Ильиных Светослав Иванович : другие произведения.

Рыжий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (байки деда Мыколы) На Украину я с братом приезжал каждое лето. Если ехали с мамой, то жили в Киеве у дедушки. Если приезжали с отцом - все лето гостили у тети Аси, жившей на станции Спартак, до которой от Киева на электричке езды было минут сорок. Киев мне нравился - старинный и красивый город, в котором было столько интересного! Фонтаны с золотыми рыбками, шоколадный пломбир на палочке, кинотеатры, театры, река Днепр, куда мы ездили на метро купаться, и столько-столько всего другого! Лето там пролетало незаметно. Еще быстрее оно мчалось на станции Спартак - там ждали друзья, сосновый лес, великолепная природа и, главное, соседский дед Мыкола, который так много повидал в жизни и умел так захватывающе рассказывать о своих приключениях, что никакие художественные книги не шли в сравнение с его байками.
  Набегавшись и наигравшись, я залетел в калитку старика. День был жаркий, тихий, напоенный ароматом трав и обласканный зноем, который здесь, на краю соснового бора, уже не имел той силы, что на просторе.
  - Деда, дай воды! - попросил я.
  В колодце старика вода отличалась от воды в колодцах односельчан. Может, был он глубже других. Может, подпитывал его иной водоносный слой, а только сладка она была, та вода, и очень вкусна.
  - Да охолонь малость, - приветливо улыбнулся дед Мыкола. - Солнце в зените, а вы как угорелые бегаете по улице без головных уборов, так и солнечный удар схватить недолго. Садись в тенек, я тебе сейчас молока из погреба принесу.
  Пока я пил молоко - а старик к нему подал и киевского круглого черного хлеба, вкуснее которого я нигде и никогда не пробовал, дед Мыкола занимался ремонтом деревянного табурета.
  - А чего ты не купишь себе новый стул? - спросил я.
  - Я старый и табурет старый, - пояснил он. - Мы вместе прожили на свете не один десяток лет, привыкли друг к другу. Тем более, крепко он сделан, на совесть. Современная мебель делается из опилок и быстро разваливается. Зачем мне такая?
  Закончив нехитрое дело, он присел подле.
  - Хочешь, еще расскажу об одном случае?
  Болтавший до этого под столом ногами, я замер - конечно, хочу!
  - Было это в молодости, - начал дед Мыкола. - Устроился я тогда в Якутии на буровую. Лето там короткое, а зима длинная. А так как к охоте с детства был приучен, то и там промышлял зверя. Да и бригада была не против - давала "увольнительную" на день-два в тайгу - все же разнообразие к скудному на разнообразие рациону.
  Был октябрь. А это для тех краев уже зима. Снега насыпало немного, зато морозы временами прижимали серьезные - ночью за сорок могла температура снизиться.
  Ребята отпустили меня на охоту. Собрал я вещмешок, взял ружье, встал на лыжи - и айда вперед.
  Дни зимние короткие, поэтому вышел я с рассветом в расчете обернуться к ночи.
  Маршрут был знаком - перевалить через две сопки, пройти марь, выйти к таежному ручью, где у меня ловушки были насторожены. Там же недалеко и соль вперемешку с сеном оставлял, как приманку для сохатого - большой он любитель ею полакомиться. За день планировал управиться.
  Туда шел - погода отличная - на небе ни облачка, безветрие, снег неглубокий, сухой - лыжи сами несли.
  На месте осмотрел ловушки - на удивление пустые. Вышел к солончаку - даже следов зверя нет. Что за дела? Не было еще такого! Хочешь - не хочешь, а пора настала возвращаться назад, жаль, что пустому.
  И тут погода испортилась. Откуда-то наволокло облачности, резко потеплело, и поднялся сильный ветер.
  Обратно я шел по своему же следу. Но вот пропал и он - замело мелкой поземкой. Впрочем, не беда. Правда, пришлось в этот раз идти не через сопки, а вокруг них - снег стал влажный, цеплялся на лыжи и идти по склонам было уже невозможно.
  - Деда, - выждав, спросил я, - а почему в Якутии в октябре так холодно? У нас-то еще тепло. У меня папа в этом месяце снимает последние помидоры с огорода.
  - Да потому, - пояснил старик, - что там север. А на севере все иначе. Да и не растут там помидоры. Там все привозное: мясо - в банках, картофель - сушеный, овощи и фрукты - редко, да дорого. Поэтому люди и охотятся, чтобы свежего поесть. Ягоды еще есть, грибы. Это здесь ,воткни палку в землю, дерево вырастет. А там лиственница веками растет, и все невысокая.
  - Так вот, - продолжил он, - сбился я со своего следа. По солнцу бы сориентировался, да облака, что ватное одеяло плотные.
  Скоро ветер стих, а я понял, что сильно в сторону ушел. А тут и вечереет.
  В тайге ночь коротать было не в диковинку, вот и решил заночевать, раз уж так вышло. Выбрал место, натаскал дров, разжег костер, а пока тот прогорал, срубил и притащил две сухие лиственница, положив их рядом крест-накрест, из которых сделал нодью.
  Когда костер прогорел, уже стемнело. Я отгреб жар в сторону, а на прогретое место лапника набросал. Потом разжег нодью, улегся на лапник и стал утра дожидаться. Ружье подле себя положил, стволом в ту сторону, куда шел.
  - А что такое нодья? - не удержался я от очередного вопроса. Мимо станции по стыкам рельс прогрохотал порожняк. Недалеко обозначила свое приближение пронзительным свистком электричка.
  - Это такой необычный костер, - пояснил дед Мыкола. - Если обычный прогорел и потух, этот может потихоньку гореть всю ночь, и дров подкидывать в него не надо.
  Спать я не собирался, да все же усталость взяла свое. Пригрелся на теплом месте, да и задремал. И снится мне вот какой сон. Будто на одном из двух бревен человек сидит. Рыжий, веснушчатый, одет не по сезону - как летом, да к тому же еще и босой. Отблески огня на его лице затейливый узор вырисовывают. Смеется он, глядя на меня, и пальцем грозит.
  - Вставай, - говорит, - Николка! Вставай, а то замерзнешь!
  Смеется, а голос у самого сердитый.
  - Ты, - продолжает он, - с пути сбился, далеко зашел. Просыпайся и костер разводи.
  - Так горит же костер! - отвечаю я.
  - Это у меня горит, - смеется он, - а у тебя давно погас - на него с дерева снег упал. Ты уже замерзать начал. Разводи костер и жди около него утро, а как рассветет, иди по моим следам, я тебе помогу. Да не сворачивай никуда, если другой след увидишь. Злой дух за тобой охотится, путать станет.
  Рассмеялся еще раз, да и пропал.
  И тут я почувствовал холод во всем теле. Проснулся, а двинуться не могу - так руки и ноги задеревенели. Нодья, действительно, погасла, небо все в облаках, ветер потягивает, не иначе, как к очередной метели.
  Кое-как расшевелился я, растер немевшие пальцы, разжег огонь и всю ночь возле него приплясывал. А утром смотрю, действительно, следы босых ног от моего ночлега в сторону уходят. Вот тебе и сон!
  Как посветлело, собрался, да и двинулся по чужим следам. А что было делать? Небо в облаках, солнца не видно, пурга, похоже, свою песню скоро запоет.
  Несколько часов шел, один раз след лыжный пересек, да такой четкий, словно кто недавно прошел. И свернул бы на него, да не решился - помнил, что во сне рыжий человек сказал. А ко снам на севере относятся очень серьезно.
  И вывели меня следы босых ног к избушке. Такой, какую охотники на своих угодьях ставят. Правда, эта ветхая очень оказалась. Стояла она не на земле, а на деревянных невысоких столбиках, крыта была корьем, единственное маленькое окошко выходило на восток. В избушке сразу стало понятно - давно никто здесь не бывал. Но печурка железная имелась, как и запас сухих дров. В железном ящике крупы всякие понемногу, соль, сахар, чай, спички, все как положено.
  И только я разжег в печурке огонь, как завыла за стенами пурга, загуляла лихая.
  Избушка, хоть и ветхая, а все убежище. В ней запросто можно несколько дней провести, тем более, что и еда какая-никакая была...
  - Мыкола, - прервал рассказ старика чей-то голос. - Ты дома?
  У калитки стоял дядька. Он жил на другом краю села, и держал пасеку. Только ульев у него было ого-го сколько!
  - Помощь твоя требуется, подсобишь? Я половину ульев хочу по ночи в поле вывезти - греча зацвела. Мои-то пчел боятся, а ты с ними, как с людьми, на одном языке говоришь.
  Надо сказать, что старик, по природе тот дар ему передался или выработался, не знаю, никаких насекомых не боялся, и те его тоже. Запросто мог шершня на ладонь посадить. Или осу с человека снять и отпустить восвояси. И не было случая, чтобы кто его укусил. А с пчелами он и вовсе не церемонился. Все пасечники пчел с рамок щеткой смахивали, старик - голой ладонью. Дед Мыкола даже сетку на лицо не одевал и я не раз видел, как он, возясь с ульем, был облеплен его обитателями чуть ли не с ног до головы.
  - Помогу, - согласился дед Мыкола. - Как не помочь!
  - Что было дальше, потом дорасскажу, - сказал он мне. - Видишь, помощь нужна. Так что забегай завтра, заодно и свежего сотового меда откушаешь с молоком.
  Гуляют ветра над Украиной. Шумят в кронах вековых дубов и сосен. Пригибают к земле седой ковыль в бескрайних степях, ворошат, словно пацанячие вихры, заросли душистой полыни. И от того неспокойства стелется над землею непередаваемо-горьковатый дух разнотравья, который, скатываясь в ложбины и овраги, замирает там до поры, и настаивается, как настаивается вино от долгого хранения. Если спуститься в те часы в яр, то окунешься в духмяный настой, словно в реку, и голова тут же закружится от пьянящего того аромата.
  
  Часть 2
  Эх, хорошо летом в деревне! У меня до сих пор хранится несколько черно-белых фотографий из той, детской поры. Сосновый лес, друзья и подружки, пыльная сельская улица.... Как мало информации для постороннего человека, как много воспоминаний для меня. Жаль только, что нет фотографии деда Мыколы - не любил фотографироваться старик, да и я не владел фотоаппаратом, а те снимки делал отец. Зато в памяти так много отведено тому времени, что кажется - детские годы в несколько раз длиннее взрослых.
  В этот раз я с отцом снова уезжал в Киев к его брату. Со своей двоюродной сестрой Анной мы хорошо ладили и были почти одногодки, поэтому много времени проводили вместе, слоняясь целыми днями по большому городу, находя себе самые разные интересы и занятия.
  - Деда, - зашел я к старику по приезде, - а что, у тебя на самом деле никого-никого родных нет?
  - Никого-никого, - грустно ответил он. - Я дольше всех задержался на свете. И дел, вроде бы, уже тут никаких нет, а скриплю, что старое дуплистое дерево на ветру, которое ломаться не ломается, и новых ветвей не дает.
  Дед Мыкола любил меня - как ребенка, как того, с кем можно незамысловато поболтать, кого можно угостить чем-то вкусным, приласкать - проявить нерастраченную за годы любовь, которую тратить сейчас было не на кого.
  - Садись, - пригласил он меня на скамейку в тени старого грецкого ореха. - Сейчас чай пить будем.
  Я любил у него гостевать. Старик мог и накормить, а готовил он вкусно, и напоить молоком или душистым травяным чаем, к которому всегда подавал что-то сладкое.
  - Небось, хочешь услышать окончание истории про тот случай в зимней тайге? Тогда слушай...
  - Заночевал я, стало быть, в той ветхой избушке. За стенами пурга поет свою песню - носа не высунуть, благо запас дров есть. Вот и подкидывал в печурку понемногу, да время коротал в размышлениях.
  Печурка в палатке или в таком таежном жилье зимой - хорошая вещь. Приходилось мне и под брезентовой крышей не раз ночи проводить, и в крытом корой или деревянными плахами лесном домике время коротать. Спасает печка. С ней в любой мороз не пропадешь, а морозы в тех краях случаются такие, что лисы на ходу замерзают.
  - На самом деле? - воскликнул я.
  - Сам видел, - подтвердил старик. - Как шла рыжая по снегу, так на ходу и замерзла. Не часто, но бывает такое. Человеку проще - с ним спички, еда, теплая одежда, только и люди не раз замерзали в такие морозы - на северах такое случается.
  Так вот, хорошее дело зимой печка. А только пока топится, прок от нее есть. Перестал топить - через несколько минут лютая стужа заползет в палатку или избушку. Поэтому спать приходится вполглаза.
  - Это как, вполглаза?
  - Да так, не спишь, а дремлешь. Прогорели дрова, встаешь, подкидываешь новые. И так всю ночь. А днем теплеет, тут и поспать можно, только дела не дают. - И старик продолжил свой рассказ...
  -За стенами лютовала пурга. В избушке топилась печь, и было уютно. Трепетный огонек свечи давал зыбкий, тусклый свет, которого с избытком хватало на такое малое жилище.
  Где-то в полночь ощущение безопасности пропало. Почему? Я даже не понял, но тревога стала теплиться внутри, пока не переросла в жжение. А вот пурга стихла.
  Что-то должно было произойти - на уровне подсознания понималось это! Я зарядил карабин, положил рядом собой, и уселся на кровати в ожидании... Чего, не понимал и сам.
  И тут началось!
  Ветхая избушка задвигалась так, словно стояла не на столбиках, а на бревнах-кругляках. Сначала она медленно сдвинулась вправо, затем, влево. Потом ее завертело. А после и вовсе, начала та избушка сползать по склону, то и дело цепляясь днищем за камни, встряхиваясь от таких толчков так, что сыпалась труха с потолка, а стены скрипели и трещали, готовые вот-вот развалиться. И все в избушке сдвинулось с места.
  - Ух, ты! - прошептал я.
  - Да уж, - усмехнулся старик, - было такое ух, ты, что у меня волосы на голове шевелились от ужаса. Ведь избушка стояла в лесу на ровном месте, и никаких каменистых склонов в нескольких километрах от нее не было. А тут такая круговерть. Да еще и липкое чувство страха - оно накрыло, как накрывает лавина зазевавшихся альпинистов. Страха не внутреннего, а внешнего, словно кто навевал, нагонял его на меня, как ветерок.
  Тем временем избушка двигалась. Я и ощутил, и услышал, как она затряслась на кочках, а вот и болотная вода под полом заплюхалась, и это зимой! Единственное окошечко тоже пришло в движение - оно стало перемещаться по стенам, и в нем попеременно виднелся то кусочек летней тайги, то ледяного склона, то солнечного дня, а ведь была глубокая ночь!
  Еще пару десятков минут, и избушка остановилась. Вдруг один угол стал подниматься вверх, словно его что-то подпирало снизу. Затрещали половые доски, потолок, в стенах появились щели. И все стихло... Ненадолго. В следующее мгновение в дверь отчаянно заколотили! Невидимый гость так ломился в дощатую, обитую старыми солдатскими одеялами преграду, что та готова была развалиться на куски.
  Затем все снова стихло.
  С рассветом я вышел посмотреть - есть ли какие следы от ночного "путешествия". Избушка стояла на своем месте, а вокруг лежал нетронутый, девственный снег.
  - И что же это было? - тут же задал я вопрос.
  - Ты слушай, что дальше было, - сказал старик.
  - Весь день я провел в хлопотах - сходил и заготовил дров. Обычай в тайге есть неписанный: если воспользовался таким жилищем, оставь после себя другому путнику и поесть, и топливо. Еды у меня не было, а дров за день я натаскал предостаточно. Тем более что уходить решил на следующее утро - погода разгулялась, появилось солнце, и я по нему обязательно вышел бы к буровой.
  А ночью ко мне явился рыжий.
  Я дремал, когда тот объявился в избушке.
  - Ну что, Николка, - рассмеялся он, - напугали тебя злые духи? Они это умеют. С ними трудно справиться. В нехорошие места ты забрел - тут их территория. Избушка эта выстроена давно. Промысловик, который добрался сюда и решил обосноваться надолго, ее выстроил, да быстро сбежал, и больше не возвращался. Шибко его те духи застращали в первую же ночь. А ты молодец, продержался до утра, и еще на ночь остался. Духи смелых любят.
  - Ты тоже дух? - спросил я рыжего.
  - Он самый, хотя раньше в селе жил. А потом решил денег подзашибить, на вахту поехал, в тайгу ушел, как ты, на охоту, духи меня так закружили, так запутали следы, что вышел я к болоту, да и утоп в нем. Теперь в другом мире обитаю.
  - И что это за мир? - снова спросил я.
  - Другой. У нас вокруг одна тайга и людей нет. Зверя всякого много и мы с тем зверем разговаривать можем, помогаем ему, оберегаем.
  -От кого же, если людей нет?
  - Умный ты, - рассмеялся рыжий. - Зверь в твой мир из нашего приходит, от вас и оберегаем. Плохо, что людей в твоей тайге много стало, у всех ружья, техника. Нам со всеми не совладать. Кого можем, пугаем, кого-то губим - если шибко злой и жестокий. Кого-то водим по тайге неделями, всяко бывает.
  - А я какой же?
  - Ты справедливый, - подергал себя за давно нечесаные волосы рыжий, - лишнего не берешь. Потому я к тебе и вышел, про костер погасший сказал. А то грызли бы сейчас твои косточки волки да лисы.
  - Расскажи что-нибудь еще о своем мире, - попросил я. - Не увидимся же больше!
  Кто знает, может, и встретимся. Ты завтра уйдешь, к своим вернешься, а мой мир со мной и останется. У нас что лето, что зима - одинаково тепло, поэтому босой и хожу. Зверь нас, духов, не трогает, травы ступни не режут, ветки не колют. И есть нам не надо, мы силой таежной сыты, тайга нам жизнь дает. Не будет тайги, и нас не станет. Другие духи мир заполнят, они и сейчас в твоем мире есть - ох, нехорошие. Вредить станут сильно людям, изводить их. Объявятся во плоти, по земле ходить будут, жить среди вас, человека в себя превращать начнут. Но будет такое нескоро, не на твоем веку.
  - Все, отдыхай, Николака! - сказал на прощание рыжий. - Как солнце встанет, иди к своим - за день успеешь. Я тебе следочком волчьим дорожку укажу. Иди, не бойся, никто не тронет.
  Сказал, и пропал. А я проснулся. Печурка уже прогорела, холодно стало. Но жилище - не ночевка у костра, безопаснее.
  Так что утром я собрался, и в путь вышел. А следочек волчий, и вправду, был. Почти до буровой довел. А там уж все в тревоге за меня - пропал, третий день как нету. Только ничего я рассказывать ребятам про рыжего не стал, сказал, что пурга с пути сбила.
  - И что, ты больше не встречался с рыжим? - не удержался от вопроса я.
  - Встречался, только это отдельная история. На сегодня с тебя и этой хватит...
  Я до сих пор обожаю маленькие станции, заросшие деревьями, вблизи которых дремлют под жарким украинским солнцем всякие села. Есть в них что-то родное. Сойдешь на такой станции с перрона, перейдешь железнодорожный путь, и окунешься в детство. Перенесет тебя тут же память в тетин дом, к сосновому бору, на сельскую улицу, в колеях которой в пыли любили купаться куры. Под голубое небо. И послышится на миг, как идет с выпаса вечером стадо, как перекликаются хозяйки, разбирая коров, как звенят жестяные подойники во дворах...
  Крысы
  Самые яркие воспоминания в памяти остаются от детства. Казалось бы, менее всего насыщенная событиями часть жизни, а повороши в "залежах" прошлого, и всплывут дорогие сердцу минуты и часы, которые больше никогда не повторятся. Во взрослой жизни событий куда больше, а вот вспомнить, часто, бывает и нечего.
  Станция Спартак соседствовала с сосновым лесом. Приезжающие и отъезжающие от станции электрички привозили из Киева то дачников, то селян или гостей - детвору к дедушкам и бабушкам. Сюда, к своей тете - сестре отца, я с братом и приезжал почти каждое лето с далекого промозглого и продуваемого всеми ветрами Сахалина.
  - Братыку! - радостно приветствовала тетя Ася моего отца. - Приехал!
  Она обнимала и целовала его, радостно прижимала к себе меня и брата. В ее доме мы чувствовали себя всегда желанными гостями.
  А дальше было лето, наполненное играми со сверстниками, походами по грибы и всякой другой детской ерундой, которая теперь, с возрастом, кажется такой милой и интересной, что аж до слез!
  Просторы Украины необъятны. Есть здесь и ковыльные степи, и засаженные соняшныками поля. Древние овраги, словно те вены, тянутся на десятки километров, скрывая в своих зарослях стада диких кабанов. Есть и леса - дремучие, поросшие дубами и буками, изобилующие всякой живностью. Так, по крайней мере, было раньше, когда жажда денег еще не взяла верх над человеческим разумом.
  Хата деда Мыкола была крыта соломой, стрихой по-местному, обмазана глиной и так уютно смотрелась белыми стенами на фоне буйной зелени садов, что каждый, сходящий с перрона и идущий в село, невольно любовался этой ушедшей в прошлое очаровательной простотой.
  - Заходь! - приветствовал меня старик, как только я открывал его скрипучую калитку. - Садись к столу, чаевничать будем.
  Даже если я был сыт, все равно садился в тени старого грецкого ореха, пил травяной чай с медом, и слушал байки деда Мыколы.
  - Небось, новую историю услышать хочешь? - улыбался в седые усы старик. Усы у него были казацкие, вислые и белые-белые, как стены куреня. - Тогда расскажу тебе про вторую встречу с Рыжим.
  Дед Мыкола смахнул с клеенки, постеленной на дощатый самодельный стол, хлебные крошки, немного помолчал, и начал...
  - После того случая зимой я и забыл про Рыжего - работы на буровой было много, требовали план, за этой жизненной суетой прошло лето, и подступила осень. В тех краях, надо сказать, самая длинная - это зима, а весна, лето и осень так, по месяцу с небольшим.
  Выпало мне как-то несколько свободных дней, и навострился я в тайгу на охоту. Собрал вещмешок, закинул ружье за спину, и потопал. Идти нужно было километров двадцать. Шел я в место, присмотренное мною в прежние годы. Балаган там был выстроен - жилье временное, легкое, летнее, но на осеннюю недельку выручить могло.
  - Деда, а что такое балаган? - спросил я. - Это что-то из цирка?
  Старик рассмеялся.
  - Если зиму в нем зимовать, то из цирка, точно - костер-то снаружи разводить надо, не избушка чай. В лютый мороз или метель слабая он защита. А так это шалаш, в моем случае, крытый корой с деревьев.
  И шел я к нему по знакомым только мне приметам - по затесам на деревьям, мною ставленым, по камни на повороты тропы выкаченным. Чужой пройдет мимо - внимания не обратит, разве очень опытный охотник. Если рано утром выйти, то к вечеру и дойти можно.
  Добрался я до балагана, развел костер - а уж и ночь спустилась, соорудил нодью, спиной к ней на подстилку из лапника улегся, и к отдыху приготовился. Погода тихая, небо звездное, утром приморозком должно было огладить окрестности. Ружье к себе прижал, да и задремал.
  Бояться в эту пору было некого. Медведь уже жир нагулял, к костру не сунется. Волкам добычи тоже хватает - это зимой они опасны, когда голод и стужа заставляют выходить к людскому жилью. Поэтому, хоть и настроился спать сторожко, а уснул крепко, все же устал за день.
  - Сладко ли спится, Николка? - услышал я сквозь сон знакомый насмешливый голос.
  Сон то был или явь, я даже не понял. А только открыл глаза - напротив сидит Рыжий, что меня зимой от гибели спас. Между нами тлеет слабый огонь нодьи. И его отсвет рисует на лице Рыжего замысловатый узор.
  - В этот раз ты в хорошем месте остановился, здесь территория добрых духов, правильно сделал, - говорит он. - А построй балаган на пару километров правее, в плохое место попал бы. Злые духи, они человека не любят - то болезнь на него нашлют, то камень под ноги подсунут, который вывернется так, что человек ногу вывихнет. А то и зверя какого к костру выведут - раненого или голодного, и тут уж чья возьмет не известно. Чего пришел сейчас в эти края?
  - Так на охоту, - отвечаю. А сам поднимаюсь, и присаживаюсь напротив Рыжего.
  - Охота подождет, - смеется тот. - Хочешь, в другой мир отведу. Правда, я сам там не был, могу только вход показать. Раз ты ко мне в гости пришел, почему бы тебя не побаловать?
  - Что за другой мир? - любопытствую.
  - Не наш, - отвечает Рыжий. - Туда нам нет входа, мы то место стороной обходим - страшно там. А ты человек, тебе что? Может, пользу какую от того похода получишь. Слышал я разное про то место - и при жизни, и после. Вот ты и расскажешь, когда вернешься, что там.
  - А я думал, что духи про все знают.
  - Неа, не про все, - не согласился Рыжий. - Я, когда в мире людей жил, тоже так думал, а духом стал и удивился - столько всего вокруг!
  А за охоту ты не переживай, вернешься обратно с добычей.
  - И сколько туда идти? - интересуюсь.
  - День туда, день обратно, и там сколько пробудешь. Не потеряют, не зима, однако.
  Я задумался - стоит ли?
  - Стоит, стоит, - сомнение явно вырисовалось на моем лице, - рассмеялся Рыжий. - Я, знаешь, сколько мест интересных знаю! И где золото зарыто, и где люди в старинных доспехах под землей лежат, и где зверей необычных увидеть можно. Много чего знаю. Могу и тебе кое-что показать. А то придет время, уедешь, что вспомнишь?
  - Почему ты меня выбрал? - спрашиваю. - Неужели других нету?
  - Местным не покажу, - покачал головой Рыжий. - Они водку сильно любят. Другим мой народ стал. Чужим тоже - жадные все: если в лес идут, дичи много бьют - не съесть столько. Один вред от них. А ты не жадный. И водку не пьешь.
  - Хорошо, - согласился я, - пойду...
  - Тогда ложись, спи дальше, утром, с рассветом, вставай, далеко пойдем.
  - А как я найду то место?
  - Тебя ворон выведет - он мой друг, так что не переживай.
  И рыжий растаял в отблесках огня, мерцающего в темноте глубокой ночи...
  - Остальное завтра расскажу, - сказал дед Мыкола. - А ты иди, играй с ребятами, я же делами займусь, кто же кроме меня их переделает?
  Полями Украины можно идти целыми днями. И будет тебе светить яркое солнце. И голубое небо раскинется от края и до края этой благословенной земли, а спелые хлеба, как то море, станут нести навстречу волны тяжеловесных спелых колосьев. И, если лечь посреди такого поля и прислушаться, то можно услышать в прогретом и напоенном этой спелостью воздухе песню жаворонка. Или шепот ласкового ветра. Или стрекот кузнечиков. И так радостно от того станет на душе, что и не передать...
  Часть 2
  Чом ти не прийшов, як мiсяць зiйшов,
  Я тебе чека-а-а-ла.
  Чи коня не мав? Чи стежки не знав?
  Маты не пускала...
  Тихо над селом в этот теплый летний вечер. Тихо так, что слышен звон каждого кузнечика, каждый оклик ночной птицы. А летучие мыши, неясными тенями мелькают в темном небе на фоне полной луны, что твои привидения.
  - Красиво спiвает, - вздохнув, сказал дед Мыкола. - Галина гарна дiвчiна, ей бы на сцене выступать с таким голосом, а она в телятницах в совхозе. Пропадает талант...
  Над c селом, утопающем в зелени черемух и плакучих ив, в чистом воздухе, опьяненном вечерней прохладой, лилась и лилась песня...
  - Меня сегодня подольше отпустили гулять, - сразу выпалил я старику. Он, после дневных трудов, вечерял под грецкий орехом во дворе. Его снедь была нехитрой: молодая вареная картошка с подсолнечным маслом первого отжима, укропом и пупырышчатыми огурцами.
  О, это нерафинированное подсолнечное масло! Спустя десятилетия я помню его запах и вкус! Неповторимый аромат, вместивший в себя и солнечный жар украинских полей, и жирность чернозема, и спелость черных зерен. Такое масло можно было купить только на рынке, и стоило оно довольно дорого. Но, налитое в блюдечко, приправленное измельченным чесноком и чуть подсоленное, оно легко шло за самостоятельное блюдо - в него обмакивали черный хлеб. Воспоминания детства тесно переплетены со вкусовыми ощущениями и неразделимы с ними.
  - Ну, брат, - улыбнулся дед Мыкола, - так у тебя праздник! И чтобы ты хотел получить в подарок?
  - Продолжение истории про Рыжего!
  - Добре, - кивнул старик. - Всему в этом мире есть начало и конец. Стало быть, и у любой истории. Начало ты уже слышал. Теперь пойдем бродить по закоулкам моей памяти дальше... - И, прокашлявшись, повел рассказ:
  - Разбудил меня рано утром клекот ворона.
  - Неужели это был не сон? - подскочил я.
  На верхушке молодой лиственницы сидел ворон.
  За годы жизни на краю света, среди тайги и марей, я неплохо стал разбираться в голосах птиц. Особо близки мне чем-то были вОроны. Мудрые и сильные птицы многим не нравятся из-за своего голоса - грубого и с хрипотцой. Только, если вслушаться в его звучание, начинаешь различать интонации и настроение этих созданий. Я прекрасно понимал, когда вОроны обменивались мнениями, когда возмущались чем-то, переругивались и даже гневались. И теперь мог поклясться, что молодой ворон не только насмешливо смотрит на меня сверху вниз, а еще и иронизирует - столько в его карканье было насмешливых ноток.
  Ворон слетел с лиственницы, опустился недалеко от меня и, боком-боком, подпрыгал вплотную к вещмешку. Клюнул его, взмахнул крыльями и перелетел на следующее дерево, словно давая понять, что пора и в путь.
  Наспех перекусив, я двинулся за провожатым.
  Ворон не торопил меня, но и не давал сбавлять темп, хотя идти по тайге было сложно, ведь я же двигался даже не по тропе, а через дебри. Несколько раз пришлось вброд перейти лесные ручьи, перевалить скалистый гребень, идти такими путями, которые мне были не известны. И, что странно, взошедшее утром на востоке солнце, к вечеру стало скатываться туда же, чего не могло быть!
  Этот марш-бросок хорошо вымотал меня, и я с удовольствием остановился, когда ворон слетел на землю.
  Он насмешливо каркнул, подхватил сухую палочку, положил ее перед собой, потом еще одну.
  - Можно становиться на ночевку! - с облегчением подумал я. - Эта птица намекает на костер!
  Как-то странно было вокруг - тихо, даже очень. Обычно ветра всегда беспокоят верхушки деревьев или монотонно шелестят листвой, редки в северной тайге минуты затишья. И напоминают они паузу , между взмахом дирижера и игрой оркестра. Чо еще непонятно - ночь уж наступила, горит на стоянке костер, а вот дрова потрескивают в нем необычно, с каким-то шорохом. Да и луна на небе была необычно большая, будто я на нее сквозь увеличительное стекло смотрю.
  Ночлег был обустроен по привычному быстро. Костер сменила нодья, был наломан лапник, заменявший постель, и я улегся возле огня. Спать не хотелось не смотря на довольно тяжелый день. Пахло свежестью, как после грозы. И - никакого чувства опасности или настороженности, как бывает обычно - мало ли какого зверя вынесет нечистая сила ночью к костру. А тут на душе так спокойно...
  Заснул я незаметно для себя. И тут же объявился Рыжий.
  - Что снится, Николака? - смеется он.
  Я сел у тлеющей нодьи.
  - Не было еще сна, - говорю, - только глаза сомкнул.
  - Это тебе так кажется, - смеется Рыжий. - На самом деле утро скоро. Идем, мне нужно показать тебе вход в иной мир. Когда проснешься, дорогу к нему уже сам отыщешь. - И повел меня вглубь леса.
  Шли мы недолго, и вышли на небольшую полянку - изумительное такое место! Изумрудная трава, почти идеальная круглая форма. Опасны такие места в тайге, болото может под травой таиться зыбкое - шагнул, и провалился.
  - Не бойся, - говорит Рыжий. - Болото здесь было раньше, лето сто назад, теперь не провалишься.
  И указывает на небольшой холм посредине поляны.
  - Там вход.
  Я пригляделся - на берлогу медвежью больше похоже. Холм сверху деревцами и травой порос, рядом - с корнем вывороченное ветром сухое дерево. Ничего примечательного.
  - Сюда придешь утром, там вход есть. Здесь очень давно котел большой лежал на боку, да погрузился уже почти весь в землю. А вход сбоку находится. Сам увидишь. Погуляешь по подземному миру, возвращайся к костру, а я ночью к тебе приду - поговорим. Да, и обязательно одень на шею вот это, - и он положил на землю что-то, прикрепленное к тонкому кожаному ремешку. - Это наш амулет, он поможет тебе найти дорогу обратно.
  Рассмеялся, и пропал.
  Когда рассвело, я уже развел костер и приготовил нехитрый завтрак. Вот только был ли то рассвет? Солнце быстро встало там же, где и зашло. И снова - ни дуновения ветерка.
  Через пару десятков минут я вышел к поляне. Она оказалась точно такой же, какой я видел во сне. Вот только трава, покрывающая ее, на что я раньше не обратил внимание, была не изумрудной, а светлой, будто слегка омытая перекисью водорода.
  Почва под ногами оказалась вполне твердой и я, осторожно ступая, медленно подошел к холму...
  Скрипу калитка. Стоваттная лампочка, висевшая над столом, и вокруг которой роем вилась всякая мошкара, высветила мою тетю.
  - Ты совсем замучил старика, - с напускной строгостью сказала она. - Ему отдыхать надо, а он с тобой лясы точит. Давай домой - ужинать и спать. Завтра поговорите!
  О, эти поздние сельские вечера! Как жаль, что нас, детвору, не отпускали гулять очень долго, ведь именно ночью начинались самые интересные игры -, мы рассказывали друг другу страшилки, прятались... Дневные забавы не шли ни в какое сравнение с ночными, но родители и родня были строги.
  Пахнут ночи Украины спелыми хлебами, волошками, спрятавшимися среди них, древними оврагами, скрывающим такую чернильную темень, что и чертям в них страшно, и плакучими ивами, опустившими долу свои зеленые косы. Легенды говорят, что ивы те были когда-то девушками, попавшими в полон к басурманам, и выбравшими смерть вместо позорной неволи. Легенды многое знают. Расскажут они когда-нибудь и о ночах, напоенных девичьими песнями, смехом парней и хриплыми гудками грузовых составов, на минуту влетающих в свет станции "Спартак", и тут же исчезающих во мраке густой украинской ночи.
  
  Часть 3
  Хорошая пора детство. День заполнен до самой ночи. И - никаких планов, все спонтанно. Пришли товарищи - помчался на улицу. Не пришли - все равно куда-то бежишь, что-то делаешь, и занятия находятся сами собой. Во взрослой жизни все совершенно по- другому.
  Киев. Столица Украины. Прекрасный старый город. В нем есть что посмотреть, есть куда пойти. Но мальчишке многого и не надо - взглядом сыт. А вот от мороженного никто не откажется! И прошедшая над городом летняя гроза, смело смешивает запахи горячего асфальта, шоколадного мороженного и озона в один неповторимый букет, который привожу я в свой душе в тетин дом на станции Спартак.
  - Ну что интересного видел? - спрашивает дед Мыкола, наш сосед, чей курень стоит недалеко от тетиного дома. И я с жаром рассказываю ему и про кино, в которое мы ходили с папой, и про метро, и про парк, в котором столько всего! Мой рассказ занимает минут пять, и старик все это время внимательно слушает меня.
  - Добрэ дило, - говорит он, когда я заканчиваю, - эти каникулы. В моем детстве таких каникул не было.
  - Почему? - спрашиваю я.
  - В школу я ходил церковно-приходскую, а там всего четыре класса. И летом работал уже с малолетства. Мать да отец на пана работали, а я по дому - и на огороде, и за скотиной присмотреть. Пятеро нас было в семье, и всякому дело находилось. Играть хотелось с друзьями, да некогда. Разве зимой. Так опять же - ни обуви, ни одежки теплой никто из нас, пацанов не имел - донашивали одежку друг за другом. А у тебя вон сколько всего!
  Непонятно мне тогда было такое детство, да и возможно ли? Лишь с возрастом пришло осознание - в счастливое время я рос и жил.
  Дед Мыкола, казалось, мог делать все! За что бы он не брался, все получалось. Старик прекрасно столярничал, умело обращался с железом, клал печи, копал колодцы - беря в руку лозу, находил точное расположение подводного ручья, и над ним начинал работать. И даже штопал одежду.
  Вот и в этот раз, присев к столу, - а был уже вечер, и мы находились в его уютной мазанке, - он аккуратно, что позавидовала бы любая хозяйка, штопал носок.
  - Расскажи дальше про Рыжего, - попросил я его.
  - Это можно, - ответил старик, и начал...
  - Обошел я этот холм, осмотрел - со стороны ничего интересного, только в одном месте, ушедшее на половину в землю, отверстие имелось - чисто медвежья берлога. А по бокам метал не металл, даже не понятно - поверхность темно-серая, с короичневатостью, и шершавая, что твой наждак.
  Оглядел я эту дыру внимательно, постучал по металлу топориком - странно все как-то, и внутренний голос что-то там тихо-тихо что-то нашептывает.
  Постоял, подумал. Раз Рыжий сказал, что попасть в иной мир через это отверстие можно, выходит, можно, чего ему лгать. Приложил ладонь к металлической стене - теплая, словно на солнышке нагретая.
  На станцию пришла электричка из Киева. Короткая стоянка - несколько минут, и она, оповестив о своем отправлении, умчалась дальше. По улице, ведущей в село, шли селяне. Золотое солнце смотрело на зеленый мир сверху, и радовалось тишине и покою, царящими под небесами.
  - Боязно было сделать шаг навстречу неизвестности, - вел дальше свое повествование дед Мыкола, - но я сделал его.
  Встал на четвереньки, вполз в дыру, и оказался в небольшом коридоре, слабо освещаемом мягким холодным светом, льющимся из невидимых светильников.
  Я оглянулся на дыру - может, вернуться? Тогда зачем стоило идти сюда? И, с замиранием сердца, я двинулся дальше.
  Коридор был длинный и вел куда-то вниз. Спуск оказался довольно крут, но пол, как очень крупная наждачка, не давал скользить обуви. К тому же здесь было сухо и тепло.
  Неожиданно путь оборвался - я оказался в круглой комнате с десятком дверей по периметру. Каждая, как на подводной лодке, круглая, выпуклая, с какой-то мерцающей алым светом бляшкой посредине. То, что это были именно двери, сомнений не оставалось, вопрос стоял в том, как их открыть, ведь привычных ручек на них не было. Да и которую следовало открыть первой?
  Пришлось положиться на удачу.
  Я подошел к ближайшей справа, и внимательно осмотрел ее. Место стыка со стеной было обозначено еле заметной плоской. Толкнул - проку. Прикоснулся рукой к бляхе посредине, и та сразу же изменила цвет - с алого на белый, а дверь с легким шорохом отошла в сторону.
  Несколько минут колебаний, и я шагнул за порог. Дверь еле слышно встала на место. И тут же темнота вокруг стала сереть. Секунда-другая, и стало понятно - я стою на краю бескрайнего леса. Его зеленое море уходило за горизонт. Каменистые гребни под низким серым небом виднелись вдали, холодный ветер, журчащий невдалеке мелкий и широкий ручей, все было знакомо - хаживал я по таким местам. Но откуда это все здесь?
  - Николай! - услышал я голос и обернулся. Позади стоял мой дядька Федор Матвеевич. - Ты как здесь оказался?
  Дядька Федор был сильным мужчиной и отличным охотником. Он вырос в тайге, и знал в ней каждую тропку, каждый могучий кедр. Ростом под два метра легко мог утащить на себе любую добычу, и не боялся уходить на охоту надолго, не беря с собой даже еды. Умел он отыскивать женьшень - один был такой корневщик на всю округу. И вот однажды он пропал. Я тогда мальчишкой был, но помню, как искали его долго, вот только ни следочка не нашли, словно в воду канул. Списали все на медведя. А теперь он стоял позади меня, такой же сильный, только моложе, чем помнил я его.
  Он подошел ко мне, положил свои руки мне на плечи, и посмотрел в глаза.
  - Вырос ты... Если бы не родная кровь, не узнал бы. Только что занесло тебя сюда?
  - Сюда, это куда? - отозвался я. Дядька Федор был живой, самый настоящий, не дух, так как имел плоть.
  - Так ты не знаешь? - удивился он. - А кто привел тебя сюда? Садись, рассказывай. У нас есть немного времени, пока не появились они.
  - Они?
  - Это потом, сначала расскажи о себе.
  И я рассказал. О себе, о родне, обо всем и о том, как сюда попал.
  - Значит, амулет оставил, - прикоснулся дядька Федор к тому, что оставил мне Рыжий. Это был маленький деревянный божок, настолько древний, что казался каменным. - Что ж, остается надеться, что твой дух тебя не обманул.
  - Почему мой?
  - Раз он вышел к тебе, спас, общался, значит, твой. Духи так просто человеку не объявляются. Чем-то ты ему понравился. А теперь выслушай мою историю, время коротко.
  И Федор Матвеевич рассказал вот что...
  Узнать, что же рассказал дядька деда Мыколы, мне не удалось. За мной пришли товарищи, и буквально утащили меня на улицу играть. И затянулись те игры до позднего вечера, когда на небе загорелись тысячи маленьких ярких звезд.
  Кто знает, почему, а только ночное небо в Украине особенное. Нет, есть много красот и в других краях, неповторимых и даже особенных по-своему. А только украинское небо, осыпанное, как божией милостью, тысячами крохотных сияющих искорок, так прекрасно! И отражается тот небесный "бисер" во всем: в темной воде спящих под плакучими ивами ставков, в священном Днепре, в ручьях и речушках. Даже в глазах диких зверей, когда они поднимают голову к небу, отражаются те звезды. А уж если человек глянет в небо, так и вовсе поразится сияющему богатству, рассыпанному на черном бархате ночи, особенно, когда луна находится на покое.
  
  Часть 4
  Детская память избирательна. Что-то она запоминает, но большее остается вне этих воспоминаний. Может, зря. Может, к счастью. Я тоже сохранил в ней далеко не все, что происходило в те годы. А сохрани, кто знает, осталось ли место байкам деда Мыколы, которые я так любил слушать, сидя под старым раскидистым грецким орехом во дворе старика...
  - Слiдуюча зупинка станцIя "Спартак", - объявляли по радио, когда мы с отцом возвращались из Киева к тете. За окнами электрички мелькали поля, сады, тенистые рощи. Перестук колес рассыпался четкой дробью вдоль железнодорожных путей. И вот выбеленный перрон, заросли черемух, плакучих ив, и крыши частных усадеб, выплывающие навстречу зеленому и быстрому электропоезду.
  - Как там? - встречал меня старик вопросом, имея в виду мою поездку в Киев. - Что нового?
  И я рассказывал о том, как мы посетили ледовый дворец, где смотрели классное кино, которое показывали на огромном экране. О том, как сходили на концерт ансамбля Александрова. О купании в Днепре, о магазинах и прочем. Неинтересного в жизни ребенка просто не было.
  Дед Мыкола слушал и кивал головой.
  - Гулять пойдешь - потом спрашивал он, - или выслушаешь новую историю?
  Конечно, я выбирал историю. И, даже если меня звали друзья, оставался у старика. А он приносил холодного молока из погреба, сотового меда, и начинал волшебство своих баек. В этот раз я услышал продолжение истории про Рыжего....
  - Я, Николай, хоть сам родом и с Украины, а вырос здесь, в этих краях. Так что любой след читал, как ты книгу - людской ли, животный. В тайгу, бывало, уходил с одним ружьем на неделю, даже продуктов с собой не брал. Спал под открытым небом хоть зимой, хоть летом. Мне в лесу лучше было, чем дома. Наверное, поэтому и ушла от меня Марфа. Женщине надо, чтобы муж при доме был, при хозяйстве, а я только из тайги приду, скоро обратно собираюсь. Конечно, промыслом зарабатывал, пушниной, женьшень искал, деньги были, но разве они все решают? Вот и получилось, что забрала она ребенка, и уехала к родителям. А я остался.
  Загоревал, конечно. Да тайга это горе быстро вылечила. А однажды случилось вот что...
  Как-то завернул я в эвенкийское стойбище, где я остановился на ночевку. Там в одном чуме старик больной лежал. Высох весь, еле дышал, сразу было видно - дни его сочтены. И меня он позвал как-то поздно вечером.
  Пришел я, присел у огня, как положено помолчал, трубку покурил, а уж потом старик заговорил. Долго говорил - про юность свою рассказал, про молодость. Как охотился, как женьшень искал - все, почти, как со мной. Как жену молодую из другого стойбища привел, выменяв на десяток оленей. Как ребенок у них родился. Как вырос и уехал в город - человеком большим стал. А он, со старухой, кочуя, свой век коротает. И дальше бы жил, да вот двадцать лет назад встретил злых духов, которые богатством поманили, а теперь жизнь забирают. И никто тут уже не поможет.
  А история его сводилась к следующему.
  - Как-то, охотясь, вышел я к старому балку, и заночевал в нем, так как поздно было, да и дождь засеял с темных небес, и обещалась эта непогода не меньше, как на пару дней.
  Балок хоть и старый был, медведем попорченный, я все же подлатал, наносил сухих дров - благо печь железная целой оказалась, да и устроился на ночлег. А человеку многого для счастья и не надо - обсушиться у огня, да промозглую ночь скоротать в тепле.
  А ночью явились два злых духа. Две огромные черные крысы проникли в балок. В два раза выше меня, сильные, уверенные, они в чем-то походили на людей, только уродливых и страшных.
  Крысы уселись у лежанки, где я спал, и стали о чем-то переговариваться на непонятном мне языке. Я ощутил их присутствие сразу же, как только они появились, но не шевелился, охваченный страхом. Мне раньше приходилось видеть духов, и даже общаться с ними, но эти были особенные.
  - Хватит, ты все равно не спишь, - проворчала одна из крыс. - Мы к тебе по делу пришли, так что вставай, и слушай.
  Здесь не помогло бы даже ружье - твари эти, хоть и были во плоти, вселяли ужас, и я понимал, что только сделаю хуже, если протяну руку к оружию.
  - И правильно, - подала голос другая крыса. В темноте их почти не было видно - они сливались со мраком, но их глаза горели красным так, словно подсвечивались изнутри пламенем. - Куда тебе, человеку, против нас!
  - Нам нужен женьшень, - сказала первая крыса. - Ты хороший корневщик, и мы предлагаем тебе работу. Из десяти найденных корней ты получишь один. Поверь, это хорошая цена.
  Я сел на лежаке.
  - Женьшень - редкое растение, его трудно найти в тайге, а уж много и вовсе невозможно. Чтобы собрать с десяток корней, уйдет не один год!
  Крысы хрипло рассмеялись.
  - Мы научим тебя заклинанию, которое поможет в этом деле. Оно сработает дважды - сейчас, и через пятнадцать лет, когда мы придем снова, как только ты его произнесешь. Соглашайся или уже никогда не покинешь это место.
  Что мне было делать? Ночь, рядом стоят две огромных черных крысы. Любая из них в мгновение ока смогла бы откусить мне голову. И то, что это был не сон, я понимал отчетливо. Видимо, в плохом месте решил я устроить свою ночевку.
  Получив мое согласие, одна из крыс сказала:
  - Слушай и запоминай. Потом повторишь вслух, и охота за панцуем начнется.
  И, наклонившись ко мне, произнесла слова, которые навсегда остались в моей памяти, и не изгладились из нее даже через много лет.
  Я повторил. Через минуту или меньше, что-то изменилось во мне. Я отчетливо стал видеть во тьме, услышал, как падают капли с ветвей деревьев, как шуршат под землей муравьи.
  - Пора пришла искать женьшень! - сказали крысы.
  - Но дождь и ночь!
  - Сейчас для тебя не существует всего этого. Нет ни времени, ни пространства. Беги, ищи корень!
  И вытолкали меня наружу. И я побежал...
  Они бежали рядом - две алые пульсирующие сферы. А я мчался по тайге так, как никогда не бегал. Расстояние, которое нужно было преодолеть за половину дня, я пробегал за минуту, и не было ночи - я все хорошо видел и как-то по-особенному. Я видел каждую травинку, каждый листик на дереве как нечто отдельное и живое. А тонкие, незаметные в тайге стебельки женьшеня замечал издалека - сияли они неземным светом.
  До утра продолжалась это сумасшедшая гонка под дождем, и завершилась уже возле балка. Я только находил корень жизни, забирали из земли его крысы. Корневщик, чтобы выкопать женьшень, тратит не меньше часа, окапывая тот по периметру, стараясь не повредить даже тоненькие, как паутинки, отростки. И копает костяной лопаточкой. Крысы же вытаскивали его из земли буквально за несколько секунд, и насобирали с моей помощью целую охапку женьшеня.
  Честно рассчитавшись, они исчезли, а я без сил упал на лежак и провалялся на нем весь следующий день...
  - Здоров, дед Мыкола! - вошел в калитку мой отец. - Может, к нам в гости заглянешь? Сестра как раз ужин сготовила - грибов нажарила. Посидим, под молодую картошечку поговорим о жизни.
  Старик покачал головой. Он уважал мою семью, но редко захаживал к тете Асе в гости, ссылаясь на дела и заботы. Вот и в этот раз поблагодарил за приглашение, и отказался от ужина.
  - У меня свое наготовлено, что ж к чужому-то идти? А ты за сыном пришел? Забирай. Мне тут ему немного дорассказать осталось, но это уж на следующий раз оставлю...
  
  Часть 5
  Был жаркий полдень. Дед Мыкола возился со своими ульями, когда я вошел в его калитку. Как любой ребенок я боялся пчел, поэтому бочком прошел к его хате, и уже оттуда - издалека, поздоровался со стариком.
  - А ты не бойся их, - сказал тот, закончив свое хлопотное дело. - Пчела, она человека чувствует лучше любой собаки. Пришел к улику к плохом настроении - божья мушка забеспокоиться. Боишься ее - обязательно ужалит. А уж чтобы там надушенный или с запахом спиртного, так вовсе и не суйся - задаст жару. И табак она не любит. Будешь чист и душой и телом, подойдешь к пчелам, как к друзьям, то и в ответ получишь только положительное. Тут целая наука, в которой мне приходиться каждый день учиться чему-то новому, настолько пчелы оригинальны и неповторимы. Они дисциплинируют человека, а в наше время народ дисциплину не любит.
  Старик погладил меня по голове, улыбнулся, и спросил: "Полдничать будем?".
  Меня ждал обед у тети, но я тут же согласился на предложение, намереваясь не только перекусить, но и дослушать повествование про Рыжего.
  Электрички мимо станции Спартак проходили точно по расписанию, и местные прекрасно ориентировались по их прибытию, часов не нужно было. Вот и в этот раз электропоезд, идущий в Киев, ровно в пятнадцать минут первого отошел от перрона, простояв у него, как положено, всего пару минут.
  - Эвенк вернулся домой из тайги богатым человеком. Но деньги не принесли ему счастья - они быстро разошлись. Кто-то попросил в долг, и не отдал, а эвенк и не спрашивал обратно, кому-то он сам помог, часть их ушла на новый чум, новые нарты, лыжи, продукты. Будучи простым и щедрым, эвенк целый месяц поил знакомых и незнакомых, был щедр, и деньги ушли, как вода в галечный берег таежной реки.
  Через пятнадцать лет он вспомнил слова крыс, и решил снова попробовать счастья.
  - Уйдя на охоту, - продолжил свой рассказ эвенк, - я выбрал самое глухое место, и рано утром проговорил заклинание, которое не выветрилось из головы, несмотря на прошедшие годы.
  Почти сразу же вдали показались две мерцающие алые сферы, которые стремительно приблизились и остановились в паре метров от меня. В них, словно в пульсирующих, постоянно меняющих свои очертания скорлупах прозрачного яйца, стояли две громадные черные крысы.
  - Пора бы уж, - хрипло произнесла одна из них. - А то мы уже подумали, что ты забыл про нас.
  При свете дня эти твари были еще отвратительнее, чем ночью. Черный мех лоснился на их сытых мускулистых телах, розовые голые хвосты неподвижно лежали на земле, а злые глаза, казалось, прожигали меня насквозь. Не было в них ничего животного или человеческого - злоба всего мира плескалась там, отсвечивая то черным, то пурпурным светом.
  - Оставь свои свой мешок и ружье там, где стоишь, - сказала вторая. - Сейчас начнется гонка за корнем жизни, и они тебе будут только мешать.
  Все повторилось точно, как и пятнадцать лет назад. Мы помчались втроем вперед, преодолевая огромные расстояния за считанные минуты. И, как и в прошлый раз, я видел все в ином свете. Каждую травинку, каждый листик я воспринимал, как живую часть этого мира. А стебельки женьшеня сияли таким неземным светом, что сразу же выделялись среди других трав и зарослей, не смотря на солнечную погоду. Нас не замечали животные. Олени, лисы, медведи даже не поднимали головы, когда мы мчались мимо них. И вот, к вечеру, большая охапка корней появилась в когтистых лапах крыс. Мы вернулись на место, откуда начали бег, и хвостатые твари снова честно рассчитались со мной.
  - Больше не произноси наше заклинание, - строго предупредила одна из них. - Но можешь передать его другому охотнику, написав на бересте или бумаге, которому доверяешь больше всего. И тогда он продолжит твое дело.
  - Постойте! - окликнул я их на прощание. - Зачем вам корень? Тем более, столько?
  Крысы переглянулись, и самая старшая - вторая была младше, это сразу бросалось в глаза, ответила.
  - Очень давно мы проникли в подземное жилище, и пробыли там долгое время - в нем было тепло. А потом нам стало плохо, и мы выбрались наружу, поняв, что умираем. Но за время пребывания в одной из странных комнат мы стали значительно умнее и больше, пришли знания и многое из того, что неведомо нашему племени, стало понятно нам. Спасти от смерти мог только женьшень. Мы нашли его, и смерть отступила, но не ушла совсем. Поняв силу корня, мы принесли в подземное жилище несколько корней, которых нам хватило на несколько лет. За эти годы наша сила возросла, и мы могли беспрепятственно путешествовать как по подземному миру, так и на земле. Но прежний мир показался нам слишком неуютен. Под землей всегда царило лето, и не было людей. Поэтому мы навсегда остались там. Знания дали многое, но отняли одно - мы перестали видеть женьшень. Может, он прятался от нас, может, зрение так перестроилось, что для корня в наших головах просто не осталось места. Тогда мы стали прибегать к помощи людей, давая им на короткое время часть нашей силы. Пока есть корень, живы и мы. А теперь прощай, человек, и больше не встречайся у нас на пути!
  - А почему вы не собираете женьшень в своем мире? - задал я последний вопрос.
  - Он не растет в нем, - коротко ответили твари.
  И исчезли.
  Так закончилась моя вторая встреча с черными крысами.
  Эвенк замолчал, тяжело и хрипло дыша. И я не торопил его с рассказом. Огонь в очаге прогорел и неярко мерцал, освещая стены чума, старую, сидевшую возле него жену старика, а дым от огня вился вверх и незаметно уходил в отверстие к звездному небу.
  - А еще они сказали, - вдруг произнес он, - что я не умру, пока не передам заклинание другому человеку.
  Видимо, духи тайги, остались очень недовольны договором крысами, и наслади этой зимой медведя шатуна. Сильно он помял меня, умереть должен был, но выжил. А зачем? Охотиться больше не смог, стал слабеть, теперь лежу, даже не поднимаясь. Стойбище через два дня перекочует на новое место - севернее отсюда, там летом не так жарко и оленям больше корма, а меня оставит. Никто не заходит в мой чум, люди стали бояться меня, хотя я слаб, как ребенок, и пищу нам со старухой оставляют снаружи. Уйдут, мне надо помереть, зачем жену мучить и самому мучиться. Только, пока не передам заговор другому, не смогу уйти в мир предков.
  Старик сильно закашлялся и замолчал. Видно было, что каждое слово дается ему с трудом.
  - Давайте я добьюсь, чтобы к Вам прилетела врач, - предложил я.
  - Не надо, - еле слышно проговорил эвенк. - Он не поможет.
  Мы оба замолчали. Старуха подкинула в огонь хворосту, и снова замерла, застыв у очага.
  - Ты, старик, хочешь передать мне заклинание?
  Эвенк тяжело задышал, собираясь с силами.
  - Против воли человека его нельзя передавать, не сработает.
  - Но мне не нужен женьшень.
  Старик промолчал. Огонь охватил хворост и теперь весело потрескивал, освещая ярче внутренне убранство чума.
  - Деньги за вторые гонки с духами по тайге тоже не принесли тебе счастья? - спросил я.
  - Не принесли... - эхом отозвался старик. - Я хорошо продал женьшень, от радости напился, и меня обокрали, и в чум я вернулся ни с чем...
  - Дай мне время до следующего вечера, - сказал я.
  Старый эвенк молча прикрыл глаза.
  - Вот это история! - сказал я. - Деда, а это что, на самом деле было? Не вериться!
  Дед Мыкола уже поставил на стол окрошку и нарезанного черного хлеба.
  - Знаешь, о чем я мечтал, работая вдали от Украины? - вопросом на вопрос ответил он. - О такой вот окрошке. О том, чтобы снова вдохнуть запах полей, полыни, напиться хвойным духом и посидеть вечером на лавочке возле своей хаты. Человек, после скитаний и странствий, должен вернуться туда, где родился. А помирать вдали от родины ох, как тяжко!
  - Ты что, помирать решил? - не донес я ложку до рта.
  - Это должно случиться, - ответил старик, - но не так скоро, так что поживу еще. Мне кукушка знаешь, сколько нагадала?
  - Сколько?
  - Не скажу, - рассмеялся дед Мыкола. - Такое не говорят. А правда мой рассказ или выдумка, не так важно. Важно, что это было или могло быть, так как в жизни человека случается, порой, такое, во что и поверит никому не возможно!
  Но мы отвлеклись от темы. Теперь слушай, чем закончилась вся эта история.
  Старый эвенк немного знал грамоту - пришлый священник, который крестил этот народ, научил ей его. И печатными буквами кусочком угля написал на листке заклинание.
  Мой дядька Федор Матвеевич ушел из стойбища с этим заклинанием. А через пару лет прочитал его вслух. Оба раза - первый и через пятнадцать лет, принесли ему хорошее состояние, и он с деньгами поступил по-хозяйски - купил небольшой завод, расширил производство, и со временем стал зажиточным человеком. Но пришла революция, и все его усилия пошли прахом. Тогда он сделал самую большую ошибку в жизни - прочитал заклинание в третий раз. И крысы забрали его в свой мир на вечное услужение. Они, хотя и были духами, а помощь человека им пришлась кстати. Про все это и рассказал мне дядька. Он же предложил передать мне заговор, но я отказался - соблазн оказался бы столь велик, что не воспользоваться им вряд ли получилось.
  Потом появились они - две огромные черные крысы. В их мордах было что-то от человека, настолько осмысленно смотрели на меня их красные глаза. И ужасом веяло от этих голохвостых тварей. А я сразу понял - добра от них ждать не приходится.
  - Беги, если сможешь, - прошептал дядька.
  Я засунул руку под рубашку, и сжал в кулаке амулет Рыжего. Это был маленький деревянный божок, настолько древний, что превратился в камень.
  Как только я сделал это, горячий воздух мощной волной окружил меня и, расширяясь, буквально смел в сторону крыс. Их алые коконы сплющились, стали тускнеть и мерцать с большими перерывами. А я, не дожидаясь развязки, рванул к маячившей за спиной открытой двери, и вывалился наружу - в коридор, освещенный молочно-бледным светом. По ту сторону двери раздался звериный вопль, вместивший в себя всю ненависть подземных духов, и дверь захлопнулась. Я же бегом добежал до дыры, и выполз из нее наружу.
  Как добрался до балагана и не помню - недомогание охватило меня такое, что еле стоял на ногах. Там я упал на землю, и уснул тяжелым, зыбким сном.
  А во сне пришел Рыжий.
  - Ну что, Николка! - сказал он. - В очень плохом месте ты был. Вот тебе травы, как проснешься, завари их и выпей, все пройдет. Мой амулет защитил тебя, спас. А о том, что там произошло, можешь не рассказывать, я все в твоем сердце уже увидел. Ты сильный человек, и душа у тебя чистая, другой бы этот заговор взял, а ты отказался. Плохо это, когда духи подземного мира свои дела вершат в нашем. Теперь такого не будет, и крысы сдохнут, когда у них закончится корень. Только, если больше никто не попадет в их мир. Дай слово, что в следующем году вернешься на ту поляну, и уничтожишь вход в железный котел, а дальше время сделает свое дело.
  - И ты вернулся? - с ужасом уставился я на старика.
  - Вернулся, хотя, ох, как не хотел туда даже носа совать!
  Как и просил Рыжий, на следующий год я закидал ту дыру землей, поверх наложил срезанного с поляны дерна, посадил рядом несколько березок и лиственницу. Думаю, от того холма и следа уже не осталось - ушел под землю, а поверх только деревья растут.
  - Вот это было приключение! - с завистью произнес я. - Почему тебе так везет на них?
  - Каждый человек что-то притягивает к себе. Кто-то богатство, кто-то беды, а мне везет на приключения. И я далеко не про все из них тебе рассказал. Даст Бог, вспомню что-то еще. А пока иди, играй. Лето короткое, и не заметишь, как оно пролетит.
  Неповторима во многом Украина. Где еще найдешь такие древние и глубокие овраги? Такие бескрайние поля? А Днiпро! Эта древняя и могучая река несет свои воды сотни километров к Черному морю. И тянутся вдоль нее слева - пологие берега, справа - крутые, что твои горы. И так много в истории Украины интересных и славных страниц, что и не счесть. Не меньше и загадок, одни из которых давно раскрыты, другие только ждут своего часа. И сияет над всем этим ласковое солнце, и гонит по днепровским широтам теплый ветер седые хвилi. И смотрит на те просторы с кручи сам Тарас Шевченко, запечатленный в мраморе. И нет краше нигде в мире этой страны. А, если и есть, то что из этого? Все равно никому более не повторить того очарования, которое присуще только матiнке Украине. По чьим просторам мчатся мимо выбеленных станций, спрятанных среди черемух и акаций, электрички. И слышатся напевные песни дiвчат, и пахнет полынь так, как не пахнет нигде. И сияют звезды на черном бархате неба. А плакучие ивы окунают свои зеленые "косы" в прогретые за день ставки. И так хорошо сердцу под тем небом, что словами и не обсказать...
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"