Неизвестно что случилось бы со Спиридоном Никитичем после того, как в новые времена разорили колхоз, но каким-то чудом, совершенно без его участия, его перевели в райцентр в строительно-монтажное управление, ему еще, что совсем удивительно, даже досталась хрущевка.
Однако, Спиридон Никитич в управлении совсем захирел, считать приходилось какие-то страшные и непонятные сметы, совсем не то, что в колохозе, где учету подлежало все живое и веселое, свинки, коровки и курочки. Теперь в сметах фигурировала бетон, противный серый бетон, и опалубка, страшные железные крючки и щиты, которые окончательно нагоняли тоску на Спиридона Никитича. Угнетал его и сам город, раньше прямо на работе Спиридон Никитич выходил на крыльцо конторы с самой толстой и засаленной папкой, давал ее нюхать собакам, стыдил их и увещевал. Собаки с охотой нюхали папку и с удовольствием слушали Спиридона Никитича. В городе было совсем не то, райцентр, хотя и был самым маленьким захолустным городишком, но поражал Спиридона Никитича своей отличной от деревни неприродностью так, что счетовод даже и не мог высказать, что же его тяготит.
И что было бы, нельзя и сказать, но к Спиридону Никитичу, каждый вечер, когда тот приходил в свою пустую и одинокую квартиру в сером доме, стал приходить китайский мудрец Сяо Ю. Спиридон Никитич нисколько не удивлялся, как китайский мудрец проходил в запертую квартиру и с чего бы это он стал делать одолжение своими визитами простому счетоводу, у него даже и вопроса такого не возникало, ведь представления людей о нормальности основываются на регулярности, а почтенный мудрец заходил к Спиридону каждый вечер.
Сяо Ю был уже совсем старым, но оставался бодрым человеком с необычайно ясным умом. Только волосы на голове у него все были седые, седые были и длинные тонкие усы, и длинные брови. Сяо Ю никогда не был ни печален, ни весел, но всегда оставался с ясным духом, прекрасно располагающим к себе собеседника. Только иногда казалось, что Сяо Ю прячет полуулыбку в губах, как руки в длинных рукавах своего шелкового халата.
Вечером Сяо Ю пил чай со Спиридоном Никитичем и вел с ним беседы.
Сяо Ю брал чайник с кипятком, одним движеним наливал кипятку в маленькие чашечки, накрывал блюдечками и переворачивал, чтобы согреть их. Потом быстро выливал воду прямо на столик, на котором стояли чашки. Вода уходила в отверстия в столике, а от влажного столика шел теплый и едва заметный пар. Затем Сяо Ю бросал по маленькой щепотке чая в чашки, снова повторял все и выливал первую воду с заварки. Теперь от столика шел уже ароматный пар. Когда Сяо Ю наливал кипяток в третий раз и третий раз переворачивал накрытые блюдечками чашки, теперь уже можно было пить, вернув их в нормальное положение и сняв блюдечки.
В благовонном аромате собеседники пили чай и вели говорили. Тонкий и непринужденный разговор вел Сяо Ю. Он говорил свободно, переходил от темы к теме нестесненно, обогощая каждую такой сменой направления разговора. Рассказывал Сяо Ю и много мудрого, и последние новости, например о том, что жена младшего Чжана точно лиса*, а отчего бы еще у них так родится рис? Иногда Сяо Ю декламировал стихи, иногда занимался каллиграфией. Сяо Ю был прекрасным каллиграфом, а Спиридон Никитич обожал смотреть и на его чудесную работу, и на прекрасный результат. На самом деле Спиридон Никитич не знал китайского языка и ровным счетом ничего не понимал из иероглифов, начертанных рукой Сяо Ю, но это нимало не мешало Спиридону Никитичу созерцать прекрасные образчики каллиграфии. Нисколько не мешало незнание Спиридоном Никитичем языка и в разговоре, так как, общаясь с мудрецом Спиридон Никитич понял, что слова, как дом на горе с флюгером на крыше среди других домов. Далеко от горы такой флюгер виден и виден ясно, но стоит подойти к самому дому, как флюгер пропадает из вида и остается перед тобой одна стена дома, а поднимись выше и другие дома закроют от тебя тот и с флюгером, что так был хорошо виден издалека. Также обстоит дело и высокоученой беседой, которая пока она ведется, как бы ясно указывает на свой предмет, но чем выше восходишь в понимании, тем будто бы больше теряешь этот предмет из виду, пока путь, который откроется к другому и высшему, не закроет первоначальное окончательно. Спиридон Никитич, сам того не заметив и оставаясь счетоводом, простым и незначительным человеком без особого ума, стал, встречаясь с Сяо Ю, настоящим философом, т.е. мог созерцать мир, не отягощась представлениями.
Спиридон Никитич еще мечтал поехать вместе с Сяо Ю в гости к великому мудрецу Цао, который после смерти удостоился перерождения в колодезный журавель. Все такой же жилистый и сухой, как и при своей жизни, Цао точно также, как и раньше, как бы отвратился от участия в делах, но подавал всякому ему нужное.
* Лисы по китайскому поверью это что-то вроде оборотней