Панченко Г.К.

Возле дороги, у самой кромки леса тяжеловесной громадой возвышалось старое раскидистое дерево, раззявившее в затянувшемся зевке рот-дупло. Мхар Ги остановился, оперся спиной об изрытый глубокими морщинами ствол, чтобы снять плетеную обувь и размотать уже промокшие насквозь онучи. Неторопливыми движениями он увязал нехитрые свои пожитки в сиротский узелок, доверчиво опущенный затем в голодный зев дерева. Со значением глянул на мои ноги. Я разуваться не стал. Не верил тогда, что это настолько важно. Мхар Ги неодобрительно крякнул, развернулся и, чавкая босыми ступнями по жидкой грязи, удивительно твердо зашагал дальше. Я последовал за ним, зябко ёжась от одного только вида его голых ног.

Не стоило мне тогда быть таким самонадеянным. Рибис не прощает ошибок, не дает даже права на них. Человеческая кожа, соприкасаясь с поверхностью земли, может многое рассказать о происходящем, предупредить, направить. Но тогда я этого не знал. Да и что могли почувствовать мои привыкшие к теплу и сухости, изнеженные городским комфортом ножки, кроме ледяной сырости и острых камней?

Я вырос в роскоши. Мой отец владел несколькими фабриками; патент на особый двигатель для надземок долго приносил ему хороший доход, пока однажды он не рискнул вложить деньги в некую разработку, оказавшуюся провальной. Фабрики пришлось продать для погашения долгов, но и этого не хватало - отца вынуждали передать и право на патент в счет уплаты кредита.

Честно говоря, я относился с безразличием к положению отца, ставшего мне чужим еще в годы далекого детства, полного холодной отстраненности и одиночества. В мои семнадцать родитель казался мне высокомерным бездушным дельцом со счетной машиной вместо сердца. Фабрики, патент, компаньоны, нескончаемая занятость и груз ответственности однажды перешли бы ко мне по праву наследования; но к своим восемнадцати годам я рисковал получить лишь тягостную ношу неуплаченных долгов.

Я же грезил о другом. О славном ветре в крыло моего собственного воздухолета, о громовых раскатах непогоды, отзывающихся в бушующем сердце; о борьбе со стихиями, и со злобными выродками с Юга, и с собственной слабостью. И я бы все отдал, чтобы по возвращении, устало и небрежно спрыгнув с трапа, встретить взгляд восторженных и влюбленных голубых глаз леди Мольены, моей жены.

Но я не мог жениться из-за долгов отца. И не мог купить воздухолет, поскольку не имел собственных источников дохода. Меня все еще принимали на балах, но смотрели уже косо, приветствуя с пренебрежительным тактом и с тайным презрением оглядывая вышедший из быстротечной моды сюртук. Голубоглазая леди Мольена не желала больше принимать ухаживания подобного неудачника, и я вынужден был лишь издали любоваться грациозным изгибом ее стройного стана, наслаждаться гармонией преисполненных достоинства и изящества движений, довольствоваться обрывками звуков ее голоса.

- Ах, Амина, эти сангиры такие чудесные, - услышал я как-то ее разговор с подругой. Они обе жадным взглядом провожали прошедшую мимо них королеву бала, разодетую причудливо и прихотливо, не следуя моде, но заставляя ее следовать своему вкусу. - Как бы мне хотелось украсить ими свои новые имплантаты! Но я слышала, они безумно дороги...

Я настолько ясно представил, как эти великолепные, удивительные камни, будто укромно хранящие в себе некую таинственную жизнь, ало мерцают в маленьких аккуратных рожках моей леди Мольены, что понял: нет иного пути, кроме как раздобыть эти драгоценные сангиры, пусть даже ценою своей жизни.

***

Накрапывал тусклый унылый дождь.

Как только мы пересекли границу леса, мир вокруг стал призрачно, неуловимо меняться. Взвешенная в воздухе влага замедляла свое мерное падение, превращаясь в плотное марево. Дикие, пахнущие горьким дурманом травы колыхались упругой волной, подметая мутное небо светло-лиловыми соцветиями над самыми нашими головами. Все звуки приглушены, будто уши набиты ватой. Казалось, я и мой спутник волшебным образом переместились на морское дно, оказавшись под толстым слоем воды, и я ждал, что вот-вот между темно-зелеными перьями растений замелькают шустрые рыбки.

Мхар Ги до самого вечера не проронил ни слова. Жители Рибис вообще молчаливы, но способны удивительным образом многое понимать и без слов. Да что там... они вообще - иные. В то время как во всем окружающем мире прогресс двигался вперед семимильными шагами, увлекая за собой и культуру, и уровень духовности, и качество бытовых удобств, эти дикари одевались в домотканные рубахи, отращивали волосы - повсюду, где только они способны расти, - и презирали обувь. Так же, как любая техника по непонятным причинам выходила из строя, лишь приблизившись к границам этой загадочной аномальной территории под названием Рибис, так и достижения цивилизации - медицина, инженерия, письменность, в конце концов! - утрачивали свое значение среди обособившихся на своей земле патлатых недолюдей.

В то время как по всему миру, даже в самых отдаленных уголках, синтетическая пища полностью вытеснила натуральную, блестяще решив проблемы голода и сбалансированного рациона, на Рибис продолжали заниматься земледелием и охотой. Последнее занятие являлось настолько жизнеопределяющим, что охотника начинали готовить и обучать ремеслу с самого раннего детства. В частности, развивали чувствительность ступней, вырабатывали специальное дыхание и добивались невероятной устойчивости к яду - основному оружию местной фауны. Этот яд в качестве ежедневного рациона принимали в пищу, наносили на кожу, втирали в свежие царапины, постепенно увеличивая дозу. Накануне охоты порция отравы могла бы свалить слона, но приученный организм уже мог усвоить ее и пережить, как и атаку предполагаемой добычи.

Самой главной добычей, позволяющей выживать всему поселению, считается санга - невероятно отвратительное существо, представляющее из себя короткое мягкое тело, сверху защищенное рядом жестких костяных щитков, и целый клубок длинных склизких щупалец, способных убить одним единственным ядовитым прикосновением. Именно санга производит те прекрасные, поистине волшебные камни, названные сангирами. Чтобы добыть их, необходимо выследить чудовище, убить его, вспороть ему брюхо и там, роясь в источающих смертоносный яд внутренностях, найти заветные алые жемчужины.

Это стало моим планом. Там, где дикари жертвуют безоблачным детством, чтобы вырастить способного противостоять санга охотника, дитя цивилизации повергнет на землю любого, даже самого омерзительного противника легким движением руки, используя современные средства защиты и оружие. Подобные мысли - огромная ошибка, к счастью, я вовремя это понял.

***

Они молчали, когда я очнулся. Молчали, когда я достаточно окреп, чтобы самостоятельно есть и иметь возможность объяснить, что забыл здесь, на Рибис.

Я придумал целую историю, еще будучи на пути к своей безумной цели, любуясь проплывающими под брюхом арендованного воздухолета каллиграфическими пейзажами городов и сменившим их залатанным покрывалом необжитых восточных земель. Я придумал другую, когда выползал из-под дымящихся обломков потерявшей управление машины, - даже тогда мой умирающий мозг работал над одной единственной задачей. Ни одну из историй мне так и не пришлось рассказывать.

Нас подобрали - меня и пилота. Мы оба выжили. Удивительно, ведь жители Рибис не знают медицины. Я помнил, во что превратились мои ноги после аварии, но по пробуждении это показалось дурным сном, потому что конечности мои оказались невредимы.

Пилот долго пытался починить свою машину, но без необходимых инструментов это оказалось совершенно невозможно. Я пытался оказать ему посильную помощь, чувствуя собственную вину в произошедшем несчастии, но, конечно, оказался бесполезен. Норлен Варко - так звали моего пилота - в конце концов бросил эту затею и, собрав в рюкзак все самое необходимое, отправился в обратный путь пешком. По его расчетам, после двух-трех дней пути в нужном направлении он должен был выйти к секционной дороге, где грузовые надземки курсируют не реже трех раз в неделю. Я без каких-либо сожалений отдал ему все свои отложенные с продажи личных побрякушек деньги. Они предназначались для выкупа сангиров у туземцев, но оказались совершенно бесполезными - на Рибис не признавали ни самих денег, ни чего-то из того, что на эти деньги можно купить в более развитом мире.

Норлен Варко ушел, а я остался. Я пообещал, что не вернусь без драгоценных камней из брюха чудовища. Никто из нас не предполагал, что для достижения заветной цели потребуется долгих три года.

Сперва я пытался разыскать сангиры у местных. Сложно представить, что они думали обо мне, когда я ходил от землянки к землянке и толковал что-то на чужом и непонятном для них языке. Они без тени удивления смотрели на проекции моего чудом уцелевшего брейнбраса и - молчали. Из-под шерстистых бровей, из-под набрякших век смотрели умными понимающими глазами, миролюбиво и внимательно, не зная слов, но особенным чувством своим безошибочно улавливая мои намерения.

Спустя какое-то время я начал понимать их скудный, но все же порой используемый язык, и узнал, что камушки эти не имеют никакой ценности для жителей Рибис - их нельзя съесть, из них нельзя сделать одежду, оружие или орудие для обработки почвы. Ради них не стоило тратить время, вгрызаясь голыми руками в ядовитые кишки поверженной твари.

Мне пришла в голову мысль отыскать в джунглях останки санга, поскольку, согласно моим наблюдениям, охотники забирали с охоты только мясо, иногда - несколько костяных щитков со спины зверя, еще реже - одно-два щупальца для пополнения запасов яда. Ловцы каждый раз следовали одному единственному маршруту, выследить и запомнить который не составило особенного труда. Моим главным ориентиром стало старое раскидистое дерево, неизменно встречающее путников широко открытым ртом, готовым принять любое подношение. Я ничего не оставил дереву, уверенный в необходимости своего современного оружия и надежности защитного костюма, и переступил границу в решительном и бодром расположении духа. И сбежал, едва успев сделать несколько шагов, - голова моя грозила лопнуть, не способная еще переварить и малую толику влияния аномалии, концентрировавшейся здесь.

Ощущали ли местные то же, что довелось испытать мне в тот первый раз? Жители Рибис были частью, составляющим звеном неизученной магии своих земель, но чужак - подумал я - мог бы выработать иммунитет. Упрямо, раз за разом я погружался снова и снова в морок леса, позволяя Рибис поглощать мой разум, выворачивать наизнанку душу. Кажется, тогда я еще представлял, как смогу рассказывать историю своего противостояния, этой нечеловеческой борьбы на балах, снискивая всеобщее восхищение и уважение. Похоже, Рибис принимала меня, но, чтобы выследить санга, необходим был проводник.

Что мог предложить я Мхару Ги? Только ненадежного, неопытного спутника, не способного воспринимать посылаемые землей импульсы, все еще уязвимого перед мороком аномалии и отравляющим прикосновением санга. И все же он позволил идти вместе с ним, когда пришла пора отправиться в лес и бросить очередной вызов смертельно опасной добыче. Вероятно, он рассчитывал принести больше мяса, используя мою уже достаточно окрепшую спину в качестве транспортного средства, чтобы накормить как можно больше голодных ртов. Может быть, мое присутствие могло привлечь внимание чудовища и тем самым дать дополнительный шанс охотнику. Вполне возможно, от меня просто хотели избавиться, бросив плутать в колдовских джунглях...

***

Мхар Ги остановился и подал знак рукой. Земля сообщала его измазанным грязью ступням что-то, недоступное мне.

Время пришло. Очевидно, санга был совсем близко, потому что охотник сбросил с себя все лишнее: пустые торбы для переноски мяса, бурдюк с питьевой водой, даже одежду, оставшись совершенно голым. Близость грядущей битвы удивительно преобразила его: распушившаяся от влаги борода и возбужденно горящие глаза придавали ему дикий, неистовый вид, первородная же нагота подчеркивала уязвимость.

Мхар Ги вдохнул поглубже, сжав в руке тонкое древко с остро заточенным концом, зажмурился и на ощупь медленно пошел вперед, подобравшись, пригнувшись, словно зверь перед прыжком, придирчиво и осторожно выбирая место, куда ступить. Я последовал за ним, сжимая в руках пистолет и отчаянно пытаясь сосредоточиться на происходящем, однако чувствовал, как плывет опьяневшая голова, и окружающий мир вращается все быстрее, на немыслимой скорости пронося меня по кругу. В какой-то момент почудилось, будто мы идем задом наперед, затем звуки наших крадущихся шагов стали доноситься откуда-то со стороны...

Я пропустил начало схватки. Пришел в себя лежащим навзничь. Холодные капли медленно опускались на лицо, неторопливо ползли по коже и вновь поднимались в воздух. Не ощущая под собой опоры, я неловко дернулся, перевернулся на бок и увидел Мхара Ги. Он сражался, как зверь, - непривычно быстрый, гибкий. Разглядел я и чудовище, хоть и не сразу: видимо, сам лес скрывал его от меня, застилая глаза мутной влагой, заполняя легкие горьким дурманом.

Санга напоминал полупрозрачного, замаскированного полусгнившей листвой осьминога. Водянистые, липкие щупальца метались между стволами деревьев, сминали высокие травы, сбивая пьяняющую пыльцу с соцветий, молниеносно раскручивались и скручивались обратно, стараясь достать легко уворачивающегося охотника. Я несколько раз выстрелил, но так и не понял, куда попал, - казалось, пули вместе со звуками поглотила ненасытная хмарь.

Мхар Ги оказался на спине у чудовища, замахнулся своим жалким оружием, метя в сочленения щитков панциря, на мгновение замер... и мне показалось, время остановилось. В этот миг я смог увидеть, разглядеть мельчайшие подробности: его бородатое сосредоточенное лицо, влажно блестящая кожа, покрытая воспаленными пятнами ядовитых ударов санга, тугие переплетения сухожилий и мышц на поджаром теле. И водоворот склизких щупалец сомкнулся.

Когда я очнулся, оба были мертвы. Пронзенный санга лежал в траве, разбросав свои полупрозрачные космы, Мхар Ги - чуть в стороне, лицом вниз, так, будто шел из последних сил и упал.

Я перевернул его на спину, пощупал пульс, приложил ухо к груди... растерянно сел рядом, обхватил голову руками, крепко сжал веки, надеясь, что морок рассеется.

***

Возвращался я уже один.

Не знаю, как мне это удалось. Джунгли не хотели отпускать меня: пряди лесных водорослей обвивали ноги, цеплялись за горло, душили; плотный воздух набивался комом в грудь, отовсюду лезли липкие щупальца и слышался звук чавкающих босых ступней. Но я выбрался к поселению, притащив на своей спине несколько сумок с мясом, а в одном из карманов тихо побрякивали шесть алых камушков, наполненных жизнью.

Несмотря на то, что на коже моей не обнаружилось ни одного следа касания санга, я провел в бреду еще несколько дней. Но Рибис снова вернула меня. Я был ей зачем-то нужен.

Еще неделю спустя я отправился по следам Норлена Варко, благополучно вышел к секционной дороге, был подобран грузовой надземкой и доставлен в один из городов. Продажа четырех сангиров позволила мне вернуться домой, погасить долги отца, купить не слишком новый, но самый надежный воздухолет и пройти обучение по управлению им. В свете мое появление произвело впечатление: случайно, по деловым обстоятельствам попав на один из балов, я с удивлением обнаружил, что в моду вернулись сюртуки того самого покроя, а также бороды и брутальная угрюмость. Завершив дела, я уже уходил, когда был остановлен легким прикосновением руки. Я с некоторым трудом узнал в голубоглазой девушке свою любовь - леди Мольену.

- Боже мой, Герберт, это вы? Вы так изменились! - прощебетала она, ощупывая меня с ног до головы жадным взглядом. - Но куда же вы так рано?

Я что-то отвечал, натужно вспоминая, что необходимо говорить в таких случаях. Рожки исчезли, и я с легким раздражением разглядывал ее очередные новые имплантаты - на этот раз в скулах; узорчатую роспись на лбу и тщательно уложенные вокруг уха волосы. В конце концов, мне удалось, раскланявшись, покинуть бал, не без усилий отбившись от расточавшей сладкие любезности леди Мольены. Сангиры были не для нее. Она никогда не смогла бы определить ценность той жизни, что выплачена за алые камни; никогда не захотела бы понять, как можно отказаться от роскоши и достижений цивилизации в пользу убого-простой жизни в аномальной зоне, среди загадочных бородатых дикарей, способных голыми руками побеждать монстров и растворять собственную личность в магии высшего разума.

Меня ждала Рибис.