Аннотация: уход. предвкушение смерти. погоня. убежище бродяги.
После слов СаДжёри мне больше не место в ее доме.
Я медленно обхожу ее, открываю дверь и ухожу.
На улице снова падает снег; безветренно и оттого не так холодно. Снежинки летят со всех сторон и словно живые тычутся в глаза, нос, губы. Я опускаю голову, кутаюсь поглубже в добытую на чердаке кофту и бреду по заснеженной улице. Ноги окоченели и почти ничего не чувствуют, я вижу только, как брызжет ледяная жижа из-под ботинок.
Я виновата во всем. В приходе зимы и в смерти Ригас. СаДжёри сказала, что ее дочь не первая, кто умер от холода, и я не могу не верить этому, глядя, как легко одеты окружающие меня люди. Здесь действительно никогда не бывает зим и таких холодов, от которых необходимо прятаться в теплые вещи. Мой цвет привел холод и снег в этот мир. Но разве такое возможно?
Человек, несущий цвет - мне кажется это нереальным. Человек, потерявший свой цвет и приговоривший этим к смерти половину и так мертвого городка - еще более нереально, просто нелепица какая-то. И этот человек - я.
Я вдруг обнаруживаю себя стоящей посреди улицы, снег метет мне прямо в глаза, неприятно колет зрачки, и оттого по щекам текут слезы. Оттого ли? У меня никого не было и нет в этом неприветливом, чужом, мрачном месте. У меня нет ни дома, ни вещей, ни денег. Самое главное - у меня нет меня самой. Я просто стою посреди снежного вихря, утопая промерзшими насквозь ногами в снеговой жиже, потерянная, брошенная, покинутая, не имея никого рядом, кто мог бы хотя бы подсказать, что мне теперь делать. СаДжёри не могла мне вернуть память или рассказать что-то о прошлом, но она позволила мне жить в своем доме и кормила меня, ее горничная позволила взять старую кофту с чердака... Теперь у меня нет пути назад даже в тот унылый, будто погруженный в тяжкий сон дом с камином, который хотел утолить мной свой голод.
Что мне делать теперь? Как мне отыскать этот потерянный цвет? Кто мне скажет, где он может находиться, как он выглядит и что мне с ним делать, когда я его найду? Может, он просто растворился в воздухе, в воде, в небе, и наполняет теперь весь город, как когда-то наполнял меня? Я стою и содрогаюсь крупной дрожью, чувствуя, как голова гудит и теряет последние остатки разума. Я никогда не найду свой цвет. У людей просто не бывает цвета, который можно носить, а потом потерять - и у меня не было. Весь этот город замерзнет насмерть, а я раньше всех, потому что у меня ничего нет, кроме старой кофты, а в дом меня никто больше не пустит. Они будут говорить, что это я виновата, и это мой цвет привел смерть, и захлопывать свои двери.
Глаза остекленели от холода и слез, но я все же вижу боковым зрением какое-то движение. Поворачиваю голову. Тот самый бродяга стоит в переулке меж домов и неотрывно смотрит на меня. Все тот же шарф до самых глаз, волосы выбиваются из-под шапки и лезут на лицо. И я понимаю, я уверена: он знает меня! Может, он следит за мной?
- Стой! - кричу я хрипло и рывком поворачиваюсь к нему. Он вздрагивает, разворачивается и со всех ног бежит прочь вглубь переулка. Оскальзываясь и рискуя упасть, я бегу за ним, разбрызгивая ледяную воду из мутных луж. В переулке еще темнее, чудится, будто воздух здесь тугой и плотный, как сгущенное молоко, и глаза уже перестают различать верх его шапки, что маячит впереди.
- Стоой! - снова кричу я и падаю. Порываюсь встать, но руки скользят по размокнувшей от снега земле, и я бессильно шлепаюсь лицом вниз, в грязь, и реву во весь голос от собственной беспомощности и безысходности. Он убежал, и я не смогла ничего узнать, и теперь остается только сдохнуть в этой луже, как собака, завывая от холода и жалости к себе. Может, когда умру я, умрет и мой цвет - и тогда всем в этом городе заживется как прежде.
Чьи-то руки торопливо, но бережно поднимают меня с земли. От изумления я перестаю реветь, пытаюсь вытереть грязь и слезы с лица, убрать растрепанные волосы с глаз. И вижу его - бродягу. Он вернулся, услышав мои вопли. Почему-то он вернулся и помог мне встать. Он отворачивается, стараясь не смотреть мне в глаза, берет за руку и ведет.
- Пойдем, скорей, - тихо говорит он мне.
Мы идем по узким, грязным переулкам совсем недолго, но я успеваю запутаться и перестаю понимать, в какой части города мы находимся. Мы оказываемся на задворках какого-то дома, он подсаживает меня, помогая взобраться на старую бочку, криво стоящую у стены маленького сарая. С бочки мы перебираемся на крышу, прилегающую уже к самому дому; бродяга осторожно, стараясь не шуметь, отодвигает большой лист фанеры и пропускает меня внутрь образовавшейся лазейки. Влезает следом, аккуратно задвинув импровизированную дверь на место, и зажигает маленький фонарь. Пламя дрожит и подпрыгивает, и в его свете я вижу горы старых вещей вокруг. Это чердак - такой же, как в доме СаДжёри. Вот откуда у бродяги столько одежды.
- Этот самый теплый, - говорит он мне, усаживая в груду тряпья. - Здесь одна общая труба на все камины в доме, и она дает много тепла; да и сам воздух вверху всегда теплее.
Пальцы на ногах и руках начинает ломить от нахлынувшего тепла, но я все равно трясусь, как в лихорадке, зубы выбивают крупную дробь.
- Можешь снять мокрое, - говорит мне бродяга, глядя искоса, а потом подбирается ближе и решительно снимает с меня ботинки. Достает большой, старый чугунок с дырой в боку, наполовину наполненный углями, докладывает туда запасенных деревяшек и бережно поджигает от фонаря. Сухое дерево занимается сразу, и от чугунка тут же начинает исходить тепло. Он ставит его на пол между нами и устраивается напротив меня.
- Только тише, - предупреждает меня бродяга. - Хозяева не должны знать, что кто-то живет у них на чердаке. Сами они сюда никогда не поднимаются. Они все боятся чердаков.
- Ппочему? - удивляюсь я, припоминая, как неуютно чувствовала себя на чердаке Нолирэ. И то - не на чердаке, а на его пороге.
- Потому что это отрывает их от земли. Они стараются постоянно быть с ней в контакте. Поэтому тут все дома одноэтажные, а люди спят на полу. А второй уровень - для того, от чего необходимо избавиться.
Он замолкает, и я думаю о старых вещах и Ригас. То, от чего необходимо избавиться. Я действительно не видела ни одной кровати, пока помогала Нолирэ убираться в комнатах. Но совсем не удивилась, увидев дочь СаДжёри "на втором уровне". Мне тогда сразу показалось это привычным, нормальным. Этому бродяге - тоже?
- А ты? Ты не боишься? - спрашиваю я. - Ты не как они?!
Он молчит, избегая поворачиваться ко мне лицом и глядя куда-то в сторону. Конечно, он не как они. Он здесь такой же чужой, как и я, и он не боится чердаков.
- Скажи, ты меня знаешь? - задаю я вопрос напрямик, с надеждой хватая его за руку. Бродяга отшатывается, в последний мин отдергивая свои пальцы от моего прикосновения.
- Ты опрокинешь котел, - шепчет он сердито и, так и не взглянув на меня, нервным движением отодвигает фанерную дверь и выскакивает наружу. Я пытаюсь подняться и броситься за ним, но тело не слушается, ноги путаются в тряпье, и я едва успеваю увидеть мелькнувшую под крышей сарая его шапку. Он что-то знает и что-то скрывает - это несомненно. Но теперь я знаю, где он живет, и я подожду его здесь.