Стареть красиво, дано не каждому. Лидия Григорьевна разменяла восьмой десяток, но время не стерло очарования с увядшего облика. В улыбке угадывался пленительный изгиб, седые кудри не утратили густоты, яркие, как предвечерние небо глаза глядели на мир проницательно и пытливо,
- Словно законсервировали Лидку, - с завистью сплетничали сверстницы. - А чего удивляться: ни забот у бобылихи, ни хлопот, в бухгалтерии просидела, тяжелее ручки ничего не поднимала.
Жила Колмогорова в обветшалом пятиэтажном доме. Женщина помнила его новым: с ослепительной белизной стен и гладкими перилами в чистых подъездах.
Новостройка высилась недалеко от реки. Поделившая водную гладь дамба бежала вдаль, к едва различимому лесу. С весны до осени на дамбе толпился народ, люди купались, рыбачили с усыпанных щебнем склонов, катались на лодках.
С годами портовую часть дамбы укрепили, а с противоположной стороны намыли песка и взрастили на нем безликие кварталы. Будто и не плескалась там полноводная река. Едва сходил снег, от пыли не было спасу.
Лидия Григорьевна прополоскала тряпку и двинулась к серванту. За двадцать лет она привыкла хозяйничать одна. Её единственный поздний ребенок, кудрявый крепыш Лёнечка, умер от менингита. Муж не справился с ударом, ушел вслед за сыном. Женщина взяла в руки фотографию в самодельной рамке. Сын с мужем улыбались ей со снимка. ' Кому нужна моя безрадостная жизнь? - привычно взгрустнула Лидия. - Надо на могилки съездить, лавочка совсем развалилась, придется соседа просить, новую сделать'. Она помрачнела. Зыбин всегда выручал, но благодарность принимал исключительно водкой. Меры не знал, частенько срывался в запой, а Лидия долго чувствовала себя виноватой.
Она поставила рамку на место и пошла за веником. На днях изматывающая, редкая для мая жара закончилась бурей. Внезапно с реки обрушился стылый ветер, по дворам закружили пыльные волчки, небо нахмурилось и, тяжело грянув, разразилось тугими белесыми струями. Взъерошив тополя, ливень с ревом промчался над городом. Когда все стихло, в пенных лужах плавала оборванная листва, кое-где валялись обломанные ветви. Неостекленный Лидин балкон изрядно замусорился.
Подметая, Колмагорова наклонилась к стоявшему в углу цветочному горшку. Сожранную тлей хризантему пришлось выкинуть, и горшок пустовал.
Теперь в нем, на влажной земле, появились две подозрительные скрученные, как бараньи рога, колбаски: оранжевая и синяя. Сквозь матовую кожицу существ виднелся ряд пузырьков и жилок.
'Гусеницы, что ли? - предположила Лидия. - Какие-нибудь мутанты. В газетах то про свиней с крыльями пишут, то про крокодилов без лап'. Она принесла ручку, тихонько поддела гусениц и увидела, что они имели общий уходящий в землю розовый стебель.
'Не с неба же они свалились? - топталась женщина у горшка. - Перед грозой я снимала белье. Тут было пусто. Два дня. Это выросло за два дня. Точно какой-то мутант'. Она с опаской ткнула синюю спиральку ручкой. Кончик спиральки шевельнулся, упругие кольца напряглись, желеобразная масса внутри тускло блеснула.
Григорьевна взвизгнула и отпрянула, а когда перевела дух, обнаружила, что обе спиральки мягко пульсируют нежным голубоватым сиянием. Так в ночи горят светлячки: чарующе и таинственно. Казалось, что малютки извиняются за испуг. И Колмогорова вмиг расположилась к ним.
- Гостей за порогом не держат, - сказала она, занеся горшок в дом.
У соседей бухнула дверь, раздался плач, ругань, визг. Колбаски разом налились чернилами; скукожились и настороженно замерли, как испуганные дети.
- Не бойтесь, глупенькие, это Витька-непутяка бузит. Пока трезвый - душа человек, а как выпьет - хуже пса. Скоро уснет.
Спиральки немного расслабились, чуть посветлели. 'Они понимают!' - сделала поразительный вывод Лидия.
Она заботливо перенесла горшок в ванную, где было тише.
- Что же мне с вами делать?
Существа доверчиво распустили кольца спирали. Правая колбаска опять стала синей, левая - оранжевой. 'Видимо, это мальчик и девочка', - решила Лидия.
- Я буду звать тебя Ванечкой, - обратилась она к синему существу, - а тебя, рыженькая, - Варечкой. Согласны?
Те коротко просияли зеленым. Лидия Григорьевна растрогалась до слез. Ванечка и Варечка напружинились и полиняли.
- Ничего. Это хорошие слезы, сладкие.
С того дня у Григорьевны началась другая жизнь. Все свободное время она проводила рядом с необычными детками. Поначалу её беспокоило, чем их поить-кормить. Вода из крана им не понравилась. Они краснели и морщились. Вода талая пришлась им по вкусу, но пили они раз в неделю. То, что гостям пора пить, женщина определяла по их слегка одрябшим тельцам.
Звуков они не издавали, во всяком случае, при ней. Выражая согласие, загадочная пара мерцала зеленым цветом; красный - означал протест. Радуясь, колбаски золотились и покачивались.
При внимательном наблюдении, можно было заметить, что одна продольная часть созданий была чуть светлее. В хорошую погоду Лидия выносила горшок на балкон. Под солнечными лучами Ванечка и Варечка вытягивались, поворачивали бледные участки навстречу свету и очень смахивали на разомлевших котят. Так и тянуло пощекотать им 'животики'. Однажды она не устояла, провела пальцами вдоль Варечки и почувствовала ритмичную пульсацию. На ощупь Варечкина поверхность была сродни крылу бабочки: чуть скользкая, шелковистая. Ванечка был грубее, но в целом они производили впечатление слабых, безобидных существ.
Форма колбасок постоянно менялась. От любопытства они превращались в забавные голубые мячики, тревога скручивала их в тугую спираль. Стоило Григорьевне рассердиться на кого-то, осуждающе заворчать, как они серели и демонстративно завязывались узлом.
Между собой Варечка и Ванечка жили в полном ладу. Григорьевна нередко заставала их переплетенными в разноцветную косичку, а вокруг растекался тонкий, ни с чем не сравнимый аромат.
Лидия Григорьевна не уставала смотреть на них. Но напрасно завистничали кумушки, уж чем- чем, а праздностью она никогда не страдала. Она не вникала в сериальные дрязги, не умела сидеть сложа руки, часами болтать по телефону. День её был заполнен делами: уборкой, штопкой стряпней, ходьбой за покупками. А еще она вязала на спицах и крючком. Особенно ей удавались скатерти: воздушные белоснежные, с мудреными узорами. Лидия изготавливала их на продажу, по заказу, но, бывало, просто дарила, будто выпускала на волю белых лебедей.
Обычно она занималась вязанием у телевизора, отдавая предпочтение старым фильмам, передачам о здоровье и концертам. Навязчивая реклама раздражала её, выводила из себя. Ванечка с Варечкой эту напористую вопящую мешанину тоже невзлюбили. Под новостные блоки они тускнели, съеживались; от известий о катастрофах, убийствах и войнах покрывались черными маслянистыми пупырышками; всяческие шоу вызывали у них приступы судорог. А вот советские мультфильмы приводили Ванечку с Варечкой в неописуемый восторг. Они раскачивались, играли всеми цветами радуги.
Как-то, перебирая каналы, Григорьевна попала на тяжелый рок. Безумные крики, адский шум, истеричные завывания фанатов сразили обитателей цветочного горшка. Жалкие, дрожащие, они без сил обвисли на стебельке.
- Да разве это музыка! - поспешно выключив телевизор, рассердилась Лидия Григорьевна. - Срамота одна. Ни уму ни сердцу. Что за песни пели раньше! Душа плакала и смеялась, а это... Жаль, радиола давно сломалась.
Она с любовью погладила покрытый кружевной салфеткой радиоаппарат.
- Старенькая, еще мамина. По тем временам была очень дорогая и дефицитная вещь.
Варечка вопрошающе округлилась и засветилась голубым.
- Да ты не поймешь. Короче говоря, будь радиола исправна, я бы вам показала настоящее искусство.
При этих словах Ванечка встрепенулся. В ту же секунду он подобрался, сжался вдвое и вдруг послал в радиолу рубиновый луч. Внутри неё что-то всхлипнуло, на деревянной панели вспыхнул индикаторный глазок. Радиола заработала!
Забыв про крючок, Лидия растерянно моргала. Ванечка, довольный произведенным эффектом, сиял, как электрическая лампочка.
- Умнички вы мои! Ну, теперь я вас порадую!
В коридоре у неё стоял небольшой сундук, тоже из материного наследства. Укрытый ковровой дорожкой, он служил телефонной тумбочкой. Пластинки бережно хранились на самом дне сундука и выглядели как новые. Лидия разложила виниловые диски на столе и взяла одну из них.
- Сейчас, - она подняла крышку радиолы, положила пластинку на резиновый круг, нажала рычажок и опустила иголку.
- Я встретил вас и все былое... - поплыл в тиши квартиры неповторимый тенор Козловского. Пестрая парочка блаженно размякла.
О необыкновенных гостях Лидия Григорьевна никому не рассказывала. Мало ли что подумают, скажут, в маразм бабка впала. Если к ней приходили, она уносила горшок на кухню или прятала в сервант.
Занятая Ванечкой с Варечкой, Григорьевна как-то забыла о своих болячках. Раньше, как многих пожилых людей, её изводила бессонница. Теперь сон наладился, а сны расцветились, наполнились красками. И снились ей удивительные места. Под янтарными небесами вольно стелились бирюзовые равнины; в тепле изумрудного солнца нежили спины апельсиновые холмы. Певучие ивы плели косы над медовыми реками; за безмолвными далями целовали небо, сияли вершины перламутровых гор. Щедрыми ласками, упоительной благодатью манили они, умиротворением и радостью, но стоило к ним приблизиться - растворялись, таяли как миражи в слоистом трепетном воздухе.
- И к чему бы это? - просыпаясь, гадала Колмогорова.
Однажды утром кто-то рьяно зазвонил в дверь. Лидия убрала горшок из комнаты и поспешила к двери.
Лидия достала из холодильника банку с солеными огурцами и нацедила стакан рассола. В прихожей что-то с грохотом упало. Ахнув, женщина бросилась туда. Варечка и Ванечка только того и ждали. Соединившись концами, они образовали круг. Сверкая лиловым, он едва слышно загудел и прошил стакан очередью бирюзовых огней. Через мгновение от круга не осталось и следа.
- М - м - м, - дергал щетинистым кадыком Зыбин, жадно хлебая рассол.
За несколько недель колбаски значительно подросли. Стебелек их вытянулся и одеревенел. По средней линии 'животиков' проступил зигзагообразный шов. Пузырьки и прожилки под растянувшейся кожицей обозначились четче и резче.
Дни неумолимо мчались в осень. С зыбинской стороны без конца стучало, жужжало и скребло: Виктор затеял ремонт.
- Хоть бы не бросил, - печалилась Григорьевна. - Запьет - все прахом пойдет.
Ванечка и Варечка перемигнулись салатовыми вспышками: они были спокойны за Виктора.
В прохладный августовский вечер Григорьевна почувствовала себя плохо: сердце сжало в горячих тисках, голову окутал удушливый туман, ноги подкосились. Жмурясь от едкой боли, Лидия нашарила рукой прикроватную тумбочку, где хранила лекарства, но, сраженная невыносимой болью, бессильно рухнула на кровать. 'Конец! - с ужасающей ясностью поняла она и в панике стала искать глазами Ванечку и Варечку. - Кто о них позаботиться? Они так слабы!'
- Не бойся! - подбадривающе розовели те и вдруг погасли, а над ними возникла густая пурпурная дымка. Она подлетела к женщине и невесомо коснулась её лба.
Страх покинул Лидию. Боль исчезла, тело наполнилось легким приятным теплом, все кругом залил перламутровый свет. В радужном блеске вершин наплывали прекрасные горы... Усталые губы Григорьевны приподнялись в последней улыбке, зрачки распахнутых глаз дернулись и расширились, морщинистые руки обмякли.
Первым забил тревогу Виктор: его смутила долгая тишина у соседки. Послали за участковым, пригласили слесаря. В квартире сильно пахло чем-то приторным. Брезгливо кривясь, слесарь отпер окна и балконную дверь. Упругий сквозняк взметнул тюль, ворохнул сухие серые шкурки в цветочном горшке. Колмогорова лежала в кровати, как будто спала. На блузке, у сердца, искрилась крупная пионовидная брошь.
- Занятная штучка, - тронул её Зыбин.
Мелодично тренькнув, пион рассыпался кучкой розовато-желтых гранул. В ту же секунду они ожили; встряхнув, расправили мельчайшие разноцветные крылышки-лепестки, дружно взлетели над покойной, чуть качнулись, прощаясь, и устремились на улицу. Мужчины озадаченно переглянулись.
- Что за хрень? - участковый вытер платком виски.
- Откуда нам знать.
Над лесом, за дамбой, дыбились тучи. В лиловых клубах плясали золотистые искры.
