Мы не должны допускать, что Вселенная разумна. Ведь в таком случае необходимо было бы признать, что люди, остающиеся пока единственными разумными существами в освоенном космосе, не определяют сами векторы своего движения. Но ими управляет само пространство, в котором где-то, на пока еще непостижимых уровнях организации существует что-то, что можно было бы даже условно называть разумом. Разумом, способным оперировать в куда больших, почти беспредельных масштабах, нежели человек. Само такое допущение обесценивает человека, ставит под сомнение его волю, как основополагающее свойство мыслящего существа.
Если бы не сообщение по внутренней связи, Гармонд не соскочил бы со стола, не уронил бы кружку. Этот полосатый обормот, уже облинявший все помещения на судне, теперь выдумал новую забаву: стоило только передать сообщение по громкой внутренней связи, котяра срывался с места и скакал, раскидывая задние лапы в стороны, на камбуз, где настойчиво требовал кусок мяса или рыбы. Естественно, что персонал кашеварни устоять перед обаянием лохматого, тяжело дышащего троглодита не мог.
Упавшая же кружка хоть и не разбилась, но испачкала пол, а отдельные капли гранатового сока попали и на одежду. В космосе никаких бьющихся предметов быть не должно, зато разливающихся жидкостей - сколько угодно. Одно лишь успокаивает, что корабль, сейчас висящий на орбите, не трясется по твердым дорогам, ловя колесами каждую ямку. Планетоходы с мягкой подвеской бродили по уже хорошо изученным мирам, а экспедиционной партии полагалось пылить по планетам неизвестным, где любая поломка сложной техники могла обернуться длительной паузой в работе.
- Дима! - голос по внутренней связи, чуть высоковатый для его обладателя, окончательно украл из головы цепочку размышлений. - Дима! У ребят внизу к тебе вопрос.
- Принимаю. - Дмитрий сел прямо. Не к лицу офицеру представать перед коллегами в ненадлежащем виде.
На проекционном экране, раскинутом на всю ширину стены зала, появился Ковач, которого почти все без ошибки называли чехом, на что последний иногда обижался, аргументируя тем, что Великая Теория уже давно уравняла всех и каждого, а такая страна, как Чехия, давным-давно канула в лету, как и вообще все административное деление планеты Земля, как и сама Земля в качестве единственной освоенной планеты.
- Что у вас, Здена? В такой поздний час.
- Здравствуй, Дима. Камиль заболел. Температура.
- Простыл? Хотя, у вас там жарковато.
- Не похоже. Кашля нет, горячий, пьет мало.
- Почему сразу не сообщили?
- Сообщаю. Час-полтора у него это. Пока наблюдаем. Тридцать девять и девять. Все медикаменты есть.
- Только Камиль?
- Да. Хорст за ним наблюдает. У остальных никаких симптомов.
- Здена, держи меня в курсе, связывайся напрямую. Я поставлю челнок в ожидание.
- Понял. Конец связи.
- Добро!
Экран погас, а на его месте, будто через сито выцедилось изображение планеты, которую 'Закрис' облетал почти строго по экватору. Если бы не конфигурация материков и океанов, можно было принять ее за Землю, какой та была сегодня. Странно зеленый, но лишенный растительности и чистый мир. Все в нем было идеально, каждая особенность этой планеты буквально кричала и звала людей. А ведь вокруг на многие световые года не было даже намека на удобные для жизни планеты. И вот среди десятков добывающих миров, рвущих жилы, чтобы наработать атмосферу, пригодную если и не для дыхания, то, хотя бы, для жизни без скафандров и герметичных планетоходов, находится почти случайно жемчужина всего Великого Домена. Прекрасный мир, лишенный всяких недостатков. Здесь человек мог жить и работать и не занимать себя частными проблемами. Мир творцов, художников, ученых, мыслителей.
Открытая несколько десятков лет назад, она только сейчас удостоилась пристального внимания Конгломерата, который только и мог дать разрешение на исследования. Без проложенных к планете путей полет до нее занял у 'Закриса' два года, ставшие первым серьезным испытанием для его уже многие годы летающей вместе команды. За многие десятки, а, может быть, и за сотни лет, это был первый полет в глубокий космос вне существующих маршрутов. Первый и самый ответственный, ведь за 'Закрисом' шел второй, куда более крупный корабль, несущий все необходимое для оборудования конечной точки нового маршрута. По сему, у команды 'Закриса' был только год времени для принятия важного решения. И этот год подходил к концу.
Гармонд вернулся с камбуза аппетитно облизываясь, и принялся наводить чистоту у себя на морде. Дмитрий обвел эту идиллическую картину оценивающим взглядом и про себя выругал Тоидзе за чрезмерную доброту к этому существу. Кота в составе экипажа не значилось. Его протащил на борт Здена еще котенком, которого кормил разведенным в воде сухим молоком и разжеванным мясом. Каким-то образом прошел выходной карантин незамеченным и отправился в путешествие, в которое ни один кот этой Вселенной никогда и не мыслил попасть.
Внизу, на планете, которой пока еще был присвоен только каталожный номер, разместилась большая лаборатория с персоналом в два десятка человек, среди которых только Здена казался лишним. Он не был ученым, не был инженером, даже врачом Здена не являлся. Но без него уже лет десять никакие исследования никто не мыслил. Его можно было назвать администратором, способным организовать любую команду, понимавшим все особенности работы планетологов. Дмитрий мог всецело положиться на него и передать в его ведение всю работу внизу, будучи уверенным, что Здена не оставит без внимания ни единой детали.
И вот сейчас, когда Ковач сообщил о том, что внизу заболел человек, Дмитрию стало не по себе. Здена наверняка уже успел вытрясти душу из врача Хорста и из двух его помощников. Но определенного ответа они, как можно было догадываться, не дали. Именно поэтому Ковач и сообщил ему, Дмитрию, командиру экипажа, ответственному за любую нештатную ситуацию. А болезнь члена экипажа на планете, где никогда до того не бывали люди, была самой настоящей нештатной ситуацией, требовавшей не просто решения, а ответственного решения. Чем болен Камиль? Принес ли он болезнь с корабля или же заразился ею уже на планете? И в том, и в другом случае ситуация грозила выйти в разряд экстренных.
Стерильное оборудование, доставленное на планету в стерильных боксах на челноке, который два часа обжигается плазмой в атмосфере, уничтожая всякую жизнь и даже органические молекулы, которые могли бы оказаться на его поверхности, не могло нести антигены. А люди? Хорст и его сотрудники, трое из которых сейчас были на орбите, все два года тщательно следили за здоровьем своих товарищей, предупреждая любой контакт со всеми известными микроорганизмами и вирусами. И ежедневные процедуры взятия проб для анализа, изрядно донимавшие экипаж, были необходимым неудобством.
Планетарная же команда прошла двухмесячный карантин в абсолютно стерильных условиях, избавляясь даже от кишечной микрофлоры, чем обрекала себя на питание очень ограниченным набором специально подготовленных продуктов. Специальными препаратами пресекалась возможность экспрессии вирусных сегментов ДНК. Человек, выходящий из шлюзовой камеры наземной лаборатории, был полностью чист. Даже его иммунная система терялась в догадках, куда исчезли все антигены, которые были ей привычны с самого рождения. В таких условиях болезнь члена команды могла быть расценена только как приобретенная на самой планете.
Потянулось время, будто специально отдаляя каждую следующую минуту от предыдущей.
- Макс, - позвал Дмитрий в микрофон внутренней связи.
- Слушаю. - Макс отозвался почти мгновенно и в его голосе Дмитрий уловил некоторую растерянность.
- Срочно ставьте на ожидание челнок. В турбину. Поддерживайте температуру стерилизации. Экипаж срочно в бокс и пусть находятся там до дальнейших распоряжений.
- Понял. Дима...
- Что? - У Дмитрия сердце сорвалось вниз.
- Маячок на станции. Не работает.
Сейчас Дмитрий был готов почти ко всему. Но не к такому повороту. Маячок мог отключить только человек. Не каждый. Эта система аварийного оповещения и навигации включалась и выключалась лишь одним человеком из состава наземной группы. Сейчас им был Здена.
- Сколько?
- За пару секунд до твоего вызова.
- Ковач что-то передавал?
- Нет. Его позывных не было в эфире с последнего сеанса. Два часа.
- Два? Вызывайте!
Слышно было, как Макс вызывает Ковача, произнося его позывной 'Кама' громко и отчетливо, несколько раз подряд.
По планете внизу ползла линия терминатора, приближаясь к темному пятну базальтовых траппов, на которых около подножья высокого холма, поднятого в далекие геологические эпохи этой планеты мощным потоком магмы, не добравшимся до поверхности, расположился наземный комплекс экспедиции. Через час тут уже будут сумерки, а через два - почти ночь. Посадка в полной темноте, без приводного маяка слишком опасна. Тем более, что по ночам здесь почти ежедневно поднимался ветер. А ночь отнимала почти восемнадцать часов корабельного времени.
- Дима! Хорст на связи.
- Переключай.
В наушнике щелкнуло и зашипело. Через шум чуть смазано донесся голос Хорста.
- Дима! Это Хорст. Здена болен! Дима? Ты слышишь? Прием.
- Слышу. Почему маяк выключен?
На несколько секунд в эфире повисла тишина. Хорст мялся.
- Ковач его выключил. Дело в том, что болен не только он.
- Кто еще?
- Все. Я тоже.
- За два часа?
- У Камиля открылись кровотечения в желудке и легких. Пока мелкие, я успеваю прижигать без операции.
- Пока?
- Началось с одного в легких. Через полчаса кровоточило уже все.
- Мы спускаемся.
- Нет. Я не могу установить причину болезни. С таким течением не только мы, но и вы все рискуете оказаться в лазаретах в течение суток.
- Хорст, мы спускаемся, готовьте капсулы.
- Дима, отмени приказ. Это не одна болезнь. У Камиля температура и кровотечения. У Здены рвота и почти полный паралич. Марк без сознания, коматозное состояние, низкая температура тела. Ин Фен потерял рассудок, пришлось его запереть в боксе. Винченсо сломал ногу, а при падении еще и руку. На ровном месте, понимаешь? У нас у всех разные симптомы. И никаких изменений в крови, лимфе, ликворе. Ничего. Даже клеточный цикл не нарушен. Мы полностью здоровы.
- Здоровы?
- Да, по критериям нашей медицины мы абсолютно здоровы. Нет никаких признаков болезней. Кости Винченсо не потеряли и тысячной доли кальция, кровь Камиля нормально сворачивается, у Здены мышцы, полностью парализованные, отлично отзываются на стимуляцию, а сигнал проходит по всей длине нервов и мозг его понимает. Мы не больны!
- Я не понимаю. Вы все находитесь в критическом состоянии и тем не мене здоровы?
- Абсолютно так. Никаких антигенов, чужих белков, чужих нуклеиновых кислот нет. Что с нами, я не знаю, забирать нас сейчас нельзя. Объявляй полную изоляцию. Берите под контроль все образцы, доставленные с планеты. Пусть Мишин даже пальцем их не касается.
- Хорст, что с вами?
- У меня жар и слабость, одышка. Дышу кислородом. У нас есть все медикаменты и оборудование. Продолжаю наблюдать. Дима, если будет еще хуже, не забирайте никого из нас и ничего с планеты, выставляйте карантинную зону и улетайте в ближайшее окно.
- Не имею права. По протоколу я должен доставить на борт всех членов экипажа в любом состоянии.
- Если все будет еще хуже, я сделаю все сам. До связи, Дима. - Хорст отключился, не дожидаясь ответа.
Действующий протокол предписывал доставлять тела погибших и умерших членов экипажа для экспертизы на борту корабля, где медик проводил вскрытие. Но сейчас сама возможность забрать людей с планеты ставилась под вопрос. Если за два часа болезнь поразила двадцать человек внизу, здесь, на корабле, она может привести к катастрофе. Корабль, потерявший экипаж, автоматически возвращается в точку старта. А в том, что через несколько суток экипаж может погибнуть в полном составе, была значительная доля истины.
- Внимание экипажу! - Дмитрий включил свой микрофон, тонким коротким усиком чуть спускавшийся от уха. - Непосредственно с момента объявления на корабле вводится чрезвычайное положение. Наземная команда в полном составе больна. Руководствуясь рекомендацией доктора Хорста, я отменяю все вылеты челноков на планету и обратно. В ближайшие сутки связь с наземной командой осуществляется исключительно по радиоканалам.
Доктору Мишеву приказываю изолировать все образцы материалов, полученные с планеты, исключить доступ персонала и организовать постоянное наблюдение. Все члены экипажа, непосредственно контактировавшие с образцами, должны быть помещены в изолированный бокс под наблюдение врача.
Экипажу челнока находиться в боксе в готовности вылететь на планету, технической группе поддерживать температуру в камере стерилизации челнока.
О любых изменениях самочувствия сообщать доктору Мишину незамедлительно. - Дмитрий выдержал короткую паузу. - Надеюсь, что эти меры окажутся излишними, но я обязан ввести их. У меня все.
Дмитрий отключил микрофон. В зале повисла тяжелая, даже какая-то вязкая тишина, в которой тонули звуки, доносившиеся из других помещений. В стартовом отсеке негромко гудела сирена, от камеры стерилизации распространялся едва уловимый рокот, а еще неслась по стенам и перекрытиям чуть заметная вибрация большой турбины, нагнетавшей огненную струю, которая жадно облизывала корпус челнока, разогревая его несколько выше двухсот градусов.
Через несколько минут на проекционный экран посыпались отчеты, формируемые бортовой системой контроля. Тут и там персонал действовал четко, слаженно и профессионально. Сложнее других приходилось тем, кто сейчас находился в стерильных боксах. Все они ждали развязки пассивно, не имея возможности каким-то образом включиться в работу.
Но более всего Дмитрий беспокоился за команду Здены. В голове перебирались один за другим варианты решений сложной системы нерешаемых уравнений. Забирать людей нельзя. Неизвестная болезнь прошла все биологические фильтры на пути к лабораторным животным, которых держал Хорст. Некоторые из них уже погибли. Сообщение Хорста, полученное одним из диспетчеров и говорящее об этом, висело на экране. Не было никаких гарантий, что то же самое не случится здесь.
Но бросать людей внизу было еще большим преступлением. Никакие законы, никакие протоколы и директивы не могли своим содержанием отсекать от Великой Теории ее основополагающие принципы. Ведь только это и делало человечество человечеством - способность в любой ситуации ставить превыше всего жизнь. Но как можно поставить под угрозу жизнь одних, спасая жизнь других?
Часы тянулись один за другим. Хорст выходил на связь трижды. Трижды он не сообщал ничего хорошего. Весь персонал находился в тяжелейшем состоянии и состояние это с каждым часом становилось хуже. Хорст смог остановить кровотечения у Камиля, но крови для переливания у него не было. Здена теперь не мог дышать сам, став полностью зависимым от аппарата дыхания. Некоторые члены команды находились в коме. Пока только сам доктор Хорст Беккер еще держался, но и его силы были на исходе. Еще через час Хорст сообщил то, чего более всего опасался Дмитрий.
- Дима. Это Хорст. Я больше не смогу поддерживать связь. Дыхание затруднено, гортань отекает. Набирать сообщения уже нет сил в руках. Смогу лишь периодически подавать общий сигнал. Сознание ясное. Больных продолжу наблюдать, но оказывать им помощь уже не в силах. Дима, улетайте. Ставьте маяк и улетайте. - Хорст пропал из эфира.
Кризис нарастал лавинообразно. Это понимали все. Экипаж чувствовал напряжение и понимал ситуацию не хуже командира. Диспетчеры нервно дергались, стоило какому-либо сигналу прорваться в эфир. Из изолированных боксов приходили доклады, но ни один из них не содержал даже намеков на изменение состояния находящихся там людей. Все были здоровы.
В зал, задумчиво рассматривая пол под ногами, вошел Тимур - руководитель технической службы и давний товарищ Дмитрия. Он немного потоптался у входа, дожидаясь, пока Дмтрий обратит внимание и прошел к столу.
- Мы все твои распоряжения выполнили. Ждем.
- Если бы я сам знал, чего нам ждать.
- Нельзя их там бросать, Дима. Давай отправим челнок с автопилотом.
- До рассвета еще восемь часов. Ветер там сейчас почти ураганный. Но пусть мы сможем посадить челнок, они не смогут в него подняться.
- Все так плохо?
- Хорст, единственный, кто еще может ясно мыслить, уже не в состоянии передвигаться. Остальные уже несколько часов не встают. Если мы и могли что-то сделать, то уже опоздали.
- Хорст сообщил, что формально они полностью здоровы. Это так?
- Так считает Хорст. У меня нет оснований ему не верить. Но как такое может быть, я представить не могу. Но рисковать людьми я не могу.
На стол залез Гармонд. Этому мохнатому подлецу сейчас было невдомек, что вокруг творилось. Он посмотрел на Дмитрия, покосился на Тимура и ткнулся носом в ладонь Дмитрию. Тот машинально провел рукой по загривку кота и остановился. На мгновение задумался, а потом шагнул к Тимуру.
- У вас все готово к запуску?
- Полностью. Можем пускать хоть сейчас.
- Иди, проверь еще раз, разогрейте челнок до полной стерилизации.
- Понял. - Тимур, не задавая лишних вопросов, частыми широкими шагами вышел в коридор.
- Мишина на связь! - почти крикнул в микрофон Дмитрий и через пару секунд доктор уже записывал указания.
- Мне требуется стерильный бокс. Полностью, слышишь, Сергей, полностью изолированный. Никаких отверстий, ничего. Систему регенерации монтируй внутри. Туда же все жизнеобеспечение.
- Кого ты туда поместишь?
- Кота!
- Гармонда?
- Других котов на борту у нас нет. Не спрашивай. Мне и без этого тошно.
- Я понял, Дима. Через полчаса все будет готово.
- Поторопись, пожалуйста.
Протокол предусматривал возможность экстренной посадки на исследуемые планеты. Именно для этого на кораблях вроде 'Закриса' и была оборудована стерилизующая камера, в которую открывались десятка три широких сопел, поливавшие челноки жарким пламенем разогретой плазмы. Плазму эту генерировала турбина. Не самый эффективный процесс, но именно он позволял выжечь даже следы органики на поверхности, в самых глубоких щелях корпуса, поднимая температуру в камере почти до тысячи градусов за несколько минут. Корпус челнока раскалялся, сжигая в кислородной струе, подаваемой сюда же, все, что могло содержать углерод, окисляя даже стойкие к высоким температурам кремнийорганические соединения. А после этой огненной пытки корпус поддерживали разогретым немного выше двухсот градусов в ожидании команды на запуск. Что могло выжить в этой печке? Никакая форма жизни, известная людям, не может жить в огне.
Этим себя и успокаивал Дмитрий, спускаясь на лифте внутрь челнока, куда вместе с ним, точнее, под ним, спускались еще двое. А еще ниже ехал большой контейнер, которому еще только предстояло искупаться в огне.
- Мы на местах, - сообщил по внутренней связи Дмитрий. - Начинайте стерилизацию контейнера.
- Принято. Запускаем.
Снаружи в корпус ударило голубоватое пламя, облизывая кубик контейнера, размещенного сейчас на погрузочной платформе.
- Пять минут. Запуск двигателей в штатном режиме. - Голос Тимура звучал звонко и отчетливо, как натянутая до предела струна. - Мы ведем вас до точки отскока.
- Нет! - вдруг почти криком отрезал Дмитрий. - Ныряем в атмосферу. Нет времени на маневрирование.
- Дима, но Протокол...
- К черту Протокол. Мы нырнем в атмосферу и выравниваться будем уже там. Сэкономим час. Посадку проведем в ручном режиме. Тимур, ты меня понял?
- Да. Думаю, что да. - Слышно было, что Тимур замялся, но спорить не стал.
- Тогда запускай нас по возможности.
Снаружи погасло пламя, а под челноком раскрылась пасть, наполненная пустой чернотой, в которую самым краем неспешно вползала огромная разноцветная ватрушка - планета. Мир без имени и, кажется, без дальнейшей судьбы. Так и останется он безжизненным, не тронутым людьми, не превращенный в благодатный цветущий островок. Его пустые океаны не будут ласкать своими теплыми волнами берега, ветры никогда не взволнуют густые леса, которые мог бы взрастить тут человек. Не было на этой жемчужине ни намека на жизнь. Ни следа органических соединений, ни единого признака нарождающейся жизни. А ведь были такие везде, даже в самых неприветливых уголках космоса. Даже на планетах, сотрясаемых титаническими землетрясениями, перемешивающими колоссальные массы воды в их океанах, люди находили самую примитивную жизнь, которая жила, цеплялась за жизнь, выживала и делала попытки к процветанию.
А эта планета грозилась забрать двадцать человеческих жизней, не породив и одной, даже самой простой. Нет, не мог человек бросить друзей, не мог поступиться самым важным в этом мире. В мире, куда он пришел не подчиняться, не гнуться под его законами, но творить, жить и переживать, бросать вызов Вселенной и принимать ее вызов. И, возможно, погибать, но утверждать свое право быть. А право это было у каждого.
Челнок развернулся носом вниз, будто целясь на полной скорости протаранить все более ненавистную планету насквозь, взломать панцирь коры, дать волю скованным где-то в глубинах силам, способным вдохнуть жизнь в этот мир, свою жизнь, порожденную в бурях. Вокруг челнока светился воздух, сминаемый ударной волной, разогреваемый этим сжатием до немыслимых тысяч градусов. Он тормозил кораблик, ныряющий в атмосферу словно кит, ныряющий в глубины океана, в такую же непроглядную черноту ночной стороны, на самом краю которой, робкими лучами ощупывая мрак, выглядывало солнце.
На базальтовом траппе едва светились огни у входов в шлюзовые камеры построек. Приводные маяки и габариты посадочной полосы были выключены. По корпусу заскребли жесткие гранитные песчинки, застучали, изъедая краску и защитное покрытие, в котором застревали, сами становились защитным покрытием. Ветер раскачивал челнок, старался перевернуть его, опрокинуть на жесткий базальт, разбить о камни хрупкое судно, не допустить людей на свою планету, вырвать у них последнюю надежду на спасение своих товарищей.
- Шквал. Порывы до тридцати пяти метров. Высота четыреста. Мы садимся. - Пилот, высокий парень, со светлыми кудреватыми волосами, выбивавшимися из-под шлема, крепко удержвал штурвал, а по щекам у него катились крупные капли пота.
- Максим, включай свет. Подсветим себе место для посадки.
Максим - опытный пилот, лишь за пару месяцев до отправки экспедиции вернулся с какой-то планеты, где потерпел катастрофу, но никогда о ней не рассказывал. И сюда напросился под гарантии какого-то человека, которого называл просто Рудольфом. Надо сказать, гарантии полностью оправдались. Управлялся с челноком Максим весьма умело. Не хватало ему только выдержки и опыта, видно было, что парень горячий, легкий на эмоции. Вот и сейчас он через стиснутые зубы что-то рычал, отплевываясь от капель, затекавших прямо в рот.
- Давай на форсаже, перебьем ветер Садимся поперек полосы вертикально. Носом в ветер.
- Снесет.
- А вдоль - свалит и останемся без крыльев. Садись! - Дмитрий уцепился за ремень, которым был пристегнут к креслу и сжал кулаки.
Челнок еще раз дернуло, наклонило и со стороны правого борта послышался скрежет.
- Зацепили полосу! - Максим всем весом навалился на штурвал. Аэродинамические рули слушались плохо, ветер старался изо всех сил вывернуть их в то положение, которое обрекло бы корабль на удар крылом о покрытие полосы.
- Повреждения?
- Пока царапины.
- Врубай форсаж! Маневрируй на двигателях. К черту рули. Если сложится, заправимся на земле.
Челнок вздрогнул, загудел и почти в мгновение выправился. Слышно было, как надрываются турбоагрегаты, сжирая топливо. Ветер стал еще сильнее, ударяясь в обшивку огромным кулаком, выгибая крылья. Но мог ли он соперничать с мощью турбины, разрывавшей воздух, утаскивая его в свои недра, укрощая и приручая его. И ветер смирился. Нет, он не перестал биться о стены, не оставил попыток разбить кораблик. Но теперь он был бессилен. Будто понимая это, он сменил направление, стихли порывы. Теперь упругий поток просто тянулся вдоль земли, почти ровно, почти, как вода в тихой реке. И челнок, взрывая эту реку своими турбинами, поднимая темные облака жестких пылинок, мягко коснулся земли.
И тут же над горизонтом сверкнул край солнца, разогнал темноту, разметал ее в клочья, торопливо, опасливо оглядываясь, уносившиеся в противоположную сторону, где еще оставались уголки неба, способные укрыть этих беженцев.
- Выходим, - скомандовал Дмитрий. - Максим, автопилот выключить. Если будем взлетать, то сами. Связь с орбитой держать постоянно. Бруно, ты остаешься внутри, поддерживаешь готовность к старту. От корабля ни на шаг. Гармонда наружу.
Грузовая площадка опустилась, открыв большой контейнер, внутри которого осатанело таращился на окружение кот.
- Бруно! И за ним смотри. Если заметишь, что эта тварь начала болеть - сразу сообщаешь.
Бруно кивнул. Молчаливый и вообще не особо склонный к общению итальянец развернулся к своим приборам, махнув рукой уходящим. Всем троим было не по себе. Каждый вызвался лететь сам, не будучи обязанным, понимая опасность, понимая ответственность, понимая, что назад дороги может не быть. Кот в боксе забрался лапами на обод окна и провожал людей заинтересованным взглядом.
- Не возьмем тебя, - махнул рукой Максим. - Облиняешь все и сожрешь чего еще.
- Сиди, индикатор! - подмахнул Максиму Дмитрий. И кот недовольно сполз из поля видимости, обидно проскрипев что-то, но толстое стекло не передало этого людям.
Солнце, казалось, торопилось подняться над горизонтом, оправдываясь за долгое отсутствие, извиняясь перед людьми, ступившими на его планету. Длинные глубокие тени скользнули наливающимся краснотой базальтам, тронули и облизали белоснежный с подпалинами на брюхе челнок, осторожно ощупали строения и уже было залезли на полукруглые крыши, но солнце поднялось выше.
- Кама, Кама! Слышишь меня? - наговаривал Дмитрий в микрофон, хотя и понимал, что ответа, скорее всего, ждать не стоит. - Кама!
- Дима! - окликнул его Максим. - Смотри!
Максим указывал на одно из строений, которое по красному кресту опознавалось, как госпиталь. Там, в шлюзе, стоял человек. Дмитрий вздрогнул, пригляделся и почти побежал, стуча металлическими набойками на подошвах ботинок по твердой каменной поверхности.
Створка шлюза распахнулась и навстречу Дмитрию вышел человек в скафандре, за стеклом шлема которого угадывалось бледное, осунувшееся лицо Здены. Он нетвердо ступил на поверхность, опираясь рукой на створку, сделал еще шаг, потом прислонился к двери и сполз по ней, сел.
- Здена! - прокричал Дмитрий. - Мак, за мной!
Забыв о грозящей опасности, Дмитрий бежал к шлюзу. За ним прыжками в полтора метра следовал Максим. Здена, сидящий на земле, слабо повернулся в их сторону и даже, кажется, попытался приподнять руку в приветственном жесте.
- Бруно! - крикнул Максим в микрофон. - Дай Диме всю телеметрию со станции.
- Вывожу.
По стеклу шлема у Дмитрия заплясали бледно-голубые плитки, несшие информацию о каждом, кто оставался на сейчас внутри госпиталя. Уже почти добежав до шлюза, Дмитрий вдруг остановился.
- Здена! - позвал он в микрофон. - Здена!
- Я тут, Дима... - слабо отозвался Ковач.
- Состояние...
- Нормализуется. Еще двое уже встали, присматривают за другими.
- Но...
- Сами не понимаем. Хорст пока еще спит. А я... я решил вас встретить.
- Сейчас мы тебя поднимем.
- Посижу пока. На солнышке погреюсь.
- Сколько уже?
- Минут десять. Мы все резко пошли на поправку, как-то сразу, без всяких предпосылок, - слабо шелестел Здена. - Я просто проснулся и сразу же увидел, что вы садитесь. Понял, что могу встать, пошел вас встречать. Ведь иначе по Протоколу было бы все.
- Мы уже нарушили Протокол, - улыбнулся Дмитрий. Мимо него широко прошагал внутрь Максим, распахнул забрало шлема и вдохнул свежий, чуть морозный воздух, впустил его внутрь помещения госпиталя, выпроваживая кислый застойный запах, перемешанный с ароматами лекарств.
Дмитрий озадаченно осматривал Здену. Тот, пытаясь проявлять самостоятельность, старался встать, подтягиваясь по двери. Совсем не верилось, что Здена здоров. Пусть и ослаблен, но здоров. И все остальные здоровы, а самое важное - живы. Все до одного.
Вот из глубины госпитального строения, держась за стену одной рукой и обхватив Максима другой, медленно ковыляет Хорст.
- Почему нарушили Протокол, - хрипел он, борясь с уже отступающей одышкой. - Почему не улетели? Срочно мне всю телеметрию за сутки!
Хорст на глазах оживал. Дыхание его становилось глубоким и ровным. Руки наполнялись силой. Вот он уже отобрал у Максима планшет и принялся листать страницу за страницей, наполненные информацией, собранной за последние часы. Он ворчал, хмыкал, ругался себе под нос.
- Не понимаю! Не понимаю... - Хорст сидел на земле, ветер трепал его волосы, гнал по щеке обильные слезы, которыми глаза отвечали солнцу. - Еще два часа назад все мы... каждый. Камиль должен был истечь кровью, Ин Фен спит, но уже не сходит с ума... Нас взломали, Дима.
- Взломали?
- Взломали иммунную систему, взломали все защитные механизмы, все, что могло защитить нас. И зря ты Гармонда притащил. Здена сердиться будет, а заболеть он уже не заболеет.
- Как узнал?
- Кого еще ты мог прибрать с орбиты в таком мелком контейнере? Но сделал правильно.
- Заболел бы кот - вы больны, но не заразны, вас можно забирать. А не заболел бы... - Хорст поднял глаза и впился взглядом в Дмитрия.
- Не было времени рассуждать дальше. План был, но смутный.
- Понадеялся на авось, - качал головой Хорст, а к нему рядом пристраивался Здена.
- Не вязалось у тебя ничего, Хорст. Вообще не вязалось. Ты, как врач, должен был понять.
- Я и понял. Но Протокол требовал.
- Протокол требовал забрать вас в любом виде...
- Не забрать, а обеспечить возможность установления причин смерти, - перебил Здена, теперь тоже откинувший забрало шлема и ощупывающий руками замки комбинезона.
- Протокол не идеален, - вздохнул Дмитрий и остальные покосились на него. - Он рассчитан на ситуации, в которых мы - люди - стоим над обстоятельствами.
- Какая теперь разница. - Здена поморщился, вдохнул глубоко воздух и прикрыл глаза. - Оставаться тут я бы не стал. Пройдем двухмесячный карантин на борту и летим домой. А коту отпиши двойную порцию за психологическую травму. Порой думаю - сдох бы он, скотина, а потом жалею его. Получается, сам же я Протокол и нарушил.
Внутри госпиталя Максим и те, кто уже мог оказывать помощь товарищам, выхаживали последних приходящих в себя членов команды. Кто-то выходил наружу, кто-то предпочел остаться внутри. Камилю переливали кровь, Винченсо осматривал свои руки и ноги, все еще не до конца веря в то, что кости внутри них почти срослись, отчего внутри, под мышцами, все тянуло и чесалось иногда простреливая резкой, но терпимой болью. Хорст, еще немного помяв землю, ушел внутрь, на ходу поедая кусочек шоколадной плитки, которую в нарушение всех правил сунул ему Максим.
Ситуация входила в обычное русло. 'Закрис' сообщил о готовности принять людей на карантин. Бруно не терпелось взлетать, но его за рукав держал Дмитрий. Гармонд в своем контейнере дремал, привалившись к входному клапану, а Здена околачивался рядом и сокрушался, что котяра уже часов пять, как голоден, на что получал резонное замечание Максима о том, что это, вообще-то, индикатор и жрать ему не положено. Здена злился, но вида не показывал.
Люди покидали планету. Видимо, навсегда. Конгломерату нужны миры, пригодные для обитания, безопасные для человека. Эта же планета теперь не казалась таковой. Человек принял вызов Вселенной. Вызов неприметно трудный, скрытый и неясный. Был ли то вызов природе человека, самому его существу или же это вызов его могуществу, испытание пределов его возможностей и пределов его человечности? Победил ли человек?
Не мог Дмитрий ответить себе на эти вопросы. Не складывалась в голове картина, не находилось никаких здравых объяснений. Одно лишь сомнение вкралось в путаницу мыслей: мертвая планета, никогда не знавшая жизни, никогда не рождавшая ни единой органической молекулы могла ли вообще смириться с жизнью? Могла ли принять живое существо, способное осмысливать Вселенную? Или же удел таких планет - губить саму жизнь, разрушая ее устройство, рассеивая ее в окружающую среду в виде тепла?
Мы не должны допускать, что Вселенная разумна. Ведь в таком случае необходимо было бы признать, что люди, остающиеся пока единственными разумными существами в освоенном космосе, не определяют сами векторы своего движения. Но ими управляет само пространство, в котором где-то, на пока еще непостижимых уровнях организации существует что-то, что можно было бы даже условно называть разумом. Разумом, способным оперировать в куда больших, почти беспредельных масштабах, нежели человек. Само такое допущение обесценивает человека, ставит под сомнение его волю, как основополагающее свойство мыслящего существа.