Что-то сегодня должно было случиться. Последние дни были странными, назревало нечто страшное, нестерпимо жгучее. Но, вот сейчас почувствовалось, сегодня придет ясность, утолится эта дикая жажда.
Малыш давно уже любовался переливами солнечного зайчика на потолке своей маленькой комнатки, которую любой назвал бы просто чуланчиком. Он приоткрывал то один, то другой глаз и, ловя ими лучик, улыбался. Его кровать стояла у окна, а если протянуть руку, не вставая, вправо, то можно коснуться двери. В углу напротив стоял небольшой комод, где хранились все его вещи - одежда, книги, рыболовные снасти, игрушки, которые он еще не успел раздать, так как считал себя уже достаточно повзрослевшим, скромные денежные накопления в раздавленной коробке из-под сигар. Деньги он копил вот уже года три, собираясь уехать к своей тетке на море. Тетку, материну сестру, он видел всего один раз. Она приезжала к ним в гости, когда Малышу было десять лет. Ее восторженные рассказы о теплом море, уютном домике и садике с яблонями врезались ему в память острым клином. Уезжая, тетка хохотнула, взлохмачивая его голову: "Вырастешь, приезжай!"
И с тех самых пор в его маленьком сердце поселилась мечта, жизнь приобрела смысл и направление. Во снах маячила дорога, то мчался гудящий поезд, то большая парусная шхуна качалась на волнах. Засыпая, Малыш всегда шептал: "Вырасту, приеду". И мечта, как ему казалось, стремительно приближается к нему с каждым опускаемым в коробку рублем.
Он поднялся с кровати. Эта детская кроватка была ему уже мала, если выпрямить ноги, они высунутся за прутья до середины икр. Но скоро у него будет взрослая жизнь со всеми вещами взрослого человека. Это радовало и успокаивало. И только, наверное, детское прозвище останется с ним навсегда. Его все звали Малышом, игнорируя настоящее имя. И это нисколько не огорчало, ведь так было всегда.
Малыш взглянул на часы на комоде - четыре часа утра. Рановато, чтобы шуметь в доме. Там, в большой комнате спят его родители и две младшие сестры. У него есть еще старший брат. Но он полгода назад ушел с дружками в шахты и не вернулся. Шахты были старые, заброшенные. Молодежь излазила их вдоль и поперек. Многие уходили туда совсем. Тут была своя жизнь, не ведомая городку. Малыш тоже лазал туда, но ему не понравилась давящая атмосфера мрака и сырости. Он любил солнце. И далекое никогда не виденное море.
Он вылез в открытое окно на улицу. Тихо, по-утреннему прохладно, с реки пахнет тиной. Солнце уже дарило миру свои первые лучи. Закутавшись плотнее в безрукавку, в которой и спал, Малыш пошел к реке. Безрукавка когда-то была вполне приличной курткой, просто он вырос, и чтобы скрыть нелепость коротких рукавов, мать их отрезала. Под обрывом из земли торчала огромная труба, выходя своим жерлом прямо к воде. Здесь и было его заветное тайное место. Ухватившись за края трубы, он подтянулся на руках и забрался вовнутрь. Уселся поудобней, прислонившись спиной к утрамбованному с землей мусору, притянул колени к подбородку и, глядя на поднимающееся солнце, несколько раз глубоко вздохнул.
Он хотел обмозговать в спокойной обстановке странные вещи, которые происходили с ним последнее время. Нет, конечно же, обстановка вокруг него все время была спокойная. Но мыслей нужных, объясняющих все равно не приходило. А что же, собственно, произошло?
Неделю назад, а может быть дней десять, все-таки затащили его знакомые ребята в шахты. В тайне надеялся Малыш встретить брата. Блуждали они долго, перекликались, чтобы не заблудиться. И все-таки он отстал и остался один. Падая в грязь и обрывая ногти на подъемах, он плакал и звал брата. Это был день их рождения. Они родились в один день, но с перерывом в четыре года. Никто не мог понять, почему же брат ушел от них. Родители, казалось, любили своего первенца больше остальных детей. Отец несколько раз ходил в шахты искать его, но возвращался ни с чем. По ночам мать плакала, снова и снова просила отца пойти, найти пропавшего, вернуть его домой. Но отец ругался, потом долго курил во дворе и тоже смахивал слезу. Семилетние сестрички - близняшки всегда испуганно жались в своем углу, ни с кем не разговаривая. На Малыша вообще никто в доме не обращал внимания. Так и прошли эти мрачные полгода.
И теперь вдруг подумалось, что можно вернуть брата, привести в семью, подарить радость матери и отцу, расшевелить сестер и самому вздохнуть облегченно и опять уйти с головой в мечты о море.
И вот он карабкается по скользкому грунту шахты, размазывает слезы и кричит во тьму: "Макс! Маааакс!"
Впереди открылся обрыв. Малыш встал на ноги, заглянул вниз. Ничего не видно, мрак. Сброшенный камень долго не давал о себе знать. Глубоко. Надо поворачивать назад. Полуобернувшись, он краем уха уловил еле слышное: "Малыш". Резко дернулся, поворачиваясь. Сердце прыгнуло в горло, затрепетало птицей. Перед глазами на миг мелькнуло родное лицо. И вдруг он почувствовал пустоту за спиной, ветер в волосах и холод в сердце. Из груди вырвалось: "Маааакс"...
Очнулся он на своей постели. Долго сидел, сжавшись в комок, успокаивал дыхание. Ощупывал руки и ноги. На лице не было грязи, только слезы текли нескончаемым ручьем. Это сон, решил он. И плакать из-за ночных кошмаров уже не полагается. Ведь вчера ему исполнилось четырнадцать лет.
В большой комнате мать мыла полы, сестры шептались в углу, заплетая друг другу косички. Отец на пороге ножом строгал кол для забора, дымя папиросой. Малыш глянул на обеденный стол в углу, он был пуст. Похоже, уже все позавтракали, а о нем не вспомнили. Есть не хотелось. Только странная непонятная жажда жгла и одновременно холодила грудь. Он заглянул в ведро с водой - пусто. Вышел на порог. Отец уже приколачивал к забору штакетину. Малыш так и ушел со двора никем не увиденный и не остановленный. В тот день он до вечера просидел в своей трубе, кутаясь в безрукавку, безрезультатно пытаясь собраться с мыслями. Прижимая руки то ко лбу, то к горлу, то к животу. Внутри него спала пугающая непостижимая тишина. Такого он не ощущал никогда. Так и не поняв ничего, нехотя поплелся уже ночью домой. С порога услышал ворчание матери: "Ну, этот-то где шатается вечно?" "Я пришел, мама", - тихо сказал он. И тут же голос отца его заглушил: "Успокойся, Малыш-то придет". "Я уже пришел", - громче отозвался Малыш. И услышал в ответ два тяжких долгих вздоха. Зайдя к себе в комнатку, он бухнулся на кровать лицом вниз. Поплыл в тумане, одновременно дальней тропой памяти опять стал пробираться по темным переходам шахты.
Так и бродил он эти дни, как бы без сознания и каких-либо чувств. Дома что-то изменилось, что - он понять не мог. Мать плакала уже не только по ночам, утром, выбираясь через окно, он слышал ее приглушенные всхлипывания. И возвращаясь ночью, слышал надрывные рыдания. Отец уже не ругался, только постоянно курил на пороге. Никто с ним не пытался поговорить, да и сам он всех избегал. Уходил из дома рано утром, приходил в сумерках. Последние летние деньки стояли тихие и теплые. Сидя в трубе, Малыш неотрывно глядел то в речную стремнину, то в безграничную небесную даль. Покой и ясность в душу не приходили. И все время душила неотступная жгуче-холодная жажда.
Однажды он засиделся почти до утра, опомнился, вылез наружу и побрел к дому. Край небосвода за рекой уже начал розоветь, и черные контуры кустов посветлели и обозначились четче и яснее. Навстречу на тропинку вышел полусумасшедший дед. Так его все и звали в городке. Дома у него не было, он вечно бродил вдоль реки, подбирал рыбу, швырял обратно в воду, махал ей на прощанье ладошкой и, похихикивая, брел дальше. Заметив Малыша, дед замер. "Здравствуй, дед", - Малыш подошел на несколько шагов и тоже остановился. "Это я, Малыш". Тот сделал шаг назад, потоптался на месте и уселся прямо на землю, обхватив руками голову в дырявой вязаной шапке. Стал раскачиваться и стонать. Малыш, медленно обойдя его, направился дальше, но вдруг услышал негромкое: "Постой". Он обернулся. Дед уже стоял на ногах, одну руку истово прижимал к груди, другой тряс перед собой: "Погоди. Объясни мне, дураку, как это?"
- Что?
- Как ты так смог? Как мы все сможем? И когда, когда? - у деда опять начали подкашиваться ноги.
- Я не знаю, о чем ты спрашиваешь, - Малыш понуро опустил голову, - мне надо домой, я пойду.
- Тебе надо домой... А мне когда домой? Скажи, мне-то скоро домой? - дед упал перед ним на колени и пополз вперед.
Малыш развернулся и побежал, не разбирая дороги. К горлу подкатили слезы отчаянья, непонимания, бездонной тоски и горечи. Бежал долго, потом упал и кричал в темное небо: "Мааакс!". Домой он так и не пришел. Опомнившись уже засветло, он оглянулся вокруг себя. Рядом чернели холмы, земля глядела многочисленными провалами в утреннее небо, мрачно и сиротливо стояли полуразвалившиеся постройки старых шахт.
Это было дня три назад, или два...Он сбился со счета дней, он не чувствовал времени, не понимал происходящих вокруг него событий. Мир остановился. Мир стал жить вне его сознания. А из груди нестерпимо рвалась наружу и не могла вырваться дикая жажда.
Малыш перевел взгляд с черной мутной воды на далекие редкие облака. "Домой, - вдруг вспомнил он, - а мне когда домой?" Кто же объяснит ему теперь, что с ним происходит, и как ему теперь жить дальше. "Жить", - выдохнул он тихо.
Солнце уже стояло высоко, ласточки сновали у обрыва быстрыми стрелами. Он выбрался из своего укрытия, спрыгнул на землю и направился к дому. Надо поговорить с родителями, хоть с кем-нибудь. Подойдя к ограде, он замялся. Что-то мешало ему, решимость пропала. Во дворе были его сестры. Они сидели на траве у поленницы дров, перебирая своих тряпичных кукол. Малыш медленно, слегка косясь на них, пошел к порогу дома. Вдруг он заметил, что одна из девочек смотрит на него пристально, провожая взглядом до дверей. Они так и смотрели друг другу в глаза, пока Малыш не исчез в доме. Переступив порог, он остановился. На середину комнаты был выдвинут стол. На нем была постелена белая скатерть. Последний раз мать стелила ее, когда гостила у них тетка, да и столу было место в углу у печки. В комнате было пусто. От печи валил теплый сытный пар, ждал уже приготовленный обед. Неожиданно долго Малыш простоял на пороге, не в силах сделать ни шагу. Наконец, превозмогая непонятную тяжесть, поплелся к себе в комнатку. Здесь он тоже надолго замер у дверей. Каким-то тягостно - прощальным взглядом обводя углы, он подумал: "Может, пришло время, мне уехать? Но денег еще очень мало, на билет не хватит. Тогда куда мне нужно идти?" Эту прогоняющую его атмосферу он остро почувствовал, когда переступил порог своего дома.
Но ему нужно было поговорить с родителями. Снова выйдя во двор, он взглянул на девочек. И снова встретил пристальный, полный недетской боли и жалости взгляд своей сестры. Они молча глядели друг другу, казалось в самую душу. Слова не нужны были, их и не было. У Малыша резнуло в груди, еще несколько секунд и он взорвался бы. Девочка медленно подняла руку, показывая вдаль за его спиной. Он обернулся. Там вдалеке по дороге виднелась небольшая толпа людей. Вскоре можно было различить отца, мать, соседского мужика, его жену, двух грязных, оборванных молодых людей и...Макса. "Макс!", - вырвалось из груди с облегченным волнением. Малыш, было, рванулся к ним навстречу, но вдруг замер. У всех подходивших были сумрачные лица, у женщин заплаканные глаза, на матери черный платок. "Кто-то умер?", - Малыш обернулся к сестре. Та кивнула, ее широко открытые глаза влажно блестели. Другая девочка вскочила и подбежала к матери, уцепилась за подол. Так они и подошли, тихонько переговариваясь, проходя мимо него, казалось бы совсем задохнувшегося. Обрывки непонятных фраз доходили до него с трудом:
- Только сегодня удалось, наконец, достать...
- Да, похоронили, слава Богу...
- Девятый день уж как раз...
- Никогда себе не прощу...
- Не вини себя, Макс, судьба...
Тут же, у порога помыли руки в рукомойнике, исчезли в доме. Малыш беспомощно глядел им во след. Его сестра последней направилась к двери, она оглянулась, и ее взгляд был красноречивее любого прощания. Двери закрылись перед ним. Навсегда.
"Я лишний? Но даже Макс вернулся... А я должен уйти?!", - объяснений не было. И Малыш заметался по двору в панике и внезапном бешенстве. У него раньше никогда не было такого состояния. Он в единым порыве вырвал несколько штакетин из забора, рванул из колоды топор и, швырнув в поленницу, разбросал дрова, сорвал с шеста рукомойник, пинком опрокинул ведро с водой. И не разбирая дороги, помчался к реке. Не останавливаясь на берегу, он забежал в воду. И шел уже с трудом по каменистому дну, борясь с течением и собой. И только когда волна стала набегать на глаза, он опомнился, повернул назад. Выползая на берег и отплевываясь, он с ненавистью взглянул на свою заветную трубу. Вскарабкался вовнутрь, руками и ногами стал разгребать и вышвыривать свое некогда уютное гнездышко. Пока в запарке сам не вывалился наружу на песок к самой воде. И вдруг надолго застыл.
Малыш смотрел невидящими глазами в тяжелое от туч небо. Его руки были широко раскинуты на мокром песке, отросшие спутанные волосы закрывали лицо. А он начинал различать перед собой свою дорогу, по которой ему предстояло отправиться в путь прямо сейчас.
Солнце клонилось к западу, за дальний лес. Мелко накрапывал дождь. Похолодало. Лето закончилось. Закончилась и жизнь...
Вдруг мягкой волной накатила ясность. Сегодня ровно девять дней. Не десять, не неделя, а ровно девять, с того, рокового, когда он искал в шахтах брата. Малыш встал и, прямо глядя перед собой, направился туда. Спускаясь по грязному, скользкому грунту под землю, он не о чем не думал, он просто знал, что делать. Уже не плутая, как тогда, идя уверенно и спокойно, он ощутил внутри прохладное утоление нестерпимой жажды. Ясность и покой. И только дальним эхом где-то, казалось бы, на донышке его души, свернулась плотным комочком тоска. Он знал, что ей еще предстоит развернуться и нахлынуть на него всей своей мощью. Ему еще предстоит плыть в этом море бесконечно-долгое время. И он уже готов был все это принять.
Подойдя к обрыву, остановился, не глядя вниз. Еще несколько мгновений... Еще... И вот оно, еле слышное за спиной: "Малыш". Резко дернулся, поворачиваясь. Сердце прыгнуло в горло, затрепетало птицей.
Перед глазами на миг мелькнуло жуткое и прекрасное лицо его Смерти. И вдруг он почувствовал пустоту за спиной, ветер в волосах и холод в сердце. Из груди вырвалось: "Мааакс!"