Илюшин Владимир Алексеевич : другие произведения.

Магический кристалл. Способ существования знания

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В этой книге излагается представление о том, что знание является не идеальным (не материальным), а материальным объектом.

Илюшин В.А.

МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ

(СПОСОБ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЗНАНИЯ)

  

Киев - 2005

АННОТАЦИЯ.

   В книге обсуждается вопрос о способе существования знания. Опровергается мнение о нематериальности (идеальности) знания и сознания. Обосновывается положение о том, что знание существует в виде электрических процессов в коре головного мозга (движения ионов калия и натрия). На их базе формируются структурные копии или копии структур действительности. Они-то и представляют собой знания как таковые. При отражении структур взаимодействия вещей (сначала - в процессах практики) фиксируются структуры объективных необходимостей (законов). Структуры необходимостей как раз и образуют основное содержание знания.
   Знания формируются двумя основными видами познания - эмпирического и теоретического. В ходе эмпирического познания человек собственными руками организует взаимодействия вещей; структуры, и результаты таких взаимодействий отражаются в структурах мозга в виде эмпирического знания. Здесь мы имеем дело с "мышлением рук".
   Теоретическое познание осуществляется через синтез понятий. Понятие - это копии структур объективных необходимостей в мозге. Ошеломляющая особенность теоретического познания состоит в том, что здесь знания возникают без помощи копирования действительности, без ее отражения, без взаимодействия и всякого контакта с ней. Это становится возможным потому, что движение (синтез ) копий необходимостей здесь повторяет возникновение одних необходимостей из других в ходе взаимодействия внешних вещей. В отличие от объективных процессов действительности не все комбинации копий (знаний) соответствуют объективным необходимостям. Более того, большинство таких комбинаций представляют собой ошибочные гипотезы. Истинные теории среди ошибочных гипотез находятся с помощью эксперимента.
   Эксперимент понимается в данной работе как организация взаимодействия вещей. Он отличается от соответствующего процесса в эмпирическом познании тем, что в данном случае до проведения эксперимента формулируется предположение о его результате. Источником предположения выступает теоретическая гипотеза. Если предположение оправдывается, предсказание сбывается, это означает, что эксперимент прошел успешно, и гипотеза превращается в теорию.
   Таким образом обосновывается материальность знания, его существование в виде движений определенных вещей. Предположение о нематериальности, невещественности знания до сих пор было единственным основанием для выводов о существовании в мире чего-то нематериального, отличного от вещей. Поэтому теперь становится возможным создание последовательной, безупречной материалистической картины мира. Мир состоит из вещей и только из вещей. Все вещи способны превращаться друг в друга; из любой вещи через ряд промежуточных превращений можно получить какую угодно другую вещь. Так обнаруживается внутреннее единство всех вещей, единство всего бесконечного мира, в котором мы живем. Материал, из которого состоят все вещи и который создает возможность глобальных взаимопревращений вещей, есть материя. Представление о материи есть фундамент материалистической картины мира.

"Что значит знать?

Вот, друг мой, в чем вопрос,

На этот счет у нас

Не все в порядке".

(Гете. "Фауст")

  
   В этой книге рассматривается, в основном, проблема способа существования знания. Мы все понимаем, что оно находится в голове, но почти никто не решается назвать материальные процессы в человеческом мозге знаниями. Считается, что знания - это ни в коем случае не нервные клетки (нейроны) мозга и не электрические или химические процессы в этих клетках. Знание - это магический кристалл, с помощью которого мы наблюдаем окружающий мир, но у нас возникло такое чувство, будто само оно не от мира сего.
   Давным-давно возникло и укоренилось мнение о нематериальности знания, о том, что оно принципиально не имеет ничего общего с материальными вещами (хотя и копирует их!).
   Почему все (или почти все) так считают? Никто никогда даже и не пытался это объяснять. Просто все в этом уверены и конец делу. Отдельные голоса противников этого воззрения всегда тонули в дружном хоре приверженцев нематериальности знания. К тому же, как на грех, сторонники материальной формы его существования никогда не могли убедительно продемонстрировать, какие именно вещи и каким образом способны выступать в роли знаний.
   В предлагаемой читателю книге мы постараемся показать, что знания - это все-таки материальные вещи (точнее - движения вещей). И что если с этим разобраться, то откроется дорога к пониманию основных законов существования и функционирования знаний, тогда загадочная до сих пор картинка прояснится и перед нашими глазами откроется широкая дорога постижения истины, по которой мы до сих пор брели вслепую, спотыкаясь на каждом шагу.

ТРУДНОСТИ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЗНАНИЯ (ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ)

   Как это ни странно, но нам до сих пор непонятно, что такое знание. Толковый словарь определяет знание как результат процесса познания. Но, при этом, познание определяется как процесс получения знаний (см. "Словарь русского языка". - в 4-х т. - М., 1985). Точно так же поступает и толковый словарь английского языка - "The new international Webster's comprehensive dictionary" 1996. То есть знание определяется через познание, а познание - в свою очередь - через знание. Это логическая ошибка "круга"; она означает, что фактически мы не имеем определений ни знания, ни познания; эти понятия остаются неопределенными. Если определения нет, отсюда еще не следует, что у нас нет знания (понятия) о данном явлении. В том же русском словаре масло определяется как жировое вещество, а жир - как вещество маслянистое. Но это вовсе не означает, что мы не знаем, что такое жир и масло. Просто этими понятиями мы владеем интуитивно. Но интуитивное знание ненадежно. И мы всегда стремимся к знанию логически обоснованному, выраженному в точных определениях. Знания - это главное сокровище человечества, залог его господства над действительностью, условие самого его существования; лишенный знаний человек немедленно гибнет (например, в городе, если он не знает правил уличного движения). С сокровищем знания надо уметь обращаться, отличать знание от иллюзии, заблуждения; надо непрестанно наращивать запас знаний, преумножать его. Для этого необходимо глубокое понимание знания, для этого надо быть способным определять его в понятиях.
   Трудности определения понятия "знания" вырастают из обязательного требования к нему: знание должно быть копией вещи, копией действительности. Существует два способа понимания знания - материалистический и идеалистический, и они оба наталкиваются на непреодолимые трудности.
   В материалистической философии, как правило, считается, что знания - это особые вещи, которые находятся в голове, в человеческом мозге; в принципе, это такие же материальные вещи, как и вещи вне мозга - как дерево, лошадь или как сам мозг. Но если знание обязательно должно быть копией вещи, его существование в виде материальной вещи становится невозможным. И хотя мы имеем здесь дело с вполне естественным предположением, оно приводит к абсурду. Ведь, что такое копия? Копия вещи - это точно такая же вещь! Но тогда знание об утюге, это еще один точно такой же утюг, и он, естественно, находиться в мозге не может. Если бы знания были материальными вещами, то человеческая голова должна была бы быть набитой утюгами, слонами и небоскребами. Указанное представление о сущности знания приводило к пресловутому "удвоению мира", которым Беркли в XVIII веке шпынял материалистов. Не спасает положения и предположение о том, что знание есть частичная копия. В этом случае голова будет набита чем-то вроде толченого кирпича и битого стекла, но, как известно, что даже девять граммов свинца в голове несовместимы с жизнью. Отсюда бесспорный вывод: знания не могут существовать в виде материальных связей.
   В связи с этими жуткими недоразумениями почти одновременно с материалистической концепцией знания еще в древности возникла концепция идеалистическая (в философии Платона, например). Здесь знание рассматривалось как образование нематериальное. Никто и никогда не объяснял, что это значит "быть нематериальным", но, зная о трудностях, с которыми сталкивается материалистическая концепция знания, догадаться нетрудно. Нематериальное знание это, очевидно, такой объект, который с материальными вещами взаимодействовать не способен, в том числе и с мозгом. И тогда знание любых размеров и качеств способно свободно размещаться в голове. Такое представление о нематериальном возникло еще у дикарей. Нематериальные "духи" свободно проходят сквозь землю, сквозь гору, а человек прокладывает себе дорогу через тело "духа", не встречая при этом, никакого сопротивления. Вот почему избегали всегда объяснять сущность нематериального: никаких духов никто никогда не видел, ни с чем нематериальным никто никогда не сталкивался. Разговоры о нематериальном - это всего лишь предположение и вера, ни на чем не основанная.
   Мало этого, нематериальное знание не способно служить знанием вообще. Знать вещь - это значит знать ее свойства (по Гегелю), а свойства - это способность вещи изменять другую вещь (или изменяться под ее воздействием). Если нематериальное знание неспособно взаимодействовать с вещами, то оно не может и ничего рассказать о взаимодействиях вещей между собой, о свойствах вещей. "Идеальный огонь не жжет" - вот пароль сторонников нематериальности знания. Они утверждают, что при восприятии вещи красного цвета вещество мозга не краснеет (как ни странно, это положение содержится в диалектическом материализме - последней по времени форме материалистической философии). Что же это за знание, которое в принципе не способно сообщить нам, что огонь жжет, а кислота разъедает? Идеалистическая концепция спасала знание от одной беды, но, с другой стороны, губила. Согласно идеализму, знание могло размещаться в мозге, но выполнять функции знания как такового не могло. Совсем как в поговорке "нос вытащишь - хвост воткнешь". Один комический персонаж спрашивал в магазине бронзового Пегаса - точно такого же, но... без крыльев. Но ведь Пегас - это крылатый конь поэзии. Для чего же может понадобиться бескрылая поэзия (разве что для рекламных завлекалок)?!
   Знания характеризовали как "идеальное" для того, чтобы не называть его "нематериальным". "Нематериальное" - это несуществующее, это то, чего никогда не наблюдали. А "идеальное" происходит от "идеи", находящейся в голове; это что-то "реальное", хотя и чрезвычайно неопределенное. На самом же деле "нематериальное знание" - это бескрылый Пегас, слепой впередсмотрящий.
   Кроме того, предположение о нематериальности знания не позволяет объяснить, как в этом случае человек может применять имеющиеся у него знания. Это применение предполагает организацию взаимодействия вещей (практику), а значит - и взаимодействие человеческого тела с вещами. Для этого знания должны привести в движение человеческое тело, что и имеет место в действительности: если мы знаем, что опасность справа, то убегаем в противоположном направлении. Но если знание обладает способностью воздействовать на материальное тело, значит, знание само... материально, значит, предположение о нематериальности знания ошибочно, противоречит фактам. Ведь для того и придумали нематериальность знания (сознания), чтобы "лишить его способности" взаимодействовать с человеческим телом.
   Итак, знание ни в коем случае не может быть материальным, но оно же явно не может быть и нематериальным. Получается, следовательно, что знание не способно существовать ни в какой форме, т.е. его вообще быть не может. Однако, такое положение тоже невозможно. Люди твердо уверены, что знаниями они обладают. Ибо без знаний человек очень быстро погибает; он жив лишь благодаря знаниям. Поэтому, рассуждая о знании, теоретик оказывается в положении судьи, который сначала признал правоту истца; затем был вынужден признать правоту и ответчика. А когда жена указала ему на абсурдность его позиции, он сказал: "Ты, жена, тоже права". Проблема знания уже очень давно, почти с самого начала, окутана непроницаемой, притом, терзающей тайной. Недаром в течении[Author ID1: at Sun Mar 12 14:11:00 2006 ]е[Author ID1: at Sun Mar 12 14:11:00 2006 ] тысячелетий звучит сакраментальный вопрос: "Что есть истина?".

МЕТОД РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ

   Как же следует решать проблему способа существования знания, где выход из тупика? Как ни странно, но надежда появляется именно из-за абсурдности сложившейся здесь ситуации. Маркс как-то заметил, что человечество ставит перед собой только такие задачи, которые оно способно разрешить. Каким же образом оно так ловко устраивается? Оказывается, сама задача обнаруживается (проясняется) вместе с накоплением условий для ее решения. Здесь надо бы добавить, что проблема обнаруживается через ее обострение, ибо все приходящие на ум решения имеют абсурдную форму. В романе Даниила Гранина гениальный физик говорит: "Абсурд - вот чего нам не хватало. Самое ценное в исследованиях - это найти абсурд. И мы нашли! Абсурд таит всегда принципиально новые вещи". Но в науке ценен не всякий абсурд, не тот, который возникает из-за небрежности, расхлябанности мышления, впадающего в логические ошибки. Важен абсурд, который возникает из столкновения выводов, каждый из которых получен абсолютно необходимым путем. Созревание проблемы - это накопление фактов, которые, в конце концов, сталкиваются и порождают абсурдные противоречия.
   В соответствии с вышеизложенными соображениями суммируем все существенные факты, касающиеся природы знания, сопоставим их и, таким образом, уточним формулировку того противоречия, которое мы обнаружили, исследуя историю вопроса в истории философии. В настоящее время твердо установлено, что знание возникает в результате процесса отражения: внешние вещи действуют на мозг, изменяют его, эти изменения и являются знаниями. Это надежно (экспериментально) доказано, благодаря развитию техники и методики исследования электрических процессов в мозге. Многого в этом отношении добились английские нейрофизиологи в ХХ веке.
   Было установлено, что и сигналы из органов чувств в мозг, и процессы в мозге, которые суть образы внешних вещей (знания), имеют одну и ту же природу. По нервам из одной клетки в другую перемещаются ионы - в основном натрия и калия (ионы - это электрически заряженные атомы). Движущиеся ионы в мозге - это вовсе не движущиеся картинки-копии, как в кино или телевизоре. Это - зашифрованные сообщения о вещах, как будто нарочно сделанные неузнаваемыми. Так, шпионы передают свои сообщения в разведцентр, предварительно сделав их совершенно непонятными для непосвященных.
   Показано, что от разных органов чувств сигналы идут по различным нервным путям и попадают в различные участки мозга (см. R.Brain. The Nature of Experience. - L., 1959. - p. 8). При этом, сигналы и от органов зрения, и от органов слуха, и других органов чувств качественно не отличаются - это все те же перемещающиеся ионы (см. E.D.Adrian. The Physical Background of Reception. - Oxford, 1947. - p. 12-13). Сигналы, поступающие в мозг от различных органов чувств, отличаются друг от друга только группировкой (сигналы передаются группами) и частотой их следования друг за другом. В каждой группе разное число сигналов. И если бы сигналы из органа слуха попали в зрительный центр мозга, образа (знания) не возникло бы из-за невозможности расшифровать сообщение; точно так же, как текст на незнакомом языке остается для человека непонятным. Причем, органы чувств способны воспринимать информацию только от определенных воздействий вещей (ухо - от механических колебаний, глаз - от световых колебаний и т.д.). Только в этом случае передаваемая информация в виде нервных сигналов адекватно расшифровывается мозгом.
   В ХIХ веке И.Мюллер обнаружил, что не всякие воздействия вещей на глаз приводят к появлению зрительных образов. Механическое давление, удар, например, вызывает просто ощущение яркой вспышки ("искры из глаз"). Т.е. знание появляется в мозге в результате передачи "шифрованного", "закодированного" сообщения; причем, вещь-источник по своему качеству, характеру должна соответствовать устройству воспринимающего рецептора - иначе знание появиться не может. Это значит, что условия передачи знания в мозг являются чрезвычайно сложными; так шпионы могут передавать сообщения только по строго определенному адресу - иначе сообщение не будет понято. Т.е. [Author ID1: at Sun Mar 12 14:13:00 2006 ] ни о каких "фотографиях", передаваемых по фототелеграфу не может быть и речи - всегда при передаче знаний идет поток кодированных сигналов.
   И, наконец, имеется еще одно красноречивое доказательство того, что изменения нервных клеток в мозге не могут быть копиями вещей. Оказывается, при стимуляции вкусовых сосочков языка человека электрическим током возникают точно такие же вкусовые ощущения, как и при воздействии соли, сахара, перца и т.д. Если электрические колебания достигают 30-40 Гц, возбуждаются ощущения соленого и кислого, при 70 Гц - сладкого и при 100 Гц - горького (см. Губанов Н.И. Чувственное отражение. - М., 1986. - с. 74). Несомненно, что сахар и электрический ток - вещи, качественно различные, а ощущения они вызывают тождественные; значит, ощущения - это не копии, а знаки вещей, не имеющие с ними никакого сходства!
   В доказательство того, что знание (в частности, ощущение) являются копиями вещей, ссылались на так называемую "предметность образа". Человек, мол, не воспринимает образ сознания (знание) как состояние мозга, он считает его изображением (копией) внешней вещи. Известно высказывание Маркса по этому поводу: "...световое воздействие вещи на зрительный нерв воспринимается не как субъективное раздражение самого зрительного нерва, а как объективная форма вещи, находящаяся вне глаза (К.Маркс. Капитал. - Т.1; К.Маркс, Ф.Энгельс. Собр. соч. - Т. 23. - М., 1960. - с. 82). Эта идея есть продукт чистого недоразумения. Необходимая связь между знанием (ощущением) и вещью существует, т.к. возбуждение клеток мозга возникает в результате воздействия вещей на органы чувств; а без внешних воздействий мы свой мозг не ощущаем. Отсюда и иллюзия: изменение мозга из-за внешнего воздействия мы отказываемся считать... изменением мозга. Но из факта этой связи вовсе не следует, что ощущения копируют вещи. Сегодня надежно установлено, что ощущения копиями вещей не являются.
   С другой стороны, как уже говорилось, существует твердое, хотя и интуитивное убеждение в том, что знание не может не быть копией. Это убеждение проявляется и в так называемом "наивном реализме", согласно которому вещи точь-в-точь такие, какими они человеку представляются в ощущениях; образ красной вещи имеет красный цвет, а образ шероховатой вещи сам является шершавым. Размышления теоретиков, философов в этом направлении привели к сходным выводам. В XVIII веке Беркли в полемике с материалистами доказывал, что если бы существовали вещи (сам Беркли это отрицал), то образы (ощущения), их отражающие, должны бы были их копировать. Ибо если ощущение само по себе бесцветно, то с его помощью нельзя отличить красное от зеленого. И что из этого следует? А то, что в таком случае знание не сможет осуществлять свою первейшую функцию, не сможет обеспечить различение внешних вещей, тогда человек не мог бы ориентироваться в действительности.
   Эту трудность в ХIХ веке пытался преодолеть Гельмгольц в своей "теории символов". Эта теория предполагала однозначное соответствие между вещью и ее символом (знаком) в виде ощущения. Качественно различные вещи будто бы порождают в мозге различные ощущения, почему человек и может различать вещи. Таким образом, ощущения, не являющиеся копиями, могли бы выполнять функции знаний. Но, как уже говорилось, в ХХ веке обнаружили, что электрический ток может порождать точно такое же ощущение, что и сахар. Это нанесло "теории символов" сокрушительный, смертельный удар. Опять мы были вынуждены признать, что знание может быть только копией действительности.
   Окончательно сформулируем проблему, подлежащую решению. Известно, что знание существует в виде электрических процессов в мозге (это движение ионов натрия и калия из одного нейрона в другой). Поэтому знания никак не могут быть копиями внешних вещей. Но чтобы знание было знанием, оно обязательно должно быть копией действительности. И все дело в том, что знания реально существуют и исправно осуществляют свои функции. Перед нами прямо-таки кричащее противоречие: знание существует, но в том виде, в каком оно существует, оно существовать не может.
   Как же нам поступить в данном случае? Надо "исхитриться" и сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы были бы целы. Надо принять, что знание - это электрические импульсы и одновременно понять, как из этих импульсов получаются копии любых вещей действительности. Это сальто-мортале кажется невозможным, но в науке бывали случаи подобного разрешения противоречий. И тогда становились возможными принципиально новые решения, и познание совершало крупный шаг вперед. Покажем, что и в нашем случае подобный выход возможен.

СПОСОБ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЗНАНИЯ.

ЗНАНИЕ - СТРУКТУРНАЯ КОПИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

  
   Возьмем кубик из меди и сделаем точно такой же из графита. Кубик из графита будет копией медного кубика; можно постараться и сделать "точную копию". В каком смысле мы употребляем здесь слово "копия"? Ведь копия вещи - это другая, точно такая же вещь, а изделия из меди и графита различаются радикально. В данном случае речь идет об особой копии и это как раз такая копия, какую мы ищем. Перед нами структурная копия. Структура - это соотношение частей некоторого целого (вещи, системы, конгломерата). Возможна и структура, которая разворачивается во времени - структура процесса. И структурная копия представляет собой копию структуры данной вещи в форме структуры другой вещи (или системы). При этом, копирующий объект может и качественно отличаться от того, с которого снимают копию. Таким образом, открывается путь к решению нашей проблемы: как материальные вещи, материальные процессы в мозге могут копировать действительность вне мозга. Если копия структурная, то ее возникновение в мозге есть дело вполне осуществимое. Когда одна вещь структурно копирует другую, то в то же время самые маленькие частички обеих вещей могут быть совершенно различными, как графит и медь. И именно поэтому возможно решение самой острой проблемы, связанной со способом существования знания. Ибо свойства структурной копии позволяют копировать одну вещь с помощью другой вещи, которая радикально, качественно от нее отличается.
   Конечно, структурная копия всегда частичная копия, но, как мы далее увидим, это не препятствует получению знаний о любых объектах действительности и о любых деталях этих объектов.
   Когда в ХХ веке физиологи окончательно доказали, что знания материальны, что они сами суть вещи, идея структурной копии пришла ученым на ум сама собой. Например, английские нейрофизиологи Эдриан (E.D.Adrian), Брайн (R.Brain), Смитис (I.R.Smythies) и другие создали "теорию картографирования" (mapping). Согласно этой теории, вещи извне действуют на органы чувств, а те, в свою очередь, посылают сигналы в мозг. Эти сигналы суть знаки, с вещами ничего общего не имеющие, но в мозге эти сигналы (электрические) образуют структуры, являющиеся структурными копиями; они и есть знания. (См.: Уваров Л.В. Образ, символ знак. - М., 1967. - с.62-64).
   Однако, результаты применения данной теории оказались обескураживающими для самих ее создателей. Они установили, что таким образом могут копироваться только пространственно-временные структуры. Причем, пространственная структура (видимая или осязаемая) представлена в мозге в весьма искаженном виде. Что же касается познания свойств, которым соответствуют ощущения цвета, звука, вкуса и запаха, то здесь вообще дело обстоит очень плохо. Изображение этих свойств в мозге, по мнению этих физиологов, является чисто субъективным, то есть оно вообще не имеет ничего общего с действительностью и поэтому знанием не является. Что же касается знаний в виде понятий, знаний о законах, которые составляют основную массу знаний современного человека, то здесь "теория картографирования" выглядит абсолютно беспомощной. Так что ее попытка решить проблему способа существования знания с помощью идеи о структурной копии потерпело фиаско.
   Диалектический материализм (марксистская философия) выступает против принципа "знание - структурная копия". Марксисты тщились узнать, как качества объективного мира могут копироваться знанием, существовать в виде идеальных образов. (См.: Уваров Л.В. Образ, символ, знак. - М., 1967. - с.62). Они упрямо стремились представить знание в виде "физической копи", т. е. в виде абсолютной, точной копии познаваемой вещи. Марксисты разделяют иллюзии "наивного реализма", обыденного сознания, для которого огонь в голове такой же красный и горячий, как и в пламени костра. Но знание в виде материальной копии невозможно; это - "удвоение мира", как заметил еще Беркли; и такая копия разрушит мозг. А намерение изобрести идеальное (=нематериальное) знание есть попытка при падении удержаться за воздух, стремление опереться на пустоту. Ведь человеку ничто нематериальное неизвестно; "изобретение" нематериального связано с тщетными усилиями выпутаться из противоречий, порождаемых исследованием природы знания. Кроме того, знание управляет материальным человеческим телом, а это значит, что оно обязательно должно быть материальным.
   Упрямое намерение представлять себе знания в виде "картинки" вещи, ее точной ("физической") копии находится в вопиющем противоречии с тем, что нам о знании как таковом известно. Основная масса знаний - это понятия, а понятие ничего общего с "картинками" не имеют. Возьмем понятие "дом". Это понятие не сообщает нам ничего ни о размере, ни о форме, ни о материале, их которого дом сделан; а также о его цвете и запахе. Тем не менее, перед нами полноценное знание. Если нас пошлют отыскать в лесу дом, мы не спутаем его ни с пнем, ни с муравейником. Фундамент знания - это знания о законах, но даже и мысли не может возникнуть, что знание о законе - это цветная или звучащая копия.

ЗНАНИЕ КАК СТРУКТУРНАЯ КОПИЯ НЕОБХОДИМОСТИ

   Итак, проблема снята, противоречие разрешено, знание понято как копия, причем, как такая копия, которая в вещном виде способна существовать в мозге. Но для того, чтобы знание возникло и начало существовать, приступило к выполнению своих обязанностей, нужны были структурные копии не любых явлений действительности, а только копии необходимостей.
   Что же такое необходимость? До сих пор нет должного понимания этой категории, и нет удовлетворительного ее определения. Пытались ввести необходимость из "внутреннего", но это понятие само остается совершенно непроясненным. По-видимому, необходимость следует выводить из "существования". Необходимость - это обусловленное существование. Т.е. в данном случае речь идет не просто о существовании определенного явления, а о его существовании, связанном с бытием какого-то другого явления (или явлений). Например, существование атома связано с взаимодействия электронов с ядром. Оно обусловлено этим взаимодействием. А существование ядра зависит от взаимодействия друг с другом нуклонов (протонов и нейтронов) через обмен пи-мезонами. Знание необходимости есть учет условий существований данного объекта; механизм реализаций этих условий и есть механизм данной необходимости.
   Возникновение знания связано с отражением необходимости особого рода, необходимости, которая проявляется через взаимодействие двух вещей. Если мы возьмем две вещи строго определенного типа (например, горящую спичку и бочку с бензином) и заставим их взаимодействовать (бросим спичку в бочку), результат будет всегда один и тот же. В данном случае необходимость обнаруживается как необходимое изменение в результате определенного взаимодействия.
   Знание возникало вместе с возникновением человека, человек становился человеком вместе с появлением знания и благодаря такому появлению. Как известно, человека создал труд, практика. Человеческая практика - это организация взаимодействия вещей с целью удовлетворения человеческих потребностей. В ходе практики, в процессе практического взаимодействия вещей как раз и реализовался вышеописанный тип необходимости: взаимодействие определенных вещей и в его результате необходимое изменение.
   Почему возникновение структурной копии именно такой необходимости приводило к появлению знания? Почему структурная копия необходимости есть знание? Потому что она обеспечивает предвидение. Еще до осуществления данного взаимодействия, у нас уже есть представление о том, каков будет его результат (если подбросим дров, огонь вспыхнет с новой силой). Такого рода предвидение позволяет человеку планировать свои действия, а возможность планирования дает возможность так организовать взаимодействие вещей, чтобы удовлетворить свои потребности и выжить. Организуя взаимодействие вещей, занимаясь трудом, человек становится царем природы, господствует над ней. Вот почему знание - это структурная копия, фиксирующая необходимые связи действительности (та структурная копия, с которой начинается знание, это динамическая структурная копия процесса взаимодействия вещей). Вот почему знание является для человека предметом первой необходимости.
   Знание и язык. Существует еще одно доказательство того, что знание есть структурная копия необходимости. Его можно получить из анализа структуры языка. По структурам языка можно судить и о структурах знания, ибо теснейшая связь знания с языком общеизвестна. Недаром говорят, что язык есть непосредственная действительность мысли. Язык "несет" в себе содержание знания, и существует минимальная языковая структура, способная знания "схватить", вместить в себя содержание, являющееся знанием. Такой структурой языка выступает предложение. Отдельное слово не дает никакого знания. Например, "деньги" - с этим словом самим по себе никакого знания не связывается. Слово таит в себе лишь возможность знания. Чтобы ее реализовать, надо слово развернуть в предложение: деньги - это средства обмена одного товара на другой. "У меня есть деньги", "У меня денег нет", - все это знания (и, притом, противоположные).
   Что представляет собой структура предложения? Она включает подлежащее, сказуемое, прямое и косвенное дополнение; это - основные элементы структуры; остальные члены предложения либо связки (указывают на связь основных членов предложения между собой), служебные слова, либо выражают характеристики основных членов. При этом, подлежащее обозначает действующую вещь (или действующее лицо), сказуемое - совершающееся действие, прямое дополнение - вещь (объект), на которую действие направлено, а косвенное дополнение обозначает вещь, которая используется в качестве вспомогательного орудия действия.
   Если мы присмотримся к вышеописанной структуре, то сразу заметим, что перед нами структура практической (трудовой) деятельности людей. Из чего это следует? Вообще говоря, взаимодействие вещей является исчерпывающей формулой, подходящей для описания любого явления действительности. Но в представлении о практической деятельности формула взаимодействия особым образом препарирована. В рамках практического действия мы одну вещь воспринимаем как действующую, а другую - как испытывающую (воспринимающую) воздействие. Т.е. в данном случае мы фиксируем лишь одну сторону взаимодействия; обратное воздействие "пассивной" вещи мы игнорируем, не замечаем.
   На каком же основании мы одну вещь считаем действующей, активной, а другую нет? С одной стороны, вещь, которая подвергается воздействию, часто разрушается, уничтожается, а активная вещь остается невредимой (как, например, сам человек). Но главное не в этом. Активную вещь (орудие труда или собственное тело) человек приводит в движение своим волевым решением, чем и определяется роль активной вещи в практическом действии: движение активной вещи начинает, инициирует процесс взаимодействия вещей, которое составляет содержание практического действия. Подобное представление о структуре практического действия выражает активную роль человека.
   Поэтому сравнение структуры практики и структуры языка (структуры предложения) несомненно указывает на то, что первая структура копируется второй. "Уличающим" совпадением является фиксирование активного начала в обеих структурах.
   Такое толкование структуры предложения как аналога структуры практики подтверждается существованием так называемых "эргативных" предложений в первобытных языках. Известный лингвист И.И. Мещанинов отмечал: "...в некоторых языках с эргативным строем предложения (ср. чукотский и даргинский) активно действующее лицо ставится в творительном (инструментальном) падеже, а предмет, на который направлено действие, выступает в абсолютном падеже (Мещанинов И.И. Номинативное и эргативное предложение. - М., 1984. - с.27). Эргативный строй предложения в первобытных языках на заре возникновения человека, знания и языка особенно отчетливо демонстрирует стремление выявить с самого начала особое значение активности (человека) в организации практики.
   Несомненно, что в структуре языка мы наблюдаем важнейшие особенности структуры знания, которая представлена структурами нервных процессов в мозге. А отсюда следует, что знание копирует структуру практики и содержащуюся в ней необходимость.
   В самом начале человек располагал знанием только об одной форме необходимости, о необходимости данного конкретного изменения в результате определенного взаимодействия вещей определенного качества. Но с помощью этого знания можно было получить знания и о других типах необходимостей. Например, практическое действие осуществлялось сначала на основе знания о действии одной вещи на другую, обратное воздействие на действующую вещь во внимание не принималось. Но затем выяснилось, что кроме действия всегда имеется и ответное действие; знание о действии и обратном действии, о необходимости обратного действия синтезируется и возникает знание о взаимодействии и присущих ему необходимостях. Далее будет показано, как из знания о необходимости в рамках практического действия возникают абсолютно все виды знаний - о вещах, о свойствах вещей, о структурах вещей, о системах вещей, обо всех видах связей, взаимодействий и законов (возможности, случайности и т.д.).
   Итак, мы установили, что знание возникает из копирования структур практики. Но принять эту позицию мешает одна трудная проблема. Если знание получается из копирования практики, выходит - практика первична? Но человеческая практика заранее планируется, а для предварительного планирования необходимо знание. Откуда же оно берется в условиях, когда практика еще и не начиналась? Не с неба же оно падает?
   Так называемая "диалектическая" философия прямо-таки радуется встрече с противоречивой ситуацией: так, мол, устроен мир, противоположности взаимодействуют между собой, чем и обеспечивается развитие всего на свете. Согласно установкам такой философии, надо просто принять противоречивое изображение действительности как истинную картину, и на этом успокоиться. При этом, игнорируется важнейший (и всеобщий) закон действительности, не допускающий существования противоречий в вещах (типа - "знание существует до практики, и практика существует до знания"). Этот закон действительности находит свое отражение в фундаментальном законе мышления - в логическом законе запрета противоречий. И поэтому радость по поводу обнаружения противоречия и признания противоречивой картины истинным описанием действительности являются противоестественными.
   Чтобы получить истинное знание в ситуации противоречия, надо распутать клубок противоречий "по ниточке" и выявить непротиворечивый механизм взаимодействия вещей, избавиться от противоречия. Поэтому для подтверждения положения о том, что знание возникает как копия структуры практики, надо выявить и описать механизм этого возникновения.

ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ЗНАНИЯ

  
   Проблема способа существования знания является ключевой при исследовании познания. Решив эту проблему, мы увидели, поняли, что познание есть получение знаний о необходимостях путем наблюдения и копирования структур практики. Если же не учитывать, что необходимости образуют основное содержание знания, ни один основной закон познания понять нельзя.
   Но процесс копирования структур практики не имеет ничего общего с современным состоянием процесса познания. В настоящее время основная масса знаний добывается вовсе не так. Сейчас люди сидят за столом (за компьютером), пишут слова, рисуют формулы, схемы, считают; в настоящее время основой познания является мышление, а не копирование практики или каких-то процессов действительности вообще. Тем более что львиную долю знаний образуют сведения, относящиеся к чувственно не воспринимаемым вещам. Взаимодействие таких вещей наблюдать (и копировать) в принципе невозможно.
   Как же все это понимать? Имеет ли в таком случае смысл наше утверждение о том, что знание возникает как отражение процессов практики, действий человека с вещами? Ситуация, с которой мы столкнулись, вполне нормальная. Она порождается законами развития материальных систем. В своем развитом состоянии системы отрицают законы исходных состояний, из которых они возникли. Однако, понять высшую стадию развития нельзя, если не исследовать предшествующие ей стадии.
   Это доказал К.Маркс, исследуя загадку денег. Почему в обмен на бумажные деньги, на "бумажки" можно получить любые товары, любые ценности? Чтобы это стало возможным, деньги должны были пройти в своем развитии длинный путь. Сначала в процессе обмена товар можно получить, только обменяв его на другой товар. Затем из всего царства товаров люди выделили некоторые из них - драгоценные металлы (золото, серебро), и эти "денежные" товары начали использовать в качестве орудий обмена. С развитием производства, появлением машин общая масса товаров гигантски возросла, и "денежных" товаров (золота и серебра) стало катастрофически не хватать. Тогда-то и ввели бумажные деньги. Их принимали к оплате потому, что государство обязывалось по первому требованию обменивать бумажные денежные знаки на золото или серебро. Было введено "золотое обеспечение" бумажных денег. А затем в связи с экономическими кризисами такое обеспечение отменили, и теперь мы свободно покупаем (обмениваем) любые товары на бумажные деньги, которые сами по себе не имеют практически никакой ценности. Сама эта система работает только потому, что количество фабрикуемых бумажных денег строго (или приблизительно) соответствует количеству товаров (и услуг.), которые реально существуют на рынке (точнее говоря, при выпуске денег учитывается, какое количество сделок, актов обмена деньги должны обслужить в настоящий момент).
   Заслуга Маркса состоит не только в том, что он объяснил сущность денег, но и в том, что он первый сформулировал метод исследования процессов развития. (Правда, со времени его открытия прошло уже 150 лет, а его метод до сих пор практически не применяется. Процессы развития очень сложны для исследования; они науке пока не по зубам). Свой метод исследования процессов развития Маркс вслед за Гегелем назвал диалектическим. Этот метод требует для постижения высшего (современного) состояния развивающейся системы исследовать все предшествующие ее исторические состояния и все переходы одного состояния в другое.
   Когда возникает высшее состояние системы, оно отрицает законы функционирования более ранних состояний; эти законы перестают действовать. Но некоторые моменты исчезнувших законов сохраняются в высшем состоянии (Гегель называл такой процесс "снятием"). Причем, эти моменты приобретают преобразованный развитой вид; из-за этого их легче заметить и понять, чем соответствующие им моменты предшествующих законов. Маркс выразил это обстоятельство в знаменитом афоризме "Анатомия человека - ключ к анатомии обезьяны".
   Однако, истина, выраженная в этом афоризме, является относительной. Не только знание высших этапов развития помогает постижению этапов низших, но и наоборот! Например, увидеть, что основным содержанием знания является необходимость, гораздо легче, если исследовать не развитой процесс познания, и его первоначальную исходную форму. Да и сам Маркс догадался о том, что представляют собой деньги, только проанализировав начальную стадию обмена товаров, когда денег вовсе не существовало!
   В целом исследование процессов развития имеют следующий вид. Мы сопоставляем высшую (современную) стадию развития системы со всеми предшествующими стадиями (поскольку это возможно). С какой целью? Мы находимся в положении героев романа Ж. Верна "Дети капитана Гранта", которые пытались прочесть текст послания, испорченный морской водой. Один и тот же текст излагался три раза (на трех разных языках), и в каждом варианте были различные повреждения. Из уцелевших фрагментов надо было восстановить весь текст. Так и в процессе развития его разные стадии с различной степенью ясности демонстрируют различные детали закономерности, которая характеризует различные стадии развития.
   Итак, мы приступаем к исследованию развития познания и сосредоточим свое внимание на трех его этапах. Это, во-первых, этап возникновения (становления) познания; во-вторых, этап эмпирического познания и, в-третьих, этап теоретического познания.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ (СТАНОВЛЕНИЕ) ПОЗНАНИЯ

  
   Этап развития, когда развивающаяся система только-только возникает, Гегель называет становлением. И этот термин очень удачно схватывает саму сущность и специфику процесса возникновения. На первом этапе возникновения познания знание появляется, а познание еще не существует вообще. Вопреки толковым словарям здесь знание рождается в отсутствие процесса познания. Как же это возможно? Каким образом это получается?
   Знание возникает вместе с возникновением человека и общества, при этом, человек и общество не могут появиться без посредства труда, а труд невозможен, если он не опирается на знание. Т.е. в основе появления человека лежит возникновение знания. Формирующиеся люди (обезьянолюди, предлюди) в борьбе с природой опирались в основном на два трудовых процесса, недоступных для животных - применение огня и изготовление каменных орудий труда. Как человек научился пользоваться огнем? Использование огня сразу поставило предчеловека над животными. Огонь принес надежную защиту от хищников, спасение от холода ночью и зимой, он превращал ранее несъедобных животных и растения в пищу.
   Чтобы регулярно пользоваться огнем, надо было научиться его поддерживать. Прошли многие, многие тысячи лет, пока человек научился огонь добывать, да и то даже после этого первобытные люди предпочитали поддерживать или разнообразными способами сохранять огонь, чем с бесконечными мучениями добывать его, используя примитивные средства. Даже в средние века крестьяне в случае крайней нужды бегали к соседям за огнем.
   Как же человек научился поддерживать огонь? Он наблюдал в природе случаи самовозгорания (в основном, наверное, от ударов молний) и заметил, как огонь поддерживает сам себя, распространяясь на новые и новые горючие материалы. Природа буквально сунула предчеловеку "под нос" структуру "огонь - дрова - огонь", и она отразилась, запечатлелась в мозге. Он ее не искал, он на нее натолкнулся - в этом смысле в данном случае процесс познания отсутствовал, хотя знание и появилось. Благодаря этому знанию предчеловек научился поддерживать огонь для его регулярного использования. Это знание послужило основой для планирования и организации одного из самых ранних процессов практики.
   Похожим образом возникло и знание, послужившее основой практического процесса изготовления каменных орудий труда. Согласно данным этнографии, первобытные тасманийцы для получения осколков камня с острым рабочим краем разбивали камень о скалу и затем выбирали подходящие осколки. Причем, у них существовали и более сложные, более современные приемы обработки камня наряду с этим самым примитивным и несомненно первообразным способом. (См. Семенов Ю.И. Как возникло человечество. - М., 1966. - с.142).
   Совершенно очевидно, что данный производственный процесс возник на базе "ручного мышления", характерного для высших животных. "Ручное мышление" - это бессистемное, хаотическое манипулирование предметами до получения полезного результата. Этот способ нервной деятельности предлюди унаследовали от своих животных предков. Он-то и послужил основой для возникновения первоначального знания. В отличие от животных предчеловек сумел выделить среди случайных результатов "ручного мышления" случайность счастливую и закрепить ее в памяти для дальнейшего использования в борьбе с природой. Предлюди, как и животные, практиковали "ручное мышление" и умели заметить "по ходу дела" структуру необходимости и зафиксировать ее в мозге.
   Трудовая деятельность человека, основанная на знании необходимости (разбивание камня о скалу дает острый край), принципиально, качественно отличается от "ручного мышления" животных. У животных в этом случае действия с предметами бессистемны. Даже в случае успеха в следующий раз они принимаются за бессистемные попытки и успешный результат им не гарантируется. Для предчеловека же приобретенное знание служило опорой при целесообразной организации трудового процесса, которое обеспечивало достижение поставленной цели.
   Вместе с тем, на этом этапе предчеловек новых знаний не искал; ему и в голову не приходило заниматься познанием, он довольствовался случайным приобретением скудного запаса первоначальных сведений о мире.
   Почему же предчеловек в отличие от самых развитых животных сумел воспользоваться этой счастливой случайностью и зафиксировать в структурах своего мозга структуру взаимодействия вещей, структуру необходимости, оказавшуюся полезной, жизненно важной? Это могло произойти только потому, что у предлюдей сформировался мозг, гораздо более совершенный, чем у любого животного. Это событие также представляет собою счастливую случайность. Когда мы исследуем сам момент возникновения какой-либо новой системы, то законов ее функционирования, естественно, существовать не может, и она возникает в результате случайных взаимодействий. Это науке стало ясно после открытия Дарвином механизма образования новых видов. Случайно возникает новый признак, который имеет приспособительное значение, обеспечивает выживание организма. Этот признак закрепляется наследственностью, и его наличие становится законом. Так случайность становится источником системной закономерности. (Позже мы рассмотрим отличие закономерности от закона). Лапа обезьяны не могла превратиться в человеческую руку, а мозг обезьяны в мозг человека на основе неких "упражнений" на основе трудовой деятельности, например. Генетика точно установила, что изменение биологических организмов происходит не из-за деятельности организмов, а из-за случайных процессов, которые происходят в зародышевых клетках, в структурах ДНК.
   Заметим, что в обоих случаях - и при применении огня, и при изготовлении каменных орудий - люди использовали знания, которые не были получены в результате процесса познания. Т.е. не существовало деятельности предлюдей, специально созданной и организованной для получения знаний.
   Чтобы зафиксировать в мозге структуру определенного взаимодействия вещей, предчеловек должен был обратить на нее внимание и таким образом выделить этот процесс среди других, с которыми он сталкивался. Это происходило благодаря тому, что результат такого процесса удовлетворял какую-то его потребность. Но откуда предлюди узнавали, что данный результат взаимодействия вещей способен удовлетворять их потребность? Ниоткуда. Они об этом не знали, у них не было соответствующего знания. Вместо знания они в этом случае руководствовались безусловным рефлексом, к теплу огня, например, они тянулись инстинктивно.
   Т.е. при получении первых знаний предлюди пользовались не специальными механизмами познания, а биологическими механизмами, которые достались им от животных предков.
   Механизм определения полезности вещей (полезности результатов взаимодействия вещей в трудовой практике) далек от совершенства. Целесообразная деятельность на их основе может совершаться только в очень узких рамках, самое маленькое отклонение от шаблона здесь грозит гибелью. Это очень несовершенный и примитивный механизм по сравнению со знанием. Многочисленные наблюдения над животными подтверждают это. Например, личинки ос-рогохвостов развиваются внутри деревьев и затем выходят наружу, прогрызая кору. Если на месте их выхода прикрепить свинцовую оболочку, они способны прогрызть и ее. Но если это место прикрыть бумажным колпачком, осы оказываются перед ним бессильными и погибают под ним от голода. Безусловный рефлекс у них обеспечивает преодоление одной и только одной преграды, вторая преграда - пусть самая эфемерная - становится непреодолимым препятствием.
   Слабость, ограниченность безусловного рефлекса обусловлена тем, что он не опирается на знания. Это автомат, подобный машине, механическому устройству, который будет наполнять без конца, по-идиотски емкость с водой, даже если емкость будет без дна. Эти особенности безусловного рефлекса связаны с его формированием. Все устройство живого организма определяется генами (структурами ДНК). Гены изменяются (мутируют) в результате случайных внешних воздействий. И вот в результате таких изменений-мутаций (случайных!) организм в ответ на определенное внешнее воздействие (которое фиксируется ощущением) оказывается способным на целесообразное в данной ситуации действие. Целесообразность в данной ситуации является случайной, она не основана на знании, на копировании структур необходимости в действительности. В живых организмах могут - так же случайно - возникать и такие генные структуры, которые обуславливают нецелесообразные реакции организмов на внешние воздействия. И тогда такие организмы быстро погибают. В результате же подобных ошибок природы, обусловленных случайностью биологических процессов, появляются уроды и мертворожденные организмы.
   В механизме знания содержится еще один момент, требующий анализа. Организация практики совершается на основе предварительного планирования действий и выражается, в частности, в подборе компонентов, необходимых для реализации данного процесса. Чтобы эти компоненты (комплектующие) найти, необходима операция "опознания", в окружающей действительности надо уметь определить, выделить нужные вещи. На данном этапе, на этапе возникновения знания опознание вещей, потребных практике, происходит без помощи знания (подобно тому, как само знание возникает в отсутствие процесса познания).
   Опознание в этот период происходит на основе ощущений. Ощущение знанием не является, ибо оно не способно копировать структуры взаимодействия и структуры необходимостей; и потому ощущение ничего нам не рассказывает о вещи. Но между вещами и ощущениями существует однозначная связь: если на нас воздействует одна и та же вещь, все время возникает одно и то же ощущение. Ощущение работает как сигнал; по этим сигналам предлюди и опознавали вещи, важные для практики.
   Точно такой же механизм опознания и у животных. Лягушка, например, выбрасывает свой язык всегда, когда замечает в воздухе движущийся мелкий предмет. Амеба обволакивает любую крупинку, которая коснется ее тела, и пытается ее переварить.
   Предлюди ничего не знали о таких вещах, как дрова; они просто научились их опознавать в качестве компонентов, необходимых для осуществления практического процесса (поддержание огня). Сначала возникает не знание об отдельных вещах, а знание о структурах взаимодействия. И лишь после этого и на базе этого возникает знание о вещах. Об этом можно судить по истории развития первобытных языков. В их составе сначала возникали "имена", которые обозначали вещь вместе с совершаемым действием; и лишь после этого возникали слова в функции подлежащего и сказуемого и, наконец, в завершение этого длительного и сложного процесса - части речи - существительные и глаголы, обозначавшие раздельно вещи и действия с ними - или самостоятельные движения вещей. (См. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - Л., 1978).
   Опознание без опоры на знание ненадежно. Связь ощущений с вещами, хотя и однозначная, но, к сожалению, не взаимнооднозначная. Т.е. при воздействии данной вещи всегда возникает одно и то же ощущение, но такое же ощущение может возникать и при воздействии других вещей. Под влиянием этих трудностей процесс совершенствуется, и опознание происходит не по одному ощущению, а по целому комплексу чувственных образов. В результате опознание становится гораздо более надежным, хотя ошибки не исключаются и в этом случае. Человек до сих пор страдает от искусства ядовитых грибов маскироваться под съедобные. И совершенно некуда деваться от фальсификации товаров в торговле (и особенно невыносимо, если речь идет о торговле лекарствами).
   На этапе возникновения знания наблюдаются удивительные странности. Знание здесь появляется без процесса познания, опознание вещей происходит без опоры на знание. С чем связаны эти странности? Возникновение, по словам Гегеля, это - становление, т.е. процесс, в рамках которого данная вещь уже существует, и ее еще нет; вещь как бы "мерцает", возникая - и мы воочию созерцаем единство бытия и небытия.
   Когда мы говорим "знание без познания", мы имеем в виду, что знание здесь возникает не на основе процессов, специально созданных, организованных для приобретения знаний, сознательно приспособленных для этой цели. Знание добывается на этом этапе с помощью механизмов и приспособлений, которые достались предлюдям от животных предков (ощущения, безусловные рефлексы).
   Кроме биологических механизмов громадную роль играет и "счастливый случай". Предчеловек в буквальном смысле "натыкается" в природе на структуры взаимодействия вещей, которые могут служить моделями человеческой практики (например, самовозгорание в природе). И, конечно, важно, что подобные процессы человек может организовать собственноручно. Предлюди находят такие процессы в природе, но, при этом, не ищут их. Предчеловек водил глазами по структуре взаимодействия, а природа сама предоставляла объект (случайно, разумеется). Способ возникновения первых форм знания напоминает поведение нерадивого ученика, который не только не знает, как решать задачу, но даже не имеет представления о том, в чем же состоит вопрос. Но он заглядывает в тетрадь соседа и просто списывает готовый (и правильный) ответ. Самое удивительное, учительница-природа ставит этому ученику (предчеловеку) оценку "удовлетворительно", т.е. позволяет ему выживать за счет применения этого элементарного знания в примитивнейших формах практики. Потому что случайность, которой предчеловек воспользовался, была счастливой!
   Если человек случайно отражает, копирует структуру некоторого взаимодействия вещей, можно ли назвать это познанием? И можно, и нельзя! Познание - это процесс отражения в мозге структур взаимодействия вещей и - тем самым - структур необходимостей. С этой точки зрения и случайное отражение таких структур есть познание. Но в этом случае мы не наблюдаем специально организованного процесса, приспособленного для осуществления функций копирования, т.е. не наблюдаем процесса познания как такового. Одно дело, когда мы ищем потерянную нами вещь, и совсем другое - когда случайно находим вещь, потерянную другим.
   В период становления всякой системы, ее возникновение выглядит просто-напросто невозможным, поскольку она возникает "не на собственной основе". Ибо в этот момент отсутствуют специфические механизмы, нужные условия для возникновения становящегося явления. Процесс выглядит точь-в-точь так, как в россказнях барона Мюнхгаузена, когда он, чтобы выйти из безнадежного положения, вытаскивал сам себя из болота за волосы вместе с конем. Становление - это начало, а "всякое начало трудно", по словам Гегеля. Трудность состоит в том, что ходить уже надо, а ног еще нет.
   Становление всегда представляет собой возникновение нового "не на собственной основе", мучительный процесс созидания при отсутствии соответственных инструментов и материалов. Поэтому сам механизм становления очень трудно понять. А если это все же удалось и мы показали, как с помощью малопригодных средств все же достигается результат, то это значит, что мы установили реальность самого факта возникновения системы в определенном виде. Значит, нам удалось доказать истинность нашего представления о сущности данной системы в момент самого ее зарождения. Тогда мы получаем в руки надежный исходный пункт для исследования процесса развития в целом и для понимания высшего (современного) этапа ее развития. Знание как копия структуры взаимодействия вещей, структуры необходимости - вот отправная точка для постижения процесса познания в целом.

ЭМПИРИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ КАК ЭТАП В РАЗВИТИИ ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА

  
   После этапа возникновения (становления) знания наступает этап эмпирического познания. На предыдущем этапе мы наблюдали возникновение знания без посредства процесса познания, теперь же начинает функционировать процесс познания как таковой. Этап становления знания растянулся на один миллион (или даже более) лет, а познание как таковое в виде эмпирического познания появилось лишь 30-40 тыс. лет назад вместе с человеком современного вида (Homo sapiens). На этапе возникновения знания предлюди случайно натыкались на структуры взаимодействия с полезными для них результатами. Содержание же эмпирического познания сводилось к тому, что люди сами организуют новые, неизвестные им ранее взаимодействия вещей в надежде на полезный результат. Если полезный результат достигался, люди закрепляли в мозге структуру соответствующего взаимодействия (запоминали их). И затем на основе этих (эмпирических) знаний вводились новые процессы практики.
   На этой стадии человек мастерил новое знание буквально руками, и это можно было бы назвать "ручным мышлением", если бы данный термин не был уже использован для обозначения определенной формы деятельности высших животных (причем, неудачно; "ручное мышление" животных ничего общего с мышлением не имеет). Поэтому придется в данном случае говорить о "ручном познании".
   Чтобы возникла вышеописанная форма познания, в качестве ее обеспечения должны были существовать особые процессы в мозге. Что это за процессы? Можно ли о них узнать? И как заглянуть под черепную крышку в голову первобытному человеку? Узнать об этом можно благодаря косвенным данным, опосредованным путем, исследуя явление магии в первобытном обществе. На этот счет мы располагаем данными этнографии, полученными в результате наблюдений за первобытными людьми учеными цивилизованных стран.
   Что представлял собой феномен первобытной магии? Так при посадке ямса дикари Полинезии зарывали камни, которые по форме напоминали клубни ямса и будто бы обладали магической силой (мана). Эти камни должны были передавать магическую силу непосредственно земле, а через нее - ямсу. А чтобы вызвать ясную погоду, натирали красной землей большой стоячий камень, якобы тоже обладающий волшебной силой. Когда хотели вызвать ветер, колдун разбрасывал по воздуху известь, махал ветками имбиря и побрасывал их в воздух, а в заключение сжигал их и золу высыпал в воду (см. Токарев С.А. Религия в истории народов мира. - М., 1986. - с.75). Чтобы обеспечить исцеление больного, его протаскивали через отверстие, вырытое в земле (там же, с. 218). Подобные дикие суеверия бытовали и в России еще в XIX веке:
  
   "Спускали родимого в прорубь,
   Под курячий клали насест...
   Всему покорялся, как голубь, -
   А плохо - не пьет и не ест!"
   (Некрасов Н.А. "Мороз, Красный нос")
  
   Как вообще могли возникнуть эти нелепые обычаи? Для этого в мозге должны были произойти грандиозные, эпохальные сдвиги! Перед этим в головах людей возникли обобщенные представления (знания) о вещах и о том, что взаимодействие между вещами может вызывать полезные результаты. Когда способность к таким обобщениям появляется, тогда (и только тогда!) первобытные люди организуют взаимодействие произвольно выбранных вещей (магическое) в надежде на конкретный (!), строго определенный результат - выигрыш: хороший урожай, выздоровление больного и т.п.
   Итак, с одной стороны, магия основана на совершенно абсурдных представлениях, которые ведут к неизбежным поражениям на практике. Это не что иное, как заболевание психики, противоположное познанию; оно выражается в утешении себя совершенно беспочвенными иллюзиями. Появляется эта болезнь вследствие бессилия в борьбе с действительностью; именно в таких обстоятельствах люди чаще всего пытались (и пытаются до сих пор) уповать на неосуществимые чудеса ("утопающий хватается за соломинку"). Причем, первобытные люди сами прекрасно понимали всю шаткость своих "магических" надежд. Этнографы отмечают, что к магии прибегали лишь в тех ситуациях, которые люди контролировать не могли. Так, магия применялась при посадке клубневых растений таро и ямса, урожай которых бывает изменчив, но не применялся при возделывании плодовых деревьев, дающих устойчивый урожай. В рыболовстве магические приемы практиковались при промысле акул и других опасных для человека рыб; при ловле же мелкой рыбы, где нет никакого риска, магия считалась излишней. Постройка лодок сопровождалась магическим обрядом, постройка же домов - нет (см. Токарев С.А. Указ. соч. - с.74).
   Рядом с "материальной магией" существовала и магия словесная - заклинания, заговоры, "волшебные" слова. Действительное могущество уже возникшего знания, которое выступало успешным вождем практики, порождало попытки и такого рода. Но хотя люди и сознавали (в глубине души), что магические представления всего-навсего квазизнания, они не могли и не хотели избавиться от веры в них и тысячи лет пытались поразить действительные беды мнимым оружием.
   Что же должно было произойти в мозге, чтобы возникла магия? Там должны были появиться новые типы образов и новые виды структур, объединяющие эти образы. До этого представления человека носили конкретный и чувственный характер. Так, например, в мозгу возникала структура, копирующая систему взаимодействий "огонь - дрова - огонь". На новом этапе эти структуры приобретают обобщенный, отвлеченный характер. Появилось представление о вещи вообще, о взаимодействии вообще и о том, что взаимодействие "вообще" может приводить к полезному результату "вообще". Толчок к обобщениям такого рода дает само развитие практики. Например, "пищей для огня" могли служить и сучья, и хворост, и бревна; на этой почве возникало обобщенное понятие "дрова".
   О том, что процессы обобщения в мозге развивались, свидетельствует эволюция первобытных языков. В этих языках очень мало общих (обобщающих) понятий. Например, у северных народов существуют десятки названий для различных видов снега (пороша, наст и т.д.), но нет общего имени "снег". Однако, представление об общем возникает, хотя и очень сложным путем. Язык (несомненно) возникает как обмен отдельными словами - сигналами в процессе согласования коллективных практических действий. Такого языка у первобытных народов лингвисты уже не наблюдали. Но можно судить о существовании в прошлом такого состояния по так называемым "инкорпорированным членам предложения", которые были зафиксированы в первобытных языках современными исследователями. На следующем этапе слова "срастаются" друг с другом в качестве средств отражения сложных ситуаций действительности. В результате возникает сложное грамматическое целое, которое характеризуется единством ударения, единством выдоха, которое дает в результате паузу; а все фонетическое единство выделяется интонацией, музыкальным движением голоса (см. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - Л.: "Наука", 1978. - с.116). Их называли "инкорпорированными" образованиями. По форме - это слово, а по содержанию - предложение. Появилась потребность отразить в мозге сложные связи действительности; для этого были нужны более сложные языковые формы; но людям не были известны другие способы образования языковых форм, кроме слова. Так возникло "инкорпорирование", когда предложение как бы "втискивается" в форму слова (см. Мещанинов И.И. Указ. соч. - с.32). Перед нами опять процесс становления нового, новой системы (предложения) со всеми его трудностями.
   Языки на стадии инкорпорирования тоже остались в глубоком прошлом и наукой не наблюдались; но сохранились "инкорпорированные" члены предложения, и по их наличию можно с уверенностью судить о том, что эпоха "инкорпорирования" в первобытных языках имела место. А затем "инкорпорированные" образования развиваются в настоящие предложения, и это свидетельствует о переходе сознания и познания на качественно новый уровень.
   Первобытные языки, в которых уже существуют предложения - это так называемые "аморфные" языки. В аморфных языках по форме слова самой по себе нельзя определить его роль в предложении (например, определитель не отличается от определяемого слова). (См. Мещанинов И.И. Указ. соч. - с.252-254). Эта роль определяется местом слова в предложении, допустим, определитель всегда ставится после определяемого слова. Возникновение такой стадии в развитии языка сигнализирует о том, что в системе познания (сознания) происходит настоящий переворот: для человека становятся доступными процедуры обобщения. Когда, например, в предложении фиксируется место прямого дополнения, это означает, что в сознании возникает образ вещи, которая является объектом практического воздействия. Под этим объектом воздействия подразумевается все, что угодно - и зверь, и камень, и рыба, и огонь (подобно тому как "пищей" огня могут быть и ветки, и сучья, и бревна). И эти обобщенные объекты знания выражаются не специальными терминами (абстракциями, понятиями), а очень сложным, громоздким и несовершенным образом - через структуру предложения, через фиксирование места в предложении имен, обозначающих определенные категории вещей, свойств, процессов и т.д.
   Несмотря на то, что такой способ обобщения является несовершенным, он позволил человечеству совершить качественный скачок в развитии и познания, и практики. В системе знания появилось представление о том, что взаимодействие вещей вообще, любых вещей может породить полезные для человека результаты. Отсюда и попытки магического воздействия на природу, на действительность путем организации взаимодействия вещей, подобранных случайно, произвольно. Но магические квазизнания - это всего лишь болезненный нарост на живом, развивающемся и плодоносном дереве человеческого познания. Главным результатом образовавшейся способности к обобщениям явилось то, что человек приступил к массовым и систематическим экспериментам с вещами. Люди пробовали, искали новые возможности, заставляли взаимодействовать друг с другом все новые типы вещей, до которых только могли дотянуться человеческие руки и которыми человек мог манипулировать.
   Сам скачок произошел потому, что в мозге зародились новые процессы, новые способы копирования объективных структур. И это стало возможным только потому, что в результате генетических процессов (т.е. случайно) возник новый тип человека с более совершенным мозгом, с мозгом современного человека (Homo sapiens).
   Эмпирическое познание, основанное на обобщенных представлениях о действительности, породило огромные успехи в производстве материальных благ и во всех сферах человеческой жизни. Люди изобрели земледелие, скотоводство и применение металлов, что привело к возникновению цивилизации, общественному разделению труда и появлению науки - общности людей, которые специально занимались познанием. Выделение же науки привело к новому качественному прорыву, к превращению эмпирического познания в теоретическое. Развитие человеческого общества стремительно набрало обороты.
   Несмотря на свои грандиозные, блистательные успехи эмпирическое познание в конце концов (через 30-40 тыс. лет) оказалось в тупике, подошло к пределу своих возможностей. Во-первых, для него были недоступны микрообъекты, вещи чувственно не воспринимаемые. Во-вторых, далеко не все чувственно воспринимаемые вещи можно было заставить взаимодействовать с помощью человеческих рук. Поэтому поле поиска новых знаний (практически важных) оказалось ограниченным и возможности здесь были исчерпаны.
   Вообще-то, все варианты взаимодействий, которые человек мог организовать, были неисчислимы, но искать среди них взаимодействия, применимые на практике, было делом малоперспективным. Здесь были возможны только случайные находки, и, в конце концов, человек устал от бесплодных эмпирических поисков. Хорошей иллюстрацией в этом смысле могут служить поиски алхимиков. Они пытались совместить проводимый эксперимент с полнолунием, например, использовали в качестве ингредиента печень барана - и обязательно черного. Но все эти бесконечно разнообразные варианты в итоге давали полный пшик. Алхимики потратили несколько сот лет усилий, а результаты были удручающие. Они не только не научились превращать свинец в золото. Но и вообще почти не нашли ничего полезного. Выразительно подчеркивает бесплодность дальнейших эмпирических поисков история алхимических опытов великого Ньютона. Он упорно занимался ими несколько десятков лет и не получил абсолютно ничего. Даже гений не сможет добиться результата, если будет следовать путем, возможности которого исчерпаны.
   За тысячи лет истории рабовладельческого и средневекового (феодального) общества прирост знаний был очень незначительным; не возникло и новых способов производства, по значимости сопоставимых с открытиями земледелия, скотоводства и применением металлов. Тупик был преодолен благодаря переходу познания на качественно новый уровень, благодаря появлению теоретического познания.

ОСНОВНЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ НА ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ

  
   Теоретическое познание представляет собой основную и ведущую форму познания. Оно возникло в XVII веке, хотя отдельные его проявления наблюдались еще и 2 тыс. лет назад. В полной же мере теоретическое познание стало основой науки, по-видимому, в ХIХ веке. В ХIХ-ХХ вв. благодаря теоретическому познанию человечество приобрело больше знаний, чем за всю свою предшествующую историю. Эмпирическое познание играет в настоящее время вспомогательную роль и образует содержание главным образом так называемого "практического опыта".
   Сущность и механизмы, законы теоретического познания до сих пор выглядели, как неведомая земля, белое пятно на карте. Основой теоретического познания выступает теоретическое мышление - движение (комбинирование) теоретических знаний. Теоретическое же знание существует в идее абстрактных образов, понятий; как правило, понятия объединяются в системы - теории.
   Законы движения понятий в рамках теоретического мышления неизвестны. Наука о мышлении, формальная логика повествует только о правилах (законах) приведения в порядок готового, уже добытого знания. Другие науки о мышлении (психология, эвристика и т.п.) сообщают о нем еще меньше. Неизвестно, как следует, даже что такое понятие. Единственное, что здесь известно, так это то, что понятия возникают в результате обработки (переработки) умом материала ощущений. Этот тезис составляет основу концепции познания (мышления), которое носит название "сенсуализм". Данная концепция была создана XVII веке трудами Ф.Бэкона и Д.Локка.
   В гносеологии существовал и другой взгляд на теоретическое познание, на способ возникновения теоретических знаний (понятий). Древнегреческий философ Платон создал причудливую картину мира и способа познания этого мира. По его мнению, существует два различных мира - мир вещей и мир идей (знаний). Душа человека сначала существует в мире идей; там она и воспринимает идеи (знания), пропитывается ими. Затем она переходит в мир вещей, оказывается в теле человека и начинает "вспоминать" идеи, виденные ею в потустороннем мире; так, по мнению Платона, и возникают знания. Получается, что для появления знаний никаких ощущений, никакого изучения вещей не нужно.
   Подобное мнение возродилось в XVII-ХIХ вв., а все это направление в гносеологии получило название "рационализма" (в противовес сенсуализму). Сенсуализм в понимании механизма теоретического познания опирался на чувства (ощущения), а рационализм - на разум. Философ XVII века Р.Декарт выводил теоретическое знание из интуиции. Он полагал, что когда разум "смотрит внутрь себя" он там видит разнообразные знания и бесспорные истины. Если проблема оказывается трудной, Декарт предлагал делить ее на мелкие, "простые" части и уверял, что в этом случае интуиция легко найдет решение (на деле, речь шла только о правильной постановке вопроса). Декарт так же, как и Платон, считал, что существует два мира, две субстанции - материальная и духовная; движение духовной субстанции, деятельность ума на основе интуиции повторяет движение мира вещей. Т.е. он думал, что движение двух субстанций согласованы - поэтому-то теоретическое познание и способно формулировать истинные положения. А согласует движение обеих субстанций, по утверждению Декарта - бог.
   Концепции Платона и Декарта не получили признания в науке. Попытки что-либо припомнить из потусторонней жизни результатов, как правило, не давали, а интуиция (ясновидение) сплошь и рядом приводило к нелепым ошибкам.
   Еще один рационалист XVII века - Спиноза - предложил "геометрический" метод теоретического познания. Подражая приемам евклидовой геометрии, он предлагал выводить понятия из аксиом, очевидных истин логическим путем. В его системе одни понятия должны были порождать другие понятия (этот процесс получил наименование "филиации идей" - порождения идей идеями). Все теоретическое познание приобретало характер самодовлеющего логического (умственного) движения, не нуждающегося в контакте с вещами. Спиноза утверждал, что можно получить знание обо всем необозримом мире, не выходя из темной комнаты; достаточно, мол, только "правильно" мыслить. В отличие от Платона и Декарта Спиноза не конструировал двух миров - мира вещей и мира идей (знаний), мир у него был единым, представлял собой единую "субстанцию". Но субстанция эта обладала у него двумя "атрибутами" - протяженностью и сознанием, которые обладали одинаковым содержанием! Вот почему сознание у Спинозы могло формировать содержание мира, его картину, его копию, не обращаясь к вещам. Несомненно, что эта выдумка по своей произвольности ничуть не уступала выдумкам Платона и Декарта. А заявления о том, что знания о мире можно получить без всякого контакта с миром, заставило науку отвернуться от построений Спинозы равнодушно и презрительно.
   Самая грандиозная попытка обоснования рационализма содержится в философии Гегеля. Она же привела рационализм к полному краху. Так же, как и все рационалисты, Гегель придумал картину мира, устройство которого должно было оправдать рационализм как гносеологическую систему. По его мнению, сначала мира вещей не существовало вообще, в наличии была только одна единственная идея - "абсолютная". Затем идея эта начала развиваться и породила всю систему знания (совокупность всех возможных идей-знаний). После этого абсолютная идея породила мир вещей и человеческое общество в его составе. Человек начал познавать вещи, природу, общество и самого себя и обнаружил, что весь мир и он сам есть всего лишь "инобытие" абсолютной идеи. Это знание о мире и абсолютной идее получило название абсолютного духа. И все это случилось как раз тогда, когда возникла философия Гегеля. Полученное знание содержало в себе абсолютно все сведения, которые только может добыть человек.
   Согласно Гегелю, саморазвитие абсолютной идеи, развитие мира и человеческого познания совершалось по одному и тому же закону - по закону диалектики. По этому закону каждое явление - в мире вещей или в мире идей - раздваивается на противоположности - тезис и антитезис. Затем происходит их синтез, слияние. В результате чего возникает качественно новое явление, которое снова раздваивается на противоположности тезиса и антитезиса - и так до тех пор, пока развитие мира не подойдет к своему "естественному" концу, к абсолютному духу в лице гегелевской философской системы.
   Таким образом, процесс теоретического познания у Гегеля основан не просто на "припоминании" или интуиции (механизм и структура которой неизвестны), он представляет собой логическое движение, порождение одних идей (понятий) другими благодаря механизму диалектического противоречия. Причем, Гегель попытался показать, что абсолютно все знания человечество получило, пользуясь его "диалектическим" методом, и только тогда новые знания возникали, когда люди, не подозревая об этом, на деле применяли этот метод. Его система выглядит как грандиозная панорама всех знаний, накопленных к тому моменту человечеством.
   Однако, попытка доказать, что все знания получены гегелевским методом в соответствии с программой рационализма провалилась. Иногда удавалось показать, что одни знания выводятся из других с помощью диалектических манипуляций, но по большей части приходилось прибегать к натяжкам, и часто вообще Гегель сбивался на невнятное бормотание, захлебываясь в нагромождении выдуманных им искусственных понятий. Самое же главное состояло в том, что получать новые знания на путях гегелевского рационализма "диалектическим методом" фатальным образом не удавалось. И чтобы замаскировать свое поражение, Гегель был вынужден ссылаться на свою систему мира, согласно которой ко времени создания гегелевской философии уже все возможные знания человечеством были получены, и людям не осталось ничего из того, что можно было бы еще познать. И Гегель утверждал такое несмотря на то, что как раз в его время (в ХIХ веке) началось чрезвычайно бурное развитие науки. И по мнению подавляющегося большинства ученых новые знания возникали в соответствии с доктриной сенсуализма ("из ощущений"), а вовсе не по рецептам рационализма.
   Все это привело к тому, что с середины ХIХ века наука (естествознание) отвернулась от рационализма, и в настоящее время он не пользуется никакой популярностью. Выдающийся ученый современности, лауреат Нобелевской премии И. Пригожин писал, что послекантовская философия (Фихте, Шеллинг, Гегель) для большинства ученых "стала синонимом напыщенных, нелепых спекуляций, произвольно обращающихся с фактами и то и дело опровергаемых фактами" (Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. - М., 1986. - с.139). И. Пригожин осуждал "ничем не подкрепляемые умозрительные построения" у Гегеля и отказ от ориентации на эксперимент как на высшую инстанцию в научном познании. Система Гегеля, писал он, "для поколений естествоиспытателей была лишь предметом неприязни и презрения" (там же, с.140).
   Несмотря на все это сенсуализм в теории познания является полностью ошибочным воззрением, в то время как рационализм содержит в себе важное зерно истины.

ПОЧЕМУ ПОНЯТИЯ НЕ ОБРАЗУЮТСЯ ИЗ ОЩУЩЕНИЙ

  
   Существует важнейший факт, который полностью опровергает версию сенсуализма (на него гносеологи до сих пор не обращали внимания). Речь идет о существовании принципиально неощущаемых объектов. Это - микрообъекты (молекулы, атомы, субатомные частицы - протоны, электроны, нейтроны, пи-мезоны, нейтрино и т.д.). Знание о них имеет огромное значение. Знаменитый физик ХХ века, лауреат Нобелевской премии Р. Фейнман как-то заметил, что если бы человечеству пришлось передать следующим поколениям наиболее важную информацию и уместить ее в одну единственную фразу, она бы выглядела следующим образом: "Все состоит из атомов". Почему это знание так важно? Во-первых, потому, что неощущаемые объекты составляют подавляющее большинство вещей окружающего нас мира. Во-вторых, из знаний о неощущаемых микрообъектах мы выводим законы поведения ощущаемых нами вещей. Предположение о существовании атомов было сделано еще древнегреческими философами Левкиппом и Демокритом, но до самого начала ХХ века ученые сомневались в реальном существовании микрообъектов. И только великий Эйнштейн, анализируя броуновское движение, доказал, что микрообъекты реально существуют.
   Однако, гносеология до сих пор отказывалась сделать необходимые выводы из этого неоспоримого факта, и происходило это потому, что это грозило столкновением с острейшим парадоксом. Если существуют неощущаемые объекты, и если мы способны получать знания о них (а это сомнений не вызывает), то получается, что знания (понятия) возникают без использования ощущений. Но ощущения - это единственная форма контакта нашего мозга с действительностью, и тогда выходит, что теоретические знания (понятия) мы получаем без контакта с действительностью. Это все равно как если бы художник получил задание нарисовать портрет преступника, которого он никогда не видел, а впоследствии с помощью такого изображения преступника обнаружили и арестовали. Откуда же тогда наши знания берутся? Из-за нежелания сталкиваться с этой мучительной проблемой гносеология сто лет не замечала и до сих пор не замечает, что существование неощущаемых объектов, несомненный факт их познаваемости вынуждает отказаться от господствующей концепции сенсуализма и пересмотреть наши взгляды на сущность и механизм теоретического познания.
   Имеются еще доказательства того, что теоретические знания (понятия) не возникают из переработки ощущений. Одним из них является существование теоретических гипотез. Как известно, теоретическое познание осуществляется только через ряд последовательно опровергаемых предположений, гипотез. Когда раскрывали тайну атома, то первоначально вообразили, что он представляет собой шарик, заряженный положительным электричеством, а шарик этот нашпигован крохотными зернышками - электронами, заряженными отрицательно. Но затем выяснилось, что такая картина не имеет ничего общего с действительностью - положительно заряженное ядрышко, оказывается, занимает в центре атома ничтожный объем, а вокруг него на различных расстояниях вращаются электроны; все вместе выглядит как некоторое подобие Солнечной системы.
   Ничего подобного (ошибок такого рода) не может произойти в ходе эмпирического познания, где действительно происходит копирование реальности. Если мы заливаем огонь водой и гасим его, то тут же получаем знание о соответствующей необходимости. Абсолютно невозможно, чтобы здесь в результате акта познания в мозге возникло представление о структуре необходимости, коренным образом отличающееся от действительного положения вещей. В теоретическом же познании мы с подобно ситуацией сталкиваемся постоянно, что, несомненно, свидетельствует об особом пути теоретического познания, которое не вырастает из копирования вещей и их взаимодействий.
   В эмпирическом познании имеют место ошибки другого рода. Например, мы бросаем камень в костер, а камень начинает гореть; так был открыт новый вид топлива - каменный уголь. Но вполне может случиться, что, бросив в огонь другой черный камень, мы не добьемся нужного эффекта. Ибо мы можем наткнуться на кусок "породы" совсем другого материала, который долго лежал среди угля и замаскировался под него.
   Гипотеза выступает в качестве необходимого и незаменимого элемента теоретического познания, и потому совершенно исключается возможность того, что теоретическое знание вырастает из копирования реальности, что понятия появляются вследствие переработки ощущений.
   Если теоретическое знание возникает не из ощущений, то каким же образом оно появляется на свет? Ответ мы получим, если рассмотрим структуру теоретического знания.
  
  

СУЩНОСТЬ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ И ПРЕОДОЛЕНИЕ ПАРАДОКСА, СВЯЗАННОГО С ЕГО ПОНИМАНИЕМ

  
   Итак, мы установили, что теоретическое знание возникает не путем копирования действительности с помощью ощущений. Но ведь ощущения - это наша единственная связь с миром! Как же можно получить знание о нем без всякой связи с ним?! Это и есть основной парадокс теоретического познания.
   Постараемся разобраться с этим. Теоретическое знание складывается из абстрактных образов. Что это такое? Вообще говоря, все образы человеческого сознания, человеческой психики (в том числе и абстрактные) - суть чувственные образы, ощущения. Но имеется особая их разновидность, которую именуют образами абстрактными. Это тоже ощущения, но они возникают при воздействии на мозг особых вещей - знаков. Знаки - это вещи, образы которых (ощущения) замещают в сознании (в мозге) образы совсем других вещей. Например, когда мы видим или слышим слово красный, в мозге возникает комплекс ощущений, вызванных действием этой вещи (слова). Но этот комплекс ощущений заменяет другое ощущение, а именно то, которое возникает при воздействии на нас фотонов красного света, и используется образ этого слова как знание о красном цвете. Абстрактные образы могут замещать не только чувственные, но и другие абстрактные образы. Как мы увидим далее, это имеет огромное значение для формирования системы теоретического знания. Часто знаками называют не только соответствующие вещи в специфической (сигнальной) функции, но и образы этих вещей ("идеальные знаки"). Это вызывает Это порождает невероятную путаницу и нелепые споры о соотношении "значения" и "смысла" знака, о соотношении знака и образа. Чтобы не блуждать в трех соснах, надо осознать, что знак - это вещь, а не образ. Образ же знака - это абстракция, абстрактный образ.
   Процедура замещения чувственного образа образом знака (абстрактным образом) создает впечатление своеобразной "пустоты" абстракции. Абстрактный образ красного бесцветен; цвет слова "красный", написанный синими или черными чернилами, мы игнорируем, это не имеет значения для содержания абстрактного образа "красного". Когда мы говорим или думаем о "доме вообще", этот образ ничего не рассказывает о величине, форме или цвете дома; это - абстрактный образ. Тем не менее, такой образ является полноценным знанием, и мы с его помощью легко находим дом между деревьев или холмов.
   Абстрактные образы появляются благодаря возникновению языка. Трудовая деятельность людей (породившая человека) с самого начала имела коллективный характер, поэтому возникла необходимость согласования совместных действий. Это согласование осуществлялось с помощью звуковых сигналов (которые подавались голосом). Так начал развиваться язык, а слова языка породили абстрактные образы. Как показывает история языка первые слова ("имена") обозначали вещи, которые использовались на практике, причем, "имена" обозначали вещи вместе с действиями, которые с этими вещами совершались. Например, имя (слово) "дрова" обозначало кусок дерева, который бросают в огонь для продления его жизни ("дерево-бросить-в огонь").
   В эмпирическом познании абстрактные образы сочетались с образами чувственными. Человек, совершая практические действия, далеко не все их элементы фиксировал в словесной форме, и знание о способах практического действия выражалось в системе, соединяющей и абстрактные, и чувственные образы. Это наблюдается и у современного человека, который часто может сделать руками, а объяснить, как это у него получается, не может. С этим обстоятельством связано и обучение "вприглядку": древние и средневековые мастера не рассказывали, а показывали ученикам приемы практических действий.
   Какое же значение имеет абстрактная форма знаний? Именно благодаря ей возможно образование знаний о неощущаемых человеком вещах (неощущаемых в принципе), а также знание о тех особенностях чувственных, ощущаемых вещей, которые чувственно не воспринимаются. Это еще одно доказательство того, что теоретическое знание, существующее исключительно в абстрактной форме, не возникает путем переработки ощущений.
   Абстрактный образ, замещающий ощущения, следует называть "абстрактным представлением". Это одна из разновидностей абстрактного образа. Другой его разновидностью является понятие. Понятия - это основные элементы, из которых строится теоретическое знание. Содержание абстрактного представления не требует никакой дополнительной расшифровки. Если человек не знает, что такое "красное" или "кислое", ему просто укажут на это пальцем или дадут попробовать на вкус.
   Совсем по-другому дело обстоит с содержанием понятия: оно вводится с помощью определений. Например, "вода - это жидкость". Из этого определения видно, что содержание понятия, как правило, нельзя выявить с помощью одного-единственного определения. Вода, конечно, является жидкостью (при определенных условиях), но ведь существуют еще множество жидкостей, которые вовсе водой не являются (керосин, например). То есть понятие на основе единственного определения не может дать достаточно определенного знания, с помощью которого можно было бы отличить данное явление от всех остальных. Поэтому понятие вводится только с помощью нескольких (множества) определений. Вода - это вещество (1), молекула (2) которого состоит из двух атомов (3) водорода (4) и одного атома (5) кислорода (6). Как видим, в данном случае необходимо шесть определений.
   Определить понятие (термин), значит, связать его с другим понятием, с несколькими другими понятиями. Отсюда следует, что понятие есть система нескольких понятий. Но исключительно в целях удобства, для лучшего запоминания, для "каталогизации" понятий, для приведения знаний в систему практикуется введение понятия через одно-единственное определение. "Опорное" понятия для такого определения вырабатывается по соглашению между теоретиками и педагогами.
   Но каждое "определяющее" понятие в свою очередь имеет содержание в виде большого количества других понятий и т.д. То есть, каждое понятие представляет собой вершину огромной пирамиды понятий, и само входит в какую-то другую аналогичную пирамиду. Возьмем, к примеру, понятие снежинки. Это - кристалл (1) замерзшей (2) воды (3); вода - это химическое (4) соединение водорода (5) и кислорода (6). В свою очередь, кислород - это атом (7), состоящий из протонов (8), нейтронов (9) и электронов (10); нейтроны и протоны обмениваются в ядре (11) атома пи-мезонами (12). Итого - 12 понятий, их число конечно можно увеличить, описывая данную пирамиду понятий. Где же фундамент подобной пирамиды, ее исходный пункт? Несомненно, что все начинается с эмпирических знаний, добываемых в процессе эмпирического познания. Кроме того, в системе теоретического знания существуют интуитивные понятия, которые сами не разворачиваются в системы понятий, но служат аксиомами, исходными данными при построении дедуктивных систем понятий. Происхождение и роль интуитивных понятий (аксиом) нуждается в дальнейшем исследовании. Также интересно было бы узнать, образуют ли все понятия единую сеть - из переплетающихся друг с другом пирамид понятий, или существуют самостоятельные и изолированные друг от друга системы ("пирамиды") понятий.
   Проблема основания "пирамиды понятий" получает неожиданное решение, если принять во внимание процесс "оборачивания", постоянно происходящей в теоретическом познании и в любом процессе развития сложных систем. Допустим, в ходе эмпирического познания возникло знание со структурой "огонь-дрова-огонь". Оно послужило - вместе с другими эмпирическими знаниями основой для возникновения и развития теоретического знания. В ходе этого развития горение дерева было понято как соединение углерода с кислородом; это соединении оказалось экзотермической реакцией; оно идет с выделением тепла. После того, как один атом углерода соединится с кислородом, выделившееся тепло создает условия для соединения с кислородом следующего атома углерода, т.е. осуществляется цепная реакция. Процесс "оборачивания" выглядит как возникновение более глубокого знания, в теоретической форме, которая замещает первоначальное, исходное эмпирическое знание. В данном случае объясняется, почему дерево обязательно должно гореть в атмосфере кислорода. Таким головоломным, парадоксальным образом разрешается проблема основания в "пирамидах понятий", в системах теоретического знания. По-видимому, точно таким же образом преодолеваются неясности, связанные с интуитивным характером аксиом в дедуктивных построениях. "Оборачивание" создает возможности для разворачивания аксиом в "нормальные" понятия с содержанием в виде системы понятий. Можно ли окончательно избавиться от интуитивных моментов в сфере теоретического знания? Эта проблема нуждается в дальнейшем исследовании. Возможно, что понадобится достаточно длительное развитие познания, прежде чем данная цель будет достигнута. Ее достижение представляется желательным, поскольку в настоящее время исследователи стремятся уменьшить количество аксиом, которые закладываются в основание создаваемых дедуктивных теорий. Ибо интуитивное содержание аксиом, с одной стороны, открывает дорогу дедуктивному мышлению, а с другой - содержание интуиции недостаточно определенно, и поэтому направление теоретического движения выявляется из аксиом недостаточно четко.
   Определение сущности понятия до сих пор вызывало большие трудности. Никак не удавалось отличить понятие от абстрактного представления, от одиночного, изолированного слова. Теперь мы видим, откуда взялись эти трудности. Понятия - абстрактный образ, связанный с другими абстракциями, это всегда система абстракций. Каждая такая абстракция сама является понятием и в свою очередь разворачивается в систему "образующих" понятий. И всю эту громаду понятий до сих пор пытались втиснуть в какую-либо компактную формулу. Например, очень популярно определение понятия через "существенный" признак. И, конечно же, на этом пути начинаются мучения с отличием существенного признака от несущественных. Эту проблему до сих пор удовлетворительно разрешить не удалось. Понятие в качестве знания вырастает из колоссального количества других знаний, как бы питается их соками и без связи с ними есть не что иное как "звук пустой", слово, состоящее из ничего не значащего набора звуков или букв.
   При осуществлении процессов мышления выявляется, что структура понятия обладает невыносимой громоздкостью. Если даже не разворачивать всю "пирамиду", а брать только непосредственно образующие содержание элементы (понятия), мышление становится невозможным. Ибо "осознать" содержание понятия, значит, проговаривать (вслух или мысленно) наименование всех составляющих его компонентов. В таком количестве слов мышление неминуемо захлебнется. Выход был найден (стихийно, конечно) в сворачивании всего содержания понятия (системы образующих понятий) в термин, одно-единственное слово (или пару слов - например, "соотношение неопределенностей"). В этом виде - как слово-термин - понятие реально употребляется (функционирует) в процессах мышления.
   Итак, понятие всегда существует как система понятий (за исключением понятий интуитивных). Каков смысл подобной организации содержания понятия? Только таким образом понятие способно зафиксировать структуру взаимодействия вещей и на основе этого - структуру объективной необходимости. Знание же о необходимости основное содержание знания вообще. Структуру необходимости можно отразить только через посредства нескольких образов. Поскольку понятие отражает структуры объективных необходимостей, они играют в познании исключительную роль. Недаром слова "понятия" и "понимать" имеют один и тот же корень.
   Конкретность знания. Теоретическое знание всегда, в каждом своем пункте представляет собой систему понятий. В связи с этим обнаруживается важнейшая закономерность теоретического мышления: каждое понятие входит в различные системы понятий разными составными частями своего содержание. Прекрасный пример на эту тему мы находим в работе Ленина "Еще раз о профсоюзах". Если рассматривать стакан в такой системе представлений, которая предполагает его использование в качестве "инструмента для питья", то важными будут его соответствующие характеристики: чистый ли он, нет ли в нем трещин, не оббиты ли его края и нет ли опасности пораниться; если же стакан используется как оружие в драке, наоборот уместны острые края, хорошо бы иметь стакан потяжелее, помассивнее и т.п. Аналогично, если мы рассматриваем атом как составную часть молекулы, нас совершенно не будет интересовать устройство его ядра, а только его внешние электронные оболочки.
   Этот закон теоретического мышления уместно назвать законом конкретности знания. В гегелевской и марксисткой философских концепциях конкретное понималось как взаимообусловленность частей определенного целого. Но в ХХ веке для этого свойства объектов стали употреблять понятие "системности", и термин "конкретное" оказался "бесхозным". И его удобно применить именно в данном случае, для выражения закона, согласно которому понятие входит в систему других понятий, как правило, только частью своего содержания. Такое употребление термина "конкретный" хорошо согласуется с общеупотребительным значением данного слова: подходящий для данной, определенной ситуации.
   В связи с этим, в рамках теоретического познания (теоретического мышления) возникает противоречие. С оной стороны, понятие невозможно использовать в процедурах мышления в виде системы понятий, образующий его содержание - из-за невыносимой громоздкости всей конструкции, а с другой - из-за требования конкретности знания изолированный термин нельзя подобающим образом включить в систему понятий, осуществить синтез понятий. А все процессы мышления (познания) всегда представляют собой синтез понятий. Для успешной реализации такого синтеза надо в каждом случае осознавать, подходит ли это понятие для включения в определенную систему других понятий или нет.
   Противоречие разрешается таким образом, что в конкретных процессах мышления выявляется, эксплицируется, осознается не все содержание употребляемого понятия, а лишь его "подходящая" часть; это уменьшает, сокращает количество понятий (терминов), которые приходится использовать. Т.е. выполняется требование закона конкретности знания. Кроме того, противоречие преодолевается также благодаря работе механизмов интуиции. Интуитивные процессы идут подсознательно. А что такое сознательные процессы, что значит "осознать"? Осознать - значит, назвать явление словом, сформировать словесный образ. Интуитивные процессы осуществляются быстрее сознательных именно потому, что словесные выражения благодаря процессам памяти, благодаря установленным связям между словами тянут за собой актуализацию новых и новых слов (понятий), а это тормозит намеченный синтез понятий, тормозит мышление. Интуитивное же мышление в подсознательной форме протекает бессловесно и не знает подобных задержек.
   Интуиция как раз и позволяет преодолеть трудность, связанную с громоздкостью словесно-понятийных структур. С одной стороны, противоречие разрешается благодаря тому, что на основе принципа конкретности мобилизуется лишь часть содержания используемых понятий. А с другой - интуиция позволяет сделать процесс синтеза понятий вообще молниеносным.
   Но, конечно, все это не устраняет полностью указанного противоречия мышления. Интуитивное мышление настолько же стремительно, насколько и ненадежно. Часто люди говорят: я понимаю, а сказать (высказать, выразить свою мысль словами) не могу. В таком случае он обязан что-то сделать, чтобы подтвердить тот факт, что он нечто "понимает". Он должен либо выполнить для этого какое-то практическое действие, основанное на данном понимании, или сформулировать мысль, являющуюся следствием, выводом из данного понимания. Если же он на это не способен, значит, его интуиция дала мнимые результаты. В научном исследовании постоянно наблюдаются случаи, когда теоретики интуитивно приходят к правильным выводам, которые оправдываются на практике. Но затем, как правило, стремятся представить вес рассуждение в словесно-понятийной форме, чтобы получить полноценное знание и донести это знание до других. В этом случае громоздкость словесных структур уже не страшна: интуитивная догадка четко обозначила то направление, в котором должна разворачиваться понятийная система, адекватно копирующая объективную структуру необходимости, закона. Теоретическое мышление осуществляется через сложное, противоречивое взаимодействие (с пробами и ошибками) сознательных и подсознательных (интуитивных) процессов.
   Ленин провозгласил свой знаменитый принцип: "истина всегда конкретна". Здесь допущена терминологическая неточность. "Истина - это определенное соотношение между образом (знанием) и объектом действительности, истинность говорит о том, что данное знание копирует объективную действительность. Поэтому истина не может быть "конкретной", характеристика "конкретная" по отношению к истине есть бессмыслица. Конкретным может быть только знание, понятие, подходящая часть содержания которого должна быть использована в данном мыслительном процессе. А истина может быть либо полной (абсолютной), либо частичной (относительной) - в зависимости от степени совпадения содержания знания с содержанием объекта. Ленин употребил указанную формулу потому, что отождествлял понятия "истина" и "знание". В его время (и до сих пор) понятие "знание" не завоевало себе надлежащего места в гносеологии.
   Кроме того, Ленин не вполне точно понимал и само содержание принципа конкретности знания. Он толковал о том, что практика есть "определитель связи предмета с тем, что нужно человеку". Это важное замечание проложило дорогу к пониманию сущности "конкретного". Но при этом, не было точно сформулировано, что "связь предмета с тем, что нужно человеку" выражается в выделении той части содержания понятии, которая должна быть употреблена в данном процессе мышления для включения в состав вновь получаемого конкретного знания. Это обстоятельство Ленин отметил только в примерах, и из-за того, что он не сформулировал отчетливо принцип "конкретности" в понятиях, его не поняли, и это принцип не был включен должным образом в состав теории познания. Поскольку Ленин толковал только о практике, не было речи о применении принципа конкретности в теоретическом мышлении. Это было связано с определенной фетишизации роль практики в познании, что вообще характерно для марксистской философии.
   Если существует "конкретное" знание, то имеется и знание "абстрактное"? И да, и нет. Человек, обладающий "абстрактным" знанием, знает одно из определений понятия, многие из них или даже абсолютно все известные науке определения. Но он совершенно не представляет, какое из них годится в данном конкретном процессе познания. Для таких "мыслителей" у Ленина была любимая характеристика - "ученые дураки". Но в этом случае хотя бы формулируется или намечается решаемая проблема. Очень же часто в научных "трудах" просто перечисляется множество знаний, понятий с произвольно вырванными характеристиками, а то и вообще нагромождаются понятия-термины без всякой расшифровки. Перечисление знаний (понятий) с произвольно вырванными характеристиками, без привязки к определенной проблеме составляет сущность всеми осуждаемого эклектицизма. Именно формулировка проблемы позволяет делать обоснованную выборку из содержаний различных понятий для образования нового знания. И именно абстрактный характер знаний порождает печально-знаменитый "спор о словах". В 1921 г. Н.И.Бухарин в дискуссии о профсоюзах привел пример "спора о словах". При обсуждении того, что такое стакан, одни настаивают, что это - инструмент для питья, а другие - что это - предмет для бросания. Поскольку проблема не формулируется конкретно, спорящие не могут прийти к соглашению. Одно произвольно вырванное определение понятия всегда стоит другого. Сам Бухарин думал, что дело можно поправить, если согласиться на объединение всех характеристик. Однако, от этого не получится устранение абстрактного характера знания, да и знанием в собственном смысле это назвать нельзя.
   Абстрактное знание не обеспечивает понимание конкретной ситуации; это - "непонимающее знание". А раз так, значит, перед нами мнимое знание, которое только воображает себя знанием. Так можно сказать лишь в том случае, если абстрактное знание без всяких к тому оснований с его стороны претендует на понимание конкретной ситуации. Если, например, какой-то "знаток", созерцая сломавшуюся машину, перечисляет одну за другой возможные причины поломки, не умея указать причину действительную. Если же подобных претензий нет, то абстрактное знание выступает в роли знания возможного. Абстрактное знание было получено в качестве действительного знания в определенной ситуации и является копией какой-то реальной структуры, которая изучалась в прошлом. Содержание каждого понятия постепенно обогащается и углубляется в результате нескольких процессов познания. Поэтому, будучи примененным в точно такой же ситуации, абстрактное знание способно сыграть роль конкретного знания, знания в полном смысле слова.
   К проблеме соотношения конкретного и абстрактного знаний естественно примыкает и проблема различия между понятием и абстрактным представлением. Это две формы абстрактных образов. Абстрактное представление может замещать чувственные образы (ощущения и т.д.), а также и системы абстрактных образов ("понятие-термин"). Абстрактные представления знаниями не являются. Если они замещают чувственные образы, то становятся знаниями только в том случае, если они включаются в структуры эмпирического знания, копирующие структуры объективных необходимостей. Абстрактные же представления в виде понятий-терминов превращаются в знания только в случае развертывания содержания соответствующего понятия в систему понятий (правда, содержание понятия-термина может реализоваться и в интуитивной форме со всеми сопутствующими этому недостатками, о чем говорилось ранее).
   Итак, структура теоретического знания рассказывает нам о том, как теоретические знания (понятия) возникают; они образуются в результате объединения, синтеза других понятий. Тогда выходит, что понятия не возникают из переработки ощущений и сенсуализм неправ. Об этом же говорит возможность познания в понятиях неощущаемых объектов, и реализации теоретического познания через создание ряда последовательно отвергаемых гипотез. Ошибочные гипотезы не копируют действительность, и такой способ развития теоретического познания был бы невозможен, если бы понятия выводились из ощущений. Ощущения являются единственной формой контакта нашего мозга с действительностью, и если понятия возникают не из ощущений, то получается, что они появляются без контакта с реальным миром. Но ведь понятия-знания есть копии объективных структур, как же копии могут возникнуть без контакта с ними, без процесса копирования?! При проведенном нами анализе механизма теоретического познания возникает раздражающий парадокс, мучительная проблема. Понятия существуют и успешно используются человечеством на практике. "Нет ничего практичнее хорошей теории", - гласит известное изречение. Вместе с тем, понятие как знание, как копия действительности, как будто бы не имеют право на существование.

КАКИМ ОБРАЗОМ СИНТЕЗ ПОНЯТИЙ ДАЕТ НОВОЕ ЗНАНИЕ?

  
   Решение проблемы основано на том, что понятие отражает необходимость (ее структуру). Причем, каждая необходимость возникает как синтез нескольких других необходимостей (или нескольких фрагментов разных необходимостей). Поэтому, объединяя несколько понятий, мы получаем знание (новое) о неизвестной еще необходимости. Но действительно ли все необходимости монтируются из других необходимостей? Да! И на этот счет имеются вполне убедительные доказательства. В ХХ в. было сделано выдающееся, прямо-таки великое открытие: та часть Вселенной, которая доступна нашему познанию, наша Метагалактика возникла 10-15 млрд. лет назад в результате так называемого "большого взрыва". Метагалактика состоит из многих миллиардов галактик, а каждая галактика - из многих миллиардов звезд. И вся эта невообразимо громадная масса материи 10-15 млрд. лет назад была сосредоточена в объеме, сравнимом с объемом атома, т.е. в микроскопической области пространства. Этот "первоатом" взорвался, в результате чего и возникла наша Метагалактика. Самым же важным для решения проблемы теоретического познания является то, что в результате этого большого взрыва вначале возникло только пять видов вещей: электроны, протоны, нейтроны, фотоны и нейтрино. (См. Хокинг С. Краткая история времени от большого взрыва до черных дыр. - СПб., 2001. - с.163-164). Эти объекты начали взаимодействовать друг с другом, и в результате появилось наблюдаемое нами ошеломляющее разнообразие вещей. Только на Земле существуют миллионы разных химических соединений и миллионы видов живых существ. Вещи-родоначальники взаимодействовали друг с другом в соответствии с необходимостями, которые были обусловлены их строением, а возникавшие в ходе этих взаимодействий качественно новые вещи приносили с собой в мир новые необходимости. Взаимодействие исходных качеств порождало новые качества, а качества второй волны порождали следующую волну качеств. Этот механизм развития Гегель очень метко назвал "сам себя конструирующий путь". Это представляется человеку поразительным, как если бы он наблюдал фокусника, добывающего из пустой ладони все новые и новые шарики или монеты.
   Открытие Большого взрыва имеет большое значение. Это, по видимому, самое крупное достижение в истории естествознания, превосходящее по масштабу, по своим последствиям даже теорию относительности Эйнштейна. И его роль еще не оценена по достоинству. Благодаря этому открытию стало ясно, что наблюдаемая нами область Вселенной не представляет собой скопище изолированных, не зависящих друг от друга вещей. Они связаны друг с другом взаимопревращениями, и общая линия развития состоит в появлении все более сложных вещей, все более сложных необходимостей.
   Таким образом, если в процессе теоретического познания знания об одних необходимостях возникают из синтеза других необходимостей, то это полностью соответствует положению вещей, которое мы наблюдаем в объективной действительности. Догадки рационалистов оказались справедливыми: движение познания представляет собой процесс, "параллельный" развитию действительности. Он "параллелен" в двух отношениях. Во-первых, в движении познания повторяются этапы объективного развития, повторяется последовательность качественных превращений; результаты этих двух движений совпадают. А, во-вторых, эти два движения - познания и объективного развития - нигде не соприкасаются, "не пересекаются", как и положено параллельным линиям. Копии структур необходимостей обладают собственной энергией вопреки знаменитому положению о том, что "идеи не имеют собственной истории". И эта внутренняя сила знаний о необходимости позволяет им саморазвиваться; теоретическое познание так же, как и объективное развитие, выглядит как "сам себя конструирующий путь". Правда, самостоятельность теоретического познания относительна, и для успешного познания контакты с действительностью необходимы (об этом - позже), но это контакты особого рода, они не являются процессами копирования действительности!
   Итак, парадокс теоретического познания разрешен. Объяснение таинственных возможностей теоретического познания опирается на понимание особенности устройства объективного мира, на понимание устройства (структуры) и развития объективных необходимостей. Гносеология всегда стремилась понять познание, опираясь на понимание устройства мира. По этому канону строились знаменитые системы Платона, Декарта, Спинозы, Лейбница, Канта и Гегеля. Раскрытие тайны теоретического познание стало возможным только благодаря созданию теории Большого взрыва, которая наглядно и убедительно продемонстрировала обязательность возникновения необходимостей друг из друга.
   Значение знания о Большом взрыве осознано наукой далеко не в полной мере. Это эффективнейшее увеличительное стекло, которое позволяет очень многое рассмотреть в окружающем нас мире. Например, существует гипотеза о том, что живое не возникает из неживого, а существует вечно наряду с неживыми формами материи, кочуя через космические дали с одних планет на другие. Но в момент Большого взрыва температура была такой (миллиарды градусов), что ничто сложнее протона или фотона существовать не могло.
   Приведенное решение порождает две проблемы. Во-первых, если необходимости возникают на основе синтеза других необходимостей, то движение познания, "параллельное" развитию мира (Метагалактики) представляется невозможным. Нашему познанию недоступна исходная точка мирового развития, то состояние объективной действительности, которое предшествовало Большому взрыву. Кроме того, многие фазы мирового развития (например, возникновение жизни) находятся вне поля нашего зрения. И, насколько нам известно, последовательность возникновения знаний не совпадает с последовательностью объективного развития. Тем более, что Земля возникла через 5-6 млрд. лет после Большого взрыва вместе со вторым или третьим поколением звезд (см. Хокинг С. Указ. соч. - с.168). Указанная трудность преодолевается несколькими способами. С одной стороны, в качестве исходного пункта выступают необходимости, которые мы познаем в процессе эмпирического познания. (Они же, по-видимому, выступают основным содержанием интуитивного знания). Затем, синтез необходимостей дополняется их анализом. Действуя с вещами, человек способен их расщеплять, выделяя их составные части. Так были обнаружены протоны, электроны, фотоны и нейтрино - все те вещи, которые положили начало объективной эволюции, которую мы наблюдаем.
   Более того, возможен и теоретический анализ. Так при превращении протона в нейтрон нарушался закон сохранения энергии. Чтобы спастись от теоретической катастрофы, физики предположили, что данное превращение сопровождается появлением еще одной элементарной частицы (нейтрино). Так из знания о необходимостях, связанных с нейтроном, ученые-физики напали на след необходимостей, связанных с нейтрино. Законы теоретического анализа связаны с законами движения понятий в процессах теоретического мышления; об этом будет сказано позднее. Таким образом, познание способно двигаться по цепям необходимостей в обоих направлениях: и от простого к сложному, и от сложного к простому. Движение познания может быть как "параллельно", так и "антипараллельно".
   На еще большие сложности мы наталкиваемся в связи со следующей проблемой. Взаимодействие образов принципиально отличается от взаимодействия вещей. Если мы поставим чайник с водой на огонь, то вода в нем вскоре закипит, а вот если мы к нарисованному чайнику пририсуем огонь, вскипятить воду в нем не удастся. Взаимодействие вещей может (при надлежащих условиях) привести к возникновению качественно новых вещей и новых необходимостей, но способно ли взаимодействие знаний вызвать подобные последствия? Можно ли утверждать, что в ходе теоретического познания синтез знаний об одних необходимостях приводит к появлению знаний о новых необходимостях?! Положительный ответ следует из анализа роли эксперимента в теоретическом познании.

СОДЕРЖАНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТА И ПРОБЛЕМА "КОПИИ БЕЗ КОПИРОВАНИЯ"

  
   Теоретическое познание включает в себя две составные части - теоретическое мышление и эксперимент. Содержание эксперимента сводится к организации такого взаимодействия вещей, в котором реализуется необходимость, о существовании которой высказано предположение (сформулирована гипотеза) в ходе теоретического мышления. Выбор характера взаимодействия и взаимодействующих вещей определяется содержанием теоретической гипотезы. (В отличие от эмпирического познания, где содержание взаимодействия в ходе опыта определяется случайно - с одним-единственным ограничением: во взаимодействии, как правило, принимает участие вещь, которая уже использовалась на практике).
   В эмпирическом познании взаимодействие вещей организуется для получения знаний о новой необходимости типа "вода гасит огонь". А вот эксперимент в составе теоретического познания проводится вовсе не для того, чтобы определить содержание нового знания. Но чему же в таком случае служит эксперимент?! Это можно установить, рассмотрев процедуру планирования эксперимента. Планирование эксперимента есть функция теоретического мышления. В ходе планирования предполагается, что результат определенного взаимодействия станет свидетельством существования некоторой необходимости. Причем, этот результат должен осуществиться в такой форме, которая доступна для чувственного восприятия. Если же это невозможно (результат чувственно не воспринимается), тогда планируется еще одно взаимодействие, в котором участвует полученный экспериментальный результат - с таким расчетом, чтобы в его ходе реализовалась еще одна необходимость, а результат воспринимался бы уже с помощью ощущений. Создаются специальные приспособления для перевода результатов экспериментов на язык ощущений - научные приборы. Откуда такая забота о чувственной форме результатов? Получить результат эксперимента мы можем только в том случае, если убедимся, что предполагаемое взаимодействие действительно осуществилось. Но узнать об этом мы можем только с помощью ощущений, ибо ощущения - это единственный способ связи мозга с действительностью; обязательно нужно, чтобы результат эксперимента, то есть изменившаяся вещь или вновь появившаяся вещь воздействовала на мозг и изменила его. Причем, изменила строго определенным образом в соответствии с предполагаемой в гипотезе необходимостью.
   От взаимодействия, которое составляет основное содержание эксперимента, до его чувственного воспринимаемого результата может тянуться многозвенная цепь вспомогательных взаимодействий, позволяющих осуществить, завершить эксперимент. При этом, реализуется целая серия взаимосвязанных необходимостей. В качестве примера рассмотрим схему эксперимента по обнаружению нейтрино. На стадии планирования эксперимента предположили, что при попадании нейтрино (его разновидности - антинейтрино) в протон, тот должен распасться на позитрон и нейтрон. Если этот процесс произойдет, существование нейтрино будет доказано. Для проведения этого эксперимента возле атомного реактора закопали в землю ящик со свинцово-парафиновыми стенками, которые должны были блокировать проникновение в ящик любого излучения, кроме нейтринного. Соседство с реактором было необходимо потому, что он рассматривался как предполагаемый источник громадного числа нейтрино (1 квинтиллион нейтрино в секунду). В ящике помещалось 200 л воды, окруженной жидким сцинтиллятором - веществом, которое дает вспышки при облучении гамма-квантами. Протоны в составе молекул воды должны были улавливать нейтрино, летящие со скоростью света.
   Итак, первое взаимодействие в рамках данного эксперимента - это взаимодействие нейтрино с протоном, в результате чего протон должен был распасться на позитрон (положительно заряженный электрон) и нейтрон. Процессы взаимодействия нейтрино с протоном и распад протона не наблюдаемы, они не воздействуют на мозг и не производят ощущений. После этого позитрон взаимодействует с электроном, в результате чего происходит аннигиляция, т.е. взаимное их уничтожение с образованием двух гамма-квантов (частиц излучения с очень большой энергией). Это будет уже второе взаимодействие в ходе эксперимента. Гамма-кванты, в свою очередь, воздействуют на сцинтиллятор, который выбрасывает фотоны видимого света, происходит две вспышки (это - третье взаимодействие); а уж фотоны попадают в глаз экспериментатора (четвертое взаимодействие). И только это четвертое взаимодействие уже наблюдаемо, все остальные взаимодействия органами чувств не воспринимаются.
   На этом дело не кончается: нейтрон, который возник вместе с позитроном при распаде протона, взаимодействует с кадмием (который специально добавляется в воду). После чего ядро кадмия излучает несколько гамма-квантов, а они взаимодействуют с особыми приспособлениями (фотоумножителями), которые испускают видимый свет, наблюдаемый экспериментатором.
   Результатом эксперимента являются две видимых вспышки в разных местах (после аннигиляции гамма-кванты разлетаются в разные стороны), и через некоторое время происходит еще несколько вспышек. Получив эти результаты, ученые уверенно говорят, что существование нейтрино доказано (см. Мякишев Г.Я. Элементарные частицы. - М., 1973. - с.97-98).
   Таким образом, результаты эксперимента могут иметь лишь очень отдаленное, опосредованное отношение к тому взаимодействию, в котором реализуется необходимость, исследуемая в данном акте теоретического познания. Но главное, поражающее воображение обстоятельство, состоит в том, что содержание результатов эксперимента не имеет ничего общего с содержанием получаемого теоретического знания, выраженного в понятиях. В самом деле, сплошь и рядом результат эксперимента представляет собой всего лишь движение стрелки прибора, которое никак не является копией постигаемого объекта, не может считаться знанием. И даже если схема эксперимента содержит в себе одно-единственное взаимодействие, то нельзя сказать, что знание о структуре этого взаимодействия и о необходимости, которая в нем содержится, получено благодаря эксперименту. Ведь содержание данной необходимости было описано до проведения эксперимента, в теоретической гипотезе, на основе которой экспериментальное исследование как раз и осуществлялось. В чем же состоит смысл проведения эксперимента, в чем выражается его осязаемый результат, играющий важнейшую роль в теоретическом познании? В ходе планирования эксперимента на базе теоретического предположения формулируется предсказание результата эксперимента (в чувственной форме). Задача эксперимента - подтвердить или опровергнуть это предсказание. Успех эксперимента выражается в подтверждении предсказания.
   Какое же значение имеет сбывшееся предсказание? Оно представляет собой доказательство того, что предположение о существовании данной необходимости истинно, что такая необходимость в самом деле присутствует в действительности.
   Почему же сбывшееся предсказание следует рассматривать как доказательство истинности теоретической гипотезы? Этот вывод следует из анализа механизма первой, исходной формы познания - эмпирического познания. Способ эмпирического познания сводится к организации взаимодействия определенных вещей. Получив результат взаимодействия, мы одновременно узнаем о существовании соответствующей необходимости, например, мы узнаем, что каменный топор расчленяет волокна древесины. Благодаря этому мы приобретаем дар предвидения; теперь мы уверены, что всегда в будущем мы сможем каменным топором срубить дерево. Таким образом, устанавливается необходимая связь между знанием необходимости и способностью предвидения. Если же кто-либо попытается - наподобие гадалок, пророков или прорицателей - предсказывать без опоры на необходимость, его ждет неизбежный провал.
   Ничто не мешает нам быть уверенными в том, что обратная зависимость тоже справедлива. То есть, что по успешному предсказанию мы можем заключать об истинности гипотезы, на основе которой предсказание делалось. Если мы до эксперимента сделали предсказание, и оно в результате опыта сбылось, значит, гипотеза, из которой мы исходили, представляет собой истинное знание, и система понятий, образующая содержание гипотезы, является копией структуры объективной необходимости.
   Когда же физики по двум вспышкам заявляют о получении знания (в виде системы понятий) о существовании неуловимого нейтрино, они опираются именно на этот закон познания. Также поступает и вся наука, опирающаяся на опыт, эксперимент. (И только такая наука доставляет нам подлинные, достоверные знания). Но до сих пор наука заключала от успешного предсказания в эксперименте к истинности гипотезы бессознательно, интуитивно. Теперь же гносеология вооружает науку уверенностью в справедливости подобной процедуры подтверждения и утверждения знания - через установление необходимой связи между предвидением и истинностью гипотезы.
   На указанной основе мы можем сформулировать еще одно важнейшее утверждение, касающееся сущности теоретического познания: теоретические знания (понятия) не возникают из ощущений путем их "обобщения". Они формируются из предшествующих, наличных понятий путем их синтеза в новые понятия. Эти новые понятия суть копии ранее неизвестных необходимостей. Эти копии возникают без контакта мозга с действительностью, без процедуры копирования. Появление "копий без копирования", как это ни кажется невероятным, есть повседневная реальность теоретического познания. Обоснованием реальности данного процесса выступает установленная нами связь между успешным предсказанием и превращением гипотезы в знание.
   При этом, необходимо обратить внимание на различие между синтезом понятий и синтезом объективных необходимостей в новую необходимость. Важнейшим здесь является обстоятельство, согласно которому не всякий синтез понятий дает новое знание. Вероятно, менее одного процента гипотез превращаются в теорию. И синтез понятий в не оправдавшихся гипотезах становится возможным лишь потому, что согласно поговорке, "бумага все стерпит".
   Но и в объективной действительности возможен далеко не всякий синтез необходимостей. Более того, природа постоянно предпринимает попытки такого неудачного синтеза - через взаимодействие вещей, которые выступают в качестве "оболочек" необходимостей. Такие взаимодействия либо не приводят к существенным изменениям вещей, а значит, и не продуцируют новые необходимости. Либо при этом вещи разрушаются, и новые необходимости не только не появляются, но разрушаются прежде существовавшие сложные необходимости и остаются, "обнажаются" необходимости исходные, примитивные. Яркой иллюстрацией подобных процессов являются образование мертворожденных особей или нежизнеспособных уродов в живой природе.
   Принципиальное отличие синтеза понятий от синтеза объективных необходимостей состоит в том, что в первом случае невозможно определить внутренними средствами теоретического мышления, возможен ли такой синтез, соответствует ли он объективно существующим необходимостям или нет. Именно для решения этой проблемы теоретическое мышление в рамках теоретического познания дополняется экспериментом. Теоретические знания (понятия) как копии структур объективных необходимостей обладают собственной, внутренней силой порождать новые знания. Но эта сила является ущербной, недостаточной для порождения полноценного знания. Это осуществимо только при содействии эксперимента, где осуществляется реальное материальное взаимодействие вещей.
   Теоретическое мышление - это образование копий без копирования, свободный полет мысли без контакта с действительностью. Однако, этот свободный полет постоянно должен дополняться "приземлениями", регулярными соприкосновениями с реальностью. Во время этих "приземлений" (экспериментов) сверяется курс, проверяется правильность выбора направления теоретического движения. Причем, странность такого "уточнения курса" состоит в том, что при "приземлении" эксперимент не указывает правильное направление движения. Он только говорит, правильно или неправильно выбрано направление; курс же теоретическое мышление всегда выбирает самостоятельно и "свободно". Эксперимент показывает, правильно выбрана гипотеза или нет, но он не может предсказать, как именно ее надо создавать. Содержание эксперимента (движение стрелки прибора) не имеет ничего общего с содержанием получаемого теоретического знания, именно поэтому эксперимент и не может подсказать решение теоретическому мышлению.
   Наблюдение. Оно представляет собой разновидность эксперимента. По внешней форме наблюдение есть чувственное восприятие, чувственное созерцание вещей и явлений. Но! Каждый раз оно организуется таким образом, чтобы наблюдался результат определенного взаимодействия. Научное наблюдение планируется точно так же, как и эксперимент: сначала проводится теоретическое исследование, выдвигается гипотеза о существовании некоторой объективной необходимости, которая реализуется в определенном взаимодействии вещей. Результат этого взаимодействия предсказывается (конечно же, в чувственной форме); он-то и должен обнаружиться в процессе наблюдения. Этим научное наблюдение отличается от чувственного созерцания прохожего, идущего по своим делам, или от уличного зеваки. Уличный прохожий вовсе не связывает свои чувственные впечатления с определенными взаимодействиями, не оценивает их в свете результата такого взаимодействия (не занимается этим специально).
   Взаимодействие вещей, предполагаемое при планировании научного наблюдения, может быть отделено от чувственного результата наблюдения целой цепью других взаимодействий, связанных с основным - точь-в-точь - как и в эксперименте. Научное наблюдение так же, как и эксперимент, чаще всего имеет опосредованный характер.
   Отличается наблюдение от эксперимента тем, что в первом случае испытуемое взаимодействие не организуется человеком, а происходит само собой на базе стихийных природных процессов. Так Эйнштейн, чтобы доказать истинность своей общей теории относительности, предложил наблюдать прохождение лучей света от звезд в непосредственной близости от Солнца. Согласно его теории, тела, обладающие гравитационной массой, искривляют вокруг себя прилегающее к ним пространство и заставляют все движущиеся там тела искривлять траектории своего движения. Наблюдаемое искривление хода лучей около Солнца должно было подтвердить гипотезу, превратить ее в научную теорию.
   Преимущество наблюдения перед экспериментом состоит в том, что при этом могут использоваться такие взаимодействия, организовывать которые в настоящее время человеку не под силу. Чтобы искривление лучей света можно было зарегистрировать, нужно огромная масса, сильно искривляющая пространство. Подходящей оказалась масса Солнца, которая в миллион раз превышает массу Земли. Создать искусственно подобную массу пока не представляется возможности. Можно также указать на наблюдения эффектов, связанных с так называемыми космическими лучами. Они состоят из частиц с энергией, которая во много-много раз превышает энергию частиц, которые находятся в распоряжении экспериментаторов и искусственно получаются с помощью специальных устройств - ускорителей. С помощью частиц в космических лучах наблюдаются такие взаимодействия в микромире, которые другими способами неосуществимы.
   Научное наблюдение обладает и очень существенными недостатками по сравнению с экспериментом. Очень часто ученые сталкиваются с тем, что объекты, подходящие для наблюдения, трудно найти - надо подниматься высоко в горы, а то и в космос, спускаться в глубокие шахты или на дно моря. При этом, трудно обеспечить регулярность наблюдений, чтобы надежно проверить результаты, трудно избавиться от посторонних воздействий, искажающих эффект.
   Не только наблюдение можно рассматривать как разновидность эксперимента, но и наоборот - эксперимент можно рассматривать как особый вид наблюдения, где изучаемое взаимодействие создается искусственно. Но по традиции эксперимент считается основной, а наблюдение - вспомогательной формой научного познания.
  
  

РАЦИОНАЛИЗМ В ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ. ЗАСЛУГИ И НЕДОСТАТКИ

  
   Основная идея рационализма была верной: теоретические знания (понятия) не возникают из ощущений или из опыта. Однако, представления о процессе познания были крайне несовершенны, а потому и абсолютно неубедительны. Большинство из них полагало, что понятия производятся мыслителем бессознательно, на почве интуиции, и если ученый представляет себе какую-нибудь идею ясно и отчетливо, то уже на этом основании ее можно считать истинной. Однако, практика научного исследования неизменно опровергала этот подход, интуиция чаще всего провоцировала заблуждения.
   Были среди рационалистов и такие, которые считали, что понятия порождаются другими понятиями, стояли на почве "филиации идей". Наиболее последовательно проводил этот принцип Гегель, но он придумал такую схему синтеза понятий в процессе познания, которая гарантировала невозможность получения нового знания. Гносеология Гегеля была сдана в архив в качестве "колоссального недоноска".
   Ближе всех к правильному пониманию механизма теоретического познания подошел гениальный Спиноза. Он предложил выводить (дедуцировать) понятия из понятий в процессе логического мышления, взяв за образец логическое движение в геометрии Эвклида. За исходный пункт мышления он предлагал брать аксиомы, получаемые интуитивно. Спиноза не предполагал, что источником аксиом могут служить результаты эмпирического познания.
   Великий голландский философ догадался о связи содержания теоретического знания, его движения с движением объективных необходимостей (подобно Декарту и Лейбницу). Но он выразил это в несколько вычурной, завуалированной форме. По его мнению, материя (субстанция) обладает двумя атрибутами (обязательными свойствами) - протяженностью и мышлением. Это - разные свойства, но - как это ни удивительно - они совпадают по содержанию, у него - "порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей". (На самом же деле, как мы видели, речь идет о копиях структур объективных необходимостей в нейронах мозга).
   Этим знаменитым соображением объясняется возникновение слабого места в концепции Спинозы (и всего рационализма). Он думал, что если мы будем "логически рассуждать" (и притом, "правильно"), то мы всегда придем к истине, создадим копии любых (всех) объектов действительности. Этот философ был уверен, что, правильно рассуждая, можно создать знание обо всем мире, не контактируя с ним, "не выходя из темной комнаты". Как мы теперь знаем, это совсем не так. Теоретическое знание (его содержание) действительно возникает без контакта с действительностью, но вовсе не потому, что связь идей совпадает со связью вещей. Движение идей в теоретическом познании создает гипотезы, которые большей частью ошибочны, не отражают действительность. Интуиция, простое "усмотрение", направленное внутрь мозга или выведение понятий из понятий (логическая дедукция) вовсе не гарантируют достижение истины. Механизм познания (теоретического), изображенный у Спинозы, не способен обеспечить получение знаний, достижения истины. Ход идей вовсе не повторяет - просто, прямо и абсолютно - ход вещей. Иначе откуда же берутся ошибки мышления? Рационалисты не знали, как из гипотетических комбинаций понятий выбираются те, которые соответствуют реальности, они не знали о том, что необходимой составной частью теоретического познания наряду с теоретическим мышлением является эксперимент, они не знали как именно и почему экспериментальные процедуры подтверждают или отвергают истинность тех или иных гипотетических построений.
   Чтобы убедительно описать механизм теоретического познания, его сущность, необходимо рассмотреть еще один аспект проблемы - роль фактов в возникновении теоретического знания. Утверждение о том, что теоретические знания (понятия) - их содержание - возникают без контакта с действительностью, наталкивается на несокрушимое убеждение ученых (прежде всего - естествоиспытателей), что понятия возникают из фактов и только из фактов. Они свято убеждены в том, что "факты - это воздух ученого" и что без фактов ученый никуда не "полетит" и даже не сдвинется с места, сколько бы он ни "трепыхал своими крылышками". Покажем, что эта оппозиция основана на иллюзии, которая навязывается некоторыми особенностями человеческого познания.
  

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ И ПРОБЛЕМА "ФАКТА"

   Понятия возникают из фактов и только из фактов. С этим утверждением невозможно не согласиться. Но что такое факты? Это знания (копии) того, что существует на самом деле. Однако, среди ученых чрезвычайно широко распространено мнение о принципиальном отличии фактов от теории (понятий); факты и теории противопоставляются друг другу. Отсюда же и мнение о том, будто бы теория должна обязательно "подтверждаться" фактами.
   Но понятия сами являются (становятся) фактами благодаря известной процедуре теоретического познания: понятия в составе теоретической гипотезы превращаются в знания, если экспериментальная проверка подтвердила их истинность. Тогда обнаруживается, что такие понятия суть копии определенных фрагментов (структур) действительности, т.е. несомненные факты.
   Если предполагается, что факты - это не понятия, тогда они могут быть только чувственными данными, ощущениями. Но ощущения не могут быть фактами даже наравне с понятиями, так сказать, во вторую очередь. Ощущения вообще не способны быть фактами потому, что они не являются знаниями! Мнения о том, ощущения могут быть знаниями и фактами есть заблуждение. И основано оно на иллюзии, аберрации, порождаемой самим ходом познания.
   Когда мы полагаем, что в результате чувственного восприятия вещи мы получаем знания, то это происходит только потому, что под получаемое ощущение мы "подставляем" понятие, замещаем его понятием. Например, когда мы видим кусок угля, то возникающее при этом знание говорит нам о том, что перед нами горючее вещество, которое используется в качестве топлива, что оно состоит из углерода, определенного химического элемента, что уголь образовался из деревьев, которые росли миллионы лет назад. Если же подобная "подстановка" невозможна, мы говорим: "это ни на что не похоже" (или даже - "черт знает, что это такое"), т.е. признаем, что в случае простого чувственного восприятия знания у нас не образуется. Мы равнодушно отворачиваемся от такой вещи и быстро забываем о ней. (А если возможности отвернуться нет, то мы испытываем жуткий страх, непереносимую тревогу: перед нами опасность тем более грозная, что она абсолютно непонятна. Как если бы мы видели кошмарный сон, будто из-под нашей кровати лезет неизвестно что - черное, липкое, живое, величиной с собаку).
   Почему чувственное восприятие не дает знаний, почему ощущения знаниями не являются? Потому что возникновение ощущения актом познания не является. Это всего-навсего изменение мозга при воздействии на него внешней вещи. Чтобы получить знание мы должны либо организовать взаимодействие вещей (эмпирическое познание), либо осуществить теоретическое познание в форме взаимодействия гипотезы и эксперимента. А на основе простого созерцания, элементарного чувственного восприятия получить знания (факт) невозможно. Как говаривал великий Суворов (хотя и по другому поводу): глядением крепости не возьмешь.
   И все же, несмотря ни на какие доводы и доказательства, мы никак не можем смириться с мыслью, будто чувственное восприятие не дает нам знаний, не имеет никакого отношения к познанию. На каждом шагу наши глаза и уши нам говорят, как будто, совсем о другом. Происходит это потому, что в этом случае за процесс познания мы принимаем процесс, качественно отличный от него - процесс "опознания". Основной процесс познания (теоретический) состоит в том, что мы от гипотетического понятия приходим к предсказанному заранее ощущению. Результатом этого процесса является получение знания (факта) в виде понятия. А в ходе "опознания" мы идем не от гипотетического понятия к ощущению, а от ощущения к готовому знанию (понятию). Т.е. "опознание" есть процесс обратный познанию; в ходе "опознания" мы не получаем знание, а используем знание, ранее полученное, чтобы опознать вещь (явление). Так по вкусу химик распознает кислоту, по цвету сталевар определяет готовность плавки. "Опознание" - это не процесс познания, а способ ориентировки в действительности путем интерпретации ранее полученных знаний на опознаваемые объекты. С помощью ощущений человек только мобилизует ранее полученные знания. Процедура опознания применяется и по отношению к объектам, от которых человек в принципе не способен получить ощущения (протоны, электроны и т.д.). И тогда мы особенно ясно понимаем, что сами по себе ощущения знаний (а значит - и фактов) давать не способны. В случае неощущаемых объектов ощущения в качестве орудий опознания вообще не имеют ничего общего с опознаваемым объектом - как, например, движение стрелки вольтметра с измеряемым электрическим напряжением.
   Итак, это правда, что понятия (теории) образуются только из фактов, что факты для науки - хлеб насущный. Но сами факты - это понятия, истинность которых подтверждена экспериментом. Так что, когда мы говорим, что понятия возникают из фактов, мы тем самым говорим, что понятия возникают из понятий. В марксистской философии настойчиво проводилась мысль о том, что каждый шаг теоретического познания, мышления совмещается с обязательным анализом, использованием фактов. Такое утверждение есть либо тавтология (если факты - это понятия), либо ошибка - если факты есть нечто отличное от понятий. Заметим, что кроме обычных фактов, фактических знаний, существуют еще факты "исторические". Обычно под ними понимают факты, относящиеся к истории человеческого общества. Но имеет смысл говорить об "исторических" фактах и в более широком смысле слова. Это такие факты, которые были получены в прошлом и более не соответствуют действительности, так как эта форма действительности к настоящему времени исчезла. Так что научное познание при использовании фактов в качестве орудия познания все время стоит перед проблемой: не превратились ли данные факты в "исторические". Поэтому постоянно нужны специальные проверочные процедуры. Так физиков, например, заботит вопрос, не меняется ли со временем величина гравитационной постоянной, так ли уж она постоянна. Существуют и простые способы подобной проверки: если сегодня Солнце опять взошло, значит, в огромном количестве фактов можно не сомневаться.
   Мало-помалу естествоиспытатели начали догадываться о том, что составляет истинную природу факта. Так появилось мнение: без теории не увидишь факта. Оно навевалось соответствующими событиями, происходившими в истории познания. В 2004 г. русские физики открыли пентакварки. Элементарные частицы, из которых состоят атомы - электроны, протоны и нейтроны - состоят из еще более микроскопических частиц - кварков; все это комбинации из трех кварков. Но вот теория предсказала существование частиц из пяти кварков, и они были обнаружены. Чтобы сделать это открытие, пришлось пересмотреть 1,5 млн. фотографий, на которых были запечатлены следы взаимодействия разнообразных частиц, и ушло на эти поиски три года. Если бы теория не предсказала существование пентакварков, заметить следы их присутствия было бы абсолютно невозможно. Чтобы их заметить, нужно было три года специально выискивать соответствующие проявления в огромном море фотоснимков. Из наблюдения подобных ситуаций как раз и родилось понимание того, что без теории заметить факт невозможно.
   При этом, понимания того, что факты - это понятия еще не возникло. Ведь следы на фотографии вовсе не факты, не знания; они не копируют пентакварки, существование которых доказывается. Когда оно будет доказано, мы будем иметь факт, а следы на фотографии не имеют ничего общего с содержанием этого факта.
   Еще более парадоксальной выглядит догадка ученых насчет того, что "именно теория определяет, что является фактом, а что фактом не является". Тысячи и тысячи лет человечество было свято убеждено в том, что перемещение Солнца по небу вокруг Земли является фактом. Более того, считалось, что не только Солнце, но и все звезды, вся Вселенная благоговейно кружится вокруг Земли, центра мира. А потом - всего 400 лет назад - вдруг выяснилось, что дело обстоит как раз наоборот. Коперниканский переворот стал образцом и символом научной революции. С тех пор наука - фактически, но еще не сознательно - написала на своем фронтоне: не верь глазам своим, а верь глазам разума, верь тому, что изображают не наши ощущения, а наши понятия. Об этом догадывался еще в ХIХ в. великий поэт России (хотя он и испытывал отвращение к математике):
  
   "Движенья нет, сказал мудрец брадатый,
   Другой смолчал и стал пред ним ходить.
   Сильнее бы не мог он возразить;
   Хвалили все ответ замысловатый.
  
   Но, господа, забавный случай сей
   Другой пример на память мне приводит,
   Ведь каждый день пред нами Солнце ходит,
   Однако ж прав упрямый Галилей".

(Пушкин А.С. "Движение")

   Неверное определение того, что на самом деле есть факт, порождает в науке распространенную болезнь - болезнь эмпиризма. Эмпиризм - это такой способ познания, когда знания пытаются получить только с помощью ощущений, не выводя новые понятия из уже известных. На деле, даже и в этом случае понятия всегда используются - как это было показано при анализе процесса "опознания" вещей и явлений - но чувственные знания при этом, всегда интерпретируются с помощью уже известных понятий. Поэтому такой подход всегда дает одни тривиальности. Под видом нового перечисляются давным-давно известные факты, и впечатление новизны создается их случайной оболочкой. Особенно наглядно это демонстрирует эмпирический метод в исторической науке. Перечисляются все новые и новые имена, даты, события, а при ближайшем рассмотрении оказывается, что в сущности речь идет об одних и тех же явлениях и законах. Существует известный афоризм: главный урок истории состоит в том, что никто не хочет усваивать уроков истории. Но, вероятнее всего, что дело здесь не в прилежании и рвении учеников, а в качестве учителей и содержании обучения. Ведь чаще всего сами исторические уроки оказываются бесполезными. Мы хорошо знаем о том, что народы, которые не помнят своего прошлого, осуждены на то, чтобы увидеть его вновь (так народы бывших социалистических стран снова "наслаждаются" рыночной экономикой с ее безработицей, ростом цен, инфляцией и разгулом преступности). Почему народы, допускающие прошлое в свою теперешнюю жизнь обречены на то, чтобы испытывать все тогдашние беды? Из-за того, что они не знают их причин, законов, по которым они возникают, а потому они и не в силах предотвращать уже испытанные однажды несчастья. Попытка приобретать знания только в виде "эмпирических" фактов, только на основе чувственного восприятия неизменно приводит к поражениям - "глядением крепости не возьмешь!".
   Вторая часть программы эмпиризма в научном исследовании состоит в особой обработке "эмпирических" фактов после их предварительного накопления с целью получения научного знания - в обобщенном виде. Это "обработка" должна состоять в обобщении фактов с целью получения "эмпирических" понятий и "эмпирических" законов. Однако, еще в XVII в. рационалисты предупреждали, что обобщение эмпирических фактов не может создать знание общее и необходимое, т.е. полноценное научное знание. Допустим, мы сравнили два яблока и увидели, что они оба зеленые; затем сравнили еще десять яблок, и все они оказались зелеными. Но попробуй только мы сформулировать "закон": все яблоки зеленого цвета, как сейчас же выясниться, что яблоки существуют и красные, и желтые, и белые... Обязательно повторится ситуация с белизной лебедей. Долгое время все были уверены, что закон состоит в том, что все лебеди белые. Но потом нашли и черных лебедей (в Австралии, кажется). Знания о новых необходимостях (законах) можно получить только на путях теоретического познания, когда, комбинируя одни понятия, мы получаем другие, новые понятия, отражающие еще неизвестные необходимости.
   Непонимание природы фактов, сравнительной роли ощущений и понятий в познании не проходит для науки даром. Это непонимание порождает тягостное сомнение в самой нашей способности познавать природу, понимать мир. Возьмем, например, мнение Эйнштейна об устройстве нашего познания:
   "Физические понятия суть свободные творения человеческого разума и не однозначно определены внешним миром, как это иногда может показаться. В нашем стремлении понять реальность мы отчасти подобны человеку, который хочет понять механизм закрытых часов. Он видит циферблат и движущиеся стрелки, даже слышит тиканье, но он не имеет средств открыть их корпус. Если он остроумен, он может нарисовать себе некую картину механизма, которая отвечала бы всему, что он наблюдает, но он никогда не может быть вполне уверен в том, что его картина единственная, которая могла бы объяснить его наблюдения. Он никогда не будет в состоянии сравнить свою картину с реальным механизмом, и он не может даже представить себе возможность или смысл такого сравнения. Но он, конечно, уверен в том, что по мере того, как возрастает его знание, его картина реальности становится все проще и проще и будет объяснять все более широкий ряд его чувственных восприятий. Он может также верить в существование реального предела знаний, в то, что человеческий разум приближает этот предел. Этот идеальный предел он может называть объективной истиной." (Эйнштейн А., Инфельд Л. Эволюция физики. - М., 1966. - с.36).
   Итак, Эйнштейн предполагает, что вещи, законы которых мы изучаем, подробны часам, чей корпус открыть невозможно и потому невозможно познакомиться с их механизмом. Поэтому в принципе невозможно познать механизм движения вещи, ту необходимость, которая определяет ее свойства, способы ее взаимодействия с другими вещами. Человек может только создавать предположения об устройстве (законах) вещей, но никогда не получает достоверного знания об этом. Почему? Да потому, что он никогда не может сравнить свое предположение (образ вещи) с самим реальным устройством закона. В этой невозможности сравнения как раз и состоит, по мнению Эйнштейна, "закрытость вещи" (в этом смысл его сравнения с корпусом часов, который невозможно открыть). В таком случае получается, что человеческое познание вообще невозможно.
   Чтобы не делать прямо такого абсурдного, обескураживающего вывода, Эйнштейн прибегает к достаточно неуклюжим оговоркам и поправкам. Он не говорит откровенно о невозможности познания. Вместо этого утверждается, что человек-де не может быть вполне уверен в том, что его картина "единственная, которая могла бы объяснить его наблюдения. И только в этом, мол, беда исследователя". Однако, такой способ выражения ни в коем случае нельзя признать уместным. Дело вовсе не в том, что объяснение теоретика не является единственно возможным, и что существуют другие возможные объяснения. А в том, что ни одно объяснение действительности нельзя считать истинным, если исходить из того представления о познании, которое мы находим у Эйнштейна. Ведь корпус часов закрыт, открыть его никакими силами нельзя, и потому нельзя сравнить наше знание о механизме с подлинным механизмом. И "остроумие" мыслителя, о котором говорил Эйнштейн, в этом случае никак помочь не может, оно не может помочь отличить истинную картину от ошибочной. Из теории познания Эйнштейна следует, что человеческое познание в принципе бессильно и ни на что не способно. А его оговорки насчет того, что человек "только" "никогда не может быть вполне уверен" - всего лишь хорошая мина при плохой игре.
   И ниоткуда не следует вывод Эйнштейна о том, что "картины-предположения" позволяют человеку "объяснить все более широкий ряд его чувственных восприятий". Какие могут быть объяснения, если эти предположения относятся к механизму закрытых наглухо часов?
   Эйнштейн допускает, что человек "может верить" в существование "идеального предела знаний" и "может называть" его "объективной истиной". Откуда же берется эта вера? И потом, вера - вещь ненадежная: одно дело верить и совсем другое - знать! Также нам предлагается верить, будто человек способен приблизиться к объективной истине. Концепция, которая обосновывает невозможность познания, неожиданно заканчивается неизвестно откуда взявшимися надеждами на возможность постижения человеком объективной истины.
   Чем объясняются кричащие противоречия в гносеологических построениях Эйнштейна? Он, как и все ученые (а также и неученые) полагает, что "настоящее" знание возникает только на основе непосредственного отражения действительности, из ощущений. Вместе с подавляющим большинством людей, он уверен: верить можно только собственным глазам; мудр тот, кто говорит - "не поверю, пока не пощупаю собственными руками!".
   С другой стороны, Эйнштейн уже понимает, что познание необходимостей (законов) с помощью ощущений невозможно (ибо "корпус часов открыть нельзя и нельзя увидеть открытый там механизм"). Поэтому-то, по его мнению, мышление у ученого "свободное", т.е. оно не создает картины "под диктовку" действительности, а конструирует и придумывает все совершенно "свободно". И эта "свобода" перед лицом "наглухо закрытых часов" вызывает у Эйнштейна тяжелые сомнения в способности человека познавать мир.
   Возможно ли сравнение образов нашего сознания, картин действительности в нашем мозге с самой действительностью? Возможность этого молчаливо признавалась во все времена подавляющим большинством людей, правда, без доказательств. Эта точка зрения называется "наивным реализмом" и предполагает, что наши чувственные образы суть копии вещей. Но были и мыслители, которые возможность такого сравнения отрицали. Например, Юм в XVIII в. категорически возражал против возможности сравнения ощущения с вещью. И, действительно, разве можно себе представить, что мы извлекаем образ из головы, ставим рядом с вещью и производим сравнение?
   На самом же деле, подобное сравнение возможно и постоянно осуществляется как в практической деятельности, так и в научном (в т.ч. - в теоретическом) познании. В наиболее ясном виде структура подобного сравнения прослеживается в теоретическом познании. Там мы "свободно" строим предположение об устройстве вещи, о структуре определенной необходимости. Затем планируем эксперимент, выбираем такое взаимодействие вещей, в котором данная гипотетическая необходимость способна осуществиться. Предсказываем чувственный результат этого взаимодействия (в виде ощущения). И если наше предсказание сбудется, мы считаем, что сравнение нашей гипотезы с определенным фрагментом действительности состоялось, наше предположение подтвердилось, гипотеза превратилась в знание, ибо мы получили доказательство, что данная система понятий является копией действительности.
   Так что "не открываемый, неприступный корпус часов" у Эйнштейна, его мнение о непознаваемости внутреннего устройства вещей (их законов) есть заблуждение, из-за которого он совершенно напрасно пугает себя и других.
   Выдающийся философ ХХ в. Э.В. Ильенков  сформулировал замечательный афоризм (парадокс): "Что труднее всего на свете?", - спрашивал он. И отвечал: "Видеть мир собственными глазами". Этот парадокс вводит нас сразу в две фундаментальные проблемы гносеологии. Во-первых, в чем же состоит трудность? В том, что мы, как правило, не смотрим на мир (действительность) своими глазами. Чьими же в таком случае? Мы смотрим на мир глазами общества, узнаем его таким, каким он выглядит в картине, нарисованной усилиями всех бесчисленных предшествующих поколений людей. Такое положение является нормой. Смешное и жалкое зрелище представляет собой человек, у которого по любому вопросу имеется свое, глубоко невежественное мнение. Такой человек в очень малой степени является человеком. Настоящий человек, человек в собственном смысле этого слова, есть человек образованный, культурный, усвоивший в максимальной степени всю сумму знаний, накопленных человечеством. Уважение всегда вызывает человек "самостоятельный". Но откуда берется эта "самостоятельность"? Только из знаний, которые получены не самим этим человеком, а усвоены в готовом виде из сокровищницы общества. Человек невежественный вынужден постоянно спрашивать, чем и обнаруживает свою несамостоятельность.
   Если же человек добывает знания, о которых никто никогда не слыхивал, то это не норма поведения, а подвиг. Такие люди идут впереди человечества, обогащают его, увеличивают его мощь. И они способны на это только потому, что используют в процессе познания уже накопленные ранее сведения.
   У парадокса, сформулированного Э.В. Ильенковым, есть и второй аспект. Мы видим мир вовсе не глазами, а "очами разума". Знания о необходимостях и законах, скрытых в запертых намертво корпусах вещей, мы получаем не в виде ощущений, а в виде понятий. Знания - это всегда знания о необходимостях; знание обо всем остальном монтируются из этих образов необходимостей (в виде понятий); ни в каком другом виде знания не существуют. Мы лишь воображаем себе, что обладаем знаниями в виде ощущений; ощущения служат лишь способом - извлечения из памяти ранее добытых знаний в виде понятий в процессе "опознания" вещей и явлений. Слепорожденные сразу после удаления катаракты видят только бесформенные цветные пятна, причем, расположенные на самой поверхности глаза. Так и мнимые "знания" в виде ощущений - это всего-навсего раскрашенная в разные цвета (или пропитанная различными запахами) непроницаемая пелена, которая наглухо закрывает от нас действительный мир.

ПРЕВРАЩЕНИЕ ЗНАНИЯ В ИНСТРУМЕНТ ПОЗНАНИЯ

  
   Теоретическое познание осуществляется в результате взаимодействия двух механизмов: теоретического мышления и эксперимента. Для того чтобы теоретическое мышление имело возможность функционировать, эмпирическое знание должно радикально трансформироваться, превратившись в знание теоретическое. Теоретические знания, понятия не только являются результатом теоретического мышления, но и выступают в качестве орудий при получении новых знаний.
   Эмпирическое знание в виде "камень дробит кость" или "кость шлифует камень" невозможно использовать для получения новых знаний. Эти знания представляют собой замкнутые системы, причем их отдельные элементы сами по себе знаниями не являются. Именно поэтому из элементов эмпирического знания синтез нового знания невозможен, а именно такой синтез и является основой теоретического мышления.
   Как же должны были быть преобразованы эмпирические знания, чтобы возникли знания в виде эффективных инструментов теоретического мышления? Для этого надо было, во-первых, расчленить, разрушить замкнутые структуры эмпирического знания, сделать их элементы самостоятельными знаниями. Начало этому процессу было положено, по-видимому, тогда, когда возникли самостоятельные знания о свойствах вещей.
   Знания о свойствах. До сих пор под свойством понимали любое сходство (тождество) или различие вещей. Однако, такое понимание свойства неопределенно, и мы интуитивно чувствуем, что когда в мышлении мы используем это понятие, мы вкладываем в него другое содержание. Поэтому в середине ХХ в. появилось мнение (Уемова А.И), что понятие свойства следует использовать как постулат, не определяя его.
   Имея в виду свойства вещей, мы, по-видимому, имеем в виду их способность определенным образом, менять другие вещи. Ведь любые характеристики вещей проявляются только в процессе их взаимодействия с другими вещами, и изучение взаимодействий - основной путь познания. Знания о вещах обязательно выражается в знании об их свойствах. Гегель считал, что если мы знаем все свойства вещи, то мы знаем о ней все. Как мы увидим далее, это не совсем так: большое значение имеет знание о структуре вещи. Тем не менее, знание о свойствах составляет существеннейшую часть знаний о вещи. Что нам надо знать о вещи? Прежде всего, то, как она взаимодействует с другими вещами (уголь горит, вода поит).
   Из-за связи свойства с взаимодействием остро стоит проблема способа существования свойств. В учебниках по философии популярен вопрос: пахнет ли роза, если ее никто не нюхает? Сторонники материализма часто заявляют: конечно, пахнет! Ведь запах - это объективная характеристика вещи (розы); поэтому существование свойства зависит только от существования соответствующей вещи и ни от чего другого. Однако, анализ механизма взаимодействия вещей говорит совсем о другом. Возьмем, например, синий цвет вещи. Зависит ли он только от существования самой этой вещи? Ни в коем случае. В темноте синяя вещь будет черной. И не только в темноте. В красном свете (фотолаборатории, например) все вещи - кроме красных - выглядят черными - в том числе и синие вещи! Синяя вещь является синей, выглядит как синяя только при освещении синим светом (или белым, в составе которого имеется и синий свет). И что это значит для вещи "быть синей"? Это значит, что вещь способна поглощать фотоны любого цвета, кроме синего; синие фотоны она отражает. Поэтому без воздействующих синих фотонов свойства "быть синей" у синей вещи нет. Получается, что синяя вещь не имеет ничего общего с синим цветом, выбрасывает фотоны синего цвета, и поэтому... мы считаем ее синей. Так что роза не пахнет, если ее не нюхают. Запах - это изменение нервных клеток под воздействием молекул, которые испускает роза. Эти молекулы, конечно, взаимодействуют не только с носом животного (или человека), но и с камнем, и с деревянным чурбаном. Но при взаимодействии с деревянным чурбаном запаха не возникает; молекулы розы воздействуют на него по-другому. И еще - имеется ли звук в струне, если она не колеблется?
   Например, мы можем смотреть на воду, щупать ее и пить, купаться в ней, но, при этом, не будем в состоянии обнаружить ее свойство гасить огонь. Для этого потребуется организовать взаимодействие воды с соответствующим объектом. Свойство проявляется и реально существует не просто в каком-то взаимодействии, а исключительно во взаимодействиях определенного рода.
   Представляется, что исключением в данном случае выглядят пространственные свойства вещей, которые как будто присущи вещам всегда и не зависят от взаимодействий с другими вещами. Кажется, что куб он и в Африке куб. Но такое впечатление возникает просто из-за поверхностности нашего восприятия. Так пространственная (геометрическая) форма определенных объемов газов и жидкостей постоянно меняется и зависит она от непрерывного движения молекул (их взаимодействия друг с другом). То же самое относится к твердым телам. Там атомы непрерывно колеблются в кристаллах (из-за соответствующих взаимодействий), и пространственная форма кристалла также непрерывно изменяется. Если же говорить об электронной оболочке атомов, то по современным представлениям, электрон в виде облачка "размазан" по орбите - со всеми вытекающими из этого последствиями для пространственной формы. А в ядрах атомов идет непрерывное превращение протонов в нейтроны и обратно за миллиардные доли секунды, так что о стабильности геометрической формы здесь тоже не может быть и речи.
   Итак, вне определенного взаимодействия с другой вещью свойство вещи не существует реально, а существует только в возможности. Т.е. проявление свойства данной вещи, само его существование зависит не только от нее, но и от другой вещи, с которой она реально взаимодействует.
   Но тогда возникает трудная проблема при попытке понять, как же человек свойства вещей познает. Пусть свойство вещи - это ее способность особым способом изменять определенную другую вещь. В чем же проявляется эта ее способность? Конечно - в своеобразном изменении этой другой вещи, в появлении у нее нового свойства. Как же мы можем установить такой факт? Для этого нам надо уловить это новое свойство другой вещи. Но свойство - см. выше - проявляется только в изменении следующей вещи и в появлении очередного нового свойства. Мы вынуждены переходить от одного свойства к другому и очевидно, что эти переходы никогда нельзя будет прекратить. Перед нами, по выражению Гегеля - "дурная бесконечность". Что же в ней "дурного"? Дурно то, что мы вынуждены бесконечно переходить от одного свойства к другому, а это значит, что мы никогда не сможем закончить процесс познания данного свойства, никогда не будем в состоянии познать ни одно свойство.
   Как же разрешается это противоречие в реальном процессе познания? На уровне эмпирического познания это происходит следующим образом. Организуется взаимодействие двух вещей. Результат взаимодействия воспринимается чувственно (в виде ощущений), и на этом переходы от одного свойства к другому прекращаются. Когда внешняя вещь воздействует на мозг, в мозге появляется новое свойство в виде ощущения. И вот оно-то и становится индикатором, опознавательным знаком познанного свойства. Почему это становится возможным? Это ощущение становится сигналом о том, что познаваемое свойство является полезным для организма. Если мы бросаем дрова в огонь, мы получаем устойчивый источник тепла, и у нас появляется знание о теплотворной способности (свойстве) дров. Все это становится возможным потому, что такое ощущение включено в систему безусловного рефлекса; он определяет, что тепло полезно для организма, и человек тянется, стремится к теплу. Так человек в процессе эмпирического познания познает свойства вещей. По ощущению результата практики человек познает практически важное свойство. Он не переходит от ощущения-свойства к новому свойству потому, что безусловный рефлекс позволяет использовать данное ощущение в качестве сигнала о том, что данное свойство вещи можно использовать в практике, что данную вещь можно использовать в данном конкретном процессе практики. Когда практика усложняется, представления о пользе распространяется на ее другие звенья; так топор определяется как полезная вещь в деле заготовки дров.
   Возникновение теоретического познания позволяет преодолеть зависимость знания о свойстве от соображений пользы. Свойства теперь могут познаваться не только потому, что они связаны с полезным эффектом. В соответствии с уже описанной схемой строится предположение (гипотеза) о свойстве некоторой вещи, затем планируется эксперимент в виде цепи взаимодействий вещей и предсказывается конечный результат этих взаимодействий в виде определенного ощущения. Если предсказание сбывается, это означает, что мы получаем истинное знание, первоначально сформулированное в виде предположения. Таким образом, в теоретическом познании преодолевается указанная ранее "дурная бесконечность".
   Знание о свойстве возникает из структуры эмпирического знания на основе его особой переработки. Это знание существует в форме характеристики вещи, участницы процесса практики. Причем, эта характеристика имеет, так сказать, ущербный вид по сравнению с соответствующим знанием, которое содержится в формуле эмпирического знания. Например, в эмпирическом знании "камень дробит кость" (в "переводе" на современный язык) высвечивается и обособляется определенный момент этого знания в форме - "камень твердый". Это знание менее точное, чем аналогичное ему, содержащееся в эмпирическом знании - в чем и проявляется его "ущербность". Камень - твердый по отношению к кости, но в сравнении с закаленной сталью он мягкий. Эта приблизительность, неточность знания о свойстве возникает из-за того, что разрывается связь между действующей вещью и объектом ее воздействия. Взаимодействующие вещи не сопоставляются по данному свойству (твердости, например). Благодаря этому, с другой стороны, происходит обобщение знания. Камень, например, считается твердым в отношениях с любыми вещами. По-видимому, основой такого обобщения в данном случае было то обстоятельство, что камень был самым твердым веществом из всех, с которыми имел дело первобытный человек. Остатки такого воззрения сохраняются и в современном языке. Когда мы хотим обозначить высшую степень твердости, то говорим "твердый как камень". И когда мы говорим о "каменном упорстве" или "каменном молчании" - уже в переносном смысле - мы снова опираемся на представление о том, что с камнем связана высшая степень твердости.
   Зато благодаря освобождению от необходимости существования только в монолитной, жесткой структуре эмпирического знания, знание о свойстве приобретает автономность, относительную самостоятельность. С помощью подобных знаний можно монтировать самые разнообразные их системы, становиться возможным синтез понятий. Т.е. становится возможным теоретическое познание, теоретическое мышление, становится возможным создание гипотез, без чего теоретическое познание является немыслимым. А ущербность знания о свойстве преодолевается как раз за счет возможности формирования таких систем теоретических знаний (понятий), где конкретное содержание свойств специально оговаривается (например, создаются таблицы твердости природных материалов).
   История возникновения, обособленного знания о свойстве отражается в истории развития языка, что подтверждает правильность наших представлений о генезисе таких знаний. Сначала в языке существовали только "имена" - обозначения вещей совместно с обозначениями тех действий, которые совершались с этими вещами в процессах практики. Остатки таких форм сохранились и в современном языке. Например, что выражает слово "дрова"? Речь идет о кусках дерева, которые бросают в костер (или - в печь) для поддержания огня. Слово обозначает не только вещь, но и ее функцию, способ практического использования.
   Затем в составе предложения появляются особые, специальные слова для обозначения свойств; это - определения. Они отличаются строго определенным местом, которые они занимают в предложении (например, перед определяемым словом). Это те же самые "имена", но их особое место в предложении позволяет играть им специфическую роль определений, форм отображения свойств. Первоначально в основе формирования определений лежал, по-видимому, процесс сравнения двух вещей (белый, как снег, жаркий, как пламя). Первобытные языки переполнены сравнениями; сравнивая вещи, люди познавали, устанавливали их свойства. Известно, что сравнения до сих пор играют огромную роль в современном поэтическом языке, например. С развитием языка определения развиваются в прилагательные, в слова специально приспособленные, грамматически особым образом оформленные для выражения знаний о свойствах (см. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - Л.: Наука, 1987. - с.242-263).
   И последнее замечание насчет формирования знаний о свойствах. Они возникают только из познания необходимостей, и только по этой причине они приобретают значимость, ценность в качестве знаний. Только поэтому мы можем быть уверены, что данное свойство всегда присуще этой определенной вещи, и потому мы всегда можем безбоязненно применять ее для определенных практических нужд. Отсюда следует, что знание о необходимости является фундаментом знания, той исходной точкой, с которой развитие знания начинается.
   Знание о вещи. Благодаря возникновению знания о свойстве, возникает и знание о вещи. (Возможно, оба знания возникают одновременно, и это - двуединый процесс). Когда формируется определение, выражающее свойство и относящееся к "имени" (древнейшая форма слова), "имя" трансформируется в существительное, грамматическую форму, говорящую о "предмете", т.е. о вещи. В этот момент двуединое содержание "имени" (вещь и действие с ней) разделяется и для обозначения действия постепенно возникает глагол (как это показано в исследованиях И.И.Мещанинова).
   (Правда, потом возникают еще и отглагольные существительные, обозначающие процессы - "бегание", "движение", "зевание", а также - состояния - "сон" и т.п. В этом отражается тот факт, что организация языка не совпадает с организацией знания. В частности, в данном случае наблюдается двоякое толкование понятия "предмет". С одной стороны, "предмет" - это вещь, а с другой - объект наблюдения, восприятия).
   Содержание знания о вещи долгое время сводилось к знанию о совокупности ее свойств. Гегель считал, что если мы знаем все свойства вещи, то мы знаем о ней все. Однако, возникла одна проблема, и в ее свете стало ясно, что знание о вещи должно включать еще кое-что. Речь идет о вещи как о носителе присущих ей свойств. Представление о вещи как о носителе свойств возникло, очевидно, вместе с возникновением знания о свойстве, и существовало это знание в интуитивной форме. Скрывающуюся здесь проблему с большой силой и остротой выявил в XVIII в. Беркли. Он указал на то, что вещь как носитель свойств в ощущениях не воспринимается, ощущения нам рассказывают лишь о свойствах. Откуда же мы можем знать о существовании вещи? Мы интуитивно предполагаем ее существование, но обосновать это предположение ни в коем случае не можем. А раз так - делает вывод Беркли - мы не имеем никакого права предполагать существование носителей свойств; наша интуиция вводит нас в заблуждение. На свете существуют только свойства, и эти свойства суть не что иное, как наши собственные ощущения. Но из этих рассуждений следовал скандальный вывод о том, будто вещи вообще не существуют, и не существует материя как совокупность вещей. "Таким образом, материя сводится к ничему", - писал Беркли. (См. Беркли Дж. Три разговора между Гиласом и Филонусом...: Соч. - М., 1978. - с.257). Скандал состоял в том, что если вещей (и материи) не существует, то не существует и никаких других людей, кроме философа, который подобные идеи высказывает. Все, что существует в мире, это только его собственные ощущения.
   Сила доводов Беркли вырастает из слабости представлений о вещах и материи, которые существовали до самого последнего времени. Считалось и считается, что вещи (материя) - это только то, что, воздействуя на нас способно производить ощущения. Чтобы подчеркнуть это обстоятельство мир вещей называли "чувственным миром". В ХХ в. Ленин называл совокупность вещей, материю "объективной реальностью, данной нам в ощущениях" (Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Изд.5. - Т.18. - с.149). Но вещь как носитель свойств отдельно от свойств не воспринимается и закрадывается сомнение в реальном существовании таких "носителей", закрадывается сомнение в существовании вещей вообще. Проблема обостряется, усугубляется еще и тем обстоятельством, что свойства в вещах, как говорилось ранее, не существуют в них до тех пор, пока они не вступят в соответствующее взаимодействие. Так что без носителей свойств возникновение и существование самих свойств выглядит совершенно невозможным.
   Проблема вещи как носителя свойств разрешается, когда возникает знание о структуре вещи.
   Знание о структуре вещи. Это знание возникает из понимания способа появления вещей. Развитие практики позволило человеку убедиться, что вещи появляются благодаря взаимодействию других вещей. Но новая вещь никогда не состоит из "образующих" вещей. (Это характерно только для механических вещей - машин и механизмов, например, но они не являются вещами). Так вода возникает из взаимодействия атомов водорода и кислорода, но состоит она не из атомов, а из ионов. Атомы электрически нейтральны, а ионы являются электрически заряженными частицами.
   Т.е. в этих процессах одни вещи исчезают, а другие появляются. Об этом говорит нам сравнение наборов свойств, относящихся к исчезнувшим и вновь возникшим вещам. Поваренная соль - натрий хлор - образуется из ядовитого желто-зеленого газа (хлора) и легкого, легковоспламеняемого металла (натрия). Сама же поваренная соль представляет собой белый кристаллический порошок - незаменимый компонент питания. Свойства поваренной соли как качественно новой вещи относятся не к ионам хлора и натрия, а к вещи в целом. Поэтому их уместно назвать интегральными свойствами вещи. Элементы вещи - по отдельности - этими свойствами не обладают. Для обозначения составных частей вещей уместно применять термин "элемент структуры вещи"; структура вещи состоит из элементов. Структура вещи определяет, формирует ее как целое, как определенное качество, которое выражается через своеобразный набор свойств.
   Наряду с вещами существует и другой вид объектов действительности - системы. Они также образуются из вещей, и образующие их вещи также превращаются в элементы внутренней структуры. И точно также при этом появляются новые свойства, которых не было у "образующих" вещей. Разница же состоит в том, что эти новые свойства присущи не системе в целом (как в случае с вещью), а ее отдельным элементам.
   Иллюстрацией может служить история шотландского моряка Александра Селькирка (1676-1721 гг.). Это прототип героя Д.Дефо Робинзона Крузо. Он провел 4 года на необитаемом острове, а когда его обнаружил случайный корабль, то у него не было признаков человека: у него отсутствовало сознание, он не говорил и не понимал человеческую речь. Но, побыв среди людей, он "опомнился" и снова стал человеком. Отсюда видно, во-первых, что элементы системы приобретают характерные для них свойства, только находясь внутри системы - за счет взаимодействия с другими ее элементами. Так известно, что у людей, изолированных от общества (например, находящихся в строгом одиночном заключении) часто начинаются психические расстройства, и они теряют человеческий облик. Во-вторых, видно, что вновь возникающие при образовании системы свойства принадлежат отдельным элементам системы. Поэтому новые свойства, которые возникают с образованием вещи, назовем не интегральными, а системными.
   Набор вещей, которые не связаны друг с другом постоянными связями, как в случае системы, называется конгломератом. Между системой и конгломератом существует целый ряд переходных форм. Такими являются, например, реки, газы в закрытых емкостях и т.д. Такие образования обладают известным минимумом организации, и в связи с ними возникают определенные закономерности (например, закономерные связи между объемом, давлением и температурой газа, заключенного в замкнутом объеме). Благодаря знанию о структуре окончательно оформляется знание о вещи. Сначала возникает интуитивное представление о вещи как о носителе свойств. Затем вещь определяется через ее "признаки", через систему понятий, каждое из которых говорит об определенном свойстве данной вещи. Определение вещи через ее свойства создает неудобства. Во-первых, разные вещи могут обладать одинаковыми свойствами; из-за этого определения становятся не вполне определенными. Эту трудность можно преодолеть, определяя вещь не через одно из свойств, а через множество, в идеале - через всю совокупность всех присущих ей свойств. Но беда в том, что полный набор свойств, характерных для вещи, нам, как правило, не известен, так как характер свойства определяется еще и другой вещью, партнером по взаимодействию. И у нас никогда не может быть уверенности, что испробованы все виды взаимодействий данной вещи с другими вещами. Пытались избавиться от данной трудности, определяя вещь через ее существенные свойства. Но здесь наталкивались на неопределенность самого понятия "сущность". Что значит быть существенным? И тогда, махнув на все рукой, некоторые философы предлагали использовать понятие "вещь" (наряду с понятиями "свойства" и "отношения") как постулаты, содержание которых человек должен формировать интуитивно. Появление знания о структуре позволяет покончить со всеми этими недоразумениями. Благодаря этому знанию мы способны четко определять и идентифицировать вещь, отличать ее от других вещей и устанавливать качественное тождество. Именно на этом обстоятельстве зиждутся успехи химического и спектрального анализа. Эти методы четко выявляют структуру вещи и позволяют делать однозначные выводы о ее природе, о ее качественной определенности.
   Надежное, соответствующим образом оформленное знание о вещи играет огромную роль в познании вообще и в теоретическом познании в особенности. Все реальные события суть взаимодействия вещей, и потому любые явления познаются, обнаруживаются только через анализ взаимодействий вещей друг с другом. Поэтому каждый самостоятельный процесс познания предполагает четкое представление о вещах, взаимодействие которых анализируется. Если отчетливого представления о вещах не существует, надо иметь хотя бы предположительное знание о них и организовать на этой основе все мыслительные процессы, все умственные действия. Без этого мысль расплывается, становится беспомощной, бесплодной. Теоретическое познание, теоретическое мышление - это всегда комбинирование имеющихся понятий для получения новых понятий, новых теоретических знаний. И это комбинирование всегда осуществляется в виде предположения о взаимодействии определенных вещей и о результате такого взаимодействия. Подобное умственное действие называется мысленным экспериментом; в отчетливой форме ее ввел в научную практику Галилео Галилей.
   Таким образом, в ходе развития познания появляются специальные знания о вещах, свойствах и структурах вещей. Такие знания приобретают способность функционировать в системе знания относительно самостоятельно. Благодаря этой самостоятельности они вырываются из оков знания о конкретном взаимодействии, которое возникает на основе практической организации взаимодействия вещей. И только благодаря подобной самостоятельности становится возможным теоретическое познание.

ЗНАНИЕ О НЕОБХОДИМОСТИ

  
   Благодаря знанию о структуре происходит решающее углубление знания о необходимости. В настоящее время знание о необходимости имеет совершенно неудовлетворительный характер. В частности, сегодня мы не можем ответить на важнейший вопрос: способны ли люди управлять необходимостью (законами)?
   Прежде всего, понятие необходимости нуждается в четком определении. В обыденном сознании (и даже философских словарях) необходимость определяется как "то, что должно обязательно произойти". Это тавтологическое, т.е. ошибочное определение; необходимость определяется через обязательность, через синоним (ср. "масло - это маслянистое вещество"). Из-за этого определение расплывается, и понятие остается неопределенным. Конечно, люди реально обладают понятием необходимости, но в интуитивной форме. Отсюда проистекают многие неудобства, из-за этого мы не можем ответить на многие кардинальные вопросы, связанные с необходимостью.
   Общий ("обязательный") признак всех видов необходимости состоит в том, что необходимость всегда есть "однозначная связь явлений". Если в случае существования одного явления всегда присутствует, существует и другое явление, значит, перед нами необходимая связь, мы имеем дело с необходимостью. Таким образом, осуществляется уточнение (и ограничение) имеющегося сейчас представления о необходимости.
   Для того, чтобы выявить внутреннее устройство, внутренний механизм необходимости, вспомним о том, как определяется необходимость свойств. Свойство вещи однозначно связано с ее структурой. Если структура состоит из ионов натрия и хлора, то вещь обязательно (необходимо) будет соленой, ибо с подобной структурой существует только поваренная соль. По-другому быть не может.
   Но! Свойства определяются не только структурой данной вещи. Свойство проявляется, существует только тогда, когда эта вещь взаимодействует с другой вещью. Свойство розы создавать запах не реализуется (т.е. не существует), если роза взаимодействует с глиняным откосом или деревянным чурбаном. Запах как специфическое ощущение возникает и существует только при взаимодействии химических веществ, испускаемых розой с обонятельными рецепторами (анализаторами) животных и человека. Пахнет ли роза, если ее никто не нюхает? Нет, ни в коем случае. С вещами, у которых нет обоняния, роза взаимодействует по-другому и обнаруживает при этом другие свойства, а не запах.
   Свойство - это способность данной вещи определенным образом изменять другую вещь. Это способность зависеть не только от структуры этой вещи, но и от внутреннего устройства структуры той вещи, с которой она взаимодействует. Теперь становится понятным внутренний механизм необходимости. Он состоит из структур взаимодействующих вещей. Именно отсюда возникает та сила, которая определяет необходимый характер взаимодействия определенных вещей и необходимый результат этого взаимодействия. Действие, само наличие этой силы определяется характером структур взаимодействующих вещей.
   Теперь мы можем определить и понятие закона. Закон - это необходимость, которая обусловливает взаимодействие данных вещей. Т.е. закон - это конкретная форма существования необходимости. Например, закон всемирного тяготения - это сила или необходимость, определяющая взаимное притяжение вещей (тел), обладающих гравитационной массой (правда, "гравитоны", образующие структуры тяготеющих тел, до сих пор не открыты).
   (По-видимому, невозможно одновременное взаимодействие более, чем двух вещей. Наверное, именно с этим связаны проблемы анализа взаимодействия трех тел в механике. Но это ограничение связано, очевидно, только с однородными, однокачественными взаимодействиями. Если же взаимодействия разнородны, то вещь может взаимодействовать одновременно с очень большим количеством вещей - как Раневская, которая в известном фильме одновременно играла на фортепиано, пела, курила и ела картошку. Возможно, что ограничение одновременного взаимодействия связано с обменным характером сил взаимодействия. Электрон, взаимодействуя с протоном, обменивается с ним фотоном, и из у него "не остается сил" для обмена фотонами с каким-либо другим объектом, из-за чего система "электрон-протон" (атом водорода) становится электрически нейтральной)
   Другой формой необходимости - кроме закона - является закономерность. До сих пор термины "закон" и "закономерность" использовались как синонимы, но имеет смысл, и имеются основания дать им разную смысловую нагрузку. Существует особый род объектов - системы - и в их рамках необходимости действуют в особой форме. Вот их-то и следовало бы называть закономерностями. Система отличается тем, что взаимодействия входящих в нее вещей периодически повторяются. Так периодически повторяются затмения в рамках Солнечной системы. В связи с этим движение, функционирование системы характеризуется определенными циклами взаимодействий вещей, входящих в систему (например, в живых организмах постоянно чередуются процессы ассимиляции и диссимиляции).
   Только для закономерности годится то определение необходимости, о котором говорилось ранее: "необходимость - это то, что должно обязательно произойти". Ибо системная закономерность отрегулирована так, что обеспечивается повторяемость определенных процессов, определенных взаимодействий. Обязательность, необходимость событий в случае закономерности обеспечивается как раз повторяемостью процессов в рамках системы.
   А вот в случае необходимости в виде закона обязательности определенного события не существует. Для осуществления закона нужно, чтобы провзаимодействовали вещи с определенными структурами. Такие вещи вполне могут существовать, не взаимодействуя друг с другом. Если бросить горящую спичку в бензиновый бак автомобиля, обязательно произойдет взрыв - из-за соответствующего закона. Но шофер может спокойно курить в кабине, никакого взрыва не опасаясь. Т.е. закон в отличие от закономерности - это такая необходимость, которая реализуется не постоянно, не регулярно, а лишь в тех случаях, когда происходит взаимодействие соответствующих вещей.
   Какое же место занимает необходимость (закон) в действительности? Все явления, события действительности представляют собой взаимодействия. Вещи проявляются, обнаруживают себя только в ходе взаимодействий и только через взаимодействия выявляются свойства вещей. Каждое взаимодействие способно осуществляться не иначе, как на основе определенной необходимости, специфического закона. Причем, для каждого взаимодействия имеется индивидуальная необходимость, функционирующая на базе определенного локального механизма. В разных взаимодействиях могут наблюдаться сходные, тождественные типы необходимостей (законов), и их насчитывается столько же, сколько существует типов взаимодействий. Тип взаимодействия, как и тип закона, определяется характером структуры взаимодействующих вещей.
   После того, как мы решили проблему внутреннего устройства необходимости, появилась возможность ответить на вопрос: способен ли человек управлять необходимостью (законом)? По всеобщему мнению - ученых и философов всех направлений - человек на такой подвиг ни в коем случае не способен. Это мнение установилось тогда, когда в XVII в. настоящая наука открыла первые фундаментальные законы природы - законы механики и гравитации. Ученым было ясно, что эти законы действуют независимо от человека и что человек никакими силами не способен изменить действия этих законов. Кроме того, в XVIII-ХIХ вв. развилось и окрепло убеждение в том, что законы механики - это единственные законы действительности, и они, будто бы, лежат в основе любых явлений природы. Система идей под названием "лапласовский детерминизм" предполагала, что мир выглядит как огромный часовой механизм, где движение одного колесика приводит в движение другое колесико, и нигде не имеется свободного хода. Поэтому считалось, что никакое вмешательство в действие законов не возможно.
   В этом мнение ученых укрепляло размышление на тему: где находится закон? Одна соискательница на кандидатском экзамене по философии дала на этот вопрос следующий абсурдный и отчаянный ответ: законы находятся... в учебнике! Абсурдность ответа бьет в глаза: как же из учебника законы могут управлять вещами, определять характер взаимодействий? Отчаяние же соискательницы было связано с тем, что в момент экзамена наука и философия не только не ответили на этот вопрос, но даже отчетливо не поставили его, прятались от него, не осмеливались его впрямую задать.
   Трудность проистекала из представления о соотношении законов (необходимостей) и вещей, материи. Дело в том, что под материей понимали только то, что чувственно воспринимается. На этой позиции стояли даже представители последней по времени формы материалистической философии - диалектического материализма. Ленин, например, определял материю как "объективную реальность, данную нам в ощущении" (см. Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Изд. 5-е. - Т.18. - с.149). Законы же чувственно не воспринимаются. Отсюда неизбежный вывод: они в вещах не находятся, не содержатся там. Где же они в таком случае находятся?! Философия объективного идеализма придумывала второй, "параллельный" мир, в котором якобы существуют законы. Но если это даже и так, то этот мир для нас совершенно недоступен. Вообще говоря, получалось, что законы существуют неведомо где.
   Эта точка зрения "подкреплялась" еще одним соображением. Пусть две вещи взаимодействуют на основе определенного закона и в результате этого взаимодействия качественно изменяются, т.е. исчезают, превращаясь в качественно иные вещи - углерод сгорает в кислороде, обе вещи исчезают, превращаясь в двуокись углерода. В результате - гореть больше нечему; сохраняются ли при этом законы горения? Это сохранение кажется несомненным: конечно! Ведь другие же вещи продолжают гореть или готовы в подходящий момент воспламениться. Но тогда и возникает представление о законе как о силе, находящейся вне вещей и управляющей вещами из "неведомого далека". До сих пор закон не воспринимался как индивидуальный механизм для каждой пары взаимодействующих вещей. А раз закон находится неведомо где, вне вещей, и его поэтому "нельзя взять в руки", то мы, естественно, не можем даже и помышлять о том, чтобы управлять законами.
   Но, как показано выше, законы (необходимости) находятся в вещах. Механизм закона воплощен в структурах взаимодействующих вещей, и потому для каждой пары взаимодействующих вещей существует свой собственный, "индивидуальный" закон. И поэтому представление о законе как о верховной силе, управляющей вещами неизвестно откуда, не соответствует действительности. Иллюзия того, что многими вещами управляет один и тот же закон, порождается просто тем обстоятельством, что многие вещи имеют одинаковые структуры. Существование законов вне вещей, предписывающих им формы движения (взаимодействия) есть беспочвенная фантазия.
   Зная, где находятся законы, мы легко можем ответить на вопрос, откуда они берутся. Когда вещи взаимодействуют на основе присущих им законов, они изменяют друг друга, изменяются их структуры, и появляются новые вещи и новые законы.
   Правильное понимание природы законов (необходимостей) позволяет правильно ответить на вопрос, способен ли человек законами управлять. Да, способен! И он всегда был способен на это; человеческая сущность как раз и основана на способности человека подчинять себе законы. Люди всегда умели управлять законами, только они не подозревали, что успешная практическая деятельность как раз и основана на этом умении. Именно поэтому имели место мучительные колебания науки в этом вопросе. С одной стороны, ясно, что мы способны использовать (применять) законы, иначе, зачем же мы так стремимся их познать. Известно, что "нет ничего практичнее хорошей теории". С другой стороны, вера в то, что законы существуют вне вещей, роковым образом подрывала саму возможность применять законы.
   Как можно доказать, что человек способен управлять законами? На этот счет имеются неоспоримые факты. В начале ХХ в. было открыто явление сверхпроводимости: в проводнике при создании особых условий исчезало сопротивление электрическому току. Для этого требовалось охладить проводник до температуры, близкой к абсолютному нулю. Только через 50 лет, в середине ХХ в. удалось понять, почему это происходит. Оказывается, в результате охлаждения меняется структура вещи, структура проводника электрического тока. Электроны внутри проводника объединяются в так называемые "куперовские пары", за счет чего и исчезает сопротивление электрическому току.
   Таким образом, охлаждая проводник, мы отменяем закон Ома, согласно которому электрический ток всегда вызывает сопротивление. Охлаждение устраняет сопротивление. Полностью подтверждается положение о том, что законы таятся в структурах вещей; изменяя структуры, мы изменяем законы, отменяем одни законы и вызываем к жизни другие, т.е. получаем возможность управлять ими.
   Всегда признавалось, что если человек и не может управлять законами (отменять и создавать их), то применять законы он в состоянии. Но, при этом, оставалось неясным, что это такое - применение законов, как конкретно выглядит это применение. Ответить вразумительно на этот вопрос можно только в том случае, если считать, что законы находятся внутри вещей и определяются их структурами. Человек управляет законами, воздействуя на вещи, заставляя вещи взаимодействовать друг с другом и изменять друг друга. Можем ли мы "взять в руки" закон? Оказывается, можем, если мы в состоянии организовать соответствующее взаимодействие вещей; мы добираемся до законов через вещи!
   Применение законов - это особая форма управления законами. В этом случае мы не отменяем, не устраняем законы, и не создаем их заново. Мы выбираем подходящие имеющиеся в наличии вещи и организуем их взаимодействие, зная наперед, какой закон будет при этом действовать. Причем, мы заранее знаем, что действие именно этого закона будет сопровождаться полезным для нас эффектом. Если нам надо что-нибудь взорвать, мы организуем взаимодействие взрывчатого вещества с электрической искрой; тогда приходят в действие законы быстрого горения (взрыва), и мешающая нам преграда устраняется. И каждый раз в момент практического действия человек применяет определенный закон, хотя очень часто он об этом не подозревает и не способен выразить содержание этого закона в понятиях. Всегда, когда человек организует взаимодействие вещей для получения практического результата, он применяет нужный ему закон. Без действия соответствующего закона ни одно взаимодействие в природе невозможно. Например, поджигая хворост, человек включает механизм закона, определяющего цепную реакцию горения. Люди всегда были способны управлять законами, применять их, хотя и не знали об этом - как тот литературный герой, который всю жизнь говорил прозой, но об этом даже и не подозревал.
   Люди ученые и люди обыкновенные неверно решали вопрос об управляемости законов еще и потому, что далеко не все вещи находятся во власти человека, а потому совсем не любыми законами он способен управлять. Человек начал воздействовать на вещи с помощью органов своего тела (рук); затем покоренными вещами действовал на другие объекты природы. Таким образом, человек все время расширял область своего господства над действительностью. Однако, ясно, что еще не все вещи и силы природы покорены и что сам этот процесс никогда не может завершиться. Но само существование непокоренных вещей и законов, еще не подвластных человеку, не может отменить того факта, что человек в состоянии управлять многими и многими законами природы. И не видно никаких принципиальных ограничений для познания все новых и новых законов и установление власти человека над ними.
   Правда, существуют особые - всеобщие (философские) законы. О материальных структурах, с которыми они связаны, ничего не известно. Как бы ни изменялись вещи и их структуры, во что бы они ни превращались, всеобщие законы, по которым взаимодействуют вещи, остаются неизменными. Создается впечатление, будто бы всеобщие законы с материальными структурами абсолютно не связаны. Закон причинности, например, имеет силу для взаимодействий любых вещей с какими угодно структурами. Эта проблема нуждается в исследовании; перед нами загадка. Зато человек всегда может применять эти законы и реально применяет их, организуя взаимодействие любых вещей, ибо любая вещь несет всегда всеобщие законы "в своем сердце".
   Необходимость и логическое мышление. Логическое мышление, логическое рассуждение считается важнейшим орудием, надежным средством познания. Каких только эпитетов не применяют по отношению к логике - она и железная, и безупречная, и несокрушимая. Откуда же черпает логика свою силу? В чем тайна ее могущества? Ответ подсказывает основная формула логического рассуждения - "если ..., то ...". Присмотревшись к ней, мы заметим, что она отражает, копирует однозначную связь явлений, т.е. структуру необходимости. Логическое рассуждение нуждается в импульсах в виде вопросов. Основной их них - вопрос "почему?". (Если речь идет о человеческих действиях, то используется вопрос "зачем?", "для чего?"). Вопрос "почему?" - это вопрос о причине, а отношение причинности есть момент механизма необходимости. Причинность - это "половина" взаимодействия, это - действие одной вещи на другую. Знание о причине есть часть знания о необходимости, ибо, чтобы понять причину, надо выявить всю структуру необходимости. Например, одной из причин простуды может явиться сквозняк. Это знание базируется на выявлении необходимой связи между сквозняком и простудой. Сама по себе формула логического рассуждения "если ..., то ..." пуста и бессодержательна. Если знания о необходимостях отсутствуют, никакого логического рассуждения не получится. Итак, сила логики питается необходимостью. Рассуждать логически - значит прослеживать необходимые связи действительности. В чистом виде логическое рассуждение осуществляется в практическом мышлении. Для достижения практической цели мы комбинируем известные нам необходимости (и соответствующие типы взаимодействий вещей). Поскольку все эти необходимости известны, логика рассуждения становится поистине железной: мы сначала забьем болт, потом навинтим гайку - и вся конструкция будет держаться, никуда ей не деться. Если же нужные необходимости неизвестны, вместо логики применяем "ручное", эмпирическое мышление, пытаемся "методом тыка" отыскать интересующую нас необходимость или идем на поклон к теории.
   А вот в теоретическом познании, в теоретическом мышлении логика теряет свой железный характер, в значительной степени размягчается. Здесь мы тоже опираемся на необходимости, но эта опора становится шаткой. Результатом логического рассуждения в теоретическом мышлении становится гипотеза, знание, которое имеет не достоверный, а предположительный, вероятностный характер.
   Необходимость и свобода. Правильное понимание необходимости позволяет рационально решить проблему свободы. Знание о свободе - это знание о смысле познания, с его помощью мы отвечаем на вопрос, зачем мы так стремимся познавать мир. Начало понимания свободы состояло в противопоставлении свободы необходимости. Свобода понималась как независимость от давления внешней враждебной силы. Стремление к свободе было выражением потребности в независимом существовании, и одновременно это была мечта о чем-то таком, что чрезвычайно редко бывает, о чем-то нереальном, несбыточном. В новое время тяга к свободе приобретает огромную силу, свобода становится ведущим лозунгом буржуазных революций. Современное "рыночное", "демократическое" (капиталистическое) общество рекламирует себя как "свободное общество". Знание о свободе и вырастающее из него стремление к свободе являются для нас важным оружием в борьбе с враждебной (равнодушной) действительностью за жизнь, достойную человека.
   Прорыв науки в деле понимания свободы связан с именами Спинозы и Гегеля. Они утверждали, что для проникновения в сущность свободы ее надо связать с необходимостью, и связь эта, по их мнению, обеспечивается познанием. "Свобода есть познанная необходимость", - такова была предложенная ими формула свободы. И, действительно - это очень глубокое соображение. Без познания добиться свободы невозможно. Но если этим соображением ограничиться, остановиться на подобном представлении о свободе, оно становится ошибочным и абсурдным. Человек, который тонет в воде, лишенный помощи, может прекрасно знать содержание всех необходимостей, действующих в данной ситуации, но назвать его свободным - значит, издеваться над ним. Знание о собственной неизлечимой, смертельной болезни и множество других знаний о собственных неустранимых бедах и несчастьях не делают человека свободным. Борьба за свободу с помощью одного только познания удручающе бесплодна.
   Решением проблемы является гениальная догадка Энгельса: "Свобода... состоит в основанном на познании необходимостей природы господстве (выделено мной - В.И.) над нами самими и над внешней природой". (Энгельс Ф. Анти-Дюринг / Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - Изд. 2-е. - Т.20. - с.116). Но эта идея наукой не была усвоена, в т.ч. она оказалась недоступной и для марксисткой философии, которая продолжала считать свободу познанной необходимостью, т.е. исповедовала гегелевский подход к свободе. Ключевой пункт в определении Энгельса - "господство" (над необходимостью) до сих пор игнорируется. Вот свидетельство авторитетного справочника: "Отсюда вытекает марксистское определение свободы как "познанной необходимости", согласно которому свобода личности, коллектива, класса, общества в целом заключается "не в воображаемой независимости от объективных законов", а в способности выбирать, "... принимать решения со знанием дела". (Энгельс Ф. В кн.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т.20. - с.116). См.: "Философский энциклопедический словарь". - М., 1983. - с.595.
   То есть в качестве опоры избрали другое место из книги Энгельса "Анти-Дюринг", и вместо определения свободы как "господства", власти над "внешней природой" (необходимостью) выбрали тезис о "способности принимать решения со знанием дела". Но этот тезис не схватывает существо дела. Если человек "со знанием дела" готовит собственное самоубийство, то он очень далек от состояния свободы. В качестве ключевого понятия в определении свободы продолжали пользоваться понятием "познанной необходимости", а принцип господства над необходимостью полностью игнорировали.
   Почему же замечательная идея Энгельса не была усвоена? Потому что он приблизился к правильному решению в одном-единственном месте и не дал никаких разъяснений насчет своей догадки. Чтобы обосновать положение о том, что свобода есть господство, власть над необходимостью, надо было понять и описать механизм необходимости, способ действия закона. А уже из этого понимания развить концепцию управления законом, осуществления власти над ним. Энгельс не разъяснил (и, по-видимому, не понял), что свобода, хотя и связана с необходимостью и опирается на нее, все же противоположна необходимости, радикально отличается от нее. И состоит это отличие в независимости от необходимости, а осуществляется эта независимость через господство над необходимостью.
   Энгельс и его последователи, философы-марксисты, не понимали, что, организуя определенное взаимодействие вещей, мы "включаем действие" нужного нам закона - в этом и проявляется наша власть над ним. Даже включая свет в комнате, мы, вместе с тем, включаем, инициируем действие закона излучения фотонов света, электромагнитных волн. А если мы качественно преобразуем вещи, то имеем возможность создавать нужные нам законы, а неугодные - устранять. Организуя взаимодействие вещей, мы способны воздействовать на их структуры; в них-то и размещаются механизмы законов. Указанное непонимание проявилось и в том, что марксистская философия, анализируя явление свободы, употребляла понятия "объективные условия", "конкретные обстоятельства" вместо понятий "вещь", "структура вещи", "необходимость", "закон", "механизм закона".
   Наглядно демонстрирует сущность свободы как власти над необходимостью феномен творчества. В процессе творчества люди создают вещи, до сих пор не существовавшие в природе, в действительности, а вместе с ними создаются небывалые ранее законы, которые мы используем для своих нужд. В качестве примера можно указать на искусственные химические элементы. Это несомненное доказательство того, что человек способен создавать новые законы. Более того, человек способен в процессе творчества создавать такие вещи и законы, которые без содействия человеческой деятельности, на базе естественных процессов природы вообще возникнуть не могут.
   Итак, свобода - это не "познанная необходимость", а "управляемая необходимость"!
   Обыденное представление о свободе, которое является предшественником научного, сводится к указанию на независимость от воздействия внешней, враждебной силы. Но и такая свобода возникает только через господство над необходимостями. Чтобы быть "свободным от дождя", надо сделать зонт, плащ, навес, построить дом - создать новые вещи с новыми необходимостями.
   Само собой разумеется, что у нашей свободы всегда существуют границы - и в этом смысле она всегда относительна. И размеры нашей свободы определяются количеством подчиненных нами вещей (и законов). Это и будет количественный критерий свободы. Современный человек покорил гигантское количество природных необходимостей (правда, почти не тронул социальные), но количество пока непознанных и неподчиненных законов вообще неизмеримо велико. Зато пока не видно принципиальных ограничений для расширения человеческой свободы. И, по-видимому, не существует такой необходимости, такой вещи, которая в принципе не могла бы стать управляемой.
   Свобода и возможность. Истинное знание о свободе невозможно без правильного представления о некоторых особенностях устройства мира, действительности. Наука Нового времени в ХVII-XIX вв. преклонялась перед необходимостью, занималась поиском законов, стремилась вырабатывать только необходимое и общее знание. В соответствии с этим формировалось представление об устройстве мира в целом. Наиболее последовательное выражение эта концепция устройства мира нашла в "детерминизме Лапласа". По мнению Лапласа, все события в мире происходят так, что они связаны между собой непрерывной цепью необходимости. В этой цепи нет ни малейшего зазора или щелочки. И действительно, возразить против этого как будто нечего. Результат любого взаимодействия (изменившаяся вещь) возникает необходимо - любое взаимодействие осуществляется на базе соответствующей необходимости. А когда этот результат (изменившаяся вещь) принимает участие в следующем взаимодействии, оно также реализуется как необходимый процесс. Но если мир - это сплошная, непрерывная цепь необходимостей, то в нем нет и не может быть места для свободы.
   Проблема разрешается благодаря пониманию того, что в мире, кроме необходимости, существует еще и возможность. Явление (отношение) возможности заключается в том, что в действительности существуют вещи, способные к взаимодействию, но реально, при этом не взаимодействующие. Характерно, что число возможных взаимодействий многократно превышает число взаимодействий, происходящих в действительности. Когда человек реализует свою свободу, устанавливая власть над вещами, он, как раз, и использует объективные возможности, вырываясь тем самым из оков стихийной необходимости. Те возможности, которые использует человек, в природе, как правило, не осуществляются на базе стихийных процессов. Это видно из резкого отличия искусственно созданных вещей от вещей, возникших естественным путем, стихийно. Пространство свободы в громадной степени увеличивается благодаря механизму творчества. В процессе человеческого творчества создаются новые вещи, новые необходимости и принципиально новые, до акта творчества вовсе не существовавшие возможности. И в большинстве случаев это такие возможности, которые без деятельности человека ни в коем случае не могут возникнуть.
   Только благодаря существованию объективных возможностей, человеческая свобода становится реально достижимой.
   В заключение отметим, что именно человеческая борьба за свободу придает смысл процессу познания. Мы хотим знать, постоянно увеличивать объем наших знаний потому, что это есть необходимая предпосылка увеличения нашей власти над действительностью (и необходимостью). Познание совершается и под воздействием любознательности ученых, но она очень быстро увянет, если результаты познания утратят связь с действительным расширением свободы.

ЗНАНИЕ О СЛУЧАЙНОСТИ

  
   Мы проанализировали структуру человеческого знания. Из этой области остался небольшой, но каверзный вопрос, связанный со знанием о случайности. Знание о необходимости пронизывает все виды знаний; они все возникают из знаний о необходимости, как слова из букв. Каков же статус знания о случайности, какое имеет значение это знание? Насколько такое знание является нужным для нас?
   Согласно обыденному представлению, случайное - это нечто неожиданное, более того - принципиально непредсказуемое. Старинная поговорка гласит: "На грех мастера нет". (Слово "грех" имеет в данном случае значение оплошности, ошибки). То есть предугадать оплошность нельзя, ибо она случайна.
   Научное осмысление случайности происходит в Новое время, в ХVII- ХVIII вв., и оно дает неожиданные результаты. В это время наука преклоняется перед необходимостью, которая одновременно отождествлялась с причинностью. (На это имелись основания, ибо причинность есть момент необходимости. Причина - это действие одной вещи на другую; вместе с ответным действием другой вещи образуется взаимодействие, которое и представляет собой механизм необходимости). Анализ процессов действительности приводил к следующей картине: каждое взаимодействие осуществляется на основе определенной необходимости; результат взаимодействия причинно (т.е. необходимо) обусловлен, и этот результат есть изменившаяся определенным образом вещь. Эта вещь начинает взаимодействовать с другой вещью и тоже - "по закону необходимости". Таким образом, все события действительности образуют сплошную, неразрывную сеть, подчиненную строгим, неумолимым принципам необходимости, и в этом цельном механизме нет ни одного зазора. Это все звучало особенно убедительно потому, что все взаимодействия, по мнению тогдашних ученых, осуществлялись только через толчок, т.е. происходили по законам механики. Исключение составляли гравитационные процессы, но они, как раз, демонстрировали особенно отчетливо свою подчиненность нерушимым законам.
   Отсюда вытекал и идеал знания: оно должно было быть необходимым и общим. Во-первых, это соответствовало устройству действительности: знание должно было ее копировать. А, во-вторых, необходимое знание позволяло предвидеть результаты взаимодействий вещей и на этой основе - планировать и организовывать практическую деятельность. Требование общности знания было обусловлено одной особенностью практики. В процессе практики происходит амортизация вещей - компонентов практики. Все вещи, которые используются в практике, в конце концов, рано или поздно срабатываются, приходят в негодность, требуют замены. Большинство процессов практики постоянно повторяется, и процесс общественного производства материальных благ имеет титул воспроизводства. Поэтому практика требует познания, отыскания и привлечения массы одинаковых, тождественных вещей. Поэтому и возникает требование общности знания. Кроме того, без фиксирования общего в действительности знание теряет устойчивый характер. Так в тропическом лесу постоянно появляются все новые виды грибов, и прошлый опыт не помогает отличить съедобные грибы от ядовитых. Говорят, что белые плантаторы держали специальных рабов, которые дегустировали всю разнообразную массу свежесобранных грибов прежде, чем отдать их поварам.
   В результате подобного взгляда на действительность (ее устройство) и на познание, наука в ХVII- ХVIII вв. отрицала существование (объективное) случайности. Случайность рассматривалась как субъективный феномен, как знание о таком явлении, причина которого "пока" неизвестна. Ученые не замечали (и не хотели замечать), что отрицание случайности и идея всеобщего господства необходимости приводила к фатализму, к представлению о том, что человек находится в рабстве у законов действительности (хотя, заметим, что рабство у случайности является, по-видимому, еще более тяжелым).
   Тем не менее, люди (в т.ч. и ученые) и до ХVII в., и после интуитивно полагали, что случайность присутствует в действительности, является объективной; и в своем понимании реальности, и в практической деятельности на это ориентировались. В ХIХ в. наука признала существование случайности, но ее природа так и осталась непонятой. Никоим образом не удавалось опровергнуть механистические рассуждения философии ХVII- ХVIII вв., которые не оставляли никакого места для существования случайности.
   Чтобы решить проблему, ее нужно сначала как можно более точно сформулировать. Прежде всего, определим место случайности в структуре действительности. Случайность - это не вещь, не структура и не свойство; случайность - это событие, а все события реализуются только в виде взаимодействий. Если мы и говорим о "случайных вещах", то при этом имеем в виду, что они появились в данном месте в результате случайных процессов. Но даже и случайное взаимодействие является случайным в очень малой степени. Любое взаимодействие - всегда взаимодействие определенных вещей с определенными структурами. А это значит, что оно протекает в соответствии с определенной необходимостью, определенным законом и всегда дает один и тот же результат. Если вам на голову случайно упал со стройки бетонный блок, то ваша голова обязательно расколется - это неизбежно и необходимо.
   Что же случайного мы имеем в случайности, в случайном взаимодействии? - Сам факт "встречи" вещей, их вступление в контакт, в соприкосновение! Самая характерная особенность случайности - ее непредсказуемость; найти основание такой непредсказуемости - это и значит понять природу, сущность случайности. В философии (в т.ч. в марксистской философии - в диалектическом материализме) имели место попытки объяснить случайность воздействием "внешнего", внешних факторов, в то время, как необходимость выводилась из "внутреннего". Но этот подход следует считать ошибочным. В рамках необходимости, в пределах взаимодействия вещей одна вещь по отношению к другой выступает как "внешнее", но именно воздействие этого "внешнего" фактора и определяет существование необходимости!
   Тысячелетние попытки понять природу случайности к успеху не привели. Поэтому имеет смысл избрать новый путь решения данной проблемы, а именно, применить способ рассуждения "от противного", который с таким успехом используется в математике. Когда "встреча" вещей для последующего взаимодействия является необходимой? - В одном-единственном случае: это происходит только тогда, когда мы имеем дело с событиями, взаимодействиями внутри материальной системы. Как говорилось ранее, система обеспечивает устойчивую последовательность своих взаимодействий, и поэтому после определенного взаимодействия обязательно следует некоторое другое и никакое иное. Например, в живых системах последовательность элементов в структурах ДНК предопределяет необходимую последовательность химических реакций, которые обеспечивают самообновление и самовоспроизведение организма. Эта же последовательность предопределяет смену форм поведения живых существ - в периоды размножения, ухода за потомством и т.п.
   Осталось сделать еще одно умственное усилие и проблема будет решена. Если "неслучайный", необходимый контакт ("встреча") вещей с их последующим взаимодействием происходит только в случае существования особой системы, которую данная система обеспечивает, то для случайного характера взаимодействия требуется только одно - отсутствие системы, которая бы это взаимодействие инициировала! Если системы, "обслуживающей" контакт двух данных вещей нет, перед нами - случайность, случайное взаимодействие.
   Здесь мы сталкиваемся со странной, уникальной ситуацией: условием возникновения, существования данного явления - случайности - выступает не наличие определенного основания для этого, а наоборот - отсутствие такого основания. Для существования любых других явлений наличие оснований бытия строго обязательно. Например, всякая вещь возникает из взаимодействия других вещей и из превращения определенной вещи (или нескольких вещей) в данную вещь. Для существования свойства необходимо бытие соответствующей вещи, а для существования взаимодействия- наличие, по крайней мере, двух вещей. А вот возникновение случайности "опирается" только на отсутствие чего-то (системы) - если на отсутствие можно опираться - больше ничего, никаких оснований не требуется.. Случайность не опирается ни на что, приходит как бы из пустоты, и даже не из пустоты - ибо пустоты нет в природе, везде материя, вещи - а просто "неизвестно откуда". И именно поэтому она непредсказуема.
   Случайность порождается хаосом, и хаос тоже имеет "отрицательное" определение. Хаос - это отсутствие организации, т.е. системы. Казалось бы, что понятие системы (организации) тоже можно ввести через отрицание: система там, где нет хаоса. Но у конкретных систем, кроме такого отрицательного определения, существует еще множество положительных, содержательных определений, отличающих их друг от друга. Хаос же везде и всегда одинаков и другим определениям, кроме отрицательного, не поддается. В этом обнаруживается родственность природы случайности и хаоса.
   Именно потому, что случайность "возникает ниоткуда" и не имеет никаких оснований, до понимания ее сущности можно добраться только методом "от противного". Только из зеркального отражения случайности в необходимости можно уяснить себе ее природу.
   Кажется, что принять подобное толкование случайности невозможно. Все мы знаем, что "из ничего не будет ничего", - как заявляет король Лир у Шекспира. Может быть с безосновательностью "случайности тем легче будет согласиться", что вышеприведенный принцип короля Лира был сформулирован для понимания вещей. Они действительно не могут появляться "из ничего", они образуются только из других вещей. Но, ведь, случайность - это не вещь, это - взаимодействие, случайное взаимодействие. Причем, основное содержание взаимодействия ничего общего со случайностью не имеет, здесь царствует сплошная необходимость, определяемая структурами взаимодействующих вещей. Случайность же - это один из видов контакта ("встречи") вещей в процессе осуществления взаимодействия. Этот контакт является необходимым, если он обусловлен системой, и случайным - если система отсутствует. И мир устроен так, что эта деталь взаимодействия - случайный контакт вещей - не имеет никакого основания, случайность ничем не обусловлена. Искать причины, основания случайностей - напрасный труд.
   Вот откуда загадочность случайности, тщетность тысячелетних усилий - искали то, чего нет, то, чего не существует в природе. Еще раз мы видим, как трудно "ловить черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет".
   Каков же онтологический статус случайности, какое место она занимает в действительности? Во-первых, случайность возникает в местах контакта (взаимодействия) вещей, не принадлежащих к одной и той же системе. Это могут быть и внесистемные объекты, и различные системы, взаимодействующие друг с другом, и - наконец - система и внесистемная вещь. Более того, случайность способна появляться даже при контакте вещей, принадлежащих к одной и той же системе. Так вещи на поверхности Земли образуют вместе с ней систему, которая вращается вокруг земной оси. При этом, эти вещи могут двигаться против направления вращения Земли, одновременно вращаясь вместе с ней - как это ни кажется странным! Частицы атмосферы взаимодействуют с Землей и вращаются вместе с ней. А одновременно они взаимодействуют с лучами (фотонами) Солнца и в результате нагревания, беспорядочно движутся (или упорядоченно - в виде ветра). То есть элементы системы взаимодействуют между собой в соответствии с определенным порядком, и такое взаимодействие как раз и создает систему. Вместе с тем, элементы системы способны случайным образом взаимодействовать друг с другом и с внесистемными объектами.
   Таким образом, мир состоит из систем, погруженных в хаос. Хаос - это совокупность объектов, взаимодействия которых друг с другом неупорядочены. Известная нам часть мира (Вселенной) - Метагалактика - по-видимому, представляет собой единую систему. Это - совокупность галактик, которые разбегаются в разные стороны после Большого взрыва. Существует гипотеза, согласно которой "разбегание" через определенное время сменится сжатием, которое приведет к тому, что все вещество Метагалактики окажется сосредоточенным в объеме атома, после чего последует новый Большой взрыв. Такая гипотетическая система носит название "осциллирующей Вселенной" (точнее - осциллирующей Метагалактики). Если гипотеза подтвердится, то мы сможем утверждать, что весь наблюдаемый мир представляет собой систему. Но и эта система наполнена случайными процессами - она прямо-таки купается в случайностях.
   В марксистской философии (диалектическом материализме) был сформулирован принцип, согласно которому "необходимость пробивает себе дорогу через море случайностей". Это описание соотношения между случайностью и необходимостью (системой, закономерностью) нуждается в детализации и уточнении. Случайные взаимодействия постоянно бомбардируют любую систему и, тем самым, ставят под сомнение ее существование. Но до поры до времени система успешно сопротивляется этим наскокам и сохраняет себя; в системе выдерживается порядок взаимодействия элементов - в результате один цикл взаимодействий завершается и начинается точно такой же новый. (Здесь мы абстрагируемся от случаев, когда система развивается, в результате чего следующие друг за другом циклы видоизменяются). Бывают такие случаи, когда система сокрушает самое себя без всякого постороннего вмешательства. Так разные виды живых организмов имеют различную продолжительность жизни - от нескольких минут до целых столетий и тысячелетий. Это свидетельство того, что внутри живых систем существуют механизмы, приспособленные к их саморазрушению.
   Итак, система не то чтобы "пробивает себе дорогу через море случайностей"; она просто до поры до времени способна выдерживать удары случайностей, продолжая нормально функционировать, невзирая на эти удары. Если же система неспособна сопротивляться ударам случайностей, которые непрерывно сыплются на систему со всех сторон, то такая система просто перестает существовать.
   Познание случайности. Познание случайности, вообще говоря, невозможно. Правда, после того, как случайное взаимодействие осуществилось, мы можем это узнать и даже определить его как случайное, если система, отвечающая за это взаимодействие, не будет обнаружена. Но, кроме того, что данное явление - случайность, мы узнать ничего не можем. Главное, что нам надо бы узнать по поводу случайности, это - ее предвидение, а вот предвидеть случайность, как раз, невозможно. Знание, которое мы способны получить по поводу случайности, похоже на знание о незнакомом человеке, мимо которого мы прошли на улице; это знание, как правило, почти не имеет никакого содержания, и оно испаряется через несколько минут, а то и через мгновение. Напомним, что в случайном взаимодействии сама по себе случайность занимает крохотное место; львиную долю содержания знания о случайном взаимодействии составляет знание о... необходимости. Когда две вещи случайно "встречаются", контактируют (например, искра и содержимое цистерны с бензином), то после этой случайной встречи все остальное происходит в соответствии с чистой необходимостью.
   Тем не менее, мы часто нуждаемся в познании случайности - в форме ее предсказания, предвидения - для предотвращения нежелательных последствий. Хотя, очень часто мы в познании случайностей не нуждаемся, вообще пренебрегаем ими. Нормально функционирующие системы отрегулированы так, что они не реагируют на случайные воздействия, не сбиваются от этого с ритма, обеспечивают нужную последовательность взаимодействий, в которой и заключается их сущность как систем ("необходимость пробивает себе дорогу..."). Но в других случаях - грозы, землетрясения, цунами и т.п. - борьба со случайностями является для нас жизненно важной необходимостью.
   Человек решает проблему познания случайностей за счет познания возможностей. Возможности существуют в виде вещей, которые способны взаимодействовать друг с другом, но в момент существования возможности такое взаимодействие не реализуется. Машина, летящая по шоссе, имеет возможность врезаться в столб, а машина припаркованная этой возможности лишена.
   В чем же состоит познание возможностей? Мы определяем наличие вещей в окружающей среде, способных взаимодействовать с интересующей нас системой (или вещью). Затем мы изучаем необходимости, на основе которых эти возможные взаимодействия будут осуществляться, и оцениваем их последствия. Если это возможно, мы стараемся установить количественную вероятность вредного взаимодействия, т.е. степень его опасности.
   Получив нужные сведения, мы принимаем меры по обезвреживанию возможных неприятных (роковых) случайностей. Как правило, мы не пытаемся устранить все возможности, которые грозят нам губительными случайностями. Для этого нам надо было бы уничтожить в окружающей среде все вещи, с которыми связаны нежелательные возможности. Чаще всего это абсолютно невозможно или экономически невыгодно. Мы не можем ликвидировать все грозовые облака или всех комаров в данной местности. Человек поступает по-другому: он защищает объекты, которым грозит случайная беда. Например, изготавливает громоотвод (молниеотвод), благодаря которому никакие грозы не страшны. В борьбе с последствиями землетрясений строим сейсмостойкие здания и производственные сооружения и т.д.
   Познание возможностей позволяет предвидеть случайности (с определенной вероятностью), т.е. мы познаем случайности - опосредовано, косвенно - через познание возможностей. При этом, следует учесть, что возможность принципиально, качественно отличается от случайности. Случайность находится в области действительности, это явление, которое реально осуществляется. Возможность же реализуется совершенно необязательно. Количество возможностей совершенно несопоставимо с количеством взаимодействий, которые реально осуществляются, по количеству возможные взаимодействия превосходят действительные в фантастически большое число раз. Говорят, что мир переполнен неосуществившимися возможностями.
   Так возникает возможность познания непознаваемых случайностей. Познание случайностей через возможность придает этому познанию вероятностный характер.

ПРЕВРАЩЕНИЕ СИСТЕМЫ ЗНАНИЙ В МЕХАНИЗМ ПОЗНАНИЯ. ВОЗНИКНОВЕНИЕ СОЗНАНИЯ

  
   В предыдущем разделе мы рассматривали превращение знаний в орудия познания. Но на этом дело не заканчивается: возникающие знания объединяются в систему, и она не только более глубоко и точно отображает действительность, но и становится целостным, совершенным механизмом познания, настоящей машиной, вырабатывающей знания.
   Исходным пунктом здесь является естественный процесс возникновения "знания о существовании в нашей голове знаний". Что же составляет содержание "знания о знании"? Во-первых, определяется местонахождение знания - в человеческой голове, в мозге, в коре его больших полушарий. Затем мы узнаем, что знания - это изменения в мозге (особого рода). И поначалу происходит, как будто, простое расширение круга познаваемых объектов; в этот круг включаются и знания. Но благодаря этому достижению происходит настоящий переворот в механизме познания.
   Люди устанавливают, что знания - это образы внешнего мира, копии явлений действительности. Причем, сначала появляются знания о знаниях в головах других людей, ибо созерцание процессов в своей собственной голове является трудным и зачастую мучительным процессом. И долгое время не знали, где же у человека помещаются знания, например, считали сердце вместилищем знаний.
   Знание о знаниях позволяет, наконец, понять таинственную природу психического. Психическое - это особые изменения в нервах (нервных клетках, нейронах) головного мозга, которые возникают благодаря внешним воздействиям на тело человека. Затем эти изменения (психические образы) могут вызывать другие изменения, производные от исходных психических образов (ранее было показано, как новые понятия возникают в результате синтеза ранее появившихся понятий). Отличие психических процессов в мозге от физиологических определяется тем, что в ходе психических процессов образуются и функционируют особые (структурные) копии действительности. У животных психические процессы зарождаются и представляют собой переходные формы, содержание и механизм которых еще нуждаются в осмыслении, ибо их образы (изменения нейронов) не представляют собой копий действительности.
   Обнаружение знаний в головах других людей происходит благодаря практике. Она носит коллективный характер, требует организации взаимодействия людей, а сама возможность такой организации зависит от наличия соответствующих знаний у того или иного человека. Например, чтобы организовать дежурство у костра нужно, чтобы человек знал, как следует поддерживать огонь. Так нужды практики заставляют человека задуматься о существовании чужих знаний, а уж на основании этого он узнает и о своих собственных. Давно известно, что человек начинает относиться к себе, как к человеку, только после того, как увидит человека в другом индивиде (а знания - это важнейший и определяющий признак человека). Человек осознает себя человеком, только глядясь в другого человека, как в зеркало.
   Важнейшим следствием появления "знания о знании" является образование психического механизма сомнения. Именно с этого начинается превращение системы знаний в механизм познания. Именно с этого начинается возникновение сознания как такового. Первопричиной (первоисточником) сомнений являются практические неудачи. Они имеют 2 возможных источника. Во-первых, неудачи могут проистекать из случайных колебаний среды; тогда простое повторение практического процесса может привести к тому, что инцидент будет исчерпан (бросили ветку и не попали в костер). Но возможно и такое изменение условий практики, при котором знание превращается в заблуждение и прежние методы практики становятся несостоятельными: включаем двигатель, а он не работает; еще раз включаем - тот же эффект. Теперь простое переключение тумблера не поможет, надо устранять неисправность.
   В основе механизма сомнения лежит противоречие, столкновение 2-х нервных импульсов. Один из них, основанный на прежнем знании, которое теперь дискредитировано, побуждает использовать старые методы практики; другой же, порожденный знанием о неудаче, требует отказаться от данных практических приемов (не щелкать без толку переключателем).
   Из сомнения возникает импульс к выработке процедур проверки истинности знания. Эти процедуры, по-видимому, совпадают с процедурами получения нового знания, и, таким образом, сомнение становится стимулом для получения новых знаний. Сначала - это эмпирическое знание на основе организации взаимодействий различных вещей в поисках полезного эффекта; затем возникает познание теоретическое - новые комбинации старых знаний и их проверка через эксперимент.
   Импульс, порождаемый сомнением, приводит к созданию новых знаний путем движения "старых" (ранее полученных) знаний. Это движение знаний (понятий) и есть то, что известно под названием мышления. Мысли - это знания, которые используются в качестве орудий для получения новых знаний. Движение знаний (или мыслей) состоит в их комбинировании, образовании многообразных связей между ними, образовании различных новых систем знаний (понятий).
   Так возникает мышление - основа теоретического познания, основа познания вообще. Подтверждается гениальная догадка Декарта, который выводил мышление из сомнения. Его знаменитая формула в ее настоящем, полном виде выглядит следующим образом: я сомневаюсь, следовательно, я мыслю; я мыслю, следовательно я существую. Именно опираясь на сомнение, Декарт начал строить свою философскую систему мира. Идею Декарта подхватил Гегель, указав на роль важнейшей движущей силы мышления и познания, которую играет противоречие. Именно противоречие с самого начала лежит в основе сомнения, которое толкает познание вперед. Недаром Маркс, признанный согласно опросу Би-би-си величайшим мыслителем 2-го тысячелетия, избрал в качестве своего девиза изречение: "Подвергай все сомнению!".

СУЩНОСТЬ СОЗНАНИЯ

  
   Возникновение "знаний о знаниях" приводит к качественному изменению знания. Оно преобразуется в настоящую машину для познания. Параллельно отдельные знания становятся "мыслями", орудиями познания (мышления). Знания в виде понятий "вещь", "свойство", "структура" позволяют организовывать и направлять познание.
   Как уже говорилось, подсистема "знания о знаниях" в системе знания создает импульсы, стимулы для процедур проверки знаний и получения новых знаний. Этими импульсами являются сомнения, содержание которых образуют противоречия, возникающие в познании (первоначально из-за коллизий практики). Таким образом, устроенная система знаний (с подсистемой "знаний о знаниях") и есть сознание. Основной и решающий признак сознания - наличие 2-х подсистем, одна из которых контролирует другую и управляет ею.
   Деятельность сознания, поскольку она осуществляется, происходит, в основном, в режиме диалога "с самим собой". Причем, стремясь увеличить эффективность познавательного процесса, человек прибегает к диалогу с другими людьми. Такой диалог выступает эквивалентом взаимодействия подсистем "знаний о знаниях" и "системы знаний" в рамках индивидуального сознания. Вот как рассказывает Б.Стругацкий о своей совместной работе с братом: "Работа наша была - почти постоянный спор. По-моему, работа вдвоем и должна быть постоянным спором - иначе ничего толком не получится. В спорах рождается не только истина, но и любой мало-мальски содержательный текст. Поэтому, в частности, так трудно работать в одиночку: почти невозможно спорить самому с собой - слишком легко самого себя уговорить". (См. "Известия". - 26.08.2005 г.).
   Самое главное, что формирование "знания о знаниях" порождает сомнение, которое заставляет исследовать вновь полученное знание. Этот механизм психики зарождается еще у высших животных в виде ориентировочного рефлекса (рефлекса "что такое?"). На его основе всякое новое явление, всякую новую вещь животное стремится проверить: не съедобно ли, не опасно ли?
   Человек при появлении сомнений сопоставляет поступившую информацию с наличной системой знаний. Это сопоставление бывает разной глубины и интенсивности - в зависимости от ситуации - вплоть до "напряженного размышления" в критические моменты. Для теоретика таким моментом является столкновение с парадоксом. Отсюда можно уразуметь, что же такое осознание чего-либо. Это согласование вновь поступившей информации с имеющейся, стремление согласовать ее с имеющимися знаниями.
   С появлением в психике человека подсистемы "знаний о знаниях" возникает удивительная ситуация. В рамках одного носителя психики возникает как бы 2 субъекта сознания, 2 личности, одна из которых контролирует другую (общеизвестный феномен самоконтроля). И все мы этот факт отчетливо сознаем. Человек, например, может сказать: "Я себе (sic!) этого никогда не прощу!". Т.е., один субъект (одно "Я") мыслит, принимает решения, действует, а "другое Я" контролирует первое и повелевает им. Это "второе Я" как раз и существует в сознании в виде подсистемы "знаний о знаниях". Данная ситуация не имеет ничего общего с раздвоением личности, психического заболевания, при котором внутри одного сознания живут и действуют 2 личности, полностью самостоятельные; ни одна из них не в силах контролировать другую. Это именно тот случай, когда у человека "нет царя в голове". Для того чтобы сознание функционировало нормально, одна из его подсистем должна выполнять роль верховного судьи.
   Роль контролирующей подсистемы сознания отчетливо прослеживается при анализе психических процессов, разворачивающихся во время сна. Во сне мы ощущаем (воспринимаем) свое "Я", противопоставляя его другим субъектам и объектам. Во сне мы представляем себе различные объекты, осуществляем даже логические рассуждения, производим умозаключения (правда, не часто). Однако, во время сна сознание отсутствует, оно не функционирует; в это время человек находится в бессознательном состоянии! Откуда это следует? Очень часто во сне у нас возникают нелепые представления, в результате "логических" рассуждений мы чаще всего приходим к абсурдным выводам. Например, одна женщина во время сна часто вскакивала с криком и упиралась руками в шкаф. "Что ты смеешься?! - кричала она мужу, - держи! Шкаф падает на кровать!". Во сне человек инициирует абсурдные или прямо невозможные действия ("полеты во сне") или не может осуществлять элементарные действия ("не двигаются ноги", "не поднимается рука").
   Причем, абсурдные результаты движения образов во сне воспринимаются на полном серьезе, вызывают ужас, например - в кошмарных снах. Почему же это происходит? - Не работает контролирующая подсистема сознания, подсистема, состоящая из знаний о знаниях. Этот механизм представляет собой не просто: "знания о знаниях"; он функционирует на основе постоянного сомнения, критического отношения к воспринимаемой информации и к знаниям, которые производятся самим сознанием. Контролирующая подсистема сознания обеспечивает постоянную проверку истинности знаний, которыми мы собираемся пользоваться. И если эта подсистема не функционирует, даже при наличии всех остальных подсистем сознания ("знания", "память", "интересы", "самосознание"), сознание исчезает. Именно поэтому во время сна сознание отсутствует. Деятельность всех остальных механизмов психики не обеспечивает разумного осмысления, осознания действительности, получения истинного знания, т.е. копирования действительности. Без работы подсистемы "знание о знаниях" невозможно сопоставление новой информации с имеющимся запасом знаний.
   Подсистема контроля в человеческом сознании возникала долго и с трудом. В первобытном человеке ее существование еле заметно, а ведь первобытное общество существовало десятки тысяч лет, а цивилизация - всего несколько тысячелетий. Исследователи отмечают необычайное легковерие дикарей, которое объясняется как раз слабым развитием критического отношения к действительности. В этом отношении они похожи на детей: дети до определенного возраста недееспособны и не отвечают за свои поступки; знания-то у детей имеются, но они не способны контролировать себя, их легко обмануть, ибо критические способности у них почти отсутствуют. Последователи Гегеля противопоставляли "критически мыслящую личность" основной массе людей, считая только такую личность творцом истории. Эта гипербола отражает правильное понимание критического отношения к действительности в жизни людей. Заметим, что гиперкритицизм, глобальный скептицизм, отрицание достоверности всякого знания, нисколько не лучше детского легковерия. Гиперкритицизм ведет к параличу сознания, полной капитуляции разума.
   Самосознание. Из "контролирующей" подсистемы сознания вырастает еще одна его подсистема - самосознание. Это знание о самом себе, о своем сознании. Задача этой подсистемы состоит в том, чтобы человек выработал представление о своем предназначении, о цели и смысле своей жизни, о своем месте в жизни, в обществе. На основе этого знания происходит планирование, программирование собственной жизни. Это и выделяет человека среди других объектов, которые пассивно "ждут" воздействия других вещей ("ударов судьбы"):
  
   "Но ты, человек, ты и сильный и смелый,
   Своими руками судьбу свою делай;
   Иди против ветра, на месте не стой,
   Пойми, не бывает дороги простой!"
   (Ю. Энтин)
   Без наличия самосознания человек не вполне обладает сознанием; тогда он не вполне сознательное существо, не человек в полном смысле слова. Если человек не вырабатывает стратегию своего поведения и не следует ей, если он в каждом своем поступке подчиняется внешним силам или случайным, сиюминутным побуждениям, он не способен организовать свою жизнь, реализовать в сколько-нибудь значительной степени свои потребности и интересы. Тогда - это ничтожный и несчастный человек.
   Сознание и общественное сознание. Итак, сознание представляет собой сложнейшую систему. Ее подсистемами являются: "подсистема знаний", "подсистема памяти", "подсистема интересов - эмоций и чувств", "подсистема знаний о знаниях" ("контролирующая подсистема"), "подсистема самосознания". Кроме этих подсистем существует еще одна, которая называется "общественным сознанием". Ее наличие делает механизм сознания особенно сложным, буквально ни на что не похожим. По идее ("согласно своей идее", как любил выражаться Гегель), сознание формируется из знаний о действительности, которые оно же само и добывает. Но реальное индивидуальное сознание в основном не вырабатывает знания самостоятельно, не извлекает их из объективного мира, а получает в готовом виде - от общества. Причем, большая, преобладающая часть этих приобретаемых индивидом знаний получена от людей, которых в настоящее время уже нет на свете. Основная масса сознания находится вне совокупности индивидуальных сознаний ныне живущих людей - в виде "внешней памяти", в специальных носителях информации, где она фиксируется с помощью знаковых систем. К тому же, живое сознание основной массы людей использует ничтожную часть информаций (знаний) из устройств внешней памяти. Библиотекарям известно, что гораздо легче удовлетворить запросы 99% читателей, чем того их контингента, который отличается особой любознательностью. Интересы большинства вращаются в узком кругу учебников, справочников, детективной и любовной литературы, а интересы ничтожной доли читателей, кажется, требуют абсолютно всей - необъятной - информации, накопленной человечеством. Сотрудники крупнейшей библиотеки Лондона не могли определить профессию К.Маркса, ибо он требовал книги по всем отраслям знания - от математики и инженерного дела до философии и военного искусства. Т.е. содержание общественного сознания содержится в индивидуальных сознаниях в разительно отличающихся друг от друга долях.
   В ХХ веке человечество приобрело больше знаний, чем за всю свою предшествующую историю, но добыла эти знания очень небольшая часть людей (ученые, изобретатели). Каждый человек приобретает в течение своей жизни часть знаний совершенно самостоятельно, но это очень малая часть по сравнению со всем объемом знаний, которым он обладает.
   На первый взгляд, кажется, что индивидуальное сознание не самостоятельно, а представляет собой подсистему в системе общественного сознания. Однако, это впечатление ошибочно. Реальность имеет гораздо более сложный характер. Во-первых, общественное сознание вне живого индивидуального сознания существовать не способно. Знания вне живого сознания находящиеся в знаковой форме в информационных носителях (книгах, кассетах, компьютерах) мертвы, не способны руководить действиями людей, направлять общественную практику. Они являются лишь возможностью реальных знаний.
   Таким образом, в реальности мы имеем сложнейшее взаимодействие механизмов общественного и индивидуальных сознаний. С одной стороны, общественное сознание - подсистема в составе индивидуального сознания, ибо только в этом виде общественное сознание реально существует. Но индивидуальное сознание на 99% является общественным - его содержание черпается, в основном, из сокровищницы общественного сознания. При этом, как показано выше, каждое индивидуальное сознание обладает далеко не всем содержанием общественного сознания. Общественное сознание живет, функционирует, обнаруживает себя как реальность только через деятельность индивидуального сознания. С другой стороны, эта деятельность индивидуального сознания определяется, направляется - чаще всего в мельчайших подробностях, вплоть до бытовых привычек и вкусовых пристрастий - общественным сознанием, т.е. таким содержанием индивидуального сознания, которое возникло не на основе его собственной деятельности. Однако, развитие, обогащение содержания общественного сознания происходит только за счет деятельности живых индивидуальных сознаний. И нужно не только объединение индивидуальных усилий, но и сохранение их результатов вне индивидуальных сознаний, во внешних носителях информации и информационных устройствах. Так выглядит сложное, противоречивое ("диалектическое") взаимодействие общественного и индивидуальных сознаний. Без учета этого обстоятельства правильное понимание механизма сознания, его устройства невозможно.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

  
   Мы поставили проблему, которая давно и очень сильно тревожила науку: в каком виде существуют наши знания? Напомним суть вопроса. Всегда считали, что знания - это копии вещей. Почему - никто никогда этого не объяснял; просто интуиция подсказывала, что по-другому мы представить себе знание не можем. Но копия вещи - это точно такая же вещь, а знание в виде внешней вещи в мозге находиться не может, там нет места для стульев, слонов или небоскребов. Попытка исправить положение с помощью идеи "частичной копии" ничего не спасает. В этом случае голова окажется набитой - в ходе познания - толченым кирпичом или осколками стекла.
   Предлагаемое решение состоит в том, что знания все-таки являются копиями, но копиями... структурными. Одна и та же структура способна существовать в материале совершенно различных вещей. Например, абсолютно одинаковые по размеру и форме кубы можно изготовить из рафинада и угля. Вот почему структурные копии внешних вещей могут существовать в материале мозга.
   При этом, знания - это копии не всяких внешних структур; это структуры не вещей, а взаимодействий, которые одновременно являются структурами необходимостей; вот копии структур необходимостей и являются знаниями, основой всяких знаний. Первые, исходные структурные копии (или знания) формируются в мозге с помощью ощущений, которые отражают, фиксируют определенные моменты процессов практики. Из этих первоначальных копий - знаний человек затем создает знания о любых явлениях действительности - вещах, их свойствах, процессах, системах и т.д.
   Таким образом, знания возникают в результате отражения действительности, в результате воздействия внешних вещей на мозг. Однако,, в результате отражения возникает малая доля знаний, и они сегодня имеют малое значение. Познание на основе отражения выливается в случайный поиск полезных знаний; здесь успех зависит от счастливой случайности. Такой поиск - всегда ненадежен и малоэффективен. Познание такого рода называется эмпирическим.
   Трудности, порождаемые эмпирическим познанием, преодолеваются благодаря переходу к познанию теоретическому. Этот путь открывает перед человечеством широчайшие горизонты. В ходе теоретического познания также создаются знания-копии, как и в эмпирическом познании. Но эти копии не возникают в результате отражения действительности, благодаря воздействию внешних вещей на мозг. Теоретические знания являются результатом процессов, идущих внутри мозга, независимых от внешних воздействий. В теоретическом познании знания-копии появляются без содействия и участия процесса копирования, хотя и кажется, что подобное никоим образом невозможно! Внутри мозга идет особый процесс движения знаний (мыслей); этот-то процесс - мышление - и порождает теоретические знания. Это становится возможным потому, что формирование в мозге одних знаний (понятий) из других повторяет, копирует, совпадает - по структуре - с возникновением одних необходимостей из других в реальной действительности. Причем, нащупать путь к новому знанию удается далеко не сразу - только в результате напряженных усилий мышления, многочисленных проб и ошибок (гипотез). А достигнутые результаты каждый раз нуждаются в особой (экспериментальной) проверке.
   Так что теория познания не является теорией отражения, как это утверждала марксистская философия. Познание только начинает с отражения, а затем идет совсем другими путями. Понимание механизмов теоретического познания наконец-то позволяет убедительно ответить на вопрос Фауста: что же это значит - "знать"?!
   На основе адекватного представления о природе знания открывается дорога к решению заветной задачи, над которой бились многие выдающиеся умы. Речь идет о создании метода познания, и, прежде всего, о создании метода мышления. Решению этой задачи будет посвящена 2-я часть данной работы.
   Изменение наших представлений о природе знания имеет еще одно важнейшее последствие. Благодаря этому мы можем и должны изменить картину мира, которая до сих пор существовала в науке и философии. И прежде, чем заняться проблемой метода мышления, мы укажем на те изменения в картине мира, которые мы должны сделать в связи с полученным нами знанием о сущности знания.

ПРИЛОЖЕНИЕ. НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА КАРТИНУ МИРА

  
   В настоящее время известны три типа философской картины мира в соответствии с наличием 3-х основных типов философских систем (объективный идеализм, субъективный идеализм и материализм). Причем, объективный идеализм - это система всеми отвергнутая, однако, в своей основе не опровергнутая. Субъективный же идеализм на сегодняшний день безусловно опровергнут и, тем не менее, господствует в современной философии. Материализм не признается большинством философов, зато молчаливо одобряется подавляющим большинством естествоиспытателей, образуя их реальное мировоззрение. Ученые же социологи (гуманитарии) материализм как мировоззрение отрицают. Они не согласны с материалистическим пониманием истории Маркса.

КАРТИНА МИРА В ФИЛОСОФИИ ОБЪЕКТИВНОГО ИДЕАЛИЗМА

  
   Эта философская система возникает на самых ранних этапах развития цивилизации, еще в рабовладельческом обществе. Она предполагала, что рядом с миром вещей существует совершенно отличный от него второй мир - мир идей. Эти идеи тождественны с идеями, мыслями в человеческой голове, но существуют вне ее, в виде особого мира. Мир идей господствует над миром вещей и управляет им, определяет характер движения вещей. Мало этого, идеи определяют разнообразие качеств вещей. Материя, из которой состоят вещи, имеет неопределенный вид, а когда материя взаимодействует с идеями, возникают вещи с определенными качествами.
   С одной стороны - это фантастическая картина. Ведь никто и никогда не видел идей вне человеческой головы и не ощущал их каким-то другим образом. Вместе с тем, для подобной мировоззренческой конструкции имелись серьезные основания, отчего она и просуществовала 2,5 тысячи лет, и, притом, в ранге господствующего мировоззрения.
   Что же это были за основания? Ко времени возникновения объективного идеализма были открыты первые объективные законы, законы действительности. И именно в связи с этим открытием данная философская система и возникла. Причем, законы были обнаружены не во внешнем мире, а... в голове, в сознании. Первые (и последующие) законы чувственного вида не имели, ощущениями не фиксировались. А вещью считалось только то, что воспринималось ощущениями. Отсюда и возникли непререкаемые жизненные ориентиры: верю только тому, что увижу собственными глазами, пощупаю собственными руками. А раз законы чувственно не воспринимались, то неизбежным становился вывод: законы не имеют к вещам никакого отношения, не являются ни вещами, ни свойствами вещей. Вместе с тем, нельзя было и сказать, что законы просто существуют в виде идей в голове наряду с какими-нибудь фантазиями или химерами. Открытые законы действовали как реально существующие силы, определяли движение, взаимодействие и устройство вещей. Например, площадь квадрата зависела от величины его стороны, и земельные площади неукоснительно подчинялись этому закону. Правда, до самого конца объективные идеалисты так и не сумели выяснить, каким же образом невещественные, нематериальные идеи-законы управляют вещами. В связи с этим они не могли не только дать научно обоснованную картину взаимодействия идей-законов с вещами, но не были в состоянии даже нафантазировать что-либо в связи с этим.
   Начиная с середины XIX века, картина мира объективного идеализма была отвергнута и забыта. Бурное развитие науки в это время выявило полную несостоятельность объективно-идеалистической позиции. В первой половине XIX века возникла и развивалась самая грандиозная система объективного идеализма - система Гегеля. Создателя системы современники упрекали за противоречие системы фактам. "Тем хуже для фактов!", - ответствовал Гегель. Но это была всего лишь хорошая мина при плохой игре. Вскоре после его смерти наступило всеобщее разочарование в объективно-идеалистической доктрине.
   Повторимся: система объективного идеализма хотя и была отвергнута, но опровергнута она не была. Она опиралась на представление о нематериальности (идеальности) объективных законов, а это утверждение следовало из того факта, что законы не отражаются в ощущениях - и тогда получалось, что законы существуют не в материальных вещах, а самостоятельно, независимо от них. Все дело в том, что материалисты определяли вещь (материю) как то, что копируется, фотографируется ощущениями, существуя независимо от них (Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм / Соч. - Изд. 5-е. - Т.18. - с.131). Эта позиция делала невозможным отрицание реального существования особого мира чувственно не воспринимаемых законов. В данной работе мы исследовали природу законов и показали, что они представляют собой конкретные формы необходимости; это силы, определяющие движение, поведение, взаимодействие вещей.
   Механизм же законов определяется структурами, устройством взаимодействующих вещей. Так что механизм закона "встроен" в вещь и образует с нею единое целое. (Точнее, механизм закона составляется из структур 2-х взаимодействующих вещей, и характер взаимодействия - т.е. действия законов - определяется одновременно структурами 2-х вещей. Вещи, по-видимому, могут взаимодействовать лишь "попарно", по принципу "третий - лишний").
   Таким образом, нет никаких оснований полагать, будто законы однородны с идеями в человеческой голове, будто рядом с миром вещей существует господствующий над ним мир идей. После выяснения природы законов мы можем с полным правом признать картину мира объективного идеализма несоответствующей действительности.
  

КАРТИНА МИРА В ФИЛОСОФИИ СУБЪЕКТИВНОГО ИДЕАЛИЗМА

  
   Гораздо позже, чем система объективного идеализма (только в XVIII веке) возник идеализм субъективный. Картина мира, которую он рисовал, была абсолютно неприемлема для абсолютного, подавляющего большинства не только мыслящих, а вообще всяких людей, высокообразованных и не очень. Субъективный идеалист заявлял: во всем мире существую только Я, мое сознание и мои ощущения; ничего другого на свете вообще не существует; люди верят в существование вещей вне сознания, но эта вера есть иллюзия, самообман. Нормальный человек даже обсуждать такую версию отказывается: что значит, нет ни кровати, ни дома, ни бифштекса, ни урагана? Все это - только в моем сознании?!
   В ответ на все эти крики возмущения субъективный идеализм представил совершенно несокрушимое доказательство истинности подобной картины мира. Он исходил из твердого убеждения обычных (и ученых) людей в том, что все знания - из ощущений, а ощущения - это копии вещей (философы - Фейербах - делали небольшую поправку: частичные копии). Ибо знания должны быть копиями вещей, а знания-копии попадают в сознание только через ощущения. Но тогда ощущение как копию вещи невозможно отличить от копируемой вещи!! А раз так, то вещи - это ощущения, комплексы разнообразных ощущений (твердое, круглое, кислое, тяжелое). Ощущение твердого нам хорошо известно. А что такое "твердая" вещь? Ведь "твердость" - это есть ощущение, и это признается абсолютно всеми! Основной, фундаментальный тезис субъективного идеализма гласит: я ощущаю вовсе не вещи, я ощущаю только свои ощущения. Процесс ощущения - это и есть моя жизнь, моя деятельность, моя практика. И вот уже 300 лет никто не может опровергнуть данное рассуждение, удивительное доказательство того, что вещи не существуют, а существуют только ощущения.
   Все это вовсе не означает, что философия субъективного идеализма неопровержима. Ее встретили насмешками и откровенным презрением. Ее успешно и многообразно уничтожали многие поколения философов. Основной путь критики состоял в том, что формулировали необходимые следствия из основного тезиса субъективного идеализма, которые приводили к полному абсурду. Так выявлялась совершенная несостоятельность этого возмутительного философского учения.
   Во-первых, выяснилось, что данная философская позиция требует отрицания всякой возможности человеческого познания. Это самый беспросветный агностицизм и иррационализм. Если вещей нет, то смешно говорить о том, что ощущения являются копиями чего-то - ведь кроме ощущений ничего больше не существует. А раз ощущения не копии, то они и не знания, ибо знаниями могут быть только копии познаваемых объектов. Знания можно определять только как копии объектов, иначе, как же можно вообще определять знания?
   Если же положить, что знания - это просто ощущения, без всяких дальнейших добавлений, то во весь свой рост встает проблема истины. В этом случае пропадает всякая разница между истиной и заблуждением - заблуждению просто неоткуда взяться. Человек, как известно, неволен в своих ощущениях - раз они пришли, от них никуда не денешься; а раз они пришли, значит, у нас появились знания, и эти знания всегда являются истинными. Но тогда нет разницы между людьми образованными, учеными и профанами, невеждами, тогда суждения какого-нибудь забулдыги неотличимы (по своей истинности) от теорий Эйнштейна. Если вещей нет, если вещи не копируются знаниями, то наука не делает открытий, а просто выдумывает новые факты. Но люди с такой картиной познания не согласятся никогда, они прекрасно знают цену и истине, и заблуждениям; люди постоянно вынуждены находить четкий водораздел между истиной и заблуждением, сплошь и рядом - это вопрос жизни и смерти. Если какая-то картина мира требует не различать истину и заблуждение, значит, перед нами грубое заблуждение.
   Еще более скандальным выглядит другой необходимый вывод из основной догмы субъективного идеализма. Если вещей нет, если они - просто комплексы моих ощущений, то это утверждение имеет силу и по отношению ко всем остальным людям, кроме меня самого. Я их воспринимаю, узнаю об их существовании с помощью моих ощущений. Значит - все они просто комплексы моих ощущений в моем сознании, все другие люди - это только части меня самого! Дени Дидро еще в XVIII веке смеялся: субъективный идеалист похож на сумасшедшее фортепиано, которое вообразило, будто только оно одно существует на свете и вся гармония Вселенной происходит в нем. Такая философская доктрина называется солипсизмом. Редкий субъективный идеалист признается в своем солипсизме, но последовательное, строгое и неотступное прослеживание необходимых выводов из исходной посылки субъективного идеализма обязательно выявляет солипсистскую природу любой субъективно-идеалистической формы, как бы тщательно солипсизм не маскировался. Как говорится, я о тебе такую правду расскажу, что хуже всякой лжи. И с полным правом любой здравомыслящий человек назовет подобную философию достойной обитателей сумасшедшего дома.
   Существует еще целый ряд неудобных для субъективного идеализма прямо-таки смертоносных для него вопросов. Например - существовала ли Земля до человека? Современная наука с полной определенностью дает положительный ответ; субъективный же идеализм должен отрицать подобную возможность. Ведь, если человека не было, то не было и его ощущений, и Земля в виде "комплекса ощущений" существовать не могла. Более того, не могла бы существовать и вся наша Метагалактика. Перед лицом этой проблемы субъективный идеалист выглядит как маленький несмышленыш, заявляющий: "А вот я сейчас закрою глаза и сделаю вам всем темно!".
   Этими и другими способами концепция субъективного идеализма изничтожалась как в самый момент своего появления, так и - многократно - в последующие 300 лет. Необходимость в постоянном опровержении объяснялась тем, что эта философия оказалась на удивление живучей. Ситуация сложилась так, что субъективно-идеалистическая философия оказалась неуничтожимой, неприступной - но только, так сказать, с парадного входа, с фасада; с флангов же и с тыла она была совершенно беззащитной. Исходные положения критике не поддавались, но критика выводила из них необходимые следствия, и они обнажали всю неприглядность субъективно-идеалистической выдумки.
   Тем не менее, субъективный идеализм существовал очень долгое время и существует до сих пор. История такого длительного его существования (вернее, прозябания) очень колоритна. Как только его противники обходили "переднее" неприступное укрепление и нападали с флангов или с тыла, т.е., не ввязываясь в спор в связи с исходным тезисом, вскрывали уязвимость других пунктов теории, субъективные идеалисты становились на колени, капитулировали. Более того, они часто капитулировали до всякого штурма, как бы опасаясь справедливого возмездия за свой философский эпатаж, за дерзкий вызов здравому смыслу.
   Вот родоначальник субъективного идеализма Д.Беркли в своем основном философском трактате (который он написал в 25 лет) обсуждает, в частности, отличие "идей ощущения" от "идей воображения": "Идеи ощущений определеннее, живее и отчетливее, чем идеи воображения; первые имеют также постоянство, порядок и связь и возникают не случайно, как это часто бывает с идеями, производимыми человеческой волей, а в правильной последовательности или рядах, удивительная связь которых достаточно свидетельствует о мудрости и благости их творца (выделено мною - В.И.). Те твердые правила и определенные методы, коими дух, от которого мы зависим (выделено мной - В.И.) порождает или возбуждает в нас идеи ощущений, называются законами природы; мы познаем на опыте, который учит нас, что такие и такие-то идеи связаны с такими и такими-то другими идеями в обычном порядке вещей". (Беркли Дж. Трактат о принципах человеческого знания... / Беркли Дж. Сочинения. - М., 1978. - с.184).
   Беркли вынужден рассматривать отношение ощущения к воображению (представлению). Он защищает принцип, согласно которому существуют только ощущения; они же являются у него знаниями и знаниями истинными. Но мы знаем, что в сознании существуют еще и другие идеи - представления, фантазии, вымыслы и т.д. Чтобы объяснить этот факт и - главное - объяснить разницу между истиной и заблуждением, Беркли постулирует существование "творца", "духа, от которого мы зависим" и который "порождает или возбуждает в нас идеи ощущений", которые называются "законами природы".
   Философ не замечает, что этим ходом он уничтожает самую основу собственной теории, рушит твердыню, под защитой которой он мечтал с успехом обороняться от всех своих оппонентов. Исходная позиция субъективного идеализма состоит в том, чтобы при решении всех проблем устройства мира и устройства познания опираться только на очевидное и достоверное. И в качестве такой опоры избираются ощущения; все утверждения надо выводить только из них и больше ниоткуда. Если поступать так, то действительно приходится признавать, что никаких вещей нет, и существуют только мои ощущения (о чужих ощущениях я ничего не знаю и знать не могу, т.к. у меня отсутствуют ощущения чужих ощущений). И вдруг Беркли покидает такую уютную, безупречную и безопасную позицию, признавая существование "творца", всемогущего духа, т.е. бога. И начинает объяснять устройство мира и познания с помощью этой, неизвестно откуда взявшейся, вымышленной фигуры. Такой "прыжок мысли" совершенно недопустим с точки зрения исходных принципов самого субъективного идеализма. Бог, ведь, не воспринимается ощущениями, откуда же Беркли может знать о его существовании?! Беркли поступает как сошедший с ума защитник крепости, который сносит самую мощную и грозную башню спереди и, подхватив кирпичи, мчится, чтобы "укрепить" свой тыл. Все это потому, что его теоретическое построение представляет собой пресловутый "тришкин кафтан" и приходится врывать клочья спереди, чтобы латать дыры сзади.
   Такое поведение в философии вежливо называется непоследовательностью в построении философской концепции. А если говорить прямо, то это невозможная, абсурдная система рассуждений. Исходная позиция Беркли состоит в том, что он верит только в ощущения; только данные ощущений бесспорны и очевидны; все остальное - выдумки, субъективный произвол. Вначале Беркли выглядит предельно трезвым мыслителем, суровым реалистом. И вдруг, откуда ни возьмись у него в качестве необходимой подпорки, без которой рушится все его теоретическое рассуждение, у него возникает дух-властелин, бог.
   Но такое допущение, с точки зрения самого Беркли, совершенно незаконно - ведь бога мы чувственно не воспринимаем, мы его никак не ощущаем! Значит, он выбрасывает за борт весь свой реализм, всю строгость, точность, бесспорность своих рассуждений, которыми он с самого начала пленял внимающих ему, и перед нами появляется неудачливый фокусник, неуклюжий жонглер идеями, не собирающийся отвечать за свои слова. Он, ничтоже сумняшеся, лепит противоречивую теоретическую конструкцию, где запрет опираться на что-либо, кроме ощущений, "свободно" совмещается со ссылками на произвольно сотворенного "творца". Но всем людям известно, что если в рассуждениях возникает противоречие, то оно не может соответствовать ничему в действительности; в этом случае человек рассуждает о невозможном. Такому отношению к противоречиям учит людей практика, которая со всей очевидностью демонстрирует, что рекомендации типа "стой там, иди сюда" невыполнимы и неосуществимы.
   Анализируя подобные же приемы субъективных идеалистов через 200 лет после Беркли, их яростный оппонент Ленин совершенно справедливо замечает, что в этих случаях наблюдаем концепцию, в которую не верит сам автор.
   Субъективный идеализм представляет собой саморазрушающуюся философскую теорию. Сочинения субъективных идеалистов с самого начала и до сегодняшнего дня наполнены "оговорками", которые разрушают систему субъективного идеализма до самого основания. Они вступают в бой со всеми другими школами в философии, тут же сдаются, капитулируют (делая это негласно - благо на первый странице трактата можно написать одно, а чуть позже нечто прямо противоположное - ведь своя рука владыка, а бумага все стерпит). А после этой капитуляции этот же философ - или его последователи - как ни в чем ни бывало возвращаются к прежним абсурдным построениям.
   Вот еще один "классик" субъективного идеализма - Д.Юм. Подобно Беркли, он обсуждает проблему отличия ощущений от представлений. И то, и другое - это идеи в нашем уме, но ощущения всегда доставляют нам истину, а представления могут являться самыми дурацкими заблуждениями. Ему надо было выяснить, откуда же берется такая удивительная достоверность ощущений - не из того же, в самом деле, что они копируют внешние объекты, вещи! И вот, рассуждая о сем предмете, Юм вдруг говорит: "Чтобы наделить ребенка идеей красного или оранжевого цвета, сладкого или горького вкуса, я предлагаю ему объекты (выделено мной - В.И.) или, другими словами, доставляю ему эти впечатления, а не прибегаю к абсурдной попытке вызвать в нем впечатления (т.е. ощущения - В.И.), возбуждая идеи (представления - В.И.)". (Юм Д. Сочинения: в 2-х т., т.1 - М., 1966. - с.93). Ниже, чтобы не было сомнений и разночтений, он добавляет: "Мы не можем образовать точной идеи о вкусе ананаса, если никогда не пробовали этого плода в действительности" (там же).
   Т.е. внезапно оказывается, что Юм отказывается от субъективно-идеалистической картины мира и переходит на почву совсем другой картины мира - к материализму (и он много раз признает, что подавляющее большинство людей согласны с воззрениями материалистов). Во-первых, кроме ребенка с его ощущениями, мы видим еще и его воспитателя, который стремится наделить дитя "идеей оранжевого цвета". Как же он этого добивается? - Оказывается, он предлагает ему "объекты". В этом месте Юм спохватывается и "поправляется": "другими словами, доставляю ему эти впечатления". Но спрашивается, как же это воспитателю удается, что же он должен предпринять, чтобы "наделить ребенка идеей оранжевого цвета"? Совершенно очевидно, что в рамках субъективно-идеалистической картины мира (во всем мире только я и мои ощущения) предпринять в этом смысле ничего не возможно. Действовать воспитатель может только в мире, описываемом материализмом: чтобы вызвать ощущение оранжевого цвета, надо пойти и показать ребенку оранжевую вещь, а чтобы маленький невежда познакомился с "идеей о вкусе ананаса", придется его этим плодом угостить. Чтобы решать действительные проблемы формирования картины мира, Юм вынужден не отступать к богу, как это делает Беркли, а прямо оступаться в материализм.
   Постоянно изменяя собственным принципам, капитулируя и снова поднимая оружие, субъективный идеализм существует уже 300 лет. Чтобы выжить, субъективный идеализм все время изворачивается, маскируется. Главный способ маскировки - смена обличий, изменение формы теории. Только оппоненты прицелятся в надежде наконец-то уничтожить ни с чем не сообразное учение, а им говорят, ваш противник почил в бозе, вот, пожалуйте, новый фигурант. Особенно это стало характерно для эволюции данного философского направления в ХХ веке. Подобная тактика вызывает мало уважения, зато способствует выживанию. Мы наблюдаем призрачное, фантасмагоричное, но неистребимое существование, нечто вроде плясок мертвеца.
   Субъективный идеализм - многократно и надежно - опровергнут, и кажется, что науке в этой области делать нечего. Тем не менее, одна проблема еще осталась, и она оставляет досадное впечатление. До сих пор не удалось справиться с исходным и основным тезисом субъективного идеализма: мы ощущаем только свои ощущения, а потому существуют только ощущения, а вещей (и других людей, кроме меня) нет. Часто альпинисты ставят перед собой задачу: взять вершину с недоступной до сих пор стороны. Но в данном случае речь идет не просто о "спортивном интересе". Почему в указанном пункте критики неизменно терпели поражение? Вероятно, им не удавалось решить какую-то очень трудную проблему. Более того, до сих пор не удалось установить, что это за проблема. Вот почему надо бы ликвидировать последнее убежище субъективного идеализма.

НОВЫЙ СПОСОБ КРИТИКИ СУБЪЕКТИВНОГО ИДЕАЛИЗМА

  
   Этот новый способ зародился в недрах марксистской философии. Идея состояла в том, чтобы ввести практику в теорию познания. Правда, новый принцип был сформулирован не вполне отчетливо - то ли речь шла о понятии практики, то ли о том, что теорию познания надо соединить в неразрывное целое с практическим действием. Применительно к критике субъективного идеализма это выглядело следующим образом: "Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике, именно в эксперименте и промышленности. Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из условий, заставляем его, к тому же, служить нашим целям, то кантовской неуловимой "вещи в себе" приходит конец. Химические вещества, образующиеся в телах животных и растений, оставались такими "вещами в себе", пока органическая химия не стала приготовлять их одно за другим; тем самым "вещь в себе" превращалась в вещь для нас, как, например, ализарин, красящее вещество марены, которое мы теперь получаем из корней марены, выращиваемой в поле, а гораздо дешевле и проще из каменноугольного дегтя. (Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии / Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. - Т.21. - с.284).
   Это было сказано в XIX веке. А в ХХ веке защитники субъективного идеализма заявили, что добыча ализарина из каменноугольного дегтя не может поколебать основы философии Беркли, Юма и Канта. Тогда Ленин выступил с разъяснением идей Энгельса и постарался усилить его позицию. По его мнению, следовало бы поставить вопрос о существовании ализарина в каменном угле "вчера", т.е. до того, как наука его там обнаружила. И тогда придется ответить только "да", потому что другой ответ, всякое сомнение в этом был бы издевательством над естествознанием. А если ализарин существовал до его открытия, до его извлечения из каменноугольного дегтя, значит, он существовал до того, как мы его начали ощущать, значит, вещи существуют вопреки субъективному идеализму вне и независимо от всяких ощущений (см.: Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм / Соч. - Изд. 5-е. - Т.18. - с.102).
   Почему отрицание существования ализарина до его открытия было бы издевательством над наукой, над учеными, совершившими это открытие? Потому что тогда получалось бы, что наука не открытия совершает, а беспардонно фантазирует, выдумывает, и что всякий неученый в любой момент легко может заменить ученого.
   И все-таки и в этом случае мы имеем дело не с прямым опровержением субъективно-идеалистической доктрины, а с косвенным; хотелось бы припечатать покрепче. Ленин это чувствует и намечает еще один путь критики: "Раз вы встали на точку зрения развития человеческого познания из незнания, вы увидите, что миллиарды примеров, таких же простых, как открытие ализарина в каменноугольном дегте, миллионы наблюдений не только из истории науки и техники, но из повседневной жизни всех и каждого, показывают человеку превращение "вещей в себе" в "вещи для себя", возникновение "явлений", когда наши органы чувств испытывают толчок извне от тех или иных предметов - исчезновение "явлений", когда то или иное препятствие устраняет возможность воздействия заведомо для нас существующего предмета (выделено мной - В.И.) на наши органы чувств. Единственный и неизбежный вывод из этого, - который делают все люди в живой человеческой практике и который сознательно кладет в основу своей гносеологии материализм, - состоит в том, что вне нас и независимо от нас существуют предметы, вещи, тела, что наши ощущения суть образы внешнего мира. Обратная теория Маха (тела суть комплексы ощущений) есть жалкий идеалистический вздор". (Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм / Соч. - Изд. 5-е. - Т.18. - с.102-103).
   Суть идеи (которая, впрочем, достаточно завуалирована) состоит в том, чтобы рассмотреть и проанализировать движение ощущений человека в тот момент, когда он совершает практические действия. Как мы увидим далее, это чрезвычайно плодотворная идея. Но, к сожалению, она не была развита, не была доведена до логического конца и не имела значения для последующего развития философии, для борьбы с субъективным идеализмом.
   О том, что и в этот раз приступ к главной субъективно-идеалистической твердыне окончился неудачей, свидетельствует невольная, но знаменательная ленинская оговорка. Ленин полагает, что будто бы в действительности имеются "предметы", "заведомо для нас существующие". "Заведомо существующие", т.е. такие, бытие которых отдельно от ощущений мы имеем право не доказывать. Ведь именно в этом-то месте и прячется главная трудность в преодолении субъективно-идеалистического софизма. На деле, таких вещей, существование которых вне ощущений не надо было бы доказывать, в природе не имеется. Обычный человек, не сходя с места, укажет пальцем десяток таких вещей, но если его попросят доказать их бытие вне ощущений, он призадумается, а затем и вовсе распишется в своей беспомощности. Этой нашей беспомощностью и пользуется субъективный идеализм, когда выстраивает непроходимую стену между нашими ощущениями и остальным миром (которого, как уверяют субъективные идеалисты, вовсе и нет). Считать, что какие-то вещи "заведомо для нас существуют", значит, при решении основной проблемы субъективного идеализма опираться на предпосылку, которая предполагает эту проблему уже решенной.
   Чтобы опровергнуть главный аргумент субъективного идеализма, надо согласиться с ним и встать на точку зрения, с которой он рассматривает ощущения и весь мир: наблюдатель находится "внутри" сознания, имеет в своем распоряжении ощущения и на их основе (и только на их основе) судит об устройстве мира. Главное предварительное условие субъективного идеализма - считать, что вся информация, все знания приходят к нам только через ощущения. По мнению субъективных идеалистов, такое положение вещей превращает наше сознание в тюрьму, из которой наш дух ни в коем случае вырваться не может и обречен постоянно созерцать одни только собственные ощущения.
   Согласимся с этим предварительным условием, но, при этом, наблюдая свои ощущения, их движение (обязательно - движение), будем совершать практические действия, т.е. организовывать взаимодействие вещей. Субъективный идеализм не может отрицать то, что человек способен обеспечивать взаимодействие вещей - даже если эти вещи и являются всего-навсего комплексами наших же ощущений. Для этого предпримем серию мысленных экспериментов; как увидим, эксперименты эти будут такого рода, что любой человек может провести их и в действительности. Мысленные эксперименты с успехом применялись в физике, например, Галилеем и Эйнштейном.
   Из анализа движения ощущений в этих условиях докажем существование вещей вне ощущений и независимо от ощущений.
   Эксперимент N1: положим на стол желтый и зеленый листики бумаги и будем их попеременно закрывать белым листом, а затем снова открывать. Так мы обнаружили свою способность испытывать по своей воле определенные ощущения - зеленого или желтого цвета - и с такой же легкостью избавляться от них. Отсюда с необходимостью следует важнейший вывод - человек способен управлять собственными ощущениями в соответствии с собственными желаниями.
   Эксперимент N2. Результаты первого эксперимента заставляют нас заинтересоваться условиями, при которых мы способны подчинять себе собственные ощущения. Для выяснения этого обстоятельства, которое в наших поисках играет решающую роль, будем с помощью желтого листика перемещать зеленый листок. В результате зеленое ощущение будет перемещаться в пространстве нашего сознания. Затем поднимем над столом желтый листок и будем его перемещать (как и в первом случае); но теперь ощущение зеленого останется неподвижным.
   Сравним две вышеописанные ситуации. На первый взгляд, они ничем не отличаются по перечню (составу) условий. Мы в обоих случаях имеем ощущения желтого и зеленого, ощущение руки, держащей желтый листик, ощущение мышечного усилия и волевой импульс сознания, который инициирует процессы в обоих случаях. Но в одном из них мы наблюдаем движение (перемещение) ощущения зеленого, а в другом это зеленое остается неподвижным. Т.е. во втором случае мы управлять движением зеленого не способны.
   Как же может быть объяснена подобная разница? Приходится констатировать, что во втором случае отсутствует условие, необходимое для перемещения ощущения зеленого. Что же это за условие? Это реально действующий фактор (сила), который не является ни ощущением, ни действием нашего сознания, т.е. этот фактор существует вне наших ощущений и вне нашего сознания! Quod erat demonstrandum - что и требовалось доказать. Эти силы, с помощью которых мы управляем собственными ощущениями, все люди (люди нормальные, не прошедшие выучки в сумасшедшем доме субъективного идеализма) называют вещами.
   Чтобы управлять своими (да и чужими) ощущениями надо обязательно иметь что-то вне ощущений, вне сознания. Например, мы можем управлять ощущениями сытости и голода, имея доступ к бутербродам. Но если нас запрут в комнате (или камере) без всяких бутербродов, то устранить ощущение голода и заменить его ощущением сытости мы ни за что не сможем. Таким образом, устанавливается, что вне сознания и вне ощущений существуют вещи и что эти вещи не являются ни ощущениями, ни комплексами ощущений. Так рушится тот единственный аргумент субъективного идеализма, который никак не удавалось оспорить в течение столетий.
   Метод доказательства, использованный здесь, в науке применяется не часто, хотя в математике он пользуется популярностью. Это - "доказательство от противного". Мы наблюдаем отсутствие объекта и на этом основании делаем вывод о его существовании! Это риторический (ораторский) и стилистический прием: о чем-нибудь систематически и упорно умалчивают, хотя по всему видно, что сказать об этом совершенно необходимо; и тогда создается впечатление, будто об этом предмете кричат во весь голос. При доказательстве "от противного" в геометрии, например, допускают, что две данные прямые пересекаются. Из этой посылки выводят комплекс необходимых следствий, и если в своей совокупности данные следствия приводят к противоречивой картине, исходная посылка отбрасывается и истинным признается положение, противоположное ей.
   Получается, что для доказательства мы использовали не только наблюдение за ощущением (и практическое действие), но и размышление, деятельность ума. Но субъективный идеализм не может от нас требовать, чтобы мы отказались от услуг разума - ведь сам он для обоснования своей позиции тоже вынужден прибегать к рациональным аргументам. До субъективного идеализма люди считали, что вещи существуют, что они знают об этом как раз благодаря своим ощущениям: они видят стену и знают, что она существует, и обходят ее, чтобы не разбить лоб. В ответ Беркли уверяет, что нам только кажется, что вещи существуют, что вера в это есть наша иллюзия. Вещи состоят из свойств, но свойства - доказывает Беркли - это ощущения, и потому ничего, кроме ощущений, в вещи не имеется. Поэтому вещь (материя) - это "ничто". Юм избирает другую линию рассуждений: любые положения науки мы обосновываем с помощью опыта; но нельзя поставить опыт, который показал бы, что ощущения возникают из воздействия вещей на мозг, что помимо ощущений существуют еще и независимые от них вещи. Так что противники субъективного идеализма, как и он сам, вправе использовать мышление, и некому жаловаться, если в данном случае доводы субъективного идеализма оказываются несостоятельными.
   Далее нас будет интересовать вот какая естественно возникающая проблема (если следовать логике практической ситуации): как мы находим, обнаруживаем вещи, те силы, с помощью которых мы управляем своими ощущениями. Вернемся к эксперименту N1: заслоняем белым листом зеленый листик, а затем лист убираем; при этом, мы замечаем, что управление ощущением зеленого сопровождается движением ощущения белого. Причем, явно, что это - необходимая связь и движение белого имеет непосредственное отношение к управлению зеленым: если ощущение белого передвигается в одну сторону, ощущение зеленого исчезает, движение белого в другую сторону сопровождается возникновением ощущения зеленого. А поскольку мы уже установили, что управление ощущением осуществляется с помощью вещи (существующей вне ощущений), значит, о движении вещей мы узнаем по движению определенных ощущений - тех, связь которых с управлением ощущений установлена. Значит, о движении вещей мы узнаем по движению определенных ощущений; таким способом мы узнаем о местоположении вещей (определяем его) - и о самом факте существования определенной вещи. Обнаружение вещей вне нас, их существование происходит с помощью ощущений.
   Теперь рассмотрим, что мы, используя тот же метод, можем узнать о вещах. Еще раз проанализируем содержание эксперимента N2, когда мы с помощью желтого листка бумаги приводили в движение зеленый листик. Здесь мы сначала видим движение ощущения желтого, затем оно соприкасается с ощущением зеленого, которое после этого начинает само передвигаться. Мы установили, что движение ощущений информирует нас о передвижениях вещей, значит, можно считать установленным, что вещи в процессе своего движения контактируют с другими вещами (могут это делать), отчего те начинают двигаться. Движение вещи, которое инициирует движение другой вещи, мы называем действием.
   Действие вещи может вызывать не только движение других вещей, но и иные результаты. Эксперимент N3: зажжем спичку и подожжем зеленый листок. Судя по движению ощущений (желто-красное - от огня и зеленое - от листка - соприкасаются), мы наблюдаем контакт, т.е. взаимодействие вещей. В результате этого взаимодействия происходит изменение ощущений: зеленое сменяется серым. Мы уже знаем, что это означает: вместо одной вещи, знаком которой является ощущение зеленого, появляется другая, которая дает о себе знать ощущением серого. Все это значит, что при взаимодействии вещей они могут изменяться, причем, до такой степени, что одна вещь исчезает и на ее месте появляется другая, т.е. при этом, может происходить взаимопревращение вещей.
   Эксперимент N4: организуем воздействие вещи на наше тело (на органы чувств, на мозг.). Достанем из конверта зеленый листик, и у нас возникнет ощущение зеленого цвета. Закроем глаза - ощущение исчезнет. Почему исчезает ощущение? Вовсе не потому, что исчез зеленый листик; он, как и раньше, лежит на столе, и мы это можем проверить даже и с закрытыми глазами - на ощупь. Это происходит потому, что вещь, возбуждающая в нас ощущение зеленого, перестает на нас действовать. Процессы чувственного восприятия блокируют веки, они создают такие условия, что действие зеленого листика на глаз прекращается (веки поглощают поток "зеленых" фотонов, отражаемых листиком бумаги). Так мы убеждаемся в том, что ощущения возникают из-за воздействия вещей на наши органы чувств и изменяют состояние наших нервов. Эти изменения (нервов в мозге) и есть ощущения.
   Таким образом, возникает картина мира, которой обладает всякий обычный (нормальный) человек. На основе этой картины он строит всю свою практическую деятельность, благодаря чему и самосохраняется. Он полагает (знает), что мир состоит из вещей, и мы окружены вещами. Вещи могут воздействовать на наше тело (органы чувств, мозг.), и тогда у нас возникают ощущения - сигналы о существовании вещей. Вещи движутся, действуют друг на друга, приводят друг друга в движение. Взаимодействие вещей может приводить к исчезновению одних из них и возникновению других, т.е. к взаимопревращению вещей.
   Для полноты этой картины мира ее следует дополнить изображением того, как наш мозг, наши знания в мозге могут приводить внешние вещи в движение. Сам этот процесс в картине мира занимает крохотное место, но без его изображения становится непонятной способность человека к практическим действиям по преобразованию того мира, который он застает при своем появлении на свет. Только в ХХ веке физиология нервной деятельности разобралась в том, как сознание организует движение вещей, а создание учения о цепных реакциях позволило понять, как устроена важнейшая деталь этого механизма.
   Знания, как мы установили, это тоже вещи. Но не всегда одна вещь может привести в движение другую вещь. Для этого, во-первых, нужно, чтобы вещи соприкоснулись, вошли в контакт. Знания же, сознание и мозг отделены от внешних вещей прочной крепкой черепной коробкой, которая устроена именно так, чтобы этот нежелательный контакт предотвратить. Однако, устанавливается контакт между сознанием (мозгом) и руками, а уж руки способны приводить в движение вещи, даже очень крупные. Но имеется другая трудность: знания как движущиеся частицы (ионы) обладают совсем незначительным энергетическим потенциалом; их энергии ни за что не хватит, чтобы привести в движение неподъемные для них руки. Проблема решается таким образом, что энергетические импульсы знаний возбуждают центры таких химических реакций, которые в ответ на незначительное энергетическое воздействие освобождают энергию, во много раз превышающую энергию инициирующего воздействия. Такого рода процессы называются цепными реакциями. Из-за них при случайном падении маленького камешка в горах могут сходить многотонные лавины. Подобные физические механизмы обеспечивают взрывы атомных бомб.
   В результате биологической эволюции в нервах и мышцах человека возникли структуры, приспособленные к разворачиванию, осуществлению цепных реакций. Импульс действия, посланный из мозга - очень незначительный по величине - многократно усиливается, генерируется и вызывает значительное выделение энергии в мышцах; они сокращаются и органы человеческого тела - руки, например, начинают двигаться, действовать.
  

СУБЪЕКТИВНЫЙ ИДЕАЛИЗМ И ПРОБЛЕМЫ НАУЧНОЙ (ФИЛОСОФСКОЙ) КАРТИНЫ МИРА

  
   Как иронизировал Ленин, субъективных идеалистов чрезвычайно раздражала "зловредная" привычка людей полагать, что вещи существуют вне ощущений и что ощущения возникают в результате действия вещей на тело человека. Откуда же берется эта привычка? Она образуется в результате того, что люди очень и очень долго анализировали движение собственных ощущений тогда, когда они выполняли практические действия. Мы воспроизвели, эксплицировали примерный ход такого анализа и его результаты в рациональной, логической форме - в виде системы понятий. Этот анализ - в отличие от нашего - носил не сознательный, а подсознательный, интуитивный характер. Отсюда и впечатление, будто убеждение в существовании вещей есть не знание, а ничем не объяснимая вера, которую, однако, субъективный идеализм не смог разрушить, используя самые изощренные логические методы.
   В интуитивном мышлении между отдельными рассуждениями существуют разрывы, которые преодолеваются "скачками" с помощью догадок. Метод догадок ненадежен, здесь чрезвычайно велика возможность ошибок. Но люди с самого начала пользовались услугами такого высококвалифицированного консультанта, как практика. С ее помощью они и сумели встать на твердую почву правильных представлений о действительности.
   Каждый вновь формирующийся человек не начинает этот тяжелый путь познания с самого начала. Результаты коллективных усилий общества закрепляются в структурах разума, в понятиях - в языковой форме. С помощью логических форм человек легко усваивает правильное представление об устройстве мира и о своем месте в этом мире. И он не разделяет взглядов субъективных идеалистов, которые пытаются ему "втолковать", будто ощущения берутся неизвестно откуда, возникают сами собой, а вещей не существует вовсе. Поэтому человек не сидит и не ждет, когда же на него "снизойдут" нужные ему ощущения, не надеется на то, что начнут сами собой "валиться в рот галушки". Нет, он твердо усвоил: "что потопаешь, то и полопаешь". Он знает, что необходимые и желанные для него ощущения он, как правило, получает, организуя нужные для этого взаимодействия вещей.
   Ситуация в целом выглядит следующим образом. До сих пор механизм познания понимали неправильно, имела место ошибка в понимании самой сущности познания. Субъективный идеализм, используя эту всеобщую ошибку, предложил абсурдную картину мира. Но человечество не поддалось на эту уловку. Действительное мировоззрение подавляющего большинства людей основано на признании того, что вещи существуют независимо от ощущений. Однако, при этом возникало пренеприятнейшее обстоятельство. Абсурдную картину субъективного идеализма отвергали во имя разума, но доводы субъективного идеализма - в связи с его основной догмой - как будто бы тоже опирались на разум и не были опровергнуты.

КАРТИНА МИРА В ФИЛОСОФИИ МАТЕРИАЛИЗМА

  
   Что такое материализм? - Это особое направление в философии. Его особенность определяется специфическим содержанием картины мира; здесь мир - это совокупность вещей. Но вещи, как известно, чрезвычайно различны - это и вода, и уголь, и Солнце. Почему же мы имеем право столь разные объекты называть одним и тем же словом - "вещь"? Это и есть основная проблема ("основной вопрос") материалистической философии. Материалисты решают эту проблему, предполагая, что все вещи состоят из одного и того же "материала" - материи (отсюда - "материализм").
   Представление о материи в разных школах материализма было различным. На заре философии Милетская школа в Древней Греции искала вещество, из которого "сделаны" (состоят) все вещи. Это были и вода, и огонь, и воздух. Все эти попытки потерпели неудачу; они разбились о факты действительности: никак не удавалось убедительно объяснить возникновение ошеломляющего разнообразия вещей из одного-единственного вещества. Так что, в конце концов, философы отчаялись и начали считать мир сотворенным не из одного вещества, а из 4-х его видов - воды, земли, огня и воздуха. Предполагалось даже бесконечное количество "корней" всех вещей; эти корни, якобы, все сразу содержатся в каждой вещи - так хотели обеспечить единство всех вещей и единство мира. Различие качеств вещей при этом хотели объяснить преобладанием "корней" (или "семян") определенного рода в данной вещи.
   Затем древнегреческий мыслитель Демокрит предложил новый подход: все вещи состоят из однородных, однокачественных частиц - атомов. Атомы невидимы и вообще не воспринимаются никакими органами чувств; они также неделимы, неразрушимы ("атомос" = неделимый). Они отличаются друг от друга лишь геометрической формой и размером - из-за чего и существует различие между вещами - чисто количественное. Качественное же различие вещей Демокрит предлагал считать иллюзией, которая возникает из-за "обмана чувств". Это было мнимое решение, ибо вопрос, почему мы все объекты называем одним и тем же словом "вещь", проблема единства мира возникает именно в виду разнокачественности вещей.
   Картина мира Демокрита вырастала из необоснованного, недоказанного предположения, и именно поэтому была отвергнута. Материализм после долгого перерыва возродился в Новое время и в XVII-XIX веках подходил к единству мира с новых позиций. Одинаковый характер материала во всех вещах устанавливался благодаря тому, что все вещи обладали одним и тем же свойством - массой. В отличие от атомов Демокрита реальность массы была надежно установлена экспериментальным путем. Из факта существования массы вытекали всеобщие законы движения вещей (механического движения), что придавало законченный вид картине мира, состоящего из движущихся вещей, обладающих массой.
   Однако, в ХХ веке этому благополучию - после трехсот лет удовлетворенности - пришел конец. Разразилась революция в физике и в ее ходе ученые обнаружили существование вещей - фотонов - массы не имеющих. Из-за этого прежнее представление о единстве мира оказалось разрушенным.

НОВОЕ РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ ЕДИНСТВА МИРА

  
   Революция ХХ века в физике уничтожила концепцию единства мира, основанную на том, что все вещи имеют массу. Но эта же революция создала условия для иного решения проблемы. Появилась возможность доказать тождество всех разнокачественных вещей (в т.ч. противоположных по своим свойствам) из анализа взаимопревращения материальных объектов. Если одна вещь способна превратиться в другую, это значит, что она в своей основе имеет все необходимое для порождения этой другой вещи; а раз так, то эти вещи едины, тождественны.
   Но перед нами стоит проблема единства не 2-х вещей, а абсолютно всех вещей в мире. Это единство можно выявить на основе представлений об опосредованных превращениях вещей. Если первая вещь превращается во вторую, а вторая - в третью, то отсюда, несомненно, следует, что третья вещь создана из материала первой. (Конечно, все это с учетом количественного фактора: из мухи нельзя сделать слона, но если мух взять достаточное количество, то, в принципе, такое опосредованное превращение становится возможным)
   Реализация такого подхода к решению проблемы единства мира до осуществления революции ХХ века в физике была невозможной. До этого во многих случаях казалось, что определенные вещи совершенно не способны превращаться друг в друга. Прежде всего, это касалось взаимопревращений химических элементов. Печальным памятником этого бессилия явились долгие и безуспешные поиски путей превращения свинца в золото. Из-за этих неудач алхимия как направление научного поиска прекратила свое существование, хотя даже Ньютон посвятил большую часть своей жизни алхимическим экспериментам.
   В ХХ веке была доказана принципиальная возможность превращения атомов химического элемента в атомы любого другого вида. Многие такие превращения были осуществлены экспериментально (в т.ч. превращали и свинец в золото; правда, оказалось, что овчинка выделки не стоит: золото получалось чересчур дорогим). Принципиальная же возможность превращений всех химических элементов друг в друга была доказана благодаря тому, что их атомы, как оказалось, состоят из одних и тех же структурных элементов - электронов, протонов и нейтронов. Более того, протон и нейтрон способны превращаться друг в друга; эти превращения непрерывно происходят, например, в ядрах атомов с интервалом в несколько стомиллионных долей секунды. Таким образом, атомное ядро - наиболее прочное образование из всех нам известных (после протона) как бы непрерывно кипит, представляя собой бурлящий котел взаимопревращений. Далее, нейтрон способен распадаться на протон и электрон, причем, доказано, что электрон не находится в нейтроне, а возникает только в результате его распада (ибо нейтрон может находиться внутри атомного ядра, а электрон - нет; это запрещают ему законы квантовой механики). Т.е. внутри нейтрона электрон и протон как бы растворяются. И вообще показано, что все частицы, имеющие массу, способны превращаться друг в друга.
   Но в результате последней революции в физике обнаружилась еще одна преграда для взаимопревращений вещей. Оказалось, что кроме вещей, обладающих массой, существуют вещи, массой не обладающие, и эти виды вещей несовместимы друг с другом, выступают в качестве противоположностей. Так вещи, имеющие массу, могут как угодно изменять скорость своего движения (перемещения), но с одним ограничением; они в принципе не способны двигаться со скоростью света (300000 км/сек). При приближении к скорости света их масса неограниченно растет и потому, чем больше ускоряется тело, тем более растет сопротивление этому ускорению. Наоборот, вещи, не имеющие массы - фотоны - способны двигаться со скоростью света, но при этом они не могут свою скорость изменять. Т.е. если представить себе существование механизмов, определяющих движение вещей с массой и без массы, то окажется, что механизмы одного типа абсолютно не способны делать то, что делают механизмы другого типа. Перед нами абсолютные противоположности.
   К счастью, революция в физике не только обнаружила эту пропасть между двумя данными видами вещей, но показала, как она преодолевается. Физики открыли явление "аннигиляции". У электрона имеется античастица, которая называется позитроном; она ничем не отличается от своего двойника - электрона, только несет на себе не отрицательный, как у электрона, электрический заряд, а положительный. Когда электрон и позитрон встречаются, сталкиваются, происходит их аннигиляция. Это слово происходит от латинского слова "ничто"; аннигиляция приводит к исчезновению, как электрона, так и позитрона. Но вопреки буквальному значению термина электрон и позитрон превращаются не в "ничто", а в определенные вещи - в 2 фотона, обладающих очень высокой энергии (гамма-кванты). Т.е. наблюдается превращение вещей, имеющих массу, в вещи, массы не имеющие. Затем было обнаружено, что все частицы, обладающие массой, имеют свои античастицы и способны аннигилировать с ними, превращаясь в фотоны. Так вскрылось единство между такими вещами, которые по своему устройству противоположны друг другу.
   Это единство выглядит еще более прочным, если принять во внимание, что существуют процессы, обратные аннигиляции. При соответствующих условиях столкновение фотонов, обладающих большой энергией, приводит к рождению пары "электрон-позитрон" (которые разлетаются в разные стороны).
   Таким образом, к настоящему времени наука (физика) установила, что абсолютно все известные нам вещи способны превращаться друг в друга. Опосредовано, через более или менее длинный ряд превращений любая вещь может стать какой угодно другой вещью.
   Понятие материи. Поскольку все на свете взаимопревращаемо, значит, в своей основе все вещи мира тождественны; они скроены, вылеплены из одного и того же материала, и этот материал в философии традиционно называется материей, она суть всеобщая, единая субстанция всех вещей на свете. Материя - это материал, из которого образуются (состоят) все вещи действительности.
   В истории философии сначала предполагали, что материя может существовать наряду с вещами в виде особого вещества - воды, огня - или в виде неопределенной, бесформенной субстанции (апейрона), из которой все вещи возникают и в которую возвращаются после своего исчезновения. Эти предположения, как установила наука в последующее время, были неверными; материя существует только в виде отдельных вещей, и ее нет до вещей или наряду с вещами. И, вместе с тем, материя - это единственное, что существует в действительности. На этот счет у Ленина имеется прекрасная формула: в мире нет ничего... кроме движущейся материи... Правда, он портил эту формулу, т.к. вынужден был утверждать, что кроме материи существует еще и сознание, подрывая тем самым свой собственный тезис о материальном единстве мира.
   Вышеописанное понятие материи могло быть сформулировано только на базе знания о всеобщей взаимопревращаемости вещей, и до революции в физике ХХ века до него нельзя было додуматься.
   Определение материи в диалектическом материализме ("ленинское определение материи"). Диалектический материализм - это школа в материализме, которая сменила механистический (метафизический) материализм XVII-XIX веков. При своем появлении он избегал определения материи, но после начала революции в физике делать это было уже невозможно. Определение материи через массу в механистическом материализме рухнуло, и чтобы спасти материализм как форму философии, надо было как-то по-новому определить материю. И тогда Ленин свернул с дороги, по которой двигался весь предшествовавший материализм, который понимал материю как материал, единый для всех вещей. Он дал следующее определение: "материя есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение; материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении..." (Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм / Собр. соч. - Изд. 5-е. - Т.18. - с.149).
   В чем смысл такого определения? Чем оно отличается от предшествовавших ему толкований материи? Ленин подробно разъясняет смысл своего нового подхода. По его мнению, процедура определения чего-либо сводится к подведению данного понятия под другое, более широкое. Например, понятие "осел" определяется путем его подведения под понятие "животное". Но "материя" есть, по мнению Ленина, предельно широкое понятие, и потому определить его обычным способом не удается. Выход находится благодаря тому, что, оказывается, существует еще одно "предельно широкое понятие", и в качестве такового выступает понятие "сознания". И Ленин предлагает определять материю через ее сопоставление с сознанием, через противопоставление сознанию. И тогда материей будет являться все то, что не является сознанием. Ленин использует сознание в качестве своеобразного "зеркала", в котором он хочет увидеть материю, с помощью которого он хочет уловить сущность материи.
   Любопытно, что для определения сознания Ленин это противопоставление не использует, хотя сознание, по его мнению, тоже является "предельно широким понятием". Сознание у него - функция мозга (там же, с. 85). Но отсюда видно, что сознание вовсе не предельно широкое понятие, раз его можно определить через другое, "более широкое" понятие (мозга).
   Что можно сказать по поводу данного философского построения? Во-первых, определить понятие - это вовсе не значит, подвести его под более широкое понятие (т.е. отличить его от других понятий) - это значит выявить его содержание, образованное системой других понятий. Иногда говорят и о "кратком" определении, когда указывается лишь на один признак. Такое определение применяется "для удобства", а точнее - для фиксирования, удержания понятия в памяти, для того, чтобы в дальнейшем обеспечить при нужде его извлечение из нее. Как говорилось ранее, определение понятия через один из его признаков применяется также в случае "конкретного мышления", когда для построения рассуждения используется одна какая-то сторона понятия, один подходящий к случаю признак.
   "Подведение под более широкое понятие" есть всего-навсего частный случай определения понятия. Такого рода определения применяются при выявлении родовидовой структуры действительности; при этом, речь идет только о расчленении содержания данного понятия на родовые и видовые признаки. Признаки животного входят в число признаков осла и составляют часть содержания этого понятия - только и всего. Таким образом, методология Ленина неточна и, по большому счету - неверна: трудность определения понятия материи с родовидовым отношением не связана.
   Далее, Ленин говорит о материи и сознании как о предельно широких "гносеологических" понятиях. Но "гносеологические" понятия - это понятия, относящиеся к гносеологии, науке о познании, науке об устройстве, механизмах познания и его законах. "Материя" же не есть гносеологическое понятие; это понятие описывает устройство мира, а не устройство познания. Сознание же, действительно, является гносеологическим понятием, но его никак нельзя назвать "предельно широким", ибо оно занимает ничтожное место в известном нам мире и по объему, и по своему значению.
   На самом же деле, Ленин определял материю через сознание не потому, что это "предельно широкие" понятия. Здесь мотив у него другой. Он хотел использовать "нематериальность" сознания, т.к., если бы сознание было материальным, определять с его помощью "материальное", "материю", было бы невозможно. Беда, однако, в том, что Ленин никак не доказывает нематериальность сознания. По этому поводу он ограничивается следующим положением: "назвать мысль материальной - значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом" (Указ. соч., с. 257), и больше никаких разъяснений по этому поводу. Почему нельзя мысль назвать материальной, так и останется загадкой. Наверное, все дело в полемике материалиста Ленина с субъективным идеализмом, который, называя ощущения копиями вещей, на этом основании призывал считать вещи... ощущениями. А Ленин хотел противопоставить нематериальные ощущения материальным вещам, ибо он постоянно толкует о "гносеологическом противопоставлении материи духу, материализма идеализму" (там же, с. 259).
   При этом, Ленин чрезвычайно запутывает вопрос о соотношении материи и сознания, о нематериальности сознания: "Конечно, и противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна" (там же, с.151). Итак, есть область, где материя и сознание противоположны и где сознание нематериально. Но имеется также область, где дело обстоит совсем не так. Как же? Может быть, в этой области и материя нематериальна, а сознание, наоборот материально? И где же в действительности проходят границы этих областей? После Ленина в философии диалектического материализма шли бесконечные споры о том, как же толковать эти "узкие рамки основного гносеологического вопроса".
   Весь этот подход Ленина к определению материи теряет смысл, поскольку теперь установлено, что сознание материально, и через противопоставление ему определить материю нельзя. С одной стороны, материальность процессов сознания установила в ХХ веке физиология мозга (нейрофизиология). А с другой - в данной работе показано, как именно материальное сознание может копировать действительность. До сих пор это казалось невозможным, почему и приходилось вынужденно принимать идею о нематериальности сознания.
   Но дело не только в этом. С помощью своего определения материи Ленин хотел спасти материализм после того, как физика нашла вещи, не обладающие массой, и в результате старое определение материи стало непригодным. Однако, он, по-видимому, не понимал той роли, которую играет понятие материи в философской системе материализма. Философы-материалисты в течение тысяч лет упорно искали признаки материальности вещей. Зачем? С помощью материи они хотели решить проблему единства мира. Мир материалисты издавна считали бесконечным, но в таком случае как же можно изобразить картину такого мира?! Ее же никогда невозможно будет закончить, вообще нельзя будет создать. И вот материалисты нашли способ решить данную проблему: они стали искать всеобщие свойства вещей. Например, если все вещи обладают массой, значит мы кое-что знаем о всех вещах бесконечного мира - и с помощью этого знания мы можем составить представление обо всем бесконечном мире в целом. Материализм решал проблему философской картины бесконечного мира с помощью идеи материального единства мира.
   Ленин же проблему единства мира упускает, подлинное значение идеи материального единства мира не понимает, ибо ленинское определение материи не позволяет установить материальное единство всех вещей. Ленин называет все вещи одинаково материальными на том основании, что все они отражаются в ощущениях, он использует "нематериальное сознание" в качестве своеобразного "зеркала", в котором демонстрируется материальность всех вещей. Но учитель Ленина Энгельс, критикуя материалиста-метафизика Дюринга, показал, что подобный способ установления единства вещей ни в коем случае не может быть принят. Дюринг предлагал считать мир единым образованием на том основании, что человек мыслит его единым: раз, мол, мы объединяем элементы сознания в единство, то и соответствующие элементы мира образуют единство. Энгельс на это возражает - все обстоит как раз наоборот: "мышление... может объединить элементы сознания в некоторое единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообразах это единство уже до этого существовало. От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с млекопитающими - от этого у нее еще не вырастут молочные железы". (Энгельс Ф. Анти-Дюринг / Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - Изд. 2-е. - Т.20. - с.40).
   Что значит "определить материю"? Это значит доказать, продемонстрировать, что все на свете вещи материальны, состоят из материи, т.е. из одного и того же материала. Ленин определяет материальность через способность каждой вещи отражаться в ощущениях, но только на этом основании нельзя прийти к выводу, что все вещи одинаковы, едины. Одну вещь я осязаю, а другую только вижу (свет, например) - как можно на этом основании судить о единстве данных вещей? Ленин просмотрел проблему единства мира, не понял того, что при определении материи надо решать именно ее. Его внимание было полностью поглощено первичностью материи по отношению к сознанию, но, поскольку сознание материально, так ставить вопрос нельзя. Ленин боролся с объективным идеализмом, но в этом случае следует говорить не о первичности материи, а о том, что кроме материи ничего больше на свете не существует, не существует нематериального мира, управляющего миром материальным. И это утверждение - всего-навсего исправление ошибки (пусть и тысячелетней), а суть проблемы материи не в правильном отношении ее к сознанию, а в материальном единстве мира, в обнаружении единой природы всех вещей.

КАРТИНА МИРА КАК СИСТЕМА ВСЕОБЩИХ КАТЕГОРИЙ

  
   Картину бесконечного мира удается создать, только установив материальное единство мира, сформулировав понятие материи. Все это осуществляется на основе всеобщего свойства взаимопревращаемости вещей. Знание о всеобщем - единственное средство укрощения стихии бесконечности мира. При этом, открыто не одно только всеобщее свойство действительности (взаимопревращаемость вещей), а множество таких свойств, всеобщих законов действительности. И они позволяют создать более подробную, более полную картину бесконечного мира. Эта картина выглядит сегодня следующим образом. Весь мир распадается на самостоятельно существующие вещи. Эта их самостоятельность проявляется, прежде всего, в их способности самостоятельно двигаться - перемещаться и превращаться в другие вещи; когда вещь превращается в другую, одно качество сменяется другим, и на этом основании мы судим о пространственных границах вещей. Все вещи перемещаются и действуют друг на друга; перемещение создает условия для взаимодействия. Действие одной вещи на другую вызывает изменения, которые, в конце концов, приводят к исчезновению вещей, их превращению в другие вещи. Так с помощью всеобщих свойств (всеобщих законов) действительности мы нащупываем структуру бесконечного мира, которая одинакова во всех его уголках. Если представить себе эту структуру в самом сжатом очерке, то она видится как совокупность взаимодействующих и взаимопревращающихся вещей.
   Всеобщее знание, знание о всеобщих свойствах, всеобщих законах действительности служит важнейшим ориентиром при познании мира неведомого - ибо всеобщие законы действуют во всех сферах бесконечного мира - и в известных нам, и в до сих пор не познанных. Причем, непознанные области действительности находятся не где-то на неимоверном удалении, на краю Метагалактики. Мы натыкаемся на неизвестные нам явления и процессы на каждом шагу - и на работе, и дома, и внутри собственного организма. И посередине непознанного советы всеобщего знания, его направляющие рекомендации становятся поистине бесценными. Жалок человек, лишенный опоры на всеобщие принципы в своей познавательной деятельности и практике. Дикари часто в болезни сородича обвиняли злоумышленников, "колдунов" из соседнего племени, и вместо лечебных процедур начинались войны. Всеобщее знание не только основа научного познания, но и так называемого здравого смысла. Философия есть систематизированный, научно проверенный здравый смысл, очищенный от суеверия и предрассудков.

КАРТИНА МИРА, МАТЕРИАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО МИРА И ОСНОВНОЙ ВОПРОС ФИЛОСОФИИ

  
   Изображение бесконечного мира вызывает в философии громадные проблемы. С одной стороны, мы уверены в справедливости картины бесконечного мира, которая опирается на всеобщие законы действительности, ибо они говорят о том, что структура бесконечного мира во всех его уголках одинакова. Но каким образом человек ухитряется добывать всеобщие знания? Всеобщие свойства, всеобщие законы были открыты еще в древности. Их выделяли на том основании, что им подчинялись все известные тогда науке явления. Более важное (и более надежное) основание всеобщности знания состоит в том, что всеобщим законам подчиняются вещи с самой разнообразной структурой. Например, пространственно-временной характеристикой обладают любые вещи. В противоположность этому частные законы, как это мы выяснили ранее, определяются специфическими структурами конкретных вещей. Правда, долгое время считали массу всеобщим свойством любой вещи (тела); структура, определявшая это свойство, была неизвестна (она неизвестна и до сих пор). Но затем выяснилось, что масса как свойство всеобщим не является. Наверное, структура частиц, обладающих массой, отличается от структуры фотонов, массы не имеющих, но эта структура нам по-прежнему неизвестна. Однако, этот случай является единственным казусом подобного рода и должен считаться исключением. Как правило, принцип независимости всеобщих законов от структур конкретных вещей всегда выполняется. Если в дальнейшем подобные случаи будут повторяться, как и в случае с массой, надо будет настойчиво искать те структурные особенности вещей, которые определяют характер законов, ошибочно принимаемых за всеобщие.
   Наша уверенность в том, что добытые нами знания о всеобщих законах являются истинными, подкрепляется анализом истории человеческого познания. Объем наших знаний о вещах и процессах неуклонно растет (хотя и разными темпами на разных этапах), и как бы этот объем ни увеличивался, знания о всеобщем оставались незыблемыми - в т.ч., и знания о всеобщих законах, открытые еще в древности.
   Но, с другой стороны, если мир бесконечен, то никогда не может быть окончательной уверенности в истинности нашего представления об устройстве всего необъятного мира. Все время остается сомнение: а вдруг на следующем витке нашего познания нам откроется нечто несовместимое с известным нам доселе миром. Поэтому с каждым расширением нашего знания мы снова и снова вынуждены проверять истинность представлений о всеобщей структуре (устройстве) нашего бесконечного мира. Это и есть основной и вечный вопрос философии; этот вопрос вечен, поскольку мир бесконечен.
   Основной вопрос философии: являются ли истинными наши представления о всеобщих законах, определяющих устройство (структуру) нашего бесконечного мира.
   Коллизия всеобщего знания связана с представлением о бесконечности мира, которая сама представляет собой проблему и - по сути дела - проблему вечную. Откуда нам известно о бесконечности мира? Снова-таки из постоянного расширения наших знаний. Как бы далеко мы ни заходили в своем познании - и за пределы нашей Галактики, и на самый край Метагалактики, мы нигде не обнаруживаем пределов мира. И речь идет не только о пространственном отношении, мы не находим и пределов качественного разнообразия мира. Природа постоянно демонстрирует все новые и новые, неизвестные ранее, качественно разнообразные феномены. Мы постоянно убеждаемся, что мир неисчерпаем.
   В философии диалектического материализма основной вопрос философии формулировался как вопрос о том, первична ли материя по отношению к сознанию или вторична. Этот вопрос имеет смысл только в том случае, если предполагать, что сознание нематериально. После того, как установлено обратное, этот вопрос теряет смысл.

МАТЕРИАЛЬНОЕ ЕДИНСТВО МИРА И ПРОБЛЕМА ДВОЙСТВЕННОСТИ МАТЕРИИ

   Исходным пунктом и основой картины бесконечного мира является тезис о материальном единстве мира, о существовании материи, которая обнаруживает себя через взаимопревращение вещей. И вот при анализе понятия материи через призму всеобщих законов возникает острая проблема. Во-первых, обратим внимание на неуничтожимость материи. При взаимопревращении вещи исчезают, но со времени установления законов сохранения вещества (материи) и энергии установлено, что вещи никогда не исчезают в абсолютном смысле, не превращаются в ничто. Исчезающие вещи "перевоплощаются" в другие объекты - всегда, и это, разумеется, демонстрирует нам неуничтожимость материи, того материала, из которого состоят все вещи.
   Но спросим себя, к чему же относится это всеобщее свойство неуничтожимости? К вещам? Но они все рано или поздно исчезают. К материи? Но в мире не существует ничего, кроме... постоянно исчезающих вещей. Старинная идея о существовании материи "рядом" с вещами и помимо вещей отвергнута. И все же с определенным "скрипом" можно примириться с мыслью о неуничтожимости мира постоянно исчезающих, уничтожающихся вещей.
   Та же трудность поджидает нас при анализе категории "вечность". Она неприложима к вещам, ибо все они "временны", их существование описывается категорией "время". Время - это "количество существования" вещи, и это количество всегда является ограниченным, конечным. Вечность же - это ничем не ограниченное "количество существования". И такое существование уместно было бы обозначить через категорию "бытие". Естественно предположить, что и категория вечности описывает не вещи, а материю, но тогда получится, что вечная материя образуется из временных, конечных, преходящих вещей. С определенным усилием можно согласиться и с таким описанием действительности.
   Но вот сопоставим категорию материи с категорией "движение". Все вещи движутся, т.е. перемещаются и изменяются (перемещение есть условие вступления во взаимодействие, а значит - и условие изменений). Пока вещь не изменяется, она "покоится", т.е. существует, а когда она начинает изменяться, то начинает исчезать. Покой для всякой вещи является временным, относительным. Однако, по отношению к материи покой должен быть абсолютным! Откуда это следует? - Из факта существования всеобщих свойств! Всеобщие законы действительности действуют всегда и везде в вечном и бесконечном мире, и у них обязательно должна быть некая основа, содержащая в себе механизм действия этих всеобщих законов. Вещи такой основой быть не могут; когда они изменяются и превращаются в другие вещи, все в них неузнаваемо изменяется, изменяются их структуры, которые содержат в себе механизмы действия конкретных, частных законов. Тогда для всеобщих законов (которые реально существуют и действуют) должна существовать собственная основа, отличная от конкретных вещей.
   Логично предположить, что такой основой может и должен являться материал, из которого образуются все вещи - материя. И тогда получается, что материя существует в двух обличьях (ипостасях) - в виде материи-"универсума" (совокупности всех вещей мира) и материи-"субстанции" (основы всеобщих свойств (всеобщих законов) действительности). Но этой "логике" мешает возникающее при этом логическое противоречие: как же в качестве основы для постоянно изменяющихся вещей может служить нечто абсолютно неизменное; принять указанную "двойственность" материи представляется невозможным. Знаменательно, что подобную двойственность мира и его основы предполагали некоторые величайшие философы. У Аристотеля, например, мы находим неподвижный (sic!) мировой перводвигатель, а у Спинозы материя ("субстанция") не обладает атрибутом движения. Все вещи у Спинозы движутся, движение - это "бесконечный модус", а их основа - субстанция - величественно неподвижна.
   Итак, двойственное существование материи - как субстанции и универсума - невозможно; такое предположение есть логическое противоречие. Но тогда становится необъяснимым существование всеобщих законов действительности. Это актуальная и острая проблема философской картины мира.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"