Спиридон Никитич был всего лишь бухгалтером. Обычным бухгалтером самой заурядной организации. Да что уже там, был самым ничего не значащим человеком в невесть для чего существовавшей конторе. Все дела сводились к заполнению форм и документов, смысл которых сводился лишь к их заполнению. И ясно было, что случиться ничего со Спиридоном Никитичем не могло, тем более странным кажется то, о чем придется рассказать. Спиридон Никитич стал учеником мага. Как это произошло, есть отчасти ответ на то, что происходило, но дела сошлись так странно, что о чем-то придется и умолчать, во всяком случае, сегодня.
Спиридон Никитич сидел у себя дома в комнате за старым столом, покрытым белой аккуратной скатертью. Проводка была в квартире была тоже старая, но моложе, чем стол, и стол переигрывал электрическую проводку, ведь сделан он был еще тогда, когда вещи делались хорошо, так что стол стоял крепко, а в комнате был не то чтобы сумрак, но полусвет. Спиридон Никитич сидел за чаем, на столе стояло варенье, сухарики, сушеные собственноручно в духовке, еще всякая мелочь. Ровными шагами меряли время ходики, был уже поздний вечер.
За столом со Спиридоном Никитичем сидел тот, кого мы назовем гость, хотя с таким же успехом могли бы назвать его учителем. Но по веским причинам мы воздержимся от особенных описаний гостя, поэтому будет довольно и того, что скажем.
Гость учил Спиридона Никитича, что в речь Спиридона проникли обрывки чужой речи, чужие слова. Слишком долго, по мнению гостя, Спиридон Никитич то учился, то читал, а то еще слушал кого-то, то есть совсем не находил время на то, чтобы сказать что-то от себя. Потому гость был недоволен речью Спиридона Никитича, указывая, что последний говорит не столько сам, сколько звучит многоголосым и бестолковым эхом. Гость просветил Спиридона Никитича, что такая глоссолалия опасней чем кажется и кое-что намекнул о том, куда, по его выражению, зовут такие голоса призраков. Затем гость с нарастающим раздражением указал Спиридону Никитичу, что лучшим для него было бы и отучиться думать. Недоумение по поводу невозможности и вредности недумания гость развеял, приведя в пример собирание кубика рубика. Как пояснял гость, заранее обдуманного плана этой загадки у решающего нет, а лучше, когда решающий решает такую задачу, не давая себе отчета, как он это делает, то есть не думая над решением. Последнее, впрочем, ничуть не мешает решению. Усмехнувшись, гость пояснил, что это пример простой, а самое затруднение и задача для Спиридона Никитича другая, более сложная. Спиридон Никитич никогда не мог бы сказать что есть он сам, то есть отдавая отчет себе в своих мыслях или поступках, он самой рефлексией отгораживался от них, то есть оставался как бы другим, нетождественным представленному и скрытым. То есть сам Спиридон Никитич представлял внутри себя, в своем я, тьму, ровно как и его я окружала такая же непознаваемая и недосягаемая для его взгляда тьма мира. То есть все то, что Спиридон Никитич привык считать миром, было лишь обозначениями, утверждениями, такими же, какими он прятал самого себя от себя. Всякое утверждение об окружающем, на что обратил внимание Спиридона Никитича гость, было также отчуждено от действительности, как и рефлексия по поводу себя, причем в случае с представлением о мире представление было всего лишь скорлупой все той же ловушки бессодержательной рефлексии. Гость обратил внимание Спиридона Никитича на то, забавную особенность конструкции, которую принято принимать за мир. Каждое утверждение органично содержит в себе и свое опровержение, то есть обращено ни к чему более, чем к самому себе. И вот под этой скорлупой прячется от тьмы внешнего мира тьма собственного я. В заключение гость заметил, что в пределах такой системы невозможно сказать, существует-ли сам Спиридон Никитич и внешний мир, или нет.
Над последним замечанием Спиридон Никитич не удержался и задумался. И тут же обнаружил, что сидит один за столом перед чашкой чая с розеткой с яблочным вареньем, а на кресле, придвинутом к столу, никого нет, только тень от лампы вместо гостя.