Аннотация: Инженер-аэродинамик случайно узнаёт, что его жена летает по ночам. Знания основ полёта и увиденное вступают в противоречие. Но однажды он сам уносит жену на седьмое небо.
Если снятся полёты, говорят - человек растёт. Мой период роста давно вышел, уже вниз расту. Но летаю часто. Там, во сне, это умение кажется обыденным, как днём ходьба. Поутру понимаешь - это сон, человек летать не умеет, не дано природой.
Однажды приснился сон - прошёл сильный ветер и телевизор начал плохо показывать. Я поднялся на крышу своего 10-ти этажного дома. Антенну развернуло из-за порванной растяжки. Поправил, закрепил растяжку заново и пошёл к люку, спуститься вниз. Но в одном месте поскользнулся на замёрзшей лужице и упал с крыши. Лечу и понимаю - спасения нет. Но ведь можно взлететь как бывало и раньше. Я не умею! Тогда разобьюсь. Или поверю или пятно внизу. Поверил и перед самой землёй развернулся и взмыл вверх.
Днём и правда случился ветер. И телевизор перестал показывать. Поднялся на крышу - сорвана растяжка. Сделал, иду обратно...нога замирает над замёрзшей лужей. Хватаюсь рукой за чью-то антенну и смотрю вниз. Невольно вспомнился давешний сон и ...стало страшно. Я опустился на четвереньки и уполз в сторону.
Неделю ходил под впечатлением сна и яви. Ехидный голос спрашивал изнутри - почему не поскользнулся? А вдруг бы обрёл крылья! Потом сел и за три вечера набросал небольшой рассказ. Закончил его и перечитал, в поисках ошибок. И ещё неделю ходил под впечатлением своего же рассказа.
Лебединая песня. (фантастика)
В детстве я часто летал во сне. Уже и не припомню, когда в первый раз разбежался с горки вниз, выставил руки вперёд и полетел, словно птица, над землёй, деревьями, над домами. Люди смотрели на меня, прикрываясь ладонями от Солнца, и удивлялись: как это ему удаётся? Ведь без крыльев же! Нет таких слов, чтобы описать мой восторг от ночных полётов. Когда зависаешь над землёй, паришь над домами. Догонишь птицу, пристроишься рядом, ты - свой, ты - такой же.
Я вырос, и подобные сны посещали всё реже и реже. Постепенно они ушли. Но мечта осталась. Мне хотелось летать и парить наяву так же, как это я мог и умел в своих снах. Ничего на свете не хотелось больше полёта. Сильное влияние на моё стремление оказали фильмы о самолётах и лётчиках, которые учили их летать. Они работали испытателями на военных заводах. Меня заразило то, что в своих полётах они летели не так, как гражданские пилоты, по трассе, от одного аэропорта к другому. Испытатели сливались с машиной воедино, делали фигуры высшего пилотажа, взмывали свечой ввысь и падали отвесно к земле, выводя самолёт из пике в последний момент.
Пришло время, и всех ребят из наших трёх параллельных классов отправили в военкомат на приписную комиссию. Вот там мне и обрезали крылья, здоровье не проходило в тесные врачебные рамки. Поэтому, закончив школу, подал документы и сдал экзамены в институт авиастроения. Теперь я работаю в конструкторском бюро, мы рассчитываем лётные характеристики самолётов на первом этапе. Наша задача: выдать своё резюме о предложенных моделях. Полетит или не полетит, если нет, то предложить свой вариант улучшения некоторых качеств, чтобы всё-таки полетел. Или наложить жирный крест: нет, такая конструкция - это ступа бабы Яги, она вообще летать не способна. Поэтому о полётах я знаю не понаслышке, теперь это мой хлеб.
Нас в отделе 10 человек.И у всех, кроме меня и Олега сыновья. В тот день, когда началась эта история, у него был праздник. Дело в том, что жена порадовала его в первый раз дочкой. Мы его звали тогда "ювелиром", а он себя чувствовал на высоте, разве что не летал. Через год он поехал в роддом, и его порадовали двойней, ещё 2 дочки. Мы перестали звать его "ювелиром" и сменили имя на "бракодел". Надо было видеть его лицо, когда сообщили по телефону в третий раз:
--
Поздравляем! У Вас родился сын.
Он закатил пир на весь мир. Вернее, на отдел. Он, что называется, утопил нас в шампанском. По такому случаю шеф позволил провести скромное мероприятие прямо в отделе. Мы сдвинули на средину столы, закрыли дверь, ну, и напились. Домой меня забросили к полуночи ребята из другого отдела. У двоих были свои водители. С порога я прозюзюкал что-то невнятное из раздела извинений и рухнул в зале на диван. За год нашей совместной жизни в таком виде я появился домой впервые. Я вообще не пью в обычной жизни, но здесь был весомый повод.
Часам к 4-ём утра весь хмель перегорел, и я проснулся, жаждая рассола или, хотя бы воды. В комнате стояла темнота, и я не сразу сообразил: где нахожусь. Ведь обычно ночное время провожу в спальне. Некоторое время соображал, и с трудом припомнив вчерашний сабантуй, поднял себя, придерживая голову:
--
Господи, зачем ты позволяешь людям столь много пить?
С большим усилием, сказалось отсутствие тренировок, мне этот процесс всё же удался, и я пошатываясь и придерживая стены (что это они норовят придавить меня?) прошёл в спальню. В темноте я вижу довольно-таки неплохо, поэтому свет необязателен. Постель расстелена, но моей Юльки в ней не оказалось. Я присел и потрогал подушки: холодные. Протянул руку под одеяло, там не теплее. Босыми ногами почувствовал свежий воздух. Придерживая голову, распахнул шторы: окно настежь. Вообще-то, я не суеверен, но распахнутое окно на такой высоте, по-моему, притягивает. Плохое предчувствие заставило соображать меня немного быстрее. Прошёл на кухню, обследовал ванную, заглянул в туалет. Её нигде не было. Напрягая память, попытался вспомнить события, предшествовавшие моему сну. Неужели был скандал, я поднял руку на эту неземную женщину и в порыве гнева выбросил через окно? Это с 20-го этажа! Лелея последнюю надежду, я, как телёнок на заклание, подошёл к входной двери. Оба замка закрыты, на нижнем висит цепочка. Значит, она не выходила. Значит, она должна быть в квартире, но здесь её нет. Я вернулся в спальню и свесился через окно, высматривая её останки далеко внизу. Но, кроме большого камня, оставленного строителями, там ничего не наблюдалось. Не улетела же она в самом деле? Как баба Яга на ступе.
Где же ты, моя Юлька? Все друзья давно переженились, и только я в отделе оставался холостым, не поддаваясь на их уговоры. Мне стукнуло 28, когда на моём пути встретилась обычная, такая же, как все, девушка. Но что-то было в ней такое, что даже к этому моменту, к её исчезновению, я не смог понять. Нет, она не приворожила меня, в ней пряталась маленькая тайна. Не такая, что есть в каждой женщине. Даже мысль об этом невозможно сформулировать. Нечто воздушное, ускользающее, стоит заострить внимание. И в то же время, простая обычная женщина. В её глазах иногда возникал блеск, заставляющий поверить в свои силы. Поверить даже в то, чего ты делать и не умеешь.
Мы ни разу не поссорились, даже повода для этого не появлялось. Она прекрасно справлялась со своими обязанностями, не жалуясь на свою женскую долю. Мою работу за меня никто не делал. Юлька никогда не спорила, не пыталась доказывать свою правоту. Ей было проще смолчать. Если мои убеждения шли вразрез с тем, во что верила она, то с её стороны исходила лишь одна робкая попытка переубедить. Но чаще всего на её пути вставала глухая стена моих стереотипов. А я не переставал удивляться: ну откуда, откуда в ней столько энергии, откуда она черпает свои силы? Каждый день был для неё как последний. Она радовалась жизни, словно ребёнок. Шли месяцы, а наши отношения не остывали. Мои друзья говорили мне:
--
Бойся, парень. Опасная это штука - эйфория. Поначалу оно всегда вкусно, потом надоест. Всё когда-нибудь заканчивается.
Прошёл год, а повода для раздора так и не появилось. Я по-прежнему прикасался к своей Юльке с нежным трепетом, боясь обидеть неосторожным движением. И вот ... Что, что вчера произошло?
Наш дом стоял в одиночестве. Этакая гордая свечка на ветру, о 20-ти этажах. Первенец нового микрорайона. Внизу, кроме одиноких деревьев и кустарника, можно сказать - пусто. Освещения с нашей стороны никакого. Но темнота была неполной, деревья все же чуть серели. Вдали, в воздухе, мелькнула слабая тень. Я присмотрелся повнимательней. На уровне моего этажа, в сотне метрах парила фея из детских снов. Она лежала ни на чём, словно подвешена в воздухе на невидимых нитях. И медленно плыла, лёгкая, невесомая.
--
Всё, пора завязывать: ангелы начинают мерещиться. В следующий раз появятся маленькие зелёненькие чёртики, и станут отнимать стакан. Это сон, это всего лишь сон. Иди спать.
Я вернулся в зал и вновь уснул. Наутро моя любовь ни словом, ни намёком не припомнила мне вчерашнего. В душе я благодарил её за такт, и ругал себя последними словами. Допился, приснится же!
Но через месяц мой товарищ вновь устроил сабантуй по поводу крестин сына. И вновь я проснулся ночью. В спальне опять пусто и окно настежь. И фея парит в воздухе. Воздушная ткань одежды стелилась вслед за ней, волосы развевались, придавая нереальность происходящему. Навязчивый сон или я начинаю трогаться умом? На этот раз она тоже заметила меня, замерла и медленно подлетела к моему окну. Я ожидал всего, чего угодно. Но то, что она окажется моей Юлькой ... Приблизившись вплотную, она положила руки на подоконник. На подоконник, но с той стороны, с улицы! Мне даже не пришлось добираться к дивану в зале, я уснул тут же.
Проснулся всё же в зале, и опять - ни слова обиды, ни намёка на ссору. Через несколько дней, уже в спальне, я проснулся от лёгкого сквозняка. Левая половина постели пустует, окно распахнуто, шторы закрыты и лёгкий ветерок колышет их. Я стоял минут 20, высматривая фею. Когда она появилась в поле моего зрения, нащупал на стуле свои брюки, и достал из кармана коробок спичек. Вытащил одну и вставил её в щель верхней части раскрытой фрамуги.
Наутро моя половинка была самой обычной земной женщиной. Такой же весёлой и жизнерадостной, как всегда. Пока она готовила завтрак, я побрился и, вспомнив ночную фею, достал стремянку и проверил окно в спальне. Спичка была там же, куда я вставил её ночью. Только сломанной. А сломалась она оттого, что фрамугу закрывали. Я почувствовал взгляд и обернулся к двери, там стояла Юлька, внимательно следя за моими действиями. Судя по её лицу, она всё поняла и без моих слов. Я с минуту переводил взгляд с неё на спичку и обратно.
--
Юлька, - наконец выдавил я из себя, вертя в руках сломанный кусочек дерева, - так значит, это правда? И ты умеешь летать? Та фея, что парила за окном, что положила свои ладошки на этот подоконник с той стороны, это - ты?
Она опустила глаза и еле слышно произнесла:
--
Да.
--
Но как? Это же неправда! Никто из людей не умеет летать! - я отказывался ей верить. - У нас нет крыльев! Или это был фокус?
--
Нам не нужны крылья, - она тёрла один кулачок о другой, словно я застал её за неблаговидным занятием, - никто в это не верит, но мы умеем летать.
--
Скажи мне, что это был сон. Скажи мне, что это неправда, - я пытался ухватиться за соломинку, - и я поверю.
--
Нет, - отвергла она, - это не было сном. Я действительно летаю. И не только во сне. Надо только поверить. Надо всего лишь поверить, - наконец она подняла взгляд, в котором светился тот редкий огонёк, - и ничего больше. И ты полетишь. Славка, это так просто, как умение ходить! Как видеть, слышать, разговаривать.
--
Но, Юлька! Никто в мире не умеет летать!
--
Потому и не умеют, что не верят.
Она как-то сразу сникла, потупила взор, развернулась и ушла на кухню. Я остался стоять на стремянке с таким противным осадком на душе, словно отшлёпал ребёнка лишь за то, что он играл в свою любимую игру. В наших отношениях возникла недосказанность, что-то чуждое пролегло впервые за год совместного счастья.
--
Всё когда-нибудь заканчивается, - вспомнились слова моих друзей.
Неужели и любовь заканчивается вот так, из-за того, что один человек не в состоянии понять другого? Но мне ли не знать, что человек не создан для полётов? Глаза говорили мне:
--
Ты не можешь не поверить, ты сам это видел. Трижды ты стоял у окна и наблюдал за тем, как твоя жена летает. Тебе мало?
Разум отвергал своим аргументом:
--
У тебя высшее образование, ты отлично знаешь физику и аэродинамику. Ты работаешь там, где такие фокусы не проходят. Умей человек летать, было бы известно хотя бы об одном таком случае. Это невозможно потому, что для начала необходимо преодолеть силу земного притяжения. А такой способностью обладают только птицы.
Радость супружеской жизни в одночасье сменилась натянутой струной отношений. Проходили дни, в нашей квартире обычная речь звучала только из телевизора. Мы играли в молчанку. Я чувствовал, что той, прежней Юльки, всегда ласковой и нежной, уже нет. И не знал способа общения с этой, совершенно незнакомой для меня, но такой родной девушкой. Она молчала потому, что не в её правилах было оправдываться или убеждать. Однако, именно этим она говорила намного беспощаднее. Насколько я успел её узнать за время нашего знакомства, она не считает себя в чём-нибудь провинившейся. Если Юлька чего-то не знала или была не права, она всегда просила рассказать и объяснить. И я никогда не отказывал. Но вот так, сразу и резко прервать наши отношения ... Это означает одно: я должен сам понять её и поверить.
Но согласиться с ней, поверить в то, что человек на это способен? Значит, я должен поверить и в то, что все те десятки моделей, отправленных нашим отделом, мною в частности, в корзину, тоже способны летать? А все мы неспособны этого понять. И в корзину необходимо отправить нас, со всеми нашими высшими образованиями, тремя кандидатскими диссертациями на отдел и одним докторским званием? Мы - профаны в аэродинамике, знающие об этой области лишь понаслышке, из газетных статей и рассказов знакомых. И мы смеем производить вивисекцию крылатым машинам? Да гнать нас надо в три шеи! Вернее, в 10 плюс зав отделом. В таком сумбурном состоянии прошла неделя. Предыдущий год показался мне короче. Две составные части меня самого, любовь к моей лапочке и мои образование и опыт тащили меня в разные стороны, говоря взаимно противоположные вещи.
Первым тишину нарушил я сам. Моим маленьким увлечением была фотография. От отца мне осталась его фотоаппаратура. Хороший, современный "Nicon" я купил себе сам, а вот объективы пока использовал отцовские. Из окна квартиры наших соседей открывался замечательный вид. Мы жили на самой окраине большого города, а дальше - лес и горы. Лес рядом, горы вдали. На горизонте виднелась малая часть вершины далёкой горы. По моим расчётам, сегодня ночью Луна поднимется на небосвод строго за ней. Я намеревался, используя старенький (но от этого не утративший своих свойств) длиннофокусный объектив МТ-500, вытянуть жёлтый диск нашей спутницы, поднявшись на крышу, А на его фоне - острый пик вершины. У этого объектива стандартное увеличение 10 крат. Я добавил ему сильную минусовую линзу, и добился 30-ти кратного увеличения. При этом угол зрения уменьшился до полутора градусов. Так что Луна займёт треть кадра.
--
Юль, - сказал я, не смея поднять взгляда, - меня не будет часа два. Хочу сделать несколько редких снимков. Если сильно понадоблюсь, то я на крыше.
В ответ она лишь кивнула головой.Поэтому, я в молчании собрал чемоданчик, взял штатив и поднялся наверх. Подготовил аппаратуру, навёл, сфокусировал и присел на бортик крыши перекурить. В том месте (и нескольких других) не было ограждения, наверное у строителей не хватило материала закончить работу. Я вышел рановато, до восхода Луны оставалось не меньше получаса. Пока перекуривал, вспомнился короткий эпизод прошедшей осени.
Мы с Юлькой просматривали мои альбомы, выбирая фотографии с местными видами для её мамы. Сидели в зале на диване, альбом лежал у меня на коленях. Юлька листала плотные картонные листы, просматривая снимки. После двух альбомов половинка заметила, что некоторые кадры выполнены в довольно непривычном ракурсе. На одной - сидящий на стуле человек, положил на колени необычно большие кисти рук. Это я снимал с близкого расстояния широкоугольным объективом. Голова кажется сравнительно меньше рук.
На другой - летящий космический корабль на ночном небосводе. Для этого сфотографировал обычный уличный фонарь, поместив его в левом нижнем углу, и отправив блики в объективе в правый верхний. При таком положении они вытягиваются, принимая к углу вид точки. В итоге на фотографии получается большое яркое пятно света в левом углу и огромный летящий корабль, с большим зеркалом фотонного двигателя на корме и заострённым корпусом.
А на третьей - девушка, моя сестра, стояла перед стеной воды, из которой на неё смотрела золотая рыбка. Все мне говорили, что это - монтаж. Но у меня все снимки реальные. Людей сбивало с толку то, что длинные волосы у девушки свободно свисали вниз. Но фокуса не было. Сестра висела на поясном ремне, ноги зафиксированы. Предварительно полакированные волосы тоже подвесил на тонкой капроновой нити, поэтому они не развевались и не падали. А висела она перед большим прозрачным аквариумом, заполненным до краёв. И понемногу ссыпала из губ рыбий корм. Рыбка подплывала и брала его. Фотографировал в альбомном варианте, т.е. держал фотоаппарат горизонтально. А вот снимок приклеил вертикально. Эффект оказался потрясающим. Все покупались.
Было ещё множество. Юлька спрашивала историю создания каждой, я рассказывал и объяснял. Мы отобрали несколько снимков и перешли на кухню поужинать. Вот там она и предложила:
--
А ты можешь сделать фотографию, на которой я стою возле распахнутого окна?
При этом уголки губ улыбались, а на лице появилось то ускользающее выражение.
--
О чём разговор? Хоть сейчас, идём?
--
И как же это будет выглядеть? Я говорю не о простом снимке, - она поводила пальчиком перед своим носом, - ты сможешь сделать так, чтобы снято было с улицы?
Ведь она бросила мне вызов в тот момент! А я не понял и не принял.
--
Как же я сделаю с улицы, Юль? У меня нет крыльев, - тогда я лишь опешил, - и поблизости ни одного высотного здания или подъёмного крана не просматривается. Если только издалека, но стоя на земле. А с тех гор, - я махнул на горизонт, - у меня объектива не хватит.
--
Значит, - загадочная улыбка ускользнула, - не получится, - на миг задумалась и вновь засветилась, - тогда хотя бы вообрази себе этот вид, давай пофантазируем: я стою возле окна, ты спускаешься с крыши на верёвке или на крыльях. Закрой глаза и представь окно с наружной стороны, - она говорила тихим заговорщицким голосом, словно хотела убаюкать меня, - оно открывается, распахиваются шторы. В его проёме появляюсь я, а ты паришь на своих крыльях, выбирая наилучшее положение для съёмки. Опускаешься, поднимаешься, удаляешься вдаль.
Я поддался её гипнозу и закрыл глаза. Она продолжала говорить, голосок нежно переливался, а я парил на высоте 20-ти этажей. Следуя за ней, поднялся вверх, увидел крышу и антенны на ней так ясно, словно смотрел наяву, а не моё воображение выдавало эту картину. И уснул прямо на кухне, а полёт продолжался. Разум подсказывал мне, что это обман. Но, пусть и во сне, так приятно летать.
Наутро я проснулся отдохнувшим настолько, словно провёл недельку где-нибудь на море. После этого мне вновь снились ночные полёты, как в далёком детстве. Попытаться объяснить те чувства, что испытываешь в эти минуты, это всё равно, что рассказывать Стиву Вандеру о Солнце. Нет таких слов, или их нет в моём запасе? Во сне умение летать казалось мне таким же неотъемлемым свойством, как и умение ходить наяву. Проснувшись, эта способность растворялась, словно лёгкий утренний туман в низинах. Понимаешь: он есть, но сейчас исчезнет, растает. Это всего лишь иллюзия, обман, сформированный жаждущим летать разумом.
Вот почему та сломанная спичка явилась для меня щелчком, который выбил из колеи, разбил в пыль всё то, во что я верил как специалист в своей области. Весь мой опыт и знания в одночасье обесценились.
Видимо, я очень далеко ушёл в своих воспоминаниях и размышлениях. Потому что совершенно забыл о том, где нахожусь, и в какую сторону двигаться нельзя. Неосторожное движение, и сила притяжения земли увлекла меня к себе так быстро, что осознал произошедшее, падая и набирая ускорение свободного падения. Спасения нет и не ожидается. Ещё 2-3 секунды, и от меня останется мокрое пятно. И зацепиться не за что. А этажи мелькают мимо, словно кадры на плёнке. Что там Юлька говорила? "Все люди умеют летать. Это так просто, надо всего лишь поверить". Юлька, я не умею летать! "Поверь, иначе разобьёшься. Ведь это так просто. Всё, что надо ...". Или я разобьюсь или поверю. Так не хочется умирать. Я ещё слишком молод, почему именно я?! Верю, я верю. Я умею летать, я могу, это просто. Я хочу оказаться на крыше, возле своей аппаратуры! Верую!!!
В трёх метрах от земли я свечой взмыл вверх. "Даже перегрузки не было", успел отметить, сменяя направление. Опомнился, уже стоя наверху. Надо же, такое привиделось! Я подошёл к краю и посмотрел вниз. Сердце только что не выпрыгивало. Отбивая свои обычные 72 удара, сейчас работало с удвоенной скоростью. Или не приснилось? Я действительно падал? Какая же сила спасла меня и вернула на крышу? Я вновь ощутил взгляд и обернулся. Внезапно сердце остановилось - на другом краю крыши на фоне тёмного неба слабо различалась ещё более тёмная тень. Я забыл про Луну, про редкий кадр. Какая Луна, какие кадры, о чём Вы? Догадываясь, кто это может быть, медленно, боясь спугнуть, я подошёл к ней и остановился. Конечно же, ну кто, кроме Юльки может здесь оказаться в такое время? Она протянула ко мне руки и положила их на плечи.
--
Ты смог, ты поверил, - её глаза сияли, словно усталый путник в пустыне увидел оазис, - Славка, ты славный парень. Ты даже не представляешь, насколько я рада.
Она взъерошила мои волосы и отодвинулась туда, за край, повиснув в воздухе. Значит, она видела моё падение?
--
Иди ко мне, - манили её руки, - лети, ты можешь. Ты сможешь, ты уже смог. Давай же.
--
Почему же ты не спасла меня? Ведь я мог разбиться?
--
А другого способа поверить в себя нет, - склонила она голову набок, - только так.
--
Но если бы я так и не поверил? - добивался я ответа.
--
Нельзя жить с такими мыслями, - упрекнула она, не убирая улыбку с лица и продолжая стоять ни на чём, - я бы не позволила себе остаться вдовой. Я пряталась внизу, и уже готова была прыгнуть тебе навстречу. Но ты сам себя спас. Иди ко мне, - вновь позвала Юлька.
Я заглянул в пропасть между нами, и стало страшно. Юлька заметила нерешительность и подбодрила:
--
Ну же, не робей. Если сейчас ты не преодолеешь себя, уже осознанно, так и будешь летать лишь во сне. Славка, это так прекрасно!
Она вернулась ко мне, обвила руками мои плечи и продолжала говорить, баюкая и отвлекая:
--
Я лишь сейчас осознала: насколько мне было одиноко и холодно одной. Одна, всегда одна. Всегда боишься, что тебя заметят. Люди не любят того, чего не понимают или того, что дано другим, а им самим не досталось. Однажды я допустила неосторожность и спустилась слишком низко, летая над одним посёлком. Люди кричали мне: "Ведьма, ведьма!", улюлюкали, бросали камни, словно я какая-то прокажённая. А ведь я никому не навязывалась. Всё, чего хочу, это летать, быть свободной. Если они сами этого не могут, то зачем же другим не позволять?
Я-то считал, что мы стоим на крыше.
--
Посмотри вниз, - разбудила она, всё ещё крепко сжимая меня.
Я посмотрел в сторону. Там освещались котлованы под будущие дома. Бросил взгляд под ноги, и только что Кондратий меня не хватил. Крыша виднелась в доброй сотне метров под нами.
--
Это правда, - она смеялась, - это не сон. Да не дрожи ты так, мы не упадём. Вспомни свои полёты, вспомни, как ты учился ходить. Летим.
Иногда профессию человека возможно определить по его взгляду. Водитель чаще смотрит под ноги: нет ли там гвоздя, сюрприза для колеса. Связист обращает внимание на провода и кабели. Лётчик провожает самолёты, и без запинки может выдать модель самолёта и его скорость. Я же ловил глазами птиц. Вид, примерный вес, размер и площадь крыльев, частоту взмахов. Это помогало лучше понимать те необычные чертежи, которые приходили в наш отдел.
Наилучшим планером у городских птиц обладает, на мой взгляд, ворон. Обычное отношение к нему - помойщик, падальщик. Согласен, но как умеет парить! Взлетает, словно Ил-76, тяжело, с натугой. Тело толкает вверх, крылья на взмахе идут вниз, подметая землю. Садится как "Сухой": шасси вперёд, тело назад, крыльями забирает встречный поток, гася скорость. А воздушные потоки ловит как хороший планерист. Замирает в воздухе и висит на одном месте. Однажды я в течении получаса наблюдал за таким красавцем: ни разу не взмахнул. Лишь крыльями слегка качает, как водитель рулём на ровной трассе.
Два года назад я шёл по городу. После вчерашней оттепели к утру подморозило, и дорога походила на каток. Так что я передвигался с большой осторожностью. Дорожная служба ещё не успела обработать все тротуары. На подходе к одному из подземных пешеходных переходов моё внимание отвлёк чёрный планер, я зазевался и, станцевав кадриль, полетел вниз по ступенькам. Через час уже был в институте травматологии с переломами обеих ног.
Вначале я лежал в гипсе, подвешенный на растяжках. Затем выяснилось, что левая неправильно срослась. И её ломали по новой. Итого, я более трёх месяцев пролежал, пополнел и погрузнел. Наконец, мне выдали костыли. Оказалось, что я совсем разучился ходить, мои суставы упорно не желали подчиняться. Ноги явно жили сами по себе, из них и силы и послушание за период вынужденного безделья улетучились как дым. К тому времени в отделении хирургии проходили практику студенты из медицинского института. Они предлагали мне свою помощь, от которой я отказывался.
После недельных отчаянных попыток удержаться на деревянных ногах хотя бы несколько метров, я рухнул (в который раз!) на пол. Отполз к стене, и от боли в суставах закрыл глаза, ругая себя и проклиная гололёд. Кто-то осторожно прикоснулся к моему плечу. "Опять помощь", - подумал я и открыл глаза с намерением отправить её подальше. Но вместо крепких мужских рук на этот раз она предлагалась мне обладательницей хрупких плеч. "Ну, вот. Мало того, что одна женщина три месяца выносила из-под меня горшки. Теперь другая наблюдает меня ещё в один не самый лучший момент". "А не будешь ворон ловить!".
--
Вставай, - тихо произнесла будущий врач, - ты не рождён ползать.
--
Ты тоже хочешь предложить мне свою помощь? - больше всего мне хотелось тогда остаться одному. - Зря время потратишь. Лучше оставь меня.
Вместо уговоров она подняла костыли и прислонила их к стене. Следом то же самое проделала и со мной.
--
Оставлю после того, как догонишь меня. Бери костыль под левую руку.
Она сама подставила его мне, заняв место под правой рукой.
--
Опирайся на меня.
Учитывая мой пополневший вес, я был раза в два потяжелей её.
--
Я же тебя раздавлю, добрый самаритянин.
--
Даже, если захочешь, у тебя это не получится. Двигай тремя ногами.
Через несколько шагов у меня начало складываться впечатление, что это не я давлю на неё сверху, а она подпирает меня снизу. Мы прошли по всему коридору, и я ни разу не упал. Развернулись и прошли в обратную сторону. Через час она вспомнила о своих делах и помогла добраться мне до палаты.
--
Через два часа я опять приду, - с вызовом посмотрела она в мои глаза, - мы продолжим. Ты будешь ходить.
До своей кровати я уже добрался своим ходом. В больничном дворике были длинные брусья, метров 30, специально для таких, как я тогда. Она вывозила меня к ним на коляске, помогала подняться и принять вертикальное положение. Я держался руками за опоры и медленно передвигался. Сколько времени она потратила на меня одного! В ней было столько жизненной энергии! Всё-таки я пошёл. А через год я купил квартиру и предложил ей свою руку. И после того мы уже не разлучались.
Она, как поводырь, около часа сопровождала меня. Мы летели вдвоём: Юлька держала меня сзади, обняв за грудь, и всё время рассказывая, что и как надо делать. Как смещать центр тяжести, управляя движением. Как поворачивать, как планировать, как подниматься медленно и как взмывать свечой. Когда необходимо раскидывать руки, а когда этого лучше не делать. Пока я не оглянулся: Юльки рядом не было. Это как учиться ездить на велосипеде в детстве. Ты крутишь педали, а сзади кто-нибудь придерживает за сиденье. Мчишься и веришь в то, что тебя не держит никто, ты уже едешь сам, ты уже умеешь. Затем оглядываешься и видишь своего учителя далеко позади. Значит всё это расстояние я проехал сам? Но я не умею! И вместе с велосипедом летишь наземь, раздирая локти и лоб.
Я рухнул вниз и ... упал в подставленные Юлькины руки.
--
А всё-таки ты летел, - рассмеялась она. Какое же это счастье: любить такую женщину!
В этот момент с меня словно спала пелена, установленный барьер растворился, и я окончательно поверил в то, что могу, умею летать! Я перевернулся, развернул Юльку, и теперь уже она оказалась на моих руках.
--
Славка! - смеялась она, - что ты делаешь?
--
Тебя ещё никто не уносил на седьмое небо?
--
Увы, нет.
--
Тогда держись! - и я впервые полетел осознанно. Я могу, ведь Юлька же может!
После этой ночи мы часто вылетали вдвоём из распахнутого окна, взявшись за руки. Чтобы не испугать соседей, случайно выглянувших в окно, вначале взмывали вверх. И уже оттуда летели к лесу, подальше от города. Ночь полётов приносила душевный отдых, какой мне неведом был до этого, а к утру мы вновь оказывались бодрыми и полны сил. Так вот откуда Юлька черпала свою энергию, вот почему она походила на неувядающий цветок. Вот в чём крылась её загадка, раньше ускользающая от меня! Моя половинка радовалась жизни как ребёнок и буквально озорничала в небе.
До этого дня я смотрел на воронов только с чисто профессиональной точки зрения. Теперь к их нелестному эпитету можно смело добавить - "свой".
Ребята в отделе заметили изменение в моём отношении к нашему общему делу. Из человека, который раньше мог с первого взгляда безошибочно определить многие качества проверяемой модели в чертежах, и в 9-ти случаях из 10-ти сразу сказать: полетит или нет, я превратился в "трижды проверяющего". Теперь проверял очень придирчиво. Мало того, я вытащил из архива все, до единой, "зарезанные" модели. Из нескольких десятков я, что называется, возродил к жизни четырёх. Немного, но я вернул им крылья!
В свои полёты мы с Юлькой стали брать фотоаппарат. Мои, вернее наши, фотографии проходили на "ура" в любом конкурсе, на любой выставке. О таких ракурсах никто и мечтать не мог. На вопросы:
--
Как Вам это удалось? Вы что, умеете летать?
Я лишь загадочно улыбался. И через время приносил новые снимки. Однажды Юлька предложила:
--
Хочешь посмотреть на лебедей?
--
У нас? Здесь не живут лебеди.
--
Нет, - улыбнулась она, - не здесь. До них много сотен километров. И там очень красиво.
--
Ты летала так далеко? - поразился я.
--
Это не очень долго. Мы с тобой летали медленно, но можем это делать в 10 раз быстрее.
--
И сколько же туда лететь? Как долго?
--
Я как-то не задумывалась. Ну, может час-два.
--
Так быстро? Юлька, а на Луну ты не летала?
--
Нет, что ты. Там воздуха нет. Так мы летим?
Не знаю, как это у неё получалось, но лететь с такой скоростью я не смог. Видимо, она за свою жизнь привыкла к ураганному ветру. Мне же казалось, что я задохнусь.
--
Юлька, пожалей! - взмолился я. - Мои лёгкие сейчас разорвёт. Давай помедленней, а?
Мы сбавили темп, так что добрались к далёкому озеру лишь с рассветом. Оно имело форму подковы, с высоким мысом, выступающим на середину.
--
Можешь чувствовать себя свободно. До ближайшего посёлка километров 50. Здесь редко кто бывает.
--
И ты забиралась в такую даль и возвращалась обратно в течении ночи?
--
И ты сможешь, - улыбнулась она, - научишься. Главное, ты смог преодолеть себя. И у тебя неплохо получается.
На воде плескалась одинокая пара лебедей. Они резвились, как мы в полёте. Поднимали воду клювами и брызгали друг на друга. Закручивали две шеи в одну спираль, и плыли как единое целое.
--
Лебедь, в прошлом году здесь разыгралась трагедия. Была большая лебединая семья. Взрослая пара с двумя малышами. Я часто сюда прилетала и резвилась вместе с ними. Вначале взрослые на меня шипели, по постепенно сменили своё мнение обо мне. Наверное потому, что я летала так же, как и они, - она невесело улыбнулась. - Они даже доверяли мне своих птенцов.
--
А почему "Крика"?
--
Однажды я вынырнула рядом с ним и спросила: "Как тебя зовут?". От неожиданности он отпрянул назад, вытянув шею и расправив крылья, закричал. У него получилось "кри-ка". Я его так и прозвала.
--
А что за трагедия?
--
Когда семья собиралась улетать, появился охотник и убил взрослых птиц и Крикину сестричку. Я тогда схватила камень с берега, взлетела и сбросила его на голову этого убийцы.
--
И что?
--
Крика улетел, охотник потом отошёл ...
--
В мир иной? - перебил я.
--
Нет, я не смогла. Он пришёл в себя и убрался своим ходом.
Мы опустились на берег. Юлька замахала руками и позвала:
--
Крика! Плывите к нам.
Лебеди прервали свои пируэты и вытянули длинные шеи в нашу сторону. Юлька вновь позвала:
--
Крика, это я. Ты помнишь меня? Познакомь нас со своей подругой. Плывите к нам.
Птицы медленно приблизились, из опаски остановившись в 10 метрах.
--
Крика, ты забыл? Славка, достань немного хлеба. Он его очень любит.
Я достал из заплечной сумки наши обеды и отломил небольшой кусочек.
--
Только не давай ему с руки, он очень больше щиплет, - предупредила Юлька, - лучше положи на камешек возле воды.
Крика недоверчиво посматривая в нашу сторону, вышел на берег и вперевалку подошёл к угощению. Думаете, он съел горбушку? Нет, он откусил немного, убедился в съедобности, забрал весь кусок и отнёс его своей подруге. И только после этого они вышли вдвоём. Насколько лебеди прекрасны в воде, настолько неуклюжи на берегу. Длинные, тонкие, красные ноги. Словно спички. Это напомнило меня самого тогда, в больнице с костылями.
А потом мы разделись и с разбега, поднимая тучи брызг, забежали в озеро. Птицы и мы плескались вместе, словно малые дети. Я забыл обо всём на свете, о своих проблемах, стереотипах. О том, что они птицы, а мы люди. В тот момент мы были совершенно одинаковы. Наконец, вчетвером поднялись ввысь, кружа над озером на высоте в сотню метров. И вдруг ... прозвучал выстрел, следом второй. Я замер от неожиданности. Юлька раненой птицей упала вниз. Вслед за ней опускалась подруга Крики. Я успел перехватить свою половинку в нескольких метрах над землёй. Из её шеи фонтаном била кровь. Возле нас упал раненый лебедь и замер навсегда. А Крика жалобно кричал вверху, зовя свою половину. Пелена закрыла мой рассудок. Где-то прятался охотник. Не знаю, тот ли, что в прошлом году уже натворил здесь бед, другой ли.
Я сорвался подобно тому, как это сделала Юлька тогда, и взмыл вверх. Там внизу, на вершине мыса, охотник целился во вторую птицу. Я свалился ему на голову, подмял под себя, схватил за шиворот, и увлёк с собой в небо. Поднял на такую высоту, где сам начал замерзать от холода. И развернул его лицом к себе, заглядывая в глаза.
--
Что же ты за тварь-то такая?! Сам летать не умеешь, другим крылья режешь?! Тебе плохо жилось? Ты, червь земной! Тебе плохо ходилось? Так полетай же! Испытай это чувство настоящей свободы!
Он смотрел на меня, словно я какой-нибудь демон. Я убрал руки и предоставил ему возможность испытать чувство свободного парения.
Второй лебедь недолго звал свою подругу. Затем он взлетел ещё выше, кругами набирая высоту, пока не превратился в точку. И, сложив крылья, рухнул вниз, словно обычный камень. А я долго ещё сидел, положив Юлькину голову себе на колени. Я слабее духом. Так, как лебедь, у меня не получится.
С наступлением вечерних сумерек поднял на мыс свою Юльку, обоих лебедей, и уложил их рядом. Три птицы, рождённые свободными. Несколько часов, опускаясь на берег, поднимал наверх камни, пока не получился невысокий холм.
Сейчас я сижу в нашей пустой квартире. Я пью и не закусываю. У меня не хватает силы духа. Я уже много выпил, но пьянею почему-то очень медленно. Вот ещё немного, затем распахну шторы, открою настежь окно, поднимусь на подоконник и сделаю шаг вперёд. Я не хочу больше летать. Мне так одиноко и холодно без моей маленькой феи.
Часть 2. Марина.
Я проснулся с дикой болью. Сильно гудела голова, словно по затылку огрели битой. Ломило грудь, как если по ней слон потоптался. Я пошевелил пальцами и почувствовал не камень, как ожидалось, а мягкую постель. Да, видно здорово я саданулся, если осязание отказало. А может быть, моё подсознание подчинилось инстинкту самосохранение и в какой-то момент включило механизм полёта? Скорее всего, в самый последний момент. Если я всё-таки стукнулся.
Но странно - затылок сзади, а грудь спереди. Как же так можно умудриться упасть? И передом и спиной одновременно.
Открыл глаза и увидел потолок. Мой потолок, в моей собственной спальне. Но я ведь отчётливо помню, как поднялся на подоконник. Может быть, просто качнулся и упал назад, в комнату? Ага, и сам до постели добрался.
Медленно повернул голову набок. Вдруг? Нет, Юльки не было. Так же медленно повернул её в другу сторону. В углу комнаты, на кресле, свернулась калачиком и спала молодая и красивая девушка, Юлькина ровесница.
--
Кто ты, и что здесь делаешь? - спросил я с намерением разбудить девушку, - и каким образом сюда вошла?
Она дёрнулась и замотала головой. Видно, тоже сгоняла наваждение и соображала, где находится и кто я такой. Ей процесс дался быстрее:
--
Я не входила, Слав. Я сбила тебя в тот момент, когда ты собрался прыгать вниз.
--
Ты?! Как? Тоже умеешь летать? - от удивления я свёл брови вместе.
--
Нет, к сожалению нет. Но я здесь для того, чтобы научиться этому у тебя.
--
Мы знакомы? - хмыкнул я.
--
Нет, но с твоей женой мы учились в одном институте. Расскажи мне, как она погибла?
Я аж встрепенулся. Она опустила ноги на пол, встала и подошла ко мне.
--
Двигаться можешь? Ты с такой силой грохнулся на пол, что уж было подумала - убила. Еле удалось переложить тебя на кровать. Тяжёлый ты мужик.
--
Теперь ясно, от чего грудь ломит. Наверное, рёбра сломаны.
Она провела ладонью по моей груди, но резкой боли не появилось.
--
Нет, рёбра целые, - оценил я своё положение, - но зато сотрясение чувствую.
--
Это не сотрясение, Слава. Это водка. Ты выпил 5 бутылок.
--
Теперь понятно, откуда ты знаешь про Юльку. Ты её фотографию на обеденном столе увидела и стакан с горбушкой хлеба.
--
Ты не сказала, как попала сюда.
--
Я завтра расскажу. А тебе надо хорошо отоспаться. Я уйду на пол часа, но вернусь. Принесу раствор для капельницы...
--
Чего?! - вскинулся я.
Резко поднялся, но тут же от резкой боли в голове рухнул обратно.
--
Вот-вот, - слегка улыбнулась Марина, - лежи и не дёргайся. Надеюсь, сил добраться до подоконника теперь уже не хватит. Я возьму один комплект ключей, чтобы ты к дверям не вставал. Через час будешь выглядеть молодцом. И расскажешь мне о Юлии. Хорошо?