Деньги...
   - Марина спрячьте конверт...
   - Я вас прошу, оставьте Бориса в покое... я люблю его... слышите, вы?!
   Спрятав лицо в ладони, Марина заплакала. Виктор придвинулся к Марине и достал из кармана платок.
   - Возьми, - обнимая ее за плечи, сказал Виктор. - Борис тебя недостоин...
   Марина подняла голову и посмотрела на Виктора. Сжимая ладонями ее голову, Виктор поцеловал Марину в губы. Движением борца он бросил ее на "софу" и навалился сверху. Марина пыталась сопротивляться.
   - Я оставлю в покое Бориса... Оставлю! Подари мне свою любовь... и твой Борис свободен...
   Он еще раз поцеловал ее и почувствовал, что она ответила ему. Торопясь добраться до ее тела, Виктор со злостью рвал одежду, как бездомная собака рвет в клочья газету, в которую завернута сахарная кость. Марина это делала неумело, и первое время они двигались в разнобой. И лишь когда ее руки обхватили его спину, а он подсунул под ее зад ладони, их тела обрели душевную гармонию. Слившись воедино, задвигались все быстрее и быстрее... затряслись... и получившие тела оргазм, замерли. Марина в первый раз получила такое наслаждения, то, что делал с ней Борис, было жалкой пародией, карикатурой чувств, все чем угодно, только не любовью. Марина смотрела на Виктора, который лежал с закрытыми глазами, и думала: "Что это было? Только что я парила как птица, в розовом свете; летела вниз, так что захватывало дух, а потом каждая клеточка стала наполняться энергией, и где-то внутри прогремел взрыв, и ударная волна забросила меня на небеса". Она провела рукой по соскам, по животу, словно хотела убедиться все ли на месте. "Я хочу его, я снова хочу, хочу от него, получит это".
   Соловьиной трелью прозвучал в дверь звонок. Марина вскочила.
   - Не подходи к двери, - продолжая лежать с закрытыми глазами, сказал Виктор. - У Бориса есть ключ?
   - Нет.
   - Ложись, я еще чуть-чуть отдохну, и начнем...

-11-

   Днем в город незаметно приходила весна. Вдоль обочин некрасиво чернел снег, в оттаявших лужах детвора запускала первые кораблики. Лучи солнца все ярче наполняли воздух ароматом любви и желаний. Люди, вдыхая этот воздух, делались легкими, влюбленными, воздушными, как разноцветные шарики.
   В НИИ "Звезда" состоялось закрытое собрание. Выступили: директор Беляков В. М., парторг Панин Ф. К., профорг Зуев Д. М., майор Петров. А. В., комсомольцы Пузырев И. А. и Орлов В. И. Постановили: "В связи с сокращение должностной единицы уволить Михеева Б. С. из НИИ "Звезда". Майор Петров А. В. вручил под расписку комсомольцу Михееву Б. С. повестку о призыве его в Вооруженные Силы СССР.

-12-

   Виктор пригласили для разговора в ЦК ВЛКМ. Получив и показав пропуск милиционеру, он поднялся на второй этаж и, пройдя по красной дорожке, уперся в массивную деревянную дверь. В приемной сидела секретарша, которая попросила Виктора подождать. Только через десть минут он вошел в кабинет.
   - Разрешите? - входя в кабинет, спросил Виктор. - Я Орлов, вы меня вызывали?
   Виктор не получил ответа. Он вошел и остался стоять около двери. Перед ним раскорячился громадный, длинный, пустой дубовый стол, к которому слева и справа были приставлены высокие пустые стулья. Возглавлял всю эту пустоту бюст строгого человека с непроницаемым лицом. Виктору издалека даже померещилось, что за столом сидит не человек, а кусок гранита. Послышался щелчок, словно нажали клавишу магнитофона, и бюст заговорил:
   - Есть мнение, назначить тебя секретарем комсомольской организации НИИ "Звезда". Завтра примешь дела у Иванова и приступишь к своим обязанностям. Есть мнение поручить тебе доклад на комсомольской конференции, текст получишь у секретарши. Есть мнение...
   Опять, что-то щелкнуло, и бюст выплюнул:
   - У меня все, можешь идти...
   Соломон вернулся из Ленинграда раньше запланированного дня. Два последних концерта отменили, без объяснения причин, хотя все билеты были проданы.
   - Ну что, ко мне поедем? - выходя на пирон, сказал Соломон.
   - Нет, мне нужно домой, - сказала Нина, - Завтра встретимся.
   Она поцеловала Соломона и, встав в строй торопившихся людей, исчезла в горловине подземки. "Я люблю ее, - думал он дорогой. - Хочу, чтобы она всегда была рядом". Соломон открыл дверь и вошел в квартиру, от запаха алкоголя и табачного дума, лицо его сморщилось. Экскурсия по комнатам не принесла ничего хорошего: кавардак да и только; пройдя в "меленькую" комнату, он увидел на кровати, накрывшись простынею, лежит женский силуэт; в ванной, из пенных хлопьев торчит женская голова; в гостиной на столе пустые бутылки, грязные тарелки, везде окурки, на диване скрипка вперемешку с женскими вещами, в одном кресле саксофон в другом, в его халате, склонив голову набок, спит Виктор. Соломон, схватив смычок, приблизился к Виктору. Виктор открыл глаза.
   - А-а-а, Соломон, ты откуда, - моргая стеклянными глазами, сказал Виктор.
   - Что здесь происходит?! По какому поводу застолье? - сжимая в руке смычок, негодовал Соломон.
   - Здесь был маленький концерт, мы играли...
   - Я догадываюсь, что вы играли. Ноктюрн "Оргия царя Виктора".
   - М-м-м. Девчонки из консерватории... Классно играют... А-а-а, почему ты так рано приехал? Ладно садись, выпьем... У меня две даты... вернее... два повода: первый - меня назначали на ответственную должность, второй - мы, я и Марина подали заявление в ЗАГС.
   - Скотина ты безрогая, она тебя любит... а ты...
   - Соломон она в положении... ты представить себе не можешь... у меня совсем скоро родится ребенок - сын, и я назову его в честь отца - Ильею... Я буду его любить... гулять с ним...
   Виктор выступил на комсомольском съезде, когда он закончил доклад, все делегаты встали и наградили докладчика продолжительными аплодисментами переходящие в овацию. Вереница персональных машин ожидала комсомольских лидеров.
   - Виктор Ильич, куда едем? - спросил водитель. - Домой?
   - Нет, отвезешь меня к институту...
   Водитель вырулил на шоссе, Виктор открыл окно и запустил в салон теплый майский ветер. Пока ехали, стемнело. Они почти уже приехали, но за поворотом машина, натолкнувшись на горы песка и камня, остановилась.
   - И здесь все перекопали, весь район изрыли. Как теперь ехать?
   - Ладно, не суетись, я пешком пройду...
   Виктор вышел из машины и, перейдя котлован через пешеходный деревянный мостик, пошел по направлению к дому Марины. Он шел по темным безлюдным улицам: фонари не горели, дома нависали черным монолитом, бегущие тучи, словно занавес закрыли небо. "Свет наверно отключили, - подумал Виктор. - Но почему нет прохожих, ведь еще не поздно". Он услышал сзади четкие шаги. Виктор обернулся. За спиной никого не было. Виктор двинулся дальше, шаги послышались снова. Виктор резко повернул голову и увидел тень, которая метнулась к стене. Виктор не заметил как оказался у дома Марины. Он стоял и смотрел на разбитый глаз подъездного фонаря и в красках мрака видел уже другой город. Это был город теней. Виктор сделал шаг и вошел в подъезд. От стены отделилась тень и завалилась на Виктора. Резкая боль обожгла его сердце, Виктор прижал руку к левому боку и почувствовал, как между пальцев сочится кровь. Как потерявший дорогу путник он опустился на ступеньку и потерял сознание...07.05.2005.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"