Портрет вождя.

   Чуть светает. На темной даче появляются первые прозрачные утренние 
тени. Еще совсем темно, но, тем не менее, первые нити приближающегося 
рассвета уже чувствуются. На стенных часах, закутанных в войлок, что бы ни 
гремели после похмелья, стрелки сошлись в незавидную пору - 4.43. Собачья 
вахта. На стене, на приколоченных ромбами дранках, цветные горшки с дурно 
пахнущими цветами. И Портрет. Хозяин в нем молодой, однако, 
сморщившийся какой то, ровно от больного зуба. Давно нет того художника, 
портрет запретили показывать, однако ж, хозяину он приглянулся - а кто как 
же - совсем как живой. 
   Нити рассвета разгораются чаще - где-то уже встают мужики, матерясь, 
выводить коров на пастбище, ознобно поводят рваными плечами, матерясь по 
промозглому утреннему туману - здесь же чисто, видно силуэты деревьев. 
Портрет бесхитростен. Он прибит сапожным гвоздем прямо к доскам, 
чуть прогибаясь там, где нет дранок. Досточками, чуть шире дранок, но такими 
же потемневшими, оббит портрет - досточки отломаны криво, ну что же. В 
одном месте дырка от сучка. На стене винтовка - трехлинейка. Когда на стене 
ружье, оно должно стрелять.
   Дух замирает. Да, ощущение боли не проходило. Пугало, и даже обычная 
прогулка не помогла. Дух любил забавляться ночными прогулками - а то как 
же, проснется хозяин, и знает все - в каком колхозе падёж, где враги задушили 
пионера, а Украина вон вообще опухла - мужики вспоминают о белом хлебе - 
что бы такое сделать, что бы забылось?
   Боль же пугала оттого, что, как понимал Дух, происходит она из 
жизненно важной точки тела Вождя. А ведь тот индус, умирая, до последнего 
момента улыбался, от подаренной ему царской смерти, привязанный к 
шестидюймовке. Он то и поведал, что Вождь умрет от геморроя - точнее от 
первого его проявления. И сегодня, почувствовав боль, зеленой вспышкой 
отдавшийся во всех окрестностях, Дух старался забыть ее, но - не вышло.
   Однако, пора. Дух  снимает со стены трехлинейку, тщательно целится в 
портрет - нет, не в портрет, а в дырку на рамке. В сам портрет нет  проку 
стрелять, делать же новые дырки, там могут заметить сподвижники, хотя, 
конечно, в эту часть дачи мало кто заходит, кроме вестового. Дух не помнил, 
когда появилась эта традиция, напротив, он смутно догадывался, что он 
научился быть духом как раз после появления портрета. А  ведь хозяин сам 
прибил портрет на дранки. И Дух помнил портрет все время, пока он помнил 
себя. Портрет был дверью, а пулю - ключом. Когда пуля пролетает через 
дырку, хозяин просыпается.
   Дух прицеливается - выстрел рвет тишину, во дворе врассыпную 
брызгают кошки. Пороховая вонь заполняет комнату - ничего, здесь хорошая 
вентиляция.
   Но в этот раз, почему-то не действует. Хозяин не просыпается, даже не 
шелохнулся. Дух пытается стрелять еще раз, прислушиваясь - тщетно. Еще и 
еще, пока не опустеет магазин. Наконец бестелесный щупает лоб вождя - он 
холодный, нужно было уже пару часов назад вернуться.
  Значит, все - таки индус был прав. Вот те на.: Как же теперь страна то? 
Да и как страшно смотреть сейчас на побелевший лоб хозяина, в который 
никогда не вернутся уже ! Ведь не раз и не два Дух выходил из тела вождя! И 
вот теперь все прошло. Четно говоря, в такой исход и не верилось - ведь с 
каждым годом превращался в бога все больше и больше, и даже геморрой вот 
не приходил. До сегодняшней ночи. 
   И даже некого обвинить. Геморрой ведь не яд, не пуля, не удавка, а индус 
давно уже распался на костную пыль, на кровавую росу, в момент выхода из 
ствола шестидюймовой болванки. Дух сидел, поводя бесплотными плечами из 
стороны  в сторону - молча раскачивался в такт неслышной скорбной песне. 
Вдруг накатила мысль - откуда мы знаем, что и как бывает таким больным? 
Может,  в нас уже заложена с самой неизбежной смертью тяжесть сожаления о 
прожитой жизни ? Вот незадача, еще какой нибудь час Дух был весел и не 
думал о скорбном, и вот теперь сидит возле каменеющего тела своего хозяина 
и уже и не помнит другого своего состояния!
   Дух вдруг встрепенулся - вот - вот придет вестовой, поменять ночную 
вазу а хозяин мертв. Времени уже 5.13, вестовой меняет вазу ровно в шесть, 
чуть постукивая сапогами. Прошлого пришлось расстрелять, так испугал, 
зараза - обшил тапки кусками, вырезанными из своего одеяла, что бы якобы 
было потише, что бы вождя не разбудить. А горшком дзынкнул - так у Вождя 
чуть сердце не сбойнуло! За порчу казенного имущества и расстреляли. Этот, 
нынешний, наученный - но надолго ли? Теперь, наверное, надолго, если 
только не сделают стрелочником или не сварят живьем в кипящем масле, за 
плохую весть - с очкастого вполне станется. 
   Время идет, и нужно же что - то делать? Вождя не спасти, а что будем 
спасать? Дух - ну он и так сам себе дух, а ведь все духи чем - то живут. А так - 
пораздадут ведь подарками в братские страны все привычные вещи, 
поразведут по музеям, да по коллекциям. Вдруг приходит мысль. Дух летит к 
Молотову, не к очкарику же!
   Молотов спит вытянувшись, будто сам не живой. Однако, его геморрой 
не убьет, он у него чуть ли не с детства - во как выеживает на заседаниях 
политбюро. Лоб тоже холодный, и даже как будто в холодной росе - ан нет, 
это пот, поди, какую шутку хозяина вспомнил. Чувство юмора у Вождя - 
первое дело. Без него подчиненные и соратники быстро тупеют, 
расслабляются. Но юмор должен как раз и быть таким - до холодного пота, и 
что бы стекал ото лба до сапог!
   Мнда, где только Дух не бывал ночами, а тут в  первый раз - иначе 
сочинил бы уже не один десяток анекдотов про Молотова - про спертый 
воздух, горошницу и кислую капусту на ужин, и все такое прочее - 
повеселились бы вволю. Как же он на заседаниях то удерживается? Надо будет 
спросить. 
   Хотя теперь - совсем без надобности. Дух будет Молотова, хладной 
дланью прикасаясь ко лбу. Тот с ужасом открывает глаза. Духа он видит 
вполне, вполне и понимает, кто он, этот дух. Чей он дух. Ну и, слава богу, 
нужно меньше объяснять. Дух шепчет - вставай, хозяин умер. Молотов 
спросонья - ну и что ?
   И вдруг его подкидывает, словно пружина какая - как????? Не может 
быть!!! Что же, вполне искренне. Неискренне так не подпрыгивают - со 
скрипом сухих костей в позвоночнике, шуршании сифилитических суставов, 
бульканьем кишок. Будь Дух небесплодным, зашиб бы и его.
Переключается сквозь ужас дошедшего, смотря в упор на Духа, скулит по 
бабьи - что же теперь делать ?
   Как что, стрекочет Дух, громким шепотом - Хозяина уже не спасти - 
нужно спасать вещи -.
- Какие вещи - Молотов не может прийти в себя от кощунства - как же 
так, умер Вождь, всему конец,  а его же, Вождя, Дух говорит о каких то вещах!
   Идиот - разоряется Дух, награждая Молотова вполне чувствительной 
затрещиной -  сейчас же все порастащат, а ведь через каких нибудь тридцать 
лет можно будет столько за них получить на каком нибудь аукционе Сотбис: 
- Нужно же и о детях подумать, ну и о самом себе - духам просто 
необходимо тихое место, лучше там, где умер хозяин, любимый уголок в 
дранках ромбиком, что бы знакомый портрет висел на стене. Что бы было, где 
сидеть и скучать. 
   А так - подарят дачу какому нибудь детскому саду, и будут горластые 
унавоженные дети гребаных пролетариев не давать сосредоточится на мировой 
скорби.
  Можно подумать, духам деньги не нужны! Да, карманные то не нужны, а 
вот создать свой уголок - теперь, без хозяина - только так.
Молотов, все еще плавая в ужасе, начинает одевать на волосатые, 
растерзанные грибком ноги вчерашние носки, и вдруг останавливается, долго 
смотрит на Духа, и, задает первый внятный на сегодня вопрос - <А сколько 
процентов - мне?>