Спешат дороги в никуда - 
Среди извивов
Стоят громадами дома,
Пустые с виду.

И люди в этих городах,
И в селах дальних,
Всё так же видят берега - 
Простор бескрайний.

Спешат они домой в уют - 
Конец проблемам.
Им оглядеться не дают
Сознанья крены.

Индустриальность бытия -
Не только трубы.
В остатке только ты - и я,
И - губы, губы...

Сегодня мы говорим о событии.

Мы натыкаемся на события повсюду, когда задавая вопрос "А почему?" задумываемся о происхождении вещей, нас самих, всего мира. Глядя на нашу собственную жизнь в ретроспекции, мы видим в ней не так уж и много событий. Рождение детей, свадьба, устройство на работу, защита диссертации, выпускной в институте, защита диплома, поступление, окончание школы и т.д. Многие события за нас уже продуманы и как бы предписаны нам. Уклонившись от одних, мы автоматически попадаем в другие, не менее регламентированные, события.

События, которые делают нас подобными другим, регламентированы структурой общественного бытия. Нас убеждают в значимости этих событий, но в них мы мало отличаемся от других людей. В них мы обычно хотим быть "как все" или "не хуже других". Может быть, лучше других, но - другие все равно остаются эталоном сравнения. А хочется большего.

Потому, что значимость событий определяется не их позицией в общей структуре общественного бытия, а тем, что происходит при этом с нами. Некоторые обиходные события проходят сквозь нас, нас не затрагивая. И такие события - не события в подлинном смысле. Это только внешние, формальные, события. Если в нас в событии ничего не изменится, если в нас не загорится пламя восторга, событие останется только внешней имитацией.

Подлинные события не предписаны нам никакой внешней структурой, потому что их никогда еще не было. Потому что они абсолютно новы. Их не предскажешь, пока не почувствуешь на себе их зов. Структура может способствовать или мешать приходу События в нашу жизнь, но подлинное событие действует на нас помимо структуры.

Перебирая имевшее место в ретроспективе, мы в какой-то момент устаем перебирать причины и следствия, и приходим к причине всего.

Для космологии причина всего - это Большой Взрыв, появление Вселенной из так называемой космологической сингулярности. О том, что было до сингулярности, мы сказать не можем, по-крайней мере, на языке наших сегодняшних представлений.

Есть вещи, которые случаются не "из-за чего-то", не "по причине", а потому что так.

Так случилось, что произошел Большой Взрыв.

В любом происходящем есть закономерное - то, что следует из предыдущего - и то новое, что создается именно этим происходящим - и вот это новое есть Событие.

Когда мы ищем причину, мы занимаемся редуцированием События. Мы упускаем из него именно то, в чем Событие ново - то, благодаря чему оно и является подлинно Событием, а не всего лишь происходящим.

Когда мы поступенчато возвращаемся к первопричине, мы выпускаем из виду все События.

Мы безвозвратно теряем информацию.

Поиск первопричин - это шаг назад.

Глупо было бы выводить то, что я сейчас сижу и разговариваю с вами, из факта Большого Взрыва.

Получилось бы, что и я сам, и все, что со мной произойдет, уже заложено в самом моменте Большого Взрыва.

Все, что я делаю, как бы изощрен и изобретателен я ни был, уже заложено в самом фактеБольшого Взрыва!

Тогда свобода моя только кажущаяся, и я обречен повиснуть где-то между одним выбором и другим, я не способен на поступок. Полная неподвижность перед миром, амехания, чтобы ни дай Бог, не помешать ему делать свое дело - единственный ответ детерминизму.

Органично жить среди такой детерминированной неподвижности нельзя.

То, что я делаю сейчас, не является суммой предыдущих моментов.

Я могу удалить этот текст или продолжить писать.

Это не детерминировано, а определяется тем, что создает собой текущий момент.

Я принимаю решение, быть этому тексту, или не быть.

Сейчас.

И да будет.

Живое бытиё в каждом моменте теперь - вот оно, Cобытие бытия.

Творение ex nihil, из ничего - это не одномоментный акт, произошедший когда-то, во время оно. В какой-то исторической перспективе, далекой для нас, как старая сказка.

Творение ex nihil происходит каждый раз, когда "ведь ничего не предвещало" - и вот.

И не было никаких предпосылок - а вот.

Событие проходит между закономерностью и случайностью того, что происходит, не являясь ни закономерностью, ни случайностью.

Событие - не закономерность. Оно именно благодаря тому и состоялось как Событие, что не редуцируется, не сводится к тому, что было до.

Событие - не случайность.

Любое случайно происходящее вписывается в вероятностное пространство возможного. Все вероятностное пространство каждого существующего состояния "теперь" фактически является калькой этого состояния.

Например, при бросании кости все возможности исчерпываются {1,2,3,4,5,6}. В этом смысле, что выпадет только 1, 2, 3, 4, 5 или 6 - и ничего, кроме этого - в этом ограниченность состояния кости.

Все наши достаточно далеко идущие предсказания, исходящие из сегодняшнего положения дел, практически наверняка окажутся ошибочными.

То, в чем сегодняшнее положение дел выходит за пределы своих возможностей, своего возможного, является непредсказуемым.

Но оно постоянно выходит за пределы возможностей - в свою непредсказуемость. Именно так, в непредсказуемости, и живет мир.

В какое-то бросание кости мы видим, что кость разлетается на куски, и мы не можем назвать то, что именно нам выпало. Потому что этого не было в пространстве возможного. Потом, пост-фактум, мы начинаем додумывать: ну, конечно, если бы мы исходно учли распределение напряжений и дефектов внутри игральной кости, то с такой-то и такой-то вероятностью могли бы предсказать то-то и то-то. Но это только пост-фактум.

Уже произошедшее кажется нам неизбежно очевидным.

Как в случае научного открытия мы говорим: "Это давно назревало, это висело в воздухе. Только ленивый мог бы до этого не догадаться."

Не тот, так другой обратил бы на это внимание.

Но на деле получается как раз, что именно тот, а не другой обращает внимание.

Другой оказывается "ленивым", "не у дел".

Единственный, смелый - тот, кто решается переступить через границу очевидности, чтобы затем превратить запредельное в очевидность.

Когда мы говорили о бросании кости, мы сказали: "выпадет 1, 2, 3, 4, 5 или 6 - и, кроме этого, ничего".

"Кроме этого - ничего" оказалось как раз то, что обеспечило движение ситуации вперед, за пределы нашего понимания. Если бы "кроме этого" было не ничего, то мы бы вписали его во множество возможных состояний кости. Это "кроме" стало бы тогда так же предсказуемым, не было бы вариантом развития, а только тождества. Ну, добавилось бы к {1,2,3,4,5,6} еще и {7} - например, стояние на вершине или на ребре.

Ничего особенного.

Ничего.

Иногда мы говорим "Ничего" приобадривающе-успокаивающе.

Мы убеждаем человека примириться с сегодняшним тождеством; с тем, что есть и так.

Успокоительное "ничего" ставится на месте неизвестных, нереализованных возможностей, того, куда ситуации надо расти.

"И так хорошо", - говорит нам "ничего".

"Все будет хорошо, потерпи", - внушает оно нам.

"НИЧЕГО" - замалчивание всей невообразимой мощи и света События, неиссякающей возможности живого бытия.

"НИЧЕГО" - шторка, загораживающая от нас богатство тайных возможностей мира.

"НИЧЕГО" - жест капитуляции перед тем, что есть и так; убежденность, что можно прожить без движения, в амехании, в покоренности тому, что мир сложится и сладится как-то сам, без нас - и пощадит нас, не раздавит.

Где основание нашей уверенности?

А ведь раздавит в конце концов, раздавит.

И еще вернее раздавит, если мы будем сидеть, сложа ручки, в амехании.

Нас не станет когда-то. Факт.

Значит, ободрительное "НИЧЕГО!" - это обман?

А если не амехания, то что?

Что нам остается?

Если все равно раздавит, что же нам делать?

Куда бежать, когда мы поймем, что "НИЧЕГО" - это мы себя так только успокаивали?

Оставить себя, уйти от себя еще раньше.

Ведь если мы отдадим себя событию мира, нам уже будет не за что хвататься.

Мы или не мы - в Cобытии это уже не важно.

И пусть уходит время - оно ползет для тех, кто медлит.

А мы - оставим свое "Я".

Отдадим его на растерзание тем, кто сами цепляются за свое "Я".

И пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

А мы - прорастем зерном, вознесемся в свете События.

Чтобы когда за нами придут, брать было бы уже нечего.