"Неожиданно Тай-цзун заметил, что они идут не по той дороге, по которой он пришел сюда.
- А не сбились ли мы с пути? - спросил он судью Цуй Цзюе.
- Нет, не сбились, - отвечал тот. - В этом месте царства мрака есть только выход, войти же здесь невозможно."
(У-Чэн-Энь "Путешествие на Запад" пер. А.Рогачева)
Глава 1, в которой Алик попадает в незнакомое место, встречает Мелиарха, слушает Армстронга и едет в Москву.
Похоже, что я проехал свою остановку. С трудом засыпаю в поездах, а уж тем более в электричке. Но видно заснул. Была уже ночь на смене лета и осени. Вагон был пуст, и чей-то голос напоминал, что остановка конечная, и пора выходить. Я вышел. Двери закрылись, поезд уехал дальше. Перрон был пуст и выглядел странно для наших мест. Я видел когда-то такие, но давно, в других краях или на картинках. Впрочем, ничего особенного. Просто низкий перрон. Длинный забор с одной стороны, ухоженный кустарник с другой. Впереди слева, - здание станции. Все было знакомо, но это было совсем не то, что я ожидал увидеть, выходя из подмосковной электрички. Наверное спал я долго, выезжал ближе к вечеру, а тут ночь. Хотел узнать время, но телефон не заработал, аккумулятор видимо сел. В общем, как обычно, попал в какое-то приключение.
Станционное помещение было пусто, касса была закрыта. Касса... Да, припоминаю, что она произвела на меня тогда весьма сильное впечатление. Надписи на стекле были сделаны на немецком, а может быть на каком-то другом родственном ему языке,- не знаю, но буквы были готические, с множеством украшений. Интересно, как я тогда на это среагировал? Подумал: "О, Господи". Или: "Вот черт". Или растерялся, не зная, что и подумать. Или обрадовался тому, что ситуация становится еще забавней. Огляделся по сторонам,- слова "Выход" и "Служебный вход" были написаны так, как им и было положено. А касса,- я оглянулся, - нет, ничего не изменилось. Готические буквы все так же щетинились на стекле. Служебный вход тоже был заперт. Я вспомнил, что так нигде и не увидел названия станции, снова вышел на перрон, и опять не увидел. Но не всю же ночь здесь сидеть, надо было идти дальше.
Электрическое освещение осталось за спиной, когда я вышел на пристанционную площадь. Но ночь была звездной, и Луна полной, так что сменой освещения я не был разочарован. Немного постоял, привыкая к тишине и звукам насекомых. Пошел дальше, туда, где угадывались очертания домов, в надежде, что найду там кого-нибудь, кого не надо будет будить в этот неурочный час.
И прошел несколько метров, когда ко мне подошли два пса. Не слишком высокие в холке, с длинными узкими мордами, они совершенно не походили на обычных бездомных псов. Да, очевидно, и не были ими. Они не считали меня своим и не хотели, чтобы я шел дальше. Они сели передо мной, по обе стороны, и не сводили с меня глаз. Я смотрел на них, и в памяти у меня всплыли какие-то древнеегипетские изображения. Там, кажется, было что-то похожее. Приключение переставало быть забавным, впрочем,- на то оно и приключение.
Успокаивало лишь то, что они, казалось, не были склонны нападать, а лишь не давали мне отойти от станции. Я попробовал пройти вдоль фасада, но сплошная стена из колючих кустов преграждала дорогу, и псы шли рядом. Интересно, что это было такое, - может быть терновник? Готические буквы, древнеегипетские псы, непроходимый кустарник. Господи, куда я попал. Наверное стоило вернуться на станцию. Там хотя бы был свет, скамейки и служебный вход.
Вернуться было хорошим решением, жаль только, что запоздалым. Пока я медленно двигался к двери, свет внутри погас, и что-то неприятно щелкнуло. Дверь, разумеется, не открылась. Что ж, теперь у меня по крайней мере до утра будет компания. Псы, и некий оптимизм, основанный на том, что всяческие непредвиденные приключения, случавшиеся ранее, заканчивались с допустимыми потерями. Впрочем, иначе я бы тут не сидел на корточках у дверей. Жаль, что без привычки долго так не просидеть. И я вставал, прохаживался вдоль стены, снова садился.
Размышлять о том, где я нахожусь, было бессмысленно. Я ехал в Хотьково на Александровской электричке. Дальше Сергиева Посада я никогда не был. Так что я мог быть либо в Александрове, что было весьма сомнительно, либо в месте, которого нет на карте, что вполне допустимо. Заставлять себя думать о чем-либо постороннем, было утомительно, размышлять об исходе возможного поединка с собаками, как-то неуютно, и я просто скучал, и ждал утра. Но недолго,- из темноты к нам подошел человек, и собаки отошли немного в сторону.
Высокий, худой, лет шестидесяти. Одежда напоминала монашескую. Может быть все таки Сергиев Посад, какая-то боковая ветка? В руке он держал длинный посох, инкрустированный белым металлом. Фантастика продолжалась, а до утра было, похоже, еще далеко. Он чуть помолчал, видимо собираясь с мыслями. Потом спросил:
- Что ты тут делаешь, ночью. Тебе что закон не писан?
Акцент был совсем не московский. Свистящие звуки голоса.
Я смутился, - Какой закон, о чем вы? Ехал на электричке, проспал свою станцию, вышел здесь, ночь, собаки. Не знаю даже, что за станция,- где мы?
- Я вижу, что ночь, собаки, я не знаю что такое электричка. Станция, если не знаешь,- конечная, а теперь еще раз спрашиваю, - что ты тут делаешь.
- Послушайте, я приехал на поезде, проспал свою остановку, вышел здесь, потом вышел со станции, дверь за мной закрылась, появились собаки, потом вот вы. Что еще?
- Так,- ответил он, помолчав мгновение,- не все сразу. На поезде ты приехать не мог, я был тут днем, все, кто приехал,- разошлись...
Я прервал его.
- Не днем, я приехал только что с полчаса назад.
- Помолчи, - сказал он, - не неси чушь,- никто не приезжает на последнем поезде. Но что ты делал в это время на станции? Если ты вор, то должен знать, что красть здесь нечего, если сумасшедший, то тебя вообще здесь быть не могло. Если хотел спрятаться, то от кого? И кто ты вообще такой?
Не то, чтобы я начал нервничать, но всегда неприятно, когда тебя в чем-то обвиняют, да еще у тебя же и хотят выяснить в чем.
- Я ехал на поезде, на дачу, в Хотьково, заснул, проснулся здесь, вышел,- дальше я уже рассказывал.
- Ладно, про поезд забудем пока, покажи руку. Нет, не эту, рукав засучи, ты, случаем, не травы накурился? Ладно, давай сюда, посмотрим.
Он жестко схватил мою правую руку за запястье, и поднес к ней какой-то предмет, поводил им вверх-вниз.
- Расстегивай рубашку,- голос его стал откровенно агрессивным.
- Футболку,- поправил я, и неохотно потянул ее вверх.
Он поводил своим приборчиком в районе сердца, жестом показал, что можно вернуть одежду на место, чуть помолчал.
- Хорошо,- сказал он, на этот раз совершенно спокойным голосом,- рассказывай.
И я снова все повторил.
- Так ты говоришь на поезде, на последнем?
- Да.
- И ехал в это, как его, Катькова?
- Хотьково.
- А откуда?
- Из Москвы.
- Отлично,- закончил с вопросами он,- надо подумать,- пошли.
- Куда,- спросил я, успев уже насторожиться.
- Чай пить,- мне же надо подумать,- ответил он, и повел меня прочь от станции. Собаки пошли с нами. По сторонам, чуть поодаль.
Мы шли по асфальтовой дороге. По сторонам редко стояли одноэтажные дома, много деревьев, и ни одного огня. Ни в окнах, ни от фонарей. Я спросил почему. Он ответил, что никто здесь кроме него не живет, а ему и без света хорошо. Зимой иногда фонари включает, смотря какая погода. Все остальное время, пока шли, - молчали.
Дом, в который он меня привел, был такой же, как все. Мы вошли, собаки остались на улице, легли возле порога. Он включил свет и повел меня на кухню, поставил чайник на плиту, и стал доставать необходимые для чая предметы. Поглядывал на меня время от времени, изучая. Я же смотрел по сторонам, но ничего особенного не заметил,- стол, табуретки, шкафчики по стенам, какая-то картинка над дверью. Никаких приборов, кроме электроплиты, не было,- даже холодильника.
- Телевизор не работает, - сказал он зачем-то, - мне можно.
Потом мы пили достаточно вкусный чай с печеньем и мармеладом, темным пластовым мармеладом, нарезанным тонкими ломтиками.
- Как тебя зовут, -спросил он, подливая мне чай.
- Алик.
-Расскажи мне о себе, Алик,- попросил он,- кто ты, где живешь, чем занимаешься, зачем ехал в это Катькова, какой сейчас год.
Я рассказал. Примерно так, как написал бы в какой-нибудь официальной анкете. Может чуть больше.
- Что ж, - сказал он,- придется принимать это, как безусловную реальность.
Он вышел и скоро вернулся с громадным лаптопом, поставил его на столе, долго нажимал клавиши, иногда что-то переспрашивал, уточнял какие-то детали. Потом закрыл его, и сделав глоток чая, снова заговорил.
- Да,- сказал он,- все сходится, так что давай уже спать, ладно? А завтра уж будем решать, что с тобой дальше делать. Утро, как говорится,- ну сам знаешь.
Тут я возмутился.
- Замечательно, что все у вас сходится, рад знаете ли, весьма рад. Но мне-то может быть расскажете, что происходит, что вы собираетесь решать, где я, в конце-то концов.
- Ты что, еще не понял,- удивился он, и тут же поправился,- ну конечно. Впрочем, ты правильно сказал,- в конце концов. Мы в Аду.
- Не понял, объясните, - попросил я, напрягшись где-то на грани испуга,- какой еще Ад?
- Ну Ад. Место, куда вы, живые, попадаете после смерти. Царство мертвых, если хочешь.
- Я что, умер,- и вот так, за чашкой чая это узнаю?
- В том то и проблема, что нет, и что тебе здесь совсем не место, а вот как мы будем эту проблему решать, подумаем завтра. Так что допивай чай, и пойдем спать. Я тебе постелю на диване, только ты не летай ночью под потолком, и не вздумай сосать у меня кровь, как это там у вас принято.
Однако.
Странно, но похоже, что определенность ситуации, сменившая стресс последних полутора - двух часов, совершенно успокоила меня, и я заснул, едва успевши лечь. Проснулся уже утром, хозяин,- забыл узнать его имя,- готовил завтрак. Я снова, чувствуя себя в неведении, начал нервничать, и хотел от него разъяснений, но он послал меня умыться, и лишь когда я вернулся, продолжил разговор.
Он говорил, что нам нужно попасть в город, но обычным способом мы это сделать не можем, поскольку я еще жив, что, собственно, и является главной проблемой. Он сказал, что пешком мы будем идти три дня, он несколько раз так делал, но неподалеку живет его знакомый, который даст нам лошадь. В городе он поговорит со знающими людьми, и тогда уже можно будет решать, как мне отсюда выбраться. И что сразу после завтрака, он отправится к этому своему знакомому, и через пару часов вернется с коляской.
- Коляской, - подумал я, - странное слово. Похоже, что это была первая здравая мысль, посетившая меня в то утро. Это было уже что-то, и я, почти прервав его, тоже начал говорить. Увы, не совсем любезно.
- Я не понимаю, какого хрена вы мне морочите голову. Какой к черту ад,- где черти, в конце концов,- что это за место, и кто вы такой? Ерунду какую-то говорите.
Я замолчал, он посмотрел на меня с сожалением.
- Веришь ты или нет, - не имеет никакого значения, просто выбраться отсюда можно либо пешком, либо в коляске.
Это слово, "коляска", определенно, начало меня раздражать. Он же, несколько менторским тоном продолжил.
- Чертей здесь нет, и не было,- всяческие твари, разумеется, где-то обитают, но мы туда не собираемся. И вообще я бы не советовал тебе туда стремиться. Просто подожди, пока я не вернусь, потом сам все увидишь.
И он встал, чтобы идти, пошел к двери, но у порога обернулся, - Да, а зовут меня Мелиарх.
- Странное имя, никогда не слышал,- ответил я.
- Пожалуй, но мне когда-то понравилось, и я его себе взял.
Я остался один.
Интересно, как обычно проходит первый день в Аду. Абсолютно никаких идей или фантазий по этому поводу. Я немного походил по дому, нашел несколько книг и телевизор. Книги были написаны на каком-то, неизвестном мне языке, телевизор включился, но ничего не показал. Забавно, но ни антенны, ни электрического провода, у него не было. Я вышел на улицу, собаки уже ушли. Я пошел обратно, к станции, в надежде, что там встречу кого-нибудь, кто скажет мне правду. И вот, что я там увидел.
Собаки были там, теперь их было много,- они перегородили всю улицу. Лежали или неспешно бродили, занимаясь своим собачьим общением. Когда я подошел, они, как по команде, повернули свои морды ко мне, но тут же отвернулись, видимо их интересовали только те, кто приходил со стороны станции. А площадь перед ней была полна народу.
Мне это сразу напомнило то ли первое сентября, то ли отъезд в пионерский лагерь. Какой-то молодой человек держал вверх палку с синим кругом, а дама рядом с ним выкрикивала в воздух имена из списка, который был у нее в руках. Не дождавшись, когда кто-то откликнется, - она повторяла, потом начинала выкликать следующего. Возле них стояло кучкой несколько человек. Рядом такая же кучка собралась вокруг двух женщин с красным кругом, еще поодаль был зеленый квадрат. Несколько человек, в стороне, стояли с плакатами в руках. Но большая часть площади была не плотно заполнена людьми, неуверенно передвигавшимися между центрами сбора, или просто стоявшими, как бы в недоумении. Со стороны, из какого-то проигрывателя, звучала музыка, похожая на церковные песнопения. Я даже немного пожалел, что совсем в этом не разбираюсь, и ничего не могу узнать, когда вдруг к своему великому изумлению услышал голос Армстронга,- Let my people go! Народ на площади тут же несколько оживился, и процесс сбора ускорился.
Не обходилось, видимо, без недоразумений, люди шли не туда, куда надо или вновь разбредались по сторонам. Их возвращали, снова пересчитывали, и как-то вдруг, почти в один момент, площадь опустела,- все удалились через двери длинного серого здания, стоявшего напротив станции, которое, иначе как словом сарай или барак, я бы не назвал. Музыка стихла, собаки разошлись, и я опять остался один. Разумеется, не преминул подойти к станционному зданию, и попробовать выйти на перрон. Увы, дверь оказалась заперта, и ни одного столика и ключика на нем. У дверей в сарай-барак даже и ручек не было. И надо же было вот так заснуть в этой чертовой электричке.
Я прошел вдоль улицы до конца деревни, все дома, к которым я подходил, пока мне это не надоело, были заперты и никто не отзывался на мой стук. За деревней улица превратилась в дорогу, уходящую в лес, справа начинался овраг,- неширокий овраг, по которому текла речка, за ней холмы и опять лес. Я пошел налево, вокруг деревни, дошел до задней стены того самого сарая-барака, в котором все исчезли. Глухая стена, ничьих следов,- ничего удивительного,- ведь чему удивляться в Аду. Железная дорога была совсем рядом, я прошел вдоль нее на перрон, не нашел ничего нового, и вернулся обратно, обойдя деревню с другой стороны, вдоль оврага.
Еще раз полистал книги, безнадежно постучал по телевизору, выпил чаю, понаблюдал за прибытием следующего поезда,- приехавших было значительно меньше, и музыка прекратилась не добравшись до Армстронга.
Мелиарх вернулся ближе к вечеру, в приподнятом настроении, с доверху набитым рюкзаком. Помахал приветственно рукой и ушел на кухню, - разбирать рюкзак. Я стоял в дверях и наблюдал появление овощей вполне обычных для наших мест, и совсем мне незнакомых. Потом, к удивлению моему, он вытащил три бутыли с жидкостью.
- И здесь пьют,- подумал я, улыбнувшись.
- Угу,- ответил он,- но это не для нас,- подарок знакомым.
- Ну вот, не успели познакомиться, а уже мысли читают, - огорчился я.
- Извини, забылся, больше не повторится, - ответил он,- ну только если чуть-чуть,- для взаимопонимания.
Я не согласился,- взаимопонимание, это взаимопонимание.
- Хорошо, чуть позже помогу научиться, да ведь только все равно многого не поймешь,- эти слова прозвучали уже у меня прямо в сознании.
- Ок,- подумал я.
- Что, что,- не понял он,- ах, да, постарайся поменьше новых слов, пожалуйста.
Я пожал плечами, он повернулся, посмотрел на меня пристально, и начал готовить ужин.
- Помочь?- подумал я, но он не услышал или сделал вид, что не слышит. Я повторил вслух.
- Нет, у меня свои рецепты, только мешать будешь,- ответил он,- иди лучше посмотри телевизор.
- Он не работает.
- Вот дурак я, опять забыл мастера вызвать,- огорчился он,- погуляй тогда, с лошадьми познакомься, они возле дома пасутся.
И я послушно пошел на улицу.
Мне совершенно не хотелось общаться с какими-то лошадьми, но стало интересно,- что они из себя представляют в этих краях. Собаки заставляли нервничать, но может быть, когда я увижу лошадь, мне захочется уткнуться лицом ей в гриву, или, наоборот, отойти от нее как можно дальше.
Но похоже, что в этих краях фантазировать, или пытаться что-либо предугадать, бессмысленно. Лошади были небольшого роста, почти пони, на месте гривы у них было лишь немного аккуратно ухоженной щетины. Одна общалась с несколькими собаками, расхаживавшими перед ее мордой. Другая неторопливо жевала цветок из клумбы. Я пожалел, что совершенно не умею знакомиться с лошадьми, но подошел к той, что у клумбы, почесал ей щетину, на что она отрицательно фыркнула. Тогда я пошел исследовать повозку, то бишь коляску, стоявшую за углом дома.
Она выглядела, как четверть сферы, поставленная на четыре колеса с шинами из красной резины. На сфере было что-то нарисовано. Я подошел ближе. Это был пейзаж,- поле, за ним лес, холм и Солнце в закате. Картина была нарисована кистью, и даже не была еще закончена. Сам кузов, я постучал по нему, был сделан, наверное, из пластика или чего-то подобного. Я обошел вокруг. Два сиденья, перед одним что-то вроде руля, и какая-то панель с кнопками,- похоже, что эта штука могла ездить и без лошадей. Оглобли, уткнувшиеся в землю, какая-то упряжь. Мне стало скучно, и я пошел в дом.
Обычная вечерняя дачная скука, и если тут все так, то этот ад мне совершенно не нравится. Впрочем, можно наверное изучить языки, на которых здесь пишутся книги, починить телевизор, познакомиться с соседями ..., и научиться общаться с лошадьми. И я снова решил подойти к ним, но тут, со стороны леса раздался вой, - настолько жуткий, пронзительный, что я застыл на месте, и даже волосы у меня на голове напряглись. Вой затих, - лошади и собаки не обратили на него ни малейшего внимания, а я заторопился в дом. Нет, - все-таки на дачу это не похоже.
Этот вой меня смутил изо всех сил, но когда я, чуть ли не дрожащим голосом, спросил о нем хозяина, то его ответ смутил меня еще больше.
- А,- это птеродактили, у них сейчас брачный сезон,- сказал он, и продолжил что-то резать на кухонном столе.
Бедный Алик,- куда ты попал?
За ужином я рассказал ему о своем дневном походе, спросил про сарай, из которого нет выхода. Он терпеливо слушал, а про сарай сказал, что там ворота для перемещения, а закрыт он для того, чтобы никто случайно туда не забрел.
Перед сном мы с полчаса прогуливались, и Мелиарх рассказывал мне что-то о звездах и созвездиях, нашел даже на небе какую-то планету. Видимо он увлекался астрономией. Я нет.
Спал я тревожно. Пробирался к вокзалу, к последнему поезду, прячась от собак, убегая от налетающих сверху птеродактилей. Черти выглядывали из кустов. Поезд, когда я нашел его в какой-то комнате, оказался почему-то товарным. Дверей в нем не было, я забрался в промежуток между вагонами, потом проснулся,- пора было вставать.
Встали мы рано, Мелиарх разбудил меня и дал какую-то одежду.
- Надень. Здесь не задают лишних вопросов тем, кто носит это,- сказал он.
Одежда была такая же, как у него. Штаны, рубашка, ряса, длиной чуть ниже колен, ботинки с плоскими носами и двумя застежками сбоку. Все черного цвета. Что не сделаешь ради конспирации, подумал я, и надел все это, сохранив свои вещи в сумке, которую мне дал Мелиарх.
На улице было прохладно, туман еще не рассеялся. Я помог ему запрячь лошадей,- аккумулятора на всю дорогу не хватит,- и мы поехали. Путь до города, с остановкой на обед, занял восемь - девять часов. Запомнилось мне из него совсем немного.
Сначала мы ехали через лес, дорога была узкая, очень ровная, ухоженная. По сторонам, перед деревьями, невысокий редкий кустарник. Абсолютная тишина, которую нарушала только наша повозка, да изредка легкий ветер шевелил листву. Оказалось, что здесь заповедник птеродактилей, и птицы боятся сюда залетать, но дальше их будет достаточно. Чуть позже мы увидели и самого птеродактиля. Он стоял посреди дороги, крылья, покрытые разноцветными,- то ли перьями, то ли пухом свисали вниз до самой земли. Он повернул к нам голову, и мне показалось, что он несколько похож на пеликана, только без мешка под клювом. Не клювом, конечно, а вытянутой пастью, которую он открыл нам навстречу, издал короткий звук,- то ли хохот, то ли кудахтанье, повернулся, расправил четыре крыла, тяжело и быстро заработал ими, поднялся над деревьями, и скрылся из виду. Из леса раздался тот же крик, что испугал меня накануне, но в это раз заставил лишь чуть вздрогнуть.
- Забавно,- сказал Мелиарх,- давно я их не видел, надо чаще бывать на природе.
Ах, почему я не увидел это тогда, в годы, когда безжалостно заставлял родителей водить меня в зоопарк. Я стал оглядываться по сторонам, надеясь увидеть еще раз этого зверя, но напрасно. Когда же лес кончился, то увидел сразу трех,- они стояли рядком возле обочины, и, казалось, дремали. Мелиарх придержал лошадей, мы и птеродактили немного посмотрели друг на друга, потом мы поехали дальше, а они, отвернувшись, снова застыли возле дороги.
- А динозавры, мамонты?- спросил я Мелиарха.
- Не знаю, кажется где-то еще водятся, но не здесь, слишком большие для наших мест.
- А они все тоже, мертвые?
- Не говори чушь,- обернулся он ко мне,- ты же сам видел, летают, орут изо всех сил. Мертвые... Мертвых ты здесь не увидишь, это у вас там все такое.
Мы замолчали.
Вообще мне тогда было весьма не по себе. Непонятное место, о котором ничего хорошего я не слышал. Незнакомый человек, везущий меня неизвестно куда. Пока доброжелательный, но я прекрасно знаю, как легко это меняется. Хотелось определенности, но определенности положительной, поэтому расспрашивать и выяснять что-либо, я не решился, а употребил время на разглядывание пейзажей и поиску деталей необычных для нашей жизни.
Поля чередовались с перелесками, появились птицы. Никаких больших поселений, лишь пару раз видел несколько построек вдали от дороги. На полях что-то росло,- обильно и разнообразно,- говорю это как агроном агроному. Один раз увидел у дороги растения с пятью листьями, и здесь же поодаль от дороги, маковое поле. Что-то пошутил начет наркоманов. Он не удивился вопросу, и лишь ответил, что каждому свое.
Несколько раз переезжали через речки. Над одной из них был мост, совершенно чужеродный для этой местности. Широкий, каменный, он состоял как - бы из двух частей. С одной стороны реки, у въезда стояли сфинксы, перила были чугунными,- массивные столбы в две трети человеческого роста соединялись кованными решетками. На вершинах столбов ангелы чередовались с горгульями. С другой стороны был сплошной бортик той же высоты из светло-серого гранита. На нем, в беспорядке стояли небольшие, античного стиля статуи и амфоры, и заканчивалось это сооружение двумя стелами, барельефы на которых я не разглядел.
Видя мое недоумение, Мелиарх усмехнулся, и сказал, что здесь неподалеку долгое время жил архитектор, который разнообразил местность своими проектами. Здесь есть целый парк его сооружений,- место прелюбопытное и достойное посещения, но мы туда сейчас не поедем. Ладно,- нет, так нет.
Где-то около полудня мы доехали до небольшого деревянного дома, стоявшего у дороги, и остановились. Плоская крыша, пара окон на фасаде, скамейка у входа, несколько фруктовых деревьев вокруг. Мы распрягли лошадей, вошли внутрь,- земляной пол, длинный стол посреди помещения, лавки возле него и по стенам. Мелиарх разложил на столе привезенную с собой еду, мы поели, и он рассказал мне то, что считал для меня необходимым.
Когда мы приедем в город,- говорил он,- я оставлю тебя на пару дней у знакомых, в трущобах, там до тебя никому не будет дела. Сам отправлюсь посоветоваться, как тебя лучше отправить обратно. Пока у меня есть пара мыслей, посмотрим.
Трущобы то место, где действует наименьшее число законов. Ведь чем меньше законов, тем меньше соблазнов их нарушить,- нарушив какой-нибудь маловажный, гораздо проще потом нарушить и другие. У вас все наоборот, но ты постарайся особенно не удивляться, а то привыкнешь к этому чувству, и оно потеряет для тебя остроту.
Итак,- нельзя убивать и лжесвидетельствовать. Там, правда, есть еще стража, у них-то как раз еще куча законов, и они их раздают тем, кому этих законов не хватает. Помнишь, я смотрел на твою руку, - эти законы пишутся там. Это то, что можно назвать первым и последним предупреждением.
Там живут люди, которым нет никакого особого дела ни до себя, ни до других. Это совсем не значит, что там сплошь отбросы общества, ни к чему не пригодные. Отнюдь. Просто им нравится так жить. Когда перестает,- они уходят. Впрочем, сам все увидишь.
Будь там поосторожней, во всем слушайся тех, с кем я тебя оставлю. Лишнего не болтай, в чужие дела не лезь. Не попадайся на глаза стражникам, они слишком любопытны, не слишком умны, им скучно шляться без дела и ты для них будешь замечательным развлечением.
Ну наконец-то,- первая инструкция по эксплуатации Преисподней,- подумал я, и не удержался от того, чтобы сказать это вслух.
- Преисподняя,- это не то слово,- возразил он мне,- но извини за краткость, и если что-то хочешь спросить,- спрашивай. Но недолго, я хочу еще минут пятнадцать вздремнуть.
И тут я понял, что не могу придумать ни одного вопроса. Хорошо, пусть будет какой-нибудь идиотский,- главное начать. Например, если спросить его про эти самые ворота, через которые уходили все пассажиры, то наверняка он скажет что-нибудь про телепортацию.
Я спросил, он посмотрел на меня и пожал плечами.
- Зачем придумывать умные названия тому, о чем не имеешь ни малейшего представления? Но наверное можно и так назвать.
- Опять чтение мыслей?
- Извини,- подумал он мне в ответ,- но нужно же понять суть вопроса.
- Не уверен,- ответил я,- какого черта, обещал ведь больше этого не делать.
- Извини, но я так понимаю, что если ты задаешь вопрос, то хочешь получить ответ, а если хочешь просто поговорить, то к чему умничать? Тебе явно не хватает дисциплины мышления,- сказал он,- на досуге надо будет с тобой поработать. Почаще медитируй для начала,- помогает. Ладно, когда созреешь, - спрашивай. А лучше узнавай сам.
Он закрыл глаза и заснул.
Медитировать? Вот еще,- совершенно это сейчас ни к чему, и я вышел из дома, осмотреться вокруг. Ничего интересного. Обошел дом, сорвал и съел яблоко (мы все же не в Раю, и я не девушка), посидел на скамейке. Пора было ехать дальше.
- А почему мы не пошли через эти ворота?- спросил я, пока он запрягал лошадей .
- Потому что ты устроен не так как мы, ты здесь непонятно как оказался, и совершенно нет никакой необходимости рисковать. Тем более, что воротами здесь может пользоваться далеко не каждый. Забудь об этом. Перемещаться в пространстве можно и без ворот.
Он вдруг исчез, и появился почти в том же месте минут через пять с шляпой в руках, протянул ее мне.
- Дождь, ветер,- кто его знает, какая погода будет.
Пристально посмотрел на меня и усмехнулся,- Даже не думай, такому ты точно не сможешь сейчас научиться.
Вот гад.
Прошел час, полтора, поля сменились садами. Дорога стала шире, потом, с холма, мы увидели первые дома.
Когда Мелиарх говорил про трущобы, мне представлялись какие-то невысокие невзрачные постройки, но оказалось, что я ошибался. Большие красивые дома со всяческими архитектурными украшениями.
- И что, вот это и есть трущобы?- спросил я у него.
- Ну да, - сказал он,- внутри там не так хорошо, как отсюда видно. Просто строить плохо никому не интересно, а как там жить каждый решает сам. Верхние этажи, кстати, пустуют,- редко кому не лень туда добираться, а внизу порой яблоку негде упасть. Так что все как всегда в этом наилучшем из миров.
Этот город там называли Москвой. Пока мы еще не подъехали, я гадал, как будет выглядеть здесь кольцевая дорога,- но ее не было вовсе. Просто поля резко сменились на лиственный лес, а когда мы подъехали к небольшой часовне, стоявшей возле дороги, Мелиарх сказал, что мы добрались до цели. Добро пожаловать.
- И почему Москва? Она же совсем другая. Вот Патриарший пруд, к примеру,- вспомнил я Булгаковского черта,- есть у вас здесь?
- Пруды,- ответил он,- Патриаршие пруды. Это у вас там всего один, а у нас несколько. Как только появляется здесь у нас достойный патриарх, так тут же ему новый пруд. Но только самым достойным, прочим не положено.
- Это что, вроде награды за службу?
- Не совсем,- сказал Мелиарх,- они там работают спасателями и лодочниками.
- У наших мудрецов своеобразное чувство юмора,- добавил он, увидев мою ухмылку.
- Мудрецы? - спросил я.
- Долго объяснять, возможно, что придется с ними встречаться, тогда сам увидишь.
От этих слов мне стало немного не по себе, но Мелиарх сказал, что переживать не стоит, ничего страшного в них нет, мудрецы все ж.
Это было похоже на неухоженный парк, посреди которого возвышались здания. В основном они стояли в беспорядке, но были и такие, которые образовывали некие отдельно стоящие ансамбли. Такого понятия, как улица или квартал, здесь видимо не было. Зато было множество пешеходных дорожек среди деревьев, совсем мало дорог, по которым можно проехать, и всего один широкий, совершенно пустой проспект, попавшийся нам по пути.
- Императорская дорога,- сказал Мелиарх,- он здесь проезжает, когда прибывает в город.
И через короткую паузу добавил,- Иногда, правда, и уезжает здесь.
Я, не поняв, посмотрел на него,- почему иногда?
- Обычно он объезжает всю страну вокруг, чтобы побывать везде по очереди, но иногда бывают и специальные визиты, - всякое случается.
- Император, страна,- спросил я, - это и на том, или как сказать,- на этом, свете тоже есть?
- Разумеется,- сказал он,- а как может быть иначе. Господь, разделил жизнь и смерть, как свет и тьму, но разделил, а не противопоставил. Так что многое похоже, но не все, отнюдь не все. Привыкай.
- Народ сбегается со всей округи, когда он проезжает. Зрелище не частое, и стоит внимания. Пропускают только совсем ленивые.
Он повернулся ко мне,- Ты только не подумай, что он колесит как мы с тобой. Тут недалеко есть место, куда они все перемещаются из Царского предела, а оттуда уже едут в Кремль. Себя показать, чтобы не забыли совсем про него.
Про Кремль я спрашивать даже не стал,- все равно в другую сторону едем, а он рассказ не продолжил, потому что мы почти приехали, и он начал осматриваться по сторонам, вспоминая дорогу.
Оказалось, что таким способом он приезжал сюда всего лишь раз, да и то давно, и все тогда было по другому, и спросить не у кого,- прохожих почти не было,- а те что были, лишь неопределенно, и с сомнением указывали нужное направление. Наконец мы подъехали к какой-то площади, весьма напоминавшей базар, с множеством небольших строений, с людьми, снующими между ними, с сумками, рюкзаками, тележками, и шумом, соответствующим всему этому.
- Базар,- сказал Мелиарх,- сейчас все узнаем.
Сошел с повозки, и ушел вглубь.
С разных сторон звучали разные музыки, люди в основном перемещались мелкими кучками, по три-четыре человека, но там внутри, где постройки разделялись лишь узкими проходами, все это стеснялось в одну толпу. И мне туда совсем не хотелось.
Мелиарх скоро вернулся довольный, и с двумя пластиковыми пакетами в руке. Дорогу он теперь знал, и мы поехали дальше.
Глава 2, в которой Алик проводит вечер в компании незнакомцев, приезжает в деревню и подвергается нападению.
Это была группа из трех домов. Архитектура и вид у них был такой, как будто они были построены где-то в середине девятнадцатого века и с тех пор ни разу не ремонтировались. Однако высотой они были не меньше двадцати этажей, имели множество подъездов. Образовывали они собой треугольник, в центре которого стояла колонна с человеческой фигурой наверху. По периметру треугольника было выстроено, как я потом посчитал, десятка полтора - два павильончиков. Столы, скамейки. Все это было в меру замусорено и довольно людно.
Мы остановились возле одного из зданий.
- Подожди меня здесь, лошадей посторожи, - сказал Мелиарх, ушел внутрь дома, а я остался в одиночестве, и мне это совсем не понравилось.
Большинство людей не обратило никакого внимания на повозку, но несколько человек заинтересовались и пошли в нашу сторону. Я спустился на землю и подошел к лошадям,- такая позиция показалась мне более правильной. Увидев меня, почти все развернулись, и пошли обратно. Им, как я понял позже, не понравилась моя одежда, Мелиарх очевидно был прав, когда велел мне ее надеть. Но один все же подошел. Видимо на это ушли все его силы, потому что в шаге от меня, начав было что-то говорить, он пошатнулся и упал на землю. Бедняга был изрядно пьян. Я попробовал его поднять, но безуспешно. Его товарищи тоже не проявляли к нему никакого интереса, и я оставил его в покое.
Вокруг расположилось несколько компаний. Кто-то играл за столиками, кто-то пил и ел, издали слышались песни и музыка. Одежда была не слишком разнообразна. Мужчины носили широкие штаны или брюки, сверху полотняные куртки, или рубахи на выпуск, или просто майки. Женщины все были в разноцветных летних платьях, или может быть в сарафанах,- я точно не знаю, что такое сарафаны, но может быть именно в них. Все было вполне благопристойно, и к слову "трущобы", как-то не слишком подходило.
Я расслабился, размял ноги, и только решил снова попробовать наладить контакт с лошадьми, как появился Мелиарх, в сопровождении человека, который, в отличие от остальных был облачен в темно-серый костюм, и имел на голове, хоть и соломенную, но шляпу.
- Ну вот и мы,- сказал он, окидывая взглядом происходящее вокруг,- познакомьтесь. Петрович,- это Алик. Алик,- это Петрович, поживешь у него пару дней, пока я все выясню.
Мы пожали друг другу руки.
- А это кто?- кивнув он сторону лежавшего на траве человека.
Петрович тут же высмотрел кого-то среди гуляющих, позвал, подошли трое и забрали своего товарища. Мелиарх помолчал немного, залез вглубь повозки, достал оттуда рюкзак, пакеты с базара, отдал это нам, попрощался и уехал. И я опять, на мгновение, почувствовал себя одиноким и брошенным.
- Пошли,- сказал Петрович,- нечего тут стоять столбом.
И то правда.
Мы поднялись по лестнице на третий этаж, лифт не работал. Стены были грязными и исцарапанными, но не было ни одной надписи. То ли Вася и Петя здесь не проходили, то ли не умели писать. Был лишь один рисунок,- зловредный на вид черт с бутылкой в руке. Я сразу вспомнил где нахожусь, и опять мне стало не по себе. Петрович поймал мой взгляд, и недовольно сказал,
- Агитаторы хреновы, трезвенники, намалюют всякую дрянь, а кто чистить будет? Вот поймать бы их и заставить оттирать эту мазню. Эх,- махнул он рукой,- чего уж тут.
Квартира, куда мы пришли, была очень похожа на старую коммуналку, с огромным коридором, заваленным никому не нужным барахлом, парой велосипедов, повешенных на стену и одинокой лампочкой, горевшей под потолком. В санузле тихо журчала вода. Комната, в которой жил Петрович, тоже меня почти ничем не удивила, разве что, роскошным, ухоженным диваном, со множеством подушек, стоявшем в углу напротив окна. Пара шкафов, несколько десятков книг, кровать, стол, стулья,- что еще надо человеку? Ах да,- непременный телевизор, разумеется. Он был включен, и внутри него играли в футбол. И я опять вспомнил где нахожусь. Игра, впрочем, меня заинтересовала, поскольку играли не две, а четыре команды. Игроки, то собирались кучей в центре, то разбегались по двое-трое. Понять логику их перемещений было весьма затруднительно, а уж запомнить где, чьи ворота было совершенно невозможно. К счастью футбол вскоре сменился на легкую атлетику и ломать голову над правилами игры стало необязательно.
Петрович вытащил откуда-то полбанки кабачковой икры, хлеб, достал из Мелиархова рюкзака бутылку самогона, и удивившись, что я отказался его пить, принес мне чай. Сам он выпил тоже совсем немного. Успел наехать на меня за то, что я подался в священники, простил меня за это, рассказал, что роскошный диван в углу предназначен исключительно для султана, если тот зайдет в гости, и никому на нем сидеть не позволено, после чего стал требовать от меня немедленно на это диван сесть, но на полуслове замолчал, запихнул недокуренную папиросу в банку с икрой и заснул. А я отправился к книжным полкам. Большинство названий и имен авторов мне были совершенно незнакомы, но было несколько книг, стоя перед которыми я ощутил себя Буридановым ослом. Автобиографии Пушкина и Гитлера, воспоминания Александра Македонского, трехтомник "Мертвых душ" и краткие очерки истории Марса. Я постоял немного перед полками, ничего не смог выбрать, и решил осмотреться в квартире, чтобы собраться с мыслями.
Коридор был так же пуст, а вот на кухне была женщина,- юное на вид создание в тельняшке до колен и ножом в руке. Она перестала резать салат, и повернувшись ко мне, возмутилась моим присутствием. Я объяснил, что пришел в гости к Петровичу, что он спит, но она немного расслабилась лишь тогда, когда я сказал, что привел меня сюда Мелиарх. "Ах этот",- вспомнила она, - "лет двадцать как его не видела, а раньше частенько захаживал, ладно, оставайся, он мужик неплохой, подлостей не делал". После чего вновь вернулась к салату, и больше внимания на меня не обращала. Я чуть подождал и вернулся к книгам. Взял, сколько поместилось в руках, устроился на султанском диване и попробовал читать. Ничего не получилось,- такие книги надо читать со вниманием и уважением, как бы ты ни относился к их авторам. А я не смог расслабиться и сосредоточиться. Александр Сергеевич вспоминал какие то забавные истории из жизни, Александр Македонский своих полководцев и число войск, а на Марсе одна династия сменяла другую. Поэтому я отложил чтение до лучших времен, так и не узнав, чего смешного нашел Гоголь на том свете, и начал переключать каналы телевизора.
И ничего кроме спорта не нашел.
В результате, к тому времени, когда на улице пошел дождь, я все же читал какую-то забавную сказку о монахах и драконах. Стемнело, с улицы пришли люди, я ушел с дивана, уставился в телевизор и стал ждать продолжения событий.
Человек, вошедший в комнату был одет в синюю линялую майку, лицо его носило печать вечной заботы, но вмиг изменилось, когда он увидел бутылку, стоявшую на столе. И тут же изменилось, когда он увидел меня. Даже не знаю кому он был больше рад мне или ей, но справившись с инстинктивным побуждением шагнуть назад, он широко улыбнулся, и пошел знакомиться. Не помню, как его звали, с первого раза никогда не запоминаю имен, ведь еще неизвестно, пригодится ли. И не пригодилось,- он достаточно быстро в то вечер куда-то исчез. Но успел сделать свое дело, начав будить Петровича. Тот некоторое время сопротивлялся, потом открыл глаза, увидел остатки самогона в стакане, сделал глоток, проснулся и начал вспоминать. Вспомнил.
Потом приходили и уходили какие-то люди, о чем-то разговаривали, иногда и мне что-то пытались рассказывать , пару раз врывалась давешняя девушка и выпроваживала кого-нибудь вон. В общем было весело,- мертвецы гуляли точно так же, как и живые. Запомнился мне только один человек из всей компании. Как только он появился, мне подумалось,- клерк, типичный клерк с проблемами. Так оно и оказалось. Он почти не пил, а только рассказывал,- сначала никому, поскольку всем, видимо, надоели его истории. Потом подсел ко мне.
Он работал раньше в каком-то министерстве, лет восемьдесят - девяносто. Видимо очень дорожил своей работой, и поэтому с полчаса рассказывал мне о подробностях своего карьерного роста. Я сильно утомился от этих рассказов, и совсем было уже решился как-то от него избавиться, но тут он перешел к главному, и мне стало интересно.
Освободилась должность зам.начальника отдела, и должны были назначить его, Потапенко, но мазня Микитка (он так его называл,- сочно, с ненавистью) тоже суетился, и видно что-то кому-то наговорил, и когда пришла очередная разнарядка на новое перерождение, начальник департамента вызвал нашего героя к себе, долго хвалил его, благодарил, гад, за работу, а потом и сообщил.
- И ведь не хотел видно так вот со мной поступать, чуть слезу не пустил,- говорил Потапенко, отпивая глоток самогона, - но видно надавили на него сверху. А ведь мог отказать скотина, мог кого другого найти, бездельников пруд пруди. А нет, гад, меня выбрал...
И он скорбно замолчал.
Разнарядка на перерождение,- это что, закон реинкарнации? Похоже, что тут все еще забавней, чем можно было ожидать.
- И что вот так прямо приходит бумага, что пора на тот свет, и пальцем тыкают, кто пойдет?- спросил я.
- На какой еще тот свет,- удивился он,- я же сказал, на перерождение. Ну да, как обычно, приходит бумага, смотрят по результатам работы, по перспективам, по должности,- кто подходит. Тесты иногда раздают. Как везде.
- Везде?- усомнился я.
- Везде не знаю как,- поправился он,- а у нас всегда так. Насчет начальства в других местах решают, а у нас всегда так.
Невесело. Но я хотел знать все, и стал всячески поощрять его к продолжению рассказа, и вот эта короткая история.
Ему, как и положено в таких случаях, дали два дня на сдачу дел, и еще неделю на подготовку к новой жизни. Помолиться, надраться в стельку, или подавать жалобы куда только можно. Он, похоже, решил идти всеми тремя путями и, разумеется, ни в чем не преуспел.
Начались все проблемы с проводов. Всех, кто попал в разнарядку, собрали в церемониальном зале. Товарищ министра зачитал им прощальное послание руководства, с соболезнованиями и пожеланиями вновь увидеть их здесь после долгой, благой и праведной жизни ("Еще чего",- со злобой процедил кто-то из стоявших рядом с Потапенкой), и предложил на выбор несколько монастырей и курортов, где они могли провести последние семь дней перед новым рождением. В министерской церкви отслужили праздничную службу, и отправили всех по отделам, где уже приготовились к отмечанию их ухода.
Употребление спиртного и наркотиков в министерстве каралось, но для подобных случаев делалось исключение. Говорили слова о долгой совместной работе, о тяжелой потере, одна дама даже расплакалась. Больше всех старался, разумеется, мазня Микитка, всем своим видом излучавший счастье, и подчеркивавший свою роль во всем этом представлении. Потапенко, вовсе почти не употреблявший алкоголь, быстро напился и стал безобразничать. Вначале он затолкал в угол начальника департамента, заглянувшего на минутку, и принялся доказывать ему невозможность своего ухода из-за накопившихся дел, грядущего повышения, личной преданности и стажа работы. Затем, когда начальника освободили, схватил за грудки Микитку, и хотел бить ему морду. Тут уже его скрутили и отправили домой.
Утром он проснулся в отчаянии, выпил настойки, с незапамятных пор хранившейся у него в доме, и совершенно ясно понял, что делать дальше. Забыв про самолет и про монастырь, в который он должен был в тот день лететь, Потапенко прихватил остатки настойки и отправился в министерство. Искать правды.
Проездной на поезд уже не действовал, но Потапенко не сдался и пошел по рельсам пешком. В городе стража не пустила его в центр, поскольку в этом мире он больше не существовал и не имел права ходить, где ему вздумается. Окольными путями, перелезая через заборы, он пробрался-таки к министерству, и на проходной потребовал встречи с министром, или хотя бы с кем-то из его товарищей. Вахтеры его еще помнили, поэтому удивились, но начали кому-то звонить и выяснять. Пришла охрана, его вывели, отняли настойку, затолкали в машину и отвезли домой.
Тогда он раздобыл где-то много спиртного, закрылся в своем доме и начал пить. И пил он неправильно, без должного погружения в этот процесс, постоянно бегая к календарю и считая, сколько дней ему еще осталось. Вечером предпоследнего дня, не дожидаясь, когда за ним явятся приставы, он решился и сбежал. Два дня бродил по лесам и полям, избегая поселений, потом, не выдержав усталости и голода, попросил помощи на каком-то хуторе. Там его накормили, обласкали, позволили пожить несколько дней. Но жизнь там была ему не по нраву, к тому же оставалась опасность попасться стражникам, и он отправился в трущобы, туда, где всего два закона, и никто не имеет права оттуда его забрать. И вот он здесь уже три месяца, и тоска, тоска гложет его, и никто не может ему помочь, и не знает он, что делать ему дальше.
Я тогда вообразил себе некую историю маленького человека, остающегося маленьким человеком и в жизни и в смерти. Но чуть позже мне объяснили, что это не так, или не совсем так.
Начало светать. Петрович в очередной раз проснулся, решил, что пора спать, выгнал всех из комнаты, отдал мне свою кровать, сам бросил себе что-то на пол, и мы улеглись. Заснуть я не смог, и встал в дурном расположении духа, но с надеждой, что днем все же подремлю немного. Надежды мои, как обычно, не оправдались, потому что Петрович решил распорядиться иначе. Он снял со стен два велосипеда, сказал, что хочет молока, и что мы едем в деревню. Насчет молока я удивился, но потом оказалось, что он просто любит смешивать его с водкой.
Я начал было вслух опасаться, что мы можем наткнуться на стражников по дороге, на что он удивился, но сказал, что менты ходят только по дворам и домам, и за последние три года, что он здесь живет, ни разу их за городом не видел. Наконец-то родное слово, - менты, а то все стража, да стража,- и я согласился.
Дорога заняла часа полтора. Вчерашний разговор с Потапенкой не давал мне покоя. Я раньше не особенно часто задумывался над возможностью существования или смысла того, что называют реинкарнацией, но уж совсем никак не предполагал, что подобные дела могут происходить путем издания приказов, выпуска циркуляров, или просто служебных интриг. Прямой вопрос Петровичу я боялся задать. Не хватало еще, чтобы у него возникли подозрения о моем потустороннем происхождении.
Подождав, пока Петрович расскажет о том, что человек, к которому мы едем, живет там лет уже семьсот, и за это время ни разу не перерождался. Петрович же, которому тоже нравятся эти края, за триста лет, что он здесь обитает, перерождался уже четыре раза.
- Битому неймется,- говорил он,- просто так жить скучно, а делать что-то лень, вот и маюсь.
- Триста лет?- спросил я, - а где жил раньше?
- Раньше?- задумался он, - да кто его знает, как-то везде понемногу, названий и мест уж не помню, все одно и то же,- дома, кибитки, люди. Вот помню только хорошо как жил в Египте. Несколько раз жил, все время возле реки. Каждый раз мечтал встретиться с богами,- как помру, так тут же обратно, в Египет,- вдруг в этот раз повезет. Не повезло, ни разу не встретил, хоть в храмы постоянно ходил, молился. Даже жрецом ни разу не стал. Да что говорить, пирамиды совсем недавно только в первый раз на картинках увидел. Потом все как-то на нет сошло, ближе к Европе стал кочевать. Здесь вот прижился.
- Да уж,- сказать было нечего, и я решился спросить,- мужик вчера к тебе приходил, Потапенко, странный тип, кто он такой? Говорит прячется.
- Потапенко,- удивился он,- а кто это?
Я рассказал.
А, этот,- пожал плечами Петрович,- этот прячется. Боится снова к живым, боится перемен,- поживет здесь с полгода, потом сдастся. Таких тут немного, но есть. Идиоты. Есть правда несколько идейных,- лет по двести так вот живут, говорят, что справедливости ждут.
- Так они говорят,- подчеркнул он,- может и вправду дождутся.
Но мысль свою не продолжил и замолчал.
- Сорвалось,- с досадой подумал я.
- Да ты спрашивай, не бойся, Мелиарх мне про тебя все рассказал,- с усмешкой ответил на мою мысль Петрович.
- Ладно, ладно, не буду больше, да ты же ведь сам напросился,- извинился он, в ответ на мой гнев,- не переживай сильно, и никто к тебе в голову не полезет. А вопросы свои лучше ему задавай, он по этой части дока. Не сердись, правда, не буду больше.
Мы помолчали немного, и он продолжил рассказ о своем друге, к которому мы ехали. Звали его, не помню,- Вячеслав, Ярослав? А, вот,- Ерофей.
Петрович гостил у него иногда по нескольку месяцев, даже лет. Помогал в работе, хозяйстве, и чувствовал в себе полную гармонию с миром. Потом на него, вдруг что-то находило, он срывался с места, и опять что-то искал, опять недолго, снова оседал в трущобах, снова перерождался, и снова возвращался сюда. Судьба.
С Ерофеем рядом всегда кто-то жил. Иногда женщина, иногда друзья, иногда даже целые компании по несколько человек. Он даже построил второй дом для гостей. Корова, две лошади, четыре собаки. Всегда одна корова, две лошади и четыре собаки. Почему,- неизвестно.
Я спросил про собак с длинными египетскими мордами, тех что жили на станции. Он сказал, что нет,- у Ерофея собаки большие, с длинной шерстью, он собирает эту шерсть, и зимой вяжет шапки и свитера.
Мы приехали, Ерофей тут же куда-то увел Петровича, половину собак, а я опять остался один с оставшимися двумя псами, яблоками и малиной, которую мне Ерофей перед уходом всячески рекомендовал. Я прислушался к его совету и отправился к кустарнику, стеной стоявшему метрах в 50 от леса. Собаки походили вокруг меня, ожидая внимания, но поняв, что малина занимает меня больше, решили побегать возле леса. Довольно скоро я услышал их лай, и отправился посмотреть в чем дело. Они стояли у самой кромки леса и лаяли вглубь него, а когда я подошел, стали звать туда меня. Видимо без человека вход в лес был им запрещен. Я, разумеется, не хотел идти, вдруг там очередной заповедник птеродактилей, но собаки были настойчивы, и, решив, что любопытство не самый большой порок, отправился с ними. Они ринулись в чащу, но почти сразу остановились, и начали пререкаться друг с другом. Один пес сдался и, поджав хвост, побежал к дому, а второй, прижимаясь носом к земле, повел меня за собой. Охота, судя по всему, началась. Ох, зря я это затеял, но не возвращаться же с полпути, и, вооружившись веткой, отломанной от упавшего дерева, двинулся дальше.
Чем дальше от опушки, тем лес становился гуще и не ухоженней. Пес, то убегал куда-то вперед, то останавливался, и начинал кругами что-то искать. Иногда он поднимал голову вверх, и выл в воздух. И вот мы подошли к упавшему дереву, возле которого собак остановился, вздыбил шерсть и зарычал. Немного погодя из-за дерева подняла голову змея, посмотрела на нас, и выползла целиком. Дурак же я был, когда согласился на эту авантюру. Длиной метра в три, с круглыми зелеными пятнами по коже, и треугольной головой, с длинными зубами. На вид,- злобное и мерзкое чудовище. Она поднялась вверх, в половину своей длины, ставшей теперь высотой, и смотрела сверху вниз на пса. Тот на мгновение засомневался, но тут же опять стал готов к драке. Напасть первым он все же не решался, и лишь рычал и лаял. Змее это надоело, и она решила уползти. Тогда-то он на нее и бросился. Не стоило ему этого делать. Он схватил ее зубами за шею, но лишь ранил и разозлил. Она начала извиваться, сходиться кольцами, стараясь избавиться от него. Я пытался вмешаться, но дважды был сбит с ног. Тут она придушила его, и отбросила в сторону. Пес с трудом поднялся, отряхнулся, и тут же снова захромал к ней. Она оказалась быстрей, и прокусила ему шею. Он дернулся и издох, а она повернулась ко мне. Похоже было, что пришла и моя очередь.
Какое-то время она не двигалась, думая о чем-то своем, а я не двигался, думая о том, как лучше использовать палку, которой обзавелся по дороге. Но тут раздался лай, и три собаки, выскочив из кустарника, окружили ее и стали по очереди нападать сзади, отскакивая, как только она поворачивалась к обидчику головой. Не знаю, чем бы это закончилось, но вслед за собаками появился Ерофей, взлетел вверх каким-то гигантским прыжком, и в полете с размаху саблей срубил ей голову. Голова отлетела прочь, а тело еще какое-то время билось в судороге. Ерофей же бросился ко мне, смотрел мне в глаза, ощупывал, потом удовлетворенно улыбнулся, расслабился, похлопал по плечу и пошел к убитой собаке, возле которой уже плакали три остальные.
Я тоже хотел подойти, но ноги не слушались, поэтому я прислонился к дереву и остался на месте. Ерофей побыл немного возле собаки, и опять пришел ко мне. Видно виноватым он себя чувствовал куда как больше, чем я. Дал выпить мне самогон из фляжки,- сразу стало легче, но руки еще долго дрожали. Потом он поднял собаку на руки, и мы пошли обратно.
Петрович ждал нас во дворе. Из дома неуверенным шагом вышла девушка, посмотрела на мертвого пса, и ушла обратно. Ерофей огорченно посмотрел на нее.