Илюшин Алексей Николаевич : другие произведения.

Легенда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Люби и верь... Иное все минует...(не судите строго, написано давно)

  
  
  Люби и Верь
  Иное Все Минует
  
  
  
  
  ЧАСТЬ 1
  
  
  
  1
  
  Елена открыла глаза, и свет, яркий, солнечный свет, залил собою её мозг. Она вновь сомкнула веки, но движение это сделала не по своей воле. Словно кто-то, невидимый и неощутимый, не хотел её отпускать из загадочного мира сна. Он - Властитель сновидений, ревниво относился к любому свету, словно боялся, что в нем не останется больше ни одной тайны, ни одной капли таинственного, ведь свет откровенен, он всегда настаивает на том, что есть лишь одна правда, и коль уж, что и существует, то пусть это видят все. И он был прав в какой-то мере.
  Елена ещё не проснулась, поскольку не принимала ещё этот мир за действительный. Для неё более реальна пока ещё была та иллюзия, которую ей дарил сон. Но сон отступал, и силы его ослабевали, перед требующим своего днём. Постепенно, очень медленно, её сознание начали наполнять далёкие звуки города. Они, подобно диким лошадям, врывались в голову девушки, и в стуке их копыт отчётливо слышалось: " пора... пора... пора...".
  Всё это отдалось пульсирующей болью в висках, которая жадно вцепилась когтями в блаженство спящей Елены. Она поморщилась. Несознательно, скорее даже в полудрёме, не освободившись ещё полностью от сладостных объятий ночи. Она всё ещё была гостьей грёз, и ночь печально шептала ей:
  " Ах, ну вот ты и уходишь. Мы были так близки, а теперь ты бросаешь меня. Это очень жестоко с твоей стороны. Но, позволь, позволь, я робко попрошу тебя остаться. Почему ты уходишь? Открой мне эту свою тайну. Неужели тебе не хорошо со мной? Неужто тот, к которому ты стремишься, слепо веря его откровенности, неужто он способен одарить тебе счастьем в большей степени, чем я? Почему?"
  " Нет, нет...", отвечала Лена со слезами, " что ты говоришь! Никогда, никогда грядущий день не одарит меня радостью более тебя. Я чувствую, что меня ждут страдания, но не могу остаться с тобой. Ведь ты знаешь, что я уже не принадлежу тебе. Я вижу, вижу, как ты любишь меня, но день властен нас разлучить. Я нужна ему. Он хочет воспользоваться мной в своих целях, и я не в силах ослушаться. Прости, я так слаба и виновата перед тобою! Я люблю тебя! Прощай..."
  Веки её слегка приоткрылись, и она безвозвратно отдала себя в жадные руки рассвета. Головная боль давала о себе знать, скребясь в висках. Лена открыла глаза, но видела перед собой пока что лишь смутные очертания предметов.
  Мысли Елены ещё не успели включиться в пробуждающееся естество, и блуждали пока что, где-то за пределами этого мира. Она видела предметы, но не понимала, что это такое. Это длилось лишь мгновение, но в это время Лена походила на новорождённого ребёнка, для которого всё существует, и не существует одновременно. Он живёт в мире вещей. Бесполезных для него вещей, сделанных зачем-то взрослыми...
  Но вот, наконец, и сознание её, лениво потягиваясь и зевая, начало осматривать вещи, наполняя их смыслом.
  За окном шумел город. Голоса людей, свист тормозов и лай собак, всё это сливалось в единый, вибрирующий гул. Где-то выясняли отношения коты, громко крича; где-то плакал ребёнок; где-то играла музыка.... Но ничего этого пока что не было.... Был шум, головная боль, и комната, освещённая дневным светом.
  Елена не шевелилась. Она почему-то боялась пошевелиться. И это был особый, животный страх. Сама она была не в состоянии себя напугать. Её сознание не рисовало никаких ужасных картин, которые заставляли бы её не оглядываться. Она была полностью во власти восприятия, и думать и фантазировать не имела пока никакого права. Это был другой, совершенно другой страх, родившийся в ней не сейчас, а когда-то очень давно. Это был инстинкт. Он приводил её в трепет, и она не могла с ним справиться. Она не знала, где сейчас находится, не знала имени, не знала ничего.... Словно какое-то помешательство владело ей сейчас, но она не решалась с ним бороться. Она покорно бездействовала. И эта покорность и бездействие побеждали всё. О них всегда разбиваются самые крепкие камни, ибо мало на земле людей, способных вынести молчаливых, и при этом не делающих то, что им не нравится. Это побеждает всё. Даже безумие.
  Внезапно глаза её подёрнулись каким-то оттенком здравого ума, и она тревожно огляделась по сторонам. Похоже, она, действительно не узнавала обстановки. А может быть, это было просто последней шуткой сна, прощальной местью, за разбитую Любовь?
  Елена чуть прищурилась, всматриваясь в пространство комнаты. Наконец, взгляд её наполнился спокойствием, и голова вновь вернулась на подушку. Она была дома.
  Елена блуждала взглядом над собой, ожидая посещения памяти с подробным отчётом о вчерашнем. Страх понемногу исчезал, но тревожное чувство не проходило. Что-то было не в порядке. Она чувствовала это всем телом. Ничего не изменилось в комнате, но в ней поселилось что-то, и оно стояло теперь над Леной и шипело в её уши звуками живущего города. Оно со страшной усмешкой заглядывало в её глаза, проникало в её сердце и тихо скребло когтями...
  Случайно взгляд упал на лампочку. Она горела. Сердце девушки заколотилось в бешеном ритме, и она вздрогнула. Такой пустяк - горящая лампочка, но для Елены он обратился дурным знамением. Она сильно напугалась и теперь судорожно пыталась вспомнить вчерашний день. Однако, нахлынувшие на неё чувства были столь сильны, что постоянно уводили мысли в сторону. Они, то и дело возвращались к этому маленькому источнику света, совершенно не играющему никакой роли сейчас, днём, и непонятно чем вызвавшему тревогу девушки.
  Вдруг, так же внезапно, как и всё остальное, Лена услышала, что на кухне играет радио. Она не могла разобрать слов, лишь какие-то обрывки изредка долетала до неё.
  " Какой сегодня день?" с ужасом подумала она. Елена предприняла ещё одну попытку встать с постели, и приподнялась на локтях. Головная боль тут же сообщила ей, что лучше этого не делать, но Лена ничем не ответила на её предостережение. Очень аккуратно, стараясь не делать резких движений, она села на кровати и спустила ноги...
  " ...итак, если мы посмотрим в календарь, то увидим, что сегодня суббота, двадцатое июня, а в студии...", голос ведущего был как-то раздражительно весел и беззаботен.
  - Сегодня суббота..., - словно в трансе, тупо глядя в пол, повторила Лена слова ведущего. Могло показаться, что при слове "суббота" в ней зародилась какая-то надежда. Так оно и было на самом деле...
  " ...а сейчас послушайте композицию в исполнении...". Стопы её коснулись пола, и она почувствовала холод. Пол холодил её ноги, и ей было приятно. Для Елены это было первое приятное ощущение, которое подарил ей день. ОН был скуп на подобные подарки. Не знаю, как с другими, а с ней скуп...
  Она до сих пор была не совсем в себе, иначе, тот факт, что пол оказался холодным в июле, неминуемо взволновал бы её ещё сильней. У неё был жар, но она то ли не замечала его, то ли не придавала ему ровно никакого значения.
  И тут взгляд её пронзил зеркало, но оно отказалось сказать правду. Оно не отразило в себе семнадцатилетнюю девушку. Вместо неё оно выдало отражение какой-то старой женщины, пугающей наружности. Елена от неожиданности отдёрнулась, чем разбудила уже задремавшую боль.
  Женщина в зеркале испуганно смотрела на неё воспалёнными, глубоко впавшими глазами. Зрачки её бешено бегали, осматривая Елену. В растрёпанных и спутанных волосах виднелись седые -пряди, точно вписывающиеся в отвратительно-неприятный облик женщины.
  Лена потрогала своё лицо, глядя безумно в зеркало, словно желая убедиться, что это не её отражение. Женщина так же повела рукой по впалой щеке бледно-серого цвета, и с какой-то обречённостью опустила голову. Лена была больше не в силах созерцать чудовище в своём зеркале...
   "...я желаю вам хорошего дня и доброго настроения...", радио весело и непрерывно захохотало. Но вдруг, ведущий, словно чем-то поперхнулся, и добродушный смех его перешёл в хриплый, страшный кашель. Секунду спустя он беззаботно извинился за досадное происшествие, чем, наверняка рассмешил большинство слушателей.
  А они сидели вдвоём и плакали, боясь поднять друг на друга взгляд. Слёзы оставляли солёные дорожки на щеках Лены и таяли в горящих ладонях.
  Это была безысходность...
  Кто встречался с ней? Кто сталкивался с ней в жизни? Кто сумел преодолеть её?
  Лена бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку, вызвав новый прилив боли.
  Это была безысходность...
  Но постойте, давайте, я познакомлю вас с Леной. Вы, вероятно, не знаете, что и думать сейчас. Сочувствовать этой девушке, или она стоит упрёка? Если бы я знал это, Я бы мог уже сейчас дать вам ответ, чтобы, исходя из него, вы могли складывать своё мнение о ней. Да вот в том то и дело, что я не знаю, полюбите ли вы её, или станете презирать...
  Ну да полно!... Давайте, я познакомлю вас с Леной...
  
  2
  
  
  Она родилась в Саратове семнадцать лет назад. Зачатие её не планировалось, и она появилась на свет нежелательным ребёнком, хотя и единственным. Здесь нужно отдать должное её матери, Наталье Викторовне. Она вполне осознавала всю обузу беременности и последующего воспитания, но от аборта наотрез отказалась. При всей неопределённости своего положения, не имея постоянного места жительства, она всё же сохранила жизнь зародившемуся существу.
  Наталья Викторовна была из тех женщин, о которых обычно говорят: " да, жизнь погубила её. Жизнь погубит кого угодно, не взирая ни на что. Посмотрите на это лицо! Даже в совершенно спокойном состоянии в нём читается скрытая внутренняя напряжённость. Отчего же жизнь так поступила с ней? Вы знаете, какая она была в молодости! Да на неё засматривались многие парни, и подолгу не отпускали своими взглядами почти совершенные линии её фигуры. А сейчас! Нет, жизнь погубила её".
  Всё это было, действительно, так, однако, вряд ли жизнь была виновна в этой перемене, больше самой Натальи Викторовны. Действительно, в молодости она была превосходна, что быстро схватила, и научилась этим пользоваться. Для неё было приятным открытием, что, оказывается, из красоты своей можно извлечь пользу, и немалую. Мужчины то, они ведь все одинаковые...
  Жила Наталья Викторовна не худо, не бедно, и в двадцать лет, когда она была ещё просто Наташей, уже имела свою квартиру. Она досталась ей в наследство от умершей бабушки. Хотя, оставленная ей однокомнатка, была довольно ветхо обставлена, она всё же значительно облегчила жизнь Наташи.
  Да, когда-то она была молода и красива, но теперь лишь изредка в лице её можно было различить тот далёкий отголосок прежней красоты. Ей насчитывалось тридцать девять, но выглядела она, куда старше.... Строгое, можно сказать, немного суровое лицо, вполне отражало пройденный жизненный путь, отразившийся в неглубоких, но заметных морщинах, покрывших лоб Натальи Викторовны. Однако, вместе с этой строгостью, в её облике можно было узнать некоторую распущенность, как отпечаток бурной молодости. Что-то оставалось в ней, ещё не скрытое усталостью, и это что-то заставляло с улыбкой относиться к её утвердившейся строгости. Нет, мы не меняемся так сильно, как нам это кажется, или хочется. В нас есть что-то, вросшее корнями во всё наше естество, во все наши клеточки, во все поступки. Оно растёт и развивается, словно ствол дерева, который по весне начинает обрастать новизной листвы. Проходит совсем немного времени, и вот эта листва, эти наши перемены в жизни, скрывают собой свой остов, свой фундамент, так, что его и не видно, и кажется порою, что нет его. И многие печалятся от этого, поскольку не знают, что то, что они считают потерянным, на самом деле всегда находится внутри нас. Рано, или поздно все это понимают.... Ведь наступает осень, и редеет листва, и сквозь зияющие пустоты вновь пробивается истина. Быть может она менее приглядна, чем то убранство кроны, которая, пытаясь восхитить своей прощальной красотой, игриво, словно хамелеон, меняет свои яркие наряды.
  Так и Наталью Викторовну жизнь заставила повзрослеть и остепениться, но иногда, в её лице мелькало то самое, вроде бы утерянное безрассудство, которым она была так богата в молодости. Быть может это остепенение можно напрямую связать с рождением Лены...
   Характер у матери Елены отличался достаточным своеобразием. Его, пожалуй, можно назвать даже немного капризным, хотя она, всего на всего привыкла жить себе на уме. Она вполне могла обидеть человека своим несколько резким тоном и даже не заметить этого. Встречается такой тип людей, с такой манерой говорить, но уж если вы видели её в гневе, то вам уже не придёт в голову обидеться на её резкий тон в спокойствии. Она быстро вспыхивала, но и затухала она тоже быстро. Она не была злопамятной, потому люди к ней тянулись. Она легко находила общий язык своей непосредственностью. Всё, что у неё осталось от этой жизни, это всё та же однокомнатная квартира, дочь, да полная неопределённость впереди...
  Отец Елены был откровенной сволочью. Единственное, в чём Наталья Викторовна и упрекала себя всю жизнь, это то, что ребёнок, которого она любит всем сердцем, произошёл от этого животного. Она не могла себя ни понять, ни простить. Она кляла свою легкомысленность и наверное была права. Она истерзала себя всю, прежде, чем смириться с происшедшим. Единственное, чем она могла помочь себе, это аборт. Но она заранее отреклась от мысли об убийстве. Наташе тогда был двадцать один год, и в ней уже проснулась частичка здравого смысла. Но, похоже, она так и не простила себя за подобное отцовство. Но было уже поздно.
  С этим человеком она тут же прервала всякие отношения, и запретила появляться в своём доме, чему тот, не особенно расстроился. Да, знание того, что у него скоро родится ребёнок, вряд ли смогло бы изменить его коренным образом, во всяком случае, порядочным человеком он от этого точно бы не стал. Есть много подлецов, живущих в своей подлости, копошащихся в своей грязи, и невиновных в этом. Многие из них, вполне уживаются с той мыслью, что нет силы, способной изменить из нынешнее отношение к жизни и к людям.
  Он умер, спустя два года от алкоголя. Печень не вынесла возложенной на неё нагрузки и подвела его, когда дочери было уже два года. Он умер, но так и не узнал о ней. Он не узнал о ней, он даже успел забыть Наташу, настолько незначительной была она в его жизни. Да и вряд ли для него в жизни вообще что-либо имело цену. Он был пленник спиртного, и поделать с собой ничего не мог, да и не хотел. Он настолько сжился с алкоголем, что, вероятно, уже давно не видел жизни трезвыми глазами. Он жил в своём мире. Алкоголь выстроил ему иную реальность, более простую, менее непонятную. Он плевал на жизнь, и на всё, что её касалось. Да и зачем она была ему нужна, и жизнь, и Наташа, и дочь...
  Она не видела его ни разу с момента разрыва, и о смерти узнала лишь по слухам. И что-то щёлкнуло, и что-то надломилось внутри, и возникло какое-то смутное чувство. Какое-то неопределённое, и, может быть, горько-сладкое ощущение. Теперь она перестала бояться, что он когда-нибудь узнает о её тайне...
  С момента рождения дочери родители словно отвернулись от Наташи, и не захотели иметь с ней никаких отношений. Но со временем сердца их покрылись росою сострадания, и они не смогли поступить иначе, чем принять Наташу, как есть, и с чем есть. Они помогали, чем могли, и в конечном итоге, можно сказать, взяли всё воспитание Лены на себя. Наталья была бесконечно благодарна родителям, но вместе с тем осознавала, что так долго продолжаться не может, что надо выкорабковаться, и если придётся - платить по счетам за ошибки. Она пыталась подобрать такую работу, чтобы можно было больше времени проводить с дочерью, однако, так и слонялась с места на место. Вся эта круговерть продолжалась до тех пор, пока Наташа не познакомилась с Дмитрием Платоновым. Это был очень обаятельный человек, уже в годах, довольно обеспеченный и неординарный. Он, почему-то, очень мило отнёсся к Наташе и даже, узнав о ребёнке, ничуть не опечалился, а напротив, как-то оживился. Он видел и понимал, что ей тяжело с дочерью, без работы на шее родителей, и пообещал всё устроить. Наталья с некоторым недоверием поначалу отнеслась к таким излияниям щедрости. Она становилась осторожнее, понимая, что не может рисковать благополучием родившейся дочки. С другой стороны, ей казалось немного странным, что Дмитрий Сергеевич вдруг заинтересовался именно ею. Конечно, она была хороша, но одного этого было мало, для его бесконечных хлопот и попыток "всё устроить". Всё это в совокупности как-то настораживало Наташу, словно предупреждало о чём-то, что могло зарождаться внутри этого человека. Она боялась быть обманутой, потому уже забыла, что такое Любовь. Осознавая всю вину свою перед прошлым, она теперь лишь рассчитывала и рассчитывала отношения, чтобы в случае чего уберечь себя и Елену от какой-нибудь выходки Дмитрия. На самом деле все её опасения на его счёт оказались ложными. С каждым разом она всё глубже убеждалась, что Дмитрий Сергеевич не вынашивает никакой подлости, и слова его искренни. Но, однако, инстинкт самосохранения был сильнее веры в добрые чувства, и Наташа предпочитала пока держаться на расстоянии, хотя оно неизбежно сокращалось. Сопротивляться неизбежному, значит лишь усиливать неизбежность. Но она боролась с ней, ещё не понимая, что этому не миновать...
  Дмитрий Сергеевич, как он ей сообщил, работал в какой-то лаборатории, вследствие чего часто ездил в столицу в командировки, для сопоставления результатов работы. Судя по всему, платили ему там неплохо.
  В конце концов, Наталья вдруг начала ощущать какую-то щемящую тоску внутри, но то и дело успокаивала себя различными глупостями. Ей было намного легче обмануть себя, скрыть от себя свои чувства, чем встать перед фактом. В ней всё ещё оставалась частичка недоверия, которая быстро таяла под её потеплевшим сердцем. Она тосковала, когда он уезжал, и радовалась каждому приезду, а это уже что-то значило. Конечно, Наталья не могла сказать, что любит его, но что-то было в ней к этому человеку. Он был одинок, и лишь в этом она могла его понять. Хотя, больше всего она не могла понять только себя...
  Елене было два года, когда они поженились.... По настоянию Наташи, крупной свадьбы не было, и всё обошлось лишь узким кругом родственников. Со стороны Дмитрия пришло лишь два человека, которых он представил, как самых близких ему людей, что немало удивило Наталью, поскольку её будущий муж настаивал на свадьбе пошире.
  После свадьбы они переехали жить к нему, в его более изысканно обставленную квартиру. Наташа была счастлива, что вновь обрела то, во что уже перестала верить и надеяться. Лена была зарегистрирована дочерью Дмитрия Сергеевича, ей было приписано его отчество и фамилия, над чем пришлось поработать и немного обойти законодательство.
  Сам он был сиротой, потому и мог в полной мере сочувствовать ребёнку, растущему без отца. Ни Елена, ни Наташа, ни в чём не нуждались, поскольку зарплаты Дмитрия вполне на всё хватало. Он совершенно самостоятельно проходил по жизни, везде стремясь добиваться цели, лишь посредством себя. Так уж он привык с детства. В делах своих он имел успех, благодаря уму и обаятельности. Его обаятельность. Его обаятельность просто обезоруживала...
  Наталья Викторовна могла с полной уверенностью сказать, что счастлива с этим человеком, хотя о глубокой и истинной Любви к нему не могло быть и речи. Просто была какая-то уверенность в обеспечении дочери, а сейчас это было для неё главным. Она осознавала, что жизнь уже для неё полузакрыта, но твёрдо решила, что дочь должна быть счастлива, пусть даже за её счёт. Она была очень мила с Дмитрием Сергеевичем, чем вполне окупала его хлопоты. Он тоже был счастлив с ней, хотя и понимал её отношение к себе. Наталья Викторовна не использовала его в своих целях, и он видел это. Конечно, можно было бы его упрекнуть в том, что он, якобы, видя её нужду, вынудил своей щедростью выйти за себя за муж, зная, что она не сможет никогда полюбить его всем сердцем. Он долго размышлял, видя её одиночество. Он видел, как отворачиваются от неё многие, едва узнав о ребёнке. Он видел это, и сам пережил когда-то, но предпочитал молчать об этом.
  Наташа, хоть и принимала полностью его заботы о себе и дочери, не раз намекала ему, что хочет устроиться работать, что выразилось глубочайшим огорчением на лице Дмитрия. Он пытался уговорить её не думать об этом, мол, он и сам может вполне благополучно обеспечить их семью, но Наталья всё твёрже и твёрже настаивала на своём. Не то, чтобы она жаждала финансовой независимости, а просто её подсознательно настораживала всякая стабильность. К тому же, чем больше времени она проводила в доме Дмитрия, тем более росло в ней какое-то смутное беспокойство. Она доверяла своей интуиции, и стремление к независимости тут не играло никакой роли. Для неё независимость была лишь шагом к несчастной жизни, которую она избегала, ибо знала её на вкус. В какой-то степени независимость даже не допускала о себе мысли, но эта стабильность настораживала её ещё сильнее, потому она так зацепилась за идею о работе, хотя ни в чём не нуждалась, и целыми днями была в своём распоряжении.
  Наконец, сошлись на том, что Дмитрий Сергеевич подыщет ей работу, лишь только Лена пойдёт в ясли. Он делал это с огромной неохотой, поскольку был полностью уверен в постоянстве благополучия, и совершенно не видел причин для подобного шага. Однако, наотрез воспротивиться любимому человеку он тоже не мог, и лишь поэтому пошёл на компромисс.
  Он нашёл ей место на кондитерской фабрике, где вся работа Наташи сводилась к раскладыванию конфет в коробки. Несмотря на то, что она, наконец, добилась своего, мать Елены, словно стала немного грустнее. Её всё больше настораживала домашняя обстановка, и частые звонки неизвестных людей, спрашивающих Дмитрия. Она даже начала с недоверием относиться к частым командировкам мужа, чего раньше никогда не случалось. Они прожили вместе всего лишь год, а она уже начинала чувствовать себя его собственностью, а его - своей. Но он всегда был добр с ней, и ни разу не ответил ей резко на какой-нибудь скрытый упрёк, который легко угадывал, и улыбался откровенно, и немного по-детски, чем совершенно сбивал Наташу с толку.
  Но беспокойство росло, и этого уже нельзя было скрыть...
  От празднования трёхлетия Леночки, до того дня, когда судьба, в который раз перевернула всю её жизнь, оставалось всего лишь полгода...
  Их безмятежное существование, помимо беспокойства Натальи Викторовны, вдруг омрачилось так же резким изменением поведения Лены. Она уже говорила довольно неплохо, и во всех отношениях была просто прелестью. Уже ясно прорисовывалась некоторая схожесть с матерью. Волосы, губы, чуть вздёрнутый носик, всё это было её. Глаза же ребёнка непрестанно твердили Наташе о нём. Они напоминали о её грехе, вот только против кого, она и сама не знала. Однако это невероятное сходство, никаким образом не отражалось на отношении её к дочке. Во всяком случае, это не угнетало Наташу, а скорее, напротив, они всегда напоминали ей истину, скрывавшуюся под чужим отчеством и фамилией. В этих детских глазах была наивность и неосознаваемая откровенность. Они искрились честностью, и Наталья порою засматривалась на них. Уж сколько раз она всматривалась в них и копошилась в себе...
  Нет, этих мужчин нельзя было ставить рядом. Их даже невозможно было сравнивать, настолько далеки они были друг от друга и по понятиям, и по порядочности, и по отношению к жизни и к людям. И по отношению к Наташе, это были совершенно разные люди.
  Один из них лишь создал Елену, но права быть отцом у него не было. Он пропил его, сочтя это довольно выгодной сделкой. У второго этого права тоже не было, но он приобрёл его. И приобрёл не за счёт хорошей квартиры, обставленной мебелью, и не за счёт обеспеченной жизни, а своим пониманием, сочувствием и лаской. Ведь ребёнок в три года, совершенно равнодушен к деньгам, роскоши, шикарной жизни. Он ещё связан пониманием того, что деньги - это всё. Он опирается в своём выборе на заботу и Любовь, и только этим можно заслужить из его уст слово "папа".
  Всё это заметно скрашивало тревожность Натальи, но вдруг поведение ребёнка стало сильно меняться. Девочка стала капризной и упрямой, и в большинстве случаев не слушалась мать. Словно желая досадить матери, она делала всё наоборот, а все просьбы попросту игнорировала. Если рассудить, то зла в этих поступках не было, а было что-то другое, что сильно пугало Наталью Викторовну. Что и скрывать, конечно, ей не нравилось подобное поведение дочери, но она по-прежнему была нежна с ней, надеясь этим победить растущее своенравие Елены. Она часто задавала себе вопрос, а не кроется ли причина подобной перемены в полной обеспеченности? Она мучалась и не находила себе места. Дмитрий Сергеевич тоже волновался, но помочь ничем не мог, разве что посоветовал жене обратиться к специалисту.
  Доктор с улыбкой сказал:
  - Да вы напрасно так это всё переживаете. Это всё нормально. Возраст такой, переходный, со временем это пройдёт. Выждете только немного, и постарайтесь так больше не волноваться, а то сами загнётесь, здоровье то, оно, знаете, не железное.
  - Но ведь она и слушать ничего не хочет. Как же? Разве это может быть в норме такая перемена, - не унималась Наталья Викторовна, - порою такие вещи загибает, аж поверить сложно. А была такой лапочкой...
  - Она, верно, и игрушки ломает, и всё наперекор делает, и кажется, будто она отдаляется от вас.
  - Да, да...
  - Ну вот, знакомые симптомы. Я же вам говорю, не нужно так беспокоиться. Это всё пройдёт, так у всех бывает. Вам бы нужно книгу, какую прочесть, - и доктор дал ей несколько советов, как вести себя с дочерью, и взял с неё обещание, не волноваться из за этого.
  Конечно, слова этого человека её обнадёжили, но вскоре случилось то, чего она не могла ни ожидать, ни предвидеть.
  Однажды в дверь позвонили, и открыв, Наталья увидела совершенно незнакомого человека, который раньше никогда не посещал семью Платоновых. Он улыбнулся, поздоровался и поинтересовался, дома ли Дмитрий Сергеевич. Почему-то сердце Натальи Викторовны дрогнуло, сбилось с привычного ритма, когда она увидела его на пороге. Сердце дрогнуло, но не смогло подсказать, что случилось. Даже интуиция не настаивала на том, что человек этот мог быть нехорошим. Наталья Викторовна всегда чуяла плохих людей, и этот был не из них. Она ответила, что мужа дома нет, что он в командировке, и что сама точно не знает, когда он будет. Извинившись и поблагодарив, он окинул её мгновенным, пристальным взглядом, словно фотографируя. Улыбнулся ещё раз, на прощанье и вошёл в лифт. Тот нехотя проглотил его и отправил вниз. Женщина стояла в дверях и слушала, когда незнакомец выйдет. Лифт остановился, и тихие шаги недавнего визитёра зашуршали по лестнице.... Наталья закрыла дверь и быстро подошла к окну. Она отдёрнула занавеску... и снова увидела его. Он стоял, пристально всматриваясь в окна, словно ожидая её действий. От неожиданности женщина отпрянула, а незнакомец, быстро развернувшись, скрылся в пересечениях соседних дворов, домов и улиц.
  Ей было страшно.
  Когда приехал Дмитрий Сергеевич, жена быстро, почти с порога, выпалила ему всю историю. Он как-то насторожился и попросил поподробнее описать гостя. По всему было видно, что и он обеспокоен таким посещением.
  Весь остаток дня он проходил задумчивый, молчаливый, погружённый в раздумья, куда-то звонил. В тот вечер он не обмолвился с женой почти ни словом, даже ни разу не улыбнулся дочери. Такое случилось впервые, и стало ясно: произошло что-то неладное, что раньше в планы не входило. Но что это могло быть, Наталья не догадывалась, а спросить не решалась. Было уже поздно, когда Дмитрий, наконец, устало опустился на стул, рядом с ней.
  - Ну что, поздно уже. Спать пора, а завтра видно будет. Разберёмся. - Он попытался улыбнуться, но так и не смог убедить Наталью Викторовну в своей улыбке...
  А утром пришли двое.... Один был в форме, высокий, с немного звериным лицом и грубым голосом. Второй пониже, в штатском, более человечен, любезен и обходителен. Дверь открыл муж.
  - Доброе утро. Здесь проживает Платонов Дмитрий Сергеевич?
  - Да, это я, - ответил он, не торопясь впускать незваных гостей внутрь квартиры.
  За спиной его стояла Наташа и с испугом взирала на пришедших, словно загнанный в ловушку зверёк. Она была бледна.
  Человек в штатском полез в карман и вынул оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Лицо его выражало абсолютную безучастность. Он просто выполнял свои обязанности. Он не сочувствовал и не ненавидел Дмитрия. Он делал то, что от него требовалось и не более того. Человек протянул лист.
  - Вот, прочтите. - Спокойно, можно даже сказать, с какой-то просьбой прозвучали эти слова.
  - А в чём дело? - Дмитрий Сергеевич пытался сохранить невозмутимость, но дрожащие пальцы, разворачивающие лист, выдали его трепет.
  - Вы арестованы. - Безмятежно сообщил пришедший.
  Это для Натальи Викторовны было неожиданней, чем гром, ударивший из совершенно ясного неба. Ей стало плохо, и пошатнувшись, она добрела до кухни, где села на табуретку и уставилась пустым взглядом на кран, из которого, капля за каплей, текла вода. Так же и жизнь её, день за днём, уходила в гнетущую бесконечность. Где будущее? Где оно? Что оно?
  Наталья было не в себе, и не давала себе отчёта в происходящем.
  Дмитрий Сергеевич собрался, и зайдя на кухню, опустился на колени перед Наташей. Она, словно не замечала его, не отрывая взгляда от падающей воды. Он, будто ребёнок, уткнулся ей в ноги и прошептал: " всё будет хорошо". Потом, как-то резко встал, поцеловал жену и вышел с пришедшими за ним людьми. У неё не хватило даже сил, чтобы проводить его, она находилась в невменяемости. Наташа не могла соображать, не могла думать и переживать, но знала: всё кончено. Безвозвратно. И это не пугало её. Глубокая апатия охватила её сознание. Она бездвижно сидела на кухне, не предпринимая никаких действий, ибо бесполезность победила её...
  В неопределённости и подавленности она прожила несколько дней, но вот однажды ей принесли письмо. От него. Однако оно несло в себе лишь печаль неизбежности.
  
  
  
  " Здравствуй, моя Наташа.
  Я совершенно растерян перед тобою. Прошу, не вини меня ни в чём. То, что случилось, никак не должно было случиться, иначе, знай я об этом, я ни за что не обрёк бы тебя на подобное. Я просчитался единственный раз в жизни, и лишь в этом виновен перед тобой. Да, что я говорю, Господи! Прости, прости меня, Наташечка, и мы ведь, наверное, не свидимся уже. Я уезжаю далеко и надолго, и если вдруг, спустя годы, у меня будет возможность навестить тебя, то я не сделаю этого, поверь. Больше я никогда не потревожу тебя. Мы прожили с тобой полтора года. Это было лучшее время в моей жизни. Ты знаешь, сейчас у меня есть ваша фотография. На ней вы, с Леночкой смеётесь и обнимаете друг друга. Вы так счастливы.... Я верю, счастье ещё придёт к вам. Я умоляю тебя, Наташенька, целуй её перед сном два раза. Один за меня...
  Прошу, не пытайся узнать, за что меня. Если ты меня хоть немного... если ты что-то чувствуешь ко мне, не пытайся об этом узнать.... О разводе не беспокойся, мои люди всё сделают. Не знаю, смею ли я просить тебя ещё об одном. Но это не просьба, это скорее мечта.... Как бы я хотел, чтобы Леночка продолжала носить мою фамилию. Я так хочу остаться отцом, хотя это так невозможно. Я оставляю вам квартиру, опять же, мои люди оформят все необходимые бумаги. Вы не станете нуждаться ни в чём, об этом позаботятся.
  Что ж, прощайте. Там, куда меня отправляют, у меня отберут даже эту фотографию.
   Я обнимаю и целую вас, родные мои. Прощайте. Прощайте. Будьте счастливы".
  
  От квартиры и обеспечения Наталья Викторовна отказалась сразу. Развод оформили, но фамилию сохранили по желанию Наташи. Она переехала вновь в свою старую квартиру, так и продолжая работать на кондитерской фабрике и водить дочь в ясли сад...
  Жизнь много имеет сюрпризов в своих недрах. Она не перестаёт изумлять. Она заставляет восклицать: "Этого не может быть!" и смеётся над людской наивностью. Она выворачивает судьбы наизнанку, перевёртывает планы и направляет все надежды в другое русло. А порою, она просто убивает собою. Она убивает, но находятся люди, которые смеются ей в лицо, и смеясь, кричат над трупом своего счастья: "КАК Я СЧАСТЛИВ!". Они - безумцы, но жизнь, поджав хвост, отступает перед ними. Она привыкла к покорности людей, и подобный смех пугает её, поскольку сам способен изменить её до неузнаваемости. Он способен украсить её лилиями призрачных мечтаний и розами надежд, и случается, она посмотрит на себя в зеркало и вдруг улыбнётся и похлопает его по плечу. Она может даже без памяти в него влюбиться, ибо он смеётся над серьёзностью её. Он смеётся, и ей самой, в конце концов, становится смешно. Но таких людей мало.... В основном же люди смотрят на жизнь, сквозь смрад своих неудач, потому не замечают её красоты. А может ли женщина вполне любить того, кто не видит, что она красива, того, кто не говорит ей об этом? Они считают жизнь самой опасной своей болезнью, от которой умирают все...
  Жизнь невозможно полюбить, не видя в ней ничего, кроме медленного умирания. Можно ли увидеть счастье, если заведомо от него отворачивать взор? Ведь то, что называется счастьем, это вовсе не какая-нибудь неземная вспышка, которую ждут зачастую всю жизнь. Слишком для многих счастье превращается в мираж, лишь из-за того, что, ища его, они смотрят вдаль.... Вот же, вот оно! Неужто так никогда и не стряхнёте вы эту ложь с глаз своих! Вот же оно! Наслаждайтесь им, пока оно рядом, ибо, если вы вдруг увидите его на горизонте, то это и будет, скорее всего, миражом...
  Так и ушёл этот человек из жизни Натальи Викторовны и её дочери. Леночке было тогда три с половиной года.
  
  3
  
  Узнав о случившемся, родители ни словом не упрекнули Наталью. Да и в чём она была виновата перед ними? В чём заключалась её вина? Отец потом часто смотрел на неё и вздыхал с каким-то сожалением, словно желая этим реанимировать счастье Наташи.
  - Вот так вот и случается. Вроде бы всё есть, всё хорошо, и человек любимый рядом, а потом, раз, и нету ничего, словно кануло куда-то. То-то люди говорят, не зарекайся.... Ну, да что ж теперь об этом. Не вернёшь уже его. И жаль. Я ведь тебе правду скажу, нравился он мне. Не знаю уж, что там у него, как, но в тебе он, по всему видать, души не чаял, а ведь отцу, что ещё нужно то, чтобы зятя полюбить? Эх, доченька, и за что же это на нас.... Так, вроде и грехов за нами никаких н водилось великих, а вот, видишь, оно как обернулось. Боженька, Он всё видит. Это, как нынче то говорят: нет Его. Говорят "нет", а сами трепещут, и крестик нательный тайком хранят, потому, как не принято это сейчас. Крестик то носить. Он всё видит, стало быть, провинились мы в чём-то. Но ты не гневайся, и не стань высокомерной, и не презирай людей. Они все для себя живут, и если, вдруг, зло тебе причинили, то опять же, не нарочно, а потому, что о себе заботились. Ну, а что же ты, Наташа, ты переезжай к нам жить, и нам веселее, и тебе полегче будет. Я ж вижу, тоскуешь ты шибко, как бы что ни стало...- он и вправду верил, что она вернётся к ним.
  - Нет, папа, не поеду я к вам, достаточно уже с вас. А тоску свою, как ты говоришь, я и сама переживу. Не тревожься, ничего со мной не случится. А вернуться к вам я не могу. Достаточно. Я вас люблю, и поэтому, только, как гость смогу ваш дом навещать. Ни просьбами, ни угрозами не измените вы моего решения. А ходить в гости к вам мы будем теперь часто...
  - Да хотя бы о дочке подумай! О Леночке! - Взмолился старик. - Хватит ли времени на неё. Ребёнку то ведь забота необходима, воспитание. Смотри же, не погуби её своим упрямством. Подумай, подумай хорошенько.
  - Нет, папа, я уже всё решила и высказала. А за Леночку ты не переживай, я её никому не отдам, а коли заберут, так отобью, у кого хочешь, даже у смерти. Это у меня вся жизнь, как через мясорубку, а над ней, глядишь, Боженька твой и сжалится. Только не верю я этому. А коли придётся, я и сама её уберегу, и никакие Ангелы мне не нужны.
  - Ну, полно, доченька. Не говори так, не надо. Коли решила, так и быть, а слова твои лишними были. Не должно было так говорить, не должно. Ведь ты ничего не знаешь, и я не знаю, что там, на небе то, суд какой идёт. Да и шутка ли... - старик испуганно смотрел на дочь, словно моля её не говорить больше ни слова.
  - Ну почему же? Что же я сказала такого? Или, может быть, Он на меня прогневается? Ну, так и пусть! Мало мне страданий! Пусть, пусть всю свою щедрость покажет! Что же мне с этого? Не боюсь! Не боюсь я ничего..., - она заплакала и уткнулась в плечо отца. Тот обнял её, прижал к себе. Он и сам плакал, и больше не укорял дочь в словах её, поскольку понял, что они неразумными были, чувственными. Отец успокоил её, но после не раз ещё, при удобном случае, звал к себе. И мать звала, но не было никакого результата. Наталья Викторовна никогда не отказывалась от их помощи, но вновь ехать к ним жить, оставалось для неё мучительным испытанием совести. Порою ей хотелось, очень хотелось исполнить их просьбу, но ощущение своей недостойности связывало её стремления. Так и шло время.
  Леночка взрослела, и всё случилось именно так, как говорил когда-то доктор. Она вновь стала прелестным ребёнком, у которого, впрочем, уже стали складываться оттенки характера.
  Тяжелее всего, конечно, Наталья Викторовна пережила её вопрос "где папа?". Что ей было ответить? Она могла сказать, что он уехал, что приедет нескоро, и что он её очень любит.... Но совесть не позволяла ей говорить об этом. Со слезами на глазах, она попросила:
  - Малыш, не спрашивай меня никогда о папе. Хорошо? - голос её был на грани срыва, и Леночка тоже заплакала...
  Она не любила ходить в детский сад, и всё время просилась домой. Ей не нравились игрушки, которые там были, ей не нравилось спать днём, и ещё она не любила манную кашу. Она не любила ходить в детский сад. Там все играли в массивные, железные грузовики, и пластмассовых кукол. Дома у неё были свои любимые игрушки. Они были мягкими и добрыми. Ей очень нравилось передвигать их и кормить из ложечки. Она любила свои игрушки, и хотя их было намного меньше, чем в садике, она укладывала их спать рядом с собой, и всех называла по имени. Она никогда не брала их с собой в группу, ей не хотелось, чтобы другие трогали и играли в них. Это были только её игрушки. Любимые ею, и потому самые лучшие игрушки в мире, она не могла позволить, чтобы другие любили их тоже. Да и кто смог бы полюбить их так же, как она? Ведь есть же общее, ведь это любят все, но так ли любят, как своё?
  Леночка довольно легко сходилась с детьми и предпочитала живые игры. Она постоянно уговаривала поиграть в прятки или вышибалы. Ей нравилось играть в такие игры, но ничто не могло сравниться с её стремлением лепить из пластилина, или рисовать. Когда им выделяли на это время, она уходила в эти занятия полностью. Перемазав еще плохо слушающиеся пальцы мягким пластилином, она лепила простые фигурки животных. Наблюдая за ней, невозможно было сдержать улыбку. Она что-то шептала, хмурила брови, высовывала язык, словно помогая непослушным ладоням. Подобное можно наблюдать у каждого ребёнка, если он всецело поглощён какой-нибудь деятельностью. Он не видит никого, и ничего для него в этот момент не существует. Он где-то очень глубоко в себе, и мысли его полностью направлены на творчество.
  Елена обожала сказки, но не любила, когда читала воспитательница. Она сразу делала кислую физиономию и ёрзала на месте, вздыхая и обращая на себя общее внимание. Даже, если она прекрасно знала, что книга интересная, она всё же выражала полную не заинтересованность, нарушая спокойствие в смирном кружке, расположившихся вокруг воспитателя ребятишек. Но зато, ту же книжку, вечером, дома, в постели, рядом с мамой, она слушала, открыв рот. Те же истории, к которым была она совершенно равнодушна недавно, рождали в ней трепет, и она с замиранием сердца следила за развитием сюжета.
  Наталья Викторовна великолепно могла преподнести любую книгу. Она читала разными голосами, и Леночка, в самом деле, верила в происходящие события. Она до того вживалась в читаемые ей сказки, что иногда визжала, иногда плакала и накрывалась с головой одеялом.
  Так время и шло. Наталья обеспечивала их обеих всем необходимым, правда, довольно скромно. Многие знали о её судьбе, и на работе часто шушукались за её спиной, отмечая каждый её шаг. Так уж устроен мир: лишь стоит произойти с человеком что-то неординарное, как тут же он начинает притягивать к себе общее внимание, словно и каждое обычное его движение проникнуто тайной и мистикой, собирая, таким образом, вокруг себя ореол сплетен, самым невероятным образом трактующих его поведение. На самом деле, в ней не было ничего необычного, что могло бы послужить интересом для окружающих. Во всяком случае, сама она этого не ощущала, хотя и чувствовала порою любопытные взгляды сослуживцев. Все они считали себя настолько проникновенными, что надеялись своими долгими, проникновенными взглядами докопаться до истины, узнать что, какие страдания скрываются в душе Натальи Викторовны. Людям приятно созерцать чужие страдания, особенно, выходящие за рамки обыденности. Им так намного легче чувствовать себя счастливыми, рядом с тем, кто несчастен. Они сострадали ей, но в этом не было искренности. В этом был скрыт лишь глубокий эгоизм, лишь сознание, что к ним судьба куда милостивее. Можно сказать, что чужие страдания дарят нам счастье, хотя мы ничего не приобретаем. Если человек сострадает, значит, он менее несчастлив, в ином случае, он просто не замечает терзаний другого. Так было и есть и, видимо, будет всегда...
  В личной же жизни Наталье Викторовне не везло, да она и не особо стремилась к такому везению. Вряд ли она смогла бы пережить всё это вновь, она окончательно разбила свою веру в юношеские сказки и их счастливые завершения.
  Ей встречались хорошие мужчины, но она избегала длительных отношений. Наталья прерывала всякую связь, лишь только чувствовала, что сердце её начинало таять. Она не могла допустить, чтобы Лена успела привязаться серьёзно к кому-то из них. Приходилось чем-то жертвовать, чтобы потом не лишиться всего. Так было намного легче, и мало помалу Наталья Викторовна привыкла к этому, поскольку, таким образом и она страдала не сильно, и дочь ограждала от новых потрясений, к тому же в последние годы, Леночка становилась такой счастливой, что этот оптимизм начал поселяться и в сердце матери. Особенно весело проходили празднования её дня рождения. Тогда непременно все собирались вместе, непременно был торт и непременно свечи. Раньше Леночке с трудом удавалось задуть и три свечки, одна всегда оставалась. Сейчас же и пять уже не было проблемой. Все шутили, смеялись, ели торт с лимонадом и фотографировались. Было очень весело, и Лена очень любила свой праздник. Естественно, ей дарили подарки, и она безумно этому радовалась. Зажмурит глаза и ждёт, а сердечко то, как заводное, так и тикает, а потом, с таким ликованием смотрит на подарки, обнимает и целует родных. Лена тоже пыталась что-то смастерить, чтобы поздравить маму, бабушку и дедушку на их праздник. Её детское, ангельское личико, просто искрилось радостью, видя, как они счастливы, принимая из её рук наивно слепленные фигурки, которые потом ставились в сервант, на картонных подставках, на самых видных местах...
  А на Новый Год ей дарили книжки. Добрые, яркие книжки. Она ещё не умела читать, но с жадностью листала бесценные подарки, водя своим пальчиком по строчкам, словно читая. Елена рассматривала картинки с животными, и сама фантазировала об этих персонажах свои истории. Она рассказывала их матери, и та смеялась, одобряя дочку. Ещё Леночка рисовала тех, кого не было на картинках. Она спрашивала:
  - Почему же, ты читала про лису, а её здесь нет, а есть только петушок?
  Мама улыбалась:
  - Леночка, а ты нарисуй и раскрась, вот и будет тебе лиса, а потом мы твой рисунок в книжку вклеим и будет всё правильно.
  Впоследствии, листая свои детские книги, Лена невольно улыбалась, созерцая растолстевшие от подклеенных рисунков, потёртые книжки. Их было так много, что среди них терялись основные страницы с текстом, но и без них в книжках всё было понятно по рисункам. Она улыбалась, даже смеялась над собой, но тогда, в детстве, совсем юная Леночка придавала этому самое серьёзное значение. Если бы раньше кто-нибудь спросил у неё: "скажи, Леночка, что важнее: атомная бомба или твои рисунки в книжках?", то она, наверняка даже не спросила бы, что такое атомная бомба, а просто бы ответила: "рисунки важнее".
  В шесть лет Леночка начала учить буквы. Она вдруг сказала матери:
  - Я тоже хочу читать книжки. Я буду читать, а потом рисовать, о ком прочитала.
  - Чтобы научиться читать, тебе придётся постараться, моя сладкая. Это долго, и нужно терпение. У тебя хватит терпения?
  - Да, да, - закивала Лена, загоревшись этой идеей.
  Она была готова на всё, что угодно, лишь бы стать взрослой и читать слова, как это делает мама.
  У Натальи Викторовны не было навыков обучения ребёнка чтению, да она и не собиралась этого делать, предполагая, что это произойдёт в школе, однако такое категоричное заявление дочери, заставило её сменить тактику. Учитель из неё был никудышный, и она совершенно не знала с чего начать. С огромным трудом удалось ей кое-как объяснить дочке основы азбуки. Елена была смышлёной ученицей, постоянно сидела и учила буквы, чем снизила количество хлопот матери до минимума. Конечно, с чем не могла она справиться самостоятельно, она обращалась к матери, и та охотно разъясняла ей, что к чему.
  Время подходило к школе, и надо было готовить всё необходимое. Леночка сначала наотрез отказывалась идти в первый класс:
  - Не пойду я в школу. Не хочу! Там все чужие и меня не знают. Там все всё знают.... Не пойду я в школу!
  - Ну, как же, как же ты не пойдёшь? Ведь там и читать тебя хорошо научат, и писать буквы. И там все будут, как ты, а тем более, ты уже слова читаешь, а это мало кто уметь будет. Ведь ты у меня умненькая, и со всеми подружишься. Это в садике тебе не нравилось, а там всё по-другому будет. Вот увидишь. А то, как же это, не ходить в школу то? Так и не научишься ничему...
  Мало помалу упрямство Леночки сменилось глубоким и искренним стремлением к учёбе. Сюда же свои старания приложили и бабушка с дедом, своими разговорами. Прошло совсем немного времени, и уже Леночка сама всем надоедала постоянными расспросами о школе. Ей уже не терпелось окунуться в этот новый мир, который ей так красочно расписали. Она теперь вдвое усиленней засела за чтение, поскольку не желала ударить в грязь личиком перед своими будущими подругами. Она уже переживала об этой встрече и хлопотала ничуть не меньше своих родных о подготовке к торжественному дню. Она заранее, уже за полгода сложила пенал, и собрала портфель, ежедневно проверяя, чтобы всё было на месте. Хотя, она прекрасно знала, что ничего не забыла, ей доставляло неописуемое удовольствие изо дня в день открывать свой портфель, смотреть на лежащие в нём тетради, и чувствовать себя взрослой.
  Самая первая книжка, прочитанная ею самостоятельно, сейчас уже куда то затерялась, и в нынешнем семнадцатилетии, она уже о ней не помнит, но что отдельно отпечаталось в памяти, так это её Любовь к большой, красочной книге "Волшебник Изумрудного города". Она любила её, когда ещё не умела читать, и слушала её перед сном от матери. Впоследствии, когда она повзрослела немного, она и сама не раз перечитывала её, затаскав довольно основательно. И сейчас, она с нежностью вспоминает о ней, и содержит её в шкафу, наряду с серьёзными, хмурыми томами...
  Да, она неминуемо взрослела на глазах матери. Всё это происходило незаметно, и лишь вспоминая прошлое, Наталья Викторовна ощущала перемены.
  - Это что же. Вот, Леночка уже и в школу пойдёт, семь ей уже скоро. Ох, папа, что же время то летит так? Ведь вроде не давно совсем и говорить не умела, а глядишь - уже читает. Взрослеет. Куда же деваться то от этого? Что ещё впереди будет? Три года прошло, и моргнуть не успели. И, знаешь, не права я тогда была, когда о Боженьке говорила. Ведь счастлива она, а сердиться на жизнь и правда смысла никакого нет. Не поможет это. Семь лет. Растёт, а я старею, но не жаль этого, лишь бы она прежде времени не состарилась, лишь бы по стопам моим не пошла. Не хочу я этого и ей не желаю. И ты смотри, а, как жизнь то развернула, и понять невозможно. Нет логики у неё, у жизни этой, всё как-то вразброс, в беспорядке. Глядишь, там и взрослой станет, что тогда? Неужто забудет меня и уйдёт, как я от вас уходила? Ох, и тяжко, и радостно мне, а объяснить не могу.
  - Да ты и не объясняй. Понимаю я тебя. Сам, чай, это всё пережил, и помню, как всё равно вчера было, свежо всё. Ну, да ты себя то не терзай. Не приведёт это ни к чему. Сама же себя изводишь, не жалеешь совсем, мучаешь. И что толку тебе в этом? Неужто жить без этого не можешь? Привыкла уже в опаске какой-то жить, да так, видно и не изменишься уже никогда. Радоваться, радоваться надо, вон ведь оно, как обернулось. Леночка то счастлива, а что ещё нужно то? Не желай многого, тогда и малым доволен будешь, а коли, станешь необъятного желать, то тебе и большое счастье пресным покажется. Намучалась ты уже, уж поди и хватит. А коли, чувствуешь ты, что стареешь уже, так это выходит, что мы умирать уже начали? Ну, да как Бог положит. Ты только смотри чаще на неё, чтобы грусти в тебе не оставалось, и о прошлом не думай, что об ушедшем тосковать, мука одна. А что утекло, так того не воротишь, родимая ты моя. Больше, больше времени ей уделяй, потому как нельзя без этого, потому как дела земные никогда ещё ниже небесных не опускались, а порою и выше задираются. Оставь их, дела земные, поскольку кто, как не Ангел под твоим теплом возрастает...
  
  4
  
  Наступала пора идти в школу, и это Наталья Викторовна понимала, как тревожное время. Это шаг в совершенно иную жизнь, более взрослую, более осмысленную. Она знала, что не успеет и оглянуться, как дочь уже в старших классах, и потому, какой сложится коллектив, какие сложатся отношения, имело сейчас огромное значение. Как и любой другой матери, Наталье не хотелось, чтобы дочь её испортилась, попав под дурное влияние, что случается довольно часто. Так и проходила вся жизнь её в страхе и опасениях за Леночку. Так вот и проходила жизнь...
  А между тем надо было что-то делать. Чтобы как-то ограничить влияние улицы и будущего коллектива, она решила отдать дочь в какой-нибудь спортивный клуб, что, в принципе, делают большинство родителей. Но вот выбор был труден. Леночке не нравились все предлагаемые варианты, и она наотрез отказывалась идти в спортзал, поскольку целиком оказалась поглощена приготовлениями к школе и разорваться не могла. Как раз было лето, и она мало гуляла на улице, в силу того, что все её подруги покинули город. Все они куда-нибудь разъезжались с родителями, кто на море, кто в деревню, кто на речку. У Лены же единственным разнообразием были поездки на дачу с бабушкой и дедушкой, да и то, всего лишь на выходные. Ей не очень нравилось на даче. Там было жарко и всегда хотелось пить. Там не было друзей, и всё навевало скуку на семилетнюю девочку. Но она с охотой помогала им копаться на грядках, и сама даже донимала всех, чтобы ей дали какое-нибудь занятие. Она очень любила своих родных, чувствуя глубоким внутренним ощущением, что они так же без оглядки любят её. Лена копошилась с семенами и сорняками с видом знающего человека, чем вызывала улыбку умиления. Дедушка даже специально огородил ей уголок невысоким забором, чтобы она могла сажать там цветы. Леночка собирала на лугах семена цветов, и затем высаживала в своём полисадничке. Лучше всего росли одуванчики, и каждый год она с гордостью дарила маме на день рождения эти простые цветы. А так, большинство времени она проводила в городе, в одиночестве, скучая и ожидая приезда своих знакомых.
  В августе, ближе к осени, когда, наконец, все собирались, столько было рассказов! Сколько впечатлений, причём самых разных, самых противоречивых. Одни с восторгом рассказывали про море:
  - Там здорово так. Вода синяя-синяя, и солёная. Когда мы с папой ходили на пляж, он катал меня на лодке, и мороженое покупал...
  - А мне не понравилось на море. Мы ездили в прошлом году с мамой. Там очень скучно, и воняет оно чем-то, водорослями какими-то, что ли.... Камни одни на дне, тоже плохо. Один дядька так ногу порезал об них, что даже врачи приходили, и ногу ему забинтовывали...
  - А говорят, на море медузы бывают, прямо на пляже плавают, - вмешивался третий.
  - Да, да, - в один голос отвечали первые двое, - их полно там. Скользкие такие, противные. Бя...
  - А мы на речке отдыхали...
  Лена взахлёб слушала эти истории, и ей тоже хотелось и на море, и на речку. Но она ещё не ощущала, что город - это ужасно. Он не успел ей ещё надоесть за неполные семь лет. Это впоследствии, многие взрослые говорят, что город, он так надоедает, спасу нет. От него так устают, что и жить не хочется. Это потом говорят, что быть на природе - это счастье и самый лучший отдых. Большинство же под природой понимают вытоптанные и выжженные опушки близлежащих, хилых рощиц, с поникшими ветвями, пожухшими листьями и бывшей травой. Но всё равно, вроде, как природа, и вроде, как дышится легче. Она ещё этого ничего не знала, ей просто хотелось куда-нибудь съездить с мамой, или с .... Или с бабушкой. Ей всегда становилось грустно, когда она вспоминала отца. Её память не могла в достоверности воспроизвести его образ, имевший место лишь в раннем детстве. Можно сказать, что она совсем его не помнила, но всё же она помнила о нём. И хотя память Леночки была слаба на этот счёт, но старые фотографии оказались куда более стойкими. От них Елена и узнала об отце. Они ей и рассказывали, как он улыбался, когда смотрел на неё. Как выглядел и смеялся. Они ей и раскрыли страшную тайну. Они рассказали ей, что и мать её тоже раньше смеялась.... Беззаботно и от души. Совершенно не так, как смеётся она сейчас. Ребёнок всё понимает, как бы взрослые не пытались скрыть своё состояние. Он проницательнее пророков и гадалок, как называли их раньше, он проницательнее психологов, как стали называть их сейчас. Он бесконечно проницателен, но у него не достает здравого рассудка, чтобы осознать всё это, и соотнести со своими внутренними переживаниями. Это слишком сложно для него. И Леночка тоже видела, что на фотографии, её мама смеётся совсем не так, как сейчас. Она видела, что мать счастливо по настоящему, и причиной тому был папа, которого она знала лишь по фотографиям. Но смогли ли они дать ей полное представление о нём?
  Детская фантазия по-своему рисовала его. Это был лучший человек в мире.... Порою, Лена даже знала, что он сказал бы по тому или иному поводу. Она тосковала по нему, но не могла ничего поделать. Она даже не знала, где он, а спросить не решалась, потому что дала слово. Но слово это с каждым годом становилось всё тяжелее и тяжелее, таким, что удерживать его было очень трудно...
  Всё практически было готово, и оставались лишь незначительные мелочи. Кстати сказать, Лена всегда принимала участие в покупках, которые относились к предстоящей учебе. Ее выбор всегда оставался строгим и требовательным. Они поехали на вокзал, чтобы приобрести необходимые, финальные детали.
  Спускаясь в переход, Елена вдруг остановилась, пораженная одним зрелищем, задевшим ее детское сознание. Наталья Викторовна тоже остановилась, прослеживая глазами, взгляд дочери, пытаясь выяснить, что стало причиной ее заинтересованности. Среди обилия толкающихся и суетящихся людей, она увидела человека, словно вырванного из общего подтекста суеты и безумия, и одновременно с этим дополнявшего собой эту картину обыденности.
  Этот человек в старой и грязной одежде, лет пятидесяти, со спокойным, и невозмутимым лицом, с уставшими, но добрыми глазами. Люди шли, едва не задевая его, а он не торопясь, занимался своим делом. По всему было видно, что у него не было денег, и зарабатывал он себе тем, что играл в подземных переходах на аккордеоне, молча взывая уделить ему монетку. Это был честный труд, хотя и не признаваемый большинством. Быть может, он даже не имел больше ничего делать, но это вряд ли можно приписать к его недостаткам, ведь он отлично справлялся со своей работой. Играл он великолепно, и не ждал лишнего. Вот и сейчас, вероятно, набрав необходимую сумму, он уже собирался уходить.
  Так что же так поразило ребёнка? Об этом вообще очень трудно судить...
  Человек очень аккуратно, с какой-то необыкновенной Любовью вытирал пыль фланелевой тряпочкой с аккордеона. Да, у него не было ничего, и эти действия могли показаться несообразными ввиду его плачевного положения. Казалось, что нет никакого смысла в этих движениях, однако...
  - Зачем он это делает? - Лена не могла оторвать глаз от заинтриговавшей ее ситуации.
  - У него в жизни все еще есть то, ради чего он живет... - Наталья Викторовна знала, что высказалась сложно для ребенка, и тут же попуталась исправить положение. - Он любит его, потому что это последнее, что у него есть. Жизнь, видишь, как с ним обошлась, она лишила его всего, но наверное он имеет больше, чем многие из людей. У него есть то, ради чего жить, и пусть даже мир вокруг сойдёт с ума, он по-прежнему будет любить. И наверняка, любит он его не потому, что он помогает ему зарабатывать деньги, это совсем другое...
  Человек закончил, и стал укладывать аккордеон в старый мешок. У него не было даже футляра.
  - На, отнеси ему денежку, - Наталья Викторовна протянула девочке мелочь.
  - Нет, я боюсь его, - Лена вцепилась в руку матери.
  Человек бережно упаковывал аккордеон, и вдруг, повернулся в их сторону. Он взглянул на них, сквозь призму людского потока и подмигнул Елене. Тихая, едва заметная улыбка озарила его бородатое лицо, после чего он, вновь занялся своим делом.
  - Возьмите, пожалуйста... - Леночка протянула ему деньги, и тот принял этот подарок. Она развернулась, и уже собиралась уйти с матерью, как он окликнул ее.
  - Подождите. - Он перешел поток людей и остановился перед ними. Человек полез в карман и достал оттуда тряпочный сверточек. Развернув его, он протянул Елене маленькую серебряную ящерку.
  - Вот, возьми. - Он замолчал, но потом продолжил, - Эта вещь очень дорога для меня, но жизнь непреклонно требует, чтобы я продал ее. До сих пор, я держался, но кто знает.... Не хочу менять ее на деньги. Возьмите ее, пожалуйста, мне так будет спокойнее, тянуть не станет. Возьмите...
  Лена взяла ящерку, рассматривая. Она была благодарна человеку за подарок, но значение слов его понять не могла. Это был маленький кулончик с красными глазками.
  - Он очень старый, - вновь, после некоторой паузы, продолжил человек, - и стоит, наверное, очень дорого, но умоляю вас, не продавайте ее.
  После этого, он быстро развернулся, и вскинув на плечо мешок, зашагал прочь.
  - Спасибо, большое спасибо! - Крикнула ему вслед Наталья Викторовна.
  Весь оставшийся день, Лена носила ящерку в вспотевшей ладошке. Они купили кожаный шнурок, и повесили кулончик на шею.
  Лену потрясло сегодняшнее событие, и она часто вспоминала о нем и думала, с годами меняя свое отношение к этому человеку. Все это казалось тогда странным.
  
  Но вот, наконец, и настало первое сентября. Лена суетилась и волновалась, собираясь на первую в жизни линейку. С цветами, и в наглаженной форме они вышли к школе. Бабушка с дедушкой, разумеется, тоже не могли пропустить такое событие.
  Было очень много детей и цветов. Все пестрело тожественностью, так, что у Леночки даже глаза разбегались. Можно было проследить весь спектр школьных возрастов, и весь спектр отношения к школе. Для первоклассников, все еще было в новинку, они осматривали изумленными глазами огромное количество наряженных детей, и, вероятно, придавали этому самое серьезное значение. Они робко топтались на месте, не решаясь заговорить со сверстниками, да и не до этого им сейчас было. Всегда, то, что происходит в жизни впервые, вызывает хотя бы легкое волнение, или даже замешательство.
  Те, кто уже перешел во второй класс, хотя и были старше всего лишь на год, но вели себя совершенно иначе. Они чувствовали себя хозяевами положения, и с гордостью взирали на новеньких, испуганно притихших в одну линию. Второклассники беседовали между собой с деловым видом, и важность их была настолько смешной, что ее замечали более старшие классы и смеялись.
  Представители же десятого года обучения были совершенно безразличны к происходящему. Они, вообще пришли сюда лишь для того, чтобы поскорее увидеться после лета, и теперь собрались кучкой возле гаражей, смеялись и курили, не взирая на предупреждения родителей и учителей. Кто-то был уже пьян, и, порою, даже завязывалась драка. Для каждого возраста первое сентября имело свое исключительное значение...
  День закончился бурным, эмоциональным вечером. Масса впечатлений о первом проведенном в школе дне, так и плескалась наружу восхищенными рассказами. Леночка все смеялась и обнимала маму, потом еще раз проверяла портфель с тетрадками. Она ни за что не согласилась в тот вечер снять свою школьную форму, и все кружилась перед зеркалом, радуя и себя, и его своей свежестью. Наверное, в этот день ей ни разу не случилось подумать о чем-нибудь ином, кроме школы. Дедушка шутил:
  - А ведь не хотела идти в школу то. Ну, ни в какую. И так ее уговаривали, и сяк, на силу согласилась, а теперь вон что, прыгает от радости. Может, не пойдешь, передумаешь?
  - Пойду. И не говорила я такого, что идти не хочу, это ты, дедуль, путаешь. Ты всегда что-нибудь путаешь, и сейчас, наверное, тоже. - Она обнимала дедульку и смеялась.
  Она не понимала, почему старшие классы такие угрюмые. Она хорошо это приметила и запомнила. Она еще не знала, что ее радость лишь первая, и связана с новизной. Леночка поинтересовалась у мамы, и Наталья Викторовна попыталась объяснить:
  - Видишь ли, они уже считают себя взрослыми, и думают, что им уже не надо учиться. Им надоело ходить в школу, вот и идут они с неохотой. На самом деле, чтобы стать взрослым, нужно очень много учиться, потому что взрослые должны знать очень много. Они должны быть умными, чтобы работать. Они еще не взрослые, и если будут плохо учиться, то так никогда и не повзрослеют...
  - Я буду хорошо учится, обещаю. - Ответила Леночка, и мать потрепала ее шикарные волосы.
  - Умница.
  Платье до самого сна Лена так и не сняла. Все ее мысли были увлечены предстоящей учебой, и она ни разу не вспомнила, что под накрахмаленным фартучком, на кожаном шнурке у нее висела маленькая серебряная ящерка с красными глазками.
  
  5
  
  В жизни бывают такие эпизоды, на которые сначала не обращают особого внимания, однако, не смотря на это, они являются переломными моментами жизни. Им не придают значения сначала, и забывают о них потом, хотя они дают толчок к дальнейшим крупным событиям. Они, эти мелочи, действительно являются мелочами, и потому довольно быстро выветриваются из памяти. Так получается в большинстве случаев. Все начинается с мелочей. Все великое начинается с мелочей, которых вполне могло не случиться, стало быть, не случилось бы и великого. Мы всегда обязаны чему-нибудь маленькому, хотя не признаемся в этом. Мы мним себя черезчур великими, чтобы это признать, а тем не менее, все важные шаги в жизни мы совершаем, опираясь на случайные обстоятельства.
  Вот так и случилось однажды то, поначалу совершенно неприметное, что впоследствии сильно повлияло на жизнь Леночки, И можно даже сказать - изменило ее коренным образом.
  Однажды утром, проводив дочку в школу, и собравшись на работу, Наталья Викторовна вышла из подъезда, и в глаза ей бросилось небольшое объявление, видимо, наклеенное накануне вечером. Оно гласило:
  " Спортивный, юношеский клуб объявляет набор детей в возрасте 6-14 лет, для занятий в секции УШУ. Начало тренировок по мере комплектования группы".
  Далее адрес и часы. В принципе Наталью Викторовну заинтересовала эта информация, и она, на всякий случай переписала в блокнот текст. Она не доверяла местным детям, и была уверена, что до вечера это объявление не доживет. Собственно, это была лишь еще одна попытка заинтересовать Лену, тем более, что это довольно необычный вид спорта, о котором и сама Наталья Викторовна ничего не знала толком. В конце концов, надо было что-то делать, чем-то увлечь Лену, поскольку потом будет уже поздно. Это время пройдет, и положение уже ничем не исправишь. Потом уже появятся другие интересы, которые укоренятся намертво, и вырвать их станет невозможно. Мать видела, в каком направлении прогрессирует современная молодежь, и ей становилось не по себе от такого развития. А значит, она боялась улицы, и хотела оградить дочь от грязи, как и всякая (ну, или почти всякая) мать. К тому же она имела смутное представление об УШУ, как о каких-то методиках самозащиты, что так же способствовало выживанию Леночки в этом агрессивном мире. Ведь нужно же защищаться от пошлых улиц. Как бы то ни было, а она зацепилась за эту идею, с надеждой преподнести ее вечером дочери. Ее нужно было убедить любым способом, поскольку, это можно было назвать последней надеждой Натальи Викторовны.
  Как ни сильна казалась зацепка за эту мысль, она почему то быстро о ней забыла, и весь день проносила в кармане сложенный лист бумаги с адресом. И лишь вечером, укладывая Леночку спать, и слушая ее рассказы о проведенном в школе дне, она вспомнила о секции и поняла, что даже ни разу не проиграла в голове, как она все это преподнесет дочери.
  - Слушай, Алёнка, я тебя хочу спросить об одном деле. Хорошо?
  Девочка кивнула.
  - Помнишь, мы разговаривали с тобой на счёт спортивной секции?
  - Конечно. Но я не хочу идти на фигурное катание, и в танцы... - Лена смотрела на маму, явно не желая продолжать этот список всего, от чего она отказалась.
  - Да, я знаю, - мать нежно погладила волосы девочки, - но вот сегодня я видела объявление на подъезде, - она волновалась.
  - Я тоже его видела, когда шла в школу. Я его прочитала, но ничего не поняла. - Ее наивный взгляд умилял.
  - Ты не знаешь, что такое УШУ?
  - Нет.
  Наталья Викторовна наклонилась, и прошептала ей в самое ухо:
  - Честно сказать, я и сама об этом не знаю...
  Лена засмеялась. Ей стало забавно оттого, что мама что-то не знает, поскольку раньше она считала, что та знает все.
  - Может быть, мы с тобой сходим туда, и узнаем, что это такое?
  Наталья Викторовна погладила детскую щечку, вопросительно глядя на Леночку.
  - Ладно, пойдем, сходим, - она как-то быстро согласилась, чем немного обескуражила мать, - а когда?
  - Ну вот, смотри. - Она развернула лист с утренней записью. - Видишь, тренировки там: понедельник, среда, пятница. Вот, давай в пятницу сходим туда, узнаем, что к чему, посмотрим, как они занимаются, чем, а если все нормально, если тебе понравится, то в понедельник пойдём заниматься. Чтобы уж с начала недели. Потому что нужно чем-нибудь заниматься, кроме учёбы, для себя. А спорт, это такое дело, никогда не повредит. Да, но глядишь, тебе еще и не понравится, там посмотрим... видно будет... Хорошо?
  - Хорошо. - Уже сквозь сон проговорила Лена.
  - Спи, - Наталья Викторовна наклонилась и поцеловала дочку на ночь. Два раза...
  
  До пятницы время пронеслось мгновенно. Весь досуг Лена проводила за уроками, и иногда спускалась во двор, к подругам. Теперь у нее стало много знакомых в классе, и со своими бывшими друзьями она виделась все реже и реже, да к тому же, начались дожди. Осень.
  Ее невозможно было вытащить из-за книжек. Ей до фанатизма нравилось узнавать что-то новое. Теперь, она уже начала самостоятельно одолевать " Волшебника Изумрудного города", и запоями проводила время над ее страницами, зная каждый шаг, каждого героя, но все равно, с жадностью -проглатывая содержимое книги. Порою, она прямо засыпала, сидя за столом, не в силах даже донести свое тело до кровати. Скоро намечался конец четверти, и Елена старалась подвести все оценки под верхний уровень. Собственно говоря, ее старания не остались незамеченными учителями, и отличные оценки, уже были ей обеспечены.
  Но вот наступила пятница, и Лена первая подошла к матери, суетящейся на кухне.
  - Ну что, мы идём?
  - Куда? - Мать обернулась к дочери, - ах, да. Сегодня, что, уже пятница? Идем, конечно. Сейчас, я только закончу, - она вытерла руки, и сняла фартук.
  - Значит, я собираюсь?
  - Да, да.
  
  Они пришли в спортзал, который с трудом отыскали в среднетехническом учебном заведении. Осторожно проходя по коридорам, они вдруг встретили толстого человека, в круглых очках, который внимательно их осмотрел и расплылся в улыбке. Наталья Викторовна собиралась было поинтересоваться по поводу спортзала, но он ее опередил:
  - Вы, наверное, к нам? Ищете спортзал? - Он задавал вопросы, и, не дожидаясь ответа, задавал новые. - Я могу вам помочь.
  Лена смотрела на говорливого толстяка, и ей казалось уже, что они зря сюда пришли. Человек был неприятен и Наталье Викторовне. Он положил руку ей на плечо, и матери Лены стало не по себе. Такую пухлую руку с пальцами-сардельками.
  - Пойдёмте, я провожу вас, - и он повел их в известном направлении, - меня зовут Михаил, я менеджер этой организации, и занимаюсь организационными вопросами, - он засмеялся над несуразностью построенного им предложения и продолжил, - вы как пришли по объявлению, или кто посоветовал?
  - По объявлению, - уже безразлично произнесла Наталья. Ее надежды пристроить дочь и сюда, таяли с каждым мгновением, что проводили они в обществе этого человека. Он вел их по коридорам, и не умолкал ни на секунду, вследствие чего коридор казался очень длинным.
  - Так, так, так, - довольно бормотал толстяк, - так значит, нам уже семь. Великолепно. Сейчас я расскажу вам о тренировках и оплате. Я думаю, мы с вами поладим... - И опять началась беспрерывная трескотня Михаила. По коридору, навстречу им пробежал мальчик, в очень странной, как тогда показалось Лене одежде. На нем были широкие штаны, и верхняя часть его спортивного костюма удивляла. Во всяком случае, он был одет совершенно не так, как одевались мальчишки на физкультуре, и больше напоминал героя какого-то китайского фильма в старой одежде.
  Они остановились у закрытой двери зала, за которой слышалось движение, а Михаил не замолкал, распинаясь о их клубе.
  - Вы не пожалеете, если останетесь у нас, - он погладил Лену по голове своими пухлыми пальцами. - тренировки у нас ведут опытные инструктора. Впрочем, я вас сейчас познакомлю с тренером, и если вы согласны, он будет обучать вашу дочку, - с этими словами, он открыл дверь в спортзал и крикнул:
  - Андрей! Подойди сюда...
  Спустя мгновение на пороге появился парень в безумно белой футболке, что особенно запомнилось Елене. Андрей казался очень молодым, что немного насторожило Наталью Викторовну. Она с недоверием оглядела вышедшего к ним тренера. Тот улыбнулся, а толстяк протрещал:
  - Вот, девочка хочет записаться. Объясни им, что к чему. Так то я им уже все рассказал, ты только насчет тренировок введи их в курс дела. - Он вновь повернулся к Платоновым, - А я побежал. Столько дел. Надеюсь увидеть вас снова. Приходите..., - и он засеменил короткими шажками к выходу,еще раз обернувшись и попрощавшись улыбкой с Натальей Викторовной. Та, в свою очередь, соблюдая этикет, тоже улыбнулась и кивнула ему головой, но вдруг ощутила, что с его уходом стала чувствовать себя легче. Она вновь обратила критический взгляд на молодого человека.
  - Вас что-то смущает? - Спросил он и улыбнулся.
  - Что-то вы, по-моему, черезчур молоды, чтобы заниматься с детьми, молодой человек. - Ответила она, не теряя строгости взгляда.
  - Ну, кто знает, - Андрей не переставал улыбаться. - Так что вас интересует?
  - Мы бы хотели узнать, чем вы конкретно занимаетесь. Чему учите детей? - Наталья Викторовна не подала виду, что не знает ничего про УШУ, и придала своему вопросу чисто техническое значение.
  - Ну, во-первых, УШУ это искусство владения телом. Ребенок учится соединять различные движения в единый поток, вследствие чего научается контролировать себя. Ну, а если проще объяснить, то это можно назвать гимнастикой, довольно сложной, но красивой. Так же сюда относится и общая физическая подготовка, которой уделяется особое внимание. Ведь человек, занимающийся УШУ, должен быть сильным, и не только физически. Можно прибавить сюда же упражнения на растяжку и акробатику. Кувырки там, знаете, колесо...и все такое. Есть у нас мягкий зал, где мы все это и отрабатываем. Конечно же в тренировку включены и какие-то элементы самозащиты. Ну, вкратце так об УШУ не расскажешь. Ведь это классика. Поэзия в движении. Вы бы пришли, попробовали, глядишь, понравится, - он подмигнул девочке, и та засмущалась. Затем он вновь обратился к матери, - вы уж меня извините, мне идти нужно, а то дети ждут. Еще хотели что-нибудь узнать?
  Наталья Викторовна задумалась, переваривая свалившуюся на нее информацию.
  - Да вроде бы все понятно. Мы подумаем, спасибо вам большое.
  - Да не за что, - он пожал плечами, - приходите, - Андрей протянул руку Леночке, прощаясь.
  Она улыбнулась и пожала его ладонь.
  - Как тебя зовут ? - прибавил он, присев на корточки.
  - Лена.
  - Прелесть. - Он поднялся.
  - А нам нельзя посмотреть на тренировку? Нельзя посидеть в зале какое-то время? - Спросила Наталья, все еще чувствуя легкое недоверие.
  Андрей несколько виновато улыбнулся:
  - Вообще то, я избегаю подобных посещений, поскольку это отвлекает детей, но если вы уж очень желаете, то я могу сделать вам исключение. Малыш, ты тоже хочешь посмотреть?
  Лена утвердительно, и как-то смущенно кивнула.
  - Ну, хорошо, идемте. Только, - он приложил палец к губам, и они с пониманием необходимости соблюдать тишину вошли в зал.
  Тут же, почти у входа, их ожидала маленькая лавочка, на которую и опустились мама с дочкой, с любопытством рассматривая внутренности спортзала. Андрей сразу же их покинул, вернувшись к своей группе, которую в его отсутствие направлял какой-то, по-видимому, самый прогрессивный мальчик.
  Многое в тренировке было непонятно. Слова, движения, выполняемые Андреем, которые пытались повторить дети, были незнакомы ни Лене, ни Наталье Викторовне. Это был словно другой мир. Провинившихся детей Андрей заставлял отжиматься, а некоторых отводил в сторону и подолгу беседовал с ними. Но одно действие тренера родило в матери Лены всплеск негативных эмоций. Он изредка бил детей. Не очень толстым прутком он указывал на ошибки, иногда подкрепляя свое уточнение не сильным, но резким, коротким ударом по руке, или ноге. Это очень не понравилось Наталье Викторовне, и она укорительно покачала головой.
  Андрею очень понравилась Елена. Его взгляд уже почти безошибочно определял комплекцию ребенка, и, стало быть, он заранее мог предположить, каких успехов сможет он достигнуть. У Лены все данные были налицо, и естественно, ему было жаль упускать подобную возможность. Но дело было не только в этом. Он любил детей, поскольку видел в них чистоту, эту редкость для взрослого мира. Но и дети далеко не все одинаковы. Некоторые, словно лишены этой святости. Андрей не очень разбирался в людях, поскольку, как подметила Наталья Викторовна, был довольно молод. Он не очень разбирался в людях, но детей он успел изучить, хотя все его знания удерживались на чистой интуиции и наблюдениях. Принимая ребенка в группу. он сам для себя мысленно определял срок, который тот способен выдержать. Ошибки, если и были, то являлись скорее исключением, чем правилом. У Андрея была своя тактика общения с детьми, и он каким-то образом умел расположить их к себе. С родителями же дело обстояло куда сложнее. Здесь сперва приходилось преодолеть барьер недоверия и формальности, прежде, чем выйти на удовлетворяющий его уровень общения.
  Он часто оборачивался в процессе тренировки, и с радостью отмечал их присутствие.
  Что-то подсказывало ему, что если вдруг случится чудо, и стремление Елены одолеет надменность ее матери, то ходить на тренировки она станет довольно долгое время. То, что Андрей считал надменностью, было не что иное, как Любовь к дочери, но, тем не менее, он знал, что что-то связывает его с этой девочкой. И это нельзя объяснить. Ни сейчас, ни потом. Это лишь чувство, которому и по сей день не существует названия, ибо оно тонко и неуловимо. Между ними что-то установилось. Какой-то контакт. Может быть, Лена тоже что-то чувствовала, но не могла оформить это даже мыслью...
  В следующий раз, когда он взглянул в их сторону, они уже ушли.... И сразу как-то упало настроение, и воцарилась давящая неизвестность. Андрей надеялся в понедельник вновь увидеть Лену, но уже в своей группе, занимающуюся вместе с другими детьми. Он не знал, какое впечатление вынесли они с собой из зала, а от этого многое зависело. Как отнеслась взрослая женщина к его словам об УШУ? Как она их расценила?
  Оставшуюся часть тренировки он был занят мыслями о девчушке, приходившей сегодня с мамой, чтобы узнать...
  
  Трудно сказать, какие чувства сложились и у Натальи Викторовны, после посещения клуба. Все было смутно, и она не знала, что и думать. Оставалась какая-то неопределенность, и она в душе уже похоронила этот вариант, поскольку на то, чтобы Лена с ним согласилась, как она считала, шансов было очень мало. Да она и не сильно бы огорчилась из-за этого, поскольку сама не прониклась особой симпатией к увиденному. Ей не понравился Михаил своей болтовней и внешностью, а тренер был слишком молод, и в целом все выглядело как-то несерьезно. Но вот жизнь, видимо, просто плюнула на все ее доводы и повернула сани по своему усмотрению.
  Лена согласилась идти туда тренироваться, чем немало удивила мать. В сердце своем она даже надеялась на отказ дочери, и такой ответ застал ее врасплох.
  - Ты точно хочешь пойти?
  - Да, а что, не нужно этого делать?
  - Нет, ну почему же... - Наталья Викторовна запнулась, - тебе там понравилось?
  Лена неопределенно пожала плечами и молча отправилась в свою комнату, выполнять домашнее задание на понедельник. Лишь перед сном, лежа в кровати, дочка спросила:
  - Ты мне сошьешь такой же костюм?
  - Конечно, моя милая. - Мать улыбнулась.
  Так все и началось. Так и перевернулась вся жизнь, но не занятия спортом на это повлияли. Они просто дали толчок к событиям, которых никогда бы не произошло в жизни Лены Платоновой. Она еще не знала, что очень многим в будущей жизни, она будет обязана тому скромному объявлению, что однажды утром прочла из любопытства, но так ничего и не поняла в нем. Эта мелочь перевернула всю ее жизнь, добавив в нее иных страданий и радостей, не запланированных прежде. Но это все случится позже, а пока что, она лишь высказывала слабое желание начать заниматься.
  Так и начались Для Леночки тренировки. В группе, куда ее вписали, все дети были примерно ее возраста и тоже ничего почти не умели. Это был недавний набор новичков. Вместе с ними в зале занимались ребята постарше, но они работали самостоятельно, в отдельном углу, и лишь изредка обращались с вопросами к Андрею, который большинство времени проводил с младшими детьми. Когда он уходил, он оставлял кого-нибудь из старших вместо себя, и тот занимал новичков в его отсутствие.
  Андрей очень обрадовался, увидев в понедельник своих недавних посетителей, хотя складывалось впечатление, что он всегда беззаботен и улыбается. Даже не верилось порою, что он обычный человек и временами грустит, или даже, плачет.
  В тот день Михаила не было, о чем и Леночка, и Наталья Викторовна узнали с огромным облегчением. Может быть, именно поэтому, в этот раз им показалось здесь как-то уютнее, хотя, может быть, дело и не в этом...
  В этот раз Андрей попросил мать Елены покинуть зал и прийти за дочерью через полтора часа. Естественно, все это произошло в деликатной форме, и Наталье Викторовне пришлось повиноваться. Она вышла с чувством легкой тревоги, как потом оказалось, совершенно неоправданной. Тут же, вне зала сидели другие родители, приведшие своих детишек. Она попыталась с ними заговорить, и все они без исключения отзывались об Андрее лишь хорошими словами.
  Леночка переоделась и робко вошла в зал, тут же став центром всеобщего внимания. Ей стало как-то немного не по себе. И она осмотрела детей. Их было довольно много, но никакого шума от них не исходило, не смотря на то, что тренировка еще не началась, и Андрей в зале отсутствовал. Все сидели на длинных лавках, выставленных вдоль стен. Последовав примеру остальных, Лена тихо прошмыгнула и опустилась на пустующее место.
  В зал вошёл Андрей. Он обратился к сидящим на лавках детям, посмотрев на часы:
  - Так, еще пять минут. Отдыхайте пока, а потом начнем. - Он увидел скромно притихшую Леночку и направился к ней. Присев рядом, он произнес:
  - Привет, ну как ты? Волнуешься?
  Лена улыбнулась.
  - Немножко...
  - Ну, ничего, привыкнешь. Видишь, сколько детей, они все новички, они все здесь недавно и ничего еще не умеют. Не переживай, все не так уж и сложно. Просто тебе придется выполнять кое-какие правила, о которых ты раньше не знала. Понимаешь?
  Леночка смотрела на Андрея, не понимая, что он хочет сказать.
  - Ты сегодня первый день, поэтому я не стану тебя наказывать, но на будущее учти, ты должна выучить, как нужно вести себя в зале, иначе мы с тобой ничего не добьёмся. Зал, это словно другой мир со своими законами. Это, как бы тебе объяснить, на улице ты делаешь одно, дома другое, так и в зале нужно вести себя по особенному. Договорились?
  Лена кивнула, а Андрей снова посмотрел на часы и громко хлопнул в ладоши три раза. Мгновенно прекратились все разговоры, что занимали детей до этого момента, все поднялись с лавок и построились в одну линию. Растерянной Леночке Андрей молча, жестом, указал на конец строя, и она заняла свое место. Тренер осмотрел всех присутствующих серьёзным взглядом, который и остановился на Леночке. Он подозвал ее к себе.
  - Сегодня к нам пришёл заниматься еще один человек. Зовут ее Елена, и я надеюсь, что пробудет она с нами еще длительное время. Вас же я прошу быть с ней внимательными, не гордиться и помогать в чем сможете. Потом, обязательно познакомьтесь, а сейчас пора начинать тренировку, - он слегка подтолкнул Лену, - давай в строй.
  По началу все удавалось довольно легко, но чем дольше продолжалась тренировка, тем сложнее движения приходилось выполнять, которые получались все хуже, и хуже, так, что Лена уже начала падать духом. Под конец у нее уже совсем ничего не получалось, и она вдруг заплакала, но из строя не вышла, продолжая пытаться что-то сделать. Это заметил и Андрей. Он подошёл к Леночке и, положив руку ей на плечо, отвел в сторону.
  - Не отчаивайся. У тебя все получится. - Он присел на корточки и вытер ей слезы ладонью, - ты, главное, не расстраивайся, а наоборот, соберись и тренируйся. С первого раза ни у кого еще это не получалось, так что ты не плачь. Ты сядь сейчас, отдохни, итак хорошо позанималась. Отдохни, - и он похлопал ей по плечу. - Даже у меня все это не сразу получилось. На все нужно время, а на УШУ нужно очень много времени и терпения. Ты только смотри, не бросай тренировки из-за того, что у тебя сейчас не все получается. Если вытерпишь первое время, потом все пойдет само собой. Ведь большинство бросают только потому, что у них вначале не получается. Это нужно перетерпеть, а потом отношение изменится. Там, глядишь, и на соревнования попадешь, хотя это и не главное, но об этом рано пока говорить. Ты не отчаивайся только. Отдыхай. - Он встал и пошёл к остальным.
  Лена уже забыла, что плакала недавно, и теперь с интересом наблюдала за тем, как Андрей возится с детьми, исправляя ошибки в движениях. В ее сознание глубже всего вонзились слова тренера о будущих соревнованиях. Что-то загорелось в ней, и хотя она не могла сейчас понять, почему Андрей сказал, что это не главное, но теперь она твердо решила, не отступать от начатого, и во что бы то ни стало попасть на соревнования. Естественно, это сейчас было очень далеко, но мысль эта подхлёстывала ее и не давала сидеть на месте. Несмотря на ощущаемую усталость, Лена все же поднялась и принялась повторять движения. Андрей заметил это и внутренне удивился, поскольку это был довольно редкий случай, когда ребенок, которому он разрешил отдохнуть, продолжает тренировку. Внешне же он никак не проявил свое удивление, сделав вид, будто не произошло ничего особенного, зная на собственном опыте, как излишнее внимание пагубно влияет на детей. У него был принцип, от которого он отказывался лишь в исключительных случаях. Он считал, что если человек пришёл заниматься, то должен делать это только для себя, или же, на крайний случай, ради чувства победы на соревнованиях, но никак не ради того, чтобы произвести впечатление на тренера своей упорностью.
  По окончании тренировки Лену обступили любопытные дети, наперебой расспрашивая и объясняя что-то про УШУ. Андрей взял с лавки журнал и вышел в коридор, ему нужно было сообщить некоторую информацию некоторым родителям. Он радостно здоровался с теми, кого еще не видел, с некоторыми задерживался на несколько слов. Иногда в разговоре лицо его становилось серьёзным, иногда он с сожалением качал головой, выслушивая какие-нибудь жалобы на детей, но в конце концов он всегда улыбался, словно найдя неожиданное решение и обещал чем-нибудь помочь. Обойдя, таким образом всех запланированных им людей, Андрей, наконец, подошёл к Наталье Викторовне. Она уже смягчила свою строгость к тренеру, узнав из разговоров, что он довольно неплохой парень, ко всем внимателен, неравнодушен к неудачам своих учеников, принимая их на свой счет.
  -Ну как отзанимались? - Поинтересовалась она, чтобы как-то начать разговор.
  - Да, - протянул он, открывая журнал, ища нужную страницу, - я должен вас записать. Фамилию, имя и адрес, ну, как обычно. Порядок такой.
  - А адрес то вам зачем?
  - Ну, мало ли что. В гости, может быть, к вам как-нибудь соберусь.
  Она улыбнулась, но тут же задала интересующий ее вопрос:
  - Я бы вот хотела насчет оплаты узнать. Сколько, кому сдавать, и все такое, что с этим связано.
  - Нет, нет, это не ко мне. Я этим не занимаюсь. Избегаю этих вопросов, и можно сказать, я даже не в курсе этих дел. Поэтому, если вас что интересует, то нужно разговаривать с Михаилом, я вам здесь ничем помочь не могу.
  
  Пожалуй, в этот вечер впечатлений было даже больше, чем от первого дня школы. Теперь Елена ни на минуту не умолкала и теребила мать напоминаниями, что она обещала сшить ей костюм, как и на некоторых ребятишках в секции. Все это сочеталось с отличным аппетитом, и Леночка за обе щеки уплетала наскоро сготовленный матерью ужин. Усталость, непривычная для девочки, никогда раньше не занимавшейся спортом, сыграла свою роль. Стоило ей лишь положить голову на подушку, как тут же ее накрыло нежным и сладостным одеялом сна, и спала она до самого утра, что называется, без задних ног. Беспробудно и без сновидений. Ночь пролетела, как одно мгновенье, и когда утром Наталья Викторовна будила Леночку в школу, той казалось, будто она не спала вовсе. Однако, изменения были, и выражали они себя тем, что всё тело, начиная от шеи и заканчивая ногами, ныло от боли. Мышцы, не привыкшие к подобным нагрузкам, отказывались функционировать, и лень настойчиво уговаривала ее не двигаться с места, уснуть и отдохнуть еще немного. Но , нужно было собираться в школу, и как бы тяжело не было пробуждение, занятия, по-прежнему, оставались очень важны для Елены.
  Первую неделю тренировок, действительно, было очень тяжело, Лена не высыпалась, чтобы идти на уроки, а на тренировках приходилось двигаться, превозмогая боль, естественно, в нормальных для семилетней девочки пределах. Мать удивлялась упорству дочери, понимая, что она начала втягиваться в другую жизнь. Сама же Нталья Викторовна Все больше и больше проникалась симпатией к Андрею, но не спешила это показывать, поскольку считала, что должна критически относиться к человеку, занимающему ее ребенка. Лена всегда называла Андрея на "вы", и это почему-то смешило Наталью Викторовну, и все же, порою, она с некоторой настороженностью спрашивала дочь:
  - А что же, Лена, тренер, он тебя тоже бьет, как и других детей?
  На что Леночка отвечала с некоторым трепетом:
  - Да, но так нужно. Да и бьет он не сильно, а так кажется только. Он говорит, что мы должны терпеть, иначе у нас ничего не выйдет. Мне даже охота иногда. Я тоже терплю, как и все, и он нас хвалит, говорит, что мы молодцы. Ты не переживай, он же не сильно.... Он же не хочет нам больно сделать. Я еще правила не все выучила, потому он меня не наказывает, если я что-нибудь нарушаю, а других наказывает. Мне надо быстрее все выучить, пускай и меня наказывает за нарушения.
  Ничего об этом виде спорта не знали и бабушка с дедушкой. Они приходили в гости к Леночке, и с интересом рассматривали ее угол, обклеенный странными и непонятными для них знаками и иероглифами, читали написанный и разрисованный фломастерами "кодекс зала", что красовался посреди стены. Дедушка обычно причмокивал и качал головой:
  - Вот ведь, раньше то и не знали ничего этого. Была вот гимнастика, все понятно, и по телевизору много раз видали, и вообще что-то родное вроде. А фигурное катание, вообще красота, что туда не пойти? Видно отстали мы с тобой, мать, от жизни, - обращался он к бабушке, - смотри, Леночка уже больше нас с тобой знает, и смотри, спортом каким занимается, что и не слыхали даже о нем. Внученька, ты бы нам, старикам, поподробнее объяснила, что это такое, твое УШУ, а то ходишь, ходишь, уж сколько, а мы только название и слышали. Ну что это? Борьба, что ли какая? - Спрашивал он, глядя на заливающуюся смехом Леночку. Ей было смешно, что дедушка не разбирается в УШУ, а тот, видя, что поймал нужную ноту, продолжал в том же направлении, - ну, на что это похоже? Что, как в кино показывают, они там ногами машут? Дерутся. Что же, неужели вас там драться учат! Вот это да, вот это нашли занятие для девочки, это что же такое!
  Но тут в разговор вступала Наталья Викторовна:
  - Да ты что, папа, говоришь то? Наоборот, сейчас жизнь такая, страшно и на улицу то выйти. Нос не сунешь, чуть вечер настанет. Наоборот бы еще сказал: молодец, мол, за себя постоять сумеешь, если что, а он вон что, еще и винит нас.
  - Ты, что ни говори, а как бы то ни было, не ее это дело себя защищать, коли придётся, это смотря еще кто попадется, а с коим, как бы она не умела ногами махать, все равно не справится, а разозлит только. Это ее защищать должны от дряни всякой, что по улицам шастает. Не для девчонок это спорт. Тебя там, Леночка, никто на тренировках не обижает, а то ты только скажи, - он весело подмигивал внучке, - я то быстро с ними там со всеми разберусь, и УШУ не поможет...
  Он любил шутить с Леной серьезным тоном, чтобы она смеялась над ним. Ему и в самом деле было непонятно, что это такое, но он был за занятия спортом, поскольку сам большую часть своей жизни после войны провел в спортзале, да и на улицу у Елены времени меньше оставалось.
  
  Шло время, и Андрей замечал сдвиги в лучшую сторону в навыках Леночки. Он не ошибся тогда, когда увидел ее впервые, она действительно была очень прогрессивным ребенком. Это было видно даже со стороны неопытным наблюдателям. Прошло всего лишь несколько месяцев занятий, и Андрей уже начал думать, выставить ее на зимние соревнования новичков. Это всегда было для него трудно. В любой группе есть лучшие и похуже, это видно, и он никогда не выставлял на соревнования всю команду. Он всегда выбирал единиц, поскольку считал, что лучше выйти в меньшем составе. Но с высоким качеством подготовки, на что были способны далеко не все. В этом и состояла основная трудность для Андрея - объяснить остальным, что они еще не готовы, что нужно еще заниматься, стремиться к участию в следующих соревнованиях, да так все это объяснить, чтобы не было обид. Быть может, сами дети этого и не замечали, но подготовка к соревнованиям начиналась задолго до того, когда Андрей оглашал список участников. Он заранее делал акцент внимания на тех, кого собирался выставлять, естественно, не в ущерб остальным. И лишь позже, когда уже все становилось решено, он выделял их в отдельную группу и тренировал в отдельное время. Хотя сами по себе первые соревнования были, что ни на есть пустячными, тренер придавал им огромное значение, и в этом был особый смысл, в котором Андрей убедился на собственном опыте.
  Он знал, что первая победа для ребенка, она важнее всего, а стало быть, и полезнее для дальнейшего процесса тренировок. Поскольку, новичок чувствует себя совершенно неуверенно, и мастерства в его исполнении явно недостает, то поражение может привести к тому, что он бросит тренировки, разочаровавшись в свих силах. И так как на соревнования шли лишь самые лучшие, то терять кого-то из них Андрею было жаль. Впоследствии, это уже не играет такой роли, и победа в соревнованиях постепенно отходит для ученика на задний план (во всяком случае, так считал тренер). Ведь занять первое место не может быть основной целью, Андрей долго, и в основном безрезультатно, растолковывал это своим ученикам. Весь смысл заключался в стремлении к совершенству, но для возраста, которым занимался Андрей, это оставалось недостижимой истиной, не смотря на все старания инструктора. Это могли понять родители, это могли понять старшие его ученики, но для детей это было запредельно. Собственно, это было частью того. Чему он их учил, ведь если первая победа шла исключительно на пользу, то последующие могли оказать и дурное влияние, поскольку служили поводом для гордости, а то и надменности, относительно остальных. Поражение же в более серьезных соревнованиях, после кратковременного расстройства давало толчок к дальнейшему и более усиленному совершенствованию, но беседа об этом может быть очень долгой.
  Лена попала в число претендентов выступить на соревнованиях, и чуть не умерла от счастья, когда узнала об этом. Она до последнего момента, с замиранием сердца ждала свою фамилию, будучи почти уверенной, что ее не назовут. Одновременно с этим Леночка чувствовала слабость в ногах и сильное волнение, так что, где-то глубоко внутри, вероятно, надеялась, что ее не выберут. И эту противоречивость легко понять, поскольку каждый, наверное, в своей жизни был в подобной ситуации.
  В тот же вечер Андрей сообщил Наталье Викторовне, что дочь теперь необходимо перевести в другую группу, которая занимается каждый день, параллельно упомянув, что подобная перемена нисколько не повлияет на оплату. Таким образом Леночка попадала в сборную команду. Что обязывало ее посещать тренировки пять раз в неделю. Наталью Викторовну вполне устраивал этот вариант, с условием, если, конечно, Лена не будет против, но об этом можно было не беспокоиться. К тому же, не смотря на то, что в матери Лены еще не полностью растворились скептические нотки, она все же не могла отказать уже потому, что чувствовала долю гордости за свою дочь.
  
  Время летело незаметно, и наступала зима, тяжелой поступью прокрадываясь в леса и города, гоня своим величавым взором пугливую, дрожащую осень. Зима владеет мастерством приходить незаметно, вкрадчиво, но неизбежно. В целом же, кроме зимы, никаких особенных перемен не происходило. Приближались соревнования, и Елена до сих пор не пропустила ни одного занятия. Накануне того решающего дня Андрей отменил тренировку, и весь вечер проговорил с детьми по поводу предстоящего утра. Он говорил долго и надеялся хоть что-то донести до их сознания, подбирая наиболее простые примеры. Он настраивал их на возможное поражение, чтобы они не расстраивались, и не тряслись перед выходом. Часто все смеялись, и, казалось, что они все понимают своего тренера. Леночка тоже впитывала его слова о том, как нужно себя вести, и о чем стараться думать на соревнованиях. Она тоже смеялась со всеми, и за прошедшие полгода успела полюбить Андрея. Он не уставал подбадривать их в неудачах, и хвалил за малейшие успехи. Возможно, за это они его все и любили.
  Он часто подмигивал Лене и говорил полушутя:
  - Вот, на этих соревнованиях первое место займешь, а там, глядишь, через годик в Москву с тобой поедем на международные, может, к тому времени, ты и меня перебьешь в мастерстве.
  В этот, последний вечер она принесла с собой костюм, наглаженный и новый, который она все таки уговорила сшить свою маму к соревнованиям. В нем Леночка выглядела просто очаровательно, что даже Наталья Викторовна смеялась, будто в таком костюме она всех судей поразит, и заслужит высшие оценки. В тот вечер все принесли с собой костюмы, и Андрей оценивал каждого, изредка подмечая изъяны в тонких деталях. В целом, и он, и они были готовы к завтрашнему дню и внешним видом, и подготовкой, и Андрею хотелось верить, что и внутренне они настроились, как надо. Дав на прощание родителям несколько советов по питанию и режиму сна детей, он распустил всех по домам, оставшись еще на какое-то время в зале, чтобы побыть одному...
  
  Утро началось суетно, как и все подобные ему. Тренера что-то обсуждали, судьи заполняли карточки, родители, пришедшие посмотреть, переживали. Дети заметно нервничали и разминались перед предстоящим выступлением. Андрей отметил присутствие своих, которые беспомощными глазами, испуганно смотрели на него, ища поддержки. Елены среди них не было, но время было еще раннее, и он решил, что они подойдут позже. У Андрея оставались свои дела по уточнению списков возле стола главного судьи, потому он не мог остаться с детьми, но изредка бросал на них взгляды, сквозь общую суету наблюдая за их подготовкой. Народу собралось очень много, играла музыка и, таким образом, было шумно.
  Наконец в дверях появилась взволнованная Наталья Викторовна. Андрей с облегчением выдохнул и кивнув головой, в знак приветствия, стал пробираться к ней.
  - Наконец-то, идите, переодевайте Леночку, и в зал, а то вот-вот начинаем, а ей размяться еще надо...
  Но Наталья Викторовна перебила его:
  - Ты знаешь, Андрей, у нас ведь беда случилась...
  - Что такое?
  - Да что..., - начала она, запинающимся от волнения голосом, - домой вчера шли, так она все резвилась, да по льду каталась, и вот надо же... упала, да так неудачно. Руку она сломала, да серьезно так, Андрей. В больнице она сейчас лежит. Вот ведь, как случилось то...
  - Успокойтесь, - Андрей, конечно, был расстроен, - оставьте мне координаты, я, как освобожусь, так сразу к ней заеду. Не расстраивайтесь так, не нужно...
  - Да я то, что. Она вот , как расстроена. Все утро рыдает и не столько от боли, сколько из-за соревнований.... Вот ведь.... Я уж и так, и сяк. Ты бы, Андрей, зашел к ней, навестил, а то ведь совсем девчонка скиснет.
  И позже, в больнице, он долго успокаивал плачущую Леночку, гладил ее по голове, перебирая волосы, и говорил тихо-тихо:
  - Не плачь, малыш. Ведь, ни ты, ни я , никто в этом не виноват. Судьба, значит, такая, против нее не пойдешь. Ну, не плачь. Наоборот, должна собраться, выздороветь поскорее и в зал, чтобы к следующим поспеть. Ты только не бросай, хорошо? Ну вот, мы с тобой еще всем покажем. Это не страшно. Поверь мне. В жизни есть много чего страшного, а это - нет. Это мелочи. Успеешь еще...
  Он много повторял, что это не беда, и ничего страшного в этом нет, и это, действительно было так. Леночка сама это поняла, спустя примерно полгода, когда однажды, мама вдруг не пришла за ней на тренировку. Подождав немного на крыльце, Андрей сам повел ее домой. Что-то было не так, потому что Наталья Викторовна всегда приходила за дочерью. Подойдя к квартире, они позвонили...
  Дверь открыла мать.... Она была погружена в отрешенность, и из глаз ее текли слезы. Она безразлично села на стул...
  Леночка заплакала и бросилась к ней.
  - Что случилось?! Мама, почему ты плачешь?!
  Наталья Викторовна обняла дочку и прошептала:
  - Дедушка умер...
  
  
  
  ЧАСТЬ 2
  
  
  " Порою прошлое тянется ко мне своими робкими и мягкими лапками. Но это бывает так редко, что теперь я сам отворачиваюсь от него. Я так его люблю, но ему, увы, не до меня".
  
   Tesaurus 268
  
  1
  
  Во всякой жизни есть потери. Зримые и незримые, они преследуют нас на протяжении всего пути, и заканчиваем мы, теряя последние минуты жизни. Вся жизнь соткана из потерь. Некоторые мы ощущаем, некоторые для нас ничего не значат. Из-за некоторых мы убиваемся, из-за некоторых смеемся, или даже злимся. А многие мы просто не осознаем.... В отношении некоторых вещей мы так и остаемся неразумными детьми, неспособными понять, что на самом деле мы потеряли. И для этого вовсе не обязательно быть ребенком, или слепцом. Для этого достаточно равнодушия...
  Смерть дедушки стала первой ощутимой потерей для Леночки. Она и до этого теряла близкого человека, но не могла тогда, в силу возраста, понять глубины, теперь же это оплачивалось с лихвой. Она никак не могла поверить в это, и все еще не совсем понимала, как это. Как это так, ведь только недавно она видела его, и он шутил с ней на счет тренировок, и сам же ее иногда туда и водил. Ведь совсем же недавно она сидела у него на коленях, и читала вслух свою любимую книгу. Совсем же недавно она показывала ему, чему она научилась на тренировках, и он удивленно качал головой, одобряя. Если бы она знала, что видит его тогда в последний раз, она и вела бы себя по-другому, и говорила бы другие слова, и скорее всего бы плакала.... Если бы она только знала.... Но ведь она даже и не думала об этом, и не могла подумать. Теперь, когда его не стало, она, почему-то вспомнила, как иногда обижалась, дулась на него, или говорила ему обидные вещи, желая досадить. Как она жалела сейчас об этом, сквозь слезы, как она хотела, чтобы этого никогда не было, а лучше, дедушка был бы жив.... Но, увы, жизнь такая штука, что содержит в себе вещи, которые можно потерять лишь однажды, а потеряв, уже не сыщешь, и не вернешь обратно, как бы ты не искал, как бы не плакал.
  Жизнь просто забирает свое, а люди не желают это отдавать, считая, что это принадлежит им. Потому и плачут. Им трудно жить с мыслью, что то, что раньше было рядом, теперь в ином месте, и уже никогда оттуда не вернется. Им жаль себя, и такова природа людей, что все мы проникнуты тончайшим эгоизмом, который можно созерцать в любом страдании, и уж тем более - сострадании. Да, все это можно понять, размышляя над людскими страстями, но от всех этих размышлений веет таким глубоким холодом, когда созерцаешь слезы восьмилетнего ребенка, познавшего Смерть. Какими сухими и бесполезными они становятся, рядом с девочкой, рыдающей об ушедшем дедушке...
  Ее не брали на похороны, поскольку любое упоминание об этом вызывало у нее безутешную истерику. Порой, она даже теряла сознание, задыхаясь от душащих ее слез. Лену оставили у соседей на время церемоний. Вообще, мрачное это было время. Но время имеет свойство течь, меняя все...
  Время убивает боль, освобождая от любых мук. И здесь пропорция такова: чем больше времени принимаешь внутрь, тем легче становится. Оно помогает всем, и к нему нет противопоказаний. Единственный его недостаток в том, что действует оно после довольно продолжительного срока. Оно убивает страдания, отсеивая их напрочь, и оставляя в памяти лишь голые факты. В этом его целительные свойства. Оно помогает всем, и в самых безнадежных случаях. Что бы ни случилось, время вновь вернет жизнь в обычное русло, сохранив воспоминания о боли, но не саму боль. Все возвращается на места, и вода вновь становится гладкой, после всплеска от брошенного в нее камня, пережив без следа эту боль. Жизнь сметает все, что мешает ей течь в привычном направлении.
  Все улеглось, и горечь такой невосполнимой потери утрачивала свою яркость, по мере удаления от того трагичного дня. Нельзя скорбить вечно.... Все возобновилось вновь, вытесняя неприятное внутреннее напряжение, и тренировки, и школа...
  В период отсутствия Леночки, Андрей часто заходил к ним домой, против чего никто не возражал. Он разговаривал с Леной, и ей становилось легче, чего не могла добиться убитая горем мать, поскольку все ее речи проходили в слезах, и от них веяло глубокой обреченностью.
  
  Однажды Наталья Викторовна спросила:
  - Андрей, это твоя единственная работа? Больше нигде не работаешь?
  - Нет, нигде. Да и когда мне? Днем учусь, вечерами в зале каждый день. Больше и времени то ни на что не хватает.
  - Это и заметно.
  - Что?
  - Ну то, что весь здесь, с ними, в зале. Ты прямо живешь этим. Они ведь тебя за это и любят, потому что ты всего себя им отдаешь. Они же это чувствуют. Поверь мне, Андрей, я много видела людей, но очень мало таких, чтобы так безоглядно работе отдавались. Ты же возишься с ними, дополнительные тренировки назначаешь, ты весь с ними, целиком. Я еще не встречала, чтобы тренер столько себя уделял детям. Может, здесь возраст роль играет? - Задумчиво произнесла она, - ты с родителями живешь?
  - Да, но вы знаете, я почему то боюсь думать о том, что когда то у меня будет основная работа. Ведь у меня нет педагогического образования, поэтому, лишь только клуб наш распадется, я тренером уже не устроюсь нигде. Да у меня и аттестации то тренерской нет, раз уж на то пошло. По идее, я вообще права не имею с детьми заниматься.
  - Но ведь ты знаешь то, что преподаешь.
  - А как же! Сам семь лет до этого отзанимался, но кому это объяснишь? Мы вот сейчас с вами сидим и разговариваем, вы мне верите, а остальным то что.... Что им семь лет тренировок, бумаги то нет никакой, зато, если бы была, то и годы эти не потребовались бы. Вот это жизнь! Михаил то вон, думаете у него образование высшее, или практики вагон? Просто у него дядя в администрации, вот его образование. Он, можно сказать, директор здесь, а сам, ни фига не умеет с детьми говорить. Да и работаю я здесь так, лишь до поры, до времени, пока ему не вздумается меня турнуть. Мой бывший учитель позаботился о том, чтобы меня на работу устроить. Он уж и так, и сяк, а отказать не смог, у них там свои счеты какие то. Хотя, знаете, не люблю я Михаила, у нас с ним, наверное, взаимная антипатия. Тренер мой уехал сейчас, так что я здесь на птичьих правах, да и других инструкторов человека четыре еще, в общем, хватает.
  - Ну, не знаю, я разговаривала с родителями других детей, что то они не в восторге от остальных, - Наталья Викторовна вовсе не пыталась поддержать Андрея, а лишь сообщила факты, не покривив душой.
  - Ну, почему же. Двое из них отличные тренера, и если бы у меня был ребенок, я отдал бы его заниматься кому-нибудь из них. - Он улыбнулся.
  - Ну, а Ленка то как?
  - Отлично. Просто здорово, только бы не сглазить. Надеюсь, на соревнованиях все-таки выступит. Она такая прелесть у вас.
  Наталья Викторовна задумалась.
  - Странно, мы уже год к тебе ходим, а я ничего о тебе не знала. Ничего.
  - Да, это что-то я сегодня просто разболтался. Нужно, наверное, иногда. Так что вот, не знаю я, как на меня другая работа повлияет, может, меня уж и на тренировки то не хватит. Только вряд ли я буду ту работу сильнее любить, чем нынешнюю, а работа, это ведь не только зарабатывание денег, ее ведь любить нужно, а то она в каторгу превратится, - он вздохнул, - ну, да ладно, хватит об этом. Пойду я, наверное. Так и не дождался Лену, ну ладно...
  
  
  2
  
  Его уволили, когда Леночке исполнилось тринадцать лет. Он заранее предвидел это, и с каждым годом все отчетливее осознавал неизбежность. Он постоянно подыскивал себе работу, чтобы в случае чего, иметь запасной вариант. Андрея угнетали мысли, что в любой момент его могли отстранить, он даже считал это унизительным - вот так ждать. Но он не мог сам пойти и заявить об уходе, он не мог оставить детей. Однако груз мыслей давал о себе знать, поскольку влиял на качество проводимых им тренировок. С каждым годом он угасал, теряя оптимизм в ожидании неизбежного. Постепенно ослабевал его интерес, чего он всеми силами старался не показывать, что, однако, невозможно было скрыть. Во всем его поведении начала проскальзывать какая-то разочарованность в жизни, слишком неуместная для его возраста. Но, с другой стороны, Андрей был доволен проделанной за эти годы работой, однако внутри у него все кипело так, словно ему уже объявили об увольнении.
  Ему были благодарны. В основном, конечно, это были родители, поскольку дети, в большинстве своем не способны на глубоко осмысленную благодарность. А он, действительно, отдавал всего себя...
  Было время, когда он действительно верил, что сможет съездить с Леночкой на соревнования в Москву, но понял, что это, в конечном счете, упирается в возможности Михаила, таким образом, дорога туда была ему закрыта. На всех же местных соревнованиях, она, почти всегда имела призовые места, что безумно радовало девочку. Андрей, сам не зная почему, вдруг привязался к ней. Он часто заходил к ним, и хотя других он тоже навещал, к Платоновым он шел с каким то особенным настроением. По весне, лишь только теплело, и начинала пробиваться травка, он выводил группу в лес. Леночки очень нравились такие походы, хотя и приходила она домой сильно уставшей. Она всегда внимательно слушала его рассказа, и часто не понимала, почему другие дети смеются над его словами. Она любила его слушать, и даже пыталась подражать. Андрей всегда приводил примеры, чтобы становилось понятно. Она много запомнила из этого периода, и много вынесла уроков. Она росла и параллельно с этим взрослела, все глубже и глубже вникая в речи.
  Андрей был молод, и потому обладал в полной мере чертой, свойственной молодости - он был полон романтики. Он учил их слушать тишину и разговаривать с деревьями, но они смеялись, как смеются над этим взрослые люди. Лене тоже сначала было смешно и непонятно, но с годами она смогла его понять. Андрей рассказал им, что во всей природе есть жизнь. И в камнях, и в траве. Он рассказал, что лес не любит, когда ему ломают ветви и пилят живые деревья. Тогда для Леночки это было лишь сказкой, но она смогла заметить, как менялось лицо Андрея, когда дети не понимали его.
  Он их предупреждал:
  - Не нужно пытаться сделать из себя взрослых, вы сами не заметите, как это произойдет, и может быть, даже пожалеете об этом.
  Елена не помнила всех историй, что он им рассказал, но почему-то всегда оставалась ближе к Андрею, чем к другим детям. Однажды она сделала то, чего сама от себя не ожидала, да и что там говорить, тронула своего инструктора до самого сердца. Однажды, после тренировки он вновь пытался донести что-то до детей, но, как обычно остался непонят, он как-то резко вдруг встал, построил всех, и очень сухо объявил, что тренировка закончена. По обыкновению, Андрей остался в зале, расстроенный и погруженный в себя. Он сел на лавку и равнодушно свесил голову, как вдруг почувствовал, что кто-то легонько толкает его в плечо. Андрей удивленно обернулся. Перед ним стояла Лена.
  - Не расстраивайтесь. Это не страшно. - Робко произнесла она, глядя в пол. Потом, словно напугавшись своей смелости, своих слов, своего поступка, она покраснела, и быстро развернувшись, вышла из зала, оставив изумленного тренера в неопределенности. Ей было тогда одиннадцать...
  
  В тот год Андрей предложил Платоновым ехать летом отдыхать с ними на Волгу. По обыкновению, почти каждое лето Андрей проводил на реке, живя с родителями и друзьями в палатках на острове. Он имел свою лодку, что давало возможность довольно интересно провести отпуск. Наталья Викторовна была удивлена подобным предложением, но почти сразу от него и отказалась, поскольку с работы ее летом в отпуск не пускали, а уходить за свой счет у нее не было возможности.
  Леночка жадно смотрела на мать своими глазками, полными надежды, но у нее, действительно не получалось с работой, а отправить дочь одну, не было и мысли. Но в конце концов, общими усилиями, удалось убедить Наталью Викторовну в полной безопасности Леночки, и Андрей взял на себя всю ответственность за нее, пообещав вернуть через недельку. Мать долго сомневалась в своем решении отпустить Лену, но в итоге сдалась, подготовив себе почву для переживаний. Зато для Леночки ее согласие оказалось божественным. Это было чудом. Выросшая в городе, она и мечтать не могла о подобном. Она целовала и благодарила озабоченную мать. Не удивительно, что грядущее лето очень ярко и надолго засело в ее памяти, вплоть до мелочей, которые она поглощала восхищенным сознанием. Она до умопомрачения влюбилась в Андрея, ровно настолько, насколько ребенок может полюбить своего тренера, хотя, можно утверждать, что для Леночки он был куда больше тренера, поскольку дал ей столько всего, сколько ни один тренер в чисто формальных отношениях дать не может.
  Этот вопрос, если и занимал Андрея, то лишь потому, что он занимал в нем довольно твердую позицию. Ему приходилось выдерживать массу споров с другими тренерами, не злобных, не обвиняющих, а скорее шуточных, в которых каждый высказывал свое мнение, и он обычно оставался в меньшинстве. Было две стороны. И одна из них ( то есть другие тренера) утверждала, что детей необходимо держать на расстоянии, и если сближаешься с ними, то они становятся неуправляемыми, относятся к тебе, как к другу, и в целом процесс тренировки нарушается, падает дисциплина, и результаты снижаются на несколько процентов. Детей просто необходимо держать на дистанции, чтобы они называли тебя на вы, да еще по имени, отчеству. Несомненно, истина в их словах была безусловной, и Андрей принимал ее, но сам, в то же время придерживался другого принципа. Он считал, что тренер может, выйти за рамки подобных отношений, не потеряв при этом ни качество тренировок, ни дисциплину. К тому же, был еще один важный момент в его теории. Он считал, что оставаться просто тренером, обучать детей движениям, и наказывать за невыполнение, есть только лишь часть возложенной на него работы. Он пытался привить им еще нечто сверх этого. Он пытался показать детям, что есть еще одна сторона мира, невидимая и неосязаемая, духовная. Он хотел обратить на нее их внимание, чтобы они не прошли мимо самого главного. Он видел, что большинство учителей в школах не заботит то, какими вырастут эти дети, конечно, здесь сказывается качество оплаты, но все же это не оправдывает того, чтобы отыгрываться на детях. Он хотел донести до них частичку какого-то иного света, чтобы дети имели представление и о нем тоже, хотел посеять в них маленькое-маленькое зернышко, всход которого будет незаметен и для ребенка, и для него самого, поэтому он просто верил в свою работу, и очень расстраивался, когда другие говорили, что все это зря, и расстраивался еще сильнее, когда дети, сами того не желая, давали понять ему, что, действительно зря.
  Место Андрея в жизни Леночки определить довольно трудно. Он не был ей братом, отцом, другом, или просто инструктором. Это было иное, быть может, еще не названное человечеством, отношение. Видела это и Наталья Викторовна, и на сердце ее теплело, хотя порою, это и задевало струнки ее ревности по отношению к дочери, отзывающиеся легкой обидой. Она не понимала, отчего так получается, а спрашивать было как-то неловко, да она и не была против подобного их общения. Лена росла без отца, и было ясно, что со всей своей Любовью и заботой Наталья Викторовна не сможет всецело это восполнить. Раньше дедушка, хоть как-то мог заменить ей папу, но теперь, когда его не стало, она теряла многие надежды. Она часто вспоминала разговоры с отцом, когда он укорял ее за небрежное отношение к Богу. Многое изменилось с тех пор, и с возрастом она стала смотреть на мир по другому. Наверное, с возрастом все меняют взгляды на мир. Наверное, с возрастом, каждый человек понимает, что мир не желает ему зла и не хочет сделать плохо, просто мы все это воспринимаем именно так и обозляемся. Мы все воспринимаем на свой счет, а жизнь, она просто идет своим путем, не сворачивая. Это люди не могут договориться, и сидя за одним столом, некоторые кричат, что еда недосоленная, другие - что в самый раз, а третьим кажется, что соли слишком много. И все они ругаются друг с другом лишь оттого, что остальные с ними не согласны. И всегда, в конце концов, во всем виноват повар (бедный Бог), готовивший пищу, но неужели, он желал им зла, посолив по своему вкусу? И если уж люди за одним столом не могут договориться и просто промолчать, посолив, кому не хватает, то, как же повар может на всех угодить? Мы сами отказываемся помочь себе, а говорим, что виноват Бог.
  Наверное, с возрастом это понимают все...
  Андрей, принимая на себя ответственность за Лену, и в самом деле принимал большой груз. Он не раз видел такой, кажущийся безобидным, отдых на реке, и знал, что случаются и экстремальные ситуации, но с другой стороны, он всегда был осторожен и максимально подготовлен к выходкам природы, хотя, как он сам и говорил, к войне никогда нельзя быть абсолютно готовым. А порою случалась настоящая война...
  Андрей рано понял, что такое ответственность. Когда ему было шестнадцать, ему достали путевку в лагерь на море. Как и всем, ему в этом возрасте жутко не нравилось, что каждый шаг его контролировался вожатыми, к тому же этим девушкам самим вряд ли было больше двадцати, и подчиняться им оставалось в тягость. Он частенько тайком уходил купаться на море, за что ему высказывали. Андрей не мог понять страха вожатых, и отвечал всегда: " да что может случиться?". Однажды он, как обычно пошел купаться с пирса, не смотря на предупреждения. С ним пошли еще человек пять, отважившиеся улизнуть. Погода стояла необычная для того лета. Ветер шквалом обрушивался на море, поднимая огромные волны, в чем и была особая прелесть. Пока остальные переодевались, Андрей уже успел накупаться, и замерзнув вышел на берег греться. Он беззаботно лег на камни, когда все дружно ринулись в воду. И вот только тогда какая-то смутная тревога лишила его беззаботности. Он поднялся, наблюдая за купающимися. Огромные волны разбивались о пирс, скрывая его друзей. Андрей тщетно пытался рассмотреть в бушующем море хоть кого-то из них. И вот на него обрушилось это состояние, словно он ответственен за жизнь каждого из них. Он, вдруг, разозлился на них, или скорее на себя, за то, что они полезли в такое опасное море. Андрей выбежал на пирс, и волнующимся голосом крикнул:
  - Ребята, хорош купаться, обратно пора! - Ветер разнес слова, но вскоре все стали собираться. Довольные и немного замерзшие.
  - Все? - Спросил Андрей. Он даже не мог сказать, сколько их было.
  - Все.
  Он почувствовал такое облегчение, что сердце, разогнавшееся до бешеного ритма, едва не остановилось, осадив свою работу. Больше он с собой никого не брал, да и сам стал ходить значительно реже, чтобы не доставлять лишних переживаний молоденьким вожатым. С тех пор, он всегда ощущал ответственность за детей в зале, и поручившись за Леночку, осознавал всю полноту данного им обещания.
  
  
  3
  
  На всем протяжении выделенного ей матерью времени, Лена ни на миг не отходила от Андрея, да и он сам никому не доверял присматривать за ней, и везде брал с собой. Она захлебывалась впечатлениями, и Андрей знал это, он так же отлично знал, чем можно восхитить одиннадцатилетнюю девочку, ни разу не выезжавшую из города.
  У них было две лодки, одна с мотором, на которой они и переезжали на остров, а другая маленькая, с веслами, для рыбалки, и просто так, для прогулок.
  Елена, не смотря на свое доверие к тренеру, чувствовала себя несколько чужой в кругу его друзей, потому старалась оправдать свое присутствие, всячески помогая во всех делах, начиная с разбивки лагеря, и заканчивая приготовлением пищи. Остров, на котором они остановились, был покрыт сосновым бором, тихий и укромный, он не планировал частых посещений людей, и это было как раз то, что нужно. В первый вечер же, у Леночки открылось сильное головокружение, что не на шутку взволновало Андрея и всех остальных, лишь по рассказам слышавших о Лене, но относящихся к ней с симпатией. Спать она легла рано, и в конечном итоге, было решено, что на девочку повлиял глубокий хвойный запах смолы, неведомый ею раньше. Ее юный мозг привык воспринимать запахи выхлопов и выбросов заводов и теперь, с удивлением анализировал свежий воздух. Леночка спала крепко, не помня ни снов, ни комаров, и проснулась утром от треска огня. Аккуратно расстегнув палатку, она выглянула наружу. Стояло раннее утро, и воздух был прохладным и влажным. У костра сидел Андрей, наблюдая за кипятящимся чайником. Он увидел Елену:
  - Привет, малыш. Как спалось?
  - Хорошо, - она улыбнулась.
  - Выспалась?
  Лена кивнула головой.
  - Одевайся, только потеплее, и пойдем со мной. Я тебе покажу, как всходит солнце.
  И он повел ее через луга на восток.
  - Я много вам рассказывал об этом, но что все эти рассказы! Этого нельзя описать никакими словами.
  Они вышли к воде, с другой стороны острова. Солнце всходило, словно поднимаясь из реки, и это было, в самом деле, неописуемо.
  - Красиво?
  - Красиво.
  Они постояли еще, наблюдая, как поднимается оно все выше и выше, раскаляясь до такой степени, что на него невозможно смотреть. Лена впервые увидела, как всходит солнце. Впервые, за одиннадцать лет. Ей нравилось, и еще она ощущала голод, о чем, конечно, не обмолвилась и словом. Это было первое утро, проведенное на острове, с которого начались райские дни. В них нравилось все. Для Леночки не было плохой погоды, и она ни разу ни на что не пожаловалась. Даже в дождь, не смотря на все неудобства, ей нравилось слушать в палатке, как стучат по крыше крупные капли. В каждой палатке сидело по несколько человек, и болтали, иногда перекрикиваясь с другими. Однажды Андрей спросил ее, любит ли она рисовать, на что получил утвердительный, восхищенный ответ.
  - Покажи, - он достал из сумки блокнот и карандаш. Лена попыталась что-то нарисовать, что у нее хорошо получалось, но в этот раз мастерство ее подвело. Андрей улыбнулся:
  - Хочешь, я тебя научу? - С этими словами он взял из ее рук блокнот и стал быстро водить по чистому листу остро отточенным карандашом. Спустя буквально несколько минут, на листе появился мастерски изображенный пейзаж.
  - Ух ты! - только и смогла проговорить Лена. Она сложила рисунок и положила его в свою сумку. Леночка сохранила его и по сей день. Он висит у нее над столом и рождает грустные воспоминания. Иногда, глядя на него, она плачет...
  С того дня, если вдруг шел дождь, или просто выпадало свободное время, Андрей учил ее рисовать. Ей очень хотелось этому научиться...
  Они катались на лодке, и она пыталась грести. Лена смеялась, и Андрею это доставляло удовольствие. Он все время возился с ней, и она неотступно следовала за Андреем, как маленький слоненок, безотрывно ходит за матерью. Для Елены стало открытием, что и здесь, на острове есть чего избегать и опасаться. Андрей показывал на старое, высохшее дерево и говорил:
  - Никогда туда не ходи, даже рядом избегай проходить. В них живут шершни, а это такие создания, что лучше с ними не сталкиваться. Смотря еще, как попадешь, а то ведь и до смерти могут закусать. И такие случаи бывали. Ужас.
  Она слушала и впитывала каждое слово, здесь его речи звучали совсем не так, как в городе, и всегда имели подтверждение в фактах. Он учил ее не ходить по сухим камышам босиком, и приподнимая их палкой, показывал дремлющих там змей. Он научил ее смотреть на огонь, и видеть там сплетение запредельных образов, они сидели так часами и разговаривали. Он рассказывал ей о звездах, и они для Леночки из беспорядочно разбросанных точек связывались в созвездия, оживая и приобретая очертания зверей и предметов.
  Они всегда были вместе, и лишь однажды он оставил ее одну, но на это были свои причины, не дающие выбора...
  Случилось это под вечер, когда все уехали рыбачить на моторной лодке, оставив Андрея с Леной в лагере. Вода была неспокойной, ветер шумел в соснах, прохлада пронизывала даже сквозь куртку, и колола тело. Лена пыталась что-то рисовать, с трудом удерживая сдуваемый ветром листок на столе, а Андрей рассматривал в бинокль волнующуюся реку. До соседнего берега было километра четыре, так что ветру было где разгуляться, и он швырял брызгами вверх темнеющую воду. Такая погода, совершенно безопасная для больших судов, которые тупо рассекали тело реки, не взирая на плещущие волны, могла оказаться экстремальной для небольших моторных лодок. И если баржи и теплоходы были равнодушны к переменам погоды, то мелкие суденышки, да еще под неопытным управлением запросто имели опасность зачерпнуть воды, а то и перевернуться.
  Андрей пристально всматривался в окуляр бинокля, явно что-то заметив. Лицо его было напряжено и сосредоточено. Лена иногда отрывалась от рисунка и пыталась рассмотреть, что так заинтересовало Андрея. Однако, без бинокля, она видела лишь темнеющее пятно болтающейся на волнах лодки, вдалеке от берега. Что там происходило, она не видела, но знала, что там что-то происходит, поскольку Андрей изредка отпускал возмущенные фразы:
  - Ты смотри, что делает, а?! Ну, это же надо! Вот дурак, в такую погоду то...
  Андрей никогда не ругался, а значит, сейчас происходило что-то из ряда вон выходящее. Он протянул бинокль Лене.
  - На, глянь, какая глупость.
  Она поставила локти на стол, и перед ней предстала картина, увеличенная оптическим прибором, которая, можно сказать, ее напугала. Волны бросали из стороны в сторону маленькую лодочку, в которой пьяный человек тщетно пытался завести мотор. Он вставал, дергал шнур, и в силу своего нетрезвого состояния, неизменно падал в лодку, тряс головой, по видимому ругался, но снова пытался завести, посидев какое-то время на лавке. Судя по всему, в силу своего состояния, он не мог осознать, что находится в довольно опасной ситуации, которую вполне понимали находящиеся на берегу, и даже ребенок. Не говоря о том, что он был пьян и в любой момент мог свалиться в воду, и просто утонуть, к тому же, он находился на фарватере, в сумерках, без габаритных огней. В таком положении его могла зацепить любая баржа. Его благо, что по какой-то случайности, в тот вечер очень мало проходило крупных судов.
  Да, беда была рядом и стремительно приближалась, это чувствовали все, и потому, когда она пришла, никто не удивился...
  Лена по-прежнему смотрела в бинокль, когда следующая попытка пьяного человека завести мотор закончилась более неудачно, чем все остальные. Потеряв равновесие после мощного рывка, он не удержался, и полетел в воду.
  Елена только и успела, что вскрикнуть, но этого оказалось достаточно. Андрей мгновенно выхватил бинокль из ее рук, и быстро оценил ситуацию. Горе-лодочник ухватился за борт и пытался залезть в лодку. Не ожидая последствий, предчувствуя трагедию, он сунул прибор Елене, и через секунду уже сталкивал лодку. Он не сказал ни слова испуганной девочке, и теперь уже изо всех сил налегал на весла, пытаясь предотвратить гибель этого неразумного человека.
  От волнения девочка никак не могла настроить резкость окуляра. Наконец ей это удалось, но сумерки постепенно сгущались, потому приходилось всматриваться. Человек по-прежнему стремился залезть в лодку через борт, совершенно не понимая, что таким образом создает опасность потопить ее, начерпав воды, что, собственно и случилось спустя какие-то секунды. Гулявшие волны довольно легко захлестнули борт и хлынули внутрь, наполняя лодку, когда Андрей был уже на полпути к бедолаге. Сердечко Леночки захлебывалось кровью, наблюдая за происходящим, ладошки ее вспотели, хотя было довольно прохладно. Лодка Андрея ныряла в волны, которые на коренной Волге достигали суровости и угрозы. Иногда она скрывалась полностью, и ребенку казалось, что она уже не появится вовсе. Лена замерла от неопределенности, и вдруг заплакала. Ей было невыносимо видеть, как Андрей рискует, чтобы лишь дать надежду барахтающемуся в воде человеку. Лена уже не могла видеть его в бинокль, поскольку лодка уже скрылась под водой, а волны и сумерки скрывали от нее, жив ли он еще, или его постигла та же участь, что и его судно. Андрей был уже далеко, постоянно оглядываясь, наблюдая тонущего человека. Течение реки делало свое дело, унося их все дальше и дальше. Вода с силой билась о борта лодки, стремясь потопить ее так же, как и предыдущую. Видимо, река была сегодня в дурном расположении, и ей не нравилось, что к ней пристают.
  Андрей тоже не видел его, но зато слышал его крик о помощи. Судя по всему, он был где-то рядом, потому парень часто оглядывался и даже вставал в раскачивающейся лодке, всматриваясь в сумерки. Совсем рядом шел теплоход, утопающий кричал именно туда. Наконец Андрей его увидел, тот и в самом деле барахтался лицом к теплоходу, и беспомощно махал руками в надежде на помощь. Он не видел Андрея, но уже успел протрезветь, глядя в лицо смерти, играющей с ним. Андрей крикнул, стараясь перекричать шум стихии. Ветер смеялся над ним, разнося его крик в разные стороны, плеск волн и работа двигателя теплохода, все было против него, но каким-то чудом голос его достиг цели.
  - Эй!
  Бедняга обернулся, и с неудержимой одержимостью стал грести к лодке. Силы его были уже на исходе, и он с трудом держался на воде, но и Андрей устал тоже.
   - Давай сюда!
  Он помог ему забраться в лодку. Мимо проплывала громадная, белая туша теплохода, словно некое чудовище, готовое пожрать лодчонку в наступившей ночи. Он шел с огнями и так близко, что Андрей рассмотрел разгуливающих по палубе людей. Было уже очень темно и, конечно, те не могли их видеть.
  - Вот сволочи, а? - дрожащими губами пробормотал незнакомец, - я им махал, махал. Че, не видят что ли?
  - Не видят.
  Андрей был зол на него за все, но больше всего за его глупость. Он продолжал что-то говорить, но слова его больше походили на бред, чем на осмысленную речь. Он еще не отошел от шока, да и остатки спиртного в голове давали о себе знать. Андрей тоже промок от разбивающихся о борт волн, лодка так же порядочно нахлебалась. Он уже не чувствовал рук, но посадить за весла спасенного не имело смысла, потому как толку от него сейчас не было никакого.
  Парень развернул лодку к берегу, и тут же из него вырвалось ругательство. Положение их было безнадежным. Они никаким образом не смогли бы достичь берега, потому что их снесло настолько, что остров остался уже позади, а сплавляться по коренной Волге равнялось самоубийству.
  - Закурить надо, - спасенный встал, шаря по промокшим карманам и раскачивая лодку.
  - А ну, сядь! - рявкнул на него Андрей, со злостью налегая на весла, - и заткнись!
  Он решил грести до тех пор, пока руки не откажутся это делать...
  Лена нервничала и по-прежнему искала лодку взглядом, хотя давно уже перестала ее видеть. Она плакала и закрывала лицо ладошками, но потом вновь смотрела вдаль. Вдруг, на темной воде появились три огонька, стремительно приближающиеся к берегу. Возвращался катер. Лена вскочила и побежала к воде, крича сквозь слезы и показывая в направлении, в котором скрылся Андрей. Катер остановился, и из него вышли люди, пытаясь понять, о чем старалась им сообщить девочка. Через мгновение они уже отправились на поиски.
  Их притащили где-то через полчаса. Андрей весь промок, и от холода совсем не мог говорить, но все же владел сознанием, в отличии от своего гостя. Он сразу переоделся и сел к огню. Леночка села рядом и смотрела на него, не в силах угомонить слезы, а он не отрываясь смотрел в огонь, его трясло от перенапряжения и холода. Он впитывал огонь взглядом, словно пытаясь согреться изнутри.
  Лена долго смотрела на него, а потом вдруг обняла и прижалась щекой к его ладони, согревая слезами замерзшие пальцы. Андрей свободной рукой тоже обнял Леночку и проговорил, так, чтобы это слышала только она:
  - Ерунда, пробьемся...
  Они долго просидели у костра, а потом спали так крепко, что разразившаяся ночью гроза не смогла их разбудить. А утром светило солнце...
  
  Вообще, вся неделя была насыщена происшествиями, что раньше случалось не так часто. Видимо, природа решила показать себя, впервые видевшей ее девочке, со всех сторон, доводя до смеха и слез. Отдых казался насыщенным до отказа историями в чем-то поучительными, в чем-то страшноватыми.
  Они выехали за грибами в забытые Богом, а скорее всего людьми протоки, в них оставалось первозданное ощущение нетронутости, что бывает довольно редко. Здесь не было протоптанных людьми троп, да и вообще, присутствие людей практически не наблюдалось, за исключением редких кострищ, оставленных когда-то одинокими рыбаками. Узкие разливы реки представляли собой хитро запутанные лабиринты, в которых немудрено заблудиться. Андрей хорошо знал местность и вел катер уверенно, примечая то поваленное дерево, то нору бобра. Объехав знакомые места, он предложил:
  - Давайте туда ткнемся, - он указал пальцем, - вроде неплохой осинничек. Я тут, правда, не был раньше, но по-моему стоит попробовать. Вы как, не против?
  Кроме Леночки с ним был еще один парень. Возражений не последовало. Они пристали в наиболее приемлемом месте и отправились на разведку. Попутчик их остался в лодке.
  - Я порыбачу, пока вы ходить будете, все равно, я грибы собирать не умею, не вижу я их как-то.
  Они ушли вдвоем, и буквально с первых шагов были поражены обилием грибов. Андрей не переставал восхищаться найденным местом, уходя в лес. Однако, дальше было уже не пройти, поскольку путь вглубь острова преграждал слежавшийся годами валежник.
  - Ну что? - поинтересовалась Лена.
  - Что. Давай решать. Или полезем дальше, судя по всему, грибы там есть, или назад, да поехали в лагерь.
  - Полезем.
  - Вот и я так думаю. Странно, - Андрей рассматривал примятую траву, - вроде ходил кто, а грибы не собраны.
  И именно этот факт заставил его насторожиться, когда они с трудом начали пробираться вглубь валежника. Одежда цеплялась, чем затрудняла путь, и ветки стремились поцарапать незащищенные участки кожи. Они не так уж далеко успели залезть в эти дебри, как вдруг Андрей остановился:
  - Тихо.
  Он прислушался. Лена тоже что-то слышала, но не могла определить, что это был за звук.
  - Уходим, - тихо сказал он и обернулся, - скорее!
  Лена испугалась, и что было сил рванула сквозь бурелом, царапаясь о ветви и не помня себя от страха. Она не знала, что случилось, и ей обладал какой-то дикий, неосознаваемый ужас. Она лишь слышала, как Андрей подгонял ее сзади, тяжело дыша:
  - Давай, давай, малыш, скорее. Скорее в воду! Прыгай в воду!
  Она стрелой вылетела из валежника, пулей пересекла редкий осиновый лесок, затем, минуя камыши, бросилась с крутого берега в воду. Спустя мгновение Андрей тоже был в воде, подняв в воздух сотни брызг. Он подхватил Елену, еще плохо плавающую, к тому же в одежде. Они обернулись к берегу, с трудом дыша. Что-то по-прежнему преследовало их, шурша в осоке. Вдруг как-то внезапно для обоих трава расступилась, и на берег вышел кабан. Он осмотрел барахтающихся в воде людей, презрительно хрюкнул, и вновь скрылся в глубине острова. И только теперь они увидели, что находятся вблизи лодки, и попутчик их с таким удивлением на них глядит, что даже кабана не увидел. Он и удочку то из рук выронил от неожиданности. Да, ему удалось созерцать удивительную и неповторимую картину, но теперь он сам представлял картину настолько смешную, что потерпевшие поражение грибники не могли удержаться от самого естественного и неподдельного хохота.
  А вечером, у костра, со смехом обсуждая это необычное происшествие, Андрей сказал:
  - Да, природа то, она не любит жадных...
  
  4
  
  - Ну что, завтра домой?
  - Да. - Она грустно вздохнула.
  - По маме то хоть соскучилась?
  - Конечно, очень соскучилась, а все равно, уезжать неохота. Вы долго еще здесь пробудете?
  - Не знаю, как получится, - он пожал плечами, - но ведь мы с тобой обещали через недельку вернуться, а нарушать слово нельзя, тем более в таких вещах. Мама и так уж поди вся извелась дома, испереживалась. Так что ты не особенно расстраивайся, может потом еще как-нибудь с тобой съездим. Поедешь сюда в следующий год?
  - Если мама отпустит.
  - Ну, конечно, что же мы ее разве не спросим? Нельзя так. Поедешь?
  - Поеду.
  Костер догорал, и Андрей положил сверху еще полено, потолще. Ночь стояла звездная, и спать не хотелось, к тому же это была последняя ночь их совместного отдыха.
  - Я, кстати, давно у тебя хотел спросить, откуда эта ящерка? Мама подарила?
  - Нет.
  И она рассказала ему всю историю, связанную с ней, насколько ей позволила память, всегда прячущая детали.
  - Интересно. Действительно интересно, - Андрей поджал губы, - ты ее никогда не снимаешь? Даже когда спишь?
  - Да, я ее всегда ношу, ведь она мне не мешает. Я ее очень люблю. Очень.
  
  Ночью Лена проснулась от громкого крика:
  - Быстро! Быстро!!
  В палатке никого не было, и в лагере стояла какая-то суета. Что-то происходило. Лена испугалась и наспех стала одеваться. Было как-то жарко, даже душно, так, что мешало дышать. Она обулась и вылезла из палатки.
  Откуда-то из леса доносился шум. Неопределенный, не похожий на ветер шум. Пахло дымом. Все суетились, не зная, что делать. Подбежал Андрей:
  - Малыш, беда у нас. Лес горит. Так что, мы сейчас будем пробовать, если не потушим, придется сворачивать манатки.
  Самого пожара Лена еще не видела, но небо над лесом не было похоже на ночное. Оно озарялось яркими всполохами, выявляя стены черного дыма. Словно там, в лесу всходило солнце, разбрасывая по небу ленивые утренние лучи и играя с ними. Но, конечно, ничего этого не было, а реальность оставалась ужасна. Сосновый лес горит, словно облитый бензином, и война людей с этой стихией, заранее была обречена на неудачу, но люди упрямы и любят воевать, за что порою, стоит отдать им должное.
  Судя по шуму, огонь приближался, уже явно различался треск горящих ветвей, да и воздух настолько сгустился, что едва оставался пригодным для дыхания. Вооружась кто чем, люди отправлялись в лес.
  - Осторожнее, только осторожнее! - Кричал кто-то.
  - Оставайся на берегу! Ближе к воде! - Крикнул Андрей, стараясь одолеть своим голосом надвигающийся шум, но Леночка твердо покачала головой, давая понять, что ослушается в любом случае.
  - Тогда пошли! - он сломил с ближайшей сосны крупную ветку, - этим будешь сбивать огонь с травы, ясно? Далеко не лезь, будь всегда рядом, чтобы я тебя не искал! - Он сломил себе ветку тоже и взглянул на Леночку:
  - Пошли?
  Лес встретил их враждебно, оскалившись на них горящими ветвями и травой. Да, это была стихия. Лена вспомнила, как вечером, совсем недавно, она играла с костром тонким прутиком, и он слушался ее, словно щенок. Он был таким веселым и позволял ласкать себя улыбкой. Он был мал и умирая, беспомощно просил есть. И вот, что он теперь: неудержимая, всепоглощающая сила, сметающая все. Все. Она вспомнила так же, как на тренировках Андрей рассказывал им о стихиях: воде, огне, земле и так далее, и все смеялись, считая, что знают, что это такое. И вот теперь Лена видела его перед собой, и ей вовсе не становилось смешно. Ей было страшно, ведь она всего лишь одиннадцатилетняя девочка перед бушующим океаном огня, и других чувств здесь возникнуть не могло. А ведь когда-то она улыбалась ему, когда-то играла с ним прутиком. Наверное, подобные мысли посетили и Андрея, и он, смеясь, прокричал:
  - Ты смотри, а! Можно хоть десять лет провести в зале, изучая стихии, но так и не познать их, а можно лишь мгновения провести здесь, и вот оно - истинное знание!
  Почему-то он смеялся. Лене было это непонятно, но она, в конце концов, оправившись от первого ужаса, подражая примеру своего тренера, стала сбивать огонь с травы. Он огрызался, воспламеняясь вновь, но тут же получал новый удар и затихал уже насовсем. Было жарко, воздух обжигал лицо, покрывая его пеплом, но люди не сдавались.
  В основном огонь шел по низу, не дотягиваясь до ветвей сосен, но таким образом создавалась иная опасность. Подгорали корни, и огромные стволы падали на растерзание огню, отдавая свои нетронутые кроны. Если языкам все же удавалось дотянуться до ближних ветвей растущих сосен, то дерево сгорала в секунды, озаряя все вокруг своим предсмертным фейерверком. И когда такое случалось, все останавливались, не в силах оторвать взгляда от этой картины. Это было безумием, но оно восхищало своим величием, оно притягивало своей грандиозностью. Кто из людей, в своей безумной гениальности сможет сравниться с сумасшествием природы, уничтожающей саму себя, лишь бы не достаться людям. Природа, словно была пьяна в своих выходках, ведь это так противоречило ее гармонии и божественности. Что ж, ей тоже необходимо расслабиться, в ней тоже живет демон, как и в любом праведнике, и этот демон, за все время его подавления в подземельях души, набирается такой мощи, что когда он вырывается наружу, то месть его ужасна и непредсказуема. И он, этот демон, заставляет любого праведника ненавидеть самого себя и призывает к истязанию плоти. Люди делают это огнем и железом, но природа более изощрена в самобичеваниях.
  Видимо, этой ночью демон вырвался наружу...
  Андрей услышал резкий, пронзительный крик Елены и, обернувшись, увидел обугленный ствол падающей сосны. Он отскочил, и лишь сучья полосонули его плечо, разодрав одежду. Дерево вспыхнуло, обдав жаром его и ребенка. Можно было сказать, что она только что спала его от трагичных неприятностей, но на благодарности времени не было. Он лишь улыбнулся и снова принялся за бесполезную работу. Лена кашляла, но тоже не сдавалась, хотя в целом, эта схватка так и оставалась глупой и безнадежной. Огонь был повсюду, крепчая и набирая силу с каждой убитой сосной. Он, словно, играл с людьми, разжигая их азарт горящей травой, пытаясь отвлечь их внимание от своих основных сил, завлекая их все дальше в свои недра.
  Когда Андрей поднял голову, он все понял. Нужно было уходить и срочно.
  - Уходим! - раздался чей-то голос, - собираемся все и к берегу!
  - Уходим! - послышалось с другой стороны. Слова долетали до Андрея, но он не двигался с места, созерцая ночь на фоне горящих лесов. Еще ни разу не стоял он так близко к огню, лицом к лицу с пожаром, жадно разевающим свою пылающую пасть. Становилось невыносимо жарко, но он так и не сделал ни единого движения, лишь прошептал:
  - Боже, как красиво, Боже, - но слов его никто не услышал, даже Леночка, с тревогой взирающая на него, ожидая его действий. Но он не двигался...
  Она взяла его за руку, и это словно вывело его из транса. Он встрепенулся, и схватив девчонку на руки, бросился прочь от этого губительного места, жаждущего убить своей красотой. Губительного, как и любая красота в этом мире....
  Он вынес ее на берег и поставил на песок, остальные уже тащили вещи к воде, бросая их в мелководье, чтобы спасти от приближающегося пламени. Не промедляя ни секунды они включились в процесс. Начинало светать, но вряд ли кто-то мог сейчас это заметить. Сейчас это стало настолько незначительным явлением, что солнце вполне могло обидеться на то, что им не восхищаются, но оно было высоко и высокомерно, чтобы заметить суетящихся на берегу людей. Для него они тоже оставались очень незначительными.
  Когда с вещами закончили, столкнули лодки на воду, чтобы отплыть от берега в целях безопасности. Андрей попытался завести мотор, но при первом же рывке плечо пронзила жуткая боль, таящаяся доселе где-то неподалеку, чтобы дать о себе знать в самый удобный момент. Парень покачнулся и, потеряв сознание, рухнул в лодку.
  Так отдых и закончился. Сразу для всех. Никакого интереса возвращаться в выжженный лес ни у кого не было, да еще плечо Андрея явно нуждалось в медицинской помощи. Что же касается Леночки, то почему-то она чувствовала именно себя виноватой во всех бедах. Это, совершенно не обоснованное чувство вины выросло до такой степени, что по дороге домой она вдруг расплакалась и стала просить прощения у всех, что так получилось. Такое случается часто. Люди много воспринимают на свой счет того, чего воспринимать бы не следовало, и от этого страдают. Они думают и думают, а ведь мысли это такая страшная вещь, что может увести в такие дебри, что и выхода оттуда может не быть. Люди не привыкли воспринимать факты без личных пристрастий, и в этом есть красота человека, но люди мнительны, а отсюда большинство качеств, которые они сами себе приписывают - мнимы и иллюзорны. И вина, и невинность, и гордость, и наглость...
  
  А в городе все оставалось, как обычно. Стояла жара, от которой кроме душа, спасения нет никакого. Транспорт и люди, все казалось чужим и незнакомым, после недельного общения с природой. Постоянные споры, давки и шум голосов.... Многие согласны пережить десяток таких пожаров, лишь бы не возвращаться никогда в этот муравейник, который растворяет и действует на нервы, да и люди в нем какие-то злые все, нечеловеческие, на пределе. Но что их судить. Это участь Всевышнего. Он взял на себя такую гору, что под силу лишь Ему одному. А люди, лишь игрушки Судьбы, у которой, как бы нам не казалось, все-таки нет любимчиков.
  В городе почему-то ощущаешь себя инородным элементом, и улыбаешься, когда видишь напыщенность, наигранную и смешную. Город давит, словно слой асфальта на покоящуюся под ним траву.
  
  Наталья Викторовна с ужасом выслушала рассказ Леночки, изредка вставляя в полголоса возмущенную фразу:
  - Да на фиг нужен такой отдых.
  Она все больше и больше убеждалась, что переживала всю неделю не зря, и дочери ее, действительно, ежедневно грозила опасность. Однако, восторг Елены охладил ее вспыхнувшее лицо, и Наталья Викторовна даже пожалела их всех вместе взятых за свалившиеся на их голову неудачи.
  Андрей по приезду еще два месяца провалялся в больнице с плечом. Рана оказалась довольно серьезной, и врачи долго с ней провозились. Лена с мамой частенько его навещали, подбадривая напоминаниями о спортзале, на что улыбающийся Андрей всегда отвечал:
  - Ерунда, пробьемся.
  Он часто говорил эту фразу и, казалось, она не дает ему впасть в отчаяние.
  
  Так уж стеклись обстоятельства, что больше им вместе отдохнуть не удалось. Виноватых в этом не было. Просто обстоятельства...
  Но потом, однажды случилось то, к чему все и шло, только дети этого не чувствовали. Его уволили с работы, быстро и без права выработки. Леночке тогда только-только исполнилось тринадцать.
  Андрей был убит этим обстоятельством, и как-то резко, и сразу прервал все связи. Даже к Платоновым он перестал заходить, и лишь спустя год, жизнь вновь заставила их встретиться, но уже в несколько иных ролях. Но об этом говорить пока рано, ибо очень много произошло за этот год в жизни Елены.
  Ей было тринадцать и это тот возраст, когда в ее, еще детских чертах лица, начинали проявляться отражения будущей симпатичной девушки. Глядя на нее, можно было с уверенностью сказать, что растет красавица. Она уже в столь юном возрасте привлекала некоторые взгляды. Что и говорить, во время занятий спортом, в школе к ней относились полярно противоположно. Одни взахлеб слушали ее рассказы о тренировках и завидовали, поскольку сами, в силу различных причин не могли посещать спортзал, а другие ехидно, а порой даже презрительно усмехались, стоя в сторонке. Возможно, и здесь дело было в зависти. И чем старше были классы, тем глубже проникало корнями своими презрение. Порою, даже случались откровенные наезды, но серьезности в них было очень мало, скорее какая-то детская напыщенность. Лена никогда не жаловалась ни маме, ни тренеру, предпочитая хранить это в тайне от всех.
  
  С окончанием тренировок что-то обломилось внутри и изменилось, как оказалось впоследствии, не в лучшую сторону. Как и следовало ожидать, к другому тренеру Лена не пошла, и по всему было видно, что занятия спортом остались для нее в прошлом. Вот почему-то жизнь именно так и рассудила, насытив общением детство Леночки, но оставив ее, можно сказать, одну, в то время, когда она стояла на пороге юности. В самый опасный возраст она осталась одна, с матерью, но, видимо в этом был какой-то смысл. Тем не менее, лишившись сложившегося круга друзей на тренировках, она стала все больше тяготеть к школьной компании, с которой раньше проводила очень мало времени, лишь изредка узнавая о стремительно меняющихся вкусах и новостях. Теперь же времени свободного появилось больше, что способствовало сближению со школой. Поначалу эта тенденция к бездействию угнетала подрастающую девочку, она не знала, куда себя деть вечерами, к тому же она еще тосковала по Андрею и всем тем, кто вместе с ней вырос на тренировках. Леночка повесила тот, самый первый рисунок тренера над столом и постоянно смотрела на него. Она уже довольно неплохо усвоила уроки Андрея по рисованию, но все равно, тот рисунок был ей ближе остальных. Постепенно, словно таяние снега, все сглаживалось, теряя былую яркость.
  К ней начали иногда ходить в гости школьные подруги, и она, время от времени, посещала их. Из наивного и увлеченного собой ребенка, Лена постепенно превращалась в подростка, которым целиком владеют модные плакаты, и фанатеющего от молодежной музыки. К своему удивлению, Елена вдруг обнаружила, что и ей начинает нравиться все то, что и остальным в классе. Теперь, когда она с головой окунулась в мир популярных вещей, она уже не имела надежды выкарабкаться оттуда. Что касается школьной компании, то здесь следовало бы рассказать еще несколько немаловажных событий, но я сделаю это позже. Гораздо позже.
  Наталья Викторовна, больше всего и опасалась, что произойдет именно так. Наверное, она дольше самой Елены переживала, что секция распалась в самое неподходящее для ее дочери время. Да и об Андрее никаких новостей не было, и сам он пропал куда-то, и ни разу, после увольнения к ним не заходил. У нее и у самой не все ладно было на работе, да и в личной жизни не ладилось. Порою, она даже употребляла спиртное.
  Лена лишь однажды спросила мать об отце, но та сразу же расплакалась.
  - Я же просила тебя. Не нужно...- и ушла. Лена сразу же почувствовала себя такой одинокой, что тоже не смогла сдержать слез. Но вскоре мать вернулась и протянула дочери свернутый, пожелтевший лист бумаги.
  - Тебе уже почти четырнадцать, - вздохнула она с тяжестью, - прости, что так обошлась с тобой. Не могу привыкнуть, что ты выросла. Как время то летит, Боже.... Прочитай вот, это все, что я могу для тебя сделать, но, прошу, больше не спрашивай ни о чем. Пожалуйста...
  Так прошел год, и дальнейшие события развивались очень стремительно, почти неуловимо.
  
  5
  
  И как у всех, примерно в этом возрасте, у Елены Платоновой тоже была своя первая Любовь. Ну здесь все было довольно обычно. И закончилась она, как обычно по детски трагично, со слезами, стихами и тому подобным. Его звали Игорь, и он, действительно был нормальным мальчишкой, таким, каким она его и представляла. В их разрыве не было виноватых, хотя и Леночка и Игорь видели его причину в них самих и винили друг друга. Просто почему-то первая Любовь почти никогда не остается удачной, каковы бы не сложились обстоятельства. Подростки обычно находят, в чем обвинить друг друга, хотя дело вовсе и не в них. Как и все гениальные творцы, неизменно начинают свои произведения с черновика, так и Любовь обычно никогда не творит начисто. Она сперва сделает черновик, набросок и уж потом пишет шедевр. Как и у человека, первые шаги ее смешны и неуклюжи, зачастую заканчиваются падениями, порою, довольно болезненными, но без этого невозможна истина. Лишь потом, когда ее попытки увенчаются стопроцентным успехом, ее можно будет назвать Любовью. Но, как и у любого человека, у Любви тоже есть свое чувство юмора. Это заметно куда позже, когда останется далеко за спиной листва первой влюбленности, и чувства обретут, наконец, более устойчивый характер. Вот тогда то и всплывают на поверхность ее парадоксы, загоняющие человека в тупик. Он вдруг понимает, что совершенно растерян между чем-то внутри, и хотя одну из этих сторон именуют совестью, а другую неизменно - страстью, все равно, человек, словно не видит их названий и предпочитает быть растерзанным неизвестностью, чем понять суть. В человеке всегда воюет биологическое начало с социальными критериями, побеждая с равным счетом одно другое. Это война двух законов, законов природы и человека, противоположных в своих тезисах, и если один из них повторяет: "ты можешь это сделать", другой неуемно твердит: "ты не должен этого делать". Трудно жить, созерцая в себе войну. Оттого люди страдают. Да, у Любви есть свои шутки, так что же остается делать нам? Чего обычно ждут от рассказанного анекдота? Никак не слез, терзаний и самоубийств. Так смейтесь же, смейтесь! Смейтесь, теребя за щечки свои чувства, хваля за удачную шутку. Смейтесь и оставайтесь счастливы до последнего мгновения, когда уже просто нельзя сдержать слез. Смейтесь, и я верю в святость этого смеха, ибо он очищает душу от гнездящегося там смрада! Смотрите, что покажу я вам! Я покажу вам ваше сердце, на которое вы так боитесь смотреть! Я знаю, это страшно, но страх этот преодолим. Так улыбайтесь же расслабленной улыбкой, но только тогда, когда поймете смысл, иначе вы будете довольно глупо выглядеть. Ведь, когда вы смеетесь, вы счастливы, так используйте это счастье, пока оно не обратилось для вас терзаниями. Наслаждайтесь этим великолепным, искрометным юмором, хотя всегда будут те, кто пожмет плечами и равнодушно произнесет: "и чему он радуется?". Кстати, а может быть у вас хватит чувства юмора ответить ей тем же? Как бы то ни было, не воспринимайте все с кислой миной. Смейтесь! Хотя...
  Хотя у Любви, конечно, бывают и злые шутки...
  
  Когда они расстались, Лена плакала и терзала себя обреченностью. Видимо, так сложилась судьба, что серьезного между ними ничего не происходило, посему, каждый остался при своих, лишь изредка и со вздохом вспоминая то время. Ну да ладно, как бы все это наивно не казалось взрослому читателю, а она, действительно, плакала. И если для вас сейчас это всего лишь глупые слезы, то для нее это были слезы самой настоящей Любви. Преданной, разрушенной Любви...
  Сквозь слезы, впитываемые в подушку, она шептала себе с некоторой злостью: "ерунда, пробьемся!". Неизменно эти слова заканчивались новой порцией рыданий. Лена уже пыталась накладывать макияж на свое, вовсе к этому не приспособленное личико, и теперь все ее тени были на подушке.
  - Это не страшно, не страшно! - твердила она, вряд ли осознавая свои слова, к которым привыкла с детства. И она была права. Страшное началось потом безудержной чередой сменяющих друг друга событий...
  Вдруг запила мать, что уже само по себе явилось трагедией для четырнадцатилетней дочери. Многие видят в этом выход из трудных ситуаций, хотя это не единственный выход, и уж тем более не лучший, зато самый простой и доступный.
  Наталья Викторовна только порою осознавала свою вину перед Леночкой. Она оставляла ее совершенно одну, в то время, когда ей наоборот требовалась двойная доза поддержки.
  Начались ссоры и недопонимания, что было естественно в таком положении вещей. Ведь алкоголь, он быстро (не в пример возрасту) меняет взгляды на жизнь. И хотя он притупляет в значительной степени собственную память, но чужие недостатки выступают с необычайной яркостью. Алкоголь меняет мир и шепчет: " Что? Ты еще веришь в реальность? В эту замаскированную, прикрытую нормами животность? Да, она есть, но она унизительна, поскольку осложнена. Что? Ты веришь еще в то, что существует некое место, куда ты собираешься отправиться после смерти и там будет хорошо? Забудь о нем, ибо даже я знаю об этом больше, чем любой из людей. Расслабься, я подарю тебе легкость. В ней не станет угрызений совести и прочей ерунды. В ней ты станешь такова, какой создала тебя Природа".
  Она приходила и начинала кричать на Лену. Всегда было что-то не так, и дочь уже, в полном смысле этого слова боялась возвращения матери. Поначалу она терпела, и не решалась перечить столь много значившему для нее человеку, но постепенно покорность эта начала спадать, исчерпав себя досуха. Она начала огрызаться, что вылилось потом в откровенное презрение, подхлестываемое задетым самолюбием Натальи Викторовны. Сколько раз она порывалась уничтожить все плакаты и фотографии дочери, крича, что все это бред и никому не нужные безделушки, разлагающие людей морально. В те моменты из ее уст это звучало унизительно и пошло, что было нормой для ее нового мира. Леночка открывала дверь и на грани истерики тоже кричала:
  - Давай! Давай! Порви все и я уйду из дома! Насовсем! Уйду и повешусь, но знай! Ты будешь виновата в этом!
  Однако это не могло утихомирить Наталью Викторовну, а лишь подливало масла в огонь.
  - Ах ты, сволочь! Ты, что, на мать кричать! Дрянь! - она быстро подошла к Лене и оттолкнула ее от двери, обернувшись на растерянную дочь. - Ну и черт с тобой! Сиди тут! Я и сама уйду! Что жрать то будешь?! - Она истерически засмеялась каким-то нечеловеческим смехом. Неприятным и отвратительным. - Хоть подохни!
  Последние слова были явной неожиданностью для Лены, хотя она уже много чего слышала от пьяной матери, но такого, увы, ожидать не могла. Она бесцельно смотрела на мать, и ненависть буквально захлестывала ее плетями несправедливости. Она любила мать, но стоящая перед ней женщина была чужой, что давало Лене право ее ненавидеть. Да, сейчас ее не было, остался лишь совершенно чужой, другой человек, а стало быть, обвинять Наталью Викторовну в ее словах не имело смысла. Она, несомненно, была виновна перед дочерью, но не в своих словах, а в том, что позволила превратить себя в такое мерзкое существо.
  Она и сама, словно протрезвела при своих словах и запнулась, не в силах продолжить льющуюся из нее злобу. Она молча стояла и смотрела на Лену. В ней шла битва между все еще действующим алкоголем и встрепенувшейся ото сна материнской Любовью. Ее нерешимость удерживала ее возле двери.
  Так и продолжался этот немой диалог остывающей бури. Ненависть остывала с обеих сторон, и слезы Елены тоже менялись от бессильной злобы, к безутешной нежности. Мать плюнула на все доводы алкоголя, его голос звучал уже тихо-тихо, уступая место нарастающему чувству. Казалось, еще чуть-чуть, и она бросится в ноги дочери и станет умолять простить ее, в слезах и отчаянном сожалении о сказанном.... Она даже сделала первый шаг....
  Но вдруг в их квартиру буквально влетел какой-то человек. Видимо, он бежал по ступеням в поисках их квартиры и увидев, что дверь открыта, даже не удосужился позвонить. Человек был очень взволнован, и, как оказалось, имел право на такое вероломное посещение. По всему ему было плевать, что происходило до него в этой квартире. Он мгновенно осмотрел обескураженных Платоновых, пораженных подобной бескомпромиссностью, и сглотнув разогретый воздух в спешке, почти прокричал:
  - Лена дома?!
  - Это я. - Произнесла ошеломленная Лена, ничего не понимая.
  Человек взглянул на нее с некоторым недоверием. Ее красные, воспаленные глаза и размазанная по лицу тушь никак не подходили к тому описанию ее облика, что он принес в себе.
  - Платонова? - уточнил он.
  - Да...
  Он, словно замер на секунды, недопонимая, одновременно с этим восстанавливая сбитое дыхание. Он переваривал увиденное и потом вдруг произнес, словно адресованные в никуда слова:
  - Мне просто сказали, что у нее Ангельское лицо...
  Воцарилась секунда общего молчания, после чего пришедший встрепенулся и как-то нескладно продолжил:
  - Одевайся и быстрее! Мы можем уже не успеть! Не знаю, стоило ли оно этого, - он вновь осмотрел Лену критическим взглядом, но в голосе его чувствовалась тревога. Он принес беду в их, и без того неладную жизнь.
  - Я никуда с вами не пойду, - возразила Елена, чуть оправившимся от недавних рыданий голосом, - пока вы мне не объясните, в чем дело!
  - Ах, тебе ли об этом спрашивать! - он словно был раздражен, - пойдем, а то не успеем. Меня послал к тебе Андрей, но теперь я уже сомневаюсь, что пришел по адресу. Так ты идешь? - Он начинал злиться, и готов был в любой момент покинуть эту злосчастную квартиру, дабы не терять здесь больше ни минуты. Но это было уже лишнее. Услышав об Андрее, Лена мгновенно забыла обо всем остальном. Она всполыхнула тревогой, что принес с собой нежданный визитер, и теперь лицо ее горело.
  - Я иду, иду... - тихо, но с какой-то поспешностью произнесла она, стараясь непослушными пальцами завязать шнурки кроссовок.
  - Ведь ничего же, ничего же плохого не случилось... - прошептала она сама себе, когда человек уже начал спускаться по лестнице.
  Они ушли, оставив в полутемной квартире нетрезвую женщину, которая до сих пор не могла еще осознать происшедшее после их скандала с дочерью, и все еще оставалась во власти сказанных ею слов. Она плакала, раскаявшись, но кто знал, что принесет домой Лена, вернувшись. С чем она придет.... Сейчас это было настолько незначительно, ведь Наталья Викторовна не могла представить себе ничего страшнее, чем пожелать смерти своей единственной, любящей дочери. Однако, у жизни воображение оказалось куда богаче, чем у выпившей женщины...
  
  6
  
  Они шли очень быстро, почти бежали. Взрослый человек и девочка-подросток, четырнадцати лет с грузом неудач за спиной, расположенных по возрастанию значимости. Не сложившаяся Любовь, запой матери, сегодняшний скандал.... Кажется, жизнь сожалела о случающемся и потому не обрушивала все на голову Елены в хаотичном порядке. Она нагружала ее постепенно, готовя к грядущим испытаниям, но и этого Лена уже не выдерживала, ей казалось, что еще что-нибудь произойдет, и она сломается. Сломается, подобно хрупкому деревцу под этой лавиной.
  - Что случилось? - робко спросила она.
  Человек остановился:
  - Ради Бога, помолчи!
  Елена повиновалась и молча продолжила путь.
  
  Человек привел ее в дом Андрея, где Леночку ожидало новое потрясение. Именно здесь, спустя целый год с последней тренировки, она впервые встретилась со своим бывшим тренером. Но вместо радости, встреча эта вызвала лишь трагедию. Поначалу Лена даже не узнала его. Андрей лежал на кровати, лицо его было серым, и в сгущающихся сумерках казалось очень темным. Глаза впали так глубоко, что вечер создавал иллюзию пустых глазниц. Лишь губы, абсолютно белые, дрожащие губы создавали контраст, одновременно с этим, ужасая своей неестественностью. Картина складывалась отталкивающая, и если бы Лена не знала Андрея раньше, то сейчас ей было бы глубоко неприятно находиться в этой комнате с этим лежащим на кровати человеком. Невозможно было представить, что когда-то это лицо улыбалось, и человек этот светился жизнерадостностью. Это невозможно было представить и даже вспомнить это было трудно. Елена не могла вообразить, что за год человек может измениться до неузнаваемости.
  Девочка сразу же впала в отчаяние и бросилась к Андрею. Она опустилась на колени перед кроватью и заглянула в лицо своего тренера. Слезы неиссякаемы, потому несмотря на то, что за сегодняшний день они уже выражали ее состояние, Елене не удалось сдержать их и сейчас...
  Андрей повернул голову и уставился на Лену мутными глазами. Они совершенно ничего не выражали, хотя он смотрел на нее с необычайной нежностью.
  - Малыш, если тебе неприятно смотреть на меня, ты можешь не смотреть, но не лишай меня подобного счастья, - он судорожно сглотнул, - позволь мне смотреть на тебя.
  Андрей протянул руку, пытаясь коснуться ее лица, но она беспомощно упала. Лена была в панике.
  - Что с тобой случилось?
  - Эх, малыш. Столько всего. Столько всего... - голос его был тих и осторожен, словно он боялся в любой момент потерять его, - Все так скоро.... И ты знаешь, я понял, что Бог существует, и что самое удивительное, - он перешел на хрип, - Он все еще любит меня. Ведь я молился, чтобы ты была дома, и вот, это свершилось.
  - Расскажи мне, Андрюша, что случилось, - заливаясь слезами попросила Елена.
  - У меня так мало времени на это, но раз уж ты так настаиваешь, я расскажу тебе. Но ведь это может случиться в любой момент.... Ты уж не пугайся тогда.... Как ты повзрослела за этот год. Всего лишь за год. Какая ты теперь... - речь его была бессвязной и разбросанной, но Лена не перебивала. Она с ужасом созерцала происходящее. - А помнишь, как мы с тобой ездили на речку. Здорово, да, было? Таких времен уж и не будет никогда вовек. Ну, ты не плачь, ведь это было, так и радуйся, что оно, это время было у тебя. Оно было твоим. Не стоит сожалеть о том, что его больше не будет. Да и посмотри, видишь, меня уже даже почти что нет, но все равно не плачь. Не плачь о будущем, а о прошлом и подавно. Улыбайся. Тебе так к лицу эта улыбка. Ведь я же видел счастье в твоих глазах, и не раз, так помни же о нем, ведь оно было Божественным.... Тебя не утомляет, что я все время говорю?
  Лена отрицательно покачала головой и взяла его холодную ладонь.
  - Просто мне очень бы хотелось многое тебе сказать. Столько всего, а время, возможно, поджимает, и я боюсь не успеть. Но я не буду торопиться, пускай Господь отмерит мою речь, Ведь Он же все решает. Год назад, когда меня уволили.... Тут, кстати, тоже своя история была малопривлекательная. Михаил то, он ведь, знаешь, не любил меня, да так и ждал случая, чтобы меня уволить. Я тоже его не любил, но зато вас любил, потому и дорожил работой своей. Так он мне однажды и говорит, дескать, другие инструктора жалуются, что я и в лес детей вожу, опасности подвергаю, да и на тренировках, будто бы очень много времени на посторонние разговоры теряю. Маразм какой-то получается. Бред. Но Мишка, он хитрый, он и соврет, недорого возьмет. Знал, что проверять я не пойду, а так, в лицо выгнать, то ли смелости не хватило, то ли воспитанность не позволила. - Андрей вяло усмехнулся бесцветными губами, - уволил в целях улучшения тренировочного процесса. Я и в самом деле ничего не стал выяснять. Да и не виню я его. Он ведь меня терпел, а терпение то, оно любое исчерпаемо. Жизнь через чур длинна, чтобы терпение вечно было. Потому и я сопротивляться не стал. Неизбежному не миновать, как ни старайся. Ну, немного раньше, ну, немного позже.... В чем разница? Я ведь из-за вас то за работу эту и держался, любил потому что, а любить и бояться, это вещи несовместимые. Если бы я каждую тренировку воспринимал, как последнюю, не Любовь это уже, а ревность получается. Любовью наслаждаться нужно и не думать о будущем со страхом. Запомни это навсегда, и если вдруг в твоей жизни сойдутся когда-нибудь Любовь и страх вместе, не жди, ничего из этого не выйдет. Гони, гони что-нибудь одно прочь, что сможешь, то и гони.... Запомни это, малыш. Виноват я перед тобою, Аленка, - он замолчал на минуту, отдыхая. Лене было очень больно слушать его слова, но она молчала. Тяжело вздохнув, он продолжил, - ведь я так ни разу и не зашел к вам после. Раскаиваюсь в этом, но не знаю, почему так случилось, что покинул я вас, и связь всякую прервал. Но тогда не мог я себе в вину это ставить, страдал я и так, словно самого дорогого человека в жизни потерял, так то вот, уж вроде и дети то чужие, а привязался. Я уж себя как только не успокаивал, но страдал все равно, как и люди все страдают. Все думал, как вы, да что делаете..... Да еще на работу устраивался, пока нашел, то да сё.... Канитель такая началась. Суета. Это такой ужас, Леночка, такой ужас! Нашел я работу себе на заводе, да попал прямо по специальности, и понял, каким глупым был раньше. Ведь я давно уже детей тренировал, и все равно, учиться пошел не туда. Уж теперь то я получил за глупость за свою. Это ужас, Леночка, от детей к железкам в мазуте, это ужас. И самое страшное, знаешь, что выхода нет иного, кроме смирения, на всю жизнь это.... Да и к детям, кто меня допустил бы.... Никакой надежды у меня не осталось на работе этой. Я уж и не рисовал и не писал год целый от безнадежности. Ох, Ленка, послушай меня, послушай, я это точно знаю, хотя жил очень мало, чтобы жизни тебя учить. Но знаю, коли выбирать будешь, куда учиться пойти, так сама решай и не слушай никого. Даже мамку не слушай, коли против твоего желания встанет, иначе поплатишься ты за это. Умоляю, сама решай, но не думай о том, где платят больше, где выгодно, погубит тебя это, а иди туда, куда сердце тянет, оно злого не пожелает. А людей не слушай. Мать то, она ведь тоже плохого своей дочери не хочет, но как то стремится, чтобы жизнь твоя была обеспеченнее, но не слушай ее, если видишь, что не права она. - Андрей увидел какое-то изменение в лице Елены, когда говорил о матери, - ты не сердись на меня, девочка, что я про мамку, про твою так.
  Она крепко сжала его ладонь, пытаясь передать ему свою внутреннюю боль.
  - Ничего, ничего.... Я не сержусь. Я тебя понимаю...
  - Это такая редкость, - прошептал он и продолжил, - Как бы то ни было, ты сама все это поймешь потом, я просто боюсь, как бы поздно не было. А там я видел убитых жизнью людей. У них не было ничего, кроме этой отвратительной работы. Были и те, кто ее любил, но их было мало. Да и радостные они были какие-то. Жизнь убила многих и зрелище это ужасно. Я и сам не заметил, как начал умирать. Постепенно сужались все мои интересы, отметалось все, чем я жил раньше. Книги, рисунки, все это превратилось в полную бесполезность, потеряв всякий смысл в моем новом круге ценностей. Там не ценится культурная речь и понимают вполне лишь тех, кто говорит матом. Те, кто привык разговаривать стихами, там просто не живут. Там ценится хорошая игра в карты, и разговоров о книгах там не услышать. Там все, все постоянно жалуются на жизнь и обсуждают цены. Они тайком обвиняют начальство в воровстве, словно не замечают того же за собой, но в меньших размерах. Ведь все берут, увы, не в меру надобности, а в меру возможности. Эх, Лена, если бы ты только видела всю эту жадность. Хотя помнишь, мы и сами с тобой пожадничали когда-то, - бледные губы изобразили улыбку. - И все всегда обвиняют начальство, а у самих то рыльце в пушку. Там не знают красивых слов и даже благодарность звучит нелепо. Но не подумай, что все там такие.... Конечно же, есть исключения, и это прекрасные люди. Но у них в жизни есть надежда, и только благодаря ей они держатся. Ах, если бы мне пообещали когда-нибудь, вновь дать мне любимое занятие, такого не было бы! Я был бы счастлив, даже в этом аду. - Казалось, он мог заплакать сейчас, но глаза его оставались сухими, - но у меня не было надежды. У меня не было даже мечты, в которую я смел бы верить, и потому я начал умирать. Очень медленно, что сделало мою смерть еще мучительней. Во мне отмирало все. Совершенно все. Я научился играть в карты и ругаться матом, и постепенно все свелось к тому, что я научился пить. Вначале я видел в этом успокоение, затем я стал расслабляться таким образом, как то незаметно спиртное перетекло в стремление, но что самое ужасное, вскоре я начал искать в нем счастье. Быть может, тебе это трудно понять, ведь эта тема так далека от тебя сейчас. Что случилось? Это задело тебя?
  - Моя мать пьет уже две недели. Я уже знаю, что это такое.
  Лицо Андрея подернулось мрачностью, это стало заметно даже в темноте. Он задумался на мгновение, но так и не нашел, чем утешить плачущую девушку.
  - Это похоже на эпидемию и, видимо, может коснуться каждого. Ты уж, Леночка, поосторожнее с этим, не заразись.... Это ведь гадость такая...
  Голос его вдруг оборвался и он закашлял, страшно хватаясь за горло. Елена испуганно обернулась, но пришедшего с ней человека в комнате не было. Наконец все прекратилось так же внезапно, после чего голос Андрея и вовсе стал тихим.
  - Такое бывает. Ты не пугайся, ничего страшного пока нет. Ты наверное думаешь, это алкоголь так меня? Нет, ему бы я наверное не сдался. О чем ты думаешь? Не верится, что когда-то я тренировал детей? Мне и самому в это сейчас не верится. - Он замолчал. - Это героин. У меня сейчас нет сил, а то я бы показал тебе.... Если хочешь, заверни мне рукава и посмотри сама на это. Это смерть в самом естественном ее проявлении, и если ты не боишься взглянуть на нее, ты можешь посмотреть... - Он замолчал снова, но лишь на миг, - Я умру, и это произойдет очень скоро. Может быть сейчас, может быть через полчаса, но очень скоро. Тот человек, что приходил за тобой, он врач и вместе с тем, мой друг. Он настаивал на госпитализации, но я отговорил его, ведь он и сам понимает, что ничего уже не вернуть. Не сегодня, так завтра, зачем тянуть то? Наркотик хочет чувствовать себя абсолютным владельцем тела. Он хочет царствовать безраздельно.... Горе тому, кто допустит в себя еще одного тирана... Ты знаешь, малыш, они словно делят меня на части. Алкоголь и героин. Они убивают меня, но прежде, чем это произойдет, я успею еще сказать тебе. У меня.... У меня еще есть слова на размышления, и они ужасны своим откровением.... Ты видишь красный цвет?! Видишь?.. - Андрей вцепился ей в руку. У него начинался бред. Он закатил глаза и что-то шептал о красном. Откуда-то возник человек приведший Елену, он так тихо и неожиданно подошел сзади, что девочка вздрогнула.
  - Совсем плохо? - обреченно спросил он. Лена кивнула.
  - Не дотянет он до утра.
  - Как же, как же это могло случиться? - Лена обняла лежащего на постели Андрея, - не может всего этого быть!
  - Ты, может, домой пойдешь? Волноваться то не будут, а то уж, гляди времени то сколько.
  К Андрею внезапно вернулось сознание, и он, обняв девочку, сам заплакал.
  - Беги от них, малыш! Беги! Коли кто предложит, так избегай этого человека, как бы дорог ни был. Нехороший это, стало быть, человек. Я это наперед знаю. Ты уж береги себя. Смотри на меня и запоминай. Я то уж тебя сберечь не смогу, раз уж себя не смог.... Да только вот не знаю, куда я теперь. Свидимся ли? А ты повзрослела.... И вот что скажу еще.... Делай все как знаешь, и как хочешь, не слушай никого, и даже меня не слушай, если в чем не согласна. Найди, найди дорогу, и следуй ей, да не оступись смотри, а то овраги разные бывают...
  Ей было невыносимо слушать уже его слова, и она прошептала:
  - Замолчи, Андрей, замолчи.... Ты не умрешь. Я не допущу этого. Я не пущу ее к тебе, пусть и меня забирает...
  Андрей почувствовал, как стало тепло на груди, в области сердца от пропитавших одежду слез Елены. Эта теплота проникла в его тело и поселилась в нем.
  - Она не станет убивать тебя. Смерть - хитрая женщина. Она тебя обманет. Но мне не страшно. Я не боюсь ее... Знаешь, что меня угнетает и пугает сейчас больше всего.... Когда-нибудь ты забудешь меня, а я так хотел бы забрать кусочек твоей памяти навсегда.... Это единственное, что мне нужно, но я понимаю невозможность. И для меня, даже в моем нынешнем состоянии это трагедия.... Когда-нибудь у тебя будет парень, все в твей жизни наладится, и ты забудешь меня.
  - Никогда этого не будет! Никогда я не забуду тебя, никогда! Не говори так...
  - Вот увидишь, малыш, вот увидишь... - он еще крепче обнял Леночку, и речь его снова потеряла смысл.
  Прошел примерно час. Начинало светать. Андрей впал в беспамятство. Лишь еще однажды он открыл глаза и трезво посмотрел на Лену.
  - Помни... - прошептал он и изо всех сил постарался подняться на локти. Это ему удалось. Лена и сама наклонилась к нему, и он поцеловал ее сухими, горячими губами.
  - Ерунда, пробьемся... - с силой выдохнул из непослушного горла. Тут же что-то подкосило его мышцы, и он упал на подушку. Андрей был мертв...
  
  7
  
  С трудом ложится на бумагу горе Елены. Не смотря на то, что Андрей был для нее чужим человеком, Лена провела с ним шесть лет своей жизни, а это срок немалый. Для Любви. Это было настоящее горе, и потерю Андрея Платоновы приняли очень близко к сердцу. Наталья Викторова перестала пить и пребывала в смутных, раздирающих ее состояниях. Столько всего свалилось сразу.
  Что же касается Лены, она только сейчас поняла, что значил для нее этот человек, и начала понимать, что такое Любовь. После всего случившегося, ссора с Игорем казалась ей глупой пустышкой. В свете последних событий, она не имела никакого веса, тем более не стоила слез. Удивительно, как меняются для нас давно прошедшие события, оставаясь по-прежнему такими, какими они и случились когда-то. Оглянитесь и взгляните на все ваши прошлые неприятности. Оглянитесь, и тогда, может быть, вы улыбнетесь.... Улыбнетесь над тем, что раньше принесло вам слезы. Наверное и это с возрастом понимают все.
  Впоследствии, спустя несколько лет, встречая случайно Игоря на улице, Лена совершенно не помнила о том, что когда-то они были врагами. Теперь она улыбалась при встрече, они обнимались и подолгу болтали, рассказывая друг другу о новостях своей жизни. А поскольку подобные встречи являлись редкостью, то и поболтать было о чем. Их счастье было в том, что они не умели держать зла.... Их счастье было в том, что они не умели помнить плохого, и относили все происшедшее с ними к неудавшейся детской игре...
  Но есть вещи, которые никогда не вызывают улыбку, сколько бы ни прошло времени.
  Лена смотрела на фотографию, сделанную когда-то в спортзале, на ней Андрей исправлял Лене неправильную позицию.... Лена смотрела на рисунок, висевший над столом.... Она перебирала другие рисунки тренера, и ее не покидало отчаяние и последние слова Андрея о том, что когда-нибудь она забудет о нем. Четырнадцатилетней девушке было трудно понять это, хотя она часто думала о тех словах. Леночка перебирала в мыслях речь Андрея, навлекая на себя новые лавины слез. Он отдал им все, что у него было. Он отдал им всего себя, хотя многие этого даже не заметили. И она тоже отдала ему самое дорогое, что у нее было. Она подарила ему на прощание маленькую серебряную ящерку с красными глазками, которую уже семь лет, почти не снимая, носила на шее. Она положила ее в гроб, рядом с бездвижным сердцем.
  Лена вспоминала и отдых на реке, и это по-прежнему оставалось для нее лучшим временем за все четырнадцать лет.
  Однако, жизнь всегда берет свое, и вновь заставляет вращаться в круговороте своих событий, лишь на мгновения давая передышку. В этой круговерти нет надежды на покой. Жизнь, это бешеная гонка, без права на отдых. Жизнь, это карусель, от которой многих тошнит. Она не щадит тех, кто сходит с дистанции, и в ней нет уставших. Их она просто сметает.... Так что, хочешь - не хочешь, а приходится держаться на плаву, подавляя память о дурных сторонах жизни, которые прежде сами подавляли. И это, несомненно, верно, ибо те, для кого жизнь превращается в нескончаемое страдание, заканчивают, как правило трагически, даря свои страдания другим.
  А жизнь звала, звала вперед и молча думала про себя: " У меня ведь еще столько всего в запасе. Отчего же мы так задерживаемся?"
  
  8
  
  - Смотри, что мне дали сегодня в городе, - Наталья Викторовна протянула дочери маленький клочок бумаги. Прошел год с тех трагических событий. Год спокойной, ровной жизни.
  - Что это? - Лена взяла листочек, можно сказать, с безразличием считывая информацию.
  - Подошла женщина, в возрасте уже, приятной наружности. Улыбается и жизнью вся светится.
  - Ну и что?
  - Спросила меня о Боге....
  - А ты, можно подумать, знаешь. - Лена улыбнулась, ей почему-то стало смешно.
  Она взрослела, и в ней начинала просыпаться ирония.
  - Да ну тебя! Прекрасно ведь поняла о чем я. Она спросила, как я к нему отношусь и все такое.
  - Ну и что?
  - Чего ты заладила, послушать не можешь. Вообще, в последнее время невозможной стала, - она посмотрела на дочь с шутливым укором.
  - Да я слушаю, слушаю, а ты все вокруг да около, а толком не скажешь.
  - Вот, настырная. Не терпится, что ли? Ну, ответила ей, что против ничего не имею, и даже сама порою задумываюсь об этом.
  - А она?
  - Она, вот, дала мне такой листочек и сказала, чтобы приходила. Ну, я поговорила с ней еще. Такая женщина приятная. Она мне все расписала так, заинтересовала прямо. Вот я и думаю, может сходить туда, посмотреть, что к чему.
  - Да-а, - протянула Лена, запустив пальцы в крашеные волосы, - ты, мам, вечно что-нибудь придумаешь, тебе вот это надо?
  - А что в этом плохого? Хоть какое-то разнообразие. Это ты наденешь наушники и ходишь весь день, ничего тебе больше не надо. Так и прокиснешь.
  - Ой, мама, да ладно тебе.
  - Ты, как я понимаю, не пойдешь в любом случае.
  - Не - а.
  - Ну и ладно. А я схожу все-таки.
  - Да, пожалуйста, - Лена пожала плечами.
  В ее возрасте людям обычно не до Бога, и своих забот хватает. К тому же, совсем недавно она познакомилась с Антоном из параллельного класса, так что было о чем подумать. Он сам первый подошел с целью знакомства. Можно сказать, что он ей был поначалу безразличен, а закружила она с ним, исключительно из тех соображений, что Антон единогласно всеми девчонками относился к разряду крутых парней, то есть к элите школы, и остальные ее одноклассницы были от него просто без ума. Естественно, в подобной ситуации, отказаться от дружбы с Антоном было бы глупо, да, к тому же, ко всему этому примешивалась гордость пятнадцатилетней девочки за свою внешность перед подругами. Она уже совсем не выходила на улицу, не накрасив предварительно губы и ресницы. Она выглядела, действительно, просто шикарно, чем вызывала тревогу матери, но ветрености в ней не было, она просто не хотела отстать от остальных.
  Антон давно уже курил, что, собственно, было неотъемлемой частью его крутости, и стригся он исключительно коротко. Поначалу, в первые дни знакомств, он был обходительным и можно даже сказать - нежным, что быстро растаяло, по мере исчисления времени. На самом же деле, натура его отличалась некоторой грубостью, сквозящей во всех своих проявлениях, начиная с лица и заканчивая речью. Он не любил сентиментальности и потому занял довольно видное место в элите школьной шпаны. Его уважали и более старшие классы, что, естественно, не могло не оставить след на его характере. Из него перло во все стороны, чем создавалась видимость значимости. Так уж видно сложилось с годами, что в большинстве своем ценится сила в сочетании с неразумностью. Слабость, пусть даже с гениальностью, в школе всячески подавляется сверстниками, видимо в большинстве своем из-за зависти. Идеальный же вариант человеческой натуры встречается в природе неслыханно редко. Существо, обладающее силой и одновременно трезвым, мощным разумом можно увидеть только в боевиках.
  Антон ругался матом, плевался и курил, но так как это было в порядке вещей, Лена не видела в этом ничего плохого, хотя порою ей и было неприятно. Подростковые тусовки настолько втягивали в себя, что все менялось.
  Нередко Лена слышала, как Антон разговаривал с другими, выясняя места, где можно разжиться травкой. Она была горда своим парнем, но не больше, однако этого вполне хватало, чтобы удерживать его возле себя. Елена не позволяла ему ничего такого, о чем впоследствии могла бы пожалеть, в силу чего Антон часто злился. Это было видно, хотя и скрывалось. В их связи не было ничего серьезного, внутреннего, и похожа она была на более взрослую игру.
  Игра игрой, а все же их отношения постепенно все больше и дольше занимали мысли Елены, Да еще новинки аудиозаписей владели ей настолько сильно, что времени ни на что просто не хватало. Училась она по-прежнему неплохо, но времени школе стала уделять значительно меньше, лишь для поддержания хороших оценок.
  Было еще нечто, что выделялось из круга этой повседневности. Лена много думала над словами Андрея о выборе. Она много думала и поняла, что лучшим в жизни для нее является рисование. Решив не терять даром времени, она записалась в художественный кружок, где ее рисунки встретили с открытым удивлением, потом в художественную школу, где продолжила набираться мастерства. Это было единственной вспышкой, яркой вспышкой в серости общения. Всегда, когда выпадало свободное время, она пыталась что-то рисовать. Порою, она даже восхищала мать и подруг по школе. Все рисунки она аккуратно складывала в ящик стола в специальную папку, иногда перебирая их и сравнивая со старыми.
  Потому ей не было времени посещать религиозные собрания, да и желания у нее к этому тоже не было. Лена ничего не знала о Боге. Эта тема никогда не входила в спектр ее разговоров. Постепенно она стала знать о Нем больше...
  Наталья Викторовна не ограничилась единичным посещением собрания, видимо ей действительно понравилось там, а может быть, она нашла нечто, чего раньше ей не хватало в жизни. Обычно она приходила оттуда немного уставшая, но все таки вдохновленная. Но дома ей некому было рассказать о проведенном вечере, да и дочери то, как правило дома не было. Но постепенно все начало меняться. Восторженность сменилась озабоченностью, а после и тревожностью. Она стала по другому смотреть на дочь, и в целом стала немного строже. Наталья Викторовна не пропускала ни одной встречи со своим новым коллективом. Много раз она пыталась звать с собою Лену, но безрезультатно. Теперь многое в поведении дочери рождало в ней негативные реакции, а дочке, в свою очередь казалось, что подобным пререканиям не будет конца.
  
  - Елена, ты опять одела эту юбку?
  - Чем она тебе не нравится? - Лена уже прекрасно знала, во что выльется подобная беседа, но упрямство, которым так богат ее возраст, не позволяло ей идти на по пятую.
  - Ты еще слишком молода, чтобы носить такие короткие вещи.
  - А в шестьдесят, как, нормально будет? Опять ты начинаешь.
  - Я тебе говорю, сними сейчас же! - Возражала мать, осознавая бесполезность своего возмущения.
  Никакого толку в таких разговорах не было, и Елена уходила так, как ей нравилось, порою, довольно невежливо обрывая разговор закрытой дверью.
  - Елена!
  - Да... - и мать не находила, что ответить, кроме своего обычного вопроса, означающего новую победу дочери.
  - Когда придешь?
  - У меня сегодня дискотека, так что часов где-то в половину одиннадцатого буду.
  - Это грех.
  - Что грех? - не поняла дочь.
  - Куда ты идешь, это грех.
  - Танцевать нельзя, что ли?
  - Нет.
  - Мама, ну ты загнула. Что-то в последнее время вещи какие-то говоришь! Не ходила бы ты туда больше, а то ерунда какая-то получается.
  - Не говори так больше!
  - Ладно, ладно, - Леночка поцеловала мать.
  - Пол одиннадцатого... - уже на пороге уточнила она и помчалась вниз по лестнице.
  Ее, наверное, уже ждали.
  
  Антон стоял в полутемном зале с друзьями. Гремела музыка, и вспышки стробоскопа слепили глаза. Пацаны уже порядочно выпили и теперь курили, не выходя из зала. Антон тщательно высматривал в темноте дискотеки Елену. Она придет, он знал это, но почему-то опаздывает. Он не особенно расстраивался, поскольку вполне находил пока что, чем себя занять, болтая с друзьями. Они громко смеялись, перекрывая, порою, шквал музыки.
  - Ну ты как, Ленку-то сделал уже, или нет? - Пацаны заржали, не в силах отказать себе в удовольствии повеселиться над приятелем.
   - Нет еще... - как-то смущенно ответил Антон. Смущение никак не подходило к грубому лицу пьяного парня.
  - Не дает? - новая волна хохота захлестнула раззадорившихся подростков.
  По их критериям шутка удалась на все сто, значит вечер прожит не зря. Наверное, ржанию этому не было бы конца, если бы в разговор не вмешался самый старший, самый опытный, а стало быть и самый знающий.. Мудрость из него так и лезла.
  - Да ты бы напоил ее насмерть и все. Че, не допираешь, что ли? Конечно, кайф не тот уже, но раз такое дело. Это верняк. Стопроцентный успех.
  - Да, я...
  - Еще слушай. Дай ей травы долбануть, от этого она, наверняка не откажется, а расплачиваться они все одним и тем же предпочитают. Сам, что ли не доволокешь? Здесь тебе башка для чего? Думать нужно, фантазировать. Они-то ведь разнообразие любят. Денег у тебя не шибко, так что выкручивайся. Конечно, так проще было бы, вообще проблем никаких. Я-то уж их всех наизусть изучил. Думай.
  - Я уж и думал. Вот в лагерь этот гребаный поедем с классом, там и разгуляемся. И от родителей подальше, и вообще, сама себе на уме. Никуда не денется. Там я ее и прихлопну. Однозначно. Ставлю пузырь.
  - Ну, смотри, я запомню...
  Остальные тоже закивали. На этом их сердечный, интимный разговор был прерван, так и не достигнув пика своей откровенности. Один из тусовки пихнул Антона локтем, пьяно ухмыльнувшись:
  - Вон, шавка твоя пришла. Иди, отрывайся...
  Кто-то дал ему напоследок легкий, шутливый подзатыльник, и он поплелся к Елене с новой порцией решимости, которой его только что одарили близкие друзья.
  Как ни крути, а я, как автор, не могу не высказать своего глубоко личного отношения к этому человеку. Он отвратителен.
  
  9
  
  Поездка в лагерь мало кого вдохновляла, и Лена упала духом, когда им объявили, что целую неделю летнего времени они обязаны отбывать в лагере труда и отдыха, как ученики старших классов. Хотя брали их туда, рассчитывая исключительно на труд, большинство собирались на отдых по полной программе, а именно: запасали с собой побольше водки, самогона и прочей белиберды, заранее зная, по рассказам старших, что там ничего этого не сыщешь.
  Елена Платонова не была отягощена подобными проблемами, на нее и так наводила тоску мысль о лагере. Однако, иного выхода не было, и дирекция школы напрочь отметала всяческие семейные накладки, кроме наиболее влиятельных, разумеется. Наталья Викторовна с большой неохотой отпускала на неделю, поскольку сама прекрасно знала, во что выливаются подобные поездки. Но она знала лишь по своему прошлому опыту, она всего лишь знала, как было с ней, она не могла предвидеть.
  Отношения между Еленой и Антоном к тому времени становились все более напряженными. Они, подобно струне, натягивались с каждым днем и теперь, при малейших неурядицах, рождали ответ, все более и более слышимый. Лену начинала раздражать настойчивость Антона, поскольку она и по сей день не считала связывающие их чувства, за чувства. Связь их дала заметную трещину, грозясь вот-вот рассыпаться. Слишком уж разные это были люди, не смотря на то, что выросли в параллельных классах. Видел это и Антон, и что самое удивительное - он это понимал. Он понимал, что осталось совсем уже немного, и надежд становилось все меньше. И уж больно то ему не хотелось быть опозоренным перед своими друзьями, как неудачник. Он предвидел, как будет выглядеть в случае разрыва и считал это унизительным...
  Но было то, в чем он не мог признаться даже себе. Он всячески избегал этой мысли и старался не думать об этом. Он боялся Елены. И это было необъяснимо, поскольку он всегда избегал этой мысли. Он чувствовал ее внутреннее превосходство и где-то в глубине души принимал его. Он на самом деле был менее силен, зато компенсировал это своей крутостью и модной сутулой осанкой. Но как он мог признаться в этом! Все его действия и поступки были направлены лишь на друзей. В нем не было ничего своего. Да, он мог набить морду какому-нибудь неформалу, мог обложить матом учителя, или курить возле кабинета директора, но при всем при этом, Антон чувствовал себя значительно ниже Леночки, что часто злило его. Вообще, все его действия, бросающие вызов и без того умирающей культуре, так и оставались переполнены бессильной злобой. Именно бессильная злоба толкала его на грубость, на разборки, на прочие неразумности. Но ни разу он не проявил своей воли, хотя и казался со стороны довольно мужественным парнем. Он был членом стада, только без членского значка и книжки.... И конечно же, ему нужно было успеть, дабы не вызвать презрения в свой адрес. Да, это была великая цель.
  Пребывание же Елены Платоновой в лагере закончилось на удивление быстро и неожиданно...
  В первый же вечер, администрация лагеря, чтобы хоть как-то развеять уныние вновь прибывших, решила сделать им всем подарок, и устроить танцы. Естественно, ничего иного они придумать не могли, зато здорово обрадовали, уже начавших отмечать приезд, подростков.
  На дискотеке к Лене подошел Антон, однако, вместо привычного "привет", она произнесла другую фразу, чем моментально сбило его с толку:
  - Опять напился?
  Она тоже немного приняла с подругами, но была в куда более приличном состоянии.
  - Ты чё? - Антон недоуменно уставился на Лену, - Тебе не нравится, что ли? - Он обернулся на наблюдавших за ним товарищей.
  - Ладно, проехали, - отрезала девушка, продолжая танцевать с подругами, которые озадаченно смотрели на нее и, вероятно считали ее сейчас сумасшедшей.
  Антон взял Елену за руку.
  - Идем.
  - Куда?
  - Идем со мной, щас еще накатим.
  - Я не буду пить больше, да и тебе хватит уже. Посмотри на себя. Хватит, Антон.
  - Сказал, пошли! - он уже слышал где-то за спиной набирающие обороты шутки приятелей.
  В нем вдруг, что-то взорвалось. Он покраснел, и с силой рванул Елену, видимо, желая продемонстрировать свою силу с тем, чтобы она вспомнила, наконец, с кем разговаривает. Сзади донесся шум одобрения, что достаточно укрепило позицию парня. Лена испугалась подобной выходки и подчинилась, позволяя пьяному гопнику увести себя с площадки, чуть в сторону, где одиноко стояла сломанная лавка. Тусовка так же переместилась, чтобы не дай Бог, пропустить что-то интересное.
  Антон достал из-под лавки спрятанную там бутылку спиртного. Откупорив ее зубами, он влил в себя, прямо из горла, до отказа. Вместилась в него добрая половина.
  - На! - он уперся рукою в колено и перевел дух.
  - Я сказала, что пить не буду. - тихо ответила Лена.
  Эти слова оказали неслыханное воздействие на обезумевшего алкоголя парня. Он, не помня себя от дикой ненависти, схватил ее за лицо, и запрокинул голову, желая влить спиртное в ее открытый рот. С бешеными глазами он занес над ней бутылку и тут же получил не сильный, но ощутимый удар между ног, что немного привело его в чувства. Бутылка выпала из руки, и содержимое ее безвозвратно впиталось во влажную землю, отравляя растительность.
  Если не считать гремящей музыки, то на площадке воцарилось молчание, привлеченное происходящим за пределами веселья.
  Ошеломленный Антон простоял не двигаясь несколько мгновений, потом поднял взгляд на Елену. Та тяжело дышала. В ней родилась ответная ненависть, и теперь нужен был лишь небольшой фитилек, чтобы взорвать мир.
  - Пошел вон! - процедила она сквозь зубы, и Антон услышал это, не смотря на музыку.. Елена, постоянно вращаясь в этом обществе, тоже научилась грубости и теперь давала ей выход.
  - Ты, что, козел, думаешь крутой, что ли самый? Справился! Тварь! - она в бешенстве пнула пустую бутылку, и та вдребезги разлетелась о стойку лавки. Теперь ее крик стал слышен даже танцующим. - В постель меня затащить захотел? Зачесалось, что ли?! Иди, на других экспериментируй! Сволочь. Ты - ничтожество и живешь только за счет других! - Она не давала ему вставить слова.
  - Лена...
  - Да пошел ты!!
  Она бросилась в домик и со слезами схватила свою, еще не распакованную, сумку. Вернувшись, она окинула взором всех присутствующих и остановила его на Антоне, который беспомощно стоял, окруженный гопниками. Она сплюнула в траву, и решительно направилась к забору.
  - Стоять, сука! - раздалось ей в спину, но никто так ее и не остановил. У самого забора она оглянулась и послала своему парню воздушный поцелуй. Затем разрыдалась и перебросила сумку через невысокое ограждение, потом последовала за ней и скрылась в близлагерных посадках, оставив за спиною миллиарды тем для разговоров, злобы и шуток.
  
  Она шла по шоссе и плакала. Ей совершенно не было жаль разрыва связи с Антоном, нечто другое больно терзало ей сердце. Лена разочаровалась во всех парнях, и теперь считала их надоедливыми, глупыми животными, для которых никаких чувств не существует. Она твердо дала себе слово, никогда не менять о них свое мнение, но тут же вспомнила Андрея, и уверенность ее покачнулась.
  Дорога впереди лежала дальняя, и дома она планировала достичь где-то ближе к утру. Из-за недавнего скандала Елена игнорировала все несущиеся мимо машины, зазывающие ее с собой. Однако, постепенно сумка давала о себе знать, что заставило ее сменить решение. Становилось страшновато. Ночью, одна, далеко за городом.... Страшновато.... По мере остывания своего гнева, Елена осознавала бездумность своего ухода, даже мелькнула мысль о последствиях...
  Чуть впереди остановилась девятка.
  - Куда это такая красавица, и так поздно?
  Лена недоброжелательно взглянула в стекло машины, не видя в темноте салона лицо говорящего.
  - Ого, вот это взгляд, - раздалось изнутри, - так ты едешь?
  Девочка отрицательно покачала головой, и машина скрылась в ночи, прошуршав колесами по ровной дороге. Лена остановилась. Как-никак, а нужно было привести себя в порядок. Она достала зеркальце, и поймав отражение луны, стала заново накладывать тушь и тени. Расчесавшись, она продолжила путь.
  Звук какой-то крупной машины заставил ее обернуться и отойти в сторону, уступая дорогу. МАЗ, с огромным прицепом поравнялся с девушкой и притормозил. Дверца отворилась, и Лена услышала словно знакомый, немного веселый голос:
  - Садись.
  Она стояла в нерешительности, по-прежнему опасаясь. Из кабины спрыгнул человек, и подойдя к Лене, взял у нее сумку и бросил в кабину.
  - Не упрямься, - произнес он и вновь занял место за баранкой.
  Елене ничего ни оставалось, как повиноваться.
  Внутри на нее повеяло какой-то забытой добротой. Тихо щебетал приемник, и горел неяркий, приятный свет. Только теперь она смогла лучше рассмотреть шофера. Это был довольно молодой парень, и не смотря на недавнюю агрессию ко всем им, Елене он показался очень даже симпатичным. Мягкие черты его лица тщательно скрывали его возраст, хотя для нее было очевидно, что он старше своей внешности.
  Зашумел двигатель, увозя уставшую от своего ночного путешествия девушку обратно в город. Парень посмотрел на Лену и улыбнулся.
  - В город?
  - Ага, - она сразу решила занять достойную позицию в разговоре и не выглядеть жертвой ситуации.
  - Познакомимся?
  Она тоже улыбнулась:
  - Лена.
  - А я Сашка. Это откуда же ты путь держишь?
  - Из лагеря сбежала.
  - Это серьезно. А почему?
  - С парнем со своим поругалась.
  Лена почти что была уверена, что последуют расспросы, но ничего этого не произошло.
  - Ну и правильно. Давно бы так, что с ними нянчиться, да?
  - Да. Всякие бывают.
  Александр вновь взглянул на Лену, отрываясь от пустой дороги.
  - Ты симпатичная.
  - Спасибо, ты тоже.
  - Ну надо же! - он опять улыбнулся, - ты саратовская?
  - Саратовская.
  - Я тоже тут родился, да как выучился, в Москву позвали работать. Вот, несколько лет там отпахал, а теперь сюда на годик, по делам вернулся. - Он замолчал, и грусть заволокла его лицо, но Лена этого не заметила. Она пыталась просчитать возраст своего попутчика.
  - Я уж теперь и забыл здесь все. Отвык.
  - А тебе сколько лет?
  - Неприличный вопрос.
  - Ну, это для девушек...
  - Да я шучу. Ты не против, если я свет погашу, мне так удобнее за дорогой следить, - перевел он разговор на другую тему.
  - Выключай, конечно.
  Лена чувствовала себя с ним как-то спокойно, и никаких сомнений в ней не возникало. Они болтали легко, словно знают друг друга уже очень давно.
  - Мы раньше нигде не встречались? - Лена не могла угомониться.
  - Вряд ли.
  Действительно, факт их встречи был нереален, но все-таки было в нем что-то, что до боли трогало Лену. Что-то родное и неописуемое.
  Желая произвести впечатление на своего нового знакомого, она с деловым видом достала из кармана джинсовки уцелевшую сигарету., но, пошарив, спичек не обнаружила.
  - Есть прикурить?
  Александр взглянул на нее с таким снисхождением, с которым обычно смотрят на неразумных детей, прощая им их глупость, за то, что они дети. У Лену даже холодок пробежал по спине.
  - Дай мне.
  Она протянула ему не зажженную сигарету, и он очень непринужденно и как-то легко выбросил ее в летнюю ночь.
  - Ведь ты же не куришь.
  - С чего это ты взял? - Она немного рассердилась на него.
  - Я не прав?
  - Прав, но откуда ты знаешь?
  - По тебе видно. Не твое это. Наигранно как-то. Я то уж на таких насмотрелся. Ты другая, сразу видать. Издалека еще, даже шла когда. Улыбаешься. Не веришь? Зря....
  - Да, я верю, верю. Я не поэтому улыбаюсь - Она, действительно улыбалась не поэтому. Сама не зная почему, Лена почувствовала себя свободной. Она могла быть естественной, и никто не требовал от нее иного, никто не требовал быть лучше своего естества. Александр почему-то сразу раскусил ее, и Лена поняла теперь, насколько выглядела глупо, пытаясь вытянуть из себя нечто большее. Поэтому и улыбалась она, потому как представила себя минуту назад. Очень давно никто не восхищался ей такой, какой она была на самом деле, и ценилась лишь ее принадлежность к определенным рамкам.
  - Напрасно ты к этому стремишься. Пытаешься стать, как они. Не надо. Ценность не в этом. Есть вещи, которые перестают быть заметными, по мере увлечения другими, хотя и кажутся они более привлекательными. Не понятно? Ну, смотри, например человек охотится на лягушек в болоте, а гор не замечает. Кто за мелким гонится, тот большого даже не видит. Здесь уж, каждому свое. У тебя же на лице написано, что не такая ты, хотя оно под краской скрыто. Эх...
  Леночке почему-то стало стыдно от этих слов, и она промолчала. Сашка тоже замолчал, вглядываясь в дальний свет фар. Он говорил очень уверенно и за словом в карман не лез, что начинало уже восхищать Лену, привыкшую к школьному жаргону. В наступившей тишине, наконец-то получил право высказаться и быть услышанным их третий собеседник. Приемник болтал всякую всячину, вперемешку с музыкой, пытаясь развеять сон тем, кто по своей работе просто обязан не спать. Музыку сменили новости, после чего голос ведущего сообщил с некоторой досадой:
  "... а теперь послушайте неутешительную информацию. Из центра здравоохранения нам сообщили, что на сегодняшний день в России, в наркологической зависимости находятся полтора миллиона человек. Однако, это только случаи, имеющие факт регистрации.... При все мри этом продажа наркотиков становится выгодным и доступным коммерческим оборотом. Сегодня можно купить что угодно, прямо на улице. И на прощание несколько фактов с трагическим исходом, в которых так или иначе оказались замешаны торговцы этой..."
  Вдруг Александр с силой ударил по магнитоле, лишив ее дара речи. Диктор захрипел и замолк. Лена вздрогнула. Несомненно, последняя информация вернула ей печальные воспоминания, но реакция Саши была просто экстремальной. Он отвернулся и старался не смотреть на свою юную попутчицу.
  - Ненавижу... - произнес он и вытер с глаз непроизвольно выступившую влагу. Что-то, пока еще неизвестное Лене ответило в нем на взбесившее его сообщение. Александр повернулся к ней, но уже без улыбки.
  - Прости, так уж вышло.
  - Ничего, - она понимала его, ведь и ее жизнь затронула подобная трагедия.
  - У меня брат умер от этой дряни, - лицо парня дрогнуло. - С тех пор даже слышать об этом не могу. Бесит просто. Такой человек был. Хоть сотню сегодняшних собери, а все равно и мизинца его стоить не будут. Надо же, как затянуло. В жизни бы не подумал, что так с ним случится. Он хоть и младше на год был, а знаешь, какой... - он махнул рукой, - да откуда тебе знать. Даже я во многом на него смотрел и восхищался. В пример брал, и вдруг вот так.... Эх, Андрюшка....
  - Его Андреем звали?
  - Да. Сначала меня хотели так назвать, а потом почему-то Сашкой окрестили, а "Андрей" имя ему досталось.
  - Странно, - в задумчивости произнесла Лена. Ее пугало это совпадение фактов, - он тоже с тобой был, в Москве?
  - Да нет. И беда то вся в том, что он здесь оставался в Саратове, глядишь, и не случилось бы ничего. И вот ведь, упрямый какой, знал, что добром не кончит, а все равно ни словечком в письмах не обмолвился. Писал, что хорошо у него все, и дела отлично идут. А потом как-то вдруг пропали письма. Нет и нет, я уже волноваться начал, а потом вдруг пришло, но не от него, а друг его писал. Я как почерк то чужой увидел, так меня словно дьявол оседлал. Руки затряслись сразу, конверт порвать не могу. А письмо то крошечное совсем, да и что там писать то особенно, так мол и так, умер брат ваш Андрей на минувшей неделе.... Даже родители не знали ни о чем. Отдельно он жил.... Эх! - Он ударил кулаком по баранке, и снова не смог сдержать слез. Только теперь он вновь взглянул на попутчицу и прочел в ее глазах изумление.
  - Ты что так смотришь?
  - Кем он работал, твой брат? - вопросом на вопрос ответила притихшая Елена.
  - Вообще, он с детьми возился, тренировал их. Ну, а потом другую себе работу нашел. Сдается мне, она его и подвела. Ты что, знала его, что ли, так смотришь?
  - Знала.... - тихо ответила она и заплакала.
  
  
  
  Часть 3
  
  " Порою я тянусь к прошлому своими робкими и мягкими лапками. Но это бывает так редко, что теперь оно само отворачивается от меня. Оно так меня любит, но мне, увы, не до него".
  
  
  
  1
  
  Грузовик быстро приближался к сверкающему электрическим величием городу.
  - Пить охота.
  - Была у меня вода, да кончилась вот совсем недавно, - он достал из-под сиденья пластиковую бутылку и показал пустоту. - Сейчас где-нибудь у колонки остановимся и попьем. Их много будет по дороге.
  Дальний свет фар послушно прощупывал путь, не очень доверяя ровной дороге. Машина неслась куда-то вперед, увозя недавних знакомых в неизвестность. Мир тесен и порою кажется просто крошечным шариком. Жизнь ни на минуту не прекращает своей игры, передвигая фишки, и то, что нам кажется невероятным совпадением, для нее лишь интересное стечение обстоятельств, удачный ход. Она свела этих людей вместе, таких разных, но имеющих столько общего. И как уж заведено в природе, противоположности всегда непреодолимо тянет друг к другу...
  - А он писал о тебе. Я вот, только что вспомнил, что писал. Вообще, я скуповат на письма, потому ничего о тебе и не спрашивал, да и интересовало меня это мало. Девочка с ангельской невинностью. Так он тебя однажды назвал, и это мне запомнилось, знаешь, словно камнем на сердце высекли, запомнил. Но вот, надо же, как получилось. Кто бы мог подумать.
  - А я не помню, чтобы он про тебя что-то говорил. Наверное говорил, а я пропустила это мимо ушей. А ты не куришь?
  - Нет.
  - И никогда не курил?
  - Никогда. Даже не пробовал ни разу.
  - Странно...
  - Ты думаешь?
  - Да, действительно странно. Обычно все в твоем возрасте уже пробовали.
  - Зачем? - вопрос был до невозможности естественным..
  - Ну, не знаю. Говорят, это нервы успокаивает, или чтобы взрослее казаться. Есть, наверное, причины.
  - Мне взрослей казаться не нужно, а нервы у меня и так в порядке. Так что ни к чему это, во всяком случае мне. Не вижу смысла. А когда смысла нет, нет и действия. Иногда это даже некоторую печаль наводит. Я не о курении. Вот ты стихи пишешь?
  - Пишу.
  Александр усмехнулся с детской нежностью.
  - Еще бы, пятнадцать лет, все-таки, но ты не подумай, я ничего плохого в виду не имел, просто возраст такой. Все обычно начинают примерно с такого возраста, и в основном из-за неприятностей в жизни. Из-за несчастной Любви, например. Без этого невозможно что-то начать. Когда человек счастлив, и счастье его ровно, без изъянов, то творчество его лениво. Да и что нового счастливый человек может сообщить миру? Он счастлив, и смотрит на все, словно пьян. А разве может пьяный человек трезво судить о вещах? Для него даже зло оправдано. Такой человек не годится в судьи, потому что он всех простит, или может быть, годится именно он. Счастью, удовлетворенному, всецелому счастью чужда поэзия плачущая. Оно просто не понимает ее и не верит ей. Оно избыточно само по себе, и кто хоть раз насладился подобным умиротворением, тот еще ни разу не пожаловался на то, что в те минуты он совершенно забыл о войне. Счастье переполняет собой человека, но лишь тогда, когда он видит его, стремится в его объятия. По иному оно невозможно. Оно не приходит само по себе, и уж тем более не ломится в дверь и не кричит о своем визите. Его нужно искать, но особое искусство - видеть его. Его много, но многие, дожив до старости, так и не научаются рассмотреть его. Они пытаются достичь горизонта и в конце концов понимают, что его просто нет. Они считают себя обделенными, но вина за это лежит лишь на них. Другие же, знаешь, мечтают о прекрасном времени, и находят в этом упоение, а потом, когда это время наступает, оно уже не кажется таким счастливым, каким было в мечтах. Растратив же его, все возвращается, и память о прошлом вызывает тяжелые вздохи о растраченном. Всякое бывает в жизни. Я тебя, кстати, не утомил? А то болтаю, болтаю...
  - Нет, нет, говори. Мне нравится тебя слушать.
  - Просто ездишь целыми ночами, поговорить не с кем. Что-то я действительно разболтался шибко. На меня находит иногда, знаешь. А вообще-то я не разговорчивый, просто с тобой легко как-то, здорово. Ну да ладно. Так значит, о чем я? А, ну да, о стихах и прочем. Стоит лишь чему-нибудь случиться, из-за чего обычная, спокойная жизнь нарушается.... Я имею в виду внутреннюю жизнь, жизнь чувств, думаю, ты понимаешь.... Так вот, стоит лишь чему-нибудь сломаться внутри, как это рождает нечто такое, что заставляет человека творить, что-то делать. Просто некоторые идут и стекла бьют в витринах от злости, а некоторые садятся и что-то писать начинают, а третьи, исчерпав и то и другое, и уже не находя в этом утешения, спиваются, или просто вешаются. Трудно, конечно найти себе дело по душе, тем более, когда сбито внутреннее равновесие. Очень трудно. Тем более трудно отдаться ему настолько, чтобы забыть свое страдание, но лишь оно виновато в этом поиске. Я, может быть, не очень понятно сказал, но я сейчас приведу пример, и все встанет на свои места. В моей жизни было несколько глубочайших кризисов в личных делах. Так вот, первый же заставил меня писать стихи, а второй научил играть на гитаре. Теперь, разве я могу жаловаться на судьбу, что она наградила меня страданиями. Когда-то так оно и было, но теперь я воспринимаю их, как подарок. Не знаю, как у остальных, потому стану говорить только за себя, и вот, что я хотел сказать: я заметил, что стоит лишь пошатнуться, впустить в себя какое-то возбуждение, как оно тут же заставляет меня что-то делать. Не хочу показаться тебе гордым, но я читал свои вещи, написанные в душевном дискомфорте, и они кажутся мне великолепными. Я сравнивал их с другими своими, и понял, что они - самые яркие. Ну, хватит об этом, а то я все говорю, говорю, а толку нет. Хотя все это можно обобщить и высказать куда короче, ведь страдания, возбуждение, страсть, суицид, безнадежность, терзания сердца, все это рождает поэзию.
  Он замолчал. Лена задумчиво смотрела в его молодое лицо и не могла отвести глаз. Он буквально очаровал ее своей речью, она, действительно заслушалась.
  - Красиво.
  - Что? - не понял Александр.
  - Говоришь очень красиво, я не слышала никогда, чтобы так говорили.
  - Да брось ты, это я так просто, размышляю вслух. Ведь ты же все равно ничего не запомнишь, хотя хотелось бы. Скоро ты будешь дома, потом двор, школа и все заново. Ведь мы то и не свидимся, поди, больше. - он вздохнул, - хотя жаль.
  - Да ладно тебе об этом. Ты, кстати, так мне и не дорассказал.
  - Чего не дорассказал?
  - Ну ты же начал про сигареты, курение, про бесполезность, потом как-то на стихи перешел, а обратно так и не вернулся.
  - Смотри, а? Все помнит, - он усмехнулся, - молодец. А я уж и забыл то сам, с чего начинал. Да, про бесполезность, точно. Опять вернемся к стихам твоим. Они дороги тебе?
  - Конечно.
  - А кому еще?
  Лена задумалась. Несомненно, ее стихи нравились многим, и матери, и подругам, но что это значило - нравились? Они с удовольствием слушали новые, но лишь когда они были свежими. Второй раз уже неинтересно, а далее, они просто навеяли бы на них скуку, но сама Елена могла перечитывать их десятки раз, и они действительно были дороги ей, поскольку в них, пусть даже тщательно скрыты, отражались все ее страдания, как недавно говорил Александр. Потому и не надоедали они ей, потому, что она довольно смело снимала с них вуаль нормы, и смотрела на все свои прошлые чувства, часто незаметные другим. Да, они были дороги лишь ей одной.
  - Больше никому, наверное. - Ответила она на вопрос парня, после паузы.
  - Вот, видишь, никому. Если ты теперь еще разок задумаешься, то поймешь неизбежную истину, малыш. Ты поймешь, что они не только дороги, но и нужны только тебе. Ты это поймешь, и тебе станет грустно от этого, уж я это знаю. И тебе непременно покажутся бесполезными все эти твои занятия. Представь себе дерево, ну, скажем, яблоню, где-нибудь в лесу. Она цветет и дает к осени плоды, но кто их сорвет? Некому.... Нет никого, кто мог бы попробовать яблок и восхититься их вкусом. Смотри, что происходит дальше. Выпадает снег и огромной шапкой оседает на, еще не успевших упасть, плодах. Когда-то они были сочными и мягкими, незаменимыми на вкус, а теперь они сморщились и почернели, потому что никто не оборвал их. Какой теперь в них толк? Какую радость смогут принести они дереву, эти черные, замерзшие кусочки мякоти? Они стали бесполезны. Бесполезны, понимаешь? Хотя раньше, они дарили радость самой яблоне, когда были еще цветами.... Но на следующий год, она уже не даст плодов, потому как не выдержат ветви ее холодного снега, лежащего на творении ее и обломятся в зиму, а быть может и само дерево умрет. Просто порою, как задумаешься об этом, и не хочется сразу ничего. Все стихи, песни, я уж насытился ими по горло, и умерли они уже для меня, но иногда вдруг появится человек, не сумевший сдержать восторг, услышав мои песни, и все оживает. И неважно, искренен он или нет, ты этого уже не замечаешь. Ты видишь того, в ком твои творения зажгли что-то внутри. Ты видишь это и радости твоей нет предела. Поэтов так легко обмануть, но горе тому, и грех на том, кто использует наивность их в своих целях. И ты готов, готов тут же подарить все, все свои стихи этому человеку, раз они ему нужны, пока он восхищается. И что ты думаешь? Проходит время, и твои стихи вновь становятся никому не нужны. И это грустно. Потом у тебя еще будет время подумать об этом, но ты не бросай, не отчаивайся, потому что это нужно.... Вот и курение так же бесполезно и потому, собственно должно отбивать охоту к сигаретам. К тому же это очень унизительно.
  - Да. Лично меня курение унижает, я вообще, не очень то гордый, но считаю, что это недостойно человека. Да объясню, объясню, - он засмеялся. - Так уж устроен мир, что равенства в нем нет. Есть много и политических и религиозных течений, настаивающих на обратном, но факт - вещь упрямая. Да, вероятно, мы все равны перед Богом, но в миру дела обстоят совершенно иначе. А так как нет равенства, то тут же появляется тенденция к управлению одних другими. Причем это происходит везде, куда не глянь. Все люди делятся на две части. Одни приказывают, другие выполняют, причем роли их могут меняться. Но, что самое естественное для человеческого существа, подчиняться приказам оно любит намного меньше, чем быть сверху. Я вовсе не считаю тебя глупой, и говорю эти очевидные вещи, лишь для того, чтобы подойти к сути вплотную. Итак, подчинение ущемляет наше человеческое достоинство, тем более, когда к нам обращаются в приказном тоне, и тем сильнее, чем более бессильны мы возражать. Теперь представь, что твой начальник, или, кто бы там ни был, в стократ глупее тебя. Каково теперь унижение? А если он больной, у которого развитие на уровне двухгодичного возраста, и ты все же служишь ему.... Если так и продолжать, то понятно, что чем ниже интеллект, тем унизительнее необходимость подчиняться. Но у травы вообще нет интеллекта, и тем не мене, она владеет миллионами. Это только кажется, что они распоряжаются ей, это не так. Они невольники этой травки, на которую другие спокойно смотрят и не желают сдать себя в рабство порубленным и просушенным стеблям. Есть сотни вещей, которые движут людьми, задумайся об этом как-нибудь и не позволяй им владеть собою, они этого шанса не упустят.
  Александр замолчал и нажал на тормоз. Машина остановилась.
  - Ты чего затормозил? - Не поняла девушка.
  - Видать рано я память твою похвалил. Ты же пить хотела, вон колонка.
  Они вылезли из машины. Елена наклонилась, и парень нажал ручку. Внезапно мощный напор воды ударил ей в лицо и окатил с головы до ног. Тут же тушь начала расползаться, и она быстро смыла ее с лица, после чего как-то робко и нерешительно подняла голову.
  - Ну как? - Она застенчиво улыбнулась.
  - Прелесть просто. - Восхищенно пролепетал Александр, он был очарован ею, к тому же лицо ее, лишенное краски, хотя и потеряло вычурность, зато приобрело взамен что-то новое, живое. - Правда, прелесть. Тебе так лучше намного.
  Ее коснулись слова Александра, хотя она и сделала вид, будто не заметила комплимента.
  Спустя совсем немного времени машина ворвалась в город.
  - Ты где живешь то?
  Елена уныло назвала адрес. Настроение ее падало по мере приближения к дому. Было ясно, что им больше не встретиться, а попросить его о свидании она не могла. Ей становилось все хуже и хуже. Удивительно - всего лишь пару часов назад она не знала Александра, а теперь уже грустит о разлуке. Все-таки интересно устроена жизнь.
  - У тебя есть мечта? - Она превозмогла печаль, потому как было безумно жаль тратить это, ставшее драгоценным, время на молчание.
  - Конечно. Я хочу после смерти стать Ангелом и охранять вверенного мне человека от грехов.
  - Нет, я серьезно...
  - Значит мой ответ ты считаешь шуткой, да? Ну, хорошо. На самом деле, я хочу видеть свои ошибки. Я бы очень хотел владеть этим мастерством - отличать хорошее от дурного. Вот, это первая моя мечта, а еще есть и вторая. Я хочу научиться терпеть. Мне не хватает терпения порой и к людям, и вообще... Зачастую просто сдерживаю себя. Терпение тоже не каждому дается. - Сашка замолчал и задумался, засмотревшись в одну точку где-то впереди на ускользающей под колеса дороге, - А еще я хотел бы увидеть войну...
  Поначалу Елене показалось, что она ослышалась.
  - Войну?
  - Да, войну.
  - Ты сумасшедший.
  - Возможно...
  После этого она уже не нашлась, что ответить, и потому на какое-то время воцарилась тишина. Елена обиделась на последние слова, ей было больно их слышать, потому она отвернулась, и смотрела в другую сторону. Но внимание ее от ночного пейзажа очень скоро отвлек голос Александра:
  
  - В стольном городе, белокаменном,
  Где стоят дворцы , и сады цветут,
   Где в тени ветвей вековых дерев
  Путник мог найти пищу и приют,
  Опьяненные благоуханием,
  Люди наблюдали очарованно,
  Как с сплетеньях трав пели ласточки,
  Где природа величава и раскована.
  А журчание Райских ручейков
  Усыпляло в пути утомившихся,
  Здесь поэт слагал свое творение,
   Взором к звездам устремившися.
  Стены улочек - виноградником
  С полу, да до самых крыш увенчаны.
  Там над речкою то плачет радуга,
  ТО смеется невестою обвенчанной.
  А на площадях народ тешили
  Скоморохи, да все разодетые.
  Тут и стар и млад, беден и богат,
  И с большой семьей, и бездетные.
  А в опочивальнях, после сумерек
  Спали люди крепко, безбоязненно.
   Поутру гостей встречали праздником.
  Все непринужденно, необязано...
  
  Александр читал очень тихо, потому, чтобы расслышать Елене пришлось забыть про обиду и повернуться к нему лицом. Он сидел все так же, бесцельно глядя на пустую дорогу.
  
  ... Но над городом тучи черные
   Наползли, закрыли небо синее.
  И пришла беда самовольная,
  Для решения миром непосильная.
  Началась война. Люди на людей.
  Вмиг сожгли все мосты золоченые,
  Порубили сады на оружие,
  Да сломали все храмы точеные.
  До небес костры взвились птицами,
  В корм огню пошло святое писание.
  Нет и соловьев, высохли ручьи,
  Эхом в городе скитается молчание.
  Кровушка течет красной реченькой,
  Вместо песен - плачь, да рыдания.
  Вместо радости - злобный замысел,
  Да ножи заместо понимания.
  Шли года, война ожесточалася,
  Жертвы исчислялись миллионами,
  Растоптали светлое учение,
  Зеркала служили им иконами.
  Вымерли поэты и художники,
  Общество растило только воинов.
  Только это ремесло уважаемо
  Было в те года и достойное.
  Уж годам войны был потерян счет,
  И земля людьми до краев полна,
  Воевать почти уж было некому,
  Потеряли все, чем жила страна.
  Но единыжды, в светлый день Христа
  Поднялся боец со стальным мечом,
  Вытер кровь с него, да забросил вдаль,
  Крикнув - Господи, да за что ж мы мрем?!!
  И услышали. И прислушались.
  Объявили на день перемирие.
  Разогнали ветра тучи черные,
  Снова воцарилось небо синее.
  Долго думали, извелися все.
  Так и так, никак не найти ответ
  В чем причина их кровопролития.
  Собрался народ на людской совет.
  И пошли они к старцу мудрому,
  Проживал тот в хате, на окраине.
  Ему в ноги они поклонилися,
  И просили разрешить их отчаянье.
  - Почему, - кричат, - началась война!
  Кто зачиншик, и чего мы добиваемся
  Ты, мудрец, открой нам эту истину,
  Ведь не зря мы меж собой сражаемся!
  Посмотрел старик в лица злобные,
  Опираясь на клюку спину выпрямил,
  С глаз рукой убрал седые волосы.
  - Отвечай же! - из толпы кто-то выкрикнул.
  Проглотил слезу древней мудростью,
  Шаркая ногами вышел на крыльцо,
   Говорить не стал, не умел давно,
  Только плюнул этим существам в лицо.
  Тут же забесилась ярость дикая.
  В страшной гордости пасть оскалили,
  Кто мечом, кто ногами, кто вилами
  Растерзали, в живых не оставили.
  Подожгли избу и в обратный путь,
  Размышляя о бесполезности
  Тех людей, что подобны старейшему,
  И позорят иные окрестности.
  
  Лишь один чудак не ушел, как все.
  На колени он перед телом пал,
  Наклонился он над непонятым,
  И его ладонь он прижал к губам.
  Он поднял старца и унес во лес,
  Схоронил его и поставил крест.
  - Что же, может быть я найду судьбу,
  И народ, Бог даст, может быть не съест.
  И пошел он прочь, наугад, во тьму,
  Ощущая конец перемирия.
  Он ушел навек, познавать себя
  И не чувствовать власть насилия.
  
  Где же он теперь? Столько лет прошло.
  Мы его не видим, под себя гребем.
  Знаю я, он ждет, как в разгар войны
  Кто-то спросит вдруг:
  - А за что мы мрем?
  
  Вот так, - он закончил и посмотрел на Лену.
  - Классно, - выдохнула она, - это кто написал?
  - Да так, человек один. Ты только на слова мои не обижайся, я бы хотел увидеть это безумие, пусть даже и сам я окажусь из-за этого безумцем.
  - Давай не будем больше на эту тему.
  Он пожал плечами
  - Согласен.
  - Вот здесь сверни...
  Они были уже совсем рядом с домом, и это наводило на Елену безысходность.
  - Вот мой подъезд.
  Машина остановилась, и девушка, открыв дверцу, спрыгнула на асфальт. Александр выключил фары и тоже вышел. Он взял у нее сумку.
  - Пойдем, в подъезде то темно, наверное. Хоть до лифта провожу...
  А потом они еще долго стояли на ступенях, возле лифта и Елена долго не решалась нажать кнопку. Они стояли и просто смотрели друг на друга, хотя в подъезде, действительно было темно...
  - Не грусти... - тихо сказал Александр и нежно провел по ее щеке чуть грубоватой ладонью.
  - Тебе, наверное, показалось...
  - Наверное....
   Тишина.
  - Вот так люди счастье и не видят. Смотри, я улыбаюсь. Наслаждайся этими мгновениями, если они для тебя что-то значат.
  - Ты больше не приедешь?
  - Да что сейчас об этом думать? Рано еще. Понимаешь, Рано печалиться. Будь счастлива, пока можешь, до последней секундочки. Что толку в твоих мрачных мыслях о грядущем, если не могут они его изменить? Какой в них толк, когда они бесполезны? Они лишь затмевают радость. Они делают тебя слепой к радости. Рано еще грустить.... Улыбайся до тех пор, пока можешь. А когда мы с тобой расстанемся, то грустить будет уже поздно, понимаешь? Тогда эти мысли станут еще бесполезнее...
  Он тяжело вздохнул. Он и сам с трудом верил в свои слова. Он погладил ее волосы, задумчиво перебирая прядки. Елена не выдержала и прижалась к нему, и Саша обнял ее крепко-крепко. Прошло время. Неограниченное, никем не отмеряемое время.
  - Почему ты такой?
  - Какой?
  - Не такой, как все.
  Он усмехнулся, но усмешка его не была веселой.
  - Я просто старше. Я старше, а ты, видимо не привыкла к такому кругу общения. Да это и понятно, ты же не видишь ничего, кроме школы, а там, в основном, все так одинаково. Я просто старше, а так когда-нибудь ты поймешь, что я совершенно такой же, как и все остальные.... Не думай, что я какой-то особенный. Нет. Это просто твоя иллюзия. Она обманет тебя, когда ты поверишь в нее. Быть может, ты даже разочаруешься, когда увидишь под всем этим самого обычного человека. Самого обычного. Люди все так похожи...
  Он по-прежнему крепко держал ее, прижимая к себе, и гладил волосы.
  - Ну что ж, пора тебе... - он несколько отстранился и посмотрел ей в глаза, - Ты прелесть. Просто прелесть.
  Она, наконец, решилась, и молча вызвала лифт.
  - Спасибо, что подвез.
  - Да, ерунда. - он протянул ей руку, и она вложила в нее свою ладонь.
  - Пока...
  - Пока...
  Он поцеловал ее пальцы, и глаза Елены наполнились слезами.
  Приехал лифт, и двери его лениво открылись, нарушая эту святую тишину. Она вошла внутрь, но по-прежнему продолжала смотреть на Сашу. Прошла секунда, и двери перерезали пространство между ними с хриплым шипением, и Александр медленно побрел вниз, сказав очень тихо и неизвестно кому:
  - Спокойной ночи...
  
  2
  
  Последующие несколько дней прошли без сна и покоя, что немало встревожило Наталью Викторовну. Для нее и так стал шоком самовольный ночной уход Елены из лагеря, да еще это знакомство, совершенно ее не радовало. Было очень много разговоров с дочерью на эту тему, но Лена и слушать ничего не хотела. Судя по ее рассказам, Саша был куда старше ее, и это настораживало видевшую жизнь женщину. Но, однако, у нее была надежда. Реальная, живая надежда, что он никогда больше не приедет. Мать считала так: пусть уж лучше сейчас, один раз отмается, раз уж так он ее зацепил, но зато потом все забудется, чем снова его увидит. Там ведь никто не знает, во что вылиться могут их отношения. Она еще глупая и наивная, чем так легко воспользоваться, при желании, разумеется. Никто не знает ведь, какую он потом ей боль может принести, с нынешней не сравнить. А так - потоскует, потоскует, да перестанет, зато память останется добрая о человеке этом, каким бы он на самом деле ни оказался. По размышлениям Натальи Викторовны, это был бы идеальный вариант, но в планах природы идеальные варианты иные. У чувств и у разума совершенно разные понятия об идеале.
  У Ленки все падало из рук, да и бралось-то все с большой неохотой. Конечно, она пыталась чем-то себя занять, чтобы отвлечься, но выходило довольно неэффективно. Так прошло несколько дней, но вдруг за окнами раздался сигнал. Мощный такой, ревущий гудок.
  Она тут же метнулась к окну и не ошиблась. Лена засмеялась. Александр улыбнулся и махнул ей рукой, прося спуститься. Словно ветер пронеслась она по ступеням безразличного подъезда и вышла к нему. Сашка протянул руку:
  - Привет.
  - Привет
  - Не ожидала?
  - Не ожидала, но ждала. Ждала каждую минуточку. - Она была переполнена радостью и буквально светилась.
  - А у меня вот, знаешь, день свободный выдался, так я вот решил к Андрюшке съездить. На кладбище. Ты как, поедешь, нет?
  - Поеду, только переоденусь сейчас.
  - Я жду...
  Матери дома не было, что значительно облегчило этот день. Елене не хотелось отпрашиваться и выслушивать новые подозрения. Не смягчало ее и то обстоятельство, что Сашка был братом Андрея. На это Наталья Викторовна ответила ясно и понятно:
  - Ну и что? Брат. Братья-то они тоже не как две капли воды. Андрюшка, тот неплохой был парень, но это совершенно не значит, что и этот твой такой же. Небось, уже глаз на тебя положил.
  Но в этот день мамы дома не было.
  Они сидели на лавочке и просто смотрели на безутешные ряды крестов. Сколько в них было забытых страданий, в этих безжизненных пересечениях линий. Каждый из них мог рассказать о слезах, пролитых над ним. Так уж устроены люди, что как бы им ни обещали Рая вечного на небе, а земля-то она все равно ближе. И смерть скорбь рождает, а рождение - радость. Земля-то она все равно ближе, чем небо обещанное. Потому люди земным и живут, и многое им небесное не понятно. Ну, это уж так повелось, ведь Ангелы они тоже людей не всегда понимают...
  На фотографии Андрей смеялся. Это так не подходило к этому месту, но это было его просьбой, в которой ему не смогли отказать. Лена много раз видела эту улыбку живой, и сейчас словно он был рядом. Они не говорили о нем, потому что считали, что говорить о ком-то в его присутствии невежливо.
  - Ты веришь в Бога?
  Сашка задумался.
  - У меня есть свои мысли на этот счет, но со мной мало кто согласен.
  - А все-таки?
  - Это зависит от того, что ты имеешь в виду под словом "Бог". Для кого-то это природа, которая все создала. Для кого-то это некая сила, которая все создала. Для кого-то это Любовь, которая, если разобраться, тоже все создала. Если ты читала Данте, то там над адом написано "и меня создала Любовь". Так что для кого как. Кому-то и дьявол - Бог.
  - А мама моя говорила, что Бог - он один.
  - Видишь, ты меня не понимаешь. Конечно, Он один, просто имен ему люди дали слишком много, а на самом деле у Него нет имени.
  - Нет, я слышала, как мама называла Его имя, только я его не запомнила. Она сказала, что это единственное истинное имя, а все остальные заблуждаются.
  - Твоя мама входит в какую-нибудь религиозную организацию?
  - Да.
  Саша покачал головой:
  - Понятно. Нет, это неправильно. Так может утверждать любой, принадлежащий к какой-нибудь определенной религии. На самом деле у Бога нет имени. Не создали люди еще слов таких, чтобы своего Создателя окрестить. Он-то и правда един и, может быть все религии мира далеки от истины. Хотя, это я уже, пожалуй, взял слишком шибко. Да, я верю в Бога, но порою меня иные называют богохульником, думаю, и мама твоя скажет то же самое. Я не хожу в церковь, потому что там все куплено, и несмотря на все золото, выглядит для меня очень дешево. Я вижу в них блаженных старушек, которые молятся, обращаясь к стенам этого храма с надеждой. Быть может, они действительно имеют право нарекать меня богохульником за то, что я не знаю ни одной молитвы, я не хожу в церковь и не ношу крест. Может, все это и неправильно, но зато искренне. Я верю в Бога, но религия для меня чужда, потому как я вижу в ней самое глубокое предательство своих же истин. Я с уважением отношусь ко всем служителям, если конечно они верят в свою работу. Ведь сегодня так мало истины под одеяниями святого. Потому я не очень люблю церковь, но, думаю, Господь мой не слишком сурово накажет меня, если я совершаю ошибку. Зато я разговариваю с Ним без посредства чьего бы то ни было, и еще у меня есть Ангел. Я его чувствую. Серьезно. Я знаю, когда он со мной и когда уходит, словно махнув рукой на мою безнадежность. И тогда становится грустно, что он покинул меня. Зовешь, а его нет. Спрашиваешь совета, но ничего взаимного. Он, наверное, часто сердится на меня, и, если бы я мог услышать его голос, мне, наверняка, стало бы стыдно. Вот как.
   - Он к тебе всегда возвращается?
  - Да, ведь это его обязанность, но мне так неохота держать Его против воли.
  - А сейчас Он с тобой?
  - Да, сейчас он здесь. Мне кажется, что Он спокоен и загадочен
  - А я вот как-то недоверчиво отношусь ко всему этому, - она немного поморщилась.
  - Отчего же?
  - Не знаю. Мама приходит домой и начинает: то нельзя, это нельзя. Это грех и все такое прочее... Я просто смысла во всем этом не вижу. Сплошные запреты. Что, смысл веры в запретах?
  - Смысл религии в запретах, а смысл веры - в Любви. Иисус, Он ведь плохо очень людей знал, хотя и прожил с ними до тридцати лет. Древние, вот, куда тоньше человеческую натуру изучили, они то, как говорили: не делай этого, не делай того, а коли сделаешь, то в Геенну на век попадешь. Люди боялись и слушались, потому, как людей только страхом воспитать можно. А Иисус что принес в мир? Что Он говорил? Возлюби ближнего своего и будет обещано тебе Царствие Небесное. Плохо Он знал людей, поскольку то же самое и древние говорили, и боялись люди. А Иисус, Он скорее к Ангелам взывал, коли такие на земле имеются. Но в этом и есть смысл. Она все создала. Любовь. Ты можешь не соглашаться со мной, но это моя позиция и сдвинуть меня с нее очень сложно.
  - А как вот насчет Рождества, Пасхи, ты как к таким праздникам относишься?
  - Ну, праздники - это святое, - он улыбнулся.
  - А мы и их не отмечаем, потому, как мама запретила. Говорит, что это неправильно.
  - Что же тут поделаешь.... Каждый в своей правоте уверен. Вечереет. Поедем домой? - Александр встал, но потом вдруг повернулся к девочке и продолжил оборванную им тему, - а вообще, знаешь, что я скажу тебе. Христианство, оно ведь как культура недолго протянет. Оно умирает. Как умирала античность, как умирала Римская Империя. Да ты и оглянись вокруг, где оно? Крупицы истины, разве собрать их уже снова, в то время как втоптаны они уже давно в болотную топь пошлого? Оно умрет, вот увидишь. Прости меня, Господи.
  А дома их ждал сюрприз. На лавке у подъезда сидел измучившийся и злой Антон. У Лены так сразу внутри все и опустилось. Сашка не знал его, поэтому никаких чувств сидящий парень у него не вызвал. Он, как и в прошлый раз, закрыл машину и направился с ней к подъезду.
  - Иди сюда. - раздалось сзади. Сидящий на лавке Антон был мрачен. Александр остановился и обернулся, соображая, кому были адресованы эти слова. Антон поднялся с лавки и хмуро подошел к парочке.
  - Побазарить надо, - он смотрел куда-то вниз, но в голосе его слышались угрожающие нотки.
  - Я не хочу с тобой разговаривать, понятно? - Елена взяла Сашку за руку и повела в подъезд. Он начал понимать в чем дело и ему становилось почему-то жаль этого короткостриженного парня.
  - Стоять! - крикнул Антон. Он в мгновение достиг их, что было силы уписал кулаком в дверь подъезда, - Я же сказал! - По всему было видно, что он не в себе, отчего лицо его приобрело несколько звериную гримасу. Больше он не мог сказать ничего и лишь злобно смотрел то на Лену, то на Александра.
  - А ты - вали, - наконец прошипел он.
  - Я сопровождаю эту даму и ни в коем случае не могу допустить, чтобы она пострадала.
  - Пошли выйдем.
  Еле заметная улыбка промелькнула на лице Александра.
  - Подраться хочешь?
  - Хочу!
  - Зачем?
  - Да чтобы я твоей морды здесь, возле нее больше не видел!
  - А ты знаешь, что только кобели из-за суки дерутся, а сейчас иная ситуация.
  Ответ оказался запредельным для Антона, и он обвел их взглядом.
  - Успокойся, - воспользовавшись паузой добавил Саша, - если женщина жаждет, чтобы ради нее лилась кровь, то она не достойна и капли. Понимаешь?
  - Я тебе нос расшибу, понял?! - Но в голосе его сквозила уже какая-то беспомощность.
  Александр протянул ему руку:
  - Сашка.
  Тот последовал примеру:
  - Антон.
  - Вот что, Антон, пойдем мы лучше с тобой пивка попьем, чем морды друг другу бить, - он обернулся к Леночке, - я ты, Малыш, иди домой. Видишь, дело какое...
  Они сели в ближайшей забегаловке за углом, и Антон тут же начал с водки. Александр довольствовался пивом, наплевав на то, что он за рулем.
  - Ну, так что? Что у вас случилось?
   Антон уже порядком захмелел и теперь обреченно уткнулся взглядом в стол, опустив голову.
  - Да, че там. Херня всякая. - Ему было очень неловко говорить об этом. Но потом какая-то ярость накатила на него, и он с силой долбанул по столу кулаком. Александр жестом показал бармену, что все в порядке.
  - Достали. Достали все, - простонал Антон, - и что они все на меня... Че надо, не знаю. Надоело... Я уж и так к ней, и так - ни в какую... Что бы ни сделал - нет результата... Даже говорил, что люблю, а она... Ты прикинь только - послала меня при всех. Там братва, кореши стоят, а она такую херню сморозила...
  - Разбираться, что ли к ней приходил?
  - Да я уж сам не знаю зачем. Понимаешь, мне-то это на хрен не надо, а все ржут как кони. Кого слушать-то.... Вроде и перед братвой не прикольно как-то выходит...
  - Да ты им и даром не нужен, братве своей.
  - Да что ты об этом знаешь?
  - А что ты знаешь о Любви?
  - Да ладно, короче я... хрен его знает, что мне делать. Да еще ты тут...- Его руки упали на стол от бессилия, пролив остатки водки из пластикового стаканчика. - Че же делать-то?
  - Сказал бы я тебе, парень, да только ты меня слушать не станешь, - Сашка хлопнул его по плечу, - так-то вот.
  - Ну, ты говори, а я уж решу - слушать тебя или нет.
  - Вся твоя беда в том, что за всеми этими тусовками да братвой, ты уже себя ни черта не видишь. Ты перестал уже существовать. Понимаешь? Перестал. Где же твоя воля? Или это так круто - ходить на разборки? Ты просто хочешь доказать себе, что ты смелый и отважный, и при удобном случае готов кому-нибудь башку снести, это по-твоему круто, что ли? Да тобой играют как хотят, а ты и рад между ними бегать. Смотри, как бы шестеркой не стал. Хоть раз бы проявил свою волю, свое желание, понимаешь? Свое! Они тебе уже и их диктуют, и ты просто бессилен и беспомощен. Ты уже утонул. Утонул насмерть. Тебя нет уже! А насчет Ленки я вот тебе что скажу - не твоего пошиба эта девочка. Знаю я ее мало, потому никаких притязаний у меня на ее счет нет, тем более драться из-за нее не стану, но если скажет, что ты ей дорог, так значит счастье в этом твое. Не лезь к ней, Антон, не лезь - испортишь ведь девчонку. Я не про постель говорю, а про сердце. Таких и так полно, с которыми перепихнуться можно, мало тебе, что ли? Оставь ее. Не твое это. Слишком это круто для тебя - ведь она тебя смогла послать, а ты не можешь их послать, в тебе воли нет. Да ты не подумай, что я на ней виды имею, она прелесть просто. Не лезь к Ангелу, Господь тебе это так не простит...
  Александр встал и еще раз похлопал по плечу лежащего на столе парня. Он вынул из кармана деньги, положил рядом и вышел из учреждения. Было уже совсем темно. Он с легкостью вдохнул свежий, прохладный воздух и произнес:
  - Да ни хрена ты не понял...
  Спустя несколько шагов он увидел Лену.
  - Ты чего здесь?
  - Жду стою...
  - Пойдем домой.
  Александр устал от сегодняшнего дня. День утомил его, заставляя бесконечно работать мозг. Он довел ее до двери квартиры и запомнил номер - так, на случай...
  - Это был твой парень?
  Лена кивнула.
  - С ума сойти. За нравами не угонишься, стоит только застыть на мгновенье, а потом уже озираешься и словно мир другой совсем и ценности в нем другие. Чем же он тебя покорил?
  Она пожала плечами.
  - Да ничем, модно просто такого парня иметь.
  - Какого?
  - Ну... вот..., - она махнула рукой, не сумев найти достоинств Антона.
  - Все понятно.
  Вдруг дверь открылась, и на пороге появилась Наталья Викторовна. Она пылала негодованием:
  - Елена, быстро домой!
  - Мама, это Саша. - Дочь пыталась перевести разговор на другую тему.
  - Быстро, я сказала!
  Лена скрылась в комнате, успев лишь попрощаться.
  - А с вами, молодой человек, мне бы хотелось поговорить.
  Сашка устало вздохнул.
  - А чаем напоите?
  Наталья Викторовна пристально вгляделась в лицо парня, пытаясь узнать, иронизирует он или говорит серьезно.
  - Заходи, - наконец произнесла она чуть мягче. Он разулся и прошел на кухню, слыша где-то в комнате голос матери: "Дочь, у нас сейчас будет серьезный разговор, не смей подслушивать". Она вошла в кухню и плотно закрыла за собой дверь.
  - Так вы, значит, и есть тот самый Александр?
  - Да, тот самый.
  - И сколько же вам лет, разрешите спросить?
  - Двадцать шесть.
  - Двадцать шесть, - протянула она, зажигая синий цветок пламени под чайником.
  - И что же, позвольте узнать, вас сюда так тянет? Что вам надо от шестнадцатилетней девочки? - она села напротив.
  - А если бы у вас был сын, вас бы тоже тревожили мои визиты?
  - Не поняла.
  - Просто почему-то считается, что общение лиц одного пола вполне допустимо и разрешается, а если это парень и девушка, то в этом видится изначально что-то плохое.
  - Так вы, значит, утверждаете, что Елена стала вам за две встречи таким другом, что вы имеете полное право ее навещать? Знаете что, Александр, не надо мне тут по мозгам ездить, я на это не куплюсь.
  - Что вы сердитесь? Мой брат умер на руках этой девочки, так с чего же вы так заводитесь? Что плохого?
  - Знаю я вас. Невинны все поначалу кажетесь, - она выключила огонь и достала чашки, - вы какое варенье предпочитаете - абрикосовое или клубничное?
  - Клубничное.
  Она налила чай.
  - Я ведь, молодой человек, в жизни много чего видела, и вас - мужиков - изучила уже. Чуть только подпусти поближе, и о всякой дружбе забудете. Природа у вас такая, что ли. Все восхитить чем-то стремитесь, а цель все одна. Елена с этим еще не так сильно столкнулась, и я хочу уберечь ее от подобного. Уж вы-то все перышки свои покажете, все перепробуете. И я не поверю вам, Александр, как бы вы меня в чистоте своих намерений не убеждали.
  - А я и не стану вас ни в чем убеждать, и пообещать я вам ничего не могу, потому как и сам не знаю. Да чего там скрывать - дочка ваша мне нравится. Скучаю я без нее. Не стану обещать вам ничего, потом, если что получится, то получится, что я вас вроде как обманул.
  - Хитер. Мне и жаль то, что с возрастом взгляды на Любовь меняются. Ей то сейчас романтика нужна, мечты всякие розовые...
  - Вы сами то в слова свои верите? Романтика, мечты.... Вы видели, что в школах сейчас творится? Водка, сигареты, трава. Все. Вот она - романтика их. Грубость, хамство, бескультурие полное. Да у них все мысли вокруг постели и кружатся. Я не говорю, что я Святой, я такой же, такой же, как все люди, это вы все верно говорили, потому я не могу за наши отношения поручиться. Ничего обещать не могу, но буду рад, если она меня забудет и найдет себе пару по возрасту, чтобы всем ее мечтам отвечал. Пусть найдет его себе в этом смраде. Ведь есть же они, но они, как говорится - не модны сегодня. В этой грязи только и ценится, что вульгарность, эта упрощенность. Соглашаешься на танец, все, постель обеспечена. Вот она - романтика. Вы уж извините меня, что я говорю так, и не подумайте, что себя выгораживаю, просто мне видно это все, ведь я по возрасту ближе к ним. А заехал я сегодня и сам не знаю, почему. Истосковался весь. А насчет возраста моего вы не переживайте, я ж не сватаюсь к вам, да и в Саратове еще недолго пробуду, так что немного осталось. Зря вы так волнуетесь.
  - Эх, хлебнет она горюшка с тобою. Чует мое сердце. Уедешь ты, да ее ни с чем оставишь. Смотри, как бы не разочаровалась она. Ведь, случись что - на твоей это совести будет.
  Александр рассматривал чайную ложечку:
  - Вы меня в угол загнали. Конечно же, вы правы, вы столько видели, что теперь имеете все основания не доверять мне. Я вас прекрасно понимаю, а потому спорить с вами не хочу, ведь не изменишь спором ничего. Но позвольте мне еще сказать, прежде, чем мы закончим с вами этот разговор. Мне сейчас трудно найти слова, потому постараюсь просто говорить, о чем думаю. Я человек. Обычный человек, так отчего же вы ставите мне в вину человеческое? Люди - те же животные, и ими движет природа. Вот только человечности не всем достает. Одно могу я вам пообещать наверняка. Что бы ни случилось, никогда она не пожалеет об этом и меня не проклянет. Я отдам ей всю свою человечность, она не станет сожалеть ни о чем. Мне очень трудно говорить об этом вам, но раз уж начал.... Пусть все будет, как будет. Я не хочу никаких конфликтов, и попрошу, искренне попрошу вас не препятствовать ничему. Это жизнь и от нее никуда не деться, и со многими вещами приходится мириться против нашей воли. Вы уж простите, если я обидел вас чем, не со зла это. Я понимаю вас, как я вас понимаю, но есть вещи, которые только сердцем постижимы, которые только слезами выскажешь, лишь объятиями объяснишь, и тут уж разум ничего поделать не может, как бы ни старался.. А я, знаете, привык импульсом жить. Я отношений не планирую никогда, потому, как жестоко это, а коли случится что, так.... Правы вы, и взгляды на Любовь с возрастом меняются.... Ну ладно, пойду я, наверное, а то времени много уже, - он встал со стула, но потом вздохнул, словно желая сказать что-то еще, но произнес лишь:
  - Спасибо вам за чай.
  - На здоровье.
  Наталья Викторовна проводила Сашу до двери, и он обулся. Вышла Лена.
  - Уходишь?
  - Да, пора. - Александр был погружен в какие-то мрачные мысли, но все-таки его хватило на улыбку.
  - Пока, малыш.
  - Пока.
  - До свидания, - обратился он к Наталье Викторовне, и та кивнула в ответ головой.
  В темноте подъезда он услышал, как щелкнул замок за его спиной. Не дожидаясь лифта, он побрел вниз по ступенькам. Он был разбит. Александр действительно редко смотрел вперед, но теперь он столкнулся с непреложной истиной, что и привело его в уныние. Он знал, чем все это кончится, но ничего не мог сделать. Он ничего не мог пообещать этой девочке, никакого будущего, а если продолжать их кратковременные встречи, то.... Саша и сам не знал последствий, и думать о них не хотел. Весь его разум отговаривал его от подобных свиданий, но он чувствовал, что заболел, и возможно, сильно, и эта болезнь непреодолимо тянула его сюда.
  Отбросив мрачные мысли, он подошел к машине. В лобовом стекле появилась здоровая трещина, напоминающая гигантскую паутину. Рядом валялся осколок кирпича. Сашка тут же вспомнил про Антона и погладил прохладный метал кабины:
  - Ты уж прости, ведь это из-за меня тебя так.
  Он сел в кресло и в задумчивости уткнулся в руль.
  
  3
  
  А потом начался новый учебный год. Последний год опостылевшей школы. Учеба давалась с трудом, и Лена потеряла всякое желание учиться. Опять возобновились косые взгляды, плоские разговоры и пошлые шутки. Все вернулось опять, и словно, предчувствуя скорый конец школьной жизни, вернулось с каким-то ожесточением. То, что раньше было миром Елены, в котором она чувствовала себя, как рыба в воде, теперь казалось невыносимым. А прошло всего лишь лето. Кромешный табачный дым, в примешку с анашой, заплеванные стены и тупые разговоры, вдруг стали ей неприятны. Она перестала ходить на дискотеки, и делала это лишь в исключительных случаях. Бесконечные разборки и мордобой за углом школы стали пугать. Она старалась избегать тусовок, обдолбанных травой подростков.
  Елена почувствовала себя вдруг такой грязной, когда увидела со стороны, как выглядела она раньше. Девочки матерились и хлестали из горла, Чем порою переплевывали и иных из парней, вероятно, я сделал ошибку, назвав их девочками. Они знали о Любви все, и наверняка, стали бы смеяться, если бы кто-то сказал им, что они заблуждаются.
  Почему-то раньше Елена этого не замечала.
  Многие пили каждый день, а некоторые не просыхали даже по утрам, чем оправдывалось их хамство учителям. А впрочем, водка постепенно теряла свою популярность. Для некоторых она уже не удовлетворяла потребность в эмоциональном насыщении, потому уходила на задний план, размеренно уступая место наркотикам. Это становилось новой, убийственной, в самом прямом смысле этого слова, модой. Не останавливало ничто. Ни предупреждения органов внутренней безопасности о уголовной ответственности за подобные наслаждения, ни печальные факты летальных исходов прямо под носом. Рай - это дорогая вещь, за которую приходится платить немалую сумму. А вообще, за Рай расплачиваются жизнью...
  Как это обычно бывает, начинали все с игрушек. С различных изделий из конопли, что довольно быстро сменялось иными радостями. Одним словом - жизнь кипела во всю. А точнее, наверное, выкипала в никуда.
  Вот он, вот он идет, современный кумир. У него уверенная походка, как у Супермена, но его почему-то слегка шатает. Вчера вечером он мог повелевать Вселенной, А сегодня уныло волочится за своим богом и клянчит, чтобы тот продал ему дозу в рассрочку. У него сейчас нет денег, но к вечеру он обязательно нашакалит у лохов нужную сумму и все отдаст. Девочки тоже становятся самостоятельными, и уже умеют зарабатывать себе деньги. Простите, я уже дважды допускаю одну и ту же оплошность, я опять назвал их не так...
  Нас из года в год подчуют крепким коктейлем из десятков версий о грядущем Армагеддоне. Ежегодно мы переживаем по несколько Концов Света. Честно сказать, от этого уже тошнит, потому как в коктейле этом один суррогат и левые напитки, а то и вовсе просроченные.... А может быть, Конец Света уже наступил, но мало кто это заметил, потому и ужаснулся мало кто? Может быть, Смерть человечества ведет хитрую игру?
  А в коридоре школы висит заплеванный и разрисованный портрет Аристотеля...
  А в кабинете литературы над самой дверью, на обшарпанной фанере удрученно тоскует надпись:
  ЧЕЛОВЕК - ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!
  А чуть пониже буквально светится радостью и оптимизмом другая фраза, выцарапанная каким-то колюще-режущим предметом:
  ВОВАН - ЧМО И ЛОХ
  И как бы это ни смешно (а может и плачевно) звучало сегодня, я просто хочу вам напомнить, что время, в которое мы с вами имеем счастье существовать, нарекли Эрой Милосердия.
  
  В школе Леночка встретила и Антона. Он ни разу не подошел к ней, и не сказал ни одного слова. Почему-то теперь он не казался ей таким крутым.... Многие подруги отвернулись от нее, после летнего происшествия, видимо считая, что дальнейшая дружба с Леной может дурно сказаться на их нравах. Были и те, кто с ней остался, но их было очень мало.
  После школы, она пулей неслась домой в надежде на что-то, и чаще всего потом просиживала остаток дня над уроками, или рисуя. Александр не баловал ее посещениями, но в том не было его вины. Работа отнимала все его время. Зато, когда он приходил, это была настоящая радость для обоих. Только с ним Лена чувствовала себя чем-то большим, чем простое название "человек". Он так и сказал ей однажды:
  - Не хочу, чтобы вся твоя жизнь лишь к нашим встречам сводилась. Не должно так быть, неправильно это. У тебя ведь, Леночка, своя жизнь должна быть. - Говорил, а сам крепко- крепко прижимал ее к себе. - Ты на меня не смотри, делай, что хочешь, а если я вдруг помешаю тебе, ну там, в личном плане проблемы, ты понимаешь, тогда я уйду, ты не волнуйся. У меня просто права нет, на большее надеяться, ведь кончится все скоро.
  Лена прижалась к его груди и прошептала:
  - Никого мне не надо. Эх, Сашка, Сашка, - она вздохнула. Тяжело и словно собираясь с духом, - Я ведь, люблю тебя. Люблю.
  Он попытался заглянуть ей в глаза, но она тут же опустила их вниз. Александр молчал, она молчала тоже.
  - Это очень серьезное слово.
  - Я знаю, потому и сказала его тебе...
  - Я остерегаюсь произносить его и... не обижайся, но я не очень доверяю этому слову...
  - Ты не веришь в Любовь?
  Она слушала, как бьется его сердце, и ей становилось печально от его слов.
  - Я же говорил тебе, что Любовь создала все, - тихо-тихо ответил Саша, - так как же я могу в Нее не верить?
  - Как тогда понять твои слова?
  - Не нужно, малыш. Не бери в голову. Я сделал ошибку, когда сказал это, - он действительно раскаивался в сказанном, потому, как разбивал этим все представления шестнадцатилетней девочки. Но было поздно.
  - Нет, я хочу все-таки понять, что ты имел в виду. - Она зажглась любопытством. Ей было совершенно невдомек, Что Александру неохота говорить на эту тему.
  - Любовь, это больше, чем слово. И это больше, чем чувство. Любовь, это больше всего остального, это, как Бог...
  - Так она есть, или нет?
  - Ее нет... ну, то есть она есть, только... - он погладил ее по щеке, - давай не будем об этом.
  - Почему? Я же не усну сегодня, если ты мне не скажешь.
  - Просто Любовь, в том виде, в котором она используется людьми, очень далека от истины. Любовь, это вовсе не то, что ты думаешь. Люди говорят "Любовь", а подразумевают страсть, симпатию, благодарность даже. Когда действительно приходит Любовь, то человек так переполняется ею, что ему кажется, что у этого ослепляющего, чистого света внутри нет имени. И он не говорит тогда, что это Любовь, поскольку привык, что Любовь, это нечто другое, а у этой святости нет имени. Успеваешь за моей мыслью?
  - Да, но все равно непонятно пока.
  - Любовь это нечто неземное, понимаешь? Потому на земле ее практически нет. Я просто не в духе сегодня разговаривать, ты уж извини. Давай на потом этот разговор отложим. В другой раз поговорим, не для разговоров этот вечер.
  - Ладно, ладно, - Лена была уверена, что он никогда уже не возобновится, и слегка жалела об этом, но уже спустя минуту, она растворилась в чувствах.
  Она считала за счастье каждую встречу, и ей было абсолютно все равно, что будет дальше. Даже слова матери о том, что все они одинаковые, ничуть не трогали ее, потому как не имели сейчас совершенно никакого значения. Сашка все больше и больше молчал при встречах и всегда, словно что-то сказать пытался ей, но тут же спотыкался и умолкал. Вместо этого он целовал ее, и она была счастлива в те мгновения. Она не знала, как расценивать слова Саши о Любви, но была уверена в своих чувствах. Не выдержав, однажды она спросила:
  - Ты тоже любишь меня?
  - Я... - он как-то замялся, и Лена увидела, что ему не по себе.
  - Я всю жизнь буду мечтать, что когда-нибудь ты скажешь мне именно так. - С нежностью избавила она его от ответа.
  А жизнь танцевала и уводила все дальше и дальше за собою в кромешные лабиринты чувств, и как бы ни старались иные из людей, и как бы ни скорбили Ангелы, люди всегда остаются людьми....
  И однажды это случилось, и их отношения перешли грань дружбы. Этого боялась Наталья Викторовна, и подобный факт, коль скоро стал бы ей известен, неминуемо родил бы в ней тревогу, и скорее всего напрочь укрепил бы ее убеждения. Этот факт вполне мог родить злобу, а то и ненависть в Антоне, но он был неспособен на ненависть, и потому ограничился бы завистью. Этот факт мог вызвать кислые физиономии вчерашних подруг, но что все это могло бы изменить? Какое дело им двоим было до всего этого мусора? Да, это случилось, но уверяю вас, что не смотря на происшедшие далее события, ни тогда, ни впоследствии, это не вызвало ни капли сожаления. И на протяжении всей памяти это оставалось прекрасным...
  
  Все, случившееся потом, может показаться простым безумием. Однажды он пришел взволнованный и часто дышал, но все вопросы "что случилось?" Александр просто игнорировал. Он попросил Елену подарить ему свое фото, и она с удивлением вынесла альбом. Она обняла его за шею и поцеловала, как обычно, но он был занят поиском фотографии.
  - Я вот эту заберу, ладно?
  Он улыбнулся. За этот день это была его первая улыбка. И именно она развеяла начавшие складываться подозрения Елены. Сашка чмокнул ее в губы.
  - Ты такая прелесть. Обезоруживаешь просто. - Он обнял ее, и смеясь повалил на подушку. - Ну, так как, я возьму фотографию?
  - Конечно, возьми.
  - Спасибо, - он поцеловал ее еще раз...
  Он провел с ней весь день, и ни разу с него не сходила эта беззаботность. Елене было весело, и она уже забыла его утреннюю взволнованность и свою тревогу. И лишь уходя, на пороге, он вновь стал серьезным.
  - Ты, даже не представляешь, какой я дурак, но когда-нибудь ты именно так и скажешь.
  - Если бы ты уезжал в Москву, ты бы мне сказал, правда?
  - Да, если бы я уезжал в Москву, я бы сказал тебе это. Обещаю.
  Александр посмотрел на Лену, впитывая ее образ. Он провел рукой по волосам и щеке, шутя задел ее носик и коснулся губ.
  Он обнял ее и вдохнул запах ее волос...
  Он почувствовал кожей ее теплое дыхание...
  Он ощутил ее юное, нежное тело, и как бьется в нем сердце...
  И он снова сказал ей те же слова:
  - Ты прелесть. Ну, пока?
  - До встречи.
  - Увидимся? - почему-то это прощание прозвучало, как вопрос, и она пожала плечами:
  - Конечно.
  Он поцеловал ее еще раз, и пошел вниз, не оборачиваясь, унося с собою ее фотографию...
  
  Лена почти не смотрела телевизор.
  
  Где-то, наверное, спустя дней пять, после того странного визита, Наталья Викторовна вдруг сказала с задумчивостью:
  - Люди, наверное, никогда не успокоятся. Все им мало...
  - Ты к чему это? - Лена оторвала взгляд от рисунка.
  - Да, воюют опять. Рядом совсем, а наших туда посылают, их конфликт урегулировать. Сколько опять погибнет. Словно Афганистан их ничему не научил. Так ведь еще и добровольцев набирают, и надо же, идут ведь люди.
  Первая мелькнувшая мысль Елены показалась ей страшным бредом, и она откинула ее, как ненужную. Но время заставило, заставило ее идти назад и поднимать отброшенное, взваливать его на плечи, и тащить со слезами свое несчастье.... И его безумие...
  
  4
  
  БТР с ревом поднимал пыль по дороге исламской деревни. Из низких, покосившихся от времени лачуг выходили люди, чтобы взглянуть на колонну боевой техники. Лица их были злы, и они часто выкрикивали ругательства на своем языке в адрес солдат, сидевших на люках машин. Их не любили здесь по той простой причине, что они были чужими. Людей не интересовала цель прибывающих солдат, и в чем-то они были правы. Порою, в них даже летели камни. Никто не любит, когда вмешиваются в их дела, а особенно, с автоматом в руках. Александр вел грузовик с людьми. По распределению он прошел, как шофер, но порою, ему выпадали и другие задания.
  Здесь время тянулось очень медленно, и быстро пролетали лишь спокойные дни, которых и так было немного. И если для многих, на земле существует рай, то, стоит заметить, что ад на земле тоже существует...
  Ни один солдат не знал, за что он стреляет в тех, других, с той стороны. Они получали приказы и выполняли их. Выполняли чью-то волю. Что было в тех людях такого, за что бы они заслуживали смерти - никто не знал, да и узнать не пытался, хотя сомневались многие. Вместо этого, все они видели смерть своих друзей, и проникались злобой. Жаждой мести. Тогда и убийства становились обоснованными. А чтобы прогнать последние сомнения, они курили траву перед боем. Они шли в бой, против людей, неизвестно почему ставшими для них врагами. И отвоевывали в этих боях неизвестно какую истину, а самое главное - неизвестно чью.
  Человеческая жизнь. Какая мелочь в играх политики. Какая ничтожная фишка.... Настолько незначительная, что даже сотня их ничего не значит. Они шли в бой и нервно смеялись перед этим, всматриваясь в лица друзей. Многие были даже незнакомы друг с другом, потому старались запомнить хотя бы лица, чтобы потом, кто останется в живых мог вспомнить не пришедших, А погибшие, в запредельном чистилище, вспомнить оставшихся на этом пепле и благословить их на долгую жизнь. Потому они всматривались в лица перед каждым боем. Перед каждым новым ликом войны, любой из которых был ужасен...
  А вечерами, после всего этого бреда, Александр дрожащей от усталости и увиденного рукой писал письма. Порою удавалось начертить лишь несколько строчек обгоревшей спичкой. Он никогда не отсылал писем сразу, лишь когда, с течением времени у него набиралось достаточное количество слов, он складывал их все в один конверт, и отсылал одним письмом. Лишь в самом начале он написал ей короткое и строгое послание, в котором сознавал глупость свою, и несколько десятков раз просил прощения за это. Своего обратного адреса он не писал никогда, потому как надеялся, что без него Елена возобновит свою обычную жизнь и, возможно, даже будет счастлива. Потому он не желал связывать ее действия, потому и письма отправлял крайне редко и лишь потому, что не мог не писать ей.
  А после боев, он помогал убирать с полей убитых и раненых, порою, совершенно не отличимых друг от друга. Это было безутешной работой, от которой и самому Александру порою не хотелось жить. Что-то берегло его, и он до сих пор не оказался в числе жертв войны, хотя возможностей было много. Ни секунды нельзя было чувствовать себя в безопасности. В любой момент можно было получить пулю снайпера. Словно что-то берегло его до сих пор.
  Сашка смотрел в лица трупов, и ему казалось, что смотрит он в зеркало. В их застывшей гримасе, словно изумления, ему виделся глубокий упрек всему миру, глубокое разочарование в нем. Как нелеп был этот безмолвный вызов. Он ничего не мог изменить, потому как никто из тех, кто из каких-то соображений затеял войну, не видел их застывших, неподвижных лиц. Никто из них не смотрел в мертвые глаза убитых солдат. Александр ненавидел их всех. Он ненавидел всю политику за это. Он презирал все партии, и никогда ни за кого не голосовал. Он носил на себе мертвые тела, и чувствовал, что смерть где-то рядом. Стоит, дышит в плечо, но оказывалось, что солдат на его плече жив и хрипло вдыхает воздух, придя в себя. Из тех, кто вместе с ним начинал этот путь, в живых остались лишь единицы. Словно Смерть миловала его, а может быть, просто оставила на десерт.... Война это ужасно, и далеко не все рождаются быть воинами, с ними она обходится по иному...
  
  Сашка молнией вылетел из палатки, сквозь сон почуяв неладное. Их часть только что прибыла на место и выдержала один небольшой бой, после чего был объявлен отдых. Но были ли те, кто спал спокойно?
  Солдаты бежали, но оружия в их руках не было. Александр последовал за ними. Совсем рядом с патрульным костром стоял молодой парнишка. Сашка помнил его. Совсем недавно он прибыл к ним в часть из какой-то другой зоны военных действий. Он не был солдатом, и это было написано у него на лице. К сожалению, в военкоматах не умеют читать.... Он что-то все время писал в блокнот и часто смотрел на фотографию. Он засыпал всегда позже всех, потому что не мог прервать свои записи. Даже, когда над ним издевались и тушили свет, он все равно продолжал писать в темноте...
  А вот теперь он стоял перед всеми ними, и в руке его была зажата граната. Он что-то кричал. Солдаты не решались подойти ближе, чтобы как-то успокоить его. Его заплаканное лицо выражало отчаяние и боль.
  - Я ненавижу вас всех! - кричал он. - Вы все убийцы! Убийцы! Вы убиваете людей!
  Вперед вышел командир:
  - Мы должны убивать, чтобы жить. Ты разве этого не понял, парень? Это война. И здесь все, как на войне. - Он пытался его успокоить.
  - Это не война! Это ваше собственно бессилие! Вас заставляют убивать! Война - это когда ты готов перегрызть глотку любой твари, которая вползает в твой дом, чтобы убить. А это не война!
  Он вытащил чеку, и отшвырнул ее в сторону, но крепко сжал ограненный металл, не давая ему рассыпаться сотней смертей.
  - Ты не должен так поступать! Мы должны быть вместе. - Командир сделал еще один шаг.
  - Я не могу быть заодно с убийцами людей! Не подходите ближе!
  Он достал из кармана гимнастерки фотографию, посмотрел на нее еще раз, поцеловал и прижал к сердцу. Тем временем командир приблизился еще на пару шагов.
  - Убийцей будешь ты, если убьешь меня! - И он решительной походкой направился к парню.
  - Нет! - Закричал тот, и изо всех сил швырнул смертоносный метал себе под ноги.
  Прогремел взрыв, и стоящих в безмолвии солдат окатило прохладными комьями земли.
  
  Позже, в вещах того парня Александр нашел тот самый блокнот. И это было письмо, видимо, он точно так же, как и Сашка никогда не отправлял сразу, а ждал, пока накопится.... Он читал и плакал.... Это в миру мужчинам запрещается плакать, а на войне слезы разрешены. У них была большая разница в возрасте, но это ничего не меняло. В письме не было адреса, но зато очень часто фигурировало имя. Александр поклялся во что бы то ни стало, отыскать этого человека, если, конечно...
  А потом, когда убили врача во время перемещения по чужой земле, они остались, словно без рук. Нужно было срочно гнать в центр с раненым солдатом, но рядом никого не было, кому можно было доложить об этом. Не дожидаясь командования, он взвалил раненого паренька на сиденье, и сам запрыгнул в кабину.
  - Держись!
  Он погнал по ночной, необъезженной дороге, в центр. И хотя путь был недалеким, Александр все же боялся опоздать. У человека, лежащего на сиденье была серьезная травма головы, и лицо его изуродовалось до такой степени, что внушало ужас.
  - Давай! Давай! - подгонял он работающий на износ двигатель, до отказа вдавив в пол педаль.
  - Брат... - вдруг тихо позвал его человек, придя в себя, - слышишь, брат...
  - Я слышу тебя, - Сашка взглянул в лицо смерти.
  - Если ты человек, помоги мне. Убей меня. Не нужно меня никуда везти...
  - Как тебя зовут? - Он попытался чем-нибудь отвлечь изувеченного солдата от этой темы.
  - Димка я. Да не гони ты так, останови лучше. Посмотри на меня, что я теперь? Как домой-то приду? Зачем я такой нужен?... У тебя невеста есть?
  Александр до боли сжал баранку:
  - Нет.
  - А подруга? - голос был совсем тихим.
  - Подруга есть. Наверное, еще есть...
  - Любишь ее?
  - Люблю. Очень люблю. - голос его задрожал, - а ты сам-то, что оставил?
  - Невеста у меня была, - он перешел на шепот, - теперь уже - была. Месяца мы с ней до свадьбы не дотянули. Да теперь, разве нужен я ей такой?
  - Эх, Димка. Ведь если она тебя любит...
  - Не нужно. Не нужно дальше. Я ведь знаю, что ты и сам в слова свои не веришь. Что, если любит? Девятнадцать ей всего, может и любит она меня, да только нет меня уже. Ты не гони так. Остановись лучше, да пристрели. Это я тебя, как брата прошу.... А не сможешь, так дай мне, я и сам.... Ты знаешь, я ведь одиночества не боюсь. Меня покинутость пугает...
  Оставалось совсем немного, и Александр молился, чтобы успеть.
  - А знаешь, что я слышал, - вновь прошептал Дмитрий. - не знаю, правда, такое было, не знаю, придумал кто.... Это мни давно рассказали, вроде, как в книге какой этот случай описан был. Что, вроде солдат в танке горел, да выжил, а лицо-то все изуродовалось.... И отправили его домой, мать повидать на два дня. А он пришел и постучать не может. Боится.... И в дом вошел, и сказал, что с сыном их воюет, а его и не узнал никто. И невеста приходила, про все расспрашивала, и тоже не узнала.... Ты можешь представить, каково ему было? Переночевал он у них, да утром, как уходить стал, мать обнял, сказал, дескать, сын ваш велел. И ушел.... Так и не раскрылся им...
  Саша слушал это и не знал, что делать.
  Вдруг перед ними что-то сверкнуло, ослепило, и машину, перевернув, отбросило в придорожье. Видимо, какой-то случайный, неправильно нацеленный снаряд едва не попал в автомобиль, чудом оставив его целым. А до госпиталя оставались считанные километры.
  Александр, придя в себя, быстро выбрался из машины, и обежав ее, попытался вытащить Дмитрия. Он молчал, но Сашка не прекратил своих действий. Наконец, ему удалось вытащить солдата на траву, и он припал к его сердцу. Оно стучало. С перебоями и нечасто, но он был жив. Парень взвалил его на плечи и быстро пошел, насколько ему позволяла ноша.
  Лазарет оказался немного дальше, чем он рассчитывал, потому, едва дотянув, он упал на ступенях от усталости. Его внесли внутрь, и доктор вколол ему успокоительное. Сквозь пелену растворяющегося сознания, он услышал слова молоденькой медицинской сестрички:
  - Мертвых у нас и у самих хватает. Надо же, всю ночь на себе тащить...
  Потом, когда он вернулся в часть, то получил строгий выговор от командира, но так, один на один:
  - Чтобы больше ничего такого не было. По тебе, ведь, трибунал плачет. Часть без машины оставил, и уехал самовольно. Смотри, на этот раз замяли дело, хода не дали, потому что жалко мне тебя, но люди то ведь разные бывают. Стуканут при удобном случае. Бывало такое уже. А суды полевые - это вещь такая... Их не должно быть вроде, запрещены они, да только никуда от них не деться. Даже я ничего сделать не смогу. Дадут расстрел - дело маленькое, а запишут, погиб, как герой. Так что ты парень, поосторожнее с этим, нарвешься. Они уже на тебя зуб имеют, так что оплошность любая и все. Только в раю и встретимся. Подумай об этом.
  А потом, когда их перевозили на вертолетах в другой сектор боев, Смерть вновь сверкнула перед Александром своим величием. Их перевозили на вертолетах, потому как наземный путь оказался намного опаснее, да и техники в новой зоне хватало. Не хватало людей...
  Их начали обстреливать с земли, и соседний вертолет вспыхнул и начал падать. Он видел, как метались в нем люди, видел лица своих друзей в горящей машине, но не мог ничем им помочь. Все, кто это видел, молча сняли каски и отвернулись от окна, за которым в дымном небе, падала на землю объятая пламенем техника, уносящая в себе человеческие жизни. Судьбы. Лица. Там же сгорел и командир....
  А в тот же вечер Александр отказался идти в бой. Он бросил автомат к ногам нового командования, и сел на свою койку, взяв гитару. Он вполне понимал, что это может плохо для него кончиться, потому запечатал и сдал письмо рядовому почтальону. Отказ выполнения приказа, обычно строго наказывали, а тем более, у него был еще должок в прошлом.... В тот вечер он написал в письме последние строчки и сдал его...
  
  5
  
  В актовом зале играла музыка, и мелькали разноцветные огни. Сегодня состоялся выпускной бал, и все были разодеты в пух и прах. На полу валялись пустые пивные бутылки, пачки от сигарет и обертки от презервативов. Веселье шло полным ходом. Присутствовала здесь и Елена. Как никак, а это был прощальный вечер, и она не подрезгала прийти сюда. Некоторые испытывали грусть о том, что закончилась эта сладкая, беззаботная пора, но для некоторых она только начиналась.... Лене было совершенно не жаль расставаться со школой, и пришла она сюда исключительно для того, чтобы в последний раз увидеть людей, с которыми она провела десять лет своей жизни. Несмотря на столь продолжительный срок, расставалась она с ними с легкостью.
  В этот вечер у школы дежурил усиленный наряд милиции, о чем побеспокоилась дирекция, и надо сказать, не напрасно. Уже парочку особенно разгулявшихся детей развезли по соответствующим учреждениям.
  Стоя в стороне от окна, Лена с улыбкой наблюдала за танцующими подругами. На соседнем подоконнике любезничала подвыпившая парочка. Любезничала довольно откровенно, чем несколько даже смутила Елену. Еще дальше пацаны что-то нюхали.
  - Привет!
  Она обернулась. Перед ней стоял мальчишка, который лишь второе полугодие отучился в ее классе. Его звали Денис, и он был довольно симпатичным.
  - Привет, - ответила она и улыбнулась.
  Он встал поближе, чтобы легче было общаться сквозь музыку.
  - Скучаешь?
  - Да нет, я привыкла уже.
  - Тебе не с кем потанцевать?
  - Ты что, приглашаешь? - вопросом на вопрос ответила Лена и услышала встречный вопрос:
  - А ты не откажешься?
  Она пожала плечами.
  - Кто знает...
  - Слушай, можно тебя на минуту.
  - Это куда еще?
  Глаза его странно заблестели.
  - Пойдем, не бойся...
  Он взял ее за руку и вывел из зала в направлении запасного выхода. В коридоре было темно, и холодок пробежал внутри девушки. Она обратилась к ведущему ее Денису:
  - Ты знаешь, пожалуй не стоит. Я, наверное, пойду назад.
  Тот отпустил ее руку и ухмыльнулся:
  - Да ради Бога.
  Она развернулась, но тут же наткнулась на стоящего за ее спиной Антона.
  - Ну, что, кошечка? В кошки-мышки сыграем?
  Раздалось шипение, и из темного пролета лестницы выползли остальные. Еще трое. Елене стало страшно, и сердце ее просилось на волю. Она часто задышала.
  - Неужели, это я тебя так возбудил? - голос Антона был пьяным и противным. Она молчала, испуганно глядя на него и остальных гопников.
  - А тут, по моему, довольно удобно, ты не находишь? Попробуй только пасть свою открыть, живой отсюда не выйдешь, ясно?
  Лена отступила на шаг назад, и товарищи Антона предались хохоту.
  - Уж, не знаю, че ты там со своим этим творишь, но я тоже хочу удовольствие получить. Я же человек тоже...
  - А по-моему - нет. - Нашла в себе смелости Лена.
  - Да ты че? Ну вот это мы сейчас и проверим. Что нам стоит? Правда? - он казался спокойным, но внутри уже начинал вскипать.
  - Чего тебе от меня нужно?
  - Ой, ой. Она не знает. Посмотрите, какая девочка, ну лапочка просто. Небось, у этого своего не спрашиваешь? Кстати, что-то не видать его давно, куда делся то? Уж не поругались? А может он приставал к тебе? - Антон был отвратителен.
  - Ты животное. Самое настоящее стадное, откормленное, жирное животное. В тебе и толку-то разве что на убой. Зря ты себя человеком мнишь. - Выпалила она.
  - Ого, слова какие. Это он тебя, что ли научил? Да и чему он тебя научить еще может? Короче, надоела мне херня эта вся. Я, думаешь, часами, что ли с тобой тут разбазариваться буду? Ты как, сама, или помощь потребуется? Ты не волнуйся, я о себе позаботился, - он достал презерватив, - еще не хватало мне от тебя гадость какую подхватить.
  Он подошел вплотную к испуганной девочке, но она резко отпихнула его, и попыталась бежать. Крепкая хватка сжала ее запястье. Это был самый здоровый из них.
  - Слушай, ты, шлюха. Ты кончай такие шутки шутить, а то делиться придется.... Со всеми. Понятно? - он ослабил руку, и она отступила назад.
  - Не надо... - она заплакала.
  - Чего ты с ней канителишься? Долго, что ль еще? Скорей давай!
  Она подняла молящие глаза:
  - Не надо, Антон, пожалуйста...
  - Своего придурка будешь уговаривать. - Он прижал ее к стене, и приблизился губами к ее лицу, дыша глубоким перегаром. Она отвернулась.
  - Ты чего рыло воротишь? Брезгуешь, что ли? А раньше-то против не была! Не рыпайся!
  Он прижался губами к ее соленой от слез щеке, и стал опускаться ниже, обслюнявив шею. Лена дернулась и попыталась оттолкнуть его от себя.
  - Держите ее, пацаны. Не хочет по хорошему!
  Те с энтузиазмом приняли предложение. Им всегда нравилось охотиться, и именно этот момент был слаще остальных. Они крепко вцепились в руки девушки, не давая сопротивляться, но все же ей что-то удавалось. Один зажал ей рот, лишая крика, но тут же отдернул руку, едва не вскрикнув от боли. Самый здоровый ударил ее по лицу, приводя в чувства.
  - Я тебе сказал! Сука, выведешь, ведь!
  - Тихо, - остановил его Антон, - пусть ворочается, щас перестанет.
  Он достал нож и выкинул лезвие, прижав острие к ее телу.
  - И сейчас сомневаешься, тварь? Я че, шутки, что ли с тобой шутить стану? Убью, ведь!
  Безумные глаза пьяного гопника уверяли в серьезности. Нож уперся ей в живот.
  - Щас под каждого ляжешь.
  
   Взгляд Елены наполнился безразличием. Не было никакого смысла пытаться вырваться от этой своры. И выход у нее оставался только один...
  Совершенно неожиданно для всех, она вдруг сделала резкий рывок вперед. Блестящая сталь порвала одежду и погрузилась в ее трепещущее тело.
  - Что это?... - гопник был ошарашен. Он выронил нож из рук, - что... как это...
  Он был до смерти напуган, видя кровь. Остальных, словно сдуло ветром.
  - Сваливай оттуда! - лишь услышал Антон голос одного из них. Он метнулся бежать, но она схватила его руку слабеющими пальцами.
  - Да отвали ты! - истерически завизжал он, и ударил падающую девушку ногой. Он еще до конца не осознавал происшедшее, но паника уже охватила его мозг. Он схватил с пола окровавленный нож, и скрылся в темноте лестничного пролета, откуда совсем недавно выходил, чувствуя себя хозяином.
  Когда ее нашли, она была еще в сознании. Мгновенно стихла музыка, и все шушукались. Приехала скорая помощь, и уже на носилках она тихо сказала:
  - Не надо никого искать. Их Бог накажет. Знаю я это. Накажет...
  Многие, слышавшие эти слова, и знавшие, кто виновен в случившемся, впоследствии сочли их за проклятие.
  Елену положили в больницу, где ее буквально воскресили. Врач удивленно качал головой и ссылался на чудо. Теперь на ее теле навсегда осталась память о школе. Навсегда.
  Приходила мать и со слезами просила рассказать, что случилось. Она молчала. Улыбалась, но молчала. Она улыбалась и подмигивала матери:
  - Ерунда, пробьемся...
  - Ах, дочка, что же ты с матерью то так? Ничего рассказывать не хочешь.
  - Я тебя люблю...
  
  И вдруг следующий день ее пребывания в больнице превратился в праздник. Наталья Викторовна принесла ей письмо...
  
  6
  
  "Здравствуй, милая моя Леночка.
  Ты, конечно, можешь подумать, что я очень редко пишу тебе. Но это неправда. Я пишу тебе каждый день. Нет такого дня, чтобы я не ставил перед собой твою фотографию и не писал бы тебе хотя бы слова. Я не предсказатель, потому не могу предвидеть, но могу лишь надеяться сотни раз, что у тебя все хорошо.
  Я много о чем здесь думаю, и много чего понял. Тут совсем другая жизнь, если это вообще можно назвать жизнью. Совсем не так, как у вас там. Я уже писал тебе, что совершил глупость, и сейчас я понимаю это, как никогда. Как я вообще смог оставить тебя на растерзание тому миру, той жизни. Надеюсь, она не загрызет тебя насмерть.
  Если ты помнишь наши встречи, то это просто чудо, а если переживаешь воспоминания о них, то.... Ну, наверное, это все так, мечты мои просто. Я ведь, знаешь, каждый вечер о тебе вспоминаю, и себя корю, но не за то, что у нас с тобой было, а за то, что ушел от тебя. Глупо это было...
  Но здесь очень красиво. Здесь такие закаты, каких я нигде прежде не видел. Словно сказка какая-то детская. Смотришь, и не налюбуешься, даже о войне забываешь, и думаю только: "вот бы ты была рядом", а потом помыслю, помыслю, и прихожу к выводу: "нет, не надо лучше. Нет тебе места здесь". А небо и радовать и пугать может. И какого только я его здесь не видел, словно танцует оно передо мной, да наряды меняет. И синее, и серое платье у него есть, и ярко-розовое, и бледно-розовое, и вообще, какое только представить можно, и даже больше того. Тут даже черное небо среди бела дня увидеть можно, но это уже не к красоте относится.
  А вчера перевал брали, так оттуда такой вид! Представь, гора, так с одной стороны глянешь - луг зеленый-зеленый, а с другой тоже луг, но весь маками усеянный. Весь, насколько глаз хватает. Представь только! Да что там представить! Это все видеть, и то мало казаться будет. Смотришь и смотришь, а оно все чарует, уже и себя не помнишь, и про автомат за спиной забывать начинаешь. Красиво здесь. Вот вырезать бы все эти моменты, как из пленки старой, да тебя сюда.... Эх!
  И в расщелинах здесь снег все еще лежит. Интересно так, в разгар лета снегом умываться, да в снежки играть.
  Ты помнишь, мы как-то о Любви с тобой разговаривали? Я сказал еще, что потом все расскажу, да так и не сказал тебе ничего. А теперь, кто знает, будет ли возможность поговорить об этом. Хотя я выжить планирую. Некогда мне умирать здесь, да и не за чем. Дело у меня одно появилось, человека мне нужно будет найти в Пензе, так что о смерти думать пока не приходится. А что касается Любви, то я вот что тебе скажу: ты спрашивала меня когда-то - есть она, или же нет ее, а я не знал, что ответить тебе на это. И сейчас не знаю. Я просто скажу тебе о ней, а ты уж сама решай - есть она или нет.
  Любовь - это самое святое, что есть на земле, и она лишена страсти, ибо страсть лишена вечности. Это всего лишь искра, пусть даже падает она в бочку с порохом. Пускай сожжет она дом, леса... пускай сожжет хоть всю землю, коль настолько сильна она. Но в итоге - то , страсть умирает. Чем питаться огню в отсутствие леса? Страсть ослепляет, потому, как можешь ты видеть Любовь, когда одержим ты страстью, которая пожирает, чтобы существовать? Как можешь ты увидеть ее?
  Насытившись, страсть умирает, но Любовь ненасытна, ибо не существует того, что могло бы насытить ее! Страсть это то, что мешает любить, хотя она и прекрасна сама по себе, но лишь при условии, что в ней отсутствует животность. Я видел твою страсть. Ты в ней прекрасна!
  Любовь так же не имеет ничего общего с ревностью. Частенько говорят - ревнует, значит любит. Это глупость, малыш, не верь им. Быть может, изначально это звучало так: ревнует, значит любит себя. Тот, кто ревнует, забывает о Любви, потому как он запрещает своему идеалу любить кого-то еще, кроме него, а Любовь не может быть направлена лишь на одного человека. Если кто-то утверждает, что любит только тебя, а остальные все ему безразличны, то пугайся этих слов, тем больше, чем более они искренни. Он не умеет любить. Тот, кто ревнует, порождает в себе ненависть, и прежде всего к тому, кого "любит". Он не осознает этого, но принцип его таков : ТВОЮ ПОТЕРЮ В ВИДЕ СМЕРТИ Я ПЕРЕНЕСУ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ПОТЕРЮ В ВИДЕ ИЗМЕНЫ. Способен ли он здраво говорить о Любви, этот человек?
  Людям мешает любить свойственная им жадность. Почему-то они считают недостойным Любви все, что им не принадлежит. Для того, чтобы вполне полюбить им необходимо значительно приблизить к себе это. Потрогать его, и везде брать с собою. Кстати, сегодня и Бога многие любят именно так.
  Я многое, очень многое понял здесь...
  В Любви нет таких черт, как зависть. Она мешает любить. А разве мыслим человек без нее?
  А порою, обвиненный в убийстве, плачет и кричит всему миру, что убил из Любви.
  Что?
   Убил?
   Из Любви?
  эти слова несовместимы.
  Можно много еще говорить про это, да боюсь тебя утомить. Ты не сердись на меня ни за что, ведь мало ли что может случиться.... Неохота непрощенным быть. А лучше всего, не думай об этом...
  Здесь смерть - это обыденность, я начинаю уже привыкать к ней. Она, как голодный, но верный пес, всегда рядом. Иногда мне даже удается поласкать ее ...
  Если вдруг я умру здесь, то попрошу Бога, чтобы Он меня к тебе, вместо Ангела твоего отправил. Не случится тогда с тобою, Леночка, ничего дурного. А коли случится, то не оставится это так. Вот увидишь. Это я тебе говорю. Прокляну я трижды того, кто дотронется до тебя рукою нечистой. Вот увидишь! Прогневает Господа тот, кто Ангела земного обидит.... Но еще раньше меня прогневает.
  Прощай, моя девочка. Не знаю, что и сказать больше. Глядишь, свидимся еще. Где только - вот загадка...
  Прощай, а словам моим не верь, потому что люблю я тебя, больше всего на свете люблю! Прости меня за все.
  Прости..."
  7
  
  Елене показалось, что Александр знал что-то еще, но молчал об этом, иначе он не сказал бы этих последних слов. Она перелистывала в голове варианты, но так и не смогла толком ничего узнать. Зато в сердце ее прочно поселилась тревога. Почему-то она уже не надеялась получить ни одного письма, что-то говорило ей об этом. Лена чувствовала, что никогда больше не увидит Сашку, и чувство это зародилось после того, самого первого его письма. Она не доверяла войне, и не верила, что та вернет ей ее Любовь. Это чувство прочно укрепилось сейчас, после последних слов Александра. Но душа ее верила, любила и надеялась на чудо. Порою, надежда - это единственное, что есть у человека, но и тогда он еще может считать себя богатым. Когда же уходит и она, наступает холодная, зловещая пустота.
  Последнее письмо мало чем отличалось от остальных по форме написания. Он никогда не писал ей о боях и войне. Но все же Лена почувствовала в нем какую-то обреченность.... Или, может быть, ей это просто показалось?
  Мать приходила каждый день в течении всего того долгого периода, что Лена провела в больнице. Она мечтала видеть дочь дома, в полном здравии, но врачи умоляли подождать еще чуть-чуть. Это "чуть-чуть" длилось уже в течении трех месяцев, а писем от Александра так и не было. Наталья Викторовна говорила:
  - Ты бы хоть мне рассказала, что случилось у вас там. Обещаю, не пойду в милицию, раз ты не хочешь. Но они и сами ищут уже. Все равно найдут. Так что, не упрямилась бы, рассказала...
  - Мама, не нужно тебе это. Ты ничего не знаешь, а как узнаешь, так ужаснешься. И мир тебе горьким покажется, хотя и знаешь ты его на вкус. Знаешь ты их всех, видела не раз. Но не хочу я, чтобы они от людей пострадали. Накажут их. Куда сильнее накажут. Вот увидишь, накажут.... Да, скорей всего, и Ангел у меня теперь есть. Позаботится он об этом. Хотя, знаешь, - глаза ее наполнились слезами, - лучше бы не было его у меня.
  Наталье Викторовне было непонятно, о чем говорит дочь, но она искренне сожалела ее, предполагая, что Лена получила плохие новости.
  
  Так тянулись дни. В больнице было спокойно, и какое-то умиротворение вошло в сердце девушки. Здесь она была отрезана от внешнего, грязного мира. Здесь даже стены оставались белыми внутри, снаружи же, старая постройка больницы осыпалась серыми комьями кирпичей, прогнивая насквозь под серым настроением проходящих мимо людей.
  Иногда она вспоминала ту ужасную встречу на выпускном вечере, большинством же времени, она пыталась об этом не думать. Какими бы ни были трагичными те события, Елена все же вспоминала о них с гордостью, и была вполне довольна собой. Она ненавидела этих людей, но почему-то молчала об этом, хотя порою, ей и хотелось все рассказать, чтобы свершилось правосудие. Но уж очень далека была от нее мысль, что на земле есть справедливость. Потому в ней коренилась уверенность, что она все равно ничего не докажет, но почему-то она вдруг безоговорочно поверила в наказание свыше. Это была странным для семнадцатилетней девушки, но почему-то, она с жадностью уцепилась за эту мысль.
  Она сделала свой выбор на будущее в пользу художественного училища, хотя большинство знакомых и родственников считали это глупостью. Они недоуменно пожимали плечами, беседуя о ней.
  - Ну, надо же, вроде и девчонка - то умная, а ерунду какую-то выбрала. Училась-то как! Чуть ли не на золотую медаль тянула. Одиннадцать классов отучилась, а теперь в училище.... Да еще и то, ладно, в дело бы, а то - в художественное. Нахлебается она с этим. Поймет, да поздно будет. Как жить-то станет? Вот, молодежь! Совсем о будущем не думают. Выбирать-то надо, чтобы спросом требовалась профессия, где деньги платят.
  Но Елена не слышала этих разговоров, а если бы и слышала, все равно решения бы своего не изменила. Она уже знала, что значит - выбирать по моде, и была сыта этим по уши. Мать тоже, в принципе, не совсем была довольна выбором Лены, но препятствовать не стала, потому как знала Андрея. По просьбе дочери, она отнесла лучшие ее рисунки в училище, где они сразу же набрали необходимое количество баллов. В силу того, что Лена не могла покинуть больницы, документы сдала тоже мать.
  Порою ее посещали и бывшие одноклассницы, но это было намного реже. Они восхищенно щебетали ей последние новости из области музыки, кто куда поступил. Лена слушала их и улыбалась. Здесь, за стенами мира любая мелочь становилась новостью.
  
  Но однажды ее просто потрясло последнее сообщение матери, и не смотря ни та что, она оказалась совершенно к нему не готова...
  
  Как-то утром Наталья Викторовна пришла раньше обычного. Лицо ее горело. Она даже не поздоровалась и сразу начала:
  - Ох, дочка, беда-то какая случилась! Ох, беда-то! Нежданно-негаданно! - она была настолько чем-то потрясена, что не могла совладать со своими чувствами, оттого речь ее больше походила на лепет. - Эх, Леночка! Жизнь-то какая вещь страшная!
  - Да что случилось-то? - Она испуганно поднялась на локти, - скажи толком.
  - Да, как же, как же! И слов-то найти не могу, сказать-то.... Уж шибко больно тебе боюсь сделать.
  - Не тяни, мама. - умоляюще произнесла, не на шутку взволнованная, девушка.
  Женщина сглотнула и взялась руками за голову:
  - Не могу, не могу понять. Столько сразу всего.... Ребята с тобою учились, не помню, как и зовут. Крепкие такие. Ну, помнишь ты их, втроем они всегда ходили. Антон еще твой с ними дружил.... Поняла, о ком я говорю? Ну вот, какими друзьями были.... Представляешь, поехали в выходные отдохнуть, на катере покататься, да еще одного паренька с собой взяли. Я сама-то его не знаю, но , говорят, новенький он был у вас...
  - Денис, что ли?
  - Да, да, именно. Именно он. Так мне и сказали, что он. Не знаю, то ли выпили они там, то ли чего.... Обратно поехали, да волны, видать, что ли были сильные, не справились они. Катер у них перевернулся.... И потонули все. Все четверо, можешь себе представить? Представляю, какая это для тебя трагедия...
  - Да, уж... - ошеломленно произнесла Лена.
  - Не все это еще. Не все. Антона-то не было с ними, словно Бог его миловал. Но беда-то, она никогда одна не приходит. Видно уж судьба такая, ты не пугайся только, ради Бога. Он-то тоже ведь должен был с ними ехать, да не смог почему-то.... Видно, судьба у них всех была одинаковая.
  - С ним-то что? - Лена не могла понять своих чувств от потрясения.
  - Да он тоже.... Вот горе-то. Да смерть до него, видно не добралась. И за что ему это? Чем уж заслужил? Уж лучше насмерть совсем и сразу.... Дома он остался, на поехал с ними. Да возле самого дома беда с ним случилась. Собака какая-то бездомная на него бросилась. Там уж никто и не знает, как все вышло. То ли сам он ее раздразнил, то ли щенки у нее были рядом где-то, а может, просто бешеная какая, или еще что.... Он как защищался от нее руками-то, так она ему все руки покусала до локтей. Живого места не оставила. Его в больницу, а там говорят - поздно уже, не восстановишь ничего. Так и отрезали руки ему по локоть. Что же с ним теперь будет? Вы, вроде как, дружили с ним.... Вот ведь несчастье, словно бес наслал. И все в один день случилось, как проклятие, какое на них лежало. Жалко парней-то. Молодые, здоровые, им жить еще, да жить, и вот, надо же...
  Лена не испытала ни жалости, ни сострадания ни к кому из них. Если желаете, можете выставит ей это в вину. Она тяжело вздохнула и посмотрела на мать.
  - Я же говорила тебе, а ты мне не верила...
  - Ты о чем это?
  - Да, так, о своем. - она уставилась в спинку кровати. - ...но еще раньше меня прогневает...
  Происшедшая трагедия вовсе не показалась ей мистическим, из ряда вон выходящим событием. Она приняла его, словно знала, что произойдет именно так. И ей казалось, что где-то там уже никто не пишет ей письма каждый вечер. Она еще не знала об этом, но внутренне уже смирилась с этой потерей. Александр был для нее самым дорогим в жизни, потому как все терялось с его гибелью. Жизнь теряла краски, и все это давило и накатывало холодной, колючей волной на несчастную девушку. Она уже поступила в училище, но рисование больше не радовало, не дарило ей счастье. Вся жизнь ее до краев была полна потерями, плещущимися внутри сердца скорбью. И лишь Антона она за потерю не считала. Она предполагала, что его, возможно, еще ожидает тюрьма. Как ни странно, его нисколько не пугала его участь. Наверное, он сам убил в ней сострадание к себе. Он лежал в больнице, и часто ночами бредил. Он говорил в бреду что-то о крови, о смерти и метался на койке. Каждую ночь он переживал ужас того вечера, и соотносил все это со своей пыльной совестью. Он был труслив и глуп от природы, потому может показаться удивительным, что отбиваясь от бешеной собаки, в его, охваченный паникой мозг, память принесла услышанные когда-то слова: не лезь к Ангелу, Господь тебе это так не простит...
  Она вскоре позабыла о нем, как забывают о вчерашнем дне, какой бы ненастной погодой он ни отличался. Будущего у нее не было, настоящее было столь печально, что слезились глаза.... Она жила прошлым. Она жила воспоминаниями о прекрасном времени, хотя его было не так уж и много. Она поступала так, как учил ее когда-то Андрей. Она была счастлива, что в ее жизни были радостные дни, и старалась не думать, что их уже может не быть. Она жила лишь этим, и лишь на этом держалась ее хрупкая жизнь. Но когда-то могло сломаться и это....
  Ее меланхолию не могли развеять даже новые знакомства в училище. Елена была лучшая, среди остальных в рисовании, но ее угнетало это От Андрея у нее остался лишь рисунок над столом, уже потерявший контрастность с годами, от Сашки же у нее не осталось ничего. Раньше она втайне надеялась, что у них может случиться ребенок, когда они были вместе, однако этому не суждено было сбыться. Мечты перестали бы быть мечтами, если бы все они исполнялись.... Люди потому и любят пребывать в грезах, чтобы оторваться от реальности.
  У нее не осталось ничего ощутимого, что можно было бы потрогать руками, но внутри он оставил что-то.... Она порою задумывалась, и ей казалось, что Любовь все-таки существует в этом мире. Пусть даже, лишь в ее сердце, но она есть. А, может быть, ей просто казалось....
  Как бы то ни было, жизнь, видимо, победила ее. Хотя это не было еще явной победой, но она уже извиваясь, шипела наверху, играя своими кольцами...
  Однажды, на вокзале, она вновь встретила того человека. Он угрюмо сидел в углу, прямо на земле, и рядом лежал поцарапанный и местами отбитый аккордеон. Сам он изменился. Он стал совсем грязным, и одежда на нем была та же.... Лицо его постарело, и теперь не вызывало загадочности, а лишь жалость. Жалость. Человек был пьян, и в желтых пальцах дымился догорающий окурок...
  Елена узнала его, не смотря на годы и изменения. А, может быть, прежде она была ребенком, потому он казался ей иным? Она молча прошла мимо него и остановилась. Она повернулась к нему лицом и заглянула в глаза. Человек тоже смотрел на нее безразличным взглядом, ожидая денег.
  - Давно-давно, вы подарили мне ящерку, - произнесла Елена
  - Я помню тебя, - прохрипел старик, - что тебе нужно?
  - Что случилось с вами? Вы так изменились. Не вынесли жизни? Это она вас так?
  - Нет-нет, девочка. Это не жизнь, это люди....Люди.... У тебя нет хотя бы немного денег?
  Лена отдала, что было.
  - Зачем вы пьете?
   В ответ старик лишь обреченно махнул на нее рукой и отвернулся. А Лена тихо пошла своей дорогой.
  И изо дня в день она все больше и больше погружалась в это липкое болото. Она привыкала видеть вокруг лишь грязь, и эта грязь скрывала ее в себе. Она понимала, что нет ни религии, ни закона, а есть лишь деньги. Деньги решают все. Даже самые трудные задачи разрешаются их путем. Они властвуют над миром, и это именно тот Бог, в которого люди верят с охотой. Его милость можно ощутить. Его гнев можно ощутить тоже, потому люди стремятся втереться к нему в доверие. Все почему-то стало вдруг унылым для нее в этом мире.
  На лавочке сидели незнакомые парни и играли в карты. Вечерело. Она возвращалась домой.
  - Эй...
  Она повернула голову в их сторону, не приостановив шаг.
  - Пошли трахнемся...
  Лена презрительно усмехнулась, давая понять, что не поняла шутки. Она поднялась и открыла дверь. Матери дома не было. Ей на работе выдали путевку в санаторий, и теперь она отдыхала.
  Девушка села за стол и задумчиво взяла ручку, положив перед собой лист бумаги. Потом оперлась головой на свободную руку, и стала писать.
  "Я ненавижу. Ненавижу глубоко и прочно этот мир. Он полон грязи, пошлости и хамства. Он отбирает все самое светлое, и играя, сминает это в своих потных ладонях. Я уже не раз видела это. Все это так отвратительно и так ужасно, что я не вижу смысла жить дальше. Я не хочу превращаться в то же самое. Пусть вся моя жизнь не была святой и чистой. Пусть я совершала ошибки когда-то, но они просто растворились в миру. Не знаю таких слов, чтобы высказать свое презрение. Вы убили меня!
  Прости меня, мама, что оставляю тебя здесь. Я знаю, что это нелепо, и даже жестоко, но я больше не могу. Прости меня, мамочка, за все слова мои, которые тебе грусть принесли. Прости меня за поступок мой.
  Не знаю, что сказать еще тебе, да больше и некому. А Андрюшке, да Сашеньке я и сама все скажу. Небось встретимся.
  Прощай, а коли ругать меня станешь, так значит, заслужила я это. Заслужила. Я уж и себя-то ненавидеть стала.... Совсем, видно я запуталась.
  Прощай, мамочка. Я люблю тебя. Очень, очень".
  
  Она отложила ручку и, достав аптечку, вытряхнула из нее все содержимое. Она не знала, потому брала все, что попадало под руку. Елена глотала таблетки одну за одной, изредка запивая из-под крана большими глотками воды. Она осмотрела ворох пустых бумажек, и это ей показалось недостаточным.
  Лена глотала таблетки до тех пор, пока ее не стало тошнить. Появилось головокружение, и все словно поплыло. Она попыталась дойти до кровати, и тело ее несколько раз бросало на стены коридора усиливающейся слабостью. Она с трудом дошла до комнаты и рухнула на кровать. Мгновенно ей стало холодно, а потом вдруг потемнело, Потемнело, и растаял мир. Мир, который она так невзлюбила. Он перестал для нее существовать...
  Но иногда люди не угадывают планы смерти, и их действия не укладываются в их график. Иногда она по-другому смотрит на мир. И тогда она отталкивает от себя предложенное ей, а человеку кажется, будто Ангел раскрыл над ним свое крыло, и спрятал от смерти.
  
  8
  
  Не смотря на количество выпитых таблеток, Елена все же проснулась утром.
  
  Вот и пришли мы к отправной точке моего повествования. Я рассказал вам об этой девушке все, что знал, однако потерпите еще совсем немного.... Скоро, скоро вы закроете книгу, и отложите ее в сторону, но прежде, я еще расскажу вам кое-что. Считанные минуты остались нам с вами быть вместе. Теперь вы уже вполне можете решить для себя - права она или нет в своем поступке. Если бы я это знал, то сказал бы вам сразу, и не стал утруждать вас перелистыванием всего этого объема. Но раз уж вы прочли все вышесказанное, то думаю, не сочтете за труд посвятить мне еще несколько минут. У меня в запасе еще есть, что вам рассказать. Итак, я продолжаю свою Легенду...
  Очнувшись утром, Лена долго не могла понять происходящее, тем более - вспомнить события прошедшего вечера. Постепенно память возвращалась к ней. Словно маленький, степной зверок металась она в травах воспоминаний. Итона, действительно, все вспомнила...
  Она сидела и плакала напротив зеркала. Но были то слезы отчаяния, или раскаяния в собственном поступке, об этом узнать никому уже не дано. Яд не забрал у нее жизнь, ограничившись лишь внешностью.
  Елену знобило. Не в силах больше видеть свое отражение, она накрыла зеркало халатом. Взгляд ее блуждал по квартире. Что-то словно изменилось, как будто мир стал иным и послушным. Просто она побывала в объятиях смерти, где разговаривала с Властителем Снов.
  На столе лежал исписанный мелким почерком лист. Лена прочитала свое ночное творение и смяла бумагу. Боль в голове не унималась, дятлом долбя виски.
  "Что делать-то?" - подумала девушка и взглянула на раскиданное содержимое аптечки.
  "Попробовать еще раз? Ну уж нет. Хватит."
  Ведущий утренний эфир по-прежнему весело чирикал:
  "Если у вас плохое настроение с утра, то посмотрите на улицу. Вы наверняка улыбнетесь...".
  Елена отдернула занавеску, и ослепительно-чистый, солнечный свет на мгновение ослепил ее. И она улыбнулась.... А ведь еще вчера мир казался ей таким пасмурным, а нужно было всего-навсего отдернуть занавеску, чтобы свет увидеть. Солнечный луч озарил висящий на стене рисунок, и на нем тоже наступил день. Лена осторожно опустилась на стул, стараясь не волновать капризную боль.
  "...если вы все еще чем-нибудь недовольны, то следующая песня обязательно должна это исправить...".
  "Молока охота" - подумалось Елене, и пришлось снова вставать, чтобы идти к холодильнику, узнать, есть ли молоко. Молоко было, и это стало еще одной маленькой радостью для больной девушки. Оказывается, жизнь наполнена приятностями, но поняла она это лишь сейчас, когда ей было совсем плохо. Она словно родилась в новом мире. Елена пережила смерть, и теперь смотрела на все с оптимизмом.
  Превозмогая боль, она наклонилась и собрала пустые бумажки от таблеток. Через секунду они полетели в мусорное ведро, а спустя еще несколько, их нагнала там горящая спичка. Бумага вспыхнула, забирая с собой страшную память о прошлом.
  Лена смотрела на этот костер, в котором сгорела смерть, давшая осечку, и вспоминала, как горел лес. Огонь съел все, что ему дали, и успокоился.
  Она поставила чайник и всмотрелась в синий цветок. Огнь был другим и домашним, послушным и серьезным. Когда-то на этой кухне, Александр разговаривал с ее матерью...
  Больше всего ей не хотелось сейчас, чтобы вернулась мама и застала ее в таком виде. Лена планировала отлежаться и более-менее привести себя в порядок. От седых волос она избавиться не рассчитывала, а все остальное считала вполне исправимым. Слезы ее высохли и лишь оставили на память о себе легкие белесые следы. Лена убрала халат, и теперь уже по-другому взглянула на себя в зеркало. В солнечном свете она и выглядела по-другому. Внешность не казалась ей уж такой отталкивающей, хотя прощальный поцелуй ушедшая ночь все же оставила на ее лице.
  "Это не страшно, пробьемся" - сказала она себе.
  На кухне засвистел закипевший чайник. Жизнь продолжалась. А может быть, только-только началась...
  Звонок разрубил тишину, и Лена вздрогнула, едва не выронив из слабых рук чашку. Ей совершенно было не нужно сейчас никого, тем более, она была уверена, что это соседи пришли за какой-нибудь ерундой. Ей очень не хотелось открывать.
  "А вдруг мама" - эта мысль больно покалывала мозг.
  "Нет, не должно..."
   Она стояла в нерешительности. Кто бы это ни был, ей очень не хотелось, чтобы ее видели в столь неприглядном виде. Она уж было подумала, что звонивший ушел, но звонок повторился. Она нерешительно подошла к двери и прислушалась. У них не было глазка, потому и не могла она решиться так долго.
  "А, ладно!" выдохнула она про себя, и пытаясь восстановить взволнованное дыхание, открыла дверь. Стоявшего на пороге человека она не могла ни ждать, ни предвидеть. Кого угодно, но не его...
  - Сашка! Сашенька! - она бросилась к нему на шею, не помня себя от нахлынувших эмоций. Он улыбнулся, и обняв ее, слегка оторвал от земли.
  Лена захлебывалась слезами, и оттого не могла сказать ни слова. Счастье - оно так немногословно.
  - Привет, малыш. - тихо, на самое ухо, сказал Саша.
  Она ничего не ответила, лишь рыдая, сильнее прижалась к нему, и уткнулась лицом в его гражданскую одежду. Она не могла поверить в это чудо, и если бы не слышала сейчас его сердца, то, наверное, сочла бы все это за очередную галлюцинацию. А оно было так реально.... Теперь она вполне осознала всю свою вчерашнюю глупость, и благодарила Бога и Ангелов всех за то, что не позволили этому случиться. Что бы было тогда? Ведь еще вчера вечером она глотала таблетки, чтобы умереть, потому что жизнь потеряла всякий смысл, и не было несчастнее ее человека. А сейчас уже весь мир мог счастью ее завидовать.
  А потом они пили чай и разговаривали. Чай Елены давно остыл, а она по-прежнему смотрела на Сашку восторженным, влюбленным взглядом.
  -- Что с тобой случилось, малыш?
  Она махнула рукой и опустила голову.
  Ну, расскажи, ведь хочешь же...
  - Да, чего там рассказывать, когда ты вот тут рядом сидишь, живой и улыбаешься. Убить я вчера себя хотела, да видно опыта мало. Не вышло ничего. Тебе, наверное неприятно на меня на такую смотреть?
  - Что же ты говоришь такое? Я и не заметил даже, что ты изменилась....
  - Ой, да ладно тебе. Все шутишь. Ты, как в Саратов-то надолго?
  - Кто знает? Глядишь, и насовсем останусь, - он нежно погладил ее руку. -0 Кто знает.... Значит, вот так вот решила с миром все связи порвать? И отчего же?
  - Да, хватит об этом, - Лена не хотела вспоминать, - ты лучше скажи мне, что не писал-то так долго? Ведь письмо твое последнее не просто так заканчивается?
  - Умница ты. Да, меня в суд полевой сдали за то, что воевать не пошел, а там, знаешь, разговор короткий, да и приговор один..... Все быстро так делается. Расстрел мне, в общем, дали.
  Лена от испуга закрыла рот ладошкой.
  - Понимаешь, расстрел, за то, что приказ не выполнил. Там уж правила такие, выбирать не приходится. Да, вот, как видишь, жив я. Из семи человек двое только выстелили в меня. Остальные, кто в воздух, кто в землю.... Поклон им за это в ноги самые. Но и те две пули здорово меня достали. Полгода провалялся то в коме, то в бреду. Уж и спасти-то меня отчаялись, а вот, как видишь, справились! И врачам я своим благодарен бесконечно. Такая вот история приключилась. А после госпиталя меня домой отправили, но не сразу, а пока там бумаги все заполнил, ну тогда, уж и писать смысла не было. Сам бы, наверное, раньше приехал, чем письмо пришло... Но все одно, хоть и удалось мне смерти миновать, а от слов от своих все равно не отказываюсь. Люблю я тебя, Леночка. Больше всех на свете люблю...
  Он протянул руку, и провел по влажной щеке.
  - Мамка-то как?
  - Отдыхает она у меня. В отпуске.
  - Учишься?
  - Да, в художественное училище поступила.
  - Вот это классно! К Андрею не ходила больше?
  - Как же! Ходила, да про тебя ему рассказывала, как ты со мной обошелся, - она виновато посмотрела на парня.
  - Упрекаешь меня до сих пор?
  - Да нет, нет.... Это я ведь так просто, любя. Вытерпела я, Сашенька, все вытерпела до последнего дня, до последней капли, да вот ей-то и подавилась. Ведь мне же теперь встречи этой на год хватит, даже если уйдешь сегодня и не явишься больше. Даже, бросишь если, одну оставишь. У тебя ведь жизнь-то своя, ты взрослый уже, может тебе и не до меня статься, а только я все равно о тебе помнить буду.
  - Не говори так. Не надо. - Он обнял девчонку, - Что на будущее загадывать? Только кажется мне, куда ж я теперь отсюда-то...
  - Мне Андрюшка перед самой смертью сказал, что забуду я его. А вот ошибался он. Был бы он сейчас с нами, да вот нет его.... И умер он, лишь солнце всходить начало.
  Александр нежно поцеловал Лену в лоб.
  - На рассвете и звезды умирают...
  Тихо промолвил он...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"