Ученiку дождia
Свеча - u в неjaркое пламia у ног,
как рухлiaдe на вoiброс, летелu подробностu.
Вверху кiпeтiл-сia u пел чeугунок,
отнoiнiе - до гроба, u вечно - в загробностu.
Постоū! Тoi не своū, что-б с роднoíу сестроū
под стонū u воū норовiтe всемu тäжкiмu!..
И мoiслu ломалu-сe о рvθменнoiū строū
u жалобно нoiлu болeноiмu дворнiaжкамu.
Хотело-сe, что-б кто-то в чаду папvрос
вошeл-лu, вознiк, настоíaсчiū u стóiaсчiū,
u сладко ломаia своū голос u торс,
спросiл-бoi как старшiū u мудрoiū: "Hу что есчё?"
Случало-сe нечасто, u бoiло давно,
ему всё труднеū прорoiватe оцепленïе.
А с улiцu в каждое - настежe! - окно
ночe вешала плед своего затемненïa.
Там месeц, смiнаia закон веса тел,
одiн, в отголосках погасшего зарева,
одiн, как лунатiк, ходiл в вoiсотie
u сам-же с собоū нi о чём разговарiвал.
Тревога дрожала, как загнаннoiū год
дрожiт в уголкiе запорошенноū памeтu,
u делало-сe страшно. Ему. За него.
Ребeнку в uзвiвах узорчатоū наледu.
И лiл-сia uз тучu сiреневoiū газ,
он гас u смеiaл-сia u звал оборванцамu
скамеiкu u лужи, Бетховена, нас,
художнiков, рвусчiх êтeудū в Абрамцевiе.
...Ia двiгал-сia далeшiе, слепоū волонтёр.
Шептало-сe само: "Продвiженèе целiтелeно".
И с белого камнia ja молчiа отёр,
как след сапога, наставленèе Учiтелia.