Чейни Питер : другие произведения.

Циклы детективных романов. Книги 1-26

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Питер Чейни
  Этот человек опасен
  ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОПАСЕН!
  ЦЕНТРАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ ОКЛАХОМЫ
  обращается ко всем патрульным группам, всем сотрудникам дорожной полиции. Ищите Лемми Кошена, который сегодня убежал из тюрьмы Оклахома-сити, убив помощника шерифа и охранника. Последний раз его видели на дороге, ведущей к границе штата возле Талека. Вероятно, направляется в Джоплин. Будьте осторожны: ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОПАСЕН!
  Он за рулем машины "Форд Y-8" темно-зеленого цвета, у которой разбито стекло с правой стороны. На машине номерные знаки штата Миссури, но они, вероятно, будут заменены. Кошен вооружен. Это убийца!
  Кошен был осужден на двадцать лет тюрьмы за убийство полицейского в штате Оклахома в прошлом году.
  Центральное полицейское управление Оклахомы обращается ко всем патрульным группам, всем сотрудникам дорожной полиции. Ищите этого человека! Предупредите все автостанции между Талса и Талека, что ему, вероятно, понадобится бензин. Задержите его! Задержите его!
  ГЛАВА 1
  ПРОГУЛКА НА АВТОМОБИЛЕ
  
  Ничто не могло испортить мне настроение, которое было у меня, когда я стоял на углу Хеймаркет и Пикадилли. Даже Миранда ван Зелден.
  Это было в одну из тех ночей… Вы понимаете, что я хочу сказать — когда все идет хорошо, когда ты чувствуешь, что все получается, что ты обставляешь всех. Я чувствовал себя на вершине счастья, а это случается не так часто.
  Вот, взгляните на меня: зовут меня Лемми Кошен. Это мое настоящее имя, но у меня так много кличек, что иногда я и не знаю, кто же я на самом деле. В Чикаго некоторые типы называют меня просто "Чи", чтобы показать, что и они читали детектив, написанный каким-то подонком, утверждающим, что его едва не убили "пушкари" Аль-Капоне. Меня обычно зовут "двойной", так как считают, что прежде, чем меня задержать, в меня надо всадить двойную порцию "драже". Правда, есть места, где я кое-кому известен и под именем "Толидо".
  Я рассказываю вам, что я из себя представляю, но если вы не верите, можете обратиться в любое место, где занимаются уголовными делами и отпечатками пальцев, и навести справки там.
  В общем, все идет хорошо, но дело Миранды ван Зелден ни на шаг не продвигается. Эта девочка задала мне задачу.
  Мне кажется, что Хеймаркет — замечательное место! Понимаете, я раньше никогда не был в Лондоне, и меня разбирает смех, когда я вспоминаю, как я сюда попал. В Нью-Йорке мне рассказали, что английские полицейские такие старательные, что даже арестовывают друг друга, чтобы набить себе руку. Мне сказали, что у меня абсолютно нет никаких шансов пройти через пункт проверки паспортов.
  Мне удалось. Я скромно проехал в Марсель, где одна старая калоша, считающая для себя делом чести переправлять через границу типов вроде меня, устроила мне американский паспорт с подлинной фамилией и фотографией парня, которая могла бы сойти за мою только после хорошей выпивки.
  Я болтаюсь по Хеймаркет уже одиннадцать часов. Я неплохо пообедал, на мне смокинг и черная фетровая шляпа. Если вас еще что-то интересует, скажу вам, что вешу я 200 фунтов, а лицо у меня такое, что девушки влюбляются в меня с ходу, поскольку я похож на парней из русского балета. Кроме всего прочего, голова моя прилично работает, и если я добавлю, что одна девочка в Толидо отравилась алкоголем после того, как я ее бросил, то вы будете отлично осведомлены на мой счет.
  Я, кажется, говорил уже, что ночь была чудной. Я прогуливаюсь вдоль улицы, спокойно размышляя, потому что привык хорошо все продумать, прежде чем идти на риск. История с Мирандой ван Зелден — это не детская игра, и есть ребята, которые прихлопнули бы меня, как муху, немедленно, как только им стало бы известно, что затевается!
  Вы, может, слышали, как совершаются похищения? Допустим, похищают какого-то типа, женщину или ребенка. Люди эти, конечно, должны быть богатыми. Их держат в какой-нибудь дыре до тех пор, пока их родные не уплатят выкуп. Этот бизнес, как вы сами понимаете, не приветствуют ребята из Федерального департамента юстиции, попросту — "феды", как я буду их называть.
  Вот теперь я подвожу вас к сути дела.
  У меня есть предположение, что "феды" находились на том судне из Марселя… ну, к этому я еще вернусь. А пока представлю вам Миранду ван Зелден, очень красивую женщину. Итак, дамы и господа, коль скоро знакомство состоялось, я расскажу вам о ней подробно.
  Эта девочка — наследница семнадцати миллионов долларов, не плохой кусочек, а? И кроме того, это самая прелестная девушка, о которой может мечтать деловой мужчина, переутомившийся на работе, после того, как ему пришлось надолго задержаться в конторе.
  Первый раз я говорил с Мирандой в отеле "Жимолость и жасмин" на главной улице Толидо Роуд. Это было тогда, если помните, когда Френчи Сквилс хотел объясниться с бандой Лакассара, хозяина этой коробки. Той ночью жимолостью и жасмином не пахло, и это заведение можно было бы назвать "Свинцовой аллеей", если учесть число пуль, выпущенных тогда в этом отеле.
  Было около часа ночи. Я стоял, прислонившись к одной из скульптурных колонн дансинга, в ожидании спада оживления и смотрел на Миранду, танцевавшую с одним из горилл, который состоял в окружении Лакассара. Гибкая, как пантера, с фигурой, способной сорвать даже бриллиантовую свадьбу, и в то же время легкая, как фея. Если хотите знать мое мнение, то я считаю полным идиотством, что такая девчонка, как она, проводит время в подобных местах исключительно в погоне за острыми ощущениями.
  Прежде, чем следовать дальше, пожалуй, стоит объяснить вам ситуацию в Толидо. О том, что я сам делал там, не следует знать. Прибыл я туда из Оклахомы, где почувствовал себя как-то неуютно, и слонялся в поисках приключений, в конце которых кое-что перепадало и мне. В то время трудно было определить, кто кого преследует. Еще в Оклахоме я слышал о Миранде, президент США Рузвельт и директор Федерального бюро расследования (ФБР) Гувер заявили, что покончат с преступностью. Но в ожидании выполнения этих обещаний никто не мог понять, полиция ли преследует гангстеров или наоборот. Происходило еще больше преступлений, махинаций, мошенничества.
  Френчи Сквилс вбил себе в голову, что закон в Толидо осуществляет он. Это был крупный детина, подпольный торговец алкоголем, пират, рэкетир и глава шайки в этой местности до приезда Тони Лакассара. Тони смылся из Чикаго после диспута в одном гараже, в ходе которого четверо полицейских "федов" и один коммивояжер, который был в доску пьян, буквально захлебнулись свинцом и даже не подозревают об этом.
  Тони скрылся и появился в Толидо, прихватив с собой такую банду подонков, которых никогда не было в преступном мире. Я видел много неприятных людей, но банда Лакассара — это просто купорос.
  Тони начал ходить возле коробки Френчи, чтобы прибрать ее к рукам. Френчи пытался сопротивляться, но только до тех пор, пока одного из его людей не обнаружили на берегу залива Моми прибитым к дереву 4-дюймовыми гвоздями, с запиской во рту, в которой Тони выражал наилучшие пожелания Френчи.
  Состоялись переговоры и было объявлено что-то вроде перемирия. На некоторое время наступило спокойствие, но Тони все еще был недоволен, хотя у Френчи остался только отель "Жимолость и жасмин". И, кажется, мысль завладеть и этим кабаком овладела Тони как раз в тот вечер, о котором я рассказываю.
  С одной стороны, мне было это удобно. Если эти подонки расправятся друг с другом, в моем деле кое-что может проясниться. Я терпеливый паренек. Мне бы вручить медаль за ожидание многих вещей: денег, девочек, судебного следователя и прочего. Кроме того, меня интересовало и другое. Я определенно чувствовал, что за спиной Лакассара стоял кто-то другой, кто дергал за веревочки, истинный хозяин. И этот парень, о котором идет речь — это Сигелла, вы можете себе представить?
  Так вот, я стоял, прислонившись к колонне, и смотрел, как Миранда общалась с Йонни Малосом, шефом телохранителей Лакассара. Он не дурен собой, а что касается танцев, то он умеет танцевать. Миранда — тоже. Вдвоем они составляют приличную пару. И это щекочет мне нервы.
  Было жарко. Одна из тех ночей, когда при каждом вздохе думаешь, хватит ли воздуха для следующего. Мой фальшивый воротничок начинал разваливаться. Я мечтал о прохладе, о воде. В зале было так душно! Дансинги всегда душные. Дом был доверху наполнен завсегдатаями ночных коробок: мошенниками, наводчиками, проститутками и тому подобной публикой, которую всегда встречаешь в заведениях подобного типа. И мне казалось, что по меньшей мере, половина посетителей имела при себе оружие и могла им пользоваться.
  Я подошел к бару, расположенному в глубине зала, и заказал себе виски с содовой.
  — У вас здесь очень мило, — сказал я бармену, решив выудить у него что-нибудь. Но он, как оказалось, не был расположен к разговору, и я понял, что как источник информации он будет мне так же полезен, как мигрень — лошади. Я покидаю это место, выхожу на веранду и обхожу вокруг дома.
  Находящийся позади дома гараж, это ангар, вытянутый в длину параллельно дороге, которая проходит как раз перед отелем. На углу я заметил парня в смокинге и белой фетровой шляпе, который, опершись о столб, наблюдал за дорогой. Он с безмятежным видом курил сигарету.
  Такое выражение лица бывает у людей, которые стоят на страже в ожидании неприятностей. Он увидел меня и быстро сунул руку в карман пиджака. Когда так долго, как я, живешь в Америке, такой фокус не проходит незамеченным.
  Я бросил свой окурок и направился к нему.
  — Как дела, старина? — спросил я. — Нет ли огня?
  Я достал из кармана две сигареты и одну дал ему. По глазам его я понял, что этот парень — наркоман.
  Он улыбнулся во весь рот, потом достал зажигалку и дал мне прикурить. Сразу после этого, он отвернулся и продолжал наблюдение за дорогой.
  — Тебе не нравится там, внутри? — спросил он.
  Я потер затылок.
  — Там отвратительно. Адская жара. Даже здесь задыхаешься. Странно, что так много людей мучаются там, вместо того, чтобы делать что-то более интересное, пьют в этой коробке всякую гадость и подыхают от жары…
  Он посмотрел на меня.
  — Это тебе не нравится, паренек? — спросил он. — Тогда что же тебе мешает убраться отсюда?
  — А куда деваться? Тебе тоже, похоже, здесь не нравится, — заметил я. — Что если нам отправиться что-нибудь принять?
  Он снова сунул руку в карман.
  — Послушай, малыш, если я захочу пить, то я сам могу оплатить свой стакан. У меня дела.
  Я стряхнул пепел со своей сигареты.
  — Прошу прощения, старик, я этого не мог знать. Ты кого-нибудь ждешь?
  Он бросил на меня змеиный взгляд.
  — Послушай, детка, ты разве не понял, когда я сказал тебе, чтобы ты убирался отсюда? Ты слишком любопытен и это может причинить тебе неприятности.
  Я бросил свой окурок.
  — Ладно, ладно. Что бы я ни говорил, это просто так. Не стоит так сердиться. Доброй ночи.
  Я спокойно осмотрел окрестность. Ни одной кошки. Я сделал движение, будто собираюсь уходить, но внезапно выдал ему оплеуху между глаз. Он опустился, как цветок. Я поймал его за воротник и поволок внутрь гаража, в темный угол, где прислонил к какой-то машине. Потом обшарил его.
  Он носил револьвер "Смит и Вессон" в кобуре под левым плечом и автоматический "Кольт" 38-го калибра в правом кармане смокинга. За поясом у него — шведский кортик с лезвием в семь дюймов, в кармане брюк болтается небольшая яйцевидная бомба. Арсенал Нью-Йорка может равняться по нему, уверяю вас.
  Я прислонил его к стене и стал щипать за ноздри: отличная штука, чтобы привести человека в сознание. Через несколько секунд он замотал головой, потом открыл глаза.
  — Хорошо же, маленькая сволочь, — пробормотал он, — тебе не слишком долго придется ждать. Ты заплатишь за это, подонок. Когда мы с тобой объяснимся, твоя родная мать не захочет обменять тебя за пару стоптанных ботинок. Подожди, Лакассар достанет тебя.
  — Помолчи, — предложил я ему и влепил по зубам. — Слушай меня, я сейчас говорю с тобой. Я не хочу мучить тебя и доставлять тебе неприятности, мне только хочется знать, кого ты ждешь, и предупреждаю, не старайся выкинуть какую-нибудь шутку. Твоя артиллерия у меня в кармане. Ну, а теперь, мой красавчик, договорились или, может, придется двинуть тебе по лицу гаечным ключом?
  — Я ничего не знаю, — проговорил он. — Я только вышел немного подышать воздухом. Ведь можно дышать? — спросил он.
  — Ты из банды Лакассара, не так ли? — ответил я. — Ты считаешь меня настолько глупым, будто я не понимаю, что половина людей в этом бараке — его люди, а? Там есть служащие, которые никогда никого не обслуживали и вообще никогда не служили и только ждут, когда что-то произойдет. У метрдотеля — раздутая фигура из-за кобуры, которую он носит под мышкой слева, а если у бармена не болтается в каждом кармане по "Смит и Вессону", то значит я — индийская принцесса в приступе малярии. Фактически сегодня дело пахнет потасовкой. Итак, все, что тебе остается делать, это рассказать мне, что ты знаешь, и поторопись, дружок, ибо, в противном случае, ты отведаешь гаечного ключа.
  — Проклятие, — выдавил он. — Ну, ладно, расскажу, что знаю. Да, сегодня может произойти небольшая заваруха.
  — Отлично, — ответил я. Мне надо было только убедиться в этом.
  Он сделал гримасу, которая должна была означать улыбку, и спросил, не верну ли я ему его артиллерию. Я попросил его не говорить глупостей, стукнул его пару раз и потом связал электрическим проводом, который нашел в углу. После этого сунул ему в рот платок, а его самого поместил в какую-то тачку, у которой не хватало одного колеса. Я подумал, что вряд ли кто-нибудь захочет воспользоваться ею в ближайшие дни.
  Надо было поразмыслить, что делать дальше. Я сделал несколько шагов по дороге, закурил, вернулся в гараж и стал осматривать автомобили. На дверях одной машины я обнаружил знакомые инициалы "М ван 3", включил мотор и вывел ее на дорогу, остановив недалеко от отеля позади трех деревьев, где ее было не очень видно. Мотор, на всякий случай, я выключать не стал.
  Дальше я двинулся по дороге пешком. Через сотню метров дорога стала подниматься вверх и, взобравшись на пригорок, я обозрел длинную ленту шоссе, уходящую вдаль. Через некоторое время я заметил свет фар. Я подумал, что это могут быть автомашины Френчи. Видимо, их оставят здесь, где-нибудь недалеко от меня.
  Я не ошибся, и вскоре они остановились именно там, где я предполагал. Рожа, которую я рассмотрел в первой машине, принадлежала самому Френчи.
  Я подумал, что настало время вернуться в отель задами, обошел строение и вошел в зал через веранду. Подойдя к бару, угостил себя второй порцией виски с содовой, затем сел в уголке.
  Через несколько секунд я сделал знак маленькой продавщице сигарет, она подошла ко мне.
  — Скажите мне, куколка, — обратился я к ней, — у вас есть желание заработать пять долларов?
  Она посмотрела на меня и улыбнулась.
  — Что я должна сделать?
  Я сунул ей пять долларов.
  — Видите вон там девчурку? Ту, которая танцует с тощим верзилой. Подойдите к ней и скажите, что ее срочно вызывают к телефону. Идите сейчас же. Скажите, что надо подойти к дальней кабине.
  Она кивнула и направилась к танцующим: Миранде и Маласу. Миранда выслушала ее, остановилась, что-то сказала Маласу и направилась в коридор, где находились телефонные кабины.
  Ну что же, полагаю, я неплохо рассчитал, потому что в тот момент, когда Миранда покидала площадку, оркестр перестал вдруг играть. Перестал он играть по неожиданной причине, потому что саксофонист получил пулю прямо в кишки и с воплем покатился на эстраду. Стекла в зале около веранды разлетелись вдребезги, и какой-то тип вовсю заиграл на своем автомате по парням Лакассара, которые заливали в себя виски. Его мальчики также не остались в долгу, достали свой арсенал и принялись стрелять по окнам. Через пять минут дансинг стал похож на мясную лавку в пятницу вечером.
  Один толстый папаша, который должен быть бы дома с женой и детьми, лежал на полу с простреленной ногой. Он пытался подняться и получил пулю в лоб, после чего решил больше не подниматься.
  Продавщица сигарет, у которой в руке была все еще зажата пятидолларовая бумажка, получила пулю в тот момент, когда почти достигла выхода из зала. Она с удивленным видом стала опускаться на пол, приложив руку с банкнотой к животу, на котором расплывалось красное пятно. Бедная крошка!
  Я оставался неподвижным, прижимаясь к стене. С правой стороны меня закрывала деревянная колонна, и я думал, что у меня столько же шансов спастись, сколько у других. Краем глаза я увидел Миранду, которая поняла уже, что телефонный вызов был фиктивным и стояла в коридоре, вытягивая шею, чтобы рассмотреть, что происходит в зале.
  Я вам клянусь, что она была изумительна, эта девушка, со своими розовыми щечками и глазами, блестевшими от возбуждения. Небольшой светлый локон все время падал ей на глаза, и она откидывала его назад. Можно было подумать, что она присутствует на конкурсе по стрельбе или на бейсбольном матче.
  Наконец, понемногу шум стал затихать. Люди из банды Лакассара, находившиеся на улице, взяли парней Френчи в оборот, и потасовка стала перемещаться в сторону дороги, туда, где Френчи, по моему впечатлению, потерпел поражение, тем более, что Лакассар приготовился к встрече.
  Пора было действовать мне. Я быстро выскользнул в коридор и, подойдя к Миранде, спросил ее:
  — Скажите мне, мисс ван Зелден, чего вы здесь ожидаете? Это место не для вас, моя девочка. Когда эти молодые люди объяснятся между собой, они не постесняются объясниться и с вами.
  — Что же мне делать? — спросила она. — Моя машина в гараже, и нет никакой возможности дойти туда. Он и все там и стреляют друг в друга.
  — Ничего не бойтесь, мисс ван Зелден. Ваша машина стоит за тремя деревьями, в двух шагах от дороги. Это я поставил ее туда. А теперь послушайте мой совет: исчезайте отсюда.
  — Понятно, — весело проговорила она. — Я вас не знаю, но вы мне очень симпатичны. Это очень мило с вашей стороны.
  — Не беспокойтесь, у вас еще будет возможность встретиться со мной. Пока, малютка!
  Она повернулась и пошла по коридору. Я последовал за ней и три-четыре минуты спустя увидел, как красные огни ее машины исчезли вдали.
  Все не так уж плохо. Она вышла из игры. Но поймите меня правильно: не воображайте, что я рыцарь, который проводит свое время, приходя на помощь бедным девушкам. Совсем не так! Скажем, меня просто не устраивало, чтобы малютка ван Зелден попала в грязную историю. У меня имеются виды на нее.
  Итак, я смотрел вслед исчезающей машине, когда почувствовал вдруг, что кто-то находится позади меня.
  Я повернул голову и увидел Сигеллу, который также смотрел в ту же сторону.
  На случай, если вы с ним не знакомы, скажу, что Сигелла высокого роста, почти такой же сильный, как и я. Тонкий в талии, с лицом, немного напоминающим лезвие ножа, с кривым носом. У него маленькие, сверлящие, как буравчики, глаза, и вся гнусность, которую только можно вообразить, смотрит на вас оттуда.
  Он мило улыбался. Потом еще раз взглянул вслед машине Миранды и снова повернулся ко мне, после чего спокойно проговорил:
  — Хороший улов, а, малыш?
  Я сделал удивленный вид.
  — Я не понимаю: что вы хотите этим сказать, старина, — ответил я, но мне кажется, я не слишком его этим убедил.
  То, что Сигелла находился здесь в такой момент, говорило мне, что я был прав, считая его боссом Лакассара. Значит, я могу в любой момент получить кусочек теплой пломбы. Но пока все спокойно.
  Сигелла вытащил из кармана портсигар и протянул его мне. Мы взяли по сигарете. Он протянул мне зажигалку.
  При свете огня я видел, что он усмехается. Он убрал зажигалку в карман.
  — Ладно, до скорой встречи, — сказал он мне и кивнул. Он отправился по коридору в танцевальный зал, где сейчас все было спокойно.
  Я решил осмотреться и направился в раздевалку за своей шляпой, после чего по поперечной улице, стараясь держаться в тени, добрался до того места, где я оставил свою машину. Я сел за руль и нажал на педаль газа, так как уже имел честь доложить вам, что не люблю зря рисковать. Но все же я был ошарашен.
  Наматывая километры, я не переставал думать о словах Сигеллы: "Хороший улов, малыш, а?" Интересно, что он хотел этим сказать? Я спрашивал себя, включился ли Сигелла в мою игру?
  Удивительно, как быстро летят мысли… Все это пронеслось у меня в голове, когда я шел по Хеймаркет в Лондоне. В этот момент я подошел к королевскому театру. Спектакль окончился, и зрители начали выходить из театра. Я остановился, как вкопанный, так как заметил роскошную девушку, которая на противоположной стороне улицы собиралась садиться в машину. Мне показалось, что она бросила на меня многозначительный взгляд. Что бы там ни было, но пока я прохлаждался, размышляя, в действительности ли она на меня так посмотрела или мне показалось это, автомобиль тронулся с места.
  Она пересекла улицу, сделала разворот и подъехала к тротуару в нескольких метрах от меня, чуть впереди. Через заднее стекло ее машины я вижу, как она с веселой улыбкой смотрит на меня. Теперь нет уже никаких сомнений. Машина остановилась.
  Я придерживаюсь мнения, что никогда не следует упускать хорошей возможности, а что бы вы сами стали на моем месте делать, а? И я приблизился к дверце машины и снял шляпу.
  Она смотрела на меня сквозь стекло кабины, и я клянусь вам, эта девочка была хороша, как мечта. У нее есть и то, и это, и даже, имеются излишки, а платье она умеет носить. Я немало за свою жизнь повидал красивых женщин, но это — одна из лучших, уж можете мне поверить.
  — Что ж, Лемми? — спросила она, — это так-то встречают друзей?
  Я ответил ей со смехом:
  — Тысячу извинений, милая дамочка, я нахожу вас восхитительной, но к сожалению, должен сказать, что не знаю вас совершенно, а чтобы забыть такую, как вы, вероятно, надо сойти с ума.
  Она улыбнулась, показав два ряда перламутровых зубов.
  — Ну, ну, Лемми, ты что же, не помнишь вечер в Нью-Йорке, когда ты до того напился, что тебя пришлось отвезти домой? Ты отлично помнишь тот знаменитый ужин, который Сколлер дал в "Ритце"… Ты так и не вспомнил потом, кто отвез тебя домой?
  Я невольно свистнул.
  — Вот это да! Итак, это ты. Да, можно сказать, что жизнь, тем не менее, странная штука.
  Я вспомнил ее. Я оказался на этом вечере и выпил немало дрянного алкоголя, сами понимаете. Это она отвезла тогда меня домой, во всяком случае, она претендует на это. И, вероятно, так оно и было, иначе откуда бы она про это знала?
  — И что же мы теперь предпримем? — спросил я.
  — Садись в машину, Лемми, мне надо поговорить с тобой.
  Я вам повторяю, что никогда не следует упускать хороших возможностей. И я сел в машину. Она отъехала и повернула вокруг Полл Молл. Совершенно очевидно, что эта мышка меня знает, так как она рассказала мне о целой куче вещей и о местах, где я болтался. Она также говорила и о своей подружке Лилиан Шульц, которая, я знаю, сейчас также в Англии. Потом она предложила мне зайти выпить виски, чтобы отпраздновать встречу. Во время разговора я заметил, что мы находимся уже на Найтс-бридж. Вскоре машина свернула на поперечную улицу, потом проехала по другой и, наконец, остановилась перед роскошным зданием.
  Мы вышли из машины и сели в лифт. Подойдя к двери своих апартаментов, она повернулась и посмотрела на меня.
  — Ты знаешь, Лемми, это просто восхитительно, что я вдруг натолкнулась на тебя. Замечательно встретить старого друга в этих краях!
  Мне невольно в голову полезли разные мысли. Я говорил себе, что не следует развлекаться с красотками, когда приехал для того, чтобы заниматься делом Миранды. И вместе с тем, какой-то голос шепчет мне, что мужчина имеет право жить так, как ему хочется, что эта девочка, действительно, лакомый кусочек, и мне, действительно, очень хочется знать, что она на самом деле думает обо мне.
  Пока я так рассуждал, она открыла дверь и проводила меня в холл, где включила свет.
  — Раздевайся, Лемми, — сказала она, — и входи.
  Она прошла в другую дверь. До меня донесся приятный звук шуршанья льда в стакане. Я положил свою шляпу, повесил плащ и последовал за ней, но, подойдя к двери, остановился, как вкопанный. Напротив двери на кушетке расположился Сигелла. Пистолет в его руке был направлен прямо на меня.
  — Итак, пижон, — бросил он, — входи!
  ГЛАВА 2
  ДЕНЬГИ ИЗ АМЕРИКИ
  
  Если говорить о неожиданности, то я, действительно, обалдел. Секунд на десять я потерял дар речи. Я находился в Англии, в Лондоне, а передо мной сидел полный комплект, вся организация Сигеллы. Сам он развалился на диване и был одет очень элегантно, напоминая манекен, выставленный в витрине у Скуайра, портного элиты.
  Расположившись в разных углах комнаты, все остальные смотрели на меня с внушающей беспокойство веселостью. Тут был Йонни Малас, Лефти Скутерби — английский мошенник, который убежал из тюрьмы в Оберне с помощью картонного пистолета, Герман Шульц, Вилли Карначи и его брат Джинто, самая прекрасная шайка. Позади Сигеллы я увидел Тонни Рио, Франка Капаччи, Джимми Риксина из Швеции и еще некоторых типов, которых я не знал. Прямо "Парижский клуб" в Толидо, где собираются гангстеры.
  Я посмотрел на женщину. Она села на диван и ждала, пока Малас приготовит ей виски с содовой. Мне она улыбалась немного насмешливо.
  — Смейся, куколка, — сказал я ей, — ты проделала хорошую работу, ничего не могу сказать. Я не доставил тебе хлопот, а? Подумать только — захватить меня, как деревенского профана. Ладно, ты настоящая шпионка, а я — король лопухов. Но остерегайся. В один из ближайших дней я заставлю тебя проглотить твою змеиную улыбку.
  Собравшаяся в комнате публика, услышав, что я позволяю себе угрожать этой девице, страшно раскипятилась, а мне эта передышка нужна была для того, чтобы поработать мозгами, ибо дело приняло оборот, который мне совсем не нравился.
  Сигелла кивнул Маласу, и тот подошел, чтобы обшарить мои карманы. Несмотря на то, что я находился под дулом револьвера, я все же не слишком люблю позволять типам, вроде Маласа, рыться в моих карманах. Я дал ему возможность познакомиться с очень приятным японским ударом по адамову яблоку и уложил его, как кеглю. Потом, не давая Сигелле раскрыть рта, я быстро произнес:
  — Послушай-ка, Сигелла, я не знаю, о чем тут идет речь и мне плевать на это, но если ты думаешь, что я позволю твоей банде меня обыскивать, то ты ошибаешься. Попробуй еще какой-нибудь трюк, и я учиню здесь такой тарарам, что придется вызывать пожарных. Если ты раскроешь карты, то я готов тебя слушать, но предупреждаю, что меня не разжалобят твои сладкие речи. Понял?
  — Я понял, Лемми, — ответил Сигелла и повернулся к Маласу, который встал на ноги с совершенно ошеломленным видом, потирая свой затылок. Потом он добавил:
  — Но тем не менее, не кажется ли тебе, что ты начал немного слишком сильно?
  — Нет, вы только подумайте, — начал я. — Мы же не в Толидо, и не в Чикаго, и даже не в Нью-Йорке. Мы в Лондоне, и если ты воображаешь, что можешь устроить здесь, в этом городе, корриду, значит ты гораздо глупее, чем я думал.
  Сигелла снова повернулся к Маласу.
  — У него есть пистолет?
  Малас отрицательно покачал головой.
  — Это хорошо, — сказал Сигелла, улыбнувшись краешками губ. — Теперь я тебе кое-что скажу, Лемми. Ты будешь работать на меня, понимаешь? Нужно будет действовать честно, и первое, что ты должен зарубить себе на носу, это то, что если я говорю, что Йонни должен обыскать тебя, ты будешь обыскан! И чтобы ты всегда об этом помнил, мои друзья устроят тебе здесь небольшое упражнение и не позднее, чем сейчас, а когда ты очнешься, мы поговорим.
  Сигелла сделал знак Скуттерби и Шульцу, и они приблизились ко мне, но я резко выкинул вперед руку, схватил Йонни Маласа за шею и сделал ему японский ключ.
  Я держал его перед собой, как щит, на тот случай, если Сигелле захочется стрелять. Тогда Малас получит первую пулю, и он это, кажется, понял, потому что сразу стал усиленно вырываться.
  — Послушай, Сигелла, — сказал я, — доставь мне удовольствие, отзови своих чертей, пока я не сделал с этой калошей бог знает что. И если у кого-нибудь появится желание меня измордовать, даю слово, что сломаю ему шею, и это так же верно, как то, что ты просто помешанный.
  Сигелла позеленел, но отдал себе отчет в том, что так действовать пока не стоит. Он опустил руки, и его сообщники сели на свои места. Я решил сделать то, что политики называют "жестом": толкнул изо всех сил Йонни к стене, где он съежился и съехал на пол.
  Вот теперь-то ситуация стала действительно напряженной. Могло произойти все, что угодно. Герман Шульц сунул уже руку в карман за револьвером, а Вилли и Джинто Кармаччи встали, готовые наброситься на меня, но тут заговорила эта девица. Учтите, в ней есть что-то притягательное. И стоит она, конечно, немало. У нее есть класс. Она высокого роста, грациозная, с бархатным голосом с легкой хрипотцой. Я знаю немало парней, которые отдали бы ради нее все, что имеют.
  — Послушайте, мальчики, — сказала она. — Вы где находитесь, как полагаете? В кабаке на Западе? Я чувствую, что кое-кому из присутствующих здесь необходимо провести хороший срок в психушке. Я доставляю себе беспокойство, отправляюсь за Лемми, чтобы привезти его сюда, чтобы вы могли с ним договориться, а вы не находите ничего лучшего, чем все испортить, как будто вы все решили окончить сезон сегодня в местном морге.
  — Послушай, Ферди, — обратилась она к Сигелле. — Убери свою артиллерию и будь благоразумным. Ты должен знать, что Лемми не такой тип, который позволит успокоить себя тем, что под нос ему суют петарду. Йонни получил только то, что заслужил… Теперь довольно глупостей, возьмем по стакану и будем разговаривать, как нормальные люди.
  Это меня совершенно устраивало, но я не подал вида и направился к той стене, держась за которую Малас пытался встать.
  Я подхватил его за воротник пиджака, встряхнул и поставил на ноги.
  — Поверь, Йонни, я даже немного сожалею, — сказал я ему, — что вынужден был сделать тебе нокаут, старина.
  Он заставил себя улыбнуться, и вид у него был такой же нежный, как у клубка гадюк, доведенных до бешенства.
  — Это ничего, паренек, — проговорил он, наконец, — я не сержусь, и не будем больше говорить об этом.
  Сигелла спрятал свой пистолет.
  — В сущности, я думаю, что Конни права, — сказал он. — Драка здесь не приведет ни к чему хорошему. Пусть кто-нибудь нальет Лемми виски, и мы поговорим.
  Я уселся в глубокое кресло, а Конни приготовила мне виски с содовой и при этом очень приветливо на меня смотрела.
  И я подумал, что было бы чрезвычайно приятно позабавиться с девчонкой Сигеллы, когда у меня к этому появится возможность. Она смотрела на меня так, будто собиралась уже в меня влюбиться. Я улыбнулся Сигелле и сделал хороший глоток.
  — Итак, поговорим, — сказал я.
  Он держал свой стакан на свету и рассматривал его, и глаза у него действительно были змеиные.
  — Так вот, Лемми, — начал он неторопливо, — мне кажется, что ты можешь быть нам полезен. Потому что лучше тебе идти вместе с нами, иначе с тобой будет покончено. Ты знаешь, что всех, кто становится у меня на пути, я уничтожаю. Мне известно, почему ты оказался в этой стране. И я полагаю, что ты заинтересован в том же деле, что и мы, а? Ты появился здесь ради Миранды ван Зелден, а? Верно я угадал или нет?
  — Возможно, да, возможно, нет, — ответил я.
  — Отлично. Теперь я скажу тебе, что давно планирую похищение Миранды. Но я не настолько полоумный, чтобы проделать это в США. Страна эта окажется недостаточно большой для того, кто похитит дочку старого ван Зелдена, так что пока я довольствовался тем, что устроил за ней слежку. Мы знали, что рано или поздно она отправится в Европу, и все приготовили, чтобы последовать за ней. Все мои ребята обзавелись самыми настоящими паспортами, и все они находятся в деловых поездках. Все мы считаемся крупными коммерсантами, вот так!
  — Согласись, что идея неплохая. Миранда будет похищена в Англии, а старику мы об этом сообщим по трансатлантическому кабелю, и он не будет даже знать, где находится его дочь. Может быть, мы ему скажем, что держим ее спрятанной во Франции или Германии, или Италии… Другими словами, он так обезумеет от того, что не будет даже знать, где она, что многое отдаст только за одну надежду увидеть ее снова.
  Мы его заставим внести сумму в Голландский банк в Роттердаме. Он должен будет сделать взнос в три миллиона долларов, а когда мы получим деньги, то, может быть, выпустим малютку, а может быть, и не выпустим.
  Я покачал головой.
  — Это будет неосторожно: выпустить ее после того, как будут получены деньги, а она все расскажет, разве нет? Мне кажется, что тебе, Сигелла, рано или поздно захочется вернуться на родину?
  Он засмеялся.
  — Я думаю, что мы вряд ли ее отпустим. Может быть, мы иначе распорядимся ею, а после этого… устроим все так, будто произошел несчастный случай. Да, ребята?
  Он оглядел окружающих. Если бы вы только могли видеть эту банду! Они ухмылялись.
  Он продолжал:
  — Очень хорошо. Теперь я скажу, что наблюдал за тобой в Толидо, Лемми, и сомневаюсь, что ты только ради удовольствия таскался за Мирандой ван Зелден, а когда она появилась здесь, а ты следом за ней, надо быть очень глупым, чтобы не понять, что у тебя относительно нее имеются определенные намерения. Ты согласен?
  — Предположим, — ответил я. — Это правда, у меня есть план. Понимаешь, я сказал себе, что девочка может заинтересоваться вашим покорным слугой, я говорил с ней два или три раза, и мне показалось, что я ей понравился. И мне пришла в голову мысль последовать за ней сюда и попробовать на ней жениться. Я рассчитывал, что когда старик узнает, что его дочь вышла замуж за гангстера, он дорого заплатит за то, чтобы она могла развестись с ним.
  Сигелла согласился со мной, кивнув головой.
  — Неглупо, но гораздо сложнее того, что придумал я. Ван Зелден, может быть, и выбросит кое-какие деньги ради развода, но это будет не столько, сколько он дал бы за то, чтобы снова увидеть Миранду. Я хочу три миллиона, и я их получу!
  Сигелла встал и направился ко мне. Он взял у меня из рук пустой стакан и приготовил мне другую порцию виски с содовой.
  — Хорошенько слушай меня, Лемми, — продолжал он. — Я все о тебе знаю, все проверено точно. Ты угробил в Оклахоме двух полицейских четыре года назад, заработал пятьдесят лет в большом доме и умудрился сбежать через полтора года. Это была хорошая работа. Как-нибудь ты расскажешь мне об этом. Дальше. Ты тогда стал называть себя Прайс Фремер. Некоторое время ты болтался в одной банде в Канзасе и был вынужден оттуда сбежать, так как, если не ошибаюсь, ты застрелил еще одного типа. И с тех пор ты берешься за любое дело, которое может тебе что-нибудь принести. Ты как раз такой тип, который мне нужен, потому что у тебя слишком перегруженное досье, чтобы обманывать нас, да и к тому же ты знаешь, что я не считаюсь ни с чем. Работай со мной, и твоя работа будет оплачена, но берегись: как только ты выйдешь за дверь, за тобой будут следить. И если ты немного отступишь от намеченного мной плана, ты пропал. Я сведу с тобой счеты, будь ты в Англии или в Германии, во Франции или в Исландии, и это так же верно, как то, что меня зовут Сигелла.
  Он не шутил. Я изобразил лукавый вид и сказал:
  — Крепкие выражения здесь ни к чему. Я готов участвовать в игре, но не буду играть вслепую. Что я получу от этого?
  Сигелла достал листок бумаги из внутреннего кармана своего пиджака.
  — Нас в деле двадцать пять человек, — сказал он, оглядывая присутствующих, — и доля каждого зафиксирована. Делай то, что тебе говорят, старина Лемми, прояви усердие и ты отхватишь двести пятьдесят тысяч.
  У меня захватило дыхание. Двести пятьдесят тысяч долларов! Вот это деньги! Я должен сказать, что это мне подходит.
  — Это мне подходит, — ответил я ему, — двести пятьдесят тысяч — это стоящее дело! Когда я получу свою долю, то начну разводить кур или что-нибудь другое. Но ты не сказал мне, что я должен делать?
  Сигелла засмеялся.
  — Это не сложно. Продолжай делать то, что я тебе сказал. Установи контакт с Мирандой, это не трудно. Болтайся около нее, оказывай ей мелкие услуги, ходи вместе с ней. Ты можешь влюбить ее в себя, если захочешь. Между нами говоря, — он с улыбкой повернулся к своим, — существует ли вообще какая-нибудь крошка, способная перед тобой устоять? Я не знаю более удачливого типа, чем ты!
  Теперь перейдем к Миранде. Мы о ней знаем все. Это тип девушки, у которой всегда было много денег, и слово которой всегда было законом. Ты должен ей понравиться, для этого тебе может понадобиться не более двух или трех недель. После этого организуем большую поездку за город. У меня уже приготовлен дом, маленький старый дом определенной эпохи, и так далее. Настоящая мечта кинорежиссера. Я устрою вечер, и ты привезешь туда Миранду. Надо сказать ей, что там ее ждет нечто сенсационное, она встретит много замечательных людей. Она это любит. И надо устроить так, чтобы с ней не было ни горничных, ни секретарей. Это помеха.
  Я кивнул головой и спросил:
  — А наблюдает ли за ней кто-нибудь?
  — А ты как думаешь, а? Не считаешь ли ты, старина Лемми, что старик ван Зелден настолько глуп, что отпустил свою дочь в Европу без сторожевой собаки? Она не знает этого, он направил по ее следам одного честного детектива по имени Галлат. Он следует за ней повсюду и не отходит ни на шаг.
  — А что с ним будем делать?
  Сигелла засмеялся и бросил взгляд на Йонни. Тот тоже начал смеяться.
  — Оставь это, старина, — сказал он. — Пусть существование Галлата тебя не тревожит. Все будет сделано так чисто, что ты никогда и не узнаешь, что с ним произошло!
  Итак, это все, что тебе надо будет сделать. Приведи Миранду в указанный дом, и твое дело будет закончено. После этого тебе следует немедленно исчезнуть, потому что тебя с ней все видели. А дело продолжим мы.
  Когда ты вернешься в Лондон, то позвонишь в Нью-Йорк по трансатлантическому телефону одному типу, номер которого я тебе дам. Он отправится к ван Зелдену и продвинет дело по поводу выкупа. Он предложит старику связаться с тобой, и ты скажешь, что дочь его похищена, и тебе неизвестно, где она находится, но ты считаешь, что ее вывезли, например, в Германию. Ты предложишь старику положить на мое имя в Голландский банк три миллиона долларов. Предупредишь, что если он не переведет в указанное время денег, то я пошлю ему по почте одно ухо его дочери. И если денег не будет в течение пятнадцати дней, то Миранды он вообще не увидит. Объяснишь ему, что полиция не может помочь, так как никто не знает, где находится его дочь…
  Я глотнул виски.
  — Мне кажется, что это удачная комбинация. Он не может не прислать денег…
  — Точно, — сказал Сигелла. — Вот тебе надо будет быть осторожным. Ты проживешь еще пятнадцать дней в Лондоне, потом сядешь на пароход, идущий в Нью-Йорк. Перед отъездом я дам тебе номер дома на 42-й улице. Там ты найдешь свои двести пятьдесят тысяч долларов. Ты согласен?
  — Согласен, Сигелла. Мне кажется это ясным, как день. Кроме шуток, это хорошая плата за такое дело.
  — Ладно, я не говорю, что у тебя столько же дела, сколько у некоторых других товарищей, но, с другой стороны, твое дело очень важное. В Лондоне девчонку нельзя похитить, значит никто не должен знать, куда она направляется. Надо устроить, чтобы поездка для нее была неожиданной, чтобы она не успела предупредить об этом горничную или кого бы то ни было, а за это я и плачу тебе, — добавил он с улыбкой. — На твоем месте, Лемми, я стал бы играть честно, иначе тебя уберут очень быстро.
  — Не беспокойся об этом, — ответил я. — Считай, что дело в шляпе.
  — Очень хорошо, — сказал Сигелла и протянул мне руку. — Теперь смывайся. К делу приступай с завтрашнего дня. Где ты живешь, мне известно. Джермин-стрит. Я постоянно слежу за тобой.
  Я встал.
  — Идет, сказал я ему, — я удаляюсь.
  — Доброй ночи, Лемми, до скорого.
  Я был доволен, мне нравилось участвовать в этой комбинации. Надо напрячь мозги и можно кое-чего добиться, может быть, даже повести двойную игру.
  Было более часа ночи.
  Когда я дошел до Найтсбридж, начали поливать улицы. Ночь была восхитительна, я шел легким шагом, очень довольный собой. При мысли, что я могу получить двести пятьдесят тысяч долларов, я тихонько посмеивался. Можете себе представить, чего только не сделаешь за такие деньги! И если мне удастся наложить руку на деньги и вместе с тем расстроить комбинацию Сигеллы, это будет еще лучше.
  Дойдя до станции метро Грин Парк, я уточнил у скучающего полисмена, где находится ближайшая телефонная кабина. Он направил меня на станцию.
  Номер телефона Мак-Фи был записан карандашом на портновской этикетке, вшитой во внутренний карман пиджака. Я сразу же дозвонился до него.
  — Как идут дела, Мак?
  — Неплохо, мой дружок, а у тебя?
  — Не могу пожаловаться. Послушай, Мак, я возвращаюсь с одного собрания.
  — Неужели?
  — Я только что расстался с Сигеллой. У него есть намерение похитить Миранду, и он взял меня в дело. Тут может выйти забавная штука, дорогой мой!
  Я услышал, как он свистнул.
  — Это замечательно, Лемми. Я тебе нужен?
  — Не сейчас, глупыш. Мне надо пока влезть в дело, потому что ты ведь знаешь Сигеллу. Не стоит пока идти на конфликт с ним, так что будь хорошим, потерпи немного. Я дам тебе знать через день-два.
  — Понятно, старик.
  Я повесил трубку, закурил и вышел на площадь. У тротуара я увидел роскошную машину. В автомобиле сидела Конни, подружка Сигеллы, которая поймала меня, как глупую муху. Она смотрела на меня и улыбалась.
  — Удачно позвонил, Лемми?
  — Послушай, Конни, ты плохо обо мне думаешь и слишком любопытна. Я вынужден был звонить, так как забыл дома ключи как настоящий лопух, и решил уточнить, не спит ли привратник.
  Она улыбнулась.
  — Я подброшу тебя до дома. Садись в машину, Лемми, мне надо с тобой поговорить.
  Я сел рядом с ней, и она довезла меня до дома, где мне пришлось разыграть комедию. Я стучал кулаками в дверь в то время, как ключ спокойно лежал у меня в кармане. Когда мне открыли дверь, она все еще не уезжала.
  — Пригласи меня к себе и угости стаканчиком виски, Лемми. Мне нужно с тобой поговорить.
  — Я всегда галантен с дамами, дорогая. Входи, Конни.
  Мы поднялись наверх и вошли в квартиру. Я помог ей раздеться и приготовил виски с содовой. Она снова произвела на меня огромное впечатление. Я спрашивал себя, насколько я могу ей доверять в такой ситуации, но она сама заговорила об этом.
  — Слушай, Лемми, — сказала она, сев на ручку моего кресла. — Ты очень нравишься мне. Ты шикарный парень, и тебе не придется делать много усилий, чтобы я влюбилась в тебя. Но я поднялась сюда не для того, чтобы сказать тебе это. Сигелла послал меня, чтобы я передала тебе вот что.
  Она бросила на стол конверт.
  — Он не хотел давать тебе это в присутствии других. Здесь ты найдешь десять тысяч долларов. Это на расходы по ухаживанию за Мирандой. Сигелла хочет, чтобы ты не считался с расходами. Теперь слушай хорошенько. Я знаю, что ты за тип: ты прирожденный рэкетир, любитель рискованной работы. Нам известно о тебе все; мы знаем, что ты любишь действовать самостоятельно, не любишь считаться с другими. Я говорю тебе это на тот случай, если тебе не очень нравится действовать совместно с Сигеллой и его людьми. Но лучше делать то, что тебе говорят, и действовать осторожно. Сигелла отлично понимает, на что ты способен. Он будет внимательно за тобой наблюдать, один неверный шаг, и он разделается с тобой, даже если ему придется действовать собственными руками.
  Она закурила сигарету, взяв ее из ящика, который стоял на столе, и продолжала:
  — Ты понимаешь, он очень рассчитывает на дело Миранды. Феды идут по его следам в Америке. Там у него такое заполненное досье, что дьявол, по сравнению с ним, выглядит настоящим ангелом. Чтобы уладить свои дела, он срочно нуждается в огромных деньгах. Он решил похитить Миранду и так хорошо все рассчитал, что я уверена: эта работа кончится удачей.
  Она подошла ко мне и пристально посмотрела мне в глаза. У этой девчонки темные, очень глубокие глаза. Я говорил вам уже, что она изумительна.
  — Что ж, Лемми, сказала она, — будь хорошим и иди вместе с нами. Сделай свое дело и получай деньги.
  Она отправилась за своим манто.
  — Когда все будет закончено, мы, может быть, сумеем сказать кое-что друг другу. Я легко могу влюбиться в такого парня, как ты, Лемми, — добавила она с грустной улыбкой.
  Я улыбнулся.
  — Ну да! Не забывай про Сигеллу!
  Ее лицо прояснилось.
  — Это так, Лемми. Я не стану кричать, что не люблю Ферди Сигеллу. А что ты хочешь, чтобы я делала? Я тоже должна ловить момент, и я достаточно умна, чтобы делать это тонко. Неизвестно, что будет дальше.
  Я рассмеялся.
  — Согласен, сестренка, что касается того, чтобы подождать, когда этого стоит дело, но в нашем деле меня беспокоит одна деталь. Это некий Галлат.
  Она улыбнулась.
  — Не говори глупостей, Лемми. Этот парень — младенец, хорошо сложенный мальчик, только что окончивший колледж, которого старый ван Зелден приставил к Миранде в роли сторожевой собаки. Не надо о нем беспокоиться, этим займется Сигелла.
  — Предположим. Но тем не менее, неприятно начинать ухаживать за Мирандой, когда этот парень болтается тут же. Ты не думаешь, что он может разгадать комбинацию Сигеллы?
  — Помоги мне надеть манто, Лемми, — сказала она, и бросила на меня нежный взгляд.
  — Послушай, милый, — ласково проговорила она. — Не беспокойся о Галлате. Он в настоящий момент живет в "Стренд Чемберсе", рядом с отелем Миранды. Ну и вот, завтра вечером ему позвонят по телефону, понимаешь?… Его вызовут по срочному делу, и он отправится на встречу. Мне кажется, что после этого он не станет мешать тебе…
  Я с понимающим видом улыбнулся.
  — Сигелла отправит его в путешествие, а?
  — Не будь таким любопытным и поцелуй меня, Лемми!
  — О, она умеет целоваться!
  Через несколько секунд она направилась к двери.
  — До скорого, Лемми!
  Я проводил ее, посадил в машину и смотрел, как она отъехала. Забавно, что она сказала, будто может когда-нибудь мной увлечься!
  Я вернулся к себе в комнату и запер дверь на ключ. Я вскрыл конверт. Это не было шуткой, в нем действительно находились десять тысяч долларов, двадцать 500-долларовых купюр. Некоторое время я молча смотрел на деньги, потом мне в голову пришла одна мысль.
  Я отправился в комнату и открыл чемодан. В нижнем кармане находилась книга. А в этой книге список номеров и серий тех купюр, опубликованных в прессе, которые разыскиваются Федеральным бюро расследования США, а это меня всегда интересовало. Это дает мне сведения о бандах гангстеров и о тех, кого разыскивают.
  Я не замедлил найти то, что искал. Это был полицейский рапорт об ограблении Третьего Национального фермерского банка в Арканзасе. Каждому было известно, что там работал Лакассар, и это значит, за ним стоял Сигелла. В специальном полицейском выпуске публиковались номера купюр.
  Я отнес книгу в салон и стал сравнивать номера, бывшие в списке, с теми, что были на деньгах, которые прислал мне Сигелла. Я не ошибся. Ограбление банка в Арканзасе — дело рук Сигеллы. А десять тысяч долларов, которые он прислал мне, украденные оттуда, должны были теперь оплатить услуги по делу Миранды.
  Я положил банковские билеты обратно в конверт. Здесь было нетрудно истратить эти деньги. Ограбление было совершено в Арканзасе, шесть месяцев тому назад, и я был совершенно спокоен, что здесь их искать никто не будет. Я взял конверт и положил его в один из ящиков комода в моей спальне. Затем мне в голову пришла мысль о Галлате, о котором вы уже знаете. Этот ангел-хранитель Миранды ни о чем не догадывается. Я ясно представлял его себе: высокий мальчик, только что окончивший колледж, у которого мозги не пришли еще в нужную форму. Я подумал, что этот парень немногое сможет сделать, когда Сигелла накроет его. Но мне показалось, что идея сообщить кое-кому из тех, кого я знаю, об этой истории с Галлатом неплоха, и я, возвратившись в салон, звоню Мак-Фи. Я ввел его в курс дела и рассказал, что ожидает этого Галлата; что Сигелла, видимо, пошлет своих людей, чтобы его убрать, не позже, чем завтра вечером. Будет неплохо, если Мак-Фи сумеет оказаться поблизости и примет нужные меры.
  После этого разговора я лег спать, потому что от такого напряженного дня очень устал. Засыпая, я видел темные глаза Конни, которые смотрели на меня. Если бы вы только знали, какие красивые у нее глаза!
  И по поводу этой крошки мне вдруг пришли в голову кое-какие мысли…
  ГЛАВА 3
  В ДЕЛО ВКЛЮЧАЕТСЯ ГОЯС
  
  Когда я проснулся на следующее утро, светило солнце, и я почувствовал себя в полной форме. Я съел отличный завтрак, запив его шестью чашками кофе, в то же время предаваясь размышлениям, касающимся комбинации Сигеллы.
  Можно было держать пари на что угодно, что Сигелла располагает в этой стране огромной организацией, и я не видел и половины ее.
  Ту компанию головорезов, которую я видел на Найтсбридж, я и раньше уже встречал в США, за исключением лишь некоторых. Но очевидно, что Сигелла располагал и другими людьми, которых я там не видел, и именно одного из них он пошлет по моим следам. Сигелла ведь достаточно хитер.
  Покончив со своим кофе, я принялся за бутылку виски, шевеля при этом мозгами, чтобы придумать план: как же выявить всех членов банды Сигеллы. Я достаточно любопытен и считаю нужным, по возможности, выяснить все, что необходимо.
  Я охотно иду на риск, но не люблю бродить в тумане.
  Мои размышления прервал телефонный звонок. Звонил Сигелла.
  — Ну, Лемми, как ты себя чувствуешь сегодня утром?
  Я ответил, что достаточно хорошо, и он спросил, получил ли я посланные мне деньги.
  Я ответил утвердительно и добавил, что знаю, как они к нему попали. Он засмеялся.
  — По крайней мере, на твоих мозгах не растут грибы, — смеялся он. Потом его голос как бы потух, стал низким и угрожающим, как всегда бывает, когда он хочет сказать что-то серьезное.
  — Послушай, малыш, теперь твоя очередь действовать. Мы очень торопимся. Тебе необходимо немедленно включиться в работу. Твоя подружка живет в "Карлтоне". Не пойти ли тебе туда, а? Я хочу, как можно скорее увидеть, как пойдет дело.
  — Согласен. Как только покончу со своей бутылкой виски, включаюсь в дело.
  — Очень хорошо, Лемми. До скорого.
  — Все ясно, друг, но постарайся не делать ничего, чего бы ты не хотел увидеть на фотопленке.
  Я повесил трубку и погрузился в размышления, потом стал одеваться. Моя одежда достаточно элегантна, и те рубашки, которые я купил накануне, просто умопомрачительны. Так что когда я был готов для встречи с Мирандой, то выглядел свежим и красивым, как весенний букет.
  Я прикончил виски, вышел на улицу и, пройдя по Хеймаркет, вошел в "Карлтон". Там я спросил у дежурного о мисс ван Зелден.
  Мне ответили, что ее нет и неизвестно, когда она вернется. Они полагают, что она будет отсутствовать несколько дней.
  Это был удар, скверный и неожиданный! Я осведомился, нет ли у мисс ван Зелден горничной или секретаря, так как мне крайне необходимо передать ей кое-что. После длительных расспросов мне предложили зайти в салон. Я сообщил свое имя, сел в кресло и стал ждать.
  Вскоре в холле появилась молодая девушка, которую я посчитал горничной и, как оказалось, не ошибся. Она не сказала мне ничего нового, то есть повторила то, что мне сказали раньше.
  — Послушай, детка, — сказал я ей, — у меня важное дело к мисс ван Зелден, и стоит только сказать ей мое имя, как для меня она сразу окажется дома. Мне совершенно необходимо ее видеть, не надо говорить, что ее нет и неизвестно, где она. Итак, моя маленькая, где же она? Во всяком случае должны же вы знать что-нибудь об этом.
  Говоря все это, я вытащил из кармана купюру в пятьдесят долларов и забавлялся тем, что очень старательно ее складывал. Я видел, что взгляд ее внимательно следит за моими манипуляциями.
  — Я в самом деле не знаю, где она находится сейчас, мистер Кошен. Быть может, это убедит вас.
  Она исчезла и тотчас же появилась вновь с кусочком бумаги в руке, который она и протянула мне.
  — Это она оставила для меня.
  Я прочел:
  
  "Я буду отсутствовать два или три дня.
  М. ван Зелден."
  
  Я дал девушке пятьдесят долларов.
  — И у вас нет никаких соображений по поводу того, куда могла отправиться ваша мисс?
  Она отрицательно покачала головой.
  — Я вам клянусь, что ровно ничего не знаю.
  Я произнес в ее адрес пару комплиментов и вышел из отеля.
  Я направился в Стренд Чемберс, где должен был жить Галлат, сторожевой пес при Миранде, и шагал по улице, не переставая размышлять.
  Прежде всего, мне показалось несколько подозрительным то обстоятельство, что Миранды не оказалось на месте именно тогда, когда Сигелла поручил мне завести с ней знакомство. Сигелла, как мне кажется, должен был знать, что она собирается делать. Мне это совершенно не нравится.
  Вскоре я достиг Стренд Чемберса и вошел в здание. Я подошел к окну в вестибюле, тщательно осмотрел окрестности и на тротуаре перед домом увидел парня, который делал вид, что читает газету. Я подумал, что, наверное, ему и поручено следить за Гал-латом. Это крепкий темноволосый парень. Мне он незнаком. Возможно, что он член бригады Сигеллы.
  Я подошел к лифту и осведомился у лифтера, у себя ли мистер Галлат. Он ответил мне, что да, и мы поднялись на нужный этаж. Потом он проводил меня до двери по длинному коридору, постучал в дверь, и я вошел.
  В комнате сидел крупный молодой парень и занимался тем, что поглощал свой первый завтрак и читал газету. Он блондин, и у него круглая мальчишеская физиономия.
  — Чем могу быть полезен? — спросил он.
  По тому выражению, с которым были сказаны эти слова, я понял, что он ожидает чего-то, но не знает точно, чего следует ожидать.
  — Для начала вы могли бы предложить мне стаканчик, Галлат, — с безразличным видом проговорил я. — Кстати, вы, случайно, ничего не ждете?
  Он подошел к шкафу, извлек бутылку виски и стакан, налил и протянул мне.
  Я выпил и закурил сигарету. Он смотрел на меня.
  — Вы, случайно, не знаете, где находится мисс Миранда ван Зелден? — спросил он.
  — Послушайте, старина, мне казалось, что это ваша обязанность знать, где находится девочка и что она делает.
  — А вы откуда знаете это?
  Я улыбнулся.
  — Есть старая пословица, что две сторожевые собаки лучше, чем одна.
  Он потратил минуту на размышление.
  — А когда вы обнаружили, что она ушла? — спросил он через некоторое время.
  — Только что, придя к ней. Понимаете, у меня к ней дело. Я уже некоторое время знаком с ней.
  Он согласно кивнул головой.
  — У меня такое впечатление, что она знакома со многими плохими парнями вашего типа, — ответил он.
  Я встал.
  — Спасибо за виски, старина. И за удовольствие. Если вы не знаете, где она находится, то вы не можете быть мне полезны.
  Он тоже встал.
  — Скажите-ка мне, — попросил он, — кто вы на самом деле? Я быстро придумал.
  — Джон Маллиган, из страховой компании "Иллинойс Траст". Мисс ван Зелден застраховала у нас свои бриллианты на крупную сумму, и наша компания не совсем уверена, что дело того стоит. Вы знаете, она любит очень легкомысленно себя вести, так что может легко потерять их или оставить любому типу, которому придет в голову ими заняться.
  Он кивком головы показал, что согласен со мной, и я подумал, что его легко можно провести.
  — Короче говоря, я должен в течение двух месяцев следить за мисс ван Зелден, чтобы составить о ней представление и решить, стоит ли рисковать такой суммой. Если мой рапорт будет положительным, тогда фирма не станет тревожить полицию, вот и все. Я хотел повидать ее сегодня, но узнал от горничной, что ее хозяйка будет отсутствовать несколько дней. Это показалось мне подозрительным. Я знал о вашем существовании, потому что наша фирма была осведомлена о том, что старый ван Зелден нанял вас охранять его дочь, и я подумал, что вы, может быть, знаете что-нибудь.
  Он взял мой стакан, подошел к шкафу и снова наполнил его.
  — Прошу прощения, что я был грубым, Маллиган, но я немного расстроен из-за этой девушки. Я бы многое дал, чтобы знать, где она находится…
  Мальчишка, но он не смог рассказать мне ничего нового. Я снова сел и закурил сигарету. Виски у него было неплохое, но все-таки куда хуже, чем у меня.
  — Послушайте, Галлат, — сказал я ему, — предположим, что я проделал побольше дел, чем вы, и повидал немало вещей. Так вот придя сюда, я заметил на тротуаре типа, который занимается тем, что наблюдает за домом. Следовательно, Миранда или просто уехала на пару дней или здесь что-то не так. Если случилось худшее, то тот тип, который стоит за этим, прислал этого наблюдателя, чтобы увидеть вашу реакцию, мне кажется, что именно это и происходит сейчас.
  Я подвел его к окну и показал парня, который стоял на другой стороне улицы и старательно делал вид, что читает газету.
  Галлат вернулся к столу.
  — Эта история ничего хорошего мне не сулит, — сказал он.
  — Итак, что вы собираетесь делать? У вас связаны руки. Если вы поднимите шум и известите полицию, а потом окажется что Миранда просто поехала прогуляться, она вам выцарапает глаза и страшно рассердится на своего старика за то, что он приставил вас за ней следить. Вы не можете рисковать этим.
  — Так что же вы хотите, чтобы я сделал?
  — Я вам скажу, что надо делать. Не двигайтесь отсюда до восьми часов вечера, наблюдайте за этим типом и обратите внимание, кто его сменит. Потом, в восемь часов возьмите чемодан, спуститесь вниз и вызовите такси. Пусть вас отвезут в Прайори Гроув, дом 4, это в Хемпстеде. По моим расчетам тот, кто будет следить за вами здесь, последует туда.
  Прибыв на место, выходите из такси, входите в дом и идете по коридорам к выходу с другой стороны. Этот тип должен будет последовать за вами. Я буду ожидать его там и постараюсь задержать его. Может быть, он расскажет что-нибудь.
  Вы после этого возвращаетесь обратно и ждете, пока я не подам вам знак.
  Он облегченно вздохнул.
  — Хорошая идея, — сказал он. — Очень признателен вам за ваше беспокойство обо мне.
  Я улыбнулся.
  — Не думайте об этом. Ведь я должен выполнять свою работу, а я не могу написать рапорт, пока не увижу мисс ван Зелден и не узнаю, что у нее в голове. Я уверяю вас, что моя компания очень обеспокоена риском, который связан с драгоценностями. Вот взгляните, если хотите, на эту карточку.
  Я достал из кармана бумажник. Там находилась официальная карточка страховой компании "Иллинойс Траст". Я забрал ее у одного типа несколько лет тому назад, и она часто выручала меня.
  — Этого достаточно, — сказал он, посмотрев на карточку. — Я сделаю так, как вы мне сказали.
  Я повторил все, что он должен был сделать вечером, со всеми подробностями. Потом направился к себе домой и позвонил Мак-Фи.
  Его на месте не оказалось. Я спустился вниз, закусил в подвальчике на Пикадилли, потом сел в такси, которое отвезло меня на станцию Грин Парк, а оттуда на метро я доехал до станции Найтсбридж. Оттуда на другом такси до Парк-Лейн. Там снова сменил такси и подъехал наконец к дому 4 на Прайори Гроув. Тут и было гнездо Мак-Фи. Мне, кажется, удалось избавиться от парней Си-геллы, которые могли бы следовать за мной.
  Сидя за столиком в своей комнате, Мак-Фи раскладывал пасьянс и пил виски.
  Для вашего сведения сообщаю, что он среднего роста, с тонкими чертами лица и улыбается при всех обстоятельствах.
  Он протянул мне бутылку.
  — Так что нового, Лемми?
  — Послушай, Мак, чего-то надо ждать. Утром Сигелла позвонил мне и сказал, чтобы я шел к Миранде. Я направился в "Карлтон", где она живет, и там узнаю из записки, которую она оставила своей горничной, что два дня ее не будет. Это озадачило меня, так как Сигелла должен был бы, как мне кажется, об этом знать. Тогда я сделал одну вещь, которую мне не хотелось делать: отправился к некоему Галлату. У дома Галлата я обнаружил одного типа, похожего на гангстера, который ведет слежку. Галлат был очень расстроен тем, что Миранда исчезла, и он не знает, где она. У этого парня вид собаки, которая догоняет свой хвост.
  Я поведал ему интересную историю, выдав себя за агента страховой фирмы. Он мне поверил. Я дал ему свой адрес и обговорил с ним небольшую комбинацию. Он должен появиться в тебя сегодня около половины девятого. Тот парень, что караулит его, должен его сопровождать. Ты в восемь двадцать спустись на первый этаж. Галлат пройдет через коридор и выйдет в заднюю дверь, после чего отправится к себе домой. Если преследовать Галлата последует за ним по коридору, задержи его. Я буду находиться сзади. Мы поймаем этого парня и заставим его говорить, понимаешь? Если он знает, где Миранда, он скажет нам. Ты улавливаешь мою мысль?
  Мак-Фи кивнул.
  — Ты сотрешь его порошок?
  — От тебя ничего нельзя скрыть, умная голова. Вот так обстоят дела. У меня предчувствие, что еще кто-то вмешивается в комбинацию, и я хочу знать, кто это.
  — Понятно, — сказал Мак-Фи.
  Мы выпили по стаканчику, после чего я вернулся к себе на Джермин-стрит. Я лег отдохнуть, так как чувствовал, что мне предстоит напряженный вечер, и проспал до пяти часов. Потом выпил чашку чая по-английски, принял ванную и до семи тридцати бил баклуши. В семь тридцать я взял такси и сказал шоферу, чтобы он вел машину на Стренд, предварительно сделав круг по Лонг-Акр. У Трафальгарской площади я расплатился и двинулся дальше пешком к Стренд Чемберс.
  Метров через пятьдесят я остановился и осмотрелся.
  Как я и предполагал, прислонившись к стене, дежурил какой-то тип. Я устроился у соседней двери и стал ждать. В восемь часов вышел Галлат. Он отлично играл свою роль. На нем было широкое дорожное пальто, в руках — чемодан. Несколько секунд он стоял на тротуаре в ожидании такси, потом сел и поехал.
  Карауливший его тип подозвал другое такси и поехал за Галла-том, а я на третьей машине еду сзади. Галлат очень хитер. Он заставляет везти себя через весь Лондон, прежде чем выезжает на дорогу, ведущую в Хемстед. Но, в конце концов, без четверти девять он останавливается у дома номер 4, на Прайори Гроув. Вторая машина остановилась на расстоянии ста метров, а моя — еще на сто метров дальше. Галлат выходит из такси и идет, куда следует. Подъезжает вторая машина.
  Я даю купюру в один фунт шоферу, перехожу через дорогу и иду мимо. Провожатый Галлата следует за ним.
  Один прыжок — и я у входа и осторожно иду следом.
  Отлично видно, как Галлат идет по коридору и выходит через служебный выход. Преследующий находится в середине коридора, напротив лифта, когда появляется Мак-Фи.
  — Одну минутку, мой дружок, — говорит он парню, — мне нужно сказать тебе два слова.
  Прайори Гроув — очень уединенное место. Там никогда никого не бывает.
  Почуяв неладное, парень сунул руку в карман, но прежде чем он успел что-либо сделать, я прыгнул ему на спину и выбил у него револьвер. Он обернулся, а я сильным ударом в переносицу уложил его на пол.
  — Послушай, малыш, — сказал я, тыча ему в бок его собственный револьвер, — у меня сильно чешутся руки, так что советую тебе быстро пройти к лифту и не шуметь.
  Мы садимся в лифт и поднимаемся к Мак-Фи. Наш пленник — молодой парень, хорошо одет, и вид у него, как у классического маленького гангстера, каких много в любом городе. Я предложил ему сесть и начал:
  — Послушай, малыш, у нас мало времени, не будем зря его терять. Тебе поручено следить за Галлатом в "Стренд Чемберсе". Что это значит? На кого ты работаешь? И где находится Миранда ван Зелден?
  Он отвечает, смеясь:
  — Говори дальше, мне это интересно.
  Мак-Фи посмотрел на меня.
  — Слушай, деточка, — говорю я ему, — мы не хотим быть с тобой жестокими, но советую отвечать. Ты будешь говорить или надо тебе помочь?
  Он достал из кармана зубочистку и стал чистить зубы.
  — Не смешите меня, — ответил он.
  Я подошел к нему и ударил между глаз. Он опрокинулся вместе со стулом, потом встал и сел у другого конца стола. Мак-Фи повторил операцию. Парень встал, выплюнул два или три зуба. Я подошел, сначала посадил его на стул, потом поднял со стулом вместе и весь этот пакет швырнул о стену. Стул развалился, и парень упал на пол. Он был весь в крови, и вид у него был совсем не боевой.
  В тот момент, когда он собирался подняться, Мак-Фи выдал ему удар в середину подбородка. Он снова опустился на пол. Я подошел к нему.
  — Итак, ты будешь говорить, старина? — спросил я. — Или придется употребить более сильное средство?
  Он прислонился к стене. Нос у него был разбит, а один глаз закрылся. Он ощупал свою челюсть, чтобы проверить, сколько у него осталось зубов.
  — Хорошо, — сказал он. — Я понял. Задавайте вопросы.
  — Браво, малец, может, ты сначала выпьешь немного?
  Мы посадили его на стул и налили ему виски. Потом тоже сели за стол.
  — Ну, теперь выкладывай, — сказал я.
  Он сделал еще глоток.
  — Я знаю очень немногое, — сказал он. — Меня наняли следить за Галлатом. Понимаете, патрон не был уверен в том, что ему известно. Я работаю на Гояса.
  Мы с Мак-Фи переглянулись.
  — Значит Гояс в игре? А где Миранда ван Зелден?
  У парня были неприятности с носом, и я отдал ему свой носовой платок. Он продолжал:
  — Я точно не знаю, но происходит вот что: Гояс связан с Кастлином, и я думаю, он решил, что Миранда ван Зелден легко может увлечься игрой. Он где-то познакомился с ней, и у него создалось впечатление, что она — очень увлекающаяся натура, что ее привлекают возможности испытать сильные ощущения в азартной игре.
  — А где находится то место, где происходит игра?
  — Не знаю, — ответил он.
  Мак-Фи подошел к нему и поднял руку.
  — Я уже получил достаточно, — простонал парень. — Я говорю, что я этого не знаю.
  Я сделал знак Мак-Фи, чтобы он не трогал парня.
  — А теперь, мой красавец, где находится главный квартира Гояса? Скажи-ка мне, где ты с ним встречаешься? Куда ходишь за распоряжениями?
  Он дал адрес около Бейкер-стрит.
  Мы связали парня и бросили его в чулан для угля. Я пообещал, что я или Мак-Фи вернемся сюда через два-три дня, чтобы выпустить его отсюда. Этому парню там, конечно, довольно скверно. После этого мы разлили виски и чокнулись.
  — Что теперь будем делать? — спросил Мак-Фи.
  Нам надо во что бы то ни стало разузнать, где находится Миранда. У меня есть намерение немного прогуляться около Бейкер-стрит. Может, удастся этим немного их запугать. Не уходи отсюда в течение часа, и если я не подам тебе знак, отправляйся к Галлату на Стренд Чемберс. Скажи ему, что ты работаешь вместе со мной, Джоном Маллиганом, в страховой компании "Иллинойс Траст"; ждите оба, пока я не подам вам знак. Надеюсь, что сумею позвонить до полуночи.
  — А этот тип, который там? — спросил он, указывая в направлении погреба с углем.
  — Советую тебе о нем не думать… Оставь его там. Если ты вернешься сюда через день-два, может быть, найдешь его в неплохом состоянии. В противном случае, придется что-нибудь придумать. Не забывай, когда увидишь Галлата, что меня зовут Джон Маллиган, из страховой компании "Иллинойс Траст".
  — Но ты знаешь-то, что в деле и этот проныра Гояс. Это не обещает ничего хорошего.
  — Да. Уже достаточно противно то, что приходится поддерживать Сигеллу, но если сюда добавить и Гояса, то это все равно, что пить чай в компании гремучих змей.
  — Это ты верно сказал, — ответил Мак-Фи.
  Он помолчал, потом спросил:
  — Скажи-ка, Лемми, ты помнишь то время, когда мы с тобой решили все бросить и заняться разведением кур в Миссури? Ты помнишь, это было именно тогда, когда Кримп ухитрился продырявить тебе ногу.
  — О! Замолчи! — сказал я. — Разведение кур! Большое дело!
  Но уже, спускаясь на лифте, я подумал, что Мак-Фи, может быть, не так уж и ошибается, и было бы гораздо лучше для здоровья заниматься разведением кур в Миссури, чем общаться с этими подонками.
  Выйдя на улицу, я подозвал такси и попросил поскорее отвезти меня на Бейкер-стрит.
  ГЛАВА 4
  1:0 В ПОЛЬЗУ СИГЕЛЛЫ
  
  Утопив спину в подушки сидения такси, я думал о Гоясе и старался припомнить все об этом прохвосте.
  Гояс — тип совершенно невыносимый. Еще во времена, когда мужчины были действительно мужчинами, он уже стоял во главе банды, и грабеж и насилие были приятными для него занятиями. Он был замешан во всех убийствах, которые тогда были совершены. И сам Флойд, участвующий в мясорубке в Канзас-сити, — когда ради спасения одного подонка, который к тому же не хотел, чтобы его спасали, было убито четверо полицейских — мог бы брать у него уроки. Гояс некоторое время был связан с Сигеллой. Его "рэкет" был связан главным образом с азартными играми. Он имел судно "Принцесса Кристабель", которое держалось у набережных больших городов, и на борту его велась настолько крупная игра, что миллионер мог выйти оттуда в одних подштанниках. Игра была жульнической и те, кто благодаря невероятному везению все-таки выигрывали и пытались унести с собой выигрыш, никогда не могли этого сделать. Или деньги отнимали у них прямо на борту или их кидали за борт, и они вынуждены были отдавать деньги, лишь бы их подняли из воды.
  Я помню, что Сигелла как-то по поводу одного похищения говорил Гоясу, что хотел бы воспользоваться его судном.
  Но, во всяком случае, ясно, что парень, которого мы зацапали, не из банды Сигеллы. Он слишком быстро заговорил, а человек Сигеллы вряд ли заговорил бы так быстро. Еще одно обстоятельство убеждает меня в том, что Сигелла и Гояс — не компаньоны в этом деле. Тот парень, что лежит сейчас в чулане у Мак-Фи, сказал, что Гояс связан с Кастлином, а Кастлин — продажный гангстер, тип, который работает на кого угодно… Чаще с Гоясом, так как понимает кое-что в мокром деле, но Сигелла никогда не стал бы связываться с ним и не принял бы его в дело, так как совершенно ему не доверяет.
  Из всего этого следует, что Гояс пронюхал про комбинацию Сигеллы и опередил его, похитив Миранду у него из-под носа. Это говорит о том, что Сигелла допустил промах. Я представляю, что он может сделать с этой бандой Гояса-Кастлина, когда поймет в чем дело!
  А у Гояса все, кажется, получилось неплохо. Он, вероятно, следил за Мирандой и познакомился с ней каким-то образом. Надо сказать, что Гояс смуглый, приветливый парень и умеет обращаться с женщинами. Он, вероятно, рассказал Миранде о той крупной игре, которая ведется на борту его корабля, и она попалась на удочку, как собака на кусок мяса.
  Не стоит удивляться, ибо азарт привлекает ее более всего, и она готова даже оставить на корабле все свои деньги. Нужно признать, что у девочки сильный характер.
  На этом месте мои размышления были прерваны тем, что мы прибыли на Бейкер-стрит. Я расплатился с шофером и направился к тому месту, где должна была, как вы понимаете, находиться резиденция Гояса. Вскоре я разыскал нужный мне дом, из-за занавесок на окнах которого пробивался свет.
  В одном из моих карманов находился маленький револьвер калибра "20", одна из тех игрушек, из которых хорошо стрелять по мухам. Я захватил его на всякий случай, кроме своего основного "38", находящегося в заднем кармане брюк. Я вынул "20" из кармана и уложил его с помощью специального приспособления под подкладку моей шляпы. Это мой старый фокус, и он не раз выручал меня. Таким образом, револьвер оказался у меня на голове.
  Я закурил сигарету, поднялся по ступенькам и постучал несколько раз в дверь.
  Через несколько секунд дверь тихо открылась, и на пороге показался японец. Я невольно вздрогнул, хотя мне и известно, что у Гояса всегда служили японцы.
  — Мистер Гояс дома? — спросил я. — Мне крайне необходимо срочно поговорить с ним.
  Дверь открылась пошире.
  — Вы подождать здесь. Я пойду узнаю.
  Когда он вернулся, я выдал ему сзади, между ухом и основанием черепной коробки, очень красивый удар правой, и на лету поймал его, когда он уже падал. Потом посадил у стены, закрыл дверь и поднялся наверх. Там я открыл еще одну дверь и оказался в коридоре, куда выходило еще несколько дверей. Из-за одной двери доносились голоса, и слышался звон стаканов.
  Я поспешно подошел, приоткрыл дверь, просунул голову, осмотрелся и вошел в комнату.
  За столом сидели четыре парня, азартно играющие в покер. В углу комнаты Лотти Фрич, подруга Кастлина, положив ноги на стул, читала газету. У меня появилось ощущение, что адресом я не ошибся.
  — Итак, парни, как дела?
  Я достал из кармана свой "38" и держал его, чтобы они могли увидеть оружие. Они не шевелились, и руки у них находились на столе по хорошей американской привычке.
  — Добрый вечер, Лотти. Как дела у Кастлина? Послушайте, храбрецы, бесполезно нервничать и петушиться, давайте действовать вместе. Я не хочу отнимать ваше время и напрасно терять свое. Дайте мне некоторую информацию и можете спокойно вернуться к своему приятному занятию. Итак, где Гояс?
  Тип, сидевший против двери, крупный парень с жирными волосами, рассмеялся и сказал:
  — Ну и ну! Ведь это Лемми Кошен, даю слово. Вот не ожидал увидеть тебя здесь и даже с пушкой! Скажи-ка, пожалуйста, не собираешься ли ты учинить стрельбу, а?
  — Послушайте меня, пареньки, — сказал я им со сладкой улыбкой, — вы меня знаете достаточно хорошо, чтобы понять, что я поступаю так не в первый раз. Итак, достаточно болтовни. Где Гояс?
  — Здесь его нет, не правда ли, парни? Если бы мы даже знали, где он, то постарались бы это забыть. Но скажи, пожалуйста, Лемми, я-то думал, что ты находишься в Миссури, занимаясь алкогольным бизнесом.
  — Закрой свой рот, — ответил я ему, — довольно шутить. Если ты не скажешь, где Гояс, я прострелю твой нос!
  Вмешалась девушка:
  — Проклятье! Зачем темнить? Если он хочет знать, где Гояс, надо ему сказать, этому подонку! Гояс достаточно взрослый, чтобы заняться им самому. Что ты ищешь, Лемми? Хочешь сунуть свой длинный нос в какую-нибудь комбинацию, а? Так ты ошибся адресом!
  — Довольно, Лотти! Я никогда не был так серьезен, как сейчас. Где Гояс?
  Она встала.
  — У меня есть его адрес. Он где-то за городом.
  Она взяла со стола маленькую черную шелковую сумочку и открыла ее. Наверное, она хотела достать оттуда, кусок бумаги с адресом. Но тут я узнал еще кое-что. Я узнал, что меня легко обвести вокруг пальца, поскольку в сумочке этой дамы был пистолет, и она выстрелила, не вынимая его из сумки. Мне показалось, что в правую руку мне вонзили раскаленное железо. Мой пистолет выпал, и эти четверо подонков набросились на меня, как звери, и принялись обрабатывать. Когда они кончили свою работу, я невольно вспомнил демонстрацию коммунистов в Нью-Йорке, на которую набросились разъяренные полицейские. То, что сделали со мной эти типы, трудно рассказать. Под конец они спеленали меня при помощи веревки и положили около стены.
  Парень с жирными волосами обшарил мои карманы, и я поздравил себя с тем, что те десять тысяч долларов оставил дома. При себе у меня была тысяча долларов, и он их забрал. Потом отступил назад и стал разглядывать меня.
  — Ну, пижон, — усмехнулся он, — что теперь ты скажешь? Забавно, что Лемми Кошен, знаменитый гангстер, попался как желторотый птенец. Скажи, зачем ты суешь свой длинный нос в чужие дела?
  Лотти обошла вокруг и подошла ко мне. Посмотрев на меня, она рассмеялась.
  — Ну что, садовая голова? Неужели ты не знаешь, что и женщины иногда носят оружие? Вот, получи еще от меня на память! — Она отошла немного и ударила меня ногой по лицу, а ее каблуки причиняют чертовскую боль. Мне показалось, что кровь течет у меня отовсюду, а боль правой руки заставляет меня трястись.
  — Очень хорошо, бездельники, — сказал я. — Но не воображайте, только, что такой фазан, как Гояс, способен конкурировать с таким китом, как Сигелла. Вы представляете, что будет, когда Сигелла узнает, что тут произошло?
  Лотти возмутилась.
  — Не говори глупостей! С сегодняшнего дня нас никто больше не увидит! И Сигелла — не больше, чем другие. В этом городе нас не будет!
  Я чувствовал, что теряю сознание. Меня прислонили к стене, и я все старался найти более удобное положение. Руки мои были связаны за спиной, и боль в правой руке не доставляла ничего приятного. Но мне казалось, что пуля из пистолета Лотти прошла на несколько сантиметров выше запястья и не задела кость. Это было для меня большой удачей.
  Она принялась за газету, внимательно изучая какую-то статью, а четверо парней спокойно продолжали прерванную моим приходом партию в покер, попивая при этом виски.
  Где-то в соседнем помещении часы пробили десять раз. Я проклинал в душе свою глупость: сунулся один в гнездо этих головорезов и, как лопух, дал себя провести этой Лотти!
  Прошел час. Парень с жирными волосами, обыгравший остальных, сунул деньги в карман и сказал, смеясь:
  — Настало время смываться, друзья! Лотти, что мы будем делать с этим сорви-головой?
  Он смотрел на меня. Я закрыл глаза и делал вид, что вот-вот потеряю сознание.
  — Не беспокойтесь о нем. Хирка и я уведем его. Гояс потом сам займется им.
  
  Она пошла в другую комнату. Парни забирают свои вещи и уходят, а японец, которого зовут Хирка, начинает уборку. Моя шляпа находится под столом. Еще одна удача! Она упала в хорошее место, когда эти подонки напали на меня! Там револьвер, и если мне удастся развязать руки, я покажу им, почем фунт лиха!
  — Слушай-ка, — обратился я к японцу. — Если ты не послушаешь меня, то в один из дней я захвачу тебя и так отделаю, что тебе уже не придется никому об этом рассказывать, желтое отродье в подтяжках!
  — Не смешите меня! — Отвечает он весело.
  Вошла Лотти.
  — Послушай, девочка, — жалобно проговорил я, — есть ли у тебя хоть немного жалости? Ты же отлично знаешь, что всадила в мою правую руку "драже"! Кровь из нее так и льется, как из фонтанов Версаля, и ты могла бы наложить на нее повязку, если не хочешь, чтобы я околел из-за этого!
  — Я с удовольствием всадила бы тебе туда раскаленное железо, моя любовь, — сказала она. — Но, может, ты и прав… — Она открыла сумочку и достала револьвер.
  — Послушай-ка, Хирка, — развяжи его, он не в силах пошевелиться, и обвяжи ему руку салфеткой или чем-нибудь, что окажется под рукой, а то он пачкает мой ковер. И будь осторожен, Лемми, при малейшем движении я продырявлю тебя, ты ведь знаешь, что я стреляю хорошо!
  — Ну, конечно, тебе нечего бояться!
  Японец вышел, потом вернулся с салфеткой и бинтом. Он перерезал веревку, я пошевелил рукой и стал рассматривать ее. Как я и предполагал, Лотти прострелила мне руку навылет, пуля вышла с другой стороны. Японец разрезал рукав моего пиджака, промыл рану, положил с обоих сторон по тампону и забинтовал рану. Мне кажется, что рука моя становится деревянной, японец, помня о полученном ударе, не слишком со мной церемонится.
  Я привалился к стене, закрыл глаза и начал понемногу сползать вниз.
  Стоя по другую сторону стола, Лотти наблюдает за мной с револьвером в руке.
  — Итак, пижон, — проговорила она, — это, кажется, тебе не очень нравится? Я думала, ты потеряешь сознание.
  Я застонал.
  — Мне так плохо, — пролепетал я.
  Говоря это, я, со связанными ногами, прыгнул на японца и головой боднул его в бедро. Он упал на меня как раз в тот момент, когда Лотти выстрелила.
  Японец вопит. Он принял пулю, предназначенную для меня. В то время как Лотти, растерявшись, стреляет куда попало, я ныряю под стол. Шляпа рядом, но я в пятидесяти сантиметрах вижу ноги Лотти, и, хватая ее за лодыжки, тяну к себе. Она падает, и я ловлю руку, в которой оружие, и крепко стискиваю. Пистолет падает на пол.
  Я оглянулся и вижу: японцу плохо. Он, лежа на боку, не перестает кашлять. Пуля Лотти, видимо, попала ему в легкое. Я снова занялся Лотти, затащил ее под стол, положил на нее свои связанные ноги, чтобы она не могла двигаться, подхватил свою шляпу и извлек оттуда револьвер.
  — А теперь, моя малютка, развяжи мне ноги, и поторопись!
  Она умеет работать. Меньше чем через две минуты я уже стоял на ногах возле столика и готовил себе порцию виски.
  Японец продолжал кашлять, а Лотти в другом конце комнаты курит сигарету. Ситуация ей явно не нравится.
  — Итак, малышка, что ты теперь на это скажешь?
  Она ответила мне без стеснения, добавив, что думает обо мне, о моем отце, моей матери и что в будущем ждет моих потомков.
  Я слышал многих, но эта с успехом переговорила бы всех. Я покончил с этим словоизвержением, бросив в нее подушку, которая заставила Лотти свалиться со стула. Она поднялась и повторила:
  — Ну, что будем делать?
  — Не ломай себе голову, сестренка. Путешествие мы проделаем вместе, но раньше надо посмотреть, что с этим парнем.
  Мы осмотрели японца. Пуля, по-моему, проникла в легкое. Она перевязала его и прислонила к стенке.
  — Где находится машина, Лотти?
  — В гараже, сбоку от дома.
  — Хорошо. Сейчас мы так запеленаем этого парня, чтобы он не мог пошевелиться, а потом сядем в авто, и я бы посоветовал тебе не выкидывать никаких штучек по дороге.
  Покончив с японцем, мы спустились вниз. Гараж находился рядом, а в нем отличная машина. Я заставил Лотти вывести машину из гаража и поставить перед входом, после чего мы снова поднялись наверх.
  — А теперь, деточка, хорошенько вбей себе в голову: не может быть и речи о том, чтобы я позволил Гоясу и твоему дружку Кастлину обделывать делишки с Мирандой. Кстати, где она находится?
  Она посмотрела на меня и засмеялась.
  — Пойди надень свою восхитительную шляпу, и поедем с тобой прогуляться вдвоем.
  Я проводил ее в другую комнату и подождал, пока она надела шляпу и попудрила нос. Потом мы спустились. Я запер дверь, посадил ее за руль, сам сел на заднее сиденье.
  — Мы поедем в Майтсбридж, — сказал я. — Поехали!
  — Хорошо, Лемми, — ответила она, — но помни о том, что в один из дней мой Кастлин займется тобой, и одну милую вещь я тебе обещаю: тебя посадят в парафиновую ванну, и я с удовольствием подожгу ее!
  Минут через тридцать машина остановилась перед домом на Майтсбридж, куда привезла меня Конни. Про себя я молился всем святым, чтобы Конни действительно жила здесь, в противном случае, я горю.
  Как только мы приехали, я сунул револьвер в правый карман и попросил Лотти выйти из машины.
  — Иди вперед, моя красотка, и не пытайся ускользнуть, так как предупреждаю, что тогда произойдет несчастный случай.
  Мы вошли в лифт и поднялись. Я стал стучать в дверь и, уверяю вас, сердце мое замирало от страха, пока Конни не открыла дверь. На ней было такое неглиже, что у королевы, по сравнению с ней, был бы вид уборщицы.
  — Вот это да… — протянула она. — Но скажи, пожалуйста, что все это значит?
  — Послушай, Констанция, — сказал я, — мы пришли к тебе, чтобы провести дружескую беседу. Ты видишь эту куклу? Я прошу тебя не спускать с нее глаз. Она работает вместе с Кастлином и Гоясом, они похитили Миранду…
  — Вот это да! Это похлеще, чем игра в лошадки. Я охотно займусь ею, — сказала Конни.
  — Входи, малютка.
  Она поймала Лотти за нос и потащила ее в комнату, потом ударила ее ногой так, что та отлетела к противоположной стене, ударилась об нее и закончила свое путешествие на ковре. Можете мне поверить, что вид у нее был неприглядный.
  — А теперь, Конни, — спросил я, — что в этом деле делает Гояс?
  — Все очень просто, Лемми. Сначала Гояс был с нами в этом деле с похищением. Мы должны были воспользоваться его яхтой. Но потом он стал спорить по поводу денег, и Сигелла порвал с ним. Теперь он попытался провести это дело сам, вот и все!
  — Он не попытался похитить, а уже похитил Миранду. Мне теперь ясно, как это произошло. Гояс познакомился с Мирандой, пообещал, что она получит колоссальное удовольствие на его яхте-казино, увез ее на борт, и если мы не попытаемся сделать что-нибудь, то никогда больше не увидим девочку.
  Констанция утвердительно кивнула головой.
  — Ты прав. Где находится это судно и где Гояс?
  — Спроси у нее.
  Но она не была расположена говорить.
  Я кивнул в сторону Лотти, которая сидела на стуле и потирала себе бок. Точный портрет мачехи сатаны.
  — Да ну? Она не хочет говорить! Посмотрите на нее!
  Конни подошла к Лотти.
  — Послушай, детка, — сказала она, — ты будешь говорить и сию же минуту. Пойдем со мной ненадолго. — Она схватила Лотти за кожу на шее и увлекла за собой. Сначала она резким ударом ноги свалила Лотти на пол, а затем принялась за работу. Конни высокая и сильная девушка и то, что она сделала с Лотти, трудно описать в нескольких строчках. В конце концов, она уволокла ее в другую комнату.
  Я взял из коробки, которая стояла на столе, сигарету и закурил. Моя правая рука все больше немеет. Я почти не чувствую ее. В этом мало хорошего.
  Услышав из соседней комнаты приглушенный крик, я сделал вывод, что Конни обрабатывает Лотти, положив ей на голову подушку, чтобы не беспокоить соседей.
  И угадал верно. Через две минуты Конни появилась в дверях. У нее была улыбка кошки, которая только что слопала канарейку. Доносился плач Лотти.
  — Все идет хорошо, Лемми. Она заговорила. Гояс держит на якоре свой корабль в трех милях от берега, возле острова Мерси. Нам нечего беспокоиться, потому что судно снимается с якоря лишь завтра утром в шесть часов. У нас достаточно времени.
  — У нас ничего нет, — ответил я.
  Конни краем глаза наблюдала за Лотти, потом вошла в салон, прикрыв за собой дверь.
  — О ней не беспокойся. После того, как я с ней поиграла, она не в состоянии пошевелить и мизинцем. Итак, что же теперь мы будем делать? Надо предупредить Сигеллу.
  Это меня совершенно не устраивало.
  — Брось это, Конни. Я знаком с бандой Кастлина-Гояса. Это мелочь. Я хочу самостоятельно предпринять спасательную операцию. Ты понимаешь, какое это может оказать влияние на Миранду, если операция удастся?! Я — голубоглазый принц и тогда могу делать с ней все, что угодно.
  Конни кивнула.
  — Ты прав, Лемми.
  Она внимательно посмотрела на меня.
  — Скажи-ка, а ты случайно не слишком к ней привязался, а? Ты знаешь, что она опасна?
  — Ну, ты просто убиваешь меня, Конни. Ты отлично знаешь, что я не бегаю за юбками. Миранда очень недурна, но совсем не то, что ты, не правда ли, куколка?
  Я прижал ее к себе.
  — Хорошо, Лемми, перестань, нам надо работать.
  — Кому ты это говоришь! Но первое, что надо сделать, это заняться моей рукой. Мне кажется, что у меня на ней висит огромная тяжесть.
  Конни немедленно принялась за дело. Она побежала в другую комнату и посмотрела на Лотти. Чтобы быть спокойной, она привязала ее к ножкам кровати при помощи салфеток. Мне кажется, что я не видел никогда более комичного зрелища, чем то, которое представляла собой в этот момент Лотти Фрич. Это была мечта завсегдатая турецких бань.
  — Ну вот, — сказала Конни, — теперь я побегу доставать перевязочные средства для твоей руки. Я скоро вернусь.
  — Приведи только машину, потому что нам придется проехаться до острова Мерси и как можно скорее.
  Она вышла. Я подождал, пока не услышал, как спустится лифт. Потом нашел в справочнике телефон "Стренд Чемберс" и позвонил Галлату. При этом про себя молился, чтобы Сигелла не успел его убить сегодня вечером, потому что это могло бы иметь очень скверные последствия для Мак-Фи.
  Наконец Галлат ответил, и я попросил его передать трубку Мак-Фи. Я подробно обрисовал ему ситуацию и сказал, чтобы они с Галлатом немедленно отправились к острову Мерси, где находилась "Принцесса Кристабель" — яхта Гояса, и подождали бы меня там.
  — Понятно, — ответил Мак-Фи, внимательно выслушав меня. — Сколько тебе надо для этого времени?
  Я посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать.
  — Послушай, Мак, уже скоро полночь. Место это находится отсюда, примерно, милях в шестидесяти. Мы будем торопиться, поэтому считай, что мне потребуется час. Салют.
  — Согласовано, дружок. Итак, через час.
  Я повесил трубку и закурил очередную сигарету. Через пять минут появилась Конни, очаровательная девушка. Она отлично сложена, у нее длинные руки с тонкими ловкими пальцами. Пока она обрабатывала мою рану, я вдыхал запах ее духов, который был очень приятен. Она старательно обработала мою рану и сделала перевязку наилучшим образом.
  — Готово, Лемми. Ты мужественный человек.
  — Что толку. Никто этого не ценит.
  Она улыбнулась.
  — Не верю в это, Лемми. — Она поцеловала меня, и в течение минуты все вокруг меня кружилось. По причине, совершенно не известной мне, я снова стал мечтать о разведении кур в Миссури. Потом пришел в себя.
  — Ну, пошли, Конни, нужно отправляться. К сожалению, я должен взять тебя с собой, потому что тебе нужно будет вести машину.
  — Еще бы ты не взял меня с собой! Ведь необходимо разыскать Миранду. Ты можешь себе представить ярость Сигеллы, когда он узнает, что произошло? О чем они только думали: Гояс и компания?!
  Она пошла за моей шляпой и бросила последний взгляд на Лотти. Эта девочка была до такой степени тщательно свернута в кулек, что не смогла бы издать ни малейшего звука.
  — Я скоро к тебе вернусь, — сказала Конни, — и скажу, что собираюсь с тобой сделать. Думай об этом, чтобы тебе не было скучно без нас.
  Мы спустились на лифте. Машина ожидала нас снаружи. Мы сели, и Конни нажала на педаль.
  Когда мы отъехали, она вынула из кармана в дверце машины тяжелый револьвер.
  — Вот, возьми для защиты себе, Лемми. У меня ощущение, что он тебе сегодня вечером пригодится.
  Она была права!
  ГЛАВА 5
  ГРУСТНЫЕ МЕЛОДИИ ОСТРОВА МЕРСИ
  
  Констанция умеет водить машину. Стрелка спидометра опускалась ниже шестидесяти миль, только когда поблизости были полицейские. Мы пересекли Лондон и скоро оказались в Стратфорде. Было половина первого, и я ломал голову над тем, как мне избавиться от моей девицы, так как меня совершенно не устраивало отправиться вместе с ней на свидание с Мак-Фи и Галлатом, которые ожидали меня где-то в районе острова Мерси.
  Обмануть Конни было не просто, это не та штучка, которая позволит водить себя за нос, и можно сказать, что тот парень, который попытается это сделать, многим рискует.
  Тем не менее, я надеялся, что так или иначе, но избавлюсь от нее по дороге к острову.
  Из карманчика на дверце машины торчит карта, изданная автомобильным клубом. Там же лежит электрический фонарик. С его помощью я стал рассматривать карту, делая вид, что высчитываю расстояние, а на самом деле хочу найти какую-нибудь автомастерскую. Наконец, мне удалось обнаружить одну и совсем недалеко.
  — Скажи-ка Конни, — спросил я, — не хочешь ли ты остановиться на минутку? Сзади какой-то непонятный шум и мне не нравится это. Кажется что-то с левым колесом. Это может привести к несчастному случаю, так что останови свой экипаж, а я выйду и посмотрю, что там случилось.
  Это старый трюк, который уже не раз меня выручил. В кармане жилета у меня всегда лежит старое лезвие безопасной бритвы, которое служит мне для обрезания сигар и других нужд. Я вышел из машины, обошел вокруг и всадил лезвие в покрышку левого заднего колеса. Я оставил лезвие там, так как подумал, что после дюжины поворотов моя система должна сработать, и покрышка лопнет. Минуту спустя, я сидел уже на своем месте, заявив, что все оказалось в порядке.
  Машина бежит. Мы проделали еще около трех миль. Конни вела на скорости 50 миль в час, когда покрышка стала спускать. Машина проделала великолепный зигзаг, и только благодаря высокому мастерству моей подружки, мы не оказались в канаве. Я вылез и осмотрел покрышку.
  — Ну, тут чисто сработано. Ох, уж эти женщины! Не подумать о запасном колесе!
  Она сделала гримасу.
  — Это моя вина. Я проколола запасное колесо и отдала заменить его в мастерскую.
  — Да, это создает нам проблемы. На такой машине ехать нельзя. Оставайся здесь, а я пойду поищу поблизости мастерскую.
  Взяв путеводитель, я сказал ей, что на расстоянии двух миль от нас находится мастерская. Я отправлюсь туда и вернусь за ней на другой машине. Она согласилась.
  Я потихоньку отправился и вскоре нашел мастерскую, которая оказалась гораздо ближе двух миль. Рука моя болела чертовски. У них оказался свободной для найма "Шевроле".
  Я взял машину и написал Конни записку. Я писал, что уже поздно, и мне следует без промедления ехать к острову, а к ней я посылаю работника мастерской, чтобы он сменил колесо. Она хорошо сделает, если последует за мной, мы встретимся на самой ближайшей к острову станции. Больше мне ничего не пришло в голову.
  Я дал эту записку и купюру в один фунт работнику мастерской и сказал ему, чтобы он занялся машиной Конни. Потом отправился дальше. Держу пари, что никто в этой стране не вел так машину, как делал это я с "Шевроле". Я приехал к острову Мерси без четверти два.
  Мерси, во-первых, не настоящий остров. С трех сторон у него море, а с четвертой — маленький проливчик, через который перекинут мост. Это уединенное, темное и сырое место.
  Я продолжал двигаться по направлению к мосту, где встретился с каким-то типом. Я спросил у него, где тут пирс или пристать и он указал мне направление. Я проехал еще немного, остановил машину около какой-то изгороди, идущей вдоль дороги, затем пешком отправился до пристани.
  Это что-то вроде платформы, устроенной на сваях. Место совершенно безлюдное. Я старательно осмотрелся кругом, но нигде не увидел и следов Мак-Фи и Галлата. Я уже стал думать, не случилось ли с ними чего-нибудь. А может Мак-Фи, решив, что он опоздал, на свой страх и риск отправился на борт "Принцессы Кристабель"?
  Я посмотрел направо и налево, но никого не увидел. Недалеко горели огни на судне, и я полагал, что это и была яхта Гояса. Я вернулся назад, прошел по узкой дорожке, ведущей к главной дороге, по которой приехал.
  Немного дальше, с левой стороны, я увидел освещенное окно. Что-то вроде рыбачьей хижины. На пороге стоял человек и курил трубку.
  — Салют, друг, — приветствовал я его. — Сейчас не очень хорошая погода, а? Вы случайно не встречали поблизости двух мужчин? Мы должны были встретиться на пристани.
  Он продолжал курить, по крайней мере еще полминуты, прежде чем решился ответить. Он, вероятно, из тех, о ком пишут, что они медленно обдумывают, что сказать, из-за страха заговорить слишком быстро. Наконец, он ответил:
  — Да, я видел здесь двоих. Мне кажется, они вас искали. Потом они решили, что, может быть, вы не приедете, возможно, у вас неприятности на дороге.
  — Отлично, — сказал я и сунул ему десять шиллингов. — А в какую сторону они пошли, старина?
  — Они направились на судно, которое стоит вон там. Лодку они наняли у Джима Кардью.
  — Когда это было?
  — О! Минут двадцать или полчаса тому назад. Я не могу сказать точно.
  — А здесь есть у кого-нибудь еще лодка? Безразлично какая, лишь бы добраться до той яхты.
  Он покачал головой:
  — Только у Кардью в этих местах имеется моторная лодка, и он очень злой, потому что они не захотели брать его с собой. Но за это он содрал с них приличную сумму. Сейчас вы не найдете никого, кто бы отвез вас туда на веслах, слишком сильный прилив. Туда не доплыть.
  — Спасибо, вы оказали мне большую услугу. — Я пожелал ему доброй ночи и вернулся обратно к пристани.
  Я пока не представлял, что можно предпринять, но при всех обстоятельствах было бессмысленно оставаться на месте. Я отправился в ту сторону, где оставил свою машину, прошел около сотни метров, когда услышал шум мотора. Мне неожиданно пришла в голову мысль: а что если те четыре гангстера, которые вместе с Лотти были на Бейкер-стрит, уехали так рано для того, чтобы доставить на "Принцессу Кристабель" какие-нибудь материалы или провизию? Тогда, возможно, это они!
  Я стоял в тени изгороди, наблюдая за дорогой. Через несколько секунд появился фургон. Я поздравил себя с тем, что угадал. Десятитонная машина была нагружена ящиками с продовольствием. На самом верху брезент был немного приподнят, и я увидел ящик виски. За рулем сидел тип с жирными волосами, рядом с ним — двое других, четвертый, вероятно, находился где-нибудь в кузове.
  Фургон проехал мимо меня, но вместо того, чтобы направиться к пристани, они свернули направо, к хижине рыбака, у которой я только что был.
  Вот фургон остановился. Я тихонько подкрался к нему и услышал множество восклицаний, из которых мне стало ясно, что шофер ошибся, взяв не то направление, и придется выбираться задним ходом, чтобы попасть к пристани. Дорога туда очень узкая, поэтому проехать может только одна машина. Пока шофер маневрировал со своим фургоном, я тихо вернулся назад, сел в машину и доехал до маленькой дорожки, ведущей к пристани. Приехав туда, я поставил свою машину посередине дороги. После этого быстро вылез из машины и спрятался за ней.
  Вскоре появился фургон и встал, не доехав три метра до моей машины. Водитель высунул голову в окошко и заклинал меня всеми святыми поскорее убрать машину, так как я должен и сам понимать, что загородил им дорогу к пристани.
  Я ничего не отвечаю, а просто прячусь за машину. Через секунду я услышал, как все они вышли и появились пред моими фарами, окружив мою машину. Я ждал их, держа палец на спуске "Люгера".
  — Руки вверх! — предложил я им. — Как дела? Вы не ожидали меня увидеть, а?
  Тип с жирными волосами казался не очень довольным.
  — Мерзкая скотина! — ругается он. — Похоже на то, что тебе удалось освободиться?
  — Еще бы! — ответил я. — Кстати, скажи, пожалуйста, что мешает мне перестрелять вас по одному и тела ваши бросить в воду? Встаньте спинами ко мне перед машиной и пошевеливайтесь!
  Они выстроились с поднятыми вверх руками, и я должен сказать, что это большая удача, что остров Мерси так уединен, что никто здесь не болтается, а то мог бы получиться хороший цирк.
  Я обшарил их. Оружие было у всех, и я сложил его в кучу позади себя. Я также конфисковал тысячу долларов, которые отнял у меня парень с жирными волосами в конюшне на Бейкер-стрит, а также и четыреста долларов, которые он выиграл в покер. Нет никаких оснований для того, чтобы я не сделал себе маленький подарок. Естественно, что этот тип остался не очень доволен и даже ругает меня скверными словами.
  Тогда я рассердился. Двинул троих рукояткой револьвера по голове, и они повалились на землю. Одного я оставил в целости и сохранности и сказал ему:
  — Слушай, подонок, я добрый человек и не хочу видеть, как ты будешь умирать раньше своего положенного времени. Погрузи этих парней в фургон и отправляйся обратно в Лондон. Советую не задерживаться по дороге, потому что если я встречу тебя где-нибудь, тебе будет плохо. Убирайся и не останавливайся раньше, чем доберешься до Черинг Кросс.
  У него был очень испуганный вид. Он не должен был доставить мне больших неприятностей.
  Парень погрузил трех остальных в фургон, я убрал свою машину, и он задним ходом выехал на большую дорогу.
  — Подожди, сынок, — сказал я ему, — подожди секунду, прежде чем отправляться. Через пять минут ты покинешь остров. Ты видишь телефон вон там? — я указал на телефонную будку. — Так вот: пять минут спустя после твоего отъезда я позвоню в полицию Эссекса. Я скажу, что я один из здешних обитателей, и что я видел только что фургон с подозрительными лицами, направляющийся в Лондон, и дам его описание. И если я сделаю так, полицейские остановят тебя и станут задавать кучу вопросов, не так ли? Это будет скверно для тебя и совсем плохо для Кастлина и Гояса. Так что убирайся немедленно и не останавливайся по дороге. Понял?
  — Ладно, понял, — сказал он. — Только будь спокоен, ты заплатишь за все это в один прекрасный день и заплатишь дорого!
  — Не заставляй меня плакать, мой красавчик! Убирайся или я тебя прикончу!
  Он уехал. Я увидел, как красные огни его машины исчезли во тьме ночи. Я думаю, что мне не стоит его бояться. Конечно, я не собирался звонить в полицию, мне сейчас совсем не хочется иметь дело с полицейскими.
  Я немедленно бросил в воду все их оружие и сел в машину, чтобы хорошенько обдумать свои дальнейшие действия.
  Две вещи совершенно очевидны: во-первых, что лодка с "Принцессы Кристабель" должна подойти к пристани, чтобы забрать груз из фургона, и во-вторых, мне надо что-нибудь сделать, чтобы освободиться от Констанции, которая, должно быть, ожидает меня на станции и может выкинуть черт знает что, если я не появлюсь. Она не такая особа, чтобы сидеть без дела в такой ситуации.
  Значит первое, что надо сделать — сыграть тур с Конни. Я завел мотор и тронулся в путь. Очень вероятно, что станция находится где-то на большой дороге. Мне не придется ее долго искать.
  Станция представляет собой небольшое здание, чуть в стороне от дороги. Это очень спокойное место. У станции — заброшенный вид, так как в это благословенное Мерси поезд приходит только на Рождество в високосном году.
  Я заметил машину Конни, стоящую около палисадника. Она сидела за рулем и курила сигарету. Она очень обрадовалась, увидев меня.
  — Салют, Лемми! — сказала она. — Я рада тебя видеть в целости. Скажи, пожалуйста, с чего это ты вздумал удирать? Почему ты меня бросил?
  — Я все сделал правильно, — ответил я.
  Я рассказал ей, что произошло, и объяснил, что если бы я не был там, эта четверка подонков была бы на борту яхты, а мне уж никак не удалось бы туда попасть.
  У нее был задумчивый вид.
  — Скажи мне, Лемми, что произойдет на самом деле, если ты окажешься на борту яхты? Как поведет себя Гояс? Не воображаешь ли ты, что он будет рад тебя видеть? Этот тип тебя убьет и выбросит на помойку, это так же верно, как то, что меня зовут Констанция.
  — Не говори такие страшные вещи, моя красавица. Гояс не знает, что я участвую в деле, не так ли? И так или иначе, попав на борт, я наговорю ему турусы на колесах: будто бы один тип, с которым я пил в городе, предупредил меня, что он занимается рэкетом в шайке Сигеллы. Я расскажу ему также, что Сигелла разгадал его злой умысел и захватил фургон с грузом, предназначенный для "Принцессы Кристабель". Гояс, видимо, будет вынужден поверить мне, не так ли? Я же буду ждать удобного случая, чтобы прикончить его и, возможно, такой случай представится.
  — Как хочешь, Лемми. В конце концов, ведь ты рискуешь жизнью.
  — Возможно, но помолчи немного и внимательно выслушай меня. Безусловно, лодка должна причалить, чтобы взять груз, доставленный фургоном. Ты пойдешь вместе со мной на пристань. Когда лодка подойдет, надо вытащить всех, кто приплывет на ней, на берег. И это будет твоя задача.
  Мы оставили ее машину у палисадника. Она села в мою машину, и мы направились к пристани. Приехав туда, я поставил машину так, чтобы ее не было видно, и после этого оставалось только ждать.
  Около трех часов послышалось чавканье мотора. Лодка, длиной примерно двадцать футов, пришвартовалась к пристани. В лодке находились двое: один сидел у руля, другой осматривался по сторонам.
  Конни, как и договорились, стояла у края пристани. Она вышла на свет и приблизилась к воде.
  — Послушайте, — обратилась она к сидящим в лодке, — я — Конни, подружка Лотти Фрич. Дело получилось не совсем хорошее, с фургоном случилась авария в двух милях отсюда. Слетело колесо. Лотти просила передать, чтобы вы пошли туда и помогли.
  — Действительно? — спросил один. — Где же это?
  — Там, на дороге.
  Сидящие в лодке обменялись несколькими словами, потом к Конни обратился тот, кто сидел у руля:
  — Ладно, я пойду, а он останется в лодке.
  Он ушел в сторону дороги вместе с Конни.
  Я подождал минут десять, потом стал подкрадываться по траве, наподобие молодого слона. Дойдя до большой дороги, я направился прямо к пристани. Тип сидит на краю лодки и скучает. Я окликнул его:
  — Эй! Послушай, ты здесь нужен! Иди сюда и помоги, без тебя не справиться!
  — Нет, — сказал он. Мне там нечего делать, я останусь здесь. Я сожалею, что вынужден был быть с ним невежливым, но у меня не было выбора.
  — Выходи оттуда, паренек, и побыстрей, а то моя пушка может выстрелить.
  Он ничего не ответил и стал вылезать на пристань. В тот момент, когда он выпрямился, я нанес ему удар левой, который заставил его сложиться пополам. Я поволок его к машине и засунул внутрь, потом обшарил его. Он оказался без оружия.
  Мне было очень неприятно, что я оставил Конни выпутываться одну, но у меня не было выбора. Я бегом вернулся к лодке, прыгнул в нее, запустил мотор и направился к "Принцессе Кристабель".
  Была отличная ночь несмотря на то, что было темно. Мотор давал хорошую скорость, и я был доволен, что не отправился на веслах. Я закурил сигарету и стал вспоминать все, что со мной случилось с того времени, как на Хеймаркет меня подцепила Конни. Меня сильно беспокоило то, что могло произойти на борту судна. Я не знал, что случилось с Мак-Фи и Галлатом. И меня волновало, что будет делать Конни с типом, которого увела, и как поведет он себя, когда увидит, что Конни обманула его. А тот, в машине, когда очнется? Было над чем подумать.
  Но мне все-таки кажется, что Конни сумеет справиться с тем типом. Кроме того, надо поразмыслить и о человеке, который заперт в подвале дома у Мак-Фи. Он, вероятно, уже здорово соскучился. Но, может быть, он любит темноту?
  Путь до "Принцессы Кристабель" показался мне очень долгим. Наконец, я причалил к корме. С яхты доносился шум.
  "Принцесса Кристабель" — большая яхта, роскошная с виду, которая, как видно, построена по заказу какого-нибудь миллионера. Я не знаю, каким образом удалось Гоясу завладеть ею, но она ему приносит огромные барыши.
  Мне теперь виден свет в иллюминаторах, и я слышу звуки оркестра. Я подумал, что Гояс делает большие дела, и выключил мотор, так как находился под кормой. Шум доносился из большого салона. Я решил рискнуть и поглядеть, в чем дело.
  В лодке лежал канат, и после пяти-шести бросков мне удалось зацепиться и подтянуться к судну. Потом я привязал оба конца каната к лодке и стал карабкаться на борт. Эта работа заняла у меня несколько секунд. В этом месте палуба была безлюдной. Три четверти палубы заняты под салон и другие помещения, и оттуда доносится адский шум…
  Я видел пары, одетые в вечерние туалеты, манто, плащи, двух-трех типов в белых курточках, разносивших прохладительные напитки. Когда ветер подул в мою сторону, я уловил обрывки фраз на французском языке, что заставило меня предположить, что Гояс делал остановку во французском порту, прежде чем прибыть в Англию. Или я очень ошибаюсь, или он взял на борт обычную группу посетителей ночных коробок и их подружек. Надо сказать, что Гояс неплохо придумал, появившись здесь со своим блестящим игорным домом, как будто бы находился возле Сан-Педро или другого порта США. Мысль явиться сюда и проделывать эти трюки за пределами британской трехмильной зоны была превосходной. Здесь вы можете делать все, что вам заблагорассудится, не рискуя быть задержанным.
  Мне кажется, что я разобрался в комбинациях Гояса. Как вы помните, сначала он вошел в дело Сигеллы, собираясь принять вместе с ним участие в похищении Миранды. Но он хотел получить больше, чем обещал ему Сигелла, и кроме того, был связан с Кастлином. Сигелла вынужден был порвать с ним, так как Кас-тлину он не доверял совершенно, особенно после того, как тот стал героем одной грязной истории.
  Моя рука продолжает болеть. Мне кажется, что боль распространилась до самого плеча, и то, что я стараюсь не шевелить ею, не помогает. Если бы не Конни, которая так хорошо сделала мне перевязку, не знаю, что со мной было бы.
  Я продолжаю размышлять над тем, где это Сигелла сумел подцепить Конни… Этот тип умен, нельзя не признать, и не особенно падок до женщин. Те парни, которые хорошо знают свое дело, не очень-то выбирают своих красоток. Есть немало гангстеров, которые попадают в лапы полиции из-за того, что ревнивые красотки начинают трепаться, и этот треп доходит до полиции. Но Констанция — это совсем другое дело. Мне было грустно видеть, что она вместе с таким типом, как Сигелла, несмотря на то, что он был по масштабам крупным гангстером и замышлял большие дела, вроде похищения Миранды.
  Все эти мысли пришли мне в голову, пока я сидел в тени лебедки, или как там называют эту штуку, и обдумывал план действий.
  Я был страшно зол на Мак-Фи, так как не понимал, почему этот идиот не дождался меня, как мы с ним условились. Единственное объяснение, какое я мог придумать, это то, что этот болван Галлат был настолько обеспокоен тем, что Миранда находилась на борту яхты, и так горел желанием попасть туда, что Мак-Фи не смог удержать его и был вынужден сопровождать его.
  Я помню, в молодости слышал поговорку: "Если сомневаешься — воздержись". Я всегда находил эту поговорку замечательной и всякий раз, когда попадал в неопределенное положение, не спешил, выжидал и, в конце концов, обязательно находил выход из положения.
  Мне кажется, что на этом судне полно людей. Я отлично их вижу, и нет никакого сомнения, что большинство из них немало выпило. Зная тот сорт дешевого алкоголя, которым обычно угощает Гояс на своей яхте, мне кажется, что парни эти так нагрузились, что не обратят на меня ни малейшего внимания, если я скользну мимо них. Конечно, если я не встречу самого Гояса, Кастлина или тех, кто мог знать меня лично.
  В этот момент как раз открылась одна из дверей, и появилась девушка — высокая блондинка, красивая и сильная в вечернем белом сверкающем платье. Ее волосы были совершенно растрепаны и двигалась она шатаясь, озираясь по сторонам, как человек, который не знает, куда идет. По-моему, это бедное создание или нагрузилось сверх всякой меры или получило хороший удар по голове.
  Шатаясь, она приблизилась ко мне, и я решил, что настал момент появиться. Я встал.
  — Ну, что ты, малышка, — сказал я ей. — Что же происходит? Что-то идет не так, как следует?
  Она посмотрела в мою сторону, и я увидел, что глаза у нее совсем безумные. Она не дурна! У нее красивый рот, но помада ее не совсем того цвета, какой ей нужен, и она все время облизывает губы, которые, видимо, у нее пересохли! Она бросила на меня тоскливый взгляд.
  — Мне совсем плохо, — проговорила она. — Скажи-ка, не считаешь ли ты, что Гояс совершенно спятил, занимаясь такими трюками на корабле? Он мог бы как-нибудь устроиться и без этого! В нашем обществе и так достаточно грязных историй.
  У нее действительно был такой вид, как будто она сейчас упадет без сознания. Я обхватил ее за талию и помог сесть недалеко от двери.
  — Чего бы я не дала за стакан холодной воды! — Жалобно проговорила она.
  — Успокойся, малышка. Что тебя так расстроило? Что происходит здесь?
  — Эти упрямые бараны… Когда мы покинули американский берег, я сказала Гоясу, что на этом судне случится что-то отвратительное. Он не мог сидеть спокойно там, где ему всегда удавалось делать отличные дела и получать приличные деньги! Нет, ему нужно было отвезти свое судно во Францию, но так как он находился в трех мильной зоне, ему пришлось убираться оттуда. Вот теперь он забрался сюда, и я не знаю, какая у него в голове комбинация. Он взял на борт эту женщину, и как она выбрасывает свои деньги! Держу пари, что девочка просадила не меньше двадцати тысяч сегодня вечером!
  Я навострил уши. Это, безусловно, относилось к Миранде.
  — О! Что нам за дело, куколка! Ведь такова жизнь! А потом, здесь Гоясу нечего беспокоиться, ведь он за пределами трехмильной зоны.
  Она снова посмотрела на меня.
  — Ты и сам не знаешь, о чем говоришь. Три мили или не три мили, но он не выкрутится из-за того, что он сделал сегодня вечером, где бы он ни оказался. О, как хочется воды, Боже ты мой!
  Она наклонилась над бортом, и я подумал, что пить она хочет до такой степени, что, вероятно, скоро прыгнет в воду. Сразу видно, что эта крошка находится не в своей тарелке. Я похлопал ее плечу.
  — Ну, малютка, успокойся, я принесу тебе воды.
  Я встал и сделал несколько шагов по палубе. В рубке внезапно открывается дверь, и оттуда появляется тип в белой курточке. Я решился.
  — Эй, стюард! Пойдите сюда!
  Он посмотрел на меня, потом приблизился.
  ГЛАВА 6
  ТРОЕ УМОЛКАЮТ НАВСЕГДА
  
  Я чувствовал себя не очень хорошо, глядя на приближающегося ко мне стюарда, однако, вскоре сообразил, что для меня это не опасно. Этот парень, видимо, высосал немало стаканов, и теперь не очень хорошо помнит и понимает, где находится. Он спросил меня, что я хочу.
  — Здесь находится дама, которая плохо себя чувствует, — ответил я ему. — Пожалуйста, принесите сюда стакан воды и бутылку виски. Это будет нам полезно.
  Он ушел, а я вернулся к девчонке. Тип в белой курточке вернулся почти сразу же. Он принес бутылку виски и графин с водой, а также два стакана. Я забрал у него все это и отпустил его.
  — Ну, моя красотка, — обратился я к девушке, — не стоит так расстраиваться, жизнь не так уж плоха. А как ты попала на эту яхту? Ты давно в компании Гояса?
  Она утвердительно кивнула головой.
  — Вот уже несколько лет, как я помогаю ему в его комбинациях. Я работаю в портах прибрежных городов, заманиваю людей на борт яхты. В США мне это удавалось делать, но когда он решил покинуть берега Америки и перебраться сюда, мне это совсем не понравилось. У меня появились подозрения, когда он сказал мне, чтобы я не приближалась к каюте, которая превращена в контору. Ты знаешь, что это такое, старина, а?… Достаточно, чтобы тебе запретили делать что-нибудь, и ты уже не сможешь удержаться от того, чтобы не сделать этого. Когда началась игра, я отправилась прогуляться сюда, просунула туда голову… и мне стало дурно…
  Я согласно кивнул головой.
  — Это было в тот момент, когда ты только что появилась на палубе? Из той двери внизу?
  — Д… Я не хотела возвращаться тем же путем, он бы узнал тогда, что что-то случилось… Я прошла через кухню и вышла здесь.
  — Очень хорошо, — ответил я. — Послушай теперь меня, моя крошка. Мне кажется, что ты совсем замерзла, не так ли? Прогуляйся немного по палубе, чтобы согреться, а потом возвращайся в салон через главный вход. Он ничего не узнает и подумает, что ты ходила подышать воздухом.
  Она попыталась кивнуть мне головой, потом с трудом встала и пошла неверными шагами.
  По всей видимости, эта девушка в разладе с собой. А мне вдруг стало жарко по той причине, что в голову пришли такие мысли, в которых нет ничего веселого.
  Как только она исчезла, я встал и направился к двери, из которой она вышла. Только где-то внизу, в конце коридора, виден свет и слышится громыханье посуды. Я приблизился на кончиках пальцев и взглянул за дверь в конце коридора.
  Мне показалось, что я действительно попал на кухню, потому что два или три человека занимались мытьем посуды.
  Я постоял минуту, потом быстро прошел мимо них, стараясь идти шатаясь, как сильно пьяный человек. На этом судне было столько перебравших людей, что на меня не обратили особого внимания.
  Во всяком случае, никто мне ничего не сказал. Таким образом, я прошел через кухню, вышел в дверь с другой стороны и оказался в другом коридоре, очень узком. С правой стороны находились две двери, а с левой — три. Я открыл обе двери с правой стороны, но там были обычные спальни, к тому же — пустые. Первые две оказались незапертыми, это тоже были спальни. Третья дверь была на запоре. Это, видимо, была та каюта, о которой мне на палубе рассказывала девушка. Нужно было найти ключ, чтобы отпереть ее.
  Тот факт, что дверь оказалось запертой, возбудил мое любопытство. Замок был детской игрушкой. Через две минуты я открыл дверь, вошел в каюту и закрыл за собой дверь. Там было так же темно, как в подвале у Мак-Фи, и, не знаю, по какой причине, у меня появилось предчувствие, что меня ожидает нечто неприятное. Я чиркнул спичкой и осмотрелся. И я не ошибся, можете мне поверить. На столе, в этой каюте, стояла лампа. Я нажал на выключатель. Напротив, около стены, в луже крови лежали два трупа. Мне не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что это были Мак-Фи и Галлат. В этом не было ни малейшего сомнения. Галлат, по-моему, получил две или три пули в живот, в то время как Мак-Фи был поражен несколькими пулями в шею и в голову. Этим парням здесь, на этом корабле, успех не сопутствовал. Сами понимаете, я видел немало смертей на своем веку и привык уже к ним, но при виде этих двух убитых мне стало невыносимо тяжело. Особенно мне было жаль Мак-Фи, моего старого товарища, с которым я много лет действовал дружно и согласно.
  На столе лежали два револьвера. Я узнал один, принадлежащий Мак-Фи, другой, я полагаю, принадлежал Галлату. Я осмотрел оружие и понюхал стволы. Ни тот, ни другой не были в употреблении. Это означало, что тип, который угробил их, убил их, как двух собак, не дав им возможности защищаться. Я решил, что это дело рук подонка Гояса.
  Я сунул револьвер Мак-Фи себе за пояс, потому что мне пришла в голову мысль, что будет неплохо вооружиться посущественнее, имея в виду возможные осложнение, для которых "Принцесса Кристабель" казалась мне очень подходящим местом.
  После этого я погасил свет, открыл дверь каюты и вышел в коридор, чтобы вернуться обратно тем же путем. Я прошел по палубе вдоль борта мимо дюжины парочек, которые живо обсуждали подробности игры и ставки. Несколько дальше я увидел ту девушку, с которой разговаривал недавно. Она стояла, наклонившись над бортом. Я подумал, что она не вернулась обратно из-за боязни, что Гояс спросит у нее, где она была.
  — Салют, детка! — обратился я к ней. — Давай, пройдемся немного. У меня есть, что тебе сказать.
  Я взял ее за руку и повел на корму. Она была послушна, как ягненок. У меня появилось ощущение, что она готова делать все, что потребует от нее первый встречный. Я посадил ее на то же место, где она сидела совсем недавно.
  — Послушай, крошка, я верю, что то, что ты мне рассказала, тебя очень беспокоит, и я также полагаю, что Гояс на этом деле погорит. Расскажи мне, каким образом свели счеты с парнями, которые лежат мертвые в той каюте?
  Она посмотрела на меня расширенными от ужаса глазами.
  — Значит, ты был там, внизу? Но… в сущности… — она неожиданно переменила тему, — кто ты такой?
  — Не задавай таких вопросов, если не хочешь услышать неправду. Может быть, я Дед Мороз, а может, и нет. Но если ты разумная девочка, то скажешь, что произошло здесь сегодня вечером. Ты видела, как эти двое поднялись на борт?
  Она начала плакать. У меня есть принцип: если женщина начала плакать, не стоит ее останавливать, потом она лучше будет себя чувствовать. Итак, она сидела и всхлипывала, будто на сердце у нее было большое горе. Потом понемногу стала успокаиваться.
  — Послушай, крошка, — сказал я ей, — решись и расскажи все. Ты знаешь, рано или поздно, но говорить придется.
  Она проглотила комок.
  — Я была с Гоясом в салоне, когда те два парня поднялись на борт. Мне кажется, они приплыли на моторной лодке. Селитти, старший стюард, один из приближенных Гояса, подошел и сказал что-то своему патрону. Гояс не ответил, некоторое время что-то обдумывая, потом решился на что-то жестокое. Он сделал мне знак подойти к нему и сказал, что на борту появились два типа, которые могут причинить ему много неприятностей.
  Я спросила, какое это может иметь отношение ко мне, а он сказал, что мне надо выйти на палубу и провести их в каюту, сообщив им, что он сейчас придет. Мне надо было устроить так, чтобы они сели за стол, находящийся посередине каюты. Я должна была разговаривать с ними, пока не услышу граммофонную музыку, а затем отойти вправо. Я была уверена, что Гояс замыслил грязное дело, и ответила, что не хочу быть замешанной в историю, которая может стать очень серьезной. Но он слишком много обо мне знал и сказал, что если я не выполню его поручения, это будет стоить мне дорого. Посмотрев на меня, он увидел, что мне стало совсем плохо, и перепоручил это Фреде, которая тоже работает на него и которой на все наплевать.
  Фреда очень жестока. Она спокойно направилась на палубу, а я, несмотря на страх, умирала от любопытства узнать, что произойдет в каюте. Через некоторое время, увидев, что Гояс ушел, я обошла каюту с другой стороны и стала заглядывать в иллюминатор, который был закрыт не полностью. Я видела, как Фреда разговаривала с обоими парнями. Потом в каюту кто-то вошел, я отошла в сторону и спряталась в тень от рубки. И в этот момент я услышала, как заиграл граммофон.
  Гояс появился в коридоре. В руке у него был револьвер с глушителем, и он выстрелил шесть раз через отверстие в иллюминаторе. Потом он сразу же ушел, а граммофон перестал играть.
  Она снова стала всхлипывать и стонать, потом замолчала. Я закурил сигарету.
  — Итак, крошка, бесполезно жаловаться. Что сделано, то сделано, и это не воскресит мертвых, — ответил я ей. — В сущности, явившись незванными на борт, они сами нарвались на неприятности, а Гоясу было необходимо позаботиться о своем деле, разве не так? Ничего не говорит за то, что эти двое были из полиции?
  — Предположим, что это так, — сказала она, — но он должен был дать им возможность сохранить свою жизнь.
  Неожиданно ей в голову пришла какая-то мысль, и она искоса посмотрела на меня.
  — Но послушайте, я до сих пор не знаю, кто вы такой, черт возьми! Я вас никогда не видела на этом судне.
  — Точно, моя красавица, и если ты не перестанешь задавать мне вопросы, то не увидишь больше никого, потому что я брошу тебя в воду, и это так же точно, как то, что меня зовут Лемми Кошен.
  — Вы Лемми Кошен? Вот здорово! Я слышала о вас.
  — Что ты слышала обо мне, малютка?
  — Что вы, вероятно, один из самых опасных гангстеров, которые когда-либо убивали полицейских.
  — Так это или не так, но приблизительно верно. Если бы я был на твоем месте, сестренка, то был бы очень осторожен в выражениях, ибо, если ты захочешь наговорить кому-нибудь на яхте глупостей обо мне, я устрою тебе такую жизнь, что ты себе не будешь рада.
  — О, я буду молчать, с меня и так достаточно. Я наговорила сегодня много такого, чего не следовало говорить.
  — Отлично. А теперь, когда мы договорились, вернись в салон и продолжай участвовать в программе вечера, но ни одного слова обо мне. В противном случае, тебя больше нет.
  — Не беспокойся, — прошептала она, — я буду нема и глуха.
  Она повернулась и ушла, а я закурил сигарету.
  Меня совсем не устраивает, если эта малышка окажется в таком же положении, как погибшие парни, потому что если она получит пулю в живот, я не смогу ее больше использовать. Надо вам сказать, что я чувствовал себя на этом судне очень неуютно, потому что было ясно, как день, что Гояс совершенно не жаждет встречаться с людьми, которые вмешиваются в его махинации, и разговаривает с ними при помощи револьвера. Должен сказать, что у меня теперь свой счет к Гоясу. Мне надо отомстить за Мак-Фи.
  Я еще немного посидел, потом решил рискнуть и посмотреть, что же тут происходит. Поднялся, но в этот момент совсем близко услышал чавканье мотора. Я осмотрелся и увидел приближающуюся маленькую лодку. Луна уже поднялась, и я хорошо рассмотрел того, кто управлял лодкой. Это был Йонни Малас, сообщник Сигеллы.
  Вот это называется везением. Я немедленно подал ему условный знак, и он меня увидел, подвел лодку к корме и поставил рядом с моей. Он поднял голову. Выражение его лица было растерянное.
  — Ну что же, старина Лемми! Вот это действительно совпадение!
  — Давай, влезай скорее сюда, паренек, мне надо с тобой серьезно поговорить.
  Он поймал конец каната и быстро поднялся, с ловкостью настоящей обезьяны. Он крепыш, этот Малас. Такой же крепкий, как и я, а может быть, и более. Вскочив на борт, он сел рядом со мной.
  — Так, акробат, и что же ты пришел здесь искать?
  — И ты еще спрашиваешь, — ответил он. — Когда Конни пошла покупать для тебя перевязочные средства, она позвонила Сигелле и сказала, что будет хорошо, если я немедленно примчусь сюда проследить, чтобы тебя не обидели. Она подумала, что тебе, может быть, понадобится небольшая помощь, и хотела, чтобы я прибыл в твое распоряжение.
  Он изобразил улыбку.
  — Конни должна тебе многое сказать и скажет сама, когда увидится с тобой.
  — Ой, Йонни, она, вероятно, сердится, эта девочка, а? Но не мог поступить я иначе, мне совершенно необходимо было попасть сюда.
  — Она мне ничего не сказала. Но это, к счастью, что я помчался сюда. По дороге я заметил ее машину, стоящую у станции, а сама она спорила с двумя птенчиками, которых ты оставил на берегу. У них был очень недовольный вид. Пришлось этих типов успокоить. Они теперь связанными лежат на пристани и никому больше мешать не будут. Так что же здесь происходит?
  Я секунду подумал.
  — Скажи, Йонни, держу пари, что Сигелла очень доволен, не так ли?
  Он засмеялся.
  — Доволен ли он? Что он собирается сделать с Гоясом, этого ты не можешь знать. Что кто-то хотел сорвать его комбинацию, Гояса совершенно не устраивает, и меня тоже совершенно не устраивает, потому что сегодня вечером мы собирались ликвидировать Галлата.
  — Кроме шуток? И как же вы хотели приняться за дело?
  — Парень живет в "Стренд Чемберс", — ответил Йонни. — Я звонил ему по телефону, чтобы вызвать его под каким-либо предлогом в определенное место. И если бы он пришел, все дальнейшее было бы просто. Но его не оказалось дома. Мне уже становилось муторно от всей этой истории, когда вдруг по поручению Сигеллы является один из моих товарищей и говорит, что только что звонила Конни и сказала, что Гояс увез Миранду, и что вы оба отправляетесь на ее поиски. Сигелла передал чтобы я немедленно ехал, а сам позвонил, чтобы мне приготовили моторную лодку. И вот я здесь. Ну что мы теперь будем делать?
  — Не задавай столько вопросов, Йонни, и, кроме того, тебе не будет надобности заниматься Галлатом, так как Гояс прикончил его и одного его помощника.
  Он широко раскрыл глаза.
  — Ты не шутишь?
  — Нет, я говорю серьезно.
  Я рассказал ему все, что произошло на судне, посвятил я его и в то, что Мак-Фи был товарищем Галлата, только не сказал, что я его знал.
  — А теперь, Йонни, — продолжал я, — я так представляю себе дальнейшую игру: главное, увезти отсюда Миранду и как можно скорее. Мне кажется, что почти все парни на этом корабле переполнены виски, и надо решить, как играть: действовать ли похитрее или идти напролом?
  Он засмеялся.
  — Мой старый Лемми, нужно броситься прямо в толпу. Пошли!
  Я взял свой автоматический "Люгер" в правую руку, а револьвер Мак-Фи — в левую. Йонни нес два, под каждым плечом. Мы обошли рубку по левому борту. Стало довольно прохладно, и большинство народа ушло в помещения. Я чувствовал себя настолько возбужденным, что почти забыл про свою руку, которая тем не менее продолжала сильно болеть.
  Мы прошли на нос яхты, и я подал знак Йонни остановиться. Заглянули в отверстие иллюминатора. Салон был очень большим и занимал половину длины всей яхты. Он был заполнен людьми, и вы должны мне поверить, что никогда не видели подобного зрелища.
  Тут собралось много типов со своими девочками, которых я встречал раньше в злачных местах различных американских городов, множество подонков, объединившихся в компании и организации. Здесь были: Марди Спирелла, знаменитый бандит из Оклахомы, Перс Байрон, который убил Оджи Сикина только потому, что ему не понравился цвет его рубашки. Были также: Скитсле из Миссури и Рэчел Манда, его девчонка, Велт из Лос-Анджелеса и Пернанса из Сан-Педро.
  Все они явились сюда со своими подружками для отдыха и разных увеселений, как вы сами понимаете. Я никогда не видел подобной банды головорезов. Тут было к тому же человек шестьдесят, которых я не знал, но по их виду можно было судить, что они не англичане. Это доказывало, что Гояс не решался приглашать на борт яхты людей с английского берега. Очевидно, он был слишком осторожен, и я признаю, что он был прав.
  Посреди салона находился столик с рулеткой, и весь народ столпился вокруг него. Гояс держал банк, а с противоположной стороны, прямо напротив него, я увидел Миранду.
  Ее лицо покраснело от возбуждения, светлые волосы блестели при ярком свете ламп. Платье на ней было совершенно изумительное, и среди этой толпы она выглядела, как королева. Нет, кроме шуток, как она прелестна, эта девочка!
  Я бросил на Йонни взгляд поверх своего плеча. Он закуривал сигарету. Дверь в салон находилась немного подальше.
  — Пойдем, мы захватим их, Йонни, — сказал я и мы вошли.
  Все были так поглощены игрой, что на нас никто не обратил внимания, пока Йонни не закричал:
  — Руки вверх, банда подонков, и быстро!
  Видели бы вы лица всех этих людей, когда они повернули головы и увидели нас. Приблизительно восемьдесят пар рук поднялись к потолку одновременно.
  Видя, каким образом они поднимали руки, можно было предположить, что подобный сюрприз был им преподнесен не впервые.
  — А теперь, дамы и господа, — сказал я, — если кто-нибудь из вас хочет немного порезвиться, я советую ему начать сейчас же, потому что мы не может терять время и совсем не такие уж хорошие.
  Я посмотрел на Гояса. Он стоит впереди, у стола, и вид у него совсем больной. Тем не менее, он делает усилие и пытается улыбнуться.
  — Скажите, пожалуйста, что значат эти угрозы?
  — А ты воображаешь, — ответил я ему, — что мы пришли сюда петь псалмы?
  Он принял любезный вид.
  — Что вы хотите от меня, друзья? — спросил он.
  — Не очень много, Гояс. Мы хотим только мисс ван Зелден. Мне кажется, что ее отец не совсем будет доволен, когда узнает, что у тебя было намерение увезти его малышку.
  Видя, что у Йонни револьверы наготове, я спрятал свои и обошел вокруг стола. Толпа расступилась, и я подошел к Миранде.
  — Как ваши дела, мисс ван Зелден?
  Она улыбнулась. Ну и зубки у нее, скажу я вам!
  — Вот как! Это мистер Кошен! Но что это, в конце концов, значит? У меня такое чувство, что каждый раз, когда я иду куда-нибудь, я встречаю вас!
  — Послушайте, деточка, я маленький лорд Фаунтлерой, и ваша добрая фея одновременно, но вы этого не знаете. Меня также называют Дедом Морозом, потому что я вхожу в дом через дымоход. Вы помните отель "Жимолость и жасмин" в Толидо?
  Она рассмеялась.
  — Я никогда не забуду его, — ответила она. — Какие чувства мне пришлось испытать в тот вечер!
  — Вы слишком эмоциональны и любите сенсации, моя дорогая. В один прекрасный день в поисках сильных ощущений вы окажетесь в холодильнике морга, и вас там обслужат.
  Я указал на Гояса.
  — Я вам расскажу о двух-трех вещах, которые касаются этого парня и остальных. Первым делом, я хочу сказать, что игра ведется жульническим способом, и Гояс никогда еще не вел честную игру. Во-вторых, все эти подонки, которых вы здесь видите наделали столько гнусных дел, что по сравнению с ними грешники в аду могут показаться собранием комитета дам-патронес общества охраны животных в Голд-Спрингс, в Пельсин-вании. В-третьих, этот гнусный тип собирался вас похитить завтра утром и потребовать за вас выкуп у вашего отца.
  Она всплеснула руками.
  — Не может быть! Это потрясающе!
  И здесь я впервые увидел, что она удивлена.
  — Это так, моя крошка. Кстати, сколько вы сегодня проиграли? Она открыла сумочку и посмотрела.
  — У меня было с собой десять тысяч долларов, когда я приехала сюда, — ответила она, — и мне кажется, что у меня осталось около пятисот долларов.
  — Очень хорошо, — сказал я и повернулся к Гоясу. — Это тебе дорого будет стоить, Гояс. Верни мне эти девять с половиной тысяч долларов, которые проиграла мисс ван Зелден. А еще десять тысяч я возьму в качестве процентов.
  — Гм, простите, — начал он, но в этот момент Йонни ткнул его в бок револьвером.
  — Хорошо, — продолжил он, убежденный таким аргументом, — но я буду помнить об этом.
  — Кому ты это говоришь? — возразил я. — Я тоже.
  Я сгреб двадцать тысяч, которые лежали на столе и отдал половину из них Миранде.
  — Теперь, куколка, пора возвращаться домой.
  Она не сказала ни слова. Ее накидка лежала сзади на стуле. Она накинула ее себе на плечи. Потом мы с ней направились к двери, прикрываемые Йонни, который следил за нами, пятясь назад. Дойдя до двери, я обратился к находящимся в салоне:
  — Слушайте, банда мерзавцев. Если кто-нибудь из вас тронется отсюда раньше, чем через десять минут, будет пущен в расход, поняли?
  Они все хорошо поняли это.
  Мы вышли на палубу. Я закрыл дверь и проводил Миранду и Йонни на корму.
  — Вот что ты должен будешь сделать, Йонни: посади мисс ван Зелден в лодку, отвези к пристани, а там поручи ее заботам моей сестренки Констанции.
  Я подмигнул ему, и он понял мою мысль.
  — А ты что, собираешься остаться на борту этого санатория?
  — Об этом нет речи. Но я забыл одну важную вещь. Исчезайте. Я смотрел, как оба они удалялись. Пока они спускались вниз по канату, я видел, что Миранда смеется. Мне кажется, она находила это страшно занимательным.
  Когда Йонни убрал канат, чавканье мотора подсказало мне, что они отплыли.
  Я вернулся к салону и открыл дверь, держа "Люгер" наготове. Все эти подонки не шевелились. Их так хорошо выдрессировали, что как только я показался на пороге, все руки потянулись вверх.
  — Послушай-ка, Гояс, мне надо поговорить с тобой. Выйди сюда и держи руки в воздухе.
  Я отошел, пятясь через порог, и стал ждать.
  — Теперь, дети мои, — обратился я к толпе, — не забывайте, что мой товарищ наблюдает за вами через иллюминатор на другом конце салона, так что оставайтесь на месте еще десять минут.
  Я закрыл дверь.
  — Что ты хочешь мне сказать, Лемми? — спросил Гояс. — Для чего ты пришел сюда и что ты тут ищешь?
  — Иди за мной, — ответил я ему, — и я скажу тебе это.
  Я отвел его подальше и предложил ему сесть. Он сел. Вид у него был заинтересованный, так как он не мог догадаться, чего я от него хочу.
  — Слушай, Лемми, я ничего не понимаю. Что заставило тебя появиться здесь, угрожать мне, забрать двадцать тысяч долларов? Не интересуешься ли ты, случайно, Мирандой? Если это так, то мы могли бы с тобой договориться. Я человек справедливый…
  Он поднял голову, чтобы взглянуть на меня.
  — Закрой пасть, Гояс. Хорошенько выслушай меня. Я тебя не могу выносить, и это уже давно. Ты — гнусный подонок, ты даже не гангстер, ты — мерзавец. Знаешь, что я с тобой сделаю?
  Он смотрел на меня, и я увидел капельки пота на его лбу.
  — Я сделаю с тобой то, что ты заслужил, тварь!
  Он начал умолять меня:
  — Послушай, старина Лемми… Дай мне хоть небольшую возможность, не будь так жесток. Я отдам тебе все деньги, все, что ты потребуешь. Я тебе никогда ничего плохого не сделал, я не понимаю…
  — Брось это! — закричал я. — А ты дал хоть малейшую возможность Мак-Фи и Галлату сегодня вечером? А?
  Неожиданно я широко улыбнулся.
  — Послушай, возможно, я ошибался на твой счет, Гояс. Я был немного сердит на тебя, но сейчас решил, что все может быть устроено. О, скажи, пожалуйста, что это там?
  Я смотрел поверх его плеча, как будто что-то увидел на воде. Он встал и повернулся, чтобы посмотреть туда, куда я указывал, и тут я влепил ему пять пуль в сердце и спинной хребет: две за Мак-Фи, две за Галлата и одну за меня. Гояс повалился на сетку, ограждающую борт. Я просунул под его тело ногу, рывком приподнял и швырнул в низ. Он полетел вниз головой и грузно шлепнулся в воду.
  Я повернулся, чтобы бросить взгляд на салон. Там все было спокойно. Тогда я снова повторил акробатический номер и снова спустился в свою лодку. Включив мотор, я направился к берегу.
  Поднимался туман, и огни "Принцессы Кристабель" исчезали вдали. И тут начался шум. Я услышал звук, похожий на тот, который производит пробка, вылетающая из бутылки шампанского, потом послышалась танцевальная музыка, передаваемая по радио.
  Сидя на скамейке, я спокойно покуривал сигарету. Я чувствовал, что очень доволен сегодняшним вечером.
  А что касается Мак-Фи, то я хорошо отомстил за него.
  ГЛАВА 7
  О ЛОТТИ!
  
  Пришвартовываясь к пристани, я задавал себе вопрос: как теперь развернутся события? Я подумал, что Йонни и Констанция имели достаточно времени, чтобы освободиться от парней Гояса, которые были оставлены у изгороди. И я не ошибся. Поблизости никого не было, за исключением Миранды, Констанции и Йонни Маласа, и я должен сказать, что они неплохо играли свою роль, чтобы убедить Миранду.
  Мы направились к машинам. Констанция села в свою, а Йонни — в мою, чтобы отвезти ее в автомастерскую, откуда она была взята. Я сел вместе с Мирандой в ее машину, которую она оставила в соседнем гараже.
  Во время обратного пути Миранда не переставала обсуждать происшествие этого вечера. И как она болтала! Послушав ее, можно было подумать, что все это было незначительным событием. По-моему, у этой крошки странное представление о забавах, но, в конце концов, она не единственная, кто так думает.
  Вы, вероятно, уже поняли, что мораль — не самая сильная черта моей натуры. Тем не менее, я вынужден констатировать, что большинство молодых женщин, отцы которых очень богаты, немного сумасшедшие. В девяти случаев из десяти старик начинал свою деятельность, как батрак на ферме в затерянном крае, работая, как негр, по пятнадцать часов в сутки, затем ехал в большой город, где опять трудился в течение долгого времени, пока благодаря счастливой случайности ему на голову не сваливались миллионы. А потом его детка начинает пользоваться плодами его трудов, попадая в грязные истории и ища сильных ощущений, так как считает, что в этом и заключается непознанный отцом смысл жизни. Это в полной мере относится к Миранде. Но все-таки что-то в голове у нее есть!
  Пока я раздумывал обо всем этом, она рассказала мне, как попала к Гоясу.
  Однажды, пообедав в одиночестве в одном шикарном ресторане, она отправилась в театр, а после представления ее подхватил какой-то молодой человек под предлогом, что они уже встречались в Соединенных Штатах. Миранда попалась на эту удочку, так как встречалась с таким множеством людей, что при всем желании не могла бы их запомнить.
  Парень начал ей расхваливать плавучее казино Гояса со всеми его развлечениями и, конечно, Миранде очень захотелось отправиться туда. И он отвозит ее на яхту.
  Все это время я ждал, что она вот-вот спросит меня, откуда мне известно, где она находилась, и сам поспешил рассказать ей всю историю. Она обратила внимание, что у меня болит рука, и села за руль.
  Машину она вела с такой скоростью, что совершенно не имела возможности разговаривать. Меня это вполне устраивало и давало возможность все хорошенько обдумать. Я сказал ей, что как-то видел ее выходящей из "Карлтона" и зашел навестить ее, но узнал от горничной, что она уехала на пару дней. Выходя из отеля, я встретил парня из окружения Гояса, который в разговоре высказал мнение, что она отправилась на яхту Гояса поиграть в рулетку.
  — И так как мне было хорошо известно, что за тип Гояс, — говорю я ей, — то понял, что он просто заманил ее туда, чтобы обобрать и похитить, ну и отправился к нему с сестрой и одним парнем, чтобы навести там порядок.
  Она посмотрела на меня краем глаза очень лукаво.
  — А почему вы не предупредили полицию, Лемми?
  — Послушайте, Миранда, было бы неплохо, если бы вы внимательно смотрели на дорогу, иначе мы в лучшем случае окажемся в канаве. А что касается полицейских, то ведь вам известно, как я их люблю.
  — Представьте себе. Но скажите, чем вы в действительности занимаетесь? Ведь вы гангстер, не так ли? А какая у вас специализация?
  Я улыбнулся, так как у меня появилась мысль, что я могу выдать себя за маленького героя.
  — Ну, боже мой, предположим, что я один из… И что же? Я уже завязал с этим. Уже давно я не участвую в таких делах.
  Она улыбнулась.
  — Это вы убили полицейского в Оклахоме?
  Я ответил, что да, был вынужден убить этого парня, так как в противном случае, он застрелил бы меня; вопрос в том, кто первый успел нажать на курок. И я продолжал рассказывать ей о себе, да так здорово, что она должна была считать меня чем-то средним между Робин Гудом, Полем Девером и еще кем-нибудь в этом роде.
  — Ваша рука, кажется, причиняет вам сильную боль, Лемми? — спросила она. — Что с вами произошло?
  — Если я вам расскажу это, вы станете смеяться. Когда я сегодня лез на пристань, то пистолет держал в руке, и так неловко поскользнулся, что всадил себе пулю в руку. Согласитесь, это достаточно глупо, не так ли? Когда я вернусь в Лондон, мне сделают перевязку, вот и все.
  — Я сделаю это сама, Лемми.
  Было семь часов утра, когда мы подъехали к "Карлтону". Мы поднялись в апартаменты Миранды. Она вызвала свою горничную и послала ее за перевязочными средствами для моей руки. Рука выглядела неплохо, так как парень я достаточно крепкий, и уверен, что через двадцать четыре часа у меня все пройдет.
  Пока Миранда делала мне перевязку, я следил за ее горничной, которая помогала своей хозяйке. Она очень хорошенькая, и я подумал, что может быть, воспользуюсь ее услугами…
  После окончания перевязки мы выпили кофе, и я заявил Миранде, что мне пора уходить. Она сказала, что хотела бы пообедать со мной завтра, часов в девять вечера. Вот это меня вполне устраивало!
  После этого я распрощался, так как Миранда зевала с риском свернуть себе челюсть. Я сказал ей, что она хорошо сделает, если отдохнет, как следует.
  Горничная проводила меня до двери, прошла по коридору и вызвала лифт.
  Я посмотрел на нее.
  — Скажите мне, малышка, вам уже говорили, что вы очаровательны?
  Она улыбнулась.
  — Мне кажется, я вспоминаю, что один парень говорил мне об этом, но из этого ничего не вышло.
  — Очень жаль, — ответил я. — Надо будет серьезно заняться этим вопросом. А что если мы с вами отправимся куда-нибудь пообедать?
  — Почему бы и нет? — ответила она.
  — Ну, тогда решено, условимся о встрече. У вас есть выходные дни?
  — Завтра вечером я свободна. Мисс ван Зелден обедает с друзьями.
  — Отлично.
  Я условился о встрече с ней в одном из ресторанов на Греческой улице и удалился.
  Я шел по Полл Мелл, потом по Сент Джеймс-стрит и, дойдя до Джермин-стрит, стал обозревать окрестности. Никакого сомнения: напротив дома, в котором я живу, я заметил парня, который с непринужденным видом курил сигарету. Я понял, что это один из парней Сигеллы, которому поручено наблюдать за моим жилищем, чтобы знать, не потерялся ли я где-нибудь. Это доказывало, что Сигелла до сих пор не чувствует ко мне полного доверия.
  Войдя к себе, я выпил стакан виски, потом сел, чтобы спокойно все обдумать. По-моему, все устраивается как нельзя лучше, но Мак-Фи, позволив себя убить, отнюдь не облегчил мою задачу, и это мне не совсем нравится.
  Но, наконец, я решил, что бесполезно сейчас ломать себе голову… Рука моя болела, и я решил лечь в постель. Это действительно прекрасное изобретение — кровать. Существует немало парней, которым не вредно было бы это понять и проводить в постели побольше времени, вместо того чтобы все время бегать туда и сюда.
  Было уже шесть часов вечера, когда служащий отеля вошел, постучавшись, и сказал, что некий мистер Сигелла хочет меня видеть.
  Я попросил, чтобы он принес кофе и виски и пригласил Сигеллу.
  Спустя минуту, он все принес. Вслед за ним вошел Сигелла, который был изысканно одет и выглядел отлично. Я сел в кровати и зевнул.
  — Итак, что нового, Сигелла?
  Он сел и достал из платинового портсигара сигарету. Его тонкие губы раздвинулись в улыбке. У меня такое чувство, что Сигелла из тех людей, которые улыбаются только губами и никогда не улыбаются глазами, которые у них всегда остаются холодными и жестокими, похожими на маленькие кусочки голубого льда. У многих гангстеров его типа такие же глаза. Он закурил, несколько раз затянулся, потом посмотрел на меня.
  — Знаешь, Лемми, я снимаю перед тобой шляпу. Ты действительно был вчера на высоте на этой "Принцессе Кристабель". Ты очень ловок, когда принимаешься за дело.
  — Согласен, но там ничего сверхособенного не произошло, и нечего об этой истории много говорить. Это было совершенно нетрудно. Да кто он такой, этот Гояс?
  Он засмеялся и выпустил большую струю дыма.
  — Мне кажется, что Гояс никого не может обвести, — сказал он и посмотрел мне прямо в глаза.
  — Что ты хочешь этим сказать, Сигелла?
  — Я хочу сказать, что это была отличная работа, Лемми. Этому парню лучше быть там, где он сейчас находится, чем стоять у нас на дороге. Я рад, что ты свел с ним счеты.
  — Ты шутишь? Откуда ты мог узнать, что я свел с ним счеты?
  Он засмеялся. У него очень красивые зубы.
  — А что, по-твоему, я делал вчера вечером, Лемми? Когда Констанция позвонила мне и сказала, что Гояс увез Миранду на свое судно и что ты повздорил на Бейкер-стрит с Лотти и парнями из окружения Гояса, я немедленно отправился в путь. Ты ничего не знал, но вчера вечером в течение трех часов я с шестью парнями находился в лодке вблизи "Принцессы Кристабель" на тот случай, если ты сделаешь фальшивый маневр. И лишь после того, как мы увидели, как ты расправился с Гоясом и вышвырнул его за борт, проделав это на высшем уровне, я сказал себе, что теперь можно и возвращаться обратно.
  — Что ты хочешь? — спросил я. — Такие вещи случаются. Гояс становился слишком нахальным.
  Он согласно кивнул головой.
  — Ты неплохо распорядился вчера вечером, Лемми! Ты вернул десять тысяч долларов мисс ван Зелден? Те, что она потеряла там?
  — Еще бы, конечно, я их отдал ей. Кроме того, я и себя вознаградил десятью тысячами долларов, которые отнял у Гояса. Эти деньги я ей, конечно, не отдал, так как совершенно ни к чему, чтобы она еще и заработала на этом деле.
  — Согласен, — сказал он. — Ну что ж, ты не очень несчастлив, старина Лемми. Ты получил от меня на дело десять тысяч, потом столько же от Гояса да еще имел удовольствие его прикончить. Что, тебе нравится подобное везение?
  — Ты говоришь, что мне везет. Я уже поздравил себя с этим, будь уверен.
  Он опять рассмеялся и налил себе немного виски.
  — Ну что же, надеюсь, что и впредь будет также, Лемми. Я люблю видеть вокруг себя довольных людей. Должен признать, что ты храбрый человек и хорошо выполняешь свою работу. И чтобы доказать тебе, что я не зря говорю это и чтобы ты чувствовал себя еще более довольным, вот тебе еще пять тысяч долларов.
  Он выложил на стол пять банкнот и с улыбкой посмотрел на меня.
  — Это тебе за твою раненую руку. Знаешь, Лемми, у меня целая куча проектов относительно нашей совместной работы… У меня вот какая идея: после того, как мы осуществим похищение Миранды и шум, вызванный этим, утихнет, мы с тобой вернемся в США и приберем к своим рукам все гангстерские организации страны.
  Я рассмеялся.
  — Мой старый Сигелла! Когда я получу свою часть выкупа за Миранду, у меня будет дело, не имеющее отношения к гангстерам. Мне не нужно будет этим заниматься. Двести пятьдесят тысяч долларов — этого для меня достаточно.
  — Что же ты будешь делать, Лемми? — смеется он.
  — О! Я точно еще не знаю. Но мне все же хочется попытаться разводить кур.
  Я смотрел на его белые длинные пальцы. Если можно сказать о руках, что они жестокие, то я гарантирую вам, что у этого типа самые жестокие руки на свете.
  — Я представляю себе, как ты разводишь кур, Лемми. Ты станешь сворачивать им шеи, чтобы не потерять сноровку. Ну, а теперь вернемся к нашей овечке.
  Он передвинул к кровати стул и закурил следующую сигарету. Я тоже закурил и стал смотреть на него сквозь дым.
  — Надо будет закончить дело на этой неделе, считая и уикенд, Лемми. Сегодня у нас среда. Я снял небольшой домик, и к четвергу все будет готово. Он называется "Брендерс Энд", совсем близко от Темзы. Там очень неплохо. Я привезу туда около тридцати пар. Это все милые и очень корректные люди, и знают меня много лет. Ну, а ты придумай причину, чтобы завлечь туда Миранду.
  — Это легко сделать. Миранда сейчас очень заинтересовалась мной после истории на "Принцессе Кристабель". Я сегодня вечером обедаю с ней, но пока насчет уикенда ничего ей не скажу. А попозже наговорю ей кучу глупостей о том, что я сам попал в грязную историю, и она может помочь мне, если согласится поехать со мной в "Брендерс-Энд", и дело это настолько личное и конфиденциальное, что никто не должен знать, куда она поехала. Между нами говоря, я уже два раза вызволял ее из очень неприятных ситуаций и думаю, что полностью заслужил ее доверие, которое не позволит ей мне отказать.
  Сигелла улыбнулся, потом провел языком по губам. Такая у него привычка.
  — Хорошо придумано, Лемми. Привези ее в субботу вечером, и твоя работа будет почти закончена.
  — А после этого?
  — О, совсем немного дела. Ты вернешься в Лондон в воскресенье и позвонишь одному типу, номер телефона я сообщу тебе позже. Он устроит так, что в понедельник утром у тебя будет разговор со стариком ван Зелденом, и ты сразу изложишь ему дело.
  Ты скажешь, что его дочь похищена, что через три дня ее в Англии уже не будет. Скажешь, что ему дается три дня на то, чтобы подумать и неделя на то, чтобы он выложил три миллиона долларов и перевел их на мой счет в Голландском банке, Роттердаме. Если он этого не сделает, — Сигелла снова рассмеялся, — скажешь ему, что нам пришла в голову потрясающая мысль. Спросишь, узнает ли он зубы своей дочери, ибо за каждую неделю промедления на следующий день мы будем посылать ему один из ее зубов по почте. И не забудь передать, что зубы у нее будут выдергивать без наркоза.
  Он встал.
  — Я ухожу, Лемми. Есть еще только одна маленькая вещь, которую я хочу сказать тебе. Ты человек смелый и решительный, но не вздумай сыграть со мной какую-нибудь шутку. Не забывай, что ты ничего не можешь предпринять без того, чтобы каждый твой шаг не стал бы мне известен тут же. И это не потому, что я не доверяю тебе, просто я никогда не надеюсь на случай. И если ты попытаешься меня надуть, я узнаю об этом раньше, чем ты это сделаешь.
  Он стоял передо мной и смотрел на меня, как могло бы смотреть целое семейство гремучих змей.
  Я слегка улыбнулся.
  — Чего ты, в конце концов, хочешь? Напугать меня так, чтобы я протянул лапки? Не будь ребенком! С того момента, когда я согласился работать с тобой, все идет, как положено. Я хочу получить двести пятьдесят тысяч.
  — Это хорошо, Лемми. Держи свое слово — и ты их получишь. До свидания.
  Он вышел.
  После его ухода я остался лежать на кровати, курил и смотрел в потолок. Поймите, я играл в очень опасную игру с этим подонком Сигеллой. Во-первых, он немного крутоват, во-вторых, я согласен, что в голове у него кое-что есть, и он недаром предупреждал меня, чтобы я не считал себя таким же ловким, как он. Возможно, это так, а может, и иначе, но одно совершенно ясно: до того как я покончу с этим делом, он получит от меня такую встряску, которую никогда не забудет, это я вам твердо говорю!
  Но мне необходимо держаться очень осторожно. Когда он говорил мне, что если я обману его, он все равно узнает об этом, у него были определенные основания. Вспоминая все художества Сигеллы, я понимал, что должен намного опередить его, чтобы выиграть партию. Вот уже несколько лет федеральные агенты, полиция штатов, да и другие категории должностных лиц пытались его поймать, но безуспешно. А все потому, что сам он держался позади, и у него всегда наготове был человек, служивший ему прикрытием, и за спиной которого он без помех проделывал свои финансовые операции.
  Сигелла всегда играл среди гангстеров главные роли, потому что, с одной стороны, имел определенную силу, а с другой — никто никогда не знал, с кем он работал и кто работает на него.
  Но при воспоминании о его предложении объединиться с ним для совместной работы в большом масштабе после того, как будет закончено дело с Мирандой, я начал дергаться от смеха. Это столь же приятно, как перспектива разделить свою кровать с парочкой пресмыкающихся, и все же я, пожалуй, предпочел бы змей. Но теперь, хотел я этого или не хотел, я был вовлечен в историю с похищением Миранды. Он держал меня так, что я никак не мог выкарабкаться. Я сильно рассчитывал на Мак-Фи, и надо же было, чтобы этот дурачок позволил себя убить как раз в то время, когда он так был мне нужен.
  Я выворачивался наизнанку, чтобы придумать что-нибудь до уикенда. Было совершенно ясно: как только я доставлю Миранду в "Брендерс-Энд", он заставит меня вернуться в Лондон, чтобы начать переговоры о выкупе, о которых вы уже знаете. И после этого мне нужно отправиться в Нью-Йорк, чтобы получить там мои деньги.
  Положение было скверным. После гибели Мак-Фи мне некому было довериться. Я не могу предупредить Миранду, так как тогда она поспешит покинуть Англию, а Сигелла сумеет захватить ее где-нибудь в другом месте. Потом мне пришла в голову мысль предупредить полицию, так как это была единственная возможность помешать операции Сигеллы, но это так же было довольно спорным, так как в Англии он пока не состоял на учете у полиции. Вряд ли полиция в Англии приняла бы во внимание мое заявление.
  Неожиданно у меня появилась мысль, что Сигелла мог иметь и свои виды на Миранду после получения выкупа. Он был слишком большим любителем женщин, чтобы пропустить такой момент, и не был лишен вкуса, судя по Конни, которая была просто прелестна. Вполне вероятно, что он захочет еще что-то получить от Миранды, кроме выкупа, и не надо быть очень умным, чтобы понять, что будет с Мирандой после того, как она ему надоест.
  Выкуп, по моему мнению, они получат. Сигелла ведь серьезно говорил, что будет посылать каждую неделю по одному зубу девочки ее отцу. Нет сомнения, что он это сделает. Он получит даже большое удовольствие, присутствуя на этих операциях. Я вспомнил, как Мак-Фи рассказывал мне об одном похищении, сенсационном событии в Канзас-сити, организованной бандой Лакассара, за спиной которого стоял Сигелла. Муж похищенной женщины не захотел сразу заплатить выкуп, и каждое утро ему присылали прядь волос, вырванных у нее. И когда он все же заплатил выкуп, то женщина была совсем лысой, как полированная ручка двери. Так проявлялся юмор Сигеллы. Это он считал доброй шуткой, и это говорит о том, что в голове у него что-то перевернуто.
  Действительно, надо быть слишком ловким, чтобы суметь узнать, что я убил Гояса. Никогда бы не подумал, что кто-нибудь мог быть способен на такое. Это было здорово проделано, и еще раз свидетельствовало о том, что такой парень, как Сигелла, никому не доверял и в делах был очень осторожный и ловкий.
  В конце концов, я пришел к выводу, что пока мне следует плыть по течению. Через некоторое время я встал и подошел к столу полюбоваться на те пять тысяч долларов, которые он оставил мне. Я тут же достал свой справочник, в котором, как вы помните, у меня были напечатаны номера краденых купюр, и, проверив их номера, установил, что они тоже из числа похищенных из банка в Арканзасе. Я положил эти деньги вместе с теми, что получил уже раньше, плюс те, что я взял у Гояса. Мне хочется получить как можно больше денег. На их недостаток жаловаться пока не приходится. И Сигелла в отношении денег безупречен.
  Было уже около десяти часов. Я встал, принял душ, надел смокинг. Я совершенно не тороплюсь и пока одеваюсь раздумываю понемногу, так как, кажется, придумал уже, как провести мне этого прохвоста. Мне кажется естественным предпринять кое-что именно в "Брендерс-Энд" и только там.
  Я намекнул вам, что небольшая мыслишка в голове у меня уже имеется, но пока я не даю ей ход, так как она кажется мне случайной. Но у меня ощущение, что я вернусь к этой мысли перед моим свиданием с горничной Миранды вечером в четверг.
  Мне становится уже невмоготу все время ломать голову над этим вопросом, поэтому я закурил сигарету и вышел из дома. Ночь была хорошая, и к тому приятно было думать о предстоящем обеде с Мирандой.
  Она ожидала меня в холле отеля "Карлтон" и, должен сказать, стоила того, чтобы на нее посмотреть. Платье очень шло ей и, вероятно, стоило немало бессонных ночей ее портным.
  Увидев меня, она пошла мне навстречу, протянув руку с довольной улыбкой на лице.
  — Я очень рада вас видеть, Лемми. Как ваша рука?
  Я ответил, что все хорошо. Мы вышли из отеля и сели в ее машину. После небольшого спора по поводу того, куда направиться обедать, решили поехать в "Кафе де Пари".
  Сидя в машине рядом с Мирандой, я чувствовал себя в полной форме. Она ничего особенного не говорила мне, только дружески положила свою руку на мою, и этот жест был мне очень приятен. Я думал о том, что сказала бы Миранда, знай она, что я по шею увяз в грязном деле с ее похищением, которое должно было произойти в ближайшие два-три дня. Но так как я человек далекий от сентиментальности, я отгонял подобные мысли.
  Когда мы достигли Кингстон-Роул, я выжал газ до отказа, и машина рванулась вперед. Я случайно взглянул в зеркало и заметил, что за нами следует большая черная машина на расстоянии всего пятидесяти метров. Каждый раз, когда я менял скорость, наши преследователи делали то же самое. Это была "Штуц", очень мощная машина, которая могла легко обогнать нас в случае необходимости.
  Миранде я ничего не сказал. Одно мгновение я подумал, что это, вероятно, Сигелла поручил присматривать за нами, но было мало вероятно, чтобы он делал это так открыто, он работал тоньше. А парни, которые преследовали нас, делали все для того, чтобы я это заметил.
  Когда мы прибыли на место и Миранда пошла привести себя в порядок, я успел заметить, что черная машина въехала во двор напротив. Я нащупал под левым плечом свой "Люгер" на случай вероятных осложнений. Тут дверь машины открылась, и появилась Лотти.
  Она бросила быстрый взгляд вокруг и направилась ко мне. Я отошел в угол, где меня нельзя было увидеть снаружи, она последовала за мной.
  Она подошла ко мне и сказала:
  — Послушай, Лемми, забудем все, что было вчера. Ты был хитрее нас, и с этим покончено. Я приехала по поручению Кастлина и его друзей, которые очень хотят с тобой договориться.
  Я смотрел краешком глаза на дверь дамского туалета на случай, если бы Миранда вышла, но пока ее не было.
  — Судя по тому, как обстоят дела, я надеюсь, Лотти, ты не станешь делать глупости?
  — Не шути, Лемми, я знаю, с кем имею дело. Ты можешь поверить тому, что я тебе скажу. Я буду с тобой честной. Итак, вот что: "Принцесса Кристабель" сегодня утром снялась с якоря, но Кастлин остался здесь. Он не отправился на ней. Тут есть одно обстоятельство. Я полагаю, что Гояса убил один из людей Сигеллы. Именно поэтому Кастлин отправил судно и перебрался сюда.
  Так вот о чем пойдет речь: у меня создалось впечатление, что ты работаешь сам на себя, несмотря на то, что ты привел с собой на корабль Йонни Маласа, который связан с Сигеллой и является его доверенным лицом. Тогда Кастлин и я подумали, что если ты согласишься объединиться с нами, мы бы здорово обставили этого Сигеллу. И при этом неплохо бы заработали! Ты слушаешь меня?
  — Это, возможно, меня заинтересует, — ответил я.
  Мне пришло в голову, что, может быть, мне удастся воспользоваться этими людьми для своих целей. Во всяком случае, я спросил у нее, где мы можем поговорить.
  — Кастлин и я остановились в отеле "Парксайд". Приезжай повидаться с нами сегодня ночью, часа в два или три. Мы записаны там под именем мистер и миссис Шульц из Нью-Йорка.
  — Очень хорошо, беби. Я приеду, но на твоем месте я не стал бы устраивать какие-нибудь штучки. Кстати, что стало с тем японцем, которому ты всадила пулю?
  Так как я улыбался, она улыбнулась тоже.
  — Мне рассказали, как ты здорово взял над нами верх, Лемми. Это надо признать. А что касается японца, то он чувствует себя неплохо, если не считать того, что каждый раз, когда он кашляет, внутри у него что-то скрипит. Итак, ты приедешь, Лемми?
  Я кивнул.
  — Приеду между двумя и тремя часами ночи. И предупреди Кастлина, что диктовать буду я, и чтобы без всяких историй, в противном случае дело кончится плохо. А теперь исчезай!
  Она вышла, вернулась к своей машине, и менее чем через минуту ее уже не было. Когда машина отъезжала, мне показалось, что на заднем сидении я заметил Кастлина. На этого гнусного типа очень похоже заставлять проделывать такие дела женщину.
  В этот момент вышла Миранда, и мы отправились обедать. Мне кажется, что Миранда и в самом деле относится ко мне хорошо и, как вы понимаете, для моей большой игры это очень важно.
  После обеда мы отправились танцевать, а потом ездили по городу без особого маршрута до полуночи. Просто катались по ночному Лондону и больше ничего.
  Был уже час ночи, когда я остановил машину перед "Карлтоном". Миранда вышла и остановилась возле машины, глядя на меня.
  — Вы не подниметесь ко мне выпить немного виски с содовой, Лемми? — спросила она, и в ее взгляде было что-то непонятное.
  Я ответил отрицательно, так как сгорал от нетерпения повидаться с Кастлином. Она осталась недовольной.
  — Возможно, настанет день, когда именно вы будете тем человеком, который захочет, чтобы я предложила ему виски с содовой, но у меня этого желания уже не будет.
  Я подумал, что настал момент, когда нужно решиться, и я решился.
  — Послушайте, Миранда, мне необходимо сейчас отправиться кое-куда, и это очень важно. Но если вы хотите оказать мне услугу, я буду чрезвычайно вам обязан, а кроме вас я не знаю никого, к кому мог бы обратиться.
  Она подошла совсем близко и посмотрела на меня.
  — Что же такое случилось, Лемми?
  Я поведал ей, и, прошу вас поверить, сделал это достаточно убедительно, что являюсь жертвой гнусного шантажа со стороны одной женщины, которая имеет компрометирующие меня бумаги. Эта особа будет на вилле около Темзы, где я должен с ней встретиться. Я спросил Миранду, не согласится ли она поехать со мной, чтобы помочь мне как-то обмануть эту женщину и забрать у нее мои бумаги…
  Она готова. Она бросается на происшествия, как птица на червяка, и она обещает мне, что никто не будет знать, куда она отправится, лишь бы только не причинить мне никаких неприятностей.
  Я сказал, что заеду за ней в субботу в четыре часа дня. И после этого я пожелал ей спокойной ночи.
  Мы пожали друг другу руки. Глаза ее сверкали, как звезды.
  — Доброй ночи, Лемми, и, знаете, мне кажется, что я способна сделать для вас бог знает что…
  Я что-то ответил ей… то, что говорят в такой момент, а сам думал о том, как пройдет мое свидание с Кастлином и как я смогу этим воспользоваться, чтобы перехитрить Сигеллу.
  ГЛАВА 8
  СЕЙДИ ГРИН
  
  Было половина третьего ночи, когда я подъехал к отелю "Парк-сайд", и мне кажется, что к этому времени я отделался уже от тех людей, которых Сигелла поставил следить за мной. После того, как я расстался с Мирандой, я нанял в одном гараже машину и сразу стал запутывать следы. Чтобы убедиться в том, что за мной никто не следит, я оставил машину в одном месте и на такси подъехал к "Парксайду". В отель я прошел через служебный вход.
  Ночной служащий ожидал меня и поднял на лифте. В одном из салонов третьего этажа я нашел Лотти Фрич, Кастлина, четырех типов, которые обрабатывали меня на Бейкер-стрит, и трех или четырех других подонков. Я предполагаю, что это были остатки банды Гояса, с которой он куражился в Англии.
  На столе лежали сигареты и стояло множество бутылок. Кастлин — крупный тип, сидел в углу с недовольным видом. Я говорил вам, что никогда не хотел бы иметь дело с Кастлином. Это отвратительный, насквозь фальшивый человек. Теперь он оказался затравленным, а когда такой тип затравлен, он вынужден действовать, потому что уж больше ничего не остается. Во всяком случае я должен принимать этих парней такими, какие они есть, меня тоже загнали в угол и не оставили никакого выбора.
  Кастлин — германского происхождения. Говорит он медленно, старательно выговаривая слова, как будто это доставляет ему удовольствие.
  — Послушай, Кошен, по-моему, нам надо объясниться, поэтому я и послал Лотти выследить тебя. Я сказал, чтобы она пригласила тебя к нам. Мы загнаны в угол, поэтому я и хочу тебя видеть. Лотти все объяснит лучше меня, так что она и будет говорить.
  Лотти, закутанная в розовую шаль, встала, налила мне стакан виски и подвинула сигареты.
  — Слушай, Лемми, — проговорила она, садясь опять на свое место и закуривая. — На твоей стороне сила, и ты в лучшем положении, чем мы, но, тем не менее, тебя, может быть, заинтересует возможность сделать что-нибудь вместе с нами?
  — Я слушаю тебя, Лотти, я всегда готов говорить о делах. Я — деловой человек.
  Она согласилась со мной кивком головы.
  — Вот в чем дело, Лемми. Я не знаю, полностью ли ты в курсе дела относительно этой комбинации Сигеллы. Я также не знаю был ли ты в этом деле с самого начала, действительно ли ты случайно оказался в этой стране, и что заставило тебя так рискованно действовать вчера вечером. У меня есть уверенность, что ты так поступал не в первый раз. Что касается Сигеллы, то этот грязный подонок нас предал и сделал это очень ловко. Нам это дело не нравится даже наполовину, поверь мне.
  — Вы не были с ним в деле с самого начала?
  — Что ты говоришь! — ответила Лотти, стряхивая пепел в пепельницу. — Я говорю тебе: мы нашли деньги для этой операции.
  Это меня начинало интересовать.
  — Ну и что же? — спросил я.
  — Так вот. В прошлом году один человек из окружения Сигеллы пришел повидать Гояса и Кастлина и сказал, что имеется потрясающая идея, и что дело идет не больше и не меньше, как о похищении Миранды ван Зелден. Он сказал, что дело надо провести на самом высоком уровне. Эта малышка, по его мнению, отправится в путешествие по Европе, и трюк с ней надо проделать где-нибудь за пределами США. А для этого необходимы две вещи: деньги и корабль. Тут-то Гояс и Кастлин входят в дело, потому что один лишь Гояс в Америке имел судно, которое могло пересечь океан, с настоящим капитаном и экипажем, знающим свое дело и, к тому же, умеющим держать рот на замке.
  Надо сказать, что на этот раз Сигелла оказался на высоте, потому что в голову ему пришла удачная мысль. Он успешно провел операцию по объединению с бандой Лакассара. Тогда Сигелла одним выстрелом убил двух зайцев — завладел деньгами Лакассара и одновременно избавился от него.
  Это прошло отлично. Тони Лакассару дали понять, что было бы очень хорошо ограбить фермерский банк в Арканзасе. Все было приготовлено, и Тони согласился, но Сигелла ждал момента, чтобы надуть его, так как комбинация состояла в том, чтобы Лакассар и трое его людей поменяли машину на перекрестке возле Литл Рокк.
  Была договоренность, что люди Гояса будут ждать там с другой машиной, но в этот момент Сигелла предлагает убрать Лакассара и трех его товарищей и забрать деньги. Одним камнем — два удара. Это оплачивает расходы на похищение Миранды и избавляет от Лакассара.
  Все так и произошло: трое людей Гояса ожидали Лакассара с его парнями на перекрестке, где должны были дать Лакассару другую машину, но вместо этого уложили их всех четверых. Потом забрали деньги и передали их Сигелле.
  Все было хорошо: имелись деньги и было судно. Был также составлен план. Правда, Гоясу и Фрицу дорого стоило доставить сюда весь этот народ на корабле совершенно незаметно. Когда мы прибыли и вошли в контакт с Сигеллой, то этот подонок стал обращаться с нами, как с грязью под ногами. Он начал доказывать, что не желает работать, если в деле участвует Фриц Кастлин, и сказал Гоясу, что может обойтись и без него.
  Было похоже, что на деньги, отнятые у Лакассара, он купил паровую яхту и чувствует себя на коне. Что же тогда нам оставалось делать? У Сигеллы была здесь целая банда горилл, способных ради потехи поджарить маленьких детей, и Гояс вынужден был согласиться, хотя это совсем не понравилось ни ему, ни Фрицу, ни мне.
  Если бы вы только могли видеть эту девицу, сидящую тут, с горящими, как у змеи, глазами! Можно было быть уверенным, что если бы перед ней находился Сигелла, связанный по рукам и ногам, она заставила бы его провести неприятные четверть часа.
  Она снова закурила.
  — Ты сам понимаешь, что, в свою очередь, мы не могли не попытаться обмануть его, ведь правда, Лемми? Мы сделали вид, что перестали интересоваться этим делом, но потихоньку действовали. Гояс считал, что нетрудно будет сделать так, чтобы Миранда посетила его яхту и затем осуществить похищение.
  Я совершенно уверена, что все прошло бы прекрасно, если бы не два обстоятельства: во-первых, существовал один парень, частный сыщик, которого наняли охранять Миранду, по имени Галлат, и он каким-то образом узнал о том, что Миранда у нас на корабле. Этот Галлат появился у нас вместе с другим парнем, которого никто не знал, а Гояс вместо того, чтобы позолотить им пилюлю, начал играть своим пистолетом, как он это умел делать. Никто, между прочим, не понял, Лемми, как ты появился на яхте и вмешался в эту игру. Неизвестно, кто убил Гояса, но мы полагаем, что это сделал Йонни Малас.
  Ференчи, капитан яхты, предупредил Фрица Кастлина, что дело пахнет жареным, и ему пора сматывать удочки. На борту творилось что-то невероятное. У Фрица не выдержали нервы, он решил съехать с корабля и отдал приказ сняться с якоря.
  Теперь вот что: ты неплохо справился со своими делами, Лемми. Ты обчистил Гояса на двадцать тысяч долларов. Для начала это не столь уж плохая сумма.
  Я улыбнулся.
  — Согласен. Но что ты хочешь, чтобы я сделал с этими деньгами? С такой суммой далеко не уйдешь!
  — Конечно. Но мне кажется, можно еще немало заработать, используя историю с ван Зелден, Лемми!
  Я снова наполнил свой стакан.
  — Ну, валяй! Я тебя слушаю, просто сгораю от любопытства.
  — Это легко сделать. Меня не беспокоит, что Сигелла похитит малютку, и это произойдет скоро. Но мы еще не дошли до того, чтобы нас сбрасывать со счета; нам известно, что ты работаешь с Сигеллой, но… послушай.
  Пока всем распоряжался Гояс, дела шли неблестяще. У меня возникла мысль: что если бы ты захотел взять все дела в свои руки. Можно было бы далеко пойти и отплатить этому грязному подонку Сигелле, потому что у тебя твердый характер, у тебя хорошо работает голова, в течение многих лет ты делал в США все, что хотел, и никто никогда не мог ничего с тобой сделать.
  Сигелла рассчитывал, что это дело принесет ему три миллиона. Так вот наше предложение: работай с нами, бери нас в свои руки, у нас есть девять парней, на которых всегда можно рассчитывать. Мы дадим бой Сигелле и сами увезем девчонку. Ну, что ты на это скажешь?
  — Что ж, такой вариант возможен. А сколько я отхвачу?
  — Мы уже разговаривали об этом, — ответила она, — и договорились, что ты возьмешь два миллиона, а третья часть делится между остальными. Ты не можешь пожаловаться на нашу скупость, а, Лемми?
  — Это мне подходит. Но как мы устроимся, чтобы вывезти Миранду из Англии? Полиция не дремлет, хотя пока и не знает, что замышляется, а подкупить ее нам не удастся.
  — Это верно, — согласилась она, — но ведь Сигелла где-то поблизости держит свою яхту. Почему бы нам не позволить ему проделать трюк до конца, а? Пусть похитит девчонку, а мы потом наложим руки на его судно — захватим его.
  — Хорошая мысль, Лотти, но требуется все обдумать.
  Некоторое время я молчал, потом решился:
  — Послушайте, дети мои, что я вам скажу. Сигелла похитит девчонку в субботу. Я хорошо это знаю, потому что именно я должен привезти ее туда, где произойдет похищение. Итак, я вам отвечаю: я иду вместе с вами, я буду командовать вами и получу две трети. Одно условие: слушаться меня беспрекословно. Я тоже хочу пустить Сигелле кровь и гарантирую, что нам это удастся сделать.
  Теперь вот что: по-моему, мы не нуждаемся в корабле. У меня такое мнение, что малышка Миранда начинает интересоваться вашим покорным слугой. Я думаю, что легко смогу водить ее за нос. Сигелла решил проделать весь этот трюк таким образом: как только я доставлю ее к нему в субботу, он объявит ей, в чем дело, а мне придется вернуться в Лондон и позвонить по телефону относительно выкупа. После этого моя миссия будет закончена.
  Я не знаю, куда они хотят отвезти ее и где находится яхта. Сигелла хотя и доверяет мне, но не до конца. Ему так же трудно верить человеку, как тебе, Лотти, опрокинуть двух слонов почтенного возраста.
  Так вот что мы сделаем: ваши люди в субботу должны находиться у меня под рукой, где-нибудь поблизости от дома Сигеллы в пригороде, где произойдет похищение. Надо подождать, пока он погасит все надежды маленькой ван Зелден. Вместо того, чтобы вернуться в город и звонить относительно выкупа, я тоже останусь где-нибудь поблизости. Мы выберем момент и отнимем у него Миранду. Другими словами, повторим похищение. Действовать надо осторожно. Может быть, произойдет столкновение, а может, и нет. Столкновения надо стараться избежать. И как только мы увезем Миранду и она окажется в безопасности в Лондоне, мы будем держать Сигеллу в руках, потому что против него у нас будет очень серьезное обвинение. Миранда сама будет свидетельствовать об этом. Не забывайте, что в этой стране у полиции против Сигеллы нет никаких улик, и до тех пор пока он не похитит девчонку, ему нечего опасаться. А после похищения с ним будет покончено. И мне кажется, что как только он поймет, что дело провалилось, сразу же кинется на свой корабль, чтобы бежать обратно, в США. А мы здесь окажемся королями.
  Лотти посмотрела на меня, подняв брови, и улыбнулась.
  — У нас с Мирандой отличные отношения, — продолжал я, — и я возвращаюсь к своей первоначальной идее. Эта идея и привела меня сюда.
  — А какая у тебя идея, Лемми? — лукаво спросила Лотти.
  — Очень простая. Я намерен отвезти Миранду во Францию и там жениться на ней. И думаю, что когда старый ван Зелден узнает об этом, то сделает все, чтобы вырвать ее из рук такого гангстера, как я, тем более, что она будет похищена в третий раз. Таким образом, получается и сладкое и горькое. И чтобы получить свою девочку, ему придется раскошелиться.
  Лотти налила себе еще один стакан виски. Типы, сидящие по углам комнаты, начинают проявлять эмоции.
  — Ну, скажи, пожалуйста, какой ты оказался, Лемми. Можно сказать, что в голове у тебя кое-что есть.
  Я попросил ее не говорить мне комплиментов и сразу же приступаю к составлению плана. Надо быть хитрым и осторожным и рассмотреть дело с двух противоположных точек зрения. Прежде всего, я пытаюсь представить себе, что произойдет в субботу вечером, и каким образом я смогу обставить Сигеллу и удрать с Мирандой. Во-вторых, надо чтобы с точки зрения Фрица Кастлина эта комбинация была правдоподобной и не вызывала сомнений.
  Что касается Кастлина, то он особенно и не беспокоит меня. Это просто сорная трава, которую каждый может вырвать, но Лотти Фрич — не такая девушка, которую можно провести с закрытыми глазами. Она во всем прекрасно разбирается, она может швырнуть в вас лампу, если она ей попадется под руку, а при необходимости будет действовать, как мужчина.
  Я выкурил еще две или три сигареты. Лотти принесла кофе, и мы детально обсудили все дело. Похоже на то, что пятеро из этой шайки имеют в голове необходимое вещество для того, чтобы правильно вести дело. Во-первых, имеется четверка парней, с которыми я имел дело на Бейкер-стрит: Меррис, Дюриент, Коули и Слегла. Есть еще один, кажется, сводный брат Лотти.
  Во-вторых, у них есть маленький пулемет, который Кастлин, покидая «Принцессу Кристабель», захватил с собой и, мне кажется, эта штука может пригодиться.
  Я дал им следующие инструкции: Меррис, Дюриент и Коули сядут рано утром в субботу в поезд и доедут до места, называемое Тем. Оттуда они пойдут и хорошенько изучат «Брендерс Энд» и окрестности, чтобы знать, как действовать, когда для этого наступит время. Все трое остановятся в маленьком трактире неподалеку и в течение дня не будут шевелиться. Их не должны заметить люди Сигеллы. В субботу, но не позже, сводный брат Лотти — Вилли Боско и Спегла отправятся на машине, захватив пулемет и вооружившись до зубов.
  Я полагал, что приеду с Мирандой что-то около пяти часов, но Сигелла в этот день будет очень осторожен. Он устроит вечер, который обещал, а всю правду откроет Миранде в воскресенье утром и заставит ее написать письмо старому ван Зелдену о необходимости выкупа, которое тот получит только через пять-шесть дней после телефонного звонка и которое подтвердит необходимость выплатить деньги.
  Мне кажется, Миранда устроит сцену и откажется писать письмо. Сигелла переправит ее на борт своего судна и постарается удрать. Я думаю, что мы должны составить свою комбинацию в воскресенье, и как можно раньше. Они в это время уже будут считать, что дело в шляпе, и три четверти парней из банды Сигеллы нагрузятся виски настолько, что будут, как говорится, совсем тепленькими.
  Лотти в этом со мной согласна. Все, что я говорю, это для них слова из Евангелия. Мы окончательно договорились, что в субботу около полуночи Меррис и другие будут в определенном месте возле «Брендерс Энд». Они подойдут как можно ближе, а я выйду, чтобы встретиться с ними. После этого, выбрав подходящий момент, я выйду вторично, но уже с Мирандой, и если Сигелла и его люди попытаются нам помешать, Меррис с парнями пустят в ход оружие и прикроют наше бегство.
  После этого, как я уже говорил, Сигелла будет в наших руках, ему ничего не останется, кроме, как исчезнуть.
  Короче говоря, мы сели в круг и вновь подробно разобрали все детали предстоящей операции, и каждый ясно представлял себе, что ему надлежит делать и где находиться.
  Вилли Боско, как мы условились, будет связным и устроит так, чтобы в субботу у меня был план местности. И, мне кажется, все должно получиться, потому что в это время Сигелла уже не будет следить за мной.
  После того, как все было оговорено, я пожелал компании доброй ночи, распрощался и вышел из отеля через служебный вход.
  Несмотря на то, что было уже слишком поздно, я немного прошелся по Гайд-парку, еще раз все проанализировав, и пришел к выводу, что полностью довериться Лотти Фрич и Кастлину с компанией весьма рискованно.
  Скажите, что удержит этих людей от того, чтобы сыграть со мной ту же шутку, которую мы собирались сыграть с Сигеллой? Все эти шайки формируются из отбросов, и я достаточно хорошо знаком с ними, чтобы не идти на такой риск.
  Но мое сотрудничество с Лотти Фрич и остатками банды Гояса может мне помочь, и приходится идти на это.
  Когда я дошел до своего отеля, то был уже доволен тем, как сложились обстоятельства. Я открыл входную дверь и стал подниматься по лестнице, чего я страшно не люблю. Но лифт в это время уже не работал, и я, подыхая от усталости, плетусь наверх.
  Когда я поднимался по последнему маршу и глаза мои были на уровне пола лестничной площадки, я увидел в конце коридора свет из-под двери моего номера.
  Я остановился и устроил сам с собою маленькое совещание: что бы это могло значить? Это мог быть Сигелла, это могла быть Конни, но вряд ли они стали бы ждать меня в моей квартире, так как могли легко позвонить мне по телефону.
  Я вынул свой револьвер и пошел вперед, как шагает волк, и, дойдя до двери, резко ее распахнул.
  В кресле, у камина, сидела горничная Миранды, с которой у меня было назначено свидание. Вид у нее был замерзший, и она куталась в шаль.
  Я говорил вам уже, что эта девочка — лакомый кусочек. У нее нежная, свежая кожа, большие голубые глаза, открытое приветливое лицо, словом, она не из тех девочек, которые бегают по улицам. И на бесчестный поступок она неспособна, даже если бы ей за это заплатили.
  Она встала. Я бросил свою шляпу на диван и убрал оружие.
  — Вот это да, маленькая Сейди! Итак, куколка, что случилось? Сколько времени вы уже здесь?
  Она проглотила слюну.
  — Вот уже несколько часов, как я жду вас, мистер Кошен. Я совсем больна от беспокойства и не знаю, что мне делать. И я решила прийти к вам и была здесь немного раньше полуночи.
  На входе я сказала, что мне совершенно необходимо повидать вас. Мне ответили, что не знают, когда вы вернетесь, но предложили подождать вас.
  Я попросил ее сесть и закурил сигарету.
  — Не огорчайтесь, малютка, — сказал я ей, — так волноваться вредно. Скажите, что же случилось?
  — Я получила вот это! — сказала она и протянула мне конверт. Я достал письмо, прочитал и понял, что Галлат не был таким лопухом, как я полагал.
  Письмо было адресовано мисс Сейди Грин, горничной мисс Миранды ван Зелден, отель «Карлтон»:
  «Дорогая мисс Грин, я обращаюсь к вам, так как необходимо, чтобы я имел связь с кем-нибудь из окружающих мисс ван Зелден.
  Я — частный детектив, и мистер ван Зелден нанял меня, чтобы я незаметно наблюдал за его дочерью и, если будет нужно, защитить ее. Вы знакомы с характером мисс ван Зелден, который толкает ее на знакомства со многими весьма подозрительными людьми и на погоню за сенсацией, что не всегда может окончиться благополучно.
  Я познакомился с одним из служащих «Карлтона» и узнал о том, что мисс ван Зелден исчезла. Я вошел также в контакт с двумя людьми, один из которых — страховой агент компании, в которой мисс ван Зелден застраховала свои драгоценности.
  Посоветовавшись с этими людьми, я отправляюсь на остров Мерси, так как меня убедили, что мисс ван Зелден находится там.
  Откровенно признаюсь вам, что я сильно обеспокоен. Я чувствую необходимость более жесткого контроля над поступками мисс ван Зелден, и думаю, после своего возвращения войти в контакт с вами, чтобы с вашей помощью более эффективно оберегать мисс ван Зелден. Я полагаю, вы поможете мне, так как сами понимаете, этого хотел бы и сам мистер ван Зелден.
  Об этом не надо говорить мисс ван Зелден, так как она не выносит, когда за ней наблюдают.
  Вскоре после того, как вы получите это письмо, я обращусь к вам лично. Если вы не получите от меня письма до полуночи, знайте, что со мной что-то случилось. Поэтому я прошу вас немедленно поставить обо всем в известность Скотланд-Ярд, показать им мое письмо, попросить защиты.
  Искренне ваш. Роберт Галлат».
  Я сложил письмо и поинтересовался, когда она его получила.
  — Я получила его сегодня утром, мистер Кошен, — ответила она, — и ждала весь день Галлата, но он не появился и не дал о себе знать. Я подумала, не позвонить ли мне в полицию, как он советовал, но решила, что если это дойдет до ушей мисс ван Зелден, то она немедленно вышвырнет меня вон.
  И тогда я подумала о вас. Я поняла, что вы были вместе с ней там, где она находилась, раз вы привезли ее домой, а потом, я должна вам признаться, что вы мне симпатичны. Скажите, мистер Кошен, что мне теперь делать?
  Я улыбнулся ей.
  — Вы — храбрая девочка, но не забивайте этим свою светлую головку, это совершенно зря. Галлат — настоящий лопух, и правда заключается в том, что над ним посмеялись, и вот как это произошло:
  Когда компания бездельников, друзей мисс ван Зелден, увлекла ее с собой, они надули его и сказали, что она отправилась во Францию. И Галлат — с тыквой вместо головы — отправился туда ее искать, а это письмо вам написал перед отъездом.
  И во всяком случае, — продолжал я, — совершенно напрасно рвать на себе волосы. Можете мне поверить: никакой опасности нет, и все идет хорошо.
  Она облегченно вздохнула, да и я, признаться, также, потому что вся эта история начинает действовать мне на нервы. Это письмо могло причинить немалые неприятности, если бы она показала его там, где не следовало.
  — О! Как я счастлива, мистер Кошен! Я совсем уже начала сходить с ума, потому что не знала, как же мне надо было поступить. Вы знаете, как нелегко быть горничной мисс ван Зелден! Малейший пустяк может вывести ее из себя, а я не хочу быть ответственной за ее выходки. И я очень рада, что пришла сюда, и теперь мне пора уходить.
  Я подошел и обнял ее и, кажется, ей это не неприятно.
  В моей голове, пока она говорила, сложился план, как выкрутиться с этим делом в «Брендерс Энд», и уговорить Сейди помочь мне.
  — Не уходите, — попросил я ее. — Мне надо поговорить с вами. Я рад, что вы пришли, потому что сам собирался при случае рассказать вам историю с мисс ван Зелден. Не бойтесь, ничего опасного здесь нет, но кое в чем вы могли бы помочь мне. Это избавит всех от многих неприятностей, а для вас будет полезно, потому что я после возвращения в США думаю навестить отца мисс ван Зелден, старика ван Зелдена, и рассказать ему о вашем содействии. Он не останется в долгу перед вами.
  Она была очень довольна.
  — Я всегда готова оказать услугу мистеру ван Зелдену.
  Я уговорил ее сесть. После этого заварил и налил ей чашку кофе и предложил сигарету. Я начал рассказывать ей то, что считал необходимым рассказать, так как кое в чем рассчитывал на нее.
  Она сидела с чашкой кофе в руке и смотрела на меня своими большими голубыми глазами.
  — Послушайте, малютка, — начал я, — вот в чем дело.
  ГЛАВА 9
  ГОРЯЧИЕ ДЕНЬГИ
  
  Она сидит, потягивая кофе, и внимательно на меня смотрит, а я рассказываю наскоро придуманную историю, что я днем в субботу должен отвезти мисс Миранду ван Зелден на званый обед к одному человеку, который к ней неравнодушен, и чем-то привлекает и ее, но я буду ее сопровождать на тот случай, если ей что-то там будет угрожать, но, надеюсь, все будет в порядке.
  Это ее успокаивает окончательно. Она говорит, что и ей известны такие люди, которые совершенно невыносимы, когда влюблены. Я вижу, что она отлично поняла, что к чему.
  После этого я даю ей понять, что было бы хорошо, если бы она на всякий случай в субботу часов в шесть вечера приехала туда, где будет этот прием, и сняла номер в ближайшем отеле. И если на приеме будет очень неспокойно, я увезу Миранду ван Зелден…
  — Я поняла вас, мистер Кошен, вы хотите сказать, что если люди, к которым вы поедете, будут вести себя недостаточно корректно, вы приведете мисс ван Зелден в отель, чтобы я могла о ней позаботиться.
  — Совершенно верно, но, с другой стороны, если все пойдет хорошо и нечего будет опасаться, я думаю, вы сами сообразите, что вам лучше вернуться в отель «Карлтон» до возвращения вашей хозяйки.
  Она согласилась, и мы договорились, что она из своего отеля в Теме позвонит по телефону в «Брендерс Энд». Я сказал, что она найдет нужный номер в местном справочнике, и если к трем часам следующего дня она не увидит свою хозяйку или меня, то только после этого она позвонит мне.
  Это кажется мне дельной предосторожностью, так как в три часа дня в воскресенье я буду, по-видимому, уже знать, как обстоят дела. И присутствие Сейди в соседнем отеле могло бы быть мне весьма полезным.
  Во-первых, я могу поместить Миранду в отеле, если дело для меня сложится плохо, во-вторых, у меня под рукой будет кто-то, кто сможет, если нужно, перевязать руку.
  Пока Сейди наливала себе вторую чашку кофе, я стал рассматривать справочник в поисках отеля. Потом на карте я обнаружил отель «Холлибуш», расположенный в пятидесяти милях от «Брендерс Энд».
  Этот отель показался мне единственно подходящим местом для Сейди, так как я не хочу, чтобы ее заметили в окрестностях «Брендерс Энд», где кто-нибудь из банды мог узнать ее. Единственным недостатком этого отеля было то, что он расположен в стороне от большой дороги, а дорога, ведущая в «Брендерс Энд», очень плоха и, чтобы доехать туда, понадобится много времени. Но если я буду торопиться, то не буду обращать внимание на дорогу, а если торопиться не буду, мне будет безразлично ее состояние, так что не стоит об этом говорить.
  Может быть, вам кажется, что я не слишком хорошо поступаю, подставляя под удар Сейди Грин? Но что мне делать? В этом «Брендерс Энде» меня легко могут загнать в угол. При этом я должен охранять милую женщину с довольно своенравным характером, я имею в виду Миранду, и мне приятно будет знать, что поблизости находится честный, порядочный человек, который может быть мне полезен.
  Пока Сейди пила кофе, я продолжал очаровывать ее. Я говорил ей, что у нее самые прелестные глаза, которые я когда-либо видел, за исключением, может быть, тех, что я однажды видел в кинематографе. Когда я кончил свою речь, малышка была уже готова есть из моих рук.
  Когда я почувствовал, что вполне подготовил ее для дальнейшего, я сказал, что телефонный звонок, который она должна сделать мне в «Брендерс Энд», должен быть ровно в три часа утра. Если все будет благополучно, я скажу ей, что надо будет только хорошо выспаться и в воскресенье отправиться обратно в «Карлтон» на случай, если Миранда захочет в этот день тоже вернуться домой. Если же дела будут идти не так, как нужно, я скажу ей, что надо делать.
  Правду говоря, эта история с телефонным звонком меня немного беспокоит, потому что я совершенно не знаю, как пойдут дела в «Брендерс Энде» к трем часам утра, но я всегда придерживаюсь мнения, что иногда надо идти на риск.
  Сейди полностью поглощена тем, что я ей рассказал. Мне кажется, что она принадлежит к породе отчаянных девиц и в восторге от возможности быть причастной к этой истории. Я дал ей сто долларов для дальнейшего воодушевления, подождал, пока она закончит пить свой кофе, после чего спустился на улицу, чтобы бросить взгляд на окружающее. Поблизости никого не было видно. Я поднялся и сказал ей, что она может спокойно уходить.
  Она ушла.
  Я подумал, что было сделано все, на что я способен, чтобы дело прошло, как можно лучше. Проанализировав еще раз отдельные наиболее, на мой взгляд, сложные моменты предстоящей операции, я решил, что самое лучшее, что сейчас можно сделать, — лечь спать.
  На следующий день, в пятницу, я не выхожу из дома и ничего не делаю. Я отменил свидание с Сейди в китайском ресторане, так как было бы неблагоразумно показываться с ней на людях в настоящий момент.
  Итак, я сидел и курил, ожидая, что Сигелла так или иначе, но захочет со мной связаться. Я не ошибся. В семь часов у меня появилась Констанция.
  Она отлично выглядела, а одета была, как герцогиня. Сигелла, видимо, выкладывает ради нее немало денег.
  Она объявила мне, что все готово, Сигелла и его молодые люди отправились в «Брендерс Энд» и будут ожидать меня там на следующий день около пяти часов.
  Она также сказала мне, что мне придется провести там ночь с субботы на воскресенье, так как будет организован грандиозный вечер, а отправлюсь я утром в воскресенье, что подтвердило мою мысль, что Сигелла ничего не будет предпринимать в субботу вечером.
  Конни сказала, что, вернувшись к себе в воскресенье, я должен оставаться дома, пока она не придет ко мне или не позвонит по телефону, чтобы сообщить номер того типа в Нью-Йорке, с которым я должен связаться в первую очередь. А тип этот, как вы помните, организует связь между мной и стариком ван Зелденом для разговора о выкупе.
  Я ответил, что все задумано прекрасно и спросил, что ее босс думает сделать с Мирандой в воскресенье.
  Она улыбнулась.
  — Послушай, Лемми. Тебе в твоем возрасте должно быть стыдно. Ты разве не знаешь, что любопытство погубило кошку. Хорошенько усвой, что как только ты привезешь туда эту попрыгунью, твое дело кончено. Тебе останется лишь получить деньги. Веди себя благоразумно.
  — Я очень этого хочу, но ты забыла одну небольшую деталь. По-моему, вы взяли меня в дело, потому что я всегда удачно вел свои операции и успешно их заканчивал. Теперь вы говорите, что после того, как я доставлю девочку, мое дело кончено. Но ведь нужно, чтобы никто не поднял шума и чтобы это дело не дошло до полиции. Лично я хотел бы быть уверенным в том, что Сигелла принял все меры предосторожности, чтобы я не рисковал попасть в грязную историю, когда окончу свою работу.
  Она засмеялась.
  — Будь серьезным, Лемми. Ты же отлично знаешь, что твоему беспокойству нет причин. Ты хорошо знаешь Ферди, чтобы понять, что прежде чем двинуться хоть на сантиметр, он сотни раз обмозговал каждую деталь и предусмотрел решительно все. Я еще никогда не встречала столь решительного и одновременно осторожного человека. Он так тщательно разрабатывает свои дела, что возможность неудачи исключается. Я уверена, что также тщательно он разработал и это дело с Мирандой.
  Во всяком случае, никто не станет предупреждать полицию или кого-либо другого, и ты можешь быть спокоен, потому что если Сигелла почувствует что-то, что хоть отдаленно напоминает опасность, он немедленно прикончит девицу и скроется. А потом каждый пусть думает о себе.
  Я ответил, что в таком случае все прекрасно. Мне кажется, что Конни не стремится ввести меня в суть дела и поэтому плохой тактикой будет показать себя слишком навязчивым в этом отношении.
  — Я не хочу быть слишком любопытным, Конни, — при этом я постарался посмотреть на нее, как можно нежнее, — но мне хочется знать, когда мы снова увидимся?
  Она подумала немного, потом ответила:
  — Не беспокойся, Лемми, ты меня увидишь. Думаю, что буду в Лондоне в понедельник утром и смогу с тобой где-нибудь встретиться. Может быть, я позвоню тебе по телефону.
  Эти слова навели меня на мысль, что Конни, значит, не будет сопровождать Сигеллу после похищения Миранды. Может, он намеревается скрыться с двумя самыми приближенными к себе типами и не хочет, чтобы его сопровождала еще одна женщина?
  Я наполнил виски стакан Констанции, а она посмотрела на часы и сказала, что ей пора удирать, так как время ехать на машине в «Брендерс Энд».
  Она еще поговорила со мной веселым тоном, потом подошла и поцеловала, но как! От такого поцелуя волосы поднимаются дыбом на голове. И после этого направилась к выходу.
  Я проводил ее до двери, и мы пожали друг другу руки.
  — Итак, мой хороший, большой Лемми, тебе, кажется, недолго придется ждать моего сигнала. И, пожалуйста, не слишком крутись возле Миранды в «Брендерс Энд». Мне известны твои привычки.
  — Ошибаешься, моя прекрасная, — возразил я. — С тех пор, как я познакомился с тобой, я не посмотрел ни на одну женщину. Твое фото я ношу в своем сердце, оно даже прожгло мой фланелевый жилет.
  — Ах, ты маленький насмешник Лемми! Не отчаивайся. Дай только благополучно закончить это дело с Мирандой, и тогда, мне кажется, у меня найдется для тебя время. Доброй ночи, не делай глупостей, которые могут мне не понравиться.
  Она улыбнулась, садясь в машину, включила скорость и отъехала, а я смотрел вслед машине. Странная эта девочка, скажу я вам! Такой тип женщины, с которой никогда не знаешь, с какого конца начинать. Невозможно узнать, что ей нравится: надо ли быть грубым влюбленным или ей нравится старая тактика? И вообще неизвестно, что она думает?
  И кстати, такие женщины, как она, часто являются причиной всяких неприятных дел. Если бы их не существовало, то и дел таких было бы так мало, что не стоило бы о них говорить. Парни начинают что-то затевать, потому что хотят, чтобы их считали за твердых и жестких людей. И вот они начинают палить из револьверов направо и налево, убивают полицейских, дерутся, грабят банки, похищают людей и вообще делают бог знает что.
  В каком-то журнале я прочитал, что преступления обходятся Америке в четыре миллиона долларов в год. Мне кажется, что если бы кто-нибудь догадался сунуть Конни после ее рождения на пять минут в холодную воду, это сохранило бы государству целый миллион, что доказывает, как высоко я ценю Конни.
  Но поскольку это меня касается, я задаю себе вопрос, действительно ли мы взаимно симпатичны друг другу или она ведет меня за собой, как первого встречного?
  Через пару минут я был уже у себя и сделал себе виски с содовой. Я как раз потягивал виски, когда мне позвонил Вилли Боско.
  Я дал ему свой номер телефона, когда мы встречались с ним в «Парксайде» на тот случай, если что-то произойдет.
  — Все идет хорошо, Лемми, — сказал он мне, — как условлено. Мы видели, как часа два назад на машине отправились Сигелла и его парни, и я пришел сюда прогуляться, надеясь увидеть тебя и поговорить о «Брендерс Энде».
  Я только что видел, как от тебя вышла девочка Сигеллы, и решил, что не помешаю тебе, если позвоню по телефону.
  — Ты хорошо сделал, Вилли, — ответил я, но при этом нажал на акселератор в своем мозгу, потому что не имел понятия, что Лотти и Кастлин знали, где в Лондоне скрывался Сигелла. Я этого еще и сам не знал. Мне тут же пришла в голову мысль, что они могут от меня скрывать и еще что-нибудь.
  Тем временем он продолжал:
  — Мы обнаружили его угол, Лемми. «Брендерс Энд» представляет собой большой дом, построенный метрах в пятистах от дороги. Вокруг стена, но она недостаточно высока и не помешает проникнуть туда. Вокруг дома лужайки с аллеями, одна из которых ведет к воротам. Позади дома кустарник. Одна заросшая аллея, похожая на тропинку, ведет к тому месту стены, где она немного обвалилась, и там легко перелезть. Это место важно для тебя, потому что мы устроим так, чтобы там находился Меррис, начиная с субботы вечером и того момента, когда ты подашь ему сигнал, что можно проникнуть внутрь. По ту сторону стены проходит заброшенная дорога, ведущая к шоссе на Лондон. В этом месте легко поставить пару машин, чтобы быстро убраться в случае надобности.
  В отношении этого все проверено. Коули болтался в окрестности вчера вечером и обнаружил в пятистах метрах от «Брендерс Энда» виллу, которую можно было снять. Вилла с мебелью. Мы сняли ее на месяц, заплатили вперед, и вся компания теперь там. Машину поставили в кустарнике, позади виллы. Никто не высунет носа, покуда ты не подашь знак, так что не может быть и речи о том, что Сигелла обнаружит нас в этом углу.
  Я отправлюсь сегодня туда вместе с Лотти, так как она вообразила, что может быть там полезной. Кастлина мы оставляем в Лондоне, потому что он такая развалина, которая может в последний момент запсиховать и все нам испортить.
  Я отвезу туда пулемет и полдюжины гранат, машину поставим в тот же кустарник. Баки залиты до отказа, приготовлены и запасные канистры, так что в нужный момент мы мгновенно исчезнем. Вернее всего, это произойдет завтра вечером. Мы все еще раз проверили и составили план всех дорог в округе, и если ты согласен, мы думаем поступить следующим образом.
  Как только мы похитим Миранду, сразу же отправимся в Лондон, а оттуда в Кембер. Бросаем там машины в воду, садимся в моторную лодку и в воскресенье утром высаживаемся на французском берегу. Кастлин сейчас занимается фабрикацией фальшивых паспортов для всей компании и Миранды. Лотти собирается дать ей две-три пилюли, которые заставят ее успокоиться, и она может сойти за нездоровую девушку. Доберемся до Парижа, а там устроиться будет просто, так как Лотти хорошо его знает, и там ей помогут. Нам останется лишь предоставить тебе возможность действовать так, как ты найдешь нужным. Идет?
  — Это совсем не пойдет, — возразил я. — О Франции не может быть и речи. Когда мы будем держать малютку в своих руках, то отправимся только в Лондон. Что касается Франции, я об этом и слышать не хочу, так что выкиньте это из головы.
  — Хорошо, хорошо. Лемми, мы сделаем так, как ты найдешь нужным, но Лотти беспокоится относительно Сигеллы, который способен затеять перестрелку на виду у всех в Гайд-парке. Ты ведь знаешь, у него ни на грош здравого смысла, этот подонок не испугается ни трех, ни четырех человек, если они становятся ему поперек дороги.
  — Это риск, Вилли, на который надо пойти, и за исключением этого круиза, в нашем плане ничего не меняется.
  А теперь послушай меня хорошенько: я там появлюсь вместе с Мирандой завтра, около пяти или шести часов вечера. Так как прием будет грандиозный, я полагаю, что к одиннадцати часам вечера все будут пьяными. Предупредите Мерриса, что в половине первого ночи я постараюсь выйти из дома и пойду по тропинке позади дома, которая ведет к проему в стене. Он должен быть поблизости, так как в это время я буду знать, как обстоит дело и что предпринять дальше. Нужно чтобы и команда и машины к этому времени были готовы полностью. Моторы должны быть включены, но фары потушены. Одну машину поставьте так, чтобы сразу подвезти ее к дыре в стене, как только я скажу, и чтобы парни, которые поведут эту машину, были мастерами своего дела.
  Проследите за тем, чтобы у всех на револьверы были надеты глушители и, если придется воспользоваться пулеметом, чего мне совершенно не хотелось бы, заверните его в полотенце, покрывало или старые подушки и стреляйте сквозь них, потому что я совершенно не хочу, чтобы местные жители подумали, будто Англии объявили войну. И еще: если я увижу, что кто-нибудь из вас будет под парами сверх нормы, я испытаю на нем свинцовую трубу. И вот еще что: когда ты и Лотти сегодня вечером прибудете на виллу, спрячьтесь внутри. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас высунул нос наружу, кроме Мерриса, и то только когда настанет момент войти в контакт со мной завтра вечером. Ты понял, Вилли?
  — Я понял, шеф. Желаю успеха.
  — Салют!
  Я повесил трубку.
  Я полагаю, вы все знаете о том, что существует инстинкт. У меня он есть тоже. Вы не должны сомневаться, что парень, который почти в течение трех лет был связан со всеми гангстерами и гангстерскими шайками страны, становится достаточно опытным, а нюх у него достаточно обостряется, чтобы почувствовать, чем пахнет из кастрюли. И такого рода мысль пришла мне в голову во время разговора с Вилли Боско. Ничего определенного, заметьте себе, просто ощущение, что что-то делается не так.
  Вся комбинация с судном, которое сможет увезти Миранду во Францию, мне показалось нечистой, тем более что я договорился с ними, что лично веду дело, а они ни во что вмешиваться не будут.
  Этот звонок по телефону тоже мне не понравился. Это вместо того, чтобы ждать и прикрывать меня, когда я поеду с Мирандой в «Карлтон». Правда, я дал ему свой номер на случай крайней необходимости, но никогда не просил его звонить для обсуждения деталей операции, так как знаю по опыту, что телефонные разговоры часто не доводят до добра, особенно такие длинные, и они могут возбудить любопытство телефонисток.
  Переодеваясь в домашнее платье, я размышлял о создавшемся положении и искал выход.
  Прежде всего Сигелла не тот тип, которого можно недооценивать. У него есть мозги, и когда дело состоит в том, чтобы отыграться, он опаснее, чем целое семейство гремучих змей. Если он узнает, что его надувают, его и убийство не остановит. Он ухлопает первого же парня, который с ним сыграет шутку, беспокоясь о нем не больше, чем о паре ботинок, даже если ему за это будет электрический стул. И я совсем не уверен, что Сигелла не подозревает, что я собираюсь подложить ему свинью. На его месте я думал бы об этом. Теперь представим, что эта итальянская свинья собирается сделать мне гадость. Предположим, что после того, как я доставлю к нему Миранду, он скажет себе, что необходимость в моем присутствии в тех краях не ощущается. Если он вобьет в свою башку мысль, подобную этой, ему будет достаточно трех минут, чтобы содрать с меня кожу, а затем бросить в сточную канаву. Запомните хорошенько, что он ухлопал уже целую кучу парней, и все сходило ему с рук.
  Он легко в любом месте найдет другого парня, который вместо меня позвонит старому ван Зелдену насчет выкупа. Это простая вещь, которую может сделать каждый. Все это говорит за то, что настал момент придумать что-нибудь для спасения моей собственной жизни на случай, если в «Брендерс Энде» события пойдут не так, как надо. Хотя я никогда не боялся риска, но не испытываю ни малейшего энтузиазма превратиться в покойника, как Мак-Фи и Галлат, потому что в ближайшие несколько лет мне нужно еще кое-что сделать. И до того, как у меня появится пара крыльев, я хотел бы поработать как следует своим автоматическим пистолетом и свести кое с кем счеты.
  Но Сигелла, кажется, забыл одну небольшую деталь, что доказывает, что и он не всегда бывает на высоте.
  Я прошел в другую комнату, открыл карманчик в моем чемодане-шкафчике и достал оттуда деньги, которые дал мне Сигелла. Там было пятнадцать тысяч и все купюры были из числа похищенных из Национального фермерского банка в Арканзасе. Я принес купюры в гостиную, достал пишущую машинку, сунул в нее лист бумаги и написал письмо заместителю секретаря при американском посольстве в Лондоне следующего содержания:
  
  «Дорогой сэр!
  Вам, может быть, интересно узнать, что некий Лемми Кошен, который приехал в Лондон с фальшивым паспортом, обменял сегодня утром на английские деньги пятнадцать купюр по тысяче долларов в третьем Национальном фермерском банке на Полл Молл.
  Эти деньги составляют часть похищенных восемнадцать месяцев назад денег из Национального банка фермеров в Арканзасе. Вы, без сомнения, помните об этом событии, о нем много писали в газетах.
  Названный Лемми Кошен живет в «Кэрфакс апартментс» на Джермин-стрит, и, хотя нет доказательств того, что он замешан в этом грабеже, мне кажется, что в США ему захотели бы задать несколько вопросов о том, каким образом эти деньги попали к нему, так как полиция до сих пор разыскивает людей, замешанных в ограблении этого банка.
  Кошен будет отсутствовать во время уикэнда, как он мне сказал, но, по-моему, он вернется в Лондон в воскресенье вечером, так что вы можете сообщить об этом английской полиции на случай, если она захочет задать ему несколько вопросов.
  Если я сообщаю вам эти сведения, то делаю это для того, чтобы высказать свои гражданские чувства, а также потому, что этот парень крупно нагрел меня в игре в покер, и я поклялся устроить ему маленькую неприятность.
  Друг порядка и закона».
  
  Эта подпись, по-моему, забавная шутка! Потом я положил письмо в конверт, предварительно поставив на нем число, потому что завтра утром собираюсь отправиться в банк поменять эти деньги, и сделаю так, что посольство получит мое письмо в субботу утром.
  А теперь у меня есть возможность, в случае если Сигелла захочет устроить мне в «Брендерс Энде» пакость, сказать ему потихоньку, что я имею веские причины подозревать, будто английские полицейские идут по моим следам из-за этих денег. Англия не очень большая страна, и я где-то читал, что если английские полицейские вобьют себе в голову, что надо покончить с каким-нибудь делом, то не останавливаются до тех пор, пока не накроют всех.
  По-моему, это заставит Сигеллу задуматься. Ведь я всегда сумею что-то объяснить полицейским по поводу этих денег, и у них не будет оснований не верить мне. Мертвый еще сильней возбудит их любопытство, заставит очень серьезно заняться делом, внимательно наблюдать за вокзалами и аэропортами, что может помешать Сигелле вывезти Миранду из Англии.
  Иначе говоря, Сигелла будет вынужден сказать себе, что будучи живым, я буду ему полезней, и ему придется подождать других времен, если ему придет охота от меня избавиться.
  После этого я выпил хорошую порцию виски и закурил сигарету. Кажется, больше я ничего не могу сделать и, начиная с этого момента, все дело в руках провидения, как сказал тип, который падал вниз головой с небоскреба.
  Сигелла, конечно, не дурак, но надо сказать, что когда распределялось серое мозговое вещество, маленькому Лемми его досталось весьма изрядное количество.
  Я поднял глаза и увидел себя в зеркале, стоящим у камина со стаканом виски в руке. «За тебя, Лемми!» — провозгласил я тост, — и за Миранду!» — после чего опрокинул стакан и отправился спать, так как имел уже честь вам доложить, что кровать — очень хорошее изобретение для тех, кто любит спать.
  ГЛАВА 10
  ПОХИЩЕНИЕ
  
  Солнце сверкает, и я чувствую себя в отличной форме, когда сижу в машине рядом с Мирандой. На Миранде цветастое платье с небольшой накидкой и маленькая шляпка, она похожа на королеву, только красивее. Выдерживая в среднем пятьдесят миль по прекрасной дороге, я подумал, что если бы моя голова не была забита всевозможными комбинациями, я мог бы считать себя очень удачливым.
  А девочка, как она радуется! Мысль, что она может вытащить меня из грязной истории, наполняет ее прямо блаженством.
  В «Карлтоне» я сказал Миранде, что женщина, которая шантажирует меня при помощи моих страшно компрометирующих писем, будет очарована Мирандой, и сама Миранда должна поддерживать это очарование. После знакомства и нескольких коктейлей, когда та женщина наполнит себя алкоголем в достаточной мере, Миранде не составит труда посетить логово этой тигрицы и взять письма. Вы можете мне сказать, что это нелепые выдумки, а я отвечу, что это единственное средство водить Миранду за нос, что необходимо для дела.
  Во время поездки Миранда задавала мне массу вопросов, очень интересуясь мной и, видимо, стараясь понять и разобраться, что я за человек. При этом она старалась дать мне понять, что готова при всех обстоятельствах поддержать меня, не боясь никакого риска и опасности.
  Когда мы остановились перед «Брендерс Энд», на моих часах было без четверти шесть. Я видел поместья миллионеров на Лонг Айленде, под Нью-Йорком, так там было не лучше.
  Это был большой дом, построенный достаточно далеко от дороги, окруженный стеной более трех метров высоты.
  Мы въехали через высокие металлические ворота и поехали по аллее, которая петляла среди лужаек и закончилась перед домом. Позади дома расстилалось пространство в виде полуокружности, покрытое деревьями и кустарниками, и с каждой стороны имеются тропинки, о которых говорил мне Вилли Боско.
  Сигелла и Констанция ожидали нас на площадке перед домом, а сзади них я видел множество народа. За метрдотеля выдавал себя тип по имени Чикаго Булл, которого я знал в США, где он преследовался за убийство. Дом, насколько я мог судить, был наполнен людьми: прислугой и прочими. Надо признать, что когда Сигелла что-то предпринимает, то делает это как следует.
  Констанция увела Миранду, чтобы она могла привести себя в порядок с дороги, а я продолжал сидеть за рулем, когда Сигелла спустился с площадки и нагнулся к моему окошку.
  — Хорошо сыграно, Лемми. Дело начинает двигаться. У меня такое мнение, что ты скоро станешь миллионером, теперь уже недалеко до этого. Тогда ты сможешь купить себе ферму в Миссури и начать возведение курятника…
  — Я ничего не имею против, — со смехом ответил я, — при условии, чтобы мои куры несли золотые яйца. Это все, что мне надо, — сказав это, я снова включил мотор и объехал вокруг дома, чтобы попасть в гараж, который находился позади дома.
  Поручив заботу о машине парню, который занимается делами в гараже, я внимательно осмотрел окрестности, чтобы лучше ориентироваться на местности.
  Ближе всего расположена лужайка, которая имеет в ширину ярдов тридцать, с другой стороны все пространство занято лесом, а с левой стороны — небольшая аллея, исчезающая под деревьями. Неподалеку я заметил тропинку, о которой говорил мне Вилли Боско.
  Так как это было приблизительно все, что я хотел увидеть, я вернулся к главному входу и вошел в дом.
  Пройдя через двустворчатую дверь, я очутился в большом холле, очень красивом, стены которого были обшиты мореным дубом. Это показалось мне изящным, но холл был недостаточно хорошо освещен. Подальше, у обеих стен, были расположены два бара, вокруг которых мужчины и женщины образовали густую толпу, и с таким рвением вливали в себя напитки, как будто пили их в первый раз.
  Я увидел многих людей, которые были мне знакомы, можете мне поверить. Весь этот народ был одет так, как будто они пришли на какой-нибудь прием в Белом доме. Многие из них — отборные негодяи, которые когда-либо существовали. Я знал их в США. Двое или трое из них — убийцы, кроме женщин, их единственное удовольствие — нажимать на спуск пистолета, что они и проделывают с большой ловкостью.
  Было много иностранцев: в этом букете преобладали французы и немцы, было двое или трое итальянцев, которых я не знал. Можно было подумать, что Сигелла проводил заседание Лиги наций в своем гнезде.
  Сначала я расположился в затемненном углу комнаты, потом направился к бару и заказал двойной виски. Я начал шутить с кем-то из этих типов, и все присутствующие делают вежливые мины, как будто они совершенно не знают, что здесь затевается, а между тем, если суммировать годы тюрьмы, к которым были приговорены присутствующие в этом зале, то получится фантастическая цифра.
  Сигелла ходил между приглашенными, как радушный хозяин, перекидываясь словами то там, то здесь, как в высшем обществе. Он, видимо, изучил какой-то учебник правил хорошего тона, так как держался хорошо, это надо признать.
  Раздался удар гонга, означавший, что следует приготовиться к обеду.
  Лично я не сдвинулся с места, так как не собирался переодеваться. Я ничего с собой не взял, потому что не думал здесь долго оставаться. Я проделал отличное дело в баре, потому что виски — первосортная вещь, и очень приятно, когда он вливается во внутренности.
  Через некоторое время, почувствовав, что начал немного пьянеть, я решил познакомиться с домом.
  Позади холла имеются большие двери, а напротив — столовая. Видели бы вы эту комнату! Она огромная, с большими окнами, но все шторы задернуты, несмотря на то, что на улице еще светло. Посередине большой стол, на котором я насчитал около восьмидесяти приборов, и столько же стульев вокруг стола.
  Я повернул к одному из баров, у которого вновь собиралась толпа, и увидел, что появилась Миранда.
  Судя по всему, она была очень довольна, что присутствует на вечере, так как все время улыбалась и оглядывалась вокруг себя.
  Она подошла ко мне й сказала, что несмотря на то, что общество кажется ей немного странным, ее забавляет происходящее.
  Я усадил ее в одной из комнат, похожую на курительную, где официанты в белых куртках обслуживали гостей, и заказал для нее коктейль. Она выпила и спросила меня, где та женщина, у которой находятся мои письма. Я ответил, что она надула меня и не приехала. Не стоит думать об этом, лучше постараться как можно веселее провести вечер.
  — Очень хорошо, Лемми, — сказала она и, наклонившись ко мне, добавила конфиденциальным тоном, — в вас, Лемми, есть что-то, что мне очень нравится. Я не знаю, что это такое, но это так. Как вы думаете, что это?
  Я был смущен, потому что если бы эта девочка знала, что собираются сделать с ней в этой паршивой дыре, она не только бы возненавидела меня, но поспешила бы, подобрав юбки, смыться с такой же скоростью, как и при виде двух огромных удавов, интересующихся ее номером телефона.
  Немного погодя объявили, что обед подан, и все направились в столовую. Сигелла увел Миранду, а я нашел карточку с моим именем посередине стола.
  Сигелла сел в конце стола, справа от него — Миранда, а слева — Констанция. Я вижу, как она расточает улыбки и шутит с этим грязным итальянцем.
  Обед был великолепен. Я не знаю, кто его организовал, но блюда, обслуживание, вина, словом, все было отличное. Он проходил слишком медленно и потребовал много времени. Через некоторое время я заметил, что некоторые типы и их девицы совсем осоловели. Мой сосед, например, совсем скис. Дальше сидели две крошки, которые решали спор между собой при помощи кулаков. Оба типа, которые их разнимали, трудились как бешеные.
  Недалеко от себя я увидел Йонни Маласа. Он пьет только воду и за всем наблюдает. Когда его взгляд встретился с моим, он подмигнул мне. Я ответил ему тем же. Вид у него очень довольный. Он, вероятно, мысленно говорит себе, что этот небольшой бизнес, связанный с похищением, добавит ему еще больше масла на хлеб.
  Через некоторое время Констанция встала из-за стола, и все женщины последовали ее примеру. Одна из них еле могла идти, а та, что смешивала шампанское с ромом, пыталась петь, стараясь аккомпанировать себе на серебряной тарелке для фруктов, которую она принимала за гавайскую гитару. По сторонам выстроилась прислуга во главе с метрдотелем и смотрела на то, что происходит.
  Когда я вошел в холл, Миранды не было видно. Ко мне подошла Констанция и сказала, что Сигелла пригласил Миранду в одну из комнат чтобы показать интересную коллекцию фотографий.
  Я сказал себе, что настало время и мне организовать что-нибудь, и повел Констанцию в курительную — бар, где снова стал вливать в себя спиртное, изображая при этом парня, который напивается вовсю. Когда я увидел, как презрительно скривились губы Констанции, я понял, что она приняла мое притворство за чистую монету.
  Вскоре многие из гостей поднялись наверх в салон, где начался концерт или что-то вроде этого. Мы с Констанцией тоже поднялись туда, сели на кушетку и стали разговаривать.
  Слушая Конни, я смотрел на Миранду, которая перелистывала альбом с фотографиями, который дал ей Сигелла. Она одета в красивое платье, и вся она как будто сошла с красивой картинки. Конни, сидящая рядом со мной, в своем черном платье с бриллиантовой брошью странно контрастирует с ней. Я подумал, что было бы совсем не плохо провести время с той и другой, конечно, при условии, что Конни не перережет мне горло во время сна.
  Парни продолжают обносить гостей сигарами, кофе, спиртным, а я продолжаю пить и как будто все больше и больше пьянею. Через некоторое время я встал и направился в холл, где приказал сидящему за стойкой бара парню приготовить мне полный стакан рома. После чего, пролив половину, вернулся, идя зигзагами, в салон и плюхнулся на кушетку рядом с Конни. В тот момент, когда она повернулась, я дыхнул прямо ей в нос, и она, почувствовав запах рома, сделала гримасу отвращения.
  — Скажи-ка, Лемми, ты что, совсем спятил? Что за желание пить ром после шампанского, и всю эту смесь, которую ты в себя вливаешь? Ты хорошо сделаешь, если прекратишь пить, в противном случае ты совсем раскиснешь и не сможешь ничего делать.
  Я нарочно громко икнул, чтобы было слышно издалека, за несколько километров.
  — Кому ты это говоришь, Конни? — спросил я. — Знаешь что, очаровательная сестренка, не волнуйся слишком уж сильно из-за своего братца. Я чувствую, Конни, что со мной творится что-то не очень хорошее, и мне хочется пойти и растянуться на диване.
  Она встала.
  — Пойдем, Лемми. Знаешь, ты очень меня огорчил. Я считала тебя человеком, который умеет пить.
  Я начал бормотать глупости, чтобы она поняла, что я нахожусь не в своей тарелке.
  Тогда она повела меня по длинному коридору первого этажа и привела в какую-то комнату. Она сказала, чтобы я немного полежал, потом пошел в ванную, привел себя там в порядок и только после этого вернулся в салон.
  Я ответил ей «хорошо», растянулся на кровати и сделал вид, что засыпаю. Я лежал и дышал с усердием и силой трех слонов, пока она стояла рядом с кроватью и с большим вниманием наблюдала за мной.
  Спустя некоторое время она погасила свет, и я слышал, как она, напевая, шла по коридору, и, знаете, у нее это неплохо получалось. Она умеет это делать, эта очаровательная Конни.
  Я пролежал несколько минут, потом встал и подошел к окну. Посмотрев в него, я понял, что комната, в которой я нахожусь, расположена в восточном крыле дома, если смотреть на дом с главного фасада, а возле окна проходит водосточная труба, которой я отлично могу воспользоваться, когда мне захочется спуститься вниз.
  Я посмотрел на часы и был страшно удивлен тому обстоятельству, что прошло так много времени: было уже без двадцати час. И я сказал себе, что настало время вступить в игру и мне.
  Открыв окно и вытянув наружу ногу, я попытался дотянуться до водосточной трубы. Мне удалось обхватить ее, и она выдержала мой вес. Я не затратил много времени, чтобы спуститься вниз и дойти до угла дома, откуда я увидел узенькую тропинку, ведущую сквозь чащу деревьев к тому месту, где Меррис должен был ожидать меня. У меня возникла мысль, что если я приведу сюда парней Гояса и более или менее сосредоточу их на опушке леса, им легко будет подобраться к самому дому и упаковать всю команду Сигеллы до того, как кто-нибудь сообразит, в чем дело.
  Волчьими шагами я крался по краю лужайки, пока не оказался в глубокой тени, а оттуда уже добежал до тропинки. Прежде чем войти в рощу, я обернулся: все окна заднего флигеля ярко освещены, слышны гул голосов и взрывы смеха.
  Все это мне очень нравится, так как показывает, что вечеринка продолжается и понемногу приближается к своему апогею.
  Потом я повернулся в другую сторону и направился по тропинке, скрытой между деревьями. Бежать мне не хотелось, так как тропинка петляла, на ней было много веток, ямок и прочих препятствий для бега.
  Было темно, как в печке, и в один из моментов я видел лишь землю под ногами, что заставило меня здорово поволноваться, так как я боялся сбиться с пути и не попасть на свидание с бандой Гояса. А те не постесняются выкинуть что-нибудь интересное, если не дождутся меня. Они могут отправиться и одни, потому что я совершенно уверен, что Лотти Фрич очень зла на Сигеллу и не откажет себе в удовольствии разрядить в него пулемет.
  Через некоторое время деревья стали редеть, и я увидел темную массу стены и в ней проем, сквозь который светила луна.
  Я пролез в проем и стал обозревать окрестности, но Мерриса не увидел. Передо мной находилось лишь голое поле с несколькими редкими деревьями, сквозь которые издалека был видел слабый свет из окон какого-то коттеджа, расположенного на другом конце этого поля.
  Все это мне очень не нравится, потому что я знаю: Лотти — не такая девочка, чтобы не сдержать обещания. Но мне незачем оставаться здесь и вертеться из стороны в сторону, ведь был уже час ночи, а вышеупомянутого Мерриса не было видно.
  Я решил, что самое разумное, это дойти до коттеджа, где располагались все парни отряда, и выяснить, что же задержало этого молодого человека.
  Итак, я двинулся через поле по направлению к свету, так как полагал, что мне нужен именно тот коттедж, единственное поблизости строение. Я шел, но чувствовал себя не слишком весело. То, что где-то произошла заминка, не обещает ничего хорошего, и я все время задавал себе вопрос: что же произошло? Что могло случиться?
  Было уже половина второго, и я не мог терять времени. Вскоре я достиг дома. Вокруг было нечто вроде изгороди с белой калиткой, через которую я вошел и, заглянув за дом, увидел автомобили. Их фары были погашены, но моторы работали, что свидетельствовало, что я не ошибся в направлении.
  Я подошел к двери позади дома и посмотрел в окно. Комната была освещена, хорошо виден стол, на котором стояли грязные тарелки, стаканы, бутылки из-под виски, но никого не было видно.
  Я толкнул дверь, так как она оказалась не заперта, и вошел. Обследовав нижний этаж, я не обнаружил даже кошки. Поднялся на второй этаж, который также был пустым, как карман рабочего перед получкой. Мне это совсем не нравится и кажется довольно зловещим.
  Повсюду следы того, что люди были здесь совсем недавно. Включен свет, и окурки в пепельнице еще свежие. По-моему, банда должна была находиться здесь еще двадцать минут назад.
  Должен вам сказать, что я довольно твердый парень и не имею обыкновения поддаваться настроению, но совершенно непонятно, что могло произойти здесь, и поэтому мне не по себе. Я вышел из дома и направился к автомобилям. Положив руку на радиатор одной из машин, я понял, что он совсем недавно начал разогреваться. Моторы начали работать минут двадцать назад. Но что же за это время приключилось с Лотти, Меррисом и другими членами банды, я понять не в состоянии. Мне это не по силам.
  Я открыл дверцы и осмотрел машины изнутри. В одной машине лежали револьверы и четыре маленькие бомбы, остальные бомбы лежали в другой машине, но чего не хватало — так это пулемета. Лотти и Вилли Боско были, видимо, вынуждены унести его с собой.
  Я сел на ступеньку одной из машин, закурил сигарету и стал размышлять. У меня ощущение, что кто-то ловко все устроил и нарушил все мои намерения относительно сегодняшнего дня, и, наверное, этот кто-то — сам Сигелла. Неожиданно мне в голову пришла мысль: «Сейди Грин!» Она привела меня в такое состояние, что я вскочил на ноги и, как сумасшедший, стал бегать взад и вперед.
  Что если Сейди Грин — невинная девочка, как я считал, была соучастницей Сигеллы?
  Это представилось мне логичным, потому что Сигелла, готовясь похитить Миранду, мог заставить эту малышку работать на себя. В таких случаях в средствах он не стеснялся.
  Короче говоря, я решил, что и так уже потерял слишком много времени, переложил все бомбы в одну из машин сел в нее и поехал по направлению к большой дороге. Я решил, что благоразумно будет как можно скорее вернуться в «Брендерс Энд», пока там не заметили моего отсутствия, но после некоторого размышления пришел к выводу, что не худо было бы проверить, находится ли Сейди, как мы с ней условились, в отеле «Холлибуш». Если ее там нет, тогда я могу держать пари на мой последний глоток виски, что меня надула та, кого я считал совершенно честным человеком, находящимся вне игры. Теперь мне придется трудно, и неизвестно, смогу ли я выкрутиться.
  Я, как молния, вылетел на дорогу и помчался к отелю так быстро, что уже без четверти два подъехал к нужному мне зданию. Везде было темно. Я стал стучать в дверь, и через четверть часа человек, который оставался сторожить отель, вынужден был подняться и открыть мне дверь.
  Мое предположение оказалось совершенно правильным. Он сказал мне, что у них нет никакой Сейди Грин. Я дал ему монету, закурил, сел в машину и вернулся обратно в коттедж, полагая, что, может быть, смогу хоть что-нибудь обнаружить. Но там все было в том же состоянии, как и до моего отъезда.
  Я погасил все огни, запер дом и вернулся в «Брендерс Энд» той же дорогой — через брешь в стене. По-прежнему никаких следов Мерриса и вообще никого в окрестности. Я шел через лесок и, подойдя к лужайке, был совершенно ошеломлен, увидев, что дом погружен во мрак. Ни света, ни звука, ни малейшего движения. Так же спокойно, как в морге, и мне показалось даже, что здесь его филиал.
  Я простоял с минуту, потом осторожно стал красться к задней стене дома. Каждую минуту я ожидал получить пулю, но ничего не произошло.
  Я подошел к главному входу и толкнул тяжелую дверь. Она отворилась, и я вошел. Щелкнул зажигалкой, нашел выключатель, включил свет. Оба бара по-прежнему наполнены бутылками, но у стоек — ни одного человека. В столовой — тоже. Я поднялся на первый этаж. Мертвое спокойствие. «Брендерс Энд» совершенно пуст, и если бы не некоторый беспорядок и кое-какие вещи, можно было подумать, что сюда вообще никто не заходил. Может быть, даже несколько лет.
  Я снова закурил и задумался. Все произошло совсем не так, как я рассчитывал. Большинство моих расчетов оказались неверными, надежды обманутыми. Похоже, что Сигелла здорово меня обставил и быстро отсюда смотался. Возможно, если бы я был здесь, мне пришлось бы плохо и, наверное, это счастье, что я находился вне дома.
  Я вышел из салона и прошел по коридору, по которому меня недавно вела Конни. Я заглянул в ту комнату, где отдыхал, но там тоже никого не было. Я свернул в другой коридор и зажег там свет. На всякий случай я держал наготове пистолет.
  В самом конце коридора я увидел дверь, к которой вели две ступеньки. На ступеньках видны были следы крови.
  Я нажал ручку двери и вошел внутрь, ожидая, что вот-вот что-то начнется, и держа палец на спусковом крючке. Ничего не произошло. Ощупав стены, я нашел выключатель и зажег свет. Это оказалась спальня. В углу напротив, прислонившись к стене, сидела Лотти Фрич. В правой руке у нее ручной пулемет, а сама она основательно продырявлена. С ней, видимо, не слишком церемонились, так как я насчитал не менее четырнадцати ран.
  Я внимательно осмотрел сначала ее, затем пулемет. Заглянув в магазин, я определил, что она успела выпустить не менее двадцати пуль из своего оружия, прежде чем ее застрелили. Следы пуль были также и на противоположной стене. Я высунулся из окна и увидел, что рядом к стене приставлена лестница. Это дало мне ключ к происшедшему. За милю видно, что Меррис и остальные бандиты продали Лотти Сигелле. Или он был оповещен о том, что должно было произойти, или они струсили. Я думаю, что Лотти, наверное, услышала, как они об этом говорили, или они как-нибудь иначе выдали себя. Узнав все, она взяла ручной пулемет и проникла в дом, чтобы свести счеты, но здесь ее прикончили.
  Я снял с кровати покрывало и накинул на Лотти. Пусть она была не из числа респектабельных, но с ней обошлись так жестоко!
  Потом я спустился вниз, где был телефон. Я набрал номер отеля «Парксайд» в Лондоне и попросил позвать к телефону мистера Шульца. Я решил, что надо предупредить Кастлина о том, что Лотти убита, а остатки банды Гояса перешли к Сигелле. У него все шансы тоже сыграть в ящик: полагаю, они не допустят, чтобы он обшаривал все уголки Лондона в поисках Лотти.
  Через несколько минут мне ответили, что мистер Шульц ушел после телефонного звонка из загорода, минут пятнадцать назад. Позвонила ему миссис Шульц: просила его немедленно приехать к ней куда-то. Он уложил свой чемодан, оплатил счет и уехал.
  Я поблагодарил и повесил трубку — опоздал с предупреждением, потому что миссис Шульц никак не могла ему звонить пятнадцать минут назад по той причине, что лежит здесь уже довольно долгое время, с большим количеством дырок в теле, чем их имеется в куске сыра.
  Я подумал, что так называемая «миссис Шульц» была просто Конни, и уверен, что когда Кастлин придет на свидание, он получит порцию того, что также сделает в нем много дырок.
  Я что-то начинаю теряться: потерял возможность управлять событиями и провалил дело, это надо признать. Они завладели Мирандой, теперь очередь за мной, а это не доставляет мне удовольствия. Я чувствую себя не в своей тарелке, но, что вы хотите, это так и есть.
  Я прохожу за стойку и приготавливаю себе хороший стакан виски. Ничто так не помогает, как виски, когда нужно перенести сильный удар. И чем удар сильнее, тем крепче должно быть виски. А кроме того, я совсем не такой парень, которого можно сбросить со счета, вы еще обо мне услышите, потому что голова у меня варит. В первый момент может показаться, что я был продан и продан этим недоноском Меррисом и остальными бандитами, и Ферди Сигелла здорово меня надул…
  Мне кажется, что если бы мы с Лотти вдвоем скомбинировали нашу маленькую игру, все прошло бы хорошо. И я-то знал, что эта шайка прохвостов начнет выкидывать свои штучки, не правда ли?
  И я заслуживаю хороший пинок ногой в одно место за то, что не заметил целую серию трюков, которые должен был заметить. А потом я стал думать о Миранде. Мне очень хотелось узнать, где она сейчас находится и что с ней. Я должен все-таки признаться, что в этом случае мне гордиться нечем. Миранда — такая девочка, что готова плюнуть в физиономию Сигеллы, когда он начнет ее обрабатывать. А если она это сделает, то этот гнусный, грязный тип начнет вытворять над ней еще более гнусные штучки.
  И, несмотря на то, что Миранда очень взбалмошная и ветреная девочка, у нее есть душа, а я неравнодушен к таким девчонкам.
  Все это я говорю для того, чтобы убедить вас, что те, которые рассказывают обо мне, что я до такой степени бессердечен, что могу глотать гвозди, не совсем правы. На самом деле, я самый что ни на есть нежный парень, но только обстоятельства складываются так, что я не имею возможности показать это. Во всяком случае это бывает так редко, что многие этого не понимают.
  ГЛАВА 11
  В ТИСКАХ
  
  Был один парень, который как-то раз сказал, что почтальон всегда звонит два раза, так вот у меня такое мнение, что он знал, о чем говорил, этот тип!
  Находясь в пустом холле, с пустым стаканом в руке, прислонившись спиной к стойке бара, я начал выражать недоверие себе так часто, что мне показалось, будто я нахожусь среди забастовщиков металлургической промышленности. Но вскоре я одумался, поняв, что такое времяпрепровождение не приведет меня ни к чему, и что если бы я снова попал в подобную ситуацию, то применил бы те же методы и тактику действий. Я доверился шайке Гояса, потому что так следовало сделать: у меня не вызывали никакого сомнения искренность побуждений Лотти, а также и Кастлина. Они горели желанием уничтожить Сигеллу, и они решили честно работать вместе со мной. И нет вины Лотти в том, что Меррис и остальные предали ее. Кто-то из них, должно быть, повидал Сигеллу в субботу до полудня, съел кусок из его рук, после чего он — Сигелла — просто поводил меня за нос, и с этого момента он уже решил, что будет делать дальше. Но что удивительно, так это то, что он не попытался от меня избавиться. Конечно, он для меня что-нибудь да приготовил.
  Я хорошо знаю Ферди Сигеллу и знаю, что меня ожидает мало приятного и надо держаться настороже.
  Я прошел за стойку и приготовил себе самый что ни на есть лучший напиток, потом поднялся наверх, чтобы придать Лотти более приятный вид. После чего обошел весь дом, но ничего интересного не обнаружил. Везде следы бегства. Видимо, они спешно уложили свои вещи и поторопились покинуть дом, оставив все, как было.
  В подвальном помещении было много белых курточек и кухонных передников. Сигелла, видимо, приготовил их на всякий случай, если что-нибудь пойдет не так.
  Не было никаких сомнений, что Сигелла удрал с Мирандой и решил обойтись без моих услуг. Должен признаться, что его ловкость вызывает у меня невольное восхищение.
  Я вернулся в бар, повторил порцию виски с содовой, сел на прилавок, попытался разобраться в случившемся и наметить план действий.
  Ясно, что один из членов банды Гояса — Спегла — чужак, как я предполагаю, как только оказался посвященным в комбинацию, уговорил остальных перейти на сторону Сигеллы, что эти подонки и поспешили сделать, потому что Сигелла всегда хорошо платил.
  Лотти они, конечно, ничего не сказали. Она появилась в указанное время, не сомневаясь, что все пойдет по плану, и, мне кажется, именно в тот момент, когда я покинул «Брендерс Энд», она решила объясниться с Сигеллой, предусмотрительно взяв с собой пулемет. Ну, и так далее… Что-то надо было делать.
  Я вышел из-за прилавка, прошел во двор, заперев за собой дверь, и отправился опять к коттеджу. Там никого не было. Я собрал все оружие и сложил его в лужу, которую заметил недалеко от него. Потом сел в машину и опять приехал в «Брендерс Энд».
  Гараж позади дома, в котором еще недавно стояло около сорока машин, был пуст. Я хотел было определить их путь по следам, но мне не удалось этого сделать. За воротами следы терялись.
  Я остановился у края дороги и стал размышлять. У меня осталась только небольшая надежда на то письмо, которое я послал в посольство США. Оно, мне кажется, должно мне помочь, и этим своим шагом я очень доволен.
  Бросив последний взгляд на «Брендерс Энд», я поехал по направлению к Лондону. Я ехал, не торопясь, стараясь сообразить, каков будет следующий ход Сигеллы, и смотрел по сторонам, пытаясь найти телефонную будку, откуда мог бы позвонить. Через некоторое время я заметил полицейского, который ехал мне навстречу на велосипеде. Я остановился и посигналил ему. Он подъехал и посмотрел на меня через открытую дверцу машины.
  — Доброе утро, сэр! — сказал он.
  Восхитительно слышать, когда вам полицейский говорит «сэр». Теперь я понимаю, что Англия — действительно замечательная страна!
  — Чем могу быть полезен? — продолжал он.
  Я спросил его, далеко ли телефонная будка, и он ответил, что до нее около трех километров.
  — Очень хорошо, — сказал я. — Как только вы вернетесь к себе, позвоните в посольство США в Лондоне и попросите второго секретаря. Скажите ему, что вы хотите напомнить ему о том письме, которое он получил вчера по поводу Лемми Кошена. Скажите, что этот Кошен сейчас на пути к своей квартире на Джермин-стрит, и его надо немедленно подобрать, пока из него не сделали половую тряпку, а в Лондоне скоро произойдет забавная коррида, если его не спрячут под замок.
  Он стал было что-то говорить мне, но после того, как я дал ему несколько фунтов, умолк, согласился сделать это и быстро поехал своей дорогой. И мне хочется надеяться, что он позвонит как можно быстрее, так как мне кажется, что Сигелла готовится стереть меня в порошок в самое ближайшее время.
  Я помчался вперед и к четырем часам был уже в Лондоне.
  Я оставил машину в гараже, сказав, что приду за ней завтра утром, и потихоньку направляюсь к своей квартире, спрашивая себя, что же должно произойти? Между нами говоря, я начинаю приходить в довольно нервное состояние. Несколько раз оглядываясь, я видел парней, которые ошивались у дверей, но делаю вид, что ничего не замечаю и продолжаю свой путь.
  Я открыл входную дверь в «Кэрфакс апартментс» и очень ловко, тайком, прошмыгнул на лестницу, потому что, поверьте мне, я не буду очень удивлен, увидев Йонни Маласа или кого другого из банды Сигеллы, сидящего у меня в комнате, чтобы сделать мне подарок в виде кусочка железа, я твердо решил, что если у меня в квартире начнется состязание по стрельбе, первым стрелять буду я.
  Я дошел до нужного этажа, на кончиках пальцев прошел по коридору и стал прислушиваться у двери гостиной. Там не было света: и было очень тихо. Тогда я открыл дверь, вошел, нащупал выключатель и зажег свет.
  Констанция находилась здесь в натуральную величину с видом, производящим вдвое более сильное впечатление, чем обычно, одетая в манто из черного бархата, с большим воротником из белой лисицы. Она курила сигарету и смотрела на меня с улыбкой, способной испугать гремучую змею.
  Я сунул руку под пиджак, где подвешен револьвер, но она сделала мне знак рукой и рассмеялась.
  — Не нервничай так, Лемми. Я пришла не для того, чтобы убрать тебя, да и время для этого еще не наступило. Но я охотно бы заплатила несколько тысяч за удовольствие всадить в тебя несколько хороших пломб. Я пришла просто сказать тебе пару слов и после этого уберусь с надеждой, что никогда больше не придется мне видеть твою гнусную рожу… — и она сказала в мой адрес несколько отборных выражений. Умолкла она только тогда, когда ее лицо посинело от недостатка воздуха в легких.
  Я подошел к столу, налил себе большой стакан виски, налил так же и ей. Я протянул ей стакан, но она отправила его в угол комнаты.
  — Не воображай, что я буду пить вместе с тобой, ты, грязная, продажная шкура! Я лучше предпочту утопиться с камнем на шее, понял?
  — Отличная идея, моя крошка, — ответил я. — А если тебе понадобится кто-то, чтобы толкнуть тебя туда, не стесняйся, сделай только знак, и я сразу же брошу все дела. А теперь, когда ты выложила весь запас своего красноречия, послушай, что скажет тебе дядя Питер относительно того, где тебе сойти с трамвая.
  Я сел напротив нее. Она очень красива, просто прелесть, когда показывает свои белые зубки и мечет молнии из глаз.
  — Послушай, ты, ведьма, — начал я, — что ты пришла сюда вынюхивать?! У тебя хватило наглости выложить мне весь свой репертуар птичьих имен! Разве я просил вас взять меня к вам в дело, а? Разве я искал вас и просил, чтобы вы приняли меня в члены вашей банды? Разве не ты разыгрывала сцену на Хеймаркет, чтобы заманить меня в вашу нору на Майтсбридж, где Сигелла так мило умолял меня, чтобы я согласился с вами работать? Или это было не так? Что же ты думаешь? Я первый задумал дело насчет Миранды, я рассматривал его как свое личное дело, я хотел его выполнить так, как считал нужным, и каждый, кто посмел бы сунуть нос в мои дела, должен был быть готовым к тому, что я его обставлю, как я хотел это сделать с Сигеллой.
  Она засмеялась.
  — Ты хотел обставить Сигеллу, — сказала она, — бедный лопух, ты не способен надуть даже семейство кур. Ты до такой степени бестолков, что заслужил, чтобы тебя отправили на живодерню. Ты знаешь, что ты такое? Нагар! Тебя взяли на большое дело, а ты даже не можешь дойти до конца. Тебе надо заигрывать с этими мокрыми курицами из банды Гояса и улещивать эту Сейди Грин, которая связана с нами с момента, как поступила работать в семью ван Зелденов.
  Разве есть у тебя в голове что-нибудь, кроме ветра? А ведь понадобится кое-что другое, чтобы выпутаться из этой истории, предупреждаю тебя.
  Я засмеялся.
  — Если это все, что ты хотела мне сказать, можешь захватить с собой камень и отправляйся к озеру, а если есть время, передай Ферди Сигелле, что мы увидимся с ним в США. Там я представлю ему свои объяснения дулом автомата.
  Она насмешливо покачала головой.
  — Послушай, Лемми, перестань-ка хорохориться. Ты же отлично знаешь, что Сигелла не забудет о тебе после того, что произошло! Ты прекрасно знаешь, что тебя очень быстро прикончат. Уже завтра вечером ты сможешь очень громко петь песни, но только на том свете, потому что в тебе будет слишком много свинца.
  — Может быть, да, а может быть, и нет, — ответил я. — Знаешь, я немного устал, а ты начинаешь надоедать мне, Констанция. Если ты кончила свою серенаду, сделай реверанс и отправляйся, только будь осторожней с дверью, потому что я не люблю шума.
  Она встала.
  — Послушай, болван, Сигелла дает тебе последний шанс, и на твоем месте я бы воспользовалась им. Сегодня ночью, во время перестрелки с Лотти Фрич, успел улизнуть ее сводный братец Вилли Боско. Он был вместе с ней в игре: не захотел ее бросить и последовать за остальными членами банды. Он был настолько глуп, что верил, что они вдвоем и ты сможете бороться с Сигеллой. Он сбежал и, наверное, появится здесь, чтобы войти с тобой в контакт. Итак, вот что: Сигелла считает, что его надо уничтожить, как Лотти. Этим должен заняться ты. Сигелла просил передать, что ты должен убрать Боско не позже завтрашнего утра, в противном случае, ты сам будешь убит в течение завтрашнего дня. Что ты скажешь на это?
  Мне стало смешно.
  — Значит Сигелла боится Боско? Дай мне посмеяться. Он считает, что Боско пойдет в полицию?
  — Не строй из себя дурака. У него не больше возможности обратиться в полицию, чем у тебя. Он убил Прайса Джерлана вчера вечером, когда застрелили Лотти. Тот мертв, как баран. Подумай, стоит ли ему идти в полицию? А тебе самому? У тебя будут неприятности, так как ты не сумеешь доказать, что не ты убил Гояса на палубе «Принцессы Кристабель», так что и для тебя приготовлен электрический стул, можешь в этом не сомневаться.
  — Я не стану говорить ни о чем, Конни, но моим ушам уже больно тебя слушать. Выслушай меня: я не пущу в расход ни Боско, ни кого-либо другого, чтобы доставить Сигелле удовольствие. К тому же Боско, вероятно, хороший парень. Он остался верен Лотти и выполнил бы все, что было намечено. Он не переметнулся к вам и не стоял, сложа руки, когда Лотти убивали.
  Итак, ты можешь сказать своему милому дружку Ферди, что у него совершенно нет вкуса во всем, что касается женщин, и можешь убираться отсюда, потому что ты хуже кобры, и один твой вид внушает мне отвращение.
  Она схватила стоящую на столе бутылку и швырнула ее в меня. Я уклонился, схватил Конни и положил ее животом вниз на свои колени. Потом выдал ей хорошую порцию шлепков. Когда я позволил ей встать, она была бледной от ярости. Если бы при ней было оружие, она бы пустила его в ход. Это так же верно, как то, что меня зовут Лемми Кошен.
  Она села на диван, прерывисто дыша, и смотрела на меня, как на что-то отвратительное.
  — Хорошо, Лемми… — сказала она, — ты сейчас сильнее… Но не ошибись. Когда я разделаюсь с тобой, у тебя будет вид, как у дохлой крысы, которую кошка приносит в дом, но сейчас ты напрасно теряешь время, стараясь вызвать мой гнев. Я просто сказала тебе, что тебя ожидает.
  Вилли Боско придет сюда. Он вынужден это сделать. У него нет друзей и нет денег, а о Кастлине мы позаботились, чтобы он никого не беспокоил. Он теперь никому не будет в тягость. И когда Боско явится, ты уберешь его, а потом придешь ко мне на Майтсбридж сообщить об этом. Тогда я и решу, что с тобой делать. Ну, а если не дашь знать о себе до завтрашнего вечера, я устрою так, чтобы с тобой было покончено как можно скорее.
  Она накинула манто на плечи и встала.
  — Послушай, малютка, прежде чем ты уйдешь, позволь мне сказать тебе два слова. Я понимаю, что ты сердишься за те шлепки, которые только что получила. Об этом ты, надеюсь, скоро забудешь. Боско я не трону и вообще ничего не стану делать для Сигеллы, и вот почему…
  Я подробно рассказал ей о письме в посольство США и о том, как я поменял деньги, полученные от Сигеллы.
  Что за гнусную рожу она сделала и застыла на месте, как статуя! Я впервые видел ее до такой степени удрученной.
  — И теперь, моя нежная, я останусь здесь до того момента, когда за мной придет английская полиция, и Сигелла ничего не сможет сделать со мной. Ты улавливаешь? Завтра утром, если не раньше, полиция начнет действовать. Я расскажу им об этих деньгах историю, способную усыпить стоящих. Я позволю им кое-что узнать об ограблении, которое произошло в Арканзасе…
  Посольство США обрадуется, узнав о возможности захватить парня, который отхватил миллион долларов, и потребует выдачи преступника. И я не буду возражать, ты понимаешь? Я отправлюсь под эскортом в США. И если твой друг Сигелла захочет меня видеть и захватить меня, он должен будет устроить осаду тюрьмы и при помощи бомб взорвать ее. А когда я покину тюрьму, со мной будут в качестве телохранителей двое полицейских. Что ты на это скажешь, моя голубка, а?
  Она замерла на месте, позеленев от ярости, и не нашла ни слова для ответа.
  — Пойди скажи своему миленькому Ферди, что если он хочет захватить Лемми Кошена, ему надо встать очень рано. Скажи также, что как только я вернусь в США, то смогу выйти сухим из этой истории. Я смогу доказать, что находился за тысячу миль от Арканзаса, когда произошло ограбление банка. Я был тогда в Нью-Йорке. Не правда ли, им придется выпустить меня? А как только они это сделают, я стану преследовать Сигеллу с таким рвением, что ему покажется, будто его превратили в громоотвод, и все молнии ударят в него.
  Теперь убирайся и поторопись рассказать ему все, что я тебе сказал, пока я еще в хорошем настроении, потому что если в течение двух минут ты отсюда не исчезнешь, я сниму пояс и покажу тебе, как хорошо можно им воспользоваться.
  — Очень хорошо, Лемми, — проговорила она ледяным тоном, — я ухожу, но хорошенько запомни: у тебя будет мучительная смерть. Возможно, ты нам и устроил это мерзкое дело, но кожу твою мы все равно получим, здесь ли, при выходе из тюрьмы или когда тебя привезут в США, и это так же верно, что я стою перед тобой… И когда мы захватим тебя, мы устроим тебе очень приятные минуты, прежде чем ты околеешь…
  — Проходи, пожалуйста, — с поклоном проговорил я, — а когда увидишь Сигеллу, скажи ему, что в ближайшее время я угощу его мороженым. А сейчас убирайся, мне противно смотреть на тебя.
  Она направилась к двери, и я последовал за ней, решив, что это будет не лишняя предосторожность — проводить ее до улицы.
  Мы спустились вниз, и я заметил такси, которое стояло неподалеку. Я сделал знак шоферу.
  — Послушайте, — сказал я ему, — не отвезете ли вы эту молодую даму домой?
  Он улыбнулся, вылез из машины и открыл для Конни дверцу. Неожиданно из двери соседнего дома появились два типа. Один из них схватил меня за руку, а другой с быстротой молнии освободил от револьвера, который я ношу подмышкой.
  Я вижу, как Конни с совершенно ошеломленным видом смотрит на меня через стекло, и глаза у нее вытаращены.
  — Вы — Лемми Кошен? — спросил меня один из этих двух парней, и когда я ответил утвердительно, он добавил:
  — Я — инспектор полиции, у меня ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в хранении и обмене банковских билетов, принадлежащих федеральному правительству США, несмотря на то, что вы знали о том, что эти билеты похищены при вооруженном ограблении. Я задерживаю вас по просьбе вашего правительства и на основании соглашения о выдаче преступников иностранных государств, и должен предупредить вас, что все, что вы скажете сейчас, может быть использовано против вас, начиная с момента вашего задержания.
  Конни продолжала смотреть на меня сквозь стекло, и я улыбнулся ей.
  — Ты видишь, моя ласточка, — сказал я ей в тот момент, когда машина уже тронулась, — что я тебе говорил? Ну, постарайся быть умницей, не огорчай маму.
  Такси отъехало.
  Сразу после этого подошла полицейская машина, куда меня и втолкнули. Они приняли все меры предосторожности, можете мне верить: я видел сзади еще одну полицейскую машину.
  Мы помчались. Джермин-стрит — Скотланд-Ярд — это не более четырех минут. Меня доставили в небольшую комнату полицейского поста, где я пробыл некоторое время. Потом меня подняли на второй этаж, провели по длинному коридору и втолкнули в какую-то комнату.
  В комнате, расположившись вокруг столов, сидели шесть человек, из которых я четверых знал: Грант — помощник секретаря посольства, Шидрот — специальный агент, который раньше работал со мной, Линтл — из Вашингтона и брат Мак-Фи — Ларри.
  Парень, который забрал у меня револьвер, вернул его мне, а Грант из посольства представил меня человеку, который сидел в конце стола.
  — Господин комиссар, разрешите вам представить Лемми Кошена — специального агента Федерального департамента юстиции, занимающегося делом ван Зелден. — А мне он сказал, — полковник, сэр Вильям Готворт, комиссар полиции.
  Мы пожали друг другу руки. Поздоровался я и с остальными.
  — Ну, что, Лемми, — спросил Шидрот, — как идут дела?
  — Хорошо, — ответил я, — скажите мне только, я не хочу быть настойчивым, но кто-нибудь следит за нашей подружкой Конни?
  — Не беспокойтесь, мистер Кошен, шофер, который находился возле вашего дома, очень хорошо знает свое дело.
  — Отлично, — сказал я. — Кстати, господин комиссар, чтобы так сказать, окончательно скрепить наши международные полицейские связи, не найдется ли здесь стаканчик чего-нибудь?
  — Послушай, Лемми, — улыбнулся Гидрот, — я вижу, ты здесь еще не акклиматизировался. Неужели ты не понимаешь, что такого рода товар не держат в комиссариатах полиции этой страны?
  И он достал фляжку из своего кармана.
  ГЛАВА 12
  МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
  
  На следующее утро, когда я проснулся, мне понадобилось, по крайней мере, несколько минут, чтобы сообразить, где я нахожусь, потому что я нахожусь в тюрьме в Брикстоне, и, прошу вас поверить, что те несколько часов, которые я провел в этом месте, где все старались, чем только можно, угодить мне, принесли огромную пользу.
  Прежде чем попасть сюда, я провел один час в Скотланд-Ярде, чтобы разработать план комбинации, и все дальнейшие действия были расписаны по параграфам. Полицейский, который под видом шофера такси отвез Конни накануне на Майтсбридж, передал ее под наблюдение другим детективам, и было похоже, что пока она не собиралась трогаться оттуда.
  Я все размышлял об этом трюке с Вилли Боско. Конни говорила правду: он сбежал, у него нет друзей и нет денег. И он должен был, наверное, прийти ко мне. Но почему он вызывает у них интерес? Что для них Вилли Боско?
  Конни была права в том, что он не сможет обратиться к полицейским из-за сильно перегруженного досье. Но что же тогда означает их желание непременно его уничтожить и уничтожить любой ценой?
  По моему мнению, причина заключается в следующем: Вилли Боско должен что-то знать, что-то настолько серьезное, что убрать его необходимо. Они, вероятно, думают, что он придет ко мне, чтобы поставить меня в известность об этом, и моя осведомленность сделает меня более опасным для Сигеллы. Мне кажется, что сведения, которыми обладает Вилли Боско, касаются местонахождения Миранды и Сигеллы. Наверное, когда он крутился возле «Брендерс Энда», то мог что-то услышать. Английская полиция расставила ему силки, и его надеялись поймать в течение двадцати четырех часов. Я тоже надеюсь на это. Потому что, в противном случае, он может попасть в руки банды Сигеллы и тогда — прощай Вилли.
  В одиннадцать часов меня посетил Шидрот. Меня повели завтракать к начальнику караула, и Шидрот показывал мне утренние газеты, из сообщений которых видно, что задуманное нами вчера начало уже выполняться. Была помещена заметка, что гангстер Лемми Кошен арестован накануне в своих апартаментах на Джермин-стрит, так как банковские билеты, которые он хотел обменять на английские фунты, были похищены при ограблении банка в Арканзасе. Далее следовало подробное описание ограбления, жертв и так далее. В конце указывалось, что задержание Кошена произведено по просьбе представителей авторитетных американских учреждений, и что вышеупомянутый Лемми Кошен предстанет во вторник перед судом. Из статьи видно также, что обвиняемый отказывается признать предъявленные ему обвинения и настаивает на том, чтобы его освободили под залог. Ожидается, что сумма залога будет большой.
  Эта наживка должна, мне кажется, сработать и вот почему: допустим, Сигелла еще не захватит Боско к моменту моего выхода из тюрьмы под залог. Для него тут же станет ясно, что Боско, который газеты тоже читает, поспешит встретиться со мной и дать мне необходимые сведения. И тогда Сигелла постарается разделаться с нами обоими, после чего станет очень осторожным и поспешит удрать из Англии. Воздушный путь для бегства я считаю более удобным и надежным, и нам надо держать ухо востро.
  Шидрот сказал мне, что маленькая комедия с моим судом должна разыграться на Боу-стрит около трех часов дня. Надо было дать время Констанции и другим хорошенько обдумать и обсудить все это, потому что у меня такое ощущение, что Конни захочет заплатить за меня залог, после чего станет весело хохотать при мысли, что освободила меня из тюрьмы, в которую я с такими усилиями попал.
  Но мне и Шидроту кажется, что смех у нее будет не очень веселый, если она узнает, что я специальный агент, и весь этот кинематограф устроен для ее удовольствия.
  Скоро Шидрот ушел, так как он осуществляет связь между мной и старшим инспектором Херриком распорядителем английской части этой постановки. Перед уходом Шидрот оставил фляжку с виски для меня, вещь очень полезную, потому что в тюрьме бара нет, а посылать все время за виски мне неудобно. Он оставил мне также всю переписку по этому делу между моим шефом в Вашингтоне и английской полицией.
  Оставшись один, я лег и начал с большим удовольствием читать. Переписка начата восемь месяцев назад.
  «Департамент юстиции, правительство США, Вашингтон.
  Комиссар Департамента юстиции правительства США имеет честь приветствовать Министра внутренних дел правительства ее Величества Британской королевы, и благодарит его за сотрудничество, которое было осуществлено по просьбе Комиссара полиции. Представляется целесообразным изложить обстоятельства, которыми обусловлена необходимость сотрудничества между Федеральным бюро расследований Департамента юстиции США и полицейскими службами Великобритании.
  В течение последних трех лет Федеральное бюро расследований проводило операцию по сбору информации об организованной преступности, которая действует не только на территории США, но и в других странах.
  Было установлено, что организатором интернациональной банды был американский гражданин итальянского происхождения Фердинанд Сигелла. Точные и остроумные методы, применяемые этим человеком, помешали полиции разных штатов, в которых он действовал, собрать достаточное количество доказательств его виновности, чтобы обвинение, предъявленное ему, могло иметь хотя бы малейший шанс на успех. Совершенно очевидно, что похищение маленькой Талмы Рибу, совершенное во Франции, недалеко от Версаля, было актом этой преступной организации, и мы напоминаем о том, что несмотря на немедленную выплату выкупа (очень крупной суммы денег) родителями ребенка, труп несчастной девочки был обнаружен в ящике в маленьком городе в Миссури.
  Федеральная служба провела расследование хорошо организованных пяти похищений в США, трех в Германии и даже одного в Скандинавии и, в конце концов, в каждом случае все обстоятельства указывали на то, что это работа той же самой банды.
  Настало время срочно принимать самые энергичные меры для сбора информации и доказательств, которые были бы достаточны для обвинения Сигеллы.
  В течение нескольких месяцев было произведено ограбление банков в шести штатах Америки. Добыча была значительная, и в каждом случае банда, ответственная за данный акт, была либо захвачена, либо уничтожена организацией Сигеллы. Вместе с тем, и это очень важно, ни один из украденных во время ограблений банковских билетов не был пущен в обращение, что свидетельствует, что деньги эти законсервированы и будут использованы в будущем.
  Лишь год назад, когда наши службы получили многочисленные сведения и свидетельства, говорящие о том, что названный Сигелла действительно является шефом этой преступной организации и инициатором ограблений, были приняты особые меры и привлечены новые лица, опытные в следствии. Было совершенно очевидно, что большинство специальных агентов, принадлежащих к нашей службе, были известны Сигелле, так что было решено отозвать специального агента Лемми Кошена, который пять лет работал на Филиппинах в качестве секретного агента.
  Приехав в США, Кошен не явился в Главное Полицейское Управление. Покинув Филиппины, он направился сразу в Нью-Йорк, пользуясь украденным паспортом, и сразу же после своего возвращения совершил ряд проступков, которые создали ему определенную репутацию и представили его как человека, которого можно было подозревать и в более серьезных преступлениях. В течение последних шести месяцев он был задержан два раза. В первый раз его отпустили на поруки, через несколько недель, а во второй раз он провел в тюрьме два месяца. После этого он отправился в другие штаты Америки. Агенты нашей службы, с которыми он тайно поддерживал связь, несколько раз задерживали его под различными предлогами.
  В конце концов, он снова был арестован по одному хорошо задуманному делу, которое было отлично проведено. Обвиненный в том, что он убил полицейского, он был приговорен к двадцати годам тюрьмы. Через два месяца он убежал из тюрьмы по тщательно разработанному сценарию.
  Теперь уже специальный агент Кошен располагал солидной репутацией гангстера чистой воды и он стал маневрировать, медленно, но верно приближаясь к организации Сигеллы, благодаря многочисленным контактам, которые он приобрел среди множества преступников.
  Вскоре обнаружилось, что Сигелла занимается подготовкой еще одного похищения. Речь шла о похищении Миранды ван Зелден, единственной дочери Густава ван Зелдена, обладателя одного из крупнейших состояний Америки.
  Мистер Кошен информировал нашу службу, что предполагаемое похищение примет международный характер за пределами США, так как в нашей стране такое похищение не могло бы состояться. К сожалению, личность и характер мисс ван Зелден лишь облегчали его намерение. У этой молодой особы часто менялись желания, а неожиданные поездки были нормой ее существования. Рассчитывая таким образом познавать жизнь, без конца гоняясь за новыми впечатлениями, сенсациями и эмоциями, она знакомилась с миром воров и отбросов общества.
  Мистер Кошен считает, и это также мнение и нашей службы, что банда Сигеллы собирается осуществить свое намерение относительно мисс ван Зелден во время ее будущей поездки в Англию. Дело это весьма вероятное, судя по происшедшим похищениям того же порядка в Германии и Франции. Для этого могут представиться удобные случаи, после чего в течение нескольких часов они могут увезти свою жертву на континент и потребовать у ее отца огромный выкуп.
  В результате вышеизложенного, наши службы решили вести дело, руководствуясь двумя основными правилами и направлениями.
  1. Считать, что организация Сигеллы должна быть поощрена, если можно себе позволить подобное выражение, к тому, чтобы совершить похищение, как можно скорее, так как тогда можно будет иметь неопровержимые, точные обвинения, направленные, как против Сигеллы и его банды, так и членов других шаек.
  2. Необходимо задолго до того, как они начнут эту операцию, обеспечить координацию действий с английской полицией.
  Настоящим подтверждается, что решения, принятые во время переговоров, которые состоялись между уважаемым Дерриком С. Вашбургом с нашей стороны и представителем Министерства внутренних дел Великобритании и начальником лондонской полиции, предусматривающие меры противодействия преступным посягательствам в отношении Миранды ван Зелден во время ее пребывания в Англии, должны быть осуществлены в соответствии с достигнутыми договоренностями. В целом, план сводится к следующему:
  В промежутке между составлением настоящего документа и предстоящего путешествия мисс ван Зелден в Англию, мистер Кошен в качестве гангстера, вращающегося в преступных кругах, должен во что бы то ни стало познакомиться с Мирандой ван Зелден и подружиться с ней. По всей вероятности, сделав это, он привлечет к себе внимание банды Сигеллы, члены которой не преминут сделать заключение, что гангстер Кошен также имеет какие-то свои виды на мисс ван Зелден.
  Как только мисс ван Зелден решит покинуть США и затребует себе паспорт для поездки в Англию, Кошен также запросит себе паспорт, но под вымышленным именем. Эта его просьба будет отклонена официально, а Кошен устроит так, чтобы последовать за мисс ван Зелден нелегально.
  Эти меры предосторожности продиктованы необходимостью для Кошена продолжать свою игру в роли гангстера, которую он успешно играл в течение двух лет.
  На том же судне специальный агент Мак-Фи, имеющий американский паспорт, в качестве специального агента Департамента юстиции официально должен будет прибыть в Англию, чтобы быть тайным помощником Кошена.
  Как только мисс ван Зелден и Кошен прибудут в Англию, последнему будет предоставлена полная свобода действий, и с ним, в пределах возможного, будет держать контакт Мак-Фи.
  Если Сигелла спешит привести в исполнение свое намерение похитить мисс ван Зелден, то присутствие Кошена в Лондоне наведет его на мысль, что Кошен тоже что-то замышляет, и есть все основания рассчитывать, что Сигелла, следуя тактике, которой он обычно следует, когда встречает на своем пути препятствие, найдет возможность войти в контакт с Кошеном и сделает ему предложение войти к нему в дело.
  Это было бы самым желательным и, начиная с этого времени, Кошен постарается полностью раскрыть «модус операнди» организации Сигеллы, а также с помощью Мак-Фи и английской полиции принять все необходимые меры, чтобы обезопасить мисс ван Зелден и представить доказательства виновности Сигеллы и его банды.
  Вероятно, придется позволить Сигелле увезти мисс ван Зелден, чтобы доказательства его вины были бесспорными. Если все это случится через посредничество Кошена, Правительство США потребует выдать Сигеллу и его многочисленных соучастников, чтобы несмотря на возможный подкуп и другие порочные способы, обвиняемые не смогли избежать ответственности за предыдущие преступления, были бы задержаны, и чтобы вся эта банда преступников раз и навсегда была лишена возможности причинять вред обществу».
  Там было написано еще немало. Все это я нашел прекрасным, только немного беспокоился в отношении маленькой ван Зелден.
  Теперь уже вы могли составить свое мнение об этом выродке Сигелле. Я полагаю, что и его собственная жизнь стоила для него не больше, чем чья-нибудь другая. Я был почти уверен, что если он придет к убеждению, что банду его настигает полиция, он убьет Миранду, а потом примется за полицейских.
  Вот почему я рассчитываю на эту комбинацию с залогом, которая позволит мне войти в контакт с бандой. Сигелла, по-видимому, считает, что в тюрьме я схожу с ума, рву на себе волосы и воображаю, что он убрался из страны. Он уже, наверное, убежден, что как только я выйду из тюрьмы, он сделает из меня приманку для Вилли Боско, а потом уберет нас обоих.
  Я весь день ничего не делаю, только курю и пью водичку или играю в дурака с охранником, который говорит на таком странном английском языке, что я с трудом понимаю его. Потом читаю свежие газеты, в которых обо мне написано столько небылиц и всякой чепухи.
  А в семь часов меня ожидал настоящий сюрприз.
  Появился Шидрот и сказал, что одним из моих английских друзей нанят адвокат, который уже действует, и должен сыграть важную роль в моем освобождении. Он говорит, что английские полицейские, которые меня зацапали, совершенно безмозглые, так как мое американское досье совершенно не касается английского суда. И если кто-нибудь поручится за меня и внесет залог, они должны будут меня выпустить.
  Около восьми пришел охранник, который принес мне визитную карточку и сказал, что меня спрашивает какой-то человек. На карточке было написано:
  
  Альфонс Кранц
  представитель юридической фирмы
  "Зоннерсшим энд Хаифтон"
  Нью-Йорк
  
  Я ответил, что согласен увидеть его.
  Меня быстро отправляют в какую-то камеру и запирают там, а потом появляется этот тип. У него такой важный и самоуверенный вид. Мне не требовалось особого воображения, чтобы понять, что эта адвокатская контора работает на банду Сигеллы, входя в его шайку, и теперь они собирались сыграть со мной очередную шутку, если только я им это позволю.
  Кранц начал с того, что выдал мне кучу чепухи, а потом сказал, что фирма имеет поручение от миссис Констанции Га-лерцин — я, кстати, не подозревал, что Констанция была замужем, — вести мою защиту и добиваться моего освобождения под залог.
  Я сказал, что у меня нет желания освобождаться на таких условиях. Он стал разливаться соловьем. Сказал, что я не совсем хорошо понял побуждения миссис Галерцин, а она уверяет, что если я буду благоразумен, то все пойдет хорошо. Они желают мне добра, и если я буду делать то, что они мне скажут, я увижу, какие они мне преданные друзья, и т. д. и т. п.
  После того, как я заставил упрашивать себя некоторое время, я согласился, и мой собеседник сказал мне, что завтра, когда я предстану перед судом, у меня будет очень хороший адвокат, что Констанция согласна не только заплатить залог, но и оплатить адвоката, и что меня выпустят из тюрьмы завтра вечером.
  После этого он ушел, а я стал размышлять о том, что он мне сказал.
  Должен признаться, что со стороны Конни это гениально — вытащить меня из тюрьмы, в которую я попал с таким трудом. Она собирается заплатить за меня очень большие деньги и все для того, чтобы я сделал свое дело после выхода из тюрьмы. Расчет хороший, но, думаю, что здесь есть еще кое-что. Сигелла прячется, но руководит из-за кулис, а все дело — в руках Конни. Их очень интересует, что будет делать Вилли Боско. У него есть что-то для них чрезвычайно важное, и, видимо, они страшно заинтересованы получить это обратно. Иначе, по-видимому, у фирмы «Сигелла и компания» будут большие неприятности. Я пришел к выводу, что та сцена, которую у меня разыграла Конни — всего лишь блеф. Они не имеют ни малейшего желания меня убрать, так как я могу быть им очень полезен, они лишь хотят привести меня в соответствующее настроение, чтобы использовать в будущем.
  Было около одиннадцати часов, когда стремительно влетел Шидрот и заявил, что полицейские захватили Вилли Боско. Они держат его на виду в одном из отделений полиции в Хемпстеде. Он был задержан в качестве подозреваемого и все время требует, чтобы позвонили мне на Джермин-стрит. Он заявляет, что он честный торговец, коммивояжер или что-то в этом роде. Из этого я заключил, что Боско прятался так глубоко, что не имел возможности читать газеты, иначе он знал бы, что я сижу в тюрьме и звонить на Джермин-стрит не имеет смысла.
  Это показалось мне очень интересным, и через несколько минут я, Шидрот, шеф-инспектор Херрик сели в полицейскую машину и помчались в Хемпстед.
  Вилли Боско сидел в камере, и вид у него, можете мне поверить, был очень неважный: трехдневная борода, порванная одежда, будто он все это время бегал по кустарнику и лазил через изгороди. И как же он обрадовался при виде меня!
  — О, Лемми! Послушай-ка меня! Эти парни зацапали меня, как подозреваемого. Я во всяком случае не раскрываюсь, и если ты найдешь мне адвоката…
  — Брось это, Боско, — сказал я. Потом поискал в кармане и показал свой полицейский жетон.
  — Я — специальный агент Федерального департамента юстиции США, Вилли, и вместе с шеф-инспектором Херриком из английской полиции мне поручено уничтожить банду Сигеллы.
  Глаза Вилли полезли на лоб, рот широко раскрылся, на лице выступили капли пота.
  — Проклятие! — пробормотал он, — ты, Лемми Кошен, из уголовной бригады! Легавый!
  — Отлично, Вилли, — сказал я. — Теперь по-дружески поговорим. Будь спокоен: с Сигеллой в течение трех дней будет покончено. А для тебя, похоже, настали не очень счастливые времена, мой мальчик. Что же будет с тобой дальше? Две-три недели будешь киснуть здесь, а потом тебя увезут, чтобы выдать нашей стране, это совершенно точно, да еще прибавят кое-что, если английская полиция сочтет необходимым предъявить тебе обвинения. А у меня есть предчувствие, что инспектор Херрик согласится с тем, что я ему скажу. Если ты все расскажешь, я устрою так, что английские власти снимут все обвинения, которые они могли бы выдвинуть против тебя. Ты будешь судим Федеральным судом по обвинению в соучастии при попытке похищения. Я отправлю специальное заявление о том, какие услуги ты оказал нам при задержании бандита Сигеллы. И если ты будешь держаться осторожно, я так устрою, что ты получишь не более двух-трех лет. В противном случае, мой ангел, у меня достаточно материала для того, чтобы тебя поджарили. Ну, что, будешь говорить?
  Он думал недолго.
  — Ну, это, из всего… — пробормотал он. — Ты, и вдруг… Я все скажу, Лемми.
  — Хорошо. Прежде всего: что произошло там, в «Брендерс Энде» и как была убита Лотти?
  — Я все расскажу, — повторил он. — Мы отправились в субботу вечером с Лотти, взяли пулемет в машину. На виллу приехали около одиннадцати часов. Последние три-четыре километра ехали с потушенными фарами, часть пути проехали даже полем, чтобы нас не заметили. Мы поставили свою колымагу рядом с другой машиной и вошли в дом.
  Там были все наши. Мы проводили время, немного выпивая, а без четверти двенадцать Меррис сказал, что ему пора отправляться на условленное место, и ушел. Но без четверти час он снова появился и сказал, что видел тебя и что нужно, чтобы все пошли с ним и засели в небольшом леске, что позади дома, и были бы наготове, если понадобится наша помощь.
  Это, конечно, была его выдумка, он нас просто надул, но выглядело это вполне правдоподобно. Я и Лотти тоже собрались последовать за ним. Но Меррис сказал, что нам надо еще на полчаса остаться на вилле. Мы включили моторы машин, чтобы они разогрелись, и стали ждать.
  Мы прождали с четверть часа, потом вышли и подошли к машинам, и тут Лотти заметила, что парни не взяли с собой ни пулемета, ни бомб, ни другого оружия, все осталось в машинах. Лотти сказала, что чувствует что-то недоброе и что она идет в «Брендерс Энд».
  Я подождал некоторое время, Лотти не возвращалась. Я взял пулемет и пошел через поле по направлению к «Брендерс Энду». Вблизи дома я увидел Лотти, которая пряталась в кустарнике. Задний фасад дома был освещен, за исключением одного окна, которое было открыто.
  На земле у стены лежала лестница. Мы с Лотти подняли ее и бесшумно приставили. Она взяла у меня из рук пулемет, сказала, что пойдет разведать в чем дело, потом взобралась по лестнице и проскользнула в открытое окно, исчезнув в комнате. Через минуту я услышал одиночный выстрел, потом шквал огня из пулемета Лотти, приблизительно с дюжину пуль.
  Я сказал себе, что мне необходимо вмешаться, приготовил оружие и полез по лестнице.
  Когда я достиг верха, у окна я увидел Лотти. Она была серьезно ранена, вся блузка покрыта кровью, в руках пулемет и толстый кожаный бумажник. Она бросила его мне и крикнула, чтобы я немедленно уходил, а сама обернулась и продолжала стрелять. В нее стреляли тоже. Потом я услышал ее крик и понял, что все кончено. Я подумал, что делать мне здесь особенно нечего. Со страшной быстротой спустился с лестницы, побежал по леску, пролез через дыру в стене, но я слишком хитер, чтобы вернуться на виллу за машиной, так как подумал, что Меррис и остальные так или иначе продали нас. Я взял вправо и через поле направился в сторону Лондона. Через некоторое время мне удалось сесть в попутную машину… А сегодня меня зацапала полиция.
  — Все это так, Вилли, но не объясняет очень многого. Ты знаешь, что в том бумажнике, который ты получил, и где он?
  — Под дощечками паркета, в моей комнате на Кинг Кросс, — ответил он. — А полицейские даже не обыскивали это место.
  — А что там внутри, Вилли?
  Он засмеялся.
  — Целая куча сюрпризов. Там достаточно сведений, чтобы посадить на электрический стул более двухсот раз Сигеллу и его банду.
  — Очень хорошо, Вилли, — сказал я. — Будь умницей, держи себя спокойно, а я постараюсь позаботиться о тебе, как я уже говорил.
  Херрик, Шидрот и я снова сели в машину и отправились в Брикстон. Мы были очень довольны друг другом. Теперь мне все казалось ясным. Понятно, почему Констанция так старается освободить меня из тюрьмы. Я знаю, почему она хочет, чтобы я ликвидировал Вилли Боско. Ей надо получить документы. Мне кажется, что Сигелла пока неплохо устроился. Он с Мирандой и вся его банда скрылись потихоньку, а Конни осталась, пытаясь вернуть бумаги. Значит ей очень нужно, чтобы я вышел из тюрьмы, так как совершенно необходимо, чтобы Вилли Боско пришел увидеться со мной. Они ведь не знали, что я агент и считали, что я единственный друг, который у него остался.
  Конни уверена, что Вилли Боско отдаст эти бумаги мне, потому что с их помощью можно сторговаться с Сигеллой в отношении нас обоих.
  И вот! Комбинация наша отлично сработала!
  ГЛАВА 13
  РАЗГОВОРЫ… РАЗГОВОРЫ
  
  Херрик, Шидрот и я трогательно распрощались с Вилли Боско, который в настоящий момент не был уверен, что с ним: стоит ли он вверх головой или наоборот. Сознание того, что я агент, совсем выбило его из колеи.
  Мы сели в машину и помчались в направлении Кинг Кросс, о котором говорил нам Боско. Это было скромное жилище на одной маленькой улице, недалеко от вокзала Кинг Кросс, и, хотите — верьте, хотите — нет, но в углу под плитками паркета мы нашли кожаный бумажник.
  Мы вытряхнули на свет божий все его содержимое, и мне показалось, что Боско несколько преувеличил, когда сказал, что там столько сведений, сколько нужно, чтобы посадить Сигеллу и его банду на электрический стул, так как на большинстве бумаг записи были сделаны при помощи какого-то кода.
  Там находились и прогнозы метеорологических станций с указанием направления ветра и сведений, нужных для авиации, и навигационные карты для ночных полетов. Метеорологические прогнозы были даны на будущую неделю, что доказывало, что Сигелла намеревался воспользоваться самолетом.
  Херрик сказал, что тот факт, что эти документы зашифрованы, не имеет никакого значения, поскольку в Скотланд-Ярде есть люди, которые расшифруют их в короткий срок. Мы срочно вернулись и передали бумаги в отдел для дешифровки.
  Я рассказал Ларри Мак-Фи, как был убит его брат, и он пришел в такую ярость, что решил немедленно отправиться к этим подонкам, чтобы отомстить за брата. Я заверил его, что скоро мы ликвидируем всю эту банду.
  В это время комиссар полиции передал нам только что полученную телеграмму из Нью-Йорка, из которой следовало, что Сигелла считал дело с похищением Миранды проведенным. Было похоже, что через какого-то типа в воскресенье утром он известил старого ван Зелдена о выкупе, что доказывает, что я не ошибся, предполагая, что этот мерзавец Меррис продал Лотти в пятницу вечером, приблизительно через час после нашей с ним беседы в отеле «Парксайд». В этой телеграмме было следующее: «Уведомите Кошена и английскую полицию зпт Густав ван Зелден получил сообщение о том, что его дочь похищена тчк Требуется внести выкуп три миллиона долларов в течение десяти дней в банк в Роттердаме зпт в ценных бумагах на предъявителя тчк Если не будет немедленно получено согласие по телефону на уплату выкупа зпт каждый день авиапочтой будет отправляться зуб его дочери зпт пока не будет внесен выкуп тчк Любое вмешательство полиции повлечет за собой пытки жертвы тчк Дано согласие на выплату выкупа через четыре дня тчк. За эти четыре дня вы должны спасти жертву зпт в противном случае ван Зелден настаивает на уплате тчк Он отвергает мнение нашей службы зпт что жертва все равно будет убита тчк
  На основании вашего предыдущего сообщения установлена личность Констанции Галерцин. Это бывшая жена гангстера сицилийской мафии Патрика Скарцци зпт в настоящее время замужем за Бонни Маласом из шайки Сигеллы тчк Она разыскивается за убийство и побег из тюрьмы в двух штатах США тчк Директор ФБР США благодарит за содействие английскую полицию тчк Просьба передать Кошену зпт что ФБР желает ему успехов тчк»
  Мы все в это время падали от усталости и поэтому все четверо вернулись в Брикстон, где преподали Херрику урок игры в покер. Он думал, что все понимает в этом деле, но мы ему такое выложили! После этого я выпил немного водички и отправился спать.
  На следующее утро произошло вот что. В восемь часов Шидрот и Мак-Фи появились у меня, очень возбужденные, с расшифрованными бумагами Сигеллы. Судя по содержанию, парни из отдела дешифровки не зря ломали себе головы. В этих бумагах был список всех помощников Сигеллы в трех странах, а судя по документам на ангары, у Сигеллы имеются два или три самолета, которые летают по его делам между Англией, Францией и Италией. Это объясняет истории с таинственными ночными самолетами, сообщения о которых заполняли столбцы газет около года тому назад, когда многие периодически слышали шум моторов, но не знали, куда и откуда летят эти самолеты. Что касается Рибу, маленькой француженки, о которой я говорил уже раньше, то она была переправлена самолетом в Германию, а оттуда — в Нью-Йорк.
  Сигелла допустил колоссальную ошибку, которую совершает каждый крупный гангстер. Он был вынужден все записывать. Практически, все крупные гангстеры были выявлены налоговыми инспекторами. Пока делец совсем еще маленький комбинатор, о нем нечего и говорить. Ему не приходится ломать голову, как содержать дневник, в нем нечего особенно записывать. Но когда он становится большим фруктом, ему хочется знать, откуда поступают деньги и куда они идут. Гангстеры из домов свиданий и других подобных заведений ведут дела такого размаха, что вынуждены держать бухгалтеров и счетоводов. Эти парни записывают сведения, а как только появляются бумаги, появляются и истории, и кто-нибудь всегда кончает тем, что продает своих, чтобы как-нибудь вылезти самому, как сделал это Вилли Боско.
  Одной-единственной детали не было в этом документе — где искать Сигеллу. А это надо делать срочно. Я хорошо его знаю. Раз он сказал, что будет посылать по одному зубу Миранды ее отцу, если ему во время не пришлют выкуп, можете быть спокойны, он так и сделает, а может быть, прибавит еще и по пальцу, чтобы сильнее подействовало. Я говорил уже, что по приказу Сигеллы в Толидо прибили к дереву одного парня. Мне рассказывали, что этот подонок оставался около него до последнего момента только для того, чтобы посмотреть, как парень будет умирать.
  Я прекрасно понимаю, что Миранда нуждается в хорошем уроке, который научил бы ее не знакомиться направо и налево, не ведая с кем. Но раз уж она попала в такую переделку, — при мысли о том, что ее красивые зубы будет выдирать проходимец, вроде Йонни Маласа, — мне становится не по себе, и меня беспокоит, что с ней может произойти. У меня уже есть кое-какая идея, как влезть в их осиное гнездо, хотя я и опасаюсь, что это может быть вредным для моего здоровья.
  Сидя с бумагами Сигеллы в кабинете начальника тюрьмы, я вижу перед собой на стене дощечку, и она напоминает мне, что точно такая же есть в здании ФБР в Вашингтоне. На ней высечены фамилии многих специальных агентов, погибших при исполнении служебных обязанностей, и у меня ощущение, что в конце списка вскоре появится и моя фамилия. Это совсем не кажется мне смешным, даже наоборот. Но я все равно буду продолжать действовать, и ничто меня не остановит. Правда, мысль, что меня могут убить из-за желания маленькой бездельницы Миранды заигрывать с гангстерами и прочими подонками, меня не устраивает, и я не собираюсь позволять им это сделать.
  Освободился я быстро от этих очень неприятных мыслей при помощи водички Шидрота, после чего мир выглядит куда приятнее.
  После отличного завтрака я был готов играть свою важную роль.
  На меня надели наручники и посадили в полицейскую машину, которую здесь называют «Черная Мария», и повезли на Боу-стрит. Там ко мне подошел полицейский, взял меня за руки и повел к скамейке для подсудимых.
  В зале суда было много людей, так как лондонцам интересно было посмотреть на этого бандита, о котором писали все газеты. Я увидел Херрика, Шидрота и Ларри Мак-Фи, и у всех у них были очень строгие лица. Я также заметил юрисконсульта посольства, который сидел рядом с ними. Я смотрел на всех этих парней с самым неприязненным видом, как это делают в фильмах гангстеры, и только что не плевал в их сторону.
  Итак, действие началось. Встал какой-то парень и стал говорить, что я совершенно жуткий тип, хуже меня им в лапы еще никто не попадался. Когда он кончил, все решили, что я научился своему ремеслу у Аль-Капоне, а на скамейках люди спрашивали, не вытащу ли я автомат из своей ушной раковины.
  Магистр, как здесь называется судья, ничего не делает, только слушает. Он сидит на кончике кресла, наклонив голову, спокойный и невозмутимый, и так как никто не кричит, как это бывает у нас, в США, ему не приходится пользоваться своим молотком, чтобы восстановить спокойствие.
  В конце концов, этот парень сел, а те двое, что арестовали меня на Джермин-стрит, свидетельствовали о том, что я ношу револьвер и что он был при мне в момент задержания. После этого встал другой, которого наняла Конни и который сидел рядом с Кранцем. Он делал все, чтобы обелить меня и нанес обвинению серьезный удар.
  Прежде всего, он сказал, что те пятнадцать тысяч долларов, что я обменял, я обменял открыто, и если бы я знал, что эти деньги краденые, я бы их в банк не понес. Он добавил, что я совсем не гангстер, а просто жертва обстоятельств, и несмотря на то, что обстоятельства — против меня, я просто деловой человек, хорошо известный в Канзас-Сити. Что я приехал сюда поправить плохое здоровье, и что если я ношу оружие, то это еще ничего не значит, потому что, как все это знают из газет, в США ношение оружия — самая обычная вещь. Он сказал, что несмотря на то, что у меня при себе не было разрешения на право ношения оружия, такое разрешение имеется у меня в США, и оружие мне нужно для самозащиты, так как мне угрожали много раз.
  Он добавил, что ни в коем случае не против того, чтобы меня отправили в США, так как моя единственная мечта — вернуться на родину, чтобы опровергнуть обвинения, выдвинутые против меня.
  Магистр продолжал тихо качать головой с суровым видом, и так как ему было известно, что это просто балаган, я должен засвидетельствовать, что он отлично играл свою роль.
  Тип, который выступал в мою защиту, сказал в заключение, что на время выполнения формальностей, связанных с моим отъездом в США, меня можно было бы выпустить из тюрьмы под значительный залог при условии, что я буду каждый день являться в полицию для регистрации.
  Судья обратился к Херрику с вопросом, не возражает ли он насчет освобождения меня под залог, и тот ответил, что возражений не имеет, если сумма будет достаточно велика. Судья объявил, что согласен меня освободить, если за меня будет внесен залог в десять тысяч фунтов.
  Кранц вскочил и заявил, что все будет немедленно улажено.
  В этот момент встал Херрик и сказал, что имеется и второй пункт обвинения, — то, что при мне находился «Люгер» и отсутствовало специальное разрешение на ношение оружия.
  Это выступление Херрика придало обвинению более серьезный характер, но после длинных разговоров меня приговорили к штрафу в сорок шиллингов и конфискации моей игрушки.
  После этого меня повели в канцелярию, где мне пришлось заполнить целую кучу бумаг. Потом появился Херрик и строго заявил, что я каждый вечер должен являться на Каннон Роу, в противном случае залог конфискуется, меня арестуют повторно и более уже не выпустят под залог.
  Я поблагодарил и вышел. У подъезда я увидел машину, в ней сидела Конни. Она сделала мне знак и улыбнулась. Я подошел к ней.
  — Ну, Лемми, — сказала она, — садись сюда. Я должна сказать тебе, что ты причинил нам немало забот и неприятностей, но не воображай, пожалуйста, что ты сможешь ускользнуть от нас.
  Я засмеялся.
  — Во всяком случае, вам это стоило десять купюр по тысяче фунтов, чтобы вытащить меня оттуда, моя дорогая Конни. А в настоящий момент я хочу выпить. На этот случай у меня ничего нет, так как там парни все забрали у меня и отдадут только завтра.
  — Хорошо, Лемми, мы устроим это. Но нам нужно отсюда поскорее убираться.
  Она отвезла меня в ресторан на Пиккадилли, где мы выпили чаю. По дороге она ничего особенного мне не говорила, но, глядя на нее, я подумал, что она необыкновенно мила и спокойна для дамы, разыскиваемой за побег и убийство, и является к тому же, женой Йонни Маласа.
  Во время чаепития, когда я болтал обо всем, что мне приходило в голову, Конни, наконец, решила поставить точки над "i".
  — Выслушай меня внимательно, Лемми. У меня был долгий разговор по телефону с Сигеллой насчет тебя, и несмотря на то, что ты считаешь его нечестным типом, он отлично понял твою точку зрения. То, что ты говорил, это, по существу, правда. Ты сам занимался делом похищения Миранды, и тебя вынудили работать на других. Короче, ты пытался обмануть Сигеллу, но он тебя опередил, и вовсе на тебя за это не сердится. Мы держим Миранду, и старый ван Зелден должен будет раскошелиться. Мы готовы ко всему. Ты знаешь, что стоишь того, чтобы тебя продырявили, и если бы речь шла о другом, а не о тебе, Сигелла сделал бы с тобой то, что ты заслужил, и никого на свете это не обеспокоило бы. Но он считает, что ты замечательный парень. У тебя в голове есть мозги, и действовать вы должны вместе, а после окончания дела Миранды вы двое будете вне всякой конкуренции.
  — Скажи-ка, Конни, — начал я, — ты не возражаешь против того, чтобы сменить пластинку, потому что ты начинаешь усыплять меня своими колыбельными песенками. Ты хочешь заставить меня поверить, что твой дружок сделал все, чтобы вызволить меня из тюрьмы, просто так ни за что, ни про что. Так что можешь поверить мне, он не увидит больше этого залога — сорока тысяч долларов, потому что у меня намерение сбежать, как только представится такая возможность. Я уже сыт по горло их тюрьмой. Мне не очень все это нравится.
  — Не жалуйся, ведь ты сам посадил себя туда, — сказала она. — И сначала мы хотели тебя там оставить, но ты прав в одном: Сигелла в тебе нуждается. И то, что он хочет, чтобы ты сделал, я советую тебе исполнить не столько для него, сколько для себя самого.
  Потом она рассказала мне историю этих документов. Судя по ее словам, когда Лотти проникла в комнату через окно, там находился Сигелла, который спорил с Маласом и некоторыми другими членами свой банды по поводу того, что следует делать, а бумаги лежали перед ним на столе.
  Окончив разговор, он сложил документы в бумажник, и все направились к двери. Малас, Конни и Сигелла выходили последними и, выходя, оглянулись. Лотти в этот момент влезла в окно. Она сразу же начала стрелять, но целилась плохо, и все пули прошли мимо цели. Ей удалось схватить бумажник и выбросить его в окно. Йонни, у которого быстрая реакция и верный глаз, бросился плашмя на пол и всадил в Лотти две пули. Она пыталась сопротивляться и сделала несколько выстрелов, но была в таком плохом состоянии, что все выстрелы пропали даром, в то время как Йонни несколькими выстрелами покончил с ней. Пытались искать Боско, но тот был уже далеко.
  — Вот и вся история. Что касается бумаг, то они довольно компрометирующего свойства… И другое, Лемми, — продолжала она, — твое имя есть также в этих бумагах, и тебе будет горячо, если их найдут.
  — Дальше? — спросил я, соглашаясь с ней кивком головы.
  — Лемми, не прикидывайся ребенком. Где бы ни прятался Боско, он прочтет в газетах, что тебя выпустили из тюрьмы, и придет тебя повидать, потому что не имеет ни денег, ни крова. Передав тебе бумаги, он мог бы надеяться, что ты договоришься с Сигеллой в интересах вас обоих. Он знает, что Сигелла дорого заплатит за эти бумаги.
  — Это звучит убедительно, — кивнул я, — а затем?
  Она взяла сигарету из моего портсигара, который лежал на столе, закурила и посмотрела на меня сквозь дым.
  — Послушай, нам всем надо убираться отсюда. Все устроено, все предусмотрено и все выверено до минуты. Но прежде чем уехать, мы должны забрать эти бумаги. Они необходимы нам, как необходим и Вилли. Послушай меня: ты вернешься на Джермин-стрит, совершенно очевидно, что в течение дня Боско тебе позвонит. Ты пригласишь его к себе вечером. Он принесет бумаги. А потом — детская игра. Как только ты узнаешь время, когда он придет к тебе, позвонишь мне по телефону, уберешь его, заберешь бумаги, а я поблизости от твоего дома жду тебя в машине. А завтра утром ты, я, Миранда и все остальные будем в укромном уголке Корсики. И если ты проделаешь всю работу аккуратно и тихо, если будешь вести себя как следует, отхватишь миллион. Так сказал Сигелла.
  Я посмотрел на чашку чая, отпил глоток, потом взял за руку Конни.
  — Да, — сказал я ей.
  Вскоре я попрощался и отправился к себе, на Джермин-стрит. Конни дала мне номер своего телефона, чтобы я мог позвонить ей, когда объявится Боско.
  Дома меня ждал небольшой пакет. Внутри мой револьвер и записка от Херрика. Предусмотрительный этот парень! Он говорил мало, но когда говорил, то всегда дело. Он писал, что в ванной я найду телефон, соединяющий меня прямо со Скотланд-Ярдом. Это я называю быстрой работой, которая может очень помочь в моем положении.
  Я немедленно известил его по этому телефону о моем разговоре с Конни. Мы условились о дальнейших действиях.
  Вилли Боско будет выпущен из тюрьмы. Бумаги ему отдадут, и он, как только выйдет, сразу позвонит мне. Я приглашу его к себе, но поздно вечером. Когда он придет ко мне, то получит соответствующие инструкции. Я поделился с Херриком своими мыслями о том, что для меня и Миранды все это может плохо кончиться. Он заверил меня, что не надо расстраиваться, все предусмотрено, люди и машины с радиостанциями наготове, специальные бригады тоже. Все будет нормально.
  Шидрот, Ларри Мак-Фи и он будут участвовать в деле.
  После разговора с ним я принял душ, прикончил флягу Шидрота с виски, которое было очень приятным, и в этот момент на конце провода объявился Вилли Боско.
  Он начал с того, что забросал меня целой кучей вопросов, но я сказал ему, что он должен поменьше говорить и делать то, что ему поручат, иначе у него много шансов оказаться в морге и очень скоро. Я сказал, что он должен прибыть ко мне к одиннадцати часам вечера, пешком по Шафтсбери-авеню и Пикадилли так, чтобы было видно, что он идет ко мне.
  Он согласился, и я отправился немного вздремнуть, так как чувствовал, что мне предстоит очень напряженная ночь.
  В восемь часов я позвонил Конни и передал ей наш разговор с Боско. Сказал также, что Вилли, располагая бумагами, намерен позвонить в Нью-Йорк приятелю Сигеллы и потребовать приличный выкуп, в противном случае с этими бумагами можно прогуляться к американскому посольству.
  — Я ответил Вилли, — продолжал я, — что это хорошая мысль, и что мы держим Сигеллу на крючке, и он остался очень доволен собой. Я займусь им, как только он появится, и надо устроить так, чтобы я мог быстро улетучиться.
  — Не беспокойся насчет этого, Лемми, — ответила она. — Приходи с бумагами. В котором часу ты закончишь дело?
  Я ответил, что это не займет много времени, и думаю, что буду в ее распоряжении в одиннадцать часов пятнадцать минут. Она ответила, что в это время будет находиться на Реджент-стрит, ехать будет медленно и рассчитает так, что на угол Джермин-стрит прибудет в одиннадцать часов пятнадцать минут. Если меня там не окажется, она сделает круг и появится там снова через несколько минут. Она отлично все изучила. На углу Реджент-стрит и Пикадилли есть светофор, и она устроит так, что машина остановится перед красным светом, что позволит мне сесть в машину в этом месте. Ее машина — темно-зеленый «Форд Y-9» с черными крыльями.
  Я ответил, что все понял и что в одиннадцать пятнадцать буду на углу Джермин-стрит. Как только она повесила трубку, я пошел в ванную, позвонил Херрику и дал описание машины Конни. Потом вернулся в постель, так как, кажется, имел уже честь доложить вам, что кровать — замечательное изобретение.
  Я встал немного позже десяти и распорядился, чтобы мне принесли бифштекс огромной величины. Уничтожив его, я стал одеваться, под мышкой подвесил футляр с «Люгером», хотя и думал, что револьвер мне вряд ли понадобится.
  В одиннадцать часов пять минут появился Вилли Боско. У него с собой был портфель, внутри которого лежали бумаги, которые были уже сфотографированы.
  Я угостил его виски и сказал, чтобы он отсюда не двигался до тех пор, пока за ним не придут полицейские. Я сказал ему еще, что говорил о нем с Шидротом на тот случай, если со мной произойдет маленькая неприятность. Шидрот устроит так, что им займутся, когда он вернется в США, и он отделается двумя или тремя годами.
  Вилли поблагодарил меня. Я оставался у себя до одиннадцати часов шестнадцати минут, после чего достал лезвие бритвы и поранил палец Боско. Потом его кровью вымазал себе левую манжету. В заключение, я попрощался с ним, посоветовал не заснуть над виски, взял бумажник и ушел.
  Я направился по Джермин-стрит в сторону Реджент-стрит, не спеша, раздумывая на ходу. Все это кажется мне очень рискованным, но я не вижу другого способа провести это дело. Если бы кто-нибудь предложил мне другой способ, я воспользовался бы им с удовольствием.
  На углу Джермин-стрит я остановился и стал ждать у края тротуара. Через две или три минуты ко мне подъехала темно-зеленая «Y-8». Я узнал Конни, сидящую за рулем. Кроме нее в машине никого не было. Она ехала впереди какого-то автобуса, замедлила ход, и машина пошла со скоростью пешехода. Открылась дверца, и я сел в машину рядом с Конни. Зажегся зеленый свет, она нажала на педаль, и мы повернули в сторону Пикадилли.
  — Итак, Лемми, — сказала она, и я заметил, как она посмотрела на край моей манжеты, а у Конни глаза острые. — Я… вижу, что бумаги у тебя. Тебе трудно пришлось?
  — Подумаешь! — ответил я. — Я отлично все устроил. Когда я его ликвидировал, то сложил пополам и засунул в один шкаф-чемодан. Я уверен, что его не скоро найдут. Вот так! А теперь скажи, куда мы направляемся? — спросил я, так как мне показалось, что мы едем в направлении Найтсбридж.
  Она повернулась ко мне и улыбнулась.
  — Мы навестим Миранду, — ответила она. — Миранда сейчас находится недалеко от Оксфорда. Там же и Сигелла с десятком своих парней. Сегодня вечером мы вылетаем самолетом.
  ГЛАВА 14
  КАРТЫ РАСКРЫТЫ
  
  Мы проехали Кенсингтон, быстро неслись по Вестерн-авеню. Видя, как ловко ехала Конни, я понял, что она не раз уже проделала этот путь.
  Я помалкивал, но все время держался начеку, только изредка бросал то или иное замечание с безразличным видом, но не мог не восхищаться, видя, как местные полицейские делали свое дело.
  Пока мы ехали по Найтсбриджу за нами ехала открытая двухместная машина с двумя молодыми людьми в спортивных костюмах. Затем сзади оказался фургон цветочника. Он отстал при въезде на Вестерн-авеню, а через две мили из боковой улицы выехала машина, в которой сидели девушка и молодой человек спортивного вида. Они следовали за нами одну милю, а потом мы ехали уже без сопровождения. Полиция, я полагаю, поддерживает связь по радио и может нас перехватить в любом нужном им месте.
  Я беспокоился, не получится ли какой-либо неувязки со связью, долго ехать без сопровождения не следовало. Вдруг Конни резко свернет в сторону, на боковую дорогу? Машины, идущие впереди, ничего не могли бы сделать. Должен вам признаться, что предстоящий разговор тет-а-тет с Сигеллой меня не радует совершенно, потому что, я не сомневаюсь, объяснение начнется немедленно. А когда наступит этот момент, я хочу, чтобы все мои друзья были у меня под рукой, иначе я не имею ни малейшего желания соваться туда.
  Приблизительно за девять миль до Хай Уиком мы подъехали к дороге, которая пересекала основное шоссе и проходила по холму. Конни внимательно осмотрелась и, никого не заметив, свернула на эту дорогу, а затем, дальше на извилистую аллею, в конце которой находился скрытый деревянный дом.
  В окрестности никого не было видно. Похоже, что мои опасения оправдались. Полицейская машина была слишком далеко впереди. Делать нечего, да и сожалеть об этом не было смысла.
  Слева от дома я заметил огромное плоское пространство, которое отлично могло стать площадкой для взлета. Видимо, я не ошибся, так как со всех сторон были устроены навесы, где могли быть расположены устройства для освещения взлетной полосы во время ночных полетов.
  Без сомнения, Сигелла отлично организовал дело, и если бы я был гангстером, то действовал бы с ним вместе, так как ума у него достаточно.
  Конни въехала на машине в гараж, который находился позади дома. Там стояли еще три машины. Мы пешком обошли дом и подошли к главному входу, дверь которого кто-то предусмотрительно открыл.
  Мы вошли. В вестибюле перед нами с веселым, довольным лицом стоял Сигелла. В одной руке он держал стакан, в другой бутылку, и как только мы показались в дверях, он налил хорошую порцию.
  — Скажи, пожалуйста, Лемми, — сказал он, — ты не злопамятен, а? Скажем, мы оба хотели надуть друг друга, и теперь мы квиты.
  — Это меня устраивает, — ответил я, проглотив виски, — что было, то прошло, и мы начинаем с нуля. Но меня страшно удручает то, что я оставил полицейским сорок тысяч долларов, которые они, конечно, прикарманят, если их не затребует казначейство.
  Он рассмеялся.
  — Ты напрасно думаешь о таких вещах. Через восемь дней мы отхватим по миллиону каждый, тогда уже, безусловно, можно начать большое дело.
  Он прошел вперед, а мы с Конни следуем за ним до помещения, похожего на салон. Я держу свой портфельчик с бумагами под мышкой, но пока он у меня ничего не спрашивает. Тогда я просто кинул его на одно из кресел.
  Конни села, приготовила себе питье. Сигелла подошел к окну и стал смотреть на луну. Я заметил, что большинство окон защищено специальными ставнями, запирающимися изнутри.
  Я закурил сигарету.
  — Как поживает Миранда?
  — Очень хорошо, — ответил он. — Заметь себе, я не стану уверять, будто она в восторге от положения вещей, и она нам доставила немало хлопот, но теперь все в порядке. Два или три дня еще немного умерят ее, и это пойдет ей на пользу.
  Я рассмеялся.
  — Я думаю, она не плакала и не согласилась разжалобить старого ван Зелдена? Заставить написать ее письмо — тщетная мечта.
  — Ты прав, Лемми, — ответил он, беря сигарету из большого ящика. — Она нас совершенно измучила. Но это не имеет значения, наоборот, я люблю таких. Во всяком случае, когда мы перевезем ее в другую страну, я чувствую, что мы будем говорить с ней на одном языке.
  Он направился ко мне, обдавая меня дымом своей сигареты.
  — А что бы ты сказал, Лемми, насчет того, чтобы обменяться с ней парой слов? — проговорил он. — Проводи его наверх, Констанция, пусть Миранда приведет себя в порядок.
  — О'кей, — ответила Конни, — но меня тошнит при виде этой милой женщины, и от того, что ты выносишь ее капризы, вместо того, чтобы угостить ее хорошей оплеухой, когда она слишком широко разевает свой рот. Я отлично знаю, что хотела бы с ней сделать. Я сделала бы с ней то же самое, что я сделала с Лотти Фрич там, на Найтсбридж.
  — У тебя еще будет для этого время, — ответил он.
  Конни встала, я последовал за ней.
  Мы поднялись на два этажа выше и оказались в коридоре. У окна, прислонившись к стене, стоял какой-то тип. Он курил сигарету. Конни взяла у него ключ, открыла дверь, и мы вошли.
  Комната была красива и хорошо меблирована. Миранда смотрела в окно, которое было забрано решеткой. Руки ее были связаны за спиной веревкой.
  Она выглядела неплохо, только немного побледнела, и так посмотрела на меня, как будто я был лужей пролитого пива.
  — Ну вот и она, Лемми, — сказала Констанция, — вот она наша наследница. Ей хотелось познакомиться с гангстерами, и она их узнала… Вот так!
  Она протянула мне ключ.
  — Запри дверь, когда уйдешь, Лемми, хорошо? Я пойду приведу себя в порядок, а если тебе захочется немного пошутить с ней, можешь не стесняться. Она ничего не может сделать, ей остается только быть разумной, вот и все.
  Она бросила на меня один из тех взглядов, которые так много говорят, и ушла.
  Я подождал, пока звуки ее шагов замерли вдали, достал портсигар и предложил Миранде сигарету.
  Она кивком согласилась. Я сунул ей сигарету в рот и дал прикурить.
  — Что ж, Лемми, — сказала она, — я этого и искала, и у меня нет оснований для жалоб, но вы меня предали. Я не знаю почему, но никогда не могла себе представить, что вы можете быть замешаны в подобные истории…
  Я посмотрел на нее и понял, что она, вероятно, уже выплакала все свои сомнения.
  — Все ваши дружеские отношения и любезности были просто ширмой, как я это теперь понимаю, — продолжала она. — Вы заставляли меня верить вам для того, чтобы, в конечном счете, привести сюда, и теперь, я предполагаю, вы заставите заплатить за мою голову?
  — Почему бы и нет, — ответил я. — Ведь вы знали, что я гангстер, не так ли? А потом, чего же вы ждали другого?
  — Не знаю. Я, без сомнения, поступила, как дура, и, вероятно, закономерно, что когда ведешь себя, как дура, то это так и заканчивается.
  — Совершенно точно, Миранда. Но почему вы хотите, чтобы было по-другому? Люди, которые играют с огнем, кончают тем, что обжигаются и, что гораздо хуже, заставляют гореть и других!
  — Это значит!…
  — Это ничего не значит. — Я вытащил лезвие безопасной бритвы и перерезал веревки, которыми были связаны ее руки.
  — Теперь попробуйте сохранить ваше хладнокровие и помолчите. Сейчас не время забрасывать меня вопросами. Делайте то, что вам говорят, и быть может, появится ничтожный шанс на спасение, потому что, судя по обороту, который принимают тут дела, при малейшей оплошности мы оба получим право на носилки в местный морг. Только не воображайте, что отсюда будет легко выбраться. Даже если ваш старик десять раз заплатит назначенный за вас выкуп, он все равно больше не увидит свое сокровище Миранду по той причине, что Сигелла решил покончить с вами, как только получит выкуп и с вами закончат развлекаться все члены шайки, которым вы понравились. Это, между прочим, не очень приятно, потому что все эти люди хорошим манерам учились не в Оксфорде.
  Она растерянно смотрела на меня, и, должен сказать, что видел ее в таком состоянии в первый раз.
  — Что вы хотите сказать, Лемми Кошен?
  Я, между прочим, покончил с веревкой, и она начала растирать свои распухшие руки.
  — Я не могу понять, Лемми…
  — В этом нет необходимости. Все, что от вас требуется, это молчать и слушать, прежде чем я потеряю терпение и стану трясти вас за уши. Я вынужден был явиться сюда только для того, чтобы узнать, где вы находитесь. И если бы не это, я бы ни за какие деньги и близко не подошел к этому дому смертников. Теперь слушайте внимательно.
  Мне нравится жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы продолжать жить. Но один неверный шаг — и мы с вами будем готовы для скромного гроба.
  Потом я рассказал ей, что я из Федеральной полиции, и в настоящий момент английские полицейские уже окружили дом и ждут от меня сигнала. Они знают, что малейшая наша оплошность приведет нас к гибели.
  И тут она начала плакать. Именно этот фокус и выкидывают девчонки, когда момент для этого совсем неподходящий.
  Она успокоилась быстро и так смотрела на меня, как будто я был падающей башней в Пизе, а потом кинулась ко мне.
  — Только не это, сестренка, — сказал я. — Не смешите меня. Если я нахожусь здесь, то только потому, что в этом состоит моя работа, и мне за нее заплатят. А я страшно зол, что мне приходится заниматься такой полоумной, как вы.
  Тогда она замолчала и стала вытирать глаза носовым платком, размером с почтовую марку. Я ломал себе голову над тем, что же сейчас делать, потому что совершенно не знал, с чего мне начинать.
  Следовало бы узнать, удалось ли Херрику и его людям обнаружить этот дом? Местность здесь такая, что приблизиться незаметно почти невозможно. Сигелла, наверное, расставил везде своих людей сторожить, да и ночь была так светла, что вряд ли можно было приблизиться к дому, оставаясь незамеченным.
  Миранда кончила всхлипывать. Я вынул свой пистолет и положил под матрац ее постели. Мы разговаривали с ней так тихо, что карауливший в коридоре не смог бы нас услышать, какие бы огромные уши у него ни были. Но все-таки я подошел к двери и поинтересовался, что он делает. Он любовался окрестностями, стоя у окна, и поэтому я решил, что он тут выполняет две задачи: караулит Миранду и одновременно наблюдает за окрестностями.
  — Теперь, — сказал я Миранде, — хорошенько вбейте себе в голову следующее: под матрацем у вас револьвер, и он единственный, что есть у меня. Не пользуйтесь им зря, а только в исключительном случае, стреляйте только наверняка, иначе будет плохо.
  Я сейчас спущусь к Сигелле и скажу, что вы согласились быть благоразумной и делать все, что вам скажут. После этого я постараюсь устроить так, чтобы выйти под каким-нибудь предлогом из дома, чтобы встретить полицейских, которые должны быть где-то поблизости. Если же сразу после моего ухода услышите выстрелы, значит со мной все кончено, хватайте револьвер и воспользуйтесь им, чтобы проложить себе дорогу из дома. Когда выйдите, идите по тропинке до холма, за которым большая дорога, и там вы, безусловно, встретите кого-нибудь. Там должна быть полиция.
  — Хорошо, Лемми. Я знаю, что все, что могла бы я сейчас сказать, ничего не значит, но я нахожу вас замечательным и докажу это, если когда-нибудь у меня будет возможность…
  — Согласен, — сказал я, — совершенно согласен. И, если хотите, можете уговорить старого ван Зелдена поставить мне один или два монумента в стиле колонны в честь Нельсона где-нибудь в районе 42-й стрит.
  Сказав это, я вышел.
  Закрыв дверь, я сделал вид, что запираю ее. Я снял со своей связки ключ, не от комнаты Миранды, прошел по коридору и отдал его типу, который сторожит у окна.
  Я подумал, что где-то видел уже этого типа и стал вспоминать где.
  Потом я спустился в салон. Сигелла сидел за столом, курил и листал какие-то документы. Конни сидела в углу и просматривала журнал мод.
  Сигелла поднял голову.
  — Ну, как поживает девочка, Лемми? Она, наконец, одумалась и стала благоразумной?
  — Все идет отлично, — улыбнулся я. — Она немного нервничает, вот и все. И ты бы тоже нервничал, если бы был на ее месте, не сомневаюсь в этом. Я говорил с ней, она меня выслушала, будь спокоен. Она уверила меня, что будет выполнять все распоряжения. Я убедил ее, что делать это необходимо, если только она хочет увидеть свой родной городок.
  Он покачал головой.
  — Что бы она ни делала, она никогда больше не увидит свой городок.
  Он снова улыбнулся, и я уверяю вас, что дорого дал бы за то, чтобы бейсбольным ударом стереть его улыбку.
  — Когда получим выкуп и притаимся где-нибудь в уголке, я снесусь с одним типом в Аргентине, которого хорошо знаю и который за небольшую плату избавит нас от Миранды. И это будет самым лучшим концом нашего дела. Когда старик ее так и не дождется, ему можно будет сказать, что она отправилась в Буэнос-Айрес. Мы не могли запретить ей этого. Можно будет устроить, будто она отравилась по собственному желанию. И если он будет настаивать и интересоваться, что могло с ней произойти, это будет уже его дело.
  Я взял из коробки сигарету и закурил.
  — Ты считаешь, что это действительно необходимо? А что мешает нам бросить девочку после того, как деньги будут получены? Если ее нигде не увидят, это приведет к неприятностям.
  — Не говори таких вещей, Лемми! Ты воображаешь, что я позволю ей пойти и рассказать о нас во всех углах планеты? Она знает нас, она знает про наши дела, и если ты думаешь, что я буду рисковать тем, что меня поджарят из-за крошки, которую я увез и которая может меня узнать, ты серьезно заблуждаешься на мой счет. Будет лучше отправить ее в Аргентину, чем убить, потому что я думаю, что по истечении восьми дней она будет очень довольна, если ей удастся пустить себе пулю в лоб. Тип, к которому мы ее отправим, не имеет себе равных в искусстве уговорить девочку покончить жизнь самоубийством.
  Я встал.
  — Очень хорошо, здесь командуешь ты. Но я хочу немного подышать воздухом, это пойдет мне на пользу. В камерах Брикстона стоит затхлость, так как они не проветриваются и еще менее вентилируются, чем в двух других тюрьмах страны, которые я знаю.
  — Отправляйся, — сказал Сигелла. — Иди погуляй, Лемми, но будь осторожен, и не слишком далеко уходи. У меня тут расставлены люди в кустарнике и перелеске. Они наблюдают за окрестностями. Сейчас будут зажжены огни, чтобы самолет мог приземлиться. Примерно через час мы сядем в самолет и тогда — прощай, Англия.
  Я вышел, прошел через вестибюль, открыл входную дверь и оказался на улице.
  Ночь была замечательная, все видно, как днем. Я обошел вокруг дома и ничего не увидел, кроме того что в двух-трех местах стояли караульные. Потом направился по аллее, по которой мы с Конни приехали, в сторону большой дороги.
  Дорога больше похожа на широкую тропинку, окаймленную густым лесом с одной стороны, а с другой — огорожена изгородью. Там, вероятно, должны взлетать и садиться самолеты.
  Прошу поверить, что Сигелла этот угол выбрал очень хорошо. Место было так же пустынно, как Сахара. Я не совсем еще уверен, что ему не удастся выполнить намеченный план. Я обвел взглядом окрестности. Оттуда, где я стою, отлично видно большую дорогу. Но там ни одной машины, ни одного полицейского, вообще ничего. Я начинаю думать, что дело повернулось для меня очень неприятно. Возможно, нарушилась радиосвязь. Такое я наблюдал раньше и у нас. Херрик и полицейские отправились, наверное, в другое место.
  Неожиданно на дороге из Хай Уиком показалась идущая в моем направлении на бешеной скорости автомашина. Сначала я подумал, что это головная машина отряда полиции. Я ошибся. Приблизившись к повороту, машина свернула и помчалась в направлении холма, не снижая скорости. А водитель машины, видимо, совершенно обезумел, потому что гонит машину, как сумасшедший.
  Я стоял у дерева, как прикованный, и смотрел на дорогу. Машина теперь направляется прямо на меня. Она немного сбавила скорость, поднимаясь на холм. Я вижу, что это большая спортивная машина и что ведет ее Йонни Малас.
  Кепочка надвинута на глаза, голова перевязана, и кровь стекает по щеке.
  Я прыгнул на дорогу и поднял руку. Он остановился, и я подошел к нему.
  — Что такое с тобой, Йонни? Ты так возбужден! Что случилось? Он дышал с трудом, и нужно было быть слепым, чтобы не видеть, что его здорово задело.
  — Подойди-ка поближе, Лемми. Мне надо кое-что тебе сказать. Я нагнулся к окну, он быстро высунул руку, поймал меня за воротник; я заметил у него в другой руке револьвер. Он был похож на всех дьяволов ада, а по затылку его стекала струйка крови. Он, видимо, получил пулю в голову.
  — Наконец-то я держу тебя, проклятый подонок, продажный агент! Сейчас ты сдохнешь, вот увидишь!
  — Послушай, Йонни, — сказал я, — что с тобой делается, Боже мой? Ты немного чокнутый или что?
  — Так вот как ты свел счеты с Боско, проклятое отродье легавых! Я не настолько недоразвит, как ты думал, и когда ты вышел из своих апартаментов на Джермин-стрит, я остался там и видел, как легавые уводили от тебя Боско. Я убрал этого проходимца и дерьмо, когда полицейские сажали его в машину. Я убрал его, а сейчас покончу с тобой, дерьмо!
  — Не строй из себя дурака, Йонни! Внимание, вот они!
  Он сделал то, что я и ожидал. На секунду повернул голову, и я нанес ему сильнейший удар, схватив другой рукой револьвер. Он пытался сопротивляться, но у него не хватило больше сил, и мне не стоило труда вырвать у него оружие.
  Как болван, я считал себя хозяином положения, и немного отошел от машины, но он вдруг нажал на педаль газа, и машина тронулась.
  Я прицелился в заднее колесо и выстрелил. Йонни, у которого в машине был другой револьвер, повернулся и послал в меня две или три пули.
  Я поймал одну на бегу в плечо, около нерва, и завопил, потому что боль была адская. Револьвер выпал, и пока я его подбирал, Йонни уже наполовину съехал с холма.
  Я выстрелил еще четыре раза, надеясь, что задел его, черт возьми! Потом стал бежать за ним, потому что сказал себе, карты выложены на стол, и игра идет в открытую. И если Йонни удастся доехать до дома с такой приятной новостью, они быстро ликвидируют Миранду. Мой единственный шанс, на который я ставлю, что я все же влепил хоть одну пулю в этого парня, что с ней он едет уже черт знает как и что до дома ему доехать не удастся.
  И когда я достиг вершины холма, я увидел, что так приблизительно оно и получилось. Я видел машину, которая ехала очень медленно, делая ужасные зигзаги. Йонни лежал на руле, и ему было явно не по себе.
  Я бежал изо всех сил, потому что знал, что мне необходимо вернуться в дом, но он, видимо, догадался о моем намерении, потому что сделал усилие и нажал на акселератор.
  Машина рванулась вперед, и в тот момент, когда я поравнялся с ней, Йонни взял вправо, прямо на входную площадку, въехал по ступеням, влетел в широко открытую дверь и ударился о стену.
  Я подумал, что у меня, может быть, есть маленький шанс, и мчался, как спринтер. Я влетел в вестибюль как раз в тот момент, когда Сигелла, Конни и еще несколько человек вышли из салона.
  Йонни лежал на руле, и ему удалось немного выпрямиться. Лицо его было покрыто кровью, и я вижу то место на нем, куда попала моя пуля.
  Он указал на меня пальцем.
  — Нас накрыли, — сказал он, задыхаясь, — этот подонок… полиция… полиция…
  ГЛАВА 15
  ПОСЛЕДНИЙ ТРЮК КОННИ
  
  Я достал револьвер и приготовился дать сигнальный выстрел, когда убедился, что обойма пуста. Прежде чем я успел что-либо сделать, я получил несколько ударов и оказался на полу.
  Когда, наконец, я сумел встать, я увидел Сигеллу, наклонившегося над Йонни. Он выпрямился и насмешливо посмотрел на меня.
  — Закройте двери, дети мои, и сделайте так, чтобы их никто не мог открыть.
  Потом он стал рассматривать меня.
  — Итак, ты не смог удержаться от того, чтобы проделать свое грязное дело, изменник? Ты хотел выдать нас полиции. Отлично, отлично! Теперь ты увидишь, что с тобой будет.
  Я выпрямился. Отовсюду появлялись разные типы. У каждого по пятнадцати обвинений, и им нечего терять.
  — Одну секунду, Сигелла, — сказал я. — Послушай, что я скажу. Я не мог выдать тебя полицейским, так как я сам из полиции. Я накрыл всю твою банду и посадил тебя на мель.
  Он начал смеяться.
  — Итак, господин специальный агент нас накрыл?… Нет, вы только его послушайте! Ты заставишь меня лопнуть от смеха! Мы не только никем не будем задержаны, но я устрою тебе парафиновую ванну, и Констанция позаботится, чтобы ее поджечь.
  Я постарался выгадать время.
  — Послушай же, крысиное отродье, что произойдет: у тебя нет ни малейшего шанса спастись, агенты находятся повсюду. Они будут здесь через минуту. Не корчи идиота и не ухудшай своего скверного положения.
  — Брось это, — ответил Сигелла, — у меня болит живот от тебя и от твоей медали из белой жести. Это так же противно, как и твоя нелепая комбинация, которую ты придумал наверху с Мирандой. Потрясающе! Конни отобрала у нее револьвер, когда она вздумала разыграть сцену, чтобы выйти из дома…
  В этот момент какой-то тип с бешеной скоростью скатился по лестнице.
  — Патрон! — закричал он. — Они уже здесь! Они повсюду, они выходят из-под навесов для сигнальных огней, с другой стороны поля, они появляются отовсюду.
  — Это хорошо, — сказал Сигелла и засмеялся. — Вам нужно кое-что объяснить, дети мои. Затыкайте все отверстия, закройте ставни и поместите два пулемета на крышу. Или они или мы. Потому что среди нас нет никого, кто может выкарабкаться из этого дела с пятьюдесятью годами.
  Он подал знак Рискину.
  — Отведи его наверх и швырни в комнату, где находится Миранда, а потом устрой так, чтобы отправить кого-нибудь к гаражу, чтобы забрать пять-шесть бидонов горючего. Скажите-ка, ребята, вы помните, что было сделано с тем типом в Джоплине, который нас предал? Так вот мы снова это проделаем!
  Он повернулся ко мне.
  — Лемми, на этом я закончу.
  Через пять минут наполнится хорошенькая ванна, и Миранда сможет посмотреть, как ты будешь принимать ее, до того как мы с ней разделаемся.
  Весь дом наполнялся людьми с револьверами и автоматами, пока Рискин вел меня наверх.
  Я достаточно плохо чувствовал себя, так как раненое плечо сильно болело.
  Рискин проводил меня до комнаты, где находилась Миранда. Потом мне связали руки и швырнули в комнату. Дверь заперли на ключ. Миранда находилась тут же, привязанная к ножкам кровати. Увидев меня, она попыталась улыбнуться.
  В этот момент над нами раздались выстрели, из чего я заключил, что кто-то, находящийся на крыше, открыл огонь из пулемета по полицейским, находящимся внизу. Началась перестрелка.
  Я распластался на полу, около стены, мне было ясно, что приходит конец роману и моей жизни, а также и Миранде, мне кажется, что впереди для нее уже нет ничего хорошего.
  Она заплакала.
  — Что они с нами сделают, Лемми?
  Я попытался улыбнуться.
  — К чему спрашивать о таких вещах? Что вы сможете вообразить? Меня бы удивило, если бы они предложили нам ключ от дома. Скорее всего они нас убьют. Мы вытащили пустую карту, Миранда, и если вы религиозная и верите во что-нибудь, то теперь самое время молиться.
  Я бы на вашем месте немедленно встал на колени и начал произносить молитвы. Самое время.
  Открылась дверь, и появилась Конни. Стрельба в этот момент несколько утихла. В освещенном коридоре я увидел парня, проходящего в этот момент с бидонами. В глубине коридора, я слышал это отлично, кто-то выливал в ванну горючее.
  Время от времени ослепительная вспышка освещала окно, что заставило меня думать, что полицейские направили на дом прожекторы, но трудно было представить, насколько это могло быть полезным, так как, видимо, они не собирались брать дом приступом теперь же.
  В настоящий момент я больше всего жаждал получить сигарету.
  Конни в этот момент распахнула дверь и вошла в комнату. Она подошла ко мне, сунула мне в рот сигарету и дала прикурить, потом также поступила с Мирандой.
  С крыши обрушился вниз новый шквал огня, и кто-то завопил, видимо, получив порцию горячего свинца.
  — Можешь ли ты выслушать меня, Лемми? — спросила Конни. — Мне надо кое-что сказать тебе.
  Я посмотрел на нее. Она закрыла дверь, но в комнате было светло от лунного света, и я мог хорошо ее рассмотреть. В одной руке она держала автомат, в другой — сигарету, и улыбалась такой приветливой улыбкой, как улыбается ваша любимая кинозвезда, показываемая крупным планом на экране.
  Я во всяком случае знаю, что Констанция — настоящая ведьма, и верю в ее улыбку не больше, чем она намерена разыграть перед нами комедию, потому что в ее глазах я вижу скверное и подлое выражение, как будто она одновременно собирается и стрелять в меня и говорить о любви.
  Миранда посмотрела на меня, потом на нее. Она напоминает тигрицу. Мне кажется, что если Миранда и Констанция вздумали бы выяснять между собой отношения, была бы основательная драка. Они стоили друг друга. Миранда — девушка спортивного склада, всегда ищущая новых эмоций, привыкшая с детских лет считать, что весь мир у ее ног. Конни же, как и женщины ее круга, привыкла понимать, чего она хочет, а когда она это понимала и знала, то ломала и себе и другим руки и ноги, чтобы добиться цели.
  Но, что бы там ни было, Конни вплотную подошла к тому месту, где я лежал, что дало мне возможность констатировать, что лодыжки у нее действительно замечательные, и это грустно, так как я лежу связанный и ничего не могу сделать. Я начал сравнивать щиколотки обоих девушек, что лишь доказывает существование некоторых тронутых типов. Вы не находите?
  Конни в этот момент подала голос.
  — Послушай меня, Лемми Кошен, мне нельзя терять времени, раскрой уши и соображай быстрее. Я не понимаю, как это случилось, но знаешь, Лемми, у меня к тебе слабость. Я думаю, что рождена не для той жизни, которую вынуждена вести.
  — Этого я не знаю, Конни. Я об этом не думал, но хочу верить твоим словам. К чему ты клонишь?
  — Вот в чем дело. Я верю, что смогу вас отсюда вытащить, и предлагаю тебе сделку. За это ты замолвишь за меня словечко полиции. У них ничего против меня нет. И если я освобожу Миранду, я думаю, что буду совсем реабилитирована.
  — Ты наивна, Конни, — сказал я ей, надеясь, что Миранда поймет меня правильно, а то в глазах ее появилась надежда на что-то, — не забывай, что ты с самого начала была виновна. Все, что я могу для тебя сделать, это показать, что ты сделала все, чтобы вытащить нас отсюда, когда увидела, что Сигелла побежден, и ваша комбинация провалилась. Если ты удовлетворишься этим, то я иду с тобой.
  — Очень хорошо. Тогда я предлагаю тебе следующую вещь. У меня есть машина, которую я поставила два дня назад недалеко отсюда, в кустах возле дороги. Я вас выведу отсюда, а ты позволишь мне воспользоваться машиной и попытать счастья? Я считаю, что это справедливо. Если полицейские меня поймают, то поймают, но если мне удастся бежать, для меня это будет хорошо. Справедливо?
  — Неплохо, — ответил я, — ну, а Сигелла? Что он будет в это время делать?
  Она улыбнулась.
  — Ты, значит, Лемми, не понимаешь, что интересуешь меня. Я давно хотела тебе об этом сказать, я всегда была к тебе неравнодушна. Я не перенесу мысли, что ты погибнешь от рук Сигеллы. Неужели ты не понимаешь, что я хочу помочь тебе, а заодно и этой идиотке?
  Я начал дышать свободнее, потому что мне кажется, что Констанция искренна, и у нас появилась, кажется, возможность, правда, ничтожная, выйти живыми из этой страшной переделки.
  — Это хорошо, — сказал я, — но, прежде всего, ты должна освободить мне руки и дать оружие, и только после этого я могу согласиться на твое предложение, но никак не раньше.
  Она ничего не ответила, просто подошла ко мне, взяла из моего кармана лезвие бритвы, перерезала веревки, стягивающие мне руки, а потом проделала такую же операцию с Мирандой. Потом протянула мне револьвер.
  — Я не могу играть более честно, правда, Лемми? Разве не так? — В ее голосе послышалось что-то вроде теплоты, а на ресницах дрожали слезы.
  — Послушай, — продолжала она. — Сигелла сейчас отправится в одну из комнат нижнего этажа жечь бумаги, которые он не хочет оставлять полицейским. Я достану себе другой револьвер, и когда он придет туда, я сведу с ним счеты. Кажется, для меня наступил момент, когда надо выбирать между вами двумя, Лемми. И я выбираю тебя.
  — Это меня устраивает, Конни, — сказал я, — но существует одна вещь, в которой я должен быть уверен. Это то, что этот подонок получит свою порцию свинца и без жульничества.
  — Значит, у тебя нет доверия ко мне, Лемми? — спросила она.
  — Ты говоришь, что у меня нет к тебе доверия. Мне лично платят за те небылицы, которые я сочинил, когда начал вертеться среди вас, чтобы получить нужные сведения. Но это мало что принесло мне, так что я пока во всем сомневаюсь.
  Я подошел к ней.
  — Меня, моя красавица, больше всего интересует, чтобы Сигелла сдох и как можно скорее. Во-первых, потому что это избавило бы многих от больших неприятностей, и, во-вторых, это исключит для него возможность снова ускользнуть от правосудия при помощи его обычных приемов: шантажа, подкупа, взяток, так как судить его должны в США. А у этого парня гораздо больше возможностей там, чем здесь. И он сумеет ими воспользоваться. Поэтому я голосую обеими руками за то, чтобы он был уничтожен здесь, на месте. И ни одного человека, кроме тебя, кто мог бы убрать Сигеллу, здесь нет. Когда ты выполнишь это, я поверю, что ты ведешь со мной честную игру.
  Конни посмотрела на меня со странным выражением лица.
  — Я займусь им, Лемми. Я хочу заслужить твое доверие и постараюсь сделать это, как можно лучше. Подожди одну минуту и ты сам убедишься, что с ним покончено.
  — Согласен. Но, знаешь, это странно. Я никогда бы не подумал, что ты так легко можешь расстаться с Сигеллой. Ты сразу как-то странно изменилась.
  Она уже дошла до двери, но неожиданно обернулась.
  — Послушай, Лемми, не можешь же ты быть до такой степени бестолковым, чтобы не понять: полицейские окружают дом, к ним подходят все новые отряды. Они контролируют большую дорогу и захватят нас в течение часа. Почему бы мне в этом случае не попытаться спастись. А потом, что же такое сделал для меня Сигелла? В глубине души я всегда ненавидела этого итальянского выродка. Я сейчас же уберу его, тем более что тебе это доставит удовольствие…
  — Хорошо. Иди, сестренка, только будь осторожна, чтобы он не услышал, как ты подходишь, а то этот тип способен выстрелить первым. Что мы тогда будем делать без нашей дорогой Констанции?
  Я услышал за дверью какое-то ворчание. Парень, который стоял на страже, получил пулю в голову и, свалившись на паркет, дергался от боли. Конни подошла к нему, вырвала револьвер, который он держал в руке, и с заговорщическим видом посмотрела на меня и удалилась.
  Миранду снова охватила надежда.
  — О, Лемми! Это замечательно! Мы выйдем отсюда… Никогда бы не подумала, что это будет возможно…
  — Посмотрим. Цыплят по осени считают.
  Я повернулся к окну спиной к Миранде и вынул обойму из револьвера, который дала мне Конни. Она была пуста, ни одной пули. Это прекрасно ее характеризует. Я клянусь вам, что это такая ведьма, что рядом с ней гиена показалась бы домашней кошечкой.
  — Послушайте, Миранда, — сказал я девушке, которая все еще растирала себе руки. — Если вы воображаете, что вышли из этой переделки, то ошибаетесь. Это не так: Конни дала мне незаряженный револьвер. Это мне совсем не нравится, и поскольку я хорошо ее знаю, надо полагать, что через пару минут она сыграет с нами мерзкую шутку, так что будьте осторожны, Миранда.
  Через минуту мы услышали шаги возвращающейся Конни. Она вошла с расстроенным лицом, вся в слезах.
  — Я это сделала, Лемми, — сказала она. — Я убила его. Он стоял в глубине комнаты. Я выстрелила, он упал лицом на письменный стол, и мне показалось, что он смотрел на меня… странным взглядом. Это производит ужасное впечатление. Быстрее идите! Надо уходить отсюда!
  Она провела нас по коридору, потом мы спустились по лестнице, вошли в другую комнату на нижнем этаже, прошли через нее, потом через какие-то антресоли, а оттуда спустились, вернее, скатились в гараж. Конни шла впереди, держа сумочку под мышкой. У двери гаража я вырвал у нее сумочку и открыл ее.
  — Не нервничай, крошка. Там, наверху, ты дала мне незаряженный револьвер. Я, когда пользуюсь револьвером, предпочитаю, чтобы из него можно было стрелять.
  Я вынул тот револьвер, который был в сумочке, а на его место положил свой. Она ничего не ответила, просто вывела нас из гаража и повела по тропинке, ведущей к дороге.
  С правой стороны, в отдалении, слышна частая пальба. Вероятно, именно с той стороны полицейские решили атаковать дом.
  На этой стороне их, может быть, и нет, так как они считают, что дорога людная, и никто по ней не сможет улизнуть.
  Мы прошли сотню метров по тропинке, потом Конни повернула налево, в узенькую аллею, которая заканчивалась небольшой полянкой. На полянке стояла сверкающая при лунном свете машина.
  Мой нюх подсказал мне, что здесь что-то не так, что должно произойти что-то… И как раз, когда мы приблизились к полянке, это и произошло…
  Из-за машины появился Сигелла, ухмыляясь, как целая стая гиен. В руке его был револьвер, а то, что оружие было и у меня, его, видимо, совсем не беспокоило.
  Конни неожиданно, прыгнула вперед и оказалась рядом с Сигеллой позади машины. Я поднял свой револьвер, а она рассмеялась.
  — Не будь ребенком, Лемми, этот тоже не заряжен. Я же знала, что ты проверишь первый револьвер, а потом возьмешь у меня мой. Поэтому я тоже разрядила его. Итак, что ты скажешь теперь?
  — Хорошо сыграно, Конни. Но в один из ближайших дней ты свое получишь.
  Сигелла в свою очередь тоже засмеялся. Он навел на меня револьвер, и его гнусная морда так и сияла от радости.
  — Итак, пижон, я заставлю вас обоих оставить здесь ваши кости, а потом мы начнем действовать. Ну, что, ловко Конни усыпила тебя своей песенкой, а? Может быть, нам — Конни и мне — удастся скрыться отсюда, а может быть и нет, но одна вещь совершенно очевидна: это то, что вы оба останетесь здесь. Итак, если ты веришь в Деда Мороза, читай молитву, я сейчас размозжу тебе голову.
  Миранда в этот момент стояла позади меня. Я почувствовал, как она шевельнулась, потом прошла немного вперед и встала сбоку от меня.
  — Одну секунду, мистер Сигелла, — сказала она. — Мне кажется, вы кое-что забыли. — Она сделала два или три шага вперед с самым естественным видом, так что он даже не пошевелился, а потом неожиданно бросила свою туфлю прямо ему в лицо. Она успела снять ее, когда стояла позади меня.
  Он выстрелил, но от удара туфли дрогнула рука. Я получил пулю в плечо. Это была вторая за сегодняшний вечер. Я решил, что остается только одно, и бросился на него. И в этот момент мне страшно повезло, потому что с его револьвером случилась осечка. И это для меня оказалось приятным сюрпризом, потому что я бросился прямо на пулю.
  Налетая на него, мне удалось со всей силой нанести ему удар головой, старый прием, который я изучил на Филиппинах.
  Это пока не особенно продвинуло дело, так как итальянец очень силен и умеет пользоваться приемами. Он ударил меня коленкой вниз живота, что создало у меня впечатление, что я дерусь с полдюжиной лошадей. Но я быстро очнулся. Мы сцепились и покатились на дно небольшой канавы. Мы нанесли друг другу немало ударов. Он дрался со страшной яростью. Я чувствовал себя не блестяще, так как боль в плече была сильной. Но, в конце концов, мне удалось прижать оба моих больших пальца к его горлу, нажимая одновременно коленом на впадину его горла. При этом я ударял его по лицу каждый раз, как он пытался поднять голову. После этого он стал выглядеть тоже не блестяще.
  Но я чувствовал, что слабею все больше и больше, потому что из моего плеча лилась кровь, в то время как эта падаль была в отличной форме. Необходимо было попробовать последний прием, иначе со мной будет кончено…
  Я внезапно весь как бы обмяк, сделав вид, что силы полностью меня оставили. Я опустил руки и с ворчанием вытянулся. Он попался на удочку и на какую-то долю секунды выпустил меня. И тогда я выбросил обе ноги, взял его в ножницы, распластал и обвил ногами вокруг шеи. Это был японский ключ. Превосходная штука!
  Этот прием мне показал один японец, который преподавал дзю-до, и которого в один прекрасный день я вытащил из грязной истории.
  В настоящий момент я держу этого типа, распластав его и прижав лицом к земле. Он вырывается, как бешеный, пытаясь оторвать от своей шеи мою левую руку, и очень хотел бы добраться до моей левой руки, поскольку я ранен в левое плечо, но свою левую руку я прижимаю еще и левой ногой, и он ничего не может сделать.
  Он пытался опрокинуть меня, но я хорошенько двинул его по голове и прижал еще сильнее.
  — Пижон, — сказал я ему, — ты хорошо сделаешь, если послушаешь меня, потому что это последние слова, которые ты услышишь: я сделаю так, чтобы покончить с тобой немедленно! Ты понял?
  Лемми, — прохрипел он, задыхаясь. — Я отдам тебе все деньги, какие захочешь, я могу сделать, чтобы ты стал большим… Я могу… Я снова ударил его по голове.
  — С этого момента ты больше никому ничего не сможешь сделать, мое сокровище, разве что кормить червей там, где схоронят тебя. Но раньше, чем я тебя туда отправлю, послушай меня…
  Вот уже два года, как я кручусь среди гангстеров, твоих друзей и среди бандитов… Я вынужден был это делать, потому что от меня этого требовал дядя Сэм, и другого выбора не было. Ты и твои парни — не стоите веревки, чтобы быть повешенными. Вы — мелкое, никуда не годное отребье. Ты готов предать собственную мать, так же как и твоя подружка Конни. И вы предали всех ваших головорезов, которые остались там. Эти парни не дорого стоят, но они во всяком случае достаточно честны, чтобы не предавать вас, а вы их предали и продали, как вы готовы предать кого угодно.
  И ты собирался отправить Миранду в Аргентину своему дружку после того, как получил бы выкуп, а? И находил забавным, что она не выдержит той жизни, которую ты ей уготовил. Она, безусловно, покончила бы с собой, и ты на это рассчитывал. Все знают, что это ты похитил ту девочку во Франции и дал ей сдохнуть с голоду, заперев в покинутом доме, после того, как получил выкуп. Всем известно, что ты похитил двух девушек Гросснер в прошлом году. И это я обнаружил их в проходном дворе в Бейкер фильде, куда ты их отправил после того, как достаточно надругался над ними.
  Я знал, что в бандах гангстеров существует дерьмо, подонки, платные убийцы, но два самых гнусных, самых отвратительных человека, которых я когда-либо видел, это Гояс и ты. Я ликвидировал Гояса, всадив в него пять пуль: две — за Мак-Фи, две — за Галлата, бедного парня, который не был приспособлен к подобной жизни и не мог бороться с подобными типами, и одну за себя. А теперь я с тобой покончу. У тебя не будет возможности подкупить судей или шантажировать кого-нибудь. Покончено со всеми твоими комбинациями, взяточничеством и подкупом должностных лиц, потому что единственное должностное лицо здесь — я. Я — судья, присяжные и весь суд, и я приговорил тебя к смерти, Сигелла, так что будь готов.
  Руками и ногами я так зажал его тело, что шейные позвонки захрустели.
  Все было кончено.
  Я встал и посмотрел на него. Он лежал вытянувшись, как собака, ну что ж, собаке — собачья смерть.
  Я взобрался на насыпь и там увидел Миранду, которая искала меня. Констанция удрала, но это меня мало беспокоило, я знал, что далеко она не убежит.
  Плечо причиняло мне адскую боль, и я сел, прислонившись к дереву. Отсюда мне хорошо видно, как полицейские осаждают дом. Стрельба стала стихать, и я увидел, как Шидрот, достав флягу из кармана, попивал свою водичку.
  Это показалось мне замечательным делом, и я отправил к нему Миранду, чтобы она взяла у него флягу, пока он не выпил все. Я смотрел, как она удаляется и понял, что у нее замечательная походка.
  Вы понимаете, что я этим хочу сказать?
  Такая походка наводит на мысли, о которых ничего не говорится в сухих школьных учебниках.
  И я сказал себе, что мог бы очень серьезно обратить внимание на Миранду. Кроме шуток, поверьте мне. И когда все будет закончено, я займусь этим.
  А что бы вы сделали на моем месте?
  Питер Чейни
  Ядовитый плющ
  ШИФРОВАЛЬНЫЙ ОТДЕЛ:
  Заместителю директора отделения Федерального Бюро Расследования в Штате Небраска.
  Для передачи:
  Специальному агенту Лемюэлю Г. Кошену.
  От: Директора Федерального Бюро Расследований Соединенных Штатов.
  Департамент Юстиции, Вашингтон.
  Операция 42-7-3-36.
  Специальному агенту Лемюэлю Г. Кошену предлагается немедленно выехать в Нью-Йорк для установления негласной связи со специальным агентом Мирасом Дунканом из Чикаго, от которого Кошен получит дальнейшие инструкции.
  Специальному агенту Кошену немедленно выехать под именем Перри Чарльза Райса, торговца акциями из Мэзон-Сити, Айова. Место свидания с Мирасом Дунканом — ресторан Мокси, Устерфронт, Нью-Йорк.
  Дункан будет принимать участие в этой операции под именем Харвеста В. Мелландера, богатого промышленника из среднезападных штатов, приехавшего в Нью-Йорк развлечься. Его особые приметы: на правой руке нет верхнего сустава мизинца. Особые приметы специального агента Кошена — шрам от пореза бритвой на левой ладони.
  Необходимые суммы следует получить в местном отделении ФБР. Выехать немедленно.
  Прочти. Запомни. Уничтожь.
  Глава 1
  ОДНОГО УБРАЛИ
  Ну и доволен же я, ребята. Должен вам сказать, что никогда не был в восторге от такого бесцельного отсиживания, как сейчас в Штате Небраска, но в последнее время даже побаивался, как бы мне в этой глуши не (одеревенеть до такой степени, что у меня на голове вместо волос начнет расти солома) обрасти шерстью с ног до головы?
  Но, я полагаю, не мое дело обсуждать распоряжения нашей главной конторы. А если подумать хорошенько, то, вероятно, они нарочно забросили меня на некоторое время в такую глушь, чтобы хоть несколько поулегся шум, который я поднял вокруг дела Миранды ван Зельден.
  Кажется, меня ожидает нечто очень интересное, потому что уж если вызвали из Чикаго Мираса Дункана, чтобы он связался со мной в Нью-Йорке, значит, это настоящая работа, не для молокососов, потому что Дункан считается в нашей системе одним из козырных тузов, и вы себе и представить не можете, сколько у него медалей за успешную ликвидацию шаек и гангстеров и за другие подобные же дела.
  Я считаю, что поезд — замечательное место для размышлений. Всю дорогу от Небраска до Нью-Йорка я сидел развалившись в мягком кресле и давал волю своим мыслям. Многие ребята думают, что работа «джимена» — дурацкая работенка. Может быть, но с другой стороны, это как кому. Вот если вы такой парень, как я, который любит приключения, любит попадать в разные переделки, для такого наша работа — великое дело, если только, конечно, его первого не пристрелят где-нибудь за углом. И интересно, какая это работа ожидает меня и что еще приключится с Лемми Кошеном до того, как он вручит апостолу Петру входной билет и даст ему полный отчет о своей земной деятельности?
  Я приехал в 8'часов. Получил багаж, поехал в отель в западной части города на 23-й улице, где меня совсем не знают, и зарегистрировался там как Перри Ч.Райс. При регистрации я немного поболтал с дежурным, всячески стараясь произвести на него впечатление неотесанного провинциала, который считает, что Нью-Йорк — ничего себе местечко, только уж слишком большое.
  После этого я принял ванну, достал из чемодана смокинг, именно того покроя, который бы носил такой парень как Райс, и пошел прогуляться по городу. По дороге я зашел в какую-то забегаловку, выпил немного виски и часов в 10 сел в такси и отправился в «Мокси» на Устерфронт.
  Погребок «Мокси» — обычное заведение такого сорта. Это заведеньице я вообще раньше не знал, потому что плохо знаком с Нью-Йорком (мне как-то не очень много приходилось здесь работать). И именно поэтому для предстоящей работы выбор пал именно на меня. Погребок «Мокси» — заведение каких много на набережной. Здесь вы можете получить в неограниченном количестве отвратительный самогон и вообще все, что угодно, включая расколотый черепок и бесплатное купанье в Истривере с железным утюгом на шее.
  Когда я спускался по ступенькам вниз, стоявшие у входа довольно подозрительные парни осмотрели меня с головы до ног, но не выразили при этом никакого удивления, из чего я понял, что им и раньше приходилось видеть парней в смокингах.
  В одном из углов бара над стойкой возвышался огромный парень, которого называли Мокси. Я заказал ему одну порцию ржаного чистого, при этом мне показалось, что и он не прочь бы составить мне компанию. Я оказался прав. Он охотно ко мне присоединился. Тогда я начал плести всякую чертовщину относительно прелестей жизни в Мэзон-Сити, где отлично поставлено производство кирпичей и сахарной свеклы, и к концу моего рассказа "присутствующие парни были убеждены, что я такой неотесанный деревенщина, у которого того и гляди из ушей начнет расти папоротник.
  Наконец, минут через 20, в заведение с приветливой улыбкой ввалился парень среднего роста, довольно полный. На нем был отличный серый костюм и в галстуке огромная булавка. Правую руку он засунул в петлю жилета, и я увидел, что верхнего сустава у него на мизинце нет. Как вы понимаете, без особого труда я догадался, что это и есть Мирас Дункан, мой коллега, другими словами, мистер Харвест В. Мелландер.
  С ним пришли две дамы, и, по-моему, он разыгрывал из себя провинциала, который попросил этих красоток познакомить его с городом. Они сели за столик, но тут подошел какой-то парень и увел девчонок.
  Все это время я спокойно сидел. Просто сидел. Вскоре этот самый мистер Харвест Мелландер какой-то величавой походкой подошел к бару, он вообще разыгрывал из себя важную персону, заказал порцию ржаного, а когда начал пить, пристально посмотрел на меня и чуть заметно улыбнулся.
  — Слушай, парень, — обратился он ко мне. — Случайно, твое имя не Райс? Ты не из Мезон-Сити?
  Я посмотрел на него, сказал «да» и спросил, откуда ему это известно.
  Тогда он сказал, что сразу меня узнал, потому что когда-то проезжая по нашему городу, разбил свою машину, а я пустил его к себе переночевать.
  Тогда я разыграл великолепную сцену встречи со старым знакомым, и мы начали по этому поводу заказывать огромное количество виски и угощать всех присутствующих. Примерно через час мы прилично накачали всю эту компанию; поднялся такой шум и гвалт, что никто не обратил внимания, как мы с Мирасом, захватив с собой бутылку, смылись к столику, стоявшему в отдаленном углу комнаты, и все еще довольно громкими голосами заливали о событиях той ночи, когда он у меня ночевал.
  Потом я показал ему свою левую руку, чтобы он мог увидеть шрам на ладони, которым меня четыре года назад отметил один гангстер. Тогда он налил мне еще стаканчик и сказал:
  — О'кей, приятель. Теперь слушай. Нам с тобой предстоит гоняться за химерой, за некоей фантазией, если хочешь, потому что, поверь мне, работа такая деликатная, что никто ничего о ней не знает, включая и меня. Полагаю, что и тебе ничего не известно.
  — Ты чертовски прав, — сказал я ему и нарочно громко икнул.
  — Мне ничего не известно, Харвест. А в чем дело? Кто-нибудь собирается убить президента?
  Он закурил сигару. Подвыпившие парни так расшумелись, что мы без всякой опаски могли разговаривать о своих делах.
  — Ну, до этого еще не дошло, но во всяком случае дело очень серьезное: в Бюро поступили сведения, что кто-то собирается стянуть золотые слитки, которые на будущей неделе должны быть отправлены в Саут-Гемптон, Англия.
  Каким образом это будет проделано, в Бюро неизвестно, они просто откуда-то узнали, что кто-то что-то собирается сделать. И вот тебе сейчас и предстоит выяснить, кто именно и что именно.
  Понял? Я приехал сюда только для того, чтобы сообщить тебе все, что известно мне. Через пару дней я смоюсь, а тебе придется всерьез одному заняться этой работой.
  В Бюро считают, что тебя несколько позабыли в этих краях, во всяком случае, выбор пал на тебя.
  Я закурил, налил себе еще немного виски. А работенка-то мне пришлась по вкусу.
  — Слушай, Харвест, — сказал я, — а откуда все это стало известно? Может быть, это пустые бредни здешней полиции? Может быть, они недавно видели кинокартину с похищением золота?
  Он улыбнулся.
  — Мне тоже сначала так казалось, — сказал он. — Только это, к сожалению, не так. Дело вот в чем: как-то в одну прекрасную ночь, в одном не менее прекрасном заведении произошла потасовка, и какому-то парню влепили по роже изо всей силы виски марки «Уайт-Рокк». Как ты сам понимаешь, парню от такого удара стало нехорошо, он сразу потерял сознание и так в него больше не приходил.
  Но между прочим его отвезли в больницу, и там он в бреду начал высказывать какие-то идеи. Бормотал о золотых слитках. Причём располагал довольно подробными сведениями, например, знал о количестве золота, которое предполагается отправить, ему также было известно название корабля, на котором должно быть золото, точно известны все распоряжения казначейства по этому поводу и т.д. А откуда у него такие сведения — установить не удалось.
  Нью-йоркский «джимен» Карсон записал весь этот бред, после парень отдал концы, так и не приходя в сознание. И что мы с этого имеем?
  — Да, конечно, немного, чтобы начать действовать, — согласился я. — Ну, а еще что известно?
  — Больше я тебе ничего не могу сказать. Я здесь уже несколько дней, и все время пытался завязать какие-нибудь связи с местными гангстерами, что-нибудь разнюхать об их делах, но до сих пор мне ничего не удалось.
  Тебе так же хорошо известно, как и мне, что в городе есть только пять достаточно крупных гангстеров, которые могли бы решиться на такое дело, как кражу золотых слитков стоимостью около восьми миллионов долларов. Поэтому мне кажется, тебе сейчас следует разыскать этих парней, всеми способами втереться к ним: разыграть из себя простачка, проиграть деньги или что-нибудь в этом роде. Короче говоря, необходимо войти с ними в контакт.
  Тут он достал из жилетного кармана зубочистку и принялся довольно активно орудовать ею. Потом, видимо, что-то вспомнив, он улыбнулся мне и сказал:
  — Да, слушай, я тебе сейчас расскажу кое-что очень интересное. Как только Карсон сообщил обо всем в Бюро, меня назначили на эту работу. Я подобрал трех хороших копов и решил с их помощью заняться расследованием. Так что же ты думаешь? Мак-Нейля, между прочим, очень хорошего парня, убили около Бруклинского моста. Второго парня, Фанрона, тоже очень умный коп, выловили в Ист-Ривере, и в непромокаемый табачный кисет была засунута записка:
  
  «Заходи к нам как-нибудь еще раз».
  
  Третьего огрели по башке дубинкой так, что он, не успев опомниться, отдал богу душу. Ну что ты на это скажешь?
  Он замолчал, так как в подвальчик ввалилось еще несколько парней и некоторые из них близко подошли к нашему столу.
  — О'кей, — сказал он и нарочно так громко икнул, что можно было услышать по крайней мере за целую версту. — Теперь вот что, тут на меня работает пара человечков, не копы, так, обыкновенные люди, так сказать «любители». Давай сегодня около часа ночи встретимся в ресторане Джо Мадригала, может быть, я там тебе кое-что покажу.
  С этими словами он крепко пожал мою руку и вывальсировал из погребка.
  А я остался посидеть еще немного и спокойно все обдумать, потому что, насколько я понимаю, мне предстоит нелегкая работенка, как бы искать иголку в стогу сена. И в то же время Мелландер совершенно правильно сказал, что в Нью-Йорке остались не выловленными только пять крупных гангстеров, у которых хватит нервов и организованности, чтобы провернуть это дело. И, по-моему, он дал совершенно правильный совет; всеми способами втереться в их компанию, и, может быть, как-нибудь случайно мне удастся наткнуться на самую маленькую зацепочку, которая поможет распутать все это дело.
  Я всегда придерживался такого мнения, что в любом случае не следует лезть, так сказать, напрашиваться, на неприятности, нужно спокойно выжидать, пока они сами не стукнут тебя по башке. Уверяю вас, многим ребятам пришлось раньше срока прибегать к помощи восстановителя для волос только потому, что они начинали волноваться и нервничать задолго до того, как приходили к ним неприятности. А потом я уже достаточно долго занимаюсь этой охотой, чтобы волноваться по поводу нового задания.
  Единственно, что меня в данный момент могло беспокоить и огорчать — это то, что мой славный друг мистер Мелландер смылся, оставив меня расплачиваться по счету, который, как вы сами можете догадаться, был довольно пухленьким, так что мне пришлось доставать крупную ассигнацию и долго дожидаться, пока парень, обслуживающий мой стол, бегал куда-то ее менять. Я воспользовался этим и решил подумать.
  Я думал: какое бы это ни было дело, это все-таки перемена в жизни, и кажется, работенка такая, что придется запустить мой мозговой механизм на полный ход, и уже мысленно осыпал себя букетами цветов за успешное ее выполнение.
  Но тут я вернулся на грешную землю и вспомнил, что я еще не то что не окончил дело, но даже и не принимался за него, и что у меня есть все шансы заработать в ближайшее время или королевский удар по роже от гангстеров и штопаный саван, или выговор от Директора. И будет гораздо лучше, если я проявлю в этом деле максимальную осторожность.
  Несмотря на такие мрачные мысли, я все же, получив, наконец, сдачу, подумал, что Нью-Йорк — очень милое местечко. И, говорят, здесь очень много роскошных девчонок, а они как раз интересуют меня больше всего на свете ив любое время, если только, конечно, это не мешает моей текущей работе.
  После этих рассуждении я смылся, вернулся в отель, лег в постель и начал серьезно обдумывать это дело с золотыми слитками. По-моему, совершенно очевидно, что где-то завелся предатель, поскольку официальные сведения просачиваются к бандитам. К такому мнению я прихожу на том основании, что все три копа, которым поручали разнюхать что к чему, были убиты. И учтите, я не особенно удивлюсь, что этих трех копов прикончили, потому что я часто замечал: когда полицейские шпики хотят провести какое-нибудь расследование, они вступают в контакт со слишком большим количеством людей, и, кроме того, слишком широко раскрывают рот по поводу того, что им необходимо выяснить, так что слухи доходят до самих гангстеров, и тогда те начинают тренироваться в стрельбе, используя в качестве мишени каркас не в меру разболтавшегося копа.
  Вот почему и была создана наша организация «джименов». В наших правилах говорится, что нам полагается работать в одиночку, не связываться с копами, за исключением особых случаев, когда мы должны это делать, и все равно, поверьте мне, ребята, мы этого не делаем, разве только в тех случаях, когда слово «должны» пишется с чертовски большой буквы. Но зато у нас работают разные ребята, разного класса, и практически абсолютно все организации и все места охвачены «джименами». Есть наши ребята и среди адвокатов, и среди артистов, а иногда наших работников посылают в какую-нибудь темную компанию, чтобы они там обжились немного, вошли в курс дела и потом помогли ликвидировать. Словом, наши ребята работают везде, даже в таких местах, о которых вы никогда не подумали бы.
  Я должен сказать, что ужасно доволен, что именно мне поручили это дело, потому что совершенно очевидно: это будет очень нелегкая работенка. И кажется, начальство собирается отозвать Мираса Дункана и целиком возложить на меня все.
  Что же, очевидно, там, наверху меня очень высоко ценят, вероятно, они довольны тем, как я провернул в Англии вместе с английскими копами дело Миранды ван Зелден.
  И тут я предался воспоминаниям о Миранде, о том, какая роскошная штучка она была. Поверьте мне, у этой девчонки была такая фигура, которая могла произвести впечатление даже на слепого. И я подумал: а с какими девчонками придется встретиться в этом деле? Попадется ли мне на пути хотя бы одна роскошная бэби, когда я буду втираться в компанию этих бандюг, собирающихся стянуть золотые слитки?
  Потому что уж такой я парень — ужасно люблю женщин! И должен вам сказать, женщины — очень интересные создания. Мне в работе приходилось встречаться с разными дамочками, и я заметил, что в девяти случаях из десяти, если вы ведете с ними правильную линию, они вам выболтают все, что вас интересует, прежде чем успеют сообразить, что слишком широко раскрыли свой очаровательный ротик.
  Помню, у меня был случай в Миссури с подружкой одного гангстера. Так вот эта крошка выболтала мне все о своем дружке потому, что ей очень нравилось, как сверкали мои белые зубы, когда я во весь рот зевал, слушая ее рассказ. Вот так-то.
  Я взглянул на часы. Половина первого. Кажется, мне пора двигаться на свидание с мистером Харвестом в ресторане Джо Мадригала, который находится в десяти минутах езды от моего отеля. И прежде чем отправиться в путь, я устроил совещание сам с собой относительно того, брать мне пушку или нет, потому что пользы от Лемми Кошена без «люгера» под мышкой ровно столько, сколько от соленой свинины правоверному раввину, особенно если учесть, как поступили эти мальчики с тремя копами. Но, поразмыслив хорошенько, я решил, что такой парень, как Перри Чарльз Райс, вряд ли пойдет в ресторан с револьвером. Поэтому я оставил свой «люгер», и, учитывая последующие события, вы убедитесь, что Перри Райс, или другими словами Лемми Кошен, поступил исключительно разумно.
  Была роскошная ночь, а так как я на дорожку подзаправился небольшой дозой виски да еще страшно гордился тем, что получил такое серьезное, так сказать, «золотое» задание, то чувствовал себя как парень, заграбаставший в покере огромный банк, потому что олухи партнеры забыли посмотреть, было ли у этого парня открытие.
  Вскоре я подошел к заведению Джо Мадригала, которое называется «Клуб избранных», что мне показалось очень милой шуткой, так как этот самый Мадригал, по происхождению грек, был, вероятно, одним из знаменитых сорока разбойников, если только истории, которые я слышал о нем, соответствуют действительности.
  А роскошное заведение, этот самый клуб, похож на ночные клубы, которые обычно вы видите в кинокартинах, только выпивка здесь настоящая. Через позолоченный вход вы проходите по широкому .коридору, затем поднимаетесь на несколько ступенек, проходите через несколько дверей и в комнате направо сдаете свою шляпу. Перед вами вновь широкая лестница, затем танцзал со столиками вокруг и справа сцена с опущенным занавесом. Налево, примерно на половине расстояния до сцены — маленький коридорчик, без второго выхода из него, в коридорчике несколько телефонных будок. Направо около двери — бар с парой барменов в нарядных белых куртках. А справа от сцены место для оркестра, и рядом с ним маленькая дверца. Когда я вошел, оркестр нажаривал классную мелодию, услышав которую, сам Карузо захотел бы быть не только певцом, но и исполнителем ритмичных танцев.
  Я отдал шляпу, подошел к бару и только хотел открыть рот, чтобы произнести «ржаного», как вдруг увидел на другом конце зала одного парня. Что-то в нем показалось мне знакомым, хотя он был здорово на взводе, держался на ногах еще довольно прилично. Взглянув на него еще раз пристальнее, я вспомнил, что это Джерри Тартан, репортер «Чикаго Ивнинг Сай», и меня даже в дрожь бросило, потому что этот парень знает меня как Лемми Кошена. И я понял, что мне надо срочно предупредить его, чтобы он не открывал рта насчет того, что я «джимен», а то могут произойти некоторые осложнения.
  Надо вам сказать, что этот Джерри Тартан — правильный парень, и я пару раз прибегал к его услугам. Он очень быстро доставляет нужные сведения, которые было бы весьма нежелательно проверять официальным путем. Парень умен и умеет держать язык за зубами, и поэтому я непринужденной походочкой направился к нему. И подоспел как раз вовремя, чтобы подхватить его, так как он чуть не свалился со стула.
  — Слушай, «Хмельной», — сказал я ему. — Ну-ка, приди на минуту в себя и поздоровайся со своим старым другом Перри Чарльзом Райсом, который приехал сюда из Айовы по делам нашей древней лавочки, торгующей акциями. Надеюсь, ты не настолько пьян, чтобы не понять, что я говорю, старина, а?
  И представьте себе, хотя «Хмельной» здорово накачался — между прочим, этот парень всегда полупьян, я его знаю вот уже в течение нескольких лет и ни разу еще не видел трезвым — так вот, оказывается, несмотря на то, что он здорово накачался, котелок у него варит нормально, потому что он понимающе взглянул на меня, улыбнулся и сказал: «Черт возьми, никак это ты, старина Перри… Что ты здесь делаешь? И как поживает твой босс? Все еще торгует акциями? Разрёши-ка мне, Перри, угостить тебя двойной»…
  С этими словами он подхватил меня под руку и потащил к бару, где я предупредил его, что нахожусь здесь по одному делу и чтобы он не забывал, что я мистер Райс, а если он забудет, тогда я так рассвирепею, что насыплю ему полные штаны рыболовных крючков.
  После этого предупреждения я повернулся на вертящемся табурете и начал рассматривать заведение Джо Мадригала. Роскошное местечко, скажу я вам, и, надо полагать, немало башлей вложено в него. В зале много публики, все они едят и пьют, и — все это люди, привыкшие швырять деньгами, не считая их.
  Я подумал, почему это мой друг Харвест В. Мелландер избрал для нашей встречи именно это место и каким образом это заведение связано с делом, которым нам предстоит заниматься. Хотя чего же удивительного — всем давно известно, что самые крупные мошенничества, убийства и грабежи берут свое начало именно в ночных клубах.
  И тут я вдруг увидел нечто, от чего у меня перехватило дыхание по крайней мере минут на пять. Я увидел дамочку.
  Она вышла из маленькой дверцы, которая находилась около эстрады для оркестра, справа от меня. И хотя я на своем веку видел много всяких роскошных дамочек, пожалуй, девчонку такого класса мне еще видеть не приходилось…
  Надеюсь, ребята, вы достаточно образованные люди и слышали о некой греческой даме по имени Елена и о том, как ее прекрасное лицо явилось причиной гибели тысячи кораблей. Уверяю вас, ребята, лицо этой красотки вполне может явиться причиной гибели всех кораблей военноморского флота Соединенных Штатов, да еще пару подводных лодок в придачу. Высокая, походка королевская, лицо овальное и белое, как мрамор, пара огромных жгучих глаз, которые, как говорится, видят тебя насквозь и даже глубже.
  Роскошная бэби!.. У нее такой великолепный ротик, что непременно хочется взглянуть на него еще раз, чтобы убедиться, что это вам не просто только так показалось.
  Рядом с ней стоял парень. До того безобразный, что ему без лишней волокиты дали бы ученую степень в колледже для горгулей. Уверяю вас, смотреть на него было ужасно неприятно, даже вроде как бы больно. Коротенький, толстый, с белым, как пергамент, лицом. И до смерти чем-то напуган. Я на своем веку видел много испуганных людей, но ни один из них не был напуган до такой степени.
  С минуту они постояли в дверях, как бы не зная, на что решиться. Потом, когда они совсем уже было хотели сесть за один из столиков около эстрады, из двери вышел еще один парень и присоединился к ним.
  Это был высокий, стройный и красивый малый. Черты . лица тонкие, но .лицо до того жестокое, как будто он вот-вот собирается выдернуть у кошки все четыре ноги. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать: типичный звероподобный бандюга. Ну, конечно, он отлично одет и выглядит роскошно, а на манишке сверкают два огромных бриллиантах которые, конечно, были куплены не в магазине «5 и 10 центов».
  Он улыбнулся очаровательной даме и что-то ей сказал, тогда она в свою очередь повернулась к горгулье и тоже ему что-то сказала. После этого они все трое повернулись и ушли обратно за маленькую дверцу.
  Меня эта компания очень заинтересовала, и я решил задать «Хмельному» пару вопросов относительно этих людей.
  «Хмельного» по праву можно назвать «королем ночных клубов», потому что нет ни одного подобного заведения ни в Чикаго, ни в Нью-Йорке, в котором бы он не был своим человеком.
  Не знаю, говорил ли я вам раньше, что Джерри Тартан — отличный репортер по криминальным делам, и его газета дала ему полную свободу действия, поэтому он идет куда ему хочется и часто достает сведения, которыми я с удовольствием пользовался в своей работе.
  Я еще раз оглядел зал. Да, это действительно роскошное заведение. Зал был почти полностью заполнен, торговля шла бойко, то и дело раздавалось хлопанье пробок шампанского. Почти все женщины были очень красивы и в танце умело покачивали бедрами.
  «Хмельной» стоит в конце бара, пьет ржаное и о чём-то разговаривает с краснорожим парнем, который оплатил ему виски. Я подошел к «Хмельному», отвел немного в сторону эту газетную ищейку и спросил его, не знает ли он, кто эта роскошная дама, которая только что ушла в боковую дверь.
  — Это Карлотта, Перри. Разве ты не знаешь Карлотту? Что ж… Надо будет тебя с ней познакомить, только побереги глаза, Перри, как бы она их тебе не опалила. Ты когда-нибудь слышал легенду о мотыльке и пламени? — Он отхлебнул виски.
  — Она чудо, бесподобно красива, но, бог мой, до чего же это скверная женщина! И Перри, как она поет…
  И тут он начал мне рассказывать, что Карлотта поет в кабаре в этом клубе и у нее страсть какой горячий характер, и что немало парней получили по роже после того, как она с ними немного позабавилась. Если верить «Хмельному» — а я уже говорил вам, что парень хорошо знает эти дела — эта бабенка — нечто вроде современной Клеопатры и считает, что любой парень, если только его кошелек туго набит, вполне может подойти для нее в роли Марка Антония. «Хмельной» рассказал мне также по секрету, что этого паренька, с горгульей физиономией, все ребята из ночных клубов зовут Вилли-Простофиля.
  У Вилли-Простофили есть настоящее имя. Чарль Фрон, но никто не подумал бы называть его этим именем. И, кажется, сейчас он по уши влюбился в Карлотту и изо всех сил пыжится, чтобы добиться ее благосклонности.
  Из слов «Хмельного» я понял, что Карлотта не прочь прикарманить горгулины наличные, а у парня, оказывается, денег гораздо больше, чем он может потратить сам при его куриной фантазии.
  Я так заинтересовался местными сплетнями, что чуть было не забыл о цели моего прихода сюда, а именно, свидании с Мирасом Дунканом, или вернее, с мистером Харвестом В.Мелландером. Было уже двенадцать минут второго, а мой друг все еще не приходил. Опаздывал, что меня крайне удивляло, так как я неоднократно слышал, что парень отличается необычайной точностью и всегда и всюду приходит вовремя.
  Я посидел еще несколько минут, а потом решил позвонить в погребок Мокси, где мы встретились с Дунканом, и спросить, не оставил ли он мне какое-нибудь поручение, ведь это собственно единственное место, где он может меня найти. Я пошарил в кармане, нашел пятачок и прошел мимо столиков к левому коридорчику, где раньше заметил телефонные будки.
  Проходя, я внимательно его осмотрел. Это узкий коридор, примерно в 15 футов длиной, в нем три телефонные будки, все выкрашены в кремовый цвет с позолоченной отделкой, чтобы не нарушать ансамбль всего заведения. Коридорчик освещается тремя лампочками в виде тюльпанчиков, по одной над каждой будкой.
  Я подошел к самой последней будке. Надо сказать, пошел к ней потому, что две первые, находившиеся одна против другой, хорошо видны из зала, а я не хотел быть у всех на виду, так сказать, привлекать к себе внимание.
  Я взглянул в телефонную книгу, нашел номер телефона заведения Мокси, приготовил пятачок и открыл дверцу будки. Но тут меня ожидал страшный удар.
  Потому что как раз напротив дверцы, прислонившись спиной к стенке будки, с телефонной трубкой в руках и со " съехавшей на один глаз шляпой, в луже крови на полу сидел ни кто иной, как Мирас Дункан, или, другими словами, мистер Харвест В. Мелландер! Кто-то досыта накормил его, всадив три пули с самого короткого расстояния, так что на его светлом сером костюме ясно вырисовывались прожженные порохом дырки.
  Да. Мне что-то предстоящая работа начинает нравиться все меньше и меньше. Потому что, поскольку Дункан умер, мне не у кого будет узнать дополнительные подробности, а кроме того, совершенно очевидно, что какие-то люди здесь, в этом заведении, весьма недоброжелательно относятся к таким, как я, «джименам», и сейчас они, вероятно, разделавшись с мистером Мелландером, планируют устроить какую-нибудь пакость и мне.
  Я закрыл дверцу, вернулся в бар, выпил большую порцию ржаного и начал думать. Потом пошел к девчонке, у которой оставил шляпу, и спросил, нет ли у нее картонки размером 12х12 дюймов.
  Эта бэби оказалась славной девчонкой и. клюнула на взгляд, которым я ее наградил. Она быстро засуетилась, вырезала дно картонной коробки и с улыбкой протянула мне вместе со шнурочком, который я у нее попросил с соответствующей улыбочкой. Я сунул ей за хлопоты долларовую бумажку и пошел в туалетную комнату.
  В туалетной комнате, в которую надо было подняться по широкой лесенке, я достал свою авторучку и начал печатными буквами писать на картонке объявление. Потом в обоих верхних углах прорезал дырки, продернул в них шнурок, завязал его бантиком, спрятал это объявление под пиджаком и вернулся в бар.
  В баре я выпил еще одну порцию ржаного и небрежно направился в телефонный коридорчик. Бросил быстрый взгляд на крайнюю будку и убедился, что мистер Мелландер все еще там и все еще абсолютно мертвый.
  Я плотно прикрыл дверцу этой будки и на ручке повесил то самое объявление, которое с таким усердием рисовал в уборной. Объявление гласило: «Аппарат испорчен». Повесив его, я снова вернулся в бар и заказал себе большую порцию ржаного.
  Потому что, кажется, это дело обещает быть очень интересным!
  Глава 2
  ОДНА ДЛЯ ВИЛЛИ
  Я, ребята, пришел к такому заключению, что здесь, в заведении Джо Мадригала, находится парень, которому кое-что известно. Совершенно очевидно, что парню, убившему Мираса Дункана, было известно, что Дункан работает по «золотому» делу, и похоже, теперь и мне приходится ожидать свою порцию.
  И, очевидно, в дело замешан кто-то, кто имеет доступ в самые верха. Вы ведь, вероятно, помните, Дункан рассказывал мне, что когда тот парень, из-за которого собственно и началось это расследование, разболтался в бреду, он проявил необычайную осведомленность в некоторых деталях отправки золотых слитков.
  Но все это отнюдь не может помочь мне, и, пожалуй, единственное, что следует сейчас делать, это спокойно сидеть и дожидаться, когда что-нибудь само собой выпрыгнет на сцену, хотя у меня вдруг появилось довольно трусливое предчувствие, что следующим событием в этом деле будет меткая пуля для меня.
  Интересно, сколько времени Мирас Дункан пролежал в этой будке? Кроме того, чрезвычайно интересно знать: был он убит до или после того, как позвонил куда-то. Потому что, может быть, все-таки он пошел в будку, чтобы позвонить мне, и если ему удалось это сделать до того, как он получил пулю, то у Мокси меня ожидает какое-то сообщение от него. Значит, нужно сейчас же позвонить Мокси и спросить, не передавал ли кто-нибудь какое-нибудь поручение для мистера Райса, хотя, пожалуй, лучше я попрошу позвонить «Хмельного», так как для меня безопаснее посидеть здесь в баре и не болтаться по укромным местечкам этого заведения, где меня легко могут пристрелить.
  Поэтому я подошел к «Хмельному» и попросил его пойти в телефонную будку, позвонить Мокси и спросить, было ли какое-нибудь поручение для мистера Райса.
  Он сказал о'кей и пошел, а я смотрел, как он нетвердой походкой начал обходить с левой стороны танцплощадку, останавливаясь то у одного, то у другого столика, чтобы переброситься парой шуточек со своими знакомыми. Я видел, как он вошел в коридорчик с телефонами и пошел не в одну из ближайших будок, которые были видны мне отсюда, а направился к третьей, последней. Стоявшей в конце коридора. Но вскоре он оттуда вернулся и зашел в одну из передних будок, и я с облегчением вздохнул, так как, очевидно, он прочитал на будке объявление «Аппарат испорчен» и дверцу не открывал.
  Но так или иначе, он мое поручение выполнил, вернулся ко мне и сказал, что к. Мокси никто не звонил и не спрашивал меня, после чего добавил, что у него где-то назначено свидание и он сейчас уходит. Спросил, гае я остановился, т.к. у него огромное желание зайти ко мне выпить. Потом он опрокинул рюмочку и смылся"
  Минуты через три после этого оркестр перестал играть, только барабан выбивал жуткую дробь, а свет начал меркнуть. Потом зал погрузился в темноту, все люстры были выключены за исключением тут и там разбросанных по стенам бра, от которых падал довольно слабый свет на близлежащие столики. Потом прожектор осветил занавес. Занавес раздвинулся, и за ним в роскошном черном платье, как будто она была в него влита, стояла Карлотта. Черт возьми, и где это я был раньше? Почему до сих пор не встретился с этой дамой?
  И «Хмельной» был прав, когда говорил, что эта бэби умеет петь. Уверяю вас, большая часть олухов, сидевших в этом зале, слышали на своем веку много различных певиц; но когда эта дама начала выдавать им медленный сюжет о том, как она все время ищет любовь и никак ее не найдет, все присутствующие так и замерли с открытыми ртами.
  К тому времени, когда она закончила припев после первого куплета и перешла ко второму, я подумал, что, может быть, мне следует попробовать заняться этой дамой, только, конечно, надо будет проследить и случайно не обжечься, как меня предупреждал «Хмельной».
  Я подумал, что после того, как она закончит петь свою песню, она, вероятно, присоединится к Вилли-Простофиле, парню с горгульим лицом, в одиночестве пришвартовавшемуся за столиком, который ближе всех стоял к Карлотте, и мне пришла в голову мысль завести знакомство с этими двумя парнями, которые сопровождали Карлотту, так как мне все-таки следует отплатить за Дункана, и нужно поразнюхать, кому именно, а кроме того, я вообще любознательный парень.
  Поэтому я отошел от стойки бара и тихо, как на резиновых подошвах, начал пробираться сзади столиков к столу Вилли. Я всячески старался не производить шума и не прикасаться ни к чему.
  Когда Карлотта была на половине второго куплета, я, пожалуй, находился уже на расстоянии 10 футов от столика Вилли-Простофили, но его не видел, так как бра над его столиком было выключено, поскольку находилось около сцены. И только я хотел чиркнуть спичку, чтобы прикурить сигарету, как вдруг послышалось «хлоп»! Я в своей жизни не раз слышал этот звук. Это, конечно, может быть, и пробка от шампанского, если ее очень осторожно вытаскивать. Только сейчас к хлопанью приметался еще легкий металлический звук. Я знаю, откуда получается такой звук. Я знаю, откуда он. Если выстрелить из автомата с глушителем на дуле, вы услышите именно это самое «хлоп».
  И как раз в это время Карлотта окончила припев после второго куплета, поклонилась, в зале вспыхнул свет и раздался оглушительный шум аплодисментов. Но, поверьте мне, этот шум тут же прекратился, потому что кто-то аккуратно уложил на месте Вилли-Простофилю. Он повалился на столик и ударился головой о вазу с цветами, которая стояла на нем. На белой скатерти и на салфетках появилось красное пятно, и оно все разрасталось.
  Я замер на месте и следил за Карлоттой. Она глазом не моргнула! Она просто взглянула на то, что когда-то было Вилли-Простофилей, повернулась и ушла со сцены. Занавес опустился.
  Вероятно, она ушла в свою уборную. И тут я увидел Джо Мадригала, который стоял на верхних ступеньках при входе в танцзал. Парень здорово испугался.
  — Леди и джентльмены, — проблеял этот грек, — прошу вас быть совсем спокойными, не двигаться, и вообще ничего не предпринимать, пока не придут копы, потому что они, вероятно, захотят вам о многом спросить, потому что кто-то убил этого парня.
  С этими словами он закрыл за собой двойные двери и запер их на ключ.
  Ну и гвалт поднялся в клубе!
  Все во весь голос что-то кричали и толпились вокруг стола Вилли, стараясь разглядеть его получше. Многие дамочки делали вид, что их это очень потрясло, но, я заметил, такой вид они принимали, вдоволь наглядевшись на то, что когда-то было Вилли.
  Я воспользовался этой дикой суматохой и потихоньку, сзади столиков, прошел к маленькой дверце, расположенной с правой стороны от эстрады для оркестра, которая сейчас была совсем пуста, так как все музыканты присоединились к посетителям ресторана и с любопытством разглядывали Вилли. Я прошел по маленькому проходу сбоку эстрады, обогнул ее сзади и вышел в коридор, находящийся с другой стороны. Вероятно, в этом коридоре расположены артистические уборные. В самой крайней комнате дверь была полуоткрыта, и в щель виднелся свет. Вероятно, это уборная Карлотты. Из-за двери слышались голоса, и я мог держать пари, что там происходил разговор между Карлоттой и щегольски одетым парнем с жестким выражением лица, который сегодня вечером беседовал на пороге с Карлоттой и Вилли-Простофилей.
  Я толкнул дверь, вошел в комнату и убедился, что прав. Карлотта сидела перед туалетным столиком, повернувшись к парню, который развалился в кресле в углу комнаты и курил сигару. Он взглянул на меня.
  — Что вы хотите, дружище? — спросил он. Я улыбнулся.
  — Извините, может быть, я не в свое дело вмешиваюсь — начал я, — но я просто проходил мимо, и мне показалось странным, что вы вдруг решили устроить здесь совещание, в то время как в танцзале лежит только что убитый парень. Скажите, — я окинул их обоих многозначительным взглядом, — скажите, этот парень был ваш приятель?
  Она ничего не ответила, а он отбросил окурок и достал другую сигарету. Все это время он смотрел на меня из-под полуопущенных ресниц.
  — А почему бы вам, дружище, действительно не заниматься только своими собственными делами и не лезть в чужие? Между прочим, кто вы такой?
  Я улыбнулся ещё шире.
  — Мое имя Райс, из Мэзон Сити, штат Айова. А пришел я сюда потому, что мой приятель Джерри Тартан, репортер обещал представить меня этой даме. Он совсем было собрался это сделать, как вдруг вспомнил, что у него где-то деловое свидание. Он ушел, а я подумал, почему бы мне самому не представиться этой очаровательной даме. — Я взглянул на нее. — Хэлло, как поживаете, детка?
  Она взглянула на меня и заговорила. Забавно, но мне никогда в жизни не приходилось встречать, чтобы у красивых женщин голос гармонировал с их лицом и фигурой. Но Карлотта представляет собой приятное исключение, которое, кстати, не подтверждает никакого правила. Голос у нее такой же красивый, как и лицо. Он как малиновый сироп, но зато выражение ее глаз никак нельзя сравнить с сиропом. Я ведь, кажется, говорил уже вам, что глаза у нее очень красивые, но посмотрели бы вы на них сейчас: это сверкали два огромных зеленых огня.
  — Я очень рада познакомиться с вами, мистер Райс, — сказала она, — но, мне кажется, сейчас не очень подходящее время для завязывания знакомства. И, пожалуй, вам самому следует ответить на ряд вопросов вместо того, чтобы задавать их нам, — она повернулась к парню, сидящему в углу.
  — Я видела этого молодого человека; Руди, — заметила она. — Я все время следила за ним, пока исполняла свою песню. Я видела, как он подошел сзади к столу Вилли, и, думаю, ему должно быть что-нибудь известно об убийстве.
  Руди взглянул на меня и улыбнулся.
  — Может быть, ты и права, — сказал он. — Думаю, что копы с большим интересом побеседуют с вами, мистер Райс. В свою очередь теперь я улыбнулся ему.
  — О'кей, — согласился я. — Я не возражаю. Но только, знаете, вообще-то не так-то и легко пришить дело. Если вы действительно застрелили парня, у вас обязательно должен быть револьвер, а револьвер — это такая штука, которую я никогда с собой не таскаю. Ведь он иногда может выстрелить, даже из кармана… и убить кого-нибудь. Слушайте, бэби, — продолжал я, — если говорить о том парне, что лежит сейчас танцзале, то, мне кажется, его убил человек, стоявший на пороге маленькой дверцы, ведущей в кулисы, — я улыбнулся еще шире. — Между прочим, интересно, а у вас есть револьвер?
  Он встал.
  — Слушай, — начал он более сурово. — Давай мотай отсюда! Никто не приглашал тебя сюда и ни у кого нет никакого желания разговаривать с тобой. Проваливай, а то будет плохо! Конечно, если копы зададут мне какие-нибудь вопросы, я им охотно отвечу, а если посторонние лица будут продлять излишний интерес к этому событию, то ведь легко можно заработать славный удар по морде. Я помахал шляпой в сторону дамы.
  — О'кей, детка, — сказал я. — Мистер Райс не такой парень, чтобы совать свой нос туда, где его не желают. Пока! Как-нибудь увидимся. И, пожалуйста, не задумайте со мной то, чего я сам бы с собой не сделал.
  С этой милой шуткой я повернулся и через маленькую дверцу оказался снова в танцзале, — где все еще царили шум и суматоха. Лейтенант и четыре работника Отдела убийств активничали, задавая обычные в таких случаях вопросы, и как только я появился в зале, лейтенант, чье имя оказалось Ресслер, сейчас же сцапал меня и начал настойчиво допрашивать. Очевидно, Джо Мадригал или какие-нибудь другие ребята видели, как я потихоньку пробирался к столику Вилли-Простофили, и, по всей вероятности, они считают меня убийцей.
  Лейтенант довольно грубо наседал на меня, но я посоветовал ему успокоиться, потому что, если он обвиняет меня в убийстве, то пусть сначала покажет револьвер, из которого я мог убить, а вот если он будет задавать вопросы вежливо и спокойно, может быть, я ему кое-что скажу.
  Тогда он спросил меня, где я был. Я ответил, что уходил для того, чтобы перекинуться парой словечек с мисс Карлоттой, потому что это очень красивая дама, такие не очень-то часто встречаются, особенно в Мэзон-Сити. Я также указал ему на маленькую дверь сбоку эстрады и сказал, что Вилли-Простофилю легко мог убить человек, вышедший из этой двери, так как она была в темноте во время исполнения Карлоттой песни.
  На это лейтенант сказал, что когда ему понадобится мой совет, он ко мне обратится. На это я опять огрызнулся, сказав, что мне-то собственно безразлично, но что я очень люблю читать детективные романы и понимаю, что к чему.
  Как раз в этот момент Карлотта и парень, которого она называла Руди, вышли из маленькой двери, и лейтенант набросился на них.
  Короче говоря, после длительных вопросов и расспросов этот коп, который, кстати, оказался довольно неглупым парнем, установил, что кто-то, находящийся от Вилли примерно на расстоянии 15 футов, угостил его пулей, и что он считает, необходимым всех людей, находящихся в радиусе 15 футов от Вилли, в том числе и меня, забрать с собой в Главное полицейское управление для небольшой дружеской беседы.
  Он также включил в список Карлотту и ее дружка Руди и забрал их с собой, потому что считал их поведение несколько странным: почему это они сразу после убийства парня удалились за кулисы, а не остались там, где были все.
  Пока этот малый распространялся, я помалкивал. Закурил сигарету и все думал, сколько времени пройдет, прежде чем какой-нибудь умник обнаружит еще один труп, а именно труп Мираса Дункана, или, другими словами, мистера Харвеста В. Мелландера, который все еще сидит в будке с телефонной трубкой в руке.
  Я также подумал, не сможет ли телефонная станция сказать, в котором часу точно был последний разговор из этой будки. Это даст мне приблизительный срок, когда был убит Мирас.
  Эти мои мысли прервала полицейская машина. Нас всех погрузили и отправили в Главное полицейское управление, где снова разыграли первоклассную сцену допроса. Так как во все время допроса я стоял, навострив уши, то извлек из него кое-какую пользу, узнал некоторые сведения. Прежде всего узнал, что имя Карлотты — Карлотта де ля Рю, и это имя я считаю самой настоящей липой, а настоящее ее имя, вероятно, что-то вроде Лота Хиггинс.
  Ее приятеля зовут Руди Сальтьерра. И должен сказать, во время допроса парень держался спокойно, с достоинством, вид у него был такой, будто ему не о чем волноваться.
  Затем принялись за меня, Перри Ч. Райса из Мэзон-Сити, штат Айова. Я, конечно, не был таким дураком, чтобы показать им свою федеральную бляху или вообще разыграть сцену оскорбленного «джимена», так как я подумал, что это может помешать мне в дальнейшей работе. Я искренне надеялся, что пройду этот допрос без зацепок и у меня не вытянут мое настоящее имя.
  Кажется, Карлотта и ее приятель Сальтьерра тоже выпутаются из этой истории, потому что все отлично видели: во время выстрела она была на сцене, пела, а когда включили свет, поняла, что Вилли убит, и скорее ушла за кулисы, т.к. как боялась упасть в обморок от этого зрелища. У Сальтьерры тоже было железное алиби: парень, работающий осветителем, со своего поста видел, что дверь в уборную Карлотты была открыта и Руди все сидел там, и во время выстрела также.
  А когда мне вся эта волынка с допросом начала надоедать, в комнату ввалился «Хмельной», который где-то еще хлебнул виски и стоял на ногах только благодаря усилию воли и силе рук полицейских, поддерживающих его.
  Он от кого-то услышал об убийстве и вернулся к Джо Мадригалу, где узнал, что меня забрали в Главное полицейское управление. Поэтому ворвался сюда, чтобы сказать Ресслеру, что я отличный парень, честный и невинный гражданин, который только что приехал в Нью-Йорк и никогда раньше не бывал в заведении Джо Мадригала, что я такой парень, который даже выиграв в благотворительной лотерее револьвер, не знал бы, что с ним делать и как с ним обращаться.
  Вся эта брехня, да еще в придачу мои замечания, которые, как я думал, мог бы сделать парень, подобный Перри Райсу, помогли мне выпутаться из этой истории. Лейтенант подошел ко мне и сказал, что я могу смываться на все четыре стороны. Он посоветовал в будущем, если мне придется столкнуться с полицией, не дерзить копам и вести себя, как полагается. На это я ему ответил, что таков уж я есть и не привык разговаривать со слишком воображающем о себе городским копом. В ответ лейтенант разразился не особенно лестными словами в мой адрес, но я уже смылся.
  На улице я немного подождал «Хмельного», а когда он вышел, горячо поблагодарил его. На это он сказал, что нам нужно обязательно пойти куда-нибудь выпить немного и теперь ему совершенно очевидно, что без него я непременно попаду в какую-нибудь беду в таком шумном местечке, как Нью-Йорк.
  Я сказал, что в принципе не прочь бы выпить с ним, но сейчас у меня есть парочка сугубо личных дел, однако он чрезвычайно меня обяжет, если зайдет ко мне в отель завтра утром, так как я хочу его кое о чем спросить. На это он буркнул о'кей, ввалился в свою машину и куда-то укатил.
  Я минуты две потоптался на месте, потом потихоньку пошел. Пройдя примерно с полквартала, я увидел Руди Сальтьерра, который остановился, чтобы закурить. Он тоже увидел меня и улыбнулся, а я заметил, что когда этот парень улыбается, он как-то особенно становится похожим на гремучую змею.
  — Ну, мистер Райс, — сказал он, — я вижу, в первую же ночь в Нью-Йорке у вас столько приключений, что теперь на два года хватит рассказов, когда вы вернетесь к себе домой.
  — Еще бы, — ответил я, — любой мне может только позавидовать. А я и раньше слышал, что Нью-Йорк — довольно опасное местечко.
  Он улыбнулся.
  — Да, говорят. Случается всякое. А почему бы нам с вами не пойти куда-нибудь выпить немного? А? Я могу показать вам кое-что, что отнюдь не покоробит вас.
  Я поблагодарил, но отказался, сославшись на предстоящие мне кое-какие дела. Помявшись, предложил пойти выпить где-нибудь немного кофе, т.к. вина на сегодня набрался достаточно. Я так сказал, потому что увидел неподалеку ночное кафе и подумал, что, он клюнет на это мое предложение. И он клюнул.
  — О'кей, приятель, — сказал он. — Вот здесь мы можем получить кофе. Я с удовольствием угощу вас чашечкой, так сказать, нью-йоркское гостеприимство.
  Он снова улыбнулся.
  Мы зашли в кафе и заказали две чашки кофе. Потом он засунул руку в карман, чтобы достать деньги, и при этом слегка повернулся. Свет из-за стойки упал прямо на его фигуру, и тут я увидел нечто очень интересное.
  Я ведь, кажется, говорил вам, ребята, что этот парень, Руди Сальтьерра, ужасный щеголь, и я страшно удивился, когда обнаружил, что смокинг у него из другого материала, чем брюки, потому что брюки сшиты из гладкой шерстяной материи, а смокинг из трико «в елочку». И это мне показалось очень интересным по причинам, о которых я вам расскажу потом.
  Пока мы пили кофе, парень задал мне тысячу вопросов относительно Мэзон-Сити, только ему не удалось поймать меня, потому что я достаточно изучил все данные об этом городишке и знаю его так, как будто я действительно родился и прожил в нем всю свою жизнь.
  Потом я сказал, что мне пора, что я очень благодарен ему за кофе и за внимание и надеюсь снова увидеться с ним у Джо Мадригала. Он сказал, что, конечно, мы увидимся, но будет гораздо лучше для всех, если я воздержусь от прогулок за кулисы без специального его на то приглашения. И вообще он дал мне понять, что считает Карлотту вроде бы как своей личной собственностью и что если кто-нибудь задумает крутиться около нее, он рискует заработать по роже.
  Мы уже вышли из кафе. Мимо нас проезжало такси. Я остановил его и велел шоферу отвезти меня в отель «Корт», где остановился. И я нарочно громко назвал адрес, чтобы Руди услышал меня. А когда мы отъехали пару кварталов, попросил шофера изменить направление и подбросить меня к клубу Джо Мадригала, потому что родилось несколько интересных идей, которые мне нужно было во что бы то ни стало проверить.
  Выйдя из такси, я со всех сторон обошел здание клуба. За домом был переулок. Все окна верхнего этажа закрыты железными решетчатыми ставнями. С задней стороны дома я увидел окошечко, находящееся как раз над уровнем головы. Подумав хорошенько, я решил, что оно должно находиться в коридорчике, где расположены уборные.
  В переулке никого не было. Побродив немного, я нашел мусорный бак, принес его к этому окошечку, встал на него и немного поработал над запором одной маленькой стальной штучкой, которую всегда ношу с собой. Минут через пять окошечко приветливо открылось, я слез с бака, отнес его на то же самое место, где взял, вернулся к окну, подпрыгнул, потом подтянулся, влез в окно и аккуратно запер его за собой.
  В помещении было очень темно. Единственный источник света — маленький фонарик, расположенный на головке моей авторучки. Но этого света было вполне достаточно, чтобы убедиться, что я действительно нахожусь в коридоре с уборными.
  Я прошел по этому коридору, потом по сцене, вышел за закрытый занавес и очутился в самом центре танцзала. Мне на своем веку приходилось много видеть тягостных, угнетающих картин, но, кажется, нет зрелища более угнетающего, чем вид танцзала ночного клуба после его закрытия.
  Уборщицы еще не приходили, вероятно, все из-за этого убийства, и на скатерти одного из столиков налево от меня мрачным пятном вырисовывалась кровь Вилли-Простофили.
  Я прошел в коридор с телефонными будками. Мое объявление «Аппарат испорчен» висит на дверце. Я открыл ее и заглянул внутрь. Мирас Дункан еще там. Оказывается, никто сюда так и не заходил и не обнаружил труп бедняги! Потом я вернулся в танцзал и сел за один из столиков. Вероятно, здорово расстроились из-за выстрела ребята, которые сидели за этим столиком, так как убежали, не допив бутылку. Поэтому я позволил себе налить маленький стаканчик и так сидел, попивая виски и еще раз все тщательно обдумывая.
  Может быть, вам покажется странным, как это я мог вот так сидеть в полумраке танцзала ночного клуба, когда в тридцати ярдах от меня в телефонной будке лежало тело убитого Дункана. Но я сидел спокойно и старался представить точную картину, как все это произошло. Конечно, вам это может показаться странным, но такой я уж парень. Я ничуть не боюсь покойников, вот живых я боюсь.
  Посредине танцплощадки лежал длинный кусок серпантина, ну, знаете, такая лента, которую для развлечения ребята бросают друг на друга, и лента разматывается. И я подумал, что жизнь — это все равно что лента серпантина, которая постепенно всё разматывается и разматывается, только в случае с мистером Харвестом В. Мелландером кто-то преждевременно оборвал ее. И я дал себе слово: хотя я не очень хорошо знал Дункана, он мне показался отличным парнем, и у него замечательная репутация «джимена», поэтому я должен во что бы то ни стало наказать тех, кто посмел убить его.
  И тут — я сам не знаю, почему это вдруг, — мне пришла в голову одна идея! Она до того странная и нелепая, что в первый момент мне показалось, будто я рехнулся, но поразмыслив немного, увидел, что эта мысль совсем уж не такая странная. Может быть, если вы внимательно слушаете все, что я вам рассказываю, может быть, и вам тоже пришла в голову такая же мысль.
  Но это только мысли, и ничего хорошего не будет, если я увлекусь пустыми фантазиями, сидя в пустынном танцзале ночного клуба в 4 часа утра. Мне сейчас во что бы то ни стало надо найти, куда Руди спрятал другой смокинг.
  И сейчас меня уже меньше интересовал вопрос, кто именно убил Мираса Дункана. Этим я займусь немного позже. Сейчас мое внимание целиком было поглощено делом Вилли-Простофили. И по-моему, убит он был таким образом.
  Я ведь уже говорил вам, что Руди Сальтьерра — страшный щеголь, но сидя с ним рядом в кафе, я вдруг обнаружил:
  Его смокинг не из той пары, что и брюки. А как это получилось и почему? Вероятно, в то время, как Карлотта исполняла свой номер, Руди потихоньку выскользнул из боковой двери, подкрался в темноте к столу Вилли-Простофили, и, держа револьвер в кармане смокинга, выстрелил в упор, после чего быстро смылся и переодел смокинг. Если это было именно так, то, вероятно, он где-нибудь спрятал смокинг с простреленным карманом, и спрятал он его скорее всего где-нибудь у Карлотты в уборной.
  Я встал, тихонько прошел сквозь занавес и попал в коридор с уборными. Комната Карлотты оказалась запертой, но я уже неоднократно получал призы за быстроту открывания запертых дверей. Мне достаточно двух минут, чтобы открыть любую из них.
  Я вошел в уборную Карлотты. Огляделся по сторонам. Воздух в ней сладкий и немного спертый, вы знаете, как это бывает в комнатах с закрытыми окнами, да еще у дамы, которая обильно употребляет пудру и духи. Я долго стоял, наслаждаясь сладким ароматом. Да, эта дамочка употребляет отличные духи, кажется, я их запах не забуду и в гробу.
  Я потихоньку осмотрел по порядку всю комнату, отодвинул все ящики, заглянул во все шкафы, но ничего не обнаружил. Я только убедился, что у Карлотты отличный вкус на белье и что чулки она носит до того тонкие, что было даже грешно ворошить их в ящике так, как я это делал.
  Наконец, я отказался от мысли найти что-нибудь в этой комнате и вышел в коридор посмотреть, нет ли там подходящего местечка, где бы джентльмен мог на время спрятать свой смокинг. И когда я так осматривал коридор при свете своего фонарика на авторучке, я подумал, что ведь Руди Сальтьерра может в любой момент вернуться за своим пиджаком, и, пожалуй, Лемми не поздоровится, если Руди решит прийти именно сейчас, особенно учитывая тот факт, что я, разыгрывая из себя Перри Райса, оставил «люгер» дома.
  В конце коридора, как раз около окна, через которое я сюда пробрался, к стене прикреплен умывальник, а над умывальником бак с водой. В другом конце коридора я нашел лесенку, поставил ее около умывальника и пошарил рукой по крышке бака, И оказался прав. Потому что именно на крышке бака и был спрятан смокинг. Когда я внимательно его осмотрел, оказалось, что он сшит из той же материи, что и брюки, в которых Руди сидел со мной в кафе, а в петлице смокинга был тот самый цветок, с которым Руди появился в дверях, когда я увидел его в первый раз.
  Я слез с лесенки, внимательно изучил смокинг, и что ж вы думаете? Меня ожидал приятный сюрприз: в правом кармане пиджака дырка, простреленная пулей. Значит, мое предположение о том, как именно был убит Вилли-Простофиля, оказалось правильным.
  Я засунул руку в боковой карман смокинга и выловил оттуда письмо. И это был сюрприз № 2, потому что письмо адресовано Карлотте де ля Рю, клуб «Селект» Джо Мадригала. Я сначала удивился, зачем это письмо попало в карман Руди.
  Пришлось ознакомиться с содержанием этого послания, написанного, кстати, чертовски паршивым почерком, как будто парень, который его писал, до краев «нагрузился». Письмо гласило:
  
  "Карлотта, у меня сейчас нет времени писать вам много, но я обязательно должен увидеть вас сегодня же вечером и поговорить с вами. Я ужасно беспокоюсь и боюсь в связи с тем, что мне удалось узнать сегодня, и еще больше я беспокоюсь за вас.
  Не знаю, зачем вам нужно водить меня за нос в то время, как вы дружите с Сальтьеррой. Может быть, это из-за моих денег, но даже если это так, если даже вы такая бессердечная, как мне об этом говорили, я все равно должен непременно видеть вас сегодня вечером, хотя бы на несколько минут.
  Я не могу ничего сообщить вам по телефону. Все слишком важно, слишком секретно. Я приду сегодня вечером в клуб, чтобы после вашего выступления серьезно поговорить с вами.
  Вилли".
  
  Я вложил письмо обратно в конверт, конверт опять засунул в боковой карман, смокинг положил на бак, чтобы Сальтьерра мог его забрать, когда придет за ним.
  Я поставил лесенку на место и присел на одну из ее ступенек, чтобы спокойно подумать. Совершенно ясно, как это письмо попало в карман Руди. Карлотта сама отдала его ему после того, как прочитала.
  И также совершенно очевидно, что Вилли-Простофиля пришел сегодня к Джо Мадригалу с намерением выболтать какой-то важный секрет, а Руди ни в коем случае не хотел этого допустить. Вероятно, Карлотта совершенно прозрачно намекнула Руди, что пришло время по уши напоить Вилли Простофилю горячим свинцом, а Руди, выслушав ее намек, сказал «О'кей!»
  Кажется, я не могу пожаловаться на то, как развиваются дела, потому что постепенно начинает вырисовываться определенный смысл в происходящих событиях, и если я еще немного подожду, может быть, удастся запустить свои зубы поглубже.
  Я прислушался. Стояла абсолютная тишина. Поэтому я решил закурить. Потом тихонько прошел через танцзал, в темноте нащупывая дорогу, пришел к коридорчику с телефонами. Вошел в одну из передних будок, положил на микрофон носовой платок, чтобы какой-нибудь умник случайно не узнал мой голос, и позвонил в Главное полицейское управление.
  Дежурную телефонистку Полицейского управления я попросил соединить меня с лейтенантом Ресслером, и через некоторое время парень взял трубку. Это он, он ответил «да» и спросил, кто я такой.
  — Слушай, красавчик ты мой, — сказал я ему. — Ты тупой и обросший мхом из-за своей неповоротливости полицейский. И все-таки я расскажу пару историй, которые тебе будет очень полезно послушать.
  Так вот, прежде всего позволь мне посоветовать тебе немедленно послать полицейскую машину в заведение Джо Мадригала. Там в одной из телефонных будок лежит труп хорошего парня. Его звали мистер Харвест В. Мелландер, и кто-то выстрелил в него в упор три раза. Как видишь, убийство было не случайное, а предумышленное. Во-вторых, этот парень все еще держит в руках телефонную трубку, значит, этот аппарат с момента его убийства выключен.
  А теперь послушай, если ты будешь хорошим мальчиком, то немедленно свяжешься с телефонной компанией и узнаешь, в котором часу выключился этот аппарат, а завтра в газете «Нью-Йорк Ивнинг Миррор» поместишь объявление, в котором точно укажешь мне это время. Тогда, может быть, я позвоню тебе еще раз.
  После чего я повесил трубку и быстренько смотался из заведения Джо Мадригала, потому что, вероятно, лейтенант сейчас же заявится сюда. Я вышел через то же окно и прошел два квартала, потом нанял такси и вернулся в отель, где немедленно улегся в постель, потому что, хотите верьте мне, хотите нет, ужасно устал, а моя старушка мама всегда говорила, что мужчине в жизни нужны три вещи: сытная вкусная еда, крепкий сон и любовь красивой женщины.
  Что же, крепкий сон и сытная еда у меня уже есть, а занимаюсь я по профессии розысками и между прочим подыскиваю для себя третий ингредиент этого джентльменского набора.
  Мне бы очень хотелось, чтобы Карлотта оказалась хорошей женщиной, но мой безошибочный инстинкт, как его называют писательницы, — подсказывает мне, что, к сожалению, она — одна из тех бабенок, которые не задумываясь, выковыряют золотую пломбу из зуба спящего младенца.
  Глава 3
  КАКАЯ-ТО ЧЕПУХА ПОЛУЧАЕТСЯ
  На следующее утро я встал очень рано и во время бритья внимательно разглядывал себя в зеркале. Надо сказать, что вешу я 200 фунтов, лицо у меня свирепое и привлекательное в одно и то же время, так что женщины, особенно если попадают в беду, весьма охотно прибегают к моей помощи. Глядя в зеркало, я раздумывал, долго ли еще удастся сохранить себя целым и невредимым, потому что, как вы понимаете, мою работу нельзя назвать полезной для здоровья. Многие наши ребята обладают достоинствами, которых у меня нет, например, образованием, но все же это не помогает им уберечься от пули. Это доказывает, что образование само по себе еще ничего не значит.
  В то же время у меня есть что-то, что директор называет чутьем, и я имею привычку всегда удовлетворять свое природное любопытство, причем большей частью удовлетворяю его способами, не принятыми среди других наших работников. И говорят, что именно поэтому я считаюсь отличным сыщиком.
  Но тут после этих общих рассуждении я пришел к двум выводам: во-первых, что-то слишком уж интересуюсь этим парнем Вилли-Простофилей, чье настоящее имя было, кажется, Чарль Фрон; и во-вторых, я должен помнить, что собственно моя задача — расследовать готовящуюся кражу золотых слитков и что мне не стоит беспокоиться по поводу этих двух убийств до тех пор, пока они когда-нибудь и каким-нибудь образом не окажутся связанными с похищением золота.
  Но, по-моему, было бы гораздо лучше, если бы нью-йоркские копы, а они обязательно начнут с жаром искать преступников, не очень-то торопились узнать, кто именно убил Мираса Дункана и Вилли-Простофилю, так как это помешает некоторым моим планам.
  В газетах я прочитал, что убийство Чарля Фрона и Харвеста В. Мелландера, чей труп был обнаружен копом Ресслером примерно через 10 минут после того, как я ему позвонил, приписывается шайке гангстеров, орудовавших в клубе «Селект». В газете также говорилось, что копы обещают найти преступников в течение ближайших двух-трех дней. Именно это любой коп в любой стране обещает в отношении любого преступления, но обещания эти еще ровно ничего не значат.
  Совершенно очевидно, что у них никаких подозрений в отношении Руди Сальтьерра, так как у того железное алиби в лице электрика клуба, который утверждает, что Сальтьерра все время сидел в уборной Карлотты. Но между нами говоря, я продолжаю думать, что именно Руди пристрелил Вилли. А электромонтер, очевидно, тоже участвует в игре, и, пожалуй, мне следует переброситься парой словечек с этим парнем, может быть, придется его немного припугнуть и даже применить кое-какие довольно жесткие меры.
  Обдумав все это, я отправился на телеграф и послал на имя директора шифровальную телеграмму:
  
  "Специальный агент Лемюэль Г. Кошен. Директору Федерального Бюро Расследований, Вашингтон.
  Сообщаю: Мирас Дункан убит вчера вечером в клубе «Селект» Джо Мадригала Нью-Йорк. Мною заявлено нью-йоркской полиции, что это Харвест В. Мелландер. Мужчина примерно тридцати лет, блондин, карие глаза, нос и рот выше среднего размера, безобразный, рост примерно 5 футов 8 дюймов, известный как Вилли-Простофиля или Чарль Фрон, убит там же примерно через два часа после убийства Дункана. Пожалуйста, распорядитесь в замедлении расследований местной полицией, чтобы дать возможность событиям развиваться своим чередом. Пожалуйста, сообщите мне в отель Корт полную информацию относительно Чарля Фрона. Сведения следует прислать в пакете с рекламными акциями на имя Перри Ч. Райса. Сообщите все детали, касающиеся отправки золота из США в Англию. Откуда будет взято золото: из Пробирной палаты США или из Федерального банка Нью-Йорка. Временно снят с подозрения местной полицией по поводу убийства Чарля Фрона, но, возможно, нахожусь под наблюдением за отсутствием достаточных сведений, подтверждающих мою личность".
  
  Освободившись от бремени этих волнующих вопросов, я вернулся в отель и выпил немного виски, потому что, мне кажется, в самое ближайшее время должно произойти что-то очень интересное, во всяком случае, я надеюсь на это.
  В половине десятого ко мне пришел «Хмельной», до краев наполненный новостями и виски. Он спросил, известно ли мне, что в заведении Джо Мадригала произошло еще одно убийство: парня по имени Мелландер пристрелили в телефонной будке. Я ответил, что читал об этом в газете. Он сказал, что, кажется, разыгрывается довольно интересная история и, пожалуй, у него получится парочка неплохих статей. Мне кажется, что он, как репортер, был ужасно доволен всем случившимся.
  «Хмельной», конечно, догадался, что я был у Джо Мадригала вчера по делу, хотя не знал точно, по какому. Он намекнул, что если может быть чем-нибудь полезен, мне стоит только слово сказать.
  Я сидел и все думал о «Хмельном» и пришел к заключению, что лучше всего откровенно рассказать этому парню, зачем я приехал в Нью-Йорк. Я вполне могу положиться на свое чутье в этом отношении, поэтому я рассказал ему все, что услышал вчера от Мелландера.
  Я рассказал ему, кто в действительности был Мелландер и что, мне кажется, оба убийства связаны с предполагаемым похищением золота. Это совершенно очевидно в отношении Дункана и, вероятно, столь же справедливо в отношении Вилли. Я также сказал ему, что он окажет мне большую услугу, если расскажет всю подноготную Руди Сальтьерра.
  Он был страшно доволен. Сказал, что я молодец, что рассказал ему всю историю, что пока он будет держать язык за зубами, и как только я подам ему сигнал, он немедленно напишет колоссальную криминальную статью, самую лучшую за всю его долгую карьеру репортера, до краев заполненную виски, женщинами и всем, чем хочешь! После чего мы с ним выпили еще по стопочке, и он пошел посмотреть, не удастся ли ему что-нибудь разнюхать для меня.
  Было 12 часов. Я одел шляпу, пошел в заведение Джо Мадригала, спросил этого парня, и меня немедленно провели к нему в кабинет. Кажется, Джо отнюдь не был недоволен моим приходом, он все еще был в некотором возбуждении в связи с двумя убийствами, происшедшими в его клубе, и, по-моему, отнюдь не возражал против этих убийств, потому что надеялся, что теперь к нему валом повалит публика, хотя бы просто посмотреть место, где в один вечер было убито два человека. Это еще раз доказывает, что люди проявляют особый интерес к человеку только после того, как тот умрет.
  Я великолепно расписал ему сцену, как меня вчера вечером забрали в полицию и допрашивали там, и сказал ему, что когда вернусь в МэзонСити, у местных жителей волосы на голове встанут дыбом от моих рассказов о жизни в Нью-Йорке, где меня в первый же вечер забрали в полицию по подозрению в убийстве. Потом я сказал ему, что очень люблю читать детективные романы, регулярно прочитываю по одному каждую неделю, уверил, что если бы я работал в полиции, то был бы хорошим сыщиком. Я также заметил, что у меня есть своя теория относительно этих убийств; мне кажется, что Вилли-Простофилю пристрелил человек, вышедший из маленькой двери, находящейся с правой стороны эстрады.
  Он ответил, что это невозможно, так как у самой двери, только с другой стороны, на возвышении сидит электромонтер, регулирующий освещение эстрады, и ему хорошо видно все, что происходит за кулисами. Единственным человеком, который мог бы пройти через эту дверь и выстрелить в Вилли, был Руди Сальтьерра, но электромонтер клянется и божится, что Руди все время находился в уборной Карлотты.
  Я сказал, что все это очень интересно. А нет ли у того электромонтера собственной теории относительно происшедшего? Он клюнул на эту удочку и повел меня через танцзал к парню, ведающему освещением эстрады и зала. Я поговорил с ним, и он подтвердил, что никто не смог бы пройти или выстрелить через эту дверь.
  Скендал, — так звали электрика, — огромный парень, свирепого вида, и, поговорив с ним, я пришел к заключению, что он еще и первоклассный лгун — состряпал такое железное алиби для Руди. И я решил, что мне нужно в ближайшие же дни поговорить с ним сначала спокойно, а потом, может быть, и с кувалдой в руках.
  Что ж, я решил, что неплохо провел утро. Поэтому предложил Джо Мадригалу выпить немного ржаного за мой счет. Это предложение ему очень понравилось, поэтому мы вернулись к нему в кабинет и уселись со стаканчиками в руках. Этот Джо Мадригал — типичный пиндос[1]. Многие из них содержат подобные заведения, и этот неплохой парень. После нашей беседы я убедился, что он вряд ли знает, что происходит в его заведении. Шайка Карлотты-Сальтьерры крутит здесь свои дела без его ведома и собирается крутить и дальше, если только с ней ничего не случится.
  Я сказал, что считаю Карлотту очаровательной девчонкой и собираюсь всерьез за ней приударить. Джо честно предостерег меня, предупредив, что Карлотта — любовь Руди Сальтьерры, и пытаться вклиниться третьим в эту милую парочку — это все равно, что играть в бейсбол с парой бенгальских тигров. Я также узнал от него, что это именно Руди порекомендовал ему Карлотту в качестве певицы и из-за нее он теперь здесь все время крутится.
  Мадригал также предупредил меня, что Руди — жестокий парень, и к тому же гангстер довольно крупного масштаба. На вид милый и тихий, но тем не менее очень крупный мошенник, и у него ужасно скверный характер, он всегда тихо и спокойно убирает с дороги любого, который вздумает ему дерзить и вообще мешает в махинациях. Джо также сказал мне, что, по его наблюдениям, Руди всерьез влюбился в этот пучок оборочек. Джо нисколько не удивится, если Руди совершит такую глупость, что женится на Карлотте, потому что сам Руди как-то сказал Джо, что на сей раз у него все по-другому и что он раньше никогда не испытывал подобных чувств ни к одной даме. Конечно, все это очень хорошо, но только мне эти слова о необычайно пылкой любви Руди показались сущей белибердой, потому что я слишком хорошо знаю гангстеров и как они смываются от своих красоток после того, как наговорят им кучу бабушкиных сказок и наобещают всего, чего хочешь, лишь бы добиться, чтобы красотка была послушна и на все просьбы отвечала «хорошо, папа».
  После этой милой беседы с греком я зашел в ближайший ресторанчик, заказал ленч и решил хорошенько подумать. Пожалуй, чтобы не упускать из вида противника, мне надо немного прибавить хода, и будет неплохо, если я сейчас пойду к Карлотте и постараюсь узнать, какую роль она играет в этом деле.
  Вы подумаете, что этот ход нельзя назвать слишком умным, но я уже неоднократно убеждался, что если брать быка за рога, всегда получается результат, даже если этот результат получает сам бык.
  Поэтому я зашел в аптеку и посмотрел в телефонной книге адрес ближайшего от Джо Мадригала цветочного магазина. Потом позвонил в клуб «Селект» и сказал ответившей мне девушке, что я из цветочного магазина, где мисс де ля Рю заказала цветы, но мы потеряли ее домашний адрес, и не будет ли она столь любезна сообщить мне его. Девчонка поверила мне и дала адрес Карлотты: Риверсайд Райз, Уэст, 113-я улица. Я впрыгнул в такси и отправился по этому адресу.
  Квартира Карлотты находится в роскошном доме, очевидно, она недурно зарабатывает, распевая по ночным клубам. Внизу, в подвале, в указателе имен, я узнал, в какой квартире она живет. Поднялся наверх и пошел прямо по коридору до ее двери. У двери я постучал и подождал, пока мне открыла дверь цветная девушка, разодетая, как горничная из французского фарса.
  Я через ее плечо увидел другую дверь, как раз сзади, на противоположной стене. Дверь была закрыта, и я понял, что Карлотта дома. Но когда я сказал девушке, что хотел бы видеть мисс де ля Рю, она ответила, что мисс дома нет, и посоветовала лучше обратиться в клуб «Селект», где та бывает по вечерам, потому что мисс дома не принимает.
  Я ей ответил, что меня не интересует, принимает она или не принимает дома, а когда девушка немного отступила назад, чтобы закрыть дверь, я поставил за порог ногу и слегка оттолкнул служанку. Тогда она страсть как раскипятилась, но я посоветовал ей вести себя прилично и не волноваться, а сам прошел через холл, постучал в дверь на противоположной стороне, открыл ее и вошел.
  Это была роскошная гостиная, вся сплошь заставленная всякими дамскими безделушками, а за столом в прелестном пеньюаре сидела сама Карлотта и писала какое-то письмо.
  Когда она услышала шум моих шагов, она повернулась и посмотрела на меня так, как будто я был нечто, выползшее из-под древней скалы.
  — Что вам надо? — спросила она. — Разве вам не сказали, что меня нет дома?
  Я положил шляпу, сел и закурил сигарету. Она нервно постукивала по паркету ножкой, и, надо сказать, ножка у нее самая замечательная из всех виденных мною, а я много видел их на своем веку.
  — Послушайте, мисс Карлотта, — начал я с милой улыбкой, — поймите меня правильно, мне не хотелось бы, чтобы вы заблуждались на мой счет, потому что я не из тех парней, которые чувствуют к женщине глубочайшее уважение и, хотите верьте, хотите нет, но моя мать тоже была женщина, а мой отец учил меня, что никогда не следует грубить, или, упаси боже, бить женщину, нужно просто на всякий случай всегда знать расписание поездов, уходящих из данной местности…
  И тут Карлотта не выдержала. Она встала и разыграла бурную сцену негодования. Она кричала, что ее совсем не интересует, чему меня учил мой отец, что я должен сообщить ей цель моего прихода, иначе она немедленно позвонит лифтеру и вышвырнет меня из квартиры. Тогда я сделал вид, что очень опечалился, и сказал, что знаю, как недостаточно мое образование, и совсем не умею разговаривать с женщинами. Но, если бы я знал, что мне придется встретиться с такой очаровательной дамой, как Карлотта, я бы потратил полжизни на изучение искусства приятной беседы и болтал бы сейчас не хуже любого диктора радиостанции «Колумбия Бродкастинг Систем».
  Она снова начала постукивать ножкой по полу, а я сказал, что я вчера видел ее в клубе, и она с первого взгляда пленила меня, я никогда в жизни не видел подобных женщин, и буквально схожу с ума от нее. Мой приятель Джерри Тартан обещал познакомить меня с ней, но все наши планы расстроились из-за этого убийства, и я теперь позволил себе нескромность пойти к ней на квартиру потому, что должен с минуты на минуту уехать из Нью-Йорка, но не могу этого сделать, не повидав ее.
  Во время этой моей довольно длинной речи бабенка окидывала меня подозрительными взглядами, и, наконец, я увидел, что мои льстивые слова возымели-таки свое действие: выражение ее глаз несколько смягчилось, и она клюнула на всю эту чепуху, которую я ей наплел.
  Потому что, как это ни смешно, любая женщина, кто бы и что бы она ни была, стоит вам начать разговор о том, что вы от нее без ума, в девяти случаях из десяти поверит вам, потому что все женщины со времени сотворения мира всегда хотят, чтобы в них влюблялось как можно больше парней. И вы можете мне поверить: если бы в свое время змию в райском саду не была известна эта истина, на земле не было бы никаких людей, в том числе и нас с вами, а Адам до сих пор ходил бы, как в закопченных очках, и так ничего не заметил бы у Евы, во всяком случае, не заметил бы того, чему следует быть замеченным.
  Она сказала, что, может быть, все это так, но мне не следует врываться на квартиру незнакомых людей, и вообще, чего я хочу?
  Я стал возмущаться тем, что полиция подозревает меня в убийстве Вилли-Простофили, хотя это совершенно невозможно: такой парень, как я, в своей жизни мухи не убьет. Красочно живописал, как расстроен этим ужасным приключением.
  Когда я закончил эту трогательную речь, она встала, подошла к маленькому столику, достала из роскошной коробки сигарету и прикурила от серебряной с орнаментом зажигалки, потом принесла мне и коробку, и зажигалку, сама достала сигарету и дала прикурить.
  Все это время она стояла около меня, и должен вам сказать, эта бэби — настоящая конфетка. У нее роскошная фигура и королевская осанка, а душится она самыми замечательными духами, аромат которых я помню еще с тех пор, как разыскивал в ее уборной смокинг Руди. Этот же аромат, и то, что она стояла около меня и смотрела сверху вниз своими очаровательными, слегка потупленными и теперь уже ласковыми огромными глазищами, начало меня так волновать, что мне пришлось несколько раз напомнить себе, что я нахожусь на работе, потому что чуть не ударился в сентиментальность, и тогда бы все пошло к чертям.
  И так всегда получается, потому что я уже на личном опыте убедился: если в деле встречается хорошая добродетельная женщина — ну, знаете, такая, с которой бы моя мама хотела, чтобы я познакомился, — она обязательно ходит на низких каблуках, на голове у нее нелепая челка, и говорит она высокопарно, и ты вдруг начинаешь чувствовать, что тебе следовало бы пройти курс поведения за столом, не заглатывать целиком макароны и т.д. Но если ты встретишься с порочной девчонкой, вроде этой Карлотты, можешь поставить об заклад свой последний гривенник: она обязательно будет искусно подкрашена, и духи у нее самого правильного аромата, и туфельки на французских каблуках, а платье сидит на ней так, как будто она влита в него, и говорит она таким голосом, что тебе сразу невольно придет в голову мысль о необходимости продолжения рода своего, чтобы обеспечить мистера Рузвельта новыми избирателями, которые бы проводили в жизнь его новый порядок до того, как он станет старым.
  Она дала мне прикурить, села рядом со мной на диван, подождала минутку и начала:
  — Слушайте, Перри, я чувствую, что вы такой человек, о котором я всю жизнь мечтала, и мне кажется: это не простая случайность, что вы вчера оказались в клубе Джо Мадригала.
  — Да… Я думаю, что сама судьба послала вас туда, потому что мне очень нужна помощь.
  И тут она начала напевать, как сожалеет, что вчера высказала предположение о моей причастности к убийству Вилли-Простофили, но это произошло только потому, что она была очень расстроена, когда я пришел в ее уборную, хотя это теперь не имеет значения, так как все убедились, что это не я, потому что у меня даже не было оружия. Когда она все это говорила, то показалась мне даже немного печальной. Потом она спросила, что я думаю относительно этих убийств. Ей кажется, что я человек с головой и могу все объяснить, так как она ужасно расстроена и огорчена всеми происшедшими событиями.
  Тогда я сказал ей то же, что и накануне, и пока это говорил, внимательно наблюдал за ней в зеркало, которое висело на стене напротив, и видел, как она смотрела на меня своими зоркими кошачьими глазищами, вероятно, все время прикидывая в уме, о чем же собственно я догадался и сколь правильны мои догадки.
  Я сказал, что Вилли-Простофилю не мог убить человек, находившийся в зале. Для меня это совершенно очевидно, т.к. я стоял как раз около его стола. Хотя бра над столом было погашено, я все же не мог бы не заметить человека, приблизившегося к Вилли. Поэтому убежден, что убийца вышел из маленькой дверцы с правой стороны эстрады.
  Потом я спросил ее, каждый ли раз, когда выключается бра над столиком она поет. Она сказала, что свет там всегда горит, но, вероятно, вчера вечером что-то испортилось. И, я думаю, она совершенно права, потому что могу держать пари: этот парень Скендал, электромонтер, безусловно, участвует в игре, и он нарочно выключил бра, чтобы из зала не было видно человека с револьвером в руке. Это еще раз подтвердило мое решение поговорить как-нибудь на досуге со Скендалом.
  Потом она выдала еще один вздох и невинным голоском поинтересовалась, правда ли, что я подозреваю в убийстве Вилли Руди Сальтьерра. На это я ответил, что больше никто не мог этого сделать. Тогда она напомнила мне, что электромонтер, который следит за освещением эстрады, дает Руди железное алиби, утверждает, что Руди все время находился в уборной, и кроме того, у Руди вообще нет револьвера.
  Эта мысль о револьвере мне что-то не приходила в голову. Ведь когда мы пошли в полицейское управление, у Руди действительно не было револьвера, но он мог запрятать его в любое место в клубе, кроме того, я уверен, что в этом деле замешано еще несколько человек, он мог сделать это с их помощью.
  Но я решил подыграть Карлотте; стал уверять, что готов выполнить любое ее желание, и раз она уверена, что это был не Руди, то я тоже не буду подозревать его.
  Тогда она еще раз глубоко вздохнула, встала и сказала, что мне уже пора идти, но если я останусь в Нью-Йорке, она будет рада видеть меня. И тут совершенно неожиданно она обхватила меня руками за шею, и прежде чем я успел что-нибудь сообразить, уже целовал эту бэби, как еще никого на свете до этого не целовал. Вы скажете, что получается какая-то чепуха. Но вы, ребята, не волнуйтесь, потому что я в своей жизни никогда не упускал случая поцеловать хорошенькую девчонку, если только, конечно, это не шло во вред моей текущей работе.
  Во всяком случае Карлотта повисла на мне, как моллюск на бакене, начала мне говорить, что она очень несчастна, что попала в очень неприятную историю, что она вообще не очень-то любит Руди Сальтьерра, а вот из-за меня она начинает сходить с ума.
  Я, конечно, все эти ее сладкие слова понял по-своему и немного в уме их подсолил. Я понял, что бабенка считает меня простачком.
  Когда мы с ней вдоволь наобнимались, я сказал, чтобы она успокоилась: если у нее будут какие-нибудь неприятности, то всегда и во всем может положиться на Перри Ч. Райса. Я сказал также, что если не уеду из Нью-Йорка, то сегодня вечером обязательно приду к Джо Мадригалу еще раз послушать ее пение. Потом она мне пробормотала, что никогда бы не бросилась на шею мужчине, как произошло это сейчас. Но ей никогда в жизни не приходилось встречать такого человека, как я, который напоминает ей деревню и широкие просторы. Ну, я, конечно, воздержался от того, чтобы сказать, кого она мне напоминает, потому что решил довести игру до конца.
  Затем мы с ней горячо попрощались, и я ушел. Но, отойдя от ее дома на квартал, я вернулся другим путем и некоторое время наблюдал за ее подъездом. И оказался прав: ровно через 10 минут, как штык, к дому подкатил роскошный лимузин, и из него вышел Руди Сальтьерра, цветущий, как все цветы мая.
  Я закурил сигарету и смылся.
  Я был очень доволен результатами своего визита, потому что (ставлю чашку кофе против всего чая Китая) сейчас эта девчонка рассказывает Руди обо мне. Оба немного меня испугались, и, пожалуй, начнут что-нибудь предпринимать, а мне как раз это и нужно, потому что если вы хотя бы немного перепугаете преступников, они начинают нервничать и совершать такие проступки, которых в спокойном состоянии никогда бы не совершили. И тогда частенько выдают себя.
  Я взял такси, вернулся к себе в отель, выпил немного виски, лег в постель и решил все спокойно обдумать. Через некоторое время я встал и выглянул в окно. Так и есть: на другой стороне улицы, как раз против входа в мой отель, я увидел парня, который просто так стоял около папиросного киоска и ничего не делал. На нем был светло-серый костюм и шляпа, сдвинутая на один глаз. Он курил, жевал резинку и не спускал глаз с подъезда отеля.
  Мне это очень понравилось. Я думаю, что это Руди послал одного из бандитов наблюдать за мной. И это был как раз тот случай, когда мне самому хотелось, чтобы у меня был «хвост» Но пожалуй, мне теперь лучше все время носить с собой пушку, потому что, кажется, ребята прицеливаются в меня, а мне совсем не хочется умирать обутым и одетым, разве только если придется упасть в реку, перегрузившись спиртным, или по другой какой-нибудь милой и еще более невинной причине, что может случиться с любым из вас.
  Глава 4
  ГРУБЫЕ МЕТОДЫ
  В 7 часов я принял душ и переоделся, после чего собрал чемоданчик, позвонил портье и попросил прислать мне счет, потому что решил в этот отель больше не возвращаться, чтобы Руди Сальтьерра не знал, где я нахожусь. У меня инстинкт на всякого рода неприятности, и вот этот самый инстинкт подсказывает мне, что в очень скором времени эти неприятности начнутся.
  И вот как я представляю сейчас все дело: Карлотта разыграла сегодня нежную сцену, чтобы ближе подобраться ко мне и внушить, что она скромная, невинная, заблудившаяся девочка, которая каким-то путем попала в лапы гангстера Руди. Но я помню, Джо Мадригал говорил мне, что это именно Руди порекомендовал ему Карлотту, так что, очевидно, эта парочка уже давно работает вместе, и считает меня за совершеннейшего осла.
  Я думал еще о многих вещах, но это все только теории, и я не собираюсь утруждать вас пересказыванием их. Лучше посмотрим, как они обернутся на деле.
  Потом я пообедал, а в 9 часов мне позвонил по телефону «Хмельной». Он сказал, что был в репортерской комнате в Главном полицейском управлении и услышал там кое-что о Сальтьерра.
  «Хмельной» полагает, что Сальтьерра создал себе большое состояние на контрабандной торговле вином во время сухого закона, а с тех пор в крупных масштабах ведет «рэкет».
  Ну, что такое «рэкет», вам, вероятно, известно, а кому неизвестно, я объясню: какой-нибудь парень приходит к другому и говорит: «Вам угрожает опасность, вы нуждаетесь в охране, и я могу вам ее обеспечить». Если парень сразу согласится заплатить за охрану, тогда «о'кей». Если же нет, тогда бандит так организует дело, что парень действительно будет нуждаться в охране, и ему останется или все-таки заплатить за охрану, или готовить для себя торжественные похороны.
  По словам «Хмельного», Сальтьерра — парень с башкой, пьет он немного, не болтает лишнего, а ребята, работающие на него, самые первоклассные, так сказать, избранные гангстеры. Они отлично знают свое дело и не страдают обычным недостатком всех гангстеров: не имеют привычки широко открывать рот, когда напьются, а выпить они могут очень много.
  «Хмельной» спросил меня, где мы увидимся. Я ответил, что собираюсь пойти попозже к Джо Мадригалу, и попросил его узнать, где живет электромонтер Скендал, потому что мне нужно поговорить с ним. Он сказал, что нет ничего проще. Мы договорились встретиться в клубе «Селект» в 12 часов ночи.
  Я спустился вниз, оплатил счет и сказал портье, что мне нужно срочно уехать, но завтра я забегу сюда, потому что мне должны прислать кое-какие письма, и пусть он их для меня сохранит.
  Потом я вышел из подъезда и увидел, что парень в светло-сером костюме и в сдвинутой на глаза шляпе тоже сел в машину и поехал вслед за мной. Я сказал своему шоферу-итальянцу, чтобы он немного покрутил по улицам, а потом остановился бы где-нибудь в тихом спокойном местечке. Так он и сделал. Когда мы остановились, я через заднее стекло увидел, что машина с тем парнем тоже остановилась примерно в 30 ярдах сзади. Я вышел из такси и пошел по тротуару по направлению к той машине. Подойдя к ней, я неожиданно повернулся, рванул дверцу и увидел, что в машине сидит тот самый парень в светло-сером костюме и в шляпе.
  — Слушай, ты, умник мой, — сказал я ему. — За мной уже много раз таскались хвостом такие ловкачи, как ты, и я официально тебе заявляю: мне не нравится твоя рожа, и если ты сейчас же отсюда не смоешься, то получишь хороший удар по скуле. Как тебе нравится такая перспектива?
  И только он собирался мне что-то ответить, для чего слегка наклонился вперед, я схватил его за концы щегольского шарфа, слегка подтянул к себе и со всего размаха дал ему классический удар в нос. Парень так и повалился в угол машины, а я посоветовал шоферу немного подождать, пока его пассажир придет в себя, узнать у него домашний адрес и быстренько отвезти туда.
  Я вернулся к своей машине и, проехав несколько минут, велел шоферу остановиться около маленького отеля под названием «Деламер», где я зарегистрировался как Перри Райс. Когда я вошел в свой номер, первым делом выпил большую стопку виски, чтобы надлежащим образом подготовиться к грядущим событиям.
  Я распаковал свой чемоданчик, немного посидел, потом послушал «последние известия», одел плечевую кобуру с «люгером», вызвал такси и отправился к Джо Мадригалу.
  А этот грек Мадригал оказался прав, когда радовался, что в его заведении произошло два убийства, потому что его клуб «для избранных» был битком набит народом. Все они получали огромное удовольствие от того, что лично увидели место, где в один вечер было убито сразу два парня.
  Джо Мадригал стоял на своем обычном месте, разодетый в пух и прах и с красной гвоздикой в петлице. Видно было, что он очень доволен ходом дела. Мы выпили с ним по паре стаканчиков и немного поболтали. Он рассказал мне, что к нему приходила полиция и что они считают, убийца Харвеста В. Мелландера сразу же после совершения преступления ушел из клуба, а в зале остался его сообщник, который, вероятно, сидел за одним из столиков сзади меня, и именно этот парень и убил потом Вилли-Простофилю. Они полагают, что он сидел сзади меня и стрелял из-за моей спины, потом быстренько смотался, прежде чем Джо успел закрыть дверь.
  Но сам Мадригал не верил в эту версию, так как девушка в раздевалке, мимо которой обязательно должен пройти каждый выходящий из клуба, уверяет, что никто из зала не выходил. Я все понял: полиция несколько затягивает расследование, откуда видно, что мою телеграмму в Вашингтоне уже получили и, вероятно, местной полиции уже отдано соответствующее распоряжение.
  Вскоре пришел «Хмельной». Как обычно; он уже нагрузился до половины, но башки еще не потерял. Он прямо подошел ко мне и сказал, что, кажется, дела идут о'кей, он надеется, что информация, которую дал относительно Сальтьерры, оказалась для меня полезной, и что, вероятно, в ближайшие 2 — 3 дня он узнает еще кое-что. Какие-то сведения поступили к нему по другой линии, но он мне ничего не скажет до тех пор, пока не проверит все. Он подозревает, что настоящее имя Вилли-Простофили не Чарль Фрон, как предполагалось. Надо разузнать, кем был он на самом деле.
  Он также сказал, что узнал адрес Скендала. По слухам, Скендал — хороший парень, у него никогда не было никаких столкновений с Нью-Йоркскими копами, живет он где-то в западной части города над гаражом. Он дал мне точный адрес. Я сказал, что, возможно, как-нибудь зайду поговорить с этим парнем.
  Вскоре пришел Руди Сальтьерра, и я заметил, что на нем был совершенно новый костюм: смокинг и брюки были сшиты из одинакового материала. Одет он опять был шикарно, с белой гвоздикой в петлице, а запонки бриллиантовые с жемчугом. Он был очень приветлив со мной, угостил виски и сказал, что если мне надоест сидеть в клубе, он может проводить меня в другое, более интересное место. Я поблагодарил за такое предложение, сказал, что, возможно, им воспользуюсь. Хотя, можете мне поверить, у меня отнюдь не было такого намерения!
  Он стал еще более приветливым и дружественным. И я сказал ему, что он счастливый парень, потому что у него любовь с такой женщиной, как Карлотта, и что я считаю Карлотту самой красивой женщиной на свете. А парень, который дружит с такой женщиной, вероятно, сам должен быть очень хорошим человеком. Он сказал, что, вероятно, это так и есть и что после того, как она споет свою песенку, мы все вместе выпьем по бокалу шампанского просто чтобы доказать мне, сколь дружелюбно они ко мне относятся и что у них нет никакой обиды из-за нашей вчерашней перепалки.
  Он также сказал, что в этих убийствах вообще нет ничего особенного, так как подобные вещи очень часто случаются повсюду, и особенно в Нью-Йорке. Никто собственно не волнуется по поводу них, потому что оба убитых парня были тем или иным способом связаны с гангстерами, а связь с гангстерами никогда никого ни к чему хорошему не приводила.
  Потом барабан начал выбивать дробь, на середину площадки вышел Джо Мадригал и сказал, что он очень сожалеет, что вчера вечером во время исполнения песенки мисс де ля Рю был убит парень. Кроме того, другой был найден убитым в телефонной будке. Но он надеется, что никого это особенно не огорчит, и все могут убедиться, как у Джо Мадригала можно хорошо провести время. А сейчас разрешите ему представить знаменитую Карлотту.
  И тут он смывается, свет выключается, только один занавес освещается ярким лучом. Потом занавес раздвигается, и там стоит Карлотта. Я уже говорил вам раньше, что это роскошная девчонка, но если бы вы могли ее видеть сейчас, одетую в великолепное платье цвета пламени, которое так и переливалось в лучах прожекторов, у вас бы непременно дух захватило, а сердце перестало бы биться на несколько минут.
  Она исполнила ту же песню, что и накануне, после чего ушла за кулисы, и свет полностью выключили. Руди Сальтьерра подмигнул мне, и мы перешли к столу, за которым вчера сидел Вилли-Простофиля. Только я заметил, что сегодня стенное бра, находящееся сзади столика, горит, значит, Скендал потрудился и исправил его.
  Через некоторое время к нам присоединилась Карлотта.
  Она улыбнулась мне. Я поздоровался с ней, а Руди заказал бутылку шампанского. Тут заиграл оркестр, и все начали танцевать. Но я немного удивился, почему это Руди не танцует со своей Карлоттой, и хотя оркестр старался вовсю, выбивая отличный ритм, Руди даже с места не сдвинулся. И кажется, я понимаю, почему: он боится, что если он будет танцевать, я тоже смогу пригласить Карлотту на следующий танец, а эта идея ему не по душе.
  Вдруг Карлотта спросила, нет ли у меня карандаша, потому что она хочет показать нам один фокус. Я дал ей маленький серебряный карандашик, и она нарисовала на скатерти какую-то чепуховую загадку, которая, может быть, и действительно была очень интересной для тех, кто любит подобные вещи. Но карандашик она мне не возвратила. А когда Руди загляделся на какую-то танцующую пару, она опять что-то написала на скатерти под тарелочкой для хлеба, потом бросила на меня быстрый взгляд и снова взглянула на тарелочку. И я понял, что эта дама написала мне письмо, на что улыбнулся про себя, так как догадался: парочка задумала что-то сделать со мной в самое ближайшее время.
  Я посидел еще минут десять, потом сказал, что мне пора уходить, так как я должен еще кое с кем повидаться. И как только я поднялся, Сальтьерра пригласил Карлотту на танец. Я попрощался с ними, а когда они отошли от столика, слегка наклонился, отодвинул тарелочку и увидел послание для меня, написанное на скатерти: «На квартире. Три часа». Я понял, что она назначает мне свидание у себя дома сегодня в три часа ночи. Я не считаю, что это умный ход с их стороны. Я пошел к бару и поискал там «Хмельного», но он куда-то уже исчез. Тогда я забрал в раздевалке свою шляпу, сел в такси и поехал к себе в отель.
  Когда в номере я немного подумал, то решил, что надо поскорее покончить с делом Скендала, потому что я придаю этому разговору очень большое значение. Может быть, мне удастся получить подтверждение кое-каких подозрений в отношении Сальтьерры.
  Я отлично понимаю, что брожу впотьмах, но с другой стороны, все-таки в глубине души мне кажется, что я потихоньку подбираюсь к делу о похищении золота, что, собственно, и является моей основной задачей в данный момент.
  «Хмельной» сказал, что Скендал живет в западной части города, недалеко от Спрус-стрит на втором этаже трехэтажного здания, как раз над гаражом. От Мадригала я узнал, что Скендал сегодня вернется домой раньше обычного, так как он вчера в связи с убийством долго задержался на работе.
  Пожалуй, я поговорю с этим парнем до того, как он разоспится, чтобы мог более точно и членораздельно отвечать на мои вопросы.
  Я сменил смокинг на обыкновенный дневной костюм, заткнул «люгер» за пояс брюк, взял такси и попросил шофера довезти меня до угла Спрусстрит.
  По дороге я все думал, каким парнем окажется Скендал, не будет ли у меня с ним неприятностей. Но потом я решил, что все равно скоро все узнаю и нечего об этом заранее думать. Между прочим, вот это и называется логикой.
  На углу Спрус-стрит я расплатился с шофером такси и немного постоял, присматриваясь к обстановке. Гараж находится в двух-трех кварталах вниз по Спрус-стрит. Я прошел немного и закурил, остановившись как раз против гаража на другой стороне улицы, внимательно приглядываясь, что из себя представляет эта хата.
  Это небольшое здание, примерно на 3 — 4 машины, и серая бензиновая колонка. Сбоку дверь, вероятно, это вход наверх в квартиру Скендала. Сзади гаража еще одна дверь, вероятно, в квартиру на третьем этаже.
  Я вытащил из кармана газету, прорвал в середине ее дырку и встал под фонарем, делая вид, что углубился в чтение, а сам все время наблюдал сквозь дырку за парнем, который работал в гараже (он менял покрышку у одной из машин).
  Вдруг задняя дверь дома открылась, оттуда высунулась чья-то рожа и что-то сказала парню, работающему в гараже. В дверях оказался Скендал, и, очевидно, он куда-то послал парня, работавшего в гараже, так как тот бросил возиться с покрышками и побежал к папиросному киоску в конце улицы, вероятно, купить что-нибудь для Скендала.
  Скендал минуту постоял в дверях и исчез. Вероятно, поднялся к себе наверх. Парень из гаража все еще стоял около папиросного киоска, поэтому я быстренько перебежал через улицу, вошел в гараж и спрятался там в темноте.
  Через несколько минут вернулся парень с сигаретами. Я видел, как он поднимался с ними наверх. Потом он снова спустился вниз, стал возиться с покрышкой, так что мне не представило особого труда проскользнуть в открытую дверь сбоку и закрыть ее за собой.
  Я очутился перед деревянной лестницей. Наверху из-под одной из дверей виднелась полоска света. Я поднялся наверх и заглянул в комнату. Это оказалась спальня, а в углу ее Скендал в одной рубашке без пиджака возился с радиоприемником.
  Я достал свой «люгер».
  — Хелло, Скендал, как поживаешь? — спросил я его. Он резко повернулся. Сначала он очень испугался, как будто наступил на змею, а потом узнал меня. Он улыбнулся.
  — Эй, да это никак мистер Райс, — сказал он, выпрямляясь во весь рост, притом его огромные ручищи болтались по бокам. — К чему эта пушка, мистер Райс? И чем я могу вам служить?
  — Ты садись вот здесь, помолчи немного, — сказал я ему. — И послушай моего совета, делай все, что я тебе прикажу, иначе эта пушка может выстрелить и ты заработаешь пару пуль прямо в брюхо. Понял?
  Он сел, но совершенно спокойно, и я подумал: вероятно, на этого парня уже не в первый раз наставляют пистолет.
  — Слушайте, Райс, — сказал он. — Что случилось? Вооруженный грабеж? Что вам нужно?
  — Слушай ты, болван, — прикрикнул я. — Это не грабеж, и ты отлично знаешь, зачем я сюда пришел. Вы убили моего лучшего друга ВиллиПростофилю, потому что он слишком много знал о вас. Так вот: сейчас ты мне все расскажешь, в чем у вас там дело. Я возьму тебя в такую переделку, что не дальше, как к утру, твои виски поседеют, а в поясницу вступит двойной прострел. Понял?
  Он встал. А нервы у парня крепкие!
  — Понял, приятель, — сказал он. — А теперь ты послушай меня: если ты выстрелишь из своего револьвера, ровно через десять секунд здесь появится с полдюжины моих ребят, и что они тогда с тобой сделают, это уже никого не касается. Так вот лучше послушай моего совета и…
  Тут его речь оборвалась, и он через всю комнату поднырнул под меня. Я опустил голову и подставил под его скулу левый локоть. Он упал, но тут же, едва успел стукнуться об пол, снова встал и нацелил на мою голову кулак. Я парировал удар и развернулся справа, но промахнулся, и тут у нас началась самая настоящая схватка классической борьбы, но только без судей и без барьеров.
  Надо сказать, Скендал оказался сильным парнем, но я оказался намного сильнее его. И когда мне удалось повалить его, сесть верхом и несколько раз постучать его башкой об пол, парень выглядел довольно бледно.
  Потом я приложил большие пальцы обеих рук к его адамову яблоку, отчего у него слегка выпучились глаза.
  — Теперь слушай, мой ненаглядный, — сказал я ему. — Ну как ты, согласен делать то, что я велю или нет? Если да, дай мне знать обычным путем. Если же нет, я еще слегка поднадавлю пальцами твое горлышко до тех пор, пока не станешь вполне готовым клиентом для ближайшего морга.
  Лицо у него сделалось почти совсем черным, когда он кивнул мне. Я слегка ослабил хватку.
  — Теперь слушай внимательно, Скендал, — сказал я. — Ты видишь, мой верх, так что тебе не следует ссориться со мной. Прежде всего мне нужно знать абсолютно все относительно вчерашнего происшествия у Джо Мадригала. Каким образом Сальтьерра убил Вилли-Простофилю и почему? Это вопрос номер один. Вопрос номер два: кто убил Харвеста В. Мелландера и почему? Теперь быстренько подумай и ответь, а то я снова покрепче сожму пальцы, так что у тебя глаза на лоб повылезают.
  Я встал. Он тоже встал. Он двигался очень медленно и все время держался руками за горло, очевидно, оно у него здорово болело. Я с такой силой нажимал ему на горло, что вполне мог задушить не одного, а пару обыкновенных парней, а он еще ничего. И до того он крепкий и выносливый, что нашел в себе силы сделать вид, что хочет сесть на стул, стоявший около двери, и попытаться нырнуть в дверь.
  Но я это ожидал и первым очутился около двери. Правой рукой я изо всех сил ударил его под дых, а левой по зубам. И только он хотел выпрямиться, я еще раз изо всей силы ударил его по зубам, так что у меня даже рука заныла. Он со стоном повалился навзничь, а я левой рукой повернул его, а правой дал по морде. Потому что для меня такие гангстеры, как Скендал, все равно, что чирий на шее.
  Я сел и наблюдал за ним. Вид у него такой, что он вот-вот отдаст концы. Он подполз на четвереньках к стулу, стоявшему у стены, сел на него. Голова у него качалась, а язык высунулся чуть не на целую четверть.
  — О'кей, мой миленок, — сказал я ему. — Может быть, теперь ты перестанешь капризничать и будешь послушным мальчиком, потому что иначе я применю к тебе курс лечения, о котором я в своей жизни слышал на соответствующих островах, и после этого ты сразу же, как миленький, отправишься в сумасшедший дом! Ну так как же: будешь говорить или попробовать все-таки применить к тебе эти новейшие методы лечения?
  Он чуть заметно кивнул головой. Кажется, мой последний удар по морде доконал его, у него даже по одной щеке катилась слеза от боли.
  — Ну как, очень больно? А? — спросил я его. — Ты и твои дружки считаете, что это вполне о'кей, когда вы убиваете в темноте людей, сидящих за столом в ресторане, или поступаете так, как вы это сделали с Мелландером, когда убили его в телефонной будке, а вот когда вы сами получаете удар по роже, вам это не нравится. Так ведь?
  — О'кей, — пробормотал он. — Я все расскажу… Ох… — Он застонал и закачался на стуле, того и гляди сейчас упадет. И я попался на эту удочку, встал и хотел его немного поддержать. Но когда я подошел к нему, увидел, что он пристально смотрит на дверь. Я быстро повернулся. В дверях стоял парень, работавший в гараже, и держал в руке револьвер. А когда я прыгнул, он спустил курок. Я почувствовал, что пуля пробила рукав моего пиджака чуть повыше локтя, и прежде чем он успел выстрелить еще раз, я был уже за ним.
  Надо сказать, что я здорово рассердился. По-моему, на свете и так много всяких неприятностей и огорчений, без того, чтобы еще эти паршивые скоты лезли тут со своими пушками, причем они всегда бывают особенно храбрыми, когда у противника нет в руках револьвера. Я разделался с этим парнем.
  Я вытряхнул из него душу семнадцатью различными способами, измотал его так, что он уже не соображал, где зад, где перед и как его звать. И к тому времени, как я окончил обработку этих двух парней, я вдруг почувствовал огромный интерес к этому моему первому делу. Потом опять взялся со всей злостью за Скендала.
  Вскоре аккуратненько уложил их на пол. Парень из гаража лежал в углу, уткнувшись лицом в пол и жалобно всхлипывал, как ребенок, который потерял свою маму, а у Скендала во рту осталось только два зуба. Я убрал свой «люгер» в карман, вытащил патроны из револьвера гаражного парня, забросил их в угол, потом спустился вниз, закрыл ставни, запер двери, выключил свет и вернулся обратно к своим милым дружкам.
  Они все еще лежали там, где я их оставил, не проявляя абсолютно никакого интереса ни к чему.
  В конце коридора я нашел ванную комнату. Наполнил там холодной водой огромный кувшин, вернулся и выплеснул воду на этих двух героев. Потом я дал им немного отхлебнуть из фляжки, которую я всегда ношу с собой в кармане, и усадил их в кроватке, как милых нашаливших детей.
  Скендал начал понемногу шевелиться, потом открыл глаза и, очевидно, вспомнил, что произошло.
  Подождав несколько минут, пока они хоть немного придут в себя, я достал из потайного кармана свою Федеральную бляху, помахал ею перед их глазами и сказал:
  — Мое имя Кошен, Лемми Кошен. Я — парень, который ликвидировал банду Сигеллы, отдал в руки правосудия Миранласа и Юлта. Я ликвидировал Вилли Джеральдереза, который очень любил наблюдать, как его жертвы умирали медленной смертью.
  Теперь слушайте. Или вы, ребята, сейчас же мне все расскажете, или я вас немедленно отправлю в Главное полицейское управление по обвинению первой степени в убийстве Вилли-Простофили и Харвеста В. Мелландера, а также по обвинению в покушении на убийство меня, Федерального агента. Я знаю, что вы не убивали этих двух парней, но уверяю вас, я пришью вам это дело и добьюсь того, что вас поджарят за него.
  Ну так как же? Будем говорить или не будем?
  У Скендала от боли, неожиданности и удивления глаза буквально вылезли на лоб.
  — Д-д-д-а… — промямлил он. — Лемми Кошен… мы сдаемся… мы будем говорить.
  Глава 5
  РУДИ СТАНОВИТСЯ ГРУБЫМ
  На столе, стоявшем в углу, я увидел коробку отличных сигарет. Я позволил себе воспользоваться одной из них, закурил и уселся в удобное кресло, пододвинув его поближе к моим героям. «Люгер» я положил на колени, на случай, если кто-нибудь из них вздумает что-нибудь, но, судя по их внешнему виду, вряд ли можно в ближайшие месяцы ожидать от них какой-нибудь физической деятельности.
  — Теперь слушайте, — продолжал я. — Если вы хотите, чтобы все обошлось для вас легко, вы будете умниками и все мне подробно расскажете. Вы попались, ребята, и вы это понимаете сами.
  Прежде всего я хочу знать, что вам известно относительно убийства мистера Мелландера.
  Скендал облизнул губы.
  — Честно, мистер Кошен, — сказал он. — Нам абсолютно ничего не известно. Каким образом парень получил свою пулю, кто его убил в телефонной будке, нам неизвестно. Но одно могу сказать совершенно точно: это сделал не Руди Сальтьерра. И вот почему я так говорю — я весь вечер был за кулисами и видел, что впервые Руди вошел в помещение клуба только вместе с мисс де ля Рю — той самой, которую зовут «Ядовитый плющ», и Вилли-Простофилей перед исполнением этой дамой своего номера.
  — А что тебе вообще известно об этой даме? — спросил я его.
  Он улыбнулся.
  — Отличная бабенка, — сказал он. — Если бы мне выпало счастье, я бы не задумываясь убежал из дома, чтобы только быть с ней, все равно ядовитый или не ядовитый она плющ.
  Скендал вздохнул и продолжал:
  — Ее откопал Руди. Она пела в каких-то мелких заведениях. Один приятель Руди познакомил его с Карлоттой, и как только Карлотта увидела Руди и его бриллиантовые запонки, она сразу обожгла его пламенными взглядами, разыграла из себя недотрогу, и Руди упал к ее ногам, сраженный насмерть, как парень, упавший с крыши Эмпайр Билдинг.
  Он буквально сошел от нее с ума. И не прошло и двух дней, как она прибрала его к рукам, и с тех пор он резко изменился. Теперь он только и думает о том, чтобы сделать побольше денег и жениться на этой бэби. Но мне кажется, она просто водит его за нос. Еще многое было видно там, у Джо Мадригала. Я видел, как она гонялась за Вилли-Простофилей. Может быть, потому, что он вообще больше в ее вкусе, чем Руди. Может быть, и потому, что он мог в один прекрасный день сделаться чертовски богатым. Я кивнул.
  — А каким образом Сальтьерра попадает за кулисы, не проходя через танцзал? — спросил я его.
  — Он проходит задним ходом, — ответил Скендал. — Сзади есть маленькая дверь, которой пользуются служащие ресторана. И Руди всегда проходит через эту дверь и оставляет свою шляпу в уборной Карлотты.
  — О'кей, — сказал я. — Ну, а теперь насчет Вилли. Ведь это Сальтьерра убил его? Не так ли? Скендал кивнул.
  — Да, это сделал он, — согласился он. — Когда Карлотта пела свою песню, я видел, как он вышел из ее уборной. Правую руку он держал в кармане, и я знал, что он собирается кого-то убить.
  Когда он подошел ко мне, то подмигнул, потом вытащил из кармана револьвер и осмотрел глушитель. Затем спрятал руку с револьвером за спину, открыл дверь и вышел…
  Через некоторое время он вернулся, посмотрел на меня и сказал: «Не забудь, я все это время не выходил из уборной Карлотты. Помни, что тебе хорошо была видна комната Карлотты, дверь была открыта, и я все время был там. Понял?» — Он пожал плечами и продолжал:
  — И что я мог поделать? Я не могу рисковать, идти против Руди Сальтьерры.
  — А что, разве он такой уж жестокий парень? — с улыбкой поинтересовался я. — Теперь скажи мне, зачем ему понадобилось убивать Вилли?
  — Убей меня бог, не знаю, — сказал он. — Но знаю, что именно так он расправляется с людьми, которые встают у него на дороге. Я бы не возражал увидеть его поджаренным на стуле, — продолжал Скендал, — если только он раньше не доберется до меня. В этом случае я в нашей семье не первый погибну от его руки.
  Я взглянул на него с интересом.
  — Да? Кого он еще казнил?
  — Он убил моего брата, — сказал Скендал, — и я не забыл ему этого. Он ударил его бутылкой по голове, потому что брат осмелился противоречить ему.
  У меня отличная память. Я помню, Дункан говорил мне, что парня, от которого и пошло все это дело, того, который в бреду рассказал о возможном похищении золота, — этого парня как раз ударили бутылкой по голове.
  Я кивнул.
  — Это тот самый парень, который умер в Беллево, не приходя в сознание? — спросил я. — Что у них за дела с Сальтьеррой?
  Он улыбнулся.
  — Он был большим приятелем Руди. — Знал все его дела, но был очень скрытным, никогда ни словом не обмолвился мне о своих делах. Это он устроил меня на работу к Джо Мадригалу, и Сальтьерра иногда помогал мне. Каждую неделю давал по пятьдесят, а то и по сотне долларов за выполнение всяких мелких поручений.
  Я вернулся к другому парню.
  — А как насчет тебя? — спросил я. Он взглянул на меня.
  — Мне ничего не известно, — ответил он. — Я знаю только одно дело: работу в гараже. Гараж принадлежит Сальтьерре. Я присматриваю за его машинами, держу их в полном порядке, чтобы он мог в любой момент на любой из них поехать. Меня устроил на работу вот этот парень.
  — Совершенно точно, — сказал Скендал. — Он ничего не знает. Конечно, ему известно, что здесь творятся какие-то темные дела и что Сальтьерра стоит во главе всего. Больше ничего он не знает. Скажи, можно закурить?
  Я бросил ему сигарету, он пошарил в джинсах, нашел спички и затянулся.
  — Мы с Сальтьеррой не очень-то большие друзья, — продолжал он. — Я думаю, что он вообще никому ничего не рассказывает о своих делах, за исключением, конечно, этой дамочки Карлотты.
  — Ах, да, дамочки, — сказал я. — Ну-ка, расскажи теперь о ней.
  Скендал засмеялся, вернее, пытался засмеяться, но тут же сморщился от боли и замолчал.
  — Он с ума сходит по ней! Просто с ума сходит. Это всем известно.
  — Да, нечего сказать, красивая бабенка! И с характером. Он улыбнулся.
  — Да еще с каким. И по-моему, они с Руди вместе хотели оболванить этого Вилли.
  — А откуда у Вилли деньги? — спросил я. Он покачал головой.
  — Этого я не знаю. Я только знаю, что у него их куча, и что эта бабенка Карлотта заигрывала с ним, а Сальтьерра обо всем знал. Я несколько раз видел, как они перемигивались за спиной Вилли.
  — О'кей, — сказал я. — Значит, это все, что вы знаете, ребята?
  Оба парня кивнули головами, но я невольно рассмеялся, как они это сделали, потому что шеи у них распухли по крайней мере в три раза по сравнению с нормальными размерами. Вот во что обошлись им невежливое обращение со мной.
  — Слушай, Скендал, — сказал я, — еще один маленький вопросик. Где живет Руди Сальтьерра? И есть ли у него какая-нибудь контора?
  Скендал ответил не сразу, вероятно, он сначала хотел наврать, но потом, подумав, решил, что с него на сегодня уже достаточно.
  — Это квартира на 9-й Авеню, — промямлил он и дал номер дома. — Нужно подняться на лестницу, его дверь находится прямо против лестницы. Вот там он большей частью бывает. Но хотя это помещение оборудовано, как квартира, на самом деле это скорее контора. А дверь в контору рядом, налево. Из настоящей квартиры в фальшивую пробит ход, который замаскирован книжным шкафом. Вот в этих квартирах он бывает каждую ночь, и именно туда приходят к нему ребята. А если он хочет куда-нибудь уйти незаметно, проходит через дверь, замаскированную книжным шкафом, и получается, что из его квартиры никто вроде ночью и не выходил. Вот все, что я знаю.
  Я посмотрел на него.
  — А ты не ошибаешься? Может быть, тебе еще что-нибудь известно?
  — Это все, уверяю вас! Я не буду вам врать, потому что я знаю, кто вы такой.
  Я поверил ему. По-моему, эти двое просто мелкие сошки, которые толкутся около крупных гангстеров, ухаживают за автомобилями, работают в гараже и вообще выполняют всякие грязные поручения своих хозяев. Моя задача теперь:
  Покрепче заткнуть глотки этим двум парням, чтобы они не разболтали, кто я и чем занимаюсь. И мне кажется, у меня теперь только один способ есть заставить их молчать: нужно их арестовать, и хотя мне не хочется входить в контакт с полицией, все-таки на сей раз придется на это пойти. Я обратился к парню из гаража:
  — Слушай, ты, — сказал я ему. — У тебя есть какая-нибудь веревка? Он сказал:
  — Да, есть внизу, в ванной комнате.
  Я послал его за ней, и когда он вернулся, связал их вместе, спина к спине, и крепко привязал к кровати.
  Когда я все закончил, у ребят осталось ровно столько же шансов спрыгнуть с кровати, сколько у куска сливочного масла, попавшего в аду на раскаленную сковородку. Потом я взял свою шляпу.
  — Теперь слушайте меня, парни, — сказал я. — Я сейчас устрою так, чтобы вас арестовали, и когда копы придут сюда, вы должны держать язык за зубами. Вы не смеете проронить ни единого слова ни о том, что здесь сегодня произошло, ни о том, что здесь был я. Вас засадят в карцер и продержат там две недели. За эти две недели вы не будете никого к себе вызывать, а если кто к вам и придет, будете отказываться разговаривать. Если вы сделаете так, как я вам велю, то через две недели вы спокойно выйдете на свободу. Если же один из вас посмеет хотя бы намекнуть, кто я и о чем я вас спрашивал, я устрою вам годика по два, со строгой изоляцией, а то и больше. Поняли?
  Они сказали, что поняли.
  — Вот и хорошо! А теперь сидите себе спокойно и рассказывайте друг другу сказки, чтобы не скучно было, а когда через две недели вас выпустят из тюрьмы, вот вам мой совет:
  Найдите-ка вы себе настоящую, хорошую работу и держитесь подальше от таких, как Сальтьерра, и тогда вас больше никто и никогда не будет бить. Поняли? Ну, пока, парни! Может быть, еще когда-нибудь увидимся.
  На это они не сказали ни слова. Оба были уже сыты по горло беседой со мной. Я потушил у них свет, закрыл за собой дверь, спустился вниз, в гараж, поднял железную ставню, подлез под нее и снова опустил за собой. Выйдя на улицу, я огляделся и увидел в конце улицы, как раз против табачного киоска, куда ходил за сигаретами гаражный парень, телефонную будку.
  Я быстро пошел к этой будке, но на полдороги остановился, чтобы закурить, и уголком глаза посмотрел, что делается сзади у меня. Так и есть! Из-за угла вывернула машина каштанового цвета, за рулем сидел какой-то парень, а рядом с ним еще один. Машина, скрипя тормозами, сделала поворот и как стрела помчалась по прямой улице мне вдогонку.
  Бывают иногда моменты, что ты не успеваешь даже подумать, просто действуешь инстинктивно. Именно так у меня сейчас получилось. Я упал навзничь, и только я успел это сделать, как сидящий на заднем сиденье машины парень начал наигрывать веселенькие мелодии из армейского автомата, который он высунул в окно. Он буквально полил свинцовой струёй стену дома, около которой я лег, я только слышал щелканье пуль о кирпич, и прежде чем я успел посмотреть хотя бы номер машины, она удрала. Я встал, закурил все-таки ту сигарету, которую мне помешали закурить эти стрелки, и быстро перешел через дорогу, так как я увидел вход в парадное, которое выходило и на улицу, и во двор. Я начал колесить по улицам и слышал, как сзади меня с шумом открывались окна, и полусонные обитатели ближних домиков высовывались, чтобы посмотреть, что за перестрелка.
  Я колесил так примерно минут пять, и решил, что теперь уже мне удалось сбить с толку любого парня, который бы задумал тащиться за мной хвостом. И как раз в это время я подошел к телефонной будке.
  Я набрал номер дежурного телефониста, сказал ему, что у меня будет правительственный разговор, и попросил соединить с нью-йоркским отделением Федерального Бюро. Через две минуты меня соединили. Я сообщил им свой зашифрованный номер и сказал, что я работаю по непосредственному указанию из Вашингтона, что я очень извиняюсь, что мне пришлось их побеспокоить, но дело в том, что тут неподалеку на Спрус-стрит над гаражом на кровати сидят два связанных парня. Я порекомендовал агенту на другом конце провода поторопиться.
  — Я хочу, чтобы вы арестовали этих парней, — сказал я. — Предъявите им любые обвинения, все, что хотите, и никого к ним не пускайте, чтобы они не разговаривали ни с кем. Я им это уже объяснил, вы со своей стороны сделайте то же самое.
  — О'кей, — сказал агент, и я повесил трубку. Выйдя из телефонной будки, я закурил еще одну сигарету и подумал, что же мне теперь делать дальше? Есть такое правило: если ты хочешь от кого-нибудь что-нибудь, надо как можно скорее самому доставить побольше хлопот и неприятностей окружающим, потому что когда люди попадают в неприятности, они начинают совершать такие поступки, которых в нормальном состоянии не совершили бы, особенно если им надо что-то скрывать. Вот я и думаю, что если я проявлю себя назойливым типом, может быть, именно этим путем мне удастся напасть на какие-нибудь нити, ведущие к похищению золота.
  Я взглянул на часы. Половина четвертого. У меня есть еще время для небольшой дружеской беседы с Руди Сальтьеррой. Я хочу сказать ему пару теплых слов, потому что, естественно, не люблю ребят, поливающих меня из армейских автоматов, и вообще я считаю, что, наконец, настало время сказать этому Сальтьерре все, что он заслуживает.
  Только я, пожалуй, сначала съезжу в свой старый отель, посмотрю, не прислали ли мне из Вашингтона сведения, которые я просил. Я сел в такси, которое как раз тащилось мимо меня, приехал в свой отель и спросил ночного дежурного, нет ли для меня каких-нибудь писем. Он сказал, что есть и передал пакет.
  Тогда я снова сел в то же такси и поехал в свой новый отель. Там я поднялся в свою комнату, распечатал конверт. Там оказалась целая куча копий акций, а внизу маленькая записка с зашифрованным ответом на мою телеграмму. Я расшифровал это письмо. Вот что там было написано:
  "Ваш доклад получен. Нью-йоркской полицией дано указание возможно больше задержать расследование убийства Мелландер-Фрон. В отношении Чарля Чайз — он приемный сын Харберри Веллас Чайза, известного дельца с Нью-Йоркской Уолл-стрит. Убитый нигде не работал и имел репутацию шалопая, швыряющего огромные деньги на попойки в ночных клубах и на сомнительных женщин. В последнее время отец строго урезал его финансы, однако он не мог следить за поведением пасынка, так как тот взял имя Чар-ля Фрона, чтобы его труднее было найти.
  Детали отправки золота из Соединенных Штатов в Великобританию следующие: два миллиона долларов изымаются сегодня из Федерального банка в Нью-Йорке и будут погружены на товарно-пассажирский пароход «Мейберри». Раньше предполагалось отправить золото на Куин-Мэри, но в последний момент судно переменили, чтобы сбить со следа преступников. «Мейберри» отчалит из Нью-Йоркской гавани вскоре после того, как придет на борт груз.
  Удалось ли вам через Дункана завязать необходимые связи? Ваше инкогнито сохраняемся. Желаем удачи".
  Да, немного же рассказала мне эта телеграмма, за исключением очень интересных сведений относительно этого самого Вилли-Простофили, который, по-моему, был самым обыкновенным сынком богатых родителей, проживающим ровно столько денег, сколько он мог выкачать из них. Но в конце концов родителю надоело оплачивать счета своего милого сынка, и он закрыл ему лавочку.
  Что касается отправки золота, то я что-то ничего не понял. Выходит, что сейчас золото уже забрали из Федерального банка и погрузили на «Мейберри», который вот-вот отправится в путь, если только он этого уже не сделал.
  И, по-моему, Федеральные власти очень разумно сделали, поместив золото вместо большого парохода на маленький товаро-пассажирский, если, конечно, эти сведения о перемене парохода не просочились куда не следует.
  Выходит, что золото уже погрузили, и все это дело с предполагаемым похищением — сплошной пшик, а брат Скендала, умерший не приходя в сознание в госпитале Беллево, очевидно, все это видел во сне. Хотя, с другой стороны, непонятно, откуда он мог знать все детали отправки золота. Нет, пожалуй, тут все-таки что-то есть.
  Где-то в глубине башки все время меня сверлит мысль, что ВиллиПростофиля убит именно в связи с этим золотым делом.
  Да, неприятное у меня положение. В общем-то, мне очень мало что известно по этому делу.
  Я только знаю, что это Руди убил Вилли, и у меня есть очень веские подозрения относительно того, кто убил Дункана. Но все это ни на шаг не продвинуло меня в деле с золотом.
  Я сжег телеграмму, выпил немного виски, спустился вниз, зашел в телефонную будку, нашел в книге номер телефона квартиры на 9-й авеню, в которой, по словам Скендала, живет Руди Сальтьерра, после чего я кое о чем договорился с дежурным клерком.
  Я сунул ему в руку 10 долларов и сказал, что я хочу немного подшутить над своими друзьями. Дал ему номер телефона квартиры Руди, который только что вычитал в телефонной книге, и сказал, чтобы он позвонил мне туда ровно через 20 минут и спросил мистера Перри Ч. Райса, т.е. меня. Он сказал, что непременно это сделает, после чего я вышел из отеля, сел в такси и уехал.
  Да-а, неплохой домик, в котором живет Сальтьерра. Внизу дежурит какой-то парень, и когда я спросил мистера Сальтьерра, он сказал:
  — Поднимитесь на третий этаж. Я поднялся на автоматическом лифте без лифтера и наверху увидел, как и говорил Скендал, еще несколько ступенек вверх. Прямо против лесенки дверь, которая вела в обе квартиры, находившиеся по разные стороны. И это очень остроумно придумано, потому что из своей квартиры Сальтьерра может выходить и через эту дверь.
  Я засунул руку за пазуху, чтобы убедиться, что мой «люгер» легко вынимается из плечевой кобуры, и позвонил в дверной звонок.
  Минуты через две дверь открыл парень, на вид ужасно свирепый и грубый, и хотя одет он был как дворецкий, ему больше бы походило встречать гостей с дубинкой в руках, а не с подносиком для визитных карточек посетителей. Мне также показалось, что увидев меня, он слегка открыл рот от удивления. Я вошел.
  — Слушай ты, образина, — сказал я ему. — Ну-ка, живо, на носках беги к своему хозяину и скажи ему, что мистер Перри Ч. Райс хотел бы перекинуться с ним парой словечек. И предупреди его, чтобы он не вздумал отговориться, что его нет дома или еще там что-нибудь, а то я спалю весь ваш дом. Да поворачивайся поживее, а то мне что-то не нравится твоя рожа, а у меня дома на заднем дворе огромное кладбище, где покоятся парни, чьи хари мне в свое время не понравились. Ну, давай, мотай.
  От этих слов парень еще больше удивился, и я увидел, что ему стоило большого труда удержаться и не съездить мне по морде, но все-таки выдержки у него хватило. Он быстро исчез и через минуту снова появился и пригласил меня следовать за ним. Я прошел по коридору, и он открыл передо мной дверь, находящуюся в другом конце коридора.
  Я вошел в шикарно обставленную, огромную комнату. В стене прямо передо мной горел камин, и с правой стороны от него сидела Карлотта. Она так и расплывалась в улыбке! Кроме нее и Руди в комнате тут и там расселось еще три или четыре парня, которые могли быть чем хотите, но скорее всего, они просто обыкновенные гангстеры. — Хелло, мистер Райс, — начал Сальтьерра. — Такая приятная неожиданность, потому что, по правде говоря, я не привык принимать гостей в половине пятого утра.
  — А вот теперь придется привыкать, — сказал я. — Во всяком случае, — продолжал я, бросая в угол комнаты своою шляпу, — если ты будешь невежливо обращаться со мной, попадешь в такое место, где гостей к тебе пустят только за день до того, как поджарят на стуле.
  Я подошел к нему ближе.
  — Слушай ты, подонок, — сказал я ему. — А почему бы мне не смазать тебя по роже и вообще не разнести тебя на мелкие куски? А?
  Он страшно удивился.
  — Слушайте, что с вами случилось? — спросил он. — В чем дело? Что это за новости: врываться среди ночи в чужой дом и затевать рукопашную.
  Я улыбнулся.
  — Слушай, Сальтьерра, — сказал я ему, — Я тебя насквозь вижу. Может быть, ты думаешь, что я не догадался, что это твои парни хотели начинить меня свинцом? И что это тебе вдруг пришло в голову так меня угостить? Вот уж не думал, что я столь не популярен в здешних краях.
  Он пожал плечами.
  — Не знаю, о чем вы говорите, — сказал он. — Никто из моих друзей не собирался начинить вас свинцом. Мы вас все очень любим, Перри. Правда, ребята?
  При этих словах он повернулся к этим разбойникам, и все они заулыбались. И поверьте мне, если эта банда действительно любит меня, то я предпочел бы оказаться в компании стаи ненавидящих меня аллигаторов.
  Он повернулся к Карлотте.
  — Послушайте, милочка, — сказал он. — Разве я не говорил всего несколько минут назад, что Перри Райс — замечательный парень?
  — Конечно, говорил, — ответила она и окинула сначала меня, а потом его таким дерзким взглядом, что я едва удержался, чтобы не схватить ее за волосы и не проучить, как следует.
  Руди подошел к маленькому столику, налил большой бокал и подал его мне.
  — Слушайте, приятель, — сказал он. — Будьте взрослым человеком и выпейте лучше это вино, оно не отравлено. Слушайте, что вы хотите? Ходите тут, подкрадываетесь, суете свой нос в дела, которые вас абсолютно не касаются, а когда вас хотят призвать к порядку, поднимаете такой шум.
  Неужели вы не понимаете, что здесь, в Нью-Йорке, эта роль вам не подходит? Джо Мадригал рассказал мне, что вы приходили сегодня к нему утром и разыгрывали из себя сыщика-любителя. Вот вам мой совет: занимайтесь-ка вы своими акциями и откажитесь от роли Пинкертона, потому что это вас ни к чему хорошему не приведет.
  А если вас кто и собирался подстрелить, так что же вы хотите? Разве без вас на свете мало неприятностей, а тут вы еще лезете со своим длинным носом и усложняете людям жизнь. И зачем это вы ходили к Скендалу? Я хорошо знаю Скендала. Может быть, это его друзья, кстати, очень сердитые ребята. Им не нравится джентльмен из Мэзон Сити, который бегает тут, задает глупые вопросы. Может быть, они решили, что будет гораздо спокойнее, если убрать вас с дороги! Но все это не имеет никакого отношения ко мне. Мне ничего об этом не известно. После того, как я ушел от Джо Мадригала, я весь вечер сижу здесь со своими друзьями.
  — О, да, — сказал я, — а откуда ты знаешь, что я был у Скендала? По-моему, ты вообще слишком уж хорошо знаешь все, что я делал сегодня вечером.
  Он улыбнулся.
  — А почему бы мне не знать? Скендал работает на меня. Он мне позвонил и все рассказал.
  — Ну уж это ты врешь, голубчик, — сказал я ему. — Разреши мне кое-что рассказать тебе. Скендал не звонил тебе и ничего не говорил. Я его и другого парня, работающего в гараже, обработал так здорово, что они сейчас вряд ли помнят, как их зовут! И они очень долго тебе не позвонят. Они заняты. Я посоветовал им на время уехать из Нью-Йорка, и они послушались моего совета.
  Улыбка исчезла с его лица. Он, кажется, немного удивился.
  Я повернулся к прекрасной даме.
  — А что касается тебя, «Ядовитый плющ», — сказал я ей, — ты, конечно, очаровательная штучка, но для меня ты все равно, что зубная боль.
  Я допил виски и окинул их всех взглядом.
  — Я вам сейчас кое-что расскажу, ребята, — сказал я, — и это относится к тебе, черная змея, — обратился я к Карлотте. — Мне о вас все известно. Вы, вероятно, думали, что я просто обыкновенный деревенщина, у которого даже не хватает смекалки укрыться от дождя? Ошибаетесь, голубчики. А что касается того, что я разыгрывал из себя детектива-любителя, так что же? А почему бы и нет? Это мое любимое развлечение, и там у себя, в Мэзон Сити, мне здорово это удавалось. С самого начала я был уверен, что это ты убил этого олуха Вилли, и смею тебя заверить, Сальтьерра, прежде чем мне придет конец, я добьюсь, что тебя поджарят, хотя бы только за то, что ты хотел изобразить меня ослом, а сегодня вечером даже пытался пристрелить.
  И мое глубочайшее убеждение, — продолжал я, — что эта дамочка Карлотта работает с тобой заодно. Парень, который окрестил ее «Ядовитый плющ», был чертовски прав, только, пожалуй, она сплошной яд и никакого плюща!
  И я уверен, она во всем помогала тебе, вы вместе выработали план обчистить Вилли. А когда узнали, что крупных денег у него не оказалось, он вам больше был не нужен и вы разделались с ним. Как вам нравится эта моя теория?
  Да, ситуация создалась, что называется, напряженная. Четыре парня, находившиеся в комнате, начали медленно сгруппировываться. Карлотта сидела все там же и все так же улыбалась, как сам сатана в аду, а Сальтьерра выпрямился и смотрел на меня глазами такими же холодными и твердыми, как лед.
  — Слушайте, Райс, — сказал он. — По-моему, вы что-то начали грубить, и я сейчас дам вам урок хорошего тона, и может быть, после этого вы уже не будете совать свой нос в чужие дела!
  Тут встала и Карлотта. Когда она поднялась, наступила пауза. Как это поэты называют — затишье перед бурей. Пауза наступила, потому что встала повелительница. Да, черт возьми, я могу понять Руди, что он по уши втрескался в нее! После выступления у Джо Мадригала она переоделась, на ней было черное платье с горностаевой накидкой, и до чего же она была хороша. Как царица Савская после сеанса у косметички и холодной укладки.
  Она взглянула на меня.
  Я вам как-то говорил, что пользуюсь большим успехом у женщин. Во мне есть что-то, что им нравится. Хотя женщин вообще трудно понять. Они с таким же удовольствием пошли бы и с парнем, безобразным, как два бульдожьих щенка, потому что в этом случае люди, посмотрев на его рожу, сразу же, вроде как бы для того, чтобы опохмелиться, стали бы со вздохом облегчения любоваться красотой его спутницы.
  И когда эта Карлотта — «Ядовитый плющ» — смотрела на меня, я подумал, что хотя она скверная и жестокая женщина, я все-таки не прочь был бы сыграть с ней в старую игру, в Адама и Еву.
  — Слушай, Руди, — сказала она. — Ты не будешь поднимать скандал с этим олухом, во всяком случае здесь. Сейчас не время для подобных скандалов. У нас есть дело поважнее, — она многозначительно посмотрела на него. — А ссора с этим ослом ни к чему хорошему не приведет нас.
  Потом она повернулась ко мне.
  — Ну, — ты, дурак! Послушай моего совета и немедленно убирайся из Нью-Йорка. И благодари свою счастливую судьбу, что я не люблю, когда при мне убивают людей, а то бы тебе плохо было.
  — Да что ты говоришь, великолепная моя? — сказал я ей. — Нет, лучше ты послушай моего совета: что касается меня, ты можешь сохранить для себя свои добрые пожелания, а если и эти желтопузые друзья задумали что-нибудь со мной сделать, они потом об этом здорово пожалеют.
  И еще тебе мой совет, — продолжал я в расчете разжечь вражду между этой дамой и Руди, — не пытайся разыгрывать со мной роль Евысоблазнительницы, потому что у меня прививка против таких бабенок, как ты. И скажу тебе откровенно: когда я на тебя гляжу, я почему-то вспоминаю протухший бифштекс.
  Ты думала одурачить меня, когда разыгрывала со мною любовную сцену там, у себя на квартире, горько рыдая у меня на груди, будто Руди силой завладел тобой против твоей воли.
  Вот тебе мой совет: убирайся-ка ты сама из Нью-Йорка, и как можно скорее и подальше! Поезжай хоть в Голливуд, может быть, там тебе дадут сыграть роль ведьмы в какой-нибудь захудалой картине.
  — Ну, ребята, — и вскипела же она. — Схватила со стола графин и замахнулась, только Руди вовремя схватил ее за руку. Я повернулся к нему.
  — А что касается тебя, то я бы не советовал трогать меня, потому что моим друзьям известно, где я сейчас нахожусь, и если не приду домой вовремя, они позвонят в Главное полицейское управление, и, может быть, там на сей раз пришьют тебе такое дело, от которого ты не сможешь отвертеться фальшивым алиби.
  Он улыбнулся.
  — Ах, какой ты умник, — сказал он. — Я такие угрозы слышу не первый раз в своей жизни. Но ты все-таки сейчас свое получишь.
  И только он засунул руку в карман, как раздался телефонный звонок. Вы сами понимаете, услышав его, я облегченно вздохнул: значит, дежурный клерк не подвел меня.
  — Вот, пожалуйста, приятель, — сказал я ему. — Это звонят мои друзья.
  Один из парней снял трубку и ответил. Потом приложил руку к микрофону и взглянул на Сальтьерру.
  — Это его, — прошептал он.
  — Извините, пожалуйста, — сказал я, беря из рук парня телефонную трубку.
  — О'кей, братец, — проговорил я в трубку. — Спасибо за то, что позвонил, и если не вернусь через 15 минут, делай то, о чем мы с тобой договорились.
  Парень на другом конце провода был явно озадачен, потому что мы с ним абсолютно ни о чем не договаривались, но прежде чем он успел задать мне какой-нибудь вопрос, я быстро повесил трубку и взял со стола свою шляпу.
  — Ну, кажется, мне пора уходить, — сказал я. — Послушай моего совета, Руди: будь осторожен, потому что мне не нравится твоя физиономия, и я собираюсь не спускать с тебя глаз, причем приму все меры, чтобы остаться при этом живым и здоровым. А пока что до свидания, спасибо за выпивку. Хорошее было виски. Ну, увидимся!
  Я повернулся, открыл дверь и пошел через холл. И только я открыл входную дверь, чтобы выйти, как услышал шум позади себя, повернулся и увидел Карлотту, стоявшую в дверях с другой стороны холла.
  Ну и красавица же она! Глаза горят, и, напряженная, застывшая, она похожа на статую Свободы в снежную бурю. Грудь высоко поднималась, она буквально задыхалась от ярости и только через некоторое время с трудом обрела снова дыхание, чтобы произнести следующее слова:
  — О'кей, мастер умник, — прошипела она. — Я за все это отплачу. На сей раз тебе удалось вывернуться, но, предупреждаю, только на сей раз. А прежде чем тебя прикончить, я придумаю муки, что ты будешь извиваться, как червь на удочке, а я наслаждаться этим зрелищем. Никогда еще ни один мужчина за всю мою жизнь не оскорблял меня. И когда время придет, ты получишь свое, и умирать ты будешь медленно и мучительно, это я тебе обещаю.
  До этого я уже надел было свою шляпу, но теперь снова снял и раскланялся перед ней церемонным поклоном.
  — Что ж, великолепная, — сказал я. — А сейчас успокойся, а то у тебя лопнет бюстгальтер. Расслабься, моя радость, как это советует доктор Хэй. Что-то ты очень разволновалась. Лично я полагаю, это от того, что ты за последнее время слишком много ела недожаренного мяса, и может быть, тебе следует немного подлечить свой желудок.
  Я подошел к ней поближе.
  — Слушай, красотка, — сказал я ей, — Хотя ты для Руди все на свете, для меня ты просто все равно, что прокисшее молоко. Я когда-нибудь, когда подвернется случай, тебя так отделаю, что ты лет шесть потом будешь находиться только в перпендикулярном положении.
  Я повернулся и пошел. И только подошел к двери, как она бросила мне прямо в затылок свою сумочку. Я повернулся, поднял ее и бросил обратно в Карлотту. Сумочка при этом расстегнулась, и оттуда вывалилось все ее барахлишко.
  Я громко рассмеялся, потом с силой хлопнул дверью и спустился вниз на лифте.
  Кажется, мое интервью с этой парочкой было очень удачным, и теперь она ускорит свои действия.
  Ну что ж, надеюсь, для меня все кончится хорошо, хотя Карлотта не на шутку жаждет моей крови, и, пожалуй, у нее хватит нервов, чтобы в самое ближайшее время эту мою кровь безжалостно пролить.
  Глава 6
  БЭБИ-БЛОНДИНКА
  На следующее утро я проснулся с уверенностью, что мне предстоит весьма деятельный день.
  Я встал, отлично позавтракал и постарался ни о чем не думать, потому что думать-то, по-моему, было не о чем. Отсюда следует, что и я способен иногда делать кое-какие философские выводы, или как там это называется?
  Около 11 часов я пошел в отель «Корт» и спросил дежурного, нет ли для меня писем. Он сказал «есть» и дал мне конверт, который ему оставил около четырех часов утра вдребезги пьяный парень.
  Я понял, что это был «Хмельной», и был он здесь примерно через полчаса после того, как я получил из Вашингтона ответ на свою телеграмму.
  Я сунул парню пять баксов и сказал, чтобы он случайно не проговорился: если кто придет меня спрашивать, не нужно говорить, что я совсем уехал из отеля, пусть думают, что я просто пошел немного прогуляться, подышать свежим воздухом и скоро вернусь.
  Потом я зашел в ресторан, заказал ленч, выпил чашечку кофе и только потом распечатал конверт. Как я и предполагал, письмо было от «Хмельного».
  
  "Дорогой Перри.
  О бой, о бой, как же я смеюсь над тобой, потому что, оказывается, в этом деле я продвигаюсь гораздо быстрее, чем ты.
  По целому ряду причин я не могу написать тебе обо всем, что мне удалось узнать, но можешь мне поверить, я добыл целую кучу самых интересных сведений, и если их прибавить к тому, что ты мне рассказал о похищении золота, получится самая крупная афера, которая когда-либо разыгрывалась в нашей стране.
  Причем дело настолько серьезное и опасное, что я не шутя подумываю отказаться на время от виски, чтобы случайно, спьяну, чего-нибудь не пропустить мимо ушей.
  Перри, ты меня, пожалуйста, извини, но мне приходится пока кое-что от тебя утаить. Это мне нужно, чтобы правильнее вести дело дальше. Но я надеюсь, что мы вскоре увидимся, и тогда я расскажу все, что тебе нужно знать. Но кое-что я все-таки могу сообщить сейчас. Слушай.
  Прежде всего ты, вероятно, помнишь, я говорил тебе, что настоящее имя Вилли-Простофили не Чарль Фрон. И я оказался прав, потому что это был Чарль Веллас Чайз, приемный сын крупного воротилы с Уолл-Стрита по имени Харбери Веллас Чайз. Я виделся с этим Харбери Чайзом, и он буквально рвет и мечет, потому что хотя Вилли-Простофиля был в общемто совершенно никудышный парень, старик (ему около 65 лет и здоровье неважное) страшно недоволен, что его приемного сына убили. Ему это особенно неприятно, так как последнее время у них было несколько крупных ссор, о причинах которых я тебе потом расскажу.
  Старик Харбери Чайз страшно недоволен нью-йоркскими копами, которые отнюдь не торопятся найти убийцу. Он также сказал мне, что убийство Вилли, по его мнению, было связано с какими-то темными делами, но он хочет теперь взять все в свои руки и лично заняться розысками убийцы. Я тебе потом расскажу, какими методами он хочет это проделать, и обещаю, ты вдоволь посмеешься над этими стариковскими выдумками. А пока что сообщу тебе об одной женщине, роскошной блондинке, и когда ты ее увидишь, согласишься, что она действительно хороша. А увидишь ты ее очень скоро, потому что до меня дошли слухи, что она собирается встретиться с тобой.
  Теперь все об этой блондинке. Я тебе как-то говорил, что Карлотта — горячая бабенка, и каждый, кто захочет подшутить над ней, наживет себе крупные неприятности. Ну так вот: эта блондинка, по имени Мирабель Гайфорд, по-моему, еще более опасна, чем Карлотта, только в другом смысле.
  Мирабель — светская дама первого класса. Ей около 28 лет, и происходит она из старинной Коннектикутской семьи. Ее мама и папа умерли, но еще до их смерти она была помолвлена с Вилли-Простофилей. И представь себе, была как будто даже в него влюблена, потому что денег у нее хватает своих собственных, и я не думаю, чтобы она гонялась за его состоянием. Кажется, и Харбери Чайзу тоже очень хотелось, чтобы Вилли-Простофиля женился на Мирабель, потому что Мирабель — решительная, властная дамочка, которая могла бы Вилли взять в свои руки.
  И все шло как по маслу, когда вдруг совсем недавно Вилли встретился с Карлоттой. Мирабель ужасно расстроилась из-за этого и начала бегать и хлопотать, желая вернуть Вилли.
  А теперь я перехожу к самому интересному. Старик Харбери Чайз прямо-таки помешался на оккультных науках. И хотя тебе, может быть, покажется смешным, что парень, ворочающий делами на Уолл-Стрит, верит в такую чепуху, но факт остается фактом. У старика есть свой любимый «ясновидящий», или как так их еще называют, к которому старик обращается во всех случаях жизни.
  Поэтому, когда полиция сказала, что найти убийцу Вилли никак невозможно, старик ни за что не поверил им (ведь вообще убийство могли совершить каких-нибудь пять-шесть человек, находившихся вблизи от Вилли), и он послал за ясновидящим. Между прочим, это парень лет пятидесяти, с проницательными глазами и огромной седой бородой. Тот посоветовался со своими духами и сказал старику следующее: для того, чтобы точно назвать убийцу Вилли, необходимо полностью восстановить сцену убийства, но при одном условии: это должно произойти в месте, достаточно удаленном от противодействующих явлений, причем нужно постараться максимально создать точную обстановку, при которой произошло убийство, а также соблюсти часы убийства.
  Старик Чайз руками и ногами ухватился за эту идею. Велел срочно сфотографировать заведение Джо Мадригала и обещал ясновидящему, чье имя, между прочим, Сен Райма, что точно воспроизведет зал Джо Мадригала в салоне своей яхты «Колдунья Атлантики», которая стоит на якоре в Нью-Лондоне, и что постарается собрать на борт всех людей, бывших поблизости от Вилли во время убийства. Ну, и как ты сам понимаешь, тебя тоже включили в список.
  Сен Райма говорит, что необходимо всех людей, которые имели возможность убить Вилли, собрать на яхту, и чтобы оркестр играл ту же мелодию, и зал был освещен так же, как у Джо Мадригала. Яхта должна отплыть от берега мили на три-четыре с тем, чтобы астральным силам ничего не препятствовало, и тогда его палец точно укажет убийцу.
  Все это мне кажется первоклассной чепухой, но только должен тебя предупредить: Сен Райма обладает каким-то сверхъестественным чутьем. Например, он, увидев меня первый раз в жизни, рассказал обо мне кучу вещей, которые никому, кроме меня самого, не были известны. Поэтому, хотя этот сеанс на яхте может сначала показаться смешным, но возможно, парню что-нибудь удастся.
  Короче говоря, старик Чайз достал список всех посетителей ресторана, которые находились около Вилли в момент его убийства, и хочет предложить каждому из них по пять тысяч долларов за то, чтобы они прибыли на яхту. Он говорит, что если они невинны, им нечего бояться, они могут спокойно прийти на сеанс и дать ему возможность найти убийцу Вилли. А если кто-нибудь откажется приехать, значит, у него есть что скрывать.
  Теперь возвращаюсь к Мирабель. После того, как я поговорил с Харбери Чайзом и Сен Райма, я виделся с Мирабель, и она считает всю эту затею сплошной чепухой. Она также сказала, что, по ее мнению, убийство Вилли — дело рук Сальтьерры и Карлотты. И я понял, что для нее Карлотта — это все равно что клубок гремучих змей.
  Теперь послушай, Перри, какая у меня родилась идея. Это просто мысль, ничем не подкрепленная, но у меня такое чувство, что эта блондинка Мирабель Гайфорд раз в шестнадцать опаснее Карлотты. Прежде всего у нее роскошная внешность, и я не могу понять, почему это Вилли переметнулся вдруг к Карлотте. Разве только потому, что он узнал о Мирабель что-нибудь не очень лестное.
  К тому же я заметил, что Харбери Чайз теперь уже не так дружелюбно относится к Мирабель, как это было прежде. Очевидно, он тоже узнал о ней что-нибудь нехорошее.
  И, наконец, я сам видел сегодня вечером, когда выходил из клуба «Селект», как эта дама вела конфиденциальную беседу с Руди Сальтьеррой около заднего входа в заведение Джо Мадригала.
  И, наконец, самое последнее: я узнал, что у Мирабель есть кузен, влюбленный в нее, и он работает в Пробирной палате Соединенных Штатов, и вероятно, по этой линии просачиваются сведения о предполагаемой отправке золота.
  Вот, кажется, и все. А сейчас я побегу проверить еще два-три факта и потом все тебе сообщу. А пока до свидания, Перри, держи ухо востро и опасайся Мирабель.
  
  Да, интересное письмо. И оказывается, дело охватывает более широкий круг лиц, чем я предполагал раньше.
  Ну что ж, подождем, пока Харбери Чайз или Мирабель сочтут нужным разыскать меня. Для этого я зашел к дежурному клерку в отель «Корт» и просил его позвонить в отель «Деламер», если кто-нибудь будет меня спрашивать. Но я его еще раз предупредил, чтобы он держал в секрете мой новый адрес и не проронил никому ни звука. Говоря это, я подмаслил парня еще 10 баксами, на что он сказал «о'кей», он все для меня сделает.
  Я вернулся в отель «Деламер», еще раз прочитал письмо «Хмельного» и стал спокойно думать, потому что для меня кое-что начинает проясняться.
  Около четырех часов дня позвонил дежурный клерк из отеля «Корт» и сказал, что меня спрашивала по телефону мисс Мирабель Гайфорд. Эта самая мисс просила передать, что она будет премного обязана, если мистер Перри Райс зайдет к ней в Бруклин по адресу, который она оставила. Она сказала, что ей нужно поговорить с мистером Райсом в связи с убийством Чарля Фрона и что для меня существенно важно пойти на это свидание. Она также сказала, что будет ждать меня до пяти часов и что, если я пойду к ней, избавлю себя от кучи неприятностей.
  Обожаю такие приглашения. Тут все есть: и обещание рассказать что-то очень важное, и, с другой стороны, вроде как угроза, что если я не приду, мне будет плохо. Во всяком случае, я собираюсь пойти.
  Дежурный также сказал мне, что у него есть для меня письмо с надписью на конверте «очень срочно». Это письмо принес какой-то парень от мистера Харбери Чайза. Я сказал дежурному, что сейчас пришлю за письмом посыльного.
  В общем, дело начинает разворачиваться полным ходом. Я зашел в ближайшую аптеку и попросил послать в отель «Корт» посыльного, чтобы он забрал там письмо на мое имя и оставил его у дежурного в отеле «Деламер», так как я думаю заняться этим письмом после того, как побываю у мисс Мирабель Гайфорд.
  Я тут же пошел в Бруклин и без труда нашел место, где должен был встретиться с этой дамой. Это обыкновенное четырехэтажное здание с небольшими квартирами. Привратник сказал мне, что мисс Гайфорд я могу найти в квартире номер 12 на третьем этаже, и я начал взбираться по лестнице, так как лифта не было в доме.
  Квартира номер 12 находилась в самом конце длинного темного коридора, и совсем не похожа на апартаменты, в которых должна бы жить дамочка с деньгами. У меня шевельнулась мысль, что было бы более разумно прийти сюда со своим «люгером», потому что, кажется, эта Мирабель что-то задумала. Но, к сожалению, я его оставил дома, так как вообще никогда не беру с собой, когда иду на свидание с женщиной.
  Я постучал в дверь, и через минуту мне открыли.
  В комнате было темно, так как оконные шторы были опущены, и мне долго пришлось вглядываться, прежде чем я увидел парня, который открыл дверь. Это был огромный детина в котелке. При виде меня лицо его расплылось в веселую радостную улыбку.
  — Мистер Перри Райс? — спросил он. И когда я ответил «да», пригласил меня войти. Я вошел в комнату и огляделся. Штора одного из окон была поднята, и при таком довольно скудном освещении я увидел, что никакой мебели в комнате не было, стояло только два запакованных ящика.
  Парень закрыл за мной дверь, и когда я повернулся к нему, увидел, что он довольно странно смотрит на меня.
  — Вот какое дело, мистер Райс, — сказал он. — Садитесь-ка на один из ящиков и послушайте меня. Я думаю. Что вы достаточно разумный человек, и не будете искать неприятности. Правда ведь?
  Я улыбнулся ему, сел на ящик, стоявший с другой стороны комнаты, и сказал:
  — А ведь в этом я не уверен, красавчик мой. Но я пришел сюда не к тебе. Я привел к мисс Гайфорд. Где она? И кто ты такой?
  Только я это сказал, как дверь отворилась и в комнату вошел еще один верзила. Он молча кивнул первому парню и сел на второй ящик. По всему видать, сильный парень.
  — Слушайте, Райс, — начал парень. — Ничего хорошего вы не добьетесь, если будете так грубить. Мисс Гайфорд вы увидите, когда придет время, а пока что мы зададим вам несколько вопросов.
  Я улыбнулся еще шире.
  — Да что ты говоришь? А кто такие «мы»? Он достал из кармана пиджака бляху.
  — Мы работники частного сыскного агентства Дерванс, — сказал он, — и представляем интересы мисс Гайфорд. Я полагаю, мы не будем тратить время, а перейдем сразу к делу.
  — Слушай ты, осел, — остановил я его. — Не валяй дурака. От тебя и от твоего вшивого сыскного агентства меня тошнит! Вы бы лучше вместе со своим боссом шли ремонтировать дороги шоссейные. Если мисс Гайфорд здесь, срочно пригласи ее сюда, или я уйду.
  А лицо у него серьезное.
  — Мы не хотим применять насилие, Райс, — сказал он. — Будьте благоразумны и отвечайте.
  Я сидел на ящике, опершись на него руками. И вдруг я нащупал сзади маленький молоток, очевидно, его приготовили, чтобы открывать эти ящики. И, кажется, он мне здорово пригодится.
  — Слушай ты, болван, — бросил я. — Пошел бы ты лучше принял душ, а то у тебя что-то мозги запылились. Он встал.
  — Давай начнем, — сказал он другому парню.
  Они вместе начали наступать на меня, и я решил, что настало время действовать. Я схватил молоток и изо всех сил кинул его прямо в голень парню, который со мной разговаривал, и попал. Парень завыл, как гиена, и повалился на пол. Другой бросился на меня, я согнулся, ударил его головой прямо в живот, и мы схватились.
  К счастью для меня, первому парню здорово попало, он все еще сидел в углу и ощупывал, цела ли у него нога, но второй оказался довольно крепким типом и начал выдавать мне ровно столько, сколько я мог принять.
  Одно время мне совсем пришлось плохо. Он захватил мою челюсть так, что у меня искры из глаз посыпались, и вообще начал меня одолевать. Мы катались по полу. Он сверху. Но меня это вполне устраивало, так как я ожидал, когда мы подкатимся к ящику и тогда я прижму его. Мне во что бы то ни стало надо покончить с ним до того, как другой парень придет в себя и начнет действовать.
  И что же? Все сработало, как полагается. Я изловчился и спихнул его ногой. Он со всего размаха стукнулся об угол ящика и от неожиданности расслабил хватку. Я воспользовался какой-то секундой, дал хороший удар между глаз, а потом начал колотить его башкой о ящик. Он сдался.
  Я подошел к первому парню, он пытался встать на четвереньки, но все время падал. Я поднял его за шиворот, стукнул, как следует, по роже ребром ладони, отшвырнул его через всю комнату ко второму парню, потом поднял молоток и сел на один из ящиков.
  — А теперь слушайте, дорогие мои, — начал я. — Допустим, вы мне сейчас кое-что расскажете, а то я поступлю с вами довольно грубо. Я вообще не люблю, когда ко мне применяют грубую тактику, особенно, если это делают олухи из частного сыскного агентства. И если вы уж не совсем безнадежные дураки, я советую вам вести себя прилично.
  Они ничего не ответили, а смотрели куда-то позади меня на дверь. Я тоже оглянулся и увидел, что дверь потихоньку отворяется, и на пороге появляется дамочка, при виде которой я чуть не ослеп.
  Блондинка и роскошно одета. Все куплено на Парк Авеню, но на ней выглядит еще вдвое дороже. Ей около тридцати лет. Природа щедро наградила ее секс-аппилом, и она это отлично знает. Она вошла в комнату гордой походкой, которая может выработаться только по крайней мере пятью поколениями аристократов. Выражение лица надменное, ну а черты лица, сами понимаете, дивной красоты. Она показалась мне такой красавицей, что если бы мне пришлось потерпеть кораблекрушение и высадиться с этой дамой на необитаемом острове, я бы и не подумал махать рукой проходящему мимо пароходу, просто остался бы на острове и собирал кокосовые орехи.
  Обеими руками она держала впереди себя сумочку, а когда одну руку опустила, я увидел, как в ней сверкнул маленький автоматик, так, игрушечка, годный разве только на то, чтобы стрелять в комаров.
  Она нацелила револьвер на меня и заговорила. Голос у нее красивый и более юный, чем она сама, и сразу видно, что ее учили правильно произносить слова.
  — Если я не ошибаюсь, мистер Райс, — сказала она и мило улыбнулась. — Вы, кажется, собираетесь командовать зздесь, но я вас предупреждаю; если вы пошевельнетесь, я вас убью.
  — Что вы, детка, разве так можно? — вступил в беседу я. — В свою очередь, если я не ошибаюсь, вы — мисс Гай-форд. Слушайте, леди, вы, вероятно, начитались детективных романов и решили, что в подобных обстоятельствах именно так должна поступать героиня. Так вот что я вам скажу: только попробуйте спустить курок этого пугача, который вы держите в своей очаровательной ручке, сейчас же, не успеете глазом моргнуть, набьется полная комната копов, и что в этом будет хорошего для вас и для меня — не знаю.
  Я встал с ящика и направился к ней. Я мило улыбался ей и видел, что она буквально кипела от негодования и обиды, потому что ей не удался ее блеф. Она взглянула на тех парней, но они не сдвинулись с места. Кажется, здорово утомились.
  — Нехорошо размахивать этой штучкой, Мирабель, — сказал я, отбирая у нее револьвер, который положил потом себе в карман, — он ведь может выстрелить. Видите, что случилось с этими ребятами? Этот верзила только-только начинает приходить в себя, а у второго, кажется, перебита нога. Представляете, какой счет они вам пришлют, учитывая эти легкие телесные повреждения!
  И еще одно замечание. Такая очаровательная дама, как вы, да еще с таким красивым именем, как Мирабель, не имеет права нанимать таких дешевых частных шпиков, чтобы они выбили из меня какие-то сведения. Со мной не так легко справиться.
  Она молчит, просто стоит, глядит на меня во все глаза и не знает, что делать.
  — Послушайте, милочка моя, — сказал я ей. — Если вы хотите поговорить со мной, почему бы вам не прийти сюда одной? Зачем вы заслали сюда вперед себя пару неопытных драчунов? Я вам сейчас сделаю хорошее предложение: давайте-ка поедем со мной куда-нибудь, выпьем немного и за стаканчиком вина тихо и мирно побеседуем.
  Она стояла в нерешительности. Тогда я подошел к ней, взял ее за руку и вывел из комнаты. Она послушно шла за мной. Когда мы подошли к лестнице, я попросил ее немного подождать, а сам вернулся в квартиру номер 12, открыл дверь и посоветовал этим горе-детективам идти домой, принять горячую ванну, потому что, по-моему, они в ней сильно нуждаются. И предупредил их, что если я еще раз увижу, что они стоят на моем пути, расправлюсь как следует, предварительно сняв с них мерку для гробовщика.
  Сказав это им на прощание, я вернулся к даме, и мы спустились вниз.
  У входа стоял огромный карр с шофером, одетым в ливрею.
  Я спросил:
  — Это случайно не ваша машина? Она говорит:
  — Да, моя.
  — Мы сели в машину, и она назвала шоферу адрес какого-то клуба около Парк Авеню. Я молча наблюдал за ней и все думал: сколько в ее поведении игры и сколько процентов искренности, потому что, вы знаете, она мне показалась очень хорошей бабенкой, и я думаю, что «Хмельной» в своем письме здорово ошибся в отношении ее.
  Но я не такой парень, чтобы рисковать, и поэтому лучше подождать, что она сама мне расскажет. Я предложил ей сигарету, она отказалась, тогда я закурил сам, и так мы доехали до клуба молча. А роскошная оказалась хата. И когда мы вошли, она заказала стакан чая для себя и коктейль для меня, после чего открыла сумочку, достала сигарету, закурила и начала:
  — Мистер Райс, — сказала она. — Может быть, меня дезинформировали в отношении вас, но из сыскного агентства Дерванс, которому я поручила это дело, мне сообщили, что вы, мягко выражаясь, «трудная личность», и получить от вас какие-нибудь сведения можно только одним методом, т.е. тем, который они хотели применить к вам. Кажется, они ошиблись.
  — О'кей, сестренка, — сказал я ей. — Не будем об этом говорить. Лучше скажите, какие сведения вас интересуют?
  — Мистер Райс, — начала она. — Я была помолвлена с Чарлем Чайзом, или как он себя называл, Чарлем Фроном, кажется, по прозвищу ВиллиПростофиля. У меня есть все основания полагать, что он был убит или вами, или Сальтьеррой, или Карлоттой, и я готова пойти на все, чтобы доказать это. Если вы не виноваты в этом убийстве, может быть, вы мне поможете.
  Я кивнул, хотя мне все это показалось довольно странным. Однако я сказал, что понимаю ситуацию, и уверил ее, что это не я убил ВяллиПростофилю, потому что это был мой первый вечер в Нью-Йорке, а до этого я никогда в жизни не видел и ничего не слышал о ВиллиПростофиле.
  Тогда она начала разговор о том, что случилось в ту ночь в заведении Джо Мадригала, причем явно старалась выведать у меня как можно больше. Но я молчал и дал ей высказаться до конца. После чего я спросил, как Харбери Чайз относится к смерти Вилли и доволен ли он действительно действиями полиции, ведущей расследование по этому делу. Из ее ответа я понял, что она недавно поссорилась со стариком и, кажется, решила сама вести расследование.
  Учитывая тот факт, что она наняла двух сыщиков, чтобы выжать из меня какие-то сведения, я понял: она считает, что мне что-то известно.
  И я оказался прав, потому что, когда я заказал еще одну порцию коктейля, она спросила меня, не получил ли я какого-нибудь письма от Харбери Чайза. А когда я удивился, о чем он мне может написать и зачем мог я ему понадобиться, она сказала, что не знает, но думает, что он может спросить меня, не известно ли мне что-нибудь об убийстве.
  И я понял: девчонке известно, что Харбери Чайз послал мне письмо. И она наняла частных сыщиков, потому что надеялась, что я принесу это письмо с собой в пустую квартиру в Бруклине. Но они просчитались.
  Во всяком случае, разговор с Мирабель прошел для меня не без пользы. В моей голове все яснее стали вырисовываться детали этого дела. И я теперь почти на 100 процентов уверен, что мысль, которая пришла мне в голову, когда я сидел в темном пустом зале Джо Мадригала, и от которой я чуть не подпрыгнул на стуле, помните, когда приходил туда за смокингом Руди и философствовал по поводу оборванных лент серпантина?
  Так вот, та мысль была абсолютно правильной. Работа «джимена» иногда бывает не таким-то уж приятным занятием. И надо иметь большую выдержку, чтобы с одинаковым спокойствием встречать и радости, и невзгоды. И надо признаться: невзгод-то у нас гораздо больше, чем радостей. Как говорила одна бабенка, когда ее муж упал с пирса в Сант-Яго, — «в жизни за все приходится платить». И вот, кажется, для меня сейчас как раз и наступил такой момент.
  Я решил в ближайшее время сидеть тихо и спокойно предоставить этим умникам полную свободу действий, пусть они придумают очередную ловушку для Лемми.
  Вы спросите, почему я так спокойно к этому отношусь? Да потому, что не было еще на свете такого жулика, чтобы даже в самом гениальном его плане хотя бы одно звено не оказалось гнилым и не порвалось бы.
  Отпустите любого ловкача и любую разумную бабенку гулять по длинной веревочке, они обязательно и сами попадут на стул, и приведут с собой туда же своих товарищей.
  Во всяком случае, я чувствую, что скоро в этом деле доберусь до истины.
  Глава 7
  МИРАБЕЛЬ
  Я сижу и смотрю на эту даму. Вероятно, многие считают меня грубым, черствым человеком, но я всегда получаю огромное удовольствие от того, что любуюсь женщинами, и я очень много думаю о них. Мне всегда интересно, о чем они думают, чего они в действительности добиваются, потому что это уж как закон: внешний вид женщины никогда не соответствует ее мыслям. Вот, например, был у меня такой случай: одна испанка на Филиппинах с самой очаровательной улыбкой на самых очаровательных на свете губках — одной рукой дарила мне букет цветов, а другой в это же самое время огрела меня по башке железным прутом. Так что никогда не знаешь, чего тебе следует ожидать от женщины.
  Я все время внимательно поглядывал на Мирабель и пришел к заключению, что она прелестная бэби. На ней роскошный обтягивающий ее фигуру костюм и полосатая блузка с оборочками и складочками, а на шее огромное белое жабо, красиво обрамляющее лицо. На голове очаровательная шляпка, и парень, который делал ей прическу, знает свое дело. Шляпка надета набекрень, и из-под нее с одной стороны виднеется целая копна белокурых волос с кудряшками и завитушками. Я знаю много парней, которые с удовольствием убежали бы из дома ради дамы, подобной Мирабель, но вот каким образом она связана с этим делом, я понять не могу, хотя, пожалуй, мне надо будет именно сейчас это выяснить. Пожалуй, мне следует попробовать пойти с ней на откровенность, и потому я спокойно начал.
  — Послушайте меня, леди, — сказал я ей. Я не знаю, какова ваша роль во всем этом деле, но мне кажется, вы ужасно расстроены тем, что кто-то убил вашего жениха. Я знаю, что вы хотите задать мне кучу вопросов, но, мы быстрее придем к цели, если сначала несколько вопросов задам вам я.
  Прежде всего разрешите мне рассказать вам, каким образом я попал в это дело.
  По профессии я продавец акций, приехал из Мэзон-Сити, где постоянно живу и работаю, в течение нескольких лет копил деньги, чтобы приехать в отпуск в Нью-Йорк.
  Примерно через 3 часа после моего приезда в Нью-Йорк один парень посоветовал мне пойти к Джо Мадригалу. Он сказал мне, что это очень приятное местечко. Я пошел. Отлично. Вдруг там кого-то убивают, а я случайно в это время стоял около парня, которого убили. Поэтому меня забирают в полицию и допрашивают. Но мне повезло в двух пунктах: во-первых, у меня не было револьвера, и вообще я такой парень, который никогда в жизни не носил с собой оружия; во-вторых, один мой приятель, судебный репортер, оказался поблизости и подтвердил копам, что я именно тот, за кого себя выдаю. Поэтому они меня сразу отпустили. Вот все, что я знаю.
  Но это вовсе не значит, что я не интересуюсь этим делом. Наоборот, я вообще такой парень, что меня очень и очень интересуют всякие непонятные вещи, и вот что меня сейчас страшно волнует и беспокоит, — продолжал я, почему такая прелестная дама, как вы, — тут я наклонился к ней поближе и смотрел на нее во все глаза, как бы онемев от восторга и восхищения, — и так вот, повторяю, мне интересно, почему такая прелестная, очаровательная дама, как вы, так сильно беспокоится о Вилли-Простофиле. Извините меня, но это даже немножко смешно.
  Она резко повернулась ко мне.
  — А что плохого вы можете сказать о Чарле? — спросила она. — Он был раньше очень хорошим человеком, и я любила его. А разве вы никогда не слышали, что женщины часто любят и некрасивых и порочных мужчин.
  Я улыбнулся.
  — Как же, как же, слышал, — сказал я. — Вот помню, одна девчонка во Франции влюбилась в меня.
  — Вы были во Франции? — спросила она.
  — Посмотрите на меня, леди, — сказал я ей. — Что бы без меня делали военно-морские силы Соединенных Штатов в последнюю войну?
  — Чарль тоже был во Франции, — сказала она. — Говорил, что в то время был замечательным человеком.
  — О'кей. Вот мне и интересно, почему это Чарль, который был замечательным человеком и который был женихом такой очаровательной дамы, как вы, почему это он вдруг начал шататься по ночным клубам и путаться с женщинами, подобными Карлотте?
  Я нарочно сделал паузу, чтобы посмотреть, как она будет реагировать на это имя. Она плотно сжала губы.
  — Он был немного глупый, — сказала она, — и разочарованный в жизни. Раньше он был вполне нормальный, а потом вдруг с ним что-то случилось. Она пристально посмотрела на меня.
  — Слушайте, мистер Раис, — сказала она. — Мне кажется, я могу вам довериться. Я сейчас в таком состоянии, что мне обязательно нужно кому-нибудь довериться. Знаете, по-моему, Чарля убили потому, что он слишком много знал.
  Я сделал вид, что удивился.
  — Да что вы говорите? Что же он мог знать?
  — Не знаю. Просто мне так кажется… — Она оглянулась по сторонам, а потом чуть понизила голос:
  — Говорят, того человека, которого нашли убитым в телефонной будке, звали Харвест В. Мелландер. Но, мистер Райс, вы знаете этот человек был федеральным агентом, он был «джимен».
  Я свистнул.
  — И вы хотите, чтобы я вам поверил, леди? — сказал я. — Вот интересно-то, федеральный агент! А как же он позволил убить себя в телефонной будке? Значит, он был не очень хороший «джимен».
  — Я не знаю, в чем там дело, — сказала она. — Мы с Чарлем поссорились, не разговаривали с ним довольно долго, но вдруг, в день его убийства, он мне позвонил по телефону и сказал, что понял, каким был дураком. Он сказал, что хочет начать новую жизнь, но что сначала он должен кое-что сделать. Я спросила, в чем дело? Но он ничего определенного мне не ответил. Сказал только, что вечером он должен встретиться с федеральным агентом и что он с ним уже один раз разговаривал. Когда его убили, я проверила, с кем он разговаривал в клубе за последние дни, и я выяснила, что накануне убийства Чарль разговаривал только с Руди Сальтьеррой и Мелландером. Но всем известно, что Сальтьерра — гангстер, значит, Мелландер был федеральным агентом.
  — Вы так думаете? — сказал я. — Что же, по-моему, это все очень интересно, но только это нам никак не может помочь. Скажите мне, леди, вот что: зачем вы пригласили двух ослов из сыскного агентства и что они хотели у меня узнать?
  — Сейчас я вам скажу. Когда мы с Чарли разговаривали по телефону, он сказал, что послал кому-то письмо и что все зависит теперь от этого письма. После того, как мне показалось, что полиция не принимает мер к розыску убийцы, я обратилась в агентство с просьбой помочь мне найти убийцу. Их подозрение пало на вас, и они сказали, что если я сумею затащить вас в уединенное место, возможно, им удастся что-нибудь узнать у вас, — она улыбнулась. — А они оказались не такими уж квалифицированными, как я предполагала.
  — Ну, я бы этого не сказал, — ответил я, — Один из них дал мне пару таких тумаков, что я долго буду помнить. А что касается письма, то я ни от кого никакого письма не получал.
  Я решил подтолкнуть наш разговор в несколько ином направлении. — Послушайте, леди, — сказал я. — Я, конечно, ничего не знаю об этом деле, но вот как оно мне представляется. Мне кажется, что Чарль что-то узнал, и то, что он узнал, сильно взволновало его. Он почувствовал, что должен что-то сделать, поэтому пишет кому-то письмо, и письмо это является очень важным документом. Мы не знаем, кому он писал это письмо (при этих словах я подмигнул сам себе, потому что я-то знал, о каком письме идет речь. Это то самое письмо, которое Вилли-Простофиля написал Карлотте и которое она отдала Сальтьерре, а я потом нашел его у него в смокинге, в кармане).
  Значит, вы считаете, что он это письмо написал Мелландеру, который, по-вашему мнению, был федеральным агентом? А хотя бы и так: вам-то чего беспокоиться? Какое вам дело, кому писал письмо Вилли-Простофиля. Он умер, и вы его теперь ничем не вернете. Само собой разумеется, вы хотите найти убийцу и послать его на стул. Пожалуй, я бы на вашем месте поступил также, но зачем вам впутываться в какие-то его темные дела?
  Она ничего мне не ответила, очевидно, потому что не знала, что ответить.
  А странные у меня сложились отношения с этой дамой. Я уже наполовину готов поверить, что она говорит правду, и все же, когда я смотрю на нее, мне кажется, что она от меня что-то скрывает.
  Потом она повернулась ко мне и сказала:
  — Может быть, я знаю что-то, чего я вам не могу рассказать, мистер Райс. Может быть, когда-нибудь в будущем я вам расскажу…
  — А почему бы не выложить все наличными, леди? Расскажите сейчас. Говорят, что две головы лучше, чем одна. И говорят, голова у меня работает нормально. Может быть, я смогу вам что-нибудь посоветовать.
  Она покачала головой.
  — Я никому не доверяю в данный момент, — сказала она. Тогда я решил ее подкусить:
  — Даже своему кузену, работающему в пробирной палате Соединенных Штатов?
  Она взглянула на меня, как на сумасшедшего.
  — Я не знаю, о чем вы говорите, она крепко сжала губы и вообще вся как-то сжалась. Я понял, что она больше ничего мне не скажет.
  — О'кей, мисс Гайфорд, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы запомнили одно: никто на свете не может сказать, что Перри Райс не подал руку женщине, когда она нуждалась в его помощи. Вот учтите это. А сейчас мне пора идти. Дайте мне ваш телефон, может быть, я позвоню вам, и, может быть, мы как-нибудь еще увидимся.
  Она кивнула и дала мне номер своего телефона. После чего я допил коктейль, пожал ей руку и смылся, потому что, кажется, мне здесь больше делать нечего. Выйдя на улицу, я огляделся кругом, нет ли у меня «хвоста», сел в такси, велел шоферу ехать прямо, а потом дал ему адрес отеля Деламер.
  У себя в номере я нашел письмо от старика Харбери Чайза. Оно мне показалось очень милым.
  
  "Малберри Арме, Парк Авеню.
  Дорогой мистер Райс!
  Я уверен, вы извините меня за то, что я пишу вам по делу, по которому у вас уже было и без того много неприятностей. Извинением мне могут послужить чувства отца, чей сын был хладнокровно и жестоко убит, и поэтому любой метод приведения преступника к ответственности является простительным.
  Очевидно, мне нет нужды пересказывать вам обстоятельства, при которых мой приемный сын был убит в клубе «Селект» Джо Мадригала. Вы сами там присутствовали. Если я не ошибаюсь, вы один из тех, кто находился в непосредственной близости от моего сына в момент выстрела, и вы также в числе некоторых других посетителей ресторана были отправлены лейтенантом полиции Ресслером в Главное полицейское управление для допроса.
  Когда я оправился от первого шока, услышав о смерти моего приемного сына, я считал, что арест его убийц является делом нескольких часов. Совершенно очевидно, он был убит кем-то, кто находился на расстоянии 15— 20 футов от стола, другими словами одним из следующих лиц: мисс Карлотта де ля Рю, вы, один или два официанта, стоявшие на линии столиков с правой стороны зала, электромонтер Скендал, который регулирует освещение в зале, некий Сальтьерра, который также был отправлен в полицейский участок, но у которого есть совершенно твердое алиби — заявление Скендала.
  Совершенно очевидно, что в полиции дело расследования не сдвинулось с мертвой точки. На все мои вопросы мне отвечают, что дело расследуется и пока нет никаких результатов. Поэтому я решил разыскать убийцу каким-нибудь иным способом, не прибегая к помощи полиции. В поисках этого способа я, возможно, и вышел за рамки обычных методов расследования.
  Я прошу вас не смеяться надо мной, если я скажу, что вот уже несколько лет я глубоко верю в действие оккультных сил. И один человек по имени Сен Райма, который неоднократно давал мне возможность убедиться в своей сверхъестественной силе, заверил меня, что при соответствующих условиях он сможет точно назвать имя убийцы моего мальчика.
  Условия эти следующие: Сен Райма предлагает организовать сеанс в салоне моей яхты «Колдунья Атлантики». Он избрал это место потому, что только в этом случае, если яхта удалится от земных флюидов на соответствующее расстояние, он сможет, благодаря своей сверхъестественной силе, назвать точно имя убийцы.
  Он ставит условием, чтобы в салоне моей яхты была создана точная копия обстановки, какая была в тот вечер в клубе «Селект», и чтобы при этом присутствовало возможно большее количество лиц, находившихся в тот вечер около столика моего сына.
  Должен сказать, что все другие лица, присутствовавшие в тот вечер в клубе, дали свое согласие явиться на борт яхты, и поэтому я прошу вас, во имя справедливости и человеколюбия, отбросить неверие в силы этого человека и немедленно по получении этого письма отправиться в Гайль Уорф, Нью-Лондон, Коннектикут, где на якоре стоит «Колдунья Атлантики».
  На дорожные расходы я вкладываю в конверт пять ассигнаций по одной тысяче долларов каждая. По прибытии на место вам будет выплачена такая же сумма. Если вы действительно невинный человек, вы примите участие в этом сеансе. Ваша неявка будет означать, что вам нужно что-то скрывать и что, возможно, именно вы и являетесь убийцей.
  
  Я внимательно прочитал это письмо и задумался. Кажется, старик ужасно огорчен по поводу смерти Вилли-Простофили, да оно и понятно, ведь незадолго до убийства он поссорился с Вилли, вероятно, из-за денег, и прежде чем успел помириться, кто-то убил Вилли-Простофилю, и старик теперь раскаивается. Да, многие не ссорились бы со своими близкими, если бы заранее знали, что по приговору судьбы, в тех, с кем они ссорятся, в самое ближайшее время всадят пару свинцовых горошин.
  Было уже 7 часов. Пожалуй, чем скорее я приеду в Гайль Уорф и попаду на борт «Колдуньи Атлантики», — тем лучше для меня, и вот почему: предположим, этот самый Сен Райма укажет на кого-нибудь, как на убийцу. Создается очень интересная ситуация, и тот, кого обвинят, — а может быть, он был каким-нибудь путем связан с действительным убийцей — безусловно, заговорит. Вот смешно-то будет, если перст этого пророка укажет не на Руди Сальтьерру, а на кого-нибудь другого, потому что я-то отлично знаю, что именно Сальтьерра убил Вилли-Простофилю.
  А знаете, мне все эти оккультные силы и ясновидение кажутся сплошной чепухой, хотя, возможно, в воздухе в действительности парят какие-нибудь неизвестные нам флюиды, а этот Сен Райма, может быть, действительно кое-что в них понимает.
  Но вам, вероятно, совершенно ясна главная причина, по которой мне хочется поехать туда: мне хочется посмотреть, будут ли там Руди и Карлотта.
  Я положил письмо в карман, спустился вниз и немного побеседовал с дежурным клерком, который казался мне славным парнем. Я спросил его, не остановился ли в отеле кто-нибудь из Коннектикута. Он сказал:
  — Да, у нас остановился коммивояжер по имени Сэм Яртерс, и сейчас он находится в баре.
  Я пошел в бар, заказал себе виски и завязал с Яртерсом непринужденную беседу. Я наговорил ему всякой чепухи, а потом завел разговор о Коннектикуте и спросил, не знает ли он семью Гайфордов. Он сказал, что знает, и начал мне все выкладывать.
  Оказывается, Мирабель — довольно известная личность в своем штате, она принадлежит, что называется, к высшему свету и набита деньгами по самые завязки, так что даже не знает, что с ними делать.
  Яртерсу также известно, что она была помолвлена с Чарлем Чайзом, но, конечно, он ничего не знал о том, что Чарль Чайз и ВиллиПростофиля — одно лицо и что он убит.
  Во всяком случае, к концу нашего разговора с коммивояжером мне было совершенно ясно, что из себя представляет Мирабель. Потом мы с ним выпили еще по одной чарочке «на дорожку», попрощались, и я вернулся в свою комнату. Там я уложил свой чемоданчик, засунул «люгер» в кобуру под левым плечом, спустился вниз и оплатил свой счет. Дежурный клерк сказал, где можно нанять машину, сам позвонил в гараж и просил их прислать мне в срочном порядке самый быстроходный карр.
  В ожидании машины я сидел в вестибюле, курил и думал. Когда пришла машина, я вышел, осмотрел ее хорошенько и решил, что она вполне справится со своей задачей, так как мне придется здорово жать.
  Потом я вернулся в отель и из телефонной будки позвонил Мирабель Гайфорд. Мне ответил женский голос, по-моему, это была служанкафранцуженка. Я сказал ей, что это говорит Перри Райс, и она попросила меня подождать. И пока я ожидал, быстро соображал, стоит ли мне рисковать, надеяться на счастливый случай, как это я сейчас собираюсь сделать.
  Но я уже не раз говорил вам, что иногда следует рисковать, а сейчас как раз именно такой момент, когда риск необходим, так как это может доказать мне кое-что, в чем сомневаюсь.
  И как раз в этот момент к телефону подошла Мирабель. Ах, какой у этой дамочки прелестный голосок! У Карлотты голос низкий и густой, успокаивающий, а у Мирабель — юный, веселый, звонкий голосок.
  — Чем могу служить, мистер Райс? — спросила она. — Слушайте, красавица моя, давайте обменяемся «сенаторской любезностью»[2]. В прошлый раз я выслушал вас, а теперь ваша очередь услышать от меня несколько бабушкиных сказок, и, может быть, они заставят вас немного призадуматься.
  Она засмеялась.
  — Иногда вы мне очень нравитесь, мистер Райс, — сказала она. — Вы очень забавный. Ну, что за сказки вы собираетесь мне рассказать?
  Я начал серьезно:
  — Слушайте, я много думал о том деле, о котором мы тогда разговаривали, кроме того, в этой нашей игре «в темную» произошло несколько событий, и я хочу сейчас вам все рассказать.
  Прежде всего следующее: вас очень интересует вопрос, кто убил Вилли-Простофилю. А вы не задумывались над вопросом, куда убийца девал револьвер? Нет? Так вот слушайте: когда всех нас отвели в Полицейское управление, револьвера ни у кого не оказалось, значит, кто-то успел от него отделаться. Вам, вероятно, будет небезынтересно узнать, что после допроса в Полицейском управлении я ночью пошел к Джо Мадригалу и все там обыскал, и хотя я нашел массу доказательств того, что вашего жениха убил Руди Сальтьерра, да, да, красавица моя, это сделал Руди Сальтьерра, револьвер-то я все-таки не нашел.
  А почему? Потому, что после того, как Руди Сальтьерра убил Вилли, он пошел за кулисы и передал там револьвер кому-то, кто смылся через заднюю дверь, прежде чем Джо успел собрать всех в танцзале и запереть двери.
  И вот если вы хотите помочь найти убийцу, займитесь-ка небольшим расследованием: узнайте, кто перед самым убийством болтался около задней двери, ведущей за кулисы. Поняли?
  — Поняла, — сказала она. — Так вы говорите, что Руди Сальтьерра убил Вилли?
  — Совершенно верно. Но пока что я не собираюсь предоставлять доказательства этого. Я их предоставлю, когда сочту нужным. Поэтому не волнуйтесь и не задавайте лишних вопросов, потому что я очень тороплюсь.
  Теперь следующее: я получил письмо от старика Харбери Чайза, в котором он говорит, что нашел какого-то парня, который обещает разыграть колоссальную сцену ясновидения на борту яхты «Колдунья Атлантики». Будто бы он с помощью каких-то там оккультных сил сможет совершенно точно сказать, кто убийца. И, кажется, старик уже пригласил всех, находившихся в тот вечер в непосредственной близости от ВиллиПростофили, приехать в одно местечко около Нью-Лондона, чтобы присутствовать на этом оккультном сеансе. Он заплатил всем по пять грандов, в том числе и мне, и сейчас я на пути туда и решил попросить вас в мое отсутствие как следует приглядеться к заведению Джо Мадригала. А если вы готовы выбросить еще кучу на жалкую имитацию сыщиков, т.е., на агентство Дерванс, заплатите им, и пусть они не спускают глаз с клуба «Селект».
  — Ну… пока. Мирабель, — закончил я. — Будьте паинькой и не делайте ничего, что не понравилось бы вашему дяде Перри. Может быть, мы еще увидимся когда-нибудь.
  Боже, как разволновалась дама!
  — Слушайте, мистер Райс, — закричала она в трубку. — Слушайте… Вам нельзя ехать в Ныо-Лондон… Слушайте… Нельзя! Слышите? Не езди!
  Я повесил трубку.
  Кажется, мой план сработал.
  Я забрал свой чемоданчик, сел в машину и газанул. Я проскочил с полдюжины красных сигналов с такой скоростью, что никто даже не догадался остановить меня, и примерно через полчаса выехал на широкое шоссе, где мог, не снижая скорости, спокойно обдумать ситуацию. Было около часа ночи, когда я подъехал к предместьям Нью-Лондона. Я остановился у бензиновой колонки, и там мне сказали, что Гайль Уорф находится примерно в пяти милях по Гротен-рол. Объясняя мне, как туда проехать, парень смотрел на меня, как на сумасшедшего. Я спросил, что его беспокоит, он ответил, что вот уже несколько человек спрашивали дорогу на Гайль Уорф и что обычно это место очень редко посещают посторонние люди.
  Я поехал по указанной мне дороге, которая постепенно начала сужаться и превратилась в узкую полоску асфальтовой дорожки, на которой были видны следу от автомобильных шин. Сквозь деревья виднелось море, и я понял, что Гайль Уорф совсем близко.
  Вдруг фары моей машины осветили огромное дерево, лежавшее впереди меня посредине дороги. Я изо всей силы нажал на тормоза и вовремя успел остановить машину. Только я протянул руку за «люгером», как из-за деревьев вышел парень, одетый в матросскую тельняшку и с огромным дробовиком в руках.
  — Эй, слушай. Ты Перри Райс?
  — Угадал с первого раза, — сказал я ему, а что это значит? Ты что, вышел на охоту, или ты всегда так приветствуешь людей с дробовиком в руках?
  Он улыбнулся.
  — Спокойно, парень, — сказал он. — Ну-ка, вылезай из машины, пошли. И никто тебя не тронет, если ты будешь слушаться. А если начнешь кривляться, я превращу твой каркас в решето, столько у тебя будет дырок. Я высунулся из машины, и как раз в это время из-за деревьев вышли еще два парня. Один из них, седой старик с лицом цвета начищенных к празднику коричневых ботинок, до того он загорел, а второй парнишка, хотя и маленького роста, но на вид сильный. На них тоже были матросские тельняшки и ходили они подчеркнуто морской походкой, как в рекламных фильмах.
  — Забери-ка его в хату, — приказал старик. — Он взглянул на меня и улыбнулся.
  — Я думаю, ты поступишь разумно, если спокойно будешь подчиняться всем нашим приказам, — сказал он. — Мы тебе не причиним никакого вреда, если ты будешь хорошо себя вести, но как только ты попробуешь выкинуть какой-нибудь номер, Хирам тебя пристрелит, а ему, по-моему, очень не хочется этого делать.
  — Ну, что ж, о'кей, пожалуй, в этом вопросе наши с Хирамом мнения полностью сходятся.
  Я начал вылезать из машины и нарочно делал это не торопясь. Парень с дробовиком стоял как раз напротив дверцы, из которой я вылезал.
  — Слушай, Эй, — обратился старик к маленькому. — Ну-ка пойди позвони, скажи, что все о'кей.
  — О'кей, По, — согласился маленький.
  В это время я открыл дверцу и начал вылезать, при этом наклонился над панелью приборов и сделал вид, что хочу вынуть ключ. Таким образом естественно повернулся спиной к парню с дробовиком. Я быстренько произвел в уме некие математические расчеты и, выходя из мамины задом, лягнул правой ногой. Что ж, расчет оказался правильным, потому что я поддал прямо в морду парню с дробовиком, и ему это страшно не покривилось.
  И прежде чем он успел сообразить, что ему делать, я повернулся к нему с «люгером» в руках.
  — Ну-ка, морячки, поднимите-ка вверх лапки и разрешите мне сказать вам, что такие вшивые моряки, как вы, годитесь разве только для того, чтобы работать веслами на галерах. Будьте умниками и не двигайтесь до тех пор, пока я вам не разрешу, а то может кое-что случиться, и вам покажется, что это вы ударились башкой о якорь.
  Я забрал дробовик у парня с разбитым носом, сел на обочине дороги. — Слушайте, мальчики, — сказал я им. — Ну-ка, поработайте немного и отодвиньте с дороги это бревно, чтобы я мог вовремя успеть к месту своего назначения. Когда вы это сделаете, я дам вам дальнейшие инструкции.
  Парни принялись за работу.
  Когда они убрали дерево, я сел в машину, включил мотор и бросил дробовик на заднее сиденье.
  — О'кей, братишки, — сказал я. — Неплохо поработали, и как-нибудь, когда у меня будет свободное время, я приглашу вас к себе в гости поиграть, будем пускать в луже игрушечные кораблики. Хорошо? А пока что. По, — обратился я к старику, — я повторяю твое приказание Эфу. — Эф, — повернулся я к маленькому, — пойди и сделай то, что тебе велел По. Позвони по телефону и скажи мисс Мирабель Гайфорд, что все в порядке и что мистер Райс шлет ей привет и обещает при встрече купить ей огромную порцию клубничного мороженого, и если ты способен запомнить, Эф, то передай еще следующее: если она поднатужит очаровательную головку, то поймет, почему я ей позвонил перед тем, как выехать из Нью-Йорка. Я как раз хотел проверить, не придумает ли она какой-нибудь трюк.
  И если она, ребята, рассердится на вас за сегодняшнее и рассчитает вас, Бог с ней. Помните, что Флоту Соединенных Штатов нужны такие парни, как вы.
  С этой шуткой я нажал на стартер и умчался. Я повернулся и посмотрел на них: все трое стояли посреди дороги и смотрели мне вслед.
  Славные ребята! Только, пожалуй, они хорошие матросы, а вот налетчики из них не получились.
  Глава 8
  ПРОРОК ПОЛУЧАЕТ СВОЕ
  Я поехал дальше по асфальтовой дороге. На расстоянии примерно полмили от нее ответвлялась в левую сторону еще одна дорожка, а потом, через поредевшие деревья, я увидел деревянный пирс. К пирсу привязана огромная яхта, вероятно, это и есть «Колдунья Атлантики».
  Я затормозил, поставил машину за деревьями, вышел из нее потихоньку. Держась на соответствующем расстоянии от дорожки, пошел к тому месту, где оставил трех морячков. Через некоторое время я их увидел. По и Хирам сидели на обочине и разговаривали с Эфом, который с недовольным лицом стоял перед ними. Потом Эф вынул из кармана брюк огромные часы типа «луковица», взглянул на них и быстро куда-то ушел. Он прошел всего в нескольких ярдах от того места, где я спрятался за деревьями. Пропустив его вперед, я пошел следом за ним. Мы шли так довольно долго и наконец подошли к каким-то воротам в каменной стене. Он вошел в ворота. Я за ним.
  За каменной стеной оказался парк, а в глубине огромный дом колониального стиля. К дому вели две или три автомобильные дорожки, и на одной из них, справа от меня, стоял автомобиль с включенными фарами.
  Эф через лужайку направился прямо к этой машине, а я, крадучись, все время шел за ним.
  Наконец я подошел на достаточно близкое расстояние, чтобы отчетливо видеть машину.
  В машине за рулем сидела Мирабель и о чем-то разговаривала с Эфом. Потом она включила мотор, и Эф ушел, но тут же, вероятно, вспомнив что-то, вернулся. Я сообразил, что выезжать она, очевидно, будет через главный вход, справа от меня, поэтому быстро перебежал туда и спрятался в тени. Ворота были заперты, значит, Мирабель придется оставить машину, чтобы отпереть их. Так оно и есть. Подъезжая к воротам, она затормозила. Когда машина полностью остановилась, из-за деревьев показался я.
  — Хелло, Мирабель, — сказал я. — Как поживаете?
  Видели бы вы, как она удивилась!
  — Какой вы, право, забавный, мистер Райс, — наконец сказала она. — Вечно выпрыгиваете из-за угла. Я улыбнулся.
  — Я полагаю, вы очень рады видеть меня здесь, вы ведь проявили столько усилий, чтобы не допустить меня на борт яхты? Слушайте, мисс Гайфорд. Почему бы нам не поговорить чистосердечно? Вы сами отлично знаете, что это очень серьезное дело, и вероятно, вам известно о нем гораздо больше, чем вы мне рассказали.
  Она взглянула на меня, потом достала из кармана жакета золотой портсигар, закурила и молча смотрела на меня полуприкрытыми глазами сквозь клубы табачного дыма. Вероятно, она оценивала меня.
  — Между прочим, о чем вы говорите? — спросила она.
  — А как вы думаете? — в свою очередь спросил я. — Вас ведь в этом деле интересует, кроме убийства Вилли, еще кое-что. Да? Меня тоже. Слушайте, леди, — продолжал я, — что я мог о вас подумать? Вы были помолвлены с парнем, которого убили. Вы нанимаете частных детективов, чтобы выжать из меня какие-то сведения. Когда я сказал вам по телефону, что еду на яхту, чтобы присутствовать при каком-то там сеансе, вы вдруг раскипятились и начали уговаривать меня не ездить. А почему?
  Я подошел ближе и прислонился к дверце ее машины.
  — Слушайте, Мирабель, — сказал я. — Вы мне сейчас же все расскажете.
  — Да? Вы так думаете? А почему? Я достал из потайного жилетного кармана федеральную бляху и показал ей.
  — Вот почему, красавица моя, — сказал я. — Мое имя Лемми Кошен, специальный агент Федерального Бюро Расследования Соединенных Штатов Америки, департамент юстиции.
  — А это меня нисколько не удивляет. Это отнюдь не сюрприз для меня, — сказала она.
  — Что ж, о'кей, — согласился я. — Жизнь не так-то часто дарит нам сюрпризы. Но дело в том, что мы с вами слишком долго играли в темную. Надо все выяснить. Прежде всего, скажите мне, почему вам так не хотелось, чтобы я пошел на борт яхты?
  Она протянула мне сигарету и дала прикурить от золотой зажигалки. С тех пор, как она узнала, что я «джимен», ее отношение ко мне несколько изменилось.
  — Я полагаю, вам известна правда относительно Харвеста Мелландера? — сказала она. — Был ли он «джименом» илли нет?
  — Да, — сказал я. — Он был «джимен», и его настоящее имя Мирас Дункан. Ну и что?
  — Это все, что вам известно? — спросила она.
  — Я считаю, что этого вполне достаточно. Если вы можете рассказать мне что-нибудь еще, я готов выслушать вас.
  — Вы знаете, какое дело он вел? Я кивнул.
  — Дело о похищении золота. А что вам известно об этом деле?
  — Я ничего о нем не знаю, но кое-что предполагаю. Я думаю, что Чарль замешан в этом деле и именно поэтому был убит. Вы понимаете, — продолжала она печально, — я не могу отделаться от чувства, что немного виновата в том, что Чарль запутался в этом деле. Он был страшный транжира, и в конце концов старик отказался выдавать ему деньги. Тогда он пришел ко мне к попросил одолжить ему огромную сумму. Я отказалась. Может быть, именно поэтому он и оказался замешанным в это темное дело.
  Но не это волнует меня сейчас, — продолжала она. — Дело в следующем: вчера утром я виделась с его отчимом, мистером Харбери Чайзом. Он рассказал мне о том, что хочет пригласить на борт яхты ясновидящего, чтобы тот указал убийцу. Я сказала, что это глупо и смешно, и что даже, если убийца будет назван, это ничему не поможет: нужны доказательства. И мне показалось, что я отговорила его от этой затея. Вы можете себе представить, как я была удивлена, когда вы сказали мне по телефону, что он пригласил вас приехать на яхту. Ведь в этом случае он должен был послать вам приглашение вскоре после того, как я от него ушла, а когда я от него уходила, он не собирался этого делать.
  — Что ж, — сказал я, — это отлично можно объяснить. Вы знаете, в этом деле на меня работает один парень, криминальный репортер, и, вероятно, до него дошли слухи об этой затее Чайза, и может быть, он виделся со стариком после того, как вы от него ушли, и уговорил старика проделать этот сеанс, потому что вы знаете, что такое газетчики: они готовы пойти на все, чтобы только раздобыть интересный материальчик для газеты.
  Так вот, леди, мне ничего не известно относительного этого сеанса, но мне нужно выполнять свою работу, и я считаю, что единственный путь для ее успешного выполнения — пойти сегодня на борт яхты и посмотреть, что там произойдет.
  — Да, пожалуй, так, — согласилась она.
  Потом она начала плести всякую чепуху относительно того, почему она не хотела, чтобы я поехал на яхту. Когда я все-таки хотел уточнить причину, она сказала, что сама не знает почему, что все дело в инстинкте, который подсказывает ей, что мне не следует ехать на яхту и что я гораздо больше узнаю, если останусь на берегу.
  Я испробовал все известные мне способы ее заговорить, но так ничего и не добился. Она сидела молча, плотно сжав губы, бесцельно устремив взгляд вперед, в темноту ночи. Вероятно, девчонке многое известно, но по каким-то причинам она не хочет говорить мне ничего.
  — О'кей, леди, — сказал я. — По-моему, самое лучшее, что вы сейчас сделаете, это следующее: поезжайте к себе домой, сварите отличный пунш и выпейте его за доброе здоровье Лемми Кошена. И второе — ведите себя так же хорошо, как и до сих пор, но не пытайтесь проявлять неуместную активность, заставлять людей совершать налеты и т.п., а то я очень рассержусь на вас, и вам здорово от меня влетит.
  Она пожала плечами.
  — Что ж, отлично. — Но только я прошу вас после окончания сеанса зайти ко мне.
  — Благодарю вас за такое милое приглашение, сестренка, — сказал я. — А почему вы хотите меня видеть после ссеанса? Мы сейчас уже видимся с вами. Скажите, что вам нужно?
  — Мне просто хочется послушать о самом сеансе, — сказала она. — Как бы мне хотелось пойти туда вместе с вами.
  — Чепуха, — сказал я. — Делайте то, что я вам велю. Поскорее сматывайтесь отсюда и вообще будьте послушной девочкой, и помните, что своими попытками вклиниться в это дело вы никому никакой пользы не принесете. Поняли?
  — Поняла, — ответила она.
  Затем включила передачу на задний ход и протянула мне Руку.
  — Желаю удачи, мистер Кошен, — пропела она ангельским голоском.
  Я пожал ее руку.
  Она подала машину назад, потом развернула, а я по лужайке вышел к воротам и пошел к тому месту, где оставил машину, сел в нее и поехал к причалу.
  Я поставил машину около пирса и пошел к сходням, ведущим на яхту. Когда я приблизился к яхте, вышел парень.
  Он осветил меня электрическим фонариком. Потом посмотрел на какую-то бумажку, которую держал в руке.
  — Вы мистер Райс? — спросил он. И когда я ответил «да», сказал, чтобы я шел за ним. Мы прошли по сходням вдоль палубы. Потом спустились по трапу, и он постучал в дверь одной из кают внизу.
  После того, как кто-то откликнулся на стук, парень отступил в сторону и пропустил меня. Я вошел в каюту, он закрыл за мной дверь и смылся.
  Я очутился в довольно большой каюте с огромный количеством книг. Посредине стоял стол и на нем лампа с плотным абажуром. За столом сидел какой-то тип. Когда я вошел, он слегка повернулся, свет лампы упал на его лицо, и я догадался, что это и есть Сен Райма.
  — Пожалуйста, садитесь, мистер Райс, — сказал он. Говорил он с сильным иностранным акцентом и обладал парой самых удивительных глаз, которые я когда-либо видел на своем веку. Они все время меняли окраску и сверкали, как глаза змеи. Я сел, он подвинул мне коробку сигарет и начал какую-то трепотню о том, как будет проводиться этот сеанс и как при соответствующих условиях он сумеет назвать убийцу.
  — И это будете не вы, мистер Райс, — сказал он, спокойно глядя мне прямо в глаза, — потому что я уже сейчас вижу, что вы не тот человек, который убил несчастного юношу. У вас нет ауры убийцы.
  — Что ж, о'кей, — сказал я. — Может быть, ауры убийцы у меня и нет, зато есть дьявольская жажда. Где можно что-нибудь выпить?
  Он засмеялся и позвонил в колокольчик, стоявший на столе. На звонок пришел стюард в белой куртке и повел меня вдоль по длинному коридору в огромную каюту, которая была приспособлена под бар.
  И все они были там. Был там и Руди Сальтьерра, и Карлотта, и еще целая куча каких-то ребят. Но я заметил, что людей, которые сидели поблизости от Вилли в тот вечер у Джо Мадригала, здесь не было. Зато было много всякой другой публики, в том числе несколько дам в вечерних туалетах, которых я никогда в жизни не видел.
  Я взглянул на Карлотту. Она сидела в углу на кушетке, пила из большого бокала и смотрела на меня с улыбочкой, которая может означать все, что хочешь.
  — Эй, Райс, — крикнул Руди Сальтьерра. — Рад вас видеть, хотите выпить?
  Он зашел за стойку бара и налил мне большой бокал. Я сел в конце стойки, где было пустое место. Руди подошел ко мне и тоже сел. — Я сегодня здесь выполняю роль бармена, — сказал он. — Но теперь, поскольку вы пришли, пожалуй, можно начинать. Нам предстоит довольно веселый вечер.
  — Да, — сказал я. — Может быть. А может быть, для кого-нибудь не слишком веселый.
  — А именно?
  — А именно то, что ты убил Вилли-Простофилю, и ты это отлично знаешь, кисломордый. И если этот тип Сен Райма укажет своим перстом на тебя, могу прозакладывать свой последний никкель, старик Чайз не сомкнет глаз до тех пор, пока не поджарит тебя.
  Он посмотрел на меня, как змея. На нем был опять новый смокинг и бриллиантовые с рубинами запонки, а глаза — как сверла. В руке он держал бокал, крепко обхватив его длинными тонкими пальцами, а пальцы были похожи на стальные крюки, которые запросто могут вцепиться в горло любого человека, и сейчас они именно это охотно бы сделали.
  — Да, — сказал он, — я забыл, что вы сыщик-любитель. Маленький Шерлок Холмс, который все еще сует свой нос в дела, которые его не касаются. Послушайте моего совета, "Райс, следите за языком, иначе я могу рассердиться и расправиться с вами по-своему.
  — Как я испугался, — воскликнул я. — Не будьте смешным, Руди.
  И только он собирался мне что-то ответить, как дверь отворилась и вошел какой-то тип. На нем была форма морского офицера, на она была ему слишком велика, и похоже, что парень уже успел где-то раздавить бутылочку.
  — Прошу всех, кто не будет участвовать в сеансе, сойти на берег, — объявил он. — Только те леди и джентльмены, которые будут принимать участие в сеансе чтения мыслей, могут оставаться. Все остальные могут смываться.
  Две или три дамы и пара парней встали и ушли. Я слышал, как этот морской офицер ходил по коридору и выкрикивал такое же приказание: всем посторонним покинуть яхту. Очевидно, на борту яхты довольно много народа.
  Я подошел поближе к Карлотте.
  — Как поживаете, Карлотта? — спросил я и уголком глаза видел, что Руди наблюдает за мной, как притаившийся зверь. — Как вы себя чувствуете, «Ядовитый плющ»? Много ли ребят стало за последнее время жертвами ваших ядовитых щупальцев?
  Она посмотрела на меня, как на ползучего гада.
  — Слушай, ты, грубиян, — сказала она. — Может быть, ты был чем-то для твоей дорогой мамочки, но для меня ты просто презренный подлец. И я не забыла тот номер, который ты разыграл со мной при нашей последней встрече. Считаешь себя неотразимым? Думаешь, любая леди бросится на тебя, какой ты красавец.
  — Именно такой, — ответил я. — Только вот если ты леди, тогда я — Сиамский король, избранный президентом Кубы в тот момент, когда на острове бушевали снежные бури. Но я не смею вас больше беспокоить, потому что я вижу, как «бойфрэнд» Руди собирается подойти к нам и разыграть один из своих героических актов. А когда он это делает, я откладываю в сторону все дела, чтобы вдоволь похохотать.
  Подошел Руди. Его буквально разрывало от ярости. Он бы, вероятно, с огромным удовольствием разрубил меня на куски.
  — Вы помолчите. Райс, — сказал он, — не смейте разговаривать с мисс де ля Рю, потому что ей это не нравится! И мне тоже…
  — И мне тоже. И мне не нравится ни она, ни ты, — огрызнулся я. — Но мы живем в свободной стране, и если я хочу с ней разговаривать, никто не может мне запретить. И если я хочу сказать, что Она для меня все равно, что перезрелая сморщенная маслина — а я, кстати, ужасно не люблю маслины, — я ей это прямо так и скажу. А что касается тебя, то когда мне захочется придумать сравнение и для тебя, я отложу на целый день все свои дела и займусь подбором соответствующих слов в различных словарях.
  Тут он наговорил мне такое, что не найдешь ни в одном словаре, и схватился за горлышко бутылки виски. Но я выкинул номер, которому меня научили на Кубе. Я немного отступил в сторону, сделал вид, что собираюсь дать ему по морде, и когда он поднял бутылку, чтобы защититься от моего удара, ребром кисти ударил его по пояснице, как раз в том месте, где проходят нервы. С лицом, перекошенным от боли, он свалился, как кегля, и уставился на меня глазами, которые сверкали, как глаза всех чертей ада.
  Два других парня встали и подошли к нам поближе. Казалось, вот-вот вспыхнет всеобщее веселье, но тут дверь отворилась, и на пороге стоял с улыбкой на лице сам Сен Райма. Он говорил мило и нежно, на иностранный манер, и один вид его действовал на всех успокаивающе.
  — Леди и джентльмены, — сказал Он. — Не думаете ли вы, что сейчас не время для ссоры?
  Он продолжал улыбаться и поглаживал рукой свою шелковистую седую бороду.
  Все сразу успокоились. А мне начинает нравиться этот парень, Сен Райма. Пожалуй, он действительно обладает какой-то сверхъестественной силой, ясновидением что ли это называют, и, может быть, он способен видеть и то, что происходит, и то, что может произойти.
  Но тут я обратил внимание на следующее обстоятельство:
  Мы двигались и двигались довольно быстро. Вероятно, пока мы тут ссорились с Руди, яхта снялась с якоря.
  Сен Райма продолжал:
  — Я немного изменил условия проведения сеанса, — сказал он. — В коридоре есть большой салон. Все уже там, я имею в виду тех, кто находился вблизи молодого человека в момент убийства. Салон погружен в темноту, горят только тусклые фонарики, освещающие места, на которых вы будете сидеть.
  Стулья поставлены в круг, и я хочу, чтобы каждый из вас сел на стул и положил руки на колени. Затем я сяду посредине круга. Мы так немного посидим, и через несколько минут я скажу, кто убил Чарля Чайза.
  С минуту все молчали. Молчание нарушил Руди.
  — О'кей, профессор, — сказал он. Все великолепно, за исключением одной маленькой детали. Я не знаю, кто убийца, вы нам об этом скажете, но сам-то убийца знает, что он убийца, и многие из нас догадываются, о ком идет речь. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. Карлотта тоже посмотрела на меня.
  — Мы считаем, что вот этот парень убил Вилли-Простофилю, — сказал Руди, и он сейчас пришел сюда с револьвером. Надо отобрать у него оружие.
  Я встал, но прежде чем я успел что-нибудь сказать, откуда-то появился тот свирепый парень в форме морского офицера, он стоял сзади Сен Райма и теперь направлялся ко мне.
  — Это правильно, — сказал он. — Если у вас есть оружие, сдайте его немедленно.
  Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться. Я протянул револьвер, и, поверьте, никогда в жизни мне не было так горько расставаться со своим любимым «люгером».
  После того, как я сдал оружие, мы все пошли за Сен Райма по коридору, в конце которого находился довольно большой салон. Наверху, на палубе, был слышен шум шагов многих людей. А яхта все набирала скорость, и никто не обращал на это никакого внимания.
  В салоне нас ожидали три парня в белых куртках, которые указывали нам наши места. В самом дальнем углу салона перед занавесом, который должен был имитировать занавес Джо Мадригала, сидел огромный парень. Я подумал, что это, вероятно, сам Харбери Чайз.
  Через минуту все уселись и положили руки на колени, как нам велел Сен Райма. Сам он сел посредине круга и смотрел прямо перед собой,
  — Будьте любезны, выключите свет, — сказал он. Кто-то выключил единственную лампочку, горевшую в углу салона. Было очень темно и абсолютно тихо, только слышалось наше дыхание, и все.
  Так мы сидели минуты две-три. Потом Сен Райма начал говорить.
  — Я вижу то место, — сказал он. — Я вижу клуб Джо Мадригала. Я вижу мисс де ля Рю и слышу ее пение. Я вижу, как из двери, ведущей в коридор с уборными, выходит человек. Стройный, худой. Это очень жестокий человек. В петлице у него белая гвоздика.
  В правой руке револьвер. Он прошел с левой стороны эстрады за занавесом и что-то сказал человеку, сидящему на возвышении и ведающему освещением эстрады и зала. Потом посмотрел на револьвер и спрятал его в карман пиджака. Вот он выходит из двери, делает пять или шесть шагов. Теперь он находится примерно в шести шагах от молодого человека, который сидит за столом и слушает певицу. Человек с белой гвоздикой стреляет из кармана.
  Он замолчал. Все сидели, не двигаясь.
  — Пожалуйста, включите свет, — сказал Сен Райма. Кто-то включил свет. Сен Райма сидит на стуле и пристально смотрит вперед. Он все еще вроде как бы в трансе. Потом встрепенулся и вроде опять вернулся на землю. В салоне включен полный свет. В дверях стоят три или четыре парня в белых куртках, вероятно, стюарды, а сзади них толпились еще какие-то ребята, вероятно, члены команды. Все внимательно смотрят.
  Сен Райма указал пальцем на Руди Сальтьерру.
  — Вот этот человек, — сказал он. — Этот человек убил Чарля Чайза.
  Я посмотрел на присутствующих. Никто не двигался с места, и вообще никто никак не реагировал на слова Сен Райма. Сальтьерра встал. Он опустил руку в карман и вынул оттуда револьвер.
  — Слушай, пророк, — сказал он. — Да, ты оказался гений. И ты чертовски прав. Да, это я убил Вилли-Простофилю, потому что не люблю вокруг себя парней, которые знают слишком много. Я думаю, что настало время мне вмешаться в этот сеанс.
  — Одну минуточку, Руди, — сказал я и повернулся к остальным. — Я не знаю, есть ли здесь приличные честные люди, — сказал я им, но если есть, я призываю их в свидетели того, что Сальтьерра только что признался в убийстве Вилли-Простофили, или другими словами Чарля Чайза и…
  Но Руди оборвал меня. Он резко повернулся ко мне, держа в руке револьвер.
  — Заткнись, болван, — сказал он. — Никто тебя не слушает. Погоди, сейчас я займусь и тобой, — и он снова повернулся к Сен Райма. — Да, ты очень хороший ясновидящий пророк, — сказал он, — и даже слишком хороший. Но скажи мне вот что: перед тем, как ты пришел сюда, тебе уже было что-нибудь известно по этому делу?
  Сен Райма улыбнулся. Он нисколько не испугался.
  — Я знал, — сказал он, — я знал, потому что все видел сам лично. Вчера вечером я был в это время в клубе «Селект» и все видел.
  Он стоял, улыбаясь. Руди тоже улыбнулся, он был похож на волка, встретившего в лесу кролика.
  — Да, пожалуй, ты слишком много знаешь, — сказал он и поднял револьвер, — Может быть, ты и это тоже видел? — насмехался он над стариком.
  Сен Райма улыбнулся. Он был безмятежен, как ручеек в жаркий летний полдень.
  — Я видел и это, убийца…
  Он больше ничего не успел сказать, так как Руди шагнул вперед и нажал на курок. Он всадил в Сен Райму по крайней мере полдюжины пуль, и видно, что это доставляло ему огромное удовольствие. Он оскалил в улыбке зубы, как гиена, и даже, когда старик уже упал на пол, выстрелил в него еще два раза. Да-а-а, жуткий парень.
  Потом он отбросил револьвер и повернулся ко мне. Я посмотрел на присутствующих, все они окружили меня и улыбались. Улыбнулись и парни в белых куртках, стоящие в дверях, которых я принял за стюардов.
  — Итак, ребята, — сказал Руди, — разрешите мне представить вам одну из блистательных звезд департамента юстиции Соединенных Штатов, — он махнул рукой в мою сторону, — мистер Лемми Кошен, талантливый самородок среди федеральных фараонов, очаровательный «джимен», в полном комплекте, с бляхой и всем, чем полагается.
  Он громко рассмеялся. Остальные присоединились к нему. Я почувствовал себя так, как будто попал в пещеру с гремучими змеями.
  — Ну, — сказал он, — что же мы теперь сделаем с тобой — ослом?
  Глава 9
  ПЕРЕД ЛЕММИ РАСКРЫВАЮТ КАРТЫ
  Смешно сказать, но когда наступает такой момент, что меня вот-вот убьют, мне в голову лезут всякие глупости. Уж такой я.
  Например, я сейчас думаю о том, что у Карлотты очень красивые ножки. Она стоит у открытого иллюминатора и курит. Хладнокровная, невозмутимая стерва.
  Я снова вернулся на землю и взглянул на Руди. Он стоит и смотрит на меня, как все черти ада. Злобно ухмыляется и страшно доволен создавшейся ситуацией. Да, Руди — прирожденный убийца. Он убивает не потому, что боится кого-то, или потому, что должен кого-то убить, он убивает просто так, из любви к искусству. И получает от этого огромное удовольствие. Кажется, час мой пробил, потому что совершенно ясно:
  Руди сейчас примется за меня, и мое единственное желание — хоть на минуту опередить его. Вы знаете, ребята, на моих глазах часто убивали людей, но я не могу спокойно перенести то, как сейчас был убит старик Сен Райма, просто так, ни за что. Бедняга.
  Я засунул руку в карман и кивнул головой в сторону трупа.
  — О'кей, Руди, — сказал я, улыбаясь, — но я хочу указать тебе на одну вещь, которую ты забыл. — Я вынул из кармана правую руку и указал ею на труп. Расчет был правильный. Руди посмотрел туда, на что я показываю. А я воспользовался моментом и прыгнул на этого грязногогрязного, так его и так.
  Здорово получилось. Пальцами левой руки я сжал его горло, а правой наотмашь изо всей силы ударил между глаз. Мне удалось стукнуть его два раза, прежде чем остальные опомнились и поспешили ему на помощь. Я буквально наслаждался, слушая, как Руди стонал, заглатывая собственные зубы.
  И тогда они на меня насели. Надо сказать, меня в жизни не раз били, но то, что со мной сделали эти черти, вы и представить себе не можете. Если и был когда-нибудь на свете до полусмерти избитый парень, так это я. Они буквально расталкивали друг друга, чтобы только хоть разок влепить мне удар, и когда они со мной покончили, казалось, что на земле мне теперь понадобится только одна вещь: могильный камень с надписью: «Он сделал все, что мог».
  Левый глаз у меня полностью затек, кто-то прикрыл его бутылкой, и если мои ребра не поломались от пинков, то только потому, что их, вероятно, вогнули внутрь. Правая рука парализована от удара стулом по соответствующему нерву, как кусок каучука, пропущенного сквозь мясорубку.
  Но тут заговорил Руди, и все отступили от меня. Лежа на боку, где они меня оставили, я здоровым глазом хорошо видел Руди. У него тоже не было особых оснований ликовать. Я ударил его всего два раза, но оба удара были великолепны. Половина его очаровательных зубов вылетела, один глаз закрылся, и вокруг него расплывался огромный синяк, а на горле до сих пор не исчезли следы моей левой руки.
  Я хотел встать, но не смог. Он подошел ко мне и пнул ногой в лицо, и если вас когда-нибудь пинали в лицо, вы поймете, как это больно.
  И он начал говорить, правда, слова можно было разобрать только с большим трудом, потому что губы у него распухли, и я искренне наслаждался этим зрелищем.
  — Итак, Кошен, — сказал он, — ты решил драться. Да? Ну, хорошо. Слушай ты, сопляк, я хотел убить тебя быстро и без мучений, но теперь я решил прежде позабавиться над тобой. Я придумаю для тебя что-нибудь особенное. И тебе не раз придется взмолиться, чтобы я поскорее тебя прикончил. Вот так-то. Заберите его, ребята.
  Они поставили меня на ноги и поддерживали в таком положении. Я чувствовал себя ужасно: в глазах — туман, стены куда-то уплывают и возвращаются, но я отлично видел, как Карлотта подошла к Сальтьерре, поговорила с ним о чем-то, а потом встала передо мной, руки в боки, смотрит своими змеиными глазами.
  — Ай-ай-ай, — сказала она, улыбаясь, — посмотрите на Великого Лемми Кошена. Как это он позволил, чтобы его высекли, как нашалившего мальчишку? — Она повернулась к Сальтьерре. — Брось его куда-нибудь, Руди, — сказала ежа, — пока мы не придумаем для него что-нибудь. А сейчас, — продолжала она, — получи вот это на память от меня. Это за твои гениальные выдумки, которые ты тогда наговорил обо мне у Руди.
  Она влепила мне пощечину. Я улыбнулся. Тогда она влепила еще одну и ушла.
  — О'кей, мальчики, — сказал Руди, — вытирая носовым платком лицо. — Бросьте этого болвана в кутузку. Оденьте ему кандалы и привяжите покрепче. Да не церемоньтесь с ним. Мы потом придумаем, как над ним позабавиться. А пока кто-нибудь принесите мне виски и холодной воды.
  Два или три парня выволокли меня из салона, протащили по коридору, затем свернули направо в маленький коридорчик. Потом один из них куда-то ушел и вернулся с парой железных наручников. Они заломили мне руки за спину, одели наручники и втолкнули в какую-то дверь. Там шла небольшая лесенка вниз в темноту. Один парень отступил немного и поддал меня хорошим пинком. Я скатился по лесенке вниз головой, и когда более или менее благополучно приземлился на дно этой дыры, уже ничего больше не соображал. Да-а, жизнь вообще не что иное, как один сплошной пинок.
  Сколько времени я пролежал в этой дыре, не знаю, но когда пришел в себя, чувствовал себя прескверно. Каждый раз, когда я хотел повернуться, мне казалось, что кто-то разрывает меня на куски. В голове стоял звон, один глаз полностью закрыт, и вообще паскудно.
  А яхта несется, как черт. Машины буквально надрываются. Куда бы мы ни шли, но видать, Руди сильно торопится.
  Я немного вытянулся, и хотя, можете мне поверить, трудно говорить об удобствах, когда руки за спиной скованы наручниками, все-таки, когда мне удалось случайно повернуться и лечь вниз лицом, мне вроде как стало удобнее.
  Хотя это и не имеет никакого значения, но все-таки я никак не могу понять, в чем дело. Что Руди делает на этом судне, как ему удалось захватить его, я просто не в силах был понять. Но еще раз повторяю: это теперь для меня не имеет никакого значения, так как совершенно ясно, что участь моя решена, и Сальтьерра непременно добьет меня и выбросит за борт.
  Я пролежал в этой дыре очень долго. Потом дверь открылась, вошли два парня, подхватили меня и поволокли наверх в каюту. За столом сидит Руди, перед ним на столе бутылка ржаного. К разбитому глазу привязан кусок сырого мяса, а лицо, как небо при заходе солнца — все красное и синее.
  — Мальчики, — сказал он. — Можете снять с него браслетики. Он теперь уже ничего никому не сделает.
  И он прав, доложу я вам. Если бы кто-нибудь предложил мне тысячу долларов за то, чтобы я убил муху, я, вероятно, не смог бы сделать даже этого, до того я обессилел.
  С меня сняли наручники, и я слегка потянулся, потом шлепнулся на стул. Сальтьерра подвинул мне бутылку.
  — Выпей, — сказал он, — может быть, будет легче, будешь чувствовать себя лучше. Я хочу, чтобы мозг твой нормально заработал, и ты бы полностью осознал, какой же ты безнадежный болван.
  Я взял бутылку, хотя, можете мне поверить, мне было больно шевелиться для этой даже цели, и отхлебнул приличный глоток. Виски хорошее, и голова у меня немного прояснилась, но я постарался, чтобы Руди этого не заметил. Я продолжал сидеть одурманенный. Я взглянул на Руди. На нем был красивый летний костюм и шелковая рубашка. Очевидно, сейчас уже следующий день. Я не мог сказать, прав ли я, потому что иллюминаторы были задернуты и горел электрический свет. Он слегка откинулся к стене, раскачивался на задних ножках стула и смотрел на меня, страшно довольный собой. Я убедился, что одним из недостатков Руди является огромное самолюбие.
  У каждого преступника есть пункт, на котором он может поскользнуться, и поэтому я решил попытать счастья на этом недостатке Руди. ' — Слушай, Сальтьерра, — сказал я ему.
  — Ты победил. Умный парень оказался. Как это удалось перехитрить меня?
  Он улыбнулся. Потом с самодовольным видом заложил большой палец правой руки за пройму жилета. Кажется, моя лесть сработала.
  — Ты прав, коп, — сказал он. — Неплохо это у меня получилось! Знаешь, я убедился, что вы, копы, не такие уж умные ребята.
  — Да, кажется, я тоже прихожу к такому же заключению, — сказал я. — Но вот откуда ты узнал о Мелландере, этого я никак не могу понять.
  Он засмеялся и налил себе еще стаканчик.
  — Ты вообще ничего не знаешь и не понимаешь, — он насмешливо посмотрел на меня. — Мне жаль тебя. Кошен. Ты крепкий парень, во всяком случае был когда-то им. Это ведь ты тот самый коп, который ликвидировал банду Сигеллы? А? Я когда-то знавал Фреди Сигеллу. Хитрый парень, но все же ему далеко до меня. И вот где ты и поскользнулся, коп!
  — И не говори, приятель, — подтвердил я. — Слушай, теперь уж" все равно это не имеет никакого значения, но скажи, куда мы едем? — я посмотрел на него. — Что это за путешествие? — продолжал я. — Это что, просто летняя прогулка, или экспедиция для исследования Северного полюса?
  Он слегка наклонился к столу и снова подвинул мне бутылку.
  — Выпей-ка еще, сопляк, и поудобнее усаживайся на стуле, сейчас ты будешь смеяться.
  Я взял бутылку и сделал вид, что отхлебнул, а на самом деле не пил (может быть, мне удастся накачать его). Я поставил бутылку на стол. Он закурил.
  — Мы едем в Англию, фараончик, — сказал он. — Как тебе это нравится? Ты ведь разыгрывал из себя умного Шерлока Холмса. Да? Ты и Мирас Дункан все знали, по крайней мере, вы так думали, что все знаете. Вы думали, мы такие ослы, что стянем ваше золото в Америке. Нет, приятель. Ты что-то в" последнее время вообще плохо стал соображать, мозги у тебя запылились, надо бы их немного проветрить.
  Он совсем перегнулся ко мне через стол. И до того он был доволен собой, что его прямо так и распирало, и он не знал, что и сказать.
  — Слушай, Кошен, — сказал он. — Мы украдем это золото в Англии. Больше того, ты нам поможешь это сделать.
  Он выпил еще, и на сей раз несколько большую порцию, и я вижу, что виски начинают оказывать свое действие. По-моему, Руди выпил еще и до того, как я пришел к нему, так что к настоящему моменту он уже достаточно нагрузился, и если я его сейчас немножечко поддразню, он начнет трепаться еще больше, и глядишь, проболтается.
  — Это неплохая идея, Сальтьерра, — сказал я. — Но, конечно, только в том случае, если тебе удастся ее выполнить. Но знаешь, не так-то легко стянуть золотые слитки. Если ты надеешься, что в Англии тебе будет легче это сделать, смею тебя уверить, ты надеешься напрасно. В Англии уже все предупреждены, а ведь у них тоже есть копы. Не так ли? И что же ты собираешься сделать? Взорвать Английский банк? Ты меня смешишь.
  Он улыбнулся.
  — Мы не собираемся даже подходить к банку. Это не будет ограбление банка. Если бы у тебя в башке была хоть капля здравого смысла, если бы ты был порядочным человеком, а не паршивым копом, ты бы понял, что легче всего украсть золото именно в Англии, если, конечно, правильно организовать дело. Почему? — Он снова еще ближе наклонился ко мне. — Ты знаешь, как они доставляют золото в Лондон? С корабля перегружают в вагон и в сопровождении двух клерков отправляют прямо в банк. Прямо даже не верится, что на свете могут быть такие ослы.
  Я кивнул.
  — Значит, ты собираешься организовать налет на вагон? Да? — спросил я. — Ну, что ж, отлично! Только знаешь, Руди, куда ты потом денешься со слитками? Тебе нельзя будет оставаться с ними в Англии.
  — А, заткнись, ты, болван, — сказал он. — Меня прямо тошнит от твоей глупости. Будь спокоен, все будет проделано в ажуре. Я улыбнулся и этой улыбкой дал ему понять, что считаю все болтовней. Он допил то, что у него осталось в стакане, и налил еще.
  — Это уже наше личное дело, как мы собираемся заполучить его, — сказал он. — Я только хочу сказать тебе одну вещь: вы, ребята, с самого начала все время помогали нам в этом деле. Прежде всего у нас очень удачно получилось, когда я огрел бутылкой по башке этого парня, который потом разболтался у вас в госпитале. Правда, мы и не предполагали, что он это сделает. Но, бог мой, до чего же это хорошо получилось! Вы все подумали, что мы собираемся украсть золото на территории Соединенных Штатов, и начали принимать именно те меры, которые мы от вас и ожидали: переменили пароход, и вообще сделали то, что нам было только на руку. Ну-ка, посмотри вот на это.
  Он порылся в кармане, достал листок бумаги, сложенный в несколько раз, бросил его мне, и я прочитал. Вот что там было напечатано на машинке:
  
  «Как известно, за последние два года наблюдается большой приток капиталов в Америку, частично за счет капиталовложений отдельных лиц, стремящихся заработать в период некоторого расцвета (за последние девять месяцев цены на Нью-йоркской бирже удвоились), и частично благодаря панике на некоторых биржах Европы, в связи с Италоабиссинской войной, захватом немцами Рейнской области и девальвацией франка».
  
  Дальше шло изложение технических подробностей тройственного соглашения между Америкой, Англией и Францией относительно баланса золотого запаса этих стран. И дальше, нам стало известно, что американские страховые компании настаивают на том, чтобы золото отправлялось небольшими партиями на быстроходных лайнерах, почти на каждом из которых имеется специально оборудованное для этой цели помещение. Но в зимнее время, в связи с уменьшением туризма, некоторые крупные лайнеры снимаются с линии, вследствие чего используются суда, не имеющие таких специально оборудованных помещений.
  Поэтому, если по каким-либо причинам федеральные власти заподозрят, что готовится покушение на отправляемые золотые слитки, они, несомненно, в последний момент погрузят золото на другой корабль, а не на тот, который предполагался первоначально.
  В скором времени ожидается отправка золотых слитков на два миллиона фунтов. Заметьте, что такое количество золота будет весить около 8 тонн. Вероятно, большая часть золота будет в виде слитков Монетного двора Соединенных Штатов, весом, примерно, 400 унций каждый. Помните, что кубический брусок чистого золота размером 14, 1 весит приблизительно одну тонну, следовательно, слитки Монетного двора размером: 3, 5х1, 75 каждый будут весить примерно столько же, сколько хороший большой чемодан.
  Учитывая все эти обстоятельства, вам следует организовать операцию на том берегу так, чтобы каждый человек возвращался от грузовика к вагону с золотом не более шести раз, чтобы не слишком растягивать время разгрузки золота".
  Я быстро прочитал эту бумажку, но делал вид, что читаю ее очень медленно, как будто плохо разбираю слова, в связи с тем, что один глаз у меня был закрыт. Кроме того, во время чтения я потянулся за бутылкой и сделал вид, что выпил еще. Все это дало мне достаточно времени, чтобы прийти к интересному заключению по поводу этой бумажки.
  Я сделал вид, что одно какое-то место я никак не могу прочитать, поэтому и поднес бумажку к свету. Ах, какой же я умник!
  Это была отличная полотняная бумага, а машинка с мелким шрифтом и довольно плотными строчками, чтобы побольше уписалось. И вот что мне показалось очень интересным.
  Листок этот был бланком, вырванным из блокнота, только заголовок бланка срезан, а водяной знак на нем такой же точно, какой был на полученном мною письме от Харбери Чайза, Парк Авеню. Другими словами, это та же бумага, только со срезанной верхушкой.
  Я все еще делал вид, что читаю, а на самом деле я соображал. Я помню. Мирабель говорила мне, что когда она была у Харбери Чайза, он еще не решил, устраивать ли ему сеанс или нет, и как ей показалось, он больше склонялся к тому, чтобы никакого сеанса не устраивать. Значит, кто-то украл на квартире Чайза бланки, или может быть, заказал такие же по соответствующему образцу, с тем чтобы, когда понадобится, посылать фальшивые письма.
  И еще я помню. Мирабель говорила мне, что Вилли-Простофиля был замешан в истории с похищением золота и, пожалуй, он увяз в этой истории гораздо больше, чем она предполагала. Я начинаю думать, что Вилли с самого начала участвовал в этом деле, но когда появился Мирас Дункан, Вилли перетрусил.
  Предположим, я прав, тогда мы имеем первоклассное объяснение письма, которое Вилли написал Карлотте, и которое я нашел в кармане смокинга Руди Сальтьерры. Вилли был влюблен в Карлотту и хотел предупредить ее, что появился Мирас Дункан, который что-то разнюхивает и вот-вот попадет в точку. И Вилли решил, что самое лучшее, что он может сделать, чтобы спасти свою шкуру, это рассказать Мирасу. И он хотел в тот вечер предупредить Карлотту, чтобы она вышла из этого дела до того, как Мирас начнет производить аресты. Теперь я понимаю, что имел в виду Дункан, когда во время нашей беседы у Мокси он сказал, что у него намечаются помощники из любителей. Ему еще не было известно, о чем с ним будет разговаривать Вилли, но уже знал, что Вилли собирается сообщить ему что-то очень важное, и поэтому он хотел связать меня с Вилли, чтобы облегчить мою работу.
  Вилли пылал горячей любовью к Карлотте, и он понимал, что для того, чтобы спасти ее шкуру, надо ей посоветовать немедленно смываться. Может быть, Вилли тогда придумал бы какое-нибудь невинное объяснение участию Карлотты в деле, и устроил бы так, чтобы ей не предъявляли официального обвинения.
  Подходя к делу под таким углом зрения, все становится более или менее ясно. Как говорят, в деле блеснул луч света. Досадно только, что блеснул он слишком поздно.
  Пока я все обдумывал, держался рукой за голову и сидел, тупо уставившись в письмо. А уголком глаз наблюдал за Руди: что-то он сейчас предпримет.
  Потом я сложил бумажку, как она была, и вернул ее Руди. Я очень обрадовался, когда почувствовал, что моя правая рука начала немного действовать, но постарался, чтобы Руди этого не заметил. Я отдал ему бумажку левой рукой и как бы в полном изнеможении повалился на стул.
  Руди так и заржал от удовольствия.
  — Что же, коппер, — сказал он. — Видишь, с каким умом мы организовали эту аферу, а ты и наполовину не догадался о наших планах. А теперь, — он подтянулся, как будто собирался совершить какой-то чрезвычайно великодушный поступок, — я хочу сделать тебе одно предложение. Причем нам совершенно безразлично, примешь ли ты его или нет, я просто хочу дать тебе шанс.
  Он остановился, чтобы закурить сигарету, и все время через пламя зажигалки смотрел на меня.
  — Вот как мы собираемся организовать все дело, я хочу полностью посвятить тебя во все детали этой операции. Золотые слитки, судьба которых так волновала твоих друзей, федеральных ребят, десять часов тому назад покинули порт Нью-Йорк на пароходе «Мейберри», И поскольку корабль с золотом благополучно вышел в море, вероятно, федеральные власти вздохнули с облегчением и радуются, что все, мол, в порядке. Но все отнюдь не в порядке. Вероятно, тебе интересно узнать подробности, как именно мы собираемся стянуть это золото. И план наш до того прост, что ты и представить себе не можешь.
  Он огромным глотком выпил еще один стаканчик, который только что налил.
  — Ну, так как же мы собираемся это сделать? — продолжал он. — А вот как. Вы, федеральные ребята, не поняли одного, что эта операция — международного 'масштаба. Это первая операция, в которой участвуют гангстеры с обоих берегов Атлантического океана. Вы, полицейские, считаете, что у вас крепкая организация, у нас тоже есть организация.
  «Мейберри» тащится, примерно, со скоростью катафалка. С таким же успехом вы могли отправить золото на парусном судне. А судно, на котором мы с тобой сейчас находимся, обладает большой скоростью, и поэтому не пройдет и двух дней, как мы нагоним «Мейберри». Но в океане мы ничего не будем предпринимать… Ничего. Просто поплывем в хвосте.
  Вот так-то… Когда «Мейберри» прибудет в Саутгемптон — Англия, мы просто останемся в океане, так, нечто вроде морской прогулки. Золото пройдет таможню и будет погружено на специальный ночной поезд, идущий в Лондон. Наши английские коллеги имеют полную информацию о том, как все будет организовано.
  Так как же мы все-таки организуем похищение? Когда они будут перегружать золото на поезд, мы встанем на якорь между Селои Билл и Чичестером. У нас есть точная мореходная карта этого района, и мы можем стоять в непосредственной близости от берега.
  Вскоре после того, как поезд выйдет из Саутгемптона, он должен будет пройти мимо одного чудесного местечка. Что же произойдет в этом чудесном местечке?
  Руди сидел, горделиво выпятив грудь, он страшно был доволен собой. — Мальчики, находящиеся с той стороны оккеана, совершат налет на поезд. Надо сказать, в Англии еще ни разу не было налетов на поезда, поэтому все там так удивятся, что не будут знать, что им делать.
  Машинист этого золотого поезда вдруг увидит на путях препятствие какое-то. Естественно, он остановит поезд. Так ведь? А что еще он увидит? Следующее, что он увидит, — это револьвер, приставленный к его виску. Сорок парней будут участвовать в налете, и все они достаточно квалифицированные в этом отношении мальчики. Ближайшие сигнальные пункты будут выведены из строя. Один из наших английских коллег позаботится о том, чтобы движение на этом участке было перекрыто.
  Мы разработали точную программу, по которой золотой груз будет снят с поезда и погружен на грузовики всего за 12 минут, затем грузовики промчатся к побережью через местечко под названием Хавант. Прибыв на берег, они дают нам сигнал, и мы забираем груз, послав для этого на берег две моторные лодки с плотами на буксире.
  На погрузку золота на наше судно мы кладем 15 минут. После чего смываемся. Поняли?
  Когда весть о похищении золота достигнет полиции, английские копы начнут искать золото в Англии. И они найдут пустые грузовики, которые в разных местах побросают наши ребята после того, как погрузят золото на наш пароход. Никому и в голову не придет мысль о том, что золото уже находится на борту корабля! Ну как тебе это нравится?
  — Хмм, как мне это нравится? Конечно, это отличный план, и кажется, ничто не помешает бандитам выполнить его. На сей раз федеральные власти сыграли на руку бандитам, когда исходили из того, что похищение золота произойдет на территории Соединенных Штатов. И получается, что брат Скендала, тот, которого Руди ударил бутылкой по голове и который перед смертью рассказал о похищении золота, оказал большую услугу бандитам, потому что правительство перегрузило золото на «Мейберри», тихоходное товаро-пассажирское судно, что значительно облегчило задачу гангстеров.
  И, кроме того, Руди совершенно правильно сказал, что в Англии гораздо легче организовать это похищение. Вообще, если кто-нибудь задумает совершить вооруженный налет, нет лучшего места для этого, чем Англия, потому что в этой стране никогда в жизни никому и в голову не придет, что в наши дни возможен такой налет. Я этим отнюдь не хочу сказать, что английские копы-олухи, ничего подобного, они отлично знают свое дело. Просто там, не в пример Америке, вооруженные налеты на поезда не совершаются.
  Да, надо сознаться, что дело организовано неплохо, и приходится в этом отношении отдать должное Руди. Я и не ожидал, что он способен организовать подобную операцию. Хотя мне отлично известно, что у американских гангстеров давно уже появились связи с европейскими, и вообще гангстеры начинают представлять собой интернациональную организацию, точно так же, как и копы, но так как копы входят в контакт с копами других стран только после того, как появится подозрение о крупном мошенничестве международного масштаба, гангстеры всегда, выражаясь спортивным языком, имеют возможность сделать рывок вперед на старте. Однако они неизбежно проигрывают в беге на длинные дистанции.
  Единственное, что может их волновать, это когда Харбери Чайз обнаружит, что у него украли яхту, потому что он тут же обратится в полицию, и у копов сразу может зародиться подозрение, не связано ли исчезновение судна с похищением золота. Они почувствуют, что дело тут неладно, начнут разыскивать «Колдунью Атлантики», и потребуется не слишком много времени, чтобы какой-нибудь сообразительный парень догадался, в чем дело.
  И все же, даже в этом случае, у банды достаточно времени, чтобы успешно выполнить операцию. У них быстроходное судно, и перед ними весь земной шар, и я полагаю, найдется не одно укромное местечко, куда они смогут пришвартоваться, прежде чем будет приведен в действие морской флот США.
  И меня неотступно мучила одна мысль: мне неоткуда ждать помощи. Федам неизвестно, где я нахожусь. Вообще дело мое кончено, хотя, может быть, мне как-нибудь удастся вывернуться и на сей раз. А пока что я приму условия Руди. Я взглянул на него и скорчил гримасу, как бы от сильной боли.
  — Что ж… я сдаюсь, — сказал я Руди. — Мое дело кончено, и я это отлично сознаю. Какой смысл спорить с тобой? На сей раз ты победил, Сальтьерра, я это отлично понимаю. Давай говори, какие твои условия. Я согласен на все.
  Глава 10
  ПАУЗА ДЛЯ ЭФФЕКТА
  — О'кей, приятель, — сказал он. — Вот какие у меня планы.
  Он встал и открыл иллюминатор, находящийся сзади меня, потом мотнул головой, чтобы я посмотрел в иллюминатор. Я увидел Атлантический океан — огромные" водные просторы, простирающииеся на тысячи миль. Особой красоты я в нем не увидел — огромное, холодное, серое и вроде как липкое.
  — Сегодня утром мне пришла в голову великолепная идея, — сказал он. — Один из наших ребят, он матрос на нашеем корабле, рассказал мне, как они в добрые старые времена поступали с такими уж слишком умными парнями, как ты. Когда парень начинает грубить, брали длинную веревку, одним концом обвязывали под мышками, второй прикрепляли к кормовым перилам, бросали парня в воду и так тащили его за собой по воде до тех пор, пока вот-вот должен был загнуться от холода и истощения. Тогда его снова поднимали наверх, поили горячим грогом, пичкали всякими лекарствами, а как только парень более или менее приходил в себя, его снова бросали за борт. В конце концов парень не выдерживал и умирал, но учти, это купанье продолжалось довольно длительное время, и, конечно, самому парню никакого удовольствия не доставляло. Ну, как тебе это нравится?
  — Я не в восторге от этой идеи, — заметил я. — Ну, а для чего все это? Что это тебе даст?
  Он улыбнулся. Он сейчас был похож на двух тигров, ненавидящих друг друга, и встал.
  — Я считаю, что это великолепная идея, — сказал он, и пока что это единственное, что мы в отношении тебя придумали. А сейчас ты пойдешь в каюту и хорошенько подумаешь об ожидающей тебя водной процедуре. Может быть, мы начнем ее завтра, может быть, послезавтра, а может быть, даже сегодня вечером. А пока что я переведу тебя в приличную каюту скажу, чтобы за тобой ухаживали, немного подкормили, чтобы подольше не помирал, чтобы мы могли вдоволь посмеяться над болваном-копом, который воображает себя гениальным сыщиком.
  Он ушел. Вошли два парня, отвели меня в другую каюту и заперли. На руки мне опять надели наручники, но только теперь их застегнули впереди. Это все-таки лучше. Потом они заперли дверь и смылись.
  Я лежал и думал. Невеселые это были думы. Думай ты хоть целый день и ночь и еще день и ночь, и ничего не придумаешь, чтобы выпутаться из этой переделки.
  Да, видать жить мне остается недолго, только до тех пор, пока Руди не хлебнет лишний глоток виски и не решит, что ему пора поразвлечься и проделать надо мной это издевательство с купанием в океане, а океан, когда я взглянул на него в иллюминатор, показался мне не очень-то ласковым.
  Я лежу на койке, гляжу в потолок и думаю о том о сем. Может быть, вы скажете, что я какой-то чудак, ломаю голову над всякими пустяками в то время, как в любую минуту ко мне могут войти эти бандиты и излупить просто так, ради развлечения. Но, по правде говоря, во время моей работы федеральным агентом я не раз попадал в такое же, казалось бы, безвыходное положение, как и сейчас, но всегда мне удавалось тем или иным способом вырваться. И я из тех парней, которые верят, что до тех пор, пока есть жизнь, есть и надежда. Поэтому я и собираюсь, пока во мне жизнь, заниматься своим делом, то есть попытаться разгадать эту аферу с похищением золота.
  Интересно было бы знать, что это пронюхал «Хмельной», отчего он срочно, как метеор, умчался куда-то, даже не намекнув мне, в чем дело. Я понимаю, при каких обстоятельствах он послал мне письмо. По-моему, дело было так:
  «Хмельной» пошел к Харбери Чайзу, поинтервьюировал относительно убийства Вилли. Старик рассказал «Хмельному» о Сен Райме и заявил, что если полиция так ничего и не узнает, он собирается устроить этот сеанс и таким образом найти убийцу. «Хмельному», вероятно, очень понравилась эта идея, он уговорил старика обязательно ее провести в жизнь, после чего куда-то удрал, предварительно известив меня о предполагаемом сеансе. И, может быть, вскоре после «Хмельного» к старику пришла Мирабель, и Харбери Чайз и ей сообщил о сеансе. На что она, вероятно, сказала, что это сплошная чепуха, и что даже если Сен Райма укажет убийцу, ну и что? Одно дело, когда вещает пророк и называет имя убийцы, а другое дело доказать обвинение в суде.
  Хорошо. Тогда, предположим, Харбери Чайз все-таки решил устроить сеанс, и, пожалуй, это так и было. Даже если его письмо ко мне было подложным и это не он писал его, тогда где же он? Сен Райма пришел на борт яхты, а почему Харбери Чайз не пришел?
  Но с другой стороны, откуда я знаю, был ли Харбери Чайз на борту яхты или не был? Может быть, он пришел, и его тут же пристрелили, так что никто даже не успел толком увидеть его. Совершенно логично рассуждать так, что если эти ребята убили сына, то зачем им особенно церемониться со стариком?
  Если это так, тогда я пропал, потому что единственный, кто мог бы начать поиски яхты, — это Харбери Чайз.
  Я лежу и думаю — думаю, и никак не могу ни до чего додуматься, думай хоть пять дней и пять ночей.
  Со мной стали отлично обращаться, приносят мне три раза в день отличную еду, сигареты, хотя должен признаться, каждый раз, когда открывается дверь, сердце у меня уходит в пятки, я все боюсь, не Руди ли это пришел за мной, чтобы искупать меня в океане.
  Я абсолютно ничего не знаю; стюард, или лучше сказать бандит, который приносит мне еду, не отвечает ни на один из моих вопросов, просто улыбается как идиотик.
  На пятый день к вечеру, я только что закончил свою очередную трапезу (кстати, обедать со стальными наручниками на руках довольнотаки трудное занятие), как дверь открылась, и в каюту ввалился Руди. Он уже здорово накачался и был страшно доволен всем на свете, особенно сам собой.
  — Ну, ты, великий «джимен», как поживаешь? — начал он. — Ты должен признать, я дал тебе в течение нескольких дней отличный отдых. Ну, а как насчет того, чтобы привязать тебя к кормовым перилам? Сейчас отличный холодный вечер, и я с удовольствием послушаю, как ты заскулишь?
  — Хватит трепаться, Сальтьерра, — сказал я ему, — хочешь заняться своим грязным делом — валяй. Но только без трепотни, а то у меня от нее уши болят.
  — Ах, так? — сказал он. — Продолжаешь грубить? Да? Он сел на вторую койку и закурил сигарету.
  — Слушай ты, болван, — сказал он. — Я хочу сделать тебе одно предложение, и если ты достаточно умный парень, так слушай: я полагаю, рано или поздно, но как-нибудь обнаружат, что яхта исчезла, не так Ли? И, вероятно, в связи с этим возникнет целый ряд вопросов.
  Я, конечно, надеюсь, что они обнаружат исчезновение яхты не раньше, чем мы закончим свои дела в Англии, погрузим золото на борт и удерем. Но к этому времени, может быть, какому-нибудь парню придет в голову мысль, а куда же собственно делась «Колдунья Атлантики» и тогда всем кораблям будет дан приказ присматриваться, не попадется ли им где-нибудь навстречу это судно. В ход будут пущены рыбачьи, спасательные и сторожевые таможенные суда. Поэтому и нам надо предпринять кое-какие шаги на этот случай.
  И вот Карлотта надоумила меня, что некоторые из вас, федеральных шпиков, неплохие радисты. Как насчет тебя, ты знаком с радиотехникой?
  — Да, — сказал я. — Я знаком с радиотехникой, ну и что?
  — А вот что: если ты хочешь продлить жизнь в своем паршивом каркасе еще дня два, ты можешь это сделать и вот как. Думаю, что послезавтра все уже будет сделано, и золото будет у нас на борту. Как только мы погрузимся, сейчас же дадим тягу подальше от берегов Англии. Вот тутто и выступаешь ты. У тебя, вероятно, есть свой кодированный номер федерального работника? И вот когда мы удерем с золотом, ты будешь внимательно слушать все радиопередачи и сообщать мне обо всем, что услышишь. После чего ты сам пошлешь радиограмму, дашь свой кодированный номер и скажешь, что являешься пленником на нашем корабле и прорвался в радиорубку, воспользовавшись тем, что все перепились до такой степени, что не могут даже стоять на ногах. Потом сообщишь о нашем намерении удрать в Мизантла Вера Круп, и тут же, не дожидаясь дальнейших расспросов, отключишься.
  Нет никаких сомнений, что какой-нибудь корабль поймает это твое сообщение, и дня через два соответствующие суда отправятся в Мексиканский залив в погоне за нашей яхтой. И у них получится неплохая морская прогулка. Но только прогулка…
  — А вы тем временем удерете совсем в другое место? — сказал я. — Что ж, мне хочется пожить лишних два дня, и я рад, что Карлотте пришла в голову такая великолепная мысль. Мне больше ничего не остается делать. Но что будет со мной после того, как я пошлю эту радиограмму?
  — Я застрелю тебя, как самого паршивого копа, — сказал он, — и брошу тебя за борт. Но во всяком случае, это будет быстрая смерть. Или может быть, — добавил он, зевая, — ты предпочитаешь ныряние за кормой с веревкой вокруг пояса?
  — Нет, благодарю, Руди, — ответил я. — Я никогда не любил воды. Если ты не возражаешь, я предпочитаю пулю, только смотри, стреляй точно в цель, а то я рассержусь.
  — Ты не глупый парень, — заметил Руди. — О'кей. Значит, договорились?
  — Одну минуточку, Руди, — сказал я. — Вот я все тут думал. Ты знаешь, я от природы довольно любопытный парень, и мне очень интересно было послушать, как вы собирались украсть золото. Мне кажется, что у вас сойдет все хорошо. Но мне только непонятна одна вещь: каким образом Вилли-Простофиля был связан с вами и за что вы его убили?
  Он улыбнулся.
  — Значит, тебе это интересно знать? Что ж, убил его я, потому что он слишком много знал. Между прочим, Вилли был совсем не такой уж глупый, как его многие изображали. Это одна причина. А вторая та, что он слишком упорно вертелся около Карлотты, и мне это не нравилось, потому что Карлотта — это моя собственность. Вилли-Простофиля, — продолжал он, смеясь. — — Знаешь, что я тебе скажу? Если бы я не узнал, что Вилли что-то известно, ты бы, может быть, выиграл и это дело. Но, вероятно, кто-то проговорился, Вилли что-то услышал и буквально сгорал от нетерпения донести обо всем куда следует.
  Да, он собирался о чем-то донести, но был таким олухом, что написал сначала Карлотте о том, что ему надо с ней серьезно поговорить. Когда я увидел это письмо, я решил, что Вилли нужно как можно скорее убрать с дороги, все равно, знает ли он что-нибудь или не знает, но так будет безопаснее!
  Я с удивлением взглянул на него.
  — Постой, а разве он не участвовал в этом деле вместе с вами?
  Руди в ответ так и заржал.
  — Не будь ослом. Кошен, — сказал он, — какие у нас могут быть дела с таким болваном, как он? Он просто вертелся около Карлотты и все!
  Моя мысль быстро заработала.
  — Хмм, вот какие смешные штуки выкидывает иногда жизнь, — сказал я. — Значит, если бы ты его не убил, он бы рассказал все Мирасу Дункану и мы бы забрали всех вас, как миленьких?
  Он кивнул.
  — Может быть, и так, коппер, — согласился он. — Во всяком случае, у вас был такой шанс. Какое счастье, что я узнал о его намерениях!
  — Значит, ты висел на волоске, Руди? — спросил я. — А теперь скажи мне, когда ты принял решение убить его? Потому что, ведь если бы он прожил еще два часа, все было бы в порядке, твоя песенка была бы спета.
  — Ты прав, Кошен, — сказал он. — Я действительно висел на волоске. А узнал я о его намерениях в тот же вечер, только немного раньше, часов в семь, и сразу решил, что нельзя давать ему возможность разговаривать с кем бы то ни было. Он должен получить пулю сегодня же вечером. И я это сделал! А если бы я этого не сделал, может быть, все дело перевернулось бы в обратную сторону, и может быть, вместо тебя, с наручниками на руках сидел бы я.
  Я ничего не ответил. Он повертелся около меня еще несколько минут, все злорадствовал и бахвалился, какой он умный, и потом смылся.
  Я лежал, смотрел в потолок и все думал, думал, и вдруг понял, что, очевидно, все время приходил к не правильным выводам, потому что до сих пор никак не мог свести концы с концами.
  Ведь я думал, что Вилли с самого начала был в деле, но потом он немного перетрусил и решил во всем признаться, а теперь вот Руди говорит, что Вилли не имел никакого отношения к делу о похищении золота, и я не вижу причин, по которым бы Руди мне врал, потому что Вилли уже умер и в скором времени то же будет и со мной.
  И оказывается, Руди ничего не знал о намерениях Вилли до семи часов вечера, т.е. до тех пор, пока Карлотта не показала ему письмо Вилли и не сказала, что Вилли что-то известно.
  И вдруг меня потрясла колоссальная мысль! Руди заявляет, что убийство Вилли не было заранее запланировано, что он принял это решение внезапно. И вот именно это обстоятельство и навело меня на такую мысль, от которой я чуть не задохнулся, а я не такой парень, который может задохнуться от какого-нибудь пустяка.
  Я попытался успокоиться и начал подходить к делу под совершенно новым углом зрения, чем раньше. И поверьте мне, все начало вдруг аккуратненько сходиться, все концы сошлись с концами.
  И я понял, насколько гениально было мое решение прийти на борт яхты, если смотреть на этот факт с одной стороны, и насколько глупым оно было, если смотреть на него с другой стороны, хотя все равно сейчас уже я ничего не могу изменить.
  Я уже вам рассказывал, что когда я вернулся из Полицейского управления в заведение Джо Мадригала, помните, в ту ночь, когда были убиты Мирас Дункан и Вилли, — мне пришла в голову одна интересная мысль. Эта мысль была совершенно правильной, но она сама по себе ни черта никому не говорила, а вот теперь мне пришла в голову другая мысль, которая вполне согласуется с первой, и если только мне удастся вырваться из моего заточения, я отлично закончу это дело.
  Никаких событий не произошло до следующего вечера, когда я вдруг почувствовал, что судно начинает замедлять ход и даже, пожалуй, встало на якорь. Минут через десять после того, как стюард забрал у меня поднос после ужина, дверь отворилась и на пороге показалась Карлотта, улыбаясь во всю свою физиономию. Вид у нее был такой, как будто она нашла миллион долларов и страшно довольна этим.
  Вместе с ней пришел какой-то тип в офицерской форме. Он был уже здорово пьян. Вероятно, они только что откушали роскошный обед, а сейчас самодовольно похлопывали Друг друга по спине, так как дела у них шли как по маслу.
  Я сижу на краю койки.
  — Добрый вечер, Карлотта, — поприветствовал я ее. — Как поживаете? Что вам здесь надо? Пришли подразнить меня?
  — Почему бы вам не вести себя прилично, — сказала она. — По-моему, вы должны быть мною довольны. Если бы не я, вас давно уже съели бы акулы где-нибудь на просторах Атлантики!
  — Леди, вы правы, — согласился я. — И благодарю вас от всей души! Вас осенила блестящая идея сделать меня радистом на этом плавучем гангстерском судне. Эта идея блестящая хотя бы потому, что она дает мне возможность прожить два-три лишних дня.
  — Ладно, — кивнула она. — И вот что я вам скажу. Не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель с посылкой радиограммы. Единственное, что входит в вашу задачу — это слушать все передачи, касающиеся нашего судна и немедленно нам о них сообщать. И вы не смеете дотрагиваться до передаточного ключа до тех пор, пока вам не прикажут. Смотрите, никаких штучек, а то мы с вами не будем церемониться.
  — О'кей, леди, — сказал я. — Я буду послушным. Но, по-моему, нет никаких причин лишать меня в эти дни виски. Я сегодня не выпил еще ни глотка. Неужели я чем-нибудь обидел стюарда или еще там кого, кто заведует винным погребом на этом корабле? И еще одна просьба, — продолжал я. — Так как я веду себя примерно, не будете ли вы столь добры снять с меня эти наручники, хотя бы на пять минут. Вы сами должны понять, что не так-то уж приятно и удобно быть закованным в эти штучки в течение нескольких дней.
  — Это верно, — согласилась она. — И может быть, у нас найдется для вас бутылочка. А что касается наручников, я согласую этот вопрос с Руди, ведь он у нас хозяин.
  Она ушла, оставив меня в компании с парнем и офицером в форме, который стоял, прислонившись к стене и до того был пьян, что можно было подумать, что он выпил несколько галлонов.
  Через две минуты она вернулась и принесла на подносике бутылку ржаного и несколько стаканов. Она поставила под-носик на стол, подошла ко мне и отперла наручники.
  Я быстро скинул их, и можете мне поверить, почувствовал при этом огромное облегчение.
  — Но вы не вздумайте выкинуть какой-нибудь номер после того, как у вас сняли браслетики, потому что у Керца есть оружие и он умеет им пользоваться.
  Керц посмотрел на меня и похлопал себя по боковому карману.
  — Не беспокойтесь, леди, — сказал я. — Я ничего не собираюсь делать. Как насчет того, чтобы выпить немного?
  Я встал, подошел к столу и налил три четверти стакана. Она встала около стола с другой стороны и положила на него ключи от наручников. А как раз передо мной на этом же столе лежал какой-то толстый журнал, а за ним пепельница. И мне пришла в голову блестящая мысль: если я надвину пепельницу на ключи, так, чтобы она их не увидела, а потом разозлю ее хорошенько, может быть, она от злости выскочит из моей каюты и забудет про ключи. Конечно, они перед уходом снова наденут на меня наручники, но они с автоматическим запором. Керц просто их защелкнет, и никто ничего не заметит.
  И я начал разговор, сначала тихо и вежливо, потом начал спорить с Керцем о том, какую скорость может развить это судно. Я начал ему возражать, и он ужасно вскипятился. Карлотта сначала не принимала никакого участия в нашем споре, просто стояла в дверях и улыбалась, поэтому не представляло никакого труда все время локтем потихоньку двигать журнал. Журнал в свою очередь подтолкнул пепельницу и примерно через пять минут пепельница уже накрыла ключ. Пока все идет отлично.
  Но тут вмешалась Карлотта.
  — Эй, слушайте, что вы так раскричались! А вы ничего не понимаете в этих вещах. Кошен. Вы шпик, а не моряк. А что касается тебя, Керц, то ты до того пьян, что едва ли поймешь разницу между Италией и четвергом! Слышите, заткнитесь оба, вы мне надоели. Теперь настала моя очередь.
  — А ты думаешь, что никому не недоела, драная кошка? Вероятно, думаешь, что очень красива, когда стоишь так в дверях и показываешь всем свою роскошную фигуру! А ты просто гангстерская девка!
  — Слушай, Карлотта, продолжал я. — Я на своем веку видывал и не таких красавиц! Ты по сравнению с ними просто жалкая жаба, которая выползает из вонючего болота в начале весеннего сезона. Мне противно смотреть на тебя. Это такие бабы, как ты, рожают дохлых крыс, как эта тварь, — я указал на Керца. — Может быть, для такого дешевого гангстера, как Руди, ты первоклассная бэби! Он что-то уж очень расхорохорился: какой он умный да ловкий. А что это тебе даст? И куда тебя это приведет?
  Сейчас вы гладите себя по головке, считаете, что отлично провернули свое дельце. О'кей! Вот послушайте-ка, что я вам скажу. Вы не можете выиграть это дело. Вы убили несколько копов в Нью-Йорке, вы убили Мираса Дункана, первоклассного парня, вы убили Вилли-Простофилю. Что ж, кажется, вы собираетесь убить и меня. Но все же говорю тебе, вы не можете выиграть это дело. Ты отлично знаешь также, что такие, как я, феды настигнут вас, где бы вы ни были, и тогда они поджарят вас, всех до единого.
  Я думал, она лопнет от ярости.
  — Ах, как бы я хотел присутствовать, когда вас будут поджаривать, — продолжал я. — Как бы я хотел посмотреть, когда тебя приволокут из камеры смертников только в одном чулке и разрезанной сбоку юбке, чтобы присоединить электрод к твоему голому телу! Я бы очень хотел посмотреть, как они швырнут тебя на стульчик и как из твоей шапочки только дымок пойдет, когда тебя поджарят.
  — Ах, если бы мне удалось увидеть все это, я купил бы себе на радостях огромную бутылку виски! Она смотрит на меня, как все черти ада.
  — Одень ему браслеты, Керц, — наконец сказала она, — и дай ему как следует по роже за меня.
  Я встал. Керц достал из-за пазухи револьвер.
  — Спокойно, парень, — сказал он. — Одно движение, и я всажу в тебя дюжину пуль. Ну-ка, всовывай руки в наручники!
  Я протянул руки, он надел наручники и защелкнул. Потом отложил в сторону револьвер и смазал меня по лицу. Я упал на койку, но, падая, схватил руками подушку и изо всей силы швырнул ее в Карлотту и попал. Она так и шлепнулась о дверной косяк. Потом полила меня целым потоком грязных слов… и… мой план сработал.
  Керц, громко смеясь, вышел из каюты, она вслед за ним, с силой захлопнула дверь и заперла ее.
  Но она оставила ключи от наручников.
  Глава 11
  ХОЛОДНАЯ ВОЙНА
  Я лежу на койке и прислушиваюсь. На яхте царит страшный шум. У меня над головой на палубе раздается топот многочисленных ног. Кажется, что-то происходит.
  Я полежал еще минут пять, чтобы окончательно удостовериться, что ни Карлотта, ни Керц ко мне не вернутся и что Карлотта так и не вспомнила о ключах.
  Потом я встал с койки, подошел к столу и взял из-под пепельницы ключ от наручников. В противоположной стене сделан шкаф с несколькими ящиками. Я всунул ключ в щель между ящиком и рамой, затем поднес к ключу руки, повернул их, и замок открылся.
  Я снял наручники, потом подошел к столу, достал из пепельницы две использованные спички отломал у них кончики и воткнул в замок наручников.
  Потом снова надел наручники, но спички помешали замку защелкнуться. С виду как будто все в порядке, но достаточно было мне тряхнуть кистью, чтобы наручники открылись. Я спрятал ключ в карман брюк и снова лег на койку.
  Я пролежал примерно с полчаса. Шум на борту яхты постепенно затихал. «Колдунья Атлантики» встала на якорь. Я слышал, как о ее борт шлепались волны.
  Но вот дверь открылась, в каюту вошел Руди. Вид у него решительный, глаза горят, руки трясутся. Видно, дело не обошлось без наркотиков.
  — Ай-ай-ай, Руди, — сказал я. — Я думал, ты достаточно сильный, чтобы справиться одному. И что же это было? Морфий? Или сладкая понюшка?
  — Заткнись, коппер, — сказал он, — и не груби, а то получишь. — Он засунул руки в карман и не спускал с меня глаз.
  И до того он доволен собой, наверное, воображает себя Наполеоном среди преступников.
  — Ну, ты болван, сказал он, наставляя на меня револьвер. — А я сейчас тебе кое-что покажу. Я хочу, чтобы ты убедился, что твои карты биты. Ну-ка, вставай с койки и иди впереди меня, и не вздумай сделать какое-нибудь незаконное движение, а то я взорву твой позвоночник.
  — О'кей, Руди, — сказал я, — Я всю жизнь обожал фейерверк, с детства любовался им. Значит, в твоей работе наступил великий момент?
  Я встал с койки, вышел из каюты, прошел по коридору и через каюткомпанию — на палубу. Руди все время шел за мной с пистолетом в руке.
  Ох, и хорошо же после нескольких дней пребывания в темной душной каюте, с задраенным иллюминатором, попасть вдруг на палубу и полной грудью вдыхать чистый морской воздух. Это стоит по меньшей мере миллион долларов. Я осмотрелся. Ночь довольно темная, но тем не менее я разглядел, что мы остановились примерно на расстоянии одной мили от берега. Видно было, как белели береговые скалы.
  Я подошел к перилам и облокотился.
  — Роскошная ночь, Руди, для вас, — сказал я.
  — Ночка, что надо, — ответил он, — и будет еще более роскошная после того, как мы все закончим. Ах, какая она тогда будет роскошная — стоимостью в десять миллионов долларов. И если тебе интересно узнать, как все это произойдет, стой здесь и смотри.
  — Я смотрю, — сказал я.
  Я взглянул на Руди, он впал в сентиментальность.
  — Мне всегда хотелось иметь деньги, — разглагольствовал он. — Много денег. Осторожная игра не для меня. Я хочу или крупный куш, или ничего! — И подумай только, коппер, если только у тебя в голове осталось что-нибудь, чем можно думать, пройдет какой-нибудь месяц, и ты по крайней мере с тремя дырками в каркасе будешь скучать в брюхе какой-нибудь рыбы, а я в это время буду жить где-нибудь в Южной Америке или, может быть, в Мексике в роскошной гасиенде, с самой красивой женщиной, которую ты когда-либо видел на своем веку!
  — И не говори, — поддакнул я ему. — Ты что же, имеешь в виду Карлотту? Значит, вы собираетесь пожениться? Да? Он казался оскорбленным.
  — Конечно, поженимся! Кто нам помешает?
  — Да, уж во всяком случае не я! Вероятно, к этому времени я уже женюсь на какой-нибудь морской рыбе.. Но, Руди, не думай, что у тебя будет счастливая жизнь. Ты думаешь, вы роскошно заживете с Карлоттой? Смешно. Подумайте, какая трогательная картина, двое презренных убийц в белом домике в Мексике. Руди, ей богу, это до чертиков смешно! Еще, пожалуй, скажешь, что вы с этой очаровательной леди после сладкой ночи в этом прелестном белом гнездышке будете рано вставать, чтобы любоваться восходом солнца, потому что вы вообще любите все красивое.
  Слушай, — продолжал я, — конечно, тебе ничего не стоит выстрелить сейчас в меня из этой пушки, которую ты держишь в своей лапе, но все равно это тебе не поможет, ты все равно большой болван, Руди. А для Карлотты я даже слов не подберу. Послушай меня. Она кокетничала с Вилли-Простофилей. Заигрывала? А теперь вдруг воспылала страстью к тебе. А почему? Да потому, что надеется, что у тебя скоро будут большие деньги.
  И думаешь, ее любовь будет продолжаться и после того, как ты женишься на ней? Ой, нет, Руди, не надейся на это. Я бы хотел еще немного пожить, чтобы посмотреть, как Карлотта заставит убрать из ее жизни и тебя! Это когда ты ей порядком надоешь, или когда она встретит другого парня, у которого еще больше денег, чем у тебя. Эх, Руди, мне прямо-таки противно смотреть на тебя, тошно становится.
  — А, заткнись ты, коппер, — сказал он. — Меня не трогают такие насмешки. Карлотта создана для меня, потому что я ловкий, умный парень, и ты сам это отлично понимаешь! Может быть, она тебе самому нравилась одно время? — съязвил он. Но какой мог быть шанс у тебя, федерального пшика с твоей жалкой зарплатой? Такие женщины, как Карлотта, не для тебя. — Ну, хватит трепаться, мне надо сейчас заняться делом, а ты не двигайся, а то получишь.
  Я огляделся по сторонам. Все находившиеся на корабле сгрудились к этому борту. Тут были и Руди, и Карлотта, и Керц, который, кажется, исполнял роль капитана корабля, и еще примерно человек 25 других бандитов. И поверьте мне, Руди сумел подобрать их один к одному.
  Мы чего-то ожидали. Минут через 15 Керц вдруг закричал:
  — Смотрите, Руди, вот оно, там впереди! Посмотри сам!
  Мы посмотрели, куда он указал.
  На вершине скалы сверкал маленький огонек. Он то вспыхивал, то снова гас. После пяти-шести вспышек — небольшая пауза. Потом снова вспышка. И, наконец, все прекратилось.
  Я не раз видывал такие штуки. Это какой-то парень всунул электрический фонарик в железную трубу и то включит, то выключит свет, и его видно только в море и больше нигде.
  — О'кей, — сказал Руди, — пошли, ребята, и действуйте быстрее!
  Я пошевельнулся и сразу почувствовал дуло револьвера, приставленное к моей спине.
  — Тебя это не касается, коппер, — сказал Руди. — Ты никуда не пойдешь, оставайся на месте и не вздумай чего-нибудь выкинуть, а то эта пушка автоматически сработает.
  Человек 12 из команды ринулись вперед. Разделившись на две группы, побежали к привязанным по обеим бортам моторкам, отвязали их и спустили на воду. Потом одна из них обогнула сзади «Колдунью Атлантики» и встала в хвост первой лодки.
  А в это время другие парни притащили на палубу два надувных плота, надули их, сбросили в море, и сидевшие в моторках взяли на буксир по одному плоту.
  Кажется, я понимаю, что происходит. Поезд уже ограбили, и золото привезли на берег. Моторки и плоты с «Колдуньи Атлантики» торопятся забрать его. Да, выходит, что дело Руди выгорело! И это меня собственно не удивляет. Единственно, где они могли споткнуться, это в момент ограбления поезда. А любая контрабанда в наши дни — самое легкое занятие! Всем отлично известно, что она очень развита как в Англии, так и в Америке. Слишком уж велика протяженность береговых линий, и в такую темную ночь практически ничего невозможно разглядеть.
  Я посмотрел на Руди. Рука, в которой он держал револьвер, дрожала от возбуждения. Сзади него стоит Карлотта, а за ней Керц. Пожалуй, мне пора. Сейчас самый подходящий момент. Теперь или никогда!
  Все пристально смотрели на моторки. Я опустил вниз руки, скинул наручники и быстро повернулся. Руди понял, в чем дело, но слишком поздно. Прежде чем он успел что-нибудь сделать, я ударил его изо всей силы между глаз, и он свалился, как подкошенный. Потом я наклонил голову и также изо всей силы боднул в живот Карлотту. Она застонала, покачнулась прямо на Керца, и они упали на палубу.
  Потом, прежде чем кто-нибудь успел опомниться, я пробежал по палубе и перепрыгнул через борт. Ох, до чего же холодная вода! Можете мне поверить, я отнюдь не был в восторге от этого холода. И нужно все время помнить: ни в коем случае не показываться на поверхности, где меня легко могут подстрелить. Поэтому, погрузившись в воду, я сразу повернул направо, проплыл наискосок под яхту и остановился, когда почувствовал край судна. Тогда я повернулся на спину, высунул из-под воды нос и подтянулся под корму.
  На палубе по-прежнему кричали и шумели. Минуты через две одна из моторок, очевидно, отвязав от кормы плот, начала шнырять по морю примерно в 30 — 40 ярдах от кормы «Колдуньи Атлантики», потом и другая присоединилась к ней. Это они ищут меня. Они подумали именно то, что я и предполагал: решили, что я плыву к берегу. Им в голову не могла прийти мысль, что я прицепился к их корме.
  Когда моторки удалились от яхты на значительное расстояние, я, держась все время под водой, подплыл к якорной цепи. Ухватившись за нее, высунул из воды только нос и один глаз. По-моему, я здесь в полной безопасности.
  Но вот одна из моторок вернулась. Когда она проходила мимо меня, я глубоко погрузился в воду и почувствовал, как по мне прошла волна, вероятно, моторка была на расстоянии трех-четырех футов от меня, не больше.
  Моторки шныряли еще минут десять и, наконец, оставили эту затею. Время действовать. Держась одной рукой за якорь, я снял с себя ботинки, потом, изловчившись, снял и пиджак. Снять жилет было уже совсем просто. И тогда я оттолкнулся и поплыл под небольшим углом немного в сторону моря, где они не будут меня искать. Во всяком случае, в такую темную ночь трудно что-нибудь увидеть.
  Отплыв от яхты примерно на сотню ярдов, я повернулся на спину и полностью отдался на милость прилива. Холодно, как в ледяном доме! Вероятно, когда я доберусь до берега, меня придется оттаивать!
  Потом я повернулся и снова начал грести. Я делал энергичные гребки, чтобы согреться, и все время прислушивался, не раздастся ли звук моторки. Но ничего не было слышно.
  Тогда я повернулся и посмотрел назад. Хотя «Колдунья Атлантики» выключила все огни, я ее все-таки увидел. По борту поднимались какие-то белые шары. Я улыбнулся. Кажется, Руди поднимает на борт моторки и собирается смываться.
  Вот я-то ликовал! Вероятно, именно то, что я удрал с яхты, заставило Руди срочно смыться, отложить на некоторое время погрузку золота. Я повернулся к берегу. Сигнал на утесе снова замигал, потом, после небольшой паузы, помигал еще раза три-четыре и исчез. Вероятно. Ребята на берегу решили, что ждать больше нечего, так как они так же, как и я, слышали звон поднимаемой цепи якоря.
  И когда я плыл, набрав полный рот соленой воды, и благодарил небеса за то, что у берегов Англии не водятся акулы, все время думал, почему это Руди не довел дело до конца. Ведь у него было достаточно времени, чтобы погрузить золото на борт до того, как я доберусь до берега и подниму тревогу, если я вообще доплыву, в чем можно очень сильно сомневаться.
  Потом я решил, что нечего занимать свой мозг всякими догадками: неизвестно, далеко ли до берега. Меня волновала такая проблема: как бы мне выплыть на берег в наиболее удаленном от тех ребят месте, потому что, если золото привезли, значит, здесь находятся и те, кто его привез, поэтому я все время забирал вправо.
  Наконец я добрался до берега. Я взглянул на море и увидел удаляющиеся огоньки. «Колдунья Атлантики» включила навигационные фонари и решила смыться отсюда.
  И тут я припустился бежать. Добежал до какой-то тропинки, поднимающейся вверх, на скалу, и стал взбираться по ней. Проклятые камни сплошь изранили мои ноги, но я продолжал бежать, чтобы хоть немного согреться. Я великолепно чувствовал себя. Я одолел Руди и вконец испортил его игру. Совершенно очевидно, что когда мне удалось перемахнуть через борт и они не смогли меня найти, Руди крепко задумался. Он отлично знал, что я непременно доберусь до берега и расскажу о похищении золота и предполагаемой погрузке его на борт «Колдуньи Атлантики». И тогда у Руди не будет никаких шансов удрать. Он знал, что в этом случае английская полиция пошлет радиограммы во все страны мира и захват яхты будет делом нескольких дней.
  Наконец я добрался до вершины скалы и осмотрелся. Никого и ничего не видно. В море еще виднелись огоньки «Колдуньи Атлантики», но они постепенно таяли в темноте. Да, Руди определенно убегает.
  Я пошел, но шел очень осторожно, потому что, хотя и вышел на берег на значительном расстоянии от того места, где мигал сигнальный фонарик, все-таки опасался, что кто-нибудь из английских коллег Руди все еще болтается здесь на берегу, удивляясь, почему это Руди удрал, не забрав десяти миллионов долларов, которые они ему любовно доставили на берег.
  И, вероятно, они уже начали беспокоиться, как бы английские копы не подняли шум из-за ограбления поезда. И вот что они сейчас сделают: снова погрузят золото на грузовики, или там еще какие автомобили, и отвезут его в какое-нибудь укромное местечко внутри страны. Наверное, у них есть какая-нибудь штаб-квартира в Англии. А то, может быть, они рассуют золото по разным местам, чтобы потом, когда шумиха уляжется, собрать его снова.
  Я бежал, а мой мозг все время работал, как хорошо смазанный мотор. Кажется, дело с похищением золота еще не закончено, и я должен кое-что предпринять.
  Вдали показался огонек. Подбежав ближе, я увидел коттедж. Я буквально посинел от холода и стучал зубами, а в остальном чувствовал себя отлично.
  Я заглянул в заднее окошечко коттеджа. В комнате сидели какая-то дама и старик, они раскладывали пасьянс и попивали горячий чай из огромного чайника, стоявшего на столике около них. По чайникам вы всегда можете догадаться, что находитесь в Англии. По-моему, он у них круглые сутки на столе.
  Я обошел коттедж с другой стороны и постучал в дверь. Вышел старик, посмотрел на меня и сказал:
  — Да вы совсем мокрый, а? Вы что, упали в море?
  А догадливый старик-то!
  Я сказал «да» и спросил, нет ли у него телефона, и если есть, могу ли я им воспользоваться.
  Он сказал: «Конечно, можете, входите». Я вошел, и он показал мне телефон в холле. Пока я дожидался, когда телефонистка проснется от сладкого сна, старушка принесла мне чашку горячего чаю. И это было отлично.
  Наконец телефонистка все-таки ответила, я заказал международный разговор «Уайтхил 1212»: это Скотланд-Ярд. Там я попросил соединить меня с главным инспектором Херриком, это тот самый парень, который работал со мной по делу ван Зельден. Какой-то парень мне ответил, что Херрика сейчас нет, и не сможет ли он мне чем-нибудь служить. Я сказал: да, может, например, было бы неплохо, если бы он дал мне сухие штаны, но мне надо непременно поговорить с Херриком, и если они что-нибудь слышали об ограблении поезда с золотыми слитками, то могут получить от меня некоторые подробности этого дела, но говорить я буду только с самим Херриком.
  Парень записал номер телефона, по которому мне можно позвонить. И действительно, через 10 минут раздался звонок, и на другом конце провода послышался голос Херрика.
  Ну и удивился же он.
  Когда я сказал ему, что я Лемми Кошен, что сижу сейчас в мокрой рубашке и без штанов в каком-то заброшенном местечке на побережье, и когда в подтверждение своей личности рассказал ему пару интимных сведений из нашей последней совместной работы, парня чуть было не хватило сразу два удара. Но мы, конечно, в конце концов обо всем договорились, я посвятил его в свои планы, и он сказал «О'кей».
  Мы условились, что я останусь в этом коттедже и выпью весь имеющийся в наличии горячий чай, а Херрик тем временем позвонит в полицию Боньера и попросит прислать мне машину и сухие штаны, после чего я поеду в Саутгемптон в маленький отель под названием «Серебряная решетка», где буду дожидаться Херрика, который поспешит приехать ко мне.
  Мне этот план очень понравился. Я сказал старику, что дозвонился до своих друзей, которые сейчас приедут за мной. Тогда старик усадил меня у камина, дал одеяло, горячего чая, виски и еще горячего чая, а горячий чай — отличная вещь, когда чувствуешь себя, как простуженная рыба.
  А старушка — просто прелесть! Они научили меня играть в бридж втроем, и все это было бы очень мило и приятно, если бы только мокрые трусы не прилипали все время к стулу. Вероятно, я все-таки немного простудился и черт знает как расчихался, и как раз в самый разгар моего чиханья приехали ребята из Боньерской полиции. Они отвезли меня в какое-то место около Чичестера, где дали сухую одежду, которая с трудом налезла на меня, и досыта накормили отличной едой. После того, как я сказал, что чувствую себя «о'кей», мы поехали дальше.
  В половине четвертого утра мы прибыли в отель «Серебряная решетка» в Саутгемптон. Владелец этой хаты ожидал меня. Мне приготовили отличную комнату, в которой ярко пылал камин; я принял горячую ванну, одел пижаму и халат, которые мне любезно предоставил владелец отеля, и уселся ожидать Херрика. В половине пятого приехал Херрик и с ним еще несколько парней.
  Поверьте мне, я от души был рад встрече с таким хорошим парнем, как Херрик. Когда вы взглянете на него, ни за что не скажете, что это коп. На вид он может быть всем, кем угодно: агентом по продаже угля, страховым агентом, словом, кем хотите, только не копом. Это высокий, худой парень с ясными глазами и в котелке. Мне всегда казалось, что котелок на нем держится только на огромных ушах. Но коп он отличный. Он никогда не волнуется, и башка у него варит отлично. Мне нравится этот парень.
  Мы уселись у камина и начали беседу. Я рассказал ему все дело с самого начала до конца и даже предположил, какие события предвижу в ближайшем будущем.
  Прежде всего совершенно ясно, что золото еще находится в этой стране, просто его где-то спрятали.
  Но одну вещь я не рассказал Херрику, так, одна мыслишка, которую я храню в самой глубине своей башки.
  Это такая безумная идея, что расскажи я о ней, меня сочтут рехнувшимся. Может быть, вам тоже пришла в голову эта же мысль? Я говорю о том, что подумал, когда карабкался по тропинке вверх на скалу, до того, как попал в гостеприимный домик старичков. Я никак не могу отделаться от этой мысли. Руди Сальтьерра изменил свои планы и смылся после того, как я удрал с борта яхты. Другими словами, он был вынужден бросить золото в тот момент, когда операция уже была почти закончена, только потому, что какой-то парень (то есть я) сможет добраться до берега и заявить, что судно, на котором находится золото, называется «Колдунья Атлантики».
  Вот это обстоятельство вызвало у меня много различных мыслей. И, по-моему, я нисколько не подвел и не унизил Херрика тем, что не рассказал ему об этой мысли, засевшей у меня в голове, потому что сейчас это не имеет никакого значения.
  Во всяком случае, пока что нечего ломать себе голову по этому поводу. Нам отлично известно, что золото находится в Англии, его где-то спрятали ребята, укравшие его. Может быть, нет, но мне кажется, что если мои мысли подтвердятся, мы его непременно найдем, и не только его, но кое-что еще.
  Более двух часов обсуждали мы с Херриком все дело и выработали определенный план проведения, и когда мы обо всем договорились, Херрик спустился вниз, натрезвонил всем, кому надо по телефону, потом вернулся, пожелал мне спокойной ночи и смылся в Лондон. Перед уходом он оставил мне английских башлей и дал удостоверение от полиции Великобритании.
  Когда он ушел, я сел у камина и начал думать. Да, интересное дело это. Пожалуй, у меня еще не было таких, чтобы в ходе расследования обнаруживалось столько неожиданностей.
  Вспоминая все дело, я еще больше убеждался, что операция похищения была организована с большим умом. Было разработано все до мельчайших деталей. Но даже ив этих случаях преступники неизбежно допускают хоть маленькую, но ошибочку, и вот почему они никогда не выигрывают в беге на длинные дистанции. (Помните, я приводил такой спортивный термин.). Хотя я, пожалуй, не берусь утверждать, что Руди обязательно проиграет это дело.
  Потом я начал думать о Карлотте. Странные создания эти женщины! Вот, например, Карлотта. Как она поет — прямо божественно! Какая красавица, какая фигура, и все-таки предпочитает путаться с Руди Сальтьеррой, с этим подонком, самым обыкновенным гангстером и наркоманом, который, нагрузившись наркотиками, убивает людей просто так, ради развлечения.
  Отсюда вы можете сделать вывод, какие же действительно странные создания эти женщины. Просто никак ни угадаешь, что та или иная женщина из себя представляет и чего добивается. Вот, например, Руди сказал, что только благодаря Карлотте он не убил меня, и только именно благодаря ее же совету меня оставили, чтобы я принимал радиограммы и в свою очередь посылал в эфир радиограммы со своим кодированным номером, и в этих радиограммах давал бы не правильные указания о местонахождении судна. Теперь я вижу, как умно это было задумано.
  Руди тоже понял смысл этой идеи. Он отлично понимал, что если ктонибудь случайно узнает, что золото погрузили на борт «Колдуньи Атлантики», тоща моя радиограмма, посланная примерно через час после отплытия яхты от английских берегов, перепутает все карты для тех, кто задумает искать «Колдунью Атлантики», хотя и я до сих пор не могу этого понять — если на борту яхты нет ни одного человека, знакомого с радиоделом, откуда они смогли бы узнать, что именно передаю я в эфир. Хотя, может быть, они мне врали, и у них есть люди, знающие радиодело.
  И тут я вдруг почувствовал, что я устал думать. Я выкурил последнюю сигарету и лег в постель, потому что это отличное место для ребят, которые любят поспать.
  А я очень люблю!
  Глава 12
  ГОРЯЧИЕ НОВОСТИ
  Я проспал до 10 часов. Вместе с завтраком мне принесли и утренние газеты. Почти все они в той или иной форме откликнулись на кражу золота, но меня больше всего интересовала «Дейли Скэч». Она напечатала сообщение, которое мы с Херриком составили вчера вечером. Вот что там говорилось:
  "Поразительная кража золота.
  Нет таких случаев в анналах истории ограбления поездов на диком Западе, которые могли бы идти хоть в какое бы то ни было сравнение с кражей золота, имевшее место сегодня рано утром.
  Золотые слитки стоимостью в два миллиона фунтов стерлингов, которые были присланы сюда американским правительством, согласно тройственному соглашению, украдены сегодня из специального поезда, транспортировавшего это золото из Саутгемптона в Лондон.
  Поезд был остановлен группой вооруженных людей. Двери вагонов, в которых находилось золото, были взорваны при помощи экстракта нитроглицерина, известного в криминальном мире под названием «суп». Охрана была обезоружена, и слитки из поезда перегрузили на машины, находящиеся поблизости от поезда.
  Главный инспектор Херрик, которому поручено расследование, считает, что это дело рук весьма опытной шайки железнодорожных грабителей. К такому выводу инспектор Херрик приходит на основании ознакомления с обстоятельствами, при которых было совершено ограбление.
  «Золотой» поезд, следовавший по специальному расписанию, находился примерно в пяти милях от местечка Харант. Впереди два огромных грузовика, один груженный кирпичом, другой чугунными решетками, столкнулись при переезде через пути. Колеса сцепились, и более легкий грузовик перевернулся.
  Это произошло около часа ночи в довольно пустынной местности. Дежурный диспетчер на станции Харант, учитывая, что на удаление с рельсов грузовиков потребуется некоторое время, подал сигнал «Опасность», и золотой поезд остановился на некотором расстоянии. Между тем водители обоих грузовиков исчезли.
  Проинтервьюированный нами машинист задержанного поезда сообщил утром следующее:
  "Я находился примерно в четырех милях от разъезда Харант, когда вдруг получил сигнал «Опасность» и замедлил ход. Поезд еще не остановился полностью, когда кто-то с правой стороны локомотива громко закричал. Оба мои помощника и я сам, естественно, взглянули в сторону крика, а когда мы повернулись обратно, то увидели, что сто стороны локомотива по лестнице поднимается какой-то человек.
  В руках у него был автомат. Он приказал нам поднять руки вверх и заявил, что если мы не подчинимся его приказу, он перестреляет нас, как собак. И безусловно, выполнил бы свою угрозу. Никто из нас не смог бы теперь узнать этого человека. Он был одет в длинный темный плащ, а лицо было закрыто темным фельдиперсовым дамским чулком с прорезями для глаз. Пока шло ограбление, этот человек все время оставался с нами на паровозе.
  Мы слышали сильный шум, и уголком глаз я увидел, как 15 или 20 человек выбежали из лесочка и направились к поезду. Вероятно, такое же количество людей выбежало из леса и с другой стороны поезда. Через несколько секунд послышалось два взрыва, как теперь мне стало известно, это нитроглицерином взорвали замки в вагонах с золотыми слитками.
  Минуты через четыре-пять появился другой человек, тоже в маске, с револьвером в руке и что-то сказал первому человеку. Тот приказал нам, как только будет дан сигнал «путь свободен», немедленно отправляться вперед. Неповиновение их приказу будет означать для нас незамедлительную смерть. После этого он спрыгнул с паровоза и исчез.
  Через минуту мы услышали шум отъезжающих грузовиков.
  Впервые в нашей стране был произведен подобный налет на поезд. И именно это обстоятельство, а также чрезвычайная организованность при проведении всей операции позволили бандитам добиться успеха.
  Опросы полицией населенных близлежащих пунктов относительно направления, куда скрылись грузовики, не дали никаких результатов. К сожалению, в этой части страны очень оживленное ночное движение грузовиков, и поэтому никто не обратил внимания на грузовики с золотом.
  297
  Однако полиция уверена, что трудности, которые возникнут перед бандитами при попытках реализовать такое огромное количество золотых слитков, помогут ей найти преступников, дерзнувших совершить ограбление поезда.
  Я повернул страницу и прочитал:
  Только для «Дейли Скэч».
  В дополнение к сообщению о краже золота (см. стр. 1) «Дейли Скэч» стало известно, что мистеру Лемюэлю Г. Кошену, федеральному «джимену» Соединенных Штатов, назначенному для расследования слухов о предполагаемом похищении золота на территории Америки до отправления его в Англию, сегодня утром удалось, с риском для собственной жизни, бежать с украденной в Америке частной яхты, где он содержался узником банды гангстером.
  В интервью, данному нашему корреспонденту, специальный агент Кошен, проживающий в настоящее время в отеле «Серебряная решетка», Саутгемптон, заявил:
  «У меня нет никаких сомнений, что похищение золота является преступлением международного масштаба. Я абсолютно убежден, что если бы не мой удачный побег с яхты „Колдунья Атлантики“, золотые слитки сейчас уже находились бы на борту яхты, направляющейся в один из иностранных портов. Я готов, если понадобится, оказать английской полиции любую помощь в розыске украденного золота».
  И следующая заметочка:
  «Вашингтон Трейдер», трансатлантическое грузовое судно, радировало сегодня, что они видели яхту, отвечающую описанию «Колдуньи Атлантики». Яхта, покинутая пассажирами и экипажем, была охвачена пламенем".
  Что ж, о'кей, Херрик напечатал все, как мы условились. И теперь больше ничего не остается делать, как ожидать, когда Херрик получит какие-нибудь сведения об этом деле, и как я надеюсь, немедленно сообщит их мне с указанием моих дальнейших действий.
  Я и решил прогуляться пока по Саутгемптону. Купил себе на деньги, которые мне дал Херрик, костюм и всякое прочее снаряжение, потом заказал разговор с посольством США в Лондоне и сообщил, где я нахожусь. Они сказали «о'кей», «продолжайте работать».
  Все было бы хорошо, если бы не одна неприятность: второй секретарь посольства, между прочим, этого парня я очень хорошо знаю, сказал, что мне следовало бы написать подробный рапорт на имя Директора Федерального Бюро Расследований.
  По-моему, это с его стороны — довольно грязная вылазка, я страшно не люблю письменные доклады, потому что не очень-то силен в правописании, и когда я пишу доклад, мне очень долго приходится рыться во всяких там словарях. Но, во всяком случае, я сказал ему «о'кей» и вернулся в «Серебряную решетку».
  Там я достал блокнот, одолжил у парня, содержавшего это заведение, словарь, поднялся в свою комнату, и, к своему величайшему удивлению, увидел сидящего у камина с виски с содовой на столике рядом «Хмельного». И что меня особенно поразило, он был совсем трезвый!
  Он взглянул на меня, улыбнулся и помахал своей лапой:
  — Вот такие-то дела… ну, ты, шалопай. — Держу пари, ты не ожидал меня.
  Ах, как же я был рад этому парню! Кажется, я впервые в жизни подал ему руку и сделал это от всей души. Потом мы с ним немного выпили, и он начал:
  — Слушай, Лемми. Я ужасно о тебе беспокоюсь. Я приехал в Англию всего пару часов назад на «Миннетонке». И как только узнал из газет, что ты торчишь здесь, со всех ног пустился сюда. Я ужасно беспокоюсь о тебе, Лемми, потому что понял, что если бы не я, ты бы никогда не поехал в Коннектикум на «Колдунью Атлантики». И когда я услышал, что тебя чуть не прикончил Сальтьерра, мне было ужасно не по себе.
  Я налил ему еще виски.
  — Ну, ладно уж, хватит разводить нежности, бэби, — сказал я ему. — Давай, выкладывай, что там у тебя?
  — Вот как было дело, Лемми, — начал он. — После того, как мы расстались с тобой в заведении Джо Мадригала, мне очень хотелось написать хотя бы пару строк по этому делу. Решил в этом отношении немного надуть тебя и опубликовать без согласования с тобой какой-нибудь незначительный материальчик. И я пошел к старику Харбери Чайзу, между прочим, симпатичный старикан. Он рассказал мне о Сен Райме и о том, что тот обещал ему при помощи какой-то сверхъестественной силы найти убийцу Вилли-Простофили. После долгих колебаний старик решил пойти на организацию сеанса на борту «Колдуньи Атлантики». Таково было желание Сен Райма. Старик собирался написать письмо и тебе, потому что ты был на подозрении, и он был уверен, что тебе известно гораздо больше, чем ты об этом рассказал.
  Тогда я написал тебе письмо, в котором предупредил, что старик собирается пригласить тебя. Я хотел, чтобы ты заранее все обдумал и принял необходимые меры, так как был уверен, что ты непременно захочешь присутствовать на этом сеансе.
  Поздно вечером я снова зашел к старику. Но, оказывается после моего первого визита у него была небезызвестная тебе Мирабель Гайфорд и отговорила его от этой затеи.
  Прежде всего, сказала она, этот сеанс никакой пользы для дела не принесет, потому что если даже Сен Райма укажет убийцу, это будет голословное обвинение, а суд запросит доказательства; а во-вторых, она уверяла, что Харбери Чайза за такую штуку поднимут на смех. И он согласился, что никакого сеанса он устраивать не будет.
  Он также сказал мне, что после ее ухода хотел позвонить капитану «Колдуньи Атлантики» и отменить свое распоряжение относительно организации сеанса. Но почему-то ни капитана, ни основных членов команды на борту яхты не оказалось.
  Я понял, что происходит что-то неладное, мне удалось узнать, что кто-то позвонил команде и сказал, что Харбери Чайз вызывает их всех на Лонг-Айленд, чтобы принять командование другой яхтой. Но мне-то отлично было известно, что старик никуда их не вызывал. Я поехал на Лонг-Айленд и нашел капитана, который болтался там в поисках несуществующей яхты. И я понял, что кто-то умышленно снял с «Колдуньи Атлантики» всю команду. Тогда я позвонил в отель тебе, но мне сказали, что ты уже уехал в Коннектикут. Значит, кто-то задумал какое-то темное дельце.
  На утро, возвратившись в Нью-Йорк, я прежде всего бросился к старику и рассказал, что происходит. Тогда он взял машину, и мы как черти понеслись в Нью-Лондон и там узнали, что «Колдунья Атлантики» отчалила в неизвестном направлении и неизвестно, кто находится на ее борту!
  Тогда я все понял! Вероятно, старик успел послать пригласительное письмо Сальтьерре, а потом, когда раздумал организовывать сеанс, просто позвонил Рули по телефону. И тут Руди осенила блестящая идея — украсть «Колдунью Атлантики», пуститься на ней вдогонку за «Мей-берри» и попробовать разыграть роль пирата.
  И тут мне пришла в голову мысль: а предположим, они собираются стянуть золото здесь, в Англии, погрузить его на «Колдунью Атлантики» — самую быстроходную яхту, и смотаться сс ним. И, как видишь, я оказался прав!
  Я рассказал об этой моей догадке Харбери. Видел бы ты, как он разгорячился. И особенно потому, что теперь у него уже не было никаких сомнений в том, что это все сделал Руди, и старик поклялся всем, что есть на свете святого и еще целой кучей отнюдь не святого, что он непременно сам лично пристрелит Сальтьерру. Он был теперь абсолютно уверен, что это именно Руди убил Вилли.
  Мы вернулись в Нью-Йорк. Старик нанял каких-то сыщиков, которые обыскали квартиру Руди и нашли там письмо — Руди бросил его в камин, но оно не сгорело, — в котором были указаны некоторые детали этого дела, в частности, там был адрес какой-то хаты, находящейся здесь, на этой стороне океана.
  Ну, старик Харбери буквально рассвирепел! Он заявил, что немедленно же отправится в Англию, найдет здесь Сальтьерру, сорвет с него штанишки и всадит в него несколько пуль. Он сказал, что не хочет ввязывать в это дело полицию. Он собирается застрелить Руди лично сам, и ничто на свете не удержит его от этого акта возмездия. И он спросил, не хочу ли я сопровождать его в этой поездке в Англию.
  Хочу ли я? Как ты думаешь? Ведь наклевывалась такая колоссальная статья! Но только старик ни в коем случае не хочет называть мне этот адрес. Я понятие не имею, где находится эта хата, которая, вероятно, и является резиденцией Руди. Как только я приехал сюда, услышал, что золото украли, и пока внимательно читал все газеты, Харбери смылся. Он нанял машину и умчался в Лондон, по крайней мере, так он заявил в гараже, когда нанимал машину.
  Ну так что же? А вот что. Вот какой у меня план: я срочно поеду в Лондон, найду там старика, потому что совершенно очевидно, он остановился в одном из дорогих отелей, и я не отвяжусь от него до тех пор, пока не вытяну из него тот адрес. И как только я его узнаю, я непременно свяжусь с тобой, где бы ты ни был. Ну, что ты на это скажешь?
  — По-моему, это о'кей, — сказал я ему. — Я согласен! Кати, как можно скорее в Лондон, узнавай у старика адрес, а я пока буду здесь. Как только узнаешь адрес, звони мне сюда, и чем скорее я услышу твой голосок, тем лучше.
  Он взглянул на часы.
  — Как раз через несколько минут отправляется скорый поезд, — сказал он. — Я еще успею на него. Ну пока, Лемми. Увидимся! Мы непременно накроем эту банду.
  — Еще бы, — сказал я. — И прошу тебя, не делай ничего, что бы не понравилось твоей маме!
  После его ухода я взял блокнот, и, вооружившись словарем, начал строчить рапорт на имя начальника. И вот что получилось:
  
  "Отель «Серебряная Решетка». Саутгемптон, Англия. От специального агента Лемюэля Генри Кошена
  Директору Федерального Бюро Расследования Вашингтон США.
  Сэр, по получении Вашего указания, я связался со специальным агентом Мирасом Дунканом в кафе Мокси. Но во время нашего свидания мне практически не удалось получить от него никаких сведений относительно отправки золота. Дункан назначил мне второе свидание в тот же вечер в клубе «Селект» Джо Мадригала для того, чтобы дать дополнительную информацию.
  Но, как вам известно, никакой информации он мне сообщить не мог, так как был убит до того, как я прибыл в это заведение. Чарль Фрон, или другими словами Чарль Чайз, приемный сын Харбери Чайза, был убит в ту же ночь.
  После освобождения из Нью-Йоркской полиции я вернулся в заведение Джо Мадригала, где мною были найдены доказательства, что Чайз был убит Руди Сальтьеррой. В то время меня не интересовало убийство Чайза, я считал убийство Мираса Дункана более важным делом и был уверен, что оно связано с предполагаемым похищением золота. Но я пришел совершенно к твердому заключению, что Дункан был убит не Сальтьеррой. И у меня сразу же возникла мысль:
  Кто именно и почему убил Дункана. Но я решил проверить правильность моих догадок. Результаты проверки полностью подтвердили правильность моего предположения.
  Прежде всего я проверил реакцию предполагаемого убийцы на кое-какие мои слова. Затем установил причастность Руди Сальтьерры и Карлотты де ля Рю и других к убийству Мираса Дункана и Чарля Чайза и их участие в деле с похищением золота.
  
  Кто-то постучал в дверь, и после того, как я сказал «войдите», вошел парень. Хороший паренек. Он показал мне свой полицейский значок, этот сержант и передал мне чемодан и письмо от Херрика, после чего смылся. Я был страшно рад, что он прервал мое занятие. Это освободит меня хотя бы на некоторое время от подыскивания слов для доклада директору, поэтому я с удовольствием пошел к камину, уселся поудобнее в кресло и прочитал письмо от Джона Херрика.
  Вот оно:
  
  "Дорогой Лемми.
  Как мы с тобой условились, мною отданы следующие распоряжения:
  1. Два наших работника в штатской одежде — оба хорошие ребята и отличные стрелки — будут непрерывно дежурить у твоего отеля. Если ты куда-нибудь пойдешь, они будут следовать за тобой в том случае, если на тебе будет одет белый шарф, который находится в чемодане. Если ты пойдешь без шарфа, они останутся у отеля.
  2. Полицейским машинам отдано следующее приказание:
  С того времени, как ты получишь это письмо, три машины будут непременно курсировать в округе Саутгемптона. Эти машины будут иметь непрерывную связь по радио с дежурным офицером Саутгемптонской полиции. По первому твоему телефонному звонку, после того, как ты назовешь свой кодированный номер 32/34, — эти машины выедут в любое названное тобою место.
  3.С большим трудом мне удалось достать для тебя «люгер». Ты найдешь его в чемодане с двумя запасными обоймами. Я надеюсь, ты не используешь все посылаемые тебе патроны. Милый Лемми, ради всего святого помни: ты в Англии, а наши начальники не любят, когда их прелестные британские пейзажи засоряют трупами, даже если эти трупы являются результатом меткого выстрела полицейского офицера.
  Мы предпочитаем арестовывать преступников.
  Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся в полицию Саутгемптона. Начальник просит передать тебе горячий привет. Он благодарит за бутылку яблочной водки, которую ты прислал ему после успешного окончания дела ван Зелден. Он уверяет, что после этой водки у него несколько дней болело горло.
  Надеюсь, что твой план полностью удастся, хотя, откровенно говоря, я лично сомневаюсь.
  Но уж таков навеки
  
  Я открыл чемодан, нашел белый шелковый шарф и «люгер», как я его обычно ношу с двумя запасными обоймами. Оружие в отличном состоянии — начищено и смазано. Хороший парень Херрик, всегда обо всем позаботится!
  Да, кажется, мне больше ничего не остается делать, как снова углубиться в словарь и продолжать этот проклятый рапорт. На чем, бишь, я там остановился?
  "… полностью подтвердила некоторые мои предположения. Наиболее существенным пунктом в этой проверке было установление причастности некоего электромонтера Скендала к убийству Чарля Чайза. Он преднамеренно дал ложное алиби Сальтьерре, на основании которого последний был отпущен из Нью-Йоркской полиции. Адрес Скендала я узнал от судебного репортера чикагской газеты, некоего Тартана, который хорошо знаком с посетителями заведения Джо Мадригала, а также с работниками этого ресторана, и который неоднократно оказывал мне помощь в других делах.
  В ту же ночь я беседовал со Скендалом. Он живет еще с одним парнем над гаражом, принадлежащим организации Сальтьерры. Когда я вышел из этого гаража, на меня было совершено покушение. Это покушение еще раз подтвердило мои…"
  Слава богу, опять перерыв! Зазвонил телефон. Я пошел в спальню, взял трубку. Это из Саутгемптонской полиции подтвердили, что с полицейскими машинами будет все в порядке. Я сказал им «большое спасибо». И после этого разговора решил лечь спать именно в то время, когда следовало бы писать рапорт. И, вероятно, я здорово устал, потому что только добрался до постели, как сразу же уснул.
  И как же здорово я поспал! А проснулся я от телефонного звонка. Телефон трезвонил, как черт.
  Я открыл глаза. Оказывается, уже совсем темно, и огонь в камине погас.
  Я вскочил и включил свет. По дороге к телефону взглянул на часы, стоявшие на камине. Было 11 часов. Да, неплохо поспал!
  Я взял трубку и страшно обрадовался — это был «Хмельной».
  — Слушай, приятель, — сказал он. Парень был в страшном возбуждении.
  — Все в порядке, Лемми, через час я узнаю этот адрес. И вот что мы сделаем: давай встретимся сегодня ночью в половине первого в гараже Фальдена, это примерно в пятидесяти ярдах в сторону от шоссе Ботлей Род. Им сейчас никто не пользуется, вот уж примерно год, как он закрыт. В половине первого я буду там и привезу тебе адрес и еще кое-какие новости. Пока, Лемми, так не забудь: гараж Фальдена, на Ботлей Род, в 12.30.
  — Хорошо, дорогуша, — сказал я ему. — Я буду там, как штык. Отличная работа, «Хмельной». Придется нам когда-нибудь назначить тебя начальником полиции.
  Он ничего не ответил, просто прищелкнул языком и повесил трубку.
  Глава 13
  ДЛЯ КОГО-ТО ЗАНАВЕС
  Кажется, дело скоро придет к концу, и я правильно угадал, что приятели Руди прячут золото где-нибудь здесь, неподалеку.
  Совершенно очевидно, бандиты, которые собрались погрузить золото на борт «Колдуньи Атлантики», были страшно удивлены, когда обнаружили, что яхта куда-то смылась. И также совершенно очевидно, что они приготовили какое-то помещение, где могли бы спрятать золото, хотя бы на время, в случае, если ограбление поезда произойдет несколько раньше, чем на горизонте появится судно. И, конечно, они сняли хату здесь, около Саутгемптона, так как им обязательно надо будет потом погрузить его на судно, пусть не на «Колдунью Атлантики», а на какоенибудь другое. И «Хмельной» подтвердил правильность моих догадок. Я полагаю, что поскольку он назначил мне свидание в гараже на Ботлей Род, значит, где-то там неподалеку находится и хата, адрес которой он узнает у Харбери Чайза.
  Я позволил себе закурить сигарету и все думал, как бы мне получше организовать это дельце. И, наконец, я выработал твердый план.
  Я позвонил в полицию Саутгемптона и сказал им, что полицейские машины следует сконцентрировать за гаражом, примерно в двух милях вниз по Ботлей Род. Полицейские должны внимательно следить и брать на заметку продвижение всех машин в этой местности. Но слежку нужно организовать так, чтобы сами полицейские машины оставались незамеченными. Они должны стоять на месте и сообщать точные сведения: какие и в каком направлении проехали. И если они заметят что-нибудь очень интересное, следует немедленно же сообщить об этом в полицию Саутгемптона, откуда потом, если, конечно, сочтут нужным, будут посланы по радио приказ всем полицейским машинам.
  Потом я попросил прислать полицейскую машину с радиоприемником лично для меня. Машину мне следует прислать с таким расчетом, чтобы я смог попасть в гараж на Ботлей Род ровно в 12.30. После этого разговора я снова лег, потому что глубоко верю в исключительную пользу отдыха перед началом любого дела.
  Но мне вскоре пришлось подняться. Мне подали машину. Водителя я отослал, так как предпочитаю провернуть все сам, своими собственными силами.
  Потом поднялся к себе наверх, положил в карман брюк «люгер», выпил немного виски, снова спустился вниз без белого шарфа на шее и сел в машину.
  По дороге я обдумывал отдельные детали своего плана. Но жизнь — интересная штука, и не всегда происходит так, как ты намечаешь. И часто бывает, что после того, как ты все тщательно разработаешь, вмешивается судьба — или как там называют эту штуку, которая управляет нашей жизнью, — и тогда происходит как раз наоборот. И, главное, ты абсолютно бессилен перед судьбой.
  До Ботлей Род я добрался довольно быстро. Это довольно пустынное место. Ехал я с очень небольшой скоростью, стараясь не пропустить в темноте этот чертов гараж.
  Наконец, проехав по дороге миль десять, я его увидел. Это трехэтажное здание, расположенное среди группы деревьев и достаточной удаленности от главной дороги. Я свернул на тропинку, идущую слева от гаража, и как раз в это время раздался по радио голос Саутгемптоновской полиции.
  Полиция Саутгемптона вызывает все полицейские машины — говорилось в извещении. Все машины должны сконцентрироваться в 15 — 17 милях вниз по Ботлей Род. Необходимо прикрыть все дороги, ведущие к главному и второстепенному шоссе. На данный момент никаких сообщений не поступило.
  Я вышел из машины и направился к гаражу. На часах на панели приборов было 12.15. Поскольку я пришел немного раньше, пожалуй, немного осмотрюсь тут.
  Я подошел к гаражу, и, пройдя по тропинке сзади, вошел в открытую дверь.
  Передние ворота гаража закрыты, но ставня на одном из окон поднята, и поэтому мне довольно хорошо все видно при лунном свете.
  Но особенно видеть-то там было нечего, за исключением кучи старого хлама на полу.
  В гараже не слышно ни звука. Я подошел к окну и выглянул на главную дорогу, находящуюся примерно в 60 ярдах отсюда. Там никого и ничего нет. Луна светит вовсю, и я, вероятно, сразу же увижу «Хмельного», когда он сюда подъедет. А он обязательно приедет на машине.
  Я подождал еще минут пять. Ничего и никого. Тогда я решил спуститься вниз и посмотреть, нет ли «Хмельного» где-нибудь около гаража, потому что, если он сказал, что будет в 12.30, то он непременно должен быть здесь именно в это время, и мне не очень-то нравится торчать здесь без дела. Я снова спустился вниз, послышался шум: кто-то со скрипом ставил машину на тормоза. Я быстренько вышел через заднюю дверь и посмотрел, кто это приехал. Но никого и ничего не увидел, хотя постоял там минуты две-три.
  Тогда я снова вернулся в гараж. Одна из передних дверей оказалась слегка приоткрытой. Я хотел подойти к ней, чтобы посмотреть, но тут вдруг из темноты раздалось два выстрела, один за другим.
  Я быстро повернулся и увидел, что «Хмельной» сползает вниз со второго этажа. Я сразу понял, что у парня дела плохи. Одной рукой он ухватился за грудь, и когда я на него посмотрел, из его рук выпал револьвер, который упал вниз, на пол первого этажа. «Хмельной» тупо уставился на него, вид у парня был ужасно глупый, как будто беспробудно пил недели три подряд. Потом откинулся от края спуска и прислонился к стене спиной. Шляпа у него упала, и он смотрел на нее так, как будто в жизни никогда не видел шляп.
  Потом постоял немного, раскачиваясь, все искал глазами револьвер, сделал шаг вперед и поскользнулся. Он упал через борт спуска на пол первого этажа и лежал лицом вниз. Когда я подбежал к нему, он пытался подползти к револьверу, до которого ему оставалось фута четыре.
  Я подбежал, поднял револьвер и положил себе в карман.
  — Спокойно, паренек, — сказал я ему. — Я вернусь через минуту.
  Он улыбнулся.
  — Да? — сказал он. — И все-таки ты уже опоздаешь. Я сдаю документы и отправлюсь домой, Лемми.
  — Похоже, что так, — сказал я. — Ну, и что же, по-твоему, я должен делать? Огорчаться? Тебе бы, «Хмельной», надо было умереть до того, как ты родился. Ну, ладно! Через минуту я вернусь, и мы с тобой еще поговорим.
  Я вышел через заднюю дверь, быстро сбежал к передним воротам и успел только мельком заметить серую машину, на всех парусах удирающую в сторону главного шоссе. Но мне нечего беспокоиться об этой машине, копы возьмут ее на заметочку.
  Я вернулся в гараж. «Хмельной» лежал там же, где я его оставил. Я посадил его, прислонив к стене. Видик у него был неважнецкий. Я нащупал в его кармане фляжку, разжал ему зубы и влил в глотку немного его собственного виски.
  В углу валялся старый деревянный ящик. Я подвинул его поближе и сел, не спуская глаз с «Хмельного». Одна пуля распорола ему брюхо, другая чистенько, навылет, прострелила грудь. Думаю, что это дело всего нескольких минут.
  Он открыл глаза, посмотрел на меня и улыбнулся. Я влил ему еще один глоток виски. Мне хотелось как можно дольше удержать в нем жизнь.
  — Ну, коппер? — сказал он хриплым голосом. — Как дела?..
  Я посмотрел на него.
  — Слушай, чертов ты сын, — сказал я ему. — Ты ведь отправляешься в лучший мир. Не так ли. И ты много нагрешил на нашей земле, «Хмельной». Почему бы тебе перед отходом не признаться чистосердечно. Да, это была действительно чистая работа, когда ты пристрелил Мираса Дункана.
  Он опять улыбнулся.
  — Откуда ты знаешь, что это сделал я, Лемми? — спросил он. — Я думал, что все было проделано так чисто, что никто не сможет догадаться. И вообще, я думал, что на сей раз ты проиграл. И знаешь, коппер, продолжал он, я начинаю верить, что ты действительно умный и ловкий парень! Как ты узнал, что я убил Дункана?
  — Не задавай глупых вопросов, осел, — сказал я ему. — Башка у меня пока что работает нормально! Ты помнишь, в ту первую ночь у Джо Мадригала я послал тебя позвонить, нет ли для меня каких-нибудь поручений у Мокси? Помнишь? Ну так что же ты сделал? Ты прошел мимо двух пустых телефонных будок и направился в самый конец, к третьей будке. А зачем тебе понадобилось пойти, если на дверях висело объявление «Аппарат испорчен». — Я сейчас скажу тебе, зачем. Ты удивился, откуда взялось такое объявление в будке, в которой лежит труп? И ты хотел проверить, был ли кто в будке после тебя и там ли еще лежит труп. Если бы ты не знал, что в третьей будке лежит труп Дункана, ты бы сразу зашел в ближайшую. Нет, ты пошел посмотреть самую последнюю. И убил ты незадолго до того, как я пришел туда.
  Сначала я об этом не догадался. Я понял это только потом, когда снова вернулся ночью к Джо Мадригалу удостовериться в том, что ВиллиПростофиля был убит Сальтьеррой. И тогда я понял, что ты в одной компании с Руди.
  Но ты неопытный преступник, «Хмельной». Тебе бы нужно было оставаться простым судебным репортером. А в том, что ты работаешь на Руди, я убедился еще раз, когда его подручные пытались обстрелять меня из автомата после того, как я вышел от Скендала. Кроме тебя, кто знал, что я пошел к Скендалу? И этим самым ты себя выдал.
  Твое дело кончено. И у тебя не хватило ума заранее предвидеть, что с тобой именно так разделаются. Разве ты не знаешь, как поступают гангстеры с такими парнями, как ты, после того как вас полностью используют.
  Он судорожно вздохнул.
  — А, заткнись, ты, коппер, — сказал он. — Ты ловкий парень, но ты тоже получишь свое. Я не единственный, кто заработал пулю в этом деле. Они убьют и тебя. Кошен.
  — О'кей, парень, — сказал я. — Может быть, и убьют. Что ж, я к этому готов! А вот если не убьют, значит, таково мое счастье. Но могу сказать тебе одно: прежде чем я покончу с этим делом, как следует поцарапаю этих проклятых бандитов. Может быть, дело дойдет и до перестрелки, и я надеюсь, что счастье улыбнется мне и на сей раз я выстрелю первым.
  Он застонал и открыл глаза.
  — А, чепуха, коппер! Они выстрелят первыми. Ты ничего не знаешь!
  — Ерунда. — Слушай, «Хмельной», — продолжал я. — У тебя не так много времени, почему бы нам не перейти к сути дела? Давай выкладывай все откровенно. Тебе так же, как и мне, отлично известно, что происходит. Только, может быть, тебе известно немного более, чем мне, и ты можешь мне помочь. Давай говори… только говори быстрее.
  Он опять улыбнулся, на сей раз слабой улыбкой, чуть заметной.
  — Не будь дураком, Лемми, — сказал он. Я не буду говорить. Ты меня поймал, но говорить я не буду. Валяй, узнавай все сам, — добавил он совсем заплетающимся языком.
  Я наклонился к нему совсем близко.
  — Слушай, ты, парень, — сказал я ему. — Кто это тебя угостил? Ну, давай, скорее говори, кто в тебя стрелял? Он открыл наполовину остекленевшие глаза.
  — Она… — прошептал он. — Эта проклятая Карлотта… «Ядовитый плющ»… это…
  Он умер.
  Я закрыл ему глаза и встал. У меня было такое чувство, как будто меня мордой сунули в распоротую подушку. Ах, так значит, Карлотта была здесь, и это она убила парня…
  Черт возьми! Меня буквально охватил столбняк. На несколько секунд, а потом я даже присвистнул от поразившей меня мысли. Я выбежал из гаража, включил машину, выгнал ее на шоссе и нажал на все педали, как будто за мной гнались все черти ада.
  И я все время прислушивался, нет ли радиосообщения от полиции Саутгемптона. И, наконец, послышалось извещение, которое прозвучало для меня, как самая божественная на свете музыка.
  — Вызывает полиция Саутгемптона, — услышал я. — Серый кадиллак прошел вниз по Ботлей Род десять минут тому назад. Машина движется в крайне странной манере. Сначала миль пять на полной скорости, потом, на протяжении двух-трех миль со скоростью не больше 15 миль в час, потом снова скорость увеличивается до 50 и т.д.
  Сейчас машина идет ровным ходом со скоростью 25 миль в час .
  Я поднажал на акселератор и свистнул. Я все понял! Наконец-то я все понял. Все это время ходил вокруг да около, а теперь все понял. И также понял, что я самый безнадежный олух, который когда-либо подписывал контракт на работу в качестве детектива.
  Я давал все время не меньше семидесяти миль, и поскольку дорога мне была совсем не знакома, я раза два чуть не перевернулся, учитывая, что в Англии левостороннее движение, к которому я совсем не привык.
  И вскоре я начал догонять. Вдали показались задние сигнальные огоньки машины, за которой я так бешено гнался, огоньки серого кадиллака. Я догнал машину и пошел вслед за ней, с одинаковой с нею скоростью. Серый кадиллак примерно в полмили от меня сделал левый поворот, и тут с одной из боковых дорог выехала полицейская машина.
  Я затормозил. Это был Херрик.
  — Ну как, бэби? — спросил я его. — Кажется, я прав? Ну-ка, держись за мной, только не подъезжай слишком близко, и если я куда-нибудь заверну, держись спокойно. Вообще никуда не вылезай до тех пор, пока я тебя не попрошу.
  Он улыбнулся.
  — Что ж, хорошо, Лемми, — сказал он. — Командуй. Это ведь твой парад.
  Я снова нажал. Повернув налево, я увидел впереди себя на том же расстоянии серый кадиллак. Он замедлил ход. Я тоже. Затем кадиллак сошел с дороги и поехал между деревьями к какому-то дому, стоявшему в парке, примерно в четверти мили от главного шоссе.
  Я проехал по шоссе еще с четверть мили, потом свернул на траву и постарался, осторожно пробираясь между деревьями, приблизиться к дому. Я вылез из машины. В 20 — 30 ярдах от меня за поворотом стоял серый кадиллак с потушенными фарами. Я подошел к кадиллаку. В машине никого нет, только на заднем сиденье лежит дамская перчатка. Я взял ее и сразу узнал запах духов. Это перчатка Карлотты, точно такой же запах был в уборной Карлотты, когда я искал там смокинг Руди в заведении Джо Мадригала.
  Я улыбнулся.
  — На сей раз я тебя поймал, «Ядовитый плющ», — сказал я.
  Я обыскал машину, насколько это было возможно в темноте, обшарил все, что можно, но больше ничего не нашел. Вернулся я к своей машине, устроил совещание сам с собой и решил, что сейчас нужно действовать как можно быстрее.
  Но я очень беспокоился, потому что затеял сразу два или три дела одновременно.
  Прежде всего мне нужно найти золото, потому что именно за эту работу мне платят жалованье, и в то же время мне хочется как можно скорее распутаться в деле Карлотты.
  Я страшно досадовал на себя, что не обыскал «Хмельного» перед тем, как уйти из гаража, и не потому, что кто-то после меня мог это сделать, а просто потому, что теперь мне придется для этой цели вернуться туда, а это значит потерять какое-то время, а время сейчас так дорого.
  Я сел в машину, развернулся и поехал обратно к гаражу. Луна своим волшебным светом освещала роскошный английский пейзаж. Как только я выехал на шоссе, я погнал, как сумасшедший. И пока я гнал, я все время думал о Карлотте и о том, как она ловко придумала, выбежав из гаража, заставить парня Руди, сидевшего в машине за рулем, особым способом вести машину. Я думаю, она это проделывала для того, чтобы привлечь мое внимание к какому-то определенному дому, где меня, вероятно, ожидает жаркая встреча с неким комитетом, который с радостью наполнит меня свинцом до такой степени, что я утону в любом водоеме, даже если буду при этом одет в пробковый костюм.
  Надо отдать справедливость Карлотте, у дамочки железные нервы!
  Но я пока что там у них не покажусь. Я не поеду туда до тех пор, пока не закончу два-три дела, потому что уже заключил пари сам с собой.
  Я вернулся в гараж, поставил машину у входа и вошел в помещение. Сначала я посветил немного, чтобы посмотреть, не болтается ли там ктонибудь в ожидании меня с целью тут на месте пристрелить, — и только потом вошел.
  Я пошел прямо к тому месту, где оставил «Хмельного». Лунный свет к этому времени несколько переместился, и «Хмельной» был теперь в темноте.
  Я снова включил фонарик. «Хмельной» все еще полулежал, привалившись к стене у спуска сверху, где я его оставил, и мне показалось, что он все еще улыбается несколько загадочной улыбкой, предоставляя мне возможность самому распутывать все дело.
  Я подошел к нему, обыскал одежду, подкладку его пиджака и вообще всего обыскал. Поднял шляпу, которая упала, когда он споткнулся, подпорол на ней подкладку, но ничего не нашел.
  Кажется, моя поездка будет напрасной, но все-таки, может быть, мне удастся найти что-нибудь наверху.
  Я поднялся на второй этаж, все время освещая дорогу фонариком. Поднялся и на третий этаж. Там было темно и сыро. В углу стоит скамейка, и на ней что-то лежит. Я подошел поближе. Это оказалось парой перчаток, совершенно новеньких.
  Я внимательно осмотрел перчатки. Эти перчатки были приобретены не для носки, а для того, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Они совсем новые, и когда я их вывернул, чуть не подпрыгнул от радости, потому что там была этикетка фирмы: Грине, мужские костюмы. Рамсей.
  Может быть, это поможет мне найти то, что я ищу.
  Я быстро спустился вниз, вышел из гаража и сел в машину. Доехал до поворота, на котором стоял указательный столб «На Рамсей», и повернул на эту дорогу.
  Я не встретил ни одной полицейской машины, да у меня и не было особого желания встречаться с ними, потому что я считаю, что если Херрик делает то, что я его просил, он сейчас находится около того места, куда меня своим великолепным трюком привела Карлотта, и он останется там до тех пор, пока я ему не скажу. Может быть, я большой дурак, что действую в одиночку, но вы уже, вероятно, заметили, ребята, что я вообще привык работать в одиночку, и меня всегда бросает в дрожь, когда при выполнении какого-нибудь задания мне приходится работать бок о бок с полицейскими шпиками.
  Другая причина, по которой я предпочитаю провести эту работу соло, заключается в том, что методы моей работы отличаются некоторой грубостью, а английские копы не очень-то жалуют рукоприкладство. А я уже неоднократно убеждался, что лучший способ заставить парня все рассказать — это сначала избить его, как следует, а потом перейти к милой вежливой беседе. А копы, которые не верят в силовые методы работы, всегда попадают в беду, потому что единственный способ разговаривать с гангстерами в любой стране земного шара — это дать им сначала где-нибудь в тихом уголке по морде.
  Я остановился в предместьях Рамсея. Остановился там я потому, что увидел небольшой белый коттедж с вывеской «Хемпширская полиция». Я вышел из машины и начал барабанить в дверь (никакого звонка там не было), и примерно минут через пять из верхнего окна высунулся какой-то парень и спросил, что мне надо в такой поздний час.
  Этот парень, вероятно, начальник полиции, и если я ему расскажу, что тут происходит, он спустится вниз и начнет делать что-нибудь такое, что совсем не надо начинать. Мне неоднократно приходилось убеждаться, что очень часто, когда ты говоришь людям правду, они тебе не верят.
  Поэтому я сказал, что я — американец, только что прибывший из Саутгемптона, и что я ищу своего дядю, который поселился где-то здесь недалеко от Рамсея, и что я надеюсь, он мне поможет найти моего дядю, так как это вопрос жизни и смерти.
  Коппер оказался довольно хорошим парнем, хотя несколько провинциальным. Он натянул штаны, спустился вниз и долго стоял, глубокомысленно почесывая затылок и рассуждая сам с собой, кого именно я могу иметь в виду?
  Во время этой сцены с почесыванием я сунул ему в руку фунтовый билет, и он тут же вспомнил, что недавно какой-то парень снял хату под названием Плейс Плайс, что это очень красивый домик примерно в четырех милях отсюда. Он точно рассказал мне, где именно находится этот домик и как его найти.
  Я спросил его:
  — "А что, парень, снявший этот дом, не привозил ли какую-нибудь особую мебель?". На что копер сказал:
  — "Да, это очень интересно, но парень действительно привозил какую-то мебель и поместил ее пока что в другой хате, примерно в одной миле от Плейс Плайс. Это небольшая ферма, и он специально нанял ее под склад для своей мебели, и как раз сейчас мебель туда перевозится."
  Меня это сообщение очень образовало, так как, кажется, я попал на правильный путь. Я подробно расспросил парня, где находится эта ферма, сунул ему еще один фунтовый билет и сказал, что мой брат по имени Джон Херрик дожидается меня в полицейском участке Саутгемптона, и что я буду считать большим одолжением с его стороны, если он позвонит туда и попросит передать моему брату Джону Херрику, что я поехал на ферму и прошу его немедленно примерно через час приехать туда же. Я надеюсь, что полиция Саутгемптона передаст это мое поручение по радио и Херрик поймет меня и пошлет на ферму одну из полицейских машин.
  Я пожелал парню спокойной ночи и снова помчался по шоссе. Вскоре я доехал до развилки, и на дороге, идущей вправо, увидел ферму, длинное одноэтажное здание. Я оставил машину у забора, но в ворота фермы не вошел, а прошел еще по шоссе с четверть мили и потом по полю потихоньку подкрался к дому сзади.
  Я был полностью удовлетворен, так как на заднем дворе стоял огромный грузовик. Когда я подошел совсем близко к забору, то услышал шум мотора. Держась все время в тени забора, я подошел к грузовику совсем близко и увидел, как три парня таскали какой-то груз через черный ход дома и грузили его на машину.
  Я выждал удобный момент и проскользнул во двор, за сарай с инструментами, откуда мне очень хорошо было наблюдать за всем происходящим. Вот они закончили работу. Один из парней залез на шоферское место и включил фары, второй сел в кузов грузовика, и машина тронулась. Третий парень остался во дворе.
  Машина выехала на развилку дороги и стала набирать скорость, а парень все стоял в воротах и смотрел ей вслед. Потом засунул руки в карманы и направился к дому. Он весело насвистывал и вообще был страшно доволен жизнью.
  Когда он проходил мимо сарая, в котором я спрятался, я выдал ему, что полагается, а именно всего один классический удар в то место, где кончается верхний позвонок, и он упал, как подкошенный.
  Я схватил его за шиворот и потащил через двор на поле за фермой. Там была какая-то канава. Я швырнул его туда и уселся на краю в ожидании, пока тот не придет в себя.
  А когда он начал наконец шевелиться, я запрокинул ему голову и щипал его ноздри до тех пор, пока парень не вспомнил, кто он такой. Тоща я достал из кармана револьвер и показал ему.
  — Слушай, парень, — сказал я, — мы сейчас с тобой тихо, мирно побеседуем, никто нам не помешает. И ты веди себя прилично, делай все, что я тебе скажу, а то я выколочу из тебя душу семнадцатью различными способами. Ну, так что же ты будешь делать? Будешь говорить или нет?
  Он посмотрел на меня, потом на револьвер, потом почесал шею в том месте, где кончается верхний позвонок, и сказал, что он будет говорить.
  Глава 14
  КОНЕЦ БОССА
  Я дал этому парню несколько минут, чтобы он окончательно пришел в себя, потом посоветовал ему внимательно и спокойно послушать все, что собираюсь ему сказать. Я также предупредил его, что если он не будет отвечать на мои вопросы и не расскажет мне все, что меня интересует, мне придется снова заняться им.
  Он обдумал мои слова и пришел к заключению, что ему, пожалуй, лучше все откровенно мне рассказать. Тогда я обыскал его, нашел в кармане брюк «38-ой испанский автоматик». Это, знаете, один из тех пистолетиков, который, когда вы нажмете курок, или выстрелит в другого парня, или взорвется в руках и может оторвать вам нос. Причем никогда не знаешь, как именно он поступит. Я отобрал у него этот револьвер, и мы уселись для мирной беседы.
  Я спросил его, встречал ли он когда-нибудь парня по прозвищу «Хмельной». Он сказал, что знает такого парня. Тот только сегодня утром был здесь. Но он очень мало может о нем рассказать, потому что не главный здесь, а главный сидит сейчас в доме и, вероятно, очень рассердится на него, если он долго не появится.
  Он также сказал, что ящики, которые они грузили, действительно ящики с золотом и что прибыли они сюда прошлой ночью. Перевозят их в Плейс Плайс, зовут парня, который живет там, Мелфорд, и это, по всей видимости, «крутой парень».
  Я спросил, много ли золота уже перевезли. Он сказал, что ящиков осталось еще на один грузовик и что перевозят они только на одной машине, которая должна скоро вернуться. Он сказал, что они должны были погрузить золото на какой-то корабль, а судно смылось, и английские гангстеры чувствуют себя неважно, потому что они вроде как бы уже выполнили свою часть работы и хотят поскорее развязаться с этим делом.
  Я спросил его, сколько он получит за это дело. Он ответил, что все получат поровну, по 250 английских фунтов, и деньги им должен выдать Джек Маргалла, который возглавляет английскую группу этой операции.
  Я спросил его, что из себя представляет Маргалла. Он назвал его отъявленным бандитом, который уже неоднократно имел дело с английской полицией.
  Я задал ему еще несколько вопросов, но он уверял, что больше, ему ничего не известно, он просто один из рядовых бандитов, которых наняли для совершения определенной работы, не посвящая в подробности.
  — Отлично, бэби, — похвалил я его, когда он окончил свой рассказ. — А теперь быстренько вставай и отправляйся обратно продолжать работу по погрузке. Только ты в дом не входи, просто погуляй на дворе, ходи и посвистывай до тех пор, пока не придет грузовик. И помни, я все время буду около тебя, не спущу с тебя глаз, так же, как и моя пушка. Только одно подозрительное движение с твоей стороны, и ты срочно отправишься в гости к господу Богу в рай. А теперь давай, топай.
  Он смылся, и я пошел за ним. Я видел, как он вошел во двор и как из дома объявился другой парень. Это был огромный верзила, и держался он хозяином.
  Я снова спрятался в сарае и не выпускал из вида этих парней. Они о чем-то болтали. И тут послышался звук мотора.
  Грузовик въехал во двор, из дома вышли еще два парня и начали погрузку. А парень, с которым я разговаривал, оказался достаточно умным, он держался все время на середине двора и не пытался выкинуть какой-нибудь номер.
  Темп их работы снизился, и я понял, что погрузке приходит конец. Я выбрался из барака и вдоль забора прокрался к дороге. Я надеялся, что парень не увидит, как я ухожу и будет думать, что я все еще наблюдаю за ним с револьвером в руке, и поэтому будет вести себя, как мы с ним условились.
  Я прошел ярдов пятьдесят и спрятался за деревьями. Минуты через две-три из ворот выехал грузовик. На переднем сиденье сидели два парня, еще два были в кузове.
  Но я надеюсь, парень из Хемпширской полиции позвонил Джону Херрику, значит, полицейская машина уже находится поблизости, и в случае необходимости окажет мне помощь.
  В это время как раз мимо меня проезжал грузовик. Я слышал, как шофер переключал скорость. Я достал «люгер» и двумя выстрелами погасил одну из фар. Шофер, очевидно, очень удивился, машина замедлила ход. Тогда я вышел из-за деревьев и разыграл классическую сцену вооруженного налета.
  Я подошел к грузовику и приказал обоим парням, сидевшим в кабине, сойти на землю. Я также сказал, что если в кузове кто-нибудь сидит, пусть и они присоединятся к этим двум парням, а то я рассержусь, спущу с них штанишки и всыплю им по первое число. Очевидно, они мне поверили, потому что из кабины сразу вылезли оба парня и к ним присоединился третий, сидевший в кузове.
  Послышался шум подъезжающей машины, и прежде чем кто-нибудь успел опомниться, с главного шоссе к нам вывернула полицейская машина. Значит, Хемпширский полицейский не подвел и Джону Херрику передали мое поручение.
  Я выстроил этих трех парней в линейку на борту грузовика.
  — Вот что, ребята, — сказал я им. — Игра окончена! Ваша карта бита, и думаю, что некоторым из вас придется довольно продолжительное время отдохнуть в соответствующем заведении. Поэтому предупреждаю вас: ведите себя тихо и спокойно, не делайте ничего, что бы нам не понравилось.
  Из полицейской машины выпрыгнуло три человека, и я передал им трех парней и велел доставить их Херрику.
  Они сказали «о'кей», и я попросил их передать Херрику, чтобы тот держался поближе к хате, куда Карлотта покатила на своей серой машине, и что я сам, вероятно, скоро туда приеду, и мы с ним отлично провернем дельце.
  Один из копов спросил, что я собираюсь делать с грузовиком, я ответил, что об этом я позабочусь сам, и что если все пойдет хорошо, и никто не задумает снять с меня мерку для савана, мы, может быть, с ними скоро увидимся. Потом я спросил шофера, который в настоящий момент был больше похож на большую гиену, где находится Плейс Плайс, и он мне рассказал. После этого копы посадили всех трех парней к себе в машину, и они укатили.
  Я подошел к грузовику, влез на шоферское сиденье и повел машину по шоссе. Вдали показался Плейс Плайс. К подъезду дома вела асфальтовая автомобильная дорожка. Ворота были открыты, я въехал и остановился около входной двери.
  Из дома вышел какой-то парень и окликнул меня. Он спросил, что я, такой-сякой, делаю и почему остановился здесь, а не подал машину к заднему входу в дом. Я сказал, что сейчас покажу ему, почему остановился именно здесь, и он спокойно ожидал, пока я вылез из машины. В руке я держал «люгер», но он не видел его в темноте. Я сказал, чтобы он наклонился ко мне, я хочу объяснить ему, почему именно здесь остановился. И когда он наклонился, я изо всех сил стукнул его револьвером. Он так и хлопнулся. Я оттащил его в сторону и оставил там, потому что совершенно очевидно, что в ближайшее время парень не сможет причинить мне никаких неприятностей, если только у него вообще не получилось сотрясение мозга.
  Потом я спрятал «люгер» в карман брюк, а испанский автоматик, который я отобрал у парня, спрятал в правый рукав, на случай, если кто-нибудь захочет пошутить надо мной. Подошел к входной двери и позвонил.
  Я ожидал минуты две-три. Вышел огромный парень, одетый, как дворецкий, и спросил, что мне надо. Я сказал, что мне надо видеть мистера Мелфорда и что видеть его мне нужно срочно, потому что у меня очень важное дело.
  Парень немного подумал, потом сказал, что мистер Мел-форд очень занятой человек, и вряд ли он сейчас может кого-либо принять. Я сказал, что очень жаль, потому что если он немедленно не допустит меня к мистеру Мелфорду, мне придется как следует стукнуть его по морде, так что он долго не сможет понять, откуда на него свалились громы и молнии. Я также сказал, что мне надо видеть мистера Мелфорда по делу о хищении золотых слитков из казначейства Соединенных Штатов и что часть этих слитков я привез сюда, и они сейчас находятся там, на грузовике, у входа, и что теперь мне на это он скажет.
  У парня был такой вид, что его вот-вот хватит удар, но он все-таки нашел в себе достаточно силы, чтобы сказать, что он сейчас пойдет узнать, не сможет ли мистер Мелфорд принять меня. Он ушел и буквально через минуту вернулся и попросил меня следовать за ним.
  Я пошел за парнем по коридору, застеленному роскошным пушистым ковром. Да, Плейс Плайс — чертовски милое местечко.
  Дворецкий открыл дверь и пропустил меня в комнату. Это огромная комната, обставленная мебелью красного дерева и с огромными кожаными креслами и кушетками. По стенам на полках масса книг, а у камина, который находится справа от меня, стоял огромный старик. На вид ему было — около 60 лет, волосы совсем седые, а глаза как буравчики. Лицо худое, и держался он самоуверенно. Вообще вид молодцеватый, какой бывает у старичков, которые очень много внимания уделяют своей внешности.
  Он улыбнулся. Говорил он с легким английским акцентом.
  — Чем могу служить? — спросил он. — И с кем имею честь разговаривать?
  Я сел на одно из огромных кресел, взглянул на старика и улыбнулся.
  — Бросьте вы эти свои упражнения в изящной словесности, мистер Мелфорд, — сказал я ему, — и давайте сразу перейдем к делу. Я уже сказал вашему дворецкому — я имею в виду того парня, который, вероятно, сейчас подслушивает нас у двери, зажав в руке заряженный пистолет, — что я привез часть золотых слитков, отправленных в Англию казначейством Соединенных Штатов. Грузовик с золотом находится у вашего подъезда.
  Вот как обстоит дело. И я подумал, что мне следует немного побеседовать с вами, чтобы доказать, что вы не самый умный человек на свете и что даже такой незначительный человек, как я, которого дядя Сэм нанял наблюдать за порядком и который не умеет разговаривать салонным языком и иногда использует несколько грубоватые приемы в работе, даже такой человек оказался более умным и ловким, чем вы!
  Он приветливо улыбнулся мне, сидя с видом школьной учительницы, собирающейся пожурить первоклассника за то, что тот прогулял все уроки, заигравшись с мальчиками в хоккей.
  — Все это очень интересно, — сказал он, — но боюсь, что я не совсем понимаю, о чем вы говорите. И все еще не знаю, с кем имею честь разговаривать.
  Я встал. Подошел к двери, запер ее, но ключ положил в карман и вернулся на свое место. Он все еще сидел и улыбался.
  — О'кей, — сказал я. — Значит, вы решили придерживаться такой позиции? Ну что же. Я сейчас тебе все расскажу. Садись-ка ты поудобнее в это креслице и слушай меня внимательно. Советую тебе максимально насладиться сидением в таком мягком, удобном кресле, потому что тебе недолго осталось сидеть в кожаных креслах, как бы не пришлось пересесть совсем на другой стул.
  Мое имя Лемми Кошен. Я джимен. Тебе ведь известно обо мне все. И если твое имя Мелфорд, тогда я скажем — Сиамский король. Нет, ты не Мелфорд, твое имя Харбери Чайз, и ты самый паршивый на свете сукин сын, который привык загребать жар чужими руками, потому что у тебя слишком кишка тонка, чтобы все делать самому.
  Он вскипел, как тысяча чертей, и судорожно сжал пальцами ручки кресла.
  — Слушай ты, великолепный мой, — продолжал я. — Я сейчас расскажу тебе одну сказочку, и когда я кончу, ты поймешь, почему и зачем я пришел к тебе.
  Ну, вот так слушай:
  Жил-был один парень, который считал себя чертовски умным и ловким. Это был крупный босс с Уолл-Стрита, и с и вел знакомства с порядочными людьми. У него был приемный сын, который был немного не того, болтался по ночным клубам с разными дамочками и т.д., и его звали там ВиллиПростофиля.
  Однажды этот самый уоллстритовский парень обнаружил, что дела-то у него идут не ахти как хорошо. А если говорить более точно, парень стоял перед крахом, и ему срочно была нужна огромная куча денег. Как я сказал, у него было много знакомых, работающих в различных правительственных учреждениях. Познакомился он и с одним парнем из Казначейства США. Этот парень — кузен Мирабель Гайфорд, которая была помолвлена с Вилли-Простофилей.
  Так вот. Уоллстритовский парень решил, что в связи с предстоящим вступлением в родственные отношения ему удастся выкачать из парня, работающего в казначействе, сведения об очередной отправке золота в Европу.
  И ему это удалось! А когда он получил эти сведения, устроил так, что помолвка Мирабель и его сына была расторгнута. Сделал он это потому, что Мирабель страшно была недовольна поведением ВиллиПростофили, который продолжал болтаться по ночным клубам. Но уоллстритовский парень, которого звали Харбери Чайз, хотел, чтобы Вилли продолжал вертеться в ночных клубах, потому что при его содействии Харбери мог навербовать себе самых отъявленных головорезов для предстоящей работы.
  Ну-с, так. Вилли нашел ему отличного, прямо-таки первоклассного гангстера по имени Сальтьерра. Харбери и Сальтьерра встретились и договорились о том, каким образом им лучше всего хапнуть это золото, но сделать это они хотели так, чтобы никто не мог заподозрить Харбери.
  А между тем один из подручных Сальтьерры попал в госпиталь и проболтался там, феды взволновались и принялись за работу. Вилли-Простофиле нужны были деньги, Харбери отказал ему в них, потому что у него самого их больше не было, хотя об этом никто не догадывался. Вилли ужасно рассердился. А тут еще понял, что происходит что-то подозрительное, и он решил все рассказать. С одной стороны, чтобы отомстить папаше, а с другой — чтобы его не приняли за одного из членов этой банды. Но Сальтьерра и «Хмельной» — это репортер одной из газет и подручный Сальтьерры — каким-то образом пронюхали, что Вилли собирается встретиться в клубе Джо Мадригала с «джименом» по имени Мирас Дункан. Поэтому они договорились пристрелить обоих — и Мираса Дункана, и Вилли, и они это очень мило проделали в один из вечеров. Но их обеспокоило одно обстоятельство: в городе появился еще один «джимен» по имени Кошен. Кошен начал повсюду совать свой нос, начал что-то понимать, и банда решила как можно скорее от него отделаться. После того, как Сальтьерре не удалось его подстрелить при выходе от Скендала, они решили заманить Кошена на борт быстроходной яхты и убить там.
  Это был очень хороший план, потому что Харбери продолжал бы оставаться в стороне. У Харбери был домашний ясновидящий пророк по имени Сен Райма. Сен Райма заявил Харбери, что его приемного сына убил Сальтьерра. Харбери и сам отлично это знал, но он предложил Сен Райме устроить сеанс на борту яхты.
  Это была отличная мысль, потому что заманив обоих, и Сен Райму, и Кошена, на борт яхты, легко можно было там убить, а одновременно использовать эту яхту для того, чтобы забрать у английских гангстеров украденное золото.
  И все было сделано так, что Харбери вроде не имеет к этому делу никакого отношения. Яхту, мол, у него украли. Мирабель Гайфорд, между прочим, роскошная девчонка, услышала об этом сеансе, а так как она и раньше слышала от Вилли кое-какие намеки, почуяла, что происходит что-то неладное. Она попыталась остановить Кошена, чтобы он не ездил на яхту, потому что у нее есть кое-какие сомнения, но Кошен ее не послушал.
  Яхта отчалила от берегов Америки. На следующий день Харбери заявил, что яхту у него украли. Он сделал вид, что очень возмущен этим делом, и на первом же пароходе отправился в Англию, где несколько месяцев тому назад уже снял дом. Между прочим, вот этот самый дом, и нанял по рекомендации Сальтьерры несколько парней для ограбления поезда и отправки золота на борт «Колдуньи Атлантики».
  Но Сальтьерра свалял дурака. Он не убил Кошена, когда у него была такая возможность. И когда Кошен добрался до берега, Руди пришлось срочно смываться. Затем Харбери прочитал в газете заметку о том, что Кошен остановился в таком-то отеле в Саутгемптоне. Он подумал: Кошен — опасный человек, его надо немедленно убить. И тут снова призывают «Хмельного», он все еще продолжает играть роль репортера. И тот рассказывает Кошену какую-то несусветную чепуху о том, что Харбери узнал английский адрес убийцы его приемного сына и собирается выведать у Харбери этот адрес и сообщить его Кошену.
  Кошен делает вид, что поверил «Хмельному» и едет в гараж, в котором «Хмельной» собирался убить Кошена. Но, как видите, не он убил, а его убили, и я скоро узнаю, почему.
  Но этот олух купил себе пару новых перчаток в Рамсее и не сорвал с них этикеток магазина. И по этой этикетке Кошен и добрался до тебя, Харбери!
  Ну, как тебе нравится эта сказочка?
  Он все еще сидит и улыбается. Потом достает из жилетного кармана огромную сигару, откусывает кончик и берет ее в рот.
  — Очень интересно, мистер Кошен, — сказал он. — Я могу воспользоваться вашей любезностью и задать вам только один единственный вопросик. Каким образом вам удалось связать меня, беднягу, с этим делом.
  — Ты допустил три промаха, Харбери, — сказал я ему, — но мне некогда сейчас разъяснять твои ошибки, ты лучше позвони-ка своему дворецкому, пусть он принесет тебе шляпу и поедем со мной прогуляться. Я собираюсь сдать тебя лично, и следующий кроссворд ты уже будешь решать в тюрьме. Вот так-то!
  Он вздохнул. Потом встал, подошел к столику, на котором лежали спички и хотел закурить сигару. Но она что-то не раскуривалась, тогда он отбросил ее и открыл другой ящик, побольше размером, чтобы взять сигару из того ящика. Я это ожидал, и когда он повернулся ко мне с револьвером, который достал из сигарной коробки, я уже вытряхнул из рукава испанский автоматик и точным выстрелом прострелил ему правую руку. Вскрикнув от боли, он уронил револьвер на пол.
  — Слушай, Харбери, — сказал я ему. — Я не возражаю против того, чтобы ты закурил. Но к чему эти шутки?
  Он обвязал руку носовым платком и улыбнулся мне. Он был ужасно похож на дьявола во гневе.
  — Боюсь, что вы слишком добры ко мне, мистер Кошен, — сказал он. — Разрешите мне спросить, куда мы с вами сейчас поедем?
  — Пожалуй, ты лучше посиди здесь спокойно, — сказал я ему. — Я организую так, что тебя заберут. Да тебе, собственно, и некуда отсюда убежать.
  Он кивнул.
  — Не могу ли я на некоторое время остаться один? — сказал он. — Если вы будете достаточно любезны оставить мне вот это — он ткнул ногой в револьвер, валявшийся на полу — может быть, это будет наиболее легким и удобным выходом для всех нас. — Возможно, — сказал я ему. — Но если ты решил покончить с собой, делай это быстро и только не промахнись. Сальтьерра не промахнулся, стреляя в Вилли, «Хмельной» не промахнулся, всаживая в Мираса Дункана две или три пули, Сен Райма тоже получил по крайней мере пять пуль. Поэтому, Харбери, не жди от меня сожалений и огорчений по поводу того, что ты решил отдать концы добровольно. Ну, пока, старик.
  Я прошел по комнате и вышел через балконную дверь, мне не хотелось проходить по коридору, так как ребята могли подумать, что это Харбери стрелял в меня.
  Я оказался сзади дома и обошел его с правой стороны, Грузовик все еще стоял у входа.
  Когда я подходил к нему, из дома послышался выстрел. Харбери сдержал свое слово и застрелился, что, по-моему, было очень умно с его стороны. Около дома никого не было, за исключением того парня, которого я огрел револьвером. Он лежал все там же, витая в сладких сновидениях, навеянных на него моим ударом. Машина так и стояла с не выключенным мотором.
  Я впрыгнул в кабину, включил скорость и выехал за ворота. Я проехал по Ботлей Род к тому месту, где свернул серый кадиллак Карлотты, потому что настало время побеседовать с Руди и Карлоттой, они, вероятно, уже заждались меня.
  По-моему, после того, как золото было перевезено в Плейс Плайс, Харбери должен был бы пойти к Руди и договориться с ним о дальнейшей его судьбе. И вот, по-моему, что они должны были бы сделать: Харбери, получив золото, немного отсиделся бы у себя в Плейс Плайс, пока шум вокруг кражи немного поутихнет. И тогда он зафрахтовал бы здесь для себя какое-нибудь судно, погрузил бы на него золото и отправил в то место, которое было у них заранее запланировано.
  Я медленно ехал по шоссе, и меня догнала полицейская машина. Я показал копу свое удостоверение и сказал, что машина до краев нагружена золотом, пусть он о ней позаботится. Я также спросил его, где находится Херрик, и коп пообещал проводить меня к нему.
  Проехав две-три мили, мы свернули налево. Там, среди группы деревьев, спряталась полицейская машина и около ее капота стоял Херрик. Сквозь деревья виднелась задняя стена дома, в которой Руди, Карлотта и вся их компания ожидала моего визита.
  — Кажется, ты неплохо проводишь сегодняшний вечер, Лемми? — улыбнулся он мне. — И, по-моему, ты на сей раз просто используешь меня в качестве работника окружного бюро поручений. Может быть, ты все-таки посвятишь меня в то, что происходит?
  Я коротко рассказал ему обо всем и сказал, что если он разрешит мне еще с полчаса вести игру на свой страх и риск, мы непременно сегодня же покончим с этим делом.
  Он понял, что иного выхода нет. Он отлично понимает, что если это дело вести официальным путем, мы ничего не добьемся.
  Но мне с большим трудом удалось уговорить его отпустить меня к Руди одного. Только после того, как я объяснил ему, почему именно я хочу пойти туда один, он сказал «О'кей».
  Мы договорились, что три полицейские машины окружат дом Руди. Две из них примерно в четверти мили вниз по шоссе, а третья машина — машина Херрика, будет прикрывать дом сзади.
  Он дал мне полицейский свисток, и мы уговорились, что когда я начну наигрывать на нем веселенькие мелодии, копы немедленно ворвутся в дом и сделают все, что положено.
  Он немного проводил меня.
  — Я не должен бы разрешать тебе так рисковать, Лемми, — сказал он. — Но я знаю, что ты страшно упрямый парень, и может быть, действительно тебе виднее, как надо поступать! Но мне будет очень тяжело, если вдруг этот самый Сальтьерра задумает поупражняться в стрельбе, использовав тебя в качестве мишени.
  Я посоветовал ему не говорить глупостей. Ведь Руди неизвестно, что его дом окружен полицией; ему также не известно относительно судьбы Харбери, и если я к нему заявлюсь, он подумает, что я просто клюнул на приманку Карлотты и заявился к ним в одиночку, и тогда, если мне улыбнется счастье, я выполню свой план.
  Правда, надо сознаться, у меня самого на сердце кошки скребли, потому что я знаю: Руди — очень жестокий парень и он здорово рассердился на меня. Очень возможно, что увидев меня, он сначала выстрелит, и только потом, так сказать, под занавес, удостоит своей беседой.
  Но я всегда верил, что риск — благородное дело.
  Глава 15
  ФИНАЛ
  Под прикрытием деревьев я пробрался к дому, но пошел не в главный вход, а решил поискать, нет ли где-нибудь входа для прислуги. Дом был погружен в темноту, и если бы я не знал, что меня там ожидает целая компания, можно было бы подумать, что в доме никого нет.
  Обходя дверь, я увидел балконную дверь. Поработав перочинным ножиком минуты три, я справился с замком и проскользнул в комнату. Я пробирался ощупью, потому что не хотел чиркать спичку, а в комнате было темно-темно, как в угольной шахте. Но я привык уже ориентироваться в темноте и поэтому без особого труда нашел дверь.
  Рядом с дверью буфет, и на нем несколько бутылок. Я взял одну и бросил ее на пол, как будто случайно задел. Потом достал из кармана «люгер» и начал медленно поворачивать ручку двери. Я нарочно замешкался, чтобы дать возможность бандитам приготовиться к встрече со мной.
  Наконец дверь открылась, и я вошел в коридор. И только я вошел, как почувствовал, что к моей спине кто-то приставил дуло револьвера и вежливо попросил поднять руки вверх.
  Я сразу узнал голос. Это Сальтьерра. —
  Я повернулся.
  — Батюшки, никак это тот самый олух коппер, — сказал он. — Слушай, что это с тобой случилось, ты, сопляк? Что ты все лезешь мне на глаза? Хотя вообще-то это очень мило с твоей стороны прийти к нам. Мы вообще собирались повидаться с тобой как-нибудь, у нас есть небольшое дельце, которое следует обсудить.
  Он обыскал меня и отобрал «люгер».
  — Смотри, Руди, будь осторожен с оружием, — сказал я ему. — Это не мой револьвер. Я должен его вернуть! Он улыбнулся.
  — Ну и нервы у тебя, коппер! — сказал он. — Ты больше никогда в своей паршивой жизни не воспользуешься услугами револьвера. Ну-ка, иди вперед и точно выполняй мои приказания.
  Я пошел вперед. В конце коридора открылась дверь, и я вошел в большую комнату.
  Отличная комната. Роскошно меблирована. Посредине огромный стол. Все окна плотно закрыты шторами, в углу ярко пылает камин. На столе масса бутылок. Они неплохо проводили время.
  Вокруг стола сидело много парней, которых я видел на борту «Колдуньи Атлантики». Некоторые из них совсем окосели, а некоторые еще держались на ногах. Во всяком случае, и у тех, и у других отвратительные, звериные рожи. Я думаю, что всех разыскивает не одно тюремное заведение.
  Во главе стола, с видом царицы Савской, сидит Карлотта. При виде меня она вспыхнула и окинула таким взглядом, как будто я был дохлой гремучей змеей.
  Руди жестом указал мне на стул. Я сел. Он налил большой стакан виски и подал мне.
  — Выпей, коппер, — сказал он. — Это твой прощальный бокал, потому что больше уже мы не допустим никаких ошибок в отношении тебя. Мы выдадим тебе что полагается здесь же и сейчас же.
  — Отлично, Руди, — сказал я, — Но прежде, чем я начну читать отходную, ты мне расскажи кое-что. Как вы все это организовали? Мне очень интересно узнать. Умно все придумали!
  — Еще бы, конечно, умно, — сказал он. — Тебе ведь не было известно, что «Хмельной» работал с нами? Не было? Так вот это мы с ним все проделали! Как только мы прочитали заметку в газете о том, что ты сидишь в Саутгемптоне, мы решили, что «Хмельной» зазовет тебя в какое-нибудь укромное местечко и пристрелит. Карлотта решила, что если вдруг «Хмельному» не удастся убить тебя, тогда ты, вдруг увидев Карлотту, поедешь вслед за ней, потому что у тебя такая глупая привычка всюду совать свой нос. И ты клюнул на эту приманку.
  Ты думаешь, мы страшно огорчились, когда ты нырнул тогда с борта «Колдуньи Атлантики»?
  Я улыбнулся.
  — Конечно, это несколько спутало твои карты, Руди, — сказал я ему, — Тебе пришлось отложить погрузку и смыться. Вероятно, это ты сам поджег яхту и переправился на берег на моторках.
  Между прочим, — продолжал я, — тебе, вероятно, умник ты этакий, известно, где находится золото? А? А ты не думаешь, что твои английские коллеги могут тебя предать?
  Я с очаровательной улыбкой окинул взглядом всех присутствующих. По выражению их лиц я почувствовал, что затронул самую больную струнку. Руди нарочито расхохотался.
  — Не обращайте на него внимания, ребята, — сказал он. — Он хочет нас напугать, и вообще протянуть время, чтобы придумать какой-нибудь выход для себя! Карлотта только что рассказала мне о том, что «Хмельной» оплошал — он промахнулся с первым выстрелом, и тоща ты пристрелил его сам. Что ж, надо отдать тебе справедливость, ты хороший стрелок, Лемми, но и дамочка тоже не дура, сумела притащить тебя сюда!
  — Слушай, Руди, — сказал я ему. — Почему бы тебе не взяться, наконец, за ум? Как вы думаете, ребята, что с вами будет теперь?
  — А вот что я скажу тебе, — весело подмигнул Руди. — Прежде всего мы сейчас убьем тебя, потому что нам ужасно не нравится твоя физиономия. И ты причинил нам слишком много неприятностей. После этого, бэби, мы посидим здесь немного, отдохнем. Ты помнишь, я тебе уже говорил, что мы работаем в международном масштабе. Так вот, у нас крупная международная организация, и мы все равно заберем золото, несмотря на твой героический акт ныряния с борта «Колдуньи Атлантики». Здешние копы никогда не найдут золото, и когда они уже устанут его искать, мы найдем другое судно и исчезнем вместе с золотом.
  — Значит, вы считаете, что кто-то здесь будет охранять ваше золото? — сказал я. — Но послушай, Руди, если зоолото у них на руках, чего им беспокоиться о вас? Они ведь находятся в своей стране, и им здесь легче орудовать, чем вам. И может быть, они вас надуют. Нет, ты все-таки скажи, что вы будете делать, если они вас надуют?
  И еще одно обстоятельство: тебя разыскивают в Штатах за убийство. Конечно, об этом сообщили и в Англию, и английские копы рано или поздно поймают тебя, отправят в Штаты и там тебя поджарят. И тебе все это отлично известно самому!
  — Да? — огрызнулся он. — Ты так думаешь, коппер? Все-то он знает! До чего же ты умный парень! Ну так о чем тебе хотелось бы узнать перед тем, как я убью тебя?
  — Ты отлично знаешь, что меня интересует, Руди, — сказал я. — И давай кончай со мной скорее, не тяни. Он залпом выпил стакан виски и громко рассмеялся.
  — Хорошо, болван ты этакий. Но только позволь мне сказать тебе, что я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Ничего! Понял? И скажу тебе больше: в этой стране ни у кого нет никаких материалов против меня. Все, что я сделал, все это было в Штатах, и если здешние копы задержат меня и отправят в Штаты, то что ж? Вероятно, меня будут судить. Пожалуйста! У меня там есть друзья, которые все мне устроят. Понял?
  — Нет, Руди, ты все равно пропал, — сказал я ему. Когда ты вернешься в Штаты, тебя будут судить за убийство Вилли-Простофили.
  — А какие у них доказательства?
  Я рассказал ему, как я вернулся в ту ночь обратно в клуб Джо Мадригала и нашел его смокинг с простреленной дыркой в кармане и письмо от Вилли Карлотте. — Должен признаться, что я не сразу понял, что произошло с этим письмом, — Думал, что Карлотта сама отдала его и предупредила тебя, что Вилли собирается разболтать все полиции. Но когда мы были на борту «Колдуньи Атлантики», ты мне проговорился насчет этого письма. Ты сказал, что принял решение убить Вилли примерно часов в семь, т.е. в тот момент, когда к Джо Мадригалу прибывает вечерняя почта. Ты перехватил письмо, адресованное Карлотте, вероятно, она о письме и понятия не имеет, и распечатал его. Сделал ты это из ревности, тебе было интересно, о чем Вилли-Простофиля пишет твоей Карлотте.
  Я все хорошенько продумал и взвесил, — продолжал я, — и полагаю, что догадался, как все дело происходило.
  Вот послушай:
  Ты узнал, что Вилли в каком-то ночном клубе крутится вокруг некоей дамы Карлотты. И когда ты ее увидел, ты сам влюбился в нее и устроил ее на работу в клуб Джо Мадригала.
  Но тут «Хмельной» увидел Мираса Дункана. Он знал, что Дункан — «джимен» и что, вероятно, он ведет дело о предполагаемой краже золота. После того, как ты перехватил письмо Вилли к Карлотте, мы с «Хмельным» решили, что настало время убрать и Мираса Дункана, и Вилли, и вы договорились: «Хмельной» убьет Дункана, ты убьешь Вилли. «Хмельной» пришел в клуб до прихода Мираса. Кто-то из подручных вызвал Мираса к телефону в третью, последнюю будку. Когда Дункан был в будке, «Хмельной» открыл дверцу и выстрелил в Дункана из твоего револьвера с глушителем. Но он не успел ни убрать труп, ни запереть будку, потому что как раз, когда он выходил из коридора, в клуб вошел я.
  И тогда он понял, что я тоже работаю по золотому делу вместе с Дунканом. Он ведь отлично знал, кто я. И когда я ему сказал, что мое имя теперь Перри Райс, он окончательно убедился, что я пришел для встречи с Дунканом и что мы с ним будем вести это дело вместе.
  Ему не удалось убрать труп сразу, он надеялся сделать это немного позже.
  Но я сам первый наткнулся на труп Дункана и повесил на будке объявление: «Аппарат испорчен». А потом, когда я попросил «Хмельного» позвонить кое-куда по моему поручению, он, дурак., прошел мимо двух пустых будок к третьей, последней, и сделал он это для того, чтобы посмотреть, убрали труп Дункана или нет. Вероятно, он надеялся, что ты об этом уже позаботился. С этой минуты я начал подозревать «Хмельного».
  И вероятно, он решил, что это ты повесил объявление о том, что аппарат испорчен. Поэтому он спокойно вернулся ко мне, потрепался еще немного, и когда Карлотта начала петь, вышел из клуба через главный вход, обошел здание кругом, подошел к задней двери, ведущей за кулисы. Там он передал тебе револьвер, из которого убил Дункана. Ты берешь этот револьвер, убиваешь из него Вилли, потом снова передаешь револьвер «Хмельному», и он смывается. Тогда ты спокойно идешь в комнату Карлотты. И вот почему, когда я к вам ворвался, никакого револьвера у тебя не оказалось. «Хмельной» знал, что тебя вызовут в полицию, и вероятно, он до чертиков смеялся, когда узнал, что и меня тоже забрали. Поэтому он и завернул в полицию, чтобы выручить меня.
  На следующий день я рассказал ему обо всем, и рассказал правду, потому что мне неоднократно приходилось убеждаться, что если ты хочешь запутать преступника, самое лучшее рассказать ему правду. Я также попросил его указать мне адрес Скендала. Он сказал мне его и сейчас же предупредил об этом и Скендала, и тебя и посоветовал тебе убить меня, когда я буду выходить от Скендала. И ты это организовал. Но откуда ты мог знать, что я пошел к Скендалу? Только от «Хмельного». Потому что когда я заметил, что твои ребята дежурят у моего отеля «Корт», я перебрался в другой отель и никто из вас не знал, куда именно я выехал.
  — Кажется, я кое-что знаю и без твоих рассказов? А? Он улыбнулся.
  — Не смеши меня, коппер, — сказал он. — Может быть, ты кое-что знаешь, а, может быть, и нет, но если тебе известно только то, что ты мне рассказал, то немного же ты знаешь! А я буду нем, как рыба. Если английским копам удастся арестовать меня когда-нибудь, они смогут добиться только высылки меня в Штаты, а там мне не страшен ни один суд.
  — Ты хочешь сказать, что у тебя есть какой-то друг, который поможет тебе оправдаться? — спросил я. — Но только друг должен быть очень влиятельным человеком, Руди. Дело-то ведь очень серьезное!
  Он ничего не ответил мне. Просто сидел, смотрел на огонь камина, потягивал виски и улыбался.
  На другом конце стола сидел Керц. Он вдруг заговорил:
  — Слушай, Руди, — сказал он. — К чему вся эта трепотня? Пристрели парня и баста. Слишком уж он много знает!
  — Отлично, Руди, — сказал я. — И тогда у тебя прибавится еще одно обвинение. Да, кстати, вероятно, твой влиятельный друг, на которого ты так надеешься и который должен помочь тебе в случае судебного разбирательства, не кто иной, как Харбери Чайз? Так вот, позволь мне кое-что тебе сообщить, и я уверен, от моих слов у тебя загорятся уши! Дело в том, что Харбери Чайз скоропостижно скончался. Он застрелился полчаса тому назад, после того, как мы с ним мило побеседовали, и я сообщил ему, что все дело раскрыто.
  И еще одно не менее приятное сообщение — продолжал я — все золото у нас! Мы забрали его с фермы, находившейся неподалеку от дома старика. Он хранил золото на ферме. Вот так-то! Теперь можешь смеяться.
  Да, еще одно! Я намерен забрать тебя в Штаты с собой, где тебя посадят на стул, а твои товарищи получат приличные сроки от двадцати до пятидесяти лет. Как вам это нравится, ребята?
  Наступила тишина. Зловещая тишина.
  — Мне смешно смотреть на вас, — продолжал я. — Вы считаете себя опытными, до того глупы, что не могли вовремя догадаться: погода для вас начинает портиться. А что касается Карлотты, один вид ее вызывает у меня головную боль, мне она совсем не нравится. Можешь мечтать о ней, Руди, о ней и о маленькой гасиенде, когда будешь сидеть в камере смертников в ожидании своей очереди на стул. Вот увидишь, как она тебя приласкает!
  Руди помрачнел. Потом поднял револьвер. И надо признаться, я что-то немного струхнул.
  Но тут вмешалась она.
  — Одну минуточку, Руди. Этот парень считает себя слишком умным. Может быть, ему и удалось кое-что сделать, и положение у нас не очень завидное. Но я хочу лично пристрелить его несмотря ни на что. Я убью этого паршивого коппера, даже если это будет моим последним деянием на земле!
  Она впилась в меня зелеными змеиными глазами, направляясь к Сальтьерре. — Дай-ка мне твой револьвер, Руди, — сказала она. — Я сейчас покажу вам, как надо обращаться с этим паршивым федеральным шпиком. Что-то уж очень расхвастался! Посмотрим, как он сейчас грохнется на пол вместе со своей бляхой.
  Руди был похож сейчас на рассерженную жабу. Потом он улыбнулся и отдал ей револьвер. Все сидящие вокруг стола крысы тоже заулыбались.
  — Выстрели ему в брюхо, дорогая, — сказал Руди. — Так больнее.
  Я встал.
  Карлотта направилась ко мне, и я невольно любовался ею: ко мне приближался грациозный тигр.
  Она остановилась передо мной и подняла револьвер.
  Я посмотрел ей прямо в глаза. И вдруг увидел, что выражение их резко изменилось. Она круто повернулась ко мне спиной.
  Я засмеялся.
  — Руки вверх, Сальтьерра, — резко скомандовала она голосом, напоминающим звук стали. — Стреляю в первого, кто посмеет двигаться!
  Видели бы вы, до чего они были ошеломлены таким поворотом дела. Они буквально окаменели от неожиданности, а челюсть Руди отвисла. Того и гляди парень свихнется.
  — А вы не очень огорчайтесь, ребята, — весело сказал я. — Я был не меньшим ослом, чем вы. Все время эта дама пыталась связаться со мной, все время пыталась доказать, что именно тот человек, с которым хотел связаться Мирас Дункан, когда пригласил меня к Джо Мадригалу.
  И какой же я был дурак! Просто жуть! Она пригласила меня к себе на квартиру, а я не пошел. Я думал, что это трюк Сальтьерры! Она помогла мне освободиться от наручников, когда я был на борту яхты, а я-то, осел, думал, что перехитрил ее и вытянул у нее ключики! Оказывается, она сама мне их подкинула.
  Но сегодня я все понял. Когда я пошел в гараж на свидание с «Хмельным», он ожидал меня на верхнем этаже. Он хотел убить меня так же, как убил Дункана, а эта милая дамочка перехитрила вас. Она сказала вам, что пойдет в гараж, чтобы притащить за собой меня. Эх, вы, сопляки, она пошла туда, чтобы спасти меня! И только после того, как она убила «Хмельного», я наконец понял, какую роль она играет в этом деле.
  Эх вы, дураки! Неужели думаете, что я пришел сюда один только потому, что безнадежный осел? Нет! Я знаю, что если бы сюда нагрянула полиция, кто-нибудь из вас мог догадаться, что это именно она Привела ее с собой, и тогда любой из вас всадил бы в нее пару пуль.
  Я взглянул на Руди. Он действительно был на грани сумасшествия.
  — Это она убрала «Хмельного», — сказал я. — Она знала, что «Хмельной» пошел в гараж убить меня. Она наврала вам, что поехала, чтобы привезти меня сюда, чтобы потом здесь убить. — Она рассказала, что «Хмельной» промахнулся и я пристрелил его, а теперь еду вслед за ней. Ваш олух, сидевший в машине, слышал два выстрела, и в голову ему не пришло, что все могло быть как-нибудь иначе.
  Ты совершеннейший дурак, Руди! Помнишь, ты показал мне на борту яхты документ о предполагаемой отправке золота? Так вот, это сообщение было напечатано на той же бумаге, с теми же водяными знаками, что и записка, которую я получил от Харбери Чайза. Это мне многое сказало. Я понял, что «Хмельной» взял на себя организацию этого сеанса на борту «Колдуньи Атлантики», чтобы убить там и Сен Райму, и меня. И все это время Харбери Чайз должен был оставаться в стороне, чтобы мог потом помочь вам.
  А что касается вас, Карлотта, — сказал я, — то если вы не самая красивая, самая умная, очаровательная женщина на свете — тоща, значит, я президент Кубы. Потом, когда у меня будет свободное время, я придумаю вам кучу комплиментов! А пока что надо работать.
  Я дал ей полицейский свисток, который получил от Джона Херрика, а она протянула мне револьвер.
  — Я присмотрю за этим цирком, — сказал я ей. — А вы топайте на улицу, встаньте там на ступеньки и изо всех сил дуйте в этот свисток, и когда придет Херрик и вы почувствуете, что собираетесь упасть в обморок, скорее возвращайтесь обратно, чтобы я успел схватить вас, потому что даже когда я был на борту яхты «Колдунья Атлантики» и ненавидел вас до черта, мне часто хотелось схватить вас в объятия так, чтобы у вас косточки затрещали! Ну так вот, если вас кто и подхватит, когда вы будете падать в обморок — так это буду я.
  Она мило улыбнулась мне, и от этой улыбки я почувствовал себя китайским императором. Через минуту я услышал, как она насвистывала, и еще через пять минут Херрик и английские копы ввалились в комнату.
  А гангстеры все еще спокойно сидели, положив руки на стол. Когда копы застегивали на них наручники, ко мне подошла Карлотта.
  — Что это вы там говорили относительно обморока, мистер Кошен? — спросила она. — Я никогда не падаю в обмороки… я не такая девушка… — И не успела она окончить фразу, как слегка вскрикнула и потеряла сознание.
  Я, естественно, подхватил ее. И пока она лежала в моих объятиях, оказывал ей первую помощь. Конечно, делал это с большим удовольствием. Я думал, что когда все это дело полностью кончится, может быть, мне следует заняться Карлоттой посерьезнее, потому что моя старушка мама всегда говорила, что мужчине в жизни нужны три вещи: сытная вкусная еда, крепкий сон и любовь красивой женщины.
  А матушка Кошен разбиралась в этих вещах.
  Питер Чейни
  Дамам на все наплевать
  Глава 1
  УБИЙСТВО ФЕДЕРАЛЬНОГО АГЕНТА
  Стояла жуткая жара. Я никогда не был в аду, но, думаю, что там ничуть не жарче, чем в Калифорнийской пустыне в июле.
  Я веду машину со скоростью не ниже восьмидесяти миль в час и надеюсь вскоре увидеть огни Палм Спрингса.
  Если бы не было так жарко, ночь была бы просто великолепна. Но сейчас весь воздух словно испарился, а тут еще днем, когда я заснул, была песчаная буря, и у меня в глотке застрял целый кусок этой проклятой пустыни Моджейв, или как она там называется!
  Скажите, вы когда-нибудь слышали о «Кактус Лизи»? Есть одна песенка об этой даме, и я ее сейчас напеваю. И пою я не потому, что у меня отличный голос. Вообще-то говоря, у меня нет никакого голоса, но я очень люблю петь. А если бы мамаша Кошен при моем рождении наградила бы меня еще и соответствующими голосовыми связками и при этом мой профиль не напоминал бы рельефную карту береговой линии Санто-Доминго, тогда все красотки мира стояли бы в очереди, чтобы послушать, как Лемми отрывает пару модных мотивчиков, знаменуя тем самым целую эпоху в истории джазового искусства.
  Так вот, вернемся к этой самой «Кактус Лизи». Кактус Лизи — героиня песенки, и я не знаю почему эта песенка все время звучит у меня в голове в такт мотору. Эту песенку я подцепил у одного ковбоя в Соноре два года назад, когда брал там некоего Иелца за убийство и захват заложника. Помните это дело?
  Этот ковбой обладал в жизни тремя вещами: гитарой, прокуренной глоткой и вздорной мексиканской бабенкой, которая в конце концов сбежала от него, предварительно выдав его полиции. Так вот, парень целыми днями и ночами гудел эту песенку, и до того она мне надоела, что если бы в этот момент кто-нибудь зачитал мне смертный приговор, он прозвучал бы как веселенькая опереточная ария. Вот до чего она мне осточертела в то время! Сейчас я ее вам спою, правда, я не все слова помню, но это ничего. Вот послушайте:
  
  Жил в пустыне… славный ковбой,
  Скакал на лихом коне и не знал,
  Как горька порой любовь красотки.
  „А ну, ударь по струнам банджо… пел ковбой.
  — Чтобы девчонки задрожали от испуга,
  А скот запрыгал, как от чесотки.
  Кактус Лизи… — жаловался ковбой.
  — Я любил ее сильно, но она решила
  Удрать. Кактус Лизи, без тебя мне нет жизни.
  О, утешь меня, друг, ведь девчонкам на все наплевать!"
  
  Вот эту песенку я и напеваю все время. У нее такой ритм, который вполне подходит к стуку мотора. Ну, знаете, как это бывает: привяжется какая-нибудь мелодия…
  Я выехал на прямую дорогу, и вдали засверкали огни Палм Спрингса. Говорят, Палм Спрингс — роскошный городок. Там вы можете получить все, что хотите, например, бриллиантовое ожерелье из роскошного ювелирного магазина, флакончик духов за 50 долларов и в любой придорожной закусочной отличный удар по голове бутылкой из-под виски. Знаете, такие заведения, наскоро перекусив в которых вы можете сберечь время, утратив при этом свою репутацию да еще и подтяжки в придачу.
  Как раз сейчас я въезжаю в город. Ну и устал же я! Ведь я успел, кажется, рассказать вам о Кактус Лизи? Так вот, я думаю, что в этом городе, вероятно, много девчонок, подобных этой Кактус Лизи. Они боятся пауков и в то же время совершенно спокойно могут всадить в своего дружка стальной стилет с таким видом, будто они втыкают ложечку в шоколадное мороженое. Да, таковы женщины, но у вас у самих, вероятно, были неприятности с ними.
  Что касается меня, я очень люблю женщин. Какое в них обаяние! Какое чувство ритма!
  Я уже проехал почти весь городок. Немного впереди справа я увидел свет и неоновую вывеску: «Горячие сосиски». Кажется, это то самое место, что мне нужно. Я притормозил. А когда вышел из машины, то почувствовал, что тело у меня одеревенело, как у покойника.
  Да и как же ему не одеревенеть: я ехал без отдыха целых десять часов!
  Я подошел к дому и заглянул в окно. Отличная закусочная. Все чисто и мило, за стойкой пара девиц. Роскошные такие беби! Одна рыжая, с глазами, которые сулят сплошные неприятности мужчинам. А у другой такая фигурка, что я искренне пожалел, что здесь только проездом, а не на каникулах. Мне было видно также несколько маленьких столиков и никого из посетителей, за исключением этих двух девушек и парня, который сидел за одним из столов и ел сосиски, одновременно пожирая глазами блондинку, ту, у которой отличная фигура.
  Я взглянул на часы. Половина первого ночи. Потом щегольски надвинул шляпу и вошел.
  — Привет, красотка, — обратился я к рыжей. — При виде вас у меня сразу появилось желание съесть огромный бифштекс по-гамбургски и выпить чашечку кофе и побольше сливок, потому что мама мне всегда говорила, что мне нужно поправляться.
  — Эй, Алиса, — крикнула рыжая с улыбкой блондинке, — посмотри, пришел вылитый Кларк Гейбл. — И она занялась приготовлением кофе.
  — Он не в моем вкусе, — ответила блондинка. — Мне больше нравится Спенсер Трэси. У него есть то, что заставляет всех говорить о нем.
  — Ну, ладно, не будем спорить о вкусах. Для меня вы обе хороши. И если бы одной из вас здесь не было, я ни за что бы не остановился в этой закусочной, а поехал дальше. Вы замечательная парочка, так сказать, взаимно друг друга отлично дополняете… Кстати, не забудьте горчички и, пожалуйста, без лука!
  — Спешите на свидание? — поинтересовалась рыжая.
  — Мне это не светит пока, — ответил я. — Просто я никогда не ем лука. Это опасно. Никогда не знаешь, что может случиться. Я знал одного парня, который всегда ел бифштекс с луком. Так вот однажды, когда он встретился со своей девчонкой через час после обеда, та побежала звонить в военное министерство и попросила выдать ей противогаз.
  Рыжая принесла мой заказ.
  — Вы ведь, кажется, не здешний? — спросила она, дружелюбно взглянув на меня.
  — Угу, — подтвердил я. — Я еду из Мексики, из Магдалены. Ищу своего друга Сэйджерса. Джеремеи Сэйджерса. Один парень в Ариспе оставил ему в наследство немного башлей. Думаю, что Сэйджерс будет рад узнать об этом. Вы когда-нибудь видели его?
  — Неплохо получить наследство, — сказала рыжая. — По-моему, мы знаем этого Сэйджерса. Я видела, как он разговаривал как-то с Анни, она тоже торгует горячими сосисками, и старуха порекомендовала ему одно из заведений. Классная забегаловка для избранных.
  — А у вас есть и такие? — пошутил я. — Послушайте, да ваш городок — настоящая малина.
  — А вы как думали? У нас здесь есть все. А вот теперь и вы приехали, — захихикала она.
  — А кто эта Анни?
  — А, так, одна престарелая красотка, — сказала блондинка. — С шести вечера начинает пить мартини и к полуночи нагружается до краев. После этого приходит сюда и нагружается сосисками. Говорит, что это ее отрезвляет, и ей перестают повсюду мерещиться красивые ковбои. — Она вдруг умолкла. — Тише, вот она и сама.
  Я повернулся к двери.
  В закусочную вошла дамочка довольно пикантной наружности. На ней были туго обтягивающий фигуру джемпер и спортивные брюки. На ногах сандалеты. Чувствовалось, что она уже наглоталась такого количества спиртного, которого обыкновенному парню хватило бы по крайней мере на неделю.
  Она взглянула на меня.
  — А это кто такой? — спросила она.
  — Я?.. Я парень, который верит в добрых волшебниц, — сказал я. — Слушайте, леди, — продолжал я, пока она не нашлась, что мне ответить. — Может быть, вы сможете помочь мне? Эти девушки сказали, что вы нашли работу одному парню, которого я ищу. Речь идет о парнишке по имени Джереми Сэйджерс. У меня для него хорошая новость. Его дальний родственник оставил ему наследство.
  Неуверенным движением она начала вилкой ловить на тарелке сосиски.
  — Я его устроила в отель «Миранда», — сказала она, — но он оказался таким ленивым, что его оттуда выгнали. И после этого он устроился сам. Работает в одном заведения на шоссе в пустыне. Гасиенда Алтмира. А что касается меня, то мне наплевать, где он работает, хоть у самого черта!
  Она вдруг начала рыдать. Поистине, эти женщины просто непредсказуемы.
  — Успокойтесь, — сказал я, — и расскажите лучше, где находится эта самая Алтмира.
  Она тут же вытерла слезы.
  — Поезжай через весь город, а когда доедешь до бензоколонки, повернешь направо на проселочную дорогу. Когда проедешь еще миль тридцать и увидишь, что дорога кончается, поверни опять направо. Только на твоем месте я бы свой бумажник оставила здесь. А то в тех местах хватает веселых парней.
  Я поблагодарил ее, расплатился с рыжеволосой и смылся.
  И вот я снова жму на акселератор и еду по пустыне. Миновал несколько закусочных, пивнушек, пару-другую живописных ранчо. Потом дорога сделалась пустынной, кругом ничего, только холмы, отдельные огромные деревья и кактусы. По спидометру я проехал уже двадцать миль. Я снова запел «Кактус Лизи». Потому что уже заметил, что как только я начинаю петь эту песенку, то еду гораздо быстрее.
  Я все время думал о том, как тут устроился этот Сэйджерс и нашел ли он что-нибудь интересное для себя. Молодой ведь совсем паренек.
  Наконец я увидел дом. Дорога стала более прямой, но более ухабистой. Потом она резко повернула вправо, и как раз в середине этого изгиба в довольно пустынном месте показалась гасиенда Алтмира. Это обычное для этих мест здание с верандой вокруг всего дома, а перед входом декоративные кактусы. По фасаду целый сноп неоновых огней, и, когда я подъехал поближе, я услышал звуки оркестра гитаристов, наигрывавшего популярную мелодию. Надо сказать, ребята знали толк в музыке.
  Я нашел место, где можно было оставить машину. Когда я говорю, что нашел место, это значит я поставил ее сбоку от дома в тени глинобитной стены так, чтобы я сразу мог нажать на педали в случае, если мне придется убираться отсюда. Мне и раньше неоднократно приходилось оставлять машину в подобных местах, и я убедился, что ни в коем случае нельзя оставлять ее перед главным входом, где какой-нибудь любопытный парень может проделать эксперимент: посмотреть, что случится с шинами, если их проколоть чем-нибудь острым.
  Я вошел через главный вход. Здание построено в мексиканском стиле. Входишь сразу в коридор, в конце которого занавес. Из-за занавеса слышатся звуки гитар.
  Я прошел по этому коридору и, отодвинув занавес, заглянул.
  И удивился. Местечко оказалось более приличным, чем я предполагал. Огромный зал с кирпичными стенами и деревянным полом. Как раз напротив меня — бар, рядом с баром — каменные ступеньки, ведущие наверх. Потом лестница поворачивает влево, и там находится еще комната. Дальше лестница ведет на деревянный ярус, опоясывающий зал с трех сторон. На четвертой стороне, слева от меня, балкона нет. В стене — огромные, во всю высоту зала окна, загороженные железными решетками. В зале — столики, и за некоторыми из них сидят люди.
  В середине между столиками — отполированное место для танцев, и на этой площадке вытанцовывал смертельное танго с дамой, которая годилась ему в матери, местный красавчик. Высокий, стройный и гибкий. На нем были надеты мексиканские брюки и шелковая рубашка, а на лице блуждала глупейшая улыбка. Он водил и крутил эту прелестную матрону, всем своим видом давая понять, что ему гораздо приятнее было бы флиртовать с гремучей змеей, чем танцевать с такой партнершей. Оркестр — четыре парня в ковбойских штанах, сидевших на маленькой эстраде с левой стороны бара, — выдавал классическую испанскую мелодию. У бара вертелись четверо или пятеро парней. На всех были ковбойские или мексиканские штаны. Вероятно, они приехали из тех живописных ранчо, мимо которых я проезжал.
  Наверху, в комнате, дверь которой выходила на балкон, слышались смех и громкий разговор. Налево в углу три парня, на вид мексиканцы, за бутылкой текилы ведут какую-то серьезную беседу. Направо за столиком компания парней, аристократов на вид, в смокингах, и с ними дамы в бриллиантах. Так как у входа я не видел никаких машин, то, очевидно, где-то с другой стороны дома был гараж.
  Когда я вошел, парни, сидящие в баре, взглянули на меня и продолжали любезничать с веселенькой барменшей, стоявшей за стойкой.
  Я выбрал столик около танцевальной площадки и сел. Через некоторое время ко мне подошел парень до того худой, что казалось, он вот-вот рассыплется, и спросил, чего я желаю. Я заказал яичницу с ветчиной и большую дозу виски. Официант смылся, а я развлекался тем, что наблюдал за парнем, который так старательно утанцовывал свою даму.
  Он так крутанул ее, что гитаристы громко засмеялись. Может быть, они приняли его за сосунка, пристроившегося к богатой вдовушке, но я-то сразу понял, что это платный танцор. Когда парень приблизился ко мне, он повернул даму таким образом, что оказался лицом ко мне. Он улыбнулся чуть заметной извиняющейся улыбкой и дважды подмигнул мне.
  Музыка кончилась, и парочка направилась к столику, на котором стояла бутылка шампанского. Через минуту из комнаты, которая находилась на половине лестницы налево, вышел парень в отлично сшитом смокинге и шелковой сорочке. Он посмотрел на меня и быстро сбежал по ступенькам вниз.
  — Добрый вечер, сеньор, — сказал он. — Рад приветствовать вас в Алтмире. Надеюсь, вы найдете здесь все, что вам угодно.
  Я улыбнулся в ответ.
  — Я тоже на это рассчитываю, — сказал я.
  — Давно в наших краях? — спросил он меня. — Мне кажется, я вас раньше не видел. Вы знаете, сеньор, вам повезло, что наш ресторан еще открыт, ведь сейчас уже около трех часов. Но сегодня у нас, как вы видите, целая компания. Надеюсь, что мы с вами будем встречаться и в дальнейшем.
  Официант принес виски. Я налил себе большой бокал и передал бутылку этому любезному парню в смокинге.
  — Выпейте, — предложил я ему, — и расскажите мне, кто вы такой?
  Он улыбнулся и махнул рукой, давая понять, что пить он не хочет.
  — Меня зовут Перейра, — сказал он. — Я — менеджер в этом заведении. Это очень хорошее место, да вы и сами в этом убедитесь.
  — Отлично, — сказал я. — Я собираюсь немного задержаться в этих местах, так что, конечно, вы меня еще увидите не раз.
  Официант принес мою яичницу, и я принялся за еду. Гитаристы снова заиграли, а платный танцор вскочил и начал прыгать вокруг своей дамы. Дама же, в свою очередь, проявила такие усилия, чтобы попасть в ритм задорной румбы, что казалось, она вот-вот выскочит из своего платья.
  Когда они в танце проплыли мимо меня, я быстро проглотил виски и сделал вид, что здорово захмелел. Когда парень опять оказался лицом ко мне, я взглянул на него и улыбнулся. Он, в свою очередь, ответил мне радушной улыбкой.
  — Хелло, сестренка! — довольно громко крикнул я.
  Наступила тишина, так что можно было услышать даже стук упавшей иголки. Компания направо перестала пить, а парни, сидящие у бара, повернулись в мою сторону. Танцор усадил даму на место и небрежной походкой подошел ко мне.
  — Что вы сказали? — спросил он меня.
  — Я только спросил, как поживаешь, сестренка, — ответил я спокойно.
  Но парень действовал быстро. Он ринулся вперед, и только я хотел встать, он дал мне подножку и одновременно врезал мне в нос. Я свалился как подкошенный. Вскочив, я хотел дать ему апперкот, но он уклонился. Я решил нанести прямой удар, но он и его парировал. Тогда я схватил его за рубашку и подтянул к себе, но он сделал японские ножницы, и мы оба упали. Оркестр перестал играть. Падая, я видел, что к нам бежит Перейра. Только я собирался встать, как танцор опять повалил меня, и, когда я наконец-то встал на ноги, видик у меня был, прямо скажу, неважнецкий. Я стоял, качаясь из стороны в сторону, как будто был пьян, и даже нарочно громко икнул, чтобы все в этом окончательно убедились.
  Перейра стоял, изображая широкую улыбку.
  — Сеньор, — сказал он. — Мне очень жаль, что у вас тут произошло недоразумение с одним из моих служащих. Пожалуйста, прекратите драку, я приношу вам свои извинения.
  Он начал стряхивать пыль с моего костюма. Танцор опять вернулся к своему столику, где его ожидала дама. Я посмотрел на него.
  — Пожалуйста, больше не начинайте драку, — продолжал Перейра. — Мы не любим, когда у нас происходят всякие недоразумения.
  Я плюхнулся на стул.
  — Пожалуй, вы правы, — сказал я ему. — Вероятно, я слишком много выпил еще до того, как появился у вас, во всяком случае, он имел полное право смазать меня по роже. Выходит, что он совсем не такой растяпа, как мне показалось. ректора банка, чтобы тот помалкивал насчет фальшивых облигаций. До Юмы поедешь на машине, а оттуда самолетом в Вашингтон и скажи там, что я прибыл и приступил к работе. Понял?
  — Понял, — сказал он. — Но мне твой план не совсем нравится, Лемми. Мне почему-то кажется, что тут у некоторых людей появились сомнения относительно того, что я раньше работал в Голливуде и что моя специальность — танцор. Они начали меня подозревать.
  — Ну и что? — сказал я ему. — Подозрения никогда никому не приносили вреда. Все будет о'кей, Сэйджерс.
  Мы выпили еще и через некоторое время разыграли сценку дружеского прощения. Я попросил счет, оплатил его, пожелал спокойной ночи Перейре, который стоял у входа и улыбался, как будто он находился на седьмом небе.
  Я сел в машину и поехал по дороге, о которой мне говорил Сэйджерс. Жара стояла невыносимая. Я как следует нажал на газ, и вскоре показалось ранчо. Я поставил машину за деревом, вышел и немного осмотрелся. В доме темно и никаких признаков жизни. Обошел кругом. Та же картина. Постучал в заднюю дверь, но никто не откликнулся.
  Я повозился немного с замком, и не прошло и двух минут, как дверь открылась. Надо сказать, что я работаю с замками не хуже любого профессионального взломщика.
  Войдя в дом, я включил свой фонарик. Небольшой холл довольно прилично меблированный. Из него шел коридор в большой зал, по обеим сторонам которого были двери. В конце коридора лестница на второй этаж. Я решил, что то, что я ищу, находится в спальне. Потихоньку поднялся наверх.
  Наверху оказалось целых четыре спальни. В одной, по-видимому, спала служанка, вторая использовалась как кладовка, там лежало всякое барахло. По другую сторону еще две комнаты. Ни одна из них не привлекла моего внимания, но, когда я подошел к последней комнате, дверь которой оказалась запертой, я решил, что нашел то, что искал. Внимательно осмотрев замок, убедился, что его вполне можно отпереть моим ключом. Так оно и вышло. Быстро открыв дверь, я вошел, а как только вошел в комнату, то по запаху определил, что это именно та самая комната, которая мне нужна. Пахло дорогими духами — самый мой любимый запах гвоздики.
  Сначала я опустил шторы на окнах, потом включил свой фонарик и осмотрелся.
  Совершенно верно, это спальня женщины. На спинке кресла перекинут халат, а в углу стоит целый ряд очаровательных башмачков: лаковые на французских каблуках, шелковые туфельки из крепсатена и крепдешина, коричневые туфли для прогулок, сапожки для верховой езды, пара розовых ночных туфель, при виде которых самому закоренелому холостяку захочется срочно жениться. Туфельки, что и говорить, роскошные. Их владелица понимает толк в обуви. А если и остальная ее одежда на том же уровне, значит, дамочка что надо.
  Я осмотрелся и постарался представить себе, куда женщина, умная женщина, может спрятать свои бумаги, да так, чтобы никто не догадался, где они находятся. Одно из двух: или она носит их с собой, или спрятала в таком невинном месте, где никто их искать не будет.
  В углу на маленьком столике я увидел стопку книг. Я подошел к столику и начал перебирать книги, в четвертой сверху мои пальцы что-то нащупали. Это была книга стихов в кожаном переплете. Кто-то аккуратно вырезал середину на пятидесяти страницах этой книги и вложил туда конверт с письмами. Я взглянул на адрес, написанный на верхнем конверте, и улыбнулся, потому что там было написано: Грэнворт С. Эймс. Кларибель, Нью-Йорк Сити.
  Кажется, я тебя застукал, Генриетта!
  Я сунул письма в карман, а книгу положил на место. Закурив, запер за собой дверь и спустился вниз. Немного подождал, чтобы убедиться, что за мной никто не следит. Но все было о'кей!
  Я вышел тем же путем, каким и вошел, и запер за собой входную дверь. Сев в машину, я развернул ее, чтобы ехать в Палм Спрингс. Но по дороге решил заехать на гасиенду Алтмира, посмотреть, как там обстоят дела.
  Приехал я туда минут через пятнадцать. Огни везде погашены, весь дом погружен в темноту. Кругом ни звука.
  Я подошел к входной двери. Заперта! Тогда я вспомнил об окнах и подошел к ним. Правда, решетки на них были заперты, но я легко справился с замком.
  Из-за облаков показалась луна и осветила бар сквозь железные решетки. Тогда я осторожно влез в помещение, запер за собой окна и потихоньку пошел через зал. Но почему именно я старался делать все тихо, я и сам не знал. Мне показалось очень странным, что заведение так быстро закрылось, особенно если вспомнить, что, когда я уезжал, здесь было много народа, все веселились и никто домой не собирался.
  Я прошел мимо эстрады для оркестра, остановился около бара и увидел, что на лестнице в лучах лунного света что-то сверкнуло. Это был серебряный шнурок от ворота шелковой рубашки Сэйджерса. На шнурке болтался кусок рубашки: очевидно, кто-то с силой сдернул его с шеи моего друга.
  Я погасил фонарик и прислушался. Кругом тишина. Тогда я ощупью стал пробираться к бару. По-моему, там должна быть дверь наверх. Так и есть. Я нащупал ее, отпер своим ключом и вошел в кладовку. Это была комната, примерно в 15 квадратных метров, вся заставленная ящиками с вином и виски. В углу стояли два огромных холодильника. Повсюду валялись пустые бутылки.
  Я заглянул в первый холодильник. Он был забит всякими мешочками и кульками. Во втором я нашел… Сэйджерса! Его тело с несколькими дырками от пуль было завернуто в мешковину. Вероятно, он от кого-то убегал, потому что два раза ему выстрелили по ногам и в третий раз с близкого расстояния в живот. Я видел следы пороха на его рубашке. И кто-то сорвал с него серебряный шнурок, оторвав при этом кусок рубахи.
  Я запер холодильник и оставил все, как было. Потом вышел из кладовки, запер дверь и выпил большой стакан виски. Сел в машину и поехал в Палм Спрингс.
  Жаркая ночь!
  Но только не для Сэйджерса. Ему уже больше никогда не будет жарко….
  Глава 2
  ДЕЛО О ФАЛЬШИВЫХ ОБЛИГАЦИЯХ
  Итак, я раздобыл эти письма. Когда я был на расстоянии примерно десяти миль от Палм Спрингса, я остановился, закурил сигарету и начал размышлять. Мне кажется, сейчас не стоит поднимать шум из-за убийства Сэйджерса, потому что это может вызвать определенные затруднения в расследовании дела о фальшивомонетчиках.
  Вероятно, Сэйджерса они похоронят где-нибудь… еще до рассвета.
  А чисто они проделали это с ним. Он, вероятно, сказал им то, что я ему велел, — что завтра уезжает в Арипсе за получением наследства. Значит, завтра он все равно должен был отсюда исчезнуть. А кого может заинтересовать, куда именно исчез платный танцор, в конце концов какая разница — одним больше, одним меньше. Значит, кто-то догадался, что он был не просто танцор. И, пожалуй, мне надо будет перекинуться парой слов со здешним начальником полиции, рассказать ему о том, что убили Сэйджерса, и попросить его не заниматься этим делом до тех пор, пока я не закончу свой флирт с фальшивомонетчиками.
  Проезжая по одной из главных улиц города, я остановился около уличного фонаря, достал из кармана письма и прочитал их. Там было три письма. Отличный почерк! Буквы ровные, красивые, между словами соответствующие интервалы. Письма, написанные таким почерком, приятно и почитать.
  Первое письмо послано из отеля в Хартфорде, штат Коннектикут, и датировано 3 января. В нем говорилось:
  
  «Дорогой Грэнворт!
  Я знаю, что ты всегда считал меня дурой, и я особенно не возражала против этого, но все-таки ты не можешь отказать мне в том, что я обладаю хотя бы сообразительностью. То, что ты так упорно уклоняешься от разговора со мной в последние два месяца, окончательно подтвердило мои подозрения. Почему бы тебе не принять твердое и ясное решение? Или ты предпочитаешь, чтобы тебя считали счастливым супругом, у которого нет нужды развлекаться на стороне? А в это время ты продолжаешь любовную связь с этой женщиной?
  Когда ты раньше отрицал, что у тебя есть любовница, я верила тебе, но теперь, в свете событий последних двух дней, когда я получила письмо от человека, которому, по его положению, известно все, совершенно очевидно, что ты просто дурачишь меня, так же как и других людей. Как тебе известно, я человек довольно мирный, но с меня хватит! Прими твердое решение, как тебе жить дальше, и в ближайшее время сообщи мне.
  За ответом я приеду в Нью-Йорк лично.
  Генриетта».
  Второе письмо из того же отеля, спустя пять дней, от 8 января:
  «Грэнворт, я получила твое письмо и не верю ни единому слову. Ты паршивый лгун! Я получу-таки, наконец, удовлетворение тем или иным путем. А если ты не сделаешь то, о чем я тебя прошу, то я причиню тебе кучу неприятностей.
  Учти это и решай быстро.
  
  В третьем письме, написанном через четыре дня, то есть 12 января, было всего несколько строчек. Оно было послано из Нью-Иорка, и в нем говорилось:
  
  «Грэнворт, нам надо увидеться сегодня же вечером. Ты вынуж-даешь меня на крайние меры!
  
  Я положил письма обратно в карман и закурил сигарету. Эти письма доказывают, что не всегда бывает так, как предполагают люди. До сих пор все были уверены, что в день смерти Грэнворта Эймса Генриетта Эймс была в Хартворде, а последнее, третье письмо определенно доказывает, что в этот день она назначила ему свидание в Нью-Йорке и что она собиралась идти на все.
  Легко понять, почему Генриетта так старалась заполучить обратно свои письма, но надо было быть абсолютной дурой, чтобы хранить их. Почему она их не сожгла? Во всяком случае, по мере необходимости я смогу использовать эти письма как средство заставить ее говорить, потому что я начинаю думать, что Генриетта отнюдь не такая уж невинная дамочка, за которую она себя выдает.
  Откровенно говоря, я уже составил о ней определенное мнение.
  Я достал записную книжку и нашел адрес начальника местного полицейского управления. Этот парень по фамилии Меттс живет как раз недалеко от того места, где я сейчас остановился. Конечно, вряд ли он будет особенно доволен, когда я вытащу его из постели в такое время ночи, но мне уже неоднократно приходилось убеж— даться, что полицейские редко бывают довольны чем бы то ни было.
  Я подъехал к дому, оставив машину на другой стороне улицы, подошел к двери и нажал на кнопку ночного звонка.
  Минут через пять дверь открыл он сам.
  — Вы Меттс? — спросил я.
  Он ответил утвердительно и спросил, что мне угодно. Я показал ему свою бляху.
  — Мое имя Кошен, — представился я. Он улыбнулся.
  — Входите, — пригласил он. — Я слышал о вас. Мне сообщили из канцелярии, что именно вам было поручено ведение этого дела. Вы ведь по делу о фальшивых облигациях?
  — Точно так, — подтвердил я.
  Я вошел вслед за ним в дом. Он провел меня в довольно уютную комнату на втором этаже, где усадил в огромное кресло и налил стаканчик отличного виски. Потом сел сам в ожидании, что скажу я.
  На вид парень был умный. С длинным худым лицом и огромным носом. Думаю, у нас с ним не будет никаких неприятностей.
  — Ну, шеф, — сказал я ему, — я не хочу тебе надоедать, хочу как можно скорее закончить дело, из-за которого приехал, и убраться отсюда. От тебя мне нужна только очень небольшая помощь. А именно вот что: когда вскрылось это дело с фальшивыми облигациями и меня назначили для ведения этого дела, я попросил нашего начальника в Лос-Анджелесе прислать сюда своего парня. Они прислали работника по фамилии Сэйджерс. Парень устроился работать на гасиенду Алтмира в качестве платного танцора.
  Сегодня я побывал в их заведении и сказал, что Сэйджерс получил наследство и что ему нужно немедленно уехать. Но кто-то обо всем догадался. Когда я сегодня ночью, немного позже, вернулся в это заведение, я обнаружил в холодильнике труп Сэйджерса. Кто-то['садил в него пять пуль. Труп Сэйджерса и сейчас все еще там. Я сообщаю тебе об этом официально, потому что убийство в этом округе подлежит твоему расследованию. Но я не хочу, чтобы ты предпринимал какие-нибудь шаги в расследовании этого убийства сейчас. Я сообщу в Вашингтон, что имя Сэйджерса следует включить в список погибших на посту, и мы так и оставим на время это дело, потому что, если вы начнете поиски убийцы, вы можете вспугнуть фальшивомонетчиков. О'кей? Он кивнул.
  — Мне кажется, это весьма разумное решение, — сказал он. — Я составлю официальный рапорт о смерти Сэйджерса, но ничего не буду предпринимать до твоего разрешения.
  — Отлично, шеф, — сказал я. — А теперь другое. Кто сообщил в Вашингтон о том, что облигации оказались фальшивыми? Ты? Если ты, то откуда у тебя такие сведения? Тебе рассказал менеджер банка? Как все это случилось?
  Он налил себе виски.
  — Сейчас я тебе все расскажу. Я действительно узнал об этом от менеджера банка. Когда эта женщина, Эймс, приехала сюда, она открыла счет в банке. Заведующий банком, мой старый приятель, рассказал, что она положила на счет 2000 долларов. Когда от двух тысяч осталось всего десять долларов, она принесла в банк на пять тысяч долларов государственных облигаций и попросила занести их на ее личный счет.
  Облигации были отлично отпечатаны. Он просмотрел их и не нашел ничего подозрительного, и только через час после ее ухода было установлено, что эти облигации фальшивые.
  Заведующий позвонил миссис Эймс и сказал, что ее облигации фальшивые. Она как будто была несколько удивлена этим, но, по его словам, не проявила к делу особого интереса. Она просто сказала «о'кей» и повесила трубку. На следующий день он написал ей письмо, в котором говорилось, что он будет рад, если она заглянет в банк.
  Она пришла. Тогда заведующий сказал, что дело гораздо серьезнее, чем она предполагает. Он должен сообщить куда следует о фальшивых облигациях; самое лучшее, что она может сделать, — это сообщить ему, откуда у нее эти бумаги. Она сказала, что получила их от своего мужа, всего на сумму 200 000 долларов, и что он купил их для нее в Нью-Йорке на свои кровные денежки.
  Когда заведующий попросил более точно указать, где он их купил, она сказала, что в банке, на что заведующий заметил, что этому трудно поверить, так как банк не может продавать фальшивые облигации. Но она за— явила, что это все, что ей известно, и встала, собираясь уходить. Тогда заведующий спросил ее, где находится ее муж, так как придется задать и ему несколько вопросов.
  Она повернулась к нему и, слегка улыбнувшись, сказала, что довольно трудно задать ее мужу какие-бы то ни было вопросы, так как он покончил жизнь самоубийством в Нью-Йорке 12 января этого года. Заведующего несколько смутили эти слова, но он все же предупредил ее, чтобы она была очень осторожной, так как распространение фальшивых облигаций — преступление в федеральном масштабе, и лучше будет, если она принесет ему все остальные облигации, чтобы он убедился, не фальшивые ли они.
  Через некоторое время она принесла ему и остальные бумаги на сумму 195 000 долларов в купюрах по 5, 10, 20 и 50 тысяч долларов с обычными процентными купонами на них.
  Крат — заведующий банком — уже предупредил меня, и, когда она ушла, я пришел к нему, просмотрел все облигации и убедился, что все они фальшивые, но сделаны так чисто, что не сразу и разберешься.
  Вот и все. В этот же день я сообщил обо воем в Вашингтон, и тебя назначили для расследования. Что ты теперь собираешься делать? Как ты думаешь, знала ли она о том, что облигации фальшивые, и действительно ли она получила их от своего мужа перед тем, как тот покончил с собой?
  — Не знаю, шеф, — откровенно признался я. — Дело сложное!
  — И весьма интересное, не так ли?
  — Это так, — согласился я. — И какое еще интересное! Вот как я его себе представляю…
  Этот парень, Грэнворт Эймс, и Генриетта были женаты в течение примерно шести лет. Он игрок. Играл на бирже. Иногда загребал кучу денег, а бывало, когда им было нечем заплатить за квартиру. Но все же они вели обеспеченный образ жизни: жили в Кларибеле в Нью-Йорке, швыряли деньгами направо и налево. Считалось, что это была счастливая супружеская пара. Их квартира выглядела как довольно уютное гнездышко. О'кей. В конце прошлого года Грэнворт Эймс провел крупную игру и в результате этой операции получил прибыль в четверть миллиона. Теперь парень стал при деньгах.
  Очевидно, после долгих размышлений он пришел к заключению, что хватит ему этих взлетов и падений на бирже, нужно наконец стать благоразумным и некоторую часть прибыли придержать. 50 000 долларов он положил в банк на чековую книжку, а на остальные 200 000 купил государственные облигации. Принес в контору, положил в конверт, запечатал, вызвал по телефону своего адвоката и сказал, что этот пакет должен быть передан его жене, Генриетте Эймс. Он думал, что, если передаст деньги ей, они будут в большей сохранности. Она дама бережливая и не позволит ему слишком быстро растрясти их.
  Адвокат, наверное, был удивлен такому заявлению Грэнворта, но в конце концов порадовался, что у Грэнворта проснулся здравый смысл. Поэтому он оформил все на имя Генриетты Эймс, и облигации, кстати, были самые настоящие, а не липовые.
  О'кей. Грэнворт находился на вершине счастья: у него красавица жена — говорят, что Генриетта Эймс действительно роскошная беби, — на чековой книжке у него 50 000 долларов. Он никому ничего не должен, и вообще все в полном порядке.
  Создается впечатление, что Грэнворт действительно образумился Он даже решил купить себе страховку. Грэнворт к этому времени уже был застрахован во «Второй Национальной Корпорации», но решил увеличить сумму страховки до ежегодного взноса в 30 000 долларов. Данные медицинского осмотра показали, что со здоровьем у него все в порядке, и ему выдали новый полис, но с одной оговоркой…
  Дело в том, что два года тому назад этот парень, Грэнворт Эймс, пытался покончить жизнь самоубийством, хотел прыгнуть в Ист Ривер. У него тогда не клеились дела, и он прыгнул в реку. Попытка не удалась, так как полицейский патруль выловил его.
  Учитывая это обстоятельство, страховая компания сделала небольшую оговорку: в случае, если он и в будущем попытается покончить жизнь самоубийством, страховка будет аннулирована; то есть они будут обязаны выплатить страховую сумму в любом случае, кроме самоубийства.
  Понятно? Ну, все было о'кей! Он провернул на бирже еще одну сделку, в результате которой ему посчастливилось получить еще 12 000 долларов. Это произошло 12 января.
  Итак, у него 60 000 долларов на чековой книжке в банке, никаких долгов, красавица жена с 200 000 долларов в государственных облигациях, и, по свидетельству врачей страховой компании, отличное здоровье. И что же происходит? А вот что: он вдруг ни с того, ни с сего кончает жизнь самоубийством! Ты можешь это понять?
  Вечером 12 января он задержался в конторе со своим секретарем, парнем по фамилии Бэрдль. Жена его в это время, по слухам, находилась в Хартфорде в штате Коннектикут. Он собирался вечером пойти в гости к своим знакомым, но, как уверяет Бэрдль, Эймс был чем-то сильно взволнован.
  В восемь часов он свернул свои дела и позвонил в гараж, чтобы ему подавали машину. Он выпил большой стакан виски, пожелал Бэрдлю спокойной ночи и уехал.
  Бэрдль уверяет, что Эймс в тот вечер вел себя как-то странно.
  У него был серо-голубой «кадиллак», машина, которую вовек не забудешь! Десять минут десятого ночной сторож на пристани Коттон Уорф увидел, как Грэнворт наскочил на деревянную сваю и грохнулся в Ист Ривер
  На следующее утро машину выловили. Грэнворт здорово покалечился. Его отвезли в морг, вызвали по телефону Бэрдля для опознания трупа, и тот подтвердил, что это Грэнворт Эймс. В кармане бумажника у Эймса нашли записку, в которой он писал, что у него что-то не в порядке с головой и что он считает это лучшим выходом. Просит передать жене уверения в своей горячей любви и приносит ей за все извинения.
  Вызвали жену. Она была буквально сражена новостью. Парня похоронили. Вот и все.
  После приведения в порядок всех дел, Генриетта решила поехать на отдых в гасиенду Алтмира, которая является собственностью Грэнворта Эймса. Он купил ее два года тому назад, когда приезжал сюда, и сдал в аренду Перейре, который называет себя менеджером этого заведения. Генриетта поселилась здесь, а нью-йоркскую контору передала секретарю Грэнворта — Бэрдлю, потому что когда-то Грэнворт сказал, что таково его желание.
  Миссис Эймс приехала сюда с 5000 долларов наличными, которые, вероятно, остались после смерти Грэнворта, и, кроме того, она привезла облигации на сумму 200 000 долларов.
  Ну, а дальше ты все знаешь. В Вашингтоне стало известно о фальшивых облигациях, и меня назначили на эту работу.
  Я сначала просмотрел все материалы следствия, поговорил с Бэрдлем. Он все подтвердил, в том числе и то, что Генриетта была отличной женой и что она была слишком хороша для такого типа, как Грэнворт.
  Я решил, что пока буду разбираться в делах, было бы неплохо, чтобы кто-нибудь взглянул на эту дамочку. Поэтому сюда послали Сэйджерса. Ему дали приказ любым способом устроиться на работу в Алтмиру и выяснить всю ситуацию. Он мне все рассказал сегодня ночью, но, к сожалению, знал он очень немного. Вот и все. Ну, что ты на это скажешь?
  Меттс почесал в затылке.
  — Скажу только, что все это очень интересно, — проворчал он. — По-моему, кто-то забрал у нее настоящие облигации и подменил их фальшивыми.
  — Может быть, так, — сказал я, — а может быть, и не так. Слушай, шеф, скажи мне вот что: кому, кроме тебя, заведующий банком рассказывал о том, что она пыталась ему всунуть фальшивые облигации?
  — Никому. Крат сам мне говорил, что он ни с кем не делился об этом. Он отдал строгий приказ своим сотрудникам в банке — никому ни слова. Он сказал им, что это дело федеральных властей, и лучше будет, если меньше людей будут об этом знать. Ну, естественно, я тоже никому ни слова. Я знал, что сюда вот-вот должен прибыть федеральный агент, да и вообще-то я о своих делах никому ничего не рассказываю. — Он внимательно посмотрел на меня. — Слушай, не думаешь ли ты?..
  — Я ничего не думаю, — перебил я его. — Вот что случилось дальше. Предписание заняться этим делом я получил десять дней тому назад. В то время я был в Пенсильвании. Я сразу приехал в Нью-Йорк и остановился в одном из отелей на 30-й улице. На другой день я получил анонимное письмо, в котором мне советовали поехать в Палм Спрингс и хорошенько обыскать дом миссис Эймс, где я могу найти несколько интересных писем. И я их нашел. Сэйджерс сказал мне, где находится это ранчо, я поехал туда — там никого не было — и сразу же нашел письма. Они были в книге с вырезанными страницами. Ну, знаешь, шеф, это старый всем известный трюк. Из этих писем следовало, что отношения между Генриеттой и Грэнвортом были отнюдь не такими хорошими, как об этом все думали. Больше того. Из писем следует, что в вечер самоубийства Грэнворта Генриетта была не в Коннектикуте, а в Нью-Йорке, и имела крупный разговор с Грэнвортом. Как тебе это нравится? Он свистнул.
  — Это интересно, — сказал он, наливая мне еще бокал, — может быть, вообще не было никакого самоубийства, а это она его убила. Женщины могут проделывать такие штучки.
  — И еще как могут, — согласился я. — Но зачем ей понадобилось убивать его? Может быть, она узнала, что облигации на 200 000 были фальшивые, и она рассердилась на него за это? Это было бы довольно убедительным мотивом. Но, с другой стороны, если ей было известно, что облигации фальшивые, что же она полезла с ними в банк? Неужели она такая дура? Она могла бы всучить их кому-нибудь другому, кто не так хорошо разбирается в этих делах, как банковские работники. — Я покачал головой. — Ничего не понимаю.
  Он улыбнулся.
  — Женщины забавные создания, — сказал он. — Иногда они делают очень странные вещи. Даже лучшие представительницы женского пола.
  Я выпил.
  — Что ты мне говоришь! — возразил я. — Я их тоже отлично знаю. Вообще женщинам на вое наплевать. Раз уж им засела в голову какая-нибудь идея, они способны на все!
  — Да, — согласился Меттс. — Ну, а что же ты собираешься делать?
  Я улыбнулся.
  — Хорошо, шеф, я скажу тебе. Я, конечно, не собираюсь бегать по здешним местам, потрясать своей бляхой и громко кричать, что я федеральный агент. Нет, я буду жить в отеле «Миранда» как человек, приехавший из Магдалены. Приехал сюда, чтобы сообщить Сэйджерсу о том, что он получил в наследство деньги, и сейчас остался ненадолго, чтобы провести здесь свой небольшой отпуск.
  Завтра, вечером я опять поеду на гасиенду Алтмира. Мне хочется поближе держаться к этим парням. Если они затеют карточную игру, то я присоединюсь к ним. Познакомлюсь с Генриеттой, постараюсь узнать, что представляет собой эта дамочка. Действительно ли она экстра-класс, или просто одна из представительниц женского пола, избравшая своей профессией мошенничество и обман.
  Я хочу также выяснить, кто убил Сэйджерса и почему. Я хочу узнать все относительно этих фальшивых облигаций.
  — Что же, — сказал он, — вероятно, ты не хочешь, чтобы я и мои ребята вмешивались в твои дела на этой гасиенде?
  — Ты чертовски прав, — сказал я. — Скажи, а это место действительно такое подозрительное, как о нем говорят?
  Он пожал плечами.
  — Это одно из известных злачных заведений в здешних местах, — ответил он. — У нас есть много жалоб от ребят, которые потеряли там свои деньги. Ты ведь знаешь, азартные карточные игры преследуются законом, и мы время от времени делаем налеты. Но все это так — детские забавы, потому что как можно остановить людей, которые хотят играть краплеными картами, если это их единственное призвание? Месяцев девять тому назад, в пустынном месте за гасиендой нашли одного парня. Его избили до неузнаваемости, и он был уже мертв. Упорно ходили слухи, что его так обработали на гасиенде после того, как отобрали все деньги. Я ездил туда, но никаких оснований для возбуждения дела не нашел. Я ничего не мог доказать.
  — О'кей, шеф, — сказал я, протянув ему руку. — Пожалуй, я теперь к тебе должен наведываться пореже. Не стоит нам показываться вместе; если ты мне понадобишься, я тебе позвоню. А я буду жить в отеле «Миранда» под именем Фрэйм, Селби Т. Фрэйм из Магдалены, Мексика.
  Я вышел, сел в машину, подъехал к отелю «Миранда» и зарегистрировался там. Поднявшись наверх, выпил кофе и снова перечитал все три письма. И все-таки я ничего не мог понять.
  У меня из головы не выходила одна мысль. Мне бы очень хотелось знать, кто прислал мне анонимку о том, что я могу найти эти три письма на ранчо Генриетты. И, по-моему, я догадываюсь, кто это. Единственный, кому было известно, что я остановился на 30-й улице, был Лэгдон Бэрдль, секретарь Грэнворта Эймса, и, пожалуй, я попробую в самое ближайшее время взять его на пушку.
  Но если даже это он, откуда ему известно, что Генриетта вообще взяла их?
  И еще одна вещь смущает меня. Всякое расследование — очень трудное дело. Смею вас уверить, что это очень не легкая работа. Может быть, кто-то сознательно хотел, чтобы я их нашел?
  Я решил лечь спать, потому что, как я вам раньше уже неоднократно говорил, я большой поклонник постели. Если бы все парни и девчонки проводили больше времени в кроватях, чем рыскать по всяким злачным местам, у нас оставалось бы время на то, чтобы с аппетитом покушать слойки с кремом.
  Интересно, что за дамочка эта Генриетта? Говорят, роскошная. Что ж, надеюсь, что это правда. Потому что, уж если мне придется арестовать какую-нибудь дамочку, куда лучше, если на нее будет приятно посмотреть.
  А вы как думаете?
  Глава 3
  ГЕНРИЕТТА
  На следующий день с утра я ничего не делал. После ленча направился на телеграф и послал шифрованную телеграмму в Нью-Йорк — попросил прислать мне список служащих, которые работали у Грэнворта Эймса, а также по возможности сообщить, где они сейчас находятся.
  Самоубийство Эймса кажется мне очень подозрительным.
  Основная разница между тем, что вы читаете в детективных романах, и тем, что происходит в жизни, заключается в том, что в действительности все бывает гораздо непонятней, чем в книгах. Ни у одного писателя ни разу не хватило пороха описать действительное происшествие, потому что в этом случае ему никто бы не поверил. А вот в детективных романах преступники всегда оставляют целую охапку всяческих улик, которые валяются под ногами, подобно кожуре от бананов и только ждут, чтобы какой-нибудь сыщик на них поскользнулся.
  Что касается меня, то я всегда иду туда, куда ведут меня мой нюх и интуиция. Такова моя система. Я никогда ничему не верю, пока сам не удостоверюсь в этом.
  Нью-йоркский следователь, который вел дело Грэнворта Эймса, утверждает, что тот покончил жизнь самоубийством. Ну что ж, пусть будет так. Я не собираюсь сейчас возобновлять это дело, если только, конечно, это не будет необходимо для распутывания истории с моими фальшивомонетчиками. Вы сами понимаете, я — федеральный агент и не мое дело проверять правильность действий полиции. В то же время я хочу выяснить кое-какие обстоятельства, потому что, по-моему, фальшивые облигации имеют возможное отношение к самоубийству Эймса. Ну, прежде всего должен быть какой-то человек, который заменил подлинные облигации фальшивыми. Видимо, это случилось уже после того, как они были переданы Генриетте Эймс. Это могло быть сделано без ведома Грэнворта Эймса, но также весьма возможно, что он и знал об этом, хотя что это ему давало, не могу понять.
  В то же время и сама Генриетта могла после смерти Эймса достать где-нибудь фальшивые облигации, надеясь, что ей легче будет их сбыть, так как всем известно, что Эймс оставил ей облигации на сумму в 200 000 долларов. Но, даже если бы это было так, вряд ли она настолько глупа, чтобы сунуться с ними в банк. Эти облигации она могла бы обменять в любом месте, зачем же ей было лезть именно в банк, где сидят специалисты? Предположим, что она хотела сознательно подсунуть фальшивки. Тогда где настоящие? Мне все почему-то кажется, что существует связь между делом о фальшивомонетчиках и той заварушкой между Генриеттой и Грэнвортом по поводу той самой женщины, о которой она пишет в своих письмах. Интересно, почему это Эймс покончил жизнь самоубийством именно в тот день, когда он виделся с Генриеттой?
  И еще одно обстоятельство. В Нью-йоркской полиции мне сказали, что на следствии Бэрдль, секретарь Эймса, и слуги, работавшие на квартире Эймса, единодушно утверждали, что миссис Эймс в день самоубийства мужа была в штате Коннектикут и приехала оттуда только на похороны по телеграфному вызову Бэрдля.
  Так или иначе, мне нужно было как можно скорее взглянуть на эту самую Генриетту, и, может быть, в результате нашего с ней разговора кое-что и прояснилось бы.
  Я сижу на балконе около окна в моей спальне и потягиваю виски с мятным сиропом. Мои мысли перенеслись на Сэйджерса. Интересно, почему его убили? Ведь никому не могло прийти в голову, что между мной и Сэйджерсом существует какая-то связь. Мы отлично разыграли сценку с дракой в ту ночь, и никто не мог догадаться, что мы тогда за столиком не просто дружески болтали за чаркой, а он докладывал мне о деле.
  Значит, на гасиенде кто-то решил, что Сэйджерсу известно больше, чем это было на самом деле. И поэтому, когда он сказал, что собирается ехать за наследством, кто-то принял решение, что ради безопасности его следует пристрелить. И стреляли в него как-то странно.
  Если судить по серебряному шнурку, который я нашел на лестнице, его убили в тот момент, когда он сходил по лестнице вниз. А стреляли ему в живот с расстояния не больше четырех футов, о чем свидетельствует прожженная пулей дырка в одежде.
  Вероятно, это было так: Сэйджерс был в одной из комнат, дверь из которой выходила на внутренний балкон. Кто-то выстрелил ему в живот, и так как у Сэйджерса, вероятно, не было с собой оружия, он решил убежать, пока его окончательно не пристрелили. Он выскочил на балкон и побежал вниз по лестнице.
  Тогда стрелявший парень перегнулся через перила балкона и пустил пару пуль ему по ногам. Сэйджерс упал. Тогда убийца подошел к нему ближе и всадил в него еще несколько пуль. Потом спустился по лестнице ступеньки на две ниже Сэйджерса, схватил его за серебряный шнурок и подтащил к себе, чтобы взвалить на плечо. Шнурок лопнул, и маленький кусочек его с кисточкой и с куском рубашки скатился к самому подножью лестницы, где я его и нашел. Потом убийца убрал труп Сэйджерса в один из холодильников. Все это, конечно, очень интересно, но мне это ничего не дает, кроме дикого желания добраться когда-нибудь до этого парня и сначала как следует расправиться с ним кулаками, а потом всадить в него пару пуль.
  После этих размышлений, я пошел в комнату, лег в постель и занялся чтением детективного журнала, потому что это занятие лучше всего способствует моему отдыху. Когда на небе стали зажигаться вечерние звезды, я встал, надел свою лучшую шелковую сорочку, вечерние брюки и белый смокинг. В этом костюме я стал похож на японского императора. Спустившись вниз, я сытно поужинал и немного пошутил с дежурной телефонисткой, сидевшей на коммутаторе отеля.
  В 11 часов вечера я на машине отправился на гасиенду Алтмира. Я решил там немного поболтаться и посмотреть, не произойдет ли что-нибудь интересное.
  Отличная ночь! Подъезжая к гасиенде, я услышал звуки гитар. Сзади дома было привязано с полдюжины лошадей, а сбоку в гараже стояли две машины. Я поставил там и свою и прошел в зал через главный вход.
  Перейра был на месте. Он, как и вчера, был разодет франтом, и, когда я еще проходил по коридору, за занавесом слышался шум от многих голосов. Перейра предложил мне сначала выпить стаканчик за счет ресторана. Я сказал, что охотно выпью, и, пока я сдавал на вешалку шляпу, мне принесли большой бокал. Я пожелал Перейре доброго здоровья и выпил. Он бросил на меня быстрый взгляд и сказал, что если я хочу сыграть во что-нибудь, то игра начнется после двенадцати, в одной из комнат па втором этаже, как раз напротив лестницы. Я поблагодарил его и сказал, что я люблю играть во что угодно, начиная с игры в кости.
  Он засмеялся, а я прошел по коридору и, отодвинув занавес, заглянул внутрь.
  В зале собралось довольно много народа. Все столики были заняты парнями, некоторые из них с дамочками. Прислонившись к стойке бара, стояло двое-трое ковбоев, не знаю уж настоящие или вырядившиеся так из пижонства. Танцплощадка была битком набита танцующими. С балкона свисали разноцветные ленты, а на стенах всеми цветами переливались испанские шали и мексиканские одеяла. Роскошное местечко! Оркестр отлично знает свое дело и наигрывает сейчас душещипательную мелодию, какое-то мексиканское танго, а стоящий на эстраде парень сладчайшим голоском напевает о том, как умирают от любви. Да, такая песня может разбить не одно женское сердце.
  Женщины, сидящие за двумя или тремя столиками около самой эстрады, смотрели на него таким взглядом, как будто он ангел, сошедший с небес или что-то в этом роде. Когда один из сидевших с ними мужчин, по-видимому, бизнесмен из Лос-Анджелеса, пытался что-то сказать, они все накинулись на него и заставили замолчать, чтобы не пропустить вдруг пару-другую тактов из этой песни. Это еще раз доказывает, до чего бабенки бывают шальные, прямо до чертиков. Допустим, выходит она замуж за бизнесмена, покупает он ей всякие красивые платья и возит по злачным местам, а она стреляет глазками в разных дешевеньких типов вроде певцов джаз-оркестров ночных клубов. Иногда эти бабенки даже удирают с певцами. Певец ее, конечно, бросает, а она тогда начинает охотиться за бизнесменом, которого бы ей удалось женить на себе для того, чтобы он покупал ей красивые наряды, а она опять строила бы глазки парням из джаза.
  Так вот, я уже говорил вам, что местечко это роскошное, и, когда я уже собрался войти в зал, то увидел, что в мою сторону направляется одна дама. Она вышла из комнаты, что налево. Да-а! Природа выдала этой красотке полный комплект всего, что полагается! Высокая, стройная, не женщина, а картинка! И шла она высоко задрав нос, как королева. Брюнетка. Прическа самая наимоднейшая. Роскошная беби! Но вид у нее свирепый. Губы сурово сжаты. Не знаю почему, но я сразу подумал, что это и есть Генриетта.
  Я оглянулся назад в коридор. Перейра стоял все там же, болтая с девушкой у вешалки. Я кивнул ему, и он подошел.
  — Кто эта беби, Перейра? — спросил я его. — Вон та, которая только что села за столик совсем одна? Я и не знал, что у вас водятся такие дамочки.
  Он улыбнулся. Этот Перейра напоминал мне змею. Не нравится он мне.
  — Сеньор, — сказал он, — у нас есть все. А эта леди — сеньора Генриетта Эймс.
  — Да что вы говорите?! — воскликнул я, разыграв искреннее изумление. — Послушайте, Перейра, а это не та самая дама, которая была замужем… тьфу, черт, как же его имя… ах, да, Грэнворт Эймс, который покончил с собой в Нью-Йорке? Я в то время как раз был в Нью-Йорке и читал об этом в газетах.
  Он кивнул и сделал такую мину, как будто выражал глубокое соболезнование. Потом он начал мне рассказывать, что Генриетта приехала на гасиенду Алтмиру в полной уверенности, что это заведение принадлежит ее мужу Грэнворту. Но он, Перейра, должен был выполнить свой долг и сказать ей, что это заведение давно заложено, а так как Грэнворт не выплатил соответствующую сумму, то теперь заведение перешло в полную его собственность.
  Он развел руками.
  — И знаете, сеньор, у этой несчастной леди много всяких неприятностей. Что-то у нее там неладно с деньгами. Я, сеньор, по натуре очень добрый человек. Мне жаль эту бедную женщину. И я разрешил ей остаться здесь и играть роль хозяйки до тех пор, пока не придумает что-нибудь для себя.
  — Что ж, выходит, вы отличный парень, Перейра, — сказал я. — Как насчет того, чтобы познакомить меня с этой леди?
  Он поспешно кивнул, но я тут же сказал, что пока не стоит, потому что как раз в этот момент к столику, за которым сидела Генриетта, подходил какой-то довольно красивый парень. И по тому, как он смотрел на Генриетту и как она, в свою очередь, посмотрела на него, я понял, что эту парочку связывают довольно теплые чувства. Я улыбнулся Перейре.
  — Кажется, у нее уже есть дружок? — сказал я. — Красивый парень. Кто он?
  — Его зовут Мэлони. Он довольно часто сюда заходит, играет в карты. Может быть, он и сегодня будет играть.
  — Что ж, надеюсь, что я сегодня выкачаю из него немного башлей, — сказал я. — Между прочим, меня зовут Фрэйм. Селби Фрэйм. У вас здесь крупные ставки?
  0-и пожал плечами.
  — Это зависит исключительно от вас самих, сеньор Фрэйм.
  Я сказал «о'кей» и пошел к столику, где заказал себе большой бокал виски. По-моему, сейчас не стоит пытаться заговорить с Генриеттой, пока этот парень крутится возле нее.
  А время шло. Вскоре ко мне подошел Перейра и представил меня компании, сидевшей за большим столом. Ребята оказались очень приветливыми, а их дамы умели отлично танцевать. Если бы мои мысли не были заняты предстоящей работой, я бы, наверное, получил огромное удовольствие от этих танцев.
  Около двух часов народ стал постепенно расходиться, и через полчаса в зале почти никого не осталось. Так, человек десять — двенадцать. Очевидно, это были те, кто собирался играть.
  Моя компания тоже начала расходиться, и после того, как я распрощался с ними, ко мне подошел Перейра и сообщил, что игра скоро начнется. Он сказал, что я, вероятно, помню, где находится зал — как раз напротив лестницы на верхнем этаже. Я поблагодарил его и сказал, что знаю, где это, но сначала хочу немного пройтись. Я вышел на улицу и обошел вокруг здания в надежде что-нибудь разнюхать. У меня есть свой метод игры. Я люблю вступать в игру, когда страсти более или менее уже накалятся. Минут через 20 я вернулся. Официанты запирали окна, музыканты запаковывали свои гитары, почти все огни были погашены.
  Я поднялся в комнату на втором этаже. Это довольно большой зал с огромным столом посредине. За столом идет игра в баккара, а в углу за маленьким столиком три парня и две дамы играют в покер.
  Мэлони играет в баккара, а рядом стоит, наблюдая за его игрой, Генриетта. Все ребята наверху одеты в смокинги, но рожи у двух-трех парней показались мне довольно наглыми, чтобы не сказать больше. Вероятно, во время игры все время разносят выпивку, так как в комнате царит соответствующая атмосфера, как это бывает, когда люди здорово навеселе.
  В дверь заглянул Перейра и потом опять куда-то ушел. Я решил немного понаблюдать за игрой.
  У Мэлони дела шли неважно. Он уже здорово проигрывался, и вид у него был довольно бледный. Мне показалось, что он чем-то слегка озадачен, как будто чего-то не может понять, и я подумал, не передергивают ли здесь карты.
  Минут через десять Мэлони держал банк и в конце концов продулся окончательно. Проиграл он, видимо, много. Он обернулся и с глупой улыбкой поглядел на Генриетту.
  — Что-то у меня ничего не получается сегодня, — пожаловался он. — И вообще здесь мне никогда не везет.
  Она улыбнулась, и, поверьте мне, ее зубки вполне соответствовали всему остальному. Да, я не говорил вам, что у нее великолепные темно-синие глаза?
  — Почему бы вам не отдохнуть? — спросила она. — Может быть, вы хотите, чтобы я разок сыграла вместо вас?
  С другой стороны стола сидел огромный парень. Широкоплечий, с худым лицом и копной черных волос. Я слышал, как его называли Фернандесом. Пока они разговаривали, он не спускал с Мэлони глаз.
  Наконец он вмешался в их разговор:
  — Кажется, счастье отвернулось от вас обоих? — спросил он. — Но, — добавил он с усмешкой, — может быть, вы считаете, что вы всегда должны выигрывать? Может быть, вы вообще не любите проигрывать? Мэлони покраснел.
  — Что я больше люблю: выигрывать или проигрывать — это мое личное дело, Фернандес, — сказал он, — и ваши шутки на этот счет совершенно излишни. Я не возражаю против проигрыша, я только хочу сказать, что у меня вошло в привычку вечно проигрывать здесь, — он улыбнулся довольно саркастически. — Но, может быть, это только мое воображение?
  — Да что ты мелешь? — заорал Фернандес. Он медленно встал и отодвинул стул. Потом перегнулся через стол и правой рукой выдал Мэлони отличный удар по физиономии. Звук от удара разнесся по крайней мере на целую милю.
  Все стихло. От удара Мэлони повалился на пол вместе со стулом. Он поднялся и стоял, пошатываясь на нетвердых ногах. А в это время Фернандес обежал стол и ударом под подбородок опять сбил его с ног. Фернандес был похож на разъяренного тигра. Он страшно рассвирепел, вероятно, еще и от того, что успел уже понюхать кокаинчика.
  Я стоял в углу, спокойно закуривая сигарету. Меня это начинало явно интересовать.
  Генриетта прижалась к стене и не спускала глаз с Мэлони. Глаза ее сверкали, и, вероятно, она молила Бога, чтобы он помог Мэлони подняться на ноги и выдать Фернандесу, что полагается. В углу, за покерным столиком, одна из дам, тоже, видимо, прилично пьяная, начала истерически хихикать. Очевидно, она находила все это очень забавным.
  Мэлони встал. Он весь трясся, но все-таки побрел к Фернандесу и замахнулся правой рукой. Но Фернандес успел блокировать удар, и, прежде чем Мэлони что-то сделал, Фернандес выдал ему еще один апперкот. Мэлони снова упал. И куда девалась его красота! Один глаз закрылся, а по лицу струями лилась кровь.
  Игравшие в покер встали. Один из них, маленький паренек, подскочил к месту драки.
  — А ну, вы, ослы, прекратите! — прикрикнул он. — Где вы, по-вашему, находитесь? В Мэдисон Сквер Гарден? И вообще, что с тобой, Фернандес? Почему ты всех всегда задираешь?
  Фернандес повернул к нему свое туловище.
  — Тебе что, это не нравится? — спросил он и двинул маленького паренька по лицу тыльной стороной ладони. — Если тебе это не нравится, можешь убираться отсюда!
  Наступила зловещая тишина. Как пишут в книгах, атмосфера накалилась. Никто не издал ни звука. Тогда маленький паренек, которого только что смазали по роже, встал и вышел из зала. Его партнеры последовали за ним. Мэлони встал, прислонившись к стене. Вид у него ужасный. Вероятно, первый удар Фернандеса, тот, который он нанес ему за столом, сразу сшиб его с катушек.
  Я подошел к нему.
  — Слушай, парень, почему бы тебе не выйти куда-нибудь и не вымыть свою физиономию? Она у тебя сейчас довольно некрасивая. И на твоем месте я бы выпил стаканчик. По-моему, это именно то, что тебе сейчас требуется.
  Я повернулся к Генриетте и улыбнулся.
  — Послушайте, леди, — сказал я. — Заберите-ка вы его и исполните роль сестры милосердия, оказывающей первую помощь. А потом, я думаю, мы сможем с вами еще и сыграть в карты.
  Пока я это говорил, в комнату влетел Перейра. Удивленный, он остановился в дверях. Наверное, Фернандес — его друг и настоящий хозяин этого заведения. Генриетта мне ничего не ответила, но мне показалось, что, если бы у нее был револьвер, она непременно разрядила бы его в Фернандеса. Она просто заграбастала Мэлони и подтолкнула к двери.
  Когда они выходили, Фернандес посмотрел им вслед и рассмеялся гадким смешком.
  — Забери этого сопляка и брось его где-нибудь! — крикнул он.
  Генриетта повернулась. Она побледнела как смерть и до того рассвирепела, что прямо-таки не знала, что ей делать. Фернандес глядел на нее и улыбался. Потом подошел к ней, и прежде чем она успела опомниться, поцеловал прямо в губы.
  — Давай топай, сестренка, — сказал он ей. — И не злись. Тебе это все равно не поможет.
  Затем он повернулся к столу.
  — Ну, может быть, продолжим игру? — спросил он, беря со стола карты. Четверо парней, игравших за большим столом, уселись.
  — А вы не присоединитесь к нам? — обратился ко мне Фернандес.
  Я кивнул головой.
  — Хорошо, — ответил я. — Только подождите минутку, мне нужно кое-что сделать.
  Я повернулся и вышел из комнаты. Генриетта волокла Мэлони вдоль балкона в какую-то комнату. Там она положила его на кушетку и налила в таз воды.
  Я последовал за ними.
  — Послушайте, сестрица, — начал я. — Кажется, ваш друг здорово заработал сегодня. Вряд ли он скоро снова обретет спортивную форму.
  Она подошла к Мэлони и стала вытирать ему лицо мокрым полотенцем.
  — Как бы я хотела быть мужчиной, — проговорила она. — Я бы убила этого Фернандеса!
  Она вдруг повернулась ко мне. Глаза ее сверкали. Красивая бебн! Я всегда любил женщин с темпераментом.
  — Джим разбил бы его вдребезги, — продолжала она, — но он две недели тому назад сломал руку и не может как следует владеть ею. Только поэтому этот подлец так расхрабрился.
  Мэлони начал постепенно приходить в себя. Он попытался встать с кушетки, но не смог и опять упал на нее.
  — Дайте-ка я его… — пробормотал он.
  Мой мозг быстро работал. Я подумал, что сейчас подходящий момент втереться в доверие к Генриетте. Может быть, если я правильно поведу игру, она заговорит. Да, момент подходящий.
  — Не беспокойся, Мэлони, — сказал я. — Это все из-за твоей руки. Он сам это отлично знает. — Я взглянул на Генриетту. — Я сам страшно разозлился, когда этот паршивый пес поцеловал вас. Какое ужасное оскорбление для вас. Проделать такую штуку в компании, где столько мужчин, это свинство.
  — Все это так, — ответила она, — однако я не видела, чтобы вы предприняли что-нибудь, чтобы защитить меня.
  Я улыбнулся.
  — Послушайте, леди! Когда вы сделаете для своего дружка все, что полагается, приходите обратно в игорный зал. Я там немного побеседую при вас с Фернандесом.
  Я быстро вернулся в зал. Они меня уже ждали. Фернандес что-то проворчал. Видно было, что ему очень не терпелось начать игру. Я сел, и мы начали играть в покер. Ставка у нас была 10 долларов. Для меня это, пожалуй, было слишком крупно, но я неплохо провел две партии и выиграл. Я взглянул на Фернандеса и улыбнулся, как бы давая понять, что я очень доволен собой. Тот что-то проворчал.
  Мы продолжали игру. Прошел целый круг. Наконец Фернандес открыл банк. Открыл он его с пятьюдесятью долларами, и все вошли в игру. В банке было 250 долларов. Пока мы получали выкуп, я слышал, как в зал вошла Генриетта и подошла к моему стулу.
  Фернандес поставил 100 долларов. Ребята бросили карты. Я остался. По-моему, он блефует, а у меня две пары.
  Я открыл карты и оказался прав. У него тоже две пары, только старшая шестерка, а у меня десятка.
  Я забрал банк.
  — Тебе надо еще немного поучиться играть в эту игру, сопляк, — сказал я ему.
  Тот ошалело посмотрел на меня.
  — Как ты меня назвал? — побагровел он.
  Я встал. Потом взялся обеими руками за край стола и отбросил его в сторону. Между нами образовалось некоторое пространство. Я прыгнул первым. И когда он поднял руку, чтобы замахнуться, я опустил голову и, поднырнув под него, изо всех сил ударил его под подбородок. Когда голова у него запрокинулась от удара, я дал ему еще слева и справа по скулам. В себя он пришел, но чувствовал себя явно неважно. Я снова сделал боковой заход и со всего размаха дал ему в нос. Когда он падал, я крикнул ему вдогонку несколько ругательств. Это его немного взбодрило. Он вскочил и бросился на меня, как бык. Я снова опустил голову и ударил его прямо в живот. Очевидно, ему было очень больно, так как он бессильно прислонился к стене. Тогда я подбежал к нему и начал колошматить его как попало. Никогда в жизни и никого не бил я с такой яростью. Раза два он пытался мне ответить, но так и не смог. Наконец я нанес ему завершающий удар, и он упал. Я взглянул на Перейру. Теперь у него был не такой уже довольный вид, как раньше.
  — Слушай, Перейра, — сказал я. — Забери-ка ты поскорее этого неумелого драчуна, пока он не рассердил меня по-настоящему, потому что я такой парень, который может до смерти заколотить кого угодно, если захочет. Или, может, мне самому выбросить его отсюда?
  Перейра молчал Я схватил Фернандеса за шиворот и подтащил к Генриетте.
  — А ну-ка, сопляк, проси у леди извинения. Да поскорей, а то я из тебя выбью последние мозги. Ну, валяй, не задерживайся.
  Для того чтобы придать ему вертикальное положение, я слегка ткнул ему в нос большим пальцем, а это не очень приятное ощущение, когда вам устраивают такое. Можете сами в этом убедиться.
  Он сказал Генриетте все, что требовалось.
  Я вывел его из зала, подвел к лестнице и дал ему хорошего пинка, так что он кубарем скатился на танцплощадку. Стукнулся он здорово… И когда сел, то уже, вероятно, не помнил ни своего имени, ни фамилии.
  Я вернулся в игорный зал.
  — Слушай, Перейра, — сказал я. — Где живет Мэлони?
  Он сказал, что Мэлони живет где-то около Индио. Я приказал Перейре достать машину и отвезти его домой. Он хотел было что-то возразить, но потом раздумал. Я посоветовал ему также прихватить с собой и Фернандеса.
  Повернулся к Генриетте — в ее глазах светилась улыбка. Я подмигнул ей.
  — Заберите ваше пальтишко, сестренка, — сказал я ей. — Мы сейчас с вами немного покатаемся. Мне нужно с вами поговорить.
  Она посмотрела на меня и рассмеялась.
  — Ну и нервы у вас, мистер Фрэйм, — проворковала она.
  Глава 4
  КОШЕН «ПРОЩУПЫВАЕТ» ДАМУ
  Сидя за баранкой машины рядом с Генриеттой и покуривая сигарету, я чувствовал себя превосходно. Думаю, что если бы нам в своей работе не приходилось встречаться с таким количеством преступлений, то это была бы просто великолепная работа.
  Когда мы проехали некоторое расстояние, я спросил ее, не хочет ли она, чтобы я доставил ее домой или еще куда-нибудь. Она ответила «нет», но добавила, что если мы будем ехать все время прямо, то как раз подъедем к одному заведеньицу, которое открыто круглые сутки, и там мы сможем поболтать за чашкой кофе.
  Уголком глаза я все время наблюдал за Генриеттой. И надо сказать, что я все больше и больше убеждался, что она чертовски хороша собой. Мне нравилась ее манера держаться. Любая женщина буквально сгорала бы от любопытства и нетерпения поскорее узнать, о чем именно собираются с ней поговорить, но Генриетта ни о чем меня не спрашивала. Сидит себе, смотрит своими сапфировыми глазами на дорогу, а на губах у нее блуждает легкая улыбочка. Она меня страшно заинтриговала, потому что она вроде бы ничем не интересовалась, даже своей собственной судьбой. А таких женщин немного найдется.
  Скоро мы доехали до перекрестка, свернули направо, и впереди показались огни закусочной, в которой мы собирались пить кофе. Я немного сбавил скорость, так как хотел хорошенько обдумать, как именно начать разговор с Генриеттой. Очевидно, мне нужно сказать ей что-то, что заставило бы ее разоткровенничаться, но, с другой стороны, я не собираюсь полностью раскрывать ей свои карты. Мне всегда удаются сказки, которые я рассказываю без всякой подготовки, полагаясь только на свою фантазию, и я, решив положиться на фантазию и на этот раз, снова прибавил газ.
  И тут вдруг заговорила она сама:
  — А ловко вы отделали Фернандеса, мистер Фрэйм, — сказала она, взглянув на меня. — Слишком уж он воображает о себе, что он сильный и непобедимый. Может быть, после этой милой беседы с вами он несколько изменит свое мнение.
  — Это все пустяки, — сказал я. — Но должен сказать, мне очень не понравился этот Фернандес. Грубый чурбан. Меня возмутило его поведение в отношении Мэлони, а Мэлони, по-моему, правильный парень.
  — Да, он очень хороший, — согласилась она. — Он мне нравится.
  Я остановил машину и ничего ей не сказал.
  Мы вошли в закусочную. Это обычное заведение такого типа, с несколькими столиками. Когда мы вошли, полусонный итальянец подавал кофе двум старикам, одиноко сидящим за одним из столиков. Кроме них, в закусочной никого не было.
  Мы сели, я заказал кофе и предложил ей сигарету. Она закурила и долго прищуренными глазами смотрела на клубящийся дымок.
  — Боюсь, что после сегодняшнего вечера вы не будете принадлежать к числу лиц, пользующихся расположением Фернандеса, мистер Фрэйм, а уж что он сделает со мной, я и не знаю…
  Я спросил ее, что именно она имеет в виду. Она засмеялась, и я увидел ее сверкающие белоснежные зубки.
  — Фернандес хочет жениться на мне, — сказала она. — Он считает, что он безумно влюблен в меня, но что он будет думать завтра, после того как залечит свое лицо и все синяки у него пройдут, я не знаю.
  — Так, так, — сказал я. — А я-то думал, что вы влюблены в Мэлони. Но ведь не может быть, чтобы вы серьезно решили связать свою судьбу с таким типом, как Фернандес?
  Она опять улыбнулась. Эту даму определенно можно было назвать таинственной.
  — Я сама не знаю, что решить, — сказала она. — Может быть, я должна буду выйти за Фернандеса. — Она взглянула на меня и засмеялась. — Ну, давайте не будем сейчас огорчаться из-за этого Фернандеса. Скажите лучше, о чем вы хотели поговорить со мной.
  Итальянец принес кофе. Отличный кофе. Ароматный. Когда она поднесла чашечку ко рту, накидка спала с ее плеч, и я увидел такие плечики, которые, вероятно, были скопированы с плечиков некоей дамы по имени Венера. Вы, вероятно, о ней слышали, это та, которая в свое время натворила массу всяческих бед.
  Я решил действовать так, как наметил еще в машине по дороге сюда, то есть положиться на свою фантазию.
  — Послушайте, леди, — начал я. — Вот как обстоит дело. Я работаю в одной адвокатской фирме в Нью-Йорке, вернее, в филиале этой фирмы в Магдалене в Мексике. Примерно с месяц тому назад я был по делам в Нью-Йорке и встретил там своего приятеля, который работает в канцелярии окружного прокурора. Этот парень рассказал мне, что, как было установлено следствием в январе этого года, ваш муж Грэнворт Эймс покончил с собой. Но теперь они располагают какими-то новыми, очень интересными данными и собираются пересмотреть это дело.
  Я сделал большую паузу и начал маленькими глоточками пить кофе. Поверх чашки я все время наблюдал за ней. Я видел, как задрожали ее пальцы, в которых она держала сигарету, а вокруг губ от волнения появились белые пятна. Кажется, ей не очень-то понравилось то, что я ей сейчас сказал.
  Но она быстро взяла себя в руки, и, когда начала говорить, ее голос был по-прежнему твердым, хотя в нем появились нотки волнения.
  — Это очень интересно, — сказала она. — Какие же новые данные они обнаружили? Я и не предполагала, что в отношении смерти моего мужа могут быть какие-то сомнения. Это дело уже давно закончено.
  Она раздавила в пепельнице сигарету и. уже полностью овладела собой. Я поставил чашечку на блюдце, протянул ей еще одну сигарету и закурил сам.
  — Видите ли, какое тут дело, — сказал я. — Заключение следователя, производившего расследование, не имеет никакого значения, если окружной прокурор сочтет, что он располагает новыми, очень важными данными. Мой приятель из канцелярии окружного прокурора сказал мне, что им стало известно, что в тот вечер, когда, как предполагалось, Грэнворт Эймс покончил жизнь самоубийством, вы были не в Коннектикуте. Они совершенно точно установили, что в тот вечер вы были в Нью-Йорке. Мало того, также совершенно точно установлено, что последним человеком, видевшим Грэнворта Эймса перед его смертью, были вы. Понимаете?
  — Понимаю, — глухо проговорила она.
  — Ребята из канцелярии окружного прокурора носятся со странной идеей, ну, вы сами знаете, что это за люди из конторы окружного прокурора. Им бы только прицепить кому-нибудь какое-нибудь обвинение. Да, собственно, в этом и заключается их работа. Вы понимаете, кто-то намекнул им, что Грэнворт Эймс вовсе не кончал жизнь самоубийством. Его убили.
  Она стряхнула пепел с сигареты.
  — Все это звучит ужасно смешно, мистер Фрэйм, — сказала она. — Ведь ночной сторож на пристани Коттон Уорф подтвердил, что он видел, как Грэнворт сам направил машину в сваи. А ведь это могло быть только самоубийством. Не так ли?
  — Конечно, — согласился я, — все это, безусловно, так. Но я должен вам рассказать, что произошло потом. Мой приятель рассказал мне, что у них есть сведения о том, что вы пытались всучить здешнему банку фальшивые облигации. Ну, конечно, об этом случае было сразу доложено федеральным властям, которые, конечно, тут же отправили для расследования своего агента. Он приехал в Нью-Йорк и выколотил из ночного сторожа всю правду. То, что ночной сторож сказал, что он видел, и то, что он видел на самом деле, — две совершенно разные вещи. Агенту этот ночной сторож сказал, что он видел, как машина Грэнворта Эймса медленно подъехала к пристани и начала спускаться. Когда она уже была на половине пути, дверца машины открылась, и кто-то из нее выпрыгнул. Он, конечно, в темноте не мог видеть, кто это был, но утверждает, что женщина. Он видел потом, как эта женщина что-то сделала внутри машины и быстро захлопнула дверцу, а машина вдруг пришла в движение и, набирая скорость, налетев на деревянную сваю, перевернулась в реку.
  — Понимаю, — сказала она. — А почему ночной сторож не рассказал об этом следователю во время следствия?
  Я улыбнулся.
  — У него для этого были причины, леди, весьма уважительные причины. Он молчал об этом маленьком инциденте потому, что некий парень Лэнгтон Бэрдль, который работал секретарем у вашего мужа, дал ему тысячу долларов, чтобы сторож забыл все подробности этого происшествия, за исключением того, что он просто видел, как машина налетела на сваю, перевернулась и рухнула в реку.
  Она смотрела на меня как пораженная громом.
  — По-видимому, этот парень Бэрдль питает к вам самые дружеские чувства, — продолжал я, — потому что, когда агент заходил к нему до разговора с ночным сторожем, он уверял, что вас в этот вечер в Нью-Йорке не было, что вы были в Коннектикуте. И он не только наврал агенту, он сделал еще и следующее: на другой вечер после смерти вашего мужа он полетел в Коттон Уорф и подкупил сторожа, чтобы тот держал язык за зубами.
  Вот так-то. Так о чем говорят эти факты? А говорят они о том, что, вероятно, Грэнворта Эймса затолкали в машину уже мертвого. И какая-то женщина сама привезла тело Грэнворта Эймса на пристань. Понимаете?
  Некоторое время она вообще не могла ничего вымолвить, только облизывала язычком пересохшие губы. Правда, это у нее получалось довольно мило, но она все же здорово перепугалась. Но довольно скоро она опять взяла себя в руки.
  — Если Грэнворт был убит, они могли бы установить это при вскрытии, — сказала она.
  — Либо да, либо нет, — сказал я. — Мой приятель говорил, что лицо Грэнворта при падении с машины было разбито до неузнаваемости. Когда машина стукнулась о дно реки, он со всего размаха врезался в ветровое стекло. Череп был совершенно разбит. Но… это могли сделать до того, как его впихнули в машину.
  — Я абсолютно ничего не понимаю, — сказала она. — И я не понимаю, зачем Лэнгтону Бэрдлю понадобилось подкупать сторожа, чтобы тот говорил неправду. Зачем он это сделал?
  — Убей меня Бог, леди, не знаю, — сказал я. — Но я уверен, что ребята из канцелярии окружного прокурора живо все разузнают, если как следует, с пристрастием, допросят кого полагается.
  Я спросил у нее, не хочет ли она еще чашечку кофе, она согласилась, и я заказал. Пока мы ждали кофе, я не спускал глаз с Генриетты. Она глубоко задумалась, и это неудивительно, потому что я дал ей достаточно пищи для размышлений.
  Когда принесли кофе, она поспешно схватила чашку, как будто была рада хоть чем-нибудь заняться. Выпив кофе и поставив на стол чашку, она посмотрела мне прямо в глаза.
  — А интересно, почему это вы, мистер Фрэйм, взяли на себя труд сообщить мне все это? Что у вас на уме? И что я, по-вашему, должна делать?
  — Дело не в том, что у меня на уме, Генриетта. Дело в том, что на уме у этих ребят из канцелярии окружного прокурора Нью-Йорка! И тут вот какое дело: мой приятель, который там работает, сказал, что вообще всем абсолютно наплевать, какой смертью умер Грэнворт Эймс — самоубийство это или не самоубийство. Никто на его смерть не обращал особого внимания до тех пор, пока не открылось дело с фальшивыми облигациями. В свое время следствие по делу о смерти Грэнворта Эймса было закончено. Все было в порядке. И вдруг на сцене появляются фальшивые облигации. Ну, а это уже дело федеральных властей. И вот ребята из Вашингтона решили во что бы то ни стало узнать, кто печатает эти фальшивые облигации. Если они это узнают, все будет в порядке, никто не будет затевать волынку с пересмотром дела о смерти Грэнворта Эймса. Человек умер, ну и царство ему небесное. Кому какое дело, как он умер. А вот фальшивые облигации — это совсем другое дело.
  Когда я вчера заезжал на гасиенду Алтмира, Сэйджерс, парень, который работал там платным танцором и который должен был сегодня уехать в Ариспе, сказал мне, что вы миссис Генриетта Эймс. Тогда я решил рассказать вам все это, и вот почему.
  Допустим, ну, ради чистого предположения, что вам что-то известно о фальшивомонетчиках. Предположим, вы знаете, кто этим занимается. Ну, и я бы на вашем месте непременно об этом рассказал. Расскажите, например, мне. И когда я поеду в Нью-Йорк, я без большого шума передам ваши слова моему приятелю из окружной прокуратуры, откуда их, в свою очередь, передадут в Вашингтон, чтобы удовлетворить любопытство властей. Я уверен, что на этом все дело и кончится. Никто не станет назначать новое следствие по делу о самоубийстве вашего мужа.
  Вы понимаете, ребята из соответствующих органов полагают, что вам кое-что известно о фальшивомонетчиках, и, если вы ничего им не расскажете, верно, как дважды два четыре, они назначат новое следствие по делу о смерти вашего мужа. Просто для того, чтобы пришить вам какое-нибудь обвинение, арестовать вас и потом уже заставить говорить, так сказать, выжать из вас эти сведения. Вы понимаете?
  — Понимаю, — сказала она. — Но я ничего не могу рассказать. Я ничего не знаю. Пакет с облигациями, который я привезла сюда, я взяла из сейфа мужа, где он хранил все документы. Из слов мистера Бэрдля я поняла, что сейф был открыт ключом, найденным в кармане при осмотре трупа. Мистер Бэрдль передал мне все документы. Вот и все, что мне известно. А что касается возобновления следствия о смерти моего мужа и их предположения о том, что я в ту ночь была в Нью-Йорке, что ж, ведь это надо еще доказать. Не так ли?
  — Да, конечно. И я полагаю, что они это докажут, — сказал я ей и подумал при этом, что ее три письма к Грэнвортсу, запертые у меня в столе в отеле «Миранда», являются вполне достаточным доказательством.
  — Во всяком случае, было очень мило с вашей стороны предупредить меня, — сказала она. — Вероятно, я должна вас как-то отблагодарить, мистер Фрэйм, а пока что мне пора домой.
  Мы вышли из закусочной и сели в машину. Я сделал вид, что не знаю, где она живет, и попросил ее показать мне дорогу. Подвез ее к подъезду и подумал: интересно, как она будет чувствовать себя, когда обнаружит, что кто-то стибрил у нее эти три письма, которые могут принести ей миллион неприятностей.
  Она пожелала мне спокойной ночи, вышла из машины и поднялась на ступеньки. Подойдя к двери, она обернулась и улыбнулась мне.
  Да, нервы у нее крепкие!
  Я включил мотор и поехал просто так, не думая, куда еду, и все время размышлял над тем, что она мне сказала. Вообще-то она довольно спокойно отнеслась к сказанному мной.
  Я не могу понять в отношении Генриетты двух вещей. Во-первых, почему она сказала мне, что, возможно, должна будет выйти замуж за Фернандеса, и второе, я никак не могу понять, зачем она хранила эти три письма к Грэнворту Эймсу — письма, которые являются вещественным доказательством того, что она виделась с ним в ночь его смерти, — вместо того чтобы немедленно же их уничтожить.
  По-моему, ей ничего не известно об убийстве Сэйджерса. Когда я назвал его фамилию и сказал, что это тот самый парень, который собирался уехать в Ариспе, я следил за ней, как кошка за мышкой, но она спокойно слушала меня, как говорится, даже глазом не моргнула.
  А у такой женщины хватило бы смелости убить Эймса!
  Предположим, она поехала в Нью-Йорк после того, как написала эти три письма, потому что решила устроить скандал Грэнворту из-за женщины, с которой, как полагала Генриетта, у него была любовная связь. Может быть, Грэнворт встретился с Генриеттой в каком-нибудь условленном месте, приехав туда на своей машине. Когда я, будучи в Нью-Йорке, перед тем, как приехать сюда, разговаривал с Бэрдлем, он ведь сказал мне, что Эймс ушел из конторы для того, чтобы «встретиться с какими-то людьми», и был взволнован. Может быть, он как раз ехал на свидание с Генриеттой. Ну что ж, допустим, так. Допустим, они встретились и поругались. Между прочим, вполне возможно, что она к тому времени обнаружила, что облигации, которые он ей дал, фальшивые. И что же тогда произошло? Эймс сидит в машине на месте водителя, машина находится где-нибудь в пустынном месте. Она со всего размаха бьет его по голове рукояткой револьвера или чем-нибудь еще, и парень отправляется к праотцам. Тогда ее осеняет блестящая идея. Она вспоминает, что когда-то Грэнворт уже пытался покончить жизнь самоубийством, бросался в Ист Ривер. Почему бы не сыграть на этом? Она отодвигает его с водительского места, садится за руль сама и едет к пристани Коттон Уорф, кстати, довольно пустынному месту. Ночного сторожа она не заметила. Вышла из машины, но мотор не выключила, повернула руль так, чтобы машина встала передом прямо к реке, нажала стартер и включила передачу. Машина начала двигаться, а она отскочила и захлопнула дверку.
  По-моему, именно так все и было, и вы должны согласиться со мной, что у этой женщины нервы действительно крепкие. Тот факт, что она такая красавица, еще ровно ничего не значит. Мне известны многие случаи, когда на редкость красивые женщины спокойно отправляли на тот свет своих муженьков и при этом выходили сухими из воды.
  Я ехал очень медленно. Наконец вдали, освещенная лунным светом, показалась гасиенда Алтмира. Интересно, отвез ли Перейра Фернандеса домой и как себя чувствует Мэлони? Кажется, он здорово влюблен в Генриетту. Я заметил это по тому, как он смотрел на нее. У него был такой глупый вид, какой всегда бывает у ребят, когда они влюблены. И, пожалуй, ему надо быть поосторожней с Генриеттой. Она вполне может обвести его вокруг пальца. Или, может быть, она крутит с ним просто так, чтобы досадить Фернандесу? Кто их поймет, этих женщин?
  Я проехал мимо фасада гасиенды и объехал ее кругом. Меня разбирало любопытство, убрали ли они из холодильника труп Сэйджерса? Вероятно, они похоронили его вчера, рано утром.
  Я не знаю почему, но мне захотелось еще раз пошарить в этом заведении. У меня было какое-то предчувствие, а я всегда доверяю своим предчувствиям.
  Я поставил машину у пролома в стене, идущей от гаража, и заглянул в окно гасиенды. Никаких огней, ничего не слышно. Минуты через две я был уже внутри.
  В танцзале темно, только лунный свет пробивается сквозь железные решетки окон. Я еще раз прислушался. Ни звука. Подошел к бару и толкнул дверь, ведущую в кладовую за баром, закрыв за собой дверь и включив фонарик, подошел к холодильнику. Заглянул в один, затем в другой — трупа Сэйджерса не было. Я так и думал.
  Убийца, безусловно, поторопился убрать его.
  В углу на полке стояли бутылки. Одна бутылка текилы оказалась открытой. Я сел на ящик и выпил прямо из горлышка, и хотя текила — крепкое пойло, это все же лучше, чем ничего.
  Сидя на ящике с бутылкой в одной руке и фонариком в другой, я думал о том, почему мне так захотелось заглянуть именно сюда. И пока я так раздумывал, луч моего фонарика упал на кучу мусора в углу. Мне показалось, что из-за разного хлама выглядывает уголок письма. Я подошел к куче мусора и внимательно пригляделся, расшвыривая ногой этот хлам.
  Мне показалось, что я вижу какую-то фотографию. Так и есть: разорванная пополам фотография. Я сложил обе половинки. Это был чей-то портрет, вырезанный из газеты, а под ним что-то написано. Но так как написано было на сгибе, буквы немного стерлись.
  Я взял эту фотографию, вернулся к ящику и посветил на нее фонариком. Мне показалось, что я когда-то видел парня, изображенного на этой фотографии. И вдруг меня как громом поразило! Да ведь это же мой портрет, вырезанный из газеты! Я с трудом, но все же прочитал надпись: «Портрет агента. Редкая фотография Лемюэля Г. Кошена, федерального агента, который раскрыл дело Иелца».
  И я вспомнил. Два года тому назад моя фотография была помещена в «Чикаго Таймс». Я помню, как страшно рассердился на газетчиков за то, что они поместили эту фотографию в газете — каждый паршивый жулик теперь знал меня в лицо.
  Сбоку от портрета на полях газеты было что-то написано карандашом. Я присмотрелся. Там было написано: «Вот этот парень».
  Теперь я начинал многое понимать. Вероятно, кто-то прислал сюда мою фотографию и приписал «вот этот парень» для того, чтобы некто, находящийся здесь, узнал меня, когда я сюда приеду. Вероятно, кто-то из Нью-Йорка предупреждал своих компаньонов о моем приезде.
  Так вот почему был убит Сэйджерс! Меня эта мысль, поразила, как стрела. Как только я появился на гасиенда Алтмира, они сразу узнали меня. И они догадывались, что мы с Сэйджерсом просто разыгрывали сценку. Они поняли, что он работает на меня, и когда он, как мы условились, заявил, что уезжает завтра в Ариспе, его убили. Они считали, что ему слишком многое известно, и для большей безопасности решили его убрать. .
  А если они убили Сэйджерса, значит, они могут убить и меня, когда подвернется удобный случай…
  По этому поводу я выпил еще немного текилы и стал размышлять дальше. Кто мог прислать сюда мою фотографию? Не может ли быть так, что это тот самый парень, который прислал мне анонимку о том, что Генриетта хранит здесь на своем ранчо письма? Этот парень знал, что я непременно приеду сюда за письмами, и предупредил своих друзей.
  Этому типу было известно о существовании писем. Он нарочно послал меня сюда за ними. И, поступая таким образом, он сознательно вкладывал в мою голову мысль о том, что Генриетта убила своего мужа Грэнворта Эймса. В это же время он присылает мою фотографию, чтобы меня здесь сразу же узнали.
  Что скрывается за всем этим? Может быть, меня заманили сюда потому, что здесь меня легче убрать, легче, чем где бы то ни было?
  Я поднялся с ящика. Да, это дело о фальшивых облигациях становится все более интересным.
  Но меня не покидает одна мысль. Мне все больше кажется, что именно Бэрдль, секретарь Грэнворта Эймса, послал эту анонимку с целью направить меня сюда за письмами Генриетты. И вообще, может быть, он надеялся, что я начну против нее дело, которое может закончиться ее арестом по обвинению в убийстве? А если это так, то интересно, зачем он это сделал? Может быть, он хочет, чтобы восторжествовало правосудие? Хочет помочь полиции? Или у него есть какие-то особые причины втянуть в это дело Генриетту?
  Я выпил еще немного текилы и положил фотографию обратно в мусорный хлам, где ее может увидеть любой из своры этих мерзавцев…
  И поехал обратно в Палм Спрингс, потому что, по-моему, настало время действовать. Раз никто ничего не начинает, я сам буду направлять события.
  В отеле «Миранда» меня ожидала телеграмма. Это был зашифрованный ответ на мой запрос, который я послал в нашу контору в Нью-Йорке относительно списка людей, работавших у Грэнворта Эймса.
  Вот этот ответ:
  «Перечисляем служащих Эймса. Лэнгтон Бэрдль, секретарь, работал в течение семи лет, сейчас ведет контору Эймса под своим именем. Энрико Паланца, дворецкий при квартире, работал в течение четырех лет, настоящее местопребывание неизвестно. Мария-Тереза Дубинэ, горничная миссис Генриетты Эймс, в настоящее время работает у миссис Влафорд, Нью-Йорк. Хуан Термигло, шофер, работал в течение трех лет, теперешнее местопребывание неизвестно. В течение ближайших двух дней высылаем фотографии Паланца, Термигло и Дубинэ»
  Не очень-то о многом говорила мне эта телеграмма, и, кстати, вряд ли можно ожидать чего-то интересного от рассматривания фотографий этих слуг.
  Я закурил сигарету и начал думать. По-моему, мне сейчас здесь делать нечего. Какое мне дело, за кого решит выйти замуж Генриетта: за Мэлони или Фернандеса?
  С другой стороны, стоит, видимо, немного побеседовать с Бэрдлем. Я думаю, что он сможет рассказать мне пару-другую интересных вещей, и если он действительно что-то расскажет, тогда я срочно вернусь сюда и начну стремительную атаку.
  Мне кажется все-таки, что Генриетта меня обманывает. Хочет провести меня. Правда, лицо у нее очень красивое, и вообще она милая бабенка, но… это еще ничего не доказывает.
  Помню я одну красотку из Ноугейлс на границе Аризоны и Мексики. Сущая конфетка. Лицо, как у святой, и речь соответствующая. Была она мексиканка, но решила повысить свой культурный уровень и в порядке самообразования выучила английский язык. Для этого каждый вечер читала вслух своему мужу «Историю Гражданской войны» на английском языке. Муж был значительно старше ее, к тому же неуживчивого характера и сомнительного здоровья.
  В один из вечеров красотка одной рукой держала книгу, а другой размешивала мышьяк в кофе для мужа. Старик простонал и отдал Богу душу. Какой-то недальновидный следователь решил арестовать бабенку по обвинению в убийстве, хотя она уверяла, что это «История Гражданской войны» вызвала у ее мужа рези в желудке.
  Она наняла себе первоклассного адвоката, который мог ответить на любой вопрос. И он посоветовал ей: надеть черную вуаль, когда она пойдет в суд, и во время всего заседания плакать. Присяжные так и не смогли вынести единодушного решения. Был назначен повторный суд. На сей раз она наняла другого адвоката. Он ничего не понимал в законах, но зато отлично разбирался в психологии присяжных. Он посоветовал ей явиться на заседание суда в плотно облегающем ее фигуру черном кружевном платье и шелковых чулках телесного цвета. Он усадил ее на скамью в изящной позе, так сказать, показал товар во всей красе тщательно подобранным присяжным. Это были в основном старички за 70 лет. Они только взглянули на нее и единогласно, даже не выходя из зала, вынесли решение: «невиновна».
  Судья — довольно древний старикашка — тоже только взглянул на нее и немедленно согласился с решением присяжных. Ее освободили, а старик судья до того расчувствовался, что устроил ее на работу в местную прачечную. И видели бы вы, с каким рвением старикашка стал следить за чистотой. Он регулярно, каждую неделю лично относил белье в стирку.
  Так что никогда нельзя заранее знать, как повернется дело, если в нем замешана женщина. Тем более если она к тому же выглядит сексуальной. Чем больше в женщине сексуальности, тем больше хлопот и неприятностей может причинить она окружающим.
  А у Генриетты его с избытком. Да, хороша бабенка! Когда мы с ней пили кофе, я все время смотрел на нее и думал: может быть, она такая же, как та дама в Ноугейлсе?
  Ну что ж, даже в этом случае я не возражал бы против того, чтобы быть ее парнем. Я просто никогда не стал бы только пить с ней кофе. Только и всего.
  Глава 5
  ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО ГРЭНВОРТА ЭЙМСА
  Может быть, вы считаете меня чудаком, что я придаю такое большое значение обстоятельствам смерти Эймса? Но дело-то это не такое простое.
  Конечно, мне не составляет никакого труда арестовать Генриетту по подозрению в убийстве. Я могу попросить Нью-йоркскую полицию возобновить следствие по делу о смерти Эймса, и письма Генриетты к Эймсу подтвердят мое обвинение. А что в этом толку, если она действительно ничего не знает о фальшивомонетчиках? Ну, допустим, это она убила Эймса. Вы, ребята, понимаете сами, я — федеральный агент, занимающийся расследованием дела о фальшивых облигациях. Я ведь приехал в Нью-Йорк, чтобы учить здешних парней, как им надо работать.
  Кроме того, у меня в голове целый рой разных идей. В том числе есть и одна идейка относительно Лэнгтона Бэрдля, который, по-моему, считает меня простофилей.
  В Нью-Йорке я остановился в своем обычном месте, принял душ, переоделся и, выпив небольшой бокальчик, сел в такси. Я отправился прямиком в контору Бэрдля.
  Он ведет теперь дела Грэнворта Эймса.
  Поднявшись на лифте, я вошел в его контору. В приемной очаровательная дамочка яростно настукивала на пишущей машинке. На ней туфельки с каблучками не менее четырех дюймов, и до того у нее был напыщенный вид, что по сравнению с ней Мария-Антуанетта выглядела бы обыкновенной прачкой.
  В ушах у нее торчали огромные нефритовые серьги, а выражение лица было таким, как будто кто-то все время держал у нее под носом горящую пробку. И когда она встала из-за стола мне навстречу, она так виляла боками, что непременно . выиграла бы на любом конкурсе красоты, если, конечно, в это время поблизости не оказалось бы жен членов жюри.
  Судя по ее физиономии, она часто посещала косметические кабинеты, а губы были накрашены помадой, по крайней мере на четыре полутона ярче, чем полагалось.
  Чертовски забавная вещь, но я заметил, что только одна из шестидесяти четырех женщин употребляет правильный цвет губной помады. И как только я встречаю эту редкую женщину, обязательно что-нибудь случается: или она выходит замуж, или меня усылают на работу на другой конец света.
  Я сказал секретарше, что хочу видеть Бэрдля, на что она ответила, что, хотя он здесь, принять меня не может, так как у него совещание. Тогда я ответил ей, что если я унижусь до такой степени, что мне придется ожидать приема у мистера Бэрдля, то я немедленно сделаю себе харакири консервным ножом. С этими словами я прошел приемную и открыл тяжелую резную дубовую дверь. Бэрдль сидел за столом и наливал себе из фляги виски.
  Он взглянул на меня и широко улыбнулся.
  — Рад вас видеть, мистер Кошен, — сказал он. — Входите, входите. Я не занят.
  Я бросил свою шляпу на бронзовую статуэтку боксера, стоявшую у него на столе, и сел в удобное кресло как раз напротив него. Он угостил меня сигаретой из серебряной коробочки.
  — Слушай, Бэрдль, — начал я. — Мне надо поговорить с тобой, и ты послушай меня внимательно и не вздумай увиливать, а то я на тебя сильно рассержусь.
  Услышав такое вступление, Бэрдль страшно удивился. Этот Бэрдль — парень примерно 5 футов 4 дюйма роста, блондин с худым лицом, как у ласки, явно страдающий несварением желудка. Глаза у него красные, подбородок заостренный. Это один из тех парней, которые могут оказаться и хорошими, и плохими, и вообще ни тем, ни другим, просто ничем. С первого взгляда трудно определить, что это за человек.
  — Слушайте, — сказал он, — у вас нет никаких оснований разговаривать со мной таким тоном, мистер Кошен. Я всегда рассказывал вам обо всем, что вы хотели узнать. Не так ли?
  — Конечно, рассказывал. Но мне этого мало. Я хочу, чтобы ты рассказал мне побольше. Вот и все. А пока что сиди спокойно и слушай, что я тебе скажу.
  Две недели тому назад мне поручили расследование дела о фальшивых облигациях. Я приходил к тебе, чтобы выяснить некоторые вещи. Ты мне тогда сказал, что ты и все слуги Эймса дали на следствии показания в отношении Генриетты Эймс. Вы, в частности, заявили, что в ночь самоубийства Грэнворта Эймса Генриетты Эймс в Нью-Йорке не было.
  О'кей! На следующее утро я беседовал с ночным сторожем на пристани Коттон Уорф, с тем парнем, который видел, как перевернулась машина. Я допросил его как полагается, и в конце концов он мне признался, что на другой день после того, как Эймс угодил с машиной в реку, ты приходил к нему в сторожку. Он тебе сказал тогда, что видел, как из машины выскочила какая-то женщина. И он признался мне, что ты дал ему тысячу долларов, чтобы он помалкивал относительно этой детали.
  О'кей! Через три дня после этого я получаю анонимное письмо, в котором мне советуют поехать в Палм Спрингс и поискать там три письма, написанные Генриеттой. Я так и сделал и нашел эти письма.
  И теперь меня интересует, кто же послал мне эту анонимку. Между прочим, я пришел к заключению, что этот парень не кто иной, как ты. Это ты мне ее послал, Бэрдль, и ты сейчас расскажешь мне, зачем ты это сделал, потому что, как я понимаю, ты довольно-таки нечистоплотный тип. Сначала ты подкупил сторожа, чтобы он ничего не рассказывал о женщине. Во время следствия ты и все слуги заявили, что Генриетты Эймс в тот вечер и ночь в Нью-Йорке не было. Наконец, ты посылаешь эту анонимку, чтобы услать меня в Палм Спрингс, где я могу найти письма Генриетты, зная, что эти письма могут оказаться веревкой, на которой в конце концов ее повесят. Вот ты мне сейчас все это и объяснишь. Я внимательно слушаю тебя и хочу знать все подробности. Ты написал эту анонимку?
  — Да, — ответил он серьезно. — Я написал. И скажу вам почему. Тогда, может быть, вы поймете, почему именно так я поступил.
  Я хочу, чтобы вы правильно поняли всю ситуацию, — продолжал он. — Я знал, что миссис Эймс должна была в тот вечер приехать в Нью-Йорк, поскольку я видел ее письма. Я знал, что она приезжала сюда, но на следствии я ничего об этом не сказал и предупредил слуг, чтобы они также молчали об этом. И вот почему.
  Грэнворт Эймс — подлая собака, никто из нас не любил его, но ее мы все уважали. Мы знали, что у него было много женщин и что он грубо обращался с миссис Эймс. Но когда он вдруг заработал круглую сумму и сказал, что собирается 200 000 долларов в государственных бумагах передать жене, я подумал, что он решил исправиться и начать новую жизнь. Я поверил ему, потому что он говорил это довольно искренне. А тут он еще увеличил и сумму страховки. Я решил, что он действительно хочет стать нормальным семьянином.
  Когда вечером в день своей смерти он ушел из конторы, я знал, что у него должно быть свидание с миссис Эймс и что у них будет разговор о какой-то женщине, из-за которой миссис Эймс была страшно обозлена на него. А на следующее утро раздался звонок из полиции и мне сообщили, что труп Грэнворта Эймса в машине выловили из реки, и просили меня приехать для опознания. Я поехал туда и подтвердил, что это действительно Грэнворт Эймс.
  Я знал также, что миссис Эймс уже вернулась в Коннектикут, так как Грэнворт говорил мне, что она сразу же после свидания с ним поедет туда.
  И я представлял себе все это дело так. Они встретились, и она высказала ему все, что думает о нем. Она сказала ему, что он паршивый пес и что она уйдет от него и будет жить в Коннектикуте. Но я хорошо знал Грэнворта. Он легко приходил в возбуждение. Вероятно, он сильно расстроился из-за того, что ему сказала Генриетта, и с горя выпил как следует. И я подумал тогда, что в результате этой ссоры он покончил жизнь самоубийством. Хорошо его зная, я решил, что он пил в компании какой-нибудь своей знакомой и именно эту женщину и видел сторож.
  Но я подумал, что, если я скажу, что он в тот вечер виделся с миссис Эймс, полиция подумает, что это была Генриетта Эймс. Мне стало ясно, что они ее вызовут, начнут допрашивать и, может быть, будут плохо обращаться с ней. Поэтому я поехал на квартиру к Эймсам, поговорил со слугами, и мы решили никому не говорить, что она в тот вечер была в городе. Тысячу долларов для ночного сторожа я взял из ящика письменного стола Грэнворта. Тогда я думал, что Эймс покончил жизнь самоубийством, и было совершенно незачем впутывать в это дело Генриетту Эймс. Он и так причинил ей довольно много неприятностей.
  Все прошло прекрасно. Следствие закончилось. Все в порядке. Но вдруг через несколько месяцев приезжаете вы и заявляете, что миссис Эймс пыталась обменять в банке фальшивые облигации. Вы задали мне кучу вопросов, не дав возможности все как следует обдумать, и поэтому я рассказал вам то же, что и на допросе у следователя. После вашего ухода я тщательно все продумал. Я отлично знал, что Грэнворт Эймс передал миссис Эймс самые настоящие облигации. И я подумал, что, если она пыталась подсунуть в банке фальшивые облигации, значит, она получила их где-то в другом месте и знала, что облигации фальшивые.
  И еще одна вещь. Я заглянул в ящик стола Грэнворта, где он хранил эти письма. Писем там не оказалось, и я вспомнил, что, когда она приезжала на следствие из
  Коннектикута, я как-то застал ее около его письменного стола. И тогда мне в голову пришла мысль: может быть, это Генриетта Эймс убила Грэнворта. Может быть, это ее видел ночной сторож на пристани Коттон Уорф, и именно поэтому она и забрала эти письма.
  Я могу, конечно, с симпатией относиться к этой женщине, но я не собираюсь покрывать убийцу. Особенно когда на сцене появились вы, а мне отлично известна ваша репутация, мистер Кошен. Я подумал: а что случится со мной, когда вы узнаете правду? И я был прав. Первое, что вы сделали, — это пошли к ночному сторожу и выведали у него, как все это произошло на самом деле.
  Тогда я сел за машинку и напечатал для вас письмо без подписи, потому что тогда я подумал так: если вы поедете в Палм Спрингс и найдете эти письма, вы сможете сделать с ними все, что хотите. Если вы решите, что это Генриетта убила Грэнворта, вы можете поступить как вам угодно: арестовать ее или оставить в покое. И я подумал, что вас не должно волновать, кто именно написал эту анонимку. Я считал, что вы не придадите этому никакого значения. А если бы я подписался своим именем, то снова бы ввязался в это дело. Вот как все было. И мне очень жаль, что я причинил вам излишние хлопоты тем, что оказался таким дураком и не сказал вам всю правду сразу.
  Я встал и протянул ему руку.
  — Отлично, Бэрдль, — сказал я ему. — Ты очень умно поступил, рассказав мне все начистоту. Я все больше прихожу к убеждению, что Грэнворта Эймса убила Генриетта. И если это подтвердится, я с удовольствием выведу ее на чистую воду.
  Мы пожали друг другу руки.
  Чопорной секретарше на высоких каблуках я сказал «пока, детка» и спустился вниз. Внизу я быстро прошел в контору управляющего домом, показал ему свою бляху и кинулся к телефону.
  Я назвал себя дежурному на телефонной станции и сказал, что я только что вышел из кабинета Бэрдля и у меня создалось впечатление, что он собирается заказать междугородный разговор с Палм Спрингсом. Я попросил их прослушать весь разговор и точно все записать, а также постараться узнать, что будут говорить на другом конце провода. Я сказал, что за стенограммой я пришлю кого-нибудь потом, а пока они для собственного спокойствия пусть наведут обо мне справки.
  Дежурный ответил «о'кей».
  Я вернулся в отель и позволил себе выкурить роскошную сигару. И прежде всего я должен вам сказать, что я и на сей раз не поверил Бэрдлю. И вот почему.
  Предположим, он действительно видел, как Генриетта забирала из письменного' стола свои письма, потому что эти письма могли служить доказательством того, что она виделась с Грэнвортом в день его смерти. Но разве не логичнее было бы подумать, что она забрала их для того, чтобы уничтожить, а не увезти с собой? Откуда Бэрдлю известно, что они в Палм Спрингсе? Ему могло быть это известно только в том случае, если кто-то из Палм Спрингса сообщил ему, что письма все еще целы и находятся у нее на ранчо.
  Поэтому я и подумал, что, как только я выйду из его кабинета, он немедленно позвонит в Палм Спрингс и сообщит, что я был у него и что все в порядке: я клюнул на его удочку, поверил всему, что он говорил, все о'кей, а дальше события будут развертываться согласно плану Бэрдля.
  И эти рассуждения натолкнули меня еще на одну мысль: насчет моей фотографии, вырезанной из «Чикаго Таймс» и посланной кому-то на гасиенду Алтмира. Как вы думаете, не мог это проделать Бэрдль? И цель посылки этой фотографии совершенно ясна. После того как он послал мне анонимку, он знал, что я обязательно поеду в Палм Спрингс, и захотел предупредить там своих дружков. Поэтому он вырезал из старой газеты мою фотографию и написал «Вот этот парень» и послал ее в гасиенду…
  И сейчас этот тип Бэрдль не подозревает, что он споткнулся, творя свои махинации, и здорово споткнулся! Парень он, конечно, неглупый, вы и сами понимаете. Он знал, что я догадываюсь о том, что анонимку послал он, и поэтому уже заранее приготовил для меня отличную историю. Но чего он не знает, так это то, что мне известно о моей фотографии, и вот именно на этой фотографии он и споткнулся.
  Вы согласны со мной, что дело становится все более, и более занятным?
  Так я сидел до шести часов, когда мне в голову пришла еще одна мысль: позвоню-ка я в нашу контору в Нью-Йорке. Может быть, они еще не отослали в Палм Спрингс фотографии слуг Эймса: его дворецкого, шофера и горничной.
  Мне повезло: они уже отослали их, но один экземпляр фотографий у них остался. Они обещали незамедлительно выслать их мне в отель, а я попросил их также заехать по пути на телефонную станцию и узнать, нет ли для меня стенограммы телефонного разговора Бэрдля с Палм Спрингсом.
  После этого я еще раз принял душ, просто так, чтобы провести время, затем надел смокинг и почувствовал себя цивилизованным человеком.
  События начались в семь часов вечера. Прежде всего пришел агент из конторы ФБР в Нью-Йорке и принес стенограмму разговора Бэрдля с Палм Спрингсом. Вместе со стенограммой он передал мне второй комплект фотографий слуг Эймса. Мы выпили с посыльным по стаканчику виски, и он ушел.
  Я начал читать стенограмму и получил от этого огромное удовольствие. Вот послушайте, что там было:
  
  «Нью-Йорк, Центральная междугородная станция. Время: 5.25.
  Доклад о междугородном телефонном разговоре между конторой Лэнгтона Бэрдля (Централь 174 325) и гасиендой Алтмира, Палм Спрингс, Калифорния.
  Вызов из конторы Бэрдля: 5.24.
  Контора Бэрдля: Алло, пожалуйста, междугородную. Это Централь 174 325, контора Лэнгтона Бэрдля. Палм Спрингс 674 356.
  Дежурный телефонист: Вы Централь 174 325. Соединяю с Палм Спрингсом, Калифорния, 674 356. Повесьте трубку. Я позвоню. Время: 5.32.
  Телефонист: Алло, Централь 174 325. Соединяю с вашим номером в Палм Спрингсе.
  Контора Бэрдля: Алло, алло. Гасиенда Алтмира?
  Гасиенда: Да, кто говорит? Что вам угодно?
  Контора Бэрдля: Говорит Лэнгтон Бэрдль. Что Фернандес, там?
  Гасиенда: Конечно, здесь. Сейчас я его позову. Как поживаете, Лэнгтон? Не кладите трубку, я сейчас позову Фернандеса.
  Гасиенда: Привет, Лэнгтон.
  Контора Бэрдля: Это ты, Фернандес?
  Гасиенда: Он самый. Ну, что нового?
  Контора Бэрдля: Привет, мальчик, слушай меня внимательно, чтобы потом не наделать ошибок. Ты слу-таешь? О'кей. Сегодня днем ко мне приходил этот Кошен и задавал кучу вопросов. Он спрашивал, не я ли написал эту анонимку, из-за которой он поехал в Палм Спрингс. Я наплел ему с три короба. Рассказал, что сначала я хотел прикрыть эту даму, но, как только на сцене появились фальшивые облигации, я подумал, что, быть может, это она убила Грэнворта, а так как я не хочу быть соучастником в убийстве, то я решил рассказать ему всю правду. Этот осел развесил уши, поверил всему, что я ему наплел, и на прощание даже крепко пожал мне руку Между прочим, я сказал ему, что Генриетта получила от мужа настоящие облигации, а фальшивые она потом подцепила где-то в другом месте. Теперь слушай внимательно, Фернандес. Вероятно, он очень скоро вернется в Палм Спрингс и как только соберет достаточно материала, тут же арестует Генриетту. Если ему удастся пришить ей обвинение в убийстве и ее приговорят к электрическому стулу, то из нее постараются выжать все, что ей известно о фальшивых облигациях. Ты понял меня?
  Гасиенда: Отлично понял, Лэнгтон. О'кей, дружище. А я держусь той линии, как мы с тобой договорились.
  Контора Бэрдля: Молодец. Тебе сейчас нужно всячески постараться сблизиться с этой дамой. Заставь ее выйти за тебя замуж. Это очень легко сделать. Когда этот осел Кошен появится у вас и начнет там все вынюхивать, она перепугается. Тогда ты ей скажешь, что спасти ее от веревки можно только одним путем: если мы подтвердим наши первые показания о том, что в тот вечер, когда Грэнворт нырнул в Ист Ривер, ее в Нью-Йорке не было. После этого все будет очень легко. Ты меня понял, Фернандес?
  Гасиенда: Конечно, понял. Все в порядке.
  Контора Бэрдля: Передай Перейре от меня дружеский пинок под зад и скажи, что, как только дело закончится, мы с ним увидимся и сделаем то, о чем договорились. Постарайся ничем себя не скомпрометировать. Если это будет возможно, не прибегай к помощи оружия.
  Гасиенда: До свидания, Лэнгтон. Ты тоже смотри не замарай лапки. Ну, до скорого свидания.
  
  Ну, как вам нравится эта роскошная новелла? Я оказался абсолютно прав в отношении этого типа Бэрдля и надеюсь, что до того, как с ним покончат соответствующие органы, я еще успею рассчитаться с ним за то, что он посмел назвать Лемми Кошена ослом, развесившим уши. Удивительная вещь: почему все эти ребята, замешанные в разных грязных делишках, всегда считают полицейских ослами? Это как закон. Но время от времени им приходится убеждаться, что ослами-то в конце концов оказываются они сами. Поверьте мне, насчет Бэрдля я еще скажу свое последнее слово.
  После того как я прочитал стенограмму, я распечатал конверт с фотографиями. Там оказалось три фотографии: Дубинэ — горничной, Паланцы — дворецкого и шофера Термигло, и, когда я взглянул на фотографию этого последнего, я даже подпрыгнул, потому что шофер Термигло оказался не кем иным, как Фернандесом, этим верзилой с гасиенды Алтмира, которого я тогда избил как следует и сбросил с лестницы. Ну, ребята, действительно дело становится все более и более интересным!
  Итак, Фернандес, оказывается, под именем Хуана Термигло работал шофером у Эймсов, а теперь этот Фернандес — крупный банкомет на гасиенде Алтмира. Теперь я понимаю, почему моя фотография оказалась там. Ее послал Бэрдль Фернандесу, чтобы тот знал, кто я такой. И этот Фернандес сообщил Бэрдлю, где находятся письма Генриетты.
  Но подождите, ребята. Давайте-ка подумаем как следует об этих письмах. Откуда Фернандесу могло быть известно, где Генриетта спрятала эти письма?
  Я думаю, что это было ему известно потому, что он сам их туда и спрятал. Я ведь говорил вам, что без особого труда нашел их. Спрятанные в вырезанной книге стихов, они как бы взывали, чтобы их нашли, причем это мог сделать любой человек, обладающий хоть немного здравым смыслом.
  И если я прав, — а я, безусловно, прав, — значит, Бэрдль — дважды лгун. Значит, все, что он наплел мне о том, что Генриетта нашла эти письма в ящике письменного стола Грэнворта и забрала их с собой, — сплошные выдумки.
  О'кей. Что ж, кажется, мы с вами кое-что выяснили! И в связи с этим заключением у меня в голове родилось несколько весьма интересных идей.
  Я схватил листок бумаги и карандаш и все записал, чтобы, так сказать, в письменном виде проанализировать свои мысли.
  Вот что у меня получилось:
  1. Бэрдль подговаривает слуг заявить на следствии, что в день смерти Эймса Генриетты Эймс в городе не было. Он дает ночному сторожу с пристани Коттон Уорф тысячу долларов, чтобы тот ничего не говорил относительно женщины, выскочившей из машины Грэнворта Эймса.
  2. Когда в связи с предъявлением Генриеттой Эймс фальшивых облигаций возникло дело о них, Кошен, назначенный для расследования этого дела, побывал у Бэрдля, тот рассказал ему то же, что говорил и на следствии. После этого он взял из письменного стола Грэнворта три письма Генриетты к мужу и послал их Фернандесу, находящемуся на гасиенде, и велел ему спрятать эти письма на ранчо Генриетты так, чтобы их легко мог найти любой человек. Потом послал анонимное письмо Кошену, в котором советовал ему поехать в Палм Спрингс и найти там эти письма.
  3. Кошен едет в Палм Спрингс, находит письма и свою фотографию. И тут он заподозрил что-то неладное. Он возвращается в Нью-Йорк. Видится с Бэрдлем. Бэрдль рассказывает ему великолепную сказку, объясняющую столь резкую перемену в его поведении. Кошен делает вид, что поверил Бэрдлю, но приказал записать его телефонный разговор с Палм Спрингсом.
  Итак, что же все-таки нам известно? По крайней мере одно нам известно совершенно точно: банда Бэрдль — Фернандес всеми силами старается пришить Генриетте обвинение в убийстве. О'кей! Если это так, то, может быть, вы сможете объяснить мне следующее обстоятельство: если эти парни так стараются пришить Генриетте обвинение в убийстве своего мужа, Грэнворта Эймса, тогда почему же Бэрдль так настойчиво требует, чтобы Фернандес женился на ней?
  Довольно любопытный вопрос! Как вы думаете? И именно это целиком заполняет сейчас мою голову, и я не буду я, если не узнаю ответ на него.
  Но вы можете быть уверены в одном: ответ на этот вопрос окажется самым простым. Так всегда бывает, когда ответ уже найден, а до этого все кажется чертовски сложным и непонятным.
  Помню, был я когда-то в Оклахоме, и мне там понравилась одна женщина, в общем, мы с ней крутили любовь. И вдруг однажды она ни с того ни с сего огрела меня молотком по голове. После того как я пришел в себя и спросил, зачем она это сделала, она заявила, что очень сильно в меня влюбилась и, если так все будет продолжаться, дело может окончиться печально. Она бросит дом, семью и убежит со мной. И после долгих размышлений она пришла к заключению: единственный выход для нее — огреть меня по башке молотком, и тогда все встанет на свои места, все будет в порядке. И она была права. Я немедленно смылся из Оклахомы.
  И сейчас я собираюсь применить ту же технику: поеду в Палм Спрингс, огрею там кое-кого молотком по башке, чтобы кто-нибудь в конце концов заговорил и рассказал мне всю правду.
  Итак, едем в Палм Спрингс!
  Глава 6
  ПОКУШЕНИЕ НА КОШЕНА
  В самолете по дороге в Палм Спрингс я обдумывал, как мне дальше вести дела. Прежде всего ясно, как дважды два четыре, что нет никакого смысла выдавать себя за мистера Селби Т. Фрэйма из Магдалены, потому что все ребята, от которых я хотел скрыть, что являюсь федеральным агентом, все давным-давно знают, кто я такой. Следовательно, мне надо теперь действовать в открытую.
  Что касается Генриетты, по-моему, у меня теперь достаточно данных, чтобы заставить ее заговорить. Вы сами понимаете, что, хотя мне и очень нравится эта дама, я не позволю личным чувствам вмешиваться в мои служебные дела. В конце концов внешняя красота еще ничего не значит, так как именно благодаря таким красоткам мужчины часто идут на преступления, совершают необдуманные поступки.
  Я уверен, что если на какой-нибудь остров высадить женщину безобразной внешности и вместе с ней направить туда пару сотен самых отъявленных разбойников, то на острове все будет спокойно. Но если вы запустите очаровательную леди, у которой есть и то и се, в самую гущу джунглей, вы можете побиться об заклад собственной головой, что обязательно найдется какой— нибудь парень, который затеет смертельную охоту на тигров просто так, чтобы повыставляться перед ней, показать, какой он отважный человек.
  Скажу больше. Как-то раз один коммивояжер в Миссури сказал мне, что если бы на свете не было женщин, не было бы и никаких преступлений. Мы откровенно побеседовали с ним на эту тему, и после того как он выпил больше чем полбутылки виски, он вдруг рассентиментальничался и заявил, что, пожалуй, лично он не остановился бы даже перед преступлением, лишь бы была хорошая бабенка.
  И что же вы думаете? Так оно и вышло. Потому что года через полтора какая-то леди так огрела его по голове гаечным ключом, что в результате парню пришлось покупать билет в один конец — на местное кладбище.
  А вот каким образом Генриетта связана со всеми этими парнями на гасиенде Алтмира, убейте меня, не знаю. И я непременно должен это выяснить, потому что мне кажется очень странным, что она разыгрывает из себя хозяйку гасиенды, в то время как всеми делами распоряжается Перейра. И почему она позволяет этому верзиле, который раньше работал у нее шофером, целовать себя? Может быть, у Фернандеса есть какие-то улики против Генриетты? Почему она мне тогда сказала, что, может быть, должна будет выйти за него замуж?
  К отелю «Миранда» в Палм Спрингсе я подъехал уже около восьми часов вечера. Я чертовски устал, но решил, что сразу приступлю к действиям, причем действовать надо было в темпе.
  После того как я принял душ и поужинал, я позвонил на гасиенду и поинтересовался, не там ли Генриетта. Какой-то парень на другом конце провода — по-моему, это был Перейра — спросил, что мне от нее нужно. Я ответил, что это мое личное дело, но, если он сейчас же не позовет ее к телефону, то я немедленно приеду туда сам и угощу его дубинкой. Этот аргумент убедил его сразу в необходимости позвать к телефону миссис Генриетту Эймс.
  Через минуту в трубке послышалось нежное воркование Генриетты. Я спросил у нее, где сейчас Мэлони. Она сказала, что он здесь. Я назвал себя Сэлби Фрэймом, но объявил, что на самом деле меня зовут Лемми Кошен и я являюсь федеральным агентом. Мне нужно срочно увидеться с Мэлони, так что пусть он немедленно же приедет ко мне в отель «Миранда».
  Она сказала «о'кей», и примерно в 9 часов ко мне прибыл Мэлони.
  Я встретил его внизу, провел в свою комнату и угостил виски.
  — Послушай-ка, Мэлони, — сказал я ему. — По-моему, ты по уши влюблен в Генриетту, и тебе будет очень больно, если у нее начнутся большие неприятности. Сейчас все идет к тому, что неприятности у нее появятся очень скоро. Наверно, Генриетта уже объяснила тебе, кто я такой и чем я здесь занимаюсь. Поэтому мне нечего вдаваться в подробности. Я хочу сказать тебе только одну вещь. Когда я в первый раз приехал сюда, меня совершенно не интересовало, как умер Грэнворт Эймс: совершил ли он самоубийство, или его укусил ядовитый паук. Мне это было безразлично. Я приезжал сюда для расследования дела о фальшивых облигациях. А вот теперь смерть Эймса стала меня интересовать очень сильно, потому что, мне кажется, эти дела связаны между собой.
  В результате моей поездки в Нью-Йорк я узнал много вещей, причем таких вещей, которые не сулят Генриетте ничего хорошего. Окажется ли то, что я узнал, правдой или нет, я пока не знаю. Но я знаю одно: ей нужно быть максимально осторожной и бдительной, иначе… ну, ты сам понимаешь, обвинение в убийстве не очень-то приятная вещь. Возможно, мой долг заключается в том, чтобы сообщить в Нью-Йорк, что я предполагаю, что Грэнворта убила Генриетта, но я пока этого не собираюсь делать. И у меня есть на это свои причины. Я считаю, что это нисколько не поможет мне в расследовании дела о фальшивых облигациях, а именно это и является основной целью моего приезда сюда. Если Генриетта действительно убила Грэнворта, придет время, и она ответит за это. А может быть, она и не убивала его. В этом случае я бы посоветовал ей как можно скорее откровенно мне все рассказать, а то как бы ей не оказаться на электрическом стуле. Говорят, что женщины на нем поджариваются так же быстро, как и мужчины.
  О'кей. Так вот, я хочу, чтобы ты прежде всего сделал следующее. Возвращайся на гасиенду, поговори с Генриеттой и скажи ей, что я сегодня приеду туда около полуночи. Я хочу, чтобы она дала мне официальные показания и чтобы никаких штучек. Она должна говорить мне правду. Если она захочет утаить что-нибудь от меня, я немедленно арестую ее в качестве свидетельницы по делу о фальшивых облигациях, отправлю ее к Меттсу, здешнему начальнику полиции, и одновременно сообщу ему всё, что мне известно о ней в связи со смертью Грэнворта. И если я так сделаю, то Генриетту ожидают большие неприятности. Ты меня понял?
  Он кивнул в знак согласия. Вид у него был серьезный.
  — Я все понял, Кошен, — сказал он. — И я, конечно, посоветую ей рассказать вам все откровенно. Это единственное, что она может сейчас сделать. Но, — продолжал он, — я могу вас уверить, что она не убивала Эймса, она не способна на такое. Почему?
  — Ладно, Мэлони, — прервал я его, — ты ничего не понимаешь. Только потому, что ты втюрился в эту бабенку, ты считаешь, что она не способна убить кого-нибудь? Мне на своем веку приходилось встречать многих женщин, которые по воскресным дням дважды ходили в церковь, но это не помешало им стать убийцами. Поэтому я не хочу даже слушать твои объяснения насчет того, что Генриетта не могла быть убийцей. Она могла пойти на это, например, ради своей личной выгоды.
  Он пожал плечами и закурил сигарету.
  — О'кей, — продолжал я. — Теперь вот еще что ты должен сделать. Перед тем как мне уехать в Нью-Йорк, я разговаривал с ней, и она мне сказала, что, может быть, она должна будет выйти замуж за Фернандеса. Не знаешь ли ты, почему она именно должна выйти за него замуж? У меня создалось впечатление, что она влюблена в тебя. Может быть, у тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет?
  Он опять пожал плечами.
  — Я сам ничего не могу понять, — сказал он. — Я знаю, что Фернандес и Перейра ведут себя на гасиенде как хозяева. Они вроде бы выступают как партнеры, и, может быть, Генриетта думает, что ей будет легче жить, если она выйдет замуж за этого Фернандеса. Я, собственно, начал встречаться с Генриеттой уже после того, как увидел, как грубо обращается с ней Фернандес, и мне стало жаль ее.
  Он с минуту посидел молча, о чем-то серьезно думая. Потом продолжил:
  — Поскольку вы об этом упомянули, я должен признаться. Мне тоже казалось очень странным, что Фернандес может думать, что Генриетта полюбит его, такого грубого бандита. Хотя он и говорит на отличном английском языке, он весьма плохо воспитан. Его мать из неотесанных испанских эмигрантов, а отец и того хуже.
  — Тем больше оснований для того, чтобы эта дама не захотела даже слышать о таком парне, как он, — сказал я. — Послушай, Мэлони, а ты предлагал ей выйти за тебя замуж?
  — Конечно, — сказал он с улыбкой, — и она сказала, что подумает. По-моему, мне никогда в жизни ни одну женщину не было так жалко, как Генриетту. Она такая изумительная женщина, не хнычет и не грустит целыми днями, как это делала бы на ее месте любая другая, попавшая в такую переделку, как она.
  — О'кей, Мэлони, — сказал я, — можешь идти, но не забудь сказать ей, что я приеду часам к двенадцати и чтобы она была благоразумной и откровенной со мной.
  Он пообещал сделать это.
  Я поболтался в отеле до 12 часов, потом сел в машину и поехал на гасиенду.
  Народу там было немного, вы ведь сами понимаете, что в такое время года не многие стремятся провести свой отпуск в этих краях. Я даже удивляюсь, почему это Перейра не закрыл свое заведение на это время и не уехал куда-нибудь, как это делает большинство хозяев подобных заведений.
  Оркестр играл популярную мелодию, две-три пары шаркали ногами по танцплощадке, а несколько парней из Лос-Анджелеса в углу за столиком устроили шумную попойку. Я прошел прямо наверх в игорный зал.
  Там никого не было, кроме официанта, производившего уборку. Я спросил у него, где находится контора Перейры. Он указал на одну из дверей, выходивших на балкон с другой стороны зала, над главным входом. Я прошел туда.
  Вхожу и вижу: за столом сидит Перейра со стаканом виски в руке, а в углу на стуле курит Фернандес. Они окинули меня довольно враждебными взглядами.
  — Ну, ребята, — весело приветствовал их я. — Вот я и вернулся. Как ваши делишки?
  Перейра как-то криво ухмыльнулся.
  — Все очень хорошо, мистер Фрэйм, — проговорил Перейра.
  — А, брось ты это, Перейра, — упрекнул я его. — Ты же отлично знаешь, что я не Фрэйм. Меня зовут Кошен, и в кармане у меня есть хорошенькая маленькая бляха, на которую ты можешь полюбоваться, если захочешь.
  В разговор вступил Фернандес:
  — А на кой черт нам твоя бляха, — проворчал он. — У нас нет никаких причин пугаться федеральной бляхи. У тебя против нас ничего нет, а если ты хочешь знать наше мнение, то мы вообще не любим легавых.
  — Да что ты говоришь? — возразил я. — Я знаю, что вы не любите легавых. И ты, конечно, не любишь парией, которые бьют тебе морду, как, помнишь, было на днях. Однако, — продолжал я, закуривая сигарету, — я бы советовал тебе быть повежливей, а то ведь я могу еще добавить. Понял? Где Генриетта?
  Он расплылся в улыбке.
  — Где-то здесь, — сказал он. — Где-нибудь на террасе с Мэлони. Пойди, поищи их. И чем скорее ты уберешься, тем лучше, потому что меня тошнит при виде тебя.
  — Скажите, пожалуйста, какие нежности, — сказал я. — Но вот что, я скоро вернусь сюда, а пока ты будешь меня дожидаться, и чтобы тебе не было скучно, Фернандес, я дам тебе задание. Придумай-ка поинтересней историю, почему это ты называешь себя Фернандесом и разыгрываешь из себя важную персону, в то время как зовут тебя Хуаном Термигло и был ты всего-навсего шофером у Грэнворта Эймса. И смотри, чтобы твоя история мне понравилась, а то я рассержусь и обойдусь с тобой довольно грубо за то, что ты тогда на следствии давал ложные показания.
  — Вот ты и ошибаешься, фараон, — сказал он, — Я никогда не давал никаких показаний ни одному следователю, потому что я никого не видел. Я весь вечер сидел дома и не видел никакой Генриетты. Как тебе понравятся мои показания?
  — О'кей, кислая морда, — сказал я. — Но предупреждаю: я тебе все-таки пришью какое-нибудь дельце. Так что будь начеку, Фернандес, а то тебя будет еще сильнее тошнить при виде меня.
  Он закурил сигарету и продолжал улыбаться. Крепкие же нервы у парня, ничего не скажешь!
  Я спустился вниз, прошел через весь зал и вышел на террасу, где Генриетта разговаривала с Мэлони. На ней было голубое платье из какой-то воздушной материи, а сама она свежа, как персик. Мэлони распрощался и ушел.
  Я подвинул стул и сел.
  — Ну, Генриетта, — начал я, — вероятно, Мэлони рассказал вам все. Что же вы собираетесь делать?
  Она взглянула на меня, и при лунном свете мне хорошо было видно, что в глазах у нее прячется усмешка, как будто что-то ей казалось забавным.
  — Хорошо, мистер Кошен, — сказала она. — Я расскажу вам все, что вы хотите знать. Джим Мэлони сказал мне, что, если я скажу правду, все будет в порядке. Если же не расскажу, то у меня могут быть неприятности. Что ж, начнем?
  — Ми]нутку, детка, — сказал я ей. — Выслушайте меня, прежде чем мы перейдем к делу. Я не знаю, что тут происходит, но чувствую, что творится что-то неладное. Я обязательно докопаюсь до дна. Лично я люблю работать спокойно и с людьми обращаюсь вежливо — никаких угроз, никаких грубостей. Но это, конечно, в том случае, если они со мной откровенны. Если же нет, ну, тогда уж пусть они пеняют сами на себя.
  И вот что я еще хочу вам сказать, Генриетта. Вы — красивая женщина, вы мне нравитесь. У вас есть все, что полагается, да и вы, вероятно, сами это знаете. Но вы попали в неприятное положение из-за фальшивых облигаций и еще из-за кое-каких дел, и вам сейчас нуж-но рассказать мне все начистоту, ничего не утаивая.
  Так вот, давайте начнем с самого начала. Скажите мне, что случилось в тот вечер, когда вы ездили в Нью-Йорк на свидание с Грэнвортом, в тот вечер, когда он погиб?
  — Это очень легко сделать, мистер Кошен, — ответила она. — Все было очень просто. Только я боюсь, что не сумею это доказать. Я написала Грэнворту несколько писем с требованием встретиться со мной. До меня дошли слухи, что у него была связь с какой-то женщиной, и, хотя я и до этого подозревала, что у него есть другие женщины, на сей раз у меня впервые были доказательства его неверности. Наш брак никогда не был счастливым. Он пил, был легко возбудимым и часто вел себя довольно глупо. Но когда он заработал эти деньги и сказал, что собирается перевести на мое имя облига— ции на сумму 200 000 долларов, я подумала, что, может быть, он действительно хочет начать новую жизнь. Он сам говорил мне об этом, говорил, что теперь мы будем жить вместе. Мало того, он застраховался вновь так, чтобы, как он говорил, мог спокойно смотреть в глаза надвигающейся старости. Я помню, как он шутил по поводу того, что страховая компания настаивала на включении в полис оговорки о том, что в случае его самоубийства страховка выплачена не будет. Вы, вероятно, знаете, что два года тому назад в состоянии опьянения он пытался уже покончить жизнь самоубийством.
  Я поверила в искренность его намерений. Я была у своих друзей в Харфорде. Там я получила письмо без подписи, в котором мне советовали присмотреть за Грэнвортом, который вступил в любовную связь с замужней женщиной и муж этой женщины угрожал им скандалом.
  Обычно я не обращаю внимания на анонимки. Но на этот раз я позвонила Грэнворту и сказала ему про это письмо. Он даже не потрудился отрицать этот факт, и я поняла, что в письме была написана правда. Я написала ему еще три письма, где спрашивала, что он собирается делать, и даже высказала намерение приехать в Нью-Йорк, чтобы поговорить с ним серьезно. В третьем письме я прямо потребовала встречи.
  — Минутку, Генриетта, — прервал я ее. — Что случилось с этими письмами? Что Грэнворт сделал с ними?
  — Не знаю, — ответила она. — Когда после смерти Грэнворта мне позвонил Бэрдль и сказал мне об этом, я приехала в Нью-Йорк. Эти письма лежали в столе мужа вместе с другими бумагами. Я хотела взять их и уничтожить, но в то время я была так расстроена, что просто забыла об этом.
  — О'кей! — сказал я. — Продолжайте.
  — В Нью-Йорк я приехала вечером 12 января. Дома его не было. Дворецкий сказал, что Грэнворт в конторе. Тогда я позвонила ему туда. Он сказал, что получил мое третье письмо и вечером готов поговорить со мной.
  Он предложил мне встретиться в кафе. Я поехала туда, и через некоторое время приехал и он. Он был очень возбужден и, по-моему, пьян. Мы с ним обо всем поговорили, и он обещал порвать с этой женщиной. Я предупредила его, что если он не прекратит эту связь, то я подам на развод. Тогда он мне сказал, что если я сделаю это, то он уедет из страны, чтобы не платить мне алименты. Он страшно рассердился, глаза его сверкали, и когда он пил кофе, он едва мог держать чашку в фуках, так дрожали его пальцы. Я сказала ему, что мне безразлично, будет ли он платить мне алименты или нет, так как у меня есть 200 000 долларов в государственных облигациях, которые он мне передал. Он до того разъярился, что я думала — он сойдет с ума. Я сказала ему, что будет лучше, если я опять уеду в Коннектикут примерно на неделю, а за это время он пусть все обдумает и напишет мне о своем решении. Но тут он твердо заявил, что, если я разведусь с ним, его жизнь будет кончена.
  Из кафе я поехала прямо на вокзал, а оттуда в Хартфорд. Через два дня мне позвонил Лэнгтон Бэрдль и сказал, что Грэнворт покончил жизнь самоубийством. Я страшно ругала себя, так как думала, что, может быть, наш разговор и явился причиной его смерти и что, может быть, мне не надо было так вести себя.
  Я немедленно поехала в Нью-Йорк, но следствие было уже закончено. Бэрдль сказал мне, что он условился со слугами ничего не говорить о моем приезде в Нью-Йорк в тот вечер, потому что, если об этом станет известно полиции, они могут вызвать меня на допрос, и вообще это сулит мне большие неприятности. На следствии Бэрдль сказал, что в тот вечер я была в Хартфорде. Я была ему очень благодарна за это.
  Мне пришлось на некоторое время задержаться в Нью-Йорке, пока приводили в порядок дела Грэнворта. По завещанию свою контору он оставил Бэрдлю. Кроме того, там было указание, чтобы некоторые долги и закладная на гасиенду Алтмира, которую Грэнворт выстроил несколько лет тому назад, были оплачены из страховой премии.
  Но страховая компания отказалась выплатить страховку, учитывая свою оговорку в отношении самоубийства. Поэтому Перейра, у которого находится закладная на гасиенду, не мог получить свои деньги. Я хотела уплатить ему долг из тех 200 000 долларов в облигациях, которые мне оставил Грэнворт, но Перейра почему-то не согласился на это.
  Все остальное вам известно. Когда у меня кончились мои сбережения, я отослала в банк облигации и пыталась получить за них деньги. Но там мне сказали, что все облигации фальшивые. Я попала в очень неприятное положение. Денег у меня нет, но Перейра разрешил мне остаться на гасиенде в роли ее хозяйки.
  Вот и вся моя история, мистер Кошен. Недавно Фернандес — его настоящее имя Хуан Термигло, он работал у нас шофером — предложил мне выйти за него замуж. Он здесь вроде партнера Перейры. Когда в ответ на его предложение я рассмеялась, он разозлился, заявив, что меня могут ожидать большие неприятности, если полиции станет известно, что я скрыла факт своей ссоры с мужем за час до его смерти. После того как выяснилось, что облигации фальшивые, он опять сделал мне предложение и прямо сказал, что для меня самое безопасное — выйти за него замуж. Тогда все другие слуги ничего не скажут о моей поездке в Нью-Йорк.
  — О'кей, Генриетта, — успокоил я ее. — Если правда, что вы мне рассказали, то тогда отлично. А если вы все выдумали, то это значит, что придумано неплохо. А теперь скажите мне вот что. Кто эта женщина, с которой крутился Грэнворт?
  — Я не знаю, — ответила она, устремив свой взгляд куда-то вдаль. — Но кто бы она ни была, она жена того человека, который написал мне анонимное письмо.
  — Почему вы так думаете?
  — А вот почему. Письмо было написано от руки и мужским почерком. Я заметила, что в одном месте, где были слова «эта женщина», раньше было написано что-то другое, а потом стерто. При помощи лупы мне удалось разобрать, что раньше там были слова «моя жена».
  — У вас сохранилось это письмо? — спросил я.
  — Боюсь, что я потеряла его. Я встал.
  — О'кей, леди, — сказал я ей. — Я верю тому, что вы мне рассказали, потому что я всегда верил красивым женщинам, но… я верю им только один раз. Если все, что вы сказали мне правда, то все о'кей! Если же нет, даю вам слово, я скоро узнаю истину, и тогда вам не поздоровится. А пока оставайтесь здесь и не забивайте печальными мыслями вашу прелестную головку. Может быть, что-то и прояснится в этом деле, но пока оно для меня словно шарада, разыгранная шиворот навыворот.
  Она посмотрела на меня и улыбнулась. Глаза ее сверкали, и в них был какой-то вызывающий огонек, который мне очень нравится. Да и нервы у нее крепкие.
  — Вы меня в чем-то подозреваете, — промолвила она. — С самого начала, как только начался разговор, я поняла, что вы ведете к одному: хотите впутать меня в дело с фальшивыми облигациями. Может быть, потом вы обвините меня еще и в том, что это я убила Грэнворта? Ведь вы страшно волевой и твердый человек, мистер Кошен.
  — Вы чертовски правы, милочка моя. А что хорошего в парне, у которого нет воли и упорства? Что же касается вас, то я считаю, что вы просто прелесть. Немного я видел женщин, подобных вам. У вас есть класс, если вы понимаете, что я имею в виду. Мне нравится, как вы держитесь, говорите. Если хотите знать, мне очень жаль, что вы влюблены в Мэлони. Я сам бы с удовольствием поухаживал за такой дамой, как вы. Но, к сожалению, у вас есть Мэлони. Мне нужно выполнять свою работу, и я ее должен выполнить, даже если это вам не понравится. А пока до свидания, до скорой встречи.
  Я спустился с террасы и направился вокруг дома к своей машине. Я до того устал, что у меня даже в глазах все стало двоиться. Денек выдался тяжелый, надо поскорее возвращаться к себе в отель и прямо в постель.
  Я отъехал от гасиенды примерно миль на пять и как раз, когда я проезжал место, где дорога немного сужается и на пригорке перед кустарником стоит огромное дерево, кто-то выстрелил в меня. Пуля ударила в рулевую баранку, отскочила от нее и пробила ветровое стекло.
  Я решил разыграть номер. Резко нажал на тормоза, вывернул руль и направил машину прямо в кусты кактусов, как будто меня подстрелили. Потом повалился на руль и остался в этой позе, приоткрыв один глаз.
  Я прождал три-четыре минуты. Наконец из кустарника освещенный лунным светом вышел человек. Я выскочил из машины и бросился к нему. Он побежал, и, надо сказать, бегать этот парень умел. Я прекратил погоню, вернулся к машине, вывел ее на дорогу и с максимальной скоростью помчался обратно на гасиенду Алтмира.
  Приехав туда, я спросил, здесь ли Фернандес. Мне сказали, что на гасиенде его нет, и, возможно, сегодня он сюда не вернется. Я разыскал Перейру и потребовал у него адрес Фернандеса. Он сказал, что дом его как раз у дороги на Индио. Разузнав подробнее, где именно это место, я быстро поехал туда.
  Вскоре показался и дом Фернандеса. Это был белый коттедж, стоящий примерно в 50 ярдах от шоссе, окруженный забором из белого камня. Я поставил машину у обочины дороги и направился к дому. Заглянул в окно. В комнате сидел не кто иной, как сам Фернандес, с сигаретой во рту и со стаканом виски в руке.
  Я постучал в дверь. Он подошел и открыл ее.
  — Что тебе надо, фараон? — грубо спросил он.
  — Мне надо, чтобы ты вошел обратно в комнату и заткнулся, — ответил я. — Для меня ты просто вонючий подонок, и, если ты вздумаешь выкинуть какой-нибудь номер, учти, тебе здорово от меня достанется.
  Он вошел в комнату, я за ним. Он подвинул мне стул, я сел и осмотрелся.
  Симпатичное местечко. Изящная мебель, но повсюду огромное количество бутылок. Я закурил сигарету и посмотрел на Фернандеса. Он стоял у камина и в упор смотрел на меня.
  Отвратительный тип! С удовольствием проехался бы по его физиономии землечерпалкой, чтобы он не воображал себя таким красавцем.
  У меня была определенная идея насчет того, какую сцену я с ним сейчас разыграю. Нет на свете такого мошенника, с которым нельзя было бы договориться, потому что любой мошенник считает себя таким умником, что даже не представляет себе, как это он вдруг может проиграть в каком-нибудь деле.
  — Слушай, Фернандес, — начал я. — Кажется, моя личность здесь не очень-то популярна. Кто-то хотел даже меня сегодня пристрелить по дороге с гасиенды в Палм Спрингс. Но оказался плохим стрелком. Пуля попала в рулевое колесо и пробила ветровое стекло. Только и всего. Тебе, конечно, ничего об этом неизвестно?
  Он посмотрел на меня так, как будто был страшно удивлен.
  — Не думаешь же ты, что я такой дурак, чтобы стрелять в тебя? — сказал он. — Какая мне польза убить тебя? Скажи?
  — Не знаю, какая, но тем не менее кто-то хотел сегодня прикончить меня. Может быть, это Перейра?
  — Не знаю, — сказал он. — А зачем ему убивать тебя?
  — Я тоже не знаю. Но, во всяком случае, я не очень люблю когда в меня стреляют, и мне интересно узнать, на чьей ты стороне. Послушай-ка меня внимательно.
  Я налил себе немного виски.
  — Благодарю за угощение, — сказал я ему. — А теперь слушай. Кажется, в скором времени я здесь кое-кого арестую. Можешь угадать, кого именно. Что же ты молчишь? Правильно. Угадал. Очаровательную Генриетту. Эта дамочка вызывает у меня большие подозрения, и мне кажется, что ей известно о смерти Грэнворта Эймса гораздо больше, чем многие думают.
  Так вот, дело в следующем. Существует на свете некая женщина, которая крутила любовь с Грэнвортом Эймсом, и муж этой дамочки написал Генриетте письмо, в котором сообщил, что Грэнворт пошаливает на стороне и что неплохо было бы Генриетте предпринять в этом отношении кое-какие шаги.
  А теперь я слышал, что ты собираешься жениться на Генриетте. Правда это или нет, я не знаю, но одно я знаю хорошо: ты был когда-то шофером у Эймса, наверняка возил его к этой бабенке и поэтому обязательно должен знать, кто она такая.
  — Мне было очень жаль Генриетту, когда после смерти мужа она осталась одна, без друзей, — начал он. — Но, возможно, теперь, после того, как выяснилось дело с фальшивыми облигациями, я изменю свое намерение. Не буду, конечно, утверждать, что она стала менее красивой, — продолжал он, — но я думаю, что вряд ли стоит жениться на женщине, которая замешана в таком серьезном деле, связанном с фальшивыми облигациями.
  — Интересная получается ситуация, — сказал я. — Вы помните, Бэрдль говорил мне, что он тоже жалел Генриетту, помогал ей, но, как только обнаружилось дело с фальшивыми облигациями, он тут же от нее отступился. И вот теперь другой парень, который был настолько влюблен в нее, что даже собирался жениться, вдруг отказался от нее. Получается, словно эти парни сговорились.
  — Слушай, Фернандес, — проговорил я. — Ты сам понимаешь, мне легко узнать, с кем путался Эймс. Достаточно позвонить нашим ребятам в Нью-Йорк, и они для меня все разузнают. Но я считаю, что и ты можешь помочь мне. Мы сейчас заключим с тобой сделку, хотя я не очень-то часто иду на это с такими паршивцами, как ты. Но на сей раз я собираюсь поступить именно так.
  Условия мои следующие: мне нужно знать всю правду об этой женщине, любовнице Эймса. Если ты выложишь мне все эти сведения — отлично. Если же нет, я арестовываю тебя по обвинению в покушении на жизнь федерального агента, потому что, по-моему, именно ты стрелял в меня сегодня, когда я ехал в Палм Спрингс. Он вытаращил глаза.
  — Эй, слушай, Кошен, — с тревогой проговорил он, — ты не можешь пришить мне такое обвинение. Я тебе представлю по крайней мере шесть свидетелей, которые подтвердят, что я весь вечер провел с ними и никуда не отлучался. Кроме того, я и без всяких сделок могу рассказать тебе все, что знаю.
  — О'кей! — ответил я. — Тогда сначала послушай, что рассказала мне Генриетта.
  Я выложил ему все, что она мне говорила. Фернандес внимательно выслушал меня. Когда я закончил, он сказал:
  — По-моему, она хотела тебя провести. Конечно, поскольку тебе было известно, что она в тот вечер была в Нью-Йорке, ей надо было как-то объяснить свой приезд, чтобы скрыть настоящую причину. А приехала она туда для того, чтобы убить своего мужа. А про другую женщину, о которой, по ее словам, был разговор с мужем, она просто все выдумала.
  Мне часто приходилось возить Эймса, — продолжал он, — в разные места, где вокруг него крутилась масса всяких бабенок, но какой-то постоянной любовницы у него не было. Знакомых женщин у него было много Если хочешь, я составлю тебе полный список, но проверять всех этих девочек будет для тебя пустой тратой времени.
  — О'кей! — сказал я. — Теперь послушай меня, Фернандес. Час назад кто-то пытался меня пристрелить. Это мог быть ты, и это могла быть и Генриетта. Это мог быть Мэлони, и это мог быть и Перейра. Как говорят профессора, рассуждая теоретически, предположим, что это был ты.
  Я сунул руку за пазуху и, вытащив револьвер, прицелился в Фернандеса.
  — Послушай, милок, — сказал я. — У меня репутация весьма грубого человека, и я действительно намерен поступить с тобой грубо. Мне нужно получить от тебя сведения, и будь уверен, что я выбью их из тебя. А потом скажу, где надо, что сегодня ты пытался убить меня. Я проследил, куда ты поехал, хотел арестовать тебя, но при аресте ты опять пытался стрелять, и тогда мне пришлось тебя прикончить. Как тебе нравится такая перспектива?
  На лице Фернандеса выступил пот.
  — А если ты не хочешь, чтобы все это действительно произошло, то немедленно же назови бабенку, с которой путался этот Эймс. У него была любовница, и мне надо знать, кто она такая. Считаю до десяти. Если ты не скажешь, где она сейчас находится, я угощу тебя свинцом вот из этой игрушки. Ты понял меня?
  Он молчал. Я начал считать. Когда я дошел до девяти, он поднял вверх руку. По его лбу ручьями стекал пот, и рука у него дрожала.
  — О'кей! — промычал он. — Твоя взяла. Ее зовут Полетта Бенито. Она живет в Сонойте, в Мексике, у самой границы с Аризоной.
  — Отлично, — насмешливо сказал я, убирая револьвер и вставая. — Что ж, Фернандес, до свидания, скоро увидимся. И пока меня здесь не будет, смотри не шали и не делай ничего такого, за что тебя стала бы бранить твоя матушка!
  Глава 7
  ПОЦЕЛУЙ РОСКОШНОЙ БЕБИ
  По дороге на гасиенду я много думал. Мне казалось, что Фернандесу известно гораздо больше, и Полетту Бенито он назвал только потому, что испугался, как бы я не ухлопал его. Но думаю, что даже это не заставило бы его говорить, если бы он не полагал, что мне кое-что уже известно о ней.
  Интересно и другое. Он всячески пытался опровергнуть рассказ Генриетты насчет существования любовницы Эймса. Совершенно очевидно, что Фернандес и Бэрдль работают вместе, а вот что именно связывает их, убей меня Бог, не могу понять.
  И если хотите знать, то и Фернандес, и Бэрдль, и Генриетта, и Мэлони могут быть членами одной шайки. Мне часто приходилось сталкиваться с бандами мошенников, которые отлично разыгрывали подобные комбинации. И выходило так, что мне известно было столько же относительно этого дела, сколько было известно с самого начала. Все время в деле появлялись новые люди, которые запутывали все мои предположения.
  Но одно было совершенно ясно: и Лэнгтон Бэрдль и Фернандес всячески стараются внушить мне мысль, что Грэнворта Эймса убила Генриетта. Все, что они говорили и делали, было рассчитано на то, чтобы убедить меня в этом. А, собственно, чего они хотят этим достичь?
  Я думаю, что мне следует повидаться с Полеттой Бенито, потому что, по-моему, она может рассказать мне о Грэнворте Эймсе больше, чем кто-либо другой. Если она та самая женщина, за которой гонялся Эймс, бросив такую роскошную дамочку, как Генриетта, значит, в ней есть что-то такое, чего нет в других женщинах, нет и у Генриетты. По всей вероятности, у Полетты сведений о Грэнворте больше, чем у всех остальных вместе взятых.
  Меня не оставляла мысль, что Бэрдлю, Фернандесу и кому-то еще, кто с ними связан, всем им очень хочется, чтобы я поскорее арестовал Генриетту. В конце к«н-цов у меня есть несколько свидетельских показаний о том, что она в тот вечер была в Нью-Йорке. Мне не раз довольно прозрачно намекали, что ей что-то известно относительно фальшивых облигаций. Во всяком случае, я сейчас могу считать ее хотя бы свидетельницей поэтому делу.
  И не арестовал я ее до сих пор только потому, что они ждут не дождутся от меня этого шага. А я такой парень, который всегда делает то, чего от него меньше всего ожидают. Вот почему я передал Фернандесу все, что мне рассказывала Генриетта. Я хотел увидеть его реакцию.
  Поставив машину позади гасиенды, я пошел к главному входу. Роскошная ночь, хотя жарко, как в аду. Кирпичные стены гасиенды серебрятся в лучах лунного света. В саду причудливые тени, и вообще чувствуешь себя, как в сказочной стране. В гасиенде большая часть огней была погашена. Музыканты упаковывали свои инструменты, и за столиками уже никого не было. На лестнице мелькнула какая-то пара и скрылась в игорном зале. Вероятно, Перейра уже организовал игру.
  Только я о нем подумал, как он собственной персоной появился из кладовки и направился ко мне.
  — Мистер Кошен, — проговорил он, — у нас сегодня игра, но не очень крупная. Я знаю, что это незаконное дело, но, надеюсь, что вы не будете возражать? А? Ведь это вас не касается?
  — Конечно, не касается, — согласился я. — Я — федеральный агент, а не легавый из Палм Спрингс. Не мое дело следить за этим. Может быть, попозже я и сам поднимусь наверх, взгляну, как там идет игра.
  Он поблагодарил, и вид у него при этом был такой счастливый, как будто я дал ему по крайней мере тысячу долларов. Я, кажется, уже говорил вам, что мне очень не нравится Перейра. Типичный подонок! И, хотя я с радостью в любой момент готов вздуть его как следует, время, пожалуй, для этого пока еще не пришло. Я хотел, чтобы они думали, что им все удалось и что я для них что-то вроде безмозглой курицы. Пусть они будут спокойны в этом отношении, и тогда, рано или поздно, кто-нибудь из них допустит промах, который даст мне возможность уцепиться кое за что.
  Я поднялся по лестнице и вошел в игорный зал. Там было несколько человек: Мэлони, Генриетта и еще шесть или семь парней и несколько дам. Официант обносил всех вином, а за центральным столом вовсю шла игра в покер.
  Я походил по комнате, выпил отличного виски и будто просто так посматривал на всех. Генриетта сидела за покерным столом. Перед Мэлони высилась огромная стопка чипов, он чем-то был страшно доволен, может быть, наконец-то выиграл. Впервые в этом доме. Перейра болтался от стола к столу и старался держаться как можно приветливей со всеми. Полная картина тихого, спокойного вечера в клубе за картами. Фернандеса не было. Вероятно, он сидел у себя дома и старательно обдумывал создавшуюся ситуацию.
  А о чем, собственно, он думал? Вероятно, об этой дамочке, Полетте Бенито.
  Вы сами понимаете, что рассказал он о ней только потому, что испугался, как бы я не всадил в него несколько пуль. Здорово он испугался, когда увидел у меня в руке револьвер. А припугнул я его потому, что был уверен, что в этом деле должна быть еще одна женщина, помимо Генриетты. Эта мысль все время не покидала меня и главным образом потому, что Бэрдль, который в отношении всего этого дела проявил необычайную болтливость, почему-то и словом не обмолвился о существовании этой женщины. Даже когда он расска— зывал мне о том, что Генриетта выкрала свои письма из письменного стола мужа, он ни словом не обмолвился о том, были ли у нее основания писать эти письма.
  Если бы никаких оснований не было, то есть, если бы в этом деле не была замешана другая женщина, он обязательно сказал бы мне об этом. Но, повторяю, он ни словом не обмолвился о другой женщине из-за которой, собственно, Генриетта и приезжала в Нью-Йорк. И это было одной из причин, почему я думаю, что Генриетта говорила правду.
  Я решил тогда взять Фернандеса на испуг, и мне это удалось. Вы ведь помните, что он разговаривал по телефону с Бэрдлем, который успокоил его, сказав, что я поверил всему тому, что он мне наговорил. Они не подозревали, что их телефонный разговор подслушивали и что он мне известен до последнего слова. Поэтому мои слова о существовании другой женщины явились для Фернандеса полной неожиданностью.
  И вы, конечно, понимаете, что, когда я увижусь с Полеттой Бенито — а я обязательно с ней увижусь — она уже будет подготовлена к встрече со мной. Могу поставить бутылку самого лучшего виски против бутылки пива, что Фернандес или еще кто-нибудь немедленно известили ее о том, что кто-то проговорился мне о ней и что теперь ей следует ждать в гости милого Лемми, который непременно приедет к ней разнюхать кое-что. И в этом они правы, я действительно приеду к ней, но разнюхивать я буду не то, что они ожидают.
  По-моему, ребята, занятые этим делом, допускают одну громадную ошибку. Они сконцентрировали все свое внимание только на смерти Грэнворта Эймса и пытаются внушить мне мысль, что Эймс был убит, и что его убийца замешан в дело с фальшивыми облигациями. Это наиболее легкое решение вопроса с точки зрения фальшивомонетчиков, но в отношении меня они здорово ошибаются. Я никогда не иду самым легким путем.
  Своими успехами в выполнении самых трудных дел я обязан и тому, что я всегда спокойно разговариваю с людьми, не волнуясь, ничем не возмущаюсь. Я неоднократно убеждался, что самый лучший метод общения даже с преступниками — это спокойно вести с ними беседу, даже говорить им всю правду. Тогда их бдительность притупляется, и они неизбежно допускают какой-нибудь промах.
  Как я уже говорил вам, главная цель заключалась в расследовании дела о фальшивых облигациях. Чья-то смерть не имела ко мне особого отношения, и я скажу вам почему. Люди умирают все время, иногда их, правда, убивают, и очень хорошо, если находят убийц. Но в конце концов какая разница для государства будет ли на свете одним парнем, как Эймс, больше или меньше? А наличие организации фальшивомонетчиков — это совсем другое дело. И я полагаю, что парень, который ухитрился напечатать фальшивые облигации на сумму 200 000 долларов, заслуживает особого внимания дяди Сэма. И даже то, что именно очаровательная Генриетта купила их у кого-то или их ей сделали на заказ, дела не меняет. Мне нужно обязательно докопаться до того, кто их печатает. Слишком уж искусная подделка. До того искусная, что даже заведующий банком не сразу раскусил, что это подделка, да и Меттс говорил мне, что он никогда в жизни не видел такой чистой работы.
  Я посмотрел на Генриетту и улыбнулся ей. Она как раз выиграла и сгребла со стола около 50 долларов. А в ответ она приветливо улыбнулась мне, и я искренне любовался ею, видя, как она собирала чипы своими очаровательными пальчиками.
  Она встала и передала чипы Перейре, тот оплатил их ассигнациями, которые вытащил из кармана. Она взглянула на Мэлони. Тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на нее. Она в ответ покачала своей прелестной головкой и бросила на меня быстрый взгляд, как будто хотела сказать ему, чтобы он не беспокоился, так как ей нужно поговорить со мной. Я сделал вид, что внимательно слежу за игрой и не заметил их обмена взглядами.
  — А, мистер Лемюэль Кошен, этот козырной туз, не будет ли он столь любезен отвезти меня домой? — спросила она. — Или, может быть, он слишком занят?
  Я понял. Вопросительный взгляд Мэлони означал — проводить ли ему ее домой, а она ответила, что нет, она попросит об этом меня. Вероятно, ей нужно о чем-то поговорить со мной.
  Моя физиономия расплылась в широкой улыбке.
  — О'кей, Генриетта! — ответил я. — Я с удовольствием отвезу вас. Куда мы поедем? На ваше ранчо?
  Я пожелал всем спокойной ночи и спустился вниз. Пока я выводил машину, она стояла у входа.
  Луна светила вовсю, и легкий ветерок доносил до меня запах ее духов. Это гвоздика, мой любимый аромат. Духи не очень крепкие, но нежные и приятные. Они напомнили мне о той ночи, когда я впервые пробрался в ее комнату в поисках писем. Я представил себе выстроившиеся в ряд ее башмачки и сапожки для верховой езды и вдруг осознал, что я проявляю слишком уж большой интерес к этой даме. Мне лучше не впадать в излишнюю сентиментальность, а то как бы, чего доброго, не влюбиться в нее, вместо того чтобы арестовать, если, конечно, в этом появится необходимость.
  Именно это обстоятельство всегда причиняет всем без исключения агентам большое огорчение. Любой из них, безразлично какую службу он несет, федеральную или местную, выполняя свою работу, всегда сталкивается с очаровательными женщинами. Почему? Да потому, что именно такие женщины чаще всего бывают впутаны во всякие темные дела. Скажите, вы когда-нибудь слыхали, чтобы вокруг дурнушки затевалась какая-нибудь авантюра? А? Нет? Вот то-то же. А если попадается агент, который способен правильно воспринимать роскошные дамские формы, прелестный голосок и очаровательные ножки, ему нужно все время следить за собой, быть начеку, чтобы все эти прелести не помешали его работе.
  Наконец она начала разговор.
  — Джим Мэлони собирался сам отвезти меня домой, — сказала она, — но мне захотелось поехать с вами.
  Я улыбнулся.
  — Я понял, — ответил я. — Я видел, как вы обменялись взглядами, и мне показалось, что что-то произошло.
  — Все-то вы видите, мистер Кошен.
  — Да, леди, почти все, — согласился я. — Но бывали случаи, когда и меня заставали врасплох. Вот, например, одна дама — ее звали Лотти Фриш, жила она в Лондоне, на Бейкер-стрит — однажды чуть не прострелила меня. Я думал, что она читает письмо, которое у нее лежало в сумочке, а она, оказывается, целилась прямо в меня. Я и не подозревал, что представляет из себя эта красотка, пока она не всадила мне в руку пулю 22 калибра. И этот случай еще раз доказывает, что с женщинами нужно всегда быть начеку. Ведь так?
  Генриетта скромно вздохнула.
  — Да, — сказала она, — вероятно, вам много раз приходилось бывать в настоящих переделках. Вы знаете жизнь.
  — Да, — согласился я, — и смертей тоже приходилось много видеть. По совести говоря, между ними небольшая разница. Только жизнь тянется медленно, а смерть иногда наступает очень быстро. Возьмите, к примеру, Грэнворта, — продолжал я, поглядывая на нее, — держу пари, что еще 12 января он и не предполагал, что на следующее утро его выловят из реки. Видите, вот как иногда бывает.
  Она ничего не ответила и смотрела вперед прямо на дорогу.
  Вскоре мы подъехали к ее ранчо. На террасе сидела толстая мексиканка, и, как только она увидела нас, тотчас встала и ушла в комнаты.
  Генриетта вышла из машины и подошла ко мне. Глаза ее блестели, и по всему видно было, что она взволнована.
  — Мне очень понравилась наша прогулка, — сказала она, — и, если у вас есть желание выпить стаканчик виски, милости прошу ко мне.
  Я выскочил из машины.
  — Вот это дельное предложение! — воскликнул я. — Мне сейчас как раз виски и недостает, и, кроме того, я хотел задать вам еще несколько вопросов.
  Она засмеялась и направилась к террасе.
  — У вас когда-нибудь кончается рабочий день? — спросила она. — Или вы только тем и заняты, что круглые сутки пытаетесь выяснить что-нибудь у кого-нибудь?
  — По большей части я именно этим и занимаюсь, — согласился я. — Но вам я хочу задать только один самый простой и короткий вопрос: расскажите, каким парнем был этот Грэнворт Эймс?
  Мы вошли в дом. Она закрыла за собой решетчатую дверь на террасу и провела меня в гостиную. Генриетта была очень серьезна, потому что, если вы, читатель мой, — женщина, то вам понятно, что вопрос я задал ей весьма деликатный. И когда я спросил у нее, что она думает о мужчине, которого она любила и любит, фактически я задал вопрос о ней самой, о ее мыслях и чувствах.
  Она бросила на меня быстрый взгляд, сняла с себя накидку и принесла из буфета бутылку «Кентукки», стакан для виски и еще один стакан для воды. Наблюдательная женщина. Вероятно, она заметила на гасиенде, что я люблю спиртное именно такого разлива. Потом она подняла штору и в комнату ворвалась струя свежего воздуха. Все озарилось лунным светом. Она села в качалку и вновь взглянула на меня.
  — Что я думаю о Грэнворте? — переспросила она. — Прежде чем ответить на ваш вопрос, нужно как следует подумать. Я даже не могу сказать, почему, собственно, я вышла за него замуж. Может быть потому, что дома мне жилось не очень-то весело и мне казалось, что любое замужество будет лучше моей настоящей жизни.
  Но нечего скрывать. Грэнворт мне нравился. Я вообще-то не очень верила в любовь. Мне казалось, что это чувство обычно приходит после замужества. К сожалению, для того чтобы разочароваться в Грэнворте, много времени не потребовалось. Это тип мужчины, для которого немыслимо хранить верность кому бы то ни было в чем-либо. Он считал себя спортсменом по натуре, но предпочитал обман проигрышу. Он воображал себя идеалистом, но я не встречала человека, у которого было бы меньше идеалов, чем у него.
  Две вещи вечно причиняли ему беспокойство: деньги и женщины. Он стремился иметь и то, и другое, и мне кажется, он не очень-то разбирался в средствах. Дела свои он вел очень неровно. Одну неделю он развивает лихорадочную деятельность, добивается хороших результатов, в следующую же неделю все теряет.
  Он очень быстро уставал. У него полностью отсутствовала способность сосредоточиться. Если же дело требовало особой собранности и серьезности расчета, он тотчас же бросал его.
  По-моему, в конторе у него все было организовано неплохо. Бэрдль — умный, способный работник. Я считаю, что те деньги, которые иногда получал Грэнворт, фактически зарабатывал Бэрдль. Грэнворт по натуре был игрок. Он стремился нажить как можно больше денег, а в результате его часто преследовали неудачи и провалы. Потом вдруг он снова что-то выигрывал.
  Она встала с качалки, подошла к двери, выходящей на террасу, и с печальным видом стала смотреть на темный сад.
  Он был очень нервный, легко возбудимый человек, — продолжала она, — и абсолютно не заслуживающий доверия. Я уже давно подозревала, что у него есть женщины, но думала, что все они определенного типа — хористки и им подобные. Меня это нисколько не трогало, потому что последние три года нашей совместной жизни мы были чужими друг другу. Виделись мы редко, и только в том случае, если он не был пьян.
  Потом вдруг совершенно неожиданно он заработал четверть миллиона. И, по-видимому, решил взять себя в руки. Он заявил мне, что передает мне 200 000 долларов в государственных облигациях, так что я могу быть спокойной относительно нашего будущего. Уверял меня, что хочет начать новую жизнь. Все будет так, — говорил он — как в старые времена, в первые годы замужества. Он говорил это так искренне, что я почти поверила ему.
  — Если вы знали, что он путается с другими женщинами, — сказал я, — то почему вы так рассердились, когда получили анонимку с сообщением, что у Грэнворта любовная связь с женой автора этой анонимки? И потом вам не кажется странным, что он написал об этом именно вам? Не логичней было бы написать самому Грэнворту, чтобы тот держался в стороне от его жены?
  Она повернулась ко мне.
  — Ответ на оба эти вопроса может быть один, — сказала она. — Грэнворт знал, что до тех пор, пока его партнершами в любовных интригах являются случайные женщины, меня не интересовали ни эти женщины, ни их флирт с Грэнвортом. Но я не раз предупреждала его, что, если его любовные связи вызовут публичный скандал или вообще причинят мне неприятности, я непременно разведусь с ним.
  А ему почему-то очень не хотелось разводиться со мной. Поэтому он всегда старался вести свои любовные дела аккуратно, ни в коем случае не затрагивая моих интересов. И, , вероятно, автор анонимки предупреждал Грэнворта, что, если тот не прекратит встречаться с его женой, он обо всем напишет мне.
  Когда я получила анонимку, я была вне себя от бешенства. Моя ярость усилилась после того, как я позвонила ему, и он не проявил никакого интереса к моим словам. Меня это очень удивило. Ведь только недавно он горячо протестовал против развода, а теперь вдруг как будто и не возражал против него. И я решила раз и навсегда покончить с этим делом: или он по— рывает с этой женщиной, или я буду добиваться развода. — Как будто что-то вспомнив, она улыбнулась.
  — Видимо, я такая же, как и большинство женщин. Сначала думала, что мне удастся сделать из Грэнворта порядочного человека. Вероятно, все женщины, выходя замуж за подобных типов, мечтают перевоспитать их; Все мы, женщины, в душе — потенциальные реформаторы.
  — И еще какие, — улыбнулся я ей. — Вот почему паршивым мерзавцам всегда везет. 'Если парень хороший, женщины не проявляют к нему интереса. А вот со всякими подонками они носятся и мечтают их перевоспитать.
  Странные вы создания, женщины, — продолжал я. — Я знал одну даму в Иллинойсе. Она тоже хотела перевоспитать молодого человека, в которого влюбилась. Этот парень ежедневно выпивал по две бутылки виски, и она решила отучить его от пьянства еще до замужества. Она заявила, что никогда не выйдет замуж за цистерну с виски.
  О'кей! Года через два я встретил эту женщину. Она проявила такой повышенный интерес к его перевоспитанию, что незаметно сама втянулась в пьянку и ежедневно напивалась до того, что валилась под стол. И парень этот был страшно недоволен сложившейся ситуацией. Потому что, как он говорил, если бы она с самого начала оставила его в покое, он давно бы уж умер от самогона, и ни у кого не было бы никаких неприятностей. А теперь ему до тошноты надоел вид его вечно пьяной супруги, и он собирается стать ярым противником спиртного.
  Я закурил.
  — Значит, Грэнворт вам не нравился? — продолжал я. — Собственно, к этому и сводится все дело. Скажите, Генриетта, а какие ребята вам нравятся? Вы уверены, что вы сами ни в кого не влюбились? Ведь извечная проблема треугольника может быть разрешена двумя способами, вы отлично это знаете.
  Улыбка исчезла с ее лица. Она серьезно взглянула на меня, потом подошла поближе и посмотрела мне в лицо.
  — Вот что я вам скажу, мистер следователь, — начала она. — Меня никогда в жизни не интересовал ни один мужчина… до настоящего времени, когда мне это, как говорится, совершенно ни к чему.
  — Я вас не понимаю, леди, — улыбнулся я. — По-моему, Мэлони — отличный парень. Вероятно, он будет великолепным мужем.
  Она улыбнулась.
  — Я думала не о Мэлони, — сказала она. — Я имела в виду вас.
  — Пожалуй, мне пора домой. — Я встал и пристально посмотрел на нее. Но она и глазом не моргнула. Просто так стояла и продолжала улыбаться.
  — Вы, пожалуй, первый мужчина, который по-настоящему волнует меня, — продолжала она. — А к Мэлони у меня всегда было отношение как к хорошему, верному другу.
  Она подошла ко мне ближе.
  — Вы чудесный человек, — произнесла она. — Сильный. И гораздо умнее, чем многие о вас думают. Если вы хотите знать мое мнение о вас, вот оно.
  Она сделала еще один шаг вперед, обвила мою шею руками и поцеловала меня. Да, целоваться она умеет. Я стоял, как сраженный острой секирой, и все думал: что это? Сон или реальность? Все это время в глубине моей башки сверлила мысль, что Генриетта просто разыгрывает со мной комедию. Она боится, что я сейчас арестую ее, и хочет одурачить меня.
  Я ничего ей не сказал. Она повернулась, подошла к столу, налила еще один бокал «Кентукки» и подала его мне. Улыбка так и сияла в ее глазах, и по всему было видно, что она с трудом удерживается от смеха.
  — Кажется, это вас немного испугало. Да? — спросила она. — Вероятно, я — первая женщина, которой удалось испугать великого Лемми Кошена. Что ж, вот ваше вино, выпейте и можете идти, куда вам угодно.
  Я проглотил виски.
  — Я ухожу, — сказал я ей. — Но прежде, чем я уйду, я хочу сказать вам кое-что. Конечно, вы роскошная беби. У вас есть все, что полагается, и за словом в карман вы не полезете. Я бы мог всерьез влюбиться в такую даму, как вы, и… забыть все на свете, в том числе и свою работу. Но если вы думаете, что эта сцена с жаркими поцелуями может помочь вам выпутаться из того положения, в которое вы попали, вы жестоко ошибаетесь. Меня и раньше многие целовали, и, надо сказать, мне это очень нравится. Вообще я очень люблю женщин, но, послушайте, леди, если я приду к заключению, что по данному делу мне придется арестовать вас, никакие по— целуй в мире не смогут удержать меня. И запомните это как следует, леди.
  Она засмеялась в ответ.
  — И как еще запомню, — передразнила она меня. — И именно это мне и нравится в вас. Ну что ж, Лемми. Спокойной ночи. Заходите как-нибудь, когда у вас будут готовы для меня наручники.
  С этой шуткой она вышла, оставив меня посреди комнаты со стаканом в руке.
  Я тоже смылся. Сел в машину и поехал в Палм Спрингс. По дороге я пытался думать о деле, но, хотите верьте мне, хотите нет, от этого поцелуя во мне до сих пор все горело.
  И теперь мне уже стало окончательно ясно, что Генриетта очень умная девчонка. Правда, и обо мне она сказала, что я умный парень, но очень возможно, что этот комплект входил в программу ее игры.
  Тут я как следует нажал на педаль. Я принял решение. Сейчас я поеду прямо к Меттсу и договорюсь с ним, что надо сделать. Мне надоели эти леди, которые всячески стараются обмануть меня и одурачить. Сейчас я начну действовать, и действовать буду решительно и быстро.
  Ну, подумайте сами. Я до тошноты наработался здесь, имея дело со всякими людьми. Ездил в Нью-Йорк и там выслушал от Бэрдля несусветную чепуху. В результате единственные ценные сведения я получил только тогда, когда под угрозой револьвера заставил Фернандеса рассказать мне о Полетте.
  Да, у ребят, замешанных в это дело, действительно крепкие нервы. Они водят меня вокруг да около, изредка рассказывая всякие пустячки. Но они же убили Сэйджерса, и они глубоко ошибаются, если считают, что это пройдет им даром.
  О'кей! Если они ожидают от меня решительных мер, проявим и мы, черт возьми, решительность и твердость.
  Глава 8
  НЕОЖИДАННАЯ КОНЦОВКА ДОПРОСА С ПРИСТРАСТИЕМ
  Откровенно признаться, не люблю я напрасно потерянные часы, как это было вчера ночью. Я бы назвал это «ночью упущенных возможностей». Я должен был или расцеловать, или арестовать эту красотку.
  На душе скребут кошки. Черт возьми, может быть, мне действительно нужно было арестовать ее? Или, наоборот, остаться у нее?
  Ладно, к дьяволу эти сомнения. Сквозь оконные занавески в комнату врываются яркие лучи солнца, и я почувствовал вдруг необычайный прилив сил, решил действовать с быстротой молнии. Вообще-то парень я довольно терпеливый и со спокойным характером, но наступает наконец момент, когда требуются немедленные действия. И мне кажется, этот момент сейчас наступил.
  Я встал, принял душ и выпил кофе. За кофе я все мечтал, как бы я мог вчера поступить с Генриеттой и чего, к сожалению, дурак, не сделал.
  Вы сами понимаете, что эта дамочка могла действовать так по одной из двух причин: или она действительно влюбилась в меня, и тогда я мог заставить ее рассказать мне все. Или она меня обманывала и только делала вид, что рассказывает мне правду. Во всяком случае, и в том и в другом варианте я упустил большие возможности.
  Сидя на кровати, я вспоминал, чему нас учили в доброе старое время в федеральном училище. Помню, один старичок, читавший нам лекции по одному из предметов, часто говорил:
  «Всегда делайте что-нибудь. Не думайте слишком много. Если на данном этапе у вас нет прямых указаний, сами решайте, что делать. Если не знаете, что делать, болтайтесь среди людей, создавайте такие ситуации, чтобы тот, кто старается скрыть от вас какой-нибудь факт, испытывал страх. И в этом случае он непременно проболтается».
  И он был прав, этот старик. О'кей! С этого и начну. Припугну кого надо.
  Прежде всего вы должны согласиться со мной, что все мошенники, связанные с этим делом, считают меня величайшим ослом, у которого мозги поросли мхом. Кроме того, все они двурушники. Возьмите к примеру хотя бы того же Бэрдля. Сначала он разыгрывал дружеский акт в отношении Генриетты, уговаривал слуг Эймсов дать показания на следствии, что Генриетты не было в Нью-Йорке в ночь смерти Грэнворта, а потом он делает все, чтобы вбить мне в голову, что Грэнворта убила Генриетта. А Фернандес помогает ему в этом. Он тоже сначала собирался жениться на Генриетте, а потом у него вдруг возникла мысль, что Генриетта связана с фальшивомонетчиками, и жениться он раздумал. Собственно, и
  Бэрдль связью Генриетты с фальшивомонетчиками и убийством мужа объяснял перемену в своем поведении.
  А что Генриетта?
  А она вообще ничего существенного не говорила, а вместо этого разыграла великолепную сцену влюбленной в меня дамы.
  Я тоже мог бы влюбиться в Генриетту — она мне очень нравится. Но я никогда не развлекаюсь с женщинами, которые подозреваются в убийстве, так как это может осложнить всю мою работу. Во всяком случае, Генриетте известен характер моей профессии, и вряд ли она может обижаться на меня, если я подозреваю ее в неискренности.
  Сейчас я собираюсь провести одно интереснейшее мероприятие, которое несказанно удивит всех, замешанных в этом деле, и прежде всего саму Генриетту.
  Все-таки, несмотря на все ухищрения, им не удастся сбить меня с пути. Пусть Бэрдль и Генриетта думают, что я такой парень, которого легко сбить с толку. Я сейчас докажу им, что они глубоко ошибаются.
  В этом деле меня интересуют два момента. Прежде всего меня интересует ход мыслей Грэнворта Эймса перед его смертью. Ведь совершенно очевидно, что не было никаких видимых оснований для того, чтобы он покончил жизнь самоубийством. У него были деньги, отличное здоровье — он только что прошел медицинское обследование при страховой компании, — и я не верю, что он решил покончить жизнь самоубийством только потому, что Генриетта заявила ему, что она подаст заявление о разводе. Зачем ему было умирать? Парень, который путался с десятками женщин, как об этом говорил Фернандес, вряд ли будет убивать себя из-за того, что жене стали вдруг известны его шашни и она решила уйти от него. А тот факт, что он когда-то раньше пытался покончить с собой, тоже еще ничего не доказывает. В тот момент он был настолько пьян, что не соображал, что делает.
  Когда он заявил, что собирается начать новую жизнь, честную, может быть, он именно так и думал. Конечно же, он говорил это искренне, иначе зачем ему было увеличивать сумму страховки? И он отлично знал, что в случае самоубийства выплаты страховки не будет.
  Между прочим, я придаю очень большое значение этому факту — увеличение страховой премии.
  И второе, что меня интересует, — это, конечно, Полет— та Бенито. По-моему, любому человеку должно прийти в голову, что эта дамочка каким-то образом была связана с этим делом. Но ни Бэрдль, ни Фернандес не упоминали о ней. Видимо, они хотели сосредоточить мое внимание только на Генриетте.
  Совершенно очевидно, что Полетте должно быть что-то известно в отношении этого дела. И мне нужно как можно скорее увидеться с ней, что я непременно и сделаю, как только закончу кое-какие дела здесь. Я заставлю эту даму заговорить, пусть даже она находится в Мексике, за пределами юрисдикции США. Сонойто находился в Мексике, но на самой границе со штатом Аризона, и если мне понадобится для того, чтобы она заговорила, переправить ее на территорию Штатов, я это сделаю, даже без оформления соответствующих документов, хотя бы для этого мне пришлось перетащить ее через границу за волосы.
  Я позвонил Меттсу, и мы с ним договорились по всем вопросам.
  Хороший парень этот Меттс. Умный, готов к сотрудничеству, а, к сожалению, редкий полицейский обладает такими достоинствами.
  А договорились мы с ним вот о чем. Он пошлет двух своих сотрудников на гасиенду Алтмира, чтобы забрать оттуда Генриетту. Они должны доставить ее в управление к Меттсу ровно в 11 часов. А в половине двенадцатого, когда Перейра и Фернандес будут ломать головы, стараясь догадаться, куда и зачем ее увезли, полицейские вернутся обратно на гасиенду и прихватят и этих двух героев. После этого все и начнется.
  Я разоделся франтом: роскошный светло-серый костюм, под цвет костюма шляпа и серебристо-серый галстук, как будто иду куда-нибудь в гости. На самом деле же я шел в управление к Меттсу.
  Меттс предоставил мне свой кабинет и сигару в придачу. Я сел в кресло и стал ждать.
  Вскоре полицейские привезли Генриетту. Она была крайне удивлена всем происшедшим, что, однако, не мешало ей прекрасно выглядеть. Ох, ребята, и умеет же эта беби выбирать платья и носить их.
  На ней был костюм светло-лимонного цвета, купленный в заведении, где умеют держать в руках ножницы и иголку. Шелковая коричневая блузка, шляпка лимонного цвета с коричневой лентой, туфельки коричневые с белым и нейлоновые чулки.
  Она села на стул, который для нее поставили с другой стороны письменного стола, как раз напротив меня, и многозначительным взглядом уставилась на мою шляпу, которую я слегка надвинул на один глаз. Полицейские ушли, оставив нас вдвоем.
  — Доброе утро, Лемми, — начала она, обращаясь ко мне как к старому другу и улыбаясь. — Что случилось? — продолжала она. — Меня что, арестовали? И я бы попросила вас не сидеть в шляпе в присутствии дамы.
  — Ерунда, сестрица, — ответил я ей. — Вот что я вам скажу. Я еще не решил, как мне поступить с вами: арестовать по обвинению в убийстве, задержать как свидетельницу или просто допросить с пристрастием. Но я попрошу вас уяснить себе, что я отнюдь не обязан снимать шляпу, когда разговариваю с лицом, подозреваемым в мошенничестве, неважно, мужчина это или женщина. Вы лучше придержите при себе все эти ваши советы по поводу хорошего тона, потому что мне они уже и без того порядком надоели. Понятно?
  От этих слов она настолько оторопела, как будто ее огрели по голове кочергой. Видели бы вы ее изумление. Да, собственно, это и не удивительно. Прошлой ночью она разыграла со мной любовную сценку и, вероятно, полагала, что подцепила меня на крючок, и вдруг сегодня утром я говорю ей такие грубости, от которых ее буквально бросило в дрожь. Вероятно, и вы тоже на ее месте очень удивились бы.
  — Понятно, — произнесла она наконец ледяным тоном. — Ну, и что же мы теперь будем делать?
  — А вот что, дорогуша, — сказал я ей. — Я решил возобновить расследование по делу о смерти вашего мужа. Я пришел к заключению, что Грэнворт Эймс был убит, и, по-моему, вам об этом известно гораздо больше, чем вы соизволили мне сказать. Я также склонен полагать, что вам гораздо больше известно и насчет дела о фальшивых облигациях. И я могу возбудить против вас дело по обвинению в том, что вы хотели подсунуть в здешний банк в Палм Спрингсе фальшивые облигации, зная, что облигации эти липовые. Ну, как вам это понравится?
  — А меня это вообще не интересует, — заявила она. — Но вот ваше поведение и вообще вы сами мне сегодня не нравитесь. Вы ведете себя не по-джентльменски. Я полагаю, что после вчерашней ночи…
  — Бросьте это, Генриетта, — сказал я ей. — Забудьте о ваших вчерашних штучках. Слушайте, неужели вы ду— маете, что до вас другие женщины не пытались поймать меня на ту же удочку? Это старый избитый трюк. Вы почувствовали, что я подбираюсь к вам, и подумали, что я еще чего доброго арестую вас. Поэтому вы решили применить ко мне эти телячьи нежности, может, этот дурачок клюнет, дай-ка я его разыграю. Но вы забыли, что мужчина может разыграть женщину точно так же, как и женщина мужчину.
  — Понимаю, — сказала она. — Вероятно, именно с этой целью вы и избили Фернандеса. Вы хотели, чтобы я подумала, что вы порядочный человек, а не дешевый, хвастливый федеральный агент. Я теперь все поняла. Что ж, отлично.
  — Вот и хорошо, сестренка, — сказал я. — Я тоже все понимаю теперь. А сейчас извольте ответить мне на несколько вопросов. А если вы откажетесь отвечать, то, боюсь, мне придется принять другие меры.
  — Ах так? — вызывающе воскликнула Генриетта. — А допустим, я не захочу отвечать на ваши вопросы. Предположим, я откажусь отвечать до тех пор, пока сюда не вызовут моего адвоката.
  — О'кей! — ответил я. — Если вы хотите вызвать адвоката, пожалуйста, вызывайте. Но как только он появится на сцене, мне придется дать делу официальный ход, для чего я отошлю вас в Нью-Йорк, где полиция любыми способами вытрясет из вас все нужные ей сведения, да еще и всех чертей ада в придачу. Что ж, если вы хотите вызвать адвоката, пожалуйста, вот вам телефонная трубка.
  Она презрительно улыбнулась и посмотрела на меня так, как будто я был нечто мерзкое, выползающее из-под осклизлой скалы.
  — Хорошо, — сказала она. — Я отвечу на ваши вопросы. Но как бы я хотела быть мужчиной! Я так набила бы вам морду, что из вас вылетела бы вся эта дешевая, наглая спесь. Понятно? И вот еще что, — продолжала она, окончательно расхрабрившись. — Я придумала для вас более подходящее имя. Ваши родители сделали огромную ошибку, назвав вас Лемми, вас следовало бы назвать Паршивцем, оно, это имя, для вас очень подходит!
  — Да что вы говорите? — возразил ей я. — Подумать только! Что ж, о'кей! А теперь, если вы полностью высказались, так сказать, облегчили свою душу, позвольте мне перейти к делу, а когда мы закончим, и если вы отсюда уйдете, советую вам попробовать все ваши нежные штуч— ки на ком-нибудь другом, скажем, на Мэлони, или Перейре, или Фернандесе, или вообще на ком-нибудь, кто первый подвернется под руку. А пока что мне необходимо знать следующее, и советую говорить только правду. Я хочу знать, как вы были одеты вечером 12 января, когда в последний раз разговаривали со своим мужем. Ну, отвечайте, да поживее.
  Я взял листок бумаги, карандаш и стал ожидать ответа. Она открыла сумочку и достала оттуда сигареты.
  — А сигареты можете убрать обратно, — приказал я ей. — Где вы, по-вашему, находитесь? Это полицейское управление, и курить здесь запрещается. Ну, быстрее спрячьте обратно в сумку ваши сигареты.
  Она так вся и вспыхнула, но убрала портсигар обратно в сумочку.
  А я тем временем достал пачку «Кемелл». Она с яростью наблюдала, как я не спеша закуривал. Казалось, в этот момент она была готова убить меня.
  — Ну, ну, Генриетта, давайте, давайте, — подстегнул я ее, — хватит упираться, выкладывайте все начистоту. Во что вы были одеты, когда приехали в Нью-Йорк из Коннектикута 12 января этого года? Начните сверху. Какая на вас была шляпка?
  Она довольно ехидно улыбнулась. Пожалуй, ее поведение начинало меня немного раздражать.
  — Возможно, я не смогу вспомнить всего, — сказала она. — Но тем не менее попробую. Я полагаю, вас интересует все, даже цвет моих штанишек?
  Она выдала мне еще одну ядовитую саркастическую улыбочку.
  — Сказать по правде, я не думал о вашем белье, но поскольку вы так на этом настаиваете, что ж, можете рассказать и об этом.
  Она встала. — Вы… гадкая, грязная обезьяна, — начала она, задыхаясь от ярости. — Я… я…
  — Садитесь, пожалуйста, и успокойтесь, сестренка, — посоветовал я ей. — Итак, я жду от вас подробного описания, включая и цвет вашего белья, и помните, это была ваша идея рассказать мне о ваших штанишках. У меня этого и в мыслях не было. И отвечайте поскорей. А если будете тянуть, я, пожалуй, позову надзирательницу и попрошу ее обыскать вас и сфотографировать голую на предмет установления родимых пятен на вашем роскошном теле. Так вот, пока я не рассердился, отвечайте.
  Задыхаясь от ярости, Генриетта села.
  — Итак, милочка, — сказал я нежным голосом, — начали. Как я уже говорил, начнем сверху. Какая шляпка была на вас?
  Прошло по крайней мере минуты три, прежде чем Генриетта обрела дар речи. Она буквально онемела от негодования и сидела с трясущимися руками. Наконец она произнесла:
  — На мне была шляпка из персидского каракуля, — сказала она дрожащим голосом, — вы, вероятно, не знаете, что это такое. Пальто также было из персидского каракуля, а под ним черный костюм и белая шелковая блузка. Чулки цвета беж, черные лакированные туфли на высоком каблуке и с серебряными пряжками, черные замшевые перчатки.
  — Роскошный наряд, — сказал я. — Хотел бы взглянуть на вас в такой одежде. Воображаю, какой это был вид! Ну, так как же все-таки насчет штанишек?
  Я посмотрел на нее с вполне серьезным видом. Она взглянула на меня, и наши глаза встретились. Она покраснела и опустила глаза. Потом вздернула подбородок и вызывающе сказала:
  — Штанишки были телесного цвета, но вы, вероятно, не знаете, что это такое.
  — Нет, почему же, отлично знаю, — ответил я. — Я знал многих дам, которые носили такие штанишки, только они не делали из этого секрета.
  Я нажал на кнопку звонка; вошел полицейский. Генриетта подумала, что допрос окончен, встала, захватила свою сумочку и направилась к двери.
  — Заберите миссис Эймс в соответствующий отдел и возьмите у нее отпечатки пальцев, — приказал я офицеру. — Затем сфотографируйте анфас и профиль, в шляпке и без шляпки.
  Генриетта повернулась, как ужаленная, глаза ее сверкали. Она рванулась было ко мне, но полицейский вовремя схватил ее за руку и подтолкнул к двери.
  Она бросила мне через плечо:
  — Вы… вы подлец…
  — Ну, ну, ну, Генриетта, — пригрозил я ей пальцем. — Нельзя так разговаривать с вашим милым Лемми.
  Затем, обращаясь к полицейскому, распорядился:
  — Когда вы все сделаете, приведите ее снова сюда. Они ушли. Я взглянул на часы. Было уже начало первого. Я позвонил, и тут же вошел другой офицер. Кажется, Меттс оставил в моем распоряжении целый батальон. Офицер спросил, что мне угодно. Я сказал, что ровно в 12.30 двое полицейских приведут сюда Перейру и Фернандеса, но пусть они подождут, пока я не позвоню, только тогда их нужно будет ввести ко мне в кабинет. Я дам два звонка.
  Я просмотрел список одежды Генриетты, сделал кое-какие пометки и отнес его в комнату машинистке, чтобы отпечатать в трех экземплярах.
  Пока она печатала, я подошел к окну и закурил. Вскоре из-за угла показалась полицейская машина, в которой привезли Перейру и Фернандеса. Надо сказать, эти субчики были страшно удивлены всем происходящим.
  Я вернулся к себе в кабинет, сел поудобнее в кресло и положил ноги на письменный стол.
  Через минуту открылась дверь, и офицер ввел Генриетту.
  — Все в порядке? — спросил я его.
  Он подтвердил. Они сняли отпечатки пальцев у дамы, сфотографировали ее, как я просил, и сейчас дежурный заводит на нее дело.
  Я сказал: «Отлично, можете идти». Он вышел, оставив меня снова наедине с Генриеттой. Она стояла посередине комнаты и смотрела на меня.
  Она смотрела на меня так, как будто я был комок грязи. Несколько раз она окинула меня презрительным взглядом, начиная с серой шляпы, надвинутой на один глаз, и до подошв моих ботинок, покоящихся на письменном столе, на ящике с сигарами. Потом ее губы скривились, как будто ее вот-вот стошнит.
  В это время я дважды нажал на кнопку звонка, вделанную сбоку стола, и дверь открылась. Двое полицейских ввели Перейру и Фернандеса.
  Я велел полицейским удалиться, после чего махнул рукой в сторону обоих парней.
  — Садитесь, ребята. Мне нужно с вами поговорить. Я указал им на длинную скамейку, стоящую у стены Он и сели.
  — Перейра, — сказал я. — Я хочу тебя спросить вот о чем, но только, смотри, отвечай честно. Если ты что-нибудь передернешь, я устрою тебе большой бенефис. — Я указал на Генриетту. — Речь идет об этой даме, — продолжал я. — У меня на данный момент недостаточно материала, чтобы предъявить ей какое бы то ни было обвинение, но уже сейчас есть все основания задержать ее как свидетельницу по делу, которое будет вести нью-йоркская полиция. К сожалению, у Меттса, возглавляющего местную полицию, сейчас в тюрьме нет для нее свободной камеры, а мне нужно на несколько дней выехать из города. Поэтому Меттс сейчас возьмет с тебя подписку о том, что ты обязуешься не спускать глаз с этой дамы до тех пор, пока она нам не понадобится снова. Понял?
  — Понял, — кивнул тот.
  Я повернулся к Генриетте.
  — Вы слышали, что я сказал, дорогуша? — спросил я ее. — Так вот, сейчас я вас отпущу отсюда, можете возвратиться на гасиенду Алтмира и побыть там до тех пор, пока вы мне не понадобитесь. И не пытайтесь улизнуть за пределы округа Палм Спрингс, иначе я вас тут же арестую.
  О'кей! А теперь можете выматываться отсюда, и, как только выйдете на улицу, можете курить сколько влезет. Пока, беби. Увидимся.
  Я щелчком еще ниже надвинул шляпу, так что она совсем прикрыла один глаз, и покачал на столе йогами. Это сработало. Она так и взорвалась.
  — Да, — прошипела она, как змея. — Мы еще с вами увидимся. — Она судорожно глотнула. — Если вы думаете, что вам сойдет с рук вся эта история, вы глубоко ошибаетесь. Вы просто самодовольная, наглая, грубая горилла, которая имеет столько же прав носить федеральный значок, сколько любой преступник, пробравшийся в нашу страну. Вы — отвратительный, мерзкий человек, и придет время, когда вы расплатитесь за все, что сделали со мной. А пока получите от меня вот это.
  Она быстро подошла к столу и, прежде чем я успел опомниться, смазала меня по роже кулаком. Признаюсь, я страшно удивился.
  Потом она немного отступила, повернулась на каблучках и вышла. Я не спускал с нее глаз. И/поверьте мне, ребята, это была потрясающая картина. Эта бабенка определенно умеет ходить.
  Фернандес улыбнулся.
  — Кажется, она чем-то очень недовольна, — сказал он и рассмеялся.
  — Ты на ее месте тоже вряд ли был бы доволен, — ответил я и спустил ноги со стола.
  В это время вошла машинистка и подала мне отпечатанный список одежды Генриетты.
  — Слушай, Фернандес, — сказал я. — У меня блестящая идея. Я думаю, что мы легко можем пришить Генриетте обвинение в убийстве Эймса, и, как только ее арестуют, мы выдавим из нее все сведения относительно фальшивых облигаций. Но для того, чтобы выполнить это, нам нужно доказать, что именно Генриетта была в тот вечер в машине Эймса, когда тот нырнул в Ист Ривер. И как только мне это удастся сделать, все будет в порядке. Ведь обвинение в убийстве будет грозить ей смертным приговором, и в этом случае она пойдет на все, лишь бы спасти свою шкуру.
  И вот что мы сделаем. Я здесь все утро соответствующим образом допрашивал Генриетту и, в частности, узнал, что на ней было надето в день смерти Грэнворта 12 января.
  Я встал и передал Фернандесу копию списка одежды Генриетты. Он долго и внимательно изучал его.
  — Ты не помнишь, была ли на ней такая одежда? — спросил я его.
  — Да, пожалуй, пальто и шляпку я помню, — ответил он. — Но я ничего не помню относительно того вечера — ведь я тогда ее не видел. У меня был выходной.
  — Что ж, о'кей, Фернандес! — сказал я. — Но есть два человека, которые могут клятвенно подтвердить, что она была одета именно так. Одна из них — горничная Эймсов. Вероятно, именно она укладывала чемоданчик Генриетты, когда та уезжала в Харт-Форд?
  Он слегка приподнял брови.
  — Черт возьми, конечно, Мэри Дубинэ — так зовут горничную — должна все рассказать. И я скажу вам, где ее найти. Она все еще в Нью-Йорке, служит личной горничной у миссис Влафорд. Конечно, она знает весь гардероб Генриетты. Между прочим, Мэри очень умная девушка. И никогда ничего не забывает.
  — О'кей! — сказал я. — Второй человек — ночной сторож с пристани Коттон Уорф. Я полагаю, что, если у парня зрение оказалось достаточно хорошим, чтобы в темноте увидеть, как из машины Эймса выскочила женщина, его память окажется тоже хорошей, чтобы вспомнить, какое на ней было пальто. Я хочу отвезти этот список в Нью-Йорк, пусть полиция проверит его у горничной и сторожа. Если они подтвердят, что Генриетта была одета именно так, я немедленно вернусь сюда и арестую ее, потому что я абсолютно уверен, что именно она убила своего мужа.
  И еще одна вещь, Фернандес, — продолжал я. — Должен признаться, что ошибся, обвинив тебя в том, что ты стрелял в меня в ту ночь. Может быть, это стреляла женщина, а не мужчина.
  Я постарался изобразить на своем лице выражение раскаяния.
  — Что ж, может быть, вы и правы в отношении Генриетты, — сказал он. — И уж, конечно, это был не я. Перейра и пара других парней могут подтвердить, что я все время был с ними в тот вечер и ночь. Да, пожалуй, вы правы, — продолжал он. — Хотя мне очень нравится Генриетта, но я не хочу иметь дело с убийцей, а совершенно очевидно, что Генриетта убила, именно она. Но мне ее все-таки очень жаль. Красивая женщина.
  — И еще какая красивая! — согласился я. — Но чаще всего именно красавицы и являются поводом для всяких преступлений. Именно они оказываются хуже самого худшего из убийц. И все это потому, что им на все наплевать.
  Я встал.
  — О'кей, мальчики! — сказал я им. — Можете идти. Не забудь, Перейра, ты отвечаешь за Генриетту. А тебе, Фернандес, спасибо за сведения о любовнице Эймса. Я хочу сейчас же заняться этим делом.
  Когда они вышли, я немного посидел за столом, спокойно все обдумал и пришел к заключению, что все идет отлично.
  В кабинет вошел Меттс. На его лице расплывалась блаженная улыбка.
  — Ну и разговорчик у тебя был с этой дамой, — сказал он. — Мне одно время казалось, что она убьет тебя на месте. Я все слышал из соседней комнаты. Не мог отказать себе в таком удовольствии. Ты же знаешь, у нас здесь очень редко случается что-нибудь интересное.
  Он передал мне уже проявленные фотография Генриетты, отпечатки ее пальцев и личное дело. Я положил все это на стол.
  — Ну, что же теперь, Лемми? — спросил он. — Я, конечно, не знаю, в чем тут дело, но что бы это ни было, надо сказать, что у тебя чертовски своеобразная техника работы. Нужна еще какая-нибудь моя помощь?
  — Нужна, — сказал я. — Я дам тебе еще пару-тройку поручений. Во-первых, ты должен пустить по го— роду слух, что я уехал в Нью-Йорк и что меня следует ожидать не раньше, чем через неделю. Во-вторых, установи тайную слежку за Генриеттой, чтобы она, чего доброго, не вздумала от нас удрать, и, наконец, организуй мне самолет, мне нужно кое-куда слетать.
  — Ты летишь в Нью-Йорк? — спросил он.
  — Нет, в Юму, а оттуда пересеку границу Мексики. У меня там назначено свидание еще с одной дамой. Он улыбнулся.
  — С хорошенькой, Лемми?
  — Не знаю. Я ее ни разу в жизни не видел. Думаю, что мне пора с ней познакомиться. А теперь, будь добр, организуй мне поскорей самолет.
  Он сказал «о'кей» и ушел. Я схватил телефонную трубку и вызвал нашу контору в Нью-Йорке. Кодированным текстом я передал список одежды Генриетты и попросил их проверить его у горничной Мэри Дубинэ и у ночного сторожа с пристани Коттон Уорф. Я попросил результаты сообщить мне телеграммой в Палм Спрингс.
  Вошел Меттс. Из соседней комнаты по телефону он заказал мне билеты на самолет. Приятный парень этот Меттс.
  Я расположился за письменным столом, просмотрел фотографии Генриетты и'прочитал ее личное дело.
  
  «Генриетта Марела Чарлзворт Эймс. Вдова. Бывшая жена Грэнворта Эймса, покончившего жизнь самоубийством 12 — 13 января 1936 года. Рост 5 футов 7 с половиной дюймов. Брюнетка. Глаза голубые. Цвет лица здоровый. Черты лица правильные. Фигура стройная. Осанка прямая. Речь грамотная. Голос приятный. Вес 135 фунтов».
  
  — Что ж, портрет Генриетты правильный. Посмотрел на отпечатки пальцев — отлично проделанная работа и фотографии отличные.
  — Хорошая работа, шеф, — похвалил я Меттса. — У тебя здесь отличный штат.
  Он подошел ко мне и через мое плечо посмотрел на фотографии, отпечатки пальцев и личное дело.
  — Много хлопот я причинил тебе, шеф, — сказал я ему. — Ты не рассердишься, если я сделаю это?
  — Что сделаешь? — спросил он, взглянув на меня. Я молча разорвал фотографии, отпечатки пальцев и личную карточку Генриетты и бросил все это в корзинку для мусора.
  Он уставился на меня вытаращенными глазами.
  — Что за черт! — воскликнул он.
  — Такова моя техника, шеф. Просто своеобразная техника. Ну, пока! Увидимся!
  Меня звала Мексика.
  Глава 9
  МЕКСИКАНСКАЯ ДАМА ВСТУПАЕТ В «ИГРУ»
  Сейчас семь часов вечера, и я еду по шоссе вдоль границы с Мексикой, между Мексикали и Сонойтой.
  Роскошный вечер. Сияет великолепная луна. Многие почему-то не любят пейзаж пустыни, но лично мне он нравится. Вообще я люблю простор, где мужчины — настоящие мужчины, а женщины — настоящие женщины, причем и те и другие чрезвычайно гордятся этим.
  Меня очень интересует эта Полетта, мне страшно хочется поскорее взглянуть на эту даму. Почему? Да потому, что я вообще люблю смотреть на женщин, а, говоря строго между нами, я буквально жажду взглянуть на женщину, из-за которой Эймс бросил Генриетту. Какова же должна быть эта женщина, если ради нее дали отставку Генриетте! Надеюсь, вы понимаете меня?
  Кроме того, я все еще не совсем уяснил себе роль Генриетты в этом деле. Я ведь уже рассказывал вам, что я порвал фотографии и отпечатки пальцев Генриетты, которые были сделаны там, в Палм Спрингсе. И, может быть, вы удивлены, почему я это сделал? Но если у вас есть хоть немного сообразительности, вы должны были понять, что все, что произошло в полицейском участке Палм Спрингса, было всего-навсего только спектаклем. А если у вас хватит терпения дочитать до конца эту книгу, вы поймете, почему я разыграл этот спектакль.
  Я снова запел «Кактус Лизи», потому что давно заметил, что быстрее еду, когда напеваю эту песенку. Машина пожирала мили, а сам я все думал о своих делах. Сонойта находится приблизительно в десяти милях от мексиканской границы, это примерно в 150 милях от Мексики. Интересно, какова дорога по ту сторону границы?
  В восемь часов я добрался до развилки шоссе. Дорога влево вела в Аризону, направо — в Мексику. Я повер— нул направо и оказался на чертовски скверной дороге, от которой у меня растряслась печенка, как будто я скакал на диком мустанге.
  Проехав миль пять, я увидел мексиканца, который сидел у дороги и задумчиво курил сигарету — собственно, это обычное занятие любого мексиканца, если он не собирается околпачивать какую-нибудь девицу или опередить на один шаг своего партнера в каком-нибудь темном деле.
  Я затормозил и спросил этого парня, не знает ли он сеньору, которую зовут Полетта Бенито и которая должна жить где-то поблизости. И после того, как он более или менее пришел в себя от изумления, что американец может изъясняться на его жаргоне, он рассказал мне, как проехать к гасиенде Полетты Бенито, которая находится примерно в шести милях отсюда. В заключение нашей беседы он стрельнул у меня пару сигарет, чем еще раз доказал, что ни один мексиканец никогда в жизни ничего не сделает бесплатно.
  Я поехал, и минут через десять показалась гасиенда.
  Это был чистенький маленький домик, расположенный на небольшом холме, а вокруг него огромное количество кактусов и прочей тропической экзотики. Сад был окружен невысокой белой изгородью с воротами в старинном стиле. Я въехал в эти ворота, поставил машину и подошел к двери. На ней висел огромный молоток, и я изо всех сил принялся колотить им по двери.
  Дверь открылась, и на пороге появилась мексиканка, выпучив на меня свои глазищи. Безобразная, как горилла, судя по ее роже, в ней было очень мало испанской крови. Вероятно, по материнской линии поколений десять тому назад в их род затесалась какая-нибудь испанка, которая не сумела отказать предводителю племени, и с тех пор ее предки ни с кем, кроме индейцев, не встречались.
  Я очень вежливо поздоровался с ней и спросил, не могу ли я видеть сеньору Бенито. Она почему-то пришла в страшное возбуждение, начала махать руками и заявила, что сеньоры нет дома, так как она уехала в одно заведение под названием «Каса де Оро». В результате краткого совещания с помощью большой монетки я узнал, что «Каса де Оро» — это пивнушка, ближайшая отсюда. Она объяснила мне, как туда проехать, и сказала, что я обязательно узнаю этот дом по фонарю, висящему у входа. Я поблагодарил ее за информацию.
  И действительно, я вскоре подъехал к «Каса де Оро». Это обычная для тех мест глинобитная постройка, стоящая несколько в стороне от дороги, и у ее входа действительно висит испанский фонарь. Я поставил машину сбоку от дома и вошел.
  В передней — никого, но откуда-то слышатся звуки гитары. Я пошел по коридору. Дойдя до конца, я остановился как вкопанный, а глаза у меня буквально вылезли из орбит. Я увидел настоящую волшебную страну.
  Это был внутренний дворик, огороженный с одной стороны кирпичной стеной. К стене приделана металлическая решетка. Вся решетка переплетена какими-то вьющимися растениями, а над головами поперек двора протянуты гирлянды маленьких разноцветных фонариков. По бокам — столики, и почти все заняты. Игравший на гитаре парень стоял в дальнем углу, и вид у него был до того возбужденный, словно он был весь во власти песни, которую он пел. В середине дворика — небольшое пространство, с выложенным камнями полом, размером около 20 квадратных футов.
  Я сел за один из столиков. Почти все парни повернулись и уставились на меня. Как будто я был какой-то сбежавший из музея экспонат. Минуты через две ко мне подошел официант-мексиканец, отвесил мне церемонный поклон и не менее торжественно спросил, чем может доставить мне удовольствие.
  Я ответил, что обычно самое большое удовольствие мне доставляют, конечно, дамы, но в данный момент я готов ограничиться бутылкой текилы. Потом я спросил его, не знает ли он сеньору Бенито.
  Он жестом показал на танцплощадку, на которой в это время появилась какая-то пара. Дама выглядела американкой, и я сразу же догадался, что это и есть Полетта Бенито.
  Ребята, до чего же она была хороша! Много я видел на своем веку красивых женщин, но эта — настоящий роскошный букет из всех известных мне красавиц. И я даже подумал, что, если бы я не был так занят этими проклятыми фальшивыми облигациями, то непременно испробовал бы на этой беби свои чары. Это не женщина! Конфетка! Красавица, как и Генриетта, только в несколько ином стиле. Между ними такая же разница, как между ананасом и сливой.
  При виде ее царь Соломон немедленно выгнал бы всех своих жен и поклялся бы в вечной верности ей одной. Она до того была хороша, что та его римская возлюбленная, кажется, ее звали Юнона, по сравнению с ней — создание, страдающее скоротечной чахоткой. Я уже не говорю о Генрихе VIII. Ему достаточно было взглянуть на ее ножки, и Анна Болейн тут же получила бы хороший пинок под зад.
  А как она танцует! Я видел много женщин, умеющих танцевать, но ни одна из них не умела так покачивать бедрами. Гибкая, как змея, и, когда в одном из па танго она повернулась ко мне, я увидел ослепительно белые зубки, а ее пунцовый ротик улыбался парню, танцующему с ней.
  И я подумал: интересные создания эти женщины. Хотел бы я знать, почему такая прелестная дама крутилась с этим совершеннейшим ослом, Грэнвортом Эймсом.
  И парень ее был тоже хорош. На нем узкие черные мексиканские штаны, шелковая рубашка, жакет-болеро, на рубашке шнурок и прочий мексиканский гарнир. Высокий, худой, с огромной копной иссиня-черных волос и маленькими усиками. И танцует этот парень отлично. Если бы он приехал в Голливуд, он непременно имел бы там успех и, может быть, женился на какой-нибудь очередной кинозвезде месяца на два.
  Но в то же время парень этот, видимо, опасный. У него вид гремучей змеи с той только разницей, что он вряд ли будет долго шипеть перед тем, как ужалить.
  Музыка смолкла, и парочка удалилась. Я сидел за своим столиком и, потягивая текилу, наблюдал за ними. Вы понимаете, что по эту сторону границы я чувствую себя не так уж вольготно, а так как я не хотел связываться с местной полицией, я должен был вести себя максимально осторожно.
  Я смотрел на Полетту и старался придумать повод подойти к ней, но так ничего и не придумал. Ведь никогда не знаешь, как будет реагировать женщина на твой тот или иной поступок. Трудно их понять. По большей части, что бы ты ни сделал, они всегда недовольны.
  Помню, был такой случай с одним весьма чопорным дворецким в одном из фешенебельных домов в Англии. Как-то раз этот дворецкий ввалился в ванную комнату, когда хозяйка дома принимала душ. Но дворецкий не растерялся, так как был сообразительным парнем. Он быстро проговорил «извините, сэр» и удалился, очень довольный, как он ловко вывернулся из весьма деликатного положения.
  Но на следующий день он почувствовал себя не так хорошо, когда хозяйка приказала ему сходить к врачу и проверить зрение.
  И вот я все сижу и сижу, и мне уже надоело терять здесь время.
  Вдруг вижу, что Полетта посмотрела в мою сторону и как будто улыбнулась.
  Вероятно, она просто приветствовала американца в Мексике, но я ухватился за этот предлог. Быстро встал, подошел к ее столику и сказал:
  — Как вы поживаете, не встречались ли мы с вами раньше?
  Она ответила, что не помнит, чтобы мы встречались, но, может быть, она и забыла об этом.
  — Во всяком случае, леди, я всю жизнь мечтал встретиться с вами, — сказал я. — Меня зовут Кошен, Лемми Кошен, и мне хотелось бы кое о чем поговорить с вами.
  — Присаживайтесь, мистер Кошен, — любезно ответила она. — Выпейте с нами. А это сеньор Луис Даредо.
  Я сел. Мексиканец окинул меня взглядом, который мог означать все что угодно. Кажется, он был не очень доволен моим вторжением в их общество.
  Я послал официанта за бутылкой текилы, которую оставил на своем столике. Полетта с интересом разглядывала меня, и на ее пунцовых губах играла легкая улыбка.
  — А что именно вы хотели бы узнать от меня, мистер Кошен? — спросила она. — Я буду рада помочь вам.
  Я взглянул на нее и увидел в ее глазах откровенную насмешку. Я достал сигарету.
  — Дело вот в чем, миссис Бенито, — сказал я ей. — Я веду расследование по делу одного парня, Грэнворта Эймса, который покончил с собой в январе этого года в Нью-Йорке. И я подумал, что, может быть, вы сможете мне немного помочь. Но, пожалуй, здесь нам не очень удобно разговаривать. Может быть, я могу проводить вас домой, и там мы обо всем откровенно поговорим?
  Она перестала улыбаться.
  — Думаю, это будет не совсем удобно, — сказала она. — Вы знаете, мистер Кошен, здесь Мексика, а не Соединенные Штаты, и, возможно, я вообще не захочу разговаривать с вами о Грэнворте Эймсе, и вы просто попусту тратите здесь время.
  Совершенно очевидно, что она решила вести себя вызывающе.
  — Я понял вас, леди, — сказал я ей. — Вы хотите сказать, что здесь мне будет невозможно кого бы то ни было задержать как свидетеля по судебному делу без соответствующей бумажки из конторы в Мексикали. Что ж, пожалуй, в этом вы правы, но, будь я на вашем месте, я сделал бы то, о чем я вас прошу, не создавая лишний шум. Кстати, что бы вы хотели выпить?
  Я заказал вина на всех троих. Мексиканец не спускал с меня глаз, как будто я был видением из ночного кошмара.
  Полетта снова заулыбалась.
  — Мне нравится прямота ваших действий, мистер Кошен, — сказала она. — Но я все-таки не вижу причины, почему я должна вести беседу относительно чьей-то смерти с человеком, которого я совсем не знаю.
  — О'кей, леди, — сказал я. — В таком случае я вернусь в Штаты и получу там официальный запрос о выдаче вас как свидетеля по судебному делу. После этого приеду сюда и заберу вас. Потребуется не больше двух дней, чтобы федеральные власти оформили этот запрос через соответствующие мексиканские учреждения. А если эти учреждения немного замешкаются, может быть, я сам предприму кое-какие меры, чтобы ускорить ваш отъезд отсюда. Я — федеральный агент, и у меня в кармане имеется соответствующая бляха, которая хотя и не дает особой власти по эту сторону границы, но тем не менее может оказать некоторое воздействие на местную полицию, если я обращусь к ней и заявлю, что вы находитесь здесь, имея украденный паспорт. Даже если это и не так, я все равно наделаю вам кучу хлопот и неприятностей. Вы поняли меня?
  Она собиралась что-то сказать, но тут вмешался Даредо, взяв ее за руку.
  — Сеньор, — сказал он, — здесь Мексика. Мне не нравится, как вы разговариваете с сеньорой. И вообще вы мне не нравитесь. Убирайтесь отсюда, да поживей, иначе я прикажу вышвырнуть вас вон. Поняли?
  — Ерунда, парень, — сказал я ему в ответ. — Между прочим, ты мне тоже не нравишься. А для того, чтобы вышвырнуть меня из этого заведения, тебе придется собрать всех своих друзей, да и то вряд ли со мной справитесь. Понял? А пока что получи от меня вот это.
  Я изо всех сил ударил его по морде, так что он свалился со стула. Но он встал и обошел вокруг стола, направляясь ко мне. Я смазал его еще раз. Какие-то ребята вскочили из-за соседнего столика и подняли чисто по-мексикански невыразимый шум. Кажется, пришло время активно действовать.
  Я сунул руку в карман и вытащил оттуда револьвер. Вокруг меня столпились безобразные, разъяренные рожи. Пора это дело кончать, решил я.
  — Послушайте, леди, — обратился я к Полетте. — Если кто-то здесь хочет затеять что-нибудь, то вместо беседы с ним я угощу его свинцом. А вам я предлагаю следующее: вы сейчас же поедете со мной к себе на квартиру для делового разговора. Если вы этого не сделаете, то я перетащу вас через границу и брошу в первую попавшуюся каталажку в Аризоне. Так вот, выбирайте, где вы предпочитаете разговаривать со мной: у себя в гостиной или в каталажке в Аризоне. Лично мне это безразлично, я готов беседовать с вами в любом из этих двух мест.
  Она встала.
  — Все в порядке, Луис, — сказала она Даредо. — Не стоит волноваться. Пожалуй, я поеду с мистером Кошеном и выясню, в чем дело.
  — Вот это другой разговор, — поддержал я ее. — И, между прочим, я не буду возражать, если Луис успокоится. И как только он захочет, чтобы кто-нибудь хорошим пинком сбил с него эти обтягивающие его зад брючонки, я в любое время готов предложить свои услуги. Может быть, здесь он и считается видным парнем, но для меня он — жалкий слюнтяй. Вот так-то. Ну, пошли, леди.
  Я оставил на столе деньги за вино, и мы пошли к выходу из заведения. Я все еще держал в руке револьвер и, оглянувшись через плечо, посмотрел на Луиса. Он был похож на тигра, страдавшего двухсторонним флюсом. Парень определенно здорово был недоволен.
  Мы сели в мою машину и поехали. Уголком глаза я заметил, что Полетта смотрит на меня. Она надушилась какими-то роскошными духами, и я с удовольствием вдыхал этот аромат. Я пытался сравнить его с ароматом духов Генриетты, но так и не смог решить, какой из них мне нравится больше.
  — Ваши духи просто великолепны, Полетта, — сказал я. — Как бы они на меня не подействовали! Я всегда испытывал слабость к тонким ароматам.
  Я услышал, как она захихикала в темноте. Чертовская штучка эта Полетта!
  — Однако и манеры же у вас, — сказала она. — Вы врываетесь в «Каса де Оро», бьете Луиса, увозите меня, хотя я собиралась повеселиться как следует, а по дороге говорите, что вам нравятся мои духи. Вероятно, раньше, с другими женщинами вам удавались такие штучки? Но не забывайте, что здесь Мексика.
  — Да что вы говорите, Полетта? Здесь Мексика? Ну и что же. Я и раньше бывал в Мексике, и меня это никогда не пугало. Да, кстати, вы когда-нибудь слышали об одном мексиканце, Кальдосе Мартинесе? Это был не то что король, а прямо туз среди бандитов.
  Она кивнула.
  — Так вот, — продолжал я, — этот парень вообразил о себе слишком много и в один прекрасный день решил перебраться через границу, чтобы почистить почтовый фургон в Аризоне. И это ему удалось. В первый раз он просто ограбил почту, а во второй раз, кроме этого, просто так, для развлечения, отрезал уши у водителя автобуса. В третий же раз всадил в шофера и охранника столько свинца, что можно было подумать, что это не люди, а кладовые патронного завода.
  Левой рукой я достал из кармана пачку сигарет. Она раскурила две штуки: одну — для себя, другую — для меня.
  — О'кей! — продолжал я. — Ну так вот, власти в США страшно рассердились на него и послали на границу одного умного паренька, чтобы он организовал в тех местах пару ложных ограблений почты. Естественно, Мартинес услышал об этом пареньке и предложил ему работать вместе. Они подружились, но в один прекрасный день этот парень подсыпал Мартинесу в текилу снотворного, привязал его к лошади и переправил через границу в небольшую уютную каталажку.
  Но самое интересное то, что, когда Мартинес добрался до этой хаты, он был на грани умопомешательства, так как этот умный паренек насыпал ему полные штаны кактусовых колючек и жгучей крапивы, и всякий раз, когда лошадь подпрыгивала, Мартинес ревел, как резаный. Если вам когда-нибудь приходилось сидеть на кактусовых колючках, вы поймете его страдания. Надо сказать, что паренек этот был крепкий и выносливый, но когда к нему пришли, чтобы его повести на виселицу, он даже почувствовал некоторое облегчение, так ему было больно находиться в любом другом положении.
  — Очень мило, — сказала она. — И кто же этот умник, этот федеральный агент?
  — Его зовут Кошен, — скромно ответил я. — Лемми Кошен.
  Дорога, по которой мы ехали, была паршивой, и мне пришлось сосредоточить на ней все свое внимание. Она помолчала, а потом вдруг положила свою руку на мое плечо.
  — Вы чертовски интересный мужчина, Лемми, — сказала она. — После всех этих мексиканцев… — Она выдала соответствующий вздох… — Как хорошо, что мы с вами встретились.
  Я не отрывал глаз от дороги. Кажется, эта дамочка что-то слишком быстро влюбилась в меня, даже если это свойственно ее натуре. Но я решил подыграть ей.
  — Да, вы тоже такая женщина, которую я искал всю жизнь. Роскошная женщина, прекрасная ночь, — сказал я, кивнув в сторону луны, — что еще нужно такому скромному парню, как я?
  Она ничего не ответила. Просто выдала еще один глубокий вздох. Немного помолчав, она сказала:
  — Послушайте, Лемми, что это вы там говорили насчет Грэнворта Эймса?
  — А, так, чепуха, — сказал я. — Меня, собственно, сам Эймс нисколько не интересует. Меня интересует только дело о фальшивых облигациях, в которое он был замешан. Я сейчас вам все расскажу.
  Она ничего не ответила и серьезно задумалась. Вскоре мы подъехали к гасиенде. Мексиканка ожидала нас у входа и с поклоном приняла у меня шляпу. Внутри оказалось довольно уютно. Повсюду стояла великолепная мебель, и вообще чувствовалось, что Полетта умела хорошо устраиваться везде.
  Мы прошли в какую-то комнату направо. Полетта указала мне на огромное кресло-качалку, стоящее на веранде, идущей вдоль всего дома. Я сел, закурил. Она пошла приготовить виски, и я слышал, как стучали по стеклу кусочки льда.
  Через минуту Полетта появилась на веранде, неся в обеих руках по огромному бокалу. Один подала мне, сама же устроилась на стуле напротив меня.
  — Ну, Лемми, — сказала она, — давайте выпьем.
  Я протянул ей сигарету и, когда держал спичку, чтобы она прикурила, поймал ее взгляд. Тут я почувствовал, что она понимает в технике беспроволочного теле— графа гораздо больше, чем сам старик Маркони. Чертовский взгляд!
  — Вот как обстоят дела, — начал я. — В январе Грэнворт Эймс покончил жизнь самоубийством. Незадолго до этого он подарил своей жене, Генриетте Эймс, государственные облигации на сумму 200 тысяч долларов.
  О'кей! После его смерти жена поселилась недалеко от города Палм Спрингс и однажды попыталась обменять в банке часть облигаций на деньги. Но облигации оказались фальшивыми. Для расследования этого дела назначили меня. Я болтаюсь здесь уже столько времени, но ничего путного мне узнать пока не удалось.
  Во время этой моей речи она смотрела в окно, повернувшись ко мне в профиль, и я ничего не мог прочитать на ее лице.
  — И вдруг мне в голову пришла мысль, — продолжал я, не спуская с нее глаз, — что, возможно, Генриетте известно об этих фальшивых облигациях гораздо больше, чем она пытается всех в этом уверить. Но я никак не могу подобрать к ней ключ, чтобы заставить ее заговорить. И пока я прыгал вокруг да около, выясняя суть этого дела, Лэнгтон Бэрдль, бывший секретарь Грэнворта Эймса, намекнул мне, что Грэнворт вообще не кончал жизнь самоубийством, а его убили, и убила его жена — Генриетта. И, между нами говоря, милочка, мне кажется, что это было именно так.
  Но предположим, что я докажу, что это она убила своего мужа, и арестую ее. Но что это мне даст? Мне все еще нужно будет выяснить, где она достала эти облигации, кто их делал и т. д. А она ничего не скажет, потому что отлично понимает — если ее осудят за убийство, то ей уже ничего не поможет, и она не спасет себя от электрического стула, даже если и расскажет о фальшивомонетчиках.
  О'кей! В процессе моей работы мне удалось узнать, что вы часто встречались с Грэнвортом Эймсом, и я подумал, что, может быть, вы сможете помочь мне в моем расследовании. Если Эймс был влюблен в вас, то, вероятно, рассказывал вам о Генриетте, потому что обычно так делают все парни в подобных случаях. Может быть, мне удастся получить от вас кое-какую информацию по этому вопросу? Мне бы хотелось знать следующее. Во-первых, были ли облигации, которые дал Генриетте Эймс, подлинные или фальшивые? Во-вторых, если он дал ей подлинные облигации, что она потом с ни— ми сделала? Не засолила ли она их где-нибудь в надежном месте, а сама тем временем раздобыла где-то фальшивые и пустила их в оборот? Ей легко было это сделать, так как всем было известно, что она получила от мужа государственные облигации на большую сумму, купленные в банке.
  Я вышвырнул окурок сигареты через перила веранды
  — Я хочу, Полетта, чтобы вы мне все рассказали, потому что, говорят, любимой женщине обычно все бывает известно, а для Эймса вы были именно такой женщиной.
  Она повернулась и пристально посмотрела на меня.
  — Ерунда все это, — сказала она. — Кто-то вас неправильно информировал. Но, Лемми, кое в чем я, безусловно, могу вам помочь.
  Она встала и, облокотившись о перила веранды, продолжала:
  — Послушайте, мистер Кошен. Можете поверить мне, что Генриетта Эймс сама где-то достала эти фальшивые облигации, и ей было отлично известно, что они фальшивые, как и известно, кто их делал. Я сейчас объясню вам, почему я так уверенно говорю об этом. Дело в том, что Грэнворт Эймс не давал ей никаких облигаций на сумму 200 тысяч долларов. Я точно знаю, что он не давал их ей.
  — Да что вы говорите? — удивился я. — Но позвольте, милочка, — нам отлично известно, что у него эти облигации были. Он купил их в государственном банке. Это нами проверено. И если он не отдал их Генриетте, — продолжал я, — то тогда где же они? Кому он их передал?
  — Я знаю, кому он отдал их, Лемми, — сказала она. — Он отдал их мне. — Улыбка исчезла с ее лица, которое сделалось серьезным и напряженным.
  — А теперь послушайте меня, дружище, — продолжала она. — Я вам кое-что расскажу. Тот, кто сказал вам, что я находилась в любовной связи с Грэнвортом Эймсом, — просто мерзкий лгун! Я была знакома с Грэнвортом и не собираюсь утверждать, что он мне не нравился, хотя он и разорил моего мужа. Может быть, вам не говорили, что у меня есть муж? Сейчас он лечится у одного доктора. Бедняга умирает от туберкулеза, и говорят, что ему осталось жить не более трех месяцев.
  Грэнворт Эймс был его маклером. Говорят, года два-три назад мой муж имел примерно четверть миллиона.
  Но ему все было мало, хотелось иметь больше, поэтому он при посредничестве Эймса начал играть на бирже. И что же получилось? Практически он потерял почти все деньги, но ему стало известно об этом только недавно, перед Рождеством. А разорил его Эймс. Он играл на деньги моего мужа и спустил все до нитки.
  Как раз примерно в это время Руди показался специалисту. Врач сказал, что единственный шанс продлить ему жизнь хотя бы еще на один год — это переехать в более теплый климат.
  Ну, вы сами понимаете, что, когда я узнала, что Грэнворт Эймс до нитки обобрал моего мужа, я решила поехать в Нью-Йорк и устроить Грэнворту скандал.
  Я приехала в Нью-Йорк и встретилась с ним 10 января, за два дня до того, как он покончил жизнь самоубийством. Я прямо ему заявила, что слышала, что он заработал на бирже кучу денег, и что, если он не выложит мне эти денежки наличными, я немедленно поеду к прокурору и тот упрячет его за те мошеннические махинации, которые он проделывал в течение последних двух лет с деньгами моего мужа.
  Грэнворту достаточно было только взглянуть на меня, чтобы понять, что я говорила совершенно серьезно. Он попросил меня прийти к нему на следующий день и сказал, что отдаст мне все деньги. Утром 11 января я пришла к нему в контору, и он передал мне облигации на сумму 200 тысяч долларов. Он просил меня никому не говорить об этом, так как первоначально он предназначал их своей жене. Я дала ему расписку в получении этих облигаций. И именно на эти деньги мы с Руди приехали сюда и сейчас живем на них.
  На следующий день Грэнворт Эймс покончил с собой, вероятно, после дикого скандала с женой. Видимо, ей стало известно, что он забрал из банка ее облигации, и, естественно, она здорово на него рассердилась. Я думаю, — добавила она нежным голоском, — что я бы тоже сильно рассердилась, если бы у меня отобрали 200 тысяч. А может, она и убила его. Кто знает.
  Я даже присвистнул.
  — Так, так, так, — сказал я. — Значит, дело обстоит таким образом? Ну что ж, кажется, все ясно. Генриетта, узнав о том, что ее облигации утекли, срочно достала где-то фальшивые на ту же сумму. — Я закурил. — Слушайте, Полетта, а может кто-нибудь подтвердить эту историю? Я имею в виду то, что Грэнворт Эймс выкачал из вашего мужа все денежки?
  — Конечно, — быстро ответила она. — Бэрдль может это подтвердить. Ему все известно об этом. Он знал все, что делает Эймс, но ведь он всего-навсего был его секретарем и не мог вмешиваться в его дела.
  — О'кей! — сказал я. — Я все понял. Оказывается, Генриетта Эймс довольно хитрая бестия. По-моему, теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что это она убила Грэнворта. Ну что ж, отлично. Кажется, теперь можно двигать дело дальше. Между прочим, Полетта, — продолжал я, — вы, кажется, сказали, что ваш муж, Руди, живет сейчас у доктора в местечке Зони. А где находится этот Зони?
  — Примерно в сорока милях отсюда, — сказала она. — И если вы собираетесь к нему поехать, будьте с ним поосторожнее. Доктор Мадралес говорит, что бедняге осталось жить самое большое 8 — 9 недель, и мне бы не хотелось, чтобы его излишне волновали.
  Я встал и положил руку на ее плечо.
  — Не беспокойтесь, Полетта, — сказал я. — Я буду с ним максимально осторожен, я не собираюсь задавать ему много вопросов. Просто хочу получить подтверждение, что Эймс растратил все его деньги.
  Она стояла совсем близко от меня. На глазах у нее показались слезы. Мне стало немного жаль ее, потому что, если она и путается теперь с этим Даредо, то что ж из этого? Что ей остается делать? Надо же ей как-то отвлечься от печальной мысли о том, что ее муж медленно, но верно отдает концы.
  Она вздохнула.
  — Жизнь может оказаться очень жестокой, — сказала она. — Послушайте, Лемми, выпейте еще стаканчик, а я на минуту выйду. Мне надо позвонить Даредо. Видите ли, я хочу купить этот дом, а Даредо взялся оформить Для меня эту покупку. Мне не хочется портить с ним отношения.
  — О'кей! — сказал я.
  Она вышла, а я налил себе большой бокал и подошел к перилам веранды. Итак, мало-помалу все становится понятным. Генриетта узнала, что подлинные облигации исчезли. Поэтому она достает где-то фальшивые и выезжает в Палм Спрингс в надежде, что здесь ей легче будет их сплавить.
  Вернулась Полетта. Она подошла ко мне, положила руку мне на плечи и посмотрела в глаза.
  — Вы знаете, Лемми, — сказала она, — у женщин иногда бывают тяжелые часы. Думаю, что для меня сейчас наступило такое время. Достаточно девушке допустить одну-единственную ошибку, а потом она расплачивается за нее всю жизнь. Моя ошибка — замужество. Руди всегда был слабым. Мне кажется, я вышла за него только из жалости. Вот если бы я вышла замуж за такого мужчину, как вы, все могло бы быть иначе.
  Она подошла ко мне еще ближе.
  — Когда вы закончите ваши дела, Лемми, — сказала она, — и если вы когда-нибудь почувствуете себя усталым и вам захочется отдохнуть где-нибудь в уютном гнездышке, вы всегда найдете меня дома, а я всегда буду рада видеть вас у себя.
  — Что ж, прекрасно, Полетта, — ответил я, — так и сделаем. А пока мне надо закончить свою работу, поэтому я сейчас поеду в Зони обменяться парой слов с Руди и обещаю вам обходиться с ним максимально вежливо.
  — Спасибо, Лемми, — проговорила она и посмотрела на меня глазами, полными слез. — Поезжайте, и когда увидите Руди, передайте ему от меня мою горячую любовь. И, пожалуйста, ничего не говорите ему о том, что видели меня сегодня с Луисом Даредо. Мне не хотелось бы, чтобы Руди знал, что я встречаюсь с мексиканскими парнями.
  Она объяснила мне, как проехать в Зони, и еще долго стояла у входа своей гасиенды, провожая меня теплым взглядом.
  А я тем временем все думал о том, почему она не могла немного подождать и позвонить Даредо уже после того, как я от нее уеду?
  Как видите, я человек, легко поддающийся подозрениям. Что-то уж слишком быстро эта Полетта влюбилась в меня. Конечно, она отличная штучка, но, если она принимает меня за дурачка, она жестоко ошибается. Я отнюдь не такой уж слюнтяй.
  Интересное явление: обычно, когда какая-нибудь женщина думает, что я в нее влюбился, я как раз далек от мысли о какой бы то ни было любви.
  Глава
  10МЕКСИКАНСКАЯ «ИГРА» СТАНОВИТСЯ ОПАСНОЙ
  Я продвигался очень медленно по двум причинам. Во-первых, луна куда-то скрылась, и я плохо видел дорогу, по которой никогда не ездил раньше. Во-вторых, я снова перебираю в памяти все, что мне наговорила Полетта, и все больше прихожу к заключению, что это сплошная чепуха.
  А может быть, это правда? Ведь ни одна женщина, обладающая таким умом, как Полетта, не скажет, что она взяла у Грэнворта Эймса 200 тысяч долларов, если только она не преследует при этом какую-то определенную цель.
  И мне жаль ее мужа, Руди Бенито. Я уже довольно хорошо представляю его себе. Я думаю, что он всегда в семье играл вторую скрипку, так как знал, что у него туберкулез, который рано или поздно его прикончит. Воображаю, что было с этим парнем, когда он вдруг обнаружил, что Грэнворт все время его обманывал. Причем он отлично знал, что свою встречу с могильщиками он мог несколько отсрочить, если бы ему удалось выцарапать у Эймса хотя бы часть украденных у него денег.
  Я только не могу понять одного, какого черта делала Полетта все то время, когда Эймс выкачивал денежки из ее Руди? Не могла же она не видеть этого?
  И тут я подумал: а что, если Полетта знала об этом? Предположим, она была влюблена в Эймса и знала, что он обкрадывает ее Руди, и не предпринимала никаких шагов? И вдруг она узнает, что Руди вот-вот умрет, если только его не перевезут в теплые края. Тогда у нее просыпается нечто вроде угрызений совести. Она чувствует, что должна что-то сделать для своего Руди. Как раз в это время Грэнворт Эймс крупно выиграл на бирже, и Полетта, узнав об этом, решила пойти к нему и всяческими угрозами заставить его отдать ей эти 200 тысяч долларов, что она и сделала.
  Разве не может женщина поступить именно так? Сначала она позволяла этому негодяю Эймсу обворовывать ее мужа, потому что Эймс ей нравился, но, когда она узнала, что ее муж скоро умрет, она буквально начала сходить с ума и решила перед его смертью исправить то, что она натворила. И как следствие всего этого — у Генриетты появился повод для убийства Грэнворта.
  И вдруг я вспомнил. А как же насчет письма, которое получила Генриетта? Помните, она рассказывала, что получила анонимное письмо, в котором какой-то парень сообщал ей, что Грэнворт путается с его женой? Помните, она еще сказала мне, что этот парень замазал слова «моя жена»? Вы теперь вспомнили и, надеюсь, понимаете, что к чему? Ведь получается, что это Руди Бенито написал это письмо!
  И вот как мне представляется все это дело. Бенито узнает каким-то образом, что Эймс путается с его женой. Он пишет Генриетте письмо, однако не подписывается под ним.
  О'кей! Тут Полетта узнает, что ее муж смертельно болен, ее мучают угрызения совести, раскаяние, она проклинает себя за свое поведение. Она идет к Грэнворту и требует от него деньги.
  Грэнворт, которому Полетта нравится больше, чем Генриетта, отдает ей деньги в облигациях, и, возможно, надеется, что после того, как сентиментальные чувства у Полетты поутихнут, он сможет забрать их назад.
  О'кей! А в это время Генриетта приезжает в Нью-Йорк и говорит Грэнворту, что ей стало известно о том, что у него есть другая женщина, и, если он не порвет с ней, она подаст на развод. На это Грэнворт заявляет, что он лучше уедет из страны, чем согласится платить ей алименты. Но Генриетта, в свою очередь, говорит ему, что никакие алименты ее не интересуют, так как у нее есть 200 тысяч долларов в государственных облигациях. Тогда Грэнворт в бешенстве кричит, что у нее нет ни доллара, так как все облигации он передал другой женщине.
  И тогда заварилась каша. Думаю, что эта новость чуть не прикончила Генриетту. Весьма возможно, что он сказал ей об этом, когда они сидели в машине. Тогда Генриетта в припадке злости схватила какой-то предмет и треснула им Грэнворта по башке. А когда увидела, что убила его, решила отвезти его к пристани и разыграть там сцену самоубийства.
  Вот как мне представилось все это дело.
  Хотя я и до сих пор ехал по очень плохой дороге, та, на которой я оказался, стала еще хуже. Она напоминала узенькую ленточку, извивающуюся между холмами. Темнота жуткая. Я почти ничего не видел, медленно продвигаясь вперед и сосредоточив все свое внимание на дороге.
  Вдруг я на что-то наткнулся. Выскочив из машины, я увидел, что это два больших камня, положенные посередине дороги. Как раз в ту секунду кто-то внезапно выскочил из придорожных кустов и трахнул меня по голове чем-то тяжелым, отчего у меня в глазах замелькало больше звезд, чем перед глазами кинопродюсера на парадном обеде в Голливуде. Я, как малый ребенок, тихо повалился на дорогу.
  Когда я пришел в себя, я увидел, что лежу, как куль. Ребята, которые притащили меня сюда, к сожалению, оказались довольно грубыми парнями и со мной отнюдь не церемонились. Я был весь в пыли, а костюм — в пятнах запекшейся крови, которая шла из раны на моей голове.
  Ноги мои были связаны, а руки накрест привязаны к груди веревкой, способной удерживать на причале военное судно любого тоннажа.
  По-моему, я лежу в подвале какого-то маленького домика. На одной из полок в стене горит свеча. Я взглянул на свои часы. Почти половина двенадцатого. Значит, я целый час пролежал без сознания.
  Чувствую я себя отвратительно. Голова гудит. Очевидно, парень, съездивший меня по башке, вложил в этот удар всю свою силу. Да, дела мои неважнецкие. Кому это пришло в голову запереть меня в подвале? Пока я точно не знаю, но кое-какие догадки на этот счет у меня появились. Надо что-то предпринимать.
  Мне с трудом удалось прислониться к стене. Я устроился поудобнее и начал громко насвистывать «Кактус Лизи». Это сработало, так как минут через десять на лестнице послышались чьи-то шаги, потом в углу отворилась дверь и на пороге появилась мексиканка. В руке у нее был фонарь. Солидная дама. Весит по крайней мере 300 фунтов. Пожалуй, это самая крупная леди, которую мне приходилось встречать на своем веку.
  Она прошлепала ко мне, потом подняла свою очаровательную ножку, похожую на ножку концертного рояля, и изо всей силы наподдала ею мне по лицу, как будто я был обыкновенный футбольный мяч. И, надо сказать, эта шалунья съездила меня по носу ботинком, который-был бы впору любому нью-йоркскому полицейскому. От этого удара у меня из глаз посыпались сотни искр, и я снова потерял сознание.
  Но очень скоро я пришел в себя, так как она вылила на меня целый ушат грязной воды. По лицу у меня текла кровь от ее удара, а эта ведьма стояла надо мной и буквально захлебывалась от хохота.
  И тут она начала. Она поливала меня самой отборной мексиканской бранью. Она рассказала обо мне все подробности: и кто я такой, и что со мной, как она надеется, случится, и кто такие были мой отец и мать, и каким самым невероятным образом я появился на свет Божий и т. д. и т. п. В запальчивости эта ведьма кое о чем проговорилась.
  Она сказала, что она очень рада, что я снова приехал в эти края, что как только я переступил порог «Каса де Оро», какой-то парень сразу же признал во мне шпика, арестовавшего когда-то Кальдоса Мартинеса, помните, того самого, которому я насыпал в штаны кактусовых колючек. Она заявила, что Кальдос ее сын и что со мной собираются сделать такое, по сравнению с чем купание в котле с кипящим самогоном показалось бы мне сладкой мечтой. Она сказала, чтобы я подождал минут пять, пока не придет второй ее сын, который сейчас сидит и обдумывает, что бы со мной сделать.
  Мне страшно надоела болтовня этой грязной старой вороны, и я ответил ей примерно в том же тоне и на том же мексиканском жаргоне. Как раз в это время свеча в фонаре погасла. Она выругалась и швырнула фонарь в мою сторону, и, черт бы ее побрал, она попала опять в мою многострадальную голову.
  Мне что-то стало надоедать такое обращение со мной. Я подумал, кому в конце концов принадлежит моя физиономия, почему ее все время трогают всякие посторонние люди? Наверно, в результате этого я стал похож на старую образину. И, кажется, я ужасно не нравлюсь этой старухе. Воображаю, как обойдется со мной ее сыночек!
  Наконец она смылась, обозвав меня последними словами.
  Я немного подождал, огляделся по сторонам и начал действовать. Пол в этой норе был земляной, за исключением того угла, где лежал я. Здесь пол был цементный, весь в трещинах. Если у меня хватит времени, может быть, мне удастся отделаться от веревки, подумал я.
  Я подтолкнул брошенный старухой фонарь и изо всех сил прижал его к стене ногами. Стекло разбилось и выпало.
  Я подкатился на животе к самому большому осколку. Не забывайте, что я лежал на руках, связанных крест-накрест на груди, и мне было очень больно. Наконец я добрался до этого большого осколка и начал языком подталкивать его к одной из щелей в цементном полу. Надо сказать, что вкус этого цементного пола отнюдь не напоминал мне вкус малинового сиропа. Всякий раз, когда мне удавалось протолкнуть осколок на один дюйм, я должен был снова ползти к нему и т. д… Минут через двадцать мне удалось втолкнуть стекло в трещину пола.
  Этим осколком стекла я перепилил веревки на ногах. Это, конечно, было чертовски трудно, но все же веревка была в конце концов перепилена. Я с огромным трудом поднялся на ноги.
  Теперь надо было освободить руки. Но ничего не получалось. Я мог только шевелить тремя пальцами правой руки. Больше ничем. Надо было что-то придумать.
  Я встал за дверью, чтобы быть готовым к встрече с любым, кто откроет дверь. Прислонился к стене, надеясь, что меня наконец осенит какая-нибудь мысль, потому что я знал, что нет на свете более жестоких людей, чем эти кровожадные бандиты.
  Примерно через полчаса послышались чьи-то шаги. На сей раз это были мужские.
  Я приготовился. Надо огорошить его внезапностью нападения. Вероятно, старуха сказала ему, что я без сил и сознания валяюсь на полу.
  Когда дверь открылась, я немного отступил назад и изо всех сил ткнул парня ногой в живот, и, можете поверить мне на слово, удар ни в коем случае нельзя было назвать слабым.
  Парень со стоном хлопнулся на пол, к моему величайшему удовольствию.
  Надо было действовать быстро. Я тихо закрыл дверь и принялся за парня. Сначала я ногой оттолкнул его от двери. Парень продолжал издавать какие-то странные звуки. Видно, здорово было больно бедняге. Что ж, изредка таким не вредно получать удары, больше будут размышлять о своих поступках.
  Когда мне удалось перевернуть его лицом вниз, я увидел, что нож у него находится в обычном месте: за поясом сзади. Я встал на колени и свободными пальцами правой руки вытащил его, после чего перевернул парня на спину.
  Потом подошел к двери, воткнул в нее нож, как следует придавил его грудью и перерезал веревку, связывающую руки.
  Парень все еще не приходил в себя. Он забился в угол, и на ближайшие несколько часов я мог не опасаться этого молодчика.
  Я подошел к парню и обыскал его, потому что мне непременно нужно было вернуть свой револьвер, который они у меня отобрали. Но револьвера у него не было.
  Тогда я осторожно открыл дверь и начал потихоньку подниматься по лестнице. Наверху была еще одна дверь, которая вела в довольно грязную кухню. В кухне никого не было, и я страшно обрадовался, когда увидел на столе свой револьвер. Правда, плечевой кобуры нигде не было видно, но это уже было не так важно. Главное, что револьвер опять со мной. Я положил его в правый карман своего пиджака, чему был несказанно рад.
  Прислушался. Ничего не было слышно. Я подумал, что, вероятно, в деле участвовал только один парень, тот самый, который сейчас лежит внизу, и именно он ударил меня на дороге и затащил сюда. А старуха, вероятно, побежала сообщить кому следует, что я лежу распластанный в подвале. Нужно мне поскорее отсюда удирать, решил я.
  И вообще, пора заканчивать мои дела в Мексике, иначе здешние ребята превратят в фарш любимого сынка миссис Кошен, а меня такая перспектива не прельщала.
  Я прошел на задний двор, и там стояла моя машина. Чертовски обрадовавшись, я сел в нее и снова выехал на дорогу, ведущую в Зони.
  Чувствовал я себя отвратительно. Страшно болел нос в том месте, куда попала сапогом эта мексиканская ведьма. И вообще мне сейчас был необходим солидный стакан виски.
  В Зони я приехал около трех часов — обычная деревушка. Я остановил машину и постарался хоть немного почиститься, не выходя из машины. Потом осмотрелся вокруг. Слева от меня — белое здание, и впереди несколько красивых деревьев. Это двухэтажный дом, построенный в виде латинской буквы «L». По-моему, это и есть домик доктора, в котором доживает свои дни Руди Бенито.
  Я подъехал к дому, остановил машину у подъезда и постучал в дверь. Открыл ее мексиканец, паренек в белом пиджаке, и вид у него был такой, что он хоть изредка, но все же умывался. Кстати, это большая редкость среди мексиканцев. Увидев меня, парень страшно удивился, и он имел к этому все основания. Воображаю, какой у меня был вид.
  Я сказал ему, что хочу видеть сеньора Мадралеса и что дело очень спешное. Такое срочное и важное, что я даже решился приехать сюда среди ночи. Он предложил мне войти в дом. Я вошел и оказался в большом холле, из которого направо и налево шло несколько дверей. А находившаяся прямо против входной двери большая каменная лестница вела на второй этаж. Паренек в белом пиджаке предложил мне посидеть и ушел.
  Вскоре он вернулся в сопровождении человека, который сказал, что он и есть доктор Мадралес. Он поинтересовался, что мне угодно. По-испански он говорил отлично. Это был худой высокий мужчина с маленькой бородкой клинышком и в очках. На вид довольно умный. Во время разговора со мной он все время потирал свои пальцы, тонкие и длинные, как у хорошего музыканта.
  Я объяснил ему, что мне угодно. Сказал, что я следователь из страховой компании, которому поручено расследование дела о самоубийстве Грэнворта Эймса. Я сказал ему также, что я уже разговаривал с миссис Бенито и что она посоветовала мне обратиться с несколькими вопросами к ее мужу Руди. Я спросил, как он считает, могу ли я это сделать? И выразил надежду, что Руди не так уж плох и что его можно разбудить среди ночи, так как у меня нет времени ждать до утра.
  Он пожал плечами.
  — Дело не в том, можно ли его разбудить или нет, сеньор, — сказал он. — Как вам известно, если вам об этом сообщила миссис Бенито, ее муж сильно болен. Боюсь, что он недолго останется с нами. — Он снова пожал плечами. — Я думаю, это вопрос одного месяца, не больше. Он очень слаб, поэтому я попрошу вас разговаривать с ним очень осторожно. Если вы подождете немного, я поднимусь наверх и подготовлю его к приему гостя. Возможно, придется сделать ему укол.
  Он ушел.
  Пока я ждал, я все время думал. Я думал о том парне, который огрел меня по башке, когда я ехал сюда, и, как ни странно, оказалось, что меня в «Каса де Оро» кто— то опознал как человека, в свое время арестовавшего Кальдоса Мартинеса. И мне в голову пришли мысли, о которых я скажу позже.
  Наконец я увидел спускающегося с лестницы Мадралеса, который пригласил меня подняться с ним наверх.
  Там, пройдя по коридору, мы вошли в находившуюся слева комнату. Фактически одна стена этой комнаты была стеклянной: сплошные окна во всю стену, и все окна были открыты. В углу комнаты стояла ширма, и по другую ее сторону на низенькой кровати, стоящей у самой стены, лежал человек. Он был неподвижен, как камень, и смотрел в потолок. У него было худое лицо со странным, каким-то неестественным выражением.
  В комнате почти не было мебели. Около кровати стоял низенький стол с полированной крышкой. На столике было несколько бутылочек, видимо, с лекарствами, и лампа. Мадралес подошел к кровати.
  — Бенито, — начал Мадралес. — Это мистер Кошен. Он хочет задать вам несколько вопросов. Пожалуйста, постарайтесь особенно не волноваться.
  Человек на постели ничего не ответил. Мадралес принес с другого конца комнаты стул и поставил его для меня около кровати.
  — Сеньор Кошен, — сказал он. — Я сейчас выйду. Надеюсь, что вы будете осторожно вести разговор с моим пациентом.
  По-прежнему потирая свои руки, он удалился.
  Я подошел к кровати и сел. Больной перевел взгляд в мою сторону, и его губы растянулись в слабом подобии улыбки.
  Мне стало очень жаль этого парня. Видно, дела его действительно были плохи. Стараясь придать своему голосу дружественную интонацию, я начал:
  — Послушайте, Руди, вы не волнуйтесь. Жаль, что мне пришлось приехать сюда и побеспокоить вас, но ничего не поделаешь. Я просто хотел, чтобы вы подтвердили то, что мне сегодня рассказала ваша очаровательная жена Полетта. Кстати, о Полетте, она шлет вам свою горячую любовь и, вероятно, заглянет к вам утром.
  Ну так вот, — продолжал я. — Речь идет о Грэнворте Эймсе. Ваша жена рассказала мне, что этот самый ваш маклер в течение нескольких лет путем целого ряда мошеннических комбинаций окончательно разорил вас. Но наконец вы узнали об этом. Ваша жена поехала к Эйм— су и потребовала от него определенную сумму наличными, она пригрозила ему, что обратится в полицию.
  Она сказала мне, что Эймс дал ей государственные облигации на сумму 200 тысяч долларов и именно на эти деньги вы и приехали сюда. Это все именно так, Руди?
  Он ответил очень спокойным голосом, доносившимся откуда-то издалека.
  — Конечно, — медленно проговорил он. — Все так и было, и я очень рад, что Эймс покончил с собой. Если бы я не был так болен, я бы сам собственноручно пристрелил этого мерзавца!
  — О'кей, Руди, — сказал я. — Значит, все было так. Теперь я хочу задать вам еще один вопрос и заранее прошу извинения, если для вас он будет неприятен. Генриетта Эймс, жена Грэнворта, заявила, что она получила от кого-то письмо без подписи. В этом письме говорилось, что Грэнворт крутит любовь с чужой женой. Послушайте, Руди, это вы послали ей это письмо? По-моему, именно вы должны быть его автором. А? Так как же, Руди, это были вы?
  Наступила продолжительная пауза. Потом он снова перевел взгляд в мою сторону.
  — Верно. Это так, — наконец сказал он. — Это письмо Генриетте послал я. Я должен был что-то предпринять.
  Я кивнул головой.
  — Послушайте, — продолжал я. — Надеюсь, что в самое ближайшее время мы полностью закончим это дело. Я не хочу заставлять вас слишком много говорить. Лучше я изложу вам сейчас свои мысли, а вы только скажите, правильно ли я все понимаю.
  По-моему, дело обстоит так. Может быть, ваша жена была немного влюблена в Эймса. Это могло быть потому, что вы сильно больны и не уделяли ей того внимания, на которое обычно рассчитывают женщины. В общем, она влюбилась в Эймса. О'кей! И Эймс решил, что счастье само привалило ему в руки. Он начал направо и налево разбрасывать ваши деньги, и, может быть, вы об этом ничего не знали потому, что ваши дела вела Полетта и Эймсу было легко скрывать свои проделки. Она не видела, как Эймс разорял ее мужа, потому что не хотела этого видеть. Понимаете?
  Наконец все открылось. В конце прошлого года Полетта узнала, что вы тяжело больны и что необходимы деньги, чтобы переехать сюда и немного подлечиться.
  Может быть, ей стало известно, что вы тоже узнали обо всем, может быть, вы даже признались ей в том, что послали Генриетте анонимное письмо.
  Она поняла, как подло она поступила с вами, и решила хоть немного поправить положение. Она приняла решение поехать к Эймсу и выцарапать у него эти деньги, даже если бы это было ее последним деянием на земле. Правильно я говорю?
  Он снова обратил взгляд в мою сторону.
  — Все абсолютно правильно, Кошен, — сказал он. — У нас произошла крупная ссора, и я высказал ей все, что я о ней думаю. Я сказал, что мне очень тяжело, находясь в таком состоянии, сознавать, что она состоит в любовной связи с человеком, который обокрал меня. Это на нее сильно подействовало. По-моему, она искренне раскаялась, и, знаете, — на его губах снова появилось подобие улыбки, — мне ведь немного осталось жить, и я не хочу в последние дни причинять кому бы то ни было огорчения. Полетта сказала, что все исправит и, получив с Эймса деньги, порвет с ним.
  Он закашлялся, я подал ему стакан воды из графина, стоявшего на столе возле постели. Он улыбкой поблагодарил меня.
  — Я умираю, Кошен, — продолжал он. — Я знаю, вы должны выполнить свой долг, но я хочу попросить вас сделать для меня одну вещь. — Голос его стал еще более слабым. — Пожалуйста, ради меня, сохраните в тайне тот факт, что у Полетта была связь с Грэнвортом Эймсом. Сделайте это для меня. Я не хочу, чтобы всем было известно, что Полетта отдала предпочтение этому грязному мошеннику Эймсу.
  Он опять улыбнулся. Вид у этого парня был действительно жалкий.
  — О'кей, Руди! — сказал я. — Договорились. Я так и сделаю. Это никому не повредит. Ну что ж, я пошел. До свидания. Желаю вам счастья.
  Я повернулся и пошел к двери. Но когда я был на половине пути к ней, я увидел кое-что, одну вещицу, которая высовывалась из-за ширмы в другом конце комнаты. Этой вещицей была корзина для бумаг. И когда я увидел, что в ней находилось, меня как молнией пронзила мысль, такая сногсшибательная, что я едва мог сдержать себя. Подойдя к двери, я повернулся еще раз взглянуть на Руди. Его глаза по-прежнему были устремлены в потолок, и по своему виду он был уже наполовину покойник.
  — До свидания, Руди, — повторил я. — Не беспокойтесь относительно Полетта. Я сделаю все, как мы договорились. О'кей!
  Внизу меня встретил Мадралес.
  — Слушайте, доктор, — сказал я. — Все было очень хорошо, но я хочу попросить вас об одном одолжении. Я получил от Бенито всю информацию, которая была мне нужна. Теперь дело уже полностью закончено, мне только нужно иметь письменное показание, потому что Бенито — это тот самый парень, который явился жертвой мошенничества Эймса. У вас найдутся пишущая машинка и лист бумаги, на котором я мог бы все это изложить? Если Бенито подпишет эту бумагу, я больше не буду его беспокоить.
  — Конечно, у меня все это есть, мистер Кошен, — сказал Мадралес. — Пройдемте сюда. — Он ввел меня в свой кабинет. В углу на столике стояла пишущая машинка. Я сел и подробно отстукал все, что мне сообщил Бенито.
  Потом мы с Мадралесом вместе поднялись наверх. Конечно, с моей стороны было весьма жестоко заставлять этого парня подписывать мой протокол. Доктору пришлось поддерживать его руку, так как она у него дрожала, и он не мог как следует держать ручку. Но тем не менее он с грехом пополам подписался. Я спрятал его показания в карман и, сказав обоим парням «до свидания», смылся.
  Усевшись за руль, я взглянул на часы. Было двенадцать минут пятого.
  Поистине дьявольское подозрение закралось в мою голову. Это кажется невероятным, но все же я решил все проверить. Даже если я окажусь неправ, проверить все же следует.
  Отъехав от дома Мадралеса на довольно значительное расстояние, я остановил машину и решил еще раз все продумать. Да, подозрение забавное, но я проверю его не менее забавным способом.
  Пожалуй, следует еще раз заглянуть в домик к Полетте, и я полагаю, что об этом моем визите ставить ее заранее в известность не стоит. Просто небольшое ночное вторжение в дом, имеющее целью позаимствовать у Полетты кое-что, что может оказать моему расследованию большую пользу.
  Я достал из кармана свой револьвер и положил его рядом с собой на сиденье. Если кто-нибудь захочет сегодня ночью побеседовать со мной, как тот парень, на дороге, то он получит от меня пулю именно в то место, в которое ему меньше всего хотелось бы ее получить.
  Снова показалась луна. Роскошная ночь! По дороге в Сонойту я все время думал о женщинах и о том, как они поступают, когда попадают в переплет.
  Я не помню, высказывал ли я вам такую мысль, что женщины в таких случаях додумываются до таких вещей, которые ни одному парню никогда не пришли бы в голову.
  Вот так-то.
  Глава 11
  ДАМА ПОЛУЧАЕТ ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ
  Но прямо к гасиенде Полетта я не подъехал. Когда до нее оставалось примерно с четверть мили, я направил машину за кусты и сделал небольшой круг. Машину я вел очень медленно, чтобы было поменьше шума. Я поставил машину примерно в 200 — 300 ярдах позади дома, за кустами кактусов, и стал пробираться, держась все время под их прикрытием. Я обошел весь дом, но никого и ничего не заметил. Стояла полная тишина, не было слышно ни звука.
  И тогда у меня мелькнула мысль. Держась все время за кустарником и вовсю раскрыв глаза, я пошел вдоль дороги, ведущей от дома к перекрестку на шоссе. Минут через пять я услышал тихое ржание лошади. Я пошел на этот звук и — увидел вороного коня, привязанного к дереву примерно в пятидесяти ярдах от шоссе.
  Это был великолепный конь. На нем мексиканское деревянное с кожей седло с серебряной отделкой. С правой стороны седла прибита серебряная дощечка, на ней инициалы «Л. Д.».
  Да, предчувствие меня не обмануло. Где-то здесь поблизости меня ожидает Луис Даредо.-
  Внизу, ярдах в ста, виднелись заросли кустарника и кактусов. Вероятно, именно там я его и найду. Я начал потихоньку прокрадываться к тому месту и вскоре убедился, что я был прав.
  Луис выбрал отличное место. Дорога здесь была очень узкая и вся изрыта глубокими колеями от проезжавших повозок. Он стоял, спрятавшись за большим кустом, курил и держал наготове ружье.
  Я подкрался сзади и со всего размаха дал ему в правое ухо. Парень кувыркнулся. Тогда я наставил на него свой револьвер и отобрал у него ружье.
  Он сел на землю с дурацкой улыбкой, не спуская с моего револьвера глаз. Вероятно, он ждал, что я сейчас всажу в него пулю.
  Я сел напротив него на большой камень.
  — Знаешь, Луис, — сказал я, — оказывается, ты довольно глуп, и это меня крайне удивляет, потому что мексиканцы всегда бывают на один шаг впереди от таких дам, как Полетта Бенито. А еще меня удивляет, почему ты не приказал тому парню, который треснул меня по башке, когда я направлялся в Зони, чтобы он тут же на месте убил меня. Этим ты избавил бы себя и своих дружков от многих неприятностей. Когда старая ведьма заявила мне, что кто-то в «Каса де Оро» опознал меня как арестовавшего Кальдоса Мартинеса и что она — его мамаша, я понял, что она все врет. Совершенно случайно, как раз недавно, я узнал, что мать Мартинеса умерла несколько лет тому назад. Я сразу понял, что за всем этим стоишь ты, и теперь тебе предстоит несколько довольно неприятных минут.
  Он встал и закурил сигарету.
  — Сеньор Кошен, — сказал он. — — Поверьте мне, кто-то ввел вас в заблуждение. Понимаете? Я ничего не знаю о людях, которые что-то сделали с вами. Я здесь жду одного американца, который у меня работает. Я абсолютно не понимаю, о чем вы говорите.
  — Да что ты мелешь? — прикрикнул я. — Так ничего и не понимаешь? Ну так вот, сейчас ты все поймешь. Я полагаю, что ты путаешься с Полеттой Бенито. Я также полагаю, что Грэнворт Эймс был не единственным парнем, который обманывал Руди Бенито. Вторым являешься ты. И полагаю также, что вы ждете не дождетесь, когда Руди умрет, и тогда ты подхватишь его очаровательную Полетту. Правильно я говорю, милок?
  Я решил проверить Луиса. Встал с камня, спрятал револьвер в карман и сделал вид, что собираюсь закурить. И он клюнул. Хотел было дать мне хороший пинок в живот, но я ожидал этого и сделал быстрый финт в сторону, схватив его за ногу. Он упал.
  Я решил проучить парня, отделав, как Бог черепаху, помня, как эта старая мексиканская образина пнула меня ногой в лицо и бросила в меня фонарем. Я также хорошо представлял себе, что сделал бы со мной тот парень, который спустился ко мне в подвал.
  И вот, держа все это в мыслях, я на все сто отделал Луиса. Закрыл ему оба глаза, выбил несколько зубов, свернул набок нос и вообще избил его так, как давно уже никого не бил.
  После этого я забросил его в кактусы. Парень до того окосел, что даже не почувствовал, как в него впились колючки. Он просто полностью потерял интерес к жизни. Я взглянул на него. Думаю, что на ближайший отрезок времени он не представлял для меня никакой опасности. Поэтому я подошел к его лошади и отвязал уздечку, подпругу и кожаные стремена. Затем вернулся и занялся Луисом. Я так крепко связал его, что ему потребовалось бы не менее двух лет, чтобы собственными силами вырваться из этого плена.
  Потом я забрал у него нож и ружье и зарыл их неподалеку в яме. Кроме того, я снял с него штаны и тоже закопал их. Сделал я все это на тот случай, что если ему вдруг и удастся как-нибудь развязать мои путы, он все равно не сможет пойти без штанов, его моральный кодекс не позволит ему совершить прогулку в таком виде. После этого я пошел к гасиенде. Я обошел дом сзади и влез в окно. Это было очень легко сделать. Вероятно, Полетта и ее мексиканка спят наверху, но я все же старался производить как можно меньше шума. Уже начало светать, так что я спокойно обходился без фонаря. Из кухни, где я очутился, забравшись в окно, я прошел в коридор. В него выходило несколько дверей. Я открыл одну — там была спальня, которой давно не пользовались. Другая дверь вела в какую-то кладовку.
  Наконец я попал в комнату, в которой мы разговаривали с Полеттой перед тем, как мне уехать в Зони. Я осмотрелся. Поискал что-нибудь вроде сейфа или вообще места, где могут храниться деловые бумаги.
  И вскоре я нашел. За картиной в стене был сейф, и запирался он при помощи особого ключа с комбинацией. Но меня нисколько не интересовала эта комбинация, так как шкафчик был вделан в стену, которая была деревянной. Я вернулся на кухню, нашел консервный нож и огромный косарь и занялся самым настоящим подкопом вокруг петель дверцы. Примерно через четверть часа сейф был открыт.
  Там лежало три коробочки с драгоценностями и большое количество каких-то бумаг. До коробочек я даже не дотронулся, а достал все бумаги и вышел с ними на веранду, чтобы просмотреть их. И нашел там то, что искал. Это был документ о передаче акций железнодорожной компании от Руди Бенито к Грэнворту Эймсу, оформленный при участии Полеты как свидетельницы.
  Я еще раз внимательно прочитал этот документ и сунул его себе в карман. Потом собрал все остальные бумаги и положил их обратно в сейф. Потом аккуратно закрыл дверцу и снова повесил картину на место.
  Я откровенно был доволен результатами сегодняшней ночи. И, кажется, я вообще скоро разделаюсь с этим трудным делом.
  Выглянул в окно. Все освещалось тем полусветом, какой бывает в предутренние часы.
  На столе лежала коробка сигарет. Я взял одну и закурил, потом подошел к буфету и налил себе виски. Когда я выпил примерно полстакана, в комнате неожиданно вспыхнул яркий свет. Я повернулся и увидел стоящую в дверях Полетту.
  На ней был голубой шелковый халатик, а пепельно-светлые волосы были забраны в узел шелковой лентой. Она стояла и улыбалась, а в руке держала кольт тридцать восьмого калибра.
  Я допил виски.
  — Так-так, Полетта, — сказал я. — Рад тебя видеть снова.
  Она вошла в комнату, не спуская с меня дула револьвера.
  — Значит, ты вернулся, мистер Кошен, — сказала она спокойно, все еще улыбаясь. — А почему ты не постучал в дверь, если тебе уж так нужно было войти в этот дом?
  Я затянулся сигаретой и выпустил облако дыма в ее сторону.
  — А я сейчас скажу тебе, почему, прелестное создание, — сказал я. — Я вернулся, потому что подумал, что могу здесь кое-что найти. То, что меня очень интересует. Но ты мне помешала, Полетта. И еще мне хочется знать одну вещь: почему ты не спрячешь свою пушку в карман?
  Она засмеялась.
  — Может быть, тебе и хочется знать это, Лемми, — сказала она. — Думаю, что тебе еще больше хочется, чтобы я убрала револьвер. Но, знаешь, мне кажется, что тебе сегодня ночью один раз здорово повезло, а вот теперь, просто так, для разнообразия, тебе уже так не повезет.
  — Да что ты говоришь? — со смехом сказал я. — Слушай, Полетта, брось дурака валять. Беда с вами, женщинами, вечно вы переоцениваете свои карты. А если сравнить тебя с игроком в покер, то ты из тех женщин, которая, имея на руках две пары, держится так, как будто у нее одни козыри.. Но сегодня ночью ты допустила большую ошибку, Полетта. Тебе не надо было звонить Даредо. Как только какой-то парень стукнул меня по башке, я сразу понял, что ты позвонила Даредо именно по этому поводу. А зачем? Есть только одна причина: ты опасалась моего свидания с Руди. Поэтому ты и попросила Даредо, чтобы он помешал этому.
  К тому времени, когда я все-таки добрался до Зони и поговорил с Руди, ребята Луиса сообщили ему, что я от них удрал. И зная, какой дорогой я буду возвращаться, он спрятался за кустарником и ждал меня с ружьем в руках.
  Но ничего из этого у него не вышло. Я проучил твоего Луиса и избил его так здорово, что он и сейчас корчится там в кустах от боли.
  Она продолжала улыбаться.
  — Но все это не имеет никакого значения, Лемми, — сказала она. — Игру-то все-таки выиграла я!
  — Да что ты говоришь? А что хорошего в твоем выигрыше? Что это тебе даст? Слушай, Полетта, почему бы тебе не образумиться? Что ты собираешься делать с этим револьвером? Выстрелить в меня? Зачем? Не будь ребенком.
  Она громко рассмеялась и взглянула на меня своими красивыми глазами. Надо сказать, у Полетты дьявольски крепкие нервы.
  — Ну не дурачок ли ты, Лемми? — сказала она. — Думаешь, ты будешь первым шпиком в Мексике, пропавшим без вести и попавшим в списки без вести пропавших? Я убью тебя, Лемми, не потому, что мне очень хочется этого. Надо признаться, что как мужчина ты не лишен некоторой привлекательности. Но, с моей точки зрения, ты стал слишком уж назойливым. Ты продолжаешь, несмотря ни на что, вести расследование дела о фальшивомонетчиках, повинуясь, так сказать, велению своего длинного носа. В конце концов ты этим своим расследованием можешь создать некоторое неудобство для меня. Я поэтому выбираю наименьшее из зол.
  Я опустился на стул. Она стояла посредине комнаты под люстрой. Я смотрел на револьвер в ее руке. Рука не дрожит. Да, эта дамочка способна убить даже не моргнув глазом.
  Мне стало как-то нехорошо. Только было я начал понимать кое-что в этом деле, и вдруг какая-то бабенка, да еще такая симпатичная, собирается меня пристрелить. Да-а, никогда в жизни не думал, что мне придется умереть от руки женщины.
  — Знаешь, Полетта, — сказал я. — Я думаю, что ты собираешься совершить большую глупость. Зачем тебе убивать меня? Чем я могу повредить тебе? Ведь я занимаюсь делом, не имеющим к тебе никакого отношения.
  Она опять улыбнулась.
  — Ну, Лемми, твой час пробил! Сейчас я убью тебя и постараюсь сделать так, чтобы тебе было не очень больно. Как ты хочешь получить свое, стоя или сидя?
  — Одну минутку, Полетта, — сказал я. — Прежде чем ты выстрелишь, я хочу тебя кое о чем спросить.
  — Хорошо, Лемми. Слушаю тебя. Говори, что ты хочешь, только поторапливайся.
  Мозг мой лихорадочно работал. Вы, вероятно, помните, что прошлым вечером Полетта положила мне руки на плечи, а когда она их отняла, ее руки скользнули по моему телу. При этом она нащупала мой револьвер в левой плечевой кобуре. О'кей! Может, она думает, что он все еще там? Ей ведь неизвестно, что, когда я отобрал его обратно у мексиканца, я положил его в правый карман пиджака,
  Я встал, свободно опустив руки.
  — Так, так, Полетта, — сказал я. — Если уж мне суждено быть убитым, пожалуй, лучше принять от тебя пулю стоя. Конечно, может быть, ты и без особого энтузиазма выполнишь мои желания, но тем не менее у меня есть к тебе две просьбы. Первая: я думаю, ты разрешишь мне перед тем, как отправиться к праотцам, выпить еще один стаканчик твоего замечательного виски. И вторая: я хочу попросить тебя отослать мою федеральную бляху одной женщине в Оклахому. Я дам тебе ее адрес. Сразу можешь не посылать. Сделаешь это примерно через годик, когда все поуляжется. Но, во всяком случае, мне бы очень хотелось, чтобы она получила ее на память обо мне.
  Она громко рассмеялась.
  — Смотри-ка, железный, несгибаемый храбрец, а расчувствовался из-за какой-то женщины!
  Я пожал плечами.
  — Да уж ничего не поделаешь, — сказал я. — Так уж получилось, не смейся над моей просьбой.
  Я повернулся, подошел к буфету, налил себе стакан виски и выпил. Потом поставил стакан обратно на стойку и повернулся к ней.
  — О'кей, Полетта, — продолжал я. — Вот моя бляха. Я положу ее на стол.
  Я опустил руку в правый карман и, не вынимая револьвера, выстрелил прямо в электрическую лампочку. Я моментально бросился на колени. Одновременно раздались три выстрела из револьвера Полетты. Я сделал резкий рывок вперед, как бегун на короткие дистанции перед финишной лентой, и изо всей силы ударил ее головой прямо в живот. Она грохнулась затылком на пол.
  Я подошел к ней и особым приемом заставил ее разжать пальцы и выпустить из рук револьвер.
  — О'кей, беби! — сказал я.
  — Будь ты проклят, Лемми, — простонала она. — Какая же я дура! Дала тебе возможность улизнуть из-под дула моего револьвера!
  — Да еще какая! — согласился я. — Слушай, Полетта, а почему ты не выстрелила в меня, когда я пил виски? Не понимаю. Ведь был исключительно удобный случай. Да, собственно, я еще ни разу в жизни не встречал женщину, которая умела бы по-настоящему обращаться с огнестрельным оружием.
  Она молчала, только тяжело дышала. Я бросил ее револьвер через перила веранды и, все еще держа ее за руку, подошел к выключателю и зажег стенное бра. Я взглянул на нее. Она, несмотря на боль, все еще улыбалась, только теперь характер ее улыбки несколько изменился.
  — Ну, леди, теперь поехали куда следует, — сказал я ей. — Ты, конечно, разыграла свои карты как только могла, но… ничего у тебя не получилось. А знаешь, я все больше удивляюсь, почему ты не убила меня, когда я пил, стоя у буфета. Подумай только, я бы сейчас лежал тихо и спокойно, остывающим трупом. А потом ты по— звала бы своего дружка Луиса, и вы закопали бы меня где-нибудь, и никто никогда не узнал бы, куда девался страшный серый волк Лемми, который пытался съесть маленькую очаровательную овечку Полетту. Да-а, плохи твои дела, беби, здорово ты промахнулась.
  — Может быть, — сказала она. — Но я хотела бы знать, какое обвинение ты можешь предъявить мне? Ты говоришь, что ты федеральный агент, но я не видела никаких доказательств этому. Я не видела твоей федеральной бляхи. Я застала тебя ночью в своем собственном доме. Совершенно естественно, что я хотела выстрелить в тебя. Здесь ведь не Штаты, а Мексика.
  — Что ж, может быть, тебе и удалось бы вывернуться с таким объяснением. Только ведь я не собираюсь предъявить тебе обвинение в том, что ты намеревалась убить меня. Я принял решение арестовать тебя по обвинению в убийстве, но в другом.
  Она рухнула на стул и начала рыдать. Халатик се распахнулся, и моему взору предстали во всей красе ее очаровательные ножки. А ножки, что и говорить, роскошные. Приятно на них посмотреть. Я молчу, просто жду, что она еще выкинет.
  Наконец, она перестала плакать и взглянула на меня. До чего же она хороша, бестия! Сквозь две огромные слезинки, повисшие на ресницах, она пыталась улыбнуться мне. Можете мне поверить, талантливая актриса эта Полетта. Заведи я свой драматический театр, я непременно взял бы ее, и только на главные роли.
  — Дай мне выпить, Лемми, — сказала она.
  Я налил ей покрепче, именно это ей сейчас требовалось. А дальше ей потребуются напитки еще покрепче, если учесть, что я с ней собираюсь сделать. Я подал ей виски и смотрел, как она пила.
  — Я знаю, что была беспросветной дурой, Лемми, — сказала она, скромно опустив глаза. — Но постарайся понять меня. Я ведь уже говорила тебе, что я чувствовала в отношении Руди. Я была перед ним виновата, мне хотелось хоть напоследок загладить свою вину. Вот почему мне не хотелось, чтобы ты туда поехал. Я знала, что ты заведешь разговор, который может взволновать Руди, напомнить ему о вещах, о которых не следует ему напоминать: о моей связи, с Грэнвортом Эймсом. Я не хотела его огорчать лишний раз перед смертью и поэтому позвонила Даредо. Я попросила его организовать дело так, чтобы ты не попал к Руди. Но я предупредила его, чтобы с тобой ничего не делали, просто задержали, и все…
  По очаровательным ее щечкам побежали ручейки слез.
  — Даю слово, я не хотела, чтобы с тобой что-нибудь приключилось, — продолжала она. — Конечно, ты мне не веришь, Лемми, но, хотя я знаю тебя всего несколько часов, я почувствовала, что ты именно тот мужчина, который может что-то значить в моей жизни. — Она окинула меня затуманенным взглядом. — Разве ты не видишь, Лемми… Разве ты не видишь… Я люблю тебя.
  Я смотрел на эту женщину, широко открыв рот. Да, действительно, когда Всевышний отпускал ей нервы, там, в небесной канцелярии, что-то перепутали и вместо нервов дали ей буксирный канат. Подумайте только, эта женщина всего несколько минут тому назад чуть не застрелила меня из своей 38-калибровой пушки, а теперь заявляет, что она меня любит.
  И самое забавное, что в этой бабенке что-то есть, что заставляет вас верить ей, хотя вам отлично известно, что она первоклассная врунья, предательница, сестра самого сатаны, которая не задумываясь сорвет золотую коронку с зубов любого спящего мужчины.
  — Послушай, дорогуша, — ответил я ей. — Что касается меня, то мне очень жаль, что ты обнаружила свою любовь ко мне только после того, как проиграла в этой игре с револьвером. И, конечно, я вполне понимаю, почему ты не хотела, чтобы я поехал в Зони и задал Руди несколько лишних вопросов, а он узнал бы о том, что ты путаешься с Грэнвортом Эймсом. Ты ведь была у него на содержании и покрывала все мошеннические проделки, разорившие Руди, а теперь путаешься с Луисом.
  Ты думаешь, что я не понимаю, почему ты вдруг начала играть роль любящей жены? Потому что после смерти Руди ты хотела забрать все оставшиеся деньги. Ты боялась, что он разозлится на тебя за связь с Грэнвортом и Луисом и оставит наследство кому-нибудь другому. Воображаю, как бы ты рассвирепела, если бы Руди оставил деньги не тебе, а кому-нибудь другому. А? Нет, это действительно было бы здорово, если бы после того, как ты заставила Грэнворта Эймса вернуть украденные им у Руди деньги, Руди после своей смерти завещал все деньги в. пользу какого-нибудь вивария для гремучих змей, страдающих чесоткой. Пожалуй, это даже для тебя было бы уж слишком? А?
  Поэтому ты решила разыграть перед Руди роль раскаявшейся женушки, единственным желанием которой было получить прощение у своего больного мужа. Чтобы этот дурачок простил тебя и можно было бы начать все сначала. Ты еще при живом муже закрутила любовь с этим паршивцем Луисом Даредо.
  Я внимательно наблюдал, как она будет реагировать на всю эту чепуху, которую я ей болтаю. Слезы все еще продолжали капать из ее очаровательных глаз.
  — О'кей, Полетта! — продолжал я. — А сейчас пойдем наверх. Там ты оденешься поприличнее, и мы с тобой кое-куда поедем, и не вздумай выкинуть какой-нибудь номер, потому что мне страшно не хотелось бы применять к тебе жесткие меры, подобные тем, какие по твоей милости пришлось испытать мне.
  Она вздернула подбородок.
  — А предположим, я откажусь поехать с тобой? Я — американская гражданка, у меня есть соответствующие права. Кроме того, у меня нет уверенности, что у тебя есть ордер на мой арест. Куда ты меня повезешь? Я хочу вызвать своего адвоката.
  — Беби, — сказал я. — Ты начинаешь меня раздражать. Никакого ордера у меня, конечно, нет, но у меня есть сильные руки. И если ты будешь продолжать болтать чепуху, я разложу тебя у себя на коленях и высеку тысячу искр из той части твоего шасси, на которой ты в детстве каталась с горки. Поняла? А что касается адвоката, то по мне пусть хоть шестьсот адвокатов работают на тебя сверхурочно, обвязав мокрыми полотенцами свои котелки. Даже такая свора не выручит тебя из того переплета, в который ты попала. И поэтому, как говорила твоя мама, будь хорошей девочкой, а то я тебя как следует отшлепаю.
  Я отвел ее наверх и подождал, пока она одевалась, поискал мексиканку, но она куда-то скрылась.
  Полетта молчала и смотрела на меня волком. Ну, и Бог с ней. Когда она оделась, мы вышли из дома и сели в мою машину. Я застегнул на ней пару полицейских браслетов и привязал ее к заднему сиденью так, что она не могла двигаться.
  Завел мотор, и мы поехали.
  Пожалуй, надо будет ехать побыстрей, а то как бы дружки Луиса не нашли его. Тогда он сможет попытать— ся что-нибудь со мной сделать. Я бы, конечно, мог прихватить с собой и Луиса Даредо, но, вы сами понимаете, он — мексиканец, а я не хочу осложнять ситуацию. Обойдемся без него.
  Я ехал с максимальной скоростью и вскоре добрался до места, где в кактусах без штанов лежал Луис. Я взглянул на Полетту. Она тоже увидела Луиса и, несмотря на то, что сама сидела в наручниках, рассмеялась. Парень действительно представлял собой потрясающее зрелище.
  Дорога стала лучше, и мы вскоре выехали на шоссе, ведущее к Юме.
  Взошло солнце. Я почувствовал себя более спокойным и снова запел песенку «Кактус Лизи», потому что, как я вам уже говорил, эта песенка мне очень нравится.
  По-моему, до Юмы оставалось миль пятьдесят. Надо было как можно скорее добраться туда. Нужно срочно проверить там кое-что, потому что если та колоссальная идея, которая пришла мне в голову, имеет под собой основание, то моя работа закончится гораздо скорее, чем можно предполагать.
  Я закурил и снова взглянул на Полетту. Она сидела, привалившись к спинке сиденья, а закованные в наручники руки покоились на коленях.
  — Дай мне тоже сигарету, Лемми, — попросила она. Я прикурил еще одну сигарету и, откинувшись назад, сунул ей сигарету в губы.
  — А знаешь, Лемми, — произнесла она через некоторое время, — тебе не кажется, что ты здорово рискуешь? Ведь ты арестовал меня как свидетельницу. А мне что-то неизвестен закон, по которому федеральный агент может надеть наручники американке, находящейся на мексиканской территории, только потому, что эта женщина, по мнению этого неквалифицированного агента, может дать важные свидетельские показания. Я точно знаю, что у тебя нет против меня обличающих улик. Я только свидетельница и все. Ты не можешь предъявить мне обвинение в том, что я пыталась тебя убить, потому что я имею право стрелять в любого мужчину, тайком пробравшегося в дом ночью. Да, Лемми, думаю, что я сумею устроить тебе кучу неприятностей.
  Я взглянул на нее через плечо.
  — Слушай, Полетта, сиди-ка ты там спокойно и брось болтать всякую чепуху. Я забрал тебя не как свидетельницу или что-то в этом роде. Поэтому прекрати разговоры о том, что ты со мной сделаешь. Ты жестоко ошибаешься, и мне будет очень жаль тебя, когда тебе придется разочароваться в этом.
  — Хорошо, — ответила она. — Но если я не являюсь свидетельницей и если ты можешь забыть о том, что я стреляла в тебя, тогда позволь, милостивый государь, поинтересоваться, куда и зачем ты меня везешь?
  — О'кей, ягодка моя! Сейчас я тебе скажу. Везу я тебя в Палм Спрингс, потому что так нужно. А когда мы туда приедем, я предъявлю тебе обвинение в убийстве. Я обвиняю тебя в убийстве Грэнворта Эймса в ночь на 12 января, — сказал я ей. — Ну, как тебе это нравится?
  Глава 12
  АРЕСТ ОДНОЙ ИЗ ДАМ
  Когда я подъехал к дому Меттса в Палм Спрингсе, было уже одиннадцать часов вечера.
  Полетта как будто немного успокоилась. Очевидно, у нее созрел план, как оставить меня в дураках.
  Часа на полтора я сделал остановку в Юме. Позвонил оттуда Меттсу и рассказал ему кое-что о своих приключениях в Мексике. Так что он не будет особенно удивлен, когда я к нему заявлюсь. Кроме того, по телефону я урегулировал кое-какие дела с мексиканскими властями и с нашей конторой в Нью-Йорке. Потом я там немного отдохнул, дав Полетте тем самым возможность привести в порядок свой наряд и сделать прическу. Я не хотел оказаться в Палм Спрингсе засветло, чтобы кто-нибудь увидел Полетту. Я собирался пока держать ее в секрете.
  В конце концов мы прибыли, и я передал ее Меттсу.
  — Это Полетта Бенито, — заявил я ему. — Я обвиняю ее в преднамеренном убийстве Грэнворта Эймса. Я буду признателен тебе, если ты оставишь ее у себя в ожидании соответствующих документов из Нью-Йорка. Я думаю, что пребывание в одиночке в течение двух-трех дней принесет этой даме пользу. Она немного успокоится, настроится на более мирный лад и, может быть, заговорит.
  — Что ж, о'кей! — согласился Меттс.
  Он позвонил в полицию, чтобы прислали сержанта увести Полетту, и предупредил, что до получения других инструкций ее следует держать в полной изоляции.
  Я взглянул на Полетту. Красивая все же она женщина! Как я вам уже сказал, она сделала в Юме прическу, на ней был изящный костюм. Что и говорить, красавица!
  Она с достоинством обратилась ко мне.
  — Очень хорошо, — сказала она. — Можешь поступать как считаешь нужным, Лемми, . Но, уверяю тебя, я устрою колоссальный скандал в Федеральном бюро. Кроме того, я настаиваю на вызове моего адвоката. Есть возражения? Или вы, мистер Кошен, собираетесь срочно переделать Конституцию Соединенных Штатов, так как в нынешнем виде она вас, очевидно, не устраивает?
  — Нет, почему же, Полетта, я нисколько не возражаю против адвоката. Мистер Меттс пришлет вам завтра же утром самого лучшего в Палм Спрингсе. А что дальше? Конечно, вы будете красноречиво уверять, что это не вы убили Грэнворта Эймса. Что ж, валяйте, побеседуйте с законником. Только предупреждаю, никакого взятия на поруки, никаких сношений с внешним миром до тех пор, пока я не дам соответствующих указаний.
  Она с независимым видом улыбнулась мне, показав свои очаровательные зубки.
  Вошел полицейский, чтобы забрать ее, и остановился у двери.
  — Оревуар, Лемми, — выкрикнула она. — Какой же ты, оказывается, паршивый легавый. Надеюсь, ты не думаешь, что я действительно влюбилась в тебя? А? — Она с издевкой смотрела на меня.
  — Я? А я вообще никогда не думаю о женщинах, — огрызнулся я. — Пусть они сами думают обо мне. Что ж, до свидания, Полетта. Смотри, не делай ничего такого, о чем потом будешь сожалеть.
  Полицейский увел ее.
  Я рассказал Меттсу о ходе дела ровно столько, сколько считал нужным, а также поставил его в известность, как я собираюсь вести это дело дальше. Хороший парень Меттс, толковый, он сразу понял, что предлагаемый мною план — единственный способ добиться успеха. Поэтому он охотно согласился сделать все, о чем я его попросил.
  В конце нашего разговора он передал мне телеграмму, полученную из Нью-Йорка.
  Да, вот это здорово! Я ведь, кажется, говорил вам, что перед отъездом в Мексику я послал в нашу контору в Нью-Йорке телефонограмму. В ней я передал описание одежды, которая была на Генриетте Эймс вечером 12 января, когда она приезжала в Нью-Йорк на свидание с мужем. Я попросил также нашу контору проверить у горничной Мэри Дубинэ, действительно ли эта одежда была на Генриетте в тот вечер, и еще у ночного сторожа — так ли была одета женщина, которую он видел на пристани. И вот ответ.
  
  «Относительно вашей телефонограммы тчк Горничная Мэри Дубинэ зпт в настоящее время работающая у миссис Влафорд зпт Нью-Йорк зпт подтвердила зпт что именно эту одежду она упаковала в чемодан миссис Генриетты Эймс зпт когда она выезжала из Хартфорда зпт Коннектикут тчк Джеймс Фаргал зпт ночной стороою на пристани Коттон Уорф зпт подтвердил зпт что именно эти шляпка и пальто были надеты на женщине зпт когда она выскочила из машины зпт которая после этого упала в Ист Ривер вместе с Грэнвортом Эймсом зпт сидевшим на переднем сиденье машины тчк».
  
  Вот какой ответ я получил. Теперь мне совершенно ясна роль Генриетты в этом деле, и воображаю, как удивится эта прелестная дама, когда я в самом ближайшем будущем скажу ей кое-что, от чего у нее буквально голова пойдет кругом.
  Уже двенадцать часов ночи. Мы с Меттсом обо всем договорились и выработали подробный план, что нам делать в будущем. Меттс спросил меня, действительно ли я серьезно говорил об адвокате для Полетты? Я ответил, что не возражаю, если ее делом займутся хоть двадцать пять адвокатов, потому что я уверен, что когда это дело будет завершено, ей уже ни один из них не понадобится.
  Мы с ним выпили, я немного отдохнул и выехал на гасиенду Алтмира.
  Великолепная ночь. По дороге я думал, как много событий произошло с тех пор, когда я ехал по этой дороге в первый раз. Жизнь — забавная штука, с какой бы стороны на нее ни взглянуть.
  Вскоре я подъехал к закусочной, помните, в которой я уже раз побывал, она назвается «Горячие сосиски». Я зашел туда и заказал чашечку кофе. Обе красотки в белых куртках все еще продолжали обслуживать посетителей, а в углу сидела та самая толстая Анни, такая же пьяная, как и в первую нашу встречу. Она сидела за столом, тыкала вилкой в горячие сосиски и по ее лицу по-прежнему катились слезы.
  Рыжая девушка взглянула на меня, и глаза ее засияли.
  — А, мистер Кошен! — воскликнула она. — Как мы обрадовались, когда узнали, что вы сыщик. Мы хорошо помним, как вы приходили к нам в первый раз и нагородили тогда кучу всякой чепухи насчет того, что вы приехали из Мексики. Ой, какая, наверно, интересная работа у сыщиков!
  Я выпил поданный кофе.
  — Да, неплохая, милочка моя, и в то же время не такая уж она хорошая. Но, смотри, не шали, а то как бы я и до тебя не добрался.
  Я бросил на нее довольно вызывающий взгляд.
  — Да? — улыбаясь, сказала она. — Думаете, я буду возражать? Не так уж плохо быть арестованной таким симпатичным парнем, как вы.
  — Возможно, радость моя, — согласился я. — Но если речь идет о тебе, то я предпочел бы употребить это в несколько ином духе. Ну, пока, красавица.
  Я поехал дальше и по дороге все время думал о Генриетте. Незавидное у нее положение. Постоянно находиться на гасиенде под присмотром Перейры. Я вспомнил, как она на меня рассердилась тогда в полицейском участке, когда я попросил перечислить ее одежду и не разрешил ей курить. Каким нахалом я тогда ей показался. А вот после сегодняшней ночи Генриетта возненавидит меня окончательно. Ну, что ж, и раньше бывали случаи, когда женщины меня ненавидели…
  Вскоре показалась гасиенда. Неоновый свет вывески чуть мерцал, у входа стояло всего несколько машин. Вероятно, у них сегодня был выходной день. Я поставил машину, вошел через главный вход и прямо в гардеробной наткнулся на Перейру, который любезничал с привратницей. Увидев меня, он приветливо обратился ко мне.
  — Добрый вечер, сеньор Кошен, — приветствовал он. — Очень рад видеть вас вновь у нас. Здесь все спокойно, и если вы хотите видеть сеньору Эймс, то она наверху в игорном зале.
  — Вот и отлично, — ответил я ему. — Ты оказался надежным парнем, Перейра, и думаю, что ты мне вскоре понадобишься еще для одного дела.
  — Сеньор Кошен, все ваши друзья наверху, — продолжал он. — И Фернандес, и Мэлони, словом, все. И прошу вас, не платите за выпивку. Все, что вы здесь выпьете или скушаете, пойдет за счет фирмы.
  Я пошел в танцевальный зал. Там почти никого не было. У оркестрантов был такой вид, какой бывает у всех музыкантов, когда их никто не слушает. Я прошел через зал и стал подниматься по лестнице на деревянный балкон.
  Когда я поднялся на несколько ступенек, я вспомнил, что именно здесь я поднял серебряный шнурок от рубашки Сэйджерса. Я немного постоял молча, мысленно обещая Сэйджерсу достойно отомстить за него.
  Потом я поднялся на второй этаж и вошел в игорный зал. Там было человек двенадцать. Фернандес, Мэлони и еще четыре парня сидели за главным столом и играли в покер. Остальные, включая и Генриетту, стояли вокруг стола и наблюдали за игрой.
  Когда я вошел, Генриетта взглянула на меня. Я улыбнулся ей, но лицо ее как будто окаменело. Она демонстративно отвернулась.
  — Так-так, Генриетта, — сказал я ей. — Вы что же, даже не хотите сказать «добрый вечер» своему старому другу Лемми?
  — Я уже высказала вам все, что я о вас думаю, — ответила она с оскорбленным видом, — и буду вам очень благодарна, если вы воздержитесь от разговоров со мной. Я терпеть не могу вульгарных полицейских.
  — Что ж, по мне и это «о'кей», беби, — сказал я. — Только, возможно, прежде чем я еще закончу это дело, вы возненавидите полицейских еще больше. На вашем месте, Генриетта, — продолжал я, — не стал бы так дерзить, а то ведь я могу и рассердиться.
  Наступила тишина. Игра в покер прекратилась. Все уставились на меня и Генриетту. Мэлони вскочил со стула.
  — Послушайте, Кошен, — выкрикнул он. — Я, конечно, понимаю, вы должны делать свою работу, но даже если вы являетесь федеральным агентом, это не значит, что вы можете грубить миссис Эймс.
  — Да что ты говоришь, милок? — осадил я его. — Что ж, о'кей! Как вам будет угодно. Фернандес, — сказал я, — я хочу попросить тебя кое о чем. Спустись-ка, пожалуйста, вниз, там ты увидишь двух полицейских. Пригласи их сюда.
  — О'кей! — с готовностью согласился Фернандес.
  Он вышел из комнаты. Мэлони последовал за мной и с серьезным выражением лица обратился ко мне.
  — Что случилось, Кошен? — спросил он. — Вы собираетесь здесь произвести арест?
  — А ты как думал, Мэлони? — ответил я. — Это и есть моя работа: производить аресты. А зачем же, по-твоему, я здесь столько времени болтался, как не для того, чтобы, когда придет время, арестовать кого следует.
  Он ничего не сказал, но вид у него был по-прежнему очень серьезным. Я достал сигарету и пока ее раскуривал, отворилась дверь, и вошли Фернандес, Перейра, а позади них двое полицейских, которые, как мы условились с Меттсом, дожидались внизу.
  Атмосфера в комнате накалилась до предела. Все ожидали чего-то сверхъестественного. На лице Фернандеса играла злая усмешка. Он снова сел за стол и продолжал тасовать карты. Я повернулся к Генриетте.
  — Миссис Генриетта Эймс, — обратился я к ней. — Я являюсь федеральным агентом и предъявляю вам обвинение в преднамеренном убийстве вашего мужа, Грэнворта Эймса, вечером 12 января сего года на пристани Коттон Уорф в Нью-Йорк Сити. Я также арестовываю вас по обвинению в попытке пустить в обращение фальшивые государственные облигации на сумму двести тысяч долларов. Я передаю вас начальнику полиции Палм Спрингса, который будет держать вас в тюрьме в ожидании соответствующего запроса из полицейского управления штата Нью-Йорк. — Я повернулся к полицейским. — О'кей, мальчики, можете забирать ее.
  Генриетта не проронила ни слова, только побледнела, как смерть, и я видел, как дрожат ее губы. Мэлони выступил вперед и взял ее за руку. Потом повернулся ко мне.
  — Слушайте, Кошен, это грубо, — сказал он. — Это неправильно. Я думал…
  — Не надо, милок. Ты не мог ни о чем думать, так как тебе просто нечем думать. Но если ты уж такой герой, валяй, отправляйся с Генриеттой в Палм Спрингс.
  — Благодарю вас, — сказал он поспешно. — Я с удовольствием это сделаю.
  Он вышел вместе с Генриеттой в сопровождении полицейских.
  Я обратился к Перейре,
  — Мне нужно поговорить с тобой и с Фернандесом. Поэтому лучше закрой свое заведение, пускай все твои гости поскорей разойдутся.
  Перейра, Фернандес и все остальные покинули, зал. Минуты через три-четыре снизу донесся шум отъезжающих автомобилей, гости уехали. Я подошел к буфету и налил себе бокал виски. Минут через десять вошел Перейра и сказал, что все уехали и что нам лучше пройти в его кабинет, там будет удобней разговаривать. Я последовал за ним в кабинет. Там уже сидел Фернандес с сигарой во рту. На столе перед ним стоял стакан с виски.
  — Что ж, мистер Кошен, — сказал он. — Все вышло так, как я и предполагал. Я знал, что это сделала она.
  Перейра подал мне сигарету и дал прикурить.
  — По-моему, все сработано нами четко, — с гордостью заявил я. — С самого начала было совершенно ясно, что именно Генриетта была той женщиной, которая выскочила из машины Грэнворта и включила передачу, чтобы машина грохнулась в реку. Но до сегодняшнего вечера у меня не было доказательств этому. А сейчас я получил из Нью-Йорка телеграмму, в которой говорится, что горничная Мэри Дубинэ и ночной сторож с Коттон Уорф опознали ее одежду. Для меня этого вполне достаточно, и я считаю, что дело закончено.
  — Вы полагаете, что она занималась и печатанием фальшивых облигаций? — спросил Фернандес.
  — Нет, — ответил я. — Она не могла сама их печатать, это делал кто-то другой. Кто именно, мне пока неизвестно. Но когда я поговорю с ней в тюрьме завтра утром, у нее, вероятно, появится желание быть со мной несколько более откровенной, чем до сих пор.
  Фернандес встал и налил себе еще один бокал виски. Наблюдая за ним, я видел, что парень до смерти доволен собой.
  — А мне определенно жаль эту даму, — сокрушенно вздохнул он. — Она попала в ужасно неприятное положение, и, надо думать, ей будет очень трудно выкрутиться из него. Для этого надо иметь очень светлую голову.
  — Вот это справедливые слова, — поддержал я его. — Но женщин вообще всегда трудно понять и разгадать. Да, между прочим, Фернандес, — продолжал я, — что это у тебя была за гениальная идея назвать себя Фернандесом и приехать сюда сразу после смерти Грэнворта Эймса?
  Он взглянул на меня несколько растерянно.
  — Надо же мне было что-нибудь делать, — ответил он. — Я и раньше встречался с Перейрой, когда примерно год тому назад привозил сюда Эймса. А Фернандесом я стал называть себя потому, что это имя звучит более красиво, чём Термигло.
  Он довольно вызывающе посмотрел на меня.
  — Вас еще что-нибудь интересует? — спросил он.
  — Нет, — ответил я ему. — А в тот вечер, перед смертью Эймса, ты был выходной? Да?
  — Совершенно верно, — подтвердил он. — У меня был выходной день. Ну и что из этого?
  — Да так, ничего, — сказал я. — Просто я решил поинтересоваться, где ты был в это время. Вероятно, ты где-нибудь провел тот вечер, и, может быть, кто-нибудь тебя видел? Где?
  Он засмеялся.
  — Конечно, — сказал он. — Если вам это обязательно нужно знать, я могу сказать. С горничной Мэри ходил в кино. Я не знал, что вы потребуете от меня алиби.
  — Речь здесь не идет об алиби, Фернандес, — успокоил я его. — Просто мне интересно знать, кто и где был в тот вечер.
  Он бросил на Перейру быстрый взгляд. Я подошел к маленькому столику и налил себе еще бокал виски. И только я успел пригубить его, как раздался телефонный звонок. Фернандес взял трубку и кивнул мне.
  — Это вас, — сказал он. — Меттс, начальник полиции Палм Спрингса, просит позвать вас.
  — Эй, слушай, Лемми! — прогремел в трубку Меттс. — Здесь грозят свадьбой, и я не знаю, как мне поступить. Полагаю, что о'кей!
  — О чем ты говоришь, Меттс? — удивился я. — Кто на ком собирается жениться и почему? Какое это имеет отношение ко мне? Я думал, что у тебя там совершилось преступление или еще что-нибудь. Кто там у тебя рехнулся и решил окрутиться?
  — Генриетта с Мэлони. Когда их привезли сюда, Мэлони заявил, что ты арестовал Генриетту по обвинению в убийстве Грэнворта Эймса и за распространение фальшивых облигаций и что ты подлец. Он сказал мне также, что Генриетта в ужасном положении. У нее совсем нет денег, а тут еще ты оклеветал ее, обвинив в таких тяжких преступлениях, и он решил, что самое лучшее, что он может сделать, так это жениться на ней. Он утверждает, что уже говорил с ней по этому поводу и что он должен обязательно это сделать, чтобы хоть кто-нибудь мог о ней позаботиться, нанять адвоката и вообще поддержать ее. Генриетта настолько потрясена всем случившимся, что готова согласиться на все. Ну что я мог ему сказать? Оба они жители здешних мест и имеют право пожениться. Поэтому я позвонил в мэрию, и их сотрудник явится сюда примерно через полчаса, чтобы соединить их брачными узами. Но потом мне пришло в голову, что об этом надо поставить в известность тебя. Вот поэтому я и решил позвонить тебе, чтобы ты был в курсе дела.
  — Спасибо тебе, Меттс, — сказал я. — Я сейчас же еду к тебе и думаю, что немедленно же отменю эту свадьбу. Слушай, какого же черта затеял там Мэлони эту аферу? Он что, хочет превратить твое полицейское управление во дворец бракосочетаний?
  Но ты ничего им не говори до тех пор, пока я не приеду. Просто задержи эту свадебную церемонию и все. Ну, смотри, чтобы никакой свадьбы ни в коем случае не состоялось. Ты понял меня?
  Он сказал, что понял, и повесил трубку.
  — Фернандес, — сказал я. — Я вот все думал, почему это ты сначала так стремился жениться на Генриетте, потом вдруг совершенно неожиданно дал задний ход? Наверно, это произошло потому, что ты решил, что она замешана в деле с фальшивомонетчиками?
  — Именно поэтому, — с некоторой поспешностью подтвердил Фернандес. — А когда вы приехали сюда, я понял, что она имеет непосредственное отношение и к смерти Эймса. Вот я и раздумал жениться на ней.
  — Понятно, понятно, — сказал я. — Что ж, мне, пожалуй, пора ехать. Но вот что я еще должен сказать вам, ребята. Вероятно, я попрошу вас обоих совершить со мной прогулку в Нью-Йорк. Я хочу выставить вас свидетелями по делу Генриетты. Во всяком случае, окружной прокурор захочет выслушать вас.
  Перейра начал было что-то лепетать насчет того, что он не может оставить без присмотра свое заведение, но Фернандес остановил его возражения.
  — Если, по вашему мнению, мы должны ехать, мы, конечно, поедем, — сказал он. — Откровенно говоря, неплохо за казенный счет провести несколько дней в Нью-Йорке.
  — • О'кей! — поставил я точку. — Значит, будьте готовы завтра выехать со мной в Нью-Йорк. Если у вас есть какие-нибудь дела, займитесь ими сейчас же, потому что поедем мы рано утром. Ну, пока, ребята, завтра увидимся.
  Я сел в машину и примерно полмили ехал на полной скорости. Потом поехал помедленнее, потому что высматривал полицейского, который согласно уговору с Меттсом должен был прибыть сюда в мое распоряжение. Минуты через две я увидел его. Он сидел за деревом недалеко от дороги.
  — Поезжай как можно скорее на гасиенду Алтмира, но так, чтобы тебя никто не видел, — приказал я ему. — Внимательно наблюдай за гасиендой. Там сейчас только Перейра и Фернандес. Если они куда-нибудь поедут, следуй за ними, но я думаю, что они никуда не двинутся. Я вернусь примерно через час.
  Я поехал дальше. Я мчался так, как будто мне в штаны насыпали горячего свинца. Спешил я потому, что мне необходимо было во что бы то ни стало приостановить эту свадебную комедию.
  Но, как следует обдумав всю ситуацию, я решил, что в конце концов какое мне дело до того, что Генриетта выходит замуж за Мэлони? Мне-то ведь это совершенно безразлично. Правда, потом у этой дамы могут возникнуть кое-какие удобства в связи с этой свадьбой, но… Какое мне дело?
  Моя старушка мама часто говорила, что есть только одна вещь хуже одной женщины — это две женщины. Я считаю, что царь Соломон был просто чокнутый. Подумать только, возиться с четырьмя сотнями баб и при этом стараться угодить всей этой команде. Конечно, в древности мужчины были совсем другие. Настоящие мужчины! И если вы читали какую-нибудь историческую литературу, вы должны были заметить, что от столетия к столетию темперамент мужчин все больше и больше остывал. Возьмите хотя бы этого английского парня, Генриха Восьмого. Мы считаем, что он настоящий мужчина, потому что у него было шесть жен. Но по сравнению с царем Соломоном он просто сосунок. В самом деле, что такое шесть жен по сравнению с четырьмя сотнями?
  Приехав в полицейское управление, я сразу прошел к Меттсу. Он сидел за столом и, ожидая меня, курил трубку, которую он, вероятно, набил слегка подопревшим луком, потому что вонь в кабинете была страшная.
  — Что за чепуха с этой свадьбой Генриетты и Мэлони? — спросил я его.
  Меттс рассмеялся.
  — Ее привезли сюда вместе с Мэлони. Она, конечно, рвет и мечет по поводу того, что ее арестовали по обвинению в убийстве Грэнворта Эймса. Денег у нее нет, и она даже не может нанять адвоката. Вот Мэлони и решил, что если он женится на ней, он сможет оказать ей помощь. Он посоветовался со мной и я сказал, что не против. Поэтому я позвонил в мэрию, и они уже прислали своего служащего. Пусть их поженят.
  — Этого не нужно делать, — потребовал я. — Слушай, Меттс, арест Генриетты — это сплошная липа. Она никогда никого не убивала, но мне просто нужно было для пользы дела произвести этот арест. Ну-ка, отведи меня к жениху и невесте.
  Он встал, отложив в сторону свою трубку, чему я был несказанно рад, и отвел меня в соседнюю комнату.
  Кто-то успел поставить на стол цветы. Около стола стоял служащий из мэрии, готовый начать церемонию. Рядом — двое полицейских в качестве свидетелей и Генриетта с Мэлони.
  — Одну минутку, — вмешался я. — Боюсь, что мне придется прервать эту брачную церемонию, так как мне все это не нравится, не нравится даже сама идея этого.
  Я обратился к представителю мэрии и сказал ему, что мне очень жаль, что его побеспокоили, вытащив из постели в такой час, но никакой свадьбы не будет. Он тут же удалился, а с ним и оба полицейских.
  И тогда выступила Генриетта. Она спросила меня, кто я такой, чтобы приостанавливать чью бы то ни было свадьбу? У них есть разрешение Меттса, и они обязательно поженятся. По ее словам, я ее все время преследую, предъявляю ей ложные обвинения, и, если Мэлони настоящий мужчина, который может защитить ее от всяких посягательств, то она будет очень рада, если он примет соответствующие меры.
  Да, ребята. Здорово разошлась Генриетта. Глаза блестят. Чудо, как хороша!
  — Мне кажется, я в жизни никого так не ненавидела и не презирала, как вас, — крикнула она. — Я уже говорила вам, что считаю вас подлецом. И сейчас повторяю. Вы подлец!
  Наконец она замолчала, потому что буквально задыхалась от ярости.
  Тут выступил Мэлони.
  — Послушайте, Кошен, будьте благоразумны. Вы не имеете права прерывать свадебную церемонию. Кто-то же должен позаботиться о Генриетте. Она и так в ужасном положении, а так как вы еще всячески ухудшаете его, преследуете ее… И позвольте мне вам сказать…
  Я закрыл ему рот ладонью.
  — А теперь заткнитесь вы оба и слушайте меня внимательно, — сказал я им обоим. — Ты тоже можешь послушать, Меттс. Генриетта, постарайтесь понять все, что я скажу, и запомните это хорошенько, потому что это Очень важно.
  До какой степени вы меня ненавидите, это сейчас не имеет никакого значения. Я выполняю свою работу и делаю это по-своему. Может быть, Генриетта, когда все будет кончено, вы посмеетесь над собой, а пока что выслушайте меня и хорошенько запомните следующее. Ваш сегодняшний арест на гасиенде Алтмира был обыкновенной уловкой. Я сделал это нарочно, для того, чтобы расшевелить осиное гнездо. И если мой план удался, все будет в порядке. Я сделал все, чтобы Перейра и Фернандес поверили в этот спекталь, и предупредил их, что завтра я возьму их с собой в Нью-Йорк.
  О'кей! Сейчас я возвращаюсь на гасиенду, но, прежде чем уеду, я хочу кое-что сказать вам, Генриетта, и вы хорошенько это запомните. Сегодня ночью, после того, как я вернусь, вы встретитесь с миссис Полеттой Бенито, женщиной, находившейся в любовной связи с вашим мужем. Между прочим, у этой женщины находятся подлинные облигации на двести тысяч долларов.
  Теперь слушайте дальше. Я собираюсь предъявить обвинение в убийстве Грэнворта Эймса этой самой Полетте Бенито. И попытаюсь доказать это. Грэнворт Эймс мог быть убит одной из двух женщин, потому что только эти две женщины виделись с ним вечером 12 января. Одной из них были вы, другая — Полетта.
  Я хочу вычеркнуть Генриетту Эймс из списка подозреваемых и сделаю это. Я собираюсь заявить, будто мы проверили и установили в Нью-Йорке, что Генриетта не могла убить Грэнворта Эймса потому, что уехала из Нью-Йорка на поезде, отошедшем от вокзала за пять минут до того, как ночной сторож на пристани Коттон Уорф увидел машину Эймса. И собираюсь заявить, что контролер билетов и проводник поезда опознали по фотографии Генриетту и подтверждают, что она выехала из Нью-Йорка именно этим поездом.
  Все поняли, Генриетта? Вы вернулись в Хартфорд поездом, который отправился с нью-йоркского вокзала в 8.40. Поняли? Смотрите, не забудьте.
  Она с любопытством взглянула на меня. Бедняжка страшно устала, и казалось, что она вот-вот расплачется.
  — Хорошо, Лемми, — сказала она. — Я ничего толком не понимаю, но все запомню и постараюсь ничего не забыть.
  — О'кей! — подвел я итог. — А теперь я сматываюсь… — Я повернулся к Меттсу и сказал ему: — Генриетта уже больше не находится под арестом, но я не хочу, чтобы она отсюда выходила. Пусть оба подождут меня здесь.
  Когда я подошел к двери, я снова взглянул на Генриетту. Она улыбалась, глядя мне вслед.
  — Когда я вернусь, милочка моя, я расскажу вам, почему я не дал вам выйти замуж.
  Глава 13
  КАНДИДАТЫ НА ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ УБИТЫ ПРИ АРЕСТЕ
  Пожалуй, я был чрезвычайно рад, что Генриетта не вышла замуж за Мэлони.
  По дороге на гасиенду Алтмира я вдруг начал ни с того ни с сего философствовать . по поводу женщин. Я уже говорил вам, что ценю в женщинах многие качества, но среди них есть такие, которые не могут не вызывать беспокойство.
  Женщина так и норовит что-нибудь натворить, набедокурить. Они как пиротехнические ракеты. Возьмите самую обыкновенную честную семейную женщину и примешайте к ней хотя бы небольшую дозу любви, и женщина сразу ошалевает. А когда женщина ошалевает, она непременно вовлекает в дикую авантюру какого-нибудь парня, просто так, для компании. Меня никогда не беспокоят поступки женщины, меня беспокоит то, на какие поступки она толкает мужчин.
  Некоторые считают, что разница между мужчиной и женщиной столь незначительная, что о ней не стоит и говорить. Не верьте этим людям, они заблуждаются. Разница очень и очень большая. Мужчина в своих поступках руководствуется разумом, а женщина инстинктом, и в девяти случаях из десяти женский инстинкт зависит от того, в каком настроении она встала сегодня с постели.
  По-моему, Генриетта согласилась выйти замуж за Мэлони только потому, что у нее были большие неприятности. Друзей никаких, а тут еще я как черт привязался к ней с разными обвинениями. Вот она и решила выйти замуж за Мэлони. Он хороший парень, возьмет на себя все заботы и будет играть роль амортизатора между ней и всем остальным презренным миром.
  Ерунда, не так-то уж хорошо ей было бы с Мэлони. А почему? Помните, я рассказывал вам, что, когда я шуровал в спальне Генриетты, я увидел там целый полк башмачков, выстроившихся в ряд? Вот эти самые башмачки совершенно определенно свидетельствуют о том, что Генриетта — дама высшего класса, экстра! А Мэлони?
  Хотя он и хороший парень, но все же он с Генриеттой не одного поля ягода. Он и близко-то к ней не стоял. А потом он думает, что действительно влюблен в Генриетту, а на самом деле он ее не любит. Если бы он по-настоящему любил ее, он не позволил бы мне так издеваться над ней. Он должен был бы предпринять какие-нибудь шаги.
  Как же я буду рад, когда все это закончится. Вы сами понимаете, что за исключением пары часов сна в Юме я фактически держусь на ногах три дня и три ночи, а вы знаете, как я люблю поспать.
  Когда я был примерно в полумиле от гасиенды, я свернул с дороги, поставил машину за кустами и пошел к дому. По дороге я наткнулся на мотоцикл, а в нескольких ярдах от него сидел полицейский.
  Он сказал мне, что из гасиенды никто не выходил, кроме Фернандеса, который вывел из гаража машину и поставил ее перед главным входом. Он видел также, как Перейра и Фернандес погрузили в машину какие-то вещи. Да, кажется, мой план вполне удался.
  Я не видел необходимости держать здесь этого полицейского и поэтому приказал ему, чтобы он уматывался обратно в Палм Спрингс. Когда он уехал, я подкрался к двери с задней стороны гасиенды. Насколько я помню, это была та дверь, которая вела в кладовку, где в холодильнике я нашел труп Сэйджерса. Дверь была заперта, но, повозившись пару минут, я открыл ее.
  Я прошел по коридору и попал в кладовку, а оттуда потихоньку поднялся по лестнице к двери, ведущей в бар. Она была закрыта. Я чуть-чуть приоткрыл ее и заглянул в щелочку.
  Прямо передо мной была танцплощадка гасиенды. Огни были погашены. Отсюда мне хорошо была видна дверь, ведущая в кабинет Перейры на противоположной стороне. Дверь была приоткрыта, и в щель пробивалась полоска света. Мне хорошо были слышны голоса Перейры и Фернандеса, которые о чем-то оживленно разговаривали.
  Я закурил сигарету и, пряча ее за дверью, чтобы они не увидели огонек, подождал минут десять. Я все время слышал их голоса. Потом Фернандес чему-то громко рассмеялся, после чего дверь открылась, и он показался на пороге. Фернандес курил сигарету и, как обычно, был, видимо, чертовски доволен собой.
  Потом он опять вернулся в кабинет Перейры и через минуту вышел оттуда с чемоданом в руке. Он прошел вдоль балкона к тому месту, где балкон кончается и начинается главная лестница. Я думал, что он направляется в последнюю комнату. Оказывается, нет, он прошел мимо. Наконец он дошел до огромной картины, висевшей на стене.
  С минуту он постоял около этой картины, ожидая, когда из кабинета выйдет Перейра. Потом оба взялись за картину, сняли ее с крючков на стене, на которых она висела, и поставили ее на пол. Оказалось, что за картиной в стене находилась потайная дверь.
  Перейра вернулся в свой кабинет и запер его. Фернандес скрылся за потайной дверью. Я вышел в бар, осторожно прошел через танцплощадку и стал подниматься по лестнице, держа наготове свой револьвер.
  Я действовал быстро и тихо, и Перейра впервые обнаружил мое присутствие только тогда, когда я уже стоял на пороге его кабинета, наставив на него револьвер. С этого места мне хорошо была видна дверь, за которой скрылся Фернандес, и в случае его появления я сразу заметил бы его.
  Перейра страшно удивился моему появлению. Рот его широко раскрылся, а на лбу выступили капли пота.
  — Ну, Перейра, — сказал я ему. — Кажется, плохи твои дела. Думаю, что тебе и твоему дружку предстоит расплатиться за все. А теперь послушай моего совета и делай все, что я тебе скажу, иначе тебе будет еще хуже. У тебя ключ от этой двери?
  Он мотнул головой и достал ключ из своего кармана. Я взял его.
  — О'кей! — сказал я. — Сейчас я тебя запру здесь, и ты сиди спокойно, пока я за тобой не приду, иначе я здорово рассержусь. Ну, пока, дорогой, скоро увидимся.
  Я вышел из кабинета и запер за собой дверь. Я правильно сделал, что запер его там, так будет безопаснее. И он, безусловно, не будет пытаться что-то предпринять. Не такой он парень. Он и так до чертиков перепугался.
  Я начал потихоньку подкрадываться к двери, за которой исчез Фернандес, все время держа наготове свой револьвер. Я пролез в эту дверь и очутился в маленькой комнатке. На полу стоял фонарь, и при свете его я увидел в углу налево винтовую лестницу, ведущую куда-то вниз.
  Я спустился по этой лестнице и очутился в длинном каменном коридоре. Я решил, что этот коридор идет под землей из главной комнаты гасиенды прямо к задней стене гаража. Вероятно, раньше это был обыкновенный подвал для хранения продуктов и прочего хлама. Во всяком случае, это было удобное место для тайника.
  Я пошел по коридору, в конце которого оказалась деревянная дверь. Снизу из-под нее пробивалась узкая полоска света. Я толкнул дверь. Это был каменный подвал. С потолка светят две лампочки. В противоположном углу Фернандес укладывает в чемодан какие-то бумаги. С левой стороны стоят два огромных печатных пресса, а с другой стороны, на полке, целое нагромождение всяких коробочек, бутылочек, кисточек, трафаретов и разных принадлежностей.
  Что ж, и здесь я оказался прав.
  — Ну, Фернандес, руки вверх! — крикнул я. Он резко повернулся ко мне. Я показал ему свой револьвер.
  — Спокойней, старина, — продолжал я. — Излишнее волнение тебе нисколько не поможет. И ты сейчас поймешь, насколько легче была бы у вас с Перейрой жизнь, если бы вы более метко прицелились в меня в ту ночь, когда я возвращался в Палм Спрингс. Я все время знал, что это был ты, но на время мне захотелось создать у тебя впечатление, что я подозреваю в этом Генриетту. И, по-моему, я в этом преуспел.
  А теперь подойди к той стенке, — приказал я. — Советую тебе не шевелиться. Малейшее твое движение, и я выдам тебе такую же порцию свинца, какую ты выдал Сэйджерсу, подлец ты этакий.
  Он поднял руки вверх и пошел к стене, на которую я ему указал, искоса поглядывая на меня.
  — Слушай, какого черта ты тут все это затеял, Кошен? — пробурчал он. — Тебе этот номер так не пройдет. Ты не можешь…
  — А заткнись ты и делай то, что тебе приказывают. Иначе я пристрелю тебя на месте. Мне бы не очень хотелось делать это, потому что не стоит лишать электрического стула такого отличного клиента. И в тот час, когда тебя будут поджаривать на нем, я на радостях выпью огромный стакан виски. Повернись лицом к стене, держи руки над головой и стой спокойно, иначе я превращу твою спину в решето.
  Он сделал все так, как я ему приказал.
  Я заглянул в чемодан, который он укладывал. Вы, ребята, никогда не видели в жизни столько денег. Там были акции, тысячедолларовые ассигнации, сертификаты, государственные облигации и вообще все, чего хочешь. Я взял несколько штук, подошел к свету и внимательно рассмотрел их.
  Отличная работа!
  — Значит, дела обстоят так, Фернандес, как я и думал, — сказал я ему. — Надо сказать, что вы с Перейрой самые настоящие ослы. Я нарочно сказал вам сегодня ночью, что собираюсь завтра забрать вас с собой в Нью-Йорк в качестве свидетелей. Поэтому я был уверен, что вы обязательно будете прятать всю эту канцелярию, чтобы в ваше отсутствие никто ничего не мог найти. Я рассчитал, что если через определенное время вернусь, то поймаю вас на месте преступления. Что ж, как видишь, так и получилось.
  Вероятно, ты сейчас будешь говорить, что здесь не было никакого печатания фальшивых бумаг, а если было, тебе об этом ничего не известно. Никто тебе не поверит. А между прочим, вы остроумно придумали с этими фальшивками. Вам очень легко было сбывать их вашим клиентам, которые напивались до такой степени, что не могли отличить настоящие ассигнации от фальшивых. Неплохая идея. Но теперь всему пришел конец. Ну, давай, пошли.
  Я повел Фернандеса наверх и протолкнул его сквозь дверцу на балкон. Затем отпер дверь в кабинет Перейры и завел его туда. После этого я снова запер дверь за собой, а ключ положил себе в карман.
  Перейра сидел за столом в той же позе. Бедняга, видимо, насмерть был перепуган. Я обыскал Фернандеса, забрал у него револьвер и велел ему сесть рядом с Перейрой. В ответ он облил меня потоком отборной брани.
  — Я должен был бы раньше сообразить, — сказал он. — Я должен был догадаться, что все, что ты наговорил нам насчет нашей поездки в Нью-Йорк в качестве свидетелей, все это сплошная липа.
  — Ты чертовски прав, Фернандес, — посочувствовал я ему. — Котелок у тебя действительно на сей раз не сварил. Как же легко вы попались на мою удочку, ребята. Сегодня ночью я отлично разыграл сцену ареста Генриетты по обвинению в убийстве Грэнворта Эймса и в распространении фальшивых облигаций. И вы попались, ребятки. Вам ужасно понравилась эта идея: оклеветать бедную женщину, свалить на нее все ваши преступления. Каким же простаком вы меня считали!
  Вы считали, что вам удастся вывернуться? Нет, братишки, шалишь, не удалось! Вы совершили роковую ошибку, и теперь поплатитесь за это.
  Перейра обхватил голову руками. Парень он явно конченый. А Фернандес засунул руки в карманы и с нахальной улыбкой откинулся со стулом назад.
  — Вы — самые низкие подлецы, которых мне когда-либо приходилось встречать, — продолжал я. — Но я хочу вас кое в чем просветить. Я еще не встречал на свете ни одного мошенника, который не считал бы себя слишком умным. И именно поэтому они всегда попадаются. То же самое произошло и с вами. А ваши подельники Лэнгтон Бэрдль, Мэри Дубинэ, горничная Генриетты, и ночной сторож Джеймс Фаргал такие же ослы, как и вы сами. Собственно, они-то и выдали вас. Может быть, вы хотите знать, каким образом? Пожалуйста, сейчас я вам все расскажу.
  Вы помните, как я вызывал вас в полицейское управление Палм Спрингс в тот вечер, когда допрашивал Генриетту относительно того, в какой одежде она была вечером 12 января? Ты, очевидно, помнишь, Фернандес, что я показал тебе описание одежды и сказал, что я собираюсь послать его в Нью-Йорк. Если Мария Дубинэ и Джон Фаргал опознают эту одежду, то это явится для меня доказательством того, что женщина, сидевшая в машине Грэнворта Эймса, была Генриетта. Ты помнишь это?
  Ну так вот, я тогда не сказал вам, ребята, одной небольшой детали. Я не сказал вам, что изменил кое-что в этом списке, так сказать, внес в него некоторые поправки. Это была уже не та одежда, о которой говорила мне Генриетта. В тот вечер на ней было пальто из черного персидского каракуля и такая же шапочка, а в списке, который я показал тебе и послал в Нью-Йорк, было написано, что на ней была коричневая кожаная шляпка и шубка из ондатры.
  И эти сопляки — Мэри Дубинэ и ночной сторож — попали в мою ловушку. Оба подтвердили, что именно так была одета Генриетта вечером 12 января, когда был убит Грэнворт Эймс. И этого для меня было вполне достаточно. Этим они все сказали. Значит, в тот вечер в машине была не Генриетта, а другая женщина, а именно ваша очаровательная подружка Полетта Бенито! И мне стало ясно, что все вы — одна шайка. Именно ты сообщил своим нью-йоркским дружкам, что им следует говорить насчет одежды Генриетты. Ну, как вам это нравится?
  Они ничего не ответили.
  Перейра застонал и начал рыдать. Он почему-то буквально обливался потом. Кажется, он вполне созрел и можно было приниматься за него. Я подошел к столу, налил большой стакан виски и подал его Перейре.
  — Ну-ка, выпей это, старина, — сказал я. — Пока у тебя еще есть возможность выпить. Думаю, что перед тем, как поджарить тебя на электрическом стуле, тебе вряд ли поднесут стаканчик.
  Он умоляюще взглянул на меня.
  — Сеньор, меня не за что поджаривать. Я ничего не сделал. Я никого не убивал.
  — Слушай, парень, — сказал я ему. — По-моему, ты достаточно умен, чтобы понять, в какое неприятное положение ты попал. И если ты действительно неглуп, то можешь максимально облегчить свою судьбу. Сейчас меня не интересуют фальшивые облигации. Я знаю, что они были напечатаны здесь, и вообще мне о них все известно. В настоящий момент меня интересует другое.
  Кто-то из вас двоих убил Джереми Сэйджерса, и, по-моему, я знаю, кто это сделал. Я догадался. Ну, так вот. Парня, который убил его, конечно, поджарят, а второй может оказаться более удачливым и может отделаться
  сроком от пяти до двадцати лет лишь за соучастие в печатании фальшивых бумаг.
  Я сделал паузу, закурил сигарету и дал возможность этим парням переварить мои слова. Потом продолжал:
  — Так вот, ребята, вы должны решить, кто из вас будет за что отвечать. Если один из вас донесет на другого, это будет о'кей! В противном случае я вас обоих арестую по обвинению в убийстве Сэйджерса, и, если суду не понравятся ваши морды, он может решить, что посадить на электрический стул нужно обоих. Но предупреждаю. Один из вас может избегнуть этой участи. Поэтому вот вам мой совет. Подумайте хорошенько, вспомните, кто именно из вас убил Сэйджерса, и, между прочим, имейте в виду, что суд вполне может за одно это убийство решить поджарить сразу две задницы.
  Фернандес продолжал раскачиваться на задних ножках стула. Поглядев на меня, он презрительно фыркнул.
  Но Перейра чувствовал себя не так хорошо. Он еще больше вспотел, руки у него тряслись. Думаю, что через минуту другую он расколется. И я оказался прав. Не прошло и минуты, как он заговорил.
  — Я никогда никого не убивал, сеньор, — начал он. — Я никогда в жизни никого не убивал, никогда в жизни. У меня в руках никогда не было оружия. Я говорю истинную правду. Я не убивал Сэйджерса.
  — Значит, ты не убивал его? — спросил я. — Что ж, отлично, Перейра. А теперь послушай меня. Сейчас говорить буду я, а от тебя требуется только одно, произносить слово «да», если я буду говорить правильно, а после этого в полицейском управлении Палм Спрингса ты подпишешь свои показания.
  Я бросил окурок, подошел к маленькому столику и налил себе стакан виски. Я был очень доволен тем, как идет дело. Пожалуй, если и дальше так пойдет, то я через пару часов все закончу. Я снова сел и закурил сигарету.
  — Вот какое дело, Перейра, — начал я. — Когда меня назначили расследовать дело о фальшивых облигациях, то я побывал у Лэнгтона Бэрдля в Нью-Йорке, и, вероятно, он немедленно же сообщил вам, что федеральные власти занялись этим делом. Но он известил вас не только об этом. Он где-то нашел мою фотографию в газете и вырезал ее. Эту фотографию я нашел в мусорном ящике в кладовой за баром, где в холодильнике был спрятан труп Сэйджерса. Сбоку на фотографии было напи— сано: «Вот этот парень». Бэрдль послал ее сюда Фернандесу, чтобы, как только я сюда приеду, вы бы знали, кто я такой.
  О'кей! Я приехал сюда в полной уверенности, что меня здесь никто не знает. Затем мы разыграли здесь с Сэйджерсом сцену, чтобы дать ему возможность сообщить мне все сведения, которые ему удалось здесь собрать. А вы все знали. Вы знали и кто я такой, и что Сэйджерс работает на меня.
  В тот вечер вы рано закрыли свой ресторан, Сэйджерс подошел к Перейре и сказал то, что я ему велел, будто какой-то парень в Мексике оставил ему наследство, поэтому он должен уволиться и поехать за ним в Ариспе. Он попрощался с вами, вышел из комнаты, прошел по балкону и стал спускаться по лестнице. И тут Фернандес решил, что Сэйджерс может слишком много знать и поэтому его надо убрать. Сначала он выстрелил ему в ногу. Сэйджерс упал на ступеньке, и Фернандес сделал еще два выстрела, но и этими выстрелами он не прикончил Сэйджерса. Тогда он подошел к нему ближе и выстрелил в упор. Только после этого Сэйджерс умер. Тогда Фернандес нагнулся и потянул его за серебряный шнурок. Тесемка оборвалась. Потом я нашел ее на одной из ступенек лестницы. Тем временем Фернандес взвалил Сэйджерса на плечи, оттащил его к холодильнику и спрятал его в нем.
  Я сделал паузу и посмотрел на Перейру. Тот заливался горючими слезами.
  — Ну, парень, правильно ли я говорю?
  Он не мог выговорить ни слова, только утвердительно кивнул головой. Фернандес зло посмотрел на него.
  — Ты, олух, лучше помолчи. Ты сам не понимаешь, что здесь происходит. Этот проклятый легавый заставит тебя сказать то, что ему нужно.
  — Послушай, Фернандес, — обратился я к нему. — Мне бы не хотелось поступать с тобой слишком жестоко. Но вспомни, мы с тобой уже сталкивались один раз, и я тебе пообещал, что, если ты еще раз встанешь на моем пути, тебе не поздоровится. Так что лучше заткни свою глотку и помолчи, как убитый.
  О'кей! Перейра, — продолжал я, обращаясь к нему, — значит, Фернандес убил Сейджерса. Значит, так. А теперь скажи мне ты, Фернандес, поскольку жаждешь поговорить, скажи-ка мне, где ты закопал его труп?
  — Ерунда, — сказал Фернандес, — я не собираюсь ничего говорить тебе, не дождешься от меня ни слова. И вообще я не понимаю, о чем тут речь. Я не буду тебе отвечать до тех пор, пока не вызову своего адвоката.
  Я рассмеялся.
  — Вы, ребята, меня прямо-таки с ума сведете с вашими адвокатами, — сквозь смех сказал я.
  Наконец Перейра обрел дар речи.
  — Я скажу вам правду, сеньор. Все, что вы говорили, — правильно. Это Фернандес убил Сэйджерса. Он считал, что Сэйджерс слишком много знает. Он похоронил его за гаражом. Я сам видел.
  Я взглянул на Фернандеса. С циничной улыбкой он по-прежнему раскачивался на ножках стула взад и вперед. И вдруг, как бы для того, чтобы удержаться и не упасть, он схватился рукой за стол. Но он преследовал отнюдь не такую невинную цель. Откинувшись назад, он схватился за ящик письменного стола. Ящик открылся. Фернандес быстро выхватил оттуда пистолет-автомат и всадил из него четыре пули в Перейру. Перейра застонал и повалился на стол. И в тот же момент я привел в действие свой револьвер и загнал Фернандесу прямо в грудь две пули.
  Он упал со стула и хотел что-то сказать. Но изо рта у него потекла красная струйка.
  — Ерунда, фараон, — прохрипел он. — Тебе не удастся поджарить меня. Ты… — Он умер.
  Перейра тоже не шевелился. Наверно, тоже готов. Да, так и есть. Я увидел остекленевшие глаза.
  Я стоял и смотрел на них. Вот два осла, которые считали себя всемогущими. Они думали, что им все дозволено. Фернандес, у которого за душой не было ничего, кроме револьвера и крепких мускулов, и жалкий Перейра, плетущийся за ним, как хвост. И всегда таких парней ожидает такой конец. Они кончают жизнь, как эти двое, или на электрическом стуле.
  Мне стало тошно смотреть на них.
  Я перешагнул через Фернандеса, подошел к телефону и позвонил Меттсу.
  — Эй, Меттс, — сказал я ему. — Я говорю из филиала морга, потому что никак больше нельзя назвать заведение, где я нахожусь. Здесь два трупа, и, пожалуй, тебе следует забрать их отсюда до утра.
  Я рассказал ему все, что произошло. Он не проявил особого удивления и только заметил, что, пожалуй, своим выстрелом в Перейру Фернандес избавил меня от многих утомительных хлопот.
  Я спросил его, как у него там дела. Он ответил, что все превосходно. Генриетта сидит, болтает с Мэлони и никак не может понять, что я задумал. Мэлони проявляет героические усилия в борьбе со сном, раскладывая пасьянс.
  — Отлично, — сказал я. — Теперь у меня к тебе просьба. Пришли-ка сюда полицейских, пусть они выкопают труп Сэйджерса, а я скажу тебе, где он находится. И пусть похоронят его с почестями.
  — О'кей, Лемми! — сказал он. — Ну и темпы же у тебя. Слушай, а долго нам еще тут тебя дожидаться? Пора бы уже и на покой. Между прочим, у тебя бывает когда-нибудь такое состояние, когда ты хочешь спать?
  — О'кей, шеф! Все в порядке, — успокоил я его. — Игра заканчивается. Мне остается только съездить на квартиру к Генриетте и пошарить там немного. Как только я найду то, что мне нужно, сейчас же еду к вам. Думаю, это займет не более сорока минут. Кстати, Меттс, а как поживает моя милая подружка Полетта?
  — Неважно, — ответил он. — У нее такое же настроение, как у кошки, страдающей зубной болью. Я навещал ее полчаса тому назад. Замучила надзирательницу всякими просьбами. Требует адвоката. Я завтра с утра первым делом займусь этим. Но сейчас, кажется, она успокоилась и лежит.
  — Отлично. Слушай, Меттс, и я надеюсь, что это моя последняя просьба к тебе. Примерно через полчаса забери Полетту из тюрьмы и привези ее к себе в гостиную. Если она будет брыкаться, надень браслетки. Но только смотри, чтобы она до моего приезда не встретилась ни с Генриеттой, ни с Мэлони. Как только я вернусь, я быстренько проверну все это дело.
  — О'кей, дружище! — сказал он. — Все будет сделано. До скорого свидания, Лемми.
  Я повесил трубку, выпил стаканчик виски и закурил сигарету. Что-то она не показалась мне особенно вкусной.
  Потом я привел все в относительный порядок. Усадил Фернандеса обратно на стул. Перейру тоже устроил поудобнее. Бросил на них последний прощальный взгляд и ушел.
  Ночь по-прежнему была великолепной. Я чувствовал себя отлично. Но здорово устал. И все-таки я поехал к дому Генриетты.
  Там я изо всех сил начал барабанить в дверь. Никто не откликнулся. Значит, служанка куда-то ушла. А может быть, она боится сидеть одна в темноте.
  Я осторожно открыл дверь и сразу же поднялся в спальню. Опять этот чудесный запах гвоздики. Люблю я этот запах. Справа от меня все те же выстроившиеся в ряд башмачки. Тут и там на них сверкали серебряные пряжки и другие украшения. И опять через спинку стула перекинут ее халат.
  Мне почему-то очень нравится быть в этой комнате. Я считаю, что по обстановке в комнате всегда можно судить о хозяине. Но, кажется, я становлюсь сентиментальным.
  Надо приниматься за работу. Я обыскал всю квартиру и, когда уже совсем потерял надежду, вдруг нашел то, что искал. В углу платяного шкафа я обнаружил целую папку с письмами. Перерыв всю кучу, я нашел письмо от Грэнворта Эймса.
  Я поднес его к свету и внимательно прочитал, положил его в карман, сел в кресло, на спинке которого висел ее халат, и кое-что обдумал.
  Потом вышел, запер за собой дверь, сел в машину и поехал в Палм Спрингс.
  Как говорится, дело в шляпе. Письмо Эймса явилось завершающим штрихом.
  Жаль только, что не придется увидеть, как поджаривали бы Фернандеса. Такого парня надо было обязательно усадить на электрический стул. Ну что ж, надеюсь, что в нью-йоркской тюрьме найдутся еще кандидаты, которым предстоит совершить эту небольшую завершающую жизнь прогулку из камеры смертников. Тогда я вполне могу устроить себе колоссальную выпивку по поводу их бесславной кончины.
  Я опять запел песенку «Кактус Лизи».
  Глава 14
  ВО ВЛАСТИ РАССВИРЕПЕВШИХ ДАМ
  Я разглядываю их.
  Мы сидим в гостиной у Меттса. Сейчас без двадцати четыре. В углу в огромном кресле сидит сам хозяин с таким видом, будто наше свидание его абсолютно не интересует. Справа на диване — Генриетта и Мэлони, а в дру— гом конце комнаты на стуле — Полетта, и сидит она с такой улыбочкой, как будто все мы, кроме нее, рехнулись.
  Все тихо. Царит уютная атмосфера. Меттс погасил люстру, и в комнате горит только бра, как раз над головой Полетты. Кстати, она как всегда роскошно выглядит.
  Я уже неоднократно говорил, какие все-таки интересные создания эти женщины. Возьмите хотя бы Полетту. Красавица, с отличной фигуркой, точеной высокой грудью, делающей ее еще пикантнее. Жить бы ей, да жить, как все женщины… Так нет, она обязательно должна ввязаться в какую-нибудь историю.
  Я часто задумывался, с чего это женщины вдруг возьмут да и свихнутся? Какая-то особая муха, что ли, их кусает? Ведь нет ни одного самого грязного преступления, причиной которого не являлась бы женщина. И тот француз, который говорил: «Странные эти женщины», был абсолютно прав. Ведь, действительно, сколько я на своем веку распутал преступлений! И насчет всех их участниц это изречение оказалось справедливым. Но, возможно, именно это и придает интерес нашей жизни.
  Я оглядел по очереди всех присутствующих и улыбнулся.
  — Ну, — сказал я, — вот вам и, как говорится, конец романа. Боюсь, что эту финальную сценку я организовал несколько необычным методом, и, опять же, Полетта все еще без адвоката. Но не беспокойся, Полетта, я тебе не буду задавать никаких вопросов и не буду требовать письменных показаний. Что ты будешь делать, а что не будешь — это все целиком будет зависеть от тебя самой.
  Я взглянул на Генриетту.
  — Золотце мое, вам досталось больше всех. Я понимаю, что я очень грубо и жестоко поступил с вами, но это был единственный способ добиться результатов в расследовании этого запутанного дела. Когда я в полиции Палм Спрингса допрашивал вас относительно вашей одежды, я просто разыгрывал сцену. И сцена эта была предназначена для Фернандеса и Перейры. Мне нужно было поехать по кое-каким делам в Мексику; я хотел усыпить их бдительность, заставить их поверить, что дело закончено, что именно вы и есть та женщина, которую я собираюсь арестовать за убийство Грэнворта Эймса.
  Теми же мотивами я руководствовался и тогда, когда арестовал вас по обвинению в этом убийстве. Я хотел, чтобы они убедились, что в отношении вашей виновности у меня нет никаких сомнений и что им придется ехать со мной в Нью-Йорк только в качестве свидетелей. Сделал я это потому, что знал, что в этом случае они перед отъездом постараются ликвидировать свою типографию. Я знал, что печатный станок должен находиться где-то там, на гасиенде, но мне нужно было, чтобы они показали мне, где именно, и чтобы я обязательно застал их на месте преступления. Поэтому я приношу глубочайшие извинения, леди, но я думаю, что, когда я закончу свой рассказ, вы все поймете сами и простите меня. Генриетта мило улыбнулась мне.
  — Все в порядке, Лемми, — сказала она. — В свою очередь, я прошу вас извинить меня за грубость. Я должна была давно догадаться, что вы слишком умны, чтобы подозревать меня в убийстве.
  — Итак, я сейчас расскажу вам очень длинную историю, и прошу вас слушать меня внимательно. Особенно это относится к тебе, Полетта, потому что ты очень скоро поймешь, что между тобой и остальными присутствующими здесь существует большая разница.
  Я уже говорил, что с точки зрения закона эта наша встреча является несколько необычной, но я созвал ее ради тебя, Полетта. Когда ты все здесь выслушаешь, ты сможешь, вернувшись в камеру, все спокойно обдумать. Особенно подумай над тем, что ты завтра утром будешь говорить своему адвокату.
  Итак, Фернандес и Перейра мертвы. Перейра начал давать показания против Фернандеса, и Фернандес пристрелил его. Так вот.
  Оба они были связаны с Грэнвортом Эймсом в деле печатания фальшивых денег, облигаций и других денежных документов. Грэнворт Эймс был их боссом в этом деле.
  Он великолепно устроился, выдавая себя за игрока на бирже, где он изредка действительно поигрывал. Когда на бирже дела шли хорошо, все было о'кей. Если он проигрывал, то он пополнял свою кассу фальшивыми деньгами, которые печатались на гасиенде. Гасиенда Алтмира, которую он построил и заложил Перейре, была их главной штаб-квартирой и типографией.
  Фальшивые деньги, которые делал Перейра, очень легко было сплавлять в игорном зале. Подвыпившие игроки редко внимательно рассматривают деньги, которые они выиграли или получили как сдачу. В большинстве случаев на гасиенде Алтмира играли приезжие люди. А когда к ним приходили жители Палм Спрингса, они воздерживались давать им фальшивые деньги. Но однажды один парень заметил, что деньги не те.
  Меттс, помнишь, ты мне рассказывал, что какой-то парень был найден убитым? Его нашли в пустынном месте, недалеко от гасиенды Алтмира. Ты еще говорил, что у вас есть сведения, что этот парень играл на гасиенде. Так вот, вероятно, ему всучили фальшивые деньги, а он поднял шум и поэтому был убит.
  Первое время они занимались только печатанием фальшивых денег, а потом перешли и к печатанию акций, сертификатов, облигаций и прочих документов, которые можно было превратить в звонкую монету. И я скажу вам, почему.
  У них была прекрасная организация. Во главе ее стоял Эймс. Его сподручные — это Лэнгтон Бэрдль, секретарь, Энрико Паланца, дворецкий, Фернандес, шофер, и горничная Мэри Дубинэ. Перейра выполнял роль менеджера на гасиенде и печатал деньги. Я думаю, что они занимались этим делом очень долгое время.
  Я сейчас расскажу вам, почему они начали печатать фальшивые акции, сертификаты и облигации, и почему они отпечатали на 200 тысяч долларов государственных облигаций, которые передали Генриетте. Это очень интересная история. Причиной появления на свет этих фальшивых облигаций является вот эта дама, присутствующая на нашей встрече.
  Я посмотрел на Полетту и улыбнулся ей. В ответ она нарочито громко рассмеялась. Кажется, она все еще не признавала факты, о которых я говорил, и не собиралась капитулировать.
  — Прежде всего я должен извиниться перед тобой, Полетта, — сказал я ей. — И извиниться я должен за то, что арестовал тебя по обвинению в убийстве Грэнворта Эймса. Ты его не убивала. Но мне легче всего было арестовать тебя именно по обвинению в этом убийстве. Ты же арестована за соучастие в печатании и распространении фальшивых денег. Но подожди особенно радоваться. Вот когда я закончу свой рассказ, тогда ты можешь смеяться сколько тебе угодно.
  Так вот, примерно год тому назад Грэнворт Эймс встретился с Полеттой и влюбился в нее. Она, в свою очередь, полюбила его тоже. Я думаю, что Грэнворт Эймс был довольно глуповатый парень, неравнодушный до женского пола, и ему особенно нравились женщины с сильным характером. Грэнворт и Полетта начали крутить любовь, и, естественно, Полетта все узнала относительно фальшивых денег. Это дело ей очень понравилось.
  И вот тут ей пришла в голову блестящая мысль. Вам известно, что у нее есть муж, который очень сильно болен. У него туберкулез, и он должен был скоро умереть. В Нью-Йорке он редко появлялся на людях, и поэтому не мог ничего знать о любовной связи между его женой и Грэнвортом Эймсом.
  Но Полетте нужны были деньги. Ей не хотелось ждать, пока Руди умрет, и она хотела еще при его жизни наложить лапу на его денежки. Ей пришла в голову блестящая идея. Она уговорила мужа вложить все деньги, при посредничестве Грэнворта Эймса, в различные акции, причем все эти акции должны были быть отпечатаны на гасиенде Алтмира. Другими словами, Грэнворт Эймс забрал у Руди Бенито все денежки, а взамен всучил ему кучу фальшивых акций.
  Руди об этом не догадывался, ведь его дела вела любимая жена Полетта. Понятно? Она получила от Эймса акции и сертификаты, а Руди был слишком болен, чтобы разглядывать их в лупу, и вообще он доверял своей жене.
  Это еще раз доказывает вам, до чего коварными бывают иногда женщины. Я уверен, что большинство жен были бы рады помочь больному умирающему мужу. Но Полетта не такая. Эта леди даст сто очков вперед любому бандиту!
  За несколько месяцев она полностью очистила Руди от его денег. У бедняги ничего не осталось, кроме пачки фальшивых акций.
  О'кей! Все шло как по маслу, как вдруг однажды, вероятно, в этот день Полетта уезжала, Руди обратился к специалисту. Врач сказал ему, что со здоровьем у него очень плохо, и что если он хочет продлить жизнь, ему нужно переменить климат, поехать жить куда-нибудь в Аризону или Мексику. Руди решил так и сделать и перед отъездом хотел проверить свои финансовые дела. Вероятно, он достал из сейфа несколько акций и, возможно, пошел к местному маклеру узнать, какова стоимость этих бумаг и можно ли их реализовать. Можете себе представить, что было с Руди, когда он узнал, что все акции фальшивые.
  Естественно, он потребовал у Полетты объяснений, что все это значит.
  Она, конечно, не могла признаться, что с самого начала участвовала в этом обмане. Она изобразила дело так, что Грэнворт Эймс обманывал их обоих, но, мол, Руди может не беспокоиться, так как Грэнворт только что выиграл на бирже крупный куш, — и это действительно было так, — и что она заставит его отдать им эти деньги. В противном случае они обратятся в полицию и обвинят Грэнворта в мошенничестве.
  Но можете себе представить, как она при этом была зла на Руди? Она его смертельно возненавидела. Она ненавидела его и раньше за то, что он был больной и умирающий, а теперь еще добавилось, что он открыл их обман. И все-таки, хотя и изредка, она чувствовала, что подло поступает с Руди. Руди вечно был ей живым укором. А когда ему стали известны ее подлые проделки, Полетта возненавидела его еще больше.
  Как только она добралась до телефона, она сообщила Грэнворту, что Руди стало известно об их мошенничестве и что ему нужно заткнуть рот, уплатив хотя бы часть денег.
  Грэнворт сказал «о'кей». Но, можете мне поверить, он был не особенно доволен таким поворотом. Он только что заработал 200 тысяч долларов и собирался бросить изготовление фальшивок, и вообще ему стала уже надоедать Полетта. Он даже пошел на то, что отдал эти 200 тысяч долларов Генриетте и увеличил размер страховки. Ему очень не хотелось расставаться с денежками, но он все же сказал Полетте, что он заплатит, потому что сейчас основное — заставить молчать Руди Бенито.
  Руди начал подозревать неладное. Он сделал кое-какие запросы и узнал, что Полетта путалась с Эймсом. Бедняга не знал, что делать. Он знал, что Грэнворт Эймс — мошенник, но он начал подозревать в этом же и свою жену. И решил написать анонимное письмо жене Эймса, Генриетте, сообщить ей, что ее муж путается с другой женщиной. Имени этой женщины он не назвал. Он хотел, чтобы в это дело вмешалась Генриетта.
  Теперь мы приближаемся к самой сути дела. Генриетта пишет мужу письмо из Хартфорда, в котором обвиняет его в любовной связи с другой женщиной, и Грэнворт попадает в очень щекотливое положение. Ему надо забрать у Генриетты обратно государственные обли— гации, обменять их на деньги и таким образом успокоить Руди. Причем сделать это ему надо было без ведома Генриетты, на чье имя эти облигации были записаны. И что же он делает? Он заставляет Перейру напечатать фальшивые облигации и кладет их в сейф вместо настоящих, которые должны были быть использованы, чтобы заткнуть рот Руди. Полетта заверила его, что Руди долго не протянет, и он решил, что после смерти Руди он сможет забрать эти деньги обратно.
  Он сказал ей об этом, и ей эта идея понравилась, но они не учли одну вещь. Они забыли, что Руди Бенито подозревал не только Грэнворта, но и свою очаровательную Полетту.
  Теперь я расскажу вам, какие события произошли 12 января, в день, который завершился падением Грэнворта Эймса вместе с машиной в Ист Ривер.
  12 января Полетта заявила Руди, что она едет в Нью-Йорк, чтобы заставить этого негодяя Грэнворта заплатить ей 200 тысяч долларов, которые он в свое время обманным путем выманил у Руди. Руди молча выслушал Полетту. Но он уже полностью раскусил свою женушку и решил сам поехать в Нью-Йорк. Полетте об этом он ничего не сказал.
  Что касается Грэнворта, то 12 января он чувствовал себя неважно. Он должен был в этот день передать Полетте облигации на 200 тысяч долларов, да к тому же он получил третье письмо от Генриетты, в котором она сообщала, что приедет в этот день в Нью-Йорк для объяснений с ним по поводу той женщины, с которой у него была любовная связь.
  Я обвел взглядом всех присутствующих. Меттс держал в руках трубку и смотрел на меня как загипнотизированный. Генриетта широко раскрытыми глазами смотрела куда-то в одну точку. Бедняжке, вероятно, было очень неприятно выслушивать все это о Грэнворте. У другой стены Полетта откинулась на спинку стула и не спускала с меня глаз. Она сидела совершенно неподвижно, как окаменелая.
  — Итак, мы подошли к полудню 12 января. Полетта прибыла в Нью-Йорк, чтобы получить у Грэнворта Эймса 200 тысяч долларов в государственных облигациях, а вслед за ней в Нью-Йорк тайно приезжает Руди Бенито, до краев переполненный ненавистью к своей жене, которая продала его своему любовнику.
  У Руди был свой план. Вероятно, приехав в Нью-Йорк, он снял квартиру в каком-нибудь небольшом отеле с тем, чтобы отдохнуть и подготовиться к колоссальному скандалу, который он устроит у Грэнворта. Давайте там его и оставим на время.
  Вернемся к Полетте. Она отправилась в контору Грэнворта. Может быть, там был Лэнгтон Бэрдль, а может быть, там его и не было, но, во всяком случае, Полетта там обо всем откровенно поговорила с самим хозяином.
  Грэнворт отдал Полетте облигации на 200 тысяч долларов и поделился с ней, что он хочет обдурить Генриетту, подсунув ей облигации, отпечатанные Перейрой. Вероятно, они до колик в животе нахохотались по этому поводу.
  После того как они вдоволь посмеялись, Грэнворт сообщил Полетте, что его жена, Генриетта, находится сейчас в Нью-Йорке. Он получил от нее письмо, в котором она назначает ему на вечер свидание и обещает ему устроить хороший скандальчик по поводу небезызвестной нам женщины. Полетту эта новость очень заинтриговала. Она спросила Грэнворта, что, по его мнению, собирается делать Генриетта. Он сказал, что, вероятней всего, она потребует развода, если он скажет, что отказывается порвать с Полеттой. На сей раз она, видимо, будет твердо настаивать на этом, поскольку считает, что у нее есть 'небольшой капиталец в 200 тысяч долларов. Ведь Генриетте не известно, что ее облигации заменены липовыми.
  И тут Грэнворт и Полетта, по всей вероятности, здорово похохотали снова.
  Полетта при этом сказала, что ей будет очень интересно узнать, чем закончится их беседа с Генриеттой. Она с удовольствием подождет в конторе, чтобы Грэнворт рассказал ей все об этом свидании.
  Грэнворт обещал, что сразу же после свидания с Генриеттой он вернется в свою контору, так что пусть Полетта ожидает его там примерно в половине девятого вечера. Он ей все расскажет, и они опять весело посмеются.
  Полетта вернулась в свой отель, возможно, сделала себе массаж лица, подправила косметику и заправилась виски. Она была необычайно довольна собой, как и ходом всего этого дела.
  А в это время бедняга Руди сидел в своем отеле, стараясь набраться сил для предстоящего разговора с Грэнвортом Эймсом. Но он так плохо себя чувствовал, что вынужден был ждать, когда ему станет хоть немного лучше, чтобы добраться до конторы Грэнворта. И если вы когда-нибудь видели человека в последней стадии чахотки, вы поймете, что я хочу сказать.
  А Грэнворт после ухода Полетты сидел у себя в конторе и ждал телефонного звонка Генриетты.
  Наконец этот звонок раздался. Она спросила у Грэнворта, где бы они могли встретиться. Он назвал ей какое-то кафе, и, когда пришло время, Грэнворт приехал туда на своей машине. Между ними состоялся довольно крупный разговор.
  Грэнворт хлебнул для храбрости виски и заявил Генриетте, что ему на все наплевать. Пусть она делает, что хочет. Она ему твердо заявила, что, если он не бросит эту женщину, она подаст на развод. Он ответил ей «о'кей», но тут же поставил условие, что алименты он платить не собирается. Лучше он вообще уедет из страны. Генриетта ответила на это, что ей наплевать на его алименты, потому что у нее есть свой небольшой капитал в виде государственных облигаций на сумму 200 тысяч долларов. На это он расхохотался, заранее предвкушая веселье, когда он расскажет об этом Полетте.
  Во время моего рассказа к нам постучали в дверь, я замолчал. Меттс встал со своего кресла и впустил полицейского. Поговорив с ним, он подошел ко мне, держа в руке две телеграммы. Я прочитал их. Одна была из нашей конторы в Нью-Йорке, вторая — от капитана мексиканской полиции округа Зони.
  Я положил обе телеграммы на стол перед собой и продолжил свой рассказ.
  — Генриетте больше нечего было сказать. Она видела, что Грэнворт пьян. Вышла из кафе и поехала на вокзал, чтобы с первым поездом уехать в Хартфорд. Это нами точно установлено, так как два работника железнодорожной службы, проводник и контролер, посмотрев фотографию Генриетты, подтвердили, что именно она уехала из Нью-Йорка поездом в 8.40.
  О'кей! Теперь о Грэнворте.
  Грэнворт вернулся в свою контору примерно в 8.30 вечера. Он предвкушал веселый разговор с Полеттой и, может быть, даже планировал съездить с ней куда-нибудь провести время.
  В конторе его ожидали двое. Это были Лэнгтон Бэрдль и Полетта. Грэнворт был настолько пьян, что, войдя в контору, забыл запереть за собой входную дверь. Если бы он эту входную дверь запер, мне бы не пришлось сегодня рассказывать вам эту историю.
  Во всяком случае, дверь осталась открытой. Грэнворт громко хохотал, рассказывая Полетте и Бэрдлю о своем свидании с Генриеттой. Особенно его забавляло то, что она была уверена, что у нее есть 200 тысяч долларов, хотя на самом деле, кроме пачки фальшивок, у нее не было ничего.
  Все начали дружно хохотать, наслаждаясь этой остроумной, с их точки зрения, ситуацией. И вдруг в самый разгар веселья открывается дверь и входит Руди Бенито. Я думаю, что еще за дверью он прослушал весь рассказ Грэнворта.
  И тут Руди начал. Он высказал все, что он о них думал: о вероломстве Грэнворта и об исчадии ада — Полетте, которая обманула и ограбила своего умирающего мужа и еще смеется над этим. Потом он заявил им: «Тот факт, что Грэнворт согласен вернуть мне деньги, ничего не значит. Я все равно собираюсь обратиться в полицию и непременно добьюсь того, чтобы вас обоих, Грэнворта и Полетту, заперли за решетку».
  Так что же потом произошло? Я вам сейчас скажу, что… Полетта страшно разозлилась, что ее поймали с поличным. На письменном столе Грэнворта, как раз с той стороны, где сидела Полетта, стояла огромная фигура боксера, она и сейчас там стоит. Так вот, Полетта встает, хватает эту статуэтку и изо всей силы бьет ею Руди по голове. Руди убит на месте. И вот в этой комнате сейчас среди нас сидит преступница, которая его убила.
  И тут Полетта сорвалась с места. Она подбежала ко мне со сверкающими глазами, задыхаясь от волнения.
  — Я не убивала! — кричала она. — Я не убивала! Все, что угодно, но только не убийство. Это не я. Это Грэнворт убил его. Он убил Руди! Поверьте мне, это Грэнворт убил Руди. Он ударил его статуэткой! — Обессиленная, она упала на пол.
  Я взглянул на нее.
  — Что ж, благодарю за подсказку, Полетта, — сказал я. — Спасибо за информацию. Здорово ты проговорилась. Это последнее, что мне надо было узнать. Все звенья цепи теперь сомкнулись.
  Глава 15
  ВСЕ ЗВЕНЬЯ ЦЕПИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ СОМКНУЛИСЬ
  Я обошел вокруг стола и остановился около Полетта. Кажется, что она нам сейчас выдаст двойную порцию истерики.
  Я поднял ее, распростертую на полу, и понес к стулу. Пока я ее нес, она бешено сопротивлялась и пыталась вырваться. Лежа в моих объятиях, она не сводила с меня глаз, полных глубокой ненависти, которую она испытывала ко мне. Я думаю, что эта дама с радостью согласилась бы отдать десять лет своей жизни за то, чтобы ее взгляд обрел силу, способную прожечь меня насквозь. Жуткий взгляд, от которого мне даже стало нехорошо.
  Я бросил ее на стул.
  — Успокойся и веди себя прилично, Клеопатра, — сказал я ей, — потому что крики и истерика помогут тебе не больше, чем компресс из красного перца от флюса, раздувшегося на щеке.
  Итак, очаровательная леди, твое дело капут. Конечно! Ты сейчас как полудохлая рыба в водосточной трубе. Ты сейчас никчемный человек, как затерявшееся письмо или скомканная старая газета. А прикончил тебя тот самый федеральный легавый, которого ты ни в грош не ставила. Ах Бог ты мой, мне просто тошно смотреть на тебя. И даже если бы ты была во сто крат красивее, ты бы все равно не вызвала у меня симпатии!
  Она покраснела, как рак. Но, во всяком случае, моя издевательская речь излечила ее от истерики. Она наконец взяла себя в руки.
  — Ты сволочь и подлец, — прошипела она. — Как жаль, что я не убила тебя, когда у меня была такая возможность. Но ты, гад, запомни, что тебя все равно накроют. Есть люди, которые выдадут тебе все, что тебе полагается.
  — Нет, ягодка моя, ты жестоко ошибаешься, — сказал я ей. — Если ты перестанешь хлопать своими совиными глазами и придумывать для меня все новые и новые кары, то сама поймешь, что такой человек еще не родился. А кроме того, я нисколько не боюсь твоих дружков, и если для тебя они кумиры, то для меня они просто зловонная падаль. И еще одно. Если бы всем твоим мошенникам и убийцам, которые грозились прикончить меня, удалось исполнить свои угрозы, я бы давно уже превратился в частое сито для крупчатки.
  А теперь сиди спокойно и слушай, что будет сказано дальше.
  Я повернулся к Генриетте. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что происходит. Никогда в жизни я не видел более удивленных глаз, чем сейчас у Генриетты.
  — Ну, Лемми, — воскликнула она, — вы говорите, что это Грэнворт убил Руди Бенито. Что же тогда произошло? Я ничего не понимаю. Что ж, значит, Грэнворт сам в конце концов все-таки покончил с собой?
  — Не спешите, радость моя, — сказал я ей. — Вы еще не слышали и половины моего рассказа, а когда я его закончу, вы поймете, какой подлец был ваш муж и сколько бед может причинить такая тварь, как Полетта.
  О'кей! Давайте вернемся к нашему рассказу. Итак, бедняга Руди Бенито лежал на полу мертвый. Вокруг него стояли Грэнворт, Лэнгтон Бэрдль и Полетта. Они переглядывались между собой, стараясь придумать, что же им теперь делать. И тут Полетту осенила блестящая идея. Она вспомнила, что Грэнворт когда-то, два года тому назад, пытался покончить жизнь самоубийством. О'кей! В Нью-Йорке немногие знали Руди в лицо, а так как он собирался уехать в Мексику, никто не обратил бы внимания на его внезапное исчезновение. И она предложила переодеть Руди в одежду Грэнворта, впихнуть труп в машину, а потом устроить так, чтобы машина свалилась где-нибудь в реку. Все подумают, что Грэнворт покончил с собой, а между тем настоящий Грэнворт смоется с Полеттой в Мексику и выдаст там себя за ее мужа.
  Единственное затруднение вызвало опознание трупа в полиции. Но им было известно, что Генриетта вернулась в Хартфорд, и, если им удастся подольше задержать ее там, то Лэнгтон Бэрдль возьмет на себя труд опознать труп и заявит, что это действительно труп Грэнворта Эймса. Все будет в порядке. Понимаете?
  Грэнворту эта идея понравилась. По его словам, это было наилучшим выходом из создавшегося положения. Ему нужно только смыться из Нью-Йорка в какое-нибудь место, где его никто не знает. Там он сможет жить абсолютно спокойно. К тому же это позволит ему отделаться от Генриетты. И поскольку он по своей натуре был законченный подлец, он готов был сделать все, что ему скажет Полетта. Поэтому он быстро поменялся одеждой с Бенито, поскольку они были примерно одного роста. Потом они изуродовали лицо Руди Бенито до полной неузнаваемости. Затем Грэнворт пишет записку, что он кончает жизнь самоубийством, кладет ее в свой бумажник и прячет этот бумажник в карман Бенито.
  У преступников возник вопрос: как теперь отделаться от трупа? Тут Полетте приходит в голову еще одна идея. Она предложила отвезти труп Бенито в машине Грэнворта на пристань Коттон Уорф, а так как многим было известно, что Генриетта должна была встретиться с Грэнвортом, все решат, что в машине с ним была именно Генриетта.
  Грэнворт и Бэрдль берут труп, спускаются с ним в грузовом лифте и прячут его в машине, где уже за рулем сидит Полетта. Они едут к пристани Коттон Уорф. Там она выходит из машины, включает передачу, захлопывает дверцу и отбегает в сторону. Машина грохается прямо в реку.
  Все это видел ночной сторож. Полетта возвращается к Грэнворту и Бэрдлю. Бэрдль успокаивает ее и заявляет, что он берет ночного сторожа на себя.
  О'кей! Полетта и Грэнворт смываются из Нью-Йорка. У них на руках 200 тысяч долларов. Они расплатились с Бэрдлем и оставили денег для Фернандеса, горничной и дворецкого.
  Наконец в Мексике они вздохнули свободно. Но Полетта все-таки боялась, как бы кто-нибудь не узнал Грэнворта. И тогда ей в голову опять приходит блестящая идея. Она разыскала доктора Мадралеса и за довольно крупный куш уговорила его сделать Грэнворту пластическую операцию, чтобы его никогда никто не мог узнать.
  Но вернемся к Бэрдлю. На другой день, рано утром, Бэрдль направился к пристани Коттон Уорф, чтобы увидеться с ночным сторожем. Он дал ему 1000 долларов и велел помалкивать о том, что тот видел накануне выпрыгнувшую из машины женщину. Сторож сказал «о'кей».
  Полиция нашла автомобиль и начала расспросы. Бэрдль поспешил в морг и подтвердил, что это действительно труп Грэнворта Эймса. В кармане пиджака утопленника была записка, написанная рукой Грэнворта, в которой он сообщает о своем самоубийстве. Следователь, естественно, приходит к заключению, что это действительно акт самоубийства. Разве это не естественный вывод?
  Ведь два года тому назад Грэнворт уже пытался покончить с собой.
  Я уселся на край стола и поглядел на присутствующих. Полетта была в явном смятении. Генриетта нервно сжимала и разжимала пальцы. Меттс до того разволновался, что пытался зажечь трубку давно потухшей спичкой.
  Я продолжал:
  — Хорошо! Все шло по плану. Через некоторое время Бэрдль позвонил Генриетте в Хартфорд и сообщил ей, что ее муж покончил жизнь самоубийством. Он нарочно медлил с этим сообщением, чтобы тело успели похоронить.
  Затем он велит Фернандесу, дворецкому и горничной никому не говорить, что Генриетта была в тот вечер в Нью-Йорке. И не потому, что он хотел уберечь Генриетту от неприятностей, а потому, что он не хочет, чтобы стало известно, что в машине была вообще какая-то женщина. В данном случае он заботился о Полетте.
  Кажется, все шло как по маслу, но Бэрдль все еще не был удовлетворен. Хотя он получил во владение контору Эймса и мог теперь сам зарабатывать деньги, жадность не покидала его. Разбирая в столе бумаги Эймса, он наткнулся на страховой полис Грэнворта Эймса на 200 тысяч долларов, по которому страховка могла быть выплачена только в случае естественной смерти Грэнворта, но никак не в случае самоубийства. Кроме того, он нашел три письма Генриетты к Грэнворту, в которых она обвиняла его в связи с другой женщиной, в третьем письме она требовала свидания и обещала устроить ему скандал.
  И тут у Бэрдля возникла идея. Самая подлая идея, которая когда-либо рождалась в голове человека. Он решил, что если будет доказано, что Грэнворт Эймс был убит своей женой, то есть Генриеттой, то тогда страховая компания должна будет выплатить эту страховку. Деньги будут вложены в недвижимую собственность Эймса, а это — гасиенда Алтмира, заложенная Перейре. Значит, страховые выплаты получит тот же Перейра.
  Ну, как, понимаете теперь? Неплохая идея?!
  И Бэрдль принимается за дело. Он посылает Фернандеса на гасиенду Алтмира, чтобы рассказать Перейре о новом плане. После этого он уговаривает Генриетту поехать туда, чтобы она могла там отдохнуть от пережитого. Генриетта с радостью соглашается, ей хотелось рас— сеяться после того, как она узнала о трагической смерти мужа. Очень может быть, что она обвинила во всем себя, думая, что поступок Грэнворта мог быть следствием их последнего разговора. Она постоянно думала о том, что, если бы она не была так груба с ним, может быть, этого и не произошло бы.
  О'кей! Бэрдль выжидает. Он знает, что наличных денег у Генриетты немного. Он знает также, что, как только она их истратит, она возьмется за государственные облигации, которые они ей напечатали. Но как только она попытается обменять где-нибудь эти фальшивки, в дело сразу же вступят федеральные власти, и назначенный для расследования агент неизбежно заинтересуется обстоятельствами смерти Грэнворта Эймса.
  Тогда три письма Генриетты к мужу, найденные в письменном столе, он пересылает Фернандесу и велит их положить в доме Генриетты в такое место, где бы федеральный агент мог легко их обнаружить.
  Все так именно и произошло. Меня назначают для расследования этого дела. Я еду в Нью-Йорк и посещаю контору Бэрдля.
  И пока я находился в Нью-Йорке, он присылает мне анонимное письмо, в котором сообщает, что если я посещу домик Генриетты, то там я могу найти кое-какие письма, которые откроют мне глаза на очень многое.
  Получив анонимку, я действительно сразу выехал в Палм Спрингс и на ранчо Генриетты нашел все три ее письма. У меня сложилось впечатление, что Грэнворт отнюдь не покончил жизнь самоубийством, а что убила его Генриетта.
  Бэрдль знал, что я еще буду потом говорить с ним по этому поводу, и он заранее сочинил историю, после которой дела Генриетты еще более ухудшились. Он сказал мне, что договорился со слугами, чтобы они утверждали, что в Нью-Йорке ее в тот вечер не было. Это нужно было якобы для того, чтобы ее имя не упоминалось в деле.
  Но, как все преступники, этот тип допустил ошибку. А именно на это я и рассчитывал. Я стал проверять, что из себя представляет Фернандес, и оказалось, что он — бывший шофер Эймса. Это насторожило меня. Самая, конечно, большая ошибка, которую они допустили, — это убийство Сэйджерса. А самая большая глупость — что они хотели пришить все это дело Генриетте. Они все с таким упорством старались доказать, что все сделала именно она — хотя сначала якобы и пытались выгородить ее, — что мне все это дело показалось очень подозрительным.
  Еще одна крупная ошибка — Фернандес рассказал мне о Полетте, потому что к этому времени Грэнворт Эймс уже изменил свое лицо и даже близко знавшие его люди не могли бы его узнать. И Фернандес решил, что совершенно спокойно может рассказать мне о Полетте, поскольку вряд ли я надумаю ехать куда-то в Мексику и разыскивать ее.
  Фернандес вообще был совершеннейшим ослом. Сначала он всяческими угрозами принуждал Генриетту выйти за него замуж. Потом, когда приехал я, он вдруг объявил, что не хочет жениться на ней, поскольку подозревает, что она была замешана в печатании фальшивых бумаг.
  И я разгадал этого парня. Я понял, что Фернандес, Перейра и Лэнгтон Бэрдль ведут общую игру. Поэтому я решил поехать в Мексику, чтобы увидеться с Полеттой. Но прежде чем уехать, я отвез Генриетту в полицию и грубо ее там допрашивал, чтобы создать впечатление у Фернандеса и Перейры, что я подозреваю в убийстве Грэнворта Эймса Генриетту и уезжаю в Нью-Йорк для того, чтобы официально оформить обвинение против нее.
  В Нью-Йорк я, конечно, не поехал, а отправился в Мексику. Как только я туда приехал, я разыскал Полетту и поговорил с ней. Она, кстати, тоже совершила ряд ошибок. Она попросила по телефону Луиса Даредо, который увивался за ней, чтобы тот пристрелил меня по пути в Зони, куда я поеду, чтобы увидеть ее умирающего от чахотки мужа. Полетта решила, что будет спокойнее, если она уберет меня с их дороги.
  У них ничего не вышло, мне удалось удрать, но тогда я все еще не докопался до всей правды. Потом мне все стало ясно. И я узнал все, как есть, потому что преступники после ряда удач становятся в конечном итоге беспечными и обязательно совершают крупные ошибки.
  Когда я приехал к доктору Мадралесу в Зони и поднялся с ним наверх, то увидел там умирающего парня. Я даже пожалел его, беднягу. Тогда я еще ничего не подозревал. Он, естественно, рассказал мне историю, которая вполне совпадала с тем, что говорила мне Полетта. Вероятно, она предупредила его по телефону. Но, когда я находился в комнате больного, я увидел нечто, что показалось мне очень странным и навело на некоторые мысли. За ширмой я увидел корзинку для бумаг, па дне ко— торой стояла огромная пепельница, полная окурков. Окурки рассыпались по дну корзинки. Их было там штук шестьдесят.
  И я понял, что кто-то поспешно убрал эту пепельницу со столика больного перед тем, как разрешить мне войти. Сделано это было потому, что у меня сразу могли возникнуть подозрения, если я увижу, что парень, умирающий от туберкулеза, выкуривает в день по крайней мере шестьдесят сигарет.
  И тут я все понял. Я понял, почему Полетта не хотела, чтобы я ехал в Зони. Спустившись вниз, я попросил Мадралеса помочь мне получить от Бенито письменные показания. Я отпечатал их, дал подписать «больному». Когда я вернулся к себе, я сравнил подпись «больного» с подписью Руди, которую он поставил на документе примерно год тому назад. Почерк был явно другой. И это объяснило мне все, что я хотел знать.
  Сегодня, прежде чем приехать сюда, я побывал в доме Генриетты и нашел там письмо Грэнворта Эймса и тоже сравнил почерк. Подпись под показаниями «Руди Бенито» и подпись в письме Грэнворта идентичны, сделаны одним человеком. Парень, которого я увидел в Зони, так называемый больной, умирающий от туберкулеза, который, вероятно, ржал от удовольствия, что ему так ловко удалось провести федерального агента — меня, был вовсе не Руди Бенито. Это был Грэнворт Эймс!
  Я взглянул на Полетту. Она откинулась на спинку стула и безжизненно смотрела в потолок. Казалось, что сейчас с ней случится обморок.
  Я взял одну из телеграмм, переданных мне Меттсом.
  — Если тебе это поможет, Полетта, когда ты будешь разговаривать завтра с адвокатом, — сказал я ей, — можешь послушать, о чем говорится в этой телеграмме. Она из Нью-Йорка. Согласно инструкции, которую я дал сегодня утром из Юмы, когда ты делала там себе прическу, Лэнгтон Бэрдль и Мэри Дубинэ арестованы. Бэрдля как следует допросили, и он все рассказал. Он столько наговорил про тебя, что теперь тебя, безусловно, упекут за решетку на довольно солидный срок.
  Полетта, наконец, взяла себя в руки. Она выпрямилась, даже слегка улыбнулась мне.
  — Что ж, признаю, ты выиграл, — сказала она. — Я действительно была дурой. Я думала, что ты просто обычный мелкий шпик. Откуда мне было знать, что у тебя такая умная голова?
  Я посмотрел на Генриетту. Кажется, она чего-то испугалась. Губы ее дрожали.
  — Лемми, — с трудом выговорила она, — значит, Грэнворт не умер? Значит, он жив?.. В Мексике?.. Я…
  — Одну минуточку, дорогая моя, — остановил я ее. — Боюсь, что вас ожидает еще один удар.
  Я взял со стола другую телеграмму. Она была послана из Мексики начальником полиции округа Зони. Я прочитал ее вслух:
  
  «Согласно требованию специального агента ФБР Л. Г. Кошена зпт подтвержденному представителем ФБР в Юме зпт о необходимости произвести арест гражданина Соединенных Штатов Америки Грэнворта Эймса зпт проживающего под именем Руди Бенито в Зони зпт а также мексиканского гражданина доктора Евгенио Мадралеса зпт также проживающего в Зони зпт сегодня туда выезжал лейтенант полиции Хуан Марсиеста для производства ареста зпт но оба вышеуказанных гражданина убиты при попытке оказать сопротивление аресту тчк».
  
  Генриетта заплакала. Она так горько плакала и вздыхала, как будто вот-вот сердце ее разорвется.
  — Успокойтесь, леди, — мягко сказал я ей. — Я думаю, что так будет лучше для всех. Ну-ка, Мэлони, отвези Генриетту поскорей домой, пусть она отдохнет от всего.
  Генриетта встала. И когда она взглянула на меня, в ее глазах появился нежный и ласковый огонек. Если бы я был парнем, склонным к сентиментальности, я был бы страшно польщен этим.
  — Вы просто замечательный человек, Лемми, — сказала она, и они ушли с Мэлони.
  Я подошел к столу Меттса и достал из ящика пару браслетов. Потом подошел к Полетте и застегнул их на ней. Это ей очень не понравилось.
  — А ты пока привыкай к ним, Полетта, — сказал я ей. — И если тебе удастся отделаться только двадцатью годами, то это будет для тебя величайшей удачей. Это в том случае, если я не присовокуплю к обвинению еще и попытку убить меня.
  Она в бешенстве вскочила.
  — Как я жалею, что не убила тебя тогда, — крикнула она. — Я бы избавила себя тем самым от многих неприятностей. Да, такова жизнь…
  Она вдруг отступила назад и изо всей силы замахнулась на меня закованными в наручники запястьями.
  Я быстро отпрянул в сторону, и она промахнулась. Пожалуй, если бы ей удалось ударить меня, мое лицо стало бы похоже больше на мыс Гибралтар, чем на человеческую физиономию.
  Я схватил ее и собирался было отшлепать ее по тому месту, которое самой природой предназначено для этого, но потом раздумал.
  — Нет, — решил я. — Я не стану шлепать тебя. Это все равно что погладить тарантула, — продолжал я, — я вас арестовываю по обвинению в соучастии в убийстве вашего мужа Руди Бенито. Я арестовываю вас также за соучастие в печатании и распространении фальшивых денег, акций, сертификатов и облигаций. Я передаю вас местным властям впредь до получения запроса от федерального суда.
  А лично от себя я добавлю, что чертовски рад, что я не муж Полетты Бенито. Быть ее мужем — это все равно что спать в одной постели с гремучей змеей.
  Она смотрела на меня сверкающими глазами.
  — А я бы хотела, чтобы ты был моим мужем, хотя бы на недельку. Я бы угостила тебя крысиным ядом.
  — Великолепно. А если бы я был твоим мужем, то я бы с радостью выпил этот яд. Лучше яд, чем жизнь с тобой. Заберите ее, ребята, — приказал я вошедшим полицейским, — и заприте покрепче, пусть она побесится в камере.
  Ее увели.
  Меттс принес бутылочку виски, и мы с удовольствием выпили по стаканчику. Я был бы счастлив завалиться сейчас в постель года на два — четыре и, не ворочаясь, проспать на одном боку.
  Меттс сказал, что он направил двух полицейских с гробом на гасиенду Алтмира, чтобы похоронить Сэйджерса как полагается. Вероятно, ребята дожидаются меня там, чтобы я указал место, где Фернандес закопал его тело. Поэтому я спустился вниз, сел в машину и поехал на гасиенду.
  Уже начало светать. В этот ранний час пустынный пейзаж представлял собой очаровательное зрелище.
  Я с удовольствием пожил бы в этих краях просто так, не занимаясь никакими делами, чтобы мне не нужно было мотаться взад-вперед и вылавливать убийц, фальшивомонетчиков и разных других мошенников, подвергаясь угрозе погибнуть от пули, посланной в меня хотя бы такой красоткой, как очаровательная Полетта.
  Я остановил машину у главного входа в гасиенду, а потом пошел и показал ребятам, где зарыт труп Сэйджерса. Они начали копать.
  И вдруг я что-то вспомнил. Я закурил сигарету, сел в машину и направился к домику Генриетты. Когда я подъехал, из дома вышел Мэлони.
  — Эй, слушай, ну не чудак ли я? — крикнул я ему. — Из-за всех этих неприятностей я забыл сообщить Генриетте одну очень приятную новость. А ты куда собираешься?
  — Я уезжаю насовсем. Понимаете, дела у Генриетты пришли в норму, все у нее будет хорошо, и я ей больше не нужен. Вы знаете, ведь я раньше пытался ей сделать предложение. Но теперь я вижу, что к поспешному положительному ответу ее подтолкнули обстоятельства, в которых она очутилась. Но она никогда меня не любила, а сейчас и прямо заявила мне, что у нее ко мне чувства, как к брату… Ну, вы знаете, как они это говорят…
  Он печально улыбнулся.
  — А ведь у меня есть девушка во Флориде, — продолжал он. — Думаю поехать к ней. Передавать ей от вас привет?
  — Обязательно, дружище, — сказал я ему на прощание.
  Я постоял, пока его машина не скрылась в облаке пыли. Потом пошел к двери и постучал.
  Дверь открыла Генриетта. Она переоделась. На ней была белая блузка из крепдешина и белые туфельки. Нет, определенно эта дамочка — красавица.
  — Слушайте, Генриетта, — сказал я ей. — У меня для вас колоссальная новость, и я был таким дураком, что до сих пор не сообщил вам о ней.
  Ведь Грэнворт, кажется, был застрахован на 200 тысяч долларов? И страховка должна быть выплачена в любом случае, кроме самоубийства. А ведь никакого самоубийства не было. Его застрелил мексиканский полицейский при попытке оказать сопротивление при аресте.
  Так что все по закону. Компания обязана выплатить вам страховку. Это значит, что вы получите кучу денег и можете не волноваться насчет того, как вам жить дальше. Я разговаривал уже с Меттсом, и если вам срочно требуются деньги, то он может устроить так, чтобы банк дал вам ссуду под будущую страховку. Я пошлю в Нью-Йорк телеграмму, чтобы все ваши деньги перевели в здешний банк. Хотите?
  Она взглянула на меня долгим задумчивым взглядом.
  — Это было бы просто замечательно, Лемми, — сказала она. — Но, может быть, вы зайдете ко мне? Я бы хотела вам кое-что сказать. Кроме того, у меня готов завтрак.
  Я взглянул на нее.
  — Слушайте, леди, — сказал я ей. — Может быть, вам ничего обо мне не известно? Дело в том, что я очень нахальный парень. Я из тех парней, которых небезопасно впускать в дом к таким прелестным леди, да еще если на завтрак у нее будут вафли. Надо сказать, что после того, как я поем вафель, меня здорово разбирает, и в этом случае дамам меня следует остерегаться.
  Она прислонилась к дверному косяку.
  — Я собиралась угостить вас на завтрак жареной курицей, — со смехом сказала она мне. — Но после ваших слов я передумала. У меня есть лучшая идея.
  — Например?
  — Например, испечь для вас вафли, — сказала она. Я снова взглянул на нее и вспомнил свою старушку маму. Когда я был ребенком, матушка Кошен часто говорила, что больше всего на свете я люблю поесть.
  Но на этот раз матушка Кошен глубоко ошиблась.
  Питер Чейни
  Поймите меня правильно
  ГЛАВА 1
  ВСТРЕЧА С ПЕДРО
  Не поймите меня не правильно!
  Вы можете ехать в Мексику. Пожалуйста! Можете, с моими лучшими пожеланиями, забрать хоть всю эту проклятую страну, и делайте с ней, что хотите. Что касается меня, мне не нужно ни клочка этой земли, ни даже комочка песчаника, прилипшего к моим ботинкам, ни солончаковой пыли, залепившей мои миндалины.
  Что ж, выходит, та красотка из Марехуалы была права? Должен сознаться, в ее словах есть здравый смысл. Она говорила, что американцам Мексика не приносит ничего хорошего с тех пор, как там начались всякие неприятности вокруг нефти. Но она была права только наполовину.
  Не только американцы, ни одна другая нация не получит здесь ничего хорошего, за исключением, конечно, самих мексиканцев. А мексиканец — это такой человек, который отдаст вам что бы то ни было только в двух случаях: когда он собирается помирать или когда эта вещь ему абсолютно не нужна. Эти парни до того скупы, что даже, как говорят у нас на Севере, не подарят вам прошлогоднего снега.
  Лично я отношусь к ним с предубеждением. По мне лучше провести время в компании с неуживчивым тигром, чем ссориться с одним из мексиканских парней, так ловко орудующих своими ножами. Я скорее решусь отнять ведерко с обедом у сотни диких аллигаторов, чем сказать мексиканской красавице, что мне что-то перестал нравиться ее профиль и у меня пропала охота продолжать с ней флирт.
  У противоположной стены кабачка какой-то парень в узких брюках и смешной шляпе заливает своей спутнице о том, какой он был первоклассный тореадор в свое время. Судя по выражению лица его дамы, она уже слышала этот рассказ раньше, и даже неоднократно, и что ей все это очень не нравится, даже если все это было правдой. Может быть, это его жена. Если так, то я могу сказать одно: плохой у нее вкус, на ее месте я бы уж лучше вышел замуж за быка.
  Я заказал себе еще стаканчик текилы, и когда официант вернулся с выпивкой, у нас завязался легкий вежливый разговор. Он сказал, что я очень мило говорю на их жаргоне, в ответ на это я начал заливать, что мой отец по материнской линии был мексиканцем, и вообще всякую чепуху в этом же роде.
  Так мы с ним флиртовали довольно долго. Наконец парень разоткровенничался. Он рассказал, как ему надоело каждый вечер разносить напитки в этом заведении, что он очень хотел бы жениться, но ему все время приходится откладывать свадьбу, так как не хватает монеты. На что я сказал: в жизни часто приходится встречаться с подобными ситуациями, но что если он будет умником, я, может быть, подвину ему с десяток долларов, американских, разумеется.
  Я сказал: я американец и болтаюсь здесь детому, что подыскиваю ранчо для одних богачей из Нью-Йорка. На это он заметил, что американец, который собирается в настоящее время купить в Мексике ранчо, должен быть абсолютным психом, хотя, с его точки зрения, добавил он потом, все американцы психи.
  Говоря это, он все время смотрел на меня какими-то отсутствующими глазами. Я достал из кармана бумажник и начал пересчитывать свои банкноты. К этому занятию он проявил заметный интерес.
  Тогда я спросил его, не знает ли он парня по имени Педро Домингуэс. Он говорит: нет, что-то не помнит, но если немного подумает, может быть, вспомнит и все мне сообщит. Он тут же оживился и сказал: ну да, он вспомнил парня по имени Педро Домингуэс и что тот непременно сегодня же вечером зайдет в кабачок.
  На это я как раз и надеялся.
  Жара невыносимая. Как в аду. Где-то в деревушке по пыльной дороге тащится местный парень и наигрывает на гитаре одну из бесчисленных нудных мексиканских мелодий, от которых у меня в глазах темно. Кругом такая унылая давящая обстановка, что мне кажется, если бы я сейчас начал умирать, я бы почувствовал огромное облегчение.
  Какой-то однорукий парень сидит в углу и изо всех сил старается выжать лимон в свою текилу. Изредка он бросает на меня такие многозначительные взгляды, что я уже начинаю подумывать, не догадался ли тут кто-нибудь о том, кто я такой. От этой мысли мне стало еще более жарко, а воротничок вроде стал еще больше давить.
  Сидящие в кабачке бабенки все какие-то костлявые, сухопарые. Мексиканские женщины или уж очень красивые, или вот такие, как эти, и я лучше уж согласился бы в седьмой раз посмотреть какую-нибудь старую картину, чем любоваться такими образинами.
  Официант стоит в дверях и смотрит на улицу. По стене, что напротив меня, ползет ящерица.
  Я еще раз посмотрел на официанта и решил, что он очень похож на ящерицу. У него какие-то совершенно пустые, без всякой искорки глаза, которые, вероятно, никогда не меняют выражения, даже если он увидит, что тебя поджаривают на костре. Пожалуй, это может его только рассмешить.
  Я закурил сигарету, подозвал его и сказал, что он мне кажется очень умным парнем, и если ему удалось вспомнить относительно Домингуэса, может быть, он вспомнит также одну дамочку, которая живет где-то в здешних местах, дамочку по имени Фернанда Мартинас.
  Он улыбнулся. Он сказал, что сеньора Мартинас каждый вечер в 11 часов заходит к ним в кабачок, она поет здесь. И в то же время, как она бывает у нас, Домингуэс обычно вертится где-нибудь поблизости. Он говорит, что Домингуэс иногда, когда захочет, бывает очень грубым, и вбил себе в голову, что он один имеет права на сеньору Мартинас и не собирается ни с кем ее делить.
  Интересно, куда сейчас пошел официант? Может быть, он выскользнул из боковой двери, чтобы разбрехать все тому толстяку-хозяину, которого я видел при входе сюда? Меня предупредил и, что хозяин этого заведения не так уж плох, а все остальные здесь страшные вруны и никогда не скажут тебе правду, даже если им за это заплатить.
  Я сижу, смотрю сквозь раскрытые двери на дворик и думаю: почему это мне всегда попадается такая работа? Почему, черт возьми, не поручить мне дело хотя бы где-нибудь в Нью-Йорке?
  Может быть, вы сами хорошо знаете мексиканских женщин. Они или очень хорошие, или ужасно сволочные. И большей частью они как раз сволочные. Даже если они обладают прекрасными формами, характер у них вредный. Чистая кислота. Может быть, это потому, что они слишком много едят?
  В кабачок вваливаются все новые и новые парни. Изредка входят и дамы. Все садятся за столик и заказывают вино. Два или три парня взглянули в мою сторону, но не обратили на меня особого внимания. А если бы обратили, то обязательно взглядом дали мне понять, что я им не понравился. Мексиканцам вообще никто не нравится.
  Минут через десять ко мне подошел хозяин. Довольно жирный тип, щегольски одетый. Рубашка украшена серебряным шнурком, а на голове огромное черное сомбреро. Пояс штанов почти перерезает его пополам, так что живот даже немного свешивается через него. Мне этот парень очень не понравился.
  — Сеньор, — сказал он. — Вы спрашивали о сеньоре Домингуэсе. Может быть, я вам могу помочь?
  — Может быть, можете, — сказал я, — а может быть, и нет.
  Мне ужасно надоели эти мексиканцы. Еще несколько лет назад, когда я впервые начал заниматься мексиканскими делами, мне сказали, что с мексиканцами нужно во что бы то ни стало держаться вежливо. Я это отлично сам понимаю, но бывают моменты, когда мне трудно удержаться в рамках вежливости. Вот и сейчас как раз наступил такой момент.
  — Сеньор, — начал хозяин и развел руками. Я увидел, что ладони у него потные, ногти грязные, а пальцы похожи на когти огромной птицы. — Обычно я не вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, сеньор, — продолжал он. — Но я заметил, что как только сюда приходят люди и спрашивают Домингуэса, всегда происходят какие-то неприятности. — Он снова развел руками. — Я не хочу, чтобы в моем заведении происходили какие бы то ни было неприятности, сеньор.
  Я посмотрел на него.
  — Почему бы вам не освободить ваши ноги от тяжкого груза и не сесть, толстячок? — сказал я ему. — Я понял вашу речь таким образом: есть кто-то, кто хочет переправить вашего Домингуэса через государственную границу. Вероятно, Домингуэс один из тех проклятых бандитов, которыми так и кишат ваши места? Может быть, — продолжал я, выдувая огромное кольцо дыма, — он тот самый парень, который три недели назад перерезал горло почтовому курьеру, доставлявшему почту из Соединенных Штатов в Нью-Мехико? Кажется, вы, мексиканцы, неплохо живете в последние дни. В день, когда ваше правительство не отбирает у какого-нибудь иностранца нефтяные источники, вы восполняете этот пробел индивидуальными реквизициями.
  Я подозвал официанта и велел ему принести виски, если оно у них имеется.
  — Чтобы вас успокоить, я скажу: я пришел сюда не для того, чтобы скандалить с Домингуэсом. Мне просто нужно кое о чем с ним поговорить. Это не запрещается вашим законом? А? По-моему, разговаривать с людьми разрешается везде, даже в Темпапа.
  Он выдавил из себя вежливую улыбку.
  — Конечно, сеньор, — сказал он, люди могут разговаривать с кем угодно. Я только хотел сказать, что официальные лица почему-то не очень любят Домингуэса. Он время от времени причиняет правительству серьезные неприятности. Любит организовывать маленькие революции. И иногда это ему удается. Вот и все.
  Он сел. Когда официант принес виски, он прихватил и для хозяина тоже. По-моему, хозяину очень хочется поговорить со мной. Так мы и сидим, глядя друг на друга.
  — Слушайте, — сказал я. — Между прочим, я очень любопытный парень. Может быть, меня как раз интересуют те ребята, которые хотели поговорить с Домингуэсом. Может быть, вам от меня что-нибудь перепадет, если вы расскажете мне о них.
  — Очень любезно с вашей стороны сделать мне такое предложение, — ответил он, — но я ничего не знаю. Единственно, что я хотел вам сказать: мне весьма нежелательно, чтобы в моем заведении произошли какие-нибудь неприятные события.
  Он бросил на меня еще один многозначительный взгляд, забрал свое виски и смылся. Я смотрел, как он двигался по кабачку и мне очень хотелось дать ему хорошего пинка в то место, которое так туго обтягивали его узкие штаны.
  Потом я взглянул на дверь, и как раз в это время вошла Мартинас. Я никогда раньше не видел этой бабы, но слышал о ней. Много слышал! И сразу догадался, что это она.
  В ней есть все, что полагается. Если бы я не так устал от мексиканской пыли и этой проклятой вонючей текилы, ее приход, может быть, взволновал бы меня.
  У нее походка представительниц высших слоев местного испанского общества. Мягкая нежная кожа цвета кофе с молоком, волосы, как черный бархат. Умеет одеваться. У нее такая фигура, что, глядя на нее, думаешь: может быть, все это только плоды твоего слишком разыгравшегося воображения? Очаровательная ножка твердо и решительно ступает по земле. На ней шелковое платье с низким вырезом, красная мексиканская шаль и белое сомбреро. Она высоко держит голову и полуприкрытыми глазами смотрит на это заведение и на всех собравшихся там, как на муравьиную кучу.
  Вот, черт возьми! В конце концов, может быть, меня в этой работе ждет кое-какое вознаграждение…
  Она прошла через зал и села за столик около эстрады для оркестра. Ясно дала понять всем присутствующим, что не собирается особо скупиться в демонстрации своих ножек. Вероятно, она считает, что они у нее очень хорошенькие и что мужская половина посетителей, поглядев на них, захочет выпить еще один стаканчик. Я тоже считаю, что ножки у нее очень хорошенькие.
  Минуты через две пришел оркестр. Я смотрю на этих трех парней и никак не могу найти подходящих слов, чтобы точно описать их. В свое время один парень обозвал другого сломанным пугалом. По-моему, это определение удивительно подходит к этому оркестру! Они садятся, берут свои гитары, и я вижу на их противных рожах именно то презрение, которое всегда появляется у мексиканцев, когда они принимаются за работу.
  Они начали. Играли они какую-то дешевенькую пронзительную мелодию, от которой меня чуть не стошнило. Я вспомнил оркестр Бена Берни и, ребята, как же мне вдруг захотелось вернуться в Нью-Йорк!
  О'кей. Итак, веселью был дан старт. Два или три парня встали и начали танцевать. Было чертовски жарко. Танец их заключался в том, что они петляли по полу, крепко держась за своих дам, очевидно, из опасения, как бы не потерять их. Я заметил, что никто не приглашал Мартинас покачаться в такт музыке.
  Я закурил еще одну сигарету. Подняв глаза, я увидел, что официант пристально смотрит на дверь. Потом он повернулся ко мне и улыбнулся. Я понял, что он хочет сказать мне.
  При появлении Домингуэса все как-то неловко сжались. Домингуэс стоял в дверях и осматривался. Потом увидел девчонку Мартинас и улыбнулся.
  Высокий худой парень, выряженный в черные с серебряной кружевной отделкой на боковых швах брюки, рубашку и галстук тореадора и сомбреро с серебряным шнурком. Длинное узкое лицо с огромным носом. Из-за тонких губ сверкают огромные белые зубы. На бедрах никакого оружия, а верхний левый карман рубашки явно оттопыривался. Вероятно, там спрятан отделанный перламутром револьвер 32-го калибра, который носят все здешние парни.
  Оркестр замолчал. Я подозвал официанта и заказал еще одну порцию, хотя при этом подумал, что, пожалуй, я слишком много пью, особенно для парня, которому придется в самое ближайшее время проявить свою сообразительность.
  Когда он принес виски, оркестр снова заиграл. Девчонка Мартинас встала и начала петь. Смешно, но у нее оказался довольно высокий голос, хотя и не неприятный. Пела она какую-то обычную муть относительно любовника-парня, который живет где-то в горах, словом, песенка самая ерундовая, которая может только мексиканцев привести в восторг.
  Я сижу все там же и ничего не предпринимаю. Домингуэс внимательно оглядывает зал. Он улыбается, очевидно, этим самым одобряя аплодисменты, которыми гости кабачка наградили певицу. Я думаю, что часть аплодисментов он принимает на свой счет. Потом он проходит к ее столику и садится. Она взглянула на него, улыбнулась. Потом она посмотрела на оркестр и начала что-то говорить, указывая рукой на эстраду. Он улыбнулся еще шире. Осмотрелся по сторонам.
  Ребята, я догадываюсь в чем дело: парень собирается петь. Он встает, подходит к эстраде, выхватывает у одного из парней гитару, поворачивается лицом к залу и начинает.
  Вы, вероятно, слышали эту песню. Она называется «Сомбреро». Если вы поедете в Мексику, вы смело можете поставить об заклад свою последнюю рубашку: неважно, в какое маленькое захолустное местечко вы попадете, найдется какой-нибудь парень или девчонка из публики, которые обязательно споют «Сомбреро».
  Когда он кончил петь, все начали шумно аплодировать. Я подумал: кажется, момент уже созрел, пора начать действовать. Я встал и пошел через зал к эстраде.
  — Очень мило, сеньор, — сказал я Педро. — Песня ваша очень хорошая, но немного старомодная. Может быть, вы разрешите спеть для вас?
  Я взял гитару со стола. Он смотрит на меня. Глаза у него холодные. В другом конце зала я увидел толстячка-хозяина. Он явно начал нервничать. Но, может быть, у него на это были какие-нибудь причины.
  Я небрежно прошелся по струнам рукой и вдруг начал нажаривать самый стильный мотивчик. Потом разразился небольшой испанской песенкой, которой меня обучала когда-то одна бабенка. А в этой песенке говорится: женщина никогда не может знать, что ее ожидает за углом, и даже если она влюблена в парня, с которым крутится, может быть, она просто ошибается. Ну, знаете, одна из этих пустяковых песенок.
  Пока я пел, я все время бросал многозначительные взгляды на девчонку Мартинас. Я обжигал ее такими взглядами, от которых вполне мог бы расплавиться борт дредноута, но ее все это нисколько не трогало. Она смотрела на меня со снисходительной улыбочкой.
  У нее удивительные глаза: не моргают и совершенно неподвижные. Когда я пел, я думал, что эта дамочка совершенно запросто может одной рукой всаживать тебе в живот очередь из автомата, а другой в это время срывать с кустов розы. Да, вот такая эта дамочка!
  Я окончил песню и передал гитару Домингуэсу. Он все еще улыбается, но только одними губами. А глаза, как пара айсбергов. Он указал рукой на пустой стул за столом.
  — Садитесь, сеньор, — сказал он, — очень приятно было слышать испанскую песню, исполненную с таким чувством американцем.
  — А откуда вам известно, что я американец? — спросил я его по-английски. — По-моему, я достаточно хорошо говорю на вашем жаргоне, чтобы меня можно было заподозрить в американском происхождении. Но, может быть, вас кто-нибудь предупредил?
  Он засмеялся. Я вижу, что этот парень отлично понимает, что я хочу сказать. И он ответил на английском языке, на котором говорят в пограничье.
  — Официант, сеньор, — сказал он. — Он ожидал меня у двери и предупредил, что здесь находится один очень интересный иностранец, американец.
  Он покопался в глубоких карманах брюк и вытащил две длинные сигары. Одну из них он протянул мне и дал прикурить. Все это время он не сводил с меня глаз.
  Потом подозвал официанта и заказал вина. По-моему, не пройдет и минуты, как этот парень заговорит сам, поэтому я молчу и внимательно разглядываю посетителей, как будто меня очень интересуют чертовы рожи этой толпы.
  И вдруг я почувствовал, что вся проклятая шайка настороженно следит за нами. Может быть, они надеются, что в скором будущем их ожидает небольшое развлечение. Ну что ж, может быть, они и правы.
  Парень принес вино. Домингуэс откинулся на спинку стула и затянулся сигарой. Когда я взглянул на него в упор, в его глазах уже сияла улыбка.
  — Я не имею чести знать ваше имя, сеньор, — сказал он. — Мое собственное недостойное имя Педро Домингуэс, возможно, вы уже слышали его? Леди, которая удостаивает меня чести своим присутствием, — сеньора Фернанда Мартинас.
  Я встал и слегка поклонился Фернанде. Когда я это делал, я увидел в ее глазах откровенный смех.
  Я сел и подумал: у нее очень красивый рот. Губы изящной формы и не очень толстые, как у большинства здешних женщин, и пользуется она самой высококачественной помадой.
  Мне пришлось призвать себя к порядку, чтобы сосредоточиться на предстоящей работе, а то я слишком размечтался на тему о том, что бы я мог сделать с этими губками, будь у меня на то свободное время.
  — Мое имя Хеллуп, — сказал я Домингуэсу. — Уилли Т. Хеллуп. Я приехал из Нью-Мехико и подыскиваю ранчо для своих друзей из Нью-Йорка.
  Фернанда засмеялась. Он присоединился к ней.
  — Вероятно, ваши друзья очень глупые люди, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Нужно быть сумасшедшим, чтобы покупать ранчо в этих местах. Вероятно, вам приходилось видеть скот, когда вы проезжали по этой местности?
  Я кивнул.
  — По-моему, тоже. Сумасшедший, — сказал я. — Но когда люди принимают твердое решение, я обычно с ними не спорю. Теперь, в свою очередь, кивнул Домингуэс.
  — Сеньор, — сказал он. — Упаси нас, Боже, обвинять вас в лукавстве и в уклонении от истины, но вы должны считать нас совершеннейшими дураками, если рассчитываете, что мы поверим вашей сказке относительно ранчо, которую вы только что рассказали официанту.
  Я начал быстро соображать. На какое-то мгновение меня охватила нервная дрожь. Неужели я допустил какую-то ошибку? Нет, не мог я этого сделать. Не может быть двух Педро Домингуэс и, может быть, этот парень имеет основания разговаривать со мной таким образом. Думаю, что мне лучше всего подыграть ему и посмотреть, что из этого получится.
  — Я не понимаю вас, сеньор, — сказал я. Он развел руками.
  — Вот уже второй или третий раз сюда, в Темпапа, приезжают разные люди. Они рассказывают различные забавные истории относительно того, кто они такие и что собираются здесь делать.
  В этот момент он был ужасно похож на гремучую змею, и мне показалось, что уголки его тонких губ немного искривились.
  — Обычно приезжающие сюда люди проявляют интерес к двум вещам, — продолжал он. — К нефти и к серебру. Правда, они нам прямо этого не говорят. О, нет!.. Эти люди приезжают, чтобы в этой местности подыскать для кого-нибудь ранчо или объясняют свой приезд другими подобными баснями. Не дальше как на прошлой неделе, — продолжал он, — сюда приезжал один глупый человек, назвавшийся Лэрьятом. У него здесь с полицией произошли какие-то неприятности, боюсь, что я был их причиной. Весьма прискорбно, но он был убит при попытке к бегству из тюрьмы Темпапа. У нас есть тюрьма, довольно уединенное тепленькое местечко, и лучше бы ему кто-нибудь посоветовал остаться в ней, в мире и одиночестве. Но нет, он попытался убежать, вместо того чтобы положиться на мудрость нашего многоуважаемого адвоката Эсторадо, который (я в этом уверен) по зрелому размышлению непременно отпустил бы этого парня на свободу.
  Я понял и улыбнулся ему улыбкой, которая больше походила на насмешку.
  — Ну и что же я, по-вашему, должен сделать? — сказал я. — Что же, прикажете мне подойти к вам и поцеловать вашу белую лилейную ручку за то, что вы не попытались запрятать меня в вашу гнусную тюрьму?
  Я наклонился к нему через стол.
  — Слушай, Домингуэс, — сказал я. — Я много слышал о тебе. Ты один из самых низких людей во всей округе. Так ведь? Ты воображаешь из себя бога на колесиках, а для меня ты просто еще один мексиканский негодяй!
  А парень он крепкий, умеет держать себя в руках. Спокойно сидит за столом и играет пустым стаканом.
  — Я не собираюсь ссориться с вами, сеньор, — сказал он. — В любой момент сюда может зайти патруль, и если я рассержусь и разделаюсь с вами так, как мне этого хочется, возможно, мне придется тогда разделить с вами этой ночью тюремную камеру. А такая перспектива мне совсем не улыбается. Я не сомневаюсь, что мы сможем найти какие-нибудь другие возможности встретиться с вами при более благоприятных условиях.
  Он посмотрел на дверь. Я тоже. В дверях стоял патруль: лейтенант и три солдата.
  О'кей. Значит, так и сделаем. Я наклонился к нему.
  — Слушай, Домингуэс, — сказал я ему. — Я хочу тебя предупредить. Может быть, ты захочешь пристрелить меня, но тебе не удастся вывернуться из этого дела. Эта штука не под силу такому вшивому даго, как ты, вместе с этой дешевой юбкой, которая крутится около тебя, — я презрительно усмехнулся в сторону Фернанды. — Лично я думаю, что ты просто очередной ее любовник…
  Он ударил меня. Ударил прямо в лицо, от чего я даже зашатался. Я вскочил, схватил бутылку текилы и бросил в него. Не попал, но вино пролилось на Фернанду, которая все еще сидела за столом с мертвеннобледной рожей и мечтала, чтобы кто-нибудь убил меня чем угодно во славу семьи Мартинас.
  Когда Домингуэс сунул руку в карман за револьвером, я перегнулся через стол и влепил ему хороший удар.
  Вокруг нас поднялся невообразимый шум и гвалт. Помню только, как меня схватили два солдата, а лейтенант и третий солдат схватили Домингуэса. Все кричали и визжали одновременно.
  Я слышал, как хозяин, официант и остальные посетители рассказывали о случившемся в сорока девяти вариантах, а над этим шумом раздавался пронзительный крик Фернанды, оскорбленной тем, что я назвал ее дешевой такой-то и такой-то…
  Лейтенант — грязный низенький парень, не брившийся дня три, — поднял руку, и все замолчали.
  — Сеньоры, — сказал он, — вы оба пойдете в тюрьму. Это довольно далеко отсюда. У вас будет достаточно времени, чтобы обдумать свою судьбу.
  Они вывели нас из кабачка, связали нам сзади руки, и один солдат повел нас на веревке. Остальные вскочили на коней и помчались по дороге, предоставляя нам возможность вдоволь насладиться пылью, тучей взлетавшей из-под копыт. Во рту Домингуэса все еще торчала сигара, а из раны над глазом, которой я его наградил, текла кровь.
  Я посмотрел через плечо. В дверях стояла Фернанда, пристально глядя нам вслед. Ее белое сомбреро ярким пятном выделялось на фоне испуганных мексиканских рож.
  — Адью, американо, — крикнула она, — надеюсь, ты сдохнешь в тюрьме от лихорадки!
  Была уже полночь, когда нас заперли в камере в тюрьме Темпапа. Когда дверь за нами заперли, Домингуэс подошел к деревянной скамье, стоявшей у задней стены камеры, и сел на нее. Я остался стоять около двери, глядя сквозь железную решетку на удалявшегося по коридору дежурного.
  Когда он скрылся из виду, я повернулся и взглянул на Домингуэса. Он поставил одну ногу на скамейку и достал из кармана новую сигару. Так он сидел, спокойно покуривая, как будто с ним ничего не случилось.
  Я подошел к нему.
  — Ну, что? — спросил я.
  Он взглянул на меня и засмеялся. Когда к нему поближе приглядишься, у него, оказывается, совсем не такая уж противная морда. Пожалуй, когда-то у него было даже очень доброе лицо, но, очевидно, что-то случившееся с ним в юности навсегда стерло это доброе выражение.
  — Это был единственный способ, сеньор Хеллуп! — сказал он. — Здесь мы сможем спокойно поговорить. Если бы мы разговаривали на свободе, нас могли бы подслушать, подсмотреть. Кроме того, в настоящее время я не пользуюсь особой популярностью в здешних местах. Я рад, что вы поняли мое желание удалиться для беседы в тюрьму, только по-моему, не было никакой необходимости обзывать бедняжку Фернанду такими грубыми словами!
  Я печально пожал плечами.
  — Забудем это, — сказал я. — Просто это слово попало на язык, вот я и сказал. — Я подошел к двери и посмотрел в коридор. Все тихо. Я вернулся к нему.
  — О'кей, — сказал я. — Предположим, говорить начнешь ты. И рассказывай все, Домингуэс, потому что чем больше ты расскажешь, тем больше получишь за это.
  Он стряхнул пепел с сигары. Лунный свет пробивался сквозь решетку окна, расположенного на другой стороне камеры, озаряя наши лица.
  Интересно, расскажет этот парень правду или нет?
  ГЛАВА 2
  ДУЭТ МАСТЕРОВ БЛЕФА
  Уже три часа утра, а Педро все еще не заговорил.
  За три песо я получил от часового гитару, бутылку текилы и пачку сигарет и удобно расположился в ожидании, пока этот парень наконец решит заговорить.
  Я уже неоднократно имел возможность убедиться, что никогда не следует торопить мексиканца. Если они захотят говорить, они заговорят сами. А если они молчат, просто спокойно дожидайся, пока у них в голове не появится мысль об американских долларах, а такая мысль рано или поздно, но обязательно у них возникает. Милые мальчики, эти мексиканцы! А какие вежливые! Когда они перерезают тебе горло, они обязательно направляют твою душу к божьей матери, и хотя твоему горлу это отнюдь не помогает, все-таки они считают, что это весьма учтивый жест с их стороны.
  Я сижу, прислонившись спиной к стене под окошком с железной решеткой. Лунный свет падает прямо на лицо Педро. Он лежит на скамейке у противоположной стены. Я все время слежу за ним, буквально не отвожу от его лица глаз, все жду, когда же он наконец заговорит.
  Я взял на гитаре несколько тихих аккордов и начал потихоньку напевать, просто так, чтобы не задремать. Я импровизирую аккомпанемент к песенке, которую я пел когда-то одной дамочке в горах, когда мне случилось побывать там по работе. Отличная была девчонка! Все у нее было. Правда, немножко мала ростом, но зато какой характер! Помню, как она чуть не запустила в меня мясорубкой, когда ей показалось, что я слишком внимательно приглядывался к местной школьной учительнице. Любовь иногда может обернуться сущим адом. Но вы, вероятно, сами могли в этом убедиться.
  Педро повернулся на бок и прислушивался к моему пению. Я пел:
  
  Приди ко мне, милая бэби,
  Или хочешь, я сам приду.
  Никому на свете нет дела,
  Как ночь с тобой проведу.
  
  Мы будем жевать резинку и песенки напевать, и будет времени вдоволь посмеяться и поболтать. Ты приди ко мне, милая бэби, ты увидишь, детка моя, нет другого в Мексике парня, что целует крепче, чем я.
  Педро сказал, что ему нравится эта песня. Потом он обхватил голову руками и разразился такой кукарачей, что у меня только звон в ушах стоял. Парень может здорово петь, когда захочет!
  Допев песенку, он положил гитару и повернулся ко мне. Он был теперь совсем серьезный.
  — Сеньор Хеллуп, — сказал он. — Вы должны понять, что самый важный вопрос-это деньги. А вы почему-то ничего не сказали о деньгах! Скажу вам, как кабальеро кабальеро…
  Я взял гитару и начал бренчать аккорды. Так, значит, парень начинает с денег. Отлично!
  — Слушай, Педро, — сказал я ему. — Я вижу, мы с тобой разговариваем на одном языке. И я вижу, что ты умный парень. Ты забавно это организовал, чтобы нас посадили в тюрьму, где мы можем все спокойно обсудить. Лично я могу вполне тебе довериться. Но это только лично я. А вот ребята, на которых я работаю, они не такие доверчивые. Они ведь не знают, какой ты замечательный парень, Педро! Они хотят, чтобы ты сначала все рассказал, а потом уже может речь идти о деньгах. И поверь мне, как только ты расскажешь, ты немедленно получишь все, что тебе полагается. Понял меня?
  Эти слова немного опечалили его.
  — А деньги уже в Мексике? — спросил он. Я кивнул.
  — Да! И я могу в любой день получить их для тебя. Но сначала мне нужны сведения.
  Он снова повернулся на спину и уставился в потолок. Его мучила мысль о деньгах. Он закурил и старательно все обдумывал. Потом повернулся ко мне и начал:
  — Я поверю вам, сеньор Хеллуп, — сказал он, — потому что я вижу, что вы настоящий кабальеро. Как только я увидел вас, я с первого взгляда понял: этот сеньор Хеллуп настоящий кабальеро! Я расскажу вам все, что я знаю. А потом мы организуем вам побег отсюда. Вы получите деньги, из которых дадите мне пять тысяч долларов, после чего я отвезу на то место и все вам покажу, сеньор.
  — Да? — сказал я.
  Я все еще пристально слежу за ним, но пока что ничего подозрительного не заметил.
  — Что ж, это будет замечательно, — продолжал я. — Слушай, Педро, а каким образом ты попал в это дело?
  Он спустил со скамейки ноги, повернулся и посмотрел на меня. Лицо у него было лукавое. Он сидит, положив руки на колени и слегка наклонившись вперед, и смотрит прямо мне в лицо с той слишком уж честной улыбочкой, которой улыбаются мексиканцы, когда собираются наплести тебе какую-нибудь чертовщину.
  — Сеньор Хеллуп, — сказал он. — Вы видите, я смелый парень, очень смелый. Вы также видите, что я нравлюсь женщинам. Скромность не позволяет мне, сеньор Хеллуп, рассказать вам, сколько женщин покончили с собой из-за меня.
  Я кивнул и подумал: вероятно, он действительно в своей жизни погубил не одну женщину. И еще я подумал: не найдется, пожалуй, ни одного парня в радиусе ста миль, который не воображал бы, что достаточно любой женщине только взглянуть на него, как она тут же теряет голову от любви.
  Он продолжал:
  — Некоторые неприятности из-за женщин, а также неудачное революционное восстание в округе Коагуила, с которым я был связан, заставили меня удалиться на некоторое время в уединенное местечко у подножия гор. И вот, когда я находился здесь, я встретился с сеньором Пеппером. Мне он сразу понравился. Он тоже кабальеро. Он живет в хижине у подножия горы и он так же, как вы, подыскивает ранчо для своих друзей из Нью-Йорка.
  Я навострил уши. Значит, Пеппер заехал в такую даль. Интересно, зачем он туда помчался? Многое я бы отдал за то, чтобы повидаться с Пеппером.
  — Однажды, когда Пеппер куда-то уехал, я зашел к нему в хижину, — продолжал Педро, — а так как я очень любопытный парень и интересуюсь абсолютно всем, я все у него осмотрел. При этом осмотре в одном из сапог Пеппера я нашел удостоверение личности, выданное ему Федеральным бюро расследований Соединенных Штатов Америки. Ага, подумал я, — продолжал Педро, — значит, сеньор Пеппер ведет здесь какую-то игру. Я подумал, какое интересное совпадение, что мы с ним оказались наедине в таком отдаленном месте. И я решил, что он это сделал нарочно, потому что хотел поговорить со мной, и что только его скромность помешала ему поставить меня в известность как о том, что он хочет поговорить со мной, так и о том, что он федеральный работник.
  
  А я думал: ну, это ты, братец, врешь. Что-то не похоже на Пеппера, чтобы он запрятал свое удостоверение личности в сапог. Сапог — это именно то место, которое прежде всего обыскивают парни, привыкшие ездить верхом.
  — Я дождался его возвращения, — продолжал Педро, — и когда он вошел в хижину, я отдал ему его удостоверение личности и сказал, что готов сообщить ему все, что мне известно, но за небольшое вознаграждение, скажем, за пять тысяч долларов, американских, конечно.
  Он сказал, что поедет куда-то за деньгами, и по возвращении заплатит мне и будет рад выслушать меня. К сожалению, он так и не вернулся, и с тех пор я его ни разу не видел. Хороший он был человек, сеньор, смелый, а какой кабальеро…
  — Я знаю, — сказал я. — И с тех пор его никто не видел. Он просто исчез с лица земли. Он кивнул.
  — Точно, сеньор, вряд ли есть необходимость напоминать мне, что в настоящий момент в Мексике есть много людей, которые не особо благожелательно относятся к представителям американской федеральной службы, разгуливающим по этой стране и старающихся узнать вещи, в отношении которых некоторые люди предпочитали бы хранить секрет.
  Он взглянул на меня и улыбнулся. Его взгляд напомнил мне взгляд удава, когда он рассматривает кролика перед тем, как его проглотить. В данном случае роль кролика, очевидно, принадлежала мне.
  Он снова повернулся, закинул ногу на лавку, положил руку под голову и спокойно лежал на спине, разглядывая потолок.
  — Я расскажу вам, сеньор Хеллуп, тоже самое, что я рассказал сеньору Пепперу. За две недели до того, как я встретился с Пеппером, т.е. примерно недель пять назад, сеньор, ко мне пришел один из моих друзей, Рамон де Пуэртас. Мой друг Рамон, которому отлично известно, что в настоящий момент мне не хотелось бы, чтобы мое местопребывание стало известно правительству этой страны или какому-нибудь полицейскому патрулю, предложил мне заработать немного денег. Он предложил мне взять на себя охрану одного старого джентльмена и его друга, которые живут на уединенной гасиенде у подножия Сьерра Мадре.
  По словам моего друга Рамона, этот старый джентльмен был малость тронутый. Он ученый и проводил какие-то дурацкие эксперименты, которые, по его мнению, должны были облегчить работу по взрыванию скал в серебряных рудниках. Рамон сказал: старик очень богатый, денег у него вагон, и если у него не будет хорошей охраны, каким-нибудь бандитам, которых полно в этой местности, может прийти в голову идея ограбить или похитить его самого или кого-нибудь из его друзей. Поэтому он предложил мне подобрать трех-четырех парней и отправиться на гасиенду, чтобы нести службу охраны этого старого джентльмена.
  Мне эта идея очень понравилась, сеньор. Я поехал на гасиенду. Встретил там очаровательного старого джентльмена по имени сеньор Джеймсон, с которым я договорился обо всем. По договору, я должен был с моими четырьмя друзьями по ночам охранять снаружи забор, окружающий гасиенду.
  Жить мы должны были в маленьком домике с восточной стороны участка. Снабжение получали из гасиенды. За эту работу я и мои друзья должны были получать 150 мексиканских долларов в неделю.
  Ну, вы сами понимаете, сеньор, что я очень обрадовался такому предложению. Местность эта пустынная, находится на значительном расстоянии от населенных пунктов. Значит, полицейский патруль, с которым мне нежелательно встречаться, редко, даже совсем туда не заглядывает.
  Он замолчал, слегка повернулся, достал сигарету, закурил ее и сидел, глядя мне в лицо. А хороший актер этот Педро. По выражению его лица я догадался, что сейчас он подходит к самой сути.
  — Все это случилось на третью ночь, сеньор, — сказал он. — В тот вечер к старику приехали несколько гостей. Я узнал об этом у служанок-индеанок, работавших на гасиенде.
  Сначала приехала леди, потом джентльмен, только я не знал их имен. Вскоре после полуночи, сеньор, я стоял на часах и всматривался в пустыню и думал, какое тихое и спокойное место эта гасиенда. Тут я услышал из дома звуки граммофона. Потом смеялась леди. Я подумал, какая хорошая, мирная ночь.
  В этот момент я услышал шум автомобиля и увидел, как по дороге, ведущей к воротам гасиенды, ехала машина. Я взял свое ружье и направился к машине, чтобы посмотреть, что это за визитер к нам пожаловал.
  И вдруг на гасиенде раздался ужасный взрыв. Я бросился лицом на землю и начал молиться Мадонне, я подумал, как неудачно, что сеньор Джеймсон выбрал такую тихую ночь, чтобы взорваться от своих глупых экспериментов.
  И тут я увидел, что от гасиенды бежал молодой человек, секретарь сеньора Джеймсона. Он подбежал к машине, за рулем которой сидела молодая и очень красивая леди, и объяснил красавице, какая ужасная катастрофа только что произошла. Вероятно, эта леди тоже приехала в гости.
  Парень изобразил на своем лице печальную мину и развел руками.
  — Как это все было ужасно, сеньор, — сказал он. — Половина гасиенды взорвалась, стену вырвало, а мебель разлетелась в куски. Очевидно, сеньор Джеймсон демонстрировал друзьям свое изобретение, и в это-то время все и произошло. Две служанки были убиты, так же, как и сеньор Джеймсон, леди и молодой человек. Только секретарю удалось спастись, потому что он вышел из дома, чтобы встретить вновь прибывшую молодую леди, которую ожидали гораздо раньше и которая должна благодарить всех святых за то, что она задержалась в пути, иначе и она была бы убита.
  Педро потушил сигарету и потянулся.
  — Мы похоронили их, сеньор, у восточной стены гасиенды. Сеньора Джеймсона невозможно было узнать. Его разорвало на куски. У молодого человека, приехавшего к нему в гости, оторвало голову. А слуг мы так и не могли найти, валялись только обрывки их одежды.
  Все это очень печально, сеньор, потому что из-за этого я, как говорится, потерял довольствие. Вы сами понимаете, что у меня не было никакого желания сообщать о случившемся местному коменданту.
  К сожалению, сеньор, на следующий вечер мне с моими друзьями пришлось сесть на коней и отправиться через пустыню обратно. Как красива иногда может быть жизнь, — сказал он и добавил с глубоким вздохом, — и как печальна. Сеньор, это все, что мне известно.
  Он снова развалился на скамейке, подложил руки под голову и уставился в потолок.
  Я полагаю, что теперь настала моя очередь разыгрывать свою роль.
  — О'кей, Педро, — сказал я ему. — Но это почти ничего мне не сказало. Я узнал только, что старик, какая-то девушка и несколько парней погибли. А вот когда ты копался в руинах, ты нашел какие-то бумаги старика или еще что-нибудь?
  — Ничего, сеньор! Абсолютно ничего! Все, что находилось на этой стороне гасиенды, все разлетелось в мелкие куски или сгорело. Я, конечно, старательно все обыскал, не осталось ли чего-нибудь ценного, но ничего не нашел.
  Я закурил.
  — Что ж, нельзя сказать, чтобы это была уж очень подробная информация за пять тысяч долларов, Педро? А? Как ты думаешь?
  Он повернулся и посмотрел на меня.
  — Сеньор, вы очень меня оскорбляете. У меня ни на минуту не было мысли, чтобы получить от вас деньги до того, как я отвезу вас на гасиенду и вы там все сами обыщите. А между прочим, это место не так то легко найти. Вы его никогда и не найдете, если не обратитесь к помощи опытного проводника, такого, как я, например. До этого места два дня пути. А положение в стране известно. Вам далеко не безопасно будет совершать такую поездку одному. Уверяю вас, учитывая все это, сумма, которую я прошу, не так-то уж велика. Я немного подумал.
  — О'кей, — сказал я ему. — Допустим, мы с тобой договоримся. А каким же образом я выберусь из этого санатория?
  — Ну, это будет не так трудно устроить, сеньор. Я знаю здешнего часового, это довольно сговорчивый парень. Если мы упомянем о деньгах, он охотно прислушается к нашей просьбе. Сеньор, вот мой план. Мы подождем до завтра, до второй половины дня, потому что утром сделать это нельзя, слишком много народу болтается около тюрьмы. А вот после полудня здесь никого не бывает. Значит, так. Когда к нам придет часовой, я поговорю с ним, и он так устроит, что когда он придет в камеру вечером, то дверь за собой не закроет. Вы уйдете, а я останусь тут в качестве заложника, пока вы с ним не расплатитесь. Это будет стоить очень недорого, ну, скажем, двести песо. Отлично? Значит, вы уйдете и достанете деньги, но только будьте осторожны, держитесь подальше от Темпа-па. А сколько времени пойдет на то, чтобы достать деньги?
  — Деньги у меня в машине, — сказал я ему, — а машину я оставил в кустах с восточной стороны города. Я доберусь туда примерно за час. Но обратно мне тоже придется идти пешком, потому что машина у меня испорчена, карбюратор засорился, она не пройдет и ярда.
  — Не беспокойтесь, сеньор, — сказал Педро. — Это все мелочи! Вам машина не потребуется. Когда вы достанете деньги, вы спокойно дождитесь ночи. Потом по окраине Темпапа пройдете по дороге, которая идет прямо мимо тюрьмы. В двух милях отсюда вы увидите пустынную дорогу, ведущую на север. Сверните на нее и дойдите до маленького домика. Эта белая каса расположена в долине Назас. Полицейский патруль редко туда заглядывает, кроме того, здешний стражник, вероятно, сообщит им о вашей щедрости.
  В этом домике вы найдете сеньору Фернанду Мартинас. Помиритесь с ней! Объясните ей, что ваша грубость носила чисто театральный характер, что это часть нашего маленького плана, потому что я не хочу сердить эту леди, которую я очень люблю. К тому же у нее характер тигра.
  Она доставит ваши деньги сюда, в тюрьму. Вы пришлите двести песо для стражника и триста песо для коменданта. Он снова лег. Видимо, он был очень доволен своим планом.
  — После того, как я буду освобожден, — продолжал он, — я немедленно присоединяюсь к вам в доме Фернанды, и мы поедем с вами на гасиенду покойного Джеймсона.
  Он улыбнулся мне широчайшей улыбкой.
  — Ну, как сеньор? — спросил он. — Так дело войдет?
  — Пойдет, Педро. Обещаю тебе, я никогда не забуду, как ты его провернул!
  Он зевнул, растянулся на лавке и расположился спать. Я долго сидел, смотрел на него и курил. Через несколько минут парень уснул, как младенец.
  А я решил все обдумать. Я что-то не могу сообразить: правду мне рассказал Педро или все выдумал? И я ничего не понял относительно взрыва у Джеймсона. Какой там взрыв?! Может быть, Педро считает, что мне известно гораздо больше, чем есть на самом деле? Мне сейчас нужно во что бы то ни стало как можно быстрее добраться до Пеппера.
  Лунный свет падает через решетку на лицо Педро, отчего оно похоже на шахматную доску. Я задумался о Фернанде.
  Да, вот это женщина! И почему это Педро, такой ничтожный, в сущности, парень, у которого за душой ничего нет, самый низкопробный бандит, и вдруг так крепко связан с красоткой Фернандой? И может быть, он прав, что у нее характер тигрицы, и может быть, именно это делает ее такой красивой!
  Мне припомнилась одна бабенка из Чаттануги. Вот интересная была штучка! Ее даже нельзя было назвать хорошенькой до тех пор, пока она не замечала, что ты начинаешь слишком внимательно приглядываться к какой-нибудь другой девчонке.
  Вот тогда она свирепела и делалась очень красивой. Только в такие моменты от тебя требовалась большая ловкость, нужно было уметь вовремя подпрыгнуть и увильнуть, чтобы она не попала в тебя каким-нибудь режущим предметом. А после того, как мне рассказали, что эта бэби однажды отрезала одному моряку правое ухо, бросив в него нож с дистанции в 10 ярдов , я вдруг вспомнил, что у меня в Нью-Йорке неотложное дело и умчался с ближайшим поездом.
  Но если не считать метания ножей, это была отличная бабенка и очень добрая к животным.
  Да, интересные создания, эти женщины. Я считаю, что если бы на свете не было женщин, не было бы необходимости в работниках моей профессии. Парень, который сказал только половину истины, одно дело, а другое — знать, как с ним поступить, когда найдешь!
  Любая девчонка, если только у нее не абсолютно безнадежный мордоворот и если ее линии позволяют ей фотографироваться для рекламы в купальном костюме, такая девчонка готова нанести сокрушительный удар любому парню. И всякий раз, когда ты натыкаешься на целый букет неприятностей и преступлений, ты можешь спокойно ставить об заклад месячную зарплату, что обязательно на дне этого дела окажется очаровательная, с самым невинным личиком бэби, запрятавшая в чулок шестидюймовый ножичек, на случай, если ей вдруг захочется очистить яблочко.
  Может быть, это является одним из объяснений дружбы Фернанды-Педро?
  Я решил, что чем скорее мне удастся вырваться из этой тюрьмы, тем лучше для всех, кого это касается. Я ведь нахожусь в чужой стране и должен заботиться о себе сам, потому что, я полагаю, удостоверение, выданное мне Федеральным бюро расследований, нужно мне здесь столько же, сколько клубничный пломбир нужен отморозившему лицо эскимосу.
  Вот так-то.
  Я лег на пол и с удовольствием потянулся. В этой камере жара, как в аду летом. Я решил, что надо только уметь ждать и все пойдет своим чередом, даже то, что не хотелось бы некоторым ребятам.
  Сквозь решетку светит яркое солнце. Пока я протирал глаза, отгоняя последний сон, я увидел, что Педро через прорезь в двери разговаривает со стражником. Он энергично размахивал руками и что-то очень быстро говорил.
  Потом он подошел ко мне, улыбаясь во весь рот.
  — Я все устроил, сеньор Хеллуп, — сказал он. — Все будет отлично! Сегодня ровно в пять часов вечера стражник зайдет в нам, а дверь камеры оставит открытой. Пока он будет разговаривать со мной, вы выскользнете из камеры и пойдете направо вдоль прохода до конца, а там повернете налево. Этот коридор приведет вас к боковой двери тюрьмы. Выйдя, быстро бегите, обогните тюрьму и дальше по дорожке, которая ведет в кабачок, откуда нас с вами взяли. За кабачком начинается лесок и по крайней мере дюжина мест, в которых вы можете спрятаться до ночи, потому что, вы сами понимаете, они должны будут сделать вид, что ищут вас. Как только наступит ночь, вы сделайте все, что я говорил вам раньше.
  — Хорошо, Педро, — сказал я ему. — Отличная работа! Он вернулся на скамейку и начал бренчать на гитаре. Кажется, мне начинает нравиться этот парень, Педро. Во всяком случае он обладает чувством юмора.
  В это время пришел стражник и принес какую-то вонючую жидкость, которую он назвал кофе. Мы выпили его, после чего я попросил Педро разбудить меня, когда придет срок разыгрывать этот колоссальный акт побега из тюрьмы.
  Потом я лег на пол и снова уснул, потому что я неоднократно убеждался, что когда тебе больше нечего делать, лучшее занятие это сон, тем более что это ни копейки не стоит. Так сказать, бесплатное развлечение.
  Я проснулся и некоторое время лежал, не открывая глаз и не двигаясь. Я думал, что же произойдет с Лемми Коушном, когда начнется эта потеха.
  Через несколько минут ко мне подошел Педро.
  — Вставайте, сеньор, — сказал он. — Через минуту сюда придет стражник. Приготовьтесь и сделайте все, о чем мы с вами договаривались. Все будет в порядке.
  — О'кей, — сказал я.
  Я встряхнулся и сел на скамейку. Через минуту услышал, как по коридору шел стражник. Он подошел к двери и начал ее отпирать.
  — Ну, давайте, сеньор, — прошептал Педро. — Время пришло. Все должно выглядеть, как побег.
  Открылась дверь, вошел часовой и направился к Педро, оставив дверь открытой.
  Но я не клюнул на их удочку! Я прыгнул на часового и дал ему правой такой удар в челюсть, от которого даже торпедный катер раскололся бы пополам. Он упал, а я нагнулся и отстегнул от его ремня кобуру.
  Педро вытаращенными глазами смотрел на меня.
  — Сеньор, — начал он, — сеньор…
  — Ну ты, заткнись, подонок, — сказал я ему. — Ты думаешь, я поверил твоим волшебным сказкам, которые ты рассказал мне на сон грядущий о том, как я уйду отсюда? Ты хотел разыграть со мной тот же номер, что и с Лэрьятом? Только у тебя ничего не выйдет на сей раз!
  Я прыгнул к Педро и изо всей силы ударил его по затылку рукояткой револьвера. Он свалился, как подкошенный. Я схватил у часового ключи, вышел из камеры, захлопнул за собой дверь и положил ключи себе в карман.
  Я стою в коридоре. Педро велел мне бежать направо, потом налево. Отлично! Именно этого-то я как раз и не сделаю! Я знаю, они меня ждут сейчас у того выхода, и не с букетами цветов в руках.
  Потому я и повернул налево и тихо на резиновых подошвах прошел по коридору. В конце этого коридора находится комната охраны. Около окна стоит топчан, на котором они спят по ночам. Я залез на топчан, открыл окно и выбрался из помещения тюрьмы.
  Я оказался на маленьком дворике с левой стороны тюрьмы. Направо от меня калитка в стене. Я уверенной походкой направился к ней, крепко сжимая в руке револьвер, на случай, если кто-нибудь что-нибудь затеет.
  Вдали, впереди здания тюрьмы, слышны какие-то крики.
  Я вышел через калитку и побежал по дороге. Пробежал ярдов сто и оглянулся. Парень, стоявший на часах с левой стороны стены, прицелился в меня из ружья. Я отпрыгнул в сторону на секунду раньше, чем он спустил курок. Когда он выстрелил, я бросился на землю и стал, в свою очередь, прицеливаться в него. Парень решил лучше спрятаться в тюремном дворе.
  Я встал и бросился бежать дальше. Как же быстро может бежать человек, когда захочет!
  Через некоторое время я повернул налево и пошел по тропинке через кустарник. Минут через десять я очутился у подножия горы к востоку от Темпапа, а кабачок остался позади меня справа.
  Может быть, я гораздо лучше знаю местность, чем это предполагал Педро…
  Я шел еще некоторое время, потом нагнулся за кактусами и прислушался.
  Кое-что услышал. Я понял, что произошло. Парни, которые ожидали меня, шумели с той стороны тюрьмы, куда я должен был выйти по указанию Педро. И сейчас они побегут туда, где, как я говорил Педро, стоит моя машина, т. е. с восточной стороны города.
  Только они там ничего не найдут, потому что машину-то я оставил на северной стороне, причем она на полном ходу, никакой карбюратор не засорился.
  Я немного посидел, отдохнул и начал пробираться на север. У меня пока еще не было определенных планов, но одно было совершенно ясно: нужно дождаться ночи. Откровенно говоря, я очень люблю темноту, особенно когда того и гляди какой-нибудь парень всадит в тебя пулю просто так, посмотреть, как ты будешь корчиться.
  Через некоторое время я добрался до оврага, где оставил машину. Я открыл капот и вытащил оттуда ящик с инструментами. Он у меня с двойным дном. Из ящика я достал свой люгер и кварту виски. Выпил и развалился в кактусах примерно в ста ярдах от машины, зажав между коленями люгер, на случай, если какой-нибудь слишком любопытный парень окажется поблизости.
  Я решил немножко поспать, потому что мне это было совершенно необходимо в связи с предстоящими событиями.
  ГЛАВА 3
  ПРЕЛЕСТНАЯ МАТРОНА
  Я проснулся в 11 часов.
  Светила луна, отбрасывая причудливые тени от кактусов и иудиного дерева. Да, мексиканская пустыня представляет собой довольно любопытное зрелище ночью, прямо-таки в дрожь бросает.
  Я закурил сигарету и задумался о Пеппере. Я думаю, что было бы очень полезно для всех, если бы мы знали, на что именно наткнулся Пеппер. В чем тут дело?
  Вы, вероятно, уже поняли, что Пеппер колоссальный парень. Отличный агент ФБР, а сердце у него, как у двух львов. К тому же он очень красивый парень, и девчонки прямо-таки пачками влюбляются в него. Этот парень слишком умен и хитер, чтобы просто так, без всяких к тому оснований, исчезнуть с лица земли, если только, конечно, никто его не подстрелил.
  Я располагал только информацией: Пеппер работал в округе Аризона. Оттуда он позвонил нашему старшему агенту и сообщил, что он напал на след очень интересного дела и что для этого ему необходимо перебраться через границу. Дело важное, прямо до чертиков, и действительно срочное. Для того, чтобы все распутать, ему потребуется две или три недели, после чего он пришлет подробный отчет. А сейчас у него нет времени сообщать какие бы то ни было подробности, у него буквально горит под ногами.
  Из чего я заключаю, что, каково бы ни было дело, которое привело Пеппера в хижину, куда его доставил Домингуэс, началось оно с нашей стороны границы. Но ведь даже у них в Мексике есть телеграф и телефон, он мог бы связаться с нами.
  А когда старший агент не получил от парня ни одной весточки, он начал беспокоиться, и они послали меня. Сейчас мне очень хотелось бы знать, что произошло там, а что пустая брехня.
  А интересную историю он рассказал, и, по-моему, вряд ли у Домингуэса хватило бы ума сочинить ее, вероятно, какая-то доля правды в его рассказе есть.
  Мои мысли перешли к Домингуэсу. Как говорится, ясно, как апельсин, два обстоятельства. Первое, Домингуэс знал, что я приехал в Мексику для того, чтобы узнать все относительно Пеппера. Он сразу догадался об этом, как только официант рассказал ему, что я спрашиваю о Домингуэсе и о той дамочке. Все остальное просто инсценировка. Домингуэс пообещал полицейскому несколько долларов за то, чтобы отправить меня в тюрьму. Потом они собирались разыграть со мной старый номер.
  Если бы они просто убили меня, то правительству Соединенных Штатов это, может быть, и не понравилось. Поэтому они арестовали меня за скандал в таверне, а по мексиканским законам, если арестованный попытается убежать, стража имеет право стрелять в него.
  Это доказывает, что у Домингуэса есть голова на плечах, раз ему пришла такая великолепная идея запихнуть меня в тюрьму, чтобы потом убить меня при попытке к бегству.
  И вот почему я думаю, что все рассказанное мне вчера Педро, правда. Зачем ему утруждать себя придумыванием всякой лжи, если он считал, что не успею я, выбравшись из тюрьмы, сделать и десяти шагов, как меня нагрузят таким количеством свинца, как будто я фабрика по производству пушечных ядер.
  Ну, что же мне теперь делать? Я лежал, покуривая, с расстегнутым воротником рубашки, потому что, верьте мне, было так гнусно и жарко, что пот буквально ручьями лился по спине.
  Я думаю, что можно сейчас сделать две вещи: я могу сесть в машину и поехать с максимальной скоростью в ближайший городишко, зайти там к начальнику полиции и предъявить ему мое удостоверение личности. После этого мне придется провести маленькое объяснение, почему именно один из агентов Федерального бюро расследований под именем мистера Хеллупа работает в одном из мексиканских округов, не поставив об этом в известность мексиканские правительственные органы. Вы согласитесь со мной, что получится довольно некрасивая картина.
  А каков же второй путь? Сказать вам по совести, я сам его не вижу, потому что, мне кажется, если я буду продолжать заниматься этим делом, у меня есть все шансы в самое ближайшее время досыта начиниться свинцом, а хотите — верьте мне, хотите нет, я не такой парень, который жаждет поскорее превратиться в покойника.
  Интересно, что произошло в тюрьме, после того как я оттуда удрал? Возможно, Педро говорил правду о том, что во второй половине дня оттуда уходят почти все работники. Тогда, значит, Педро и часовой все еще сидят запертыми в камере.
  Возможно, они разорвали себе от крика глотки и никто их не слышит, если только парень, стоявший у ворот тюрьмы, тот, который целился в меня, не участвует с ними в заговоре.
  Хотя вряд ли часовой, которого я запер в камере, рассказал о наших планах кому бы то ни было, потому что в этом случае ему пришлось бы поделиться деньгами, а мексиканцы не любят делить добычу.
  Нет, пожалуй, парню, стоявшему у ворот, ничего не говорили, он и так сам, по долгу службы, должен был, увидев, как я выбегаю из тюрьмы, стрелять в меня. А может быть, ему все-таки было все известно? И он пошел в тюрьму и увидел, что Педро и тот парень заперты в нашей камере?
  Кстати, я, кажется, положил ключи в карман? Совершенно верно. Значит, если комендант, у которого дубликаты ключей, не придет в тюрьму до завтрашнего дня, как об этом говорил Педро, они все еще сидят, голубчики, под замком. Вот потеха-то!
  Ну что ж, надо принимать какое-то решение. Пожалуй, я буду делать то, чего Педро от меня совсем не ожидает. Вы, вероятно, уже поняли сами, что я наговорил ему целый ворох всякой чепухи.
  Во-первых, сказал ему, что оставил машину там, где никогда ее не оставлял. Потом я ему наврал, что в машине засорился карбюратор. И он всему этому поверил. И, вероятно, Педро считает, что как только я выбрался из тюрьмы, я быстренько пошагал из тюрьмы пешочком в город, где я буду в безопасности.
  Что же, это очень хорошо. Он постарается перехватить меня на пути. И если только ему удастся выбраться из тюрьмы, он немедленно вскочит на коня и помчится догонять Лемми Коушна, чтобы вручить ему где-нибудь в лесочке пару визитных карточек, выпущенных из дула револьвера.
  И вот каков мой план: Педро рассказал мне, где находится дом Фернанды. Он рассказал мне это, будучи уверен, что я никогда не смогу туда попасть. И потому именно в этом месте, то есть в доме Фернанды, он меньше всего будет меня искать.
  И именно потому я сейчас к ней отправлюсь, потому что если Фернанда не виделась с Педро с тех пор, как я расстался с ним в тюрьме, может быть, мне удастся выудить у этой бабенки какие-нибудь сведения.
  Я встал, стряхнул с себя пыль и подумал: что за черт, почему мне всегда поручают такую работу? Все-таки я не теряю надежды когда-нибудь получить приятное задание где-нибудь в Нью-Йорке или в другом таком месте, где дамы — настоящие дамы и все такое прочее.
  Я подошел к машине и засорил карбюратор. Если я сам не собираюсь пользоваться ею, пусть и никто ею не пользуется.
  С того места, где я сижу, спрятавшись за кактусами, мне хорошо виден этот домик. Маленькое одноэтажное здание, приютившееся с левой стороны дороги, идущей на север страны. Дворик окружен белой изгородью, и кто-то разбил красивую дорожку от ворот к входной двери. При лунном свете получается эффектная картина.
  Из моего укрытия также видно, что в одной из комнат, которая смотрит на дорогу, горит свет. Окно выходит на веранду.
  Домик хорошенький, в испанском стиле, и стоит он в одиночестве. По крайней мере, на расстоянии двух-трех миль с обеих сторон нет ни одного здания. Может быть, хозяйка этой виллы разыгрывает из себя Грету Гарбо, проводящую свои дни в уединении.
  Теперь, добравшись сюда, я уже не так уверен в правильности своего решения. Откуда мне знать, что Домингуэс не сидит сейчас в этой хате со стаканом виски в одной руке и с пушкой в другой в надежде, что я вот-вот заявлюсь?
  Но, с другой стороны, маловероятно, чтобы он сюда пришел. Как я уже говорил раньше, по-видимому, этот парень находится сейчас в засаде в полной уверенности, что я топаю пешочком ему навстречу.
  Жара, как в аду! Я встал, постоял немного, обмахиваясь шляпой, потом достал из кармана люгер и запихнул его за пазуху, потому что уж если кто-нибудь сейчас и захочет завязать со мной перестрелку, то первым все-таки выстрелю я.
  Я потихоньку направился к дому, все время держась в тени кустов и кактусов. Подошел с задней стороны дома, перелез через забор и пополз. Время от времени я прислушивался. Ничего не слышно. Постоял там чутьчуть и решил, что поскольку в передней комнате горит свет, значит в доме кто-то еще не спит.
  Если бы там было несколько человек, был бы слышен разговор, но было тихо, и, значит, Фернанда одна. О'кей. Отсюда мы и начнем.
  Тем же путем я вернулся обратно в кусты, где раньше прятался, потом пошел в сад через ворота и по дорожке дошел до дверей дома. Хорошая дверь, дубовая, с железным орнаментом, в испанском стиле.
  Постучал, и минуты через две послышались чьи-то шаги. Дверь открылась, и на пороге стояла индейская девушка.
  — Слушайте-ка, — сказал я, — что, сеньора Фернанда дома?
  Она кивнула, уставившись на меня вытаращенными глазами.
  — А у нее никого нет? — спросил я. Она покачала головой.
  — О'кей, — сказал я. — Ну-ка, пойди в дом и скажи сеньоре, что пришел сеньор Хеллуп и хочет поговорить с ней.
  Девушка ушла, накинув на дверь цепочку. Минуты через две она вернулась и впустила меня.
  Я зашел и очутился в красивом четырехугольном холле. По стенам развешаны мексиканские покрывала и тому подобные вещи, вообще обстановочка о'кей. В это время из двери направо входит Фернанда и улыбается.
  Я уже говорил вам, ребята, раньше, что эта дамочка красавица, но я вам не сказал и половины до чего она хороша.
  На ней было домашнее черное платье, все кружевное, и мантилья. Славная дамочка! На все сто! Она улыбалась мне чуть заметной улыбочкой.
  — Милости просим, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Я вас ожидала.
  Улыбка сбежала с ее лица и оно сделалось печальным. Я начал быстро соображать насчет этой Фернанды.
  Я уже говорил вам раньше: мне непонятно, почему такая дама, у которой есть все, что полагается, почему она путается с таким парнем, как Домингуэс? Сейчас мне в голову пришла эта же мысль.
  Может быть, Домингуэс располагает какими-нибудь порочащими ее сведениями? Очень часто подобные дамочки имеют в своем прошлом довольно темные пятнышки.
  И тут я подумал: не исключена возможность, что я могу рассчитывать на какой-то шанс у Фернанды. Я положил на стол шляпу и пошел за ней. Длинная комната, расположенная во всю длину домика. Чертовски хорошая мебель, все старое, добротное, в испанском стиле. Ни одной вещи от Гранд Рапиде. Классное местечко.
  Она подвинула к окну, выходящему на веранду, кресло и столик и жестом пригласила меня сесть. Потом подошла к буфету и налила мне виски. Я слышал, как звенели кусочки льда, и подумал, как этой дамочке удается здесь, в такой жаре, получать лед?
  Я с удовольствием увидел, что в ее руках была бутылка виски любимого сорта. Я все время смотрел на нее, пока она наливала. Надо признаться: она одна из тех дамочек, на которых приятно смотреть. Двигается она легко и мягко, как кошка. В черном кружевном платье, сквозь которое просвечивали ее белые руки, она выглядела на миллион. Потом я подумал, что, пожалуй, мне лучше сосредоточиться на предстоящей работе, и тут вдруг обнаружил, что у меня нет никакого плана действий.
  Все еще улыбаясь, она подошла ко мне и поставила стакан на столик.
  — Я ожидала вас немножко раньше, сеньор Хеллуп, — сказала она. — Педро известил меня, что вы придете, но только это должно было произойти немного раньше. Что-нибудь случилось?
  Я взял стакан и начал отхлебывать виски маленькими глоточками, просто чтобы потянуть время и придумать что-нибудь.
  Вероятно, Педро прислал ей весточку после того, как он поговорил с часовыми, и до того, как я убежал из тюрьмы, а после моего побега у нее никаких известий из тюрьмы не было. А может быть, она вообще врет относительно того, что Педро ее предупредил.
  И вдруг меня осенила мысль, как мне следует разыграть все дело. Я рискну и сделаю то, чего от меня никто не ожидает. Может быть, я отвешу этой дамочке немного правды, но разбавлю ее такой порцией вранья, что получится нужная смесь.
  — Слушайте, Фернанда, — сказал я. — Я буду с вами откровенен. Мне не хочется, чтобы такая красавица впуталась в какую-нибудь историю, из которой потом трудно будет выбраться. Понимаете?
  Она смотрит на меня все еще с той же улыбочкой и ротик ее слегка полуоткрыт. Я ведь говорил вам, кажется, ребята, что у этой куколки очаровательные зубки? Они сверкают, как жемчуг.
  — Есть весьма серьезные причины, почему я опоздал, Фернанда, — продолжал я. — Сегодня днем я удрал из тюрьмы. Только не в том направлении, где меня ожидали парни с оружием. О'кей, я пошел к своей машине и затратил часа полтора на то, чтобы найти телеграф.
  Я следил за ней, как кошка за мышью. По-моему, веки у нее слегка дрогнули.
  — Так вот, — продолжал я, — поскольку в настоящее время техасским копам известно все о том, что здесь происходит и где я нахожусь, я думаю, что мы с вами можем откровенно поговорить.
  Она встает, идет к буфету и возвращается оттуда с пачкой сигарет. Потом подает мне сигарету, дает прикурить, закуривает сама и возвращается на свое место.
  — Сеньор Хеллуп, — говорит она спокойно. — Поверьте мне, ваши слова являются для меня загадкой. Я ничего не понимаю, о чем вы говорите.
  — Не понимаете? — спросил я. — С какого времени вы знаете Домингуэса?
  Она пожала плечами.
  — Я познакомилась с ним не очень давно. Очевидно, вы сами могли убедиться, что Педро — дикарь. Он всегда берет то, что хочет, и редко спрашивает на это разрешение у кого бы то ни было.
  Я встретила его месяца три назад и с тех пор пыталась два или три раза порвать… ну, скажем, наши дружеские отношения. Но на это он не соглашается.
  К тому же Педро очень мало волнует, если ему придется ответить еще за один маленький проступок вроде моей внезапной смерти, которая произойдет в случае, если я не соглашусь выполнить его волю.
  Я кивнул. Может быть, она говорит правду. Может быть, именно так и обстоят дела.
  — Да, — сказал я. — Надо полагать, его так же мало взволнует, если кто-нибудь вдруг пристрелит и меня. Да, Фернанда?
  Она пожала плечами.
  — Если вы действительно телеграфировали в Техас, тогда вам не угрожает никакая опасность. Я думаю, Педро не будет таким дураком, чтобы нарываться на неприятности крупного масштаба.
  Она откинулась на спинку кресла, закинула руки за голову и смотрит на меня. Я уже неоднократно пытался объяснить вам, ребята, что сексаппил Фернанды на самом высшем уровне, и когда она так сидела и смотрела на меня широко открытыми глазами, она напомнила мне одну девчонку из одного местечка, где мне пришлось побывать как-то по делу.
  Я подумал: может быть, эта Фернанда не такая уж плохая женщина и согласится помочь мне в работе. В конце концов должен же я хоть кому-нибудь доверять здесь, потому что пока я только тем и занимаюсь, что делаю круги, пытаясь поймать сам себя.
  Она встает, подходит ко мне и берет пустой стакан. При этом она так близко нагнулась, что до меня донесся аромат ее духов. И должен вам сказать, это еще тот аромат! Знаете, такой тонкий, вызывающий истому. Им пользуются умные бабенки, чтобы вызвать у вас желание схватить их в объятия… Но к чему эти разговоры сейчас? Может быть, вы сами когда-нибудь испытывали подобные же чувства.
  Она подошла к буфету и налила мне еще стакан. Я встал и сел на ручку ее кресла, пристально глядя ей в глаза.
  — Слушайте, Фернанда, — сказал я. — Понимаете ли, я попал тут в одну историю и мне нужна чья-нибудь помощь, я должен кому-то довериться, и вот я выбрал вас для этой цели, но только поймите меня правильно, бэби, не вздумайте вбить себе в очаровательную головку мысль, что вам удастся обмануть меня, потому что даже если по вашей милости меня убьют, все равно к вам из могилы будет являться Лемми Коушн и бить вас по самым больным местам. Понимаете?
  Она поставила на столик свой стакан, глаза у нее буквально выкатились на лоб.
  — Святая Мадонна, — прошептала она, — Лемми Коушн… Она судорожно глотнула. Я улыбнулся ей.
  — Да. Разве вы что-нибудь слышали обо мне? Она кивнула.
  — Сеньор, — сказала она. — Год назад я была в Эрмосильо. Я там пела в кафе и много слышала о вас. Мне рассказывали о деле Мадрале. Рассказывали, как вы убили Гуарчо, как вы провезли через пустыню Нансена, через его собственную страну, на глазах его соотечественников, и никто ничего не заметил.
  Я тогда сказала себе: если святые будут жалостливы ко мне, я обязательно когда-нибудь встречусь с таким человеком, как вы. И вот теперь вы здесь, в моей комнате, курите мои сигареты и собираетесь выпить виски, которое я с гордостью вам налила. Мадонна, что за мужчина!
  Я молчал. И какого черта я мог ей сказать? Если бы я знал, как начать, я бы уже давно что-нибудь брякнул.
  Она подошла ко мне, поставила на столик вино, потом сделала шаг назад и церемонно поклонилась мне, как будто я сиамский король или еще что-нибудь в этом роде.
  Потом нежным голосом пролепетала ту чертовщину, какую они всегда брешут вам здесь, в Мексике, если вы, придете в их дом.
  — Сеньор Коушн, — сказала она, — этот дом ваш и все, что в нем, тоже ваше.
  Она смотрит мне прямо в глаза, стоит от меня на расстоянии полшага. И не знаю, как это случилось, прежде чем я успел что-нибудь сообразить, эта дамочка оказалась у меня в объятиях, и я целовал ее как герой кинокартины в любовной сцене, когда ему сказали, что репетиция окончена и съемки начались.
  В то же время внутренний голос твердил мне, чтобы я не очень-то увлекался этим делом, а был начеку, хотя это не так-то легко, когда у тебя полна охапка такой очаровательной женщины.
  Потом она слегка вскрикнула и попыталась вырваться. Я понял, в чем дело. Она наткнулась на мой люгер, который я спрятал за пазухой. Я вытащил его и положил на столик рядом со стаканами.
  — О'кей, Фернанда, — сказал я. — Все это очень мило, и, может быть, когда мы закончим наши деловые переговоры, мы опять вернемся к этому чудесному занятию, а пока садись-ка на этот стул и слушай меня внимательно.
  Она ничего не ответила. Просто пошла и села. Она смотрела на меня, как та маленькая девочка из Ист-Сайда, где мне в прошлом году пришлось побывать, смотрела на портрет Кларка Гейбла.
  — Вот в чем дело, — сказал я ей. — Есть такой парень по имени Пеппер, это специальный агент Федерального бюро расследований. Этот парень работает в округе Аризона, о'кей. Так вот, однажды он позвонил старшему агенту и сказал, что напал на след одного тепленького дельца, что для этого ему нужно поехать в Мексику и что он считает, что все расследование займет у него недели две-три, не больше. С тех пор о нем ничего не слышали. Поэтому меня и послали разыскивать Пеппера.
  Я болтался в этих краях, пока наконец одна женщина не сказала, что видела парня, похожего на Пеппера, он шел вместе с Домингуэсом. Она также сказала, что была тогда и ты, и назвала мне твое имя. Поэтому я приехал сюда и узнал, что ты находишься в Темпапа и поешь в какой-то косоглазой таверне.
  Я поразмыслил и решил, что если ты находишься здесь, значит, и Домингуэс здесь. И я оказался прав. Потом меня решил разыграть Домингуэс. Он затащил меня с собой в тюрьму, якобы потому, что это единственное место, где мы можем спокойно обо всем поговорить.
  Потому ему пришла в голову мысль: подкупить часового, чтобы он выпустил сначала меня, потом его, но я понял, что он хотел сделать так, чтобы меня убили «при попытке к бегству». И тут я тоже оказался прав.
  О'кей. Когда мы сидели с ним в тюрьме, он рассказал мне, что охранял одного парня по имени Джеймсон на гасиенде у подножия Сьерра Мадре. Он вообще много чего наговорил, например о взрыве, о том, что туда приезжала какая-то дама, но немного опоздала и поэтому не взлетела на воздух вместе с этим парнем.
  Так вот. В назначенное время я убежал из тюрьмы, но не таким путем, который предложил мне Педро. Я всыпал как следует часовому и стукнул по башке Педро. До этого я рассказал ему, что у меня сломалась машина. Поэтому теперь он думает, что я шагаю пешком, и как только выберется из тюрьмы, он бросится мне вдогонку, чтобы помешать мне рассказать там все, что я узнал от него.
  О'кей. И вот теперь я здесь и не знаю, что делать дальше.
  Фернанда все еще сидит в своем кресле и смотрит на меня таким взглядом, как будто я самое лучшее, что она видела на своем веку. Сидит она, скрестив руки, и надо вам сказать, я еще раз убедился, что это классная дамочка, испанка на все сто процентов, ни одной капли индейской крови.
  — Лемми, — говорит она, — я скажу тебе правду. Я дружила с Домингуэсом потому, что мне это было необходимо. У меня был муж, меня заставили выйти за него, когда я была еще совсем молодая. А он очень плохой человек, он превратил мою жизнь в ад. При первой же возможности я удрала от него. Но он поймал меня и вернул обратно. Тогда я подумала о Домингуэсе, которого все боятся, потому что он убийца.
  Я заплатила Домингуэсу столько, сколько он запросил, чтобы он помог мне убежать. Я знала, что муж побоится преследовать меня, когда узнает, что я ушла с Педро. И я была права.
  Но между мной и Педро никогда ничего не было. Вообще ни один мужчина никогда в жизни ничего для меня не значил до этого момента. А теперь я люблю тебя.
  Она встает, подходит ко мне, прижимает свой очаровательный ротик к моему и награждает таким поцелуем, от которого мог бы проснуться сам Рип Ван Винкль. Потом она возвращается на свое место и садится. Все движения этой красотки спокойны, грациозны и обдуманны.
  — Я мало что знаю о Пеппере, — продолжала она. — Знаю только, что Домингуэс уехал куда-то с молодым человеком, американцем. Больше ничего. Но Педро рассказывал мне о гасиенде, которая находится у подножия Сьерра Мадре, на расстоянии примерно однодневного пути отсюда.
  Она встает, берет мой стакан и идет к буфету. Я заметил, что на сей раз она себе виски не наливала, просто лед с лимоном. Предусмотрительная дама.
  — Педро прислал мне из тюрьмы письмо. Он сказал, что сегодня ночью он ко мне сюда придет. Ноя думаю, что ты прав, Педро, конечно, помчался за тобой, чтобы убить тебя. Он не может ни в коем случае допустить, чтобы ты приехал в Сен-Луи и все рассказал.
  Она принесла мне стакан, а сама вернулась обратно к буфету и осталась там в тени.
  — Слушай, Лемми, — сказала она. — Если Педро помчался за тобой по дороге в Сен-Луи, он прекратит погоню примерно к этому времени. Он поймет, что тебе удалось удрать, и тогда он приедет сюда. Возможно, он подумает, что ты так безрассудно храбр, что поедешь на гасиенду один, тогда и он поедет туда вслед за тобой. Но сначала остановится у меня, чтобы немного отдохнуть. А на гасиенду он поедет обязательно, потому что теперь ему во что бы то ни стало необходимо убить тебя.
  Поэтому, если ты хочешь поехать туда один, надо это сделать немедленно. Если сюда приедет Педро, я сделаю все, чтобы задержать его и дать тебе время доехать до гасиенды, сделать все, что тебе нужно, и уехать оттуда. Но только ни в коем случае не оставайся потом в Мексике, возвращайся к себе обратно.
  — А как насчет тебя? — спросил я. Она пожала плечами.
  — Может быть, когда ты вернешься в Нью-Йорк, я пришлю тебе весточку, и даже приеду к тебе. Ну, как тебе нравится такая перспектива?
  Я улыбнулся.
  — Что ж, давай попробуем, О'кей, Фернанда, — сказал я. — Я поступлю так, как ты советуешь. Поеду сейчас на гасиенду, все там осмотрю и, может быть, смоюсь из Мексики, а может быть, и нет. Может быть, я еще вернусь к тебе и мы продолжим нашу беседу.
  Я встал и направился к веранде. Вдруг я услышал какое-то движение позади себя. Я повернулся.
  Она шла ко мне с суровым выражением лица. Сначала я удивился, почему она такая строгая, а потом увидел в ее руке маленький черный автоматический пистолет.
  — Ты дурак, — сказала она. — Значит, ты поверил мне. Бравый, умный Лемми Коушн оказался таким дураком, что его смогла провести женщина. Ну, иди, становись спиной к стене.
  Я встал. Не могу передать, какими словами я себя ругал. Это я-то… и дал провести себя какой-то паршивой бабенке. И что, черт возьми, она собирается делать?
  Я стою, прислонившись к стене, около буфета, лицом к веранде. Она медленно подходит и останавливается ярдах в двух от меня. Я чувствую, как у меня по спине струится пот.
  — Я сейчас тебя убью, сеньор Коушн, — сказала она. — В какое место ты предпочитаешь получить пулю? В голову? В живот? В спину??? Говорят, если выстрелить в живот, человек долго мучается, прежде чем умрет. Может быть, вы все-таки скажете мне, что вы выбираете?
  Все это она говорила с дьявольской улыбкой на губах.
  Мозг мой лихорадочно работал, но я никак не мог придумать способ выкарабкаться из западни. Где-то в голове у меня мелькнула мысль: а почему, собственно, я доверился этой женщине? Вообще-то я редко ошибаюсь в женщинах. Почему же я поверил этой?
  Потом я снова начал обзывать себя последними словами. Интересно, что скажут в Федеральном бюро, когда узнают, что был такой осел Коушн, который позволил красивой бабенке убить себя где-то в Мексике, бабенке, которая разыгрывала с ним старый номер и заставила его выложить на стол револьвер.
  Она подошла еще ближе. Она смотрит мне в лицо, и пистолет не шелохнется в ее руке.
  — О'кей, бэби, — сказал я. — Я был ослом, стреляй! Куда тебе нравится, для меня это теперь не имеет никакого значения. Но позволь мне сказать тебе одно: федеральные мальчики непременно разыщут тебя. Будь спокойна. Это так же верно, как то, что ты сейчас держишь в руке пистолет. Может быть, это произойдет в этом году, может быть, в будущем, но ты свое получишь! Обязательно получишь.
  — Ах, как это интересно, — сказала она. — Ну, адью, сеньор Коушн!
  Я увидел, что пальчики ее уже прикоснулись к курку. У меня даже мороз по коже пробежал, но я взял себя в руки. Ну, что ж… Вот и все…
  Она нажала на курок, и вдруг крышка автомата раскрылась и оттуда выскочила сигарета. Чуть не умирая от смеха, она предложила эту сигарету мне.
  Я стоял у стены с видом величайшего в мире, просто классического олуха, только что оторвавшегося от мамашиного фартучка. Мне даже нисколько не стало лучше, когда она подошла ко мне вплотную и обняла меня за шею. Я чувствовал, что она вот-вот лопнет от смеха. Эта дамочка умеет красиво разыгрывать роль!
  Потом я все понял и тоже начал смеяться. Вы должны согласиться, что у этой бабенки колоссальное чувство юмора.
  Я взял сигарету, она поднесла спичку.
  — Лемми, — сказала она после небольшой паузы. — Мне теперь совершенно ясно: ты нуждаешься, чтобы за тобой кто-нибудь присмотрел. Я беру это на себя, а ты должен меня слушаться. Вот мой план. Сейчас я приготовлю тебе еды, а ты в дальнем конце двора найдешь коня. Оседлай его и возвращайся сюда за едой, я дам тебе бутылку воды. Потом ты вот по этой дороге будешь все время держаться прямо на север. У подножия горы ты найдешь гасиенду. Самое позднее, ты будешь там завтра вечером. Если Педро придет сюда, а, по-моему, он должен примчаться, я его обману, пошлю в другую сторону.
  Когда ты там все сделаешь, возвращайся сюда. Я буду тебя ждать.
  Она положила голову мне на плечо и смотрела на меня своими очаровательными глазками, сверкавшими, как звезды.
  — А теперь скажи мне до свидания, только как следует скажи!
  Я схватил ее. Уверяю вас, ребята, эта девочка на все сто процентов соответствует тому, что предписано докторами.
  Потом она оторвалась от меня и смылась.
  Я вышел на веранду и направился по тропинке к конюшне. Я надеялся, что сумею оседлать лошадь и приготовиться к дороге раньше, чем она придумает такое, что задержит меня здесь и полностью вышибет у меня все мысли о работе.
  Одни ребята родятся счастливчиками, другие — нет. Что касается меня, я принадлежу к породе счастливчиков.
  Я оседлал лошадь и оглянулся. На веранде стояла Фернанда и махала рукой.
  Где-то вдали в пустыне меня ждет гасиенда. Я подумал: жизнь может быть гораздо хуже, чем она есть сейчас.
  Во всяком случае парень, который сказал, что нельзя мешать служебные дела с любовью, был не совсем нормальным.
  Вот так-то.
  ГЛАВА 4
  ПРОЩАЙ, ПЕППЕР!
  Когда я увидел, в каком месте расположена гасиенда, меня чуть не хватил удар, потому что тот, кто ее строил, должно быть, уж совсем спятил. Всю дорогу я надеялся, что, когда доберусь до этой проклятой гасиенды, меня там будет ждать тень, прохлада, вода. Но оказалось, что гасиенда расположена прямо посередине пустыни, и никого и ничего поблизости.
  С того места, где я стою, мне хорошо виден забор, о котором говорил Педро, а немного выше, на подъеме, стоит гасиенда.
  При лунном свете эта белая хата представляет собой жуткое зрелище, как город-приведение, о котором я в свое время читал в сказках. Правая сторона гасиенды полностью разрушена, а левая о'кей. Может, взрыв был совсем уж не такой силы, как говорил Педро.
  Я привязал лошадь к воротам и вошел. Кругом так тихо, что, кажется, можно эту тишину резать ножом.
  Я чертовски устал. Мне совсем не нравится охота в мексиканской пустыне. И какой в этом смысл?
  Когда я подошел поближе к гасиенде, я увидел с левой стороны у забора избушку, в которой жил Педро со своими парнями, когда они несли здесь службу охраны. От ворот шла дорожка, обсаженная гигантскими кактусами, грязным кустарником и засохшими деревьями. Видно, какой-то псих пытался придать чертову логову классный вид, Меня это только рассмешило — с таким же успехом он мог попытаться вымостить асбестом дно ада.
  И хотел бы я узнать, что тут делал этот парень Джеймсон, да еще с какой-то дамочкой, да с секретарем, и еще черт знает с кем!
  Я подошел к гасиенде. Деревянный портик, а по бокам посажено два тополя, ну, знаете, вся эта мексиканская ерунда.
  Я толкнул дверь ногой и вошел. И верите вы мне или нет, но никто даже не побеспокоился забрать мебель. Холл обставлен, как полагается, только на всем лежит огромный слой пыли. Очевидно, со времени взрыва здесь никого не было, потому что на пыльном полу нет никаких следов. Да, это именно такое местечко, которое может бросить тебя в дрожь, если только вообще вы этому подвержены.
  Справа и слева от холла находятся комнаты. Я заглянул в них. Мебель полностью сохранилась, и на всем такой же толстый слой пыли.
  Я прошел по коридору к задней стене дома, к месту взрыва. По дороге в темноте задел какой-то предмет, оказавшийся граммофонным ящиком. Может быть, кто-то взлетел на воздух именно в тот момент, когда заводил его.
  В конце коридора комната. По-моему, это самая большая комната в доме, и, вероятно, она использовалась как гостиная. С одной стороны стена о'кей, только немного испачкана да в некоторых местах отвалилась штукатурка, но противоположной стены нет совсем. Собственно, нет даже двух стен, и, вероятно, вся эта теплая компания стояла именно в том углу, слушала объяснения Джеймсона, когда этот проклятый баллон взорвался.
  Выйдя из дома, я сел на ступеньки, зажег сигарету и задумался о Пеппере. Почему-то мне кажется, что в момент взрыва Пеппер был здесь. Могу поставить об заклад свой последний доллар, что он искал встречи с Домингуэсом совсем не потому, что собирался просто так совершить с ним туристскую прогулку в горах Сьерра Мадре!
  Он хотел попасть именно сюда. И, вероятно, именно этот парень Джеймсон интересовал Пеппера. Что-то мне это дело кажется все более странным. Не мог же агент Федерального бюро расследований просто так порхать по пустыне и делать какие-то дела, не сообщая о них главному агенту в Ныю-Мехико, кстати, очень хорошему парню.
  Куда же делся Пеппер?
  И что мне сейчас предпринять?
  Я закурил еще одну сигарету и подумал: должно быть, я уже совсем того, начал сдавать. Приехал сюда, а что мне тут делать — не знаю.
  Вы, наверное, уже заметили, ребята, что я такой парень, который всегда в затруднительном положении просто держит нос по ветру, и очень часто это здорово помогает.
  Вот и сейчас я встал и еще раз тщательно обошел весь дом и все вокруг, все осмотрел, не покажется ли мне что-нибудь необыкновенным или странным. Но ни черта не обнаружил. Ходил по дому, осматривая мебель в надежде что-нибудь найти, но ничего не было.
  Стоя в коридоре, я подумал: что же в самом деле произошло здесь в ночь взрыва? И тут мне в голову пришла одна мысль.
  Ведь этих ребят должны были похоронить где-нибудь здесь поблизости. Верно ведь?
  Я выкатился из гасиенды и пошел к хижине, в которой жил Педро с товарищами. Невдалеке от нее я увидел окруженное кустами ровное место, очевидно, недавно вскопанное. У стены в землю было врыто несколько деревянных дощечек. Кажется, я нашел их могилы.
  Я подошел поближе. В землю было врыто пять дощечек, на каждой из них вырезано ножом по испански: «Покойся с миром» и под этой надписью имена. Имена Джеймсона, дамочки, его гостьи, того молодого парня, о котором говорил Педро, и двух служанок.
  Глядя на могилы, я думал о печальной судьбе усопших. И мне показалось странным одно обстоятельство. Вы сами понимаете: Домингуэс должен быть религиозным, и чем более такие парни преступны, тем они религиознее. Так почему же мне Педро не сказал, не пытались ли они пригласить на похороны попа?
  Я тяжело вздохнул и пошел на гасиенду поискать лопату. В сарае я нашел инструмент, снял рубашку, вернулся обратно на кладбище, вырытое Педро и его товарищами, и начал откапывать могилу Джеймсона.
  Ругался я при этом, как черт, потому что можете мне поверить, меня не привело в восторг то, что ко всем моим прочим занятиям, мне еще пришлось прибавить раскопку могил.
  О'кей. Но я многое обнаружил.
  Вырыв яму на глубину примерно двух футов в том месте, где была могила Джеймсона, я увидел, что это сплошная липа. Никакой могилы не был о. Я сел, выкурил сигарету и принялся за другую могилу.
  Через час вся работа по раскапыванию могил была окончена, и только самая последняя оказалась настоящей. Все остальные — липой.
  Когда я начал копать последнюю могилу, сразу увидел, что там кто-то зарыт. Я решил посмотреть. Еще через 10 минут тяжелой работы я докопался до четырехугольного деревянного гроба. Должен вам сказать, ребята, когда я нашел этот гроб, меня охватило далеко не радостное чувство. Конечно, я был доволен, что в конце концов нашел настоящую могилу, но предстоявшая мне теперь работа отнюдь не способствовала приятному настроению. Еще десять минут работы, и мне удалось сорвать с гроба крышку, и я увидел то, что ожидал.
  Там лежал парень. Нельзя сказать, чтобы на него приятно было смотреть. Вероятно, во время взрыва он находился очень близко от этого проклятого баллона. Голова и шея были полностью оторваны, туловище одето в американский костюм. На парне техасский пояс, знаете, такой с кожаными карманами.
  Обшарив их, я нашел только одну вещь: удостоверение личности, выданное Федеральным бюро расследований на имя Пеппера.
  Вот я и нашел Пеппера!
  Я переложил его удостоверение в свой карман, закрыл крышку гроба и снова закопал его, стараясь, чтобы ничего не было заметно, чтобы все было о'кей.
  Да, жаль Пеппера! Очень жаль. Но его пример показывает, что в этих местах нужно быть очень осторожным, неровен час, тебя могут в любой момент подстрелить.
  После того как с поисками было покончено, я пошел в избушку, где жил Педро с товарищами. В ней было несколько стульев, стол, пара полок, на одной из них стояла бутылка текилы, значит, Педро очень торопился, когда удирал отсюда. Парень мог бросить эту бутылку лишь в том случае, если кто-нибудь буквально наступал ему на хвост!
  Я взял бутылку и уже собирался пойти в гасиенду, как вдруг увидел кое-что.
  Около двери в избушку я увидел в пыли следы ноги с узким каблуком — хорошо были видны при лунном свете следы ковбойских ботинок с кубинскими каблучками, и следы эти были оставлены совсем недавно.
  Они вели к воротам гасиенды и затем дальше через кустарник по направлению к Сьерра Мадре. Следы терялись там, где начиналась каменистая почва, на которой совсем не было пыли.
  Что ж, если кто-то мог здесь пройти, значит, я тоже смогу. Может быть, где-нибудь у самого подножия горы приютилась хижина, где живет какой-нибудь парень, который сможет пролить свет на все это дело.
  Я шел черт знает сколько времени, взобрался на какую-то вершину, и оттуда увидел небольшую хижину на другой стороне склона. Около хижины привязан конь.
  Я тихонько спустился вниз и так же тихонько заглянул в хижину через вырубленное в стене окно. Никого нет. Я разглядел там койку, деревянный стол, пару табуреток, несколько бутылок и кофейник. В углу ящик, вокруг которого валяется какой-то хлам.
  Хижина похожа на жилище лесничего, но так как здесь нет никакого леса, смысл постройки непонятен.
  Я обошел хижину с другой стороны, открыл дверь, и избушка осветилась лунным светом. Воздух в избушке спертый от жары и протухшего мяса.
  Я вошел и осмотрелся. Открыл ящик, посмотрел, что в нем лежит. Там оказались старые штаны и рубашки, несколько журналов и фотографии женщин, причем у бабенок такие рожи, что сразу стало понятно, почему парень удрал так далеко.
  Я потянулся и закурил сигарету. В это время заржала лошадь. Я подошел к двери и посмотрел в щелку.
  К хижине подходил высокий худой парень в мексиканских штанах, большом сомбреро и болеро поверх голубой рубашки. За кожаным ремнем заткнут пистолет. Парень что-то напевает.
  Я решил поговорить с ним.
  Открыл дверь, вышел с самым беспечным видом и помахал парню рукой. Увидев меня, он сразу испугался, а потом тоже помахал. Насвистывая веселую мелодийку, я пошел к нему все той же беспечной походкой.
  — Добрый вечер, амиго, я от сеньоры Фернанды Мартинас. Она просила передать вам…
  Подойдя к нему вплотную, я вдруг испуганно посмотрел через его плечо. Он повернулся посмотреть, что именно меня так испугало, и в это время я ударил ему по скуле всего один раз правой. Он свалился, как подкошенный.
  Я подхватил его, перекинул через плечо и понес в избушку. Там я бросил его на койку, снял с него пояс, вытащил пистолет с клеймом ФБР. Могу поставить об заклад все серебро Мексики против жареной сардины — это оружие Пеппера!
  Снаружи около избушки — бочка с водой и кожаный ковш. Я зачерпнул полный ковш воды, горячей, как смола в аду, и облил парня. После чего он раздумал помирать и решил вернуться на бренную землю.
  Сел на койке и смотрел на меня, ощупывая челюсть. И начал поливать меня самыми грубыми словами, какие только имеются в испанском языке.
  — Слушай, гаучо, — сказал я. — Очень жаль, но мне придется огорчить тебя. Ты, брат, попался. Кто-то здесь довольно жестоко обошелся с моим другом, и мне это очень не нравится. Мой тебе совет: давай выкладывай все, что знаешь, иначе я напишу на твоем животе свои инициалы пулями вот из этой штуки. Понял?
  Он сказал, да, сэр, хорошо понял, и начал плести какую-то ахинею о том, что он вроде как работает сторожем на гасиенде, присматривает за усадьбой, а сам живет в этой избушке.
  На это я заявил, что он паршивый лгун: здесь совсем нет воды — та, которая в бочке, давно протухла; а у коня нет корма. И я посоветовал не морочить мне голову, а лучше поскорее все рассказать, а то я его сейчас на месте пристрелю.
  Я спросил его, где он взял пистолет, он ответил: десять дней назад купил его у одного парня в Тортуале.
  Он начал ходить взад и вперед по избушке, призывая в свидетели всех святых: он не собирается мне врать, даже если бы за это ему заплатили 100 песо; при этих словах он подошел к двери, быстро вынырнул наружу и помчался к лошади с такой скоростью, как будто ему вслед посылали молнии.
  Я тоже выбежал из избушки, прицелился в него и спустил курок, но выстрела не последовало, так как пистолет не был заряжен, а он тем временем подбежал к лошади, развязал веревку, прыгнул на коня и полетел к подножию горы, как будто за ним гнались черти.
  Я посмотрел ему вслед и пошел обратно к гасиенде. Пугливый пареньто оказался. Но, может быть, он действительно говорил правду? Если бы он забрал оружие у Пеппера, думаю, что он прихватил бы вместе с ним парочку-другую предметов из обмундирования.
  Я вернулся в избушку Педро и буквально накинулся на бутылку текилы. Меня не особенно беспокоит этот парень, который удрал.
  Не думаю, чтобы он прихватил каких-нибудь друзей, с которыми бы вернулся опять на гасиенду. Очень хорошо, что он испугался. От страха он не скоро сообразит, что можно со мной сделать.
  Я вернулся на гасиенду, прихватив с собой бутылку, долго ходил вокруг, все вынюхивал, нет ли где воды. Наконец-таки нашел. Весьма хитроумный бак был вделан в каменный забор, на одну четверть он был наполнен водой. На вкус она оказалась о'кей.
  Я нашел ведерко и кувшин, наполнил их водой и пошел поить коня. Потом привязал его на длинную веревку, чтобы он пошатался в округе; может быть, ему удастся найти что-нибудь пожевать.
  После этого уселся в тени забора и решил все спокойно обдумать.
  Отличная ночь. Полнолуние, и все предметы вокруг буквально залиты белым светом. Меня что-то разобрало поэтическое настроение, и я вспомнил одну красотку, с которой встречался в 1932 году в Техасе. На вид она была очень симпатичная девочка, одно плохо: очень уж у нее был скверный характер. Она всегда норовила изо всех сил хлопнуть даже вращающейся дверью.
  Ох, и сердитая же была! Но и ее один раз ночью я здорово напугал. От испуга сердце у нее подпрыгнуло до самого горла и чуть было не выбило у нее собственные зубы.
  Но она меня многому научила. Как-то она сказала мне: в то время как парень сидит где-нибудь в углу, напрягает свой мозг, придумывая какой-нибудь логический выход из создавшегося положения, женщина действует молниеносно и всегда правильно, потому что у нее есть инстинкт.
  И один раз она мне чуть не доказала это. Как-то ночью сидел я у ворот, бросал нежные взгляды на комнату, в которой, как я полагал, спит эта милая птичка, и все думал, как бы мне от нее поаккуратней сбежать, пока она не подняла на меня всю округу. А она, оказывается, за домом запихивала в мои сапоги гремучих змей. Хорош бы я был, если бы впопыхах натянул их на себя!
  Отсюда вы видите, ребята, что женский инстинкт — это такая вещь, к которой надо относиться с осторожностью. Особенно когда женщина подозревает, что тебе начинают надоедать контуры ее фигуры и ты начинаешь серьезно подумывать, а не подыскать ли тебе что-нибудь более обтекаемое.
  Я не собираюсь учить вас, ребята, или читать вам лекции о женщинах, потому что вы, вероятно, сами уже не раз попадали из-за них в беду.
  Я только хочу сказать, что 999 парней из тысячи уверены в том, что его красотка — самая милая, самая очаровательная на свете, прелестное бэби, и только тысячный парень, который пока находится в тюрьме, по выходе оттуда не будет верить в эти сказки.
  Вообще-то женщины — интересные создания. Да, сэр! Девчонка будет с вами о'кей до тех пор, пока уверена, что вы буквально загипнотизированы ее красотой и ради нее бреетесь три раза в день. Но как только она заберет в голову мысль, что вы собираетесь учинить в отношении нее некоторое свинство, то есть попросту удрать от нее, смею вас уверить, ребята, она так рассвирепеет, что по сравнению с ней сам Вильгельм Завоеватель в полном обмундировании, в кольчуге и со щитом будет выглядеть неженкой, покупающим клубничный пломбир на ежегодном пивном балу сталелитейщиков.
  Вот так, прислонившись спиной к забору, потягивая из бутылки текилу и запивая ее водой из кувшина, я задумался о Фернанде. И я решил, что эта бэби, безусловно, обладает женским инстинктом так же, как и огромной дозой логики.
  Вы уже, наверное, поняли, ребята, что она и внешне хороша, и голова у нее работает отлично. Я начал припоминать весь наш с ней разговор и подумал, почему это она вдруг решила разыграть со мной трюк с портсигаром, сделанным в виде пистолета-автомата?
  Конечно, это может быть просто милая шутка, но, с другой стороны, нужно обладать по меньшей мере довольно странным чувством юмора, чтобы приставлять парню к груди пистолет в тот момент, когда поблизости может оказаться немало желающих пустить в него настоящую пулю.
  Но это дело можно рассматривать и под другим углом зрения. Фернанда разыграла этот трюк как раз в тот момент, когда я собирался задать ей целый ряд деловых вопросов, например, в каких местах она бывала с Домингуэсом, что ей известно о Пеппере.
  Вы сами отлично понимаете, что когда она направила на меня пистолет, меня всего в дрожь бросило, да и кого не бросит? От испуга у меня все вылетело из головы, и с этого момента Фернанда направила нашу беседу так, как ей самой хотелось. С этой минуты говорила она и приказывала она. Это она говорила, где, по ее мнению, должен быть Педро и где он будет меня искать.
  И ей очень хотелось немедленно выпроводить меня сюда, на гасиенду, чтобы меня не застал у нее Педро. Она отлично знала, что нет никаких особых причин, по которым мне не следовало бы встречаться с Педро. У меня ведь есть оружие, и если бы речь зашла о перестрелке, мы с Педро располагали бы в худшем случае равными шансами. Я бы даже сказал больше: я в любой момент могу отстрелить на этом парне штаны из детского 15-миллиметрового Томсона с перламутровой рукояткой.
  Больше того. Она выпроводила меня из своего дома с такой поспешностью, что я даже уехал без пушки. Вы помните — вынув свой люгер из-за пазухи, я положил его на стол. Из чего вы можете заключить, что федеральный работник — это такой же человек, как любой другой, и ему свойственно совершать ошибки, и что Марк Антоний был не единственным парнем, который, увлекшись сладкими поцелуями Клеопатры, забыл о деле и не привел в действие свою артиллерию.
  Вот так-то!
  По-моему, мне теперь все ясно. Фернанде надобно было во что бы то ни стало поскорее выпроводить меня из своей хаты. Она не хотела, чтобы Педро застал меня у нее, но ей необходимо, чтобы я пришел к ней после того, как Педро уйдет, и нужно ей это по одной из двух причин. По какой именно, мне трудно сказать: когда речь идет о женщине, совершенно невозможно угадать, что именно толкает ее на тот или иной поступок.
  Первая причина та, что, может быть, она действительно серьезно влюбилась в меня и не может допустить, чтобы Домингуэс убил меня. Может быть, она собиралась спровадить куда-нибудь Педро к тому времени, как я вернусь, чтобы мы могли обо всем договориться, после чего я уеду в Нью-Мехико. А потом, когда у меня будет свободное время, я вызову к себе эту прелестную куколку и мы продолжим наш разговор о любви.
  Другой причиной может быть следующая: она не хотела допустить моей встречи с Педро потому, что в этом случаен мог или убить его, или стукнуть его по башке, связать и переправить через границу в НьюМехико, где ему пришлось бы ответить на ряд вопросов.
  Потому что, ребята, вы должны согласиться со мной: она спуталась с Педро для того, чтобы избавиться от своего мужа, — это звучит весьма не правдоподобно. Прежде всего, вы сами понимаете: если у дамочки хватило нервов разыграть такую штуку с пистолетом, то вряд ли она испугается своего кабальеро, даже если бы она была замужем за обладателем самого скверного характера. Эта дамочка в любой момент и в любой ситуации будет действовать о'кей. С другой стороны, если у нее было достаточно денег подкупить Педро, чтобы он увез ее, значит, ей хватило денег на то, чтобы смотаться на территорию США и оттуда прислать заказным письмом официальное уведомление своему муженьку о начале бракоразводного процесса.
  Все это должно доказать вам, ребята: если я целую какую-нибудь бабенку, это еще отнюдь не значит, что я ей вполне доверяю, а если вы захотите подкусить меня и скажете, что я не должен целовать девчонку, которой не верю, я отвечу вам, что я вот не верю дыням, но я их люблю и при всякой возможности ем их. А как бы вы поступили на моем месте, ребята? А?
  Я проснулся в десять часов. Солнце жарит вовсю. Я снова осмотрел гасиенду. Все так же, как вчера. Пожалуй, я действительно порядочный олух, если, держа в кармане незаряженный пистолет, развалился спать в таком пустынном месте. Во время сна любой мог меня подстрелить. Но я всю жизнь отличался тем, что очень люблю поспать.
  Мои мысли перешли к пистолету Пеппера. Я* достал его, осмотрел магазинную коробку. Я думал, что она пустая, оказывается, нет, не пустая. Обойма там. Все в порядке. Я хотел вытащить ее, но не тут-то было, ее заклинило. Мне пришлось долго потрудиться, прежде чем я вытащил ее, при этом вывалилась из нее какая-то бумажка.
  Этот листочек был засунут между обоймой и каналом, очевидно, в пистолете был какой-то дефект, и без посторонней помощи обойма плохо держалась.
  Я взглянул на обойму. Пуль нет, все выстрелены. Тогда я внимательно рассмотрел бумажку.
  Простой кусочек кремового цвета, оторванный от пакета, шириной примерно в три четверти дюйма. На бумажке написано: «Зеллара».
  Интересно, что это может быть — Зеллара? Может быть, название местности в этой стране? Может быть, записку написал Пеппер, запрятав ее в таком месте, где никто не будет ничего искать?
  С другой стороны, ведь запомнить одно-единственное слово не так уж трудно.
  А может быть, это обрывок письма, который использовался для того, чтобы укрепить обойму в магазине? На всякий случай я спрятал листочек в бумажник, а пистолет убрал в карман.
  Я прикинул, как у меня со временем. Если я сейчас тронусь в путь, то буду у Фернанды ночью, хотя мне не очень нравится идея путешествия по пустыне в полдень, когда солнце так печет, что того и гляди спалит тебе штаны. Но тем не менее придется поступить именно так.
  Я бросил последний взгляд на гасиенду, оседлал коня, наполнил фляжку водой из бака в стене и смылся. Я был очень рад, что вода еще была, иначе мне пришлось бы туговато. Хотя вы, возможно, неоднократно читали в книгах о путешественниках, выдавливающих в пустыне сок из стволов кактуса, смею вас уверить, это все пустая трепотня. Проверил на собственном опыте.
  Во время моего путешествия по пустыне я мог всецело предаваться своим думам. Я разработал несколько вариантов поведения на случай, если Педро окажется у Фернанды, и на случай, если его там не окажется.
  Я неоднократно убеждался: очень полезно заранее разработать все детали с тем, чтобы, когда придет время, поступать совсем не так, как было намечено в планах.
  Была уже полночь, когда вдали показался домик Фернанды. Не доезжая до дома примерно одной мили, я свернул на пустынную дорогу. В доме кто-то есть, там горит свет.
  Но я умный парень. Я слез с лошади, которая, кстати, очень неважно себя чувствовала после такой утомительной поездки, и последние три четверти мили вел ее на поводу.
  Я подошел с задней стороны дома, привязал лошадь к более или менее сильному стволу кактуса и занялся разведывательной работой. Тут-то и наткнулся на очень интересный факт.
  Все покрыто толстым слоем пыли, а на ней — следы автомобиля. По-моему, машина пришла из Темпапа. При лунном свете я отчетливо вижу следы шин. И что самое интересное, правое заднее колесо оставляет след от рубца на шине.
  Значит, кто-то приезжал на моей машине.
  Вероятно, Педро или кто-нибудь из его друзей все-таки нашли машину, вызвали из Темпапа парня с новым карбюратором, после чего приезжали сюда.
  Я внимательно осмотрелся, нет ли еще каких-нибудь следов пребывания людей. Но ничего не увидел.
  Я пошел к задней двери. Темнота и тишина. Пожалуй, я чувствовал бы себя более счастливым, если бы при мне был пистолет с полным зарядом, потому что весьма возможно, где-нибудь поблизости меня ожидает в темноте Домингуэс.
  Вероятно, именно его следовало ожидать.
  Я толкнул решетчатую дверь и вошел в дом. Прислушался. Ничего не слышно. Это показалось мне довольно странным. Должен я по крайней мере слышать хотя бы храп спящей индейской девушки-служанки.
  Я тихонько на резиновых подошвах пошел по коридору. Из-под двери справа видна полоска света. Кажется, та самая дверь, за которой я разговаривал с Фернандой. Окна этой комнаты выходят на пустыню. Подошел к двери, прислушался. Ничего. Взялся за дверную скобу и начал потихоньку нажимать. Выжав до конца, я затаил дыхание и чуть-чуть приоткрыл дверь. Подождал.
  Все еще ничего не слышно. Приоткрыл еще немного и просунул в дверь голову. Спиной ко мне на стуле сидит Педро. Он спит. Вероятно, парень ожидает меня с дороги, идущей из пустыни. Мне не видно, что там лежит перед ним, на столе, нет ли там оружия.
  Между прочим, мне показалось немного странным, что Педро ожидает меня так беспечно, с зажженным светом. Ему бы следовало сидеть в темноте, в этом случае он увидел бы меня раньше, чем я его.
  Я решил немного блефануть и достал пустой пистолет Пеппера.
  — Спокойно, приятель, — сказал я. — Одно движение и я смахну макушку твоей головы прямо в Аризону. Ну-ка, подыми руки вверх и не опускай их до тех пор, пока я не разрешу.
  Никакой реакции. Даже не пошевелился. И вдруг я все понял: Педро позволил убить себя.
  Я обошел вокруг стола и, ребята, что же я увидел! Он привалился к спинке стула и его открытые глаза были устремлены прямо в пустыню. На лице застыло удивленное выражение. Да это и понятно: кто-то дважды прострелил его, один раз в грудь, второй — в макушку головы.
  На полу перед ним валяется мой люгер, который я здесь оставил. Я поднял его и проверил обойму. Не хватает двух пуль.
  Я положил пистолет за пазуху, пошел к буфету, налил себе виски и взял сигарету. Потом сел на стул, взглянул на Педро и начал думать.
  Первая пуля была всажена ему в грудь, выстрел в упор: на его почти белой рубашке виднелась дыра от пули с обожженными краями. По-моему, когда после первого выстрела Педро хотел вскочить, он заработал вторую, уже в макушку.
  Да, интересная бывает жизнь. В течение последних часов я только и думал о том, кому кого удастся пристрелить: мне Педро или Педро меня, а оказывается, я только напрасно утруждал свой мозг, потому что кто-то уже проделал мою работу без меня. И я ставлю 6 против 4, что этим «кто-то» была маленькая Фернанда.
  Я взглянул на Педро, и мне, знаете ли, даже стало немного его жаль. Если вы меня правильно понимаете.
  Вот передо мной сидит довольно гадкий человек, шакал пустыни. Один из тех парней, которые пробивают себе путь с самого дна, ничего не имея за душой. А когда добираются до верхушки, у них по-прежнему-таки ничего и нет!
  Я решил заняться шерлок-холмсовской работой и воссоздать сцену убийства — то есть тем самым, чем в книгах занимаются все детективные тузы.
  Вероятно, дело было так: Фернанда сидела в кресле, всматривалась в пустыню и ожидала меня, и вдруг услышала, как к заднему крыльцу подъехала машина.
  Ясно вижу, как она, несколько озабоченная, встает и смотрит на дверь, в которую ввалился Педро. Педро буквально весь бурлит, мечется по комнате, как призовой бык в день фиесты, и рассказывает Фернанде обо всем, что произошло со мной. Потом спрашивает Фернанду, что ей известно.
  Фернанда отвечает: вот провалиться ей на этом самом месте, ей ничего не известно! Но поскольку она довольно умная бабенка, она потихоньку подбирается к столику, на котором лежит мой люгер.
  Педро спрашивает: не было ли здесь кого-нибудь? Фернанда отвечает: ни души не было, и даже никакого слуха ни о ком.
  Педро говорит «О, йе? Не было? Ах, ты, такая-сякая лгунья! Такой-то парень видел, как кто-то отвязал у тебя коня и умчался по дороге в пустыню!»
  Он говорит Фернанде, что она дважды предательница, дочь самого дьявола, и что он собирается сейчас же перерезать ей горло от уха до уха, чего он, кстати, может быть, совсем и не собирался делать.
  Фернанда мило улыбается и, когда он подходит к ней, она протянула назад руку, нашарила на столе мой люгер и выдала ему бесплатный билет для проезда в страну, из которой еще никто и никогда не возвращался.
  Педро сначала плюхнулся на пол, потом попытался встать, тогда она влепила ему на дорожку еще одну в то место, на котором он носил сомбреро.
  После чего позвала служанку, индейскую девушку, и они усадили его на стул лицом к веранде.
  Фернанда быстро собирает вещички и смывается на моей машине. Но прежде чем уйти, она гасит свет везде, за исключением комнаты, в которой находится Педро. Для того, чтобы, возвращаясь из пустыни, я мог видеть, что моя дорогая подружка Фернанда постаралась спасти своего Лемми Коушна и убила гадюку Педро.
  Вот что называется воссозданием картины преступления, и вот что делает в книгах детективный туз, и он всегда оказывается прав, о чем вы узнаете в последней главе, если только у вас хватит терпения дочитать книгу до конца.
  А что вы, ребята, думаете относительно моего варианта «воссоздания картины преступления»? Нравится он вам?
  Если «да», значит, вы дураки, потому что сам-то я считаю, что ни к черту не годится.
  ГЛАВА 5
  БРЮНЕТОЧКА-БЭБИ
  Ровно в семь часов я ввалился в контору Скаттла в Фениксе, Аризона. До этого, как только я переправился через границу, я поговорил с ним по междугородному телефону, и он ожидал меня.
  Я, кажется, уже говорил вам, ребята, что Скаттл-старший агент Федерального бюро расследований в Фениксе. Он очень умный парень и не любит попусту тратить время.
  Он сразу спросил, что мне удалось узнать относительно Пеппера. Пеппер мертв, сказал я, и в настоящее время лежит в ящике у ворот гасиенды, что у подножия Сьерра Мадре, и проращивает семена кактуса с четырех футов глубины.
  — Понятно, — сказал он. — Вот, посмотри. Это тебе многое объяснит.
  Он перебросил мне через стол письмо. Я заметил, что письмо было из Мехико-Сити, а отослано оно было пять недель назад и написано почерком Пеппера.
  В письме говорилось:
  
  "Дорогой Скаттл.
  Пока я не могу сказать ничего определенного, но я, кажется, напал на очень интересное дельце. Вероятно, ты подумал, что я совсем рехнулся, когда позвонил тебе по междугородному телефону два дня назад и сказал, что собираюсь поехать в Мексику, и пока больше ничего не могу сказать.
  Да, действительно, тогда я не мог ничего сказать. И по этой причине я и на сей раз не могу использовать телефон, но я напал на такое крупное дело, что у тебя глаза на лоб вылезут.
  Я сегодня же приступаю к действиям и надеюсь связаться с тобой примерно через неделю по телефону или по телеграфу. Тем временем ты можешь оказать мне большую услугу, если соберешь материалы относительно парня по имени Джеймсон. Мне о нем ничего не известно, за исключением того, что он англичанин и…"
  
  Тут письмо, написанное до сих пор чернилами, обрывается, а внизу торопливо карандашом написано:
  
  «Больше писать не могу. Я пошлю тебе официальный документ сегодня вечером или завтра утром».
  
  Я бросил письмо обратно Скаттлу, он открыл ящик стола и достал оттуда бумагу с машинописным текстом.
  — Вот, Лемми, — сказал он. — Прочитай и это. Может быть, тебе это что-нибудь скажет.
  Я взял бумагу и увидел, что это копия инструкции директора Федерального бюро в Вашингтоне старшим агентам в Техасе, Нью-Мехико, Южной Калифорнии и Аризоне.
  "Федеральное бюро. По телефону. Вне очереди. Срочно.
  Предлагается всем старшим агентам местных отделений Федерального бюро расследований обратить самое серьезное внимание на следующие факты:
  По договору, заключенному девять месяцев назад, Джон Эрнст Джеймсон и работник химического научно-исследовательского отдела морского министерства Соединенных Штатов Хеддей В. Грирсон обязуются проводить совместную работу по дальнейшему исследованию нового газа, имеющего военное значение, который был открыт этими двумя джентльменами. О совместной научно-исследовательской работе этих ученых имеется специальное решение обоих уважаемых правительств.
  Учитывая огромную опасность, к которой может привести попадание сведений о производимых этими двумя учеными экспериментах в руки агентов иностранных держав, британское правительство и правительство Соединенных Штатов договорились, что научная работа по дальнейшему исследованию газа должна производиться в местности, наименее доступной для агентов иностранных держав. Под видом того, что мистер Джеймсон собирается организовать ранчо, ему была арендована в уединенном месте в пустыне у подножия горы Сьерра Мадре гасиенда.
  Через десять дней после прибытия Джеймсона на гасиенду, он исчез. М-р Грирсон, американский химик, которого в последний раз видели около техасской пограничной линии, когда он направлялся на гасиенду м-ра Джеймсона для совместной работы, там же исчез.
  Так как правительство придает особое значение сохранению в абсолютной тайне исчезновение обоих ученых, агентам Федерального бюро расследований предлагается не предпринимать никаких мер к розыску исчезнувших лиц".
  Дальше идут детали относительно этих парней, их особые приметы и т. д. Внизу вторая инструкция, приписанная лично самим директором Федерального бюро. В ней говорится обо мне:
  "Старшим агентам окружных отделов Федерального бюро расследований в Нью-Мехико, Аризоне, Южной Калифорнии и Техасе.
  Специальный агент Лэмюэль X. Коушн посылается под именем американского гражданина Уилли Т. Хеллупа в Мексику под предлогом покупки ранчо. Ему поручается произвести тщательное расследование исчезновения специального агента ФБР Пеппера, который — как директор имеет все основания полагать — напал на след исчезнувших химиков Джеймсона и Грирсона и хотел производить расследование по своей инициативе. В связи с этим все агенты Федерального бюро должны немедленно прекратить самостоятельные поиски исчезнувших ученых. Вся работа должна производиться только по указанию специального агента Коушна.
  В случае специального обращения Коушна к упомянутым выше окружным агентам Федерального бюро, последние обязаны неукоснительно оказывать ему техническую и финансовую помощь, а также снабжать его имеющейся у них информацией по этому делу. О своей работе Коушн обязан регулярно отчитываться перед Федеральным бюро в Вашингтоне".
  Скаттл бросил мне сигарету и улыбнулся.
  — Хотел бы я знать, как ты все это дело разыграешь, Лемми, — сказал он. — Трудное дельце. Пеппер просто испарился в воздухе средь бела дня, то же самое произошло с теми парнями-учеными. Тебе для розысков предоставляется весь земной шар. Да, дружище, от души желаю тебе удачи.
  Я ничего не ответил. Я сидел и думал. Кажется, у меня в голове зашевелились две-три идейки, но я решил сейчас их не обсуждать, потому что я всегда считал, что всякая идейка должна сначала как следует в голове перебродить и отстояться.
  — Вот что я думаю, Скаттл, — сказал я ему. — По-моему, Пеппера натолкнуло на это дело что-то, что он узнал в Мехико-Сити, в местечке, где, с твоего позволения, может произойти все что угодно. Поэтому я поеду туда и постараюсь что-нибудь пронюхать. Пока что я думаю остаться мистером Хеллупом, и буду им до тех пор, пока не увижу, что мне, как Лемми Коушну, уже не угрожает никакая опасность.
  — О'кей, — сказал он. — Это твое дело, Лемми. Бери сколько тебе понадобится денег и давай приступай к делу. Скажи, когда тебе нужно будет связаться с Вашингтоном.
  — Отлично, — сказал я. — Ну, пока. Я смылся.
  Мехико-Сити всегда был моим слабым местом. В последний раз я крутился здесь с этой бабенкой Полеттой Бенито, отбывающей сейчас двадцатилетний срок по делу Спрингса.
  Великолепное местечко Мехико-Сити, и если у вас есть голова на плечах — жизнь здесь тоже может быть великолепной.
  Я вышел из самолета, или, как здесь называют, «плана», в аэропорту взял такси и поехал в Сперанца-отель, роскошное заведение. Маникюрши там такие бутончики, что можно подумать, будто ты попал в отделение обтекаемых форм райского сада.
  Я принял ванну и переоделся. Надел роскошный новый костюм и шелковую рубашку, которую мне подарила одна дамочка в Чаттануге: она любила, чтобы к ее телу прикасался только шелк.
  Теперь я выглядел как все цветы мая и чувствовал себя на все сто процентов.
  Я заказал по телефону бутылку виски, сидел у себя в номере и тщательно все обдумывал, потому что, мне кажется, записка Пеппера — та, которую он написал Скаттлу, — и инструкция нашего директора позволяют мне кое за что уцепиться.
  Не всегда все бывает так, как кажется, говаривала одна леди, подливая своему дружку в соус синильную кислоту, но все равно я, кажется, кое о чем уже догадался и надеюсь, что эти мои догадки правильны.
  Вам, ребята, известно об этом деле столько же, сколько и мне. Может быть, вы знаете немного больше, если ваша башка варит лучше, чем моя, и вам удалось понять то, что я упустил.
  Сейчас меня интересует не Педро, не Фернанда, не то, что произошло у подножия горы Сьерра Мадре. Сейчас я хочу заняться выяснением того, что натолкнуло Пеппера на это дело.
  Он был в Мехико-Сити, что-то узнал и немедленно решил перепрыгнуть к подножию Сьерра Мадре. Он до того торопился туда, что даже не успел сообщить Скаттлу подробности. Он просто позвонил ему, а потом начал писать письмо, которое не закончил. Времени не было.
  Но Пеппер был умный парень, он не стал бы писать письмо, чтобы сообщить в нем только то, что он уже сказал по телефону. Нет, сэр, он начал писать письмо только тогда, когда что-то узнал и собирался обо всем сообщить Скаттлу.
  Но в то время, как он писал, что-то случилось такое, что заставило его срочно, не дописав до конца письма, предпринимать какие-то шаги.
  Что-то заставило Пеппера немедленно выехать из Мехико-Сити и отправиться в Сьерра Мадре. Может быть, он торопился на поезд или что-нибудь в этом роде.
  Но что бы ни было, а то, что заставило его так срочно удрать, не дописав письма, случилось это именно здесь, в Мехико-Сити. Это мой вывод номер один.
  Вывод номер два таков: удрал он так быстро потому, что Педро Домингуэс находился у подножия горы Сьерра Мадре, и Пеппер хотел захватить его прежде, чем Педро улизнет куда-нибудь еще.
  Если я прав в этом пункте, значит кому-то в Мехико-Сити было известно, что Педро находится там, и этот человек или позвонил, или лично сообщил Пепперу, что если Пеппер хочет повидаться с Педро, он должен немедленно скакать туда.
  А это значит, ребята, что история, которую рассказал мне Педро относительно того, что он нашел удостоверение личности Пеппера в его сапоге, сплошная брехня.
  Пеппер не такой дурак, чтобы спрятать свое удостоверение именно в то место, где любой осел может его найти. Значит, может быть, тот же парень, который сказал Пепперу, где находится Педро, предупредил и Педро, что к нему едет Пеппер. Я уверен, что Педро еще до того, как встретился с Пеппером, знал, что посыльный является агентом ФБР.
  Что нам хорошо известно, так это то, что Пеппера кто-то прикончил на гасиенде, а Педро пристрелили в доме Фернанды. И ставлю все пиво, находящееся в Гарлеме, против десятицентовой бутылочки средства для ращения волос даже на каменной стене, что убил его не кто иной, как Фернанда. И сделала она это или потому, что хотела спасти меня от пули Педро, или по какой-нибудь другой причине, известной только этой роскошной бэби.
  Как мы с вами знаем, Фернанда — образец очаровательной стопроцентной бэби, и умеет так целоваться, что вполне могла бы читать у царя Соломона курс «Как завоевать сердце мужчины, не прибегая к помощи фальшивого бюста», и к тому же за ее внешностью испанской помпадурши скрывается такой ум, по сравнению с которым мозговой трест президента Рузвельта кажется ежегодным общим собранием международного общества слабоумных.
  Вот так-то!
  Ну, что ж, я думаю, все произошло так: когда Пеппер болтался здесь, в Мехико-Сити, он что-то узнал. И, насколько я знаю технику работы Пеппера, узнал он через женщину, причем женщину совершенно определенного рода: обладающую роскошным шасси, из тех, которые бывают подружками первоклассных мошенников и крутятся около ночных злачных местечек.
  Поэтому я считаю: Лемми Коушн, или, другими словами, мистер Хеллуп, должен будет сейчас разыграть из себя богатого волокиту и обойти все эти злачные места в поисках девчонки с самыми лучшими в этом городе обтекаемыми формами.
  Но, может быть, ребята, вам моя система работы покажется порочной? Может быть, если бы я был знаменитым детективом, мне нужно было запастись пачкой сигарет, сесть в удобное кресло, сосредоточиться и разработать какую-нибудь версию, которая скажется такой горячей, что пользоваться ею можно будет только с помощью пинцета. Но я не такой. Когда меня одолевают сомнения, я всегда делаю то дело, которое буквально находится у меня под носом. В данный момент у меня под носом находится телефон, поэтому я схватил трубку и попросил дежурного прислать самую смышленую маникюршу подправить мне ногти. Я неоднократно убеждался, что маникюршам известно все, а неизвестно о всяких заведениях только то, что вполне может уместиться на ребре десятицентовика, и еще место останется.
  Двенадцать часов. Отличная ночь. Я иду по главной улице, предаваясь своим мыслям. Очаровательная крошка-маникюрша, подправлявшая мои ногти, рассказала много интересного. Она сказала, что самым знаменитым в этом городе ночным клубом является «Эстансия де Эльвира».
  Эта «Эльвира» — чертовски огромное заведение с садами, с двумя ресторанами, парой модных джаз-бандов и роскошным ревю. Там бывает много дам различных сортов и размеров, но это не обычные девочки, а все приличные, культурные дамы. Чувствуется класс. Правда, иногда одна из них нет-нет да и сорвется, но… это только доставляет особое удовольствие мужчинам!
  Что касается девочек, занятых в ревю, то все они избранные красотки, такие очаровательные бутончики, что замуж они выходят не меньше четырех раз в год. Маникюрша сказала: одна из этих бэби выходила замуж так часто, что когда она приводила домой очередного мужа, экономка записывала его имя в книгу для визитеров.
  Я наслаждался прогулкой. Чертовски приятные ночи в Мехико-Сити, и только в это время суток город по-настоящему пробуждается. Улицы полны парней, машин, а проезжающие в машинах женщины так хороши, что я решил обязательно в первый же отпуск приехать сюда приволокнуться за ними, если, конечно, мне раньше не перережут горло, просто так, ни за что.
  В глубине огромного сада находится «Эстансия де Эльвира». Подъезд буквально залит электрорекламой.
  Я повернул в сад. Мимо меня скользили роскошные автомобили, подвозившие спешивших к вечернему ревю гостей. А когда подошел к входу, то остановился, как вкопанный, с широко открытым ртом, как будто меня кто-то шлепнул по физиономии мокрой рыбой.
  Да и как же мне было не удивляться. Здесь, в самом центре электрической рекламы, сверкало имя звезды ревю, и имя это — Зеллара. То самое имя, которое было написано на бумажке, воткнутой в магазинную коробку пистолета Пеппера.
  Вот как мне повезло, ребята! Я вошел в ресторан, сел за столик, заказал горячее блюдо, большую бутылку пива и начал смекать, как мне лучше разыграть это дело.
  И вот что я думаю. Вы, вероятно, помните, я вам говорил: мне кажется очень странным, почему это Пеппер хранил бумажку с таким именем, которое очень легко запомнить, — вряд ли можно забыть имя Зеллара.
  Теперь я понимаю, зачем он хранил эту бумажку, и очень скоро я узнаю, прав я или нет.
  Я считаю, что Пеппер был знаком с Зелларой, и, вероятно, именно она была той дамочкой, которая что-то ему рассказала, отчего он быстро смотался в Мексику, даже не докончив письма к Скаттлу.
  Но было ли ей известно, что Пеппер — агент ФБР, этого я не знаю, поэтому не имею права рисковать. Пожалуй, мне лучше будет остаться мистером Хеллупом и выяснить ситуацию.
  Так я сидел и терзал свой мозг в поисках способа поближе познакомиться с этой бэби и вытянуть из нее то, что мне нужно. Но вы сами понимаете, это весьма нелегкая задача.
  Мне кажется, Зеллара была влюблена в Пеппера. А так как он думал, будто ей что-то известно, он разыграл одноактную мелодраму с участием героя, мальчика с неотразимым секс-аппилом, каковым, собственно, он не был.
  Теперь мне необходимо установить, знала ли эта дамочка Педро. Но спрашивать ее об этом нельзя, можно спугнуть.
  Вдруг одна мысль, как молния, пронзила мой котелок. Правда, эта идейка может оказаться очень опасной, если она не сработает. А с другой стороны, если сработает… Ох, ребята!.. Думаю, я все-таки рискну, и рискну дважды. Во-первых, будем надеяться, что Зеллара принадлежит к той категории девочек из ревю, которые шатаются по пограничным городам и знакомятся с таким количеством влюбленных в них парней, что не помнят и десяти процентов этих олухов. И вот я хочу разыграть из себя одного из них.
  Во-вторых, будем считать: Пеппер, для того, чтобы вытянуть из нее информацию, разыграл роль по уши влюбленного. Может быть, и она, в свою очередь, немного втрескалась. Во всяком случае, я понадеюсь на свое счастье, и буду строить свой план в расчете на их любовь.
  Я оплатил счет, беспечной походкой вышел из ресторана и заглянул в танцевальный зал. Премиленькое местечко в белых и зеленых с золотом тонах. Мягкий полумрак и, куда ни кинешь взгляд, везде очаровательные дамские головки.
  Ах, ребята, как бы мне хотелось иметь побольше свободного времени, да тысяч десять баксов в кармане, и посидеть здесь несколько вечеров, просто так, чтобы установить, какая из девчонок более смышленая и сумеет дольше всех поддержать со мной беседу.
  Мужчины все в смокингах, но изящная одежда все равно не скрывает их натуру. Мальчики все бывалые! Слышится легкое щебетание, ну, знаете, как это всегда бывает в подобных заведениях.
  Я сажусь, заказываю себе виски и подзываю парня, который по виду больше других похож на менеджера этого зала. Он подошел.
  Я завязал с ним вежливую, приятную беседу. Сказал ему, что я впервые приехал в Мехико-Сити и нахожу это местечко именно таким, какое доктор может прописать для здоровья.
  Я сказал: да нет, друг, я занимаюсь торговлей лошадьми и крупным рогатым скотом в различных районах Сьерра Мадре, сейчас у меня в делах наступило затишье и я решил немного отдохнуть и развлечься, истратить пару-другую грандов и полюбоваться на здешних куколок.
  Он говорит, а почему бы и нет?
  Я спросил его насчет ревю. Он говорит, оно у них о'кей. Тогда я потихоньку перевел разговор на Зеллару. Я сказал, что когда-то слышал певицу под таким же именем, она пела в различных мелких городишках в окрестностях Агуас Калиентес. Он сказал: очень возможно, что это была именно она. Зеллара работала в здешних местах почти во всех соответствующих заведениях, но на большую эстраду вышла сравнительно недавно. Он добавил при этом, что она пользуется чертовским успехом.
  Тогда я сказал: ах, черт, я, кажется, вспомнил! Ну да, я видел эту дамочку, когда она выступала в Манзанилло, я был там по банановым делам. Это весьма возможно, сказал он, она действительно работала там в Каса Мексикал, а он был помощником менеджера. Я сказал: «Как это все забавно, и еще раз доказывает, что мир тесен». Он согласился со мной и смылся.
  Зал постепенно наполнился. Оркестр — а должен вам сказать, мальчики, зги ребята умеют-таки играть — заиграл одну из самых модных мелодий, официанты сновали между столиками, посетителей прибывало, а на дамочках были платья с такими вырезами, при виде которых распалилась бы даже чикагская стена и спрыгнула в озеро, чтобы немного охладиться.
  Вдруг барабаны забили дробь, свет почти полностью погас, начиналось ревю. Огромный занавес, деливший танцплощадку пополам, отодвинулся в сторону, и ансамбль самых восхитительных на свете ножек начал отстукивать такой ритм, от которого даже мертвый проснулся бы. Лично я млел от восторга.
  Через несколько минут первый номер кончился. Сзади эстрады отодвинулся маленький занавес и появилась Зеллара. В этой красотке определенно что-то есть. Настоящая мексиканка, маленькая, изящная, гибкая, как каучук. Отличная фигура, прелестное личико с парой вызывающих черных сверкающих глаз.
  Она спела какую-то песенку и начала отплясывать румбу. Здорово работает бэби!
  Я много видел на своем веку всяких танцовщиц, но, уверяю вас, если Зеллара появится в райском саду, Адам вторично совершит грехопадение. Чтобы не повторяться, ребята, я просто скажу: дамочка на все сто процентов, последняя модель 1939 года, изготовленная по особому заказу. Я подумал, что если бы я встретил такую женщину, как Зеллара…
  А собственно говоря, почему я должен вам рассказывать, что было бы в таком случае?
  Когда она в танце близко подошла к моему столику, я внимательно всю ее разглядел. У нее довольно умное лицо и прелестная улыбка, подбородок решительный. Думаю, что она может быть очень жестокой, когда захочет. Ну что ж, надо все-таки попробовать. Я кивнул официанту, который стоял неподалеку от моего столика, попросил его принести бумагу и конверт и написал следующую записку. "Милая Зеллара.
  Может быть, вы удивитесь, но один ваш старый друг, не кто иной, как Уилли Т. Хеллуп, с которым вы встречались в Манзанилло, когда вы работали в Каса Мексикал, сидит сейчас в первом ряду и буквально лопается от восхищения, любуясь вашими танцами.
  Дело не только в моем восхищении. Мне нужно поговорить с вами по очень важному делу. Сможем ли мы увидеться сегодня вечером?
  С любовью и горячими поцелуями Уилли".
  Я засунул эту записку в конверт, написал на нем ее имя и попросил официанта передать ей после окончания номера. Вместе с письмом я сунул ему в руку долларовую бумажку. Он сказал о'кей, он проследит, чтобы письмо попало в собственные руки сеньоры.
  Вскоре номер окончился и она упорхнула. Я заказал еще стаканчик виски, томясь в ожидании. Через некоторое время ко мне подошел официант и принес записку от нее. В записке говорилось:
  "Амиго,
  Как чудесно встретиться с одним из старых друзей из Манзанилло. Через полчаса у меня будет еще один номер, а если после этого вы пригласите меня куда-нибудь поужинать, я буду очень рада.
  Адьо, Зеллара".
  Я сунул еще два доллара официанту и подумал, что все-таки мне это очень дешево обошлось. Никого около моего столика нет. Я достал свой бумажник, нашел в нем листочек бумажки, который я вытащил из пистолета Пеппера, и сличил с почерком, которым была написана записка от Зеллары. Почерк был один и тот же.
  О'кей. Теперь мы знаем, почему Пеппер хранил эту бумажку. Он оторвал ее от письма или записки, которую, вероятно, он получил от Зеллары, и хранил на всякий случай, когда ему, может быть, понадобится сличить почерк Зеллары. Единственной причиной такого желания может быть то, что он решил: где-нибудь в полицейских делах можно обнаружить записки, написанные тем же почерком.
  Я надел шляпу, вышел из танцзала и отправился к себе в отель. Я решил все обдумать. Наконец-то настало время действовать. Хватит ходить вокруг да около. Теперь совершенно очевидно, что Зеллара имеет прямое отношение к тому, что Пеппер уехал в Сьерру Мадре и встретился с Педро, и вы спокойно можете биться на пари: сделала это Зеллара не сама, а по чьему-то указанию, и, кажется, сейчас мне удастся узнать, по чьему именно.
  Придя к себе в отель, я попросил прислать ко мне рассыльного. Буквально через мгновение он явился. На вид неплохой парень. Неглупый.
  Я сказал ему, что собираюсь на днях уехать из Мехико-Сити на серебряные рудники, но говорят, что климат там не особенно полезный для здоровья, поэтому мне бы очень хоте лось купить револьвер, так, небольшой. Не знает ли он, где я могу его купить?
  Он сказал, что знает, и назвал магазин, в котором я смогу купить его. А также сказал, что он сможет позвонить хозяину магазина, это его приятель, предупредить, что я к нему приду. Я сказал о'кей.
  Я сунул ему пять баксов и спросил, нет ли у него в Мехико-Сити еще одного знакомого парня, достаточно смышленого, работающего где-нибудь в гараже, и чтобы он не задавал лишних вопросов, но был не прочь заработать 50 долларов.
  Ничуть не задумываясь, он сразу же ответил: да, он знает такого парня, это его кузен, и у него на Калле Фердинандо есть свой гараж. Я сказал о'кей.
  Он сначала позвонил револьверному парню, а потом в гараж и сказал своему кузену, что я к нему приду. За такую исключительную быстроту я сунул ему еще пять долларов.
  Я спустился вниз, пошел в магазинчик, который указал тот парень, и купил себе револьвер. Маленький голубой пугач, 22-го калибра. Отличный револьверчик: достаточно мощный, чтобы досыта накормить любого парня, и достаточно маленький для моих целей.
  Я вернулся в отель, положил люгер в плечевую кобуру и повесил под руку. Потом позвонил дежурному и попросил прислать мне липкий пластырь.
  После того, как рассыльный принес его и смылся, я взял новенький пугач, засунул его за пояс дулом вниз, так чтобы ремень полностью закрывал его. Потом я отрезал узенькую полоску пластыря и приклеил с обеих сторон рукоятку револьвера к ноге так, чтобы он не болтался, когда я иду и чтобы его никто не заметил. А когда он мне понадобится, я легко смогу его достать. Для этого мне только нужно оторвать пластырь, правда, может быть, в спешке вместе с пластырем отдерется немного кожи, но это не так уж существенно. После этого я пошел в гараж на Калле Фердинандо.
  Парень действительно оказался довольно смышленый. Я растолковал ему, что мне от него потребуется, заставил его повторить все в точности, чтобы он не напутал, после чего сунул ему 25 баксов и сказал: если он сделает точно и аккуратно все, что я ему сказал, он может прийти завтра в отель и получить у портье запечатанный конвертик на его имя, в котором будет лежать еще одна бумажка в 25 долларов. Он сказал о'кей, он сделает все, что полагается.
  Он ничуть не удивился моему поручению, потому что ни один парень в Мехико-Сити никогда ничему не удивляется.
  Вот так-то!
  ГЛАВА 6
  В два часа ночи я вернулся в «Эстансия де Эльвира», прошел через артистическую дверь и спросил Зеллару. Когда меня привели к ней в уборную, я убедился, что она в жизни так же хороша, как и на сцене.
  Как-то, когда я был в Англии по делам ван Зельдена, один парень назвал какую-то девчонку «карманной Венерой». Что ж, пожалуй, вполне можно назвать и ее этим именем. Это действительно маленькая, изящная статуэтка, но, ребята, какие пропорции!
  Я стоял и любовался этой беби, и думал, что никогда в жизни не приходилось встречать в одном цветке столько меда.
  Я думаю: даже в самом дряхлом старом джентльмене, поклявшемся лучше жениться на гремучей змее, чем на женщине, Зеллара способна возбудить такие биологические процессы, которые заставят его забыть эту клятву.
  Ее волосы были причесаны по-испански, с огромной гребенкой, а платье было такой яркой пылающей раскраски, что буквально слепило глаза.
  Вы сами понимаете, ребята, я чувствовал себя не особенно бодро, все-таки до этого вечера я никогда в жизни не видел Зеллару, а вы понимаете, в записке-то я написал, что мы встречались в Манзанилло. Я тогда рассчитывал, что она ничего не помнит из своих прошлых похождений. Так оно и вышло.
  Упершись одной рукой в бедро, она медленно окинула меня взглядом с головы до ног.
  — Уилли, милый, как приятно снова встретиться с тобой.
  Я уже говорил вам, что у нее нежный певучий голосок, и когда она назвала меня «милый», меня даже в жар бросило.
  Я подошел к ней поближе и протянул руку, ожидая, что она пожмет ее. Но этого она не сделала. Она схватила мои руки, прижалась ко мне всем телом, подняв очаровательное личико, и в следующий момент я целовал ее таким поцелуем, каким Роберт Тейлор целует кинозвезду, когда его снимают крупным планом.
  Должен вам сказать, ребята, это был такой дьявольский поцелуй, что когда она оторвала свои губы от моих, я почувствовал себя так, как мой покойный дедушка, когда от него оторвали перестоявший горчичник.
  — Хелло, детка, как приятно снова увидеться с тобой. Хорошее было время тогда, в Манзанилло.
  Она достает из своего туалетного столика золотой портсигар, одну сигарету берет себе, а другую бросает мне.
  — Очень хорошие времена, — согласилась она. — Ты помнишь ту ночь, Уилли, когда четверо верзил выбросили тебя из Каса Мексикал, а твоя Зеллара бегала на следующее утро в полицию выручать тебя? — Она взвела очи к потолку. — Кар-рамба! Ну и безумец же ты был в те дни.
  Я решил лучше переменить тему разговора, а то как бы не сказануть что-нибудь неподходящее.
  — О'кей, бэби, — сказал я весело. — Те времена давно прошли, а настоящее всегда с нами. Ну, куда мы пойдем? Она кокетливо посмотрела на меня.
  — Есть отличное местечко, Уилли, — сказала она. — Эль Доро. Мы поедем туда. Мы будем там есть, пить и разговаривать о… — она лукаво посмотрела на меня, — о том, что мы будем делать завтра.
  Я улыбнулся ей.
  — О'кей, — сказал я. — Хотя меня больше интересует, что мы будем делать в период времени до завтрашнего дня.
  — Ну, пойдем, дружище, — сказала она.
  Мы подхватили такси и поехали в Эль Доро. Кажется, все идет как нельзя лучше. Если мне повезет, я, может быть, кое-что узнаю уже сегодня.
  Я начал быстро разрабатывать в уме план своих действий. Уже третий час ночи, и хотя в Мехико-Сити в такое время суток жизнь течет обычным порядком, все-таки нельзя откладывать дело слишком надолго; когда люди устают, они делают совсем не то, что сделали бы, когда чувствуют себя нормально.
  В Эль Доро метрдотель, который, видно, хорошо знает Зеллару, поспешил предоставить в наше распоряжение столик в дальнем уголке. Хорошее спокойное местечко, и приятный ансамбль гитар наигрывает на веранде нежные мелодии достаточно тихо, чтобы не мешать разговору.
  Я заказал ужин, бутылку шампанского, бутылку ржаного виски, и во время ужина мы много болтали. Она рассказывала, в каких ресторанах выступала, а я старался больше помалкивать.
  Я все время любовался ею. Она действительно была хороша.
  Прежде всего, она держится очень естественно и просто. Ест, пьет, смеется и смотрит прямо в глаза. Любой парень должен будет согласиться со мной — это стопроцентная бэби. Такой бабенке можно вполне довериться, она уж не подведет никого, потому что она относится к категории прямодушных детей солнца. Она танцует, пьет и беспечно пользуется благами, которые ей дарит жизнь.
  Ребята, скажите, ну разве у меня нет поэтического дарования?
  Да, вот так бы подумал о Зелларе любой парень. Обыкновенный. Но не я. Я на своем веку встречал слишком много женщин, чтобы обмануться их внешним видом.
  К сожалению, мне пришлось неоднократно убеждаться: если у девчонки миленькое личико и стопроцентные ножки, она обязательно втянет тебя в беду, даже если у нее только хорошенькие ножки, она все равно представляет собой потенциальную опасность для любого парня.
  Только хорошенькие девчонки являются причиной всех бед. Просто потому, что они хорошенькие. Но вы, вероятно, сами могли убедиться: если у женщины ноги, как две печные трубы, одинакового размера сверху донизу, эта женщина относится к категории тех, кого называют «приличная дама». Она обязательно возглавляет местное движение «Долой мужчин» и ее любимое развлечение — подглядывать за прислугой, когда на кухню приходит зеленщик или мясник.
  В самый разгар моих глубокомысленных размышлений Зеллара, подперев ручкой свой очаровательный подбородок, серьезно посмотрела на меня и сказала:
  — Милый, скажи мне, пожалуйста, что это за серьезное дело, о котором ты хотел поговорить со мной?
  — Ах, это? Вот какое дело, детка моя. Ты помнишь, когда я был в Манзанилло по банановым делам, там был один парень, между прочим, отличный парень, мой помощник, по имени Пеппер. Ты знаешь, детка, мне всегда казалось, что Пеппер был влюблен в тебя.
  Она, как говорится, и глазом не моргнула, бровью не пошевелила, просто продолжала смотреть мне прямо в глаза с легкой улыбочкой на устах. Да, у девчонки отличная выдержка.
  — Да, да, — сказала она. — Я отлично помню, Пеппер был очень хороший человек, очень симпатичный, очень красивый.
  — Да, был, — сказал я. — Я полагаю, тебе известно, что случилось с Пеппером после того, как он покончил с банановыми делами?
  — Нет. Я ничего не знаю. Скажи мне, Уилли.
  Мы оба сидели, подперев подбородки руками, оба смотрели друг другу прямо в лицо, отлично зная, что оба мы самые паршивые лгуны и оба отлично играем свою роль.
  — Я собираюсь кое-что тебе рассказать, Зеллара, — продолжал я. — Этот Пеппер оказался большим дураком. Он отнюдь не такой, как я, например, у меня-то голова работает отлично. Он был вечно в поисках приключений. Ты сама знаешь, как он буквально сходил с ума из-за женщин, он хотел быть Робин Гудом и еще Бог знает кем. И ты знаешь, что в конце концов сделал этот олух?
  Он поступил на работу в ФБР, Федеральное бюро расследований, он сделался специальным агентом ФБР. Понимаешь? И зачем только он это сделал? Как будто у такого парня, как Пеппер, и без того было мало хлопот. Так нет же! Он еще взялся за это дело.
  Она кивнула. Я видел, что мысль ее работала лихорадочно. Она не знала, как себя вести и держать. Я замолчал. Минуты две мы пристально смотрели друг на друга. Потом она нежным голоском пролепетала:
  — Милый, ну и что же?
  — А ничего, золотко мое. Дело в том, что я сейчас разыскиваю Пеппера. Он мне очень нужен. Мне необходимо во что бы то ни стало найти этого парня. Я искал его повсюду. Когда сегодня вечером я завернул в ваше заведение и я увидел в «Эльвире» неоновую рекламу с твоим именем, я подумал: вот интересно, может быть, Зеллара что-нибудь знает о Пеппере, потому что если только он бывал в этих местах, он непременно заходил к Зелларе.
  Она берет со стола бутылку шампанского и наливает себе полный фужер. Делает она все это очень медленно, для того, чтобы иметь время хорошенько подумать, прежде чем дать какой-нибудь ответ.
  А про себя я улыбался во весь рот. Я поймал бэби на месте, и она сама это понимает. Наполнив фужер, она немного подняла его и, глядя на меня поверх фужера, сказала:
  — Милый, почему бы тебе не быть разумным? Как ты не можешь понять, что когда Зеллара находится со своим Уилли, она не может думать ни о Пеппере, ни о каком-нибудь другом мужчине?
  — Бэби, — сказал я, — ты чудная девчонка, ты мне очень нравишься. Но в то же время, Пеппер — мой большой друг, и если ты сможешь помочь мне в розысках, нет ничего на свете, чего бы я не сделал для тебя.
  Она кладет свою маленькую очаровательную лапочку на мою большую лапищу.
  — Милый Уилли, — говорит она. — Неужели ты не знаешь, что даже в Манзанилло ты был единственным мужчиной, который что-нибудь значил для Зеллары?
  Она выдала какой полагается вздох, нежный очаровательный вздох, и для приличия я ответил ей тем же, только мой вздох был больше похож на звук, издаваемый китом, когда он поднимается на поверхность, чтобы глотнуть очередную порцию воздуха. Она кокетливо укуталась в мех.
  — Ну, что ж, Уилли, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о Пеппере. Хорошо, я скажу тебе все. Правда, мне не очень хотелось бы говорить о нем, Пеппер поступил со мной очень плохо. Но Бог с ним! Только, Уилли, я не хочу разговаривать об этом здесь. Давай поедем ко мне домой, — она бросила на меня лукавый взгляд, — мы там выпьем кофе и я расскажу тебе все, что знаю. А теперь извини меня, пожалуйста, я пойду попудрить свой нос.
  Я сказал ей, ну, что ж, отлично, и глядя вслед удалявшейся в дамскую уборную фигурке, я улыбнулся: на носу у этой бэби достаточное количество пудры, а ушла она от меня совсем по другой причине. Она пошла позвонить своему дружку.
  Когда-нибудь в будущем, когда у меня поредеют зубы и женщины начнут говорить мне, что я им нравлюсь за мой ум (ну, знаете, если мужчина подходит к такому возрасту, когда женщины начинают поверять ему свои тайны; кстати, это доверие с их стороны является весьма прискорбным для любого мужчины), — ну, так вот, когда я достигну такого возраста, мне бы очень хотелось поселиться вот в такой же хатке, как у Зеллары. Надо сказать, что парень, который свил ей это любовное гнездышко, понимает толк!
  Ее квартира находится на первом этаже и состоит из четырех огромных комнат. Большие железные позолоченные двери в испанском стиле. Роскошная мебель, и в воздухе стоит такой тонкий аромат, от которого тебя так и забирает. Да, атмосфера в квартире, какая положена.
  Я стою около огромного итальянского окна, завешенного золотой шторой, а Зеллара сидит напротив меня в кресле и пытается настроить приемник на волну с соответствующей музыкой.
  У нее оказались бутылка очень хорошего виски и испанские сигары, дым от которых напоминал мне запах горящего половика. Я был бы на вершине счастья, если бы некоторые мысли не тревожили мою голову.
  Наконец она выключила приемник и сказала:
  — Уилли, ты очень странный человек. Может быть, именно поэтому меня так влечет к тебе. Я улыбнулся.
  — О'кей, бэби, — сказал я. — Может быть, к концу нашего разговора ты обнаружишь, что я еще более странный, чем ты предполагаешь, и тогда твое влечение ко мне будет, увы, отнюдь не таким пылким, как сейчас. Ну что ж, раз я здесь, давай поговорим откровенно.
  Она поудобнее уселась в кресле и изобразила на своем лице самую очаровательную улыбку.
  — Ну что ж, переходим к делу, — сказала она. — Давай начнем, Уилли.
  Я бросил недокуренную сигару и достал свою сигарету.
  — О'кей, — сказал я ей. — К делу, так к делу, и без лишних слов, Зеллара. Но только предупреждаю, лучше говори мне всю правду, и только правду, иначе мне это может не понравиться.
  Я уже сказал тебе, что Пеппер был агентом ФБР. О'кей. Он работал в округе Аризона. Но ему приходилось много разъезжать, например в Южную Калифорнию, Техас, Нью-Мехико, а иногда даже в Мексику, за границу. Он был пограничным работником, вылавливал контрабандистов и грабителей почты.
  О'кей. Пеппер откуда-то получил информацию, что в Мексике происходят какие-то крупные дела. Он звонит старшему агенту в Аризоне, сообщает ему, что уезжает в Мексику для расследования поступивших к нему сведений. Больше ничего он сказать не мог, но обещал позже написать обо всем. После этого он приехал сюда, в Мехико-Сити. Будучи здесь, он начал писать старшему агенту письмо, в котором собирался подробно изложить все дело.
  О'кей. Но он не дописал письма. Понимаешь? Случилось что-то, что заставило его быстренько смотать удочки. Вероятно, он что-нибудь услышал, или кто-нибудь позвонил ему по телефону, или еще что-то в этом роде, но только он почему-то быстро смылся. О'кей. И до сих пор никто ничего о нем не слышал, никто не знает, что с ним случилось.
  Но в Вашингтоне есть один парень по имени Эдгар Гувер, директор Федерального бюро расследований. Он, понимаешь ли, немного старомодный парень, он очень не любит, когда его мальчики вдруг бесследно исчезают.
  Поэтому я получил приказ выехать сюда и во что бы то ни стало разыскать Пеппера, потому что, детка, как ты теперь, вероятно, сама догадалась, мы с тобой никогда в жизни ни в каком Манзанилло не были.
  С самого начала, как только ты хлопнула своими огромными ресницами в мою сторону, я понял: ты догадалась, что я агент ФБР. Но ты приняла мои условия игры, ты хотела выиграть время, чтобы все обдумать.
  О'кей. Вернемся к моему рассказу. И вот я поехал в Мексику, бегал там по пустыне и ежедневно выпивал не меньше четырех галлонов вонючей текилы, а пить мне ее приходилось, потому что там больше ничего нет. К тому же мне ужасно не нравятся женщины, живущие в пустынях. Они вроде как бы высохли на солнце, а мне больше нравятся пухленькие девчонки.
  Вот так-то!
  Но я там почти ничего не нашел. Я узнал только, что Пеппера видели в нескольких местах, начиная от Сьерра Мадре. Поэтому я поспешил туда.
  Но я его нигде не нашел, и подумал: может быть, он влюбился в какую-нибудь красотку, потому что Пеппер такой парень, у которого всегда на первом месте девчонки, а только потом работа.
  Она смотрела на меня и кивала головой. Я немного помолчал и мысленно извинился перед Пеппером за то, что говорю о нем такие вещи. Но мне это необходимо ради работы.
  — О'кей, Зеллара, — продолжал я. — Но я все-таки нашел одну записку. Я вспомнил, что Пеппер писал письмо из Мехико-Сити и поэтому я решил приехать сюда и попытаться здесь что-нибудь найти.
  Но во время моего путешествия по Мехико-Сити я тоже нашел одну вещь. Я нашел ее в том месте, где до меня был Пеппер, обрывок письма с подписью.
  Подпись была «Зеллара», и первое, что я увидел сегодня вечером, когда болтался по городу, это то же самое имя Зеллара, написанное неоновыми лампочками у входа в «Эльвиру».
  Тогда я разыграл из себя Шерлока Холмса и пришел к заключению, что, может быть, ты та самая дама, которая писала письмо Пепперу. И я оказался прав, потому что когда я взглянул на почерк на твоей записке ко мне, я увидел, что это тот самый почерк, которым написано письмо к Пепперу.
  Что же случилось, бэби? А вот что: Пеппер встретился здесь с тобой. Ты ему писала письма. Какие у вас были отношения, меня не касается. Я знаю только одно: ты долгое время болтаешься у границ Мексики, но только в самое последнее время попала в приличное крупное заведение. До этого ты в течение многих лет была обыкновенной певичкой в кабачках, мурлыкала нудные мексиканские песенки, я готов поставить весь чай Китая против банки консервированной спаржи, что когда ты была в Мексике, то была знакома с парнем по имени Педро Домингуэс.
  А этот самый Домингуэс — отличный бандит, который способен совершить любое преступление, начиная от ограбления почты до выковыривания золотой пломбы из зуба спящего ребенка.
  О'кей. Продолжим дальше шерлок-холмсовские рассуждения и мы придем к выводу, что Пеппер связался с Педро Домингуэсом где-то в Мексике и ты знала Домингуэса, и выходит, что именно ты была той дамой, которая направила Пеппера к Домингуэсу.
  Ну, теперь твоя очередь, бэби. Давай, выкладывай.
  С минуту она молчала. Потом встала с кресла и потянулась. Я забыл вам сказать, ребята, что когда эта девчонка пришла домой, она переоделась во что-то воздушное, кажется, это называется пеньюар, и, стоя на фоне роскошного радиоприемника, эта бэби выглядела на миллион долларов.
  Но в глазах у нее появилось какое-то новое выражение. Она медленно направляется через комнату ко мне, подходит совсем близко и кладет свои ручки мне на плечи. Так она стоит, тесно прижавшись ко мне, и смотрит прямо мне в глаза. Она говорит:
  — Милый, разве ты не видишь?.. Разве ты не видишь?..
  Ребята, я понял. Девчонка сейчас собиралась сказать мне, что она в меня влюблена. И я подумал, что если бы всех бабенок американского континента, которые объяснились мне в любви по разным мошенническим причинам, лучше известным им самим, собрать вместе, то ими можно было бы четыре раза опоясать земной шар, и то осталось бы достаточно девчонок, чтобы набрать штат для двух универмагов.
  — Разве тебе это не ясно? — продолжала она.
  — Детка моя, — сказал я. — В настоящий момент мне все стало ясно, но я все-таки по-прежнему ожидаю твой рассказ. Поди-ка ты лучше сядь в то большое кресло и расскажи мне все по порядку.
  Она немного сникла, но пошла и села.
  — Слушай, Зеллара, — сказал я. — Может быть, ты слышала обо мне когда-нибудь? Мое имя Коушн. Она кивнула.
  — Я знаю, — сказала она и повернулась ко мне. — Слушай, вот тебе чистая правда. Я встретилась с Пеппером здесь. Он мне очень понравился, хороший парень. Он попросил меня сделать ему одно одолжение.
  Он спросил меня, могу ли я ему устроить встречу с Педро. Я сказала, что постараюсь узнать, где сейчас находится Педро, и мы договорились, что когда я узнаю, я позвоню Пепперу по телефону. Но я до безумия влюбилась в Пеппера! Он очень хороший парень.
  Однажды вечером я позвонила ему в отель и сказала, где он может найти Педро. На следующее утро я получила от него записку, где он сообщал, что уехал в горы и когда вернется, надеется обязательно встретиться со мной. Вот и все, что я знаю.
  Я быстро прикинул в уме. Интересно, правду она говорит или нет? Как это узнать?
  — Слушай, Зеллара, — сказал я. — Мне бы не очень хотелось тащить тебя в контору к инспектору полиции, предъявлять там свое удостоверение личности и заводить дело, которое не сулит тебе ничего хорошего. Ты ведь не врешь мне? Правду сказала?
  Она посмотрела на меня.
  — Поди сюда, — сказала она. — Посмотри мне в глаза и скажи, вру ли я тебе.
  Я подошел к ней и посмотрел ей в глаза. Они были влажные от слез. Я подумал, до чего же она хороша в таком виде со слезами на глазках.
  Вдруг я увидел, что она смотрит куда-то поверх моего плеча и улыбается чему-то.
  Вот оно!
  Я быстро повернулся и сунул руку в карман за люгером, но опоздал. В дверях, ведущих в другую комнату, стояли три парня.
  Они были огромные, все трое одеты в смокинги и, надо прямо сказать, не очень-то симпатичные мальчики. Я так говорю потому, что один из них направил прямо мне в живот автоматический кольт 45-го калибра.
  — Спокойно, приятель, — сказал он.
  Он подходит ко мне, достает у меня из кобуры люгер и кладет его к себе в карман смокинга. Потом быстро обшаривает мои карманы, нет ли у меня другого револьвера.
  Зеллара подошла к столу и взяла сигарету. Она улыбается, как рыжая кошка. Кажется, девчонка очень довольна собой.
  — О'кей, — сказал все тот же верзила с револьвером. — Пойдем с нами, мальчик. Нас там дожидается очень миленький желтый кар. Не хочешь ли немножечко покататься на нем?
  Я внимательно оценивал парня. Около шести футов, американец. Двое других мексиканцы. Я выдавил из себя слабое подобие улыбки.
  — Боюсь, мне теперь больше не понадобятся обеденные судки, — сказал я. — Чувствую, что вы собираетесь обойтись со мной очень жестоко.
  — А как же! Церемониться не будем. Когда мы с тобой покончим, даже твои родные сестры не согласятся отдать свои старые штанишки в обмен за то, что от тебя останется. Ну, давай, пошли, ты, легавый!
  
  Он толкнул меня к двери, ведущей в другую комнату. На пороге я повернулся и сказал через плечо:
  — Алло, дорогуша, — сказал я Зелларе, — помни, если только мне удастся выскочить из этого дела, я когда-нибудь вернусь к тебе и так отделаю твой зад, что ты лет семнадцать не сможешь сесть, да и после будешь подкладывать резиновую подушечку.
  Она грубо выругалась.
  Они вытолкали меня в другую комнату. Оттуда дверь шла в коридор. Мы прошли по коридору и оказались на заднем дворе. Там нас ожидала машина. Они запихнули меня на заднее сиденье, верзила с револьвером уселся рядом со мной, а те двое впереди. Машина тронулась, мы выехали на главную улицу и быстро помчались через город.
  Верзила приставил свой револьвер мне прямо под ребро, а другой рукой достал пачку сигарет и одну дал мне. Я взял.
  — Ну, можешь сделать несколько затяжек, — сказал он. — Возможно, у тебя хватит времени докурить до половины. В пяти милях от города есть отличное болото. Вот где мы тебе оставим с полдюжины пуль в брюхе. Как тебе это понравится, мой дорогой?
  — Мне это совсем не нравится, — сказал я. — Но ребята, вы не думаете, что совершаете большую ошибку?
  Верзила улыбнулся. У него красивые зубы, я видел, как они сверкнули.
  — А что ты хочешь сказать этой шуткой? Ты, простачок!
  Мы повернули на главный бульвар, оттуда шла дорога к востоку. Отличная ночь! Тихая. Я повернулся к нему, улыбнулся и потихоньку начал подбираться к пугачу.
  — Ах ты, умник мой, разумник, — сказал я верзиле. — Ну-ка, посмотри в заднее окошечко, и ты увидишь, что за нами следует полицейская машина. Ты думаешь, я такой дурак, что попался в ловушку, расставленную мне твоей подружкой?
  Эта машина весь вечер следит за мной, и если ты со своими друзьями собираешься что-нибудь сделать со мной, то вы все немедленно повиснете на веревке и будете висеть до тех пор, пока ваши шеи не станут такими длинными, что их можно будет использовать в качестве лески. Ну-ка, обернись, дурачок!
  Он повернул голову и увидел в пятидесяти ярдах от нас преследующую нас машину. Всего только на один миг отвел он дуло от моей груди. Я воспользовался этим, выхватил из носка свой 22-й калибр и приставил ему к животу.
  — Ну-ка, брось свою пушку, бэби, — сказал я. — Да поживей!
  Только теперь сидящие впереди парни поняли, в чем дело. Я говорил быстро.
  — Остановите машину, и если кто-нибудь из вас хотя бы пошевельнется, я буду стрелять, и имейте в виду, мои выстрелы всегда попадают в цель без промаха.
  Они остановили машину. Я подхватил кольт, который верзила уронил на пол, и вытащил у него из кармана свой люгер. Потом велел им всем выйти из машины. Машина сзади нас тоже остановилась примерно в пятидесяти ярдах.
  Я выстроил парней в линию по борту машины и не стал попусту тратить время. Я заметил уже, что парни, удивленные тем, что из преследующей нас машины не выбегают копы, начинают шевелиться.
  Я действовал не мешкая. Рукояткой кольта я треснул каждого по башке, и если я говорю треснул, я действительно треснул. Было слышно, как затрещали их черепки.
  Потом я открыл дверцу машины и запихал всех троих на заднее сиденье. У мексиканцев, сидевших впереди, я вытащил из кармана револьверы. Потом закурил и спокойно подошел к ожидавшей меня машине. Парень из гаража высунулся в окошко.
  — Отличная работа, приятель, — сказал я ему. — Вот тебе остальные 25 долларов, которые я обещал.
  Я убрал люгер в кобуру, а парню отдал все три револьвера да еще свой пугач в придачу.
  — Отдай эти пушки своему кузену, — сказал я. — Может быть, он пристроит их кому-нибудь через того парня из оружейного магазина.
  Он сказал: все было отлично сделано, и нет ли у меня еще какой-нибудь работы для него. Я сказал: можешь подвезти меня по главной улице примерно к тому месту, где он меня дожидался, когда я был у Зеллары.
  Я сел в машину и мы укатили.
  — До свиданья, мистер, — сказал он, когда мы подъехали. — Я, конечно, не считаю себя очень сообразительным, но, держу пари, я угадал, вы коп.
  — Не говори глупостей, парень, — сказал я ему. — Я торговец бананами из Манзанилло.
  — О, йе? — засмеялся он. — В таком случае, я любимая пижама моей знакомой девчонки! Спокойной ночи, босс! Он уехал. Хороший паренек.
  Окно в гостиной Зеллары, то самое, с золотистыми занавесками, открыто настежь. Вероятно, она предполагала, что ночь будет жаркой. Что ж, может быть, она и права.
  Я влезаю в окно. Тихонько открываю дверь спальни.
  На широкой белой кровати, утопая в белых креп-сатиновых простынях, спит Зеллара. Падающий в окно белый свет луны освещает ее лицо. Мне это зрелище очень понравилось.
  Она была, ну, прямо, как маленький очаровательный ангелочек! На ней была пижама, вся в каких-то оборочках, а одна грудь высунулась из-под курточки, как будто ей было любопытно посмотреть на что-то.
  Я глубоко вздохнул. Беда моя, как вы сами понимаете, и как вы, вероятно, уже могли заметить, в том, что я слишком уж поэтическая натура. Я вечно в поисках прекрасного, если, конечно, я в это время свободен от розысков какого-нибудь головореза или не скрываюсь от чрезмерно пылкой красотки, пытающейся сделать двойной нельсон бедному Лемми.
  Стоя в дверях, я думал, что если когда-нибудь мне улыбнется счастье, я заполучу такую же женщину, как Зеллара, но только внешне такую же, и чтобы она не стремилась вручить мне билет в один конец на местное кладбище.
  И тут я так громко чихнул, что, вероятно, слышно было даже в Исландии. Я быстро включил свет и увидел, что она уже сидит в постели и жмурится от яркого света. Потом, вдруг широко раскрыв глаза, она разразилась такой бранью на испанском языке, которую я бы никогда не решился повторить даже в присутствии своей глуховатой бабушки.
  — Эй, ты, змеиное отродье, — сказал я ей. — Как ты себя чувствуешь? Посмотри на меня: это приведение. Дух Лемми Коушна пришел проведать старую подружку Зеллару, манзанилльского соловья, и я буду теперь каждую полночь приходить к тебе и преследовать тебя своим предсмертным стоном и подсыпать тебе в штанишки по целой горсти острых-преострых крючков. Ну, как тебе нравится такая перспектива, ты, низкопробная, дважды предательница, выродок самой последней потаскушки?
  И тут она начала! Я не буду вам, ребята, пересказывать все, что она мне наговорила. Мне всегда нравился испанский язык, он очень выразительный, но, верьте мне, ребята, словечки, которые употребляла эта бэби, под стать разве только работающему в пустыне по прокладке железной дороги мексиканцу, когда у него каннибалы отпилят на ужин правую ногу. Я знал одного морского бандита, который отдал бы четырехмесячное жалованье, чтобы пополнить свой словарь теми изысканными выражениями, которыми меня осыпала эта дамочка!
  Я подошел к кровати и остановился, разглядывая ее. Она до того раскипятилась, что, вероятно, могла бы перегрызть мне горло, если бы ей за это заплатили.
  — Слушай, ты, драгоценная моя, — сказал я. — Я не мог не заглянуть к тебе. Я вернулся к тебе потому, что что-то давит мне на сердце, не знаю только что: салат из огурцов, который мы с тобой ели, или твоя предательская рожа, от которой меня мутит.
  Она со свистом заглотнула огромную порцию воздуха.
  — Подумай только, — продолжал я, — неужели ты вообразила, что я такой простофиля, что клюну на твою удочку? Так вот, слушай: как только я вышел из «Эльвиры», за мной все время следовала полицейская машина. А это значит, что ничего хорошего тебе сейчас ожидать не приходится. Ни тебе, ни твоим мальчикам.
  О'кей, — продолжал я, — кажется, я знаком со здешним начальником полиции, и если я сейчас отведу тебя к нему, вряд ли они будут с тобой церемониться. А? Как ты думаешь? Так вот, уж лучше расскажи мне кое-что сама.
  Во-первых, как фамилия твоего хахаля? Я имею в виду американца.
  Она сказала мне. Как только я услышал это имя, я сразу многое понял. Этот парень работает в одной банде из Чикаго, банде, которая довольно часто украшала тела копов причудливыми узорами из автомата.
  Она посмотрела на меня.
  — Что ты собираешься со мной делать? — спросила она. Я долго смотрел на нее.
  — А ничего, — сказал я. — Потому что я всегда по-джентльменски поступаю с женщинами, с которыми я проводил время, кроме того, ты мне напомнила гремучую змею, которую я, будучи еще мальчиком, пытался приручить. Но — продолжал я, — ты должна немедленно встать и одеть какое-нибудь платьишко, потому что сейчас пойдешь на телеграф и пошлешь в Чикаго одну телеграмму боссу твоего дружка, парню, который приказал тебе связать Пеппера с Педро Домингуэсом и который заплатил за то, чтобы Педро убил Пеппера. После этого можешь оставаться здесь, как будто ничего не случилось. Когда босс твоего хахаля получит телеграмму, он ужасно рассвирепеет и позвонит тебе по телефону, узнать, в чем дело.
  И твой хахаль тоже прибежит сюда, будет спрашивать, в чем дело, если, конечно, остался жив после того, как я съездил ему по башке.
  Поэтому оставайся пока здесь и расскажи мне все, что они пожелают узнать, а потом можешь отправляться в «Эльвиру» и каждую ночь развлекать посетителей этого ресторана своими мексиканскими штучками. Поняла? А теперь пошли, бэби.
  Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. Может быть, она решила, что я отведу ее к здешним полицейским, чего бы я, кстати, не сделал бы и за миллион баксов.
  Пока она одевалась, я сидел и думал.
  В конце концов получился совсем уж не такой плохой вечер.
  ГЛАВА 7
  ВЫКЛАДЫВАЙ ВСЕ, ТОНИ
  Может быть, в самые ближайшие дни я доберусь до сути этого дела Пеппер-Джеймсон. Но я не пророк, чтобы предсказать вам, когда именно это произойдет. Обычно такие дела проясняются вдруг, совершенно неожиданно, и именно в тот момент, когда уже теряешь все надежды на их разрешение.
  Я опять в дороге. А Мексике от меня на память остался только дымок. После того как я проделал последний сеанс с этой ведьмой — Зелларой, я не терял даром времени на размышления по поводу происходящих событий, потому что я такой парень, который считает, что раз дело начато, надо его проворачивать, не останавливаясь.
  Я считаю нецелесообразным оставаться в той хате, где ты наблефовал и припугнул кого-нибудь, а я, кажется, здорово припугнул парней, которые убили Пеппера.
  В письме на имя Скаттла Пеппер упоминал имя Джеймсона. Он сделал это раньше, чем Федеральное бюро расследований разослало инструкцию, в которой говорилось, что Джеймсон исчез из гасиенды, где он должен был встретиться с Грирсоном.
  Значит, Пеппер сам натолкнулся на какие-то следы Джеймсона. Может быть, он услышал, что кто-то подготавливает убийство Джеймсона, а по-моему, именно это в конце концов с парнем и произошло.
  Может быть, Пеппер решил, прежде чем сообщать в центр, предпринять кое-какие шаги, так сказать, вмешаться в ход событий, может быть, он надеялся спасти жизнь Джеймсона.
  Но, пожалуй, ему ничего не было известно о Грирсоне, химике из морского министерства Соединенных Штатов, который направляется к Джеймсону и исчезает с лица земли после того, как его в последний раз видели где-то около техасской границы. Может, кто-нибудь убил и этого парня, Грирсона. Все это доказывает, ребята, что с химиками могут случаться такие же вещи, как и с обыкновенными людьми.
  Во всяком случае, если запустить свой мыслительный аппарат на полный ход, можно понять, что оба эти джентльмена, Джеймсон и Грирсон, играли с огнем. Они изобрели какой-то новый газ, новое ОВ, и, по-моему, по чистому совпадению им обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль — потому британские и американские власти решили, что будет очень хорошо, если эти ребята поселятся вместе на уединенной гасиенде в Мексике, за много-много миль от какого бы то ни было населенного места, не привлекая к себе излишнего внимания любопытных, и продолжат работу на их собственной химической фабрике.
  Если ребят решили отослать в уединенное место, так это значит, что правительства не хотели, чтобы какой-нибудь любопытный парень из иностранцев всунул нос в это дело. Значит, федеральные органы боялись чего-то, и были нравы. Только вот с охраной они немного промахнулись.
  Вам так же отлично известно, как и мне: весь мир буквально с ума сходит из-за всяких там проклятых газов. Я уверен: если изобретут какой-нибудь новый газ, который хоть чуточку вреднее, чем все существующие, или который хоть чуточку легче производить или перевозить, или выпускать на противника, появится целая армия всяких мошенников, которые всеми силами будут стараться украсть это новое изобретение.
  А может быть, какие-нибудь мошенники, гангстеры уже пронюхали про изобретение Джеймсона-Грирсона и решили украсть результаты их работы. И, может быть, Пеппер услышал об этом, когда был в Мехико-Сити, и решил связаться с Педро Домингуэсом, чтобы выудить у него какие-нибудь сведения, а вместо этого выудил из дула его револьвера пару пуль.
  Ребята, я и забыл вам сказать: я сейчас сижу в роскошном удобном кресле аэролинии Сан Антонио, и как раз в данный момент стюардесса, маленькая, очаровательная блондиночка, подает мне бокал виски. Между прочим, девчонка вполне подходящая и, если бы не это дело ПеппераДжеймсона, я бы непременно ею занялся. Что касается меня, так все идет превосходно.
  Я не строю никаких планов до тех пор, пока не приеду в Чикаго. Я абсолютно уверен, что следующий акт этой колоссальной драмы разыграется именно в этом городе ветров.
  Все, что нужно, я сделал. Перед тем как пуститься в это путешествие, я связался по телефону с Федеральным бюро в Вашингтоне, сообщил им обо всем устно, так как у меня такая хитрая привычка по возможности избегать письменных отчетов о своей работе.
  Я сообщил в главный штаб все, что знал о Пеппере, что узнал о Зелларе и о том, что я пересекал границу, чтобы встретиться с Педро, рассказал все, что мне известно о Педро, в каком состоянии я нашел гасиенду, и что я не буду очень удивлен, если узнаю, что и Грирсона где-нибудь тихонечко-спокойненько прикончили.
  Я также сказал им, что еду в Чикаго и вышлю доклад о работе, когда будет о чем сообщить.
  Но я ничего не сказал им об одной женщине. Я ничего не сказал им об этой прелестной бэби Фернанде Мартинас. И если вы, ребята, спросите, почему я это сделал, я отвечу: потому что я очень много думаю об этой красотке.
  Я очень уверен в ней, не знаю, что к чему, а в этих случаях я предпочитаю начальству ничего о женщинах не сообщать. Один мудрец когда-то правильно сказал: «Если сомневаешься, не делай!»
  Вот я и не сообщил.
  Ох, ребята, как же я устал! До того устал, что даже не реагирую на неоднократно бросаемые на меня взгляды стюардессы, этой куколки видом «посмотри-на-меня-приятель-какая-я-недотрога». А ведь в ней что-то есть, в этой стюардессе? А?
  Ну, кажется, скоро уж прибудем. Я переменил вот уже четвертый самолет, чтобы поскорее добраться до Чикаго, и сейчас под крылом аэроплана уже показались огни Спрингфилда, Иллинойс.
  Да-а, теперь уже скоро прилетим.
  Может быть, вы, ребята, думаете, что я хочу скрыть от вас текст телеграммы, которую я заставил послать Зеллару после того, как вытащил ее из белой креп-сатиновой кровати?
  Нет, ребята, я не собираюсь этого делать, я вообще никогда ничего ни от кого не скрываю, разве только некоторые свои намерения от знакомых блондинок.
  И я не хочу, чтобы вы, ребята и девчата, допустили ошибку, разыскивая улики в таких местах, которые вообще никакого значения не имеют.
  Я вообще ненавижу улики. Просто не умею ими пользоваться. Что такое улика? Я объясню вам на случай, если вы не знаете. Улика — это нечто, что обычно детективный туз находит в подкладке внутреннего кармана убитого или в бочке с водой, и в девяти случаях из десяти эта улика не имеет никакого отношения ни к чему на свете. Но, найдя ее, детективный туз чувствует себя увереннее, к тому же и дети-читатели страшно любят всегда находить улики.
  Мне как-то пришлось встретиться с одним прямо-таки сумасшедшим сыщиком, который даже Центральный парк в Нью-Йорке не мог найти без лупы! Этот парень — он, конечно, считал себя великим сыщиком — говорил мне, что детектив, не располагающий уликами в расследуемом деле, подобен парню, который назначил свидание роскошной брюнетке, но забыл вовремя взять из ателье брюки, куда он отдавал их погладить.
  Правда, для меня эта аналогия показалась совсем не убедительной, ведь я такой парень, что уж если назначил свидание дамочке, так пойду на него даже без брюк. Я заметил — отутюженная складочка на брюках здорово помогает, но все-таки не это главное, на что обращает внимание дамочка, когда остается с вами с глазу на глаз!
  Больше того. Я знаю многих парней, которые наглаживают свои брюки до того, что складочкой прямо-таки можно резать хлеб, и все-таки дамочки обращаются с этими типами, как с протухшими бифштексами.
  Только один раз в своей жизни я натолкнулся на настоящую улику. Это было в Вайоми. Был там один парень, который вдруг по какой-то причине загнулся, и его убитая горем жена нашла его лежащем на верхней ступеньке лестницы.
  Пока местный детектив — кстати, довольно унылый тип, да и как тут не быть унылым, если у него вставная челюсть плохо пригнана, изо рта разит отвратительный запах, а лобная кость проломлена в двух местах, сами понимаете, все это не очень-то помогает парню в жизни, — так вот, пока местный детектив там суетился, все измерял, разглядывал в лупу, я спокойно прохаживался по комнате и нашел на подоконнике банан.
  И только я хотел откусить от него, как детектив набросился на меня, вырвал у меня из рук и говорит, что, может быть, банан-то и является уликой. Он говорит: если банан был брошен просто так на подоконник, то это может иметь большое значение в расследовании дела.
  Он также сказал, что покойный — который все еще лежал на верхней ступеньке и в данный момент абсолютно ничем не интересовался — при жизни очень любил бананы, и что, может быть, если я сдвину с места этот банан, я помешаю детективу воспроизвести картину смерти бедняги, а умер он оттого, что при падении стукнулся головой о перила лестницы.
  Я не согласился с детективом, что банан это улика. Я считал, что это просто банан и съел его, а через десять минут местный костоправ усиленно промывал мой желудок: в банане оказалась достаточная доза мышьяка, чтобы убить слона.
  Вот так раскрылось дело, и мы все поняли, отчего умер покойный.
  Из этого вы должны сделать вывод, ребята, что если вы надоели своей жене, то или немедленно покупайте себе железнодорожный билет и уезжайте как можно дальше из дому, или уж откажитесь раз и навсегда от фруктов.
  О'кей. Так вернемся к нашему делу.
  Вы, вероятно, удивляетесь, почему, когда эти гориллы, друзья Зеллары, повезли меня прокатиться по свежему воздуху в машине, и я опрокинул их планы, я тогда не передал их в руки местной полиции, а ограничился только тем, что слегка пристукнул их по черепкам рукояткой револьвера.
  И вас, вероятно, очень интересует телеграмма, которую я заставил Зеллару послать в Чикаго. Ну, что ж, слушайте.
  Я вам уже говорил, что Зеллара назвала мне имя громилы-американца, который хотел убить меня. Она сказала, что его имя Пинни Ятлин. И я уже говорил вам также, что я знаю: этот парень является подручным бандюги высшего класса, проживающего в Чикаго, по имени Джек Истри.
  Он держит игорные дома, участвовал в целом ряде мошеннических афер и его «послужной список» такой длины, что по сравнению с ним жизнеописание Сатаны покажется руководством для обучения первоклашек в бесплатной детской школе.
  В телеграмме говорилось:
  
  "Джек Истри.
  Отель Депин, Чикаго.
  Должна была заговорить старалась быть осторожной но иногда осторожность (1) бывает излишней стоп спокойно старайтесь не замарать руки Ятлин полностью потерян
  
  О'кей. После того как мы послали эту телеграмму, я сказал Зелларе: она может смываться; и добавил: она мне очень не нравится и что мне доставит большое удовольствие, если бы сбросить ее в Тихий океан; сам же я не делаю этого только из уважения к акулам.
  Я также сказал ей: если я когда-нибудь где-нибудь встречусь с ней, я ей такого надаю, что каждый раз, когда она будет садиться, ей будет казаться, что на ней одеты штанишки из наждачной бумаги.
  Потом я смылся из Мехико-Сити.
  И вот что там, по-моему, произошло после моего отъезда.
  Пинни Ятлин после того, как какой-нибудь сердобольный парень приложил к его затылку кусок льда, чтобы он очухался от моего удара, вероятно, выпил несколько стаканчиков и отправился к Зелларе, выяснить, почему она его предала.
  Вероятно, она сказала ему, что она и не собиралась его предавать, что все это дело моих рук, и только моих, что я очень много знаю и заставил ее послать телеграмму боссу.
  Затем она рассказала Ятлину содержание телеграммы. После этого Ятлин, вероятно, побежал в первый же переговорный пункт и заказал разговор с Джеком Истри, чтобы все ему рассказать.
  Джек Истри, уже получивший телеграмму, спрашивает: в чем тут дело, он ничего не понимает.
  Ятлин, вероятно, ответил ему, что телеграмма вообще не имеет никакого смысла, что это Коушн заставил Зеллару послать ее. В то же время он сообщает Джеку Истри, что Коушну известно, но что у него нет никаких доказательств и он только блефует.
  Тогда Джек Истри спрашивает себя: за каким чертом Коушн послал телеграмму? Он начинает нервничать. Будет ждать, что после моего отъезда в Чикаго разыграется колоссальная драма. Поэтому он решит приготовиться к моему приезду и на случай, если наш с ним разговор примет чересчур серьезный оборот, он подготовит какую-нибудь липу.
  Потому что даже самый первоклассный и прожженный бандит, такой, как Истри например, здорово трусит, когда узнает, что в дело ввязались официальные органы, и что феды (работники Федерального бюро) проявляют особый интерес к его личности.
  Но какую бы комедию он ни разыграл, какую бы липу он мне ни рассказал, мне всегда удастся что-нибудь выловить из его сказок. Потому что какую бы продуманную липу ни городил самый опытный мошенник, он обязательно выдаст себя, пусть какой-нибудь мелочью, но обязательно выдаст.
  Он до того старается надуть тебя, все свое внимание направляет только на это, и какая-нибудь мелочь обязательно проскользнет. Теперь вам все известно. Может быть, я дал вам в руки улику.
  А может быть, это просто обыкновенный банан.
  Я вышел из самолета на чикагском аэродроме (предварительно договорившись со стюардессой встретиться как-нибудь, когда у нас появится к тому желание), подозвал такси и велел шоферу отвезти меня в один очень тихий, хороший и комфортабельный отель, где я люблю останавливаться, когда мне не хочется, чтобы о цели моего визита знал слишком широкий круг лиц.
  Я долго договаривался с шофером, поставив на ступеньку одну ногу и внимательно поглядывая в смотровое стекло, не появится ли кто-нибудь с повышенным интересом к моей персоне.
  Оказывается, есть. Среди выстроившихся такси стоит парень в отлично сшитом пальто и модных ботинках, и делает вид, что единственный человек, на кого он не обращает никакого внимания, это я.
  Я сел в такси и сказал: я отнюдь не тороплюсь, но я очень нервный парень и боюсь быстрых крутых поворотов, поэтому прошу ехать помедленнее.
  Я уселся, поглядел в заднее стекло. Тот тип в сером пальто тоже взял машину и поехал вслед за мной. Значит, парень интересуется, где я собираюсь остановиться.
  Я зарегистрировался в отеле как Уилл и Т. Хеллуп, поднялся наверх, распаковал свой чемоданчик и велел бою принести мне бутылку канадского, после чего принял сначала горячий, потом холодный душ и лег в постель, не думая ни о чем серьезном, а так, обо всем вообще.
  Я просто думал о том типчике, который приходил встречать меня на аэродроме и которому теперь известно, где я остановился.
  Через некоторое время я встал и выглянул в окно. Семь часов вечера. На улицах сверкают огни, в небе горят звезды. Я подумал, что в конце концов Чикаго далеко не плохое местечко.
  Потом я выпил еще один стаканчик на дорожку и оделся в роскошный смокинг, который я взял с собой на всякий случай. Так же на всякий случай засунул в плечевую кобуру люгер, спустился вниз, прошелся беспечной походкой по холлу и остановился в дверях, чтобы дать возможность тому типу в сером пальто увидеть меня.
  Потом вышел на улицу, подозвал такси и поехал на почту. Там я перебросился парой словечек с начальником, показал ему свою бляху, после чего он разрешил мне пользоваться прямым проводом в Федеральное бюро в Вашингтоне. Вот что я написал в своей телеграмме:
  
  "Секретная. Правительственная.
  СА./Л.Х.Коушн
  Федеральное бюро расследований.
  Срочно.
  Прошу сообщить мне что известно о Зелларе испано-американской актрисе-танцовщице-певице в настоящее время работающей в Эльвире Мехико-Сити тчк Пеппер хранил образец почерка Зеллары возможно подозревая судимости прошлом тщательно проверьте в Соединенных Штатах и Мексике тчк Сообщите связь Зеллары с Пинни Ятлином ранее работавшем этом городке с Джеком Истри последний раз видел его Мехико-Сити тчк Сообщите что известно о Фернанде Мартинас испано-мексиканской певице выступающей в кабачках Сен Луи Потоси и других районах Мексики тчк В данном случае необходимо сотрудничество с мексиканскими властями последний раз видел ее в Темпапа Мексика тчк Сообщите замужем ли она если да кто ее муж тчк Работаю в строгой тайне никаких официальных контактов, сообщайте все кодом через начальника почты округа Розенхольм".
  
  Потом я отправился в бурлеск. Я не из тех парней, которые скромно опускают глазки на спектаклях бурлеска. Нет. Я много видел интересного в этих театрах. Я получаю огромное удовольствие, любуясь очаровательными ножками девчонок. А вы?
  Сидя в комфортабельном кресле, я вспомнил, что мне когда-то говорила моя мама. Она говорила, если бы я за изучением верхней половины женской фигуры провел столько же времени, сколько я провожу, любуясь их фундаментом, я бы далеко пошел.
  А когда я сказал ей, что мне это занятие нравится гораздо больше первого, она разразилась целым потоком упреков: мол, я точно такой же, как мой отец, даже хуже, и много хороших людей погубили свою жизнь только из-за того, что слишком часто бегали в мюзик-холлы, а возвращаясь домой, устраивали скандалы, ибо их жены не похожи на третью справа в первом ряду девчонку в черном шелковом трико и коротенькой юбчонке.
  Если серьезно задуматься, мать Природа штука мудрая и чудесная. Я пойду даже дальше и поставлю пару бутылок лучшего канадского против блефового флешрояля: когда природа создавала дамские ножки, она знала, что делала.
  Но надо сказать, эти ножки очень часто оборачиваются нам во зло. Хотите верьте, хотите нет, но не будь очаровательных женских ножек, в мире вдвое меньше было бы различных преступлений.
  Я не знаю ни одного парня, который бы совершил какое-нибудь преступление, ну, скажем, ограбил почту, что ли, или объявил войну китайцам, только потому, что какая-нибудь бабенка с лицом, ни на что не похожим, и фигурой, являющейся кратчайшим расстоянием между двумя задними точками, попросила бы его об этом.
  Нет, сэр. Только пышноволосые блондинки и таинственные брюнетки с огромными глазищами, прямым носом и с фигурой, линии которой напоминают первый рабочий чертеж ученика средней школы в задачке по геометрии круга (причем она знает, какой походкой надо идти, чтобы эти линии колыхались как положено), так вот только именно такие бэби заставляют конов работать сверхурочно.
  А почему? Они всегда хотят доказать, что любой парень готов пойти на все, чтобы угодить им. И в девяти случаях из десяти они оказываются правы на все сто процентов.
  Пока я предавался этим глубокомысленным философским размышлениям, я уголком глаза все время следил за тем типчиком в сером пальто и модных ботинках, который сейчас сидит у самой стены в том же ряду, что и я.
  Через некоторое время два парня из моего ряда встали и вышли из зала. Я немного передвинулся по направлению к стенке и оказался рядом с тем типчиком.
  Я уронил на пол зажигалку, а когда наклонился, чтобы поднять ее, он уголком рта сказал:
  — Мне надо поговорить с вами, Коушн, и я хочу, чтобы все было тихо и спокойно. Может быть, мы с вами и договоримся. Я улыбнулся.
  — О'кей, — сказал я ему. — Я сейчас возвращаюсь, ты придешь вслед за мной в отель. Только предупреждаю тебя: ты, дурацкая башка, не вздумай прихватить с собой своих приятелей, я ведь могу и обидеться.
  — Я приду к вам, — сказал он.
  Я зажег сигарету и медленно докурил до конца. Что ж, может быть, выяснится что-нибудь интересное.
  Бросив окурок, я вышел из театра, сел в такси и поехал прямо в отель. Когда я вошел в вестибюль, этот типчик уже стоял возле лифта, углубленный в чтение газеты. Я подошел к нему. И тут как раз спустился лифт, открылась дверца и мы оба вошли в кабину.
  Поднимаясь с ним в лифте, я внимательно рассматривал его. Мне показалось, что он немного чего-то боится.
  Он снял пальто, я даю ему стакан чистого виски и на закуску глоток воды. Костюм у него отлично сшит и аккуратно выглажен. Судя по роже — длинной, прямой и несколько суровой, — его можно принять за кого угодно, начиная от преуспевающего гробовщика до мальчика из шайки мелких мошенников.
  Он садится и закуривает. Я стою у окна, молчу.
  — Разрешите мне задать вам один вопрос, Коушн, — сказал он. — Вы будете говорить со мной откровенно?
  — Ну, уж это дудки, дорогуша! Я приехал сюда не для того, чтобы заключить какие-нибудь договоры с мошенниками и бандитами. Я готов тебя выслушать, и если мне понравится то, что ты мне скажешь, я, может быть, и не смажу тебе по роже, а как раз именно этого мне сейчас и хочется.
  Я хочу также, чтобы ты понял, — продолжал я, — что я не такой дурень, к которому в любой момент может обратиться любой пижон с таким длинным носом, как у тебя. И я очень сержусь на людей, которые вытаскивают меня из театра, где я любовался очаровательными ножками, для того, чтобы заключить со мной какую-нибудь нужную им сделку.
  Вот так-то!
  Ну, давай, выкладывай все сразу!
  Он немного подумал, потом сделал глубокую затяжку. Кажется, он чемто обеспокоен.
  — Разговаривая с вами, я иду на большой риск, Коушн, — сказал он. — Я слышал, вы вмешались в это дело и понял, что вы обязательно прилетите сюда на самолете. Поэтому я дежурил на аэродроме, чтобы встретиться с вами. Я проследил вас до этого отеля. Сегодня вечером я зашел за вами в театр и решил, что там у нас будет возможность обо всем договориться.
  — А в чем дело-то? — сказал я. — Я все это и без тебя знал. За последние шесть лет за мной вечно кто-нибудь следит, и я так привык к этому, что если теперь за мной не следует какая-нибудь тень, я прямотаки начинаю нервничать.
  О'кей. Ну, ладно, теперь ты здесь, — я решил немного блефануть, — и, вероятно, собираешься сообщить мне, что Джек Истри хочет со мной договориться.
  Я испугался, что парень у меня сейчас загнется. Он как-то боязливо огляделся, как будто ожидал, что за его спиной кто-то стоит, потом оттянул пальцем воротник сорочки и начал тяжело дышать.
  — Ради Бога, — сказал он. — Уверяю вас, Коушн, если Истри узнает о нашем с вами разговоре, он прикончит меня раньше, чем я доберусь до дома. Он запихнет меня в парафиновую ванну и подожжет, что он уже сделал с одним парнем, я сам лично это видел, или выколет мне глаза.
  — А этот Истри довольно милый парень, — сказал я, — мне он начинает нравиться. Ну, хорошо. Истри не узнает, что ты был у меня. Давай, выкладывай.
  Он проглотил виски и налил себе еще стакан. Я слышал, как бутылка стучала по ребру стакана, уж очень здорово у него тряслись руки.
  — Я боюсь, — сказал он. — Игра становится для меня слишком жаркой. Я хочу выйти из нее, но выйти надо по-хорошему. Я боюсь!
  Поверьте моему слову, ни одному парню не удалось выйти из банды Истри, он со всеми расправлялся. Единственная возможность уйти из этой банды, это застрелиться.
  — Слушай ты, олух царя небесного, — сказал я, — а в чем тут вообще дело? Кажется, этот парень тебя здорово напугал. А мне что-то надоели эти разговоры. Я досыта наслушался всякой чепухи о гангстерах. Еще когда я бегал в коротеньких штанишках, меня все пугали этими сказками.
  Я закурил.
  — Ну, пора кончать это драматическое отступление, приятель, и давай говорить по существу. Иначе я позвоню бою и попрошу его отвести тебя домой и сказать твоей матушке, чтобы она оставила тебя без сладкого.
  Он судорожно облизнул губы. Да, парень, здорово ты напуган.
  — Хорошо, — сказал он, — хорошо… и… Я все равно должен рискнуть сейчас или никогда.
  Вы знаете, за последнее время, с тех пор, как в округе появились феды у людей, подобных Истри, дела стали совсем плохи.
  Совершать какие-нибудь мошенничества стало почти невозможно. За последнее время было ликвидировано уже несколько различных банд. Торговля самогоном прекратилась совершенно. Трудно стало и с похищением детей, потому что не успеешь приклеить марку на письмо, требующее выкупа, как тебя уже хватает полиция.
  Что же остается? Не очень много. Верно ведь?
  Но Истри старался сохранить ребят и любыми путями где-нибудь выдавливать хоть немного баксов, хотя, повторяю, теперь это стало очень трудно.
  Я хорошо знаю, потому что работаю с ним уже пять лет. С торговлей живым товаром в Чикаго дела совсем плохи, резко сократились доходы и от игорных домов. Люди теперь почему-то не боятся обращаться к копам в случае, если их обманывают.
  У Истри есть один парень по имени Пинни Ятлин. Он работал у него по сбору доходов с публичных домов. Этого парня разыскивала полиция по какому-то делу, и поэтому он решил устроить себе каникулы и смылся в Мексику.
  Я навострил уши.
  — Будучи в Мехико-Сити, Пинни нашел очень интересное дело, — продолжал он. — Он позвонил Истри и сказал, что он пронюхал кое-какие сведения о двух химиках. Один из них англичанин, другой работник морского министерства США. Эти ребята сделали какое-то научное открытие, изобрели новый газ.
  О'кей. Пинни также откуда-то узнал, что оба правительства решили поселить этих ребят где-нибудь в уединенном месте, чтобы они могли спокойно продолжать свою работу. Было решено найти им хату где-нибудь в пустыне Мексики.
  Истри этим делом здорово заинтересовался. Он решил, что если этих парней пристрелить, он сможет кое-что заработать. И он чертовски прав. Не так ли?
  Он рассчитывает, что никто не осмелится сделать что-нибудь с Истри, если он завладеет формулой производства этого газа, и правительство Соединенных Штатов охотно согласится забыть о тех двух убитых химиках — ведь всегда можно сказать, что их убилли мексиканские бандиты, если Истри продаст правительству эту формулу.
  Истри рассчитал: феды не будут поднимать шум вокруг этого дела. Если они начнут кричать об убийстве химиков и необходимости ареста Истри, то другие люди, из других стран, услышат, что появился какой-то новый газ.
  И что же тогда произойдет? Как только иностранцы узнают о новом газе, на сто процентов лучше всех предыдущих, они постараются любым путем, не брезгуя самыми грязными средствами, украсть это изобретение. Так ведь?
  Истри считал, что поскольку формула будет находиться в его руках, он будет господином положения. Иметь формулу, это все равно, что иметь на руках пять тузов. И тогда можно поплевывать на все и на всех, потому что ведь можно продать ее любому интересующемуся иностранцу. Понимаете?
  — Понимаю, — сказал я. — И что же из этого следует?
  Он еще раз оттянул пальцами воротничок сорочки, выпил еще стаканчик и закурил, причем, я заметил, что руки у него здорово тряслись.
  — Вот слушайте, — сказал он. — Истри и Пинни во всю занялись этим делом. Пинни подобрал для этой цели соответствующих мальчиков в Мексике, но в самый последний момент там что-то произошло.
  Англичанин Джеймсон приехал на гасиенду, и они почему-то поторопились его убить. И этим совершили большую ошибку. Надо было подождать убивать его, пока к нему не приедет Грирсон, химик из морского министерства США. У Джеймсона была только половина формулы, то есть данные только по той части, над которой он работал. У Грирсона вторая половина этой формулы. Он вез ее на гасиенду Джеймсону, но так и не довез.
  В последний раз его видели на мексиканской границе. Истри не знает, где он сейчас находится, и никто не знает… за исключением, может быть, одного-двух человек…
  Он сделал довольно многозначительную паузу, выпил и выразительно посмотрел на меня. По его лицу струился пот.
  — О'кей, — сказал я. — Кто же эти два человека? Он допил виски.
  — Я, кажется, и так уж слишком много рассказал, — глухо сказал он. — Я еще никогда в жизни не говорил с коппами, и всегда был чист. Теперь мне совершенно необходимо…
  Он закурил.
  — Истри — настоящий Сатана, исчадие ада. Я долго с ним работал, но в последнее время у нас появились кое-какие расхождения во взглядах. Причем дело тут не в деньгах, он мне дает довольно кругленькую сумму. Тут замешано одно обстоятельство…
  Я улыбнулся.
  — Понимаю. Женщина?
  — Да. Но не в том смысле, в каком вы думаете… Речь идет о моей сестре… Жоржетте.
  Он с минуту помолчал. Кажется, парень собирается впасть в сентиментальность.
  — Когда ей было всего три года, я отвез ее во Францию, в монастырь. Я хотел, чтобы она была подальше от меня и от тех гангстеров, с которыми я был связан. Она получила отличное образование и практически она настоящая француженка. О'кей.
  Два года назад она приехала сюда на каникулы и, естественно, мне очень хотелось посмотреть на нее. Она даже не знает, что я ее брат. Я с ней несколько раз встречался, ходил с ней в кино, в театр и вообще появлялся в разных местах. Я сказал ей, что я друг ее отца.
  И вот однажды Джек увидел меня с ней. Ей было в то время 17 лет, и это был настоящий персик. Я должен был знать, что этот грязный, так его и так, обманет меня. В один прекрасный день он отослал меня по делу в Денвер, а когда я вернулся обратно, меня ожидал удар.
  — Что, Истри подцепил девчонку? — спросил я.
  — Да, этот паршивый негодяй вскружил ей голову и женился на ней. Вернее, он ее припугнул, и она вынуждена была согласиться.
  Семейная жизнь у нее, конечно, была самая отвратительная, и если бы у меня хватило нервов и я был уверен, что ей пойдет на пользу, я бы обязательно убил его. Но я этого не сделал.
  — Значит, это она все рассказала тебе о химиках? — спросил я.
  — Да. Джек доверяет ей. Он все ей рассказывает, конечно, в те периоды, когда не обманывает ее и не путается со своими дешевыми потаскушками. И вот ей пришла в голову замечательная мысль.
  — Ну-ну, я слушаю, — сказал я.
  — Она догадалась, где находится Грирсон, — сказал он. — Она поняла, что Пинни Ятлин, находясь в Мексике, ведет двойную игру, что это он захватил Грирсона, зная, что без его половины формулы формула Джеймсона не стоит и ломаного гроша. Она считает, что Пинни будет придерживаться Джека до тех пор, пока тот не заплатит ему долю за джеймсоновскую формулу, а потом поведет свою собственную игру.
  На днях он получил из Мехико-Сити от одной девчонки, работающей на него, телеграмму. От этой телеграммы Джек ужасно рассвирепел. Потом с ним разговаривал по телефону Пинни, который сообщил, что в дело ввязались вы, хотите верьте мне, хотите нет, но гангстеры по-своему уважают вас и очень высоко ценят.
  Узнав, что вы ведете это дело, Джек несколько опечалился, но все-таки продолжает думать, что он по-прежнему держит на руках всех тузов.
  Он рассказал обо всем Жоржетте и она ужасно испугалась, услышав подробности этого проклятого дела.
  Уверяю вас, она отнюдь не создана для того, чтобы связать свою жизнь с таким грязным бандитом. Она мне все рассказала, вот откуда я услышал ваше имя. Между прочим, она считает, что вы чертовски хороший парень.
  Он взял шляпу.
  — И ей пришла в голову идея, великолепная идея, — продолжал он. — Должен вам сказать, у этой девчонки голова работает неплохо.
  — Да? — спросил я. — И что же это за идея? Он пристально посмотрел мне в глаза.
  — Это самая красивая женщина, которую вы когда-нибудь видели на своем веку, Коушн. Повторяю, она не знает, что я ее брат.
  Она так красива, что меня охватывает гордость от сознания, что я ее брат. Она не создана для жизни среди гангстеров. У нее есть, что называется, «класс», она способна растопить сердце даже бронзового истукана. И она очень высоко ценит вас.
  Она помнит, как вы разделались с бандой Джеральда, хотя это задело интересы Джека. Так вот, Жоржетта ищет настоящего мужчину, честного, ловкого, и у нее есть одно предложение, которое даже вам будет приятно услышать.
  ГЛАВА 8
  ЖОРЖЕТТА
  Я завязываю перед зеркалом новый галстук и думаю о Жоржетте и ее брате Тони Скала.
  Меня очень интересуют эти люди, и если вы сами немного призадумаетесь, вы увидите, что их предложение может мне здорово помочь.
  Мне все-таки кажется, что Тони Скала не хитрит, потому что уж слишком откровенно со мной разговаривал. Он наговорил достаточно, чтобы я мог уже сейчас забрать и Джека Истри, и его самого, и любого другого парня из их банды; практически Тони Скала дал мне совершенно откровенные признания в том, что они организовали похищение этих двух химиков.
  Но это мне ничего не даст. Это не поможет мне узнать, где находится Грирсон, и ничего не скажет о той формуле, из-за которой все буквально сходят с ума.
  Это только поведет к тому, что парни, участвовавшие в деле, на время свернут свою деятельность, и мы больше ничего не узнает о Грирсоне, если только какая-нибудь газетная ищейка не пронюхает что-нибудь и не раздует дело в прессе, что весьма нежелательно, особенно для меня.
  Ну что ж, предположим, что Тони Скала говорил правду.
  В этом случае можно считать установленными такие факты:
  1. Первым, кому пришла в голову эта мысль, был Пинни Ятлин. Это Пинни Ятлин, когда он был в отпуске в Мехико-Сити, решил убить химиков и украсть у них формулу нового газа, имеющего военное значение.
  И, по-моему, в тот же момент об этом деле впервые узнал и Пеппер, который сообщил, что напал на след какого-то очень важного дела.
  2. Пинни связывается с Джеком Истри и сообщает ему о чертовски интересном деле. Джек, у которого был временный застой в делах и который подыскивал крупное дельце, сказал ему о'кей.
  3. Джек решил быстро организовать все дело через Зеллару, связанную с Пинни Ятлином в Мехико-Сити. Она связалась с Педро Домингуэсом, который взялся нести охрану на гасиенде. В его задачу входило убить Джеймсона, когда придет время.
  Идея об использовании для этой цели Педро — блестящая идея, потому что у него репутация отпетого убийцы, и убийство Джеймсона-Грирсона легко можно списать на обычную проделку мексиканского бандита.
  4. Зеллара испугалась Пеппера. Она, заподозрив в нем ищейку, связывается с Ятлином и спрашивает, как ей быть.
  Ятлин велел ей поддерживать с ним связь и рассказать ему ровно столько, чтобы возбудить любопытство. Зеллара все это выполнила и рассказала Пепперу, где он может найти Педро Домингуэса, причем Педро уже подготовлен и должен убить Пеппера, как только он заедет в пустыню.
  5. По каким-то причинам, которые нам пока неизвестны (может быть, потому что о деле пронюхал Пеппер), вся заваруха на гасиенде произошла раньше, чем туда приехал американский химик Грирсон.
  И это было большой ошибкой, потому что если бы Педро — а я уверен, что Педро повинен в смерти Джеймсона, — если бы Педро не поторопился, он бы имел возможность заполучить в свои руки обе половины формулы и чувствовал бы себя в абсолютной безопасности, как у Христа за пазухой.
  6. Тот, кто захватил Грирсона — живого или мертвого — тот завладел и второй частью формулы, которая также не представляет никакой ценности без джеймсоновской половины.
  7. Фернанда. Я что-то не вижу, каким образом эта дама может быть связана с настоящим делом. Разве только она просто путается с Педро, как она говорила, из боязни, что ее муж будет ее разыскивать. Может быть, в ближайшее время я получу сведения об этой красотке.
  Во всяком случае следует признать, что в отношении меня Фернанда оказалась добрым духом! Я уверен, именно она убила Педро, что меня вполне устроило.
  8. Тони Скала и Жоржетта Истри хотят выйти из дела. И это понятно. Вот подумайте сами.
  Джек Истри захватил джеймсоновскую формулу. Какой-то неизвестный парень или парки захватили вторую половину ее. Ни тот, ни другой не могут извлечь никакой пользы из своей половины формулы, а отсюда следует, что между ними разыгрывается отчаянная война за овладение второй половиной формулы.
  9. Кроме того, не следует забывать, что все участники играют с динамитом, так как известно, что правительству очень не нравится похищение формулы, и если Истри попадется в наши лапы, Жоржетте не ждать ничего хорошего, ведь ее примут за жену обыкновенного гангстера, которая обычно посвящена во все проделки мужа.
  То же самое и в отношении Тони Скала. Его загребут вместе с Истри. Будь я на их месте, я бы обязательно постарался заблаговременно выйти из игры.
  Я изложил свои мысли по пунктам для того, чтобы вам, ребята, было видно, почему я считаю признания Тони чистой правдой.
  Во всяком случае я так думаю. И сообразуясь с этим, я и планирую свои дальнейшие шаги. В конце концов надо же как-нибудь начать это дело.
  А неплохое местечко отель «Луизиана». Во всяком случае оно мне очень нравится: серые с черным ковры, швейцары в нарядных формах, везде цветы и т. п. В вестибюле я спросил дежурного, не ожидает ли проживающая у них леди одного парня по имени м-р Хеллуп. Он сказал, что ожидает.
  Поднимаясь в лифте, я все старался представить себе, что это за Жоржетта такая. Вспоминал я и других женщин, связанных с этим делом.
  Все-таки Фернанда чертовски красива, и, надо признаться, девчонка с головой. Зеллара тоже очень хорошенькая, но нельзя сказать, что уж слишком крепким мыслительным аппаратом обладает. Просто хитрая штучка, крутится около Ятлина и делает то, что ей прикажут, вероятно, в надежде заработать несколько тысчонок.
  А теперь вот Жоржетта. Жоржетта. Хм, имя-то какое!
  Лифтер распахнул дверь в ее апартаменты, и, едва переступив порог, я так и замер, широко раскрыв рот, как будто меня кто-то хватил обухом по голове.
  Ох, ребята!
  Я боюсь наскучить вам очередным поэтическим излиянием, скажу только, что дамочка, которая стояла у украшенного резьбой камина, придерживая рукой норковую накидку, была экстра-класс, на все сто процентов.
  Я на своем веку видел много женщин. Во всех частях света. Я встречал таких красоток, при виде которых нарушается деятельность дыхательных и глотательных органов.
  Стоя в дверях и любуясь Жоржеттой, я вспомнил всех этих великолепных бэби, с которыми мне приходилось встречаться за это время, когда я ношу при себе бляху ФБР и удостоверение личности, выданное мне Федеральным бюро.
  Эсмеральда ван Зельден… Констанция Галлерцин… Вот это были дамочки. Очаровательная Ганриетта… Полетта Бенито из Сонайты… Мирабель и Долорес по делу похищения золота… Марелла Торенсен и эта китайская куколка Беренис Ли Сэн из Сан-Франциско…
  А потом Фернанда Мартинас, связанная с этим делом. И вы должны согласиться, Фернанда тоже неплохой типаж.
  Но должен вам сказать, что эта бэби, Жоржетта, побила всех их. Подлинная королева во всех отношениях.
  Уверяю вас, если бы ее засняли на кинопленку, за билеты вполне можно было бы брать 10 долларов, и публика так и валила бы толпой, чтобы взглянуть на нее.
  Что за куколка!
  На ней было черное бархатное платье с кружевным воротником, норковая накидка труакар, которая обошлась кому-то в кругленькую суммочку, бежевые чулки и маленькие лаковые туфельки на высоченных каблуках и с пряжками в стиле одного из Людовиков.
  Когда ее братишка Тони Скала сказал, что эта дамочка красотка, он сказал только половину правды. Она божественная красотка!
  Волосы пышные, золотистые, а если бы царь Соломон взглянул на ее фигуру, он немедленно послал бы за фотографом, чтобы заснять ее портрет, на который он мог бы любоваться, когда ему будет не по себе.
  Глаза особого голубого оттенка, и смотрят они прямо на тебя каким-то мягким, чарующим взглядом. Кожа, как двадцатипроцентные сливки, а ее ножки способны вызвать мятеж на ежегодном конкурсе ножек на Кони Айленд.
  И мозгами ее Бог тоже не обидел. Это видно по всему. То, как она стоит, милое очертание ее головки, выражение ее лица, словом, все говорит вам, что эта бэби может правильно мыслить, когда захочет, потому что у нее в полном достатке все материалы, необходимые для исправной работы мыслительного аппарата.
  Ну, теперь все вам известно о Жоржетте.
  Я не стал мешкать прежде всего потому, что я вообще не люблю попусту тратить время, а во-вторых, потому, что в данном случае время работало против меня.
  Мне нужно было максимально быстро закончить здесь дела и смыться, потому что, поскольку мне известны теперь намерения Истри, мне незачем оставаться в Чикаго, где меня вдруг может узнать кто-нибудь из его ребят и выкинуть весьма нежелательный номер.
  Но Джек Истри знает — я начал дело. То, что я заставил Зеллару послать ему телеграмму с бессмысленным содержанием, имело свой психологический эффект.
  Вы видели, это в достаточной степени испугало Тони Скала, так что он даже решил встретиться со мной и рассказать все, что ему известно.
  Но, с другой стороны, это значит, что Истри будет меня искать. Он знает, что я взялся за расследование этого дела, и если в ближайшие дни я не предприму никаких шагов, он сам начнет разыскивать меня.
  Это одна причина, по которой я должен действовать быстро. А вот другая: Жоржетта и ее брат Тони Скала находятся сейчас в опасности. Они сделали такую вещь, которую никогда не делает ни один человек, связанный с той или иной бандой.
  Они все рассказали легавому. Если Истри или кому-нибудь из их банды станет об этом известно, Тони и его сестру буквально разорвут в клочки.
  Вы понимаете, Тони рассказал, как Джек Истри устроил однажды комуто парафиновую ванну…
  Итак, надо действовать. И действовать быстро. Нужно как можно скорее отправить отсюда Жоржетту и Тони и забрать Истри.
  Как видно, она тоже не собиралась попусту тратить время.
  — Пожалуйста, садитесь, мистер Коушн, — сказала она.
  Голос у нее такой, какой и можно было ожидать при ее внешности. Низкий, мягкий, а произношение как раз такое, какое должно быть у образованных дам.
  — Предполагается, что я нахожусь, как вам известно, на дневном спектакле в театре, — продолжала она. — Я действительно пошла туда, села на свое место, а потом, когда погас свет, я вышла через боковой выход. Времени у меня очень немного, потому что если только мой муж заподозрит, что я встречаюсь с незнакомцем, будут большие неприятности.
  Она подала мне коробку сигарет, я взял одну и закурил.
  — О'кей, миссис Истри, — сказал я ей. — Давайте перейдем сразу к делу. Тони мне кое-что рассказал, но очень немного.
  Он сказал мне, что у вашего мужа находится половина формулы, разработанной Джеймсоном, а вот грирсоновской половины у него нет.
  Тони предполагает, кто-то захватил Грирсона и именно поэтому тот так и не приехал на гасиенду. Тони также предполагает, что вам известно, где находится Грирсон.
  О'кей. Разрешите мне сначала задать вам несколько вопросов, чтобы все было ясно…
  Она садится.
  — Я расскажу вам, что знаю, — сказала она. — Все, что смогу.
  — Отлично, — сказал я. — Я полагаю, кто-то на гасиенде убил Джеймсона и завладел его половиной формулы. Кто это сделал? Педро Домингуэс?
  — Нет, — сказала она. — Джек, мой муж, не доверяет Домингуэсу, потому что его нанял Ятлин. Домингуэсу была поручена только первая часть: убить Джеймсона. В ночь убийства Джеймсона на гасиенду приехали двое людей: мужчина и женщина. Это люди моего мужа. Он послал их туда проследить, чтобы все делалось по заранее намеченному плану.
  Но там случилось что-то непредвиденное. Джеймсона убили раньше, чем это было намечено по плану. По плану его должны были убить вместе с Грирсоном.
  Педро Домингуэс по какой-то причине поспешил с убийством Джеймсона. Люди моего мужа забрали все бумаги и привезли их сюда, в Чикаго, Джеку. По-моему, к этому делу в какой-то степени причастен секретарь Джеймсона.
  — Понял, — сказал я. — Значит, Джек Истри считал, что Пинни Ятлин, которому было поручено вести это дело в Мексике, собирается обмануть вашего мужа, поэтому он послал туда своих людей, парня и девушку, чтобы они обеспечили точное выполнение указаний Джека. Он сделал это потому, что не верил Ятлину.
  Ятлин подкупил Педро, чтобы тот убил Джеймсона раньше назначенного срока, и Ятлин смог бы тогда забрать его часть формулы лично себе.
  И если бы не приехали вовремя люди вашего мужа, то он так и сделал бы. Грирсоновская половина формулы уже была у него, потому что Грирсон был похищен, когда пересекал границу Мексики.
  Имея в руках формулу Грирсона, он ускорил убийство Джеймсона, чтобы завладеть его формулой, другими словами, он хотел все козыри захватить в свои руки.
  Она улыбалась. При этом зубки сверкали, как маленькие жемчужинки.
  — Вы очень сообразительны, мистер Коушн, — сказала она. — Именно так все и произошло.
  — Отлично, — продолжал я. — Что же случилось? Ваш муж захватил джеймсоновскую половину формулы, а Ятлин — грирсоновскую. Следующим действием Ятлина было войти с предложением к вашему мужу: или ваш муж дает ему львиную долю прибыли, или совсем не получит формулу Грирсона. Но он не успел этого сделать. Не успел потому, что на сцене появился я, и Ятлин на время решил прекратить торговлю с Истри и посмотреть, что собираюсь делать я.
  Другими словами, он понял, что надо сначала убрать меня. После этого они смогут продолжать свою торговлю, прийти к какому-то соглашению, после чего соединить обе части формулы и начать переговоры с правительством США.
  Она кивнула.
  — Вы снова правы, мистер Коушн, — сказала она.
  — Отлично. Значит, вам хорошо известно все, что произошло до сих пор. Теперь ваша очередь рассказывать. Первый вопрос: где находится Грирсон и его часть формулы? Второй вопрос: откуда вам известно местонахождение Грирсона? Если вашему мужу это не известно, откуда об этом узнали вы?
  — Я скажу вам.
  Она встала, принесла мне еще одну сигарету, потом достала платиновую с бриллиантами зажигалку и дала прикурить.
  Когда она наклонилась ко мне, аромат ее духов показался мне знакомым, я только не мог сообразить, что это за марка, но потом отогнал от себя эти мысли, которые могли слишком далеко увести меня от обсуждаемой проблемы.
  — Об этом я узнала от Тони, — сказала она. — А Тони, в свою очередь, узнал это от одной женщины, между прочим, очаровательной женщины, живущей в Мексике, по имени Фернанда Мартинас. Эта леди ушла от мужа и по каким-то причинам привязалась к Педро Домингуэсу, который, кажется, имеет большой успех у женщин.
  Ятлин рассказал Педро свой план похитить Грирсона, как только тот переедет границу Мексики, и именно Педро это все и организовал для Ятлина, то есть похитил Грирсона и отправил его в Акапулько, откуда его перевезли во Францию, где он сейчас и находится.
  Я свистнул. Вот это здорово задумано!
  — Вы сами понимаете, дело было отлично организовано, — продолжала она. — Все это дело рук Ятлина. Из Акапулько ему потребовалось отправить одного душевнобольного джентльмена во Францию, где он должен проходить особый курс лечения у знаменитого психиатра.
  — И роль этого джентльмена должен был играть Грирсон? — спросил я. — А почему они рассчитывали, что Грирсонн согласится играть эту роль?
  Ее лицо сделалось печальным.
  — Мне очень неприятно это говорить, но Ятлин уверял: когда Грирсон приедет в Акапулько, он действительно будет душевнобольным, они уж об этом позаботятся. Как только они захватят в свои руки его часть формулы, они соответствующим образом «обработают» Грирсона.
  Я кивнул. А жаль этого беднягу Грирсона!
  — Педро рассказал все это Фернанде Мартинас, — продолжала Жоржетта. — Он хвастался перед ней, что он теперь будет очень богат. Он собирается получить от Ятлина кучу денег.
  Фернанда Мартинас очень испугалась и пыталась уговорить Педро от этой ужасной затеи. И как только она встретилась с Тони, она все рассказала ему в надежде, что муж может приостановить выполнение этого ужасного заговора против Грирсона.
  Она, бедняжка, не представляла себе, что мой муж такой же гадкий человек, как и Ятлин, даже, может быть, еще хуже.
  Я внимательно следил за ней и заметил: когда она говорила о своем муже, губы ее вытянулись в прямую линию. Видно, что не очень-то высокого мнения она о своем муженьке.
  — Но было уже слишком поздно, — продолжала она. — Тони знал, что Ятлин в самом срочном порядке отправил Грирсона из Мексики во Францию и оттуда, находясь в полной безопасности, сможет диктовать моему мужу условия.
  Тони вернулся в Чикаго и ничего не рассказал Джеку о том, что он услышал от сеньоры Фернанды Мартинас. Он сказал только, что Грирсона похитили, и сделал это Ятлин, и поэтому все козыри находятся теперь в руках Ятлина. Но мне Тони рассказал все.
  И как только мой муж получил от Зеллары телеграмму и поговорил по телефону с Ятлином, и как только я услышала ваше имя, я придумала план, по которому правительство получит обе части формулы, а я получу возможность уйти из той жизни, которую я ненавижу и проклинаю, развестись с мужем, хуже и ниже которого невозможно себе представить. План, который я смогу выполнить, только если со мной рядом будет такой мужчина, как вы.
  Она стояла у стола и смотрела на меня глазами, сияющими, как звезды.
  Я встал и подошел к ней.
  — Это очень мило с вашей стороны, леди, — сказал я. Она опустила глаза и посмотрела на свои маленькие бриллиантовые часики.
  — Мне надо скорее уходить, — сказала она, — иначе Джек почует неладное. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы у него зародилось подозрение.
  — О'кей, — сказал я. — Ну, так что же, каков ваш план? Если он мне покажется о'кей, я соглашусь принять участие в его выполнении.
  Она запахнулась в свою норковую накидку.
  — Мой план таков: Ятлин сообщил моему мужу по телефону, что Грирсон похищен и что вы расследуете это дело. С тех пор муж ничего не слышал о Ятлине. Причина этого совершенно ясна. Ятлин несомненно находится сейчас на пути во Францию. Он уверен, что там он будет в совершенной безопасности и сможет оттуда диктовать моему мужу любые условия. Очевидно, Ятлин предложит Джеку прислать ему джеймсоновскую половину формулы, после чего он, Ятлин, начнет переговоры с правительством Соединенных Штатов. Причем он требует огромную сумму денег и полное прощение всех лиц, причастных к этому делу.
  — Все понял, — сказал я.
  — А теперь, мистер Коушн, предположим, что с моим мужем кое-что случится. Предположим, его тихо-тихо арестуют, так тихо, что даже его собственной банде ничего не будет известно.
  Предположим, что я, его жена, свяжусь с Ятлином и скажу ему, что мой муж поручил мне вести с ним переговоры.
  Предположим, я привезу во Францию джеймсоновскую половину формулы и, действуя от имени моего мужа, предложу Ятлину совместно вести переговоры с американским правительством. Как, по-вашему, Ятлин на это согласится?
  Я свистнул. Ребята, а ведь неплохой план. А?
  — Конечно, Ятлин пойдет на это как миленький. Ведь если он, находясь во Франции, будет иметь на руках обе части формулы, он будет считать, что все карты у него на руках.
  — Совершенно верно, — сказала она. — Он будет считать, что с того дня, как я приеду во Францию, контроль будет находиться в его руках.
  По ее губам скользнула легкая улыбка и, глядя мне в глаза, она сказала:
  — Но чего Ятлин не будет знать, — продолжала она, — это то, что человек с паспортом, выданным на имя Тони Скала, будет не кто иной, как некий джентльмен по имени Лемми Коушн… Ну, как, мистер Коушн?
  Я посмотрел на нее.
  — Леди, — сказал я. — Я весь в вашем распоряжении. Я вам скажу больше. Тони сказал, вы очень хороши. Но он сказал только четверть правды. Вы просто чудо! Ваша внешность — это шедевр, написанный масляными красками, а ваш мозг работает так точно, как электрические часы.
  Я протянул руку, и она положила на мою ладонь свои маленькие, нежные, белые пальчики.
  — Вы всегда можете разыскать меня здесь, — сказала она. — Позвоните только в косметический салон внизу м-ль Мариэтте, и она мне все сообщит. Это единственный человек, которому я могу довериться.
  Она слегка пожала мою руку и пошла к двери. В дверях она остановилась.
  — Посидите здесь еще минут десять, — сказала она. — Так будет безопаснее.
  — О'кей, — сказал я. — До свидания, Жоржетта. Увидимся. По ее губам снова скользнула улыбка.
  — Оревуар, Лемми, — сказала она.
  В пять часов дня посыльный из почтовой конторы принес мне телеграмму из Вашингтона. Я принял ее, угостил парнишку виски и порекомендовал ему забыть, что он когда-нибудь видел меня.
  Он сказал о'кей, а потом смылся.
  Я расшифровал телеграмму:
  
  "Правительственная. Секретная.
  ФБР, Вашингтон, 472/В
  С. А. Лемюэлю X. Коушну
  Через начальника почтовой конторы округа Розенхольм, Чикаго.
  Для личного вручения.
  Вне очереди
  Отвечаем на ваши вопросы тчк Женщина Зеллара третьеразрядная мексиканская певица, выступала до последнего времени в различных кабачках в Мексике тчк Бывшая неофициальная жена бандита Педро Домингуэса тчк В последнее время Зеллара связана с Пинни Ятлином в Мехико-Сити тчк Проверка в полиции несколько задерживается из-за отсутствия фотографии тчк По сведениям мексиканских властей Фернанда Мартинас бывшая жена владельца серебряных копей Энрико Мартинаса тчк Ушла от мужа в результате ссоры из-за денег к Педро Домингуэсу тчк Директор ФБР требует от вас тщательного расследования дела ПепперДжеймсон-Грирсон тчк Правительство США и британское правительство крайне заинтересованы в формулах Джеймсона-Грирсона, а также во всех материалах их научно-исследовательской работы тчк Правительство США по просьбе директора ФБР разослало приказ на все таможни и почтовые отделения относительно тщательного осмотра почты багажа и всех подозрительных лиц покидающих территорию США тчк Британское правительство не предпринимает никаких шагов в ожидании доклада ФБР тчк В случае выезда подозреваемых лиц из Соединенных Штатов секретная служба британского правительства готова выполнить любую работу по вашему указанию стоп тчк
  Военное министерство США подтверждает что потеря или кража формулы Джеймсона-Грирсона может иметь самые ужасные последствия для обоих правительств стоп тчк
  Директор ФБР уполномочивает вас обещать любому или любым преступникам вне зависимости от характера преступления в случае если они окажут вам необходимую помощь в этом деле тчк В ваше распоряжение предоставляются неограниченные денежные фонды в любом отделении государственного банка тчк Для связи с банком вам присваивается имя Зетланд В. Т. Кингарри тчк
  Всем почтовым телеграфным и телефонным агентствам дано указание немедленно выполнять ваши требования если обратитесь под этим именем тчк
  Прочти запомни уничтожь тчк".
  
  Отличная работа. А?
  Я закурил сигарету и отхлебнул немного виски. Кажется, эта работенка обещает быть одним из величайших событий в жизни Лемми Коушна.
  Со стаканом виски в руке я стою и любуюсь на город, утопающий в сгущающихся сумерках. Я вспомнил мамашу Коушн. Она, кажется, говорила, что у меня башка достаточно хорошо варит, чтобы достичь в жизни известных высот, если только до этого какая-нибудь девчонка не доберется до меня и не разорвет меня в клочки.
  И я подумал, что уж если мне суждено быть разорванным на клочки какой-нибудь девчонкой, пусть этой девчонкой будет Жоржетта.
  Да, хороша бэби, ничего не скажешь! Посмотришь на нее, так прямо голова кружится. Любой парень, понимающий толк в женщинах, скажет, что Жоржетта именно та девчонка, которая с детства жила в его мечтах, только вдобавок все качества выданы ей природой в двойном размере.
  Вот так-то!
  Я надел шляпу и решил пройтись до ближайшей аптеки. Там зашел в телефонную будку и вызвал главное управление полиции. Назвался им Зетландом В. Т. Кингарри и сказал, что мне бы очень хотелось поговорить с начальником полиции ровно в 8 часов вечера в задней комнате сигарной лавки Уэлвина на углу Майкл-стрит и Бэрри-авеню.
  ГЛАВА 9
  Сейчас четверть восьмого. Отличный вечер. Я только что закончил роскошный обед, сервированный у меня в номере. Вы, ребята, сами понимаете, я не очень стремлюсь показываться здесь, в Чикаго, чаще, чем этого требуют обстоятельства.
  Надеюсь, такой образ жизни мне придется вести не слишком долго.
  Я закурил сигарету и, глядя в пустую чашечку из-под кофе, подумал: что-то мне сулит сегодняшний вечер? Если посчастливится, я, пожалуй, смогу завтра уже покинуть Чикаго.
  Сами понимаете, разговор с Жоржеттой в отеле «Луизиана» дал мне повод для серьезных размышлений.
  Может быть, Педро Домингуэс был более умным, чем я предполагал. Но, во всяком случае, сейчас у меня уже нет никакой необходимости беспокоиться об этом парне. Он получил, что ему полагалось. И еще как получил.
  Я вот все время думаю о Фернанде. Кажется, я был слишком несправедлив к этой дамочке — в мыслях, конечно, — потому что теперь становится все более ясно, что она совершила наилучший поступок в этом грязном деле.
  Вот как мне представляется все это: Фернанда поссорилась со своим мужем Энрико Мартинасом. Может быть, этот осел один из тех муженьков, так их и так, который любит водить свою жену на веревочке, знаете, на испанский манер, а Фернанду такая жизнь отнюдь не устраивала.
  Она из тех бэби, которые любят время от времени развлекаться в высшем свете. И, вероятно, Энрико прижимал ее с деньгами.
  О'кей. В один прекрасный день Фернанда разругалась с ним и убежала. В другой прекрасный день встретилась с Педро. Не думаю, чтобы она влюбилась в этого парня.
  Вероятно, она рассчитывала, что если будет открыто путаться с Педро, это остановит ее муженька от каких-либо попыток вернуть ее.
  Опять же, некоторым дамам Педро может показаться довольно романтичным парнем. Он умел отлично себя вести с ними, когда хотел.
  И вдруг Фернанда узнает, что Педро отправился на гасиенду нести караульную службу. Думаю, она поняла, что здесь кроется какая-нибудь афера. Она отлично понимала: Педро никогда не согласится на должность старшего ночного сторожа, во главе четырех своих друзей, охраняющих в пустыне хату от нашествия крыс.
  Насколько я знаю Фернанду, она что-то заподозрила и решила во что бы то ни стало узнать у Педро, в чем дело.
  Педро рассказал ей все. Он сообщил, что Ятлин собирается обмануть Джека Истри, захватив себе обе части формулы. Он рассказал ей о предстоящем похищении Грирсона и отправке его во Францию.
  Может быть, Педро — довольно жестокий парень по натуре — рассказал также Фернанде, что Ятлин и его парни собираются сделать с Грирсоном, чтобы он прибыл во Францию душевнобольным первого класса.
  И тогда, вероятно, Фернанда испугалась. Одно дело путаться с мексиканским бандитом — в конце концов бандитизм одна из общепринятых профессий в Мексике, — а совсем другое дело быть замешанной в дела шайки гангстеров, ворующих формулы, доводящих до сумасшествия ученых и вообще занимающихся живодерством.
  Потом Фернанда узнала о моем появлении. Педро подозревает, что я приехал расследовать дело Пеппера. И тут я выхожу из тюрьмы, в которую меня так искусно запрятал Педро, и являюсь к ней для откровенного разговора.
  О'кей. Что же ей остается делать? Вероятно, она считала себя сначала обязанной действовать заодно с Педро, а потом, когда она увидела, что я не такой уж плохой парень, она решила помочь мне.
  Она быстренько отправила меня на гасиенду, зная, что это единственное место, где меня не будет искать Педро, а сама осталась дома, поджидая Педро.
  Приходит Педро, вне себя от ярости, что мне удалось удрать из тюрьмы и при этом обмануть его, и теперь он опасается, как бы я не добрался до него.
  Вероятно, он немного испугался и сказал ей: для спокойствия он должен быть абсолютно уверенным в том, что я никогда не раскрою рта, а для этого есть только один-единственный способ — убить меня.
  И тут Фернанда поняла, что попала в довольно неприятное положение. Ей нужно было сделать выбор. Или она спокойно стоит в стороне, когда меня будут убивать (к тому же стало ясно, что и Пеппера в свое время убил тоже Педро), и продолжать путаться с бандой Ятлина-Педро. Или она должна совершить какой-нибудь героический и благородный поступок.
  И таким благородным поступком явилось убийство Педро.
  В случае, если она его прикончит, со мной все будет о'кей, а если она при этом немедленно удерет из дома, то ей не придется отвечать на целый ряд моих вопросов, и, таким образом, она больше никого не подведет.
  Поэтому она застрелила его, взяла мою машину и смылась. Потом она нашла Тони Скала (его, как я понимаю, послал в Мехико-Сити Джек Истри, чтобы узнать, что за чертовщина происходит там) и рассказала ему все известное по этому делу.
  Но совершенно очевидно, она ничего не рассказала ему обо мне. Впервые Тони Скала услышал обо мне, когда вернулся в Чикаго и Джек рассказал ему о телеграмме от Зеллары.
  Тогда Тони здорово испугался и решил сматывать удочки. Он ничего не рассказал Джеку Истри об услышанном от Фернанды, убедившись, что дело с кражей формулы ОВ, с убийствами, предумышленным нанесением увечья и проч., становится преступлением слишком крупного масштаба, и, пожалуй, следует как можно скорее выйти из игры.
  Он пошел к Жоржетте и рассказал ей всю эту проклятую историю. А так как голова этой девчонки работает преотлично, она сообразила: после того, как Коушн заставил Зеллару послать в Чикаго телеграмму, он должен непременно в самом ближайшем времени и сам явиться сюда.
  Поэтому она велела ему вертеться в аэропорту, проследить, где я остановлюсь, предварительно переговорить со мной и назначить свидание с Жоржеттой, на котором она мне все расскажет.
  Но это показывает вам, ребята, что у меня теперь о Фернанде Мартинас сложилось более высокое мнение, чем было раньше, и хотя мне пришлось полностью пересмотреть свою точку зрения в отношении ее, я все-таки пошел на это, поскольку этого требуют интересы дела.
  Да, что поделаешь, пришлось изменить свое мнение. Я ведь не принадлежу к категории детективных тузов, которым всегда все известно с самого начала, которые сразу угадывают, что ты на завтрак ел яйцо, если увидят на твоих устах кусочек яичной скорлупы.
  Вот так-то!
  Я надел черную шляпу с огромными полями и нацепил на нос роговые очки, купленные боем-лифтером в соседнем магазине, и высоко поднял воротник пальто.
  Я надеялся, что в таком виде, глубоко засунув руки в карманы пальто и ссутулив плечи, я мало буду похож на мистера Коушна.
  Ровно в восемь часов я был у сигарной лавочки и сразу прошел в заднюю комнату. Владелец держит эту комнату для покупателей, которым необходимо хранить в тайне свидания с пышноволосыми блондинками, но поскольку сейчас в этой комнате меня дожидался Крельц, начальник полиции, блондинкам приходится на некоторое время отложить свои свидания.
  Крельц был уже там. Я о нем слышал раньше. Очень хороший парень с великолепной служебной характеристикой. Умное лицо, одет в светлосиний костюм с цветком в петлице.
  Я сразу приступил к делу.
  — Здорово, шеф, — сказал я. — Может быть, вы слышали обо мне? Я Зетланд В. Т. Кингарри. Он улыбнулся.
  — Много слышал, — сказал он. — Относительно мистера Кингарри имеется специальная инструкция федерального правительства. Вероятно, важная шишка.
  У меня в конторе, в письменном столе, лежит секретная инструкция, в которой говорится, что если этот парень Кингарри потребует от меня срочно взорвать местный муниципалитет, я должен немедленно и беспрекословно выполнить его требование. Вот до чего.
  Ну, здравствуйте, мистер Кингарри. Мое имя Сэм Крельц, и вот моя бляха.
  — О'кей, — сказал я. — Нам нужно очень срочно провернуть одно дельце. Начнем его сегодня вечером и сегодня же вечером закончим. Нельзя, чтобы слухи о нем куда-нибудь просочились, все должно быть шито-крыто.
  — О'кей, — сказал он и угостил меня сигарой.
  — Прежде чем мы перейдем к делу, — сказал я, — я хотел бы задать вам один вопрос. Прежде всего, что вам известно относительно дамочки по имени Жоржетта Истри? И что вам известно относительно Тони Скала?
  — На это очень легко ответить, — сказал он. — Жоржетта — жена одного из самых крупных местных гангстеров Джека Истри. Это до некоторой степени таинственная женщина.
  Было много разговоров относительно того, как Джеку удалось обмануть ее и заставить выйти за него замуж, что вообще-то она дама из высшего общества, но Джеку удалось втянуть ее в какую-то авантюру, после чего она не могла уже от него отделаться.
  Если вы знаете Джека, вам все будет понятно. Он умен, как гремучая змея, только в двадцать раз опаснее.
  Он затянулся сигарой.
  — Вы знаете, как у нас обстоят дела, — продолжал он. — За последние 10 лет в нашем городе произошло много крупных преступлений. Полиции не удалось их полностью раскрыть. Джек Истри долгое время подбрасывал мне под ноги шипы, но в последнее время его деятельность несколько ослабла.
  Я, между прочим, пытался добраться к нему через Жоржетту, но мне ничего не удалось.
  — Вероятно, она держится за него из-за денег? — спросил я.
  — Этого я не могу сказать. По-моему, у нее самой колоссальное состояние. Мне рассказывали, в ее банковском сейфе огромное количество ценных бумаг. Она кажется мне очень милой женщиной, старающейся сохранить все свои хорошие качества в той исключительно скверной обстановке, в которой приходится жить. Вот все, что я могу сказать о ней.
  Тони Скала — один из парней Истри. Он давно работает с этой бандой. Однажды, года два назад, мы забрали его за незаконное хранение оружия, но через шесть месяцев он был досрочно освобожден.
  По-моему, это типичный второстепенный гангстер, за которым не числится ни одного серьезного дела.
  — А Пинни Ятлин? — спросил я. Он покачал головой.
  — Я бы отдал вам свою годовую зарплату, если бы вы помогли мне послать его на электрический стул, — сказал он. — Раньше у него здесь была собственная банда, но, когда появился Истри, они объединились.
  Ятлин — вредный тип. Несколько месяцев назад мы подобрали на него достаточный материал, но арестовать его не удалось. Он смылся из Чикаго, кажется, в Мексику или еще куда-то, во всяком случае, с тех пор я его здесь не видел, чему бесконечно рад. Крупный гангстер и довольно умный.
  — Отлично, благодарю за сведения, — сказал я. — Они здорово помогут мне ориентироваться в обстановке. А теперь к делу. Нам нужно зазвать куда-нибудь Джека Истри, где бы я мог поговорить с ним по душам в течение нескольких минут. Он должен быть там совсем один. А уедет он из этого места в полицейской машине и арестую его лично я. Когда вы его запрете в камере, никто не должен ни видеть, ни разговаривать с ним. Не допускайте к нему даже адвокатов и друзей. Необходимо строго держать его в одиночке. Тогда будет легче, в случае надобности, тихонько его прикончить, не дав возможности никому сообщить об аресте. Понятно?
  — Понятно, — сказал он. — Но предупреждаю, это будет очень нелегко сделать. В последнее время Истри очень осторожно ведет свои дела. Держит контору по продаже недвижимости. Кажется, эта крыса подготавливает свой уход с нашего корабля. Он перестал ходить по ночным клубам, которые содержит, больше дома сидит и старается ничем не замарать руки.
  — А кто конкретно занимается для него продажей недвижимости? — спросил я.
  — У него есть адвокат по фамилии Кальцисмо. Пожалуй, он — единственный человек, которому доверяет Истри. И голова у Кальцисмо работает неплохо.
  — А где находится этот Кальцисмо? — спросил я.
  — Он живет в квартале за бульварами, — сказал Крельц.
  — О'кей. Предположим, Кальцисмо нужно о чем-то по секрету поговорить с Истри. Где они обычно встречаются?
  — В одной из задних комнат клуба «Олд Вирджиния», примерно в 16 милях отсюда. Этот клуб принадлежит Истри. Довольно веселенькое местечко. Вот там они обычно и встречаются.
  Я немного подумал.
  — О'кей, Крельц, — сказал я, — вот как мы его разыграем…
  Сейчас десять часов. Я у себя в отеле и собираюсь уходить. И должен вам сказать, ребята, я немного волнуюсь, потому что мне сегодня предстоит довольно насыщенная ночка и, может быть, весьма тяжелая, но зато, если все получится, как я предполагаю…
  Я надел все туже шляпу с огромными полями и нацепил на нос роговые очки. Проверил люгер, отлично ли он смазан, и выпил последний стаканчик виски, так сказать, на дорожку.
  Допивал виски и сам себе желал удачи.
  Револьвер я положил в правый карман пальто. Потом снял телефонную трубку и позвонил куда надо.
  Я сказал, что говорит специальный посыльный с главного почтамта Чикаго и у меня есть заказное письмо для мистера Кальцисмо, которое надлежит вручить в собственные руки. Так вот, застану ли я мистера Кальцисмо, если приеду немедленно. Дежурный попросил меня немного подождать. Через минуту он ответил о'кей, мистер будет дома.
  Я повесил трубку и спустился вниз. На другой стороне улицы стояла машина, оставленная для меня Крельцем. Через пять минут я уже входил в подъезд дома, где живет адвокат.
  Дежурный портье был на вид очень смышленый парень. Я подошел к нему и показал свою бляху.
  — Слушай, бэби, — сказал я ему. — Может быть, сейчас тут у вас будет небольшой шум. Твоя обязанность сделать так, чтобы никто не заметил. Если ты мне этого не обеспечишь, я предъявлю тебе обвинение в отказе от сотрудничества. Понял?
  Он сказал, что понял.
  Я поднялся в квартиру Кальцисмо на шестой этаж. Найдя его дверь, я постучал. Через некоторое время оттуда вышел какой-то японец, наверное, слуга.
  — Добрый вечер, — сказал я. — Я с телефонной станции. У мистера Кальцисмо испортился аппарат. Заведующий просит дать разрешение произвести починку. Будьте любезны спуститься со мной вниз, переговорить с заведующим.
  Он сказал «хорошо», он пойдет со мной, закрыл за собой дверь и спустился со мной в лифте. Когда мы выходили из кабины, к нам подошли двое, одетые в штатское, — ребята Крельца, как я просил.
  — Заберите-ка его, ребята, — сказал я им, — и скажите ему, что если будет хорошо себя вести, через месяц его выпустят.
  Я снова вошел в лифт, поднялся и начал наигрывать мелодии на звонке Кальцисмо.
  Наконец дверь открылась, на пороге стоял широкоплечий парень среднего роста с довольно умным лицом.
  — А вы не считаете, что слишком уж настойчиво звоните? — спросил он.
  — Возможно, — сказал я. — Вы мистер Кальцисмо?
  Он кивнул.
  Я поднял ладонь на уровень его лица и слегка толкнул его. Он с грохотом отступил в холл.
  Сначала он стукнулся о вешалку, а потом растянулся на полу. Я вошел и закрыл за собой дверь. Он поднимался на ноги, бледный от ярости и ничуточки не испугавшийся.
  — Что это за безобразие? — крикнул он. — Я вам покажу…
  — Слушай, Кальцисмо, — сказал я. — Речь идет об очень серьезном деле, а насколько серьезным оно будет для тебя, целиком зависит от тебя самого. Понял?
  Вот что ты сейчас сделаешь. Ты, кажется, ведешь какие-то дела Джека Истри по продаже недвижимости или что-то в этом роде? О'кей. Так вот, сейчас ты ему позвонишь и скажешь, что произошло нечто очень важное, а что именно, ты расскажешь ему сегодня в половине двенадцатого в клубе «Олд Вирджиния», где он должен дожидаться тебя, как обычно, наверху в задней комнате.
  — Да? — спросил он. — Вы так думаете? А кто вы такой, черт вас возьми? Вы не можете заставить меня сделать это. Я адвокат… Я…
  Я сначала дал ему хорошенький ударчик, а потом начал колотить его куда попало и так вколотил его в гостиную, куда он ввалился, уже совсем не соображая, что к чему.
  Вот так я расправился с этим парнем. И верите мне или нет, это доставило мне огромное удовольствие, потому что я терпеть не могу этих паршивых, двуличных, вонючих крыс-адвокатов, которые, понимаете ли, таскают из огня каштаны для гангстеров, а потом, когда почуют, что над хозяином нависла опасность, начинают делать круги вокруг полицейского управления.
  Я лупил этого типа до тех пор, пока его рожа не стала похожа на перезрелый томат, после чего впихнул его в кресло. Он развалился на нем и дышал, как вытащенная из воды рыба.
  — Мой дорогой друг, многоуважаемый законник, — обратился я к нему. — Слушай-ка, что я сейчас тебе скажу. Ессли ты не будешь делать то, что я тебе велю, я упрячу тебя в тюрьму Алькатрац, и ты там будешь находиться до тех пор, пока окончательно не сгниешь. Понял?
  Он посмотрел на меня. Губы у него дрожали.
  — Слушай, Кальцисмо, вот какое дело-то. Есть такие крупные важные вещи, ради которых вполне допускается совершенно без всякой вины засудить такую образину, как ты. И вот теперь выбирай сам, что хочешь. Ты делаешь все, что я тебе скажу, после этого я засажу тебя в тюрягу, где ты просидишь в одиночке всего месяц. И когда ты выйдешь на свободу, будешь держать свой люк полностью задраенным, нравится тебе это или не нравится.
  Это с тобой случится, если ты сделаешь, что я тебя заставлю. Если же нет, все будет обстоять несколько иначе.
  Ну, так что же ты выбираешь?
  Он судорожным движением расстегнул воротничок сорочки и попытался остановить кровь, ручьями льющуюся из носа. Еще раз взглянул на меня и, кажется, принял решение.
  — Хорошо, — сказал он. — Во всяком случае, слушаю вас.
  — Отлично, бэби, — сказал я ему. — А сейчас переведи как следует дыхание и позвони по телефону. После этого мы с тобой уйдем отсюда. И пойдем мы недалеко. На той стороне улицы стоит машина с копами. Ты туда тихонько сядешь. Понял?
  — Понял, — сказал он.
  Он попытался встать, но, видимо, всякое движение причиняло ему изрядную боль. Вероятно, он чувствовал себя так, будто по нему проехал стотонный грузовике полным грузом.
  Я помог ему. Он застонал, но все-таки благополучно добрался до телефона.
  В половине двенадцатого я подкатил к задней двери клуба «Олд Вирджиния». Машину я оставил за деревьями. Потом пересек дорогу и прошел по лужайке. План местности я получил от Крельца.
  Направо гравиевая дорожка вела к служебному входу, здесь в клуб загружали продукты. Дверь, конечно, заперта, но замок оказался несложным, я моментально с ним справился.
  Вошел. Я оказался в длинном коридоре, по обеим сторонам которого находились комнаты, очевидно, кладовые. В конце коридора дверь была слегка приоткрыта. Оттуда слышались звуки джаз-банда.
  Я пошел к этой двери и увидел еще один коридор, ведущий налево.
  Заглянул в приоткрытую дверь. Небольшая комната, — по-моему, это был зал для репетиции оркестра. Я плотно закрыл дверь и запер ее, а ключ положил в карман. Потом вернулся назад и пошел по коридору, ведущему налево.
  В середине коридора была железная винтовая лестница. Я начал тихонько подниматься по ней. Лестница привела меня прямо на третий этаж, и здесь из-под одной из дверей увидел полоску света.
  Я тихо, на резиновых подошвах, подошел, толкнул дверь и вошел. Отличная большая комната, роскошно меблированная. У стены огромный письменный стол красного дерева, а за столом Джек Истри.
  Крупный парень, почти такой же крупный, как я. У него четырехугольное лицо и лысая голова. Похож на первоклассную крысу, только, пожалуй, я этим сравнением оскорбил крысу.
  — В чем дело? — спрашивает он.
  Я немедленно снимаю роговые очки и прячу их в карман. Потом тем же манером беру стул, подвигаю его к столу и усаживаюсь.
  — Дело вот в чем, — начал я. — Твое дело кончено, Джек. Да, ты конченный человек. Понимаешь? Я уже давно собирался поболтать с тобой. Мое имя Коушн.
  — О, йе! Кажется, я слышал что-то о вас.
  — Конечно слышал. Ты, вероятно, получил телеграмму от Зеллары, ту, которую я заставил послать. Я хотел дать тебе понять, что в это дело ввязался я.
  Теперь мы с тобой побеседуем, Джек, а поэтому положи, пожалуйста, свои руки на стол впереди себя и не пытайся двигаться, а то ведь я могу и рассердиться.
  Он сделал, что я ему велел, хотя, видно, был здорово этим недоволен.
  Я встал, подошел к двери и запер ее. Потом вернулся обратно и посмотрел на него.
  — Если тебе могут доставить удовольствие мои слова, так слушай. Мне известна твоя афера, все-все до мелочи. Каким образом я до всего этого дознался, никого не касается.
  И прежде, чем я сделаю с тобой то, что я собираюсь сделать, нам нужно немножко поболтать. Прежде всего выслушай мое мнение о тебе. Я считаю, что ты самая проклятая вонючая крыса, которая когда-либо ходила на двух ногах. Хотя, пожалуй, есть еще одна такая крыса, как ты, это Ятлин, и даже еще подлая, поскольку он предал тебя.
  Ты знаешь, я терпеть не могу вступать в переговоры с такими, как ты. Терпеть не могу договариваться с парнями, которым, видите ли, оказывается мало их обычных мошенничеств, убийств, шантажа, разврата. Им, понимаете ли, захотелось участвовать в делах международных, получить некоторую суммочку за изобретение нового газа.
  Вероятно, тебе надоело заниматься индивидуальными убийствами, так сказать, убийствами в розницу, решил перейти к оптовым операциям? О'кей.
  Ну вот, слушай, что ты сейчас сделаешь. Где-то здесь, в Чикаго, у тебя спрятана джеймсоновская половина формулы. Мне она очень нужна, и я ее непременно получу. Я ее действительно получу, понял?
  Я получу ее всеми правдами и не правдами.
  Я посмотрел на него и улыбнулся.
  — Говорят, ты очень любишь делать ребятам парафиновые ванны, — продолжал я. — Ну, я сразу так далеко не пойду. Я качну с зажигалки, которую буду держать между пальцами твоих рук, и посмотрим, как это тебе понравится.
  Я закурил.
  — Когда ты выйдешь отсюда, тебя заберет Крельц, начальник полиции. Вы с ним совершите небольшую прогулку в полицейской машине, а потом он упрячет тебя в тюрьму, из которой ты никогда не выйдешь.
  Но вот как Крельц и его ребята обойдутся с тобой, приедешь ли ты в полицию цел и невредим или тебе по дороге сломают половину ребер, а лицо будет похоже на пропитанную кровью губку, это все зависит от тебя. Ну, что ты будешь делать?
  Он глубоко вздохнул, при этом раздался громкий свистящий звук. Потом начал улыбаться. Он был похож на мокасиновую змею, когда она в плохом настроении.
  — Вероятно, это Жоржетта заговорила, — сказал он. — Милая дамочка. Хотел бы я добраться до нее, до этой…
  — На твоем месте я не стал бы утруждать себя мыслями о дальнейшей судьбе этой дамы, Истри, — перебил я его. — Во всяком случае, больше ты ее беспокоить не будешь.
  — Так? Да? О'кей. Значит, ты все знаешь, парень? Да? Слушай, у тебя есть сигарета?
  Я бросил ему сигарету и зажигалку. Он закурил.
  — Слушай, Лемми, — сказал он. — Меня совсем не взволновала твоя речь, будто мои дела кончены. Ты недалек от истины. Действительно что-то в последнее время мои дела шли очень плохо. А тут еще предательство Ятлина. Знаешь, мне все надоело. Я устал.
  И Жоржетта меня обманула. Я знаю, она только выжидает подходящего случая. И я сам на это напросился. Парень, который поверяет женщине свои дела, сам напрашивается на неприятности, и вот я, кажется, получил по заслугам. Но хотел бы заполучить эту бабенку в свои руки хотя бы минут на пять. Я бы ее как следует обработал.
  Он опять улыбнулся; Этот парень, вероятно, давал первые уроки Сатане.
  — Если ты уже разговаривал с Крельцем, то знаешь, что я давно, собираюсь уехать из этих мест, — продолжал он. — Ну, что ж, я знаю, мое дело проиграно. Если бы в моих руках были обе половины формулы Джеймсона-Грирсона, я бы с вами, еще поговорил. Но, вероятно, масштаб этой работы слишком крупен для меня. Вы сами понимаете, Коушн, что я могу закончить это дело к общему согласию, а могу и наделать вам много хлопот. Конечно, если вы, полицейские ребята, будете слишком жестоко со мной обращаться, может быть, вы и получите нужные вам сведения, но, может быть, лучше нам все это проделать тихо-мирно. А? Может быть, мы договоримся? А?
  — Об этом не может быть и речи, — сказал я. — Я пришел сюда не для того, чтобы договориться с тобой, Истри. Ты все равно получишь то, что заслужил, и в лучшем случае ты можешь надеяться на 15 ил и 20 лет.
  Он пожал плечами.
  — Ты так думаешь, фараончик? Может быть, и так, но разве тебе не известны случаи, когда парням удавалось убежать из тюряги? Почему бы и мне не сделать этого когда-нибудь? Во всяком случае, сейчас я не возражаю против небольшого отдыха.
  — Ну, ладно, Истри, — перебил я его. — Давай говори дело.
  Мне надоело смотреть на твою крысиную морду.
  — О'кей, — сказал он. — У меня в квартире в библиотеке за книжными полками есть стенной несгораемый шкаф. Никто о нем ничего не знает, даже Жоржетта. Сегодня утром я спрятал там формулы. Книжка с правой стороны полки, автоматически отщелкивается замок, полка отодвигается, за ней стенной сейф. Ключ от этого сейфа находится там, в том шкафчике, ключ с ярлыком "С".
  — О'кей, — сказал я. — Пойди и подай его мне.
  Он встал, обошел вокруг стола и направился к шкафчику. Я подумал, что-то все слишком легко устроилось. Может быть, парень что-нибудь задумал? Вероятно, да, все равно дела-то его безнадежные.
  Я опустил руку в правый карман пальто. Он подошел к шкафчику и отодвинул дверцу. На крючке висела связка ключей. Он протягивает правую руку, берет связку и вдруг роняет ее на пол. Левой рукой он собирается ее поднять, для чего развернулся, и я вижу в его руке револьвер.
  Раздался выстрел, и одновременно я, не вынимая руки из кармана, тоже выстрелил.
  Я слышал, как пуля пролетела мимо моего левого уха. Я снова спустил курок люгера. И он выстрелил второй раз, пуля содрала мне кожу на ребре.
  Тогда я выстрелил ему прямо в живот. Он повалился ничком. Я всадил ему в затылок еще две пули, и, наконец, он решил умереть.
  Я подошел к нему и взял из его рук ключи. За дверью послышались шаги, вероятно, это Крельц бежал на выстрелы. Я отпер дверь.
  Ввалился Крельц еще с двумя парнями и осмотрелся.
  — Ну что ж, — сказал он, — парень решил рискнуть, и вот что ему это дало. Пожалуй, это лучший способ разделаться с этим мальчиком.
  Он взглянул на меня и улыбнулся.
  — Если подумать хорошенько, это все-таки лучший исход битвы.
  — Еще бы, Крельц, — сказал я.
  Но думал я не о нем, и не о себе. Я думал о Жоржетте.
  Сейчас ровно половина первого.
  Я поднимаюсь на лифте в квартиру Истри. Предварительно я позвонил туда. Дверь открывает Жоржетта.
  Я бросил на нее быстрый взгляд. На ней черный кружевной пеньюар. Выглядит она как та дама, из-за которой началась греческая война.
  Мы входим в комнату.
  Квартирка тоже на все 100 процентов. Эти гангстеры умеют красиво устраивать свою жизнь. Она идет к бару, наливает виски и приносит мне.
  — Слушайте, Жоржетта, — сказал я. — Нужно действовать очень быстро. Мы должны непременно выиграть это дело.
  Сначала расскажу вам о Джеке. Он умер. Сначала мы с ним крупно поговорили и договорились. Он согласился сделать то, что я его просил. А когда он пошел за ключом, то решил выкинуть трюк с револьвером. Мне пришлось ему ответить, и он сгорел, как свеча.
  Она вздрогнула. Я подошел к ней и обнял за талию.
  — Спокойно, детка, — говорю я, — для вас это лучший исход. Может быть, теперь вы начнете новую жизнь.
  — Я знаю, — сказала она, — я знаю… Но все-таки это так ужасно…
  Она, в свою очередь, обняла меня и заплакала, как ребенок. Я усадил ее в кресло, пошел к бару и налил виски.
  — Слушайте, Жоржетта. Бросьте эти детские штучки. Вам предстоит настоящая мужская работа, а поэтому выключите свои фонтаны. Я не люблю, когда мои помощники оказываются обыкновенными слюнтяями. Понимаете?
  Она попыталась улыбнуться.
  — А что я должна сделать, Лемми? — спросила она.
  — Вот что. Только выполняйте мои указания точно, никаких ошибок. Сколько у вас здесь телефонов?
  — Два, сказала она. — Один в моей комнате, другой в библиотеке.
  — О'кей. Теперь идите в вашу комнату и звоните на междугородную. Скажите им, чтобы они как можно быстрее соединили вас с рестораном «Эльвира» в Мехико-Сити. Когда вам дадут кабак, попросите уборную Зеллары, скажите, чтобы ее немедленно разыскали, так как речь идет о жизни и смерти.
  Когда Зеллара возьмет трубку, вы разыграете бурную сцену, как будто бы вы буквально сходите с ума. И вот что ВЫ скажете.
  Вы скажете, что здесь происходит черт знает что. Что Коушн все открыл. Что примерно час назад Коушн и копы арестовали вашего мужа по какому-то липовому обвинению.
  Скажете, что при аресте Коушн говорил, что вашему мужу припаяют двадцать лет федеральной тюрьмы.
  Скажете ей, что вам удалось поговорить с Джеком в полиции, он просил вас позвонить Зелларе и сообщить ей, что он собирается послать джеймсоновскую половину формулы Ятлину в Париж.
  Скажете ей, что в настоящее время формула находится у вас, а вас на аэродроме ожидает самолет, и вы вместе с Тони Скала, захватив с собой формулу, летите в Нью-Йорк, оттуда, на пароходе отправляетесь в Париж.
  Скажете, что Джек согласился действовать с Ятлином заодно. И как только Ятлин окажется в Париже с обеими формулами в руках, он должен будет поставить федеральному правительству ультиматум: если они не отпустят Джека, Ятлин продаст обе формулы какому-нибудь иностранному государству. Федеральное правительство пойдет на любые уступки, вплоть до того, что пообещает полное помилование Джеку и Ятлину, да еще в придачу миллион долларов.
  После того как вы все это ей скажете, спросите, куда вам следует обратиться в Париже, где вы можете связаться с Ятлином и его бандой. Поняли?
  Я заставил ее повторить все. Она действительно отлично все поняла.
  Тогда я отвел ее в спальню и, сняв трубку, попросил соединить меня с главным телефонистом чикагской международной станции.
  Ему я сказал, что мистер Зетланд В. Т. Кингарри предлагает немедленно отключить все идущие в Мексику провода, за исключением одного, по которому вызвать ресторан «Эльвира» в Мехико-Сити.
  В «Эльвире» необходимо соединиться с аппаратом, находящимся за сценой. Когда оттуда кто-нибудь ответит, сказать им, что миссис Жоржетта Истри хочет срочно и лично поговорить с Зелларой,
  Я предупредил парня, что он должен действовать с максимальной быстротой, как будто за ним по пятам гонится сам Сатана.
  Он сказал, что через пять минут все будет о'кей.
  Я оставил Жоржетту у аппарата в спальне, а сам прошел в библиотеку. Там в книжном шкафу сбоку нашел кнопку, нажал ее и передо мной открылся тайный сейф.
  Я вставил в него ключ и повернул. Пот буквально ручьями лился по лицу. Пожалуй, я никогда так еще не потел.
  Дверца шкафа отворилась.
  Внутри шкафа лежал огромный портфель, запертый на молнию. Портфель был запакован в пергамент, федеральные сургучные печати целы, значит, химики Джека недостаточно искусны, чтобы позволить бандюге удовлетворить любопытство и взглянуть на джеймсоновские формулы.
  Я засунул портфель под мышку и прислушался. Через открытую в спальне дверь был слышен голос Жоржетты. Она уже связалась с Зелларой. Жоржетта отлично выполняет задание. Весьма искренне разыграла, как будто страшно испугалась. Она во весь голос кричала в аппарат и, казалось, вот-вот сойдет с ума. Я слышал, как она говорила Зелларе о самолете и прочем. Потом я услышал:
  — Да, да, понимаю. Мне нужно поехать в Невилль около Парижа, спросить там местного доктора…
  Я плюхнулся в кресло. Что ж, у меня есть все основания веселиться.
  Мы установили связь, и если счастье мне улыбнется, я ухвачу эту крысу Ятлина за самое больное место.
  Я взял телефонную книгу, нашел номер телефона старого агента Федерального бюро в Чикаго. Когда меня с ним соединили, я назвал свое имя.
  — Слушай, — сказал я ему. — У меня в руках папка, запечатанная федеральной печатью. В ней находятся очень важные документы, из-за которых может начаться по крайней мере пятнадцать войн и две революции. Приезжай-ка сюда за ними, потому что мне нужно срочно на самолете смываться в Нью-Йорк. А ты возьми другой самолет, дуй в Вашингтон и передай эту папку лично в руки Эдгару Гуверу. И кроме него, никому на свете. Понял?
  Он сказал, что понял и сейчас приедет.
  Я налил себе стаканчик. В комнату вошла Жоржетта и, остановившись в дверях, смотрела на меня.
  — Жоржетта, — сказал я ей, — кажется, мы выиграли это дело. Соберите-ка вещички, бэби, мы с вами кое-куда поедем. Я заказал самолет, и мы немедленно отправимся в Нью-Йорк и сразу на океанский пароход.
  У нее был смертельно усталый вид. Могу понять, что она чувствует.
  — Я очень рада, Лемми, — сказала она, подошла ко мне и подала руку. И тут же грохнулась в обморок, но я все-таки успел ее вовремя подхватить.
  Да, хороша красоточка! Даже в обмороке она была красавицей.
  ГЛАВА 10
  ВЫ УДИВИТЕСЬ
  Кажется, я говорил вам, ребята, что люблю лежать на спине и основательно все обдумывать.
  Можете поверить мне на слово, на пароходе у меня было достаточно времени для этого занятия.
  Пожалуйста, не думайте, что я хоть на минутку надеялся, будто это путешествие окажется приятной морской прогулкой со стопроцентной девочкой Жоржеттой, палубным теннисом, выпивками в баре, променажами на палубе со всеми вытекающими из прогулок при луне последствиями.
  Ничего подобного. Я ведь еду под именем Тони Скала и где уж мне разгуливать по пароходу в компании с Жоржеттой, чтобы какой-нибудь тип, находящийся на борту, узнал во мне Лемми Коушна.
  Вот так-то!
  Вот уже пять дней, как я томлюсь в каюте и хожу по палубе только глубокой ночью, когда меня никто не может увидеть, и развлекаюсь только тем, что пытаюсь догадаться, сколько парней увивается вокруг Жоржетты и как она себя ведет без моего присмотра, зная, что муженек ее отправился на тот свет, и с его стороны ей уже не приходится ожидать никаких неприятностей.
  Нет, вы подумайте только, как мне не везет. Ведь именно я пристрелил Джека, а теперь вынужден скрываться в каюте и от скуки ковырять в зубах и напевать песенку «Интересно, кому досталась моя дамочка».
  Да, должен признаться, времени для размышлений у меня более чем достаточно.
  Отличная ночь. Я подхожу к иллюминатору и выглядываю. Море мне показалось очень красивым. Из танцевального салона доносились звуки очаровательной мелодии, наигрываемой пароходным джазом. Эта мелодия почему-то навеяла на меня мысли о Жоржетте.
  Вы, вероятно, ребята, подозреваете, что я слегка врезался в эту дамочку. Что ж, может быть, вы и правы. Девчонка, что надо! И внешность хороша, и череп варит нормально, и не трусиха.
  Одним словом, девчонка, с которой я на склоне лет охотно поселился бы где-нибудь в тиши и завел птичью ферму.
  Я думаю, именно эту профессию изберу себе после того, как устану в конце концов гоняться по всему свету за всякими мошенниками и убийцами. И я решил в тот прекрасный день, когда будет закончено это дело, обязательно сделать Жоржетте предложение. Хотя, может быть, в ответ получу удар по роже.
  Меня также очень волновали мысли о том, что я буду делать по приезде в Париж.
  Вот вы подумайте сами. Мне ведь нужно очень тихо и осторожно проделать всю работу, чтобы меня никто не заподозрил в чужой стране, нужно следить за Жоржеттой и во что бы то ни стало достать грирсоновскую половину формулы.
  Безусловно, Ятлин сейчас уже в Париже. И если он или ребята, которые там на него работают (я уверен, что у него там целая куча мальчиков), так вот, если они пронюхают, что я тоже приехал в Париж, они изрешетят мое тело дырами так, что я буду похож на вышитые «ришелье» салфетки тетушки Мабель, которыми она укрывает спинки кресел и диванов.
  Но главное, что меня беспокоит, это Жоржетта. Ведь когда мы приедем в Париж, девчонке придется вести игру с огнем в одиночку.
  Ей одной придется связываться с явочным местом Ятлина и К®. Может быть, все они будут там, а может быть, Жоржетта встретится там с одйим из членов шайки, который и сведет ее после проверки с Ятлином.
  Вот будет здорово, если в Тони Скала кто-нибудь из ребят Ятлина узнает меня.
  Значит, какой бы план наших действий в Париже я ни придумал, выполнять его будет одна Жоржетта, и так будет до тех пор, пока не подскажет мне, где и за что можно уцепиться, чтобы закончить дело. И тогда уж я все возьму в свои руки.
  Я налил себе виски, завел граммофон и старался успокоить себя мыслями, что очень скоро смогу начать действовать. Стюард сообщил: завтра к вечеру мы приедем в Гавр, Франция.
  Я что-то начал немного волноваться, не знаю почему. Меня это малость удивляет, я никогда не волнуюсь.
  Кто-то постучал в дверь, вошел стюард и сказал, что старший радиотехник хочет поговорить со мной. Потом пришел лейтенант из радиоузла.
  — У меня есть для вас радиограмма, мистер Скала, — сказал он. — Меня просили доставить ее вам лично. Между прочим, вас что-то не видно, вы редко выходите из каюты. Может быть, вы не любите море?
  Я очень плохой моряк, сказал я, на море у меня всегда двоится в глазах и еще наплел какую-то чепуху.
  Потом я предложил ему виски. Он выпил стаканчик и смылся. Я распечатал радиограмму. Она была адресована Тони Скала, борт парохода «Париж». Французская линия.
  В радиограмме говорилось:
  
  
  А это значило:
  
  «Предлагаю немедленно по прибытии войти в контакт с американским посольством в Париже тчк Будьте осторожны тчк Директор Федерального бюро расследований».
  
  Что за черт!
  Я сжег радиограмму, сел, закурил и начал думать, что же могло произойти? Если из Вашингтона телеграфировали какие-то сведения для меня через американское посольство в Париже, значит, что-то произошло после того, как я уехал.
  И что мне особенно не нравится, это «будьте осторожны». Такое предупреждение обычно посылается только в самых крайних случаях, когда действительно нависла реальная опасность.
  Хотел бы я знать, чего и откуда мне следует ожидать.
  Сейчас мне абсолютно ничего не известно. Что ж, надо что-то предпринимать. Я посмотрел на часы: одиннадцать.
  Я сел за письменный стол и написал записку Жоржетте:
  
  "Дорогая Жоржетта.
  Завтра днем, а может быть, к вечеру, мы прибываем в Гавр. И вот что вы сделаете. Как только «Париж» причалит и вы пройдете все таможенные формальности, немедленно садитесь в первый же вагон поезда, идущего в Париж. Там вы остановитесь в отеле «Гран Клермон» под именем Жоржетты Истри.
  Скажите клерку, что вы желали бы иметь номер с двумя телефонами: в гостиной и в спальне. Так, вскользь, заметьте ему, что, возможно, к вам придет ваш друг, некий мистер Скала, и что когда бы к вам мистер Скала ни зашел или ни позвонил, они должны немедленно соединить меня с вами. Это значительно облегчит возможность связаться с вами.
  Если вы увидите меня на палубе при выходе с парохода, не обращайте на меня никакого внимания, как будто вы меня совсем не знаете.
  Я буду в Париже раньше вас. В Гавре я возьму самолет. Может быть, за время нашего морского путешествия что-нибудь произошло, о чем мне следовало бы знать.
  Когда приедете в «Гран Клермон», немедленно ложитесь спать и спите, сколько вашей душе будет угодно. Вероятно, вы мне не понадобитесь до послезавтра.
  
  Я запечатал записку и позвонил стюарду. Дал ему десять баксов и попросил его устроить так, чтобы стюардесса миссис Жоржетты Истри передала ей эту записку немедленно, как только миссис Жоржетта вернется в свою каюту.
  Я выкурил последнюю сигарету и завалился спать. Я неоднократно убеждался, что постель самое приятное место, особенно если вы в чем-нибудь не совсем уверены. А я также неоднократно убеждался, что очень полезно никогда ни в чем не быть уверенным.
  В Гавре я не мешкал. Быстро прошел таможенный осмотр, сразу сел в такси и поехал на аэродром. И тут мне повезло.
  Во время прыжка Гавр-Париж я спокойно развалился в кресле, решив несколько рассеяться перед предстоящими активными действиями.
  На аэродроме Ле Бурже, куда мы прибыли в 10.45, я взял такси и велел шоферу как следует нажать.
  Мы поехали в отель «Веллингтон». Это очень милый тихий отель, где я зарегистрировался как Тони Скала. Получил номер с телефоном. Поднялся в свою комнату, подождал, пока принесут мой багаж, и немедленно связался с посольством США. Я сказал, что хотел бы поговорить с ответственным сотрудником, дежурным по посольству, и буквально через минуту меня соединили.
  — Добрый вечер, мистер Скала, — сказал он. — Между прочим, может быть, вы будете столь любезны назвать нам какое-нибудь другое имя, ну, скажем, имя вашего друга?
  — Конечно, — сказал я. — У меня есть очень хороший друг, по имени Зетланд В. T. Кингарри.
  — Отлично, мистер Скала, — сказал он. — У нас, есть для вас телеграмма. Мы получили ее два дня назад. Будьте добры сказать, куда вам ее переслать?
  Я сказал парню, что остановился в отеле «Веллингтон», но будет лучше, если он пошлет телеграмму не с посольским курьером, а с посыльным из какого-нибудь местного агентства.
  Он сказал о'кей. Он также сказал, что его имя Варней и что у него есть указание все время находиться в посольстве, чтобы я мог в любой момент связаться с ним, когда в этом возникнет необходимость. Я поблагодарил его за это и повесил трубку. Хожу по комнате, стараюсь догадаться, о чем может идти речь в этой телеграмме. Конечно, она от директора и послана вскоре после моего отъезда из Нью-Йорка. Ну, во всяком случае, скоро я все узнаю.
  А пока можно будет чем-нибудь заняться. Я взял телефонную книгу и нашел номер телефона агентства Хинкс.
  Это американское частное детективное агентство принадлежит одному парню по имени Сай Хинкс. Отличный парень, он работал раньше в Нью-Йорке в государственной полиции, а теперь вот держит агентство в Париже и отлично зарабатывает, помогая американским парням, приехавшим порезвиться в Париж, выпутываться из всяких историй, в которые их иногда втягивают парижские красотки, или еще что-нибудь в этом роде. Повторяю, Сай — отличный парень и очень толковый.
  Когда я дозвонился до конторы, мне сказали, что Сай ушел домой. После весьма продолжительной болтовни, в которой я наплел им, что я пропавший без вести родной брат Сая, мне наконец удалось вытянуть из них номер его домашнего телефона.
  Через пять минут я с ним связался.
  — Слушай, Сай, — сказал и. — Я не хочу называть тебе свое имя, потому что иногда телефонный разговор может оказаться небезопасным, но если ты еще не узнал мой голос, то, может быть, тебе что-нибудь напомнит одно дело из Айви-Род, Олбани, в 1934 году. Если ты вспомнишь это дело, то догадаешься, кто с тобой разговаривает.
  — Я понял, — сказал он. — И кажется, уже знаю, с кем разговариваю.
  — О'кей, — сказал я. — Вот что я попрошу тебя сделать. Сегодня в отель «Гран Клермон» приедет одна дама. Она только что прибыла на пароходе «Париж» в Гавр и приедет сюда поездом.
  Сам я остановился в отеле «Веллингтон» под именем Тони Скала.
  Эта дамочка отличный экземпляр, но, кроме того, ее личность в данный момент представляет огромный интерес для одного дела, весьма важного. И я подумал, что, может быть, найдется пара-другая плохо воспитанных мальчиков, которые придут ее встречать и проявят излишний интерес к ее передвижениям. Им, вероятно, известно, что она прибыла на пароходе «Париж». Ты понимаешь?
  Он сказал, что понимает.
  — Так вот, — продолжал я. — Найди парочку хороших парней, умных и чтобы они не были похожи на шпиков, и поставь этих ребят у отеля.
  Еще раз повторяю, ребята не должны походить на шпиков, они должны быть самого высшего сорта и умели себя вести.
  Порекомендуй им также припрятать под мышкой револьвер, но пользоваться им следует в самом крайнем случае. Я против какой бы то ни было перестрелки, но если дело обернется серьезно и дамочка попадет в переделку, можно будет заняться этими грубиянами и даже, в случае нужды, свернуть им головы, и это будет вполне о'кей. Ты понял меня?
  Понял, сказал он, и даже больше, чем я сам, и немедленно же предпримет необходимые меры.
  Я сказал: вероятно, в течение ближайших двух-трех дней я к нему забегу поболтать. Повесил трубку и заказал бутылку коньяку.
  Я здорово устал.
  Валяться в течение нескольких дней на койке в каюте парохода — это совсем не для меня. И как раз, когда уже достаточно ознакомился с принесенным мне напитком, пришел посыльный из театрального агентства и принес письмо.
  Я дал парнишке доллар, он смылся. Я запер дверь, сел у электрической лампочки, стоявшей на туалетном столике, расшифровал письмо, прочитал его и, верьте мне или нет, меня чуть не хватил инфаркт.
  
  "Федеральное. Секретное.
  Главный штаб ФБР. Вашингтон 472/В.
  Специальному агенту Лемми Коушну через американское посольство в Париже. Кодом.
  По делу Джеймсона-Грирсона стоп Директор ФБР сообщает специальному агенту Лемми Коушну о следующем:
  1. Джеймсоновская половина формулы, переданная Коушном старшему агенту в Чикаго, была подвергнута экспертизе и признана фальшивой. Хотя внешне формула была написана в том же виде, что и настоящая, однако цифры, названия и количество химикалиев изменены. К сожалению, папка, в которой находились эти подложные формулы, несомненно является той же, в которой была и настоящая формула. Не повреждена также и пергаментная обертка, и федеральная печать, которые, очевидно, были удалены и снова поставлены на место весьма искусным профессором. Очевидно, замена формулы была произведена вскоре после приезда в Чикаго специального агента Л. Коушна.
  Эта подмена подлинной формулы фальшивой имела целью выиграть время. Положение усугубляется тем, что как только старший агент ФБР в Чикаго получил от Коушна фальшивую формулу, он распорядился отменить строгий контроль на границах и в портах США.
  2. По делу Пинни Ятлина.
  Директором ФБР в Вашингтоне получены сведения, что Пинни Ятлин прошлой ночью был убит в Мехико-Сити при выходе из жилого дома.
  Убийца не известен. Запрошены подробности. По получении их они будут немедленно высланы Л. Коушну через посольство Соединенных Штатов в Париже.
  3.По делу Зеллары.
  По просьбе специального агента Коушна были проверены все полицейские архивы. Установлено, что эта женщина отбывала срок в двух государственных тюрьмах. Ее личное дело с отпечатками пальцев и образцами почерка находится в конторе женской тюрьмы в Оклахоме.
  4. Фотография этой женщины, вместе с фотографией ее соучастников, отправлена по фототелеграфу редактору парижского издания «Нью-Йорк Таймс». Этому джентльмену даны указания немедленно по проявлении фото передать его Тони Скала, причем редактор предупрежден, что это дело строго конфиденциально.
  Директор ФБР рекомендует специальному агенту Коушну, учитывая важность производимого им расследования, а также то, что в данное время расследование производиться на территории иностранного государства, действовать с чрезвычайной осторожностью.
  
  Я дважды перечитал письмо, затем сжег. Сел в кресло и закурил. Я даже не буду пытаться перечислять вам, ребята, все имена, которыми я себя обзывал.
  Я понял, что я самый классический, так сказать, «королевский» остолоп, который когда-либо существовал на белом свете.
  Я полностью открыл свои карты перед мошенниками и дал им возможность обвести себя вокруг пальца, тупоголового кретина, называющего себя специальным агентом Федерального бюро расследований.
  Ой, ребята, ну и дурак же я!
  Я схватил телефонную трубку и позвонил дежурному портье, попросил его послать посыльного в парижскую редакцию газеты «Нью-Йорк тайме», зайти к ночному редактору и взять у него фотографию для Тони Скала.
  Дежурный сказал о'кей.
  Я нервно ходил взад и вперед по комнате, обдумывая случившееся.
  Значит, Пинни Ятлина убил" в Мехико-Сити. Значит, он так и не приезжал в Париж, значит, он все время оставался в Мексике, и это очень странно.
  Конечно, может быть, у него был во Франции какой-то парень, которому он полностью доверял. Но все-таки это кажется невероятным. Ведь во Франции ему гораздо безопаснее, чем в Мехико-Сити.
  Другой интересный факт это то, что он был убит при выходе из жилого дома. Ручаюсь, его убили при выходе из квартиры Зеллары в том самом проходе, который ведет на улицу, где меня протащили в ту ночь парни, собиравшиеся меня убить.
  Да-а. Вы, ребята, должны согласиться со мной: весьма знаменательным является тот факт, что Ятлина — очень ловкого и умного парня — убили после того, как Истри согласился действовать с ним заодно и собирался передать ему джеймсоновскую половину формулы.
  По-моему, дело было так: Истри отослал половину формулы или незадолго до, или сразу же после моего приезда в Чикаго. И вся эта канитель, которую они разыграли со мной, — трепотня.
  Тони Скала, вся та ахинея, которую несла маленькая Жоржетта с ее очаровательной фигурой и невинными голубыми глазками, — да меня, остолопа, просто водили за нос, чтобы дать Истри время договориться с Ятлином, отослать из Чикаго настоящую формулу и заменить подложной.
  Умно? Верно ведь?
  Парень с настоящей формулой в кармане был уже наготове. И как только я передал в Вашингтон фальшивую формулу, в связи с чем был снят строгий контроль в таможнях и портах, этот парень немедленно улизнул из Штатов с подлинной формулой в кармане.
  Ну, а теперь скажите по совести, не дурак ли я?
  И никак не могу понять до конца это дело. Чего-то не хватает. Я все ходил и ходил по комнате взад и вперед и придумывал с дюжину различных вариантов. Ну что, черт возьми, мне сейчас делать? Нужно оставаться здесь и попытаться докопаться, что же все-таки в конце концов происходит?
  Раздался стук в дверь. Это посыльный принес мне фотографию из редакции. Я дал ему долларовую бумажку, поспешно разорвал конверт и поднес фотографию к свету.
  И когда я взглянул на нее, я так завопил, что, вероятно, слышно было в Китае.
  Это была фотография двух женщин и двух мужчин. И две женщины были — Зеллара и Фернанда!
  Парни же были совсем неизвестные. Я повернул фотографию и прочитал на обороте:
  «Сеньоре Фернанде Мартинас наконец удалось взять на поруки сестру Зеллару, отбывавшую наказание в женской тюрьме Оклахомы».
  Ах, вы, чертовы ведьмы!
  Так, значит, Фернанда — сестра Зеллары. И эти проклятые бабенки сделали меня похожим на нечто, что голодная кошка откопала в саду за дровами и, даже, несмотря на свой голод, не стала жрать.
  Я бросил фотографию и плюхнулся в кресло. Я все понял! Этот милый, гениальный мальчик Лемми Коушн наконец-то все понял, но только понял он все слишком поздно, когда его догадки не могли принести уже никакой пользы.
  Я сидел в кресле и смотрел на себя в зеркало. Передо мной сидел самый бездарный тупица, который когда-либо носил в кармане бляху ФБР.
  По-моему, теперь-то наконец я ясно представляю себе картину. И совершенно очевидно, что главными лицами, обмозговавшими это дело, были не Джек Истри и не Пинни Ятлин. Мозговой трест в этом деле представляли женщины, и, безусловно, из всех женщин, участвующих в этом деле, первый приз я презентую моей милой подружке Фернанде Мартинас.
  Вы помните, я говорил вам, ребята: когда в ту ночь я вернулся на гасиенду Фернанды и нашел там убитого Педро? Вы помните, как я воссоздал картину преступления и сказал, что это мое воссоздание ни к черту не годится? Так вот видите, я был прав.
  Теперь я вижу, почему Фернанда убила Педро, и сделала она это отнюдь не ради того, чтобы спасти жизнь милому Лемми.
  Меня что-то бросало в дрожь, вообще я чувствовал себя подавленным, а это со мной очень редко случается.
  Я промахнулся, попал в пиковое положение, и если я хочу, чтобы в результате все получилось хорошо для меня и для других, мне нужно успокоиться и как следует поработать своим чердачком.
  И тут, без всяких к тому оснований я вдруг вспомнил слова мамаши Коушн. Она говорила мне: может быть, когда-нибудь я добьюсь в жизни чего-то, если только какая-нибудь баба не разорвет меня на клочки.
  Выходит, она была права, потому что сейчас меня рвут на куски, и не одна, а сразу три бэби: Фернанда, Зеллара и Жоржетта.
  Надо действовать. Я схватил телефонную трубку и опять позвонил Саю Хинксу. Сай вылез из кровати не сразу.
  — Слушай, Сай, — сказал я. — Я попал в беду. Мне срочно нужна твоя помощь. Сначала скажи мне, ты послал двух парней к отелю «Гран Клермон»?
  Он сказал: двоих не посылал, а послал троих. Одного в качестве официанта, а двух в качестве постояльцев отеля. Миссис Истри вкатилась в отель своевременно, получила комнату на втором этаже и отправилась на боковую.
  — О'кей, — сказал я. — Сейчас я тебе скажу, что ты должен сделать, Сай. Только смотри, никаких ошибок. Вылезай, братец, из кровати и всю работу проделай сам, причем сумма не имеет никакого значения. Сколько бы ты ни запросил, все будет о'кей.
  Возьми автомобиль и поезжай в Нейи. Там есть одно местечко под названием Армин Лодж. Ты должен выяснить все подробности о парне или о парнях, которым принадлежит этот дом: откуда они приехали, чем занимаются и т. д.
  Непременно достань план дома, даже если для этого придется подсунуть кому-нибудь взятку в тысячу долларов. Мне нужно знать все подробности об этом проклятом Армин Лодже и обо всех людях, имевших к нему отношение за последний год.
  И пожалуйста, не вздумай разевать рот относительно того, который теперь час. Действуй поскорее, разбуди всех, кто тебе потребуется. Скажи им: кто-то кому-то оставил миллион долларов и вы должны немедленно его разыскать.
  Но только прошу тебя: информация должна быть только первоклассной, абсолютно достоверной.
  Если там живут люди, узнай, кто им поставляет продукты, когда к ним приходит посыльный из магазина, какие письма они получают, сколько у них телефонных аппаратов.
  Короче говоря, узнай все-все. Когда все узнаешь, сообщи мне лично и помни, Сай, на сей раз ты будешь работать на дядю Сэма.
  — О'кей, — сказал он. — Все понял. Начинаю действовать. Но молю Бога, чтобы ты дал мне возможность хотя бы одну ночь в году провести спокойно в кровати.
  Я повесил трубку, снял пиджак, расстегнул воротничок и лег в постель. Сведения относительно убийства Ятлина и о том, что Фернанда и Зеллара сестры, эти сведения заполняют все пробелы в этом деле.
  Вот подумайте сами. Фернанда и Зеллара — сестры. Зеллара была законной женой Педро Домингуэса. После этого Педро путается с Фернандой, а Зеллара с Ятлином.
  Ну и что? А вот что.
  Фернанда убила Домингуэса, а Зеллара убила Ятлина.
  Поняли теперь?
  Я схватил сигарету из коробки, лежавшей на столике около кровати, и закурил.
  Глядя сквозь клубы табачного дыма на потолок, мне вдруг совершенно ясно представилась картина. Вот как все произошло:
  Пинни Ятлин находился в Мехико-Сити потому, что в Чикаго для него слишком накалена атмосфера.
  Каким-то образом он услышал об этих двух химиках, об их газовой формуле и о гасиенде в пустыне. Он связался с Джеком Истри и сказал ему, что здесь можно закрутить колоссальную работу.
  Истри согласился принять в ней участие, и велел Ятлину все организовать.
  Прежде всего ему нужно было найти какого-нибудь мошенника, который бы согласился совершить убийство на гасиенде, и Зеллара сказала ему, что она знает такого парня — это Педро Домингуэс.
  Так они привлекли к делу Педро. Педро нанялся сторожем на гасиенду и он должен был, когда придет время, убить обоих химиков.
  О'кей. К этому времени Пеппер что-то пронюхал об этом деле. Он пока еще ничего не узнал точно, поэтому решил начать расследование. Он попробовал вытянуть что-нибудь из Зеллары, он знал, что раньше она привлекалась полицией Соединенных Штатов. Зеллара рассказала о его интересе Ятлину, и Ятлин решил позаботиться о Пеппере.
  Поэтому Зеллара направила Пеппера к Педро, которому были даны указания убить Пеппера, как только представится возможность.
  Как раз в этот момент Педро встречается с Фернандой Мартинас. Надо сказать, он не умеет держать язык за зубами и все рассказал Фернанде.
  И, по-моему, именно Фернанда уговорила Пинни Ятлина обмануть Истри: завести обоих химиков на гасиенду, забрать обе половины их формулы, так же, как и 80 процентов денег, которые они надеялись получить за эти формулы. И что мог поделать Истри?
  И когда она подумала, что Истри начал их в чем-то подозревать, именно ей пришла в голову идея похитить Грирсона в момент перехода им границы, не дав ему возможности доехать до гасиенды.
  Ятлин согласился с ней, так они и поступили. Но они не ожидали, что Истри пошлет в Мексику, вероятно, под видом туристов-любителей пустыни, своих людей, которые должны были пришвартоваться на гасиенде и понаблюдать за всем, что там происходит.
  Эти двое заметили что-то подозрительное и предприняли необходимые шаги.
  И тут разыгрались события. Прежде всего был убит Пеппер, который в то время находился на гасиенде. Вероятно, Джеймсона тоже убили, хотя труп его не удалось найти, но ведь там был взрыв, а если вы помните давно прошедшие события, вы вспомните, что банда Истри в былые дни неоднократно устраивала взрывы. Они взрывали, например, передние стены в магазинах или квартиры людей, которые отказывались от их «защиты».
  Вероятно, парень, которого послал туда Истри, на всякий случай прихватил с собой в чемоданчике пару таких бомбочек и когда Педро Домингуэс открыл стрельбу, этот тип пустил в действие свои игрушки.
  Именно этим и объясняются такие необычные результаты взрыва: в комнате было разрушено только две стены. И по-моему, Педро не особенно понравилась эта операция с бомбами. Он не привык к таким вещам и быстренько смылся с гасиенды, а тем временем головорез Истри со своей красоткой украли джеймсоновскую половину формулы и смотались с такой поспешностью, будто за ними по пятам гналась пара гремучих змей.
  Они вернулись в Чикаго и передали эту формулу Джеку. И теперь Джеку стало известно, что Ятлин собирается его обмануть.
  Вот как обстояло дело, когда на сцене появился я. Во главе всей операции встала Фернанда. Она работала совместно с Зелларой и Ятлином. Вы помните, в телеграмме говорилось, что она поссорилась со своим мужем из-за денег.
  Так вот, Фернанда — умная бабенка и любит деньги. Она знала, если дело с формулами повернется по-настоящему, оно будет пахнуть миллионами.
  И тут до нее дошли слухи, что в Мексике появился я, разыскивая Пеппера. Она поручила Педро отделаться от меня. Фернанда знала, что я разыскиваю Педро, и она позаботилась о нашей встрече.
  Педро знал: для того чтобы выудить сведения, я клюну на его удочку и пойду с ним в тюрьму, где мы могли бы тихо и спокойно обо всем поговорить, и там уж разделаться со мной. «Убит при попытке к бегству». Это полностью снимало с них всякое подозрение и неприятности из-за моей смерти.
  Вы должны согласиться, голова у Фернанды работает неплохо. Но я удрал из тюрьмы и сделал то, что Фернанда никак не могла ожидать. Я приехал к ней в дом и рассказал ей всю правду.
  Если вы спросите меня, почему она меня тогда не убила (ведь у нее была эта возможность), я скажу вам: потому что я взял ее на пушку. Я сказал, что перед тем, как пойти к ней, я позвонил в американскую полицию. Поэтому она и не решилась убить меня в тот момент.
  Она просто отделалась от меня: отослала на гасиенду под предлогом, что она хочет мне помочь, и выиграла время для свидания с Педро.
  Педро пришел к ней. Я вам, кажется, уже говорил, ребята: я считаю Педро мелким бандитом. Вероятно, он услышал, что правительство США серьезно заинтересовалось делом, и ему это не понравилось. Он решил выйти из игры. Если кто-нибудь из них двоих испугался, так это он, а не Фернанда.
  Может быть, он потребовал перед тем, как смыться, расплаты от Фернанды.
  Фернанда быстро все обдумала. Ей уже было известно: Грирсона схватили, усадили на пароход и он находится на пути во Францию, а Педро сослужил свою службу, и когда он слишком много выпьет текилы, он склонен к излишней болтовне.
  Поэтому она взяла мой револьвер и застрелила Педро. Посадила его в кресло и оставила в комнате свет — не дай Бог, я, вернувшись, не увижу такой прелестной картинки. По ее плану, я должен был ахнуть: моя дорогая Фернанда столь мила, что убила этого подлого бандита, и, мертвый, он уж никак не повредит Лемми Коушну. Вот что я думаю о Фернанде!
  Я повернулся на кровати и переключил свои мысли на другую тему.
  Жоржетта. Женщина, которую я считал самой милой и очаровательной бэби на свете. А она так тонко провела меня! Если бы директор ФБР узнал, какого осла он держит на работе, он бы вставил мне перо туда, куда следует, и предложил бы переменить профессию, ну, скажем, порекомендовал стать уличным певцом, что ли.
  О'кей. Думаю, пришло время поговорить с очаровательной Жоржеттой.
  Ну что ж, поедем к ней!
  ГЛАВА 11
  До чего же может быть паршивой иногда жизнь! Скорее всего, вы и сами не раз убеждались в этом.
  Сидя в такси, я складывал в уме два плюс три, стараясь не получить шесть; я думал, что бы мне такое сделать с этой ведьмой Жоржеттой, когда я доберусь до нее.
  Достаточно подумать в течение хотя бы двух секунд, чтобы любой парень, если только он не является абсолютно бесспорным кандидатом в дом умалишенных, — понял, что я находился в весьма незавидном положении, а все козыри на руках красотки Фернанды Мартинас.
  Сейчас гангстер с джеймсоновской половиной формулы уже находится во Франции; вероятно, он выехал немного раньше нас, и, если мои догадки правильны, Фернанда и тот парень взяли надо мной верх. Если только, конечно, мне не удастся вытащить из мешка какой-нибудь очередной трюк.
  Мысли снова вернулись к Жоржетте. Ну и рассердился же я на эту бабенку! Ее предательство еще раз доказывает — никогда нельзя знать заранее, какой фортель выкинет с тобой подобная куколка.
  Чем больше парень уверен, будто он хорошо знает женщин, чем больше у него опыта в амурных делах, тем большим ослом он оказывается, когда встречается с такой вот прелестницей с ясными невинными глазами и с видом «я-не-скажу-тебе-да-но-и-не-лишу-тебя-надежды».
  А мне это должно быть известно лучше любого другого. Я достаточно прожил на белом свете и знаю, если когда какая-нибудь большеглазая блондиночка с фигурой — по сравнению с которой царица Савская выглядит как дублерша обезьяны-бабуина на съемках экзотической кинокартины, — когда такая блондиночка начнет напевать песенку с давно знакомым припевом: «Я не могу тебе ни в чем отказать, бэби», самое время для парня бежать от нее во всю прыть, как будто под тобой горит земля.
  Но парень не уехал. Он подумал, что на сей раз будет иначе… Он все мечтал, сколько раз ему удастся обнять своими крепкими руками изящную талию этой бэби и проверить, действительно ли она пользуется несмываемой губной помадой, которая не размажется по его глупой морде.
  Может быть, вы слышали о знаменитом любовнике Казанове. Так вот, по-моему, если кто-нибудь захочет докопаться до правды, то убедится, что этот парень большой трепач. Он, мол, за всю свою жизнь не встретил ни одной женщины, которая бы ему отказала. Такой он был «неотразимый» болтун. Все врет! Только самые неотесанные парни, лишь вчера прибывшие из глухой деревни, парни с вытаращенными невинными глазами, парни, думающие, что бюстгальтер — это кабачок во Франции, только такие парни пользуются успехом у умных бабенок.
  Почему? Потому что он такой тупой, чистый и невинный! И любая появившаяся на горизонте многоопытная красотка спешит взять над ним шефство, поставить его на ноги и обучить всему, что полагается знать молодому человеку.
  И занимается этим до тех пор, пока другая красотка не похитит у нее этого парня. Знаете, у нас всегда будет отличное оправдание ее покровительственного отношения. Ока обязательно скажет, что хотела поматерински приголубить юнца. Именно такое оправдание выдвинула в свое время Клеопатра, заарканив Марка Антония. Тот уже собирался завоевать Египет, но вдруг воспылал к Клеопатре горячей любовью и готов был заложить всю Римскую империю, чтобы купить приглянувшуюся ей новинку из дамского белья.
  Мне бы не очень хотелось углубляться в историю, но все же должен сказать: Генрих VIII был первым парнем королевского рода, который нашел единственный способ заставить женщину заткнуться. Если бэби мечется по квартире и выкрикивает утром, в полдень и ночью, что она отдала тебе все, не получив взамен ничего, кроме воспаления желчного пузыря, что ты ее унизил, да какая она была раньше и т. д., то вот тут-то надо вспомнить веселого парня по имени Генрих VIII.
  Способ гласит: как можно скорее послать своему палачу секретное письмо, срочно наточить топор и на рассвете одним махом отрубить на плахе кочан этой разбушевавшейся дамочке.
  Вот такие-то дела.
  Но главный вопрос, который меня интересует: что же я все-таки сделаю с маленькой очаровательной вероломной Жоржеттой?
  И у меня родилась одна идея. Я остановил такси у первой попавшейся телефонной будки, вышел из машины, позвонил Варнею из американского посольства и был очень рад, что парень оказался на месте. Мы с ним немного поговорили, он полностью одобрил мой план и сказал, что все будет о'кей. После этой беседы у меня на душе стало немного легче и я приехал в отель «Гран Клермон».
  В отеле я сказал дежурному портье" что мистер Скала хотел бы видеть миссис Истри по очень срочному делу. Через две минуты она по телефону сообщила: мистер Скала может к ней войти.
  Поднимаясь на лифте, я закурил сигарету и повторял стишки из детской книжки. Хорошие стишки. Всегда нужно быть спокойным, даже если бы вам с радостью хотелось схватить эту Жоржетточку и выколотить из нее четырнадцать сортов искр. А что бы вы чувствовали на моем месте?
  Я постучал в дверь, она сказала «войдите», я и вошел.
  Она стоит у стола, улыбается и готова подать мне руку. На ней какой-то легкий голубой халат, неназойливо подчеркивающий голубизну ее глаз; и если бы я не знал, что она двоюродная сестра Сатаны, я бы считал ее не способной обидеть и мухи.
  У нее до того невинная мордочка, что, кажется, она не может даже кляксу посадить у себя в тетрадке.
  Я решил немного подыграть бэби.
  — Садитесь, Жоржетта, — сказал я. — Я хочу поговорить с вами по очень важному делу. Усаживайтесь поудобнее и внимательно слушайте, что вам предстоит сделать.
  — Хорошо, Лемми, — ока послала мне улыбку, способную растопить сердце бронзовой обезьяны. Потом подошла к большому креслу и села.
  У меня просто не хватает слов сказать вам, до чего она хороша. Прежде чем она поправила халатик, я успел взглянуть на ее ножки, и должен вам сказать, ребята, она вполне могла бы получить за них премию, хотя в душе у бэби сплошная чернота.
  — О'кей, — сказал я. — Вот как обстоят дела. Мы приехали сюда, и предполагается, что я — Тони Скала. Весьма возможно, что когда вы завтра поедете в Армин Лодж, там окажется один из ятлиновских парней, который знавал меня раньше. Он увидит, что я не Скала и насторожится.
  Она кивнула.
  — Вы не должны ехать, Лемми, — сказала она. — Я поеду одна. Вы держитесь в стороне до тех пор, пока я не узнаю, кто там находится.
  — Это очень мило с вашей стороны, Жоржетта, — сказал я, изо всех сил стараясь сдержать себя, так как мне ужасно хотелось подойти к ней и смазать ее королевским ударом в то место, где ей будет всего больнее.
  — Да, это очень мило с вашей стороны, — продолжал я, — очень смело. О'кей. Ну, а как вы хотите все разыграть? Она подумала с, минуту, потом сказала:
  — Завтра я поеду в Нейи. Сразу же доберусь до Армин Лодж и скажу тому, кто там окажется: я миссис Истри, и я приехала сюда по предложению Зеллары.
  Думаю, там будет какое-нибудь незначительное подставное лицо, — продолжала она. — Кто-нибудь, кто мало значит и мало знает. Но, вероятно, там есть телефон, и когда я туда приеду, они по телефону, получат дальнейшие инструкции, после чего, вероятно, направят меня куда-нибудь в другое место вместе с джеймсоновскими формулами. Получив эти инструкции, я немедленно вернусь и все вам сообщу.
  Я посмотрел на нее и улыбнулся.
  — Значит, вы думаете, что они поступят именно так? — сказал я. И передразнил ее голос:
  — Вы думаете, что они предложат вам отвезти джеймсоновские формулы в другое место и вы немедленно вернетесь ко мне и все сообщите?
  Я со злостью швырнул в угол свою шляпу, потом подошел к ее креслу и посмотрел на нее сверху вниз.
  — Значит, ты думаешь, что я классический представитель ослиной породы? Так ведь, миссис Вероломство? — сказал я. — Ты думаешь, что я продолжаю верить во всю эту чепуху, которую ты мне тут наболтала?
  Так вот, слушай: если бы я захотел высказать все, что я думаю о тебе и о твоем подлом предполагаемом брате Тони Скала и о твоем сволочном муженьке, от которого ты так стремилась отделаться, это заняло бы по меньшей мере лет четырнадцать и прекратил бы я ругаться только потому, что исчерпал бы весь запас слов.
  Она побледнела и посмотрела на меня как на страшное приведение.
  — Я ничего не понимаю, — сказала она. — Тони Скала… мой брат?.. Но это же смешно!
  — Конечно, смешно, Жоржетта, — сказал я. — Я полагаю, правильнее было бы сказать, что Тони Скала — твой любовник вот уже в течение многих лет, и он охотно делил тебя с покойным Джеком и со всеми другими парнями, которым тебе случалось приглянуться.
  А теперь заткнись и слушай меня внимательно, потому что мне надоело смотреть на твое очаровательное личико и потому что настало, наконец, время понять друг друга.
  Я получил письмо из Вашингтона. Оказывается, формула, которую я взял из сейфа Джека Истри, была фальшивая. И тебе это было отлично известно.
  Пинни Ятлин никуда не выезжал из Мехико-Сити. Пару дней назад его убили. И, по-моему, я знаю, кто дал приказ на этот счет, это твоя милая подружка Фернанда Мартинас, и я знаю, кто именно его убил — это ее сестрица Зеллара, и ты об этом, разумеется, прекрасно знала.
  Когда Джек Истри получил от Зеллары телеграмму, которую я заставил ее послать, он придумал очень хороший трюк, может быть, это ты его и придумала.
  План был хорош на все сто процентов. Тони Скала встречает меня на аэродроме и рассказывает чертову сказку, что он, мол, твой брат, а ты очень испугалась масштабов настоящего дела и хочешь немедленно выйти из игры.
  Я поверил ему. Как он был красноречив! Как ты ненавидела своего покойного мужа, который обманным путем принудил тебя выйти за него замуж… Как ты готова на все, лишь бы уйти от него, и чтобы заработать себе честную репутацию, ты готова помощь Закону…
  Я и этому поверил. Вот какой я примитивный дурак. Видишь? Я верю всему.
  И все вы, Джек, ты, Скала, хотели только выиграть время, чтобы Джек мог передать Скале подлинную джеймсоновскую формулу, после чего Скала болтался бы в Нью-Йорке до тех пор, пока я получу от Джека подлинную формулу и пришлю ее в Вашингтон.
  Вы знали, что после этого строгий контроль в таможне будет снят и Тони сможет спокойно сесть на пароход, и он сделает это на один-два дня раньше меня.
  Здесь, во Франции, он должен был встретиться с Фернандой, которая уже находится здесь, и, таким образом, у нее будут обе половины формулы — солидная база для того, чтобы начать шантажировать нас.
  И, вероятно, сейчас Фернанда сидит себе с карандашиком в руках, подсчитывает, сколько зеленых содрать с правительства Соединенных Штатов!
  Это был именно твой план выдать меня за Тони Скала и сделать вид, будто бы мы приехали сюда с половиной формулы. Ты знала, что я попрошу позвонить Зелларе и узнать, с кем ты должна будешь встретиться в Париже. И тот факт, что ты ей позвонила, явился для Зеллары сигналом, что настало время убить Ятлина.
  А потом, поскольку Ятлин убит, а Истри в тюрьме или тоже убит, вы с Фернандой поведете игру уже как вам захочется и заберете себе огромную сумму денег.
  О'кей. И ты также знала: когда мы приедем сюда, я отправлю тебя в Армин Лодж одну, чтобы кто-нибудь случайно не опознал меня, а ты воспользуешься этим обстоятельством, удерешь от меня, присоединишься к остальным и пришлешь мне издалека пламенный приветик.
  Что ж… Это был отличный план, и он удался больше, чем на 50 процентов. Фернанда получила обе части формулы.
  И теперь, вероятно, нам придется согласиться на ее условия, и, могу держать пари, денежки она запросит немалые.
  Но я скажу тебе, кое-что не произойдет ни в коем случае, можешь положиться на меня в этом случае — тебе никогда не удастся удрать.
  Я считаю, что уже подоспела надобность произвести один арест, и арестованной окажется миссис Жоржетта Истри.
  Тебя это удивляет? Да? Ты думаешь, что во Франции я бессилен? Ты надеялась, что здесь ты будешь в абсолютной безопасности? Так нет же, дорогая. Ты забыла одно обстоятельство. Какая-то часть Соединенных Штатов Америки находится здесь, в Париже. Это посольство. Как только я затащу тебя туда, ты окажешься на территории США.
  И именно сейчас я собираюсь это сделать. Ты останешься там, и много людей будут неустанно заботиться о тебе до тех пор, пока я не оформлю через Вашингтон пару обвинений, после чего тебя вышлют в Соединенные Штаты. К тому времени, как я закончу это дело, ты получишь такой чудесный приговорчик, что подумаешь, лучше бы тебе совсем не родиться на свет божий.
  Ну, как тебе это понравится, очаровательное создание? И еще одно. Можешь заткнуться и не пытаться что-нибудь сказать. Тебе не удастся ничего придумать так, с ходу, чтобы я стал слушать. Понимаешь?
  Послышался глубокий судорожный вздох. Ее глаза горели, как раскаленные угли. Если бы она была уверена, что ей удастся ускользнуть, она с радостью разорвала меня на клочки своими очаровательными наманикюренными ноготками.
  Я осмотрел комнату. Ее багаж еще не был распакован, за исключением одного чемодана, и через раскрытую дверь я увидел в спальне ее платье, перекинутое через спинку стула.
  Она все еще сидела в кресле и смотрела на меня своими огромными глазами, пытаясь высказать все, что она обо мне думала.
  — Ну-ка, давай, топай в спальню, надень свое платьице, — сказал я. — И пожалуйста, не вздумай раскрывать роот. Что бы ты ни сказала, меня уже заранее тошнит от вранья. А пока ты будешь надевать платьице, будь добра, оставь дверь раскрытой. Я больше не хочу рисковать. Ты оденешься, и мы с тобой смоемся отсюда.
  Можешь взять чемоданчик, вот этот, небольшой. Ну-ка, давай, сестренка, побыстрее шевелись.
  Она встала, пошла в спальню, сняла халат, надела платье, меховое пальто и маленькую шляпку и вышла ко мне.
  Я стоял и наблюдал, как она складывала чемоданчик. В мою сторону она даже не взглянула. Когда она запирала чемоданчик, она стояла ко мне спиной, а когда замок чемодана щелкнул и она повернулась ко мне, у нее в руке был маленький, прямо-таки детский пистолет. Вероятно, он лежал в чемоданчике.
  — Не двигайтесь, — сказала она. — Или я вас убью. Стойте на месте и поднимите руки вверх. И, пожалуйста, спокойно. Вы уже достаточно пошумели сегодня.
  Теперь она улыбалась. Вероятно, ей все это кажется отличной шуткой.
  Я стоял и смотрел на нее. Меня в этом деле столько раз обманывали, что уж, пожалуй, теперь меня ничем не удивишь.
  Если даже эта бэби сейчас мгновенно исчезнет в столбе голубого пламени, от меня никто не услышит ни звука.
  Я до того измотался, что, вероятно, не узнаю себя в зеркале для бритья.
  Она подошла к телефону. И хотя я ненавижу эту бабенку со всеми ее потрохами больше, чем я могу это выразить, я все же не мог не восхищаться ею. Она шла, держа меня на прицеле, как будто она всю жизнь только этим и занималась.
  — Говорит миссис Истри, — проворковала она по телефону. — Будьте добры, вызовите мне такси.
  Она повесила трубку. Потом подошла к стене и перерезала провода от обоих аппаратов. Подошла к двери спальни, заперла ее на ключ, ключ положила в карман. Потом подошла к двери, ведущей в коридор, и вынула из нее ключ.
  Стоя в дверях, она взглянула на меня и сказала:
  — Спокойной ночи, мистер Коушн.
  Она вышла в коридор, закрыла дверь, и я слышал, как щелкнул замок.
  Я глубоко вздохнул и снял пиджак.
  Пожалуй, мне придется повозиться с этой дверью минуты три, а то и четыре!
  В отель «Веллингтон» я добрался уже около двух часов ночи. Дежурный портье сказал мне, что вечером ко мне заходил какой-то парень, спрашивал, не остановился ли здесь мистер Скала, прибывший в Гавр на пароходе «Париж».
  Они ответили этому парню «да» и спросили, есть ли у него какоенибудь поручение для меня. Он ответил «нет, благодарю» и смылся.
  Вот такие-то дела!
  Это мне сказало все, что я хотел бы знать, и вы тоже* вероятно, догадались обо всем, ребята.
  Только один парень мог интересоваться, приехал ли я, и этим парнем был сам Тони Скала.
  Он разослал по всем отелям своих ребят, чтобы выяснить, где именно я остановился.
  
  И это подтверждает мои догадки, что Скала привез сюда джеймсоновскую половину формулы. А интересовался он моим прибытием сюда, во Францию, потому что знал, если приехал я, значит, приехала и Жоржетта, и значит, в самое ближайшее время она приедет в Армин Лодж.
  Ну что же, ему нечего беспокоиться. Скорее всего, Жоржетта сразу помчалась туда, улыбаясь во всю свою противную рожу, бросилась там в объятия своего Тони и они сейчас гогочут, как ломовые лошади, над милым Лемми Коушном, дураком № 1 мирового масштаба, над этим старикашкой, у которого чердачок что-то начал буксовать, и его может уже провести любая смазливая девчонка.
  Да, если они смеются, они имеют на это право. Будь я на их месте, я бы тоже хохотал до упаду…
  Я поднялся в свою комнату и налил себе небольшой стаканчик виски, просто так, для счастья.
  Потом я позвонил в посольство Варнею. Я передумал, сказал я, и не привезу к нему миссис Истри, как собирался это сделать раньше.
  Он сказал о'кей и что если мне безразлично, он сейчас отправится в постель. Я сказал, что сейчас мне все безразлично, по мне так любой человек может катиться ко всем чертям и играть с ними в кегли. Он ответил мне на это какой-то старой, довольно избитой остротой и повесил трубку.
  Я снял пиджак, рухнул и начал думать, какой будет следующий ход в этой игре.
  Что касается меня, остается только сидеть здесь в отеле и " ожидать, когда акционерная компания Фернанда-Зеллара-Жоржетта пришлют уведомление о размере выкупной платы за формулу. И им отлично известно, что я ничего не могу с ними поделать. Я даже не знаю, где они находятся и, ввиду деликатности дела, никогда не решусь обратиться к французским властям за помощью.
  Ну что ж, если они пришлют мне письмо, в нем ведь должен быть обратный адрес. Правда? Должны же они указать адрес, по которому высылать им деньги.
  Но даже если мне станет известно, где они находятся, что я могу сделать?
  Я ведь не могу ворваться к ним, открыть пальбу и вообще поднимать шум и гам без того, чтобы французские парни не узнали о формуле газа, а этого как раз я не имею права никому рассказывать.
  Да, сомнений никаких нет. Эти бабенки одержали надо мной верх. У них на руках пять тузов. И если я начну за ними гоняться, захочу наделать им неприятностей, они сразу расскажут о формуле другому государству и они отлично знают, что я никогда на это не пойду.
  У меня такое состояние, что если бы кто-нибудь подсказал мне, что сейчас нужно делать, я бы наградил его бриллиантовой медалью.
  Я налил еще стакан виски и решил больше ни о чем не думать. И только я принял такое решение, зазвонил телефон. Это был Сай Хинкс.
  — Эй, дружище, — сказал он. — Ты просил меня не спускать глаз с твоей подружки миссис Жоржетты Истри. Так вот разреши сообщить тебе, что мы ведем наблюдение за ней с присущей нам точностью.
  Час назад эта дамочка вышла из отеля «Гран Клермон», села в такси и поехала в Нейи. Там у меня уже работают четыре парня по сбору информации относительно Армин Лодж, которую ты у меня просил.
  Примерно за полчаса до прибытия этой дамочки в Армин Лодж туда приехал один парень на канадском бьюике. Он оставил машину у входной двери и отпер дверь ключом, который был у него в кармане.
  Мой парень спрятался в кустарник против входной двери, и он уверяет, что до приезда этого типа в бьюике в доме никого не было. Понял?
  Так вот. Примерно через полчаса прикатила на такси миссис Истри. Она расплатилась с шофером такси у главных ворот Армин Лодж, и мой парень, который следил за ней от самого Клермон-отеля, припрятал где-то машину и решил попробовать, не удастся ли ему что-нибудь увидеть или услышать.
  Он слышал, как дама сказала шоферу такси несколько слов по-французски, у нее были только американские деньги, но они быстро этот вопрос уладили и она пошла по автомобильной дорожке к входной двери.
  Когда она прошла примерно с полдороги, мой парень скользнул в ворота и последовал за ней.
  Но ничего интересного ему узнать не удалось. Она подошла к входной двери, позвонила, кто-то открыл и она вошла. В холле было темно, поэтому он не мог видеть, кто именно открыл дверь.
  Через некоторое время девчонка вышла вместе с парнем, приехавшим на бьюике, села в машину и парень повел машину к заднему входу в дом.
  Вот все, что я могу тебе пока рассказать. Может быть, утром что-нибудь добавлю.
  — Можешь бросить это дело, — оказал я ему. — Мне больше не нужна информация об Армин Лодж. Я и так о них знаю больше чем достаточно. Откуда ты говоришь?
  Из дома, сказал он. Я велел ему повесить трубку и немного подождать, может быть, я ему еще раз позвоню, потому что где-то под самой макушкой у меня рождалась идейка.
  Я закурил и опять лег. Думаю, что я на 100 процентов прав в своих последних догадках. Парень, который приехал в Армин Лодж на бьюике, был Тони Скала и поехал он туда, чтобы прихватить с собой Жоржетту.
  И, может быть, я в последний раз слышал об этой бэби. Очень жаль, я бы с радостью отдал годовую зарплату, чтобы посадить эту дамочку с глазами-звездами и с самой изящной фигуркой на свете, эту чертову ведьму, так ее и так, за железную решетку. Эта очаровательная бэби произвела на меня такое же впечатление, так же запала мне в душу, как красотка из шоу с раздеванием на деревенского парня, впервые попавшего в городской театр. Разница только в том, что деревенскому парню иногда кое-что перепадает от таких красоток.
  Скоро уже четыре часа утра, а я все лежу и думаю. Но так ничего и не придумал. Кажется, мне остается только послать через посольство телеграмму директору ФБР и признаться ему, что я полностью сдаюсь, не знаю, что делать и прошу указаний.
  Но уверен, указание было бы таким: сидеть и ждать, когда акционерное общество Фернанда-Жоржетта назовет сумму за формулу Джеймсона-Грирсона, и укажут, в каком, именно месте они хотели бы получить эти деньги — в Китае или в Сиаме.
  И, вероятно, эти бабенки захотят сначала получить деньги, а тогда у нас не будет никаких гарантий, что они нам после этого все-таки отдадут формулы.
  Воображаю, какую жизнь закрутят эти бэби, получив наши деньги. Им надо будет только годика два-три держаться подальше от Америки, пока все забудется. А потом они уж тряхнут кошелечком, накупят себе столько меховых пальто и роскошных туалетов, что и в двенадцати универмагах столько не найдется.
  Ох, ребята, что бы я сейчас сделал с этими красотками. Я со злостью опустил ноги с постели и закурил сигарету.
  Обычно мой девиз: «Когда сомневаешься, не делай», но в данном случае мне хочется рявкнуть: «Когда сомневаешься, сделай».
  Я позвонил Саю.
  — Слушай, Сай, — сказал я. — Может быть, ты знаешь несколько парней, занимавшихся разными темными делами, а теперь скрывающихся в этом городе? Надеюсь, ты понимаешь, что мне нужно. Какие-нибудь американские парни, которые, по причинам, лучше всего известным им самим, не собираются возвращаться в США. Знаешь таких парней? А?
  — Еще бы, — сказал он. — Здесь есть несколько мальчиков, сбежавших из США, чтобы не привлекаться за убийство, двое банковских грабителей, несколько многоженцев и вступивших в фиктивные браки из-за денег, с полдюжины отличных фальшивомонетчиков и разных мошенников и еще несколько миллионов никчемных ребят, способных украсть последний грош с тарелки нищего.
  — Отлично, — сказал я. — Так вот, Сай, я знаю, что ты хороший парень и когда захочешь, можешь держать свой люк закрытым.
  — Безусловно, — сказал он. — У меня, как в могиле. — Приятель, если бы ты знал, с какими вещами мне приходится сталкиваться, и я даже во сне ни словом не обмолвился о них.
  — О'кей, — сказал я. — Так вот что: одевай-ка шляпу и быстро мотай ко мне. Нам с тобой предстоит очень сложное дело.
  Он сказал «отлично», и что, может быть, как-нибудь в будущем году ему, наконец, удастся выспаться.
  Я подошел к столу и налил небольшой стаканчик. Я вспомнил Жоржетту, у меня перед глазами стояла ее улыбающаяся рожа, когда она наставила на меня свой пистолетик.
  — О'кей, деточка моя, — сказал я. — Может быть, я с тобой еще не все решил.
  ГЛАВА 12
  Сай Хинкс ушел от меня около семи часов. Мы с ним отлично поговорили. Я рассказал ровно столько, сколько считал нужным для выполнения моих планов.
  Я подумал, если в этом деле было столько неожиданных забавных ходов, то почему бы мне не учудить еще одну хохму? Во всяком случае, терять нам нечего.
  Я принял теплый душ и завалился спать. Я ужасно устал, но ровно в десять часов встал, принарядился, отправился в посольство США и заявил им, что мистер Зетланд В. Т. Кингарри хотел бы перекинуться парой словечек с самим послом.
  Мне пришлось ждать очень недолго. И достаточно было бросить хотя бы мимолетный взгляд на нашего представителя во Франции, чтобы у меня на душе стало значительно легче, потому что физиономия у этого парня как раз такая, какая должна быть у посла. Огромный лоб, квадратный подбородок и пара проницательных глаз.
  Я все ему рассказал. Оказывается, многое ему уже известно. После того как я выехал из Нью-Йорка, наше главное управление подробно информировало его и он не особенно удивился тому, как здесь развертывались события.
  Но когда я ему рассказал о своих планах и о том, что я поручил Саю Хинксу, должен сказать, что даже он слегка приподнял брови от удивления.
  Пристально посмотрев некоторое время на пресс-папье, он, наконец, сказал:
  — Мистер Коушн, вы пользуетесь репутацией человека, который всегда добивается успеха. Я слышал также, что многие методы вашей работы бывают весьма необыкновенными.
  И хотя я не собираюсь в какой бы то ни было степени официально одобрять шаги, которые вы предприняли, в тоже время я не склонен наложить на них официальный запрет.
  Он посмотрел на меня и улыбнулся.
  — Другими словами, — сказал он, — если вы это провернете, Коушн, будет отлично. Если же нет… Он пожал плечами.
  — Вот и отлично, сэр, — перебил я. — Не смею вас больше утомлять. Я немедленно же приступаю к делу, и если вы обо мне больше ничего не услышите, что ж, будет очень печально.
  — Желаю вам удачи, — сказал он. — Я могу высказать вам свое личное мнение по поводу этого дела. Вот оно.
  Я верю, что до тех пор, пока формула Джеймсона-Грирсона будет находиться в наших руках и в руках британского правительства, она будет служить делу мира, отнюдь не агрессивным целям.
  Но вы можете себе представить, что произойдет, если эта формула попадет в руки воинственной нации. Сам факт обладания этой формулой, знание потенциальных возможностей действия джеймсоновско-грирсоновского газа, легкость, с какой Он может производиться и транспортироваться, тот факт, что этот газ является, пожалуй, единственным подлинно эффективным газом, — все это даст в руки агрессора такое оружие, при помощи которого он сможет в течение месяца поставить мир на колени.
  Еще раз желаю вам удачи. Если вам что-нибудь понадобится, кроме письма, которое я сейчас напишу, звоните Варнею, он будет все время дежурить здесь до тех пор, пока мы не услышим от вас тот или иной ответ.
  Он написал письмо, подписал, поставил посольскую печать, положил письмо в конверт и подал его мне.
  Я смылся. В такси, по пути в отель «Веллингтон» я вынул из конверта письмо и прочитал:
  "Посольство Соединенных Штатов Америки. Париж. Франция. Тому, кого это может касаться.
  Властью, данной мне как послу Соединенных Штатов Америки во Французской Республике, настоящим уполномочиваю мистера Л. Коушна, специального агента Федерального бюро расследований США, получить от меня и заплатить любому лицу или лицам, по его личному указанию, любую сумму или суммы в пределах двух миллионов долларов без требования расписки в получении этих денег". Подпись. Печать.
  Отличная работа. Кругленькая суммочка, как вы думаете? В отель я вернулся в 11 часов. Мне передали записку от Хинкса: один из его парней ожидает меня в Армин Лодж и он будет находиться в кустарнике до моего приезда.
  Я сел в другое такси и поехал в Нейи. Хоть я уговаривал себя, что все окончится замечательно, я все-таки не был вполне уверен в успехе этого дела.
  Если Хинкс справится с той работой, которую я ему поручил, и если все будет сделано шито-крыто, тогда нам остается только дожидаться весточки от акционерного общества Фернанда-Жоржетта, заплатить им деньги и надеяться, что они честно выполнят свои обязательства в нашей сделке. Только я в это никак не могу поверить. Одна мысль, что эти две красотки способны честно выполнить свои обязательства, заставляет меня буквально лопаться от смеха.
  Я расплатился с таксистом у самых ворот Армин Лодж и вошел в сад. Впереди — огромное здание, окруженное кустарником. К входной двери подходила асфальтовая автомобильная дорожка, обвивавшая здание.
  Я шел по дорожке. Через некоторое время из кустов вылез парень и сказал: «Доброе утро».
  Я сказал ему, что Сай Хинкс — мой приятель.
  Он поведал мне:
  — Армин Лодж снял и месяца два назад с полной меблировкой через нью-йоркское агентство. Авансом была внесена трехмесячная рента, кроме того, для спокойствия хозяина меблировка была застрахована.
  Дом часто посещали различные люди, но редко кто оставался дольше, чем на несколько часов. Соседи и местные торговцы утверждают, что фактически здесь никто не живет.
  В местной лавочке ничего не покупают, из города тоже ничего не доставляют и…
  — О'кей, приятель, — сказал я ему. — Ты сказал мне все, что я хотел знать. Ты сделал ключи от входной двери? Он сказал «да» и достал их из кармана. Я взял их.
  — Теперь давай мотай отсюда, — сказал я. — Я хочу побродить здесь в одиночестве.
  — Слушаюсь, сэр, — сказал он.
  Но вид у него при этом был слегка разочарованным. Может быть, он надеялся быть свидетелем по крайней мере двух убийств.
  Я потопал по автомобильной дорожке к входной двери. Подойдя совсем близко к дому, я решил осторожно обойти стороной, чтобы не стереть следов на гравии.
  Прошлая ночь была довольно влажной, и отлично были видны следы шин бьюика, как он подъехал и остановился.
  Подойдя к месту, где стояла машина, я увидел следы шагов двух людей: одни мужские копыта, а другие сделаны ножками, обутыми в туфельки на высоком каблучке, вероятно, это следы Жоржетты.
  Автомобиль постоял здесь и тронулся дальше. Следы шин привели меня к заднему входу в Армин Лодж.
  Здесь машина опять остановилась. От двери к машине вели следы — мужские, но совершенно другой формы, чем первые. Значит, так, Жоржетта и два парня уехали через задние ворота.
  Я вернулся к входной двери, отпер ее и вошел. В холле темно, воздух несколько спертый, я чиркнул зажигалку, нашел выключателе включил его и огляделся.
  Холл очень большой, отделанный дубовыми панелями, повсюду старинное оружие: классное местечко, только вот почему-то уж очень пахнет жареным луком.
  Я прошел по всем комнатам первого этажа. Все они огромные, мебель покрыта белыми чехлами от пыли. В шкафу одной из комнат нашел пустую бутылку из-под бренди, больше ничего интересного.
  Я вернулся в холл и поднялся по широкой дубовой лестнице наверх. На втором этаже тоже холл. Дверь в одну из комнат распахнута. Я вошел и зажег свет.
  Огромные шторы, мебель опять-таки в чехлах, за исключением нескольких стульев, чехлы с которых валялись тут же на полу. На столе поднос с недоеденными сандвичами, пустая бутылка из-под коннектикутского виски и два грязных стакана.
  На подоконнике кипа журналов. Один или два американских, "дин экземпляр «Курортного журнала», английский и с полдюжины французских. На обложке одного из них — фотография дамы, у которой имеется все, что положено, и она очень довольна этим.
  Я пошел к двери. По дороге наступил на какой-то твердый предмет, валявшийся под мебельным чехлом. Я приподнял край чехла и увидел там пистолет 22-го калибра. Отличная маленькая игрушка. В обойме все 10 пуль.
  Я положил оружие в карман, еще раз посмотрел вокруг. Ничего интересного — обыкновенный дом, как и всякий другой.
  Я вышел из ворот, долго слонялся, пока меня не подобрало тащившееся мимо такси. Я вернулся в отель и заказал первоклассный ленч и бутылку отличного вина.
  Да, необходимо все обдумать.
  После ленча я проспал до самого вечера. В восемь часов встал, принял горячий душ, нарядился в смокинг, который мне отгладил отельный лакей, и спустился в бар.
  Чтобы отогнать бациллы гриппа, выпил большой стакан виски, взял такси и поехал в Чарли-бар.
  В глубоком раздумье я не спускал глаз с одной дамочки, сидевшей на высоком табурете по другую сторону стойки.
  Неплохая куколка! Синий костюм так ладно сшит, будто вмазан в ее фигуру, горжетка из двух чернобурок, белые замшевые перчатки, маленькая шляпка-эгретка с бриллиантовой брошью в виде вопросительного знака и невообразимо высокие каблучки.
  На ее губах играла чуть заметная невинная и в то же время печальная улыбка. Если бы она не повторяла двойную порцию виски и не осушала бы ее с такой жадностью, как будто она последний день живет на земле, можно было подумать, что это дочь пастора, случайно заглянувшая узнать, который теперь час.
  Едва я успел закончить поверхностный осмотр, как бармен пригласил меня к телефону. «Вас вызывает мистер Хинкс».
  Аппарат находился в маленькой комнате сзади бара.
  — Слушай, — сказал Сай. — Мне пришлось чертовски потрудиться, пока я вбил разум в головы этих олухов. У меня их здесь семь человек. Вот уже пятый час я убеждаю их согласиться на мое предложение, но они ни с места. Они думают, что это какая-то ловушка, надувательство. И это неудивительно. Они обо всех судят по себе.
  — Ну, так что же дальше? — спросил я.
  — А вот что, — сказал Сай. — У меня здесь Чарльз и Антонио Грацци, ты, надеюсь, помнишь банковское дело в Оклахома-Сити в 1934 году? Потом Вилли Гил, его кузен Мартеллини — эти двое в 1937 году привлекались в Нью-Йорке за фальшивые акции, Артур Югенхаймер, Джон Пансинелли, он толькй два месяца назад вышел из тюряги и, наконец, последний по счету, но отнюдь не последний по значению Ларви Рилуотер, умнейший парень, помнишь его аферу в Ассоциации западных банков в 1932 году? С тех пор Ларви живет, как герцог. Мне почему-то казалось, что ты вел дело Ассоциации западных банков.
  — Ты чертовски прав, — сказал я. — Ну и что же из этого?
  — Им что-то не подходит мое предложение, — сказал он. — Ларви у них вроде главаря, и он никак не может поверить нам, не может понять, зачем нам все это понадобилось. Он считает, что дело пахнет жареным.
  — Может быть, мне удастся уговорить его? — спросил я.
  — О, нет, — сказал Сай. — Но вот жена Ларви сидит сейчас в Чарлибаре и приглядывается к тебе. По-моему, если тебе удастся уломать ее, тогда все они согласятся.
  Рилуотер говорит, что эта бэби еще ни разу в жизни не ошибалась ни в одном парне, и если тебе удастся уговорить ее, тогда они все согласятся.
  — О'кей, — сказал я. — Разница между парнем, который при попытке поцеловать девчонку получает за это шлепок по морде, и парнем, шествующим по жизни под непрерывный град лобзаний, заключается только в том, как показать товар лицом. Что ж, займемся этим делом. Если только, конечно, я сумею дотянуться до этой дамочки. Видел бы, какие у нее высоченные каблуки.
  — Желаю удачи, — сказал он. — Если договоритесь, приезжайте с ней вместе. А я сейчас буду поить эту банду за казенный счет до тех пор, пока ты не приедешь сюда с ней или без нее.
  Я сказал «до свидания» и повесил трубку. Когда я заглянул через стеклянные двери в бар, моя красотка заказывала двойной мартини и сигареты.
  Я подошел к ней и снял шляпу.
  — Миссис Рилуотер, — сказал я:
  — Я до того счастлив познакомиться с вами, что вы не представляете себе. Когда я сейчас услышал, что вы — это вы, я был чрезвычайно рад, потому что последние пять минут я буквально пожирал глазами ваши ножки, от чего мое кровяное давление чуть не превысило положенный предел. Разрешите мне угостить вас?
  Она осмотрела меня с головы до ног.
  — Ах, это вы, мистер Коушн? — сказала она. — Что же, мне давно хотелось познакомиться с вами. Я просто жаждала увидеть грозу всех уважающих себя гангстеров. Конечно, на территории США, — добавила она со значением, но мило. — И, конечно, вы не можете быть опасным в этой стране. Без особых на то документов, выданных правительством Франции.
  — А, забудьте такие мелочи, детка, — сказал я. — Я ведь отнюдь не опасен для таких парней, как ваши друзья. Я могу представлять опасность только лично для вас, в случае, если вашего Ларви привяжут где-нибудь в подземелье Китая и он не сможет помешать мне приволокнуться за его очаровательной женой, а она до того хороша, что я готов отдать за нее свою двухгодовую зарплату, большой палец правой ноги и еще в придачу старый граммофон фирмы Роберт Ли.
  И добавил более серьезным тоном.
  — Бэби, — сказал я. — Я любовался здесь многими женщинами. Надо сказать, что француженки очень хорошенькие. Но когда я сегодня вошел в эту хату и увидел вас, у меня сердце дважды конвульсивно стукнуло и приостановилось на целую минуту. Вам когда-нибудь говорили, до чего вы хороши, когда сидите вот так на высоком табурете, в баре?
  Ее глаза заблестели. Кажется, я выбрал правильный путь к этой девчонке.
  — Нет, малыш, — сказала она. — Никто не говорил. Ну-ка, скажи мне.
  Я сказал. Когда она кончила смеяться, я подхватил наши стаканы, и мы пошли за маленький столик в укромном уголочке, чтобы можно было спокойно поговорить.
  — Слушай, любовь моя, — сказал я. — Не стоит попусту терять время на всякие там подходы. Давай перейдем сразу к делу.
  Я дал ей прикурить.
  — Чарли и Антони Грацци ограбили банк в Оклахоме, — сказал я ей. — Они отлично это сделали. Удрали сюда с двадцатью тысячами в кармане и не оставили никаких улик. До тех пор, пока они здесь, они в абсолютной безопасности. Если они вернутся, их немедленно засадят, поводов для этого найдется сколько угодно.
  Такое же чистое похищение у Вилли Гила и его кузена. Югенхаймера разыскивают, правда, не по столь крупному делу, так что вряд ли будут просить у французского правительства его выдачи. Нет ничего серьезного и на Панзинелли.
  Я минутку помолчал. Я видел, как у нее затрепетали ресницы. Она ждала, когда я заговорю о Ларви.
  — У Ларви дела плохи, — сказал я. — Я вел дело Ассоциации западных банков. Такие аферы в юрисдикции федеральных властей. В то время у нас было недостаточно оснований приписать это дело ему.
  Я помолчал еще минуту, а потом начал заливать историю, которую только что выдумал.
  — Три недели назад, — заливал я, — Сален Джеймс, который с Ларви участвовал в этом деле, попал в тюрьму. Ему хотели приписать заодно и дело банковской ассоциации. Он ужасно испугался, это грозило ему двадцатью годами тюрьмы.
  Он заговорил. Он наговорил достаточно, чтобы Ларви получил по крайней мере лет 50 каторги по четырем различным делам.
  Я снова помолчал, нарочно долго возился с прикуриванием сигареты, чтобы мои слова хорошенько дошли до ее сознания.
  — Я считаю, что Ларви может повлиять на остальных ребят, — сказал я, — так же, как и ты можешь повлиять на самого Ларви.
  Сейчас я сделаю тебе предложение, и это вполне серьезно. Не веришь? Взгляни в мои честные красивые глаза.
  Ларви и все ребята осуждены на вечное изгнание. Ни один из них не может вернуться на родину, не боясь, что вдруг из-под земли вынырнет коп и загребет их. Но рано или поздно у них появится охота вернуться на родину. Они рискнут и попадут в тюрьму. Ты отлично знаешь, что я говорю правду. Так всегда бывает. Им никогда не удастся уйти от наказания.
  О'кей. Если ты уговоришь этих парней помочь мне, я обещаю тебе навеки вечные отложить исполнение приговоров на основании особых услуг, оказанных ими федеральному правительству. Так будет, если они согласятся помочь мне. Если нет, то я, конечно, не буду возиться с остальными парнями, но могу тебя заверить, я выхлопочу выдачу Ларви. Учитывая новые показания, он пробудет на каторге до той поры, когда ты будешь играть в кегли со своими правнучками. Поняла?
  — Поняла.
  Она сурово посмотрела на меня.
  — Слушай, мне говорили, что ты прямой, честный парень, хотя ты и федеральный шпик.
  О'кей. Так вот, я заставлю Ларви и его ребят помочь тебе. Как я это сделаю, никого не касается. Надеюсь, все выйдет хорошо.
  Она уткнулась в чернобурки и встала.
  — Но если ты обманешь Ларви, — продолжала она, улыбаясь довольно мило, — если он согласится тебе помочь, а ты предашь его, я сама лично, собственными руками пристрелю тебя, и это верно так же, как то, что мое имя Джуанелла, и я сделаю это, даже если меня за это поджарят на стуле. Понял?
  Я улыбнулся ей и протянул руку.
  — Понял, — сказал я.
  — А сейчас я выпью еще один мартини на дорожку, — сказала она.
  Я вернулся к стойке, заказал два мартини.
  — Смотри только, веди себя пристойно в такси. Потому что, хотя за мной есть кое-какие грешки, я всегда храню верность Ларви… Ну, скажем, почти всегда… Хотя мне страшно любопытно, как это обниматься с коном в такси. А я, между прочим, слышала, что у тебя отличная техника в этом деле.
  — Ах, не обращай внимания, золотко, — сказал я. — Все всё врут. Я из тех парней, которые с большим уважением относятся к женщинам. А моим успехам у дам я обязан тем, что от корки до корки прошел заочный курс «Как научиться читать мысли возлюбленной» и, кроме того, бифштекс всегда ем без лука.
  А когда я бываю в обществе такой красотки, как ты, я немного нервничаю.
  — Оно и видно, — сказала она. — Бедняжка, весь дрожишь! Но мне очень хочется вернуться в Нью-Йорк и чтобы Ларви помог тебе, а потому мне нельзя заявиться перед ребятами с видом «Свобода для всех», а то Ларви бог знает что подумает.
  — Не беспокойся, Джуанелла, — сказал я. — Подобная мысль даже не приходит мне в голову. Уверяю тебя, когда в Париже по ночам езжу в такси с такими красотками, как ты, я всегда сижу скрестив пальцы.
  — Догадываюсь, — довольно печально ответила она. — Вот чего я и боюсь.
  Мы вернулись в отель «Веллингтон» без четверти одиннадцать. Сай Хинкс в восторге от самого себя и от того, что ему удалось заставить ребят выполнить мой план.
  Он ломал голову, как ему удастся все организовать. Я посоветовал ему обратиться утром к Варнею в посольство, может быть, у него найдется пара предложений о путях и способах выполнения нашего плана.
  Когда мы проходили мимо конторки портье, он помахал нам рукой. Я подошел, и он закатил интересную речугу с ужасно смешным акцентом. Я слушал с широко открытыми глазами.
  — Сегодня вечером, мсье, — говорил он, — сюда приходил какой-то человек и спрашивал мсье Тони Скала. Он сказал, что у него есть какое-то поручение для мсье Скала.
  Мы сказали ему, что вас сейчас дома нет и нам неизвестно, когда вы вернетесь. Мы предложили ему оставить записку. Он сказал, нет. Он снова придет к вам после полуночи, поговорить с вами.
  Я спросил его, что это за парень? Он не знает, известно только, что шофер грузовика. Он каждую ночь привозит фрукты и овощи на рынок. Он сказал, что непременно придет в отель «Веллингтон», как только разгрузит свой лук и прочую ерундовину.
  Я сказал о'кей. Как только он придет, пошлите его немедленно ко мне наверх.
  Я пригласил Сая к себе в номер выпить по маленькой, и мы проболтали примерно час. Болтали мы о предприятии Ларви Рилуотера и о том, смогут ли эти ребята достаточно быстро справиться с работой.
  В самый разгар нашей беседы к нам ввалился портье и этот овощной парень.
  Отослав клерка, я предложил луковому парню выпить. Это славный, неотесанный деревенский парень, с приветливой улыбкой на широкой роже. Ему примерно 35 лет, и виски он глотает, как воду. Осушив стаканчик, он начал деятельно вертеть в руках свою кепчонку и через некоторое время извлек оттуда кусочек голубой бумаги. Протянул его мне с широчайшей улыбкой и начал что-то быстро-быстро болтать на своем непонятном языке, можно было подумать; что он сошел с ума.
  Я посмотрел на бумажку. Уголок, вырезанный не то из обложки журнала, не то еще откуда-то. С одной стороны бумажка красивого голубого цвета, с другой — внутренней — белая.
  На белой стороне довольно неразбочиво, как будто парень, который писал эти слова, ужасно нервничал, была написана по-французски какая-то чепуха.
  Я разобрал только: «Мсье Тони Скала, Отель „Веллингтон“, Париж».
  Я передал бумажку Саю и попросил француза хоть на минуту помолчать, а он все еще что-то болтал.
  — Интересная штука, — сказал Сай, — рассматривая уголок. — Написано карандашом с очень мягким грифелем. — Сай не удержался от того, чтобы не блеснуть своими шерлок-холмсовскими умозаключениями. — В записке говорится следующее: «Если кто-нибудь, кто найдет эту записку, отнесет ее мсье Тони Скала в отель „Веллингтон“, Париж, он получит за это 250 франков».
  Я велел Саю переспросить подробнее лукового парня, где он нашел эту записку и вообще, что ему еще известно.
  Сай начал рубить по-французски со скоростью не меньше сорока миль в час, потом к нему присоединился и луковый парень, и через минуту у меня в номере завязалась весьма жаркая словесная схватка с барьером раскатистых удвоенных согласных.
  Через пять минут оба сразу заткнулись.
  — Вот что он говорит, — сказал мне Сай. — Сегодня вечером около десяти часов он выехал из дома и сделал первую остановку в Брионне, где забрал картошку. Как только он выехал из Брионна, то есть примерно без четверти одиннадцать, на главном шоссе, ведущем к Парижу, мимо него промчалась огромная машина.
  Машина бешено пожирала километры, как будто за нею гнался сам черт. Парню едва удалось вывернуть свою машину на правую обочину, а то бы они столкнулись. Он остановил машину, высунулся из окна и бросил бешеным туристам пару теплых слов.
  И вдруг он увидел, что из окна машины выбросили какую-то бумажку, которая, покрутившись, упала на шоссе. Он решил, что ребята бросили ему десятифранковую ассигнацию за испуг. Он вылез из машины и подобрал вот эту записку.
  Он пришел сюда и спросил, нет ли здесь мистера Скала, ему сказали, что есть, и тогда он решил, что у него есть шанс получить несколько франков. Он, конечно, считает, что о 250 франках не может быть и речи, это слишком большая сумма, кто-то просто пошутил, но несколько франков он бы не возражал получить. Что ему сказать?
  Я повертел бумажку в руках. Внимательно посмотрел на синюю сторону. Интересный оттенок, где-то я недавно видел такой колер.
  И я вспомнил. Эта мысль ударила по башке, как кирпич, упавший с крыши. Я достал бумажник.
  — Слушай, Сай, дай этому парню 250 франков. Скажи ему, что он очень хороший человек и пускай он отсюда поскорее убирается.
  Луковый дружок исчез. Я сидел и смотрел на кусочек бумажки.
  — Ну, я бы сказал, что это слишком шикарная сумма для маленького клочка бумажки, — сказал Сай. Я улыбнулся.
  — Слушай, Сай, — сказал я. — Ну-ка, пошевели мозгами. Посмотри каким почерком написано это письмо. Видишь? И это не потому, что оно было написано в быстро идущей машине. В этом случае буквы были бы более аккуратными. А такие буквы получились потому, что тот, кто писал, — он не просто писал его в быстро идущей машине, а ещё и под пледом. Понимаешь?
  У него руки были под пледом и он хотел написать эту записку так, чтобы другие ребята, находившиеся в машине, не увидели этого.
  Дальше. Письмо не окончено. Дама, которая его писала, хотела еще что-то сказать, но ей это не удалось. Она успела только сказать: «Если нашедший эту записку отнесет ее к Тони Скала в отель „Веллингтон“, Париж, он получит 250 франков».
  Потом она хотела написать еще что-то, но не получилось. Когда их машина чуть не столкнулась с грузовиком этого лукового парня, возможно, плед соскочил с ее рук или еще что-нибудь там произошло, и все, что ей удалось сделать, это оборвать уголок и бросить его в окно, пока другие ребята ничего не увидели.
  — Что ж, это звучит весьма правдоподобно, — согласился он. — Но откуда ты знаешь, что записку писала женщина? Кажется, ты этой бумажке придаешь очень большое значение.
  — Ты чертовски прав, бэби, — сказал я ему. — А поэтому иди скорее и пригони сюда свою машину. Я покажу тебе кое-что интересное.
  Мы поехали в Армин Лодж. Там вышли из машины и пошли к двери. Крутом тихо и темно. Я отпер дверь ключом, который мне передал парень Хинкса, и мы вошли.
  Сай держал наготове револьвер на случай, если в доме кто-нибудь окажется. Но кругом было пусто. Мы поднялись в комнату на втором этаже, ту самую, где я видел на столе сандвичи и пустые стаканы и где я нашел пистолет.
  Я включил свет, подошел к окну и взял кипу журналов. Выбрал из нее тот самый, с дамочкой на обложке.
  — Посмотри сюда, Сай, — сказал я. — Видишь, тот же оттенок. Значит, этот кусочек оторван от обложки другого экземпляра, из того, что был в машине.
  Теперь скажи мне, Сай, — продолжал я. — Посмотри внимательно на эти журналы. Все они американские, за исключением одного, английского, журнал «Искусство» — единственный французский журнал. Это значит, что парень, живущий в этом доме, не знал французского языка, он читал только по-английски.
  О'кей. Тогда зачем же у него был этот журнал, а другой такой же был в машине у них?
  — Не знаю, Шерлок, — признался он. — Скажи сам.
  Я начал перелистывать журнал «Искусство». Ясно, что тот, кто листал этот журнал, абсолютно не интересовался первыми страницами. Они даже не разрезаны.
  Я проверил последние страницы. Ага. Вот оно. В одной из последних страниц был вырван уголок. Это была страница с рекламой, и около одного из мелких объявлений стояла маленькая точечка, сделанная карандашом.
  — О чем говорит эта реклама? — спросил я Сая.
  — Эта реклама фотографа-эксперта, Лемми, — сказал он. — Парня по имени Рафалло Пьеррин. Почитать его объявления, так он самый лучший в мире фотограф.
  — Где он живет? — спросил я.
  — На побережье, — сказал Сай. — Небольшое местечко недалеко от Довиля.
  Я заулыбался. Ребята, я, кажется, начинаю неплохо себя чувствовать.
  — Что это за таинственное дело? — спросил Сай. — Откуда ты знаешь, что записку писала женщина? Что вообще происходит?
  — Слушай, приятель, — сказал я. — Прошлой ночью Жоржетта Истри наставила на меня пистолет и убежала из «Гран Клермона», заперев меня в своем номере. Я тогда еще подумал, что у нее назначено свидание с настоящим Тони Скала. И я оказался прав, он ожидал ее здесь.
  О'кей. Она приехала сюда и на всякий случай прихватила с собой пистолет. Она себя чувствовала не очень уверенно, потому что за какиенибудь полчаса до этого я ей рассказал, что кто-то убил Пинни Ятлина в Мехико-Сити. И Жоржетта подумала, не разыграют ли они и с ней такую же неожиданную штуку, поскольку она уже сослужила свою службу. Понимаешь?
  Она примчалась сюда, звонит в дверь и держит в руке пистолет. Она уверена, что таким образом она сумеет защитить себя.
  Дверь открыл Тони Скала. Он начинает заливать ей всякие сказки, хочет успокоить ее, но она не выпускает пистолета из рук.
  Тогда он проводит ее в эту комнату и входит сюда сам. Она стоит в дверях с пистолетом в руках и собирается задать ему несколько вопросов.
  Но чего она не знает, это то, что в доме, кроме Тони, находится еще один парень. Сегодня утром я видел его следы около заднего входа в дом. И я видел также следы машины, когда Тони заезжал за ним сюда.
  Когда она стояла в дверях, другой парень тихонько подкрался и выбил у нее из рук пистолет. Я нашел его сегодня утром вот здесь, под чехлами.
  О'кей. Тони ведет ее вниз и сажает в машину. Другой парень идет за ними, гасит везде свет, запирает входную дверь и выходит через заднюю дверь. Эту дверь он запирает снаружи и ждет, когда Тони подъедет за ним на машине.
  О'кей. Итак, Тони снова соединился с членами своей банды. Но Жоржетта немного испугалась. Она думает, как бы ее не убили, подобно Ятлину и Педро Домингуэсу.
  Поэтому она решила на клочке бумаги, вырванном из журнала, написать мне записку, но дописать до конца она не успела, и выбросила в окно машины. Понял?
  — Понял, — сказал он. — А что относительно рекламы фотографа? Какое он имеет отношение ко всему этому? Я встал.
  — Сай, — сказал я ему. — Кажется, я сейчас могу зацепить эту банду. Во всяком случае, надежды у меня большие. Может быть, я их всех сейчас поймаю.
  Они искали фотографа и, очевидно, выбрали этого парня Пьеррина, потому что о" живет именно в том месте, где им надо.
  Я закурил сигарету и угостил Сая.
  — Теперь слушай, дружище, — сказал я. — Вот сейчас у тебя начинается настоящая работа. Ты будешь действовать с такой быстротой, что сам себе удивишься.
  — Что ж, о'кей, — сказал Сай. — Может быть, так примерно, в 1946 году я все-таки высплюсь.
  — Ну, за работу, — сказал я ему. — Остановись у первой попавшейся телефонной будки. Мне надо поговорить с посольством.
  Хочу вытащить из постели Варнея. Мы с ним немного поболтаем, а потом поедем с тобой в город. Согласен?
  ГЛАВА 13
  ДИНАМИТ
  Я проснулся в 12 часов. Отличное утро. Ярко светит холодное зимнее солнце, и, выглянув в окно, я залюбовался идущими по бульвару дамочками. Они шли раскачивающейся походкой, какой обычно ходят хорошенькие женщины, когда уверены, что их косметика вполне гармонирует с воротником из чернобурки.
  Я попросил принести кофе, опять улегся в постель и начал думать обо всем вообще и о том, как в ближайшем будущем развернется данное дело.
  Когда-то одна голубоглазая красотка, с которой мне пришлось встретиться в Тулсе, сказала: очень часто именно в тот момент, когда парню кажется, что весь мир вот-вот обрушится ему на котелок, как раз происходит нечто такое, что помогает парню удержаться на ногах.
  Она уверяла, что ей в жизни неоднократно приходилось убеждаться в правильности этих слов. Всегда в любых условиях она не теряла надежду, и все в конце концов утрясалось.
  После такой речи она обожгла меня взглядом, бросилась мне на шею и наглядно продемонстрировала, каким образом Екатерина Великая применила полунельсен в отношении юного гвардейского офицера, который вертелся около нее в надежде стать генералом.
  И как раз в тот момент вошел парень, оказавшийся ее мужем. Увидев нас в такой позе, он выхватил револьвер, и тут началась, такая пальба, какая обычно бывает ночью в дни фиесты в Сан Антонио.
  Все это снова навело меня на мысль о Жоржетте. Она была в деле, а дело вон как повернулось. Ну что, девочка, нравится?
  Она была страшно удивлена, услышав от меня об убийстве Ятлина. Но тогда ее занимала только одна мысль: ей хотелось поскорее отделаться от меня, удрать и присоединиться к остальной банде.
  А когда она уже была в такси по пути в Армин Лодж к незабвенному Тони Скала, на нее вдруг нашло просветление, и она посмотрела на все происходящее с совершенно иной точки зрения.
  Она поняла, ребята из шайки Тони Скала отнюдь не те мальчики, которые согласятся безропотно нести мертвый груз, даже если у груза такая очаровательная внешность. Если эти парни пошли на убийство Педро Домингуэса и Ятлина, то нет никаких причин, по которым они не могут проделать тоже самое и с ней. Они могут или убить ее, или отделаться от нее каким-нибудь не особо вежливым способом, каким обычно гангстеры отделываются от надоевших им девчонок.
  Или, может быть, Скала имеет на нее виды?
  Может быть, Жоржетта все поняла. О чем думает Тони? Джек Истри (которого я так кстати пристрелил) с дороги убран, так же как и Пинни Ятлин, которого, я уверен, убила Зеллара по приказу своей сестрицы, — так что Тони Скала считает себя теперь хозяином положения. И в самом ближайшем будущем чудовищно разбогатеет, поскольку полученные формулы стоят больших денег, которые он разделит пополам с Фернандой. Я абсолютно уверен, что остальные члены шайки ни гроша от них не получат.
  Не могла она не понять этого, и поехала в Нейи, чтобы откровенно высказать все в глаза Тони. Только она не учла, что в доме был еще один парень, который подкрался к ней и вышиб у нее из рук пистолет.
  Держу пари, чувствует она сейчас себя неважно. Интересно, что она хотела сообщить мне в той записке? Очень интересно!
  Все это лишний раз показывает, ребята: даже самые лживые и хитрые девчонки иногда слишком переоценивают свои силы.
  И знаете, мне как-то немного жаль Жоржетту. Я чувствую, она сейчас попала в беду, и мне ее жаль, несмотря на ее вероломство.
  Пришел Сай Хинкс. Мы с ним позавтракали. Сай рассказал, что получил от Варнея поддержку на все 100 процентов. Варней примет Джуанеллу Рилуотер и обо всем с ней договорится.
  Еще ему удалось получить разрешение на установку кое-каких станочков, нужных Рилуотеру для работы.
  Выходит, эта часть плана идет отлично. Сай никогда в жизни не мог представить, чтобы сотрудник посольства США обсуждал какие бы то ни было дела с девчонкой, подобной Джуанелле, но в наши дни всего можно ожидать. Он и сам не знал, насколько был прав, произнося эти слова. Во всяком случае, Варней и Джуанелла смогут взаимно кое чему друг друга поучить, если только она не решит испытать влияние своих чар.
  После завтрака Сай вызвал машину, и мы поехали. Я многого жду от предстоящего свидания с фотографом. Если удастся мой план, я смогу ударить очаровательную Фернанду Мартинас и всю банду головорезов по самому больному месту.
  Пять часов. Очаровательное курортное место с нарядной набережной и довольно симпатичными домиками. Здесь герои добропорядочных романов проводят уик-энды, и все такие милые, добрые и честные, что полностью отпадает всякая нужда в людях моей профессии.
  Я разыскал Рафалло Пьеррина по адресу, указанному в рекламе. Он был дома. Довольно пожилой тип, седовласый, с огромными голубыми глазами и в синем берете.
  На вид довольно умный, а по-английски разговаривает гораздо лучше, чем Сай по-французски.
  Я сразу перешел к делу. Я понимаю, сказал я, что он занимается своим делом не просто для укрепления здоровья, и та сумма, которую он надеялся получить за некую предложенную работу, ничто по сравнению с тем, что собираюсь заплатить я. Я помахал двумя тысячефранковыми бумажками, и глаза старика засверкали.
  — Мсье, — сказал он. — Я весь к вашим услугам. Я, конечно, фотограф, так сказать, художник, но я надеюсь, что я также и деловой человек.
  Я сказал о'кей. И просто так, для подбодрения старика, сунул ему в руку 500 франков. После чего попросил без всяких трюков и уверток рассказать мне все, что ему известно, причем порекомендовал быть максимально внимательным и не упустить ни одной детали.
  Он закурил сигарету и начал.
  По соответствующему контракту в течение последних двух лет журнал «Искусство» ежемесячно помещает его рекламу. Четыре дня назад он получил письмо от какого-то гражданина из Трувиля. Парень, назвавшийся Ансельмо Делада, спрашивал, не сможет ли он выполнить специальный заказ по фотографированию документов. Если да, он согласен заплатить крупную сумму денег. В случае согласия, Пьеррин должен взять с собой все необходимое: пластинки, проявитель, приспособления для печатания и т. д. с тем, чтобы он смог одним махом выполнить всю работу от фотографирования до изготовления снимков.
  Далее в письме говорилось: в случае согласия, Пьеррин должен находиться в полной готовности, с упакованными аппаратами и прочими материалами, с тем, чтобы ровно через час после получения соответствующего указания он выехал на место, которое будет дополнительно указано.
  Если Пьеррин согласен выполнить эту работу, он должен назвать свою сумму и послать письмо «до востребования» на имя Ансельмо Делада, Трувиль.
  Пьеррин сказал, что эта работа представляется ему чрезвычайно выгодной и поэтому он написал письмо и сказал о'кей, он согласен ее выполнить, но что его аппараты и прочее оборудование слишком громоздки и потребуется специальный транспорт. Он запросил за работу тысячу франков и за каждую фотокопию еще по сто франков.
  Пьеррин отправил свое письмо. Делада, очевидно, буквально дожидался его на пороге почтовой кареты в Трувиле, так как через два часа после отправления письма к Пьеррину в студию заявился парень, назвавший себя Ансельмо.
  Все о'кей, сказал он фотографу, он согласен заплатить
  Требуемую сумму, и если Пьеррин отлично выполнит свою работу, он еще накинет тысячу франков, просто так, на счастье. Пьеррину нечего ломать голову относительно перевозки, он пришлет машину и пару ребят, которые позаботятся о погрузке камер и прочего.
  Тогда Пьеррин забросал парня вопросами относительно условий освещения, вольтажа электросети и прочих мелочей, но Делада сказал, ему нечего беспокоиться о деталях, все будет надлежащим образом обеспечено, и когда Пьеррин приедет на место, он найдет там все что надо.
  Делада дал 200 франков задатка, сказал, что фотографа своевременно предупредят и записал номер телефона Пьеррина.
  О'кей. Сегодня примерно в десять часов утра Делада позвонил по телефону и сказал, что Пьеррин должен быть готовым завтра вечером в 11.30, к нему приедут ребята с грузовиком и трайлером, погрузят все оборудование и отвезут его вместе с самим Пьеррином к месту работы.
  Делада предупредил: работы будет очень много, придется прободрствовать всю ночь и Пьеррин вернется домой часов в одиннадцать на следующий день.
  Пьеррин сказал о'кей, это его вполне устраивает.
  Вот такие-то дела!
  Все происходит так, как я предполагал. Если мне повезет, я, кажется, на сей раз окончательно разделаюсь с этой бандой.
  Могу прозакладывать свой последний доллар, что Делада
  — это не кто иной, как сам Тони Скала, и он собирается сделать именно то, что я и предполагал.
  Я принялся за обработку Пьеррина, наплел какие-то сказки, тут же придуманные по ходу разговора, сунул ему еще 500 франков и сказал, что если он все сделает, как я его прошу, он через два дня получит еще две тысячи франков.
  Он был согласен. По тому, как сверкали его глаза, когда он принимал деньги, я понял, что он смог бы сфотографировать самого черта, если бы ему предложили гонорар.
  Я рассказал ему подробно, что он должен делать, и заставил его повторить все несколько раз до тех пор, пока не вбил основательно ему в голову все, что нужно.
  Я попросил показать студию. При осмотре я сделал пару-другую мысленных замечаний относительно кое-каких вещей, затем мы с Саем сели в машину и укатили. Меня призывал Париж!
  Когда я вернулся в отель «Веллингтон», мы устроили с Саем Хинксом небольшое совещание. Я уже говорил вам, ребята, что Сай очень умный парень, но я хотел быть абсолютно уверенным, что он совершенно точно представляет себе, как пойдет дело, потому что малейшая оплошность с его стороны может грозить мне чрезвычайно серьезными последствиями. Так что я изрядно потрудился над Саем.
  Потом я позвонил Варнею в посольство и предупредил: сейчас к нему приедет Сай, пусть он вручит ему 20 тысяч франков, а также пусть сведет его с морским атташе, чтобы Сай смог у него получить информацию по кое-каким вопросам-.
  Он сказал о'кей. Он сделает все, что мне будет угодно.
  Сай ушел, а я спустился вниз, заказал себе отличный обед и выпил маленькую бутылку шампанского за свое собственное здоровье. В самом ближайшем будущем, уж точно, оно весьма и весьма пригодится. Зашел в телефонную будку и вызвал Джуанеллу Рилуотер.
  — Мне надо поговорить с тобой, детка, примерно через полчаса я буду в, баре Чарли.
  Она сказала о'кей и добавила: Ларви уже работает в подвале, как закованный в кандалы узник, и, пожалуй, сейчас она ему не понадобится.
  Когда я вошел в бар, Джуанелла уже сидела у стойки на высоком табурете.
  По дороге сюда, в такси, затягиваясь сигаретой, я просчитывал, насколько я могу доверяться Джуанелле.
  Вам отлично известно, что преступники довольно забавные существа, а их девчонки и того забавнее. От них всего можно ожидать.
  Настоящий преступник, так сказать, эксперт-преступник, будь то взломщик или мошенник, всегда несколько свысока смотрит на обыкновенных воришек, не специализировавшихся на каком-нибудь определенном виде преступления. Я знал несколько крупных специалистов — взломщиков сейфов; они никогда бы не уунизили себя общением с обычными воришками.
  И еще. Очень часто преступники оказываются своего рода патриотами. Они отнюдь не возражают обокрасть своих соотечественников, или уклониться от уплаты налогов, или совершить еще какое-нибудь подобное преступление, но в девяти случаях из десяти, когда над их родиной нависает опасность национального масштаба, они часто вступают в морские отряды и берутся подорвать вражеские укрепления, и делают это они из чисто патриотических побуждений.
  Если вы мне не верите, спросите кого-нибудь знающего, и вам расскажут о батальоне апашей во Франции в период первой мировой войны, когда все до единого парижские мошенники, парни, которым грош цена, в один прекрасный день объединились в батальон и с пением Марсельезы отправились на фронт, одной рукой размахивая национальным флагом, в то время как другая рука не упускала случая почистить подвернувшиеся по пути карманы.
  И знали бы вы, как эти ребята дрались! Джуанелла приветствовала меня очаровательной улыбкой.
  — Эй, служивый, — сказала она. — Ну, что такое на сей раз? Недоволен нашей работой или просто долго не можешь находиться вдали от моей красивой фигуры? Ну-ка, закажи мне двойного вермута, а на прицеп канадское виски с шерри.
  Пока я заказывал, она не спускала с меня глаз. На ней было черное, плотно обтягивающее платье, жакет труакар и черная с белым шляпка. На руках белые лайковые перчатки с черной отделкой на манжетах, а глаза ее сияли, как звезды.
  Я уверен, если эта бабенка возьмет себя в руки, уменьшит высоту каблуков на три дюйма и заставит Ларви встать на честный путь, она очень быстро найдет себе и, естественно, ему место в жизни.
  — Как дела? — спросил я.
  — Отлично, — ответила она. — А тот парень из посольства, Варней, просто прелесть. У него есть основания скорбеть о потерянной юности. Каждый раз, когда ему представлялась возможность взглянуть на мои ножки, он впивался в них таким взглядом, как будто никогда до сих пор не видел ничего подобного.
  — А это происходит не только с ним одним, Джуанелла, — сказал я. — Вот, например, я видел на своём веку уйму ножек, но, уверяю тебя, твои ножки особые, и потребуется очень много времени, чтобы я смог рассказать, что я вообще о тебе думаю.
  Уверяю тебя, это были бы не очень приличные слова. Кстати, ты, может быть, уже догадалась, зачем я связал тебя с Варнеем? А?
  — Ну! — сказала она. — Чтобы мы ни на секунду не забывали: сейчас мы делаем настоящее дело и впервые в жизни работаем на дядю Сема.
  Она выпила вермут и принялась за виски. Выловила из стакана пальчиком вишенку и держала её в нескольких дюймах ото рта.
  Я подумал, что её губы как раз такого же цвета, как и вишенка.
  — Парни работают, как проклятые, — сказала она. — С тем оборудованием, которое достал Варней, они закончат сегодня к семи вечера. Варнею пришла отличная мысль снабдить нас комплектом стальных пластинок. — Она посмотрела на меня. — Это всё, что ты хотел знать?
  — Нет, — ответил я. — Я хочу тебя кое о чём допросить. Есть одно личное дело.
  Она опустила глазки и слегка передёрнула плечиками.
  — Что ж… — начала она. — Но мне придётся сначала всё как следует обдумать. Я уже говорила тебе, Ларви ужасно ревнивый парень. Но, может быть, поскольку ты дал ему эту работу…
  — Минуточку, — перебил я, — ты меня не правильно поняла. Да, действительно, это личное дело, но не такое личное, чтобы Ларви пришел в бешенство. Понимаешь?
  — Да, — вздохнула она. — Что ж, я знала, мне сегодня придется пережить огромное разочарование. Я видела это сегодня утром в кофейной чашечке. О'кей. Валяй, Лемми, выкладывай, что там тебя грызет?
  — Слушай, Джуанелла, — сказал я. — Ты помнишь, в 1932 году кто-то бомбой с часовым механизмом взорвал замки в подвалах 3-го фермерского банка в Уайт-Ривер? Это была отличная работа. Кто-то вложил бомбу с часовым механизмом во внешнюю обшивку подвала, и бомба взорвала замки ровно в 5 часов на другое утро. А без четверти пять кто-то поднял тревогу, что будто в тридцати милях от поселка вспыхнул пожар, и туда были высланы все пожарные машины, а также все пожарники и копы. И пока они там в недоумении топтались на месте, стараясь понять, кто это сыграл с ними такую штуку, бомба, заложенная в подвале банка, сработала, двери открылись, жулики спокойно вошли туда и забрали все наличные деньги, то есть примерно 150 тысяч долларов. Ты помнишь это?
  — Да, что-то слышала такое…
  — О'кей, — сказал я. — Хотя не было никаких доказательств приписать это дело Ларви, абсолютно всем было известно, что это дело его рук. Я лично заинтересовался этим делом, потому что я знал Ларви как первоклассного фальшивомонетчика Соединенных Штатов. Но мне никогда не приходилось слышать, чтобы он применял бомбы с часовым механизмом. И меня это очень заинтересовало. Понимаешь? Так вот, я решил заняться этим делом, выяснить, как и что тут произошло. И что же, по-твоему, выяснилось? Оказывается, месяца за три до этого прелестная, очаровательная жена Ларви, красотка по имени Джуанелла Рилуотер, с кем я имею честь разговаривать в настоящий момент, работала в главном управлении шахт Оклахомы стенографисткой главного инженера. Она работала там под именем Джейн Лоунелл около шести недель, после чего уволилась. Я полагаю, она поступила туда только для того, чтобы узнать секрет изготовления таких бомб с часовыми механизмами.
  — Очень интересно, — сказала она. — Ну и что же дальше?
  — Слушай, Джуанелла, — сказал я ей. — Вероятно, в самое ближайшее время я попаду в одну переделку, и считаю, единственный шанс для меня — это воспользоваться отлично работающейй бомбой с часовым механизмом. Но мне это нужно очень срочно. Могу дать тебе не больше трех часов.
  Она посмотрела на меня и улыбнулась.
  — Кажется, я начинаю играть в твоей жизни очень большую роль, — сказала она. — Не знаю, что бы ты делал без меня. О'кей, старина, это легко сделать. Дай только материалы, и я тебе сделаю такую бомбочку, что вполне можно будет на нее положиться, она разбудит тебя утром вовремя, только при этом разнесет половину улицы.
  — Золотко мое, — сказал я. — Что тебе надо?
  — Сделать бомбу так же легко, как испечь клубничный пирог, — сказала она. — Между прочим, я и это хорошо делаю. А сейчас прежде всего достань мне электрический хронометр. Мне нужен самый первоклассный электрический будильник. Я извлеку его из металлического футляра и приставлю на деревянную пластинку. Потом я присоединю эти часы к маленькой батарейке, просверлю дырочки в деревянной пластинке размером в 10 кв. дюймов, пропущу четыре провода от часового механизма сквозь эти дырочки, а на другом конце проводов присоединю маленькие, легко взрывающиеся ртутные капсюли, которые будут работать в качестве детонатора.
  О'кей. Потом я беру другую деревянную пластинку, просверливаю в ней ямки, каждую ямку наполняю динамитом в соответствии с тем, какой силы должен быть взрыв. Присоединяю провода от детонаторов к отверстию с динамитом так, чтобы каждая порция динамита была связана с капсюлемдетонатором. Понимаешь? Остается только спусковой механизм присоединить с одной стороны к батарее, с другой — к часовому механизму. Если я установлю механизм, скажем, на три часа, тогда, как только стрелка подойдет к цифре 3, курок механизма спустится, ударит по взрывчатке, затем толчок передается на динамит и происходит взрыв.
  Вероятно, именно так, — добавила она задумчиво, — тем парням удалось взорвать двери в подвале Уайт-Ривер именно в ту минуту, когда им это было нужно.
  — Джуанелла, — сказал я. — Ты просто прелесть, и когда-нибудь я тебя задушу в объятиях. А пока возвращайся-ка к ребятам и последи, чтобы они хорошенько работали.
  Через час я приеду к вам и пришлю самый лучший в мире хронометр и все, что тебе нужно. Варней все достанет. И ты займешься работой. А сейчас я расскажу тебе, что за взрыв мне нужен.
  — О'кей, — сказала она. — Только сначала закажи мне двойной мартини. Я заказал.
  — Всю жизнь я дружески помогаю некоторым парням, — сказала она. — Но я никогда не думала, что таким парнем может оказаться легавый из ФБР. Но, должно быть, так уж силен во мне материнский инстинкт, и не могу отказать тебе.
  Я вернулся в отель «Веллингтон», нырнул в постель, закурил и включил мозги.
  Вспоминая все детали этого дела, я теперь ясно видел, какой же я был дурак. Предположение, что Фернанда и ее шайка будут жить где-нибудь во Франции, была ошибочной с* самого начала. Я должен был сообразить — они никогда не обоснуются там, где любой может до них добраться.
  Армин Лодж просто явочная квартира, где они получают информацию, откуда они могут отдавать те или иные приказания и место явки Жоржетты.
  Но если бы я как следует поднатужил свой черепок, я бы сразу понял, что есть только одно-единственное место, где они могут чувствовать себя в полной безопасности, как в банковском сейфе, где никто не сможет добраться до них — и где они будут находиться под защитой международного закона.
  И таким местом может быть только одно: корабль на расстоянии трех миль от берега, где никто не может их тронуть, откуда они могут вести любое наступление на кого угодно, не опасаясь никаких полицейских никакой национальности.
  И мне никогда не приходила эта мысль в голову до тех пор, пока Сай Хинкс не прочитал это рекламное объявление из журнала. Тогда я понял, почему они решили нанять фотографа, проживающего на побережье.
  Совершенно ясно, этим кораблем может быть тот, на котором Ятлин собирался привезти сюда Грирсона. Смышленая девочка Фернанда сразу поняла, что игру надо вести с борта корабля, это она сейчас делает.
  Неплоха затея и с фотографом, не выдавая себя, а только указав адрес «Трувиль, до востребования». Когда Пьеррин согласился на их условия, Тони Скала явился к нему лично, чтобы обо всем подробно договориться.
  Да, умная бабенка. Ничего не скажешь!
  Я позвонил Варнею в посольство и подробно передал заказ для Джуанеллы. К этому времени я до того натренировал парня, что позвони я ему и попроси немедленно прислать мне двух слонов, он бы только тяжело вздохнул и сказал о'кей.
  В течение часа все достанет, сказал он, и пошлет Джуанелле в берлогу, где работают остальные парни.
  Я предупредил его, чтобы он как-нибудь по неосторожности не взорвал себя, пока будет выполнять это поручение. Он " сказал, постарается.
  Я принял горячий душ и только собрался завалиться в постель, как позвонил Сай Хинкс. Он обо всем договорился с морским атташе.
  — Черт тебя побери, ты абсолютно прав в отношении этого судна, — сказал он. — Это действительно небольшое грузовое судно «Мадрилена Сантаваль», зарегистрированное как испанское судно, плавает под испанским флагом.
  Оно стоит в трех с половиной милях от берега, то есть на полмили дальше положенного лимита, недалеко от Довиля. Капитан и команда — испанцы и мексиканцы — все прошли карантин. Медицинский работник был на борту и всем выдал разрешение сойти на берег. У них есть моторный катер.
  Таможенные ребята заявляют — никто из команды на берег не сходил, только капитан и два каких-то парня, предположительно, пассажиры.
  «Мадрилена» частное зафрахтованное судно. Человек, зафрахтовавший его, находится на борту. Корабельные документы в порядке, никакого груза они не привезли. Не может быть никаких сомнений, ты прав. Это то самое судно.
  — Отличная работа, Сай, — сказал я. — А другие поручения?
  — Тоже выполнил, и довольно хорошо. Большую часть работы проделал этот морской парень из посольства. Завтра ровно в пять утра я выезжаю, чтобы все организовать.
  — О'кей, — сказал я. — Когда поедешь, возьми с собой Ларви Рилуотера, братьев Грацци и Мартинелли. Эти ребята умеют здорово драться, когда нужно. Они к тому времени уже все закончат.
  Мы сговорились встретиться с ним около хаты, где работают ребята, ровно в пять часов.
  Он сказал о'кей. Может быть, я отпущу его хотя бы на часок, чтобы он немного соснул?
  Я повесил трубку и посмотрел на часы. Час ночи. Я позвонил дежурному, попросил разбудить меня через три часа и завернулся в одеяло.
  Прежде чем уснуть, я подумал: где-то я буду спать завтрашнюю ночь, если меня будут интересовать проблемы сна?
  Я встал в четыре часа утра, а в половине пятого приехал Сай Хинкс на своей машине. Мы выпили кофе и поехали к ребятам.
  Они отлично справились со своей работой. В уголке, под электрической лампой, одна-одинешенька работала Джуанелла. На ней был старенький халатике заштопанными на локтях рукавами. Она уже привинчивала футляр с бомбой.
  — Когда должен сработать механизм? — спросила она.
  Я сказал, что сегодня ночью, ровно в 12 часов.
  Она сказала о'кей и завела механизм.
  Мы занялись работой. Упаковали продукцию в огромные кожаные футляры, такие, как я видел в студии Пьеррина. А бомбочку Джуанеллы мы упаковали в особый футлярчик, в таких обычно находятся фотопластинки больших размеров.
  Начало светать. Когда мы все погрузились в машину, я сказал Саю «до свидания».
  — Ты все знаешь, — сказал я. — Доставь эти футляры Пьеррину и еще раз вдолби ему, что он должен сделать, и ради всего святого, не должно быть ни малейшей ошибки.
  Он сказал, никакой ошибки не будет.
  Он сел в машину и вместе с ним Ларви Рилуотер и те три парня, о которых говорил.
  Когда они уже готовы был и стартовать, кто-то сзади дотронулся до моего плеча. Джуанелла. Она сняла халат и оказалась в роскошном норковом манто стоимостью по меньшей мере миллион долларов.
  — Эй, слушай, красавчик, — сказала она. — Я в своей жизни всякую работу выполняла, но никогда еще не была матросом.
  Как насчет того, чтобы взять и меня на эту операцию? Уверяю тебя, я могу пользоваться оружием не хуже любого из этих парней.
  — Оставь, крошка, — сказал Ларви. — Эта игра не для детей. Мне совсем не улыбается перспектива увидеть тебя распластанной где-нибудь на полу, сплошь усеянной дырками от пуль.
  Оставайся лучше здесь да купи себе пару платьев и несколько тысяч шляпок.
  — Что же, предложение звучит заманчиво, — сказала она. — Только мне кажется, будет менее опасно, если я поеду с вами, ребята.
  Ларви посмотрел на нее, раздумывая. Потом взглянул на меня. Я понял.
  — Да, — сказал он, — ты права. Будет очень обидно, если я получу полную амнистию и устроюсь где-нибудь на работу, а ты вдруг влюбишься в какого-нибудь копа.
  — Не волнуйся, Ларви, — сказал я ему. — И не беспокойся о Джуанелле. Она будет о'кей. Он улыбнулся.
  — Я беспокоюсь не о ней, — сказал он. — Я беспокоюсь о тебе. Ты еще не знаешь Джуанеллу.
  Я смотрел вслед удалявшемуся автомобилю. Хотите верьте, хотите нет, но мне все-таки стало немного грустно.
  Я вернулся в отель и лег в постель.
  ГЛАВА 14
  Я взглянул на часы. Сейчас около десяти часов. Надеюсь, с автомобилем, который я взял напрокат, ничего не случится, он будет там, где я его оставил. Если его кто-нибудь украдет, будет весьма печально.
  Я пошел вдоль набережной. Ночь сегодня выдалась темная и моросит дождь. Я остановился и закурил.
  Вдали, в море, мерцает огонек. Интересно, что это за судно? Может быть, «Мадрилена Сантаваль»? —
  Интересно, будет ли со мной удача, когда я поднимусь на борт этой пиратской джонки? Как они меня примут: вежливо или просто всадят две свинцовые пули чуть пониже пояса, чтобы навсегда избавить меня от расстройства желудка.
  Иду вдоль набережной. Вижу белую моторную лодку с фонариком на корме. В лодке сидит парень и курит. Худощавый тип в полосатой тельняшке, на голове синий берет.
  Я крикнул этому парню. Он включил мотор, подогнал лодку к берегу и протянул мне листок бумаги.
  На нем написано: «Вот этот парень. Он, кажется, о'кей и знает, где находится судно. Сай Хинкс».
  — Слушай, приятель, — сказал я. — Ты знаешь, где находится «Мадрилена Сантаваль»?
  — Да, мсье, — кивнул он. — Все в порядке. Я вас отвезу. Пожалуйста, садитесь.
  Я вошел в лодку. В открытом море гуляли белые барашки, и вообще, насколько я мог видеть, картина была довольно мрачная, не вызывающая никакого энтузиазма.
  Я закурил еще одну сигарету. Так я сидел, низко опустив голову, затягиваясь сигаретой и ни о чем не думая. Наконец я понял, что мы прибыли.
  Парень выключил мотор, встал на ноги и крикнул:
  — "Мадрилена Сантаваль", — и дальше начал что-то кричать по-французски.
  Направо, невдалеке — нас потихоньку течением сносило к нему, — стояло большое грузовое судно. На вид хорошая морская посудина. Какой-то парень подошел с фонарем в руках к корме и начал тоже по-французски вопить моему парню.
  Я ткнул парня в бок.
  — Ты скажи им, что мистер Лемми Коушн хотел бы переброситься парой слов с сеньорой Фернандой Мартинас. К сожалению, он забыл на берегу свои визитные карточки.
  Парень опять начал кричать. Через некоторое время кто-то зажег большой фонарь на корме судна. Через борт перегнулся какой-то парень, а рядом с ним… Фернанда.
  Я встал.
  — Эй, Фернанда, — крикнул я, — как поживаешь? Мистер Коушн собирается нанести тебе визит, так что выстрой-ка поскорее на палубе почетный караул.
  Человек на корме крикнул что-то моему парню, мы поднырнули под корму и вышли с другой стороны судна, там нас ожидал опущенный трап. Мы подплыли к нему.
  Я начал подниматься по трапу.
  — А ты можешь смываться, — сказал я парню. — Ты ведь получил свои деньги от Хинкса? Да?
  Он включил мотор и повернул к берегу.
  Добравшись до последней ступеньки трапа, я остановился. Прямо передо мной стояли два парня и дама.
  Это были Тони Скала с пистолетом 44-го калибра, Фернанда в накидке из шиншилл, которая влетела какому-нибудь дурачку в, копеечку, и еще какой-то парень. Итальянец, по-моему, капитан.
  — Ну что скажешь? — злой собакой прорычал Тони. Фернанда взяла его за руку.
  — Спокойно, мой друг, — сказала она. — Проверь, пожалуйста, не принес ли с собой мистер Коушн, мой дорогой Лемми, оружие.
  — Не волнуйся, золотко мое, — сказал я. — У меня нет с собой даже авторучки. Я оставил ее на берегу, боялся, что кто-нибудь из твоих подручных сопрет ее.
  Но, пожалуйста, обыскивай меня, может быть, ты станешь от этого счастливей. Да и на что мне оружие? Ведь вас здесь всего-навсего каких-нибудь 25 человек, я вас просто могу всех перекусать.
  Тони подошел ко мне, обыскал и отошел в сторону. Кажется, он уже здорово нализался.
  — Ах, как бы я хотел дать тебе по роже, проклятый коп, — сказал он, — я… я с удовольствием выверну тебя нааизнанку и утоплю в бочке самогона. Я тебя…
  — Ну, что ты меня? Ты, чертово, крокодилово отродье! — огрызнулся я. — Тебе очень хочется? Да? Только ты мне ничего не сделаешь. И не сделаешь потому, что леди, твоя хозяйка, уже ломает свою очаровательную головку, откуда я мог узнать, где найти вас, дураков, и почему я решил заявиться, причем даже без оружия, на борт вашей посудины, битком набитой подонками, способными на все?
  Я спокойно, безмятежно перекинул ногу и оказался на палубе.
  — Ты мне не очень нравишься, Тони, — сказал я ему. — Ты мне не понравился даже если бы ты был трезв и от тебя не несло чесноком и луковым соусом.
  Сделав быстрый боковой шажок в его сторону, я ударил его по шее ребром ладони, отличным японским ударом выбил из его руки пистолет и бросил в воду.
  Прежде чем он опомнился, я стукнул его левой коленкой прямо в живот. Здорово стукнул! Все произошло так быстро, что он даже не успел сообразить, кто, откуда и за что бьет. С диким воплем Тони повалился на палубу. Может быть, я нечаянно ударил его слишком низко.
  — Вот так-то вот, — сказал я. — Если ты думаешь, что я пришел сюда, на вашу посудину, выслушивать дешевую геройскую похвальбу паршивых гангстеров, то ты глубоко ошибаешься. Мог бы придумать что-нибудь поумнее.
  Он встал. Должно быть, ему было лихо. Он прислонился к перилам и держался за живот.
  Я посмотрел на Фернанду.
  Ребята, ох и красавица же она!
  На ней какое-то кружевное вечернее платье, длинное сзади и очень короткое спереди, так что я вижу ее очаровательные ножки.
  Бабенка, на которую так приятно смотреть.
  Она улыбается. Той же ленивой, нежной улыбочкой, какой она приветствовала меня в ту ночь у себя дома в Мексике, когда она преподала мне урок № 1 из руководства для молодого человека «Как нужно обниматься».
  — Лемми, — сказала она нежным, как патока, голосом. — Ты все такой же очаровательный и такой же глупый, как раньше. Ты просто прелесть! Можно опять приятно поболтать с тобой. "Нам нужно так много всего обсудить. И, дорогой мой, поскольку ты здесь, ты снимешь с нас очень много хлопот.
  Она достает золотой портсигар, берет из него сигарету и пристально смотрит на меня поверх пламени зажигалки.
  — Тони никогда не бывает смешным, — сказала она. — Он или никогда не думает, или думает слишком много. Но ты можешь спуститься вниз. Тебе надо выпить.
  Она послала мне очаровательную улыбку. Затем произнесла те же слова, которые говорила мне, когда я был у нее в доме и когда она сочиняла, как бы ей поискуснее меня обмануть.
  — Мой дом и все, что в нем, — твое, — сказала она с легким поклоном.
  Мне стало страшно. Мурашки пошли по коже. Эта бабенка может, убаюкивая колыбельной песней, перерезать тебе горло.
  — О'кей, Фернанда, — сказал я. — Мне тоже нужно с тобой поговорить кое о чем. Но если ты хочешь угостить меня вином, пусть кто-нибудь сначала выпьет из моего стакана.
  Меня уже неоднократно раньше пытались отравить.
  Мы расселись за круглым столом в салоне капитана, довольно большой каюте, и смотрим друг на друга. Какой-то даго в грязной куртке стюарда с отвратительной улыбкой (я охотно заплатил бы 10 долларов за то, чтобы стереть ее с поганой рожи) принес нам вино.
  Очаровательное общество. Я вспомнил — как обычно вспоминают все ребята, очутившиеся в подобной ситуации, — о разных переплетах, в которые мне случалось попадать, и подумал, удастся ли мне выкарабкаться и на сей раз.
  Думаю, что шансы на спасение следует рассчитывать, как четыре против шести. Вы сами, ребята, понимаете — эта банда, так их и так, отлично знает, что все карты в их руках.
  Моя ставка только на то, что всегда любой преступник где-то в глубине души слегка чего-то боится. Он разрабатывает отличный план, так же отлично выполняет его, но все время боится, не осталось ли какой-нибудь необдуманной мелочи и не попадется ли он из-за этого.
  Я огляделся. Ручаюсь, эта шайка выиграла бы первый приз на любом международном чемпионате мошенничества, убийств, членовредительства и других, не менее экстравагантных деяний.
  Фернанда — она ничего не пила — сидит напротив меня. Меховая накидка чуть сползла с плеча, приоткрыв очаровательную шейку. Тони Скала, все еще ухватившийся за живот и на 50 процентов более трезвый, чем раньше, пристроился рядом с ней. Капитан с рожей, похожей на контурную карту горного хребта, прислонившись к стене, курил дешевую сигару, вонявшую, как протухший лук.
  В салоне было еще три парня. Двоих из них я знаю: это Вилли Мунксвилл (швед), до смерти добивший ножкой стула полицейского, который был до этого уже ранен; второй — мексиканец по имени Параллйо, тоже довольно искусный специалист по части нанесения людям увечий. Третьего парня я не знаю. Он довольно молодой, с жесткой складкой губ, беспокойно сжимающимися пальцами. Вероятно, наркоман.
  Я выпил стакан виски. Они наблюдали за мной, как коты за мышью. Фернанда все еще улыбается.
  Она одарила своей очаровательной улыбкой всех присутствующих.
  — Милый Лемми, — сказала она. — Как я рада видеть тебя у себя. Ну, кто же будет говорить? Ты или я? Но прежде всего пусть кто-нибудь из вас, ребята, пойдет в салон и попросит наших друзей не шуметь. Нам предстоит обсудить очень важное дело.
  Наркоман ушел. Где-то вдали играл граммофон и шайка орала песни.
  — Слушай, Фернанда, — сказал я. — Мы здесь все друзья. Я пришел к тебе поговорить по делу. Если тебе интересно, откуда я мог узнать, где ты находишься, пожалуйста.
  Догадаться было очень легко. Я знал, что ты начнешь игру, находясь в таком месте, где ты будешь чувствовать себя в абсолютной безопасности… например на борту корабля. Я знал, что вы все собрались во Франции. Поэтому я сложил два плюс два и начал искать, нет ли где-нибудь поблизости какого-нибудь испанского судна, которое недавно где-нибудь здесь пришвартовалось. И вот я вас нашел.
  Ты видишь, — продолжал я, — я ничего от тебя не скрываю. Я выложил все карты на стол. Это единственный путь добиться успеха в нашем деле.
  — Черта с два, — вмешался Скала. — Тебя уже один раз надули, легавый. Между прочим, как тебе это понравилось? Мы заставили тебя и твое правительство сделать именно то, что нам нужно было. Мы…
  Фернанда положила ему руку на плечо. Он заткнулся. Она пользуется здесь неограниченной властью.
  — Слушай, Фернанда, — сказал я. — Скажи мне вот что. Что случилось с Грирсоном, американским химиком? Он где-нибудь здесь?
  Она печально взглянула на меня.
  — Мне очень жаль несчастного мистера Грирсона, — сказала она. — Он был так добр к нам и оказал нам большие услуги.
  После кое-каких мер убеждений он согласился дать нам сведения. Как это ужасно. Он так много сделал для нас, а потом такой несчастный случай, он упал за борт. Просто ужасно! Но все произошло по его вине. Все детали этой трагедии вы найдете в судовом журнале капитана.
  Я кивнул.
  — Да, — сказал я. — Вероятно, это был один из несчастных случаев, что так часто происходят на море. О'кей. Ну, а что произошло с моей очаровательной подружкой?
  Фернанда рассмеялась.
  — Вы имеете в виду Жоржетту Истри? — спросила она. Она посмотрела на Тони Скала. Он начал улыбаться.
  — Ну, здесь, Лемми, — продолжала она, — вся соль этой шутки. От всей души поздравляю Тони за то, как ему удалось все разыграть. Вы понимаете, Жоржетта искренне и с самыми чистыми намерениями все время хотела помочь вам… Она не имеет никакого отношения к нашим планам. Она абсолютно чиста и невинна. Просто она понадобилась нам на определенное время для выполнения определенных деталей нашего плана.
  Я смотрел на нее, широко открыв глаза.
  — Сейчас она в абсолютной безопасности, — продолжала Фернанда, — за исключением того, что бедняжка почему-то страшно обижена на Тони, когда он время от времени пристает к ней с определенными предложениями сугубо интимного характера.
  Вы понимаете, у него вдруг вспыхнула смешная, нелепая страсть к Жоржетте и он почему-то считает, что ее следует расценивать как часть его добычи в этом деле! А, собственно, почему и нет?
  Скала закурил сигарету. Он улыбается мне через стол лживой улыбкой гиены. Парень ужасно доволен собой, считает, что дела у него идут отлично. ' Я тоже попытался выдавить из себя подобие улыбки.
  — Значит, я опять остался в дураках? Да? — сказал я. — Мы с Жоржеттой Истри оба опростоволосились? Фернанда смеется коротким нежным смехом.
  — Вот послушайте сами, Лемми, — сказала она. — После того как я сочла необходимым убить несчастного Педро, я встретилась с блистательным Тони, которого Джек Истри послал в Мексику точно выяснить, что там происходит. Я объяснила ему все положение, и Тони согласился, что нам надо действовать совместно.
  Он вернулся в Чикаго и рассказал Джеку о результатах своей поездки. Он сказал Джеку: единственный шанс для Джека что-нибудь выиграть, так это передать джеймсоновскую формулу Ятлину, чей штаб находится во Франции. Сделав это, Джек будет в абсолютной безопасности, и Ятлин разделит выручку с ним пополам.
  Конечно, Тони ничего не сказал ему о том, что мы между собой порешили убить Ятлина, когда придет время. Как раз в это время Истри получил телеграмму от Зеллары, ту, которую вы заставили ее послать из Мехико-Сити. Он ужасно испугался. Но Тони осенила блестящая идея.
  Совершенно очевидно, сказал он Джеку, вслед за телеграммой в Чикаго появитесь и вы. И он предложил свои услуги. Он поговорит по секрету с Жоржеттой, убедит ее, что есть только один-единственный путь разделаться с Истри и со всей его бандой: связаться с вами, подсказать, где вы можете найти джеймсоновскую половину формулы и где находится штаб Ятлина во Франции.
  Тони знал, как только вы будете уверены, Что формула находится в ваших руках, контроль в американских портах будет снят. Значит, надо было всучить вам фальшивую формулу, тогда Тони сможет выехать из Соединенных Штатов с подлинной формулой в руках.
  Истри этот план показался восхитительным. Он знал, что Жоржетта ненавидит его, а идея заставить ее принять участие в нашей афере привела Истри в восторг.
  Тогда Тони предложил Жоржетте этот великолепный план. Он сказал, что видел меня. К тому же, говорил он, и я, очень милая женщина, страшно перепуганная связью с какой-то нелегальной деятельностью, и что я рассказала ему все, что узнала от Педро.
  Единственный шанс для них обоих, говорил Тони, для Жоржетты и для него, это немедленно выйти из банды, помочь делу Правосудия и вообще вести себя, как два ангелочка с крылышками.
  Бедняжка Жоржетта ухватилась за этот шанс. Тони пообещал Жоржетте привезти вас к ней. Полагаю, остальное вам известно.
  Она закурила сигарету и с саркастической улыбочкой посмотрела на меня.
  — Но тут произошла колоссальная вещь. Вы убили Джека Истри. Когда мы об этом услышали, мы ужасно хохотали, потому что еще раньше решили — Тони, я и наши друзья, — когда придет время, необходимо отделаться от Джека. В любом случае, вы избавили нас от хлопот. Благодарим вас.
  Она стряхнула пепел с сигареты.
  — Теперь оставался только один человек, с которым нужно было разделаться, это Ятлин.
  Ятлин предполагал приехать сюда и вести переговоры о выкупе формулы. Мы же решили совсем другое, и поэтому своевременно позаботились о Ятлине.
  — И позаботилась о нем твоя сестренка Зеллара, — сказал я. — Да, Фернанда, башка у тебя здорово варит, вынужден это признать. Сейчас ты стоишь во главе. Все твои партнеры перебиты, и тебе ни с кем из них не придется делить добычу, за исключением Тони Скала.
  Я улыбнулся ему.
  — А между прочим, ты не боишься? — спросил я. — Тебе никогда не приходило в голову, что эта милая, очаровательная леди может вдруг решить, что незачем делить добычу с кем бы то ни было, и в одно прекрасное утро ты не проснешься? А?
  Он глухо прорычал. Потом, должно быть, вспомнил что-то и улыбнулся.
  — О'кей, коп, — сказал он. — Может быть, ты считаешь свои шутки очень остроумными, но это тебе нисколько не поможет. Ты знаешь, я доволен тобой. Во-первых, мне очень дешево удалось купить тебя тогда в Чикаго, когда я рассказал трогательную мелодраму насчет Жоржетты.
  Он горделиво посмотрел по сторонам в ожидании аплодисментов. И он их получил: все присутствующие гоготали, как черти.
  — Во-вторых, — продолжал он, — если бы ты пришел к ошибочному заключению относительно Жоржетты сразу и не выложил ей все свои предположения, мне бы никогда не заполучить Жоржетты, как своих ушей.
  Я кивнул.
  — Вероятно, ты забрал ее, когда она пришла к тебе в Армин Лодж? — спросил я.
  — Точно, — сказал он. — Я знал, что она во что бы то ни стало придет туда: или для того, чтобы по твоему поручению выведать у нас все, или — и как раз именно это и произошло — для того, чтобы узнать, почему я ее обманул.
  Он снова посмотрел на всех.
  — Смешно? Верно? — продолжал он. — Жоржетта приезжает с пистолетом в руках и заявляет мне, что она собирается отвезти меня немедленно к мистеру Коушну. Ей так хочется доказать, что она невинная жертва. — Он смеется. — И ей это удалось бы, но она не знала, что Параллио был внизу и когда он услышал ее крики, он поднялся на второй этаж и вышиб из ее лапок пистолет. Как она удивилась?!
  Я молчал. Я дал себе клятву в один прекрасный день добраться до Скала и разорвать его на куски. Меня прямо-таки мутит от его наглой морды.
  В разговор вмешалась Фернанда.
  — Все это, конечно, интересно и любопытно, — сказала она. — Но в то же время, я уверена, что мой дорогой Лемми пришел на борт «Мадрилены» совсем не для того, чтобы обсуждать события прошлого.
  Будущее — гораздо более интересная тема. Может быть, у него есть какие-нибудь предложения для нас?
  Она улыбнулась мне.
  — Есть, Лемми? — спросила она.
  — Конечно. У меня для вас очень выгодное предложение, оно сделает вас миллионерами.
  Я встаю, достаю из кармана письмо посла и бросаю его через стол Фернанде.
  — Вы видите, в письме говорится, что я имею право заплатить любому лицу два миллиона долларов, не требуя расписки в получении денег.
  О'кей. Вот мое предложение. Вы даете мне полностью обе формулы Джеймсона и Грирсона, а я плачу вам два миллиона долларов. Вот все, что я должен сказать.
  Она читает письмо. На губах все еще играет легкая улыбочка. Я подумал, а как будет выглядеть эта дамочка, если ее вздернуть на веревке?
  — Есть еще одно маленькое добавление к этому предложению, — сказал я. — Еще одно условие, и это условие ставлю я лично. Если я сойду с вашего корабля, я заберу с собой Жоржетту Истри, и это мое окончательное решение.
  Скала так и подпрыгнул.
  — О! Черта с два ты ее возьмешь. Она останется здесь, она сама этого хочет.
  — О'кей, — сказал я. — Меня это мало трогает. Но тут вмешалась Фернанда.
  — Хорошо, мы рассмотрим это предложение, Лемми, — сказала она. — Мы все являемся партнерами в этом деле, включая капитана и команду корабля. Нам необходимо обсудить все. Во всяком случае, сегодня мы вам не можем дать ответ. Только завтра утром.
  Она подошла ко мне, взяла меня за руку и я наслаждался тонким запахом ее духов. Замечательные духи.
  — Сегодня вы будете нашим гостем, — сказала она. — У нас в небольшом салоне будет фиеста и вы присоединитесь к нам. Она соблазнительно улыбнулась.
  — Пойдемте, Лемми, — продолжала она. — Милости просим к нам, мы вам очень рады. Вы нам очень нравитесь. Вы принесли хорошие вести.
  Мы пошли в салон, где снова наяривала дикая музыка.
  Я быстро соображал. Они не собираются вести переговоры до завтрашнего утра. Кажется, я знаю почему. Я улыбнулся про себя.
  Идя по палубе, я взглянул на свои часы.
  В салоне набилось человек двадцать. Судовая команда, друзья Фернанды, половина из них американцы, остальные испанцы, мексиканцы, итальянцы. Чудная толпа.
  В самом углу салона в одиночестве сидит Жоржетта. На ней все то же платье, в котором она ушла из «Гран Клермона». Вид у нее усталый, и меня это нисколько не удивило.
  Я подошел к ней и сел рядом. Никто ни на кого не обращает внимания. Капитан, Фернанда и два-три человека стоят в другом конце салона.
  Некоторые начали отбивать чечетку. Все пили, как лошади. Чудовищная пьянка! Я подумал: если это не адское судно, то как же тогда выглядит ад?
  Жоржетта взглянула на меня с улыбкой в глазах.
  — Ну, детка, — сказал я. — Кажется, они собирались нас обоих надуть. Может быть, им это удастся. А может быть, и нет.
  Ничего не говорите, я все знаю, Фернанда рассказала. Да, мы с вами выглядим неприлично, желторотые птенцы, олухи.
  — Ничего, Лемми, — сказала она. — Я все понимаю. У вас были все основания не доверять мне, поэтому я и не пыталась объяснить.
  Я понизил голос и с широчайшей улыбкой на лице наклонился к ней, будто говорю ей приятные пустячки.
  — Я нашел это судно по уголку от обложки журнала, на котором вы написали записку и выбросили в окно машины, — сказал я. — Отличная работа, бэби. Все будет хорошо. Сидите здесь и не волнуйтесь.
  Стюард с идиотской улыбкой подошел к нам и предложил выпить. Хорошо, мы выпьем бренди. Он принес. Когда он отошел, я подал знак Жоржетте сидеть спокойно. Тони все время наблюдал за нами.
  Я встал, повернулся спиной к Тони, чтобы он не мог догадаться, о чем именно мы будем говорить с Жоржеттой, и сказал:
  — Когда придет время, Жоржетта, делайте, что я вам скажу, только быстро, — сказал я.
  В салон вошли три парня: два американца и один итальянец.
  Они подошли к Фернанде. Я медленно прошелся по салону, закурил сигарету и вообще чувствовал себя непринужденно.
  — Ну, — обратилась Фернанда к трем парням. — Он здесь?
  — Нет, — сказал самый высокий из них. — У него вчера умерла мать и ему пришлось поехать к ней, чтобы все организовать. Он оставил нам записку, чтобы мы приезжали к нему без четверти час, он будет нас ждать. А пока, мол, мы можем забрать все его барахло, оно уже было упаковано, и его оказалось до черта. Без четверти час он будет ждать нас на набережной.
  Фернанда кивнула.
  — Превосходно, — сказала она. — Куда вы сложили оборудование?
  — В машинном отделении, где лежит и все то, что мы привезли раньше. Освещение и все прочее готово.
  Фернанда кивнула и встала. В руке у нее маленький бокальчик шампанского.
  — Друзья, — начала она. — Пожалуйста, потише. Я буду говорить о деле.
  Все постепенно умолкли. Кто-то выключил граммофон. Один парень напился до потери сознания. Он развалился на стуле и все кричал, что он хочет с кем-нибудь побеседовать по душам. Кто-то подошел к нему, стукнул его по башке и отшвырнул в угол.
  Стало так тихо, что можно было бы услышать стук упавшей иголки.
  — Я думаю, теперь уже можно сказать, что наша тяжелая работа наконец-то принесла плоды, — начала Фернанда с улыбкой, обводя глазами всех присутствующих с таким видом, будто она была президентом женского литературного клуба. — Мистер Коушн предлагает нам от имени американского правительства два миллиона долларов. Я думаю, мы примем это предложение.
  Но я хочу внести полную ясность в один пункт. Мы не передадим формулы до тех пор, пока не получим на руки деньги, и до тех пор, пока у нас не будет определенной гарантии, что к нам никто не будет приставать в будущем.
  Как вы сами отлично понимаете, такую оговорку сделать совершенно необходимо. Хотя я очень уважаю мистера Коушна, моего друга Лемми, я боюсь, что в делах такой важности, как это, нельзя полагаться на чье бы то ни было слово. Поэтому я и решила оговорить такую меру предосторожности.
  Скоро к нам на борт приедет фотограф. Он снимет копии с формул. Мы их оставим у себя. Завтра утром я вручу мистеру Коушну оригиналы формул Джеймсона-Грирсона. Он может взять их с собой и затем уплатить нам на борту нашего судна два миллиона долларов.
  Таковы наши условия. Копии формул мы сохраним для того, чтобы обеспечить получение денег, а также для обеспечения нашей безопасности в будущем.
  Она подняла бокал.
  — Джентльмены, — сказала она. — Давайте выпьем за гениальность некоторых великих людей: за мистера Джеймсона и мистера Грирсона, этих великих химиков планеты, и за нашего дорогого Лемми Коушна, столь гениального и столь преуспевающего работника, если не в настоящем, то хотя бы в прошлом!
  Она выпила. Все хохочут до упаду. И пьют.
  Я посмотрел на часы. Без шести минут двенадцать. Я быстро подошел к стене салона, повернулся к ним лицом и посмотрел на них.
  — О'кей, остолопы, — сказал я. — Отличная сделка. Так вот, послушайте, что я вам скажу, только тихо и внимательно слушайте меня. Если не будете слушать, сами пожалеете. Я совсем не такой уж сосунок, как вам кажется. Вот вы — да, вся ваша чертова банда, все вы олухи и сосунки.
  Вы думаете, сейчас к вам на борт приедет фотограф. Он не приедет. Мы его перехватили. Но он прислал сюда свое оборудование. Его запрятали в машинное отделение, туда, где вы хотите производить работы по копированию документов.
  Так вот, в этих футлярах нет ни аппаратов, ни пластинок, ни прочей дребедени.
  Там две отличные первоклассные адские машины. На случай, если вы, ребята, не верите мне, стойте спокойно и внимательно слушайте.
  Я посмотрел на них. Они все буквально пожирали меня глазами. Каждый из них соображал: беру ли я их на пушку или я действительно говорю правду.
  Скала попытался двинуться, но Фернанда схватила его за руку. Ее белые длинные пальчики буквально впились в его кисть.
  Она пристально смотрит на меня сверкающими, как угольки, глазами. Я знаю, о чем она думает.
  Она думает: неужели она допустила какой-то промах? Этого всегда боятся преступники. Она никак не может догадаться, что я собираюсь делать. Создавшаяся ситуация, видно, не больно ей нравится.
  Я посмотрел на часы и быстро проговорил:
  — Слушайте, первая бомба с часовым механизмом взорвется ровно в двенадцать часов. Но это только маленькая бомба. Взрыв будет очень небольшой, но достаточный, чтобы взорвать часть машинного отделения и доказать вам, паршивым сволочам, что я говорю правду.
  Через четыре с половиной минуты — вторая бомба. Она находится в большом футляре. В ней заложено 40 двенадцатидюймовых динамитных зарядов. Это до того мощная бомба, что, когда она взорвется, ваше проклятое судно со всеми вами на борту, включая и меня, моментально взлетит на воздух. Можете мне поверить, скоты.
  Вы думаете, у вас под ногами твердая почва. Вы думали, что вам безнаказанно пройдет похищение людей, нанесение увечий, убийство, да еще надеялись получить с двух правительств изрядную сумму денег.
  Что ж, вы получите деньги, но получите их так, как я хочу, или это будет моим последним делом на земле.
  О'кей. Тихо, без паники, никаких волнений. Я еще не все
  Сказал.
  Ноя могу разрядить вторую бомбу. Ключ от футляра у меня в кармане. Я могу отключить хронометр. Но я единственный человек на борту, который может это сделать, и у вас уже нет времени для того, чтобы вытащить этот тяжелый груз из машинного отделения и бросить его за борт.
  Я посмотрел на часы. Ровно 12 часов.
  — Спокойно, вы, ослы, и слушайте. Я разряжу вторую бомбу, если ктонибудь из вас немедленно передаст мне обе формулы.
  Фернанда открыла рот, но в этот момент сработала первая бомба. Раздался оглушительный взрыв, и на столах попадали стаканы и бутылки. Молодец, Джуанелла.
  Все смотрят на меня широко открытыми глазами. Первой пришла в себя Фернанда.
  — Параллио, — визгливо крикнула она. — Иди с ним вниз. Отдай формулы. Остальные ни с места.
  Параллио побежал к двери. Я спокойно пошел за ним. Он мчался, как заяц на бегах взапуски, перепрыгивая через 4-5 ступенек. Машинное отделение залито светом. Только на одной стене лампочки погасли от взрыва.
  Собственно говоря, взрыв не причинил никакого ущерба судну, только шум был большой. Для работы Пьеррина бандиты все машинное отделение опутали электрическими проводами.
  Параллио подбежал к огромному стальному ящику, открыл его и показал на лежащие там бумаги. Он весь обливался потом, а глаза вылезли на лоб.
  — Сеньор, — лепетал он. — Вот формулы. Выключайте скорее эту штуку. Ради святой девы Марии!
  Я немного отступил назад и со всего размаха ударил его по скуле. Он упал, я его обшарил, нашел револьвер и положил себе в карман.
  Потом посмотрел на формулы, проверил их все. На сей раз
  Это были настоящие.
  Я положил их обратно в кожаные папки, засунул папки под мышку и беспечной походкой отправился в салон.
  Там слышались уже какие-то крики. Парни оправились от первого испуга и постепенно приходили в себя.
  Когда я вошел, вид у них был довольно неприветливый. Фернанда сверлила меня змеиными глазами.
  — Ну, мистер Коушн, — сказала она. — Разрядили вторую бомбу? — Она опять улыбнулась. — Что же дальше?
  ГЛАВА 15
  Я ничего не ответил, безмятежно улыбнулся и достал из кармана сигарету. Медленно закурил.
  Драматург назвал бы этот момент кульминацией. Я уверен, сейчас любой из этих парней способен вытащить револьвер и пристрелить меня, если только они не сделают со мной что-нибудь похуже. Просто так, чтобы разрядить плохое настроение. Они поняли, что я их обманул.
  Фернанда продолжала стоять, не спуская с меня глаз, как притаившаяся змея. Остальные образовали полукруг. Я вспомнил притчу о Данииле и пещере со львами. Думаю, у пророка дела были похуже.
  Я бросил быстрый взгляд налево, на Жоржетту. Она сидела все там же. Встретившись со мной глазами, она улыбнулась. Нервы у девчонки в порядке. Я улыбнулся в ответ.
  Фернанда все еще стоит, как статуя. Ждет следующего хода.
  — О'кей, вы, простофили, — сказал я самым беспечным тоном. — Я получил формулы и моя милая подружка Фернанда сгорает от любопытства, какой же будет мой следующий шаг.
  Я посмотрел на часы. 12.10. В глубине души я продолжал надеяться, что дело закончится благополучно.
  — Прежде всего, золотко мое, — обратился я к Фернанде, — скажи своему пьянице-капитану, ему пора бы уж подняться на мостик и понаблюдать за морем. Может быть, с минуту на минуту кое-что случится, и неприятности придут оттуда, откуда вы их меньше всего ждете.
  Никто не двинулся. Все стоят, уставившись на меня, и не говорят ни слова.
  Вид у них был, как у своры бешеных собак. А как бы выглядели вы на их месте, когда только что держали в руках два миллиона?
  — Ну вы, дураки, — продолжал я. — Дело вот какое. Формулы у меня. Но я не такой осел, хоть на минуту допуская мысль, будто вы так спокойно меня выпустите.
  У вас сейчас такое чувство, как у голодной собаки. Понимаю вас. Собаке удалось где-то стибрить кусок мяса, но она не уверена, что какая-нибудь другая псина этот кусок не отберет.
  О'кей. Что ж. Вы, ослы, допустили одну очень крупную ошибку. И если вы дадите мне две минуты времени, я вам расскажу, что это за ошибка.
  Вы, ребята, думали вот как. Правительство Соединенных Штатов не допустит постороннее лицо к этому делу, будет стараться держать все шито-крыто, как в могиле. Мол, правительству нежелательно, чтобы ктонибудь хотя бы краем уха слышал о существовании формулы ДжеймсонаГрирсона. Что ж, в этом вы правы.
  Но когда я узнал о вашем намерении фотографировать формулы, я понял: настало время посвятить в это дело крепких ребят. Вы сами можете понять, мне стало уже не под силу выдерживать тяготы этой работы только на своих собственных плечах. Да, кроме того, мне надоели ваши противные рожи.
  Наконец Фернанда обрела голос, и он был похож на айсберг.
  — Ближе к делу, Лемми, — сказала она. — На твоем месте я бы поторопилась. Мои друзья не очень-то терпеливы.
  — Конечно, я перейду ближе к делу, Фернанда, — сказал я. — Вот в чем суть: вы, ребята, отлично организовали всю эту работу! Отлично поработали, информация у вас была поставлена неплохо и вообще для вас дела шли слишком хорошо.
  Я притушил о стену сигарету и долго искал глазами, куда бы бросить окурок. Делал все, чтобы максимально тянуть время.
  — Но ваши хозяева не очень-то позаботились о вашей безопасности. Никто не удосужился заметить, что в Гавре с дружественным визитом находится один из торпедных катеров США.
  О'кей. Так вот, я взял на себя смелость сообщить командиру этого катера, что сегодня ночью работник Федерального бюро посетит «Мадрилену Сантаваль», где он намерен расследовать обвинение в пиратстве, предъявленное этому судну береговыми властями Мексики два месяца назад.
  Я высказал командиру догадку: на мой взгляд, джентльмены, находящиеся на борту «Мадрилены Сантаваль», возможно, окажутся недостаточно вежливыми. Вы понимаете?
  Так вот. Формулы я получил и сейчас собираюсь их вынести с этого судна, а…
  В салон ворвался парень с вытаращенными глазами.
  — Эй, слушай, — обратился он к капитану. — Какой-то корабль подает сигналы. Торпедный катер США! Он находится примерно в полумиле от нас. Катер сигнализирует, он идет забрать находящегося у нас на борту федерального работника США, а если мы не подадим ответного сигнала «о'кей», они собираются арестовать наше судно по обвинению в пиратстве.
  Я улыбнулся.
  — Ну, вы, ослы, что я вам говорил?
  В салоне поднялось рычанье. Время настало. Если это удастся, я спасен. Во рту у меня пересохло. Каждому из этих парней известно, если его сцапают, ему в лучшем случае обеспечено пожизненное заключение, а то и стул.
  Фернанда поднимает руку. Все замолкают.
  Она сделала шаг вперед и, должен вам признаться, ребята, все-таки она красивая бабенка. Глаза горят, а груди вздымаются, как будто их накачивают пневматические насосы.
  Она была похожа на королеву Елизавету, когда та отдавала приказание Дрейку одним ударом уничтожить испанскую армаду, или на предводительницу древних индейцев, собравшую совет старейшин для решения, что делать с пленными: сварить, испечь или медленно зажарить.
  — Ты, жалкий дурак, неужели ты думаешь, что мы тебя так и выпустим с этими формулами? Неужели вся наша кропотливая работа пойдет коту под хвост, и ты удерешь от нас с документами? — Она повернулась к толпе. — Это сплошной блеф. Торпедный катер никогда не решится арестовать наше судно!
  На их отвратительных рожах появилась тень сомнения, они просто не знали, что им делать, с чего начать, но, кажется, начнут они с меня.
  — Слушайте меня, вы, грошовые ослы, — закричал я. — Послушайтесь хоть раз в своей подлой жизни здравого смысла!
  Тот катер не собирается никого арестовывать. Фернанда же вам сказала, что правительство Соединенных Штатов заинтересовано в полной секретности дела.
  Она чертовски права. Катер собирается всего-навсего забрать с вашего корабля двух человек: Жоржетту и меня с формулами. Как только мы окажемся на борту торпедного катера, все будет о'кей.
  Ну, так что же вы хотите получить? Хотите получить два миллиона долларов и дать нам возможность смыться с вашей посудины с этими проклятыми формулами или предпочитаете электрический стул?
  Какой-то огромный парень выпрыгнул вперед.
  — А откуда, черт возьми, нам известно, что мы получим эти два миллиона долларов? — спросил он. — Как только ты уйдешь, нам и паршивого гривенника не видеть в глаза.
  Он повернулся к Фернанде.
  — Что за чертовщина здесь происходит? — кричал он. — Ты нам уши прожужжала о лакомых кусках! Ты уверяла, что правительство США не решится поднять шум из-за этого дела, а теперь вот торпедный катер болтается тут и взорвет нас всех, если мы не отпустим этого мерзавца! Какие могут быть разговоры, если с минуты на минуту этот чертов катер утопит нас всех, как котят?
  Послышались возмущенные вопли. Я поднял руку.
  — Слушайте вы, сумасшедшие! Что вы так волнуетесь из-за денег? Они у вас здесь, на борту. Два миллиона долларов в валюте США находятся в большом футляре в машинном отделении. В том самом, где будто бы находится бомба. Параллио лежит на этом футляре с перебитой челюстью.
  Кто-то судорожно вздохнул. Фернанда посмотрела на Тони, кивнула головой. И тут же примерно дюжина этих парней со всех ног бросилась вниз, как будто за ними гналась смерть.
  Фернанда улыбнулась озорной улыбкой, овладев собой.
  — Лемми, — сказала она. — Я думала, ты умнее. Конечно, ты отлично играешь свою роль. Но…
  Ворвался Скала. Он даже вспотел от возбуждения.
  — Он говорит правду! — заорал он. — Деньги действительно там. Два миллиона крупными купюрами. Я прошел по салону, взял Жоржетту за руку.
  — Отлично, — сказал я бандитам. — Я ухожу и желаю вам спокойной ночи. Вы получили свои два миллиона, и я готов с каждым из вас биться об заклад на десять долларов, что эти деньги до добра вас не доведут. Через шесть месяцев вы все умрете от алкоголя.
  И вот еще что, — добавил я, — послушайте моего совета и держитесь подальше от США. Если только я увижу там одну из ваших рож, то немедленно пришью вам первое пришедшее мне в голову обвинение.
  Мои слова были встречены оглушительным хохотом. Кто-то крикнул:
  — Катись отсюда, легавый!
  Они расступились, пропуская нас. В дверях я обернулся.
  Фернанда улыбалась, как двухвостая кошка.
  Мы остановились около трапа. Сзади нас стояли Фернанда, Тони и с дюжину других парней.
  Снизу из салона слышались пьяные голоса и чоканье стаканов. Вероятно, они считали, что наконец-то для них наступил праздник.
  Вспенивая волну, к нам приближалась моторная лодка. С борта на нас навели прожектор. Лодка развернулась и пришвартовалась к нашему трапу. У руля стоял морской офицер с револьвером в руке.
  Я слышал, как глубоко вздохнула Жоржетта.
  — Ну-ка, в лодку, детка, — сказал я. — И побыстрее. Я повернулся.
  — Адью, Фернанда, — сказал я, — и ты, Тони, тоже. Может быть, когда-нибудь увидимся! Фернанда подняла руки.
  — Иди с богом, милый! — напутствовала она меня.
  Может быть, когда появились деньги, на нее нахлынул прилив религиозных чувств.
  Я спустился по трапу и должен был сделать над собой огромное усилие, чтобы не рассмеяться. Морским офицером оказался Сай Хинкс.
  Морская форма была ему мала примерно на два размера, а картуз слишком велик и сполз ему на один глаз. Он был похож на отставного моряка, болтающегося около дешевеньких киношек где-нибудь в портовых районах крупных городов.
  — Убирайся отсюда, и немедленно, — прошипел я.
  Я благодарил небо, что ночь была такая темная. Если бы кто-нибудь из банды Фернанды увидел Сая, у головрезов появился бы еще один повод для пьянки — наши похороны.
  Мы быстро отчалили.
  Когда «Мадрилена Сантаваль» начала скрываться из виду, из каюты вышли Ларви Рилуотер с военным автоматом наперевес и другие парни, похожие на ходячие арсеналы.
  — Что за черт, вот неудача, — выругался Ларви. — Мне всю жизнь так хотелось пострелять из солдатского автомата и не пришлось пристрелить даже какую-нибудь рыбу!
  За ним стояла Джуанелла с винтовкой в руках. Держу пари, Джуанелле тоже не терпелось пострелять.
  — Но такая уж у меня судьба, — вздохнула она, — ни разу в жизни не удалось позабавиться вдоволь. Она окинула Жоржетту взглядом.
  — Вот так всегда, — сказала она. — Всегда какая-нибудь другая девчонка успевает раньше меня разыграть последний акт спасения героя. А мне остается только наслаждаться морским воздухом да проглотить дюжины две устриц, чтобы охладить свой темперамент, черт бы вас всех побрал!
  Мы подошли к катеру. Это было большое морское буксирное французское судно, зафрахтованное Саем. Я внимательно осмотрел судно. Хорошая посудина.
  Когда мы шли по палубе, Жоржетта вдруг с невероятной силой пожала мне руку.
  — У меня нет слов, Лемми, — сказала она. — Скажу только, вы — чудесный!
  Я улыбнулся.
  — Никому не говорите, детка, но я тоже придерживаюсь такого же мнения. А между тем я так испугался, что начал было молиться китайским богам.
  — Все о'кей, Лемми, — сказал Сай.
  Он снимал морскую форму и с каждым движением все больше и больше делался похожим на человека. — Я обо всем договорился с капитаном. У него официальная дипломатическая гарантия от морского атташе при нашем посольстве. Все в порядке, старина.
  — Отлично, — улыбнулся я и повернулся к Жоржетте:
  — Детка, — сказал я, — спуститесь-ка вниз с Джуанеллой. Она займется вами; у меня своя работа. Ну, до скорого.
  Когда они смылись, я удалился на тайное совещание с Саем и французским капитаном.
  Какой-то парень принес мне виски, и оно показалось мне божественным нектаром.
  Я закурил сигарету и запер формулы в сейф капитана.
  Пока все идет отлично.
  Туман понемногу рассеивается.
  Капитан развернул судно, мы рванули вперед. Я прислонился к перилам, восхищаясь кораблем. На мостике, напрягая зрение, стоял капитан. Изредка он подавал сирену.
  Вышел Сай и сказал «хелло».
  — Отличная работа, Лемми, — сказал он. — И довольно дорогая.
  Я угостил его сигаретой.
  — Сколько? — спросил я.
  — Мы уже заплатили 20.000 франков, — сказал он. — А другие двадцать тысяч должны выплатить завтра.
  — А, ерунда, семечки, для такой работы это дешевка.
  Впереди смутно прорезались очертания какого-то корабля. Мы наигрывали на сирене пронзительные мелодии. Капитан что-то кричал в мегафон.
  — Это они, — закричал Сай, слегка взволнованно. — Это «Мадрилена Сантаваль».
  Опять завыла наша сирена. Сай схватил меня за руку.
  На палубе, как угорелые, носились наши парни. Они прикрепляли к бортам амортизационные маты.
  Подошел Ларви и другие парни. Они молча наблюдали. Я слышал их взволнованное дыхание.
  Сирена опять завыла. При последнем гудке, слева от борта, показался огромный силуэт. В салоне «Мадрилены» ярко горел свет, а на мостике горланили бандюги.
  Я слышал, как сзади меня Ларви глубоко втягивал воздух сквозь стиснутые зубы.
  Мы носом врезались в правый борт «Мадрилены Сантаваль». Толчок свалил меня с ног. Когда я встал, капитан уже выкрикивал приказ спустить шлюпки.
  Я закурил.
  Никогда раньше не видел кораблекрушения. Но это было неплохо устроено…
  Наше судно держит курс прочь от «Мадрилены Сантаваль». Мы направили на нее прожектор. Сцена, разыгравшаяся на палубе, была вполне достойна стать центральным кадром первоклассного боевика.
  Парни в панике метались по палубе, мертвецки пьяные, стараясь отвязать спасательные шлюпки. Наконец им удалось отвязать пару спасательных шлюпок левого борта, и одна из них с пулеметом на турели направилась к нам.
  «Мадрилена» постепенно погружалась в воду. Волны уже перехлестывали через палубу. На мостике можно было различить две или три фигуры, я узнал Фернанду. Я улыбнулся. Дамочка сейчас промочит ножки.
  Шлюпки с нашего судна подбирали потерпевших кораблекрушение.
  Я быстро взбежал на мостик и вырвал у капитана мегафон.
  — Подбирайте их аккуратно, ребята, — кричал я. — И обязательно постарайтесь выловить мне ту очаровательную леди в меховом манто и парня, который прижался к ней. Мне бы не хотелось, чтобы они утонули… У них назначено свидание с электрическим стулом.
  Фернанда стоит на палубе, похожая на мокрую кошку, только что выловленную из ведерка с водой. Кто-то накинул ей на плечи одеяло.
  Тони Скала лежит на палубе и плачет. Его терзают предчувствия грядущего.
  — Ну, Фернанда, — сказал я, — игра окончена, и ты проиграла. Ты жалеешь, что не убила меня? У тебя была к тому возможность…
  Она осыпала меня отборной руганью. Какими только именами она меня не называла! Здорово рассердилась бабенка!
  — Тебе интересно послушать о судьбе, которая ожидает твоих друзей? — спросил я. — Так вот, мы почти всех соохранили для дяди Сэма. Только один или два утонули, но, думаю, никто о них не заскучает.
  Она овладела собой.
  — Что ж, Лемми, поздравляю, — сказала она. Она изо всех сил старалась говорить спокойно. — Но ты, вероятно, забыл, я стоила тебе два миллиона долларов! Их-то тебе не удалось спасти!
  Сзади меня раздался хохот Ларви.
  — Два миллиона бумажек, — поправил он. — Деньги-то были фальшивые. Я улыбнулся.
  — Разрешите представить вам парня, который печатал их, — я галантно шаркнул ножкой. — Мистер Ларви Рилуотер, в свое время крупнейший и лучший фальшивомонетчик Соединенных Штатов Америки, и если я добавлю, что Ларви и еще пять мальчиков проделали эту работу за два дня и две ночи, ты согласишься, он вполне заслужил сердечного рукопожатия.
  Фернанда посмотрела на Ларви, потом сделала два шага вперед и изо всех сил съездила ему по морде.
  — О'кей, леди, — сказал Ларви. — Вот за это я приду посмотреть, как тебя будут поджаривать на стуле.
  Сай поставил Тони Скала на ноги. У парня отличный вид. Я смотрел то на него, то на Фернанду.
  — Фернанда Мартинас и Тони Скала, — сказал я. — Я офицер департамента юстиции Соединенных Штатов Америки и я арестую вас на борту данного судно, зафрахтованного мною. Я предъявляю вам обвинение в убийстве Джона Эрнста Джеймсона, гражданина Великобритании, убийстве Артура Грирсона, гражданина Соединенных Штатов, за похищение секретных документов, являющихся собственностью правительства Соединенных Штатов и Великобритании. Сейчас я отвезу вас в Англию, откуда по соответствующему ходатайству правительства вы будете высланы в Соединенные Штаты.
  Тони продолжал рыдать. А Фернанда плюнула мне в лицо.
  — Уведите их, ребята, — сказал я, — запрячьте их в трюм вместе с остальными скотами и пристрелите, если подвернется подходящий случай. Мне надоели их рожи.
  Я взял плед и пошел по палубе. У кормы стояла Жоржетта и, облокотившись о перила, смотрела в море. Я набросил плед ей на плечи.
  — Ну, как, все отлично? — спросил я. — Вы не считаете, что после всех неприятностей, суматохи и криков спокойная прогулка по морю — это как раз то, что может в данном случае прописать доктор?
  Она посмотрела на меня. Туман почти совсем растаял. Из-за облаков выглянула луна.
  Я смотрю на Жоржетту. Глаза у нее темно-голубые, как я вам уже говорил, и сейчас они утонули в слезах. У меня вспыхнуло поэтическое настроение. Оно всегда появляется у меня в такие волшебные ночи на море.
  Она взяла меня за руку.
  — Лемми, — сказала она. — Вы когда-нибудь бываете серьезным?
  Я посмотрел на нее удивленный и несколько обиженный.
  — Жоржетта, — сказал я. — Я всегда сама серьезность. — Я попытался заставить свой голос звучать с особым чувством. — Я хочу сказать вам, Жоржетта, что я с ума схожу от вас. Когда вы около меня, я чувствую себя, как сотня сумасшедших, хотя знаю, что я не достоин даже целовать доски палубы, на которых вы стоите.
  — О, Лемми, — сказала она. — Вы действительно так считаете?
  — Нет, — сказал я. — Просто я когда-то прочитал эту фразу в книге и решил попробовать, как она будет звучать в жизни. Кроме того, вряд ли мне доставит особое удовольствие целовать палубу.
  Она ничего не ответила. Просто смотрела в море.
  Я подошел к ней ближе, и прежде, чем я успел сообразить, что произошло, она оказалась в моих объятиях, а ее губы прижались к моим, и меня охватило такое поэтическое настроение, что по сравнению со мной сам лорд Байрон выглядел бы как черствый бифштекс.
  Сзади нас послышался кашель. Я выпустил из объятий Жоржетту и повернулся. Джуанелла Рилуотер сказала:
  — О'кей. Я все поняла. Женщина всегда получает награду. А во мне парней привлекает только материнский инстинкт. Но, Лемми, — продолжала она. — После того, что я для тебя сделала, все эти паршивые бомбы, и вообще после того, как я столько с тобой нянчилась, я считала, ты меня отблагодаришь, как мне полагается, а ты вместо этого пришвартовался к этой даме.
  — Почему бы тебе не помочь Ларви начать новую счастливую жизнь? В конце концов он ведь твой муж.
  — Да, — ответила она. — Кажется, да. — Она улыбнулась мне. — А после того, как ты выполнишь условия нашего договора, — продолжала она, — я, пожалуй, переквалифицируюсь на приготовление домашних пирогов. Ну что ж, привет тебе, Лемми!
  Она смылась.
  Стоя около Жоржетты, я вспомнил, что мне говорила старушка мать. Она говорила: Лемми, ты всегда смотришь слишком далеко вперед и не видишь, что у тебя под носом.
  Что ж, на сей раз матушка Коушн, кажется, ошиблась. Глядя на стоящую рядом со мной Жоржетту, я думал: когда все это дело благополучно кончится, я предприму самые серьезные шаги в отношении этой бэби. Когда я не занят, я весьма склонен к поэзии, а парень с поэтическими наклонностями всегда должен стараться понять, что к чему. И если вы когда-нибудь, ребята, целовали женщину, подобную Жоржетте, вы поймете, что я хочу сказать…
  Но только не поймите меня не правильно!
  Питер Чейни
  Они никогда не говорят когда
  Peter Cheyney: “They Never Say When”, 1944
  Перевод: Э. А. Гюннер
  
  В отличие от мужчин женщины избегают говорить «да» и никогда не говорят «когда»
  Глава 1
  Пасторальная интерлюдия
  Три сотни ярдов, отделяющих гостиницу «Звезда и Полумесяц» от шоссе, можно было преодолеть по узкой живописной дорожке, за каждым поворотом которой человека с воображением мог ждать сюрприз.
  Тенистая аллея, обсаженная рододендронами, вела к небольшому старому дому, напоминающему замок в миниатюре; окружающие дом запущенный сад и не слишком ухоженный парк были по-своему красивы, производя впечатление уголка дикой природы здесь, в центре Англии.
  Гостиница «Звезда и Полумесяц» не пользовалась широкой известностью, однако это обстоятельство отнюдь не огорчало тех, кто сейчас обосновался под ее гостеприимным кровом. Хозяйкой гостиницы была миссис Меландер, приятная дама средних лет, спокойная и доброжелательная. Во время летнего периода отпусков ее гостиница была заполнена до предела, но чаще часть номеров пустовала и число постояльцев снижалось до двух-трех.
  При таких отливах миссис Меландер и ее дочери, Сюзен и Эмили, составляли им компанию, может быть, не слишком интеллектуальную, но приятную во многих других отношениях. В этот августовский день погода испортилась с утра. Дождь лил без перерыва, начиная с полудня; к вечеру он ослабел, но не прекратился, а тяжелые, темные тучи, затянувшие небо, никак не желали рассеяться. Было так темно, что даже старая сова, проживающая в дупле росшего напротив дома дерева, была введена в заблуждение происходящим и, решив, что преждевременно пришла ночь, подняла крик. Ее жалобное уханье делало еще более мрачной унылую атмосферу этого вечера.
  Виндемир Николлз, покачиваясь, направился к стеклянной двери, ведущей на веранду; его нетвердая походка и лихорадочно поблескивающие глаза свидетельствовали, что сегодня с утра он не терял времени даром. Сейчас его больше всего интересовало, действительно ли он слышал крик совы, или это ему почудилось. Это был мужчина среднего роста, плотный, коренастый, с заметно выступающим животом — типичный представитель категории людей, для которых брюки всегда узки в поясе. Оказавшись на веранде, огибающей дом с двух сторон, он прошел к тому месту, где небольшая лестница вела вниз, туда, где за домом расстилался луг, за которым виднелся лес.
  Но выход из дома был закрыт: на ступеньке лестницы сидела Сюзен Меландер, опершись локтями о колени, а подбородком на скрещенные пальцы рук. Когда Николлз приблизился к ней, она искоса посмотрела на него и тут же отвела взгляд.
  — Ну, — спросила она, — и как же мы поживаем? — Николлз откровенно зевнул, а потом сказал:
  — Ставлю доллар против дайма, что ты влюбилась в него! — Казалось, его слова не произвели ни малейшего впечатления на Сюзен.
  — А если и так? — сказала она безучастно, устремив взгляд на темный лес. — Что из этого следует?
  — А ничего, — ответил Николлз. — Просто меня всегда удивляет то, чего я не могу понять. Хотел бы я знать, что вы все в нем находите!
  Его слова вызвали улыбку на лице девушки.
  — Вам следовало бы добавить: особенно когда рядом находится такой мужчина, как Виндемир Николлз.
  — А что?.. Т-Такой парень… — Николлз икнул. — Такой парень, как я стоит многих других! Помню; когда я был шестнадцатилетним парнишкой, одна старая дама — это было в Монктоне, есть такой городишко в провинции Онтарио — заинтересовалась моей рукой. Это была известная гадалка. Она очень внимательно изучила линии на моей ладони, а потом взглянула мне в глаза и сказала: «Знаете ли вы, молодой человек, что я увидела на вашей руке?» — Я ответил, что не знаю, но готов заплатить, чтобы узнать. И тогда она сказала мне: «На вашей руке я вижу женщин!» — Он извлек из кармана измятую пачку сигарет и закурил.
  — И, конечно же, она оказалась права! — не без ехидства заключила Сюзен.
  — Ты угадала, девочка, но мне не нравится тон, которым это было сказано, — ответил Николлз. — И хотя я не Казанова, но и у меня в жизни были чудесные мгновения.
  — Чудесные для вас, я полагаю?
  — Ну-ну, бэби! Ты думаешь, я не понимаю, почему ты злишься? Вот ты сидишь здесь, на лестнице, уткнувшись подбородком в кулак, смотришь на лес да тучи, а твои мысли там, наверху, с этим парнем. Ты мечтаешь о нем потому, что он поцеловал тебя вчера, когда ты выходила из кухни. Я угадал? Только не следует излишне обольщаться, Сюзен. Если бы Кэллагену платили по доллару за каждый поцелуй, которыми он одаривает девушек, он мог бы перекупить бизнес Рокфеллера и даже не заметил бы, что это повлияло на его текущий счет. И вообще…
  — Мистер Николлз, — прервала его Сюзен, — разрешите вам сказать, что вы глубоко заблуждаетесь! Просто мистер Кэллаген… он из тех людей, которым симпатизируешь даже против воли. И ничего я о нем не мечтаю, просто он — парень, что надо!
  — Быстро же ты это заметила!
  — У вас найдется сигарета?
  Николлз вручил ей пачку «Лаки Страйк», поднес зажженную спичку, а потом опустился рядом с ней на ступеньку.
  — Я понимаю, что вы весь день были очень заняты, — сказала она, — но полагаю, что это не мешало вам слышать, как звонит телефон. А он звонил весь день до обеда и к вечеру тоже.
  — Почему же никто не подошел к аппарату?
  — Мистер Николлз, вы знаете, что в нашей гостинице всей прислуги — две девушки. У одной сегодня выходной, а у другой в очередной раз заболела мать, и она отпросилась навестить ее. Сейчас вы с мистером Кэллагеном — наши единственные постояльцы, так что нетрудно догадаться, кому предназначались эти звонки. Да вы и сами это знаете. Впрочем, я три раза подходила к телефону. Звонила мисс Томпсон из «Сыскного агентства Кэллагена». Она так сердилась! Сказала, что ей срочно нужно поговорить с шефом, а я ответила, что ничем не могу помочь. Тогда она рассердилась еще больше…
  — Меня больше удивило бы, если бы твои слова ее утешили.
  — Насколько я поняла, эта мисс Томпсон — личная секретарша мистера Кэллагена, не так ли?
  — Именно так, мое золотце! Один ноль в твою пользу.
  — Когда я думаю о ней, она представляется мне чопорной девицей в очках, очень властной и деятельной.
  — А вот тут ты малость промахнулась, Сюзен. Эффи из тех девушек, ради которых даже я готов писать стихи. У нее такая фигурка, на которую смотришь потому, что не можешь не смотреть. Смотришь — и все! Рыжие волосы, зеленые глаза и удивительно грациозная походка — куда там до нее всем этим манекенщицам! И к тому же она отменно умна.
  Сюзен горестно вздохнула, выслушав эту тираду.
  — Похоже, это само совершенство! Бедные девушки, обслуживающие загородные гостиницы! Они живут в деревне и даже не понимают, что они теряют!
  — Тебе следовало бы тоже быть секретаршей какого-нибудь частного детектива, вроде меня или Слима.
  — Я полагаю, это очень интересная работа!
  — Еще бы! Я уверен, что она пришлась бы тебе по душе. Хотя бы и в нашей фирме. Конечно, небольшая конкуренция…
  — Да, да, я понимаю. Но мне кажется, что мисс Томпсон… она ближе принимает к сердцу все, что касается мистера Кэллагена, чем обычная секретарша. По-моему, она… Ну как бы это сказать?
  — Ты хочешь сказать, что она в него влюблена? Ну что ж, ты не ошиблась. Эффи давно сходит с ума по Слиму, и это выводит меня из себя.
  — Почему?
  — Потому что я не в силах это понять, а ведь я не просто порядочный и здравомыслящий человек, но и неплохой детектив, для которого логические рассуждения — его профессия. А Слим… Да я могу порассказать тебе о нем такое, что у тебя волосы на голове встанут дыбом!
  — Ну, в отношении этого у меня нет сомнений.
  Она погасила тлеющий конец сигареты о камень ступеньки, на которой сидела, и швырнула окурок в мокрую траву через открытую дверь.
  — О чем ты задумалась, девочка? — прервал Николлз затянувшуюся паузу.
  — Так… ни о чем. Во всяком случае ни о чем интересном. Просто я спрашиваю себя, сколько еще времени мистер Кэллаген будет пить и способен ли он прервать это занятие хотя бы на пару часов.
  — О, тебе лучше об этом не задумываться! Таков уж он, наш Слим. Сейчас он на отдыхе: мы только что закончили весьма серьезное расследование. Провернули знатную работенку и огребли солидные бабки — такого чека мне еще не приходилось видеть за все годы работы в агентстве Кэллагена. И вот теперь…
  — Мистер Кэллаген — классный детектив, не так ли?
  — Полностью с тобой согласен. Он очень сильный детектив, а кроме того, за его спиной стою я.
  — О да, конечно. Я как-то забыла об этом.
  — И зря. Это очень даже немаловажное обстоятельство — Слим привык рассчитывать на меня. Да, это дело было не из простых. И все же мы довели его до конца, после чего Слим решил, что недельный отпуск нам не повредит. Вот он и приехал сюда, чтобы на лоне природы провести курс алкогольной терапии. Но ты не беспокойся, девочка: все это скоро ему надоест.
  Из глубины дома донесся приглушенный звонок телефона.
  — Послушай, этому кретину со станции никогда не надоедает звонить? — спросил Николлз, когда после непродолжительной паузы телефон зазвонил снова.
  — И никакой это не кретин, — заявила Сюзен. — Просто телефонистка со станции оказывает нам любезность: мы часто бываем далеко от телефона, на другом конце дома. Не сразу услышишь, а потом пока подойдешь…
  — А тебе не кажется, крошка, что нам следует подойти к телефону? Только кто этим займется, я или ты?
  — Только не я! Мой рабочий день закончен, и я имею право спокойно подышать воздухом. К тому же не надо быть пророком, чтобы догадаться, кто это звонит и с кем желают говорить. Так что подойти к телефону придется вам.
  — Твои слова огорчили меня, девочка, но не по той причине, о которой ты подумала. Нет проблемы в том, чтобы подойти к аппарату и поднять трубку, но… тогда я буду обманут в своих ожиданиях. Мне было бы много приятнее, если бы к телефону подошла ты.
  — Почему?
  — Потому что мне приятно наблюдать за тем, как ты ходишь… вернее не ходишь, а порхаешь. Уверен, что многие женщины заплатили бы сумасшедшие деньги за то, чтобы научиться так грациозно покачивать бедрами. Мне кажется, я мог бы целыми днями наблюдать за этим. А твои ножки! Твои божественные лодыжки! Не помню, говорил ли я тебе, что я в женщине превыше всего ценю лодыжки? Понимаешь, это чуточку напоминает манию. Ты славная девочка, Сюзен, но когда ты ходишь, то напоминаешь мне богиню. — Сюзен со вздохом поднялась на ноги.
  — Пожалуй, после всего сказанного подойти к телефону придется мне.
  Николлз вместо ответа закурил очередную сигарету. Сюзен направилась к выходу с веранды, Николлз наблюдал за ней, пока ее гибкая фигурка не исчезла за дверью. И почти сразу же телефон умолк.
  Вернувшаяся Сюзен села на ступеньку рядом с Николлзом.
  — Я опоздала. Видимо, дежурной на станции надоело нас вызывать. А может, мисс Томпсон повесила трубку.
  — Ну что ж, — пожал плечами Николлз. — Видимо, так пожелала судьба. Если бы ты вовремя сняла трубку, произошли бы какие-нибудь события… один Бог знает какие, А так ничего не случилось, мы снова сидим рядом и смотрим на дождь. И мне вспоминается русская графиня, с которой я был знаком когда-то.
  Сюзен демонстративно зевнула.
  — И это, конечно, была красавица?
  — Ты спрашиваешь, была ли она красива? — вознегодовал Николлз. — Она была восхитительна!
  — И, разумеется, по уши влюбилась в вас?
  — Как ты догадалась?
  — Мистер Николлз, вы забыли, что за последние четыре дня рассказывали мне историю о русской графине пять… нет, шесть раз… Правда, о крашеной блондинке из Оклахомы вы говорили одиннадцать раз. Представьте себе, к вашим бывшим пассиям я начинаю относиться как к своим старым знакомым и даже сочувствую жертвам вашего неуемного донжуанства, мистер Николлз.
  — Сюзен, сколько раз я просил называть меня по имени. Меня зовут Виндемир.
  Она искоса взглянула на него.
  — Ну что ж, если вы того хотите, я буду называть вас по имени. Имя Виндемир очень нам подходит.
  Николлз крякнул, почесал затылок, но ничего не сказал.
  * * *
  Переступив порог своей квартиры, Эффи Томпсон прежде всего оглушительно хлопнула дверью, а затем швырнула сумку в один конец прихожей, а шляпу — в другой. Она была вне себя от злости.
  — Черт побрал! — вслух воскликнула она. — Черт бы побрал этих…
  Она нервна потерла руки, а потом взяла из стоявшей на каминной полке шкатулки сигарету и прикурила от зажигалки. Пройдя в кухню, она поставила на газ кастрюльку с тушеным мясом, после чего прошла в гостиную. Эффи действительно была очень хороша — изящная, миниатюрная, с рыжими волосами, оттенявшими молочно-белую кожу. На ней отлично сидели строгая черная юбка и блузка из кремового шелка — типичный костюм девушки-секретарши.
  Зазвонил телефон. Эффи немного поколебалась, а потом подняла трубку. Звонил Уилки — ночной портье из дома на Беркли-сквер, где Слим Кэллаген снимал офис и квартиру.
  — Прошу простить меня за беспокойство, мисс Томпсон, но вы поручили мне перед уходом приглядеть за телефоном. Так он звонит не переставая!
  — Что, опять эта миссис Дэнис?
  — О да, это именно она. Она снова и снова повторяет, что ей необходимо срочно встретиться с мистером Кэллагеном. Мне кажется, что она чем-то обеспокоена.
  — Ну что ж, я попробую связаться с ним отсюда. Если она позвонит еще раз, скажите ей, Уилки, что я дома и пытаюсь оттуда связаться с мистером Кэллагеном. Если у меня что-то получится, я тут же ей позвоню.
  — Я понял, мисс Томпсон. Но тут есть еще другое дело. Сразу же после того, как вы покинули бюро, рассыльный принес письмо из банка. На конверте написано: «Весьма срочно».
  — Благодарю вас, Уилки. Для вас не составит труда вскрыть конверт и прочесть, что они нам пишут?
  — Разумеется, мисс Томпсон. Не вешайте трубку.
  Эффи не пришлось ждать и минуты. В трубке снова зазвучал голос Уилки:
  — Вот их письмо, мисс Томпсон. Значит, так… «Дирекция банка с сожалением сообщает мистеру Кэллагену, что посланный им чек на четыре тысячи фунтов, поступивший сорок восемь часов назад, не может быть учтен, так как лицо, подписавшее чек, сочло необходимым аннулировать его. С искренним уважением…»
  — Все ясно, Уилки! — Она саркастично улыбнулась, в ее глазах вспыхнули гневные огоньки. — Ну что ж, надеюсь, что на этот раз они мне ответят. Благодарю вас, Уилки! Спокойной ночи. — Опустив трубку на рычаг, она несколько секунд не отрывала от нее глаз.
  — Ладно! — сказала она наконец. — Конечно же, я должна позвонить им, это моя обязанность. Но пусть дьявол меня заберет, если я сделаю это до того, как докурю сигарету, выпью две чашки крепкого чая и приму горячую ванну. И тогда, может быть, один из этих бездельников все же соблаговолит подойти к телефону.
  Дождь прекратился, заметно посветлело. В разрывах туч проглядывало голубое небо.
  — Я хотел сказать тебе, Сюзен, что у меня очень развито чувство прекрасного.
  — И в чем же оно проявляется?
  — Ну хотя бы в том, что я часто думаю о тебе.
  Прежде чем Сюзен решила, как ей надлежит отреагировать на это признание, снова задребезжал звонок телефона.
  — Если мы хотим откликнуться на этот призыв, — сказала она, — то нам следует поторопиться. Так что я, пожалуй, пойду… Ну, а вы будете иметь возможность еще раз полюбоваться моей походкой.
  — О да! Ступай, моя красавица, это пойдет на пользу и тебе, и мне.
  Сюзен поспешно прошла через столовую и холл в контору, где находился телефонный аппарат.
  — Вас вызывает Лондон, — сказала телефонистка междугородной связи. — Не вешайте трубку.
  Спустя полминуты в трубке зазвучал голос Эффи Томпсон.
  — Это «Звезда и Полумесяц»? — с раздражением спросила она. — Я попрошу пригласить к телефону мистера Кэллагена или мистера Николлза. Только не говорите мне, что они оба заболели коклюшем.
  — Это мисс Томпсон? — спросила Сюзен. — А я мисс Меландер, дочь хозяйки гостиницы. Мне столько говорили о вас, так что сейчас, когда я услышала ваш голос, мне кажется, что мы давно знакомы. Кстати, у вас очень красивый голос.
  — Мне очень лестно, что мой голос вам понравился, но я все же позволю себе нескромный вопрос: почему вы, собственно, интересуетесь моей особой? Это мистер Николлз рассказывал вам обо мне?
  — Да. Он очень славный, не так ли?
  — О да! Иногда даже чересчур. Послушайте, а не связано ли ваше любопытство с мистером Кэллагеном? Может быть, это он вас заинтересовал?
  — Мисс Томпсон, по-моему, я не сказала ничего такого, что могло бы показаться вам неприятным. Что же касается мистера Кэллагена… то все, кто здесь находится, считают его очень интересным, очень обаятельным человеком!
  — Ну что ж, если вы так говорите, значит, у вас есть на то основания. Однако ближе к делу. Как вы считаете, мистер Кэллаген или мистер Николлз в состоянии подойти к телефону? Они могут поговорить со мной?
  — Ну… мне это представляется маловероятным. Они решили насладиться полным покоем и отказываются подходить к телефону. А кроме того, мистер Кэллаген… он приболел.
  — Вы хотите сказать, что он надрался?
  Сюзен не осмелилась ответить на столь прямо поставленный вопрос и пробормотала что-то насчет того, что джентльмен на отдыхе может позволить себе пропустить лишний стаканчик.
  — А Николлз?
  — О, мистер Николлз в полном порядке. Я как раз разговаривала с ним, когда вы позвонили.
  — С чем вас и поздравляю. Вы, наверное, получили массу удовольствия. К сожалению, не могу сказать это о себе: сегодня с пяти часов я непрерывно звоню в «Звезду и Полумесяц», но все без толку: то никто не поднимает трубку, то отвечают нечто невразумительное. Мисс, я буду очень признательна вам, если вы вернетесь к мистеру Николлзу и скажете ему, чтобы он немедленно растормошил мистера Кэллагена и информировал его о том, что чек на четыре тысячи фунтов, который он два дня назад отправил в банк, аннулирован Свелли. Банк сегодня сообщил нам эту новость. Пусть Николлз займется этим немедленно: ведь в его обязанности входит обеспечивать мистера Кэллагена информацией.
  — Боже мой! Я сейчас же бегу к мистеру Николлзу. Это просто ужасно, не так ли, мисс Томпсон?
  — Не до такой степени, как вам кажется, мисс Меландер! Во всяком случае мистер Кэллаген при всех условиях сумеет расплатиться с вами. А теперь поспешите… Я подожду у телефона.
  Сюзен улыбнулась.
  — Вы мне очень понравились, мисс Томпсон. Я понимаю, что вам сейчас там одиноко. Не вешайте трубку, ладно?
  Когда она выбежала на веранду, Николлз, спустившийся на нижнюю ступеньку лестницы, развлекался тем, что бросал камешки в большую пятнистую жабу, обитающую в бассейне с водяными лилиями.
  — Вот тварь! — обратился он к Сюзен, появившейся в дверях. — Она немножко похожа на меня: ее ничто не заботит. Ставлю шиллинг против пенни, что я попал в нее, а она хоть бы хны! По-прежнему игнорирует меня!
  — Звонила мисс Томпсон! — сообщила Сюзен. — Она и сейчас у телефона. Просила передать вам, что чек на четыре тысячи, который вы недавно отправили в банк, аннулирован. Ей сообщили об этом из банка.
  Николлз сорвался с места, швырнув в бассейн недокуренную сигарету.
  — Ну, чует мое сердце, сейчас начнется потеха! Я лечу, Сюзен! А ты оставайся здесь.
  Он взбежал по лестнице и исчез за дверью, ведущей в столовую, а Сюзен присела на последнюю ступеньку лестницы. Теперь камешки в жабу бросала она. У жабы была смешная тупая морда, кого-то ей напоминающая. Да, Николлз был похож на жительницу бассейна не только пренебрежением ко всяческим житейским заботам.
  Сюзен сидела и думала. Думала о Николлзе. Думала о Кэллагене… Особенно о Кэллагене, Да, мистер Кэллаген ей очень нравится, и с этим ничего нельзя поделать. Это настоящий джентльмен. А как он целуется — с рассеянным видом, как будто мысли его заняты чем-то совсем иным… А может, так оно и есть? Эта мысль заставила ее нахмуриться. Она подумала, что было бы неплохо спросить об этом самого Кэллагена при первом удобном случае.
  А вообще это здорово, что они приехали отдохнуть в их гостиницу — люди, отмеченные прикосновением Приключения, привыкшие к соприкосновению с тайной. Сколько невероятных историй успел рассказать ей за это время мистер Николлз о тех невероятных делах, которые они расследовали, и об их блистательных победах. А вот мистер Кэллаген не из разговорчивых. Однако сразу видно, чьи идеи осуществляет Николлз…
  Сюзен вздохнула. Ах, оказаться бы ей на месте мисс Томпсон в фирме Кэллагена! Что за чудесную жизнь она вела бы! Сюзен снова вздохнула.
  Николлз, добравшись до конторы гостиницы, прижал к уху телефонную трубку.
  — Хеллоу! Это вы, моя красавица? Так что же все-таки там у вас стряслось?
  Голос Эффи Томпсон был холоднее льда.
  — Мистер Николлз? Уж не знаю, как благодарить вас за то, что вы так быстро откликнулись на мой призыв. Это так мило с вашей стороны.
  — Моя дорогая, да разве есть на свете что-нибудь, что я не сделал бы для вас?.. Впрочем, вы и сами об этом знаете… Теперь насчет чека… Это что, шутка?
  — Лучше скажите, сообщали ли вы о чеке мистеру Кэллагену?
  — Ну… я не думаю, что смогу от него чего-нибудь добиться. Наш Слим не терял времени зря и сейчас пребывает в полной отключке… или только начинает выходить из нее. Но когда он немного очухается и обо всем узнает… Могу представить себе, что за этим воспоследует!
  — Кстати, я попрошу вас напомнить мистеру Кэллагену, что мой рабочий день в агентстве кончается в шесть вечера. К тому же вы предполагали отсутствовать четыре дня, а прошло уже больше недели. И за это время не было вечера, когда я уходила бы из бюро раньше девяти!
  — Бэби, я в восторге от вас! На что только не способна девушка, если она так относится к своему шефу!.. Помню одну мышку, которую я знал в Арканзасе. Так она…
  — Меня не интересует ни Арканзас, ни ваши мышки. Что же касается моего отношения к шефу, то это мое личное дело, и говорить с вами о нем я не намерена… И не называйте меня бэби, я этого не перевариваю! — Николлз вздохнул.
  — Заметно… бэби!
  Из трубки послышался возмущенный вопль, а Николлз довольно ухмыльнулся.
  — Так вот, Николлз, когда к мистеру Кэллагену вернется способность понимать человеческую речь, вам следует сказать ему, что сегодня весь день некая миссис Дэнис старается связаться с ним. Она говорит, что нуждается в его совете и что дело это очень срочное.
  — Вы не шутите? — Николлз на минуту задумался. — Ну что ж, после истории с чеком Свелли нам, пожалуй стоит немного поработать. Эта миссис Дэнис… вы что-нибудь знаете о ней, Эффи?
  — Ничего, кроме того, что она настаивает ка немедленной встрече с мистером Кэллагеном и готова уплатить ему любой гонорар — это она мне сказала. Она готова встретиться с Кэллагеном в любом месте — в агентстве или там, где он сейчас находится. У меня создалось впечатление, что она напугана.
  — Как она выглядит?
  — Это вы о ее голосе? Голос приятный. Если все остальное ему соответствует, то мистер Кэллаген не без удовольствия…
  — Понятно, — прервал ее Николлз и, подумав, добавил: — Все это хорошо, однако, дорогая Эффи, я боюсь, что со Слимом нам нам будет нелегко. Он слишком усердно полоскал себя алкоголем эту неделю и сейчас творит черт знает что: куролесит в доме, целует дочек хозяйки и вообще чудит напропалую. Вы можете себе это представить?
  — Еще бы! И даже очень хорошо!
  — Сделаем так: когда эта… как ее? Дэнис снова позвонит вам, Эффи, вы пригласите ее в агентство. При встрече вы как следует приглядитесь к ней… Впрочем, не мне учить вас этому. Если вы придете к выводу, что она нам подходит, предложите ей приехать сюда, в «Звезду и Полумесяц». Если окажется, что у нее нет колес, свяжитесь с Хиллом и договоритесь, чтобы он отвез…
  — В этом нет необходимости. Она говорила мне, что водит автомобиль.
  — Тем лучше. Итак, если вы сочтете, что она подходящая клиентка, вы направите ее сюда и уведомите меня о том, что она едет к нам.
  — Пусть будет так… Однако не могу не сказать, что, если учесть состояние, в котором находится шеф, вы идете на риск.
  — Не пугайте меня, бэби… то есть моя дорогая. Мне вспоминается одна красотка из Сент-Луиса, которая…
  В трубке зазвучали короткие гудки. Эффи Томпсон прервала разговор.
  Николлз тоже опустил трубку на рычаг, окинув недружелюбным взглядом телефонный аппарат. Вздохнув, он вышел в холл и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
  * * *
  Кэллаген лежал навзничь на смятой постели в одних пижамных брюках из шелковой ткани — серой, с черными лилиями. Откинув голову на подушку, он дышал тяжело и хрипло. Он не был красив, но его внешность, несомненно, заинтересовала бы самого взыскательного портретиста: удлиненный овал лица, твердая линия подбородка, густые каштановые волосы, тонкий нос с выразительным вырезом нервных ноздрей. Он был широк в плечах, мускулист и явно очень силен. Остановившись у кровати, Николлз некоторое время молча рассматривал шефа, а потом, подойдя к окну, раздвинул плотные шторы. В комнату ворвались лучи предзакатного солнца, осветившие лицо Кэллагена. Тот шевельнулся, перевернулся набок и что-то пробормотал. Николлз вздохнул, прошел в ванную и вскоре вернулся, держа в каждой руке по стакану: в одной с содовой, в другой — пустой. Взяв со стола недопитую бутылку, он плеснул в пустой стакан пальца на четыре виски и приблизился к кровати.
  — Слим… Эй, Слим! — позвал он громко. — Ты меня слышишь? Чек Свелли накрылся! Этот подонок аннулировал его. Как тебе это нравится?
  Кэллаген открыл один глаз. Потом зевнул, потянулся, открыл второй глаз и попытался сфокусировать взгляд на Николлзе. Тот протянул лежащему оба стакана.
  — На твой выбор, Слим!
  Кэллаген предпочел виски. Он залпом осушил стакан, и его лицо искривила гримаса. Затем он снова перевернулся на спину и устремил взгляд в потолок. Падающий из окна свет явно раздражал его.
  — Ты, кажется, что-то сказал? — обратился он наконец к своему помощнику.
  — Это Эффи, — начал Николлз. — Она звонит нам с пяти часов, но никто не подходил к аппарату. Она страшно разозлилась.
  — А где был в это время ты?
  — Ну… я болтал с Сюзен на веранде.
  — Понятно. Значит, Свелли решил аннулировать выданный нам чек?
  Резким движением он сел на край кровати, спустив ноги на пол, и запустил пальцы обеих рук в свою густую шевелюру.
  — Я так и знал, что тебя это позабавит, — сказал Николлз.
  — Свелли дорого обойдется эта шуточка, — буркнул Кэллаген.
  — Я не сказал бы, что он поступил очень мило, после того как мы вытащили его из этой передряги. Ну и что же мы предпримем?
  Кэллаген смерил Николлза неодобрительным взглядом.
  — Что мы предпримем? — Он поморщился и закрыл глаза. — Послушай, налей-ка мне еще немного виски и пусти воду в ванну. А потом попроси какую-нибудь из девочек Меландер сварить мне кофе. Когда закончишь с этим, позвони Грейсону. Пусть заедет к Эффи, возьмет у нее возвращенный банком чек и привезет его сюда.
  — Все понял!
  Пока Николлз готовил ванну, Кэллаген встал. Подойдя к окну, он бросил взгляд на темнеющий на горизонте лес и заходящее солнце, а потом отошел к столу и закурил, однако после первой же затяжки швырнул сигарету в камин. Из стоявшей на столе бутылки он налил в стакан на три пальца виски, выпил его и несколько приободрился. Набросив на плечи халат, он прошелся по комнате.
  Из ванной вернулся Николлз.
  — Я бросил в ванну морской соли и немного соды, — уведомил он. — Отличное средство!
  — От чего?
  — От похмелья. По-моему, ты вскоре захочешь немного поработать головой.
  — Хотел бы я знать, чего я захочу, — проворчал Кэллаген. — И чего ради я должен о чем-то думать?
  — Это уж тебе лучше знать. — С этими словами Николлз вышел из комнаты.
  Спустя несколько минут легкий стук в дверь заставил вздрогнуть Кэллагена, метавшегося по комнате, как тигр по клетке. На пороге появилась Сюзен Меландер с подносом.
  — Добрый вечер, мистер Кэллаген, — сказала она. — Вот ваш кофе. Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вам уже лучше?
  Кэллаген, приняв чашку кофе из ее рук, ответил, что его здоровье никогда не служило поводом для беспокойства.
  — Мистер Кэллаген, разрешите задать вам один вопрос. Когда вы целуете девушку, вы действительно думаете о чем-то другом?
  Присевший на край кровати с чашкой кофе в руках Кэллаген недоуменно взглянул на Сюзен.
  — Целую?.. Какую девушку? — Сюзен скромно потупилась.
  — Ну… например, меня. — Кэллаген поперхнулся кофе.
  — А что, я вас уже целовал?
  «Ты сама на это напросилась, девочка, — сказала себе Сюзен. — Вот и получила». Однако, милая улыбка не сошла с ее лица. Кэллаген, искоса поглядывающий на нее, сказал:
  — Я кое о чем попрошу вас, Сюзен, сделаете это для меня?
  — Разумеется, мистер Кэллаген.
  — Тогда будьте хорошей девочкой и тихонько закройте эту дверь… с той стороны.
  Прежде чем Сюзен нашла подходящее возражение, она оказалась в коридоре и смогла выразить свое неудовольствие только самой себе. Когда она спускалась по лестнице в холл, тишину нарушил телефонный звонок. И тотчас в дверях столовой возник Николлз.
  — Это меня! — бросил он, устремляясь к конторе. Он не ошибся. Звонила Эффи Томпсон.
  — Мистер Николлз, — сказала она, — сейчас я снова в агентстве и звоню оттуда. Миссис Дэнис здесь. Она выглядит, как дама из высших сфер, и деньги у нее, кажется, водятся. Она сказала, что готова заплатить мистеру Кэллагену тысячу фунтов за согласие заняться ее делом.
  — Отлично сработано, крошка! И что же вы ей ответили?
  — Я ответила так, как мы договорились. Она немедленно выедет к вам, так что через час вы можете ее ждать.
  — Прекрасно. Я думаю, это именно то, в чем мы сейчас нуждаемся.
  — Как отнесся мистер Кэллаген к истории с чеком?
  — О, в этом отношении у меня нет повода к неудовольствию. Он ожил, Эффи, понимаете, ожил! Встал с постели и сейчас пьет кофе. По его поручению я звонил Грейсону, но не застал его. Так что будет лучше, если с ним свяжетесь вы: позвоните ему завтра утром, когда придете в контору, перешлите ему чек и поручите заняться этим делом. Договорились?
  — Хорошо. Кстати, Николлз, вы говорили с мистером Кэллагеном о миссис Дэнис?
  Николлз ухмыльнулся.
  — Еще нет. Пусть это будет для него маленьким сюрпризом.
  — Хочу надеяться, что вы не совершили ошибку. Впрочем… Если говорить о внешности, то, я думаю, появление этой дамы произведет на него приятное впечатление.
  — Ну что ж, тогда это будет приятный маленький сюрприз.
  — Я не шучу. Она действительно из тех, кто проходит у вас под рубрикой «красивая женщина из общества». Так что вы не обманетесь в своих ожиданиях.
  — Отлично, Эффи! Классно сработано!
  — Счастлива услышать это из ваших уст, — язвительно ответила она и повесила трубку.
  Сюзен Меландер поджидала Николлза в холле.
  — Мистер Кэллаген выпил кофе, — уведомила она его, — и сказал, что поужинает через час. Как вы думаете, какое блюдо ему приготовить, чтобы он поел с аппетитом?
  — Вот уж действительно вопрос на засыпку! — Николлз покачал головой. — Я удивлюсь, если он вообще прикоснется к еде. Но, при всех условиях, хорошо уже то, что он об этом заговорил. Я думаю, будет неплохо, если вы сервируете ужин на маленьком столике за стеклянной дверью… И, пожалуйста, поставьте три прибора — мы ждем клиента.
  Сказав это, он направился к лестнице: ему предстояло сообщить Кэллагену о предстоящем визите миссис Дэнис.
  Глава 2
  Очень красивая леди
  Часы на каминной полке показывали половину двенадцатого. Кэллаген, одетый в темно-синий костюм и шелковую синюю рубашку с голубым галстуком, стоял возле камина в помещении конторы «Звезды и Полумесяца». Во рту у него дымилась сигарета, в руке он держал стакан с бренди. Было видно, что он пребывает в отменно скверном настроении.
  Николлз, сидевший напротив него в глубоком кожаном кресле, затянулся, пустил к потолку великолепное кольцо дыма и сказал:
  — Она уже должна быть здесь. Даже если она выехала в десять, то уже в одиннадцать или чуть раньше она должна была бы прибыть сюда. Правда, после такого ливня дорога скользкая, на это следует набросить еще минут десять. Возможно, она не очень хорошо водит машину… А может, леди просто не так уж спешит встретиться с вами, Слим?
  — Или же угодила в кювет. Впрочем, все это мне совершенно безразлично, — буркнул Кэллаген.
  — В самом деле? — осведомился Николлз. — Впрочем, при таком похмельи кто тебя за это осудит. А может, это твой желудок решил дать о себе знать? При всех условиях я уверен, что завтра утром ты будешь смотреть на жизнь куда менее мрачно. Когда сегодня утром я разговаривал с малышкой Сюзен, она сказала, что в жизни не встречала человека, который мог бы выдуть столько спиртного, и выразила уверенность, что ты налит под завязку. И что же? В полдень ты вылакал еще две бутылки виски. Ты хоть сам понимаешь, что начинен алкоголем, как снаряд взрывчаткой?
  — А если даже и так, то что это меняет в нашей проблеме? Послушай, а с чего ты вообще взял, что я жажду встретиться с этой миссис Дэнис? И к тому же разве мы не на отдыхе?
  — Да, да, Слим, я совершенно с тобой согласен. Только отдых этот слишком уж затянулся. Я чувствую, что если что-нибудь не встряхнет тебя в ближайшее время, то у тебя заплесневеют мозги и ты превратишься в законченного деревенского остолопа… К тому же Эффи сказала, что эта дама заслуживает того, чтобы рассмотреть ее с близкой дистанции.
  Вошедшая в комнату Сюзен Меландер поставила на столик поднос с кофейной посудой и выпалила:
  — Она приехала, мистер Кэллаген, приехала только что в огромной, великолепной машине… эта красивая леди. А как она одета! Это… это умопомрачительно! И она хочет вас видеть!
  — Ну и как же она выглядит? — поинтересовался Николлз.
  — Она… У меня просто не хватает слов! — затараторила Сюзен. — Значит, так… Она брюнетка, у нее чудесная кожа… Томные глаза, большие, синие… Очаровательный носик… А какие у нее губы!
  Кэллаген зевнул.
  — Сюзен, ты сумела заинтриговать меня! — воскликнул Николлз. — Ну и в каком же наряде явилось в нам это создание?
  — Ох, и не говорите! — Сюзен глубоко вздохнула. — Она одета так, что я лопнуть готова от зависти! Ну а если точнее, то на ней костюм из серой фланели, изумительно сшитый, и шелковая блузка цвета серого перламутра с красной искрой. Шляпка тоже серая, фетровая, с красной лентой. Ножки у нее маленькие и очень красивые, а туфельки — просто чудо. И еще у нее на руках большие автомобильные перчатки из свиной кожи.
  — И где же сейчас это воплощение очарования? — поинтересовался Кэллаген.
  — Она зашла в туалетную комнату попудрить носик. Через минуту будет здесь. Она сказала, что задержалась, потому что по дороге остановилась поужинать.
  Николлз не выдержал. Он извлек себя из кресла и последовал за Сюзен в холл. Примерно через полминуты он вернулся и обратился к Кэллагену, не скрывая своего восторга.
  — Это потрясающе! — заявил он выразительным шепотом. — Слим, теперь я готов сказать: я видел все, я готов умереть!..
  Дверь открылась, и приехавшая дама появилась на пороге. Улыбнувшись Кэллагену и Николлзу, она шагнула вперед и с подкупающей простотой представилась:
  — Я — Паола Дэнис. А мистер Кэллаген, я полагаю, это вы?
  — Совершенно верно, — ответил детектив. — Я к вашим услугам.
  — Рассчитывая на это, я и приехала сюда. — Николлз поспешил пододвинуть даме кресло.
  — Вы, наверное, устали с дороги, миссис Дэнис. Садитесь в это кресло, расслабьтесь и помните, что вы среди друзей.
  Она ответила ему улыбкой.
  — Ваши слова радуют меня. Сейчас я, как никогда, нуждаюсь в друзьях. — Она повернулась к Кэллагену и, помолчав немного, добавила: — Ведь вы мне поможете, мистер Кэллаген?
  — Ну… — Кэллаген замялся. — Вообще-то я приехал сюда, чтобы отдохнуть, однако сейчас я чувствую, что мой отпуск закончится преждевременно… И вообще вся эта затея оказалась не слишком удачной.
  — Сочувствую вам. Слишком много дождя?
  — О нет, — ответил за Кэллагена Николлз. — Слишком много виски. В последние дни мой друг выглядел, как Чикаго в расцвет сухого закона.
  — Ну, тогда я появилась здесь вовремя! — шутливо сказала она. — Разве не так?
  — Именно этот вопрос я задаю себе сейчас, — ответил Кэллаген. — Не возьмете ли вы на себя труд разлить кофе?
  — Охотно. О! Здесь есть чашка и для меня!
  — А как же! — воскликнул Николлз. — «Сыскное агентство Кэллагена» предусматривает все! И мы всегда угощаем наших клиентов кофе.
  — А чем ваши клиенты угощают вас? — осведомилась она.
  — Тем, что имеют. Наши услуги стоят недешево. Мы — весьма дорогие детективы. Однако…
  — Мисс Дэнис, — прервал его Кэллаген, — разрешите представить вам этого джентльмена. Перед вами Виндемир Николлз. Он канадец. И хотя он громко лает, укусы его не опасны.
  — Миссис Дэнис, не верьте ему, Бога ради! Клянусь честью, я еще не покусал ни одного клиента! Никогда!
  Миссис Дэнис негромко засмеялась и, сев за столик, начала разливать кофе.
  — После того, как я увидела вас, — сказала она, — у меня стало легче на душе. Я всего несколько минут знакома с вами, но мне кажется, что я среди старых друзей. Думаю, что нам будет легко понять друг друга.
  Ее глаза внимательно изучали Кэллагена — казалось, она старается рассмотреть и запомнить каждую деталь, каждую черточку лица детектива. Однако, столь лестные для самолюбия любого мужчины слова очаровательной женщины, похоже, не улучшили настроение частного детектива. Избегая смотреть ей в лицо, он зевнул, закурил очередную сигарету и сказал:
  — Мне очень приятно, что я и мой коллега понравились вам, дорогая миссис Дэнис. Однако я боюсь, что моя секретарша поступила несколько опрометчиво, направив вас сюда, не согласовав предварительно этот вопрос со мной. Пока что я не могу вам сказать, соглашусь ли я взяться за ваше дело.
  — И все же я надеюсь на ваше согласие, мистер Кэллаген, — нисколько не смутившись, ответила она. — А чтобы доказать, что намерения мои серьезны… — Она расстегнула сумочку и вынула из нее солидную пачку банкнотов. — Здесь тысяча фунтов, которые я прошу вас принять в качестве аванса. Разумеется, я оплачу также все расходы, после того как вы представите мне счет. Ну а если дело закончится так, как мне хотелось бы, вы убедитесь, что скупость не относится к числу моих недостатков. — И она протянула деньги детективу.
  Кэллаген молча положил банкноты на каминную полку.
  — Прежде всего я хотел бы узнать, в чем суть вашего дела, — сказал он.
  — Я сейчас все вам объясню, — сказала миссис Дэнис. — Боюсь, однако, что это дело покажется вам глупым!
  Теперь Кэллаген смотрел на нее. Она откинулась на спинку кресла, заложив ногу на ногу, очаровательная картинка, казалось, сошедшая со страницы иллюстрированного журнала.
  — У вас нет причин расстраиваться по этому поводу, — ободрил он ее. — Таково большинство дел, с которыми приходят к нам клиенты. Кто-то кому-то показался глупцом, кто-то на кого-то рассердился из-за этого, и началась круговерть. Так кто же сглупил в вашем случае? Неужели вы?
  Она пожала плечами.
  — То, что я сейчас вам расскажу, известно только мне… и еще одному человеку. Я постараюсь быть краткой. Три года назад я вышла замуж. Моим мужем стал человек, которого я не любила. Мало того, вступая с ним в брак, я была настолько глупа, что не составила надлежащий контракт, в результате чего его и мои деньги оказались в общем владении. Мой муж, Артур Дэнис, богат, он из хорошей семьи, но он… он пьет. Я не буду останавливаться на подробностях, но в конце концов наш брак стал чисто формальным, хотя мы и продолжаем жить под одной крышей…
  — Надеюсь, вы не предложите мне содействовать расторжению вашего брака? — перебил ее Кэллаген. — Я не занимаюсь разводами. Принципиально!
  — Мне это известно, мистер Кэллаген. Ваша секретарша, мисс Томпсон, сказала мне то же самое в самом начале нашего разговора. Нет, нет, я намерена просить вас о другом… Так вот, несколько месяцев назад я окончательно решила расстаться с мужем и попросила его дать мне развод. Видимо, это ударило по его самолюбию, в результате чего он отказал мне. Отказал грубо, безапелляционно. Более того, он заявил, что если я и уйду от него, то без единого пенни в кармане. Видимо, он рассчитывал, что эта угроза удержит меня. Можете ли вы представить себе, как я разозлилась!..
  — И даже очень легко. И что же было дальше?
  — Я, конечно, не отказалась от своего решения, но дала клятву, что любой ценой верну свое состояние. Мой муж владеет большим имением возле Чессингфорда в Букингемпшире. Майфилд-Плейс — так оно называется. Среди всего прочего моему мужу принадлежит отличная коллекция драгоценностей. В эту коллекцию входит одна весьма известная вещь, о которой вы, возможно, слышали. Это золотая диадема — фамильная драгоценность, хранящаяся в роду уже несколько столетий; в каталогах ее называют «Пэрская корона Дэнисов». Она хранится в специальном футляре с секретным замком: надо знать, где следует нажать пружинку, чтобы крышка откинулась. Это очень дорогая вещь — оценена в семьдесят тысяч фунтов.
  — Итак, вы сочли, что эта корона будет достаточной компенсацией за ваше состояние, присвоенное мужем, и решили, что, покидая его, унесете эту вещь с собой? Это так?
  — Ну… не совсем. Да, я решила, что корона должна принадлежать мне. Мистер Кэллаген, это только справедливо: ведь мое состояние, на которое муж наложил руку, было значительно больше семидесяти тысяч. Однако увозить из дома такую драгоценность… Такой шаг показался мне слишком рискованным.
  — Простите, но я что-то не понимаю вас. Если вы решили не брать корону, то в чем же состоял ваш план?
  — Я решила, что для меня будет безопаснее, если корону украдут. И я устроила эту кражу. Я довольно часто бывала в одном дансинге и познакомилась там с человеком, который показался мне достаточно решительным для выполнения подобной операции. Его зовут Сайрак. Он нуждался в деньгах и ради них был готов на многое. Я рассказала ему, чего хочу, и он согласился сделать это для меня… конечно, за солидную плату.
  — И он уже провел эту акцию? — с нетерпением в голосе спросил Николлз.
  — Да, мистер Николлз. И без каких-либо затруднений. Мой муж хранит корону в сейфе, который стоит в библиотеке. Шифр этого сейфа по чистой случайности стал известен мне. Мой муж редко достает корону из сейфа — раз или-два в год ее чистят, и это все. Если правильно выбрать время похищения, исчезновение футляра с короной будет замечено очень нескоро.
  — Значит, вы сообщили этому Сайраку цифровую комбинацию, отпирающую сейф, и договорились, что кто-то, скорее всего из прислуги, впустит его в дом. Так?
  — Не совсем… Я не только сообщила ему шифр, я дала ему и ключ от дома. Ночью он открыл этим ключом входную дверь, вошел в дом, отыскал сейф, открыл его и завладел короной.
  — Исчезновение короны уже обнаружили?
  — Еще нет. Видите ли, я сумела правильно выбрать время: корону почистили за несколько недель до того, как Сайрак взял ее. Следующая чистка состоится через полгода. Так что, скорее всего, мой муж еще нескоро обнаружит, что фамильная драгоценность пропала. Сама же я еще до похищения уехала из Майфилд-Плейс.
  Кэллаген поскреб подбородок.
  — Понятно… Ну а когда он обнаружит пропажу, что произойдет тогда? Заподозрит ли он вас?
  — Не думаю. Для этого у него нет никаких оснований. Ведь даже то, что я знаю шифр сейфа, ему не известно.
  — Дорогая миссис Дэнис, — сказал Кэллаген, — мне хотелось бы знать, что за человек ваш супруг. Вы считаете, что он не подозревает о краже. Но почему? Полагает ли он, что вы уехали на время и еще вернетесь в Майфилд-Плейс, или он просто доверяет вам?
  — Боюсь, что ответа на ваш вопрос я просто не знаю. Мой муж — странная личность, и основная черта его характера — это эгоизм. Полагаю, что я ему безразлична и он без особых эмоций воспринял бы мой уход, если это не уязвило его самолюбие.
  — Понятно, — кивнул Кэллаген. — А теперь скажите, для чего вам понадобился я, миссис Дэнис?
  — Я хочу, чтобы вы вернули мне «корону Дэнисов», мистер Кэллаген.
  Брови детектива поползли вверх.
  — Вернуть корону? Разве она не у вас?
  — К сожалению, у меня ее нет. И не было… Именно поэтому я в самом начале нашего разговора сказала, что это глупое дело. Понимаете…
  — Понимаю. Этот самый Сайрак решил не отдавать вам корону. Может быть, он даже намерен вас шантажировать? Я угадал?
  — Да, мистер Кэллаген. Дело обстоит именно так. — Она грустно усмехнулась. — Видимо, я никогда не научусь разбираться в людях, а наша жизнь полна разочарований. Конечно, с моей стороны это был форменный идиотизм. Довериться такому типу, как Сайрак! Но такова уж моя натура. Я всегда была более высокого мнения о людях, чем они того за служивали… И, как вы видите, нередко за это расплачиваюсь.
  — Да, в жизни такое случается, — заговорил Николлз. — Помню, как в Квебеке…
  — Миссис Дэнис, — прервал его Кэллаген, — я хотел бы услышать от вас подробности этой истории. — Он закурил сигарету. — Итак, вы условились с Сайраком….
  — Мы условились, что он доставит корону мне в Лондон через месяц после того, как я покину Майфилд-Плейс. Такой срок казался мне вполне достаточным, чтобы избежать подозрений. Однако когда назначенный срок миновал, а Сайрак не явился, я начала волноваться. Я знала его адрес. Сперва я пыталась связаться с ним по телефону, но из этого ничего не вышло. Тогда и написала ему записку и в конце концов добилась встречи с ним. Мы встретились в отеле, где я ему снимала номер. Сайрак без всякого смущения заявил мне, что корона у него, но он не собирается отдавать ее мне, пока я не выложу за нее достаточную сумму. И тут же определил цену за корону — десять тысяч фунтов.
  Николлз негромко присвистнул.
  — Круто! — Он покачал головой. — Что за симпатяга этот мистер Сайрак! Похоже, что его не нужно учить плавать!
  — А сколько вы отстегнули ему вначале за похищение короны? — поинтересовался Кэллаген.
  — Двести пятьдесят фунтов. Столько же я должна была уплатить ему при передаче короны мне.
  — А теперь он, стало быть, хочет десять тысяч?
  Она кивнула. Кэллаген повернулся к камину и раздавил в стоявшей на полке пепельнице окурок сигареты.
  — Я по-прежнему не понимаю, чего, вы ждете от меня.
  Она улыбнулась ему, и Кэллаген не мог не оценить очарование этой улыбки, красоту, ее губ и безукоризненную форму зубов.
  — Чего я хочу, мистер Кэллаген? Я хочу, чтобы вы отобрали у него мою корону. Его адрес мне известен. Мне кажется, что если вы встретитесь с ним, то сумеете дать ему понять, что в его интересах поскорее расстаться с короной.
  — А что, совсем недурная идея! — подал голос Николлз. — Парню пойдет на пользу, если с ним поговорят покруче. И я сильно сомневаюсь, что он станет кричать об этом на каждом перекрестке.
  — Мне это тоже представляется сомнительным, — задумчиво проговорил Кэллаген. — Но… Если этот парень все же заговорит, у вас могут быть серьезные неприятности, миссис Дэнис.
  — Я понимаю это, но…
  — Тысяча фунтов, которую вы мне предложили… — Кэллаген кивнул в сторону пачки банкнотов, которую он положил на каминную полку. — Откуда у вас эти деньги?
  — Ну… когда я уезжала от мужа, кое-какие деньги у меня сохранились.
  Чуть заметная тень мелькнула на лице Кэллагена.
  — Вы готовы рискнуть этими деньгами в надежде вернуть корону? И еще одно: когда корона окажется в ваших руках, как вы намерены ею распорядиться?
  — Я отлично понимаю это, мистер Кэллаген. С моей стороны было бы безумием пытаться превратить корону в деньги. Однако я полагаю, что мне удастся вынуть из короны несколько камней и продать их.
  — Ну что ж, это неплохая мысль.
  Кэллаген взял деньги с каминной полки и пересчитал их. Миссис Дэнис одарила его еще одной улыбкой.
  — Итак, мы договорились, мистер Кэллаген? — спросила она. — Я могу рассчитывать на вашу помощь?
  — Я предпочел бы пока воздержаться от окончательного ответа. Мне нужно подумать. — Кэллаген взглянул на часы. — Час поздний, и вы, конечно же, заночуете здесь. Было бы неразумно ехать в Лондон ночью, по мокрой, скользкой дороге. Я до утра приму решение и поставлю вас в известность. А эти деньги… Будет лучше, если они пока останутся у вас.
  — Нет, нет, мистер Кэллаген, — запротестовала миссис Дэнис, встав со своего стула. — Пусть они останутся у вас. Если вы откажетесь заняться моим делом, вы вернете мне их завтра утром.
  — Пусть будет так. — Кэллаген сунул деньги в карман.
  — Насколько я понял, Сайрак сейчас находится в Лондоне. Где именно?
  — Его адрес: Лонг-Акр, 267-А. Он снимает квартиру на третьем этаже.
  — Что он за человек?
  — О, это мерзкая личность! Отвратительный тип! Он способен на все.
  Больше Кэллаген вопросов не задавал. Когда он молча допивал бренди, казалось, что он что-то обдумывает. Минуты две все молчали, а потом вошла Сюзен, сказала, что номер миссис Дэнис готов, и вызвалась проводить ее. Кэллаген смотрел вслед женщинам, а когда дверь за ними закрылась, закурил сигарету, прошел через холл на веранду, а затем по лестнице спустился на лужок позади дома.
  Полночь уже миновала. На небе, очистившемся от туч, светила луна. Кэллаген с сигаретой в зубах прогуливался по дорожке, делившей лужок на две части, и думал о миссис Дэнис, ее супруге и Сайраке.
  Миссис Дэнис по сути дела так и не ответила на вопрос, что за человек Сайрак: в ее словах было много эмоций, но мало информации. В то же время все факты свидетельствовали, что он отнюдь не трус и способен пойти на серьезный риск. И все же, кто он? Человек, севший на мель, который был вынужден пойти на кражу, чтобы заработать двести пятьдесят фунтов и поправить свои дела, или хладнокровный мошенник, заранее продумавший свое поведение и решивший придержать корону, пока ему не будет уплачен за нее солидный куш? Если справедливо последнее предположение, то он твердо стоит на ногах, так что сговориться с ним будет нелегко…
  Сигарета догорела. Кэллаген швырнул окурок на дорожку, раздавил его ногой и закурил следующую. Затем еще раза два прошелся по дорожке, тряхнул головой и направился к гаражу. Достав из кармана ключ, он отпер дверь и вошел внутрь, после чего, закрыв за собой дверь, включил свет. Перед ним стоял великолепный серый «даймлер» миссис Дэнис, поблескивающий стеклом и хромированной сталью. Кэллаген внимательно осмотрел машину снаружи, после чего открыл дверцу и сел за руль. Взглянув на указатель расхода топлива, он убедился, что бак машины полон.
  Так он сидел, попыхивая сигаретой, и размышлял об услышанном.
  Можно ли оправдать ход, предпринятый миссис Дэнис? С другой стороны, она появилась весьма кстати. Происшествие с чеком Свелли разозлило его. Разумеется, потеря четырех тысяч фунтов — это еще не драма — «Сыскное агентство Кэллагена» переживет эту потерю, но, тем не менее, это был ощутимый удар. Приходилось считаться с возможностью того, что он никогда не увидит эти деньги, хотя, конечно же, будет за них бороться. А коли так, то предложенная миссис Дэнис тысяча как нельзя кстати и о ее предложении следует поразмыслить очень серьезно.
  От размышлений о миссис Дэнис он перешел к мыслям о женщинах вообще. Какие смешные существа эти женщины: для них не существует логики, они подчиняются только собственным желаниям. Вот и миссис Дэнис… Зачем ей было выходить замуж за человека, которого она не любила? Почему, выходя замуж без любви, она даже не приняла мер, чтобы обезопасить свое состояние? Почему она считает, что после случившегося Дэнис готов снова принять ее? Все это выглядело достаточно странным.
  Он вылез из «даймлера», вышел из гаража и направился к дому, швырнув по пути сигарету в бассейн с жабой и кувшинками. В конторе гостиницы он застал Сюзен Меландер, приводившую в порядок счета.
  — Привет! — сказал он. — Я немного погулял возле дома. Отличная ночь для прогулок.
  — Да. Ночь действительно великолепная. Эта луна…
  — Сюзен, я хочу кое о чем справиться у вас.
  — Пожалуйста! Только… только я думала, что вы завели этот разговор для того, чтобы пригласить меня прогуляться.
  — О, это доставило бы мне огромное удовольствие, но, увы, у меня масса дел.
  — Неужели? Ну тогда… Так о чем вы хотели меня спросить?
  — В каком номере остановилась миссис Дэнис?
  — Ее комната на втором этаже. Одиннадцатый номер. Мистер Кэллаген, а если я спрошу вас, зачем вам понадобилось это знать, это будет нескромным?
  — А вы сами не догадываетесь, Сюзен?
  Он взбежал по лестнице на второй этаж и постучал в дверь одиннадцатого номера.
  — Кто там? — прозвучал за дверью голос миссис Дэнис.
  — Это я, Кэллаген. Пожалуйста, извините меня, но я хотел предпринять небольшую автомобильную прогулку, а ваш «даймлер» загораживает выход из гаража, и я не могу вывести свою машину. Может быть, вы дадите мне ключ от вашего автомобиля, чтобы я мог отогнать его?
  — О, конечно! Одну минутку, я сейчас выйду к вам. — Кэллаген оперся о стену и закурил сигарету. Ему не пришлось долго ждать. Не прошло и минуты, как из открывшейся двери вышла Паола Дэнис в шелковом сиреневом халате, наброшенном поверх пижамы такого же цвета. Ее волосы были перехвачены черной муаровой лентой. Чуточку смущенная, она выглядела очаровательно.
  — Мне так неудобно принимать вас в таком виде, — сказала она. — Вот то, о чем вы просите. — Она протянула ему ключи.
  — Вы великолепны в любом наряде, — поспешил заверить ее Кэллаген.
  — И что, вы часто катаетесь на автомобиле по ночам, когда отдыхаете в деревне? — поинтересовалась она.
  — Видите ли, за рулем очень хорошо размышлять, а у меня нередко возникает необходимость что-либо обдумать.
  — И многое ли вы должны обдумать сегодня?
  — О нет, всего один предмет. Речь идет об одной леди, которую зовут Паола Дэнис.
  Она улыбнулась и, закинув руки за голову, поправила волосы. В такой позе она выглядела весьма соблазнительно. Кэллаген с удовольствием рассматривал ее, а она смотрела на Кэллагена.
  — Я могу задать вам один вопрос? — спросила она после минутного молчания. — Что думает детектив Кэллаген о Паоле Дэнис?
  Кэллаген отправил ключи в карман пиджака.
  — Я думаю, что Паола Дэнис — очаровательная дама редкой красоты. Она рассказала мне необычную историю. И сейчас я пытаюсь отыскать в этой истории прорехи.
  — И вы их нашли?
  — Ну… я бы этого не сказал. Словом, я еще ни в чем неуверен. Возможно, вы действительно сказали мне «правду, всю правду и ничего, кроме правды», а может, и нет.
  — Значит, прогулка, которую вы собираетесь предпринять, поможет вам окончательно выяснить это, верно? Ну что ж, подумайте как следует, а завтра утром вы скажете мне, какое решение приняли. И если я не сказала всю правду, вы завтра ткнете меня носом в слабые места моей истории. Договорились?
  — Ну… там видно будет. А сейчас разрешите пожелать вам спокойной ночи.
  На его лице появилось нечто подобное улыбке. Он подождал, пока миссис Дэнис закроет дверь, а потом спустился по лестнице в холл. Внизу Сюзен Меландер запирала дверь конторы. Столь быстрое возвращение детектива отнюдь не огорчило ее.
  — Ну так что, мистер Кэллаген? — спросила она. — Это был приятный разговор?
  — Вполне, — ответил детектив. — Однако мне было бы интересно узнать, что думаете о миссис Дэнис вы, Сюзен.
  Она задумалась на минуту, а потом сказала:
  — Ну… конечно же, она — классная женщина. У нее хороший вкус, она умеет одеваться, умеет подать себя. И вообще она очаровательна. Я не совру, если скажу, что мне она нравится. А что думает об этом мистер Кэллаген?
  — Мистер Кэллаген разделяет ваше мнение, Сюзен. Ну а сейчас позвольте пожелать вам спокойной ночи.
  — Я тоже желаю вам приятных сновидений. — Когда Кэллаген направился к двери, она спросила:
  — Вы собираетесь выйти?
  — Да.
  — А вы ни о чем не забыли? Я хочу сказать, ваша шляпа… — Он вернулся.
  — Что за скверная привычка! Вечно я что-нибудь забываю. — Он осторожно взял ее лицо в свои ладони и поцеловал в губы.
  Когда он выпустил ее, она сердито вздернула носик..
  — Вы сердитесь, Сюзен? За что такая немилость? — спросил Кэллаген.
  — Ну… я не знаю, но, наверное, это потому, что вы сейчас думаете о ком-то другом!
  На этот раз Кэллаген улыбнулся вполне искренне.
  — Ах, Сюзен, как бы вы удивились, если бы узнали правду! Он взял забытую шляпу и исчез в темноте, оставив Сюзен в недоумении и растерянности.
  «Мистер Кэллаген! — мысленно обратилась она к детективу. — Я должна сказать, что вы — странный человек. Странный, но очень симпатичный! Я уверена, что жить с вами было бы очень забавно: никогда не будешь знать, говорят тебе правду или лгут, но и не соскучишься. И еще я хотела бы знать…»
  — А, все это глупости! — закончила она вслух и отправилась наверх, в свою комнату, намереваясь поскорее лечь спать.
  Когда она выключила свет, мистер Кэллаген уже мчался в «даймлере» миссис Дэнис по лондонскому шоссе.
  * * *
  Часы показывали половину второго ночи, когда Кэллаген припарковал машину в тихом переулке и пешком добрался до Лонг-Акр. За это время погода снова успела перемениться: тучи вновь заволокли небо, скрыв луну. Пошел дождь.
  Детективу потребовалось не более пяти минут, чтобы добраться до дома 267-А. Толкнув входную дверь, оказавшуюся незапертой, он вошел в холл, освещенный тусклой электрической лампочкой. За столом ночного портье никого не было. Возле лифта Кэллаген обнаружил список квартиросъемщиков. Действительно, Сайрак жил на третьем этаже.
  Предпочтя лифту лестницу, детектив поднялся на третий этаж. По пути он размышлял о Сайраке. К какой категории людей отнести его? Кто он, так легко согласившийся пойти на кражу: легкомысленный молодой человек или хладнокровный шантажист? Отыскав дверь квартиры Сайрака на третьем этаже, Кэллаген позвонил. Ответа не было. Он позвонил снова, а потом забарабанил в дверь кулаками. Неожиданно дверь отворилась.
  Перед Кэллагеном стоял высокий мужчина крепкого сложения, смотревший на детектива без какой-либо недоброжелательности. Черноволосый, с удлиненным умным лицом и ослепительно белыми зубами, он выглядел очень привлекательно. Не приходилось удивляться, что Паола Дэнис доверилась этому человеку. Наброшенный халат не скрывал ширину его плеч и мускулистые руки. Он взглянул на детектива и улыбнулся.
  — Вы — мистер Сайрак? — спросил Кэллаген. Мужчина подтверждающе кивнул головой и улыбнулся еще лучезарнее.
  — Я Кэллаген, частный детектив, — представился Кэллаген. — И я хотел бы поговорить с вами.
  — О чем? Что за вопрос вы намерены обсудить со мной в такой час? Я позволю себе напомнить вам, что два часа ночи — это не совсем подходящее время для визитов. Или вам так не кажется, мистер Кэллаген? Законы гостеприимства…
  — Я пришел сюда не как гость, мистер Сайрак. Я пришел поговорить…
  — Но вы не спросили меня, мистер Кэллаген, есть ли у меня желание говорить с вами. Очень может быть, что у меня такого желания нет.
  — Это меня не удивило бы. И все же, хотите ли вы этого или нет, вы не сможете уйти от этого разговора! — Теперь Кэллаген не сомневался, что этот человек ему антипатичен. — Будет лучше, если мы, учитывая, что уже очень поздно, не будем тратить время зря. Я не люблю играть в кошки-мышки. А потому скажу прямо, что могу причинить вам серьезные неприятности. Но, если вы проявите благоразумие…
  — Знакомые слова! В кинофильмах с них начинаются сцены шантажа. Кажется, я догадываюсь, какое направление примет наш разговор.
  — Я полагаю, что с таким предметом, как шантаж, вы знакомы не только по кино.
  Сайрак засмеялся.
  — Похоже, что вы занимательный человек, мистер Кэллаген. Ну что ж, входите!
  Кэллаген переступил порог. Оказавшись в небольшом холле, он повесил на вешалку шляпу. В холле вроде бы царил порядок, только воздух был какой-то не тот — неподвижный, с чуть заметным, но достаточно неприятным запахом. Из холла Кэллаген в сопровождении Сайрака прошел в гостиную, обставленную хорошей мебелью. Сайрак закрыл дверь.
  — Как насчет того, чтобы выпить по маленькой? — спросил он.
  — Ничего не имею против, — ответил Кэллаген. — Я охотно выпью капельку виски, если у вас найдется.
  Открыв шкаф, Сайрак извлек из него бутылку скотча и сифон с содовой. Пока он смешивал напитки, стоявший у камина Кэллаген внимательно наблюдал за ним.
  — Мистер Кэллаген, — сказал Сайрак, подходя к детективу со стаканом в каждой руке, — я предлагаю вам выпить за предстоящий разговор. За то, чтобы он был полезен нам обоим, на что я очень надеюсь.
  Кэллаген залпом выпил предложенный ему напиток и поставил пустой стакан на каминную полку.
  — Увы, я не могу разделить ваш оптимизм. Это дело таково, что оно просто не может закончиться всеобщим удовлетворением.
  Сайрак пожал плечами. Достав из кармана золотой портсигар, он предложил Кэллагену сигарету.
  — Благодарю, — сказал детектив, — но я привык к виргинскому табаку и предпочитаю его другим. Так что, с вашего разрешения, я закурю свои.
  Сайрак взял сигарету из портсигара — турецкую, с ароматизированным табаком. Закурив, он сказал:
  — Ну а теперь, мы можем приступить к тому разговору, который, по вашим словам, должен быть неприятен для одного из нас. Любопытно, что же вы намерены…
  — Сейчас вам все станет ясно, — прервал его Кэллаген. — Я всегда и во всем предпочитаю прямые пути, а потому без околичностей скажу вам все. Миссис Паола Дэнис, моя клиентка, сообщила мне, что у вас находится некая вещь, принадлежащая ей. Я приехал за этим предметом.
  — И это все? — Сайрак усмехнулся.
  — Все.
  — Неужели вы и в самом деле считаете меня наивным простаком?
  — При чем здесь это? Миссис Дэнис заключила с вами соглашение, прямо скажем, деликатного свойства. Она сообщила вам комбинацию, открывающую сейф ее мужа, и снабдила вас ключом от Майфилд-Плейс, чтобы вы проникли туда, взяли из сейфа золотую корону, отвезли ее в Лондон и передали моей клиентке. Вы благополучно проделали все, кроме последнего. О ваших дальнейших намерениях догадаться нетрудно. Вы предполагаете превратить миссис Дэнис в постоянный источник дохода: заставив ее «петь», вы хотите вытянуть из нее все, что только можно, и постараетесь, чтобы это длилось по возможности дольше. Я в чем-нибудь ошибся?
  — Ну… в общих чертах дело обстоит именно так, и я не собираюсь это отрицать, — согласился Сайрак. — Однако я не вижу, как вы можете изменить сложившееся положение вещей. Вы не будете возражать, если я задам вам один вопрос? Вы давно знакомы с миссис Дэнис?
  — Этот вопрос не имеет никакого отношения к делу. Она моя клиентка, так что давно ли я знаком с ней или нет, для вас без разницы. Я хочу знать, намерены ли вы отдать мне корону или нет.
  — Да, вы умеете брать быка за рога. Ну что ж, четко поставленный вопрос требует такого же ответа. Мой ответ будет нет: Я не собираюсь возвращать миссис Дэнис корону. И вам придется принять это, потому что я не вижу, каким образом вы смогли бы воздействовать на меня…
  — А хотя бы так!
  Кулак Кэллагена рванулся вперед и встретился с нижней челюстью Сайрака. Рот шантажиста захлопнулся с неприятным лязгом зубов, а голова ударилась о спинку дивана. Тонкая струйка крови потекла от уголка рта к подбородку. Но ухмылка не исчезла с его губ, а в глазах, устремленных на Кэллагена, была холодная ненависть. Кэллаген шагнул к нему, ухватил за ворот сорочки, приподнял и снова ударил правой по зубам. Сайрак обрушился на пол, ударившись головой о паркет.
  — Как видите, воздействовать на вас не так уж и трудно, — сказал Кэллаген назидательно. — Однако, если вы не проявите благоразумие…
  Сайрак с трудом встал на ноги.
  — А я думаю, что вы ошибаетесь, — сказал он зловеще, — и постараюсь вам это доказать..-.
  Он резко выбросил вперед ногу, целясь носком в пах детектива, однако Кэллаген, ожидавший подобного трюка, отклонился в сторону и, прежде чем Сайрак успел восстановить равновесие, провел сокрушительный прямой правой в подбородок своего противника. На сей раз Сайрак приземлился на журнальный столик, превратив его в груду обломков, и распластался на полу в глубоком нокауте.
  Кэллаген смотрел на него несколько секунд, а потом, закурив сигарету, приступил к поискам. Он распахнул несколько шкафов, заглянул в ящик для обуви, познакомился с содержимым ящиков письменного стола, но не обнаружил ничего, сколько-нибудь похожего на корону или ее футляр. Однако неудача импровизированного обыска не обескуражила и даже не удивила его. Он отнюдь не считал Сайрака наивным простаком.
  К этому времени Сайрак начал подавать признаки жизни. Он приподнялся, пощупал нижнюю челюсть, а затем встал на ноги. Подойдя к столу он смешал себе порцию виски с содовой. Глянув на детектива через плечо, он сказал:
  — Ну, что вы скажете, хитрый мистер Кэллаген? Вам удалось ее найти?
  — Нет, не удалось. Но я на это и не рассчитывал.
  — Выходит, зря побеспокоились, явившись сюда? — Кэллаген передернул плечами и поморщился.
  — Я бы этого не сказал. Было приятно с вами познакомиться, а кроме того, время от времени хочется развлечься…
  Сайрак одним духом выпил виски и, поставив стакан на стол, сказал:
  — Ну что ж, мистер Кэллаген, вы доказали, что вы — крутой парень. Но и я не из слюнтяев, и вы так легко меня не достанете.
  Вы не напугаете меня и не возьмете на пушку — советую вам хорошенько это запомнить. Вам следует понять, что я не выпущу корону из своих рук, пока не получу то, на что рассчитываю. Кстати, не обязательно деньгами. Вы слышите?
  — Я слышу слова, которые вы произносите. Но ведь это пустое сотрясение воздуха. Вы блефуете, Сайрак. Вам не за что ухватиться, чтобы удержать эту корону. У вас нет на нее прав.
  — Можно подумать, что такие права есть у вашей клиентки!
  — Это ее проблема. Она может вести себя так, как ей заблагорассудится. Мы сейчас говорим не о ней.
  — Ладно, вернемся к тому, с чего мы начали. Скажите, что вы можете теперь сделать, чтобы вернуть корону? — в его голосе звучала насмешка.
  — Что я могу? — повторил Кэллаген. — Я могу многое. Для начала я могу помешать вам реализовать то, что вы украли… Нет, не корону целиком, на что вы никогда не пойдете из боязни засветиться, но отдельные камни из нее. А ведь вы наверняка подумываете об этом… — Он немного помолчал. Сайрак молча ждал продолжения. — Вы, конечно же, понимаете, что вам ни при каких условиях не удастся вывезти корону за границу. Идет война, и вы не можете покинуть Англию. Что же касается Лондона, то, боюсь, вам придется позабыть, что такое уединение. С этой минуты и вы, и ваша квартира будут под колпаком. Я с вас глаз не спущу — я и мои люди. И знаете, чем это кончится?
  — Слушаю вас с любопытством.
  — Это кончится тем, что не позже чем через две недели вы сами предложите вернуть корону.
  — Ну что ж, посмотрим!
  — Вот именно, посмотрим! — Кэллаген неторопливо закурил. — А пока разрешите пожелать вам спокойной ночи.
  С этими словами Кэллаген повернулся и вышел из гостиной в холл, где он оставил свою шляпу. Взяв ее, он покинул квартиру Сайрака, захлопнув за собой дверь. Спустившись по лестнице, он убедился, что холл так же пуст и безлюден, как и полчаса тому назад.
  Кэллаген метко швырнул сигарету в стоявшую у лестницы плевательницу и прошелся по холлу. Его внимание привлек неосвещенный коридорчик, начинающийся возле лифта. Он проскользнул туда и затаился в самом темном углу.
  Он ждал, размышляя о миссис Дэнис. Как могла столь привлекательная дама из общества связаться с таким подонком, как этот Сайрак? Впрочем, внешне этот фрукт выглядит вполне презентабельно, и чтобы оценить его, надо попробовать. И вообще… Женщины — непредсказуемые существа… Прошло двадцать минут, потом полчаса, после чего терпение Кэллагена было вознаграждено: он услышал звук шагов на лестнице. Детектив подался вперед и вытянул шею. Теперь он видел почти весь пролет лестницы. Прошло несколько секунд, и в поле его зрения появился Сайрак, спускающийся по ступеням. В руке он держал сумку, Кэллаген выскочил из своей засады, бесшумно догнал его и негромко позвал:
  — Хелло, Сайрак!
  Тот инстинктивно замер на месте и повернул голову. В то же мгновение Кэллаген размахнулся правой, и его кулак, словно тяжелый молот, обрушился на многострадальный подбородок Сайрака. Ноги шантажиста подкосились, и он упал бы на пол, если бы Кэллаген не подхватил его.
  Затащив Сайрака в коридорчик, детектив уложил его у стенки и обшарил его карманы. В одном из них он обнаружил ключик от сумки, которую он нес, и открыл ее. На дне сумки, прикрытая шелковой рубашкой, лежала большая прямоугольная шкатулка.
  Кэллаген вынул шкатулку и, помня слова миссис Дэнис, без труда нашел потайную пружинку замка; Когда крышка шкатулки откинулась, детектив убедился, что не ошибся: перед ним была «Пэрская корона Дэнисов».
  Кэллаген запер сумку и поставил ее на грудь все еще пребывавшему в беспамятстве Сайраку, после чего покинул дом, унося под мышкой свою добычу. Еще через пять минут он уже сидел за рулем «даймлера».
  Было три часа, когда Кэллаген, загнав в гараж машину Паолы Дэнис, вернулся в гостиницу. Миновав темный холл, он поднялся на второй этаж. Из-под двери одиннадцатого номера просачивалась полоска света. Кэллаген негромко постучал.
  — Кто там? — послышался голос миссис Дэнис.
  — Это я, Кэллаген. И не с пустыми руками.
  — Войдите, пожалуйста.
  Кэллаген нажал на ручку незапертой двери и вошел. Сидя на кровати, Паола Дэнис что-то читала, опершись на подушки. При виде детектива она отложила книгу в сторону. В тонкой ночной рубашке, отделанной кружевами, она выглядела очень соблазнительно в свете лампы с розовым абажуром, бросающей свет на ее лицо.
  — Если я правильно поняла вас, мистер Кэллаген, — сказала она, — у вас что-то есть для меня, не так ли?
  Кэллаген опустил футляр на одеяло.
  — Это ваша корона, миссис Дэнис. Вы удивлены?
  — Если говорить правду, то не очень, — ответила она с улыбкой. — Когда вы попросили у меня ключ от «даймлера», я подумала, что вы, наверное, захотели увидеть Сайрака. Можно было надеяться, что в этот час вы застанете его дома. И я… я даже не могла заснуть… Значит, вы застали Сайрака дома?
  — Да, он был там. Не скажу, однако, чтобы его манеры и поведение мне очень понравились.
  — Однако это не помешало вам нажать на него и добиться успеха…
  — Лишь потому, что я был сильнее его. Впрочем, как бы там ни было, но корона вернулась к вам.
  — Вы смотрели на нее?
  — Естественно. Должен же я был убедиться, что в футляре находится именно она.
  — Ну и как она вам показалась?
  — Великолепная вещь, которая, должно быть, стоит очень дорого.
  — «Должно быть» можно опустить, — поправила детектива Паола Дэнис. — Она действительно дорого стоит. Но не следует ли из ваших слов, что вы не удовлетворены вашим гонораром?
  — Вовсе нет. Гонорар вполне удовлетворяет меня.
  — Ну и отлично. Сегодняшний вечер пошел на пользу нам обоим: я получила корону, вы стали богаче на тысячу фунтов. А вы как считаете?
  — Абсолютно согласен с вами. — Он немного помолчал, а потом неожиданно добавил: — Вы очень странная женщина, миссис Дэнис.
  — Что вы имеете в виду?
  — Видите ли, миссис Дэнис, я — детектив и по роду моих занятий встречаюсь с самыми разными людьми. Так вот, я ни разу не видел, чтобы женщина с вашим общественным положением связывалась с такими типами, как этот Сайрак. Мне кажется, что не требуется особой наблюдательности, чтобы понять, что этот человек не заслуживает доверия.
  — Ах, мистер Кэллаген, конечно же, я понимала, что Сайрак — это не подарок. Это малосимпатичная фигура… Но… мой муж еще хуже, а из двух зал пословица рекомендует выбирать меньшее.
  — Не берусь судить. Вам виднее. А теперь мне нужно идти. Разрешите пожелать вам спокойной ночи, миссис Дэнис.
  Она улыбнулась ему несколько иронично и спросила безмятежным голосом:
  — А что, вам действительно нужно уйти, мистер Кэллаген?
  — Я полагаю, что да. Боюсь, мисс Меландер может увидеть то, что происходит в доме.
  — О, это действительно было бы ужасно!
  — Вот видите, миссис Дэнис. Вы сами это сказали. Еще раз спокойной ночи. — Кэллаген пошел в свою комнату. Когда он ложился в постель, напольные часы в холле пробили четыре раза. Заложив руки за голову, он с минуту размышлял, бездумно разглядывая лепной орнамент на потолке. Вечер начался с плохих вестей, но закончился вполне прилично: «Сыскное агентство Кэллагена» компенсировало тысячу фунтов из тех четырех, которые не были уплачены по чеку Свелли. И все же… Он выключил лампу и заснул.
  В десять утра, когда Сюзен, как обычно, принесла Кэллагену утренний чай, он еще спал. Девушка раздвинула шторы, и лучи утреннего августовского солнца залили комнату.
  Кэллаген заворочался в постели, поднял голову и протер глаза.
  — Ваш чай, мистер Кэллаген, — сказала Сюзен. — И еще я должна вам передать, что с вами хочет говорить мисс Томпсон. Она у телефона.
  — А почему этим не займется Николлз? Где он?
  — Не знаю. В доме его нет. Так вы подойдете к телефону?
  — Это необходимо?
  — Ну… откуда мне знать? Но мисс Томпсон, похоже, считает именно так.
  — Ладно, — буркнул Кэллаген. — Сейчас спущусь. А вы скажите ей, чтобы она не вешала трубку.
  Он встал, сунул ноги в комнатные туфли, набросил халат и спустился в контору. Сюзен протянула ему трубку.
  — Хеллоу, Эффи, — сказал он. — Так что там у нас горит?
  — У нас ничего не горит, мистер Кэллаген. — Голос мисс Томпсон был сух и холодея, как сталь на морозе. — Однако, я хотела сообщить вам кое-какие сведения, которые, по-моему, должны вас заинтересовать. После моего вчерашнего разговора с миссис Дэнис я решила, что будет полезно навести справки об этой особе — на тот случай, если ее дело вас заинтересует.
  — Вполне разумная идея, Эффи, только вот она пришла вам в голову с опозданием. Дело миссис Дэнис уже закончено.
  — Вы не шутите? Не скажу, что это меня радует.
  — Вы на что-то намекаете, Эффи?
  — Можно сказать и так. Видите ли, я узнала, что миссис Дэнис — очень красивая женщина и что она брюнетка. Натуральная брюнетка, мистер Кэллаген!
  — Ну и что с того?
  — А то, что та миссис Дэнис, с которой я разговаривала вчера и которую послала к вам, вовсе не натуральная брюнетка!
  — Неужели? Но тогда кто же она, эта женщина?
  — Откуда я могу это знать? Но я уверена, что она крашеная, и думаю, что вы тоже должны узнать об этом.
  — Забавно… Ну что ж, Эффи, вы — молодчина! — Кэллаген опустил трубку на рычаг и вышел из конторы. Увидев Сюзен Меландер, поднимающуюся по лестнице, он подозвал ее.
  — Скажите, Сюзен, миссис Дэнис уже проснулась? Девушка удивленно взглянула на него.
  — А разве вы не знаете? Ее здесь нет, она уехала очень рано. Сказала, что у нее важное свидание в Лондоне. А что, она вам нужна?
  — И даже очень! — ответил Кэллаген, состроив свирепую гримасу.
  Глава 3
  Клиент всегда прав
  Остановившись у дома номер 17 Палмер-Кер, Кэллаген нажал кнопку звонка. Был тихий вечер, ничто не напоминало о вчерашней непогоде. Откуда-то донесся бой часов — они пробили восемь. За дверью послышались шаги, и он вынул сигарету изо рта. Щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге появилась молодая привлекательная горничная.
  — Я хотел бы видеть миссис Дэнис, — сказал детектив.
  — Я не знаю, принимает ли она, — ответила горничная.
  — Как мне доложить ей о вас?
  — Моя фамилия Кэллаген, но это, по всей вероятности, ей ничего не скажет. Передайте миссис Дэнис, что я прибыл по важному делу, которое не терпит отлагательств.
  Горничная впустила Кэллагена в холл и исчезла. Однако долго ждать детективу не пришлось: девушка вскоре вернулась, приняла у Кэллагена шляпу и проводила его в небольшую гостиную, обставленную дорогой, элегантной мебелью.
  За небольшим бюро орехового дерева сидела и что-то писала молодая дама. При виде вошедшего Кэллагена она встала и шагнула ему навстречу — высокая, изящная и потрясающе красивая. На ней было строгое черное платье, ее шею обвивало великолепное жемчужное ожерелье.
  — Мистер Кэллаген? Садитесь, пожалуйста.
  У нее был мягкий, нежный голос, но сейчас он звучал холодно и официально. По-видимому, визит Кэллагена не доставил ей особого удовольствия. Детектив поблагодарил хозяйку и, после того, как она опустилась в глубокое кресло у камина, сел сам.
  — Миссис Дэнис, — начал он, — я хочу извиниться перед вами за свой неожиданный визит, однако я должен заверить вас, что никогда не позволил бы себе доставить вам беспокойство, если бы не некоторые обстоятельства, касающиеся вас. То, что я вам расскажу, наверняка заинтригует вас и, возможно, удивит.
  — Продолжайте, мистер Кэллаген. Вы уже сумели заинтриговать меня.
  — Я — частный детектив. Последнюю неделю я провел в сельской местности — решил немного отдохнуть после тяжелого расследования. Вчера вечером мой секретарь позвонила мне из моего лондонского агентства и сообщила, что некая Паола Дэнис желает срочно встретиться со мной. К нам, детективам, приходят разные люди, и мы вынуждены соблюдать осторожность. Поэтому обычно мы, прежде чем признать лицо, обратившееся к нам, нашим клиентом, наводим о нем справки. Однако в этом случае я счел возможным положиться на опыт моей секретарши, которой эта посетительница сумела внушить доверие…
  — Извините, мистер Кэллаген. Вы назвали имя — Паола Дэнис. То, о чем вы собираетесь рассказать, касается меня?
  — Именно это и заставило меня обратиться к вам, — сказал с улыбкой Кэллаген.
  — Тогда, пожалуйста, продолжайте.
  — Мисс Томпсон — это мой секретарь — связалась со мной, и я согласился на встречу с этой дамой в загородной гостинице, где я проводил свой отпуск. Она приехала туда поздно вечером и рассказала мне весьма интересную и необычную историю. По ее словам она уже несколько лет замужем за человеком, которого она не любит и с которым шесть месяцев назад решила разойтись. Он пьет, к тому же он растратил бо́льшую часть ее состояния…
  — Мистер Кэллаген, мне кажется, что вы хотите закурить. Не стесняйтесь. Разрешите предложить вам сигарету.
  Она протянула ему серебряный портсигар. Он взял сигарету, прикурил от зажигалки и глубоко затянулся, искоса наблюдая за сидевшей напротив него женщиной. Если его рассказ и удивил ее, то она сумела ничем не обнаружить этого. И в то же время он чувствовал, что она слушает его с куда бо́льшим интересом и вниманием, чем хочет показать.
  — Ваша история по-настоящему заинтриговала меня, мистер Кэллаген.
  — О, это всего лишь начало, — улыбнулся детектив. — Так вот, эта дама рассказала мне, что ее муж является владельцем коллекции драгоценностей, в которой почетное место занимает золотая корона, корона пэров, являющаяся фамильной драгоценностью рода Дэнисов. Эта вещь оценивается примерно в семьдесят тысяч фунтов. Диадема эта хранилась в сейфе в Майфилд-Плейс, имении мужа этой дамы, где и жили супруги. Из сейфа корону вынимали не чаще двух раз в год, чтобы почистить ее. Дама призналась в том, что, решив бросить мужа, который, по ее мнению, плохо с ней обращается, задумала в порядке компенсации за растраченное мужем состояние завладеть этой драгоценностью. Ваш интерес к этой истории еще не угас?
  — О нет, — ответила она с улыбкой. — Это невероятная история, и я жду продолжения.
  — У миссис Дэнис был знакомый, некий Сайрак, не отличавшийся моральными принципами и даже элементарной порядочностью. Она рассказала ему о своих затруднениях, и он согласился похитить для нее корону. Впрочем, это было не такое уж сложное дело, так как миссис Дэнис сообщила ему шифр сейфа и дала ключ от дома.
  — Фантастично! И что же, этот мистер Сайрак сумел добраться до короны и умыкнуть ее?
  — О, да. Он блестяще справился с этой частью плана, — ответил Кэллаген. — Только вот потом дела миссис пошли хуже.
  — Что вы имеете в виду?
  — Сайрак без каких-либо осложнений похитил корону, но… он отказался отдать ее Паоле Дэнис… или той даме, которая назвалась этим именем. Ей удалось связаться с Сайраком, но тот со всей определенностью дал ей понять, что время шуток прошло и у него есть свои виды на корону.
  — И тогда она обратилась к вам?
  — Вы угадали. Она рассказала мне все ото и предложила весьма щедрый гонорар — тысячу фунтов, — если я соглашусь помочь ей решить ее проблемы. Я сказал, что подумаю и дам ей ответ утром. Ей все равно пришлось бы заночевать в этой гостинице.
  — Понимаю. И как же события развивались дальше?
  — Миссис Дэнис ушла в свою комнату, а я… Словом, мне пришла в голову мысль, что было бы очень забавно, не откладывая дело в долгий ящик, немедленно съездить в Лондон и потолковать там с милейшим мистером Сайраком.
  — И вы поехали?
  — Без промедлений. И поездка оказалась весьма удачной: я застал мистера Сайрака дома, мы с ним побеседовали, и он отдал мне корону.
  — Просто так отдал?
  — Ну, может, не совсем просто… Во всяком случае корона перешла в мои руки.
  — И что же случилось потом?
  — Ничего особенного. Я вернулся в гостиницу и сразу же после возвращения отнес корону миссис Дэнис… или той даме, которая назвалась этим именем. После этого я лег спать, а проснувшись, узнал, что она рано утром уехала на своем автомобиле обратно в Лондон.
  — Понятно. Но ведь это еще не конец? Мне кажется, что-то должно случиться в следующем акте этой комедии… или, может быть, драмы, а, мистер Кэллаген?
  — Мне кажется, что это больше напоминает кинофильм. Да, он имеет продолжение. Сегодня утром мне позвонила секретарша: она хотела срочно поделиться со мной кое-какой любопытной информацией. Видите, ли, беседуя вчера в агентстве с этой дамой, она обратила внимание на то, что у миссис Дэнис крашеные волосы. Тогда она просто зафиксировала в памяти этот факт — мало ли на свете женщин, которые красят волосы. Уже после ухода нашей новой клиентки мисс Томпсон вспомнила, что примерно полгода назад она видела в одном журнале в разделе светской хроники заметку о супругах Дэнис. Она нашла этот журнал и прочла там, что миссис Дэнис — натуральная брюнетка. И немедленно позвонила мне. — Кэллаген сделал паузу, выпустил голубое кольцо дыма и проследил взглядом за его полетом к потолку.
  — И вот тогда-то, миссис Дэнис, я подумал о том, что не будет лишним поставить вас в известность о случившемся. Вот причина столь неожиданного моего визита к вам.
  Темноволосая женщина поднялась из кресла, взяла из лежавшего на столе портсигара сигарету и закурила.
  — Я выслушала вас, мистер Кэллаген. И что же вы прикажете мне теперь делать? Что я должна вам сказать?
  — Совершенно очевидно, что настоящая миссис Дэнис — это вы, а та женщина, кем бы она ни была, самозванка. Я ожидал, что рассказ о случившемся заинтересует вас.
  — Но почему это должно интересовать меня? — Посерьезневший детектив встал, не выпуская из губ сигаре ты, подошел к камину и оперся о его решетку.
  — Миссис Дэнис, я хотел бы знать, насколько рассказанная нашей самозванкой история согласуется с реальными фактами из жизни настоящей миссис Дэнис. Вы понимаете…
  — Я не понимаю главного: почему все это должно меня интересовать? Какое мне до этого дело? — резко перебила его она:
  — Послушайте! — воскликнул Кэллаген. — Но ведь вы действительно жена мистера Дэниса. Вы жили с ним в Майфилд-Плейс, пока несколько месяцев назад не покинули это место, чтобы начать бракоразводный процесс. Это так?
  — Естественно. И все же я еще раз повторяю свой вопрос: какое мне до этого дело? Почему вы считаете, что я должна что-то предпринять и как-то на это отреагировать?
  — Миссис Дэнис, — воззвал Кэллаген к своей собеседнице, — вдумайтесь в сложившуюся ситуацию! Где-то в Англии сейчас находится молодая, красивая женщина, в руках которой оказалась фамильная драгоценность Дэнисов, украденная ею в сообществе с неким Сайраком. Да, я попался на эту удочку и помог ей заполучить эту корону, проявив совершенно недопустимую для опытного детектива доверчивость. Но главное не в этом. Куда важнее сейчас узнать, как такое могло случиться. Ведь рассказанная ею история не выдумана! Так откуда же она знает все о короне и о взаимоотношениях в вашей семье? Как она узнала комбинацию, открывающую сейф, которую затем сообщила Сайраку? Вот вопросы, на которые необходимо знать ответы.
  — И вы всерьез полагаете, что я могу на эти вопросы ответить?
  — Вы можете попытаться это сделать.
  — Потому что вы желаете этого? Попытаться! А вы можете назвать хотя бы одну причину, ради которой я попытался бы это сделать?
  — Я мог бы назвать вам, как минимум, полдюжины таких причин, однако пока ограничусь одной. Постарайтесь понять, что выдававшей себя за вас женщине были известны вещи, которые могли знать только вы, настоящая миссис Дэнис. И именно эти сведения позволили Сайраку похитить корону. Так не кажется ли вам, что наша самозванка сумеет использовать все это с максимальной выгодой для себя? Когда мы загоним ее в угол, она угостит нас очень неплохой историей.
  — Неужели? И что же это будет за история?
  В голосе Кэллагена зазвучала холодная ирония.
  — А вы в самом деле еще не поняли? Я думаю, она постарается впутать в это дело вас. Расскажет, как вы, узнав, что нелюбимый вами муж растратил бо́льшую часть вашего состояния, решили бросить его и одновременно возместить причиненные вам убытки. И тогда вы, миссис Дэнис, вместе с ней, нашей незнакомкой, разработали план кражи короны и предприняли необходимые меры для его осуществления. Словом, Сайрак работал на вас обеих.
  Неприятности начались, когда Сайрак, похитив корону, не захотел с ней расстаться. Человек с достаточным жизненным опытом, он понимал, насколько рискованно попытаться продать даже не корону целиком, но и отдельные камни, ее украшающие. И тогда он решил поправить свои дела, шантажируя вас. Неплохой способ обеспечить себе постоянный доход!
  — Ну а я, не желая быть дойной коровой в руках шантажиста, решила вернуть корону иным путем и привлекла к этому делу многоопытного детектива; мистера Кэллагена? — холодно спросила она.
  — А почему нет? Вполне разумное решение вопроса. Ведь если бы я не узнал о существовании фальшивой миссис Дэнис, я никогда не усомнился бы в том, что дело это организовано вами, а я за тысячу фунтов вернул корону лицу, заплатившему мне гонорар — то есть супруге мистера Дэниса.
  Она молчала, и Кэллагену пришлось самому прервать затянувшуюся паузу.
  — Ну, а если, дорогая, вы действительно сами организовали все это и эта незнакомка — ваше доверенное лицо, то я могу поздравить вас: вы находитесь в великолепном положений. Что бы уличить вас в чем-то, фальшивая миссис Дэнис должна заговорить, а она никогда этого не сделает. С других сторон никакие опасности вам не грозят. Верно?
  Она встала и, подойдя к столу, нажала кнопку звонка.
  — Мистер Кэллаген, вы, может быть, и необыкновенный детектив, но мне вы определенно не нравитесь! Люсиль, — обратилась она к вошедшей горничной, — проводите, пожалуйста, этого господина! — Кэллаген улыбнулся.
  — Перед моим уходом, дорогая миссис Дэнис, я хотел бы сказать кое-что еще.
  Движением руки она отослала горничную.
  — Ну что ж, я вас слушаю, мистер Кэллаген. Думаю, вы не сможете сказать ничего, что было бы хуже сказанного вами, даже если очень постараетесь.
  — Вы, конечно, понимаете, миссис Дэнис, что я сейчас поставлен перед дилеммой: или похищение короны Дэнисов организовано вами, или вы здесь ни при чем. Так вот, если это устроили вы, то ваше поведение объяснимо. А вот если это не вы… — Он покачал головой.
  — Мистер Кэллаген, должна ли я повторить, что все это меня не интересует?
  Он изучающе смотрел на нее. Эта женщина умела владеть собой. С холодной усмешкой на лице она готова была отвергнуть все, что мог предложить ей Кэллаген.
  «Очень странно, — думал он. — Похоже, что она старается выиграть время. По какой-то причине она не может сейчас ничего рассказать. Однако все это затронуло ее куда глубже, чем она силится показать».
  — Все это должно интересовать вас хотя бы по двум причинам. Я мог бы назвать их вам, но боюсь, что уже успел вам надоесть, а потому лучше промолчу. Мы поговорим о них в другой раз… когда вы обратитесь ко мне.
  Она излишне громко рассмеялась.
  — Неужели вы думаете, что я обращусь к вам?
  — Боюсь, что будете вынуждены так поступить.
  — Вы так уверены в этом? Однако я надеюсь, что этого не случится. Я не могу представить себе ничего более неприятного, чем необходимость иметь дело с вами, мистер Кэллаген.
  Уже идущий к двери Кэллаген остановился, обернулся и сказал:
  — Вам не следует расстраиваться из-за этого, дорогая миссис Дэнис. Мой вам совет: если возникнет необходимость, без колебаний обращайтесь ко мне. У нас вас никто ни в чем не упрекнет. «Клиент всегда прав!» — таков наш девиз.
  * * *
  Хотя «Китайский Дракон» и имел статус клуба, он по сути своей был весьма подозрительным заведением. Расположенный в цокольном этаже здания в сотне ярдов от Пикадилли-Серкус, он по замыслу должен был претендовать на китайский стиль, однако отсутствие вкуса подвело владельца клуба — китайский стиль свелся к нелепой мешанине из красных, синих и желтых драконов, заполонивших стены, потолки и драпировки.
  Существование столь подозрительного объекта в центре Лондона было связано с тем, что это заведение было полезно полиции, которая время от времени отлавливала там своих «клиентов». Так любитель-рыболов прикармливает корюшку, чтобы иметь возможность ловить на нее макрель. Хозяин «Дракона», прозванный завсегдатаями Красным Флюгером, был толстым, крупным мужчиной со смуглым лицом и огромным носом, покрытым сетью багровых прожилок. Когда он впадал в ярость, что случалось с ним нередко, у него часто шла кровь из носа — одно из обстоятельств, вызвавших к жизни столь оригинальное прозвище. Красный Флюгер жил своим заведением, его не интересовало то, что происходило за стенами клуба, и жизнь свою он проводил либо за стойкой бара, либо в примыкающей к нему подсобке, которую посетители называли «купальней», смешивая там напитки.
  В «Китайском Драконе» постоянно ошивалось немало девиц — некоторые из них были весьма привлекательны, но никто не рискнул бы назвать их недотрогами. Эта публика, тоже обеспечивала Красному Флюгеру немалую прибыль.
  В этот вечер Кэллаген и Николлз сидели в баре «Дракона» за угловым столиком перед стаканами виски с содовой.
  — Когда человек собирается выпить, — назидательно проповедовал Николлз, — он прежде всего должен задать себе вопрос, не болит ли у него печень… Послушай, Слим, каждый раз, когда я смотрю на этого чертова дракона, мне кажется, что он косит, и никак не могу понять, в чем тут причина: то ли у него глаза не на месте, то ли у меня… — Он вздохнул. — Ах, Слим, и зачем мы покинули «Звезду и Полумесяц»! Там нас понимали…
  — Слушай, — прервал его Кэллаген, — а ты уверен, что он притащится сюда?
  — Уверен настолько, насколько можно быть уверенным в чем-то. Я основательно поработал с его соседями, и три или четыре человека независимо друг от друга сказали мне, что именно здесь он коротает время по вечерам. В былые времена, когда в доме, где он снимает квартиру, был портье, ему даже приносили сюда почту, полученную в его отсутствие. Впрочем, теперь он вполне может и не прийти.
  — Это еще почему?
  — Он парень не промах и вполне может предположить, что к нему приставлен хвост.
  — А вот я так не считаю. Поразмысли сам, Николлз: коль скоро корону я у него отобрал, он почти наверняка полагает, что наша фирма покончила с ним расчеты. И меньше всего ожидает встретить в этом кабаке меня.
  Николлз кивнул. Некоторое время они молчали, а потом Николлз, вздохнув, сказал:
  — Знаешь, Слим, я не перестаю думать о том, кто же все-таки эта дама. На обычную авантюристку она не похожа, в ней чувствуется порода. Она очень сексуальна и знает об этом… И какой дьявол надоумил ее выбрать из армии частных детективов именно тебя, явиться в «Звезду и Полумесяц», поломать твой отпуск, назвавшись миссис Дэнис, втянуть тебя в явно пакостную историю, а затем исчезнуть бесследно?
  — Ну, это еще как сказать! — Николлз вздохнул еще более горестно.
  — Слим, я не могу понять, почему ты так заинтересовался этой историей? Ну приехала, ну заморочила нам голову… В конце концов, она же расплатилась с нами, так почему бы нам не наплевать на все это? Как-никак мы стали богаче на тысячу фунтов, верно?
  Кэллаген подтверждающе кивнул и закурил, не произнеся ни слова.
  — Я, конечно, понимаю, ты не любишь не разгаданных до конца загадок, а в деле явно есть что-то неестественное… И все-таки очень хотелось бы узнать, кто она, эта ловкая дамочка.
  — Она явно из ближайшего окружения миссис Дэнис. Из тех, кто очень хорошо ее знает. Может, какая-нибудь кузина или кто-нибудь в этом роде.
  — Откуда такая уверенность?
  — Видишь ли, когда я зашел в ее номер за ключом, я заметил на ее пижаме монограмму «П. Д.», вышитую на кармашке. А это инициалы настоящей Паолы Дэнис.
  — Думаешь, что она взяла эту пижаму у настоящей миссис Дэнис?
  — Я уверен в этом. Наша незнакомка очень серьезно подготовила свою роль, в этом не приходится сомневаться. Монограмма не производит впечатления только что вышитой…
  — Послушай, Слим, неужели она такая уж разумная? Ведь если она позаботилась об инициалах, то, значит, она предвидела, что ты зайдешь ночью к ней в номер. Можно ли допустить такое?
  — Думаю, что она в этом не сомневалась, — буркнул Кэллаген с кислой миной.
  — Ну, тебе виднее, — усмехнулся Николлз. — Но почему? То ли она из породы авантюристок, умеющих подтолкнуть парня к определенным поступкам, то ли… ей известна репутация фирмы Кэллагена.
  — Ты хочешь сказать, что в наших традициях проводить расследования в постелях? А я и не знал, — с сарказмом заметил Кэллаген.
  Николлз промолчал. Взяв пустые стаканы, он отнес их на стойку и поменял на полные.
  — Итак, — сказал он, вернувшись к столику, — ты пришел к выводу, что миссис Дэнис знала об этом деле?
  — Я с самого начала в этом не сомневался.
  — Действительно, если бы она ничего об этом не знала, то не смогла бы не проявить свое удивление И тем более не стала бы притворяться, что эта история ее не интересует.
  — Особенно, если бы она не догадывалась, кто это так подшустрил, прикрываясь ее фамилией, — добавил Кэллаген.
  Они немного помолчали, потягивая виски. Кэллаген взглянул на часы; они показывали девять.
  — Значит, так, — сказал он — Допивай свое пойло и возвращайся в агентство. Там сейчас агенты Хейден и Гилмор, так ты отправь их на охоту. Нужно собрать как можно больше данных о семействе Дэнисов. И больше всего меня интересует, нет ли у миссис Дэнис близкой родственницы — сестры, кузины или еще кого-нибудь, приметы которой подошли бы к незнакомке, заявившейся к нам в «Звезду и Полумесяц».
  Николлз залпом допил виски и надел шляпу.
  — Все понял. Когда тебе нужны эти дачные?
  — Крайний срок — завтра в полдень. Это нужно проделать как можно быстрее.
  — Заметано! — Николлз встал из-за стола и покинул гостеприимный кров «Китайского Дракона».
  Николлзу потребовалось четверть часа, чтобы добраться до Беркли-сквер. Когда он вошел в агентство, Эффи приводила в порядок свой стол, собираясь уходить. Николлз, приветственно помахав ей рукой, прошел в кабинет шефа и плюхнулся в кожаное кресло Кэллагена. Эффи последовала за ним.
  — Ну и что? — спросила она. — Он собирается действовать? — Николлз зевнул.
  — А вы как думаете? Он же бесится с того самого утра в «Звезде и Полумесяце». Эта цыпочка, которую вы к нам направили, сумела достать его. Она заставила шефа плясать под свою дудку, а у него от таких вещей колики в желудке. Да ведь вы, Эффи, знаете его не хуже, чем я…
  — Значит, он решил что-то предпринять?
  — По всем признакам на то похоже. Сейчас он сидит в «Китайском Драконе» у Флюгера. Ждет там Сайрака.
  — Он хочет встретиться с Сайраком? И что же это ему даст?
  — Спросите о чем-нибудь попроще, дорогая! Слим решил разыграть партию, и играть он будет жестко. Вы же знаете его характер. Но откуда такой азарт, этого я не могу понять. Ведь эта девица, хоть и заставила его подергаться, расплатилась с ним щедро. Свелли нагрел его на четыре штуки, но мы благодаря этой «машке» сумели отыграть тысячу фунтов.
  — Кстати о Свелли. Звонил его поверенный, он извинился за это печальное недоразумение и сказал, что Свелли уже подписал новый чек взамен аннулированного. Так что четыре тысячи будут переведены на наш счет, — заметила Эффи.
  — Итак, сквалыга Свелли струсил, — констатировал он. — Однако, я сомневаюсь, что это ему поможет: Слим уже закусил удила. Вы знаете, что бывает, когда он заведется. Сдается мне, что его заинтриговала…
  — Я поняла.
  — Я хотел сказать…
  — Что он завелся после того, как увидел подлинную миссис Дэнис. Ясное дело, что это из-за нее. Она что, действительно такая красавица?
  — Ну… я не видел ее, так что относительно этого ничего не могу сказать. Но знаю, что она выставила его за дверь, а Слим не из тех, кому такое может понравиться.
  — Итак, — констатировала Эффи, — история повторяется: мистер Кэллаген снова ввязался во что-то невообразимое. Николлз, он когда-нибудь доиграется и наживет себе опасных врагов.
  — Я всегда говорил, что каждое ваше слово — золото, милочка! — заявил Николлз, а потом, улыбнувшись, добавил: — И вообще сегодня вы очаровательны. Этот костюм потрясающе сидит на вас, и ваш силуэт в нем…
  — Мистер Николлз, — прервала его она, — мне пора идти. Я буду в агентстве завтра в девять тридцать. А в заключение я хотела бы заметить, что все, связанное с моим силуэтом, касается только меня и никого больше.
  — О, я это знаю, — ответил Николлз со вздохом. — И нахожу это чертовски несправедливым.
  Уже открывшая дверь Эффи обернулась и сказала с порога:
  — Послушайте, Николлз, у вас никогда не возникало желания поговорить о чем-нибудь другом, кроме женских силуэтов?
  Эти слова на несколько секунд ввергли детектива в глубокие размышления, прежде чем он на них ответил.
  — Вообще-то такое случается, но редко… очень редко. Видите ли, Эффи, у меня художественная натура. Я художник в душе… Да, я художник!
  — Но если это так, то почему вы никогда не посещаете музеи и картинные галереи?
  Он взглянул на нее с недоумением.
  — Зачем? Что я там буду делать? Целовать картины или обнимать статуи?
  Эффи громко хлопнула дверью, оставив в комнате улыбающегося Николлза, весьма довольного собой.
  * * *
  Наступила полночь. Публики в «Китайском Драконе» заметно прибавилось. Кэллаген сидел на прежнем месте за угловым столиком. Откинувшись на задних ножках своего стула к стене, он созерцал пресловутого косого дракона, нарисованного напротив. За вечер он в меру нагрузился виски и теперь чувствовал себя вполне удовлетворенным жизнью.
  Метко отправив окурок в урну, стоявшую на изрядном расстоянии от него, он закурил новую сигарету и в этот момент увидел Сайрака — тот прошел в зал не через главный вход, а через боковую дверь, скрытую за портьерой. Он тоже заметил детектива, улыбнулся и направился к стойке.
  Кэллаген подождал, а когда Сайрак получил заказанную выпивку, движением головы подозвал его. Сайрак, смотревший в зал через плечо, коротко кивнул, прошел со стаканом в руке к столику Кэллагена и сел. На нем был отличный костюм, однако наметанный взгляд детектива заметил, что талия его пиджака несколько заужена, а плечи — излишне широки.
  — Надеюсь, мистер Кэллаген, — сказал он, — вы не начнете наш разговор со слов о том, что у вас есть ко мне еще одно дело?
  — Какие уж тут дела! — пожал плечами Кэллаген. — Мне кажется, я знаю о вас достаточно, и нам нет нужды говорить об этом. Эта история с короной… Я полагаю, вы считаете, что кто-то здорово прокатился за ваш счет. Я не ошибся?
  Холодные глаза Сайрака не отрывались от стакана.
  — Разрешите один вопрос, Кэллаген. На кого вы сейчас работаете?
  — У меня нет клиента. Это просто любопытство.
  — Ну тогда я вам отвечу. Да, вы правы. В этой истории я свалял дурака.
  — Если не секрет, сколько вам принесло это дело?
  — Вы этого не знаете? Мне был уплачен аванс — двести пятьдесят фунтов. И это все. Столько же мне должны были заплатить, когда операция будет завершена, однако после случившегося я уверен, что не получу больше ни пенни. — Он взглянул на Кэллагена, улыбнулся и добавил: — В отношении меня все ясно. Но почему вы тоже выглядите недовольным?
  Кэллаген мрачно созерцал красного дракона. Эту проклятую косую тварь он мог бы нарисовать по памяти со всеми подробностями. В то же время он торопливо перебирал в уме варианты своего поведения. Ему хотелось использовать Сайра-ка, но для этого нужна была версия, которую тот проглотил бы легко и с удовольствием.
  — Видите ли, Сайрак, я не привык к тому, чтобы женщина использовала меня. Я этого не люблю.
  — Значит, она и вас надула? Вас?! — Кэллаген подтверждающе кивнул.
  — Да, она меня надула. Обвела вокруг пальца. Ну и хитрая же она бестия! Кстати, я готов побиться об заклад, что вы не знаете, что это вовсе не миссис Дэнис!
  Брови Сайрака поползли вверх.
  — А вы уверены, что у вас не разыгралось воображение? — Он покачал головой и добавил с кривой усмешкой: — Ну что ж, это лишнее доказательство того, что в отношениях с женщиной никакая предосторожность не будет достаточной.
  Видя, что Кэллаген не собирается отвечать, Сайрак заговорил снова:
  — Значит, вы решили, что не спустите ей этого… Не скажу, чтобы я на ее месте чувствовал бы себя очень уютно. Вы можете причинить ей кучу неприятностей.
  — Именно этим я собираюсь заняться.
  — Ну что ж, похоже, что к некоторым вопросам мы относимся одинаково, — осторожно заметил Сайрак.
  — Это не исключено, — буркнул Кэллаген.
  — И что же вы намерены предпринять? — спросил Сайрак, немного поразмыслив.
  — Я еще не решил. Может быть, у вас есть идея?
  — Возможно… Однако будет лучше, если мы подождем до завтра. Я могу зайти в ваше агентство, но, пожалуй, будет лучше, если вы придете ко мне.
  — Пусть будет так, — решил Кэллаген. — Если я приду в восемь, это вам подойдет?
  — Вполне. — Сайрак улыбнулся и встал. — Значит, до завтра.
  После его ухода Кэллагену незачем было задерживаться в «Китайском Драконе»; он допил виски, закурил и вышел на улицу.
  Сунув руки в карманы, он шагал в направлении Хай-маркетс и думал о Паоле Дэнис. В этой женщине было что-то исключительное, присущее ей одной; он не мог выразить словами, в чем заключалось ее очарование, и от этого его еще сильней влекло к ней.
  А потом его мысли перешли на другую красивую женщину — на ту, которая приехала в «Звезду и Полумесяц» и выдала себя за миссис Дэнис… В этой особе тоже было что-то особенное, но уже совсем иное. Женщина, которая знает, чего хочет, и умеет достичь желаемого…
  И вдруг в его голове мелькнула странная мысль. Мысль настолько неправдоподобная и необычная, что он остановился, как вкопанный, и лишь сделав над собой усилие, пошел дальше по ночной лондонской улице.
  Его сигарета догорела; он закурил новую и продолжил свой путь. Теперь он улыбался. Жизнь может показаться удивительно смешной, если взглянуть на нее под надлежащим углом. Да и сегодняшним вечером он мог быть доволен…
  Глава 4
  И снова очень красивая леди
  Откинувшись на спинку кресла и водрузив ноги на письменный стол, Кэллаген следил за полетом голубых колец дыма. Послышался стук в дверь.
  — Войдите! — крикнул он, не меняя позы.
  В комнату вошла Эффи. Лицо ее было бесстрастно, однако детектив сразу же почувствовал, что девушка чем-то взволнована.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — эта женщина… та самая крашеная брюнетка, которую я направила к вам в гостиницу… Она здесь и хочет видеть вас. Только теперь она пришла не как миссис Дэнис. Она говорит, что ее зовут Ирен Фивали… Мисс Ирен Фивали.
  — Бог мой, какой сюрприз! — воскликнул Кэллаген и, пустив к потолку очередное кольцо, добавил: — И как же она выглядит? Что выражает ее лицо — смятение, раскаяние, самодовольство?
  Эффи чопорно пожала плечами.
  — Вы забыли, чему всегда учили меня, мистер Кэллаген. Когда дело касается клиентов, я принципиально ничего не замечаю — это мой профессиональный долг. Конечно, я могу кое-что сказать, но это чисто внешние впечатления. Мне она показалась совершенно нормальной женщиной. Она великолепно одета — костюм, который сейчас на ней, сшит у очень дорогого портного и, конечно же, обошелся ей минимум в пятьдесят фунтов. То же можно сказать и об обуви. А ее духи — «Путь к сердцу», так они, кажется, называются, — стоят не менее десяти фунтов за флакончик с наперсток. По ее виду и поведению не скажешь, что она сконфужена или стыдится чего-то… А что, она должна выглядеть смущенной?
  — Вы спрашиваете это у меня? Кстати, на вашем месте я не напирал бы особо на то, что вы ничего не замечаете, встречаясь с клиентами. По-моему, вы упустили из виду лишь одну деталь: — вы не сказали, какого цвета белье она носит.
  — Мистер Кэллаген, есть вещи, к которым следует относиться с уважением. Не говоря уж о том, что это не касается ни меня, ни вас.
  — Отлично сказано, Эффи. Ну, давайте ее сюда!
  Спустя минуту мисс Ирен Фивали вошла в кабинет Кэллагена. Детектив окинул ее взглядом восхищенного знатока, а она улыбнулась ему, вполне довольная собой.
  Встав с кресла, Кэллаген шагнул навстречу посетительнице.
  — Я рад видеть вас, мисс Фивали. Мне кажется, что сегодня вы еще очаровательней, чем обычно.
  — Мне очень приятен ваш комплимент, мистер Кэллаген. Быть красивой — обязанность любой женщины, так я считаю А вы?
  — Однако для вас это в известной мере и необходимость.
  — Я не совсем поняла вас.
  — Ну, если, бродя по свету, выдаешь себя за кого-то другого, быть привлекательной даже необходимо. Ведь это так?
  Она предпочла промолчать. Кэллаген пододвинул ей кресло, и она села в него, скрестив ноги.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, когда детектив занял свое место за письменным столом, — мне бы очень хотелось узнать, что вы сейчас обо мне думаете…
  — Но вы пришли сюда не для того, чтобы спросить меня об этом?
  — Нет, — ответила она. — Меня привело сюда желание извиниться перед вами и выразить свое сожаление.
  — Ну что ж, это весьма мило с вашей стороны. Ваши извинения приняты, мисс Фивали, но мне хотелось бы знать, о чем вы сожалеете.
  Ее руки взметнулись в протестующем жесте.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — я представляю, что вы сейчас думаете обо мне, но я… я вовсе не такая плохая, какой выгляжу в ваших глазах. Вы хотите знать, зачем я сюда пришла? Так вот, я пришла рассказать вам всю правду.
  — Мне приятно это слышать. Не буду скрывать, мне очень хочется узнать эту правду.
  — То, что я сделала, выглядит предосудительно, но намерения у меня были самые добрые…
  — Ах, мисс Фивали! Благими намерениями выстлана дорога в ад. Давайте-ка вернемся к причине.
  — То, что я рассказала вам при нашей первой встрече, в своей основе — правда. Только касается эта история моей сестры Паолы, а не меня. Вы, конечно, хотите узнать, почему я выдала себя за Паолу, и я сейчас вам это объясню. Видите ли, мысль похитить корону пришла в голову моей сестре. Артур Дэнис растратил ее деньги, и она приняла решение, что, покидая Майфилд-Плейс, уйдет не с пустыми руками. Однако она покинула дом мужа, не выполнив свои намерения. Я считала, что она вправе взять эту драгоценность, и недоумевала по поводу того, что она отказалась от своего плана. И тогда я решила сделать то, что не смогла сделать сестра. Ну а когда мне что-нибудь втемяшится в голову, я иду до конца.
  — Да, у меня сложилось именно такое представление о вас, — сказал Кэллаген. — Решение принято, и об отступлении не может быть и речи… После этого вы перебрали своих знакомых, остановили выбор на Сайраке, как наиболее подходящем, договорились с ним, снабдили его ключом и комбинацией, отпирающей сейф… И все ото ради того, чтобы увидеть корону в руках вашей сестры? Я правильно вас понял?
  — Все было именно так, мистер Кэллаген.
  — Ну а потом Сайрак, без всяких затруднений похитивший корону, не захотел вернуть ее вам. Вы оказались в трудном положении и начали искать кого-нибудь, кто мог бы помочь вам в сложившейся ситуации, верно?
  — Абсолютно верно. Вы понимаете, какой это был ужас! Оказаться замешанной в краже и так подвести сестру! Я просто обязана была найти выход. О вас и о вашем агентстве я слышала раньше от друзей. Сперва я хотела прийти к вам и рассказать вам правду, но потом решила, что в этом случае вы не согласитесь мне помочь — ведь у меня не было никаких прав на эту корону. И я… я выдала себя за Паолу Дэнис. Я была уверена, что такой человек, как вы, не откажет в помощи женщине, с которой так обошелся муж.
  Кэллаген никак не отреагировал на нужную улыбку, сопутствующую ее последним словам. Он только пожал плечами.
  — Вам известно, что после вашего неожиданного отъезда я посетил вашу сестру? — спросил он сдержанно.
  — Да. Она очень рассердилась на меня. Во всяком случае она приняла меня очень сурово.
  — Неужели? А мне показалось, что она отнеслась к случившемуся с куда бо́льшим спокойствием, чем можно было ожидать. Заранее предполагая, что такое может случиться… — Кэллаген улыбнулся. — Боюсь, что я не сумел завоевать ее симпатии.
  — Так ведь она всего раз видела вас. Она почти вас не знает. Если бы она знала вас так же хорошо, как я… К тому же сестра вообще недолюбливает частных детективов.
  — Ну что ж, бывает и такое. Возможно, в один из ближайших дней мы познакомимся с ней поближе.
  — Вы намерены встретиться с ней? — В ее голосе отчетливо прозвучало беспокойство.
  — Это уж как сложатся обстоятельства…
  Она переменила позу, расправила юбку на коленях и, немного помолчав, сказала.
  — Вот мы и подошли к причине, которая привела меня к вам, мистер Кэллаген. И прежде всего я должна сказать вам вот что: я очень хочу рассчитывать на вас. Могу ли я надеяться на ваше содействие?
  Кэллаген негромко засмеялся.
  — О! Я не сомневался, что у вас есть какое-то дело для меня! И что же это за работа? Что вы хотите предложить мне сделать для вас теперь?
  — Ничего, Речь пойдет о том, чтобы вы ничего не делали! Именно об этом я намерена вас просить.
  — Да, это действительно неожиданность для меня! Ну а если конкретней, что именно я не должен делать? Ну же, мисс Фивали?
  — Ах, мистер Кэллаген, почему вы называете меня так официально? Мне было бы куда приятнее, если бы вы звали меня по имени. Или вам не нравится имя Ирен?
  — Это очень красивое имя, и ваше предложение называть вас так льстит мне. Однако меня по-прежнему интересует, что именно я теперь не должен делать.
  — Ну… я хотела бы, чтобы вы просто забыли обо всем, что произошло, и ни с кем об этом не разговаривали.
  — И по какой причине?
  — Я сейчас все объясню. После того как корона оказалась в моих руках, я много думала… И решила, что пошла по неправильному пути. Теперь я собираюсь вернуть корону на прежнее место, в сейф. Не приходится сомневаться в том, что никто не заметил ее отсутствия, иначе определенно поднялся бы шум. Ключ от дома у меня есть, я знаю, как открыть сейф, хочу вернуть корону на место сегодня же ночью.
  — Вы сделаете это своими руками, без к помощи Сайрака?
  — Разумеется. Мне слишком дорого обошлось знакомство с ним, чтобы я снова попыталась воспользоваться его услугами. Не люблю дважды спотыкаться об один и тот же камень. Я верну корону и, если буду уверена, что вы все забыли, смогу, наконец, спать спокойно. Мистер Кэллаген, скажите откровенно, можете ли вы обещать мне то, о чем я вас прошу?
  — Естественно. Если вы положите корону на место, то к чему мне делать волну вокруг этой истории? Вы можете рассчитывать на мое молчание. Однако есть одно обстоятельство…
  — Что вы имеете в виду?
  — Тысячу фунтов. Видите ли, я не перестаю ощущать, что заработал их слишком легко, и это раздражает меня. Так вот, я хочу вернуть вам эти деньги.
  Кэллаген извлек пачку банкнотов из стола, подошел к сидящей Ирен Фивали и осторожно положил деньги на ее колени.
  — Пусть один раз «Сыскное агентство Кэллагена» поработает бесплатно, — заключил он.
  — Мистер Кэллаген, мне так неловко… Вы просто чудо!.. Не знаю, как мне благодарить вас!
  — В этом нет необходимости. Однако история с короной имеет и другие стороны… Скажите, вы не боитесь Сайрака?
  Она вскинула на него свои глаза. Было видно, что этот вопрос явился для нее неожиданностью.
  — Я… я не знаю, — сказала она наконец. — Никогда не задумывалась об этом.
  — А задуматься стоило бы. Ведь он считает, что вы ее присвоили.
  — Да, пожалуй, следует рассказать ему об этом. Мистер Кэллаген, а если я возьму на себя смелость… — Она замолчала. Кэллаген украдкой наблюдал за ней.
  — Возьмете на себя смелость?.. — повторил он.
  — Да, возьму на себя смелость еще раз попросить вас оказать мне услугу. Не могли бы вы снова прийти мне на помощь и поговорить с Сайраком? Сообщить ему о моих намерениях в отношении этой короны. Понимаете, после случившегося я не хочу ни видеть его, ни говорить с ним. А так… корона вернется в сейф, и мистер Сайрак навсегда исчезнет с моего горизонта.
  — Пусть будет так, — сказал Кэллаген. — Я поговорю с Сайраком.
  — Ну вот, теперь у меня камень с сердца упал!.. Мистер Кэллаген, мне кажется, вы сами не знаете, что вы за человек!
  — Не знаю, — согласился он с улыбкой. — Для этого у меня недостаточно богатое воображение.
  — Так вот! — воскликнула она. — Вы — чудо! Я поступила с вами не слишком честно, а вы снова выручаете меня. И эти деньги, которые вы мне вернули… Я с благодарностью возьму их, так как, признаюсь, я сейчас действительно нуждаюсь в деньгах. Вы очень порядочный, очень благородный человек, мистер Кэллаген!.. Вы достойны любви!..
  Она встала и подошла к камину, возле которого стоял детектив. Теперь их тела почти соприкасались. Он смотрел на нее, ощущая аромат ее духов. И вдруг ее руки обвили его шею, а губы прижались к его губам в долгом поцелуе. Потом, не произнеся ни слова, она резко повернулась на каблуках и исчезла за дверью.
  Кэллаген встряхнулся, перевел дыхание и позвал мисс Томпсон.
  — По-моему, я еще не кончил вам диктовать, Эффи. — Она смерила его взглядом и ответила ледяным голосом:
  — Да, конечно. Но, может быть, вы сперва вытрете губы? Помада мисс Фивали не идет вам — у нее не тот оттенок!
  * * *
  Кэллаген просматривал корреспонденцию, когда в его кабинет вошел Николлз. Канадец пребывал в отличном настроении.
  — Ну как? — Кэллаген вопросительно посмотрел на него.
  — Все о'кэй, — ответил тот. — Ты был прав, Слим, наша цыпа оказалась сестрицей миссис Дэнис.
  — Рассказывай, я слушаю.
  — Их две сестры — очаровательные малютки Фивали, как их называли в детстве. Старшая Паола, замужем за Артуром Дэнисом — говорят, покойные родители насильно выдали ее за него. А младшую, которая приезжала к нам в «Звезду и Полумесяц», зовут Ирен. Из тех данных, которые мы собрали, следует, что они происходят из хорошей семьи, получили отличное воспитание.. Сливки общества, одним словом.
  — А Ирен замужем?
  — Нет.
  — Почему?
  — А я откуда знаю? Не замужем, потому что не вышла. Хотя и пользуется большим успехом. Любит развлечения, много путешествует. Она активнее, чем ее сестра, и более склонна к неожиданным поступкам.
  — У меня то же впечатление. Что еще удалось узнать?
  — Совсем немного. О муже Паолы отзываются как о легком, компанейском парне. Только вот он игрок, да к тому же пьет, как дырка в полу, Когда женился на Паоле, у него было немалое состояние, да и Паола была при деньгах. Ну а сейчас при его страстишках весь этот капитал изрядно порастрясся.
  — А каково финансовое положение Ирен?
  — О, у этой девушки водятся бабки. Родители отстегнули ей немало по завещанию. Правда, она тоже умеет заставить денежки катиться. Эти ее наряды при нынешних ценах… — Он закурил сигарету и добавил задумчиво: — За каким дьяволом она полезла в эту историю? Ведь эта девчонка — совсем не дура. Что это на нее нашло?
  — Ответ на этот вопрос я знаю, — усмехнулся Кэллаген. — Видишь ли, я сегодня говорил с ней: она приходила сюда.
  — А ты случаем не шутишь? — Николлз уставился на своего шефа округлившимися глазами. — Что за ловкая малютка! Для своего возраста она недурно умеет выпутываться из передряг!
  — Видишь ли, она пошла на это ради сестры.
  — Ужас, как мило с ее стороны!
  — Оказывается, — продолжал Кэллаген, — это Паоле пришло в голову наложить на корону руку. Она решила прихватить ее с собой, когда будет уходить от мужа. Однако в последний момент она струсила и отказалась от осуществления своего плана, И тогда ее бедовая сестренка, желая позаботиться о сестре, решила сама провести операцию. Связалась с Сайраком, заплатила ему две с половиной сотни, он увел корону… а остальное ты знаешь.
  — Ну что ж, звучит вполне логично, — заявил Николлз, вытягиваясь в кресле. — Послушай, Слим, а не предложила ли она тебе взять эту корону на хранение? Я бы не удивился…
  — Нет. У нее иные планы. Она собирается покончить с этим делом и своими руками положить корону обратно в сейф.
  — Ну она и дает! Впрочем, может быть, она и права.
  — Да. Во всяком случае она собирается поступить именно так.
  — Очень странная девица. А что думает на этот счет Сайрак?
  — Мы узнаем об этом сегодня вечером: я должен встретиться с ним в восемь, и тогда все расскажу ему.
  — Хотел бы я посмотреть на его физиономию, когда он об этом узнает! Если кто и показал себя болваном в этой истории, то это он! Знаешь, мне даже чуточку жаль его. Нас тоже надули, но мы хоть получили тысячу фунтов.
  — Ошибаешься. Эти деньги я сегодня вернул Ирен. — Николлз сорвался с кресла.
  — Слим, что ты говоришь? У тебя что, крыша поехала?
  — Послушай, с деньгами у нас сейчас порядок. Свелли с нами расплатился, эти деньги уже перечислены на наш счет. Что же касается этой тысячи, то мне кажется, что мы просто ее не заработали. И потом… эта малютка Ирен мне нравится. — Он улыбнулся.
  Николлз понимающе покачал головой.
  — Тогда понятно… Ну что ж, будем надеяться, что еще увидим ее, — заключил он.
  — Будем надеяться! — кивнул Кэллаген.
  * * *
  Ровно в восемь Кэллаген нажал кнопку звонка у двери квартиры Сайрака. Дверь открылась так быстро, словно хозяин стоял наготове с той стороны. Улыбнувшись гостю, Сайрак провел его в гостиную. Кэллаген швырнул шляпу на стул и без предисловий перешел к делу.
  — Сегодня меня посетила в агентстве Ирен Фивали, сестра миссис Дэнис. Из того, что она рассказала мне, можно заключить, что идея похищения кораны принадлежит Паоле Дэнис; Ирен только осуществила план, от которого ее сестра отказалась. Теперь Ирен поняла, что натворила глупостей, и хочет, прежде чем поднимется шум, вернуть драгоценность на прежнее место.
  — Она хочет?..
  — Да. Хочет положить корону обратно в сейф в доме Артура Дэниса, — повторил Кэллаген.
  К его удивлению, Сайрак расхохотался.
  — Над чем вы смеетесь? — спросил детектив.
  — Над собой, разумеется. Свалять такого дурака! Эта девица просит меня похитить из сейфа корону. Не знаю, что вы думаете обо мне, но, видит Бог, кражи — не по моей части. Это не мое ремесло! И тем не менее я согласился. Я пошел на риск — вы можете представить себе, что было бы со мной, если б меня поймали! И что же я имею в результате? Практически ничего!
  Он сокрушенно потряс головой и отхлебнул виски из стоявшего на столе стакана.
  — Одно лишь удивляет меня, — продолжал он. — Как это она не обратилась ко мне с просьбой отнести эту чертову корону обратно! Отличный завершающий штрих!
  — О, об этом она не смеет и думать!
  — Это свидетельствует о том, что какие-то остатки совести она сохранила. А коли так, то мне хотелось бы узнать, собирается ли она заплатить мне те двести пятьдесят фунтов, о которых мы договорились.
  — На вашем месте я и думать бы о них забыл. Ведь она не воспользуется короной. Вы хоть получили двести пятьдесят монет авансом — единственный, кто хоть что-то получил от этой затеи. А теперь следует поставить на этом деле точку и считать, что все закончилось.
  — Понятно… — Сайрак допил свое виски. — Значит, вы полагаете, что Ирен не наврала нам в очередной раз?
  — Что вы имеете в виду?
  — Вчера вечером вам казалось, что за этим делом стоит миссис Дэнис. Вы продолжаете придерживаться этого мнения?
  — Я хотел бы знать ответ на этот вопрос! Впрочем, разве это что-нибудь меняет?
  — Если что-нибудь и изменилось, то это ваше настроение, — заявил Сайрак. — Да, да, Кэллаген, вчера вы были настроены иначе. Мне казалось, что у вас есть определенные намерения, которые вы готовы провести в жизнь в союзе со мной…
  — Все правильно, — прервал его Кэллаген. — Но так я говорил и думал вчера, а вчера и сегодня — это разные вещи. Мисс Фивали принесла свои извинения, а ее решение вернуть корону подытожит всю эту историю. Вы со мной согласны?
  — Я надеюсь, что все это соответствует действительности. — Он резко взмахнул рукой и добавил: — Вообще-то похоже, что это так.
  Кэллаген потянулся за шляпой.
  — Вы правы, Сайрак. Нужно уметь принимать неизбежное, так признаем же окончательно, что это дело никому больше ничего не принесет.
  Уже у двери, поворачивая ручку, он обернулся и сказал с почти добродушной улыбкой:
  — Как мне представляется, дорогой мистер Сайрак, теперь в вашем распоряжении нет ничего, что могло бы вынудить мисс Фивали «запеть»!
  Сайрак лучезарно улыбнулся ему в ответ.
  — О, вы совершенно правы, мистер Кэллаген. И я очень сожалею об этом.
  — Надеюсь, вы не слишком переживаете по этому поводу?
  — Что толку в бесплодных переживаниях! Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  — Спокойной ночи, мистер Сайрак.
  * * *
  В тот же вечер, в половине одиннадцатого, Кэллаген и Николлз сидели на высоких табуретах за стойкой бара в клубе «Серебряный Тритон» на Олбимерл-стрит. Николлз жестом привлек внимание молодой черноволосой барменши, хозяйничавшей за стойкой, к своему стакану и попросил вновь его наполнить.
  — Эта история с «короной Дэнисов» — самое унылое ханжество, — мрачно вещал он, обращаясь к Кэллагену, — и это угнетает меня! Подумать только, она ничего не принесла нам, ничего не принесла Сайраку…
  — Протестую! — прервал его Кэллаген. — Сайрак загреб на этом деле двести пятьдесят монет.
  Николлз возмущенно воздел руки к небу.
  — И ты считаешь это деньгами? Но это же жалкая кость, которую можно глодать, чтобы обмануть голод! Послушай, Слим, тебя не удивляет, что такой крутой парень так легко примирился со случившимся?
  — А что ему оставалось делать?
  — Особенно когда ты висел над ним. Конечно же, он принимал во внимание, что ты нажмешь на него, если он начнет ерепениться. А с твоими кулаками он уже имел удовольствие познакомиться. Так что… А впрочем, нас это не должно больше интересовать. Ведь эта история мертва.
  — Мертва и похоронена, — уточнил Кэллаген. — Чем ты предполагаешь заняться в ближайшее время?
  — Чем заняться? Да ничем. Пропущу еще пару виски, а потом пойду домой и завалюсь в постель. Добрый сон — вот в чем я сейчас нуждаюсь!
  — Спасибо за хорошую мысль. Я, пожалуй, последую твоему примеру. Увидимся завтра в агентстве. Будь здоров, Виндемир.
  Кэллаген зевнул и сполз со своего табурета. Выйдя из бара, он прошел немного по Олбимерл-стрит, закурил сигарету, а затем остановил проезжавшее мимо такси.
  — Палмер-Кер, — сказал он шоферу, — дом номер семнадцать.
  * * *
  Часы показывали половину двенадцатого, когда Кэллаген вышел из такси у дома миссис Дэнис. Как и в прошлый раз, ему открыла горничная. Было видно, что появление его в столь поздний час озадачило девушку.
  — Я понимаю, что время сейчас позднее, — сказал Кэллаген, не дожидаясь, пока она заговорит. — Но мне крайне необходимо кое-что сообщить миссис Дэнис. Доложите ей о моем приходе, пожалуйста.
  Он подождал немного в холле, а потом вернувшаяся горничная проводила его в уже знакомую гостиную. Так же как и в прошлый раз, миссис Дэнис сидела за своим бюро, просматривая корреспонденцию. Несмотря на поздний час, она была в элегантном платье из черного бархата. К удивлению Кэллагена, она встретила его приветливой улыбкой. Видимо, Ирен уже побывала здесь и рассказала о разговоре в агентстве, после чего Паола решила, что конфликтовать с детективом неразумно.
  — Миссис Дэнис, — начал детектив после обычных приветствий, — я очень огорчен тем, что был вынужден побеспокоить вас в столь поздний час. Единственное, что может служить мне оправданием, это то, что я спешил поделиться с вами новостями. Особа, выдававшая себя за вас, — это ваша сестра, Ирен Фивали, она все мне рассказала. Я считаю своим долгом уведомить вас, что она приняла решение вернуть «корону Дэнисов» в Майфилд-Плейс, положив ее на прежнее место.
  Если миссис Дэнис и знала о визите Ирен к Кэллагену, она ничем этого не обнаружила.
  — Но в таком случае мы можем считать это дело законченным! Вы согласны со мной, мистер Кэллаген?
  — В принципе, да. Но меня продолжают интересовать некоторые моменты этой истории.
  — Какие именно?
  — Видите ли, мне хотелось бы узнать, насколько соответствует действительности то, что она рассказывала о своей семейной жизни, когда выдавала себя за вас.
  — А что она вам рассказала?
  — В общих чертах ее рассказ сводился к тому, что вы никогда не любили мистера Дэниса и вышли за него замуж против собственной воли, между вами никогда не было нормальных супружеских отношений, что шесть месяцев назад вы окончательно решили порвать с ним и начали разговор о разводе, что ему пришлось не по вкусу. Все действительно было так?
  — Да. Но почему все это вас интересует? Особенно сейчас…
  — Что значит «особенно сейчас»? — перебил ее детектив.
  — Потому что сейчас все закончено, — ответила она. — Моя сестра, действовавшая под моим именем по причине, казавшейся ей достаточно веской, обратилась к вам и попросила помочь ей вернуть корону, оказавшуюся в руках темной личности. Вы выполнили ее поручение и получили за это тысячу фунтов. Вам совершенно ни к чему копаться в моей личной жизни.
  — Возможно, вы и правы, — ответил Кэллаген. — Однако одно обстоятельство я хотел бы уточнить. Эту тысячу фунтов я не принял. Я сегодня возвратил эти деньги вашей сестре.
  Миссис Дэнис была искренне удивлена.
  — Вы вернули ей деньги?
  — Вас это удивляет? Или вам трудно представить себе частного детектива, отказывающегося от гонорара?
  — Ну… если говорить откровенно, мне трудно представить себе вас, делающего что-то бесплатно.
  Он усмехнулся.
  — Вы не ошиблись. Такое со мной случается крайне редко.
  — А как объяснить то, что вы вернули деньги моей сестре?
  — Все предельно просто. Ни один частный детектив не может позволить себе пойти на осложнение отношений с полицией.
  — Какие осложнения? Мне кажется, у вас нет никаких оснований для опасений.
  — Ну, в таких вопросах никогда не может быть полной уверенности, — осторожно ответил Кэллаген. — Ведь по сути дела ваша сестра совершила наказуемое законом деяние — она организовала похищение драгоценности. И то, что я вмешался в это дело, приструнил Сайрака, отобрал у него корону и вернул ее особе, организовавшей все это, делает меня соучастником преступления. Было бы наивным думать, что полиция поверит мне, когда я буду уверять, что принял Ирен Фивали за настоящую миссис Дэнис. Потому что, прежде чем переходить к активным действиям, я должен был проверить, действительно ли пришедшая ко мне женщина та, за кого себя выдает.
  — Между прочим, это удивляет и меня. Вы, конечно, должны были в этом убедиться. Мало ли что вам могут наговорить. А может, вы навели кое-какие справки?
  — Вы так думаете? Но если бы я обнаружил, что она не настоящая миссис Дэнис, я просто уведомил бы об этом полицию.
  — Разумеется, вы могли поступить так… — Кэллаген ощутил легкое колебание своей собеседницы. — Но… вы могли повести себя и иначе…
  — То есть?
  — Промолчать… и получить за это компенсацию. — Кэллаген усмехнулся и укоризненно покачал головой.
  — Ну, — сказал он, — я вижу, что вы хотите сунуть меня в одну колоду с Сайраком. Нет, нет, миссис Дэнис, хоть я и не формалист, но такие дела не по мне. А теперь вернемся к тому, с чего мы начали. Коль скоро в этой истории я выступаю в роли бескорыстного ангела-хранителя, я могу претендовать хотя бы на то, чтобы вы удовлетворили мое любопытство.
  — Что именно вас интересует?
  — Я сейчас объясню… Шесть месяцев назад вы предложили своему мужу дать вам развод. Ясно, что тогда у вас не было оснований заставить его пойти на это. В противном случае вы, конечно же, не стали бы его об этом просить. Позже вы ушли из Майфилд-Плейс и сами подали на развод. Полагаю, что к этому времени вы нашли повод, позволяющий начать бракоразводный процесс. И вот я хочу спросить вас, миссис Дэнис, действительно ли это так? И что за повод для расторжения брака вы нашли?
  — Вы считаете, что вам необходим ответ на этот вопрос?
  — Да.
  — Хорошо, я вам отвечу. Я получила анонимное письмо, в котором мне сообщили, что мой муж провел несколько дней в загородной местности в обществе какой-то женщины.
  — Ох, уж эти анонимные письма… Я надеюсь, вы сохранили его? Оно, наверное, у вашего адвоката?
  — Да, оно было у него, когда он готовился к началу процесса. Потом он вернул его, и, теперь оно здесь, в моих бумагах.
  — Не сочтете ли вы нескромным с моей стороны, если я попрошу вас познакомить меня с этим письмом?
  — Сочту. У меня нет причин потакать в сложившейся ситуации вашему праздному любопытству.
  — Могу предложить вам несколько на выбор. Как, например, вы посмотрите на то, что я завтра загляну в Майфилд-Плейс и поведаю эту историю вашему мужу? Мне кажется, он не без интереса выслушает меня.
  — И вы думаете, что он вам поверит? В настоящее время корона уже вернулась на свое место, и нет ничего доказывающего, что она покидала сейф. У вас нет никаких доказательств!
  — Вы так считаете? А Сайрак?
  — Сайрак?
  — Ну да, Сайрак тоже находит эту историю достаточно занимательной, миссис Дэнис. Он не слишком удовлетворен случившимся. Парень считает, что его просто использовали, и это раздражает его. Он с удовольствием подтвердит своим свидетельством мои слова.
  — Сайрак сам находится сейчас в весьма двусмысленном положении. Если он заговорит, то тем самым сознается в краже.
  Кэллаген снисходительно пожал плечами.
  — Не знаю, можно ли будет назвать это кражей, если он заявит, что действовал по вашим указаниям и извлек из сейфа корону, на которую вы имеет права. Насколько мне известно, вы не заключали с мужем контракт на раздельное владение имуществом. Надеюсь, вы все поняли?
  — И даже очень хорошо. — Она немного подумала, а потом сказала: — А если я соглашусь показать вам это письмо, вы откажетесь от встречи с моим мужем?
  Кэллаген ограничился утвердительным кивком.
  — Где гарантия, что я могу вам верить? — Кэллаген пожал плечами.
  — Видимо, вам придется рискнуть.
  Она еще немного поколебалась, а потом приняла решение. Выдвинув ящик бюро, она достала оттуда письмо.
  Оно было написано на половинке листа хорошей бумаги четким, разборчивым и явно неизмененным почерком. На конверте не было обратного адреса — только в уголке было написано одно слово: «Лондон». Кэллаген внимательно прочел письмо.
  Дорогая миссис Дэнис!
  Возможно, Вам будет интересно узнать, что Ваш муж, Артур Дэнис, уже почти неделю пребывает в гостинице «Уотерфилд» в окрестностях Лейлхема в обществе некой блондинки. Кстати, внешность ее свидетельствует, что у Вашего мужа дурной вкус, по крайней мере, мне так кажется. Надеюсь, что эти сведения могут быть Вам полезны.
  Друг.
  Кэллаген еще раз перечитал письмо и вернул его миссис Дэнис.
  — Ну что же, — сказал он, — теперь мне остается попрощаться и покинуть вас. Полагаю, что тем самым я доставлю вам удовольствие. Вы, конечно, будете рады избавиться от меня.
  — Избавиться от вас? В самом деле избавиться?
  — Не понял.
  — Могу ли я надеяться, что вы не явитесь в один прекрасный день ко мне с новым вопросом?
  — Ну, кто может знать будущее, миссис Дэнис! А жизнь щедро одаряет нас сюрпризами. Ну, а теперь разрешите мне откланяться…
  И он покинул гостиную.
  * * *
  Не доехав немного до Беркли-сквер, Кэллаген попросил водителя остановить такси, расплатился и продолжил свой путь пешком — ему захотелось немного пройтись. Он шел по ночным улицам и размышлял. Женщины! Странные, непредсказуемые существа, от которых в самый неподходящий момент можно ожидать самых невероятных поступков! Они способны сказать первое, что придет им в голову, и отказываются объективно оценивать свои поступки. Ах, как славно проводили они время в «Звезде и Полумесяце», и надо же было Ирен Фивали заявиться туда и отравить их отдых! Кстати, а почему бы им не вернуться туда теперь?
  На углу Хай-Хилл он зашел в телефонную будку и, закурив сигарету, набрал номер. Через несколько секунд в трубке зазвучал голос Эффи Томпсон.
  — Алло?
  — Эффи, это я, — сказал Кэллаген. — Я очень сожалею, что беспокою вас в такой час. Вы уже спали?
  — Естественно. Но вам, разумеется, до этого нет дела.
  — Я очень признателен вам, Эффи, за это уточнение.
  — Мистер Кэллаген, вы разбудили меня, чтобы развлечь светской болтовней, или у вас есть ко мне дело?
  — Ваша вторая версия верна. Так вот, Эффи, я сейчас возвращаюсь домой с намерением немедленно заняться укладкой чемоданов. Вас же я хочу просить оказать мне любезность и позвонить Николлзу. Пусть он заедет за мной на машине. Разумеется, захватив свой чемодан.
  — Вы отправляетесь в путешествие, шеф?
  — Вроде того, Мы отправляемся в гостиницу «Звезда и Полумесяц» — мне кажется, сейчас самое время продолжить прерванный отпуск. Так что если появится что-нибудь интересное, вы будете знать, куда мне звонить.
  — Послушайте, сегодня в ваше отсутствие у меня побывали два клиента. Один показался мне весьма подходящим — он владелец кирпичного завода. Понимаете, он обнаружил, что производимые им кирпичи непонятным образом исчезают…
  — Можете заверить его, что это не я их ворую. Что бы я стал делать с кирпичами?
  — А потом приходила одна дама. У нее неприятности с мужем…
  — В таком положении находятся все женщины за исключением вдов и старых дев!.. А сейчас возвращайтесь в постель, Эффи. Вы свяжетесь со мной по телефону, если случится что-нибудь действительно экстраординарное.
  — А вы, как и в прошлый раз, не будете снимать трубку? — Кэллаген состроил гримасу телефонному аппарату.
  — Извините, Эффи. Отныне все будет по-другому. — Прежде чем он успел повесить трубку, до него донеслась последняя реплика Эффи:
  — Это вы так говорите!
  Да, Эффи Томпсон знала своего шефа.
  Глава 5
  Женщины избегают говорить «нет!»
  Полуденные лучи августовского солнца, падая на цветы рододендронов, придавали их лепесткам особую теплоту и тонули в зеленой траве лужка. На веранде стоял шезлонг; растянувшийся в нем Николлз наслаждался чтением криминального романа. Рядом стояли две бутылки пива. Остановившаяся у двери миссис Меландер несколько секунд смотрела на своего постояльца, размышляя, чем именно он так напоминает ей тюленя. Затем она приблизилась к нему и, взглянув на обложку книги в его руках, удивилась тому, что он, детектив, читает такую литературу.
  — Что вы, миссис Меландер! Ведь я никогда не был снобом и не принадлежу к тем парням, которые считают, что в своем деле уже все знают. Я стараюсь учиться. А герой этого романа очень похож на меня — он, как и я, в работе детектива отдает должное интуиции. Вы знаете, у меня зверски развита интуиция! И дедукция тоже!
  — О, я всегда была в этом уверена, — вежливо ответила миссис Меландер.
  — Например, — продолжал Николлз, — мне достаточно одного взгляда на вас, чтобы установить, что вы делали сегодня, где были и что там с вами происходило. Интуиция и дедукция! Например… — Он глубокомысленно окинул взглядом миловидную хозяйку гостиницы. — Вот! Я вижу на вашем правом рукаве чешуйку. А теперь посмотрим, какие выводы я сделал из этого маленького факта. У вашей второй служанки снова заболела мать и она отпросилась к ней, так что вам самой пришлось идти в рыбную лавку. Ваш рыбный торговец всецело поддерживает рекомендуемый правительством режим экономии — он так скупо завернул рыбу, что вы несли ее почти без бумаги…
  Миссис Меландер, удивленная, слушала его, приоткрыв рот.
  — Ну, мистер Николлз, это поразительно! О таких вещах я только читала в книгах!
  У стеклянной двери, ведущей с веранды в дом, она столкнулась с Сюзен, которая, держа под мышкой какой-то сверток, направлялась к выходу, Миссис Меландер спешила рассказать дочери о детективных талантах Николлза.
  — Ах, мама! — покачала головой Сюзен. — Ты просто не знаешь, что мистер Николлз видел тебя, когда ты выходила из рыбной лавки. Он стоял напротив на тротуаре. Меня он не заметил, а я его отлично видела.
  Спустившись по лестнице, Сюзен прошла мимо бассейна с меланхоличной жабой, пересекла лужок и вышла на опушку леса. Здесь между двумя деревьями был натянут гамак, а в гамаке наслаждался жизнью Кэллаген. На маленьком столике стояли бутылка бренди, сифон с содовой и стакан. Голова детектива была в тени, руки свешивались по обе стороны гамака. Кэллаген созерцал небо.
  Подойдя к нему, Сюзен достала из пакета газеты и положила их на грудь детектива.
  — Пресса, ваше высочество!
  — Благодарю.
  Стоя рядом с гамаком, заложив руки за спину, она спросила:
  — А вы… вы не поцелуете меня?
  — Почему бы и нет!
  Поскольку Кэллаген не спешил с попыткой приподняться, Сюзен сама наклонилась к нему, и он с удовольствием поцеловал ее в пухленькие губки.
  — Вы лентяй! — сказала она, распрямляясь. — Вы самый большой лентяй из всех, лентяев, которых я видела! Между прочим, я сама удивляюсь, почему это мне вдруг захотелось, чтобы вы поцеловали меня!.. Да вы и сами знаете, что мне не очень-то нужны ваши поцелуи. Я к ним безразлична.
  Кэллаген зевнул в ответ.
  Она вздохнула, потом, улыбнувшись, сказала «Ну и ну!» и пустилась в обратный путь к дому.
  Кэллаген, скосив глаза, взглянул на газеты и выбрал «Таймс». В колонке «Сообщения» его внимание привлекли следующие строки: «Господа Дьюэт, Уилсон и Хейли уведомляют о том, что вознаграждение в размере тысячи фунтов будет уплачено тому, кто окажет помощь в поисках уникальной драгоценности, известной как «Пэрская корона Дэнисов». Эта золотая диадема, украшенная жемчугом, рубинами и бриллиантами, была похищена из Майфилд-Плейс, имения мистера Артура Дэниса, близ Чессингфорда. Решившему оказать содействие гарантируют анонимность».
  Газета упала на землю. Кэллаген схватил бутылку, налил в стакан бренди пальца на четыре, добавил пять-шесть капель содовой и залпом выпил эту смесь. А потом начал размышлять о прочитанном.
  За этим занятием его застал Николлз, приковылявший сюда с бутылкой в одной руке и стаканом в другой. Остановившись возле гамака, он сказал:
  — А я все думаю о Сайраке. Что за странный тип этот парень, а? — Кэллаген, лежавший на спине со скрещенными на груди руками и устремленным в небеса взглядом, заметил, что в этом мире такого типа люди иногда встречаются, а в двадцатом веке их даже стало больше.
  — Пожалуй, ты прав, — согласился Николлз. — А знаешь, мне даже обидно за него: шутка ли оказаться в таком дурацком положении.
  — Ну и до чего же ты додумался? — поинтересовался Кэллаген, немного изменив позу: теперь он лежал, заложив руки за голову.
  Прежде чем ответить, Николлз наполнил свой стакан пивом, посмотрел сквозь него на солнце и осушил его.
  — Мне пришла в голову мысль, что Ирен давно знает этого парня.
  — Почему ты так думаешь?
  — А ты сам посуди, Слим. Может ли женщина предложить парню совершить кражу, дать ему для этого шифр сейфа и ключ от дома, если она почти не знает этого типа? Конечно, нет.
  — Ну, когда речь идет о женщине, нельзя быть уверенным ни в чем.
  — Это, конечно, так, но Ирен — девочка ушлая.
  — Я тоже придерживаюсь такого мнения, — согласился Кэллаген.
  Выудив из пачки сигарету, он закурил, а Николлз снова наполнил свой стакан пивом.
  — Дорогой Виндемир, — сказал Кэллаген после паузы, — твой отпуск кончается сегодня. Ты немедленно уложишь чемодан и первым же поездом отправишься в Лондон. Твоя задача — Сайрак; ты должен узнать о нем как можно больше. А кроме того, ты займешься также Артуром Дэнисом. Думаю, это не составит особого труда. Майфилд-Плейс располагается возле Чессингфорда, а в деревнях еще не перевелись охотники поболтать. Ты все понял?
  — Понял, — ответил Николлз голосом, который растрогал бы даже крокодила. Поставив стакан на столик, он добавил без особой надежды: — Послушай, Слим, а ты уверен, что эта поездка так уж нужна? Ведь у нас нет клиента, который платил бы нам за разгребание этого дела.
  Кэллаген бросил взгляд на часы.
  — Это уж точно, но… Тебе следует поторопиться. В этом деле нельзя терять ни минуты.
  Николлз еще раз окинул своего шефа укоризненным взглядом и с видом мученика, направляющегося на арену, зашагал к дому.
  Кэллаген еще минут пять провел в гамаке, а потом встал, вернулся в гостиницу и из конторы позвонил в свое агентство.
  Эффи Томпсон почти сразу же взяла трубку.
  — Послушайте, Эффи, — сказал он ей, — вам предстоит небольшая работа. Выйдите из дома, купите «Таймс» — я имею в виду утренний выпуск — и посмотрите первую страницу. Там вы найдете сообщение Дьюэта, Уилсона и Хейли. Так вот, вы позвоните по телефону Паоле Дэнис и прочтите ей это сообщение.
  — Понятно. Я сделаю это, мистер Кэллаген.
  — А после этого скажите ей, что если она сегодня вечером пожелает приехать сюда ко мне, я буду рад видеть ее.
  — Я передам эти слова. А если она не захочет к вам приехать?
  — Она захочет, — ответил он и повесил трубку.
  Наступил вечер, Кэллаген встретил его в маленькой гостиной. Удобно устроившись в глубоком кресле и положив ноги на каминную решетку, он курил, не забывая и про бутылочку бренди, которая была уже на три четверти пуста. На пороге гостиной появилась Сюзен.
  — Мистер Кэллаген, — обратилась она к детективу, — здесь леди, которая желает вас видеть. Она сказала, что ее зовут Паола Дэнис, но это вовсе не та Паола, которая была здесь раньше.
  — Все в порядке, девочка.
  — Эта новая Паола Дэнис тоже очень красивая! — не без ехидства заявила Сюзен.
  — Это мне известно.
  — Все ваши клиентки красивые, разве не так? Наверное, быть частным детективом ужасно приятно!
  — Временами. Кстати, вот уже несколько лет, как среди наших клиенток не было ни одной дурнушки. Видите ли, Сюзен, у некрасивых женщин нет забот. Догадайтесь почему!
  — Полагаю, что на этот вопрос я знаю ответ.
  — Ну, а теперь зовите сюда нашу новую Паолу Дэнис, — сказал он.
  Кэллаген стоял возле камина, когда миссис Дэнис вошла в гостиную. Пока она шла через комнату, он имел возможность изучить ее. Да, это была по-настоящему красивая женщина. Очень красивая! Изящная и элегантная в сине-белом костюме, голубой блузке и синих туфельках, с синим тюрбаном на голове.
  — Миссис Дэнис, — сказал он с восхищением в голосе, — вы восхитительны! Смотреть на вас — истинное наслаждение!
  — Наверное, я должна быть вам признательна за этот комплимент, мистер Кэллаген, — холодно ответила она. — Однако ваше мнение обо мне почему-то не интересует меня.
  Он с комическим отчаянием развел руками, а потом сказал, глядя на «Таймс» в ее руках:
  — Я вижу, что вы уже прочли…
  — Сперва прослушала по телефону, а потом прочла. Мистер Кэллаген, я не понимаю, что это означает? Это опасно для нас?
  Кэллаген пододвинул к камину второе кресло.
  — Садитесь, миссис Дэнис, я думаю, здесь вам будет удобно. Мы оба считаем, что нам нужно серьезно поговорить.
  — Может быть, — холодно бросила она. — И если бы я еще знала о чем!
  — И все же… — Кэллаген закурил сигарету. — И все же кое-какие мысли касательно этого у вас имеются. В противном случае вы просто не приехали бы сюда. Я отнюдь не думаю, что вы совершили эту поездку ради собственного удовольствия.
  — Отнюдь. Я приехала потому, что сочла это своим долгом. — Паола Дэнис села, предпочтя, однако, креслу, которое предложил ей Кэллаген, жесткий стул с прямой спинкой. Сняв перчатки и положив их на колени, она ждала, чтобы Кэллаген сделал первый ход.
  — Могу себе представить, — нарушил Кэллаген затянувшееся молчание, — какое впечатление произвело на вас это сообщение.
  Она подавила возглас возмущения, готовый сорваться с ее губ.
  — Я сделала из него очевидный вывод: короны Дэнисов в Майфилд-Плейс нет! Я права?
  — Разумеется. В этом не может быть сомнений. И отсюда можно сделать очень интересные выводы.
  — Что вы имеете в виду?
  — Это сообщение свидетельствует, что либо Ирен раздумала возвращать корону, либо Дэнис обнаружил исчезновение драгоценности до того, как она успела вернуть ее на прежнее место. Можно, конечно, выдвинуть и другие гипотезы.
  — Какие?
  — Почему бы не предположить, что Сайрак похитил ее вторично? — Удар попал в цель. Кэллаген увидел испуг в ее глазах.
  — Боже! Неужели вы думаете, что он рискнул бы…
  — А почему бы и нет? Ведь ключ от Майфилд-Плейс, который ему так любезно предоставила ваша сестра, остался у него. Да и цифровую комбинацию, открывавшую сейф, не было необходимости менять. А то, что Ирен собирается положить корону на прежнее место, я сам ему сказал.
  — Мистер Кэллаген, вы говорите это для того, чтобы напугать меня, или действительно считаете, что такое могло случиться… что Сайрак вторично украл корону?
  — Дорогая миссис Дэнис, ну откуда же я могу это знать?
  — У вас должно быть определенное мнение относительно этого. — Кэллаген пожал плечами.
  — Миссис Дэнис, об этой истории с короной вы знаете больше меня.
  Последовавшее за этим молчание нарушила миссис Дэнис.
  — Скажите, мистер Кэллаген… Это сообщение, оно удивило вас, или вы ожидали его? Почему вы сразу обратили на него внимание?
  — Ну… я всегда читаю «Таймс», это вошло у меня в привычку. И всегда обращаю внимание на колонку сообщений — такова уж моя профессия. Что же касается данного сообщения, то оно, конечно же, очень удивило меня.
  — А вам не кажется, мистер Кэллаген, что появление этого сообщения можно очень просто объяснить?
  Кэллаген недоуменно приподнял брови.
  — Как?
  — Вы могли сообщить моему мужу об исчезновении короны. — Кэллаген снисходительно улыбнулся.
  — Разумеется, мог бы.
  — Причем вы могли сделать это до того, как Ирен вернула ее на прежнее место.
  — И это тоже возможно. Ну а как насчет причин, побудивших меня так поступить? Я лично их не вижу.
  — Я тоже, — согласилась она, немного подумав. — Но это ни о чем не говорит: я могу просто их не знать. Я вообще вас плохо знаю. Однако если предположить, что этот шаг принес вам деньги…
  — Ах, миссис Дэнис, — укоризненно заметил Кэллаген, — вы явно не в ладах с логикой. Вам не следует забывать, что у меня была возможность облегчить кошелек вашей сестры на тысячу фунтов, но я отказался от этих денег.
  — Я помню об этом. Однако вы сами сказали, что принять эти деньги было для вас небезопасно.
  — Итак, вы считаете, что я мог подзаработать, выложив мистеру Дэнису все, что я знаю об исчезнувшей короне… — Он покачал головой, помолчал немного, а потом сказал: — Нет, миссис Дэнис. Это несерьезно. Хотя бы потому, что если бы я хотел зашибить деньгу на этом деле, у меня были куда лучшие возможности.
  Он снова замолчал, но спустя минуту сам же нарушил затянувшееся молчание.
  — Кстати, — спросил он, — а где сейчас ваша сестра? Вам это известно?
  — Нет… — ответила она. — Ирен не подает о себе вестей, и это меня беспокоит.
  — И вы из-за этого приехали ко мне?
  — Это одна из причин. Я помню, как вы сказали мне, что придет день, когда мне придется обратиться к вам. К сожалению, похоже, что вы были правы.
  На ее лице появилась ироничная улыбка. Он ответил ей спокойным, официальным тоном:
  — «Сыскное агентство Кэллагена» всегда старается сделать все для своих клиентов.
  Она раскрыла сумочку, которую держала в руке, и протянула Кэллагену вынутый из нее конверт.
  — Здесь двести пятьдесят фунтов, мистер Кэллаген, и я прошу принять их в качестве аванса.
  — Благодарю, — сказал Кэллаген и небрежно сунул конверт в карман. — И что же за эти двести пятьдесят фунтов я должен делать или не делать?
  — Вы говорите загадками.
  — Отлично, тогда я выражу свою мысль в предельно ясной форме. Вы хотите заплатить мне за то, чтобы я не предпринимал никаких действий, в результате которых можно было бы заключить, что ваша сестра Ирен, уже организовавшая один раз похищение короны, замешана и в повторной краже?
  — Мистер Кэллаген, у меня нет оснований полагать, что моя сестра солгала мне. Я уверена… слышите, уверена, что корона положена ею на прежнее место.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Она сказала вам, что корона снова находится в сейфе, по телефону?
  — Да.
  — И вы в это поверили?
  — Разумеется.
  — Ну что ж, — сказал Кэллаген, — если дело обстоит так, то нам остается предположить, что корона украдена вторично не Ирен, а кем-то другим. А если это так, то догадаться, кто украл корону во второй раз, совсем нетрудно. Скорее всего это Сайрак. Или вы считаете, что его тоже нужно исключить из списков подозреваемых?
  — Почему? Я тоже склонна считать, что случившееся дело его рук.
  — Отлично! — Кэллаген усмехнулся. — Если вы так считаете, то это, конечно, он!
  Она резко встала со стула, раздраженная и рассерженная.
  — Мистер Кэллаген, то, как вы себя ведете, не нравилось мне никогда. И чем дальше, тем больше не нравится. То вы вообразили, что моя сестра не вернула корону. Теперь позволяете себе какие-то намеки, связанные с Сайраком. Мне не нравится, когда люди так себя ведут.
  — Господи, да разве мы говорим о том, что нам нравится или не нравится? Это эмоции, а я предпочитаю держаться фактов. Я не склонен думать, что ваш муж особо симпатизирует вам, вашей сестре или пресловутому Сайраку. Вы затеваете бракоразводный процесс и тем самым уязвляете его самолюбие, ваша сестра организует похищение короны, а Сайрак выступает в роли исполнителя этой акции. Кстати, вы знаете, что представляют собой эти господа — Дьюэт, Уилсон и Хейли? Это парни из страховой компании, а публикация в «Таймс» свидетельствует, что ваш супруг, обнаружив, что корона украдена, обратился в страховое общество и требует уплаты страховки.
  Паола Дэнис растерянно смотрела на детектива. Кэллаген неторопливо извлек из кармана портсигар, придирчиво выбрал сигарету. Лишь несколько раз затянувшись, он заговорил снова.
  — Возможно, вы этого не знаете, но страховые компании всегда так действуют в подобных ситуациях. Когда пропадает ценная застрахованная вещь, они прежде всего стараются найти ее. Печатают объявления, собирают сведения, обещают вознаграждение. А потом… потом на сцене появляется полиция. Это неизбежно. Страховые общества всегда прибегают к помощи полиции, если в этом возникает необходимость. Таков обычный сценарий. В настоящий момент о короне знают четыре человека: вы, ваша сестра, Сайрак и я. Как вы думаете, кто из нас является слабым звеном этой цепочки? Конечно, Сайрак. Расколоть его не составит труда. Кроме того, ему может прийтись по душе такой вариант развития событий — ведь он сейчас чувствует себя уязвленным. И вот в такой момент вы вдруг заявляете, что о короне вашему мужу сообщил я. Смею вас заверить, что я даже не думал об этом.
  — Но я не говорю, что вы это сделали! — попыталась возразить она. — Я сказала, что вы могли сделать это…
  — Это верно! — перебил ее Кэллаген. — Конечно, я мог это сделать. Но я этого не делал, хотите верьте, хотите нет! Причем по вполне определенной причине. Вы хотите, чтобы я назвал ее? Извольте! Все это время я предчувствовал, что вы, миссис Дэнис, станете клиенткой «Сыскного агентства Кэллагена», и предавать своих клиентов — это не в наших обычаях. А теперь тем более. То, что я принял от вас вознаграждение, требует, чтобы я сохранял в тайне все, что мне известно сейчас или будет известно в будущем по этому делу. И если бы сейчас вы еще… — Он усмехнулся.
  Паола Дэнис прошипела, как рассерженная кошка:
  — Мистер Кэллаген, временами, находясь в вашем обществе, я чувствую, что на свете нет человека, которого я ненавидела бы больше, чем вас!
  — Мы не взыскиваем с клиентов дополнительную плату за то, что они нас ненавидят. Однако надеюсь, вы все же понимаете, что первоочередная задача, стоящая перед нами, это заткнуть рот Сайраку, и что с этим делом никто не справится лучше меня. По-моему, вы желаете именно этого. И разве не ради этого вы сюда приехали?
  — Вы правы, мистер Кэллаген. Меня охватывает отчаяние, когда я думаю о тех неприятностях, которые этот человек может доставить моей сестре…
  — И не только ей, но и вам! — добавил Кэллаген. — Вам не следует забывать, что вы первая, кому в голову пришла мысль о похищении короны.
  — Мне кажется, мистер Кэллаген, что сейчас не время говорить об этом. Вне зависимости от того, каковы бы ни были мои намерения, а не пыталась их реализовать и не несу ответственности за то, что было совершено другими.
  — Ну что ж, я вам верю. Однако боюсь, что другие окажутся менее доверчивыми.
  Паола Дэнис молча прошлась по комнате и остановилась у окна.
  — По-моему, мистер Кэллаген, нам больше не о чем говорить друг с другом.
  — Разделяю ваше мнение, миссис Дэнис. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я сделал для вас еще что-нибудь… Скажем, нашел вашу сестру.
  — Я надеюсь, что Ирен сама даст о себе знать.
  — Ну… может быть, да, а может, нет… Подумайте о том, что, увидев в газете такое сообщение, она прежде всего должна была бы позвонить вам. Впрочем, если она вообще не читает газет…
  Миссис Дэнис отошла от окна и приблизилась к сидевшему в кресле детективу.
  — Мистер Кэллаген, я самым серьезным образом беспокоюсь за Ирен. Беспокоюсь не из-за того, что она способна сотворить что-нибудь дурное. Я боюсь, что Сайрак предпримет против нее опасные действия. А потому я хотела бы знать, где она сейчас.
  — Я готов заняться и этим, — кивнул Кэллаген. — Это войдет в ту сумму, которую вы мне заплатили, — добавил он вставая.
  Холодно поблагодарив детектива, Паола Дэнис направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она вдруг остановилась, как если бы вспомнила о чем-то забытом. Повернув голову, она сказала через плечо:
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  — Спокойной ночи, миссис Дэнис, — ответил он.
  Женщина вышла, мягко закрыв за собой дверь. Кэллаген, стоявший у камина, смотрел ей вслед. Потом он улыбнулся, потянулся к бутылке и щедро плеснул в свой стакан бренди.
  — Отлично, — пробормотал он. — Просто отлично… И поднес стакан к губам.
  * * *
  Эффи Томпсон надевала чехол на свою пишущую машинку, когда в приемную вошел Николлз. Даже не задержавшись, чтобы переброситься парой слов с секретаршей, он прошел в кабинет Кэллагена, сел в кресло своего шефа, выдвинул ящик, где тот хранил виски, и, не утруждая себя поисками стакана, отпил из горлышка два солидных глотка. После этого он вздохнул и, переведя дыхание, позвал Эффи.
  — Вы меня звали, мистер Николлз? — спросила она, войдя в кабинет.
  — Да, Эффи. Я расстроен, я очень расстроен, моя малышка, а потому мне просто необходимо было подкрепиться. Слим, конечно же, все еще пребывает на лоне природы. А автомобиль остался у него. И что же отсюда следует? То, что мне придется возвращаться к нему на поезде! Вы понимаете, что это означает? Люди будут ходить по моим ногам, детишки будут изводить меня плачем, и обязательно найдется какая-нибудь старушка, которая захочет рассказать мне о своей долгой-долгой жизни! Я в ужасе! Но что делать, таково уж счастье бедного Виндемира!..
  — Я рада, что могу пролить бальзам на ваши раны, мистер Николлз. Вам не придется мучиться в поезде! Мистер Кэллаген уже здесь. Он вернулся и просил передать вам, что если вы появитесь до семи часов, то сможете застать его в «Серебряной Решетке» на Дауэр-стрит.
  — Вы не шутите? — Николлз расцвел в улыбке. — Значит, мы при деле? И на кого же мы работаем?
  — На миссис Дэнис… Я имею в виду настоящую миссис Дэнис. — Эффи саркастически улыбнулась.
  — Вот это класс! — завопил Николлз. — Как же это случилось? — Эффи передернула плечами.
  — Постарайтесь догадаться сами. Могу сказать одно: миссис Дэнис сама поехала к нему в «Звезду и Полумесяц». Причем он наперед знал, что она к нему приедет. «Она захочет!» — так сказал шеф.
  — Откуда он это знал?
  — Дело было так: шеф позвонил мне и сказал, чтобы я связалась по телефону с миссис Дэнис и прочла ей сообщение о короне, помещенное в «Таймс». Он сказал мне, что после этого она наверняка поедет к нему. Чувствую, что он с удовольствием на ней отыгрался! — фыркнула Эффи.
  — Да, наш шеф не без странностей, — заметил Николлз.
  — Может быть, он и странный, — холодно заявила Эффи, чеканя каждое слово, — но, по-моему, он скорее садист!
  — Вы в самом деле так думаете, малютка? — Эффи снова фыркнула.
  — А вы что, никогда не замечали, как он обращается с людьми? Впрочем, не нам с вами об этом беспокоиться. Мне кажется, его клиентам — а точнее клиенткам — нравится такое обращение. А если им такие штуки доставляют удовольствие, то что нам за дело до этого.
  Николлз усмехнулся.
  — Ну а вы, золотко, конечно же, никогда не допустили бы такого отношения к себе?
  — Мистер Николлз, это пустой разговор. Я лишь секретарь мистера Кэллагена, и вне служебных обязанностей он меня не интересует.
  — Да, да, я премного наслышан об этом. И я уверен, окажись вы с ним на необитаемом острове, вы даже не попросили бы его расколоть для вас кокосовый орех. Более того, вы отказались бы ступить на этот остров и предпочли бы играть в прибрежной полосе с акулами.
  — Надеюсь, я вам больше не нужна, мистер Николлз? В таком случае я с вами попрощаюсь.
  — Золотко мое, да перестаньте вы сердиться! В этом проклятой конторе только я один не разучился до сих пор улыбаться. Кстати, сейчас, когда вы разъярены, вы напомнили мне женщину, с которой я был знаком в Саскачеване. Я рассказывал вам о ней?
  — Это что, та брюнетка, которая за два года ухитрилась развестись восемь раз?
  — Что вы, моя милая! Конечно, нет! Женщина, о которой я говорю, была рыжая. Ужасная особа! Представьте себе, она всегда ходила с поднятой рукой!
  — Но почему?
  — Если бы я знал! Может быть, потому, что она носила детский чепчик? Однако я спешу на встречу со Слимом, так что вы уж потерпите. Я расскажу вам эту историю, когда возвращусь. До скорого, малышка!
  * * *
  В «Серебряной Решетке» в этот час почти не было посетителей. Сидевший за угловым столиком Кэллаген обедал. В данный момент он делил свое внимание между крылышком цыпленка и бутылкой виски. В темно-сером костюме и черной рубашке с белыми пуговицами, при галстуке он выглядел человеком, вполне довольным жизнью. Николлз отметил это, как только вошел в зал.
  — Привет! — Николлз уселся напротив шефа. Кэллаген движением головы указал на бутылку.
  — Если хочешь, можешь ею заняться.
  — Хочу ли! Мне просто необходимо выпить! — Не замедлив воспользоваться приглашением, Николлз соорудил себе коктейль по собственному вкусу: изрядная порция виски и пара капель содовой.
  — Я видел Эффи, — начал он. — Она сказала мне, что мы работаем на миссис Дэнис. Это так?
  Вместо ответа Кэллаген кивнул.
  — Толково! — одобрил Николлз. — Ты поручил мне навести справки о Сайраке. Так вот, он полукровка — на четверть француз, остальное английское. Ему тридцать семь лет. Уже шесть лет он ошивается в Вест-Энде. Вроде бы ничего не делает, но всегда при деньгах. Этакий живчик! А откуда он сюда приехал и чем занимался раньше, этого никто не знает. Бабы к нему липнут. Только не спрашивай меня почему, я сам бы хотел это знать.
  — А в каких отношениях он с Ирен Фивали?
  — Он иногда танцевал с ней в дансинге, но не слишком часто. Похоже, что она ничем не выделялась из того моря женщин, в котором он плавал.
  — Откуда Сайрак узнал, что у Ирен есть деньги?
  — Понятия не имею. — Николлз отпил большой глоток виски. — А почему ты считаешь, что он знал, что у этой девочки они есть?
  — Хотя бы потому, что он определил цену за корону в десять тысяч фунтов. Не смысла вымогать у человека деньги, которых у него нет.
  Николлз долил в свои стакан еще немного виски.
  — Видишь ли, Виндемир, такие типы, как этот Сайрак, никогда не строят свои операции на предположениях. Они предпочитают знать. Сайрак должен был знать, что Ирен в состоянии заплатить ему.
  — Ты прав, Слим. Я как-то не подумал об этом, — признался Николлз. — Однако десять тысяч фунтов… это не шуточки! Слушай, а может, он считал, что эти деньги ей отстегнет ее сестричка? Вполне возможный вариант. Требуя у Ирен десять тысяч, он знал, что она сунется к Паоле и скажет, что похитила корону для нее, а следовательно, ей теперь и расплачиваться. Как ты насчет такой версии? — Кэллаген закурил сигарету.
  — Ну что ж, это не исключено. Однако если дело обстоит так, то он допустил промашку. Когда он попытался заставить Ирен петь, она побежала не к сестре, а к нам.
  — Верно. И что же после этого делаем мы? Отбираем корону у Сайрака и возвращаем тысячу фунтов Ирен. Тебе не кажется, что мы похожи на бильярдный шар между ними?
  Кэллаген скривился.
  — Это я-то бильярдный шар?
  — Молчу, молчу! — Николлз пожал плечами и потянулся к лежавшей на столе пачке сигарет. — Ты знаешь, что делаешь. И все же я не могу понять, что заставило тебя отдать Ирен деньги, которые уже были твоими? И не надо вешать мне лапшу на уши — в этих деньгах не было ничего компрометирующего. Похоже, что ты положил глаз на одну из этих девочек. Только вот на какую… Если на миссис Дэнис, то это меня не удивляет.
  — Возможно. Она была знакома с Сайраком?
  — Да вроде бы нет. Во всяком случае ничего такого мне не удалось узнать. Говорят, что за этого Дэниса ее заставили выйти замуж родители — они считали, что это отличная партия. Он хотел этого брака, а она нет. Кстати, Ирен тоже была против замужества сестры и делала все, чтобы помешать этому браку. И она была права — Паоле этот брак не принес радости. Кстати, у Артура Дэниса явная слабость к блондинкам.
  — И что, много их у него было?
  — Толпы! Этот парень — большой любитель перемен. Крутит с одной, а другую держит в резерве.
  — А в настоящее время с кем его видели? У него и сейчас кто-то есть?
  — Ты не ошибся, Слим. Его последняя мышка — это некая Жульетта Лонжи. Мне говорил о ней один охотник на курочек из клуба Рейли. Может быть, ты его знаешь — парня зовут Сембл. По его словам, у нее такая походка, что благоразумному человеку следует смотреть на нее через стакан вина.
  — Она француженка?
  — А черт ее знает. Впрочем, Сембл говорит, что у нее такой сильный французский акцент, что ее голосом можно вскрывать коробки сардин. Ей нет необходимости что-либо выражать словами — ее глаза отлично изъясняются по-английски. Но какое имя! Жульетта — это звучит потрясающе! Ты не находишь?
  — Это что, та самая блондинка, которая крутила любовь с Дэнисом в загородной гостинице под Лейлхемом, обеспечив Паоле повод для бракоразводного процесса?
  — Вполне вероятно, но утверждать с гарантией не могу. Этой историей я тоже занимался: побывал в той гостинице, потолковал с разными людьми. Оказывается, там уже побывали частные детективы. Показывали прислуге какие-то фотографии и спрашивали, не с одной ли из этих дам находился Дэнис в гостинице. Ответ был отрицательный: ни одна из фотографий не была похожа на ту цацу, которую Дэнис вывозил на природу.
  — И это меня не удивляет.
  — Теперь насчет короны. Я тут кое с кем побеседовал и узнал, что корона стоит так дорого не только из-за украшающих ее камешков, но и из-за прекрасной работы старинных ювелиров. Камни в ней, конечно, тоже дорогие, но если кто-нибудь начнет сбывать корону по частям, то он здорово пришибется и едва ли выручит половину ее стоимости как целого.
  — Эта штука была застрахована?
  — О, да. В «Глоуб энд Консолидейшн». На семьдесят тысяч фунтов. Страховые взносы аккуратно выплачивались восемь лет, так что тут комар носа не подточит. Теперь Дэнис требует, чтобы ему выплатили страховку.
  — Это все, что ты узнал?
  — Не так уж мало за такой срок, не так ли? А что мы будем делать теперь?
  Не ответив на вопрос, Кэллаген спросил:
  — Где находится Дэнис сейчас? В Майфилд-Плейс или в Лондоне?
  — В Лондоне. Похоже, этот парень поставил себе задачу в кратчайший срок обежать все лондонские кабаки и притоны. Сейчас он по вечерам жирует в «Люксе у Дороти» на Маунт-стрит.
  Кэллаген допил виски.
  — А кто командует «Люксом»?
  — Некий тип по фамилии Карлотти. Но он не сам себе хозяин, а пашет на Вандлера. Ну а тот серьезный деятель. Вспомни «Бригг Спот».
  Кэллаген кивнул. Подумав немного, он сказал:
  — Ну что, Виндемир, похоже, что наши дела складываются неплохо. Ты продолжишь поиски в тех же направлениях. И постарайся узнать как можно больше о Жульетте Лонжи, не забывая, конечно, и о других, которые могут представлять для нас интерес.
  Николлз взглянул на бутылку. В ней оставалось еще немного виски. Вздохнув, он переправил ее содержимое в свой стакан.
  — Будет сделано! — сказал он. — Однако мне будет куда легче искать, если ты скажешь мне, что мы намерены делать.
  — Если б я мог! Пока что я знаю лишь то, что нам нужно найти Ирен.
  — Непыльная работенка! Будем надеяться, что нам удастся ее засечь. Кстати, Слим, садист — это что такое?
  Кэллаген взглянул на него с недоумением.
  — Ну… садист — это человек, которому нравится причинять боль другим.
  — Все понятно! — воскликнул Николлз. — Это те типы, которых женщины боятся больше виселицы, но на которых вешаются, сами не зная за что. Я правильно понял?
  — Пожалуй.
  — Я вот думаю, не порыться ли мне в старых книгах — может быть, найду там что-нибудь о том, как стать садистом. Думаю, это может мне пригодиться. Во всяком случае, попробовать стоит. А теперь я испаряюсь.
  — Погоди минутку, — задержал его Кэллаген. — Еще два слова насчет Сайрака. Покрутись немного возле его дома. Место там малолюдное. Так что, если окажется, что его дома нет, почему бы тебе не наведаться к нему? Глянешь туда, глянешь сюда — может быть, и найдешь что-нибудь.
  Николлз покачал головой.
  — Вообще-то это можно проделать, только на что ты надеешься? Что я найду корону под вешалкой в прихожей?
  — Вряд ли. А вот найти что-нибудь другое ты вполне сможешь. Например, Ирен.
  Глаза Николлза округлились.
  — А вот о таком раскладе я как-то не подумал! Черт возьми, этот день доведет меня до инфаркта!.. А если я обнаружу Ирен, где мне искать тебя?
  — Я пойду к себе и часа два-три пробуду там… по крайней мере, надеюсь на это. Вызовешь меня по телефону…
  — Будет сделано. Однако, Слим, все это выглядит очень уж странно. Как будто кто-то сказал мне, что я — Юлий Цезарь… а я этому поверил. Ну, до скорого!
  После его ухода Кэллаген подозвал официанта и заказал еще виски. Он сидел, курил и размышлял над тем, где сейчас может пребывать Ирен Фивали.
  Глава 6
  Беспокойная ночь
  На камине зазвонил поставленный на полночь гонконгский будильник.
  Кэллаген с трудом приоткрыл один глаз и попытался рассмотреть стрелки часов. Он позволил себе отдохнуть пару часов, но теперь нужно было снова приниматься за работу. Спустив ноги с кровати, он сунул их в шлепанцы, набросил халат и принялся расхаживать по комнате, пытаясь осмыслить имеющиеся в его распоряжении факты и великое множество деталей, пока еще несвязанных и неясных, которые, однако, могли иметь в будущем немалое значение.
  Артур Дэнис… Нет сомнения в том, что он не желал развода. Но почему? Возможно, это связано с тем, что в процессе судебного разбирательства всплывут и финансовые дела семейства Дэнисов. Если Дэнис растранжирил состояние своей жены, то огласка ему совершенно ни к чему.
  А вот то, что Дэнис, отказавший Паоле дать развод, вдруг отправляется в сельскую гостиницу, где проводит неделю с какой-то блондинкой, к тому же не блещущей красотой, если верить автору анонимного письма, — это уж совсем непонятно. Можно, конечно, предположить, что Дэнис понадеялся на то, что Паола не дознается об этой его вылазке, но все равно это обстоятельство выглядело весьма странным.
  Ирен… С ней, пожалуй, все более или менее ясно. Ей свойственно стремление претворять желаемое в действительное.
  Приняв решение, она пойдет до конца, не задумываясь ни о средствах, ни о риске. Брак Паолы и Дэниса она считала ошибкой, от которой пострадала ее сестра. А потому она сочла, что будет справедливым, если Паола при разрыве присвоит себе корону и тем самым вознаградит себя. Когда Паола побоялась похитить корону, она решила провести эту операцию вместо сестры и преуспела в этом деле. И не ее вина в том, что эта история закончилась не так, как она рассчитывала.
  Паола… Она так же красива, как и ее сестра, но характер у нее менее решительный. Паола по возможности избегает острых ситуаций, но сейчас ей придется сделать выбор и определить четкую линию поведения. В разговоре с ним она сказала, что боится за Ирен. Почему? Над этим стоит подумать.
  Сайрак… Этот тип тоже странновато ведет себя. Явно неглупый и сообразительный человек, прошедший определенную жизненную школу, он вдруг совершает странные, лишенные смысла поступки. Согласившись украсть корону за пятьсот фунтов и получив на руки половину, он вдруг решается на шантаж и требует от Ирен уже десять тысяч. Но разве не логичнее было бы сперва получить с нее обещанные двести пятьдесят фунтов, а потом уж заявить, что за эту цену он ей корону не возвратит. Глупый, опрометчивый поступок, а ведь Сайрак ловок и изворотлив, так отзываются о нем все, кто знал его. Чем можно объяснить этот факт?
  После выпитого перед сном виски у Кэллагена пересохло во рту, а язык казался деревянным. Он прошел из спальни в гостиную, достал из буфета бутылку виски, налил в стакан солидную порцию напитка, выпил его, не разбавляя содовой, поморщился и почти сразу же почувствовал себя лучше.
  Когда он возвратился обратно в спальню, тишину ночи нарушил телефонный звонок. Телефон, стоявший в его агентстве, на ночь переключался на квартиру детектива. Кэллаген поднял трубку.
  — «Сыскное агентство Кэллагена». Вас слушают.
  В трубке зазвучал знакомый нежный, слегка взволнованный голос:
  — Мистер Кэллаген?
  Он не ответил, только довольно улыбнулся.
  — Вы, разумеется, узнали меня?
  — Конечно, мисс Фивали, — ответил он. — Ваш звонок обрадовал меня, потому что обстоятельства сложились так, что, если бы вы не позвонили, мне пришлось бы искать вас. Куда вы подевались? Вы скрылись, потерялись или что-нибудь еще?
  — Ах, нет, мистер Кэллаген! Ничего подобного! Я… я просто допустила странную глупость… Боже мой! Как я была глупа! И я нуждаюсь в вашей помощи! Мистер Кэллаген, я действительно не знаю, что мне делать!
  — Прежде всего вы должны сохранять спокойствие, — ответил Кэллаген. — Возьмите себя в руки и спокойно расскажите мне, что там у вас приключилось.
  — О, это не телефонный разговор! Я должна встретиться с вами… Не обижайтесь, мистер Кэллаген, я скрылась вовсе не потому, что решила отделаться от вас, и не из-за моей глупости. Меня вынудили обстоятельства. Мне казалось, что у меня нет другого выхода…
  — Причина, заставившая вас так поступить, известна мне, мисс Фивали.
  — Но ведь мы договорились, что вы будете называть меня Ирен! Вы забыли? Мистер Кэллаген, мне кажется, что мы очень давно знакомы и что вы — мой старый, добрый друг. Я ведь не ошиблась? Нет?.. Вы разрешите мне позвонить вам завтра утром? И тогда мы договоримся о встрече. Видите ли, обстоятельства сложились так, что меня не должен видеть никто из моих знакомых, а свидание с вами мне необходимо. Вы не будете возражать?
  — Напротив, я буду рад видеть вас. Сейчас вы очень озабочены, и я знаю причину этого.
  — Да?.. Ну что ж, мистер Кэллаген, то, что вы очень умны, мне известно. Я поняла это, когда впервые увидела вас.
  Кэллаген состроил гримасу телефонному аппарату и поспешил изменить направление разговора.
  — Пожалуй, будет лучше, если мы вернемся к нашим баранам. Я полагаю, вы жалеете о том, что слишком энергично взялись за претворение в жизнь задумки вашей сестры. Я прав?
  — Да. Я хотела бы никогда не слышать об этой короне, никогда не обращаться к Сайраку! Хотела бы… — она запнулась и замолчала, не закончив фразу.
  — Разрешите мне досказать, чего бы вы хотели, — сказал Кэллаген. — Вы хотели бы, чтобы я не вступал в контакт с вашей сестрой, чтобы я вообще никогда не видел ее. Вы хотели бы, чтобы я никогда не заподозрил, что вы никакая не миссис Дэнис, а только выдаете себя за нее. Вам кажется, что дела шли бы гораздо лучше, если бы я продолжал считать, что вы подлинная миссис Дэнис.
  Ирен Фивали упавшим голосом пробормотала «да», признавая его правоту.
  — Конечно, я выгляжу в ваших глазах очень скверной, — продолжала она, — но поймите, что сделать это побудила любовь. Я люблю Паолу, я обожаю ее, и ради нее я на все готова!
  — О, любовь — это великая вещь! — заявил Кэллаген не без патетики. — Однако, мне необходимо кое о чем информировать вас, дорогая Ирен… Вообще-то я должен был сказать вам это в начале нашего разговора. Видите ли, миссис Дэнис стала нашей клиенткой, и теперь я работаю на нее. Кстати, первым ее заданием мне было поручено найти вас…
  — Вы работаете на… Но тогда… — Она замолчала, не закончив фразу.
  — Отнюдь! — поспешил заверить ее Кэллаген. — Это ничего не меняет. Ведь вы тоже наша клиентка, причем вы обратились к нам первой… Наша фирма хранит верность своим клиентам, даже если они неожиданно исчезают…
  Она молчала с минуту, а потом сказала очень тихо:
  — Вы — чудо, мистер Кэллаген! Я всегда так считала, и я не ошиблась. Вы храбрый, сильный, стойкий… и нежный!
  Вместо ответа Кэллаген вздохнул.
  — Так когда мне позвонить вам, чтобы мы могли бы договориться о встрече?
  — Завтра утром, когда пожелаете. Только не звоните мне в агентство по этому телефону. Я дам вам номер моего личного телефона. Запишите: Мейфейр 67-65.
  — Отлично! Мистер Кэллаген, вы представить себе не можете, как я благодарна вам! Спокойной ночи! Спасибо за все!
  Кэллаген в свою очередь пожелал ей доброй ночи, опустил трубку на рычаг и прошел к буфету: в бутылке оставалось еще немного виски.
  * * *
  В средней части Мунт-стрит Кэллаген нашел подходящее место, припарковал машину и продолжил свой путь пешком. В этот поздний час — часы показывали половину второго — улица была безлюдна, и ничто не отрывало детектива от его мыслей.
  Разговор с Ирен был весьма многообещающим. Открывались новые аспекты дела, очень интересные и интригующие. Если бы еще знать, как сейчас себя повести! Он пожал плечами. Ну что ж, если не знаешь, что делать, главное не стоять на месте. Нужно идти вперед и зорко смотреть по сторонам, И тогда что-нибудь обязательно произойдет, а после этого останется лишь не упустить свою долю.
  Завернув за угол, он прошел к стоящему особняком зданию, толкнул незапертую дверь и оказался в холле на противоположной стороне которого находились двери трех лифтов. Кэллаген уверенно прошел к самому правому и нажал кнопку вызова. Спустя минуту дверь отворилась, и из кабины вышел высокий худощавый мужчина в униформе мышиного цвета. Окинув взглядом пришедшего, он спросил:
  — Чем могу быть вам полезен, мистер? — Кэллаген одарил его улыбкой.
  — Я не член клуба «Дороти», — сказал он, — но мне кажется, мог бы им быть.
  Мужчина с профессиональной сноровкой смерил Кэллагена взглядом с головы до ног.
  — И почему вам так кажется, мистер?
  — А вот об этом я предпочел бы говорить с мистером Карлатти, — отрезал Кэллаген. — Я знаком с ним.
  — А если вы ищейка? Вы вполне можете оказаться фараоном.
  — Мог бы, но я не фараон. Да вы и сами это видите, ведь вам — я вижу это по вашему лицу — приходилось иметь с ними дело. Так вот, мне нужно наверх, а когда мне что-то нужно, я этого добиваюсь. Это последнее предупреждение. Кстати, с полгода назад после таких же препирательств со мной один лифтер вроде вас угодил в больницу. Тамошние врачи провозились с ним три месяца, но так и не смогли пристроить на место его сморкалку.
  Парень в сером поразмыслил и в конце концов, видимо, постарался убедить себя, что, коль скоро визитер знаком с мистером Карлотти, нет смысла препятствовать ему встретиться с шефом.
  Он отступил в сторону, и Кэллаген вошел в кабину.
  * * *
  Слово «люкс» подразумевает роскошь. И в самом деле, помещения клуба были отделаны превосходно: богато и в то же время элегантно. И клиентура — как мужчины, так и женщины, — была здесь самого высокого класса. Присутствующие здесь мужчины явно были при деньгах и отнюдь не страдали от тягот военного времени, а женщины щеголяли великолепными туалетами и, судя по ароматам, пользовались самой лучшей парфюмерией.
  Выйдя из лифта и пройдя через первую дверь, Кэллаген, сопровождаемый лифтером, оказался в длинном, но довольно узком холле — слабо освещенной, со вкусом отделанной комнате, выдержанной в серых, черных и серебристых тонах. В холл выходило с полдюжины дверей, ведущих в другие помещения клуба. За порядком здесь наблюдала молодая женщина, сидевшая за изящным столиком.
  Лифтер подошел к одной из дверей и, постучав, приоткрыл ее. Просунув в щель голову, он обменялся с находившимся внутри человеком несколькими фразами, после чего предложил Кэллагену войти.
  Детектив оказался в личном кабинете Винценца Карлотти. Хозяин, мужчина с узкой талией и очень широкими плечами», сидел за письменным столом красного дерева. Это был жгучий брюнет со смуглой кожей, которая, как и черные блестящие волосы, выдавала его итальянское происхождение. Его костюм, несомненно, был сшит первоклассным портным, а галстук и сорочка куплены в первоклассном магазине. По слухам Карлотти были присущи все мыслимые пороки современного общества, но его лицо отнюдь не выглядело отталкивающим, а улыбка, позволявшая видеть его ослепительно белые зубы, была вполне доброжелательной.
  — Добрый вечер, — сказал Кэллаген.
  Вставший при его появлении Карлотти окинул гостя внимательным взглядом.
  — Я вижу, вы знаете меня, — сказал он. — Ну а меня, видимо, начинает подводить память: я никак не могу вас вспомнить…
  — Полно лгать, Карлотти, — прервал его детектив. — Вспомните, как вы заправляли клубом «Бригг Спот». Была там у вас одна клиентка, которую звали миссис Вейза… У нее возникли неприятности, заняться которыми пришлось мне… Фамилия Кэллаген ничего вам не говорит?
  Не отводя глаз от Карлотти, он достал сигарету и закурил.
  — Ну что, теперь вспомнили? — спросил он. Карлотти сокрушенно покачал головой.
  — Таково уж наше ремесло, мистер Кэллаген! Каждый день видишь столько людей…
  Он открыл дверцы встроенного в стену бара.
  — Моя память понемногу проясняется. Мне кажется, я вспомнил, что любимым напитком Кэллагена было чистое шотландское виски, конечно, если под рукой не оказывалось спирта, чтобы это виски разбавить.
  С этими словами он поставил на стол бутылку виски, сифон с содовой и стаканы.
  — Мне очень приятно, что вы все же вспомнили меня, — сказал детектив Карлотти, смешивающему в стаканах виски с содовой.
  — И все же я надеюсь, — сказал итальянец, — что вы пришли ко мне… не в своем профессиональном качестве. Успокойте меня и скажите, что речь пойдет отнюдь не о какой-нибудь нашей клиентке, которой вздумалось пожаловаться на нас.
  И он одарил Кэллагена еще более обаятельной улыбкой.
  — Рад доставить вам удовольствие, — ответил детектив. — У меня действительно нет никаких претензий к «Дороти». Просто мне необходимо срочно поговорить с мистером Артуром Дэнисом; его привязанность к вашему клубу известна, вот я и подумал, не встречу ли я его здесь. Я уверен, он будет вам признателен, если вы проводите меня к нему. Это свидание в его интересах.
  — Всегда рад быть вам полезным, — сказал Карлотти, вставая. — Вот ваше виски, а я отлучусь на минутку. Прошу меня извинить.
  С этими словами Карлотти покинул комнату. Кэллаген залпом выпил неразбавленное виски, налил себе еще и, расправившись со второй порцией, запил ее глотком содовой. Вернувшийся Карлотти сказал:
  — Вам, как всегда, везет. Мистер Дэнис у нас. Он у стола с рулеткой. Есть, правда, одно досадное недоразумение: мистер Дэнис никак не может вспомнить вас.
  — Ничего, он вспомнит. И я гарантирую, что от этой встречи он получит удовольствие. Мне кажется, что сейчас лучшее, что вы можете сделать, это отвести меня к нему.
  — Доставлять удовольствие людям — моя профессия! — Карлотти усмехнулся. — Пойдемте!
  Он направился к двери, а Кэллаген последовал за ним. Они пересекли холл и вошли в игорный зал. Помещение поражало и своими размерами, и роскошью интерьера. В углу располагался бар в американском стиле с высокой хромированной стойкой и кожаными табуретами; центр зала занимали четыре стола, на которых шла игра в рулетку. Элегантно одетые дамы и господа ставили, выигрывали и проигрывали. Многие курили, но два мощных вентилятора разгоняли дым.
  Карлотти указал на мистера Дэниса, но не стал подходить к нему; он покинул зал, предварительно пожелав детективу удачи.
  — Удача сопутствует мне всегда, — ответил Кэллаген — Кто-кто, а вы, Карлотти, должны это знать!
  Прежде всего Кэллаген направился к бару, где бармен подал ему очень неплохое виски. Кэллаген отступил в сторону и, опершись о стену, стал наблюдать за Дэнисом. Э го был довольно крупный человек, однако проворный и подвижный. В клубе он был не один: рядом с ним сидела женщина. Блондинка, она отнюдь не блистала красотой, но в ней было столько индивидуальности и очарования, что редкий мужчина не заинтересовался бы ею. Если бы она была красива, то, возможно, на нее обращали бы меньше внимания. Ее черное вечернее платье сидело на ней прекрасно — Кэллаген имел возможность убедиться, что у нее великолепная фигура, когда она встала, чтобы поставить свои фишки на выбранный ею номер. Конечно же, это была Жульетта Лонжи.
  Он приблизился к столу. Крупье произнес обычную фразу:
  — Леди и джентльмены, ставки сделаны! — Послышался тихий стрекот вращающейся рулетки на фоне всеобщего молчания. Крупье бросил шарик. Когда он остановился, Дэнис встал и, обменявшись взглядом с блондинкой, отошел от стола. Кэллаген оказался на его пути.
  — Прошу простить меня, мистер Дэнис, — сказал он. Дэнис смерил его взглядом и сухо ответил:
  — Я не могу вас вспомнить.
  — И не удивительно. Ведь вы меня не знаете, — ответил Кэллаген. — Моя фамилия Кэллаген, я частный детектив. Я полагаю, наш разговор будет полезен нам обоим.
  — В каком отношении? — В его голосе не было любопытства.
  — Я специально приехал в Лондон, чтобы найти вас, — продолжал Кэллаген. — Я был на отдыхе в сельской местности, когда мне попалось на глаза сообщение в «Таймс» относительно пропавшей у вас фамильной драгоценности. Я полагаю, что в сложившейся ситуации могу быть вам полезным.
  — Одну минутку…
  Дэнис вернулся к столу и поставил на шесть номеров.
  — Если вы прочли это сообщение, — сказал он вернувшись, — и считаете, что располагаете информацией, которая могла бы заинтересовать лиц, его опубликовавших, я могу посоветовать вам обратиться к ним. Я не думаю, что вы занимаетесь своим делом из любви к искусству, а они объявили достаточно высокую награду.
  — Я не собираюсь оспаривать ваши слова, однако считаю, что должен поделиться информацией, которой располагаю, не с ними, а с вами, — возразил Кэллаген.
  — Я вовсе не хочу быть невежливым, — сухо заметил Дэнис, — однако повторяю, что не вижу оснований для разговора с вами на эту тему.
  — Я попробую убедить вас, что такие основания есть и что они достаточно серьезны. Я предполагаю, что знаю, кто решил украсть корону и похитил ее. Я предполагаю, что затем это лицо положило корону обратно в сейф… а может, и не положило. У меня куча предположений, мистер Дэнис, но я не думаю, что было бы разумно знакомить с ними страховых агентов.
  — Но почему?
  Кэллаген расплылся в улыбке.
  — Исключительно по одной, единственной причине. Вы можете мне верить, мистер Дэнис, однако если я так поступлю, то результат не доставит вам удовольствия.
  Шарик рулетки остановился, крупье объявил выигравший номер. Дэнис вернулся к столу, без особых эмоций подобрал фишки, придвинутые ему крупье, сунул их в карман и вернулся к детективу.
  — Мистер Кэллаген, — сказал он, — я всегда считал, что один раз в жизни следует испытать все. Предлагаю пойти в бар и выпить. Как вы относитесь к выпивке?
  — Весьма положительно.
  — Спиртное не мешает вам соображать?
  — Напротив, оно помогает мне. Когда, передо мной встает серьезная задача, виски — мой первый помощник.
  — Значит, в этом мы родственные души, — усмехнулся Дэнис. — А потому выпьем!
  Бармен смешал им виски с содовой.
  — А теперь, — сказал Дэнис, отхлебнув из стакана, — я готов вас выслушать. Скажу откровенно, я не питаю симпатий к частным детективам. Не знаю, может быть, вы являете собой исключение из общего правила, но вообще-то они весьма заурядные люди.
  — Я считаю, что вы слишком снисходительны к ним, называя их заурядными. В действительности они куда хуже. Так что ваше отношение к ним меня отнюдь не удивляет.
  — Я не совсем вас понимаю, мистер Кэллаген.
  — Мне достаточно представить частных детективов, орудующих в той гостинице в Лейлхеме. Было бы очень странно, если бы они вам понравились.
  — Так… Значит, вам известно и это… Речь пойдет о шантаже?
  — Отнюдь. То, что происходило в Лейлхеме, меня абсолютно не интересует. Я хочу говорить с вами о «Пэрской короне Дэнисов»; этот вопрос занимает меня, и я располагаю данными, познакомиться с которыми будет для вас небезынтересно. Ну а если после того, как я вам расскажу, вы повторите, что все это следует передать парням из страховой компании, я так и поступлю.
  — Мне кажется, что это вполне разумный подход. Говорите, я вас слушаю.
  — Несколько дней назад, — начал Кэллаген, — когда я отдыхал в деревне, в мое лондонское бюро явилась некая дама. Она сказала моей секретарше, что ей необходимо встретиться со мной, и та дала ей мой адрес. Эта женщина приезжала в загородную гостиницу, где я остановился, и рассказала мне интересную историю. По некоторым мотивам она решила похитить из вашего владения в Майфилд-Плейс уже упомянутую мной корону. Она отдала ключ от дома одному своему знакомому, сообщив ему также шифр сейфа, в котором хранилась корона. Этот человек должен был взять корону из сейфа, увезти ее в Лондон, а затем, спустя некоторое время, передать корону этой даме.
  — Весьма занятно! Но продолжайте. Зачем она пришла к вам? Ей захотелось облегчить душу?
  — О нет! Просто спектакль начал развиваться по другому сценарию. Друг этой дамы задержал корону у себя и потребовал за ее возвращение солидную сумму.
  — И что же, ему удалось получить эти деньги?
  — Нет. Я согласился взяться за это дело. Я встретился с этим человеком, заставил его выслушать меня и постарался найти аргументы, чтобы переубедить его. В результате корона перешла в руки моей клиентки. Вас продолжает интересовать мой рассказ?
  — Ответ на этот вопрос зависит…
  — Понимаю. Зависит от того, кем была эта дама.
  — Вы правы, — с усмешкой ответил Дэнис. — Именно это интересует меня больше всего. — Он жестом попросил бармена позаботиться об их стаканах.
  — Ваш интерес мне понятен. Однако имя это интересует также страховую компанию, и она готова выложить за него тысячу фунтов. Если же я назову это имя вам, мне, естественно, не видать этих денег.
  — Потому что они хотят узнать его первым? Это понятно. Как и то, что тысячу фунтов должен буду уплатить вам я.
  — Мне очень приятно, что вы пришли к такому выводу. Однако, как мне кажется, ваше окончательное решение будет зависеть от того, кто эта дама. Я не ошибся?
  — Нет. Решение я должен принять сам.
  — Ну что ж, это только справедливо.
  К мистеру Дэнису приблизился официант и сказал, что его просят к телефону. Дэнис, поставив свой стакан на стойку, отошел. Кэллаген допил виски и, повернувшись спиной к стойке, окинул взглядом играющих. На мгновение ему показалось, что он пловец, плывущий по темной воде в абсолютном мраке. Темнота вверху и внизу, впереди и позади. Пловцу остается одно — продолжать плыть. А в общем ход развития события казался ему удовлетворительным. Мистер Дэнис вернулся к стойке.
  — Я должен извиниться перед вами, мистер Кэллаген, но я вынужден срочно уехать.
  Кэллаген понимающе наклонил голову. Обращаясь к бармену, Дэнис спросил:
  — Со мной здесь дама. Сможете ли вы позаботиться о машине для нее?
  Бармен ответил, что в столь позднее время найти такси довольно сложно.
  — Мне кажется, — вмешался в разговор Кэллаген, — что я могу помочь вам. Я на машине, так что могу отвезти вашу даму, куда она пожелает.
  Дэнис улыбнулся.
  — Это очень любезное вашей стороны, мистер Кэллаген. Я буду вам признателен, если вы возьмете на себя труд проводить домой мисс Лонжи — это та дама, которая играет со мной в рулетку.
  — Буду рад оказать вам эту услугу. Я сейчас же подойду к ней и все объясню.
  — При всех условиях, — продолжал Дэнис, — мы должны с вами встретиться и все обсудить. Черт возьми, мне очень хочется знать имя той таинственней особы, которая приложила руку к исчезновению короны. — Он улыбнулся, — Черт возьми, может быть, вы не будете мучить мое любопытство и назовете имя этой женщины?
  — Извольте, — ответил Кэллаген. — Это — миссис Дэнис. Дэнис слегка приподнял брови, и это было единственным признаком его удивления. Когда он заговорил, его голос звучал совершенно спокойно.
  — Лишнее доказательство того, что женщины непредсказуемы в своих поступках и что с ними надлежит быть осторожным, — сказал он. — Если вы позвоните мне завтра утром в «Савой», мы договоримся о встрече.
  — Я позвоню.
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  Дэнис сделал несколько шагов в направлений выхода и остановился.
  — Вы крепко выигрываете, мистер Кэллаген, в сравнении с детективами, которых мне доводилось видеть. Но я не понимаю, что за игру вы ведете!
  — Вскоре вы поймете ее, мистер Дэнис, — ответил Кэллаген, — и, надеюсь, она придется вам по вкусу.
  Дэнис вышел.
  Кэллаген, стоя у стены, наблюдал за игравшей Жульеттой Лонжи. Ей вроде бы везло. Да, эта девушка не была красива, но она была обаятельна. Неправильные черты лица лишь усиливали присущий ей шарм. Спустя несколько минут Кэллаген подошел к ней.
  — Мисс Лонжи, — сказал он, воспользовавшись паузой между двумя ставками, — мистер Дэнис был вынужден срочно уйти и попросил меня доставить вас домой, когда вы того пожелаете. В такое время трудно поймать такси, а у меня здесь машина. Моя фамилия Кэллаген.
  Взгляд молодой женщины скользнул по лицу детектива. Когда она заговорила, он ощутил в ее голосе легкий французский акцент.
  — Я вам признательна, мистер Кэллаген, — сказала она. — Если вы не возражаете, мы могли бы уйти сейчас.
  — Я не посоветовал бы вам так поступить, мисс Лонжи, — сказал детектив. — Ведь вы сейчас в полосе удачи. Может быть, будет лучше, если вы продолжите игру, пока судьба к вам благосклонна.
  — Нет. Если я так поступлю, то скорее всего проиграю то, что выиграла. Всегда лучше вовремя остановиться. Встретимся в холле?
  — Хорошо.
  Пока мисс Лонжи обменивала в кассе фишки на деньги, Кэллаген совершил еще одно путешествие к бару, чтобы подкрепиться перед дорогой. Когда он вышел в холл, девушка уже была там.
  — Я подгоню машину к началу аллеи, — сказал он. — Если вы выйдете через три минуты, я буду вас ждать.
  Спускаясь в лифте, он попытался оценить сложившуюся ситуацию. Итак, он снова блефует. Он может выиграть, но может и проиграть. И если он проиграет, последствия могут быть самыми печальными.
  Подогнав машину ко входу, он закурил. Да, он может проиграть. Но, с другой стороны, этот блеф может завершиться весьма успешно.
  Рядом с машиной появилась мисс Лонжи. Кэллаген открыл дверцу, и она села рядом с ним.
  — Прекрасная ночь, — сказал он. — И куда же я должен вас отвезти?
  — Меня вполне устроит, если вы доставите меня на Лондес-сквер. Но сперва я хотела бы закурить.
  Кэллаген достал портсигар и, когда девушка взяла сигарету, щелкнул зажигалкой. Затем он включил мотор и повел машину в направлении Пикадилли.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — вы не находите, что это не самый короткий путь на Лондес-сквер?
  — Вы правы, мисс Лонжи, это далеко не кратчайший путь, но мне хотелось бы поговорить с вами.
  — Поговорить со мной? Это интересно.
  Темнота скрывала лицо девушки, но по ее голосу Кэллаген почувствовал, что она улыбается.
  — Вы не удивлены? — спросил он.
  — Ах, мистер Кэллаген, я уже давно ничему не удивляюсь… Так о чем же вы хотите со мной поговорить?
  — Прежде всего, — начал Кэллаген, — я хотел бы сообщить вам, что я частный детектив.
  — Я полагаю, это достаточно интересная профессия.
  — Как вам сказать… Во всяком случае, она иногда вынуждает меня быть грубым.
  — Вы хотите сказать, что намерены вести себя грубо со мной?
  Автомобиль свернул на Букингем-Палас-роуд.
  — Я стараюсь не быть грубым ни с кем, — ответил детектив. — Я лишь хочу, чтобы вы сейчас правильно поняли меня и мою позицию. Мне было нужно поговорить с мистером Дэнисом об одном деле, и, чтобы встретиться с ним, я зашел в «Люкс у Дороти». Увидев вас в зале, я не мог не заинтересоваться вами.
  — Я потрясена, но все же хотела бы узнать причину.
  — Я как раз собираюсь объяснить вам ее. Видите ли, агентство, которое я возглавляю, не занимается разводами, но такие вопросы иногда бывают косвенно связаны с расследуемыми нами делами. Нечто подобное имеет место и сейчас, и мне кажется, мисс Лонжи, что наша случайная встреча позволит вам избежать серьезных неприятностей.
  — От которых мистер Кэллаген меня избавит? И что же это за неприятности, если это не тайна?
  — Я меньше всего собираюсь что-либо от вас скрывать. Думаю, мистер Дэнис рассказывал вам о происшествии с короной. Так вот, есть оснований полагать, что в ту ночь, когда эта корона была похищена, мистер Дэнис находился в некой загородной гостинице близ Лейлхема. И там он был не один. С ним была дама. Блондинка.
  — Потрясающая история!
  — По имеющимся у нас данным о пребывании мистера Дэниса в Лейлхеме стало известно его жене: миссис Дэнис воспользовалась этим, чтобы возбудить дело о разводе. Повод к разводу — упомянутая мной дама.
  Кэллаген замолчал. Оторвав одну руку от руля, он извлек из кармана портсигар и зажигалку.
  — Разрешите вам помочь, — сказала девушка. Кэллаген улыбнулся и кивнул. Мисс Лонжи достала из портсигара сигарету, поднесла ее к его губам, а затем дала ему прикурить от зажигалки.
  — Итак, — сказала она, — миссис Дэнис возбудила дело о разводе, сославшись в своем заявлении на то, что ее муж проводит время в гостинице с неизвестной дамой. И что же дальше, мистер Кэллаген? Я чувствую, что наш разговор приближается к кульминационной точке.
  Кэллаген кивнул.
  — Вы правы. Так вот, мне кажется, мисс Лонжи, что эта блондинка предпочла бы и впредь оставаться неизвестной.
  — Весьма возможно, мистер Кэллаген. Но в какой мере это касается меня? И почему это должно меня заботить?
  — Потому что неизвестная дама из Лейлхема — это вы, мисс Лонжи. Не думаю, чтобы об этом знали многие, но мне это известно.
  Последовала долгая пауза. Молчание нарушила мисс Лонжи.
  — Итак, — сказала она, — вы ожидаете, как я отреагирую на ваши слова. Ну что ж… Я позволю себе задать вам вопрос: если вы правы и я действительно та незнакомка из Лейлхема, то что мне следует делать в сложившейся ситуации?
  — В настоящий момент я предпочел бы воздержаться от ответа на этот вопрос. Однако одну вещь я могу сказать вам со всей определенностью. Существует человек, который отнюдь не расположен к вам; именно он написал миссис Дэнис анонимное письмо, в котором сообщил ей о событиях в Лейлхеме. Могу добавить, что этот человек не только злобен, но и лжив: в своем письме он посмел написать, что вы некрасивы, а это не имеет ничего общего с истиной.
  — Благодарю за комплимент, мистер Кэллаген!
  — Есть основания предполагать, что в ближайшие дни пресса уделит большое внимание мистеру Дэнису в связи с похищением короны. Не исключено, что эта газетная шумиха подстрекнет автора анонимного письма, о котором мы говорили, к действию. Он может что-либо потребовать от вас…
  — Деньги?
  — Ну… я не знаю, что ему может понадобиться. Во всяком случае его требования могут вам не понравиться, а он может оказаться неуступчивым. В такой ситуации вам могут понадобиться услуги «Сыскного агентства Кэллагена». Я дам вам свою карточку. Было бы также неплохо, если бы вы сочли возможным сообщить мне ваш телефон и адрес. Обстоятельства могут сложиться так, что мне понадобится связаться с вами.
  Когда она ответила ему, ее голос звучал совершенно спокойно и даже чуточку иронично.
  — Итак, вы хотите сказать, что если этот злобный и лживый человек, написавший анонимное письмо миссис Дэнис, попытается что-либо требовать от меня, очаровательный человек, которого зовут мистер Кэллаген, будет готов прийти мне на помощь?
  — Если отбросить некоторые преувеличения, то да.
  — Ну что ж, — сказала мисс Лонжи, — эта идея мне нравится. А потому, если у вас нет еще каких-нибудь сюрпризов для меня, возьмите курс на Лондес-сквер. Там я с удовольствием предложу вам сигареты, капельку виски и мою визитную карточку, после чего смогу заснуть спокойно.
  Она улыбнулась. Кэллаген, чувствуя удовлетворение от правильно разыгранной партии, кратчайшим путем добрался до Лондес-сквер.
  * * *
  Было почти три часа, когда Кэллаген завел машину в гараж. Здесь он задержался у застекленной клетушки портье.
  — Добрый вечер, Уилки! — бросил он в окошко.
  Уилки, погруженный в изучение «Морнинг Пост» — он пытался вычислить победителей завтрашних скачек, — оторвал голову от газеты, зевнул и сказал:
  — Вы называете это вечером, мистер Кэллаген? Вам следовало бы пожелать мне доброго утра — скоро уже три часа. Вас ждет мистер Николлз — он пришел в половине второго.
  — В агентство кто-нибудь звонил?
  — Нет, мистер Кэллаген.
  Кэллаген обнаружил Николлза в гостиной: он удобно устроился в большом кожаном кресле, вытянув ноги и сложив руки на животе.
  — Привет, Слим, — сказал он при виде хозяина. — Очень рад, что ты пришел: я уже начал было опасаться, что мне придется проторчать здесь всю ночь.
  — Уилки сказал мне, что ты пришел полтора часа назад. Я вижу, ты уже прикончил свой стакан?
  — Прикончил стакан? Слим, если я не сбился со счета, этот был четвертым. А как твои дела? Ты выглядишь довольным, как кот, налакавшийся сливок.
  — Ты не ошибся. Я сделал ставку на черное и выиграл.
  — Поздравляю. А больше ты ничего не хочешь мне сообщить? Ну-ну! Тогда, может быть, ты послушаешь меня? Есть новости.
  — Надеюсь, хорошие?
  — Ну, я бы не сказал. Дело касается нашего приятеля Сайрака. Сегодня я вертелся вокруг его дома, надеясь застукать у него нашу милочку Ирен. Однако там никто не появился. Тогда я решил перейти на самообслуживание. Замок на его двери любой фраер открыл бы дамской шпилькой. Словом, чтобы войти, мне хватило минуты. А дальше…
  — Что дальше? Что с тобой приключилось?
  — Не со мной. С нашим другом Сайраком Я нашел его в гостиной — мертвым, разумеется. Вот так-то, Слим.
  Глава 7
  Вероломство
  Стоявший посреди гостиной Кэллаген рассматривал то, что совсем недавно было Энтони Сайраком.
  Мертвец был опрокинут на письменный стол, стоявший в углу комнаты. Его голова была прижата к груди. Темная полоса крови тянулась от его уха до подбородка, а потом к шее.
  Стоявшие на каминной полке часы показывали три сорок пять. Кэллаген закурил сигарету и натянул на руки тонкие перчатки. Достав из кармана платок, он протер все, на чем могли бы остаться отпечатки его пальцев — его или Николлза: ручку двери, выключатели, кнопку звонка. Затем он на скорую руку обыскал помещение. То, что при этом он ничего не обнаружил, не обескуражило его: он и не надеялся, что Сайрак станет держать какие-либо важные документы в своей квартире.
  На сигарете вырос столбик пепла, и Кэллаген стряхнул его в правый карман своего пиджака. Глядя по сторонам, он пытался мысленно воспроизвести сцену, разыгравшуюся здесь несколько часов назад. Причиной смерти Сайрака были удары, нанесенные в голову. Что послужило оружием? Внимание Кэллагена привлекли тяжелые медные щипцы в камине. Не снимая перчаток, он поднял их и внимательно осмотрел. На щипцах не было никаких следов; более того, они были слишком чисты для этого запущенного помещения, где на всех вещах лежала пыль, а пол не был подметен.
  Вернув щипцы на место, он снова подошел к трупу. Из придавленного им бювара торчал листок бумаги. Ухватив его двумя пальцами, детектив осторожно вытащил лист и поднес к глазам. Это было письмо — точнее, его второй лист; первого листка нигде не было. Кэллаген с интересом прочел его.
  «…корона должна принадлежать мне. Я считаю, что это будет лишь восстановлением справедливости, а Артур уже давно заслужил хороший урок. Как тебе моя идея? Я не перестаю думать об этом, однако мне кажется, что решение мною уже принято. Если корона будет в моих руках, я смогу влиять на события в нужном для меня направлении.
  Я с нетерпением жду встречи с тобой и не сомневаюсь, что она вскоре состоится.
  Всегда твоя Паола»
  Дочитав до конца это письмо, показавшееся ему весьма интересным, Кэллаген улыбнулся. Не приходилось сомневаться в том, что письмо оказалось на письменном столе не случайно. Человек, от руки которого погиб Сайрак, умышленно оставил здесь эту часть письма, чтобы его нашли при обыске квартиры.
  Похоже, что это письмо написала Сайраку Паола, однако окончательно ответить на этот вопрос можно будет только после проверки почерка. Ну а если окажется, что это послание написано рукой Паолы, появятся основания предполагать, что не только Ирен, но и Паола была в близких отношениях с Сайраком.
  Сложив письмо и спрятав его в карман, Кэллаген прошелся по комнате, пытаясь одновременно обдумать несколько вопросов. У стеллажа с книгами он задержался. Судя по корешкам, Сайрак любил серьезную литературу. Кэллаген вытащил одну из книг и раскрыл ее. На титульном листе он увидел сделанную от руки надпись: «Из книг Энтони Сайрака».
  Кэллаген затушил сигарету о крышку портсигара, отправил окурок в карман и с улыбкой поставил книгу на прежнее место. У него была причина улыбаться: почерк, которым была сделана надпись на книге, был очень похож на почерк в анонимном письме, осведомлявшем миссис Дэнис о том, что ее муж побывал в Лейлхеме с неизвестной особой — некрасивой блондинкой. Автором анонимки был Сайрак, а следовательно, именно ему была обязана Паола тем, что смогла начать бракоразводный процесс.
  Детектив повторно — и с тем же результатом — осмотрел комнату и, взглянув в последний раз на труп, покинул жилище Сайрака, выключив свет и осторожно прикрыв за собой дверь.
  Оказавшись на улице, он пешком отправился на Беркли-сквер.
  * * *
  Лучи сентябрьского солнца отражались в шашечках паркета в спальне Кэллагена. Детектив завтракал, сидя в кровати с подносом на коленях, и размышлял о Сайраке. Кто убирал в квартире этого человека? Если к нему приходила уборщица, то как часто? А если нет, то кто и когда обнаружит в квартире тело хозяина? Кэллаген сам не знал, хочет ли он, чтобы труп был обнаружен поскорее, или нет.
  Зазвонил телефон, стоявший на прикроватном столике. Он взял трубку. Эффи Томпсон звонила ему из агентства.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — мне позвонила дама. Она желает немедленно поговорить с вами. Я не знаю, кто она, и не похоже на то, что она собирается назвать мне свое имя.
  — А голос? Может быть, вы узнали ее по голосу?
  — Я даже не пыталась.
  — Я всегда говорил, что вы наделены всеми мыслимыми достоинствами, Эффи. Переключите телефон на меня.
  Через несколько секунд в трубке зазвучал другой голос.
  — Доброе утро, мистер Кэллаген!
  — Доброе утро. Это вы, Ирен?
  — Вы никогда не ошибаетесь! — проворковала она.
  — Если судить по голосу, — сказал детектив, — то за ночь ваше настроение заметно улучшилось.
  — И снова вы правы. Зная, что я увижу вас сегодня, я успокоилась.
  — И этого вам достаточно для перемены настроения?
  — Да. Мистер Кэллаген, я готова признать, что не всегда вела себя с вами как полагается. Не всегда говорила всю правду…
  — Неужели? Скажите, Ирен, должен ли я понять ваши слова как обещание впредь говорить мне правду?
  — Ну… Да.
  — Правду, всю правду и ничего, кроме правды? Ну что же, это представляется мне совсем неплохим намерением. Итак, вы хотите, чтобы я что-то сделал?
  — Я не хотела бы говорить об этом по телефону. А в сложившейся ситуации мне не следует особо часто появляться на лондонских улицах.
  — Почему? Вы опасаетесь нежелательных встреч? Боитесь встретить свою сестру? Или… еще кого-нибудь?
  — Не будьте злюкой, мистер Кэллаген! Мы могли бы встретиться где-нибудь вечером так, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания?
  — Если вы не возражаете, мы можем встретиться у меня.
  — Отлично, только не очень рано. В десять часов вечера вас устроит?
  — Вполне.
  — Тогда все решено. До вечера, мистер Кэллаген. Я еще раз благодарю вас.
  Кэллаген опустил трубку на рычаг, подумал немного, а потом позвонил в агентство и попросил Эффи прислать к нему Николлза.
  Переправив поднос с остатками завтрака на пол, он вытянулся на кровати и, заложив руки за голову, устремил взгляд в потолок. Правильно ли он разыгрывает партию? На этот вопрос он еще не мог ответить. Но при всех условиях можно было ожидать, что в ближайшее время произойдут интересные вещи, связанные с делом о похищении короны.
  Спустя несколько минут в спальню вошел Николлз.
  — Надеюсь, я смогу получить в этом доме стаканчик виски? — осведомился он.
  — Ах, Николлз, Николлз, — вздохнул Кэллаген. — Ты не думаешь, что привычка с утра заправляться алкоголем убьет тебя?
  — И это говоришь мне ты? — с укором воскликнул Николлз. — Или думаешь, я забыл, как совсем недавно ты заправлялся виски еще до завтрака?
  Николлз прошел в гостиную и принес оттуда бутылку виски и два стакана. Плеснув в стаканы неразбавленного виски, он протянул один их них Кэллагену, а другой с видимым удовольствием осушил до дна.
  — Ну что, — спросил он, — ты доволен тем, как развивается дело Дэнисов? Происходят весьма странные вещи, связанные с этим делом, не так ли?
  — Эти странные вещи могут привести к еще более странному финалу, — заметил Кэллаген.
  — Я снова и снова спрашиваю себя, кто мог пришить Сайрака… Нельзя сказать, чтобы его кончина так уж опечалила меня, но меня мучает любопытство. Слим, это не наша клиентка, случаем, грабанула его?.
  — Это исключено. Видишь ли, я обнаружил в спальне нечто, нацело опровергающее такую версию.
  — В самом деле? — Николлз опустился в кресло и закурил сигарету.
  — В свое время, — продолжал Кэллаген, — я еще не могу сказать точно когда, мисс Дэнис написала письмо, в котором ясно и недвусмысленно заявила, что намерена похитить корону Дэннисов, так как считает, что, располагая этой драгоценностью, будет чувствовать себя уверенней, идя на разрыв с мужем. Так вот, это письмо я обнаружил у Сайрака, а точнее под ним. Он на нем возлежал.
  — Письмо мог туда подбросить кто-нибудь специально!
  — Я тоже считаю, что такое вполне возможно.
  — Слим, ты, конечно же видишь, что чем дальше мы продвигаемся, тем больше в этом деле тумана. С кем только мы не встречались в последние дни! Люди, хотевшие увести корону, люди, которые ее увели, люди, положившие ее обратно, люди, возжелавшие снова похитить ее, и так далее, и так далее. Сплошная дичь! Мне кажется, что мы так и не докопаемся до корней этой истории и никогда не узнаем, кто какую роль в ней сыграл.
  — Что ж, может быть, ты и прав…
  Кэллаген достал сигарету из стоявшей на столике шкатулки, закурил и пустил к потолку голубоватое облачко дыма.
  — Рассмотрим другую сторону этого вопроса, — сказал он. — Миссис Дэнис удалось начать бракоразводный процесс благодаря тому, что она получила анонимное письмо о поведении ее мужа в Лейлхеме, где он развлекался с некой блондинкой — некрасивой, по мнению автора письма.
  — Может быть, этой блондинкой была Жульетта Лонжи?
  — Не исключено. Однако суть дела не в этом. Самым интересным в этой истории является то, что это анонимное письмо написал не кто иной, как Сайрак!
  — Вот это да! — воскликнул Николлз. — Но что это значит, и кто тут на ком собирается прокатиться?
  — Этого я не знаю, — ответил Кэллаген. — Но факт есть факт: я видел анонимное письмо, я видел образец почерка Сайрака. Нет сомнений в том, что письмо написано им.
  — Сдаюсь! — заявил Николлз. — Теперь я окончательно ничего не понимаю.
  — То же я могу сказать и о себе, Виндемир. Однако я уверен, что придет время, и я пойму все.
  — А по этому поводу… — Николлз снова наполнил стаканы. — Кстати, ты видел эту самую Лонжи?
  — Да, этой ночью. Очаровательная девушка, хотя и некрасивая. В ней масса шарма. Словом, девочка с изюминкой. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать?
  — Еще бы! Думаешь, мне не доводилось встречать таких? Помню, в Оклахоме у меня была одна девочка, так она…
  — Если ты ничего не имеешь против, то об этой девочке из Оклахомы мы поговорим позже. А сейчас еще немного о Жульетте Лонжи. Я говорил с ней вчера, и у меня сложилось самое лестное мнение об ее уме. Я намекнул ей, что шум в прессе, поднявшийся в связи с кражей короны, подстегнет интерес к тому, кто же эта дама, которая находилась с мистером Дэнисом в Лейлхеме, и что, конечно же, найдутся люди, готовые это любопытство удовлетворить, так что ей следует быть готовой к любым неожиданностям.
  — Ты намекаешь на Сайрака? Тогда… Послушай, может быть, это Жульетта его ухлопала? Если он попытался шантажировать ее…
  — Это возможно. Но чтобы говорить об этом предметно, нужно более или менее точно знать, когда был убит Сайрак. — Он помолчал, а потом добавил с улыбкой: — Сдается мне, что определить время его смерти будет нелегко… Особенно, если учесть, что полиция до сих пор не поставлена в известность об этом.
  — Ты полагаешь, что полиции неизвестно, что, кто-то пристукнул Сайрака?
  — Во всяком случае я сильно сомневаюсь в том, что они уже дознались об этом. Сайрак не принадлежит к людям, заботящимся о порядке в своем жилище. Ты сам побывал в его квартире и видел, что там у него творится. Я полагаю, что если у него и была уборщица, то наводить порядок она приходила не с утра.
  — Я не удивлюсь, если окажется, что она приходила к нему не каждый день. А если так, то до обнаружения трупа может пройти день, два или больше.
  — Это не исключено. Пожалуй, нам самим придется приложить к этому руку.
  — Каким образом?
  Кэллаген оставил этот вопрос без ответа. Он допил виски, снова наполнил свой стакан и закурил очередную сигарету.
  — Как насчет сведений о Жульетте Лонжи? — спросил он. — Что-нибудь удалось раздобыть?
  — Совсем пустяки, — ответил Николлз. — Правда, одна деталь, которую удалось выяснить, может заинтересовать тебя: эта девочка не из бедных. Денег у нее хватает. Я не знаю, откуда они у нее, но можно с уверенностью сказать, что если она и крутит с Дэнисом, то не из-за его денег. Черт их знает, может, она действительно влюблена в него. Случаются же на свете чудеса!
  Кэллаген пожал плечами.
  — Я бы не назвал это чудом. Дэнис — весьма приятный парень.
  — Послушай, Слим, — сказал Николлз, — как, по-твоему, я провел последние дни? Я вкалывал или отдыхал? Неужели я не заслужил день отдыха? Я подгреб к одной куколке из Доркинса…
  — Твоя куколка подождет, — прервал его Кэллаген. — Пока что мы имеем слишком много догадок, а нам нужна уверенность.
  — В самом деле? А мне казалось, что в этом деле мы так и будем двигаться наугад.
  И он вышел, не дожидаясь ответа Кэллагена.
  * * *
  В пять часов дня Кэллаген пил чай в своем кабинете. Отставив пустой стакан, он откинулся в кресле и водрузил ноги на письменный стол. Пуская к потолку голубые кольца дыма, он обдумывал сложившуюся ситуацию. Но чем больше он размышлял над ней, тем более странной и противоречивой она ему казалась. Перед его мысленным взором продефилировали Артур Дэнис, его жена Паола, Ирен, Энтони Сайрак, вроде бы ловкий и хитрый авантюрист, который все же не смог себя спасти…
  В комнату, постучавшись, вошла Эффи.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — в приемной сидит миссис Дэнис Она хотела бы видеть вас. Однако если вы заняты, то она готова уйти, так как не договаривалась с вами о встрече заранее.
  Кэллаген убрал ноги со стола.
  — Я приму ее. Пригласите миссис Дэнис в кабинет, Эффи.
  Когда Паола Дэнис вошла, Кэллаген подлился ей навстречу Да, миссис Дэнис умела одеваться — ее элегантный костюм и шляпка были маленькими шедеврами.
  Он пододвинул ей кресло, и она, опустившись в него, некоторое время молча смотрела на детектива, словно желая проникнуть в его мысли.
  — Чем я могу быть вам полезен, миссис Дэнис?
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — я зашла к вам узнать, как обстоит дело с поисками Ирен. Вы уже что-нибудь предприняли? Поймите, я тревожась о ней все больше.
  — Но ведь прошло совсем немного времени, — сказал Кэллаген, — а возможности частного детектива весьма ограничены. Может быть, вам следовало бы обратиться в полицию, которая располагает куда бо́льшим арсеналом средств? Вы об этом не подумали?
  — Если бы я считала, что в это дело следует посвятить полицию, я не обратилась бы к вам. И вы прекрасно это знаете… Впрочем, мне следовало бы помнить, что вы щедры на обещания, но не спешите их выполнять.
  — Значит, я человек, обещающий то, что и не собираюсь выполнять? И у вас есть конкретные факты?
  Она отрицательно покачала головой.
  — Зачем же вы тогда обратились ко мне?
  — Мистер Кэллаген, я никогда не думала, что вы такой совестливый человек, но кое-что в вашем поведении подтверждает это. К вам я чувствую доверие… сама не знаю почему.
  Кэллаген улыбнулся.
  — На этот вопрос я могу вам ответить, — сказал он, — Вы доверяете мне потому, что у вас нет выбора. Совестливый я человек или нет, но вы обращаетесь ко мне потому, что ничего другого не остается.
  — Я отдаю себе отчет. А теперь вам следует сказать, что вы искали Ирен, но еще не успели ее найти.
  — И не подумаю. Я еще ничего не сделал в этом направлении и не намерен этого скрывать. Просто я был занят другими делами, однако в ближайшее время предполагаю начать поиски вашей сестры. Пока же посоветую вам не слишком тревожиться по этому поводу.
  — Почему?
  — Потому что Ирен — женщина, умеющая за себя постоять. Я уверен, что вашей сестре уже случалось попадать в сложные ситуации и находить из них выход. А сейчас… я не думаю, чтобы ей угрожало что-то конкретное.
  — Не в этом дело, — возразила Паола Дэнис. — Ирен — моя сестра, я люблю ее, возможно, даже чрезмерно. Ее исчезновение беспокоит меня. Я хочу знать…
  — Вам нужно проявить благоразумие, — прервал ее Кэллаген. — Из того, что мисс Фивали исчезла, вовсе не следует, что в причине ее исчезновения кроется нечто трагическое. Я могу предложить вам несколько версий, объясняющих ее поведение. Конечно же, она видела «Таймс» с сообщением страховой компании. И если она действительно вернула корону обратно в сейф, то, прочтя такую публикацию, она не могла не подумать, что корону кто-то похитил вторично.
  — Почему она «не могла не подумать»?
  — Потому что она тут же вспомнила о Сайраке. Ей известно, что у него есть ключ от дома и что он знает шифр сейфа. Конечно же, она решила, что он вторично украл корону. Не думаю, чтобы эта мысль доставила ей удовольствие. В сложившейся ситуации Сайрак вполне мог заставить вашу сестру «петь»; он мог утверждать, что она вовсе не возвращала корону. Как видите, все вернулось на круги свои.
  — Вы думаете, у Ирен достаточно денег, чтобы она могла представлять интерес для шантажиста?
  — Мне ничего не известно о ее финансовом положении. Однако я знаю, что у нее хватило денег, чтобы предложить мне тысячу фунтов. Согласитесь, такими деньгами не бросаются, если они последние!
  Миссис Дэнис вздохнула.
  — Я согласилась бы с вами, если бы речь шла о другом человеке. Но поведение Ирен трудно предугадать, — медленно проговорила она. — Итак, вы думаете, что это страх перед Сайраком заставляет ее скрываться?
  — О, это всего лишь одна из версий! Я могу предложить вам и другую: Ирен считает, что вы не верите в то, что она вернула корону на прежнее место. — Он помолчал и добавил с усмешкой: — Впрочем, вполне возможно, что она действительно этого не сделала.
  На щеках Паолы вспыхнул гневный румянец.
  — Вы не должны так говорить, мистер Кэллаген! Ирен никогда не была лгуньей! Вы наговариваете на нее! Если она сказала, что положит корону в сейф, то обязательно сделает это, в этом я уверена.
  — Ну, если вы в этом уверены, — сказал Кэллаген, — то я не буду с вами спорить. Не будем строить гипотезы, а вернемся к тому, с чего начали. Ирен исчезла, вы этим обеспокоены, я должен ее найти, и точка. Обещаю немедленно заняться этим. — Ее реакция на его слова была именно такой, какую он ожидал.
  — Вам нравится мучить людей, мистер Кэллаген? Это доставляет вам удовольствие? Или забавляет вас? А может, позволяет вам ощутить собственное могущество?
  Кэллаген спокойно закурил сигарету.
  — Дорогая леди, — сказал он, — не в моих привычках тратить время на анализ своих побуждений. Ну, а насчет того, чтобы мучить людей, могу сказать, что люди и без моей помощи отлично изводят себя сами. — Он улыбнулся. — Конечно, дело не обходится без того, чтобы не плеснуть иногда масла в огонь, однако я делаю это только для того, чтобы ускорить события. Ну а в отношении Ирен вам не следует так волноваться. Если я не проявил активности в поисках ее, то только потому, что в этом нет особой необходимости. Я уверен, что мы вскоре увидим ее. Фальшивый шиллинг всегда возвращается.
  — Я не желаю, чтобы вы так говорили о моей сестре!
  — Сожалею, но запретить мне это не в ваших силах!
  — Ну, мистер Кэллаген!.. Не знаю, как вы, а я считаю, что продолжение этого разговора бессмысленно. Я надеялась, что вы найдете Ирен хотя бы потому, что я оплатила ваши услуги. Однако вы сумели убедить меня в том, что вы просто стараетесь использовать выгодное положение, в котором оказались!
  — Черт возьми, я очень хотел бы узнать, в чем состоит это выгодное положение!
  — Я должна вам это объяснить? Извольте! Вам известно, что это я придумала этот дурацкий план похищения короны; хоть я и отказалась от него, его решила реализовать моя сестра, которая вместе с этим подонком Сайраком сумела осуществить похищение. А теперь корона похищена вторично, и вы отлично понимаете, в какое щекотливое положение можете поставить и меня, и мою сестру, если начнется расследование, и в процессе его все это откроется!
  — Насчет расследования у вас не должно быть никаких сомнений, — сказал Кэллаген. — Конечно же, оно будет проведено. Уж не думаете ли вы, что страховая компания выложит семьдесят тысяч фунтов, даже не поинтересовавшись, при каких обстоятельствах пропала корона? Ну а что подумает руководство «Глоуб энд Консолидейшн», узнав, какие дела разворачивались вокруг этой короны, вы, наверное, можете догадаться.
  — И, уж конечно, они достойно вознаградили бы вас за содействие! Не на это ли вы намекаете?
  — И снова вы ошибаетесь, дорогая миссис Дэнис. — Кэллаген покачал головой. — Я просто объективно смотрю на вещи. Это мой принцип, на котором основана вся работа. Сейчас я хочу кое в чем признаться: вы мне очень нравитесь, миссис Дэнис. Мне нравится ваша фигура, лицо, нравится, как вы ходите, как одеваетесь, как говорите. Мне нравится даже, как вы сердитесь.
  Однако, мои симпатии к вам не мешают мне трезво смотреть на происходящее и неукоснительно придерживаться моего метода работы. Я намерен следовать этому и дальше. Это вопрос принципа!
  — Я не могла не заметить этого. Однако вернемся к делу. Когда вы предпримите какие-либо шаги, чтобы отыскать мою сестру, вы сообщите мне об этом?
  — Несомненно. И вот что я еще скажу вам, миссис Дэнис. Мне начинает казаться, что я излишне серьезно отнесся к тому заданию, которое вы мне дали. И чтобы покончить с этими сомнениями, я задам вам один вопрос. Эти двести пятьдесят фунтов вы заплатили мне не только за то, чтобы я нашел вашу сестру, но и за то — и это основное, — чтобы я вывел ее из-под удара, помог ей оказаться в стороне от этого дела? Все мы сейчас барахтаемся в достаточно грязном болоте, и вы надеетесь, что я как-то смогу помочь ей избежать этой участи. Вы ничего не сказали прямо, но это подразумевалось. Верно?
  — Ну… я не буду с вами спорить.
  — Теперь мне все ясно. В таком случае вы можете вернуться к обычной жизни. Постарайтесь не думать об этом и ничего не предпринимайте. Сходите в кино, почитайте хорошую книгу. Все, что нужно сделать, я сделаю.
  Она направилась к выходу, но задержалась у двери.
  — Хотела бы я знать, что из всего этого выйдет… — Кэллаген усмехнулся.
  — Дорогая леди, каждый, имеющий дело с частными детективными агентствами, идет на определенный риск.
  — Если бы это было мне известно, я ни за что не обратилась бы к вам.
  — Думаете, ваши слова удивили меня? Отнюдь. Когда несколько дней назад я сказал, что вы придете ко мне, я отлично понимал, что на этот шаг вы решитесь не ради удовольствия, а по необходимости: ведь ваша сестра затеяла такую заваруху, что у вас просто не осталось иного выхода. Однако я не считаю, что это не пойдет на пользу. Так что ваши две с половиной сотни…
  — Не хотите ли вы сказать, что сумма, которую я уплатила, недостаточна?
  — Нет, не хочу. Пока этих денег хватит. Но если потребуется еще, а это вполне возможно, я сообщу вам об этом.
  — Вот уж в этом я не сомневаюсь, — холодно бросила она. Он улыбнулся, а потом совсем иным тоном, очень серьезно, почти официально спросил:
  — Миссис Дэнис, если у вас спросят, что вы делали вчера вечером и ночью, у вас не будет затруднений с ответом? Вы сможете сказать, где были и с кем встречались?
  Она передернула плечами.
  — Я не понимаю смысл вашего вопроса! Какое вам до этого дело?
  — Считайте, что вы ответили на мой вопрос, миссис Дэнис. Я благодарю вас и надеюсь, что мы вскоре снова встретимся, — добавил он, открывая перед ней дверь.
  Паола Дэнис молча покинула агентство.
  Вернувшись в свой кабинет, Кэллаген передвинул кресло к камину, удобно устроился в нем, положив ноги на каминную решетку, закурил и кликнул Эффи.
  — Эффи, — спросил он, не отрывая взгляда от носков своих ботинок, когда девушка вошла в кабинет, — как обстоят у вас дела с памятью?
  — Я никогда не жаловалась на память, мистер Кэллаген.
  — Однако существует мнение, что девичья память коротка, — заметил детектив.
  — Скажите, шеф, вы хотите, чтобы я что-нибудь забыла?
  — А вы способны на это? — Он повернул голову и с усмешкой взглянул на нее через плечо.
  — Разумеется, — ответила она.
  — Вот и отлично. Кстати, у меня наверху есть дюжина пар совсем неплохих шелковых чулок. Я с удовольствием презентую их вам.
  — Разумеется, это очень мило с вашей стороны, но моя память может стать дырявой и без шелковых чулок.
  — Отлично. Тогда нам остается только уточнить, о чем пойдет речь. Вспомните, на другой день после того, как вы познакомились с Паолой Дэнис, у вас возникли сомнения в ее подлинности. Вы установили, что она не настоящая, а крашеная брюнетка, о чем тут же поставили в известность меня. Вы помните об этом?
  — Конечно.
  — До этого момента ни вы, ни я не сомневались в том, что перед нами настоящая миссис Дэнис. А потом вы сообщили мне по телефону о ее крашеных волосах, после чего выяснилось, что она самозванка. Все происходило так?
  — Разумеется.
  — Так вот, Эффи, это именно то, о чем нам следует забыть! Итак, к нам пришла дама, сказавшая, что она миссис Дэнис. У нас не было оснований ей не поверить. Верим мы ей и сейчас. Вам понятно, Эффи?
  — Да, шеф. Но… не кажется ли вам, что это… может иметь не совсем приятные последствия для одной особы?
  — И кого же вы имеете в виду, Эффи?
  — Миссис Дэнис, разумеется. — Остановившись перед камином, мисс Томпсон смотрела ему в глаза.
  — Ах, Эффи, ваша забота об интересах клиентов украшает вас. Но в данный момент вам не следует над этим задумываться.
  — Все понятно, мистер Кэллаген. К нам пришла Паола Дэнис, и я никогда не сомневалась в том, что это именно она.
  — Благодарю вас, Эффи. Вы можете быть свободны. И еще одна просьба: покидая кабинет, воздержитесь от хлопанья дверью, хотя, как мне кажется, вам очень хочется это сделать.
  Эффи побледнела от раздражения, однако, выходя, тихо затворила за собой дверь.
  Спустя десять минут Кэллаген вышел в приемную. Эффи что-то печатала на машинке.
  — Эффи, — обратился он к девушке, — помните, месяцев пять назад мы приобрели несколько пачек очень красивой бумаги?
  — Да, мистер Кэллаген. Мелованная бумага ручной выделки с красивой виньеткой.
  — Мы еще не всю ее использовали?
  — По-моему, кое-что осталось.
  — Пожалуйста, найдите мне пару листов.
  — Вы хотите продиктовать мне письмо? — спросила она. Кэллаген улыбнулся.
  — О нет, моя дорогая. Мне кажется, что сегодня вы достаточно потрудились. Я отстучу письмо сам.
  Когда Эффи вышла, он сел за машинку, заправил в нее лист великолепной бумаги и напечатал короткое письмо.
  Директору страховой компании «Глоуб энд Консолидейшн»
  Дорогой сэр!
  Если Ваша компания настолько наивна, что собирается выплатить страховку за похищенную «Пэрскую корону Дэнисов», не проведя предварительное расследование, то это будет означать, что руководят ею люди, еще более безмозглые, чем предполагал до сих пор написавший это письмо.
  Мистер Икс.
  Запечатав сложенный лист в конверт и напечатав адрес, Кэллаген сунул письмо в карман и покинул агентство.
  Было семь часов вечера, когда Кэллаген задержался перед каморкой ночного портье.
  — Послушайте, Уилки, — сказал он, — сегодня я, возможно, вернусь поздно. Так что, попрошу вас последить за телефонными звонками и ко мне домой, и в агентство.
  — Будет сделано, мистер Кэллаген.
  Выйдя из дома, детектив бросил напечатанное им письмо в первый попавшийся почтовый ящик и, явно довольный собой, улыбнулся. Слишком уж медленно развивались события, было необходимо как-то их подтолкнуть. Такую роль должно было сыграть это письмо: оно кого-то заденет, потом кто-то что-то прикажет, что-нибудь произойдет кому-го на пользу… Нужно, постараться, чтобы им оказался мистер Кэллаген. Однако ограничиваться этим не следовало…
  Кэллаген прошелся немного по Пикадилли, а потом остановил такси и доехал до дома на Лонг-Акр, где жил Сайрак. В половине восьмого он, поднявшись по лестнице, позвонил в квартиру того, кто никак не мог отпереть ему. Подождав немного, он подошел к соседней двери и позвонил. Ему открыла молодая женщина.
  — Прошу прощения, мисс, — обратился к ней детектив, — но мне нужен управляющий или портье. Где бы я мог их увидеть?
  — В этом доме нет портье, мистер, — ответила она. — А управляющего вы найдете этажом ниже, в шестом номере.
  Кэллаген поблагодарил и отправился искать шестой номер. Когда он позвонил, ему открыл сам управляющий, грузный мужчина средних лет.
  — Я Кэллаген, частный детектив, — сказал он управляющему. — Мистер Сайрак, снимающий у вас квартиру на третьем этаже, позвонил мне и попросил прийти к нему в связи с неотложным делом. Мы договорились встретиться сегодня вечером, и вот я пришел… Я звонил в его дверь, а потом стучал, однако никто не отозвался. Я опасаюсь, не случилось ли чего с мистером Сайраком.
  — Он, наверное, спит, — довольно равнодушно заявил управляющий. — Мистер Сайрак — из породы ночных птиц, деятелен только ночью.
  — Если он спит, — возразил Кэллаген, — то у него удивительно крепкий сон. Я стучал так, что от моего стука проснулся бы любой. Может быть, вы, если вас это не затруднит, подниметесь со мной и откроете его квартиру запасным ключом? Я хотел бы убедиться, что с ним ничего не случилось.
  — Чего вы опасаетесь? Он что, мог покончить с собой?
  — Я не знаю, но…
  — Ладно, посмотрим, — согласился управляющий. — Минутку…
  Он исчез за дверью и почти сразу же появился снова со связкой ключей в руке. Поднявшись по лестнице, они позвонили в квартиру Сайрака. Убедившись, что дверь никто не откроет, управляющий отыскал нужный ключ, отпер дверь, и они вошли.
  В квартире царила тишина. Кэллаген не ошибся в своих догадках: сюда не заходил никто с того момента, когда он покинул квартиру Сайрака. Управляющий включил свет в прихожей, а потом, открыв дверь в гостиную, где уже было совсем темно, нащупал на стене выключатель. Вспыхнул свет, и почти одновременно управляющий громко охнул.
  — Боже мой! — крикнул он. — Вы не ошиблись! Он убил себя! — Кэллаген шагнул вперед и склонился над телом.
  — Нет, — сказал он наконец. — Это не самоубийство. Мистера Сайрака ударили чем-то тяжелым по голове. Ну а то, что он мертв, это действительно так.
  Управляющий поморщился.
  — Значит, это убийство? Значит, еще хуже. Это не пойдет на пользу нашему бизнесу.
  — Не думаю, что вы много потеряете. Такие вещи быстро забываются.
  — А что мы теперь будем делать?
  — Лишний вопрос. У нас нет никаких вариантов… — Кэллаген поднял трубку и набрал номер Скотланд-Ярда.
  — Алло, — сказал он, когда дежурный поднял трубку. — С вами говорит Кэллаген. Я хотел бы сообщить кое-что старшему инспектору Гринголлу. Дело крайне срочное.
  Спустя минуту в трубке зазвучал голос Гринголла.
  — Инспектор Гринголл у телефона.
  — Добрый вечер, Гринголл! Приятно снова слышать ваш голос!
  — Как поживаете, Слим? Неужели все еще на свободе?
  — Гринголл, я вас не узнаю! Что за недостойные намеки?
  — А разве я никогда не говорил вам, что мы когда-нибудь схватим вас за руку? Что-нибудь случилось, Слим? — Голос инспектора посерьезнел. — У вас неприятности?
  — Эти неприятности скорее ваши, чем мои. Я звоню из дома номер 267-А на Лонг-Акр; здесь сдают меблированные квартиры. Я пришел сюда по делу к некому Сайраку — об этой встрече мы договорились заранее, и я знал, что он ждет меня. Я звонил, стучал и наконец позвал управляющего, чтобы он открыл дверь. Сайрак здесь, но он мертв. Его убили.
  — Слим, вы предполагали, что обнаружите его труп?
  — Откуда? Я вообще почти не знал Сайрака.
  — Почему же вы в таком случае так отреагировали на то, что он не открыл вам дверь? Ведь он мог просто уйти куда-нибудь.
  — Исключено. Ведь эта встреча должна была состояться по его инициативе. Он хотел видеть меня, а не наоборот. Сайрак был очень взволнован, когда говорил со мной, он должен был ждать меня. Естественно, я ощутил беспокойство…
  — Беспокойство? Слим, вас что, подменили?
  — Ну, заменим «беспокойство» на «досаду», если это слово вам больше по душе, Я отнюдь не ощущаю удовольствия, обнаруживая трупы.
  — Я сейчас пришлю кого-нибудь из моих людей. Вы будете там?
  — Увы, Гринголл, но у меня сегодня назначено несколько встреч с клиентами, отменить которые уже нельзя. И я предпочел бы уйти, не дожидаясь вашей команды. Здесь управляющий и…
  — Ладно, Слим. Но будет неплохо, если завтра в течение дня вы загляните ко мне в Ярд. Хотелось бы потолковать об этом Сайраке. Если окажется, что вы можете помочь нам в этом деле, то, надеюсь, вы не станете отказываться?
  Кэллаген попытался вложить в свои слова весь сарказм, на какой был способен.
  — О да! Быть полезным Гринголлу — что может быть желаннее для детектива Кэллагена! И, сдается мне, я уже не раз доказывал вам это на деле. Черт побери, не могу себе представить, что бы вы делали без меня!
  — Хорошо! Мы обсудим этот вопрос при более подходящих обстоятельствах. Так вы не забудете посетить меня завтра?
  — Боже! Вы, наверное, забыли, что каждое свидание с вами для меня ниспосланное небом счастье! Конечно же, я не упущу такую возможность. Так что ждите меня после полудня. Рассчитываю на чашку чая… если, конечно, мои притязания не покажутся вам чрезмерными. Всего доброго, Гринголл. До завтра.
  Он опустил трубку на рычаг и вышел в коридор. Побледневший управляющий стоял у двери, опершись о стену.
  — Полиция уже едет, — сказал ему детектив. — Подождите их, только ничего не трогайте в квартире, это очень важно.
  Кивнув управляющему, он удалился. Добравшись до «Серебряного Тритона», он подсел к стойке и заказал двойное виски с содовой. Потягивая напиток маленькими глотками, Кэллаген думал о том, что теперь-то наверняка что-то случится. Он был доволен.
  Глава 8
  Деньги меняют хозяина
  Часы показывали восемь, когда Кэллагена проводили в гостиную дорогого номера, который Артур Дэнис снимал в отеле «Савой».
  — Я очень сожалею, что не смог предварительно связаться с вами по телефону, — сказал он встретившему его хозяину, — но у меня был очень напряженный вечер.
  — О чем тут может быть речь! — ответил Дэнис, обмениваясь с ним рукопожатием. — Вы здесь, и это самое главное. Как насчет выпивки?
  — Не откажусь.
  Дэнис смешал в двух стаканах виски с содовой.
  — Я размышлял о нашей встрече, — сказал он, — и пришел к выводу, что вы выгодно отличаетесь от других детективов.
  — В устах человека, который не любит частных детективов, это звучит как весьма лестный комплимент. Но чем именно я выгодно отличаюсь от моих собратьев по профессии?
  — Вы по-настоящему умный парень в отличие от ваших коллег.
  — В самом деле? И на основании чего вы пришли к такому выводу? Что заставляет вас так думать?
  — То, как вы вышли на меня и как сообщили мне, что Паола приложила руку к исчезновению короны. Вы могли бы выложить все это страховой компании, и тогда моя жена попала бы в суровую передрягу.
  Кэллаген отпил немного виски из своего стакана.
  — А разве вас заботит, попадет ли она в передрягу или нет? Мне известно, что она предложила вам расторгнуть брак, а потому думаю, что отношения между вами нельзя назвать блестящими. Я прав?
  Дэнис передернул плечами.
  — Ну… отчасти. Однако я все еще привязан к моей жене… По-своему… — Нехороший блеск, появившийся в его глазах, не гармонировал с последней фразой. Поставив свой стакан на каминную полку, он добавил: — Однако будем объективны: положение, в которое она себя поставила, трудно назвать элегантным. Все это очень напоминает соучастие в обычной краже.
  — Вы правы, — сказал Кэллаген. — Но если вы привязаны к жене, то разве это вас не беспокоит?
  — Отнюдь! — покачал головой Дэнис. — Мистер Кэллаген, мне кажется, что мы с вами люди одного и того же склада, и вы, должно быть, уже давно догадались об этом. Меня, как и вас, ничто не беспокоит на этом свете.
  — Но скандал был бы вам неприятен?
  — Естественно. Я ненавижу скандалы.
  — Понятно. Однако в сложившейся ситуации можно ожидать…
  — Это меня не касается, — прервал его мистер Дэнис. Он закурил сигарету, несколько раз глубоко затянулся и добавил: — Я предпочитаю рассуждать предельно просто. Корона, украденная из Майфилд-Плейс, застрахована. Страховые платежи за нее я вносил аккуратно, и страховая компания не имеет ко мне никаких претензий. После пропажи короны я предложил компании уплатить мне по страховому полису. Как видите, все предельно ясно. И тут ко мне приходите вы и заявляете, что эта кража организована моей супругой, хотя конкретными доказательствами этого вы не располагаете. И вам должно быть совершенно безразлично, воспользуюсь ли я полученной от вас информацией или нет.
  — Все правильно, но лишь до определенной степени.
  — Я догадываюсь, что воспоследует за вашими словами.
  — Не сомневаюсь. В настоящий момент агенты страховой компании рыщут в поисках следов короны, и если я поделюсь с ними тем, что знаю об этом предмете, в мой карман наверняка попадет обещанное ими вознаграждение — а это тысяча фунтов.
  Дэнис дослушал Кэллагена до конца, улыбнулся и подошел к секретеру. Выдвинув ящик, он достал из него пачку денег и протянул ее детективу.
  — Вот! Здесь ровно тысяча, и если вы их пересчитаете, то убедитесь в этом. Эти деньги ваши. Надеюсь, мы теперь в расчете. Вы меня понимаете?
  Деньги исчезли в кармане Кэллагена.
  — Более или менее. Если я не ошибаюсь, вы платите мне за то, чтобы я забыл все, что произошло в последние дни.
  — Я не знаю, что вы имеете в виду. Вы мне ничего не говорили, мистер Кэллаген.
  — Почему? Я кое-что рассказал вам. Но… вы, наверное, слушали меня без надлежащего внимания.
  Дэнис расплылся в улыбке.
  — Да-да, вы правы, мистер Кэллаген, я действительно слушал вас без надлежащего внимания: я был занят, я думал о совершенно иных вещах, и к тому же меня, как вы помните, почти сразу вызвали по телефону, и я вынужден был уйти. Пожалуй, будет неплохо, если вы во избежание недоговоренности вкратце напомните мне, что именно вы мне тогда рассказывали.
  Кэллаген чуть заметно усмехнулся.
  — Охотно, — сказал он. — Я отдыхал в маленькой загородной гостинице, и там меня посетила миссис Дэнис. Она откуда-то узнала мой адрес и появилась в моем агентстве. Когда она выразила желание срочно встретиться со мной, ей сообщили, где я нахожусь. Она приехала в гостиницу и рассказала мне о своих проблемах.
  — И что же она сказала вам?
  — Она сказала, что просила у вас развода, «о вы не согласились на это. Тогда она решила уйти от вас, прихватив с собой корону, похитить которую она поручила своему знакомому, которого, по всей вероятности, принимала за абсолютного идиота. А дальше произошло то, чего можно было ожидать: этот человек, заполучив корону, попытался шантажировать вашу жену и заставить ее платить за молчание. Естественно, это расстроило ее, и она обратилась ко мне. Остальное вам известно: я встретился с этим парнем, отобрал у него корону и вернул миссис Дэнис. Вот и вся история.
  — Ну что ж, — сказал Дэнис. — В таком случае положение дел очевидно: корона сейчас находится у Паолы. Она или оставит ее у себя, ничего не предпринимая, или попытается от нее избавиться, и тогда полиция, несомненно, застукает ее.
  — Все это так, — сказал Кэллаген, — но не будем забывать и о страховой компании. Если им придется заплатить…
  — В том, что они заплатят, не может быть сомнений. Корона украдена, и больше я знать ничего не хочу. Вещь эта застрахована, и я имею право на страховку… Кстати, это будет полезно и для вас.
  Кэллаген вопросительно поднял брови.
  — Почему?
  — Потому что, если компания заплатит по страховому полису — а поступить иначе она просто не сможет, — я соглашусь считать полученную вами тысячу фунтов авансом и вы плачу вам дополнительно такую же сумму.
  — Значит, вы не доверяете мне? — спросил Кэллаген.
  — Что вы имеете в виду? — поинтересовался Дэнис.
  — То, что, приняв эту тысячу, я автоматически становлюсь вашим соучастником, не так ли?
  — Вполне разумный взгляд на вещи. И что же вы на это ответите?
  — Боже! Только то, что тысяча фунтов — это всегда тысяча фунтов! К тому же память моя не так уж хороша, и вообще что мне за дело до этой короны!
  — Я не ошибся, сказав, что вы умный парень. Еще виски?
  — С удовольствием. Я отвез вчера мисс Лонжи домой, — сказал он, меняя тему разговора. — Исключительно приятная девушка. Она умна и очень симпатична. — Дэнис протянул детективу стакан с виски.
  — Ну что ж, я рад, что она вам понравилась. Вижу, что вы нашли темы для разговора.
  — О, да. Мы беседовали о Лейлхеме — есть там одна гостиница, в которой так и шныряют детективы, — и о некоторых других предметах.
  — Пожалуй, с моей стороны было бы нескромным интересоваться…
  — Напротив, вы имеете полное право спросить об этом. — Дэнис, иронично улыбаясь, прижал руку к сердцу.
  — Мы беседовали о полученном миссис Дэнис анонимном письме. Автор этого письма поставил ее в известность о том, что вы провели некоторое время в этой гостинице в обществе мисс Лонжи: Я сказал ей, что в ближайшее время в прессе будет немало шума в связи с этой историей, я готов защищать ее интересы. Мне показалось, что она благосклонно отнеслась к моему предложению.
  — Да, вы времени зря не теряли, — Дэнис покачал головой. — Мне не приходилось встречать таких людей, как вы. Вас может что-нибудь остановить, мистер Кэллаген?
  — Не знаю. Мне как-то не приходилось сталкиваться с подобной постановкой вопроса.
  — Итак, вы считаете, что человек, написавший анонимное письмо, может использовать сложившуюся ситуацию и попытается заставить мисс Лонжи петь?
  — Такое может случиться, — кивнул Кэллаген. — Вот и я пообещал мисс Лонжи, что в таком случае займусь этим субъектом. А занявшись чем-нибудь, я всегда довожу дело до конца. — Он одарил Дэниса одной из самых лучезарных своих улыбок.
  — Ну что ж, — сказал Дэнис, — я считаю, что мисс Лонжи не приходится беспокоиться о будущем, если о ее интересах заботится такой человек, как вы.
  — И даже в большей степени, чем вы предполагаете! — Кэллаген засмеялся. — А теперь… — Он пододвинул свой пустой стакан Дэнису. — Еще по одной на дорожку и за удачу!
  Дэнис потянулся к бутылке.
  * * *
  Было девять часов, когда Кэллаген из телефонной будки на станции метро Грин-Парк позвонил мисс Лонжи.
  — Извините меня за то, что я был вынужден побеспокоить вас, мисс Лонжи, — сказал он, — но нам нужно поговорить, Мы могли бы встретиться сейчас?
  — Этот разговор… он настолько неотложен? Вообще-то я собираюсь идти обедать… — У нее был нежный, мурлыкающий голос.
  — Ну… пообедать человек может каждый день, а наш разговор не терпит проволочек. Кстати, вы обедаете с мистером Дэнисом?
  В трубке зазвучал журчащий смех.
  — Откуда вам это известно? — спросила она. — Впрочем, я забыла, что говорю с мистером Кэллагеном, человеком, который знает все.
  — О, вы преувеличиваете мои возможности! — ответил он. — Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю, а просто неплохо умею угадывать.
  — Полагаю, что угадывать — лучше, чем знать! Ну что ж, я вас жду.
  — Буду у вас через несколько минут.
  Он повесил трубку и, выйдя из метро, остановил такси.
  Жульетта Лонжи ждала его в маленькой гостиной. Она была в вечернем туалете — длинное платье из пунцового бархата с серебряными застежками спереди сидело на ней великолепно.
  — Я полагаю, — сказала она, когда детектив вошел, — что прежде всего должна предложить вам виски, мистер Кэллаген. Насколько мне известно, вы относитесь к этому налитку благосклонно.
  — Виски помогает мне думать, — ответил детектив с улыбкой.
  — Думать или угадывать? — лукаво спросила она.
  — О, не все ли равно! Лишь бы не ошибиться.
  — Ну, как мне кажется, мистер Кэллаген никогда не ошибается. — Она протянула ему стакан.
  — Боюсь, что правда разочаровала бы вас, — ответил он со вздохом. — Но вернемся к причине моего столь неожиданного визита. Я очень сожалею, что из-за меня вам пришлось отложить свидание с Дэнисом, но дело, которое привело меня сюда, представляется мне не терпящим отлагательства. Думаю, вы согласитесь со мной, выслушав меня.
  Жульетта присела на диван — улыбающаяся, очаровательная и совершенно спокойная. Кэллаген подумал, что такую девушку трудно чем-нибудь напугать.
  — Вы сумели заинтриговать меня, мистер Кэллаген, — сказала она. — Так что же это за столь срочное дело?
  — Я думаю, — начал Кэллаген, — вы догадываетесь о том, что или точнее кто, явится предметом нашего разговора, с которым я решил не мешкать. Речь пойдет об авторе анонимного письма, полученного миссис Дэнис. Вспомните наш разговор в моей машине. Я говорил, что он, возможно, постарается использовать поднявшийся в прессе шум по поводу похищения короны для того, чтобы вымогать у вас деньги. Вы согласны с тем, что это достаточно неприятная возможность и что позиция шантажиста при таких обстоятельствах была бы достаточно прочна? Вы это помните?
  Тонкие пальцы Жульетты, украшенные кольцами, извлекли сигарету из стоявшей на столе шкатулки.
  — Я не имею привычки забывать то, что говорит мистер Кэллаген, — сказала она.
  Детектив поднес ей зажигалку, и она прикурила.
  — Чем ближе я узнаю вас, мисс Лонжи, тем больше убеждаюсь в том, что вы — необыкновенная женщина. И вы сильны… но до какой степени?
  Она улыбнулась.
  — О, я не знаю. Но, может быть, этот вопрос следует переадресовать вам? Ведь вы так проницательны.
  — Мисс Лонжи… то, что я собираюсь вам сейчас сказать, возможно, мне не следовало бы вам говорить, — продолжал Кэллаген. — Но я это сделаю. Сделаю потому, что считаю вас женщиной сильной, умной и хорошо понимающей, в чем состоят ее интересы.
  — Так говорите же, мистер Кэллаген. Я сгораю от любопытства!
  Кэллаген отпил виски и поставил стакан на стол.
  — Ваши отношения с мистером Дэнисом… — начал он. — Вы увлечены им, это очевидно… И я не думаю, что вы интересуетесь им из-за денег. Он, по-моему, не особо состоятелен, тогда как вы богаты. Может быть, вы считаете, что он — подходящая для вас партия, а может, вам нравится Майфилд-Плейс и жизнь в нем.
  — И вы считаете, что этот гадкий человек, написавший анонимное письмо, может помешать моим планам?
  — Нет, — ответил детектив. — Этот гадкий человек не помешает вашим планам. Более того, он больше не будет мешать ничьим планам, я могу с уверенностью сказать это.
  — Боюсь, что я вас не понимаю, мистер Кэллаген.
  — Он мертв, — очень буднично сообщил Кэллаген. — Его кто-то убил. Труп обнаружен несколько часов назад, и сейчас этим занимается полиция.
  В комнате воцарилось молчание.
  — А если говорить откровенно, — нарушил его детектив, — то именно я обнаружил труп. Совершенно случайно.
  — Как это-произошло?
  — Видите ли, после нашего разговора я решил, что нам следует предупредить действия этого типа, и отправился к нему, чтобы образумить его, прежде чем он успел что-либо предпринять. Я звонил и стучал в дверь его квартиры, а когда стало ясно, что мне не откроют, обратился к управляющему, и он открыл дверь своим ключом. Мы вошли и обнаружили в квартире труп. Похоже, что с момента смерти прошло уже определенное время…
  — «Определенное время» — это сколько?
  — Ну, я не судебный врач и не смогу дать вам точный ответ. Могу лишь сказать, что, по-моему, он расстался с жизнью довольно давно, так что полиции будет трудно установить точное время смерти. Такое нередко случается.
  — А я всегда считала, что время смерти можно установить довольно точно.
  — Только в криминальных романах, мисс Лонжи. Там полицейский врач, в глянув в глаза убитому, со всей определенностью заявляет, что смерть наступила в семь часов десять минут. Боюсь, что в нашем случае этот момент будет установлен весьма приблизительно.
  Жульетта Лонжи со все той же легкой улыбкой смотрела на него. «Кажется, я не ошибся, — подумал Кэллаген. — У этой девицы действительно стальные нервы».
  — Разрешите мне выразить вам свою благодарность, мистер Кэллаген, — сказала она. — Вы не жалеете времени, чтобы помочь мне.
  — «Интересы клиента превыше всего!» — таксе лозунг нашего агентства, мисс Лонжи. А теперь, если вы не возражаете, мы могли бы обсудить план дальнейших действий.
  Она села в кресло и, опустив руки на подлокотники, сказала:
  — Да, да, обсудим, что нам следует делать дальше. Я думаю, это будет очень занимательно!
  — В создавшейся ситуации, — начал Кэллаген, — для вас представляют опасность нежелательные публикации в прессе. Кроме этого, вам нечего бояться. Вы согласны со мной?
  Она кивнула.
  — Именно в этом плане вы боялись Сайрака, автора анонимного письма: он мог разгласить, что вы провели несколько дней с мистером Дэнисом в Лейлхеме. Теперь он не сможет придать это гласности, но… мы не знаем, что он успел предпринять до того, как его убили.
  — Что вы имеете в виду, мистер Кэллаген?
  — Я сейчас объясню. Люди, занимающиеся шантажом, обычно подстраховывают себя. Возможно, что письмо, аналогичное тому, что получила миссис Дэнис, было отослано еще кому-то; Сайрак мог также рассказать об этом кому-нибудь из своих приятелей. Что заботит вас в этой истории? Один-единственный момент: вы не хотите, чтобы люди узнали о вашем пребывании в Лейлхеме вместе с Артуром Дэнисом. Это вполне естественно с вашей стороны, если вы собираетесь стать его женой. Однако сейчас… Мисс Лонжи, я уверен, вам покажется странным то, что я сейчас скажу, но мне представляется, что вы сделали бы очень умный и своевременный ход, если бы откровенно заявили, что действительно находились в обществе мистера Дэниса в Лейлхеме.
  — «Откровенно заявили» — как это следует понимать? — Кэллаген покачал головой.
  — Дорогая мисс Лонжи, нам необходимо считаться с убийством Сайрака. Мы должны совершить некоторые действия, так сказать, опережающего порядка. Представьте себе, что будет, если кто-нибудь — полиция или агент страховой компании, или какой-нибудь приятель Сайрака, или еще кто-нибудь — зациклится на мысли, что вы ужасно боитесь скандала и готовы на все, чтобы общественность не узнала о вашем пребывании в Лейлхеме. Согласитесь, эта идея может иметь достаточно неприятные последствия… Но события будут развиваться совсем по-другому, если кто-то сможет засвидетельствовать, что вы не предавали этой истории никакого значения. Если мы это обеспечим, то тем самым заблаговременно вышибем опору из-под ног ваших недоброжелателей. Разве это не то, чего мы добиваемся?
  — Ну… ваши рассуждения кажутся мне достаточно логичными.
  — Рад это слышать. — Кэллаген поклонился. — Скажу вам откровенно, мне совсем не нравится то, что произошло с Сайраком и что из этого может воспоследовать. Поймите, я вовсе не хочу пугать вас, но один момент вы просто обязаны четко представлять себе. Ведь если бы вы всерьез хотели, чтобы никто не знал о случившемся а Лейлхеме, если бы вы придавали этому большое значение и боялись огласки, то у вас имелся бы серьезный мотив желать исчезновения Сайрака, автора анонимного письма миссис Дэнис, человека, несомненно знавшего, что за особа побывала в Лейлхеме с мужем этой женщины. Я думаю, вы поняли, что я имею в виду.
  — Еще бы! Разумеется, подобное предположение представляется мне нелепым, но… найдутся люди, которым оно покажется вполне правдоподобным. Не будем закрывать на это глаза, Итак, что я должна сделать?
  — Вот об этом я и намерен сейчас поговорить с вами. У меня есть план. Предположим, вы напишете мне письмо, в котором признаетесь, что побывали в Лейлхеме вместе с мистером Дэнисом; вы напишете об этом так, чтобы любому было ясно, что вы не предаете этому сколько-нибудь серьезного значения. И все, вы можете быть спокойны! Надеюсь, у вас нет сомнений в том, что это письмо будет использовано только в крайнем случае? С его помощью мы всегда сможем доказать кому угодно, что вы вовсе не имели намерения скрывать то, что происходило в Лейлхеме.
  Жульетта Лонжи встала и прошлась по комнате.
  — Да, — заявила она, — я могу лишь сказать, что вы заслужили самую большую порцию виски. — Она наполнила стакан и, протянув его детективу, добавила: — Не могу понять, почему я так доверяю вам? Вы в самом деле необыкновенный человек.
  — Вопрос о необыкновенном человеке мы вроде бы уже обсуждали, — усмехнулся Кэллаген. — Что же касается вопроса о доверии, то я могу на него ответить. Вы доверяете мне потому, что не можете поступить иначе!
  — Может быть, вы и правы… Однако вернемся к этому письму. Предположим, что я напишу его. А что будет потом?
  — Ничего особенного, — ответил Кэллаген. — Вы напишете это письмо, а потом соберетесь и отправитесь отдыхать. Ранняя осень очень хороша в Шотландии, и я думаю, там вы будете чувствовать себя куда лучше, чем здесь.
  — А Артур? Что я скажу ему?
  — Я думаю, вам будет лучше не сказать, а написать. Пошлите ему письмо. В нем вы напишете, что проявили легкомыслие, согласившись поехать с ним в Лейлхем, и, хотя вы мало придаете значения сплетням и пересудам, вам представляется разумным повременить с разговорами о браке. Тем более, что ему предстоит бракоразводный процесс.
  — Вы в самом деле считаете, что мне следует на время покинуть Лондон?
  — Я советую вам это сделать. — Она снова наполнила его стакан.
  — Ну что ж, мистер Кэллаген, я вам верю, хотя вообще-то доверчивостью не отличаюсь. И я последую вашему совету. Я напишу вам это письмо, напишу также Артуру и завтра покину Лондон. — Она подняла свой стакан. — Ваше здоровье, мистер Кэллаген!
  — А я пью за здоровье самой очаровательной из знакомых мне женщин. А то, что вы не являетесь образцом классической красоты, лишь добавляет вам шарма!
  — Вы по-настоящему милы, мистер Кэллаген, — улыбнулась она, — и если бы я знала вас чуточку ближе, то охотно поцеловала бы!.. Но, может быть, вы предпочтете капельку виски?
  — Поскольку на поцелуй мне не приходится рассчитывать, предпочту сделать хорошую мину при плохой игре и выпью капельку виски. А потом обсудим ваше письмо.
  * * *
  Когда Кэллаген добрался до своего жилища на Беркли-сквер, часы показывали половину одиннадцатого.
  Уилки в своем стеклянном аквариуме изучал раздел спортивных новостей в «Стар».
  — Ничего нового, Уилки? — бросил Кэллаген, проходя мимо.
  — Я бы так не сказал, мистер Кэллаген. Вас спрашивала леди. Я проводил ее в вашу квартиру, так как она сказала мне, что договорилась с вами о встрече. Она ждет вас. Надеюсь, вы не будете в претензии на меня?
  — Все правильно, Уилки!
  Поднимаясь в лифте на свой этаж, Кэллаген мысленно вернулся к недавнему разговору с Жульеттой Лонжи. Результаты этой встречи вроде бы устраивали всех. Но к чему все это приведет — это уже другой вопрос.
  Ирен ждала его в гостиной. Пальто, шляпа и сумочка были небрежно брошены на кресло, а она полулежала на диване, заложив руки за голову, как всегда красивая и элегантная. Темно-серый костюм с синим отливом подчеркивал стройность ее фигуры.
  — Я вижу, вы неплохо устроились, — сказал Кэллаген, войдя в комнату. — Разрешите предложить вам сигарету?
  — Да, пожалуйста.
  Отправив шляпу в то же кресло, он направился к камину, чтобы взять с каминной полки шкатулку с сигаретами. Повернувшись, он оказался лицом к лицу с Ирен, покинувшей свое место на диване.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — вы понимаете, что нас теперь многое связывает?
  — Неужели? И что же именно?
  — Ну… эта корона… А потом вы так много сделали для меня и… я почти уверена, что вы затронули мое сердце. Я все время думаю о вас! Я схожу с ума… Я готова для вас на все!
  — В самом деле? — спросил он прищурившись. — Вы не шутите?
  — Вы удивлены? Или не верите мне? Не верите, что такая женщина, как я, может увлечься таким сильным, мужественным, неординарным человеком, как вы?
  — В мире существует немало вещей, в которые я не мог бы поверить, — ответил он.
  Неожиданна ее руки обвились вокруг его шеи, и она крепко поцеловала детектива в губы.
  — Второй поцелуй… — сказала она. — Первый раз я поцеловала вас в вашем кабинете в знак признательности.
  — А сейчас?
  — Сейчас я поцеловала вас потому, что мне захотелось это сделать.
  — Второй мотив нравится мне больше первого. И это явилось причиной того, что вы пожелали меня увидеть?
  — Нет. Но мне хотелось бы, чтобы вы знали, какие чувства я питаю к вам теперь, когда вы стали больше мне доверять.
  — Но я доверял вам и раньше, — сказал Кэллаген. — Я доверяю всем, это мое жизненное правило. Почему бы мне не доверять людям?
  — Потому что люди могут обмануть ваше доверие, а потом посмеяться над вами.
  — И вы думаете, что им это пошло бы на пользу? Люди, вольно обращающиеся с моим доверием, обычно немало теряют в результате. Поймите, я лишь частный детектив, человек, продающий свои услуги. Я выслушиваю людей и на основании этого делаю определенные выводы… не всегда, конечно.
  Он протянул ей шкатулку с сигаретами. Прикурив от зажигалки детектива, Ирен вернулась к дивану.
  — А к каким выводам вы пришли по моему делу? — спросила она.
  — Ни к каким, хотя бы потому, что не стремлюсь к этому, — сказал он, — Вы позволите мне напомнить вам, что то, о чем вы меня просили, я выполнил. Кстати, мне кажется, что ваш визит сюда, ко мне, свидетельствует о том, что что-то случилось и вам понадобилась моя помощь.
  — Неужели вы захотите отказать мне? — Она надула губки. — И это после того, как я была такой хорошей девочкой… а в будущем могу стать еще лучше!
  — В самом деле?
  — Конечно, — ответила она со смехом.
  — Это замечательно, — сказал Кэллаген, — и я, разумеется, не забуду об этом. Ну, так какое же дело привело вас ко мне? Полагаю, что это не какой-нибудь пустяк?
  — Нет, это серьезно.
  Она поднялась с дивана и подошла к креслу, на котором лежало ее пальто. Когда она вернулась к Кэллагену, в руках ее был знакомый ему футляр.
  — Ах, дьявол! — воскликнул он. — Опять эта чертова корона!
  Девушка расхохоталась.
  — Вот видите, даже в этой истории можно найти комический элемент! Верно?
  — Комический элемент можно найти всюду. Как она попала к вам на этот раз?
  Ирен поставила футляр на стол. Теперь лицо ее было серьезным.
  — Не так давно вы сказали мне, что я должна говорить вам правду, всю правду и только правду. Извольте! Эта корона никак не могла попасть ко мне, так как она не покидала моих рук. Я не пыталась возвратить ее в Майфилд-Плейс. Она все время была у меня.
  — Но если вы не собирались положить ее на прежнее место, то зачем было говорить мне, что вы намерены это сделать?
  — Вы не совсем правильно поняли меня. Когда я говорила вам об этом, я действительно намеревалась вернуть корону. А потом я поразмыслила и решила, что это было бы глупостью, которая лишь ухудшила бы положение дел. Я вспомнила о Сайраке: этот человек наверняка отреагировал бы на возвращение короны. Если бы он не знал об этом, все было бы хорошо. Но ведь я сама просила вас встретиться с ним и передать ему, что корона возвращается в Майфилд-Плейс. Уже после того, как мы расстались, я вдруг осознала, что если я верну корону, Сайрак тут же снова украдет ее: у него есть ключ, он знает шифр сейфа, так что для него это не составит труда.
  — Скажите уж прямо, что вы провели и его, и меня!
  — О нет, мистер Кэллаген. Просто я была напугана. Сайрак вызывает у меня страх.
  — Ну что ж, корону вы оставили у себя. И что же вы собираетесь делать дальше?
  — В том-то и дело, что я не знаю. Я не знаю, что мне теперь делать! Я было подумала, что будет лучше, если я открыто во всем признаюсь. Конечно, я не могу в такой ситуации отдать корону Паоле — это значило бы подставить ее под удар. Я охотно вернула бы корону Артуру, признавшись ему во всем. Но, подумав об этом, я вспомнила, что Артур потребовал возмещения от страховой компании, в которой корона застрахована. И тут я испугалась по-настоящему! И я… я до сих пор не могу решить эту проблему!
  — И поэтому приволокли ее мне?.. И как, по вашему мнению, мне надлежит поступить?
  — Мистер Кэллаген, вы, конечно, считаете меня законченной дурой? И я готова разделить ваше мнение. Да, я поступила глупо! Но тот факт, что я сейчас у вас с этой короной… разве он не свидетельствует о том, насколько я доверяю вам? Я верю вам, верю в то, что вы найдете выход и сумеете исправить глупости, которые я натворила!
  — Столь высокая оценка моих способностей, конечно, льстит мне, но… Вас в самом деле следовало бы хорошенько отшлепать, как напроказившую девочку. — Он немного помолчал. — Значит, вы пришли сюда, чтобы я вытащил вас из этой передряги… Мне бы вашу уверенность, что я в состоянии это сделать.
  Она бросила на него отчаянный взгляд.
  — Но вы представляете, что будет со мной? Ведь начнется расследование — страховая компания, конечно же, не оставит это дело так. И они выйдут на меня! Конечно, если бы Артур взял назад свое требование компенсации… Но зачем ему это делать? Ведь он считает, что корона украдена, и на законных основаниях хочет получить возмещение.
  — Ну, а если вы встретитесь с ним, отдадите ему корону и расскажете все, как было? Получив корону, он информирует об этом страховую компанию, и та, конечно же, откажется от расследования: для компании самое важное — это сохранить свои деньги, так что если им не придется платить, это их вполне устроит.
  — Я понимаю это… Но Паола!.. В каком положении окажется она?
  — Вас беспокоит ее судьба?
  — Естественно! А если я последую вашему совету и отнесу корону Артуру, мне придется признаться ему во всем. И, конечно же, я не смогу утаить, что подговорила Сайрака похитить ее, хотя и не для себя.
  — Конечно! Ведь вы похитили ее для Паолы, не так ли?
  — Разумеется! Ведь вы мне верите, мистер Кэллаген?
  — Верю. Я верю всему, что вы мне говорите, дорогая Ирен. И особенно сейчас, потому что все это очень уж похоже на правду.
  — Слим! — Она впервые назвала его по имени. — Что вы намерены делать?
  Она стояла совсем рядом. Запах ее духов опьянял его.
  — Для начала — это! — С этими словами он привлек ее к себе и поцеловал в губы. — Ирен, говорил ли я вам, что с нашей первой встречи я не перестаю о вас думать? В вас есть что-то, притягивающее меня к вам.
  — Вы сказали то, что я надеялась услышать! Теперь я счастлива!
  — А сейчас, — сказал Кэллаген, — нам не помешал бы глоток виски. Как вы относитесь к виски?
  — Ну… я очень редко пью его. Однако думаю, что сейчас мне будет приятно выпить виски с вами.
  Кэллаген достал бутылку виски, сифон с содовой, стаканы и приготовил выпивку.
  — И все же я не знаю, как следует поступить с короной, — сказал он. — Не буду обманывать вас: мне кажется; что дело приняло неприятный оборот. Главное сейчас — не совершить ошибки. Так что я намерен основательно поразмыслить, прежде чем я начну действовать.
  Она настороженно взглянула на него.
  — Я говорил о вас с Паолой. Вы давно не встречались с ней? — спросил он.
  — Да. И не стремлюсь с ней повидаться. Представляю, как она злится на меня! И что скажет мне при встрече!
  — И это явилось причиной вашего исчезновения?
  — Не только. Я чувствовала себя несчастной, а в такие моменты мне не хочется никого видеть. Поэтому я и исчезла.
  Видите ли, Слим, когда я приняла решение не возвращать корону, моей первой мыслью было пойти к вам и все рассказать. Но я побоялась. Я думала, что тем самым подорву ваше доверие ко мне… и вы больше не поверите ничему, что я буду вам говорить. А Паола злится на меня с самого начала этой истории с короной… Все, все недовольны мной! Артур, узнай он о моем участии в похищении короны, навеки возненавидел бы меня. Сайрак, конечно, попытается отомстить мне… Разве удивительно, что при таком состоянии дел мне никого не хочется видеть? Вот я и скрылась от всех.
  — Я могу вас понять, Ирен. Для этого достаточно поставить себя на ваше место. Но потом вы все же решили выйти из укрытия и продолжить игру?
  — Я была вынуждена сделать это. Ведь я должна была что-то делать с короной. У меня и в мыслях не было оставить ее себе — это была бы банальная кража. А я… я отстаивала интересы сестры!
  — Да, я понимаю, — сказал Кэллаген. Он отошел к буфету и плеснул виски в свой стакан. Потягивая напиток, он наблюдал за стоявшей у камина девушкой. А потом позвал ее:
  — Подойдите сюда, Ирен.
  Когда она послушно подошла к нему, он обнял ее за талию и спросил:
  — Вы не шутили, Ирен, когда говорили, что готовы для меня на все?
  — Нет, Слим, я не шутила. Это правда.
  Он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Она опустила голову ему на плечо, глядя ему в лицо своими прекрасными синими глазами.
  — Значит, вы чувствовали себя несчастной, — сказал он. — Вам казалось, что весь мир ненавидит вас — Паола, Сайрак, Дэнис, все. И вы не знали, что вам делать с короной: вы не хотели оставить ее себе и не могли возвратить. Верно?
  — Все было именно так, Слим.
  — И что же отсюда следует? — спросил он мягко, не выпуская ее из объятий и по-прежнему глядя ей в глаза. И сам ответил на свой вопрос: — Отсюда следует, что вы отъявленная лгунья, моя дорогая. Вы лжете, как птицы летают! Садитесь вон туда и слушайте меня.
  Ирен, бледная, изменившаяся в лице, опустилась в кресло, на которое ей указал детектив. Ее руки крепко сжали подлокотники.
  — С такими, как вы, хлопот не оберешься, — продолжал Кэллаген, — Вы играете с огнем и в один прекрасный день можете доиграться до серьезных неприятностей. Конечно, у вас и в мыслях не было возвращать корону в Майфилд-Плейс, однако вы сочли полезным для себя, чтобы я в это поверил, а главное, чтобы в это поверил Сайрак. А для этого было нужно, чтобы о вашем намерении возвратить корону сообщил ему я. Да, вы считали, что если Сайрак увидит, что за этим стою я, он во все поверит. Но вы не учли, что Сайрак — куда более крутой парень, чем вам казалось.
  — Я… я вас не понимаю, — запинаясь, пробормотала она. — Что вы хотите этим сказать?
  — В самом деле? Вы не понимаете? — язвительно переспросил Кэллаген. — Ну что ж, я готов вам все растолковать. Прежде всего отметим, что в последние дни события развивались в благоприятном для Сайрака направлении — если он не отказался от мысли насолить вам, разумеется. В самом деле, Артур Дэнис — вы сами сказали мне об этом — редко вспоминает о короне и даже не смотрит на нее от чистки до чистки. И вдруг он неожиданно открывает сейф и убеждается, что корона исчезла. Естественно, он сообщает об этом в страховую компанию, которая тут же принимает обычные меры: в «Таймс» публикуется сообщение с предложением желающим оказать помощь, отнюдь не безвозмездную, в розыске украденной короны. Естественно, это даст мощный толчок развитию событий. — Кэллаген потянулся за сигаретой, прикурил от зажигалки и пустил к потолку облачко голубого дыма. — Итак, что заставило Дэниса вдруг открыть сейф, в результате чего была обнаружена пропажа короны? Я очень хотел бы знать ответ на этот вопрос. Вам не кажется, что кто-то подсказал ему эту мысль, а?
  — Я… я не знаю… — упавшим голосом пролепетала она.
  — Однако все это может быть объяснено достаточно просто. В нашем ближайшем окружении есть человек, имеющий пристрастие к писанию анонимных писем. Вы хотите знать, кто он? Это наш друг Сайрак. Это он поспал анонимное письмо вашей сестре, сообщив ей в нем, что ее муж весело проводит время в гостинице «Уотерфилд» близ Лейлхема с некой блондинкой. Я вас удивил? Однако это сущая правда. Почему бы нам не предположить, что другое анонимное письмо было получено Дэнисом: все тот же «Друг» советовал ему заглянуть в сейф и проверить, не украдена ли пресловутая корона? Однако я не исключаю и то, что этот совет ему могли дать по телефону. Ведь, говоря по телефону, вовсе не обязательно называть свое имя.
  — Но на какую выгоду рассчитывал Сайрак, так поступая?
  — Вы в самом деле не понимаете? Ну что ж, давайте поразмыслим вместе. Итак, я прихожу к Сайраку и сообщаю ему, что вы решили положить корону на прежнее место; это означает, что история с короной закончена и мечты Сайрака о том, что он обзаведется дойной коровой, рассыпались прахом. Конечно же, это ему не понравилось. Я думаю, будь вы на его месте, вам это не понравилось бы тоже. Однако Сайрак может очень просто проверить, действительно ли вы вернули корону на прежнее место. Для этого достаточно — письмом ли или по телефону — посоветовать мистеру Дэнису заглянуть в свой сейф. Что он и сделал. Ну а последствия этого вам известны. Вот так обстоит дело, моя крошка.
  — И… как вы намерены теперь поступить?
  — Вот это вопрос по существу. Так вот, моя дорогая, сдается мне, что вы угодили в знатную передрягу. Ну а я… я, может быть, вытащу вас из этой ямы… а может, предоставлю вас вашей судьбе.
  Она подняла к нему свое очаровательное личико.
  — Слим, вы не можете так бросить меня! Вы должны мне помочь! Я… я же небезразлична вам!
  Кэллаген поморщился.
  — Ирен, давайте определимся окончательно. — Его голос был тверд и решителен. — Поймите, мне совершенно безразлично, что будет с вами. Вы красивы, на вас приятно смотреть, но вы лживы. Боюсь, что вы никогда еще никому не сказали правду. Я отнюдь не обманывал вас, когда сказал, что в вас есть что-то, притягивающее меня. Но этим обладают и другие женщины, которые тоже красивы и к тому же иногда говорят правду!
  — Вы имеете в виду Паолу? Вы влюблены в нее?
  — Ну, коль вы сами об этом заговорили… Она отнюдь не менее красива, чем вы. И кроме того…
  — Кроме того, вы решили бросить меня на произвол судьбы! — Кэллаген покачал головой.
  — А вот этого я не говорил. Я сказал, что, может быть, вытащу вас из этой ямы, а может быть, нет. Результат будет зависеть от многого. Пока же я посоветую вам, Ирен, воздержаться от глупостей. Вы уже натворили их более чем достаточно! Вы, образно выражаясь, выпустили джинна из бутылки, а загнать его обратно не можете!
  Голос Кэллагена, по мере того как он говорил, смягчался. Произнося последнюю фразу, он даже улыбнулся, и Ирен несколько приободрилась.
  — Мистер Кэллаген, — спросила она неуверено, — а нет ли в ваших рассуждениях преувеличения? Да, я вела себя неразумно, но в чем состоит моя вина? Ведь я все время имела самые добрые намерения! Я похитила корону в Майфилд-Плейс не для себя, а для Паолы, которая имеет на нее права. Только ради нее я обратилась к Сайраку… И откуда я могла знать, как он себя поведет?
  — Вы опять начинаете лгать, — покачал головой Кэллаген. — И хотите убедить меня, что Сайрак — малознакомый вам человек. Однако это несерьезно. Неужели вы или кто-нибудь другой обратился бы с предложением совершить кражу к почти незнакомому человеку. Я готов заключить пари на любых условиях, что вы отлично знали Сайрака и, скорее всего, были его любовницей. Однако он предпочел разыграть свою партию и обставил вас.
  — Нет! Это неправда!
  — Неужели?
  Она молчала, Кэллаген покачал головой.
  — К тому же я, говоря, что вы попали в передрягу, имел в виду не только и не столько корону как таковую.
  — А что?
  — Когда в «Таймс» появилось сообщение страховой компании, ему стало ясно, что вы не вернули корону и она находится у вас. Можно предположить, что сразу же после этого он отправился к вам и выложил на стол свои карты. И тогда вы поняли, что вы у него на крючке и что он может превратить вашу жизнь в настоящий ад. Вам нужно было что-то предпринять, чтобы от него освободиться… И кое-что было предпринято…
  — Что вы хотите сказать?
  — Только то, что Сайрак убит. Кто-то прикончил его. Вам об этом не было известно?
  Ирен страшно побледнела и осела в своем кресле, сдвинувшись к правому подлокотнику. Кэллагену показалось, что она потеряет сознание, и он поспешил к ней. Однако веки ее вздрагивали. Кэллаген подошел к буфету, налил в стакан немного виски и вернулся к девушке.
  — Выпейте это! — сказал он. — Виски поможет вам. И возьмите себя в руки.
  Она приняла стакан дрожащей рукой, а Кэллаген занял место у камина, прислонившись к нему спиной. Он курил, не спуская глаз с Ирен. Девушка выпила виски, и щеки ее слегка порозовели. Голосом, постепенно обретавшим твердость, она сказала:
  — Значит, Сайрак убит… Кто мог это сделать? И когда его убили?
  — Увы, — сказал Кэллаген, — я не могу ответить ни на первый, ни на второй вопрос. Не знаю кто, не знаю когда. Уверен, что на свете найдется немало людей, которые с удовольствием отправили бы его на тот свет. К ним, кстати сказать, принадлежите и вы. О покойниках не принято отзываться плохо, но Сайрак был темной личностью. Из тех, кто активен по ночам и кому знакомые дают деликатные поручения… вроде похищения драгоценностей. — Кэллаген зевнул. — Сайрак был шантажистом, и, уж конечно, он не ограничивался в этом деле одним человеком. Так что у многих, в том числе и у женщин, был повод ненавидеть его. А как относились к нему вы? Вы его любили?
  — Нет. Но и не ненавидела, хотя вообще-то он мне не нравился. Мне он казался нечестным, да и не слишком умным.
  — О нет, Сайрак не был дураком, — возразил Кэллаген. — А что касается честности… Боюсь, что в этом отношении вы не уступали друг другу. Мне кажется, что, когда вы познакомились, вы увлеклись им. Некоторое время вы встречались, и вам было неплохо друг с другом. Может быть, вы даже считали, что влюблены в него. А потом он начал вести себя с вами круче и круче, после чего вам вскоре стало ясно, что это никакая не любовь. Однако в одном случае он крепко помог вам, и вы имеете основания быть ему за это благодарной.
  Она смотрела на него с удивлением и раздражением.
  — Сайрак помог мне? Для меня это новость. Хотелось бы узнать, где и когда.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Ну вот, теперь вы начинаете злиться на меня. Это не слишком разумно с вашей стороны, Ирен. Вы в самом деле не понимаете, что я имею в виду?
  — Кажется, я уже сказала вам, что не понимаю, — резко ответила она.
  — Хорошо, я объясню. Скажите Ирен, зачем вам понадобилось красить в темный цвет свои и без того темные волосы в тот вечер, когда, приехав в «Звезду и Полумесяц», вы представились мне как Паола Дэнис?.. Да потому, что, когда вы сопровождали Артура в тот загородный отель близ Лейлхема, вы были блондинкой.
  — Это ложь! — злобно выкрикнула она. Кэллаген с иронией взглянул на нее.
  — Зачем же так сердиться? — сказал он очень спокойно. — Да, вы провели в гостинице «Уотерфилд» несколько дней с Артуром Дэнисом. Сайрак написал об этом вашей сестре, дав ей тем самым повод начать бракоразводный процесс, однако, в своем анонимном письме он не назвал вашего имени. Сайрак знал, что Артур Дэнис знаком в Лондоне с некой Жульеттой Лонжи — эта девушка блондинка, она не блещет красотой, но в ней очень много шарма. Вот почему вы обесцветили волосы, а Сайрак в своем письме написал, что женщина, бывшая с Дэнисом, — некрасивая блондинка. Кто узнает вас по таким приметам! Так что, как видите, он весьма мило обошелся с вами и сделал все, чтобы оградить вас от неприятностей.
  — Послушайте, но это же нелепо! Даже если бы эти факты имели место, то с какой стати Сайрак стал бы прикрывать меня?
  — Неужели не догадываетесь? А ведь причина предельно проста. Это анонимное письмо… вы писали его вместе с Сайраком. Это была ваша совместная операция… Но уже тогда вы подумывали о том, чтобы отделаться от Сайрака… Нет, нет, я не думаю, что это вы убили его, но мнение полиции может быть иным… Кстати, как у вас обстоит дело с алиби?
  — Вы… вы говорите невероятные вещи… Вы намерены…
  — Я говорю правду, Ирен, и если вы еще не изолгались окончательно, перестаньте спорить со мной и следуйте моим советам. Если вы так поступите, то скорее всего выберетесь из этой передряги. Если нет… Ну что ж, в этом случае я предоставлю вас вашей судьбе. Выкарабкивайтесь из вами же вырытой ямы сами, как знаете. Для меня вы перестанете существовать.
  — Что вы хотите мне посоветовать?
  — Прежде всего немедленно покинуть Лондон. Могу рекомендовать вам Уолвертон в Суссексе — есть там отель «Чекерс», маленький, но вполне комфортабельный. Народа там мало, вас никто не будет беспокоить, так что у вас будет достаточно времени, чтобы обо всем поразмыслить. Итак, первое, что я от вас потребую, это чтобы в Лондоне и духа вашего не было!
  — Но почему?
  — А потому, что ваша сестра Паола является клиенткой «Сыскного агентства Кэллагена». Она вас любит и считает, что знает вас. Но это заблуждение. Если бы она узнала, какая вы мерзкая тварь, ей расхотелось бы жить на свете. И я меньше всего хочу, чтобы она узнала об этом преждевременно… если ей вообще суждено об этом узнать.
  Ирен цинично рассмеялась.
  — Итак, вы стараетесь защитить ее от неприятностей и огорчений! Это очень трогательно.
  — «Сыскное агентство Кэллагена» заботится о своих клиентах, и я сделаю все, чтобы дело было решено лучшим для нее образом. Ну а вы… Вы ненавидите сестру, не так ли?
  — Это ложь!
  — Нет, Ирен, это правда. Очень горькая правда. И, если вы желаете, я могу это доказать. Вы этого хотите?
  Она опустила голову, избегая его взгляда.
  — Ну так как, вы уезжаете или остаетесь?
  — По-моему, у меня нет выбора.
  — А вот в этом вы правы. Сами не знаете, до какой степени! — Ирен поднялась из кресла.
  — Мой отъезд… Это не так просто, как вам кажется…
  — Финансовые затруднения? — Он усмехнулся. — А ведь у вас должна была остаться та тысяча фунтов, которую я вам вернул. Мне кажется, я знаю, где сейчас эти деньги.
  Она молчала.
  Кэллаген сунул руку в карман и достал пачку крупных купюр.
  — Вот деньги на ваше путешествие! Но пока дело не будет закончено, вы не должны появляться в Лондоне.
  — Это действительно широкий жест с вашей стороны, и я…
  — Можете не продолжать, — прервал он ее. — Не думайте, что я финансирую ваш отпуск из своего кармана. Эти деньги я получил от Артура Дэниса.
  — Боже! Вы и на него работаете!
  — Я трудолюбив, как пчела, — с усмешкой ответил он, — и готов обслужить любой цветочек. А теперь, дорогая Ирен, вы наденете свое пальто и испаритесь. Я более чем достаточно насмотрелся на вас. Завтра же вы покинете Лондон по меньшей мере на месяц. Если вы появитесь здесь раньше — пеняйте на себя.
  Он подал ей пальто и проводил до двери.
  — А что будет с короной? — спросила она.
  Он бросил взгляд на футляр, в котором находилась корона.
  — Это не ваша забота. Этим делом займусь я. Всего доброго. Уже на пороге она обернулась и сказала:
  — Вы можете мне не поверить, но даже сейчас, после того, как вы наговорили мне столько ужасных вещей… я не чувствую к вам ненависти! И хорошо, что вы не из тех, кому можно положить палец в рот!
  Кэллаген ничего не ответил на этот комплимент.
  Глава 9
  Вопросы техники
  В своем кабинете в здании Нового Скотланд-Ярда старший инспектор Джордж Генри Гринголл отдыхал за своим письменным столом. Покуривая короткую трубку из корня вереска, он предавался своему любимому развлечению — рисовал на промокательной бумаге различные фрукты и овощи. Наведя последний лоск на изображение полосатого арбуза, он отложил карандаш, поднял трубку телефона внутренней связи и попросил инспектора Шеррика зайти к нему. Его интересовало состояние дела Сайрака.
  Когда Шеррик вошел в комнату, старший инспектор с трубкой в зубах стоял у окна.
  — Какие новости? — осведомился он.
  — Пока что ничего особенного, сэр. Обычная рутинная работа. Мы собираем данные о жертве, изучаем связи убитого и все такое. Вы хотите что-то мне сказать?
  — Пока нет. — Гринголл нахмурился. — В данный момент я думал о Кэллагене. Он должен прийти сюда во второй половине дня.
  — Да, сэр, — сказал Шеррик, — я знаю о том, что это Кэллаген обнаружил труп Сайрака и вызвал полицию.
  — Именно так, — подтвердил Гринголл. — Он позвонил мне из квартиры этого типа. По его словам, он должен был встретиться с Сайраком по какому-то делу. Сайрак был заинтересовав в этом свидании, так что Кэллаген был уверен, что он не мог уйти из дома без предупреждения. Поэтому, когда на звонки и стук Кэллагена никто не отозвался, он встревожился, отыскал управляющего и попросил его открыть дверь в квартиру Сайрака. Войдя туда, они обнаружили тело хозяина. Этого типа прикончили задолго до их прихода.
  — Да, мне об этом известно. И я не перестаю задавать себе вопрос, почему Кэллаген так настаивал на том, чтобы управляющий открыл дверь. Не так уж редко люди пропускают даже важные свидания.
  — Возникает впечатление, что Кэллаген предполагал обнаружить его мертвым, не так ли?
  — Да, мне тоже так кажется. Нам следует выяснить, что за дело привело Кэллагена на это свидание.
  — Только не думайте, что вам будет легко это сделать. Кэллаген — крепкий орешек. Сильный парень и к тому же невероятно ловок и хитер. Думаю, вам это известно.
  — Сэр, как бы хитер он ни был, однако я полагаю, он не рискнет вводить в заблуждение полицию или скрывать нужную нам информацию, когда речь идет об убийстве.
  Гринголл с сомнением покачал головой.
  — Шеррик, да он с самого начала воспылает горячим желанием помочь нам, можете в этом не сомневаться. Только вот я предпочел бы иметь дело с противодействующим мне дьяволом, чем с содействующим мне Кэллагеном! Я советую вам держать ухо востро, когда вы будете с ним разговаривать. Он умеет прятать свои когти и быть чертовски обаятельным, но Кэллаген всегда заботится по-настоящему только об интересах Кэллагена. А вот если его и ваши интересы совпадут, он сможет оказать вам колоссальную помощь.
  — Вы знаете его лучше, чем я, шеф.
  — О да, это действительно так! И при этом, заметьте, я вовсе не ненавижу его! Не скажу, чтобы он был мне очень уж симпатичен, но все же… Это яркая индивидуальность, особый, неповторимый тип. У него своя мораль, свои принципы, своя система действий… и своя шкала ценностей, которой он неукоснительно придерживается, проявляя фантастическую изворотливость.
  — Можете ли вы подсказать мне, сор, в каком ключе мне следует говорить с ним?
  — Боюсь, что готовые рецепты вам не помогут, — ответил Гринголл. — Мы поступим так. Когда он придет, я приму его, поговорю с ним неофициально и постараюсь понять, какую партию он разыгрывает… если он вообще ведет какую-то игру. Он расскажет мне свою историю, а я попробую оценить, на сколько она правдива… Впрочем, он, конечно, постарается придать ей видимость правды. Потом я направлю его к вам. Пока он будет спускаться по лестнице, я успею вам позвонить. Может быть, я смогу подсказать вам что-нибудь конкретное, что поможет вам получить от него полезную информацию.
  — Когда он здесь появится?
  — Думаю, — сказал Гринголл, — он придет к чаю, то есть около пяти. Когда он приходит сюда, то всегда к чаю, — добавил старший инспектор со вздохом. — Этот чертов психолог считает, что именно в это время атмосфера наиболее благоприятна для разговоров.
  — Из ваших слов можно заключить, что этот Кэллаген высокого мнения о себе, — заметил Шеррик с кислой миной.
  — Вы правы… Однако, хотим ли мы того или нет, приходится признать, что у него есть для этого все основания. Да, да, Шеррик! Вспомните хотя бы дело Уиндауна. Кэллаген провел расследование артистически. Блестящее расследование, одно из лучших, какие я знаю. Конечно, мало удовольствия в том, что он не всегда говорит правду, но идеи бьют из него фонтаном, и многие из них без преувеличения можно назвать блестящими. Вам не следует забывать об этом, Шеррик, когда вы будете говорить с ним.
  — Я буду помнить об этом, сэр. Однако сомневаюсь, что я в ближайшее время проникнусь любовью к мистеру Кэллагену.
  — Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся Гринголл, — Вначале я тоже не любил его.
  Шеррик вышел, Гринголл, вернувшись к столу, взял карандаш и занялся рисованием. Теперь он попытался изобразить дыню.
  * * *
  Вошедший в приемную агентства Николлз молча прошел мимо стучащей на пишущей машинке Эффи Томпсон, направляясь в кабинет шефа. Эффи услышала, как скрипнула дверца — Николлз полез в шкаф за виски. Когда она вошла, он ставил бутылку на место.
  Подкрепившись, Николлз опустился в кресло Кэллагена, поудобнее распределил в нем свое грузное тело и, насмешливо улыбаясь, взглянул на Эффи.
  — Я вижу, вы расстроены, дорогуша. На вашем наряде это не отразилось, а вот ваши глаза смотрят уныло… И эти синяки под глазами… У вас что-нибудь не выгорело? Вы не в своей тарелке? В чем дело, малышка?
  — В чем дело? — переспросила она. — Я сама хотела бы знать, в чем тут дело! Эта история с Дэнисом не нравилась мне с самого начала, а сейчас нравится еще меньше. И я не узнаю шефа — он с некоторых пор на себя не похож и ведет это дело в не свойственной ему манере. Это беспокоит меня! Если он начинает что-то фабриковать…
  Глаза Николлза, обескураженного этим неожиданным взрывом, округлились. Он наклонился, зажег спичку, чиркнув ею о подошву ботинка, закурил и швырнул спичку в корзинку для бумаг.
  — А почему бы вам не выложить все это ему? — осведомился он. — Ставлю шиллинг против пенни, что он с удовольствием вас выслушает. А потом… — Он откинулся на спинку кресла и мечтательно прищурился. — Я не уверен, что после этого он не переломит вас через колено, как хворостинку, моя дорогая!
  — Это я и без вас знаю! Но только… только на этот раз он ведет себя бесчеловечно. В этом деле с короной он решил принести в жертву Паолу Дэнис и старается взвалить на нее всю ответственность, чтобы у нее были неприятности… А она…
  — Что она?
  Эффи окинула детектива мрачным взглядом.
  — Ирен была сегодня ночью в его квартире. Мне рассказал об этом Уилки.
  — Уилки? Вам рассказал об этом Уилки? — Николлз захохотал. — Он, конечно же, при вашем появлении выскочил из своей будки, как рыбка из аквариума, и все вам выложил, хотя вы ни о чем его не спрашивали? Хотел бы я знать, как вы заставили его говорить!
  — Не все ли равно? — вызывающе заявила Эффи. — Главное то, что шеф пытается что-то сфабриковать! Мне уже было приказано забыть, что в первый раз под видом Паолы Дэнис ко мне явилась Ирен… явилась, чтобы втравить нас в эту историю с короной. Шеф хочет, чтобы я считала, что она была настоящая миссис Дэнис! Но ведь это неправда! Зачем он это делает? Может быть, завтра он пожелает, чтобы мы давали ложные показания?
  Николлз рассмеялся.
  — Дорогая Эффи, вы сумели рассмешить видавшего виды старого Николлза! Итак, вы решили что с сегодняшнего дня «Сыскное агентство Кэллагена» всегда и во всем будет говорить только правду? Только не говорите мне, что вы лишь сегодня обнаружили, что шеф не всегда играет с открытыми картами, и это жутко шокировало вас. Глядя на вас, можно подумать, что фирма Кэллагена до сих пор никогда не врала! Помилосердствуйте, Эффи, а то я лопну от смеха! Вы хотите, чтобы я поверил…
  — Я вовсе не хочу внушать вам что-либо! Я лишь констатирую факты!
  — Гвозди Христовы! И вы это называете фактами? Где они, эти факты? Милая девочка, вы просто наворотили Бог знает что! Я понимаю, вы ненавидите Ирен. Ненавидите за то, что эта красивая штучка вполне может заставить Слима положить на нее глаз. И вот вы уже не в силах предположить, что в квартиру Слима Ирен могло привести дело. Вы больны, дорогая Эффи, и болезнь эта называется ревностью!
  Его слова подействовали на девушку, как вылитое на огонь масло.
  — Вы болтаете глупости, мистер Николлз! — выпалила она. — Да, да, глупости! Такие же толстые и неприятные, как вы сами! Ревновать?.. А по какой причине, позвольте вас спросить, я могу ревновать мистера Кэллагена? Он что, интересует меня? И какое мне дело до того, что он делает или не делает? Неужели…
  Николлз прервал ее громким зевком.
  — Я посоветовал бы вам переложить все это на музыку, Эффи. С удовольствием сыграю этот шлягер на моей старой гитаре. Вы можете отрицать все, что вам заблагорассудится, но даже ему ясно, что у вас слабинка к шефу; сейчас вам кажется, что он клеит милочку Ирен, вот у вас и разболелся живот. Все проще простого!
  Взгляд Эффи вполне мог бы испепелить любого, но не Николлза.
  — Вы!.. От вашей манеры выражаться волосы на голове встают дыбом! Нет у меня никакой слабинки, и живот у меня не болит! Я хочу, чтобы вы поняли, что я — секретарь мистера Кэллагена… секретарь — и только! Я работаю на него… а в личном плане он мне безразличен… И я не пожелала бы притронуться к нему даже пинцетом!
  Николлз ухнул от восторга и, швырнув окурок в камин, сказал:
  — Только не рассказывайте мне, что он просил вас потрогать его пинцетом! Ни за что не поверю в это! — Он достал платок, вытер глаза и губы. — А вообще в ваших словах — я не имею в виду то, что вы говорили про пинцет — может быть, содержится доля истины. Не исключено, что он увлечен и Ирен, и Паолой — в зависимости от обстоятельств. От такого типа, как Слим, можно ожидать чего угодно! Но даже если и так, то вы не можете ничего изменить. Как, впрочем, и я. Не думайте, что мысль об этом вызывает у меня восторг — в оценке этих событий я вполне солидарен с вами. Крутить с двумя сестричками одновременно — опасная затея. Это все равно, что курить, стряхивая пепел на ящик с динамитом. Помню, как в Висконсине я знал одну малютку…
  Эффи категорическим тоном пресекла попытку Николлза поведать ей очередную историю.
  — Об этой малышке я уже слышала много раз!
  — Отлично, — кивнул он. — Тогда вернемся к нашей проблеме. Я могу сказать вам одно: не подключайтесь к тому, что делает шеф. Если он разыгрывает какую-то партию с этой бандой, то дело это касается только его! Не поднимайте вокруг этого волну. Ну а если вы нуждаетесь в утешении, приходите ко мне. Я мастер по таким делам: чтобы утешить человека, я готов заставить расти волосы на апельсине. И знаю, как этого достичь!
  — Весьма признательна за предложение, но в ваших утешениях я не нуждаюсь.
  — Если говорить честно, я в этом не сомневаюсь, — сказал Николлз, одарив Эффи улыбкой. — Однако ваши слова заставили меня вспомнить девочку, с которой я был знаком во Флэтбиче… — Он устремил взгляд к потолку. — Эта малышка…
  Его прервал резкий стук захлопнувшейся за Эффи двери. Николлз покачал головой и, откинувшись на спинку кресла, погрузился в решение какой-то важной проблемы. С минуту он сосредоточенно размышлял, почесывая подбородок, а потом, приняв решение, открыл дверцу шкафа и извлек оттуда бутылку с виски. Отхлебнув пару раз из горлышка, он закупорил бутылку, поставив ее на прежнее место, устроился в кресле поудобнее и, скрестив руки на животе, задремал.
  * * *
  Гринголлу только что принесли послеполуденный чай, когда в его кабинет вошел Кэллаген. Гринголл приветливо улыбнулся гостю.
  — Добрый день, Слим, — сказал он. — А я жду вас. Я не забыл, что вы всегда приходите к нам точно к чаю.
  — Я делаю это специально. В этот час все ваши люди отдыхают, что меня весьма устраивает. Вы понимаете, что я хочу сказать?
  — Понимаю. Только я не совсем согласен с вами относительно того, что все мои люди сейчас отдыхают. Взять хотя бы инспектора Шеррика — он меньше всего думает в данный момент об отдыхе. Ему поручили расследовать убийство Сайрака. Он очень хотел бы побеседовать с вами, но я решил, что сперва встречусь с вами сам.
  Кэллаген закурил.
  — Ну что ж, в таком случае наши желания совпали. Вам известно, Гринголл, что я всегда и во всем стараюсь быть вам полезным…
  Гринголл, разливавший чай, поднял голову.
  — Я это знаю, — сказал он. — Но знали бы вы, как это меня пугает!
  — Гринголл! — Кэллаген укоризненно покачал головой. — Вы хотите, чтобы я счел это за комплимент?
  Гринголл встал и протянул детективу чашку с чаем.
  — Вы здорово помогли нам в деле Уиндауна, вы оказали нам немалые услуги при расследовании дела Райвертона… Но порази меня гром, если я понимаю, каким образом и в первом, и во втором случае вы ухитрились не загудеть за решетку.
  Кэллаген подождал, пока Гринголл не сел на свой стул, а потом сказал строго:
  — Если вы не прекратите свои инсинуации, намекая на то, что мои действия в делах Уиндауна и Райвертона противозаконны и могут явиться основанием для моего ареста и заключения в тюрьму ее величества, я буду вынужден подать на вас в суд по обвинению в диффамации. — Он улыбнулся. — Вы никогда не задумывались, Гринголл, над тем, почему полицейские не переносят частных детективов? Я могу ответить на этот вопрос. Вы не можете простить нам, что мы имеем возможность действовать более прямолинейно, чем вы. Вы — рабы всевозможных правил, инструкций и положений, тогда как мы можем орудовать без перчаток и задавать прямые вопросы там, где вы ходите вокруг да около. — Он отпил немного чая и добавил: — Вы не можете себе представить, Гринголл, как меня радует то, что я не принадлежу к полиции!
  — Всей душой разделяю вашу радость! — достаточно язвительно вставил старший инспектор. — Кэллаген в полиции! Это была бы революция! Боже, такого и в страшном сне не увидишь!
  Кэллаген скорбно покачал головой.
  — Так вот каковы ваши представления о справедливости, Гринголл, — сказал он. — Я, не считаясь со временем, прихожу к вам с самыми лучшими намерениями, готовый помочь вам всем, что в моих силах. И чем же меня встречают? Оскорблениями и инсинуациями! Кстати, с каких пор Скотланд-Ярд начал экономить на сахаре? Я буду признателен вам, если вы дадите мне еще кусочек. Да вы не поднимайтесь, просто перебросьте его мне!
  Переправив Кэллагену второй кусок сахара, Гринголл сказал:
  — Послушайте, Слим, я буду с вами откровенен. За этот день Шеррик ни на шаг не продвинулся в расследовании убийства Сайрака. Мы не можем сколько-нибудь точно определить время его смерти: ясно, что убит он довольно давно, но в его квартире холодно, как в холодильнике, и судебный врач только разводит руками. В этом чертовом доме нет портье, так что узнать, кто и когда приходил к нему, невозможно… Впрочем, вы это знаете не хуже меня.
  Кэллаген подтверждающе кивнул.
  — В сложившейся ситуации, — продолжал Гринголл, — все, что вы сможете сообщить Шеррику о Сайраке, пойдет ему на пользу. Кстати, Шеррику кажется странным то, что вы так настаивали на том, чтобы управляющий открыл квартиру Сайрака. Парень вбил себе в голову, что вы ожидали обнаружить Сайрака мертвым.
  — Разумеется, нет, — ответил Кэллаген. — Но, откровенно говоря, это особо меня не удивило. Этот Сайрак был скользким, подозрительным типом. Я подозреваю, что он занимался шантажом, а коли так, врагов у него хватало.
  Гринголл допил свой чай и, поставив чашку на блюдце, извлек свою трубку. Набив ее, он спросил:
  — Слим, вы, наверное, сочтете меня нескромным, если я поинтересуюсь целью вашего свидания с Сайраком?
  — Разумеется, нет! — воскликнул Кэллаген. — Мои принципы известны вам, Гринголл! Я всегда готов выложить свои карты на стол!
  Гринголл усмехнулся.
  — Слим, но ведь мы не первый день знакомы! Да, вы всегда готовы выложить на стол несколько своих карт. Однако пару тузов вы предпочитаете держать в рукаве!
  — Только не сейчас, Гринголл! В этом деле мне нечего скрывать. Какие уж тут тайны! Сайрак приклеился к одному из моих клиентов. Что-то он там раскопал и хотел заставить моего клиента петь. Клиенту это почему-то не понравилось…
  — И он поручил вам разобраться с Сайраком?
  — Вы угадали. Я встретился с Сайраком в дансинге и потолковал с ним… довольно жестко. Пригрозил ему, что если он не оставит моего клиента в покое, мы будем вынуждены обратиться в полицию.
  — Хотел бы я знать, почему ваш клиент не начал с этого? — Кэллаген развел руками, всем своим видом давая понять, что он разделяет недоумение инспектора.
  — Не знаю, но факт остается фактом. Может быть, дело здесь в личном обаянии, и я понравился моему клиенту больше, чем какой-нибудь официальный полицейский. Словом, он попросил заняться этим меня, и я согласился, считая в гордыне своей, что мое агентство сможет уладить это дело не хуже полиции… а может быть, даже лучше. Впрочем, я не очень хорошо представляю себе, как поступает полиция в подобных случаях.
  — Итак, вы встречались с ним в дансинге…
  — Да. Я поговорил с ним, сделал ему кое-какие предложения и потребовал, чтобы он незамедлительно дал мне окончательный ответ. Он сказал, что ему нужно подумать, и мы в конце концов договорились встретиться на следующий день у него на квартире и покончить с этим делом — в сложившейся ситуации мы оба были в этом заинтересованы. Ну а дальнейшее развитие событий вам известно. Я звонил и стучал в его дверь, ко никто не отозвался, и это удивило меня. Ведь Сайрак в не меньшей мере, чем я, был заинтересован в том, чтобы закончить это дело, и не в его интересах было прятаться от меня. К тому же… Видите ли, Гринголл, я было совсем уже собрался уходить, но тут мне в голову пришла одна мысль… Я подумал, что было бы неплохо взглянуть, как выглядит нора этого типа. Конечно же, я вполне допускал, что раз он промышляет шантажом, с ним может что-нибудь получиться. Ведь мой клиент, разумеется, не был его единственной жертвой. Мне не было дела до судьбы Сайрака, но взглянуть на его квартиру представлялось мне весьма любопытным.
  — Вполне понимаю вас, Слим… Итак, вы спустились за управляющим, он открыл дверь, вы вошли и обнаружили труп?
  — Точно. И тут же выполнил свой гражданский долг: поставил об этом в известность полицию.
  — Я думаю, в сложившейся ситуации было бы не слишком корректно с моей стороны интересоваться именем вашего клиента?
  — Не слишком корректно? Но почему?
  — Ну… — Гринголл замялся. — Если Сайрак пытался выманить у вашего клиента деньги, то этот человек, несомненно, имел все основания желать исчезновения Сайрака и…
  — О, в этом отношении у меня нет поводов для беспокойства! — с улыбкой ответил Кэллаген. — Мой клиент… а точнее моя клиентка не стала бы решать свои проблемы ценой убийства Сайрака. Да и такой возможности она не имела. Она много дней не встречалась с ним, и я почти уверен, что она вообще никогда не бывала в его квартире.
  — Ага! — сказал Гринголл. — Значит, это не клиент, а клиентка. И, несомненно, красивая. Черт возьми, я никогда не смогу понять, почему красивые женщины вместо того, чтобы прибегнуть к услугам полиции, предпочитают стучать в дверь вашего агентства, Кэллаген!
  — Но я, кажется, уже упоминал о личном обаянии, инспектор. Видимо, именно оно притягивает их, — скромно предположил Кэллаген.
  Гринголл раскурил свою трубку.
  — Если дело обстоит так, как вы говорите, Слим, — сказал он серьезно, — то мне кажется, что вам сейчас следует доверить нам имя вашей клиентки. Так будет лучше для вас. Вы знакомы с методами нашей работы и понимаете, что мы подойдем к этому вопросу с максимальной деликатностью. Это имя будет названо лишь в случае настоятельной необходимости. Однако знать ее имя мы хотели бы.
  — Я разделяю вашу точку зрения, — ответил Кэллаген, — и готов содействовать вам в этом. Моя клиентка — дама из общества, ее зовут Паола Дэнис. Прежде чем взяться за ее дело, я навел соответствующие справки — я всегда так поступаю. Так что я готов нести за нее ответственность. В этой истории с Сайраком ей ничего нельзя поставить в вину. В сущности, как частный детектив, работающий на нее, я не должен был бы называть вам ее имя, но… С одной стороны, я уверен, что, поступая так, не причиню ни малейшего вреда доверившейся мне женщине, а с другой стороны — если речь идет о том, чтобы оказать вам услугу, я стараюсь это сделать любой ценой. — Гринголл, попыхивая трубкой, молча смотрел на детектива.
  — Миссис Паола Дэнис, — проговорил он наконец.
  — Скажите, Слим, эта женщина никак не связана с Артуром Дэнисом, владельцем «Пэрской короны Дэнисов»?
  — Напротив, — ответил Кэллаген. — Паола Дэнис — его жена. Правда, они живут раздельно, и она уже начала бракоразводный процесс, но юридически она еще его жена.
  — Очень интересно! Недавно к нам обратилась страховая компания «Глоуб энд Консолидейшн». Они просили заняться кражей этой самой короны. Расследование похищения поручено инспектору Лемингу. И вот фамилия Дэнис всплывает снова — теперь уже в связи с делом Сайрака! Странное совпадение, не так ли?
  — А разве в нашей жизни так уж редко случаются странные совпадения? Как вы считаете, Гринголл? — спросил Кэллаген вставая. — Ну вот, инспектор, кажется, я сказал вам все. Если я снова понадоблюсь, позвоните. Всегда к вашим услугам.
  — Слим, не зайдете ли вы к инспектору Шеррику? Его кабинет этажом ниже.
  Кэллаген без энтузиазма отнесся к этому предложению.
  — Я, разумеется, могу зайти к нему, если вы настаиваете на этом, Гринголл. Однако для меня не ясен смысл этого посещения. Ведь то, что я вам сообщил, вы с тем же успехом можете передать ему сами. А я сейчас, откровенно говоря, не располагаю временем.
  — Ладно, Слим, я не буду настаивать. Я сам поговорю с Шерриком. Если возникнет необходимость, я обязательно позвоню вам. Я знаю, что могу на вас рассчитывать. Желаю удачи!
  — Всего доброго, Гринголл!
  Когда Кэллаген вышел, Гринголл снял телефонную трубку и позвонил Шеррику.
  — Поднимитесь ко мне, Шеррик. Кэллаген был здесь, он только что ушел. Он рассказал мне занятную историю, и будь я проклят, если она мне понравилась.
  — Он попытался артачиться?
  — Отнюдь! И история его так правдоподобна, что это внушает беспокойство. Он исполнен рвения помочь нам. Не скажу, чтобы это было мне по душе…
  * * *
  Кэллаген и Николлз сидели в баре клуба «Желтый Якорь» на Беркли-сквер; перед ними стояли стаканы с виски.
  — Могу тебя поздравить, Слим. Ты сумел достать Эффи.
  — В самом деле? — Кэллаген затянулся сигаретой. — Она что, жаловалась тебе? И на что?
  — Девочка вбила себе в голову, что ты потерял голову из-за красотки Ирен и теперь стараешься всеми правдами и неправдами вытащить ее из парилки. А для этого пытаешься взвалить все грехи на спину Паолы — хочешь сделать ее жертвой, которая ответит за все проделки ее сестрицы. Эффи просто вне себя от всего этого!
  — Надеюсь, это пойдет ей на пользу, — ответил Кэллаген. — Давно известно, что заботы и огорчения делают людей более энергичными.
  — Не думаю, что это принесет ей пользу, — скептически заметил Николлз. — Видишь ли, Слим, есть вещи, которые человек не в состоянии переварить. Эффи особенно задело то, что ты просил ее забыть, что в первый раз под видом миссис Дэнис к нам явилась Ирен. Это по-настоящему бесит Эффи.
  — Могу ей посочувствовать. — Кэллаген допил свое виски и жестом подсказал бармену, что пора позаботиться о стаканах. — А теперь о деле, Виндемир. Завтра утром ты позвонишь в страховую компанию, директору и скажешь ему, что «Сыскное агентство Кэллагена», проводя расследование одного дела, обнаружило, что оно связано с интересующей компанию короной.
  Мы видели публикацию в «Таймс» и пришли к выводу, что, не нарушая интересов нашего клиента, можем сообщить им кое-какие сведения об интересующем их предмете, если компания заплатит за них обещанную тысячу фунтов. Запомнил?
  — Ясное дело, — ответил Николлз. — Только мне… Слим, ты в самом деле считаешь, что мы сможем это провернуть? Ведь за поиски короны уже взялась полиция, а эти парни не любят компромиссов. Даже если компания захочет кончить дело полюбовно и уплатить за возвращенную корону, полиция на это не пойдет. Ты об этом подумал?
  — Подумал. А сейчас думаю о том, что ты зря утруждаешь свой мозг. Тебе нужны лишние заботы? — Кэллаген пожал плечами. — Позвони директору, и если у тебя сложится впечатление, что он благосклонно отнесся к нашему предложению, то скажи ему, что я зайду к нему во второй половине дня.
  — Ладно.
  Они некоторое время молчали, а потом Кэллаген спросил:
  — Послушай, Виндемир, в ту ночь, когда ты околачивался возле дома Сайрака, сколько времени прошло до того момента, когда ты вошел в квартиру и обнаружил его труп?
  — Много. Я долго торчал под этим домом — мне показалось, что прошли годы.
  — Ясно. Ты видел, как кто-нибудь входил в дом или выходил из него?
  Николлз отрицательно покачал головой.
  — Я не видел ни единой души, но… Видишь ли, Слим, это очень темная улица, а вход в дом плохо освещен — видимо, владелец старается экономить на всем. Я поостерегся торчать у самой двери, а на расстоянии десяти ярдов было уже совсем плохо видно. Так что если кто-то постарался выскользнуть из дома незамеченным, я мог его просмотреть.
  — Понятно… Так я и думал, — задумчиво сказал Кэллаген. Николлз рассеянно допил свое виски, а потом спросил:
  — Перед тем как я отправился на это задание, ты мне сказал, что, возможно, я обнаружу там Ирен. Так что, ты считаешь возможным, что она была там?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Но ведь ты же не нашел ее там, не так ли?
  — Нет, не нашел. Такой уж это был неудачный день. — Кэллаген раздавил в пепельнице окурок и закурил новую сигарету.
  — И еще насчет того, что тебе следует сделать завтра. После разговора с директором страховой компании ты позвонишь в «Савой» и узнаешь, проживает ли еще у них Артур Дэнис. Если он уехал, проверь, не вернулся ли он в Майфилд-Плейс. Потом наведайся к Жульетте Лонжи — адрес ее ты найдешь в телефонной книге — и узнай, покинула ли она Лондон. Затем распорядись, чтобы кто-нибудь из наших парней — это может быть Уолт или Мэтью — съездил в Уолвертон, это в графстве Суссекс. Пусть проверит, там ли находится наша приятельница Ирен. Она должна была остановиться в отеле «Чекерс».
  — Ну и дела! Они что, все бегут из Лондона? Что случилось? Они заболели или перетрусили? — Он покачал головой, а потом, понизив голос, спросил: — Послушай, Слим, я некогда не задаю лишних вопросов, но мне очень хотелось бы узнать, что думает полиция об убийстве Сайрака? Я думаю, они не пожалели сил, чтобы заставить тебя говорить.
  — Им не пришлось прилагать никаких усилий. Я сам им все рассказал, — ответил Кэллаген.
  Лицо Николлза вытянулось.
  — Слим, ты меня удивляешь! Теперь я еще больше хочу узнать, кто замочил этого типа! Ведь если полицейские не найдут того, кто его порешил, они постараются повесить это дело на меня! Это было бы ужасно!
  — Успокойся. Никто не знает, что ты побывал там до меня. А если бы и знали, то никто не поверил бы, что ты способен кого-нибудь убить. И, уж конечно, даже бы если ты захотел избавить мир от Сайрака, то никогда не использовал бы для этого каминные щипцы. Ты нашел бы что-нибудь получше.
  — Верно, Слим, — заявил успокоившийся Николлз. — Этому парню хватило бы одного удара кулаком. Я с самого начала заметил, что у него слабая голова.
  * * *
  Закончив писать письмо, старший инспектор Гринголл собрал бумаги и, закрыв ящик письменного стола, направился к вешалке. Вдруг зазвонил телефон. Придерживая пальто левой рукой, инспектор поднял трубку. Звонил Шеррик.
  — Мистер Гринголл, — заговорил он взволнованно. — Я хочу вам сказать… Здесь сейчас Леминг — он в моем кабинете. Он хочет с вами поговорить!
  — Пожалуйста. Я жду его.
  — А я… можно мне тоже прийти? — Гринголл наморщил лоб.
  — Ну, если вы этого хотите… Приходите вместе.
  Пальто вернулось на вешалку, а старший инспектор — на свое место за письменным столом. Не прошло и минуты, как Шеррик и Леминг вошли в кабинет.
  — Мистер Гринголл, — выпалил Леминг, — у меня сложилось подозрение, что между делом о краже короны Дэнисов и убийством Сайрака существует связь!
  — Неужели? — не без иронии воскликнул Гринголл. — Жизнь не устает одаривать нас сюрпризами, да, Леминг? Но я хотел бы, чтобы вы рассказали об этом подробнее.
  — Директор страховой компании передал мне полученное ими анонимное письмо. Вот оно!
  Он протянул лист бумаги Гринголлу. Старший инспектор прочел письмо и вернул его Лемингу.
  — Как видите, автор этого письма советует страховой компании повременить с выплатой страховки за корону до проведения расследования. Это письмо заинтересовало меня, и я постарался как можно тщательнее его исследовать. Обратите внимание на бумагу, на которой напечатан текст, и вы заметите, что это не обычная массовая продукция, а бумага ручной выделки, которой присущи характерные особенности.
  — Не сомневаюсь, Леминг, что вы решили пойти по этому следу. — Леминг улыбнулся.
  — Вы правы, сэр. Я обратился к экспертам и установил, что существует лишь одно предприятие, выпускающее такую продукцию. Фирма «Ван энд Хоулинг» на Конди-стрит! Когда я обратился к ним, выяснилось, что они действительно производят эту бумагу, но иного формата. Лишь один раз в силу определенных обстоятельств они выпустили партию бумаги такого формата, как этот лист. И вся эта партия была приобретена одним клиентом.
  — Кто же он?
  — «Сыскное агентство Кэллагена» ка Беркли-сквер.
  — Да… дело становится интересным, — протянул Гринголл.
  — У меня появились основания полагать, что это письмо было написано в агентстве Кэллагена. Чтобы проверить эту версию, я отправился в «Глоуб энд Консолидейшн» и поинтересовался, была ли у них какая-нибудь переписка с конторой Кэллагена. Оказалось, что он наводил в компании какие-то справки. Это письмо нашли… Так вот, оно было напечатано на той же машинке с использованием той же бумаги. А значит, мы с полной уверенностью можем утверждать, что анонимное письмо родилось в офисе Кэллагена.
  Гринголл молчал, попыхивая трубкой.
  — Мне кажется, — вступил в разговор Шеррик, — что мы теперь располагаем отличной возможностью прижать Кэллагена. Пусть, наконец, получит то, что заслужил. Мистер Гринголл, вы сказали мне, что он силен и ловок. Но сейчас я в этом усомнился. Допустить такую ошибку! Неужели он не догадался взять бумагу, которая не компрометировала бы его?
  Гринголл, уныло усмехнувшись, покачал головой.
  — Ах, Шеррик, — сказал он, — сразу видно, что вы не знаете Кэллагена. Можете быть уверены, что, разыгрывая свою партию, он просчитал все ходы. И если письмо написано на столь приметной бумаге, то это свидетельствует лишь об одном: Кэллаген хочет, чтобы все знали, что именно он написал это письмо. Он прекрасно знает, по какому сценарию разыгрываются подобные спектакли. Он не сомневался, что, после того как будет объявлено вознаграждение за сведения о короне, компания непременно обратится в полицию вне зависимости от того, пожелает ли вмешательства полиции владелец пропавшей драгоценности… Кэллаген отправил это письмо, желая подстраховать себя. Ему известно, что корона украдена, но по каким-то своим соображениям он не желает в открытую поставить об этом в известность компанию. И вот он делает ловкий ход: пишет анонимное письмо, но так, чтобы полиция непременно узнала, кто является его автором.
  Леминг и Шеррик обменялись растерянными взглядами.
  — Я же говорил вам, Шеррик, — заметил Гринголл, — что Кэллаген имеет основания быть высокого мнения о себе.
  Воцарившееся в комнате молчание нарушил Леминг.
  — Но если он использует такую тактику, то что должен делать я, сэр? — спросил он.
  — Тот же вопрос собирался задать и я, — добавил Шеррик. Гринголл усмехнулся.
  — Я готов держать пари — Кэллаген уверен, что мы доберемся до этого письма; возможно, он предполагает, что оно уже в наших руках. Вы спрашиваете, как в этой ситуации должны поступить мы. Можем прямо сказать ему, что нам известен автор письма». Скорее всего Кэллаген ответит, что не знает ни о каком письме. Ну и что? Что в сущности произошло? Некий человек, пожелавший остаться неизвестным, счел своим долгом предупредить страховую компанию, чтобы она не спешила выплатить страховку за украденную драгоценность, не расследовав обстоятельств ее похищения. Он дал компании добрый совет, правда, избрав для этого далеко не лучшую форму. Но каким же образом вы собираетесь прижать его, Шеррик? — Он окинул взглядом своих расстроенных подопечных.
  — Однако, — заговорил Шеррик, — мы можем и не давить на него, а просто попросить дать объяснения…
  — И, видит Бог, вы их получите! — прервал его Гринголл с кислой усмешкой. — Вы только спросите его, и он выложит вам историю, настолько правдоподобную, что вы вспомните старую пословицу: слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не думаю, чтобы это очень продвинуло вас вперед! А потому, если интересно мое мнение, не суетитесь. Вы, Шеррик, продолжайте расследование убийства Сайрака, придерживаясь установленного порядка. Что же касается вас, Леминг, то я посоветовал бы вам поудобнее устроиться в кресле с трубкой в зубах и подождать дальнейшего развития событий.
  — Вы уверены, что предвидятся какие-то события?
  — Уверен, Леминг. Письмо — это первый ход Кэллагена, а он не из тех, кто бесцельно передвигает фигуры на доске.
  Глава 10
  Ночной диалог
  Кэллаген вышел из бара «Желтый Якорь» около одиннадцати, Сделав несколько шагов, он остановился: ему показалось, что тротуар слегка колеблется под его ногами. Какое-то время он сосредоточенно спрашивал себя, пьян он или нет, но потом решил, что в сущности это не имеет никого значения, и продолжил свой путь, шагая в направлении Чарлз-стрит.
  Неподалеку от Парк-Лейн он свернул в переулок, вошел в темный двор и постучал в знакомую дверь. После довольно долгой паузы в двери приоткрылось окошко и мужской голос спросил:
  — Кто там?
  — Кэллаген.
  — А, мистер Кэллаген! Входите, пожалуйста! — Дверь отворилась. — Давненько вы у нас не появлялись.
  — И очень сожалею об этом.
  Переступив порог, Кэллаген оказался в одном из тех ночных заведений, которые так размножились в Лондоне за последние годы, — полиция относилась к ним снисходительно, пока они не доставляли ей неприятностей.
  Сооруженный в подвальном помещении бар, в котором оказался следовавший за своим проводником Кэллаген, был неплохо оборудован — дубовые панели, отличное освещение Толстый владелец заведения, встретивший детектива, провел его в кухню, одновременно служившую хозяину кабинетом.
  Толстяк поставил на стол бутылку и сифон содовой. Он наполнил стакан Кэллагена и, извинившись, вышел. Кэллаген, откинувшись на спинку стула, неторопливо тянул виски с содовой. За стеной звучал рояль — в баре кто-то играл «День уходит»; детектив любил эту мелодию. Ему почему-то вспомнилось дело Вендейнов, которое он когда-то расследовал. Паола Дэнис чем-то напоминает Одри Вендейн, подумал он. А потом, решив, что лучше думать о настоящем, переключился на свои сегодняшние проблемы. Допив виски, он закурил сигарету. Вернувшийся толстяк подсел к столу, снова наполнил его стакан и предложил выпить за процветание заведения.
  — А вы совсем забыли нас, мистер Кэллаген, — сказал он. — Раньше вы бывали здесь куда чаще.
  — К сожалению, многое из того, что я делал раньше, я не делаю теперь, — ответил Кэллаген. — Кстати, вам никто не говорил о том, что Англия сейчас воюет с Германией?
  — Вроде бы я слышал, как кто-то говорил об этом кому-то.
  — Как насчет того, чтобы выпить со мной, Джонни? — спросил детектив.
  — Не откажусь, если таково ваше желание. Ваше здоровье! — Они выпили. Джонни снова наполнил стаканы, а потом спросил с улыбкой:
  — Так в чем же все-таки дело, мистер Кэллаген? Вы же знаете, что я вам предан и что со мной можно говорить без утайки!
  — Приятно это слышать. Но почему вы решили, что у меня есть к вам какое-то дело?
  Джонни передернул плечами.
  — Все очень просто. Ведь вы приходите сюда, когда в чем-то нуждаетесь.
  Кэллаген не счел нужным опровергать это мнение.
  — Послушайте, Джонни, вам не доводилось слышать об Энтони Сайраке?
  — А как же! Этот парень был нашим клиентом… Постойте, недавно я вроде бы слышал кое-что о нем. Похоже, он позволил, чтобы его пришили. Он вас интересует?
  — Только косвенно, потому что он действительно откинул копыта, — небрежно сказал Кэллаген. — Меня интересует, не был ли он связан с девушкой но имени Ирен Фивали. Вам не доводилось слышать о такой?
  — Еще как доводилось! — оживился толстяк. — Ирен была одной из его курочек — девчонки от него с ума сходили. Вы спросите, чем он привлек ее, но я в ответ смогу только пожать плечами. До сих пор не понимало, что она могла найти в таком типе, как этот Сайрак. Ведь у нее есть все — красота, деньги, шик. Они довольно долго бывали здесь вместе, пока… — Он замолчал.
  — Вам нет необходимости подыскивать слова, Джонни. Я уже догадался: пока он не заарканил другую женщину. Я угадал?
  — Точно.
  — Причем, полагаю, эта девушка была весьма необычной — масса шарма, элегантная, с прекрасными светлыми волосами и отличной фигурой… но некрасивая. Только вот в ее обществе об этом обстоятельстве сразу забывали. И все это называется Жульеттой Лонжи. Верно?
  — Больше этого я сам не смог бы вам сказать, — проворчал Джонни. — Зачем люди спрашивают о том, что знают сами?
  — Я просто догадался, — ответил детектив. Он допил свое виски и, поставив стакан на пол, заявил: — А теперь моя очередь ставить выпивку.
  — В жизни не видел, чтобы человек так хлестал виски! — с восторгом воскликнул Джонни. — У любого ноги уже начали бы заплетаться, а вам хоть бы хны! Вы что, никогда не пьянеете, мистер Кэллаген? Как вы сейчас себя чувствуете?
  — Ну… — Кэллаген подумал. — Вроде бы мне хотелось сейчас полетать, однако я не уверен в этом.
  — Я слышал, будто есть люди, которые тем лучше чувствуют себя, чем крепче нагрузятся. Вы не из таких?
  — Если бы я знал…
  Расправившись с последней порцией, Кэллаген тем же путем вышел на улицу. Ночь была прохладной — чувствовалась близость осени. Кэллаген неторопливо шел в направлении Парк-Лейн и размышлял над тем, чем он сейчас должен заняться. Почему людям всегда досаждают какие-то проблемы, которые надо решать? Вот и Сайрак с Ирен Фивали тоже планировали, решали, готовили…
  И вдруг он сообразил, куда его несут ноги: он только что миновал Сент-Джорджскую больницу и теперь направлялся к Киксбриджу. Почему его ноги выбрали этот путь? — подумал он, а потом улыбнулся. Он понял.
  Где-то вдалеке башенные часы пробили полночь, когда он позвонил у двери квартиры Паолы Дэнис на Палмер-Кер. Ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем дверь открылась. Перед ним стояла миссис Дэнис в изящном домашнем платье. Ее волосы были перехвачены синей шелковой лентой.
  — Я никогда не говорил вам, что могу быть беспредельно обаятельным? — первым заговорил он. — Или, может быть, вам об этом говорил кто-нибудь?
  — И вы, чтобы задать этот вопрос, явились ко мне в такое время, мистер Кэллаген? — спросила она с легкой усмешкой.
  Кэллаген покачал головой.
  — Нет, — ответил он. — Но я не могу назвать истинную причину моего появления здесь — вы мне все равно не поверите!
  — И все же я хочу узнать причину, заставившую вас нанести мне столь поздний визит.
  Он скорбно вздохнул.
  — Миссис Дэнис, вы никогда не пытались разжиться выпивкой в Лондоне в такое время? Это безумно трудно. Вот я и подумал, что, если я заявлюсь к вам, вы, может быть, предложите мне немножко виски.
  — Нет проблем, — ответила она. — Но только в счет тех двухсот пятидесяти фунтов.
  Кэллаген разочарованно покачал головой.
  — Значит, вы ведете счет своим деньгам? Вот как рушатся иллюзии! Никогда бы не подумал!.. А вот я никак не могу за ставить себя заняться денежными расчетами.
  — И что, мы долго будем стоять на пороге? — спросила она. — Если вы так нуждаетесь в виски, то входите.
  — С радостью!
  Оставив шляпу в холле, он последовал за хозяйкой в гостиную.
  — Между прочим, — сказала Паола, — о цели вашего визита я догадалась сразу же, увидя вас. Странный вы, однако, человек, мистер Кэллаген! Вы со мной согласны?
  — Затрудняюсь ответить на ваш вопрос. Могу лишь сказать, что я всегда стараюсь дойти до конца. Впрочем, не исключено, что именно поэтому я кажусь вам странным… и не нравлюсь вам.
  — Причины того, почему вы мне не нравитесь, никогда особо не интересовали меня.
  — О, в этом я не сомневаюсь! — Миссис Дэнис посерьезнела.
  — Как насчет Ирен? — спросила она. — Вы что-нибудь узнали о ней?
  — Вам когда-нибудь говорили, что у вас необычайно красивый голос? Когда-то, в молодости, я увлекался стихами — да, да, не смейтесь, я и сейчас люблю поэзию. И я до сих пор помню стихи о женщине, голос которой был как ласка… Такой же голос и у вас.
  — В самом деле? Но мой голос очень похож на голос Ирен. Разве вы не обратили на это внимания?
  — Я обратил внимание на многое, касающееся Ирен… но в этом плане она меня не интересует, можете мне верить. А вы…
  — Вы удивительно любезны, мистер Кэллаген! — с иронией заметила она.
  Он усмехнулся.
  — Может быть, даже в большей мере, чем вы полагаете. Возможно, вы поймете это позже.
  — Неужели? И можно спросить почему? — Кэллаген не ответил на вопрос.
  — Миссис Дэнис, — обратился он к хозяйке, — мне кажется, что у вас сложилось очень хорошее мнение об Ирен. Я не ошибся? Вы считаете ее в основном похожей на вас, но более энергичной, склонной к риску и авантюрам. Вы, будучи более стабильным, обстоятельным членом семьи, не можете не восхищаться своей отчаянной и решительной сестренкой. Я прав?
  Он подошел к камину и прислонился к нему спиной. Паола села в кресло напротив.
  — Да, — сказала она, помолчав немного. — Дело обстоит именно так. Я всегда восхищалась Ирен за то, что ей присущи качества, которых мне недоставало. Особенно активности.
  — Не могу с вами согласиться, — возразил Кэллаген. — Мне кажется, энергии вам вполне хватает, а вот вашей сестренке не мешало бы несколько сбросить пар!
  — Вы так считаете? — Ее тон снова стал холодным. — Мистер Кэллаген, я почти уверена, что вы знаете, где находится Ирен, причем это известно вам уже давно. Мне кажется, что вы разыгрываете свою партию, но я не могу понять, в чем ее суть. Так какую игру вы ведете, мистер Кэллаген?
  — А какую игру, по вашему мнению, я должен вести?
  — Не знаю. Мне кажется, что вы увлечены Ирен… — Кэллаген с улыбкой отпил немного виски.
  — Отлично! — заявил он. — Должен ли я заключить из ваших слов, что очаровательная Ирен в какой-то мере заинтересовалась мистером Кэллагеном?
  — Я в этом не сомневаюсь. Вы — сильная личность, это нельзя отрицать. Напуганная, оказавшаяся в затруднительной ситуации девушка, конечно же…
  — Это не имеет значения, — перебил он ее. — Ирен не интересует меня. Из вашего дуэта куда больше привлекаете меня вы. Вы мне нравитесь со всеми достоинствами и недостатками… Впрочем, я уже говорил это.
  — Говорили, но я побоялась поверить, — ответила она с сарказмом. — Такая честь!
  — Теперь можете поверить. И этому, и еще кое-чему, о чем я сейчас буду говорить. Придет время, когда Паола Дэнис начнет верить мистеру Кэллагену. И не раскается в этом.
  Она легким движением поправила волосы.
  — Я удивлена. Вы так жаждали виски, а теперь почти не замечаете его.
  Кэллаген поднес стакан к губам.
  — Должен признаться, что я не так уж и жаждал его.
  — Ваши слова отнюдь не удивили меня. — Она передернула плечами. — Конечно же, вы явились ко мне вовсе не потому, что вам захотелось выпить. Просто вы решили показать, что смотрите на мой дом как на ночную забегаловку, готовую обслужить клиента в любое время суток Вам хотелось как-то задеть меня, вот вы и решили, что если появитесь у меня в такой час и под таким предлогом, то цель ваша будет достигнута. Только я уже достаточно разобралась в вас, чтобы принимать ваши выходки всерьез! — Она немного помолчала. — И все-таки мне интересно, что вы собираетесь мне рассказать и во что я должна буду поверить.
  — Сейчас я вам все расскажу. А вам советую слушать внимательно, так как речь пойдет о вещах серьезных. Напомню вам, что вы поручили мне разыскать скрывшуюся Ирен и постараться оградить ее от неприятностей. Тем самым вы возложили на меня весьма нелегкую миссию… Я имею в виду вторую часть вашего задания. — Он сделал паузу, усмехнулся и заговорил снова: — Таково было ваше поручение, и «Сыскное агентство Кэллагена» поступило так, как поступает всегда, когда клиент ему симпатичен: оно сделало все, чтобы ваши желания были удовлетворены.
  — Я не могу понять… — начала она, но Кэллаген прервал ее движением руки.
  — Естественно. Ведь я еще даже не начал свою историю. Это всего лишь вступление. Итак, вернемся к тому дню, когда вы попросили мужа дать вам развод, а он вам в этом отказал. После этого вы провели несколько дней в Майфилд-Плейс — вам хотелось обдумать все как следует и принять окончательное решение. Именно тогда у вас сложился план, касающийся короны. Вы изложили его в письме, которое послали своей сестре. В нем вы писали, что было бы неплохо, если бы вы, покидая мистера Дэниса, прихватили с собой корону. Вы полагали, что в этом случае вам будет легче вести дальнейшие переговоры с мужем по поводу вашего состояния, которое он растратил.
  Она бросила на него удивленный взгляд.
  — Откуда вы… Откуда вы узнали о письме?
  — Я видел его… Правда, не все, а только второй лист, — ответил он. — Однако, если вы разрешите, я хотел бы продолжить свой рассказ. Итак, вы решили завладеть короной. Однако вы вовсе не горели желанием лично похитить ее, а потому обратились к подходящему для такого дела человеку, с которым были знакомы. Я имею в виду Сайрака, которого недавно убили. Вы дали ему ключ от Майфилд-Плейс и сообщили цифровую комбинацию, отпирающую сейф. Он без каких-либо затруднений извлек корону из сейфа и доставил ее вам. Все это время корона была в ваших руках, вы продумывали план дальнейших действий, но вдруг… вдруг вам на глаза попалось объявление в «Таймс», и вы почувствовали себя весьма неуютно. Вы не знали, что вам делать: ведь в игру вот-вот должна была вступить полиция… В то же время вы чувствовали, что не в силах вернуть корону мужу: одна мысль об этом вызывала у вас ужас. И тогда… тогда вы обратились ко мне, чтобы корону вашему мужу вернул я!
  — Но этой короны у меня нет! И никогда не было!
  — Вам вовсе не следует расстраиваться по этому поводу. У вас нет короны, но она есть у меня. Вы, конечно, понимаете, что история, которую я вам рассказал, это версия, которой нам надлежит придерживаться.
  — Но почему? Ведь я не похищала корону! — Кэллаген недовольно покачал головой.
  — Вы не догадываетесь? Хорошо, отвечу на ваш вопрос предельно четко: потому что корона была украдена Ирен, которая, идя на это, отнюдь не собиралась отдавать корону вам. Нет, она использовала Сайрака, чтобы украсть корону для себя — ей хотелось отомстить Артуру Дэнису. И если это откроется, она вполне может угодить за решетку.
  Руки Паолы так сильно сжали подлокотники кресла, что ее пальцы побелели.
  — Это… действительно так? — спросила она срывающимся голосом.
  Кэллаген кивнул.
  — Но это еще не все, — продолжал он, отпив немного виски. — Ваша любящая риск сестра устроила свои дела так славно, что, кроме обвинения в краже, ей может быть предъявлено обвинение в убийстве!
  — Боже!.. — Лицо Паолы было бледным, как полотно. — Этого не может быть! — воскликнула она с отчаянием. — Скажите, что это не так! Вы представить себе не можете, как я тревожусь за Ирен!
  — Я тоже тревожусь, — мрачно проворчал Кэллаген, — но не за нее.
  — А за кого же?
  — За вас! — Он подошел к столу и взял сигарету из шкатулки. — Я выполню то, что вы мне поручили. Видите ли, я намерен заработать эти двести пятьдесят фунтов.
  — Но почему вы тогда вернули Ирен тысячу фунтов?
  — О, это совсем другая материя! В некоторых случаях я очень щепетилен с клиентами. Полагаю, вы были бы удивлены, узнав, что я способен для них сделать… при определенном стечении обстоятельств.
  Казалось, Паола несколько успокоилась.
  — Скажите, мистер Кэллаген, — обратилась она к детективу, — что за убийство вы имеет в виду и какое отношение оно может иметь к моей сестре? Ирен не может быть связана с убийством, это невозможно!
  Кэллаген печально усмехнулся.
  — Вы так думаете? Да, сестры нередко ошибаются, когда считают, что хорошо знают друг друга… Вот и вы, разумеется, полагаете, что отлично знаете Ирен. Она представляется вам очень славной современной девушкой — умной, проницательной, деятельной… ну, может быть, немножко импульсивной и склонной к авантюрам. Но на самом деле она не такая. Ирен — женщина, готовая использовать любые средства для достижений поставленной целя. Я не уверен в том, что после того как я скажу все, что намерен сказать, вы по-прежнему будете любить ее!
  — Говорите, — сказала она негромко. — Я готова ко всему.
  — Ну что ж…
  Кэллаген взглянул на свой стакан. Он был пуст. Проследив за взглядом детектива, Паола встала, чтобы налить ему виски. Кэллаген отставил стакан на каминную полку, а затем неожиданно обнял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал в губы. Она не имела возможности воспротивиться этому, да и не стремилась. Поступок Кэллагена, казалось, не был для нее неожиданностью.
  — Могу ли я спросить вас, — сказала она наконец, — почему вы это сделали? Это стиль работы «Сыскного агентства Кэллагена» или побочное действие виски?
  — Какая разница! — Он улыбнулся. — Поцелуй в сложившейся ситуации был просто необходим. Я не говорю о том, что он доставил мне огромное удовольствие… и не будет включен в те самые двести пятьдесят фунтов.
  Паола окинула его внимательным взглядом, а затем, вздохнув, покачала головой.
  — Не могу понять, как вы ухитряетесь заставить меня делать то, что вы хотите… Сперва я позволила вам среди ночи войти ко мне, потом допустила, чтобы вы меня поцеловали… И я почему-то не сержусь на вас, хотя вообще-то должна была просто указать вам на дверь! Почему?
  Его глаза блеснули.
  — Полагаю, — сказал он, — что на ваш вопрос трудно ответить однозначно. Возможно, все происходит так, как происходит, просто потому, что вы — замечательная женщина. А может быть, дело в том, что вы чувствуете, возможно, подсознательно, что я здесь нужен, что мое присутствие для вас желательно… Вы можете не поверить моим словам, но так может быть.
  — Вы сказали, что ваше присутствие желательно… Что вы имели в виду, мистер Кэллаген?
  — Вам лучше присесть, миссис Дэнис. Сейчас я вам все расскажу… Однако должен вас предупредить, что мои слова не доставят вам удовольствия.
  — Я была бы дурой, если бы сомневалась в этом.
  Она вернулась к креслу и, опустившись в него, сложила руки на коленях.
  — Приятно видеть женщину, умеющую владеть собой, — сказал Кэллаген. — Мне кажется, что если бы вы даже умирали от страха, то сумели бы не обнаружить этого. Вы — молодчина, и я надеюсь, что вы так же будете вести себя и дальше.
  — Что с Ирен, мистер Кэллаген? Где она? Я не сомневаюсь, что вам это известно.
  — Вы не ошиблись. Ирен сейчас ничего не угрожает. Она далеко от Лондона, в маленьком городке, где остановилась во вполне сносном тихом отеле. Это я настоял на том, чтобы она уехала отсюда. Лондонский климат сейчас вреден для нее, поверьте мне. Когда ситуация изменится и ей можно будет вернуться, я поставлю ее в известность об этом. — Ее лицо просветлело.
  — Боже, как я счастлива, что с ней все в порядке! Но вот что меня беспокоит: провинция — это не ее стихия. Ее тошнит от тихих провинциальных отелей.
  — Вы так считаете? Однако она с удовольствием провела несколько дней в загородной гостинице близ Лейлхема… Там она была с вашим мужем.
  Паола вздрогнула, как от удара бича.
  — Что?! Этого не может быть! Это была другая женщина, не Ирен!
  — Все было именно так. В Лейлхеме с Дэнисом была Ирен, перекрасившаяся в блондинку.
  — Но письмо! Ведь в письме говорится, что с Артуром была некрасивая блондинка. Неужели кто-либо может найти Ирен некрасивой?
  — Миссис Дэнис, совсем недавно вы спрашивали меня, какую игру я разыгрываю. Кажется, пришло время поговорить об этом. В моем рассказе будет немало предположений, однако все они достаточно достоверны и хорошо согласуются со всей совокупностью фактов. Итак, послушайте меня. Вы попросили вашего мужа согласиться на развод. Он вам отказал. По какой причине? Вас это не интересовало. Что вы делаете после этого? Я думаю, вы идете к Ирен, рассказываете ей все и просите у нее совета.
  — Совершенно верно. В это время Ирен жила с нами в Майфилд-Плейс. Я никогда ничего не скрывала от сестры. Она выслушала меня и сказала, что поговорит с Артуром и постарается его переубедить…
  — Вот! Этот момент заслуживает того, чтобы на нем остановиться! Попробую угадать, что было дальше. Ирен сказала, что намерена поговорить с Артуром Дэнисом, и посоветовала вам на это время куда-нибудь уехать, чтобы этот разговор состоялся в непринужденной обстановке. События развивались так?
  — Да. Вы угадали. Ирен посоветовала мне уехать, и я последовала этому совету. Мне показалось, что это неплохая идея.
  — Я бы даже сказал отличная… с точки зрения Ирен. Но продолжим. Уехав в Лондон, вы написали сестре письмо. В этом письме вы сообщили ей, что окончательно решили порвать с Дэнисом. Вы коснулись также своих финансовых проблем. В этом отношении ваше положение было далеко не блестящим: воспользовавшись вашей недальновидностью при составлении брачного контракта, Дэнис растратил бо́льшую часть ваших средств и меньше всего думает об их возмещении. Все это настолько выбило вас из колеи, что у вас возник совершенно не соответствующий вашей натуре план похищения короны. Вам казалось, что, если вы захватите с собой корону, вам удастся добиться определенного преимущества в конфликте с Дэнисом. Естественно, вы этого не сделали, отказавшись от своих намерений, но… подтолкнули Ирен к определенным действиям, и она тоже кое-что задумала…
  Паола слушала молча. Ее большие, выразительные глаза неотрывно смотрели в лицо детектива.
  — Основная цель Ирен была предельно проста: выйти замуж за Артура Дэниса. Почему ей так хотелось стать его женой? Видимо, многое в Дэнисе ей импонировало. Это сильный человек, способный постоять за себя и не дающий спуска пытающимся навредить ему. А Ирен нужны были защита и опора: она успела обзавестись достаточным количеством знакомых, которые, мягко говоря, не любили ее.
  — Значит, вы действительно считаете, что она пошла на это? Но… но она знала, что Дэнис не сможет жениться на ней, не расторгнув брак со мной…
  — Вот именно! — прервал ее Кэллаген. — Она это знала! Но знала она и то, что если проведет вместе с Дэнисом какое-то время в отеле, то у вас появится повод для развода. Дэнис ей доверял и, уж конечно, не догадывался, что она сама известит вас о скандальном поведении вашего мужа. Именно это она и сделала. Проведя несколько дней с вашим мужем в Лейлхеме, она принимает меры, чтобы об этом узнали вы, не сомневаясь, что после этого вы начнете бракоразводный процесс. Вот тут-то и появляется на сцене Сайрак. Ирен вступает с ним в сговор, и он берет на себя труд написать анонимное письмо и отправить его вам. В то же время Ирен не хочет, чтобы вы узнали, что в Лейлхеме с Дэнис была она, ваша сестра. Поэтому перед отъездом она красит волосы и превращается в блондинку, а Сайрак в своем письме пишет, что блондинка, с которой Дэнис остановился в отеле, некрасива. Скажите, кто после этого мог заподозрить, что некрасивая блондинка из Лейлхема — это очаровательная Ирен?
  Он закурил. В соседней комнате часы пробили час ночи.
  — Естественно, — продолжал Кэллаген, — получив это письмо, вы отреагировали на него именно так, как рассчитывала Ирен. Вы пошли к своему адвокату, а тот послал детективов в гостиницу «Уотерфилд». Те выполнили там рутинную работу: они показывали служащим отеля фотографии женщин, с которыми был знаком Дэнис, спрашивая, не одна ли из этих дам была с ним, и, конечно же, получали отрицательные ответы. Ну что ж, значит, на бракоразводном процессе будет фигурировать дама-незнакомка, это классический персонаж подобных дел…
  Какой великолепный расчет! Ирен понимает, что Дэнис не будет защищаться, чтобы не скомпрометировать ее; в результате ваш брак будет расторгнут, вы получите свободу, а она устранит препятствие на пути к желанному замужеству… Вот на что она надеялась. Но… все сложилось совсем не так, как она рассчитывала!
  — Ей что-то помешало?
  — Да. Дэнис увлекся другой женщиной. Он познакомился с девушкой по имени Жульетта Лонжи. И вот образец иронии судьбы: мисс Лонжи — блондинка, она некрасива, но… очаровательна. К тому же она богата, а Дэнис отчаянно нуждается в деньгах. Мисс Лонжи хочется стать хозяйкой Майфилд-Плейс, и она готова заплатить за это. И вот Дэнис совершает попорот на сто восемьдесят градусов. Он встречается с Ирен и говорит ей, что его намерения изменились и поэтому им следует расстаться.
  Кэллаген затянулся и пустил к потолку облачко голубого дыма.
  — Думаю, это было весьма шумное свидание, — продолжал он. — Не знаю, как вы, а я могу представить себе эту милую сцену. Такой удар по самолюбию вашей сестрицы! Она наверняка излила на него весь свой гнев и без прикрас выложила «се, что о нем думает. Но что с того? Она ничего не могла поделать. Все преимущества были на его стороне. Он крепко держал ее в своих руках. На угрозы Ирен учинить скандал он, вероятно, ответил, что в этом случае познакомит вас с проектом ее замужества и с некоторыми подробностями лейлхемской идиллии.
  Ирен быстро сообразила, какие последствия ожидают ее в этом случае, и отступила. Можно представить, как она ненавидела Дэниса в эти минуты! Однако не в обычае Ирен было бы признать себя побежденной, и она тут же придумала новый план.
  Сидевшая в кресле Паола резко подняла голову.
  — Новый план? Еще хуже первого? — На ее глазах блестели слезы.
  — Боюсь, что да, — ответил Кэллаген. — Однако вам придется пройти через это, и ничего страшного в этом я не вижу. Но… нарыв созрел, его нужно вскрыть. Если Ирен будет разоблачена, от этого станет лучше всем.
  — Мне кажется, — прошептала Паола, — что я уже не люблю ее так, как прежде. У меня такое ощущение, что мы говорим о чужом для меня человеке, И этого чужого человека я презираю.
  — Если это так, то я рад за вас, — сказал Кэллаген. — В таком случае вас меньше расстроит то, что мне еще предстоит сказать…
  — Продолжайте, пожалуйста, — попросила она.
  — Дэнис смертельно оскорбил Ирен, — начал Кэллаген, — и она решила взять реванш. Я более чем уверен, что у нее были весьма далеко идущие планы. Но для воплощения их в жизнь требовались деньги, причем деньги немалые. И вот Ирен принимает решение украсть корону. Она обзавелась ключами от Майфилд-Плейс, узнала каким-то образом шифр сейфа, в котором хранилась корона. Сайрак показался ей человеком, вполне подходящим для выполнения этой операции. Она выплачивает ему в качестве аванса двести пятьдесят фунтов и обещает заплатить еще столько же, когда он доставят ей корону. Все было рассчитано правильно… все, кроме одного: Ирен ошиблась в оценке Сайрака.
  Он немного помолчал, а потом, ободряюще улыбнувшись Паоле, продолжил свой рассказ.
  — Получив двести пятьдесят фунтов, Сайрак посетил ночью Майфилд-Плейс и без каких-либо приключений похитил корону. В сущности он ничем не рисковал. Если бы его застукали во время выполнения этой операции, он заявил бы, что проделал все это по вашему распоряжению, переданному через Ирен. Ведь у него было ваше письмо, в котором вы выражали свое намерение завладеть короной. Да вы и сами подтвердили бы его слова, чтобы вывести из-под удара Ирен. Доставив добычу к себе на квартиру, он, однако, очень-очень огорчил Ирен, заявив ей, что отдаст ей корону только за весьма крупную сумму денег.
  Кэллаген взял из шкатулки сигарету и закурил.
  — В результате Ирен оказалась в отчаянном положении и, естественно, попыталась выйти из него, Для этого она решила воспользоваться услугами моего агентства — не знаю, откуда она получила информацию о нем. Покрасив волосы в естественный для нее цвет, она явилась ко мне под видом миссис Дэнис. Она попросила меня помочь ей и отобрать корону у Сайрака; за это она предложила мне тысячу фунтов — видимо, последние деньги, которыми она располагала. Скажу откровенно, это был отличный план, и он, возможно, сработал бы, если бы моя секретарша не заметила, что у нашей клиентки крашеные волосы. Если бы не это, я никогда не стал бы разыскивать настоящую миссис Дэнис, то есть вас. В этом случае у Ирен был бы шанс на выигрыш, однако не слишком большой.
  — Почему вы так считаете?
  — Потому что не следует сбрасывать со счетов Сайрака. Чтобы отобрать у него корону, мне пришлось немного поработать кулаками, что вряд ли доставило ему удовольствие, И еще меньше ему понравилось, когда я после разговора с Ирен пришел к нему и сообщил, что она собирается вернуть корону Дэниса, подбросив ее в сейф в Майфилд-Плейс.
  — Вы считаете, что он не поверил этому и решил, что она блефует?
  — Вне всякого сомнения. Сайрак не был бы Сайраком, если бы клюнул на столь незамысловатую ложь. Их бедой было то, что эту партию пытались разыграть два отъявленных плута, каждый из которых пытался проехаться за счет другого. Если бы они оба играли честно, может быть, что-нибудь и получилось бы. Но честность отнюдь не была в их правилах.
  — И как же поступил Сайрак?
  — Элементарно просто. Он анонимно связался с Дэнисом и подбросил ему мысль о возможном исчезновении короны, чтобы затем по поведению Дэниса установить, вернулась ли корона на место. Как вам известно, Дэнис, обнаружив исчезновение короны из Майфилд-Плейс, обратился в страховую компанию, и с этого момента Сайрак обрел уверенность, что корона находится у Ирен, которая и не думала с ней расставаться. Первоначально он, несомненно, имел намерения заставить свою подругу петь, однако некоторые события подсказали ему другую идею, еще более заманчивую. Вы не догадываетесь, в чем она состояла?
  — Кажется, догадываюсь.
  — Он обнаружил в «Таймс» сообщение, в котором представители «Глоуб энд Консолидейшн» предлагали вознаграждение за украденную корону. Сайрак, зная от Ирен о плачевном состоянии финансов Дэниса, понимал, что Дэнис куда больше заинтересован в выплате ему страховой премии, нежели в возвращении короны. Ведь корона была застрахована на очень большую сумму, скорее всего превышающую ее реальную стоимость. Конечно же, Сайрак не мог пройти мимо столь многообещающей возможности. Что же касается Дэниса, то, по-моему, он знал, кто похитил корону, но ему ужасно хотелось, чтобы кто-нибудь убедил его, что корона украдена по вашему указанию. Когда я дал ему понять, что я придерживаюсь именно такого мнения и что во время следствия буду утверждать именно это, он тут же возлюбил меня, наговорил мне комплиментов и даже вручил мне тысячу фунтов, чтобы укрепить меня в моих подозрениях. На основе всего этого я пришел к выводу, что он не очень вас любит. Я не ошибся?
  Она улыбнулась так, как будто он сказал что-то забавное, но не ответила на его слова.
  — Мне хотелось бы внести ясность в один вопрос, — сказала она, — которого вы не коснулись. Если взглянуть на происходящее со стороны, создается впечатление, что вы сделали все возможное, чтобы уверить весь мир в том, что корону украла я. Можно ли мне спросить вас, зачем вы это делаете? Мистер Кэллаген, нанятый мною частный детектив, глава сыскного агентства предает меня! Вам это не кажется странным?
  Кэллаген негромко рассмеялся, когда она выпалила это, а потом сказал:
  — Попробуйте поверить мне на слово, что вам не следует ни в чем сомневаться. Ответ на все вопросы вы получите скоро, возможно, раньше, чем ожидаете. Может быть, это будет завтра. Но я хотел бы продолжить свой рассказ. Ведь мы еще не добрались до кульминационной точки!
  — Неужели?
  — Да. Так вот, после появления публикации в «Таймс» замерший было маховик начинает набирать обороты. Ирен, прочтя сообщение в «Таймс», приходит к выводу, что Сайрак начал ей мстить. Естественно, она в ужасе — ведь ей известно, что это за личность. Начав действовать, он ни перед чем не остановится. Но, кроме страха, ее мучит уязвленное самолюбие и бесят мысли о том, что предавший ее Дэнис получит от страховой компании солидную сумму за совершенное ею преступление. Сыграть с ней такую шутку! Нет, она не может с этим примириться! И она снова идет к Сайраку. Конечно, мы никогда не узнаем, о чем они говорили, однако о сути сделанного ею ему предложения догадаться можно. Если Дэнис верит или готов поверить, что корону украла его жена, его можно заставить отстегнуть изрядную часть суммы, полученной по страховому полису, пригрозив, что в случае отказа страховая компания будет уведомлена о том, что корону украл сам Дэнис совместно со своей женой.
  — Но ведь это чудовищно! — воскликнула Паола. — Такая подлость! Нет, я не могу поверить в то, что Ирен способна на такое! Этого не может быть! Это выдумка!..
  — Я не занимаюсь выдумками, — прервал ее Кэллаген. — Я устанавливаю факты и анализирую их. Кстати, обратите внимание на такой красноречивый момент: кому приносит Ирен в финале эту злополучную корону? Человеку, который готов подтвердить, что в похищении драгоценности виновны вы, миссис Дэнис. То есть мне. — Он помолчал немного, а потом сказал совсем другим тоном: — Вы не догадываетесь, что у меня пересохло в горле? Мне кажется, что я уже много лет не произносил столь длинной речи! Вы не считаете, что я заслужил капельку виски!
  Она встала, чтобы наполнить его стакан. Кэллаген улыбнулся.
  — Вы знаете, — сказал он, — вообще-то я не так уж и хочу виски. Просто мне захотелось посмотреть, как вы пройдете по комнате. У вас удивительная походка, легкая и грациозная.
  Она налила ему виски.
  — Вы удивительный человек, мистер Кэллаген! Вы приходите ко мне в полночь, я впускаю вас в дом, а вы рассказываете мне жестокие, невероятные вещи, которые, к сожалению, очень похожи на правду, и заканчиваете комплиментом моей походке!
  — Вы находите это странным? Разве частный детектив не имеет права любоваться красивым?
  — Разумеется, имеет, но… Мистер Кэллаген, а почему Ирен вообще решила расстаться с короной?
  — Она была вынуждена от нее избавиться. И в создавшейся ситуации по причинам, о которых я уже говорил, именно я оказался тем, кто больше других устраивал Ирен. Корона жгла ей руки.
  — Почему?
  — Дело в том, что она встретилась с Сайраком в ту ночь, когда этот тип был убит. А на другой день она принесла мне корону.
  — Вы хотите сказать… — Ее голос оборвался, и она замолчала, не закончив фразу.
  — Я ничего не хочу сказать… Это вы хотите спросить меня, не она ли убила Сайрака. Что я могу вам на это ответить? В принципе это возможно. У нее были мотивы убить его, причем достаточно серьезные. И был тут еще один момент… пожалуй, еще менее привлекательный…
  Он замолчал и вопросительно взглянул на нее.
  — Говорите! — почти прошептала она. — За этот час я узнала столько, что вы уже ничем меня не удивите!
  — Вообще-то мне не следовало бы признаваться вам в этом, но я все же скажу… — начал Кэллаген. — Труп Сайрака был обнаружен не мной и не тогда. То, что он убит, установил мой помощник, Виндемир Николлз, причем почти за сутки до того, как об этом была извещена полиция. Не спрашивайте меня, как это произошло. Николлз сообщил об этом мне, и где-то около полуночи я проник в квартиру Сайрака, чтобы взглянуть на его тело. Он умер от удара тяжелым предметом по голове, а его тело было отброшено на письменный стол. Так вот, под ним находился второй листок вашего письма к Ирен. Да, да, того самого, в котором вы писали ей, что намерены завладеть короной. Полиция непременно нашла бы его в первые пять минут.
  — Боже! Вы хотите сказать, что письмо положили туда…
  — В этом не приходится сомневаться. Письмо было положено туда специально после убийства Сайрака. Причем заметьте, не все письмо. Кто-то взял на себя труд изъять первый листок. Вы догадываетесь, с какой целью это было сделано?
  — Нет.
  — На первом листе было названо имя адресата: Ирен. А вот прочтя второй листок, можно было предположить, что вы писали Сайраку, с которым были близки. Любой полицейский, обнаруживший эту страницу, тут же пришел бы к выводу, что Сайрак был использован вами для похищения короны.
  Застыв в своем кресле, Паола молча смотрела на него. Ее губы чуть заметно шевелились, но она не могла произнести ни слова.
  — Так вы думаете… — выдавила она через силу. — Вы считаете… что это Ирен оставила там мое письмо?
  — Необязательно, может быть, это была она, а может, и нет. Если верно последнее, то она еще может спастись.
  — Как?
  — Я предпочел бы пока не говорить об этом. Главное то, что теперь вы теперь правильно оцениваете сложившуюся ситуацию.
  — Да… Но после того, что вы мне сообщили, я не стала чувствовать себя уверенней. Мое положение представляется мне весьма шатким.
  Кэллаген слегка поморщился.
  — Послушайте, миссис Дэнис, — сказал он, — ведь я уже сказал вам, что позабочусь обо всем. Если вы мне не доверяете, я посоветовал бы обратиться к другому детективу.
  Паола Дэнис улыбнулась.
  — Не скажу, чтобы я симпатизировала вам, мистер Кэллаген, но сомневаться в вашей компетентности не приходится.
  — Приятно слышать, — буркнул он. — Теперь о деле. Возможно, завтра я позвоню вам и попрошу прийти в мое агентство. Говорите меньше, точно отвечайте на мои вопросы и больше слушайте. Наша версия такова: вы поссорились с мужем, отказавшимся дать вам развод, и решили уйти из Майфилд-Плейс. В качестве компенсации за причиненный ущерб вы задумали завладеть короной Дэнисов. Договорились с Сайраком, который согласился похитить эту корону для вас. Вы сообщили ему цифровую комбинацию, отпирающую сейф, и снабдили его ключами от дома. Он выкрал корону, но отказался отдать ее вам и предпринял попытку шантажа. Тогда вы обратились ко мне, Я прижал Сайрака и отобрал у него корону. С тех пор корона хранится в моем агентстве. Вот и все. Вы верите мне?
  — Вполне. Должна же я доверять хоть кому-то!
  — Браво! — Кэллаген улыбнулся. — Да, вам нужна опора, и пусть этой опорой буду я.
  Глава 11
  Ничего, кроме правды
  Дел у инспектора Шеррика сегодня было по горло, он даже не успел сходить на ленч, однако, когда он стучал в кабинет инспектора Леминга, своего коллеги, вид у него был довольный.
  Леминг, сидя за столом, курил сигарету Было видно, что он добросовестно следует совету Гринголла и сейчас изнывает от бездействия. Приход коллеги был для него манной небесной.
  — Добрый день, Шеррик! — воскликнул он. — У вас есть какие-нибудь новости?
  Шеррик швырнул свою шляпу на стол.
  — Знаете, Леминг, — сказал он, — это дело об убийстве Сайрака захватывает меня все больше! Вы спрашиваете, есть ли новости? Пока нет, и я по сути дела не продвинулся вперед, если не считать кое-каких деталей. Но, может быть, на данном этапе это хороший признак — события постепенно созревают!
  — Мне бы ваш оптимизм, Шеррик! Ведь эта чертова корона!..
  — Значит, вы тоже не продвинулись вперед?
  — Каким образом я мог бы продвинуться, если Гринголл велел мне ждать? После того разговора с ним я попросту парализован. Следуя его совету, я торчу в этом кабинете и барабаню по столу пальцами в ожидании перемен.
  Шеррик закурил сигарету.
  — Так вот, Леминг, мне кажется, что кое-какие перемены уже намечаются. Как вы знаете, я занимаюсь связями Сайрака — исключительно мерзкая личность, скажу я вам… Так вот, роясь в его прошлом, я обнаружил деталь, которая представляется мне заслуживающей внимания. Этот Сайрак часто бывал в дансингах и других подобных местах с некой Ирен Фивали. По-видимому, она была его любовницей.
  — Ну и что же?
  — А то, — со значением произнес Шеррик, — что эта Ирен Фивали — родная сестра Паолы Дэнис, супруги владельца короны.
  Леминг присвистнул.
  — Ого! — Он покачал головой. — Достаточно интересный факт! И что же мы будем с ним делать?
  — В настоящий момент — ничего, — ответил Шеррик. — Я предпочту подождать. Но это наводит на размышления, не так ли?
  — Несомненно. Я полагаю… — начал было Леминг, но зазвонивший телефон прервал его. Он взял трубку. — Алло?..
  Разговор длился довольно долго, причем сам Леминг почти не говорил, ограничиваясь словами «да», «так» и «понятно», но по мере того как он слушал, лицо его прояснялось. Опустив наконец трубку на рычаг аппарата, он сказал:
  — Ну Шеррик, кажется, я смогу назвать сегодняшний день удачным!
  — В чем дело, Леминг?
  — Сейчас скажу! Мне кажется, что мы имеем шанс прищемить хвост Кэллагену! Я посоветовал бы вам немного отдохнуть, Шеррик. Покурите, погуляйте, а я пока отстучу докладную Гринголлу. Чует мое сердце, что, прочитав ее, он сам предложит нам провести операцию! — Он окинул Шеррика победоносным взглядом и, гримасничая, как мальчишка, которому пообещали мороженое, добавил: — Я надеюсь, что на этот раз мы его прищучим!
  — Ничего более приятного вы не могли мне сказать! — откликнулся Шеррик. — В последнее время слишком много говорят о Кэллагене — он и такой и этакий, и крутой и изворотливый… Только вот тот, кто играет с огнем, когда-нибудь да обожжется!
  — А мы ему в этом поможем. И постараемся, чтобы он подольше ходил подпаленным! Однако я должен взяться за дело.
  — Я понял. Ухожу и вернусь к вам через полчаса.
  — За полчаса я вполне управлюсь!
  Когда Шеррик исчез за дверью, Леминг сел за пишущую машинку и начал сосредоточенно печатать.
  «Департамент юстиции. Новый Скотланд-Ярд
  От инспектора Н. Г. Леминга Старшему инспектору Дж .Г. Гринголлу
  (конфиденциально)
  В свете состоявшегося недавно между нами служебного разговора считаю необходимым довести до Вашего сведения некоторые факты, сообщенные мне сегодня генеральным директором страховой компании «Глоуб энд Консолидейшн», мистером Ричардом Джеруэзом.
  1. Сегодня утром в девять часов тридцать минут некий мистер Николлз, помощник мистера Кэллагена из «Сыскного агентства Кэллагена», позвонил мистеру Джеруэзу и спросил, может ли агентство, которое он представляет, претендовать на вознаграждение в размере тысячи фунтов, обещанное компанией через газету «Таймс» за сведения, которые помогли бы найти «Пэрскую корону Дэнисов».
  Мистер Джеруэз, который, как вам известно, несколько дней назад обратился к нам с просьбой организовать поиски пропавшей драгоценности, не желая принимать на себя какие-либо обязательства, ответил звонившему, что компания готова выплатить вознаграждение любому, кто располагает информацией, которая поможет найти корону.
  2. Мистер Николлз, удовлетворенный ответом директора, сказал ему, что мистер Кэллаген сегодня же навестит его.
  Кэллаген действительно явился в офис страховой компании в двенадцать тридцать, где был принят мистером Джеруэзом.
  Мистер Кэллаген прежде всего обратился к директору компании с просьбой о конфиденциальности предстоящего разговора. Мистер Джеруэз, ничего конкретно не гарантируя, ответил ему, что компания заинтересована лишь в возвращении короны ее владельцу, который, будучи клиентом «Глоуб энд Консолидейшн», уже потребовал выплаты по страховому полису, а не в разглашении сведений, ей сообщаемых. Кэллаген поинтересовался, почему компания до сих пор не выплатила страховку. Мистер Джеруэз ответил ему, что кража произошла совсем недавно и полиция еще не закончила расследование. Кроме того, компанию насторожило анонимное письмо, в котором компании советовали повременить с выплатой страхового вознаграждения до проведения следствия. (Упомянутое анонимное письмо было написано в агентстве Кэллагена, по-видимому, им самим. В настоящий момент мистеру Джеруэзу об этом ничего не известно).
  Выслушав директора, мистер Кэллаген заявил, что раз предложенные компанией условия остаются в силе, он ставит директора в известность, что располагает возможностями содействовать переходу похищенной короны в руки компании, которая затем сможет вернуть ее законному владельцу.
  5. Мистер Джеруэз поинтересовался, в чем именно состоят эти возможности, но Кэллаген ушел от прямого ответа. Не обещая ничего конкретного, он лишь сказал, что располагает определенной информацией, позволяющей рассчитывать на возвращение короны через несколько дней. Мистер Джеруэз подтвердил, что в этом случае компания также выполнит свои обязательства. Кэллаген, вполне удовлетворенный этим ответом, покинул офис, выразив перед уходом надежду вскоре вновь встретиться с мистером Джеруэзом.
  Мистер Джеруэз незамедлительно поставил в известность меня о состоявшемся свидании с Кэллагеном.
  Ставя Вас в известность о случившемся, я надеюсь на Ваши указания относительно моих дальнейших действий.
  19.09.44. Н. Г. Леминг»
  Закончив эту работу, Леминг закурил, откинувшись на спинку стула, с явным удовлетворением перечитал написанное и, сложив докладную, положил ее во внутренний карман пиджака.
  Ну что ж, когда дела идут хорошо, жизнь очень даже недурная штука!
  * * *
  Было без четверти четыре, когда Гринголл вызвал к себе по телефону Шеррика и Леминга. Когда они поднялись в его кабинет, старший инспектор сидел за своим письменным столом с вересковой трубкой в зубах и рисовал на листке бювара нечто, в равной мере напоминающее огурец и кабачок.
  — Садитесь, — сказал он вошедшим. — Я хотел бы побеседовать с вами. Я прочел вашу докладную, Леминг, и нашел приведенные в ней данные очень интересными. Есть ли у вам какие-нибудь идеи?
  — Откровенно говоря, нет, — ответил Леминг. — Однако, мистер Гринголл, создается впечатление, что обнаруженные нами детали начинают складываться в общую картину — во всяком случае нити, которые мы нащупали, ведут в одном направлении: дело об убийстве Сайрака и дело о похищении короны все теснее переплетаются. На это указывает и только что установленный инспектором Шерриком интересный факт…
  — Что вы имеете в виду?
  — Шеррик установил, что Сайрак был в близких отношениях с некой Ирен Фивали. А эта особа — родная сестра Паолы Дэнис!
  Гринголл вынул трубку изо рта.
  — Действительно, любопытная деталь, — сказал он. — К сожалению, пока она еще ничего нам не говорит. Итак, какие дальнейшие шаги вы хотели бы предпринять? — обратился он к Лемингу.
  — Ну… если вы интересуетесь моим мнением, то мне кажется, что пришло время взять в оборот мистера Кэллагена. По-моему, наш хитрец перехитрил самого себя. Из его разговора с директором страховой компании — все это приведено в моей докладной — можно заключить, что Кэллаген знает, где находится корона. А если это так, то он должен был сообщить об этом в полицию. Вот здесь-то мы и можем прижать его. Впрочем, не только здесь Мне кажется, что существуют еще два или три момента…
  — Если я вас правильно понял, — прервал его Гринголл, — мы должны вызвать Кэллагена сюда и подвергнуть его официальному допросу. Чтобы заставить его говорить, мы должны обыграть его разговор с директором «Глоуб энд Консолидейшн». Так?
  — Совершенно верно, сэр.
  Гринголл перенес внимание на свою трубку. Он прочистил ее, набил табаком, раскурил, а потом сказал:
  — Ну что ж, это дело доверено вам Леминг, и я отнюдь не хочу лишать вас свободы действий. Только… только мне кажется, что все это слишком уж очевидно. Вы меня поняли?
  Выражение лиц инспекторов оставляло мало надежды на положительный ответ. После непродолжительного молчания заговорил Шеррик.
  — Я буду честен, сэр, а потому отвечу вам нет. Я не понял, что вы имеете в виду под словами «слишком уж очевидно». Но, по-моему, картина складывается достаточно ясная. Я не сомневаюсь в том, что Кэллагену известно, где находится похищенная корона, как и в том, что между делом Сайрака и похищением короны существует связь. Об этом говорят факты. Кэллаген виделся с Сайраком то ли в день его смерти, то ли накануне; приятельница и скорее всего любовница Сайрака Ирен Фивали — сестра Паолы Дэнис, муж которой владел короной… И мы знаем, что это Кэллаген писал в страховую компанию, чтобы те повременили с оплатой страховки… Вы спросите, зачем ему понадобилось посылать эту анонимку? Он просто хотел выиграть время. Кэллагену кажется, что он знает, где находится корона, но у него нет уверенности, что дело обстоит именно так. Чтобы узнать это наверняка, нужно время, но если компания оплатит страховой полис до того, как Кэллаген доберется до короны, тысяча фунтов вознаграждения уплывет от него навсегда.
  Он вопросительно взглянул на Гринголла. Тот кивнул ему.
  — Продолжайте, Шеррик.
  — Итак, Кэллаген почти уверен, что он на верном пути, но как поведет себя «Глоуб энд Консолидейшн»? Действительно ли они готовы уплатить тысячу фунтов за сведения о короне? Есть только один путь выяснить этот вопрос — встреча с мистером Джеруэзом. И он встречается с ним. Мистер Джеруэз тут же извещает нас о том, как эта встреча проходила и к чему она привела.
  — Ну что ж, Шеррик, ваши рассуждения не лишены интереса и неплохо аргументированы, — сказал Гринголл. — Вот видите, Леминг, я был прав. Думаю, что теперь вы собираетесь встретиться с Кэллагеном и круто поговорить с ним. Ведь если он не заговорит, мы имеем возможность обвинить его в сокрытии данных, представляющих интерес для полиции. Он же ничего не сообщил нам относительно местонахождения короны. Вы собираетесь действовать именно так?
  — Да, сэр, — ответил Леминг. — Мы можем также пойти на блеф и прижать его в связи с убийством Сайрака. Я уверен, что и об этом он знает куда больше, чем рассказал нам.
  — Я удивился бы, если бы дело обстояло не так, — согласился Гринголл.
  Он встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину, и остановился у окна. Так он стоял некоторое время, глядя на несущиеся по улице автомобили и снующих по тротуару прохожих, а потом вернулся к своему столу и присел на его край.
  — Все это так, — сказал он наконец, — но вы снова забыли, что имеете дело с Кэллагеном. А Кэллаген — не дурак! — Он постучал трубкой по пепельнице, чтобы выбить золу, а потом добавил: — Помню, как несколько лет назад мне показалось, что я крепко ухватил Кэллагена. Это было, когда мы расследовали дело Райвертона — полагаю, вы помните его, Леминг. Да, мне казалось тогда, что Кэллаген никуда от меня не денется, а он, как песок, проскользнул у меня между пальцами!
  Леминг сделал попытку что-то сказать, но Гринголл остановил его решительным жестом.
  — Я неплохо знаю Кэллагена, — продолжал он, — и могу с полной уверенностью заявить, что ход, который вы собираетесь сделать, давно проанализирован Кэллагеном. Он отлично знает, что нам известно о его причастности к анонимному письму. А если так, то это означает, что он сам этого хотел. Есть и еще кое-что, в чем я абсолютно уверен…
  — Вы имеете в виду этот разговор с директором страховой компании? И полагаете, что нам не приходится на него особо рассчитывать?
  — Вы угадали, Леминг. Кэллаген не был бы Кэллагеном, если бы он усомнился в том, что Джеруэз немедленно сообщит нам об этой встрече. Он хочет, чтобы мы знали об этом.
  — Какую же партию он тогда разыгрывает?
  — Если бы я это знал! Но я не знаю, хотя и уверен, что он ведет какую-то игру. Если вы хотите противостоять Кэллагену, то ни на миг не забывайте, что это очень дальновидный и проницательный человек. Кэллаген не использует обстановку, он ее создает, в этом суть его техники. И поэтому он не знал поражений! Он имеет преимущество и в том, что не связан никакими правилами и имеет возможность делать то, что нам заказано. Он свободен от неизбежной в нашей работе рутины. Людей он презирает и обходится с ними, как с шахматными фигурами, манипулируя ими по своей воле… — Гринголл устремил взгляд к потолку. — Страшно подумать, что было бы, если бы мы действовали теми же методами! Ему ничего не стоит поставить человека в безвыходное положение, усыпив его бдительность смесью правды и лжи, а тогда выжать из него все, в чем он нуждается. — Гринголл опустился в кресло и взял карандаш. На листе бумаги начал возникать банан.
  — Так вот, коллеги, — сказал он, несколько успокоившись, — меня не оставляет мысль, что он хочет предпринять какой-то решающий шаг и готовит для этого почву. А если так, то этот шаг будет сделан очень скоро. Кэллаген не может медлить.
  — Почему, сэр?
  — Вернемся к разговору с Джеруэзом. Кэллаген практически открытым текстом уведомил его, что знает, где находится корона. Разумеется, теперь ему ясно, что он не может рассчитывать на сколько-нибудь долгий срок. Если в течение ближайших сорока восьми часов он не проявит себя, нам придется действовать. Ему это известно, и он сделает все, чтобы только события не пошли по этому пути. Кэллаген по-своему доверяет полиции.
  — Счастлив узнать об этом! — буркнул Шеррик. Зазвонил телефон, и Гринголл поднял трубку.
  — Алло! У телефона старший инспектор Гринголл! — На его лице появилась улыбка, он послушал немного, а потом сказал, отвечая своему собеседнику:
  — Рад приветствовать вас, Слим. А я как раз размышлял о том, что это вы так долго не звоните мне!
  * * *
  Вошедшая в кабинет Кэллагена Эффи Томпсон сообщила своему шефу, что его желают видеть два полицейских офицера — старший инспектор Гринголл и инспектор Леминг.
  — Ну что ж, Эффи, пригласите их в кабинет. — Голос Кэллагена звучал спокойно, даже доброжелательно. Он был свеж, гладко выбрит и со вкусом одет. Ему к лицу были черная рубашка и широкий галстук, заколотый булавкой с жемчужиной.
  Когда полицейские вошли в комнату, он встал, чтобы поздороваться с ними.
  — Рад вас видеть, — сказал он с улыбкой. — Более того, я позволю себе сказать, что никогда не встречал представителей полиции с таким удовлетворением.
  — Неужели? Тогда я могу поздравить себя, — в тон ему ответил Гринголл. — Это вселяет определенные надежды после тех забот, источником которых стали для нас вы, Слим.
  Кэллаген усадил полицейских в кресла, предложил им сигареты, а потом сказал доброжелательно:
  — Если вы не возражаете, мы немного подождем. Я пригласил сюда миссис Дэнис и жду ее с минуты на минуту. Ее интересует то, что я намерен вам сказать. Очень интересует.
  Леминг, откинувшись на спинку кресла, искоса поглядывал на Кэллагена. «Хитрый дьявол! — думал он. — Ты считаешь, что можешь обвести вокруг пальца любого, и сейчас собираешься надуть нас! Интересно, как ты намерен это сделать? И еще интереснее, как ты будешь выкручиваться из истории с анонимным письмом, да и из всего остального тоже! Надеюсь, тебе это придется не по вкусу!..»
  — Я буду благодарен вам, мистер Кэллаген, — сказал он вслух, — за любую информацию, которую вы сможете нам сообщить. Это чертовски трудное дело, а сейчас оно, похоже, вступает в новую фазу… Старший инспектор Гринголл и инспектор Шеррик, занимающиеся расследованием убийства Сайрака, считают, что эти два дела, возможно, связаны.
  — Это не исключено, — кивнул Кэллаген, — однако должен вам сказать, что в настоящее время я занят только «Пэрской короной Дэнисов».
  Стараясь изо всех сил, чтобы голос его звучал безразлично, Леминг спросил:
  — И вы что-нибудь знаете об этой короне? — Кэллаген одарил его улыбкой.
  — И даже довольно много. «Пэрская корона Дэнисов» находится здесь, в моем сейфе.
  Это был нокаут. Ошеломленный Леминг с отвисшей челюстью молча смотрел на детектива. Кэллаген закурил сигарету.
  — Не скажу, чтобы эта история обошлась мне дешево, — продолжал он. — За эти дни я набил немало синяков. Ведь частный детектив должен оправдать доверие своих клиентов, соблюсти их интересы и в то же время не нарушить закон. А это далеко не просто!
  — Однако, Слим, глядя на вас, никогда не скажешь, что вы когда-нибудь испытывали соблазн пойти на компромисс с законом. Вы выгладите вполне удовлетворенным жизнью. Я не сомневаюсь, что причиной этого является то, что совесть ваша чиста!
  — Во всяком случае в этом деле совести не за что упрекнуть меня, — скромно заметил Кэллаген.
  — Боже! — вздохнул Гринголл. — Как меняются люди! — Предварительно постучав, в кабинет заглянула Эффи и сказала:
  — Пришла миссис Дэнис.
  — Отлично! — сказал Кэллаген. — Мы ждем ее, пусть войдет. — Спустя минуту в комнату вошла Паола Дэнис, изящная и элегантная, в плаще цвета беж. Увидевший ее в первый раз Гринголл подумал, что давно не встречал столь привлекательной женщины. Кэллаген представил миссис Дэнис присутствующих, пододвинул ей кресло и предложил сигарету.
  — Миссис Дэнис, — сказал он ей, — я попросил вас прийти, так как намерен кое-что сообщить присутствующим здесь офицерам полиции и хотел бы, чтобы вы тоже выслушали меня.
  Она молча кивнула.
  — Могу себе представить, как огорчило вас это происшествие, — обратился к миссис Дэнис Леминг.
  — Во всяком случае оно огорчило меня в большей мере, чем мне того хотелось бы, — ответила она. — Я буду счастлива, когда эта история с короной закончится.
  — Именно по этой причине я и собрал вас здесь, — сказал Кэллаген. — Я постараюсь, чтобы вы вышли отсюда с сознанием, что все закончено. А теперь… — Он повернулся в Гринголлу. — Теперь, если вы не возражаете, я познакомлю вас с этой историей с самого ее начала. Закончив свой рассказ, я охотно отвечу на вопросы, которые вы сочтете нужным мне задать.
  — Отлично! — кивнул Гринголл. Паола Дэнис украдкой поглядывала на Кэллагена. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и положив руки на стол, отлично владея собой. Поймав ее взгляд, он улыбнулся ей, и она вдруг почувствовала, что не может не восхищаться этим человеком.
  «Он хочет вытащить нас из этой ямы!.. — думала она. — Но как он сможет это сделать?» Она не знала, какую партию он разыгрывает, но в глубине души верила, что он справится с поставленной задачей и преодолеет все препятствия. Она отлично владела собой, но чувствовала, что сердце ее бьется все чаще.
  Инспектор Леминг, тоже владеющий собой, не отводил глаз от Кэллагена, однако его волновали иные мысли.
  «Ты хитрый, черт! — думал он. — Но и ты когда-нибудь совершишь ошибку. Это будет, потому что каждый человек когда-нибудь да ошибается! И тогда я увижу тебя там, где мечтаю увидеть!»
  Гринголл курил сигарету, сожалея, что это не его старая трубка, закурить которую в обществе дамы он не осмелился. Он тоже посматривал на Кэллагена и тоже думал о нем.
  «Я не знаю, какую игру ты затеял, — думал он, — но уверен, что это будет занимательная партия. Знать бы, какие карты ты держишь в рукаве! Впрочем, увидим!»
  Кэллаген с невозмутимым спокойствием затушил в пепельнице окурок сигареты, закурил следующую и только после этого заговорил.
  — Мои деловые отношения с миссис Дэнис, — начал он не спеша, — начались с того, что эта дама попросила меня проверить некоторые сведения, касающиеся ее мужа. Ей стало известно, что он провел около недели в загородной гостинице близ Лейлхема в обществе какой-то дамы. Миссис Дэнис собралась начать бракоразводный процесс со своим мужем…
  — Простите, Слим, — прервал его Гринголл, — но мне казалось, что вы принципиально не занимаетесь делами, связанными с разводами.
  — Вы правы, Гринголл, — ответил Кэллаген. — Но миссис Дэнис вовсе не требовала от меня заниматься ее разводом. Она хотела лишь, чтобы я высказал свое мнение о сведениях, собранных другими детективами из другого агентства.
  — Понятно. — Леминг выпустил облачко дыма, а потом спросил: — Кстати, насчет того другого детективного агентства… Они что, так и не смогли установить личность дамы, с которой мистер Дэнис находился в гостинице?
  Кэллаген покачал головой.
  — Нет. Им так и не удалось установить, кто эта дама. — Он взглянул на Паолу Дэнис и с улыбкой добавил: — Может быть, потому, что к делу привлекали отнюдь не первоклассных детективов.
  — Итак, — сказал Гринголл, — личность этой дамы так и осталась невыясненной. Классическая незнакомка. Я надеюсь, Слим, вы указали миссис Дэнис, что это не лучший вариант. Суд всегда предпочитает, чтобы в таких делах имя… гм-м… любовницы было названо.
  — Как бы я мог забыть сказать ей это!
  — И… — начал Леминг и замялся. — Значит, так никто и не знает, что за женщина была с мистером Дэнисом в этом отеле?
  — Я этого не говорил, — ответил Кэллаген. — Мне известно имя этой женщины. Видите ли, после того как я познакомился с историей миссис Дэнис, это дело заинтересовало меня, и я взялся за расследование, которое закончилось вполне успешно. Так что я могу назвать вам имя этой таинственной незнакомки. Это мисс Жульетта Лонжи. Вообще-то она не придавала особого значения поездке в Лейлхем, однако когда в прессе поднялся шум вокруг пресловутой короны, она испугалась, что окажется втянутой в эту скверную историю, и ее, конечно же, можно понять. Я встретился с ней, сумел вызвать ее на откровенность, а потом дал ей добрый совет. Я сказал мисс Лонжи, что для нее будет лучше, если в сложившейся ситуации она честно и правдиво признается, что в Лейлхеме побывала она. Ведь ей это не грозит никакими неприятностями, так как теперь мистер Дэнис не будет препятствовать расторжению брака с Паолой Дэнис, а следовательно, мисс Лонжи не придется выступать в качестве свидетеля на бракоразводном процессе.
  — Вы дали мисс Лонжи очень хороший совет, — заметил Гринголл. — Насколько я понял, мисс Лонжи боялась оказаться втянутой в судебное разбирательство, и только. То, что имя ее будет названо, мало волновало ее.
  — Вы совершенно правы, — подтвердил Кэллаген. — Мисс Лонжи, женщина очень здравомыслящая, охотно последовала моему совету. Она написала письмо, в котором призналась, что побывала в Лейлхеме с Дэнисом. Это письмо — у ее адвоката. Итак, джентльмены, вопрос исчерпан.
  Он затянулся и пустил к потолку великолепное кольцо табачного дыма. Проследив за его полетом, он перевел взгляд на Леминга и добавил:
  — Естественно, я не вижу никакой связи между пребыванием мисс Лонжи в Лейлхеме и делом о короне. Но если кто-нибудь придерживается иной точки зрения… — Он не отрывал глаз от лица инспектора Леминга.
  — Ну… возможно, это действительно так… — проговорил тот. — Но это может иметь отношение к чему-либо другому… Может быть…
  — Позвольте! — перебил его Кэллаген. — Давайте уточним, о чем мы сворим, — о короне или о «чем-либо другом». У меня сложилось мнение, что вы пришли ко мне, чтобы выслушать меня о короне Дэнисов? Или я ошибаюсь?
  В разговор вмешался Гринголл.
  — Мистер Кэллаген прав, инспектор Леминг. Мы пришли сюда говорить о короне, так давайте же придерживаться этого предмета.
  Кэллаген удовлетворенно кивнул.
  — А теперь разрешите мне перейти к другой стороне вопроса. Когда вокруг короны начали разыгрываться бурные страсти, моя клиентка осознала, что очутилась в весьма неприятном положении. Дело в том, что в исчезновении короны виновата она.
  Видавший виды Гринголл сумел ничем не выдать своего удивления, а Леминг издал странный булькающий звук; его удивленный взгляд перебегал с одного лица на другое.
  — Неужели она?.. — Леминг не закончил фразу. Кэллаген чуть заметно усмехнулся.
  — Я не пытался ставить перед моей клиенткой этот вопрос в подобной форме — это не в моих обычаях. По моему суждению, обязанность частного детектива, как и обязанность адвоката, состоит в том, чтобы защищать интересы своих клиентов, не допуская при этом каких-либо противозаконных действий, что я и делаю в силу своих возможностей, разумеется. В сложившейся ситуации, по моему мнению, ни я, ни вы, джентльмены, не имеем права упрекать миссис Дэнис по поводу случившегося. Моя клиентка, собирающаяся развестись с мужем, оказалась в весьма сложном финансовом положении. Выходя замуж, она принесла своему мужу значительное состояние, которое тот растратил в течение нескольких лет, в результате чего миссис Дэнис осталась без средств. Ее муж и слышать не хотел о какой-либо компенсации. Так что ей оставалось лишь самой позаботиться о своих интересах. — Гринголл понимающе кивнул.
  — Все ясно. Миссис Дэнис решила сама позаботиться о себе и, покидая своего супруга, прихватила с собой корону, верно?
  — Не совсем. Миссис Дэнис не уносила корону, она поручила это другому человеку. Я говорю о хорошо известном вам Сайраке. Миссис Дэнис познакомилась с ним в каком-то дансинге — по-моему, их познакомила ее сестра Ирен Фивали. Сайрак показался ей подходящим человеком для реализации задуманного ею плана. Сайрак должен был проникнуть в Майфилд-Плейс, похитить корону и передать ее миссис Дэнис. Когда она объяснила все это Сайраку, тот согласился провести эту операцию. Миссис Дэнис снабдила его ключами от дома и сообщила ему цифровую комбинацию, отпирающую сейф. Сайрак выполнил это задание без каких-либо затруднений. Он похитил корону и отвез ее в Лондон, где находилась миссис Дэнис. В Лондоне Сайрак передал ей корону и получил от нее сговоренную сумму денег. Цель, которую поставила перед собой миссис Дэнис, была достигнута.
  Гринголл покачал головой.
  — Скажите, Кэллаген, отдавала ли себе отчет ваша клиентка, какой опасности она подвергалась, связавшись с Сайраком?
  — К этому я перехожу, — ответил Кэллаген. — Джентльмены, все вы уже знаете, что представлял из себя этот Сайрак. Он был шантажистом, так что нетрудно догадаться, какую партию он начал разыгрывать. Чуть ли не на следующий день он явился к миссис Дэнис с ультиматумом: либо она выплачивает ему десять тысяч фунтов, либо он отправляется к ее мужу и рассказывает ему все о похищении короны. В результате миссис Дэнис оказалась в крайне щекотливом положении. Ее адвокат начал готовить бракоразводный процесс, так что скандал, который мог разыграться вокруг похищенной короны, мог основательно навредить ей. Что ей оставалось делать в сложившейся ситуации? Разумеется, обратиться за помощью к сведущему человеку. И она пришла ко мне. Я выслушал ее и дал ей совет.
  — Нет сомнений, что это был великолепный совет, — буркнул Гринголл с усмешкой.
  — Пожалуй. Прежде всего я постарался успокоить ее: я сказал ей, что повода для особого беспокойства нет, что укрощение Сайрака я беру на себя, ну а если он не захочет внять разумным доводам, мы всегда сможем обратиться в полицию. Однако, сказал я ей, первое, что она обязательно должна сделать, это вернуть корону на прежнее место. Миссис Дэнис признала мою правоту и согласилась со мной. К сожалению, вернуть корону не удалось.
  — Почему? — насторожился Леминг.
  — Из-за досадного стечения обстоятельств, — ответил Кэллаген. — Миссис Дэнис попросту не смогла ее найти. Видите ли, в тот момент она как раз переезжала в квартиру на Палмер-Кер, в которой проживает сейчас. Вы все знаете, джентльмены, что такое переезд. Ее квартира была забита чемоданами, сумками и прочим багажом. И в это время Сайрак принес ей корону. Она сунула ее в чемодан… и забыла, в какой. Прошло двое суток, прежде чем она сумела отыскать футляр с короной. После этого она сразу же связалась со мной по телефону…
  — Я хотел бы задать вам один вопрос, — прервал его Леминг. — Неужели вы не сочли нужным известить о случившемся полицию? Похищение драгоценности…
  На лице Кэллагена появилось выражение удивления.
  — Известить полицию? Но зачем? Разве мы, миссис Дэнис и я, нарушили закон? Если вы так считаете, то скажите, какую именно статью вы имеете в виду!
  Леминг замялся, а Гринголл, глядя на него, укоризненно покачал головой.
  — Мистер Кэллаген прав, инспектор Леминг, — сказал он. — Как следует из его слов, в момент похищения короны миссис Дэнис была женой мистера Дэниса и они жили вместе.
  — Я не оспаривал этого, — начал Леминг, — но…
  — Мистер Кэллаген охотно объяснит вам, что согласно действующему в Англии законодательству подобные действия не рассматриваются как кража, если супруги совместно владеют имуществом и проживают под одной крышей. У мистера Дэниса нет оснований в чем-либо обвинить жену, хотя на бракоразводном процессе этот факт мог произвести на суд неблагоприятное впечатление. — Гринголл улыбнулся Лемингу чуть ли не отечески.
  — Все правильно, — сказал Кэллаген. — С точки зрения закона, никакого похищения не было, и я вовсе не был обязан ставить кого-либо в известность о случившемся. И, конечно же, у меня не было такого желания. Меня занимал другой вопрос: я хотел, чтобы миссис Дэнис как можно скорее отыскала корону и вернула ее на прежнее место в сейф. Надеюсь, вам все понятно?
  — Этого я не сказал бы, — вновь оживился Леминг. — Я внимательно следил за вашими объяснениями, мистер Кэллаген, однако они не проливают свет на ваше поведение после того, как мистер Дэнис обратился в страховую компанию по поводу возмещения нанесенного ему ущерба. В свете того, что вы нам рассказали, его требования были незаконными, хотя он и не знал этого. Ну а «Глоуб энд Консолидейшн» могла заплатить по страховому полису, и тогда…
  — Вот именно, — прервал его Кэллаген. — И это очень беспокоило меня. Обратите внимание, в каком неприятном положении я оказался. Я знаю, что юридически корона не была украдена. Если я информирую об этом компанию, то тем самым нарушу профессиональную этику, разгласив сведения, известные только мне и моей клиентке; если я промолчу, то тем самым буду содействовать незаконной выплате страховой премии. Я был обязан найти выход и что-то предпринять.
  Губы Гринголла искривились в чуть заметной усмешке.
  — В конце концов мне пришла в голову неплохая мысль. Я послал в адрес директора «Глоуб энд Консолидейшн» анонимное письмо, в котором посоветовал им не платить по страховому полису до проведения расследования. Я достаточно хорошо знаю страховые общества и был уверен, что, получив такой сигнал, они не станут платить. Так оно и получилось. — Он улыбнулся полицейским. — Они не только не заплатили, но и поставили в известность об этом Скотланд-Ярд, на что я тоже рассчитывал.
  Сидевшая в кресле Паола Дэнис не спускала глаз с детектива. «Слим Кэллаген, — думала она, — я не ошиблась, считая, что вы — удивительный человек. Да, у вас совершенно нет совести, вы невероятно хитры и виртуозно лжете. И тем не менее вы очаровательны, мистер Кэллаген. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что вы начинаете мне нравиться!»
  Гринголл бросил взгляд на Леминга, но инспектор лишь вздохнул и отвел глаза.
  — Словом, — продолжал Кэллаген, — все сложилось самым лучшим образом: компания не стала платить и привлекла к расследованию Скотланд-Ярд, мистер Дэнис не попал в двусмысленное положение, а я вновь обрел возможность дышать. И тут миссис Дэнис наконец-то нашла корону. Атмосфера несколько разрядилась, однако мое положение продолжало оставаться критическим: не мог же я отправиться в «Глоуб энд Консолидейшн» и выложить там всю эту историю!
  — И, конечно же, вам пришла в голову еще одна блестящая мысль? — осведомился Гринголл предельно доброжелательно.
  — Вы угадали. В моей голове сложилась неплохая идея. Я поручил мистеру Николлзу, моему помощнику, связаться с директором страховой компании и договориться с ним о нашей встрече. Надеюсь, вы понимаете, что у меня не было ни малейшего шанса получить обещанное вознаграждение, хотя корона и была в моих руках. Однако я обязан был разыграть эту маленькую комедию до конца. Я сказал мистеру Джеруэзу, что рассчитываю завладеть короной в течение ближайших двух суток; когда я уходил от него, у меня с сердца свалился камень.
  — Это почему же? — поинтересовался Леминг.
  — Бог мой, неужели вы не понимаете? — изумился Кэллаген. — Но ведь это очевидно! Я был уверен, что сразу же после моего ухода мистер Джеруэз поднимет телефонную трубку и позвонит в Ярд. Я надеялся, что этот звонок ободрит вас: ведь если я заявил, что верну корону за сорок восемь часов, то это были не пустые слова. И вы отлично понимали это. «Сыскное агентство Кэллагена» блюдет свою репутацию! — Он смотрел на полицейских честно и открыто.
  На Гринголла почему-то напал приступ кашля. Леминг устремил взгляд в потолок, размышляя о том, что год жизни был бы вполне приемлемой платой за возможность незамедлительно свернуть шею Кэллагену.
  Наступившее молчание нарушила Паола Дэнис.
  — Я хотела бы поблагодарить мистера Кэллагена, — сказала она. — И еще… Мистер Кэллаген, я так боялась, что из-за меня у вас будут неприятности!
  — А вот это уж зря, дорогая леди! — не без сарказма заметил Гринголл. — Мистер Кэллаген не был бы мистером Кэллагеном, если бы не мог защитить себя. Уж он таков!
  Кэллаген предпочел пропустить реплику старшего инспектора мимо ушей.
  — И все же, — сказал он, — есть в этом деле один момент, который не перестает тревожить меня…
  — Я полагаю, вы имеете в виду Сайрака, — сказал Леминг. — В самом деле, согласно закону не существует краж между супругами, но если в дело замешан третий, совершивший кражу фактически…
  Кэллаген сочувственно взглянул на инспектора.
  — Мне отнюдь не хочется вам противоречить, — сказал он, — но и согласиться с вами я не могу. В нашем случае Сайрак выступает не как вор, а как доверенное лицо миссис Дэнис. Он действовал по ее инструкции, он получил от нее ключ от дома и шифр к сейфу. Какая же это кража? И вообще я думал не о Сайраке. Это был гадкий тип, и я вовсе не собираюсь заботиться о нем или о его памяти. А то, что его убили… Что ж, разве не так кончают обычно шантажисты? — Он сделал паузу, чтобы закурить сигарету. — Нет, меня беспокоит судьба миссис Дэнис. Что бы ни случилось, миссис Дэнис не должна иметь никаких неприятностей. А первым условием для этого является отказ мистера Дэниса от каких-либо притязаний на страховку.
  — Но почему же? — возразил Леминг. — По-моему, требуя возмещения ущерба, Артур Дэнис в своем праве: ведь корона исчезла, так что он имеет все основания думать, что она украдена. А коли так, то кто запретит ему требовать оплаты нанесенного ему ущерба по страховому полису?
  — Я меньше всего собираюсь обвинять мистера Дэниса в чем-нибудь, но я имею основания утверждать, что в настоящее время Артур Дэнис не считает, что похищение короны — тривиальная кража. Может быть, он и думал так в самом начале, когда, заглянув в сейф, не обнаружил там короны. Но не тогда, когда он вступил в контакт с «Глоуб энд Консолидейшн». Но если он полагал, что корона находится в руках миссис Дэнис — а он это знал, я отвечаю за свои слова, — то не кажется ли вам, джентльмены, его требование выплаты страховки несколько странным? Даже если он обратился в страховую компанию до того, как узнал о причастности миссис Дэнис к похищению, он должен был сразу же, как только это стало ему известно, сообщить компании о своем отказе от причитающейся ему страховки. А так он поставил себя в опасное положение, особенно если учесть, что не один он знал о том, что корона находится у Паолы Дэнис.
  Леминг с недовольным видом заерзал в кресле.
  — Я не совсем понимаю вас, Кэллаген, — сказал он. — Вы что, предполагаете, будто мистер Дэнис узнал от кого-то — до или после своего обращения в страховую компанию, — что корона похищена миссис Дэнис и в настоящее время находится у нее?
  — Вы зря сердитесь, инспектор Леминг! Это не принесет вам пользы. И я отнюдь не предполагаю это, а утверждаю. Дэнис знал, что корона находится в руках его супруги.
  — Но откуда вы можете это знать?
  — Я знаю это потому… — Он сделал эффектную паузу. — Потому что я сказал ему об этом. Думаю, вам будет также небезынтересно узнать, что Артур Дэнис отстегнул мне тысячу фунтов, чтобы я никому не рассказывал об этом.
  * * *
  Когда офицеры полиции возвращались в Новый Скотланд-Ярд на такси, Леминг был подавлен, а Гринголл невозмутимо курил свою трубку.
  Молчание нарушил Гринголл.
  — Ну вот, Леминг, — сказал он, — теперь вы познакомились с Кэллагеном. А ведь я говорил вам, что у Кэллагена наверняка припрятана пара козырей в рукаве. И это анонимное письмо! Конечно же, он хотел, чтобы мы знали, что письмо это написано им. Письмо страховало нашего друга на тот случай, если бы его дела пошли плохо. И он не сомневался в том, что Джеруэз незамедлительно свяжется с нами и выложит все о состоявшемся разговоре. Да, Кэллаген — не дурак. Он выстроил железную версию и будет держаться за нее руками и ногами.
  — Но… — Леминг замялся. — Насколько я понял, вы не верите тому, что он нам рассказал?
  — Нет. Я этому не верю, а точнее верю не до конца. В свою историю Кэллаген, несомненно, добавил немного правды, чтобы разбавить ложь. А лгать он умеет! По-моему, в этом искусстве ему нет равных. — Он с удовольствием затянулся своей трубкой.
  — Но если дело обстоит так, сэр, — оживился Леминг, — то вы, конечно, не позволите ему выскользнуть? Если вы…
  Гринголл не дал ему закончить фразу.
  — Если вы найдете прокол в его версии, расскажите о нем мне, и мы продолжим этот разговор! А сейчас… Его версия солидна и подтверждается фактами, а факты — вещь серьезная. Подумайте, в наших руках теперь находится эта проклятая корона, а приложением к ней является вполне правдоподобный и всех удовлетворяющий рассказ. И вы не только ничего не можете поделать, Леминг, но — и это самое забавное — вы даже не имеете оснований что-либо сделать.
  — Сожалею, сэр, но я не могу согласиться с вами.
  — Верно! — Гринголл чуть заметно улыбнулся. — Вы не можете согласиться со мной, потому что не любите Кэллагена. Но вы заметили, что Кэллаген только что оказал нам услугу?
  — Нам?! Нет, шеф, я ничего не заметил. Если что-то и было, оно прошло мимо меня.
  — Так бывает, Леминг, когда эмоции довлеют над обязанностями. Хороший полицейский никогда не позволит себе этого. Я полагаю, что ваше внимание было сосредоточено на поисках бреши в версии Кэллагена; причем речь идет не о том, что он нам сказал, а о том, на что он намекнул.
  — Я что-то не совсем схватываю ход ваших мыслей, шеф.
  — Ничего, это придет. Так вот, по словам Кэллагена, Дэнису известно, что корона сейчас в руках его жены. Но в тоже время он намекнул, что Дэнис — не единственный человек, знающий об этом. И этому лицу известно, что обнаружив исчезновение короны, Дэнис помчится в страховую компанию и предъявит к оплате страховой полис, создав тем самым повод к дальнейшему шантажу. Вот на что намекнул нам Кэллаген. Ну а кто в нашем окружении силен по части шантажа?
  — Сайрак! — воскликнул Леминг. — Сайрак знал, что корона оказалась у миссис Дэнис! Он мог навести Артура Дэниса на мысль проверить, находится ли корона в сейфе, а когда тот, не подозревая о роли, которую сыграла во всем этом его жена, обратился в страховую компанию с требованием компенсации, Сайрак начал действовать. У него были все возможности заставить Дэниса платить и платить… И тогда…
  Гринголл улыбнулся.
  — Именно тогда Артур Дэнис убил его. Вот идея, на которую постарался навести нас Кэллаген. Ну, теперь вы все поняли?
  — Господи! Но ведь и в самом деле все могло быть именно так! — воскликнул инспектор. — Сэр, я действительно недооценивал Кэллагена. Этот парень силен по-настоящему! Неужели он и это сможет доказать?
  Такси въехало во двор Нового Скотланд-Ярда.
  — Не волнуйтесь, Леминг, — сказал Гринголл. — Я уверен, что Кэллаген не остановится на достигнутом. Так что ждите от него сигнала. И я уверен, что это произойдет очень скоро!
  Глава 12
  Тройной блеф
  Кэллаген свернул на подъездную аллею и через минуту остановил свою машину у здания отеля «Чекерс». Взглянув на часы, он убедился, что время близится к десяти. Здесь было очень тихо, а сентябрьская ночь была лунной и прохладной. Детективу сразу понравилось это место, и он подумал о том, что было бы совсем не плохо отдохнуть недельку-другую в Уолвертоне. События последних дней заметно измотали его. Он откинулся на спинку сиденья и ненадолго закрыл глаза.
  Через несколько минут, поставив машину в гараж, где она оказалась единственной, он вошел в отель и обратился к симпатичной даме средних лет, управлявшей отелем.
  — Я хотел бы видеть Ирен Фивали, — сказал он. — Леди ждет меня.
  — Да, сэр, — ответила она. — Мисс Фивали остановилась в десятом номере.
  Когда Кэллаген позвонил в дверь с табличкой «10», ему ответил голос Ирен:
  — Войдите!
  Он вошел в довольно большую гостиную, обставленную неплохой мебелью. Возле камина, в котором пылало несколько больших поленьев, стояла Ирен в платье из зеленого бархата с бриллиантовой брошью на груди. Длинные рукава платья скрывали ее руки. Бог знает в который раз Кэллаген подумал о том, что Ирен Фивали — удивительно красивая женщина.
  Ирен заговорила первой.
  — Мне кажется, Слим, что вы не откажетесь от выпивки. Чему вы отдали бы предпочтение?
  — Разумеется, виски. Не могу не сказать, что выглядите вы великолепно. Этот наряд…
  — Этот наряд надет в честь вашего приезда, — ответила она. — После вашего звонка я подумала, что при встрече с вами должна выглядеть как можно привлекательней. Полагаю, что за последние дни мои акции сильно упали в цене, и это, конечно же, беспокоит меня. Вот я и предприняла попытку поднять их хотя бы на несколько пунктов.
  Виски и содовая уже стояли на столе. Кэллаген бросил на стул пальто и шляпу, а затем взял предложенный ему стакан.
  — Вы правы, дорогая Ирен, — сказал он. — Ваши акции сейчас действительно котируются очень низко, но вы стремитесь поднять их курс. Не думаю, что вы в этом преуспеете.
  Он стоял у стола и смотрел ей в лицо. Она твердо выдержала, его взгляд, повернулась и снова отошла к камину.
  — Знаете ли вы, Слим, что во время нашей последней встречи вы были просто отвратительны? Так говорить со мной! За всю мою жизнь никто не позволил себе такого! А самое странное то, что я вас не ненавижу! Не могу понять почему, но это действительно так! Как вам нравится мое послушание? Ведь я сделала все, о чем вы просили, и вот живу в этой скучной дыре в ожидании вашего приезда и в надежде на скорое освобождение.
  — Маленькая поправка: вы сделали не то, о чем я вас просил, а то, что я от вас потребовал, — сухо заметил Кэллаген. — Сделали потому, что у вас не было выбора.
  — В самом деле? — В ее голосе прозвучали вызывающие нотки.
  — А вы в этом сомневаетесь? — Кэллаген покачал головой. — Впрочем, нет смысла развивать эту тему — такая дискуссия никуда нас не приведет. Нам нужно поговорить о куда более серьезных вещах.
  Она недоуменно подняла брови.
  — О серьезных вещах? Серьезных для кого?
  «Демонстрируешь удивление? — подумал Кэллаген. — Ничего, малышка, я знаю, как можно заставить тебя выложить все, что тебе известно. А что мне придется врать, то это не впервой. Итак, за дело!» А вслух он ответил:
  — О вещах, серьезных для вашей сестры, для Паолы. Надеюсь, вы не хотите, чтобы у нее были по-настоящему серьезные неприятности?
  — Хотела бы я знать, откуда такая уверенность? Мир, включая и Паолу, никогда не был добр ко мне. Так почему же я должна быть доброй к Паоле? Но выслушать вас я готова. Итак, скажите мне, что это за серьезные неприятности?
  — Я сейчас все вам объясню, — начал Кэллаген. — Когда Паоле пришла в голову идея похитить корону, она изложила этот план в письме, которое кому-то послала. Часть этого письма, а точнее его второй листок полиция обнаружила под рукой убитого Сайрака. Содержание этой части письма не дает прямых указаний на адресата, так что у полиции вполне может сложиться мнение, что письмо было написано Сайраку и что Паола знала его весьма близко. Я думаю, излишне объяснять, насколько неблагоприятным для вашей сестры может это оказаться. Полиция может сделать из этого очень далеко идущие выводы.
  Она подтверждающе кивнула.
  — Это уж точно! Но при чем здесь я? — осведомилась она с усмешкой.
  — Вы не догадываетесь? Так вот, у меня есть основания считать, что это письмо адресовано вам, но понять это можно из первой, отсутствующей страницы. Для Паолы было бы очень хорошо, если бы у вас сохранился первый лист этого письма или если бы вы вспомнили о нем и подтвердили в своих свидетельских показаниях, что это письмо она написала вам. Ну, а если нет… Полиция наверняка истолкует этот факт определенным образом, и тогда Паоле придется трудно.
  — Понимаю. Вы хотите сказать, что полиция может обвинить в убийстве Сайрака Паолу. Да, в таком случае ее следует пожалеть.
  — Так вы помните это письмо? — В голосе детектива прозвучали умоляющие интонации.
  Ирен покачала головой.
  — Мне жаль огорчать вас, дорогой Слим, однако я обещала говорить вам правду и только правду. Я не помню такого письма. Паола говорила со мной о похищении короны, но никогда не писала об этом.
  Кэллаген вздохнул.
  — Очень жаль. Тогда кое-кому останется только ждать неприятности.
  — В самом деле, — согласилась Ирен, — эта история может кончиться для нее весьма печально.
  — Вы не поняли меня, Ирен, — сказал он, и в его голосе, до того мягком и даже просительном, зазвенел холодный металл. — Я имел в виду не Паолу. Неприятности грозят другому лицу, и это лицо — вы! Вы лгунья, отвратительная, маленькая лгунья. И, кажется, пришло время преподать вам урок: должны же вы когда-нибудь понять, что лгать — плохо! — Теперь в его голосе прозвучала угроза.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросила побледневшая Ирен.
  — А то, — ответил он, — что полиция, обыскивая квартиру Сайрака, не нашла там никакого письма! Почему? Да потому, что я побывал там до полиции. Я обнаружил второй листок этого письма до ее прихода и, естественно, унес его! Этот листок у меня. Хотите взглянуть на него? — Он протянул ей письмо. — Вам это знакомо? Ну так как, теперь вы понимаете, в какую ловушку вы себя загнали? А если нет, то послушайте меня. Вы сейчас имеете реальный шанс попасть на виселицу. И если вы не будете вести себя как послушная девочка, то скорее всего именно этим все закончится! Вас пугает такая перспектива, не так ли? Вам все понятно, или вы нуждаетесь в объяснении?
  Она молчала, а в ее глазах, которые она не спускала с лица Кэллагена, пылала ненависть. Детектив сунул листок в карман, подошел к столу и налил себе виски.
  — Я посоветовал бы вам сесть и взять себя в руки, — обратился он к стоявшей возле камина девушке. — Предстоит серьезный разговор. Односторонний: я буду говорить, вы — слушать.
  Она подошла к стоявшему по другую сторону камина креслу и опустилась в него.
  — Вы — чума, а не человек! — простонала она. — Никогда не поймешь, говорите ли вы правду или лжете! Если бы я это знала!
  — Может быть, это и так, — прервал ее детектив, — но второй лист письма находится у меня, а не у полиции, хотя человек, подбросивший его на место преступления, рассчитывал именно на это. И я утверждаю, что этот листок — часть письма, отправленного вашей сестрой, когда она на несколько дней покинула Майфилд-Плейс, чтобы предоставить вам возможность без помех поговорить с Дэнисом.
  Кэллаген немного помолчал и заговорил снова:
  — Письмо Паолы пришло как нельзя кстати. К этому времени вы уже согласились съездить с Дэнисом на несколько дней в Лейлхем. Теперь же вы получили возможность доказать ему свою любовь. И вы отдали ему это письмо, в котором ваша сестра излагала свое намерение похитить корону.
  — Вы лжете! — крикнула Ирен. — Такого письма не было! Я не получала никакого письма! Паола не писала мне! Как я могла дать Дэнису письмо, которого не было?
  — Если это так, если вы действительно не отдавали Дэнису письмо, то вы находитесь в еще более тяжелом положении, чем я предполагал.
  — Почему?
  Кэллаген с улыбкой преподнес ей новую ложь.
  — Предположим, что у меня имеется не только второй, но и первый листок письма, где Паола обращается к вам и называет вас по имени. Паола написала это письмо, а вы его получили. Если вы не отдали письмо Дэнису, но оно все же оказалось под рукой мертвого Сайрака, значит, Сайрака убили вы! Полиция не усомнится в том, что человек, подбросивший компрометирующее письмо так, чтобы оно было обнаружено при осмотре трупа, является убийцей!
  — Эта первая страница… Как она попала в ваши руки? — Голос Ирен дрогнул.
  — Бог мой, да не все ли вам равно? Важно то, что она в моих руках. Итак, утверждая, что вы не передавали письмо Дэнису, вы подписываете себе смертный приговор. Вас, конечно же, повесят, моя красавица!
  Ирен не отрывала взгляда от узора на ковре. Кровь отлила от ее лица, глаза блестели. В комнате воцарилось тяжелое молчание. А потом она передернула плечами и сказала очень тихо:
  — Ваша взяла!.. Да, Паола написала это письмо мне, а я отдала его Дэнису. Я не смогла удержаться…
  — А отсюда следует, что Сайрака убил Дэнис, — подытожил Кэллаген. — Впрочем, я не сообщил вам ничего нового. Ведь вы и сами об этом догадывались, не так ли? Вы подумали об этом, когда обнаружили тело Сайрака. Ведь вы побывали у него до меня.
  — Что вам известно? — чуть слышно спросила она срывающимся голосом.
  — Все, — ответил Кэллаген. — В тот вечер, когда Сайрак был убит, вы отправились к нему. Я понимал, что вам будет необходимо встретиться с ним, а потому направил своего агента наблюдать за входом в дом, где жил Сайрак. Когда вы довели до сведения Сайрака, что намерены вернуть корону в Майфилд-Плейс, он, естественно, не поверил вам. Чтобы проверить свои подозрения, он позвонил мистеру Дэнису, после чего тот заглянул в свой сейф и убедился, что короны там нет. Дэнис тут же обратился в страховую компанию, о чем Сайрак узнал, прочитав обращение в «Таймс». Представляю, как он рассвирепел! В самом деле, Дэнис получит немалые деньги по страховому полису, вы при моем участии посмеялись над ним и завладели короной, а он остался на бобах! Было от чего сойти с ума! Полагаю, после этого он связался с вами и сказал, что либо вы отдадите ему корону, либо он убьет вас.
  Кэллаген метко швырнул окурок на пылающие в камине угли.
  — Вот почему вы пришли к нему в тот вечер: вы решили отдать ему корону и принесли ее. У вас был ключ от квартиры Сайрака, в которой вы не раз бывали; вы вошли туда и обнаружили труп Сайрака. Полагаю, вы были очень напуганы. Вылетев из его квартиры, вы покинули дом, постаравшись сделать это по возможности незаметно. Воспользовавшись первой попавшейся телефонной будкой, вы позвонили мне и сказали, что должны увидеться со мной по срочному делу. Это было в час пятнадцать. Мы договорились о встрече на следующий день.
  Зачем вам понадобилось свидание со мной? Все предельно просто. После убийства Сайрака эта проклятая корона жгла вам руки, и вы решили избавиться от нее, передав эту милую вещицу мне и сопроводив ее историей, которой поверил бы разве что слабоумный.
  Ее глаза были прикованы к углям в камине.
  — Но почему Артур пошел на это? Почему он убил Сайрака?
  — Я думаю, что ответить на этот вопрос не трудно. После того как вы согласились отдать корону Сайраку, тот, желая взять реванш, позвонил Дэнису и сказал ему, что отнесет корону в страховую компанию и получит за нее обещанное вознаграждение. Не думаю, что это намерение пришлось по вкусу Дэнису, которому была нужна страховая премия, а не корона. Он сказал Сайраку, что немедленно приедет к нему и они обсудят этот вопрос. Когда они наконец встретились, оба были достаточно подогреты. Между ними вспыхнула ссора, они наговорили друг другу немало обидных слов и горькой правды, пока, наконец, Дэнис не прибег к более веским аргументам, воспользовавшись для этого каминными щипцами… Так пришел конец нашему шантажисту… Несколько позже приходите вы и обнаруживаете труп. А Дэнис в этот момент уже далеко: в клубе «Люкс у Дороти» он вместе со своей новой пассией Жульеттой Лонжи играет в рулетку. Но, до того как покинуть квартиру Сайрака, он положил под руку второй листок письма Паолы — ему очень хотелось, чтобы подозрение пало на его жену. Ну, как вам моя история? — Она молчала.
  — Дэнис, Сайрак и вы — великолепное трио отпетых негодяев, — продолжал Кэллаген. — На первое место я все же поставил бы Дэниса. Ведь, подбрасывая письмо, он наносил двойной удар.
  Удивительно подлая личность! Он не сомневался, что полиция, обнаружив письмо, прежде всего заподозрит Паолу, и той, доказывая свою невиновность, придется сказать, что письмо было адресовано не Сайраку, а вам. Пожалуй, она смогла бы доказать, что именно вы были адресатом. И вот над нашей очаровательной Ирен нависло обвинение в убийстве. Ну как, вам все понятно?
  Она грубо выругалась, а Кэллаген поощряюще улыбнулся.
  — Но что теперь будет со мной? — спросила она.
  — Не знаю, — ответил Кэллаген беззаботно. — Может быть, я и вытащу вас из этой трясины. Но вовсе не потому, что симпатизирую вам. Если я и сделаю это, то только ради вашей сестры. Но прежде я намерен кое-что от вас потребовать.
  — Что именно?
  — Я хочу, чтобы вы сели за этот стол и собственноручно написали обстоятельное признание. Но помните, я хочу от вас правды, всей правды и ничего кроме правды! Вы опишете все с самого начала, ничего не пропуская: то, как у вас сложился этот план и во что он вылился; напишете о письме, о Лейлхеме, о ваших отношениях с Сайраком и Дэнисом… словом, обо всем. Мне нужно полное — понимаете, полное! — признание, и вы напишете его, напишете потому, что у вас нет иного пути спасти вашу изящную шейку от петли. Как вы понимаете, я отнюдь не собираюсь бежать с вашим признанием в Скотланд-Ярд. Мне оно нужно для того, чтобы надежно держать вас в руках. Вы будете пай-девочкой, а я буду застрахован от разных ваших штучек. Вы все поняли?
  — Больше всего на свете я хотела бы убить вас, Кэллаген! — с неподдельной искренностью заявила она.
  — О, это для меня не новость! Однако в ожидании этого я советую вам усесться за стол и заняться своей исповедью!
  * * *
  Кэллаген проснулся, потянулся, окинул взглядом прикроватный столик и, не обнаружив на нем часов, снял телефонную трубку, чтобы узнать у Эффи, который сейчас час.
  — Сейчас четыре часа, мистер Кэллаген, — услышал он четкий голос своей секретарши. — Уилки сказал мне, что вы вернулись в шесть, и я не стала вас будить.
  — Я всегда говорил, что вы — настоящий клад, Эффи! — воскликнул детектив. — И если вы хотите укрепить меня в этом мнении, то распорядитесь, чтобы мне принесли сюда крепкого чая. После этого я попрошу вас позвонить в Скотланд-Ярд, связаться с Гринголлом и сказать ему, что мне необходимо встретиться с ним. Я заеду к нему примерно через час.
  — Я все сделаю, мистер Кэллаген.
  Кэллаген покинул постель, прошел в гостиную и, выдвинув ящик письменного стола, достал из него признание Ирен, которое спрятал туда, ложась спать. Просмотрев его, он снова задвинул ящик и направился в ванную.
  На его лице была улыбка. Его первый блеф достиг цели.
  Теперь за ним последует второй, а если он удастся, то и третий…
  * * *
  Сидевший за столом старший инспектор Гринголл курил свою вересковую трубку и поглядывал на Кэллагена, расположившегося в кожаном кресле напротив него. На лице старшего инспектора была исполнена улыбка благожелательности, начисто отсутствующей на лице инспектора Шеррика, который, засунув руки в карманы, стоял возле камина.
  Голос Кэллагена был мягок. Более того, в нем проскальзывала совершенно не типичная для него робость.
  — Вы давно знакомы со мной, Гринголл, и знаете, что я отнюдь не глуп. Но в этом деле я вел себя как идиот, потому что хотел быть очень уж хитрым!.. Но как бы там ни было, теперь вы знаете все… И примите решение.
  — Мистер Гринголл, — заговорил Шеррик, — если вы не возражаете, я попросил бы мистера Кэллагена еще раз рассказать нам обо всем, что произошло в день смерти Сайрака.
  — Охотно, — ответил Кэллаген, прежде чем Гринголл успел что-либо сказать. — Как я уже говорил вам, — начал он, закурив сигарету, — у меня было немало хлопот с миссис Дэнис, моей клиенткой. Я навел справки о Сайраке, и результаты оказались неутешительными. Я выяснил, что он опытный шантажист и может причинить моей подопечной серьезные неприятности. Больше всего меня тревожило то, что этот тип вполне мог отправиться к Артуру Дэнису и рассказать тому, как он, Энтони Сайрак, был нанят его женой, чтобы украсть фамильную драгоценность Дэнисов. Для миссис Дэнис это было бы очень неприятно, особенно если учесть, что она начала бракоразводный процесс. Миссис Дэнис — очаровательная женщина, она не привыкла общаться с такими типами, как Сайрак или Дэнис, который, кстати сказать, еще похлеще Сайрака. Словом, вы можете понять, какие чувства обуревали меня.
  — В полной мере, — подтвердил Шеррик.
  — Я решил установить наблюдение за Сайраком. В тот вечер, когда Сайрак был убит, возле его дома дежурил мистер Николлз, мой помощник. Он ждал выхода Сайрака из дома, что бы последовать за ним. Время шло, но Сайрак не появлялся. Николлз начал подумывать о том, не упустил ли он этого типа. Наконец он решил проверить это и, войдя в дом, позвонил в дверь квартиры Сайрака. Ему никто не ответил. Тогда он открыл дверь отмычкой, вошел… и обнаружил убитого Сайрака. Нужно ли говорить, что квартиру он покинул много быстрее, чем вошел туда!
  Шеррик осуждающе покачал головой.
  — Николлз не мог что-либо предпринять, не посоветовавшись со мной. И тут нам не повезло: случилось так, что именно в этот вечер дела задержали меня и я вернулся домой около двух часов ночи. Николлз ждал меня в моей квартире. Когда он все рассказал мне, я решил взглянуть на случившееся… и отправился туда.
  Вздох Гринголла напоминал стон.
  — Я хотел бы знать, Кэллаген, отдаете ли вы себе отчет в том, что в один прекрасный день вы загоните себя в безвыходное положение и никто — понимаете, никто! — не сможет вам помочь. Вы идете на безумный риск… или считаете нас слишком снисходительными.
  — Я надеюсь на это, — кротко сказал Кэллаген. — Надеюсь на вашу снисходительность! Так вот, я вошел в квартиру, посмотрел по сторонам и почти сразу же заметил возле трупа вот этот лист бумаги. Взглянув на него, я узнал почерк моей клиентки. Сперва я подумал, что это часть письма, написанного ею Сайраку, но почти сразу же усомнился в этом. Положение письма под рукой трупа наводило на мысль, что его оставили специально, чтобы автора письма заподозрили в убийстве. Естественно, я задумался над тем, кому могло быть адресовано это письмо, и пришел к выводу, что адресатом могла быть только сестра моей клиентки, мисс Ирен Фивали. Ирен была в курсе семейных неурядиц Паолы Дэнис, она любила сестру и не симпатизировала Артуру Дэнису. Именно ей могло быть адресовано такое письмо.
  — Я вполне разделяю вашу точку зрения, — кивнул Гринголл.
  — Сейчас этот вопрос уже не вызывает сомнений. Я говорил с мисс Фивали. Она отлично помнит это письмо. Ирен получила его, когда гостила в Майфилд-Плейс, а Паола была в отъезде; Ирен прочла письмо, а на следующий день потеряла его. Судьба письма очевидна: Артур Дэнис, увидев конверт, подписанный его женой, решил завладеть письмом, что и сделал при первом удобном случае. То, что Дэнис похитил письмо, наводило на весьма серьезные мысли… И прежде всего это подтверждало мою догадку о том, что мистер Дэнис знал об участии Паолы в похищении короны. Значит, он разыгрывал какую-то партию, смысл которой был для меня неясен. Я пошел на риск и встретился с ним. Когда я сказал ему, что корона находится в руках его жены, он явно не был этим удивлен. Его мысли занимал вопрос о страховке — за корону ему должны были выплатить большие деньги. Он выложил тысячу фунтов за то, чтобы я забыл все, что знал о короне, и посулил мне еще такую же сумму, когда компания расплатится с ним. Разумеется, после этого мне все стало ясно.
  — Ясно-то ясно, — проворчал Шеррик, — но как могли вы пойти на столь отчаянный риск?
  — Я полностью согласен с вами, — ответил Кэллаген, — но что мне оставалось делать? Мне не из чего было выбирать. Хотел бы я знать, как поступили бы вы на моем месте! Поймите, когда я увидел под рукой Сайрака этот листок, я сразу же сообразил, кем и почему убит этот проходимец. Ведь именно Сайрак знал, что корона находится у миссис Дэнис, именно Сайраку было известно, что Дэнис куда больше заинтересован в получении страховки, чем в возвращении фамильной драгоценности, которая ему не нужна, но с которой он не может расстаться по престижным соображениям. Сайрак сделал попытку заставить Дэниса петь, но тот послал шантажиста ко всем чертям. Но и Сайрак сумел задеть Дэниса за живое: он заявил, что отправится в «Глоуб энд Консолидейшн», выложит им все о короне и без хлопот положит в карман тысячу фунтов. Словом, страсти разыгрались, и в конце концов Дэнис испытал на Сайраке прочность каминных щипцов. Причем достаточно успешно. Покончив с Сайраком, он поспешил уйти, однако, прежде чем покинуть квартиру, он подсунул под руку убитого второй лист письма, украденного им у Ирен. Ему хотелось, чтобы на его жену пало обвинение в убийстве — он уже давно искал возможность расплатиться с ней за то, что она уязвила его самолюбие. И когда такая возможность представилась, он поспешил воспользоваться ею.
  Кэллаген глубоко вздохнул и добавил сокрушенно:
  — Теперь я, конечно, понимаю, что поступил глупо, взяв это письмо. И мне следовало сразу же сообщить вам об убийстве, а не ждать следующего дня. Но… поверьте мне, Гринголл, я был совершенно ошеломлен… Я должен был прийти в себя, все обдумать… а для этого требовалось время. И еще эта тысяча фунтов, которую я принял от Дэниса! Чертовски неприятная ситуация!
  — И все же мне хотелось бы знать, где сейчас находится первый лист письма Паолы Дэнис, — сказал Шеррик.
  — Конечно же, его уничтожил Дэнис, — ответил Гринголл. — Он не мог допустить существование такой улики — ведь она могла сорвать весь его коварный замысел. Я полагаю, что в отношении этого у нас не может быть никаких сомнений.
  В комнате воцарилось молчание. Его нарушил инспектор Шеррик.
  — Ну, сэр, — обратился он к своему шефу, — что мы теперь будем делать?
  Гринголл сосредоточенно выколотил свою трубку, снова набил ее, а затем поднял глаза на сидевшего в кресле детектива.
  — Слим, — сказал он, — мы знакомы уже много лет, и вы отлично знаете, что я вам не враг. Скорее наоборот! Однако если вы и впредь сохраните подобный стиль ведения расследования, то я могу вам гарантировать, что в недалеком будущем вы очутитесь в таком положении, из которого не выберетесь. И моя слабость к вам тогда тоже не поможет. Как человек, который ценит ваше мастерство, я говорю вам: с этим надо кончать! Ведь история с Сайраком — далеко не первый пример вашего вольного обращения с законом!
  Кэллаген встал.
  — Гринголл, — воскликнул он, — вы неповторимы! Я никогда не забуду ваше отношение ко мне, и, если когда-нибудь случится, что я могу оказать вам услугу, то тотчас.
  — Хватит! — прервал его Гринголл. — Хватит с меня ваших излияний! Считайте, что вам повезло… повезло в последний раз. И чем крепче вы вобьете это себе в голову, тем для вас будет лучше! А сейчас уходите, пока я не передумал! Но никуда не уезжайте. Расследование еще не завершено, так что вы можете понадобиться инспектору Шеррику.
  — Я в любой момент к вашим услугам… Инспектор Шеррик знает, где он может меня найти. — Он улыбнулся, а потом негромко добавил: — Однако согласитесь, Гринголл, с тем, что мы все достигли того, чего хотели. Вы клеймите мои методы, но ведь намерения у меня были самые лучшие — и так было всегда. И достигнутые результаты устраивают всех. В любых обстоятельствах поступать наилучшим образом для всех и для себя — таков стиль «Сыскного агентства Кэллагена»!
  Взгляд, которым окинул его Гринголл, мог бы испепелить камень.
  — Убирайтесь! — рявкнул он. — Убирайтесь немедленно, если не хотите выслушать, что я о вас думаю!
  Улыбка Кэллагена стала еще лучезарней.
  — Не затрудняйте себя, Гринголл, — сказал он. — Я и без того это знаю!.. А сейчас до свидания, джентльмены!
  Он поклонился и исчез за дверью.
  Когда дверь за Кэллагеном закрылась, Шеррик бросил вопросительный взгляд на старшего инспектора.
  — Итак, сэр?
  — Старый лис, как всегда, прав. В этом я не сомневаюсь, — сказал Гринголл. — В день убийства Дэнис находился в своем имении, однако он покинул Майфилд-Плейс достаточно рано, чтобы успеть в Лондон. Необходимо проверить его алиби. Если окажется, что у него нет алиби до одиннадцати вечера — а в том, что у него его нет, я абсолютно уверен, — он наш. У нас нет прямых улик, но косвенные доказательства — что надо. Ему не отвертеться.
  — Значит?..
  — Да. — Гринголл кивнул. — Возьмите ордер на арест и доставьте Дэниса сюда. Если вы не будете терять времени, то за два часа доедете до Майфилд-Плейс. Поспешите, Шеррик!
  * * *
  Выйдя из Нового Скотланд-Ярда, Кэллаген остановил такси и через несколько минут уже был на Беркли-сквер. Поднявшись в свою квартиру, он, сбросив пальто и шляпу, прошел в спальню и, бросившись на кровать, позвонил в Чессингфорд. Ответившую ему телефонистку он попросил соединить его с » Майфилд-Плейс».
  Прижимая трубку к уху, он вытянулся на постели и устремил взгляд в потолок. Спустя минуту в трубке зазвучал голос Дэниса.
  — Дэнис у телефона.
  — Хелло, мистер Дэнис! Говорит Кэллаген.
  — Добрый день. Что там у вас стряслось?
  — А то, что жаркое поспело!
  — Не понимаю. — Голос Дэниса звучал совершенно спокойно, даже равнодушно. — Что все это значит?
  — Что это значит? — повторил вопрос Кэллаген. — Это значит, что я только что вырвался из Ярда. Там меня в течение нескольких часов поджаривали люди, умеющие это делать. Да, сколько живу, меня еще никогда так не прижимали. Им все известно. То, что вы убили Сайрака, — тоже.
  — В самом деле? Как интересно! И на чем же основано это заключение?
  — А вы не догадываетесь? Конечно, это Ирен Фивали. Когда за нее взялись как следует, она тут же раскололась и сдала вас со всеми потрохами. Она написала признание, которое мне дали прочесть в Ярде. Потрясающая вещь! Этой молодой леди следовало бы стать писательницей. Ее исповедь — настоящий динамит!
  — Неужели?
  — Точно! Кстати, в своем признании она пишет, что дала вам письмо, в котором ваша жена сообщает ей о своем намерении похитить корону. Так вот, это письмо, а точнее один листок его был в руке Сайрака, когда полиция нашла его тело. Они чем-то обработали бумагу и нашли на ней отпечатки ваших пальцев… Я видел фотографию. Так что дело обстоит хуже некуда. А потом со всем этим они навалились на меня. Я сопротивлялся, как мог, но в конце концов они меня прижали и заставили сказать о тысяче фунтов, которую я от вас получил. Эти парни — мастера своего дела. Словом, я не хотел бы поменяться с вами местами, Дэнис.
  — Ну что ж, — сказал Дэнис все так же спокойно, — с вашей стороны достаточно любезно, что вы мне позвонили. Кстати, что побудило вас так поступить?
  — Ну… Мне не доставляет удовольствия мысль о том, что такой человек, как вы, кончит жизнь на виселице! — ответил Кэллаген. — Это мерзкая смерть. Вы тоже так считаете? Между прочим, ордер на ваш арест уже выписан, а инспектор Шеррик уже выехал в Майфилд-Плейс. Не могу выразить, как я огорчен…
  — Я тоже! Впрочем, о том, что меня ждут неприятности, я должен был подумать при нашей недавней встрече. Связаться с таким пройдохой, как вы!..
  — Вы мне льстите, — ответил Кэллаген. — Однако я попытаюсь хоть чем-нибудь вас утешить. Возможно, вам это неизвестно, но приговоренные к смерти находятся в отличных условиях, да и вешают их не сразу — между вынесением приговора и приведением его в исполнение проходит недели три, не меньше. К тому же благодаря процессу вы станете очень популярной фигурой. Даже сейчас, во время войны, этот процесс привлечет к себе внимание… Публике наверняка будет интересно услышать о вашем пребывании в Лейлхеме с сестрой вашей супруги…
  — Она и это выложила?
  — Когда за нее взялись как следует, она выложила все. А что ей оставалось делать, позвольте вас спросить? Ей достаточно ясно дали понять, что если окажется, что письмо в квартиру Сайрака подбросила она, ее наверняка обвинят в убийстве. Такая перспектива почему-то пришлась ей не по вкусу, и она заговорила. Кстати, в Скотланд-Ярде она провела почти шесть часов.
  — Господи, с каким удовольствием я свернул бы шею этой твари!
  — Вполне вас понимаю. Тем более, что вы могли бы проделать это без всякого риска для себя — дважды вас все равно не повесят.
  — Вы что, в самом деле считаете, что меня повесят?
  — Я в этом уверен, — ответил Кэллаген. — Вас обязательно повесят, потому что у вас не хватит смелости пойти на то, что спасло бы вас от петли. Конечно! Ведь вы продлите свою жизнь на несколько недель! Будете развлекать публику на суде, а потом недели три проведете в ожидании того, что вам наденут петлю на шею, снова и снова проигрывая эту сцену в воображении. — Кэллаген скорбно вздохнул. — Ну вот, теперь у меня из-за вас разболелся живот.
  — Вы думаете, что это меня огорчает?
  — О, в отношении ваших чувств ко мне у меня нет никаких сомнений! — ответил Кэллаген. — Только для меня это без разницы. Всех благ, Дэнис! Надеюсь повидаться с вами у подножия виселицы!
  — Не сомневаюсь, что это доставило бы вам удовольствие. Прощайте… — последовало грязное ругательство.
  Кэллаген опустил трубку на рычаг и, откинувшись на подушки, закрыл глаза. Через пять минут он уже спал…
  Когда телефонный звонок вырвал Кэллагена из объятий сна, часы показывали семь. Он протер глаза и поднес к уху трубку. Звонил Гринголл.
  — Привет, Слим, — сказал он. — Не буду утверждать, что вы сегодня мне очень нравились; но, несмотря на сложившиеся между нами отношения, после вашего ухода я всерьез подумывал о привлечении вас к ответственности за те штучки, которые вы выкинули, расследуя убийство Сайрака. Но… вам опять повезло. Все обошлось, но это — в последний раз!
  — Но почему? — очень искренне удивился Кэллаген.
  — Потому что преступник мертв. Дэнис застрелился, оставив после себя письмо. Шеррик, выехавший в Майфилд-Плейс сразу же после нашей встречи, приехал туда слишком поздно — он опоздал на какой-нибудь час.
  — Надеюсь, вы не будете оплакивать кончину Дэниса? — осведомился Кэллаген. — Что же касается меня, то я чрезвычайно признателен вам за все, Гринголл. Вы проявили исключительную доброжелательность ко мне.
  — Ничего подобного! — взорвался Гринголл. — И не смейте благодарить меня! Считайте, что вам просто повезло, не более! Если бы не самоубийство Дэниса, вы пожалели бы о своем поведении!
  — В таком случае, — заявил Кэллаген, — я очень рад, что он сам прикончил себя. Вы даже представить себе не можете, как я рад этому!
  Не дожидаясь ответа Гринголла, он опустил трубку на рычаг и, покинув кровать, прошел в гостиную. Вытащив из буфета, где хранился запас спиртного, бутылку виски, он отпил из горлышка несколько больших глотков. Подкрепившись, он достал из ящика письменного стола признание Ирен и неторопливо разорвал его. Обрывки письма полетели в камин. Кэллаген стоял и смотрел, как они превращаются в пепел.
  Глава 13
  Конец — делу венец
  Последний день сентября шел к концу. По-осеннему неяркое солнце склонялось к горизонту, скрытому деревьями. Легкий предвечерний ветерок крутил опавшие листья, гоняя их по дорожке, и шевелил пожухлую траву на лугу, ведущему к лесу.
  Кэллаген сидел на последней ступеньке лестницы веранды гостиницы «Звезда и Полумесяц» со стаканом чуть разбавленного виски в руке. Пятнистая жаба, по-прежнему проживающая в бассейне, рассматривала его своими выпученными глазами.
  По лестнице спустилась Сюзен Меландер. Остановившись за его спиной, она сказала:
  — Мистер Кэллаген, к нам приехала леди, которая хочет видеть вас. Она ждет в маленькой гостиной.
  — Леди? — спросил Кэллаген, не поворачивая головы. — И как эта леди выглядит?
  — О, она великолепна! — выпалила Сюзен. — Невероятно красивая и в шикарном наряде! Как бы я хотела быть похожей на нее! Может быть, тогда я не проторчала бы всю жизнь в деревне! Так как, вы пойдете к ней, или мне сказать, что вас нет?
  — Пойду, — ответил он. — Пойду, чтобы не гонять вас лишний раз через всю гостиницу.
  Он допил виски и направился в гостиную. Там, стоя возле камина, его ждала Паола Дэнис.
  — Каждый раз, встречая вас, я не перестаю удивляться, каким образом вы ухитряетесь становиться все красивее! — сказал он. — Конечно, вы и сами знаете это, однако приятно повторять правду — такая уж у меня натура. — Она покачала головой.
  — Это что, обычная тактика «Сыскного агентства Кэллагена»? — спросила она. — Я полагаю, что такое начало рассчитано на то, чтобы расположить к себе клиента!
  Ничего не ответив, он придвинул к камину кресло, и она села. Он смотрел на нее, и в его глазах вспыхивали веселые огоньки.
  — Я случайно оказалась поблизости, — сказала она. — В Шиули — это в десяти милях отсюда — живут мои друзья, и я сейчас гощу у них. И вот мне пришло в голову воспользоваться случаем, чтобы навестить вас. Мне очень хотелось выразить вам мою признательность за все то, что вы сделали для меня!
  — В этом нет необходимости, — ответил он. — Вы заплатили, мы выполнили свою работу, и все. К тому же дело это позабавило меня.
  — Мистер Кэллаген, но я же знаю, какому риску вы подвергались! Ведь все могло обернуться иначе, и тогда…
  Он прервал ее движением руки.
  — Не будем говорить об этом. А как поживает Ирен?
  — Она покинула Англию и сейчас на пути в Австралию.
  — Будем надеяться, что Бог ей поможет, — пробормотал Кэллаген. — Я имею в виду Австралию…
  — И с короной все кончено! Она продана, чему я очень рада. Эта корона пугала меня.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Вот и отлично, — сказал он. — Все кончился, и все довольны. Если не считать Ирен, разумеется. Впрочем, кто знает, что ждет ее в Австралии. Может быть, она произведет там фурор — с ее личиком и фигурой это немудрено.
  Паола Дэнис не отрывала глаз от вытканных на ковре цветов.
  — А ведь какое-то время мне казалось, что Ирен вам небезразлична. Я думала…
  — Давайте оставим эту тему, — прервал он ее. — Совсем не трудно догадаться, какими фразами мы сейчас обменяемся: вы скажете, что думали, будто я влюблен в Ирен; я начну протестовать и скажу, что нет; тогда последует вопрос «почему?», а я отвечу… Нет, сегодня я хотел бы поговорить о других вещах.
  Она улыбнулась.
  — Вы всегда остаетесь самим собой! Острым, трудным и… необычным! А ведь было время, когда я считала вас бесцеремонным, алчным… даже опасным человеком!
  — А сейчас?
  — Сейчас я не испытываю желания отвечать на ваши вопросы. — Она встала и открыла сумочку, которую держала в руках. — Мне захотелось что-нибудь подарить вам на память, и я выбрала вот этот портсигар. Я нахожу его красивым, но наши вкусы могут и не совпасть. Я уверена, что вам дарят массу таких безделушек, но надеюсь, что вы и для моего портсигара найдете место в своей коллекции.
  Она протянула ему портсигар. Он принял его и осмотрел со всех сторон.
  — Великолепная штука! — сказал он. — Я и сам не выбрал бы лучшего.
  — А теперь нам пора распрощаться… До свидания, мистер Кэллаген! — Она протянула ему руку.
  — До свидания, миссис Дэнис. — Казалось, его рука вы пустила тонкие пальцы Паолы без особой охоты.
  Она уже шла к двери, когда Кэллаген открыл портсигар и прочел надпись, выгравированную на внутренней стороне крышки.
  — Минуточку, Паола! — Он рванулся за ней. — Одну минуточку!..
  * * *
  На нижней ступеньке лестницы, где совсем недавно сидел Кэллаген, теперь устроилась Сюзен Меландер. В глубокой задумчивости она бросала камешки в пятнистую жабу, сидевшую в том же бассейне среди кувшинок.
  На ведущей через лужок дорожке появился Николлз с бутылкой пива в одной руке и стаканом в другой.
  — Хелло, девочка! — кинул он. — Что нового? Где сейчас шеф?
  — Если вы имеете в виду мистера Кэллагена, то он в маленькой гостиной, — ответила она. — Но не один: к нему приехала клиентка. Я уверена, что это ужасно важная встреча, и я знаю, что говорю, потому что… Словом, я не удержалась и заглянула в окно. Вам лучше не мешать им, мистер Николлз!
  — Почему? — Николлз наполнил пивом свой стакан.
  — Потому. Я же сказала вам, что мистер Кэллаген очень занят! — Она немного помолчала, а потом добавила с грустью: — Меня он почему-то никогда так не целовал!
  Николлз залпом выпил пиво.
  — Не огорчайся, крошка! — сказал он. — Все дело к том, что ты не его клиентка. Наше агентство приберегает все самое лучшее для клиентов. И когда «Сыскное агентство Кэллагена» клиентку целует, то она должна уверовать в то, что никто в мире не способен сделать это лучше, чем мы.
  Сюзен передернула плечами.
  — В связи с этим мне вспоминается, как когда-то в Канзасе я познакомился с одной девочкой, — продолжал Николлз — Это был клад, настоящий клад! И вот однажды вечером, когда мы сидели на крылечке ее дома…
  Он поднял глаза и обнаружил, что Сюзен исчезла.
  — Черт возьми! — Николлз озадаченно покачал головой. Но я должен, обязательно должен рассказать кому-нибудь эту историю! Я уверен, что она понравится любому!
  Он допил пиво, зевнул и по ступенькам поднялся на веранду.
  Питер Чейни
  Она это может
  Глава I
  ДА ЕЩЕ КАК!
  Жизнь может быть чертовски удивительна! Да еще как! Она может быть настолько прекрасной, что каждый раз, когда случается что-нибудь приятное, ты даже не веришь в это. Некоторые парни такое именуют цинизмом, другие типы называют сладкими грезами. Вроде как бы парень вообразил себя этаким Санта-Клаусом, которому все по плечу.
  Что касается меня, то у меня настолько подавленное состояние, что я перерезал бы себе глотку, если бы у меня не было других забот, кроме этой самой глотки. И причина беспокойства, которое охватило сейчас, в марте 1945 года, всю эту часть Парижа, может быть обозначена одним словом: дамочки! Будь я Аладдином и натирай изо всех сил волшебную лампу, думаю, джинн не сумел бы предоставить мне именно то, что я хочу, если бы я предварительно не снабдил его соответствующими талонами.
  Так что теперь вам понятно.
  Парень, назвавший эту аллею «Розовой», обладал чувством юмора, потому что, хотите верьте, хотите нет, вонь стоит здесь невероятная. Похоже, окружающие жители выбрасывают на улицу все, что не желают держать в своих жилищах. А может, все дело в том, что еще не так давно в Париже находились немцы. Затрудняюсь сказать.
  У меня маленько кружится голова, потому что парень, сказавший мне, что Дюбонэ пополам с хлебной водкой здорово пьется, оказался не трепачом. Да, голова явно трещит. К тому же я немного того, неравнодушен к той крошке, с которой мы вместе обедали. Пожалуй, мне стоит называть ее «фаустпатрон», ведь она обрушилась на мою голову чертовски неожиданно.
  Кругом тьма, хоть глаз выколи, но в конце улицы я могу различить полоску света, пробивающегося из окна на втором этаже. Пожалуй, это тот самый дом. Форс говорил мне, что, когда здесь хозяйничали боши из гестапо, он тут встречался с парнями из английской разведки. Так что эта забегаловка имеет особую атмосферу, если вам ясно, что я имею в виду.
  А если не ясно, то это уже не мои заботы.
  Когда я добрался до этой развалины, я заметил цепочку от звонка, свисавшую сбоку у двери. Я дернул за нее и ждал ответа, загнав папиросу в угол рта и раздумывая о той дамочке, с которой обедал. Может быть, я уже говорил вам, ребята, что причина всех неприятностей в жизни на три четверти — бабенки, а остальная четверть — из-за денег. Но на них наплевать. Все, что не связано с женщинами, можно не принимать близко к сердцу. Это всерьез никого не трогает.
  Проходит минуты две, и дверь отворяется. В проходе горит тусклый свет, а на пороге стоит и таращит на меня глаза высокий худой загорелый парень. У него довольно смешная морда и симпатичные серые глаза. Мне этот парень нравится.
  — Вы Лемми Кошен? — спрашивает он.
  — Да-а, так говорила моя мать.
  — А я Джимми Клив, частный детектив из Нью-Йорка. Может быть, вам обо мне говорили?
  — Да-а, я слышал про вас. Как дела, Джимми?
  — Ничего себе. После немецкой оккупации жизнь в Париже, на мой взгляд, немного вялая. Не знаю, дело ли в спиртном или в девочках. Поскольку я не особенно охоч до красоток, видимо, расслабляет выпивка. Входите же.
  Вхожу в прихожую. Передо мной спиралью поднимается лестница, справа дверь ведет в боковую комнату. Все в этой квартире предельно пыльное, если не считать медной ручки на внутренней двери. Я иду по лестнице за Кливом. На полпути он бросает через плечо:
  — Здесь ваш приятель. Он с нетерпением дожидается встречи с вами.
  — Да? Кто такой?
  — Паренек по имени Домби. Как я понял, он раньше с вами работал.
  — Да, он мне нравится. Симпатичный парень. Только слишком много говорит. Ну и на дамочек все время косится. Но, в общем, он симпатяга. А тут нечем перекусить?
  Открывая дверь на верхушке лестницы, Клив произносит:
  — Найдется. Кстати, Домби прихватил с собой бутылку.
  Мы входим.
  Комната выглядит неплохо. Пара кресел, низенькая кровать на колесиках, которую на день принято задвигать, в конце комнаты стоит нечто, отдаленно напоминающее бар. На нем — бутылка, вроде бы виски, на ярлыке которой написано: «Настоящий коньяк», но мне она кажется чуточку подозрительной. Рядом — несколько стаканов и графин с водой.
  — Привет, Домби! Как дела? Мы не виделись целых два года. Ты еще помнишь наше лондонское дельце?
  — Помню, помню, такой-разэтакий. Ты тогда переманил у меня хорошенькую девчонку. Разве такое забудешь?
  — Послушай, я никогда ни у кого не уводил девчонок. Она отказалась от тебя по собственному желанию, уверяю тебя. Но я понимаю, что тебе это пришлось не по вкусу.
  — Вот еще, стал бы я переживать из-за бабенки. Самое трудное — это от них вовремя отвязаться. Ну а что касается меня, то во мне что-то есть. Парижские девочки вроде бы сразу поняли это. Во всяком случае, у меня сложилось такое мнение.
  — Это в тебе что-то есть? Послушай-ка, Джимми, ты слышишь этого типа? Этого невозможного воображалу? В нем что-то есть? В нем, видите ли, есть очарование!
  — Особенно сейчас, когда его щеку раздуло от флюса, — фыркнул Джимми.
  — Ладно, ладно, ребята. О'кей. Я вижу, вы просто завидуете мне, — петушился Домби. — Я знаю, Джимми приглянулась моя девочка, и вы ждете ее прихода. Но она без ума от меня. Совсем ошалела. Она даже считает меня хорошим парнем.
  — Ну, предполагается, она должна быть совсем потрясающей.
  — Конечно, так оно и есть, — соглашается Домби. — Эта крошка просто умница. У нее есть шестое чувство.
  — Вы только послушайте его! — говорю я. — У нее шестое чувство только потому, что нет пяти других, раз она прилипла к тебе.
  — Постойте, вы, петухи, — охлаждает нас Клив, — мы же сюда собрались по делу.
  — Да? Что за дело?
  Вообще-то я догадывался, какого рода дело могло привести Клива, хорошего частного детектива и красивого малого, в Париж. Похоже, что кто-то нарушил закон.
  Домби встряхнул бутылку и, выбив пробку, пододвинул ее ко мне вместе со стаканом. Я выпил.
  — Послушай, Лемми, — приступил к делу Домби, — про тебя все говорят, что ты умеешь держать нос по ветру. Но сейчас вроде бы ты оказался в немилости у начальства.
  — Да ну? Не собираешься ли ты лишить меня спокойного сна? Что такого я натворил?
  — Мне думается, снова вся проблема в бабенках. Последнее дело, которым ты занимался, там была какая-то закавыка. Кто-то донес боссу, что ты увлекся слегка одной жгучей особой, вроде бы ее зовут Марселиной, той самой, которую они раскололи. Вот ему и пришло в голову, что ты слегка распустил язык: кое-что наболтал лишнего.
  — Уж не знаю, кто занимался доносами, но это законченный брехун. Я умею обхаживать красоток, и не распуская языка.
  — Ясно. Надеюсь, ты сумеешь его в этом убедить. Понимаешь, он вбил себе в голову, что кто-то слишком много откровенничает, и он убежден, что это ты.
  — Подумайте только! — Я налил себе еще виски.
  — Особенно не переживайте, Лемми, — вмешался Клив. — Послушайте, от девчонок вечные неприятности, верно? Но меня-то вытащили сюда из Нью-Йорка только потому, что шефу показалось, что я должен кое-что знать. Вот он и отозвал меня из агентства и прямиком направил сюда. Задал мне кучу вопросов, так что мне пришлось выложить все, что я знал.
  — Все это прекрасно, — проворчал я, — но хотелось бы мне знать, какой подлец наплел ему, будто я распускаю язык с девчонками?
  Домби пожал плечами, и на минуту в комнате воцарилось общее молчание.
  — Это как раз то, о чем я могу вам рассказать. Это она, та самая крошка Марселина, наболтала ему.
  Я молчу, но у меня такое ощущение, будто меня по физиономии лягнул мул. Потом выдавливаю из себя:
  — Неужели так оно и было?
  — Да, Лемми. Я ничего не выдумал. Но это не играет особой роли; когда они начали допрашивать ее, то понимали, что она может сказать все что угодно, лишь бы облегчить свою собственную участь. Мне думается, у этой Марселины богатое воображение, но теперь главное — заставить шефа убедиться в этом. Еще один момент. Вы припоминаете того парня, который вместе с вами работал по этому делу?
  — Вы имеете в виду Риббэна — из Федерального бюро, он из Коннектикута? Хороший парень, и ему все известно.
  — Я тоже так думаю, — кивает головой Клив, — и я решил, что вы захотите с ним повидаться до встречи с шефом. Для порядка, что ли.
  — Мне кажется, что это очень благородно с вашей стороны, Джимми. Когда я должен отправиться к шефу?
  — Вроде бы сегодня, — вставил Домби, — часов в 10 вечера. Он так раскипятился по этому поводу еще и потому, что тут есть и другие закавыки. Понимаешь, Лемми, уж слишком все много болтают. Секретные данные известны повсюду: в Париже, Лондоне и так далее, будь все неладно. Уверяют, что все знали, где и когда будут сброшены британские парашютисты.
  — Может быть, шеф думает, что и это я разболтал?
  — Ерунда, — фыркнул Домби. — Это с твоим-то послужным списком! Не переживай, Лемми. Думаю, он всего лишь считает, что ты чуточку излишне откровенничаешь с дамочками. А почему бы и нет? Если ты находишь, что они преданы тебе телом и душой? Откуда ты должен был знать, что эта Марселина работает и на других?
  — Я тут ни при чем. Я никогда не говорю о служебных делах со своими любовницами.
  — Хотел бы и я сказать то же самое про себя, — вздохнул Домби. — Конечно, ни о чем серьезном я с ними не беседую, но все же когда-нибудь это, похоже, доставит мне массу неприятностей.
  Я еще раз отхлебнул из бутылки и сказал Кливу:
  — О'кей, значит, в 10 я буду у босса. Но, пожалуй, и правда стоит сначала переговорить с этим Риббэном. Вы сказали, что вы о чем-то договорились с ним?
  — Да, — ответил Клив. — Он бывает здесь в одной забегаловке, что-то вроде бара возле Плас Пигаль, его держит Леон. Он сказал мне, что будет там сегодня около 9 часов. Сейчас без четверти. Думаю, что еще есть время заскочить туда и узнать, что он скажет, прежде чем ехать к старику.
  — О'кей, я пошел. Ладно, потом увидимся.
  — Надеюсь, что скоро, Лемми, — пожелал Домби.
  — Увидимся сегодня же вечером, — добавил Клив. — Мне кажется, старик нам собирается преподнести какой-то сюрприз.
  Спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу Роз. Быстро шагая по направлению к Плас Пигаль, я подумал со злостью: «Какого черта!»
  Я решил немного прогуляться. А почему бы и нет? Я вовсе не спешу увидеться с этим Риббэном, а еще меньше горю желанием предстать перед очами своего начальства. Представляю, насколько интересной может быть наша встреча, так что заранее всего и не предугадаешь. Чем дольше я проболтаюсь на улице, тем позже наступит для меня срок неприятных разговоров. Во всяком случае, этот Риббэн может и подождать моего прихода!
  Я медленно шагал, внимательно рассматривая парижские улицы, сравнивая их с Парижем 1926-го и 1939 годов. Оба раза я приезжал тогда расследовать кое-какие дела здесь, и тогда все шло превосходно. Возможно, в 1939 году мне город нравился больше.
  Из головы у меня не выходила эта крошка Марселина. Умная девчонка, ничего не скажешь! Маленькое хитрое создание, которое умеет с нежной улыбкой подмешивать яд. Я бы отдал двухмесячную зарплату, чтобы узнать, что эта лиса наговорила на меня шефу и сколько в этом было правды. Возможно, я и на самом деле о чем-то с ней болтал, хотя мне следовало помалкивать в тряпочку. Интереснее другое: мне не хотелось ломать себе голову в данный момент над тем, было ли действительно важным то, о чем я с ней говорил.
  Нет, сэр, сейчас я не буду рассуждать на эту тему…
  Вы должны понимать, что в армейской разведке в Париже работают не ангелы. Уж поверьте мне. В доброе старое время, когда я был в числе первых среди ребят из ФБР в Нью-Йорке и ждал повышения, дела шли отменно. Может быть, я сам не понимал, как здорово мне жилось. Теперь же, когда небольшая горсточка нас, несчастных, работает здесь при армейской разведке и Секретной службе, все носятся с занятым видом, секретничают и говорят шепотом с таким видом, как будто от них зависит благополучие всего мира.
  Но все же мне хотелось разузнать, что же натрепала про меня эта малютка Марселина…
  Моя старушка мать, которая великолепно разбиралась в дамочках, может быть, поэтому говаривала когда-то, что человек, который вечно возится с представительницами слабого пола, не должен даже приближаться к нашей службе. Ну, возможно, она была права, а может быть, и нет, но сейчас я явно сидел на мели. Невольно начинаешь думать, не переоценил ли ты свои силы с этой вот Марселиной. Похоже, что девчонка была сообразительней, чем я себе представлял!
  В дальнем конце улицы, по которой я проходил, виднелся свет. Я двинулся туда. Это была забегаловка под названием «Уилкиз», одно из многих злачных местечек. Бар, несколько бабенок, бутылки, расставленные по всему помещению. Спиртное чертовски дорого, так что завсегдатаю приходится выкладывать чуть ли не по 4 миллиона франков, чтобы хоть немного быть навеселе. А коли пьешь какую-то дешевую дрянь, то перед тем, как опустишь стакан на стол, ты даже замираешь и пытаешься сообразить, не огрел ли тебя кто-нибудь по башке или не обрушил ли Гитлер на твою голову один из своих фаустпатронов.
  Я нагнулся над стойкой и знаками показал Уилки, что я хочу бренди из соответствующей бутылки. Выпив пару рюмок, я огляделся. Мистер Лемюэль X. Кошен, специальный агент ФБР, прикомандированный сейчас к Генеральному штабу разведки при Секретной службе армии Соединенных Штатов в Париже, к вашим услугам, и, если можно будет кое-что выведать у вас, сидя за столиком, уставленным батареей бутылок, он с удовольствием станет вашим собеседником.
  Но в тот же самый миг по моей нервной системе был нанесен сильный удар: на противоположном конце стойки сидела, казалось, сошедшая только что с модной картинки моя старая приятельница Джуанелла Риллуотер. Сейчас она замужем за одним парнем, Ларви Риллуотером, которого считают чуть ли не величайшим взломщиком сейфов в Соединенных Штатах и которого вечно преследуют все полицейские Америки, причем они понапрасну тратят время, так как в этом отношении с мистером Риллуотером никто не может тягаться, его не возьмешь голыми руками.
  Говорю вам, ребята, в данный момент вид этой крошки заставил мое сердце учащенно забиться по двум причинам: во-первых, из-за ее внешности, ну а о второй причине я вам расскажу через пару минут.
  Она лакомый кусочек, эта Джуанелла. В ней всего в меру, все такое кругленькое и мягкое, никаких излишеств, но и сухой ее не назовешь. У нее зеленые глаза, рыжие волосы темного оттенка и такая прическа, что невольно начинаешь думать, будто ее создал самый лучший в мире парикмахер. Про ее фигуру можно сказать со всеми основаниями, что она гибкая и тонкая. Лучшего слова не подберешь. И в ней хоть отбавляй того, что знатные дамы ценят дороже жемчугов и платины, — я имею в виду очарование. Когда наши писаки изобрели термин «сексапильность», мне думается, они имели в виду Джуанеллу. Господь Бог наделил ее этим самым качеством вдвойне.
  Она была одета в ярко-зеленый бархатный джемпер, пышную крепдешиновую блузку цвета чайной розы и юбочку, которые просто были созданы для нее. Нарядная шляпка, сделанная на заказ, была кокетливо надвинута на лоб, а ножки обуты в бронзового цвета туфельки на высоченных каблуках. Ручаюсь, что она с одного взгляда могла убить наповал любое существо в штанах. Любой пошел бы следом за ней как покорная овечка, куда бы она его ни повела. Готов заложить последнюю рубашку. Только ей не всякий пришелся бы по вкусу.
  Вторая причина, почему меня несколько заинтриговало присутствие Джуанеллы в Париже, заключалась в том, что Джимми Клив, тот самый частный детектив, с которым я недавно разговаривал, наложил лапу на Ларви Риллуотера из-за дельца с банковским сейфом в Иллинойсе, которое было возбуждено против него за 18 месяцев до войны.
  И в тот момент я сообразил, в чем заключается причина беспокойства маленького сыночка миссис Кошен, именуемого Лемми.
  Поймите, ребята, что я один из тех поэтически настроенных парней, которые всегда ищут прекрасное. Уж у меня такая натура. Может быть, вы слышали, бродяги, про такого мудреца Конфуция, замечательного малого, у которого наготове умные советы на все случаи жизни, поскольку он не просидел всю свою жизнь на печи, а знал, почем фунт лиха. Так вот, он подытожил всю человеческую мудрость в одной простой фразе: «Женская красота подобна аллигатору, притаившемуся в кустах». Как раз в этот момент, когда венец творения воображает, что ему предстоит совершить великие дела, стоит какой-нибудь смазливой бабенке поласковей на него взглянуть, и все его благие помыслы полетели к дьяволу: через пару часов он плетется домой в предвкушении здоровенной головомойки от его дражайшей половины. И у него, ребята, коленки дрожат от страха. «Лучше, — продолжает тот же самый Конфуций, — лучше разозлить спящего тарантула, чем сделать ложный ход в присутствии какой-нибудь соблазнительной блондинки, которая получила медаль за образцовое поведение от Генриха VIII за то, что знала все правильные ответы, и которая сумела представить бесспорное доказательство своего добродетельного поведения, хотя монарх собственной персоной заставал ее в буфетной наедине с графом Джестером не менее четырех раз. Монарх все же был вынужден сменить гнев на милость в самый последний момент, когда палач уже точил топор».
  Я не напрасно подумал о предостережениях мудреца Конфуция, ребята, потому что всем и каждому ясно, что в тот момент для меня самым неподходящим делом было завести шуры-муры еще с какой-нибудь куколкой. Но жизнь полна неожиданностей. Тебе не хочется упустить то, чего у тебя никогда не было… черт побери, очень не хочется.
  Понимаете, девчонки, на которых можно положиться, никогда не бывают красивыми. Это, может, и хорошо для парня, который ищет надежности. Но с надежной девчонкой, как правило, скучно и пресно. У них бывают губы, которые писатели именуют сочными, потому что джентльменские чувства не позволяют им прямо написать, что они похожи на акулью пасть. Надежная девчонка для тебя не опасна, это верно, с ней ты можешь быть вполне спокоен, но зато у нее коленки, напоминающие печные трубы, и такая фигура, что тебе охота пуститься в бегство или же самому взять кусок картона и клей и смастерить для нее фальшивый бюст. Надежная девчонка великолепно справляется на самой ответственной работе, она будет занимать свой пост до тех пор, пока ее зубы не пожелтеют от старости. Надежная девчонка воображает себя привлекательной, но ей настолько не хватает серого вещества, что она считает себя неотразимой.
  Таковы все они, эти надежные девицы.
  Потому что, если женщина красива, ей приходится развивать в себе лошадиное чутье, хотя бы ради самозащиты. Все время парни охотятся за такой дамочкой, пытаясь использовать ее в своих интересах. Кроме того, ей приходится культивировать в себе находчивость, чтобы уметь в нужный момент ответить интересному парню, где расположена, скажем, ближайшая трамвайная остановка.
  Я припоминаю одну красотку из Ошкоша, где на всех женщин приятно смотреть, а мужчины держатся в строгих рамках. Она была такой красулей, что на нее было даже больно смотреть. Ну и потом голова у нее тоже была не мякиной набита, хорошо варила. Вот идет она однажды по главной улице, а навстречу ей один из тех образцовых парней, про которых мы читаем в книжках. «Эсмеральда, — говорит он ей, — мне не нравится образ жизни, который вы ведете. Все мужчины в этом паршивом городишке от вас без ума. Вчера ночью я думал про вас и молился за ваше спасение».
  На что она ему отвечает с достоинством, опустив, как полагается, глаза:
  — Зачем же это было делать, дружище? Чего ради начинать за меня молиться, когда в телефонной книжке имеется мой номер. Почему вы мне не позвонили?
  После чего этот праведник заказал себе четыре двойных порции водки. Завербовался в морскую пехоту, и, когда его видели в последний раз, он надраивал тесаком японского пулеметчика.
  Если вам не ясна мораль рассказанного мною происшествия, тогда, по моему мнению, вам необходимо обратиться к какому-нибудь знахарю.
  Однако все это немного отвлекло нас в сторону. Возвращаясь же к Джуанелле, мне необходимо упомянуть, что в настоящее время ее вышеназванный муженек Ларви надежно заперт в федеральной тюрьме в Соединенных Штатах, и, по всей вероятности, Джуанелла решила, что ей следует ковать железо, пока горячо, с помощью только ей одной известных средств и приемов. Вот она и примчалась в Париж посмотреть, не найдется ли для нее здесь чего-нибудь путного.
  Мне думается, что сейчас я могу на минуту перестать рассуждать об этой крошке и отправиться узнать, что мне сможет сказать Риббэн. Но я тут же отогнал такое дикое решение, подошел к Джуанелле, встал сзади нее и сказал:
  — Ну и ну, провалиться мне на этом месте, если это не украшение рода человеческого, та самая очаровательная Джуанелла. И как тут у нас дела, девочка?
  Она быстро поворачивается на высоком табурете, как будто ее ужалила оса, и смотрит на меня своими зелеными глазами. Потом она краснеет, бледнеет, даже синеет и бормочет:
  — Чтобы мне не было ни дна, ни покрышки, если это не единственный парень, которого я всегда хотела заполучить! Лемми, ты ли это?
  Она сидит и улыбается мне, потом делает очаровательную гримаску своими губами, на которые невозможно смотреть спокойно, и показывает свои белые зубки.
  — Лемми, — продолжает она, — пусть меня засахарят, заморозят и продадут для украшения свадебного торта, если я не счастлива с тобой увидеться. Ты радость моих очей, я тебя дьявольски люблю.
  Я ей подмигиваю. Потому что такие словечки обычно в ходу у Джуанеллы. Она их говорит всем и каждому. Верно, когда-то она по мне немного сохла, так что в ее словах, может быть, и была частица правды.
  Я ей говорю:
  — Это замечательно, я ни разу не испытывал такого удовольствия после того, как мною однажды в цирке выстрелили из пушки. Давай поговорим, мое сокровище. Расскажи мне, чем ты занимаешься в этом городе радости и горя, разодетая, как кинозвезда, и прекрасная, как миллион долларов? И как поживает твой супруг, если он все еще твой супруг, Ларви?
  Она бросает на меня очень долгий и понимающий взгляд и говорит нечто вроде того:
  — Все тот же прежний мистер Кошен, э? Если бы ты мне так не нравился, я бы обозвала тебя мерзавцем, потому что ты великолепно знаешь, что мой супруг, как ты его назвал, а иначе Ларви — эксперт по взлому сейфов, «медвежатник» высшего класса, в настоящее время постоянно находится дома для тех, кто удосужится навестить его в одной из камер Алькатраса. И что ты думаешь насчет того, чтобы угостить меня, мистер Кошен? Или я могу тебя называть просто Лемми?
  Мне пришлось снова обратиться к Уилки, и после недолгих переговоров мы получили пару коктейлей, которые и перетащили на столик в углу, потом уселись друг против друга, внимательно глядя один на другого.
  Я улыбался ей, потому что для меня это было равнозначно тому, как два бойца легчайшего веса наносят друг другу первые нащупывающие удары.
  Она отхлебнула из бокала и провела розовым язычком по губам.
  — Потрясающе вкусно. Но ты ведь всегда покупал самые лучшие напитки, не правда ли, Лемми? Ты ведь знаешь толк, верно? Вся беда в том, что ты так и не додумался на мне остановить свой выбор, а?
  — Пустяки, Джуанелла, «пока живу, надеюсь», так сказал какой-то римский мудрец. Может быть, когда ты станешь дамой с серебряными волосами и лицом, изборожденным морщинами, как побережье Южной Атлантики, то я приду к тебе, возьму за руку и открою секреты всей своей жизни.
  — Да? Иди к дьяволу. Если только дело дойдет до того, о чем ты рассказываешь, я собственноручно подложу под себя пороху и взлечу на небо. Нет, я не собираюсь жить старухой. Благодарю вас, лучше отцвести и погибнуть, пока в тебе еще что-то есть.
  Я достал пару сигарет для себя и для нее.
  — Знаешь, Джуанелла, — начал я. — Я тут болтаюсь, и дела у меня здесь идут не так уж хорошо, как некоторые воображают. Про нас, парней из военной разведки, болтают черт знает что. Работать по этой части — совсем нелегкое дело. Ну и, кроме того, я тут допустил одну промашку, позволил обвести себя вокруг пальца, как самый паршивый простак!
  Она поднимает ресницы.
  — Не говори, Лемми! Только не ты. Кто угодно, но не ты. Не собираешься же ты меня уверять, будто мистер Лемюэль X. Кошен, гордость ФБР, безупречный работник, на этот раз забыл о необходимой осторожности и потерял какой-то документ или допустил иную ошибку. Нет, нет, я этому не поверю.
  — Хотел бы я, чтобы ты оказалась права, Джуанелла, но от правды никуда не денешься. Я свалял дурака. Я был на работе и немного пораспустил язык перед одной дамочкой. Я не рассказывал ей ничего важного, но все же достаточно, чтобы она, пораскинув умом, кое о чем догадалась. И вот теперь они собираются меня проутюжить за мою болтливость, хотя я и не особенно виноват.
  — Это плохо, Лемми.
  Она смотрит на меня, и в ее глазах что-то похожее на слезы.
  — Уж если существует на свете парень, у которого в полном смысле чистенькие руки и ясная голова, то это ты, Лемми. Но уж не хотел ли бы ты, чтобы я вонзила коготки в эту самую дамочку? Пожалуй, я сумею кое-что предпринять в этом отношении. А что они собираются сделать с тобой, Лемми? Я пожал плечами.
  — Я не особенно переживаю, Джуанелла. Какой от этого прок? Все равно от меня ничего не зависит. Но ты-то чего расстраиваешься? Что ты здесь делаешь? Как ты устроилась? Или кто это устроил? В наши дни чертовски трудно вырваться из США и получить разрешение на въезд в Париж. Особенно для дамы, мужа которой сцапали за ворот. Как все получилось?
  Она посмотрела на кончик своей сигареты.
  — Ладно, я расскажу тебе, Лемми. Может быть, ты знаешь имя того парня, который застукал Ларви? Его зовут Клив, Джимми Клив. Частный детектив, который работал в Иллинойском отделении полиции. Его как бы им одолжили на время войны. Ну, так вот, Клив наложил на Ларви руку, но сделал это по-честному.
  — Он такой, — вмешался я. — Парень что надо. Я его знаю.
  Но я ей не стал говорить, что сейчас Клив в Париже, потому что дамочкам лучше не рассказывать слишком много.
  — О'кей, — продолжает она. — Когда они упекли Ларви, я просто растерялась. Понимаешь, я всегда его любила, хотя не сходила по нему с ума, как по некоторым. — Тут она бросает на меня один из своих обжигающих взглядов. — Одним словом, мне было жалко Ларви. Я его оплакивала и совсем опустила руки, но потом все же сообразила, что слезами горю не поможешь. Пора приниматься за дело и постараться выудить себе карася пожирнее. Вот тогда я разыскала того самого Клива, и он мне сказал, что, коли я хочу работать в одном из отделений по доставке товаров, или как это называется? Министерство поставок? Так вот, он устроит меня, несмотря на то что моя репутация не совсем безупречна.
  Она вздохнула.
  — Нужда заставила меня ухватиться хоть за такую возможность. Так что я взяла себя в руки, а тут случилась еще одна история. Старая мисс Фейл, тетка Ларви из Сараготи, та самая, которая все старалась наставить его на путь истинный и советовала ему подыскать себе какое-нибудь приличное занятие, вроде того, чтобы служить экспедитором в какой-нибудь дутой компании, так вот, она умерла и оставила мне несколько тысчонок. Не слишком много, но достаточно, чтобы девчонка могла сделать себе завивку и справить пару приличных платьев. Потому что, дорогой, встречают-то по одежке, это всем известно. Так вот я и приехала сюда и даже ухитрилась встретиться с тобой.
  Я смотрю на свои часы. Половина десятого. Думаю, все же мне нужно попытаться отыскать Риббэна и выведать у него все, что он знает.
  — Послушай, Джуанелла, мне надо идти. Но мне бы хотелось с тобой как-нибудь еще увидеться. Может быть, договоримся вместе пообедать?
  — Конечно, Лемми. Лучшего и не придумать. Я живу в отеле «Святой Денис». Вот тебе мой номер телефона. Звони мне в любое время; чем бы я ни была занята в этот вечер, я всех пошлю к черту ради тебя. Вот как я отношусь к тебе, мой милый!
  — Ох, и умеешь ты крутить парням мозги, Джуанелла. Тебе бы выступать на сцене, но я тебе позвоню сразу же, как только улажу свои дела.
  — О'кей, Лемми… и будь осторожен. Ты слишком хорош, чтобы попадать впросак. А я еще здесь немного поболтаюсь и, возможно, выпью еще коктейль.
  Я распрощался с ней и ушел. На улице я подумал: тот парень, который заметил, что мир тесен, не нуждался в советах посторонних, у него котелок варил.
  Я двигался по улице вверх, думая о том и о сем. Неожиданно стало холодно до того, что даже малыш в теплых рейтузах решил бы, что его посадили на айсберг. Или, возможно, мне это показалось. Я вбил в башку, что у меня впереди куча неприятностей.
  Но стоило ли мне нервничать? Честно признаться, я столько пережил за эти годы всяких неприятностей, что одной больше или меньше — это не составляло большой разницы для старшего неженатого сына уважаемой миссис Кошен! Да, сэр… потому что чего только со мной не бывало, а когда обстановка становится излишне жарковатой, я всегда припоминаю одного французского парнишку, сказавшего, что большая часть вещей, которых он опасался, в итоге так и не произошла. Этот малый определенно понимал, почем фунт лиха.
  Я вам, ребята, уже говорил про этого китайского парня — Конфуция. Конфуций — тот человек, к которому я обращаюсь во всех трудных случаях жизни, потому что он большую часть своего времени потратил на то, чтобы изрекать разные умные вещи. Например, он однажды сказал, что на свете существуют неприятности трех сортов: из-за женщин, денег и нездоровья. А тут он дал маху.
  Потому что если у парня неприятности из-за девчонок, то две другие непременно приложатся. Я не встречал еще такого малого, который переживал бы из-за какой-нибудь девчонки и одновременно не считал бы последние деньги, а также не чувствовал бы себя полутрупом. Но вот четвертую неприятность Конфуций вообще упустил из виду. А таковая бывает, если у тебя нет первых трех. Пошевелите-ка мозгами. Если у парня нет девчонки, из-за которой стоит расстраиваться, если у него полны карманы денег, а тратить не на кого, и к тому же он здоров, как бык, а переживать нет причин, тогда этот парень — просто псих и недотепа, которому место в сумасшедшем доме. Чего ради, скажите мне, он коптит небо?
  Через пятнадцать минут я добрался до клуба «Леон».
  Он стоит в паршивом переулке, недалеко от Рю Клиши. В действительности это никакой не клуб. На первом этаже нечто вроде бистро с небольшой площадкой для танцев.
  На возвышении по понедельникам, средам и субботам сидит пара ребят, именуемых русскими, и наяривает что-то на балалайках. В остальные дни они играют на цитрах, но особой разницы я не замечал: шум стоит одинаковый. Думаю, если бы этих парней услыхали из России, им бы не удалось обойтись без тумаков. Я наслушался музыки в разных местах, где только можно промочить горло и перемигнуться с девчонками, но такой мерзкой игры нигде не встречал. Как будто из тебя кишки вытягивают на барабан.
  Если не считать этого, то «Леон» — одно из многих подобных злачных мест.
  Я вхожу. После холодного вечернего воздуха внутри кажется жарко. От табачного дыма ничего не видно. Русские, как всегда, бренькают на своих балалайках. Тут и барышники, тут и спекулянты, и дамочки, обрабатывающие парней, и другие, боящиеся просчитаться. Со всех сторон доносится гул голосов.
  Иду к стойке в конце зала. Позади стойки стоит сам Леон, облокотившись на нее локтями. В углу его рта торчит тоненькая испанская папироска.
  — Ну как дела? — спрашиваю.
  — Что все в порядке, этого я не скажу. — Он мне подмигивает. — Вы, наверное, подумали, что я сейчас скажу «все чертовски хорошо»?
  — Может быть, вы и правы. С каждым всегда что-нибудь должно приключиться. Взять хотя бы этого выродка Гитлера. И ему тоже досталось на орехи. Послушайте, вы не видели здесь мистера Риббэна?
  Он кивает головой, достает из-под стойки тряпки и начинает старательно вытирать поверхность, потом цедит сквозь зубы:
  — У него комната на втором этаже. Сейчас он у себя. Пройдите через бар. Дверь в конце коридора и идите наверх.
  Я говорю: «О'кей» — и прохожу через весь бар, минуя маленький танцевальный зал с противоположной стороны. В проходе темно, как раз посредине его какой-то вояка целует французскую девчонку с таким неистовством, как будто ему осталось жить последнюю ночь на этом свете. Я протискиваюсь мимо них, разыскиваю дверь в конце коридора и поднимаюсь по узкой лестнице. Мне кажется, что в ней миллион ступенек. По-видимому, Риббэну нравится спать поближе к звездам. А может быть, на него напало романтическое настроение, вроде того, что было у меня однажды, когда я прилип к одной юбчонке.
  Потому что, ребята, по натуре своей я — человек поэтичный и нежный. Уж не помню, говорил ли я вам об этом. Большую часть жизни я провел, болтаясь по всему миру в поисках приключений, бывалых ребят и вообще экзотики. Но каждый раз, когда мне выпадала свободная минутка, я начинал думать самым возвышенным образом о красоте вообще. Ну и я из тех парней, которые уж коли примутся о чем-то думать, то тут же пытаются осуществить свои мысли на практике. А почему бы и нет? И как бы вы поступили на моем месте?
  Только я понял, что такие поэтические мысли о паре женских коленок и всем остальном, дополняющем соответствующий комплект, приносили мне гораздо больше неприятностей, чем любой из проходимцев, за которыми я гонялся.
  Может быть, из этого можно сделать правильный вывод. Если да, то пользуйтесь им, я парень не жадный.
  Взбежав по двум маршам лестницы, я остановился на площадке, чтобы перевести дыхание. Последний пролет сужался и поворачивал влево. Деревянные и выщербленные ступеньки не были даже покрыты дорожкой. Мои шаги звучали необычно гулко. На лестнице было темно, как у негра в желудке, так что мне пришлось пробираться ощупью, держась за перила. На полпути я наткнулся на что-то мягкое. Я подумал, что кто-то обронил свой носовой платок.
  Все же я добрался до самого верха, чиркнул зажигалкой и огляделся. Передо мной была дверь. Я ее распахнул и вошел в комнату. Вижу: спальня, пустая. На каминной полочке стоит свеча, я зажег ее. Меня удивило, чего ради Риббэн содержал такую дыру. Для свиданий, что ли?
  Я огляделся. В одном углу — кровать, пара стульев, комод с зеркалом и письменный стол. На столе сверху — пачка почтовой бумаги и конверты. Одна промокашка сложена пополам и лежит поверх листка бумаги, как если бы кто-то собирался написать записку. Мне пришла в голову мысль, что не думал ли Риббэн заняться этим делом, но ему помешали, и он вышел из комнаты.
  Я беру свечку и спускаюсь вниз. Вы припоминаете, я говорил, что на лестнице наступил на что-то мягкое, вроде носового платка. Ну так вот, я ошибся: это был рукав от пиджака Риббэна. Парень лежал головой вниз, прижатый к перилам. Я присмотрелся к нему. Никакой ошибки быть не могло: он был мертв, как египетская мумия в провинциальном музее. Тогда я ставлю свечу на ступеньки, а сам запускаю руку ему за пазуху. Он еще не успел остыть.
  Вынимаю сигарету, поднимаю свечу и прикуриваю от нее. Стою, прислонившись к стене, и разглядываю мертвеца. Подношу к самой голове свечку и замечаю в правом ухе какую-то желтую жидкость.
  Я стою над ним и думаю: «А ведь дело-то дрянь!»
  Тут раздался телефонный звонок в комнате наверху, где я только что был, в комнате Риббэна.
  Прыгаю через две ступеньки. Телефон стоит на маленьком столике в углу. Подбегаю, хватаю трубку и говорю: «Алло».
  Какой-то тип отвечает:
  — Это вы, Риббэн?
  — Да, чем могу служить и кто вы такой?
  — Говорит Джимми Клив. Кошен у вас? Если да, пусть подойдет к аппарату.
  — Послушайте, Джимми, это Кошен.
  — Да, вот как? Мне показалось, вы сказали, что это Риббэн?
  — Я так и сказал, потому что хотел узнать, кто ему звонит. Рассчитывал что-нибудь выяснить. Тут дела пахнут керосином.
  — Что вы имеете в виду? Я бы скорее сказал, что дело пахнет керосином у нас. Шеф рвет и мечет, потому что вы до сих пор так и не появились. Он приказал мне вас разыскать во что бы то ни стало. Уже одиннадцатый час. Что там с вами стряслось?
  — Послушайте, передайте старику, что, кажется, произошло нечто серьезное, что может иметь важные последствия, ясно? Сами садитесь в «джип» и побыстрее приезжайте в клуб. Машину оставьте в конце улицы и топайте сюда пешком. Чтобы все было шито-крыто, понятно?
  — О'кей, Лемми. Договорились. Сейчас я выезжаю.
  — Огромное спасибо, Джимми.
  Опускаю трубку на рычаг, беру свечу, спускаюсь по лестнице и снова принимаюсь рассматривать Риббэна. Он лежит, как и ранее я описывал, прижавшись к перилам головой по направлению к нижней площадке. Я опускаюсь на колени и присматриваюсь повнимательнее. Его левая рука подвернулась, но кончики пальцев высовываются наружу. Они сжимают какой-то предмет. Я вижу авторучку, с которой даже не снят колпачок.
  Беру носовой платок и осторожно вытягиваю ручку из пальцев Риббэна. Это французское перо, которое можно достать на черном рынке. Потом ощупываю жилетный карман Риббэна и обнаруживаю в нем двухдюймовый карандаш. Опускаю этот огрызок назад и застегиваю ему среднюю пуговку. Потом сажусь на ступеньки и жду приезда Клива.
  Таковы дела!
  Закуриваю новую сигарету и думаю, что же такое тут произошло. Как мне кажется, в данном деле нет никакого смысла. Но такова жизнь. Если бы происходили только разумные вещи, жить было бы много проще, как заметила одна дамочка, когда ее дружок ушел к блондинке. Я перестал ломать себе голову без толку, решив отдохнуть.
  Прошло десять минут и появился Клив. Он поднимается по лестнице, легко и бесшумно перепрыгивая через две ступеньки. Я наблюдаю за ним поверх перил, как ловко и красиво он проходит по освещенному нижнему маршу. Привлекательная личность! Мне нравятся его физиономия, его манера выражаться, да и многое другое. Может быть, он сможет разобраться, что здесь происходит.
  Клив выходит из-за поворота лестницы и буквально замирает на месте, увидев меня на ступеньках со свечой в руке и Риббэна, с которого хоть картину пиши: ребенок, заснувший в лесу.
  — Господи Иисусе! Что вам известно об этом? — воскликнул Клив.
  — Ровнешенько ничего, Джимми. Я подумал, что вы меня просветите.
  — Послушайте, Лемми! Что стряслось?
  Он стоял, опершись одной рукой о стенку, и глазел на мертвого Риббэна.
  — Вы знаете ровно столько же, сколько и я. Я пришел сюда минут пятнадцать назад, за пару минут до вашего звонка. Внизу видел Леона, тот мне сказал, что Риббэн наверху в своей комнате. Я поднимался в полной темноте и не заметил его на ступеньках. Даже наступил на его пиджак и прошел мимо. Решил, что кто-то что-то обронил. Вошел в его комнату и убедился, что она пуста. А тут вы позвонили.
  — Скверная история. Мне она совсем не нравится. Вы осмотрели его комнату?
  — Да. На столе лежат бумага, конверты, промокашки, как если бы он собирался написать письмо.
  — Да. Он вечно писал письма кому-нибудь, этот Риббэн. Он был такой.
  Клив посмотрел на верхнюю площадку и проговорил задумчиво:
  — Понимаете, с этой лестницы ничего не стоило свалиться вниз… в такой темноте.
  — Это ваша версия, да?
  — А почему бы и нет? Послушайте, на столе были ручка и чернила или только одна бумага?
  — Ни ручки, ни чернил. Просто бумага, ну и конверты еще.
  — Вот-вот. Понял. Парень дожидался вас и сел писать письмецо или же сделать какие-то заметки, но неожиданно сообразил, что у него нет ни ручки, ни чернил. Ясно? Он бегом бежит с лестницы, чтобы попросить их у Леона. Но падает и ломает себе шею. Вот как оно было.
  — Да? Нет, это не проходит, Джимми!
  — Что вы хотите сказать?
  — Взгляните на его правое ухо.
  Я поднимаю свечу повыше. Он наклоняется и смотрит на Риббэна.
  — Ну и что? — спрашивает он. — В ухе у него вроде какой-то желтый воск, да?
  — Это не воск. Это доказывает, что у него сломано основание черепа. Он и не думал ломать себе шею. Кто-то ударил его сзади чем-то тяжелым, может, мешком с песком.
  — Что? На ступеньках-то? Вы утверждаете, что его кто-то поджидал на лестнице, когда он проходил мимо? Но ведь это же бессмыслица, Лемми?
  — Я тоже не усматриваю в этом никакого смысла. Только его никто не ждал на лестнице. Послушайте, Джимми, я представляю себе это таким образом. Риббэн сидел за столом, собираясь начать писать письма, но он не обратил внимания на то, что ему нечем писать. О'кей. Кто-то в темноте неслышно поднимается по лестнице. Дверь открыта, потому что Риббэн ждет меня. Тот, кто вошел, сильно ударяет его сзади по затылку. У него для этого была подходящая поза. Потом его стягивают вниз и пристраивают на ступеньках возле перил с тем, чтобы какой-нибудь парень, — тут я подмигиваю Джимми, — вроде вас, подумал, будто он свалился с лестницы и свернул себе шею.
  — Ну, может быть, вы и правы. У вас закурить не найдется?
  Я даю ему сигаретку. Он прикуривает ее, снова опирается о стенку и о чем-то крепко задумывается. Через несколько минут он спрашивает:
  — Что скажете на это? Я рассуждаю так: ему надо было написать письмо, но у него не оказалось чернил. Тогда он поднялся и побежал вниз по лестнице попросить карандаш или что-то еще у Леона, поскользнулся, упал и сломал себе шею. Вот моя версия, и я намерен ее придерживаться! Что касается желтой жидкости и перелома основания черепа, о'кей, пусть будет так. Они не станут особенно переживать, если мы сейчас отправим его в мертвецкую и доложим начальству, как это все произошло. Все будет о'кей.
  — Все будет в наилучшем виде, разумеется. Но зачем это нужно? Ведь кто-то прикончил Риббэна?
  Джимми рассердился:
  — Господи, Лемми, у вас совершенно не варит котелок. Послушайте, вам сегодня вечером приказано встретиться с шефом. Вы должны дать ему объяснение, как могло случиться, что вы распустили язык с красоткой Мерселиной. Он не в восторге от такого поведения.
  — Это мне известно. Ну так что?
  — А вот что: с кем разговаривала Марселина? Кто ее допрашивал, когда ее задержали? Кто сумел ее расколоть и выудить сведения о вас? Не Риббэн ли часом?
  — Да, по всей вероятности, он.
  — Ладно. Значит, Риббэн — тот малый, с которым она говорила. Он знает все, что вы ей наболтали. О'кей, далее, вы являетесь сюда повидаться с ним. Вы вдвоем должны сегодня вечером предстать перед шефом. Я звоню по телефону, хочу узнать, что случилось, почему вы до сих пор не явились. Вы здесь, а он убит. Согласитесь, для вас картина не из приятных. Не так ли?
  — Хотите сказать, что это я пристукнул Риббэна, потому что он имел что-то против меня?
  — Не исключено, что у шефа возникнет такая мысль. Может быть, найдется парочка людей, не особенно благожелательно относящихся к вам. Они могут ухватиться за подобную мысль. В конце концов если допустить, что вы действительно растрепали Марселине нечто важное, например, подсказали малютке, как спасти свою шкуру, а Риббэн взял ее в работу, и она ему все выложила, то для вас было бы не особенно приятно, если бы он раскрыл рот перед шефом.
  — Правильно. Но вы забываете одну вещь. Марселина-то все еще у нас. Если предполагают, что я столько натрепал этой крошке, то, может быть, она расскажет вам об этом так же, как Риббэну. Не исключено, что, раз пустившись на откровения перед ним, она не станет особенно скрытничать и с другими. Так что поехали-ка к шефу, доложим ему об обстановке, а затем давайте-ка я потолкую с Марселиной и выясню, где правда, а где брехня. Мне не терпится потрясти эту крошку!
  — Если бы вы, Лемми, могли поступить таким образом, было бы просто замечательно, но из этого ничего не выйдет.
  — Почему?
  — Потому что Марселины больше не существует. Вы ведь знаете, что ее поместили в местное 14-е отделение французской полицейской тюрьмы. О'кей. Примерно с час назад туда явился какой-то тип с поддельными документами от шефа и освободил ее. Дошло? Я сказал, что понимаю.
  — О'кей. Ну а минут двадцать назад ее нашли в подъезде одного из домов на Рю Захари. Убита двумя выстрелами и подброшена туда. Дошло и это?
  — Дошло, парень.
  — А теперь вы поскачете к шефу и доложите ему, что кто-то ухлопал Риббэна. Может быть, он и промолчит, но непременно что-то заподозрит, верно? И для вас это будет выглядеть не слишком хорошо.
  Я на минуту задумался, потом согласился, что Джимми совершенно прав. Показав пальцем на Риббэна, я сказал:
  — Если его действительно порешили, то дела мистера Кошена действительно пахнут керосином.
  Клив кивнул головой и ощупал Риббэна.
  — Он умер совсем недавно. Тем хуже для вас. Да, ваши дела из рук вон плохи. Ведь ухлопать его можно было в две минуты…
  Он улыбнулся мне.
  — Риббэн помчался вниз одолжить ручку или чернила, растянулся на ступеньках и свернул себе шею. Ясно?
  — Джимми, как я понимаю, вы настоящий друг. Возможно, когда-нибудь я тоже сумею вам отплатить добром за добро.
  — Забудьте о таких пустяках. Мне про вас многое рассказали, я знаю ваши служебные заслуги. Уверен, вы никогда бы не сделали ничего подобного. Но всегда могут найтись субчики, которые с удовольствием пришьют вам подобную историю. Так что мы будем действовать согласно договоренности…
  Я поднялся со ступенек:
  — О'кей, пойду вызову санитарную машину.
  — Вы можете позвонить снизу, а я тем временем из комнаты Риббэна поговорю с шефом. Объясню ему, что произошло и почему мы задерживаемся.
  Он поднялся по лестнице. А я пошел к аппарату, раздумывая о том, что в словах Джимми, черт знает сколько правды. Для меня эта история может обернуться, ох, как плохо! Выходит, будто кто-то старается вырыть яму для мистера Лемюэля Кошена.
  Честно признаться, уж если был парень, у которого на душе скребли кошки, то это был я.
  Теперь вы понимаете?
  Глава II
  СТРИПТИЗ
  Я и до этого не раз видел шефа в дурном настроении, но сейчас он был мрачнее тучи. Его кабинет был погружен в темноту. На письменном столе горела одна-единственная лампа под матовым абажуром.
  Когда мы вошли, шеф просматривал какие-то бумаги, ну а мы с Джимми Кливом остановились, как пара нашкодивших мальчишек, посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу. Шеф даже не поднял головы. Он прекрасный человек, наш старик. У него круглая добродушная физиономия, седая грива волос. Несмотря на многочисленные складки под подбородком, чувствуется, что челюсть у него твердая и волевая. Крепкий орешек наш шеф. Свет лампы отражается на генеральских звездочках на его плечах. Мне кажется, нашего шефа забавляет мысль, что он военный генерал. В свое время он занимал крупный пост в Министерстве юстиции, но война заставляет людей заниматься Бог знает чем и напяливать самые неожиданные мундиры.
  Наконец, он поднимает голову.
  — Ну, добрый вечер. Рад видеть у себя.
  — Добрый вечер, сэр, — отвечает Клив.
  Я ничего не говорю. Мне кажется, будет лучше, если некоторое время я помолчу.
  — Ну, Кошен, мне думается, — говорит генерал, — я знаю вас достаточно хорошо, чтобы не пускаться с вами сразу же в разговоры. И ваш послужной список мне известен, как вы работали все эти годы. Вас всегда считали одним из лучших агентов ФБР. Если бы кто-нибудь попытался уверить меня, что вы распустили слюнки в присутствии какой-то смазливой девчонки даже под воздействием большого количества спиртного и выболтали ей служебную тайну, я бы этому не поверил. Так?
  Я молчу.
  — Ладно, вы знаете, в чем дело. Что вы мне на это скажете?
  — Послушайте, генерал, — отвечаю я, — какая разница, что я скажу? Мне известно, что сказали вам про меня.
  — Да… пожалуй, вы правы.
  Шеф выдвигает ящик стола, вынимает сигару и закуривает ее.
  — Самое скверное то, что мы не можем проверить данное донесение. Вы ведь знаете суть дела?
  — К сожалению, имею лишь поверхностное представление.
  — Ладно, сейчас я обрисую вам основные факты, чтобы мы лучше понимали друг друга. Марселина дю Кло, французская подданная, и американец по имени Варлей, во всяком случае, он считался американцем, хотя в его паспорте были какие-то неполадки, занимались бизнесом в сфере дизайна в Нью-Йорке практически с начала войны. Они попали на заметку ФБР, так как их заподозрили в том, что под видом декоративной мастерской они занимаются шпионской деятельностью не то в пользу немцев, не то японцев, а может быть, и тех, и других. Двум агентам ФБР было поручено разобраться в этом деле. Один из них был Джордж Риббэн, второй — вы, Кошен. Вы оба получили соответствующие указания и действовали независимо друг от друга.
  Следующий примечательный факт заключался в том, что дю Кло и Варлей каким-то непонятным способом, который до сих пор мы не сумели разгадать, получили разрешение и паспорта на выезд из Нью-Йорка в Париж. Ладно, мы против этого не возражали. Наоборот, мы рассчитывали, что с их помощью сумеем нащупать кое-что здесь. Они приехали сюда недели через три после того, как американские и английские войска вступили в Париж, а немцы отступили. Риббэн и вы, Кошен, естественно, прибыли следом за этой парочкой. Вам следовало познакомиться поближе с этой самой Марселиной дю Кло.
  Генерал откидывается в кресле, затягивается и потихоньку выпускает струю дыма из уголка рта.
  — В вашем досье сказано, что вы всегда отличались умением обращаться с женщинами. Итак, вы с ней познакомились, проводили с ней много времени. Однажды вечером вы с ней куда-то ездили. Похоже, при этом было много выпито. На следующий день вас нашли в невменяемом состоянии в каком-то притоне на Рю Клиши. Куда девалась эта дю Кло, никто не знал.
  К этому времени врагу стала известна некоторая информация о передвижении войск. Здешняя разведка считает, что за эту утечку ответственны как раз дю Кло и Варлей. Мы до сих пор не знаем, куда скрылся он, а вот дю Кло Риббэн обнаружил и напугал до полусмерти. По всей вероятности, она считала, что ее расстреляют.
  Не исключено, что Риббэн поддерживал ее в данном мнении. Он считал, что в этом случае она скорее заговорит. Ну… и она заговорила.
  Дю Кло кое-что открыла ему, но самое важное сообщение заключалось в том, что вы, Кошен, болтали много и охотно. Например, вы выложили ей, в чем состоит ваше конкретное задание, а также просветили ее, чем вообще занимается наша Секретная служба в Париже, и, наконец, каковы методы ее работы. Риббэну это не понравилось. Не понравилось потому, что как хороший федеральный агент он не мог всего этого понять. Ну и я тоже.
  Ладно, вам не надо ничего говорить. Я думаю, вы тут ни при чем. Если допустить, что вы действительно разоткровенничались перед этой женщиной в состоянии опьянения, вы все равно не можете знать, что вы ей выболтали. Если бы Риббэн был здесь и мог доложить, что ему удалось выведать у нее, тогда нам было бы легче ориентироваться. Но его нет. Возможно, в какой-то мере это вас устраивает. Мне сказали, что сегодня вечером он упал с лестницы и сломал себе шею. Это было для него несчастьем, а для вас, возможно, удачей…
  — Может быть, это так, генерал, а может быть, и нет, — ответил я. — Что касается меня, то я хотел бы послушать, что сказал бы Джордж Риббэн. Мне очень любопытно было бы узнать, что, по его мнению, я мог наговорить этой даме.
  — По всей вероятности, это так, — согласился шеф, — и мне тоже.
  — В этой истории есть еще один щекотливый момент, генерал, — продолжаю я. — Понимаете, еще интереснее мне было бы поговорить с самой Марселиной, причем в вашем присутствии и так, чтобы никто не мог обвинить меня в нетрезвом состоянии. Я много бы отдал за то, чтобы эта проклятая красотка рассказала мне, о чем я ей мог наговорить, даже если бы и вправду я выпил много спиртного.
  — Ну, этого вы не услышите. Вы это знаете. Шеф выпускает очередную струю дыма и говорит:
  — Вот что я вам скажу. Я просмотрел ваш послужной список, Кошен. Он безупречный, на мой взгляд, и мне трудно поверить, чтобы оперативник вашего класса мог дать осечку с такой особой, как Марселина. Я придерживаюсь того мнения, что она наговорила' небылиц, просто сболтнула Риббэну первое, что пришло ей в голову, так как ей необходимо было что-то сказать: он ее слишком напугал. Если бы Риббэн был жив, он без труда бы все это подтвердил. Но он умер. Что ж, несчастные случаи происходят ежедневно. Клив сообщил мне по телефону подробности. Очевидно, Риббэн свалился с лестницы и сломал себе шею.
  Генерал умолк. Наступило молчание. Потом он вынул из стола коробку с сигарами и угостил нас с Джимми.
  — Возьмите по одной и послушайте меня внимательно.
  Он пристально посмотрел на меня.
  — Хочу вам сообщить, Кошен, я решил не отстранять вас от работы. Может быть, кое-кто и подумывал, что мы с вами расстанемся. Возможно, они даже рассчитывали, что я отошлю вас обратно в Штаты. Но я этого не сделаю. Я не вижу причины, почему агент с вашим опытом работы должен пострадать из-за голословных обвинений.
  — Огромное вам спасибо, генерал, — отвечаю я. — Но я все же не испытываю смертельного чувства благодарности за то, что с меня сняли подозрение в том, чего я никогда не совершал.
  Шеф меня понял.
  — Забудем об этом инциденте. Перейдем теперь к деловой части совещания. Варлей скрылся. Мы предполагаем, что у него имеются связи. Возможно, он с дю Кло начал работать в Нью-Йорке и продолжал, когда они приехали в Париж. Возможно, он уже в Англии И там его схватить будет очень трудно. В Англии масса американских войск. Если у него там имеются друзья и если у него надежные документы, он сможет долгое время водить за нос и наших людей, и английские власти.
  Он перевел взгляд на Клива.
  — Вы знаете его?
  Клив кивнул утвердительно.
  — Что вы думаете о нем?
  — Два года назад меня направили в распоряжение иллинойской полиции, я занимался, тогда расследованием одного дела, частного дела, которое было поручено моему агентству в Нью-Йорке. Варлей был замешан в этом деле. Полиция Иллинойса искала его. У нас имелось предписание о его задержании, и власти предполагали, что он скрывался в тех местах. Я знаю, как он выглядит, и, мне кажется, догадываюсь, чем он занимался. Варлей работал вместе с гитлеровскими молодчиками в США еще до того, как Америка объявила войну. Он завязал какие-то связи здесь, во Франции, и наверняка собирается тем же заняться в Англии. Шеф согласился.
  — Пожалуй, вы правы. Дю Кло вам что-нибудь говорила о Варлее, Кошен?
  — Очень многое, но по большей части это был чистый бред, хотя кое-где и проскальзывали разумные нотки. В тот вечер, когда мы встретились с Марселиной, я повел ее выпить и надеялся, что она что-нибудь выболтает мне. Но я ее насторожил. Понимаете, ее напугал вовсе не Риббэн, а я. Возможно, он пытался сделать это позднее, но начал-то я. Пожалуй, у нее зародилась мысль, что ее песенка спета, что она дала маху и что если наши ее не схватят, то уж немцы-то непременно. По неизвестной мне причине эта крошка думала, что она у них не на особенно хорошем счету. И она, и ее партнер Варлей. Понимаете, она не говорила ничего определенного, выражалась весьма туманно, но у меня сложилось такое впечатление. О'кей. Потом я специально начал ее кое в чем просвещать. Рассказал ей истории, случившиеся с некоторыми дамочками, которые неудачно занимались шпионской деятельностью. Вы меня понимаете, шеф?
  — Да. Это совершенно ясно. Старый трюк.
  — Ну, вроде бы это сработало. Она пожаловалась, что Варлей ей не особенно доверяет в последние пять месяцев. Что он ее всегда подсовывает под удар, сам ловко оставаясь в тени и в то же время держа ее в полном неведении относительно их деятельности. Варлей, человек опытный, понял, что она боится и не хочет рисковать. Он опасался, как бы она не раскололась. По ее мнению, именно поэтому он и привез ее в Париж.
  Шеф кивнул головой.
  — Понятно. Из ее слов вы не сделали вывода, каковы были связи Варлея?
  Я с минуту помолчал, тщательно стряхивая пепел с сигары в пепельницу, внимательно посмотрел на генерала и произнес:
  — Одну вещь она мне сообщила. У Варлея есть сестра. Мне показалось, эта дама живет в Англии. Со слов Марселины я понял, что внешне она — настоящая Венера Милосская, но настолько порочная, что по сравнению с нею сам сатана кажется президентом библейской корпорации. По всей видимости, эта особа недолюбливала Марселину.
  Шеф задумался на продолжительное время, потом обратился к Кливу:
  — А вы когда-нибудь слышали что-нибудь о его сестре?
  — Нет, но, собственно говоря, это естественно. Меня семья Варлея не интересовала. Наша цель была поймать его самого, хотя мы ничего и не добились. Даже не представляем, куда он девался.
  Новая пауза, потом шеф спросил:
  — Описывать-то описывала, но как?
  — Понимаете, генерал, когда одна дамочка говорит о другой, она в ней замечает все недостатки. Возможно, как предполагают, я тогда был сильно под мухой, но все же не настолько, чтобы не запомнить слов Марселины.
  Прежде всего она мне сообщила, что сестра Варлея была брюнеткой с великолепной кожей и большими фиолетовыми глазами. Кроме этого, природа наградила ее всем: фигурой, вкусом, умением одеваться, знанием двух языков, а может, и более. Потрясающая дамочка, эта варлеевская сестрица, судя по описаниям.
  — Но они весьма поверхностны, не правда ли? По-моему, каждая мало-мальски смазливая женщина попадает под эту характеристику. Во всяком случае, про себя она обычно так и думает… но вот о другой женщине вряд ли выразится в таких словах…
  — Пожалуй, вот что важно, — вспомнил я, — у этой крошки есть одна особая примета. На левой руке у нее кривой мизинец. Дю Кло говорила, что у нее красивые руки с длинными ногтями, всегда наманикюренные и отполированные, поэтому этот кривой палец выглядит особенно уродливым. Люди буквально не могут отвести глаз от ее рук, когда с ней разговаривают. Понимаете, она сильно жестикулирует этой самой рукой, у нее вроде бы какой-то комплекс в отношении кривого мизинца. Понятно?
  — Понятно, — отвечает он. — Нужно будет записать эти приметы.
  Шеф берет листок бумаги, пишет на нем «словесный портрет», прочитывает вслух и спрашивает: — Так будет о'кей?
  — Да, все правильно, — отвечаю я.
  Он откладывает листок, засовывает в рот сигару.
  — А теперь внимательно слушайте. Вы находите Варлея и устанавливаете за ним слежку. Если будет возможно, доставите его живым ко мне. Мне бы очень хотелось с ним потолковать. Он стреляный воробей, и задача эта не из простых. Клив знает его, а если Варлей встретится со своей сестрой, при условии, что она тоже в Англии, то подобную пару рано или поздно разыскать будет можно. Английские власти вам окажут всяческое содействие. Об этом я уже договорился. Прекрасно. Когда вы выезжаете?
  — Когда вам будет угодно, — отвечаю я. — Но я бы хотел задержаться в Париже еще на пару деньков. Мне нужно уладить кое-какие дела.
  — Хорошо. Выезжайте через сутки. Рано утром вас будет ждать специальный самолет.
  Он посмотрел на меня, и взгляд его голубых глаз на этот раз был не таким тяжелым.
  — Я бы хотел, чтобы вы с этим справились, Кошен.
  — Вы хотите сказать, что для меня это явилось бы искуплением?
  — На нас работает множество людей, замечательных людей из ФБР. И все они мечтают о повышении. Дело Марселины дю Кло поручено не вам одному. Так или иначе, сделайте все, что в ваших силах. Разыщите Варлея, узнайте, чем он занимается, доставьте его в Париж… — Тут он вроде даже подмигнул мне. — Мне бы хотелось взглянуть , на его прелестную сестрицу.
  Он сильно затянулся и продолжал:
  — Я предчувствую, что эта парочка заработает либо расстрел, либо камеру-одиночку в Алькатрасе минимум лет на двадцать.
  Я поднялся со словами:
  — До свидания, генерал.
  — До свидания.
  Клив тоже распрощался, и мы вместе выходим из кабинета. В коридоре Джимми лукаво посмотрел на меня и весело подмигнул.
  — Ну, все о'кей, старина. Считай, что ты остался при деле, Кошен.
  — Провалиться мне на этом месте, если я не останусь. То есть останусь, если мы разыщем Варлея… Если же нет, меня выставят из разведки, тут можно не сомневаться. Пошли выпьем по этому случаю.
  Мы шагаем по улице. И молчим, потому что нам есть о чем подумать. Через некоторое время Джимми спрашивает:
  — Что тебя терзает, Лемми? Не слишком ли ты близко принимаешь к сердцу эту историю? Не сложилось ли у тебя о ней предвзятое мнение?
  — Предвзятое мнение? Как бы не так! Ведь совершенно ясно, что шеф думает, будто я что-то действительно выболтал этой дю Кло. Но они не могут ничего узнать и доказать: Марселина мертва, Риббэна тоже прикончили. Генерал уверен, дыма без огня не бывает. Вот поэтому-то он и приказал мне продолжать работать по этому делу. Рассчитывает, что если я на самом деле развязал язык перед малюткой, то рано или поздно себя выдам. А тогда он собственноручно разрежет меня на мелкие кусочки. Вот что я думаю…
  Джимми отвечает не сразу:
  — Какого черта! Разве только ты один должен переживать? Мы оба должны постараться, чтобы во что бы то ни стало схватить этого негодяя. Для тебя это явится реабилитацией, ну а мне всегда хотелось попасть на работу в ФБР. Может, после этого меня найдут достойным.
  — О'кей. Разумные речи приятно слушать! Пошли, давай действительно выпьем за нашу удачу.
  Между нами говоря, это была, по-моему, замечательная идея. Потому что, когда парень не в своей тарелке, он всегда готов совершить одно из трех: пойти и утопить свои переживания в рюмке доброго вина, помчаться к какой-нибудь девчонке и, положив ей голову на грудь, пожаловаться на свою горькую судьбу и получить взамен пленительное женское сочувствие. Наконец, отправиться домой и завалиться спать.
  Поверьте мне, ребята, что третий вариант — самый правильный, потому что он безопасный. Я знавал парней, которые сломя голову бежали к какой-нибудь симпатичной дамочке и изливали перед ней все свои недоразумения, а примерно через неделю их ожидали гораздо более крупные неприятности.
  После спанья чувствуешь себя еще более разбитым, чем до него, спиртное делает тебя еще более сонным, ну а от дамочек ты вообще теряешься. У тебя кружится голова, а это самое опасное.
  Только вот мужчины — странный народ… Если бы парень оказался на необитаемом острове, имея все необходимое: бочонок рома, съестное и пару хороших книг, вы думаете, он бы чувствовал себя счастливым?
  Держите карман шире… Могу поставить последний шиллинг против всех запасов чая в Китае, что еще до захода солнца этот балбес обшарит весь остров, прочешет все кусты, обшарит лес в поисках существа с округлыми формами в той или иной юбке.
  Потому что уж так устроены все мужчины, с тех пор, когда змей в Саду Эдема едва не свалился с дерева, потешаясь над Адамом, который по тем временам был величайшим специалистом по части фруктов.
  Было немногим позже двенадцати, когда я вышел от генерала. Ночь была сносной, разве что чуточку прохладной, но я против этого не возражал. Я думал о Риббэне и о том, что со стороны Джимми Клива было здорово вот так сочинить историю о падении Риббэна с лестницы, когда он якобы побежал за ручкой с чернилами. Сразу видно, какая у него сообразительная башка, ведь он смекнул про авторучку в тот самый момент, когда я сказал ему, что в комнате Риббэна на столе приготовлены бумага и конверты, как если бы тот собирался писать письма.
  И Клив знал, что шеф не ухватится за сообщение об убийстве Риббэна, раз я находился поблизости. Это было бы уж слишком. Сперва обманом выкрадывают Марселину, затем убирают Риббэна. Клив сообразил, что подобная новость нужна шефу как петуху тросточка. Даже последний олух поймет — от того, что эти двое перешли в лучший мир, больше всех выигрывает любимый сыночек миссис Кошен. Я, если уж честно, и не особенно их оплакиваю. Клив поступил как настоящий друг, постаравшись выгородить меня из этой истории.
  Мне думается, что Клив — толковый следователь, хотя он всего лишь частный детектив, прикомандированный на время войны к нашей службе. Было бы здорово, если бы у нас было побольше вот таких парней.
  Затем мои мысли перебрасываются на Джуанеллу Риллуотер. Вроде бы, ребята, я вам уже говорил, что мир тесен. Но даже я не догадывался, что он тесен в такой степени и что я смогу встретиться здесь, в Париже, с этой милашкой. Лишнее доказательство того, что ни один парень не может предугадать, кого или что он увидит за углом…
  Вот поэтому-то мудрец Конфуций, с которым я вас уже знакомил, однажды высказался таким образом: «Нежданная женщина подобна прекрасной розе за твоей изгородью. Она появляется неизвестно откуда и исчезает, поиграв тобою и выбросив тебя через некоторое время, как дохлую рыбу».
  Теперь вы видите, ребята, что этот парень, Конфуций, был знатоком по части женской половины рода человеческого и мы можем положиться на его суждения. Я закурил папироску и двинулся к отелю «Сен Денис». Он расположен неподалеку от бульвара Сен Мишель и представляет из себя заурядное заведение, каких много. Во всяком случае, так мне казалось, а когда я подошел к нему, то и сам убедился, что так оно и было. Пара старых зданий с выходом на боковую улочку. Я позвонил в звонок, и через несколько минут работяга в темном переднике отворил дверь. Физиономия у него заросла двухнедельной щетиной. Он казался настоящим Мафусаилом, вылезшим на свет Божий после долголетнего пребывания в преисподней.
  Я говорю ему: «Добрый вечер». Он же молчит, стоит и пялит на меня глаза. Похоже, он привык, чтобы его сначала обругали, и уж после этого он начинает что-то соображать.
  — Послушай, — спрашиваю я, — тут живет одна леди по имени миссис Риллуотер. Она у себя?
  Он этого не знает, но все же сообщает, что она занимает номер 23 на втором этаже.
  Я благодарю его и поднимаюсь наверх. Дом провонял, а уж коли я говорю это, то запах действительно непереносимый. В нос мне ударяют всевозможные странные и непонятные ароматы… Ковры не трясли, видимо, множество недель, а у потолка такой вид, как будто он того и гляди обвалится вам на голову.
  Подойдя к номеру 23 на втором этаже, я тихонько стучусь в дверь и жду ответа. Но ничего не происходит. Стучу сильнее, и снова безрезультатно. Тогда я нажимаю на ручку, растворяю дверь и вхожу. В комнате темно, но в противоположной стене имеется еще одна дверь, ведущая во внутренние помещения. Я вижу, что из-под двери пробивается полоса света. Тогда я отыскиваю выключатель и зажигаю свет. В этот момент раскрывается вторая дверь и из нее выходит дама.
  Я не из тех парней, которых можно легко удивить. В свое время нагляделся на разные чудеса, но такого зрелища, как эта особа, я никогда не встречал. На ней были надеты турецкие шлепанцы без задников, широченные восточные шаровары, которые могли показаться непрозрачными разве что слепому, бюстгальтер, который вообще ничего не прикрывал, и масса звенящих браслетов.
  Передо мной потрясающие ножки, каких я еще никогда не видывал, замечательная фигура, лицо с раскосыми глазами, которые как будто глядят на тебя со страниц географического учебника. В добавление к этому волосы у нее были окрашены в соломенно-желтый цвет, хотя краска уже начала слезать с корней. В довершение всего над пупком у нее была приколота серебряная картонная звезда.
  — Ну и ну, — невольно вырвалось у меня. — Я вижу сейчас перед собой самое очаровательное маленькое создание из сказки «Индийская принцесса с пробковой ногой».
  Она отвечает:
  — Послушайте, молодой человек. Вы что воображаете, что вы из гестапо? Возможно, вам говорили, что эта часть Франции уже не находится под оккупацией и что никто больше не имеет права без приглашения врываться в частные дома.
  — Не верьте такой ерунде, крошка, — советую я ей. — Что касается меня, то я ведь и есть из оккупационных войск. Но, может быть, вы согласитесь удовлетворить мое любопытство. Чего ради вы нацепили на себя все это барахло? Или же вы репетируете стриптиз?
  Она опускает глаза на свои шаровары и произносит:
  — А вдруг я думаю о старых временах?
  — Даже если это так, моя козочка, — отвечаю я ей, — вам все равно нужно было бы надеть на себя хоть какое-нибудь исподнее, потому что моя старенькая мама, миссис Кошен, женщина умная и опытная, частенько говаривала, что женское белье подобно Рейну: оно практически является для женщины последней линией обороны. Ну а в таком виде, уверяю вас, у вас нет даже и одного шанса на спасение, коли кто-нибудь предпримет обходной маневр.
  — Значит, вот вы какой шустрый, да? Может быть, вас удивит, если я скажу, что одно время я действительно выступала с номером стриптиза. «Стриппер» — так они называют эту должность. А теперь у меня тоже есть номер в программе варьете. Да еще какой! Гвоздь программы!
  — Так уж и гвоздь? Ставлю 6 против 4, что, если кто-нибудь из здешних завсегдатаев заметит, что у вас косят глаза, он больше никогда не взглянет на вас.
  — Наплевать на косоглазие, парень! Посетителям в голову не приходит смотреть мне в глаза. Но, может быть, вы мне скажете, чего вы тут ищете? Это не частные номера.
  — Я ищу одну даму по имени Джуанелла Риллуотер. Это ее комната. Может быть, вы знаете, где она?
  — Это не ее комната, и я не знаю, где она. Во всяком случае, я не имею никакого желания знакомиться с дамой по имени Риллуотер. Мне не нравится это имя.
  Я стою и продолжаю рассматривать малютку. Ее вид будит во мне какие-то воспоминания. Вдруг до меня доходит.
  — Ба-ба-ба… Жизнь иной раз преподносит самые неожиданные сюрпризы. Если вы не Марта Фрислер, которая выступает со стриптизом в бурлеске Мецлера в Чикаго, то я тогда Адольф Гитлер.
  — Ты прав, парень, — говорит она. — Это я, и я пользовалась успехом. Припоминаю один вечер…
  — Верю вам на слово, — перебиваю я ее не совсем вежливо. — Мне думается, что один вечер в этом бурлеске был точно таким же, как и второй. Итак, вы не знаете миссис Риллуотер?
  — Нет. Я никогда о такой не слыхала. А теперь закругляйтесь и разрешите мне заняться репетицией.
  — Послушайте, у меня есть еще парочка вопросов, которые я хотел бы разрешить до того, как я исчезну.
  — А кто вы такой, чтобы задавать мне вопросы? — удивляется она.
  — Меня зовут Кошен. Я из Федерального бюро, откомандированный сюда в армейскую разведку. А что вы тут делаете и каким образом сюда попали? — спрашиваю я и показываю ей свой значок. Она отворачивает обшлаг и смотрит на свои часики.
  — Это долгая история, хотя и очень занятная. Может быть, вам будет интересно ее выслушать с самого начала?
  — Почему бы и нет? Не откладывайте дела в дальний ящик. Валяйте.
  — Ладно. Присаживайтесь, правды в ногах нет.
  Жестом она приглашает меня сесть возле окна, подходит к буфету и наливает пару стаканов рома. Один протягивает мне. Я выпиваю. Хорошая штука.
  — Ну, это дело тянется давно. Вот послушайте, как все началось.
  Она смотрит куда-то поверх меня, и на ее лице вдруг появляется мимолетная гримаска. Я сижу спиной к двери. Повернувшись на стуле, я вижу, что в комнату входит какой-то парень: высоченный, худой детина с продолговатым лицом и хрящеватым носом.
  Он одет в синий костюм и полосатую рубаху с белым галстуком. Чем-то напоминает кубинца, из тех, которых вам обычно показывают в дешевеньких театрах-варьете. Он улыбается, обнажая при этом ряд белоснежных зубов. В правой руке у него зажат автоматический пистолет, направленный мне в спину. Последнее мне совсем не нравится.
  Я приканчиваю свой ром и опускаю стакан на стол. Парень возле двери смотрит на мою собеседницу и говорит с явным иностранным акцентом:
  — Ну, што эта? Она отвечает:
  — Это… это действительно кое-что. Это мистер Кошен. Он из отдела контрразведки. Только что показал мне свою бляху. Ищет даму по имени Риллуотер.
  — Ага! — говорит парень и входит в комнату. — Знаете, мистер Кошен, мы не любим людей, которые суют нос не в свое дело. Особенно мы не перевариваем полицию, даже если она работает на паях с американской армией.
  — Возможно, именно это заставляет вас не любить их еще сильнее, — соглашаюсь я. — Почему бы вам не убрать оружие? Вы так можете сильно навредить себе же.
  Он подмигивает мне, и совсем недружелюбно. Я чувствую, что этот тип мне явно не нравится.
  — Себе? — наигранно удивляется он. — Если такое и бывает, то очень редко. А вот другому я могу сделать вред.
  Он расстегивает свободной рукой верхнюю пуговицу узкого жилета, потом запускает ее в карман брюк. Когда борт его пиджака отвернулся, я замечаю в верхнем кармане затейливый карандаш и тоненькую позолоченную цепочку. Мои глаза прикованы к этому карандашу. Парень подходит к буфету, подносит горлышко бутылки к губам и делает солидный глоток. Но его глаза неотрывно следят за мной, а пистолет по-прежнему нацелен прямо в меня.
  Окончательно убеждаюсь, что я совершенно прав, не симпатизируя этому латиноамериканцу. Проклятый подонок! У него вид настоящего мошенника. Кроме того, я ни минуты не сомневаюсь, что он без раздумий нажмет на курок и тем самым снесет прочь большой кусок моей нижней части тела, что, как вы понимаете, вовсе не является заманчивой перспективой.
  Я смотрю на пистолет и даже со своего места вижу, что предохранитель снят. Может быть, этот парень и правда задумал черное дело. Девица в театральных брюках прислонилась к гардеробу в другом конце комнаты и смотрит на него краешком глаза. Во всяком случае, мне так кажется, потому что у этой крошки такое косоглазие, что не можешь даже понять, куда она смотрит.
  — Ты, должно быть, очень удачливый парень, — говорю я. — До сих пор тебе, видимо, всегда везло, но на этот раз ты можешь нажить себе кучу неприятностей, потому что для вашего брата противопоказано грозить таким парням, как я. Может быть, тебе известно, что у нас тут стоят войска?
  — Да, — отвечает, — знаю, но, сеньор, иногда бывают и несчастные случаи.
  — Можешь мне это не говорить! Уверен, что твой папаша так и подумал, когда услыхал о том, что твоя матушка должна произвести тебя на свет. Но, может быть, ты вообще родился, не как все люди? Или у тебя никогда не было отца? — Тут я ухмыляюсь. — Так вот в чем дело! Дитя любви, так это называется.
  — Ах, какой ты умник! — цедит он сквозь зубы. — А если я сейчас вобью в твою паршивую глотку твои собственные зубы? Придется ли тебе это по вкусу?
  — Ни капельки бы не понравилось, но вот куда бы тебя это завело? Послушай, ты мне нравишься, ты мне интересен.
  Он снова подносит бутылку к губам, делая новый большой глоток.
  — Ах так! — восклицает он. — Прекрасно. Вот и объясни, чем я тебя интересую.
  — Все очень просто: мне понравился твой карандаш. Он мне не дает покоя. Когда я был мальчишкой, я всегда собирал всякие оригинальные карандаши. Признаюсь, от твоего карандаша я просто без ума.
  С минуту он смотрит на меня с таким видом, будто считает меня слегка чокнутым. Девица по-прежнему стоит возле шкафа в свободной и непринужденной позе. Похоже, этот спектакль ей явно по нутру.
  Запустив руку в карман, латинос вытаскивает карандаш и 'спрашивает:
  — А что в нем особенного?
  . Он рассматривает карандаш с большим любопытством.
  — В нем нет ничего особенного, — говорю я, — если не считать того, что сегодня вечером я видел ручку из этого же набора. Такие карандаши всегда продают вместе с авторучками. Скажи-ка, у тебя есть авторучка? Я что-то ее не приметил. И это странно.
  Он переглядывается с девчонкой и пожимает плечами.
  — Нет, он и правда, по-моему, сошел с ума. Она спокойно замечает на это:
  — Если он действительно сумасшедший, мы должны что-то делать с ним.
  — Послушай, малютка, — говорю я, — в чем дело? Почему кто-то должен что-то предпринимать в отношении другого человека? Я пришел сюда нанести визит вежливости, а этот тип врывается к нам, размахивая своей артиллерией, как будто он собирается начать новую мировую войну. Почему вы не можете вести себя благопристойно и немножко остыть?
  Латинос ворчит:
  — Прекрасно, сеньор, я уже остыл. Теперь вы мне скажите, чего вы хотите?
  — О'кей. Давайте поговорим начистоту, хорошо? Скажите, вам известно местечко под названием «Леон», да?
  Он пожимает плечами.
  — Возможно, да, а может быть, и нет. Но, — тут он припоминает, — да, — вроде бы он знает этот клуб.
  — Не сомневаюсь, что вы его знаете, — подтверждаю я. — О'кей. Там был один парень по имени Риббэн. Американец. Из отряда контрразведки. Кто-то сегодня вечером ударил его по затылку в его собственной комнате на мансарде. В данный момент он уже успел остыть. Вы случайно ничего не знаете об этой истории?
  Он снова пожимает плечами и строит рожу, которую без всякого преувеличения можно назвать дьявольской.
  — Сеньор, мне кажется, вы немного свихнулись. Почему я должен что-то знать об этом деле?
  — Мне было бы это весьма кстати. Если вы что-то знаете, то вам придется туго. Я имею все основания передать вас в руки американских властей, и там вам будет несладко.
  — Не могу взять в толк, о чем вы болтаете. Я сегодня вечером даже близко не подходил к клубу «Леон».
  — Это значит, что у вас имеется алиби, настоящее, железное алиби, причем такое, которое я, по всей вероятности, смог бы проверить, не выходя из этой комнаты.
  — Мой дорогой сеньор, да я вижу, что вы из оптимистов. Я вовсе не уверен, что вам вообще удастся выйти из этой комнаты.
  — Ничего, постараюсь не упустить такой возможности. Ладно. Допустим, у вас есть алиби. Интересно знать, какое?
  Я вроде бы непроизвольно поднимаюсь с места, засовываю руки в карманы и начинаю шагать взад и вперед по комнате, а сам продолжаю:
  — Может быть, ваше алиби будет выглядеть следующим образом: жила-была одна крошка по имени Марселина дю Кло. Ее посадили в камеру 14-го полицейского участка, чтобы она до тех пор, пока не пришлют кого-нибудь препроводить ее в штаб контрразведки, побыла там. В штабе ей хотели задать кое-какие вопросы. Понимаете, им было любопытно с ней познакомиться. Но в участок кто-то явился с фальшивым ордером и забрал ее. Дело рискованное, но оно выгорело. Полицию облапошили. После этого девчонку отвезли на Рю Захари и всадили в нее пару пуль. Ее нашли в темном подъезде. Не о таком ли алиби вы думали?
  Он ничего не говорит. Молча смотрит на меня, потом переводит глаза на буфет. Я незаметно оглядываюсь на дамочку: она смотрит на меня и даже перестала косить глазами. Мне кажется, что она не на шутку перетрусила.
  — Послушайте, может быть, все это блеф, — продолжаю я. — Я просто пытаюсь взять на испуг такую невинную парочку, как вы двое. Но суть того, что я хочу вам внушить…
  Я вытаскиваю из кармана руку и тычу в его сторону указательным пальцем, как будто перехожу к чему-то очень важному. И тут же делаю отчаянный прыжок, выбросив вперед левую ногу, которой латинос получает королевский удар в живот.
  Парню это определенно не нравится. Какую-то минуту он обалдело смотрит на меня, потом испускает дикий вопль, роняет пистолет на ковер и начинает громко стонать, раскачиваясь из стороны в сторону.
  Я делаю шаг в сторону пистолета, но девица, как пантера, мелькнув своими прозрачными штанами, оказывается на месте раньше меня. Эта крошка пронеслась через всю комнату, как будто ее выстрелили из пушки, хватает пистолет и пытается отступить назад, разразившись бесчисленными проклятиями.
  — Проклятый обманщик… ты за это получишь от меня всю обойму, мерзкий федеральный такой-то и такой-то! — Тут она действительно стреляет в меня, но, конечно, будучи такой возбужденной, да к тому же еще и косоглазой, промазывает.
  Она вторично поднимает пистолет, подбегая слишком близко ко мне. Я слышу, как пуля свистит мимо моего уха и впивается в стенку за моей головой. Хватаю бутылку с ромом и, пока она собирается начать новую стрельбу, запускаю бутылкой в электрическую лампочку. 'В чем-чем, а в неумении попасть в цель меня никто не может обвинить. Лампочка разлетается вдребезги.
  Теперь девица орет еще какие-то дополнительные оскорбления по моему адресу и о своих пожеланиях в отношении моей дальнейшей судьбы. Я соображаю, что в пистолете кончились патроны, или же она поджидает, когда я приближусь к ней и меня будет хорошо видно на фоне освещенной передней.
  Тихонько подбираюсь к парню, который свалился на пол и буквально катается по ковру от боли. Выхватываю у него из кармана карандаш и на четвереньках добираюсь до двери, распахиваю ее и быстренько переваливаюсь за угол.
  Я был прав: девица немедленно поднимает стрельбу, но пули летят уже слишком высоко. Возможно, это и было бы правильно, если бы я стоял в полный рост.
  Бегу вдоль коридора и кубарем спускаюсь вниз по лестнице. В холле я вижу, что парень в грязном фартуке по-прежнему стоит, прислонившись к стене.
  — Месье, надеюсь, что вы нашли миссис Риллуотер? — спросил он,
  Я резко оборачиваюсь в дверях.
  — Эй, ты, субчик, ты — враль и брехун. Ты мне совершенно не нравишься. Теперь я понимаю, что ты меня специально направил в другой номер. Женщину наверху должны называть «миссис Дитчуотер», что значит «сточная канава», и не иначе! В один прекрасный день я вернусь сюда и не оставлю здесь камня на камне.
  После этого я с достоинством выхожу из парадной двери… Мне с детства не нравятся сцены с изобилием стрельбы. В свое время я на них насмотрелся более чем достаточно. Как правило, они не обходятся без крови.
  Возвратившись к себе в отель, я снимаю пиджак и ботинки, отливаю на четыре пальца содержимое бутылки с ромом, ложусь в постель и принимаюсь спокойно обдумывать положение вещей. Меня всегда волнует то, что многое в жизни проносится мимо тебя настолько быстро, что не успеваешь даже как следует разглядеть, что это такое, и дать этому мысленную оценку. Может быть, это как раз и случилось в данном случае. Но все же я понимаю, что могу сложить два и два, не получив при этом 17. Вроде бы у меня появляются кое-какие идеи.
  По-моему, интервью с генералом было в целом о'кей. Начинаю думать о Кливе. Одно бросается в глаза, как пирс в Коннектикуте, если смотреть со стороны моря, — этот малый намерен выжать все возможное из этого дела, а что до мистера Кошена, то ему, кажется, наплевать. Да и почему я должен о нем беспокоиться? Клив — всего лишь частный детектив и понимает, что если сумеет показать товар лицом в данной истории, то только здорово выиграет. Может быть, он так и думает. Не исключено, что он придумал байку о падении Риббэна как раз для того, чтобы я занялся черновой работой, а все лавры достались бы ему одному. От частного детектива можно ждать чего угодно.
  Следующим номером в моем мысленном обзоре была Джуанелла Риллуотер. Я уже раньше говорил вам, ребята, мир тесен, но все равно мне кажется немного странным, что я именно сейчас встретился с ней в Париже. Еще более странным представляется то, что я попал во все эти передряги с красоткой в прозрачных штанах и ее латиноамериканским дружком из-за адреса, полученного от Джуанеллы. Интересно узнать, действительно ли живёт Джуанелла в этом чертовом отеле? Возможно, и нет. Просто она задумала перехитрить меня и назвала мне первый пришедший ей в голову отель. Либо это, либо у нее были совсем иные намерения.
  Я протягиваю руку к телефону и набираю номер Домби. Через минуту слышу, как он говорит не слишком громко «алло». Еще до того как я сумел ему ответить, на другом конце провода раздается довольно пронзительный женский голос, который что-то трещит по-французски. Ясно, что этот канадец сейчас разыгрывает из себя Казанову перед какой-нибудь крошкой.
  Я совершенно прав, потому что дамочка начинает причитать по-английски:
  — Домби… ты мне больно сжал шею. Если ты попробуешь повторить то же самое, я тебя ударю утюгом… — После этого она уже по-французски объясняет парню, куда он должен катиться.
  Я говорю в трубку:
  — Алло, Домби. Это Лемми Кошен.
  — Да? И тебе приспичило звонить в такое время, когда со мной такая симпатичная девчонка, которая от меня совершенно без ума?
  — Можешь не болтать. Я слышу вашу беседу. И что ты находишь хорошего в этих кривляках француженках? Не тискай ее слишком сильно, они привыкли к более нежному обращению. Когда-нибудь один из их поклонников пырнет тебя ножом. И не от великой любви к тебе, а как раз наоборот.
  — Да, ты — мудрое создание, — в тон отвечает он мне. — Чего ты от меня хочешь?
  — Послушай, Домби, приезжай-ка поскорей ко мне. Мне нужно с тобой срочно поговорить.
  — Ладно. Жизнь бывает чертовски нескладной. У меня никогда не хватает времени на удовольствия. Сейчас приеду.
  Он вешает трубку. Я встаю с кровати, еще отпиваю рома и начинаю ходить по комнате взад и вперед. Меня все больше начинает интриговать эта история.
  Через 20 минут появляется Домби. Он выставляет непочатую бутылку рома, и мы усаживаемся, преуютно выпивая по паре рюмок.
  — Ну, парень, в чем же дело? — наконец спрашивает он.
  Я ему рассказываю все. Прежде всего, ребята, я должен заметить, что в высшей степени уважаю Домби. Это не пустозвон, а, что называется, весьма содержательный малый. Внешне он всегда притворяется, будто его занимают одни девчонки, но в действительности у него светлая голова. И крепкий характер.
  Этот парень начал войну в составе канадских командос, оттуда перешел в британскую разведку и теперь работает с нами как союзник. И надо сказать, наша работа с его появлением стала намного эффективней…
  — Послушай, Домби, ты слышал про Риббэна?
  — Слышал. Мне рассказывал Клив. Свалился с какой-то лестницы и сломал себе шею.
  — Ничего он не ломал. Его пристукнули.
  — Вот как? Как это случилось?
  — Не знаю. Но вокруг этого дела творится что-то непонятное. Сегодня вечером кто-то предъявил пропуск в 14-е отделение парижской полиции с довольно искусно подделанной подписью генерала, и они заполучили малютку Марселину. Дальше следующий акт — ухлопали Риббэна. Ну?
  — Немного странно, правда? Эти двое знают про тебя все. Марселина — это же та девочка, с которой, как предполагают, ты распустил язык, а Риббэн — тот самый работяга, которому она все выложила.
  Он зевает.
  — Но ведь ты же их прикончил, этих двоих, не так ли?
  — Нет, конечно. Но мне это все кажется весьма странным. Понимаешь, складывается впечатление, что кто-то старается вырыть для меня солидную яму.
  — Да, может быть, а может, и все это не так. Послушай, Лемми, все разговоры о том, будто ты разоткровенничался с Марселиной, наверняка враки!
  Я кивнул головой.
  — Я так и думал. Дело начал Риббэн. Это он отправился к шефу и доложил, будто Марселина призналась ему, что ты ей все выболтал… Риббэн ведь был твоим добрым приятелем, не так ли?
  — Да.
  — Тем более удивительно, что он сразу не пришел к тебе выяснить, как в действительности обстояли дела.
  Я только пожимаю плечами:
  — Пожалуй…
  — Послушай. Есть только одна причина, по которой ему не хотелось этого делать. Неужели ты не можешь догадаться?
  — Причина тут может быть только такая: видимо, то, что я выболтал Марселине, было настолько важным, что Риббэн, несмотря на привязанность ко мне, должен был прямиком доложить обо всем генералу. Посчитал это своим долгом.
  — Я тоже так думаю, — согласился Домби. — Однако почему-то какой-то неизвестный парень не захотел, чтобы они заговорили, то есть чтобы никто не узнал об истории, рассказанной Марселиной Риббэну. Были предприняты соответствующие шаги. Сначала убрали Марселину, потом и Риббэна. Какие мы можем сделать отсюда выводы?
  — Откуда мне знать! — Я еще хлебнул рома.
  — Что же на самом деле случилось с Риббэном?
  — Кто-то убил его, ударив мешком с песком. Домби был поражен.
  — Новый метод, да? Интересно, ради чего это сделали и как все это произошло?
  — Мне кажется, Риббэн сидел за столом и собирался написать письмо, понимаешь? На столе лежал лист бумаги, поперек его была приготовлена промокашка, как это обычно бывает, если человек намерен приняться за корреспонденцию. По всей вероятности, кто-то неслышно подкрался по лестнице и стукнул Риббэна в тот момент, когда он склонился над столом. Потом его стащили до половины лестницы и пристроили таким образом, чтобы сложилось впечатление, будто бы он упал со ступенек и сломал себе шею.
  Домби кивает головой.
  — Какие у тебя соображения?
  — Не слишком много. Но за несколько часов до этого, вернее сказать, до того момента, как Риббэн отправился в лучший мир, произошло еще одно любопытное событие. Я случайно встретился с одной крошкой, которую я знал еще по Нью-Йорку. Лакомый кусочек, прямо скажу. Ее муженек получил срок, достаточно длинный и вполне заслуженный. Это некий Ларви Риллуотер, первоклассный медвежатник, специалист по несгораемым шкафам в Соединенных Штатах. Мы с ней выпили по коктейлю, и она сообщила мне адрес, где я могу ее отыскать. После того, как я ушел от генерала, я отправился туда. Это грязная маленькая гостиница, недалеко от бульвара Сен Мишель. Джуанеллы на месте не оказалось, но когда я поднялся по лестнице в ее номер, то обнаружил комедийный дуэт, разыгравший интересный спектакль: девица, репетирующая номер стриптиза, и молодчик кубинского или аргентинского происхождения, появившийся на сцене несколько позднее. Ему я не понравился, так как вздумал задавать вопросы. Точнее говоря, его неприязнь ко мне достигла таких размеров, что он вытащил пистолет и попытался меня пристрелить.
  — Вот как? Это лишний раз доказывает, что в военное время можно всего ожидать.
  Теперь уже Домби прикладывается к рому.
  — Еще одна деталь. Когда я обнаружил Риббэна, у него в руке была зажата авторучка.
  — Да? Но это не выглядит странным, не правда ли? Ведь он собирался писать письмо.
  — Но с ручки не был снят даже колпачок, да и, кроме того, Риббэн никогда не пользовался авторучками. У него всегда был в кармане карандаш. Я проверил: в жилетном кармане действительно торчал огрызок. Причем хорошо заточенный.
  — Так что?
  — Авторучка была французского происхождения, совсем новая, одна из этих ярких игрушек, которые обычно продают на черном рынке в комплекте с карандашом. Возможно, это простое совпадение, но у малого, который сегодня занимался бестолковой стрельбой в отеле, был в кармане автоматический карандаш, который точно подходит к ручке Риббэна. Я, кстати, его у него забрал. Вот он.
  Я протягиваю ему карандаш.
  — Лемми, что у тебя на уме?
  — А вот что: ты встаешь завтра пораньше утром и узнаешь, где был приобретен этот комплект — карандаш и ручка. Тебе это не доставит хлопот. Выясни, кто торгует подобными штучками. Если эти карандаши и ручки действительно составляют один комплект, тогда, возможно, мы можем кое за что зацепиться.
  — О'кей, моим ногам всегда достается, не так ли?
  Он прикуривает сигаретку, вторую бросает мне, потом говорит:
  — Так как же выглядит все версия целиком, Лемми? Ты что-то от меня скрываешь. Возможно, я тебе помогу. У меня появилась одна мыслишка.
  — Что за мыслишка?
  — Этот кубинец или аргентинец купил комплект из карандаша с ручкой для себя. Это как раз такие вещи, которые привлекают подобных субъектов. Ладно. У него назначено свидание с Риббэном. Он приходит к нему. У него есть какие-то сведения, настолько ценные, что Риббэн хочет их записать, но не карандашом, как обычно, а ручкой. Только ручки у него нет. Тогда кубинец протягивает Риббэну свою ручку. Тот только начинает отвинчивать колпачок, как этот тип угощает его по загривку мешком с песком. Ну, как?
  — Может быть, ты прав. Но мне не верится, чтобы кубинец оставил у него свою ручку. Нет, он бы непременно ее забрал.
  — О'кей. Я ведь всего лишь занимаюсь гаданием.
  — Ладно, Домби, возвращайся к своей капризной француженке, если она еще дожидается тебя, в чем я сильно сомневаюсь, а завтра займись этим карандашом и ручкой. Ты можешь сделать еще одно хорошее дело. Свяжись с ребятами из отдела и узнай, где в действительности живет миссис Джуанелла Риллуотер. Позвони мне по телефону. Я готов поспорить на большие деньги, что это вовсе не отель «Сен Денис».
  — О'кей, может быть, я уже сейчас имею представление, где живет эта крошка, — говорит он.
  — Значит, Домой, тебе известно, что она находится в Париже? Откуда?
  — На этих днях у Клива был день рождения. У нас была вечеринка, после которой мы с ним разговорились. У него в отношении этой малютки имеются особые виды… Клив — башковитый парень. Бог его умом не обидел. Вот почему шеф послал за ним. Он нам как-то объяснял, почему сюда попала Джуанелла, но, думаю, это были враки.
  — Наверняка! Но, может быть, ты сумеешь докопаться до истинной причины?
  — Возможно… Думаю, малютка Джуанелла знает многое о Варлее, с которым работала Марселина дю Кло. Вроде бы, когда у них была декоративная мастерская в Нью-Йорке, он, Варлей, имел какие-то дела с Ларви Риллуотером. Частные доходы на стороне: кража облигаций, что-то в этом роде. Не исключено, что Варлей, парень не промах, вообще действовал через Риллуотера. А то, что награбил Риллуотер, могло оказаться гораздо более ценным и важным, чем он представлял себе. Кто знает, может быть, это были вовсе и не облигации?
  — Уяснил, — говорю я. — Ты считаешь, что Варлей использовал Риллуотера для кражи документов и всего того, что ему было необходимо для дела? А Риллуотер не знал, чем занимается?
  — Это мое личное мнение, — уточняет Домби. — Суди сам. Риллуотер отдыхает себе в Алькатраце. Клив привозит в Париж Джуанеллу, чтобы она работала вместе с ним. Она знает привычки Варлея. Если она натолкнется на Варлея, тот непременно захочет с ней встретиться, не так ли? Он знает, что ее муж сидит за решеткой, и уверен, что Джуанелла не может быть лучше того, какой ее создал всемогущий Бог. Поэтому Варлей не заподозрит ничего другого, особенно потому, что Ларви Риллуотер погорел из-за него.
  — До меня дошло, — повторяю я. — Ты, конечно, совершенно прав в отношении Клива. У парня определенно есть голова на плечах.
  — Он знает, что делает. Насколько я понимаю, Клив приехал сюда не в куклы играть. Он постарается схватить Варлея, после чего ему одному достанутся все сливки. Ну, а ты сможешь заработать пинок под зад.
  — Все идет к тому, — вздыхаю я. — Но моя старушка матушка считала, что я из тех парней, которые умеют за себя постоять.
  Домби согласно кивнул.
  — Как только мне удастся что-нибудь разузнать в отношении авторучки, я тебе сразу же позвоню. И к 10 часам, как я надеюсь, у меня будет адрес твоей миссис Риллуотер. Пока, Лемми.
  На дорогу он выпивает последнюю рюмку и уходит. Симпатичный парень, этот Домби.
  Глава III
  ДЖУАНЕЛЛА
  Просыпаюсь в 9 часов. Погода стоит замечательная, вся комната залита солнцем. Люблю солнце. Я уже раньше говорил, что у меня душа поэта. Я всегда и во всем ищу красоту. Наверное, поэтому у меня всегда на прицеле какая-нибудь крошка. Вы спросите, почему? Соображайте сами. Если парень любит солнечный свет и сияние луны, весеннюю листву и пение птичек, и глупцу должно быть ясно, что этому парню должны нравиться дамочки с пышными формами, красивыми глазами, круглыми коленками и всем остальным под стать этому.
  Я соскакиваю с кровати и начинаю шагать по комнате, раздумывая о том о сем. Главным образом о Джуанелле Риллуотер, потому что, как вы понимаете, я из тех парней, которые не особенно верят в случайные совпадения. Такое происходит довольно редко, да и то большей частью тогда, когда вы этого не ждете.
  Бывают, конечно, разные совпадения, если вы меня понимаете. Но мне думается, после минутного размышления вы, ребята, согласитесь, что появление Джуанеллы никак не отнесешь к такого рода случайностям. Нет, сэр… встречу с этой малюткой скорее можно сравнить с аварией на море, когда все спасательные шлюпки находятся в ремонте и неоткуда ждать помощи.
  Через некоторое время я звоню вниз и прошу принести мне кофе. Усаживаюсь на край кровати и выпиваю его.
  Я настолько погружен в раздумье, что телефонный звонок дребезжит несколько минут, прежде чем я соображаю, что мне звонят. Это Домби.
  — Алло, дружище. Послушай, я из-за тебя все свои ноги истоптал. Кручусь спозаранку. Начал с авторучки. Это было совсем не сложно, потому что в данный момент в Париже не так-то просто купить эту штуку. Таких ручек было продано около шести дюжин: в коробочке комплект ручки и карандаша. Тот, что оказался у твоего приятеля, был продан одним спекулянтом по имени Поль. Наборов одного цвета было всего 4 штуки. Ты можешь найти этого Поля Лефевра около 12 часов в любой день в баре «Гранд-отеля» на Монмартре. Понятно?
  — Понятно. Умница! Продолжай дальше.
  — Второй вопрос — миссис Риллуотер. Она прелесть, не правда ли? Дамочка — что надо. Я хочу кое-что рассказать тебе. Я подслушал кое-какие разговоры об этой красотке. Она выглядит просто шикарно, а когда я так говорю, то я имею в виду, что она действительно настоящая красавица. Почему ты меня с ней не познакомил раньше. Может быть, мне удалось бы у нее кое-что разузнать. — Вот как!
  Я смеюсь, и смех мой, видимо, звучит цинично.
  — Я тебя с ней обязательно познакомлю, но все, что ты у нее сможешь выведать, будет касаться только вас двоих. И это будет для тебя, как ушат холодной воды. Будь благоразумен, Домби. Все же где она?
  — Я не знаю, где она, но здесь недалеко есть небольшая гостиница. Рядом с ней стоит огромный домина, когда-то он принадлежал одной графине. Он называется «Вилла цветов».
  — Да? Ну и что из этого?
  — Ну, это игорный дом. По вечерам парни стройными рядами направляются к этой самой цветочной вилле и спускают там свои последние гроши. Иной раз, конечно, кое-кто и выигрывает. Крупная игра идет там каждую ночь. Как я понял, в полночь ты всегда можешь найти там свою Джуанеллу.
  — Подумать только… Послушай, что же там творится? Что, она там подвизается в качестве «зазывалы»? Я имею в виду для своей игры, конечно.
  — Не спрашивай меня о том, чего я не знаю, Лемми. Она там бывает каждую ночь с двенадцати до двух. При полном параде. Пудра и все такое прочее. Мне сказали, что она великолепно одевается. Туалеты — шик, она тут очень популярна.
  — Что значит популярна?
  — Я думаю, что идея тебе ясна. За ней многие ухаживают.
  — Ты имеешь в виду что-нибудь определенное, Домби?
  — Вроде бы нет. По моим сведениям, она все еще крепко привязана к своему мужу, Ларви Риллуотеру, который сейчас сидит в Алькатраце.
  — Да, мне так тоже показалось.
  — Ладно. Ты удовлетворен? И что прикажешь мне делать дальше?
  — Я и сам не знаю.
  — Ты что-то вбил себе в голову, но не хочешь поделиться со мной своими соображениями, — после непродолжительного молчания говорит Домби. — В чем все-таки дело?
  — Ничего подобного, — возражаю я. — Не старайся меня убедить, будто я принадлежу к породе скрытных людей. Меня неоднократно упрекали, что второго такого болтуна во всем ФБР не сыскать. Я разговорчив со шпионами, как, например, с Марселиной. Я — да я готов болтать с кем угодно… Чего ради мне скрытничать перед тобой?
  — Не знаю. Только мне кажется, что ты, толстокожий чурбан, не понимаешь, кто твои настоящие друзья.
  Я не нахожу, что возразить.
  — Ладно, Домби, мы еще увидимся.
  — С чего ты взял?
  — Я не собираюсь спрашивать у тебя, я так считаю. До тебя дошло?
  — Может, и дошло, — смеется он, — значит, увидимся.
  Он вешает трубку.
  Я закуриваю и начинаю кружить по спальне, все еще в пижаме. На душе у меня повеселело. Может быть, вы, ребята, воображаете, что я неравнодушен к Джуанелле? Может быть, вы и правы. В этой дамочке что-то есть.
  Не только шарм, но и мозги тоже. А сыночек миссис Кошен всегда был ценителем умных людей.
  Открываю дверь, выхожу на площадку и кричу вниз, чтобы принесли еще кофе. Когда его приносят, я выпиваю одним залпом всю чашку и принимаюсь составлять план действий. Посоветовавшись с самим собой, решаю, что звонить Джимми Кливу нет смысла. Мне хочется провести эту операцию на свой страх и риск самому, то есть точно так же, как рассчитывает это проделать Джимми.
  Мне кажется, что в Джимми я полностью разобрался.
  Мелкий клерк в частном сыскном агентстве в Нью-Йорке. Ну, что это за работа — вы прекрасно представляете. Ходить — висеть на хвосте, как говорится, — за какими-нибудь парнями, разбираться в случаях шантажа, приглядывать за богатыми шалопаями, влипшими в историю с предприимчивыми дамочками… Противная, утомительная, дешевая работа, которую только и поручать-то частным детективам.
  Но вот случайно Клив встречается с Варлеем. Это сразу придает ему цену, так как ФБР разыскивает, Варлея. Этот малый запачкал руки в каких-то шпионских махинациях. Его проверили и установили, что он связан с гитлеровской шайкой — «Гитлер Бундом», немецкой организацией, действовавшей в Америке еще задолго до войны. Им захотелось узнать побольше про Варлея, а Джимму Кливу было кое-что известно. Поэтому он стал ценным человеком для нашего начальства. Его откомандировали в иллинойскую полицию. Он начал предлагать там разные идеи, и я его ни капельки не осуждаю за это.
  Потому что он — человек с головой и ему хочется попасть в ФБР, а это — простейший способ добиться цели.
  О'кей. Этот Варлей и Марселина дю Кло впадают в панику. Она срывается с места и удирает из Нью-Йорка. Приезжает в Париж, и тут происходит эта история со мной. Марселина уверяет, что я ей кое-что выболтал, и генералу это не по вкусу. Может быть, они вызвали Джимми сразу, а может, и позднее. Не знаю. Не исключено, что ему поручен негласный надзор за мной. Мне думается, что подобная работа не впервые поручается постороннему. Но он все время работает на себя, пытаясь стать незаменимым. Эта черта, мне в нем не нравится. Я считаю, что в данном случае я как раз на месте.
  Поэтому я не намерен докладывать ему все, что мне известно.
  Принимаю душ и переодеваюсь в темно-серый костюм, к которому очень подходят белая рубашка и серый галстук. Мне хочется выглядеть как один из тех американских бизнесменов, которых тут очень много и которые стремятся начать какое-нибудь дело, как только закончится война. Поэтому они — бегают и суетятся больше, чем требовалось бы. После этого я делаю один небольшой глоток из бутылки с ромом, надеваю шляпу, чуточку сдвинув ее на глаза, закуриваю сигарету и направляюсь к шефу.
  Я вхожу в контору и заявляю сидящей там душечке, что мне нужно видеть генерала. Секретарша идет к нему доложить и через минуту возвращается, чтобы спросить, хочу ли я видеть его наедине и важное ли у меня дело, потому что генерал сейчас очень занят. Я отвечаю, что мне нужно не более двух минут. Тогда она разрешает мне пройти.
  Шеф сидит за столом с сигарой в зубах. Он поднимает на меня глаза.
  — Ну, Кошен? У вас появились кое-какие идеи в отношении данного дела? Может быть, вы хотите поговорить?
  На углу стола сидит парень, лейтенант из разведки, у него несколько смущенный вид. По всей вероятности, он слышал обо мне, например, что я конченый человек, который шляется по бабам и выдает им государственные секреты.
  — Послушайте, генерал, — говорю я. — Я уже сыт по горло разговорами: вы думаете, будто я могу посидеть, подумать и вспомнить о чем-то, что я сделал некоторое время тому назад, а потом мучиться желанием поделиться своим открытием. Я ничего никогда никому не рассказывал, и ничего иного вы от меня не услышите.
  Шеф пожимает плечами, затягивается с задумчивым видом, потом начинает медленно стряхивать пепел в пепельницу, не сводя глаз с кончика сигары.
  — Лично я считаю вас человеком разумным, — произносит от наконец. — И если у вас есть подходящая версия, то отстаивайте ее. Ладно, чем могу служить?
  — Сущий пустяк. Есть один ресторанчик, в который мне бы хотелось попасть. Им пользуются спекулянты с черного рынка. Сценарий таков: я — американский бизнесмен, приехавший в Париж с какими-то государственными контрактами. От вас нужны бумаги, подтверждающие это. Ну и рекомендацию, что ли, чтобы проникнуть в этот ресторан.
  — Что вы задумали?
  — Ничего особенного.
  Генерал внимательно посмотрел на меня.
  — Хорошо. Вы знаете, что делаете. О'кей. Через час я пришлю вам необходимые бумаги. Вы будете одним из солидных бизнесменов, приехавших сюда из Соединенных Штатов со сталелитейными контрактами.
  — Огромное спасибо. Все будет о'кей. Мы еще увидимся с вами, генерал.
  — Надеюсь, — кивает он.
  Когда я оборачиваюсь на пороге, то вижу, что генерал и лейтенант из разведки недоуменно переглядываются. Возможно, они думают, что я собираюсь выкинуть какой-нибудь неожиданный номер. На лице шефа странное выражение. Спускаясь с лестницы, я размышляю: неужели в самом деле они воображают, будто я работаю на шайку Гитлера?
  Снаружи сияет солнце, улицы выглядят праздничными. Это — один из тех дней, когда все мужчины кажутся храбрецами, а женщины… впрочем, вы знаете, чем кажется женщина в хорошую погоду.
  По дороге захожу в маленький бар и покупаю газированный вермут, не потому, что мне нравится этот дурацкий напиток, а потому, что я чувствую себя таким молодцом, если вам ясно, что я имею в виду. Потом я оглядываюсь, ищу такси и внезапно вспоминаю, что в Париже сейчас таковых не имеется. С таким же успехом можешь пытаться скорее поймать бабочку, чем раздобыть машину.
  Я отправляюсь пешком к моему бару. Это — одно из известных вам мест. Внутри полно сомнительных девиц, жуликов и вызывающего вида типов, которые пытаются забыться в пьяном угаре и тем самым отбросить все, что им пришлось пережить за последние несколько лет. 'Хватало там и всякого прочего сброда, который непременно встречается в подобного рода притонах.
  Подхожу к стойке. Хозяин бара Фритц тут как тут.
  — Доброе утро, чем могу служить? Я заказываю виски.
  — Не делайте глупостей! — восклицает он.
  — Этот парень прекрасно говорит по-английски. Я кладу на стойку тысячефранковый билет.
  — Это другое дело, — сразу смягчается Фритц и наливает мне двойную порцию вполне приличного виски, если судить по этикетке. В действительности эта бурда напоминает смесь бензина с той дрянью, которую заливают в радиатор.
  — Послушайте, Фритц, вы знакомы с парнем по имени Лефевр, Поль Лефевр?
  — Да, это известный тип, богач.
  — Он здесь?
  Фритц смотрит в угол зала. За дальним столиком сидит невысокий толстый человек с лысым черепом и маленькими черными усиками. Его физиономия напоминает мне свиной окорок. И глазки у него тоже свинячьи, они все время беспокойно бегают по сторонам. Одним словом, прямо скажем, не красавец.
  Я забираю свою отраву, подхожу к нему и придвигаю стул.
  — Доброе утро, приятель.
  — Доброе утро, месье. Чем могу быть полезен?
  Он спрашивает это деланно бодрым тоном. Думаю, этот Лефевр — один из тех субчиков, которые знают наперед все ответы.
  Я достаю свое удостоверение агента ФБР, карточку французской полиции и кладу их на стол перед ним.
  — Взгляните вот на это. Не пробуйте водить меня за нос, иначе я немедленно вас заберу. Мне все про вас известно.
  Вид у него делается неважным.
  — Что именно вам известно?
  — Это не имеет значения. В данный момент я прошу вас всего лишь ответить на пару моих вопросов. Тогда все будет о'кей. Ну, а уж коли вы не ответите, то мне придется говорить с вами иначе.
  Он пускается в подробные объяснения, что он — верный и искренний друг американского народа, что его самое сокровенное желание — умереть за Францию; одним словом, несет вздор, обычный для таких типов.
  Я терпеливо слушаю. Даю ему выговориться. Когда он умолкает, я достаю из кармана авторучку, взятую мною у Риббэна.
  — Вам знакома эта вещь?
  — Да, конечно. Послушайте, месье… Я купил несколько комплектов таких ручек и карандашей. По четыре комплекта каждого цвета, а такого цвета у меня был всего лишь один комплект.
  — Вы не припоминаете, кому вы его продали?
  — Отлично помню. Разве это забудешь! Дня 3 или 4 тому назад я встретил одного американского джентльмена. Подумал еще, что он из вашей службы. Но не знаю. Он пришел, чтобы специально повидаться со мной, и был в весьма хорошем настроении. Не знаю, как бы это выразиться?
  — Вы хотите сказать, что этот человек был «под мухой»?
  — Да, пожалуй. Он только что покинул какое-то веселое общество, а вечером ему надо было побывать еще на одной вечеринке, день чьего-то рождения. Он полчаса хвастал, как замечательно жить на земле, и все такое. Ну и купил у меня набор этих ручек. Конечно, мне не особенно хотелось продавать их ему. Вы сами понимаете, в наши дни за такие штуки в Париже можно взять хорошие деньги.
  — Можете этого мне не рассказывать, знаю! Так сколько же вы взяли с него?
  Он пожимает плечами.
  — Я отдал ему эту вещь за гроши. И только потому, что он — один из освободителей нашей страны. Я запросил с него всего лишь 2400 франков. Больше я не стал брать с него, потому что знаю, чем он занимается здесь.
  — Замечательно. Кто же он такой и чем занимается?
  — Месье, — говорит Фритц, — он у вас на службе. Его зовут Риббэн, Джордж Риббэн.
  — Огромное спасибо, Лефер. Это все, что я хотел знать.
  Значит, этот набор купил Риббэн. Я выпиваю виски, прощаюсь с Лефером и прошу его держать язык за зубами. Объясняю ему популярным языком, что его ждет, если он посмеет ослушаться. Потом возвращаюсь к стойке и заказываю себе стакан вина.
  У меня появилась идея, а когда такое случается, я всегда чувствую себя счастливым. Итак, солнце светит, и я радуюсь жизни.
  Теперь вы в курсе всех моих дел. Я добрался до игорного дома где-то около 11 часов. Ночь была темная и ветреная, и я не сразу нашел этот притон. Внешне это самый обычный аристократический особняк прошлого века. Здание стоит в глубине тенистого сада, обнесенного чугунной оградой с затейливой решеткой и массивными воротами. Заведение на меня производит унылое впечатление. Как мне кажется, расставь в саду несколько могильных камней, и вот тебе настоящее кладбище, разве что почище.
  Я распахиваю ворота, прикрываю их за собой и иду к входу по длинной извилистой аллее. Перед домом разбит цветник. Сбоку стоит несколько машин, но я на них не обращаю внимания, потому что если отправляешься в игорный дом, то обычно оставляешь машину где-то на расстоянии. Парадный подъезд выглядит шикарно. Поднимаюсь наверх и неистово дергаю за ручку звонка.
  Сам зажигаю сигарету и принимаюсь ждать. Большая дверь открывается передо мной не сразу. В полуосвещенном холле по стенам висят рыцарские доспехи и потемневшие от времени мечи. Мне приходит в голову, что таких странных игорных домов мне еще не встречалось. Да и пахнет здесь не так, как положено: затхлостью, пылью, стариной…
  Открывший мне двери человек стоит на пороге и внимательно рассматривает меня. Это седовласый тип в полосатом жилете и коротком фартуке, обычный наряд старомодных французских слуг, которые в данный момент не на дежурстве. Глаза у него выцвели от времени, голос дребезжит, когда он спрашивает:
  — Месье?
  — Послушайте. Я мистер Сэйрус Дж. Хикс, я приехал в Париж по делам. Мне рекомендовал посетить вас мистер Поль Ларош. Вы знаете такого? У меня есть визитная карточка, которую он дал мне. Может быть, вы хотите на нее взглянуть?
  Служитель помедлил с ответом:
  — Я не особенно уверен в отношении имени, месье, но я хотел бы посмотреть на эту карточку.
  Я показываю ему карточку, присланную мне генералом. Это обыкновенная визитка какого-то Поля Лароша, на обратной стороне которой что-то нацарапано.
  Старик бросает один только взгляд на эту карточку и говорит еще любезнее:
  — Прекрасно, месье, пожалуйста, вот сюда.
  Мы пересекаем холл и идем по безумно длинному полутемному коридору. Мне он показался самое меньшее в милю длиной. Пол устлан толстым ковром, так что наших шагов совершенно не слышно. Я оглядываюсь и думаю, что молодчик, организовавший в этом месте игорный дом, не лыком шит, потому что любой человек, впервые попавший сюда, будет уверен, что дом вообще необитаем.
  А мы все идем. Неожиданно до меня откуда-то доносится музыка, очень приятная музыка, тихая и мелодичная. Тут, наконец, мы добираемся до конца коридора. Старик подходит к двери и, отступив в сторону, приглашает войти.
  И я попадаю в новый холл, очень большой и ярко освещенный. Посредине его стоит какой-то тип в черной одежде. Внешне походит на метрдотеля. Он подходит ко Мне с таким же вежливым: «Месье?»
  Я повторяю ему все то же самое, что только что доложил старику.
  Он тоже осмотрел карточку, после чего обратился ко мне:
  — Отлично, месье. Вы предпочитаете сразу вступить в игру или сначала хотите перекусить? А может быть, вы пожелаете посмотреть небольшое представление?
  — Я пришел сюда ради игры, — отвечаю я, — но пока я немного утомлен. Пожалуй, надо чего-нибудь выпить и посмотреть концерт.
  Тут я запускаю руку в карман и вытаскиваю бумажник.
  — Может быть, нужно внести какой-нибудь аванс? Он машет руками, улыбаясь мне.
  — Нет, что вы, месье. Мы берем только 10 процентов при игре, никаких дополнительных плат не взимается. Благодарю вас.
  Я отвечаю весьма учтивым поклоном. Он мне указывает на широкую лестницу в дальнем левом конце комнаты. Я двинулся в ту сторону. Ступеньки ведут меня к еще одному коридору. Там был весьма удобный гардероб, где я снял шляпу и пальто. Пройдя через две вращающиеся двери, я вошел в зал.
  Ну… Передо мной была знакомая картина ночного клуба, которую можно увидеть, где угодно: на Бермудах, в Париже, Нью-Йорке, Мадриде, в любом месте. Как всегда, небольшая площадка для танцев перед эстрадой, закрытой плотным занавесом. Слева от эстрады — возвышение для оркестра. На нем человек двадцать парней в шикарных черных брюках и рубашках с пышными жабо, обычный аргентинский сброд. Играют они прекрасно. Мне нравится их музыка. Но вид у них настоящих бандитов, а их-то я навидался достаточно за свою жизнь! Вокруг площадки для танцев плотно расставлены столики с золочеными стульями. Сервировка отличная, красивое цветное стекло, букеты. Мне всегда говорили, что во Франции не хватает обслуживающего персонала, но здесь его хоть отбавляй. За столиками кое-где сидят люди, их немного, причем в основном женщины. Там и здесь стреляют в воздух пробки от шампанского, да и спиртное, видно, льется рекой.
  Смотрю на часы. Без семи двенадцать. Я подхожу к столику в самом углу у стены. Это моя давно укоренившаяся привычка. Вскоре ко мне подходит официантка. Вид у нее усталый. Она спрашивает, что я хочу. Для начала я прошу принести виски. Она уходит и через пару минут возвращается с бутылкой, льдом и сифоном. Официантка сама наливает мне спиртное, и это тебе не та бурда, которой меня поили в последнее время. Я прошу не уносить водку.
  Она отвечает «разумеется» и уходит. Я кричу ей вдогонку:
  — Послушайте, когда же начнется концерт?
  — С минуты на минуту, месье. Обычно в двенадцать.
  Я откидываюсь на стуле, закуриваю папиросу и неторопливо потягиваю свое виски. Чувствую, что все может оказаться гораздо хуже, чем я предполагал. Но вот сейчас мне не на что ворчать и сетовать…
  Я не свожу глаз с главного входа. Входят еще какие-то посетители. Все они, как французы, так и иностранцы, великолепно одеты, многие явились с интересными женщинами. Это могут быть кто угодно: аргентинцы, испанцы, итальянцы… Но на всех элегантная одежда, на женщинах — роскошные драгоценности. На одной красотке надето такое бриллиантовое ожерелье, что подаривший его человек должен зашибать хорошие деньги!
  Оркестр умолкает на пару минут, потом начинает играть что-то бравурное, и занавес поднимается. Полдюжины девушек, одетых в красивые, но весьма скромные платья, сначала пропели какую-то песенку, а потом принялись танцевать. Меня это несколько поразило, потому что такие номера здесь обычно исполняют в чем мать родила. Но через минуту до меня доходит: неожиданно гаснут огни, остается освещенным одно лишь место в конце сцены, девушки встают по трое с каждой стороны, а из-за кулис появляется моя маленькая приятельница Марта Фрислер!
  Я глубоко вздыхаю, приканчиваю первый бокал виски и наливаю второй на четыре пальца. Мне думается, дела идут отменно хорошо.
  Марта выглядит великолепно. На ней надет длинный синий бархатный туалет, который почти волочится по полу. Двигается она грациозно, а при таком освещении ее косоглазие совершенно незаметно. И теперь я понимаю, что, когда она мне заявила, будто посетители не смотрят на ее лицо, она была права. Прежде всего она снимает платье. Под ним у нее имеется второе, совершенно нормальное. Она принимается распевать какую-то идиотскую песенку на французском языке и одновременно раздеваться, соблюдая все каноны стриптиза. Она этим занимается много лет, еще начиная с Нью-Йорка, где я и видел ее.
  Приканчиваю виски и поднимаюсь. Свет все еще выключен, да и на меня никто не обращает внимания. Мне достаточно освещения, исходящего от лампы, чтобы благополучно обойти все столики и приблизиться к сцене с правой стороны, в противоположном углу от оркестра. Там небольшая дверца. Я ее приоткрываю и проскальзываю внутрь.
  Мои догадки подтверждаются. Я оказываюсь в узком зигзагообразном проходе, который огибает сцену, а по другую сторону от нее расположены гримерные. В них никого нет, но огонь горит. Первая из них — большая комната, в которой повсюду валяются какие-то тряпки. Я соображаю, что это — помещение для хористок. Следующая мне напоминает кладовую, но на третьей мне повезло. Это маленькая комнатка. Она хорошо обставлена и освещена. Посреди стоит гримировальный столик с большим зеркалом, со всех сторон окруженным лампочками. На распялке висит пара прозрачных шаровар, в которых я видел Марту в гостинице.
  Но это еще не все. В углу сидит с довольно несчастным видом знакомый латинос. На нем по-прежнему красуется белый галстук. Одна рука у него покоится на животе, как будто он все еще его беспокоит. Когда парень замечает меня, его смуглая физиономия бледнеет. Он поднимается. Я быстро подбегаю к нему, толкаю с силой и усаживаю обратно на стул и говорю:
  — Послушай, приятель, я немного от тебя устал. Ты ведь не станешь вытаскивать пистолет и поднимать стрельбу, не так ли? Мне это совершенно не нравится.
  Предупреждаю, сегодня у меня вовсе не такой благодушный настрой, как это было в прошлый раз.
  Он долго молча смотрит на меня. У него узкие глаза, чем-то напоминающие змеиные. Наконец, он шипит приглушенным голосом:
  — Черт побери, чего вы тут делаете, сеньор? Вам не кажется, что вы рискуете?
  — Послушай, красавчик, не тревожься за меня. Тебя другое должно волновать гораздо больше. Ответь-ка мне на пару вопросов. Зачем ты приехал в Париж? Где и каким образом встретился с этой девчонкой Фрислер и что у вас общего? Мне кажется, ты говорил мне, что здесь работаешь. Это так?
  — А почему нет? Послушайте, меня мутит. Мутит, потому что вы ударили меня в живот. Иначе я бы работал в баре.
  — Да? Придумай что-нибудь получше.
  Я беру стул и ставлю его напротив латиноса.
  — Послушай, парень, у меня есть кое-какие соображения в отношении тебя и Марты. Тебе следовало бы облегчить свою душу и рассказать мне все, как оно есть. Ты вчера пытался напустить туману, и я это воспринял как личное оскорбление, хотя понимаю, что тебе нужно было защищаться. Повторяю: самое для тебя правильное — не скрытничать.
  — Пошел к дьяволу! — орет он и плюет мне прямо в глаза.
  Снаружи до меня доносятся звуки музыки, явно подошедшей к финалу, вернее сказать, к кульминации. По прошлому опыту соображаю, что через минуту Марта останется нагишом, после чего начнет снова одеваться. Я поглядываю на ее приятеля. Он сидит и смотрит на меня вроде бы весьма злобно и решительно, но я подмечаю в этом взгляде некоторую растерянность, как будто бы он знает, что может произойти дальше.
  Я поднимаюсь. Парень явно не намерен говорить со мной. Нет никакого сомнения, что он побаивается меня, но кого-то он боится гораздо больше.
  — Ладно. Пусть будет так, — соглашаюсь я и беру его левой рукой за воротник, а правой наношу ему сильный удар в челюсть… Парень даже не успевает сообразить, что с ним произошло, и падает навзничь. Беру его под мышки и волоку в коридор, потом открываю ногой дверь в соседнюю кладовую, затаскиваю его внутрь и выхожу, заперев за собой дверь на ключ. После этого возвращаюсь в комнату Марты, ставлю на место стул перед туалетом, а сам занимаю кресло латиноса. Закуриваю.
  Проходит несколько минут, и дверь распахивается. Входит Марта. Она стоит, прикрываясь веером, все остальные тряпки у нее перекинуты через руку.
  — Ба-ба-ба, вы были совершенно правы, Марта, утверждая, что они не замечают вашего косоглазия. Но если вы хотите надеть на себя это платье, то не теряйте время. Ведь я уже раньше видел ваш стриптиз.
  Я поднимаюсь и прикрываю за ней дверь.
  — Не утруждайте своих ног, садитесь. Мне хочется с вами поболтать.
  Она накидывает халат прямо на голое тело и шлепается на стул возле туалета. Физиономия у нее кислая, как у рассерженной кошки. Я ей явно не нравлюсь.
  — Что это все значит? А где Энрико?
  — Вы имеете в виду того парня в белом галстуке? Парня, который пытался пристукнуть меня вчера вечером? Того малого, что ждал вас в этой комнате?
  — Да. Где он?
  — Если вы хотите знать, малютка, то я ему двинул разок. Ну и он того, скис. В данный момент снаружи стоит американский полицейский автобус, а ваш Энрико сидит внутри с парой симпатичных стальных браслетов. Кто-то пришел к заключению, что так будет спокойнее. Может, этот кто-то был как раз я сам?
  — Вот как? — Она смотрит на меня немигающими глазами, а я слежу за ее пальцами: они дрожат. Зрачки у нее превратились в крошечные точечки. Я делаю вывод, что эта крошка в свое свободное время чуточку злоупотребляет наркотиками. Что ж, это может помочь…
  — В чем они могут обвинить Энрико? — Она явно взволнована. — Он ничего не сделал плохого!
  — Разве? Тогда разрешите мне рассказать вам небольшую историю, крошка. Я упомянул вам вчера вечером, что хороший парень из Федерального бюро по имени Риббэн был убит в клубе «Леон». Его стукнули по шее мешком с песком. О'кей. За пару дней до этого он купил оригинальный набор из авторучки и карандаша. В Париже был всего лишь один такой комплект. Вот карандаш этого набора. Я нашел его в кармане вашего дружка вчера вечером. О'кей. Этого одного вполне достаточно.
  — Что вы имеете в виду, почему вполне достаточно?
  — Послушайте, малютка, не пытаетесь ли вы меня заверить, будто это не он прикончил Риббэна?
  — Пропади все пропадом. С этим заведением вечно не оберешься неприятностей. Девушка даже не может спокойно работать без того, чтобы что-нибудь не стряслось.
  — Послушайте, можно я выпью? — явно меняет тон Марта.
  Я ей отвечаю тем же:
  — Выпей хоть ведро, если это тебе поможет, но одну вещь заруби себе на носу. Выслушай меня хорошенько, Марта. — Я придвигаю стул поближе и начинаю говорить с ней спокойным, сочувственным тоном: — Если ты будешь отмалчиваться, ты угодишь в арестантский автобус. А как только американская полиция заполучит тебя в свои лапы, могу поспорить на что угодно, тебе не отвертеться от риббэновского дела. Конечно, ты начнешь утверждать, что тебе ничего не известно, но ведь ты приятельница этого латиноса. А на основании всего того, что мне говорили о тебе, это вообще может быть твоя работа! И как это я раньше не сообразил? Ведь твой друг скорей бы пустил в ход нож или пистолет. А тут даже маленькая девчонка без всякого усилия могла бы пришибить Риббэна мешком с песком, когда он наклонился над столом, чтобы написать письмо. Он ведь доверял дамочкам и спокойно повернулся спиной. Послушай, это не ты ли ухлопала Риббэна?
  Марта сидит бледная как смерть. Она с трудом выдавливает из себя:
  — Уверяю вас, что ничего подобного я не делала. Я там и близко не была.
  — Но ты знаешь, что твой дружок был там?
  — Да, был. Что еще вы хотите знать?
  — Послушай, милая, ты не слишком словоохотлива. Расскажи-ка мне все как было. Я хочу знать, что произошло с тобой и твоим дружком с того момента, когда вы приехали в Париж. Кстати, сколько времени вы здесь находитесь?
  — Не очень долго, недели две или три.
  — А как вы сюда попали?
  Она на минуту задумывается, потом отвечает:
  — Есть один парень, Варлей. Я его не знаю. С ним знаком мой друг Энрико. Вот он и устроил.
  — Да-а, очень интересно. А коли так, за что этот Энрико решил пришибить Риббэна?
  — Думаю, Риббэн что-то пронюхал про Варлея, напал на след, только не скажу какой… Варлей собирался смыться отсюда и сумел бы. У него все было подготовлено.
  — И куда он собирался драпануть? Тебе это известно?
  — Знаю, что он раздобыл себе место в транспортном самолете на Европу.
  — Ага. Ладно, вернемся к Риббэну. Почему Энрико должен был встретиться с ним?
  — Этого хотел Варлей. Варлей хотел призвать Риббэна к порядку, потому что тот слишком много знал.
  — Знаешь, Марта, мне кажется, ты вроде бы не врешь. История подходящая. О'кей. Ты как будто здесь ни при чем, а?
  — А как же? Вот, ей-Богу, никогда ничего не имела общего с этими штучками. Правда, я знала про них, но что я могла поделать?
  — Ты знаешь, что будет твоему Энрико?
  — Да-а, догадываюсь.
  — И тебе это не важно? Она качает головой:
  — Ни капельки.
  — Ладно, когда твое следующее выступление? — Меньше чем через двадцать минут.
  — Хорошо. Оставайся здесь и минут пятнадцать не высовывайся из комнаты. Ясно? Я хочу, чтобы полицейская машина ушла до того, как они увидят тебя. Иначе вдруг им придет в голову прихватить и тебя. Мне это ни к чему, потому что я хочу еще потолковать с тобой. Но, если ты будешь сидеть здесь и помалкивать, может, все и обойдется.
  Марта согласна.
  — Большое вам спасибо, — говорит она, — я все сделаю, как вы говорите.
  Я вышел и прикрыл за собой дверь. Снаружи в коридоре ни души. Отпираю ключом дверь кладовки и осторожно вхожу внутрь.
  Энрико лежит в той же позе, как я его оставил. В углу навалено несколько театральных корзин. Снимаю с них веревки и спеленываю его так, что он не то чтобы пошевелиться, дышать может с трудом. Потом затыкаю ему рот его собственным шелковым носовым платком и перетаскиваю в самый дальний угол. Закрываю дверь и ухожу.
  По моим расчетам, должно пройти некоторое время, прежде чем они найдут этого парня. Я проникаю через запасной выход в зал для танцев, снова сажусь за свой столик и наливаю себе виски.
  Оркестр играет мелодичный вальс. После пары рюмок у меня появляется блаженное поэтическое настроение. Может быть, виной тому была музыка, а может быть, и моя темпераментная натура. Я думаю о том, что, если бы мне не приходилось всю жизнь возиться с таким дерьмом, как этот Энрико, и поднимать такой шум, что чертям становится тошно, в разных там притончиках, я бы с удовольствием сидел при лунном свете с какой-нибудь пташкой и вел поэтические разговоры, от которых ей хотелось бы петь и смеяться. Ведь я такой!
  Потом я отправляюсь искать свою маленькую приятельницу Марту Фрислер. Как я понимаю, эта крошка — величайшая брехунья в мире. Все, что она мне говорила, за исключением, возможно, одной-двух вещей, гроша ломаного не стоит. Но поскольку она думает, что ее приятеля Энрико зацапали и посадили в каталажку, она готова на все что угодно, лишь бы спасти собственную шкуру. И, возможно, она права.
  Может, ей будет легче, если Энрико уйдет у нее с дороги. Может, она этого как раз и добивается. Может, она тянет резину, рассказывая про Варлея.
  Марта говорит, что это Энрико пришил Риббэна, потому что я подсказал ей эту идею. "Она понимает, что у меня имеется подкрепляющее мое предположение доказательство: я забрал карандашик, который Риббэн купил в наборе с авторучкой. Она полагает, что ни у кого не возникнет сомнений, что это Энрико забрал карандаш у Риббэна, после того как огрел его по шее мешком с песком. Вот она и стала показывать в жилу.
  Во всяком случае, думает Марта, никто не поверит Энрико на слово. Она уверена, что если подыграет мне и подтвердит все, что буду утверждать я, то я тогда прощу ей те два выстрела, которые она сделала по мне в отеле «Сен Денис».
  Все это доказывает, ребята, что тот самый Конфуций на сто процентов прав, когда говорит, что женщина-врунья подобна рому без запаха или сухому мартини безо льда. Она все время пытается припомнить, что наговорила вам прошлый раз, и все больше и больше запутывается сама. Но, с другой стороны, учит Конфуций, если дамочке нечего лгать, то она не интересна, как кусок холодной телятины, и скучна, как проповедь викария. Но красивая и страстная женщина должна иметь воображение и рассказывать о себе такие вещи, чтобы по сравнению с нею Казанова казался скромным мальчиком из воскресной школы. И, добавляет Конфуций, вы можете цитировать меня, где угодно и сколько угодно, не выплачивая ни копейки за авторское право.
  Была половина первого, когда я поднялся из-за стола, прошел спокойно через занавес главного входа по коридору и распахнул большую дверь в конце его. За нею находилась сцена.
  Этот кабак — один из тех, про который читаешь и сам тому не веришь. Он заставляет задуматься, у кого мозги набекрень: у тебя или у других парней? Игорный зал очень большой, почти как танцевальный. Все стены увешаны каким-то оружием и доспехами, почему-то пахнет духами. По стенам стоят какие-то диванчики, козетки, пуфики и черт знает какие еще вещи, а посредине четыре больших стола: рулетка и для игры в карты. В одном углу парнишка, такой хорошенький, что его можно принять за переодетую в штаны девчонку, организовал игру в кости. В другом углу пятеро заняты покером. Некоторые из игроков похожи на картинки из модного журнала, другие же как будто только что взяты на поруки после десяти лет тюремного заключения.
  На некоторых мужчинах костюмчики, а на женщинах платья, которые явно влетели им в кругленькую сумму. Кругом болтаются крошки, у которых найдешь все, чем славится Франция, начиная от стройных ножек и кончая денежным фраером. Другие с мрачным видом бродят вокруг и зорко следят, как бы не упустить кавалера. Мне думается, что если этим красоткам удается запустить свои коготки в какого-нибудь растяпу, то они отпустят его только после того, как он растрясет на них все свои монеты.
  Все это свидетельствует о том, ребята, что, что бы ни творилось в нашем мире войны, эпидемии, наводнения, все это не имеет значения. Всегда найдутся парни, которые будут играть в азартные игры, и дамочки, которые будут стоять кругом и смотреть, не выпадет ли счастливый выигрыш, который так или иначе попадет в их сумочку.
  Я начал искать Джуанеллу, так как решил, что нужно поскорее покончить с делами, иначе какой-нибудь любопытный может заглянуть в кладовую и найти там моего латиноса. А если бы это случилось и Марта обнаружила, что я ее надул с его арестом, мне пришлось бы туго.
  Я начал ходить вокруг столов, наблюдая за игрой. Тут, как я говорил, собрались самые разные люди, но большинство из них прекрасно одеты и вроде бы в деньгах не нуждались. Ставки были очень высокими. Пройдя в другую комнату, я обнаружил Джуанеллу. И скажу я вам, там было на что посмотреть!
  На ней было шелковое платье цвета морской волны, узенькое, по фигуре с большим декольте и золотыми испанскими эполетами на плечах. Над одним коленом юбка подобрана, обнажая стройную ножку в нарядном золотистом чулке. Черные лаковые туфельки на высоченных каблуках с золотыми пряжками дополняли туалет. Говорю вам, Джуанелла выглядела как картинка.
  Интересно, черт возьми, узнать, что же она тут делает. Джуанелла — любопытная штучка. У нее и наружность, дай Бог всякой. И голова на плечах, и все остальное на месте, но она из тех дамочек, которые вечно чего-то ждут. А когда находят, то им уже это не нужно, то подавай им нечто новое. Эти мысли наводят меня на размышления о Ларви. Я понимаю, что, поскольку в настоящий момент он надежно и крепко упрятан за решетку, ей больше всего хочется его оттуда вызволить. А когда она поможет ему оттуда выбраться, он потеряет для нее всякий интерес, и она ничего не будет иметь против того, чтобы его водворили туда снова. Тогда начнется все с самого начала. Сказка про белого бычка. Одним словом, эта крошка была точно такой, как и все мы грешные: вечно стремимся к чему-то, не зная зачем.
  Джуанелла стоит и щебечет с каким-то толстым лысым дядей. Я прислоняюсь к стене и наблюдаю за ней. Через несколько минут толстяк уходит. Джуанелла поворачивается и видит меня. Ее губы вздрагивают в улыбке. Она идет ко мне с таким видом, как будто я ее давнишний приятель, только что вернувшийся с войны.
  — Лемми, рада тебя видеть, — говорит она. — И что ты тут делаешь?
  — Тише, милочка! Меня зовут мистером Хиксом. Я американский стальной магнат, приехавший по делам в Париж.
  — Вот это да! Мне думается, что никому нет никакого дела до того, что ты тут делаешь. Почему ты не пришел ко мне поболтать и немного выпить?
  — Мне нравится твоя идея, Джуанелла. Куда мы пойдем?
  — Идем со мной, — приглашает она.
  Она берет меня под руку и ведет через какие-то бархатные портьеры в другой конец зала. Мы двигаемся по какому-то длинному коридору, минуем дверь, которую она за собой прикрывает, потом включает свет.
  Это небольшая уютная гостиная. Хорошая мебель, а посредине стола бутылка с виски и сифон с содовой.
  — Садись, Лемми, — приглашает она. — Давай выпьем.
  — Послушай, Джуанелла, скажи-ка мне, что ты делаешь в этом заведении? — спрашиваю я.
  — Ну, нужно же как-то жить. Я получила здесь работу. Я — хозяйка этого дома.
  — Что это значит? Ты что, распоряжаешься, когда нужно выбросить вон парней, если они продулись до последнего пенни и хотят учинить скандал?
  Джуанелла улыбается.
  — Что-то в этом роде.
  Она наливает спиртного, добавляет содовой, перемешивает и протягивает мне. Потом устраивает то же самое и для себя, поднимает стакан.
  — Ну, за тебя, Лемми.
  — За тебя, Джуанелла, — отвечаю я. — На тебя приятно смотреть. Я не видел ничего подобного с тех пор, как работал в цирке. С каждой минутой ты все молодеешь.
  — Может, оно и так, — вздыхает она, — но у меня на душе кошки скребут.
  У нее на глазах появляется какое-то непонятное выражение. Мне кажется, что она вот-вот расплачется.
  — Послушай, Джуанелла, ведь ты — такой лакомый кусочек. Парни небось так и вьются вокруг тебя. Я имею в виду парней с деньгами. Но вроде бы ты прилипла к одному-единственному парню, и это — Ларви Т. Риллуотер, твой муженек. Верно?
  Садясь в кресло рядом со мной, она укладывает локти на стол и сама наклоняется вперед. От нее пахнет замечательными духами, и у меня начинается кружиться голова.
  — Ты милый негодник, — воркует она. — К чему притворяться? Как будто ты не знаешь?
  — Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я и вынимаю портсигар. Угостив ее папироской, закуриваю сам и даю ей прикурить.
  Джуанелла выпускает струйку дыма.
  — Припомни, пожалуйста, несколько лет назад я рассказывала тебе кое-что. Когда ты еще работал в Гавре над какой-то газовой формулой. Ну, тогда я тебе еще помогла, не правда ли?
  — Д-да, ну и что?
  — Ты помнишь, что я тебе тогда говорила? — спрашивает она. — Поскольку ты не хотел ответить на мои чувства, что ж, сказала я тебе, стану домашней хозяйкой и буду лакомиться домашним печеньем, и это остается в силе и поныне.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Бывают однолюбы, а у меня сердце принадлежит двоим. Я вышла замуж за Ларви, моего несчастного мужа, который сейчас угодил за решетку всерьез и надолго. Может быть, если бы парень, по которому я схожу с ума, обратил на меня внимание, я бы позабыла и своего Ларви.
  — И кто этот парень?
  — Ты великолепно знаешь, этот парень — ты сам. И вся соль в том, что она произносит это с таким видом, будто и действительно так думает.
  Я вам уже говорил, что она — очень разумная малютка, эта Джуанелла. Может быть, на этот раз она не врала, потому что все то, что она вспомнила сейчас, было истинной правдой.
  — Ладно, — соглашаюсь я, — ты любишь двоих и один из этих людей я. Так что я буду с этого иметь?
  — А что ты хочешь иметь? Ведь ты не можешь у меня попросить того, что я не сумею тебе дать? А, Лемми?
  — Ты в этом уверена?
  Она наклоняется вперед. Я вижу, как у нее вздымается грудь. Она хватает меня за руку своими длинными белыми пальцами, украшенными сверкающими под лучами лампы драгоценными камнями.
  — Ладно, — ворчу я. — Если это все так, то налей мне еще виски.
  Она пожимает плечами, бросая на меня такой взгляд, будто готова вцепиться мне в глотку, потом все же перемешивает питье.
  — Послушай, милочка, — говорю я, — давай все выясним до конца. Может быть, ты сумеешь мне помочь. Несмотря на все странные обстоятельства, мне не хочется верить, что ты могла бы мне навредить.
  — Конечно, нет, Лемми.
  — О'кей, Когда я вчера встретился с тобой, я ведь рассказал тебе, что со мной случилось. Может быть, я был ослом, и мне не следовало перед тобой распускать нюни.
  — Почему же нет? Ты мне сказал, что здорово влип из-за какой-то дряни, которой натрепал лишнего. Так ведь?
  — Ну-у, не совсем. Прежде всего разреши задать тебе один небольшой вопрос. Ты мне сказала, что живешь в отеле «Сен Денис». О'кей. Я пошел туда. Консьерж назвал мне твой помер. Я поднялся туда, но тебя там не было. Вместо тебя нахожу Марту Фрислер и какого-то латиноса. С ними я попал в хороший переплет. Короче говоря, этот латинос пустил в ход свою артиллерию, и они пытались испортить мне вывеску. Для чего все это было сделано?
  Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
  — Послушай, Лемми, ты хочешь меня купить?
  — Я вовсе тебя не покупаю, Джуанелла. Я говорю тебе чистейшую правду.
  — Нет, ты просто рехнулся, Лемми. Где этот отель «Сен Денис»?
  — А ты не знаешь? Трактиришка возле бульвара Сен Мишель.
  Она принимается хохотать:
  — Да ты совсем безголовый. Я тебе говорила вовсе не про этот отель. Моя гостиница находится на полпути отсюда. Как ты мог подумать, что я могу остановиться в какой-то дыре около бульвара Сен Мишель?
  Сначала я промолчал, потом заметил:
  — Жизнь, конечно, — презабавная штука. Но в этом распроклятом деле столько случайных совпадений, что я даже не знаю, что и думать.
  — Например, какие совпадения?
  Она снова наклоняется ко мне, и меня опять обдает волна духов.
  — Почему ты не хочешь мне рассказать, что тебя терзает, Лемми? Почему не разрешаешь помочь тебе? Я готова сделать все для тебя.
  — Ладно, — соглашаюсь я. — Попробую. На меня вроде бы наплели, будто я распустил язык перед этой дамочкой, Марселиной дю Кло. Вчера вечером кто-то увез ее из каталажки по подложному пропуску и, заманив к реке, пристукнул, чтобы она не могла дать показаний. Но это уже не играло роли, потому что она успела рассказать все, что нашла нужным, работнику ФБР, парню по имени Джордж Риббэн. И этот Риббэн доложил начальству о том, что ему заявила дю Кло. Понятно?
  — Да, понимаю. — Она слушает внимательно, и я вижу, что она здорово заинтересовалась.
  — О'кей, — продолжаю я. — После того как мы расстались с тобой, я пошел повидаться с Риббэном. Я хотел сначала поговорить с ним, а потом уже идти к генералу. Когда я пришел в гостиницу, где он остановился, я нашел его на ступеньках лестницы. Он был мертв,
  — Что ты говоришь, Лемми? М-да, неприятная история. Значит, прикокнули и дю Кло, и Риббэна? А ты остался на бобах?
  — Не говори, Джуанелла. И еще как! Меня подозревают в том, что я был слишком откровенен с этой дамочкой, а все свидетели оказались убиты. — Я ей подмигиваю. — Если бы у меня не было кое-какого алиби, могли бы предположить, что это я их всех пристукнул.
  — Ой! Это уж слишком!
  — Может быть. Но у меня во рту остается отвратительный привкус. Но, слушай дальше, это еще не все,
  — Я слушаю. Давай дальше.
  — Я решил прийти потолковать с тобой. Иду в тот отель, где, как я считал, остановилась ты, и нахожу там Марту Фрислер и ее дружка. Возможно, это всего лишь одно совпадение, но она работает тоже тут — в стриптизе. И еще одно совпадение: ее приятель тоже работает в здешнем баре. Во всяком случае, он так мне сказал.
  Она смотрит на меня каким-то отстраненным взглядом.
  — Да, это все выглядит странно, не правда ли, Лемми? Даже чертовски странно!
  — Ты тоже находишь это странным? — спрашиваю я. — Послушай, будут еще и другие совпадения. Когда я нашел труп Риббэна на ступеньках лестницы, у него в руках была зажата авторучка. Даже крышка с нее не была сдвинута, как будто он только что вынул ее из кармана, чтобы написать письмо. Но он не успел даже приготовить ручку, как его прихлопнули. Эта авторучка была из набора, куда входил еще и карандаш. Такие наборы продаются в Париже на черном рынке. Я установил, что этот набор Риббэн купил всего несколько дней тому назад.
  — Да? Ну и что?
  — Ничего особенного. Только я вынул этот карандаш из кармана латиноса после того, как он начал стрелять в меня в отеле «Сен Денис». Это совпадение или нет?
  — Значит, ты предполагаешь, что этот латинос, его зовут Энрико, работает в здешнем баре, и ты считаешь, это он убил Риббэна?
  — Нет, моя радость, считаю, что кто-то очень хочет, чтобы я так думал.
  — Послушай, Лемми, все это очень интересно. Расскажи-ка мне еще что-нибудь.
  — О'кей. Я пришел сегодня сюда, так как мне сказали, что ты работаешь здесь. Я видел девицу Фрислер в стриптизе в танцевальном зале. Я пошел в ее гримерную и нашел там Энрико. Мне пришлось надавать ему, связать и запереть в кладовке. Ясно?
  — Ясно. Ты, как всегда, был на высоте. Может быть, в один прекрасный день ты сделаешь то же самое и со мной.
  — Кто знает? — соглашаюсь я.
  — Может быть, мне это и понравилось бы, Лемми. — Она бросает на меня теплый взгляд.
  — О'кей. Потом я возвращаюсь в гримерную и жду там Марту. Когда она приходит, она спрашивает меня, куда девался Энрико. Я ей рассказываю, что приехал сюда на машине военной полиции и арестовал Энрико за убийство Риббэна.
  — Эй, эй, — говорит Джуанелла, становясь весьма серьезной. — Это мне совсем не нравится.
  — Почему же, мое сокровище? Она пожимает плечами.
  — Если кто-нибудь войдет в эту кладовую и найдет там Энрико, начнется невероятный скандал. Энрико — весьма неприятный тип. Он иногда бывает настоящим бандитом, если его кто-то выведет из себя.
  — Может быть, но чем сильнее они будут неистовствовать, тем сильнее обожгутся. Если этой птичке Энрико будет охота показать мне свой норов, он может не покупать входной билет. Я впущу его бесплатно, а потом, когда как следует отделаю, выброшу вон.
  Она кладет свою руку поверх моей.
  — Ты такой же, как и всегда… Задиристый как петух и милый… как… как стакан крепкого вина. Я готова за тебя умереть, Лемми.
  Она глубоко вздыхает, и я слышу… как поскрипывают бретельки ее бюстгальтера.
  — О'кей, — говорит она. — Значит, ты дождался Марты и объяснил ей, что Энрико увезли в полицейской машине. Ну и как это ей понравилось?
  — Она сказала, что он сам во всем виноват. Он это сделал по приказу одного парня по имени Варлей. Тот и привез эту парочку сюда, а сам вроде бы смылся в Англию. Похоже, что эта малютка пытается свалить все на этого Энрико.
  Я делаю затяжку и внимательно смотрю на Джуанеллу.
  — Послушай, моя дорогая, ты ничего не знаешь про этого парня Варлея?
  — Откуда мне знать? Кто такой, черт бы его побрал, этот Варлей? Мне и без него хватает всяких забот. Никогда о нем не слыхала и не хочу слышать.
  — О'кей, — говорю я, — значит, ты не знаешь, кто такой Варлей, и тебе кажется яснее ясного, Риббэна прикончил этот Энрико?
  Она разводит руками.
  — Но почему ты в этом сомневаешься, раз у него был этот карандаш?
  — Послушай, ласточка, пошевели мозгами. Энрико — не простачок. Давай на минуту вообразим, что он отправил на тот свет Риббэна. О'кей? Он поднимается в комнату Риббэна, а тот пишет письмо или собирается писать. Вот он достает из кармана авторучку и начинает отвинчивать колпачок. Но тут Энрико бьет его по шее.
  — Ну, и что же тут особенного?
  — После этого Энрико не поленился залезть к нему в карман за автоматическим карандашом, а ручку взять не соизволил. Разве в этом есть смысл?
  — Нет, это бессмысленно.
  — О'кей. Ну, а если это бессмысленно, то тогда в чем же смысл?
  Она на секунду задумывается, потом пожимает плечами.
  — Трудно сказать. Ты же знаешь, я никогда не отличалась особым умом.
  — Послушай, моя красавица. У этого парня, Энрико, голова работает, да? Он не растяпа. Он ведь знает, что к чему, не так ли?
  — Конечно. Энрико палец в рот не клади. Дураком его никак не назовешь.
  — А коли так, то можно быть вполне уверенным, что Энрико никогда бы не стал брать у убитого им человека какой-то дурацкий карандаш. До тебя дошло?
  — Да, Лемми, дошло.
  Она сидит, положив локти на стол, уткнувшись в них подбородком, губы у нее полураскрыты. Она так хороша, что вот взял бы ее и съел. Видно, что она раздумывает над моими словами. Ей и в голову не приходило, что я покупаю ее по дешевке. То, что я ей говорю, — чушь. Может быть, вы в этом скоро убедитесь.
  — Значит, — продолжаю я, — мы договорились, что, если бы Энрико убил Риббэна, он не стал бы брать у него карандаш и оставлять ручку. Верно? Будь он болваном, тогда бы он забрал и то, и другое. Но так как он не дурачок, то он не тронул бы ничего. Вообще не дотронулся бы ни до одной риббэновской вещи. Ты понимаешь? Это наводит тебя на мысль?
  — На какую мысль?
  — Поработай своей хорошенькой головкой. Неужели ты не видишь, что Энрико не убивал Риббэна? Это сделал кто-то другой. Послушай, когда я нашел Риббэна, у него в руке была авторучка. Колпачок не был снят. Понятно? Болван, убивший его, об этом не знал. Он был уверен, что кто-нибудь непременно увидит эту ручку. Тогда что же он делает? Он берет карандаш и отдает его Энрико, потому что знал, что Энрико — один из тех пустоголовых парней, которые падки на яркие безделушки, и что ему такой карандаш придется по душе. Убийца знает и еще кое-что. Он знает, что на черном рынке имелся всего один подобный комплект и что какой-нибудь умный парень вроде меня без труда узнает, откуда он взялся.
  — Мне все ясно, Лемми. Теперь тебе нужно только узнать, кто же тот парень, который дал ему этот карандаш.
  Я приканчиваю свой стакан, протягиваю к ней, и она наполняет его еще.
  — Думаю, что знаю, кто дал ему этот карандаш, — говорю я.
  У нее глаза лезут на лоб.
  — Что ты говоришь? Кто же это?
  — Если я не ошибаюсь, то тот самый Варлей. Понимаешь, когда я сказал Марте в ее гримерной, что Риббэна прикончил Энрико, она сразу же согласилась с этим. Слишком быстро, понимаешь? И поспешила добавить, что Варлей удрал несколько дней назад. Как она думает, в Англию. Поняла?
  — Иными словами, она старалась обеспечить алиби для Варлея и свалить вину на Энрико?
  — Правильно. Похоже, что этот Варлей — лицо влиятельное. У него, видимо, есть солидные друзья. Он определенно заставил малютку Марту работать на него.
  — Да, похоже на то. Но, послушай, зачем было Вар-лею убивать Риббэна? Ты мне можешь на это ответить?
  — Можно придумать полдюжины причин, Джуанелла. Давай пораскинем мозгами. Варлей заставил Марту и Энрико работать на себя. Он знал также, что Риббэну удалось расколоть Марселину дю Кло, которая была у него в подручных. Мне говорили, что Варлей ей не слишком доверял. Он вбил себе в голову, что она празднует труса и может проговориться. Понятно?
  Я отпиваю виски, а сам наблюдаю за Джуанеллой краешком глаза. Замечаю, что у нее начинают слегка дрожать пальцы.
  — О'кей. Риббэн встречается с дю Кло, и та с ним разоткровенничалась, потому что он ее напугал до полусмерти. Объяснил, что ее расстреляют или вздернут за шпионаж. Что же она делает? Пытается выставить себя в выгодном свете. Сначала, возможно, она рассказывает Риббэну кое-что о Варлее, а потом катит целую бочку на меня. Тем самым она как бы связывает Риббэну и всем остальным руки. Ясно тебе?
  — Ясно.
  — Ладно, я рассуждаю логично, правда? Каким-то образом Варлей узнает о ее разговоре с Риббэном и сожалеет, что в свое время не утопил эту дамочку. Но теперь уже поздно. Так что ему необходимо как можно скорее отделаться от Риббэна и от дю Кло. Но он считает, что она опаснее, потому что может окончательно расколоться. В Париже у него есть приятели. Он раздобывает поддельный пропуск в полицию и увозит дю Кло из тюрьмы, и где-то возле реки на улице Захари приканчивает ее. Потом является в гостиницу Риббэна и расправляется с ним. Он полагает, что теперь может наплевать на весь мир. Говоря между нами, я считаю, что так оно и было. Он очень ловко сыграл свою роль, а меня выставил черт знает в каком свете. Теперь ты все знаешь.
  — Да, положение — хуже не бывает. Это… — Она смотрит куда-то поверх меня, и ее глаза широко раскрываются.
  Я вскакиваю со стула и поворачиваюсь к двери. На пороге стоят двое парней. У них отнюдь не дружелюбный вид. У одного из них коротенький автомат в правой руке, который направлен прямо мне в живот.
  Я вижу, что, куда бы я ни повернулся, практически всюду автомат меня достигает.
  — Послушайте, что это значит? — спрашиваю я. Один из парней отвечает на французском с нескрываемым сарказмом:
  — А вы не догадываетесь, месье? Мы нашли в кладовке несчастного Энрико, и он нам порассказал много интересного про вас.
  Он подмигивает. Этот парень вроде очень доволен собой.
  — Похоже, что Энрико вас не больно жалует. Второй цедит сквозь зубы:
  — Вот как оно бывает, любезный.
  Я смотрю на Джуанеллу. У нее перепуганное лицо, но она поднимается с места и пытается вмешаться:
  — Послушайте, ребята, вы что-то перепутали. Это мистер Хикс, американский бизнесмен. Он пришел сюда поиграть.
  Один из них отвечает:
  — Все понятно. Он — мистер Хикс, а я — испанский король. Прошли бы вы вместе с нами, мистер Кошен. Нам надо с вами потолковать.
  — Что тут происходит? — возмущаюсь я. — Вам, ребята, не поздоровится, если вы начнете мудрить со мной, федеральным агентом.
  Француз с оружием снова подмигивает.
  — Месье, вы, видимо, не знаете, что Париж находится на своеобразном положении. Полиция здесь еще не слишком опытна. Ежедневно пропадают люди, а куда — неизвестно. Вы будете просто один из их числа.
  — Если так, значит, так, — отвечаю я, а сам тем временем думаю, как бы мне словчиться в такой сложной обстановке.
  Джуанелла поворачивается ко мне и широко улыбается.
  — Что бы ни случилось, Лемми, помни: я всегда с тобой.
  — Да, мое сердечко! Надеюсь, что это принесет мне какую-нибудь пользу.
  — Ну, человек умирает только раз, и, если такое с тобой произойдет, я буду помнить о тебе. Эти ребята наверняка не будут против подождать минутку.
  Она протягивает мне свой стакан, который наполняет до края.
  — Ну, — говорю я ей, — большое спасибо.
  На какую-то секунду у меня мелькает в голове, не выплеснуть ли виски в физиономии молодчиков, но какой мне от этого будет прок? Одному плесну, а второй же не станет спокойно дожидаться своей очереди? Он все время держит руку в кармане. Наверняка у него там тоже пушка. И я могу, таким образом, только форсировать события.
  — О'кей, твое здоровье! — Я опрокидываю в рот стакан, потом ставлю его на угол стола и больше уже ничего не могу сделать. В следующее мгновение комната начинает вертеться у меня перед глазами. Стол почему-то подпрыгивает и больно ударяет меня по корпусу. Я сваливаюсь на пол безвольным мешком.
  Когда я решаюсь снова возвратиться на землю, то чувствую себя отнюдь не превосходно. Я лежу, прислонившись к какой-то каменной стене, а вокруг тьма, хоть глаз выколи. Ничего не видно. Голова трещит, как будто меня кто-то огрел по макушке железным ломом, а во рту такой вкус, будто я нажевался навоза.
  Я просто лежу и отдыхаю. Через некоторое время мне становится легче. Голова проясняется. Я начинаю соображать, что со мной произошло.
  Принимаюсь думать о Джуанелле. Какую игру ведет эта малютка? Почему, как раз в тот момент, когда эти парни собирались мне показать, где раки зимуют, она налила мне голландского зелья и сбила меня с катушек! Я соображаю, что в виски было что-то подмешано. По-видимому, это был самый крепкий напиток, который я пробовал за свою жизнь. Возможно, я догадываюсь, почему она это сделала. Может быть, мне кое-что понятно. Может быть, она так дружественно настроена к этим молодчикам, что решила, если она выведет меня из строя, то эти красавчики с пушкой в руках не станут пускать в ход свою игрушку. Одним словом, она предпочла видеть меня целым и невредимым. Да, вот какова моя идея.
  С другой стороны, интересно и другое. Как могло случиться, что Джуанелла так легко подбросила мне в виски какой-то наркотик? Но, возможно, она его держит всегда под рукой на тот случай, когда кто-то становится слишком настойчивым. Но одно я знаю наверняка. Кто-то зашел в кладовую и обнаружил там Энрико. Поэтому Марта уже знает, что я водил ее за нос. И что мои рассказы об аресте Энрико гроша медного не стоят. Ну, ладно!
  Вы должны понимать, что в нашей работенке надо с чего-то начинать. Если будешь ходить вокруг да около и высматривать доказательства, никакого толку не будет. Самое полезное в таких случаях посеять неприязнь в рядах врагов, чтобы они начали злиться друг на друга.
  Проделайте такое, и кто-нибудь непременно что-нибудь вам да расскажет!
  Вот и я кое-что уже успел выяснить. Я точно знаю, что Марта Фрислер готова продать Энрико за понюшку табака. Разве не это она пыталась проделать несколько часов тому назад? По неизвестной мне причине я мысленно все время возвращаюсь к Джуанелле. Что она за человек?
  В ней, несомненно, что-то есть, хотя я пока не совсем понял, что именно.
  Лежу себе в темноте и снова вспоминаю моего приятеля Конфуция, у которого имелись поговорки на все случаи жизни.
  — Остерегайся красотки с сочувствующей улыбкой, — учил Конфуций, — в один прекрасный день ты увидишь ее в темной аллее с гаечным ключом, готовой нанести тебе смертельный удар по черепушке, бойся ее, человече! Потому что дамочка без красоты, известная своим добрым характером, добродетелью, будет верна тебе, как желтый пес, потому что она не осмелится потерять тебя — единственного мужчину, которого ей удалось заарканить. Но блондиночки с гибкой, как у змеи, фигуркой, с капризным и вздорным характером, — такая же ненадежная вещь, как солнечный зайчик. Она запустит в тебя кочергой или даст отставку с такой же легкостью, как сделает себе маникюр.
  Не теряй же поэтому головы, мой дорогой брат, и лучше начинай ухаживать за крокодилом или тигрицей с дурным характером, чем за дамочкой, у которой есть на что поглядеть и которая знает ответы на все вопросы. В противном случае кое-кто будет рыдать над твоим могильным камнем или же пособие по бракоразводному процессу будет настолько высоким, что тебе придется заложить последние штаны и не раз пожалеть, что ты родился на белый свет.
  Отсюда вы видите, ребята, что этот парень Конфуций на самом деле знал что к чему.
  Теперь я чувствую себя уже совсем не так, чтобы плохо. Я обнаруживаю, что меня не обыскали, потому что зажигалка все еще у меня в кармане. Я зажигаю ее и оглядываюсь вокруг. Это что-то вроде подвала или погреба. В конце помещения виднеется дверь, я поднимаюсь, иду к ней и дергаю за ручку. Дверь заперта и сделана из весьма солидных досок, но я замечаю, что высоко в стене, как раз в том месте, где я лежал, виднеется решетка. Через нее пробивается свет, но не больно-то яркий, поэтому я соображаю, что эта решетка закрывает отверстие или окошко в комнату первого этажа. Но мне от этого мало радости: окошко расположено высоко, решетка явно металлическая и наверняка заперта.
  С одной стороны двери заметен выключатель. Я зажигаю свет, засовываю руки в карманы и принимаюсь расхаживать взад и вперед. Как мне кажется, пока мне не останется не чего иного, как терпеливо ожидать дальнейших событий.
  Как раз посреди этих печальных размышлений до меня доносится тихое позвякивание. Я оборачиваюсь. Позади на каменном полу обнаруживаю ключ, к которому привязана не то бирка, не то какая-то записка. Ага, этот ключ попал сюда через решетку. Замечательно. Подбираю его. К нему и правда прилеплена картонка, на которой нацарапано:
  «Разве ты не большой простофиля? Что бы с тобой было, если бы я не позаботилась о тебе? Если бы ты не проглотил добрую порцию моей смеси, эта пара волков растерзала бы тебя. Не забывай про это, хорошо? Может быть, когда-нибудь ты мне за это отплатишь добром. Порви эту записку. А то они и меня пришьют. Поскорей уходи отсюда, ладно?
  Я стоял с ключом в руках и думал: «Ну и ну… А может быть, этот милый Конфуций не всегда бывал прав? Интересно знать!»
  Я вытащил зажигалку и сжег бирку, потом вставил ключ в замок. Все в порядке. Дверь открылась без труда. Я выключил свет и выскочил наружу. По другую сторону двери оказался длинный коридор, выходящий неизвестно откуда. Я тихонько пробрался вдоль самой стены, поднялся по лестнице и очутился перед открытой дверью. Я оглянулся, это место находилось с задней стороны дома. Мои часы показывали 6 часов утра. Чистый воздух освежил меня. Я вздохнул полной грудью. Похоже, что мне надо будет всю жизнь молиться за здоровье Джуанеллы.
  Пройдя по извилистой дорожке, я наткнулся на калитку. Она была не на запоре. Через пару минут я уже стоял на дороге. Подождал, не попадется ли попутная машина, но кругом не было видно ни единой души. Так что после минутного размышления я пришел к выводу, что моим ногам придется основательно поработать.
  И зашагал к Парижу.
  Глава IV
  МЕЛОДИИ УИК-ЭНДА
  Жизнь может быть чудесной. Говорю вам это, ребята, и вы мне можете поверить. Мне наплевать на все черные тучи, которые нависли в прошлом над безоблачным небом. Я верю в мудрость стариков, что худа без добра не бывает… Нет, сэр… Жизнь такова, какой вы ее сделаете сами, а коли вы не хотите ее сделать приятной, — дело ваше, каждый живет по своему разумению.
  Я шагаю по Пиккадилли, и солнце у меня над головой сияет. У меня отличный вид, никто не скажет, что меня вытащили из пыльного шкафа. Я обряжен в новенький мундир капитана морской пехоты Соединенных Штатов. Фуражка сдвинута набок, а складки на брюках так отутюжены, что при желании можно побриться. Я чувствую себя интересным, основываясь на тех взглядах, которыми меня награждают некоторые малютки. Мои акции явно взлетели на сотню процентов, никак не меньше!
  Потому что в Лондоне есть что-то такое, что заставляет тебя чувствовать человеком с большой буквы. Этот город явно насыщен особой атмосферой. Последний раз я был здесь в 1943 году, когда занимался делом Гайда Трэвиса и, хотя старый городок немного попортился благодаря стараниям Гитлера, все равно он остается прежним: разве что слишком много американских парней шатается по его улицам. Однако же, как однажды мне сказала одна пожилая дама, нельзя быть слишком придирчивым и требовательным.
  Я заворачиваю под прямым углом в бар «Риволи», чтобы пропустить стаканчик, другой спиртного. И пока я разбираюсь со своим двойным шотландским виски, спокойно обдумываю положение дел. Потому что каким бы я ни был романтически настроенным малым, все же меня сильно волнуют Варлей и его сестра. Прямо скажем, здорово волнуют. Тот день, когда я сумею сцапать эту птичку так, как этого хотелось бы мне, будет для меня самым счастливым днем.
  Приканчиваю виски и вытряхиваюсь на улицу. Там мне удается поймать такси, и я без промедлений отправляюсь в Скотланд-Ярд. Приехав туда, я представляюсь и говорю, что очень бы хотел побеседовать со старшим инспектором Херриком. Меня проводят к нему.
  Он выглядит все так же. Сидит себе за огромным письменным столом, около окошка и что-то малюет на промокашке. Разве что поседел, да на лбу прибавилось пары две новых складок. Он, как всегда, курит обгорелую коротенькую затрапезную трубку, а его курево пахнет смесью шерсти из дорогого ковра.
  Он соскакивает со стула и идет мне навстречу с протянутыми руками.
  — Лемми, рад тебя видеть. Я все думал, куда ты запропастился. Бери-ка стул.
  Я сажусь, и мы немножко вспоминаем наши прежние приключения. Потом он спрашивает:
  — Ладно. Что теперь у тебя приключилось? Я ему подмигиваю и отвечаю:
  — Можно подумать, что тебе ничего не известно, чертяка!
  — Мне велено оказывать тебе всяческое содействие. Как я понял, ты и мистер Клив, в настоящее время приданный нашему отделу, ищете пехотного офицера Вар-лея и его сестру. Я уже видел Клива. По-видимому, ты с ним еще не связывался?
  — Нет. В Париже я попал в переделку и опоздал на самолет. Джимми прибыл сюда один, а я вылетел следом. Думаю, что мы скоро встретимся. Он остановился в «Савое».
  Я закурил папироску.
  — Что бы ты мне мог сказать об этом Варлее? спросил я.
  Он пожал плечами.
  — Найти его — это все равно, что искать иголку в стоге сена. Так что, Лемми, тебе придется основательно поработать. Сюда нагнали черт знает сколько американских войск. Ежедневно несколько десятков этих молодчиков где-то болтаются без увольнительной и выбалтывают кому угодно и что угодно. Здесь американцы чувствуют себя как на отдыхе. За ними не уследишь.
  — Мало утешительного, — говорю я. — Ты и Джимми Кливу так ответил?
  Херрик принимается набивать трубку.
  — Мне показалось, что он не сильно огорчился. Вроде бы он что-то задумал. Возможно, он догадывается, где следует искать Варлея. Так или иначе, но он настроен весьма оптимистически.
  Я кивнул головой. Будьте уверены, у этого Клива, видимо, есть какая-то идейка в голове. Вот поэтому он и удрал первым на более раннем самолете. Да, этот малый готов нажать на все рычаги, не дожидаясь любимого сыночка миссис Кошен. Нет, сэр… Он действует на свой страх и риск… А почему бы, собственно говоря, и нет?
  Я поднимаюсь.
  — О'кей, Херрик. Я остановился в своей старой гостинице на Джермин-стрит. Там, где я жил в прошлый раз. У тебя есть номер моего телефона?
  Он отвечает, что есть.
  — Ну… если ты услышишь что-нибудь стоящее для меня, звони, — прошу я. — А коли я узнаю что-то полезное для тебя, сразу же позвоню сам.
  Херрик дает мне большой зеленый запечатанный конверт, и мы пожимаем друг другу руки. Замечательный парень этот Херрик. Мне кажется, что мы с ним друг друга хорошо понимаем, как близнецы, даже еще, пожалуй, лучше.
  Я пошел к Уайтхоллу. Я не совсем представлял, что же мне делать. Вы сами понимаете, что о деле Варлея я ровнехонько ничего не знал и дожидался, когда меня кто-нибудь наведет на след. Но я не волнуюсь. Мне думается, что Джимми Клив что-то припрятал про запас, но когда наступит время, я разнюхаю, что у него за козыри.
  Я захожу в какой-то бар и выпиваю виски, закуриваю сигарету и начинаю размышлять о том, о сем. Жизнь, как я уже говорил, замечательная штука, но порой она бывает чертовски странной. Но я принимаю ее такой, какая она есть, потому что у меня философский ум и я не люблю суетиться без толку. Стоит мне только начать волноваться, как я вспоминаю своего старого приятеля Конфуция, который если бы только дожил до нашего времени, то стал бы наверняка редактором женского журнала. Потому что он был настоящим малым на все сто процентов и знал, как обращаться с дамочками. На дорогу я еще опрокинул стаканчик виски, вышел на улицу и отправился к отелю «Савой». Иду и думаю про Джимми Клива. Чего этот парень добивается, что он знает?
  Тут до меня дошло: сегодня же первое апреля, возможно, этот день розыгрыша и шуток — «День дурака» — назвали в мою честь, так как вы наверняка думаете, что я малость того — придурковат. Возможно, вы правы. Но если парень знает, когда ему нужно выглядеть простачком, то дураком его уж никак не назовешь. До вас дошло?
  Прихожу в «Савой» и справляюсь внизу, здесь ли мистер Клив. Клерк звонит по десятку телефонов, а потом отвечает, что мистер Клив изволил выйти, вернее уехать. Он предупредил, что вернется через два или три дня. Я благодарю клерка и иду восвояси.
  Возвращаюсь к себе на Джермин-стрит, снимаю форму, принимаю душ и переодеваюсь в светло-серый костюм с иголочки. Светло-синяя рубашка, васильковый галстук. Смотрю на себя в зеркало и остаюсь доволен собой — красавчик, черт возьми.
  После этого я вскрываю конверт, полученный от Херрика. Внутри британский полицейский пропуск, в котором сказано, что все полицейские силы страны должны оказывать мне всяческое содействие, две регистрационные карточки на разные имена, пара водительских прав, тоже на две фамилии, адрес гаража, возле Джермин-стрит, талоны на бензин и множество других полезных документов. На отдельном клочке было написано «желаю удачи, Лемми» и стояла подпись Херрика. По всему видно, что меня собирали в трудное путешествие, но только я не знал, куда именно.
  Я принялся расхаживать взад и вперед по комнате, но это не навело меня на умные мысли, потому что, как вы понимаете, ребята, мне не за что было зацепиться. Тогда я подошел к буфету и налил себе немного спиртного, потому что это здорово прочищает мозги. Я как раз был занят этим делом, когда раздался телефонный звонок. Подхожу, снимаю трубку.
  — Алло.
  Звучит чей-то голос.
  — Здорово, Лемми, как дела?
  Я чуть не падаю с ног, потому что узнаю голос Домби.
  — Послушай, что творится на свете? — спрашиваю его. — Какая-то непонятная возня? Ты говоришь из Парижа?
  — Да нет, я совсем рядом.
  — Понятно, значит, вот оно что. А в чем, собственно, дело?
  — Послушай, в двадцати с небольшим милях от Лондона имеется местечко под названием Рейгейт. Если ты поедешь по дороге Рейгейт — Доркин, то доберешься до деревушки Брокхэм. Симпатичное старомодное местечко. Его любят туристы. Улавливаешь?
  — Начинаю. Какие туристы?
  — Это никого не касается. Как раз посреди деревни расположена лужайка. Ее называют Брокхэм-грин. За ней от главной магистрали тянется проселочная дорога. Если ты поедешь по ней, то попадешь к трактиру «Квадратная бутылка». Так вот, если у тебя сейчас нет срочных занятий, я бы посоветовал тебе поехать туда и там отдохнуть.
  — Спасибо за дружеский совет. Послушай, что же все-таки происходит? Может быть, ты введешь меня в курс дела?
  — Ладно, когда-нибудь, а пока мне некогда, да и народ ждет, я звоню из автомата. Увидимся, старина.
  Он вешает трубку.
  Возвращаюсь к буфету, доливаю виски и выпиваю до дна. Похоже, запахло жареным. Ведь я вам уже говорил, что Домби — парень не промах. Прежде всего меня интересует, что это за Брокхэм такой. Но кто я такой, чтобы задавать вопросы. Закуриваю сигарету, беру саквояж. Кладу в него пару рубашек, нарядную пижаму, еще какую-то мелочь и выхожу.
  Где-то поблизости от Пиккадилли я плотно закусил, после чего двинулся к гаражу и взял свою машину. Я всегда за отдых на свежем воздухе.
  5.30. Денек на славу. Сияет солнышко, дорога ровная, как стрела. Люблю английские дороги; где ни поворот, то новая неожиданность. Ямы да ухабы на каждом шагу. А эта — как в туристическом проспекте.
  Отъезжаю от Рейгейта миль на семь, отыскиваю поворот с указанием на Брокхэм и еду по этой дороге. Вскоре попадаю на большую проселочную дорогу.
  Примерно ярдах в 25 стоит забавная маленькая гостиница в окружении зеленых деревьев. Над входом красуется яркая надпись «Квадратная бутылка».
  Вхожу в бар и заказываю себе виски с содовой. Внутри ни души. Только девчонка, стоящая за стойкой, — настоящая куколка. Я начинаю трепаться с этой красоткой. Уверяю ее, будто я американский бизнесмен. Приехал сюда по делам. Хочу присмотреть какой-нибудь заводишко после войны. Очень скоро она оттаивает и начинает посвящать меня в местные сплетни. Через некоторое время спрашиваю у нее, есть ли здесь постояльцы, а то меня уверяли, что лучшего места для туристов не сыщешь. Вот только добраться сюда трудно. «Здесь тихо, потому что нет бензоколонки, а до станции далеко», — говорит она. По ее словам, здесь в округе сейчас обитают один-два приезжих.
  Я благодарю ее и говорю, что пошатаюсь вокруг и посмотрю, а потом сообщу ей, что я в конце концов надумал.
  Приканчиваю свой стаканчик, выхожу наружу и шагаю по дороге. Справа от меня раскинулись поля, за ними видна площадка для игры в гольф. А по другую сторону — чудесный городок. Про себя думаю, что если у меня когда-нибудь будет своя птицеферма, то она обязательно будет в подобном местечке, где можно отдыхать в поэтическом одиночестве, вместо того чтобы гоняться по всему миру в поисках разных прохвостов. Как это было бы здорово! И вот иду я себе, погруженный в такие размышления, и вдруг слышу чей-то свист. И кого же я вижу? Самого Домби, чтоб мне не встать с этого места!
  Он выглядит потрясающе. Клетчатый костюм, какая-то дурацкая кепочка, а через плечо — огромный мешок с клюшками для гольфа.
  — Ну… ну… — недоумеваю я. — Что все это значит и что это за маскарад, Домби?
  — Садись-ка, Лемми, отдохни малость. Нам надо поговорить.
  Мы садимся, я протягиваю ему сигарету.
  — Вот в чем дело. После того как ты ушел, шеф начал из-за чего-то сильно волноваться.
  — Что ты говоришь? Значит, генерал встревожился? О чем? Может быть, он думает, что я буду опять болтать с какой-нибудь девчонкой? Не так ли?
  — Я этого не думаю, — подмигивает мне Домби. — Знаешь, Лемми, мне почему-то кажется, что шеф что-то разнюхал про Клива.
  — Ах, вот как? А что именно?
  — Понимаешь, ему пришло в голову, что Клив преследует свои цели и что он знает немного больше о месте пребывания Варлея, чем говорит. Он обратил внимание на то, что Клив отчаянно рвался из Парижа и лез из кожи вон, чтобы оказаться здесь раньше тебя.
  — Да-а, тут я согласен. Что еще?
  — Ничего. Просто шеф не хочет, чтобы Клив обскакал тебя с этим заданием.
  — Ага! Ты хочешь сказать, что он ждет от меня хорошей работы? Он хочет, чтобы Варлея сцапал я?
  — Да, я думаю так, — кивает головой Домби. — Ты не забывай, что шеф тоже работал в Федеральном бюро. Он всегда ревниво относился к контрразведке. Он вне себя от всей той брехни, что наговорили ему про тебя. Ну, вот он и хочет, чтобы ты утер всем нос. А Клив уж слишком рвется действовать самостоятельно.
  — Так, все ясно. Значит, сейчас он пытается уравнять мои шансы?
  — Похоже так, — соглашается Домби. — Ладно, валяй дальше.
  Домби затягивается, выпуская целую струю дыма, потом продолжает:
  — Ну, так вот. Как только ты уехал, он связался с Лондоном и попросил, чтобы они тут приглядывали за Кливом, если он попробует дать тебе подножку.
  — Наш генерал — голова, — говорю я. — Клив как раз это и сделал. Когда я сегодня утром заявился в «Савой», его там не было. Мне сказали, что он уехал на два-три дня.
  — Правильно, он приехал сюда и остановился в Холмвуде. Это по другую сторону от Доркина.
  — Все это прекрасно, но какого черта он сюда прискакал? Может быть, он что-нибудь знает?
  Домби пожимает плечами.
  — Зачем он мог явиться сюда? Есть только один ответ. По-моему, он считает, что Варлей обитает где-то в этих местах. Тут кругом полно канадцев. Если Варлей задумал играть под канадцев, лучшего места, куда можно заползти и спрятаться в случае необходимости, не найти. Его и за тысячу лет никто не отыщет.
  — Может быть, ты знаешь адрес Клива?
  — Знаю. Местечко называется коттедж «Торп». Не доезжая до Холмвуда, практически отсюда по прямой. Я закуриваю. — У тебя есть еще какие-нибудь инструкции?
  — Нет, это все. После того как генерал отрядил кого-то опекать Клива, он быстренько направил меня сюда. От этого парня я и узнал адрес Клива. Мне сообщили, что ты приехал и остановился на Джермин-стрит, и я поспешил с тобой поскорее связаться. Ладно, куда же теперь мне податься?
  Я немного подумал.
  — Послушай, Домби, возвращайся-ка ты назад в город. Во-первых, неразумно нам обоим болтаться в этих местах. Нас кто-нибудь может узнать, ну, а поскольку нас двое, то такая возможность становится в два раза больше. Во-вторых, меня просто тошнит от твоего вида в этих идиотских штанах. Поезжай снова в Лондон. Я остановлюсь в гостинице «Квадратная бутылка». Вернувшись в город, позвони мне и сообщи номер телефона, по которому я сумею тебя разыскать. Договорились?
  Он отвечает, что ему все ясно, потом добавляет с грустью, что всю жизнь только и делает, что подчиняется приказам, а это довольно печально.
  — Почему же? — интересуюсь я.
  — Эта малюточка в «Квадратной бутылке», ты не обратил внимание, какая прелесть! Она в меня уже успела здорово втрескаться, а теперь я должен уезжать. Вот всегда так: стоит мне начать с какой-нибудь крошкой крутить любовь, как надо бросать все!
  — Ничего, будут и другие. Ты найдешь себе кого-нибудь получше в Лондоне, но только смотри, чтобы она не запустила в тебя всерьез коготки, как это проделала твоя французская красотка.
  Домби бросает на меня довольно кислый взгляд и уныло повторяет:
  — Тебе хорошо говорить, но вот, ей-Богу, стоит мне завести серьезный роман с порядочной девицей, как меня тут же отсылают прочь… Мне никогда не везло. Какого дьявола… я даже из-за этого расстраиваюсь.
  — Это ты-то расстраиваешься? — смеюсь я. — Это же невозможно. А теперь-то чего тебе грустить?
  — Послушай… вчера вечером я заметил одну прелестную крошку. Она шла по лужайке в Врокхэме и, скажу тебе, сама была, как спелая ягодка. Поверь мне, у этой девочки есть все, чем можно восхищаться. Наностоящая Клеопатра, и даже больше. Такой красули я до этого ни разу не встречал. И как ты думаешь, что делаю я?
  — О'кей, выражаю тебе сочувствие, если тебе от этого станет легче. Так что же ты делаешь?
  — Я бросаю на нее обжигающий взгляд. Хочешь верь, хочешь нет, но я вложил в него все свои чувства.
  — И как она среагировала?
  — Еще как! Она посмотрела на меня так, что я был готов тут же ринуться за нее в драку с любым прохвостом. Ты знаешь эти взгляды! А потом она повернулась ко мне спиной и вошла в один из коттеджей, заросших плющом, которые раскинулись возле самой лужайки. И в тот момент, когда она уже запирала калитку, она одарила меня еще раз взглядом. Говорю тебе, я сразу же приглянулся этой крошке. Если бы я дождался второй встречи, то дело было бы в шляпе. А вместо этого мне приходится теперь плестись в Лондон.
  — Кто знает, может, я оказываю тебе тем самым огромную услугу и избавляю от какого-нибудь несчастья. Эта красотка, может, тебе совсем не подходит. А вдруг она г/била себе в голову невесть что о своей особе и будет тобой помыкать сколько захочет.
  — Да, и это возможно. Но мне бы хотелось самому в этом убедиться. Послушай, Лемми, готов поклясться, положа руку на сердце, что это настоящий цветок. Лучшего слова мне не найти. Она убивает наповал!
  Домби начал ворочать глазами, чтобы наглядно изобразить силу овладевшей им страсти, потом шумно вздохнул, как это делают киты, запасаясь воздухом перед погружением в воду.
  — Послушай, Лемми, — продолжал он, — она брюнетка с большими глазами, цвета аметиста, от взгляда которых у тебя внутри все переворачивается. И у нее такая фигура, что у меня просто не хватает нужных слов. На ней надеты брюки для верховой езды, васильковая шелковая рубашка, а на ногах коричневые сапожки. Она так хороша, что ты готов ее целиком проглотить без соли и перца. В этой крошке все замечательно, если не считать поврежденного мизинца.
  Что-то щелкнуло у меня в мозгу. Пару минут я молчу, потом спрашиваю как бы невзначай:
  — А что у нее с мизинцем? Он пожимает плечами.
  — Да ничего особенного, просто мизинец у нее на левой руке чуточку искривлен. Но мне это даже нравится.
  В душе у меня потеплело. Похоже, что я что-то уже имею. Может быть, вы не забыли описание сестры Варлея, которое я доложил тогда генералу? Если помните, то тогда вам должно быть понятно, почему настроение у меня поднялось.
  Домби говорит мне, что он хотел бы сегодня вечером еще поболтаться кругом и подождать, когда эта малютка выйдет погулять, а теперь вот ему приходится сматывать удочки и это никуда не годится.
  — Еще как годится, Домби! — говорю я. — Ты поедешь в Лондон и позвонишь мне оттуда, как договорились. Не мешкай, отправляйся немедленно, и если я замечу девчонку, подходящую под твое описание, то я за ней присмотрю — для тебя, конечно.
  — Черта с два для меня… Этого я больше всего и боюсь. Ладно. До скорой встречи.
  Он берет свой мешок для гольфа и идет назад через поле, а я гляжу ему вслед, пока он не скрывается из виду.
  Хороший парень, Домби. И он даже не догадывается, какую хорошую весть только что сообщил мне.
  Я закуриваю новую сигарету, ложусь на траву и принимаюсь разглядывать небо. Мне кажется, что дело начинает сдвигаться с мертвой точки. Джимми Клив тоже где-то поблизости в Холмвуде, потому что он тоже что-то явно нащупал. Его в данный момент интересует только место пребывания Варлея. Домби, сам того не подозревая, приметил эту прелестницу в Брокхэме. Он даже не догадывается, кто она такая. Но гораздо важнее, знает ли Джимми Клив, что она здесь. Н-да, любопытно. Мне почему-то кажется, что нет. Если бы он знал, что кто-то, имеющий отношение к Варлею, находится в Брокхэме, вы могли бы спокойно прозакладывать свои последние ботинки и парадные брюки, что он не стал бы околачиваться в Северном Холмвуде, отстоящем отсюда за пять-шесть миль.
  Я лежу и весело подмигиваю небу, настроение у меня — лучше не бывает. Мне нравится и то, что генерал повесил Домби на хвост к Джимми Кливу, потому что, как вы понимаете сами, генерал не простофиля.
  Нет, сэр. Он с самого начала воспринял Джимми Клива скептически. Умненько, я бы сказал! Он сразу же сообразил, что Джимми постарается меня обскакать и использовать как ширму, а сам тем временем все обтяпает и преподнесет Варлея генералу на серебряном блюдечке. И тогда Кливу достались бы все лавры, а мне — лишь пинок под зад. Но сейчас вроде бы я уже пробил какую-то брешь. Похоже, я сумею обставить Джимми еще до того, как он поймет что к чему.
  Джимми воображает, что знает, где можно застукать Варлея в Англии. Он получил от кого-то наводку. Но и у меня на этот счет имеются свои соображения. Подумайте сами. Джимми Клив привозит Джуанеллу Риллуотер в Париж после того, как он надежно упрятал за решетку ее дорогого Ларви. Зачем он это сделал? Потому что Варлей когда-то использовал Ларви как своего помощника. Поэтому Джимми уверен, что Джуанелла встречалась с Варлеем и знает его. Но не только это. Не исключено, она знает также, где тот скрывается в Англии, ведь и последнему болвану ясно, что такое местечко на случай «жаркой погоды» у него должно быть наготове. Ну, а Джуанелла должна знать его, хотя бы примерно, если не точно.
  Вот вам и объяснение того, почему Джимми болтается в окрестностях Холмвуда, в то время как прелестная крошка с изогнутым мизинцем живет в Брокхэме. Отсюда вы сами, ребята, можете сделать вывод, что сынок миссис Кошен Лемми наконец-то чего-то добился.
  Да еще как!
  Где-то в Брокхэме били часы. Кругом такая тишина, что слышишь собственное дыхание. Я испытываю блаженнее чувство, потому что лежу в чистой постели лучшего номера гостиницы «Квадратная бутылка», и принимаюсь рассуждать о жизни вообще. Происходящее начинает у меня в голове приобретать определенные формулы. У меня появляется множество идей.
  Я выпиваю глоток виски, сую голову под струю холодной воды, переодеваю другую рубашку и галстук — элегантную шелковую «бабочку», которую я купил у одного парня в Париже, и уж после этого выглядываю из окна.
  Мой номер расположен на втором этаже в углу. Одно окно выходит на брокхэмекую лужайку, посреди которой находится колодец, откуда местные жители берут воду. Из второго окна видна грязная дорога, по обе стороны которой стоят два коттеджа в десяти ярдах друг от друга. Ближайший ко мне весь увит плющом, в саду масса жасмина и, хотя сейчас уже все отцвело, у него по-прежнему привлекательный вид.
  Я хожу по номеру, курю сигарету и не спускаю глаз с обоих окон. Асам думаю о Домби. Чертовски смешно, что вот такой парень, как наш Домби, который ничего не знает, а просто выполняет то, что ему прикажут, попадает в самую точку. Когда-нибудь я расскажу этому бедолаге, насколько важным для меня было его сообщение, но сейчас меня больше волнует, как мне управиться одному со всем этим.
  Выпиваю еще виски. Но тут мой взгляд обращается на окно, выходящее на дорогу. Я буквально прилипаю к стеклу носом. Дверь коттеджа с плющом открывается, и в садик выходит дамочка. Она неторопливо идет по извилистой тропинке к калитке и останавливается возле нее, как бы раздумывая, куда двинуться дальше. Затем она открывает ворота и направляется к «Квадратной бутылке».
  Домби был прав, когда назвал эту дамочку настоящей красоткой. Он знал, о чем говорил. Она и правда была хороша, что называется экстра-класс. Она была воплощением мечтаний и молитв, ниспосланием Господа всем флотам Соединенного королевства. Все, чего не хватало этой крошке, можно было бы запихать в наперсток и спокойно выбросить прочь.
  Я фактически видел всех представительниц рода человеческого, которые носят юбки, но даже я даю вам честное слово, ребята, что подобной красоты мне еще ни разу не приходилось встречать.
  На ней было серое вязаное платье с синим воротничком и манжетами, на ногах шелковые чулки и модельные туфельки на высоких каблуках, на голове серая шляпа с синей лентой, кокетливо надвинутая на один глаз, из-под которой виднеются темные локоны. Да, друзья, это была картинка!
  Она находилась от меня слишком далеко, чтобы я мог рассмотреть ее руки, но я был уверен, что левый мизинец у нее был искривлен.
  Я делаю еще один глоток виски просто ради того, чтобы освободить посуду, затем спускаюсь по лестнице в коридор, где стоят огромные часы, а по стенам развешано множество старинного хлама, который давно бы следовало отправить на помойку. Подхожу к запасному выходу, ведущему на ту самую дорогу, отпираю дверь и встаю в картинной позе, опираясь на колонну, как будто бы любуюсь открывающимся передо мной видом. Вынимаю папироску из портсигара и закуриваю с безразличным видом, а сам уголком глаза слежу, как она подходит все ближе. Земное ли это создание, ребята! Поверьте, если бы у нее не было ничего другого, кроме этой легкой походки, и тогда уже она была бы опасна для мужчин. Так вот, братва, коли вы не видели такой красотки, то вы ничего и не смыслите в этих вещах!
  К этому времени она уже была почти напротив меня, по другую сторону узкой тропинки. Она смотрит на меня безразличным взглядом, каким глядят на случайных прохожих на улице.
  Я спокойно бросаю ей:
  — Эй, сестренка.
  Она останавливается и оглядывается через плечо. Потом говорит с мягким берлинским акцентом:
  — Вы что-то сказали?
  Я все еще стою, прислонившись к колонне, и отвечаю:
  — Да-а, это я сказал «Эй, сестренка», и я не особенно ошибся, верно?
  Она стоит неподвижно и смотрит на меня своими аметистовыми глазами. Теперь мне видна ее левая рука, ее мизинец действительно слегка искривлен. У меня сердце начинает колотиться быстрее.
  — Собственно говоря, что вы имеете в виду? — удивляется она.
  — А то, что вы ведь американка. Когда вы шли по дороге, я подумал, что вы моя соотечественница. Это верно?
  Она слегка улыбается. Вроде бы я уже говорил вам, ребята, что у этой девчонки симпатичная мордашка, но когда она улыбается, она вся начинает светиться и показывает свои замечательные зубки.
  — Вы очень любезны. Должна ли я понять это так, что вы тоже американец?
  — Да, я из моряков, капитан Клоузен из 71-го батальона. Получил небольшой отпуск и решил немного развлечься, представить себе, что я снова штатский. Приехал вот сюда подышать деревенским воздухом.
  — Ну и как вам это нравится? Я улыбаюсь во весь рот.
  — Думаю, все будет о'кей. Может быть, мы с вами как-нибудь пойдем погулять?
  При таких словах она чуточку вздергивает носик, но все же говорит:
  — Возможно! Но почему вам это пришло в голову? Или вам нравится разгуливать со всеми женщинами, которых вы встречаете?
  — Нет, — отвечаю я, — поверьте мне, леди, я весьма разборчивый парень. И предлагаю погулять лишь очень немногим дамам. Но черт возьми… С вами готов идти хоть на край света. При одном взгляде на вас я сразу молодею.
  Она отвечает мне улыбкой. Против своей воли, думаю я, она действует именно так, как я ей подсказываю. Все время, пока мы разговариваем, я наблюдаю за ней и почти точно угадываю, о чем она думает.
  — Знаете, очень смешно вспоминать такие банальные вещи, но мир действительно тесен, — говорю я. — Впрочем, вы, наверное, и сами это знаете.
  Она спрашивает, как бы невзначай:
  — Да? А почему?
  — Я только что увидел вашу левую руку и вижу, что вы когда-то повредили себе мизинчик. По-моему, мы с вами где-то встречались.
  Она на секунду задумывается, потом слегка поднимает брови, как будто чему-то удивляется. Делает пару шагов по дороге.
  — Вам кажется, что мы уже встречались? Нет, вы ошибаетесь. Мне ваше лицо совершенно незнакомо.
  Я пожимаю плечами.
  — Людям, конечно, свойственно ошибаться, но у меня хорошая память. Да, как можно забыть вас?
  — Очень даже просто, — говорит она с улыбкой, но я вижу, что она насторожилась. По всей вероятности, она не из тех, кого легко купить. Потом она спрашивает: — Так, где же, по-вашему мнению, мы встречались?
  Я бросаю окурок на землю и придавливаю его ногой, вынимаю новую папироску из портсигара и закуриваю. Сильно затягиваюсь и выпускаю синюю струю в воздух
  — Порядочное время тому назад, когда я приезжал в Штаты, я попал на одну вечеринку. У одного важного лица. Его зовут генерал Флэш. Вроде бы он работал в ФБР или что-то в этом роде. Сейчас он начальник контрразведки. Так вот, мне думается, что я вас там и видел.
  Она ничего не отвечает, но при упоминании имени генерала Флэша ее лицо вдруг меняется.
  — Мне кажется, вы ошибаетесь. Я не знакома с этим человеком. Ладно, я пошла, до свидания.
  Она холодно кивает мне головой, поворачивается спиной и направляется к своему коттеджу. Я усмехаюсь:
  — Пока, мисс Варлей. Мне думается, что мы с вами еще увидимся.
  В 9 часов вечера уже темно. Возможно, мне повезло, что сегодня первое апреля и «День дурака», так что день с переводом часов на целый час стал длиннее. Но для моих планов я бы предпочел полную темноту. Я обедал и разговаривал с каким-то парнем, заглянувшим в бар. До чего же этот парень симпатичный. Потом подошли и другие. Они играли в шашки, пили пиво и, казалось, ничто на свете не могло нарушить их невозмутимого спокойствия. Впрочем, англичанина вообще не так-то просто вывести из равновесия.
  Я вышел из гостиницы и пошел на задний двор, где оставил свою машину, сел в нее и выехал на магистраль Рейгейт — Доркин. Проехал мимо Доркина, миновал Бетчворд и тут увидел стрелку, указывающую на Южный Холмвуд. Через пару миль начинался Северный Холмвуд. Тут я заметил, что по обочине шагает какой-то малый, вроде бы фермер. Я притормозил и спросил у него, не знает ли он, где коттедж «Торп». Да, ответил он, знает. Это большой белый дом, стоящий вдали от дороги между Северным Холмвудом и следующим населенным пунктом Кейпелем. Он сказал, что я не ошибусь, потому что у этого дома красная крыша.
  Я поблагодарил его и проехал по дороге еще пару миль. Потом остановил машину за зеленой изгородью, выключил мотор и пошел пешком по дороге. Было уже совсем темно, но все же иногда из-за туч проглядывала луна, так что очень скоро я различил белые стены коттеджа. Он стоял в глубине от дороги ярдов на пятьдесят — семьдесят. С трех сторон был окружен густым кустарником и деревьями. Я сошел с дороги и полем обошел вокруг участка, пробрался сквозь заросли, стараясь ступать бесшумно.
  Непосредственно вокруг самого дома был виден небольшой палисадник с цветочными клумбами. Красивое местечко. Все ставни в доме были заперты, и единственным признаком жизни был легкий дымок, поднимавшийся над крышей. Я закурил сигарету, пряча огонек в ладони. Вдруг мне повезет и я что-нибудь увижу! Мне только и оставалось, что запастись терпением и ждать.
  Мой приятель Конфуций в свое время очень хорошо выразился в отношении вот такого ожидания. «Человеку, наделенному терпением, доступны все вещи, все, о чем остальные забывают. Потому что парень, готовый болтаться кругом и сторожить, пока его приятель любезничает со своей красоткой, подобен рубленому шницелю, который остался от рождественского стола: больше он никому не нужен. Но в то же время этот самый парень избавляет себя от многих треволнений, оттого что в силу собственной инерции не заводит шуры-муры с разными крошками. Ну, а это, понятно, дает шансы прожить долго и спокойно».
  Во всяком случае, ребята, отсюда каждому ясно, что терпение — это великая добродетель. Умейте ждать.
  Я углубился в еще более возвышенные размышления о Конфуции, но тут послышался шум. Я выглянул из-за дерева. Задняя дверь коттеджа открылась, и кто-то вышел наружу. Я слышу, как по камням стучат женские каблучки, потом вижу, как отворяется калитка в белой изгороди палисадника. Тропинка ведет мимо тех деревьев, где я себе выбрал наблюдательный пункт. Я прикидываю, что незнакомка пройдет рядом со мной. Бросаю папироску и придавливаю ее ногой.
  И тут я слышу, что дамочка напевает, она чему-то явно радуется. Я сразу же узнаю мотив. Это песенка, которая была очень популярна лет семь-вооемь тому назад, «Когда время проходит».
  Я замираю. Мне в голову приходит одна дикая мысль, но я ее прогоняю прочь. Это было бы слишком великолепно. Ну что ж, чего только не случается на белом свете. Когда эта красотка поравнялась со мной, луна выскочила из-за тучки и я ясно разглядел, кого бы вы думали?
  Я выхожу из-за дерева и говорю:
  — Одну минуточку, малютка. Послушай, не собираешься ли ты заморозить своего старого приятеля Лемми? Ты не допустишь такой несправедливости, верно, Джуанелла?
  Она круто поворачивается и смотрит на меня во все глаза.
  — Господи Иисусе… ну, конечно, ты! — восклицает она.
  Она стоит и смотрит на меня так, будто ее только что огрели обухом по голове. Мне показалось, что ей не особенно весело. Я ей подмигиваю.
  — Конечно, дорогуша. Только вроде бы ты ошиблась песенкой, вместо «Когда время проходит» тебе надо было бы запеть «Только ты», — я подмигиваю ей еще раз. — Это Ларви должен петь про уходящее время. Только боюсь, что для него оно тянется слишком медленно.
  Она опускает голову, и я вижу, что у нее на глаза наворачиваются слезы. Сейчас, когда она стоит в такой печальной позе, ее можно запросто проглотить без всякого сахара.
  — Какой позор, что так поступили с Ларви. Настоящий позор.
  — А почему, прелесть моя? Почему ты считаешь позором, что правосудие сцапало твоего Ларви и посадило за решетку? Надеюсь, ты не собираешься мне вкручивать в мозги старую сказочку о том, что его оклеветали. Понимаешь, если бы Ларви получил сполна все, что заслужил, его бы надо было упрятать в бутылку и бросить в океан на сотни лет. Но ему всегда чертовски везло.
  — Может быть, это ему раньше везло, но теперь нет.
  — Ладно, золотко. Все замечательно. И мы с тобой встретились под деревьями не для того, чтобы поговорить по душам о твоем Ларви. Или, может быть, моя красавица, тебе больше не о чем со мной разговаривать? Не в чем признаться?
  Она, не говоря ни слова, стоит и смотрит себе на туфельки с таким печальным выражением глаз, что даже виски замерзло бы в бутылке при виде ее лица. Потом вдруг подходит ко мне, обвивает мою шею руками и начинает меня целовать так, как будто это ее последняя ночь на земле, а я тот самый парень, который обучал Казанову искусству побеждать любую самую капризную блондинку.
  Я никак не реагирую на это. Просто принимаю то, что мне ниспослано небом. Но вот она уже начинает плакать и громко всхлипывать, как будто у нее разрывается сердце.
  — Лемми, я влипла по самое горло. Я никогда за свою жизнь не попадала в такие переделки. А как мне выползти из этой трясины — ума не приложу. И этот бедняга Ларви. Боюсь, что ему придется сидеть в своем проклятом Алькатраце, пока он не сгинет, и никто пальцем не пошевелит, чтобы его оттуда вызволить. Они даже не разрешают мне с ним переписываться. У меня одна надежда на тебя, потому что у тебя доброе сердце и ты самый красивый малый, которого я когда-либо встречала. Так что из любви ко мне поимей совесть и помоги нам.
  — О'кей. — Я снимаю ее руки с моей шеи и начинаю оттирать носовым платком помаду со своих губ. Она стоит так близко ко мне, что я просто задыхаюсь от ее духов. В душе я думаю, что Джуанелла — настоящая артистка высокого класса и что, если бы этот самый Конфуций встретился бы с ней, он бы придумал еще тысячу новых изречений об опасности, таящейся в таких красотках.
  — О'кей, милочка, — повторяю я, — только должен тебе сказать, что, по-моему мнению, тут сейчас не место и не время для откровенных разговоров. Однако если ты ждешь от меня помощи в этом деле, то я не отказываюсь, но при одном условии, что ты расскажешь мне обо всем откровенно — с самого начала и до конца без всяких глупостей. Ну, а если ты попробуешь со мной опять выкидывать свои глупые шуточки, то я с тобой заговорю иначе. Так что тогда тебе месяца на три придется садиться на казенные харчи. И будь уверена, что твой Ларви заработает еще один срок после того, как отбудет этот. Ты знаешь, что я располагаю достаточными для этого материалами. Итак, мы договорились?
  Она вытаскивает из сумочки маленький обшитый кружевами платочек и вытирает себе глаза. После этого я вижу, что дамочка-то и вправду плакала, поэтому есть уверенность, что теперь она одумается и скажет правду.
  — Лемми… я не играю с тобой. И все расскажу, но это чертовски длинная история, и ты должен мне верить. Даже, если она будет звучать совершенно неправдоподобно. Чтобы ты ни подумал, ты должен мне верить.
  — Не теряйся, крошка, — успокаиваю я ее. В конце концов почему не допустить, что после того, как я напугал хорошенько эту малютку, она не расскажет мне правду… причем если это ее тоже устраивает?
  — Где ты живешь, Джуанелла? — спрашиваю я.
  — В гостинице в Южном Холмвуде, там небольшой коттедж под названием «Мейлиф». Он у подножия холма возле церкви.
  — О'кей. — Я смотрю на часы, сейчас около половины одиннадцатого. — Давай договоримся о встрече где-то около двенадцати часов. Приходи ко мне в «Квадратную бутылку» в Брокхэме. Я буду ждать тебя у боковой двери. Но ты должна будешь рассказать мне правду, а не очередные выдумки.
  — Я приду, Лемми, и выложу перед тобой все, чего ты и сам не ожидаешь. Все расскажу и наплевать мне на то, что после этого случится.
  — Вот это совсем другое дело, Джуанелла.
  — И есть еще одно, что ты мог бы запомнить, мистер Кошен. Если бы не я, то ты к этому времени уже лежал в сырой земле. Те двое ребят в гостинице совсем уже собирались поупражняться на тебе в стрельбе из пистолетов. Только я вовремя успела подлить тебе свою смесь. Я объяснила им, что на десять часов ты вышел из строя, а поднимать пальбу в таком многолюдном месте было бы весьма некстати. Ты должен не забывать, что практически я спасла тебе жизнь.
  — О'кей, в нужный момент я об этом припомню. Кто знает, а вдруг мне придется спасать и тебе жизнь? Так или иначе, но сегодня в двенадцать ты придешь ко мне и все выложишь без утайки.
  Ее лицо меняется, она кривовато улыбается мне.
  — Конечно, ходить в гости к такому парню, как ты, в такое время, прямо скажем, поздновато, но должна же девушка хоть когда-нибудь получить шанс?
  Она поворачивается и уходит по тропинке через поле. Уже отойдя порядочно, она оборачивается, и я вижу, что она продолжает улыбаться мне.
  — Пока, Лемми, — кричит она, — я приду вовремя, и ничто меня не остановит.
  Она уходит, напевая на этот раз песенку «Только ты».
  А интересно знать, как бы повел (себя Конфуций, повстречайся ему Джуанелла?
  Закуриваю новую сигарету, прислоняюсь к дереву и начинаю думать о разных разностях, но главным образом о Джуанелле.
  Возможно, ребята, ели вы сложите вместе два и два, то не старайтесь получить двенадцать. Вы тогда поймете, в каком направлении работала моя голова.
  К тому времени, как я прикончил папироску, события у меня в полове, насколько это было возможно, рассортировались по полочкам. Я вышел из своего укрытия и пошел к коттеджу. Вхожу в палисадник и стучу в дверь. 'Жду, но никто не отвечает. Тогда стучу еще раз, потому что мне кажется, что внутри кто-то есть.
  Я оказываюсь прав. Через пару минут дверь открывается. В прихожей горит свет, а на пороге стоит Джимми Клив.
  — Ну, как дела, Джимми? — спрашиваю я. — Не знаю, ждал ли ты меня так скоро?
  Он пожимает плечами.
  — Ну, Лемми, вообще-то я не слишком удивлен. Ты не простачок, но я все же надеялся иметь несколько дней для разгона. Думал, сумею все закончить до того, как ты пронюхаешь, где я. Входи, у меня есть чего выпить.
  Я вхожу, и он запирает дверь. Мы проходим в гостиную. Симпатичный и удобный, хотя немного старомодный коттеджик, и Джимми в нем совсем неплохо устроился. На столе две бутылки виски, сифон, бокалы, Джимми наливает себе и мне.
  — Ну так что?
  — Все в порядке, Джимми. Я очень рад тебя снова увидеть.
  Я сажусь в глубокое кресло возле камина, он устраивается напротив.
  — Послушай, Лемми, — говорит он, — ты не должен обижаться на меня. Ты же понимаешь, что к чему. Тебя все знают. Тебе и карты в руки. Ты ас в ФБР. А я кто такой? Обыкновенный частный детектив, пытающийся создать себе имя. Ты должен понять меня. Если бы я сумел самостоятельно схватить Варлея и представить его начальству, меня бы нашли пригодным для работы в ФБР. А мне этого чертовски хочется добиться. Война научила меня кое-чему, а мне было бы приятнее работать на дядю Сэма, чем на какого-нибудь частного хозяина.
  — Послушай, Джимми, я вовсе на тебя не обижаюсь. Прежде всего потому, что у меня хорошая память, и я никогда не забуду, как ты меня предупредил в отношении Риббэна. Если бы не твое заступничество перед генералом, еще неизвестно, как бы эта история обернулась для меня. И вообще я мог бы тут сейчас и не быть.
  — Пора давно забыть об этом!
  — Ладно, забудем и перейдем к делу. Послушай, парень, нет ничего хорошего в том, что мы работаем в одиночку: нам нужно быть вместе. Давай-ка обменяемся информацией, кто чего разнюхал, и начнем. Что ты тут делаешь, Джимми? Может, ты на что-то напал?
  — Напал, Лемми, старина. Еще до того, как я выехал по приказу генерала в Париж. Я предполагал, если у Варлея дела пойдут скверно, он скроется именно в этих краях.
  Я киваю головой.
  — Я нажал на кое-какие педали, подрядил пару дружков поработать вместе со мной. Один из них — лейтенант канадского пехотного полка, но раньше он работал на наши агентства. Хороший сыщик, молодой и достойный. И голова у него на плечах.
  — Ага, так это он болтается здесь и смотрит, чтобы твой обед не простыл, хитрец? Я начинаю думать, что ты тоже парень не промах, Джимми?
  Он пожимает плечами.
  — Я использую все возможные методы. Разве меня можно за это осуждать? Так вот, этот парень, его зовут Сэмми Майнс, знает Варлея. Он давно с ним встречался, еще в то время, когда Майнс работал в нашем агентстве. Тебе Майнс понравится, я думаю.
  Я кивнул головой.
  — Мне сдается, что нам надо использовать всех.
  — Еще один момент, — продолжал он, — у меня есть еще кое-какие соображения в отношении этого Варлея. Варлей жил здесь, в Англии, до того, как отправился в Нью-Йорк и открыл там свою мастерскую. У него в этих краях был собственный дом.
  — Да? А где же этот дом? Клив улыбается.
  — Вот этот самый. Оттого я тут сижу и дожидаюсь его.
  — Ясно. Так что ты надеешься, зверь на ловца прибежит?
  — Надеюсь. Вернее сказать, даже не надеюсь, а просто уверен в этом.
  — Ну что ж, не без оснований. Тебе, Джимми, об этом деле известно гораздо больше, чем мне. Так что, как говорится, большому кораблю большое плавание.
  — Может быть, мне и удастся схватить быка за рога, Лемми. Послушай, когда Варлей работал в Нью-Йорке, то стащил массу документов и правительственных бумаг. Понятно? И сделано все это было просто артистически. Варлей стибрил их не сам, а поручил это дело кому-то еще.
  — Да? А кому, не знаешь?
  — Парню по имени Ларви Риллуотер, первоклассному медвежатнику. Может быть, ты о нем слышал?
  — Откуда мне о нем знать?
  — Так или иначе, но Ларви попался. Его заперли в Алькатраце. Он в одиночке и, по всей вероятности, надолго останется там.
  — Да? А в чем его обвиняют?
  — Я точно не знаю, но его судили в Федеральном суде, что-то связанное с пособничеством шпионажу.
  — Ясно. Валяй, парень, дальше.
  — Ну, поехал я в Нью-Йорк. Был в отпуске после работы в иллинойской полиции. В это время меня как раз и затребовало Федеральное бюро. Они решили, что я сумею им помочь в этом деле. Они спрашивали меня, что мне известно о Варлее. Я ответил, что практически ничего, так как боялся, что, если мои прогнозы не оправдаются, они посчитают меня вралем.
  — Ерунда, — говорю я ему, — никакой ты не трепач. Давай дальше.
  — Ну, мне немного повезло. Однажды на Пятой авеню я наткнулся не на кого иного, как на Джуанеллу Риллуотер, жену Ларви. Ты знаешь, она с ума сходит по своему муженьку. Когда его упекли в тюрягу, она просто растерялась. Как судно без руля, как кошка без хвоста. Не знала куда податься.
  — Разумеется.
  — И тогда я решил. Понимаешь, Джуанелла знает Варлея. Она должна была его знать в то время, когда с ним работал Ларви. Она так и сказала. Это от нее я узнал, что Варлей жил здесь до приезда в Штаты. Она считает, что он вернется сюда снова, если ему станет слишком туго в Париже.
  — Похоже, эта девчонка здорово тебе помогла, Джимми.
  — Не говори. Возможно, она сумеет оказать мне еще кое-какие услуги в скором времени.
  Я усмехаюсь про себя и замечаю как бы невзначай:
  — Мне кажется, что с твоей стороны было очень умно захватить ее с собой в Англию.
  Он раскрывает широко глаза.
  — Ах, ты хитрый, черт! Значит, ты ее видел?
  — Разумеется, видел. Сегодня днем она шла по улице в Южном Холвуде. Во всей Англии только у одной красотки Джуанеллы такая фигура! И лишь только еще у одной девочки может быть лучше!
  — Что ты там бормочешь, Лемми?
  — Послушай, парень, вот тут я могу с тобой померяться силами. Потому что мне тоже немного повезло.
  — Да? А в чем именно?
  Я вижу, что Джимми это здорово задело. Поэтому спрашиваю его, помнит ли он о моем разговоре с генералом насчет сестры Варлея.
  — Конечно, и тебе про нее что-то было известно.
  — Да, кое-что я про нее знал. А именно то, что узнал о ней от Марселины дю Кло. Но это не все. Мне кажется, ты прав, Варлей должен объявиться в этих краях. Я уверен, что ты абсолютно прав.
  Он берет бутылку и наливает нам еще по бокальчику.
  — Ты послушай, Лемми, я сам не свой. Что тут происходит?
  — Ничего особенного, просто сегодня я видел сестру Варлея. И как это тебе нравится?
  — Ой, Лемми! Значит, я был прав, и он обязательно появится здесь.
  — Можешь не говорить. Вроде бы вся варлеевская династия собирается в этом симпатичном, спокойном провинциальном английском городишке.
  — Ну, так что же мы будем делать?
  — Сейчас скажу, Джимми. Первое, что мы не будем делать, — это стараться обскакать один другого. Давай-ка прекратим наше соревнование и выясним все до конца. Ты себе заработаешь авторитет в ФБР, ну и мне, возможно, удастся восстановить свою подмоченную репутацию. Кто знает, а вдруг они забудут про Марселину и те разговоры, которые, как они предполагают, я с ней вел.
  — Не исключено, что нам с тобой придется вылезти из кожи вон, чтобы не осрамиться. Давай держать друг друга в курсе дел.
  — Ты себе дожидайся, пока не появится мистер Варлей собственной персоной. Ты знаешь, как он выглядит, а я нет. Так что тебе тащить за этот конец веревки. Я остановился в «Квадратной бутылке» в Брокхэме. Поэтому поддерживай связь непосредственно со мной или через своего парня, как тебе будет удобней.
  — О'кей, Лемми, — говорит он, — договорились. Я дожидаюсь Варлея, а как только он покажется, даю тебе знать об этом.
  — Идет. А я займусь его сестрицей. Она живет недалеко от меня. Постараюсь прилепиться к этой крошке теснее, чем штукатурка к стене. Ну, потом мне думается, что Джуанелле пока лучше бы затаиться. Ей совсем не годится разгуливать в этих местах. Если Варлей на нее наткнется, то он сможет что-то заподозрить.
  — О'кей, я прослежу за этим.
  Я приканчиваю свое виски и поднимаюсь.
  — Послушай, вот еще что. Нам с тобой лучше вместе не мозолить глаза. Давай-ка разыграем все спокойно и тихо. Если я что-нибудь выясню, то немедленно свяжусь с тобой. У тебя есть телефон?
  — Да, — он называет номер.
  — А вот номер «Квадратной бутылки». До тех пор, пока ничего существенного не произойдет, встречаться не стоит. В случае необходимости звони. Ну, пока, Джимми. Я удаляюсь.
  — Пока, Лемми. Ты хороший парень. Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя хотел обскакать?
  — Не морочь себе голову, Джимми. Со мной все в порядке. Еще один момент. Не мог бы ты подослать ко мне завтра этого Сэмми Майнса? Думаю, я смогу использовать этого парня. Вместе нам будет легче поднажать на сестрицу Варлея. Кто знает, не разговорится ли крошка?
  — Отличная мысль. Пока она еще не виделась с Варлеем. Было бы просто непростительно, если бы она успела предупредить его, что мы околачиваемся в этих местах. Он тогда сплавит документы, которые ему раздобыл Ларви. Понимаешь, мы должны разыскать эти бумаги любой ценой.
  — Я ничего не забываю, но это уже мой конец веревки, и я могу поспорить, что сестра Варлея пока ничего не заподозрила. Скажи, а твой Майнс с ней никогда не встречался?
  Он качает головой.
  — Не знаю. Варлей был скрытным малым. Он никогда не распространялся о своей семье. Из него даже по пьянке невозможно было что-нибудь вытянуть…
  — Может быть, эта дама и не его сестра, — говорит он после минутного раздумья, — а какая-то другая крошка, которая действует c ним заодно? И играет под сестру, потому что так проще всего им встречаться? Варлей всегда был неравнодушен к блондинкам.
  — Если так, то на этот раз он изменил своим привычкам. Она брюнетка и такая картинка скажу тебе, что глаз не оторвешь.
  Я открываю дверь и задерживаюсь на пороге. Светит луна, у меня великолепное настроение, вроде бы кое-что начинает вырисовываться.
  — Доброй ночи, Джимми, — говорю я ему на прощание. — Держи нос по ветру и подошли ко мне завтра днем этого парня Майнса. И не слишком-то много болтайся на людях. У меня предчувствие, что скоро наступит развязка.
  — Ты босс, Лемми, — говорит Клив. — И не забывай, что отныне и потом я не собираюсь ни в чем мешать тебе.
  Я говорю о'кей и ухожу. Потом иду к тому месту, где оставил машину, завожу мотор. Неторопливо еду по пустынной дороге к Южному Холмвуду.
  Я счастлив, как птичка в мае, хотя на дворе всего апрель, даже первое апреля, если уж быть точным.
  Глава V
  ЕЩЕ КОЕ-ЧТО ПРО ДЖУАНЕЛЛУ
  Наверное, вы знаете, ребята, что у англичан есть пословицы и поговорки на все случаи жизни. Каждый раз, когда какому-то парню не хватает слов, чтобы высказать то, в чем он не особенно разбирается, он преподносит подходящую пословицу. К тому времени, когда до тебя доходит, о чем это он толкует, а это вовсе не так просто понять, этот англичанин либо успевает смыться, либо придумывает что-нибудь еще.
  Вот почему англичане — такой великий народ. Если им нежелательно во что-нибудь вникать, то они от этого искусно увиливают. Вроде Джеймса Второго, который, когда ему сказали, что его последняя приятельница развлекалась с лордом верховным адмиралом, ответил, что не находит в этом ничего предосудительного, и тут же отослал лорда адмирала открывать новые земли в твердой уверенности, что он достанется на обед каким-нибудь каннибалам.
  А этот нахал поехал, открыл новые земли, возвратился целехонек и доложил своему монарху: «И как вам это нр]авится, ваше величество?» После чего Джеймс Второй почувствовал, что ему слегка наскучили волнистые контуры данной дамочки, и он трижды от всего сердца поздравил нашего героя, начал направо и налево раздавать Титулы и отметил победу, увеличив налог на пиво.
  Теперь вам ясно, почему у англичан такая огромная империя? Вы понимаете, что даже королям в те далекие времена туго приходилось с их ветреными приятельницами, и вот отсюда и пошла пословица «Любовь правит миром».
  На самом же деле нам только кажется, что она творит чудеса. Те же самые ощущения можно получить гораздо безопаснее и дешевле — выпил пару стаканов рома на пустой желудок, и ты на седьмом небе.
  Все эти великолепные мысли пришли мне в голову потому, что время приближалось к полуночи, а я стоял возле боковой двери «Квадратной бутылки» и раздумывал, придет ли ко мне эта крошка и расскажет ли, наконец, всю правду, или же она снова попробует обвести меня вокруг пальца и улизнет, прежде чем я успею что-нибудь сообразить.
  Ночь прекрасна. Светит луна, весь сад в таинственных тенях и серебристых бликах. У меня такое поэтическое настроение, что даже тошнит при мысли, что я встречал в разных концах света столько красоток, а вот такую, как сестрица Варлея, увидел впервые. Просто королева среди красавиц. Провалиться мне на этом месте, если я вру.
  Тот парень, который назвал полночь колдовским часом, определенно разбирался в людских сердцах. Только я бы придумал другое название, потому что именно в это время на всем земном шаре молодые люди с замиранием в груди ждут своих подружек, которые им назначили свидание, а сами в последний момент пудрят носы и подкрашивают губы, как будто бы их без этого не узнают. Вот как раз для этого времени англичане придумали массу всяких поговорок, вроде «Рим не в один деньстроился» или «Кашу маслом не испортишь», так как надо чем-то утешаться влюбленным, которые стойко мерзнут под ночным небом, ожидая своих красоток! И парни считают эти изречения как нечто само собой разумеющееся, хотя в качестве аксиомы можно принимать всего только две вещи: пиво и идею о том, что все люди, не посещающие местный трактир, — верные кандидаты в сумасшедший дом.
  Мои глаза устремлены на брокхэмский луг. Трава изумрудного цвета под лунным светом, а по дорожке, идущей посредине, приближается Джуанелла. Я внутренне усмехаюсь, потому что мне ее приятно видеть. Всякому ясно, что она приоделась, чтобы убить меня наповал: на ней зеленый костюм и шелковая кремовая блузка, а на плечи накинуто короткое меховое манто. Вокруг горла поблескивает бриллиантовое ожерелье.
  Джуанелла останавливается в паре шагов от меня и бросает долгий обжигающий взгляд, потом улыбается печально: жалкая попытка казаться храброй, если вы меня понимаете. Я даже чихаю: так сильно она надушилась.
  — Послушай, Джуанелла, где ты раздобыла такие духи? Могу поспорить, что не в магазине.
  — Парижские духи, Лемми. Они называются «Дерзость». Они хороши, верно?
  — Тебе лучше знать. Значит, ты пришла обо всем рассказать мне. Я не был уверен, хватит ли у тебя ума, или нет.
  — Послушай, Лемми, я ничего не буду утаивать, ты уж мне поверь. У меня нет других шансов. Даже если я заманю тебя в постель, тебя все равно не провести.
  — Не волнуйся, моя дорогая, о постели не может быть и речи. Мы с тобой пойдем в гостиную… Я ведь не нахал, тебе бы давно пора в этом разобраться.
  Мы с ней поднимаемся в гостиную на втором этаже. Я придвигаю для нее большое кресло и наливаю ей виски с содовой. Она кладет сумочку на стол. Это большая сумка из крокодиловой кожи, зеленого цвета, в тон костюму.
  — А теперь, детка, выкладывай.. и больше не финти.
  — Я и пришла к тебе рассказать правду, как есть. Ты удивишься сам.
  Она сидит с задумчивым видом.
  — Меня ничто не удивит, Джуанелла. Возможно, мне известно гораздо больше, чем ты предполагаешь, а то, что я не знаю, об этом нетрудно догадаться. Хочешь, я заговорю первым и докажу тебе, что знаю все?
  Она широко раскрывает глаза.
  — Но это невозможно, Лемми.
  — Ах, Джуанелла, я всегда хорошо умел разгадывать чужие тайны, а с тобой это и вовсе просто, потому что ты не умеешь как следует лгать. Твои выдумки такие прозрачные, что они сразу же видны насквозь.
  — Например?
  — Ну, вся та брехня, которую ты мне рассказывала в Париже при нашей первой встрече. Ты не забыла? Ты мне тогда говорила, что у тебя было отчаянное положение и что Джимми Клив пожалел тебя и нашел тебе работу в Париже. Помнишь?
  — Да, помню.
  — Но ты мне не сказала, что Джимми Клив сам был в то время в Париже, ведь ты об этом знала. Верно?
  — Что ты имеешь в виду, Лемми? Почему я должна была об этом знать? — Я вижу, как она мучительно хочет оттянуть время, как лихорадочно взвешивает мои слова. Скорее всего она хочет еще что-то насочинять.
  Я продолжаю:
  — Послушай, ты же все время работала на Клива. Почему же ты не хочешь все выложить на чистоту, Джуанелла? Имей в виду, я не осуждаю ни тебя, ни его. У вас у обоих имеются свои основания, и даже довольно веские.
  Она отпивает из своего бокала. Я тоже поднимаю свой, но продолжаю следить за ней.
  — Послушай, как мне удалось догадаться, я знаю не хуже тебя, что Джимми спит и видит, чтобы попасть в ФБР. Раньше он работал простым детективом в каком-то затрапезном частном агентстве в Нью-Йорке. Его переводят на время в иллинойское полицейское управление потому, что объявлен розыск Варлея. Что же он предпринимает?
  Она смотрит на меня несколько странно и повторяет:
  — Что же он предпринимает?
  — Он хватается за такую возможность. Ему хочется произвести впечатление на Федеральное бюро. Поэтому он заявляет, что будто знаком с Варлеем. Что ему про него все известно. Они попадаются на эту удочку, и он думает, что теперь его дело в шляпе.
  — А почему бы и нет, Лемми? Чего же тут плохого?
  — Послушай, крошка, ты-то должна знать, что Джимми Клив в жизни своей не видел Варлея. Вот почему он ухватился за тебя. Ну, так это правда или нет?
  Она молча рассматривает кончики своих пальцев.
  — Вот как обстоят дела, — продолжаю я. — Джимми Клив не знает Варлея, но он знает другое: что Ларви Риллуотера упрятали в тюрьму и за что. Дело в том, что Ларви помог Варлею похитить какие-то документы. Мне очень жаль Ларви, так как я уверен, что он не знал, какие это были документы. Скорее всего предполагал, что это были акции или какие-нибудь облигации. Простофиля и не догадывался, ' что бумаги касались государственной военной тайны. Но как я полагаю, Джимми Клив это прекрасно понимает и делает отсюда один вывод: поскольку Ларви знал Варлея, значит, и ты, Джуанелла, должна его знать. Верно?
  Она кивает головой. Вид у нее совсем убитый.
  — Лемми, ты и правда, как ясновидец.
  — Ладно. Пошли дальше. Значит, Джимми заявляет федеральным властям, что Варлей уже смотался из Штатов и отправился в Париж. Клив быстренько организует поездку к генералу и берет тебя с собой. Он берет тебя потому, что тебе предстоит опознать Варлея, когда они с ними встретятся. Но есть еще один момент, какой ты прекрасно знаешь. Верно?
  Она пожимает плечами.
  — Похоже, что ты знаешь ответы на все вопросы,
  Лемми.
  — Ну вот как я это себе представляю. Мне думается, что Варлей как-то проговорился Ларви, что у него в этих краях есть укромное местечко на континенте на тот случай, если его дела пойдут действительно плохо. Поехали вы в Париж, но там Варлеем даже не пахнет. Клив сообщает, что Варлей снова успел отдать концы, что он уже в Англии. И тут ты пускаешь в ход свою козырную карту. Ты заключаешь сделку с Джимми. Верно?
  Она отвечает все тем же неестественным чужим голосом:
  — Правильно, Лемми, я заключаю с ним сделку. А что мне оставалось делать?
  Я пожимаю плечами.
  — Возможно, я на твоем месте поступил бы точно так же. Наверное, ты рассуждала таким образом: Ларви получил пятнадцать лет тюрьмы. Такой большой срок. Его обвинили в хищении федеральных документов, что считается тягчайшим преступлением в военное время. Но до этого у Ларви не было судимостей и ты великолепно понимала, если бы тебе удалось доказать, что Ларви украл бумаги, не представляя, что он ворует, и считая их обыкновенными облигациями или акциями, то срок ему немедленно сократили бы лет до двух, не более. А тут был один парень, который, как ты считала, мог тебе помочь в этом деле, — Джимми Клив. Сделка заключалась в том, что ты поможешь ему разыскать Варлея, за это Клив добьется пересмотра дела Ларви после того, как Варлей окажется за решеткой. Ну, так прав я или нет?
  — Да, Лемми, ты просто изумителен. Ты прав на все сто процентов.
  Она допивает свой бокал. Я снова наполняю и ее, и свой. Ставя бутылку на стол, я смахиваю ее сумочку на пол. Она при этом раскрывается, и содержимое вываливается наружу. Я наклоняюсь и первым делом поднимаю пистолет 38 калибра системы Кольт. В нем десять патронов.
  — Ну и дела. Может быть, ты не знаешь, что английская полиция косо смотрит на людей, которые таскают с собой заряженные пистолеты, если у них нет на то специального разрешения.
  — Я подумала, что оружие мне может пригодиться. Понимаешь, как-то боязно ходить одной, зная, что где-то поблизости болтается Варлей.
  Я засовываю пистолет обратно в сумочку на прежнее место.
  — Есть такая примета, — говорю я, — женщина, носящая при себе оружие, всегда первая получает пулю. Особенно если учесть, что с твоей внешностью и духами, которые ты употребляешь, тебе не нужно никакого оружия, детка. Брось на любого молодчика жаркий взгляд, и он станет перед тобой на колени.
  Она чопорно поджимает губки.
  — Все тот же прежний Лемми, да? Большой насмешник. Вот почему я отношусь к тебе, как сестра.
  — Возможно. Но после последней нашей встречи я начал думать иначе.
  — Не знаю, Лемми, но что остается делать несчастной девушке. Понимаешь, я так привязалась к Ларви, что просто не знаю, как мне ему помочь. Если только…
  — Если что?
  — Понимаешь, когда я далеко от Ларви, то схожу по нему с ума. А когда он рядом, я схожу с ума по тебе. Что же мне делать?
  — Не знаю, но все же ты дурочка.
  — Почему ты так говоришь? — спрашивает она, заинтересованно поглядывая на меня.
  — Скажи, отчего ты не хочешь пошевелить мозгами. Джимми Клив из тех людей, которые только думают о себе и добиваются того, чего хотят. Он мечтает только о переводе в ФБР и, чтобы это осуществить, он объегорит и тебя, и меня. Объегорит кого угодно. Он уже пытался проделать это со мной, — говорю я с усмешкой. У нее глаза буквально лезут на лоб.
  — Как, он пробовал мудрить и с тобой?
  — Джимми совсем не дурак, поверь мне, — говорю я. — Когда ты поможешь ему опознать Варлея, он турнет тебя, как миленькую. Как могло прийти тебе в голову, что Джимми будет беспокоиться о Ларви после того, как добьется своего? Могу поспорить, что это не так.
  — Ну, приходится рисковать. Он дал мне слово, что в тот день, когда будет задержан Варлей, он свяжется с федеральными властями и добьется пересмотра дела Ларви. Он считает, что сумеет сделать так, что приговор будет уменьшен до двух лет, максимум до трех.
  — Не сомневаюсь, что он наверняка обещал тебе сделать так, что его, Ларви, еще до этого выпустят на поруки. Конечно, он может попробовать, но одно дело пробовать, а другое — исполнять. Вот если бы это говорил я…
  Она вкрадчиво вздыхает.
  — Да, Лемми, если бы это был ты…
  — Тогда все было бы иначе, верно, мое сокровище? Я служу там много лет. Я агент с хорошей репутацией. Не сомневаюсь, что если бы я взялся вызволить Ларви, то я бы добился этого. И ты об этом знаешь.
  Она, однако, с сомнением говорит:
  — Да, Лемми, раньше ты бы мог это сделать, но теперь…
  — А что теперь?
  — В Париже поговаривают, что ты здорово дал маху.
  Я закуриваю, раздумывая.
  — Да я сам тебе говорил об этом. А может, ты слышала об этом откуда-то еще? Скажем, не рассказывал ли тебе об этом Джимми Клив?
  — Вроде бы так, — отвечает она со вздохом. — Но все-таки что же мне делать? Джимми сказал, что ты вряд ли сумеешь чем-нибудь помочь Ларви. Он говорил мне, что у тебя и без него целая куча неприятностей. Что тебе надо вылезти вон из кожи, чтобы реабилитировать себя, но что генерал хотел бы дать тебе такую возможность.
  — Джуанелла, не будь ребенком. Послушай, неужели ты до сих пор не разобралась в Кливе? Я же тебе сотню раз говорил, что он действует только в собственных интересах. Ему наплевать на все и на вся, пока он не добьется своего. Во всяком случае, так оно было до последнего времени.
  — Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь было?
  — Я прекрасно понимал, что Клив должен быть где-то поблизости, так что после твоего ухода нашел его и имел с ним разговор.
  Вообще он неплохой парень. Он сказал, что большинство моих догадок — о'кей. Мы договорились, как действовать дальше. Мы с ним отныне работаем только вместе. Никто не будет стремиться обставить один другого, понятно?
  — Понятно, что же я должна делать?
  — Не волнуйся. Возможно, что, когда ты что-нибудь узнаешь новенького, ты мне расскажешь. Не могу же я обо всем догадываться сам. А вдруг ты, Джуанелла, узнаешь какие-нибудь мелочи, которые могли бы мне здорово помочь? Ну, что ты скажешь?
  Наступила тишина. Мы оба молчим. Я вижу, что она сильно задумалась.
  Потом она произносит:
  — Мне думается, что ты обо всем догадался сам и все узнал, Лемми. Ты всегда был парнем с головой. Ты всегда успевал везде.
  — Иногда, возможно, но не всегда. Скажи мне, Джуанелла, как выглядит этот Варлей? Ведь ты должна была его много раз видеть вместе с Ларви. Ты должна мне дать его подробное описание. Ну, крошка, выкладывай.
  — Ну-у… — тянет она с неуверенным видом. — Он такой…
  Но я ее перебиваю.
  — Послушай, Джуанелла, все-таки никак не могу понять, неужели ты настоящая подколодная змея? Законченная предательница? Неужели ты считаешь меня таким болваном, что я могу попасться на твою удочку? Вот ты сейчас должна описать мне внешность Варлея. Так чего же ты медлишь?
  — Я просто думала. Мне нужно собраться с мыслями…
  — Малютка, ты просто законченная лгунья. Тебе нет никакой необходимости так долго раздумывать, у тебя, слава Богу, голова всегда работала хорошо. Откуда вдруг такая задумчивость? Я могу тебе точно ответить: ты ни разу в жизни не видела Варлея.
  От неожиданности она откидывается в кресло и судорожно вздыхает.
  — Ну, что на это скажешь, мое сокровище?
  Она ничего не отвечает, сидит молча и водит пальчиком по стакану виски.
  — Ты же непроходимая дурочка, Джуанелла. Прежде всего я достаточно хорошо знаю Ларви, чтобы поверить, что если у него и были какие-то тайные дела с Варлеем, которые могли хотя бы отдаленно грозить ему тюрьмой… то одному человеку он ни за что бы не сказал об этом. Это тебе, Джуанелла.
  Она как-то вся сразу сникла. Было видно, что я угодил в самую точку.
  — Ларви был очень сообразительным парнем, — продолжаю я, — ну а потом он был самым крупным специалистом по несгораемым шкафам во всех Соединенных Штатах. Это знают все. А вот то, что он был привязан к тебе, как черт, было не столь широко известно. И Ларви никогда бы не допустил, чтобы ты видела Варлея или хоть в какой-то мере была замешана в это дело. Да ты сама это прекрасно знаешь.
  — Да, Лемми, ты прав.
  — Итак, — продолжаю я, — ты, что называется, «купила» Джимми Клива. Он воображал, что перехитрил тебя, но вместо этого ты просто обвела его вокруг пальца. Ты заверила его, что сможешь опознать Варлея. Может быть, ты почему-то решила, что Варлей должен приехать сюда. Конечно, Ларви мог мимоходом упомянуть имя Варлея, когда говорил об Англии. Или ты нашла какой-то его адрес и увидела в этом возможность, договорившись с Джимми, добиться сокращения срока тюремного заключения Ларви. И Джимми Клив поверил тебе, бедняга!
  Она разводит руками, вновь повторяя, а что ей остается делать?
  Я отбрасываю прочь окурок.
  — Я полагаю, ты поступила так, посчитав, что это наилучший для тебя выход.
  Она пожимает плечами.
  — Не знаю. Я решила, что, если Клив поймает Варлея или человека, которого он примет за Варлея, мне придется так или иначе признаться. Но к тому времени он успеет что-то предпринять в отношении Ларви. Понимаешь, я надеялась, что вопреки всем разумным соображениям я сыграю свою роль.
  — Ладно. Может быть, нам удастся что-нибудь придумать. Клив найдет другие способы установить личность Варлея. Возможно, ты ему нужна для подкрепления свидетельства, потому что, понимаешь ли, Джимми Клив — малый не промах. Он мне нравится… Послушай, возвращайся-ка ты назад в свой коттедж «Мейлиф» и веди себя там спокойно. Если Джимми Клив попросит тебя что-нибудь сделать, води этого человека за нос, как можно дольше, а когда мы покончим с этим делом, я обещаю тебе помочь насчет Ларви. А вдруг и правда нам удастся сократить ему срок, кто знает?
  — Лемми, ты всегда оставался замечательным парнем. Я всегда за тебя горой.
  Она подбежала ко мне, обвила мне руками шею и начала целовать, как будто это был ее драгоценный муженек. Я начал чувствовать, что на таком близком расстоянии моя решимость быть скромным слабеет. И я усаживаю Джуанеллу обратно в кресло.
  — Послушай, милочка, передохни немного. Ты слишком темпераментна… вот что я скажу. Пройдись не спеша обратно к себе в коттедж, выкури сигаретку и подумай над моими словами. А когда сделаешь надлежащие выводы, возвращайся сюда, но больше не крут».
  — Все ясно, Лемми, только какие выводы я должна сделать?
  — Скорее всего ты поймешь, — подмигиваю я ей, — что мистер Кошен вовсе не такой уж простачок, каким он кажется. Так или иначе, но теперь нам необходимо как следует подумать. А теперь заканчивай свое виски и сматывайся отсюда.
  Она тяжело вздыхает, поднимается и говорит:
  — Мне всегда непросто приходится. Вся беда в том, что я разрываюсь на части. Если бы я не была привязана к Ларви, все было бы нормально, но моя тяга к тебе сильно усложняет жизнь. Возможно, ты прав, что все дело в моем темпераменте. Ну что ж, я пошла, Лемми.
  Она спускается с лестницы. Я провожаю ее и открываю боковую дверь. Она бросает «а меня печальный взгляд через плечо и прощается:
  — Пока, Лемми!
  Я смотрю, как она идет к Брокхэмской лужайке. Запах ее духов еще полностью не исчез.
  Странное название духов — «Дерзость».
  Вы меня понимаете?
  Я стою на пороге и провожаю ее взглядом. Я ничего не могу сказать этой крошке. Возможно, Джуанелла Для вас, ребята, и не является загадкой и вам доводилось уже встречаться с подобными людьми. А если нет, то вы вряд ли поймете, что дамочки ее типа всегда вносят смуту в сердца мужчин. Да и у них самих постоянно бывают переживания из-за мужчин. Вам ясна моя мысль?
  Мне кажется, ее слова о Ларви — святая истина. Только потому, что его упекли надежно за решетку в Алькатраце, сейчас он для Джуанеллы дороже всех на белом свете. Она решится на любое безумство, лишь бы вызволить его из этой беды. А когда ей это удастся, она даже не плюнет в его сторону. Вот какова она, эта красотка.
  И ома в то же время весьма хитрая, увертливая и сообразительная. Некоторые люди живут так, что их правая рука не знает, что делает левая. Но эта малютка всегда упорно идет к своей цели. Ее единственная ошибка заключается в том, что иной раз она переоценивает свои силы и потому рискует идти на двойной обман, не считаясь с последствиями.
  У нее хватило ума, например, рассказать мне некоторые вещи так, что все, сказанное ею, зазвучало правдоподобно. Я догадываюсь, что со мной она всегда прибегала к такому приему. Кое-что она мне выложила, но кое-что, как здесь говорят, припрятала на черный день, хотя чего ради думать о черном дне, который неизвестно когда наступит и наступит ли вообще когда-нибудь.
  Кажется, ребята, я вам уже говорил, что эти дамочки очень привлекательны, сообразительны и догадливы. Припоминаю одну хорошенькую блондинку, с которой я повстречался в Саратоге. Эта малютка была воплощением мечты всякого парня. У лее было все, что человек, облаченный в брюки, ищет с детства. Она была настолько привлекательна, что, ей-Богу, из предосторожности надо было надевать очки, чтобы не натворить глупостей.
  Так вот, однажды прихожу я к этой крошке. Она отворяет дверь и стоит на пороге, показывая мне свои жемчужные зубки. Обнимаю ее с такой силой, что, когда наши губы разъединились, раздался такой звук, как-будто лопнул дедовский кожаный диван.
  Вдруг она отступает в сторону и заявляет мне:
  — Одну минуточку, Лемми. Я вижу у тебя на пиджаке светлый короткий волос. Эта твоя леди носит короткую стрижку?
  — Мое сердечко, — отвечаю я ей, — у меня нет никого, кроме тебя. Я бы ни за что не согласился поцеловать любую другую женщину на свете.
  — Правда? Даже мою сестру, с которой мы близнецы и похожи как две капли воды?
  — Ну уж, если она совершенно такая же, как ты сама, то по этой причине я бы еще мог поцеловать ее, если бы когда-нибудь с ней повстречался.
  — Ага, так вот она-то и носит короткую стрижку, а ты сам только что признался, что если повстречаешься с ней, то обязательно станешь целоваться с ней. Это не честно. Ты мне изменяешь, Лемми!
  После этого она хлопает меня по макушке щипцами для льда, которые держит в руках, готовя коктейль. А когда я прихожу в себя, она мочит мне голову ароматным уксусом и собственными слезами. Она просит прощение за свою невыдержанность и заверяет меня, что я могу теперь целовать ее сестру, сколько мне влезет.
  Тогда я говорю ей, что не стоит так переживать, потому что я все-таки действительно встретил случайно ее сестру на улице.
  Тут она снова хлопает меня по голове так, что мне пришлось наложить целых четыре шва. Отсюда вы можете, ребята, сделать вывод, что логика — это не характерная черта женщин и что каждый раз, когда вы собираетесь откровенничать с дамочками, смотрите, нет ли поблизости каких щипцов. Ну, а второй совет в отношении двойняшек, особенно если они хорошенькие, — держите язык за зубами, особенно если спросят, есть ли, на ваш взгляд, между ними какая-нибудь разница.
  Пока я размышлял, Джуанелла скрылась за поворотом дороги. Прислонившись к дверному косяку, я гляжу на луну и думаю о всяких поэтических вещах. Но больше всего меня интересует, каков будет следующий ход в этой игре.
  Насколько можно судить, я не могу сделать никаких опрометчивых шагов. Сейчас очередь Джимми Клива, и свой ход должен сделать он. Он постарается доложить о местонахождении Варлея. Сообщив о своей удаче штабу, он, может, соблаговолит известить и меня.
  Я собирался подняться к себе по лестнице, когда внизу раздался пронзительный телефонный звонок. Я хватаю трубку.
  Незнакомый голос спрашивает, попал ли он в «Квадратную бутылку». А после того, как я заверяю в этом, мне заявляют, что хотят поговорить с остановившимся здесь американским джентльменом.
  — Да? Я как раз и есть тот американский джентльмен. Чем могу быть полезен?
  После небольшой паузы меня спрашивают:
  — Скажите, вас зовут мистер Кошен? — И когда я отвечаю утвердительно, то слышу: — Послушайте, вы меня не знаете, но, наверное, вам обо мне говорили. Меня зовут Сэмми Майнс. Я работаю в одном агентстве с Джимми Кливом. Может, он вам 'рассказывал обо мне? Ну, так вот, я здесь тоже кое-что делаю для него и ФБР. Вы знаете, по какому делу. Я здесь нахожусь уже более трех месяцев.
  — Вот как? Все это очень интересно. Ну так что?
  — Я считаю, — говорит Майнс, — что нам с вами нужно бы немного поговорить вдвоем в спокойной и тихой обстановке и без посторонних свидетелей.
  — Что-то я не больно хорошо вас понимаю. Почему без свидетелей?
  — Если вы хотите знать, , то я имел в виду Клива. Может быть, вы не догадываетесь, но вас обманывают все время.
  — Я это великолепно знаю. Значит, вы хотите со мной поговорить. Это — срочное дело?
  — Я бы сказал весьма. Еще один момент. Было бы очень скверно, если бы нас увидели вместе, но хочу с вами обязательно повидаться, и как можно быстрее.
  — О'кей. Где вы находитесь?
  — Сейчас в Леатерхеде, но у меня есть машина, так что я могу подъехать практически в любое время.
  — О'кей, Сэмми, я скажу, что вам делать. Поезжайте в город на Джермин-стрит, дом 177а. Мои комнаты на втором этаже. Попросите ночного консьержа впустить вас в мою квартиру и там найдете что выпить. Я подъеду туда примерно через час.
  — О'кей, мистер Кошен. До скорой встречи. Я сразу же выезжаю.
  Осторожно вешаю на место трубку и замираю на миг, проверяя, не потревожил ли кого-нибудь из обитателей гостиницы телефонный звонок. Но вокруг царит полнейшая тишина.
  Стоя в темноте и куря сигарету, я размышляю, что это мне даст. Интересно, о чем хочет поговорить со мной этот парень. Возможно, я частично догадываюсь. Речь, видимо, пойдет о Джимми Кливе. Так как он задумал захватить себе все лавры, обойдя меня, то не захотел ли он проделать то же самое и в отношении Майнса? Ну, а тому это пришлось явно не по вкусу, и вот он задумал свой контрмарш. Теперь вы видите, ребята, что в моем деле полезно не быть слишком эгоистичным.
  Я поднимаюсь наверх, выпиваю немного виски, наполняю портсигар и беру свою шляпу. Потом спускаюсь вниз, осторожно прикрываю за собой дверь гостиницы и иду к сараю, где стоит моя машина. У меня предчувствие, что что-то должно произойти.
  Может быть, этот парень Майнс расскажет что-то толковое.
  Я завожу машину и, объехав вокруг лужайки, выбираюсь на главное шоссе. Это была замечательная ночь. Я ехал и раздумывал о той птицеводческой ферме, которую мне бы хотелось завести в будущем.
  Дорога была ровной и гладкой, на полпути ее раскинулся каменный мост через узенькую речку. Я снизил скорость, переезжая через мост, и как раз в этот момент, когда я перебирался на ту сторону, что-то с громким стуком ударилось о никелированную окантовку ветрового стекла. Удар был так силен, что я услышал только грохот и свист. Потом что-то упало к моим ногам.
  Я остановился у обочины и при помощи зажигалки осмотрел машину. Мои предположения оправдались. Под Аогами у меня валялась пуля, вроде бы выпущенная из револьвера 38 калибра.
  Мне невольно вспомнился кольт, лежавший в сумочке Джуанеллы.
  Я выбежал из машины и, прячась в тени деревьев, прокрался вдоль зеленой изгороди. Кругом ни души. Меня эта история несколько вывела из себя, потому что я не из тех парней, которым нравится, когда в них стреляют. Понимаете, это как-то не соответствует моим желаниям.
  Через некоторое время я возвращаюсь к машине, сажусь за руль и еду дальше. Интересно, думаю я, кто же это стрелял? Допустим, что крошка Джуанелла набила мне голову всякой белибердой. Все рассказанное ею было вымыслом чистой воды, и вот теперь она перепугалась, что я пойду и устрою ей веселую жизнь.
  Что ж, может, ей показалось, что будет проще убрать меня вообще. И если это была Джуанелла, то, значит, она болталась за гущей этих деревьев. Ей пришлось идти пешком, потому что у Джуанеллы, насколько я знаю, нет машины. И тут мне в голову приходит блестящая мысль. Я нажимаю на акселератор, пока стрелка не останавливается на 100 км, и, минуя Доркин, сворачиваю на боковую дорогу. Вот и Южный Холмвуд. Подъехав к церкви, начинаю разыскивать коттедж «Мейлиф».
  Домиков сравнительно немного, и очень скоро я нахожу этот беленький коттедж. Он с левой стороны, на полпути к холму.
  Отворяю калитку, прохожу по тропинке и стучу в дверь. Никакой реакции. Жду две-три минуты, потом обхожу кругом. Вот кухонное окно. Открываю его без всякого труда и влезаю внутрь. Закрыв за собой ставни, зажигаю зажигалку и разыскиваю выключатель. На одну минуту включаю свет.
  Из кухни я попадаю в узенький коридор, из которого двери ведут направо и налево. Справа оказалось нечто вроде гостиной, а слева — спальня. Кроме того, в доме была еще ванная комната.
  Вхожу в спальню, задергиваю занавеску и включаю свет. Это спальня Джуанеллы, можно не сомневаться.
  Тут тот же запах ее духов под названием «Дерзость». Да, малютка подобрала себе духи по душе.
  Вот уж кого воистину можно назвать дерзкой девчонкой.
  Осматриваю спальню, выдвигаю ящики комода. Они забиты всякими трусиками, бюстгальтерами, комбинашками… Я всегда думал, что у Джуанеллы хорошее белье. Я все просматриваю, сам не зная, что я хочу найти. Но ничего такого, заслуживающего внимания, нет. Выключаю свет и перехожу в гостиную. В углу стоит маленький письменный стол.
  Наверху пара счетов и чеков из местных магазинов. Я срываю верхний листок с пресс-папье. Она имеет обыкновение подсовывать записки как раз под пресс-папье, будто никому не может прийти в голову туда заглянуть.
  Я оказался совершенно прав. Обнаруживаю листок бумаги. Это конец письма, написанного кем-то Джуанелле:
  «И еще один момент: если Вы согласитесь сотрудничать со мной по известному Вам федеральному делу, то у Вас не будет никаких оснований для беспокойства.
  Прошу Вас, поверьте мне.
  Вы спрашивали, почему я так уверен, что сумею добиться для Ларви сокращения срока заключения. Что ж, Джуанелла, Вы имеете основание этим интересоваться, и я Вам отвечу. Когда Ларви похитил бумаги для Варлея, он даже не знал, что в них было. Варлей заверил его, что это обычные ценные бумаги, которые сам же Варлей положил в банк. Варлей объяснил, что они были поддельными и он опасался, что это будет раскрыто и его посадят в тюрьму. Поэтому Ларви считал, что вообще охотился за пустяком: пачкой поддельных акций. Ему и в голову не приходило, что это секретные военные документы.
  Когда его схватили, он не выдал Варлея, поэтому обвинение против него оказалось весьма солидным. За шпионскую деятельность он получил пятнадцать лет тюрьмы.
  Но я сумею доказать, что Ларви был просто введен в заблуждение. А так как до этого его ни разу не привлекали к уголовной ответственности, он отделается самое большее двумя годами.
  Есть еще один момент. Когда мы схватим Варлея, я официально заявлю властям, что сумел сделать это только потому, что Вы мне оказали помощь. Вы — жена Ларви, не так ли, и они непременно учтут этот факт. А если после того, как им все станет известно, они не отпустят его на поруки, то считайте меня идиотом.
  Поэтому поступайте так, как я говорю Вам: сидите себе тихо и не выдавайте себя. Когда потребуется опознать Варлея, я дам Вам об этом знать. Это все, чего я у Вас прошу.
  С наилучшими пожеланиями, крошка.
  Ваш Джимми Клив. P. S. Я свяжусь с Вами через один-два дня».
  Я стою озадаченный посреди гостиной с этим листком в руках. Похоже, что я был прав. Джуанелла наговорила мне с три короба порядочной ерунды. Она охотно согласилась со мной, что не знает Варлея, что никогда его не видела. Но вот в письме черным по белому написано, что она знает его.
  Клив утверждает, что она знает Варлея и в лицо и может опознать его. Это же невозможно сделать, если не видел человека.
  Я подсовываю письмо обратно под пресс-папье, выключаю свет и вылезаю в окно. Возвращаюсь к машине, думаю о Джимми и Джуанелле.
  Было почти без четверти два, когда я остановился перед своим домом на Джермин-стрит. Ночной портье предупреждает меня, что меня дожидается какой-то джентльмен.
  Поднимаюсь к себе. В гостиной в большом кресле у камина сидит парень, курит папиросу и держит в руках стакан с виски.
  — Доброе утро, — говорю я. — Рад с вами познакомиться, Сэмми.
  Он поднимается с кресла.
  — Я еще больше рад нашей встрече, мистер Кошен. Честно признаться я здорово беспокоился.
  — Вот как? Садитесь, пожалуйста. Думаю, что у вас нет никаких оснований для беспокойства.
  — Вы не знаете и половины дела, — говорит он, внимательно глядя на меня.
  Я забрасываю шляпу на диван, иду к буфету и наливаю себе виски. Мне Майнс явно нравится. Он невысокий, но широкий в плечах. Худощавое насмешливое лицо. У него красивые глаза и каштановые волосы. Руки у него крупные, видимо, сильные. Возле глаз собрались веселые морщинки, а кончики губ чуточку подняты вверх, как будто он постоянно улыбается. Я думаю, что этого парня не так-то легко вывести из равновесия.
  Я беру свой стакан и сажусь в кресло напротив Майнса.
  — Знаете, Сэмми, — говорю я ему, — мне ни разу не приходилось заниматься таким странным делом. Большую часть времени я вынужден гоняться по замкнутому кругу. Я не люблю такого медленного развития событий. Никто ничего не делает, все только говорят, а истинное значение их слов от меня скрыто.
  — Могу я себе еще налить? — спрашивает он.
  — Конечно. Одна бутылка вон там на буфете, вторая внутри. Пейте, сколько угодно.
  Налив себе еще виски, Майнс подходит к камину и останавливается возле него, глядя на меня сверху вниз.
  — Мистер Кошен, — говорит он, — я много слышал о вас. Еще тогда, когда я был только начинающим детективом. Я считаю вас исключительным человеком.
  Я ему подмигиваю добродушно.
  — Это очень мило с вашей стороны, Сэмми. Возможно, вы считаете, что нынче я несколько поостыл?
  — Послушайте, в такого рода делах самое важное — быть хорошим следователем. Но вы не всегда используете, на мой взгляд, благоприятные возможности. И даже больше. Весьма скверно, когда этих возможностей нет. Но когда еще приходится работать с парнями, которые вставляют тебе палки в колеса, тогда, будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего хорошего не добиться.
  — Кого и что вы имеете в виду?
  — Джимми Клива. Вы же и сами, наверное, догадывались?
  — Не отрицаю. Кое-какие мыслишки на этот счет у меня имеются. Но почему бы вам не начать с самого начала. Садитесь. В ногах правды нет. Закуривайте и рассказывайте. Как я полагаю, вы пожелали встретиться со мной не для того, чтобы обсудить прогноз погоды?
  Он смеется. При этом он демонстрирует свои очень красивые крупные зубы.
  Я думаю, что это один из самых симпатичных парней, которых мне удавалось видеть.
  — О'кей, нам надо потолковать о трех персонах. Один из них — Варлей, тот тип, которого вы хотите сцапать. Поверьте мне, это не человек, а мерзкий аферист. Второй — Джимми Клив, а третья — красотка по имени Джуанелла. Симпатичное трио!
  — Похоже, что вам они не особенно нравятся.
  — Совершенно верно. Но мое отношение к ним троим неодинаково, хотя они-то сами весьма доброжелательно настроены один к другому.
  — Что вы говорите, Сэмми? Даже так?
  — Так. Да, это так. Судите сами. Я работал с Джимми Кливом в одном агентстве, где совсем недавно получил работу. В агентстве я находился очень мало, зато Джимми Клив там был крупной фигурой. Но, как мне кажется, у этого парня есть один крупный недостаток.
  — Какой же, Сэмми?
  — Он сильно зазнается. Он ни с кем и ни с чем не считается. Если ему нужно добиться своей цели, то он сметет всех, кто стоит у него на пути.
  — Даже мистера Лемми Кошена? Он рассмеялся.
  — Точно. Ему наплевать на остальных, когда дело касается его личных интересов. Но мне немножечко повезло. Я получил временную работу — так, ерунда. Задание было настолько пустяковым, что они поручили его мне. Ну, и я с этим справился. Это было мое первое успешное дело. Я почувствовал себя королем, когда меня во всеуслышание похвалили. Но при этом случилось нечто такое, чего я в то время даже не понял.
  — И что же это было?
  — Варлей, — отвечает он, — из-за этого дела я столкнулся с Варлеем. Даже познакомился с ним. Само дело касалось мелкой кражи. Повторяю, оно не стоило выеденного яйца, но тип, совершивший кражу — речь шла о ювелирных украшениях, — был втянут в это дело человеком, которому очень хотелось убрать его с дороги. Потому он запасся уликами, достаточными для того, чтобы упрятать его за решетку. Этим человеком был Варлей. Мне думается, что то же самое было уготовано и сейчас. Мы встретились с Варлеем. Я снял с него показания, касавшиеся того парня, которым я занимался. Но одно мне пришлось сделать: Варлей остался в тени. Он проходил по этому делу только в качестве свидетеля. Но это не играло особой роли, потому что против него ни у кого не было никаких обвинительных материалов. Обычный свидетель. Ясно?
  — Да, ясно.
  — Вот почему я был так нужен Кливу. Вот почему он поспешил выписать меня сюда. Вот почему я болтаюсь здесь в этой канадской форме.
  — Ага, значит, это вы знаете Варлея? Так?
  — Совершенно верно, я знаю Варлея, а Клив нет. Он в жизни своей ни разу не видел Варлея. Встреть он его завтра на улице, он спокойно пройдет мимо него. А что вам про него известно?
  Я молчу. Теперь я начинаю кое-что различать. Многое, что раньше казалось необъяснимым, становится на свои места. Вроде бы мне теперь понятно, зачем Кливу понадобилась и Джуанелла.
  — Похоже, что Джимми Клив — весьма напористый парень, — говорю я.
  — Но это еще не все, — продолжает Майнс. — Когда началась война, иллинойской полиции пришлось мобилизовать несколько проверенных детективов из частных агентств в Нью-Йорке. Работников не хватало, а дел было выше головы. Среди этих ребят был и Джимми Клив. Он был вне себя от радости. Считал, что для него настало время больших свершений. По его мнению, от иллинойской полиции всего один шаг до ФБР. Стоит только как следует постараться.
  — Ну, Сэмми, в этом деле ничего нет плохого. И мне думается, что, если он и дальше будет действовать так, как сейчас, то он своего добьется!
  — Возможно, — задумчиво говорит Сэмми. — Но лично мне кажется, что этот парень уж слишком умничает… Он является в иллийнойское управление и что-то там делает. Потом что-то подворачивается еще. ФБР выходит на Варлея, ну и тут сразу же вспоминают о Кливе. Варлей одно время собирал информацию для врага, сначала для японцев, потом работал на немцев. Он изобрел таким образом великолепный способ делать деньги. Поэтому он поспешил сколотить вокруг себя целую организацию, небольшую, но весьма эффективную.
  Варлей — малый не промах. Мошенники, как крупные, так и мелкие, большей частью даже не догадывались, чем он занимается на самом деле. Улавливаете? Но он платил щедро, и они лезли из кожи вон, чтобы ему угодить.
  — Предвосхищаю ваши следующие слова. По всей вероятности, в его организации работал и наш общий знакомый Ларви Т. Риллуотер.
  Он кивает головой.
  — Так оно и есть. Дальше. Из какого-то банка пропадают очень важные документы. Их должны были переслать в штаб из Вашингтона. Бумаги касались планов военных действий после вторжения союзников. Одним словом, правительственные тайны. Ну и Варлею очень хотелось их заполучить. Он этого добивается, и эти бумаги до сих пор у него. Вот почему они так упорно разыскивают этого Варлея.
  — Понятно, Сэмми. И эти бумаги стащил Ларви?
  — Ну, да. Варлей сказал ему, будто это поддельные акции, хранящиеся в большом запечатанном конверте. Будто он их заложил в банк и теперь опасается разоблачения. Подходит срок выплаты платежа, и мошенничество будет обнаружено. Варлей знал, для Ларви такое задание — раз плюнуть. Ларви на все соглашается, выламывает несгораемый шкаф, добывает конверт и отдает его Варлею. Он глупец и не подозревает, что его ловко обвели вокруг пальца. 'Знай он правду об этих документах, он бы их пальцем не тронул.
  — Ясно! А после исчезновения бумаг поднялся невероятный шум. Вмешалась ФБР. Варлей должен был бросить им кого-то на растерзание, и Ларви поплатился за все. Но все же, откуда ФБР узнало о Ларви? Сэмми стряхнул пепел с папиросы.
  — У меня есть одно предположение. Это произошло через анонимное письмо. Скорее всего его написал сам Варлей, который рассудил, что, как только власти схватят человека, укравшего документы, они успокоятся и прекратят дальнейшие поиски.
  — Все это понятно, Сэмми, — говорю я. — Но почему Варлей был так уверен, что Ларви не продаст его, когда узнает правду про эти документы? Почему он этого не сделал? Объясните мне. Вы мне сами говорили, что он не притронулся бы к этим бумагам, если бы знал, что они из себя представляют.
  Он кивает головой.
  — Мне кажется, это можно объяснить. Тут снова на сцену выступает Джимми Клив.
  Я иду к буфету, достаю бутылку и вновь наполняю наши бокалы.
  — Сэмми, это очень интересная история. Она меня буквально заинтриговала. Валяйте дальше.
  — Охотно. Джимми Клив как раз и занимался этим делом. Ему поручили его после того, как Ларви умолчал про Варлея по соображениям, о которых я вам сейчас скажу. Но вы же сами понимаете, что в ФБР сидят не олухи. Они проверили, с кем встречался Ларви перед этой пропажей, и напали на след Варлея. Конечно, никаких особых улик против него не было. Он мог быть одним из десяти подобных.
  Но вообще-то фигура Варлея была наиболее подозрительной. Во-первых, о нем почти ничего не было известно и он немедленно исчезает. Ясно? ФБР некоторое вре мя находится в растерянности… Но тут на сцену выходит Джимми Клив и заявляет, что он сумеет его отыскать.
  Я отпиваю немного виски.
  — Да, мне ясно. Но только как он мог такое утверждать, когда он ни разу не видел этого Варлея?
  — Это просто, — отвечает Сэмми. — Понимаете, когда объявление о розыске было разослано по всем полицейским участкам, Джимми припомнил его имя. Припомнил потому, что я ему говорил о Варлее в связи с разбором того моего первого самостоятельного дела, о котором я вам уже рассказывал. Так что же он делает? Он связывается с ФБР под тем предлогом, что лично знает Варлея. Потом несется в Нью-Йорк, отыскивает меня и обещает мне любые блага, если я соглашусь с ним работать. Вплоть до работы в ФБР. Одним словом, рассказывает мне сказки и я попадаюсь на этот крючок, потому что в то время я еще верил Джимми Кливу.
  — Ясно, парень. И он все это наговорил и наобещал потому, что ты знал Варлея. То есть он предоставил тебе возможность таскать для него каштаны из огня.
  — Совершенно верно. Клив говорил мне, что нужно только вести себя по-умному, помалкивать в тряпочку, собрать как можно больше сведений о Варлее и передать их ему, и о моей судьбе он позаботится. Ну, чтобы я только согласился. Я выяснил, что Варлей работает на созданной им фирме в Нью-Йорке вместе с некой Марселиной.
  Фирма эта была просто для вывески. Потом я узнал, что у них все готово для переезда во Францию. Но это еще не все. Я выяснил также, что у Варлея долгое время был собственный коттедж около Северного Холмвуда, в Англии. Даже ребенку ясно, что это было его убежище на тот случай, если во Франции ему станет слишком жарко.
  — Ну, и ты все это выложил Джимми?
  — Да, и после того он предпринял все возможное, чтобы убрать меня с дороги. Уж не знаю, что он там наговорил, но только меня направили сюда в Англию. А сам он устроился так, чтобы вся слава досталась ему. Одним словом, он сделал из меня такого дурачка, что мне самому на себя смотреть противно!
  — Обожди немного, Сэмми, — успокаиваю я его, — это дело еще не кончено. И пока еще Джимми Клив ничего плохого тебе не сделал. Теперь, когда мы с тобой поговорили, нам известно столько же, сколько и ему самому. Было бы смешно, если бы нам не удалось его обставить, как ты считаешь?
  — Это было бы замечательно! Я бы не пожалел двухмесячной зарплаты, лишь бы утереть ему нос. В глубине души мне кажется, что я его не слишком уважаю. А все потому, что он обманывал нас при первой возможности.
  — Ну, и это все? Ты облегчил себе душу?
  — Нет, у меня еще есть две вещи, о которых вы должны услышать. Когда я был еще таким простаком, что тут же выкладывал ему все, что мне удавалось узнать, я ему посоветовал заняться Джуанеллой. Помните эту крошку? Она действительно привязана к своему муженьку.
  Я сказал Джимми, что если он добьется для Джуанеллы свидания с Ларви в тюрьме и если она скажет ему, что видела Варлея, который просит его держать язык за зубами в отношении той роли, которую Варлей играл в данном деле, то ей удастся узнать, где находится Варлей и где спрятаны эти документы. Ну, когда документы будут найдены, Клив сможет взять Лаври на поруки. Ясно?
  — Теперь все ясно. Конечно, Ларви ни за что не проговорится, знаешь, это была умная мысль.
  — Очень даже умная, только я-то от этого ничего не выиграл. Вот что обидно!
  — Значит, вот для чего он устроил поездку Джуанеллы во Францию и вот почему она здесь сейчас?
  — Я вижу, что теперь и вы поняли, каковы его планы!
  — Боюсь, что не совсем, Сэмми!
  — Судите сами, мистер Кошен. Варлей с минуту на минуту должен появиться в этом коттедже. Но может быть, и не появится. Он прекрасно понимает, что как только он уедет из Парижа, его начнет искать вся Франция. Ну, а в наше время трудно приходится без надежных документов, продовольственной карточки и всего прочего. Вот почему ему нужно будет ехать в Северный Холмвуд, потому что здесь его знают, здесь он — уважаемый гражданин. Тут у него будут вое необходимые документы, не говоря уже о полной безопасности.
  — Ну, это о'кей. А когда он сюда приедет, Сэмми, мы его и сцапаем?
  — Вот этого-то я и боюсь.
  — Какого черта ты так говоришь? Почему ты этого боишься, Сэмми?
  — Знаете, что я думаю? Джимми Клива интересует только одно: завладеть этими документами. Как только ему это удастся, он покажет нам с вами кукиш. Поедет в штаб и расскажет, какой он великий детектив. Мы же с вами поймаем Варлея. Возможно, Джимми даст нам такую возможность, но кого будет интересовать этот Варлей, если у него не будет бумаг?
  — Возможно, ты прав. Однако впредь мы будем действовать более осмотрительно. Возможно, даже сумеем опередить Клива.
  — Да, — говорит Сэмми, — еще есть один момент, который мне совсем не нравится.
  — Что именно?
  — А вот что. Думаю, Джимми знал, что вам поручат это дело. Он мне рассказывал, что вас обвинили в будто бы излишней откровенности с этой дю Кло, которую впоследствии кто-то ухлопал в Париже. Как мне думается, его эти разговоры не слишком огорчили. Наоборот, его вполне устраивало, что вы попали как бы в немилость.
  — Что это ты, парень, обращаешься ко мне на «вы»? — Я на минуту задумался. — Я учел этот момент. Послушай, ты не будешь ничего иметь против, чтобы подвести итоги. Итак, ты предполагаешь, что Джимми намерен здесь дождаться Варлея и вступить с ним в переговоры, не поставив нас в известность, и что он может помочь ему скрыться при условии, что тот отдаст ему документы. Ты об этом подумал?
  — Именно об этом. И если так случится, то кто же станет героем? Джимми Клив, добывший правительственные документы. Ну, а то, что Варлей избежал правосудия, ему никто в вину ставить не будет. Победителей не судят. Зато мистер Кошен, репутация которого до этого уже была весьма подмочена, окажется в весьма глупом положении, если не сказать больше. Прав я или нет?
  — Сэмми, похоже, что ты прав на все сто процентов. Похоже, что любимый сыночек миссис Кошен должен позаботиться о том, чем он займется в ближайшем будущем. Ну, а ты должен помочь мне, Сэмми!
  — Можешь не сомневаться, охотно! — Он поднимается и говорит: — Мистер Кошен, я сделаю для вас все что угодно по двум причинам. Во-первых, вы мне нравитесь, а во-вторых, я ненавижу этого Клива. Так что ясно?
  — Послушай, я расскажу тебе кое-что, о чем ты, как мне кажется, не знаешь, но что должен обязательно знать.
  — Меня ничто не может удивить.
  — Обожди минутку. Что ты мне скажешь, когда я расскажу тебе, что неподалеку от той гостиницы, где остановился я, живет сестра Варлея. Это в Брокхэме. Всего в пяти или шести милях от коттеджа Варлея?
  У него даже брови поднялись от удивления.
  — Что? Что это значит? Послушай, для меня это полная неожиданность. Я и понятия не имел, что у Варлея есть еще и сестра.
  — Мне говорили, что есть. Мне ее описали еще в Нью-Йорке. Это лакомый курочек, так и хочется проглотить. У нее есть особая примета — на левой руке искривлен мизинец.
  — Может быть, так оно и есть. Варлей — странный малый. У него всегда было много женщин. Возможно, она никакая ему и не сестра.
  — Какая разница? Сестра ли, бабушка, это не имеет значения. Одно совершенно ясно, она не приехала бы сюда просто так, ради удовольствия. Скорее всего она тоже участвует в этой операции. Знаешь, у меня есть одна идея.
  — Какая же?
  — Не пойти ли нам повидаться с этой куколкой. Вот прямо сейчас. Снаружи у меня стоит машина. Может быть, нам удастся поднажать на нее и обставить мистера Джимми Клива.
  Он поднимается со словами:
  — Вот теперь я действительно с тобой, мистер Кошен, от начала и до конца.
  — Едем.
  Мы еще выпиваем на дорогу, спускаемся по лестнице и садимся в машину. Я завожу мотор. Ночь просто волшебная. Я начинаю напевать про себя. Я чувствую себя счастливым и даже более поэтически настроенным, чем обычно.
  Глава VI
  ОНА КРЕПКИЙ ОРЕШЕК
  Я выбрал окружную дорогу вокруг Леатерхеда. Еду и раздумываю о давно прошедших днях, когда я колесил по этим краям, гоняясь за Максом Шрибнером. Золотое было время! Скоро и на моей улице будет праздник. Теперь уже недолго ждать.
  Сэмми сидит сзади и попыхивает сигаретой. Он отдыхает. Когда папиросы во рту нет, он мурлыкает веселый мотивчик. Мне понятно, что у него хорошее настроение. Он выложил мне все, что было у него на душе, и к тому же я прислушался к его словам.
  По другую сторону Леатерхеда, где дорога огибает холм, я глушу мотор и останавливаю машину у обочины. Закуриваю, залезаю в ящик под сиденьем и достаю полбутылки виски. Отпиваю и передаю бутылку Сэмми.
  Он говорит:
  — Вижу, о чем ты думаешь, верно? Я киваю головой.
  — Точно. Об этой дамочке Варлея. Знаешь, мне кое-что пришло в голову…
  — Что именно?
  — Послушай, Сэмми, ты мне еще в номере сказал одну вещь, которую я никак не могу выбросить из головы. Ты удивился, что у Варлея появилась сестрица. Допустим, что эта малютка в Брокхэме вовсе не его сестра. И вообще не родственница, а просто играет ее роль. Для чего бы это?
  — Не представляю. А что ты предлагаешь?
  — Допустим, эта дамочка в курсе данного дела, хотя бы частично. Во всяком случае, ей известно, что документы находятся у Варлея, а он рано или поздно заявится сюда. Возможно, они в сговоре. Заранее договорились, что она подъедет в Брокхэм к тому времени, когда он возвратится из Франции. Кто знает, не играет ли она при нем роль своего рода почтового ящика?
  — Ну и что же это ему дает? Я пожимаю плечами.
  — Очень даже многое. В этой стране прекрасно поставлено почтовое обслуживание. Возможно, Варлей — вовсе не такой простачок, как можно предположить. Зачем ему разгуливать по всему свету, держа в кармане те документы. Допустим, он переслал их ей на черный день, потому что, как ты сам понимаешь, это вовсе не так уж и плохо, если у него ничего не остается на руках.
  Он задумывается на короткий миг, потом говорит:
  — Возможно, ты и прав, мистер Кошен. Абсолютно прав. Варлей не новичок. Его пока еще ни разу не засекли, «о кто может поручиться, что этого не случится в ближайшем будущем. Мне говорили, что у него на все случаи жизни имеется запасной выход. Поэтому твое предположение вполне реально.
  — Конечно. Ты же сам говоришь, что у него всегда имеются преданные ему женщины. А в смысле запасного выхода, так он на все сто процентов прав. Ему же должно быть понятно, что федеральные власти гораздо больше заинтересованы в этих документах, чем в нем самом. Конечно, в идеале было бы схватить и его, и украденные им материалы, но если уж придется выбирать…
  — Уверен, что ты мыслишь в верном направлении. Наверняка дамочка Варлея играет с ним заодно. Что же нам тогда предпринять?
  Я снова включаю мотор и трогаю с места. Затем задумчиво бросаю через плечо:
  — А вдруг она будет настолько удивлена, что не сумеет, вернее, не сможет ничего придумать и выложит нам всю правду?
  — Посмотрим.
  Я нажимаю ногой на акселератор, и через пару минут мы сворачиваем на Доркин, выбираемся на дорогу и уже едем без остановок. Сэмми что-то напевает, а я дышу полной грудью и наслаждаюсь замечательной ночью.
  Думаю о сестре Варлея. От этой кошечки зависит очень многое. Надеюсь, что она не принадлежит к этим слишком уж умным дамочкам. Неужели у нее не хватит ума повести себя так, как этого хотелось бы мне, «о с женщинами ни в чем не можешь быть слишком уверен.
  — Послушай, Сэмми, нам надо попробовать пойти вот на какую хитрость… Допустим, что эта дамочка — вовсе никакая не родственница Варлея, а просто его приятельница, причем она его искренне любит. Тогда наше дело швах, верно? Нам придется отступить.
  — Ты хочешь сказать, что она может сделать вид, что согласна на все наши предложения, а потом все возьмет и выложит Варлею?
  — Совершенно верно.
  — Понимаешь, все же стоит рискнуть, мне думается. Через несколько минут мы объезжаем брокхэмскую лужайку. Я очень тихо останавливаюсь за «Квадратной бутылкой», чтобы никого не разбудить.
  — Послушай, Сэмми, — предлагаю я, — покури тут, а я сбегаю проверить, не произошло ли тут чего за мое отсутствие.
  — О'кей, — соглашается он.
  Через боковую дверь пробираюсь к себе и зажигаю свет. И сразу же вижу записку на столе. Она придавлена чернильницей, чтобы ее не унесло сквозняком. Узнаю почерк хозяина моей гостиницы.
  «Дорогой капитан Клаузен. Сейчас половина третьего. Из Лондона Вам звонил джентльмен по имени Домби. Он сообщил, что номер его телефона 63261 и что он не хочет, чтобы его тревожили, так как, привожу его собственные слова: „он связан по рукам и ногам графиней, которая так в него влюблена, что каждый раз, когда он пытается уйти от нее, она закатывает ему обморок“.
  Кроме того, он добавил, что его графиня исключительно аристократична и настолько перелестна, что по сравнению с нею Дездемона выглядела бы уборщицей, приходящей к Вам наводить порядок.
  Ввиду таких обстоятельств он не хотел бы, чтобы его отсылали без крайней необходимости в другое место.
  Я не совсем понял, что именно он имел в виду, но передаю Вам точное содержание нашей беседы.
  Джон Шоу».
  Прекрасно, значит, Домби дозвонился и, хотя ему пришлось при этом вытащить из постели хозяина, все же мне думается, что это не зря.
  Я выбрасываю записку в корзину и бегом направляюсь к телефону. Набираю номер телефона Домби. Через несколько минут раздается его голос.
  — Алло, соня! — кричу я. — Как поживаешь и как поживает твоя графиня?
  — Не кричи так громко, ты, иерихонская труба! Я не хочу, чтобы она нас слышала.
  — Ты хочешь меня убедить, что она еще не уснула от скуки?
  — Послушай, Лемми, почему ты вечно суешь нос в мои сердечные дела? Есть ли у тебя совесть?
  — Дорогой, у меня нет никакого желания вмешиваться в твои страстишки, но не смог бы ты покинуть свой будуар, где вы с ней устроились, и быстренько прилететь сюда?
  — Я был уверен, что ты мне это предложишь. Стоит мне заинтересоваться кем-то по-настоящему, как ты изобретаешь для меня какое-нибудь паршивое дело. Ну, так что там у тебя стряслось?
  — Понимаешь, у меня такое чувство, что с минуты на минуту что-то должно произойти. Приезжай быстрее. Жду тебя не позднее чем через сорок минут. Пусть твоя графиня немного отдохнет от твоих бурных ласк. Поручаю тебе участок между Южным и Северным Холмвудом. Одним словом, следи за коттеджем «Мейлиф» в Южном Холмвуде и за коттеджем «Торп» между Кейпелем и Северным Холмвудом, куда, как ожидает Джимми Клив, должен заявиться Варлей.
  — Дьявол… что за задание! По-видимому, мне придется всю ночь бегать взад и вперед по этой дороге.
  — Послушай, ты — большой осел! Между этими коттеджами практически нет зданий, дорога совершенно пустынная. От тебя лишь требуется, чтобы ты сел под деревом и изображал из себя сову.
  — Ясно. А что мне делать потом?
  — Болтайся в тех местах до тех пор, пока я не приеду за тобой. Ясно? Я вешаю трубку.
  Сэмми сидит в машине и по-прежнему что-то мурлыкает.
  — Все о'кей, — говорю я, — я позвонил в Лондон на случай, если нам в скором времени потребуется помощь. А теперь поехали к этой прелестнице. Впрочем, ехать не надо, мы пойдем пешком.
  Он вылезает из машины, и мы обходим вокруг «Квадратной бутылки». Коттедж с увитой плющом входной дверью выглядит весьма привлекательно в лунном свете. Красная крыша и белые стены производят сказочное впечатление. Я с трудом изгоняю из головы эти поэтические мысли и заставляю себя сосредоточиться на деле.
  Мы входим в калитку и стучим. Проходит некоторое время, прежде чем открывается маленькое окошечко, через которое высовывается головка дамочки Варлей. Я уже раньше говорил, что у нее очаровательная мордашка, черные волосы, перевязанные лентой, падают на ее плечи. Настоящая сказочная фея… Честное слово, друзья, это картинка!
  — Доброе утро, мисс Варлей, — здороваюсь я. — Это мой друг, мистер Майнс. Мне бы хотелось с вами потолковать.
  Она тяжело вздыхает и отвечает, причем я еще раз поражаюсь, какой у нее мягкий вирджинский акцент.
  — Честное слово, капитан Клаузен, вы немыслимый человек. Прошлый раз, когда мы виделись с вами, вы изъявили намерение пойти со мной погулять. Теперь по соображениям, известным вам одному, вы приводите ко мне своего приятеля в такой ранний час, когда даже деревенские пастухи еще не просыпались. Неужели вы всерьез воображаете, что я могу впустить вас в дом? Конечно, нет!
  — Очаровательная, у меня ничего подобного и в мыслях не было. Я был уверен, что вы обрадуетесь нашему приходу.
  — Не разрешите ли вы узнать, откуда у вас такая уверенность?
  — Послушайте, леди, не ответите ли вы мне еще на один вопрос?
  — Какой?
  — Я бы многое отдал за то, чтобы узнать ваше имя?
  — Капитан Клаузен, — говорит она ледяным тоном, — это вам ничего не будет стоить. Меня зовут Лана, хотя я отказываюсь понимать, какое это имеет отношение к тому вопросу, который мы в данный момент Обсуждаем.
  — Послушайте, Лана, ибо я теперь буду называть вас только этим прелестным именем. Разрешите вам сразу сказать, что я обожаю красивые имена, потому что если у девушки такое красивое имя, как у вас, то могу поспорить на любую сумму, что она к тому же и большая умница. Лично я убежден, что вы исключительно разумная крошка. А раз так, то могу вам откровенно признаться, что я никакой не капитан Клаузен, а специальный агент Лемюэль X. Кошен из Федерального бюро расследований, а это мой помощник мистер Сэмми Майнс. Поэтому вы, как сознательная американка, паспорт которой, я надеюсь, прописан в данной деревушке, все же обладаете достаточно здравым смыслом, чтобы открыть мам дверь.
  — А что случится, если я этого не сделаю?
  — Тогда я с великим сожалением вынужден буду взломать дверь, чего мне вовсе не хочется делать.
  — Мне тоже. Хорошо, я открою вам дверь. Но я надеюсь, что вы сказали мне правду.
  — Леди, вы меня просто удивляете.
  Она открывает нам дверь через пару минут. Мы стоим и смотрим на нее, и я слышу, как Сэмми сзади вроде бы всхлипывает от восторга. Она зажигает в холле электричество. Говорю вам, ребята, эта крошка — ну настоящий шедевр из картинной галереи. На ней надет широкий красный шелковый халат и маленькие бархатные туфельки без задников. Она стоит и глядит на нас, холодная, как… как кусок льда. Она вопросительно разглядывает нас.
  — Ну?
  — Одну минуточку, пока я переведу дыхание, — отвечаю я. — Уже давно мне не доводилось видеть таких красавиц. Какая приятная встреча.
  Она отступает в сторону. Мы проходим в холл. Он оказался больше, чем можно было предполагать. Коттедж снаружи производит обманчивое впечатление. И меблировка внутри была просто отличная.
  Она говорит:
  — Надеюсь, что и я буду рада нашей встрече. Но прежде всего мне бы хотелось взглянуть на ваши удостоверения или что-то в этом роде… мистер…
  — Кошен, — подхватываю я.
  Я вытаскиваю свое удостоверение и английский паспорт. Она смотрит на них, потом на меня. Наконец, она слегка улыбается нам.
  — У меня такое впечатление, будто я про вас слышала раньше, мистер Кошен. Вроде бы вы — один из тех' знаменитых детективов, которые стали известны за последние десять лет в Америке. Ну, что ж, если вы хотите мне задать какие-нибудь дельные вопросы, то я на них обязана ответить.
  Мы идем следом за ней в небольшую гостиную, расположенную с правой стороны дома. Девушка ведет себя так спокойно, что я начинаю даже чуточку теряться. Невольно возникает впечатление, что ее нисколько не удивил наш визит в половине четвертого утра. Она указывает нам на пару кресел в пестрых чехлах и ставит на стол коробку с сигаретами, сама берет одну из них. Я протягиваю ей зажигалку.
  Потом она спрашивает:
  — Ну, так в чем же дело? Только не говорите, что меня подозревают в убийстве. — Тут она слегка зевает. — Хотя это в известном смысле было бы интересно.
  — Послушайте, леди, — начинаю я, — почему бы вам не дать отдых своим очаровательным ножкам и не присесть? Разрешите мне кое-что объяснить, потому что мне было бы крайне неприятно, если бы вы оказались замешанной в какой-нибудь некрасивой истории, а сейчас вы стоите буквально на самом пороге этого.
  Она удивленно приподнимает брови и садится в кресло, стоящее против нас.
  — Это очень интересно. Итак, вы считаете, что я очень скоро попаду в неприятную историю? Можно ли полюбопытствовать, в какую именно?
  — Сейчас все объясню. Мы разыскиваем одного человека по имени Варлей. Вы помните, мисс Варлей, когда мы встретились с вами на дороге, я вам сказал, что, по-моему, где-то вас видел до этого. Встречал ли я вас или нет, но ваше описание у меня имеется. Мизинец на левой руке у вас чуточку искривлен, не так ли? Если вы сестра Варлея, значит, вы его родственница и вы знаете, о ком я говорю.
  Она пожимает плечами.
  — У меня в семье очень мало родственников-мужчин.
  — • Меня интересует всего один, тот самый, который является владельцем коттеджа в Северном Холмвуде, называемого коттеджем «Тори». Этот человек сбежал в прошлом году из Нью-Йорка, попал во Францию и участвовал там в паре убийств. Потом он скрылся сюда с пачкой важных документов в кармане. Вот этот Варлей меня и интересует.
  — Это просто невероятно! До чего же было бы интересно иметь такую романтическую фигуру в качестве родственника. Скажите мне, кого это он убил во Франции? Надеюсь, что этот человек заслуживал, чтобы его убили.
  Эта дамочка явно начинает показывать свои коготки.
  — Послушайте, я думаю, что у вас где-то поблизости имеется паспорт. Мне бы хотелось на него взглянуть. Во избежание каких-либо недоразумений.
  Она поднимается.
  — Конечно, паспорт у меня есть, и я с удовольствием покажу его вам.
  Она подходит к письменному столу, стоящему в углу комнаты, достает из ящика паспорт и протягивает его мне. Все в порядке, и фотография ее, и прописка. Она действительно Лана Джеральдина Варлей, подданная США, приехала из Ричмонда, Вирджиния.
  Я возвращаю ей паспорт.
  — Вроде бы все о'кей.
  — Прекрасно, теперь, когда вы установили мою личность, что вы хотите дальше?
  Внешне эта крошка нисколько не взволнована. Я смотрю на Сэмми. У него на лице забавное выражение, Я говорю значительным тоном:
  — Мы пришли, чтобы дать вам шанс. Считаю своим долгом напомнить вам, что играть в кошки-мышки с дядей Сэмом весьма опасно, а вы сейчас как раз этим, по-моему, и занимаетесь.
  Она слегка вздыхает и отвечает:
  — Мистер Кошен, хотите верьте, хотите нет, но вы сильно меня позабавили и заинтриговали. Честное слово, вы являетесь ко мне среди ночи, рассказываете какие-то истории и вроде бы даже удивляетесь, что я не понимаю, о чем вы толкуете.
  — О'кей. Возможно, это и правда, что все произошло случайно. Только я лично не особенно верю в случайные совпадения. Весьма сомнительно, чтобы вы решились приехать в это захолустье просто так как раз в то время, когда с минуты на минуту ожидается приезд сюда того самого Варлея. Гораздо естественнее предположить, что
  Варлей должен вам передать те самые документы, потому что ему на пятки наступает полиция. Глаза у нее раскрываются пошире.
  — Допустим, что это так. Какую пользу извлеку из этого я и тот самый Варлей.
  — Будьте же разумны, крошка. Вы великолепно понимаете, что мы заинтересованы найти и Варлея, и бумаги, но больше всего нас интересуют документы. Представим, что мы поймали Варлея без бумаг. А кто-то, вроде вас, припрятал их в неизвестном месте. Рано или поздно Варлей выходит из тюрьмы, и эти документы у него снова в руках.
  — Так, — вздыхает она, — все ясно. А ведь это вовсе не глупая идея, верно?
  — Особенно умной я бы ее не назвал, но она разумная, что ли. И, конечно, такой ловкий парень, как Варлей, обязательно предпринял бы что-нибудь в этом духе, если бы у него была сестра, кузина или просто приятельница, такая красивая и хитрая, как вы.
  Она кусает губы.
  — Знаете, мне и раньше говорили, что я миловидна, но от вас первого я слышу о своей хитрости. Вы, похоже, очень откровенный человек.
  — Откровенный или нет, это никого не касается. Послушайте, малютка. Я не из тех парней, которые любят зря терять время, особенно в такой ранний час. Советую вам, подумайте как следует. Может быть, к завтрашнему утру вы что-нибудь и надумаете.
  Она улыбается мне своей очаровательной улыбкой.
  — Мне было приятно беседовать с вами, мистер Кошен. Конечно, утром разговаривать куда лучше, чем ночью. Думаю, что мы отыщем интересные темы для дальнейших бесед. Вы мне показались занимательным собеседником.
  Она поднимается. Сэмми тоже.
  — Мне очень жаль, что вам надо идти, — продолжала она. — Заходите как-нибудь попить чайку. Я буду рада.
  Я искоса смотрю на Сэмми. Он почти ухмыляется.
  — О'кей, мисс Варлей, — говорю я. — Что ж, вам виднее. Возможно, мы еще встретимся. Приношу извинения за то, что вытащили вас из постели.
  — Пустяки, уверяю вас, я получила огромное удовольствие.
  Мы выходим. Когда мы же стоим на тропинке, до нас доносится:
  — До свидания, мистер Кошен. Мне было крайне приятно с вами познакомиться. — Дверь захлопывается.
  Мы возвращаемся к машине. Сэмми вынимает из кармана пару сигарет и протягивает мне одну. Мы стоим, облокотившись на машину, и молчим. Наконец Сэмми говорит:
  — Вроде бы дела дрянь, да? Я пожимаю плечами.
  — А ты рассчитывал, что она сразу же так и расколется? Я уверен, что она и вчера не поверила, что я морской офицер, находящийся здесь на отдыхе. Она предчувствовала, что за Варлеем установлена слежка. Она не дура, так что рассчитывать на легкую победу не приходится.
  — Понятно. Ты думаешь, что она выгадывает время?
  — Возможно.
  Мы молчим некоторое время, потом я говорю со вздохом:
  — Знаешь, Сэмми, у меня такое ощущение, что этой кошечке не слишком понравилась моя физиономия.
  — Моя тоже, — говорит Сэмми.
  — Возможно, твоя ее больше устраивает. Как мне думается, эта дамочка уже не ляжет спать. Сейчас она наверняка спокойненько присядет в кресло с сигаретой и подумает. Либо она ровно ничего не знает об этом деле, что, на мой взгляд, было бы слишком большой случайностью, либо ей надо здорово все обдумать. Тебе ясно? Я сейчас пойду спать. Ну, а ты минут через пять-шесть обойди-ка ее коттедж с другой стороны, постучись поделикатнее и поговори с ней еще разок.
  У него даже глаза на лоб вылезают от моих слов.
  — Чего ради? Какого черта я сумею сделать?
  — Послушай, попробуй рассказать ей правду. Что ты частный детектив, но что вынужден болтаться со мной, поскольку обязан это делать: как-никак война. Признайся, что ты не слишком ко мне привязан. Потом скажи ей то, о чем я умолчал: что если бы я был прав и Варлей передал или переслал бы ей документы, то тем самым она нарушила бы в глазах Федерального правительства законы военного времени и ей грозило бы длительное заключение в Алькатраце. Понятно?
  — Понятно, — отвечает он. — Но я не чувствую особого энтузиазма.
  — А потом объясни ей, что, если она согласится работать с тобою, все будет в порядке. Всегда можно будет сказать, что она спрятала эти документы, чтобы передать их властям.
  Сэмми кивает головой.
  — Когда ты вобьешь это ей в голову, сообщи ей, что за возврат документов власти обещают вознаграждение в размере ста тысяч долларов. И поинтересуйся, какая перспектива ее больше устраивает: первая или вторая.
  — Ясно, мистер Кошен, идея совсем неплохая. Если эта красотка — приятельница Варлея, она здорово перетрусила. Если ей подсказать такой выход, да еще деньги, она ухватится за предложение руками и ногами. Ты не знаешь, каковы они, эти красотки. Они идут с парнями вроде Варлея до тех пор, пока атмосфера не становится чересчур накаленной. А потом, если есть возможность их продать, то они охотно идут на это.
  — Вот на это я и рассчитываю.
  — Ладно. Я попробую. Когда мы увидимся?
  — Не волнуйся и не спеши. Позвони мне завтра утром. Мы договоримся о встрече. А теперь иди. Может быть, тебе удастся уговорить этот бутончик.
  Я докуриваю папиросу и думаю, что машину не стоит заводить в сарай. Она мне может еще понадобиться сегодня. Потом я поднимаюсь в «Квадратную бутылку» и тихонько прохожу в свою комнату. Шляпа летит на диван, и сам я выпиваю с полстакана шотландской. Затем сажусь на диван и закрываю глаза.
  Проходит с полчаса без всяких происшествий. Но я никогда не отличался нетерпением. Уверен, что в скором времени должны поступить известия от Домби.
  И я не ошибаюсь, потому что в четверть пятого внизу раздается телефонный звонок. Я кубарем лечу с лестницы, пока телефон не переполошил весь дом. Это Домби, можете не сомневаться.
  — Послушай, Лемми, — слышу его голос, — я не знаю, важно ли это для тебя, но примерно десять минут назад, когда я наблюдал за коттеджем «Торп», из него вышла какая-то дамочка. Она пошла по дороге к Южному Холмвуду. Она прошла почти рядом со мной, и угадай, кто это был?
  — Не собираюсь ничего отгадывать. Кто же это был?
  — Джуанелла. Тебе что-нибудь про нее известно? Я не знал, что делать. Продолжать ли наблюдение здесь или идти следом за ней. Я решил остаться на месте.
  — Правильно сделал, Домби. Сейчас ты можешь найти себе какое-нибудь пристанище поблизости и поспать.
  А завтра не спускай глаз с этого коттеджа. Увидимся завтра.
  — О'кей, Лемми.
  Я вешаю трубку. Чертовски интересная ночь. Конечно, спать мне здорово хочется, но ничего не попишешь. Выпиваю еще глоток виски, надеваю шляпу и снова иду к своей машине. Пятый час. Интересно, повезло ли Сэмми с этой крошкой Ланой.
  Включаю мотор и еду к коттеджу «Мейлиф». Оставляю машину за деревьями, где ее не видно с дороги, и пешком иду к дому. Все погружено во тьму. Я трижды громко стучу в дверь и жду. Проходит несколько минут, потом голос Джуанеллы спрашивает:
  — Кто здесь и что вам угодно?
  — Это сыночек миссис Кошен, и я хочу поговорить с тобой, моя дорогая. Так что отворяй скорее двери.
  Она возмущается;
  — Послушай, какого черта? Или ты воображаешь, что это ночное справочное бюро?
  Я колочу еще громче.
  — Если бы его тут открыли, моя прелесть, то я бы смог получить ответы на все свои вопросы.
  — Ты умный парень, — говорит она. — Умеешь найти выход в любом случае. Наверное, твоя мама была довольна папой, когда ты родился, если она, конечно, знала, кто твой папа
  — Не свирепствуй, моя радость. И лучше не задевай мою старенькую маму. Я могу тебя заверить, что я родился в законном браке, и, если это тебя интересует, то сам видел брачное свидетельство.
  — Да? А ты не ошибся?
  — Ладно, красавица, хватит заговаривать мне зубы. Отворяй живее.
  — Хорошо. Подожди хоть, пока я накину на себя халат.
  Дверь отворяется, и я вижу, что Джуанелла не зря продержала меня на улице целых пять минут. Вид у нее сногсшибательный. На ней черный крепдешиновый пеньюар с золотой вышивкой. Волосы вроде бы небрежно распущены по плечам, но, несомненно, эта небрежность весьма искусно продумана. На ногах черные домашние туфли. Пеньюар расстегнут там, где мне видна весьма эффектная шелковая ночная сорочка абрикосового цвета.
  — Джуанелла, — говорю я, — и днем ты настоящий персик, а ночью еще лучше.
  — Правда? Ты, наверное, хочешь выпить?
  — Не откажусь. — Ну, входи же.
  Я затворяю за собой дверь, и мы входим в гостиную. Она приносит бутылку и наливает два бокала. Потом добавляет содовой и достает кусочки льда из холодильника.
  — Ну, так что же ты еще надумал? Я усаживаюсь перед камином.
  — Садись-ка, милая, нам предстоит серьезный разговор.
  — Ничего, кроме серьезных разговоров, я так не смогла добиться от тебя. Было бы неплохо, если бы ты для разнообразия заговорил о чем-нибудь другом.
  — Наш разговор будет достаточно интересным, не сомневайся. Скажи, часом, не ты стреляла в меня утром у брокхэмского моста вскоре после того, как мы расстались с тобой.
  У нее глаза вылезают из орбит.
  — Какого черта ты несешь чепуху? Чего ради мне было стрелять в тебя?
  — Кто знает, может, у тебя и были основания. Даже несколько, но одно мне хорошо известно.
  — Какое же, позволь узнать? — Глаза у нее становятся необычайно суровыми.
  — Все тот же Ларви. Она отхлебывает виски.
  — Прекрасно. Значит, я хотела ухлопать тебя из-за Ларви. Что-то я не вижу тут особого смысла.
  — Вот как? А я вижу. Как ты знаешь, между тобой и моим напарником Джимми Кливом было заключено известное соглашение, и он обещал тебе даже добиться пересмотра дела Ларви и сократить ему срок до двух лет. Даже о взятии на поруки шел разговор. Не так ли?
  — Я вижу, что ты все знаешь!
  — А почему бы и нет? Я прочитал кусок его письма к тебе, которое ты затолкала под пресс-папье.
  — Хоть стой, хоть падай! Ах, ты, хитрая макака! Значит, ты успел все перетрясти, пока меня не было дома?
  — Разумеется, крошка. И теперь тебе остается только одно: пойти в спальню и как следует одеться.
  — Какого черта ты задумал? Зачем это мне одеваться? Или я тебе не нравлюсь в таком виде? Так я могу вообще остаться в одной рубашке.
  — Джуанелла, ты выглядишь, конечно, умопомрачительно, но, согласись, нельзя же ехать в Лондон в ночной рубашке? Так что иди переоденься, да поживей, старушка.
  — Послушай, Лемми, я отсюда никуда не поеду!
  — Поедешь, моя дорогая, поедешь, и не позднее, чем через десять минут. Одетая или нагишом, мне все равно.
  Она поднимается со стула. Я вижу, что у нее глаза полны слез.
  — Послушай, бесполезно начинать сцену со слезами. Я прекрасно понимаю, что тебя удерживает, Джуанелла, но у тебя нет причин для волнений. Ты вбила себе в голову, что, если я увезу тебя в город, тебе не удастся все разыграть так, как вы договорились с Джимми Кливом? Что если тебя не будет на месте, скажем, завтра, то Джимми Клив будет тобой недоволен, и в этом случае старине Ларви придется отсиживать за решеткой все пятнадцать лет? Из-за этого ты боишься уезжать? Так ведь?
  — Это правда, Лемми, ты сам знаешь.
  — У меня нет времени на пререкания. Теперь выслушай меня. Весь вопрос в том, кому ты больше веришь, мне или Джимми. Я тебе говорю одно: переодевайся, мы едем в Лондон. Сюда тебе завтра просто нельзя показываться. Если ты поступишь так, как я тебе говорю, то даю слово, а ты знаешь, я его никогда не нарушаю, что, как только закончу это дело, я вызволю твоего Ларви из беды. А коль скоро я говорю, что вызволю, значит, так и будет.
  Ее глаза вспыхивают.
  — Послушай, Лемми, честное слово?
  Она в который уже раз набрасывается на меня, совершенно не учитывая, что я живой мужчина, и награждает меня таким поцелуем, что у меня темнеет в глазах. Когда она от меня отходит, мне кажется, что я насквозь пропитан ее парижской «Дерзостью».
  — Через минуту я буду готова. Выпей еще, дорогой. Только не подавись!
  Без четверти пять мы подъезжаем к моему жилищу. Я чертовски устал, да и у Джуанеллы такой вид, как будто она не прочь заснуть. Мы проходим в гостиную, и я устраиваю ее в одном из больших кресел. Наливаю виски и даю сигарету.
  — Послушай, беби. Ложись отдохнуть, потому что у меня есть не больше пяти минут. Так что забирайся в мою кровать. Пижаму найдешь в комоде. Дверь в ванную рядом. Здесь ты полная хозяйка, но ради Ларви» прошу тебя, не высовывай свой нос за дверь. Усвоила?
  — Да, Лемми. Ты же знаешь, что тебе я верю на двести процентов.
  — Ну и прекрасно. Верь мне, потому что это правильно. А теперь скажи-ка мне кое-что. Понимаешь, я вбил себе в голову совершенно точно, что ты никогда не видела Варлея. Так вот, прав ли я? Только не финти.
  — Это верно, Лемми. Ларви не позволял мне с ним встречаться. Он мне рассказывал про него, но не показывал.
  — Хорошо. Положение складывается довольно любопытное. Джимми в жизни своей не видел Варлея, ты тоже, но вам нужно его опознать.
  — Послушай, в чем дело? Откуда тебе известно, что Клив его тоже не видел?
  — Это я знаю точно. Тот парень, который раньше работал на него, а теперь переметнулся ко мне, Сэмми Майнс выложил мне всю подноготную. Клин привез тебя сюда, чтобы ты могла легально установить его личность, когда он поймает Варлея. Замечательно. Ты же никогда не встречалась с Варлеем и все же была готова пойти на это. Я бы сказал, что это — довольно опрометчивое решение.
  Она пожимает плечами.
  — А что мне волноваться? От меня только и требовалось подтвердить, что это действительно Варлей. У меня не было другой возможности вызволить Ларви из тюрьмы.
  — Дорогая моя! Ты ведь не знаешь даже половины этой истории. В один ближайший день я тебе раскрою глаза на происходящее. А теперь скажи-ка мне вот что. Когда Ларви рассказал тебе про Варлея, упоминал ли он о его родственниках: сестрах, кузинах, племянницах или подружках. — одним словом, о женщине, которая могла бы работать вместе с ним? Например, не вспоминается ли тебе имя Ланы Варлей?
  — Как же, о ней он много рассказывал. Порядочная сволочь, вот что я тебе скажу. Но умница и красавица, если верить ему.
  — Очень хорошо. А теперь отдыхай, мы скоро увидимся. Впрочем, одну минуточку.
  Я иду в свою спальню и вытаскиваю большой чемодан, на дне которого лежит целая пачка фотографий и отчетов. Перебираю карточки. Скоро нахожу то, что мне нужно. Это снимок Ланы Варлей, прекрасной дамы с искривленным левым мизинцем, которая в данное время проживает в коттедже в Брокхэме. На другой стороне карточки надпись. Я перечитываю ее, потом еще раз гляжу на снимок.
  Потом возвращаюсь к Джуанелле и протягиваю ей фотографию.
  — Скажи, эта дама похожа на ту Лану Варлей, о которой тебе рассказывал Ларви?
  Она отвечает, не колеблясь:
  — Нет, потому что эта девушка — настоящий персик. А Ларви мне говорил, что Лана — интересная особа, но у нее не рот, а настоящая пасть. А у этой прелестный ротик, так что это разные красотки.
  — Ты абсолютно права. Вот все, что мне хотелось узнать.
  Она смотрит еще раз на фотографию.
  — Гм… она симпатичная дамочка. Черт возьми, кто это такая, Лемми? Имеет ли она какое-нибудь отношение к данному делу или это еще одна из твоего гарема?
  — Если тебя интересует, кто это, переверни карточку…
  Она переворачивает и читает вслух:
  — Аманда Карелли (Федеральное бюро расследований, дело № 6587 — 654). Отпечатки пальцев в картотеке. Брюнетка. Светлая кожа. Изображает из себя воспитанную девушку из хорошей южной семьи. Подозревается в участии в делах шайки. Наводчица в организации Лейлы Вензуры. Разыскивается за участие в ограблении банка.
  — До меня дошло! — восклицает Джуанелла. — Это еще одна из подружек Варлея. У него их было много,
  Я соглашаюсь с ней.
  — Я тоже так думаю.
  Я забираю у нее фотографию, кладу ее в конверт и прячу в нагрудный карман пиджака.
  — Ну, Джуанелла, я поехал. Не забывай, что я тебе сказал. Если захочешь поесть, позвони вниз. Я предупрежу портье. Тут ты найдешь все, что тебе нужно. Даже кое-какие книги, если тебе придет фантазия заняться чтением.
  — О'кей, Лемми. Не волнуйся. Как я понимаю, для меня самое правильное — подчиниться твоим указаниям.
  — Вроде бы ты образумилась, милочка. Поверь, когда-нибудь ты меня будешь ой как благодарить.
  — Сколько времени продлится мой домашний арест? Я пожимаю плечами.
  — Не знаю. Но не очень долго. Возможно, я приеду завтра. Но не позднее, чем послезавтра.
  — Я не представляю себе, что должно произойти, но предчувствую, что предстоит что-то очень серьезное. Знаешь, ты ведь хитрец! И с головой! Вот увидишь, ты их всех побьешь! Мистер Кошен всегда выходит вперед.
  Я отвечаю с видом скромника:
  — Ну, я не хочу так далеко заходить, как ты, но последним я тоже не привык приходить к финишу… Ладно, до скорой встречи.
  Я беру свою шляпу и исчезаю. Спускаюсь вниз, предупреждаю портье о Джуанелле, потом сажусь в машину и еду обратно к Брокхэму. Мне начинает казаться, что я провел всю свою жизнь на шоссе Лондон — Брокхэм. А ночь такая прекрасная, и настроение у меня такое, что, будь я по профессии поэтом, тут же бы принялся сочинять стихи.
  Меня утешает только мысль о Конфуции, который вместо стихов оставил людям свои изречения.
  Глава VII
  КОРПОРАЦИЯ КОШЕН — КОНФУЦИЙ
  Просыпаюсь в полдень. Солнце заливает мою комнату. Я лежу, раскинув руки, и думаю о Конфуции. Возможно, вы, ребята, помните, что этот парень говорил о тигре, ожидающем добычу. Он говорил, что залог успеха — в умении терпеливо ждать.
  И я считаю, что ничего более умного придумать не могу. Пусть Конфуцию уже две тысячи лет, но он прекрасно понимал, что к чему.
  Я поднимаюсь, принимаю ванну, завтракаю и выпиваю рому с четверть стакана. После этого начинаю тщательно одеваться, выбираю нарядную рубашку и галстук, потому что мне кажется, это будет для меня торжественный день. Смотрю в зеркало и думаю с огорчением, что, будь у меня получше нос, я был бы недурным парнем. Но тут внизу в холле раздается телефонный звонок. Спешу поскорее домчаться до аппарата, пока никто другой не взял трубку.
  Как я и предполагал, это был Сэмми Майнс.
  — Ну, мистер Кошен, как дела? — интересуется он.
  — Вроде бы нормально, спасибо, Сэмми. А как у тебя? Как вы поладили с нашей подружкой?
  — Мне кажется, все о'кей. Стоит ли говорить по телефону?
  — Если ты в укромном месте, почему бы и нет? Откуда ты звонишь?
  — С железнодорожной станции в Леатерхеде. У меня тут комната, но она без телефона. Но так тут вообще тихо.
  — О'кей. Выкладывай. Что произошло?
  — Ну, я отправился к малютке Лане и все ей выложил, как ты мне советовал. Подчеркнул, что не хотел при тебе раскрываться. Потому что ты слишком умничаешь и хочешь действовать только сам.
  — Хорошо. Ну и как она реагировала?
  — Довольно осторожно. Она заметила, что с моей стороны странно так относиться к своему начальству. Тогда я стал ее уверять, что, собственно говоря, я тебе не подчиняюсь, будучи частным детективом. Намекнул ей, что не слишком близко принимаю к сердцу интересы ФБР. Одним словом, разыграл все, как по нотам. Потом добавил, что, по моему мнению, она валяет дурака. У нее есть гораздо более умный способ сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
  — Ну, а что она тебе ответила?
  — Вот тут-то у нее проснулся интерес. Конечно, прежде всего заявила, что не знает, о чем идет речь, и попросила объяснений. Я ей говорю, что не меньше ее заинтересован в том, чтобы хорошенько заработать, а тут нам представляется такая возможность без особого труда получить кругленькую сумму. Причем все честь по чести, без всякого риска.
  — Замечательно, Сэмми. Твои доводы мне кажутся превосходными.
  — Благодарю. На этот раз мне вроде удалось схватить быка за рога. Она говорит, что деньги бы ей здорово пригодились, особенно если их можно заработать законным путем. И просит меня объясниться яснее. Ну, я так и сделал. Я ей говорю, что если она заберет у Вар-лея эти документы и скроет этот факт от ФБР, то она сразу же превратится в его соучастницу. И это в то время, когда за возвращение документов объявлена награда в сто тысяч долларов.
  — Могу побиться об заклад, что все это ей очень понравилось.
  — Несомненно. Я думаю, даже очень понравилось. Она сидела и не отрываясь смотрела на меня своими огромными глазищами. Я продолжаю говорить, что могу сделать ей дельное предложение, только пусть она сначала мне ответит, знает ли Варлей о ее приезде и собирается ли он так или иначе передать ей документы. Она смотрит на меня и улыбается, не произнося ни слова. Через некоторое время говорит, что хотела бы узнать подробнее, каким образом можно получить обещанное вознаграждение..
  Ну, я объяснил ей. Говорю, что мы сможем разделить с ней эти деньги пополам, а передачу бумаг властям я беру на себя.
  — Ну, и как это ей понравилось?
  — Вообще-то она чуточку была разочарована. Я это сразу заметил. Она промолчала, а потом спросила, не хочу ли я выпить. Она обещала мне все как следует обдумать. Возможно, в скором времени мы с ней снова встретимся.
  — Замечательно. Я думаю, дело в шляпе. Если бы ей твое предложение не понравилось, то она бы прямо тебе об этом и заявила.
  — Что же дальше делать?
  — Тебе — ничего. Отправляйся отдыхать в свою гостиницу и дожидайся моего прихода. После этого ты можешь отправляться к мисс Варлей, чтобы довести дело до конца.
  — Очень хорошо! Ну, а у тебя есть новости?
  — Уйма. Я разузнал нечто такое, что твоя крошка сразу же пойдет на все твои условия. До скорой встречи.
  Я вешаю трубку, выхожу во двор и завожу машину. Тут мне в голову приходит хорошая мысль. Я бегом возвращаюсь в комнату и открываю чемодан. Внутри у меня спрятан запасной пистолет. Прекрасный пистолет. Ставлю его на предохранитель и опускаю в карман. Возвращаюсь к машине и еду в Леатерхед.
  Когда я приезжаю, Сэмми сидит в комнате отеля. На столе у него сифон с содовой водой, два стакана и фляжка виски. Он тут же наливает себе и мне.
  — Послушай, парень, — говорю я. — Я очень устал и больше всего на свете хочу спать, поэтому постараюсь быть кратким. Посмотри-ка вот на это.
  Я протягиваю ему фотографию Ланы Варлей.
  — Как, узнаешь?
  — Конечно, это же крошка Лана Варлей.
  — Она такая же Лана, как я турецкий султан. Не поленись, прочти надпись на обороте. Эта крошка не что иное, как знаменитая Аманда Карелли, дамочка с полицейским послужным списком, таким же длинным, как твои руки. Пошевели мозгами. Из записи ясно, что малютка принимала участие в налете на банк.
  — Вот как?
  — Так вот, у меня возникло серьезное подозрение, что операция в этом банке прошла не без помощи Ларви. А наша прелестная Аманда Карелли, она же Лана Варлей, всячески ему содействовала. Теперь ты понимаешь?
  — Черт возьми, понимаю. Ты думаешь, что, когда Ларви схватили, он успел растолковать этой самой девице Варлей, в чем была суть дела. Он мог ей намекнуть, что было бы неплохо отправиться к Варлею и пошантажировать его в отношении документов.
  — Ты попал в самую точку. Именно об этом я и подумал. Давай исходить из этого. Отправляйся-ка в Брокхэм и повидайся еще раз с нашей красоткой. Покажи ей фотографию, про подпись тоже не забудь, а потом скажи, что она вольна поступать, как ей угодно. Она может вступить с тобой в партнерство и передать тебе те бумаги, если ей удастся их раздобыть, и получить за них приличное вознаграждение. Ну, а если она предпочитает тюремный срок, то ты тоже не отказывайся посодействовать, чтобы она схлопотала его. Намекни, что меня как раз больше устраивает второй вариант.
  — О'кей, Лемми. Мне по нраву твое задание. И вот что еще: раз эта девица собирается прижать Варлея в отношении похищенных документов, значит, можно не сомневаться, что она знает, когда он должен приехать.
  — Слушай, Сэмми, твои родители выбрали тебе неверное имя. Тебя следовало бы назвать Шерлоком… А у тебя есть пистолет?
  — Нет. У меня был пистолет, но я одолжил его Джимми Кливу. Мне казалось, что оружие не понадобится. Этот малый Варлей — довольно неприятный и опасный тип.
  — Ну вот, сам себе свинью подложил… Ну, да ладно. Я все же думаю, что тебе надо раздобыть пистолет.
  Я достаю из кармана свой маузер и протягиваю ему. — У тебя десять патронов, пистолет на предохранителе. Кто знает, а вдруг без стрельбы дело не обойдется?
  — Большое спасибо, Лемми. — Он кладет пистолет в карман.
  В тот момент я еще не знал, что буду чертовски рад, что снабдил его этим маузером.
  — Ну, Сэмми, действуй!
  Он допивает свой стакан, хватает шляпу, награждает меня веселой улыбкой.
  — Признаться, работать с тобой — настоящее удовольствие! Думаю, что мы чего-нибудь да добьемся!
  — Готов биться об заклад, что добьемся. Послушай, Сэмми, когда ты увидешь эту крошку, она непременно согласится сотрудничать с тобой, потому что у нее не будет другого выхода. После того, как ты закончишь свои переговоры, возвращайся в «Квадратную бутылку», гостиницу, в которой я живу, и дождись меня. Только держись осторожно, не мозоль без нужды глаза.
  — Понятно. Пока.
  Он уходит, а я возвращаюсь к себе. В половине третьего у меня в холле раздается опять звонок. На этот раз это Джимми Клив. У него необыкновенно возбужденный голос.
  — Послушай, Лемми, грандиозная новость: сегодня вечером здесь появится Варлей.
  — Да? Замечательно! Я так и думал, что он должен объявиться в ближайшее время.
  — Он сейчас в Лондоне. У меня там есть парень, который получил указание проследить за ним. Мне почему-то думается, что сюда наш долгожданный Варлей прибудет под вечер.
  — Что ты предлагаешь предпринять, Джимми?
  — Я не сомневаюсь, что он отправится в свой коттедж «Торп». Я буду находиться поблизости. Как только он появится, я предупрежу тебя по телефону. Тогда ты сразу же приедешь. Пока ты будешь добираться, я зайду к нему и побеседую с ним.
  — Хорошо, Джимми, все будет в ажуре. Полагаю, что когда он поймет, что игра проиграна, настроение у него будет не из блестящих. Так что ты особенно не зарывайся там.
  — Я думаю, Варлей великолепно знает, что я не из ФБР. Возможно, он решит, что со мной можно будет пойти на сделку. Мы успеем арестовать его, когда нам будет удобно. Самое важное сейчас — раздобыть документы. Возможно, стоит пообещать ему облегчить его участь, если он их добровольно отдаст мне?
  — Действуй, как знаешь. Джимми. Как только он объявится, ты звонишь мне по телефону. Что ж, если он попытается договориться с тобой, не отказывайся. Я буду поблизости. Жду твоего звонка. Желаю удачи, парень!
  Я вешаю трубку. И дураку ясно, что этот молодчик продолжает действовать на свой страх и риск и по-прежнему пытается опередить меня. Что ж, время покажет!
  В три часа приезжает Сэмми. Бар внизу совершенно пуст, и мы идем туда и изрядно подкрепляемся. У Сэмми возбужденный вид.
  — Послушай, мистер Кошен, ты — башковитый парень. Ты был совершенно прав в отношении этой малютки. Она полностью капитулировала.
  — Что же произошло?
  — Я поехал к ней и без обиняков все выложил, как мы договорились. Показал ей фотографию, попросил прочесть ее досье и сказал, что ты посылаешь ей привет. Ну и все остальное.
  — И как ей все это понравилось? Он смеется.
  — Не могу сказать, чтобы очень понравилось. Но что ей оставалось делать? Смешно, но, как только она увидела фотографию и надпись, ее поведение сразу же изменилось. Даже южноамериканский акцент исчез, и она заговорила на чистейшем бруклинском диалекте. Она действительно Аманда Карелли. Я поинтересовался, откуда ей известно, что документы находятся у Варлея, и о том, когда он приедет в Англию. Тут твоя догадка тоже оказалась правильной. Оказывается, эти сведения она получила через приятеля Ларви. Ей сказали, что у Варлея здесь есть убежище. В Англии живет один тип, с которым Варлей давно работает. Он, несомненно, обратится к нему в тяжелую минуту. Вот этот-то парень, которому позарез нужны деньги, пообещал предупредить Аманду, если сюда заявится Варлей. Он ждет его со дня на день.
  — Ловко сработано, Сэмми. Значит, полная договоренность? Ты не прогадаешь, Сэмми, уверяю тебя.
  — Огромное спасибо, Лемми. Мне все это весьма по душе. Ну, а что теперь делать дальше?
  — Возвращайся-ка назад в свой отель. Мне недавно звонил Клив и сказал, что Варлея ожидают сегодня вечером. Клив обещал мне позвонить, как только наш дружок приедет. Но сначала он намерен попробовать самолично раздобыть эти документы. Сэмми хохочет.
  — Нужно не иметь головы, чтобы вообразить, будто Варлей явится сюда, имея при себе бумаги.
  — Не говори! Ставлю на тебя. До скорой встречи. Он исчезает.
  Меня вполне удовлетворяет тот оборот, который приобрели события. Мне думается, я действую в полном соответствии с советами моего приятеля Конфуция. У нас с ним получается неплохое партнерство.
  Темнеет, дует мягкий ветерок. Вечер потрясающий, но мне кажется, что весь воздух наэлектризован, как это бывает перед грозой. Но дело на этот раз не в грозе. Просто назревают крупные события. Да и к тому же у меня чешется левая ладонь, а это всегда что-то означает, пусть даже пока только то, что мне пора принять ванну.
  Весь вечер я ожидал телефонного звонка, но когда он, наконец, раздался, я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Кубарем скатился с лестницы и схватил трубку.
  Говорил Джимми. Он был так возбужден, что я с трудом узнал его голос:
  — Послушай, Лемми, он здесь. Варлей только что проехал по Доркинскому шоссе на своей машине. Подрулил к коттеджу, но оставил машину в таком месте, что ее не видно с дороги. По всей вероятности, он собирается сегодня же возвратиться назад в Лондон. Этот парень не любит шуток, ты ведь знаешь.
  — Не волнуйся, Джимми, ты с ним справишься. А я подъеду минут через двадцать.
  Вешаю трубку. Задумываюсь на секунду, ехать ли незамедлительно или дождаться звонка Домби. Впрочем, Домби позвонил почти сразу же после Клива.
  — Алло, Лемми. Не мог позвонить раньше, потому что аппарат занял какой-то парень. Я не хотел, чтобы он меня заметил, и потому спрятался поблизости.
  — Молодец. Это мне звонил Клив. Что нового?
  — Кто-то только что промчался мимо меня на машине. С того места, где я находился за деревьями на вершине холма, я разглядел, что машина подрулила к коттеджу «Торп». Какие выводы?
  — Никуда не уходи. Стой за своим деревом. Сейчас я за тобой подъеду.
  — Жду.
  Бегу к себе, заряжаю пистолет, кладу его в нагрудный карман, потом спускаюсь к машине и вывожу ее на дорогу. Вечерняя прохлада освежает лицо. Я чуточку успокаиваюсь.
  Объезжая Доркин, чтобы не снижать скорости, я приближаюсь к Южному Холмвуду с противоположной стороны. Поднимаюсь на холм. Останавливаюсь и ищу Домби. Вот и он: стоит в тени высоких деревьев, прислонившись к какой-то ограде. Приближаюсь к нему и слышу, что он громко разговаривает. На минуту пугаюсь, что несчастный Домби свихнулся. Но я тут же понимаю свою ошибку. За забором стоит какая-то красотка, перед которой Домби заливается соловьем, что он практически участвовал во всех сражениях и что одним из первых ворвался в Дьепп.
  Женский голос благоговейно спрашивает:
  — У вас наверняка масса медалей?
  Не знаю, сколько бы медалей и орденов присвоил себе Домби, но в этот момент я хлопаю его по плечу.
  — Послушай, я только что приехал из Букингэмского дворца сообщить, что король специально для тебя учредил новый орден, который ты сможешь прибавить к своей коллекции.
  По другую сторону забора раздается визг, светлая юбка исчезает в темноте.
  — Хоть плачь, хоть смейся. Стоит мне начать производить впечатление на какую-нибудь крошку, как ты тут как тут!
  — Послушай, Дон Жуан, сейчас не время производить впечатление на пустоголовых девчонок. Убежден, что в скором времени нам предстоят драматические события.
  — Какие, например?
  — Ты, наверное, не знаешь, что наконец-то сюда прибыл наш приятель Варлей? Это ведь он промчался мимо тебя на машине.
  — Вот здорово. Значит, жди потехи. А что произошло?
  — Мне позвонил Клив и предупредил об этом. Он отправился в коттедж. Надеется, что сумеет уговорить Вар-лея добровольно вернуть ему эти документы. Но я сомневаюсь, чтобы это ему удалось. Пошли, пора и нам вмешаться.
  Мы садимся в машину. Подъехав к коттеджу, я ставлю машину вплотную возле забора и выключаю огни.
  Мы идем по лужайке к парадной двери коттеджа. Я толкаю ее, она не заперта. Входим. В гостиной горит свет, и, когда мы с Домби переступаем через порог, откуда-то из заднего помещения появляется Клив. У него в руке армейский пистолет 45-го калибра. Лицо у него напряженное.
  — Как там наш приятель? Не пробовал ли он выкинуть какую-нибудь штучку?
  — Да, Лемми. Скверное дело, мне пришлось его ухлопать.
  — Как же это так?
  — Сразу же после нашего телефонного звонка я пошел сюда. Через парадный вход, разумеется. По всей вероятности, он возился во дворе с машиной. Не успел я сказать ему: «Добрый вечер, мистер Варлей, я хотел бы с вами поговорить», — как он тут же схватился за пистолет и выстрелил в меня. Потом он стремительно повернулся и пустился наутек. Я задержался на минуту, потому что не знал, не притаился ли он за дверью. Но когда я услыхал звук заводимого мотора, мне уже раздумывать было некогда. Я выскочил на крыльцо, прицелился и угодил ему в голову. Зрелище не из приятных.
  — Что же, такое случается. Выпей-ка лучше, парень. Я пойду взгляну на него. Когда вернусь, тоже с удовольствием пропущу стаканчик. Домби, побудь здесь.
  — О'кей, — говорит Домби, и они вместе с Кливом проходят в общую комнату.
  Я выхожу через черный ход во двор. Возле самых ворот стоит большая черная машина. Дверца водителя открыта, и, навалившись грудью на баранку, поник человек.
  Клив был прав, сказав, что зрелище не из приятных. Этого малого застрелили явно с близкого расстояния. Клив угодил ему в затылок, так что ни от лица, ни от головы ничего вообще практически не осталось.
  Я чиркнул зажигалкой и заглянул в машину. Под рукой мертвеца валяется пистолет-автомат. Одежда на парне дорогая. Я осторожно отодвигаю полу пиджака и вижу, что в боковом кармане торчит карандаш. Я его вытаскиваю и, захлопнув дверцу машины, возвращаюсь в дом.
  Клив и Домби сидят в гостиной. На столе виски и стаканы. Я тут же наливаю себе с полстакана.
  — Дело — дрянь. Варлея мы поймали, но документов при нем не было, — говорит Клив.
  Я отпиваю виски, потом протягиваю руку к пистолету Клива, лежащему на столе, и бросаю его Домби.
  — Присмотри за этой игрушкой, друг. — Потом обращаюсь к Кливу: — Послушай, а что тебя заставляет думать, что это Варлей?
  У него от удивления глаза лезут на лоб.
  — Какие, к черту, могут быть сомнения? Конечно же, это Варлей.
  — Откуда тебе знать? Ты же никогда его не видел. Он оторопело смотрит на меня, лицо у него бледнеет и напрыгается. Он цедит сквозь зубы:
  — Ну, что же, это мы можем легко доказать. Я-то лично убежден, что это — Варлей, но поблизости есть одна особа, которая может все это подтвердить. Ты ее знаешь.
  — Ты имеешь в виду Джуанеллу?
  — Совершенно верно, ее.
  — Джимми, ты просто бессовестный враль. Джуанелла тоже ни разу в жизни не видела Варлея, как и ты сам. И именно по этой причине ты привез ее сюда, надеясь, что она поможет тебе опознать его.
  Он вскакивает с места и возбужденно орет:
  — Послушай…
  — Заткнись и сиди смирно, — приказываю я. — Дай-ка мне кое-что сказать тебе, парень. Я с самого начала раскусил тебя. Неужели ты воображаешь, что у нас в ФБР сборище лопухов, которых могут надуть парни вроде тебя? Вся беда в том, что ты слишком умничаешь и заимел привычку безнаказанно убивать людей.
  — Кошен, ты, должно быть, сошел с ума! Какого дьявола я должен кого-то убивать? Я действительно пристрелил этого парня, но в целях самозащиты. И этот парень — точно Варлей.
  — Вот оно что? — Тут я вынимаю карандаш из кармана и кладу его на стол. — Ты видел это когда-нибудь раньше?
  Клив напряженно смотрит на вещицу.
  — Какого черта, о чем ты? Почему я должен был видеть этот карандаш раньше?
  — Сейчас объясню. Этот карандаш является частью набора, и его подарил тебе Джордж Риббэн в Париже в день рождения. Возможно, ты попробуешь отпереться? Но я знаю, что это так. Он купил его на черном рынке. Оттуда отправился к тебе на празднование твоего дня рождения и подарил весь набор лично тебе. Когда ты убил Риббэна, я сообразил, что у него был с тобой короткий разговор, а потом ты его начал душить.
  Возможно, он понял твои намерения и ухватился за тебя. При этом выхватил из твоего кармана авторучку. Вот почему у нее не был даже отвинчен колпачок. Когда ты вытащил его на лестницу и оставил на ступеньках, где я должен был его обнаружить, ты заметил ручку в его руке, но не стал ее забирать. Ведь никто не видел, что это он подарил ее тебе. У тебя возникла блестящая идея. Ты отдал карандаш Энрико, тому парню, который работал с этой девицей из стриптиза, Мартой Фрислер. Ты знал, что я встречусь с ним. А тебе это стало известно от Джуанеллы, с которой я повстречался в тот самый вечер, когда она назвала мне неверный адрес.
  Ты знал, что я пойду туда. Знал, что я встречу Энрико, а Энрико — как раз такой парень, который обожает броские вещи. Что он непременно сунет этот злосчастный карандаш к себе в карман и я увижу его и непременно подумаю, что это он убил Риббэна. Неплохо придумано, ничего не скажешь!
  — Ты несешь ерунду! — выдавил из себя Клив охрипшим голосом. Я видел, как у него дрожали руки. Глаза поочередно переходили с меня на Домби. — Ты мелешь чепуху.
  — Это вовсе не ерунда, приятель. И зачем становиться в такую позу, когда ты прекрасно понимаешь, что тебе грозит электрический стул. Уж если дело дошло до этого, то всегда разумнее чистосердечно признаться.
  — Чего ради ты это все затеял? Ты сошел с ума! — кричал Клив.
  — Ты меня спрашиваешь, чего ради я все это затеял? Так вот послушай. Когда ты узнал, что ФБР разыскивает Варлея, то постарался предложить свои услуги, не так ли. Ты им сказал, что знаешь Варлея. Ну, как мне теперь кажется, это было единственной правдивой вещью, которую ты им сказал. Ты действительно с самого начала работал вместе с Варлеем. Вот почему ты решил, что сумеешь обезвредить меня.
  — Ага, значит, я еще и это сделал, — говорит он с кривой усмешкой.
  — А разве нет? Я могу сказать, зачем тебе понадобилось это. Варлей уже уехал в Англию. Марселина, которая обычно работала вместе с ним, находилась в Париже. Она была предельно напугана. Риббэн должен был на нее нажать еще сильнее и окончательно запугать. И она заговорила.
  А что она рассказала Риббэну, тебе это прекрасно известно. Она сказала, что Варлей уже уехал в Англию. Но она страшно боится, так как подозревает, что ты работал вместе с Варлеем. Так что тебе пришлось немедленно принимать самые энергичные меры. Тебе необходимо было отделаться от этих людей. От Марселины и Риббэна. Причем их надо было убрать до того, как кто-нибудь из них успел бы заговорить.
  Тем временем тебе удалось очернить меня в глазах генерала. Ты заявил ему, будто бы Марселина сообщила Риббэну, что я перед ней разоткровенничался. Вроде бы так заявил Риббэн. И даже написал рапорт, который ты передал генералу. Ну, а что ты делаешь затем? Припоминаешь ночь, когда мы вдвоем совещались с шефом? Так вот ты сам и был тем самым человеком с поддельным пропуском, который увез дю Кло из отделения полиции в Париже. Тебе это ровно ничего не стоило. Ты ее перевез через мост и там ухлопал. За меня ты не волновался, зная, что у меня на хвосте сидела Джуанелла. Она, разумеется, даже не догадалась, чего ради ты попросил ее чуточку занять меня. Когда я зашел в бар «Уилки» по пути к Риббэну, она проскользнула туда сразу же следом за мной и демонстративно уселась возле стойки. Она знала, что я ее замечу, знала, что непременно подойду и заговорю.
  — Вот как? И все это она делала ради меня? Чего бы это?
  — Не прикидывайся, она сама мне объяснила причину. Ты обещал ей сократить срок тюремного заключения Ларви, не так ли? И даже взять его на поруки, если она исполнит то, что ей было сказано. Про Джуанеллу я могу сказать одно: она на многое пойдет ради своего мужа. Но она никогда не согласилась бы стать пособницей убийцы. Бедная гусыня даже не знала, что происходит на самом деле.
  Она считала тебя непогрешимым. Ты внушил ей ту же самую историю, которую рассказывал всем, что больше всего на свете ты стремишься отыскать Варлея, что тебе хочется устроиться в ФБР и быть там шишкой, а для этого тебе надо обскакать меня.
  Домби зевает и говорит:
  — Знаешь, Лемми, а мне этот парень очень не симпатичен. И еще одно: я недавно размышлял о том, что это происходит с тобой. Но теперь я вижу, что ты остался, Лемми Кошен, как всегда, на голову выше остальных, так оно и есть. Ты обработал это дело в наилучшем виде. — Спасибо, Домби, — говорю я, — я тронут.
  — Теперь мне ясно, — продолжает он. — Кто-то убит. Джуанелла должна опознать в убитом Варлея. А тем временем настоящий Варлей спокойно сматывается со всеми документами. Думаю, что его здесь и близко не было и он сидит себе где-нибудь в Лондоне.
  — Возможно, — говорю я.
  Домби нащупывает свободной рукой сигарету и закуривает ее. Потом спрашивает:
  — Послушай, а кого же он тогда ухлопал?
  — Это элементарно, — отвечаю я, — убитый в машине — тот самый несчастный Энрико, которому мистер Клив в свое время так ловко всучил уличающий автоматический карандаш. Эта парочка простофиль, Энрико и Марта Фрислер, тоже верой и правдой служила нашему Джимми. Но он не из приятных хозяев. Когда у него дела идут плохо, он спокойно отправит к праотцам любого, да еще под чужим именем. Он стрелял и в меня возле Брокхэмского моста.
  Я поворачиваюсь к Кливу.
  — Ну, Джимми, что ты на это скажешь?
  — Я ничего не буду говорить. Я требую адвоката. Домби хохочет, как настоящий жеребец.
  — Парень, какой уж тебе адвокат, пора о духовнике подумать.
  — Домби, — говорю я, — отведи этого человека в машину. Сам садись с заряженным пистолетом сзади, и пусть он ведет машину к полицейскому участку. Там ты его сдашь. Можешь сказать дежурному, что ему позвонит старший инспектор ФБР Херрик. Пусть не огорчается. Этот тип у них не задержится. А чтобы там не было никаких недоразумений, покажи ему вот это. — Я передаю Домби британский паспорт, которым меня снабдил Херрик.
  Домби встает. Служебный пистолет он ни на секунду не выпускает из правой руки. Он задумчиво говорит:
  — А я еще удивился, чего ради ему вздумалось стрелять из этой пушки? Просто он хотел разнести этому парню череп, чтобы никто его не узнал.
  — Правильно, Шерлок! Ну, до скорой встречи!
  — Одну минуточку, Лемми. Когда я свезу этого парня в полицию, что мне делать?
  Я не могу сдержать улыбку.
  — Ах ты, Дон Жуан! Я же помню ту безутешную графиню, которая проливает по тебе слезы в Лондоне. Я же прервал тебя посреди любовной сцены.
  — О, я помню это, она была от меня без ума. Сказала, что я новый Казанова, только во мне больше обаяния и страсти.
  — Чтоб мне провалиться на этом месте! Если ты Казанова, то я по меньшей мере Гарун эль Рашид… Ну, как бы там ни было, как только ты сдашь этого человека полиции, можешь отправляться к своей графине. Возможно, ей захочется прослушать до конца ту историю, которая у тебя отработана специально для постели.
  — Валяй, валяй смейся над моими любовными похождениями. Вся беда в том, что ты совершенно лишен деликатности. Но что ты будешь делать без меня?
  — Иногда мне точно известно, что я бы хотел сделать с тобой! До свидания, Казанова.
  Я выхожу из коттеджа на дорогу и звоню в отель в Леатерхеде и спрашиваю мистера Майнса. Через пару минут он подходит к аппарату.
  — Ну, мистер Кошен, как дела?
  — Трудно сказать. Понимаешь, Клив убил какого-то человека, и теперь меня волнует только одно, как бы заполучить бумаги.
  — Да? И что ты собираешься делать? Мне почему-то кажется, что наша приятельница Лана Варлей, она же Аманда Карелли, уже получила эти документы. Ей либо передали их, либо переслали.
  — Ты можешь раздобыть машину?
  — Почему же нет? Возьму напрокат.
  — Прекрасно. Бери и сразу же приезжай в «Квадратную бутылку». Не мешкай.
  — О'кей. Я уже бегу. До скорой встречи.
  Я вешаю трубку и возвращаюсь к тому месту, где стоит моя машина. Завожу мотор и выезжаю в Брокхэм.
  Дела в общем-то не блестящие, но ведь они могли быть и в сто раз хуже. И кто я такой, чтобы жить и жаловаться?
  Вышла луна. Ночь сказочная, и меня вновь охватывает поэтическое настроение. Я снова начинаю думать о своей птицеводческой ферме, которую непременно заведу, как только перестану гоняться за преступниками.
  Я стою у косяка боковой двери «Квадратной бутылки».
  До меня доносится шум мотора, и через минуту Сэмми вылезает из машины. Он платит за проезд и подходит ко мне.
  — Ну, мистер Кошен, вроде бы лед тронулся. Что творится на белом свете?
  — Многое. Пошли ко мне. У меня есть выпивка и какие-то сандвичи.
  — Это меня устраивает. Я чертовски проголодался. Но что там у Клива?
  Мы входим в комнату и садимся за стол. Все приготовлено, и я наливаю виски, пододвигаю к нему блюдо с бутербродами и говорю:
  — Сиди и слушай, потому что это очень занятная история. Может быть, тебя удивит, что Клив оказался жуликом и обманщиком?
  — Что? Обманщиком? Что за черт?
  — Спокойнее, Сэмми. Этот парень принял меня за простачка и тебя тоже. Но у него ничего не получилось. С тобой другое дело, потому, что ты, естественно, доверял ему. Ведь вы работали с ним, ну и потом он рассказывал тебе всякие истории о себе.
  Подумай сам, — продолжаю я, — парень запанибрата с иллинойской полицией, куда его направили по специальной просьбе. Он знал Варлея. Знал его прекрасно. По-видимому, он впервые встретился с ним еще до того, как Америка вступила в войну, и он очень хорошо был знаком с характером деятельности Варлея. Тебе ясно?
  — Да… может быть… Но…
  — Но ничего. Так оно и было. И я убежден, что, когда Варлей задумал похитить эти бумаги, Клив тоже был в курсе его планов. Теперь ты должен понять, что эти двое все продумали до мелочей. Сначала Варлей обводит вокруг пальца Ларви, наговорив ему с три короба насчет фальшивых акций, которые надо во что бы то ни стало изъять из банка. Ларви крадет их. Как только бумаги исчезают, Федеральное бюро поднимается на ноги. Ларви застукали. Скорее всего потому, что Варлей, работая вместе с Кливом, послал в ФБР анонимное письмо и заложил Ларви.
  Итак, Ларви угодил в тюрьму. ФБР занято поисками Варлея, который, как они предполагали, является организатором этого хищения. Ну, и когда сеть сжимается, на сцену выступает Клив с заявлением, что он знает Варлея и поможет его отыскать.
  После того как его официально подключили к данной операции, он разыскивает Джуанеллу и соответствующим образом обрабатывает ее. Через нее он затыкает рот Ларви, который, зная Варлея, помимо всего прочего, теперь боится и за нее.
  — Да, это возможно. Этот Клив был умный негодяй.
  — Вот именно, был, потому что ему больше не придется умничать.
  — Продолжай, Кошен, чертовски интересная история.
  — Еще бы! Клив намекает Варлею, что ему лучше сматываться из Штатов. Возможно, он даже помогает ему в этом деле. Варлей вместе со своей подружкой Марселиной перебирается во Францию. Понятно, Варлей забирает с собой и похищенные документы. Возможно, в Париже их встретили и помогли им устроиться Энрико и Марта, которые тоже работали на Клива. Этих он отправил туда заранее.
  Клив затем сам едет в Париж, но уже по делу Варлея. Умный ход, ничего не скажешь, потому что таким образом он в курсе всех дел. Но все же он знал, что параллельно с ним ФБР поручило Риббэну и мне тоже вести это расследование. Ну, а мы, естественно, из тех парней, которые не привыкли трепаться о своих заданиях.
  — Да, — говорит Сэмми, — вот тут-то этот малый и дал маху. Он этого не знал.
  — Знал ли он или нет, не имеет большого значения. Важнее другое. Марселина перетрусила. Она заявляет Риббэну, что боится Варлея и Клива. Естественно, Риббэн принимается за Клива. Он покупает набор из ручки и карандаша и отправляется к нему на день рождения. Не забывай, что у Риббэна не было возможности поговорить со мной.
  Ну, а потом Клив рассказывает генералу, крупному начальнику в разведке, будто я выдал государственные тайны и прочую чертовщину. Он пытался навлечь на меня подозрения и сам тем временем расправился с Марселиной и Риббэном. Ну, а третье убийство было совершено сегодня. Он убил какого-то парня, и мы не можем сказать точно, кто это был, потому что выстрел был произведен из крупнокалиберного пистолета в упор. Но Клив уверяет, что это Варлей.
  Сэмми скребет затылок.
  — Да? А почему?
  — Послушай, почему именно Клив выбрал сегодняшнюю ночь, чтобы ухлопать этого парня, кто бы он там ни был? Потому что ему надо было открыть зеленую улицу для Варлея. Ведь документы-то все еще находятся у него! Иными словами, если нашей Лане Варлей, или Аманде Карелли, удалось их так или иначе захватить, то это могло произойти только сегодня — или никогда! Здесь Варлея уже не будет!
  Сэмми задыхается от волнения.
  — Черт возьми, мистер Кошен. Может, она уже сидит на этих бумагах?
  — Мы об этом скоро узнаем. Пожалуй, стоит сходить в соседний коттедж с зеленым плющом и потолковать с очаровательной Амандой. Кто знает, не захочется ли ей организовать сегодня вечером дружескую вечеринку?
  Сэмми наливает себе виски и задумчиво говорит:
  — Надо отдать должное Кливу. Он с самого начала безукоризненно играл свою роль. Облапошил всех без исключения, а меня больше, чем всех остальных. Башковитый был парень!
  — Ну, особой пользы он из этого не извлек. Понимаешь, люди всегда спотыкаются на малом. Вот так и он. Послал тебя ко мне, потому что хотел избавиться от ненужного свидетеля, а мы тут вдвоем потолковали о нем, и вот что выяснилось.
  — Да… возможно… Но мы все еще не нашли документы.
  — У меня предчувствие, что мы их обязательно найдем. Вернее сказать, я надеюсь. Давай-ка выпьем по последней на дорожку, а потом пойдем и нанесем визит нашей приятельнице. Надо поторопиться к малютке. Ночь-то темная.
  Глава VIII
  ТЕПЕРЬ ВАМ ВСЕ ЯСНО!
  Мы идем к коттеджу, и Сэмми говорит:
  — Знаешь, я всем этим здорово взволнован. Мне просто не терпится узнать, раздобыла ли она эти документы, или нет. А тебя это вроде бы вовсе и не трогает.
  — Ошибаешься, — отвечаю я. — Меня это интересует не меньше, чем тебя, парень. Но я нахожусь уже в том возрасте, когда меня ничто не волнует, кроме девочек и красот природы. А все остальное не в счет.
  Уже первый час ночи. Коттедж купается в лунном свете. Я подхожу к двери и довольно сильно стучу.
  Дверь отворяется на этот раз без всяких проволочек, и наша красоточка стоит на пороге, разглядывая нас своими лучезарными глазами. У нее сногсшибательный взгляд. На ней надето вишневое платье и в тон ему туфельки, но взгляд ее холоден. Невольно кажется, что даже масло не растает у нее во рту, настолько она холодна.
  — Привет, красавица, — говорю я. — Сегодня такая замечательная ночь, что мистер Майнс и я решили, что нам необходимо вас навестить. Как вам это нравится?
  Я замечаю, как лукаво поблескивают у нее глаза, когда она отступает в сторону, давая нам пройти.
  — Очень даже нравится, мистер Кошен. Я уже начинаю привыкать к довольно необычным часам ваших визитов. У вас имеется что-то сказать мне?
  Мы проходим в гостиную. Она ставит на стол бутылку виски и сифон с содовой. Тут же появляются сигареты. Мы все чинно усаживаемся, не сводя глаз друг с друга.
  Она начинает вкрадчивым голосом:
  — Вы знаете, это мне напоминает спиритический сеанс. Все сидят и ждут, когда заговорит кто-то другой.
  Я вижу веселые искорки в ее глазах и думаю, что эта Лана, или Аманда, или как ее там, — настоящий лакомый кусочек. Поверьте мне, в этих делах я знаю толк.
  — О'кей, — говорю я. — Что ж, я могу начать первым. Прежде всего мне кажется, вы должны узнать, что, когда на днях Сэмми возвратился к вам с разными разговорами, идея целиком принадлежала мне одному. И это я раскопал вашу фотографию в полицейском досье, Аманда, и послал Сэмми к вам с этим досье, что-бы между нами не было никаких неясностей. Понятно?
  — Да, понятно, — отвечает она. — Впрочем, и без ваших слов я чувствовала, что вы тут играете главную скрипку…
  Она хмурится, но это ее не портит. Какое бы выражение ни принимало ее лицо, оно оставалось прекрасным.
  — Мне кажется, пришло время, когда нам пора поговорить откровенно, Аманда или Лана. Сегодня ночью произошло столько событий, что дальше оттягивать невозможно.
  — Могу ли я поинтересоваться, что именно произошло? — спрашивает она безразличным тоном.
  — Сегодня мы застукали тут одного парня по имени Джимми Клив, который все время сотрудничал с вашим приятелем Варлеем, но притворялся, будто бы работает на нас. Этот самый Клив сегодня застрелил также одного парня. Он пытался меня убедить, будто бы это был сам Варлей. Может быть, вы знаете, зачем он это сделал?
  — Скажите сами, мистер Кошен. Это все захватывающе интересно!
  — Клив хотел, чтобы я поверил, будто застреленный им парень — это Варлей, чтобы тот мог свободно делать, что захочет. Теперь, как мне кажется, вам все известно, и вы наверняка понимаете, что интересует меня. Все дело в том, получили ли вы бумаги? Вручили ли вам их лично или их переслали? И не пытайтесь выкинуть какую-нибудь глупость, потому что, если вы мне попробуете сказать, что их у вас нет, я упеку вас в тюрьму, лет на сто, не меньше.
  — Послушайте, мистер Кошен, — отвечает она. — Ваш друг и помощник мистер Майнс говорил мне, что за документы объявлено вознаграждение в сто тысяч долларов. Я сказала ему, что, если он берется вручить эти бумаги федеральной полиции и уладить все дела, тогда я согласна разделить эту сумму с ним. То есть я получаю свои пятьдесят тысяч и мне не задают никаких вопросов… А теперь, мистер Кошен, мне было бы интересно знать ваше мнение.
  Она стоит по другую сторону стола, спокойная и улыбающаяся.
  — Отвечаю на вопрос, который особенно интригует вас, мистер Кошен: я получила документы.
  Я даже вскакиваю.
  — Молодец, девочка! Примите мои поздравления! Поворачиваюсь к Сэмми. Он сидит со стаканом в руке и улыбается от ухо да уха.
  — Послушайте, — обращаюсь я к девушке, — мне думается, что пришла пора познакомиться нам всем по-настоящему. Мисс Флэш, разрешите представить вам мистера Варлея, человека, которого мы искали все это время, глупого простофилю, который собственноручно вручил вам эти бумаги.
  Она не произносит ни одного слова, а Сэмми Майнс опускает стакан на стол и смотрит на меня глазами удава. Потом злобно шипит:
  — Ты, ублюдок, значит, ты знал, кто я такой, сукин ты сын!
  — Да, приятель. А за кого ты меня принимаешь? Или ты считаешь, что у меня на плечах голова сыра? Или что вместо мозгов у меня мякина? Кто же, по-твоему, работает в федеральной разведке? Я давно тебя раскусил, голубчик. Но мне нужно было раздобыть документы, и я решил, что это самый простой способ.
  Я ему подмигнул.
  — Вы, умники, заставляете меня смеяться. Только потому, что я раздобыл фотографию мисс Флэш и понаписал на обратной стороне, черт знает, какую ерунду про Аманду Карелли и ее художества, ты попался на удочку. Ты рассудил, что, коль скоро это Аманда Карелли, а я такой лопух, что соглашусь выделить тебе пятьдесят тысяч, причем без всяких забот и тревог, никому и в голову не придет, что ты и есть тот Варлей, причина всех этих недоразумений.
  Я закуриваю сигаретку.
  — Ты настолько непроходимо глуп, что даже не догадывался, что происходит, — добавляю я с чувством.
  Он смотрит на девушку и говорит:
  — Значит, вы мисс Флэш? Иначе говоря, дочь генерала Флэша?
  — Правильно, — отвечаю я. — Дочь генерала Флэша и умница к тому же. Когда у нас с Кливом было совещание с генералом Флэшем, у меня возникла идея. Я начал толковать о сестрице Варлея. Генерал сразу же сообразил, что я что-то задумал, и попросил дать ее описание. Я описал ему его собственную дочь, упомянул и о ее искривленном пальчике. Он и это сразу понял. Уловил, что я хочу, чтобы она сыграла роль сестры Варлея. Ни он, ни она не знали причины, но она-то теперь уже знает, а он тоже узнает в самое ближайшее время. Эти Флэши умом не обижены, будьте спокойны!
  Варлей цедит сквозь зубы:
  — Так, значит, они умом не обижены? Что ж, надеюсь, у них достаточно мозгов вот и для этого!
  Он вскакивает с места, в его руке блестит пистолет. Я слышу, как девушка тихонько вскрикивает.
  — Это вам, мисс Флэш, а это тебе, Иуда!
  Я прыгаю между ним и девушкой, когда он нажимает на курок. Вспышка меня чуть не ослепила. Тут я его здорово двигаю локтем под челюсть. Он мешком сваливается на пол, пистолет отскакивает в сторону.
  Я поднимаю оружие, а потом запихиваю Варлея на прежнее место. Он смиренно сидит, как овечка.
  — Вы не ранены? — спрашивает мисс Флэш с тревогой. — Мне показалось, что он в вас попал. Все в порядке?
  — Все это пустяки, — говорю я и протягиваю к ней руку. — Скажите, вас зовут Лаладж Флэш? А я действительно Лемми Кошен. Я счастлив, что мы встретились с вами, и огромное спасибо за то, что вы проделали. Вы были восхитительны. Не представляю, что бы я делал без вас?
  Она качает головой.
  — Я ровным счетом ничего не сделала. Только старалась точно выполнять ваши указания. Документы наверху, это подлинники. Я сверила их по коду, которым меня снабдил отец. Понимаете, когда я поехала сюда, он дал мне памятку и сказал, что вам всегда в конечном итоге удается достичь цели, поэтому мне следует просто слушаться вас. Ну, я это и делала.
  Я понимающе улыбнулся.
  — А больше он вам ничего не говорил?
  Она тоже улыбается в ответ и бросает мимолетный взгляд на письменный стол, на котором лежит какое-то письмо.
  — По правде сказать, писал. Но мне что-то не хочется вам об этом рассказывать. Вам, как мне думается, будет гораздо полезнее что-нибудь выпить.
  Она наливает мне полный стакан.
  — Послушайте, леди, — говорю я. — Я собираюсь отвезти этого паршивца в доркинскую полицию. Клива мы уже туда отправили, так что больше причин для беспокойства у нас нет. После этого я вернусь сюда и, может быть, мы все-таки совершим ту небольшую прогулку, в которой вы мне один раз отказали? Вот тогда обо всем и поговорим.
  — С удовольствием, мистер Кошен. Ночь потрясающая, и мне не терпится вам задать тысячу вопросов.
  — О'кей. До скорого свидания.
  Я беру Варлея под мышку, он уже начал слегка ворочать головой, взваливаю его себе на плечи и волоку к машине на задний двор «Квадратной бутылки». Воздух его освежает, и он, видимо, начинает приходить в себя. Я сваливаю его на пассажирское место и отпускаю еще один удар в челюсть, чтобы он вел себя по дороге смирно и тихо. А потом я гоню в Доркин.
  Мне кажется, что этот день оказался удачным. Было уже очень поздно, когда я возвратился к коттеджу. Мне пришлось черт знает сколько времени разговаривать по телефону из участка с Херриком в Лондоне, чтобы он позаботился об этих негодяях, а также сообщил генералу в Париж, что все о'кей.
  Когда я подошел к коттеджу, входная дверь была открыта. Я вошел, но в гостиной никого. Я остановился у подножия лестницы и тихонько позвал:
  — Эй, Лаладж? Она отозвалась:
  — Сейчас спущусь. Виски и сигареты на столе. И кто вам сказал, что меня можно называть Лаладж?
  Я ничего не отвечаю, иду к столу и наливаю себе виски. Потом мои глаза невольно сами собой обращаются к письму генерала.
  Все ж интересно, что он там написал? Я без колебаний беру в руки листок.
  «…во всем слушайся мистера Кошена. Он — наш самый лучший работник, чертовски умен и ни перед чем не останавливается. Он найдет эти документы, если это вообще в человеческих возможностях. Но сама будь начеку: Кошен — великий сердцеед, а ты — привлекательная девушка и как раз в его вкусе. Помни об этом, Лаладж, он хитер… И всегда добивается того, чего хочет…»
  Я слышу, как она спускается по лестнице.
  Да, она восхитительное зрелище для мужского глаза. На ней легкое платье, глаза у нее сияют, как звезды.
  — Вы непревзойденная красавица! — не могу удержаться я. — Я не видел в своей жизни ничего равного вам. Или же мне называть вас официально, мисс Флэш?
  Она смеется.
  — Пойдемте гулять, мистер Кошен… Называйте меня, как хотите.
  — О'кей. Мне нравится ваше имя, Лаладж.
  Мы идем вдоль дороги в лугах, которые раскинулись между Брокхэмом и площадкой для гольфа. Вскоре мы подходим к небольшой лужайке, окруженной со всех сторон деревьями.
  Она спрашивает:
  — Отчего вы так притихли?
  — Вы должны понять, леди, что по натуре я человек поэтичный и всегда мечтал быть как можно ближе ко всему прекрасному.
  Она оглядывается кругом.
  — Но сейчас вы близки к этой красоте. Все вокруг нас сказочно прекрасно.
  Неожиданно я прислоняюсь к дереву, прижимаю руку к левому боку и вздыхаю.
  — Ой, Боже, вы ранены! — пугается она. — Я знала, мне показалось, что пуля задела вас… Что же мне делать?
  — Просто подойдите поближе и положите свою руку мне на плечо. Возможно, так я сумею добраться назад до коттеджа.
  — Да, да, конечно. Обопритесь на меня, не стесняйтесь.
  Она обнимает меня за плечо, и я чувствую запах ее духов и вижу блеск в ее глазах.
  — Ну, чего же вы от меня хотите?
  Я ее прижимаю к себе и целую. И уж если я целую, то тогда я целую, я… я… целовал дамочек во всех концах земного шара, но говорю вам, что такого ощущения, как при поцелуе с этой малюткой Лаладж, я еще никогда не испытывал!
  Она выскакивает из моих объятий и гневно говорит:
  — Значит, вы солгали. Вы вовсе не ранены. Не кажется ли вам, что это не честно с вашей стороны?
  — Слушайте, крошка, если я солгал, говоря, что вы ранили меня в сердце, то пусть мне больше никогда не видать ваше прелестное личико… А потом, неужели вы могли подумать, что я такой лопух, что позволю Варлею спокойно разгуливать с заряженным пистолетом? Я сам дал ему его!
  — Сами дали?
  — Конечно, — подтверждаю я. — И он был заряжен холостыми патронами. Я знал, что этот глупец не заподозрит подвоха.
  Она слегка улыбается.
  — Вы умница, Лемми Кошен. Вы знаете ответы на все вопросы.
  Я принимаю опечаленный вид.
  — Нет, я предельно несчастен, и вот почему: вы правы, сказав, что я обманом вырвал у вас поцелуй. И он не в счет. Я допустил огромную ошибку, потому что вечно спешу. Теперь уж это не повторится.
  Она смотрит на меня и спрашивает:
  — Что именно вы имеете в виду?
  — Понимаете, вместо того чтобы затевать всю эту комедию с моим ранением и обманом добиваться от вас поцелуя, мне бы следовало честно сказать… Лаладж, я потерял из-за вас голову… Вас природа наделила всем. Вы красивы, грациозны, умны и находчивы. Мне нравится, как вы ходите и как вы говорите. Мне все в вас нравится. Так что во имя любви позвольте мне вас поцеловать. И, возможно, тогда бы вы могли и согласиться. Но теперь я все испортил сам своими собственными руками.
  Она долго смотрит на меня и потом спрашивает удивительно вкрадчиво:
  — А откуда вы все это взяли, мистер Кошен?
  Я ничего не отвечаю. Просто любуюсь ею при лунном свете. И, поверьте мне, ребята, если бы старина Конфуций присутствовал при нашем свидании, с ним бы от ревности случился сердечный приступ. Уж поверьте мне.
  Она прижимается ко мне и говорит:
  — Ничего ты не испортил, Лемми…
  — Послушай, Лаладж, когда ты кого-нибудь целуешь, запомни, что ты даруешь этому человеку весь мир…
  Дарит ли эта девчонка целый мир? Говорю вам, она это может!
  Питер Чейни
  Воздастся каждому
  1. ЗНАКОМСТВО С МИСТЕРОМ КЭЛЛАГЕНОМ
  Кэллаген свернул за угол и вышел на Ченсери Лейн. Порывы холодного ветра раздували и забрасывали назад полы довольно замызганного дождевика, холод пронизывал поношенные брюки, добираясь до костей. Рост мистера Кэллагена составлял пять футов десять дюймов. При этом он был поджар и сухощав. Все его достояние состояло из двух монет: шестипенсовика и полпенни. Существенной особенностью Кэллагена был тяжкий кашель застарелого курильщика. Руки были длинноваты для его роста, зато лицо — поистине удивительное.
  Лицо это было такого рода, что вам хотелось заглянуть в него ещё раз, если казалось, что вы что-то упустили в первый. Нос был удлиненным и, пожалуй, тонковатым. Глаза — удивительного бирюзового цвета, широко расставлены и почти не мигали. Подбородок заострен и слегка выдавался вперед. Он был чисто выбрит, и форма его рта нравилась женщинам с необъяснимыми вкусами и наклонностями.
  Если не принимать во внимание лицо, выглядел он обыкновенным жителем Лондона. Совершенно обыденная, ординарная одежда, старательно ухоженная, но поношенная. Обувь в состоянии близком к критическому, один ботинок требовал срочного ремонта. Но Кэллаген не обращал внимания на такие пустяки. В настоящий момент его волновал вопрос, где взять деньги за квартиру.
  Дождь уже основательно промочил поля мягкой черной шляпы, в результате вокруг головы образовалось влажное кольцо. Густые черные волосы свалялись и намокли.
  Когда он огибал угол, фонтан жидкой грязи из под колес автобуса, сворачивающего с Холборн, пришелся как раз по туфлям.
  Кэллаген поспешил перебраться на подветренную сторону Ченсери Лейн. Затем вспомнил про пакет с карточкой тотализатора, пришедший по почте. Он вскрыл пакет, убедился в тщетности ожиданий и выбросил его. Потом принялся ругаться: спокойно, бегло, методично и изощренно. Он ругался так, что, казалось, испытывал некое удовлетворение от выдачи каждого термина в таком сочетании, в которой прежде его не использовал, что придавало фразам особую глубину.
  Пройдя до середины Ченсери Лейн, он повернул на Курситор Стрит, прошел около двадцати ярдов и наконец свернул к подъезду. Пнув входную дверь, Кэллаген стал взбираться по лестнице, минуя второй и третий этажи, сразу на четвертый. Здесь он остановился перед грязноватой дверью, где в верхней части на дымчатом стекле было написано: «Кэллаген. Частное сыскное агентство». И перестал ругаться, когда увидел, что в конторе горит свет.
  Положив ключ в карман дождевика, Кэллаген ногой распахнул дверь и вошел в средних размеров приемную.
  Напротив окна перед столом для пишущей машинки спиной к нему стояла Эффи Перкинс, приводя в порядок рыжие кудри длинными ухоженными пальцами. Кэллаген оценивающе оглядел её с ног до головы, и ничто от него не ускользнуло. Взгляд медленно прошелся от каблуков в четыре дюйма по стрелкам на чулках, по аккуратной туго облегающей юбке, и встретил в зеркале её зеленые глаза. Дальнейший обзор пришлось остановить.
  Он взглянул на часы.
  — Какого черта ты не идешь домой? Я же сказал, меня не ждать. Деньги получишь в субботу. Проваливай, мне нужно кое-что обдумать.
  Она улыбнулась, стараясь выглядеть независимо и даже вызывающе. Но как она ни делала вид, что не одобряет поведения Кэллагена, заметно было, что тот ей нравится, и даже очень.
  — Я думаю, ты предпочел бы, чтобы я осталась, Слим. Во всяком случае, должна сказать тебе, пока ты где-то шлялся, я столкнулась с Мелинсом. И он предупредил, что если ты попытаешься выкинуть какие-нибудь штучки вроде перевозки мебели, он доставит тебе дьявольские неприятности.
  Кэллаген, повесив дождевик на вешалку в приемной, прошел в свой кабинет, шлепая промокшими туфлями по полу.
  — К дьяволу Мелинса! — в суровом голосе звучала особая приятная хрипотца. — Ты дожидалась только для того, чтоб сообщить мне это, или имеешь в этом деле свой интерес? Все бабы одинаковы: втемяшите в голову какую-нибудь глупость и довольны до смерти, даже если ничего хорошего из этого не выйдет. Давай проваливай, и если тебе нужна рекомендация, я подтвержу, что ты первоклассная машинистка (когда тебе есть что печатать), и что твой стопроцентный сексапилл заставляет тебя злиться, когда ему не находится применения. Сейчас ты в глупом восторге из-за того, что наше агентство дышит на ладан. Так вот, ты чертовски ошибаешься. Иди домой.
  Он швырнул мокрую шляпу в угол, сел за стол, взгромоздил на него ноги и принялся внимательно изучать подошву левого ботинка, грозившую отстать от верха.
  Эффи наблюдала, уперев руки в бока.
  — Почему бы тебе хоть раз не внять здравому смыслу? — спросила она. — Здесь все кончено, и ты прекрасно это знаешь. Но ведешь себя как дурак. С твоими мозгами, сноровкой и опытом ты мог бы найти работу где угодно. Почему ты не хочешь работать на агентство Гриндела? Каждую неделю получал бы конверт с деньгами.
  — Чертовски верно, — прервал он. — Но какая безумная идея заставляет тебя навязывать мне работу на этого вшивого Гриндела, а? Хочешь, я скажу? Ты сама собираешься там работать, верно? Ты знаешь, что уже несколько недель моя контора стремительно катится под откос, вот и решила, что весьма разумно уговорить меня сдаться. Но что же все — таки главное, Эффи? Скажи мне!
  Он сидел, не снимая ног со стола, и глядел на нее, ожидая ответа.
  Эффи вспыхнула.
  Кэллаген усмехнулся и продолжал:
  — Я думаю, ты ищешь подходящего дружка. А, Эффи? Причем с упором на душевность.
  — Как мне хотелось бы влепить тебе хорошую пощечину! Дешевка! Как я тебя ненавижу! И всегда ненавидела.
  — Вздор, — возразил Кэллаген. — Все твои проблемы в том, что тебя тянет порезвиться, а босс всегда слишком занят.
  Он убрал ноги со стола.
  — Теперь давай рассказывай! Ведь не затем ты тут ждала, чтобы сообщить про Мелинса. Это я знал ещё вчера. Что-то случилось. Что? Прекрати думать только о себе и о том, чтобы бы ты сделала со мной, если бы смогла. Выкладывай, что у тебя на уме, а потом можешь выметаться. И держись подальше отсюда. Я ясно выразился?
  Она улыбнулась. У неё были чудные зубы, и она это знала. Рот тоже был прекрасной формы, если не считать досадливо опущенных уголков. Но в глазах её не было и тени улыбки. Они не отрывались от Кэллагена и оставались холодны, как лед.
  Эффи взглянула на часы.
  — Сейчас 23.30. Примерно в 23.50 у нас может появиться дело. Сюда едет клиент. Женщина. Весь вечер тебе кто-то названивал, и по интонации я поняла, что он действительно рассчитывает именно на нас.
  Кэллаген снова водрузил ноги на стол и внимательно взглянул на нее.
  — Так вот чего ты здесь болталась! Полагаю, жаждала взглянуть на нее. Любопытство — страшная вещь, разве не так?
  Эффи вышла в приемную и вернулась с блокнотом для телефонограмм.
  — Мистер Вилли Мероултон позвонил в 19.30, — сообщила она. — потом в 20.00, в 20.30, в 20.50 и в 20.59. И снова — в 22.00 и в 22.45. Я сказала, что жду тебя около 23.00 и предложила изложить суть дела. Казалось, он очень разозлен и как будто расстроен. Но сказал, что сюда прибудет леди, чтобы с тобой встретиться. Мне показалось, слово «леди» он особо подчеркнул. — Эффи на долю секунды умолкла и ехидно покосилась на него. — Зовут её мисс Мероултон. Все остальное она сообщит сама.
  Кэллаген убрал ноги со стола.
  — Кто его ко мне направил?
  Все ещё ехидно ухмыляясь, Эффи разорвала телефонограмму.
  — Тебя рекомендовал Фингейл. Так он сказал. Так что похоже — это одно из ТЕХ дел.
  Кэллаген сморщил нос.
  — Предположим, это одно из ТЕХ дел, — передразнил он её. — Ладно, но черт возьми, тебе — то что? Ты свое дело сделала, так что теперь шагай домой. Мне надоело на тебя смотреть.
  Она развернулась на каблуках и распахнула дверь кабинет. И в тот же миг открылась дверь с противоположной стороны приемной. В проеме стояла девушка.
  Кэллаген встал, глянул через плечо Эффи Перкинс, сложил губы трубочкой и тихонько присвистнул.
  — Спокойной ночи, мисс Перкинс, — повернулся он к Эффи. — В субботу я вам напишу.
  А сам прошел мимо неё в приемную.
  — Вы мисс Мероултон, не так ли? Входите и садитесь.
  Вернувшись в кабинет, он поставил стул против стола и сел на свое место. Как только женщина вошла, Эффи Перкинс закрыла дверь в приемную.
  Девушка не села, и Кэллаген мог убедиться, что она невероятно хороша собой.
  Рослая, гибкая и изящная, но во всех необходимых местах округла и отнюдь не худосочна. От неё веяло духом воспитанности и породы. Смертельно бледное лицо, под глазами синева от усталости или нервного напряжения. На ней было дорогое шикарного кроя платье из тяжелого марокканского шелка — вечернее платье на перекрещивающихся на плечах бретельках, украшенных бриллиантовыми подвесками.
  Ее волосы были черными как смоль, а усталые глаза — фиолетовыми. Черные туфельки на высоких каблуках заманчиво выглядывали из — под края платья.
  Кэллаген продолжал осмотр, разглядывая её с головы до нег, словно испытывая зрительную память, продолжал даже тогда, когда её прекрасно вырезанные ноздри задрожали от негодования. Ей явно не нравилось, что её рассматривают как призовую лошадь.
  Он усмехнулся.
  — Итак …
  Девушка вытащила руку из — под короткой меховой горжетки, ниспадавшей с её левого плеча. В руке была сумочка. Она открыла её, вынула конверт и положила на стол.
  Кэллаген покосился на него, но остался недвижим.
  Девушка села, положив ногу на ногу. Все её движения были неспешными, изящными и совершенно четкими. У Кэллагена мелькнула мысль, что девушка из тех, кто не потерпит никаких чертовых глупостей, кто бы их не совершал. У неё возникли проблемы, но она явно не была напугана, а если и была, то не подавала виду. Но она явно попала в затруднительное положение, причем суровое, зачем бы ей иначе сидеть перед его столом и смотреть на него, как на пустое место?
  Усмешка, столь подходящая к его неординарному лицу, стала ещё шире.
  Он ждал, когда она заговорит — ему было интересно, какой у неё голос. Обычно нужно некоторое время, чтобы решиться и заговорить, — дела, по которым Фингейл направлял женщин к Слиму Кэллагену, как правило, были связаны с молодыми джентльменами, от которых не удавалось просто так избавиться после того, как они сделали свое дело, которые не исчезали, а пытались понемногу шантажировать.
  В его памяти промелькнули образы полудюжины женщин, рассказывавших все ту же старую — старую сказочку.
  « — Я думала, он меня обожает, доверилась ему. А теперь он требует две тысячи фунтов, чтобы уехать в Южную Америку, и ещё пять сотен, чтобы остановить одного человека, который видел нас в таком-то отеле и угрожает написать моему мужу…»
  Кэллаген слышал эту историю так часто, что готов был положить её на музыку.
  Но это дело было не того разряда. И не могло быть. Там все решал возраст — где — то между сорока пятью и пятидесятью. Этой девушке было не больше двадцати шести, может быть — двадцати восьми. Но могло быть и меньше.
  Вот черт! Не стоило увольнять Перкинс. Эффи отличный работник. За пять лет она изучила все его приемы. Если дело стоящее и верное, ему необходим помощник, по крайней мере столь же сообразительный, как Эффи.
  Он улыбнулся клиентке. Улыбка была такой же составной частью бизнеса, как телефон. Она говорила: « — Мадам, „Сыскное агентство Кэллагена“ — самая честная и порядочная фирма. Наши клиенты чувствуют себя, как за каменной стеной. Так что давайте начинайте и облегчите себе душу».
  Она осведомилась:
  — Не возражаете, если я закурю?
  Он кивнул. Такого голоса он и ожидал: низкого, мягкого и четкого.
  Она достала плоскую коробочку, и рот его наполнился слюной при видел любимых «плейерс». Он размышлял — предложит она ему или нет. Когда он зажег спичку и обошел стол, чтобы дать огня, она положила раскрытую пачку на стол, оставляя её в его распоряжении. Кэллаген взял одну и был безумно рад — он не курил уже семь часов.
  — Мистер Кэллаген, — начала девушка, — я буду по возможности краткой, чтобы не тратить попусту ваше и мое время. Пришла я сюда только потому, что настоял на этом Вилли Мероултон, с которым я обручена. Он убежден, что мне грозит опасность. И мистер Фингейл рекомендовал вас как человека, полезного в известных обстоятельствах.
  Кэллаген кивнул. Дело становилось интересным!
  — Вы должны знать, — продолжала она, — что Август Мероултон — мой отчим. Возможно, вы о нем слышали. Большинство знающих его людей полагают, что его место — в сумасшедшем доме. Я временами тоже так считаю. Он невероятно богат и позволяет себе не ограничивать свои определенные наклонности, превращая жизни окружающих в сущий ад на земле.
  — У него был брат — Чарльз Мероултон, который умер пять лет назад. Он тоже был богат и оставил наследство пятерым сыновьям. Можете считать их моей родней. Это Вилли Мероултон — порядочный и благородный человек, за которого я собираюсь замуж, Беллами, Персиваль, Пол и Джереми. Если вы читаете газеты, то слышали о них. Они промотали свои доли наследства, но по-прежнему сорят деньгами и мало чем интересуются, кроме погони за сомнительными женщинами и выпивки. Но пьют ужасно много.
  — Короче, положение дел таково: заскоки отчима после смерти моей матери три года назад дошли до предела. Видимо, он долго не протянет: у него грудная жаба, недуг, который никак не сочетается с его темпераментом. Он знает, что Беллами, Пол, и Джереми ждут — не дождутся смерти дядюшки. И ждут нетерпеливо, чтобы промотать все, что им достанется. Они в курсе, что по завещанию его наследство поровну поделят между пятью племянниками и мной.
  — Два дня назад он устроил официальный обед, на котором мы все присутствовали. И там вдруг заявил, что оформил новое завещание, которое отпечатано на золотой фольге и которое он вечно носит с собой в корпусе часов. Еще он заявил, что когда оно будет оглашено, большинство из них возненавидит его ещё больше чем сейчас. Но если они смогут расположить его к себе, порвет его и они получат деньги. Понимаете?
  Кэллаген кивнул.
  — Полагаю, все они влезли в долги под старое завещание?
  — Конечно! Теперь возникла ситуация, когда все четверо ( я не считаю Вилли, который упорно трудится и сохранил наследство) не знают, сделает их дядюшкино завещание богачами или банкротами. Если он аннулирует новое завещание или порвет его, они сумеют выкрутиться. Если нет — окажутся перед угрозой разорения и нищеты, а то и ещё хуже.
  Кэллаген выпустил аккуратнейшее кольцо дыма, задумчиво глядя в окно и размышляя.
  — Вилли ужасно беспокоится, — продолжала девушка. — Он уверен, что любой из них, если представится возможность, разделается с Августом не задумываясь. Но что ещё важнее, они осведомлены о моих стычках с отчимом. И Вилли за меня боится.
  Кэллаген изумленно взглянул на нее.
  — Боится за вас? Почему?
  Она пожала плечами.
  — Вилли говорит, что они все полоумные, и ему в голову пришла ужасная мысль, что один из них что-то сделает с Августом, уничтожит завещание. Или наймет для этого ещё кого-то, и попытается повесить это на меня.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Похоже, это здорово притянуто за уши? Или вы полагаете, Вилли действительно верит, что замечательный квартет собирается укокошить старичка и пришить вам убийство?
  Она кивнула.
  — В том — то и дело.
  Кэллаген долго внимательно смотрел на нее.
  — А вы что по этому поводу думаете?
  Она опять пожала плечами.
  — Не знаю… Пожалуй, я встревожена, и мне все это ужасно надоело. Вилли сегодня позвонил и настоял, чтобы я встретилась с вами. Мистер Фингейл уверял, что вы именно тот человек, который может «управиться» (это его слова) с Беллами, Полом, Персивалем и Джереми.
  Она криво улыбнулась.
  — Еще Вилли добавил, что мистер Фингейл уверял: им понадобится чертовская сообразительность, чтобы превзойти мистера Кэллагена.
  Девушка посмотрела на него и внезапный проблеск интереса сверкнул в её глазах.
  — Чертовски любезно со стороны мистера Фингейла, — откликнулся Кэллаген. — Может, он ещё что-нибудь добавил?
  Ее брови приподнялись.
  — Полагаю, он рассказал ещё немало положительного. Но я поверила, когда он сказал, что многие в полиции не пожалеют полугодового жалования, чтобы застукать вас на чем-то незаконном, так как вы не просто ловкий парень, а скорее эксперт, чующий, где пахнет жареным, держите нос строго по ветру и не упустите своего.
  Кэллаген осклабился.
  — Очень мило с его стороны.
  Потом встал и прислонился к стене.
  — Отлично… Я берусь за дело. Кто мой клиент? Вы или ваш приятель Вилли Мероултон?
  Она достала ещё одну сигарету и прикурила от золотой зажигалки.
  — Это имеет значение?
  Он усмехнулся.
  — Насколько я понимаю, мне достается роль сторожевого пса. И предстоит заняться прямо-таки отцовским наблюдением за вашими кузенами, квартетом Мероултонов. Ну, что касается меня, я человек непритязательный, но расходы…
  Девушка ткнула в конверт из коричневой бумаге, лежавший на столе.
  — Здесь четыре банкноты по сто фунтов, восемь по десять и двадцать — по одному. Вилли сказал, что вам это понадобится. А мистер Фингейл полагает, что вы будете рады любой работе, которую сможете заполучить.
  Кэллаген снова усмехнулся.
  — И Фингейл прав. Я согласен заняться вашим делом. А вы как к этому относитесь?
  Она встала. Кэллаген все ещё подпирал стену.
  — Еще минутку, мисс Мероултон. Поясните мне ещё кое-что: Вилли… ваш приятель… Естественно, он должен беспокоиться за вас. Ладно, полагаю, будь вашим приятелем я, я бы тоже за вас беспокоился. Но мне нужно задать вам множество вопросов, ведь даже частный детектив из конторы под самой крышей и с подмоченной репутацией должен кое-что знать о том, что делает…
  Она шагнула к двери.
  — Не сегодня, мистер Кэллаген. Уже поздно. И у меня назначена встреча.
  — Отлично, вам виднее. Но не могли бы вы мне объяснить, почему оказалось так важно посетить меня именно сегодня поздно вечером. Почему нельзя было сделать это завтра утром? Не сочтите это грубым вмешательством в ваши дела…
  — Завтра утром я могу быть занята. И я не привыкла объяснять причин, почему и когда мне нужно видеть людей, которых я нанимаю. А теперь могу я вас спросить? Вы сказали, что жених обязан за меня беспокоиться, и были достаточно любезны, добавив, что на его месте вы тоже беспокоились бы обо мне. Почему?
  Кэллаген улыбнулся и не ответил. Его глаза совершили обстоятельный обход от её волос до каблуков. И взгляд его был так же красноречив, как и его улыбка.
  Девушка вспыхнула.
  Кэллаген открыл ящик стола и достал блокнот.
  — Будьте добры ваш адрес и номер телефона.
  Девушка продиктовала.
  Он швырнул блокнот обратно в ящик.
  — Спокойной ночи, мисс Мероултон. Все, о чем мы говорили я понял так: по — видимому, вас бы совсем не огорчило, прикончи кто-нибудь Августа, лишь бы не попытались свалить вину на вас. Между прочим, вы всегда жили по этому адресу? Или когда-нибудь жили под одной крышей с отчимом?
  — Я покинула его дом три дня назад.
  Мисс Мероултон взялась за дверную ручку.
  Кэллаген медленно прошествовал по комнате к двери. В приемной Эффи Перкинс приводила в порядок свой рабочий стол, освобождая выдвижные ящики. Он что-то хмуро буркнул, подошел к входной двери и открыл её.
  — Спокойной ночи, мисс Мероултон. Простите, как вас зовут?
  Мисс Мероултон недовольно поморщилась, но, выходя, ответила:
  — Цинтия.
  — Очень милое имя, — заметил он. — Мне нравятся слова с «Цин» в них[1]
  Эффи взяла сумочку и застегнула пальто.
  — Итак, ты уходишь, — повернулся к ней Кэллаген. — Отлично. Раз ты уходишь, нет нужды объяснять, что чертовски глупо оставить перчатку возле двери моего кабинета, где ты её выронила, когда подслушивала через замочную скважину. Надеюсь, ты получила удовольствие. Спокойной ночи, кошка рыжая!
  Она с треском захлопнула дверь, он выругался про себя и вернулся в кабинет.
  Там взял конверт со стола, достал деньги, пересчитал банкноты и засунул их в карман.
  Остановившись посреди кабинета, Кэллаген по-собачьи наморщил нос и принюхался. В воздухе все ещё витал запах духов Цинтии Мероултон.
  Подойдя к телефону, он набрал номер некоей квартиры на улице Холборн.
  — Это ты, Дарки? Отлично. Протри глаза и возьми бумагу. Взял? Ладно. Вот чего я хочу: есть такой полусумасшедший старик, ты о нем слышал — Август Мероултон. Мне нужен его адрес и все, что ты ещё сможешь о нем узнать. Понял? Отлично. Кроме того, мне нужны адреса и телефоны его племянников: Вилли, Беллами, Пола, Персиваля и Джереми. Добудь все, что сможешь, про эту банду, да побыстрее. Понял? Да, у Августа Мероултона есть падчерица — Цинтия. Узнай, почему она взяла фамилию Мероултон вместо отцовской. И пошевеливайся, сведения нужны завтра утром. Пошли кого-нибудь покрутиться среди газетчиков, пусть попробуют раскопать любое мало — мальское упоминание в печати. Я позвоню тебе завтра. И имей в виду, это тебе не какое-то нестоящее и копеечное дело. Сможешь прилично заработать. Спокойной ночи.
  Кэллаген закрыл дверь на улицу, прошел по Ченсери Лейн, повернул и зашагал по Холборн. Минуя кафе он вспомнил, что голоден, и взял два сырных кекса и две чашки кофе. Он ел и пил, потом купил три пачки «плейерс» и отложил в памяти, что нужно купить новые ботинки.
  Возвращаясь по Ченсери Лейн к Флит Стрит, Кэллаген размышлял.
  Конечно, девушка отчаянно врет. Но уж больно хороша. Кэллаген определенно испытывал удовольствие, её вспоминая. В ней было что-то необычное. И что за спешка — посетить его в такой час? Почему она не могла подождать до утра? Или приятель Вилли сам себя завел и внушил себе, что кто-то собирается навесить на неё убийство? Что за чушь? Такого рода вещи в Англии просто не проходят, такое может случиться только в Америке, да и то в кино. Или все — таки проходят?
  Кэллаген припомнил парочку странных случаев, которые произошли именно в Англии. Случаев, которым в газетах не было посвящено ни строчки и о которых полиция никогда ничего не узнала. И усмехнулся.
  Он свернул на Флит Стрит, зашел в редакцию «Утреннего Эха» и послал записку, вызывая мистера Джангла. Затем сел и стал ждать.
  Репортер уголовной хроники Джангл появился пять минут спустя. Он был очень высок и тощ и носил очки с толстыми стеклами.
  — Привет, Слим, — бросил он. — Что тебя гложет?
  Кэллаген достал сигареты.
  — Послушай Майкл, ты ничего не слышал насчет Мероултонов? Что-нибудь такое, что не пошло в печать. Хотя бы про одного из них?
  Джангл закурил и как — то странно покосился на Кэллагена.
  — Давай-ка выйдем, — предложил он.
  Они вышли на улицу.
  — В чем дело? — ухмыльнулся Джангл. — На кого ты работаешь?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Итак, ты что-то знаешь? Давай, Майк, выкладывай. Или ты уже забыл минувший июнь и юную леди Пекхэм?
  Джангл покраснел.
  — Ну ладно, ладно! Но строго между нами. Сегодня поздно вечером мне повезло. Ты просто свалишься с копыт. Между прочим, нам не разрешено ни слова пискнуть до утра. Я полагаю, ты не собираешься рассказать, с чего вдруг так интересуешься шайкой Мероултонов?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Веду расследование. Обычный дешевый шантаж, связанный с разводом. Тебе такие дела знакомы.
  Джангл кивнул.
  — Дежурный полицейский с Линкольн Инн Филдс в 23.45 обнаружил Августа Мероултона. Старик лежал возле ограды бульвара под дождем и был мертв, как мороженая баранья туша.
  Кэллаген кивнул и задумчиво протянул:
  — Скверная история… У него было никудышное сердце, верно? Предполагалось, что он так и кончит.
  Джангл ухмыльнулся.
  — Никудышное сердце! Ну, ты даешь! Его кто-то застрелил. Старик убит выстрелом в голову. Вот какая история. И мы не можем даже обмолвиться об этом! Запрещено до утра. Это меня просто убивает.
  Кэллаген прикурил сигарету от окурка предыдущей.
  — Послушай, Майк. Это очень важно для меня. Я весьма заинтересован. Понял? Когда нашли тело, шел дождь, так? Тело могли оставить в морге, в ближайшем округе. Могло пройти какое-то время, прежде чем прибыл доктор из Скотланд-Ярда. Никогда точно не знаешь…
  Он протянул сигарету Джанглу.
  — Слушай, Майк, ты крутишься среди нужных ребят. Выясни, куда дели тело. Выясни, проводили ли осмотр, обследование, фотографирование и составили ли протокол. Если нет, выясни, сколько полицейских присматривает за трупом, или как обычно, это поручено одному. Выясни, как зовут служащего морга. Женат ли он. Где живет и как зовут жену.
  У Джангла отвисла челюсть.
  — Ну, ты даешь! — взорвался он. — Я уголовный репортер, а не полицейский оперативник. Как, черт возьми, я могу это сделать?
  Кэллаген только ухмыльнулся.
  — Послушай Майк, никогда не знаешь, что можешь сделать, пока не начнешь. Я потащусь к себе и буду ждать твоего звонка. Полагаю, тебе понадобится около часа, чтобы добыть всю эту дребедень.
  Он поднял воротник пальто и мягко, вкрадчиво продолжил:
  — И ты её добудешь, потому что на память я не жалуюсь и сумею рассказать немало забавного про историю с юной леди Пэкхем. Вот только тебе станет не очень смешно. Или я ошибаюсь?
  Джангл раздраженно отбросил окурок.
  — Будь ты проклят, Слим. Не люби я тебя, сказал бы, что ты просто вонючая вошь.
  Кэллаген все ещё ухмылялся.
  — Забудь о любви, Майк, лучше помни о юной леди. Я жду твоего звонка через час… Это значит около 1.15. Пока, Майк.
  Кэллаген вошел в телефонную будку около здания суда, набрал номер и долго слушал гудки. Когда в конце концов подняли трубку, он спокойно спросил:
  — Квартира мисс Мероултон? Кто говорит? Горничная? Поднимите-ка мисс Мероултон с постели и пригласите к телефону. Скажите, это мистер Кэллаген.
  Удерживая трубку одной рукой, он ухитрился другой извлечь сигарету, добыл из кармана пальто спичку и чиркнул по стеклу.
  В трубке звучал голос мисс Мероултон.
  — Алло, — начал Кэллаген вежливо и осторожно, — мне ужасно неприятно было срывать вас с постели из-за пустяков, но похоже, этой ночью совершено небольшое убийство. Вам нужно время, чтобы это осознать?
  Он сделал паузу, затем продолжил:
  — Отлично. Не пытайтесь со мной спорить и нести всякую чушь. Я и так знаю, что вся та ерунда, про которую вы толковали вечером, чистейший бред. Понятно? Сейчас, сию минуту вы что-нибудь наденете и прибываете ко мне. Приходите пешком, пешком, вы понимаете? И постарайтесь, чтобы прислуга не услышала, как вы уходите.
  Выйдя из будки, Кэллаген на миг замер в нерешительности. Потом оценил состояние подошвы того самого ботинка, который дышал на ладан, и зашагал в обратном направлении по Ченсери Лейн к кафе на Холборн. Там он заказал ещё один кекс и чашку кофе.
  Снова шел дождь.
  2. ИНОГДА ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ
  Пробило час.
  Кэллаген снова восседал на стуле в кабинете: ноги на столе, неизменная сигарета в углу рта. В пепельнице на столе скопилось минимум полтора десятка окурков.
  Горела только настольная лампа. Конус абажура посылал луч света по диагонали стола, оставляя Кэллагена в тени и бросая причудливые тени на противоположную стену.
  Кэллаген размышлял об Эффи Перкинс. Еще он думал о себе, о пяти сотнях фунтов и о Цинтии Мероултон. Размышляя относительно Эффи, он прикидывал, могла ли та оказаться достаточно вздорной, чтобы ставить палки в колеса. Пожалуй, могла… Совершенно спокойно. Кэллаген полагал, что Эффи сейчас пребывала именно в таком расположении духа. Где он читал что-то такое: «Даже дьявол не сравнится в неистовстве с оскорбленной женщиной». Да, Эффи обижена и оскорблена, это уж точно!
  — Женщины, — думал он, — вечная с ними проблема! Половину времени тратишь, чтобы её покорить — и другую половину — чтобы от неё избавиться. Но такова жизнь. А его жизнь состояла из вечных проблем с женщинами и постоянных попыток свести концы с концами. Вся пакость состояла в том, что едва ему удавалось решить финансовые проблемы, как та или другая юбка снова приводила к краху.
  Теперь его мысли перекинулись на мисс Мероултон. Вот женщина его мечты! У неё есть все: внешность, грация, необыкновенная сексуальная притягательность. И те особые чары, которые невозможно объяснить, которые даются от рождения и составляют существо породы. Он хладнокровно прикидывал, что мог бы дать на отсечение пару пальцев (для полноты картины читатель должен принять во внимание, что речь шла только о пальцах левой руки), чтобы завоевать такую женщину, как Цинтия Мероултон.
  Идея позабавила его и даже заинтриговала. Он усмехнулся, мысленно её развивая, и на миг задумался.
  Потом затушил сигарету, встал, вышел в приемную, вставил в машинку лист бумаги и отпечатал послание Эффи Перкинс:
  "Дорогая Эффи!
  Возможно, я был немного груб с тобой, но ты же знаешь, что это просто моя манера. Я никогда не сомневался, что ты прекрасная секретарша, и отношусь к тебе совсем не так плохо, как ты полагаешь. Между прочим, я бы сильно обиделся, пойди ты в услужение к Гринделу.
  Загляни повидаться со мной завтра где-то около полудня. Ожидается уйма работы, и я намерен прибавить тебе к жалованию ещё пятерку.
  Твой С. Кэллаген"
  Он прочитал весь опус от начала до конца. Сардонически усмехнулся, оценивая стиль, запечатал послание и надписал адрес. Может быть, Эффи клюнет на удочку, может — нет. Однако попытаться стоило. Тем паче, расходы не превышали стоимости марки.
  Он снова закурил.
  Зазвонил телефон. Это был Джангл.
  — Алло, Слим. В один благословенный день я рассчитаюсь с тобой за все! Мне пришлось бегать до потери пульса, чтобы добыть ту дерьмовую информацию, которую тебе так приспичило иметь. При этом пришлось беспокоить источники, которые я бы хотел приберечь до поры до времени для себя. Вошь ты ползучая!
  Кэллаген усмехнулся.
  — Не заставляй меня рыдать от умиления. Что ты узнал?
  — Морг на Энзел Стрит, — буркнул Джангл. — Фотографировать было бессмысленно: лило как из ведра. Тело лежало за оградой с южной стороны сквера. Знаешь, где автостоянка.
  Дело собираются передать для расследования Гринголу. Но ни Грингола, ни медэксперта там ещё не было. Грингол сейчас занят, и доберется туда с доктором только после трех. К телу не прикасались и не обыскивали. За ним присматривает один полисмен.
  Кэллаген что-то проворчал. Потом спросил:
  — А как зовут служащего морга? Я полагаю, он тоже там?
  — Да, — подтвердил Джангл. — Парня зовут Твист. Он женат. Они живут на Тремлет Стрит, около Кинг Кросс.
  Джангл перевел дух.
  — Послушай, Слим, — проговорил он, стараясь быть убедительным. — Я не интересуюсь, что у тебя за дела, но ради всего святого, будь аккуратнее, приятель, и не вмешивай меня в свои вшивые дрязги. Я не могу…
  — Почему бы тебе не охладить свой пыл? — прервал его Кэллаген. — Кто пытается навредить тебе? Иди домой. И держи рот на замке. Если раскопаешь ещё что-нибудь, приходи сюда завтра утром. Спокойной ночи. Я тебя навещу.
  Он повесил трубку, затушил окурок и закурил снова. Потом открыл ящик стола, достал пару серых нитяных перчаток и складной нож, надел дождевик и шляпу и спустился по лестнице.
  По Ченсери Лейн вдоль Холборн он прошел на Нью Оксфорд Стрит, напрямик пересек улицу у почты и вступил на Энзел Стрит. Там на углу стояла телефонная будка.
  Кэллаген вошел в нее, не закрывая дверь. При этом он расположился так, чтобы видеть всю улицу и входную дверь морга на середине улицы.
  Затем он повернулся, заглянул в телефонный справочник и набрал номер морга. Ответил грубый голос.
  — Алло, — пробасил Кэллаген. — Кто говорит? Вы Твист?
  — Да, — ответил голос. — Твист, а в чем дело?
  — Говорят из Скотланд Ярда по поручению детектива-инспектора Грингола. Можете позвать к телефону констебля?
  — Ладно, — буркнул Твист, — ждите.
  Кэллаген подождал.
  — Это констебль? Говорят из Ярда. Вы обнаружили тело? Точно. Вам надлежит немедленно дать отчет мистеру Гринголу. Высылаем замену. Давайте поскорей сюда.
  Он повесил трубку, затем высунулся из будки, наблюдая за дверью морга. Пару минут спустя появился констебль, пересек улицу, срезая угол, и вышел на Свен Диалс. Кэллаген снова убрался в будку и ждал, пока не выкурил сигарету.
  Когда с сигаретой было покончено, он вырвал два листа из телефонной книги, скатал каждый лист в шарик и засунул за щеки, протолкнув их к скулам. Это действо существенно изменило форму верхней части лица и должно было радикально изменить произношение. Потом Кэллаген поднял воротник, надвинул шляпу, как только мог, и зашагал по Энзел Стрит к моргу. У дверей он позвонил и стал ждать.
  Спустя пару минут открыл ему Твист.
  — Я констебль Гаррис из Скотланд Ярда. Прибыл на замену. Сожалею, но у меня для вас плохие новости.
  Твист стоял в широко открытых дверях. На лице его проступил испуг.
  — Вы живете на Тремлет Стрит 16, Кинг Кросс? Правильно?
  Твист кивнул.
  — Вашу жену поздно вечером сбил автомобиль, — стал объяснять Кэллаген. — Она не очень пострадала и её доставили домой. Там врач. Вам лучше сбегать к ней, а я побуду здесь, пока вы не вернетесь.
  Твист молча повернулся и быстро зашагал по коридору. Кэллаген следовал за ним.
  Большой удачей оказалось, что морге стоял полумрак. Бумажные шарики размокли в слюне и во рту горчило. Твист воевал с дождевиком, пытаясь его натянуть. При этом он ворчал и проклинал все на свете. Затем пробормотав, что вернется через час — отбыл.
  Едва закрылись двери, Кэллаген занялся делом. Он миновал контору морга, прошел по коридору и спустился по лестнице. Внизу дверь оказалась не заперта. Он сунул туда голову и включил свет. В холодном каменном подвале стояли двое или трое носилок. На столе что-то было накрыто простыней. Кэллаген отвернул край.
  Август Мероултон в лучшем виде.
  Пуля пробила лобную кость сверху и справа над переносицей. Вид не слишком приятный. Кэллаген сбросил простыню на пол и нащупал в кармане перчатки. Потом расстегнул на трупе пальто сверху до низу и с удовлетворением заметил часовую цепочку, уходящую в брючной карман. За цепочкой появились и часы.
  Мельком он посмотрел на циферблат: они ещё шли и показывали 1.40. Кэллаген с усмешкой подумал, что, заводя их в последний раз, покойный Мероултон не знал, что больше это делать не придется.
  Он вытащил складной нож, открыл его, вскрыл заднюю крышку часов. Так оказался странно сложенный листок золотистой бумаги. Кэллаген положил его в карман.
  Затем накрыл труп простыней, закрыл за собой дверь и поднялся по лестнице. Прежде чем выйти на улицу, он внимательно огляделся. Потом быстро дошел до Холборн и повернул к Ченсери Лейн, где задержался на углу на несколько мгновений, размышляя, и пересек дорогу, по кратчайшему расстоянию направившись к Стрей Инн Роуд.
  Кэллаген прошел до конца Клифорд Стрит, повернул налево на Хантер Стрит, остановился возле дома в конце улицы и постучал в дверь. Пришлось стучать не меньше пяти минут, пока в окне не появилась голова, изрыгавшая проклятия.
  — Заткнись, — буркнул Кэллаген. — Надень штаны и спускайся сюда. И не шуми ты так!
  Пару минут спустя дверь распахнулась. Стал виден грязный коридор, едва освещенный газовым рожком, и в его свете — громоздкий силуэт Дарки. Ядовито голубая с красным пижамная куртка составляла верхнюю половину его одеяния, внизу её дополняли полосатые брюки.
  Дарки был очень толст. Через ремень свешивалось огромное брюхо. Оно и круглое толстогубое лицо создавали ощущение, что перед вами — удивленная золотая рыбка.
  — Тысяча чертей! — ворчал он. — Слим! Пожар, что ли?
  Кэллаген закрыл за собой дверь, последовал за Дарки в гостиную, уселся на шаткий стул и протянул хозяину пачку «плейерс». Тот закурил. Придя в себя после первого шока, он уже воспринимал ночной визит как вполне естественный.
  Кэллаген глубоко затянулся и артистически выпустил дым через одну ноздрю.
  — Послушай, Дарки. Тебе что-нибудь удалось?
  — Дай нам время! — возмутился Дарки. — Ты же связался со мной около полуночи… Но кое-что все-таки есть. Что-то я видел в газетах по поводу твоих дрепаных Мероултонов четыре месяца назад. Кутеж в каком-то ночном клубе, или пьяная оргия, или что-то вроде. Вейн Стрит — постоянное место их рейдов. Беллами и Пол Мероултоны вечно толкутся здесь и часто продуваются до нитки.
  — Итак, после твоего звонка, я связался с Сайзером из клуба «Джей Берд», так вот он с ними очень даже знаком. Сайзер говорит, что у этих парней множество ты сам знаешь кого, причем самого высокого пошиба. Все первоклассное, но сами они хуже кучи бесноватых обезьян. Вино, женщины и прочая свистопляска, — говорит Сайзер, — вот их обычный стиль. Я предложил ему втереться в окружение интересующих нас лиц, чтобы разузнать побольше. Но понимаешь, я же не предполагал начинать это до утра. Кроме того, я выхожу на старину Фреда, Гарри, а также на чертенка Вильпинса, который только пять дней как вышел на волю. Парень просто сногсшибательно вскрывает подноготную любого человека. Имеет подход к слугам и служанкам, а это стоит дорого.
  Кэллаген кивнул, ощупал карманы и вытащил письмо, который отпечатал на машинке для Эффи Перкинс. Потом достал пачку банкнот, отцепил пару бумажек по двадцать фунтов и передал их Дарки.
  — Послушай, Дарки. Там, откуда эти, их гораздо больше. Так что работать будешь, как черт. Понял? Отлично. Теперь давай-ка собирайся. Я хочу, чтобы ты немедленно отправился в Виллесден и доставил это письмо Эффи Перкинс. Ты там уже бывал. Я опоздал на почту, но хочу, чтобы она наверняка получила его утром. Оденешься, наймешь такси и положи его прямо в почтовый ящик. Это очень важно, понял?
  — Усек, Слим, — бодро кивнул Дарки. — Дела идут на лад, да?
  Кэллаген усмехнулся, сверкнув крупными белыми зубами.
  — Да, — согласился он. — Дела идут отлично, — и надел шляпу.
  — Позвоню завтра, — он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
  Кэллаген вышел на Грей Инн Роуд, нанял такси и велел водителю ехать на Ченсери Лейн. Вернувшись к себе, он запер входную дверь и стал подниматься по лестнице, остановившись пару раз из-за одолевавшего кашля — последствий сотни сигарет в день.
  В кабинете он включил настольную лампу и плюхнулся на стул. Затем забросил шляпу в угол, снова закурил, открыл нижний ящик с бутылкой ржаного виски и выцедил последние капли.
  Откинувшись на стуле, он рассмеялся. Над кем — вопросов не было. Если он провалится, то станет объектом всеобщих насмешек. А пока предстояло заняться кое-какими мелочами, которые могли показаться пустой тратой времени.
  Но если все получиться, то светят деньги — и немалые. Кэллаген ни о чем другом пока не думал. Он считал, что полет мысли должен останавливаться в тот момент, когда непроизвольно возникал вопрос: что может случиться, если это не получится?
  В 2.20 он спустился и открыл дверь на улицу. Затем вернулся в кабинет, повернул лампу так, чтобы тень падала на стол, выбросил окурки и поправил галстук.
  Когда она вошла, он сидел, положив ноги на стол, и не трудился их убрать не меньше десяти секунд после того, как она остановилась перед ним.
  Затем Кэллаген встал.
  — Садитесь. Нам предстоит немного побеседовать.
  Она села. На ней был черный костюм, сверху — шуба персидского каракуля. И к нему — маленькая изысканная шляпка того же меха. Шею украшало что-то невесомое. Кэллаген надеялся разглядеть из-за стола, какого сорта у неё обувь, и был весьма доволен, увидев замшевые вечерние туфельки. Ему понравились аккуратненькие туфельки, ему понравилась форма и миниатюрность стопы. Кроме того, он обратил внимание на мокрые подошвы: она шла пешком.
  Достав новую пачку «плейерс», он подтолкнул её по столу и позволил ей самой закурить. Суетиться не стоило — сцена разыгрывалась точно по плану.
  Девушка нервничала, и он был этому откровенно рад. Сейчас она волновалась куда сильнее, чем разговаривая с ним по телефону.
  Но заговорила она по-прежнему холодным тоном.
  — Похоже, вам приходится работать чуть не до рассвета? В этом есть необходимость?
  Он перебил.
  — Наверно, будет лучше, если я стану говорить, а вы слушать. И позвольте кое-что вам сказать. Вы втянули меня в это дело. Заметьте: я не говорю, что не собираюсь больше в нем участвовать. Но вы должны понять: с этого момента вы будете делать то, что я скажу. Иначе нам обоим крышка. Понятно?
  Она заерзала.
  — Я не…
  — Вы не понимаете? — перебил Кэллаген. — Это вы хотели сказать? Отлично! Думаю, вы чертовски хорошо все понимаете, но если хотите поиграть — пожалуйста!
  Ее дыхание участилось, и он это заметил. Нет, хладнокровия ей все-таки недоставало.
  — Из вашего звонка я поняла только одно, — заговорила она. — Что-то случилось с моим отчимом. Но я не понимаю, почему я должна была тащиться сюда, почему не могла взять такси и чего ради выбираться из собственного дома, чтобы прислуга ничего не знала. Я не могу понять, к чему такая спешка — да ещё в половине третьего утра.
  Кэллаген потушил окурок и закурил снова.
  — Итак, вы не понимаете, да? — заговорил он, стараясь имитировать стиль её речи и изысканное произношение. — Женщины — смешные существа! Верно? Вы не понимаете, о чем я? Вам не понятно, почему я попросил приехать? И все-таки вы здесь. Так? И вы пришли пешком. Зачем, вы думаете, мне понадобилось приглашать вас сюда? Неужели вы решили, что я намерен совратить вас? Если да, могу уверить вас, что на работе я этим никогда не занимаюсь… Ну, точнее, стараюсь не заниматься. Или не слишком часто.
  Она вскочила. Видно было, что она могла двигаться очень быстро… Когда хотела.
  — Нахал и хам! Да как вы смеете? Вилли вас за это просто убьет!
  Кэллаген усмехнулся.
  — Ну, это мы ещё посмотрим. Почему бы вам не расслабиться и сесть? Вы не находите, что вся эта эмоциональная чепуха — пустая трата времени и нервов? Но я готов держать пари на что угодно, что вашему дорогому Вилли понадобится гораздо больше времени, чтобы обдумать, как он собирается избежать ареста по обвинению в прямом или косвенном соучастии в известном вам убийстве, чем беспокоиться о моих попытках якобы совратить вас.
  Немного помолчав, он задумчиво добавил:
  — Нет, этот разговор гораздо интереснее, чем болтовня о предстоящей женитьбе.
  Он встал со стула и занял свою излюбленную позу: спина к стене, руки в карманах, сигарета свисает из левого угла рта.
  Она поймала себя на том, что почему-то рассматривает его рот. Рот необычный: чувственный, манящий, слишком красивый для грубого невежи, занюханного частного детектива.
  Ей хотелось уйти, покинуть неопрятную контору под самой крышей. Но она осталась и села. А когда снова посмотрела на него, увидела, что он улыбается. Странно, но она чувствовала себя куда уютнее, когда он улыбался.
  — Вам многое предстоит понять, так что я постараюсь объяснить получше, — заявил он. — Я буду краток, потому что уверен — вы в курсе того, о чем пойдет речь. Я велел вам добираться пешком и не брать такси, потому что шофера — чертовски шустрый и полезный народ… для полиции. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что приводит шоферов в дикую ярость? Это когда их выспрашивают умники из Скотланд Ярда, наподобие детектива-инспектора Грингола, которому поручено ваше дело. Уж не думаете ли вы, что нам пойдет на пользу, если некий таксист завтра сломя голову помчится в Скотланд Ярд и примется взахлеб рассказывать, как ночью вез вас сюда? Тоже самое с прислугой. Чем меньше люди знают, тем спокойнее. Это понятно?
  — Да, — протянула она. — Это — да.
  — Отлично. Теперь о самом главном. Сегодня ночью, где-то от 23.10 до 23.35 кто-то прострелил голову вашему отчиму. И сделал это на Линкольн Инн Филдс.
  Он снова прикурил от окурка и улыбнулся.
  — Есть кое-что ещё для полноты картины, причем немаловажное! Ваш приход сюда в 23. 45 с фантастическими росказнями про то, как ваш приятель Вилли за вас боится. Кстати, с первых же слов вы поставили меня в известность насчет общеизвестных выходок Мероултонов и их рискованных забав. Даю голову на отсечение, что пока вы мне морочили голову, все уже свершилось. Человек со стороны мог бы это счесть из ряда вон выходящим совпадением.
  Наблюдая за ней, он затянулся, выпустил дым через ноздри и тут же закашлялся.
  — Сигареты меня доконают, — буркнул он, ничего конкретного не имея в виду. И снова затянулся. Потом продолжил:
  — Возможно, все и обойдется. Я считаю, что никогда не следует трястись в ожидании неприятностей, пока они сами не свалятся на голову. Так что я собираюсь придерживаться этого принципа и выжидать до завтра, когда мы все узнаем.
  Она снова зашевелилась.
  — Все о чем?
  Дрожь в голосе выдавала её возбуждение.
  Кэллаген усмехнулся и спокойно пояснил:
  — Все про Эффи. Если Эффи будет держать язык на замке, все в порядке. Если нет, возникнет ситуация, в которой сам черт ногу сломит. Сейчас Эффи на меня здорово обижена. Я вчера её уволил, причем сразу по двум причинам: первая — она вообразила, что мне следует услышать молитвы девственницы, и вторая — она начала действовать мне на нервы. Вот… Пока мы с вами разговаривали, Эффи подслушивала у двери. Утром она прочтет газеты и захочет на нас отыграться. Тогда она наймет такси, помчится в Скотланд Ярд к драгоценному мистеру Гринголу и примется там распинаться до полной потери голоса. В этом случае мне предстоит действовать аккуратно и хорошенько обдумывать каждый шаг. Может быть, заманчивое предложение, направленное мной три четверти часа назад, её угомонит, но никогда не знаешь, что выкинет Эффи.
  Он сделал паузу и некоторое время разглядывал мисс Мероултон. На его чрезвычайно подвижных губах играла улыбка, которая удерживала её от возражений. Она уже знала, что он предвидит все, что она скажет. Понимала с безнадежностью, что все её аргументы тщетны. И молчала.
  — Отлично. — довольно подмигнул он. — Будем считать, что я уже выслушал все ваши возражения. Примиритесь с тем, что я вшивый сукин сын и полагаю, что это вы застрелили отчима. Смиритесь с тем, что я вас оскорблял, заставляя каждую клеточку вашего холеного породистого тела содрогаться от негодования. Все правильно. И если это позади, то можно идти дальше.
  Кэллаген неожиданно сел за стол. Движение было удивительно быстрым для человека, который обычно все делал медленно и с ленцой. Потом, все ещё улыбаясь, ткнул в её сторону длинным указательным пальцем.
  — Вы кое-что должны мне рассказать! Что вы делали между 23.00 и 23.30 вчера вечером? И подумайте, прежде чем отвечать. Выкладывайте все как на духу!
  Мисс Мероултон колебалась. Его улыбка вдруг стала задорной и лукавой. Быть может, он только играл?
  — Я так и думал. Хорошо. Я расскажу вам, что вы делали и где вы были. Три дня назад вы ушли из дому после жуткого скандала с отчимом. Потом решили, что это глупо. И вы назначили с ним встречу, по какому-то ведомому только вам поводу пригласив старого чудака на Линкольн Инн Филдс, где он и получил все, что причиталось. Держу пари, завтра в кустах за оградой сквера найдут револьвер, которым вы это сделали.
  — Несколько дней вы пытались внушить Вилли Мероултону, что один из пляшущих на острие ножа: Беллами, Пол, Персиваль или Джереми — прикончит старика и попытается свалить на вас. Сами вы наверняка сидите без гроша, и потому Вилли снабдил вас пятью сотнями фунтов, чтобы прийти сюда и нанять меня присматривать за родственничками. Но вы не потрудились это сделать, пока ваши ручки не натворили дел… прошлым вечером. Так?
  — По некоторым причинам, которые вам лучше знать, вам приспичило поскорее разделаться со старичком, и хватило духу это сделать. Я встречал таких женщин — рослых, крепких, красивых. Воспитание, порода и я не знаю что переполняют вас. У вас множество достоинств, но среди них — готовность убивать.
  — Я все могу понять и посочувствовать. Я сам зачастую готов кое-кого убить. Вы, должно быть, про меня слышали. И знаете, какая у меня репутация. Я честный грубый «hombre»[2], а вам необходимо алиби.
  — Ну что же, вот и алиби. Я сижу на мели, отчаянно нуждаюсь в ваших пяти сотнях и вообще в любой сумме, которую можно заполучить с бедного простака Вилли. Так что если Эффи нам не нагадит, все пройдет совершенно замечательно.
  Он снова закурил.
  — Другими словами, малышка Цинтия, когда вы пришли в эту контору вечером поделиться подозрениями насчет кузенов и их проектах в отношении старичка, было 23.00; вы находились здесь до 23.55. Так что я думаю, что пять сотен фунтов — чертовски мало. Так, к слову…
  Воцарилась мертвая тишина, лишь тикали часы.
  Она взглянула на него. Кэллаген все ещё улыбался.
  Голова девушки бессильно поникла, она уронила её на руки и горько зарыдала.
  Кэллаген усмехнулся и достал очередную сигарету.
  3. НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ
  Кэллаген проснулся и уставился в потолок. Потом скинул одеяло, спустил ноги на пол и длинными пальцами взъерошил густые черные волосы. Немного покряхтел и начал одеваться.
  Справившись с этим, он подошел к столу, снял чехол с ветхой портативной машинки, вставил лист бумаги и напечатал записку хозяйке дома:
  "Дорогая миссис Лейк!
  Я ненадолго отбываю. Сохраните комнату за мной. Оставляю все как есть. Если кто-то поинтересуется, где я, скажите правду — что не знаете. Прилагаю двадцать фунтов — плату за две недели. Возможно, вернусь раньше.
  Искренне ваш — С. Кэллаген"
  Он прошел к окну, задумчиво прошелся пальцами по небритому подбородку, нащупал и вытащил из жилетного кармана тоненький листок золотистой фольги, который изъял из часов мертвеца. Аккуратно раскрыв его, стал читать равнодушные строки последней воли Августа Мероултона:
  "18 января 1938 г .
  Это последняя воля и завещание Августа Мероултона, составленное в Челси Найтбридж, Лондон.
  Находясь в здравом уме и твердой памяти я аннулирую все предыдущие завещания.
  Я оставляю все, чем я владею, в любой форме и содержании моей падчерице Цинтии Марион Тревиньон, которая сменила фамилию по требованию своей матери — моей последней жены — и моему на Мероултон. Свидетели по данному завещанию не требуются, так как о его существовании ( но не содержании) известно моему поверенному Герберту Артуру Фердинанду Гезелингу, 467 Линкольн Инн Плейс, и моим племянникам: Уильяму, Беллами, Полу и Джереми Мероултонам, которые были названы наследниками по моему предыдущему завещанию, ныне аннулированному."
  Подпись — «Август Мероултон» была нацарапана под текстом.
  Кэллаген прочитал документ дважды, положил бумагу обратно в карман и задумался, глядя в окно. Потом вернулся к столу, придвинул к себе телефон, набрал номер Дарки и услышал сонное:
  — Алло?
  — Дарки, ты доставил письмо Эффи Перкинс? Молодец. Теперь слушай, что я скажу: сделай все точно и без ошибок. Вели Фреду пойти в мою контору на Ченсери Лейн. Ключ под половиком. Пусть остается там и отвечает на звонки. Мистер Кэллаген отбыл в Эдинбург по делу и вернется в следующем месяце. Уловил?
  — Дальше. Собери всю информацию, какую только сможешь, обо всех Мероултонах. Пошевели мозгами и разузнай побольше. Я хочу знать, как эти типы живут. Похоже, все они остались без гроша. Нужно узнать, где они добывают деньги. Проверь их связи с женщинами. Кто их приятельницы, где они живут, что они из себя представляют, как у них с деньгами. Понял? Отлично. И ещё одно: замужем ли они.
  — Теперь о самом важном: возможно, один из этих типов: Беллами, Пол, Персиваль или Джереми — пользуется особо дурной репутацией. Так вот. Если один из них действительно подонок, о нем все нужно выяснить особо. Раскопай все интересное. Выясни, не было ли угроз или насилия. Желательно иметь информацию такого рода: может ли он совершить убийство под настроение. Понял? Когда что-нибудь раздобудешь, сообщи и встретимся в «Лайонс» на Шафтсбери Авеню. До встречи.
  Он повесил трубку, закурил и несколько минут ходил по комнате, затем снова схватился за телефон и позвонил Цинтии Мероултон.
  Трубку взяла служанка. Кэллаген представился. Служанка передала трубку, и на связь вышла Цинтия.
  — Как вы находите сегодняшнее утро? Прелестно видеть солнце в январе, верно? Теперь соблаговолите выслушать меня внимательно! И если хотите избежать неприятностей, выполняйте без возражений. Итак, уложите чемоданы, как если бы вы собрались в дорогу. Понятно? Скажите служанке, что собираетесь уехать на неделю — другую, прикажите ей взять такси и отвезти вещи в камеру хранения на вокзал, а вам доставить квитанцию. Вернувшись, она должна застать вас уже одетой для поездки. Все это займет около получаса, так что вы будете готовы выйти из дому в 10.30.
  — Вы выходите, идете по Виктория Стрит, пока не дойдете до «Таймс Фернишинг Компани». Там на улице вас будет ждать парень ростом пять футов пять дюймов, в котелке, с пенковой трубкой. Зовут его Генри Кельс. Отдайте ему багажную квитанцию, но ни о чем не спрашивайте.
  — Затем возьмете такси и поедете в Кенсингтон, к «Дельфин Корт Апартментс». Там снимете меблированную комнату на две недели. Понятно? Я присмотрю, чтобы ваш багаж доставили к полудню. Это все несложно, верно?
  — Как будто, — голос её звучал устало. — Но слишком смахивает на мелодраму. Это действительно необходимо?
  — Или вы делаете это, или я ставлю четыре к шести, что к вечеру вы будете в Брикстонской тюрьме, — любезно откликнулся Кэллаген.
  На миг повисла тишина. Потом последовал вопрос:
  — Вы говорили с Вилли Мероултоном? Он в курсе ваших планов? Он это одобряет?
  Кэллаген усмехнулся и без запинки соврал:
  — Безусловно. Мистер Мероултон сказал, что вы должны меня слушаться.
  — Очень хорошо. Я буду делать то, что вы хотите.
  Кэллаген чувствовал, что ей не слишком нравится, но находил эту мысль весьма забавной.
  — Отлично. Я буду в тех краях днем или вечером, и загляну к вам. На вашем месте я постарался бы не выходить. Просто сидите в комнатах и слушайте радио. У них есть трансляция. До скорого, мисс Мероултон.
  Он положил трубку, подождал и набрал другой номер, переговорил с Кельсом, дав указание встретить девушку, забрать багаж и доставить в «Дельфин Корт Апартментс».
  Затем нахлобучил шляпу, снова закурил, взял из пачки две банкноты по десять фунтов, вложил в конверт с запиской для хозяйки, надписал и пристроил его у часов на камине, чтобы та обязательно заметила, неспешно спустился вниз и вышел на улицу.
  По пути в Холборн он зашел в парикмахерскую. Там его побрили, сделали массаж и постригли. Пока все это делалось, он лежал, расслабившись, в кресле и напряженно размышлял.
  Постриженный и ухоженный, Кэллаген зашел в магазин готового платья и двадцать минут спустя появился в новом костюме, новом пальто, новых туфлях и вообще во всем новом. Теперь от него за версту веяло добропорядочностью. Новый наряд, казалось, подчеркнул и выявил невидимые раньше качества.
  Он купил экземпляр «Дейли Скетч», вошел в «Слейтерс», заказал чашку кофе и пачку «плейерс» и сел за столик. Кэллаген наспех пролистал газету, пока не наткнулся на сообщение об убийстве Мероултона:
  "УБИТ АВГУСТ МЕРОУЛТОН
  Прошлой ночью патрульный обнаружил труп Августа Мероултона, одного из первой десятки богатейших людей, эксцентрические выходки которого последние пять лет не раз попадали на первые страницы газет.
  Ему выстрелили в голову в упор, и несчастный скончался на месте. На нем не было ни пальто, ни шляпы. Утром детективы обнаружили «кольт» — автоматический пистолет 22 калибра, из которого был произведен единственный выстрел. Оружие нашли в кустах с южной стороны сквера.
  Детектив — инспектор Грингол — один из самых молодых и блестящих сотрудников Ярда, которому поручено расследование, настоятельно просит связаться с ним любого, кто был прошлой ночью в окрестностях морга на Энзел Стрит и видел человека со следующими приметами: рост — около пяти футов и восьми дюймов, телосложение — тонкое и сухое; круглое лицо, щеки отвислые, говорит невнятно; глубоко надвинутая мягкая шляпа и поношенный дождевик.
  Если вы уверены, что видели этого человека на Энзел стрит или в окрестностях телефонной будки на пересечении Энзел Стрит и Грин Пассаж, пожалуйста, позвоните по номеру 999. Этим вы поможете полиции."
  Кэллаген ухмыльнулся, подумав, что слишком мало шансов опознать его по описанию Твиста. Поднятый воротник уменьшал рост, два листа телефонной книги обеспечили отвислость щек. А вообще, Грингол пусть думает что хочет. Подозрение — это одно, а доказательство — другое.
  Он допил кофе, расплатился и вышел. На улице остановил такси и попросил отвезти к «Эстейт Мероултон и Траст Компани» на Лоуер Риджент Стрит. Десять минут спустя он сидел в кабинете Вилли Мероултона.
  Тот ему понравился. Широкоплечий, светловолосый, с широко расставленными глазами под высоким лбом, он был типичным представителем класса, к которому Кэллаген испытывал куда более глубокое чувство, чем завистливое восхищение.
  Когда он входил в кабинет, Вилли встретил его быстрым оценивающим взглядом. Кэллаген улыбнулся про себя, точно зная, что происходит в сознании противоположной стороны.
  Вилли указал на стул, Кэллаген сел. Взял сигарету из предложенной коробки, осмотрел, заметил, что она турецкая, и положил обратно. Потом достал пачку «плейерс» и закурил.
  Наконец Кэллаген заговорил. Говорил он негромко и уважительно, манерой и тоном голоса пытаясь изобразить некое подобострастие. Делал он это намеренно. Манера поведения с Вилли Мероултоном, человеком достаточно неглупым, требовалась особая.
  — Мистер Мероултон, я думаю, мы оба осознаем, что оказались в сложном положении. По крайней мере, вы — уж точно. А когда я вам все объясню, поймете, что и я в нелегком.
  Так вот, я собираюсь рассказать, что я думаю, и доложить, что я намерен делать. У меня очень мало времени, так как если я не слишком ошибаюсь, события развиваются очень быстро, а мне нравиться всегда их чуточку опережать.
  Вилли Мероултон кивнул, взгляд его не отрывался от лица Кэллагена ни на секунду, изучая и оценивая, заставляя того быть постоянно начеку.
  — Прошлой ночью ко мне пришла Цинтия Мероултон. Когда она вошла, я заметил, что туфли у неё промокли. Я сделал вывод, что она шла пешком, и удивился, почему. Она рассказала, что Фингейл рекомендовал вам меня, а вы меня — ей, так как она опасалась неприятностей со стороны кого-нибудь из ваших братьев.
  Время для визита казалось чертовски странным. Мне говорили, что вы звонили весь вечер, но я думал, что вы назначите встречу днем. Правильно?
  Вилли кивнул.
  — Все правильно.
  Кэллаген продолжал:
  — Позднее в ту же ночь я получил чрезвычайно срочное сообщение. Мне передали, что Августа Мероултона нашли мертвым на Линкольн Инн Филдс. Услышав это, я сразу вспомнил мокрые туфли мисс Цинтии.
  — О её туфлях нужно рассказать особо. Я заметил, что они были мокрыми, но не слишком, так что она шла пешком не очень долго, скажем, приехала на машине, оставила его где-нибудь и пришла пешком. Причем оставила неподалеку от моей конторы, скажем, на Линкольн Инн Филдс. И тут меня озарило: ведь это она могла стрелять в старого чудака, назначив ему встречу на Линкольн Инн Филдс. Я позвонил и заставил её прийти ко мне снова в 3.30. Сказал, что знаю — Августа застрелила она, и отрицать она не стала.
  — Ну вот, я полагал, что смогу её вытащить. Все, что мне следовало делать — изменить время, когда она была в моей конторе. Уверен, суд примет во внимание мое свидетельство, как всякого другого, — он нахально ухмыльнулся. — Видите, мистер Мероултон, я выложил все карты на стол.
  Вилли ничего не сказал, но в глазах его блеснула тревога.
  — Теперь я пытаюсь поставить себя на место Грингола. Это человек из Ярда, которому поручено расследование, — пояснил Кэллаген. — Грингол очень энергичен и знает, что под лежачий камень вода не течет. Так чтобы не тратить наше с вами время, ответьте мне на несколько вопросов, мистер Мероултон.
  Вилли уставился в окно.
  — Я расскажу все, что смогу, — печально протянул он. — Все, что поможет Цинтии.
  — Ладно, — спокойно и деловито приступил к делу Кэллаген. — Я вас понимаю. Первый раз мисс Мероултон высказала опасение, что ей угрожает опасность от ваших братьев, несколько дней назад. Я так понимаю, что тогда вы дали ей деньги, эти пять сотен фунтов. И в связи с этим навели справки обо мне у Фингейла. Тот заявил, что я подходящий человек для такой работы. Верно?
  Мероултон опять кивнул.
  — Все правильно. Но почему…
  Кэллаген ему улыбнулся.
  — Послушайте, мистер Мероултон! Вы по уши влюблены в Цинтию, и я этому не удивляюсь. Хорошо. Попытайтесь понять мое положение. Мне не хочется задавать ей множество вопросов. Я предпочитаю переговорить с вами. Итак, вы вообще не видели её прошлой ночью?
  — Нет. И я думаю, вы правы, не желая её слишком беспокоить. Она излишне темпераментна и не все помнит.
  Вчера утром я ей позвонил и предложил сходить в театр. Она согласилась. Но в семь вечера связалась со мной и сказала, что передумала. Мол, побаливает голова. После этого я её не видел. И нет никакого смысла заявлять. что видел, потому что я обедал в клубе и играл там в бильярд до часу ночи.
  Вот еще… Когда она обсуждала это дело со мной, вскоре после обеда, который давал дядя Август, Цинтия не говорила, что подвергается опасности именно она. По её словам, Август заявил ей, что опасается каких-то козней от одного или от всех четырех моих братьев, и что эти неприятности могут коснуться и её.
  Вилли встал и прошелся по кабинету. Кэллаген видел, как на его скулах играют желваки. Наконец он остановился.
  — Вы уверены, что она это сделала? Абсолютно уверены?
  Кэллаген понимающе усмехнулся.
  — Нет, сэр. Теперь не уверен. Как только вы мне сообщили, что Август Мероултон ожидал какой — то выходки от ваших братьев и опасался за нее.
  Вилли Мероултон сел за стол, лицо его оставалось мрачным.
  Кэллаген встал, шагнул к столу и остановился, положив руки на полированную крышку. Он владел ситуацией, и сознание этого доставляло ему удовольствие.
  — Моя версия состоит в следующем, — он смотрел на Мероултона с той же стеснительной улыбкой. — Ваш дядя знал об угрозе, исходящей от ваших братьев, то ли от каждого в отдельности, то ли от всех вместе. Знал, что по каким-то причинам его племянница Цинтия тоже подвергается опасности. Она пришла к вам и все рассказала. Вы навели справки обо мне и решили нанять меня на роль сторожевого пса. Для этого вы снабдили её пятью сотнями, чтобы покрыть мои расходы и усилия. По какой-то причине она ко мне не пошла. К счастью или к несчастью, она ничего не предпринимала до прошлого вечера, и лишь тогда, после звонка вам, все же решилась. К счастью для нее, я могу подтвердить, что она была у меня в то время, когда убили Августа Мероултона.
  Кэллаген на момент умолк. В его глазах все ещё играла улыбка, они не отрывались от лица Вилли.
  — Конечно, — продолжал он, — мы с вами знаем, что все было не совсем так. Мы знаем, что она пришла ко мне как раз после убийства. Знаем, что времени было вполне достаточно, чтобы пройти пешком от Линкольн Инн Филдс через Холборн, по Ченсери Лейн в мой офис. Но мы не обязаны кому-то это рассказывать, мистер Мероултон.
  Он снова закурил.
  — Я спрашивал её, что она делала начиная с 23.00, и она не смогла ответить, а начала кричать, чтобы я сам делал выводы. Пришлось ей разъяснить, что я буду придерживаться ложного алиби — её присутствия в моем кабинете в решающее время.
  Вилли поиграл ножом для разрезания бумаг.
  — Это чертовски здорово, Кэллаген, с вашей стороны, но не пройдет. Полиция вытянет из неё всю правду. Допрашивать они умеют, вы же знаете.
  — Умеют, черт возьми, — подтвердил Кэллаген. — Но некоторое время полиция не сможет её допросить. Я об этом позаботился. Они даже не знают, где её искать.
  Он присел на край стола.
  — Теперь вы кое-что мне разъясните, мистер Мероултон. Что за ребята ваши братья?
  Вилли нахмурился.
  — Изрядно разложившиеся порочные люди. Ни перед чем не остановятся ради денег. Беллами в самом отчаянном положении. Деньги нужны ему просто позарез. Чтобы добыть их, он пойдет на все.
  — О… — протянул Кэллаген. — А на что он тратит деньги?
  — На женщин, — хмыкнул Вилли.
  Кэллаген немного подумал.
  — На кого сейчас?
  Вилли ткнул ножом для бумаг в блокнот.
  — Чрезвычайно красивая и чрезвычайно мерзкая француженка — актриса по имени Голи. А что?
  Кэллаген не ответил, размышляя. Потом спросил:
  — Что вам известно о шляпах Августа Мероултона?
  У Вилли брови полезли на лоб.
  — Шляпы? При чем тут шляпы?
  — Вы расскажите мне, я объясню.
  Мероултон на какое-то время задумался.
  — Не думаю, что кто-нибудь когда-то видел его в другой шляпе, кроме экстравагантного головного убора, бывшего у нас предметом шуток. Как правило, дядя носил синевато-серый «хомбург» с лентой в тон. Приобретал он их у Гринов на Дувр Стрит — размера 7, 25, чуть великоватые. И вкладывал под кожаную ленточку внутри промокашку. Считал, что так удобнее.
  — Понял, — кивнул Кэллаген. — Продолжайте.
  — На прошлой неделе мы как раз подтрунивали над ним по поводу этой шляпы, — продолжал Мероултон. — И он заявил, что купил бы новую, но дешевле, чем продают Грины. Он полагал, что шляпы слишком дороги.
  — Прекрасно, — заметил Кэллаген. — Очень хорошо.
  Он затушил окурок, долго кашлял, потом спросил:
  — Предположим, убийство ещё не совершено и старый чудак ещё жив. Кто, по-вашему, больше всего хотел бы его убить?
  Вилли не колебался ни секунды.
  — Беллами. Я бы не поручился за Беллами. Он ненавидел старика, проклинал его… даже больше Цинтии!
  — Я это никому бы не рассказывал, — усмехнулся Кэллаген. — Но все же, почему Цинтия ненавидела старика?
  — Причин хватало. Август был ужасный тип: взбалмошный, циничный, иногда просто дьявол во плоти. Он устроил матери Цинтии сущий ад, погубил её жизнь, куражился над ней, как дьявол. Ни над кем он так не измывался. Беллами ненавидел его до безумия. Он первый, на кого бы я подумал. К несчастью, нет и тени сомнения, что он не виноват. Прошлым вечером около десяти все четверо явились в наш клуб и пытались получить от меня гарантию на заем под часть состояния дядюшки, которая должна будет отойти к ним по завещанию. Заявили, что могут раздобыть денег, если компания «Эстейт Мероултон», которой я руковожу, удостоверит завещание и застрахует заем под их будущее наследство. Нет надобности говорить, что я отказал. Пол, Персиваль и Джереми отбыли на очередную ночную охоту, а Беллами ( так мне дано было понять ) отправился к любовнице.
  — И где она живет? — осведомился Кэллаген.
  — Кажется, у неё маленькая квартирка на Гордон Сквер.
  Кэллаген кивнул.
  — Итак, у всех них — алиби. У всей чертовой шайки…
  Он снова закурил.
  Мероултон встал и выглянул в окно. Кэллаген подумал. что плечи у него обвисли, он выглядел измученным.
  — Да, круто, — подумал Кэллаген. — Довольно круто для верного влюбленного. Американцы бы назвали это смертельной западней. А Вилли воспринимал все довольно спокойно. Правда, такого сорта люди всегда и все воспринимают исключительно спокойно.
  Мероултон повернулся к нему.
  — Что вы собираетесь делать, мистер Кэллаген? Что намерены предпринять?
  Кэллаген отодвинулся от стола и сунул руки в карманы.
  — Вы должны понять, что моя работа очень дорого стоит, мистер Мероултон. Обходится в большие деньги. Конечно, вы проявили немалую щедрость, но операции такого типа стоят очень дорого.
  Ноздри Мероултона раздулись.
  — Сколько вы хотите еще?
  — Думаю, мне понадобится ещё по крайней мере три сотни. Тогда я почти со стопроцентной гарантией смогу выполнить свои обязательства.
  Кэллаген достал новую пачку «плейерс».
  Мероултон подошел к столу, открыл выдвижной ящик, вытащил пачку банкнот, отсчитал тридцать десятифунтовых купюр и подтолкнул их через стол.
  Кэллаген их забрал и уложил в карман. Потом сел.
  — Теперь послушайте, мистер Мероултон, — начал он очень мягко. — Давайте сделаем так, чтобы между мной и вами не осталось недомолвок. Я знаю ваши чувства к девушке, и я всецело на вашей стороне. Я сам влюблялся — тут он улыбнулся — и это чувство мне знакомо.
  — Сейчас очень многое зависит от шляпы, той синевато-серой шляпы, которую обычно носил Август, от той единственной, неподражаемой шляпы. Теперь, я полагаю, полицейские собираются найти эту шляпу у него дома. Прошлой ночью на нем её не было. И нам это только на руку, так как никто иной. как мистер Вилли Мероултон может подтвердить, что на прошлой неделе старик заявил о намерении купить себе новую шляпу и добавил, что не хочет покупать её у Гринов на Дувр Стрит — там слишком дорого. Отлично. Но если это так, он мог купить её где-нибудь в Лондоне — неизвестно где, просто в случайном магазинчике.
  — Этим преотличнейшим обстоятельством мы можем воспользоваться, — Кэллаген подобрал свою шляпу. — Ничего не предпринимайте, мистер Мероултон, и ни о чем не беспокойтесь. Я забегу на днях, смогу вам что-то доложить. Теперь будьте любезны сказать две вещи. Прежде всего, где живет Беллами?
  — У него квартира на Пойнтер Ньюс в Челси со стороны Эмбанкмент, номер 12.
  — Я думаю зайти перекинуться с ним парой слов сегодня днем, — заявил Кэллаген. — Что-то вроде дружеской беседы. Да, между прочим, этот разговор был между нами, его желательно забыть. И ещё одна вещь, которую мне хотелось бы знать: когда вы с мисс Цинтией намерены пожениться?
  Мероултон недовольно покосился на него.
  — Какое это имеет отношение к делу? Если хотите знать, мы храним наши планы по этому поводу в тайне и не оглашаем ни при каких обстоятельствах. Август Мероултон был категорически против самой мысли о замужестве Цинтии. Это стало источником всех неприятностей. Он требовал, чтобы она всегда была при нем, вела хозяйство — наподобие бесплатной экономки — и слушала весь день вздор, который он несет.
  Он встал.
  — Что касается моих чувств, я хотел бы жениться немедленно. Чтобы она была уверена, что у неё есть хоть один настоящий друг.
  Кэллаген всем видом изобразил печальное сочувствие.
  — Здесь вы правы, мистер Мероултон, но я не думаю, что сейчас свадьба целесообразна или даже вообще возможна. Давайте прежде всего закончим это дело, тогда вы сможете венчаться в церкви, с цветами и прочими побрякушками. Чертовски стыдно жениться на такой женщине, как Цинтия, и регистрировать брак в какой-то жалкой конторе. Это событие должно украсить все иллюстрированные журналы роскошными снимками. Нет, во время свадьбы она должна быть в ослепительно белом платье и вся в цветах. Я бы не торопился с этим.
  — Только одно, Кэллаген. Я человек не бедный и отдал бы все до последнего пени, чтобы помочь Цинтии. Но это дело обошлось мне в восемь сотен за последние двадцать четыре часа. И не хотелось бы думать, что те три сотни, которые я вам только что передал, — плата исключительно за молчание.
  Кэллаген казался шокированным.
  — Мистер Мероултон, — заявил он твердо. — «Сыскное агентство Кэллагена» никогда не шантажирует своих клиентов.
  Он направился к двери. Потом вдруг повернулся, взглянул на Мероултона и осклабился.
  — Мне может понадобиться выйти на вас практически в любое время. Как это сделать?
  Мероултон дал ему адрес и телефон. Кэллаген повторил, запоминая, надел шляпу и взялся за ручку двери.
  — Есть ещё одно. Мне кажется, вам лучше не входили в контакт с мисс Мероултон. Если она будет вам звонить, не отвечайте. Пусть ей скажут, что вас нет в городе. На это есть серьезные причины. В самое ближайшее время, если не прямо сейчас, полиция начнет прослушивать каждый телефонный разговор, который только сможет перехватить. Я по той же причине покинул собственную контору. Грингол — очень настырный парень. До свидания, мистер Мероултон.
  И он мягко закрыл за собой дверь.
  В 15.00 Кэллаген вошел в «Лайонс» на Шафтсберри Авеню. Дарки сидел на втором этаже и пил чай. Вид у него был до невозможности отрешенный.
  Кэллаген прошелся по залу и сел за столик. Дарки порылся во внутреннем кармане обширного пальто, достал два или три листка бумаги и швырнул их через стол.
  — Есть с чего начать, Слим. Я работаю быстро. Может, ещё кое-какие сведения будут к вечеру.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Надеюсь быть в этих краях вечером и заберу их.
  Голосе его звучал не слишком жизнерадостно.
  Он заказал чашку кофе и сидел, уставившись в стол и напряженно размышляя.
  — Это чертовски забавно, Дарки. Ты решаешь кое-что выяснить и рассчитываешь обнаружить определенные факты, а на деле — ничего подобного. Натыкаешься на что-то другое, совсем не лезущее в твою версию.
  — Дарки, есть две вещи, которые ты должен сделать. И смотри не наделай ошибок. Сейчас я ухожу. Как только я уйду, ты позвонишь по телефону и попытаешься связаться с тем типом, которого мы привлекали по делу Гарсиа. Ты должен помнить плута Маркуса. Выясни, не хочет ли он немного заработать. Скажи, чтобы он поболтался где-нибудь, где его можно найти, и я с ним пообщаюсь. Его зовут Рибинхольт или Ривенхольт, или как-то там еще. Понял?
  Дарки кивнул
  — Второе дело: я собираюсь встретиться с одним субъектом в районе Челси в 16.00. Имя этого типа — Беллами Мероултон. Итак, в 16.15 ты должен позвонить туда — номер найдешь в телефонной книге. Когда он подойдет к телефону, постарайся задержать его, забивая баки чем угодно. Скажи, что ты из телефонной компании, проверяешь линию, или что ты санитарный инспектор и интересуешься состоянием водопровода. Говори все, что вздумается, но удержи его у телефона четыре или пять минут. Уловил?
  — Я понял, — кивнул Дарки и опустил глаза. — Слим, — начал он почти застенчиво. — Ты бы не встревал в игру, из которой не сможешь выйти! Знаю я тебя. Если в дело замешана женщина, ты ведешь себя как спятивший раненный зверь, и в тоже время, как застенчивый школьник.
  Кэллаген покосился на него.
  — Становишься сентиментальным? Еще немножко — и ты заставишь меня рыдать. Ну ладно, пока. Не забудь про Рибенхолла ( или как там его ) и не забудь позвонить точно в 16.15. Увидимся.
  Он выпил кофе, встал и вышел. По Шафтсбери Авеню дошел до Лонг Акр, там пересек улицу и попал на Стренд. На Стренде нашел шляпный магазин, примерил несколько шляп разных цветов. Так уж случилось, что купил он голубовато-серый «хомбург» с лентой в тон, размера 7.25.
  Теперь он зашагал в сторону Чаринг Кросс. По пути зашел в аптеку и купил лезвие безопасной бритвы и кусок лейкопластыря. На Чаринг Кросс Кэллаген засел в чайной, в глубокой задумчивости выпил две чашки чая. Выходя из чайной, он заглянул в мужской туалет. Там никого не было. Кэллаген вынул новую шляпу из коробки, бросил упаковку в мусорный ящик, а сам намочил руки и тер кожаный ободок, пока тот не залоснился. Теперь он развернул лезвие и чиркнул по левому указательному пальцу. Когда потекла кровь, он окропил ей передний край полей шляпы и посадил несколько пятен на кожаный ободок.
  Довольный сделанным, Кэллаген промыл порезанный палец, заклеил его пластырем и затолкнул шляпу во внутренний карман пальто.
  Остановив такси, он велел ехать в конец Эмбанкмент Стрит, поближе к Пойнтер Мьюс в Челси. Потом откинулся на сидении, расслабился и улыбнулся. Казалось, он очень доволен собой.
  4. ПОРТРЕТ ОТЪЯВЛЕННОГО ЛЖЕЦА
  Кэллаген стоял перед парадной дверью дома 12 на Пойнтер Мьюс ( роскошные отдельные квартиры для благородной публики ), упорно продолжая нажимать кнопку звонка; «хомбург» он незаметно придерживал локтем.
  Когда дверь распахнулась, в проеме появилась фигура слуги, встретившего посетителя с нескрываемой враждебностью:
  — Мистера Мероултона нет дома, — заявил он. — Во всяком случае, он никого не хочет видеть!
  Кэллаген улыбнулся, и в улыбке этой таился целый мир сомнения.
  — Ты сам этому не веришь! — спокойно возразил он. — И прекрати хамить. Иначе схлопочешь по своему тупому рылу. Теперь беги и поскорее доложи мистеру Беллами Мероултону, что Слим Кэллаген из «Сыскного агентства Кэллагена» желает несколько минут с ним переговорить; можешь добавить, что если он не захочет меня принять, идея похитить завещание — его, а не моя. Теперь пошел!
  Слуга поколебался, но все же удалился. Кэллаген, не дожидаясь приглашения, последовал за ним в прихожую.
  Вернувшись, слуга предложил последовать за ним.
  Кэллаген пересек холл и вошел в комнату. Перед камином, в густой тени, можно было различить фигуру, удобно устроившуюся в кресле. Человек внимательно рассматривал пришельца.
  Беллами выглядел старше своих лет — абсолютно лысый, с бегающими блекло-голубыми глазками. Нос отливал лиловым в синеву. Кэллаген это сразу же отметил. Итак, Беллами Мероултон — наркоман, и, разумеется, ему присущи и все прочие пороки, связанные и не связанные с наркоманией. Синеватый оттенок ноздрей указывал на привычку к кокаину.
  Когда Беллами заговорил, сразу бросилась в глаза манера его речи — грубой, отрывистой, циничной. Каждое слово взрывалось, словно пистолетный выстрел.
  — Что вам угодно? Кто такой Кэллаген, позвольте вас спросить, и почему я должен иметь дело с его агентством? И вообще, что это за контора?
  Он повернулся в кресле; полы шелкового переливчатого халата голубовато — перламутрового цвета отразили всполохи огня в камине.
  Кэллаген был невозмутим. Он бросил шляпу на подвернувшийся под руку столик, развалился в кресле напротив Беллами, вытащил пачку «плейерс» и неспешно закурил. Все это время он жестко и неотрывно смотрел на Беллами в упор.
  — Послушайте, мистер Беллами, я уверен, вы ничего не будете иметь против моего визита. Я просто собираюсь отделить вас от остального квартета. Не хочу всех смешивать…для вашего же блага…Это понятно?
  Кэллаген глубоко затянулся, отметив, что его визави часто и нервно задышал.
  — Фактическое существо вопроса в следующем, — продолжал Кэллаген, тонкой струей выпуская дым через ноздрю. — Я оказался в некотором затруднении. А всегда, когда я оказываюсь в такой ситуации, я пытаюсь действовать четко и делать правильные вещи, прямые и честные.
  Кэллаген сделал паузу. Когда он лгал, все его существо концентрировалось том, чтобы ложь, особо важная для данного момента, прошла без сучка и задоринки. Сцена и мировое кино в лице мистера Кэллагена потеряли великого актера.
  Беллами явно заинтересовался и изогнулся в кресле, подавшись вперед, с трудом преодолевая противодействие большого брюха.
  — Возможно, мой рассказ не слишком вас интересует, — продолжал Кэллаген, — А может быть наоборот. Но я собираюсь использовать свой шанс. Если вы полагаете, что я пришел сюда ради того, чтобы терпеть хамство от вас или кого-нибудь еще, то лучше вам как следует подумать.
  На лице Беллами вспыхнула улыбка, которой тот и сам не ожидал. Совершенно неожиданно для Кэллагена, без особых на то причин, в его сознании возник образ американской мокасиновой змеи — монстра с огромной пастью, укус которой вызывает медленную мучительную смерть.
  — Очень сожалею, мистер Кэллаген, если я вам показался грубым. Я угнетен и обеспокоен. Это вполне понятно.
  Хозяин встал, прошел к буфету и налил себе выпить, потом взглянул на Кэллагена и вопросительно кивнул на графин. Кэллаген отрицательно покачал головой.
  — Нет, благодарю вас. Для моей миссии нужна свежая голова. Понимаете, мистер Беллами, меня мучает мысль, что вы оказались в очень сложном положении и, может быть, в опасности. Весь день я размышлял, в чем состоит мой долг, и пришел к выводу, что самое правильное — явиться сюда и выложить карты на стол.
  Беллами вернулся в кресло, не сказав ни слова.
  Кэллаген продолжал:
  — Как вы знаете, прошлой ночью убили Августа Мероултона. Кто-то застрелил его на Линкольн Инн Филдс. Мне довелось узнать кое-что об этом деле, и я составил свое собственное мнение. Мое правило: что бы клиент мне ни рассказал — это секрет. «Сыскное агентство Кэллагена» ни при каких обстоятельствах не выдает своих клиентов. Но, в тоже время, я не такого сорта человек, чтобы стоять в стороне и наблюдать, как невинного человека считают замешанным в убийства, хотя он совершенно не при чем.
  Он затушил сигарету, хотя можно было сделать ещё дюжину затяжек, и хладнокровно приступил к извлечению из пачки следующей. Уголком глаза Кэллаген видел, как пухлый белый палец Беллами нервно стучит по подлокотнику.
  Кэллаген закурил, но продолжал молчать.
  Беллами улыбнулся. На этот раз улыбкой понимающей. Но теперь его пухлое толстое лицо показалось ещё более извращенным. Блекло-голубые глаза ещё больше выкатились.
  — Предполагаю, мистер Кэллаген, это как-то связано со мной?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да ещё как! Чертовски связано!
  Беллами сложил руки на животе.
  — Меня это начинает интересовать. Продолжайте, пожалуйста.
  Кэллаген улыбнулся, поняв, что Беллами задет за живое, и продолжал вдохновенно врать.
  — Мистер Беллами, несколько дней назад меня втянули в это дело на условиях строгой конфиденциальности; правда, тогда это не имело ничего общего с убийством. Я добыл определенную информацию. На тот момент эти сведения не имели большого значения. Но после убийства Августа Мероултона они его приобрели. И поверите вы в это или нет, теперь это дьявольски касается вас!
  Для эффекта он выдержал паузу. И позволил себе восхититься: какая прекрасная ложь! И как легко сходит с языка! Затем продолжил:
  — Если вы читали газеты, а в этом я не сомневаюсь, то наверняка обратили внимание, что полиция пытается изловить человека, которого видели на Энзел Стрит прошлой ночью. Вы, вероятно, удивлялись, почему, а может быть и догадались. Этот человек — тот самый тип, который стащил вещь, по мнению полиции ставшей причиной убийства вашего дядюшки. Завещание, о котором он объявил всем вам около недели назад, то самое что он таскал в часах.
  — Итак, мистер Беллами, я здесь не для того, чтобы отвечать на какие-то вопросы; я намерен рассказать вам о некоторых обстоятельствах, и когда вы с ними ознакомитесь, спросить, не возникнет ли у вас желание нанять меня для оказания услуг в качестве…
  Задребезжал звонок, прервав сладкую музыку его голоса. Кэллаген не делал попыток продолжать.
  В дверях появился слуга.
  — Вас просят к телефону. Говорят — из клуба «Сильвер Пират». Просят вас лично.
  Кэллаген про себя усмехнулся. Дарки в фантазии не откажешь.
  Беллами встал и удалился. Когда его шаги затихли в холле, Кэллаген быстро оглядел всю комнату. В противоположном углу разместились старинные часы на деревянном пьедестале. Двигаясь быстро и тихо как кошка, он пересек комнату, выхватил серый «хомбург» из под пальто и засунул его в угол между часами и стеной, так далеко, как смог. Затем также быстро вернулся на место.
  Когда Мероултон вернулся, Кэллаген курил и задумчиво смотрел в потолок.
  Беллами направился к своему креслу и сел.
  — Вы говорили, мистер Кэллаген, что я, возможно, пожелаю воспользоваться вашими услугами. Зачем?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Я уже заявил, что не намерен отвечать ни на какие вопросы. Так и будет. Но если у вас есть хоть немного здравого смысла, — а я думаю, вы способны быстро оценивать обстановку, — вы захотите, чтобы кто-то позаботился о ваших делах.
  Он подался вперед.
  — Послушайте, мистер Беллами! По версии полиции Август Мероултон был убит вовсе не на Линкольн Инн Филдс, его убили совсем в другом месте и тело швырнули туда просто чтобы навлечь на кого-то подозрение. На того, кто этого не делал, но кто уж очень сильно недолюбливал покойника.
  Он опять выдержал паузу для большего эффекта. А когда заговорил снова, речь его была медленной и неторопливой.
  — Кто бы это ни был, он проник в морг за завещанием, — Кэллаген погрозил пальцем. — Кто бы это ни был, он знал про убийство все. И забрал завещание, чтобы навлечь подозрения на человека, который потеряет больше всех, если завещание найдут и докажут его законность. Так кто это мог быть? Вряд ли я ошибусь, если скажу, что этим человеком окажется Беллами Мероултон. То есть вы!
  Беллами вцепился в ручки кресла. Лицо его побелело, как мел, лоб осыпали мелкие капли пота.
  — Если завещание найдется, ни вы, ни вся прочая четверка не получите ни гроша. Если оно исчезнет, такой поворот дела бросит подозрение на одного из вас. Да-да, из вас четверых. Для того его и похитили. Ну а теперь, мистер Беллами, вы все ещё не полагаете иметь меня под рукой для защиты ваших интересов?
  Кэллаген замолчал, благодушно улыбаясь в сторону камина. Кэллаген заметил, что переливчатый рукав шелкового халата задрался, и смог различить на предплечье следы, оставленные шприцем. Итак, Беллами пользует оба способа: кокаин через нос и морфий — уколом в руку. Милейший малый для компании.
  Беллами вновь откинулся на спинку кресла — глаза широко раскрыты, зрачки расширены. Он явно был сильно напуган.
  — Что вы хотите? — прорвалось пересохшим горлом. — Сколько бы вы хотели, если я надумаю предложить вам приглядеть за некоторыми вещами и вообще представлять мои интересы?
  — Я бы рассчитывал на пару сотен. Приглядывать за людьми и их благополучием — штука дорогая.
  Беллами поежился.
  — Куча денег… и у меня их нет. Но вот что я скажу. Я смогу достать вам сотню — вечером. И ещё сотню — через день-другой. Но я хочу все знать. Я хочу знать, кто меня хочет подставить. Я хочу знать…
  Кэллаген поднял руку, останавливая Беллами, дошедшего до грани истерики.
  — Вы все узнаете, мистер Беллами. Узнаете, когда заплатите первые сто фунтов, но не раньше. Возможно, кое-что я смогу сообщить вам уже сегодня вечером.
  Он встал, продолжая наблюдать за хозяином. Улыбка на его лице была приветливой и дружеской.
  Руки Беллами дрожали, глаза беспокойно бегали по комнате, избегая взгляда Кэллагена.
  — Если вы сможете встретиться со мной вечером, деньги у меня будут. Будет первая сотня. И я желаю знать всю подноготную. Знать все, что происходит. Я буду в коктейль-холле «Грин Сигнал» в 0.30 или 1.00. Это на Паллардс Плейс, недалеко от Лисл Стрит. Я предупрежу, и вас впустят. Вы придете?
  — Не беспокойтесь, мистер Беллами. Я буду там и встречусь с вами. Всего хорошего!
  Около двери он оглянулся и увидел, что Беллами вернулся в кресло и уставился в огонь.
  — Не надо нервничать, — усмехнулся Кэллаген. — «Сыскное агентство Кэллагена» никогда не допускает, чтобы клиент попал в беду.
  Если в его словах и звучала насмешка, до Беллами она не дошла. Он взглянул на детектива, кивнул и попытался улыбнуться.
  Кэллаген вышел.
  Было 5.30. Он зашагал в сторону Челси и остановился возле чайной, одного из замечательных уютных заведений, принадлежавшим двум хозяйками — истинным леди — и их любимому коту. Войдя, он заказал чашку чая и пачку «плейерс».
  Пристроившись у камина с пылающим огнем, он с наслаждением вдыхал и медленно выпускал носом сигаретный дым.
  После нескольких минут подобных размышлений он вспомнил о пакете, лежавшем в кармане пальто, вытащил листки бумаги, которые передал Дарки, выложил их на стол, расправил и стал читать четкий аккуратный почерк. При этом важные детали он сразу запоминал.
  Дарки славно поработал. В глазах Кэллагена светился неподдельный интерес.
  "Отчет 11.01.38
  Дорогой Слим!
  Здесь изложено все то, что я успел узнать. Продолжаю работать. Использовать Келли я не смог, ведь он работал на тебя. Мейзин дежурил в твоем офисе и передал, что кто-то стал названивать с десяти утра. Но не хотел назвать ни имени, ни сути дела. Его интересовало только, когда ты появишься. Мейзин сообщил, что ты в Эдинбурге, но звонки продолжались. Не иначе он тебя считает отъявленным лжецом. (А он не прав?) Я привлек к работе Вильпинса. Он уже неплохо поработал с экономкой в доме Августа в Найтсбридже, где тот прожил последние дни. Та думает, что что-то может рассказать дворецкий, если захочет, разумеется. То ли она сама что-то знает, то ли пытается навести тень на плетень. Сам знаешь, как ведут себя женщины после убийства: они, мол, все предвидели, но, как сказал Наполеон, умны только задним умом.
  Главное — старина Август Мероултон держал офис в западной части Линкольн Инн Филдс, в доме 6968, на верхнем этаже, куда обычно приходил и иногда работал. Он хранил это место в секрете от племянников, кроме Вилли. Дворецкий рассказал, что случайно слышал, как Август рассказывал Вилли об этом офисе и заставил обещать, что тот ни слова ни скажет братьям. Не то, чтобы Вилли это понравилось, но он вынужден был согласиться ради их же пользы.
  Теперь о Вилли. Говорят, он неплохой парень. Все его любят. Он руководит «Эстейт Мероултон и Траст компани», ведет дела по управлению всей собственностью Августа Мероултона. Старик неплохо с его помощью зарабатывал, во-первых потому, что Вилли — единственный порядочный человек в семье, и во-вторых потому, что он отличный бизнесмен. Старина Август однажды сказал дворецкому, что Вилли практически удвоил состояние, оставшееся от отца, и что у него нюх в финансовых делах. Вилли живет в Кристал Корт, возле Парк Лейн. Счета оплачивает минута в минуту. Все о нем самого высокого мнения. О Вилли все.
  Беллами — его братец — совершенно несносный тип, тут никаких сомнений быть не может. Меня просто поражает, как ему удается до сих пор избегать тюрьмы. Он употребляет наркотики, проводит дни в безделье, а ночи в паре развеселых заведений: «Сильвер Пират» и «Грин Сигнал». Оба заведения принадлежат одному и тому же типу — Арни Белдо. У этого крутого мужика не меньше шести фальшивых фамилий, ему уже случалось четыре или пять раз наводить в округе шмон до самой Риджент Стрит, когда он надирался как черт и приставал ко всем и вся. Вилпинс говорит, что он торгует наркотиками то ли в одном, то ли в другом клубе, а скорее всего в обоих. Еще Вилпинс полагает, что он порой взвинчивает цену, наживаясь на Беллами, когда тому приспичит получить отраву.
  Беллами волочится за бабенкой по имени Олали Голи. Эта французская потаскушка любит рассказывать, что была звездой эстрады. Но в самом деле она просто большая лгунья. Вильпинс полагает, что эта Голи — сестра Белдо, и когда нужно помогает нажать на Беллами.
  Беллами ненавидит старика Августа до безумия. Надравшись до чертиков, он в ночных клубах не раз орал как безумный, что бы он сделал с Августом, будь у него хоть какой-то шанс. Не знаю, какие у тебя намерения, но если нужен первоклассный ложный след, то наш Беллами как подозреваемый подходит в лучшем виде. Никто не знает, где он добывает деньги, но живет весьма недурно и ни в чем себе не отказывает, хотя все знают, что он промотал наследство, заложил все, что имел, и наделал кучу долгов. Вскоре ему придется искать новый источник доходов.
  Пол — тоже подозрительная личность. Ему сорок четыре, и он работает в «Уолкер Флит компани» как комиссионер. Зарабатывает шесть фунтов в неделю, а тратит шестьдесят. В отличие от остальных племянников, не пьет, и основное время проводит в «Соммерсет Хаус» и «Трансфер регистр», вечно что-то выясняя и уточняя. Не знаю, что он там делает, но подозреваю, он полагает, что должен был получить от отца больше, чем ему досталось. Он, вероятно, думает, что Беллами сжульничал и получил больше, чем ему полагалось. Пол не женат и, кажется, возле него не крутится никаких женщин. Зато он слишком часто посещает некие ночные клубы, сам знаешь , какие — с клубничкой, разумеется.
  Персиваль — ещё один растленный тип. Тюрьма по нему плачет. Он никогда не просыхает. Если вдруг его увидят трезвым, то сочтут, что он заболел. Обычно он крутится возле Беллами, служит тому мальчиком на посылках, а тот платит за его выпивку или не платит — когда не в духе.
  Джереми — мерзавец несколько иного плана. У него вилла «Шоу Даун» на полпути между Хай Вайкомб и Оксфордом. Довольно интересное местечко. С Джереми живет некая девица по имени Майола Фериваль — американка испанского происхождения. Они с Джереми чуть не каждый день устраивают вечеринки: карты, выпивка, женское общество. Вильпинс говорит, что если выберешься оттуда без штанов, считай, тебе повезло. На них было много жалоб, но бестолку. Публика, которая там побывала и лишилась своих кошельков, предпочитает ртов не раскрывать. Джереми не переносит ни Пола, ни Персиваля, ни Беллами. Они его тоже терпеть не могут.
  Большая часть сведений получена от Сайзера из «Блю Джей». Не могу поручиться за все, но Сайзер никогда ещё нас не подводил. Он утверждает, что пару раз полиция готова была затеять дело против одного из них, но каждый раз истцов удавалось как-то обломать. Сайзер говорит, что просто удивительно, как им это удавалось. Он мог бы понять, будь у них куча денег, чтобы откупиться, но раз тех нет, они должны быть гипнотизерами или мистификаторами.
  Уже написав этот отчет, я ещё кое-что услышал от Вилпинса по телефону. Он сообщил, что француженка Беллами — Олали Голи — настоящая ведьма. Живет она на Кларендон Хаус, около Гордон Сквер, в Блумсбери ( Телефон Холборн 56345) Она следит за собой и живет довольно неплохо. Но Вилпинс не знает, откуда у неё деньги. Возможно, от Белдо. Но я не думаю: у самого Белдо дела не слишком хороши и с деньгами большие проблемы.
  Теперь ещё кое-что новенькое. В тот вечер, когда разделались со стариком Августом, все братцы встретились за ужином в «Блю Джей». Сайзер утверждает, что никогда ещё не видел такого сборища. Между прочим, они почти не пили, что удивило всех. Около 22.00 все разошлись, по словам официанта, собираясь зайти к Вилли Мероултону. Официант рассказал Сайзеру, что они обсуждали, как раздобыть у Вилли денег или хотя бы поручительство под залог.
  Сайзер сообщает, что Джереми вернулся в «Блю Джей» в 23.00, немного выпил, поговорил несколько раз по телефону и удалился. Пол с Персивалем вернулись в «Блю Джей» около половины второго, выпили, потом направились в «Силвер Пират». Беллами в «Блю» не возвращался. Сайзер считает, что он отправился к Олали.
  На сегодня все.
  До скорого, дружище. Будь осторожен. Дарки."
  Кэллаген медленно потягивал чай. Тот был отличный, да он и вообще любил чай. Сидя возле пылающего камина, он выглядел как любой другой мужчина в расцвете лет и в отличной кондиции. Новый костюм прекрасно сидел на отлично скроенной фигуре.
  Мисс Дапл, одна из владелиц чайной, покосилась на него, проходя мимо с подносом . Ей нравилось, как густые черные волосы Кэллагена волнами ниспадали на затылке.
  На кухне она заметила подруге:
  — Мне нравится тот посетитель у камина, Полли. Выглядит очень мило. Такому человеку можно доверять, я уверена.
  Кэллаген допил чай и вытащил маленький черный блокнот из тех, что стоят у Вулворта три пенса. Начав было делать пометки, он тут же встал, подошел к стойке и спросил, где можно позвонить. Мисс Дапл указала на кабинку в углу и одарила его при этом игривым взглядом.
  Кэллаген набрал номер — Холборн 56435. Услышав длинные гудки, достал из кармана носовой платок и положил его на микрофон. Потом раздельно и отчетливо произнес в трубку:
  — Мне нужно поговорить с мисс Голи.
  У собеседницы был сильный французский акцент.
  — Кто говорит?
  — Не имеет значения, моя сладкая. Позови мисс Голи к телефону и скажи, пусть поторопится.
  — Мадмуазель не подойдет, пока не узнает, кто говорит — прозвучало уже строже.
  — Она не подойдет, вы говорите? — жестко переспросил Кэллаген. — Отлично. Скажите ей, что говорит, быть может, друг Арни Белдо. Обратите внимание, я сказал: быть может. Объясните Олали, что если она понимает, что для неё хорошо, а что плохо, пусть поторопится.
  Он слышал, как положили трубку, а минуту спустя услышал другой голос: высокий, тягучий, непроизвольно вызывающий в памяти первый ряд кордебалета французского стриптиз-ревю.
  — Олали Голи у телефона. Кто говорит?
  — Прекрасно, — Кэллаген снял с телефона платок. — Теперь слушай внимательно. Вечерком я загляну с тобой поговорить. Так что будь дома. Будь дома, даже если Белдо скажет, что не знает, кто я такой. Причина в том, что тебе грозят большие неприятности из-за убийства Августа Мероултона. Не притворяйся, что ты об этом ничего не слышала. И не прикидывайся, что не горишь от нетерпения расспросить Беллами о деталях.
  Но, думаю, в будущем тебе не светит с ним часто видеться, если не станешь делать то, что я скажу. А может так случиться, что ему достанется куча денег. И тебе сразу захочется знать, какую вести игру, чтобы наверняка урвать свое. Я как раз тот, кто может тебе это подсказать.
  Не рассказывай никому об этом звонке. И на твоем месте я бы воздержался на некоторое время от встреч с Беллами. Поняла? Он может оказаться в сложном положении. И когда угодит под суд за убийство, будет говорить все, что угодно, чтобы спасти свою шкуру. Например, что был у тебя прошлым вечером между 23.00 и 1.00. Ладно, может был, может нет, но ты должна сказать, что его не было, иначе возникнет скандал и в результате вы с Белдо схлопочете высылку из Англии, как нежелательные иностранцы. Вы этого хотите?
  На время воцарилась пауза.
  — Когда вас ждать? — наконец спросила Олали.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Около одиннадцати. Зовут меня Кэллаген. Я частный детектив. На твоем месте я бы никуда не выходил до моего прихода. Скажись больной и никого не принимай.
  Он повесил трубку, вышел из кабинки, заплатил по счету и покинул чайную.
  Кэллаген шел в сторону Челси. Краешком глаза он заметил, как сзади из-за угла вынырнул черный автомобиль.
  Кэллаген закурил.
  Автомобиль быстро набрал скорость, резко пересек улицу и подкатил к бордюру возле Кэллагена.
  Тот остановился и повернулся лицом к машине. Шляпа сдвинута набекрень, сигарета беспечно свисала изо рта под каким-то лихим углом.
  — По манере вождения всегда можно узнать полицию, — приветливо обратился он к водителю. Сержант подразделения быстрого реагирования польщенно ухмыльнулся.
  — Я полагаю, мистер Слим Кэллаген? Детектив-инспектор просил передать, что будет весьма благодарен, если вы уделите ему несколько минут и проследуете с нами в Скотланд Ярд. Это по поводу убийства Августа Мероултона. Мистер Грингол сказал, что будет рад с вами увидеться, если только вас это не затруднит.
  Лицо Кэллагена осветилось солнечной улыбкой.
  — Для мистера Грингола я готов на все.
  Как только сержант открыл дверь, он плюхнулся на заднее сидение, со вздохом откинулся на спинку и с удовольствием вытащил сигарету.
  Автомобиль сорвался с места.
  — Убийство Мероултона? — вежливо осведомился он у патрульного на переднем сидении. — Удивительно, утром я как раз читал об этом!
  5. ВСТРЕЧА С МИСТЕРОМ ГРИНГОЛОМ
  Джордж Генри Грингол (известный под кличкой «Танцор» ) был самым молодым детективом-инспектором в Скотланд Ярде. В сорок один год он весил 76 кило и носил маленькие жесткие усики. У него были непринужденные манеры, и он был весьма неглуп.
  Если припомнить его карьеру, Грингол подвел под приговор Л. Джонса за двойное убийство, распутал дело Мириса, поймал Дромио Феранци, у которого была лучшая преступная организация в стране. И именно он вывел на чистую воду банду марсельцев, за что получил последний чин.
  Грингол считал, что по возможности следует действовать честно. При необходимости он умел быть тонким и изобретательным. Грингол никогда не жевал резинку, не курил трубки, имел собственный доход, не решал запутанные дела за шахматной доской, не обращался к криминальным репортерам за помощью и не заглядывал под ковер в поисках «ключевой ниточки». Никто никогда не слышал от Грингола рассуждений о «ниточке», и однажды он заявил, что если бы встретился с таким теоретиком, то наверняка ничего бы не понял из его рассуждений.
  Он был типичным полицейским, из тех, которые преуспели в сохранении репутации Англии как самой законопослушной и спокойной страны. Если он был склонен к рутине, то потому, что полицейская работа в такой стране и есть рутина.
  Итак, он не намерен был недооценивать мистера Кэллагена. На это был способен только глупец. А как уже сказано, «Танцор» дураком не был.
  Кэллаген тихонько мурлыкал, шагая по коридору в кабинет Грингола. Тот сидел за столом и рисовал на промокашке фрукты. Его помощник детектив — сержант Льюис («Люси») Филдс, в котором под обличием почти детской доверчивости скрывался острый ум, был занят тем, что тщательно чистил ногти.
  Грингол встал и изобразил счастливую улыбку.
  — Как мило с вашей стороны прийти так сразу, Слим! Я думал, вы можете быть заняты, и разъяснил своим ребятам, что если у вас срочные дела, то следует договориться на время поудобнее. Садитесь.
  Кэллаген сел, бросил шляпу на стол, вытащил пачку сигарет, предложил Гринголу, который взял, и Филдсу, который с усмешкой отказался.
  — Отличная работа, — начал Кэллаген. — Я спокойно прогуливался по Эмбанкмент, а за мной охотятся патрульные машины! Вы пользовались радио? Ради меня?
  Грингол дружески улыбнулся.
  — Ну хорошо, я хотел вас здесь видеть как можно скорее. Но сделать это так, чтобы ни в чем не ущемить вас. Так что мы передали ваше описание, и один патрульный вас заметил.
  — Отличная работа, — снова повторил Кэллаген. — Я полагаю — патрульный с Челси и Эмбанкмент?
  Грингол кивнул. Кэллаген — тоже. Он понял, что Грингол лжет, и не сомневался, что Грингол догадывается, что он это знает. И все это кое-что проясняло.
  Грингол выпустил кольцо дыма и следил, как оно плыло по кабинету.
  — Послушайте, Слим. У меня серьезные проблемы, и вы можете мне помочь. Я не прошу вас сделать заявление и даже не записываю ваших слов. Это останется между нами. Теперь мне следует кое-что сказать, прежде чем перейти к делу. Вы знаете не хуже меня, что здесь вас здорово не любят. Факсли, например. Ему вы здорово не по нутру. Он думает, что вы сорвали так прекрасно задуманный арест по делу в Моберли. И утверждает, что вы специально все свалили на него. Есть ещё Брантинг, тот тоже вас не любит. Но я не из таких. Я всегда полагал, что жизнь частных детективов в нашей стране — это череда взлетов и падений. Возможно, я мыслю шире, чем большинство здешних сотрудников, так чтобы вы знали без всяких подвохов: что касается наших отношений, то с моей стороны они абсолютно дружеские. Вы меня поняли?
  Похоже, Кэллагена это очень тронуло.
  — Вы заставите меня прослезиться, Грингол. Я думаю, что вы прекрасный парень; сама любезность… иногда… — Он выдохнул клуб дыма. — Что у вас на уме?
  Грингол снова принялся рисовать фрукты: изобразил банан, потом апельсин.
  — Речь о деле Мероултона, — протянул он. — Его передали мне, и оно мне не по душе. Знаете, как это бывает: полиция не имеет права на ошибку, а тут есть люди, полагающие, что я получил повышение слишком быстро. Вот почему я не хочу ошибиться.
  Он обезоруживающе улыбнулся.
  — Отлично. Итак, едва мы сегодня утром приступили к обычной рутинной работе, как позвонила некая девушка — Эффи Перкинс. И поведала совершенно бредовую историю, Слим. Но мы обязаны проверить все. Короче, девушка заявила, что прошлым вечером Цинтия Мероултон (падчерица убитого) была в вашем офисе. И утверждает, что вы пытаетесь создать ей фальшивое алиби.
  Он подтолкнул к Кэллагену шкатулку с сигаретами и улыбнулся.
  — Ладно, скажу вам прямо: я ей не поверил. Сказал — мол, вздор, во первых, с какой стати устраивать алиби мисс Мероултон, и во вторых — вы просто не можете так поступить. Правда, Филдс утверждает, что можете. И приходится с этим считаться. Хотя я с ним, конечно, не согласен. Я сказал — нет, Кэллаген не мог пуститься во все тяжкие. Пришлось напомнить Филдсу, что судья Фейервуд предупредил вас во время дела Мире (помните, вы были главным свидетелем ) насчет сфабрикованного алиби. Вот такое было слово — сфабрикованное. И ещё раз — с той девицей по делу Волната. Припоминаете? Брантинг никогда этого не забудет.
  Я сказал Филдсу: слушай, Кэллаген слишком умен, чтобы пытаться снова провернуть что-то подобное: если затея рухнет, ему конец.
  Кэллаген перебил.
  — С чего вдруг? Вы полагаете, мою клиентку мисс Мероултон подозревают в преступлении?
  Грингол закусил губу, потом рассмеялся.
  — Не заводитесь, Слим. Я просто говорил…сами знаете о чем.
  Кэллаген дружелюбно улыбнулся и снова закурил.
  — Послушайте, Грингол! Все ясно, как божий день. Мисс Мероултон — мой клиент. Она пришла в мой офис вчера поздно вечером обсудить наши дела. Оставалась она у меня до полуночи. Я запомнил время, потому что у меня у самого была назначена встреча, я не хотел опаздывать и пришлось быстренько закругляться.
  Грингол кивнул.
  — Я понял. Но Эффи Перкинс утверждает, что мисс Мероултон явилась к вам не раньше половины двенадцатого, или даже позднее. Она перепутала время?
  Кэлаген кивнул.
  — Возможно. Но скорее дело не в этом. Она сделала это намерено. Понимаете, — он пустил струи дыма из ноздрей, — я вчера её уволил, так что у неё есть повод не испытывать ко мне нежных чувств.
  Он улыбнулся Гринголу.
  Тот в ответ с симпатией улыбнулся Кэллагену.
  — Женщины — опасные создания, верно? Они готовы черт знает на что, лишь бы досадить мужчине.
  Он взял сигарету и на некоторое время задумался. Потом покосился на Филдса, который задумчиво похрустывал пальцами, дожидаясь, когда же «Танцор» перейдет к делу.
  — Филдс, нужно что-то предпринять с этой Эффи Перкинс. Ей следует преподать урок.
  Потом повернулся к Кэллагену.
  — Видите ли, Кэллаген, мисс Перкинс уверена в своих словах. И дьявольски решительно настроена. Мы просили её прийти поговорить, но она не хочет ограничиться разговором. Она сделала заявление и готова дать показания в суде.
  Он подтолкнул Кэллагену пепельницу и жестом предложил взять ещё сигарету. Кэллаген взял, закурил и начал медленно демонстрировать свои фокусы с дымом. Глаза его не отрывались от Грингола. Грингол отвечал ему тем же, думая при этом, что глаза Кэллагена напоминали взгляд орла: такие же твердые, непреклонные и очень яркие.
  Детектив-инспектор положил локти на стол, затем сдвинул их вместе и переплел пальцы. Кэллаген усмехнулся, подумав про себя: « — Ну, началось…»
  — Я собираюсь поступить так, как делаю нечасто, — снова заговорил Грингол. — Собираюсь сказать, что у меня на уме и почему я намерен не принимать всерьез вашу Эффи Перкинс. Дело в том, что я рассчитываю на вашу помощь. Я на неё надеюсь. Филдс подтвердит, что первые мои слова после её ухода были: « — Я не намерен пользоваться этой информацией лишь потому, что она направлена против Кэллагена». Вот что я сказал Филдсу. Многие тут с радостью уцепились бы за шанс использовать такие сведения, если бы смогли связать их с вами. Но я не дурак. Что мне это дает? Мне нужно найти и арестовать убийцу Августа Мероултона, а не терять время в попытках прижать некоего частного детектива, только потому, что он разок — другой слегка перемудрил.
  Я заявил Филдсу, что собираюсь прямо вам сказать: если заявление Перкинс — правда, то нам не составит труда найти виновного. Совершенно ясно, что если Кэллаген намеренно фабрикует ложное алиби для мисс Мероултон, то делает он это по исключительно важной причине, и ею может быть только одно: он знает, что она нуждается в алиби, так как она была с Августом Мероултоном на Линкольн Инн Филдс, когда того убили. Или — как альтернатива — она его убила.
  Лицо Грингола осветила добродушная улыбка.
  — Видите, Слим, я вам рассказываю, почему не верю мисс Перкинс. Прежде чем мы начнем, можете убедиться, что я на вашей стороне. Тогда давайте разберемся, чтобы преподать урок этой Эффи Перкинс; вдолбим ей, что Скотланд Ярд не должен попусту тратить время, когда ей хочется причинить кому-то неприятности.
  Кэллаген с кроткой и смиренной миной смотрел в потолок.
  — Не знаю, Грингол… Не стоит быть таким жестоким с Эффи. Она милая девочка. Правда. Просто переборщила — вот и все. — В его голосе проступила еле заметная нотка сарказма. — Вы хотите сохранить свое время и энергию? Тогда зачем их тратить, чтобы убеждать женщину вроде Эффи, что она валяет дурака?
  Пальцы Грингола забарабанили по крышке стола. Голос его слегка напрягся.
  — Послушайте, Кэллаген! Я просил вас прийти сюда и играть с нами в одной команде. Можно сказать, протянул вам руку. Но похоже, вы не собираетесь даже и пальцем шевельнуть, чтоб действовать заодно. Полагаете, это разумно?
  Кэллаген ласково ему улыбнулся.
  — Понятно… Предполагалось, я о чем-то расскажу? А я этого не сделал. Ладно, но о чем?
  Грингол встал, подошел к окну и выглянул наружу.
  — У Эффи Перкинс основательные показания. Их вполне достаточно, чтобы выдвинуть против вас обвинения. Перкинс твердо держится своего, раз предпочла явиться сюда и сделать официальное заявление, чем принять ваши предложения…
  — Секундочку, — прервал Кэллаген. — Что за предложения?
  — Вы послали ей письмо, позаботившись, чтобы его доставили как можно раньше. Хотели, чтобы она получила его прежде, чем прочитает газеты и обнаружит репортажи про убийство Мероултона.
  Кэллаген выглядел сначала недоумевающим, затем удивленным, и лишь затем понимающая улыбка расползлась по его лицу.
  — Я понял, вы имеете ввиду записку, в которой я ей сообщил, что она может снова приступить к работе. Навалилась уйма дел, и я даже прибавил ей жалование. По-моему, самый обычный ход работодателя. Как полагаете? Я увольняю девушку, которая работала со мной пять лет, и обнаруживаю вдруг, что предстоит огромная работа и мне опять понадобятся её услуги.
  Он выдержал паузу, чтобы придать больший эффект своим словам.
  — И это вы считаете предложением? Да? Очень мило! Вы приказываете сотрудникам схватить меня и доставить сюда… Мистер Кэллаген, не будете ли вы добры, не возражаете ли вы…Тьфу! Короче, обрушиваете на меня целый поток недвусмысленных предложений, замаскированных изысканными фразами.
  Он затушил в пепельнице сигарету, и резкость жеста выдавала его возмущение.
  — Не успел я пробыть в вашем дрепаном офисе и десяти минут, как мне было заявлено, что я фабрикую ложное алиби и становлюсь соучастником преступления, которое некто может быть когда-то совершит. Затем мне вежливо внушают, что мои действия бросают подозрения на клиента, который — так уж получилось — оказался в моем кабинете в тот момент, когда я уволил чертову дуру — машинистку. Так, между делом, объясняют, что детектив-инспектор Факсли сильно мне не симпатизирует, как будто мне не наплевать — любит он меня или нет. Еще мне сообщают, что детектив-инспектор Брантинг тоже меня не обожает, что я воспринимаю как комплимент, так как у вашего толстого дурака не хватило мозгов посадить жулика, который уже звякал кандалами и почти хрипел в петле!
  Мне напомнили, что судья Фейервуд подозревал, что в деле Мире я сфабриковал алиби. Но вы прекрасно знаете, что это дьявольская ложь. Если бы Фейервуд был уверен и мог это доказать, он должен был арестовать меня за дачу ложных показаний. Он этого не сделал. И почему? Да потому, что думать он может что угодно, но как судья не вправе не считаться с действительными фактами и уликами.
  Он сделал паузу и достал новую сигарету.
  — Не пытайтесь заморочить мне голову вашими заумными штуками, Грингол. Это переливание из пустого в порожнее. Обратите внимание, я чертовски огорчен вашими методами. Будь мы в Америке, вы могли бы спустить меня с лестницы и обработать куском резинового шланга или чем-то подобным. А там уж мне решать: заговорить или терпеть. Но в нашей стране допросов третьей степени не практикуют. А так как вас интересуют мои сведения, вы пытаетесь выглядеть жутким умником.
  Кэллаген чиркнул спичкой по крышке стола и поднес её к сигарете. Филдс оценивающе посмотрел на него.
  Грингол задышал чаще, уши его покраснели — верный признак раздражения. Он вернулся к столу и сел.
  — Очень хорошо, мистер Кэллаген. Ладно, если не получается по-хорошему, попробуем иначе. Я спрашиваю вас: не желаете ли вы сделать заявление по делу Мероултона. Если не хотите, так и скажите, и я начну рассматривать события под другим углом…
  Он запнулся — Кэллаген стукнул кулаком по столу.
  — Хватит! Опять вы угрожаете!
  Голос его стал низким и хриплым, тон — холодным и язвительным. Спокойствие, с которым он говорил, только усиливало эффект.
  — Довольно, Грингол! С меня хватит ваших гнусных угроз, приберегите их для других. Возможно, я для вас просто второсортный частный детектив, но клянусь преисподней, я знаю законы, и предупреждаю, что если услышу хотя бы ещё одну угрозу, открытую или замаскированную, то сразу иду к моему адвокату, дам письменные показания о том, какого рода штуки вы тут применяете, и вышлю копию в комиссариат полиции.
  Он замолчал и выпустил дым через ноздри.
  — Теперь послушайте меня, Грингол. Позвольте дать вам совет, совершенно бескорыстно. Вы хотите задать мне некие вопросы. Отлично, спрашивайте, я на них отвечу. Но отвечу так, как меня устраивает. Возможно, это будет правда, но может быть и нет. Вы ничего не сможете поделать, — ведь я не под присягой, и если захочу, то завтра расскажу другую версию. Я оставляю это право за собой. Поскольку я замешан в деле, прошу не забывать, что я — свободный британский гражданин, и за моей спиной — вся мощь закона для защиты от попыток меня шантажировать. Это понятно?
  Грингол фыркнул. Он был повержен и сознавал это. Пришлось изменить курс.
  — Готов снять шляпу, Слим, вас не проведешь. Вы не простак, теперь я убедился в бесполезности попыток действовать вопреки вашим интересам. Но мне хотелось бы выяснить ваше мнение по некоторым аспектам известного вам дела, и я попрошу Филдса покинуть кабинет…
  — Не стоит суетиться, — прервал его Кэллаген. — Держу пари, у вас потайной микрофон и он станет слушать меня в соседней комнате.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Послушайте, Грингол, а ведь чрезвычайно забавно, если микрофон действительно есть и кто-то слушал все, что я наговорил!
  Он рассмеялся, и Грингол тоже. Через мгновение Филдс присоединился к ним. Но в их смехе Кэллаген улавливал некую натужность. Так что микрофон был и работал!
  Кэллаген торопливо размышлял, оценивая обстановку. Он был в затруднительном положении, и знал это. Потягивая сигарету, он осознавал, что оказался в критической точке в своей карьеры. Далеко не безоблачной.
  Неожиданно без всяких на то причин в его сознании всплыл образ Цинтии Мероултон, сидящей перед его столом в кабинете на Ченсери Лейн — чистые линии лица, огонь в глазах, едва заметный аромат духов, оставшийся, когда она ушла.
  — Вот женщина моей мечты, — подумал Кэллаген. — Стопроцентная женщина. Даже если она совершила убийство, в ней было то, о чем другие женщины могли только мечтать. Ладно… Вперед во все тяжкие! — заключил он.
  Грингол продолжал изображать на промокашке фрукты.
  Филдс изучал ногти.
  Кэллаген сменил выражение лица, изобразив прозрение, и увидел, как вспыхнули глаза Грингола.
  — Послушайте, Грингол, что пользы от споров? Ни вам, ни мне это ничего не дает. Я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь. Если я верно понимаю, лучше всего начать с рассказа о том, что вас волнует. Если вы подозреваете Цинтию Мероултон в убийстве, так и скажите. Хоть я человек и сообразительный, но должен позаботиться о себе и не подставиться, изображая щит убийцы.
  Грингол кивнул.
  — Я вовсе не желаю кого-то обвинять, Слим. Поверьте, не желаю. От этого мне никакого проку. Все, что мне нужно — это факты и улики. Вы это знаете не хуже меня.
  Он наклонился над столом. Филдс, наблюдая со стороны, подумал:
  — Ловкая подобралась парочка. Друг друга стоят. И затрудняюсь определить, кто лучше. Я на стороне «Танцора» и хочу, чтобы он победил, но только потому, что он на стороне полиции. А Кэллаген умен, как черт.
  — Не мне вам говорить, — продолжал Грингол, — что в случае убийства первейшая задача — найти мотив преступления. Ладно, давайте прекратим суету вокруг мисс Мероултон , выясняя, где она была и почему там появилась. Позволим себе обратиться к вопросу о мотиве.
  Вот моя версия: Гезелинг, поверенный Августа Мероултона, заявляет, что несколько дней назад старикан составил новое завещание. Он самостоятельно отпечатал его на листке золотистой бумаги, которую раздобыл у Гезелинга, и поведал тому, что носит документ с собой в корпусе часов. Гезелинг не знает содержания нового завещания, но догадывается, что вряд ли там есть что-то хорошее для любого из Мероултонов, возможно, исключая Цинтию и Вилли.
  Я догадываюсь, что кто-то убил старика, чтобы изъять завещание, что убийство было совершено под воздействием внезапного порыва. Затем убийца испугался и убежал, не забрав завещания, — то ли кто-то помешал, то ли не хватило духа возиться с трупом. И если это была женщина, её можно понять.
  Но завещание все же забрали. Вчера поздно вечером или рано утром. Некий пострел вошел в телефонную будку в конце Энзел Стрит и якобы от меня отозвал сотрудника, дежурившего в морге. Затем он же заявился в морг, подняв воротник и натянув шляпу до ушей, забил баки тамошнему служащему и сообщил ему, что его жену якобы сбила машина. Так он избавился и от Твиста. Затем прошел в мертвецкую и вскрыл корпус часов Августа перочинным ножом. Об этом говорят оставшиеся царапины. При этом наш пострел, конечно, был в перчатках — они смели все отпечатки, которые были на часах — даже отпечатки Августа Мероултона.
  Этот тип мог быть убийцей, или его послал тот, кто совершил убийство, но не довел дело до конца. Сумей я разыскать его, половина расследования была бы завершена.
  Кэллаген кивнул.
  — Я читал ваше обращение в газете.
  Он улыбнулся Гринголу.
  — Вы знаете, смешно конечно, но за исключением пары дюймов роста и раздутых щек, описание может подойти даже ко мне.
  Грингол попытался казаться удивленным.
  — Не скажите, — возразил он. — Подняв воротник пальто, он стал казаться ниже. А что касается щек — я обнаружил две странички, вырванные из телефонного справочника той самой кабинки. Этот тип скатал их и сунул в рот под щеки, чтобы изменить форму лица. Как я полагаю, он их выплюнул на пол мертвецкой после ухода Твиста. Чертовский умный сукин сын.
  Инспектор закурил и на секунду задумался. Затем взглянул на Кэллагена с обычной приветливой улыбкой.
  — Я нуждаюсь в вашей помощи, Слим. В любых идеях по этому делу. Я знаю, вы как-то связаны с семей Мероултонов , и просто не могу поверить, что мисс Цинтия Мероултон явилась в ваш офис только для того, чтобы осведомиться который час. Но я не жду, что вы станете мне помогать просто так.
  Послушайте, Слим. Вы могли слышать разговоры о грядущей регистрации частных детективных агентств. Вводится что-то похожее на американскую систему: лицензии и прочие штуки. Когда это начнется, здесь обязательно найдется парочка людей, которые попробуют ни в коем случае не допустить вашей регистрации. Но если вы мне поможете, я прослежу насчет лицензии, когда до этого дойдет. Я выложил все напрямую, верно?
  Кэллаген кивнул. Его лицо приобрело выражение абсолютной искренности (прием, который он использовал, когда приходилось откровенно лгать ).
  — Очень спортивно с вашей стороны, Грингол. Вы мне симпатичны, и я готов вести с вами диалог. Я не собираюсь обсуждать вопросы насчет мисс Мероултон. Просто не могу. Она — мой клиент, и её дело не имеет ничего общего с убийством. Это весьма деликатное дело связано с репутацией другой женщины. Я даже не собираюсь упоминать её имя.
  Но скажу вам прямо, я заинтересован в расследовании этого убийства, и, похоже, могу подсказать вам мотив. Убежден, я смогу вывести на парня, который провернул дело в морге.
  Видимо, вы пошли по ложному пути, посчитав, что Августа Мероултона убили на Линкольн Инн Филдс, прямо у ограды сквера. А я вот в этом не уверен. На нем не было шляпы. Правда? Отлично. Итак, вы обратили на это внимание и установили, что единственная шляпа, которую он носит, преспокойно лежит у него дома. И потому пришли к заключению, что он поехал на Линкольн Инн Филдс в такси, вылез и пошел вдоль ограды сквера на встречу с кем-то. И тогда его убили.
  Но я так не считаю. Я полагаю, что его убили совсем не там, привезли тело на автомобиле и положили у ограды.
  И я скажу, почему так думаю. На прошлой неделе Август Мероултон сказал своему племяннику Вилли, что собирается купить новую шляпу. Причем заявил, что не намерен покупать её в прежнем магазине, так как там они слишком дороги. Полагаю, человек, убивший Августа Мероултона, знал, что тот купил новую шляпу, и утащил её. Убийца — тип сообразительный. Он просчитал, что вы найдете старую шляпу у Мероултона и придете к выводу, что Август вышел из дома без шляпы, намереваясь взять такси до Линкольн Инн Филдс, чтобы с кем-то встретиться.
  Кэллаген взглянул на Грингола, затем на Филдса: хотел увидеть, какое впечатление произвело сказанное. Но лица их оставались непроницаемыми.
  — Послушайте Грингол, — продолжал Кэллаген, — вы рассказали мне, что кто-то проник в морг, чтобы стащить новое завещание, и что Гезелинг полагает — новое завещание не отличается от старого в части Цинтии и Вилли Мероултонов. Кто же тогда пострадает больше всего?
  Для большего эффекта он сделал паузу.
  — Больше всего пострадает тот, кто растратил все, что у него было — до последнего пени, кто по уши в долгах и кому отчаянно нужны деньги. Деньги на наркотики.
  Когда человек их принимает, это само по себе скверно. Хотя сама привычка к ним ещё не делает человека убийцей. Но когда такой дьявольский любитель кокаина должен прибегать к морфию, чтобы продлить кокаиновый кайф, он ступает на очень скользкий путь. Такой тип ни перед чем не остановится. Когда рассудок и нервы в таком состоянии, даже убийство ничего не значит.
  Зато у такого сорта убийцы совершенное преступление немедленно вызывает нервную и психическую реакцию, и он не в состоянии прикоснуться к телу. Найдите такого типа — и у вас будет человек, которого вы ищете.
  Грингол поднял глаза от блокнота, в глазах его сверкнули огоньки. Кэллаген усмехнулся про себя. Кажется, Грингол клюнул!
  — Я понял, — прервал молчание Грингол. — Я понял.
  Он улыбнулся.
  — Скажите, Слим, что вы делали у Беллами Мероултона? Работаете и на него тоже?
  — Нет. Я зашел к Беллами задать несколько вопросов по делу Цинтии Мероултон: семейные проблемы. Я говорил…
  Он помолчал, по тонкому лицу скользнула хитрая ухмылка.
  — Отметьте, Грингол, я не собираюсь отрицать, что, оказавшись там, я быстренько все оглядел. Полюбопытствовал, как всякий на моем месте, пока Беллами углубился в свой талмуд, назначая время новой встречи на час ночи. Но Беллами не дурак. Я ничего не заметил.
  — Вы разыскивали новую шляпу Августа Мероултона? И одновременно добились, что его не будет дома сегодня вечером после полуночи?
  — Правильно, — подтвердил Кэллаген и встал. — Мне пора.
  Грингол встал, обошел стол и остановился перед Кэллагеном.
  — Слим, вы мне очень помогли. Полагаю, помогли бы ещё больше, сообщив, где найти Цинтию Мероултон. Как понимаете, я хочу переговорить со всеми Мероултонами.
  — Сожалею, — Кэллаген развел руками. — Не могу. Не знаю…До свидания, Грингол, — он направился к выходу.
  — Найдите шляпу — и убийца ваш!
  6. НЕКОТОРЫЕ ОГОВОРКИ НАСЧЕТ КЭЛЛАГЕНА
  Кэллаген покинул Скотланд Ярд в 18.40. У памятника Неизвестному Солдату взял такси и попросил отвезти на Пикадилли Сиркус. Там спустился в метро и позвонил Дарки.
  — Слушай, Дарки! Сразу после нашего разговора я отправляюсь на почту и отсылаю тебе сто фунтов. Понял? Отлично. Ты связался с тем парнем — Рибенхольтом, или как там его?
  — Да, шеф. Его зовут Ривенхольт. Он сейчас прохлаждается дома и ждет указаний. Если желаешь с ним поговорить — Мейфер 53463.
  — Отлично, — Кэллаген записал номер на полях телефонной книги. — Ладно, позвоню. Хочу поручить ему кое-что разузнать. Нужно раздобыть сведения о Поле Мероултоне, который работает в «Уолкер Флит Компани». Тот тип, который зарабатывает 6 фунтов в неделю, а тратит 60. Эту работу я поручаю Ривенхольту, а мне ты нужен для другого. Когда с ним встретишься, дай двадцатку. И скажи, что остальные 80 он получит, когда соберет нужную мне информацию. Покажи деньги, чтобы он знал, что сможет заработать. Понял?
  — Уловил. Как продвигаются дела, Слим?
  — Неплохо, — туманно ответил Кэллаген. — До скорого, Дарки. Увидимся.
  Он повесил трубку, немного подождал и набрал номер Ривенхольта.
  Родерик Юстас Манинвей Ривенхольт соскользнул с кушетки, на которой перед этим возлежала его изящная фигура, и склонился над телефоном. Возраст — 31 год. Рост — пять футов одиннадцать дюймов. Великолепная фигура. Волнистые каштановые волосы. Большие привлекательные голубые глаза. И ни гроша за душой. Несмотря на то, что у него не было денег, его всегда можно было встретить в дорогих ресторанах. Одевался он в лучшие вещи, пошитые с хорошим вкусом. У него был обширный круг знакомств среди дам в основном много старше его. Когда дела шли хорошо, он не работал. Когда нет — снисходил до разнюхивания информации для частных детективных агентств. И те ему платили.
  Он не был аморален. У него вообще не было никаких моральных принципов, и этот факт не особенно его тяготил. Рамки морали никогда его не ограничивали.
  Сейчас он был в тяжелейшем финансовом кризисе, и рад был заработать честным путем хотя бы пенни. Но был бы рад заработать тот же пени и нечестным путем, если понадобится.
  Он затушил сигарету в пепельнице венецианского стекла и взял трубку.
  Голос Кэллагена был холоден и спокоен.
  — Алло, Ривенхольт! Дарки связывался с тобой, верно? Хорошо. Завтра утром он навестит тебя и передаст 20 фунтов . Когда выполнишь работу — получишь ещё 80. Теперь слушай.
  Меня очень интересует некий тип по имени Пол Мероултон. Холостяк сорока четырех лет, работает на "Уолкер Флит Компани "за комиссионные. Зарабатывает шесть или семь фунтов в неделю, а тратит много больше. Кажется, проводит много времени в «Сомерсет Хаус». Мне нужно знать, почему. Это вопервых. Во — вторых, я хочу, чтобы ты поразузнал о четырех Мероултонах — Беллами, Поле, Персивале и Джереми. Пятый — Вилли — меня не интересует.
  Я хочу, чтобы ты выяснил, что все или кто-то из них имеют интересы в любого вида зарегистрированных компаниях — публичных или частных, каких-либо фондах и так далее. Если так и есть, я хочу получить перечень, из которого было бы ясно: что это за компании, что за интересы и размер их вкладов, Понял? Отлично. Теперь повтори.
  Кэллаген выслушал, затем сказал:
  — Отлично, Ривенхольт. Я с тобой увижусь. Теперь берись за дело, и поскорее.
  Он повесил трубку и зашагал через Сиркус в сторону почты на Шафтсбери Авеню, там разменял деньги и отослал их Дарки.
  Кэллаген чувствовал, что здорово устал. Это его раздражало. Не то, чтобы он беспокоился по поводу физической состояния, но ему предстояло многое обдумать и проанализировать. И причем очень быстро.
  Он закурил и поспешил обратно через Сиркус к магазину готового платья на Риджент Стрит, где купил пальто, туфли, смокинг и прочие аксессуары, и переоделся в новое.
  Следующим мероприятием стала парикмахерская. Его побрили, сделали массаж и вымыли голову. Он откинулся в кресле и расслабился, пока вокруг священнодействовал парикмахер. Кэллаген размышлял, и уже начал проглядывать первый лучик, но только лучик, а не свет. Как долго его не покинет удача?
  Пока делали маникюр, он заказал чашку черного кофе и выкурил пару сигарет. Затем снова поднялся по лестнице и купил ещё костюм, велел уложить в новый чемодан свою одежду и другие покупки, оплатил счет и приказал доставить чемодан в «Оксфорд Прайт Отель» на Орган Стрит к моменту своего прибытия туда вечером. Когда он вышел на Риджент Стрит, его было не узнать: худое аскетичное лицо под мягкой черной шляпой и над белым шелковым шарфом выглядело отдохнувшим и энергичным.
  Остановив такси, Кэллаген направился в «Делфин Корт Апартментс».
  Цинтия открыла, едва он позвонил. Некоторое время она его рассматривала, и он понял, что понадобилось несколько секунд, чтобы его узнать. Ему это польстило. Цинтия отступила и придержала дверь, пропуская его. Кэллаген вошел и закрыл за собой дверь. Девушка уже шла впереди, направляясь в гостиную.
  Уютную комнату украшал превосходный угольный камин. В топке пылал огонь. Из первоклассного приемника лилась мягкая мелодия фокстрота.
  Как она хороша! Кэллаген даже затаил дыхание. Глаза его сверкнули голодным блеском.
  На ней был черный бархатный костюм, золотистые чулки, маленькие шелковые туфельки с крошечными брильянтовыми пряжками подчеркивали красоту изящных стройных ножек. Шейку украшало кружевное жабо. Это женщина знала, как выбирать наряды и как их носить.
  Когда она повернулась к нему, он заметил усталость в её глазах, и сквозь усталость проступала определенная враждебность. Он понял, что должен быть предельно внимателен и осторожен. Любой неверный шаг — и она может потерять самообладание. И тогда погубит все дело… И его тоже.
  — Может быть, сядете? — предложила она. — «Плейерс» в той шкатулке на столе.
  Цинтия устроилась в большом кресле около камина, наблюдая за ним, ожидая, когда он заговорит.
  Кэллаген взял сигарету, предложил ей, и когда она отрицательно покачала головой, прикурил свою от новой зажигалки и неторопливо заговорил:
  — Я вам очень не нравлюсь. Не так ли, мисс Мероултон? Ладно, я не слишком удивлен. Я многим не по душе. Но даже прежде чем мы встретились, я уже был вам неприятен — в принципе. Это я тоже могу понять. Когда клиенты приходят к подобным мне людям, обычно это происходит потому, что они попали в весьма затруднительное положение. В большинстве случаев это неприятные и грязные истории. Возясь с их дрязгами, как правило, я по ассоциации начинаю вызывать у них же неприязнь. Я объясняю это для того, чтобы вы поняли меня, когда я испытываю к ним (по тем же самым причинам ) чувство неприязни. В тоже время я готов верить самым худшим из них. Вам понятно, что я имею в виду?
  Мисс Мероултон колебалась какое-то время, затем сказала:
  — Думаю, понятно. Но необязательно быть частным детективом, не правда ли? Для мужчины есть множество других занятий. Дела не обязательно такие… — она сделала паузу, подыскивая нужные слова.
  — Грязные и мерзкие? Вы ищете именно эти слова, верно? Так вот, мисс Мероултон, кто-то должен быть частным детективом. Мы — неизбежное зло. И некоторые из нас иногда приносят некоторую пользу.
  Он глубоко вздохнул.
  — Вот что я вам пытаюсь втолковать: когда вы пришли ко мне прошлой ночью, мне представлялось, что вся связка событий указывает на определенные вещи. И я сделал некоторые поспешные заключения. Я привык заставлять себя очень быстро размышлять и делать выводы, и зачастую оказываюсь прав. Но ясно осознаю, что могу и ошибаться. Так прошлой ночью я ошибся. Крупно ошибся.
  Она скривила губы.
  — Вы подразумеваете, что изменили свое мнение насчет некоторых вещей?
  — Я заподозрил, что вы убили Августа Мероултона. Теперь я знаю, что был на абсолютно на ложном пути. Но я утверждаю, что у меня были все основания прийти к такому выводу по имевшимся на тот момент фактам. Как вы догадываетесь, не в первый раз кто-то является в «Сыскное агентство Кэллагена», чтобы обеспечить себе первоклассное фиктивное алиби.
  — Ну, это очень мило с вашей стороны — быть столь откровенным, мистер Кэллаген, — холодно бросила она, — и исключительно обязана за допущение, что я убийца!
  Он усмехнулся. Несмотря на гнев, она ничего не могла поделать с мыслью о том, что он похож на озорного школьника.
  — Все абсолютно нормально, — заявил он . — Я думаю, что если нам немного повезет, у нас с вами все образуется и будет замечательно.
  Затушив сигарету, он закурил следующую.
  — Я полагаю, вы связались с Вилли Мероултоном, после того как я звонил сегодня утром, и выложили все, что обо мне думаете. Как я догадываюсь, вы заявили, что никогда бы больше не хотели меня видеть.
  Она твердо взглянула на него, обеспокоенная мыслью, что этот странный человек обладает более чем неординарным интеллектом. И поймала себя на ощущении, что в нем есть что-то интригующее, туманное и неуловимое.
  — Я собиралась поступить именно так. Но не смогла связаться с ним ни в офисе, ни где-нибудь еще. И это показалось мне довольно странным. Полагаю, вы должны об этом что-то знать.
  В её глазах светилось недоверие. И он решил говорить правду.
  — Да, тут я руку приложил. Это дело ведет детектив-инспектор Грингол. Я с большим уважением отношусь к его способностям. Грингол не дурак, но у него на руках весьма дохлое дело. Как вы знаете, в этой стране убийство нужно доказать. Обвиняемый может просто держать рот на замке и ничего не говорить. Даже если он откажется от показаний на процессе, обвинению придется доказывать все до последней запятой. И если оно строится на косвенных уликах, эти улики должны быть чертовски основательными.
  Я знаю, Грингол будет рыскать вокруг всего, за что можно зацепиться. Понимаете, что я имею ввиду? Я уверен — первое что он сделает, это организует прослушивание всех телефонов, принадлежащих Мероултонам, посадив на каждую точку своих ребят.
  Уверен, больше всего он хочет знать, где вы находитесь, поэтому прослушивает линию, ожидая, что вы позвоните Вилли. Поэтому я устроил так, чтобы Вилли просто не было на месте. И продолжаю думать, что был прав.
  — Понятно… — она протянула руки к огню. — Но все же не вижу, как это поможет. Детектив-инспектор Грингол может разыскать Вилли, так? Может задать ему вопросы обо мне…
  Кэллаген покачал головой и улыбнулся.
  — Нет, он не станет этого делать. Гринголу предстоит слишком большая работа, чтобы суетиться и расспрашивать Вилли о вас.
  Его улыбка стала ещё шире.
  — Вы знаете, мисс Мероултон, до того, как мы окончательно не разберемся с этим делом, вам следует все таки поблагодарить меня за предотвращения усиленного ковыряния газетчиков в грязном белье Мероултонов, даже несмотря на то, что я подозревал вас в убийстве, и хотя я вам безусловно неприятен.
  — Это не правда, — возразила она. — Я не испытываю к вам особой неприязни. По крайней мере, не сейчас. Но может быть вы мне расскажете, почему мистер Грингол будет так занят, что не сможет переговорить с Вилли обо мне? Он что, нашел убийцу?
  Кэллаген скромно потупился.
  — Я нашел его и приподнес Гринголу на блюдечке. Вы догадываетесь, кого?
  Он подался вперед и взглянул ей в глаза.
  — Этому человеку вы даже сочувствуете. Но я думаю, что жалость тут неуместна. Этого субъекта ожидают немалые неприятности, если в ближайшем будущем он не сумеет откупиться. У Беллами отличные мозги!
  Она вздрогнула.
  — Беллами! Так это он!?
  Кэллаген мрачно кивнул.
  — Мисс Мероултон, я хочу уберечь вас от множества неприятностей, от множества дотошных допросов в Скотланд Ярде и прочих радостей. Думаю, я с этим справлюсь. Если я смогу дать Гринголу все ниточки, в которых он нуждается, наведу его на них, позволю проверить их ему самому, и он убедится, что все верно, то станет вести со мной честную игру. Я догадываюсь, что одно из ваших желаний — чтобы дело прошло без излишнего шума. Полагаю, мы сможем это сделать, не нанося никому особого ущерба и не препятствуя закону.
  По поводу последнего заявления Кэллаген в душе ухмыльнулся и немного помолчал, позволяя последней мысли глубоко внедриться в её сознание.
  — Я хочу, чтобы вы мне подробно рассказали все, что произошло вчера. Подробно и точно, что вы делали, скажем, с 15.00 до того момента когда пришли ко мне. Или вы все ещё мне не доверяете?
  — Какое это теперь имеет значение? Если вы сказали правду, я не вижу причин продолжать прятаться здесь и чувствую, что вообще было глупостью послушаться вас, заботясь о такой чрезвычайной секретности. Не так ли?
  Прежде чем ответить, Кэллаген долго смотрел на огонь в камине.
  — Вы совершенно правы — причин нет, — наконец отозвался он. — Если только пренебречь одним обстоятельством. И это обстоятельство — я!
  Он снова взглянул на неё с той же озорной улыбкой. Непроизвольно она тоже улыбнулась. Было почти невозможно не улыбнуться этому странному человеку с аскетическим лицом, который может быть таким невыносимым и в то же время таким интересным, который с уважением относится к убийцам и считает фальшивое алиби само собой разумеющимся.
  — Понимаете, — стал пояснять Кэллаген, — я не слишком популярен в Ярде. Это нетрудно понять. Разок — другой мне доводилось таскать каштаны из огня прямо у них под носом. И там есть парочка людей, которые меня вообще не переносят. Итак, я заставил вас прибыть сюда ещё до того, как у Грингола появились соображения по поводу участия Беллами в убийстве Августа. Он уверен, что вы были в моем офисе с 23.00 до полуночи, обсуждая некое предполагаемое дело.
  К несчастью, моя секретарша — Эффи Перкинс — подслушала наш первый разговор, а наутро прочла газеты. Она поняла, что я намереваюсь создать вам алиби, и попыталась отомстить кое за что, сообщив Гринголу точное время вашего прихода и ухода.
  Итак, если бы вы не скрылись, Грингол немедленно достал бы вас, просто ради ясности. А я бы не осмелился просить вас говорить не правду.
  Он остановился и принялся за следующую сигарету.
  — Думаю, Грингол весьма успешно и беспощадно использовал бы это против меня, — добавил он. — Меня могли упрятать за решетку.
  Внимательно взглянув на девушку, Кэллаген заметил, как смягчился её взгляд, и с облегчением вздохнул: все получилось отлично.
  — Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Полагаю, все, что вы говорите или делаете — ради моего благополучия, и я не вижу, почему вы должны из-за этого пострадать. Даже если вашим поступкам совершенно нет оправданий.
  Теперь она стояла у огня. Он видел, что она на что-то решилась.
  — Я собираюсь рассказать вам, что случилось вчера. Мне нужно с кем-то поделиться. Все это так ужасно… Если это что-то даст, я не возражаю задержаться здесь на пару дней, пока у вас не наладятся дела с Ярдом; и если вы решите рассказать об этом мистеру Гринголу, то лучше это сделать. Я, разумеется, все подтвержу. Не дадите сигарету?
  Кэллаген передал ей шкатулку и щелкнул зажигалкой. Она вернулась в кресло.
  — Мы с Вилли планировали прошлым вечером пойти в театр. Но к вечеру у меня заболела голова. Я позвонила и через секретаршу передала ему, что скорее всего не пойду.
  Двадцать минут спустя позвонил отчим — Август Мероултон. Я была поражена, как изменился его голос, обычно бесцеремонный, почти грубый. Но в тот раз это был голос настоящей старой развалины. Казалось, в нем звучали ярость и одновременно мольба.
  Он заявил, что должен обязательно повидаться со мной. Что это чрезвычайно важно, и что бы ни случилось, я должна с ним встретиться. Потребовал ничего никому не говорить и прийти в его офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.
  Я спросила, может ли Вилли меня подвезти. Он сказал — нет. Заявил, что уже связывался с Вилли, и что тот будет занят весь день до поздней ночи. И ещё раз потребовал ни единой душе не проронить ни слова. Даже по телефону.
  Все это меня ужасно беспокоило, я ломала голову, что же случилось. Вскоре позвонил Вилли, поинтересовался моим самочувствием и планами насчет театра. Я отказалась и намекнула, что, как он знает, у меня на 23.00 назначена встреча.
  Вилли заверил меня, что понимает. Затем спросил, видела ли я вас. Говорил очень взволнованно и дал мне нагоняй, что я к вам не пошла. Вы помните, ведь он хотел, чтобы я это сделала несколько дней назад, после разговора с мистером Фингейлом.
  Она швырнула сигарету в камин.
  — Естественно, я стала волноваться и взвинтила себе нервы. В четверть одиннадцатого я позвонила в гараж, чтобы приготовили автомобиль, и поехала на Линкольн Инн. Я не была уверена, где именно находится офис Августа, да прежде никогда и не слышала, что у него он есть. Видимо, это хранилось в большом секрете. Машину я оставила на середине сквера и пошла пешком, разыскивая нужный дом.
  Ночь выдалась отвратительная — холодная и дождливая. Взглянув вдоль сквера, я страшно удивилась. В конце сквера есть маленький переулочек, ведущий, как я полагаю, на Холборн. Там на углу под фонарем расхаживал взад — вперед Беллами с поднятым воротником. Меня он не заметил. Пока я соображала и собиралась его окликнуть, он повернулся и пропал в переулке.
  Я нашла нужный дом. В подъезде было очень темно. Я взбиралась по лестнице, светя зажигалкой. В конце концов после бесконечного подъема я добралась до площадки четвертого этажа и обнаружила дубовую дверь с табличкой — «Август Мероултон». Я постучала, но ответа не последовало. Сквозь щели пробивался свет. Поколебавшись, я толкнула дверь, и она открылась.
  Офис оказался просторной комнатой со встроенными полками и выдвижными ящиками. На огромном письменном столе в беспорядке валялись документы. На полу между дверью и столом валялось перевернутое кресло.
  Не знаю почему, но я ужасно испугалась. Мне захотелось убежать, но я заставила себя остаться. Я убеждала себя, что Августа куда-то вызвали и он скоро вернется. Я прождала до 23.20, потом решила все-таки уйти.
  Я спустилась по лестнице, заперла за собой дверь на улицу, прошла к машине… И тут я вспомнила про встречу с вами. Теперь она казалась очень важной. Происходило, что-то непонятное, и я вспомнила слова Вилли, что мне грозит опасность.
  Проехав по Карт Стрит, я остановилась у телефонной будки, позвонила в Челси и спросила дворецкого, не знает ли он, где Август. Тот заявил, что даже не знал, что Август куда-то ушел, так как его единственная шляпа висит на месте в холле.
  Затем мне пришло в голову, что Август мог отложить встречу из-за дождя и холода, хотя обычно он не обращал внимания на погоду. Пообещав позвонить позже, я оставила машину и пешком направилась к вам. Что было дальше — сами знаете. После встречи я вернулась домой, сразу позвонила Вилли и рассказала, что и как. Он сказал, что всему может быть объяснение, но казалось, сам ужасно встревожен.
  Он позвонил Беллами, там не отвечали. Пытался переговорить с Джереми и Полом, но их тоже не было. Пришлось оставить все хлопоты до утра. Утром он первым делом предполагал выяснить, где Август и что случилось.
  Следующим был ваш телефонный звонок и сообщение, что произошло убийство и мне нужно прийти к вам. Я снова позвонила к Вилли. Он просто ужаснулся. Сказал, что тут же свяжется с Беллами, если сможет того найти, и постарается выяснить, что к чему. Все остальное вам известно.
  Кэллаген кивнул и ничего не сказал.
  Она встала.
  — Беллами арестуют?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Его арестуют не за убийство. Но держу пари, арестуют, чтобы иметь в своем распоряжении. Грингол своего шанса не упустит.
  Он встал и очень серьезно обратился к ней.
  — Мисс Мероултон, не сделаете вы кое-что для меня? Боюсь, что прошу в основном ради собственной пользы.
  Она бросила на него взгляд, и ему показалось, что в глазах у неё уже не было такой жесткости и, видимо, она не чувствовала к нему прежней острой неприязни.
  — В чем дело?
  — Побудьте здесь ещё три дня. Это самый крайний срок. Скорее всего, я вас увижу или позвоню завтра. Или позвонит Вилли. Но сначала я хочу уладить отношения с Гринголом. Иначе мне не поздоровится.
  Голос его звучал совсем просительно.
  Она улыбнулась, и Кэллагену показалось, что это солнышко проглянуло через тучи.
  — Отлично. Я так и сделаю. Но помните, у вас всего три дня. И я должна иметь возможность общаться с Вилли.
  Кэллагена принял угрюмый и удрученный вид.
  — Боюсь, вам это не удастся, — соврал он. — Он в Эдинбурге. Какие-то дела по собственности Мероултонов, видимо, в связи со смертью Августа. Его не будет до субботы. Правда, он собирался связаться со мной завтра вечером. Я возьму у него адрес и номер телефона и сообщу вам.
  Судя по лицу, она была разочарована.
  Кэллаген пошел к выходу и уже взял шляпу, когда она заговорила снова.
  — Все это удивительно и странно. Или вы снова взялись за свои штучки? — Она постаралась смягчила свои слова улыбкой. — И препятствуете моим контактам с Вилли, потому что я все ещё под подозрением?
  Кэллаген хмыкнул.
  — Нет, в мои планы это не входит.
  Он открыл дверь и снова обернулся.
  — Я кое-что скажу, мисс Мероултон, — слова стремительно срывались с языка. — Поверьте, я на все готов, чтобы вы не пострадали, — он снова улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой. — Даже будь вы убийцей…
  И с этими словами Кэллаген удалился, оставив её в дверях.
  7. РАССТРОЕННАЯ ПИРУШКА
  В 22.00 Кэллаген сидел в «Лайонс Корнер Хаус» на Шафтсберри Авеню, глядел в окно и наблюдал, как люди встречаются, заходят в «Монико», беседуют, смеются.
  В Лондоне народ делится в основном на две части: очень тонкий верхний слой и могучий — нижний. Верхний — с внешней оболочкой респектабельности, изысканности, чистоплотности и благопристойности, что и демонстрировалось миру. Нижний (абсолютное большинство) — сплошь низость, дешевое жульничество, всеобщая вшивость, которая царила в джунглях душной громады сердца Метрополии, и границы этого вертепа известны были известны каждому смышленому полицейскому.
  Кэллаген улыбнулся про себя, когда подумал, как мало горожан знали что-то о Лондоне. Несомненно, некоторые туманно сознавали, что существует невидимый подпольный мир: такого рода места (например, метро), где порой сталкиваешься с отборными жуликами. Но большинство несказанно удивится, столкнувшись с действительно жуткими криминальными событиями, которые никогда не попадают на первые полосы газет, но в жизни время от времени случаются. Они пребывают в непоколебимой уверенности: может, такое и случается в Америке, но в Лондоне — никогда!
  Он усмехнулся этой мысли. Ой ли!
  В Лондоне случается все! Любая безумная чертовщина. Каждый день и каждую ночь. Вот почему на этих улицах размещены подразделения полиции под командой первоклассных офицеров, знающих, что за жизнь там бурлит, как вести дела и обращаться с этой своеобразной публикой, которая обидится, если вы намекнете, что они жулье. Но их порочность, низость и подлость в конечном счете приносят гораздо больше зла, чем дела профессиональных криминальных структур, которые в сравнении с этим болотом мерзости можно было бы даже назвать благородным мошенничеством.
  Искорени эту публику — и большинство потенциальных злодеяний и потенциальных преступников никогда бы не материализовались.
  Кэллаген потягивал кофе, позволив себе посочувствовать полиции, чьи источники информации со временем все убывали, раз доносчики стали осознавать, что держать рот на замке — зачастую лучший выход, чем выбитые зубы и сломанные ребра.
  Он ещё шире улыбнулся, представив себе, что может случиться, если вдруг редакторы лондонских газет предоставят в виде исключения дюжине своих репортеров свободу действий и возможность послать к черту закон о клевете! Как будут выглядеть первые страницы утренних воскресных газет и какое множество милейших людей принялись бы упаковывать чемоданы и поскорее сматываться, пока обстоятельства ещё позволяют.
  И не окажется ли он одним из них?
  Кэллаген расплатился, спустился по лестнице, прошел до телефонной будки, позвонил в «Утреннее Эхо» и несколько секунд спустя говорил с Джанглом.
  — Майкл, для тебя кое-что есть. И если хочешь, можешь сохранить это в тайне исключительно для себя. Это касается блистательных, но совершенно необоснованных действий, которые сегодня вечером Грингол собирается предпринять по делу Мероултонов. Я предполагаю, где-то между 23.30 и 1.00. Мой совет тебе послоняться в это время на углу Лайли Стрит и Паллардс. Следи, когда появится полицейский автомобиль и следуй за ним, а дальше соображай сам.
  — Спасибо, Слим, — протянул Джангл. — Как твои дела? Все ещё примерный мальчик?
  Кэллаген повесил трубку, остановил такси, приказал отвезти его на Гордон Сквер, вышел на углу и пошел через площадь к «Кларендон Апартментс».
  Оставшись на противоположной стороне напротив «Кларендона», он наблюдал за входом, пока не увидел, что швейцар поднялся на лифте наверх. Тогда он быстро проскользнул в холл, мельком взглянул на указатель номеров и зашагал по лестнице, размышляя по пути про Олали Голи.
  Олали Голи выглядела на свои тридцать. На высоченных каблуках — пяти футов и восьми дюймов роста. Прекрасно сложенная брюнетка прекрасно знала, как носить наряды.
  Она была француженкой, и действительно в ней был заметен тот специфический шик, который, как считается, присущ француженкам, но редко удается обнаружить.
  Олали была очень умна. Она начала свою карьеру после войны в кордебалете одного из крохотных французских стриптиз-ревю. Она знала о жизни исключительно много, практически все, что следовало знать насчет мужчин. Услышав, что Англия — чудное место, где неплохо живется, она составила план, как туда добраться. В Марселе ей посодействовал некий делец, который занимался финансами подобных девиц.
  Олали точно знала, как ей вести себя с Кэллагеном, так как получила указания «эксперта» по этой части.
  Кэллаген положил шляпу на столик и расстегнул пальто: в комнате было слишком жарко. Миленько обставленная, она была перегружена бесчисленными столиками и всяческими безделушками. Красные обои, обилие красного бархата и шелка просто подавляли.
  Он задержал долгий взгляд на Олали. Темно-синий, переливающийся муаром, шелковый халат с искусными глубокими разрезами подчеркивал стройность фигуры изящную форму ног. На лице Кэллагена читалось восхищение, правда, слишком уж открытое, чтобы быть искренним.
  — Послушайте, мисс Голи… или миссис Голи?
  Он подождал, но после того, как она улыбнулась и оставила вопрос без ответа, приступил прямо к делу.
  — Очень сожалею, что я вас потревожил, но нам стоит переговорить, прежде чем полиция начнет задавать вам кучу вопросов.
  Она кивнула и мило улыбнулась, затем грациозно поднялась и принесла шкатулку с сигаретами. Он взял одну себе, предложил ей, подал огня и оставался на ногах, пока она опять не села. Кэллаген хорошо знал этот тип женщин, которые очень ценили хорошие манеры.
  Он начал говорить, лицо его было спокойным и открытым, фразы звучали ровно и дружелюбно: он считал такой стиль весьма полезным, когда приходилось лгать женщинам вроде Олали.
  — Не хочется попусту тратить ваше время, мисс Голи, так что я постараюсь быть кратким — насколько это возможно. Я частный детектив, меня наняли адвокаты Мероултонов. У них есть основания считать, что один из членов семьи может иметь неприятности с полицией из-за убийства, о котором вы уже читали.
  К несчастью, есть свидетельства, что ваш ближайший друг Беллами Мероултон находился в районе Линкольн Инн Филдс в то время, когда произошло убийство. Я уверен, примерно в это же время он зашел к вам. Не затруднит вас сообщить, когда он пришел?
  — Не помню, мсье. Почему я должна это помнить? Мсье Беллами пришел около полуночи… Минут в пять или десять первого.
  Кэллаген обворожительно улыбнулся.
  — Уверен, вы сказали правду. Хотелось бы заверить вас: если все пойдет нормально, мы сможем в два счета выручить Беллами из беды. Единственное, чего мы боимся — как бы он не попытался организовать себе фальшивое алиби и заявить, что был здесь гораздо раньше. Скажем, в половине двенадцатого. Если он это сделает, то совершит ошибку. Когда я говорил с вами сегодня, я думал, вам лучше утверждать, что он не приходил вообще. Но поразмыслив, пришел к выводу, лучше сказать правду.
  — Я так и сделаю! — воскликнула она. — Обязательно! Я буду говорить только правду!
  — Отлично, — подхватил Кэллаген. — Прекрасно!
  И попытался пальнуть наугад.
  — Полагаю, после моего звонка вы тут же позвонили брату — Арно Белдо?
  Попытка оказалась удачной.
  — Да, — подтвердила она, — я предупредила, что буду говорить правду. Не хочу неприятностей с полицией.
  Кэллаген встал.
  — Благодарю вас, мисс Белдо, вернее, мисс Голи. И ещё одно: вы, конечно, можете поступать как угодно, но я на вашем месте постарался бы пока не выходить на связь с Беллами. Полиция могла подключилась к его телефону, и не хотелось бы ещё более все запутывать. Проблем и так хватает, верно?
  Она встала.
  — Я не собираюсь звонить мсье Беллами. Вообще не хочу быть замешанной в этом деле. Если меня спросят, я скажу правду. Если нет — вообще ничего не скажу. Вы поняли?
  Кэллаген улыбнулся.
  — Замечательно. Я считаю — вы мудрая женщина. До свидания.
  Они с улыбкой пожали руки.
  Кэллаген сидел в своем офисе на Ченсери Лейн, погрузившись в размышления. В приемной Фред Мейзин балансировал на старом стуле Эффи Перкинс, упершись для равновесие ногами в стол для пишущей машинки. Он с головой погрузился в изучение колонок «В кулуарах ипподрома», интересуясь предстоящими бегами в Четелхеме.
  Кэллаген считал, что можно двигаться дальше. Первое, что надо было сделать — выбить двести фунтов, или хоть сколько получится, из Беллами. Беллами напуган, он может раздобыть всю сумму.
  Грингол наверняка приставил к бедняге пару сотрудников. Они прицепятся к нему, когда он покинет убежище на Пойнтер Мьюс, и будут следовать за ним до «Грин Сигнал». Оттуда все доложат Гринголу.
  В это время под каким-нибудь предлогом Грингол выманит прислугу из дома и проведет обыск. Он должен обнаружить серый «хомбург». Очень кстати. Тогда Беллами заберут, скорей всего за хранение наркотиков, и будут выжимать достаточно улик для ареста по основному обвинению.
  Олали Голи должна поддержать идею. Скорей всего, она заявит, что Беллами заявился к ней в 23.30 — 0.05. Дело необходимо повернуть так, чтобы сочли, что он пытается создать себе ложное алиби. Кэллаген полагал, что с этим проблем не будет.
  Но ему интересно было знать, когда Беллами в самом деле пришел к Олали. Судя по её реакции, она давно отрепетировала свои показания. И очень хорошо отрепетировала.
  Он угрюмо хмыкнул. И это тоже можно выяснить.
  Сделав какие-то пометки в маленьком черном блокноте, Кэллаген глянул на часы. Перевалило за полночь. Он ужасно устал.
  Надев шляпу, Кэллаген обратился к Фреду:
  — Охраняй нашу крепость, Фредди! Подожди до двух, потом можешь закрыть лавочку. Увидимся.
  И он ушел.
  «Грин Сигнал» не отличался от любого другого заведения такого рода. Задуманный как место для мужских пирушек, как протест против заботливой тирании женщин, он превратился в ординарный центр дюжины различных видов порока, в узаконенное место встречи членов двух — трех разных кланов полусвета, которые предпочитали развлекаться ночью, чтобы успешно скрывать лица днем.
  Иногда вместе с завсегдатаями сюда заглядывали приличные люди — поинтересоваться, что и как. Одного визита обычно хватало.
  В заведение можно было попасть через вход с Паллард Плейс, поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, далее надо было пролезть через дверку в стене в соседний дом, на этот раз спуститься по лестнице и оказаться на первом этаже, где пройти в просторное помещение.
  В правом углу на эстраде располагались четыре типа, числившихся мексиканцами. Двое из них были выходцами из Марселя, один — из Милли Энда и последний — с Лесли Стрит. Они оглушали клиентов темпераментной музыкой гитар, испанских мандолин и прочих душещипательных инструментов.
  Четверо замученных официанта с синевой под глазами стояли у стены, пока от них не требовалось стремительно лететь по лестнице ( такой у них здесь был закон ), чтобы немедленно доставить клиенту требуемую выпивку из винной лавки за углом. В зале собралось всего десятка полтора гостей, большинство — женщины. При этом не трудно было сделать вывод — кто они и чем они занимаются. И в том, и в другом случае ошибки быть не могло.
  Все выглядели усталыми, потому что слишком настойчиво пытались спрятаться от себя самих и от невеселых мыслей. Обычно они терпели неудачу, и тогда приходилось прибегать к помощи бутылки, а то и к белому порошку. Добрая понюшка и чувство свободы на полчаса, или укол в руку — вот что освободит вас от одних проблем и втянет в более серьезные: где взять следующую порцию, и, если этот вопрос решен — кто будет за это платить.
  Спустившись по лестнице, Кэллаген увидел Беллами за столиком в противоположном углу. Оглядев помещение, он заметил, что другая дверь, в конце зала за шторой, не заперта. Он смог определить это по тому, как висели портьеры.
  Беллами сидел с одной стороны стола, а полупьяный тип, смутно смахивавший на Беллами, отягощенного грузом ещё пары прожитых лет, — с другой.
  — Должно быть, это Персиваль, — подумал Кэллаген. И был прав.
  Беллами был в отвратительном настроении, смеси раздражения и — большей частью — страха. Лоб его покрывали капли пота, руки тряслись, лицо приобрело тот синюшный оттенок, который становится непременным следствием ночных бдений и инъекций морфия. Сейчас он пил коньяк.
  Кэллаген сел.
  — Не теряйте зря времени, — взорвался Беллами. — Я хочу знать, что происходит. Но главное — хочу, чтобы вы доказали свои слова. Не вижу, почему именно вам я должен доверять, и желаю знать в каком я положении. Я…
  Он, видимо, собирался говорить долго и беспредметно. Кэллаген остановил его, крепко схватив за руку, и кивнул в сторону Персиваля.
  — Скажите, чтобы он ушел. Мне есть что рассказать вам, но только вам и никому другому. Ясно? И если не желаете вести себя прилично, я в любую минуту могу уйти, оставив вас вариться в собственном соку. Это понятно?
  Беллами открыл было рот, чтобы возразить, однако, подумав, что-то буркнул Персивалю. Тот встал и вышел. Глядя на его шаткие шаги по лестнице, Кэллаген подумал, что в ближайшие погода тому может прийти конец. Все-таки есть предел количеству спиртного, с которым могут справиться сердце и желудок.
  Кэллаген закурил и посмотрел на Беллами.
  — Достали деньги? Всю сумму?
  — Послушайте… — начал Беллами.
  Кэллаген его остановил.
  — Ну, как хотите. Можете заплатить и успокоиться, или объясняться с самим собой. Я сюда пришел не для того, чтобы вас слушать.
  Беллами промокнул лоб носовым платком с запахом вербены, порылся во внутреннем кармане давно нечищенного смокинга и вытащил пачку банкнот. Передавал он её Кэллагену почти с отчаянием.
  — Там двадцать штук по десять фунтов.
  Кэллаген пересчитал деньги и положил в карман
  — Прекрасно, — он снова закурил, намеренно играя на натянутых нервах Беллами, испытывая его терпение. Потом заговорил.
  — Теперь слушайте! Я собираюсь говорить с вами без обиняков. Вы оказались в дьявольски тяжелом положении. А когда я говорю, что в дьявольски тяжелом, можете мне верить. Я не пытаюсь запугать вас, вы не за это мне платите. Но раньше или позже вы должны узнать правду.
  Он наклонился вперед и мягко продолжал:
  — Вас подозревают в убийстве Августа Мероултона. Мне удалось узнать, что полиция абсолютно уверена: вы именно тот тип, которого они разыскивают. Не знаю, что у них есть на вас, но кто-то намекнул, что вас видели на Линкольн Инн Филдс в 23.00 или около того.
  Беллами смертельно побледнел.
  — Господи! Проклятая Цинтия! Вот змея! Это она там расхаживала. Зачем? Вот что хотел бы я знать! — голос его стал срываться на крик.
  — Замолчите, — оборвал его Кэллаген. — Причем тут она? Я ей не занимаюсь. А лишь пытаюсь вам помочь. Теперь слушайте и не вздумайте хныкать, а то меня от вас уже тошнит. Покинув Линкольн Инн Филдс, вы пошли к Олали Голи. Верно? Отлично. Когда вы к ней добрались?
  Беллами задумался.
  — Точно не знаю… Но вскоре после одиннадцати… Может быть, в четверть двенадцатого…
  Кэллаген усмехнулся. Вот так штука! Беллами утверждал как раз то, что Кэллагену и требовалось. Стоит ему заявить, что он пришел к Олали в 23.15, та его тут же опровергнет, утверждая, что он пришел не раньше полуночи. И вся пикантность ситуации в том, что Беллами наверняка говорит правду.
  — Прекрасно, — сказал он, — просто замечательно. Похоже, старикана застрелили около 23.15 — 23.30. — Он смело врал, не имея ни малейшего понятия о точном времени убийства. — Похоже, вы говорите правду. Если что-то случится, вы сможете сказать, когда пришли к Олали, и она это подтвердит. Полагаю, она подтвердит?
  Беллами выдавил усталую улыбку.
  — Это единственное, в чем я уверен, — произнес он с комической гордостью в голосе. — Олали скажет то же самое.
  Кэллаген подумал:
  — Значит, он ей уже звонил? И она успокоила, обещав сказать точное время. А потом я посоветовал час добавить. Прекрасная работа!
  А сам сказал:
  — Ну ладно, ещё бы немного везения — и все образуется. У вас железное непробиваемое алиби.
  Беллами снова занервничал. Его голос срывался на каждом третьем слове.
  — Кто же пытается пришить мне это дело? Кто? Проклятая Цинтия, да? Жадная стерва…
  — Успокойтесь, — прервал его Кэллаген. — Конечно, Цинтия. Вы знаете не хуже меня, что она убила старика, и чертовски хорошо знаете, почему. Не ожидали, что она все свалит на вас? Ей нужно спасать свою шею любыми средствами! Поняли? Ладно. То, что она говорит про вас — это одно, а то, что можно доказать — другое. Убийство в нашей стране нужно доказать.
  Он улыбнулся Беллами.
  — Вы любите стихи? Такое слышали?
  
  Ты мечешься, не веря даже другу,
  Что этот путь ведет на эшафот,
  Но каждому воздастся по заслугам,
  Твой час настал, и непреклонный суд идет!
  
  — Я прочитал это однажды в старинном сборнике стихов, — продолжал Кэллаген. — Так вот, держу пари, она сейчас нервно ощупывает свою шею и это ощущение ей не очень нравится, несмотря на то, что собственные пальцы гораздо мягче, чем веревка.
  Он оттолкнул стакан, который налил Беллами.
  — Все, что вам нужно делать — это воспринимать все легче и не нервничать, — бодро заявил Кэллаген. — Просто стойте на своем. У вас неопровержимое железное алиби.
  Беллами проглотил свой коньяк и невесело кивнул.
  Гальванизированный движением бровей метрдотеля, квартет на эстраде начал проявлять признаки жизни и выдал танго с завываниями гавайской гитары. Публика принялась двигаться по паркету по замысловатой спирали. В противоположном углу некий джентльмен пытался обнять свою подружку и получил сумочкой по голове. В глубине зала некая дама, перед которой под воздействием музыки предстало её мучительное прошлое, горько зарыдала, в основном для того, чтобы воздействовать на юного парня в смокинге, вероятно, американца, который после нескольких бокалов и в самом деле мог купиться на трогательную историю «Я была маленькой девочкой когда-то…».
  Беллами нацедил себе ещё бокал. Из коридора донеслись звуки мужских голосов и тяжелая поступь. Кэллаген, чей взгляд был прикован к повороту лестницы, заметил большие ботинки, синие брюки и тут же встал.
  — Я сейчас.
  Он торопливо пересек зал, повернул к портьерам в конце помещения, и пока полиция спускалась, проскользнул сквозь них и через полуоткрытую дверь. Потом задержался и оглянулся.
  Прибыли Грингол и с ним двое в штатском, выглядевшие словно прямо с прогулки по Вейн Стрит. С ними был патрульный в форме, остановившийся посередине площадки для танцев.
  Метрдотель протестующе воздел руки.
  — Ладно — ладно, — повторял Грингол. — Нет причин волноваться. Вероятно, ваше заведение — самое легальное в мире, хотя где вы раздобыли лицензию, разрешающую музыку и танцы — я не знаю. Может быть, местная администрация когда-нибудь этим заинтересуется, и тогда вас прикроют, но сейчас я хочу лишь перекинуться парой слов с этим джентльменом.
  Он шагнул к Беллами и взглянул на него сверху вниз.
  Беллами допил свой бокал. Даже Кэллагену было слышно, как стучали зубы о стекло. Потом Беллами нетвердо встал на ноги и едва не рыдая взглянул на детектива — инспектора.
  — Вы — Беллами Мероултон, не так ли? — спросил Грингол.Я арестую вас по обвинению в хранении наркотиков. Не волнуйтесь, сэр, просто спокойно пройдите с нами.
  Кэллаген усмехнулся, тихонько прикрыл за собой дверь, наощупь прошел по коридору, нашел дверь на улицу, спокойно вышел в Вейнерс Пассаж, закурил и свернул за угол мимо двух полицейских машин. На другой стороне улицы, прислонившись к стене, стоял Джангл. Кэллаген подошел к нему.
  — Что я тебе говорил! Только что Беллами взяли за хранение наркотиков. Теперь его не выпустят под залог до тех пор, пока не добудут улик для обвинения в убийстве. Допросы по делу Августа Мероултона будут отложены, пока Грингол не уличит Беллами.
  — Стоящее дело, Слим? — спросил Джангл.
  — Стоящее. Пока, Джангл.
  Он зашагал по улице, затем пересек её, нашел потайную дверь и вошел. Лестница была освещена. Кэллаген поднялся на второй этаж и толкнул дверь.
  Комната оказалась отлично обставленным офисом. В противоположном углу, лицом к двери, за большим светлым дубовым столом сидел Арно Белдо, курил и проверял счета.
  Белдо был крупным красивым мужчиной: плечи широкие, вьющиеся черные волосы блестели. Лицо круглое, большие карие глаза смело смотрели на мир с настороженным одобрением. Черные усы были завиты раскаленными щипцами ( причем это делалось каждый день ). Отлично выбритое лицо под пудрой казалось слегка оливковым. Прекрасного кроя костюм, рубашка шелковая, галстук — из «Берлингтон Аркадии», по гинее за штуку.
  — Хэлло, Слим, — непринужденно приветствовал он Кэллагена. — Что случилось? Не часто мы последнее время встречаемся. Ты чего-то хочешь?
  Кэллаген закрыл дверь, пересек комнату и остановился перед столом.
  — Послушай, Белдо. Я знаю тебя, ты знаешь меня. Я тебя не слишком люблю, и не жду взаимности. Отлично. Так вот: Скотланд Ярд только что разворошил твое болото — «Грин Сигнал». То ли это обычный рейд, то ли они за кем-то охотимся, не знаю.
  Белдо пожал плечами.
  — Друг мой, такие вещи случаются. Что касается меня, я отношусь к этому философски. Все образуется, если быть начеку и вести себя спокойно. Даже интересно…
  — Может, ты и прав, — откликнулся Кэллаген. — Ладно, можешь разыгрывать невозмутимость, но ответь на пару вопросов. У тебя есть возможность сказать правду хотя бы раз в жизни.
  Я сегодня звонил Олали. Позвонил, потому что знал, что она наверняка связалась с тобой, чтобы узнать, как ей быть. Итак, она звонила? У меня вдруг мелькнула мысль, что ты мог предложить ей рассказывать всем и каждому, что Беллами Мероултон появился у неё не раньше полуночи или даже чуть позже, хотя в самом деле он прибыл туда в 23.00 — 23.15. Теперь слушай. Это меня не волнует. Собственно, ваша версия меня очень устраивает. Полагаю, сейчас она излагает её ребятам Грингола. Но мне нужно знать точно, инструктировал ты её или нет. Ну?
  Белдо рассмеялся.
  — Слим, ты меня знаешь. На такие вопросы я не отвечаю. Никаких комментариев!
  Он развел руками.
  Кэллаген молниеносно качнулся вперед. Правая рука ударила Белдо в челюсть. Ребро левой ладони в манере лучших мастеров дзюдо обрушилось на широкое лицо прямо под носом. Потоки крови хлынули на воротник и шелковую рубашку.
  Навалившись на стол, Кэллаген позволил локтю проследовать за ладонью, нанося удар сгибом в толстую шею.
  Белдо завалился в сторону. Кэллаген навалился сверху. Белдо чудовищным усилием могучих плеч стряхнул противника, выпрямился, встал и, рыча, развернулся к Кэллагену.
  Кэллаген отступил назад, чуть присел и провел обманный финт, как будто собираясь провести удар головой. Белдо выбросил левую руку, чтобы предупредить его удар, и махнул наугад своей правой. Кэллаген ушел вправо, прямой левой парируя дикий наскок, и стремительно атаковал, проводя прямой в челюсть. Но удар оказался недостаточно эффективен из-за нехватки веса. Понимая это, Кэллаген после удара выдвинул предплечье вперед и вверх и локтем двинул противника в глаз. Голова Белдо дернулась назад. Одновременно Кэллаген опустил голову и нанес страшный удар в толстое брюхо.
  Белдо рухнул. Из легких со стоном вырвался воздух.
  Кэллаген рухнул на него сверху, придавил ногами бицепсы, стараясь попасть коленными чашечками в суставы, и продолжал работать ногами, пока Белдо от боли не покрылся холодным потом.
  — Слушай, вошь ползучая, — мягко заговорил Кэллаген, говори и поживее. Да или нет? Или мне заняться твоим носом? Это ты заставил Олали сорвать алиби Беллами? Ну же! Да или нет!?
  Белдо молчал, едва не теряя сознание. Стон вырвался через плотно стиснутые зубы.
  Кэллаген сунул палец в ноздрю Белдо и толкал его все дальше и дальше, пока нас стал почти плоским. Француз завизжал, извиваясь от боли.
  — Я скажу, — выдохнул он. — Да! Я её заставил. Я ей сказал…
  Кэллаген вытащил палец.
  — Хорошо. Теперь скажи мне кое-что еще.
  Он замолчал, склонил голову и прислушался. Затем соскочил с Белдо, отбежал к двери, изобразил полную раскованность и небрежно стал прикуривать.
  Дверь открылась и вошел Грингол. Белдо с кровоточащим носом цвета сырого бифштекса встал и потащился в кресло.
  — Добрый вечер, Слим, — бросил Грингол. — Светская болтовня во владениях Белдо?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да, мы как раз беседовали.
  И двинулся к выходу.
  Грингол посмотрел на Белдо, затем на Кэллагена, который уже взялся за ручку двери.
  — Помню, кто-то разглагольствовал о допросах третьей степени.
  Кэллаген заметил, как рот его искривился.
  — Ладно, спокойной ночи, Слим.
  — Спокойной ночи, Грингол.
  Кэллаген закрыл за собой дверь, остановился и прислушался. Грингол сказал:
  — Я только что заглянул в «Грин Сигнал» и взял Беллами Мероултона по обвинению в хранении наркотиков… В очень большом количестве. Не знаете ли вы, где он приобретает эту гадость?
  Кэллаген стал спокойно спускаться по лестнице.
  8. ЧТО ГЛАЗ НЕ ВИДИТ
  В номере отеля «Оксфорд Прайвет» яркие солнечные лучи пробились сквозь опущенные занавески и разбудили Кэллагена.
  Он протер глаза и сел, потом позвонил, чтобы принесли чай. За чашкой чая он позволил своим мыслям свободно воспарить, а затем принялся детально анализировать новейшую ситуацию в деле по убийству Мероултона. Все, что надлежало делать, нужно было делать немедленно. Грингол не станет долго терпеть положение одураченного простака. Когда Беллами категорически откажется от серого «хомбурга» и не сможет объяснить, как тот попал в квартиру на Пойнтерс Мьюс, Гринголу придется выяснить, откуда взялась злополучная шляпа. Пройдет пара дней, пока он установит, что практически сразу после её покупки Кэллаген помчался на свидание с Беллами, и все поймет.
  Он придет к заключению, что Кэллаген подбросил шляпу Беллами. Поймет, что его коварно подтолкнули к обвинению Беллами в незаконном хранении наркотиков, как прелюдии к задержания. И сделал это Кэллаген. Конечно, Грингол поймет, что Кэллаген провел отвлекающий маневр, подбросив дохлую кошку на пути закона и порядка. И немедленно придет к выводу, что Кэллаген не только обеспечивал ложное алиби Цинтии Мероултон, но и делал все возможное, чтобы увести расследование как можно дальше от нее.
  Тогда все подозрения сосредоточатся на ней.
  Грингол приложит все усилия, чтобы разыскать Цинтию, привлечет все возможные и невозможные средства: наводнит прессу её фотографиями, опросит всех ночных портье, железнодорожных кондукторов, мобилизует всех информаторов, чтобы напасть на её след.
  Цинтия прочитает газеты и придет к выводу, что Кэллаген её подставил, невзлюбит его ещё больше и, вероятно, отправится в Скотланд Ярд в попытке объясниться и доказать, что она никуда не убегала. Премиленькая ситуация.
  Ладно, — думал он, — у меня есть два дня. Возможно три, но два — наверняка. И ещё следует принимать во внимание Беллами.
  Беллами, должно быть, изрядно напуган. Когда он поймет, что обвинение, связанное с наркотиками, просто способ задержать его как подозреваемого в убийстве, он придет в бешенство и заговорит. Наверняка расскажет Гринголу, что сам видел Цинтию на Линкольн Инн Филдс. Естественно, это послужит признанием, что он там был, но он будет полагаться на алиби, надеясь на Олали. Олали опровергнет его слова и Грингол задумается, кто из них — Беллами или Цинтия — действительно убийца.
  Он может даже прийти к заключению, что преступление они совершили вместе.
  Кэллаген заставил себя выбраться из постели и развалился в кресле, любуясь своей новой синей шелковой пижамой. Он взлохматил свои черные волосы, сочувственно размышляя о трудностях полицейской жизни, особенно когда приходилось добывать доказательства убийства, даже если оно не вызывало и тени сомнения.
  Потом набросил халат, направился в ванную, принял душ, побрился и вернулся в комнату. Порылся в карманах и достал свою наличность.
  Из первоначальных пяти сотен фунтов, врученных ему Цинтией Мероултон, осталось двести восемьдесят. И к ним — три сотни фунтов Вилли Мероултона, плюс двести от Беллами. Итого шестьсот восемьдесят фунтов. Маловато для того, что он задумал. Нужно раздобыть еще.
  На этот счет у него уже были идеи, но процесс получения денег обещал быть нелегким.
  Кэллаген тщательно просмотрел банкноты, выписывая их номера и серии в свой маленький черный блокнот. Потом оделся и решил направиться к служанке Цинтии Мероултон. Он понимал, что полиция уже побывала в квартире на Виктория Стрит, расспрашивая о Цинтии и одновременно разузнавая, что и как. Кэллаген усмехнулся про себя, зная, что девушка ничего не знала. И все же, — думал он, — надо заскочить повидать её.
  Но следовало действовать быстро, ведь Грингол скоро станет за ним охотиться. И сможет предъявить не менее трех обвинений. Существовала миленькая старомодная статья 1896 года «Препятствие расследованию», которая тут подходила наилучшим образом. Кэллаген представил себя щиплющим паклю и усмехнулся, сожалея.
  Он спустился позавтракать и ожидая, пока его обслужат, нашел в вестибюле телефонную кабину, позвонил Ривенхольту и спросил, удалось ли что-нибудь узнать.
  Ривенхольт рассмеялся.
  — У меня полно информации, Кэллаген. Вы убедитесь — я отработал 80 фунтов .
  — Посмотрим, — ответил тот и предложил приехать в «Оксфорд» немедленно.
  Ривенхольт смотрел через стол на Кэллагена. Он выглядел свежим и очень энергичным, глаза казались ясными и яркими. Кэллаген невольно подумал: почему такие люди всегда выглядят независимо от того, что в самом деле у них внутри?
  Ривенхольт протянул ему листок бумаги.
  — Это было до удивления легко и весьма интересно.
  Он закурил сигарету, предложенную Кэллагеном.
  — Три с половиной года назад Пол Мероултон приобрел не меньше четырех компаний, зарегистрированных разными неудачниками и неумехами много лет назад. Так что точнее сказать, он купил имена и вывески этих компаний. Вы знаете, как это делается. Некая компания регистрируется, пытается выжить и разоряется. Теперь она подлежит ликвидации. Любой желающий платит минимальную цену и может пользоваться имуществом фирмы и заняться её переустройством. Правда, обычно капитал такой фирмы состоит из долгов и официальной торговой марки.
  Так Пол и поступил. За сто двадцать фунтов он купил четыре старые компании, которые обанкротились и подлежали ликвидации. Вот их названия.
  Ривенхольт подтолкнул листок через стол. Кэллаген прочитал: «Экспортная и торговая компания, Коннектикут», «Фрешуотерс и Илворс Траст компани», «Айдевор коал финанс синдикат», «Грейтер Атлантик бонд компани».
  — Пол Мероултон купил первые две компании в начале 1934 года, последние две — в конце того же года, — продолжал Ривенхольт. — Мне казалось, вас заинтересуют директора и совладельцы этих компаний. Так что пришлось проделать небольшие изыскания. И вот что я обнаружил: во всех случаях Пол Мероултон — генеральный директор, а прочие совладельцы (и тоже директора) — Беллами, Персиваль и Джереми Мероултоны. Официальный адрес этих компаний: Гринигл Стрит 22, Рассел Плейс. Офис — комнатенка на третьем этаже, в которой только стол, телефон и несколько бухгалтерских книг. Пол Мероултон появляется там раз в две недели и проводит не больше часа. Как я полагаю, только чтобы посмотреть, нет ли корреспонденции.
  Ривенхольт угостился ещё одной сигаретой.
  — Вам это было нужно? — спросил он бодро.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Это меня вполне устраивает. Хорошая работа, Ривенхольт.
  Он встал.
  — Окажи мне ещё одну небольшую услугу, и потом можешь заглянуть к Дарки и получить оставшиеся 80 фунтов . Дело вот какого рода: у Джереми Мероултона есть девица. Насколько мне известно — латиноамериканка. Я хочу знать, где она. Она может жить в резиденции Джереми под Оксфордом, которая именуется «Шоу Даун», но может там бывать только эпизодически. Вероятно, она появляется в городе за покупками и может иногда останавливается здесь на день — другой. Выясни, ладно? Я хочу навестить её, когда она появится здесь. Немного побеседовать тет-а-тет. Как думаешь, справишься?
  Ривенхольт кивнул.
  — Это нетрудно. Я выйду на контакт с кем-нибудь, знающим персонал «Шоу Даун», и те меня просветят. Впрочем, — загадочно добавил он, — есть и другие способы.
  — Отлично, — подхватил Кэллаген. — Выясни, и постарайся успеть сегодня. Позвони в мой офис на Ченсери Лейн в 16.00. Если меня не будет, передай, где можно разыскать эту Майолу Фериваль. Фред Мейзин будет приглядывать за офисом. Он запишет и сообщит мне. Понял? Как только передашь, можешь расколоть Дарки на остаток денег. Пойдет?
  — Замечательно, — с энтузиазмом воскликнул Ривенхольт. — Я постараюсь уложиться поскорее. Это уже в моих собственных интересах.
  Он выдал одну из своих ослепительных улыбок, которые вскружили голову десяткам безутешных женщин, взял шляпу и поспешно вышел.
  Кэллаген улыбнулся ему вслед.
  Он просидел в холле отеля «Оксфорд» до полудня, размышляя, дымя сигаретами и потягивая кофе. Затем сложил свой чемодан, расплатился, взял такси до вокзала Виктория и оставил чемодан в камере хранения.
  Теперь Кэллаген неторопливо шагал по Виктория Стрит, в сторону квартиры Цинтии Мероултон. Перейдя на противоположную сторону, он затесался в толпу на автобусной остановке, наблюдая за зданием и высматривая, не шатается ли поблизости переодетый сыщик. Затем, довольный результатами, снова перешел улицу, поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка.
  Ему сразу понравилась девушка, открывшая дверь. Той было около двадцати. Рыжеволосая, с белой чистой кожей, добрыми глазами и смешливым ртом, она казалась взволнованной.
  — Доброе утро, — приветствовал её Кэллаген. — Вы — горничная мисс Мероултон?
  Девушка кивнула.
  — Но её нет. И я не знаю…
  Кэллаген с улыбкой остановил её.
  — Полагаю, вы обо мне не слышали. Моя фамилия — Кэллаген. Я работаю на стряпчих, действующих в интересах мисс Мероултон. Мне бы хотелось с вами переговорить.
  Она отодвинулась в сторону, освобождая проход.
  — Входите пожалуйста, сэр.
  Он вошел, пересек холл, повернулся и посмотрел ей в лицо. Оно светилось благожелательностью, честностью, дружелюбием — и всем, что только можно было придумать.
  — Как вас зовут?
  — Дженни Этлбайт.
  — Послушайте, Дженни, — спокойно начал Кэллаген. — Вы читали газеты, не так ли? Отлично. Итак, вы знаете, что случилось, и знаете, что мисс Мероултон куда-то уехала, но не знаете, куда.
  Он закурил и улыбнулся девушке, застывшей раскрыв рот. Кэллаген чувствовал, что девушка из тех людей, которые принимают близко к сердцу душевные кинокартины, страстно сопереживая героям в драматических ситуациях.
  Он понизил голос.
  — Наша фирма и я лично на стороне мисс Мероултон, Дженни. И мы знаем, кто её друзья, а кто — враги. Мы уверены, что вы — из её друзей.
  — Я для мисс Цинтии готова на все, — быстро отреагировала Дженни. — Она — лучший человек из всех, кого я знала. Она…
  — Знаю, — прервал её Кэллаген, изображая полную осведомленность. — Я все об этом знаю. Она мне рассказала о вас все, — лгал он привычно гладко и уверенно. Потом сел и знаком предложил ей сделать то же самое. Дженни присела на самый краешек стула, чтобы только не соскользнуть.
  — Полагаю, у вас были визитеры, Дженни? — спросил Кэллаген с обаятельной улыбкой. — Мистер Грингол из Скотланд Ярда, верно? Он говорил, что хотел побывать здесь и немножко с вами побеседовать.
  Девушка кивнула.
  — Он был здесь прошлым вечером и спрашивал, не знаю я, где мисс Цинтия. Как она собиралась и куда поехала, если я в курсе дела. Я сказала, что не знаю. И что во всяком случае, если бы мисс Цинтия пожелала сказать, к кому она собирается, то сказала бы сама.
  Она взлохматила свои рыжие волосы.
  — Хорошая девочка, — одобрил Кэллаген. — Что он ещё спросил?
  — Он задавал какие-то странные вопросы. Спросил, не знаю я, есть ли у мисс Цинтии пистолет. Я ответила, что есть, уже давно, такой маленький… Ее отец привез с войны.
  Кэллаген кивнул. Дело шло не так хорошо, как хотелось бы. Августа Мероултона убили из пистолета малого калибра — 0.22.
  — Я поняла, куда он клонит, — продолжала Дженни. — И потому сказала кое-что еще. Сказала, что у мисс Цинтии не было патронов, а пистолет — просто память о войне.
  Она сделала паузу.
  — Я не знала, что на самом деле у нас были патроны. Не знала до тех пор, пока мистер Вилли не пришел их забрать.
  — А-а, — протянул Кэллаген, улыбаясь. — Но он не мог этого не сделать. Не так ли?
  И закурил следующую сигарету.
  — Расскажите мне о приходе мистера Вилли за патронами. Как вы считаете, его могли увидеть?
  Она покачала головой.
  — Он прошел черным ходом и спросил, приходил ли кто — нибудь. Я рассказала о мистере Гринголе, и он явно встревожился. Когда я рассказала о распросах мистера Грингола, о пистолете и о том, что я сказала про патроны, он воскликнул: «Слава тебе, Господи!» И сразу спросил разрешения на минутку пройти в комнату мисс Мероултон. Там он сразу направился к столику, где в нижнем ящике хранился пистолет, и вытряхнул все вещи на постель. Мисс Цинтия обычно хранила там множество старых безделушек и коробочек. Ему понадобилось время, чтобы найти патроны. Такая маленькая квадратная коробочка…
  Дженни понизила голос:
  — Мистер Вилли положил коробочку в карман и приказал мне навсегда забыть, что он их брал. Чтобы я не рассказывала никому, кроме вас. Еще он добавил, что если вы придете и спросите, что произошло, я должна рассказать о мистере Гринголе и о коробочке патронов.
  Кэллаген кивнул.
  — Вы замечательная девушка, Дженни. Теперь я хочу попросить об услуге. Мне нужно самому удостовериться. И ничего больше. Могу я пройти и тоже осмотреть ящик?
  — Ну почему же, конечно, сэр. Я понимаю, вы должны проверить… — она провела его в спальню.
  Кэллаген вытащил ящик. Он был полон безделушек, коробочек, кусочков ткани и парчи — и ещё тысячи вещиц, которые женщины хранят, сами не зная почему.
  Кэллаген был методичен. Он вытащил из ящика все коробочки и безделушки, каждый кусочек материала, каждую старую перчатку. Перевернул все досконально и тщательно осмотрел каждую коробочку. Затем с усмешкой посмотрел на Дженни, тряхнул кусочек крепдешина — и из того что-то вывалилось. Он протянул это ей: патрон калибра 0.22.
  — Надо быть очень внимательным. Патроны вечно выпадают из этих дурацких картонных коробок…Они тяжелые, и когда коробку переворачивают, несколько штук могут выпасть. Помогите мне, Дженни, я собираюсь пересмотреть все ящики.
  Они обыскали все ящики столика, комод, шкафы — все подряд. Но ничего больше не нашли.
  Кэллаген положил патрон в карман.
  — Скажите мне ещё кое-что, Дженни: в этой комнате когда-нибудь были мистер Пол, мистер Персиваль, мистер Джереми или мистер Беллами? Если были, то оставались ли они здесь одни?
  Девушка задумалась.
  — Да, что-то вспоминаю… Около трех месяцев назад мистер Джереми пришел повидаться с мисс Цинтией, но её не было. Он решил подождать, пока она вернется. Я была занята на кухне: гладила платье. Он заглянул туда и спросил разрешения осмотреть квартиру, заявив, что ему здесь очень нравится. Я, конечно, разрешила. Так что какое-то время он был здесь один.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Это замечательно. Да, Дженни, вы настоящий друг. Мисс Цинтия когда-нибудь вас отблагодарит за это. А теперь все, что от вас требуется: забыть, что мистер Вилли и я когда-то были здесь. И не волнуйтесь. Все обойдется. А теперь и мне разумнее воспользоваться черным ходом. Счастливо, Дженни. Мы ещё увидимся.
  Он прошел в дальний конец квартиры и спустился в лифте для прислуги. На улице поспешно огляделся, но в пределах видимости никого не было. Тогда Кэллаген довольно сдвинул шляпу набекрень и зашагал в сторону вокзала Виктория.
  Там он зашел в телефонную будку, позвонил в офис «Эстейт Мероултон», представился и попросил к телефону Вилли Мероултона.
  Вилли взял трубку. Говорил он медленно и устало.
  — Мистер Мероултон, — вежливо начал Кэллаген, — хочу сказать, что вы прекрасно провели операцию на известной вам квартире. Я имею в виду изъятие одной маленькой коробочки. Подумав о том же самом, я там только что побывал. Возможно, вас заинтересует, если я сообщу, что два-три месяца назад Джереми оставался в комнате один. Вы понимаете?
  — Я понял, Кэллаген. Спасибо за звонок. Как там некоторые наши знакомые?
  — Замечательно. Я был у них прошлым вечером, и убедил, чтобы даже не пытались выходить на контакт с вами. Или с кем-то из семьи. Чтобы по этому поводу не просочилось ни малейшей информации. Пришлось сказать, что вы несколько дней проведете в Эдинбурге. Еще я обещал узнать ваш телефонный номер. Но мне кажется, это не получится.
  Одной рукой он достал из пачки очередную сигарету.
  — Надо сказать, мистер Мероултон, что я надеюсь на успех. Рассчитываю в ближайшие двое суток расставить точки над "i". Как бы там ни было, время от времени я буду с вами связываться; но если по каким-то причинам вы долго ничего обо мне не услышите — не беспокойтесь. Возможно, мне придется на день-два уехать из города.
  Он щелкнул зажигалкой.
  — Только одно меня немного беспокоит, мистер Мероултон. Откровенно скажу, что все ещё волнуюсь за Цинтию: через день — другой могут вскрыться дополнительные факты против неё и весьма весомые дополнительные улики.
  Он выпустил клуб дыма и глубоко затянулся.
  — Почему она не пришла ко мне, когда вы её послали? Ведь прошло восемь дней… Почему она так поступила? У неё не было денег?
  — Это не причина, — буркнул Вилли. — Не знаю, почему она меня не послушала. Деньги тут не при чем. Конечно, она отлично знала, что вам нужно платить вперед, но деньги можно было взять у меня. Когда бы не понадобилось…
  — Глупая девчонка, — буркнул Кэллаген.
  — Глупая, — согласился Вилли. — Я каждый день настаивал, предлагал отвезти её, если назначит время, но вечно что-то ей мешало. Знаете, как это бывает у женщин… Думаю, она совсем не жаждала с вами беседовать.
  Кэллаген рассмеялся.
  — Уверен, что не жаждала. Думаю, я ей вообще не симпатичен. И все-таки вы заставили её прийти! Это лучше, чем если бы она совсем не явилась. В конце концов, мы можем кое-что придумать.
  — Может быть, — согласился Вилли. — Но если бы она пришла, когда я просил, ничего бы и не случилось.
  Кэллаген выдохнул дым, заполняя им всю кабинку.
  — Забудьте об этом. Лучше поздно, чем никогда.
  Голос Кэллагена звучал почти дружески.
  — Чертовски вам сочувствую, мистер Мероултон. Не вешайте носа! Придет день, когда останутся одни воспоминания о наших нынешних заботах. До свидания, сэр.
  Он повесил трубку и выбросил окурок.
  Затем Кэллаген отправился к Стюарту и заказал двойную порцию бараньей отбивной с мятным соусом.
  Отбивная оказалась великолепной.
  — Такова жизнь. Но могло быть и хуже, — подумал он.
  В половине третьего Кэллаген вышел из ресторана, напрямик отправился на вокзал, вошел в телефонную будку, позвонил в Скотланд Ярд и попросил детектива-инспектора Грингола.
  Тот сразу взял трубку.
  — Хелло, Слим! Неплохо вы поработали прошлым вечером с Белдо. Я и не знал, что вы можете действовать так жестко.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Пустяки. Я пытался выжать из него информацию по поводу одной истории с шантажом, а он попробовал со мной шутить. Пришлось его немного поучить…
  Грингол что-то промычал, в голосе его звучало недоверие.
  — Я звоню, поскольку собираюсь на пару дней уехать, — сообщил Кэллаген. — И не хочу, чтобы вы думали, что я куда-то убежал или стараюсь держаться от вас подальше.
  Грингол саркастически хмыкнул.
  — Я бы никогда о вас такого не подумал, Слим. Нет-нет! Между прочим, Беллами Мероултон рассказывает про вас занятные истории!
  — В самом деле? — беззаботно удивился Кэллаген. — О чем же?
  — О том, что вы его нагрели на двести фунтов. Чистейший шантаж, как он заявляет. Мол, вы сказали, что считаете Цинтию Мероултон убийцей старика…
  Кэллаген рассмеялся.
  — Беллами — беспардонный лжец. Но наркоманы все такие. Согласны?
  — Возможно.
  Тон Грингола изменился
  — Я пытаюсь проследить путь шляпы, которую мы обнаружили у Беллами. Вы знаете, что я её искал? Так вот. Я сомневаюсь, что её вообще покупал или носил Август Мероултон. Придется выяснять, где и кем она куплена. И я это сделаю завтра или послезавтра. К несчастью, это очень распространенная модель, и на подкладке нет марки изготовителя.
  Грингол умолке и откашлялся.
  — Если нам повезет и мы узнаем, кто купил злополучную шляпу и подсунул её Беллами, мне захочется перекинуться с вами парой слов, Слим. — Голос его стал холоден и тверд. — Так что я рассчитываю, что вы будете в городе, скажем, через два дня.
  — Обещаю, хотя не имею понятия, какое отношение ко мне имеет какая-то шляпа и откуда она взялась. Но все равно я объявлюсь через пару дней. Уверен, у меня тоже появиться желание с вами пообщаться.
  — Отлично. Вот только не уверен, что это желание будет обоюдным.
  Кэллаген рассмеялся.
  — Одно могу обещать, Грингол: когда мне понадобится что-то сказать, вы будете слушать. Клянусь дьяволом — будете! Вот так!
  Он повесил трубку, вышел из будки и взял такси до Ченсери Лейн. Фред Мейзин торчал в приемной, клюя носом над справочником по бегам и скачкам.
  Кэллаген прошел в свой кабинет, снял шляпу, водрузил ноги на стол и стал молиться, чтобы Ривенхольт вышел на связь.
  Что делать, если тот не позвонит?
  На обдумывание этой ситуации ушло немало времени. Затем он снял ноги со стола, открыл ключом один из ящиков и достал любовно ухоженный и заряженный «люгер». Осмотрев оружие , Кэллаген сунул его в карман, подумал, вытащил и осмотрел снова. Потом сунул обратно в ящик и щелкнул замком.
  — Если понадобится его взять, значит понадобится, — заключил он, снова взгромоздил ноги на стол и стал ждать звонка.
  9. ЛЕДИ ФЕРИВАЛЬ — ПОДРУГА ДЖЕРЕМИ
  Звонил Ривенхольт, и голос его звучал легко и непринужденно.
  — Вам повезло, Кэллаген. И мне тоже. Если вы очень хотите видеть леди Фериваль, можете выйти на неё сегодня.
  — Когда и где?
  — Сейчас расскажу, — продолжал Ривенхольт. — После того, как мы расстались , я все спокойно обдумал и вспомнил человека, работающего у моих друзей; так вот, этот человек устроил своего родственника, имевшего слабость к шелесту карт и спустившего фамильные ценности за зеленым столом, в «Шоу Даун». Поместье расположено в семи милях от Хай Вайкомб.
  Я прогулялся по окрестностям и переговорил со знакомым дворецким, который встретился и связался с тем самым родственником — мажордомом в «Шоу Даун». И тому удалось выяснить — конфиденциально, разумеется, — некоторые подробности о прекрасной Майоле.
  Это женщина с мгновенной реакцией и стальными нервами. В «Шоу Даун» она выступает в качестве хозяйки, принимая гостей с тугими кошельками. Время от времени организует высококлассный шантаж: находит пожилого богача в игривом настроении и заманивает его в укромное местечко. У нее, видимо, талант обращения с пожилыми джентльменами. Ее всегда сопровождает некая личность, которая абсолютно в курсе дела. И вот когда наш пожилой джентльмен получает свое, появляется этот тип и намекает, что стоило бы расстаться с несколькими сотнями фунтов, иначе жене предоставится возможность услышать некие прелюбопытные истории с его участием…
  И старики обычно платят. С них никогда не берут слишком много, так что возражать себе дороже.
  Вот такая у неё побочная профессия. Вне всякого сомнения, это делается в тесном союзе с Джереми. Видимо, она здорово к нему привязана, насколько подобные женщины вообще могут быть к кому-то привязаны. Она весьма недурна по части зажигательных номеров с соответствующими песенками, и иногда их демонстрирует, чтобы развлечь гостей. Зато достаточно регулярно участвует в шоу в одном лондонском ночном притоне. Выступает и сегодня вечером, но об этом потом.
  С Джереми трудно иметь дело. Известно, что его выгнали из армии — Ее величество не нуждалось более в его услугах. Настоящей причиной стало использование уникальной системы мухлежа при игре в покер. Затем он устроился в Буэнос Айресе секретарем какого-то закрытого спортклуба, в котором вовсю практиковалось распространение наркотиков. Дважды чуть не попал в тюрьму и избежал этого только благодаря быстроте принятия решений. Похоже, Джереми здорово не жалует любого из братьев, но испытывает определенное уважение к Вилли. Насчет себя иллюзий не питает. Понимает степень своей испорченности, и она ему даже нравится. Он явно полагает, что Пол, Персиваль и Беллами с ним одного поля ягоды, но не желают этого признать. И презирает их за это.
  По его мнению, Вилли единственный мужчина в семье, у которого хватает ума оставаться честным, и, видимо, ему завидует.
  Напоминаю, он довольно крут. Когда за что-то берется, то ни перед чем не остановится.
  Кэллаген что-то проворчал.
  — Прекрасно, но где я найду Майолу?
  — Она сегодня выступает в клубе «Крестики-Нолики» на Корк Стрит. Номер её около полуночи; когда закончит, вернется на автомобиле в «Шоу Даун». Иногда прихватывает продувшихся в карты простофиль, иногда — нет.
  Ривенхольт скромно кашлянул.
  — Теперь могу я прикоснуться к гонорару?
  — Да, я позвоню Дарки, чтобы он выслал его с посыльным. Получишь нынче вечером.
  — Премного благодарен. Как раз подворачивается прекрасно им применение. Могу ещё чем-то помочь?
  Кэллаген долго размышлял.
  — Сейчас пока не думаю. Но все равно спасибо. Полагаю, я ещё свяжусь с тобой.
  — Тогда мне остается забрать мой гонорар и поглядеть, что можно с ним предпринять в «Монт»…
  — Можно, — проворчал Кэллаген. — Смотри только, чтобы уши не надрали… — и повесил трубку.
  Какое-то время он внимательно изучал телефон, затем встал и вышел в приемную.
  — Фред, пройдись-ка на угол, где подают чай и кофе. Купи чего-нибудь… любую мелочь… и какие ни на есть сигареты. Прихвати пару листов оберточной бумаги и тащи сюда.
  Фред кивнул и исчез. Кэллаген вернулся в кабинет, позвонил Дарки и попросил переслать Ривенхольту 80 фунтов .
  Вернулся Фред с бумагой — грубой оберточной бумагой для покупок.
  Кэллаген сложил один из листов и разорвал его на четыре части размером со стандартный лист писчей бумаги. Затем наложил на него копировальную бумагу и сверху — два обычных листа для машинописи. Вставив всю эту пачку в машинку, он начал печатать:
  "Привет, Слим!
  У меня есть сведения, что ты работаешь на Беллами Мероултона. Если это так, тебя может заинтересовать информация о человеке, о котором Ярд давал объявление в газету. Я о человеке, которого видели возле морга в ночь убийства. Если ты ещё не в курсе, сообщаю, что это он спер завещание из часов старика Мероултона. Мы-то знаем, как знают и все братья Мероултоны, что завещание оставляет их без гроша. Но если завещание испарится, они получат денежки старика, как ни в чем ни бывало.
  Итак, завещание у меня. И если твои клиенты согласны раскошелиться на пять сотен, я передам его — пусть делают с ним что угодно.
  Если это устраивает, покажи это письмо Вилли в «Томе Пеперсе» — он скажет, как меня найти. Даже не предлагаю держать язык за зубами, так как прекрасно тебя знаю.
  Так что Слимми — пока!
  Сэмми Шейк.
  P.S. Если не получу пять сотен, то через пару дней заброшу бумаженцию стряпчему Гезелингу. Так что пусть твои клиенты раскошеливаются поживее."
  Кэллаген внимательно прочитал послание, сложил бумагу втрое, затем разыскал в мусорной корзине конверт со своим адресом, в котором утром прибыли счета. Конверты эти из самых дешевых и обычно не заклеиваются.
  Он засунул в него только что созданное послание, заклеил клапан и затем сделал на нем разрез, вскрыв конверт общепринятым путем. С виду изделие выглядело вполне натурально.
  В половине двенадцатого Кэллаген сидел за маленьким столиком в конце танцевального зала клуба «Крестики-Нолики», дымя очередной сигаретой.
  Перед ним красовались остатки роскошного ужина.
  Под нежные и зажигательные мелодии джаз-секстета в зале танцевала очень усталая и равнодушная публика, явно состоявшая из завсегдатаев. Казалось, те проводили львиную долю времени в этом клубе, не то удивляясь, не то раздумывая, почему они оказались здесь, и безучастно озирались вокруг, надеясь, что что-то случится и хоть на миг выведет их из состояния скуки и хандры, в которой, казалось, они родились и живут.
  Кэллаген затушил сигарету, закурил новую, выпил виски с содовой, заказал ещё — и проделал все это совершенно машинально.
  Его сознание сконцентрировалось на развитии дела Мероултона и его собственной в нем роли. Предметом размышлений были идеи и версии, которые медленно и верно формирует Грингол вокруг Цинтии Мероултон. Он обдумывал те неприятности, которые могут возникнуть в ближайшие часы, о Майоле Фериваль и Джереми Мероултоне.
  Персиваль его не занимал. Тот был просто марионеткой, тенью Беллами, абсолютной и беспрекословной шестеркой, слоняющейся рядом и выискивающей шанс выпросить за услуги выпивку. Бесхребетный, бездумный, этот человек опасен только самому себе.
  Кэллаген оглянулся. Танцевальный паркет опустел. Джаз молчал. От соседних столов долетал мягкий гомон, прекрасно характеризующий интеллектуальный уровень здешних посетителей. Все это можно слышать в любом танцевальном клубе для состоятельной публики, уверенной, что ночь можно проводить только в таких местах.
  — Я говорю ему: не будь ты дураком. Но знаешь, Вики, если ему взбредет в голову поволочиться за девкой, он не обратит внимания даже…
  Голос женщины:
  — Он должен на ней жениться. Меня не волнует, что он говорит или делает. Он просто обязан…
  Мужской голос:
  — Конечно, чек вернули. Чеки Скривена всегда снабжены розовым клише. И любой ростовщик, кто недостаточно умен и принимает эти бумаги, сам напрашивается на неприятности…
  Кэллаген, рассеяно прислушиваясь, взял на заметку, что клуб "Крестики-Нолики "может оказаться отличным местом для его бизнеса. Тут просто должны найтись для него дела. Завсегдатаи клуба — люди денежные и не слишком умные. А такие зачастую попадают в беду.
  Неожиданно и без всяких видимых причин Кэллаген поймал себя на мысли, как ему прискучили богачи, вечно попадающие в переделки. И с удивлением заметил, что его охватили странные чувства. Это было на него не похоже. Ему не приходило в голову, что причиной всему — дело Мероултонов, и то, что с ним связано, медленно и уверенно вело к пониманию, какое положение он занимает по отношению к остальному миру, и как этот мир расценивает его.
  Он усмехнулся, затушил пятую за последние полчаса сигарету и снова заказал виски.
  Оркестр разразился бурной увертюрой. Дирижер с маленькими усиками и тонкой талией, изо всех сил копировавший облик модной кинозвезды, подошел к краю сцены.
  — Леди и джентльмены! — зажурчал он. — Мне доставляет величайшее удовольствие представить вам звезду Парижа, Буэнос-Айреса и Нью-Йорка, чье зажигательное мастерство никого не оставляет равнодушным. Леди и джентльмены! Майола Фериваль — «Аргентинский Соловей»!
  Джаз снова загремел, кулисы справа распахнулись, вспыхнули прожектора и пятно света выделило Майолу Фериваль, шагающую к центру танцевального паркета.
  Кэллаген оценивающее её оглядел. У неё было все что надо: рослая стройная фигура, более чем привлекательные формы, и каждое движение дышало сексуальным напором — а двигаться Майола умела.
  Изумительное тело спокойно и ритмично колыхалось в такт музыке. Оркестр четко отслеживал картинные движения дирижера, медленно наращивая темп. Сначала звучало что-то вроде блюза, который постепенно превращался в зажигательную самбу.
  Теперь Майола запела. В мягком вибрирующем голосе ощущалась огромная скрытая сила. Выражение невинной простоты на её лице ещё больше подчеркивало тщательно продуманную чувственность слов.
  Майола была хороша. Чертовски хороша.
  Разрез на черном платье до середины бедра подчеркивал изумительной красоты ноги. Тело её извивалось под стремительную музыку, темный огонь вспыхнул в глазах утомленных мужчин и вызвал неудержимую зависть их женщин.
  Кэллаген стал разглядывать её лицо. Тонкий нос, прекрасно очерченный рот вызывали ощущение характера и силы. Лучи прожектора выхватывали стальные всполохи её горящих черных глаз. Овальный подбородок плавно переходил в четкую линию челюстей.
  Крепкий орешек, — подумал Кэллаген и вспомнил слова старой песни: «Характер парня виден по друзьям и ещё лучше — по его подружкам!»
  Он огляделся кругом, подозвал официанта и приказал принести бумагу и конверт. Потом снял колпачок авторучки и написал:
  "Дорогая мисс Фериваль!
  Мне совершенно необходимо немедленно встретиться с вами. Я обладаю информацией, которая должна заинтересовать мистера Джереми Мероултона. Уделите мне несколько минут.
  Ваш С. Кэллаген"
  Когда в зале вспыхнул свет, официант отнес записку.
  Она смотрелась в зеркало в гримерной, одновременно наблюдая за Кэллагеном, сидевшим в углу комнаты. Тот знал, что за ним наблюдают и оценивают, поэтому придал лицу подобающее выражение и смущенно мял свою шляпу, косясь на крутые линии её бедер.
  Наконец Майола повернулась на стуле и улыбнулась.
  — Итак, в чем дело, мистер Кэллаген? Что же вы знаете такое важное для мистера Мероултона?
  Кэллаген подумал, что голос у неё также хорош, как и все прочее. Английским она владела почти в совершенстве, с едва заметными следами иностранного акцента, который придавал дополнительный шарм.
  Он положил шляпу на пол и хрустнул пальцами.
  — Я в большом затруднении, мисс Фериваль. Не знаю, правильно ли я поступил, придя сюда для разговора с вами. Но я подумал, что это лучше, чем заявляться в «Шоу Даун» и, к моему великому неудовольствию, оказаться выставленным за дверь.
  Она рассмеялась.
  — И вы подумали, что лучше использовать шанс, прийти сюда и оказаться, как вы выразились, выставленным из «Крестиков-Ноликов»?
  Он тоже хохотнул.
  — Возможный вариант. Но, полагаю, не единственный. Я слышал, вы дружны с мистером Джереми, а я твердо знаю, что в деле вроде этого женщина может оказаться чертовски проницательней и сообразительней мужчины.
  Она кивнула, взяла с туалетного столика золотую сигаретницу, отложила одну себе и предложила ему. Он взял и прикурил обе.
  — Буду с вами совершенно откровенен, мисс Фериваль. Я частный детектив, «Сыскное Агентство Кэллагена» — моя фирма. Так вот: мы ведем некую работу по делу Мероултонов, я действую в первую очередь в интересах мисс Цинтии Мероултон… — Кэллаген заметил, как в её глазах что-то сверкнуло. — И во вторую очередь — мистера Беллами. Мы не смогли предотвратить арест мистера Беллами по обвинению в хранении наркотиков. Но между нами, я уверен, долго держать его не будут, все это обвинение — просто прикрытие. Его подозревают в убийстве, но не сегодня — завтра поймут, что пустились по ложному пути, и выпустят под залог.
  Майола кивнула, глубоко затянулась и позволила дыму скользить через алые губы изумительной формы.
  — Меня не слишком интересует мистер Беллами и все, что с ним происходит. Но объясните вот что: если перестанут подозревать его, то за кого же возьмутся?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Если не его, то её. Я имею в виду Цинтию. Известно, что они с Беллами были на Линкольн Инн Филдс около 23.00. Не знаю точно времени убийства, но полиция явно полагает, что они замешаны.
  Он покончил с сигаретой и закурил следующую.
  Цинтия Мероултон пришла ко мне в ночь убийства. Сначала я сам её заподозрил. Но частным детективам за размышления не слишком много платят. Ладно, я полагаю, вы с мистером Джереми читаете газеты и заметили, что полиция пытается найти человека, которого видели той ночью в окрестностях морга на Энзел Стрит.
  Ну, я подумал: какого черта кому-то понадобилось слоняться возле морга? И выяснил, что на короткое время тело оставалось без присмотра. Значит, тот тип, которого ищут, стянул с трупа что-то связанное с убийством. Или убийца заплатил ему за это. Дьявольщина, я оказался прав!
  Он полез в нагрудный карман и достал письмо, написанное им самим несколько часов назад.
  — Прочтите, мисс Фериваль; оно подписано неким типом по имени Сэмми Шейк. Не знаю, кто он такой, но если он знает меня, то я узнаю, кто он, какой бы кличкой он не прикрывался. Прочитайте, и будете знать не меньше меня.
  Она прочла письмо. Прочла вначале быстро, потом ещё раз от начала до конца — но уже медленно. Очень медленно. Затем вернула, снова повернулась к зеркалу и длинными белыми пальцами стала поправлять волосы.
  — Пять сотен фунтов — большие деньги, мистер Кэллаген, — мягко заметила она.
  — Вы правы, но сумма покажется не такой большой, когда Сэмми исполнит обещание и пошлет завещание стряпчему. Ведь никто из Мероултонов тогда не получит ни гроша. На месте Джереми Мероултона я бы не пожалел 500 фунтов, чтобы от него избавиться. И это стало бы хорошим вложением денег.
  — Пожалуй, тут я с вами соглашусь. А как насчет вас? Вы это делаете просто из любви к искусству или тоже хотите заработать? Конечно, если Джереми найдет, что стоит заниматься этим любопытным предложением.
  Кэллаген кашлянул.
  — Так вот, мисс Фериваль. Я рассуждаю следующим образом: так или иначе, по поводу этого дела мне предстоят неприятности с полицией. Я слегка перестарался, защищая интересы мисс Мероултон, а полиция знает меня, как облупленного. Так что лучше всего для меня — получить в руки кругленькую сумму и выйти из игры. Я уже кое-что получил и считаю, что если мистер Джереми заинтересуется предложением Сэмми Шейка, можно сделать так: допустим, мистер Джереми даст мне 250 фунтов ; я уверен, что за эти деньги смогу получить от Сэмми завещание. Конечно, просит он 500, но когда услышит шорох живых бумажек, не устоит.
  Кэллаген встал, затушил окурок в пепельнице на туалетном столике и взглянул на хозяйку в зеркало. Она в это же время подняла глаза и их взгляды встретились. В её глазах светилась улыбка.
  — Думаю, — продолжал Кэллаген, возвращаясь к своему стулу, — что если я добуду завещание и доставлю его мистеру Джереми, он будет уверен, что получит свою долю наследства. И решит, что я заслужил остальные 250. Тогда я устрою себе небольшие каникулы, и Скотланд Ярд не сможет засыпать меня вопросами насчет мисс Цинтии.
  Он умолк, наклонился вперед и подобрал шляпу.
  Она развернулась на стуле и взглянула ему в глаза.
  — Я встретила Джереми Мероултона в Буэнос-Айресе. Он вел дела с одним испанским джентльменом. Испанец думал, что Джереми — простак, и попытался вести — как вы это называете — двойную игру. Пытался перехитрить Джереми.
  Она взяла ещё сигарету и спокойно заявила, глядя на Кэллагена:
  — И Джереми его убил.
  Кэллаген лишь кивнул.
  — Совершенно справедливо. Я ненавижу двурушников. От них одни несчастья.
  Майола улыбнулась.
  — Отлично, мистер Кэллаген. Пожалуй, вы, письмо и этот Сэмми Шейк меня заинтересовали. Через десять минут у меня ещё один номер, потом я еду в «Шоу Даун». Там небольшая вечеринка. Немного музыки, немного карт…
  Она встала и чувственно потянулась.
  — Почему бы вам не проехаться со мной, мистер Кэллаген? Возможно, вам с Джереми стоит встретиться и поговорить. Хотите?
  Кэллаген, улыбаясь, встал.
  — Прекрасно, мисс Фериваль. Просто изумительно. Очень рад посетить ваши Пенаты. Я не был уверен, правильно ли себя виду, теперь вижу, что поступил мудро.
  — Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я никогда ни в чем не сомневаюсь. И Джереми тоже. Adios, синьор Кэллаген. Возвращайтесь сюда ровно в час. Обещаю прелестную поездку. На сельских дорогах ночью так тихо и чудно!
  Он взял её руку. Пожатие тонких пальцев чуть затянулось.
  — Я вернусь, мисс Фериваль. А теперь: adios, синьора.
  Кэллаген вошел в телефонную будку в начале Корк Стрит. В ожидании ответа Дарки он посмотрел на часы. 0.40.
  Слышно было, как Дарки зевает.
  — Эй, Дарки, есть небольшая работа. Пол Мероултон держит офис возле Рассел Сквер. Грин Стрит Игл, 22. Я хочу, чтобы ты завтра туда заглянул. Разнюхай все. Кто за ним присматривает, что за замок на двери. Есть ли черный ход. Возможно, мне захочется завтра ночью туда заглянуть. Ты понял? Отлично. Когда все выяснишь, узнай, где живет Пол. Его домашний адрес. Я позвоню где-то после полудня или вечером. Будь у себя. Никуда не уходи. Понял?
  — Понял. Как у тебя дела? Все в порядке?
  — Просто превосходно. Я полагаю, через пару дней действительно все будет преотлично… или меня упрячут за решетку… или убьют. Не знаю только, какой выйдет вариант. Пока, Дарки!
  Он повесил трубку.
  Выйдя из будки, Кэллаген остановил проезжавшее такси и направился на круглосуточную почту на Вер Стрит, чтобы отправить телеграмму Цинтии Мероултон.
  "Все идет превосходно. Как договорились, организую завтра встречу с Вилли. Дело практически готово для суда.
  Кэллаген"
  Покончив с этим, он вернулся в ожидавшее такси и велел шоферу ехать в «Крестики — Нолики». По пути в круглосуточном баре купил себе сэндвич с ветчиной и жевал его очень медленно, чтобы не нажить изжоги.
  10. «ШОУ ДАУН»
  Майола крутанула руль и «бентли» нырнул в проезд, едва различимый между деревьями. Кэллаген, сидевший рядом с ней, восхищался её манерой управлять мощной машиной, думая, что Майола просто замечательно держит в руках автомобили, мужчин и ситуацию в целом.
  Аллея поднималась в гору, но она вела машину уверено и быстро, лихо закладывая виражи, притормаживая в узких местах или объезжая препятствия, которые даже Кэллаген с его острым зрением не различал.
  Они вырвались на открытое место и стал виден дом, окруженный деревьями. Майола покосилась на него. В свете приборного щитка он видел, как она улыбалась.
  — Вот мы и приехали, мистер Кэллаген. Это — «Шоу Даун». Надеюсь, вам понравится.
  Она выключила фары и вышла из машины.
  Кэллаген тоже вышел и потянулся. Впереди неясно проглядывал старинный дом. Довольно безобразная постройка на фоне ночного неба казалась мрачной и похожей на привидение.
  Вместе они направились к крыльцу. Под ногами хрустел гравий.
  Кэллаген полез в карман за сигаретами, задавая себе вопрос: как далеко он от финального акта драмы Мероултонов, будет ли он участником её, может ли Джереми вломится в события с какими-то своими планами, затеет ли он что-то, требующее ответных усилий и комбинаций.
  Майола открыла дверь и вошла. Кэллаген шагнул следом и остановился рядом, она закрыла дверь и включила свет.
  Они стояли в большом богато обставленном квадратном холле. Откуда-то доносилась мягкая музыка. Из прохода с левой стороны холла слышалось нежное позвякивание хрустальных бокалов. Неожиданно приоткрылась дверь и послышался женский голос, его перебил мужской смех. Дверь захлопнулась и снова все стихло.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Чертовски много места…Настоящая золотая жила, если должным образом повести дело.
  — Здесь все делается наилучшим способом. Мы должным образом ведем дела… или не должным, — Майола рассмеялась.
  — Я бы не возражал владеть подобным заведением — вместе с женщиной вроде вас. Забавно… и, пожалуй, прибыльно. Это могло быть восхитительно.
  — Вы так думаете? — она коснулась звонка и выскользнула из пальто. — Вы выглядите абсолютно уверенным в себе, мистер Кэллаген, и отчаянно самонадеянным. С чего вы взяли, что мне понравилось бы партнерство с вами?
  Она вдруг остановилась и повернулась к нему. Кэллаген разглядел озорной блеск в её глазах.
  — Вы уверены, что с таким настроением стоит идти дальше? Что стоит встречаться с Джереми? Потом не будете жалеть?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Если бы я сожалел о сделанном, пришлось бы посыпать голову пеплом и вечно носить рубище.
  Она мягко улыбнулась.
  — Отлично. Я даю вам шанс. Просто не хочется, чтобы вы подумали, что я на вас давлю.
  Кэллаген пожал плечами. Как раз в этот момент из двери с правой стороны появился слуга и замер в ожидании.
  — Я собираюсь пройти на веранду, Джордж, — обратилась к нему Майола Фериваль. — Скажите мистеру Джереми, что со мной мистер Кэллаген.
  Кэллаген понял: она звонила Джереми и тот ждет. Красотка ничего не упускает.
  Оставив пальто и шляпу, он последовал за ней.
  Джереми оказался высок и широкоплеч. Черные густые волосы, аккуратно закрученные усы. Глаза большие, очень синие и очень враждебные. Безупречного кроя костюм сидел на нем, как влитой. Джереми был властным, сильным человеком с ясной головой.
  Кэллаген спокойно смотрел на него и думал:
  — Опасный тип, черт возьми. Такой не поверит пустопорожней чепухе и не остановится перед убийством, независимо от того, сможет потом избежать карающей руки закона или — нет. Такой ни перед чем не остановится. Как раз такого рода человек может владеть женщиной вроде Майолы. Ладно, приступим. И посмотрим, что из этого выйдет.
  Он устроился на стуле у камина. Майола разместилась с другой стороны. Джереми мельком взглянул на Кэллагена, направился к встроенному в шкаф бару и достал поднос с графином и бокалами. Он приготовил три крепчайших коктейля, перенес поднос на стол к камину, передал бокал даме и вслед за ней — Кэллагену. Потом стал перед камином спиной к огню, искоса разглядывая частного детектива.
  Кэллаген поднял глаза на Джереми и улыбнулся скупой загадочной улыбкой. Майола, потягивая из бокала, наблюдала за ними и думала:
  — Один другого стоит! Боже, что за пара! Один — сплошные мускулы, молчание и хитрость, другой — одни жилы, тонкая нервная реакция и, видимо, чертовская сообразительность за хитрой ухмылкой. Сомнительно, что кто-то уклонится или уступит натиску другого. Интересно за ними понаблюдать. Пожалуй, небольшой перевес у Джереми. Кэллаген, скорее всего, слабее физически.
  Джереми спокойно заговорил:
  — Итак, Кэллаген, мисс Фериваль передала мне по телефону суть разговора в «Крестиках-Ноликах». Все это очень интересно. Я ей сказал, что мне хотелось бы переговорить с вами здесь, где нам никто не помешает.
  Кэллаген кивнул, вытащил пачку сигарет, закурил и глубоко затянулся.
  — Я, собственно, не вижу, о чем нам долго толковать. Нужно решить всего одну проблему: собираетесь вы давать деньги или нет. Пытаться мне заполучить завещание вашего дядюшки или позволить Сэмми Шейку (кем бы он ни был) отправить его стряпчим.
  Лицо Джереми осветилось жестокой ухмылкой. Майола со смешанным чувством удивления и восхищения переводила пылающий взгляд с лица Джереми на лицо Кэллагена и обратно. Она явно наслаждалась ситуацией.
  — Может быть, Сэмми Шейк и задумал эту сделку, — заявил Джереми. — Но пятьсот фунтов — слишком большая сумма, чтобы отдать её в человека, который — простите за прямоту — не может похвастаться славной репутацией.
  — Отлично. Итак, переговоры прерваны, — Кэллаген пустил струю дыма из ноздрей и холодно продолжал:
  — Но кто вы, черт возьми, такой? Человек, которого выгнали из армии за шулерство, имеет наглость рассуждать о репутации? Если вы собираетесь продолжать переговоры, советую выбирать выражения.
  Улыбка Майолы стала шире: представление обещало быть забавным.
  Джереми вспыхнул. Румянец проступил на щеках, охватил все лицо и спустился на шею. Он с большим трудом сдержался.
  — Ладно, не будем спорить по поводу репутаций — ни вашей, ни моей. Давайте поговорим о Сэмми Шейке. Какие у меня будут гарантии, если я передам вам 500 фунтов ? Вы уверены, что этот загадочный тип отдаст вам завещание? И что вы передадите его мне?
  Кэллаген осклабился.
  — Просто используйте шанс. Ведь вам не раз случалось использовать удачный шанс, мистер Мероултон? К тому же я не требую всех 500 фунтов . Я знаю таких типов и полагаю, что когда Сэмми увидит 250, а может быть и 200, он рад будет хапнуть эти деньги и расстаться с клочком бумаги. Отлично. Когда я передам его вам, отдадите мне разницу. Не вижу никаких проблем.
  Джереми вернулся к бару и достал тонкую сигару. Тщательно осмотрев её, он закурил.
  — Скажите мне, Кэллаген, есть у вас какие-то идеи насчет этого Сэмми Шейка? Кто это может быть? Есть в вашей светлой голове хотя бы смутные догадки?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Это может быть кто угодно. Но я догадываюсь, кем он должен быть. Если мисс Цинтия Мероултон могла обратиться к одному частному детективу — то есть ко мне — почему она не могла обратиться к другому? У нас немало так называемых частных детективов, которые такими вовсе не являются. Такого сорта люди всегда готовы получить деньжата за небольшую и непыльную работу. Особенно если известно, как это важно для всех Мероултонов.
  Джереми кивнул, все ещё внимательно разглядывая свою сигару.
  — Ладно, я вам, Кэллаген, кое-что скажу. Может, у вас и нет соображений, кто такой Сэмми Шейк, но меня — есть. И вполне определенные!
  Кэллаген выглядел заинтересованным.
  — Что вы говорите!
  — Я твердо уверен, что Сэмми Шейк — никто иной, как мистер Слим Кэллаген, который полагает, что придумал способ заполучить ещё пять сотен фунтов вдобавок к уже полученным от моей обаятельной кузины, и тем ловко завершить оригинальное дельце с ограблением трупа.
  Кэллаген долго с наслаждением смеялся.
  — Почему бы вам не остановиться и не перестать выставлять себя таким откровенным идиотом? Почему не раскинуть мозгами? Разве не проще, будь я Сэмми Шейком, потребовать от Цинтии ещё раз раскошелиться, пригрозив отдать завещание одному из вашей команды? Думаете, она не заплатила бы гораздо больше?
  Джереми побледнел. Огромные синие глаза засверкали. Майола, оценив ситуацию, заерзала на стуле, понимая, что Джереми сдерживается из последних сил, что он до смерти хочет броситься на этого небрежно развалившегося на стуле типа, двинуть в дерзкое лицо, которое так нагло насмехается над ним. Она облизала губы маленьким красным язычком, предаваясь восхитительному садистскому предвкушению скандала.
  Голос Джереми оставался ледяным.
  — Это было бы очень похоже на мистера Кэллагена: запустив свои жадные пальцы в её кошелек, выжать из Цинтии все до последнего пенни. Затем, исчерпав все возможности с ней, прийти сюда. Между прочим, почему вы пришли ко мне? Почему не направились к Персивалю, Беллами или Полу? Почему я удостоился этой чести?
  — Ну, это очевидно. У Персиваля — ни гроша. Из него ничего не выжмешь, кроме жалких крох, которые он получает от Беллами. Тот тоже пуст. Я получил его последних двести фунтов, — задумчиво перечислял Кэллаген, к своему удовольствию заметив, как Майола с Джереми переглянулись. — Беллами заплатил мне двести фунтов, чтобы избежать ареста, и неудачно: я просто ничего не мог поделать.
  Он затянулся и бросил окурок.
  — Что касается Пола, с ним я ещё не встречался. И не вижу нужды. У Пола тоже наверняка нет денег, зато у вас есть… или вы можете довольно быстро их добыть… Скажем, обработать простофиль, которых здесь куры не клюют. Так мне сказали.
  Он достал новую пачку сигарет.
  Джереми поднял руку.
  — Будь я на вашем месте, мистер Кэллаген, я бы не стал закуривать. По крайней мере сейчас.
  Сигару он швырнул в камин.
  — Полагаю, пришло время поговорить без обидняков. Я думаю, вы лжец, Кэллаген. Наглый лжец. Я выслушал сегодня больше оскорблений, чем доводилось когда-либо прежде. Но пока что сдерживался, решая, что же предпринять.
  Я собираюсь дать вам совет, и если вы умный человек, вы им воспользуетесь. Я уверен, что вы и есть Сэмми Шейк. А если нет, то знаете, кто он, где он, и где прячет завещание. Я не намерен платить вам ни 500 фунтов, ни 500 пенсов, пока на этот счет есть хоть малейшие сомнения. Я доходчиво излагаю?
  — Я все понял, — ухмыльнулся Кэллаген. — Вы мне не нравитесь, и мне не нравится ваша помощница. Я думаю — вы пара отпетых мошенников. Но если вы считаете, что можете меня запугать, придется повторить все сначала. Я сделал предложение. Вы вольны принять его или нет, как вам, черт побери, угодно. И меня не особенно заботит, примете вы его или нет. Возможно, я уже выяснил все, что хотел.
  Джереми улыбнулся Майоле. Это была зловещая улыбка. Ее глаза понимающе вспыхнули. Он нажал кнопку звонка. Майола встала и сладко улыбнулась Кэллагену.
  — Пожалуй, мне пора. Кое-что нужно сделать. Уже так поздно! Прощайте, мистер Кэллаген. На вашем месте я бы прислушалась к убедительным аргументам. Еще не поздно!
  Она открыла дверь, и в это время из-за шторы в противоположном конце комнаты появились трое громил, похоже, бывших боксеров.
  Кэллаген внимательно оглядел их с ног до головы и постарался запомнить лица. На будущее.
  Майола закрыла за собой дверь. Трое громил остановились около стола, выжидающе глядя на Джереми. Тот сказал:
  — Итак, Кэллаген, очень скоро мы узнаем, где завещание. Но вам бы лучше избежать массы неприятностей и рассказать это сейчас.
  Кэллаген, продолжая ухмыляться, откинулся на спинку стула и расслабился.
  — Я не знаю Сэмми Шейка, кто он такой и где скрывается. А даже если бы знал, то пальцем бы не шевельнул меньше чем за 500 фунтов . Так что будем делать?
  Джереми полез в карман, достал портсигар, выбрал сигарету, закурил и отшвырнул спичку. Затем кивнул одному из парней.
  — Отделайте его как следует. Сам напросился.
  Джереми вернулся в комнату с чашкой кофе.
  Кэллаген лежал в углу, упершись головой в панель. Тонкий ручеек крови стекал из носа на пол. Глаза заплыли, лицо в ссадинах, костяшки пальцев содраны. Похоже, челюсть свернута на сторону. Но все это Кэллагена не волновало — он был без сознания.
  Джереми остановился у камина и пригубил кофе. Потом взглянул на самого высокого из трех громил. Тот помахивал куском резинового шланга, заляпанного кровью.
  — Заговорил?
  Здоровяк криво ухмыльнулся.
  — Ни слова. Ни черта. Как мы его ни обрабатывали, он не издал ни звука. Только все время скалился на нас. Продолжать опасно — как бы не отдал концы. Так что я велел оставить его в покое.
  Джереми кивнул и ткнул пальцем.
  — У него выбита челюсть. Лучше бы её вправить.
  Один из парней просунул руку под голову детектива, приподнял его и прислонил к дубовой панели. Потом нагнулся, опытным взглядом смерил дистанцию и взмахнул правой.
  Когда кость стала в гнездо, раздался громкий щелчок.
  — Посадите его в кресло и дайте воды, — спокойно приказал Джереми. — И немного бренди. Он крепче, чем я думал.
  В его голосе звучало едва не восхищение.
  Плотный туман в глазах Кэллагена начал развеиваться. Он лежал в кресле, голову подпирала высокая спинка, сознание постепенно возвращалось.
  Когда он попытался открыть один глаз, свет почти ослепил его и он предпочел его закрыть.
  Все тело Кэллаген ощущал как одну большую рану. Правая рука ободрана, в пальцах левой пульсировала безумная боль.
  Он начал вспоминать события, но лежал абсолютно неподвижно, медленно приходя в чувство, пытаясь оценить ситуацию, не обращая внимания на сотни иголок, коловших все тело.
  Кто-то поднес ко рту стакан. Почувствовав ожог от бренди, льющегося по сухому языку в запекшееся горло, он стал жадно ловить воздух, но спиртное помогло. Он вспомнил Джереми, и изувеченные губы сжались.
  Кэллаген лежал с закрытыми глазами, пытаясь предугадать следующие ходы и размышляя, что теперь предпримет Джереми.
  А Джереми заговорил. Холодный резкий голос, казалось, шел издалека:
  — Итак, Кэллаген, даже если мы не смогли ничего из тебя выбить, то все — таки проучили тебя за наглость. Для твоей же пользы.
  Он дал знак громиле.
  — Заберите его, приведите в порядок. Потом доставите сюда.
  Его подхватили подмышки и поволокли из комнаты.
  Джереми, прихлебывая кофе, начал вполголоса ругаться.
  Он был очень разочарован.
  Кэллаген уже тверже стоял на ногах перед умывальником в туалете, макая голову в ледяную воду, вытаскивая и макая снова. Он занимался этим уже пять минут и был в состоянии достаточно ясно мыслить, чтобы воспылать неописуемой ненавистью к Джереми, Майоле и вообще ко всему на свете.
  Намыливая руки, он заметил, что в туалете две двери. Одна вела в коридор и её подпирал вышибала, дымя сигаретой. Кэллаген был вне поля его зрения. Другая дверь вела в ванную. Кэллаген ватер руки полотенцем и стал медленно и осторожно перемещаться ко второй двери. В противоположном углу на полочке он заметил банную щетку с ручкой черного дерева в 12 дюймов . Кэллаген тихо скользнул в ванную, схватил её и взвесил на руке. Потом, одобрительно кивнув, засунул в карман, оставив кусочек ручки снаружи. Затем он вернулся в туалет и немного поплескался — для караульного.
  Громила взглянул на него с ухмылкой.
  — Теперь ты выглядишь гораздо лучше. Но, держу пари, совсем не так задиристо, как прежде. Пошли.
  Следом за ним Кэллаген вернулся в ту же комнату. Джереми все ещё стоял у камина. Он указал на стул и протянул виски с содовой, затем кивнул парню — и тот убрался, прикрыв за собой дверь.
  — Итак, мистер Кэллаген, — начал Джереми, — придется нам продолжить разговор, но кое-что мы выяснили. Теперь я уверен: если бы вы знали, где завещание, то рассказали бы.
  Кэллаген усмехнулся, поморщившись от боли в разбитых губах.
  — Может быть да, а может быть и нет.
  — Мне нужно получить это завещание. Заполучить любым путем. И я намерен это сделать.
  — Есть только один способ. Купить, как я и предлагал.
  — Я начинаю склоняться к мысли, что вы правы. Уверен, теперь вы поняли, что ради собственной выгоды не следует вести со мной двойную игру. Иначе сегодняшняя взбучка покажется вам материнской лаской.
  Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник и протянул Кэллагену пачку банкнот.
  — Здесь 250 фунтов, Кэллаген. Когда принесете завещание Августа Мероултона, то самое, которое он носил в часах, отдам ещё столько же. И помните, я прекрасно знаю его подпись. Полагаю, я вам переплачиваю, но как вы правильно заметили, нужно использовать шанс. Даю вам время до завтрашнего вечера, чтобы добыть завещание и вернуться с ним сюда. Если не явитесь, я разыщу вас, и тогда… Вам все ясно?
  Кэллаген медленно поднялся.
  — Почти… за исключением… — он устало усмехнулся. — У меня появляется соблазн решить этот вопрос по телефону или у меня, вместо того, чтобы являться сюда.
  Он окрепшими пальцами пересчитал банкноты, убедился, что там ровно 250 фунтов, сложил их и повел рукой, чтобы положить в карман.
  Но этого не сделал. Правая рука, нырнувшая под пиджак, ухватила ручку банной щетки. Он обогнул стол, имитируя нетвердость ног и для большего эффекта опираясь левой рукой на стол. Потом, оказавшись прямо перед Джереми, прыгнул вперед. Щетка вылетела из кармана и с глухим звуком обрушилась на голову Джереми.
  Тот обвис, соскользнул на ковер и отключился.
  Кэллаген встал на колени, расстегнул его пиджак и вытащил записную книжку. В ней оказалось ещё 150 фунтов . Кэллаген их забрал.
  Потом он встал, приоткрыл дверь и выглянул в коридор.
  Никого.
  Он спокойно прошел в холл и снова прислушался. Аккуратно открыл дверь и тихонечко закрыл её за собой. И заковылял к дороге.
  11. НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ
  Кэллагена разбудил шум машин на Виктория Стрит под окнами «Экселенс Отеля» («Для семей и коммерсантов — жилье и завтраки»).
  Он открыл глаза, снова устало их закрыл и сосредоточился на процессе их повторного открывания. Наконец со стоном сел и нажал звонок. Когда неряшливая горничная, выпучившая глаза при виде его лица, принесла чай, Кэллаген уселся на краю постели и приступил к завтраку. Покончив с этим, он подошел к зеркалу. Глазницы жутко почернели. На правой челюсти вздулась шишка величиной в грецкий орех. Глубоко прорубленная бровь начала затягиваться, на шее красовалась двухдюймовая рваная рана.
  Каждый дюйм его тела генерировал сугубо индивидуальную боль, пальцы правой руки почти не двигались. Правда, тот удар правой кое-кому запомнится!
  — Вышибалы Джереми определенно знают свое дело, — подумал он. — Видимо, у них хватало практики в «Шоу Даун».
  Кэллаген направился в ванную и открыл краны. Горячая вода сделала доброе дело, так что Кэллаген позволил себе поразмыслить по поводу Джереми. Кое-что явно удалось доказать. И это стоило шляпы и пальто, оставшихся в холле «Шоу Даун».
  Чувство юмора всегда помогало. Лежа в ванне он расслабился и даже начал улыбаться. Между прочим, пальто и шляпа обошлись Джереми в 400 фунтов .
  Покончив с ванной, он побрился, заказал ещё чаю и выпил его. Затем занялся пачкой банкнот, делая заметки, записывая номера серий и сверяя все снова и снова. Полная сумма составила 1180 фунтов, он занес её в записную книжку.
  
  1. Получено от Цинтии Мероултон 500ф.
  ( первый взнос сделан Вилли Мероултоном)
  Затраты на Дарки, Ривенхольта и собственные расходы — 220 ф.
  2. Дополнительный взнос от Вилли Мероултона 300ф.
  3.От Беллами Мероултона 200ф.
  4. От Джереми Мероултона 400ф.
  …..
  1180ф.
  
  Миленькая кругленькая сумма.
  Кэллаген не спеша оделся, спустился по лестнице, вернул взятые напрокат бритвенные принадлежности, заплатил по счету и покинул «Экселенс Отель». По пути он зашел в магазин, чтобы купить новое пальто, шляпу и перчатки. На вокзале забрал из камеры хранения свой чемодан.
  Сделав это, он взял такси до «Оксфорд Отель» на Орчард Стрит и снял номер. Потом велел отнести туда свой чемодан, а сам направился в телефонную кабинку и вызвал Скотланд — Ярд. Через минуту он говорил с Гринголом.
  — Добрый день, Грингол. Это Кэллаген. Как дела?
  Раздалось раздраженное брюзжание Грингола.
  — Послушайте, Кэллаген! Вы не думаете, что пора прекратить глупые игры, которые наверняка доведут до неприятностей. Я не хочу быть с вами излишне суров, но если через пару часов я не узнаю, где Цинтия Мероултон…
  — Послушайте, Грингол, — прервал его Кэллаген. — Держу пари на что угодно, вы не хуже меня это знаете. А если нет, тогда что-то не в порядке в нашей полицейской системе.
  Вы чертовски хорошо знаете, где она, но оставили её в покое, чтобы посмотреть: не собирается ли она контактировать с кем-то из Мероултонов. И причина таких действий в том, что вы пришли к выводу : в убийстве замешаны несколько человек. Не стоит суетиться, возможно, я преподнесу вам все дело на блюдечке. Между прочим, я буду у вас через 20 минут, если хотите обсудить положение… Годится?
  Грингол буркнул:
  — Если вам есть что сказать, я вас выслушаю.
  И повесил трубку.
  Кэллаген позвонил в «Делфин Корт Апартментс» Цинтии Мероултон.
  — Не сердитесь, — произнес он, улыбаясь в трубку. — Я знаю, вы сыты по горло ожиданием встречи с Вилли, вы опять начинаете не доверять мне и думать всякую чушь. Не лучше успокоиться и ещё немного потерпеть?
  Положение дел таково: все хорошо, но мне нужно кое-что уладить. Я буду этим занят целый день, вечер и часть ночи. Но даю слово быть у вас где-то в полночь, и не удивляйтесь, если с Вилли.
  Он довольно хохотнул.
  — Скажу вам кое-что еще. Когда вы узнаете, что мне удалось проделать, вы захотите пригласить меня на свадьбу как самого уважаемого человека. Вилли будет согласен, я обещаю.
  Но она нетерпеливо прервала его излияния.
  — Жду вас не позднее полуночи. Если не приедете, если последуют новые отговорки и проволочки, первое, что я сделаю утром — свяжусь со Скотланд-Ярдом.
  — Отлично, будьте уверены! — все ещё улыбаясь, он положил трубку.
  
  Грингол глядел Кэллагену в лицо через стол. Сержант Филдс сидел в конце стола, покусывая карандаш, Перед ним лежал блокнот. Не последним его талантом было умение стенографировать со скоростью 90 слов в минуту.
  Кэллаген вытащил пачку сигарет, подал одну Гринголу. Затем вольготно развалилися на стуле.
  Грингол кисло ухмыльнулся.
  — Кто-то недурно вздул вас прошлой ночью, судя по виду.
  Кэллаген кивнул.
  — Их было трое. Никогда ещё мне так не доставалось. Крутые ребята… Но игра стоила свеч.
  Он выпустил клуб дыма и сквозь него взглянул на Грингола.
  — Пока я не даю вам показаний, Грингол, так что велите Филдсу отложить свой карандаш. Может, позднее у меня и будет что вам рассказать. Связаться с вами я сумею быстро. А сейчас давайте просто побеседуем.
  Грингол фыркнул.
  — Какого черта, что ещё за беседа? Не станет ли она последней?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Не заводитесь, Грингол. Пока я не связался с вами, вы уже готовы были допустить, что я ваш лучший друг. Но теперь вам взбрело в голову, что я ввел вас в заблуждение с Беллами Мероултоном, что это я подсунул заляпанную кровью шляпу. Я в этом не сознаюсь, но допустим. Согласитесь, вреда не вышло никакого, только польза. И, между прочим, что с Беллами?
  — Выпустили под залог. Зелье он явно получает от Белдо. Но непричастность к убийству доказал достаточно легко. Мы разыскали таксиста, который отвез его на Линкольн Инн Филдс и высадил там в 22.55. И другого таксиста, который забрал его на Холборн в 23.05 и отвез к Олали Голи. Эта красотка поначалу пыталась нас запутать. Утверждала, что вы, Кэллаген, её запугали. Похоже, и на это у вас есть ответ?
  Кэллаген улыбнулся.
  — Почему бы вам самим не разобраться с Голи? Вы полагаете, что я пытаюсь выгородить Цинтию Мероултон? Когда вы схватили Беллами, тот наверняка рассказал, что видел Цинтию Мероултон на Линкольн Инн Филдс. А Голи вас убедила, что я заставил её врать о времени прихода Беллами?
  Он стряхнул пепел с сигареты.
  — Послушайте, «Танцор», ведь вы достаточно умны, чтобы не верить, что Голи лгала из-за меня. Да ничего подобного! Белдо ей это приказал задолго до того, как я пришел. Между прочим, если уж пошел разговор начистоту, когда на самом деле убили старикана?
  — Во всяком случае, до 23.15. Точнее не определить.
  Кэллаген кивнул.
  — Я думаю, в 22.30.
  Он взял ещё сигарету.
  — Послушайте, Грингол! Вы знаете, частный детектив может многое такое, что не по силам полицейским. Он может сам создавать множество ситуаций, которые вам и не снились. Именно этим я и занимаюсь. Догадываюсь, вы давно установили, где прячется Цинтия Мероултон, а почему не трогаете — я уже говорил по телефону. Отлично. Думаю, это очень неглупо. Теперь мне бы хотелось заключить с вами уговор. Причем я собираюсь свято его придерживаться. За следующие 8 часов, если дела пойдут как надо, я собираюсь полностью распутать это дело.
  Он тепло улыбнулся полицейским и продолжал:
  — Примите это от меня в подарок! Есть только один способ справиться с задачей, и нет на свете полицейского, способного на это. Если мой замысел сработает, вы получите убийцу — или убийц. Но если не получится, убийство Мероултона станет ещё одним нераскрытым преступлением со множеством подозреваемых, но без улик.
  Кэллаген вытащил свой маленький блокнот.
  — Послушайте, Филдс! Спишите номера банкнот, и поскорее.
  Он продиктовал четыре группы номеров. Филдс — после быстрого кивка Грингола — записал.
  Кэллаген встал.
  — Я ухожу, но мы увидимся, быть может, раньше, чем вы думаете. Пока!
  Он хмыкнул, подобрал шляпу и вышел.
  Филдс смотрел на шефа, высоко подняв брови.
  Грингол пожал плечами.
  — Смешная штука! Вы можете спросить, что за дьявольщина с этим парнем, но каждый раз, когда я его вижу, он мне нравится все больше. Что-то в нем есть… даже если это только нахальство и самообладание.
  Филдс кивнул.
  — Не пустить ли за ним хвост, сэр? Может, он собирается провернуть очередную шутку? Вы не боитесь его упустить?
  Грингол только улыбнулся.
  — У вас слабовато с психологией, Филдс. Кэллаген чертовски хорошо знает, что я догадался про его фокус со шляпой. И что именно он проник в морг на Энзел Стрит и забрал завещание старика. Поэтому он догадывается, что может случиться, если ещё раз попытаться меня провести.
  Инспектор встал и потянулся.
  — У Кэллагена недурные мозги, так пусть он их как следует использует!
  
  В 22.00 Кэллаген стоял в телефонной будке на Рассел Сквер и звонил Фреду Мейзину в офис на Ченсери Лейн.
  — Алло, Фред! Это Кэллаген. Я жду визита Джереми Мероултона. Он рассчитывает получить завещание, которое я обещал достать. Клиент крутой и может повести себя грубо. Если он явится в офис, предложи подождать. Скажи, что я скоро вернусь. Еще скажи, что если он дождется, я передам ему завещание, как обещал. Пока!
  Он переждал минуту и позвонил Дарки.
  — Ты выяснил насчет офиса Пола Мероултона на Гринигл 22?
  — Да, выяснил. Никаких шансов. Здание выходит фасадом на улицу, черный ход прекрасно просматривается со стороны Шервин Стрит. Так что от него никакого проку. Там два ночных охранника, все двери снабжены особыми замками. И шансов тихо выпотрошить офис не больше, чем вживую вознестись на небо. Понял?
  — Понял, — вздохнул Кэллаген. — Ладно… Ты выяснил адрес Пола?
  — Да. Он живет рядом с офисом, в «Мелвил Апартментс», на Гласбери Стрит. Телефон Музеум 88976; выходит редко.
  — Молодец, Дарки. Хорошо. Пока далеко не отлучайся. Можешь понадобиться вечером.
  Он постоял на тротуаре, закурил и на несколько минут задумался. Затем вернулся в телефонную будку, набрал Музеум 88976 и спросил Пола Мероултона.
  Ответил голос отрывистый и резкий.
  — Мистер Пол Мероултон? Добрый вечер. Полагаю вы меня не знаете. Меня зовут Кэллаген… «Сыскное агентство Кэллагена». Сожалею, что беспокою вас, но нам нужно встретиться, и лучше — в вашем офисе на Гринигл Стрит. Буквально через пять минут. Чтобы не тратить время на ненужные споры, позвольте пояснить вам пару обстоятельств.
  Во первых, игра окончена. Все вскрылось и лучший для вас выход — бегство за границу. Конечно, это не таким просто для человека, который разорен, но можно получить для этого тысячу фунтов… Если будете делать то, что я скажу.
  Повисла долгая пауза. Затем последовал вопрос:
  — Что именно?
  — Вы должны немедленно приехать в офис на Гринигл Стрит. Там я вас встречу. Я хочу ознакомиться с бухгалтерскими книгами компаний, которыми руководите вы — четверо Мероултонов. После этого мы с вами немного побеседуем и, если благоразумие возобладает, вы сможете уехать. Итак… Что вы собираетесь предпринять?
  Снова повисла пауза. Затем Мероултон буркнул:
  — Ладно. Для начала я направлюсь на Гринигл Стрит, чтобы взглянуть на вас, мистер Кэллаген. Когда поговорим подробнее, решу, стоит ли с вами иметь дело.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Вы мудрый человек, мистер Мероултон. Скоро увидимся.
  Пол Мероултон сидел за столом возле открытого сейфа. Перед ним громоздились полдюжины бухгалтерских книг. Он смотрел на Кэллагена, который расположился в углу и дымил сигаретой.
  Мероултон нервно облизывал сухие губы. Лицо было потерянным, пальцы барабанили по краю стола. Он был сильно напуган.
  — Как вы узнали? — спросил он, кивнув в сторону бухгалтерских отчетов.
  — Просто складывал два и два и следил, чтобы не получалось пять. У меня есть друг, который следил за вами. Он рассказывал, что вы проводите массу времени в «Сомерсет Хаус», что зарабатываете вы шесть фунтов в неделю, а тратите шестьдесят.
  Так вот. Никто не станет вертеться в «Сомерсет Хаус» просто так, верно? «Сомерсет Хаус» хранит делопроизводство всех компаний, и это имеет значение, если вы вхожи в отдел регистрации. Вот я и подумал, что стоит выяснить: а не интересуется ли какими-нибудь компаниями кто-то из вас четверых. Проверка показала, что вы — совладельцы четырех старых компаний, купленных после банкротства.
  Тут я спросил себя: с какой же целью? И ответ был прост.
  Кэллаген выдохнул из легких дым, как всегда сначала через одну ноздрю, затем через другую.
  — Недурная была идея, Пол, я должен это признать. Вы чертовски хорошо знали, что старина Август сыт вами по горло, что он никогда не допустит, чтобы вы получили из его состояния хоть малую толику. Зато могли унаследовать приличные суммы, если он не изменит завещания. Вот потому вы затеяли комбинацию с компаниями. Прикрываясь ими, вы могли качать деньги из «Эстейт Мероултон и Траст Компани», а старик Август думал, что дает кредиты четырем приличным торговым фирмам. Бедный старый простофиля не догадывался, что просто снабжает деньгами четверых парней, которым только в гиене огненной сознательно дал бы хоть пенни.
  Кэллаген соорудил из дыма кольцо и наблюдал, как оно плывет по комнате.
  — Старик думал, что ваши фиктивные компании вполне жизнеспособны. Когда его деньги растаяли, обнаружилось, чего стоят ваши дутые акции и паевые сертификаты. Я хотел просмотреть ваши отчеты, чтобы удостоверится, и теперь убедился в своей правоте.
  Он выразительно пожал плечами.
  Пол Мероултон встал.
  — Вы знаете слишком много, — тонкая улыбка змеилась на его губах. — Что еще?
  Кэллаген насмешливо взглянул на него.
  — Я знаю все, что нужно знать, Мероултон. Достаточно, чтобы надолго отправить вас за решетку.
  Мероултон прошел к окну и выглянул на тихую улицу.
  — Что вы говорили про исчезновение из страны? И насчет тысячи фунтов?
  — Я имел в виду то, что сказал, — усмехнулся Кэллаген. — У вас есть пишущая машинка?
  Мероултон кивнул.
  — Очень хорошо. Садитесь за нее. Вам предстоит сделать полное признание и подписать его. Когда вы это сделаете, я передам вам 1000 фунтов и можете убираться. На вашем месте я бы пароходом отчалил в Аргентину или на греческие острова. Говорят, оттуда очень трудно добиться выдачи.
  — С чего я знаю, что вы не обманете? — пробормотал Мероултон.
  — Вы этого не знаете, — кивнул Кэллаген. — Но у вас есть шанс. Если вы не хотите им воспользоваться, придется позвонить моему другу мистеру Гринголу из Скотланд-Ярда, и буквально через час вы окажетесь в миленькой тюремной камере. Ну, как мы поступим?
  Мероултон какое-то мгновение колебался. Затем прошел к машинке, снял чехол, и вставил лист бумаги.
  — Что мне печатать? Как начать?
  Кэллаген улыбнулся. Пройдя по комнате, он остановился позади Мероултона.
  — Я продиктую. А вы печатайте. Итак: «Я, Пол Мероултон, добровольно делаю это признание…»
  Речь Кэллагена лилась равномерно, пальцы Мероултона стучали по клавишам машинки, пока документ не был завершен. Кэллаген вытащил авторучку.
  — Теперь подпишем, и не забудьте поставить дату.
  Он наблюдал, как Мероултон совершал эту операцию, затем взял ручку из его рук и внизу приписал:
  "Засвидетельствовано С. Кэллагеном — «Сыскное агентство Кэллагена».
  Потом сложил бумагу и убрал в карман. Вытащил пачку сигарет, взял себе и угостил Мероултона, заметив:
  — Полагаю, вам сейчас это необходимо.
  Он отложил сигареты, вытащил пачку банкнот и стал их пересчитывать, пока на краю стола не образовалась кучка в 1000 фунтов . Остаток в 180 фунтов он сунул обратно в карман.
  — Вот ваши деньги! Теперь сматывайтесь. И советую поскорее.
  Мероултон забрал деньги.
  — Вы обещаете несколько часов не пускать это в ход?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Вы мошенник, Мероултон. Я никогда не заключаю сделок с мошенниками, понятно? Постарайтесь исчезнуть, пока обстоятельства благоприятны. Может быть, вас схватят вас, может — нет. Используйте свой шанс.
  В 23.15 Кэллаген преодолел половину лестницы в свой офис на Ченсери Лейн. Отчаянно кашляя, он сказал себе, что слишком стар и придется сократить количество сигарет до полусотни в день.
  Фред Мейзин торчал в приемной. В противоположном углу Джереми Мероултон читал журнал.
  — Можешь идти, Фред, — сказал Кэллаген. — У нас дела с мистером Мероултоном. И завтра приходить не надо. Я с тобой свяжусь.
  Фред кивнул, взял шляпу, забрал журнал и исчез.
  Кэллаген взглянул на Джереми и усмехнулся.
  — Пойдемте в кабинет.
  Он ключом открыл дверь, вошел, зажег свет и сел за стол.
  Джереми стоял в дверях, кривя губы. Выглядел он зловеще.
  — Я не желаю никаких споров и объяснений. Должен сознаться, что в известной степени испытываю к вам уважение, Кэллаген. Прошлой ночью вы здорово меня вырубили и удачно смылись!
  Кэллаген улыбался.
  — Мне повезло, — просто сказал он. — И ещё больше мне повезло, когда попался грузовик до Лондона, иначе я бы все ещё тащился по дороге.
  Он закурил и продолжал:
  — Итак, что вы хотите: ваши деньги или завещание?
  — Мне нужно завещание, — быстро ответил Джереми. — Я обещал вам деньги; можете оставить их себе. Если вы достали завещание, отдайте, если нет — тем хуже для вас.
  — Да что вы говорите? — изумился Кэллаген и откинулся на спинку стула, наслаждаясь ситуацией. — Я собираюсь оказать вам важную услугу, Джереми. Я не только передам вам завещание, но дам ещё совет. Очень полезный.
  Он выдвинул ящик, порылся в углу, вытащил листок золотистой бумаги, на которой Август Мероултон отпечатал завещание, и подтолкнул его через стол к Джереми.
  — Взгляните на него и убедитесь, что это подпись старика. Вы удовлетворены?
  Джереми внимательно изучил документ и кивнул:
  — Удовлетворен.
  — Хорошо, — вновь заговорил Кэллаген. — Теперь я расскажу вам, что вы думаете. Вы думаете, все, что вам нужно сделать — это уничтожить завещание. И тогда все будет в порядке — ведь по прежней его версии наследство делится на всех.
  — Так вот, если вы так думаете, то заблуждаетесь. Это завещание… Это завещание никому не принесет пользы ни на грош. Обратите внимание, я не говорю, что это не завещание Августа Мероултона. Я просто утверждаю, что все равно — уничтожите вы его или нет.
  Джереми улыбался, держа кусок золотистой бумаги между пальцами левой руки. Другой рукой он достал зажигалку и поджег завещание. А когда все было кончено, взглянул на Кэллагена.
  — Вот так! Так что вы говорили, Кэллаген?
  Кэллаген закурил.
  — Я собираюсь сказать вам то, чего никто ещё не знает. И предложить хорошенько обдумать нечто такое, от чего вам станет не по себе. Вот в чем дело: все, полиция, вы и все остальные, кому не лень читать газеты, вбили в голову, что Августа Мероултона убил человек, охотившийся за завещанием.
  Так вот, я знаю, что это не так. Ведь это я пробрался в морг на Энзел Стрит и забрал завещание из часов. Значит, убили старика вовсе не из-за этой бумажки. Прикиньте сами, Джереми. Старик лежал на Линкольн Инн Филдс около часа после убийства, и завещание все это время было при нем. Убийца даже не потрудился его забрать.
  Джереми глядел через стол на Кэллагена широко раскрытыми глазами. Его громадные руки спазматически подергивались.
  Кэллаген рассмеялся.
  — Все время, пока ваши вшивые мордовороты молотили меня прошлой ночью, я утешал себя мыслью, что посмеюсь последним.
  Он встал и обошел стол.
  — Вы, вроде, человек сообразительный, Джереми. Да и Майола тоже. Так почему же вы решили, что я такой безмозглый дурак, чтоб заявиться к вам в «Шоу Даун», когда все можно было обсудить по телефону? Наверно, был резон?
  Джереми сунул руки в карманы.
  — Что за резон?
  — Мне просто хотелось увидеть, как далеко вы зайдете, чтобы добыть завещание, которое только что сожгли. Мне нужно было убедиться, участвовали вы в убийстве старика Мероултона или нет. Теперь я знаю — нет.
  Если не поняли, поясняю. Убийца Августа Мероултона даже не потрудился забрать завещание, не видя в этом никакого проку. Участвуй вы в убийстве, отнеслись бы к нему так же. Раз вы пошли на авантюру, сначала избивая меня, чтобы его добыть, затем потратив деньги, пытаясь его купить, значит, вы в убийстве не замешаны. Это я и хотел узнать!
  Кэллаген взял свою шляпу.
  — Между прочим, Пол вас предал и сознался во всех махинациях с подставными компаниями. И подался в бега. Так что игра проиграна, не так ли, Джереми?
  Джереми ничего не ответил, наблюдая за Кэллагеном. А тот заявил:
  — Я бы на вашем месте быстренько отправился посоветоваться с красоткой Майолой, что теперь делать. Похоже, жизнь ко всем Мероултонам оборачивается пренеприятнейшей стороной.
  Джереми, не сказав ни слова, развернулся на каблуках и вылетел из офиса. Кэллаген слышал его шаги по лестнице.
  Подождав несколько минут, он вышел и запер кабинет. Затем достал с полдюжины убористо исписанных листков — результат работы, проделанной между посещением Грингола и телефонным разговором с Дарки. Вместе с признанием Пола Мероултона они легли в большой конверт, нашедшийся в ящике стола. Адресовав его детективу-инспектору Гринголу в Скотланд-Ярд, Кэллаген положил послание в карман, выключил свет, запер входную дверь офиса и спустился по лестнице.
  Он все ещё усмехался.
  12. ВКЛЮЧАЯ ПОХИЩЕНИЕ ДЕТЕЙ И ЖЕНЩИН
  Кэллаген повернул на Ченсери Лейн и зашагал в сторону Холборн. Накрапывал дождь, и он поднял воротник пальто, стараясь держаться подветренной стороны,
  Вспомнилась ночь, когда началось дело Мероултонов. Тогда тоже шел дождь. Он негромко выругался, поминая ночи, которые приходилось проводить, вышагивая по Ченсери Лейн, то в офис, то на дело, то покупая информацию. то пытаясь раздобыть немного денег для себя. И удивившись сам себе, пришел к выводу, что сыт по горло ролью частного детектива. Ему уже осточертело и «Сыскное агентство Кэллагена», и сам Кэллаген.
  Беспрерывной череде дел не видно было конца. Он задумался, что происходит с частными сыщиками, когда они стареют и устают бегать по всему городу, вызволяя приличных леди и джентльменов из неприличных затруднений, устают вечно повсюду совать свой нос, общаться с никчемными людишками, жуликами и прожженными мошенниками. А ведь это и есть жизнь частного сыщика. Конечно, некоторые справляются с этой рутиной и выходят на уровень большого бизнеса. Пример — Пинкертон. Теперь он преуспевающий бизнесмен с внушительной организацией национального масштаба в Штатах, где частный детектив с хорошей репутацией что-то значит.
  Кэллаген пошарил в поисках сигареты, удивляясь, какого дьявола он вдруг стал думать о преуспевающих коллегах. Несбыточные мечты — ему никогда такого не добиться. Так что лучше не забивать ерундой голову.
  В поисках сигареты он нащупал на оставшиеся 180 фунтов . Жалкие крохи! Как бы там ни было, он расколол Мероултонов на 1180 фунтов и в принципе мог оставить их себе, продолжая игру с Гринголом. Но он пожертвовал тысячей, отдав её Полу; и, говоря по — правде, это было крайне необходимо.
  Дарки ждет 80 фунтов за работу. Да и другим, кто помогал, немного полагается. В итоге ему останется всего с полсотни фунтов. И то, если повезет.
  Но он знал, почему именно так вел дело. Не стоило хитрить, его зацепила женщина, и зацепила крепко. Такие женщины, как Цинтия Мероултон, не каждый день встречаются. Он втюрился в неё как мальчишка, с первого взгляда, словно наглотался кокаина. Она обладала всем, что он ценил и любил в женщинах, и как он догадывался, ещё гораздо большим.
  Свернув с Холборн в переулок, потом темный тупичок, он постучал в ветхую дверь. Оттуда выглянуло очень старое морщинистое лицо.
  — Привет, Слим, — проскрипел его обладатель. — Как дела? Что надо?
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Ты же не думаешь, что я пришел спросить, который час? Дай мне одну из тех бутылочек для отключения сознания, получишь фунт.
  Старик поморщился.
  — Обычно я беру пятерку, Слим. За фунт по нынешним временам далеко не уедешь.
  — Я плачу фунт, — твердо сказал Кэллаген. — И не делай слишком крепким. Придется пользоваться носовым платком.
  — Ладно, — вздохнул дед. — Только для тебя, Слим! На какое время тебе нужно?
  — На пару часов.
  — Тогда тебе нужен хлороформ. Погоди, я принесу бутылку.
  Кэллаген ждал, постукивая ногой о ступеньку, и курил сигарету. Спустя пять минут старик принес бутылку.
  Кэллаген заплатил обещанный фунт, распрощался и отправился в гараж на Лэмб Кондуит Стрит. Оплатив счет почти в четыре фунта за хранение машины, он вновь получил право пользоваться своим доисторическим «купе» 1929г. Но Слим с циничным пренебрежением относился к антиквариату, к полностью выработанным тормозам и постоянной одышке и хрипам старенького мотора.
  Он влез в машину, посмотрел на часы — 0.45 — и покатил на запад.
  
  Кэллаген стоял посреди комнаты, разглядывая Цинтию Мероултон с головы до ног тем же оценивающим взглядом, что и при первой встрече.
  Она устроилась около камина. Крепдешиновое домашнее платье, искусно сшитое по её фигуре, тонко гармонировало с туфельками черного атласа и бежевыми чулками. Кэллаген думал, что с каждой встречей она выглядит все более холодной и одновременно все более желанной.
  У стены стояли два собранных в дорогу саквояжа. Черное пальто с меховым воротником, маленькая шляпка и перчатки лежали рядом на столике.
  Кэллаген виновато улыбался. Его пальцы в кармане пальто крутили бутылочку с хлороформом и мяли носовой платок с завернутой в нем ватой.
  — Я всегда прошу у вас за что-нибудь прощения, — бодро начал он, — но мои поступки не всегда совпадают с тем, чего бы вам хотелось.
  Она взглянула на него в упор.
  — Мистер Кэллаген, я думаю — вы лжец, и не особенно искусный. Вы обещали привезти Вилли. И обманули. Вы говорили, что он в Эдинбурге — это тоже ложь.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Иногда ложь того стоит. Но как вы узнали про Вилли?
  — Вечером он позвонил и рассказал, что вы попросили его не контактировать со мной, но он, конечно, беспокоился и волновался. Если бы не вы, с вашими дешевыми фокусами, он давно был бы здесь.
  — Замечательно, — кивнул Кэллаген, — но как он узнал, что вы здесь? Хотя, полагаю, я сам могу ответить. Бьюсь об заклад, ему сказал Грингол!
  Она казалась озадаченной, глаза вопрошающе глядели на него со странной смесью любопытства и презрения.
  — Грингол… Это не тот офицер полиции, которому поручено расследование? Не он ли стал причиной того, что вы упрятали меня сюда? Как же он мог сообщить адрес Вилли?
  — Грингол давно уже знает, что вы здесь. Но ничего не предпринимает. Он уверен, что всегда сможет добраться до вас, если понадобится. Грингол не дурак.
  Цинтия спокойно и сдержанно заметила:
  — Я не считала, что он глуп, и полагаю, что вы тоже не дурак. Зато оказались глупцами мы с Вилли… и, может быть, Беллами. Беллами — несчастный пьяница, загубленный наркотиками, и вы его подвергли унижению ареста и заключения лишь для того, чтобы выжать денег для себя! Да, вы недурно заработали на семье Мероултонов, мистер Кэллаген.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Неплохо получилось! Но я ещё не представил окончательного счета. Но скажите: откуда вы узнали про Беллами? Он что, наговорил на вас?
  — А чего вы ожидали? — презрительно бросила она. — Беллами арестовали по обвинению, которое служило лишь прикрытием подозрения в совершении убийства. И, разумеется, чтобы спастись он рассказал все. Его заставили оговорить меня, чтобы купить себе свободу.
  — Может быть, — согласился Кэллаген. — Но все-таки вы понимаете…
  — Я понимаю, что вы абсолютно бесчестный человек, — резко прервала она. — Понимаю, что вы использовали все беды, которые на нас посыпались… даже смерть Августа Мероултона, чтобы выжать деньги и ещё раз деньги. Чтобы направить развитие событий по вашему плану, вы не стеснялись делать все, что только играло вам на руку. Так вот, мистер Кэллаген, с вами все. Ваша миссия окончена.
  Кэллаген продолжал улыбаться.
  — Клянусь небом, это не так! Черт возьми, моя миссия ещё далеко не окончена! И я пока ещё работаю над этим делом. Мне кажется, вы очень довольны собой. Возможно, вы жалеете себя, а может быть, считаете, что все проблемы возникли только потому, что вас насильно здесь удерживают и не позволяют увидеться с лучшим другом? Но неужели вам никогда не приходило в голову, что в первый раз явившись в мой офис, вы раскрутили дело, которое необходимо завершить, даже если бы меня просто поставили присматривать за вами? Я не просил вас приходить, верно? Вы сделали это сами. Ну почему, черт вас подери, вы тогда просто не сказали мне, что невиновны? Скажите, почему?
  Кэллаген сделал паузу и закурил.
  — Вы должны понять, что в моем офисе в столь поздний час мне не случается обычно принимать невиновных молодых женщин. Я всегда полагал, что если женщина совершенно невиновна, то она так не поступит.
  Он выпустил дым из одной ноздри, не сводя взгляда с её лица. Она молчала, словно застыв в оцепенении.
  — Единственное, о чем я не подумал, — продолжал он, — что женщина может оказаться столь безмозглой, как вы. Если бы я это учел, то не попал бы в столь тяжелую ситуацию, из которой с тех пор пытаюсь выкарабкаться.
  — Я поняла, — зло процедила она . — Итак, все это время вы заботились о мистере Кэллагене. Вы всегда мне не нравились, просто с первого взгляда. Но оставалась слабая надежда, что вы можете быть хотя бы лояльным. Очевидно, я и в этом ошиблась.
  — Может быть да, а может быть нет, — заявил Кэллаген, скривив губы в циничной улыбке. — Но здесь и сейчас я не собираюсь это с вами обсуждать. Я просто вам рассказываю, как вы притворялись, разыгрывая чертов спектакль, который даже меня заставил допустить, что нечто вас чрезвычайно напугало, так что я начал фабриковать ложное алиби и накликал на себя беду. Ладно, пусть… Но одна беда ведет за собой другую. Только я настроился на ложное алиби, как меня доставили к Гринголу, так что пришлось выкручиваться на ходу. Нужно было выиграть время. Тогда я на скорую руку соорудил некую ложную улику против Беллами, что привело к его аресту. Вот как это было. И если завтра я окажусь в аналогичной ситуации, я снова это сделаю.
  — Ну, в этом я не сомневаюсь, — отрезала она. — И я уверена, что вы используете тот же самый метод каждый раз, когда хотите вытянуть деньги. Если я даже поверю, что подставить Беллами было необходимо, все равно низко и бесчеловечно вытягивать из него деньги. Деньги за ложное обещание его защищать уже после того, как вы его подставили.
  Кэллаген вскинул руки.
  — Тут я с вами согласен. Но признайтесь, что сделано было мастерски. Это характеризует вашего покорного слугу как мастера своего дела!
  Он стоял и улыбался. Дрожа от гнева, встала и она.
  — Будьте любезны немедленно уйти отсюда. Подите прочь! Слышите? Я не хочу вас больше видеть. Никогда! Но вот что мне хотелось бы сказать. Когда я увижу мистера Грингола, я расскажу ему обо всем. О вашей лжи, жульничестве и обмане. Вы как-то говорили, что в Скотланд-Ярде ваша репутация не из блестящих. Так вот, когда они услышат то, что я расскажу, она станет ещё хуже. И я не удивлюсь, если вы вдруг окажетесь в тюрьме.
  Она стояла у камина, с рукой на каминной доске, и губы дрожали от гнева. Весь её облик излучал негодование.
  Кэллаген подумал, что выглядит она потрясающе.
  — Ну а теперь будьте любезны уйти. И больше ни слова, а то я позвоню, чтобы вас вышвырнули!
  Кэллаген поискал и нашел ещё одну сигарету в левом кармане пальто, достал её и закурил.
  — Ну, этого вы не сделаете. Я собираюсь убедить вас, что это стало бы крайне нежелательным для Вилли.
  Он затянулся, внимательно наблюдая за ней.
  — Вы не слишком хорошего обо мне мнения. Беллами был у вас и наговорил кучу гадостей. С вами связывался Вилли и выяснилось, что я вас обманывал насчет его отъезда. Хорошо, я это признаю все это. И, может быть, приму упреки за некоторые другие вещи. Но вот что я вам скажу: как я вижу, все вещи сложены и вы собрались в дорогу. Полагаю, собираетесь встретиться с Вилли. Возможно, вы планируете срочно пожениться. Но, согласитесь, перед тем, как выйти замуж, следует снять с себя все подозрения в причастности к убийству.
  Она пренебрежительно вздернула голову.
  — Это как решит Вилли, а он уже решил.
  — Я понял. Он решил жениться на вас прежде, чем разрешится это дело. Отлично. Все что я могу сказать — я не высокого мнения о вас и о том, что вы собираетесь сделать. Думаю, у вас хорошо получается критиковать людишек наподобие меня. Но когда приходит время самой принимать решение, оказывается — вы не столь хороши!
  От гнева она почти лишилась дара речи и, задыхаясь, едва выдавила:
  — Что вы имеете в виду?
  — Послушайте, я только что вам говорил и предлагал пари, что Вилли получил ваш адрес у Грингола. Так вот, Вилли наверняка знает, что Грингол собирается вас завтра задержать, так что считает своим долгом и успеть жениться на вас до этого. Про такую героическую чушь вы наверняка читали в романах.
  Она внезапно села и обхватила голову руками. Кэллаген с серьезным видом наблюдал за ней.
  — Хочу, чтобы вы знали, что на этот раз я не пудрю вам мозги. И докажу это. Вот послушайте…
  Он пересек комнату и подошел к телефону. Она все ещё сидела, закрыв лицо руками.
  Кэллаген слушал регулярные гудки и думал, что совсем некстати, если Вилли не окажется на месте. Услышав голос Вилли, он облегченно вздохнул.
  — Это Кэллаген. Я на Делфин Корт, с Цинтией. Она уверена, что я веду двойную игру и обманываю всех, включая вас.
  Вилли молчал. Кэллаген продолжал:
  — Я только что ей заявил, что чрезвычайно глупо заключать ваш брак сейчас. Сказал, что, как мне кажется, если Грингол захочет, то завтра же потребует от неё детальных показаний, и может даже арестовать. Такое случается.
  — Я знаю… — в голосе Вилли звучало сильное беспокойство, — знаю, Кэллаген. Но все равно, что бы ни случилось, думаю, лучше всего нам пожениться. Цинтия нуждается в близком друге, и теперь гораздо больше, чем раньше. Я могу наконец доказать, что я ей верен и предан.
  Кэллаген дружелюбно усмехнулся в трубку.
  — Я знаю. И могу понять ваши чувства. Но сейчас меня больше заботит, насколько вы мне доверяете. С самого начала задача была непростой, и вы знаете, что я решал её, не щадя сил и раскручивая дело так, как вы хотели. Сейчас будет полным сумасшествием начинать все заново, пока мы не добьемся каких-то результатов и не поправим ситуацию. Позвольте Гринголу делать свое дело. Пусть он вначале со всем разберется, потом можете жениться хоть каждый день и дважды по субботам.
  Вилли колебался.
  — Послушайте, Кэллаген. Я считаю, что за время работы по этому делу вы совершили немало странных поступков, но верю, что ваши мотивы были чисты, исключая разве что деньги Беллами. Он из-за них поднял чертовскую шумиху, все рассказал Гринголу и Цинтии. Вы не считаете, что это только усугубило положение Цинтии в глазах Грингола? Стало ясно, зачем вы всеми силами мешали её найти. Я понял это, и потому сказал ему, где она находится. Не вижу смысла пытаться избежать неизбежного. Но завтра утром мы собираемся пожениться. Мы решились, и будь что будет.
  Кэллаген сочувственно и понимающе кивнул.
  — Отлично, Вилли. Если вы решились — действуйте. Но помните мое предупреждение: вы должны пройти церемонию сразу, как только утром откроется Отдел регистрации. Причина — Гринголу может прийти в голову заняться Цинтией вечером или завтра с самого утра.
  Он стал шарить по карманам в поисках сигареты.
  — Если вы в самом деле собираетесь это сделать, Цинтии лучше бы сейчас поехать к вам. У меня здесь машина, я могу её подвезти. Тем более, нам следует поговорить. Кое-что нужно обсудить. Скажите ей пару слов, и убедите, чтобы она поехала со мной.
  Вилли рассмеялся.
  — Дайте ей трубку. Знаете, Кэллаген, вполне естественно, что она вам не доверяет. Влюбленная женщина становится очень чувствительной. Но я считаю, вы делаете все, что можете. И я скажу ей это.
  — Спасибо. Передаю трубку, — он протянул трубку девушке. — Вилли хочет с вами поговорить.
  А сам отошел к камину и остался там, наблюдая за ней и размышляя.
  Разговор был коротким и через минуту Цинтия уже повесила трубку.
  — Возможно, я была несправедлива, но большая часть сказанного — правда!
  Кэллаген пожал плечами, усмехнулся, но в глазах застыло раздражение.
  — Теперь это не имеет значение. Скоро вы от меня избавитесь. О вас будет заботиться Вилли.
  Он подал ей пальто, передал перчатки. Легкий запах её духов коснулся его ноздрей. Он слегка поморщился, пренебрежительно ухмыльнулся, забрал багаж и зашагал впереди неё по коридору.
  Допотопный автомобиль Кэллагена стал вести себя довольно странно, когда они достигли Гайд Парк Корнер. Он кашлял, визжал и скрежетал шестернями. Пару раз казалось, что машина встанет окончательно.
  Цинтия Мероултон молчала. Она сидела рядом и смотрела прямо перед собой. Кэллаген догадывался, что ей хочется что-то сказать, но она считает это неудобным.
  Миновав светофоры Гайд Парк Корнер, Кэллаген должен был свернуть на Парк Лейн, но он этого не сделал и продолжал ехать прямо. Краем глаза он заметил, как она взглянула на него.
  — Вы пропустили поворот. Следовало ехать по Парк Лейн.
  Он с досадой воскликнул:
  — Точно! Должно быть, я задумался. Не беспокойтесь — повернем на Даун Стрит.
  Минутой позже он свернул на Даун Стрит, оттуда — в темный переулок, остановился и заглушил мотор.
  — В чем дело? — осведомилась она. — Новая идея? Некий блестящий план, который мистер Кэллаген выдумал по дороге? Будьте любезны ехать к Вилли, иначе я выйду.
  Кэллаген улыбался, копаясь рукой в кармане.
  — Послушайте, я вам сегодня объяснял, что мне не нравится идея вашего скоропалительного замужества. Не нравилась тогда и ещё больше не нравится сейчас. Но если вы столь дьявольски упрямы, у меня остается лишь один выход. Вот он!
  Неожиданно его левая рука метнулась к её лицу. Она попыталась отвернуться в сторону, но не смогла, внезапно осознав, как он силен, и ощутив тошнотворный сладковатый запах. Какой-то миг она сопротивлялась, затем силы оставили её и она упала на сиденье.
  Кэллаген сунул платок с хлороформом в карман, бросил быстрый взгляд по переулку и вывел машину на Даун Стрит. Оттуда повернул на Пикадилли и покатил прямо к Сиркус, затем — через Шафтсбери Авеню и Холборн, далее по Грей Инн Роуд к Хантер Стрит.
  Приткнув машину возле дома Дарки, он вылез и постучал в дверь.
  Через мгновение появился Дарки.
  — Эй, парень! Похоже, я тебе опять понадобился!
  Кэллаген усмехнулся.
  — Вроде бы так. Фред или молодой Вилпинс здесь? Или хоть кто-то из ребят?
  — Здесь Фред, — ответил Дарки.
  — Отлично, — Кэллаген махнул в сторону машины. — Там мисс Мероултон. Пришлось её временно отключить. Пойди позови жену. Нужно внести её в дом, и пусть твоя жена уложит её в постель. После хлороформа ей придется несладко.
  Дарки исчез. Кэллаген вернулся к машине и стал ждать.
  Немного позже он стоял в гостиной Дарки и курил. Потом достал 180 фунтов и передал пачку Дарки.
  — 80 фунтов — твои, Дарки. 50 пойдет ребятам, остальные сохрани для меня. Отдашь, когда спрошу.
  Он повернулся к Фреду, который даже при тусклом освещении гостиной в который раз пытался вычислить шансы некого скакуна с помощью своего непременного талмуда со справочными данными по всем копытным. Кэллаген вытащил конверт, адресованный Гринголу, с его анализом и признаниями Пола Мероултона.
  — Послушай, Фред, только смотри ничего не напутай.
  Он взглянул на часы.
  — Сейчас ровно два. Пойди на Грей Инн Роуд и возьми первое попавшееся такси. В Скотланд Ярде спросишь инспектора Грингола. Скажешь, что у тебя важное послание для передачи ему в собственные руки. Если Грингол ушел домой, спроси его домашний адрес. Или пусть с ним свяжутся по телефону. Он сразу же вернется, если узнает, что мне нужен.
  Когда доберешься до него, передай этот конверт. Если с Гринголом встретиться на удастся, передай конверт сержанту Филдсу и вели вскрыть конверт немедленно. Потом можешь отправляться домой спать.
  Фред Мейзин взял конверт, кивнул и вышел.
  Дарки вытащил из-за уха сигарету, не отрывая испытующего взгляда от Кэллагена.
  — Как дела, Слим? Все нормально?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Это мы скоро узнаем.
  Дарки кивнул.
  — А что делать с девушкой? Моя хозяйка хочет знать, что нам говорить, когда выветрится твое снадобье. Она наверняка поднимет шум…
  Кэллаген отрицательно покачал головой.
  — Она будет спать долго. Не стоит беспокоиться. Другое дело, что я скоро жду сюда Грингола.
  Брови Дарки полезли на лоб.
  — Что? Сюда припрутся дрепаные полицейские? — Он рассмеялся. — И что, мне расстелить ковровую дорожку? Что мне им говорить, шеф?
  Кэллаген швырнул окурок в камин, достал новую пачку, закурил и взял шляпу.
  — Когда Грингол заявится, — медленно произнес он, — передай ему привет. Он поймет. До скорого, Дарки!
  Он повернулся и вышел из комнаты. Дарки услышал, как хлопнула входная дверь, и поскреб в затылке.
  Кэллаген вошел в телефонную будку не перекрестке Грей Инн Роуд и набрал номер Вилли Мероултона. При этом он улыбался своей особой жесткой улыбкой, чуть обнажавшей крепкие белые зубы.
  Вилли взял трубку.
  — Послушайте, Вилли, — обратился к нему Кэллаген. — Я сожалею, что опять пришлось взять дело в свои руки. Но выхода не было. Цинтия у моих хороших знакомых. Она сочла своим долгом перед бракосочетанием встретиться с Гринголом. Считает, что нельзя выходить замуж, пока она под подозрением. Но это не главное. Главное состоит в следующем: завещание, которое старик носил с собой в корпусе часов, ничего не стоило. Понимаете, старик сделал новое завещание. Самое последнее. В тот день, когда его убили.
  И насчет этого завещания он был гораздо предусмотрительнее. Возможно, опасался, что оно может пропасть. Да, оно действительно исчезло, но мне повезло раздобыть дубликат. Он у меня в кармане. В конверте с надписью: «Заверенный дубликат последнего волеизъявления и посмертных распоряжений Августа Мероултона». Надпись сделана почерком старика.
  Кэллаген выдержал паузу и глубоко затянулся табачным дымом.
  — Я думаю отдать его вам, — сказал он, выпуская дым через нос. — Вы — единственный человек, которому старик мог бы его доверить. Полагаю, вы сами за ним придете в мой офис на Ченсери Лейн.
  Последовала долгая пауза.
  — Когда вы там будете? — в конце концов осведомился Вилли, выслушал ответ и положил трубку.
  13. ПОЛ И ДЖЕРЕМИ СХОДЯТ СО СЦЕНЫ
  Детектив-сержант Филдс по прозвищу «Лаки» прикрыл рот рукой в надежде, что Грингол не заметит, как он зевает. Грингол не любил людей, которые быстро уставали.
  Филдс жевал кончик карандаша и смотрел на страницу блокнота для стенографии, который лежал перед ним на краю длинного стола Грингола.
  Наверху страницы было написано: «Джереми Мероултон. Арестован. Сговор с целью мошенничества. Показания на допросе.»
  Филдс думал, что дело Мероултонов просто чудовищно. Долго ничего не происходит, и вдруг события так и сыплются одно за другим. Он пытался прикинуть, как много Грингол знает и сколько он ещё скрывает.
  — "Танцор" — умнейшая бестия, — думал Филдс.
  По другую сторону стола стоял Джереми Мероултон, рядом с ним — констебль. Огромные руки Джереми бессильно повисли, он потерял всякую надежду. Заметив вдруг, что вокруг необычайно тихо, он понял, что стоит глубокая ночь.
  Да, он свалял дурака, вернувшись в «Крестики-Нолики» в надежде, что Майола там. Он никогда бы не пошел туда, если бы не совет Кэллагена. «Я бы на вашем месте быстренько посоветовался с красоткой Майолой о том, что теперь делать.» Джереми, казалось, слышал голос Кэллагена, произносящего эти слова. И он как дурак именно так и поступил — поперся в ловушку, словно спятивший кролик.
  Чувство безнадежности становилось все глубже и сильнее, и с каждой секундой менялось его мнение о Кэллагене. Джереми осознал, что Кэллаген оказался гораздо умнее него, и пришел к выводу, что Кэллаген не только очень быстро соображает, но и наделен недюжинным мужеством. Как его избивали в «Шоу Даун»! Он все стерпел, а теперь испытание предстояло Джереми!
  И как легко же было ускользнуть! Если бы только он не вздумал переговорить с Майолой! Но идея была Кэллагена. И он поддался как дурак… Просто как кролик!
  Джереми кусал губы. Чертов Кэллаген!
  Констебль докладывал:
  — В соответствии с указанием инспектора Мейзи с Вейн Стрит я доложил дежурному в Скотланд Ярде, что в 0.30 в полицейский участок на Вейн Стрит позвонил анонимный абонент. Он заявил, мистер Грингол наверняка захочет узнать, что мистер Джереми Мероултон обязательно выйдет на контакт с мисс Майола Фериваль в клубе «Крестики-Нолики». Тот же абонент заявил, что мистер Джереми Мероултон в состоянии сообщить мистеру Гринголу некую интересную информацию о четырех компаниях, восстановленных после банкротства мистером Полом Мероултоном для перекачки денег из «Эстейт Мероултон и Траст Компани». Абонент добавил, что мистер Джереми Мероултон попытается немедленно покинуть страну, а мистеру Гринголу, вероятно, это будет крайне нежелательно в связи с расследованием убийства Августа Мероултона.
  — Затем я получил от инспектора Мейзи приказ немедленно отправиться в клуб «Крестики-Нолики» и встретиться с мистером Джереми Мероултоном, если тот будет там. В клубе я увидел мистера Мероултона и предложил ему следовать со мной в Скотланд Ярд, так как детектив-инспектор Грингол хочет задать ему несколько вопросов.
  Джереми буркнул:
  — Чертов Кэллаген! Все по его милости. Будь он проклят!
  Затем он повернулся к Гринголу.
  — Ну вот и все. Чертов Кэллаген расколол Пола. Тот сбежал, а меня взяли!
  — Я забрал мистера Мероултона, — продолжал констебль, — в участок на Вейн Стрит. А сам вместе с констеблем Ферисом немедленно направился в Мелвил Апартментс на Глазбери Стрит. Там мы обнаружили мистера Пола Мероултона, собиравшего вещи. Я сообщил ему, что Скотланд Ярд дал санкцию на его арест по обвинению в мошенничестве. Обыскав его, я обнаружил тысячу фунтов в банкнотах. Потом доставил его в Скотланд Ярд.
  Грингол взглянул на Джереми, протянул:
  — Вот такие дела.
  И стал педантично раскуривать трубку.
  — Будь я на вашем месте, мистер Мероултон, я постарался бы насколько можно облегчить свою участь. Вы можете пролить свет на кое — какие обстоятельства. Если вы это сделаете, тем лучше для вас. Если не сможете или не пожелаете … — Грингол пожал плечами.
  Джереми молчал.
  — Сегодня днем, — продолжал Грингол, — некий мистер Рупперт Патрик Кэллаген, в обиходе — Слим Кэллаген, оставил мне список номеров банкнотов, которые в тот момент были при нем. Мы обнаружили, что они практически совпали с теми, что мы изъяли у мистера Пола Мероултона. У вас есть какие-то объяснения этого факта?
  Джереми улыбнулся.
  — Все очень просто. Кэллаген сообщил мне вчера вечером, что убедил Пола сознаться. Полагаю, он за это заплатил. — Он перестал улыбаться. — Забавно, но часть этих денег Кэллаген получил от меня.
  Теперь улыбнулся Грингол.
  — Не только у вас, но и у мисс Мероултон, мистера Вилли Мероултона, мистера Беллами Мероултона.
  Улыбка «Танцора» стала ещё шире.
  — Похоже, Слим Кэллаген выдоил все семейство Мероултонов, чтобы выманить признание у Пола.
  Он снова стал раскуривать трубку, продолжая рассуждать.
  — Да, Пол умом не блещет. Держи он рот на замке, получил бы одно обвинение вместо двух.
  Грингол соорудил из дыма исключительно совершенное кольцо.
  — Я начинаю думать, что Кэллаген куда умней, чем кажется на первый взгляд.
  Джереми с горечью заметил:
  — Я полагаю, Кэллаген позвонил вам и сдал Пола точно так же, как меня.
  Грингол отрицательно покачал головой.
  — Нет, Кэллаген знал, что в этом нет нужды. Он явно догадался, что мы держали Пола под присмотром с тех пор, как вышли на эти компании. Вот что мне в нем нравится: своими действиями он показывает, что мы в Ярде тоже кое-что соображаем, что очень лестно, поскольку большинство уверено, что мы совсем тупы и неповоротливы.
  Джереми презрительно ухмыльнулся.
  — Кэллаген — герой, верно? Ладно, попытаюсь вставить ему палку в колеса. Вас может заинтересовать, что именно Кэллаген проник в морг на Энзел Стрит и стащил завещание нашего дяди. То самое — на золотой фольге. Он сам мне это рассказал прошлым вечером!
  Грингол печально покачал головой.
  — Я знаю. Но раз вы были откровенны, мистер Мероултон, то благоразумнее рассказать, где это завещание.
  — Не знаю. И мне нет до этого никакого дела. Полагаю, Кэллаген его просто уничтожил. Кто-то ему за это заплатил!
  Грингол казался удивленным.
  — Зачем ему это? И, раз уж зашла речь о завещании, мистер Мероултон, как вы считаете — кто больше всех хотел, чтобы завещание было уничтожено, кто совершил убийство Августа Мероултона или способствовал ему?
  Джереми долго молчал, сообразив, что наболтал лишнего.
  — Откуда мне знать, зачем ему понадобилось уничтожать завещание? — в конце концов буркнул он. — К чему мне его проблемы? Я предпочитаю думать о собственных делах!
  Грингол кивнул, открыл ящик стола и вытащил документ.
  — Джереми Фейн Грисли Мероултон, у меня есть ордер на ваш арест по обвинению в сговоре с целью мошеннических операций по отношению к «Эстейт Мероултон и Траст Компани». Я должен сообщить вам, что часть денег, изъятая у вашего брата Пола Мероултона при аресте по тому же обвинению сегодня ночью, была в банкнотах, первоначально полученных мошенническим образом от «Эстейт Мероултон и Траст Компани». По известным вам причинам они были переданы некоему Руперту Патрику Кэллагену, в обиходе — Слиму Кэллагену. Я должен вас предупредить: все, что вы скажете с настоящего момента, может быть использовано против вас.
  Джереми молчал.
  — Уведите арестованного, — приказал Грингол.
  Филдс помешивал кофе.
  — Я полагаю, признание Пола у Кэллагена. И думаю, что он собирается с ним делать?
  Грингол улыбнулся.
  — Посмотрим. Думаю, рано или поздно он прибудет сюда.
  Филдс улыбнулся шефу.
  — Похоже, у вас слабость насчет Кэллагена, сэр. Но что за игру он ведет? Что вдруг с ним случилось? Такое впечатление, что он решил вдруг нам помочь!
  Грингол кивнул.
  — Я сам удивляюсь. Но есть одна догадка. Чертовски смешно, если Кэллаген вбил себе в голову, что ложное алиби, которое он пытался выстроить для Цинтии Мероултон, превратилось вдруг в улику против нее. И ещё смешнее, если окажется, что Кэллаген втюрился в девчонку, а как я понимаю, она та ещё красотка, и просто роет землю, разрываясь на куски, чтобы её спасти. Так или иначе, — заключил Грингол, — я убежден, что у Кэллагена в резерве есть что-то сногсшибательное. Он дьявольски умен.
  Филдс кивнул.
  — Положим, у него есть признание Пола, и вы теперь точно знаете, что они дурачили старика. Но это ничего не дает по делу об убийстве.
  «Танцор» снова набил свою трубку.
  — Пошевели мозгами, Филдс. Не слышал никогда пословицу: «Когда у жуликов разлад, честным людям хорошо живется»? Такое впечатление, что Кэллаген прекрасно её помнит. По делу об убийстве нет улик. Не помню в своей практике такого дела, чтобы полностью отсутствовали всякие зацепки. Обрати внимание: у Августа Мероултона была назначена в его офисе с кем-то встреча между 22.15 и 23.30. Мы не знаем, пошел он в офис или нет. Все, что мы знаем — там все разгромлено и дверь оставлена открытой. Старика застрелили в упор где-то неподалеку от места, где найдено тело. Или перетащили туда после выстрела.
  Мы знаем, что Цинтия Мероултон шла в офис в 23.00. Беллами её видел. Но мы проверили, что она не забрала свой автомобиль из гаража до 22.25, и у неё было достаточно времени, чтобы вернуться назад и снова поехать на Линкольн Инн Филдс, чтобы обеспечить себе отличное алиби. Правда, у самой Цинтии мы ничего выяснить не смогли. И виной тому Кэллаген, который её спрятал. Так вот, мне это не понравилось. Но теперь я полагаю, что нужно сказать ему спасибо, ибо любые её показания привели бы только к ещё большему хаосу. Я уверен, Кэллаген предполагал, что она может сказать или слишком много, или слишком мало. Ему необходимо было время. И он знал — мы найдем её, если она нам понадобится.
  — Но по убийству нет ни прямых, ни косвенных улик. Мы знаем о крупной её ссоре с Августом Мероултоном, но такие скандалы у него были в порядке вещей.
  — Самым тяжелым обстоятельством стало то, что Кэллаген намеренно дал ложную информацию о времени, когда она явилась к нему. Он лгал, как известный на весь мир барон. Эффи Перкинс говорила правду, я это знал, и Кэллаген догадывался, что я знаю. Но все это неважно. Конечно, просто замечательно, что мы осведомлены о всех действиях Цинтии Мероултон ПОСЛЕ 23.00. Но до сир пор не знаем, что она делала между 22.00 и 22.45. Не знает даже прислуга, торчавшая на кухне. Вот о Цинтии и все.
  — Какое-то время мы полагали, что есть материал против Беллами. Но все оказалось липой, сфабрикованной Кэллагеном. Он подкинул её нам, чтобы выиграть время и что-нибудь придумать. Один Бог знает, что! В результате мы знаем, что Беллами добрался до Линкольн Инн Филдс буквально за несколько минут до 23.00. И это о Беллами все.
  — У всех остальных — алиби. Братья Мероултоны торчали в клубе Вилли, пытаясь раздобыть у него денег. Комната, где они встречались, имеет выход в коридор и далее на улицу, так что при желании можно сказать, что один из них мог выйти, убить старика и вернуться назад. Но если все они поклянутся, что были все время вместе, этого не опровергнуть одними рассуждениями.
  — Мы ничего не можем доказать, хотя знаем, что полдюжины людей его люто ненавидели. Беллами — в особенности. У Цинтии с ним был жуткий скандал перед самым убийством. Можно найти ещё кучу сомнительных обстоятельств, но доказать мы ничего не можем. И Кэллаген это знает!
  Филдс удивленно поднял брови.
  — Кэллаген?
  Грингол неодобрительно глянул на него.
  — Вы ещё не поняли? Вспомните поговорку, которую я процитировал. Разве вас не поразило, как ловко Кэллаген разворошил муравейник Мероултонов, так что каждый из четверых кинулся спасать свою шкуру за счет остальных? Беллами стал все валить на Цинтию, так как был абсолютно уверен, что она поступает с ним также. Пол, загнанный в угол, сделал признание, которое обещает быть чертовски интересным…
  Филдс отложил карандаш.
  — Я это понимаю, сэр. Но не могу понять, чего же добивается Кэллаген? Что он сейчас делает? И что намерен делать?
  «Танцор» отложил трубку и взглянул на Филдса с широкой усмешкой.
  — Понятия не имею. Бог его знает. Но что бы он ни делал и ни сделал — держу пари на месячное жалование — все на пользу! — и добавил:
  — А пока распорядитесь, чтобы принесли ещё по чашке кофе.
  Грингол едва покончил с третьей чашкой кофе, как сообщили, что по делу Мероултонов его хотел бы видеть мистер Фред Мейзин. Пять минут спустя Грингол открывал конверт, адресованный ему Кэллагеном. Внимательно прочтя признание Пола Мероултона, он передал его Филдсу.
  — Это исчерпывает дело о мошенничестве. Я так и знал, что Кэллаген преподнесет нам нынче сюрприз. Теперь давайте взглянем на остальное. Что там ещё в конверте?
  Он придвинул настольную лампу и просто по привычке глянул на часы. Они показывали 2.45.
  Грингол уселся поудобнее и стал читать.
  "Уважаемый мистер Грингол!
  Не часто я имею удовольствие переписываться с сотрудниками Скотланд Ярда, так что испытываю истинное удовольствие от этого. Возможно, вы знаете столько же, что и я, но может быть и нет. Мне кажется, что нет.
  Как бы там ни было, я позволю себе изложить некоторые моменты дела Мероултонов. И заодно собираюсь объяснить, почему вел это дело именно так. Когда вы будете читать эти строки, вам захочется смеяться над моей старческой сентиментальностью, но не стесняйтесь, смейтесь…
  Я полагаю, вас не меньше меня поражало в этом деле полное отсутствие любых реальных и конкретных улик, достаточно серьезных для ареста. Нет даже хоть чего-то стоящих косвенных улик. Когда нет даже этого, надежды на успех, пожалуй, маловато, верно?
  Я понимаю не хуже вас, что убийца старика, кто бы им ни был, продумал все, чтобы не попасться. Даже сейчас, если ему немного повезет, он не попадется. Ведь он достаточно хитер и знает, что полиции при отработке версий приходится учитывать прежде всего наличие у подозреваемого мотива убийства. При его отсутствии полиция не может ничего предпринять, не подставив себя под сокрушительный удар. К тому же если в деле два — три подозреваемых, улика против одного зачеркивается уликой против другого. Так что конкретных доказательств для ареста у полиции не будет.
  Таково ваше положение. Вы не можете ничего предпринять, и здесь на сцену выступаю я. Поскольку я не полицейский, я сам могу проверить подозрения и подтвердить их или разбить в пух и прах. Я могу предпринять такое, что у вас слюнки потекут. При небольшом везении и с Божьего благословения я собираюсь получить признание убийцы. Вот что вам нужно знать: все самоочевидно указывает, что старика прикончила Цинтия Мероултон. Но если вы пошевелите мозгами, то увидите, что главные улики против неё — то, что она явилась ко мне в офис в ночь убийства, что она была на Линкольн Инн Филдс примерно во время убийства, что она знала, где будет старикан в это время, что здорово повздорила с ним из-за свадьбы с Вилли Мероултоном, и что он загубил жизнь её матери.
  Но чрезвычайно важно, что она действительно пришла ко мне. Пришла, так как Фингейл рассказал Вилли, что я как раз тот человек, который обеспечит ей защиту, если кто-то попытается выдвинуть против неё ложное обвинение. Подумайте об этом.
  Вы, видимо, хотите знать, почему я подкинул Беллами окровавленную шляпу. Скорее всего думаете, что я хотел выиграть время. И отчасти вы правы. Но, кроме этого, я следовал логическому ходу событий. Примите во внимание, Цинтию Мероултон подозревали, так как она была на Линкольн Инн Филдс, но я с не меньшим основанием мог подозревать Беллами, который тоже был там. Мне было интересно, зачем и почему. Возможно, вы его об этом спрашивали, и он мог что-то рассказать. А если нет, — я думаю, что знаю. Держу пари на что угодно, что Джереми заставил Беллами пойти на Линкольн Инн Филдс убедиться, не заглянет ли старик в свой офис около одиннадцати. Вот почему Беллами оказался там.
  Мы с вами знаем, что старик должен был оказаться там гораздо раньше, так что торчать там было бесполезно. Но ведь Беллами этого не знал! Он честно ждал старика.
  Почему он так думал? Попытайтесь подумать, и посмотрим, к чему вы придете.
  Если вы удивлены, почему я расколол Беллами на двести фунтов сразу после того, как подкинул ему улику, пусть Филдс сверит номера банкнот, и вы поймете сами.
  Потом я пошел к Олали Голи и разыграл целый спектакль, так как знал, что Беллами с Линкольн Инн Филдс отправился прямо к ней. Нужно было узнать, не попытается ли кто-то заставить её солгать о времени его визита. Вы понимаете, что только благодаря везению нашлись два таксиста, помогшие снять с Беллами подозрение в убийстве.
  Олали согласилась дать ложные показания, так как решила, что я работаю на того же человека, который действовал через её брата. И только потом узнала, что дала промашку, но это ничего не изменило.
  Но кто её проинструктировал?
  Помните, я недоумевал, как вы сумели прислать патрульную машину в нужное место именно в тот момент, когда я ходил к Беллами и подбросил ему шляпу. Вы утверждали, что меня заметил постовой, но я, конечно, вам не поверил. Ведь туда я ехал в такси. Вот так! Значит, вы узнали, что я туда собрался, после чьего-то звонка, верно? Кто это был, догадываетесь? А я уверен, это мог сделать лишь один человек.
  К определенным выводам ведет и появление в истории липовых компаний. Пол их использовал, чтобы в тайне от Августа Мероултона качать деньги для всех четверых братцев из «Эстейт Мероултон» и «Траст Компани». Все это очень интересно, но куда интереснее тот факт, что кто-то был достаточно хитер, чтобы предусмотреть, что денежки через какое-то время вернутся. Если вы пораскинете мозгами — уверен, их у вас достаточно — и рассмотрите этот бизнес с точки зрения возможности возврата денег, тогда вы сделаете ещё один шаг по направлению к убийце.
  Поговорив с Цинтией Мероултон, я ещё больше уверился, что двигаюсь в нужном направлении. У меня отличная память на содержание и все детали разговора, и после пары бесед с Цинтией я пришел к выводу, что либо она первоклассная лгунья (чему я не могу поверить) либо совершенно невинно играет роль, которую ей запланировали с самого начала.
  Вы понимаете, конечно, что когда она впервые пришла ко мне, я решил, что Августа Мероултона убила она. Вот почему я пытался сфабриковать ей ложное алиби. Эффи Перкинс не знала, что оказывает нам большую услугу, рассказав вам о действительном времени прихода Цинтии. Тут я очень обязан Эффи, и если снова её увижу, то куплю огромный букет роз или гвоздик — ей на выбор.
  Я заявил Цинтии, что Беллами — убийца, не потому, что так считал, а чтобы увидеть, удивится она или сочтет вполне естественным. Она не удивилась, и я понял — кто-то её уже обработал. Это мне ещё немного помогло.
  Еще один интересный момент: Арно Белдо — брат Олали Голи. Олали — любовница Беллами. Белдо снабжал Беллами наркотиками. Он же научил Олали солгать о времени прихода Беллами. Этот человек связан со всеми Мероултонами — завсегдатаями его ночных клубов.
  Белдо не занимается благотворительностью, а четверо Мероултонов не из тех, у кого водятся деньжата. Они вечно пытаются хоть как-то свести концы с концами. Вот ещё ниточка для анализа.
  Должен сознаться, я держал вас в абсолютном неведении относительно одного обстоятельства. Теперь выложу все начистоту.
  Вы в свое время осмотрели квартиру Цинтии Мероултон, но ничего не обнаружили. Не хватило времени? Я побывал там после вас, очень тщательно все осмотрел и обнаружил патрон калибра 0.22, который выпал из коробки, хранившейся в одном из ящиков. Саму коробку вы не обнаружили, а вот Вилли Мероултон нашел. И забрал. При этом один патрон выпал.
  Выходит, Вилли догадался о вашем намерении арестовать Цинтию, и решил устранить лишние улики. Патрон до сих пор у меня, и если представится возможность, я как-нибудь дам вам на него взглянуть.
  Теперь о Джереми. Вы чертовски хорошо знаете, что я — тот таинственный человек, который проник в морг на Энзел Стрит и вытащил бумагу с завещанием из часов старика Августа. Я написал письмо от имени воображаемого Сэмми Шейка, готового его продать. Письмо я передал Джереми через Майолу Фериваль. Джереми с самого начала попытался в прямом смысле слова выбить из меня завещание. Но коса нашла на камень, и ему пришлось заплатить.
  С ним все стало ясно.
  Теперь я планирую навестить Пола и выяснить, готов ли он встретиться лицом к лицу с тем, что ему предстоит, или предпочтет схватить собранные мной 1000 фунтов и смыться. Выяснив это, я получу дополнительные козыри против убийцы. Если я добьюсь от Пола признания, то вышлю их вместе с этими заметками.
  Итак, «Танцор», я полагаю, вы хотите знать, почему я действовал именно таким образом и почему готов использовать свой шанс (и очень скоро), если все пойдет так, как я ожидаю.
  Согласен, я не раз нарушил закон, причем в весьма экстравагантной манере (вспомните нашу беседу о фальшивых алиби!). Как я полагаю, мне можно предъявить немало обвинений.
  Ладно, это просто старая история в стиле «шерше ля фам». Я знал множество женщин, но никогда не встречал такой, как Цинтия Мероултон. Однажды я сказал ей, что ради неё спущусь саму преисподнюю. И самое смешное в том, что она мне не поверила! Вот женщины!
  Я не особенно обращал на себя внимание, считая, что на это нет времени, ни желания. Но дело Мероултонов позволило понять, что я по горло сыт такими играми. Последний клерк, встретив женщину своей мечты, может по крайней мере грезить о ней наяву. Но при моей профессии нельзя себе позволить даже этого. Только вообразите себе человека вроде Слима Кэллагена, который морочит себе голову призрачным шансом в отношении такой девушки, как Цинтия Мероултон.
  Ну хорошо, покончим с личными делами. Чтобы вы как следует собрались и тщательно обдумали мое письмо, поясню, что я планирую сделать и чего хотел бы от вас…"
  Грингол читал ещё некоторое время, затем поспешно затолкал бумаги в ящик стола. Филдс, наблюдавший за ним, встал.
  — Позвони вниз, чтобы приготовили патрульную машину, — бросил Грингол. — Мы едем в офис Кэллагена на Ченсери Лейн… и нужно поторапливаться.
  Он схватил шляпу и, выбегая, взглянул на часы.
  Было 3.10.
  14. ДА БУДЕТ СУД ПРАВЕДНЫМ И НЕПРЕКЛОННЫМ
  В 2.45 Кэллаген, хрипло кашляя, карабкался по лестнице в свой офис. Он, как обычно, уговаривал себя урезать количество сигарет, выкуриваемых за день. Почти сразу за этой мыслью, возникла другая — что сократит он или нет, значения не имеет.
  Эта идея, казалось, его позабавила.
  В приемной он включил свет и закрыл за собой дверь. Затем прошел в кабинет, повесил шляпу и пальто, зажег настольную лампу и буквально рухнул на стул.
  Некоторое время он оставался в этом положении, что-то обдумывая. Потом открыл ящик стола, вытащил продолговатый конверт, прошел в приемную, огляделся и случайно обнаружил забытый Фредом Мейзиным номер «Ивнинг Ньюс». Кэллаген разорвал две первые страницы, тщательно свернул их, сунул в конверт и написал на нем: «Последняя воля и завещание Августа Мероултона». Причем писал неразборчивыми каракулями, стараясь, чтобы те по возможности походили на почерк покойного.
  Запечатав конверт, он сунул его в верхний ящик стола. Открыл ключом нижний ящик, вытащил «люгер», долго с сожалением его рассматривал, потом с насмешливой безнадежностью сунул обратно и запер ящик. Встал, подошел к стенному шкафу, вытащил тяжелую деревянную коробку, отнес к себе на стол, повертел в руках и сел.
  Проверил, сколько ещё осталось сигарет в пачке «плейерс». Только три. После секундного раздумья закурил одну, а остальные разложил на столе.
  Наконец пристроил настольную лампу поудобнее и взялся за письмо Цинтии Мероултон. Закончив, внимательно перечитал с начало до конца, застенчиво и неопределенно усмехнулся, порвал на мелкие клочки и отправил в мусорную корзину.
  Во входную дверь постучали.
  Кэллаген вышел и открыл.
  Под дверью топтался Вилли Мероултон. Он улыбнулся, увидев Кэллагена и вынул изо рта трубку. Похоже, Вилли нервничал.
  — Рад, что вы пунктуальны, — приветствовал его Кэллаген. — Нам нужно обсудить пару вопросов, и лучше бы управиться до утра.
  Вилли понимающе кивнул и сунул трубку в рот. Кэллаген запер дверь и провел его в кабинет. Вилли сел на стул перед столом. Кэллаген выбросил окурок и взял одну из двух оставшихся на столе сигарет. А закурив, замер в любимой позе, то есть подпирая стену.
  Вилли выбил пепел из трубки в ладонь, встал и выкинул его в корзину.
  — Думаю, это была работа высочайшего класса — разузнать о другом завещании, том самом, которое мой дядя сделал в день его убийства. Вы уверены, что оно существует? Ошибка исключена?
  Кэллаген пожал плечами и усмехнулся.
  — Возможность ошибки существует всегда. Жизнь не была бы и наполовину столь забавной, не совершай люди ошибок. Но я не думаю, что ошибаюсь.
  Вилли сел и стал снова набивать трубку. Наблюдая за его спокойными твердыми пальцами, прессующими табак, Кэллаген был поражен собственным восхищением его хладнокровием и самообладанием. Нервы у Вилли были крепкие.
  Кэллаген сел на стул. Свет лампы падал на крышку стола, лица обоих оставались в тени.
  — Кое-что вам нужно знать, Вилли, — заговорил Кэллаген. — Вы читали в газетах о парне, которого видели на Энзел Стрит той ночью, когда убили вашего дядю. Так вот, этот тип стащил завещание, которое старик прятал в корпусе часов.
  Вилли казался удивленным.
  — Странно… Разве не ради него было совершено убийство? Если убийца его не забрал, значит, ему пришлось потом отправиться на Энзел Стрит. Возможно, в первый раз что-то помешало.
  Кэллаген отрицательно покачал головой.
  — Нет, все не так. Завещание из морга украл я. Мне очень хотелось взглянуть на него.
  Глаза Вилли широко раскрылись от удивления.
  — Я вас не понимаю! Где же оно? Что вы с ним сделали?
  Кэллаген откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь ситуацией.
  — Я продал его Джереми. За 500 фунтов . И он сжег завещание в этом кабинете.
  — Что вы наделали! — воскликнул Вилли. — Вы сумасшедший. Это же преступление! Что было в документе?
  Кэллаген небрежно отмахнулся.
  — Да так, старик аннулировал все прежние распоряжения и завещал всю недвижимость и состояние Цинтии Мероултон.
  — О, Господи! — голос Вилли дрожал от ярости. — И вы продали это Джереми! Вы ограбили Цинтию и лишили её состояния, только ради того, чтобы содрать с Джереми несколько сот фунтов! Вы за это ответите, Кэллаген. И дорого заплатите, хотя бы за то, что ограбили все наше семейство.
  Кэллаген затушил второй окурок и закурил третью — последнюю. Вилли свою трубку так и не раскурил, а лишь крепко зажал её зубами, сверля глазами Кэллагена.
  — Что-то подобное я уже слышал, — сказал Кэллаген. — Цинтия заявила, что я неплохо выдоил Мероултонов, но взял — заметьте это — не так уж много. Обдумывая ход её мыслей, я предположил, что ей это внушили.
  Он глубоко затянулся.
  — Хорошенько вытрясти Мероултонов совсем непросто, — небрежно бросил он. — Я выудил у вас всего несколько сотен. Чтобы быть точным — 1180 фунтов . 1000 из них я отдал Полу за признание. И готов держать пари на пятерку из той вшивой полусотни, которую могу заработать на вашем деле (если, конечно, повезет), что Полу они тоже не достанутся. Держу пари, что знаю, кому они попадут.
  Вилли положил трубку в карман.
  — Кому же?
  Кэллаген взглянул на него через стол и широко улыбнулся.
  — Гринголу. Клянусь, Грингол сегодня ночью Пола сцапает. И обыщет. А если обыщет, то обнаружит деньги и сверит номера со списком, который я ему передал. Грингол поймет, откуда эти деньги.
  Вилли резко и сипло выдохнул.
  Кэллаген встал и снова прислонился к стене, сигарета свисала из уголка рта.
  — Вы чертовски умный парень, Вилли. И создали мне множество адских затруднений. Я полагал, что я хитер, но размышляя о вашем великолепном плане, действительно первоклассного, превосходящем все, что есть в Ньюгейтском тюремном справочнике, я снимаю перед вами шляпу!
  Голос Вилли оставался холодным и резким.
  — Я вас не понимаю. Вы снова что-то выдумываете. Точно также, как вы пытались экспериментировать с Цинтией, Джереми, Беллами.
  Кэллаген покосился на часы.
  Было 3.10.
  — Тут есть смешная сторона. Я растленный тип с подмоченной репутацией. Вы — замечательный человек с блестящей репутацией. И поначалу это ввело меня в заблуждение. Когда Цинтия Мероултон заявилась сюда со своей дурацкой историей, я поверил, что она убила старика Мероултона. Поверил, как вы и хотели, что вы тоже опасаетесь такой возможности и пытаетесь спасти её от последствий.
  — Я на это клюнул и сконструировал для неё фальшивое алиби. Но довольно скоро я понял, что сделал чертовскую глупость. Понял — она невиновна и не имеет с убийством ничего общего. И тут я себя спросил: зачем такому прекрасному человеку, как вы, посылать горячо любимую девушку к такому мерзкому типу, как я?
  — Сейчас я расскажу вам, почему вы её сюда послали. У меня репутация специалиста по фальшивым алиби. Фингейл, рассказывая обо мне, мог упомянул, что я в катастрофическом финансовом прорыве. И я действительно тогда был очень рад получить любые деньги от кого и где угодно.
  Кэллаген вздохнул и холодно продолжал:
  — У меня замечательная память. На следующий день после убийства вы сказали, что Цинтии грозит опасность, исходящая от ваших братьев. Мол, она сама так говорила за несколько дней до убийства. Это — ложь. Это сказали вы, а не она. И только для того, чтобы убедить: она нуждается в защите кого-то столь же ловкого, как и братья. Им оказался я.
  — Вы сообщили мне и кое-что еще. Мол, вы решили, что она придет ко мне, ещё за несколько дней до убийства. Это была дьявольская ложь. Вы были достаточны предусмотрительны, чтобы не позволить ей прийти ко мне раньше. Могу рассказать, как вы это делали.
  — Вы заявили бедной девочке, — продолжал Кэллаген, — что я ни за что не возьмусь без денег. Отлично. Когда я беседовал с вами после убийства, вы сказали, что передали 500 фунтов несколько дней назад.
  Кэллаген широко усмехнулся.
  — Это была другая дьявольская ложь, Вилли. Я скажу, как вы поступили. Вы вложили 500 фунтов в конверт и хранили его у себя в офисе. Возможно, Цинтия просила вас устроить со мной встречу, а вы её удерживали, говоря, что у вас нет денег, хотя они у вас были. Вы знаете не хуже меня, что передали ей деньги только поздним вечером, перед убийством старика Августа. По телефону вы назначили ей встречу, чтобы она пришла в мой офис сразу после того, как побывает на Линкольн Инн Филдс и обнаружит, что старик на встречу не пришел.
  Кэллаген подался на стуле вперед.
  — Вы не хуже меня знали, что это сразу очернит её в глазах полиции.
  Вилли беззаботно рассмеялся.
  — Очень интересно! Может быть, вы будете любезны пояснить, как я узнал, что Цинтия в ту ночь должна направиться на Линкольн Филдс, чтобы встретиться с моим уважаемым дядей?
  Глаза Кэллагена сузились. Затем он справился с собой и расслабился.
  — Хорошо, я вам скажу. Расскажу об этой дьявольской затее гораздо больше, если вы потрудитесь сесть и помолчать всего минуту. Расскажу все с самого начала до конца. Неплохо вам узнать, что все раскрылось, и очень скоро заговорит об этом вся страна.
  Он перегнулся через стол и в упор уставился на Вилли. Кэллаген улыбался, но в глазах сверкала дикая жестокость. Вилли Мероултон смотрел на него, впервые осознавая внутреннюю силу этого сыщика с взлохмаченными волосами. Этот дешевый поденщик, который был призван сыграть в деле незначительную роль, разрушил весь спектакль и забирает в руки ведущую роль.
  — Однажды я прочел старинную поэму, — сказал Кэллаген. — Она называлась: «Суд праведный и непреклонный». Кусочек из неё запомнился мне навсегда. Вот как он звучит:
  
  Ты мечешься, не веря даже другу,
  Что этот путь ведет на эшафот,
  Но каждому воздастся по заслугам,
  Твой час настал, и непреклонный суд идет!
  
  — Вы мне напомнили эти стихи, — угрюмо продолжал Кэллаген. — Полагали, что вам достанется роль непреклонного суда, верно? Думали, что вам принадлежит право накидывать петлю на чужую шею, неважно чью, лишь бы не вашу. Нет, затягивать реальную веревку на их шеях вы не собирались. Достаточно бросить тень подозрения, заставить поверить в них всех, включая полицию, и никто ничего не докажет. Вы остаетесь в стороне, и все прекрасно.
  Но я сумею все перевернуть. В деле Мероултонов есть лишь один справедливый и непреклонный суд — это я. И я дьявольски непреклонен, можете мне поверить!
  Вилли рассмеялся. Он оставался совершенно хладнокровен и смеялся.
  Кэллаген украдкой снова взглянул на часы. 3.20. Он напряг слух, чтобы уловить хотя бы слабую возню в приемной, но не услышал ничего и выругался про себя. Ему нестерпимо хотелось курить.
  — Отлично, Вилли. Пора нам с вами объясниться. Я расскажу истинную историю убийства Августа Мероултона. И если окажусь слегка неточен, это не имеет значения.
  Вилли зевая, потянулся.
  — Потрясающе интересно, Кэллаген. Но позвольте задать единственный вопрос: вы можете хоть как-то доказать свои гипотезы? Или вы действуете как полиция: сплошные рассуждения и надежда, что со временем случайно отыщутся улики?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Пока я не могу сказать. Возможно, вы сами сможете ответить на собственный вопрос. Но согласитесь, версия совсем недурна.
  Ваши братья практически разорены. Денег им взять неоткуда. Старик Август ненавидел их как черт и не собирался давать ни гроша. Но вас-то он любил, иначе не доверил бы руководить «Эстейт Мероултон и Траст Компани», присматривать за его состоянием.
  Вы притворялись пай — мальчиком, хотя им не были. Вы были столь же порочны, как и остальные. И братья это знали. Они потребовали денег, пригрозив раскрыть старику всю вашу подноготную. Так что вам следовало что-то быстро предпринять.
  Вы разработали отличный план и приказали Полу купить четыре обанкротившихся компании и возобновить их деятельность. Затем вы начали давать этим компаниям кредиты. Если когда Август и заглядывал в бухгалтерские книги, он просто находил документы о сотрудничестве с этими компаниями. На все истраченные деньги имелись акции и закладные.
  Вы сами, видимо, неплохо на этом нажились. Деньги, которые выкачивались из «Эстейт и Траст», не все шли четверке. Держу пари, большая часть оставалась у вас.
  Между тем, всегда существовал шанс, что старик что-то разнюхает и обнаружит. Вы знали, что он болен, и надеялись, что он умрет, прежде чем что-то обнаружит а после этого вы сможете увеличить поток отсасываемых денег.
  Вдруг неожиданно старик организует пресловутый обед и сообщает всей компании, что сделал новое завещание. И все четверо оказались буквально вышвырнутыми на улицу. Фактически он бросил вызов и вам. Похоже, старик начал вас подозревать.
  Затем он предпринял шаги, которые это доказывали. За несколько дней до смерти заявил Цинтии, что не разрешает ей выходить за вас замуж. Вы поняли, что нужно что-то предпринять, и делать это быстро. Ведь новое завещание старика создавало чертовский повод для четверки попытаться его устранить. И вот вы рассказываете Цинтии байку, что ей угрожает опасность. При этом упоминаете меня и уговариваете встретиться, как только достанете для неё деньги. Деньги, в которых я нуждался и без которых ничего не сделаю.
  Затем вы стали разнюхивать и наблюдать, как кот в засаде: действительно ли старик Август что-то знает, или у вас просто разыгрались нервы.
  Кэллаген отодвинул стул назад. Ему смертельно хотелось курить. Во рту пересохло, голова болела. Он вдруг осознал, что жил на одних нервах уже несколько дней.
  Напротив него в тени огромной грудой мощной плоти возвышался Вилли. Голова и шея утопали в воротнике пальто, и только яркие глаза впивались в глаза Кэллагена.
  — Ну, Вилли, как я поработал?
  Вилли улыбнулся.
  — Мне нравятся ваши теории, Кэллаген. Продолжайте. Это крайне интересно.
  Кэллаген кивнул. Его изощренный слух уловил едва различимый шорох в приемной. Оставалось надеяться, что он не ошибся.
  — Отлично, вы слышали всю предысторию, теперь перейдем ко дню убийства.
  Вы собирались с Цинтией в театр, но тут взорвалась бомба. Август Мероултон позвонил вам в офис и заявил, что узнал о ваших махинациях. Он обозвал вас вшивой свиньей, жуликом и вором, и заявил, что не позволит Цинтии выйти за вас замуж.
  Вы, вероятно, стали возражать, скорее всего обещали дать всему разумное объяснение. Тогда старик велел вам явиться к нему в офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.
  Стоило ему повесить трубку, как вы молниеносно проанализировали ситуацию. Прежде всего, сказал ли что-то старик Август Цинтии. Вы позвонили и спросили, намерена ли она идти в театр. Рассказывая мне, вы утверждали, что позвонила вам она и сослалась на головную боль. Тончайшая ложь, и вы её выдали, так как я был достаточно предусмотрителен и намекнул, что не собираюсь обсуждать этот вопрос с ней. Но я это сделал, и Цинтия рассказала, что случилось на самом деле. Она сказала, что не может пойти в театр, так как ей назначили важную встречу в 23.00. Больше она ничего не добавила. Но вы сразу поняли, что Август пригласил её в офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.
  Вы поняли, что старик намерен свести вас с ней лицом к лицу и показать ей, что вы подлый мошенник и лжец, показать, какой верный шаг он предпринял, не разрешив ей выйти за вас замуж.
  Нужно было спасть положение. И вы ей заявили, что сильно тревожитесь за неё и что абсолютно необходимо, несмотря ни на что, посетить Слима Кэллагена, пусть даже после встречи в 23.00, что по телефону вы договоритесь на 23.00 — 23.30, что он высылает 500 фунтов, которые Кэллаген требует за услуги. Те 500 фунтов, которые целую неделю ждали своего часа.
  Потом вы вышли на контакт с четверкой братьев. Вы объяснили им, что дело плохо, и что нужно встретиться в вашем клубе в 22.15. Джереми, Персиваль, Пол и Беллами прибыли, вы коротко рассказали им, что случилось. Рассказали о Цинтии, собирающейся на встречу со стариком Августом. Заявили, что собираетесь перехватить Цинтию и переговорить с ней, чтобы как-то поправить дело.
  Вы покинули клуб в 22.00 в расчете, что старик будет действовать в привычной последовательности: выйдет из дому на Найтсбридж, возьмет такси до офиса и заявится туда пораньше.
  Действительно, старик уже был там. И сразу объяснил вам, как вы прокололись. Он размахивал перед вами завещанием на золотой фольге, тем самым, которое носил в часах. Старик заявил, что намерен его уничтожить, и объяснил почему. У вас были свои резоны, чтобы завещание осталось в целости. И вы выстрелили.
  Потом, не теряли ни секунды, стащили тело вниз, перенесли через темную улицу и перебросил через ограду с другой стороны бульвара, не забыв предварительно сунуть завещание в часы. По пути выбросили пистолет в кусты. Про отпечатки пальцев беспокоиться не стоило — вы были в перчатках.
  Обратно в клуб вы гнали, как сумасшедший, и были там около 22.40, сказав, что не могли разыскать Цинтию, и заставили беднягу Беллами, который до смерти хотел смотаться к Олали Голи, пообещать поехать на Линкольн Инн Филдс, ждать там и выяснить, придет ли она к Августу, а затем позвонить вам. Беллами было по пути — он согласился.
  Вы хотели, чтобы он видел там Цинтию. И чтобы она видела его. Трое других при необходимости подтвердят ваше алиби, заявляя, что вы не покидали клуба. Они вынуждены это делать. Вся шайка, грабившая собственность Августа Мероултона, оказывалась без гроша, случись что с вами. Вся четверка была вами повязана, точно также, как вы были повязаны ими.
  Кэллаген бодро улыбнулся Вилли.
  — Вы совершили дьявольски глупую ошибку. Ни в коем случае нельзя было класть завещание обратно в часы. Когда я услышал про убийство, мне стало очень любопытно — пропало завещание или нет. Когда я обнаружил, что этого не случилось, когда я прочел его, то удивился: какой резон для братьев — убить и не взять завещания, которое оставляет все Цинтии?
  Кэллаген встал. Вилли сидел совершенно спокойно, дышал ровно.
  — И затем я понял, — мягко продолжил Кэллаген. — Вдруг ясно представил себе, что человек, убивший Августа Мероултона, не забирает завещание, а кладет его туда. Но если бы старика убили Джереми, Пол, Персиваль или Беллами, они бы завещание уничтожили. Единственный, кто мог так поступить — это вы.
  Итак, я приступил к делу, добыв у вас на следующий день ещё некоторую сумму. Вы сочли меня просто рвачом, зато сами оказались жалким простаком и не подумали, что номера на этих банкнотах продолжали номера на банкнотах из тех 500 фунтов, которые я получил от Цинтии.
  Получив ещё 200 фунтов у Беллами, я снова сравнил номера и выяснил, что той же самой серии. Стало ясно: Беллами получил деньги от вас. К Майоле Фериваль я отправился не потому, что хотел её видеть, а чтобы дать время Джереми добыть деньги для выкупа … Ну разумеется, у вас.
  — Очень интересно, — прервал его Вилли. — Но даже если это правда, она все-таки ничего не доказывает.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Верно, Вилли. Совершенно верно. Это только доказывает, что вы получили все эти деньги с банковского счета «Эстейт Мероултон и Траст Компани». Это просто жульничество, а не убийство.
  Он оперся на стол.
  — Но у меня есть кое-что в запасе. Я ведь сказал, что я — непреклонный суд. И собираюсь эту роль исполнить. Только я могу доказать, что это вы убили Августа Мероултона. И видит Бог, я собираюсь это сделать или…
  — Или что? — спокойно прервал его Мероултон.
  — Или вы заплатите 10000 фунтов, — улыбнулся Кэллаген. — Работа того стоит.
  15. ТОМУ, КТО ЖДЕТ
  Вилли встал, вынув руки из карманов пальто. Лицо его оставалось в тени. Кэллаген, балансирующий на задних ножках стула, его не видел.
  В Вилли ещё не чувствовалось никакого напряжения. Кэллаген видел, что пальцы его рук спокойны и расслаблены. Где-то на краю сознания он отметил, что Вилли очень хорош, что так просто и легко он не сдастся.
  Вилли какое-то время постоял, затем снова сел. В офисе стояла мертвая тишина. Кэллагену почудилось, что он слышит тиканье своих часов и удары собственного сердца.
  — Итак, в конце концов вы оказались просто шантажистом, — спокойно прокомментировал Вилли. — Но я всегда считал, что шантажистов следует остерегаться. Они могут быть опасны.
  — Однако, — продолжал он небрежно. — 10000 фунтов — это огромные деньги. Особенно для блефующего мистера Слима Кэллагена.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Не понимаю, в чем тут блеф. Я сказал, что у меня есть версия — на мой взгляд, отличная. Я изложил вам ход моих рассуждений, и теперь можете относиться к этому, как вам заблагорассудится. Тут я уже ничего не могу поделать.
  — Я понял, — медленно процедил Вилли. — Понял. Итак, вы не можете обосновать обвинение меня в убийстве. Вы просто позволили разыграться своему воображению?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я так не говорил! Однако давайте посмотрим с другой стороны. Если я получаю 10000 фунтов, тогда я соглашаюсь, что это только версия, которую я тут же забываю. Но если я не получаю 10000, тогда придется посмотреть, что из этой версии выйдет. Грингол наверняка захочет приложить руки к небольшой шараде.
  Вилли кивнул.
  — Вы уже побывали у Грингола. Снабдили его номерами тех банкнот. Возможно, поделились и прочей информацией.
  — Ну вот еще, — возразил Кэллаген, — я чертовски хорошо знал, что он её все равно получит.
  — Да? — усомнился Вилли, вопросительно подняв брови. — Но предположим, что история о деньгах, отданных в кредит фиктивным компаниям — правда? Тогда начнется дело о мошенничестве, отодвигая на некоторое время вопрос об убийстве Августа Мероултона.
  — Не обязательно, — заявил Кэллаген, все ещё усмехаясь. — Август Мероултон мертв. Только он мог представить улики. Все остальное в вашей власти. И если вы расскажете, что Август одобрял ваши действия, никакой суд не докажет, что вы лжете. Верно? Все, что нужно сделать — добыть кого-то, кто подтвердит вашу версию. Например — Цинтия.
  Губы Вилли сложились в скептическую ухмылку.
  — Вы действительно умный парень, Кэллаген. Пожалуй, я вас недооценивал. Но давайте на минутку вернемся к проблеме 10000 фунтов . Полагаю, «Эстейт Мероултон» смогла бы найти такую сумму достаточно легко. Однако вопрос в том, кто станет хозяином фирмы.
  — Это просто простого, — ответил Кэллаген. — Ее унаследует Цинтия Мероултон. Вспомните, я видел завещание и могу в этом поклясться. Хотя Джереми его и уничтожил, я могу доказать, что по желанию старика его состояние переходило к Цинтии; это же подтвердит его стряпчий. И дело в шляпе.
  Он на мгновенье сделал паузу и взглянул на Вилли, словно что-то вспомнил.
  — Если только Август Мероултон не оставил другого завещания, последнего, совсем другого.
  — Очень интересно, — кивнул Вилли. — Но давайте вернемся к вашей версии. Она не столь плоха. Я даже склонен поверить, что если её предложить Гринголу, тот попытается из неё что-то выжать. Но в нашей стране убийство нужно доказать. Причем не обвиняемому, а обвинению. И чтобы не оставалось и тени сомнения. Несмотря на ваш блистательный рассказ, не вижу, как это поможет Гринголу доказать, что я убил Августа Мероултона.
  Посмотрим на дело с моей стороны. Как вы верно отметили, Джереми, Персиваль и Пол подтвердят, что я был с ними в клубе во время убийства. С другой стороны, сомневаюсь, что Цинтия сможет доказать, что она делала в это время. Ее служанка, которая была на кухне, не слышала, когда она ушла.
  Действительно Беллами видел Цинтию на Линкольн Инн Филдс в 23.00, убийство было совершено в это время, но это все же не снимает с Цинтии подозрения. Она может доказать, что не ходила в гараж за автомобилем. Но это опять ничего не доказывает: у неё было достаточно времени, чтобы добраться до Линкольн Инн Филдс, убить Августа и затем вернуться в гараж.
  Боюсь, что есть ещё один момент. Вспомните, что я направился на квартиру к Цинтии и забрал там коробку с патронами. Помните, один патрон выпал из коробки и вы нашли его. Это очень сильная косвенная улика против Цинтии. И я уверен, что её служанка под присягой расскажет правду.
  — Не расскажет, так как ничего не знает, — усмехнулся Кэллаген. — А я знаю. Эту коробку в квартиру Цинтии принесли вы. Она была у вас в кармане. Когда вы имитировали осмотр ящиков, то намеренно уронили один патрон, надеясь, что Грингол его обнаружит. Затем показали коробку служанке и притворились, что только что нашли её и собираетесь забрать. Помните, я позвонил вам и заявил, что это прекрасная работа. И это была прекрасная работа. Но я имел в виду не то, что вы. Это прекрасно показало, что вы — убийца!
  — Возможно — кивнул Вилли. — Возможно, это что-то доказывает, но служанка этого не подтвердит. Она думает, что я нашел патроны, и так и скажет. Я боюсь, что в глазах присяжных этот момент скорее в мою пользу, чем против. Как вы думаете?
  — Я думаю так же, Вилли. И должен согласиться с вами.
  — Вот видите, Кэллаген, никаких доказательств не существует. И 10000 фунтов — огромная сумма. Жду две минуты, чтобы вы уменьшили её, ну скажем, наполовину!
  — Отлично, вот ещё одна маленькая деталь. На следующий день после убийства я спросил вас, кто мог бы убить Авуста. Вы ответили — Беллами. Затем я намекнул, что собираюсь провернуть комбинацию со шляпой. Для этого стал расспрашивать о шляпах Августа и вы чертовски хорошо поняли, что я собираюсь делать. Затем я осторожно дал понять, что собираюсь увидеться с Беллами в полдень. Я отправился туда в такси, и этого никто не знал и не видел. Но Грингол смог направить патрульную машину именно в нужное время и в нужное место. Почему? Потому, что кто-то анонимно позвонил в Ярд.
  Грингол мгновенно сделал вывод, что Беллами имеет какое-то отношение к убийству, или есть какая-то связь между Беллами и мной. На меня он набросился с кучей вопросов, и пришлось говорить то, что от меня ждали. В результате Грингол арестовал Беллами по обвинению в хранении наркотиков. А Беллами рассказал именно то, что вы от него хотели: он видел Цинтию на Линкольн Инн Филдс в 23.00.
  — Этот факт и то, что она явилась в мой офис для того, чтобы, как думал Грингол, организовать ложное алиби, выглядели весьма подозрительно, верно?
  Вилли весело кивнул.
  — Очень логично. Но можете вы доказать, что звонил именно я? Звонить мог кто угодно, хотя бы ваша Эффи Перкинс. Кто ещё знал о вашем намерении нанести визит Беллами? Боюсь, все это не серьезно, Кэллаген.
  Вилли вытащил портсигар, протянул Кэллагену, но тот отрицательно покачал головой. Вилли закурил и сделал глубокую затяжку, дружелюбно продолжая:
  — Боюсь, Кэллаген, ваши версии так и останутся теорией. У вас нет доказательств ни на грош. И я совсем не собираюсь обсуждать вопрос о 10000 фунтов за то, что стоит в лучшем случае пять сотен.
  — Нет? — осведомился Кэллаген и перегнулся через стол. В глазах появился жесткий блеск. Палец, направленный на Вилли, в луче настольной лампы походил на штык.
  — Вы мерзкий и подлый убийца! Но вам придется выложить все деньги, и ещё очень захочется их заплатить, чтобы заставить меня держать рот на замке! Сейчас я поясню, почему.
  Вы позабыли об одном сущем пустяке. Забыли, так как слишком уж не хочется о нем думать. Забыли, так как надеялись, что я блефую.
  Вилли наклонился вперед. Его лицо внезапно осунулось. блестящие, как у змеи, глаза уперлись в Кэллагена.
  — Я говорил вам, — непреклонно продолжал Кэллаген, — тот факт, что убийца Августа Мероултона вложил на место завещание, доказывает мне, что это были вы.
  Он ядовито ухмыльнулся, откинулся со стулом назад и непринужденно покачивался, взирая на Вилли. Но нервные напряженные пальцы крепко вцепились в края сиденья.
  — Вам нужны доказательства? Отлично, я вам из представлю. Отброшу все теории, которые мы с вами разбили в дребезги. Заставлю вас понять, что 10000 фунтов за молчание — ещё очень дешево.
  Кэллаген сделал паузу и провел языком по пересохшим губам. В душе в этот критический момент он молился, чтобы не проколоться, излагая чудовищную ложь.
  — Есть только одна причина, заставившая вас вернуть злополучное завещание в часы: Цинтия должна получить наследство. Ведь вы уверены, что можете жениться на ней когда угодно. Даже если её обвинят, осудят и повесят, деньги достанутся вам. Вы положили завещание обратно, собираясь жениться на Цинтии, и зная, что новое завещание, составленное Августом в день его гибели, отменяло все предыдущие, включая документ на золотой фольге.
  Придя на встречу с Августом Мероултоном, вы увидели беднягу, размахивающего этим новым завещанием. Он показал его вам, описал всю историю вашего жульничества и жульничества остальных Мероултонов. И пояснил, что по этому завещанию все достается Цинтии, ЕСЛИ ОНА НИКОГДА НЕ ВЫЙДЕТ ЗА ВАС ЗАМУЖ. И пригрозил при встрече разъяснить ей, какой вы подлец.
  Вы его убили его, уничтожили новое завещание, а завещание сунули обратно в корпус часов. Но подобно любому проклятому убийце были невнимательны и совершили ошибку, которая приведет вас на виселицу. Не хотите сказать мне, какую?
  Вилли не отвечал, не сводя глаз с Кэллагена.
  — К несчастью для вас, у вас не было времени обыскать весь офис. Если бы у вас хватило здравого смысла осмотреть все вокруг, вы бы обнаружили, что Август Мероултон сделал дубликат последнего завещания и подписал его, — бойко лгал Кэллаген. — А я после морга все в офисе перерыл. И обнаружил дубликат. Он у меня здесь! — триумфально закончил он, встал и прислонился к стене в любимой позе.
  Он ткнул пальцем в ящик стола.
  — Здесь лежит дубликат завещания Августа Мероултона — документ, в котором описывается ваше преступление. И он доказывает, что вы — убийца!
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Ну, заслужил я 10000?
  Вилли медленно поднялся, кривя губы.
  — Нет, — проговорил он странно изменившимся голосом. — Вы слишком много знаете, Кэллаген, но не в этом дело. Я собираюсь получить его бесплатно. Я убил Августа Мероултона, но доказать это можете только вы. А я не собираюсь всю жизнь терпеть ваш шантаж. Так что остается единственный выход.
  Вилли сунул руку в карман.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Отлично, Вилли. Этого я и ожидал. Вы сознались. Возможно, вас заинтересует, что в офисе встроен диктофон. Провода идут в приемную. Грингол все слышит… Как вам это нравиться? Между прочим, не желаете ли взглянуть на завещание?
  Вилли рванул руку из кармана. В приемной послышался шум. Вилли крутнулся в ту сторону, затем снова повернулся к Кэллагену, который выдвинул ящик и держал в руках конверт.
  — Ты выиграл, Кэллаген, — прорычал Вилли. — Надеюсь, на том свете тебе это зачтется!
  В руке Вилли Кэллаген увидел пистолет, но не дрогнул и разорвал конверт. На миг в его памяти всплыл облик Цинтии, сидевшей у его стола.
  В кабинет ворвался Грингол, но Вилли успел выстрелить. Кэллаген покачнулся, некоторое время ещё держался на ногах, но потом грохнулся поперек стола. Тоненький ручеек крови потек из угла рта.
  Кулак Грингола смял физиономию Вилли и швырнул его на пол. Грингол ногой отбросил пистолет в угол и защелкнул наручники.
  — Звони в скорую, Филдс, — прорычал он.
  Пальцы Кэллагена теребили конверт. Последним усилием он сумел вытащить из него два листа рванной газеты и дал им скользнуть на пол.
  Вилли с побелевшим лицом смотрел на его последнюю ухмылку.
  
  Кэллаген открыл глаза и обвел ими комнату. Он чувствовал прикосновение солнечного луча, пробивавшегося сквозь окно. С улицы доносились звуки шарманки.
  Вошла медсестра.
  — Здесь два письма для вас, мистер Кэллаген. Но вам надлежит читать их, не волнуясь. И еще… Я слышала, вы спрашивали сигареты. Хирург утверждает, что вам нельзя курить, по крайней мере, пару месяцев. Во всяком случае, с дырой в легких у нас в больнице не курят.
  — Это совсем скверно, — отозвался Кэллаген.
  Он лежал на спине, на громоздкой поддерживающей конструкции. Вскрыть письма оказалось нелегко. Сестра ободряюще улыбнулась и исчезла.
  Первое письмо — из Скотланд Ярда — было адресовано «Слиму Кэллагену, эсквайру, „Сыскное агентство Кэллагена“, Самаритянская больница».
  "Дорогой сэр!
  Я уполномочен Комиссаром полиции столицы передать вам благодарность за ваше участие и сотрудничество в деле по расследованию убийства Августа Мероултона.
  Комиссар понимает, что с самого начала вашим намерением было оказание помощи властям всеми имевшимися в вашем распоряжении средствами, и любые отклонения от процедуры с вашей стороны более чем оправданы результатом.
  Комиссар поручил мне передать вам самые искренние пожелания и надеется, что вы находитесь на пути к выздоровлению.
  Преданный вам, В. Дж. Р. Грингол, детектив-инспектор."
  В конверт была вложена другая записка от Грингола.
  "Дорогой Слим!
  Я вкладываю в конверт официальное письмо с благодарностью комиссара. Рад был услышать, что ты вне опасности, на днях заскочу и побеседуем. Возможно, я смогу ещё чему-то научится!
  Удачи. Танцор."
  Кэллаген усмехнулся и подумал:
  — Жизнь — забавная штука, если офицеры полиции начинают писать благодарственные письма в «Сыскное агентство Кэллагена». Да, всякое может случиться.
  Он вскрыл другое письмо.
  "Дорогой сэр!
  В качестве полномочного поверенного мисс Цинтии Мероултон и судебного распорядителя состоянием покойного Августа Мероултона я в настоящий момент провожу процедуру официального утверждения завещания, которое было оформлено в день смерти волеизъявителя и украдено Вильямом Мероултоном. Дубликат завещания был обнаружен в офисе на Линкольн Инн Филдс. Мне поручена общая проверка финансового состояния «Эстейт Мероултон и Траст Компани» и связанных с ними компаний.
  В связи с присвоением части денег Вильямом Мероултоном ( который, как вы уже могли слышать, вчера признан виновным в убийстве Августа Мероултона, приговорен к повешению и пытался покончить с собой ) и другими нарушениями в управлении упомянутыми компаниями, мной и мисс Мероултон признано необходимым провести полное и тщательное расследование. Это потребует участия Джереми, Пола и Беллами Мероултонов, а также других лиц, которые могли быть вовлечены в махинации. Необходимо также расследовать деятельность четырех компаний, купленных в этот период Полом Мероултоном.
  В связи с вышеизложенным по рекомендации детектива-инспектора Грингола хотелось бы привлечь к этому делу «Сыскное агентство Кэллагена», естественно, когда вы полностью поправитесь. По истечении нескольких недель надеюсь установить с вами личный контакт.
  Н.А.Ф. Гейзелинг.
  Полномочный судебный исполнитель."
  Кэллаген уронил письмо на кровать, поднял глаза — и встретился взглядом с Цинтией Мероултон, стоявшей у постели.
  Она была в черном, зато цветы в её руках под солнечным лучом сверкали всеми красками.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Прелестный складывается денек. Не желаете присесть? Наше агентство всегда предлагает своим клиентам стул, если не может сделать для них что-нибудь еще.
  Цинтия положила цветы на тумбочку.
  — Вы неисправимы, Кэллаген. Даже пуля в груди не лишила вас чувства юмора.
  Она села. Кэллаген надеялся, что она положит ногу на ногу, чтобы лучше был обзор. Ножки её мерещились ему даже под наркозом.
  — От моих объяснений проку не будет, верно? — спросила она. — В свое оправдание я только могу сказать, что не знала, что вы делали, не знала, что задумали. Я не могла знать, что вы просто прикидывались таким чудовищем.
  Брови Кэллагена взмыли вверх.
  — Думаю, вы меня неверно поняли. Я просто провел дело Мероултонов так, как считал необходимым. Это вполне обычное явление…
  Она улыбнулась и кивнула.
  — Вполне обычное явление, да? Мистер Грингол меня заверил: вы знали, что Вилли попытается вас убить. Вы сами утверждали это в письме, которое направили ему. Но даже он вам не поверил. И зря. Зачем вы это сделали? Ведь больших денег это не сулило!
  Кэллаген усмехнулся.
  — У каждого есть слабости. Моя — прекрасные лодыжки. Вроде ваших.
  Девушка отвела взгляд.
  — Мистер Грингол сказал, что собирается просить вас провести расследование по поводу нашего состояния. Вы возьметесь? Или из гордости вернетесь к бесчисленному множеству сигарет и ежедневному карабканью на четвертый этаж в ваш исключительно милый офис?
  — Никогда в жизни! — воскликнул Кэллаген. — Возьмусь, конечно. А когда с ним покончу, собираюсь отчалить отсюда. Я тут читал буклеты пароходных компаний и чувствую, как влекут меня дальние страны!
  Она встала.
  — Пора. Меня предупредили, чтобы долго не задерживалась. Жаль, что вы надумали уехать.
  Она наклонилась и поцеловала его в губы.
  Казалось, Кэллаген был несказанно потрясен.
  — Ну, за это я не возьму ни пенни! Даже на текущие расходы!
  — Пока, Слим, — улыбнулась Цинтия. — Я же прекрасно знаю, что никуда ты не поедете.
  Кэллаген удивленно посмотрел на нее.
  — С чего вдруг?
  Она направилась к двери.
  — Ты сам сказал, что тебе нравятся мои лодыжки. А раньше говорил, что «Сыскное агентство Кэллагена» никогда не оставляет своих клиентов, когда им трудно!
  Дверь захлопнулась.
  Кэллаген с блаженным видом наблюдал, как лучи солнца прорываются сквозь стужу.
  Питер Чейни
  Опасные повороты
  Peter Cheyney: “Dangerous Curves”, 1939
  Перевод: Э. А. Гюннер
  Пятница
  1. Дело в шляпе
  Кэллаген проснулся и долго лежал с открытыми глазами, внимательно рассматривая отблески на потолке, которые отбрасывали горящие в камине угли. По оконным стеклам хлестал дождь. Он зевнул, откинул одеяло и сел, обхватив голову руками.
  Во рту у него пересохло, а язык казался шершавым и распухшим. Он взглянул на часы. Было уже восемь часов вечера.
  Когда Кэллаген встал и направился в ванную комнату, зазвонил телефон. Он снял трубку и зло отозвался. Звонила его секретарша — Эффи Томпсон.
  — Не рычите, — обиженно сказала Эффи. — Разве я виновата, что у вас болит голова? Извините за беспокойство, но мне хотелось бы знать, когда вы соизволите прийти в контору? Здесь кое-что произошло.
  Кэллаген с трудом разжал пересохшие губы.
  — Эффи, какого черта ты не разбудила меня раньше? Я нахожусь всего на два этажа выше конторы, и вы могли бы уже давно позвонить мне.
  — Не смешите меня, — сказала она. — Я звоню с самого утра, но вы, по-видимому, были в бессознательном состоянии.
  — Я вчера немного перебрал и сейчас чертовски плохо чувствую себя, — сказал Кэллаген. — Что еще там стряслось?
  — Это по делу Ривертона, — ответила Эффи. — Вы должны что-что предпринять, если хотите удержать этих клиентов. Я считаю…
  — Я не нуждаюсь в ваших советах, — рявкнул Кэллаген. — Когда я захочу, чтобы ты занималась моими делами, обязательно тебя позову.
  — Хорошо, сэр, — ледяным тоном ответила Эффи, подчеркнув слово «сэр». — Разрешите сообщить вам подробности. Во-первых, я хотела бы заметить, что вас не было в конторе целых два дня и у вас на столе накопилась куча документации, на которую потребуется отвечать не меньше недели. И это не все, вам восемь раз звонили из Мэнор-Хауза. Я думаю, полковник очень зол на нашу фирму. Пришло письмо от адвокатов Ривертонов от «Селби, Ронса и Уайта». Вам его прочесть?
  — Спасибо, не надо, — ответил Кэллаген. — Я сейчас спущусь вниз. Есть что еще?
  — Да, заходил владелец кинотеатра. У него в кассе пропали деньги, и он хочет, чтобы мы провели расследование. Там управляющей служит женщина. Вы возьмете это дело?
  — Почему он не сообщил в полицию?
  — Мне показалось, что он ее избегает. Когда он говорил об этом деле, он довольно сильно нервничал.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Понятно. Возьми с него пятьдесят фунтов и отдай это дело Финдону. Он обожает кино.
  — Я знаю. Но он также любит и женщин. Я передала дело Николасу. Думаю, что он лучше выполнит эту работу. Я взяла сотню.
  Кэллаген снова усмехнулся.
  — Эффи, ты молодец.
  Кэллаген положил трубку и через роскошную спальню направился в ванную. Сняв красную шелковую пижаму, он встал под душ. Он сначала пустил очень горячую воду, затем довел ее до теплой, а закончил совсем холодной.
  Когда Кэллаген выходил из ванной, в спальне снова зазвонил телефон. Все еще не одетый, Кэллаген с руганью поднял трубку и услышал хорошо знакомый голос с канадским акцентом.
  — Хэлло, Слим! Как дела?
  Это был Келлс.
  — Так себе, — ответил Кэллаген, — чуть жив после вчерашней попойки. А что?
  — Я нашел эту юбку, — сказал Келлс. — Дамочку зовут Азельда Диксон, по прозвищу Качалка. Эта девочка выглядит неплохо, но вид у нее смертельно усталый.
  — Ты хорошо поработал, Монти, — похвалил Кэллаген. — Говорить-то она будет?
  — Нет, ни за что на свете, — ответил Монти. — Расколоть эту куклу будет нелегко. Нема, как могила. Я даже не смог выяснить, где она живет.
  — Что ж, бывает. Все женщины такие: или болтают слишком много, или слова лишнего из них не вытянешь, — засмеялся Кэллаген.
  — Вот тут ты прав, старина. Может, клюнет на мое обаяние, когда увижу ее в следующий раз? А если нет, придется придумывать, что-нибудь новенькое. До встречи.
  — Послушай, Монти, — сказал Кэллаген. — Эффи говорила, что весь день звонили из Мэнор-Хауза. Они, может, думают, что я мало делаю за сто фунтов в неделю. Похоже, они принимают нас за бездельников.
  — Мне это совсем не нравится, — согласился Келлс. — Но ради бога, что же, по их мнению, мы должны еще делать?
  Закончив разговор, Кэллаген положил трубку и начал одеваться.
  Кэллаген был широкоплечим мужчиной с узкими бедрами и длинными руками, ростом метр семьдесят восемь. Аскетическое лицо с выдающимися вперед скулами, твердый подбородок, уши, как бы приклеенные к голове, черные жесткие волосы и глаза какого-то неопределенного голубого цвета. Женщинам особенно нравился его изящно очерченный рот. Он производил впечатление человека решительного, обладающего циничным юмором.
  Надев дорогой двубортный костюм и мягкую шляпу, Кэллаген достал из шкафа бутылку ржаного виски и налил себе на четыре пальца. Залпом выпил.
  Он вышел в коридор и вызвал лифт. Пока Кэллаген спускался в контору, расположенную двумя этажами ниже, он думал о деле Ривертона.
  * * *
  Эффи Томпсон сидела в конторе у раскрытого шкафа. Она была прекрасно сложенной девушкой среднего роста, с рыжими волосами и красивыми зелеными глазами. Эффи выглядела одновременно и щеголеватой, и деловой. Одежда сидела на ней великолепно.
  Кэллаген сел за большой стол и распечатал конверт с фирменным знаком компании «Селби, Ронс и Уайт».
  — Келлс заходил? — вдруг спросил он.
  Эффи кивнула.
  — Заходил утром. Скажите ему, чтобы он держал свои лапы от меня подальше.
  Она с грохотом захлопнула дверцу шкафа. В глазах Кэллагена зажглись искорки. Он усмехнулся.
  — Так он снова тебя ущипнул? Это чертовски интересно, когда женщин щиплют мужчины, которые им не симпатичны. А, Эффи?
  Эффи покраснела и быстро вышла в свой кабинет. Кэллаген начал читать письмо:
  «Селби, Ронс и Уайт», адвокаты,
  478 Линкольн Инн Филдс,
  15 ноября 1938 года,
  Уважаемый мистер Кэллаген!
  Мы получили указания от полковника Ривертона, который в данный момент серьезно болен, о чем мы очень сожалеем, еще раз напомнить вам о деле его сына, мистера Уилфрида Юстаса Ривертона.
  Уже прошло восемь недель с тех пор, как наш клиент поручил вам определить местонахождение его сына, а также выяснить образ его жизни, имена его друзей, а также, по возможности, некоторые данные относительно тех больших сумм, которые мистер Уилфрид Ривертон потратил или проиграл.
  Мы надеемся, что вы найдете время через несколько дней представить предварительный отчет о проделанной вами работе. В связи с этим напоминаем вам, что плата в размере ста фунтов в неделю, являющаяся, по нашему мнению, очень щедрой, будет выплачиваться вам в надежде, что вы все же добьетесь быстрых результатов.
  Остаемся преданными и т. д. Селби, Ронс и Уайт.
  Подписал: Т. Д. Селби».
  Кэллаген вздохнул и нажал кнопку звонка. С раскрытым блокнотом в руках в кабинет вошла Эффи.
  — Ответь этим людям, что мы получили их письмо, и сообщи, что если мой метод расследования дела их не устраивает, то они могут подыскать себе другого детектива. Подпиши от моего имени.
  Он кинул письмо ей через стол.
  — В шесть часов звонила миссис Ривертон. Она сейчас находится в городе, остановилась в отеле «Чартрес». Она говорила так, как будто ей до смерти надоела наша фирма. По-моему, эта мадам решила, что здесь все только и умеют делать, что спать. Она просила, чтобы вы позвонили ей в отель в четверть двенадцатого.
  Кэллаген кивнул.
  — Вы собирались сегодня вечером пообедать с Хуанитой, — напомнила Эффи, поджав при этом губы. — Вы позвоните сами или это сделать мне?
  — Ответь на письмо и отправляйся домой, — сказал Кэллаген. — Я сам позвоню. Спокойной ночи, Эффи.
  Спустя пять минут он услышал, как за ней захлопнулась дверь.
  Кэллаген взял трубку и набрал номер.
  — Хэлло, Хуанита, — сказал он. — Извини, но я не смогу сегодня пообедать с тобой. Я занят… Да, дела… Да… Я позвоню тебе завтра.
  Закончив разговор, Кэллаген нагнулся и из нижнего ящика стола достал початую бутылку ржаного виски. Вытащив пробку, он стал пить прямо из горлышка. Затем убрал виски в стол и из другого ящика достал маузер. С минуту подумал и снова положил его на место. Затем Кэллаген прошелся по конторе, выключил свет и запер двери. Лифт опустил его вниз. На Беркли-сквер он поймал такси и сел в него.
  — К Джо Мартинелли, — сказал он таксисту, — и поскорее.
  Кэллаген стоял в глубине длинного коридора, идущего от самого входа, и внимательно рассматривал заведение Джо Мартинелли.
  Под потолком висел густой табачный дым. Возвышающиеся ярусами вокруг ринга ряды в основном были заняты мужчинами. Только одна или две женщины, по-видимому, подружки боксеров, сидели возле самого ринга.
  На ринге два легковеса как бы нехотя колошматили друг друга.
  Кэллаген обошел вокруг ринга и через узкий проход между рядами прошел в личный бар Джо Мартинелли.
  Бар был небольшой, здесь также пахло табачным дымом и потом. Опираясь на стойку бара, несколько человек о чем-то спорили. Среди них Кэллаген узнал Джилла Чарльстона. Высокий, элегантный, одетый в хороший костюм и дорогую рубашку, он резко выделялся на фоне профессиональных игроков и букмекеров.
  Обернувшись, Чарльстон заметил вошедшего Кэллагена. Его глаза сверкнули, и он улыбнулся. В ответ Кэллаген подмигнул ему и показал глазами на дверь. Чарльстон последовал за ним.
  — Здорово, старый конокрад, — приветствовал он детектива. — Как твои дела? Клиенты еще не все разбежались?
  Кэллаген закурил сигарету и сказал:
  — Джилл, у меня возникли некоторые трудности, и я хочу раскрыть свои карты. Возможно, ты сможешь мне помочь… Речь идет об Уилфриде Ривертоне по прозвищу Простак.
  Чарльстон кивнул.
  — Валяй дальше, Слим.
  — Семья клещами вцепилась в меня, — продолжал Кэллаген, — старик-полковник серьезно болен и беспокоится за своего разгильдяя. За сотню в неделю я взялся выяснить, куда малыш спускает его деньжата, кто его женщины, а если их нет, то где эта прожорливая рулетка или что там еще? Простак самым нахальным образом тащит деньги старика Ривертона. А я пока еще ничего не нашел. — Чарльстон спросил:
  — С чего ты начал игру, Слим?
  — Мы пока применили обычные методы, — ответил Кэллаген. — Я обшарил в Лондоне все злачные места для высших, средних и низших слоев. И пока ничего нет. Кажется, кто-то подцепил пацана на крючок и заставляет его молчать.
  Чарльстон тоже закурил.
  — Слушай, Слим, — спокойно сказал он. — Ты же меня знаешь. Я человек маленький и не люблю неприятности. Играю по маленькой и делаю небольшие деньги. Я не люблю вмешиваться в дела, которые меня не касаются. Видишь ли…
  — Вижу, — перебил его Кэллаген. Чарльстон обернулся и, понизив голос, сказал:
  — Есть такой Рафано. Этот парень изворотлив, как пара угрей сразу, и чрезвычайно опасен. Он полуамериканец-полуитальянец. Где-то в провинции у него стоит яхта, и я слышал, что на ней идет игра по-крупному. У него, конечно, есть и другие интересы. Где-то под Лондоном у него есть пара хат, в которых очаровательные бабенки очень очаровательным образом выуживают бабки из парней, которым крупно повезло.
  Кэллаген выпустил дым из ноздрей.
  — Спасибо, Джилл, в долгу не останусь и когда-нибудь тебе тоже помогу.
  С минуту помолчал, а затем спросил:
  — Ты знал, что я интересуюсь Простаком? — Чарльстон засмеялся.
  — Да об этом все знают. Во всяком случае, кто не дурак легко заработать. Они не хотят впускать тебя в это дело, потому что имеют на Ривертона свои виды.
  Он замолчал и уставился на кончик своей сигареты.
  — Послушай, Слим, ты сказал, что тоже поможешь мне…
  Кэллаген посмотрел на него и улыбнулся.
  — Я сделаю для тебя, Джилл, все, что смогу, — мягко сказал он. — Чего ты хочешь?
  — Хуанита… — начал Чарльстон. — Схожу с ума от этой девушки. Я никогда в жизни не любил так, как сейчас люблю ее. Все бы отдал ради нее.
  Кэллаген снова улыбнулся.
  — Так в чем дело, Джилл?
  — В чем дело? — эхом повторил тот. — Ты что, смеешься? Ты так окрутил ее, что она и смотреть ни на кого не хочет. Я пытался. Цветы, приглашения и все такое, что нравится бабам, но она все равно холодна, как лед. Она скорее будет ждать тебя, чем развлекаться со мной.
  — Ерунда, — сказал Кэллаген. — Хуанита умная девчонка и она скоро поймет, что это ей только кажется. Я думаю, Джилл, ты самый походящий для нее парень. — Он закурил новую сигарету. — Спасибо тебе за намек насчет Рафано.
  — Это тот парень, которого ты ищешь. Я слышал, что Рафано выудил у Ривертона тысячи и хочет еще. Но ты с ним осторожнее, Слим. Рафано — это смерть. И у него достаточно крепких ребят. А рисковать он не любит.
  Кэллаген понимающе кивнул.
  — Значит, он работает грубо?
  — Очень грубо. Посмотри сегодняшний бой и ты сам поймешь. Только попробуй поставить на черномазого. Исход поединка уже предрешен. Этот бой Рафано положит в свой карман.
  Кэллаген с удивлением посмотрел на Чарльстона. Его глаза заблестели.
  — Это уже решено, Джилл? — Чарльстон кивнул.
  — Лопни — белый боксер, если бы захотел, мог бы пришибить этого ниггера. Но ему приказали лечь в третьем раунде и он ляжет. И он сделает это за ту сотню, что ему обещали. Это легкие деньги. Все умные ребята это знают.
  Кэллаген снова кивнул.
  — И я полагаю, что Простак поставил на Лопни, — сказал он. — Рафано, наверное, намекнул ему, и он думает, что выиграет.
  Он прислонился к стене.
  — Откуда взялся этот парень, Джилл? — Чарльстон пожал плечами.
  — О Рафано никто ничего не знает, — ответил он. — Если его дела идут хорошо, то его и не видно. Он всегда держится в тени. По-моему, он даже живет где-то в деревне.
  Кэллаген призадумался.
  — Ясно. Значит, он вмешивается только тогда, когда его дела идут совсем плохо? Спасибо за информацию. — Он усмехнулся.
  — Джилл, я не забуду о твоей просьбе. Попробую Хуаниту заинтересовать тобой. До скорого свидания, Джилл.
  Кэллаген направился к выходу, но на полпути остановился и задумался. Затем резко развернулся и решительно направился к раздевалкам боксеров. Чарльстона в коридоре уже не было. Кэллаген подошел к дальней двери, приоткрыл ее и просунул в дверь голову. В самом конце комнаты за дальним столом сидел Лопни и смотрел на пол. Его руки уже были забинтованы — боксер был готов к бою. Кэллаген вошел в раздевалку и закрыл за собой дверь.
  — Хэлло, Лопни, — приветливо сказал он. — Мне кажется, ты чем-то удручен?
  — Здравствуйте, мистер Кэллаген. Нет, у меня все в порядке.
  — Рад это слышать.
  Кэллаген улыбнулся, обнажая белые ровные зубы. Он достал из кармана пиджака золотой портсигар, взял из него сигарету и закурил. Прикуривая, Кэллаген не сводил своих голубых глаз с боксера.
  — Лопни, у меня в бумажнике лежит десятифунтовая купюра, которая только и мечтает, чтобы ты прикончил черномазого, — негромко сказал он.
  — Я себя последнее время неважнецки чувствую, мистер Кэллаген, — немного помедлив, ответил Лопни. — Видимо, немного перетренировался.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Говори кому другому.
  Он выпустил колечко дыма и сейчас наблюдал, как оно медленно растворяется в воздухе, затем наклонился к Лопни и мягко сказал:
  — Слушай меня, Лопни, внимательно и смотри потом не ошибись. Я все знаю. Ты ляжешь в третьем раунде и получишь сто бумажек. И обязательно сделаешь это, чтобы какой-то вонючий Рафано положил в свой карман кучу башлей. Я знаю, что говорю. Но ты не заработаешь на этом ниггере и трехпенсовика, потому что уже все знают, что он победит.
  Кэллаген присел на край стола.
  — Лопни, я хочу тебя предупредить… Джейк Рафано — конченый человек. Он достаточно накрутил здесь дел, а теперь ему и самому не выкрутиться. Мне до чертиков надоел этот тип.
  Кэллаген замолчал.
  — Я могу предложить тебе кое-что получше. Ты выйдешь на ринг и сам нокаутируешь этого негра. Я знаю, ты сумеешь это сделать. Ты разбираешься в боксе лучше, чем кто-либо другой. Это верно. Весь выигрыш составит пятьдесят фунтов, и получишь его только ты один. А завтра утром получишь у меня в конторе еще сотню. Тогда у тебя будет сто пятьдесят вместо сотни, обещанной тебе Рафано за бой. Мало того, ты станешь еще и чемпионом. Идет?
  Лопни испуганно посмотрел на дверь. В его глазах стоял неподдельный страх.
  — Это не так просто, — сказал он. — Вы даже не представляете, что сделает из меня Рафано, если я надую его и выиграю этот бой. Кто-нибудь ночью подловит меня с бритвой, а мне очень нравится мое лицо целиком.
  Кэллаген усмехнулся.
  — На твоем месте, Лопни, я бы не стал беспокоиться об этом. Я уже тебе говорил, что теперь я сам присмотрю за Рафано. Но, конечно, я не настаиваю и ты сам волен выбирать свой путь. С одной стороны, можешь лечь в третьем раунде и получить ту сотню, что тебе обещана. Тогда всю жизнь я буду против тебя. С другой стороны, положив ниггера, получаешь сто пятьдесят, и я тебе гарантирую, что никто и пальцем не дотронется до тебя. Выбирай сам.
  Кэллаген выпустил дым через нос и тут же закашлялся. Откашлявшись, он встал и спросил:
  — Ну? — Боксер поднял руки.
  — Сдаюсь, мистер Кэллаген, — сказал он. — Я выиграю этот бой. В любой момент я смогу положить этого ниггера, но мне очень не хотелось бы иметь неприятности. Я на вашей стороне, мистер Кэллаген.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Не бойся, Лопни. Все будет хорошо.
  У двери Кэллаген остановился и сказал:
  — Сделай его в первом же раунде. До свидания, Лопни. — Выйдя от Лопни, Кэллаген вернулся на ринг и стал смотреть бой легковесов.
  Трое мужчин в вечерних костюмах, сидевшие перед Кэллагеном, рассказывали сальные анекдоты и вовсю дымили сигаретами. Кэллаген нагнулся и постучал одного из них по плечу.
  — Извините. Никто не хотел бы принять пари за Лопни? — спросил он.
  Мужчины переглянулись. Один из них, огромный кадык которого выпирал из-за воротничка рубашки, незаметно подмигнул своим товарищам.
  — Да какой же дурак поставит за него? — спросил он. — Тот черный парень в любой момент сделает из Лопни отбивную. Лопни сейчас не в форме.
  — Не думаю, — сказал Кэллаген. — Мне кажется, что Лопни в отличной форме.
  Все трое снова переглянулись. Один из них с раскосым разрезом глаз и сморщенным лицом сказал:
  — Вы хотите постаешь из Лопни, Кэллаген?
  — А почему бы и нет? Они сейчас оба в хорошей форме. — Он уловил едва заметное подмигивание, которым обменялись мужчина с кадыком и азиат.
  — В боксе все может случиться, — заметил Кэллаген.
  — Да, все бывает, — согласился азиат. — Если желаете, ставлю три к одному, что вы проиграете. — Кэллаген про себя усмехнулся.
  — О'кэй! Ставлю стофунтов против ваших трехсот. Но при условии, если я выиграю, то хочу получить выигрыш тут же на месте. У вас есть с собой деньги?
  Азиат изучающе посмотрел на Кэллагена и достал из кармана портмоне, открыл и показал Кэллагену. Тот был набит десятками и двадцатками.
  — А что у вас? — спросил он.
  Кэллаген достал из кармана бумажник, отсчитал из него десять десятифунтовых банкнот и протянул их азиату. Расслабившись, он откинулся на спинку скамьи.
  После того, как Лопни нокаутировал негра, Кэллаген вышел в коридор, ведущий к раздевалкам боксеров. Он закурил сигарету и прислонился к стене. Через пять минут в начале коридора показался азиат. Когда азиат поравнялся с Кэллагеном, тот выпрямился и сказал:
  — Гоните мои денежки.
  Пока азиат отсчитывал из толстого портмоне деньги, Кэллаген загораживал ему дорогу и улыбался. Отдав деньги, азиат тоже начал улыбаться. Его глаз стало почти не видно, а губы сжались в узкую полоску.
  — Поздравляю с выигрышем, Кэллаген, — пробурчал он. — Надеюсь, что эти деньги пойдут вам на пользу. А теперь разрешите мне пройти. Мне надо срочно поговорить с Лопни. Кто-то поработал с ним, и он стал чересчур умным.
  Кэллаген не двинулся с места.
  — Послушайте, — сказал он, — вы умный человек, и я дам вам хороший совет: идите домой. Вам не надо разговаривать с Лопни. Считайте, что вам только показалось, что вы хотите поговорить с ним.
  Азиат ничего не ответил. В коридоре появились его приятели: один — с выступающим кадыком, а другой — мужчина невысокого роста.
  Кэллаген повысил голос:
  — Ребята, я хочу, чтобы вы поговорили с Джейком. Рафано должен наконец понять, что люди стали умнее. Мне кажется, у него уже нет былой хватки, — миролюбиво улыбнулся он. — Это, конечно, для него паршиво, что Лопни выиграл бой. Придется заплатить Ривертону. Это для него будет хорошим уроком.
  — Думаете, вы умнее всех, Кэллаген? — угрожающе, спросил мужчина с кадыком. — Вы крупно выиграли, во не думайте, что мы просто так все оставим.
  Кэллаген усмехнулся, показав ровный ряд белых зубов, и, резко взмахнув правой рукой, наотмашь ударил человека с кадыком. Тот рухнул, как подкошенный. Кэллаген стоял и улыбался.
  — Попробуйте только сдвинуться с места, и через полчаса я с вами сделаю все, что захочу. Если этот надутый пузырь Рафано захочет встретиться, со мной, он найдет меня в Парлор-клубе. Полагаю, он посещает этот клуб. Сегодня я буду там.
  Никто ничего не ответил. В это время в коридор вышел Джо Мартинелли. На его лбу выступили капли пота.
  — Джо! Я еду в Парлор-клуб. Там у меня будет крупный разговор с Рафано. Я хотел, чтобы ты пока приглядел за Лопни. Он должен спокойно добраться домой. Ты за него отвечаешь, Джо. Ясно? Если ты этого не сделаешь, я завтра же закрою твое заведение.
  Мартинелли обтер платком лоб и сказал:
  — Не дури, Слим. Все будет хорошо. Я и сам рад, что Лопни выиграл.
  Кэллаген ухмыльнулся. Человек с кадыком медленно поднялся с пола и прислонился спиной к стене. Тонкая струйка крови стекала по его подбородку на рубашку.
  — Спокойной ночи, ребята! — сказал детектив, направляясь к выходу.
  2. Будь милым с женщиной
  Без двадцати минут одиннадцать Кэллаген остановил такси на Риджент-стрит и вошел в Парлор-клуб.
  Парлор-клуб — удобное место для тех дельцов, которым оно нравится. Клубом заведовал метис Кеннуэй. В свое время ему удалось улизнуть от джименов в Америке, добраться до Франции и уже из Франции на моторной лодке достичь Дичмерта, избежав при этом всех таможенных формальностей.
  Клуб располагался на третьем этаже. Его прежний владелец, неопределенного типа длинноволосый молодой человек, питающий слабость к кокаину, оформил помещение в пастельных тонах. Со временем краски поблекли, а пристрастие к кокаину осталось. В заведениях типа Парлор-клуба можно купить все, что угодно, были бы деньги. Можно было зайти в клуб и без денег, но отпускали в кредит только женщинам.
  Рафано сидел один за маленьким столиком в нише в дальнем от бара конце зала.
  Кэллаген взял в баре двойное виски, подошел к его столику и сел.
  — Как дела? — поинтересовался он.
  Рафано усмехнулся. Это был невысокий, коренастый человек с иссиня-черными волосами, густыми бровями и приятным выражением лица. Одет он был великолепно, но слишком увлекался драгоценностями. Рафано был очень умен.
  — Хэлло, Кэллаген, — приветливо сказал он, не переставая улыбаться. — Рад вас видеть. Мне всегда нравились парни вашего типа. Когда мои мальчики сказали, что вы перешли мне дорогу с этой встречей у Джо Мартинелли, меня это только развеселило. Мне кажется, вы умный парень.
  Он отпил из стеклянного стакана и съел ложечку взбитых сливок.
  — Рад познакомиться с вами, Кэллаген. И что же мы теперь будем делать дальше?
  Кэллаген отпил глоток виски и сказал:
  — Послушайте, Рафано, не ошибитесь насчет меня. Я не люблю нарываться на неприятности, но никогда не убегаю от них.
  Рафано удивленно поднял брови.
  — Никогда? — вежливо спросил он.
  — Никогда, — подтвердил детектив.
  Он перегнулся через столик и уставился в лицо Рафано. Его лицо выражало искренность, как, впрочем, всегда, когда он собирался солгать.
  — Я хочу дать вам добрый совет, Джейк. И если вы тот парень, каким я вас считаю, то вы его примете.
  — Хорошо, — кивнул Рафано. — Говорите, я вас слушаю. — Он откусил кончик сигары.
  — В этой стране частные детективы не могут себе позволить попадать в неприятные ситуации, и вы это знаете не хуже меня. Это в Америке частные детективы могут делать все, что хотят, и с ними считаются, но здесь другое дело. Вот поэтому я раскрываю свои карты.
  Рафано слушал молча.
  — Вероятно, вам известно, что сейчас я работаю по делу Ривертона, — продолжал Кэллаген. — Старик Ривертон хочет иметь сведения об Уилфриде и платит мне за это сотню фунтов в неделю. Ему позарез нужны сведения, а их у меня пока нет. Никто не верит в то, что этот парень скрывается сам. Я пытался сделать сам все, что мог, и вот недели две или три назад мне пришла в голову мысль, что в этом деле замешан кто-то очень хитрый, имеющий и деньги, и влияние. Кто-то, кто может месяцами изолировать и парней, и девчонок. И вот сегодня вечером я наконец вычислил, кто это. Я имею в виду вас, Рафано.
  Рафано затянулся сигарой.
  — Интересно, — наконец сказал он. — Где же вы смогли это узнать, Кэллаген?
  — В одном местечке, — ответил сыщик. — Теперь вы поняли, зачем я заставил Лопни победить сегодня вечером? Я знал, что вы обязательно захотите поговорить с тем, кто вам перейдет дорогу. И если уж решите с ним говорить, то разговор будет крутым. Ну и вот, в итоге вы быстро появились здесь. А раз появились здесь, то значит решили поговорить со мной, и этот разговор будет у нас очень серьезным.
  Рафано жевал сигару.
  — Ну, разве вы не умный мужик? И что это за причина?
  — Вы боитесь, — ответил Кэллаген. — И знаете почему? Это вам не Америка. Спорю, что сейчас вы думаете только о том, как бы удрать из этой страны. Вы отлично знаете, что полиция здесь работает очень эффективно и подкупить ее вам не удастся.
  Рафано задумчиво улыбнулся.
  — Мне уже говорили об этом.
  — Ну что ж, посмотрите на дело с моей точки зрения, — сказал Кэллаген. — Я еще всего не знаю, но и того, что знаю, достаточно, чтобы угодить своим клиентам. Например, слышал о вашем игорном синдикате, в котором Простак спустил все свои деньги…
  Рафано молчал.
  — Это пока все. Я, конечно, могу о многом догадываться. Хотя бы о том, что, прежде чем обобрать парня, его споили, это было совсем нетрудно? К тому же подсунули ему одну или парочку смазливых девиц, не так ли? Но это только мои предположения. А теперь представьте себе, что последует, если я сообщу об этом адвокатам Ривертонов, знаете?
  Рафано кивнул.
  — Копы, — отозвался он.
  — Точно. После того, как я предоставлю свой отчет адвокатам, они тут же обратятся в Скотланд-Ярд, а вы должны отлично знать, что семья Ривертонов пользуется большим влиянием. Вы понимаете, чем это для вас пахнет, Джейк? В лучшем случае вас переправят обратно в Штаты, и агент Скотланд-Ярда сделает вам с берега ручкой. И возвратитесь вы в Штаты в самый неудобный момент…
  Он выдержал паузу.
  — Мне кажется, вам сейчас не хотелось бы возвращаться назад в Америку. Мне известно, что в последнее время федеральные агенты стали работать намного лучше, чем раньше.
  Рафано выдохнул клуб дыма.
  — Проклятый ублюдок, — выругался он. — Вы перешли мне дорогу в первоклассном деле, которое уже почти было у меня в кармане. Это дело должно было принести мне несколько тысяч, а теперь появились вы и учите меня жить. Ох, если бы это было в Чикаго в старые добрые времена…
  — Я знаю, — Кэллаген улыбнулся. — Меня бы повезли покататься, и в результате от меня бы остался только пепел. Но здесь не Чикаго, Джейк. Наверное, вам интересно узнать, почему я так откровенен и с чего это даю советы? Что ж, я вам скажу. Допустим, что я все сообщу юристам. Допустим. Моя сотня в неделю прекратит существование, а мне очень не хотелось бы с ней расстаться. Мой отчет покажет адвокатам, что я зашел в тупик, деньги прекратятся, а на арене появится полиция.
  Рафано понимающе кивнул.
  — И что же вы предлагаете? — спросил он.
  — А вот что я придумал, — сказал с улыбкой Кэллаген. — Мне пришло в голову, что вместе мы хорошо сможем сыграть эту игру. Допустим, вы отпустите Простака и на несколько недель оставите его в покое, а потом я его найду. Таким образом я смог бы продержаться еще пару месяцев… В результате я получил бы около тысячи фунтов, а вы избежали бы всех неприятностей.
  Рафано затушил сигару, жестом подозвал официанта и заказал два двойных виски с содовой. Когда они выпили, Рафано придвинулся к Кэллагену.
  — Я подумаю, — сказал он. Кэллаген встал.
  — И очень хорошо подумайте, Джейк. Для всех будет лучше, если вы сделаете так, как я сказал. И еще одно. Насчет Лопни. Он нормальный парень и, я думаю, он еще станет хорошим боксером. Так что мне было бы неприятно, если кто-то, расстроенный потерей денег, постарался бы навредить ему. Вы догадываетесь, о чем я говорю? Если с ним что-нибудь случится, я могу подумать, что в этом замешаны вы. А если уж я приду к такому выводу, то я найду способ пристегнуть вас к этому делу, Джейк.
  Рафано посмотрел на него и улыбнулся.
  — Ничего, о чем вы говорили, Кэллаген, я не сделаю.
  Он достал из жилетного кармана еще одну сигару и предложил ее детективу.
  — Нет, спасибо, — отказался Кэллаген. — Спокойной ночи, Джейк.
  * * *
  Кэллаген вышел из клуба и подошел к телефонной будке на Корк-стрит. Здесь он посмотрел на часы и позвонил в отель «Чартрес». Детектив связался с приемной миссис Ривертон и попросил передать, что мистер Кэллаген зайдет к ней ровно в четверть двенадцатого. Позвонив, он не спеша направился к отелю.
  «Какие же невыносимые существа эти женщины, — думал по дороге сыщик. — Всегда суют свой нос в чужие дела».
  Размышляя о миссис Ривертон, он пришел к выводу, что она все же ведет себя довольно обычно, как любая мать, заботящаяся о своем чаде. Кэллаген надеялся, что эта почтенная женщина не будет его торопить.
  Во-первых, он терпеть не мог, когда в его дело вмешивались пожилые дамы, а, во-вторых, у него были собственные представления о скорости расследования.
  Лифт поднял его на второй этаж. Портье распахнул дверь, и Кэллаген вошел в номер. У камина стояла женщина. Он внимательно оглядел ее и учтиво представился.
  — Я Кэллаген. И пришел сюда, чтобы поговорить с миссис Ривертон.
  — Миссис Ривертон — это я, — сказала она. Кэллаген удивленно поднял брови. — Вас это, кажется, несколько удивляет?
  Кэллаген прикусил нижнюю губу и промолчал. Глядя на нее, он думал о тех чудесах, что еще встречаются на белом свете. Как, например, у Ривертона — шестидесятилетнего, седого, скучного старика, могла быть такая жена?
  Этой женщине было на вид около тридцати лет. У нее были иссиня-черные волосы, темные серьезные глаза, совершенные черты лица. Кэллаген, который любил точность в описании, про себя решил, что у нее чувственный рот.
  Кэллаген любил женщин. Особенно таких, которые умеют годить, знают, как одеваться и вести себя, короче, женщин, знающих себе цену.
  Он верил, что быть женщиной — это своего рода бизнес, а если вы занимаетесь бизнесом, то, черт возьми, надо выкладываться до конца.
  Детектив был зачарован чем-то загадочным, колдовским, исходящим от этой женщины.
  «Она прекрасна и породиста, — думал он, — а порода многого стоит и таит в себе бездну хорошего и плохого, но в первую очередь своенравие и беспокойный характер. Ее надо уметь крепко держать в руках, иначе вам несдобровать».
  Он молча стоял перед ней, держа в руке свою шляпу, и нерешительно улыбался.
  — Мистер Кэллаген, — прервала она его молчание, — я вижу, вы чем-то удивлены?
  Кэллаген кинул шляпу на стул и усмехнулся.
  — Жизнь иногда может преподнести интересный сюрприз. Я ожидал встретить пожилую даму… Знаете ли, когда я встречался с полковником по поводу условий этой работы, я думал, что его жена должна быть примерно его возраста. Я совсем не ожидал встретить такую женщину, как вы.
  Он еще раз окинул ее быстрым взглядом.
  — Надеюсь, вы остались довольны своим осмотром? — Его быстрый взгляд не ускользнул от нее. — Я не рассчитывала увидеть вас сегодня, поэтому распорядилась, чтобы вас попросили позвонить мне. Но это даже лучше, что вы пришли сами. Я хотела бы поговорить.
  Кэллаген учтиво кивнул. «Холодна, как снег, и груба, как дьявол», — подумал он, продолжая улыбаться.
  — Вам не помешает, если я закурю?
  — Пожалуйста, курите, — сказала она. — И садитесь. — Кэллаген отошел от двери и встал рядом с ней у камина.
  — Если не возражаете, миссис Ривертон, я постою. Я бы предпочел, чтобы сели вы. Это не столько хорошие манеры, сколько элементы психологии.
  Его улыбка стала еще шире.
  — Я люблю, когда люди, с которыми я разговариваю, сидят, пока я стою. Это усиливает их комплекс неполноценности.
  Она немедленно покраснела, но не сдвинулась с места.
  — Я не собираюсь, мистер Кэллаген, обсуждать с вами мои комплексы. Я буду говорить только о моем пасынке. Тот факт, что он мой пасынок, наверняка, объяснит вам, почему я не старая дама. Я вторая жена полковника Ривертона, и я гораздо моложе его и по возрасту ближе к возрасту его сына. Но об этом хватит… Мой муж серьезно болен. Скорее всего, вас это не заинтересует, но за последние шесть-семь недель ему стало значительно хуже. Одной из причин является то, что он до смерти боится за Уилфрида.
  Она сделала паузу.
  — Я никогда не вмешивалась в дела мужа, так как считаю, что адвокаты моего мужа достаточно квалифицированны, а значит любая фирма, нанятая ими, также будет заслуживать доверия. За последние шесть месяцев мой пасынок спустил более восьмидесяти тысяч фунтов. Такую сумму, я полагаю, невозможно проиграть так, чтобы не осталось никаких зацепок.
  Да, мистер Кэллаген, это очень крупная сумма. Вряд ли люди, вытянувшие эти деньги у слабого, нерешительного и глупого двадцатипятилетнего сопляка, не захотели бы похвастаться крупным выигрышем. Я думаю, что умный сыщик смог бы за две или, самое большее, за три недели найти этих людей и сообщить о них моему мужу.
  Кэллаген слушал ее, не перебивая.
  — Что вы скажите на это, мистер Кэллаген?
  Детектив достал из кармана золотой портсигар и достал сигарету. Прикуривая, он задумчиво наблюдал за ней.
  — А что я должен сказать, миссис Ривертон? — спросил он. — Предположим, я соглашусь, что вы правы, и мы только тянем время, выуживая из вас по сто фунтов в неделю. Вы ведь так думаете? А знаете, что думаю я? Так вот, я думаю, что это чертовски грубое и несправедливое предположение, очевидно, характерное для такой женщины, как вы.
  Он снова внимательно посмотрел на нее.
  — Я мог бы многое вам сказать, — спокойно и доброжелательно продолжал Кэллаген. — Я бы, например, мог сказать, что выглядит так, будто вы большой специалист по делам частных детективов и игорному делу Лондона. И если вы так много знаете, почему не передадите это дело кому-нибудь другому и не сэкономите этим свои деньги? Почему? Я вам отвечу. Потому что, во-первых, это очень тяжелая работа: в Лондоне предостаточно умных людей, способных легко выудить восемьдесят тысяч из Простака — так прозвали вашего пасынка, — и не думаете же вы в самом деле, что эти люди громко кричат о своих делах… Ну, а во-вторых, есть еще одна загвоздка, причем весьма существенная…
  Детектив немного задумался, как бы подбирая слова.
  — Вы полагаете, мадам, что некие бессердечные люди вытягивают из вашего пасынка деньги? Хорошо. Вот вы сказали, что он глупый, слабый и нерешительный сопляк… Но уверены ли вы, что он сам чист, как стеклышко?
  Он ждал ответа. Мадам Ривертон стоила молча, опираясь рукой на каминную полку. Кэллаген подумал, что она смотрит на него с определенным интересом, так, как смотрят на невиданное еще животное. Ее взгляд — теперь он разглядел, что глаза у нее не темные, а голубые — был холоден и надменен.
  — Я вовсе не дурак, — усмехнулся Кэллаген. — Когда солидная юридическая фирма, представляющая известную семью, предлагает мне подобное дело, я тут же спрашиваю себя, почему они обратились ко мне, а не в Скотланд-Ярд? И я всегда нахожу ответ. Потому что они не знают, какой компромат на семью может откопать полиция. Точно также и вы не уверены, что ваш дорогой пасынок — мистер Уилфрид Юстас Ривертон — абсолютно чист в этом деле, Да и что вам сто фунтов в неделю по сравнению с восемьюдесятью тысячами? Тьфу!
  — А я считаю, мистер Кэллаген, что сто фунтов в неделю это значительная сумма, — сказала она. — Слишком крупная для дерзкого сыщика.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Спокойно, миссис Ривертон, — сказал он. — Если мы не поймем друг друга, то ничего хорошего из этого не выйдет. Вы знаете, — голос его звучал, как обычно, — я обожаю темпераментных женщин.
  — Мне наплевать, каких женщин вы обожаете, — холодно сказала она. — Я тоже хочу, чтобы мы, наконец, поняли друг друга.
  Она подошла к дивану и села. Кэллаген внимательно следил за каждым ее движением.
  «Ходит, как королева», — подумал он. Ему было интересно наблюдать за ней.
  — Вы уже знаете, что мой муж серьезно болен, а пока он будет беспокоиться за Уилфрида, на улучшение и нечего надеяться.
  Я не знаю, ввел ли вас в курс дела мистер Селби, но всего через год, в день своего двадцатишестилетия, мой пасынок унаследует двести тысяч фунтов. Его опекуном до этого времени является отец, поэтому он может пока сам более или менее контролировать денежные дела сына. Но, если сочтет нужным, мистер Ривертон может назначить и другого опекуна. В связи с болезнью муж хочет передать все дела мне, так как считает, что протянет недолго. Пока Уилфрид коренным образом не изменит свой образ жизни, позволить ему самому распоряжаться деньгами ни в коем случае нельзя. Вы меня понимаете, мистер Кэллаген?
  Кэллаген кивнул.
  — Я бы предпочла, чтобы ваша фирма побыстрее закончила это дело, пока у моего мужа есть силы, чтобы самостоятельно принимать решения, — продолжала она. — Я же совсем не желаю заниматься опекунством. Во-первых, мачехи и отчимы не популярны в качестве опекунов, а, во-вторых, я не уважаю своего пасынка и не хочу иметь никакого отношения к его делам. Наши адвокаты были предупреждены и должны были надлежащим образом проинформировать вас, но последние два дня разыскать вас было невозможно. Надеюсь, я имею право узнать ваши планы? Вы согласны со мной, мистер Кэллаген?
  Кэллаген кивнул. Он с интересом оглядывал комнату, с одобрением рассматривал лежащую в кресле черную сумочку с блестящими инициалами «Т.Р.», черные перчатки и великолепное пальто из оцелота.
  «Отличная одежда», — заключил он и задумался, какое же имя скрывается за буквой «Т»?
  — Я согласен, миссис Ривертон, — сказал он. — Во всяком случае, я понял, что вы хотите знать. Извините, что вы не застали меня в конторе, но меня очень часто не бывает на месте, — детектив посмотрел на нее и улыбнулся. — Фактически я был «на деле». Но вы, наверное, не знаете, что это такое?
  Он кинул сигарету в камин, встал и подошел к креслу, куда положил раньше свою шляпу.
  — Мне все понятно, миссис Ривертон, — повторил он, дерзко улыбаясь. — Вероятно, наша беседа вас немного развеселила, но я на вас не в обиде. Я совсем не понравился вам и не могу сказать, что вы очень понравились мне. Но это дело поручено мне полковником Ривертоном, и я буду выполнять только его указания или указания его адвокатов. — Она вспыхнула. Кэллаген с усмешкой заметил, что ее губы задрожали, а сама она еле сдерживала гнев.
  — Ну что ж, мистер Кэллаген. В таком случае, мне кажется, я могу обещать, что уже завтра вы получите от моего мужа или от его юристов указание о прекращении расследования вами этого дела.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Я этого не думаю, мадам, — сказал он. — Наверное, вы снова ошибаетесь, но я не стану раньше времени удовлетворять ваше любопытство объяснением почему. Юристам же я объясню все тогда и только тогда, когда они потребуют от меня отчета, но и тогда вы ничего не узнаете. Я самый лучший частный детектив в Лондоне, Селби и Ронс отлично знают это. Вы же, как; мне кажется, в этих делах полный дилетант.
  Он взял шляпу и отправился к двери, но, открыв ее, остановился.
  — Вы знаете историю французской революции, мадам? Так вот, в ней принимала участие одна женщина, которая, как мне кажется, была очень похожа на вас. У нее было все, что она ни желала, и она имела чертовски огромную власть. Когда однажды ей сказали, что ее люди голодают и у них нет хлеба, она ответила: «Так почему же они не едят пирожные?» В Америке таких людей называют чокнутыми. Спокойной ночи, мадам.
  Кэллаген вышел и не спеша направился через Найтсбридж к Пикадилли. По дороге он закурил сигарету и принялся обдумывать это дело. Миссис Ривертон никак не выходила у него из головы. Наконец Кэллаген решил, что с этой женщиной будет очень трудно иметь дело.
  Его удивляло, как же это полковник Ривертон умудрился взять себе в жены женщину на тридцать лет моложе. Но вскоре он перестал думать о разнице их возрастов, и его стали занимать мысли о физических достоинствах миссис Ривертон.
  Несомненно, в ней что-то есть, думал Кэллаген. Она стоит и ходит так, как должна стоять и ходить настоящая женщина. Посадка головы почти королевская. Во всем ее облике проявляется какая-то неосознанная женственность. Даже блеск ее глаз, когда она расстроилась, заинтриговал детектива.
  И она умела выбирать одежду. Он вспомнил ее шикарную вечернюю сумочку с инициалами из бриллиантов и пальто из оцелота.
  В этом пальто было какое-то несоответствие. Кэллагену было непонятно, как такая женщина в вечернем туалете, как миссис Ривертон, могла надеть это пальто.
  «Скорее всего, подумал он, она сама вела машину, когда ехала в город».
  Кэллаген усмехнулся, представив себе ее за рулем машины, которую гнала в город с единственной целью — высказать то, что она о нем думала.
  «Она холодна, как лед, — подумал Кэллаген, — но как раз это и придает ей определенный шарм. Она относится к тому типу женщин, которые притягивают к себе мужчин уже тем, что только делают вид, будто бы ничего не знают о своей привлекательности.
  Типичная секс-бомба! И это не копирование кого-то, а все свое, личное. Такая может любого мужчину свести с ума, а в самой даже искорка чувства не разгорится. А почему бы и нет? Настоящие женщины все такие.
  Она также рассудительна. Приглядывает за деньгами старика Ривертона».
  Кэллаген снова задумался о порученном ему деле и о Джейке Рафано. Ему очень хотелось бы знать, почему Джейк сразу же примчался в Парлор-клуб и снизошел до разговора с ним? Здраво размышляя, детектив пришел к мысли, что, если Джейк проанализирует их разговор, то очень быстро догадается, что Кэллаген блефует и что у него нет ни единого факта, только подозрения, что Джейк облегчил Простака на восемьдесят тысяч фунтов и поставлял ему женщин и выпивку.
  Вот если бы ему удалось запугать Джейка, тогда все было бы по-другому. Если Джейк перетрусит и выйдет из игры, то детектив доведет эту партию до победного конца.
  Чертовски интересно быть сыщиком, подумал Кэллаген, ни одно дело не разворачивается так, как хотелось бы. Можно только мечтать, чтобы перепало дело ясное с самого начала до конца. Те, кто пишет детективные романы, всегда наперед знают, чем занять своих героев.
  Они сразу определяют их характеры и в соответствий с этим разрабатывают действия своих героев. К сожалению, в жизни никогда так не бывает. Люди никогда не делают того, что вы от них ожидаете. Они нервничают, когда попадают в опасные ситуации, поворачивают не в ту сторону при встрече с опасностями или делают повороты слишком быстро или очень медленно.
  Сыщик со злостью швырнул сигарету в водосток и сразу закурил новую. Он свернул на Беркли-сквер и через пару минут вошел в свой дом. Уилки, парень лет девятнадцати, работающий в доме ночным швейцаром и восхищавшийся Кэллагеном, вышел ему навстречу.
  — Вам звонили, мистер Кэллаген, — сказал он. — Звонили в контору, но там никого не было, и я переключил линию сюда. Это был мистер Чарльстон. Он просил передать, чтобы вы позвонили ему сразу, как только вернетесь.
  Кэллаген кивнул и на лифте поднялся к себе на пятый этаж. Он снял пальто и шляпу и набрал номер.
  Чарльстон сразу же снял трубку.
  — Будь осторожен, Слим, — сказал он. — Я узнал о твоем разговоре с Рафано. Он ненавидит тебя. У него дьявольски крутые парни и, ради бога, береги себя.
  — Спасибо, Джилл, — ответил Кэллаген. — Вообще-то я поговорил немного с Рафано в Парлор-клубе. Он мне показался в порядке и был со мной очень мил.
  — Как сам дьявол, — мрачно заявил Чарльстон. — Я предупреждаю тебя, ради денег он готов задушить свою собственную мать.
  Кэллаген засмеялся.
  — Это все, что ты хотел мне сказать? — Чарльстон заколебался.
  — На твоем месте я бы не выходил поздно на улицу, — посоветовал он. — Вспомни того парня, которого нашли пять недель назад в парке с разбитым лицом; вспомни лицо парня, которого подобрали в лесу в Эппинге.
  Кэллаген усмехнулся и достал из портсигара новую сигарету.
  — Значит, это все дела Джейка, — задумчиво проговорил он. — Есть еще что-нибудь, Джилл?
  — Да, — тихо ответил Чарльстон. — Насчет Хуаниты… Это чертовски здорово, что ты пытаешься свести ее со мной. Я без ума от нее, Слим, а она думает только о тебе. Хотел бы я, как ты, уметь уламывать баб… А ведь ты для этого не прилагаешь ни каких сил.
  — Не прилагаю, — подтвердил Слим, — но у тебя это никогда не получится, даже если будешь очень хотеть. Спокойной ночи, Джилл. Предоставь мне самому поговорить с Хуанитой.
  Он повесил трубку и прошел к себе в спальню, чтобы протереть одеколоном лицо и волосы. Затем он снова надел пальто и шляпу и спустился вниз. Выйдя на улицу, сыщик свернул за угол и, пройдя несколько шагов, резко обернулся.
  Быстрыми шагами к нему приближался молодой человек в вечернем костюме. На нем не было шляпы, и его длинные волосы были взлохмачены. Одна прядь волос свисала на лоб. Свет уличного фонаря осветил его лицо, и Кэллаген разглядел глаза парня, блестевшие, как у пьяного.
  — Как поживаете, мистер Ривертон? — любезно осведомился детектив.
  Простак остановился и, чтобы не упасть, ухватился одной рукой за железную ограду. Он стоял и покачивался.
  — Послушайте, чертов умник мистер Кэллаген, — гневно сказал он, — вам, должно быть, не ясно, что вы мне смертельно надоели? Лучше займитесь своими дурацкими делами и не смейте совать свой длинный нос в мои, иначе…
  — Иначе ничего, — спокойно ответил Кэллаген и закурил сигарету. — Так чем вас там накачивают? — поинтересовался он. — Кокаин?.. Спорю, что еще две недели и вы станете настоящим наркоманом.
  Он выдохнул через нос дым и продолжал:
  — Почему бы вам, Простак, не вернуться домой и не отоспаться нормально? Вы ничего не знаете о своем отце?.. Он очень болен, хотя, я думаю, это вас не очень интересует. И ваша мачеха тоже волнуется за вас.
  Парень с трудом оторвался от ограды и подошел к Кэллагену.
  — Я еще раз предупреждаю вас, — заплетающимся языком сказал он. — Я говорю вам… Идите к черту. Займитесь лучше своими делами и не суйтесь в мои. А моя умная мачеха вас не касается. Вы…
  Он грязно выругался и замахнулся кулаком на сыщика. Тот одной рукой перехватил руку Ривертона, а другой махнул шоферу проезжавшего мимо такси. Машина остановилась рядом, и шофер открыл дверцу. Кэллаген схватил, парня за воротник и запихнул в такси.
  — Отвезите его, куда он захочет, — сказал он шоферу и дал ему банкноту.
  Когда машина отъехала, Кэллаген прислонился к уличному фонарю и записал номер машины в своей маленькой изящной книжечке. Затем он, посвистывая, направился на Бонд-стрит.
  3. Билет
  Кэллаген стоял на узком балкончике, тянущемся вдоль трех стен «Желтой лампы», и смотрел вниз на танцующих. Он закурил сигарету и тут же надрывно закашлялся.
  — Вы слишком много курите, мистер Кэллаген, — заметил подошедший к нему Перруччи. — Вы, наверное, самый заядлый курильщик в Лондоне.
  Сыщик кивнул.
  — Когда-нибудь соберусь и брошу, — неуверенно пообещал он. — Как Хуанита?
  — Она прелестна, — сказал Перруччи. — Имеет у публики очень большой успех. К сожалению, у нее осталось всего несколько номеров. Она интересовалась вами, мистер Кэллаген.
  Кэллаген прошел по балкону и вышел в коридор. Он постучал в дверь артистической уборной.
  — Войдите, — раздалось в ответ, и Кэллаген открыл дверь. Хуанита, уже одетая для выступления, пудрила свое лицо.
  Это была стройная, подвижная брюнетка с большими страстными глазами, которые могли много обещать. У нее была изумительная фигурка. Хуанита всегда выдавала себя за испанку, хотя родилась на самом деле в Чикаго.
  Увидев вошедшего, она сразу отложила пудреницу. Он ей нравился.
  Нравился потому, что почти не обращал на нее внимания, и потому, что она никак не могла разгадать его странного отношения к женщинам. Она привыкла подчинять мужчин уже с первого взгляда, и ее интриговала холодность Кэллагена.
  Кэллаген же считал, что она не слишком умна, и особенно с мужчинами.
  Войдя, он остановился у двери и оценивающе посмотрел на Хуаниту, думая о том, как использовать ее в своих интересах, и не окажется ли девушка слишком любопытной?
  — Наконец-то ты добрался сюда, — сказала она, склонив голову набок и с упреком глядя ему в глаза. — Почему ты от меня прячешься? Почему я должна попусту тратить на тебя свое время?
  Кэллаген улыбнулся. Она закурила сигарету и закинула одну ногу на другую. Ноги у нее были стройные и красивые.
  — Четыре раза ты назначал мне встречи на прошлой неделе, мистер Шерлок, — продолжала она, — и каждый раз надувал. Что ты делаешь со мной? Или я тебе совсем не нравлюсь?
  — Дело, — ответил Кэллаген. — У меня сейчас на руках одно трудное дело. Тебе, кстати, говорили, что у тебя изумительная фигурка? Хуанита, я считаю, что ты просто восхитительна.
  — Пошел к черту! — воскликнула Хуанита. — Не заговаривай мне зубы, тебя так интересует моя фигура, что ты даже ни разу не обнял меня.
  Кэллаген виновато поднял руки и сел.
  — Я выступаю сегодня с новым номером. Мексиканский танец-соло. Слим, скажи потом, как он тебе понравился.
  Слим кивнул.
  — Я для этого и пришел. Я все это время только о тебе и думал, Хуанита.
  Как всегда, Кэллаген врал легко и просто.
  — О, конечно, — насмешливо сказала она. — А я думаю только о вас, мистер Кэллаген… Ты бы лучше подумал, что тебе делать со своим приятелем, пока еще не слишком поздно.
  Она искоса посмотрела на него. Кэллаген улыбнулся.
  — О ком ты говоришь? О Чарльстоне? Ну, он очень неплохой парень. Ты могла бы найти и похуже. У Чарльстона водятся деньги. Почему бы тебе не заставить его жениться на себе? Ты слишком красивая девочка для этой паршивой работы.
  Широко открыв ярко накрашенный рот, она изумленно посмотрела на него. Затем поджала губы.
  — Вот это да! Значит, ты даешь мне отставку? И зачем я только тратила столько своего времени и расточала сексуальную привлекательность на этот айсберг? Где твоя совесть? И еще… Ты разве забыл, что было между нами в прошлый вторник? Забыл?
  Кэллаген цинично усмехнулся.
  — Так то было в прошлый вторник, а сегодня пятница… Я серьезно говорю о Чарльстоне, Хуанита. Ты ему очень нравишься.
  — Что из того? — сказала она. — Конечно, Джилл, нормальный парень, но в этом плане я никогда не имела его в виду. Пока не имела, — она внимательно посмотрела на Кэллагена. — А впрочем, могу и подумать.
  — Он неплохо смотрится в вечернем костюме, карманы его не пусты, к тому же он настоящий джентльмен: всегда пропускает вперед женщин и уступает им место…
  — Надо же… И швейцар открывает дверь, да что из того? Вообще-то Джилл мне нравится. Он приятный парень, и у него есть башли, но надолго ли? Знаю я этих игроков. Сегодня у них в кармане куча денег, а завтра одни долги. Я бы предпочла быть женой частного детектива. Мне это как-то больше нравится.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Они хуже игроков, — заметил он.
  — Да что ты мне говоришь? — сказала Хуанита. — Впрочем, я лучше тебя знаю, кто мне нужен.
  Она подошла к нему, обвила его шею руками и поцеловала в губы.
  — Не знаю, как это назвать, но в тебе есть что-то очень мужское. А сейчас иди в зал, потом скажешь, что ты думаешь о моем новом номере. За это время ты успеешь выпить. Потом зайди ко мне, я буду ждать тебя.
  Кэллаген встал и направился к двери.
  — Ладно, я зайду.
  Оркестр еще не играл, а среди посетителей суетились официанты. Возвратившись на балкон, Кэллаген внимательно осмотрел зал и в противоположном углу заметил представительного мужчину с круглым лицом. Тот сидел за низким столиком с симпатичной, хорошо одетой женщиной. Несмотря на усталое лицо, в ней чувствовалось какое-то притягивающее очарование. Кэллаген не спеша спустился с балкона и подошел к ним.
  — Вы не возражаете, если я тут сяду? — Представительный мужчина удивленно уставился на него.
  Он оглядел полупустой зал и снова уставился на Кэллагена.
  — Если вы хотите сесть именно сюда — пожалуйста, но в зале много свободных мест.
  — Я знаю, — отрезал Кэллаген. — Я хочу сидеть именно здесь.
  Он посмотрел на женщину, сел за столик, затушил свою сигарету и сразу закурил новую.
  — Хотите выпить, дорогая? — спросил он женщину. Представительный мужчина нахмурился.
  — Благодарю, у нас еще есть, что выпить, — ответил он за женщину.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Это у вас есть, а она уже все выпила, — сказал он. — Так как же, дорогая?
  Она вздернула подбородок. Представительный мужчина начал злиться.
  — Слушай парень, что тебе надо? Тебе надо объяснить, что ты здесь лишний, или сам поймешь?
  Кэллаген встал.
  — Ты кого учишь? — хамовато спросил он и, перегнувшись через столик, врезал толстяку пощечину.
  В наступившей тишине посетители салона смотрели в их сторону.
  — Пошли отсюда, — попросила женщина. — Я не хочу участвовать в скандале.
  Толстяк поднялся. В это время в зале притушили свет, и на освещенную сцену вышел Перруччи.
  — Леди и джентльмены, — начал он. — Я имею честь представить вам синьору Хуаниту, прибывшую к нам после триумфальной поездки в Нью-Йорк с новым танцем. Мексиканское фанданго!
  Оркестр заиграл. Толстяк со злостью смотрел на Кэллагена.
  — Хочешь неприятностей? — спросил он. — Хорошо, я их тебе доставлю. Сейчас отведу леди к машине и разберусь с тобой.
  Он усмехнулся. Кэллаген выпустил струю дыма ему в лицо и сказал:
  — Это меня устраивает.
  Все направились к выходу. Первой шла женщина, затем представительный мужчина и последним Кэллаген. Хуанита застыла на месте. Она взмахом руки заставила музыкантов замолчать и изумленно смотрела со сцены на Кэллагена. Ее возмущенный взгляд был красноречивее любых слов. Кэллаген с извиняющейся улыбкой развел руками. Когда он скрылся за дверью, до него снова донеслись звуки джаза.
  Представительный мужчина уже ждал его в раздевалке.
  — Здесь за утлом есть одно укромное местечко, — сказал он. — Ну и отделаю же я тебя!
  Кэллаген ничего не ответил. Они вышли на тихую улицу. Кэллаген опять шел последним. Женщина на ходу тихо выговаривала мужчине. Они подошли к стоявшему неподалеку такси, толстяк что-то сказал водителю и открыл дверцу.
  Когда он открывал дверцу такси, Кэллаген быстро прыгнул вперед, пытаясь ударить толстяка, и случайно выбил из рук женщины сумочку.
  Толстяк передвигался очень быстро для человека его комп-лекции. Он резко развернулся и схватил левой рукой Кэллагена за лацкан пиджака. Правой рукой он нанес короткий удар Кэллагену в живот и с силой прижал его к ограде.
  — Ты, гад вшивый?
  Кэллаген, прислонившись к ограде, старался перевести дыхание. Толстяк начал собирать с тротуара вещи, вывалившиеся из сумочки. Собрав, он протянул ее женщине.
  Когда она садилась в машину, Кэллаген успел заметить ее стройные ножки и смертельно усталое лицо.
  — Я думаю, ты извинишь меня, дорогая, — уныло сказал представительный мужчина. — Сама понимаешь, я не могу проводить тебя, пока не разделаюсь с этим ублюдком. Не волнуйся, я научу его хорошим манерам. Езжай домой спокойно. До встречи.
  Когда машина отъехала, толстяк подскочил ко все еще опирающемуся на ограду Кэллагену и схватил его правую руку.
  — Так ты все еще хочешь поразвлечься, парень? — спросил он и потащил Кэллагена за собой. — Пошли за угол, там и порезвимся. Сюда, кореш.
  Свернув за угол в полную темноту он отпустил руку Кэллагена.
  — Черт побери, Монти, — сказал детектив. — Ну и удар у тебя! До сих пор не могу прийти в себя.
  Он достал портсигар и закурил.
  — Ты что-нибудь достал? — Келлс улыбался.
  — Не знаю. Я успел только схватить визитные карточки и несколько каких-то бумажек. Она наблюдала за мной, и я не мог много взять.
  — Пойдем посмотрим, что ты взял, — сказал Кэллаген. Они свернули на Кондуит-стрит и направились к конторе.
  * * *
  Кэллаген уселся за свой стол и стал внимательно просматривать то, что Келлс выудил из сумочки Азельды. На столе перед ним лежали два или три счета из магазинов Вест-Энда, расписка на какие-то деньги, реклама новой женской прически, несколько чистых листков и обратный железнодорожный билет первого класса.
  Он открыл нижний ящик стола и достал початую бутылку ржаного виски. Привычным движением отхлебнув пару глотков, он протянул ее Келлсу.
  — Что ты узнал об Азельде, Монти? — спросил Кэллаген. Келлс грузно повернулся в кресле, достал сигареты и закурил одну.
  — Мне здорово повезло, — начал он. — Утром в баре Уилли на Риджент-стрит я подцепил одну девицу. Мне до этого сказали, что она кое-что знает. Я взял ей коктейль, и у нас завязался разговор. Потом пришла Азельда и сама купила себе выпить. Азельда уселась на высокий стул у стойки, и мне было хорошо ее видно. Я сразу дал понять своей подруге, что Азельда — лакомый кусочек, и фигурка у нее что надо. Ну, тут моя детка и понесла! Как начала чернить Азельду. Она наговорила мне кучу дряни, но проговорилась, что видела Азельду с молодым красавчиком-мальчиком, у которого куры денег не клюют. Я сразу насторожился, поняв, что речь идет о Ривертоне.
  Келлс затянулся сигаретой и продолжал:
  — Я немного подумал и потащил свою девицу погулять. На улице я от нее быстренько отделался и снова вернулся в бар Уилли. Азельда все еще была там. Она сидела одна, и я подсел к ней. Мы вместе позавтракали и вечером зашли к Перруччи. Я думал, что там после выпивки она разговорится.
  Келлс сделал глоток виски.
  — После сегодняшнего представления, Слим, из Азельды уже ничего не выкачать.
  Кэллаген кивнул и взял со стола обратный железнодорожный билет. Это был билет в вагон первого класса на поезд, идущий из Малиндона. Кэллаген сходил во внутреннюю комнату конторы и, вернувшись оттуда, сказал:
  — Послушай, Монти. Надо сделать очень быстро одну работенку и нельзя при этом допустить ни малейшей ошибки. — Он выдохнул колечко дыма и продолжал: — Недавно мне сделали один маленький намек. У Рафано где-то в предместье есть яхта, он устроил на ней игорный дом.
  Он бросил билет на стол.
  — Это обратный билет из Малиндона, и на нем стоят сегодняшнее число. Я сейчас посмотрел карту пригорода и нашел, что Малиндон — это маленькая станция возле Саутинг-Виллидж. А Саутинг-Виллидж — это местность, где расположено поместье Ривертонов. Понимаешь?
  Келлс удивленно присвистнул.
  — Что ты этим хочешь сказать, Слим? — спросил он.
  — Да ничего особенного, — пожал плечами Кэллаген. — Но мне кажется, что Азельда вполне могла съездить в Малиндон после того, как вы расстались утром. Может быть, она уже знала, что ты работаешь на меня. Она могла после ленча договориться с тобой о свидании вечером, а сама поехала предупредить Рафано.
  Он сделал большую затяжку и тяжело закашлялся. Потом продолжил:
  — Она не ехала обратно поездом, значит, кто-то привез ее в Лондон на машине. Может быть, это был и сам Рафано.
  — Если она одна из девиц Рафано, то она наверняка знает, кто мы, — сказал Келлс. — Она может догадаться, что мы играли сегодня сообща. Теперь нам ни за что не удастся расколоть ее.
  — Меня не это волнует, Монти, — перебил Кэллаген. — Смотри сюда.
  Он достал из письменного стола большую карту и разложил ее.
  — Вот здесь Малиндон, а здесь Саутинг-Виллидж. Здесь Пилмилл, — продолжал он. — А Пилмилл — отличное место для стоянки яхт. Я был бы сильно разочарован, если бы узнал, что Джейк Рафано не здесь держит яхту. От Харвича до открытого моря рукой подать, и он в любой момент может смыться отсюда. Мы вот что сделаем. Семья Ривертонов начала беспокоиться за своего щенка. Я даже уже виделся с мачехой. Она из породы сучек, которые могут доставить очень большие неприятности. Если, конечно, захотят. — Келлс усмехнулся.
  — Знаешь, Слим, в свое время мой старикан решил преподнести мне один сюрприз, и это было одной из причин, заставивших меня удрать из Штатов. Да, да, он хотел жениться на какой-то даме, содержащей ночной клуб. Когда я ее увидел, я быстренько собрал шмотки и смылся. К чертям собачьим всех мачех!
  — Иди домой и хорошенько выспись, — посоветовал Кэллаген. — Утром найми машину и часов в шесть выезжай в Малиндон. Оставь где-нибудь авто и погуляй немного по окрестностям. Осмотри все места, поброди вокруг Фаллтона, Лейтинга и так далее. Попробуй найти яхту. Она должна быть достаточно большой, чтобы на ней можно было устроить игорный дом. Яхта снята на пять или на шесть месяцев каким-то американцем. И постарайся разнюхать это побыстрее, Монти.
  — Хорошо, шеф, — ответил Монти. — Если найду что-нибудь, я тебе сразу позвоню.
  Он встал и взял свою шляпу.
  — Пока, Слим.
  * * *
  Кэллаген сидел за своим столом и рассматривал проездной билет. Он хотел сопоставить факты, которые ему уже были известны. Прежде всего, почему Чарльстон ни словом раньше не обмолвился о Рафано? Чарльстон профессиональный игрок, и он должен все знать о Рафано. А Кэллаген ведь уже давно присматривался к Джейку.
  Он думал, что знает ответ на этот вопрос. Чарльстон не дурак. Когда он узнал, что Кэллаген интересуется Простаком, то понял, что скоро здесь станет очень жарко.
  Он отлично знал, что когда начнется заваруха, Джейк сразу смоется. Поэтому-то и дал добровольно информацию, и причем в самый нужный момент. Джейк уедет — неприятностей не будет, а Кэллаген будет благодарен и, мало того, замолвит за Джилла словечко перед Хуанитой.
  Детектив подумал, что Джейк не будет ждать и, скорее всего, удерет, пока все тихо и спокойно. А почему бы и нет?
  Имея в кармане восемьдесят тысяч фунтов, вытянутые из Простака, можно подумать и о более укромном местечке.
  Его заинтриговало также непонятное поведение молодого Ривертона на Беркли-сквер. С какой стати Простак так разозлился, когда узнал, что кто-то интересуется его делами? Он достал из ящика письменного стола чистый лист бумага и написал на нем номер такси, увезшего Простака. Ниже, под номером, он написал:
  «Дорогая Эффи!
  Поручи Финдону прогуляться на Беркли-сквер. Пусть найдет такси и узнает у водителя, куда тот отвез вчера ночью молодого Ривертона. Если тот все вспомнит, пусть даст ему один фунт».
  Он подписал записку и положил ее в верхний ящик стола Эффи, которая, придя утром в контру, сразу заглядывала туда за инструкциями.
  Затем он снова задумался об Азельде Диксон. Если она девочка Джейка Рафано, то наверняка должна знать, что Келлс состоит в штате Кэллагена. А тогда более чем вероятно, она съездила в деревню, чтобы предупредить Рафано. В этом случае, думал Кэллаген, его яхта стоит в Малиндоне. Именно потому, что яхта стоит в Малиндоне, Рафано и пронюхал все о Ривертонах. Все сходится.
  Кэллаген положил билет в ящик своего стола и закурил следующую сигарету. Потом он снял трубку и попросил к телефону Перруччи.
  — Перруччи, — сказал он, — это Кэллаген. Я хотел бы поговорить с тобой лично. Через пять минут я буду у тебя.
  Перруччи сидел за большим письменным столом и улыбался вошедшему Кэллагену.
  — Рад снова видеть вас, Кэллаген!
  Кэллаген обратил внимание на сверкающую бриллиантовую заколку в галстуке Перруччи.
  — Я зашел сказать, что очень сожалею об происшедшем здесь инциденте, — сказал Кэллаген. — Надеюсь, что не доставил вам особых неприятностей?
  Перруччи пожал плечами.
  — Вы же хорошо знаете, мистер Кэллаген, что я не потерплю здесь никаких неприятностей, вы хороший клиент… — и он снова выразительно пожал плечами. — Все нормально.
  — Ну и ладно. На самом деле никаких неприятностей не было, Перруччи. Это был мой сотрудник — Монти Келлс, а женщина — Азельда Диксон. Вы ведь ее знаете?
  Перруччи недоуменно посмотрел на него.
  — Я ничего не знаю и не хочу знать, — сказал он. — Совсем ничего не знаю.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Никогда не надо врать, Перруччи.
  Он встал, подошел к столу и сверху вниз посмотрел на итальянца.
  — Так вот, вчера ночью я встретил на улице молодого Ривертона. Вы это знаете, потому что почти половина посетителей знает об этом. А вы всегда в курсе того, что происходит в этом районе.
  Перруччи снова пожал плечами, но улыбка уже исчезла с его лица.
  — Когда я разговаривал с Простаком, — сказал Кэллаген, — я первый раз внимательно рассмотрел его. Мне показалось, что парень под завязку накачан наркотиками. Сегодня же вечером, когда я увидел Азельду, мне стало ясно, что и она употребляет кокаин. Вот я и подумал, не Азельда ли та дамочка, которая держит за узду молодого Ривертона. Возможно, вы это знаете?
  — Мистер Кэллаген, я уже сказал вам, что я ничего не знаю, — ответил Перруччи.
  Кэллаген неподвижно стоял у стола и не сводил глаз с лица Перруччи. Губы его раздвинулись в усмешке, но взгляд был жестким.
  — Я допускаю это, Перруччи, может быть, вы и в самом деле ничего не знаете, но тогда постарайтесь разузнать, потому что я тоже кое-что знаю…
  Он достал портсигар.
  — В прошлом году, — спокойно продолжал я, — я получил задание выяснить, куда пропала некая Лаллей. Вы ее знали, Перруччи? Красивая, молодая блондинка, она часто появлялась здесь с саксофонистом. Мы отыскала ее, но наша информация ничего не дала нашим клиентам. Лаллей в то время была уже далеко. Возможно, сейчас она уже, в Буэнос-Айрес.
  Кэллаген сделал паузу. На лбу Перруччи выступили крупные капли пота.
  — Это было интересное дело, — заметил Кэллаген. — Но самое интересное в нем то, что нам удалось установить номер машины, на которой уезжала девица в день ее исчезновения с побережья…
  Он усмехнулся.
  — Монти Келлс узнал этот номер и выследил машину. Это была большая зеленая машина… Одна из твоих, Перруччи.
  Кэллаген взял сигарету и прикурил.
  — А теперь ты расскажешь мне об Азельде? — спросил он.
  Перруччи опустил голову и, наверное, прошла целая минута, прежде чем он заговорил:
  — Я почти ничего не знаю о ней, мистер Кэллаген. Ну или совсем немного. Мне тоже кажется, что она балуется наркотиками. Я предполагаю, она знает некоторых из парней Джейка Рафано. Но больше я ничего не знаю.
  — Подумай хорошенько, Перруччи. Подумай еще немного, не вспомнишь ли ты еще чего-нибудь о ней. Ты знаешь, где она достает кокаин?
  Не поднимая головы, Перруччи тихо сказал:
  — В Сохо есть небольшой ночной бар. Называется «Капер».
  — Я его знаю. Кто сейчас заведует им?
  — Они его зовут Братец Генни, — ответил Перруччи.
  — До каких часов он открыт? — Перруччи встал.
  — Тем открыто до четырех часов утра, мистер Кэллаген. — Детектив взял шляпу и отправился к двери.
  — Мистер Кэллаген, — окликнул его Перруччи. Кэллаген остановился.
  — Успокойся, Перруччи, — сказал он. — Я постараюсь забыть номер твоей зеленой машины. Спокойной тебе ночи!
  Кэллаген вышел в коридор и прошел в зал «Желтой лампы». Зал был почти пуст, только две или три пары уныло сидели за дальними столиками. Выйдя в холл, Кэллаген увидел Чарльстона, идущего к гардеробной. Заметив Кэллагена, тот улыбнулся.
  — Хэлло, Слим, — сказал он. — Ты четко работаешь. Я сегодня ужинаю с Хуанитой. Ты стал ей неинтересен. Она сказала, что ты испортил ей новый номер.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да, случилась одна маленькая неприятность во время ее выступления, — сказал он. — Кажется, ей это не совсем понравилось.
  Уже от двери Кэллаген сказал:
  — Слушай, Джилл, теперь ты вполне бы мог поработать с Хуанитой. Я думаю, она заинтересовалась тобой. Эти выступления ей надоели до чертиков и она была бы рада выйти замуж. А если ты бросишь играть и найдешь себе другое дело, то я думаю, она с удовольствием выйдет за тебя. До свидания, Джилл.
  Он вышел на улицу, поймал такси и велел водителю отвезти себя в Сохо.
  Бар был из тех, которые каждые три-четыре месяца переходят из одних рук в другие. И когда полиция хотела познакомиться с хозяином бара, всегда оказывалось, что его уже нет. Во всяком случае новый хозяин не виноват, что прежний вчера вечером уехал в Париж.
  Бар располагался в подвальном этаже, а над ним проходила узкая лестница. На площадке лестничного пролета усталый молодой человек играл на пианино и разглагольствовал о деньках, когда он не чувствовал себя таким старым.
  Обычно посетители толпились под лестницей. Иногда сотрудники центрального отделения уголовного розыска из Тоттенхэм-Корт-роуд заглядывали сюда и изучали публику.
  Кэллаген уже бывал здесь раньше и знал, что в зале всегда пахнет горелым кофе и полно дыма со специфическим запахом марихуаны, которую можно достать здесь всего за шесть пенсов и которая любому укорачивала жизнь на полчаса.
  Взяв чашечку кофе, Кэллаген медленно, с наслаждением выпил ее и закурил очередную сигарету. Взглянув на часы, он заметил, что была уже половина третьего. Вдруг как-то сразу он почувствовал себя смертельно уставшим.
  Он встал из-за столика и спустился вниз. Спустившись, он остановился и улыбнулся увиденному. В другом конце зала, возле небольшой площадки с пианино, три ступеньки лестницы вели к двери. И по этим ступенькам только что спустилась Азельда Диксон. За столиком недалеко от пианино сидели три парня и, наклонившись друг к другу, о чем-то шептались.
  Азельда Диксон шла к лестнице, по которой только что спустился Кэллаген. Она смотрела себе под ноги и заметила его, только подойдя почти вплотную.
  — Хэлло, Азельда, — спокойно поздоровался Кэллаген. Она взглянула на него, и все лицо ее сразу стало бурым, как-то напряглось, а под глазами выступили темные пятна.
  «В молодости она была красивой, — подумал Кэллаген. — Она и сейчас еще ничего, изящно одета и вполне может сойти за леди».
  — Что вы от меня хотите? — сухо спросила Азельда.
  — Ничего, — спокойно ответил Кэллаген, — разве что узнать, как поживает Братец Генни?
  Она крепко сжала губы и ему показалось, что Азельда сейчас закричит.
  — Идите к черту! — сказала она. — Или оставайтесь, но будьте осторожны, мистер Кэллаген.
  — Хорошо, Азельда, — кивнул Кэллаген. — Я всегда осторожен, но кого же мне бояться?
  — Придет время, узнаете, — сказала она, проходя мимо него. — У меня еще есть парочка хороших друзей…
  — Я рад за вас. Если захотите заиметь еще одного, можете прийти ко мне, Азельда. В мою контору на Беркли-сквер. Вам укажут. Спокойной ночи.
  Кэллаген слышал стук ее каблучков, когда она медленно, как бы с трудом, поднималась по лестнице. Он направился к двери, ведущей в кабинет Братца Генни, но не дойдя до нее, раздумал и сел за столик. Он минут десять посидел, покуривая, затем встал и вышел на улицу.
  Пройдя ярдов двадцать, Кэллаген свернул в темный переулок, ведущий к Тоттенхэм-Корт-роуд. Посреди переулка он остановился и закурил сигарету, бросив взгляд в конец переулка. Таи мелькнула чья-то тень.
  Кэллаген сунул руки в карманы брюк и, держась ближе к стенам домов, не спеша пошел дальше. Он двигался бесшумно и осторожно, одновременно не отрывая глаз от тени.
  Кэллаген, делая следующий шаг, поднял ногу, но не опустил ее на землю, а, развернувшись на другой ноге, поднял еще выше. В этот момент тень кинулась на него. Детектив резко ударил каблуком в пах нападавшего и заставил его рухнуть лицом на землю. Кэллаген быстро обернулся, желая убедиться, что вокруг больше никого нет, а затем схватил валявшегося на земле человека за ноги и поволок к фонарю. В свете фонаря он внимательно рассмотрел лицо напавшего, стараясь его получше запомнить.
  Внимание Кэллагена привлекла правая рука этого человека. На ней была перчатка, на трех пальцах которой были врезаны три половинки лезвий от бритв.
  Кэллаген недолго постоял, размышляя о случившемся, затем достал сигарету, закурил ее и медленно пошел к стоянке такси.
  Суббота
  4. До свидания, Джейк
  Стоящие на каминной полке часы пробили четыре часа, когда Кэллаген открыл глаза. Он поглядел в потолок, зевнул и поднял телефонную трубку.
  — Буду минут через пятнадцать, Эффи, — сказал он секретарше. — Завари мне, пожалуйста, чай.
  Кэллаген встал с кровати и пошел в ванную, принял душ, побрился и протерся одеколоном. Потом оделся, прямо из горлышка отпил немного виски и тут же закурил сигарету. Надрывно кашляя, он пешком спустился к себе в контору.
  Эффи Томпсон подала ему чашку горячего чая.
  — Финдон разыскал это такси, — сказала она. — Водитель сказал, что он отвез молодого Ривертона на Пикадилли в конец Даун-стрит. Он вышел на этой улице. Больше шофер его не видел. Финдон заплатил ему пять фунтов. Эти деньги я внесла в счет Ривертона.
  Кэллаген кивнул. Он медленно пил чай, искоса наблюдая за Эффи.
  Сегодня она была одета в новый элегантный костюм и новую белую блузку. В который раз Кэллаген подумал, что у Эффи очень эффектные бедра. И тут он вспомнил фигуру миссис Ривертон. В этой женщине было какое-то дьявольски притягивающее очарование.
  Эффи продолжала:
  — В три часа звонила миссис Ривертон. Она хотела поговорить с вами, при этом подчеркнула, что «настоятельно желает поговорить». Я ей сказала, что вас еще нет, и как только вы придете в контору, сразу ей позвоните. Она звонила из Саутинга. От Уилки я узнала, что вы поздно вернулись и еще спите. Я не хотела вас будить.
  — Очень хорошо, Эффи, — сказал Кэллаген. — Набери ее номер.
  Она направилась к телефону, но шеф уже передумал и остановил ее. Он допил свой чай и надолго задумался. Затем позвонил Чарльстону, но телефонистка ответила, что того нет дома. Тогда Кэллаген набрал номер телефона Хуаниты. Ответила горничная и сказала, что хозяйки тоже нет дома. Кэллаген усмехнулся.
  — Ей звонил мистер Чарльстон? — спросил он.
  — Да, сэр, — ответила горничная. — Она велела передать, что если вы объявитесь, то найдете ее в «Желтой лампе».
  — Спасибо, — сказал Кэллаген и положил трубку.
  Он нажал кнопку на столе и взглянул на часы. Было уже без двадцати пять.
  — Я еду в Мэнор-Хауз, — объявил он вошедшей Эффи. — Обожди минут десять и позвони туда. Скажи миссис Ривертон, что я еще не вернулся в контору, но звонил тебе и просил передать, что буду у нее между шестью и половиной седьмого.
  Кэллаген встал из-за стола и направился к выходу. Услышав стук захлопнувшейся двери, Эффи подняла брови и пожала плечами. Потом пошла к телефону.
  * * *
  Когда Кэллаген остановил машину у входа в Мэнор-Хауз, часы показывали без двадцати минут семь. Моросил дождь. К зданию вела широкая аллея, усаженная с обеих сторон деревьями. «Отличное, видно, местечко летом», — подумал он и нажал кнопку звонка.
  Миссис Ривертон приняла Кэллагена, стоя у великолепного камина. Быстрым оценивающим взглядом Кэллаген окинул прекрасную обстановку: ковры, мебель и вообще весь интерьер комнаты. Потом посмотрел на миссис Ривертон и заметил, что она выглядит неважно. Под глазами легли голубые тени, а на лице ни малейшего намека на улыбку. Ее отчужденность удивила его. Он подумал, что не мешало бы ей и улыбнуться. Улыбка очень шла к ней. Вообще она из тех женщин, которым стоит много улыбаться.
  Они стояли, молча разглядывая друг друга. Каждый ждал первого хода от другого. Кэллаген подумал: «Она ненавидит меня. Если ей дать волю, она разорвет меня на мелкие куски. И давно бы это сделала, но, держу пари, ее пока сдерживает старый Селби».
  Миссис Ривертон первой нарушила молчание.
  — Вы поразительный человек, мистер Кэллаген, — сказала она. — То я в течение двух дней не могла дозвониться до вас, а сегодня не прошло и нескольких часов после нашего разговора, как вы тратите свое время и приезжаете ко мне в деревню, хотя проще было позвонить по телефону. Садитесь, пожалуйста.
  Кэллаген сел.
  — Я не считаю телефон идеальным средством общения, миссис Ривертон. Я хотел увидеть вас… — он усмехнулся, — видеть вас мне определенно доставляет удовольствие. И хотя я знаю, что вы этим не интересуетесь, все же есть некоторые вещи, которые я хотел бы сказать вам лично. О таких вещах по телефону не говорят. Но может быть, вы хотите говорить первой?
  Она пожала плечами. Кэллаген видел, что она рассердилась после его слов. Но это лучше, чем ничего. Кэллаген считал, что ненависть женщины оставляет больше шансов, чем безразличие. Во всяком случае хоть какое-то чувство она к вам испытывает.
  Она подошла к маленькому столику, взяла изящную коробку с сигаретами и протянула Кэллагену. Он поднялся, дал прикурить ей и закурил сам.
  Детектив был доволен, что эта красивая женщина сочла необходимым быть вежливой с ним.
  — Должна вас предупредить, мистер Кэллаген, что сегодня утром моему мужу стало гораздо хуже, и мы были вынуждены отправить его в частную клинику в Свэнсдоне. Доктора очень волнуются за него. Мне его очень жаль. Кроме того, всю ответственность за ведение дел Ривертонов он возложил на меня, включая и заботу о моем пасынке.
  Она замолчала и тихо вздохнула.
  — Теперь вы понимаете, мистер Кэллаген, что вам придется прислушиваться к моим советам, нравится вам это или нет.
  Кэллаген улыбнулся и выпустил колечко дыма.
  — Не знаю, миссис Ривертон, почему вы считаете, что мне не нравится получать ваши советы? — ответил он. — Не скрою, я предпочитаю получать советы от умных людей, хотя большинство из них не любят нашего брата.
  Он смотрел на нее и вежливо улыбался. В конце концов, она не могла не обратить внимания на его очаровательную улыбку, крепкую челюсть и твердую линию губ.
  — На самом деле мне даже приятно получать указания от вас.
  — Для вас нет никакой разницы, кто именно дает вам указания, — холодно сказала она. — Что нового вы можете сообщить мне?
  — Считаю, что мы немного продвинулись вперед, — ответил Кэллаген. — Ничего конкретного, но одна или две детали позволяют убедиться, что мы на правильном пути. Еще рано говорить о том, кто и как вытянул деньги из Уилфрида Ривертона, где он проводит свое время, и кто довел его до такого состояния, но в скором времени я смогу ответить на это.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросила она.
  — Только то, что он находится под действием наркотиков, — ответил Кэллаген. — Я видел его вчера ночью. Он встретил меня около моего дома, послал к черту и сказал, чтобы я не вмешивался в его дела и что умная мачеха он так и назвал вас, «умная мачеха» его дел пусть не касается. Боюсь, что ни вы, ни я для него не слишком популярны. Он был накачан кокаином.
  Она подошла к камину и, глядя в огонь, произнесла:
  — Боже, какой ужас. Мистер Кэллаген, почему так затянулось это дело? Почему так медленно идет расследование? Или вас так устраивают эти сто фунтов в неделю?
  Детектив потушил сигарету.
  — Я думал, вы не будете затрагивать эту тему. Мне не нравится, когда вы вспоминаете о деньгах. Я считаю, что эту работу выполнить меньше, чем за два месяца, невозможно.
  Она села в большое кресло у камина. Кэллаген поднялся, подошел к камину и встал около нее.
  — Миссис Ривертон, — сказал он. — Почему вместо того, чтобы быть такой недоверчивой и циничной, вы не хотите полностью положиться на меня? У меня есть кое-какой опыт. Ваш пасынок оказался в компании очень плохих людей, которых трудно чем-то остановить. Если мы будем действовать быстро и неосмотрительно, они сумеют отомстить. Они будут вас шантажировать.
  — Что с того, мистер Кэллаген? Я всегда думала, что Скотланд-Ярд вполне эффективен…
  — Скотланд-Ярд чертовски эффективен, — согласился с ней Кэллаген. — Поверьте мне, я их знаю. Если вы хотите заявить в Скотланд-Ярд, то можете сделать это и сейчас. Но они совсем не заинтересуются Уилфридом Ривертоном как обманутым игроком. В лучшем случае они им заинтересуются в связи с употреблением наркотиков. Да, работают они действительно быстро. Эта шайка и оглянуться не успеет, как очутится за решеткой. — Он передохнул.
  — Хорошо. Но что это даст вам, полковнику или самому Уилфриду? Знаете Скотланд-Ярд — это не частные детективы. Это слуги государства. Когда они начинают действовать, это становится известно всем. В нашей стране слишком много пронырливых репортеров. Даже если вы с полковником и не будете возражать против огласки, я думаю, что Уилфрид будет против: полиция найдет, в чем его обвинить. Тогда он возненавидит вас еще больше. И будет совсем плохо, если вы ограничите его в расходах.
  Она встала.
  — Я думаю, что это не ваше дело, мистер Кэллаген. Я также думаю, что мы сейчас сказали друг другу все, что хотели сказать. Я не позволю вам тянуть это дело еще восемь или девять недель. На то у меня есть свои причины…
  Детектив, не соглашаясь с ней, покачал головой.
  — Это уж как получится, миссис.
  — Нет, ни как получится. Сегодня суббота, и через две недели в субботу вы должны закончить это дело. Это мое последнее слово. Если вас эти сроки не устраивают, то мистер Селби обратится в другое частное детективное бюро, и они закончат расследование.
  Кэллаген встал.
  — Понимаю, мадам, — сказал он и усмехнулся. — Фактически я предупрежден за две недели. Я бы не сказал, что это мне нравится.
  Она улыбнулась.
  — Я так и думала, мистер Кэллаген.
  Сыщик улыбнулся еще шире.
  — И даже после этого я не могу сказать, что вы мне не нравитесь. Странно, но мы чем-то похожи друг на друга. Вы чертовски прямы и резки. До свидания, мадам, и благодарю за сигарету.
  * * *
  Кэллаген приехал в свою контору в восемь часов вечера. Эффи Томпсон терпеливо ждала его, сидя в кресле с сигаретой. Ее шляпка, сумочка и зонтик лежали на столе.
  — Соедини меня с Дарни, — обронил Кэллаген, проходя мимо нее в свой кабинет, — и иди домой, Эффи. Хорошенько отдохни за воскресенье.
  Он усмехнулся, заметив, как она недовольно поджала свои губки.
  Кэллаген поднял трубку.
  — Привет, Дарни, — сказал он. — Парня зовут Уилфрид Ривертон, рост пять футов десять дюймов, худощавый, слабый, лицо опухло от пьянства и наркотиков. Он блондин, волосы длинные, вспыльчив… Запомнил?
  Дарни подтвердил.
  — В последний раз его видели прошлой ночью на Даун-стрит. Он был напичкан кокаином, — продолжал Кэллаген. — Мне кажется, что он живет где-то рядом. Выясни это. Найми дюжину парней, все расходы будут оплачены. И еще работа для тебя: последи за Азельдой Диксон. Брюнетка, среднего роста, отлично одевается, не исключена возможность, что эта особа вертится около Ривертона. Я хочу как можно быстрее узнать, где живут эти голубки. Понял? Действуй Дарни.
  Когда Кэллаген положил трубку, в кабинет вошла Эффи Томпсон. В руках она держала номер «Байстэндера».
  — Я ухожу, — сказала она и положила газету шефу на стол.
  — На седьмой странице помещена фотография миссис Ривертон. Миссис Толла Ривертон, — уточнила она ж быстро взглянула на Кэллагена. — Мне кажется, она очень красивая женщина.
  — Ну, — спросил Кэллаген. — И что же дальше?
  Она подошла к двери и, насмешливо улыбаясь, спросила:
  — Вот я и думаю: «Что же дальше?» Спокойной ночи.
  Дверь за ней захлопнулась.
  Сыщик откинулся в кресле и задумался о миссис Ривертон. Когда зазвонил телефон, он еще не пришел к какому-нибудь определенному мнению. Звонил Монти Келлс.
  — Хэлло, Слим, — поздоровался он. — Как по-твоему, я хороший детектив или нет?
  — Ты что-то выяснил, Монти?
  — Я нашел ее, — ответил Келлс. — Яхта называется «Сан Педро». Прекрасная штучка. Не очень большая, зато быстроходная. В Калифорнии на таких яхтах устраивали запрещенные игры, пока не вмешалось ФБР. Она пришвартована в конце Фаллтона и в любой момент может отвалить в открытое море. Я и звоню из Фаллтона. Это посредине пути между Саутинг-Виллидж и Пинмилл.
  Кэллаген взглянул на часы.
  — Отлично, Монти. Я выезжаю к тебе. Где тебя искать?
  Келлс засмеялся.
  — В деревенской гостинице под названием «Коза», — ответил он. — Я выдал себя за странствующего торговца. Здесь есть что выпить, а барменша выгладит так, как будто готова сейчас же пасть в мои объятия. Что мне делать дальше?
  — Оставайся там и жди меня, — сказал Кэллаген. — Буду у тебя в половине первого. Создается впечатление, что Джейк Рафано собирается удрать, а мне очень хочется поговорить с ним перед отъездом. В половине первого я буду у твоей «Козы» и прихвачу тебя с собой.
  — Ладно. Прихвати с собой пушку. Я не уверен, что Джейк Рафано любит тебя, и ему ничего не стоит сперва свести с тобой счеты, а потом спокойненько удрать.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я не терплю оружия, — заметил он. — Мне надоело объясняться после каждого выстрела. Здесь не Оклахома.
  — Ты уже говорил это, — напомнил Келлс. — А вот я все еще беру с собой пистолет. И предпочитаю лучше объясниться, чем быть мертвым. О'кэй, Слим. Жду тебя в половине первого.
  * * *
  Когда Кэллаген остановил свою машину за углом «Желтой Лампы», было десять часов, вечера. Он вошел в помещение, взял в баре коктейль, поговорил с Перруччи и поднялся в комнату Хуаниты, Она читала газету и курила сигарету.
  Войдя, Кэллаген поднял вверх обе руки. Его лицо выражало раскаяние.
  — Я понимаю, — начал он. — Поверь, мне очень жаль… Знаешь, это просто случайность, всякое бывает.
  Хуанита со злостью швырнула сигарету.
  — Ни черта себе случайность! — воскликнула она. — Ты что, не мог найти другое время для драки? Объясни мне, рада Бога, почему ты подрался именно тогда, когда я выступала? Ты просто бессовестный человек. И кто же эта женщина?
  Кэллаген недоуменно пожал плечами.
  — Я не знаю. Я никогда раньше ее не видел, — сказал он и улыбнулся. — Как Джилл? Ты хорошо проводишь с ним время?
  Она подняла голову.
  — Вообще-то неплохо. Джилл галантен с женщинами. Мы с ним проводим очень много времени на свежем воздухе, он угощает меня отличными обедами с шампанским, причем делает это намного лучше, чем некоторые другие. — Девушка выразительно посмотрела на него.
  — Да, Джилл — парень что надо, — кивнул Кэллаген. — Мне кажется, что вы оба очень подходите друг другу.
  Хуанита прикурила сразу две сигареты и одну из них протянула Кэллагену.
  — Знаешь, Слим, — сказала она, — ты очень забавный парень, и я почти люблю тебя. Не знаю, за что, но люблю. Джилл мне сказал, что ты прижал одного подонка, которого зовут Джейк. А этот тип — настоящий яд. Еще Джилл сказал, чтобы ты был с ним очень осторожен. Его банда хочет расправиться с тобой.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да, я знаю, они уже пытались сделать это прошлой ночью. Какой-то парень хотел разукрасить мое лицо и нацепил перчатку с тремя лезвиями.
  Он усмехнулся.
  — У него из этого ничего не получилось.
  — Это тот тип, которого подобрали возле Тоттенхэм-роуд? Читала об этом. Его увезли в больницу. Но в газетах писали, что он жертва стычки двух гангстерских групп.
  — Значит, одной из этих групп был я, — сказал Кэллаген, вставая. — Всего хорошего, Хуанита. Скоро увидимся. А сейчас спешу на деловое свидание. Спокойной ночи.
  Он вышел. Хуанита закрыла за ним дверь и долго, очень долго смотрела перед собой и думала.
  * * *
  Кэллаген гнал свой «ягуар» по узкой дороге на Фаллтон. В двенадцать часов он включил фары и вскоре в их свете увидел Келлса. Тот стоял посреди дороги, засунув руки в карманы брюк, и курил свисавшую с нижней губы сигарету.
  Келлс бросил сигарету и быстро сел в машину.
  — Скоро развилка, — предупредил он. — В двадцати ярдах отсюда пристань. «Сан Педро» пришвартован напротив.
  Кэллаген понимающе кивнул и выключил фары.
  — Слим, тебе не страшно идти туда одному? — спросил Келлс.
  Кэллаген задумался и отрицательно покачал головой. Келлс пожал плечами.
  — Дело хозяйское, — сказал он.
  Кэллаген остановил машину перед небольшой лужайкой, за которой виднелась пристань. Они вышли. Перед ними расстилалось зеркало залива, вдали горели огни яхты. В полудюжине иллюминаторов горел свет.
  — Это она, — сказал Монти Келлс, указав на огни яхты. — Смотри какая красавица!
  Кэллаген огляделся.
  — Загони машину в кусты, Монти, — сказал он. — Не хватало еще, чтобы деревенские полисмены заинтересовались нами. Ты останешься здесь и все внимательно осмотришь. Яхта это только отличное место для игры, но если я прав в своих предположениях, то Джейк Рафано должен где-то здесь на берегу иметь место, где можно было бы оставить машину и купить спиртное. Оно где-то здесь недалеко.
  — Хорошо, — сказал Келлс. — Завтра с утра начну искать. И если это место существует, я его найду.
  — Давай отгоняй машину, а я пошел на яхту. Когда найдешь этот притон, приезжай в контору.
  — Может, мне лучше остаться здесь, Слим? Вдруг у Джейка Рафано плохое настроение. Или, может быть, он что-то замышляет. Ты взял пистолет?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Нет. Люди с пистолетами всегда первыми получают пулю. Спокойной ночи, Монти.
  — Надеюсь увидеть тебя живым и здоровым, — отозвался Келлс и направился к машине.
  Тем временем Кэллаген прямо через лужайку пошел к пристани. Все лодки были на привязи, и ему пришлось изрядно помучиться, прежде чем он отвязал одну из них. Детектив взялся за весла и погреб к «Сан Педро». Было время прилива, и он с большим трудом преодолел расстояние до яхты.
  Подплыв к ней, Кэллаген с подветренной стороны обнаружил спускающуюся до самой воды лестницу и привязанную к ней лодку. Он привязал рядом свою и начал карабкаться вверх по лестнице. Поднимался он осторожно и бесшумно, как тень. Забравшись на палубу, он перевел дыхание и огляделся.
  Вокруг стояла тишина и никого не было видно. Кэллаген направился к корме, нашел трап и в полнейшей темноте начал спускаться по нему вниз. Ступив на пол, он замер и достал из кармана фонарь. По узкому коридору детектив медленно стал продвигаться к салону, свет иллюминаторов которого он видел с берега.
  В самом конце коридора он обнаружил закрытую дверь, из-под которой пробивалась узкая полоска света. Кэллаген бесшумно открыл дверь и вошел в небольшой салон. Около одной стены находился изящный бар, уставленный бутылками и стаканами. С другой стороны стоял металлический стол.
  Кэллаген прислушался.
  Кругом было тихо. Он бесшумно пересек салон и подошел к столу. В стоявшей около стола корзине для мусора валялось несколько клочков бумага. Кэллаген достал их и сложил эти обрывки на столе. Нахмурив брови, он прочел:
  «Джейку Рафано, эсквайру. 22.000 (двадцать две тысячи фунтов)».
  Вдруг из-за находящейся напротив стола двери послышался неясный шум. Кэллаген быстро сунул обрывки бумаги в карман и прислушался. Звук был какой-то странный, надрывный и пугающий. Очень неприятный звук.
  Детектив осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. От двери тянулся небольшой, длиной футов в шесть, коридор, в конце которого висела бархатная портьера. За сдвинутой портьерой просматривалась еще одна полуприкрытая дверь, откуда тоже пробивался свет.
  Кэллаген открыл эту дверь и вошел в ярко освещенный салон. По-видимому, это был главный салон. Напротив Кэллагена, в дальнем конце комнаты, стоял большой стол орехового дерева. За ним, поникнув головой и низко опустившись в кресле, сидел Джейк Рафано. Его белый вечерний костюм был залит кровью. Левая рука безжизненно свисала вдоль тела, а правая, сжимавшая тяжелый автоматический пистолет, лежала на столе.
  Справа снова раздался неприятный хрип. Кэллаген повернул голову и увидел лежащего у стены Уилфрида Ривертона. Надрывный и булькающий хрип исходил из его груди.
  Даже не приближаясь к нему, детектив понял, что пуля пробила Простаку легкое. Правой рукой, лежавшей на левом бедре, он сжимал пистолет 32 калибра. Под его грудью растекалась небольшая лужица крови.
  Бегло осмотрев Простака, Кэллаген подошел к Джейку Рафано. Тому помочь уже было нечем, он был мертв.
  Кэллаген закурил, достал из кармана перчатки, надел их и начал методический обыск салона. За столом в стене он обнаружил скрытый картиной небольшой сейф. Но он был заперт. Осмотр ему ничего не дал.
  Тогда Кэллаген вернулся в небольшой салон, где обнаружил записку, и начал обыскивать его. Сначала он заглянул в шкаф с полуоткрытой дверцей. На вешалке висел махровый халат. Кэллаген ощупал его, но в карманах было пусто. Его очень удивило, что халат был влажный.
  Ничего не найдя, сыщик вернулся в большой салон и тщательно обыскал труп Джейка Рафано. В карманах Рафано ничего не было. Ничего не дал и осмотр Ривертона. У того в карманах нашлась только полупустая пачка сигарет.
  Кэллаген присел в кресло и задумался. Затем он встал и прошел на палубу, спустился по лестнице в свою лодку и погреб к берегу. На этот раз прилив помогал ему.
  Поставив лодку на место, Кэллаген нашел свою машину и не спеша направился в Фаллтон. В трех милях от городка он увидел телефонную будку.
  Кэллаген остановился, вышел из машины, закурил сигарету и снял трубку. Набрав три девятки, он приложил к микрофону носовой платок и сказал:
  — Полиция?.. Слушайте внимательно. Возле Фаллтона стоит моторная яхта «Сан Педро», на ней кое-что произошло. В главном салоне сидит американец по имени Джейк Рафано, он мертв. Там же находится раненый в легкое парень. Его зовут Уилфрид Ривертон. Он в тяжелом состоянии. Это все. Спокойной ночи.
  Воскресенье
  5. День отдыха
  В половине второго Кэллаген спустился к себе в контору и с удивлением обнаружил находившуюся там Эффи Томпсон. Даже не сняв свое меховое пальто и надвинутую на глаза небольшую шляпку, она сидела за столом и просматривала газеты.
  — Что ты здесь делаешь? — спросил он. — Я же тебя сегодня не вызывал.
  — Я просмотрела утренние газеты и подумала, что могу вам понадобиться, — ответила она.
  Кэллаген придвинул поближе к камину большое кресло и плюхнулся в него. Он был одет в отлично сшитый костюм из светло-серого трико и голубую шелковую рубашку. На шее был аккуратно завязан светло-голубой галстук.
  Эффи раздраженно следила за ним. Он неторопливо достал из кармана пиджака портсигар, выбрал сигарету и закурил.
  — Что там пишут?
  — Интересного мало, — ответила она. — Прошлой ночью кто-то анонимно позвонил в полицию из окрестностей Фаллтона. Полицию вызвали на яхту «Сан Педро». Приехав туда, они обнаружили мертвого Джейка Рафано. Надеюсь, вам это уже известно? — она саркастически улыбнулась.
  Кэллаген промолчал.
  — Там же нашли и Уилфрида Ривертона, — продолжила Эффи. — Он ранен в правое легкое. Его отвезли в клинику. Полиция считает, что он безнадежен, однако врачи полагают, что у него есть шанс выкарабкаться.
  — Что еще? — спросил Кэллаген.
  — Этой ночью скончался полковник Ривертон. В двадцать три сорок пять. Он лежал в частной лечебнице.
  — Да, печальный уход из жизни мужских представителей семейства Ривертонов, — заметил Кэллаген. — Все не так уж хорошо. Ты давно здесь?
  Он протянул ей сигарету. Она взяла ее, достала из сумочки зажигалку и прикурила.
  — Часа два. Уилки предупредил, что вы еще спите, и я переключила телефон сюда.
  — А Келлс звонил?
  — Нет, пока не звонил никто.
  Кэллаген встал и, заложив руки за спину, начал задумчиво ходить по кабинету.
  — Соедини меня с Дарни, Эффи.
  Она сняла трубку и набрала номер телефона. Когда Дарни ответил, Кэллаген взял у нее трубку и сказал:
  — Хэлло, Дарни. Ты уже читал сегодняшние газеты? Дарни ответил, что читал.
  — Отлично. Это тебя не касается, но меня интересуют эти убийства на борту «Сан Педро», неважно почему. Мне кажется, что молодой Ривертон приехал на яхту вчера или позавчера. Ты должен это узнать точно, а заодно разнюхай, откуда он приехал и на чем. Если он приехал на машине, то видно, кто-то его привез. Понимаешь, Дарни? Молодец. Я тебе подскажу, как лучше это сделать. Помнишь Мазели? Того парня, что взяли с наркотиками месяца три назад? Найди его, покажи пятифунтовую бумажку и направь в Сохо, в бар «Капер». Пусть он покрутится там и порасспрашивает, что известно об этом деле. Скажи ему, пусть выйдет на Братца Генни или еще на кого-нибудь, кто знал Простака. И еще пусть узнает, где тот был вчера и что делал. Действуй, Дарни.
  Он положил трубку.
  Эффи Томпсон, которая во время разговора Кэллагена с Дарни выходила из кабинета, сейчас стояла в дверях и с тревогой смотрела на, него.
  — Что мне делать? — спросила она. — Есть какая-нибудь работа для меня?
  Кэллаген взял ее за подбородок и посмотрел в глаза.
  — Нет, — ответил он. — Ты отослала Лонни сотню фунтов?
  — Да, еще вчера.
  — Отлично. Теперь можешь идти домой. —  Эффи кивнула.
  — Конечно. Я буду весь день дома, если понадоблюсь, звоните. Я приду.
  Кэллаген вопросительно поднял брови.
  — Послушай, что с тобой случилось, Эффи? Зачем это ты можешь понадобиться? А? Уж не хочешь ли ты сама заделаться сыщиком?
  Эффи улыбнулась.
  — Я совсем не разбираюсь в этих делах, — сказала она, — так что предоставляю это вам. Я же способна только решать задачки типа «плохой или хороший вы детектив?» в воскресных газетах. Но меня заинтересовал ваш ночной звонок вчера в полицию.
  — Слушай, дорогуша, — сказал Кэллаген резко, — тебе не надо интересоваться не своим делом. Тебе платят не за это. Решай себе на здоровье задачки из серии «хороший ли вы детектив?» или сходи в кино, но забудь, пожалуйста, о деле Ривертонов. Если ты мне понадобишься, я тебе позвоню. А сейчас топай домой.
  Он улыбнулся.
  * * *
  Кэллаген сидел в глубоком кресле, вытянув ноги, и, глядя в потолок, думал.
  Его размышления прервал звонок из приемной. На проводе был Уилки.
  — Мистер Кэллаген, к вам пришел один джентльмен и желает видеть вас, — сказал он. — Это инспектор Гринголл из Скотланд-Ярда.
  — Ты сказал ему, что я здесь? — спросил Кэллаген.
  — Я сказал, что вы спите и из своей квартиры наверху еще не выходили, — ответил Уилки.
  — Очень хорошо, — сказал Кэллаген. — Скажи ему, что ты сейчас поднимешься ко мне, и попроси его немного подождать. Потом поднимись наверх, подожди там немного и спустись к нему. Скажи инспектору, что я уже в конторе. Продержи его четыре или пять минут, а уж потом веди ко мне.
  Телефон зазвонил снова, и Кэллаген быстро снял трубку. Звонил Келлс.
  — Хэлло, Слим! — сказал он. — Я нашел этот дом. Он находится в полумиле от Фаллтона и в трех милях от швартовки «Сан Педро». Вокруг сад, цветы, кусты, в общем, все, что пожелаешь. Но в доме никого нет. Такое впечатление, что он брошен. Я утром через окно забрался внутрь и осмотрел там все. Кажется, что кто-то его покинул в очень большой спешке. Даже ничего не взяли. Там осталось много жратвы, а большой бар набит разной выпивкой. И вообще, внутри он выглядит неплохо.
  — Как тебе это удалось узнать? — спросил Кэллаген. — Рассказывай быстрее, Монти. Сейчас с минуты на минуту ко мне придет инспектор Гринголл.
  Кэллаген услышал в трубке, как Келлс присвистнул.
  — Он что, уже знает, что ты был здесь ночью, Слим? Газеты уже раструбили об этой истории. Что-то слишком быстро они все разнюхали.
  — Не будь дураком, Монти, — сказал Кэллаген. — Если эти сведения просочились в печать, значит, так надо Гринголлу. Скорее всего, он сам и сообщил им. Ладно, говори быстрее, как тебе удалось отыскать этот дом?
  — Да не было никаких проблем, — ответил Келлс. — Это барменша из «Козы» помогла.
  — Ты далеко от этого места?
  — Рядом, — отозвался Келлс. — А что, надо вернуться? — Кэллаген на минуту задумался.
  — Нет, не надо, — сказал он. — Держу пари, что вокруг Фаллтона болтается слишком много полицейских. Жди меня завтра вечером неподалеку от этого дома. Я хотел бы сам его осмотреть. Ты же покрутись там еще немного, может, что и услышишь. Поинтересуйся, что нашла полиция, но будь осторожен. Если я задержусь и не приеду до десяти вечера, то позвоню тебе в «Козу» и скажу, что делать. Понял?
  — Да, — ответил Келлс. — Все понял. Слим, одну минуту, у меня есть для тебя пикантная новость.
  — Говори быстрее, Монти, — поторопил помощника Кэллаген. — Что еще за пикантная новость?
  — Вчера ночью яхту посетила какая-то женщина, — сказал Келлс. — Ее видел старик Джимми Уилкинс. Он живет в коттедже в самом конце Фаллтона, у развилки — мы с тобой проезжали это место. Он утром заходил в «Козу», и я немного поговорил с ним. Этот тип страдает бессонницей, ему около шестидесяти лет. Сегодня ночью он не мог уснуть и примерно без четверти двенадцать встал с постели. Окна верхней комнаты его коттеджа как раз выходят на пристань, когда он выглянул из окна, то увидел, как к пристани причалила лодка и с нее сошла женщина. Слим, ночь-то была лунная, и он все хорошо разглядел. Он даже заметил, что она была одета в пальто из меха тигра. — Во рту у Кэллагена вдруг пересохло.
  — Во что, он говорит, она была одета? В пальто из оцелота? — спросил он.
  — Какого к черту оцелота? Он сказал из меха тигра.
  — Это одно и тоже, — засмеялся Кэллаген. — Хорошо, Монти. Жди завтра до десяти вечера.
  Он положил трубку и стряхнул пепел сигареты в пепельницу. Он вспомнил брошенное в кресло пальто из оцелота и улыбнулся. Джимми Уилкинс ошибся, спутав мех оцелота с тигриным. Это пальто Кэллаген уже видел в номере Торлы Ривертон в отеле «Чартрес» в тот вечер, когда увидел ее впервые. Как же она была красива!
  Кэллаген беспечно рассмеялся.
  Когда вошел инспектор Гринголл, Кэллаген сидел в глубоком кожаном кресле и курил свою очередную сигарету.
  Джорджу Генри Гринголлу было сорок три года. В Скотланд Ярде это был самый молодой инспектор по уголовным делам и, как и большинство его коллег, он выглядел менее умным, чем был на самом деле. Он носил небольшие тоненькие усики и всегда вел себя корректно и спокойно.
  — Рад вас видеть, мистер Гринголл, — приветствовал его Кэллаген. — Наверное, годика два не виделись, не так ли? Присаживайтесь, сигареты на столе.
  Гринголл положил шляпу на край стола, сел в кресло напротив Кэллагена и начал набивать табаком свою трубку.
  — Вы хорошо устроились, Кэллаген, — сказал он. — Сразу видно, что вы процветаете.
  Кэллаген молча пожал плечами.
  — Да, здесь, пожалуй, лучше, чем на четвертом этаже Ченсери-Лейн, — продолжал Гринголл. — Кстати, я как-то на днях встретил Цинтию Мероултон. Я считаю, что вы тогда отлично выполнили эту работу.
  Кэллаген усмехнулся.
  — А я считаю, что это вы отлично выполнили ту работу, Гринголл. Если бы не ваше вмешательство, то навряд ли удалось бы успешно завершить это дело. Я ведь чуть его не провалил.
  Гринголл согласно кивнул.
  — Вероятно, это так, но вы очень рисковали. Слава Богу, все закончилось удачно. Я тогда думал, что вам нравится мисс Мероултон, и вы обязательно женитесь на ней.
  — Не знаю, вы об этом не говорили, — сказал Кэллаген.
  Он откинулся в глубину кресла и, улыбаясь, смотрел в потолок. Наступило молчание. Кэллаген знал, зачем пришел Гринголл, и тот тоже знал, что Кэллаген об этом знает.
  Рядом с креслом Кэллагена на полу валялась газета. Гринголл остановил на ней взгляд и, кивнув в ее сторону, спросил:
  — Любопытно, не правда ли? — Кэллаген задумчиво покачал головой.
  — Чертовски любопытно, Гринголл, — ответил он, — но мне это совсем не нравится. Когда я утром прочитал газеты, я понял, что моя сотня фунтов в неделю улетучилась.
  Гринголл понимающе кивнул и прищелкнул языком.
  — Очень плохо, — произнес он. — Значит, они вам платили? — Кэллаген кивнул.
  — Да, это была отличная работа. Я могу вам чем-нибудь помочь?
  Гринголл наклонился вперед и сложил на груди руки.
  — Да, вы можете мне помочь, Кэллаген, — сказал он. — Я утром видел миссис Ривертон — мачеху молодого Ривертона, и она сказала, что это вы расследовали для них это дело. Мне кажется, вы могли бы ответить на пару моих вопросов.
  Кэллаген поднял брови.
  — Это вам только кажется, Гринголл, ничего подобного вам не требуется: дело яснее ясного. И вы отлично это знаете.
  Гринголл удивленно уставился на него.
  — С чего вы взяли? Ведь в газетах ничего, кроме факта смерти Джейка Рафано и ранения Ривертона, нет. По-моему, он не вытянет, — мрачно добавил он.
  — Решайте сами. Меня нанял старый Ривертон через контору «Селби, Ронс и Уайт» — это его адвокаты. Старик хотел знать, кто выколачивает деньги из Простака. Мы звали молодого Ривертона Простаком, и поверьте, он на самом деле был им. Кто-то накачивал его наркотиками и полностью подавил его волю.
  Он замолчал и взял новую сигарету. Закурив, он тут же закашлялся.
  — По-прежнему много курите, Кэллаген? — наполовину утвердительно спросил Гринголл.
  — Даже слишком много, — ответил Кэллаген. — Но все же когда-нибудь брошу.
  — Продолжайте дальше.
  — Я не Шерлок Холмс и не обладаю его дедуктивным методом решения задач, — сказал Кэллаген. — У меня были только предположения, а они немногого стоят, особенно если вы получаете по сотне фунтов в неделю. Доказательств же у меня не было, а без них я не был в состоянии дать отчет своим клиентам.
  Кэллаген снова закашлялся.
  — Думайте сами, — продолжал он. — Я успел разузнать только то, что Джейк Рафано был заинтересован в Уилфриде Ривертоне. И этот же Рафано организовал дело с яхтой. Мне кажется, у него в голове кое-что есть, хотя он и не использовал у нас полностью американскую технику. Вы знаете о нем?
  Гринголл пожал плечами.
  — До нас дошли кое-какие слухи, — ответил он, — но мы не очень верим слухам, Во всяком случае нам на него никто не жаловался.
  — Держу пари, что если бы и были жалобщики, то они до вас не дошли бы, — сказал Кэллаген. — Дело в том, что если Простак пожаловался, то это чисто случайное совпадение. И пожаловался он не тому, кому надо. Это было тоже самое, как если бы он пожаловался на Рафано самому Рафано.
  — Что вы этим хотите сказать?
  Кэллаген выпустил колечко дыма, и его лицо приняло преувеличенно честное выражение.
  — Следите за ходом моих мыслей, Гринголл. Если бы я обратился к «Селби, Ронсу и Уайту» или к старому Ривертону и представил им свои предположения, они сделали бы одно из двух: или бы дали мне закончить дело, как я нахожу нужным, — и это, с моей точки зрения, является самым разумным, — или обратились бы в Скотланд Ярд. В свое время я не рекомендовал миссис Ривертон обращаться к вам, так как считал, что это могло обернуться неприятностью и для молодого Ривертона. Ведь покупка и употребление наркотиков — это тоже преступление.
  Гринголл согласно кивнул.
  — Вы абсолютно правы, — сказал он. — Миссис Ривертон рассказала мне об этом. И что же вы тогда предприняли, Кэллаген?
  — Мой план состоял в следующем: я сделал так, что Рафано пришел к выводу, что я кое о чем догадываюсь, и в пятницу вечером приехал в Парлор-клуб для встречи со мной. В разговоре с ним я намекнул, вернее предупредил, что если он не успокоится, то самое меньшее, на что он может надеяться, это высылка в Соединенные Штаты в сопровождении агентов Скотланд-Ярда. Еще раньше я узнал, что Джейк Рафано не пользуется популярностью в Штатах и парни Гувера что-то имеют против него.
  Он закашлялся и на минуту замолчал.
  — По всей вероятности, это подействовало, — откашлявшись, продолжал Кэллаген. — Уже на следующую ночь молодой Ривертон подкараулил меня у конторы и послал ко всем чертям. Он был по уши накачан кокаином и едва ли сознавал, что делает. После этого я понял, что я на верном пути и с первого же выстрела попал в цель. Видимо, Джейк Рафано предупредил Простака, чтобы он немного угомонился и избегал скандалов.
  Гринголл кивнул.
  — Идеи хорошая, — сказал ом. — Жалко, что из этого ничего не получилось.
  — Я знаю, — кивнул Кэллаген. — А что, Ривертон в состоянии говорить?
  Гринголл отрицательно покачал головой.
  — Нет. Он пока находится без сознания. Они положили его в частную клинику в Баллингтоне. Скорее всего, он так и умрет, не приходя в себя, но все же небольшая надежда, что он очнется, есть. Много бы я отдал, чтобы узнать, какого черта он поперся на яхту. Должен же он был понимать, что одному ему Рафано не одолеть.
  — Судя по тому состоянию, в котором он был, он совсем не соображал, что делает, — заметил Кэллаген. — Вероятно, кто-то ему намекнул, что Джейк Рафано собирается удрать, и он наконец-то сообразил, что из него самым нахальным образом вытряхнули восемьдесят тысяч. Ему это, естественно, не понравилось, и он отправился на яхту разбираться с Джейком, предварительно прихватив где-то пистолет. С другой стороны, эти угрозы Рафано не понравились, и он тоже схватился за пистолет. Но Простаку повезло больше.
  — Да, это был отличный выстрел, — произнес Гринголл. — Он с двенадцати ярдов поразил Рафано прямо в сердце. Спасибо за помощь, Кэллаген.
  — Я думаю, это квалифицируется как убийство, — сказал Кэллаген.
  Гринголл утвердительно кивнул.
  — Если он выкарабкается, мы предъявим ему обвинение в преднамеренном убийстве. Разве это можно квалифицировать иначе?
  Кэллаген тяжело поднялся, опираясь обеими руками на подлокотники своего глубокого кресла.
  — Не знаю. Это могло быть и самозащитой, Гринголл, — ответил он. — Если Простак пошел разбираться с Джейком Рафано, зная, что тот сам может его убить, то я думаю, что любой суд его оправдает, заявив, что это была самозащита. И вообще, вы же не знаете, кто стрелял первым. Может быть, Ривертон выстрелил уже будучи раненым? Если это было так, то можно вести речь о самозащите.
  — Ну, об этом говорить пока рано, — сказал Гринголл. — До свидания, Кэллаген. И еще раз спасибо.
  Когда за Гринголлом закрылась дверь, Кэллаген подошел к камину и уставился на кучу газет, валявшихся у его ног.
  * * *
  Уже наступили сумерки, а Кэллаген все еще сидел в своем кресле, смотрел на языки пламени, вырывавшиеся из камина, и размышлял. Чертовски странно устроена жизнь, думал он. Один пустяк накладывается на другой и получается прочная цепь событий.
  Если бы он в пятницу не поехал в отель к миссис Ривертон, а позвонил бы ей, то, конечно, не увидел бы пальто из оцелота. Если бы Джимми Уилкинс не страдал бессонницей, а спокойно спал субботней ночью, он не увидел бы на пристани женщину в пальто из оцелота. Чертовски странно, что Джимми понадобилось посмотреть в окно именно в то время, когда к пристани причаливала Торла Ривертон, а не он сам, Слим Кэллаген.
  Детектив, который никогда не принимал поспешных решений, ясно понимал, что на пристани могла быть и другая женщина, а вовсе не Торла Ривертон. То, что там находилась миссис Ривертон — это просто одна из вероятностей одной цепи, не более того.
  Он встал, включил свет, принес из комнаты Эффи телефонный справочник, разыскал номер Т. Д. Селби и позвонил ему. Тот оказался на месте.
  — Это очень скверное дело, мистер Селби, — сказал Кэллаген. — И, как мне кажется, это даже лучше, что полковник Ривертон не дожил до этого, и умер ничего не зная. Я думаю, вы присутствовали в клинике при смерти полковника?
  Селби ответил, что его там не было, он только завтра собирается поехать туда. Кэллаген еще некоторое время поболтал с ним о разных пустяках и положил трубку.
  Затем он разыскал в справочнике телефон клиники, набрал номер и попросил к телефону старшую сестру.
  — Добрый вечер, — сказал он печальным голосом. — С вами говорит мистер Селби из юридической конторы «Селби, Ронс и Уайт». Полковник Ривертон был моим клиентом. Я очень огорчен известием о его смерти и хочу надеяться, что его смерть была легкой. Во всяком случае он, наверное, был счастлив, что в последние минуты миссис Ривертон была с ним.
  — Извините, мистер Селби, — ответила женщина. — Это очень печально, но она не присутствовала при его смерти. Я ей звонила в одиннадцать часов, чтобы сообщить, что врачи находят, что полковник не доживет до утра, но она уже покинула Мэнор-Хауз. Мне сказали, что миссис Ривертон выехала к нам в клинику, но у нее по дороге сломалась машина, и ей пришлось задержаться. Она смогла добраться только к половине первого. Полковник к этому времени уже скончался. Он умер без четверти двенадцать. Горе-то какое.
  Кэллаген положил трубку и не смог сдержать саркастической улыбки. Звенья цепи сошлись. Получается, что женщина, которую видел из окна Джимми Уилкинс, не кто иная, как миссис Ривертон.
  Он разложил на столе карту шоссейных дорог и начал внимательно ее изучать. Итак, миссис Ривертон выехала из Мэнор-Хауза до телефонного звонка из клиники и еще не знала, что старик совсем плох. Она направилась в Фаллтон, собираясь попасть на яхту «Сан Педро», а затем быстро вернуться к себе домой. Машину она, видимо, оставила где-то недалеко от пристани.
  Вероятно, она позвонила из Фаллтона в Мэнор-Хауз и ей сообщили о телефонном звонке из клиники. Ей пришлось гнать обратно с бешеной скоростью, пытаясь успеть в клинику до кончины мужа, и, наверное, у нее по дороге кончился бензин. Она задержалась немного на заправочной станции и добралась до клиники именно в тот момент, когда Кэллаген уже находился на борту «Сан Педро».
  Кэллаген сел в кресло и задумался, сопоставляя в своем уме уже известные факты. Внезапная мысль мелькнула в его голове, и он понял, что означала порванная на клочки расписка на 22.000 фунтов, найденная им в мусорной корзине в малом салоне яхты.
  Он встал, закурил сигарету, набрал номер и попросил пригласить к телефону мистера Юстейса Менинуэля. Когда детектив услышал в трубке знакомый протяжный голос этого джентльмена, он сказал:
  — Менинуэль? Ты хочешь заработать двадцать фунтов? Да? Хорошо, тогда слушай меня внимательно. Ты читал в газетах о молодом Ривертоне, который замешан в деле с «Сан Педро»? Его мачеха живет в месте, именуемом Мэнор-Хауз в Саутинге. Она вторая жена старика, который умер прошлой ночью в клинике. Так вот, я хочу, чтобы ты разузнал все, что касается этой женщины: я хочу знать, кем она была до замужества, почему вышла замуж за старого Ривертона, что у нее за семья и тому подобное. Ты должен подобрать эти сведения для меня к одиннадцати часам вечера. Понимаешь? И мне нужны только проверенные факты. Мы встретимся ночью или я тебе позвоню в «Серебряный бар» между одиннадцатью и двенадцатью часами. Если ты это сделаешь, то утром получишь от меня двадцать фунтов.
  Менинуэль ответил, что сделает все возможное.
  * * *
  Кэллаген взглянул на часы. Было пять часов. Он позвонил в гараж и приказал подогнать к подъезду машину. Потом поднялся в свою квартиру, надел пальто и шляпу, открыл стенной сейф, спрятанный за картиной, и достал десять десятифунтовых банкнот — часть своего выигрыша на победе Лопни.
  Когда он спустился вниз, машина уже стояла у подъезда. Кэллаген сел за руль и не торопясь направился по дороге из Лондона, соблюдая все правила уличного движения.
  Отъехав миль пятнадцать от Лондона, он надвинул шляпу на глаза и прибавил газ. Он гнал свой «ягуар» в Фаллтон.
  Кэллаген внимательно, не отвлекаясь, следил за дорогой, руки крепко сжимали рулевое колесо.
  И он улыбался.
  Чертовски прав тот, думал Кэллаген, кто сказал, что вы никогда до конца не узнаете женщину. Чем больше они похожи на монахинь, тем в меньшей степени они ими являются.
  Глупо было бы думать, что женщина с лицом и фигурой Торлы Ривертон сумеет прожить без неприятностей.
  А ведь я ей тогда поверил. Поверил и терпел ее презрительное обращение, когда она разыгрывала из себя озабоченную мачеху. А вот того, что Джимми Уилкинс не спал и видел ее на пристани из окна своей спальни, она предвидеть не могла. И это выдало ее с головой.
  Кэллаген всем телом налег на руль. Когда фары его машины осветили дорожный указатель «Опасные повороты», он усмехнулся и сказал:
  — Это не мое дело.
  6. Появляется Хорнер
  Было холодно и начался дождь, когда Кэллаген подъехал к своему дому и загнал машину в гараж. Когда он вошел в подъезд, его остановил Уилки.
  — Мистер Кэллаген, вам звонили минут десять назад, — сказал он. — Звонок был в десять минут одиннадцатого. Звонил мистер Дарни, он хотел бы поговорить с вами. И заходила миссис Ривертон.
  Кэллаген сбросил мокрое пальто и полез в карман за портсигаром.
  — Зачем она приходила?
  — Она хотела встретиться с вами, но не застала дома, поэтому оставила записку.
  Уилки подал ему конверт. Кэллаген поднялся к себе и сразу принял горячий душ. Потом он переоделся в другой костюм и только тогда распечатал конверт Торлы Ривертон.
  «Уважаемый мистер Кэллаген!
  Я очень волнуюсь… Вечером я приехала в город, чтобы встретиться с мистером Гринголлом — инспектором полиции, занимающимся этим делом. Кажется, он хочет мне помочь, насколько это в его силах.
  Он считает, что «Селби, Ронс и Уайт» — первоклассные адвокаты, но будет лучше, если дело моего пасынка будут представлять адвокаты, специализирующиеся на уголовных делах. Он рекомендовал мне предварительно посоветоваться об этом с вами. Он также сказал, что уже имел с вами разговор и вы поделились с ним своей теорией — он назвал ее «полезной теорией» — о самозащите, которая может помочь моему пасынку.
  Я собираюсь завтра утром встретиться с мистером Селби и была бы рада сначала переговорить с вами. Не могли бы вы позвонить мне, когда вернетесь? Я остановилась в отеле «Чартрес».
  Торла Ривертон».
  Кэллаген усмехнулся. Так значит она испугалась? Наконец-то до нее дошло, что с ним лучше жить в мире, чем враждовать.
  Он достал бутылку виски, налил себе в стакан на три пальца и залпом выпил. Затем снял трубку и позвонил Дарни.
  — Хэлло, Слими, — хриплым голосом отозвался Дарни. — Я все выяснил насчет Даун-стрит. Молодой Ривертон никогда там не жил. Его квартира совсем в другом месте, в Тарлес-Мьюз. Номер дома — 876. Это великолепные меблированные комнаты. Их содержит некий Хорнер, бывший полицейский. Вот в этих комнатах и жил Уилфрид Ривертон.
  Теперь о том баре. Я задействовал Мазели, но черт возьми, владелец бара, этот Братец Генни, так захлопнул свою пасть, что ее не раскроешь и ножом. При любом упоминании о молодом Ривертоне или Азельде Диксон он запирается, как улитка.
  — Хорошо, Дарни, — сказал Кэллаген. — я тебе позвоню.
  Он опустил трубку, надел новое пальто, мягкую черную шляпу и спустился в холл.
  Кэллаген посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он с минуту постоял у выхода, глядя на моросящий дождь, и вернулся в кабину швейцара.
  — Уилки, пожалуйста, позвоните и попросите прислать такси в Беркли-сквер. Затем позвоните миссис Ривертон в отель «Чартрес и скажите ей, что я получил ее записку. Я вернусь в двенадцать часов. Попросите ее, чтобы позвонила мне в это время.
  Когда подъехало такси, он сел в него и велел водителю везти его в Тарлес-Мьюз, дом 876.
  Дом 876 был расположен в самом конце Тарлес-Мьюз и представлял собой старомодное трехэтажное здание. Весь дом был погружен в темноту. Лишь в одном подвальном окне, прикрытом занавеской, был виден свет.
  Кэллаген нажал кнопку звонка и стал ждать.
  Спустя две-три минуты дверь открылась и на порог вышел огромный мужчина. За его спиной виднелся хорошо обставленный холл. Человек имел вид отъявленного забияки, припухшие уши и хитрые глазки. Кэллагену он очень не понравился.
  — Ну? — буркнул мужчина.
  Детектив засунул руки в карманы пальто и с самым любезным видом спросил:
  — Добрый вечер. Моя фамилия — Кэллаген. У вас снимал комнату Уилфрид Ривертон. Мне хотелось бы кое-что узнать о нем. А вы Хорнер, бывший полисмен, не правда ли?
  Мужчина утвердительно кивнул.
  — Правда. Меня зовут Хорнер, и я бывший полисмен. Только я никак не пойму, какого черта это вас интересует. Он здесь жил, вот и все. Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы. Так что заткнитесь ими и катитесь отсюда.
  Он стал закрывать дверь, но Кэллаген быстро сунул в щель ногу и рывком распахнул ее, зловеще ухмыляясь.
  — Вы нарываетесь на неприятности, приятель, — сказал он. — Хотите их получить?
  — А почему бы и нет? — отозвался Хорнер.
  — Вот как? — Кэллаген пожал плечами и повернулся, как будто собираясь уходить. Затем он вытащил правую руку из кармана пальто и, резко развернувшись, нанес ею сильнейший удар Хорнеру в живот. Тот сразу побледнел и разинул рот, судорожно хватая воздух, как рыба, вытащенная из воды. Немного постоял и начал медленно оседать, скользя спиной по стене.
  Кэллаген прислушался. Произведенный им шум невозможно было не услышать. Но все было тихо, вероятно, никого из жильцов не было дома.
  Нещадно ругаясь, Хорнер приподнялся с пола. Кэллаген, даже не размахнувшись, резко ударил его в челюсть левой рукой, потом правой. Снова прислушался. Стояла тишина. Тогда он встал на колени перед Хорнером и принялся наносить один за другим удары по его щекам — левой-правой, левой-правой, при этом приговаривая: «Значит, ты не желаешь отвечать на вопросы?»
  Хорнер стоически молчал. Тогда Кэллаген стукнул его по носу и потом, зажав его нос между пальцами, начал выкручивать. Затем снова начал методически бить бывшего полисмена по щекам. Наконец, Хорнер сдался и был готов говорить.
  * * *
  Кэллаген вошел в комнату молодого Ривертона, остановился в самом центре и внимательно осмотрелся. Вошедший следом Хорнер встал между ним и дверью. Нос его распух, а щеки горели багровым огнем.
  Кэллаген не спеша, методично начал обследовать комнату. Но в ней ничего существенного не было.
  Он вытащил из кармана две сигареты, одну прикурил сам, другую протянул Хорнеру.
  — Сядьте на кровать, — сказал Кэллаген. — Мне надо кое-что узнать от вас.
  Хорнер немедленно повиновался. Но его глаза неотрывно с ненавистью смотрели на Кэллагена.
  — Послушайте, вы можете мне помочь, — сказал Кэллаген. — Молодой Ривертон злоупотреблял наркотиками. Но ведь кто-то снабжал его ими? Вы это знаете? Вероятно, он использовал эту комнату только как место, где можно переночевать. Может быть, он иногда приводил сюда свою приятельницу. А может быть, именно она и снабжала его наркотиками. Вы ее должны знать. Ее зовут Азельда Диксон. Мне хотелось бы знать, где она живет.
  Хорнер облизал языком распухшие губы.
  — У нее квартира на Слоун-стрит, — сказал он. — Дом номер 7, Корт-Мэншнс.
  Он сунул сигарету себе в рот и тоже закурил.
  — Вы думаете, что очень хитры, — ухмыльнулся Хорнер. — На вашем месте я был бы поосторожнее. Вы не слишком популярны, вы, ублюдок…
  — Меня это не трогает. Прежде, чем мы продолжим дальше, я скажу вам пару слов. Вы можете выбирать из двух вариантов по-своему. Если вы поддержите меня, то у меня найдется для вас несколько фунтов, и вам не придется иметь дело с полицией. Если откажитесь, то мне придется обратиться к Гринголлу в Скотланд-Ярд, он расследует это дело. Как это ни печально, но придется ему сказать, что вы связаны с этой Азельдой Диксон и занимаетесь скупкой и продажей наркотиков. Вы лучше меня знаете, что вас ожидает в этом случае.
  — Ну и что? — отозвался Хорнер. — Если я буду заодно с вами, я получу деньги и меня не тронет полиция. Если я буду против вас, вы обратитесь в Скотланд-Ярд. Но вы забываете, что еще есть и третий вариант. Имеются парни, которым очень не понравится, что я слишком много разболтал вам.
  — Это не страшно, — сказал Кэллаген. — Если вы перетрусили, упаковывайте вещи и сматывайтесь. Никому вы не нужны, и никто вас искать не будет.
  Кэллаген усмехнулся и выдохнул густой клуб дыма.
  — Итак, — продолжал он, — начнем с прошлой ночи. В котором часу Простак пришел сюда?
  — Примерно в восемь часов, — ответил Хорнер.
  — Правильно, — подтвердил Кэллаген, — а потом некто заехал за ним на машине. Где-то около девяти часов. Так?
  — Нет. Никто за ним не заезжал. Он спустился вниз и сам попросил меня заказать ему машину на без двадцати девять.
  — Как он выглядел? — спросил Кэллаген. — Наверное, уже успел накачаться наркотиками?
  — Нет, не похоже, просто был пьян в стельку. Он даже просил, чтобы я сам сказал шоферу, куда его отвезти. Ему надо было в Корт-Мэншнс на Слоун-стрит. Он чертовски спешил. Он так спешил, что даже не стал надевать воротничок, схватил пальто и убежал.
  — Ясно, — сказал Кэллаген. — Значит, кто-то или что-то заставило его так спешить. Ему звонили по телефону?
  Хорнер отрицательно покачал головой.
  — Нет. Парень получил записку. Ее подсунули ему под дверь, и он сразу нашел ее, как только вошел. На конверте было написано только его имя.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Вы являетесь хозяином этого дома?
  — Нет, я только что-то вроде управляющего. — Кэллаген усмехнулся.
  — Черта с два, — сказал он и направился к двери. — Даю вам хороший совет: смывайтесь, пока они не принялись за вас.
  Хорнер криво усмехнулся.
  — Обойдусь и без ваших дурацких советов, — сказал он и осторожно пощупал пальцами свое распухшее лицо. — Я-то уеду, — добавил он. — Но очень надеюсь, до вас скоро доберутся. Мечтаю, чтобы они живьем поджарили вас на медленном огне.
  * * *
  Менинуэль ждал Кэллагена в дальнем конце «Серебряного бара». Он подпирал плечом стену и любезничал со смазливой официанткой. Он был отлично одет, тщательно выбрит и причесан.
  Увидя вошедшего Кэллагена, он кивнул официантке и поспешил ему навстречу. Когда они сели за столик около сцены, Кэллаген заказал две двойные порции виски с содовой и спросил:
  — Ну? Что ты узнал о ней? — Менинуэль поправил галстук.
  — Раскошеливайся на двадцатку и ты будешь знать все, что тебя интересует, об этой женщине, — он легонько похлопал себя по карману. — Я узнал о ней все. Не так уж и трудно это было сделать.
  — О'кэй, — сказал Кэллаген. — Говори, а то я очень спешу. — Менинуэль обождал, когда официант поставит стаканы с виски на столик, достал портсигар с турецкими сигаретами и предложил одну Кэллагену. Тот отказался. Тогда Менинуэль отпил глоток виски, закурил и начал:
  — Торла Ривертон очень мила. В этом все однозначно согласны и других мнений нет. Ей сейчас тридцать лет. Родом она из уважаемой старинной семьи, которая живет в Нортумберленде в Саутвик-Бреоне.
  Когда ей исполнилось двадцать два года, она была обручена с парнем по фамилии Матисон. Он был отличным парнем, из тех, которых называли настоящими бойцами. Его призвали в армию, и он был убит в одной из незначительных драк, какие происходили на Северно-Западном фронте. Узнав об этом, малышка чуть не сошла с ума. Она всегда была очень порядочной девочкой, но когда ей сообщили о смерти ее парня, она стала понемногу опускаться. Сам понимаешь, как это бывает.
  Кэллаген кивнул.
  — В двадцать четыре года она получила немного денег и стала их безудержно тратить. Она швыряла их направо и налево. И понемногу пристрастилась к игре. Чаще проигрывала. Не думаю, что она дошла до той стадии, в какой оказываются игроки-мужчины, но к ростовщикам она все же пошла. Я думаю, она считала, что если будет достаточно долго играть, то сумеет вернуть деньги. Мне кажется, что для нее это был один из способов на время забыться.
  Ее отец с большими трудностями привел денежные дела в порядок, и после этого Торла взяла себя в руки. Когда ей исполнилось двадцать семь лет, ее приметил старый Ривертон. Я думаю, что тут не обошлось без нажима семьи, в конце концов, несмотря на большую разницу в возрасте, она вышла за него замуж. С того времени он всегда болел, но она вела себя как примерная жена. Все время заботилась о нем и никуда из дома не ходила. Во всяком случае, так говорят о ней. Но хочу заметить, что не очень-то в это верю.
  — Почему? — спросил Кэллаген. Менинуэль пожал плечами.
  — Не знаю, — сказал он. — Просто практика показывает, что когда девушка немного распущена до замужества, то она продолжает оставаться такой же и после замужества. Но это только мое предположение.
  — Точно подмечено, — согласился Кэллаген.
  Он допил свое виски, достал бумажник и протянул Менинуэлю две десятифунтовые бумажки. Менинуэль спокойно спрятал их в свой карман.
  — Отличная легкая работа, — сказал он, улыбаясь и показывая свои ровные зубы.
  — Можно заработать больше, — заметил Кэллаген и прикурил сигарету. — Хочешь получить еще пятьдесят?
  Менинуэль заулыбался.
  — Постараюсь.
  — Все, что от тебя требуется, это держать язык за зубами. Я не очень-то тебе доверяю, Менинуэль, и ты это знаешь. Я знаю твою любовь к трескотне.
  — Не такой уж я трепач, как ты думаешь, — обиделся Менинуэль. — Во всяком случае, не со всеми. Во всяком случае, я достаточно умен, чтобы не трепаться о твоих делах. Я помню Перси Беллина. Как-то он работал на тебя и сболтнул что-то лишнее. Через год он получил девять месяцев, и никто не знает, кто дал полиции на него сведения. А я сообразил.
  — Умный мальчик, — сказал Кэллаген.
  Он перегнулся через столик и начал тихо говорить.
  — Меня интересует одна женщина. Ее зовут Азельда Диксон. Она, в общем, хорошая женщина и когда-то была очень мила. Но сейчас кто-то напугал ее до смерти, и она начала принимать наркотики.
  Он стряхнул с сигареты пепел.
  — Я думаю, ты мог бы провести с ней вечер. Надо заинтересовать ее так, чтобы она все время была с тобой, я должен знать, что она никому не мешает. Один мой приятель расскажет ей о прекрасном молодом человеке, который несчастлив в браке и хочет разойтись со своей женой.
  Кроме того, я попрошу его, чтобы он намекнул Азельде, что у этого молодого человека есть деньги, и что он хочет познакомиться. Пожалуй, это ее заинтригует.
  Менинуэль широко улыбнулся.
  — И этим несчастным женихом буду я? — спросил он. — И моя задача поговорить с этой Азельдой?
  — Соображаешь, — сказал Кэллаген. — Если я смогу все это провернуть, то дам тебе знать, где ты с ней встретишься. Подготовь для нее хорошую легенду и позаботься, чтобы она выглядела убедительно. С твоим языком это тебе не будет трудно.
  — Я к твоим услугам, — засмеялся Менинуэль. — Да за полсотни я готов наплести все, что угодно. Жизнь в Мэйфейре в наши дни стала не легка. Когда ты сообщишь мне?
  — Позвоню. До свидания, — сказал Кэллаген и встал из-за столика.
  * * *
  После разговора с Менинуэлем Кэллаген зашел в итальянское ночное кафе, расположенное вблизи Хэй-стрит. Он взял чашечку черного кофе и, задумавшись, медленно смаковал его. Выпив кофе, он пошел в сторону станции метро «Грин-парк» и, увидев по дороге телефонную будку, зашел в нее. Кэллаген набрал номер Скотланд-Ярда и попросил к телефону инспектора Гринголла.
  Когда тот ответил, Кэллаген сказал:
  — Добрый вечер, Гринголл. Извините за поздний звонок, но мне необходимо кое-что у вас выяснить. Я сейчас обеспокоен некоторыми обстоятельствами.
  — Это не здорово, — ответил Гринголл. — Что же вас заставило беспокоиться, Слим?
  — Миссис Ривертон оставила мне сегодня записку, — сказал Кэллаген, тщательно подбирая слова. — Она пишет, что разговаривала с вами, и вы дали ей совет найти юридическую контору, которая более опытна в уголовных делах, чем «Селби, Ронс и Уайт». Хотелось бы знать, для чего это вам? Я думал, что у вас в этом деле нет трудностей и вы можете вполне обойтись без меня.
  — Я сегодня разговаривал с миссис Ривертон, можно сказать, полуофициально. Сейчас, когда полковник Ривертон умер, она считает, что обязана сделать все возможное для его сына. Поэтому, естественно, она очень обеспокоена. Это понятно, не так ли?
  — Да, конечно, — подтвердил Кэллаген, пытаясь одной рукой достать из пачки сигарету.
  — Сегодня Ривертона прооперировали и извлекли пулю, — продолжал Гринголл. — Ему сейчас стало значительно лучше, и хирург считает, что есть шанс выжить. Он пришел в сознание, но еще очень слаб. Я считаю, что если бы вы нашли компетентного адвоката, который хорошо разбирается в подобных делах, он мог бы помочь и нам, и самому Ривертону. Вы, Кэллаген, знаете закон, и вам известно, что мы не имеем права принимать от подозреваемых лиц никаких заявлений, которые можно вменить им в вину. Вот если бы молодой Ривертон сам, по собственной воле, решился бы заговорить, это другое дело. Вполне вероятно, что у него была вполне уважительная причина пустить пулю в этого подонка Рафано. Серьезная причина, которую примет жюри. Вам ясно?
  Кэллаген подумал, что инспектор Гринголл весьма умный полицейский офицер.
  — Да, все ясно, — сказал он. — Спасибо, Гринголл. Если вы удовлетворены ходом событий, то я тоже. Но я не хочу делать что-либо противозаконное.
  Он усмехнулся.
  — Я не совсем удовлетворен, Слим. Все это не так просто. Без сомнения, этот Джейк Рафано выстрелил в молодого Ривертона, не вызывает сомнения также и то, что Ривертон тоже стрелял в Рафано и убил его. Но это не все. На яхте был кто-то еще, и я хочу знать, кто это был и что он там делал.
  — Вы мне об этом раньше не говорили, — с явным удивлением произнес Кэллаген. — Для меня это новость, что на яхте был еще кто-нибудь.
  — Да, — обычным голосом сказал инспектор. — Этот тип позвонил нам в Скотланд-Ярд насчет стрельбы на яхте. Откуда он мог знать, если не был там? Мне кажется, молодей Ривертон должен знать, кто этот парень, и он мог рассказать о нем юристу. Если этот парень подтвердит предположение о самозащите, то тогда шанс Ривертона в глазах присяжных значительно повысится. Понимаете?
  — Да, я понял, — ответил Кэллаген. — Спасибо за все, Гринголл. Я обязательно поговорю с миссис Ривертон.
  — Одну минуту, — спокойно продолжал инспектор Гринголл. — В стене салона спрятан потайной сейф. Он был заперт, но я открыл его и увидел, что он пуст, а у Джейка Рафано было с собой очень много денег. Я навел справки и узнал, что он вчера утром взял из банка сорок тысяч фунтов. Осмотр сейфа ничего не дал, на нем не было ни одного отпечатка пальцев. Хотел бы я знать, где сейчас эти деньги.
  — Еще бы, держу пари, что очень хотели бы, — сказал Кэллаген. — Это чертовски интересно.
  — Да, очень интересно, — согласился Гринголл. — Доброй ночи. Еще увидимся. И будьте осторожны, Кэллаген.
  Кэллаген вежливо попрощался и повесил трубку. Никуда не заходя, он вернулся к себе на Беркли-стрит и поднялся в свою квартиру. Снял пальто и шляпу, достал бутылку виски, налил себе на три пальца и сразу выпил. Потом прошел в столовую и оттуда позвонил Уилки. На часах было пять минут первого. Он спросил, звонила ли ему миссис Ривертон. Когда Уилки ответил, что еще не звонила, он набрал номер отеля «Чартрес». Из отеля ответили, что миссис Ривертон в номере нет. В это время зазвонил внутренний телефон. Уилки сообщил, что ему звонит миссис Ривертон. Кэллаген переключил телефон и ответил.
  Ее голос звучал устало и как-то приглушенно.
  — Извините за поздний звонок, — сказала она. — Вы получили мою записку?
  — Да, получил, — ответил Кэллаген. — Вы одна? Вы говорите из отеля «Чартрес»? Извините, но я не хотел бы, чтобы нас подслушивали.
  Она подтвердила, что звонит из отеля и что она одна. Кэллаген усмехнулся.
  — Подождите одну минуточку, — сказал он. — Кто-то звонит в дверь.
  Он быстро выскочил в спальню и по внутреннему телефону позвонил Уилки.
  — Слушай, Уилки, — быстро сказал он. — Я по другой линии говорю с миссис Ривертон. Немедленно узнай, откуда она звонит. Понял?
  Швейцар ответил, что все сделает. Кэллаген сразу вернулся в столовую и взял трубку.
  — Все в порядке, мадам, — сказал он. — Теперь мы можем спокойно говорить. Мне многое надо рассказать вам, но это вовсе не телефонный разговор. Так что, лучше бы вам приехать сюда. Уилки, наш швейцар, будет предупрежден и проводит вас ко мне.
  Она немного помолчала, а затем произнесла.
  — Ну, хорошо. Только я смертельно устала.
  — Мне очень жаль, — сказал Кэллаген, — но сейчас не до этого. Я вас жду через десять минут. Да, еще вот что. Захватите с собой вашу чековую книжку. Она может понадобиться.
  — Что? Что вы сказали? — спросила она.
  — Вы прекрасно все слышали. Я попросил вас захватить чековую книжку. Жду вас через десять минут.
  Он положил трубку, немного обождал и набрал номер телефона Уилки.
  — Ну? — спросил он.
  — Все в порядке, мистер Кэллаген, — ответил Уилки. — Ее звонок засекли. Она звонила из кафе на Бэрд-стрит, возле Найтсбриджа.
  — Отлично, — сказал Кэллаген. — Спасибо, Уилки. Он прошел в столовую, налил немного виски и выпил.
  7. Допрос
  Кэллаген стоял около камина и курил. На улице, не переставая, шел дождь. Он слушал, как капли барабанят по оконным стеклам, и думал, как трудно узнать до конца женщину и как трудно предугадать ее поступки.
  Услышав шум поднимающегося лифта, он выпрямился и шагнул к двери. Уилки открыл дверь его квартиры и пропустил Торлу Ривертон.
  На этот раз она была одета в черное вечернее платье и каракулевое пальто. Ее лицо было очень бледно, а глаза как-то неестественно блестели. Кэллаген в который раз подумал, что эта женщина чертовски хороша.
  Он любезно подвинул ей кресло и предложил сесть. Когда она села, достал сигареты и предложил закурить. Она жестом руки отказалась.
  — Я сегодня очень устала, но я понимаю, что что-то чрезвычайно важное заставило вас вызвать меня. Мне не хотелось бы оставаться здесь дольше, чем это необходимо.
  — Я понимаю, что вам бы хотелось побыстрее отвязаться от меня, но боюсь, теперь это уже невозможно. Мне необходимо об очень многом поговорить с вами. Во-первых, я хочу, чтобы вы знали, что мне стало кое-что известно.
  Он замолчал и прикурил сигарету. Она тем временем невозмутимо и очень спокойно наблюдала за ним.
  — Не думайте, что мой интерес к вам вызван лишь любопытством. Нет, я не любопытен, и интерес у меня чисто профессиональный. Мне стало известно, что вы в свое время очень увлекались игрой, а за всеми делами на «Сан Педро» стояла игра… Так что теперь вы должны уяснить, что сейчас я вижу в вас не только мою клиентку, но и человека, принимавшего активное участие в этом деле.
  — Что вы хотите этим сказать, мистер Кэллаген? — недоуменно спросила она.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Мой сотрудник, Монти Келлс, по моему заданию работал в этом районе, и он обнаружил яхту Джейка Рафано «Сан Педро». К этому времени я уже заинтересовался этой яхтой, поскольку считал, что Джейк Рафано собирается смыться. По-видимому, я был прав. Он как раз и собирался это сделать. Надеюсь, вам понятно, почему прошлой ночью в половине первого я наведался на «Сан Педро»?
  Он закурил и продолжал:
  — Вечером я позвонил в Скотланд-Ярд инспектору Гринголлу и от него узнал, что накануне Джейк Рафано взял из банка сорок тысяч фунтов стерлингов. Инспектор Гринголл до сих пор считает, что эти деньги были в стенном сейфе Рафано в салоне яхты. Когда Гринголл открыл сейф, денег в нем не было.
  Кэллаген передохнул и заговорил снова:
  — Вчера мне опять звонил Монти Келлс и дал интереснейшую информацию. Келлс разыскал некоего Джимми Уилкинса, который живет в коттедже в конце Фаллтона у развилки. Этот старик страдает бессонницей, без четверти двенадцать он смотрел в окно и видел, как на пристань из лодки высаживалась женщина. На ней было пальто из оцелота — он ошибочно назвал его тигровым мехом… Это были вы, миссис Ривертон.
  Кэллаген внимательно наблюдал за ней. Ее длинные тонкие пальцы с силой сжали подлокотники кресла.
  — Тогда у меня появилась некая интересная мысль, — продолжал Кэллаген. — Готов держать пари: вы знали, что полковник долго не протянет. Вас ждали в клинике, но вы туда не поехали. У вас было более важное дело, видимо, кто-то вам позвонил, и я не исключаю, что это был Джейк Рафано. И вы помчались к нему. Вы надеялись быстро закончить дела на «Сан Педро» и потом заехать в клинику. Вы думали, что вам на все это вполне хватит времени, но его не хватило. Пока вы мотались на яхту и обратно, ваш муж умер. Правильно?
  Она молча смотрела перед собой.
  — Я не ждал, что вы мне что-нибудь ответите, — сказал Кэллаген. — Вы не очень расположены ко мне, но даже если бы это было не так, маловероятно, чтобы вы стали исповедоваться мне. Но я почти уверен, что знаю, зачем вы поехали туда.
  Хрипло, устало и очень тихо она спросила:
  — Ну, и зачем же я туда поехала?
  — Сейчас мы дойдем и до этого, — усмехнулся Кэллаген. — Сначала я хотел бы задать вам несколько вопросов, но прежде разрешите объяснить, почему я хочу задать эти вопросы. До сих пор никто не подозревает, что той ночью вы были на яхте. Единственный человек, который вас видел там, — это Джимми Уилпинс. Сегодня вечером я подъехал к нему, и мы с ним немного поговорили. Он хоть и старый, а тоже любит деньги. Вы бы удивились, если бы увидели, как его ошеломил вид десяти десятифунтовых бумажек. Он тут же понял что к чему и тут же забыл, что видел какую-то женщину в пальто из оцелота. Сейчас он уехал куда-то на несколько месяцев. Вот так-то.
  — Зачем вы это сделали? — тихо спросила она. Кэллаген отбросил сигарету в огонь и, глядя прямо ей в глаза, ответил:
  — Я не знаю. Мне кажется, что основной причиной являетесь вы сами. Я думаю, что вы меня поразили. Вы выглядите так, как и должна выглядеть женщина, вы ходите и говорите так, как и должна ходить и говорить женщина. Думаю, мне просто не по душе мысль, что вас могут обвинить в убийстве.
  Она изумленно подняла брови, а Кэллаген тем временем продолжал:
  — Вы заметили корзину для мусора у стола в маленьком салоне, напротив бара?
  Она кивнула.
  — Она сразу бросалась в глаза. В ней валялось несколько обрывков бумаги. Их кинули так, будто хотели, чтобы кто-то обязательно обнаружил эти обрывки. Вы знаете, что за информация заключалась в этих бумажках?
  Она опять утвердительно кивнула.
  — Это долговая расписка на двадцать две тысячи фунтов стерлингов, — продолжал Кэллаген. — Ее подписал Простак на имя Джейка Рафано. Я забрал ее, и сейчас она находится у меня. Это слишком опасная для вас улика, и я, наверное, ее сожгу.
  — Но почему вы это сделаете? — спросила она с недоумением.
  — Для полиции эта расписка — первоклассная причина для мотивации обвинения в убийстве. Рафано собирался удрать и требовал у Простака деньги. Вероятно, он даже угрожал ему. Скорее всего, тот испробовал все средства, но денег достать не смог. Мне кажется, что парень был в отчаянии, и я допускаю, что он сдуру обо всем рассказал вам. Не найдя денег, Простак решил навестить Рафано на яхте и силой отобрать у него расписку. Это хорошая причина для объяснения вашего посещения яхты. Но можно объяснить и по-другому.
  — Как же?
  — Может быть, Ривертон и не говорил вам ничего о своем намерении посетить яхту, — мрачно сказал Кэллаген. — Может, это вам сказала Азельда Диксон? Не исключено, что вы тоже работали на Джейка Рафано…
  — Что вы этим хотите сказать?
  — Я отвечу, — сказал Кэллаген. — Мне сразу показалось дьявольски странным, что Джейк Рафано поставил свою яхту около Фаллтона, то есть совсем недалеко от места, где расположен Мэнор-Хауз, Понимаете? А вы когда-то увлекались игрой, и мне не верится, что, выйдя замуж, вы неожиданно изменились в лучшую сторону. Я готов поспорить, что вас не очень-то интересовал старый Ривертон. Вы вышли за него замуж потому, что спустили все свои деньги и хотели воспользоваться деньгами мужа, чтобы расплатиться с долгами. Старик ведь долго болел, не так ли? Может быть, вы уже знали, что он скоро умрет. В этом случае Простак наследовал бы все состояние полковника. Возможно, вы и Джейк имели собственные планы на наследство.
  Торла с негодованием перебила детектива. Не двигаясь с места, она горящими глазами смотрела на него.
  — Вы ужасный наглец, — задыхаясь от гнева, сказала она. — Вы страшный, чудовищный наглец.
  Кэллаген прикусил нижнюю губу и внимательно посмотрел на нее. Он некоторое время пристально рассматривал ее, а затем заходил по комнате, искоса наблюдая за ней.
  — Эта расписка меня очень заинтересовала, — продолжал сыщик. — Давайте на минуту забудем, что Простака ранили, и предположим, что он приехал на «Сан Педро» только за тем, чтобы получить ее обратно. Но если ему удалось забрать расписку у Рафано, то ему незачем было ее рвать и оставлять в корзине для бумаг как бы для того, чтобы ее там сразу нашли. Так? Скорее всего, он должен был забрать ее с собой. Вы согласны? Да, он должен был забрать ее с собой, черт побери! Но его подстрелили, и значит, был кто-то другой, кто разорвал эту расписку и бросил ее как бы для наводки… Но… Было ли это сделано до того, как Простака ранили, а?
  Кэллаген посмотрел в потемневшие глаза миссис Ривертон и выжидающе замолчал.
  — Почему вы мне все это говорите? — резко спросила она. — Почему вы считаете, что кто-то порвал расписку до того, как ранили Уилфрида? С чего вы все это взяли?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Ладно, попробуем пойти другим путем. Если тот, кто был на яхте, порвал расписку после перестрелки между Джейком Рафано и Простаком, то значит, он взял расписку или у мертвого Рафано, или у раненого Простака.
  Он остановился и достал очередную сигарету.
  — Это значит, что тот, кто порвал расписку, уже во время стрельбы находился на борту яхты. И только после смерти Рафано и ранения Простака, когда тот был без сознания, забрал у кого-то из них расписку, порвал ее и бросил в корзину, причем, напомню, бросил так, что ее легко обнаружила бы полиция и решила, что она-то и послужила мотивом для стрельбы…
  Возможно, ваша идея верна, — продолжал Кэллаген. — Сам я думаю, что, может быть, вы и правы, но тогда этим другим человеком должны быть только вы. Вам ясно?
  Она кивнула.
  — Да, я понимаю, что попала в ужасное положение… — Кэллаген остановился и быстро взглянул на нее. Ее нервы были натянуты, держалась она лишь на одной силе воли. Он сходил в спальню, налил там в стакан немкою виски, разбавив содовой, и предложил ей.
  Сыщик сел в кресло напротив миссис Ривертон и протянул сигарету. На этот раз она ее взяла и закурила.
  — Почему, когда вы разговаривали со мной по телефону, вы сказали, что звоните из отеля «Чартрес»? Вас там не было. Я проверил звонок. Почему вы солгали?
  — Я больше не собираюсь отвечать на ваши вопросы, — огрызнулась она.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Как хотите, теперь я сам найду на них ответ. Я выясню, что вы делали с того времени, как оставила здесь для меня записку, где вы были и с кем вы разговаривали. И сделаю это быстро.
  — Я в этом не сомневаюсь, мистер Кэллаген. Но зарубите себе на носу: есть вещи, которые вас не касаются.
  Кэллаген рассмеялся.
  — Вы думаете, что твердо стоите на ногах? — спросил он. — Мне кажется, что вы считаете меня туповатым кретином, как и всех мужчин, которых вы знали, вроде старика Ривертона, а ведь он был стреляным воробьем, а может быть, Джейка Рафано, который, несомненно, считал себя умнее других, собираясь удрать с чужими деньгами, а взамен получил пулю в сердце.
  Сыщик поднялся и взял с каминной полки пачку сигарет. Закурив, он выпустил колечко дыма, сел и посмотрел прямо в глаза миссис Ривертон.
  — Вы что, на самом деле считаете, что я заткнул деньгами рот старику Джимми Уилпинсу ради вас? Не думаете же вы всерьез, что из-за вас я стану кем-то вроде соучастника? Может, оно так бы и было, если бы я не имел кое-что в запасе.
  С томным видом она откинулась на спинку кресла.
  — Ах, как это интересно. Правда, мистер Кэллаген?
  — Да, это чертовски интересно, — подтвердил Кэллаген. — Я прибыл на яхту только в половине первого ночи. К этому времени эти двое уже разобрались между собой, и с ними было покончено. Но не знаю точно, сколько с этого момента прошло времени, и, думаю, никто не сумеет установить это точно. А вы были на яхте не позднее половины двенадцатого ночи.
  И вернулись оттуда без четверти двенадцать, именно тогда вас и видел Джимми Уилпинс. Поэтому, я думаю, стрельба была до вашего посещения яхты, и вы застали их в том же состоянии, что и я, или это случилось сразу после вашего отъезда. Пожалуй, — добавил он, на секунду задумавшись, — стреляли они или до того, как вы появились на яхте, или когда вы еще находились на ней.
  — Почему вы так думаете? — заинтересованно спросила миссис Ривертон.
  — Потому что Джейк Рафано уже успел остыть, когда я вошел в салон яхты, — ответил он. — Этот парень был убит не позднее чем за час до моего появления на яхте. Я не новичок в такого рода делах и точно знаю, что он не мог быть убит за те сорок пять минут, которые прошли с момента вашего ухода.
  — Почему все это имеет для вас такое значение? Или вы благородный рыцарь? — она даже не пыталась скрыть сарказм в голосе. — Ездили Бог знает куда на своей машине и затыкали рот какому-то Джимми Уилпинсу… А может вы хотите оставить эти улики для себя и потом меня шантажировать?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Все зависит от вас, — сказал он. — То, что вы думаете, просто смешно, но, может быть, мне и придется заняться небольшим шантажом. Может быть, даже сегодня… И если вы настаиваете, я расскажу, почему я это все сделал. — Кэллаген немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил:
  — Сперва хочу сказать, что Гринголл вовсе не удовлетворен ходом расследования. Нет и еще раз нет. Он тоже знает, что, кроме Джейка Рафано и Простака, на яхте побывал кто-то еще. Вероятно, он считает, что я знаю об этом деле больше, чем я ему рассказал. И здесь он прав. Гринголл — парень не дурак и довольно проницательный. Скоро он доберется до сути дела сам, и тогда набросится на вас, как разъяренный бык на красную тряпку.
  Держа в левой руке сигарету, а в правой стакан с невыпитым виски, она выпрямилась в кресле и спросила:
  — Что вы этим хотите сказать?
  — Закон не позволяет Гринголлу использовать показания вашего пасынка для его же обвинения. Он хочет, чтобы я взял хорошего адвоката, специализирующегося на уголовных делах, чтобы тот снял показания с Уилфрида Ривертона. Если Ривертон заявит, что он знал о том, что Джейк Рафано вооружен и выстрелил в Рафано только после того, как тот выстрелил в него, как полагает Гринголл, это дело можно будет квалифицировать как убийство в целях самозащиты. Если Простак подтвердит, что в это время на яхте находился кто-то еще, то, имея новые данные, Гринголл вплотную займется расследованием и раскрутит это дело до конца.
  — Но может быть, Уилфрид и не знал, что на яхте находится кто-то еще, кроме него и Джейка Рафано? — ее голос снова звучал устало и как-то безжизненно.
  Кэллаген самодовольно улыбнулся.
  — Ладно, — сказал он. — Не буду спорить, знал — не знал… Я уверен, что вы прибыли на яхту после убийства Рафано, готов в этом держать пари.
  Она перебила его. Говорила она почти шепотом, едва-едва слышно:
  — Нет, вы хотите поймать меня в ловушку.
  — Чушь, — резко сказал Кэллаген. — Вы меня только злите, когда несете подобную ерунду, мне это не нравится. Я ни на кого не ставлю ловушек. Я ввожу вас в курс дела, рассказываю, как веду его и что выяснил на данный момент. А вы говорите — ловушка. Но если вы или кто-то другой будете мешать мне… Что ж, это будет чертовски глупо, вот и все.
  Он подошел к окну, поднял штору и посмотрел на улицу, там все еще шел дождь.
  — Я по самые уши влез в это дело, — не оборачиваясь, сказал он. — Я не сообщил Гринголлу, что прошлой ночью был на яхте и взял из корзины расписку. Я подкупил Джимми Уилпинса и тем самым сделался соучастником. Да, я вел расследование по-своему и дальше буду делать то, что считаю нужным. А вы и пальцем не хотите шевельнуть, чтобы помочь мне и снять с себя подозрения. Если вы собираетесь упорствовать и дальше, можете убираться отсюда к чертовой матери. Но больше вам не удастся помешать мне, по крайней мере больше, чем теперь.
  — Что вы имеете в виду? — Теперь она полностью овладела собой и холодно смотрела на Кэллагена.
  — Вы все время отвлекаете меня, — проворчал он, опустил штору и подошел к камину. — Я слишком увлекся вами, а когда я веду расследование, то стараюсь не думать о женщине, о том, как она ходит, как говорит, и вообще, что она из себя представляет.
  Миссис Ривертон лукаво улыбнулась и спросила:
  — Неужели, мистер Кэллаген, это для вас опасно? Не может быть, чтобы великий сыщик, единственный и неповторимый мистер Кэллаген сломал себе шею на подобных поворотах.
  Она рассмеялась неожиданно хрипло и грубо.
  — Создается впечатление, что вы утратили свои лучшие качества. Не будьте дурочкой. Мне очень не нравится, когда вы себя так ведете и говорите таким странным голосом. Я думал встретить вас обеспокоенной, несчастной, усталой и, может быть, жалкой, но не такой, как сейчас. Вам это не идет, вы, надеюсь, можете быть значительно лучше.
  Миссис Ривертон сильно покраснела. Яркая краска залила ее лицо, шею и даже плечи. Кэллаген заметил ее состояние и усмехнулся. Его взгляд остановился на сумочке, которую она положила на стул рядом с собой.
  Кэллаген вдруг быстро подскочил к стулу и схватил сумочку. Она метнулась к ней, но тут же снова опустилась в кресло, пожала плечами и уставилась на огонь в камине.
  Он открыл сумочку и, перетряхнув ее, нашел то, что хотел найти. Под всякой мелочью: платком, флаконом духов, деньгами, ключами, пудреницей на самом дне сумки лежало это… Маленькая стеклянная капсула с японскими иероглифами на ней.
  — Морфий, — глухо и как бы с надрывом сказал он. — Я догадался, когда вы не смогли выпить виски. Ты, чертова дура! А я-то, идиот, считал, что у тебя есть хоть капля мужества.
  Он со злостью швырнул капсулу в камин. Ее голова опустилась на руки, и она беспомощно заплакала. Кэллаген прошел в спальню к телефону.
  — Хэлло, Мэмпи. Это Кэллаген. Ты мне в прошлом году давал антинаркотическое средство для Рокселя, каломелотропин. Помнишь? О'кэй! Не можешь прислать пару? Да, желательно сейчас. Нет, сильной дозы не нужно, хватит и обычной. Передай их Уилки, пусть пока лежат у него, а я потом заберу. Спасибо. Спокойной ночи.
  Поговорив, он возвратился в гостиную. Она обхватила голову руками и неподвижно сидела в кресле.
  — Хорошо, продолжим, — сказал он. — Завтра я найму адвоката и расскажу ему все о Простаке. Я думаю, мы решим, как вытащить вашего пасынка. Вы же вернетесь в Мэнор-Хауз и с сегодняшнего дня будете вести себя так, как подобает миссис Ривертон. Сейчас вы поедете домой и будете оставаться там и ждать моего звонка. Я не спрашиваю вас, где вы сегодня были и что делали, мне хватает и своих собственных умозаключений. Вы же помалкивайте и ни в коем случае ни с кем не разговаривайте. Понятно? — Она покорно кивнула.
  — У вас и так чертовски ужасное положение, — продолжал Кэллаген. — Если Гринголл хоть что-нибудь разнюхает, он совсем по-другому взглянет на ход вещей, и, ей-Богу, у него будут все основания считать, что вы тоже тут замешаны: слишком уж явные интересы были у вас в этом деле. Вы знали, что старый Ривертон при смерти. Полиция сочтет, что это вы заварили кашу, чтобы остаться единственной наследницей состояния мужа. Они могут решить, что вы специально сговорились с Джейком Рафано насчет Простака, преследуя свою личную цель — лишить пасынка наследства.
  Немного подумав, Кэллаген продолжал:
  — Если взглянуть на это дело глазами полиции, то все укладывается в схему: полковник умер, а полисмен сидит в клинике возле его раненого сына и ждет, что будет дальше. Или он тоже умрет, и тогда вы получите все деньги, или он поправится, и тогда его обвинят в убийстве Джейка Рафано, и вы все равно получите все деньги. Ясно? Наследство может быть отличным мотивом для преступления. Вам все понятно? Полиция может сделать из этого дела конфетку, — нахмурившись, пояснил Кэллаген. — Если бы инспектор Гринголл знал все, что знаю я, он построил бы такую версию: Уилфрид узнал о нечестной игре Рафано и, естественно, захотел получить назад свою долговую расписку и деньги; он где-то раздобыл пистолет и направился на яхту, чтобы там разобраться с Джейком. Скорее всего, вышла бурная сцена и щенок схватился за пистолет. Джейк Рафано успел вытащить из ящика стола свой пистолет, но Уилфрид выстрелил первым и поразил его прямо в сердце.
  В это время на борту яхты находился кто-то третий. И для него не составляло большого труда точно направить пулю в Простака, накачанного до предела наркотиками. Сочтя Простака мертвым, этот человек воспользовался ключом Рафано, открыл сейф и забрал долговую записку и деньги. Это был умный человек, и он, конечно, действовал в перчатках. Потом порвал расписку на клочки и бросил их в корзину, привел все в такой вид, будто на яхте была перестрелка, и спокойно уплыл.
  Он закурил следующую сигарету.
  — Этот вариант возможен, причем его вероятность очень велика.
  Сыщик поднялся с кресла и заходил по комнате.
  — Сейчас вы вернетесь в отель, но сначала надо привести в порядок свое лицо. И сегодня вы примете то, что я вам дам. Это антинаркотические таблетки. Одну вы примете перед сном, другую завтра утром. У вас сразу прояснится голова, и станет легче дышать, но лучше совсем бросить это дело и стать самой собой.
  Он прошел в ванную и через минуту вернулся с одеколоном, кремом и полотенцем. Все это он протянул ей.
  — Займитесь своим лицом, у вас ужасный вид. — Кэллаген позвонил швейцару, и Уилки поднялся с маленькой коробочкой.
  Вернувшись в гостиную, сыщик нашел миссис Ривертон стоящей у каминного зеркала и приводившей себя в порядок. Закончив, она повернулась к нему и медленно произнесла:
  — Я не знаю, что вам сейчас сказать.— Он усмехнулся.
  — А вам и незачем что-либо говорить. Вы не забыли захватить с собой чековую книжку?
  Она молча кивнула. Кэллаген протянул ей авторучку.
  Выпишите чек на пять тысяч фунтов на меня или на предьявителя.
  Миссис Ривертон замерла.
  — Так все же шантаж? — резко спросила она.
  — Думайте, что хотите, мадам, — улыбаясь, сказал сыщик. — Сейчас вы выпишете мне чек…, а если мне захочется чего-нибудь другого, я вас предупрежу.
  — Что вы этим хотите сказать? — сквозь зубы произнесла она. — Что другое вам может понадобиться от меня?
  — Успокойтесь, мадам, я вам скажу, — сказал Кэллаген и зло усмехнулся.
  Она подошла к столу, достала чековую книжку и, оформив чек, пренебрежительно протянула ему. Кэллаген взял чек, внимательно просмотрел его и спокойно положил в карман. Затем снял трубку телефона и набрал номер швейцара.
  — Уилки, вызови такси и подними наверх лифт.
  Позвонив, Кэллаген подошел к камину и закурил, беззастенчиво глядя на миссис Ривертон. Она, потупив глаза, неподвижно стояла около стола. Когда лифт остановился на его этаже, Кэллаген, не сходя с места, сказал:
  — Доброй ночи, мадам. В любое время дня и ночи, когда вы мне понадобитесь, я дам вам знать. И не забудьте принять перед сном первую таблетку.
  Когда она ушла, Кэллаген прошел в спальню и прямо из горлышка бутылки отхлебнул изрядный глоток виски. Возвратясь из спальни в гостиную, он взял одеколон, который принес для нее, и протер им лицо.
  Затем сел в кресло и стал нещадно ругаться вслух.
  Понедельник
  8. Прекрасная работа
  Контора адвоката мистера Валентина Гагеля располагалась на Довер-стрит. Современный интерьер и хорошая обстановка производили на его клиентов приятное впечатление.
  Мистер Гагель отлично знал свои обязанности: и возможности. Он никогда не зарывался и всегда знал, где ему следует остановиться.
  Мистер Валентин Гагель был мужчиной в самом расцвете сил. Он был худощав, отлично одевался и носил пенсне, которое делало его похожим на сову. Обаятельная улыбка не сходила с его лица.
  Отличное знание уголовного кодекса давало ему возможность не только правильно определять линию поведения клиентов, но и не доводить дела до суда, особенно, если они были явно проигрышными. Мистер Валентин Гагель не любил искушать судьбу.
  Основными его клиентами были молодые леди, которые проводили все свое время в поисках знакомств с джентльменами среднего возраста. Дамы не оставляли надежду выйти замуж, а потом жаловались, что их «бросили».
  Дело почти никогда не доходило до суда. Мистер Гагель заботился об этом. Джентльмены, которые клевали на удочку подобных леди, обычно расплачивались звонкой монетой и становились если не умнее, то, во всяком случае, беднее. Мистер Гагель получал свою часть, а юные леди принимались искать очередную жертву.
  Один раз ему довелось столкнуться с владельцем фирмы «Сыскное агентство Кэллагена», и он нашел, что владелец этого агентства обладает как недюжинным умом, так и огромным опытом. Дело кончилось для мистера Гагеля плачевно. Однако, он не держал на Кэллагена зла, а напротив, признал, что Кэллаген — единственный, кто сумел его обойти. А из уст мистера Гагеля это был хороший комплимент.
  * * *
  Мистер Валентин Гагель сидел в кресле и доброжелательно рассматривал сидевшего напротив Кэллагена.
  — Да-с, мистер Кэллаген, — протянул адвокат, — это печальное, но совершенно ясное дело. Если ваша версии верна, и мы разыщем таинственную личность, которая находилась на «Сан Педро» во время перестрелки, то мы получим огромное преимущество. Это дело изобилует целой кучей смягчающих обстоятельств. И мы обязаны их найти и…
  Кэллаген перебил его.
  — Мистер Гагель, вы не совсем поняли меня. Я вовсе не заинтересован в поисках смягчающих обстоятельств. Когда вы поедете в клинику и будете брать показания у молодого Ривертона, пожалуйста, не забывайте, что он еще очень слаб и, возможно, не будет окончательно уверен в своих словах.
  — Понимаю, — сказал Валентин Гагель. — Да, понимаю, — повторил он. — Хорошо, мистер Кэллаген, я запомню это. Я возьму у него показания, и они составят документ, который определит линию нашего поведения в защите клиента. Надеюсь, что уже могу его так называть?
  — Можете, — кивнул Кэллаген. — Но не уверен, что мы можем считать его заявление документом.
  — Вот как? — удивился адвокат. — Сама процедура представляется мне весьма обычной. Разве вы так не считаете?
  — Может быть, — ответил Кэллаген. — Но это не совсем обычное дело, и семья в нем играет не последнюю роль. У них есть деньги и влияние.
  — Я это знаю, — согласился мистер Гагель.
  Он достал сигарету из красивого серебряного портсигара и улыбнулся Кэллагену.
  — Я думаю, мистер Кэллаген, что вы не имеете понятия о характере показаний, которые могут быть получены от молодого Ривертона?
  Кэллаген улыбнулся ему в ответ.
  — Ну, честно говоря, я имею понятие. У меня есть основания считать, что его заявление откроет такое…
  Мистер Гагель откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Казалось, он очень внимательно слушает и запоминает слова Кэллагена.
  — Это обычная история, — продолжал Кэллаген. — Уилфрид Ривертон связался с компанией плохих парней. Они вытрясли из него массу денег — у Простака их много, чего не скажешь об уме. Для этого некий тип по имени Джейк Рафано подсунул ему смазливых девочек, море выпивки и наркотики. Когда молодой Ривертон сообразил, что его нагло облапошили, это ему, естественно, не понравилось. А потом он откуда-то узнал, что Джейк Рафано собирается смыться. И Ривертон решил с ним разобраться…
  — Ясно, — перебил его Гагель. — Вы не считаете, что нам было бы интересно знать, что именно хотел сделать молодой Ривертон?
  — Не уверен. Скорее Ривертон, идя к Джейку Рафано, еще ничего не решил, а действовал, поддавшись мгновенному порыву. Он хотел сначала поговорить с Рафано, а там будь, что будет.
  — Значит, как я вас понял, идея заключается в том, что в Рафано стреляли преднамеренно.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Вы правильно меня поняли.
  Гагель кивнул головой, но уже не улыбался.
  — Итак, — продолжал Кэллаген, — Простак решил сначала поговорить с Джейком Рафано и поехал…
  — Извините, что я снова перебиваю вас, мистер Кэллаген, но не мог бы я полностью услышать эту историю? Правильно ли я понимаю, что наш клиент направился на «Сан Педро» под влиянием наркотиков или выпивши?
  — Это хорошая мысль.
  — Но если это так, то как же он добрался туда? Если он был пьян или находился под действием наркотиков, то навряд ли смог бы веста машину. Правильно?
  — Вы абсолютно правы, но я считаю, что это не главное. В конце концов, это не важно, как он попал на яхту. Ривертон предполагал, что Джейк Рафано может быть вооружен и что он будет изворачиваться и отпираться, поэтому прихватил с собой пистолет…
  Гагель кивнул.
  — Извините, мистер Кэллаген, я снова перебиваю вас. Я вполне допускаю, что молодой Ривертон как-то попал на яхту, встретился с Джейком Рафано и разговаривал с ним. Это ясно. Но с какой стати Рафано стал вдруг стрелять в него? Интересно, от кого узнал Уилфрид Ривертон, что Рафано может применить оружие?
  — Вы снова правы, — ответил, усмехнувшись, Кэллаген. — Но это не имеет большого значения и оставим пока в стороне ваш вопрос. Знаете ли, Гагель, мне нравится, что вы задаете хорошие вопросы. И продолжайте перебивать меня и задавайте новые. Они вполне могут прийти в голову и полицейскому офицеру, расследующему это дело, — улыбка Кэллагена стала еще шире, — если, конечно, кто-то покажет ему заявление Ривертона…
  — Даже так?
  — Да, только так, — подтвердил Кэллаген и продолжал, — молодой Ривертон был на яхте — неважно, как он туда добрался — и встретился с Джейком Рафано. Это факт. Мы предполагаем, что он сказал Рафано, что знает, что тот собирается бежать…
  — Я хочу еще перебить вас, мистер Кэллаген. Вам не известно, кто предупредил его о возможном бегстве Джейка Рафано?
  — Я уже говорил вам, мистер Гагель, что пока это не имеет значения. Важно то, что молодой Ривертон поверил этому, а у Рафано была его расписка на двадцать две тысячи фунтов, и Простак хотел ее вернуть. По-видимому, он боялся, что Рафано позвонит его отцу и предъявит ему эту бумажку, поэтому парень стал просить расписку назад, но, как я предполагаю, Джейк Рафано стал над ним издеваться. Тогда Ривертон выхватил пистолет и пригрозил им Рафано. Скорее всего, Рафано попытался выиграть время и, как мне кажется, сказал Простаку, что вернет расписку. Он открыл ящик стола, но вместо расписки вытащил пистолет. Увидев это, Ривертон выстрелил первым и попал прямо в сердце Рафано. Уже в последний момент Рафано все же успел нажать на курок и ранил Ривертона. Вы согласны?
  — Да, вполне, — ответил Гагель. Он наклонился вперед к Кэллагену. — Но это очень опасное заявление, мистер Кэллаген! Вы знаете, что оно значит?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Убийство.
  — Точно. Если я сниму с молодого Ривертона именно такие показания, то это будет равносильно признанию в убийстве — в преднамеренном убийстве. Значит, Ривертон пришел на яхту с целью забрать свою расписку любым способом. И он пошел туда с оружием. Любой суд примет во внимание, что он взял пистолет с целью угрозы Джейку Рафано, а может быть, и его убийства. Получается, что если Ривертон угрожал пистолетом Рафано, то это он стрелял для самозащиты, а не Ривертон… — Кэллаген кивнул.
  — Именно так я и думаю, — сказал он. Гагель снова откинулся на спинку кресла.
  — А что, мистер Кэллаген, если заявление молодого Ривертона не будет соответствовать ничему такому, о чем мы здесь говорили?
  Кэллаген поднялся с кресла, и достал из кармана бумажник. Он отсчитал десять сотенных банкнот и положил их на стол перед адвокатом.
  — Это ваш гонорар, а ваше дело сделать так, чтобы заявление молодого Ривертона не расходилось с тем, что я вам только что рассказал. Если вы этого не сделаете…, — он замолчал и зло улыбнулся, — то будете писать сами. Я думаю, в палате никого не будет, а молодой Ривертон еще не оправился и вряд ли сможет прочесть то, что вы дадите ему подписать. Понятно?
  Гагель взял деньги и сунул их в ящик стола.
  — Понятно, мистер Кэллаген. А вы уверены, что контора «Селби, Ронс и Уайт» будут в восторге от такой линии защиты?
  — Абсолютно, — ответил Кэллаген. — Миссис Ривертон сегодня утром перед своим отъездом в Мэнор-Хауз встречалась с ними и предупредила, что инспектор Гринголл, расследующий это дело, рекомендовал ей взять хорошего адвоката по уголовным делам. Так что это именно он предложил нанять такого юриста. А я ведь вас знаю, — улыбнулся Кэллаген.
  Гагель кивнул.
  — Конечно, мистер Кэллаген, я постараюсь сделать все наилучшим образом. Я тоже думаю, что во время снятия показаний с Ривертона в палате никого не будет. И, конечно, я понимаю, что Ривертон еще настолько слаб, что будет не в состоянии сознавать, что он говорит. В любом случае он ничего не запомнит…
  — Я тоже так думаю, — сказал Кэллаген. — Я доволен, что мы поняли друг друга и буду рад, если уже сегодня услышу от вас о результатах допроса.
  Гагель посмотрел на часы.
  — Я сейчас же еду в клинику и сам привезу показания в вашу контору, мистер Кэллаген. До свидания.
  * * *
  Было пять часов вечера. За окнами конторы Кэллагена бушевал сильный ветер.
  Эффи Томпсон принесла шефу третью подряд чашку чая. Она поставила ее на стол перед ним и хотела сказать что-то важное, но, взглянув на Кэллагена, передумала. Как только Эффи вышла из кабинета, зазвонил телефон. Кэллаген снял трубку и услышал голос Келлса.
  — Алло, Слим, — сказал Келлс. — У тебя все нормально? Мы сегодня встретимся, как договорились?
  Кэллаген живо представил себе Келлса, стоящего в единственной телефонной будке на маленькой улице Фаллтона с торчащей изо рта сигаретой и надвинувшего на самые глаза шляпу.
  Кэллаген ответил, что пока у него идет все, как надо, сказал, чтобы Келлс ждал его у дерева возле телефонной будки в десять часов вечера. Немного помедлив, он спросил, как обстоят дела в Фаллтоне.
  — Хорошо, — заверил его Келлс. — Полиция покрутилась немного на яхте и уже уехала. Так что все спокойно. Правда, этот старикашка заартачился. Джимми Уилпинс. Может быть, встряхнуть его чуть-чуть?
  — Нет, не надо. Оставь его в покое, он больше меня не интересует. Кто-нибудь болтается поблизости от Грин-Плейс, ты проверял?
  — Я был там час назад, — ответил Келлс. — Пока пусто. Тихо, как в могиле, да к тому же и погода мерзкая. Ну, а как у тебя вообще дела, Слим?
  — Так себе. Не скажу, что хорошо, но и не плохо. Вообще-то ничего. Ты побудь там еще. А в десять я подскачу к тебе. Мне необходимо кое-что обсудить, а заодно осмотрим Грин-Плейс. До встречи, Монти.
  — Всего хорошего.
  Только Кэллаген положил трубку, как дверь кабинета открылась и вошла Эффи Томпсон.
  — Вас хочет видеть мистер Гагель, — сказала она. Кэллаген утвердительно кивнул. Быстрыми шагами в кабинет вошел Гагель.
  Его лицо выглядело немного осунувшимся, но он улыбался. Детектив показал ему на кресло напротив, и адвокат сел.
  Гагель кивнул.
  — Я все время думал, мистер Кэллаген, — сказал он, — я и сейчас еще думаю. Вы хотите, чтобы я защищал Ривертона по этому заявлению?
  Он достал из кармана конверт и положил его на свое колено.
  — Я вообще не хочу, чтобы вы его защищали, Гагель, — сказал Кэллаген. — Если вам удалось получить именно те показания, какие я хотел, ваша работа закончена. Вы легко получили тысячу. Но где показания?
  Кэллаген достал сигарету и подвинул свой портсигар Гагелю. Потом он откинулся на спинку кресла и закурил. Гагель пожал плечами.
  — Эти показания — смертный приговор для парня, — сказал он. — Ни одного смягчающего обстоятельства. Тот, кто будет работать с этими показаниями, сразу наденет на него петлю. Я бы еще мог вас понять, если бы вы представляли обвинение. А так — нет, не понимаю.
  Кэллаген задумался, а потом спросил:
  — Он признался в том, что стрелял в Джейка Рафано?
  — Да. Он признался во всем. Во всем, что вы думали о нем. Он сказал, что приехал на яхту, чтобы рассчитаться с Рафано, что Рафано дьявольски разъярился и что он, Уилфрид Ривертон, потеряв выдержку, выхватил пистолет, а Джейк Рафано достал из ящика стола свой. Ривертон сказал, что он мгновенно выстрелил и сейчас же ощутил ответный выстрел. Так что он полностью признал, что первый вытащил пистолет. Получается, что Ривертон действовал сознательно, а не защищаясь, — Гагель пожал плечами. — Сатанинское заявление, — заключил он.
  — Что из этого сказал он, а что подсказали вы? — спросил Кэллаген.
  — Практически это все сказал он, — ответил Гагель. — Ривертон говорил с трудом, медленно, и я вполне успевал записывать за ним, выбирая нужное мне. Конечно, я мог бы изменить материал и сделать, чтобы он выглядел лучше. Но я ничего в показаниях не изменил, а только несколько их усилил. Вот если бы я мог задавать вопросы. Нужные вопросы…
  Кэллаген внимательно посмотрел на Гагеля и спросил:
  — Например?
  — Например? Ну, почему он вдруг сорвался и помчался на яхту, как он добрался до нее, от кого он, например, узнал, что Джейк Рафано находится на «Сан Педро», кто еще был на яхте кроме Рафано?
  — Почему же вы не задали ему этих вопросов?
  — Вы хорошо знаете, что я не… вы мне дали… конкретные инструкции. Но один вопрос у меня все же сорвался. Вы понимаете, что я хочу сказать?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да, я догадываюсь, что вы хотите сказать. Полагаю профессиональная привычка. Так что за вопрос?
  — Я его спросил по собственному ли желанию он приехал на яхту, а если нет, то кто его привез, — ответил Гагель. — И он послал меня к черту.
  — Молодец, — сказал Кэллаген, — вот это рыцарский поступок! Хорошо. Спасибо, Гагель. Я считаю, что вы выполнили свою работу, и плата была очень щедрой. Вы довольны?
  Гагель встал, держа в правой руке конверт.
  — Да, я доволен, если к этой теме никто больше не вернется. В противном случае и вам, и мне будет очень плохо.
  — Этого не случится, — заверил Кэллаген. — Всего хорошего, Гагель.
  Адвокат положил на стол Кэллагена конверт и вышел.
  * * *
  Кэллаген поставил свой «ягуар» между деревьями в двадцати ярдах от телефонной будки на окраине Фаллтона. Накрапывал мелкий дождь.
  Сыщик посмотрел на часы, закурил сигарету, поднял воротник плаща и вышел из машины. Он опаздывал. Часы показывали семнадцать минут одиннадцатого. Прямо по блестящей от дождя траве Кэллаген направился к телефонной будке, но около будки никого не было и он заволновался: Келлс никогда не опаздывал.
  В нагрудном кармане его пиджака лежало заявление молодого Ривертона и, прислонившись к телефонной будке, он задумался о нем. Дождь почти прекратился, и из-за низких облаков выглянул краешек луны.
  Подождав Келлса до половины одиннадцатого, Кэллаген вернулся к машине и достал из-под сиденья фонарь. Из разговора с Келлсом Кэллаген приблизительно знал, где находится Грин-Плейс, и в тусклом лунном свете он направился его искать.
  В четверть двенадцатого Кэллаген остановился перед заброшенным домой, построенном в грегорианском стиле. Запущенный парк зарос деревьями и кустами. От железных ворот, одна половина которых была приоткрыта, к дому вела посыпанная гравием дорожка. Весь дом был погружен в темноту. Под небольшим порталом с колоннами виднелась массивная входная дверь.
  Кэллаген вошел в ворота, крадучись, обошел вокруг дома. Одно из окон было приоткрыто, и он подумал, что Келлс мог им воспользоваться, чтобы пробраться в дом.
  Кэллаген оглянулся и быстро нырнул в окно. Проникнув в дом, он зажег фонарь и осмотрелся. Это была маленькая комнатушка, по всей видимости, служившая кладовой. Он вышел в коридор и осторожно направился в жилую часть дома.
  Двери комнат выходили в обширный холл с высокими потолками. Чувствовалось, что люди совсем недавно покинули этот дом.
  Кэллаген открыл первую справа от входа в холл дверь и вошел в прекрасную, хорошо обставленную комнату с современным баром. Полки бара ломились от множества бутылок с яркими этикетками. Кэллаген подошел к бару, нашел непочатую бутылку канадского бурбона и сделал пару хороших глотков.
  Потом он снова вернулся в холл и тихо присвистнул. Никто не отозвался. Кэллаген, раздумывая, постоял пару минут и начал не спеша подниматься на верхний этаж дома. Через двадцать минут, обследовав при свете фонаря все углы комнат верхнего этажа, он спустился снова в холл.
  Его озадачило отсутствие Келлса. Детектив подумал, что, вероятно, кто-то спугнул Келлса, и он убрался из этого района, чтобы Кэллаген смог сам обыскать Грин-Плейс, не вызывая ничьих подозрений. И, вероятно, это произошло совсем недавно, иначе он успел бы позвонить Кэллагену до его отъезда из Лондона.
  Сыщик вышел в коридор и направился в заднюю часть дома, где находились комнаты для прислуги. По дороге он внимательно осмотрел кухню, чуланы и кладовые. В последней комнате, в которой был свален всякий хлам, он увидел приоткрытую дверь, вошел в нее и осветил лучом фонаря каменные ступени лестницы, ведущей вниз. Перил не было. Несколькими ярдами ниже у самого основания лестницы он наткнулся на распростертого на полу Келлса. Келлс лежал на спине, поджав под себя правую руку. Левая же лежала в лужице крови, залившей пыльный пол. Все тело Монти было как-то неестественно прогнуто.
  Кэллаген быстро сбежал вниз и наклонился над телом Келлса. Тот был мертв. Кэллаген достал из кармана перчатки, как бы в задумчивости надел их и расстегнул пиджак Келлса. На рубашке ясно виднелось яркое пятно крови. Он расстегнул рубашку и увидел, что пуля попала прямо в сердце.
  Осмотрев рану, Кэллаген застегнул рубашку и пиджак на Келлсе, снял перчатки и присел на ступеньку лестницы. Он тяжело вздохнул, достал сигареты и закурил. Сидя на ступеньке, Кэллаген не мог оторвать своего взгляда от распростертого перед ним тела Келлса.
  Потом он поднялся и внимательно осмотрел погреб — ничего, кроме нескольких бочек и дюжины пустых ящиков, в нем не было. Тогда Кэллаген снова подошел к трупу Келлса и перевернул его. Прагой рукой канадец сжимал какую-то тряпку. Сыщик разжал еще не успевшие окоченеть пальцы и вытащил скомканные мужские плавки. Кэллаген спрятал плавки в правый карман своего плаща, сел на ступеньку и надолго задумался.
  Вероятно, когда Келлс осматривал подвал, кто-то заметил его и тоже стал спускаться вниз. Келлс зажал в руке плавки и отступал. Кэллаген подумал, что этот человек неожиданно включил свет и Келлс спрятал руку с плавками за спину. Выключатель находился на стене как раз возле лестницы. Кэллаген отчетливо представил себе эту сцену. Неизвестный стоит на лестнице, а Келлс внизу с плавками за спиной.
  Этот неизвестный выхватил пистолет, выстрелил в Келлса и убил его. Вот и все.
  Кэллаген загасил сигарету и сунул окурок в карман. Он еще некоторое время смотрел на Келлса, как бы прощаясь с ним, а затем медленно пошел в комнату возле холла, где был бар с напитками. По дороге он методично и спокойно ругался на всех языках, которые знал.
  Кэллаген подошел к бару и выпил немного канадского бурбона. Затем он достал плавки, разложил их перед собой и начал внимательно их рассматривать. Это были обычные мужские коричневые плавки с желтым пояском. Он поискал фабричный ярлык, но его или не было, или его спороли. Зато на внутренней стороне он обнаружил примитивный клеенчатый кисет, какие часто применяют моряки.
  Он вывернул кисет наизнанку и при свете фонаря внимательно обследовал его. Внутри были только табачные крошки.
  Кэллаген положил кисет в карман и еще выпил. Скорее по привычке, чем по какой-то другой причине, он вытер бутылку носовым платком и поставил на место. Потом вышел из комнаты и пошел к кладовой в конце коридора.
  Кэллаген через окно выбрался из дома и, прислонившись к стене здания, внимательно оглядывал находящуюся перед ним лужайку. Он прислушался, но, кроме шороха моросящего дождя в опавших листьях, ничего не было слышно.
  Засунув руки глубоко в карманы, с низко опущенной головой, Кэллаген побрел вокруг дома к металлическим воротам.
  Он сел в машину и, немного отъехав от Фаллтона, погнал, несмотря на мокрую дорогу, на большой скорости в Лондон. Всю дорогу он что-то бормотал себе под нос. Только иногда было можно разобрать:
  — Ах, Монти, Монти… Ах ты, старый бродяга!
  * * *
  В четверть третьего Кэллаген припарковал машину на Даун-стрит и пешком направился к Дарни.
  Как только Кэллаген начал с силой стучать во входную дверь, так Дарни тут же ее открыл. Он был одет в голубую пижаму, брюки которой ему были явно коротки.
  — Ну и барабанишь же ты! — заворчал Дарни. — Я думал пожар или еще что случилось. В чем дело, шеф?
  Но, взглянув в лицо Кэллагена, он тут же замолчал. Молча впустил его в квартиру, закрыл за ним дверь и пригласил в маленькую гостиную.
  Дарни вынул из буфета бутылку «Джонни Уокера» и два стакана. Пока Дарни разливал по стаканам виски, Кэллаген закурил сигарету и достал из кармана пакет.
  — Слушай, Дарни, — сказал он и бросил на стол пакет. — Это касается дела Ривертона. Смотри не сделай ни одной ошибки.
  Дарни понимающе кивнул головой.
  — Я слушаю внимательно.
  — Адвокат Валентин Гагель, — продолжал Кэллаген, — в среду утром свяжется с этой Азельдой Диксон. Он скажет ей, что у него есть к ней дело и если она захочет подработать, то должна выступить в суде по делу о разводе в качестве ответчицы.
  В качестве ее мужа выступит Менинуэй. Это я уже все устроил. Гагель предложит Азельде в среду вечером около половины одиннадцатого встретиться с Менинуэем в «Серебряном баре». Ей заплатят за это целую сотню, а за эти деньги она и не туда пойдет… Все ясно?
  — Да, пока все, — ответил Дарни, ничего толком не понимая.
  — В то время, пока она будет сидеть в кафе с Менинуэем, а он чертовски будет стараться задержать ее там подольше, я хочу, чтобы ночной дежурный в ее доме убрался куда подальше. Это и есть твоя работа. Ты наведаешься завтра в этот дом, найдешь его и разузнаешь, есть ли у него девушка или семья. В среду вечером последи за домом и когда увидишь, что Азельда Диксон отправилась на встречу с Менинуэем, придумай что-нибудь, чтобы дежурный покинул свое место. Позвони ему и передай, что на его девушку наехала машина или что-то в этом роде… Это я возлагаю на тебя. Ясно?
  — Да. Я все сделаю. Слим, случилось что-то плохое? Ты сам на себя не похож. Что с тобой?
  — Ничего. Все прекрасно.
  Дарни немного помолчал и тоже выпил виски.
  Вторник
  9. Нет, это не любовь
  Было девять часов утра. Кэллаген открыл глаза и как обычно уставился на потолок, затем потянулся, вспомнил о Монти Келлсе и печально усмехнулся.
  Прослужить пять лет в королевской конной полиции и семь лет в Трансконтинентальном агентстве Америки только для того, чтобы позволить убить себя в каком-то погребе сельской Англии! Разве это не дьявольски забавно? Кэллаген подумал, что Монти не захватил с собой пистолет, так как знал, что он, Кэллаген, этого не одобряет.
  Детектив поднялся, принял душ и спустился к себе в контору. Направляясь в свой кабинет, он улыбнулся Эффи Томпсон и попросил ее соединить его с Хуанитой.
  Хуанита была на месте и пребывала в хорошем настроении. Кэллаген поудобнее устроился в кресле, закурил сигарету и, пока Хуанита весело болтала, быстро обдумал ход разговора с ней.
  — Слим, — говорила она. — Мне кажется, ты очень приятно проводишь время, распутывая это дело. Но какие ужасы творятся на свете — почему все всех убивают? Что же будет дальше?
  — Все будет в порядке, — отозвался Кэллаген. — Это одно из обычных дрянных дел. И оно мне уже до чертиков надоело.
  — Не надо так говорить, — сказала Хуанита. — Я всегда считала, что для расследования дел, связанных с убийством, в этой стране не нанимают частных детективов.
  — Не нанимают, — согласился Кэллаген. — Если только… неофициально. Не волнуйся. Семья Простака наняла меня, что бы я нашел какие-нибудь смягчающие обстоятельства.
  Он в трубке услышал, как она рассмеялась.
  — Да, Слим, понимаю. Лучше тебя им не найти никого. Я тебя хорошо знаю, если смягчающих обстоятельств обнаружено не будет, ты их создашь сам…
  — Хотелось бы думать, что это удастся, но в данный момент положение молодого Ривертона незавидное.
  — Как он? Газеты пишут, что вряд ли он выкарабкается.
  — Нет. После того, как извлекли пулю, ему стало значительно лучше. Может быть, он даже поправится, чтобы быть повешенным…
  Оба замолчали.
  — Ты зачем звонишь? — спохватилась наконец Хуанита. — Что тебе от меня надо? Что-то не верится, чтобы ты хотел снова меня видеть.
  Кэллаген возмущенно хмыкнул.
  — Что я, дурак что ли? Теперь у тебя есть Джилл Чарльстон, он отличный парень, и вы подходите друг другу.
  — Ты повторяешься, Слим. И все же, несмотря на Джилла, я была бы рада видеть тебя.
  — Очень приятно слышать, я как раз хотел договориться о встрече: надо поговорить с тобой как с дочерью. За тем я и звоню. Днем мне некогда, но, думаю, что выкрою немного времени вечером, чтобы выпить с тобой. Как ты на это смотришь?
  — Хорошо, я согласна, — ответила Хуанита. — Мне это нравится. Слушай, Слим, а почему бы тебе не зайти ко мне часов в шесть на коктейль? Приезжай.
  — О'кэй. Я приеду. Приготовь мне джин.
  — Зачем? У меня найдется бутылка ржаного виски.
  — Тогда поищи и вторую на всякий случай.
  — Хорошо. Я найду и две.
  — Спасибо, — сказал Кэллаген. — До скорой встречи, Хуанита. — Положив трубку, он попросил Эффи позвонить в гараж и вызвать машину.
  * * *
  Когда Кэллаген остановил свой «ягуар» у Мэнор-Хауза, было ровно двенадцать часов.
  Он нажал кнопку звонка и, стоя у двери, пытался угадать, в каком сегодня настроении Торла Ривертон, и как она выглядит. Когда детектива провели в ту же комнату, где она принимала его в первый раз, он увидел ее, стоящую у камина.
  Она была одета в черное платье из ангоры с белой отделкой у шеи и на манжетах. Несмотря на смертельно усталые глаза и бледное напряженное лицо, она, как заметил Кэллаген, сумела найти силы и взять себя в руки.
  — Расследование приняло такой оборот, — начал Кэллаген и с изумлением поймал себя на мысли, что немного волнуется, — что я считаю необходимым обсудить кое-какие детали. Я думаю, вам было бы интересно узнать истинное положение дела. К сожалению, я не могу сообщить ничего хорошего.
  Она понимающе кивнула.
  — Присаживайтесь, пожалуйста, мистер Кэллаген. Желаете сигарету?
  — Благодарю, но я закурю свои, — сказал он и достал из кармана портсигар. — А вот от выпивки я бы не отказался.
  Миссис Ривертон позвонила и приказала принести виски и содовую. Когда это все принесли, она сама налила виски в бокал, добавила немного содовой и протянула ему.
  — Я очень мало о вас знаю, мистер Кэллаген, — сказала она, возвращаясь к камину, — но пришла к выводу, что вы необыкновенный человек. Сначала вы мне были неприятны, и я даже презирала вас… но потом я изменила свое мнение. Сейчас я думаю о вас гораздо лучше.
  — Когда я завершу это дело, то, надеюсь, мы значительно лучше узнаем друг друга. Но в любом случае я доволен, что ваша неприязнь ко мне прошла.
  Она внимательно посмотрела на него и пожала плечами.
  — Неприязнь в данный момент никому не поможет.
  — Я взял довольно пронырливого адвоката. Он один из многих в Лондоне, и хотя не очень известен в адвокатских кругах, лучше многих других. Маленький человек всегда делает работу хорошо, особенно если знает, что ему хорошо заплатят. Вчера мы обсудили все аспекты этого дела, — продолжал Кэллаген. — Вы, миссис Ривертон, должны знать, что главным звеном в этом деле будут показания вашего пасынка. На перекрестном допросе ему нужно выдержать такое, что трудно вынести и в лучшем состоянии, чем сейчас у него.
  — Я вас понимаю, — тихо произнесла она.
  — Вот и хорошо, — сказал Кэллаген. — Адвокат, его зовут Валентин Гагель, вчера навестил в больнице вашего пасынка и взял его заявление. Насколько я могу судить, в этом деле нет ни одного смягчающего обстоятельства.
  Он немного помолчал и спросил:
  — Кстати, как себя сейчас чувствует Уилфрид?
  — Сегодня утром ему стало немного лучше, — ответила миссис Ривертон. — Врачи считают, что он может поправиться.
  Кэллаген нахмурился.
  — Вы должны приготовиться к тому, что через пару недель ему предъявят обвинение в убийстве, исходя из заявления, которое он сделал Гагелю. Не стоит удивляться, если его приговорят к виселице.
  Она бессильно опустилась в кресло, стоящее у камина, и в отчаянии стиснула на коленях руки.
  — Это не должно произойти, — прошептала Торла Ривертон и пристально посмотрела в глаза Кэллагену. — Не должно.
  — Почему это так вас беспокоит? — поинтересовался он. — Это ведь ваш пасынок, а не сын, и, судя по тому, что я видел и слышал от него, он к тому же порядочный подонок…
  С минуту она сидела молча, а потом серьезным голосом сказала:
  — Мой муж очень любил Уилфрида. Он очень надеялся на него и верил, что в один прекрасный день парень исправится. Мой муж был прекрасным человеком, и даже если я его не очень любила, то всегда уважала и восхищалась им. В глубине души я всегда думала, что он и женился-то на мне потому, что хотел, чтобы я была Уилфриду хорошим другом. Понимаете?
  Кэллаген кивнул и швырнул окурок в камин. Затем он сделал глоток виски и закурил новую сигарету.
  — Что же теперь будет, мистер Кэллаген?
  — Что будет? — переспросил он. — Я вам сейчас расскажу. Гринголл — инспектор, который расследует это дело, уже послал своих людей в Мэйфейр, и там они все разнюхают о Простаке и Джейке Рафано. Сейчас Гринголл недоволен, так как в деле много белых пятен, которые не позволяют закончить расследование. Но он сумел ухватить основные нити. У него есть факт, что на яхте была перестрелка, но кто кому угрожал и кто первым стрелял, он не знает. Ему нужны доказательства — и он их найдет.
  Детектив поднялся с кресла и не спеша подошел к окну. С минуту он смотрел в окно, а затем продолжил:
  — Наш суд присяжных дотошен и справедлив: если уж у нас вешают человека, то потому, что он это заслужил. Если суд присяжных услышит показания Ривертона, то он не усомнится в его виновности и вынесет обвинительный приговор. Его повесят, миссис Ривертон…
  Она кивнула. У нее был очень несчастный вид.
  — Что же он сказал?
  Кэллаген подошел к ней, достал из кармана конверт с показаниями Уилфрида и начал их читать вслух:
  «Клиника Баллингтон, понедельник, 19 ноября 1938 года.
  Подлинные показания Уилфрида Юстаса Ривертона.
  Меня зовут Уилфрид Юстас Ривертон, и проживаю я в Лондоне. Где именно — не имеет никакого значения.
  Последние восемь или девять месяцев я вел довольно беспутный образ жизни — пил, играл в азартные игры и связался с подозрительной компанией.
  Человека, в чьем игорном доме я больше всего играл, звали Джейк Рафано. Это его нашли на борту яхты «Сан Педро», где я был ранен. Я нахожусь в здравом уме и знаю, что Джейк Рафано мертв. Это я его застрелил.
  Адвокат предупредил меня, что я несу ответственность за это заявление, я это понимаю, а также я сознаю, что могу не сообщать те факты, которые могут быть поставлены мне в вину. Адвокат также разъяснил мне, что ради самого себя мне лучше говорить правду, хотя ее и можно использовать против меня, принимая во внимание действия, которые, я совершил ночью в субботу 17 ноября на борту яхты на «Сан Педро».
  В последнее время я чрезмерно пил и употреблял наркотики: героин и кокаин. Я предполагаю, что за это время я истратил и проиграл порядка девяноста тысяч фунтов. Мои финансовые дела пришли в упадок, и адвокаты моего отца сообщили мне, что больше денег он мне давать не будет.
  В прошлую субботу я в своей комнате задумался о возникшей ситуации, и мне показалось странным, что я постоянно оказывался в проигрыше. Я понял, что игра велась нечестно.
  На эту мысль меня натолкнул тот факт, что моя семья наняла частного детектива для расследования того, чем я занимался это время и куда потратил деньги.
  Мне кажется, что за последние два-три месяца и здоровье мое сильно ухудшилось. Неожиданно я узнал, что Джейк Рафано собирается уехать из Англии. Это известие ошеломило меня, так как я всегда считал, что он даст мне шанс отыграться и вернуть хотя бы часть денег. Я решил пойти и поговорить с ним. Несколько ранее я подписал на его имя долговую расписку на двадцать две тысячи фунтов и подумал, что должен во что бы то ни стало забрать ее обратно. Я очень боялся, что Рафано перед своим отъездом предъявит ее отцу или, что также вероятно, моей мачехе.
  Поскольку я хорошо знаю своего отца, то я не хотел, чтобы это произошло. Отец не дал бы ему ни шиллинга. Но мне было бы не по себе от мысли, что он узнает о долге.
  Я часто бывал на яхте «Сан Педро», когда там шла игра, и знал, что могу застать там Рафано. Вечером в субботу я достал автоматический пистолет и выехал из Лондона. Я подумал, что если Джейк Рафано не отдаст мне по-доброму расписку и оставшиеся деньги, то пистолет может пригодиться. Я решил, что, припугнув его, смогу вернуть назад и расписку и деньги.
  Когда я добрался до пристани Фаллтона, было приблизительно без четверти двенадцать. Я отвязал одну из стоявших там лодок, на которых посетители подплывали к «Сан Педро», и отправился на яхту. Подплыв, я привязал лодку к яхте, и поднялся на палубу.
  Джейка Рафано я нашел сидевшим за столом в малом салоне. Вероятно, он собирался уезжать и перед отъездом пересчитывал деньги. Он спросил, какого дьявола мне здесь нужно. Я ответил, что все сыгранные мною здесь, на борту «Сан Педро», и в Лондоне игры считаю жульническими и прошу его вернуть мне долговую расписку. Кроме того, я сказал, что он выиграл у меня достаточно много денег и мог бы вернуть хотя бы тысяч пять, потому что у меня ничего не осталось.
  В ответ Рафано рассмеялся и грязно обругал меня. Тогда я достал пистолет и предупредил, что намерен любым путем возвратить обратно свои деньги и расписку. Он сделал вид, что согласился, и выдвинул ящик стола, Я думал, что он хочет достать расписку, но когда он вынул из ящика руку, в ней был пистолет. Я выстрелил и тут же почувствовал удар в грудь. Я упал и больше ничего не помню.
  Это все, что я могу сказать.
  Уилфрид Ривертон».
  Кэллаген сложил заявление и убрал его обратно в карман. Затем он сел в кресло и допил свое виски, достал портсигар и закурил сигарету.
  — Уилфрид Ривертон сделал сатанинское заявление, миссис Ривертон, — сказал он. — В нем нет ни одного смягчающего обстоятельства. Он признает, что собирался угрожать Джейку Рафано пистолетом, если тот не вернет ему расписку и деньги. Любой суд без труда докажет, что он приехал на «Сан Педро» с целью любой ценой забрать деньги и долговую расписку. Теперь вы можете представить себе, какое впечатление на суд произведет его признание.
  Она неподвижно стояла у камина и смотрела на огонь. Потом вдруг повернулась к Кэллагену и резко сказала:
  — Я этому не верю. В этом заявлении есть что-то странное и неправильное. Я абсолютно уверена, что здесь что-то не так. И я также уверена, что Уилфрид стрелял только с целью самозащиты.
  Кэллаген иронически улыбнулся.
  — Конечно, вы лучше знаете. Ведь вы были там!
  — Это наглая ложь, — с возмущением воскликнула она. — Меня там не было.
  — Ладно, — мягко согласился Кэллаген. — Думаю, что вас там и в самом деле не было во время убийства, но после стрельбы вы там все же были. Я абсолютно в этом уверен. А если вас там не было, откуда, черт возьми, вы знаете, что случилось? Отвечайте!
  — Я отвечаю только на те вопросы, на которые считаю нужным отвечать, — холодно ответила она.
  — Хорошо, — рассердился Кэллаген. — Делайте, как знаете. Но мне кажется, что вы поступаете, как последняя дура. Вы ведете себя странно, и если вы не хотите помочь Уилфриду Ривертону, то так и скажите. А ваше поведение мне не нравится. Более того, оно подозрительно, чертовски подозрительно.
  Он вызывающе улыбнулся. Лицо миссис Ривертон побелело от гнева.
  — Я вас ненавижу, — раздраженно произнесла она. — У вас извращенные особенности мышления. Я думаю, что частое общение с преступниками не позволяет вам поверить в то, что обычный порядочный человек может поступать честно и иметь желание помочь правосудию.
  Кэллаген громко рассмеялся.
  — Вот это интересно, — сказал он. — Миссис Ривертон воображает себя помощницей правосудия. Если вы хотите помочь, то зачем скрываете правду? Почему не хотите рассказать, что случилось на борту «Сан Педро», когда вы находились там? Учтите, что вам нечего бояться, и вы можете все спокойно рассказать мне. Только вы ничего не говорите, потому что боитесь!
  — Может быть, я боюсь сказать именно вам, мистер Кэллаген, — вздохнув, сказала она. — Может быть, то, что я сейчас молчу, более полезно, чем все эти глупые разговоры.
  — Вполне возможно, — ухмыльнулся Кэллаген.
  — Вы слишком уверены в себе. Думаю, для всех было бы лучше, если бы вы были более деликатны. Вот так-то, очень умный мистер Кэллаген. Вероятно, я попрошу «Селби, Ронса и Уайта» потребовать от вас отчет об израсходованных пяти тысячах фунтов. Вы хотите, чтобы я это сделала, мистер Кэллаген?
  — Нет, не хочу, — ответил Кэллаген. — Сейчас это было бы для меня нежелательно. Я буду вести дело так, как сочту нужным. Но я считаю нужным сообщить вам, чтобы вы особенно не волновались из-за заявления Уилфрида. Об этой бумажке известно, кроме нас, только юристу. Думаю, больше ни один человек о ней не узнает, если Уилфрид захочет изменить показания. Может быть, теперь вы захотите мне что-то сказать. Надеюсь, что вам очень здорово повезло, что именно я взял это дело, иначе вам пришлось бы гораздо хуже. Вы догадываетесь, что я имею в виду?
  — Нет, — она почти хрипела от ярости. — Я не знаю, что вы имеете в виду. Я вам не верю. Откуда мне знать, что вы это делаете ради меня? Вы что и вправду думаете, что меня все это интересует? — В ее взгляде сквозило презрение.
  — Нет, не думаю, — усмехнувшись, сказал Кэллаген. — И меня это не особенно интересует. В этом смысле я бездушный, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я считаю вас чертовски привлекательной женщиной, когда вы в хорошем настроении, но когда вы не в духе, вы просто чудовищны и… очень-очень забавны.
  Он поднялся и продолжал:
  — Только чтобы вас разозлить и посмотреть, как вы будете себя вести, я готов хоть сейчас выложить пять фунтов. Я иногда очень любопытен, особенно в отношении женщин, которым не верю. Никогда заранее не знаешь, что они могут сделать. Тем более, когда они еще и глупы, как вы. Но не расстраивайтесь, женская глупость меня умиляет, — он с насмешкой взглянул в ее побелевшее от гнева лицо. — Пожалуй, я не буду заходить в своих словах дальше, чем сейчас, Я пойду. Но сначала хочу вам сказать, что в жизни случается поворот, когда человек начинает понимать, что он должен кому-то довериться. А вот вы этого не понимаете. И боюсь, что уже не поймете. Вы всегда дьявольски здорово злитесь, а я люблю дразнить таких, как вы. Самое интересное в этом то, что вы и сами не понимаете, что я вам нравлюсь. Вы совсем не так уж ненавидите меня, как вам кажется.
  — Да ну? — сказала она, улыбнувшись. — Иногда бывают минуты, мистер Кэллаген, когда вы выглядите очень наивным. И в это время вы всегда стараетесь убедить меня, что я вас почти люблю.
  Кэллаген внимательно посмотрел на нее и ухмыльнулся:
  — Я не буду стараться убеждать вас, миссис Ривертон, — сказал он. — Это я предоставляю вам.
  Он подошел к двери и, обернувшись, продолжил:
  — Я не помню кто, но один умный человек как-то сказал, что от ненависти до любви один шаг. Если сейчас вы ненавидите меня, то в один прекрасный день, я думаю, вы сделаете этот шаг. Надеюсь, что в этот день я буду находиться рядом.
  Кэллаген встал и так быстро захлопнул за собой дверь, что она даже не успела ему ответить.
  Она медленно опустилась в кресло и заплакала. Ее удивило, что она плачет. Мысль о своей слабости привела ее в бешенство.
  * * *
  Когда приехал Кэллаген, Хуанита сидела в кресле, стоящем около камина. На ней было черное элегантное платье, которое делало ее еще более обаятельной.
  — Пойло на столе, сыщик, — сказала она. — Ты уже отловил всех убийц?
  Кэллаген сказал, что еще не всех, но что сезон убийств благополучно закончился. Он сделал себе бурбон с содовой и льдом, а затем расположился в кресле напротив нее и закурил сигарету.
  — Как дела, Хуанита? У тебя все нормально?
  — Что тебя интересует, Слим? — улыбаясь, спросила она. — Ты сегодня такой таинственный.
  — Ничего таинственного, — ответил Кэллаген, улыбнувшись в ответ. — Кстати, теперь ты мне нравишься гораздо больше. Ты перестала нервничать, и мне кажется, что твои дела с Джиллом Чарльстоном идут прекрасно. Надеюсь, он хорошо относится к тебе?
  Хуанита перестала улыбаться и задумчиво посмотрела на Кэллагена:
  — Я хочу тебе кое-что рассказать, старый бродяга, — сказала она и ее лицо приняло важное и серьезное выражение. — И ради Бога, держи свой язык за зубами. Я решила выйти замуж за Джилла Чарльстона. Это ты уговорил меня, может быть, чтобы отделаться от меня. Это твоих рук дело.
  Кэллаген весело рассмеялся.
  — Ни одна живая душа не узнает от меня об этом. Это великолепная новость. Вы оба созданы друг для друга и будете жить прекрасно. Но не забудь пригласить меня в крестные отцы.
  Он подошел к столику и налил себе еще порцию виски.
  — И когда же это событие произойдет, Хуанита?
  — В самое ближайшее время. Джилл скоро закончит свои дела, и мы уедем в Штаты. Начнем новую жизнь.
  Кэллаген, соглашаясь, кивнул.
  — Да, это пожалуй, самый лучший выход, — сказал он. — Но, когда вы будете жениться, вам ведь потребуются свидетели. И я очень обижусь на вас, если вы не пригласите меня, особенно сейчас, когда я почти закончил дело Ривертона.
  — Да? А что они с ним сделают, Слим? Он ведь плохо вел себя.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Они его повесят. Он был вне себя, пристрелил Джейка Рафано и сам признался в этом.
  Детектив достал из кармана конверт с показаниями Ривертона, который передал ему Гагель.
  — Вот его показания. Прочти. Но об этом не должна знать ни одна душа.
  Хуанита взяла заявление и начала читать.
  — О, Боже мой! — воскликнула она. — Скверное дело! Все, как в детективном романе.
  Она дочитала до конца показания Ривертона и вернула их Кэллагену.
  — Значит, тебе не удалось его вытащить, Слим? — спросила она.
  Он кивнул.
  — Нет, не удалось.
  Кэллаген на минуту задумался и продолжал:
  — Завтра я закончу это дело, а послезавтра съезжу в Саутинг-Мэнор и сообщу, что дело улажено. Больше ничего сделать я не могу. Поэтому обязательно позвони мне, когда у тебя будет свадьба. А кроме того, я хотел бы сделать тебе в подарок что-нибудь красивое, что-нибудь вроде бриллиантов.
  — Я согласна, Слим, — сказала она. — Давай договоримся так: вечером я встречаюсь с Джиллом и поговорю с ним о тебе. Я скажу ему, что ты хочешь присутствовать на свадьбе, и если он согласится, я обязательно позвоню тебе.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. Он допил свое виски и встал. — Мне пора, Хуанита. Мне надо еще у себя в конторе сделать кое-какие дела. Не забудь позвонить мне. Ты же знаешь, я всегда считал, что вы прекрасно подходите друг другу.
  — Я знаю, Слим. Мне кажется, что я никогда не забуду об этом.
  — Вот и молодец. — Он поцеловал ее в кончик носа. — До свидания, дорогая.
  * * *
  На углу Хей-хилл и Беркли-сквер Кэллаген из телефонной будки позвонил Гагелю. Тот сразу подошел к телефону.
  — Ну? — спросил Кэллаген.
  — Все идет отлично, мистер Кэллаген, — сказал Гагель. — Я позвонил мисс Азельде Диксон и попросил ее оказать мне небольшую услугу в одном маленьком дельце. Я попросил ее встретиться завтра вечером с мистером Менинуэем и обсудить все вместе с ним. Я сказал, что он будет ждать ее в «Серебряном баре» и в виде аванса заплатит ей сто фунтов. Кажется, она обрадовалась. Во всяком случае согласилась и сказала, что придет.
  — Как она говорила? — поинтересовался Кэллаген. — Меня интересует, была ли она под действием наркотиков или пьяна?
  — Мне кажется, нет, — ответил Гагель. — По-моему она была в норме. Вероятно, ей очень требуются деньги.
  — Хорошо, Гагель. Спасибо.
  — Не за что. Я всегда стараюсь все сделать лучшим образом для своих клиентов. До свидания, мистер Кэллаген.
  Кэллаген нажал на рычаг и набрал номер телефона Менинуэя.
  — Я договорился с Азельдой Диксон, — сказал он. — Завтра вечером ты встретишься с ней в «Серебряном баре» и задержишь ее там. Можешь преподнести ей ту легенду, что мы придумали и потом отдать ей сотню. Утром заскочи в мою контору и возьми деньги у Эффи Томпсон. Не забудь, ты должен быть с Азельдой не менее чем до двенадцати часов. Понял?
  — Конечно, понял, — ответил Менинуэй. — А когда я получу остальное?
  — Сразу после того, как закончишь свою работу.
  — Все понятно. Спасибо.
  Кэллаген повесил трубку, вышел из кабины и закурил сигарету. Затем он взял такси и поехал к себе в контору. Поднявшись к себе, он просмотрел несколько писем, выпил немного виски и, не раздеваясь, прилег на постель. В голову сразу пришли мысли о Торле Ривертон. С такими женщинами всегда трудно. Они всегда умеют заставить считаться с собой и все хотят делать на свой лад. Если бы с самого начала она не повела себя как последняя дура, то сейчас все было бы намного легче. Но если хорошо поработать, то он, конечно, сможет все повернуть по-своему, хотя теперь это будет чертовски трудно. А если он сделает что-то не так? Один неверный шаг способен погубить все…
  Он усмехнулся. Будет очень интересно, если вдруг все сорвется, у него и так хватает неприятностей… Инспектор Гринголл начнет вопить: «Оскорбление правосудия! Обструкция!» и прочее в том же духе. Гагель… Ну этот только покачает головой, а вот мистера Селби хватит кондрашка.
  Кэллаген поднялся с постели и заходил по спальне, на ходу раздеваясь и бросая одежду куда попало.
  Естественно, он может начать действовать и сейчас. Но если Гринголл узнает… А ведь у него может ничего и не получиться. Ведь полицейские всегда отличались педантичностью, они признают только одно — доказательства.
  Он лег, и его мысли снова перескочили на Торлу Ривертон. Он подумал, что в платье из ангоры она выглядит изумительно, умеет носить вещи… И так интересна своей непредсказуемостью.
  Среда
  10. Находка
  Когда Кэллаген открыл глаза, часы показывали одиннадцать. Он поднялся, потянулся и посмотрел в окно.
  Тусклое, холодное солнце освещало дома на противоположной стороне улицы. Он подумал, что дождь, к сожалению, сегодня будет, но тут же решил, что плевать ему на этот дождь.
  Он снял пижаму и несколько раз прошелся по спальне. Потом тщательно побрился, оделся и спустился в контору. Выпив чашку кофе, детектив поинтересовался у Эффи, что произошло нового. Потом он попросил ее позвонить в контору «Селби, Ронс и Уайт» и предупредить их, что он собирается нанести им визит. Старый Селби всегда был симпатичен Кэллагену. Он нравился ему за свое постоянное добродушие и слабость к традициям. Юридическая контора «Селби, Ронс и Уайт» тщательно оберегала традиции.
  Седовласый адвокат сидел за столом в небольшом кабинете и, зажав в уголке рта сигарету, внимательно слушал план действий, который предлагал Кэллаген.
  — Во-первых, мистер Селби, — говорил Кэллаген, — я хочу ввести вас в курс того, что я сделал, и хочу также объяснить, как и почему я это сделал. Вероятно, миссис Ривертон уже сообщила вам, что я нанял юриста по фамилии Гагель для того, чтобы он снял показания с Уилфрида Ривертона?
  Селби поджал губы и серьезно посмотрел на Кэллагена.
  — Да, миссис Ривертон звонила мне и сообщила об этом, — сказал он. — Но мне непонятно, зачем вы это сделали, мистер Кэллаген. Я никогда не слышал о Гагеле и…
  — За деньги он готов сделать все, — перебил Кэллаген. — Получить требуемые показания мог только он, и он их получил. Теперь он вышел из игры. Он нам больше не нужен.
  Юрист вопросительно поднял брови.
  — В самом деле? — удивленно спросил он. — А как же защита?
  Кэллаген улыбнулся.
  — Не надо волноваться заранее. У нас еще есть время, и мы всегда сможем нанять первоклассного адвоката, который компетентен в делах такого рода. Но только тогда, когда инспектор Гринголл предъявит обвинение Уилфриду Ривертону. А этого долго ждать не придется. Когда такой момент наступит, я приду к вам, и мы вместе выберем нужного человека.
  — Значит, вы наняли Гагеля только для того, чтобы он получил показания, руководствуясь собственными соображениями?
  Кэллаген кивнул.
  — Совершенно верно, — сказал он. — И эти показания ужасны. Уилфрид Ривертон заявил, что он преднамеренно взял с собой на «Сан Педро» пистолет, чтобы забрать у Джейка Рафано свою долговую расписку и вернуть деньги. В ответ Рафано выхватил из ящика стола свой пистолет, и они почти одновременно выстрелили друг в друга. Такие показания, с точки зрения защиты, могут помочь как мертвому припарки. Мнение присяжных будет однозначно: «Виновен в преднамеренном убийстве». Но мне было нужно именно это признание — и я его получил.
  — И вы пришли только дня того, чтобы рассказать мне все это? — удивился Селби. — Непонятно, чего вы добиваетесь, мистер Кэллаген?
  Селби улыбнулся, он давно знал Кэллагена. В ответ Кэллаген тоже улыбнулся и сказал:
  — Мистер Селби, вы достаточно хорошо знаете меня, а я, в свою очередь, знаю вас. Мне кажется, мы можем доверить друг другу. Вы помните дело Пэйнтера?
  — Да, помню, — ответил Селби. — Это было уникальное дело и, надо сказать, вы должным образом разрешили его, нигде не поскользнулись и сумели устоять.
  — Правильно, — самодовольно согласился Кэллаген. — Я не поскользнулся и поэтому хочу раскрыть перед вами свои карты.
  Он закурил сигарету и продолжал:
  — Я знаю, что миссис Ривертон не проявляет ко мне особой симпатии. Она не доверяет мне, и я не могу понять причины этого. Может быть, я выбрал неправильную линию поведения с ней.
  Селби снова улыбнулся.
  — Я такого же мнения, — сказал он. — Вероятно, вы были с ней недостаточно деликатны. Но…
  — Наверное, это так, — опять перебил Кэллаген. — Однако сейчас меня мало волнует ее отношение ко мне. Пока я расследую это дело, я буду применять свои методы, потому что считаю их правильными. Гринголл совсем не дурак и через пару дней он предъявит Ривертону обвинение в убийстве и чтобы это стало известно всем. И еще я хочу задать вам один-два вопроса.
  — С другой стороны, вы не хотите, чтобы вопросы задавал я, — заметил Селби.
  — Да, — ответил Кэллаген. — Больше всего меня интересует, какой суммой денег вы владеете. Когда я спрашиваю о деньгах, я имею в виду большие деньги… Предположим, мне понадобятся тысяч двадцать, и я сумею убедить вас, что для завершения дела они необходимы. Сумеете ли вы быстро предоставить мне деньги?
  Селби внимательно посмотрел на него.
  — Это солидная сумма, — ответил он. — Конечно, состояние очень большое, и миссис Ривертон, в любом случае, будет очень богатой женщиной, но сейчас… Мы еще не утвердили завещание полковника Ривертона, и, думаю, в настоящий момент такой суммой мы не располагаем. Но…
  — Как же быть?
  Селби откинулся на спинку кресла.
  — Но мне хотелось бы знать, что вы имеете в виду, говоря о необходимости такой суммы денег? И не проще было бы решать подобный вопрос с самой миссис Ривертон?
  Кэллаген на минуту задумался, медленно выдохнул клуб дыма и спросил:
  — Она что, спрашивала вас об этом? — Селби отрицательно покачал головой.
  — Нет, не спрашивала, — ответил он и с любопытством взглянул на Кэллагена. — Но она интересовалась, сможем ли мы срочно найти ей двадцать тысяч фунтов, если они ей вдруг понадобятся. Она звонила вчера рано утром из Мэнор-Хауза. На сколько я ее понял, вы с ней уже виделись…
  Кэллаген, улыбаясь, поднялся с кресла.
  — Вот и хорошо, — сказал он. — Я выяснил все, что хотел знать. Спасибо, мистер Селби, я ухожу.
  — Надеюсь, вы будете держать нас в курсе дела? — спросил Селби. — Вы уже знаете, как развернутся события дальше?
  Кэллаген отрицательно покачал головой.
  — Я сейчас ничего не знаю, кроме, может быть, одной-единственной вещи… Но, как только я что-либо узнаю, я вам сообщу. Мне необходимо встряхнуть этих парней из Скотланд-Ярда. Я хочу, чтобы они в самом лучшем виде предъявили обвинение молодому Ривертону.
  — А не могли бы вы мне сказать, конечно, это останется между нами, почему вы так заинтересованы в том, чтобы было выдвинуто обвинение в убийстве Уилфриду Ривертону?
  — Не имею ничего против, чтобы рассказать вам, — сказал Кэллаген. — Видите ли… — сыщик перегнулся через стол и тихо продолжал: — Если Уилфриду Ривертону предъявят обвинение в убийстве, а потом это обвинение будет неожиданно отозвано, то это погубит все дело… Другого обвинения выдвинуто уже не будет. Понимаете?
  — Вполне, — пробурчал Селби. — У вас в кармане есть что-то такое, что заставит их отказаться от обвинения в убийстве?
  Кэллаген усмехнулся и четко сказал:
  — Уилфрид Ривертон не убивал Джейка Рафано. Я, черт возьми, знаю это точно. И все, что меня сейчас волнует, так это то, как мне доказать это, избежав неприятностей. До свидания, мистер Селби.
  Селби широко открыл рот и ошеломленным взглядом проводил Кэллагена до двери.
  — Боже мой, — только и смог прошептать он.
  * * *
  Ровно в четыре часа Эффи Томпсон принесла Кэллагену в его кабинет чашку чая. Стоявшая на столе пепельница была полна окурков, а сам шеф полулежал в кресле, положив ноги на письменный стол.
  — Кто из парней на месте? — спросил он.
  — Николас, — ответила она. — Он уже закончил дело с кино.
  — Пришли его ко мне, — сказал Кэллаген. — Кто-нибудь звонил?
  — Нет, а кто должен звонить? Вы ждете звонка от Келлса? Он еще не звонил.
  — Нет. От него я ничего не жду, он уже больше никогда не позвонит…
  Эффи удивленно подняла брови.
  — Так он больше у вас не работает?
  — Ты права, — мрачно произнес Кэллаген. — Он больше у меня не работает. И больше никогда не ущипнет тебя, Эффи.
  — За что вы его уволили?
  — Я его не увольнял. Никогда в жизни не сделал бы этого, несмотря на твои жалобы. Я ведь и сам не прочь ущипнуть тебя, но у меня не хватает решительности…
  Он улыбнулся ей.
  Она опустила ресницы и посмотрела на него.
  — Черт возьми, — прошептала Эффи и вышла.
  Вошел Николас. Он взял предложенную Кэллагеном сигарету и закурил.
  — Сейчас пять минут пятого, — сказал Кэллаген. — Если ты сейчас же отправишься в «Желтую лампу», то застанешь еще ее владельца на месте. Его зовут Перруччи. Он сейчас как раз снимает кассу. Ты возьмешь его за руку, посадишь в машину и привезешь ко мне. Я хочу с ним немного побеседовать.
  — А если он не согласится сюда ехать? — спросил Николас. Кэллаген удивленно взглянул на него.
  — Скажи, что у меня есть к нему дело. Если будет упираться, добавь, что тогда я сам приеду, возьму за шиворот и не оставлю ни одного живого места на его заднице. Он поедет.
  — Все понял, — сказал Николас и вышел, улыбаясь.
  * * *
  Перруччи сидел в большом кресле около камина в кабинете Кэллагена. Он выглядел оскорбленным и несчастным, почти плачущим.
  Кэллаген налил себе третью чашку чая и холодно посмотрел на итальянца.
  — Значит, вы говорите, что Николас несколько грубо обошелся с вами, когда тащил сюда? — спросил он. — Вам это не по душе, не так ли? Значит, вам не нравится, что с таким порядочным, честным, лояльным человеком, каким вы, наверное, считаете себя, обошлись грубо? Ах ты, вошь!
  — Мистер Кэллаген! — Перруччи напрягся в кресле. — Почему вы так оскорбляете меня? Вы же всегда мне нравились. Скажите, что я вам сделал?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Что сделал? Ну что ж, я скажу, вы узнаете это… — Он прикурил от окурка новую сигарету и продолжал:
  — Я навестил вас вечером в прошлую пятницу, и мы немного поговорили. Меня интересовало, где молодой Ривертон берет наркотики, и вы намекнули насчет Братца Генни. Хорошо, я намек понял и был благодарен за него. Но как только я ушел от вас, вы тут же сообщили об этом Азельде Диксон. И она пыталась опередить меня, но это ей не удалось. Когда я появился в баре, она как раз выходила из кабинета Генни. Я догадался, что она успела поговорить с ним и предупредила, чтобы он держал язык за зубами. Поэтому я не пошел к Генни, а решил сначала поговорить с Азельдой Диксон, — продолжал Кэллаген. — Я сидел и ждал минут десять, чтобы она успела позвонить. А потом на улице меня встретил парень с лезвиями на перчатках…
  Он посмотрел на Перруччи.
  — Вы, конечно, ничего об этом не знали, Перруччи?
  — Черт побери, но я и в самом деле ничего об этом не знал.
  — Теперь вы расскажете мне все, что я хочу знать, или будет плохо, очень плохо… Надеюсь, понятно, что я хочу сказать? Вам будет так плохо, что вы пожалеете, что родились на свет Божий. Компромата у меня вполне достаточно, чтобы прихлопнуть ваш вшивый притон. Ну, как самочувствие? — Перруччи умоляюще протянул руки.
  — Мистер Кэллаген, я представить себе не могу, что я вам сделал и почему вы так разозлились на меня, — пробормотал он, — я ведь всегда был вашим верным другом и охотно отвечу на все ваши вопросы.
  — Вот и договорились, — сказал Кэллаген. — А теперь, я кое-что расскажу, а вы скажете, прав я или нет. И не советую ошибаться!
  Кэллаген подошел к Перруччи и пристально посмотрел в его глаза.
  — Скажите, бравые ребята из Скотланд-Ярда разговаривали с вами? Это были парни Гринголла. Они вас расспрашивали о молодом Ривертоне, верно? Они также спрашивали, где он брал наркотики, а вы ответили, что не знаете, не так ли?
  Перруччи затравленно кивнул.
  — Потом они интересовались, посещал ли ваш притон молодой Ривертон с Джейком Рафано? Они хотели знать, что вам известно об Уилфриде Ривертоне и Джейке Рафано. Они знали, что молодой Ривертон часто бывал у вас. И они знали, что это вы поставляли игроков в притоны Вест-Энда и Мейфейра. Они хотели знать, что вам известно об игре Уилфрида Ривертона и Джейка Рафано, а вы ответили, что вы знаете только то, что Простак спустил кучу денег у Джейка Рафано, а где он играл, вы не знаете. Правильно?
  Перруччи снова кивнул.
  — Они также хотели знать, были ли когда-нибудь ссоры между Уилфридом Ривертоном и Джейком Рафано. Они спрашивали, известно ли вам, что молодой Ривертон грозился убить Рафано, и вы подтвердили это. Так?
  — Да, — сказал Перруччи, — это правда. Я сам слышал, как мистер Ривертон два раза грозил ему.
  — Вы грязный лгун, — сказал Кэллаген. — Вы никогда не могли этого слышать. У вас просто не было такой возможности. О чем они еще спрашивали?
  Перруччи пожал плечами.
  — Они задавали много идиотских вопросов. Хотели знать, где живет молодой Ривертон, я сказал, что мне это неизвестно. Спрашивали, знаю ли я его подружек. Я ответил отрицательно. Потом взяли у меня показания о времени, когда я слышал угрозы Ривертона по отношению к Джейку Рафано.
  Кэллаген усмехнулся.
  — А кроме вас кто-нибудь еще присутствовал, когда он угрожал Рафано?
  — Нет, — ответил Перруччи. — Разговор проходил в моем кабинете.
  — Понятно. Держу пари, вы сообщили этим ребятам фамилии других людей, присутствовавших при разговоре.
  — Да.
  Кэллаген достал сигарету и закурил.
  — Хорошо, Перруччи, — сказал он. — Когда вы покинете меня, то сделаете то, что я прикажу. Вы возвратитесь в свое заведение и будете там тихо сидеть. Если вы позвоните кому-нибудь из своих приятелей и передадите им содержание нашей маленькой беседы, то вы даже представить себе не можете, что я с вами сделаю. Вас будут по частям вытаскивать из мусорного бака.
  Перруччи встал.
  — Я… я ничего не могу понять, мистер Кэллаген. Я сделал только то, что считал нужным. У меня нет ни малейшего желания ввязываться в это дело. Я не хочу иметь неприятности.
  Кэллаген непринужденно засмеялся.
  — Это хорошо. Слушайте, чертов идиот, — он протянул ему показания Ривертона, — я всеми силами стараюсь вытащить Простака. Единственный шанс — это убедить жюри в том, что он стрелял с целью самозащиты. Он же заявил, что угрожал Джейку Рафано и при том был таким дураком, что сказал, что стрелял первым. А вы натрепали полиции черт знает что и подтвердили, что он угрожал Рафано…
  Перруччи подобострастно закивал головой.
  — Да, теперь я все понял. Если бы я догадывался, мистер Кэллаген, что вы этого хотите, я бы ни слова не сказал.
  — Ладно, я вас предупредил. А теперь возвращайтесь к себе и держите язык за зубами. Понятно?
  Перруччи кивнул и вышел.
  Кэллаген кинул взгляд на показания Уилфрида Ривертона. В верхнем углу документа стояло:
  «Строго конфиденциально».
  Кэллаген усмехнулся. Он взял со стола показания и разорвал их на мелкие кусочки, которые бросил в горящий камин.
  * * *
  Кэллаген стоял на улице, прижавшись к стене дома, расположенного напротив Корт-Мэншнс. Мелкий дождь совсем не скрашивал его ожидания. Вскоре из подъезда вышел портье, подозвал такси и снова вернулся в дом. Через две-три минуты вышла Азельда Диксон, одетая в меховое пальто, села в такси и уехала. Кэллаген закурил сигарету и облегченно вздохнул. Он не отрывал взгляда от двери напротив.
  Прошло десять минут, когда подъехал на такси Фред Мазели. Он вошел в подъезд, велев шоферу его обождать.
  Еще через пять минут он вышел вместе с портье. Они сели в машину и быстро уехали.
  Кэллаген поднял воротник пальто и быстро направился к подъездной двери. Он вошел в здание и пошел по длинному коридору до номера 17. Остановившись у двери, он оглянулся и достал из кармана связку ключей. Наконец, один из них подошел к двери и Кэллаген вошел в квартиру Азельды Диксон.
  Он тихо закрыл за собой дверь, нашел на стене выключатель и зажег свет. Кэллаген огляделся и увидел, что он находится в небольшом холле, который имел три двери: одну напротив входной двери и две по бокам. Он подошел к правой.
  В комнате, в которую он зашел, было тепло, а сам воздух пропитан ароматами всевозможной косметики. Вероятно, она никогда не проветривалась. Кэллаген зажег свет и сразу понял, что находится в спальне Азельды Диксон.
  «То, что нужно», — подумал он.
  Великолепное шелковое одеяло валялось на полу около кровати, а сама кровать выглядела так, будто ее не застилали несколько дней. Туалетный столик находился в беспорядке, все его ящики были выдвинуты. Слева от кровати на столике стояли две бутылки — одна пустая из-под джина, и другая — наполовину опорожненная, из-под виски. Рядом стояли два грязных стакана.
  Кэллаген начал обыскивать комнату. Но, несмотря на то, что он работал методично и тщательно, найти ему ничего не удалось. Он потушил свет и направился в гостиную. Была уже половина двенадцатою, когда он закончил обыск гостиной. И здесь он ничего не нашел.
  Сыщик открыл левую дверь холла и вошел в небольшой коридор. Дверь слева вела в ванную, а в конце коридора располагалась кухня. Справа находилась третья дверь, и Кэллаген открыл ее.
  Это была маленькая комнатушка без окон, явно не жилая.
  На одной из стен был установлен вентилятор, а сама комната, которая, очевидно, являлась кладовкой, была набита старыми вещами. Коробки и ящики с одеждой были свалены в кучу на голу. Кэллаген начал перетряхивать все подряд и про себя усмехнулся. Азельда порядок не любила. Она и раньше была или выпивши, или с похмелья, во всяком случае времени на уборку у нее не находилось.
  Кэллаген обыскивал одежду и под грудой платьев обнаружил картонную коробку. В нее были свалены перегоревшие лампочки, старые объявления, спичечные и сигаретные пустые коробки, старые счета и другой всевозможный хлам. Он внимательно рассматривал каждый клок бумаги.
  На самом дне коробки он нашел сложенную бумажку. Это, пожалуй, было то, что он искал.
  Кэллаген внимательно читал текст, напечатанный на дешевой бумаге.
  
  «Где-то возле Мейфейра,
  Уилфриду Ривертону, эсквайру.
  Его высокой милости,
  главе всех Простаков.
  Дорогой, проклятый кретин!
  
  Ну разве можно тебя назвать иначе, чем Простак? Просто до слез обидно видеть, как из тебя тянут башли. Разве тебя не предупреждали, что этот Джейк Рафано никогда в жизни не вел честную игру? Разве тебе не говорили, что он накалывает всех, и не только в играх? Разве ты не чувствуешь, что окружающие тебя бабы нарочно ловят таких глупых щенков, как ты? Почему ты не хочешь стать самим собой? Или тебе нравится, когда тебя самым нахальным образом одурачивают? Если нет, то почему бы тебе не вернуть назад свои деньги, пока Джейк Рафано не удрал с ними в Америку?
  Друг».
  Кэллаген еще раз перечитал записку и заметил один, нет, два недостатка пишущей машинки, наверное, очень старой.
  Он взглянул на часы. Было уже пять минут первого. Детектив достал бумажник и сунул в него письмо. Затем торопливо стал наводить относительный порядок.
  Вдруг он замер. Его внимание привлек засохший цветок в глиняном горшке, на три четверти заполненном землей. С одной стороны земля была твердая и сухая, ее, наверное, вообще никогда не поливали, а вот с другой она была, по-видимому, кем-то недавно разрыхлена. Кэллаген встал на колени и запустил пальцы в землю. На глубине двух дюймов он нащупал что-то твердое. Кэллаген почти хохотал, когда достал этот предмет. Это была «Эсмеральда» — испанский автоматический пистолет 32 калибра. Детектив опустил пистолет в карман и снова засунул пальцы в горшок. Почти на самом дне он обнаружил картонную коробочку. На ней была надпись по-испански: «Пятьдесят патронов для «Эсмеральды».
  Кэллаген открыл коробку. Внутри в гнездах ровными рядами поблескивали сорок патронов. В остальных десяти гнездах вместо патронов лежали свинцовые пули.
  Кэллаген сунул коробку в карман пальто и выровнял землю, Затем он еще раз внимательно осмотрел комнату, выключил свет, вышел. Снова прошел в спальню, подошел к столику и взял бутылку с виски, предварительно обернув ее платком.
  Он сделал небольшой глоток, потом поставил бутылку на место, подошел к входной двери, приоткрыл ее и прислушался.
  Тишина, Кэллаген вышел в коридор, закрыл тихонько за собой дверь и проскользнул на улицу.
  Дождь еще не перестал, но стало заметно холоднее. Кэллаген был почти счастлив. Он торопливо зашагал в сторону метро и у Найтсбридж зашел в телефонную будку. Набрав номер «Серебряного бара», он вопросил пригласить Галлустаса — бармена верхнего этажа.
  — Привет, Галлустас, это мистер Кэллаген. Скажите, мистер Менинуэй еще у вас? Он с дамой?
  Галлустас подтвердил это.
  — Как дама?
  Галлустас ответил, что она немного пьяна, но в общем все в порядке.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Поднимитесь наверх и пригласите к телефону мистера Менинуэя, Скажите, что ему звонит дама. Мое имя не упоминайте.
  Спустя минуту трубку взял Менинуэй.
  — Слушай, Менинуэй, это говорит Кэллаген. Как я понял, Азельда немного навеселе?
  — Ну, совсем чуть-чуть, — ответил Менинуэй. — Кстати, она очень привлекательна.
  — Ладно, посмотришь, что будет после пары рюмок. Сейчас четверть первого. Посиди с ней еще до тридцати пяти минут, а потом предложи проводить ее домой. Когда выйдешь из бара, найди такси, в котором водитель читает газету. Это будет мой человек. Посади ее в машину и можешь отправляться домой. За ней присмотрят. Свои деньги получишь завтра утром.
  — Хорошо, — сказал Менинуэй. — Думаю, ты знаешь, что делаешь. Пока.
  Затем Кэллаген набрал номер телефона Дарни.
  — Слушай, Дарни, найди Фреда Мазели и скажи ему, чтобы он взял такси у Хорриджа. Пусть наденет фирменную фуражку и едет к «Серебряному бару». Ты тоже поезжай с ним. У бара Фред пусть посидит в машине и почитает газету. В двенадцать тридцать пять из «Серебряного бара» вместе с женщиной выйдет Менинуэй. Дама будет прилично пьяна. Когда отъедешь, скажи, что ты получил указание задержать ее до завтрашней ночи, если она начнет вопить, заткни ей рот и объясни, что твой шеф хочет, чтобы она была в безопасности, так как из-за дела Уилфрида Ривертона могут быть серьезные неприятности. Если она спросит, кто твой шеф, скажи, чтобы не задавала идиотских вопросов, на которые нельзя ответить. — Немного подумав, он добавил:
  — Отвези ее на Даун-стрит и дай ей выпить, чего она захочет. Кстати, дама предпочитает джин. Задержишь ее там до двенадцати часов завтрашнего дня, а потом отпустишь и скажешь, что она может катиться, куда ей вздумается. Все понял?
  — Да, все, — ответил Дарни. — А она не станет звать полицию?
  — Вряд ли, — засмеялся Кэллаген. — Ей меньше нас хочется встречаться с полицией. Все. Давай работай.
  — Пока, босс.
  Кэллаген повесил трубку и прошел по Найтсбридж к Пикадилли. Дождь перестал моросить. Кэллаген закурил сигарету и свернул на Беркли-стрит. Он был доволен собой. Этот день прошел очень толково.
  Четверг
  11. Интервью с оговорками
  Сидя в постели, Кэллаген пил кофе. Часы только что пробили двенадцать. Он думал об Азельде Диксон и не обратил на них никакого внимания.
  Азельда, думал он, интригующая личность. Он считал ее очень привлекательной женщиной. Но жизнь, вероятно, очень жестоко обошлась с ней, и она, как могла, выбрала свою дорогу. Ему было жалко Азельду. Кэллаген подумал, что она определенно могла совершить решительный поступок, если дело касалось любви, хотя на самом деле она и не была храброй женщиной. Интересно, как далеко зашло ее участие в этом деле? Кэллаген допил кофе, побрился и принял душ. Когда он, как всегда, тщательно одевался, зазвонил телефон. Звонил Дарни.
  — Привет, Дарни, — весело поздоровался Кэллаген. — Как твоя гостья?
  Дарни засмеялся.
  — Ну и работенку ты мне подсунул, Слим, — сказал он. — Я еще никогда не слышал таких ругательств. Еле-еле успокоил ее.
  — Очевидно, она хотела знать, что нам от нее надо? — просил Кэллаген.
  — Конечно! Но я напустил таинственности и сказал, что это все делается для ее же пользы. Мол, копы ищут ее и мечтают задать вопросы, на которые ей не хотелось бы отвечать. Кажется, она сообразила и сразу успокоилась.
  — Молодец, — похвалил Кэллаген. — Подержи ее у себя до двенадцати часов, а потом отвези домой. Пусть она в двадцать минут первого будет у себя дома, может быть, мне надо будет с ней поговорить? Пока, Дарни.
  Он положил трубку в направился к себе в контору, где внимательно просмотрел газеты. Без четверти час он закончил читать, набрал номер Скотланд-Ярда и попросил к телефону инспектора Гринголла.
  — Привет, Слим, — послышался в трубке голос Гринголла. — Как дела?
  — Если по-честному, Гринголл, — ответил Кэллаген, — то я немного беспокоюсь.
  — Ну, в это я никогда не поверю, — засмеялся Гринголл. — За какое бы дело ты ни брался, ты всегда спокоен и отлично спишь. Неважно, убийство ли это, поджог или грабеж. Если тебя что-то беспокоит, то это должно быть что-то исключительное.
  — Так оно и есть, — согласился Кэллаген. — У меня из ума не выходит это дурацкое дело молодого Ривертона.
  — А? — протянул Гринголл. — Я не считаю, что тебе стоит из-за него волноваться. Вряд ли ты теперь сможешь еще что-нибудь сделать. Дело в шляпе.
  — Вот это-то меня и беспокоит, — хмуро признался Кэллаген. — Мне бы нужно с вами посоветоваться, конечно, если вы найдете для меня немного свободного времени.
  — О, конечно, — голос Гринголла был слегка ироничен и немного подозрителен. — Говоришь, тебе нужен мой совет? Мне всегда немного не по себе, когда ты просишь моего совета. До сих пор это значило, что у тебя в кармане припрятано что-нибудь интересненькое. Ты зайдешь ко мне?
  — Буду рад, — ответил Кэллаген. — Если вам удобно, то я приду в три часа.
  Гринголл не возражал.
  Когда Кэллаген закончил разговор с инспектором, он нажал кнопку звонка и вызвал Эффи. Детектив достал из бумажника двадцать десятифунтовых купюр и протянул ей.
  — Эффи, когда пойдешь завтракать, купи мне какое-нибудь ювелирное изделие. Можешь потратить все деньги, но оно должно быть действительно изящным и обязательно с бриллиантами. Зайди на Бонд-стрит, там, наверное, что-нибудь есть.
  Эффи взяла деньги и спросила:
  — Это для женщины?
  Кэллаген обратил внимание, что у нее изумрудного цвета глаза и она изумительно одета.
  — Да, Эффи, — ответил он. — Причем для очень красивой женщины. Подбери что-нибудь из бриллиантов в платине.
  Когда она направилась к двери, Кэллаген заметил:
  — Тебе очень идет этот пояс, Эффи. — Она с улыбкой обернулась.
  — Я знаю, что вы многое замечаете, но я не думала, что вы так наблюдательны. Я только вчера купила его и рада, что наши вкусы совпадают.
  Кэллаген тоже улыбнулся и сказал:
  — И я рад, что ты рада, Эффи.
  — Благодарю, мистер Кэллаген. — Ее глаза игриво сверкнули, и Кэллаген заметил это. — Вот уж никогда не думала, что вы когда-нибудь обратите внимание на мою фигуру.
  — Ты бы очень удивилась… — начал Кэллаген, но Эффи уже закрыла за собой дверь.
  * * *
  Когда вошел Филдс, Гринголл смотрел в окно и с наслаждением курил короткую трубку.
  — Узнали что-нибудь новое? — спросил Гринголл.
  — Да, кое-что есть, сэр, — ответил Филдс. — Я вчера направил двух детективов в бар «Капер». Их никто у нас не знает — я взял их из дивизиона «К». В баре кое-кто вел разговор о Уилфриде Ривертоне. Пара парней его знали.
  — Да? — продолжая смотреть в окно, спросил Гринголл. — Это довольно странно.
  — Почему? — удивился сержант.
  — Держу пари, что молодой Ривертон никогда не посещал «Капер», — пояснил Гринголл. — Что ему там делать? Это заведение не для него и ему подобных.
  Филдс повесил шляпу и сел за стол.
  — Я бы на вашем месте не был так в этом уверен, сэр, — сказал он. — Одна веревочка ведет туда. Уже несколько лет Братец Генни промышляет наркотиками. Мы два раза брали его на этом, но последние два года он стал исключительно осторожен.
  Гринголл кивнул. Он подошел к своему столу, выбил трубку и занялся ее чисткой, для чего воспользовался шпилькой для волос, которую стащил у миссис Гринголл.
  — Ну и что же вы обнаружили? — наконец спросил он.
  — Дело в том, что этот Братец Генни знал, что Уилфрид Ривертон собирается свести счеты с Джейком Рафано. Как мне кажется, Азельда Диксон иногда делилась своими мыслями с Братцем Генни. А она была любовницей молодого Ривертона.
  — Вы разговаривали с ней? — спросил Гринголл. — Что она знает?
  — Нет. Вы же предупреждали, что с дамочкой надо быть осторожным, и я тоже не трогал ее. Но сегодня займусь ею вплотную. Она живет на Корт-Мэншнс на Слоун-стрит. Очень дорогая квартира. У нас на нее ничего нет, считается, что она живет на собственные доходы. И притом она легко и быстро возбудимая женщина…
  — Все женщины из ночных клубов легко и быстро возбудимы, — заметил Гринголл. — Они бы ничего не смогли заработать, если бы не были возбудимы. Когда же вы встретитесь с ней?
  — Собирался сегодня утром, но не застал ее дома, — ответил Филдс. — Она как ушла вчера вечером, так до сих пор и не вернулась. Ночной портье считает, что она накачалась наркотиками. Он предупредил, что с ней это иногда случается, и она день-два не ночует дома.
  Гринголл кивнул.
  — Мы должны точно узнать, когда она вернется. Обождите до завтра и позвоните ей. Я сам поеду к ней, когда она заявится. Если же ее до тех пор не будет, сделайте все, чтобы узнать, где она. Вы обязаны найти ее. Мне необходимо с ней поговорить.
  — Ясно, сэр. Другие задания будут?
  — Да, — ответил Гринголл. — Мне хотелось бы знать, где был молодой Ривертон до поездки в Фаллтон в субботу днем и вечером. Вы узнали его адрес? Почему он скрывал, где живет?
  — Он не скрывал, сэр. Просто парень часто менял адреса. Сначала он жил на Уэлбек-стрит. Четыре месяца назад он выехал оттуда и поселился в меблированных комнатах на Мортимер-стрит. При этом он продал всю обстановку, а она была очень хороша. Ривертон платил три гинеи в неделю и прожил там около пяти недель. Затем он снял комнату у двух старых дам в Сент-Вуд на улице Акаций и занимал ее лишь две недели. При переездах он никогда не оставлял своего нового адреса и никогда не получал писем. Потом восемь недель он проживал на Виктория-стрит. А вот, где он жил последнее время определить не удалось. Мне кажется это очень странным.
  — Да, чертовски странно, что вы не могли этого определить, — задумчиво сказал Гринголл. — Я это хочу знать. И еще я хочу знать, где он был и что делал в субботу. Это важно. Также мне нужна информация о том, как он добрался до Фаллтона. Вы разговаривали с железнодорожниками?
  — Да, но это ничего не дало, — ответил Филдс. — Никто из железнодорожников его не заметил. Он мог воспользоваться несколькими путями. Например, доехать поездом до Баллингтона или Свенсдона, или любой другой станции, а там сесть на автобус и приехать в Фаллтон. Он также мог приехать автобусом с Грин-Лейн. А, может быть, его подвезла попутная машина, или он мог взять такси…
  — Все это очень интересно, — саркастически заметил Гринголл. — А мог прилететь на воздушном шаре и дотопать пешком. Мне обязательно надо знать, как он туда добрался. Пусть кто-нибудь порастрясет жирок и быстро выяснит это.
  — В три часа ко мне приедет Кэллаген, — продолжил Гринголл. — Он хочет спросить у меня совета. Было бы нежелательно, чтобы он увидел вас здесь.
  Он пристально посмотрел на Филдса. Тот понимающе усмехнулся.
  — Если немного повезет, то, может быть, я кое-что из него вытяну, — усмехнулся Гринголл. — Я отлично знаю манеру Кэллагена «советоваться».
  Филдс встал.
  — Пойду зайду к экспертам по баллистике. Может, они что-нибудь скажут о пуле, выпущенной в Ривертона.
  — Хорошая идея, — отозвался Гринголл. — Через час зайдите ко мне.
  Филдс вышел.
  * * *
  Когда Кэллаген вошел в кабинет Гринголла, было десять минут четвертого. Кэллаген выглядел несколько озабоченным, но это совсем не удивило инспектора, так как он отлично знал, что сыщик, при желании, может быть отличным актером.
  Он задвинул ящик стола и положил на стол коробку с сигаретами.
  — Вы отлично выглядите, Слим, — сказал Гринголл.
  — Жаль, что я не чувствую себя так же, — отозвался Кэллаген.
  — Неприятности? — участливо спросил инспектор. — Давайте все-таки обсудим некоторые вопросы. Вообще-то вы, конечно, не обязаны говорить мне что-либо по делу Уилфрида Ривертона. К сожалению, мы с вами стоим по разные стороны барьера, и я ничего не спрашиваю у вас. Я хорошо знаю, что вы слишком опытный человек, чтобы я мог вам что-то советовать…
  Кэллаген согласно кивнул. Он взял из коробки сигарету и закурил. Потом откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Гринголла.
  — Я это знаю, инспектор, но мне было бы неприятно попасть в дурацкое положение и тем более подвести вас.
  Он затянулся и надолго замолчал. Затем произнес:
  — Знаете, Гринголл, я хочу раскрыть вам свои карты. Я могу сообщить вам нечто такое, что поможет вам, но раньше времени я об этом говорить не могу. Вы понимаете?
  Гринголл улыбнулся про себя. Кэллаген снова взялся за старые трюки.
  — Помните, как мы в этой же комнате поругались из-за дела Мероултона? Вы тогда еще хотели пойти к комиссару и пожаловаться на меня?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Было, — сказал он. — Но это был только вопрос тактики, и больше ничего.
  — Верно, — произнес инспектор, — это была только тактика, но я совсем не уверен, что сейчас это что-то другое…
  Кэллаген пожал плечами.
  — Если вы согласитесь ответить на один интересующий меня вопрос, то я объясню, почему обратился к вам.
  — Хорошо, — согласился Гринголл. — Задавайте свой вопрос. — Кэллаген выпустил колечко дыма и потом спросил:
  — Когда вы хотите предъявить обвинение Уилфриду Ривертону?
  Гринголл удивленно поднял брови.
  — Интересный вопрос. Но, в свою очередь, мне бы хотелось узнать, что показал молодой Ривертон Гагелю?
  — Не имею ничего против этого, — улыбнулся сыщик.
  — Неужели? — воскликнул инспектор. — Вы можете сообщить мне содержание заявления вашего клиента и фактически раскрыть свою линию зашиты?
  — А почему бы и нет? — нахмурившись, сказал Кэллаген и наклонился вперед к Гринголлу. — Какого черта я могу сделать в этой ситуации? — он развел руками. — Дело в шляпе, и вы это знаете. Не мне говорить вам, что если бы защита имела хоть какие-то козыри, то я не стал бы привлекать Валентина Гагеля. Вы прекрасно это понимаете, так ведь?
  Инспектор задумчиво кивнул головой.
  — Должен сознаться, я предполагал нечто в этом роде. Значит, вы утверждаете, что практически защиты не будет? Проще говоря, этот ваш Валентин Гагель хотел представить обстоятельства так, будто бы все произошло из-за временной невменяемости на почве пьянства и злоупотребления наркотиками?
  — Мне бы хотелось, чтобы это было так… — Гринголл изумленно посмотрел на него.
  — Боже мой! — воскликнул он. — Не хотите же вы сказать, что сами считаете его виновным и не видите способа доказать обратное?
  Казалось, Кэллаген колеблется.
  — Нет, — наконец сказал он. — Так далеко дело еще не зашло, но… но… — Он пожал плечами. — Когда вы собираетесь его допрашивать, Гринголл? Давайте уж играть в открытую, хватит темнить.
  — Хорошо, — согласился Гринголл. — У меня нет никаких оснований скрывать это от вас. Все равно завтра все газеты напечатают об этом…
  Гринголл набил табаком свою трубку.
  — Я завтра утром еду в Баллингтон, — продолжал он. — Наш хирург сказал, что парень достаточно окреп и уже может говорить. Его состояние сейчас настолько улучшилось, что он выглядит даже более здоровым, чем во времена употребления наркотиков, так что, можно считать, что пуля Джейка Рафано пошла ему на пользу. Пожалуй, я не буду ничего спрашивать у него, только предъявлю обвинение — и все. Это его дело рассказывать что-нибудь или нет. Правда, я не хотел встречаться с Ривертоном, пока не будет выяснено еще одно обстоятельство…
  Он внимательно посмотрел на Кэллагена.
  — А что именно вы хотите выяснить, Гринголл? — спросил Кэллаген.
  — Мне бы очень хотелось поговорить с одним парнем, который был на борту яхты, с тем, кто позвонил нам в Скотланд-Ярд и сообщил о стрельбе. Мне кажется, он звонил из Фаллтона. И вы, наверное, поняли, почему я с ним хотел бы поговорить: он был на борту яхты или сразу после стрельбы или даже в момент самой стрельбы. Если этот человек существует, и он обычный порядочный гражданин, то я не вижу причин, которые принудили бы его скрываться от полиции. То, что он скрывается, наводит меня на мысль, что он во время перестрелки присутствовал на яхте и имеет причину избегать встречи с полицией. — Гринголл с минуту помолчал и продолжил:
  — Комиссар хочет, чтобы я разыскал этого парня, конечно, если смогу. Он боится, что защита представит его в самый последний момент и неожиданно придумает какую-нибудь сказку… вроде рассказа о самозащите или что-то подобное. Но я до сих пор не могу его разыскать…
  — По-моему, вы считаете, что показания этого парня мало что изменят…
  — Пожалуй. Конечно, я был бы рад иметь своим сторонником этого человека, если это возможно, но это не меняет сути дела. Наши эксперты доказали, что пуля, убившая Рафано, выпущена из пистолета Уилфрида Ривертона, мы также знаем, что пуля, извлеченная из него, была выпущена из пистолета Джейка Рафано… Короче говоря, оба парня поразили цель. Оба пытались убить друг друга. Кроме того, у меня есть доказательства, что накануне Уилфрид Ривертон грозился убить Джейка Рафано, если ему подвернется удобный случай. Есть основания считать, что Джейк Рафано знал об этом и приготовился к встрече с молодым Ривертоном. О Джейке Рафано получены дьявольски компрометирующие сведении из Штатов. Бандит, не задумываясь, пускал в ход оружие при грабежах и не удивительно, что он ждал этого идиота Ривертона с пистолетом. Ривертон же не владел в достаточной степени оружием. Кроме того, он, вероятно, был пьян и растерян. Этим и воспользовался Рафано. Практически они выстрелили одновременно. Вот и все, что я знаю, и я не вижу, как можно в этой истории пробить брешь…
  — Я тоже думаю, что она достаточно логична, — согласился Кэллаген и вздохнул. — Молодой Ривертон сам признался в этом.
  Он посмотрел, как отреагирует Гринголл. Тот сказал:
  — Ну, я открыл свои карты…
  Кэллаген затушил сигарету, достал из коробки Гринголла другую и закурил снова.
  — Знаете, Гринголл, я могу рассказать вам о парне, который был на «Сан Педро» и звонил вам в Скотланд-Ярд. В общем, у меня нет причины скрывать это от вас. Но этот парень почти ничего не знает: он был там после стрельбы.
  — Вот как? — Гринголл удивленно поднял брови. — И кто же это?
  — Это я, — просто ответил Кэллаген и невинно заулыбался.
  — Черт побери! — воскликнул Гринголл. — Какого дьявола вам там понадобилось?
  Кэллаген выпустил кольцо дыма.
  — Все очень просто: утром в прошлую пятницу семья Ривертонов насела на меня, считая, что я медленно раскручиваю это дело, и я решил форсировать его. Вечером в пятницу я поехал к Джо Мартинелли. У него проходил матч между Лопни и каким-то негритосом. Меня предупредили, что Джейк Рафано бахвалился, что он обстряпал это дельце и сделал беспроигрышную ставку на выигрыш ниггера. Ну, а я взял и помешал ему… Я поговорил с Лопни и сумел выиграть сам, а Джейк здорово проиграл.
  Инспектор присвистнул.
  — Держу пари, что Джейку Рафано это не понравилось, — сказал он.
  — Еще бы! — ухмыльнулся Кэллаген. — А после боя у меня произошла небольшая стычка с двумя или тремя ребятами Рафано, которые работают на него. Я намекнул, что вечером буду в Парлор-клубе, предварительно узнав, что Джейк Рафано посещает это заведение. Я был уверен, что ему захочется узнать, почему я вмешался в это дело. К тому же он догадывался, что я в курсе некоторых его махинаций.
  — Вы в самом деле знали о нем? — спросил Гринголл.
  — Немного, совсем чуть-чуть. Но небольшой блеф никогда не повредит.
  — Это мне понятно. — Кэллаген продолжал:
  — Я нашел место, где Джейк Рафано облегчал карманы Простака. Я выяснил кое-что об играх на яхте и узнал, что яхта принадлежит Рафано. Я навел справки и узнал, что подобные игры он уже устраивал в Калифорнии, пока федеральные власти его не накрыли. Тогда я изучил карту и пришел к выводу, что его яхта должна быть пришвартована в таком месте, откуда можно быстро смыться в любой момент. Меня очень заинтересовало, как же он так быстро смог поймать в свои сети Ривертона? Неожиданно мне в руки попалась женская сумочка с неиспользованным железнодорожным билетом от Малиндона, и я сообразил, что яхта Рафано должна стоять где-то в районе Фаллтона.
  — Великолепная идея, — заметил Гринголл. — Кстати, вы не могли бы назвать фамилию женщины, в сумочке которой обнаружен этот билет. Или это огромный секрет фирмы Кэллагена?
  — Никакого секрета в этом нет, во всяком случае теперь. Эту женщину зовут Азельда Диксон, по прозвищу Качалка.
  — Я так и думал, что это она.
  — Хорошо. Это доказывает, что полиция работает гораздо лучше, чем думают многие.
  — Можете продолжать, Слим, — Гринголл шутливо поклонился ему.
  — Я отправил своего оперативника в Фаллтон, приказав ему обшарить все окрестности и найти яхту. Так мы обнаружили «Сан Педро». Я боялся, что Джейк Рафано успеет улизнуть, и в тот же день отправился на яхту, чтобы кое-что выяснить у него.
  — И что же дальше?
  — Я хотел расколоть Рафано, используя блеф, что семья Ривертонов собирается обратиться за помощью в официальную полицию.
  — Просто прекрасно, — не скрывая иронии, сказал Гринголл. — И как это у вас, частных сыщиков, все так великолепно получается?
  — Да ладно вам, — отмахнулся Кэллаген. — Итак, я добрался в Фаллтон к половине первого ночи, нашел пристань, отвязал находившуюся у пристани лодку и поплыл к «Сан Педро». Около яхты я обнаружил еще одну лодку, привязанную к трапу. Мне кажется, на этой лодке подплыл к яхте молодой Ривертон. По трапу я поднялся на палубу и прислушался — все было тихо. Тогда я спустился вниз и огляделся. Пару минут ушло на осмотр малого салона, того, что в конце коридора. Потом я вошел в большой салон и нашел их.
  Джейк Рафано был уже холоден, а Простак еще дышал. Я сразу подумал, что он тяжело ранен в легкое.
  — Очень интересно, — произнес Гринголл. — Ну, и что было потом?
  — Пару минут я пытался сообразить, что здесь случилось, потом сошел я яхты и поплыл обратно к пристани. Сначала я хотел заехать в Баллингтон и сообщить о случившемся в местную полицию, но потом решил, что это дело больше годится для Скотланд-Ярда. Верно?
  Он улыбнулся Гринголлу.
  — Потому-то я и позвонил в Скотланд-Ярд. По правде говоря, мне не хотелось фигурировать в качестве свидетеля в полиции, поэтому я не назвал себя. Сначала я хотел посмотреть, как будут развязаться события.
  Гринголл выбил погасшую трубку и сразу начал набивать ее снова.
  — Это уже кое-что, Слим, — сказал он. — Но я надеялся на большее. Конечно, я очень доволен, что теперь знаю, кто был на яхте и, благодаря этому, защите не удастся сбить нас с пути.
  — Правильно, — согласился Кэллаген. — Значит, вы начинаете действовать?
  — Да, — ответил Гринголл, — завтра. — Кэллаген встал, собираясь уходить.
  — Если вам понадобятся мои показания, Гринголл, я готов их дать. Но мое заявление ни защите, ни обвинению не поможет. Я ведь только нашел их — вот и все, что мне удалось.
  Гринголл кивнул.
  — Я думаю, Слим, что мы обойдемся без вас. — Кэллаген уже взялся за ручку двери, но потом обернулся и сказал:
  — Есть еще одна вещь, Гринголл. Вы знаете меня: если бы мои слова могли нанести вред моему клиенту, то я никогда бы не пришел в полицию, но я всегда стараюсь быть откровенным с вами.
  — Черта с два, — усмехнулся Гринголл. — Я знаю девиз фирмы Кэллагена.
  — Откуда? Я вам никогда его не говорил. Ну, как же он звучит?
  — Как я понимаю, вашим девизом всегда были слова: «Мы любой ценой должны выиграть дело, а там хоть черти пусть расхлебывают заваренную нами кашу». Я не уверен, что эти слова подходят приличному человеку, уважающему законы. Однако я всегда стараюсь найти в человеке лучшее.
  — И я тоже, — произнес Кэллаген. — Я с вниманием наблюдаю за вашим продвижением, Гринголл, и, откровенно говоря, думаю, что не за горами то время, когда вас назначат старшим инспектором. И я всегда считал вас своим другом.
  — Спасибо, Слим. От ваших слов я начинаю краснеть.
  — Да, еще одна просьба — насчет вашей завтрашней поездки в больницу к Уилфриду Ривертону. Если вас не затруднит, не могли бы вы перенести ваш визит на субботу? Я был бы вам очень благодарен.
  Он замолчал, оценивая реакцию Гринголла.
  — Я сейчас вам объясню, почему прошу об этом… Миссис Ривертон очень симпатичная женщина, и я подумал о ней. Смерть полковника и теперешнее положение молодого Ривертона очень отразились на ее здоровье, — Кэллаген вернулся обратно и подошел к столу Гринголла, неотрывно глядя на него. — Я поеду завтра утром к ней, — продолжал он, — и, наверное, мне придется отказаться от этого дела. Больше того, что я сделал, уже не сделаю, и я это знаю. Но мне хотелось бы самому сообщить ей, что вы собираетесь предъявить обвинение Простаку. Было бы человечнее, если бы она узнала это от меня… Понимаете?
  — Догадываюсь, — хмыкнул Гринголл. — Вы увидитесь с ней и договоритесь, что вы отказываетесь от работы. А потом, узнав от меня много ценной информации, вы возьмете компетентного адвоката, настоящего юриста, а не этого идиота Гагеля. И тогда снова начнете действовать через него…
  — Ну, так как, Гринголл? — Кэллаген пропустил мимо ушей предположение инспектора.
  Инспектор откинулся на спинку кресла и сказал:
  — Хорошо, согласен. Во всяком случае, у меня есть на завтра дела. А Ривертон в больнице под такой же охраной, как если бы был в тюрьме. Он там в безопасности. Обвинение можно предъявить и утром в субботу.
  Кэллаген благодарно улыбнулся.
  — Большое спасибо, Гринголл, я всегда знал, что вы настоящий друг.
  Он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
  * * *
  Десять минут пятого в кабинет Гринголла вошел Филдс. Он протянул Гринголлу отчет баллистической экспертизы и спросил:
  — Договорились с Кэллагеном, сэр? — Гринголл улыбнулся.
  — Он приходил, чтобы узнать, когда я собираюсь предъявить обвинение Уилфриду Ривертону. Хотелось бы мне знать, почему он придает этому такое значение. Мне кажется, он выложил далеко не все, что знает.
  Филдс усмехнулся.
  — Что вы ему сказали, сэр?
  — Сказал, что уже завтра обвиню Уилфрида Ривертона, но это, как вам известно, была ложь: я не собирался этого делать до следующей недели, потому что врач предупредил, что парню надо дать еще немного времени, чтобы окончательно поправиться. Но я сказал Кэллагену, что собираюсь повидать Ривертона завтра. Тогда он попросил меня отложить это до субботы, мотивируя тем, что хочет сам подготовить к этому миссис Ривертон — как будто бы она не была уже подготовлена к этому за последние дни. Я обещал.
  — Хотел бы я знать, что за этим кроется? — призадумался Филдс.
  — У него что-то есть в запасе, — сказал инспектор. — Я чувствую это всей кожей: ему что-то надо успеть сделать до субботы. Я слишком хорошо знаю Кэллагена.
  — Вы думаете, у него есть неизвестный нам свидетель или какой-то другой трюк?
  Гринголл подошел к окну.
  — Не сомневаюсь, он хочет преподнести какой-то сюрприз, — сказал он. — Я его помню по делу Мероултона. Он был просто раздавлен, когда поставил на Цинтию Мероултон. А потом собрал все кусочки этого дела и вышел из него победителем.
  Он достал трубку и принялся ее раскуривать.
  — Цинтия Мероултон была очень красивой девушкой, из тех холодных девиц, которые так нравятся мужчинам. Миссис Ривертон, мачеха молодого Ривертона, тоже очень привлекательна. Она — женщина того типа, который нравится Кэллагену. Мне кажется, он хочет в самый последний момент чем-то поразить эту даму и тем самым заставить ее восхищаться им. Я не удивлюсь, если ему это удастся.
  — У него ничего не получится, сэр, — сказал Филдс. Гринголл резко повернулся к нему.
  — Я бы не был так категоричен. Я знаю Кэллагена — он стреляный воробей и один из лучших частных детективов.
  — Ну и что же?
  — Он умеет определить психологический момент и со всей силой воспользоваться им. Он терпеливо ждет, а потом идет ва-банк. Это его тактика, и притом весьма эффектная. Вы, наверное, помните дело Палькетта. Тогда пропал основной свидетель обвинения, и мы несколько дней не могли его найти, а потом стало поздно. А найти его мы не могли по той простой причине, что Кэллаген объявил его чокнутым и упрятал в частный сумасшедший дом.
  Он усмехнулся своим воспоминаниям.
  — Да, у этого парня есть голова. И хватка. И дьявольская изворотливость. Это я вам говорю, Филдс!
  12. Выход Генни — уход Генни
  Кэллаген поднялся из-за стола и подошел к окну. Огни уличных фонарей отражались в лужах на мокром асфальте. Он посмотрел на часы.
  Было почти шесть часов вечера. Он снова сел за стол, закурил сигарету и вызвал Эффи.
  Как только она вошла, он спокойно сказал:
  — Келлса убили.
  — Боже мой! — прошептала Эффи. Краска медленно сползла с ее лица.
  — Сообщение об этом газеты дадут завтра утром или, самое позднее, вечером. Как только увидишь сообщение, позвони Гринголлу в Скотланд-Ярд. Думаю, что к этому времени баллингтонская полиция уже отвезет тело в морг. Передай Гринголлу, что я был бы благодарен ему, если бы он разрешил как можно скорее похоронить парня… Понимаешь?
  Она кивнула.
  — Келлс жил один, — продолжал Кэллаген, — во всяком случае, мне не известно никого, кто бы мог позаботиться о нем. Его отец где-то в Штатах. Уладь дела с гробовщиками. Пусть сделают все как нужно, дадут лучший гроб. Потом дай заметку в пару американских и канадских газет. Текст такой.
  «Вечная память Монтегю Келлсу, бывшему сержанту Королевской канадской конной полиции, бывшему старшему оперативному сотруднику Трансконтинентального детективного агентства Америки и первому заместителю Руперта Патрика Кэллагена из «Сыскного агентства Кэллагена» в Лондоне, умершему от раны, полученной при исполнении служебных обязанностей ночью в понедельник 19 ноября.
  Ближайшие родственники могут обратится к юристу «Агентства Кэллаген», Чарльз-стрит, Беркли-сквер, Лондон, Англия, за подробной информацией и причитающимся покойному гонораром».
  Эффи кивнула.
  — Как это ужасно! — произнесла она. — Он был таким обаятельным… Мне жаль, что я часто сердилась на него.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да, Монти был парень, что надо.
  — Вы знаете, кто убил его?
  — Да, — сказал он, — и я это дело просто так не оставлю. — Эффи вышла. Через дверь Кэллаген слышал, как она приглушенно всхлипывала, печатая его заметку.
  Кэллаген поднял телефонную трубку и позвонил в «Желтую лампу». Через минуту к телефону подошел Перруччи.
  — Хелло, Перруччи, — весело приветствовал его Кэллаген. — Как ты себя ведешь? Хорошо? Не так ли?
  — Оставьте меня в покое, мистер Кэллаген, — закричал Перруччи. — У меня и без вас хватает неприятностей.
  — Да что ты говоришь? И что же у тебя случилось?
  — Хуанита собирается уйти от меня. Сегодня она выступает в последний раз. Черт ее возьми… У меня никого нет, кто бы смог ее заменить. Теперь у меня нет звезды.
  — Да, это ужасно, — согласился Кэллаген, — но не смертельно. Найдешь другую.
  Он положил трубку и закурил. Когда Кэллаген вышел из кабинета, он заметил, как Эффи крошечным платочком вытирала слезы.
  — Ты почему плачешь? — спросил он.
  — Я не плачу. — Кэллаген усмехнулся.
  — Хорошо. Тогда, Эффи, покажись своему врачу: у тебя, по-моему, что-то не в порядке с нервами. Я иду спать, а ты, прежде чем уйдешь, найди Николаса и Финдона. Передай им: пусть завтра зайдут сюда, они мне могут понадобиться. Потом напечатай письмо Муру Пико в Трансконтинентальное детективное агентство в Чикаго. Сообщи ему, что Келлс погиб, и попроси подыскать для меня нового первого заместителя. Напиши, что если его устроят условия, то пусть сам приезжает сюда. Я дам ему пятьсот фунтов в год и наградные. Дай ему понять, что это отличная работа.
  Эффи еле заметно кивнула. Когда шеф вышел, она отодвинула от себя пишущую машинку в сторону, положила руки на стол, опустила на них голову и горько зарыдала.
  * * *
  Удары стоящих на камине китайских часов разбудили Кэллагена. Было десять часов. Он чувствовал себя бодрым и полностью отдохнувшим. Детектив подошел к окну и отдернул занавеску. Улица была мокрой от недавнего дождя. Немного постояв у окна, он подошел к телефону, поднял трубку и набрал номер Хуаниты.
  — Хелло, невеста, — поздоровался он. — Куда пропал твой будущий муж? Где он циркулирует сегодня? Мне тут в голову пришла одна идея, может, я зайду сегодня к вам и все вместе выпьем немного виски?
  — Ничего не получится, Слим, — сказала Хуанита. — Мы сегодня будем заняты.
  — Ну что же, ничего не поделаешь, — вздохнул Кэллаген. — А у меня для тебя небольшой сюрприз — такая маленькая брошь с бриллиантами. Когда мне можно будет подарить ее тебе?
  — Ой, какой ты славный! Миллион раз спасибо! Слушай, Слим… у меня тоже идея. Завтра вечером Джилл уйдет по своим делам и вернется поздно. Как ты относишься к небольшому обеду, а? Мы сможем спокойно поговорить на прощание, ведь в субботу мы уезжаем.
  — Вот как? Ты об этом не говорила. А куда, если не секрет? — с сожалением произнес он.
  — Ну… только никому ни слова. В субботу вечером мы вылетаем из Кройдона. Мы решили пожениться в Париже. Джилл нанял частный самолет. Только смотри не проболтайся. Джилл просил, чтобы я никому не говорила.
  — Буду нем как могила, — сказал Кэллаген. — Договорились, завтра последний раз пообедаем вместе. Ну, до свидания, малышка.
  — Пока, Слим, — сказала Хуанита. — Приходи к восьми часам. Я умру от счастья, когда увижу брошку.
  Кэллаген положил трубку и улыбнулся. Он прошел в ванную, где принял душ и побрился, потом надел темно-серый костюм и красивое модное пальто, затем налил себе на три пальца виски, выпил и спустился в контору.
  Он отпер дверь, прошел в свой кабинет и включил свет. Затем выдвинул правый ящик своего стола и достал «люгер». Кэллаген внимательно осмотрел пистолет, загнал в патронник патрон и поставил пистолет на предохранитель. Затем он положил пистолет в нагрудный карман пальто и вышел.
  Сыщик сел в такси и попросил отвезти себя в район Сохо в бар «Капер».
  Улыбаясь, он откинулся на спинку сиденья и закурил сигарету. Он выглядел счастливым.
  Кэллаген вошел в бар и прошел в конец зала к небольшой сцене с пианино, на котором бренчал какой-то уставший молодой человек. С его нижней губы свисала сигарета, а сам он томно напевал: «Я не могу жить без тебя!» Несколько человек занимали столики в разных концах зала.
  Кэллаген обошел сцену и, открыв боковую дверь, вошел в узкий коридор, В конце коридора находилась еще одна дверь, он толкнул ее и оказался в небольшой, грязной, темной и неуютной комнате. Везде толстым слоем лежала пыль. У противоположной стены за конторкой сидел Братец Генни.
  — Привет, Генни, — весело сказал Кэллаген и повнимательнее присмотрелся к нему.
  Глаза Генни были полуприкрыты, руки тряслись. Все было ясно.
  — Опять накачался наркотиками? Ну и мразь же ты, Генни! — Братец Генни пальцами левой руки обхватил запястье правой.
  — Слушай, Кэллаген, — с надрывом выдавил он, — пошел отсюда вон! Если не уйдешь сам, у меня найдется пара крепких ребят, которые будут рады помочь тебе. Я не боюсь тебя, Кэллаген. Убирайся прочь!
  Он умолк, а потом начал бормотать что-то совсем невнятное.
  Кэллаген подошел к Братцу Генни и правой рукой с размаху врезал ему звонкую пощечину.
  Братец Генни сначала запричитал, а потом вдруг резко ударил правой ногой в грудь Кэллагена. Тот упал, как подкошенный. С проклятьями Братец Генни схватил со стола нож и бросился на Кэллагена.
  Кэллаген, не вставая с пола, со всей силы ударил правой ногой Генни в колено. Тот повалился на стул.
  Кэллаген, не спеша, поднялся и не снимая перчаток отряхнул свое пальто. Потом он поставил стул напротив Братца Генни, стер с него пыль и сел.
  — Слушай-ка, Братец Генни, — сказал он, — сейчас не время впадать в истерику и портить напрасно себе нервы. Уже слишком поздно… и это серьезное дело.
  — Какого черта тебе нужно? — гневно спросил Братец Генни. Он упорно отводил свои глаза от Кэллагена. — Что ты от меня хочешь? Гад ползучий! Сволочь проклятая!
  — Смешно тебя слушать. И не груби. До сих пор я хорошо к тебе относился, Генни. Хотя недавно благодаря тебе меня чуть не отделали. Помнишь, когда я сидел и ждал, Азельда Диксон позвонила тебе, и ты направил на меня одного из твоих подонков? Правда, тогда ему здорово не повезло…
  Изо рта Братца Генни потекла тонкая струйка слюны. Мышцы его лица начали дергаться, было страшно и неприятно смотреть на него.
  — Успокойся, Генни, и расслабься. Тебе лучше сейчас тихо сидеть и слушать меня, тогда все для тебя закончатся хорошо. Если же ты будешь дергаться, тебя завтра арестуют и обвинят в соучастии в убийстве. В убийстве, понял?
  — Ты проклятый лжец, Кэллаген… вшивый лжец… Ты блефуешь. На мне ничего нет!
  Кэллаген улыбнулся.
  — Я хотел бы взять у тебя на минуту пишущую машинку, Генни. Если ты не возражаешь, я немного потренируюсь в печатании.
  Он подошел к столу, на котором стояла пишущая машинка, вставил в каретку четверть листа и начал печатать. Братец Генни подошел к нему и, пытаясь помешать, схватил за руку.
  Кэллаген вырвал руку и обернулся. Генни рванулся за палкой, но резким ударом в живот Кэллаген опередил его и заставил плюхнуться на стул. Генни поник головой и горько зарыдал.
  Кэллаген двумя пальцами стал печатать дальше. Клавиши с треском защелкали, и это произвело на Братца Генни странный эффект. Он перестал плакать, распрямился на стуле и уставился на Кэллагена.
  Кэллаген закончил печатать, вынул лист из пишущей машинки и про себя прочел напечатанное.
  — Чертовски интересная штучка, — сказал он. — Я думал, о таком совпадении можно прочитать только в книгах. Это я нашел у Азельды Диксон. Она была такой небрежной идиоткой, что не сожгла его. Письмо напечатано на твоей пишущей машинке. И печатала она его в прошлую субботу утром или днем. Зная Азельду, я бы предположил, что это было днем. Ты, наверное, хочешь знать, что она тут напечатала?
  Он сунул руку в карман и вынул сложенный клочок бумаги, найденный им в доме у Азельды Диксон. Он вслух прочел письмо Братцу Генни. Генни замер, с ненавистью глядя на детектива, кисти его рук сжались в кулаки.
  — Я нашел своего друга в Грин-Плейс, близ Фаллтона. Кто-то пришил его, и если он думает, что это останется без последствий, то очень ошибается… А сейчас, Генни, я прочту тебе то, что я напечатал на твоей пишущей машинке. Сиди тихо и не дергайся, все зависит от тебя. Кэллаген начал читать вслух:
  «Инспектору Гринголлу.
  Центральный департамент
  уголовных расследований,
  Уайтхолл.
  Уважаемый сэр!
  Меня зовут Азельда Диксон, проживаю в доме номер 17, Корт-Мэншнс, Слоун-стрит. Хочу довести до вашего сведения, что Монти Келлс, сотрудник «Сыскного агентства Кэллагена», был убит в понедельник ночью в доме, который называется Грин-Плейс недалеко от Фаллтона. Мне известно, кто убил Монти Келлса.
  Я хочу сделать заявление об этом и о других делах, связанных с убийством. Я специально напечатала это письмо на машинке Братца Генни в баре «Капер» в Сохо, так как хочу, чтобы вы убедились, что это письмо и письмо, посланное Уилфриду Ривертону в прошлую субботу, напечатаны на одной и той же машинке. Это было письмо, из-за которого он решился поехать в Фаллтон к Джейку Рафано. В настоящее время оно находится во владении «Сыскного агентства Кэллагена», которое, вероятно, предъявит его в заинтересованные инстанции.
  Азельда Диксон».
  Кэллаген сложил письмо и вложил его в конверт. Затем он напечатал на конверте адрес Гринголла, но сам конверт запечатывать не стал.
  — Тебе это интересно, Генни? — спросил Кэллаген. — Думаю, что такие вещи тебе даром не пройдут. А ты как думаешь?
  Братец Генни встал, выдвинул ящик стола и достал небольшой бумажный пакетик. Затем он высыпал из него на тыльную сторону руки белый ворошок кокаина, поднес руку к носу, несколько раз глубоко вдохнул, сел и уставился в одну точку.
  Кэллаген с интересом наблюдал за ним.
  Через две-три минуты Генни произнес:
  — Какого дьявола тебе от меня нужно?
  — Сущий пустяк, я буду кое-что рассказывать, а ты подправь меня, если я ошибусь, и подтверди, если я буду прав. В прошлую пятницу вечером я не дал Джейку Рафано выиграть на боксе. Позже я встретился с ним в Парлор-клубе, мы хорошо поговорили и мирно разошлись.
  Кэллаген с удовольствием затянулся и выпустил дым через нос.
  — Затем в «Желтой лампе» я встретился с Монти Келлсом, — продолжал он, — и мы проверили содержимое сумочки Азельды Диксон. Потом я направился к Перруччи и поинтересовался, где он достает наркотики. Он испугался и указал на тебя. Я сказал ему, что хочу с тобой поговорить, но пока я добирался от Перруччи сюда, он позвонил и предупредил о моем визите. Разве не так? Он сказал тебе, чтобы ты ждал Азельду Диксон и получил от нее указания. Она пришла сюда раньше меня и успела сообщить, что я слишком рьяно сую свой нос в чужие дела, но это не пройдет для меня безнаказанно — кое-кто ждет встречи со мною с лезвиями в перчатке. Она сказала, что тебе нечего бояться, так как некто заинтересован в моей смерти, раз я помешал Джейку Рафано выиграть. Правильно?
  Генни кивнул головой. Кэллаген продолжал:
  — В субботу утром, а может быть и днем, Азельда Диксон пришла сюда и отпечатала то письмо, что я тебе зачитал. Ты знал его содержание?
  — Нет, не знал, — ответил Братец Генни. — Я ничего об этом не знал. Она напечатала его и тут же заклеила конверт. Клянусь в этом.
  — Но ведь это ты отправил его, верно? — спросил Кэллаген. — Ты отправил его Уилфриду Ривертону на Даун-стрит. Ты сам лично опустил его в ящик Ривертона?
  Генни снова кивнул. Его испуганный вид вызывал тошноту у Кэллагена.
  — Ты вел себя как сопливый пацан. Только последний идиот может затянуть на себе веревку. Ты так накачан кокаином, что твои дурацкие мозги совсем прокисли.
  Неожиданно Братец Генни вскочил и заорал:
  — Я ухожу! Я убираюсь из этого чертова кабака! Все, я завязываю. На мне ничего нет, но я все равно завязываю. — Он взял в руки нож. — И не пытайся меня задержать… не пытайся.
  Генни принялся угрожающе размахивать руками. Кэллаген усмехнулся.
  — А я и не собираюсь тебя останавливать, Братец Генни, — сказал он. — Иди. Думаю, в будущем это пойдет тебе на пользу… Но на твоем месте я бы удрал подальше, иначе тебя накроют. Ты же знаешь Гринголла… он очень настойчивый парень.
  Генни успокоился и положил нож в карман. В его голове появились какие-то мысли. Кэллаген встал.
  — Желаю тебе всего хорошего, Братец Генни. Я ухожу, а тебе советую побыстрее сматываться.
  Он вышел в бар. По-прежнему усталый молодей человек бренчал на пианино. Когда сыщик шел к выходу, двое пьяниц с любопытством посмотрели на него.
  * * *
  В половине первого ночи Кэллаген вошел в Корт-Мэншнс. Он подошел к номеру 17 и нажал на кнопку звонка. Никто не открывал. Тогда Кэллаген приложил палец к кнопке и звонил до тех нор, пока дверь немного не приоткрылась. Он быстро сунул ногу в образовавшуюся щель и резко распахнул дверь. Затем шагнул вперед, отстранив в сторону изумленную Азельду.
  — Ты… — шепотом произнесла Азельда и добавила бранное слово.
  — Не волнуйся, Азельда, — сказал Кэллаген. — Я только хочу поговорить с тобой, и не стоит звать портье и посылать за полицией. Может быть, после нашего разговора мне самому придется ее вызвать.
  Она испуганно прижалась спиной к двери, ведущей в спальню.
  — Что тебе от меня нужно, вонючий коп? Я тебе все равно ничего не скажу.
  — Ты сама не веришь в то, что говоришь, детка, — сказал Кэллаген. — У тебя есть, что сказать мне, и ты станешь исключительно разговорчивой.
  — Я? — она презрительно улыбнулась. — Ты слишком большого мнения о себе, не так ли, умный мистер Кэллаген? Но я не считаю тебя таковым и не хочу с тобой говорить.
  — Знаешь, Азельда, кончай ерепениться. Все когда-нибудь кончается, и твой праздник тоже кончился. Думаю, ты об этом догадываешься.
  Сыщик снял шляпу и расстегнул пальто. Азельда замерла, со страхом глядя на него.
  — Хочу надеяться, что тебе понравилось рандеву с моим другом Дарни, — сказал Кэллаген. — Это я устроил твой вчерашний разговор с Менинуэем в «Серебряном баре» с целью… Ну, пока он там развлекался с тобой, я обыскал твою квартиру. Надо сказать, Азельда, это было очень трудно — ты такая неряха, но я все же кое-что обнаружил. Мне удалось найти записку, которую ты отпечатала в прошлую субботу для Простака, и еще я нашел «Эсмеральду» в цветочном горшке. Ну как, этого достаточно?
  Ее дыхание стало прерывистым. Кэллаген видел, как тяжело поднималась ее грудь под шелковым кимоно.
  — Может, пройдем в твою изумительную гостиную и спокойно все обсудим? Я хочу дать тебе небольшой дружеский совет, а ты мне нальешь что-нибудь выпить. У тебя никудышное положение, но ты можешь его исправить. — Эти слова он произнес с дружеским участием и неподдельной добротой.
  — У меня нет никакого желания с тобой разговаривать, — отчеканила она. — И я ничего не боюсь.
  — Черта с два! Ты всего боишься и знаешь это лучше меня. С вами, женщинами, очень трудно иметь дело: вы ведете себя как несмышленые дети, вы эгоистки, никогда не хотите реально оценить факты и более того — стараетесь уйти от них. Имей смелость признаться в этом хоть себе, что то, что казалось тебе любовью, уже кончилось.
  Азельда пыталась рассмеяться, но это получилось хрипло и невесело.
  — Ты не хочешь понять, что для тебя все кончилось, — продолжал Кэллаген. — Когда тебе сказали, что у одного красивого парня имеются деньги, ты согласилась помочь их вытянуть из него. Но эта игра грозит закончиться в полиции. Ты еще не знаешь, что такое перекрестный допрос. Из тебя вытрясут все и даже душу, все, о чем ты даже думать боишься. Ты глупа, Азельда.
  — Тебе не запугать меня, — тихо произнесла Азельда. — Я ничего не боюсь.
  Кэллаген достал портсигар и взял сигарету, внимательно наблюдая за лицом Азельды.
  — Да? — усмехнулся он. — Хорошо, не буду больше тебе надоедать.
  Его голос теперь звучал примиряюще и дружелюбно.
  — Извини, что я пришел к тебе так поздно. Но я просил Дарни, чтобы он задержал тебя до двенадцати часов, чтобы я успел встретиться с тобой. А то завтра я буду занят. Джилл Чарльстон с Хуанитой в субботу улетают, а мне надо еще повидаться с ними.
  — Что? — хрипло выдавила из себя Азельда. Кэллаген изумленно посмотрел на нее.
  — Ты что, еще не знаешь, что Джилл с Хуанитой в субботу улетают в Париж? Они собираются там пожениться. Я даже купил Хуаните брошь с бриллиантами.
  — Боже мой! — произнесла Азельда. — Ты врешь! Трепач, я не верю тебе!
  — Это твои проблемы, Азельда. Не думаешь же ты в самом деле, что такой парень будет держаться за твою юбку? Я сказал тебе то, что знаю точно. Они вместе улетают в эту субботу. Он делает из этого тайну, но Хуанита мне все рассказала. Она хотела заставить меня ревновать и поэтому с удовольствием все это выложила. Но не такой уж я дурак, чтобы связываться с ней.
  — Я полагала, что она втрескалась в тебя. Я думала…
  — Это именно то, что он хотел заставить тебя думать, — ласково сказал Кэллаген. — Он просто использовал тебя.
  Детектив улыбнулся.
  — Может быть, немного выпьем, Азельда? И спокойно поговорим, а?
  Он достал из кармана записку, которую напечатал у Братца Генни.
  — Помнишь Келлса? — спросил он. — Это был мой человек. Помнишь нашу ссору в «Желтой лампе»?
  Она не могла говорить и только кивнула головой.
  — Келлс вел расследование в Фаллтоне, — продолжал Кэллаген. — Его застрелили в доме Рафано в Грин-Плейс. Но самое интересное в том, что, когда на него напали, он держал в руках плавки. Он был умным человеком и, падая, успел спрятать руку с плавками за спину.
  Сыщик на минуту замолчал.
  — Мне кажется, ты догадываешься, кто это сделал? Я даже пошел дальше и от твоего имени написал письмо инспектору Гринголлу в Скотланд-Ярд. Ты пишешь, что хочешь сообщить ему о смерти Келлса и о человеке, убившем его. Завтра утром я отправлю это письмо Гринголлу.
  Он затушил сигарету о металлический колпачок зонта.
  — Я не блефую, Азельда, — сказал он. — Но ты, пока не поздно, еще можешь исправить положение. Тебя обманули, и ты это теперь знаешь. Я не обманывал тебя, говоря, что Хуанита и Джилл Чарльстон собираются пожениться в субботу в Париже. Вот смотри…
  Он достал из кармана футляр с брошью из бриллиантов и показал ей.
  — Я хочу подарить эту вещицу Хуаните. Изумительная работа, не правда ли?
  Азельда отвернулась к стене, закрыла лицо руками и горько заплакала. Кэллаген закурил сигарету и, не сводя глаз с Азельды, прислонился к стене. Минуту спустя она повернулась к Кэллагену.
  — Хорошо, я все скажу.
  Ее глаза покраснели, но были сухими. Всем своим видом она сейчас была очень похожа на ведьму. Кэллаген с облегчением вздохнул. Азельда тоже вздохнула и пригласила его в гостиную.
  — На столике возле кровати осталось в бутылке немного бренди, — сказал он, — полагаю, тебе не мешало бы выпить.
  Нетвердо ступая, Азельда пошла в спальню.
  — Вымой стаканы Азельда, — крикнул ей вслед Кэллаген. — Я терпеть не могу пить бренди с привкусом губной помады.
  Пятница
  13. У дамы обнаруживается разум
  После завтрака у Хатчетта Кэллаген в половине третьего появился в своей конторе, Через пять минут ему позвонил Селби.
  — Мистер Кэллаген, не могли бы вы найти время для встречи со мной? В деле Ривертона появилось кое-что новое, и мне представляется это важным для вас.
  — В самом деле? — отозвался Кэллаген. — Что-нибудь интересное?
  — Да, вас это должно интересовать, — сказал Селби, — но это не телефонный разговор. Как скоро вы сможете приехать ко мне?
  — Буду через десять минут, — ответил Кэллаген.
  Даже не надев шляпу, он бросился к лифту. За семь минут такси доставило его к конторе «Селби, Ронс и Уайт». Кэллаген вбежал в кабинет старого Селби и сразу от двери спросил:
  — Так что у вас за новость?
  — Садитесь, мистер Кэллаген, — Селби кивнул на кресло. — Сейчас я введу вас в курс дела. Предупреждаю, что все я вам рассказать не могу, таковы инструкции, данные моей клиенткой.
  — Догадываюсь, — сказал Кэллаген. — Миссис Ривертон опять не в духе?
  — Ну… — протянул Селби и откинулся на спинку кресла.
  — Сегодня утром миссис Ривертон заезжала, ко мне. За последние несколько дней у нее возникли некоторые проблемы. Вы представить себе не можете, мистер Кэллаген, как я был удивлен, когда она сегодня утром сообщила мне, что была на «Сан Педро» в ту трагическую ночь и что вы знаете об этом. Она сказала мне, что готова заявить об этом и что в ближайшие двадцать четыре часа у нее на руках будут неопровержимые доказательства невиновности Уилфрида Ривертона, доказательства, которые подтверждают, что Джейк Рафано был убит им в порядке самозащиты. Мне кажется, мы неверно думали о миссис Ривертон. Возможно, она умнее, чем нам кажется.
  Кэллаген кивнул головой и заулыбался.
  — Могу вам сказать, — продолжал Селби, — я ни словом не обмолвился о нашем разговоре. Когда вы в последний раз заходили ко мне, вы очень заинтриговали меня, сообщив, что Джейка Рафано застрелил не Уилфрид Ривертон. Хотя в это очень трудно поверить, я не счел возможным расспрашивать вас о подробностях, полагая, что вы припасете их для суда.
  Селби замолчал и вопросительно посмотрел на Кэллагена.
  — Продолжайте, — произнес тот. — Я весь — внимание.
  — Я не поставил в известность миссис Ривертон о нашем последнем разговоре, во-первых, потому, что не хотел, чтобы у нее появились напрасные иллюзии, а во-вторых, потому-что я считаю, — тут Селби улыбнулся, — что вы можете оказаться и неправы.
  — Понимаю, — кивнул Кэллаген.
  — У меня большой опыт работы в юриспруденции, мистер Кэллаген, — сказал Селби, — и могу вас заверить, что за время моей практики у меня не было дела, в котором улики были бы столь неопровержимыми, как в деле Уилфрида Ривертона. И вот сейчас, здраво подходя к этому делу, особенно после разговора с миссис Ривертон, мне хотелось бы считать, несмотря на вашу новую версию, что мы оба твердо стоим на ногах и у нас есть уверенность, что мы устоим перед обвинением.
  Кэллаген кивнул головой, полностью соглашаясь с юристом:
  — Вы, очевидно, подозреваете, что выстраивая свою новую линию зашиты, я могу подтасовать новые фальшивые свидетельства, и если этот номер не выгорит и меня поймают на этом, то может стать еще хуже. Что ж, вы имеете полное право на собственное мнение.
  — Да, — согласился Селби. — Я это и имел в виду. Если ваши доказательства не являются надежными в неоспоримыми, то было бы более правильно предоставить это дело миссис Ривертон.
  Кэллаген вздохнул.
  — Ясно, вы считаете, что из двух зол мы должны выбрать меньшее. Вы думаете, что нам будет проще доказать, что Уилфрид Ривертон стрелял в целях защиты, и в этом случае ему будет легче отвертеться от ответственности. Тем более, вы знаете историю миссис Ривертон и полагаете, что мы имеем больше шансов доказать ее версию, чем мою, по которой Ривертон вообще не убивал.
  Селби кивнул.
  — Да, таково мое мнение, — сказал он.
  — Вы пригласили меня к себе только для того, чтобы высказать это, или у вас есть еще что-нибудь?
  И он озорно подмигнул Селби. Тот смутился.
  — Миссис Ривертон сообщила мне, — признался адвокат, — что в прошлую субботу выписала на ваше имя чек на пять тысяч фунтов. Она сказала, что если бы не сделала этого, то вы могли бы помешать ей в получении новых доказательств.
  Кэллаген кивнул.
  — Значит, вы все-таки дали ей двадцать тысяч? — спросил он. Селби удивленно уставился на него.
  — Откуда вы знаете?
  — Она не только взяла у вас двадцать тысяч фунтов, — невозмутимо продолжал Кэллаген, — но также поручила передать мне, что я отстранен от дела и должен дать вам отчет о тех пяти тысячах, которые получил… Короче говоря, она потребовала, чтобы я вернул ей эти деньги. Верно?
  Селби еще больше смутился.
  — Да, примерно так. — Кэллаген улыбнулся.
  — Знаете, мистер Селби, мы с вами достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы не вести игру в прятки. Миссис Ривертон дала вам определенные инструкции и хотела, что бы вы все сохранили в тайне от меня. Она пожаловалась, что я шантажировал ее и тем самым выманил пять тысяч фунтов и так далее. Сейчас я сделаю еще несколько предположений, думаю, все они правильны…
  Кэллаген поудобнее уселся в кресле и с довольным видом продолжал:
  — Вечером в прошлую субботу миссис Ривертон хотела навестить своего мужа, лежавшего в клинике, но кто-то позвонил ей по телефону и сказал, что Уилфрид Ривертон отправился на «Сан Педро» к Джейку Рафано и, вероятно, между ними может возникнуть драка. Абонент также сказал ей, что если она хочет избежать неприятностей, то должна встретиться с ним. Он назначил ей место встречи. Вероятно, все это не понравилось миссис Ривертон, но неизвестный пригрозил ей, и угроза показалась этой даме реальной, поэтому она отказалась от поездки к умирающему мужу и предпочла встретиться с ним. Ну?
  — Невероятно! — воскликнул Селби. — Как вам удалось все это узнать?
  — Это называется методом дедукции, — отшутился Кэллаген и встал. — У вас трудное положение, мистер Селби. Я понимаю, что вы стараетесь сделать все как можно лучше для людей, адвокатом которых являетесь. Обо мне не волнуйтесь и не беспокойтесь о тех пяти тысячах — мы потом рассчитаемся. «Сыскное агентство Кэллагена» всегда давало отчет своим клиентам о том, куда ушли их деньги… если это было необходимо.
  — Да, но тем не менее… — начал было Селби.
  — Тем не менее, — перебил его Кэллаген, — если вы намерены сообщить мне, что я отстранен от дела, то говорите сейчас. Но все равно вы ничего этим не добьетесь.
  Он прикурил новую сигарету.
  — В понедельник утром я предоставлю вам подробный отчет, — секунду подумав, сыщик резко добавил, — и я не советовал бы вам выступать против «Сыскного агентства Кэллагена» и требовать деньги назад. Подумайте только, какой ущерб это нанесет моей фирме.
  Он подошел к двери и, обернувшись, зло сказал:
  — Скажите миссис Ривертон, когда снова будете с ней разговаривать, что я чертовски рад узнать, что у нее есть мозги!
  Кэллаген открыл дверь.
  — Боже мой! — иронически повторил он. — Дама имеет мозги! Смешно просто!
  И с треском захлопнул за собой дверь.
  * * *
  Стоявшие на камине китайские часы пробили семь. Кэллаген сидел у камина в большом кресле. Он поднял телефонную трубку и набрал номер конторы.
  — Финдон и Николас еще здесь, — сказала Эффи. — Им оставаться?
  — Финдон может уходить, а Николас пусть обождет. Я сейчас спущусь.
  — Пришло письмо, шеф, — сказала Эффи. — Из Саутинга, с пометкой лично.
  — Очень мило, — ответил Кэллаген и положил трубку.
  Он прошел в гостиную, отпер бюро, достал «Эсмеральду» 32-го калибра и патроны, которые нашел в цветочном горшке в кладовке Азельды Диксон. Положил все это в карман, перекинул через руку пальто, надел шляпу и спустился в контору.
  На его письменном столе лежало письмо из Саутинга. Он вскрыл его и посмотрел на подпись. Оно было от Торлы Ривертон.
  «Уважаемый мистер Кэллаген!
  Завтра утром в Саутинге у меня состоится деловая встреча с мистером Селби из адвокатской конторы «Селби, Ронс и Уайт». Я намерена дать ему определенные инструкции относительно расследуемого Вами дела. Одним из пунктов этих инструкций будет следующий: отныне ни Вы, ни Ваша фирма не будете иметь никакого отношения к делу моего пасынка.
  Принять такое решение меня побудили несколько причин. Вы неоднократно говорили, что подозреваете меня в антипатии к Вам. Я бы хотела, чтобы Вы считали это решающей причиной отказа от Ваших услуг.
  По совету мистера Гринголла я разрешила Вам нанять юриста для защиты Уилфрида Ривертона. Я догадываюсь, что этот Гагель выбран Вами не зря, но не считаю нужным прибегать к дальнейшей его помощи.
  Во время моего визита к Вам я была чрезвычайно расстроена, случайно получилось, что я выписала на Ваше имя чек на пять тысяч фунтов. Я была вынуждена сделать это, так как не хотела, чтобы кто-нибудь знал о моем пребывании на «Сан Педро» в ночь убийства. У меня были собственные причины, желать этого. Я считаю этот случай шантажом и дала указания мистеру Селби потребовать у Вас отчет об этой сумме с точностью до каждого пенни, а также потребовать от Вас отчета о расходовании еженедельных ста фунтов, которые Вы получали от моего мужа на протяжении долгого времени. С тех пор, как муж вследствие тяжелой болезни поручил мне вести его дела, я считала, что Вы действительно серьезно относитесь к расследованию, и продолжала выплачивать Вам прежнюю сумму. Однако ситуация с тех пор резко изменилась, и Ваше ничегонеделание привело к трагическому происшествию на «Сан Педро». После этого, я считаю, Вам больше незачем тратить деньги.
  Я теперь определенно знаю, что Вы намеренно затягивали расследование, и это привело к известным последствиям.
  Вот те причины, по которым я приняла решение, которое сообщу мистеру Селби. Он немедленно свяжется с Вами.
  Торла Ривертон».
  Дочитав до конца, Кэллаген откинулся на спинку кресла и непринужденно рассмеялся. Эффи Томпсон испуганно вздрогнула. За все время работы у Кэллагена она еще ни разу не слышала, чтобы он так громко смеялся. Потом у нее раздался звонок вызова, и она прошла в его кабинет.
  — Принеси свою пишущую машинку и поставь на мой стол, — приказал Кэллаген. — И еще достань мне маленькую картонную коробочку, маленький конверт и немного сургуча.
  Сыщик посмотрел на часы.
  — Сейчас десять минут восьмого. Передай Николасу, чтобы он без четверти восемь был здесь, а пока может сходить что-нибудь выпить. Ты же можешь идти домой.
  — Хорошо. Еще будут какие-нибудь поручения, шеф?
  — Да. Сделай так, чтобы завтра утром меня не беспокоили. Я сегодня вернусь очень поздно и хочу завтра отоспаться. Постарайся завтра справиться тут одна и напрасно меня не буди.
  — Ясно, — сказала Эффи. Она подошла к двери, взялась за ручку и, обернувшись, сказала, — в одиннадцать сюда будет звонить Гринголл. Вы сами поговорите с ним?
  * * *
  Кэллаген заложил в пишущую машинку бланк фирменной бумаги и двумя пальцами начал печатать:
  «Дорогой Гринголл!
  Мне кажется, Вы немного рассердитесь, узнав, что я позволил себе немного поводить Вас за нос. Но я это сделал не специально: сначала я не мог говорить с Вами откровенно, а сейчас, когда я пишу письмо, это уже не имеет существенного значения, так как Вы получите мое письмо после десяти часов, а до этого времени я успею кое-что предпринять.
  Со всей ответственностью заверяю Вас, что все обойдется хорошо, и Вы получите повышение по службе, если не расскажете комиссару, что работа эта на самом деле была проведена «Сыскным агентством Кэллагена».
  Я знал, что с самого начала расследования Вы неверно подошли к работе. Во-первых, потому, что дело против Уилфрида Ривертона было так прекрасно организовано, что я и сам с трудом сумел во всем разобраться. Я привел все в порядок. Мое обращение к Валентину Гагелю и получение фальшивого заявления Уилфрида Ривертона было лишь трюком. Ривертон действительно дал показания Гагелю и верил, да и до сих пор верит, что именно он застрелил Рафано.
  Вы помните, когда мы с Вами обсуждали это дело в прошлую субботу у меня в конторе, Вы заявили, что это был просто великолепный для Простака выстрел? Еще бы! Ухитриться с двенадцати футов поразить Рафано прямо в сердце. Учитывая то, что, отправляясь туда, Уилфрид Ривертон был под завязку накачан наркотиками, этот выстрел надо считать просто волшебным.
  Но, увы, волшебство бывает только в сказках! Для прояснения дела, кроме этого письма, отправляю Вам в конверте еще три вещи:
  Отпечатанное на пишущей машинке письмо, подписанное «Другом». Оно было доставлено Уилфриду Ривертону в прошлую субботу Братцем Генни прямо на квартиру. В письме сказано, что Джейк Рафано продолжительное время обманывал его и жульничал, играя в карты. Именно это письмо разозлило Уилфрида Ривертона и после разговора с Азельдой Диксон в Корт-Мэншнс он отправился в Фаллтон, чтобы рассчитаться с Рафано. Он действительно взял с собой пистолет, но так и не воспользовался им. Если Вы не пошлете водолазов прочесать все дно под «Сан Педро», то этот пистолет мы никогда не обнаружим. Готов держать пари, двадцать к одному, что водолаз найдет пистолет прямо под яхтой. Его выбросили из иллюминатора.
  Второе письмо, напечатанное на той же пишущей машинке, что и первое, и подписанное той же Азельдой Диксон. Это письмо я сам лично отпечатал в кабинете Братца Генни в его баре «Капер», в Сохо. Обратите внимание на то, что буквы «Е», «Ф», «Д» и «А» одинаковы. Это указывает на то, что письмо Простаку действительно было напечатано на той же машинке, а напечатала его Азельда Диксон. Во втором письме Азельда Диксон заявляет, что она знает, кто убил Монти Келлса в Грин-Плейс. Я нашел его там несколько дней назад. Он вел следствие, но кто-то его выследил и навсегда вывел из игры. Эффи Томпсон, мой секретарь, звонила Вам насчет его трупа. Прошлой ночью я довольно долго разговаривал с Азельдой Диксон, в результате она добровольно подписала это письмо. Она ждет Вас в Корт-Мэншнс. Если Вы пошлете за ней машину, когда получите это письмо, то она сделает полное признание и сообщит Вам много подробностей. Хотел бы надеяться, что Вы обойдетесь с ней не очень строго. Конечно, в какой-то мере она причастна к убийству, но знаете, Азельда так пристрастилась к наркотикам, что любой злодей мог сыграть на этом. Мне искренне жаль ее. Она даст Вам такие показания, которые Вы любите называть «исключительными» фактами.
  Я пока воздержусь от сообщения, где и когда вы можете найти ее приятеля: его поисками я займусь сам. Если у Вас хватит терпения усидеть за столом до одиннадцати часов, — можете ходить взад и вперед по кабинету, но не отходить далеко от телефона, — то я сообщу Вам последние новости. Я и сейчас имею кое-какие предложения, но боюсь, что моя информация не будет достаточно достоверной. Если я Вам не позвоню до двенадцати часов ночи, то позвоните сами моему сотруднику Николасу в Спидуэлл 45-632 в пять минут первого, он скажет, куда Вам надо будет прийти за мной. Может быть, у Вас появится еще один труп… но мне бы этого не хотелось.
  3. Третья вещь, которую я Вам посылаю — это картонная коробочка с несколькими использованными патронами. Направьте их Вашим специалистам по баллистике, они подтвердят, что именно такими пулями был убит Монти Келлс из автоматического пистолета «Эсмеральда» калибра .32. Затем сравните пулю, извлеченную из тела Келлса, — я не сомневаюсь, что Вы это уже сделали, — и убедитесь, что она выпущена из пистолета, который, я в этом уверен, скоро будет в Ваших руках.
  До скорой встречи, Гринголл С Кэллаген».
  Кэллаген внимательно прочитал еще раз письмо, исправил пару ошибок, напечатал на конверте адрес нового Скотланд-Ярда и вложил письмо в конверт.
  Потом он достал из кармана «Эсмеральду» и вынул обойму. В ней было девять патронов. Кэллаген усмехнулся, задвинул на место обойму и положил пистолет в нагрудный карман пальто. Кэллаген положил в коробку патроны и конверт с двумя письмами, заклеил ее и запечатал сургучом. Он вызвал к себе уже успевшего вернуться Николаса и передал ему пакет.
  — Возьми это, Николас, — сказал он. — До без десяти десять сиди в конторе и никуда отсюда не уходи. Без десяти десять бери такси и гони в Скотланд-Ярд. Отдашь это инспектору Гринголлу. Если его не будет на месте, — не отдавай никому, только ему лично. Скажешь ему, что это от меня и именно то, что он хотел. Потом иди домой и сиди там до десяти минут первого. Если между двенадцатью и десятью минутами первого тебе позвонит Гринголл и поинтересуется, где я, скажи, что я в Мэнор-Хаузе. Больше никому об этом не говори, только Гринголлу и только в том случае, если он тебе позвонит в указанное время. Все понял?
  Николас кивнул.
  — Отлично, — сказал Кэллаген. — А сейчас я еду на встречу в Мейфейр. Хозяйку зовут Хуанитой, телефон 78-575. Позвони туда в половине девятого и попроси позвать меня к телефону. Когда я буду говорить, ты помалкивай. Ясно?
  Николас снова кивнул и вышел. Кэллаген посмотрел на часы — без двадцати восемь, пора. Он надел пальто и шляпу, достал «люгер» и положил в правый карман пальто.
  Спустившись вниз, сыщик быстро прошел к гаражу, вывел свой «ягуар» и поехал к Хуаните.
  Кэллаген поставил свою машину, не доезжая двух кварталов до дома Хуаниты. Он перешел на другую сторону улицы и направился к ней. Возле дома танцовщицы стоял автомобиль. Кэллаген нашел укромное место и стал наблюдать. Минут пять спустя вышел Джилл Чарльстон, сел в машину и уехал.
  Кэллаген выждал еще несколько минут и пошел к Хуаните.
  Она сама открыла дверь, и сыщик заметил, что девушка очень возбуждена: ее глаза блестели, лицо раскраснелось.
  — Привет, Слим! Ты встретил Джилла? — Кэллаген кивнул.
  — Да, мы немного поболтали, и я проводил его. — Ложь давалась детективу чрезвычайно просто и легко…
  Девушка провела его в гостиную, заваленную новыми платьями, шляпками, отрезами.
  Кэллаген достал из кармана футляр с брошью и протянул ей. Хуанита открыла коробочку и восхищенно воскликнула:
  — О! Какая прелесть!… Какой ты милый!
  Она приколола брошь на платье и любовалась собой в зеркало. Кэллаген заметил бутылку с виски и налил немного себе.
  — Хуанита, если ты вдруг когда-нибудь рассердишься на меня, — знаешь в жизни всякое бывает, — то посмотри на эту брошь и постарайся простить меня.
  Девушка непринужденно рассмеялась, но потом вдруг сразу стала серьезной.
  — Ты отличный парень, Слим. Мне кажется, я была влюблена в тебя. Может, что-то еще и осталось, кто знает…
  Он усмехнулся.
  — Это тебе только показалось. Я ведь очень ненадежный человек, когда дело касается женщин…
  — Весьма вероятно, — улыбнулась Хуанита, — наверное, в этом есть своя прелесть… Но теперь, думаю, я по-настоящему увлеклась Джиллом.
  Кэллаген тайком взглянул на часы. Было двенадцать минут девятого. Немного подумав, он решил рискнуть:
  — Джилл сказал, что ваши планы немного изменились.
  — Вот это да! — воскликнула Хуанита. — Вот и пойми его! Он же предупредил меня, чтобы я никому об этом не болтала, даже тебе. Я и сама только полчаса назад узнала, что мы вылетаем из Кройдона не в пять утра, а в два часа ночи. Джилл сказал, что ночью лететь удобнее. Я, правда, не могу понять, что мешает вылететь чуть позже. Да Бог с ним. Он хочет быть в Париже утром.
  Кэллаген кивнул.
  В это время зазвонил телефон, и она сняла трубку.
  — Это тебя, Слим.
  — Алло! — произнес Кэллаген. — Да… да… да… Нет, черт возьми, я не могу! Я только собрался поужинать с дамой. Что?… Это меняет дело.
  Он положил трубку и с видом глубокого сожаления на лице сказал:
  — Знаешь, дорогая, сегодня ничего не получится, ничего не могу поделать. Ужасное дело. Попытаюсь побыстрее разделаться и вернуться.
  — Боже мой, какой же ты гадкий! Всякий раз, когда мы встречаемся, что-нибудь случается… Постарайся все-таки освободиться пораньше.
  Кэллаген взял шляпу и поцеловал ее в кончик носа.
  — Нет, Слим, не так, — ласково попросила она. — Не так. Сделай, как раньше, по-настоящему.
  Детектив не без удовольствия подчинился ей, а через пару минут уже сидел за рулем своего «ягуара».
  Движение на улицах ночного Вест-Энда было оживленным, но он и не спешил, время у него еще было. Кэллаген вел машину и с наслаждением насвистывал, чувствуя себя почти счастливым.
  Выехав из Лондона, он увеличил скорость, и машина почти бесшумно понеслась вперед.
  Быстрая езда улучшила и без того прекрасное настроение детектива, и он запел, что случалось с ним не часто. Это была довольно фривольная песенка китайских прачек:
  
  Эй, ты обещал мне заплатить
  За то, что я дала…
  Где денег я смогу добыть,
  Коли обманешь ты со зла?
  могу еще ждать пару дней,
  Все это не беда…
  А не придешь — что ж, наплевать,
  Забуду навсегда.
  
  14. Разговор между друзьями
  Когда Слим Кэллаген подъезжал к Саутингу, было без четверти одиннадцать. Он остановил машину в пятидесяти ярдах от железных ворот, ведущих в Мэнор-Хауз и, осмотревшись, нашел темное местечко, где можно было хорошо спрятать ее.
  Пристроив автомобиль, Кэллаген, прикрываясь стволами деревьев, осторожно пошел к воротам.
  Сильный ветер гнал по небу тяжелые тучи. Бледная луна лишь изредка выглядывала из-за них.
  Кэллаген подошел к воротам и обнаружил, что они заперты.
  Он прошел мимо сторожки и, крадучись, направился к дому. Заметив два красных огонька, Кэллаген облегченно вздохнул — это горели стоп-сигналы машины Джилла Чарльстона.
  Сыщик приоткрыл дверцу и, проскользнув в салон, плюхнулся на заднее сиденье. Он тщательно и методично обследовал все уголки машины, но ничего заслуживающего внимания не обнаружил. В багажном отсеке находились самые обычные вещи: щетка, дорожная карта, банка с краской — в общем все то, что имеется у всех водителей, но используется ими чрезвычайно редко. Кэллаген пересел на место водителя, достал из нагрудного кармана «Эсмеральду», взятую им в квартире Азельды, и засунул ее на самое дно «бардачка». Затем он заложил пистолет разным хламом и вылез из машины. Кэллаген спрятался среди деревьев между дорогой и домом и стал ждать. Ожидание требует терпения, крепких нервов и достаточной физической выносливости, но всего этого детективу было не занимать…
  Прождав примерно полчаса и услышав какой-то шум, он выглянул из-за деревьев и увидел, что дверь Мэнор-Хауза открыта, и на фоне освещенного прямоугольника четко выделяются две фигуры. Потом дверь закрылась, и кто-то двинулся по направлению к машине. Когда шуршание шагов по гравию стало ближе, Кэллаген стал перемещаться к машине Чарльстона. Он укрылся за машиной и подождал, пока Джилл Чарльстон не усядется за руль.
  Тогда сыщик подошел к открытому окну и весело окликнул Чарльстона:
  — Хэлло, приятель!
  Чарльстон нажал на клавишу, включил свет и повернулся к окну. Он увидел Кэллагена, в руке которого блестел ствол «люгера», и облегченно вздохнул.
  — А, Слим! Ты что здесь делаешь? Набираешься опыта в грабежах на большой дороге?
  — Разверни машину и поезжай к воротам, — тихо приказал Кэллаген. — Сразу за воротами остановись Свет не выключай. И не советую шутить со мной, иначе получишь пулю в голову. Понятно?
  — Да, — кивнул ничего не понимавший боксер, развернул машину и медленно двинулся к воротам. Когда автомобиль миновал ворота, Кэллаген, все время шедший рядом с окном, сказал:
  — Заглуши двигатель и выходи. Сядь на подножку так, чтобы тебя сзади освещало светом.
  Чарльстон немедленно повиновался.
  — Что все это значит? — недоуменно спросил он. — Ты что, с ума сошел?
  — Пока нет, — ответил Кэллаген. — И ради Бога не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель. Я давно все знаю. Теперь тебе конец.
  Чарльстон усмехнулся.
  — Закурить-то мне можно? — спросил он.
  — Почему же нет? На возьми. — Свободной рукой детектив достал из кармана две сигареты и зажигалку. Одну он протянул Чарльстону, а другую сунул себе в рот, поднес зажигалку к сигарете Чарльстона и дал ему прикурить, затем прикурил сам.
  — Это было блестяще задумано, Джилл, но недостаточно тонко… — Чарльстон пожал плечами.
  — Ты умный парень, Слим, — наконец произнес он. — По-моему, я недооценил тебя. Мне надо было бы давно смыться отсюда. Я оказался идиотом. — Он снова пожал плечами. — Куда мы поедем отсюда?
  Кэллаген внимательно взглянул на Чарльстона, почувствовал, что Чарльстон лихорадочно ищет выход из создавшегося положения, и уклонился от ответа.
  — Ты прав, — сказал он. — Тебе надо было давно уехать. Но я оказался проворнее и в прошлую пятницу уговорил Хуаниту не отталкивать тебя… Ты и остался. Тебя сгубила жадность, Джилл: ты захотел забрать не только деньги, но и Хуаниту. Убив Джейка Рафано, ты мог бы ограничиться теми сорока тысячами, что взял у него, и, прихватив с собой Азельду, удрать отсюда. Ты всегда сумел бы от нее отделаться. Тогда у тебя осталась бы куча денег, а молодой Ривертон болтался бы в петле. Но тебе этого было мало — захотелось ободрать еще и Торлу Ривертон. Тебе не повезло: морфий, который ты ей подсунул, не оказал должного действия. Кстати, ты, наверное, сказал ей, что это лекарство от головной боли?
  — Пойми меня, Слим, я не желал ей ничего плохого, но когда она проговорилась, что собирается встретиться с тобой, мне пришло в голову, что будет лучше, если дамочка окажется немного не в себе, — вот и все… Ты ведь взял у нее пять тысяч фунтов, она сама призналась мне сегодня в этом. И в том, что рассчитала тебя… Интересно, не правда ли? Эти бабы просто неблагодарные суки.
  — Помолчи! — резко прервал его Кэллаген. — Я думаю, она тебе сказала об этих пяти тысячах, чтобы объяснить, почему достала только двадцать, а не двадцать две тысячи. Ведь верно?
  — Да.
  В слабом свете автомобильного светильника Кэллаген заметил смятение на лице Джилла Чарльстона. Он догадался, что Чарльстон в этот момент что-то замышляет, но это только позабавило детектива;
  — Ты обо всем догадался в прошлую пятницу, когда встретил меня у Мартинелли? — спросил Чарльстон.
  — А ты сам-то как думаешь? Ты что, в самом деле считаешь, что сотрудники «Сыскного агентства Кэллагена» на столько тупы, что ранее не поинтересовались, были ли вы с Рафано партнерами? Ты думаешь, мы целыми неделями дурака валяли, вместо того, чтобы узнать о вас все возможное и невозможное? Тогда на боксе, когда я сказал тебе, что зашел в тупик, тебе пришла в голову отличная идея. Да, отличная. Твои мозги со скрипом провернулись и ты понял, что Джейк Рафано загребет себе все деньги и смоется. Тебе же ничего не перепадет, так как Джейк считает, что ты не можешь заложить его, ведь идея «обуть» Простака принадлежала тебе… Но ты «сдал» мне Рафано, да еще нарочно рассказал о сделке на боксе, знал, что это разозлит Джейка и он захочет разобраться со мной. Если бы ты не пристрелил Рафано, то я бы уже в субботу закончил это дело.
  — Посмотри-ка на него! Да ты как настоящий Шерлок Холмс. — Кэллаген спокойным тоном продолжал, будто не слышал Чарльстона:
  — Но ты совершил пару идиотских ошибок. Тебе, наверное, будет любопытно узнать о них? Во-первых, после того, как я в пятницу ушел от Мартинелли, ты позвонил Простаку и предупредил, что мачеха наняла меня и я нашел след. Этот идиот встретил меня на Беркли-стрит и разорался на всю улицу. Он не хотел, чтобы я или мачеха совали нос в его дела. Ясно, как день, что только один человек мог предупредить его, только тот, кто знал об этом. И это был ты…
  — Понятно, — ответил Чарльстон. — Интересно, как маленькая ошибка может подвести человека. Ты умный сукин сын, Слим!
  Чарльстон задумался и продолжал курить. Кэллаген понимал, что этот говнюк сейчас пытается определить, как много ему известно. Почему бы его еще разок не обнадежить? Пусть думает, что ему удастся выкрутиться, а потом взять и ошеломить фактами. Почему бы и нет? Кэллаген про себя улыбался: это было похоже на игру кошки с мышкой. Но тут он вспомнил Монти Келлса, лежащего на бетонном полу подвала…
  Детектив решил, что не покажет и вида, что ему что-то известно, это обостряло игру. Он продолжал:
  — И еще ты сделал одну идиотскую ошибку. Когда я был у Перруччи, чтобы узнать, где Азельда Диксон берет наркотики, которыми вы начали накачивать Простака, то встретил тебя у входа в «Желтую лампу». Ты собирался уходить. Помнишь? Но перед уходом посоветовал Перруччи уговорить Азельду Диксон позвонить Братцу Генни и сказать ему, чтобы он держал язык за зубами. А потом ты нанял того типа с бритвами, который караулил меня на улице. Ты думал, что я буду подозревать Рафано, но я уже давно догадывался, что Азельда Диксон работает вместе с тобой. Из-за тебя она пристрастилась к наркотикам, и это ты подложил ее Ривертону. Когда Перруччи и Братец Генни в один голос пели мне, что Азельда девочка Джейка Рафано, я был почти уверен, что она работает на тебя. Ты знал, что Джейк Рафано сматывается отсюда и потому пытался все свалить на него. Ну, что скажешь?
  — Отличная работа, Слим, — отозвался Чарльстон. — Ты неплохо потрудился.
  — Сейчас узнаешь еще кое-что, — продолжал Кэллаген. — После того, как Азельда Диксон побывала у Братца Генни, ты нашел ее, и она тебе все рассказала о случившемся и о том, что видела меня. В твою голову приходит идея впутать ее в убийство. Ты так поработил беднягу, что она была готова ради тебя сделать все, что угодно. Ты разработал план. Сначала велел ей пойти в субботу к Генни и напечатать анонимное письмо для Уилфрида Ривертона, в котором говорилось о надувательстве его Джейком Рафано, в расчете на то, что Простак взбесится и сразу помчится с этой запиской к Азельде, потому что кроме нее, у него здесь больше никого нет. Парень так и сделал, а Азельда, вместо того чтобы успокоить его, предложила ему поехать в Фаллтон на «Сан Педро» и разделаться с Рафано. Она сказала, что он должен взять пистолет и, угрожая им, потребовать у Джейка Рафано долговую расписку на двадцать две тысячи фунтов и те деньги, что у того остались.
  Перед этим Азельда накачала Простака наркотиками, и он не мог реально оценить ситуацию, хотя и думал, что с ним все в порядке.
  Она дала ему пистолет и сама отвезла в Фаллтон на машине, поскольку он самостоятельно не смог бы проехать и двух ярдов. Но этот бедолага даже и предположить не мог, что Азельда ему всучила пистолет с десятью холостыми патронами. Ты не мог допустить, чтобы у этого наркомана-идиота было настоящее оружие, а Джейк Рафано во что бы то ни стало должен был быть убит.
  В субботу ты написал записку Джейку Рафано, в которой предупредил его, что Ривертон собирается навестить яхту и будет вооружен. Ты посоветовал Джейку быть настороже, хотя и писал, что не уверен, что Простак воспользуется пистолетом, просто хочет пригрозить. А вот сообщить о своем визите на яхту ты забыл.
  Чарльстон стряхнул с сигареты пепел и сказал:
  — Знаешь, Слим, ты молодчина. И слишком умен, чтобы быть частным сыщиком, напрягать свои мозговые извилины и почти ничего от этого не иметь. Ты должен проворачивать большие дела и загребать большие деньги. Если бы у тебя был настоящий капитал, то сумел бы достигнуть многого.
  — Без тебя знаю, — согласился Кэллаген. — Я давно об этом думаю. — Он рассмеялся. — Ну так вот, слушай дальше. Ты велел Азельде привезти Простака ровно в половине одиннадцатого и ждать, когда он поднимется на борт «Сан Педро». Потом она должна была заехать за тобой в Грин-Плейс. Ты уже был готов и заранее надел под брюки плавки. Но по дороге в Фаллтон тебе в голову пришла новая мысль — позвонить Торле Ривертон. Она как раз в это время собиралась в больницу к умирающему мужу. Ты ей сообщил, что у Джейка Рафано есть долговая расписка на двадцать две тысячи фунтов и он собирается навестить в больнице полковника Ривертона и потребовать выплаты денег. Расчет на то, что она пойдет на все, лишь бы не допустить этого, был верен. Ты велел ей приехать в половине двенадцатого на «Сан Педро», сказав, что у пристани ее будет ждать лодка, а ты встретишь ее на борту яхты. Ей все это, конечно, очень не понравилось, но выбора не было. Ну и как тебе мой рассказ?
  — Продолжай, Слим, — попросил Чарльстон, — интересная история.
  Он выбросил сигарету.
  — Итак, Торле Ривертон ничего не оставалось делать, и она согласилась приехать. Ты сказал, что ей отдадут расписку Простака, если она взамен даст расписку, подписанную ею. Ты утверждал, что только это может остановить Джейка Рафано от визита к полковнику. Договорившись, вышел из телефонной будки, доехал до пристани, разделся и поплыл к яхте. А Азельда в это время сидела в машине и ждала тебя, чтобы отвезти назад в город. Ты отлично представлял, что ждет тебя на «Сан Педро». Когда ты вошел в салон, Джейк Рафано и Простак ссорились. Может быть, ты даже подглядывал за ними в щелочку. А потом молодой Ривертон, как ему и советовала Азельда, выхватил пистолет. Джейк Рафано тоже достал пистолет, но этот молокосос выстрелил первым. Рафано ответным выстрелом ранил его в легкое, Простак потерял сознание и упал. Этот дурак до сих пор считает, что он пристрелил Джейка Рафано, а на самом деле он стрелял холостыми!
  Джейк не успел опомниться, как вышел ты. У тебя в руках была «Эсмеральда», которую ты, когда плыл к яхте, положил в водонепроницаемый кисет на плавках. Так обычно делают моряки, чтобы сохранить сухим табак. Раздался выстрел, Джейк упал замертво, даже не успев понять, что произошло.
  Кэллаген достал сигарету, закурил и продолжал:
  — Остальное уже было просто. Ты взял у Ривертона его пистолет, а свою «Эсмеральду» вложил ему в руку, предварительно стерев свои отпечатки. Ты рассчитывал, что полиция найдет пулю, убившую Джейка Рафано, и пулю Рафано, выпущенную в Ривертона. Ты надеялся, что молодой Ривертон мертв. Кстати, я сначала тоже подумал, что он убит.
  Слушай, что было дальше. Ты взял его пистолет с холостыми патронами и выбросил в иллюминатор, а потом пошел в маленький салон, переоделся в халат, — когда я видел его в шкафу на «Сан Педро», он был еще влажный от твоего тела, — вернулся в главный салон, достал из кармана Джейка Рафано ключ и открыл дверь сейфа. Ты забрал расписку Простака и стал ждать приезда Торлы Ривертон.
  Кэллаген пристально посмотрел на Чарльстона.
  — Когда она приехала, ты взял у нее расписку, которую она принесла с собой, а другую порвал. Клочки специально бросил в корзину под столом, чтобы убедить полицию, когда она найдет эти обрывки, что из-за расписки и произошла ссора между Джейком Рафано и молодым Ривертоном. Но, во-первых, полиция ничего не нашла, так как я забрал эти клочки себе, а во-вторых, я благодаря порванной расписке многое понял. Это была очень серьезная ошибка с твоей стороны.
  — Что ты этим хочешь сказать? — нахмурившись, спросил Чарльстон.
  — Только то, что если бы ты был поумнее, так мог бы сообразить, что если Джейк Рафано поругался с молодым Ривертоном из-за этой расписки, то разве стал бы рвать ее до его приезда? В свою очередь и молодой Ривертон не мог ее порвать, потому что именно за ней он и примчался. С другой стороны, если Уилфрид Ривертон и Джейк Рафано фактически одновременно выстрелили друг в друга, то кто из них мог порвать ее и выбросить? И не просто выбросить, а выйти из большого салона, пройти по коридору и только в маленьком салоне бросить ее в корзину. Ну, теперь-то понял?
  — Да, конечно, это элементарно просто, мистер Король Сыска, — прерывающимся голосом сказал Чарльстон.
  Кэллаген все еще держал в руке свой «люгер» и не сводил глаз с Джилла Чарльстона.
  — Тогда мне стало понятно, что на «Сан Педро» побывал кто-то еще, — ровным голосом продолжал сыщик. — Выяснив, что яхту почтила своим присутствием Торла Ривертон, я подумал, что у нее сдали нервы, и она выстрелила. Я бы особенно не стал ругать ее за это. Но все дело в том, что она не стреляла…
  Ну, а потом события разворачивались по такой схеме: за дело принялась полиция, Простак выкарабкался, Торла Ривертон имела с тобой разговор и проболталась, что Уилфриду предъявят обвинение в убийстве и что все, даже она сама, думают, что он убил Джейка Рафано.
  Ты подсунул ей наркотик, и она потеряла всякое представление о реальности происходящего. Торла Ривертон хотела обмануть меня и заявила, что звонит из отеля «Чартрес». Я проследил этот звонок. Она звонила из небольшого ресторана у Найтсбриджа, а ты очень любишь это местечко. Так что нетрудно было догадаться, что она встречалась с тобой.
  Ты сказал ей, что Джейк Рафано первым достал пистолет, а Уилфрид Ривертон стрелял для самозащиты, но припугнул Торлу, заявив, что если она не заплатит тебе двадцать тысяч фунтов, ты пойдешь в Скотланд-Ярд и расскажешь там правду. И еще ты предупредил ее, что если она скажет об этом кому-нибудь до того, как передаст деньги, то ты не скажешь ни слова и позволишь полиции спокойно повесить Уилфрида Ривертона. Что она могла поделать? Ей пришлось пойти на это. Ты отлично поработал, Джилл.
  — Да брось ты… Ты не дашь мне еще сигарету, Слим?
  — Нет, — ответил Кэллаген. — У меня для тебя сигарет нет. В пачке осталось пять штук, и они пригодятся мне самому. Не стану я делиться последним с тем, кто застрелил Келлса…
  — Нет, не говори так, — с трудом выдавил Чарльстон. — С чего ты взял, что это я убил его?
  — Ты, ты, — подтвердил Кэллаген. — Когда ты вспомнил о своих плавках с кисетом для пистолета, то решил возвратиться и забрать их. Но плавок там, где ты их положил, уже не было, потому что их нашел Монти.
  Ты выследил его и застрелил. Ты убил Монти из «Эсмеральды», которую я нашел у Азельды Диксон. Там я нашел и пули, которые она вынула из пистолета.
  — Черт, — воскликнул Джилл Чарльстон и замолчал. Затем он произнес: — Все это печально, Слим, но может, мы сможем договориться?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Может, и сможем… Как ты считаешь, стал бы я ждать тебя здесь, если бы не хотел договориться? Сколько ты забрал на яхте «Сан Педро»?
  — Примерно двадцать семь тысяч фунтов, — ответил Чарльстон. — Но там было много чеков, а ты же знаешь — с них ничего не поимеешь. — Его лицо заметно повеселело.
  — Ты отдашь мне двадцать тысяч фунтов — те, что взял у Торлы Ривертон. Гони деньги.
  Чарльстон достал из кармана конверт с деньгами.
  — Достань деньги и считай их так, чтобы я видел, — приказал Кэллаген.
  Когда Чарльстон отсчитал деньги, Кэллаген протянул руку и взял банкноты.
  — Теперь катись отсюда, — сказал он. — И можешь считать, что ты родился под счастливой звездой, черт тебя побери.
  Чарльстон заулыбался:
  — Ты стоящий парень, Слим. Я всегда знал, что у тебя отзывчивое сердце. Никто никогда так хорошо не относился ко мне, как ты. Ты получил двадцать тысяч и еще пять, которые вытянул из этой бабы. А мне достанутся остальные. Ну, привет, Слим. Может быть, еще когда-нибудь и увидимся.
  Он завел машину, и она медленно тронулась.
  Кэллаген смотрел ей вслед, и на его лице играла сатанинская улыбка. Он поехал в сторону Грин-Плейс и через двадцать минут был на месте. Во всех окнах горел свет, а у ворот стояли четыре автомобиля. Значит, Гринголл уже побывал здесь.
  Кэллаген развернул машину и снова направился в Фаллтон. Он остановился у телефонной будки и позвонил в Скотланд-Ярд.
  — Хэлло, Слим, — отозвался Гринголл, — вы просто фокусник. Спасибо за письмо и подарки.
  — Я говорю из Фаллтона, — сказал Кэллаген. — Я сейчас проезжал мимо Грин-Плейс и видел в окнах свет, а у ворот машины…
  — Это я направил туда окружную полицию, — объяснил Гринголл. — Я сказал им о Келлсе. Они отдадут тело для похорон сразу после вскрытия.
  — Спасибо, Гринголл, — поблагодарил Кэллаген. — Теперь слушайте меня внимательно. Я хочу подсказать вам, где вы можете взять Джилла Чарльстона. Он сейчас направляется в город в полной уверенности, что ему удалось вывернуться. Он едет в Мэйфейр к девушке, которую зовут Хуанитой, чтобы сегодня улететь с ней в Париж. Можете его брать. Этот парень мне не нравится.
  — Отлично, я возьму его, — заверил Гринголл.
  — И еще у меня просьба, — сказал Кэллаген. — Эта Хуанита — хорошая девочка. Она ни черта не знает об этом деле и наивна, как новорожденный ребенок. Я сам познакомил ее с Джиллом Чарльстоном, чтобы получить кое-какую информацию. Не мучайте ее, пожалуйста, Гринголл. Она думала, что Чарльстон женится на ней.
  — Ладно, договорились, — согласился Гринголл, — я это сделаю, но мне бы не хотелось быть на вашем месте: когда она все узнает, то разорвет вас на мелкие кусочки…
  — Не исключено при ее темпераменте, — хмыкнул Кэллаген. — А что Азельда? Заговорила?
  — Целый роман, — ответил Гринголл. — Она с потрохами заложила его и себя заодно.
  — Понятно, гнев развязывает языки. Теперь вы в курсе всего, Гринголл. Кстати, могу вам сказать, где вы сможете найти вторую «Эсмеральду», из которой Джилл Чарльстон застрелил Келлса. Я думаю, вы ее обнаружите в бардачке машины Чарльстона.
  — Не могли бы вы назвать мне номер его машины, конечно, если он вам известен? Тогда он ни за что бы не доехал до Кройдона. Мы бы его перехватили при въезде в Лондон. Это избавило бы Хуаниту от неприятностей. Я пошлю к ней человека. Вы можете дать ее адрес?
  — Прекрасно, — сказал Кэллаген и назвал номер машины Джилла Чарльстона и адрес Хуаниты.
  — Если хотите, мы завтра можем встретиться, — предложил Гринголл. — Мне хотелось бы отблагодарить вас и предложить виски с содовой. Все это, конечно, неофициально. Официально я был бы должен предупредить о незаконном способе получения доказательств и т. д. Но, по-моему, я уже делал это пару раз…
  — Согласен, — засмеялся Кэллаген. — Только я уверен, что мы еще не один раз столкнемся в деле. Спокойной ночи.
  — Спокойной ночи и большое спасибо — неофициально, конечно.
  — Не за что, инспектор.
  Кэллаген повесил трубку, сел в машину и направился в Саутинг. Подъезжая к Грин-Плейс, он ухмыльнулся, мысленно представив себе довольного Чарльстона, спешащего в Лондон с тщетной надеждой покинуть его. Но ухмылка быстро сползла с его лица: Чарльстона ждали тюрьма, эшафот, палач…
  Детектив поравнялся с Грин-Плейс и притормозил:
  — Прощай, Монти, — тихо произнес он. — Теперь все в порядке.
  15. Вы будете удивлены
  Сбавив скорость до тридцати миль в час, Кэллаген вытащил из пачки сигарету и закурил.
  Его машина плавно катилась по дороге, а сыщик улыбался, с удовольствием вспоминая разные детали дела Ривертона.
  Он припоминал события день за днем и наконец дошел до маленькой неприятности с Хуанитой.
  Ничего себе, маленькая неприятность! Он представил себе, что наговорит ему Хуанита при следующей встрече. Для нее не имело никакого значения то, что он помешал ей выйти замуж за убийцу. Во всем она обвинит Кэллагена. Он вздохнул и живо представил себе трогательную сцену в ближайшем будущем. Свистел ветер и ночь была темна. Чувствовалось приближение грозы. Для Кэллагена оно ассоциировалось с приближением момента встречи с Торлой Ривертон по поводу отчета о расходе тех пяти тысяч фунтов, которые она ему дала.
  Он злорадно улыбнулся, подумав, что теперь ей придется признать, что он был прав.
  Свет от фар его машины осветил ворота Мэнор-Хауза. Кэллаген снизил скорость и въехал в усадьбу. Навстречу ему шла машина с зажженными фарами. Примерно в тридцати ярдах от нее он нажал на клаксон и резко затормозил. Встречная машина остановилась в нескольких ярдах от него. В ней находилась Торла Ривертон. Кэллаген вышел из своей машины и направился к ней. Торла была одета в меховое пальто, но без шляпки. Ее руки в перчатках нетерпеливо постукивали по рулю.
  — Добрый вечер, миссис Ривертон, — сказал, улыбаясь, Кэллаген. — Куда-нибудь собрались? Зря вы ничего не одели на голову, вы рискуете быть похожей на мокрую курицу.
  Она рассердилась.
  — Я надеюсь, вы получили мое письмо, мистер Кэллаген? Вам должно быть понятно все, что я написала. И избавьте себя от неприятностей, оставив меня в покое. Я спешу.
  Он выплюнул сигарету и тут же закурил новую. На его лице появилась нахальная улыбка.
  — До чего же беспокойный стал народ, — произнес он. — Все куда-то спешат, торопятся… Никто ни на минуту не хочет остановиться и подумать… Вы ведь не любите думать, миссис Ривертон?
  — Я бы посоветовала вам убираться отсюда, мистер Кэллаген, — зло ответила она. — Все, что вы захотите, вы можете рассказать мистеру Селби в его кабинете, если он найдет время вас выслушать.
  — Нет, мадам, — сказал Кэллаген. — Мне нет надобности видеть мистера Селби. Мне хотелось бы поговорить с вами по душам. А мистера Селби я могу увидеть в любое время, когда мне захочется. Но вы — другое дело. Я вам уже как-то говорил, что вы становитесь прекрасной, когда сердитесь. Я никогда не буду жалеть о потраченном времени и примчусь на край света, чтобы увидеть вас разгневанной…
  — Предупреждаю вас, мистер Кэллаген: будет гораздо лучше, если вы немедленно уедете. Уберите с дороги вашу машину.
  — А если я не уеду?
  — Тогда я буду вынуждена вернуться домой и приказать шоферу выкинуть вас отсюда.
  — О, Бог мой! — улыбаясь, воскликнул Кэллаген. — Получается, что эта ночь не для меня. Но должен заметить, мадам, что вам не надо так спешить… Если вы потерпите еще пять минут мое присутствие, то, я думаю, вам не придется ехать в Баллингтон, куда вы навострились. Вы ведь спешите сказать этому молодому ослу — вашему пасынку, что все в порядке, что вы нашли живого свидетеля, который видел, что Уилфрид Ривертон стрелял в целях самозащиты… Не стоит.
  Она включила зажигание и, дав задний ход, медленно направилась к дому. Кэллаген, не отставая, шел рядом.
  — Имеется еще одна причина, по которой я хотел встретиться с вами, — продолжал он. — Я имею в виду письмо, которое вы мне прислали. Вам не кажется, что это очень обидное письмо для преданного вам сыщика?
  Она остановила машину.
  — Можете ругать только самого себя, если вам не понравилось мое письмо. Это страшное событие на «Сан Педро» случилось только из-за вашей нерасторопности.
  — Не говорите ерунду, мадам, — перебил ее Кэллаген. — Вы не можете, да и не хотите, смотреть реально на факты, и в этом ваша беда. Эдакая самоуверенная, самовлюбленная особа, которая не жалует частных детективов. Вам никогда не угодишь — и это при том, что своим умом вы не блещете, но ни за что в этом не признаетесь.
  Она не ответила и начала снова двигаться по направлению к дому.
  — Молчите? Вот и хорошо, — произнес Кэллаген. — Дайте мне еще две минуты и все будет в порядке. Я буду говорить быстро. А то, кажется, меня скоро выкинут отсюда.
  Он кивнул в сторону дома и сказал:
  — Думаю, мистер Селби там?
  — Да, — огрызнулась она. — Я сейчас обращусь к нему и выскажу все, что думаю о детективе, которого он мне рекомендовал.
  — Несчастный мистер Селби! Как это его расстроит, неправда ли? Подумать только, какая неудача: ваш адвокат рекомендовал вам паршивого детектива, который в свою очередь рекомендовал вам паршивого юриста Гагеля. Надо же так, а?
  Автомобиль прибавил скорость, и Кэллаген уже бежал.
  — Как любезно с вашей стороны, это гораздо лучше, чем идти…
  Около дома машина остановилась.
  — Лучше уезжайте, мистер Кэллаген, — дрожа от ярости, сказала Торла. — Даю вам последний шанс…
  — Но я еще не все сказал вам о письме. Мне кажется, что вы думаете, будто я оправдываюсь из-за того чека, который вы мне выписали, и что мне жалко эти пять тысяч. Ну нет, мадам. Еще при первой нашей встрече в отеле «Чартрес» я понял, что вы безнадежно глупы: ленитесь подумать лишний раз. У вас не хватило ума сообразить, что ваш покойный супруг был очень умным человеком и хорошим солдатом, а Селби — прекрасный адвокат с большой практикой; у него в мизинце больше разума, чем во всей вашей красивой фигуре. И если двое таких мужчин выбирают детектива, чтобы вести расследование, то не вам лезть в их дела, надо держать язык за зубами и слушать. Вас никто не научил, что в жизни надо обязательно кому-нибудь доверять.
  Она что-то прошептала. Кэллаген на секунду замолчал.
  — По-моему, сейчас начнется следующее действие, — сказал он, заметив подходившего к ним мужчину в униформе шофера, и тяжело вздохнул.
  Шофер подошел к машине.
  — Джек, — сказала Торла Ривертон, — выкиньте отсюда этого человека и не позволяйте ему снова появляться здесь.
  — Не советую тебе это делать, Джек, — улыбнулся Кэллаген, — хотя ты и весишь на десять фунтов больше меня, но меня огорчит вид шофера Ривертонов с синяком под глазом. Это не будет гармонировать с твоей красивой униформой.
  Джек обогнул машину и подошел к Кэллагену.
  — Пошел вон, — мрачно сказал он и протянул к Кэллагену огромную, как блюдце, руку.
  Едва его рука прикоснулась к плечу Кэллагена, как тело сыщика изогнулось, а потом резко выпрямилось. Джек вдруг взвыл. Она же ничего не успела заметить и теперь только видела, как Кэллаген, явно без применения силы, держит своими руками руку Джека, а тот корчится от боли.
  — Мадам, это называется дзюдо, — пояснил Кэллаген. — Вам это известно как джиу-джитсу. Я специалист в этом деле. Могу сделать с вашим Джеком все, что угодно. Могу сломать ему запястье, руку… что хотите, мадам.
  — Мистер Кэллаген, отпустите его… пожалуйста. — Кэллаген отпустил руку Джека.
  — Извините, Джек, — сказала Торла шоферу.
  Все еще ничего не понявший Джек, шатаясь, побрел к дому.
  — Хорошо, мистер сыщик, говорите быстрее и уходите.
  Она неподвижно сидела за рулем и смотрела в одну точку перед собой. Упали первые крупные капли дождя, и Кэллаген взглянул на небо.
  — М-да. Кажется, мне уже не хочется много рассказывать вам. Зачем? — язвительно спросил он. — Одно знаю точно, если бы полковник не умер, он не одобрил бы вашу идиотскую сделку с подонком Джиллом Чарльстоном и взятку в двадцать тысяч фунтов, которую вы вручили ему. И все только для того, чтобы оказаться в дурацком положении.
  Неожиданно налетела гроза, и крупные капли дождя ударили ей в лицо. Детектив засмеялся. Торла, решив, что он смеется над ней, дала ему пощечину рукой в перчатке.
  Ей доставило какое-то садистское удовольствие, когда она увидела, что пряжка перчатки оцарапала ему щеку и тоненькие струйки крови потекли по его лицу.
  Он схватил обе ее руки своей одной и пристально посмотрел ей в глаза. Дождь усилился.
  — Если бы знали, как вы мне отвратительны! — воскликнула Торла.
  Он снова засмеялся.
  — Это чудесно, — заметил он. — Я вам уже как-то раз говорил, что сказал один мудрец о любви и ненависти. Хорошо… продолжайте меня ненавидеть — есть надежда, что это перейдет в любовь.
  Он отпустил ее руки. И в этот момент она вдруг почувствовала себя какой-то слабой и беззащитной.
  — Спокойной ночи, мадам, — ласково произнес Кэллаген, — лучше никуда не ходить под дождем. Вам необходимо заботиться о своей прическе, теперь это единственная забота, которая осталась у вас. Идите спать и постарайтесь проснуться завтра снова прекрасной миссис Торлой Ривертон, гордостью графства, женщиной с изюминкой…
  В это время отворилась парадная дверь и из главного входа Мэнор-Хауза вышел Селби. Увидев Кэллагена, он воскликнул:
  — Кэллаген! Боже мой, как вам это удалось? Ведь это же поразительно.
  Когда Селби подошел к машине, миссис Ривертон с недоумением посмотрела на него.
  — Сейчас звонил мистер Гринголл из Скотланд-Ярда, — пояснил Селби. — Они арестовали Чарльстона, человека, который убил Джейка Рафано. Уилфрид невиновен. Чарльстон во всем признался. Мистер Гринголл говорит, что мы должны благодарить мистера Кэллагена, который…
  — Держите ее, — крикнул Кэллаген.
  В самый последний момент он успел подхватить падающую Торлу Ривертон, только что вышедшую из машины.
  — Она очень потрясена. Ну, ничего, все будет в порядке.
  Он осторожно понес ее к дому.
  — Черт побери, Селби, никак не могу понять, что ее так разволновало — ваша новость или мое дзюдо.
  * * *
  Кэллаген стоял в гостиной перед камином и с удовольствием потягивал виски и курил сигарету. Селби стоял рядом и тоже курил.
  — А другого пути не было, — рассказывал Кэллаген. — Все дороги вели к Чарльстону. Конечно, если бы я раньше проверил его, то и закончилось все раньше.
  Селби понимающе кивнул.
  — До убийства Келлса у меня еще не было полной уверенности, — продолжал Кэллаген. — Явных доказательств связи Чарльстона с этим делом я не имел… Азельда Диксон была той ниточкой, которую я ухватил.
  Чтобы расколоть ее, я решился на обыск ее квартиры. Пистолет и холостые патроны, найденные там, были счастливой удачей. Я всегда считал, что если хорошо поискать, то что-нибудь да найдешь. И нашел письмо. Я знал, что именно Азельда Диксон вовлекла молодого Ривертона в эту историю. Знал, что только из-за денег она бы этого никогда не сделала. У нее у самой водились деньги — она вытягивала их из мужа, обещая дать ему развод. Тогда, чтобы получить признания Уилфрида Ривертона, я нанял Гагеля, отлично зная, что Гагель сдерет за эту работу тысячу фунтов. Еще раньше я уже дал сотню Джимми Уилпинсу, который видел ночью миссис Ривертон, и обещал ему еще одну. Когда же просил у миссис Ривертон пять тысяч, я в самом деле не знал, сколько денег мне еще может понадобиться. Получив заявление молодого Ривертона, я почувствовал себя увереннее, и специально показал его Хуаните, заранее зная, что она не удержится и проболтается Джиллу Чарльстону.
  Я предполагал, что узнав об этом, он почувствует себя в безопасности и станет требовать от миссис Ривертон двадцать тысяч за расписку. Ну, вот и все.
  — Вы молодчина, Кэллаген, — сказал Селби. Кэллаген только пожал плечами.
  — Вполне возможно, — сказал он. — Но я молодчина только потому, что занимаюсь своим делом. Ну, а теперь я пошел.
  — А вы не хотите немного обождать? — спросил Селби. — Скоро придет миссис Ривертон.
  Кэллаген криво усмехнулся.
  — Спасибо. Мы уже все выяснили друг с другом. Кстати… Он достал из бокового кармана конверт с двадцатью тысячами и протянул его Селби.
  — Отдайте ей это, когда увидите.
  — Бог ты мой! Когда же вы успели забрать у него двадцать тысяч?
  — Я подкараулил Чарльстона, сделал вид, что продался за эти деньги и отпустил его, а сам позвонил Гринголлу. — Он усмехнулся. — Думаю, что в понедельник утром я вам пришлю отчет.
  Селби встал и они оба рассмеялись.
  — До свидания, Кэллаген, — произнес Селби. — Если угодно, Джек отвезет вас.
  — Сам доеду. До свидания, Селби.
  Когда Кэллаген уже был у двери, Селби сказал:
  — Семья Ривертонов должна вам памятник поставить за это дело.
  — К черту! Я бы не хотел больше связываться с миссис Ривертон, — ответил Кэллаген и закрыл за собой дверь.
  * * *
  Было три часа, когда Кэллаген подъехал к своему дому. Он не спеша вошел в парадное, где в застекленной будке сидел Уилки.
  — Проснись, солдат! — крикнул Кэллаген. — У тебя есть сигареты?
  Уилки поднялся, достал пачку и протянул Кэллагену. Кэллаген вытащил сигарету и спросил:
  — Мне кто-нибудь звонил? Вроде Хуаниты…
  — Четыре раза звонила за последний час, мистер Кэллаген. Сказала, что еще встретится с вами.
  — Как она говорила, Уилки?
  — Не могу вам точно сказать. Мне показалось, она была немного раздражена. Как-будто у нее на уме что-то есть. Здорово тявкала. Говорила как-то…
  — Это называется «зловеще», Уилки, — подсказал Кэллаген и нерешительно улыбнулся.
  Детектив поднялся в контору и прошел в свой кабинет. Там он сначала положил «люгер» в ящик стола, а затем достал виски. Выпив виски, он вспомнил, как они вместе с Келлсом здесь пили и просматривали бумаги Азельды Диксон… После виски какая-то усталость охватила его и, заперев все ящики стола и контору, он пошел к себе в квартиру.
  Раздевшись в спальне, Кэллаген прошел в гостиную и подбросил в камин немного угля. Он включил проигрыватель и в это время в спальне зазвонил телефон. Звонил Уилки.
  — Эта леди внизу, сэр, — сказал он.
  Кэллаген про себя выругался. Если Хуанита желает немного поплакаться ему в жилетку, то черт с ней. Все равно от нее не отделаться. Потом будет еще хуже.
  — Уилки! Тащи ее сюда.
  Он вышел в холл и открыл дверь. Вернувшись в гостиную, подошел к камину и стал ждать.
  Как только стукнула дверь лифта и открылась входная дверь, Кэллаген принял озабоченное выражение лица.
  В комнату вошла Торла Ривертон и в нерешительности остановилась у двери. Одета она была в черное платье из ангоры и пальто из оцелота.
  — Гм-м, — пробормотал Кэллаген, — как это мило… или наоборот?
  Наконец она прошла в комнату.
  — Мне нужно извиниться перед вами. Наверное, очень трудно иметь дело с людьми моего типа. Мы вращаемся в своем тесном кругу и, когда встречаем чужих людей, даже не пытаемся понять их. Мы не понимаем и не принимаем их, а они иногда намного лучше нас. Порой даже их мизинцы лучше наших фигур…
  — Это звучит слишком заумно для меня, — сказал Кэллаген. — Может, вы присядете?
  Она сняла пальто и села в большое кресло.
  — Я пытаюсь, хоть и с опозданием, извиниться перед вами. Когда вы уехали, мистер Селби мне все рассказал, и я поняла свои ошибки. Я бы сделала намного умнее, если бы прежде, чем выдвигать свои идиотские обвинения, поговорила бы с вами. Теперь я признаю, что когда вы сказали, что получили указания от полковника Ривертона и продолжаете следовать им, то мне нечего было совать свой нос в дела, в которых я ничего не смыслю. Теперь я понимаю…
  Сыщик улыбнулся.
  — Как говорит мистер Гринголл, «Сыскное агентство Кэллагена» имеет девиз…
  — Какой? — спросила она и тоже улыбнулась. Он отметил, что улыбается она очаровательно.
  — «Мы любой ценой должны выиграть дело, а там хоть черти пусть расхлебывают заваренную нами кашу». Этот девиз не всем нравится, но тут уж ничего не поделаешь… Может быть, вы немного выпьете после долгого… — он усмехнулся и закончил, имитируя ее голос, — и ненужного путешествия.
  Она от души рассмеялась.
  — Наверное, вы считаете меня идиоткой, но я действительно хочу и выпить, и закурить.
  Он дал ей сигарету и приготовил выпить.
  — Я заметила, что вы часто цитируете Шекспира…
  — Что именно?
  — Что-то насчет ненависти, от которой недалеко до любви…
  — Это уже интересно… — Зазвонил телефон.
  — Извините, — сказал Кэллаген и пошел в спальню. Плотно прикрыв за собой дверь, он снял трубку. Звонила Хуанита.
  — Ты грязный, паршивый… — сразу начала она. — Ты обманул меня и с ленчем, и с обедом. Ты подсунул мне убийцу только для того, чтобы добиться задуманного… О, как я вцеплюсь в тебя!
  — Погоди, Хуанита… Послушай, в конце концов, ты же сама не хотела выходить замуж за Чарльстона и в глубине души всегда это знала. Что ты потеряла в результате этой истории? Ведь все вещи останутся у тебя… и та брошка, которую я тебе подарил, тоже. Ну успокойся, дорогая. А на следующей неделе можем вместе пообедать. Какой день тебе подходит?
  — Четверг, — ответила она. — Только смотри не обмани.
  — Хорошо, договорились, Хуанита, в четверг. Я тебе все объясню.
  — И не веди себя больше по-свински, — уже мягче проворчала Хуанита. — Спокойной ночи.
  Кэллаген положил трубку, вздохнул и пошел в гостиную.
  — Так на чем мы остановились? — спросил он, входя в комнату. Торла внимательно посмотрела на него.
  — Мы остановились на цитатах. Точнее, на одной из них… О любви и ненависти.
  — Верно, по этому поводу у меня есть своя теория… — Он на минуту задумался, поднес ко рту стакан, а затем продолжил: — Я мог бы ее изложить, если, конечно, вы не устали.
  — Ни капельки, мистер Кэллаген. Мне будет очень интересно услышать вашу теорию. Мистер Селби, мизинец которого вы сравнивали с моей фигурой, считает, что вы необычайно интересный человек.
  Кэллаген взглянул на нее и увидел, как заблестели ее красивые глаза. Он хотел заговорить, но тут снова зазвонил телефон, пришлось извиниться и опять идти в спальню.
  Звонил Уилки.
  — Что случилось?
  — Извините, мистер Кэллаген, — сказал Уилки, — я собираюсь уходить и звоню вам, чтобы сказать об этом.
  — Хорошо, Уилки. Спокойной ночи.
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген, — попрощался Уилки. — Может быть, вам еще что-нибудь нужно?
  Через неплотно прикрытую дверь в гостиную Кэллаген увидел изящную покачивающуюся ножку.
  — Нет, спасибо, Уилки, — спокойно сказал Кэллаген. — Думаю, все, что мне понадобится у меня уже есть.
  Он положил трубку и направился в гостиную.
  Питер Чейни
  Сети дьявола
  ПЯТНИЦА
  1. Дело в шляпе
  Каллаган проснулся и долго лежал с открытыми глазами, разглядывая тени на потолке, которые отбрасывали тлеющие в камине угли.
  Во рту пересохло, язык казался распухшим и шершавым. По стеклам окон колотил дождь. Он взглянул на часы. Было уже восемь.
  Каллаган встал и направился в ванную, когда зазвонил телефон. Сняв трубку, он узнал голос Эффи Томпсон и хмуро отозвался.
  — Ну вот, — обиженно сказала Эффи. — Разве я виновата, что у вас болит голова? Простите за беспокойство, но меня интересует, скоро ли вы придете в контору. Здесь кое-что случилось.
  Каллаган облизал пересохшие губы.
  — Какого черта ты раньше не позвонила, Эффи?.. Я нахожусь на два этажа выше конторы, неужели трудно было разбудить меня?
  — Не смешите меня, — сказала она, — Я звоню без конца, но вы, по-видимому, были в бесчувственном состоянии.
  — Я перебрал вчера и сейчас дьявольски плохо себя чувствую, — сказал Каллаган. — Что там стряслось?
  — Кое-что по делу Ривертона, — ответила Эффи. — Если вы хотите удержать этих клиентов, то должны что-то делать. Я думаю…
  — Я не спрашиваю у тебя совета, — рявкнул Каллаган. — Когда я захочу, чтобы ты вмешивалась в мои дела, обязательно тебе скажу.
  — Хорошо, сэр, — холодным тоном Эффи подчеркнула слово «сэр». — Разрешите сообщить вам подробности. Во-первых, я хотела бы заметить, что вас не было здесь два дня. У вас на столе лежит куча корреспонденции, на которую надо отвечать целую неделю. Но это не все. Вам восемь раз звонили из Мэнор-Хауз. Я думаю, полковник должен быть зол на фирму. Еще есть письмо адвокатов Ривертонов, от «Селби, Рокса и Уайта». Прочесть его вам?
  — Нет, спасибо, — ответил Каллаган. — Я иду вниз. Что еще?
  — Да, приходил владелец кинотеатра. У него работает управляющей женщина. Там обнаружилась недостача, и он хочет, чтобы мы провели расследование. Вы возьмете это дело?
  — Ты поинтересовалась, почему он не обращается в полицию?
  — Да, — ответила Эффи. — Я думаю, он избегает полиции. Он нервничал, когда говорил об этом деле. Каллаган усмехнулся.
  — Ты молодец, Эффи.
  Он повесил трубку и направился в ванную, но снова зазвонил телефон. Каллаган, все еще не одетый, с проклятием схватил трубку и услышал знакомый голос с канадским акцентом:
  — Хэлло, Слим! Как дела? Это был Келлс.
  — Нормально, Монти, — ответил Каллаган. — Едва пришел в себя с похмелья. А что?
  — Я разыскал эту юбку. Дамочку Диксон. Ее зовут Азельда Диксон, по прозвищу Качалка. Эта милашка выглядит довольно неплохо, но вид какой-то смертельно усталый.
  — Хорошая работа, Монти, — ответил Каллаган. — Она будет говорить?
  — Ни в коем случае! Безмолвна, как могила. Я даже не знаю, где она живет. Эту куклу будет нелегко расколоть.
  — Все они такие, — сказал Каллаган. — Говорят или слишком много, или ничего.
  — Ты прав, старина. Может быть, она клюнет на мое обаяние. Если нет, придумаю что-нибудь другое. До встречи.
  Каллаган с облегчением повесил трубку.
  Каллаган был широкоплечий мужчина средних лет, ростом метр семьдесят восемь. Длинные руки, худое лицо с выдающимися скулами, решительный подбородок, уши, словно приклеенные к голове, глаза неопределенного голубого цвета, черные непокорные волосы. Женщинам нравились очертания его рта. Он производил впечатление человека решительного и обладающего склонностью к «черному» юмору.
  Одевшись, он спустился в контору, расположенную двумя этажами ниже.
  
  ***
  
  Эффи Томпсон сидела у раскрытого шкафа. Она была среднего роста, хорошо сложена. Рыжие волосы, зеленые глаза. Одежда сидела на ней прекрасно. Эффи выглядела одновременно щеголеватой и деловой.
  Каллаган сел за большой стол и начал распечатывать конверт с фирменным знаком компании «Селби, Роке и Уайт». Он стал читать письмо:
  +++
  "Дорогой мистер Каллаган!
  Мы получили указания полковника Ривертона, который в настоящее время серьезно болен, о чем мы очень сожалеем, снова написать Вам о деле его сына, мистера Уилфрида Юстеса Ривертона.
  Уже прошло восемь недель с тех пор, как наш клиент поручил Вам выяснить местонахождение его сына, образ его жизни, имена его друзей и, если возможно, некоторые данные относительно тех больших сумм, которые мистер Уилфрид Ривертон потратил или проиграл.
  Мы надеемся, что Вы будете в состоянии через несколько дней представить предварительный отчет. В связи с этим напоминаем Вам, что плата в размере ста фунтов в неделю, являющаяся, по нашему мнению, очень щедрой, должна быть гарантией того, что Вы добьетесь быстрых результатов."
  +++
  Каллаган беззвучно выругался и нажал кнопку звонка. Вошла Эффи с раскрытым блокнотом. — Напиши этим людям, что их письмо получено, и сообщи, что, если им не нравится мой способ ведения дел, они могут поискать кого-либо другого. Подпиши от моего имени. Он кинул ей письмо через стол.
  — Вы собирались сегодня вечером пообедать с Хуанитой, — сказала она, поджав губы, — Мне позвонить или вы сами это сделаете?
  — Напиши письмо и иди домой. Я сам позвоню. Минут пять спустя Каллаган услышал, как за секретаршей захлопнулась дверь. Он снял трубку и набрал номер.
  — Хэлло, Хуанита, — сказал он. — Прости, но я не могу сегодня пообедать с тобой. Я занят… Да, дела… Да… Завтра позвоню.
  Каллаган положил трубку, потом нагнулся и достал из нижнего ящика стола бутылку ржаного виски. Вытащив пробку, он начал пить прямо из горлышка. Потом убрал виски на место и из другого ящика достал маузер. Посмотрев на него с минуту, положил оружие назад. Затем выключил свет, прошелся по конторе, запер двери. Лифт опустил его вниз. Он подождал такси на Беркли-сквер и сел в машину.
  — К Джо Мартинелли, — сказал он шоферу, — и побыстрей.
  
  ***
  
  Каллаган стоял в конце длинного коридора, который тянулся от самого входа, и разглядывал заведение Джо Мартинелли. Густой табачный дым висел под потолком. Ряды, возвышающиеся ярусами вокруг ринга, были забиты в основном мужчинами. Одна или две женщины, очевидно знакомые боксеров, сидели возле ринга, где два легковеса лениво дубасили друг друга.
  Каллаган не спеша обогнул ринг и проследовал в личный бар Джо Мартинелли.
  Здесь пахло табачным дымом и потом. Облокотясь на стойку бара, о чем-то спорили несколько человек. Среди них сыщик узнал Джилла Чарльстона. Высокий, элегантный, одетый в хороший костюм и дорогое белье, он сразу бросался в глаза.
  Чарльстон обернулся и увидел Каллагана.
  — Привет, старый конокрад! — воскликнул он. — Как дела? Твои клиенты еще не разбежались?
  — Джилл, — не отвечая на вопрос, сказал Каллаган, — у меня маленькие неприятности, и я хочу открыть карты. Может быть, ты сможешь мне помочь… Речь идет об Уилфриде Ривертоне по прозвищу Простак.
  Чарльстон кивнул.
  — Валяй дальше, Слим.
  — Его семья вцепилась в меня, как бульдог, — продолжал Каллаган. — Старик-полковник серьезно болен, он беспокоится за беспутного сыночка. Я получаю сотню в неделю, чтобы выяснить, где его малыш тратит семейные деньги, кто эти женщины, а если их нет, то где эта рулетка или что-то иное… Простак тащит деньги у старика Ривертона. Я пока ничего не могу поделать.
  Чарльстон кивнул.
  — Как ты начал игру, Слим?
  — Мы использовали обычные способы, — сказал Каллаган. — Я обшарил в Лондоне все злачные места для высшего, среднего и низших слоев. Пока ничего. Кто-то подцепил малыша на крючок и заставляет молчать.
  Чарльстон закурил.
  — Есть некий Рафано, — сказал он. — Этот парень изворотлив, как пара штопоров сразу. Он продает все. У него где-то в провинции яхта, и я слышал, что на ней идет игра. У него, конечно, есть и другие интересы. У него есть пара притонов под Лондоном, в которых очаровательные девушки имеют не менее очаровательные привычки выуживать деньги из ребят, которым повезло. Он полуамериканец, полуйтальянец и опасен чрезвычайно.
  Каллаган выпустил дым из ноздрей.
  — Спасибо, Джилл, — сказал он. — Когда-нибудь я тебе тоже помогу. — Помолчав, он поинтересовался:
  — Ты знал, что я занимаюсь Простаком?
  Чарльстон захохотал.
  — Да об этом все знают! Во всяком случае, кто не дурак заработать. Я считаю, что все они имеют виды на Ривертона и потому не хотят тебя впускать в это дело. — Он помолчал и уставился на кончик сигареты. — Послушай, Слим, ты сказал, что поможешь мне.
  Каллаган посмотрел на него и улыбнулся.
  — Я сделаю для тебя все, Джилл, — мягко сказал он. — В чем дело?
  — Хуанита… — начал Чарльстон. — Я без ума от нее. Я никогда еще не любил так ни одну женщину в жизни. Я отдал бы за нее все.
  Каллаган закурил другую сигарету.
  — Спасибо за намек насчет Рафано.
  — Это тот, кого ты ищешь. Я слышал, что Рафано вытянул у Ривертона тысячи и хочет еще. Но осторожнее, Слим… У Рафано много крутых ребят…
  — Значит, он грубо работает?
  — Очень. Посмотри сегодня на ринг и тебе станет все ясно. Попробуй только поставь на черномазого.., и ты увидишь. Исход поединка предрешен: Рафано положит этот бой в карман.
  — Как, это уже решено, Джилл? Чарльстон кивнул.
  — Лонни — белый парень — мог бы убить этого ниггера, если бы захотел. Но ему ведено лечь в третьем раунде, и он сделает это. Он сделает это потому, что получит сотню, а это легкие деньги. Все умные ребята это знают.
  Каллаган понимающе кивнул.
  — И я полагаю, что Простак поставил на Лонни. Рафано намекнул ему, и он считает, что выиграет.
  — Откуда вылупился этот парень, Джилл? Чарльстон пожал плечами.
  — Он никого не подпускает к себе. Держится в, тени. Если дела идут хорошо, его и не видно. Мне кажется, он живет где-то в пригороде.
  — Понимаю. Он появляется, когда дела идут плохо. Спасибо за информацию. — Он усмехнулся, — Я не забуду о Хуаните. Попробую ее заинтересовать тобой. До свидания, Джилл.
  Каллаган решительно направился к раздевалкам.
  — Хэлло, Лонни! — приветствовал он боксера, который готовился к выходу на ринг. — Как дела? Откровенно говоря, ты не выглядишь счастливчиком.
  — Здравствуйте, мистер Каллаган. У меня пока все в порядке.
  — Это хорошо.
  Каллаган улыбнулся, обнажая белые зубы. Потом достал из кармана золотой портсигар и закурил. Он делал все это очень медленно и наблюдал за боксером.
  — У меня в кармане лежит десятифунтовая бумажка, которая хочет, чтобы ты уложил ниггера, — мягко сказал он.
  — Я себя плохо чувствую, мистер Каллаган, — после паузы сказал Лонни. — Видимо, перетренировался. Каллаган улыбнулся.
  — Я хочу сделать тебе предложение. Ты выйдешь на ринг и нокаутируешь этого ниггера. Ты знаешь, что сумеешь сделать это. Ты получишь весь выигрыш. Он составляет пятьдесят фунтов. А завтра утром из моей конторы ты получишь эту сотню. Итого у тебя будет сто пятьдесят вместо сотни, которую Рафано хочет заплатить тебе. Кроме того, ты станешь чемпионом. Ну, как?
  Лонни посмотрел на дверь. В глазах его отразился явный испуг.
  — Это не так просто, — сказал он, — Если я обману его и выиграю эту встречу, что Рафано сделает со мной?.. Кто-нибудь подкараулит меня ночью с бритвой, а мне нравится мое лицо в таком виде, как сейчас.
  Каллаган улыбнулся.
  — Я бы не стал на твоем месте беспокоиться об этом, Лонни. Я же тебе сказал, что теперь присмотрю за Рафано.
  Боксер поднял руки.
  — Хорошо, мистер Каллаган. — Я выиграю эту встречу. Я могу этого ниггера уложить в любой момент, выиграю и получу вашу сотню. Я на вашей стороне, но не хочу неприятностей.
  — Положи его в первом раунде, — сказал Каллаган и вернулся в зал, чтобы досмотреть бой легковесов.
  На скамье перед ним сидели трое мужчин, которые во всю дымили сигаретами и рассказывали сальные анекдоты. Каллаган тронул за плечо одного из них.
  — Никто из вас не хочет держать пари за Лонни? — спросил он. Мужчины переглянулись. Один из них с морщинистым лицом и азиатским разрезом глаз, с изумлением уставился на Каллагана:
  — Вы хотите поставить на Лонни?
  — А почему бы и нет? По-моему, он не выглядит слабаком.
  — Идет, — согласился азиат. — Ставлю сто фунтов против ваших трехсот. И если выиграю, то хочу получить расчет тут же, на месте.
  Через пять минут после того, как Лонни нокаутировал соперника, Каллаган стоял в коридоре, ведущем к раздевалкам, курил сигарету, прислонившись к стене. Он выпрямился, когда с ним поравнялся азиат, и загородил ему дорогу.
  Тот нехотя полез в карман, достал бумажник и начал отсчитывать деньги.
  — Вы хорошо заработали, Каллаган, — ухмыльнулся он, — Надеюсь, выигрыш принесет вам удачу. А теперь пропустите меня. Я хочу поговорить с Лонни. Кто-то научил этого парня быть умным.
  Каллаган не двинулся с места.
  — Послушайте, — сказал он, — вы мне кажетесь неглупым человеком. Я дам вам совет: идите домой. Вам просто показалось, что вы хотите поговорить с ним.
  Азиат ничего не ответил. Подошли двое его дружков.
  Каллаган повысил голос:
  — Ребята, вы должны поговорить с Джейком, — сказал он. — Кто-то должен убедить Рафано, что люди стали понимать, что к чему. Я думаю, он потерял свою хватку. — Он дружелюбно улыбнулся. — Конечно, он огорчится, когда узнает, что Лонни решил выиграть этот бой. Похоже, Рафано придется заплатить Ривертону для разнообразия. Для него это будет новым переживанием.
  — Думаете, вы умнее всех, Каллаган? — с угрозой спросил мужчина с выступающим кадыком. — Дождетесь, что мы разделаемся с вами.
  Каллаган улыбнулся, оскалив зубы, и наотмашь ударил человека с кадыком. Тот рухнул, как подкошенный. Каллаган продолжал улыбаться.
  — Только попробуйте заварить кашу, — сказал он, обращаясь к двум другим. — Через полчаса я сделаю с вами все, что захочу. Другое дело, если этот надутый пузырь Рафано захочет повидаться со мной. Я полагаю, он посещает клуб Парлор. Я буду там.
  Все молчали. В этот момент в коридоре появился Джо Мартинелли. На лбу у него блестели капли пота.
  — Джо, — сказал Каллаган. — Я иду в Парлор. Может быть, у меня будет небольшой разговор с Рафано. Я хочу, чтобы ты присмотрел за Лонни, пусть он спокойно доберется до дому. Ты отвечаешь за него, Джо, ясно?..
  Мартинелли вытер лоб и шею платком.
  — Не дури, Слим, — сказал он, — Все в порядке. Я рад, что Лонни выиграл.
  Каллаган засмеялся. Человек с кадыком медленно поднялся с пола и медленно прислонился к стене. Узкая струйка крови стекала по его подбородку на белую рубашку.
  — Спокойной ночи, ребята! — бросил Каллаган, направляясь к выходу.
  2. Будь милым с женщиной
  Было без двадцати одиннадцать. Каллаган остановил такси на Риджент-стрит и направился в Парлор-клуб.
  Парлор-клуб — прекрасное место для тех, кому оно нравится. Им руководил метис по имени Кеннуэй, которому удалось удрать от полиции в Америке, добраться до Франции, а из Франции на моторной лодке добраться до Димчерта, избежав обычных таможенных формальностей.
  Рафано сидел за маленьким столом в нише на дальнем от бара конце зала. Он был один.
  Каллаган взял в баре двойное виски, со стаканом в руке подошел к нише и сел за стол.
  — Как дела? — поинтересовался он.
  Рафано рассмеялся. Это был невысокий, коренастый человек с иссиня-черными волосами, густыми бровями и приятным выражением лица. Одет он был великолепно, но чересчур увешан драгоценностями.
  — Привет, Каллаган, — сказал он, перестав улыбаться, — Рад вас видеть. Мне нравятся парни вроде вас. Когда мои мальчики сказали, что вы перешли мне дорогу с этой встречей у Джо Мартинелли, меня это только позабавило. Я думаю, вы умный парень.
  Он придвинул поближе фужер и съел ложечку взбитых сливок.
  — Рад встретиться с вами, Каллаган, — сказал Рафано, — И что же мы с вами предпримем дальше? Каллаган выпил виски.
  — Послушайте, Рафано, — сказал он. — Не ошибитесь насчет меня. Я не боюсь неприятностей, но и не избегаю их…
  Рафано поднял брови.
  — Неужели? — ухмыльнулся он.
  — Можете быть уверены, — спокойно ответил Каллаган. На его лице было выражение искренности, которое он обычно принимал, когда собирался солгать.
  — Я дам вам совет, Джейк. И если вы тот парень, которым я вас считаю, вы к нему прислушаетесь.
  — О'кей, — сказал Рафано. — Ну, я слушаю. Он откусил и сплюнул кончик сигары.
  — Вы так же хорошо, как и я, знаете, что частные детективы в этой стране не могут позволить себе попадать в неприятные ситуации. В Америке частный детектив может делать все что угодно, и с ним считаются, но здесь нет ничего подобного. Поэтому я открываю свои карты.
  Рафано молча слушал.
  — Возможно, вам известно, что я работаю по делу Ривертона, — продолжал Каллаган. — Старик, полковник Ривертон, платит мне сотню, чтобы получать сведения об Уилфриде. Нужны сведения, а их у нас нет. Факт, что этот парень сам скрылся, никого не касается. Я пытаюсь сделать все, что могу. Две или три недели тому назад мне в голову пришла идея, что здесь замешан некто, достаточно умный, имеющий деньги и влияние, чтобы месяцами изолировать ребят и девчонок. Сегодня вечером я узнал, кто этот некто. Я имею в виду вас.
  Рафано молча дымил сигарой.
  — Очень плохо, — наконец, выдавил он из себя. — А где вы все это узнали, Каллаган?
  — О, в одном месте, — сказал сыщик. — Теперь вы знаете, почему я заставил Лонни победить сегодня вечером. Я знал, что если вам кто-либо перейдет дорогу, вы обязательно захотите с ним поговорить. Я знаю, что если вы захотите поговорить, то разговор будет серьезным. Ну, и вы быстренько оказались здесь. Раз вы пришли, значит, захотели поговорить со мной и будете разговаривать серьезно, и я знаю, почему.
  Рафано перестал жевать сигару.
  — Ну, разве вы не умный парень? И что за причина?
  — Вы боитесь, — ответил Каллаган. — А почему? Потому что это не Америка. Держу пари, вы сейчас думаете о том, как выбраться из этой страны, вы знаете, что здесь очень эффективная полиция и подкупить ее не удастся.
  Рафано задумчиво улыбнулся.
  — Вы уже говорили это.
  — Ну что ж, встаньте на мое место, — сказал Каллаган. — Я многого не знаю, но я знаю достаточно, чтобы сообщить своим клиентам, что слышал о вашем игорном синдикате, ответственном за все деньги, которые спустил Простак.
  Рафано молчал.
  — Это все, что я могу сказать. Я могу, конечно, кое-что предполагать. Например, что прежде чем обобрать парня, вы споили его, и что вы использовали одну или двух хорошеньких женщин. Но это только догадка. Допустим, что я посвящу в эту тайну адвоката Ривертонов. Что последует за этим, вы сами знаете.
  Рафано кивнул.
  — Копы, — сказал он.
  — Точно, — отозвался Каллаган. — Как только юристы получат мой отчет, они тут же свяжутся со Скотланд-Ярдом, а вы не должны забывать, что семья Ривертонов пользуется большим влиянием. Вы знаете, чем это пахнет, Джейк. В лучшем случае вас отправят обратно в Штаты, а агент Скотланд-Ярда будет с берега махать вам ручкой… Вы вернетесь в Штаты в неподходящий момент.
  Он выдержал паузу.
  — Возможно, сейчас вам не очень хочется назад в Америку. Мне говорили, что агенты ФБР сейчас работают гораздо лучше, чем раньше.
  Рафано выпустил струю дыма.
  — Вы хитрый ублюдок, — сказал он. — Вы перебежали мне дорогу в первоклассном деле, которое было у меня в шляпе. Это дело стоило мне нескольких тысяч, а теперь вы явились сюда и даете советы. Если бы это было в Чикаго в старые добрые времена…
  — Я знаю, — Каллаган улыбнулся, — Меня бы повезли покататься, и от меня остался бы один пепел. Но здесь не Чикаго, Джейк. Вероятно, вы хотите знать, почему я так любезен с вами и даю вам советы… Я скажу. Допустим, что я сообщу юристам. Допустим. Моя сотня прекратит существование, а я не хочу отказываться от гонорара. Мой отчет означает, что я остановился, и в игру вступила полиция. Рафано кивнул.
  — И что же? — спросил он.
  — Ну, я и подумал, — Каллаган улыбнулся, — что мы сумеем разыграть эту комбинацию. Скажем, вы отпустите Простака. Оставьте его в покое на несколько недель. Пусть я его найду. Я смогу таким образом продержаться пару месяцев… Получу тысячу фунтов, а вы избежите неприятностей.
  Рафано погасил сигару. Он махнул рукой официанту и заказал два двойных виски с содовой. Когда они выпили, Рафано придвинулся к Каллагану.
  — Я подумаю, — сказал он.
  Каллаган встал.
  — Подумайте хорошенько, Джейк. И сделайте, как я говорю. И еще одно. Насчет Лонни. Он прекрасный парень. Я думаю, он еще будет хорошим боксером, и мне неприятно думать, что кто-либо, расстроенный потерей денег, попытается навредить ему. Вы знаете, о чем я говорю. Если с ним что-нибудь случится, я могу подумать, что в этом замешаны вы. А если я так подумаю, то я найду способ запутать вас в это дело, Джейк. Рафано посмотрел на него и улыбнулся:
  —  — Я не сделаю ничего подобного, Каллаган. Он достал сигару из кармана и протянул ее сыщику.
  — Нет, спасибо, — отказался Каллаган. — Спокойной ночи, Джейк.
  
  ***
  
  Каллаган покинул клуб и дошел до телефонной будки на Корк-стрит. Он взглянул на часы и позвонил в отель «Чартрес», назвал номер приемной миссис Ривертон и попросил передать, что мистер Каллаган придет в четверть двенадцатого… Затем он направился к отелю.
  Лифт поднял его на второй этаж. Портье распахнул дверь и Каллаган вошел в номер. У камина стояла женщина. Он представился с подчеркнутой учтивостью:
  — Я — Каллаган. Пришел в этот дом, чтобы повидаться с миссис Ривертон.
  — Я — миссис Ривертон, — сказала она. Каллаган поднял брови.
  — Вас это, кажется, несколько удивляет, — заметила она холодно.
  Каллаган продолжал рассматривать ее. Прикусив нижнюю губу, он в этот момент, думал о чудесах, которые еще встречаются на свете. Например, как у Ривертона, шестидесятилетнего, седого, скучного старика — могла быть такая жена.
  Ей было, судя по всему, около тридцати лет. У нее были черные, как смоль, волосы и темные серьезные глаза, красивый овал лица. Каллаган, который любил подбирать точные штрихи для описания словесного портрета, добавил про себя, что у нее трепетный рот.
  Каллаган обожал женщин. Особенно таких, которые умеют себя держать, знают, как двигаться, одеваться, короче — прекрасных женщин. Он верил, что быть женщиной — это бизнес, а если вы занимаетесь бизнесом, то, черт возьми, надо выкладываться до конца.
  Он был заинтригован необычным, непонятным, каким-то колдовским излучением, которое исходило от этой женщины.
  «Она красива.., — думал он, — породиста.., а порода означает очень многое — и хорошее, и плохое: своенравие и особенно беспокойный характер. Таких надо крепко держать в руках, иначе вам крышка».
  Он молча стоял перед ней, держа в руках шляпу, и слабая улыбка играла на его губах.
  — Мистер Каллаган, — сказала она. — Я вижу, вы чем-то удивлены. Каллаган положил шляпу на стул и улыбнулся.
  — Жизнь может быть очень забавной, — сказал он. — Я ожидал увидеть пожилую даму. Видите ли, я встречался с полковником, когда мы договаривались об этой работе, и думал, что жена такого пожилого джентльмена должна быть примерно его возраста. Я не предполагал увидеть такую женщину, как вы.
  — Надеюсь, вы довольны своим осмотром? — спросила она, вскинув брови. — Не ожидала увидеть вас сегодня, поэтому распорядилась, чтобы вас просили позвонить мне. Но это, возможно, к лучшему, что вы пришли. Я хочу поговорить с вами.
  Каллаган учтиво кивнул. Холодна, как лед, подумал он, и груба, как черт. Но продолжал улыбаться.
  — Вы не возражаете, если я закурю? — спросил он.
  — Пожалуйста, — холодно разрешила она. — Садитесь, курите.
  Сыщик отошел от двери и встал у камина рядом с миссис Ривертон.
  — Я постою, если вы не возражаете, — сказал он. — По крайней мере, пока стоите вы. Это не столько хорошие манеры, сколько психология.
  Его улыбка стала еще шире.
  — Мне всегда нравится, чтобы люди, которым я делаю выговор, сидели, пока я стою. Это усугубляет их комплекс неполноценности.
  Она покраснела, и не шевельнулась.
  — Не думаю, мистер Каллаган, что хочу обсудить с вами комплекс неполноценности. Я хочу поговорить с вами о моем пасынке. Тот факт, что он мой пасынок, возможно, объяснит вам, почему я не старая дама. Я — вторая жена полковника Ривертона, гораздо моложе полковника и по возрасту ближе к возрасту его сына. Но считаю, что об этом хватит… Мой муж серьезно болен. Вряд ли это вас взволнует, но за последние шесть или семь недель ему стало значительно хуже. Причина ясна. Полковник до смерти беспокоится за сына.
  Она выдержала паузу.
  — До последнего времени я не вмешивалась в эти дела. Во-первых, потому, что юристы моего мужа очень квалифицированны, а во-вторых, потому, что я верила, что любая фирма, нанятая ими, также заслуживает доверия. За последние шесть месяцев мой пасынок истратил около ста тысяч фунтов. Думаю, это слишком большая сумма, чтобы ее можно было проиграть. Да, мистер Каллаган, это очень большая сумма. А некоторые люди, которые выигрывают деньги у слабого, глупого и нерешительного двадцатичетырехлетнего юнца, вряд ли держат эту информацию при себе, Я полагаю, что детектив за две или три недели может найти этих людей и сообщить моему мужу.
  Каллаган молчал.
  — Ну, мистер Каллаган?
  Каллаган открыл портсигар и достал сигарету. Закурил и задумчиво посмотрел на нее.
  — А что я должен сказать, мадам? — спросил он.
  — Вы полагаете, что некие жестокие люди вытягивают из вашего пасынка деньги. Предположим. Вы сказали, что он слаб, глуп и нерешителен. Позвольте сказать вам вот что. Откуда вы знаете, что он сам чист, как стеклышко?
  Сыщик ждал ответа. Миссис Ривертон молча стояла, опираясь рукой на каминную полку. Каллаган подумал, что она смотрит на него с определенным любопытством, как будто он был для нее новым видом животного. Ее глаза, — теперь он видел, что они не черные, а голубые, — твердо смотрели на него.
  — Я не дурак, — сказал Каллаган. — Когда хорошая юридическая фирма, представляющая хорошую семью, приходит ко мне с подобным делом, я спрашиваю себя, почему они не обращаются в Скотланд-Ярд. И я знаю ответ. Потому что они не вполне уверены в том, что происходит. Точно так же вы не вполне уверены, что ваш дорогой пасынок, мистер Уилфрид Юстес Ривертон, чист в этом деле. Кроме того, что значат ваши сто фунтов в неделю по сравнению с размерами ваших убытков.
  — Я думаю, что сто фунтов в неделю — это крупная сумма, мистер Каллаган, — сказала она. — Слишком большая для дерзкого детектива. Каллаган усмехнулся.
  — Успокойтесь, мадам, — сказал он. — Ничего хорошего не будет, если мы с вами выйдем из себя. Вы знаете, — голос его был спокоен, как обычно, — я люблю женщин с темпераментом.
  — Меня не интересует, каких женщин вы любите, — холодно произнесла она. — Я хочу, чтобы мы хорошо поняли друг друга.
  Она подошла к дивану и села.
  «Она двигается, как королева», — подумал Каллаган. Ему было приятно наблюдать за ней.
  — Вы уже знаете, что мой муж серьезно болен, а пока он продолжает волноваться за Уилфрида, на улучшение надежды нет, — сказала она. — Я не знаю, говорил ли вам мистер Селби, что всего через год, в день своего двадцатишестилетия, мой пасынок унаследует двести тысяч фунтов. До этого времени отец является его опекуном и может более или менее контролировать его расходы. Он может, если сочтет это нужным, назначить другого опекуна. Муж хочет передать дела мне, поскольку полагает, что Проживет недолго. Если Уилфрид решительно не изменит образ жизни, ему нельзя позволить распоряжаться деньгами. Вы понимаете, мистер Каллаган?
  Сыщик кивнул.
  — Я не хочу заниматься опекунством, — продолжала она. — Мачехи и отчимы непопулярны в качестве опекунов. Я не очень уважаю своего пасынка и не хочу иметь никакого отношения к его делам. Я бы предпочла, чтобы ваша фирма побыстрее закончила дело, пока у мужа достаточно сил, чтобы самостоятельно принимать решения. Юристы были предупреждены и должны были обычным порядком проинформировать вас, но последние два дня вас невозможно было разыскать. Надеюсь, я имею право знать ваши планы? Вы понимаете, мистер Каллаган?
  Каллаган кивнул. Его глаза блуждали по комнате, он с одобрением разглядывал лежащую в кресле черную сумочку с блестящими ицициалами Т.Р.", черные перчатки, роскошное пальто из оцелота. «Прекрасная одежда», — подумал он и задумался, какое имя скрывается за буквой "Т".
  — Я понимаю, миссис Ривертон, — сказал он. — По крайней мере, я понял, что вы сказали. Простите, что вы не могли застать меня в конторе, но, видите ли, я часто отсутствую… — он посмотрел на нее и улыбнулся. — Фактически я был на деле. Но, возможно, вы не знаете, что это значит.
  Он швырнул сигарету в камин, встал и подошел к креслу, где лежала его шляпа.
  — Все абсолютно ясно, миссис Ривертон, — сказал он и загадочно улыбнулся. — Возможно, вас это позабавило, но я не обижаюсь. Я не понравился вам и не могу сказать, что вы очень понравились мне. Но пока это дело поручено мне, я буду выполнять указания полковника Ривертона или его юристов.
  Ее глаза вспыхнули. Каллаган с усмешкой заметил, что губы ее дрожали. Она была очень раздражена.
  — Понимаю, мистер Каллаган, — сказала она, — Тогда, мне кажется, я могу вам обещать, что завтра вы получите от моего мужа или от его юристов указание о прекращении вашего участия в расследовании этого дела.
  Каллаган пожал плечами.
  — Не думаю так, мадам, — сказал он. — Полагаю, что вы опять не правы, но я не стану удовлетворять ваше любопытство объяснением причин. Селби, Роке и компания знают, что в Лондоне я самый лучший частный детектив. Возможно, вам это неизвестно, и думаю, что вы вообще не слишком разбираетесь в делах.
  Он взял шляпу и направился к двери. На пороге сыщик задержался.
  — Вы читали историю французской революции, мадам? — спросил он. — Там есть одна женщина, которая, я бы сказал, была очень похожа на вас. У нее было все, и она имела чертовскую власть. Когда ей сказали, что люди голодают и у них нет хлеба, она сказала: «Почему же они не едят пирожные?». Американцы называют таких чокнутыми… Спокойной ночи, мадам.
  Каллаган немного постоял у дверей отеля, потом взглянул на часы. Было без четверти двенадцать. Он медленно пошел через Найтбридх к площади Пикадилли. Закурил сигарету и начал размышлять о деле. Прежде всего он подумал о миссис Ривертон. Каллаган решил, что с ней трудно иметь дело. Его удивляло, почему полковник Ривертон женился на женщине почти на тридцать лет моложе. По какой-то причине он вскоре перестал думать о разнице возрастов и переключился на размышления о физических достоинствах миссис Ривертон.
  Определенно в ней что-то есть, думал Каллаган. Она стоит и двигается так, как должна стоять и двигаться женщина. Посадка головы почти императорская. Бессознательная чувственность проявляется почти во всем. Даже блеск глаз, когда она рассердилась, заинтриговал Каллагана.
  И она умела носить одежду. Он вспомнил ее шикарную вечернюю сумочку с инициалами из бриллиантов и пальто из оцелота…
  В этом пальто было какое-то несоответствие. Каллаган подумал, что женщина в таком вечернем туалете, как миссис Ривертон, не должна надевать такое пальто. Наверное, она вела машину, когда ехала в город. Он усмехнулся, представив ее за рулем машины, которую она гнала в город с единственной целью — сказать ему, что она о нем думает.
  Холодна, как лед. Каллаган подумал, что это как нельзя лучше подходит к ее типу. Она принадлежит к тем женщинам, которые привлекают к себе уже тем, что делают вид, будто ничего не знают о своей привлекательности. Типичная секс-бомба! И это не подражание кому-либо, все свое. Может довести мужчину до исступления, а сама и пальцем не пошевельнет. А почему бы и нет? Лучшие женщины всегда такие…
  Она также рассудительна. Присматривает за деньгами Ривертона.
  Каллаган снова задумался о деле и о Джейке Рафано. Его удивляло, что Джейк снизошел до разговора с ним в Парлор-клубе. Каллаган понимал, что если Джейк проанализирует их разговор, то поймет, что у Каллагана есть уязвимое место. Ему станет ясно, что у Каллагана нет ничего, кроме подозрений, ни единого факта, только подозрения, что Джейк освободил Простака от восьмидесяти тысяч фунтов и предоставил ему женщин и выпивку.
  Но, может быть, ему удалось запугать Джейка, тогда все будет по-другому. Если Джейк испугается и выйдет из игры, тогда Каллаган доведет свою линию до конца.
  Дьявольски забавно быть детективом, подумал Каллаган, дела всегда поворачиваются не так, как хотелось бы. Не бывает, чтобы дело было ясно с самого начала. Те, кто пишет детективные романы, всегда знают, чем занимается их герой. Они учитывают их характеры и в соответствии с этим заставляют героев действовать. Но в жизни так не бывает. Люди никогда не делают того, что вы ожидаете от них. Что-то поворачивается в другую сторону, они боятся, устают, пытаются грубить, они нервничают, когда попадают в опасные ситуации, когда на дороге встречаются опасные повороты, и делают повороты слишком быстро или слишком медленно.
  Каллаган швырнул в водосток сигарету и, закурив новую, свернул на Беркли-сквер.
  К нему приближался молодой человек в вечернем костюме. Он был без шляпы, и его длинные волосы были взъерошены, одна прядь свисала на лоб. Лицо покраснело. Когда он проходил мимо фонаря, Каллаган разглядел, что глаза у него блестят, как у пьяного.
  — Как поживаете, мистер Ривертон? — спросил Каллаган любезно.
  Простак, покачнувшись, ухватился рукой за железную ограду.
  — Послушайте, проклятый умник мистер Каллаган, — хмуро сказал он, — Разве вам не ясно, что вы мне надоели? Занимайтесь своим проклятым делом и не суйте свой длинный нос в мои дела, иначе…
  — Иначе ничего, — спокойно сказал Каллаган, закуривая сигарету.
  — Так чем они вас пичкают? — спросил он. — Кокаин?.. Держу пари, что через пару недель вы превратитесь в настоящего наркомана.
  Выпустив дым через нос, сыщик продолжал:
  — Почему вы не возвращаетесь домой и не ложитесь спать. Простак? Вам кто-нибудь говорил об отце? Он очень болен. Но, я полагаю, вас это не очень волнует… И ваша мачеха беспокоится за вас. Парень оторвался от ограды и подошел к Каллагану.
  — Я предупреждаю вас, — сказал он, — Я говорю вам… К черту… Занимайтесь своим делом, а моя умная мачеха вас не касается. Вы…
  Он грубо выругался и поднял кулак.
  На углу остановилось такси. Каллаган перехватил одной рукой Простака, а другой помахал шоферу.
  Машина подъехала ближе, шофер открыл дверцу. Каллаган схватил парня в охапку и затолкал в автомобиль.
  — Отвезите его, куда он захочет, — сказал Каллаган шоферу и дал ему банкноту.
  Когда машина отъехала, Каллаган у фонаря и записал в маленькой изящной книжечке номер такси.
  Потом он направился на Бонд-стрит.
  3. Билет
  Каллаган стоял на невысоком узком балкончике, который тянулся вдоль трех стен «Желтой лампы», и, наблюдая за танцующими, закурил сигарету, когда к нему подошел Перруччи.
  — Вы слишком много курите, мистер Каллаган, — вдруг услышал он рядом голос Перруччи. — Вы, как видно, заядлый курильщик?
  Каллаган кивнул.
  — Когда-нибудь я брошу курить, — сказал он. — Как Хуанита?
  — Она прекрасна, — сказал Перруччи. — У нее очень большой успех. Имеет несколько номеров. И она спрашивала о вас, мистер Каллаган.
  Каллаган прошел по балкону и вышел в коридор. Подойдя к двери, он постучал.
  — Войдите, — сказал кто-то, и Каллаган вошел в уборную. Хуанита, одетая для выступления, пудрила лицо.
  Увидев вошедшего, она отложила пудреницу. Это была стройная, подвижная брюнетка с большими страстными глазами, которые могли многое обещать. У нее была великолепная фигура.
  Хуанита, которую все считали испанкой, на самом деле родилась в Чикаго. Каллаган считал, что она не слишком умна, и особенно с мужчинами.
  Ей нравился Каллаган. Он нравился ей потому, что обращал на нее мало внимания, и потому, что она не могла понять, что скрывается за его внешностью. Она привыкла вызывать восхищение у мужчин с первого взгляда, и ее интриговала холодность Каллагана.
  Каллаган остановился у двери, глядя на Хуаниту. Сыщик думал о том, сможет ли он использовать Хуаниту в своих целях и не станет ли она слишком любопытной.
  — Так ты, наконец, добрался и сюда, — сказала она, склонив голову набок, и серьезно посмотрела на него. — Почему ты прячешься?.. Почему я должна зря тратить время на тебя?
  Каллаган улыбнулся. Она закурила сигарету и повернулась к нему, скрестив свои красивые, длинные ноги.
  — Ты четыре раза назначал мне свидания на прошлой неделе, Шерлок, — продолжала она, — и каждый раз обманывал. Что это с тобой? Или я потеряла свою привлекательность?
  — Дело, — ответил Каллаган. — У меня одно тяжелое дело… Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя отличная фигура, Хуанита? Я думаю, ты просто изумительна.
  — Иди к черту! — сказала Хуанита. — Ты так интересуешься моей фигурой, что ни разу не обнял меня. Он сел.
  — Я выступаю сегодня с новым номером, — продолжала она. — Мексиканский танец-соло. Скажешь потом, Слим, что ты о нем думаешь?
  Он кивнул.
  — Я для этого и пришел. Он лгал легко, как всегда.
  — Я все время думал о тебе, Хуанита.
  — О, да, — сказала она. — А я думала о вас, мистер Каллаган. Ты бы лучше решил, что собираешься делать со своим приятелем, пока не поздно.
  Она смотрела на него искоса. Он улыбнулся.
  — Ты имеешь в виду Чарльстона? — спросил он, — Ну, он очень хороший парень. Ты могла выбрать и похуже. Ты слишком красивая девочка для этой вшивой работы. У Чарльстона есть деньги. Почему бы тебе не заставить его жениться на себе?
  Она посмотрела на него, широко раскрыв накрашенный рот. Потом поджала губы.
  — Ну и ну! — сказала она. — Значит, мне дают отставку! И зачем только я тратила свое время и сексуальную привлекательность на этот айсберг?.. У тебя есть совесть? И еще одно.., ты забыл, что было между нами в прошлый вторник?.. Забыл?..
  Каллаган цинично улыбнулся.
  — Да, это было в прошлый вторник, — сказал он. — А сегодня пятница. Он закурил сигарету.
  — Я серьезно говорю о Чарльстоне, Хуанита, — продолжал он. — Он очень любит тебя.
  — Ну и что же, — сказала она. — Джилл хороший парень, но я никогда не думала о нем в этом плане. Пока, — она пристально посмотрела на Каллагана. — Впрочем, могу и подумать.
  — Он хорош в вечернем костюме, и у него есть деньги. Всегда открывает перед женщинами дверь и уступает им место.
  — Надо же, — сказала Хуанита. — Швейцар тоже открывает дверь, но что из этого? Мне нравится Джилл. Он приятный парень, и у него есть башли, но надолго ли? Знаю я этих игроков. Если у них сегодня есть деньги, это не значит, что они будут у них завтра… А я бы предпочла быть женой частного детектива… Видимо, мне это больше нравится.
  Каллаган улыбнулся.
  — Они хуже игроков, — сказал он. Она посмотрела на него.
  — Что ты мне говоришь, — сказала она. — Я лучше знаю.
  Она подошла к нему, обвила его шею руками и поцеловала в губы.
  — Я не знаю, как это объяснить, но что-то в тебе есть. Теперь иди, а потом скажешь мне, как понравился тебе мой новый номер. Я выйду на сцену через несколько минут. Ты успеешь пока выпить. Приходи сюда потом, я хочу поговорить с тобой. Каллаган встал.
  — Хорошо, — сказал он, — я вернусь.
  Он возвратился на балкон. Джаз не играл. Среди посетителей сновали официанты. В противоположном конце зала Каллаган увидел то, что искал. Столик в углу занимал дородный мужчина. Возле него сидела хорошо одетая женщина с усталым лицом. В ней чувствовалось странное очарование. Каллаган медленно спустился с балкона и подошел к ним.
  — Вы не возражаете, если я сяду? Мужчина изумленно уставился на него. Потом оглядел зал, где было много пустых столиков.
  — Если вы хотите сесть именно сюда — пожалуйста, — сказал он, — но ведь в зале много свободных мест.
  — Я знаю, — сказал Каллаган. — Но я хочу сидеть здесь. Он посмотрел на женщину, сел, погасил сигарету и закурил новую.
  — Хотите выпить, милая? — спросил он женщину.
  Толстяк мрачно ухмыльнулся.
  — Спасибо, у нас есть что выпить, — сказал он. Каллаган улыбнулся.
  — У вас есть, а она уже свое выпила, — сказал он, — Так как же, милая? Она вздернула подбородок. Толстяк начал злиться.
  — Послушай, приятель, — сказал он. — Чего ты хочешь?.. Разве ты не понимаешь, что тебе надо убраться отсюда? Каллаган встал.
  — С кем ты разговариваешь? — сказал он и, перегнувшись через стол, влепил толстяку пощечину.
  Люди со всех сторон смотрели на них.
  Толстяк встал. В это время в зале погас свет. На освещенной сцене появился Перруччи.
  — Леди и джентльмены, — сказал он, — Я имею удовольствие представить вам сеньору Хуаниту, прибывшую из триумфальной поездки в Нью-Йорк, с новым танцем… Мексиканское фанданго!
  Оркестр заиграл румбу. Толстяк через стол смотрел на Каллагана.
  — Ты ищешь неприятностей, — сказал он. — Хорошо. Ты их получишь; я отведу леди в машину и разделаюсь с тобой.
  Каллаган выпустил струю дыма.
  — Мне это подходит.
  Они направились к выходу. Первой шла женщина, за ней толстяк, потом Каллаган.
  На сцене замерла Хуанита. Она жестом заставила джаз замолчать и смотрела издали на Каллагана. Ее взгляд был красноречивее всяких слов. Он кивнул ей с извиняющейся улыбкой.
  Толстяк стоял в раздевалке.
  — Здесь есть за углом одно место, — сказал он, — ну и разделаюсь я с тобой.
  Каллаган ничего не ответил. Они вышли на тихую улицу. Каллаган шел чуть сзади. На улице неподалеку стояло такси. Толстяк что-то сказал шоферу и открыл дверцу.
  Пока он делал это, Каллаган быстро прыгнул вперед, пытаясь ударить толстяка, и выбил из рук женщины сумочку.
  Толстяк двигался очень быстро для человека его комплекции. Он резко повернулся и схватил, левой рукой Каллагана за воротник. Правой рукой он нанес короткий удар в живот и прижал Каллагана к ограде.
  — Ты вшивый гад!
  Каллаган, прислонившись к ограде, пытался перевести дыхание. Толстяк начал собирать все, что вывалилось из сумочки. Потом он протянул сумочку женщине.
  Она села в машину. Каллаган увидел ее стройные ножки и смертельно усталое лицо.
  — Я надеюсь, ты простишь меня, дорогая, — уныло сказал толстяк. — Я не могу проводить тебя, пока не разделаюсь с этой крысой. Не беспокойся, я проучу его хорошенько… Езжай домой… До встречи.
  Машина уехала. Толстяк подошел к Каллагану, который все еще опирался на ограду. Он схватил его за правую руку и потащил за собой.
  — Так ты хочешь позабавиться, парень? — спросил он. — Ну, пошли за угол, и мы там поиграем… Сюда, приятель.
  Свернув за угол, где было темно, он отпустил руку Каллагана.
  — Черт тебя возьми, Монти, — сказал Каллаган, — ты слишком сильно ударил меня. Он достал портсигар.
  — Ты получил что-нибудь? Келлс улыбнулся.
  — Не знаю. Я схватил визитные карточки и несколько бумажек, которые были в сумочке. Но она наблюдала за мной, и я не мог много взять.
  — Пойдем посмотрим, что ты прихватил, — сказал Каллаган.
  Они вскоре свернули на Кондуит-стрит и направились к конторе.
  
  ***
  
  Каллаган уселся за свой стол и стал рассматривать то, что нашел Келлс у Азельды в сумочке. Там было два или три счета от магазинов Йест-Энда, расписка на какие-то деньги, реклама новой прически, несколько чистых листков и обратный железнодорожный билет первого класса.
  Он открыл нижний ящик стола и достал бутылку виски. Отпив пару глотков, он протянул ее Келлсу.
  — Расскажи мне все, что знаешь об Азельде, Монти, — попросил Каллаган.
  Келлс тяжело пошевелился в кресле. Он достал сигарету и закурил.
  — Мне просто повезло, — сказал он. — Утром я был в баре Уилли на Ркджент-стрит с одной девицей. Мне сказали, что она может кое-что знать. Я купил своей девице коктейль или два, и у нас завязался разговор. Потом пришла Азельда и сама купила себе выпивку. Она уселась на высокий стул у стойки, а я сказал своей партнерше, что Азельда лакомый кусочек и я видал фигуры и похуже. Ну, моей беби это не понравилось, и она начала чернить Азельду. Она наговорила мне кучу дряни, но сказала, что видела Азельду с молодым «красавчиком» — мальчиком, у которого много башлей… Я насторожился, поняв, что речь идет о Ривертоне. Келлс затянулся сигаретой и снова продолжал:
  — Я подумал немного, потом потащил свою девицу погулять. На улице я отделался от нее и вернулся в бар Уилли. Азельда все еще была там. Она была одна, и я подсел к ней. Я сказал, что несколько раз видел ее, а она не стала спорить. Мы вместе позавтракали, а вечером отправились к Перруччи. Я надеялся, что там она разговорится после выпивки.
  Келлс отхлебнул виски.
  — После сегодняшней сцены, Слим, от Азельды уже ничего не добиться. Каллаган кивнул.
  — Послушай, Монти. Надо сделать быстро одну работу, и я не хочу, чтобы произошла хоть малейшая ошибка. — Он выпустил струю дыма, — Я получил один намек, — продолжал он. — Я слышал, что у Рафано где-то в предместье есть яхта. Он устроил на ней игорный дом.
  Он кинул билет на стол.
  — Это обратный билет из Малиндона, и он датирован сегодняшним числом. Я только что смотрел на карту и увидел, что Малиндон — это станция возле Саутинг-Виллидж. А Саутинг-Виллидж — это местность, где находится поместье Ривертонов. Понимаешь?
  Келлс свистнул.
  — Что ты имеешь в виду, Слим? — спросил он.
  — Ничего особенного, — сказал Каллаган. — Но мне кажется, что Азельда могла уехать в Малиндон после того, как вы расстались утром. Возможно, она знала, что ты работаешь на меня. Она могла после ленча договориться с тобой о вечерней встрече, а сама поехала предупредить Рафано.
  Он сделал большую затяжку и закашлялся, потом сказал:
  — Она не использовала этот обратный билет. Наверное, кто-либо привез ее на машине. Может быть, это был Рафано.
  — Если она одна из дам Рафано, тогда она знает, кто ты, — сказал Келлс… — И поймет, что мы действовали сегодня сообща. Нам никогда не удастся ее подловить теперь.
  — Меня это не волнует, Монти, — сказал Каллаган. — А теперь смотри вот сюда.
  Он достал из письменного стола большую карту и расстелил ее.
  — Вот здесь Малиндон, а здесь Саутинг-Виллидж. Здесь Пинмилл, — продолжал он. — А Пинмилл — отличное место для яхты. Было бы странно, если бы Джейк Рафано держал яхту не здесь. От Харвича до открытого моря рукой подать, и он в любой момент может удрать отсюда.
  — Мы сделаем вот что, — сказал Каллаган. — Семья Ривертонов начала волноваться за щенка. Я уже повидал мачеху. Она из тех, кто может причинить большие неприятности, если захочет..
  Келлс улыбнулся.
  — Скажи, Слим, я не говорил тебе, что одной из причин, заставивших меня удрать из Штатов, было то, что мой старик решил преподнести мне мачеху?.. Да, да, он хотел жениться на какой-то даме, содержательнице ночного клуба. Когда я ее увидел, я собрал шмотки и смылся. К черту мачех!
  — Иди домой и поспи, — сказал Каллаган. — Ты выедешь утром в шесть часов. Найми машину. Приедешь в Малиндон, оставь машину и поброди по окрестностям. Осмотри все места, погуляй вокруг Фаллтона, Лейтинга и так далее. Попробуй найти яхту, она должна быть большой, чтобы на ней можно было устроить игорный дом. Яхту снял американец на пять или шесть месяцев. Сделай это побыстрее, Монти.
  — Хорошо, босс, — ответил Монти. Он встал.
  — Я позвоню, если найду что-нибудь, — он взял шляпу. — Пока, Слим.
  
  ***
  
  Каллаган сидел за столом и разглядывал билет. Он размышлял о фактах, которые были ему известны.
  Его интересовало также недавнее поведение молодого Ривертона. Каллаган задумался о сцене на Берклисквер… Почему Простак так разозлился, когда узнал, что его делами интересуются? Он достал из письменного стола лист бумаги и написал номер такси, в котором он отправил Простака. Ниже, под номером, он приписал:
  +++
  "Дорогая Эффи!
  Поручи Финдону прогуляться на Беркли-сквер. Пусть найдет такси и спросит у шофера, куда тот отвез вчера ночью молодого Ривертона, Если тот все помнит, пусть даст ему один фунт".
  +++
  Он подписал записку и сунул ее в правый ящик стола Эффи, которая обычно по утрам сразу заглядывала туда за инструкциями.
  Потом он задумался об Азельде Диксон. Если она была одной из женщин Джейка Рафано, вполне возможно, что ей известно, что Келлс состоит в штате Каллагана. Более чем вероятно, что она поехала в предместье предупредить Рафано. Поэтому, подумал Каллаган, не было ничего невероятного в том, что Рафано держит яхту в Малиндоне. Возможно, именно потому, что яхта находилась в Малиндоне, Рафано и пронюхал все о Ривертонах.
  Каллаган положил билет в ящик стола и закурил другую сигарету. Потом он снял трубку и попросил позвать Перруччи.
  — Перруччи, — сказал он. — Это Каллаган. Я хочу поговорить с тобой лично. Через пять минут я буду у тебя.
  
  ***
  
  Перруччи сидел за большим письменным столом и улыбался Каллагану.
  — К вашим услугам, — сказал он. Каллаган посмотрел на сверкающий бриллиант в галстуке Перруччи.
  — Я хочу сказать, что сожалею о небольшом вчерашнем инциденте, — сказал Каллаган. — Надеюсь, что не доставил вам особых неприятностей.
  Перруччи пожал плечами.
  — Я не люблю никаких неприятностей, мистер Каллаган, вы же знаете это, — сказал он. — Но вы хороший клиент… — он выразительно пожал плечами. — Все в порядке.
  — Ну и прекрасно. А в действительности никаких неприятностей и не было, Перруччи. Это был мой оперативник — Монти Келлс, а женщину звали Азельда Диксон. Вы ведь знаете Азельду?
  Перруччи непонимающе посмотрел на сыщика. 1 — Я ничего не знаю, — сказал он. — Вообще ничего. Каллаган усмехнулся.
  — Только не надо лгать, Перруччи. — Он встал, подошел к столу и сверху вниз посмотрел на итальянца, — Дело в том, что вечером я встретил молодого Ривертона. Вы знаете это, потому что половине посетителей вашего заведения это известно.
  Улыбка исчезла с лица Перруччи.
  — Когда я разговаривал ночью с Простаком, — сказал Каллаган, — я первый раз внимательно рассмотрел его. Похоже, что парень был под действием наркотика. Вечером, когда я увидел Азельду, мне показалось, что она тоже нюхает кокаин. Я и подумал, не является ли Азельда той женщиной, которая держит молодого Ривертона на привязи. Может быть, вы это знаете?
  — Я же сказал вам, мистер Каллаган, что я ничего не знаю, — ответил итальянец.
  Каллаган не двигался. Он спокойно стоял у стола. Губы его раздвинулись в улыбке, но глаза не смеялись. Он не сводил их с лица Перруччи.
  — Все это хорошо, Перруччи, — сказал он. — Возможно, вы действительно ничего не знаете, а возможно, вы что-нибудь и разузнаете, потому что я тоже кое-что знаю.
  Он достал портсигар.
  — В прошлом году, — спокойно продолжал он, — некие люди дали мне задание найти, куда девалась Лал-лен. Вы помните ее, Перруччи?.. Красивая молодая блондинка, которая приходила сюда с саксофонистом?.. Ну, мы нашли ее, но эта информация не слишком много дала тем, кто искал ее тогда. Лаллен уехала слишком далеко. Возможно, сейчас она уже в Буэнос-Айресе.
  Он замолчал. На лбу Перруччи выступила пот.
  — Интересная работа, — продолжал Каллаган. — Но самое интересное в ней то, что известен номер машины, на которой уезжала девушка в день исчезновения с побережья.
  Он усмехнулся.
  — Монти Келлс узнал этот номер и проследил за машиной. Это была большая зеленая машина… Одна из твоих, Перруччи.
  Каллаган сунул в рот сигарету и прикурил.
  — А теперь ты расскажешь об Азельде? — спросил он. Перруччи опустил голову, наверное, прошла минута, прежде чем он заговорил:
  — Я немного знаю о ней, мистер Каллаган. Немного. Я думаю, она употребляет наркотики. Наверно, она встречается с некоторыми друзьями Джейка Рафано. Но больше я ничего не знаю.
  — Подумай немного, Перруччи. Подумай, не вспомнишь ли ты еще что-нибудь о ней. Где она берет наркотики?
  Перруччи не поднимал головы.
  — В Сохо есть маленький ночной бар, — сказал он. — Голос его звучал очень тихо, но твердо. — Бар «Капер».
  — Я знаю, — сказал Каллаган. — Кто сейчас держит это место?
  — Они зовут его Братец Генни, — ответил Перруччи. Каллаган взял шляпу.
  — Когда он закрывается? Перруччи встал.
  — Там открыто до четырех утра, мистер Каллаган. Каллаган направился к двери.
  — Мистер Каллаган… — окликнул его Перруччи. Сыщик остановился.
  — Все в порядке, Перруччи, — сказал он. — Я забуду номер твоей зеленой машины. Доброй тебе ночи!
  Каллаган вышел через коридор в зал «Желтой лампы». Сейчас он был пуст, только две или три пары устало сидели за столами. В холле сыщик увидел Чарльстона, направляющегося к раздевалке. Тот улыбнулся.
  — Хэлло, Слим, — сказал он. — Ты быстро работаешь. Сегодня я ужинаю с Хуанитой. Она говорит, что ты испортил ей танец.
  Каллаган усмехнулся.
  — Случилась небольшая неприятность во время ее танца, — сказал он. — Не думаю, что ей это очень понравилось.
  Он подошел к двери.
  — Послушай, Джилл, поработай с Хуанитой. Я уверен, что она думает о тебе. Ей до смерти надоели эти выступления, и я думаю, она будет очень рада выйти замуж. А если ты найдешь себе другое занятие, то тогда, я думаю, она выйдет за тебя… До свидания, Джилл.
  Он вышел на улицу. Поймав такси, велел шоферу ехать в Сохо.
  Бар был одним из тех мест, которые переходят из рук в руки каждые три или четыре месяца. Когда полиция решала, что пора познакомиться с владельцем бара, всегда оказывалось, что его уже нет… Во всяком случае, новый владелец не виноват, что прежний уехал вчера вечером в Париж.
  Бар располагался в цокольном этаже, а над ним шел узкий пролет лестницы. В конце пролета усталый молодой человек играл на пианино и рассуждал о днях, когда он не чувствовал себя таким старым.
  Обычно люди толпились под лестницей. Время от времени сотрудники центрального управления уголовного розыска из Тоттенхэм Корт-роуд приходили сюда и разглядывали публику.
  Каллаган знал, что здесь всегда было полно дыма, пахло горелым кофе и очень часто примешивался запах сигарет с марихуаной, которые стоили всего шесть пенсов и укорачивали жизнь на полчаса.
  Заказав чашку кофе, Каллаган медленно выпил ее и закурил сигарету. Часы показывали половину третьего. Он неожиданно почувствовал себя очень усталым.
  Он встал и спустился вниз. Остановившись внизу, он улыбнулся тому, что увидел. В другом конце комнаты, возле небольшой сцены с пианино, были три ступеньки лестницы, ведущей к двери. И по этим ступенькам спускалась Азельда Диксон.
  — Хэлло, Азельда, — спокойно сказал Каллаган. Она посмотрела на него. Ее лицо сразу побледнело, напряглось, под глазами проступили темные круги.
  Азельда была красивой когда-то, подумал Каллаган. В ней и сейчас что-то есть. Она хорошо одета и вполне может сойти за леди.
  — Что вам нужно? — спросила она сухо.
  — Ничего, — спокойно ответил Каллаган. — Как поживает Братец Гении?
  Азельда сжала губы, и Каллагану показалось, что она собирается закричать.
  — Идите к черту! — сказала она. — Или оставайтесь здесь. Но будьте осторожны, мистер Каллаган.
  — Хорошо, Азельда, — сказал Каллаган. — Я буду осторожен. Но кого я должен остерегаться?
  — Узнаете, — сказала она и прошла мимо. — У меня есть еще пара друзей…
  — Я рад, — перебил ее Каллаган. — В общем, когда вы захотите еще одного, можете придти ко мне, Азельда. На Беркли-сквер. Вам укажут мою контору. Спокойной ночи.
  СУББОТА
  4. До свидания, Джейк
  Было двадцать минут седьмого, когда Каллаган остановил машину у портала Мэнор-Хауз. Шел дождь., К дому вела широкая аллея, обсаженная деревьями. «Прекрасное место летом», — подумал ом, нажимая кнопку звонка.
  Когда он вошел, миссис Ривертон стояла у камина. Каллаган остановился в дверях, не сводя с нее глаз и опустив руки по швам. Они молча разглядывали друг друга.
  Хозяйка первой нарушила молчание.
  — Вы удивительный человек, мистер Каллаган, — сказала она. — Последний раз, когда я пыталась дозвониться до вас, я не смогла этого сделать в течение двух дней.
  А теперь, через несколько часов после нашего разговора, вы потратили время, чтобы приехать сюда, хотя можно было позвонить по телефону. Садитесь. Каллаган сел.
  — Я не считаю телефон универсальным средством общения, миссис Ривертон, — начал Каллаган. — Я хотел увидеть вас… — он усмехнулся, — мне определенно доставляет удовольствие видеть вас… И хотя я знаю, что это вас не интересует, есть несколько вещей, которые я хотел бы вам сказать. А такие вещи лучше не говорить по телефону. Но, может быть, вы хотите говорить первой?
  Она подошла к маленькому столику, взяла изящную коробку с сигаретами и протянула Каллагану. Себе она тоже взяла сигарету. Каллаган встал, дал ей прикурить и закурил сам. Он был рад, что хотя бы этим она выказала свое доброжелательное отношение к нему. Возможно, конечно, это только обычная вежливость.
  — Должна вам сказать, мистер Каллаган, что моему мужу стало гораздо хуже… Сегодня утром стало необходимым отправить его в частную лечебницу в Свэнсдоне. Доктора очень тревожатся за него. Мне очень жаль его. К тому же, он возложил на меня всю ответственность за дела Ривертонов, включая заботу о пасынке.
  Она замолчала и незаметно вздохнула.
  — Отсюда вытекает необходимость, мистер Каллаган, прислушиваться к моим указаниям, несмотря на то, что вам это не нравится.
  Каллаган улыбнулся и выпустил из ноздрей дым.
  — Не знаю, почему вы думаете, что мне не нравится получать ваши указания, миссис Ривертон, — сказал он. — Я думаю, вы можете быть прекрасной хозяйкой. Я не скрываю, что предпочитаю получать указания от умных людей, хотя многие из них не любят частных детективов.
  Он смотрел на нее и улыбался.
  Несмотря ни на что, она не могла не заметить его очаровательную улыбку и не обратить внимания на его сильную челюсть и красивую линию губ.
  — Фактически мне даже приятно получать указания от вас, — сказал Каллаган.
  — Не думаю, что имеет значение то, кто именно дает указания, — холодно сказала она. — У вас есть что сообщить мне нового?
  — Да, — ответил Каллаган. — Думаю, можно утверждать, что мы немного продвинулись вперед. Я выяснил одну или две вещи — ничего особенного, но достаточно, чтобы я мог убедиться, что мы на правильном пути. Думаю, что скоро буду в состоянии сказать вам, кто и как вытянул деньги из Уилфрида Ривертона, где он проводит время и кто довел его до такого состояния.
  — Что вы имеете в виду? — спросила она.
  — Он находится под действием наркотиков, — ответил Каллаган. — Я разговаривал с ним вчера ночью. Он ждал меня возле моей конторы. Он послал меня к черту и сказал, чтобы я не лез в его дела и что его умная мачеха — он так и сказал: «Умная мачеха» — его дел пусть не касается. Он был напичкан кокаином, когда я с ним разговаривал.
  Миссис Ривертон молча подошла к камину и остановилась возле него, глядя на огонь.
  — Какой ужас, — прошептала она. Помолчав с минуту она обратилась к гостю:
  — Мистер Каллаган, — почему это дело тянется так долго?.. Почему так необходимо его затягивать? Или вас вполне устраивают сто фунтов в неделю?
  Каллаган погасил сигарету.
  — Я надеялся, что вы не будете говорить подобные веши, — сказал он, — Мне не нравится, когда вы говорите так. Я думаю, что эту работу нельзя сделать меньше чем за два месяца.
  Она села в большое кресло у камина. Каллаган встал и подошел к камину. — Послушайте, миссис Ривертон, — сказал он. — Почему вы не хотите довериться мне, вместо того, чтобы быть такой подозрительной и циничной? У меня большой опыт. Ваш пасынок попал в компанию очень плохих людей, которых ничто не остановит. Если мы начнем действовать быстро, они сумеют отомстить. Они будут шантажировать вас.
  — Ну и что же, мистер Каллаган? — сказала она. — Я считаю, что Скотланд-Ярд вполне эффективен.
  — Скотланд-Ярд дьявольски эффективен, — согласился Каллаган. — Поверьте мне, я их знаю. Если вы хотите пожаловаться в Скотланд-Ярд, можете это сделать. Их не заинтересует ваш Уилфрид Ривертон как обманутый игрок. Если они им заинтересуются, то только в связи с наркотиками. Действуют они быстро. Эта банда не успеет и оглянуться, как окажется за решеткой.
  Он сделал паузу.
  — Ну, хорошо. Что это даст вам, полковнику или Уилфриду? Видите ли, Скотланд-Ярд — это не частные детективы. Они слуги государства. Когда они начинают работу, об этом узнают все. В нашей стране слишком много репортеров. Даже если вы и полковник не станете возражать против гласности, я думаю, Уилфрид будет возражать. Они сумеют обвинить и его тоже. Он возненавидит вас еще больше, а если вы еще будете руководить делами семьи и ограничите его в деньгах, то все будет очень плохо. Миссис Ривертон встала.
  — Я думаю, мистер Каллаган, вас это не касается. Я также думаю, что мы с вами высказали друг другу все, что хотели. Я не собираюсь тянуть это дело еще восемь или девять недель. У меня для этого есть свои причины.
  Каллаган покачал головой.
  — Это уж как получится, мистер Каллаган. Это мое последнее слово. Сегодня суббота. Как хотите, но это дело должно быть закончено через две недели в субботу… Если вас это не устраивает, мистер Селби найдет другую частную детективную фирму для продолжения расследования. Каллаган встал.
  — Понимаю, мадам, — сказал он и улыбнулся. — Фактически я предупрежден за две недели. Не скажу, что мне это нравится. Она улыбнулась. Ее рука потянулась к звонку.
  — Я на это и рассчитывала, мистер Каллаган. Каллаган улыбнулся еще шире.
  — Я даже сейчас не могу сказать, что вы мне не нравитесь. Странно, но вы чем-то похожи на меня. Вы дьявольски прямодушны и откровенны. Всего доброго, мадам, и благодарю вас за сигарету.
  В восемь часов вечера Каллаган был в своей конторе. Эффи Томпсон терпеливо сидела в кресле с сигаретой. Шляпка, сумочка и зонтик лежали на столе.
  — Соедини меня с Дарки, — сказал Каллаган, проходя мимо нее в свой кабинет, — и иди домой, Эффи. Отдохнешь за воскресенье.
  Он усмехнулся, заметив, как она недовольно надула губки.
  — Послушай, Дарки, — сказал он, сняв трубку, — Есть один молодой парень, Уилфрид Ривертон, рост пять футов десять дюймов, худой, слабый, лицо распухло от пьянства и наркотиков. Блондин, волосы длинные, вспыльчив… Ты понял? Прошлой ночью он болтался около Даун-стрит, накачавшись кокаином, — продолжал Каллаган. — Я считаю, что он живет где-то рядом. Узнай это. Если ты наймешь дюжину ребят, расходы будут оплачены. Есть и еще одно дело для тебя. Понаблюдай за Азельдой Диксон. Среднего роста, прекрасно одета, брюнетка, возможно, вертится возле Ривертона. Действуй, Дарки. Я хочу знать, где живут эти птички, и хочу узнать это как можно скорее. Понял?
  Он положил трубку.
  В дверях появилась Эффи Томпсон. В руках она держала экземпляр «Байстэндера».
  — На седьмой странице есть фотография миссис Ривертон, — сказала она. — Миссис Торла Ривертон, — она быстро посмотрела на шефа. — Я думаю, что она очень красива.
  — Да? — спросил Каллаган. — Что же дальше? Эффи пошла к двери, ехидно улыбаясь.
  — Вот и я думаю: «Что же дальше?» — бросила она, не оборачиваясь.
  — Доброй ночи. Дверь захлопнулась.
  
  ***
  
  Каллаган все еще думал о миссис Ривертон, когда зазвонил телефон. Это был Монти Келлс.
  — Хэлло, Слим, — сказал он, — Скажи, я хороший сыщик или нет?
  — Ты выяснил что-нибудь, Монти?
  — Я нашел яхту, — ответил Келлс. — Я говорю из Фаллтона. Это на середине пути между Саутинг-Виллидж и Пинмилл. Яхта называется «Сан Педро». Прекрасная штука. Не столько большая, сколько быстроходная. На таких в Калифорнии устраивали запретные игры, пока ФБР ими не занялось. Она пришвартована в конце Фаллтона. Она в любой момент может отвалить в открытое море. Каллаган посмотрел на часы.
  — Я выезжаю к тебе, — сказал Каллаган. — Ты где остановился, Монти? Келлс хихикнул.
  — Я в деревенской гостинице, которая называется «Коза», — ответил он, — Я назвался странствующим торговцем. Выпивка тут неплохая, а барменша выглядит так, будто готова тут же упасть в мои объятия. Куда мне ехать отсюда?
  — Оставайся там, — сказал Каллаган. — Я буду там в половине первого. Сдается мне, что Джейк Рафано собирается драпать, а я хочу поговорить с ним перед отъездом. В половине первого я буду у твоей «Козы» и захвачу тебя.
  — О'кей, — сказал Монти, — Захвати с собой лучше пушку. Боюсь, что Джейк Рафано не очень любит тебя, а если он собирался удрать, то ему ничего не стоит сперва свести с тобой счеты.
  Каллаган усмехнулся.
  — Я не люблю оружия, — сказал он. — Слишком много приходится объяснять после каждого выстрела. Здесь не Оклахома.
  — Ты уже говорил это, — отозвался Келлс. — Но я все еще ношу с собой пистолет. И предпочитаю лучше объясниться, чем быть мертвым. О'кей, Слим. В половине первого. Жду тебя.
  
  ***
  
  Было десять часов, когда Каллаган остановил свою машину за углом «Желтой лампы». Он зашел туда, выпил коктейль, перебросился несколькими словами с Перруччи и поднялся в комнату Хуаниты. Она курила сигарету и читала газету.
  Каллаган поднял обе руки. На его лице было полное раскаяние.
  — Я знаю… — сказал он. — И мне очень жаль… Понимаешь, это просто случайность, бывает же так! Она бросила сигарету.
  — Черта с два, случайность, — сказала она, — Объясни, ради Бога, почему ты выбрал для драки именно тот момент, когда я должна была выступать? У тебя просто нет совести. И кто эта дама? — спросила она, вставая.
  Каллаган пожал плечами.
  — Понятия не имею. Я никогда ее раньше не видел. — ответил он и улыбнулся. — Как Джилл? Вы хорошо проводите время?
  Хуанита вскинула голову.
  — Не так уж плохо. Джилл умеет ухаживать за женщинами. Он заставляет меня дышать свежим воздухом, угощает прекрасными обедами с шампанским. Это гораздо лучше, чем делают некоторые другие.
  — Джилл — хороший парень, — сказал Каллаган. — Я знаю, что вы оба подходите друг другу.
  Хуанита взяла две сигареты, обе сунула в рот, раскурила их и протянула одну Каллагану.
  — Послушай, Слим, — сказала она, — ты забавный парень, и я почти люблю тебя. Не знаю за что, но люблю. Джилл говорит, что ты должен быть очень осторожен. Он говорит, что ты связался с одним подонком по имени Джейк. Этот тип — чистый, яд. Он говорит, что банда Джейка собирается разделаться с тобой.
  Каллаган улыбнулся.
  — Да, я знаю, — сказал он. — Они пытались сделать это прошлой ночью. Какой-то парень решил подпортить мою красоту и нацепил перчатки с тремя лезвиями.
  Он усмехнулся.
  — Но у него ничего не вышло.
  — Это тот парень, которого нашли на Тоттенхэм-роуд?" спросила она. — Я читала об этом. Он в больнице. В газете писали, что это жертва драки двух гангстерских банд.
  Каллаган кивнул.
  — Я был в одной из этих банд, — признался он, пряча улыбку. — Ну, всего, Хуанита. Скоро увидимся. У меня деловое свидание. Спокойной ночи.
  
  ***
  
  Из-за туч вышла луна. Каллаган гнал своего «Ягуара» по узкой дороге на Фаллтон. В двенадцать часов он включил фары и увидел Келлса. Тот стоял посреди дороги, засунув руки в карманы, и курил сигарету, висевшую в углу рта.
  — Скоро развилка, — сказал он, влезая в машину. — В двадцати ярдах оттуда пристань. «Сан Педро» пришвартован напротив.
  Каллаган кивнул и погасил фары.
  — Ты не боишься идти туда один, Слим? — спросил Келлс. Каллаган отрицательно покачал головой.
  — Дело хозяйское, — пожал плечами Келлс. Каллаган остановил машину. За небольшой лужайкой виднелась пристань. Впереди широкое пространство воды, вдали огни яхты.
  — Вот она, — сказал Монти Келлс. — Смотри, какая красавица. Каллаган огляделся.
  — Поставь машину в кусты, Монти, — приказал он. — Я не хочу, чтобы местные полисмены заинтересовались нами. И еще, — продолжал он, — ты останешься здесь и все осмотришь. Яхта — отличное помещение для игры, и если все это верно, то Джейк Рафано должен где-то здесь иметь помещение, где люди могут оставить машину. Это должно быть где-то близко.
  — О'кей, — согласился Монти Келлс. — Начну завтра разыскивать. Если это место здесь, я найду его.
  Каллаган направился прямо по траве к пристани. Лодки были привязаны. Он влез в одну, отвязал ее и начал грести к «Сан Педро». Было время прилива, и грести было очень тяжело.
  С подветренной стороны яхты спускалась лестница. Каллаган привязал свою лодку и начал карабкаться по лестнице. На палубе он остановился и огляделся.
  Было тихо и пусто. Сыщик двинулся к корме и начал спускаться по трапу в темноту. Почувствовав под ногами пол, остановился и достал из кармана фонарь. Он находился в узком коридоре. Затем стал продвигаться к салону, огни которого видел с берега.
  В конце коридора была закрытая дверь. Из-под нее пробивалась узкая полоска света. Каллаган открыл дверь. Это был небольшой салон. У одной из стен располагался красивый бар с бутылками и стаканами. Напротив бара находился металлический стол, под ним корзина для мусора. В ней валялось несколько кусочков бумаги.
  Каллаган прислушался. Кругом стояла тишина. Он сунул руку в корзину и вытащил обрывки бумаги. Их было восемь. На одном клочке бумаги отчетливо виднелись буквы. Сыщик сложил обрывки на столе и, нахмурясь, прочел:
  +++
  «Джейку Рафано, эсквайру. 22000 (двадцать две тысячи фунтов).»
  +++
  Вдруг Каллаган услышал какой-то шум. Он сунул обрывки бумаги в карман и прислушался. Звук был странный, неровный, сосущий, одним словом, довольно неприятный звук.
  Напротив двери, через которую он вошел, виднелась другая дверь. Каллаган осторожно открыл ее. Там оказался небольшой коридор, в конце которого была бархатная занавеска, за ней полуоткрытая дверь, через которую пробивался свет.
  Каллаган толкнул дверь. Это, как видно, был главный салон. В конце комнаты, напротив Каллагана, стоял огромный стол из орехового дерева. За ним, низко опустившись в кресле, в белом вечернем костюме, залитом кровью, сидел Джейк Рафано. Левая рука бессильно свисала вдоль кресла. Правая рука, лежавшая на столе, сжимала тяжелый автоматический пистолет.
  Каллаган повернул голову направо, откуда раздавался неприятный хрип. Он увидел того, кто издавал этот звук, — это был Уилфрид Ривертон.
  Он лежал у стены, и сосущий хриплый звук исходил из его груди. Не подходя к нему, Каллаган уже знал, что пуля попала Простаку в легкое. Возле него скопилась небольшая лужица крови. Его правая рука лежала на левом бедре. В ней он сжимал пистолет.
  Каллаган бегло осмотрел его и подошел к Джейку Рафано. Тот был мертв.
  Закурив, Каллаган достал из кармана перчатки и, надев их, начал тщательный обыск салона. На стене позади стола, скрытый картиной, находился сейф. Он был заперт.
  Каллаган вернулся в маленький салон, где нашел расписку. Там был шкаф с полуоткрытой дверцей. Каллаган заглянул туда. На вешалке висел махровый халат. В карманах было пусто. Он заметил, что халат был влажный, и это удивило его.
  Каллаган вернулся к Джейку Рафано, но обыск трупа ничего не дал. В карманах у Рафано было пусто. У Ривертона в кармане оказалась только пачка сигарет.
  Каллаган сел в кресло и минуту или две размышлял. Затем он встал и поднялся на палубу, спустился по лестнице в свою лодку и поплыл к берегу. На обратном пути прилив помогал ему.
  Сыщик привязал лодку у пристани, нашел свою машину и медленно поехал к Фаллтону.
  Он остановил машину, возле телефонной будки вышел и набрал три девятки. Приложив носовой платок к микрофону, вполголоса заговорил:
  — Полиция?.. Слушайте внимательно. Возле Фаллтона находится моторная яхта «Сан Педро», и там неприятность. В главном салоне лежит американец Джейк Рафано, он мертв. Там же находится парень, раненный в легкое. Его имя Уилфрид Ривертон. Он в тяжелом состоянии. Это все. Спокойной ночи!
  ВОСКРЕСЕНЬЕ
  5. День отдыха
  Каллаган спустился в контору в половине второго. Эффи в меховом пальто и небольшой шляпке, надвинугой на глаза, сидела за столом и читала газеты.
  — Что ты здесь делаешь? — спросил он. — Я не вызывал тебя.
  — Утром я увидела газеты, — ответила она. — И подумала, что могу вам понадобиться.
  Секретарша сердито смотрела на шефа. Он не спеша достал портсигар, выбрал сигарету, закурил.
  — Что там написано?
  — Немного, — ответила она. — Прошлой ночью кто-то анонимно позвонил в полицию из окрестностей Фаллтона. Полицию вызвали на яхту «Сан Педро». Бобби приехали туда и нашли труп Джейка Рафано. Я полагаю, вам это известно? — она улыбнулась.
  Каллаган ничего не ответил.
  — Там же был и Уилфрид Ривертон, — продолжала Эффи. — Он ранен в правое легкое. Полиция думает, что дело безнадежно. Но врачи полагают, что парень имеет шанс выжить.
  — Что еще? — спросил Каллаган.
  — Прошлой ночью умер полковник Ривертон. В двадцать три сорок пять. Он был в частной лечебнице.
  — Таков уход из жизни мужских представителей семейства Ривертонов, — сказал Каллаган. — Ты давно здесь?
  Он протянул секретарше сигарету. Эффи взяла ее, достала из сумочки зажигалку и прикурила.
  — Два часа, — ответила она. — Уилки сказал, что вы спите, и я переключила телефон сюда.
  — Келлс звонил?
  — Нет, никто не звонил.
  Каллаган встал и молча зашагал из угла в угол, заложив руки за спину.
  — Соедини меня с Дарки, Эффи. Каллаган взял трубку.
  — Хэлло, Дарки, — сказал он. — Ты видел сегодняшние газеты? Дарки ответил утвердительно.
  — Хорошо. Для тебя это не имеет никакого значения. Меня интересуют эти убийства на борту «Сан Педро», неважно почему. Я полагаю, молодой Ривертон приехал туда позавчера или вчера. Узнай это точнее, а также узнай, откуда он приехал и на чем. Если он приехал на машине, очевидно, кто-то привез его. Понимаешь, Дарки? Хорошо. Теперь я скажу тебе, как это сделать… Ты помнишь Мазели, парня, которого поймали с наркотиками три месяца назад? Ну вот, найди его, покажи пятифунтовую бумажку и пошли в Сохо в бар «Капер». Пусть он там поболтается и порасспросит, что известно об этом деле. Скажи ему, пусть попробует связаться с Братцем Гении, еще с кем-нибудь, кто знал Простака. Скажи ему, пусть узнает, где тот был вчера и что делал. "Действуй, Дарки.
  Он положил трубку.
  Эффи Томпсон, которая вышла из комнаты во время разговора, сейчас стояла в дверях и с тревогой смотрела на него.
  — Что мне делать? — спросила она. — Есть какая-нибудь работа для меня? Каллаган взял секретаршу за подбородок.
  — Нет, — сказал он. — Ты послала Лонни сотню фунтов?
  — Да, вчера еще, — ответила она.
  — Отлично. Можешь идти домой. Она кивнула.
  — Я буду весь день дома, — сказала она. — Если я понадоблюсь вам, позвоните. Я приду. Каллаган поднял брови.
  — Зачем ты мне можешь понадобиться? Послушай, что с тобой? Уж не пытаешься ли ты стать детективом, Эффи?
  Она улыбнулась.
  — Я предоставляю это вам, — сказала она, — Я плохо разбираюсь в этих задачах. Единственное, на что я способна, это на решение из серии «Хороший ли вы детектив?» в воскресных газетах. Но меня удивляет ваш звонок в полицию вчера ночью…
  — Послушай, милая, — сказал он резко, — тебе не надо удивляться. Тебе платят не за это. Решай задачи из серии «Хороший ли вы детектив?». Иди домой. Сходи в кино и забудь о деле Ривертонов. Если ты мне понадобишься, я позвоню, — с улыбкой закончил Каллаган.
  
  ***
  
  Проводив взглядом секретаршу, он опустился в кожаное кресло, вытянул ноги и задумался, глядя в потолок. Звонок из приемной прервал его мысли. Там ждал Уилки.
  — Мистер Каллаган, один джентльмен желает видеть вас, — сказал он. — Это инспектор Грингалл из Скотланд-Ярда.
  — Ты сказал ему, что я здесь? — спросил Каллаган.
  — Я сказал, что вы спите в квартире наверху, мистер Каллаган, — ответил Уилки.
  — Это хорошо, — сказал Каллаган. — Скажи, что ты пойдешь за мной. Попроси его подождать. Потом поднимись снова наверх, подожди там немного и спустись к нему. Скажи, что я уже в конторе. Подержи его там четыре или пять минут, а потом веди сюда.
  Телефон на столе все еще звонил.
  Каллаган быстро подошел к нему и снял трубку. Это был Келлс.
  — Хэлло, Слим! — сказал он, — Этот дом оказалось легко найти. Он находится в полумиле от Фаллтона и в трех милях от места стоянки «Сан Педро». Там сад, кусты, цветы — словом, все, что хочешь. Но он брошен. Там никого нет. Я был там рано утром, пролез в окно. Внутри неплохо, большой бар с разными напитками, полно еды. Выглядит так, будто его в спешке кто-то покинул.
  — Как ты это узнал? — спросил Каллаган. — Говори быстрее, Монти. С минуты на минуту сюда придет инспектор Грингалл.
  Каллаган услышал, как Келлс свистнул.
  — Он знает, что ты был здесь ночью, Слим? — спросил он, — Об этой истории раззвонили газеты. Они слишком быстро все разузнали.
  — Не будь же ты дураком, — сказал Каллаган. — Они получили эти сведения только потому, что этого хочет Грингалл. Он, возможно, сам сообщил им. Ладно, скажи, как ты нашел это место?
  — Это было просто, — ответил Келлс. — Барменша из «Козы» помогла.
  — Ты далеко от этого места?
  — Нет, — ответил Келлс. — А что, надо вернуться? Каллаган на мгновение задумался.
  — Нет, не стоит, — сказал он. — Держу пари, что вокруг Фаллтона шляется полиция. Кроме того, я сам хочу осмотреть это место. Завтра вечером встретимся неподалеку от этого дома. Поболтайся еще там, может быть, услышишь что-либо. Узнай, чем занимается полиция, но будь осторожен. Если я не смогу приехать до десяти вечера, то я позвоню в «Козу» и дам тебе знать. Понял?
  — Да, — ответил Келлс. — Но подожди минуту, у меня есть для тебя пикантная новость.
  — Быстрее, Монти, — сказал Каллаган. — Что за пикантная новость?
  — Вчера ночью на яхте была дама, — сказал Келлс. — В конце Фаллтона у развилки — мы проезжали это место — есть коттедж. В нем живет старик, которого зовут Джимми Уилпинс. Этот тип плохо спит, ему около шестидесяти лет и он страдает бессонницей. Утром я разговаривал с ним в «Козе». Он сказал, что прошлой ночью примерно без четверти двенадцать он встал с постели, потому что не мог уснуть. И выглянул из окна коттеджа. Ночь была лунная, ты помнишь это, Слим? Ну, и из верхней комнаты коттеджа он мог видеть пристань. Он говорит, что у пристани остановилась лодка, и из нее вышла женщина. На ней было пальто из шкуры тигра.
  Во рту Каллагана пересохло.
  — Что, он говорит, на ней было пальто? Пальто из оцелота? — спросил он.
  — Какого еще оцелота? Он сказал, из шкуры тигра.
  — Это одно и то же, — сказал Каллаган. — Хорошо. Прощай, Монти. Завтра в десять вечера.
  Он повесил трубку и улыбнулся, вспомнив пальто из оцелота, — Уилпинс назвал мех тигровым, — которое он видел в комнате Торлы Ривертон в отеле «Чартрес». В тот вечер он впервые увидел ее. Как она была красива!
  
  ***
  
  Каллаган сидел в удобном кожаном кресле и курил, когда появился инспектор Грингалл.
  Джорджу Генри Грингаллу было сорок три года. Он носил небольшие усы щеточкой, был самым молодым инспектором по уголовным делам Скотланд-Ярда и подобно большинству его коллег был умнее, чем выглядел. Держался он спокойно и сдержанно.
  — Рад вас видеть, Грингалл, — сказал Каллаган. — Года два мы не виделись, не так ли? Садитесь, сигареты на столе.
  Грингалл наклонился вперед и сложил руки перед собой.
  — Вы в состоянии помочь мне, Каллаган, — сказал он, — Утром я разговаривал с миссис Ривертон — мачехой молодого Ривертона. Она сказала, что вы вели для них расследование. Я думаю, вы можете ответить на пару вопросов.
  Каллаган поднял брови.
  — Вам ничего подобного не нужно, Грингалл, — сказал он, — и вы знаете это. Дело ясно как день. Грингалл удивленно уставился на него.
  — Откуда вы знаете? — спросил он. — В газетах не было ничего, кроме факта смерти Джейка Рафано и ранения Ривертона. Я думаю, он тоже умрет, — прибавил он мрачно.
  — Подумайте сами. Я получил инструкции от старого Ривертона через «Селби, Рокса и Уайта», его адвокатов, найти, кто высасывает деньги из молодого Ривертона. Мы звали его Простаком и , поверьте мне, он им был. Кто-то давал ему наркотики и полностью подчинил своему влиянию.
  Он помолчал и закурил новую сигарету. Покашлял и задумался.
  — Решайте сами, — продолжал он, — Я выяснил только то, что Джейк Рафано был заинтересован в Уилфриде Ривертоне. И этот же Рафано организовал это дело с яхтой. Видимо, у него есть кое-что в голове, хотя техника, которой он пользовался здесь, целиком американская… Вы слышали о нем?
  Грингалл пожал плечами.
  — Мы располагаем всякими слухами, — ответил он, — но не особенно верим слухам. Нам никогда не жаловались на него.
  — Держу пари, что жалобщики до вас не дошли, — сказал Каллаган. — Это только случайное совпадение, что Простак пожаловался. Но он пожаловался не тому, кому нужно. Это было то же самое, как если бы он пожаловался на Рафано самому Рафано.
  — Что вы имеете в виду?
  Каллаган выпустил кольцо дыма. На его лице появилось преувеличенно искреннее выражение.
  — Я объясню вам ход моих мыслей, Грингалл. Если я обращусь к Селби, Роксу и Уайту или к старому Ривертону и расскажу им все свои соображения, они могут сделать одно из двух. Они могут предоставить мне вести дело, как я считаю нужным, — или они могут обратиться в Скотланд-Ярд. Я не советовал миссис Ривертон обращаться к вам. Я сказал ей, что это может оказаться неприятным и для молодого Ривертона. Ведь покупка наркотиков — это тоже преступление.
  Грингалл кивнул.
  — Вы правы, — сказал он. — Миссис Ривертон рассказала мне об этом. И как же вы решили действовать, Каллаган?
  — Моя идея заключалась в следующем, — ответил Каллаган. — Я позволил Рафано узнать, что я подозреваю его. Я имел с ним разговор в Парлор-клубе в пятницу вечером и намекнул ему, вернее, предупредил, что если он не станет вести себя лучше, то самое меньшее, что его ждет, это высылка в Штаты в сопровождении агентов Скотланд-Ярда, а я случайно узнал, что этот Джейк Рафано не очень популярен в Штатах и ребята имеют что-то против него.
  Он замолчал и закашлялся.
  — Видимо это сработало, — продолжал Каллаган. — Молодой Ривертон на следующую ночь подкараулил меня и послал к черту… Он был напичкан кокаином и едва сознавал, что делает… После этого я понял, что попал в цель. Джейк Рафано предупредил Простака, чтобы тот вел себя потише и избегал скандалов.
  Грингалл кивнул.
  — Это был хороший план, — сказал он, — Только из него ничего не вышло.
  — Я знаю, — сказал Каллаган. — А что, Ривертон может говорить? Грингалл покачал головой.
  — Он без сознания. Они поместили его в больницу в Баллингтоне. Он может очнуться, но может и умереть, не приходя в сознание. Я бы хотел узнать, зачем он явился на яхту. Он должен был понимать, что с Рафано ему не справиться.
  — Ну, в том состоянии, в котором он находился, он мог не волноваться, — сказал Каллаган. — Я полагаю, он узнал, что Джейк Рафано собирается смыться. Может быть до него дошло, что из него вытянули восемьдесят тысяч. Ему это не понравилось, и он пошел к Джейку Рафано, вооружившись пистолетом. В свою очередь, его угрозы не понравились Рафано, и тот тоже схватился за пистолет. Но Простаку повезло больше.
  — Это был превосходный выстрел, — сказал Грин-галл, — Он с двенадцати ярдов поразил сердце Рафано. Гость встал.
  — Спасибо за помощь, Каллаган. — Он взял шляпу.
  — Я полагаю, это называется убийством, — сказал Каллаган. Грингалл кивнул и добавил с мрачной улыбкой:
  — Убийством без любви…
  Опираясь руками на ручки глубокого кресла, Каллаган тяжело встал.
  — Это могло быть самозащитой, Грингалл, — сказал он. — Если Простак пришел поговорить с Джейком Рафано, считая, что тот мог убить его, я думаю, любое жюри заявит, что это была самозащита. Откуда вы знаете, что Рафано не стрелял первым? Может быть, Ривертон выстрелил после того, как был ранен?
  — Но пока об этом рано говорить. До свидания, Каллаган, — сказал Грингалл, выходя из конторы.
  Он вышел из конторы. Каллаган стоял у камина и смотрел на кучу газет, разбросанных у его ног.
  
  ***
  
  Каллаган сидел в темном кабинете и смотрел на огонь. Чертовски странно устроена жизнь, думал он. Она зависит буквально от каждого пустяка. Если бы он сделал так, как настаивала в пятницу Торла Ривертон, он бы позвонил ей. Он бы не поехал к ней в отель и не увидел ее пальто из оцелота. Если бы Джимми Уилпинс не страдал бессонницей и спокойно проспал субботнюю ночь, он не видел бы женщины в пальто из оцелота. Дьявольски странно, что Джимми взглянул в окно именно в тот момент, когда на пристани была Торла Ривертон, а не он сам, Слим Каллаган.
  Каллаган, который никогда не делал необоснованных заключений, понимал, что там могла быть не Торла Ривертон, а какая-нибудь другая женщина. То, что это была миссис Ривертон, — просто обычная случайность, не больше.
  Он встал, включил свет, принес из комнаты Эффи телефонный справочник, разыскал номер С.Д.Селби и позвонил ему. Селби, один из адвокатов Ривертонов, оказался на месте.
  — Это очень плохое дело, мистер Селби, — сказал Каллаган. — И, наверное, хорошо, что полковник Ривертон умер, не узнав об этом. Я полагаю, вы были в больнице, когда это случилось.
  Селби ответил, что не был там. Он завтра собирается поехать туда. Каллаган еще несколько минут поболтал с ним о пустяках и повесил трубку.
  Потом он разыскал телефон больницы, набрал номер и попросил старшую сестру.
  — Здравствуйте, — сказал он мрачным голосом. — Я мистер Селби из юридической конторы «Селби, Роке и Уайт». Полковник Ривертон был моим клиентом. Я очень опечален известием о его смерти и могу только надеяться, что его смерть была легкой. В любом случае он должен был радоваться, что миссис Ривертон была с ним.
  — Нет, мистер Селби, — ответила женщина. — Это очень печально, но она не могла быть здесь раньше половины первого. Когда я позвонила ей в одиннадцать часов, чтобы сообщить, что врачи считают, что полковник не доживет до утра, она уже покинула Мэнор-Хауз. Мне сказали, что она выехала к нам в больницу. Потом у нее сломалась машина, и она задержалась по дороге. Она прибыла сюда в половине первого, а полковник умер без четверти двенадцать. Такое несчастье.
  Вешая трубку, Каллаган улыбался сатанинской улыбкой. Все совпадало. Значит, женщина, которую видел Джимми Уилпинс, была Торла Ривертон…
  Он принес из комнаты Эффи карту шоссейных дорог и принялся внимательно изучать ее. Она выехала из Мэнор-Хауз и направилась в Фаллтон, собираясь на «Сан Педро». Она не знала, что старик совсем плох. Она собиралась вернуться с яхты к себе домой обратно. Машину она оставила где-то возле пристани…
  Видимо, она оттуда позвонила в Мэнор-Хауз и узнала, что ей звонили из больницы. Ей пришлось мчаться с дьявольской быстротой, пытаясь успеть в больницу до смерти старика, и , возможно, у нее кончился бензин. Она потратила некоторое время на заправку и приехала в больницу в тот момент, когда Каллаган был уже на борту «Сан Педро».
  Каллаган опустился в кресло и задумался, перебирая в уме факты. Он начал понимать, что означала разорванная расписка на 22 000 фунтов , которую нашел в малом салоне на яхте.
  Он встал, закурил сигарету, набрал номер и попросил к телефону Юстейса Менинуэя. Услышав в трубке знакомый голос, сразу перешел к делу:
  — Менинуэй? Хочешь заработать двадцать фунтов?.. Хорошо, тогда выслушай меня. Есть одна женщина, которая живет в месте, именуемом Мэнор-Хауз в Саутинге. Она вторая жена парня, который умер прошлой ночью. Его звали полковник Ривертон. Она мачеха молодого Ривертона, который замешан в этом деле на «Сан Педро». Читал об этом в газетах? Хочу, чтобы ты выяснил все, что связано с этой женщиной. Мне хотелось бы знать, кем она была до замужества, что у нее за семья, почему она вышла замуж за Ривертона и тому подобное. Ты подберешь эти сведения для меня к одиннадцати часам вечера, понимаешь? И мне нужны только факты. Ночью мы встретимся, я позвоню тебе в «Серебряный бар» между одиннадцатью и двенадцатью часами. Если ты сделаешь то, что мне надо, утром получишь двадцать фунтов.
  Менинуэй пообещал сделать все, что сможет.
  
  ***
  
  Каллаган позвонил в гараж и приказал подать маши ну. Когда он спустился вниз, машина уже ждала его. Каллаган не спеша выехал из Лондона, внимательно соблюдая правила уличного движения.
  В пятнадцати милях от Лондона он надвинул кепку на глаза и прибавил газ. Он гнал машину в Фаллтон.
  Его глаза не отрывались от дороги, руки твердо сжимали рулевое колесо.
  Тот, кто сказал, что вы никогда ничего не поймете в женщинах, дьявольски прав, думал Каллаган. Чем больше они похожи на святых, тем меньше они являются святыми. Неразумно считать, что женщина с лицом и фигурой Торлы сумеет избежать неприятностей.
  А он ей тогда поверил. Поверил, когда она разыгрывала из себя озабоченную мачеху. Терпел ее презрительное обращение. А того, что Джимми Уилпинс не спал и видел ее из окна, она предвидеть не могла.
  Каллаган всем телом лежал на руле. Когда фары его машины осветили дорожный знак «Опасные повороты», он усмехнулся. — Меня это не касается, — вслух подумал он.
  6. Появляется Хоркер
  Было холодно и шел дождь, когда Каллаган вернулся домой и поставил машину в гараж. Когда он вошел, к нему подошел Уилки.
  — Вам звонили, мистер Каллаган, — сказал он. — Звонок был в десять минут одиннадцатого, около десяти минут назад. Это был мистер Дарки. Он сказал, что хочет поговорить с вами. И приходила миссис Ривертон.
  Каллаган сбросил мокрое пальто и полез в карман за сигаретами.
  — Что она хотела? — спросил сыщик.
  — Хотела видеть вас, — сказал Уилки. — И оставила вам записку.
  Он протянул хозяину конверт.
  Каллаган прошел к себе в комнату и принял горячий душ. Переоделся и потом только развернул записку Торлы Ривертон.
  +++
  "Я очень обеспокоена… Вечером я приехала в город, чтобы увидеть мистера Грингалла — инспектора полиции, который занимается этим делом. Кажется, он хочет помочь мне, насколько это возможно.
  Он говорит, что «Селби, Роке и Уайт» — первоклассные юристы, но что будет лучше, если моего пасынка будут защищать адвокаты, специализирующиеся на уголовных делах. Он сказал, что мне надо посоветоваться с вами… Он также сказал, что уже виделся сегодня с вами, и вы поделились своей теорией — он назвал ее «полезной теорией» — о самозащите, которая может помочь моему пасынку. Я собираюсь завтра утром повидаться с мистером Селби и была бы рада сперва поговорить с вами. Не могли бы вы позвонить мне, когда вернетесь? Я в отеле «Чартрес». Торла Ривертон".
  +++
  Каллаган молча улыбнулся. Так, она боится… Кажется, начала понимать, что с ним гораздо лучше дружить, чем враждовать.
  Он достал бутылку виски и на три пальца наполнил стакан. Затем снял трубку и позвонил Дарки.
  — Хэлло, Слим, — захрипел Дарки, — я проверил дело насчет Даун-стрит. Молодого Ривертона там не было. Его квартира на другом конце, в Тарлес-Мьюс. Дом номер 87б — отличные меблированные комнаты. Их содержит некий Хоркер, бывший полисмен. Там и жил молодой Ривертон. Теперь насчет того бара. Я привлек к этому делу Мазели, но можете мне поверить, хозяин, этот Братец Генни так захлопнул свою пасть, что не раскроешь и ножом. При любом упоминании молодого Ривертона или Азельды Диксон он захлопывается, как улитка.
  — Хорошо, Дарки, — сказал Каллаган. — Когда ты мне понадобишься снова, я тебе позвоню.
  Он положил трубку, надел новое пальто, мягкую черную шляпу и спустился вниз.
  В холле он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он немного постоял у входа, глядя на дождь. Потом вернулся в кабину швейцара.
  — Уилки, позвоните и попросите прислать такси в Беркли-сквер. Потом позвоните в отель «Чартрес» миссис Ривертон. Скажите ей, что я получил ее записку, и попросите позвонить мне в двенадцать часов. К этому времени я вернусь.
  Когда подъехало такси, он сел в машину, велел шоферу везти его на Тарлес-Мьюс, 87б и задумался.
  
  ***
  
  Дом 87б оказался старомодным трехэтажным домом, расположенным в конце улицы. Дом был погружен в темноту. Светилось лишь одно подвальное окно, закрытое занавеской.
  Каллаган нажал звонок и стал ждать.
  Две или три минуты спустя дверь открылась. Перед Каллаганом стоял огромный мужчина, за его спиной был хорошо виден меблированный холл. У этого человека был вид громилы.
  Сыщик сунул руки в карманы пальто.
  — Добрый вечер, — сказал он подчеркнуто любезно. — Моя фамилия Каллаган. Я хочу кое-что узнать об Уилфриде Ривертоне. Он снимал здесь комнату. А вы Хоркер, бывший полисмен, не так ли?
  Мужчина кивнул.
  — Это правда. Моя фамилия Хоркер, и я бывший полисмен. Хотя какого черта вас это интересует, я не знаю. Он здесь жил, вот и все. Я не отвечаю ни на какие вопросы. Так что можете подавиться ими!
  Он попытался захлопнуть дверь, но сыщик сунул в щель ногу.
  — Так вы дождетесь неприятностей, — предупредил он громилу. — Вам этого хочется, да?
  — Почему бы и нет? — отозвался тот.
  — Ах, так? — Каллаган пожал плечами и повернулся, как будто собирался уходить. Потом вытащив правую руку из кармана пальто и, сделав резкий поворот, ударил Хоркера в живот. Громила побледнел, разинул рот, судорожно глотая воздух, и осел, скользя спиной по стене. У него был вид рыбы, вытащенной из воды.
  
  ***
  
  Каллаган стоял в центре комнаты молодого Ривертона. Между ним и дверью стоял Хоркер с распухшим носом и багровыми щеками.
  Каллаган начал методично обыскивать комнату, но ничего не нашел.
  Затем вытащил из кармана две сигареты, одну сунул себе в рот, другую протянул Хоркеру.
  — Сядьте на постель, — предложил сыщик. — Я хочу поговорить с вами.
  Хоркер повиновался. Его глаза с ненавистью смотрели на непрошеного гостя.
  — Послушайте, — продолжал Каллаган, — я хочу кое-что узнать, а вы можете мне помочь. Этот молодой Ривертон употреблял наркотики. Кто-то снабжал его ими. Вам это известно? Я полагаю, что он использовал эту комнату как место, где можно переспать. Возможно, он иногда приводил сюда свою приятельницу. Возможно, она и снабжала его наркотиками. Вы знаете ее. Ее зовут Азельда Диксон. Я хочу знать, где она живет.
  Хоркер провел языком по распухшим губам.
  — У нее квартира на Слоун-стрит, — сказал он. — Дом 17. Корт Мэншонс. Он сунул сигарету в рот.
  — Вы считаете себя очень хитрым, — сказал он. — На вашем месте я действовал бы поосторожнее. Вы слишком зарываетесь, вы, ублюдок…
  Каллаган пропустил этот выпад мимо ушей.
  — Итак, — сказал он, — вернемся ко вчерашней ночи. В котором часу Простак пришел сюда?
  — Он был здесь примерно в восемь, — подумав, ответил Хоркер.
  — Верно, — сказал Каллаган. — А потом кто-то приехал за ним на машине. Это было около девяти.
  — Нет, — сказал Хоркер. — Никто не приезжал за ним. Он сам спустился вниз. Он просил меня заказать ему машину на без двадцати девять.
  — Как он выглядел? — спросил Каллаган. — Успел уже зарядиться наркотиками?
  — Нет, — ответил Хоркер. — Похоже, не успел. Но он был пьян и просил, чтобы я сказал шоферу, что его надо отвезти в Корт-Мэншонс на Слоун-стрит и что он чертовски торопится. Он так торопился, что даже не стал надевать воротничок, схватил пальто и убежал.
  — Понимаю, — сказал Каллаган. — Значит кто-то или что-то заставило его торопиться. Ему звонили по телефону?
  Хоркер покачал головой.
  — Он получил записку. Ее просунули под дверь. На конверте было напечатано его имя. Он нашел его, как только вошел сюда.
  — Хорошо, — сказал Каллаган. — Вы владелец этого дома?
  — Нет, я вроде управляющего.
  Каллаган усмехнулся и молча направился к двери.
  
  ***
  
  Менинуэй прислонился к стене в дальнем конце «Серебряного бара» и балагурил с официанткой. Увидя Каллагана, он кивнул официантке и поспешил навстречу детективу. Они сели за столик возле стены. Каллаган заказал две двойные порции виски с содовой.
  — Ну? — спросил он Менинуэй поправил галстук.
  — Гони двадцатку, и ты узнаешь все, что тебя интересует, — он похлопал себя по карману. — Мне все известно об этой женщине. Это было не так трудно узнать. Торла Ривертон очень мила. Ей тридцать лет. Она происходит из прекрасной старинной семьи, которая живет в Нортумберленде, в Саутвик-Бреоне.
  В двадцать два года она была помолвлена с парнем по фамилии Матисон. Он был из тех, кого называют настоящими солдатами Его взяли в армию, а потом он погиб в одной из незначительных драк, какие бывали на Северо-Западном фронте. Маленькая Торла чуть не свихнулась, узнав об этом. Она всегда была порядочной девушкой, но когда узнала о смерти этого парня, начала опускаться… Ну, сам понимаешь…
  Каллаган кивнул.
  — Когда ей было двадцать четыре года, она получила немного денег и стала их тратить. Швыряла ими направо и налево, проигрывала. Она любила играть. — Не думаю, что Торла дошла до той степени, в какой оказываются игроки-мужчины, но к ростовщикам попала. Я полагаю, она считала, что сумеет отыграться, если будет играть достаточно долго.
  Ее отец с трудом привел денежные дела в порядок, и после этого Торла взяла себя руки. Когда ей исполнилось двадцать семь лет, ее заметил старый Ривертон. Несмотря на разницу в возрасте, она стала его женой. Я считаю, что она сделала это под нажимом семьи… С тех пор он все время болел, но она вела себя как хорошая жена. Все время она сидела дома и заботилась о муже. По крайней мере, так говорят о ней. Должен сказать, что не верю в это.
  — Почему? — спросил Каллаган.
  — Не знаю, — пожал плечами Менинуэй. — Но мой опыт мне говорит, что когда девушка немного распущенна до замужества, она продолжает оставаться распущенной и после. Но это только мое предположение, — заключил он.
  — Хорошо сказано, — согласился Каллаган. Он допил виски, достал бумажник и протянул Менинуэю две десятифунтовые бумажки. Тот поспешно убрал их в карман.
  — Великолепная и легкая работа, — сказал он, улыбаясь и обнажая свои крепкие зубы.
  — Будет еще больше, — сказал Каллаган, закуривая сигарету. — Хочешь получить еще пятьдесят? Менинуэй улыбнулся.
  — Еще бы.
  — Умный парень, — сказал Каллаган и, перегнувшись через стол, заговорил вполголоса:
  — Есть одна особа. Ее зовут Азельда Диксон. Когда-то она была довольно мила. Но сейчас напугана и употребляет наркотики.
  Он стряхнул пепел.
  — Я хочу, чтобы ты провел с ней вечер. Надо, чтобы я в любой момент знал, что она с тобой и никому не мешает. Я сделаю так, что один мой друг расскажет ей о молодом человеке, который несчастлив в браке и собирается развестись с женой. Я попрошу сказать ей, что у этого парня много денег, чтобы она не отказалась встретиться с ним и поговорить. Это отвлечет ее ненадолго.
  Менинуэй широко улыбнулся.
  — И этим несчастным женатиком буду я? — спросил он. — И моя задача поговорить с этой Азельдой?
  — Верно, — сказал Каллаган. — Это ненадолго. Если я все устрою, то сообщу, где ты можешь с ней встретиться. Приготовь для нее хорошую легенду и позаботься, чтобы она звучала правдиво. Тебе это нетрудно.
  — Я к твоим услугам, — сказал Менинуэй. — За полсотни готов рассказать все, что угодно. Жизнь в Мэйфейре не так уж легка в наши дни. Ты сообщишь мне?
  — Позвоню, — пообещал сыщик. — Пока!
  
  ***
  
  Каллаган направился в итальянское ночное кафе неподалеку от Хэй-стрит. Он заказал чашку кофе и медленно выпил его. Потом прошел к станции метро «Гринпарк» и позвонил в Скотланд-Ярд. Он попросил инспектора Грингалла.
  Тот оказался на месте.
  — Привет, Грингалл, — сказал Каллаган. — Прошу прощения за беспокойство, но вынужден сделать это. Я сам немного обеспокоен.
  — Это плохо, — сказал Грингалл. — Что вас беспокоит, Слим?
  — Миссис Ривертон оставила мне записку, — сказал Каллаган, тщательно подбирая слова. — Она сказала, что виделась с вами сегодня и что вы считаете разумным, если я найду ей юридическую фирму, которая более опытна в уголовных делах, чем «Селби, Роке и Уайт». Интересно, что у вас на уме? Я полагал, что это дело для вас ясно и вам не нужно мое вмешательство.
  — Понимаю вас, — сказал Грингалл. После паузы он продолжал.
  — Мой разговор с миссис Ривертон носил более или менее неофициальный характер, если так можно сказать. Она, естественно, очень обеспокоена. Теперь, после смерти мужа, она чувствует, что должна сделать все возможное для молодого Ривертона. Это понятно, не так ли?
  — Конечно, — подтвердил Каллаган, протягивая руку за сигаретами. — Дело в том, что Ривертону лучше, — продолжал Грингалл. — Сегодня его оперировали и извлекли пулю. Хирург считает, что у него есть шансы выжить. Он в сознании, но очень слаб. Думаю, что если бы у вас был хороший юрист, который разбирается в подобных делах, он смог бы помочь и нам, и молодому Ривертону. Вы знаете закон, и вам известно, что мы не можем принимать от подозреваемых лиц никаких заявлений, которые можно вменить им в вину. Но вполне возможно, что молодой Ривертон сам, по собственной воле, решит заговорить. Может, у него была вполне уважительная причина пустить пулю в мерзавца Рафано. Причина, которую поймут присяжные. Вы понимаете?
  Каллаган подумал, что инспектор Грингалл весьма умный полицейский офицер.
  — Понимаю, — сказал он. — Спасибо, Грингалл, за намек. Если вы довольны развитием событий, то я тоже. Только не хочу делать ничего противозаконного.
  Он усмехнулся.
  — Я не совсем доволен, Слим. — сказал Грингалл. — Это не такое уж простое дело. Я думаю, что этот Джейк Рафано выстрелил в молодого Ривертона. Несомненно, что и Ривертон тоже выстрелил в Рафано и убил его, но там произошло что-то еще. На яхте был кто-то еще, и я хочу знать кто.
  '. — Вы не говорили об этом раньше, — в голосе Каллагана явно звучало удивление. — Значит, на яхте был еще кто-то другой…
  — Конечно, — голос инспектора Грингалла звучал как обычно. — Парень, который звонил в Скотланд-Ярд насчет этой стрельбы. Разве этот парень не был на яхте? По-моему, молодой Ривертон может знать, кто этот парень, и он может сказать об этом юристу. Возможно, этот парень мог бы подтвердить версию о самозащите, и тогда шансы Ривертона повышаются. Понимаете?
  — Понимаю, — ответил Каллаган. — Спасибо, Грингалл. Я поговорю с миссис Ривертон.
  — Еще одно, — спокойно продолжал инспектор Грингалл. — В стене салона есть сейф. Он был заперт. Я открыл его. Он был пуст, и на нем не было отпечатков пальцев. Однако у Джейка Рафано было много денег с собой. Мне известно, что накануне он взял из банка сорок тысяч. Я бы хотел узнать, где эти деньги…
  — Держу пари, что вы хотели бы, — сказал Каллаган. — Это дьявольски интересно.
  — Да, — согласился Грингалл. — Доброй ночи. Будьте осторожны. Еще увидимся.
  Вернувшись домой, Каллаган позвонил в «Чартрес». Клерк ответил, что миссис Ривертон в отеле нет. И тут же зазвонил внутренний телефон. Это был Уилки, который сообщил, что звонит миссис Ривертон. Каллаган подключился к линии.
  Ее голос звучал устало и немного приглушенно.
  — Простите, что беспокою так поздно, — извинилась она. — Вы получили мою записку?
  — Да, — ответил Каллаган. — Вы говорите из отеля «Чартрес»? Я не хочу, чтобы нас подслушивали.
  Она подтвердила, что звонит из отеля. Каллаган усмехнулся.
  — Подождите минуточку, — сказал он. — Кто-то звонит в мою дверь. Он быстро выскочил в спальню и позвонил Уилки.
  — Послушай, Уилки, — сказал он. — Я говорю по другой линии с миссис Ривертон. Как только мы с тобой закончим этот разговор, узнай немедленно, откуда она звонит. Понял?
  Швейцар кивнул. Каллаган вернулся в столовую.
  — Все в порядке, мадам, — сказал он. — Теперь мы можем разговаривать. Я многое хочу сказать вам, но не хочу говорить по телефону. Я думаю, вам лучше приехать сюда. Уилки, швейцар, проводит вас ко мне.
  Наступила пауза. Потом она сказала:
  — Хорошо. Но я ужасно устала.
  — Мне очень жаль, — сказал Каллаган. — Я тоже не люблю быть усталым. Но сейчас не до этого. Я жду вас через десять минут, — продолжал он. — И вот еще что. Когда поедете сюда, захватите вашу чековую книжку. Она вам понадобится.
  — Что вы сказали? — спросила она. — Голос ее звучал как-то странно.
  — Вы слышали. Я просил вас захватить чековую книжку. Жду вас через десять минут. Он положил трубку, подождал немного и снова поднял ее. На линии был Уилки.
  — Ну? — спросил Каллаган.
  — О'кей, мистер Каллаган, — сказал Уилки. — Звонок засекли. Она звонила из кафе на Бэрд-стрит возле Найтбриджа.
  — Великолепно, — сказал Каллаган.
  Он вернулся в столовую и выпил еще немного виски.
  7. Допрос
  Каллаган стоял перед камином и курил, слушая, как капли ударяются в окно, и размышляя о том, как трудно узнать женщин, даже если вам кажется, что вы большой спец в этом деле. Он выпрямился, услышав шум лифта. Уилки открыл дверь.
  На пороге стояла Торла Ривертон. На ней было черное вечернее платье и каракулевое пальто. Лицо было очень бледно, глаза неестественно блестели. Каллаган снова подумал, что она чертовски хороша.
  Гостья вошла в комнату. Каллаган пододвинул кресло, и она села, отказавшись от предложенной сигареты.
  — Я очень устала, — сказала миссис Ривертон. — Но я понимаю, что-то очень важное заставило вас вызвать меня сюда. Я не хочу оставаться здесь дольше, чем это необходимо.
  — Вы хотите побыстрее со мной разделаться, я понимаю. Боюсь это будет невозможно. Нам надо поговорить о многом. Во-первых, я хотел бы, чтобы вы поняли, что мне кое-что известно о вас.
  Сыщик замолчал и прикурил сигарету. Она невозмутимо наблюдала за ним.
  — Я не хочу, чтобы вы считали, что мой интерес к вам вызван одним лишь любопытством, — продолжал Каллаган. — Нет, я не любопытен. У меня были причины интересоваться вашей историей. Мне известно, что вы очень увлекались игрой, и мне также известно, что за всеми делами на «Сан Педро» стояла игра, так что вы должны понять, что я теперь на вас смотрю не только как на мою клиентку, но и как на человека, активно участвующего в этом сложном деле.
  — Что вы имеете в виду, мистер Каллаган? — спросила она. Сыщик усмехнулся.
  — Я скажу вам, — ответил он. — Я был на «Сан Педро» около половины первого прошлой ночью. Я наведался туда потому, что мой сотрудник Монти Келлс, который работал в этом районе, нашел яхту. Я интересовался этой яхтой, поскольку считал, что Джейк Рафано может удрать. Думаю, что я прав. Он как раз это и собирался сделать.
  Каллаган закурил.
  — Вечером я звонил Грингаллу в Скотланд-Ярд. Он сказал мне, что Джейк Рафано вчера утром взял из банка сорок тысяч фунтов стерлингов. Инспектор Грингалл, кажется, носится с идеей, что эти деньги были в стенном сейфе Джейка Рафано в салоне. Грингалл открыл сейф, но тот был пуст.
  После небольшой паузы он продолжал:
  — Вчера Монти Келлс позвонил мне и сообщил очень интересную информацию. Келлс нашел одного старика по имени Джимми Уилпинс, который живет в коттедже в конце дома у развилки. Старик страдает бессонницей и без четверти двенадцать, глядя в окно, видел женщину, которая высаживалась из лодки на берег после посещения «Сан Педро». На ней было пальто из оцелота — он назвал его тигровой шкурой. Это были вы…
  Внимательно наблюдая за гостьей, сыщик заметил, что ее длинные тонкие пальцы крепко сжали ручки кресла.
  — У меня появилась такая мысль, — сказал Каллаган. — Вас ждали в больнице. Вы знали, что полковник тяжело болен, и я готов держать пари, что врачи сказали вам, что он долго не протянет. Но туда вы не поехали. Вы не поехали туда, потому что у вас было какое-то более важное дело. Возможно, кто-то позвонил вам, и я полагаю, что это был Джейк Рафано. И вы решили поехать к нему. Вы думали, что быстро закончите дела на «Сан Педро» и поедете в больницу. Вы надеялись, что у вас хватит времени, но его не хватило. Пока вы были там, полковник умер… Правильно?
  Она не ответила.
  — Я не думаю, что вы многое скажете мне, — продолжал Каллаган, — Вы не очень расположены ко мне, но даже если бы это было не так, маловероятно, чтобы вы стали исповедоваться мне. И все же я почти уверен, что знаю, зачем вы туда поехали.
  Очень тихо она спросила:
  — Ну, и зачем я туда поехала?
  — Мы сейчас перейдем к этому, — усмехнулся Каллаган. — Тем временем я хотел бы задать вам пару вопросов. Но сперва позвольте мне объяснить вам, почему я задаю их. Никто не подозревает, что вы были на яхте. Человек, который может выдать вас, это Джимми Уилпинс. Ну, о нем я позаботился. Мне сегодня вечером пришлось много поездить, и я немного поговорил с ним. Он хоть и старый, но любит деньги, и вы удивились бы, как на него подействовали десять десятифунтовых бумажек. Он с ходу понял намек и тут же забыл, что видел женщину в пальто из оцелота. Он уехал куда-то на несколько месяцев. Вот так-то.
  — Зачем вы это сделали? — спросила она. Каллаган швырнул сигарету в огонь.
  — Я думаю, что главной причиной является то, что вы меня покорили. Вы выглядите так, как должна выглядеть женщина. Полагаю, мне не нравится мысль, что вас могут обвинить в убийстве.
  Она подняла брови, а Каллаган продолжал:
  — Вы вышли на берег без четверти двенадцать. Вы помните корзину для мусора под столом в маленьком салоне возле бара?
  Миссис Ривертон кивнула.
  — Она бросалась в глаза. Там было несколько клочков бумаги. Их швырнули так, будто хотели, чтобы кто-то непременно увидел эти клочки. Вы знаете, что это за бумага?
  Она снова кивнула.
  — Это долговая расписка на двадцать две тысячи фунтов стерлингов, — продолжал Каллаган. — Ее выдали Джейку Рафано, а подписал ее Простак. Она лежит у меня здесь. Я ее сожгу. Это слишком опасная улика.
  — Да? — спросила она. — Но почему?
  — Эта расписка — первоклассный мотив для убийства. Я думаю, что Простак был в отчаянии. Рафано собирался смыться и требовал денег. Возможно, он угрожал Простаку. Тот испробовал все средства, но денег не достал. Я допускаю, что он рассказал обо всем вам и решил силой отобрать расписку. Это хорошая причина для объяснения вашего посещения яхты. Но есть еще и другая.
  — Какая же?
  — Возможно, Ривертон не говорил вам, что он будет на яхте, — мрачно сказал Каллаган. — Возможно, это сказала Азельда Диксон. Может быть, вы тоже работали на Джейка Рафано.
  — Что вы имеете в виду? — спросила она угрожающе.
  — Я скажу вам, — ответил Каллаган. — Прежде всего мне кажется дьявольски странным, что яхта Джейка Рафано стояла возле Фаллтона, неподалеку от места, где находится Манор-Хауз. Понимаете? Вы когда-то увлекались игрой, и нелегко поверить, что после замужества вы неожиданно изменились в лучшую сторону. Я готов держать пари, что вас не очень интересовал старик Ривертон. Вы вышли за него замуж потому, что спустили свои деньги и пользовались деньгами мужа, чтобы расплатиться с долгами.
  Старик ведь долго болел, не так ли? Может быть, вы знали, что он умирает. Вы знали, что Простак наследует все состояние полковника. Возможно, вы и Джейк имели собственное мнение на этот счет…
  Торла перебила его. Она смотрела на него горящими глазами, но не двигалась с места.
  — Вы ужасный лжец, — сказала она. — Вы страшный, чудовищный лжец…
  Каллаган проницательно посмотрел на миссис Ривертон. Он прикусил нижнюю губу и некоторое время пристально разглядывал ее, потом начал ходить по комнате, наблюдая за ней.
  — Меня заинтересовала эта расписка, — продолжал он. — Допустим на минуту, что Простак поехал на «Сан Педро» именно затем, чтобы получить ее обратно, и забудем на минуту, что его застрелили. Не ему-то незачем было рвать эту расписку и оставлять в корзине для бумаг, чтобы ее там могли легко найти. Не так ли? Вы согласны, что он должен был бы взять ее с собой? Да, он должен был бы взять ее с собой! Но его застрелили, значит, кто-то другой порвал эту расписку и оставил ее там, где любой мог найти ее. Ну… Это было сделано до того, как Простак был ранен, а?
  — Почему вы говорите все это? — спросила она. — Почему вы говорите, что кто-то порвал расписку до того, как Уилфрид был ранен? Как вы пришли к этому заключению?
  Каллаган пожал плечами.
  — Хорошо, — сказал он. — Попробуем ваш путь. Если кто-то другой был на яхте и порвал расписку после ранения парня, тогда остается предположить, что он взял расписку у Джейка или у Простака после стрельбы.
  Каллаган остановился и достал другую сигарету.
  — Это предположение означает, что тот, кто порвал расписку, находился в том месте, пока шла перестрелка между Джейком Рафано и Простаком, а затем после смерти Рафано, пока Простак был без сознания, этот кто-то забрал расписку, порвал ее и бросил в корзину, где бы ее легко нашла полиция, которая решила бы, что эта расписка послужила причиной стрельбы.
  — Возможно, ваша идея реальна, — продолжал Каллаган. — Лично я думаю, что вы можете оказаться правы, а если так, то этим другим человеком могли быть только вы. Ясно?
  — Понимаю, — с горечью сказала она.
  Каллаган быстро взглянул на миссис Ривертон. Она держалась на одной силе воли. Он остановился и прошел в спальню, налил в стакан немного виски и добавил содовой воды. Предложил ей выпить и протянул сигарету. Она с удовольствием закурила. Каллаган сел в кресло напротив.
  — Почему вы сказали, что звонили из отеля «Чартрес», когда разговаривали со мной? Я проверил звонок. Вы говорили из какого-то места в районе Найтбриджа. В чем дело?
  — Я не хочу отвечать на ваши вопросы, — сказала она. Он пожал плечами.
  — Меня не интересует, мадам, хотите вы или нет отвечать на мои вопросы. Я сам найду ответ. Вы меня заинтриговали. Я хочу знать, где вы были с тех пор, как оставили здесь записку для меня, что вы делали и с кем разговаривали. Я многое хочу узнать и очень скоро.
  — Я ожидала этого от вас, — сказала она. Ироническая улыбка скривила ее губы. — Повторяю, я ожидала этого, мистер Каллаган, но эти веши вас не касаются.
  Он встал и достал пачку сигарет с каминной полки. Медленно закурил, выпустил клуб дыма и опять стал разглядывать ее в упор.
  — Вы, вероятно, думаете, что я заткнул рот старику Джимми Уилпинсу ради вас и тем самым сделался кем-то вроде соучастника? Возможно, так бы оно и получилось, но у меня кое-что есть в запасе.
  Она с томным видом откинулась на спинку кресла.
  — Правда, мистер Каллаган? Как интересно.
  — Это дьявольски интересно, — сказал Каллаган. — Я был на яхте в половине первого ночи. Когда я был там, с этими двумя уже было покончено. Не знаю точно, сколько времени прошло, и не думаю, что врачи сумеют это установить.
  А вот вы были на яхте как минимум в половине двенадцатого ночи… Уехали оттуда без четверти двенадцать, в это время вас и видел Джимми Уилпинс. Значит, или стрельба была до вашего появления на яхте — в этом случае вы застали их в том состоянии, что и я, — или это случилось после вашего отъезда.
  — Почему? — спросила она.
  — Потому что Джейк Рафано уже остыл, когда я попал на яхту, — ответил он. — Этот парень умер больше чем за час до моего появления там. Я знаю, что он мог быть убит за сорок пять минут, прошедших с момента вашего ухода до моего появления. С момента его смерти прошло больше часа. Понимаете?
  — В чем же дело? — спросила она. — Почему все это имеет такое значение? Если вы такой рыцарь, — она даже не пыталась скрыть сарказма в голосе, — почему ездили Бог знает куда на своей машине и затыкали рот этому Джимми Уилпинсу? Или вы решили приберечь эти улики себя, чтобы в будущем шантажировать меня?
  Он усмехнулся.
  — Это зависит от вас, — сказал он. — Мне смешно вас слушать, хотя, возможно, придется заняться небольшим шантажом. Возможно, даже сегодня… Но если вы хотите знать, почему я все это сделал, я скажу.
  Он выдержал паузу, затем продолжал:
  — Прежде всего не думайте, что Грингалл доволен расследованием. Нет и нет… Он знает, что кроме Джейка Рафано и Простака, на яхте был еще кто-то. Может быть, он думает, что мне известно об этом больше, чем я сказал ему. И он прав! Грингалл не дурак. Он довольно проницателен. И до него скоро многое дойдет. А тогда он кинется на нас, как бык.
  Она выпрямилась в кресле. В левой руке она держала сигарету, в правой — стакан.
  — Что вы имеете в виду? — спросила она.
  — Грингалл не может использовать заявление вашего пасынка для его же обвинения. Таков закон. Он предложил мне нанять хорошего юриста по уголовным делам, чтобы тот повидал Уилфрида Ривертона и взял его показания. Грингалл полагает, что если будет заявлено, что Ривертон взял пистолет, зная, что Джейк Рафано вооружен, и выстрелил в Рафано только после того, как тот выстрелил в него, то дело можно будет квалифицировать как убийство в целях самозащиты. Грингалл полагает, что если Простак расскажет об этом и подтвердит, что на яхте был кто-то еще, то он, Грингалл, сможет вплотную заняться детективной работой, имея новые данные.
  — Может быть, Уилфрид не знал, что на яхте был кто-то еще, кроме него и Джейка Рафано? — ее голос снова звучал безжизненно.
  Каллаган довольно улыбнулся.
  — Хорошо, — сказал он. — Соглашусь, что он не знал. Потому я готов держать пари, что вы были на яхте после убийства Рафано…
  Миссис Ривертон перебила его. Голос ее звучал еле слышно.
  — Вы только пытаетесь завлечь меня в ловушку. Это все.., только ловушка для меня!
  — Не говорите ерунды, — сказал резко Каллаган. — Когда вы говорите подобные вещи, вы раздражаете меня, мне это не нравится. Я не устраиваю ни для кого ловушек. Я рассказываю вам, как я веду дело и что я выяснил в данном случае, а если вы или кто-то другой попытаетесь помешать мне.., это будет чертовски глупо, вот и все.
  Он подошел к окну, отдернул штору и посмотрел на дождь.
  — Я влез в это дело по уши, — сказал он. — Я скрыл от Грингалла, что был на яхте прошлой ночью. Я сделался соучастником, подкупив Джимми Уилпинса. Да, я веду дело по-своему, и если вы сами не хотите помочь мне и очистить себя от подозрений, можете убираться к черту! Но вам не удастся помешать мне.., по крайней мере больше, чем до сих пор.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросила она, полностью овладев собой.
  — Вы все время отвлекаете меня, — сказал Каллаган. Он опустил штору и вернулся к камину.
  — Я слишком сильно заинтересовался вами. Когда я расследую дела, я предпочитаю воздержаться от мыслей о женщине, о том, как она ходит, как говорит, что она из себя представляет…
  Она лукаво улыбнулась и сказала:
  — В самом деле, мистер Каллаган? Для вас это опасно? Возможно ли, что великий детектив, единственный и неповторимый мистер Каллаган сломал себе шею на подобных поворотах?
  Она хрипло засмеялась.
  — Мне очень не нравится, когда вы ведете себя подобным образом, когда вы говорите таким странным голосом, словно потеряли свои лучшие качества. Не будьте дурочкой. Я ожидал увидеть вас обеспокоенной, несчастной, усталой и, возможно, жалкой, но такой, как сейчас, вам быть не идет.., вы в состоянии быть гораздо лучше.
  Краска залила ее лицо, шею и плечи. Каллаган усмехнулся. Его взгляд упал на ее сумочку, которая лежала на стуле.
  Внезапно он подскочил к стулу и схватил сумочку. Ее владелица рванулась за ней, но тут же, пожав плечами, опустилась на место и уставилась в огонь.
  Сыщик открыл сумку и нашел то, что искал. Под всякой мелочью, платком, флаконом духов, деньгами, ключами, пудреницей он нашел это… Маленькая стеклянная капсула с японскими иероглифами.
  — Морфий, — хрипло сказал он, — Я понял, когда вы не смогли выпить виски. Ты проклятая дура! А я-то думал, что у тебя есть мужество!
  Он швырнул капсулу в камин.
  Она опустила голову на руки и отчаянно зарыдала. Каллаган прошел в спальню и набрал номер.
  — Мэмпи? Это Каллаган. Помнишь то антинаркотическое средство, каломелатропин, которое ты давал мне в прошлом году для этого Рокселя?.. Да. О'кей. Пришли мне пару. Да. Сейчас. Передай их Уилки, пусть он их держит у себя, пока я не позвоню ему. Нет… Сильную дозу не нужно, обычной хватит. Спасибо… Спокойной ночи!
  Он вернулся в гостиную. Она все еще сидела, обхватив голову руками.
  — Хорошо, продолжим, — сказал он. Завтра я найду юриста. Мы расскажем ему о Простаке и обсудим, что можно сделать. Вы вернетесь в Мэнор-Хауз и будете себя вести, как подобает миссис Ривертон. Я не спрашиваю вас, что вы делали сегодня и где были, потому что мне достаточно моих собственных предположений… Сейчас вы поедете домой и останетесь там. Я свяжусь с вами. И помалкивайте… Ни с кем не разговаривайте… Ясно?
  Она кивнула.
  — У вас чертовски плохое положение, — продолжал он. — Если Грингалл услышит хоть какой-то намек, он сумеет взглянуть на это дело по-другому, и, ей-Богу, у него будут все основания думать, что вы тоже замешаны в нем.
  — Основания… — прошептала она совсем тихо.
  — Да. Основания. Мотив — это слово больше нравится полиции. Каллаган встал и начал ходить по комнате.
  — Вы сейчас вернетесь в отель, — продолжал он, — Сперва вам надо привести в порядок лицо. И кое-что вы примете. Я вам это дам. Это антинаркотические таблетки. Одну вы примете перед сном, другую — завтра утром. У вас прояснится голова, и вам станет легче дышать. Но вам надо совсем бросить это дело и стать самой собой.
  Он прошел в ванную и вернулся с одеколоном, полотенцем и кремом.
  — Займитесь своим лицом, — сказал он. — У вас ужасный вид.
  Он вышел из квартиры и вызвал лифтера. Уилки поднялся с маленькой коробочкой.
  Каллаган взял ее и снова вернулся к себе.
  Миссис Ривертон стояла у каминного зеркала и приводила в порядок лицо. Он наблюдал за ней. Закончив, она повернулась к сыщику.
  — Я не знаю, что вам сказать. Он усмехнулся.
  — Вам незачем что-либо говорить, — сказал он, — Вы захватили чековую книжку? Она кивнула. Он протянул ей ручку.
  — Вы выпишите чек на меня или на предъявителя на пять тысяч фунтов. Она замерла.
  — Так это все-таки шантаж? — голос ее звучал резко. Он продолжал улыбаться.
  — Считайте как хотите, мадам, — сказал он. — Вы выпишите чек на пять тысяч фунтов…а если я захочу что-нибудь еще, я вам скажу…
  — Что вы имеете в виду? — медленно произнесла она. — Что-то другое…
  — Я дам вам знать, — сказал Каллаган.
  Она подошла к столу. Раскрыла чековую книжку. Оформив чек, протянула ему. Он осмотрел чек и положил в карман. Потом снял трубку телефона.
  — Уилки, вызови машину и подними сюда лифт. Каллаган закурил сигарету и остановился перед камином, наблюдая за гостьей. Она уставилась в пол. Потом он услышал, что лифт остановился на его этаже.
  — Доброй ночи, мадам, — сказал Каллаган. — В любой момент, когда мне потребуется от вас что-либо, я дам вам знать. Не забудьте принять перед сном первую, таблетку.
  Миссис Ривертон молча вышла. Он услышал шум спускающегося лифта.
  Каллаган прошел в спальню и приложился к бутылке виски. Вернувшись из спальни, взял одеколон и стал с остервенением втирать в волосы.
  Потом он начал неистово ругаться вслух.
  ПОНЕДЕЛЬНИК
  8. Прекрасная работа
  Поднялся сильный ветер, он свистел и шумел за окнами конторы Каллагана. Было пять часов пополудни.
  Эффи Томпсон принесла чашку чая, третью по счету с четырех часов. Поставив чашку на стол перед Каллаганом, она как будто собралась сказать что-то важное, потом взглянула на Каллагана и, передумав, вышла из кабинета.
  Зазвонил телефон. Это звонил из Фаллтона Келлс. Каллаган представил себе, как Келлс стоит в единственной будке на маленькой улице, надвинув на глаза шляпу, и курит.
  — Эй, Слим, — сказал Келлс. — У тебя пока все в порядке? Мы встретимся, как договорились?
  Каллаган сказал, что все в порядке, и подтвердил, что он придет в десять часов и встретится с Келлсом возле дерева, неподалеку от этой телефонной будки. Он спросил, как дела в Феллтоне.
  — Ничего, — ответил Келлс. — Все спокойно. Полиция на яхте закончила работу и ушла, — он помолчал. — Тут еще этот старикашка заупрямился. Джимми Уилпинс, который видел эту женщину. Потрясти его?
  — Нет, — ответил Каллаган. — оставь его в покое. Меня он не интересует. Кто-нибудь болтается поблизости от Грин-Плейс, ты проверял?
  — Никого, — ответил Келлс. — Я был там час назад. Тихо, как в могиле, да и погода отвратительная. Ну, а как вообще дела, Слим?
  — Бывают лучше, бывают хуже. Пока хорошо, Монти. Оставайся там. Я буду в десять часов. Хочу кое о чем поговорить с тобой, затем мы осмотрим Грин-Плейс. Привет.
  — Привет.
  Каллаган положил трубку. Дверь кабинета открылась, и появилась Эффи Томпсон.
  — Мистер Гагель хочет видеть вас, — сказала она. Каллаган кивнул. В кабинет быстро вошел его старый знакомый адвокат. Он выглядел немного усталым, но улыбался. Гость уселся в кресло, на которое ему указал любезно хозяин.
  — Мистер Каллаган, — сказал он, — вы хотите, чтобы я защищал Ривертона?
  — Я вообще не хочу, чтобы вы его защищали, Гагель, — ответил сыщик. — Если вы получили такие показания, как я хотел, ваша работа сделана…
  Он откинулся на спинку стула и усмехнулся. Гагель пожал плечами.
  — Это смертный приговор, — сказал он. — Смягчающих обстоятельств нет. Если кто-либо будет работать с этими показаниями, то тут же наденет на него петлю. Если бы вы работали на стороне обвинения, я мог бы понять вас.
  Каллаган помолчал немного и спросил:
  — Он признался, что стрелял в Джейка Рафано?
  — Он признался во всем, что вы ожидали от него, — сказал Гагель. — Он сказал, что отправился на яхту, чтобы разделаться с Рафано, что Рафано был чертовски раздражен и что он, Уилфрид Ривертон, потерял выдержку, выхватил пистолет и увидел, что Джейк Рафано достал свой пистолет из стола. Ривертон говорит, что он тут же выстрелил и мгновенно почувствовал ответный выстрел. Он признался, что первым вытащил пистолет. Таким образом, Ривертон действовал не защищаясь, — Гагель пожал плечами. — Дьявольское показание, — закончил он.
  — Что из этого сказал он и что решили вы? — спросил Каллаган.
  — Практически все сказал он, — ответил Гагель. — Он говорил медленно, и я успевал записывать за ним, выбирая то, что мне нужно. Я не изменил материал, только усилил его. Конечно, вам известно, что я мог изменить его показания — сделать так, чтобы он предстал в лучшем виде, если бы я задавал нужные вопросы. Вопросы, которые я мог бы задать.
  Каллаган посмотрел на Гагеля.
  — Например? — спросил он.
  — Например?.. Ну, почему он так неожиданно отправился на яхту и как попал туда, откуда, например, он узнал, что Джейк Рафано был на «Сан Педро», кто еще был на яхте, кроме Рафано…
  — И вы не задавали ему этих вопросов? — спокойно спросил Каллаган.
  — Я спросил его, приехал ли он на яхту по собственной воле, а если нет, то кто был с ним, — ответил Га-гель. — Он послал меня к черту.
  — Молодец парень, — сказал Каллаган, — вот это рыцарский поступок!.. Ладно, — продолжал он. — Спасибо, Гагель. Я думаю, вы закончили работу.
  Перед уходом адвокат положил на стол Каллагана конверт.
  
  ***
  
  Шел мелкий дождь, когда Каллаган остановил свой «Ягуар» среди деревьев в двадцати ярдах от телефонной будки на окраине Фаллтона. Он вышел из машины, посмотрел на часы, поднял воротник пальто и закурил сигарету.
  Было семнадцать минут одиннадцатого. Он прошел по мокрой траве к телефонной будке. Кругом ни души. Каллаган начал беспокоиться. Обычно Келлс не опаздывал.
  Он прислонился к будке и подумал о показании молодого Ривертона, которое лежало в его нагрудном кармане. Он слегка улыбнулся. Он терпеливо ждал до половины одиннадцатого. Дождь прекратился, из-за туч выглянула луна. Тогда он вернулся к машине, достал из-под сиденья фонарь и отправился искать Грин-Плейс, местонахождение которого знал только по описаниям Келлса.
  Было четверть двенадцатого, когда он нашел Грин-Плейс. Одна половина железных ворот была открыта и Каллаган направился по дорожке, усыпанной гравием, к дому. Снова начался дождь.
  При скудном лунном свете Каллаган увидел перед собой дом. Это был запущенный дом в грегорианском стиле, парк зарос деревьями.
  Света в доме не было. Тяжелая входная дверь под большим портиком с колоннами была заперта.
  Он обошел дом и нашел открытое окно, которое, по его мнению, мог использовать Келлс, чтобы проникнуть в помещение.
  Каллаган залез в окно и зажег фонарь. Он находился в небольшой комнате, которую, очевидно, использовали как кладовую. Затем вышел в коридор и направился в переднюю часть дома.
  Там находились комнаты, прекрасные комнаты с высокими потолками. Они были хорошо обставлены, и чувствовалось, что в этом доме недавно были люди.
  В комнате справа от входа в холл находился современный бар. На полках стояло много бутылок, и некоторые из них были полные. Каллаган подошел к бару, взял бутылку канадского бурбона и сделал пару глотков. Потом вернулся в холл и тихо свистнул. Ничего не случилось. Минуту или две он размышлял, затем начал медленно подниматься по широкой лестнице. Он поднялся на самый верхний этаж здания и обошел все комнаты, внимательно разглядывая все углы при свете фонаря.
  Двадцать минут спустя Каллаган снова был в холле. Его удивляло отсутствие Келлса. Он мог придумать только одну причину. Очевидно, кто-то заподозрил Келлса, и тот решил смыться из этого района, чтобы Каллаган мог сам обыскивать Грин-Плейс, не вызывая ничьих подозрений. Очевидно, эта мысль ему пришла в голову совсем недавно, потому что, если бы это случилось раньше, до выезда Каллагана из Лондона, Келлс, безусловно, позвонил бы ему.
  Каллаган прошел по коридору в сторону задней части дома и направился в комнаты для слуг. Он прошел через кухни, кладовые, чуланы. В последней комнате, которую, очевидно, использовали для всякого хлама, он увидел приоткрытую дверь, подошел к ней и открыл ее. Луч фонаря осветил каменные ступени. Перил не было. Несколькими ярдами ниже, у самого основания лестницы ,луч фонаря осветил Келлса. Келлс лежал на спине, подложив под себя правую руку. Его тело было как-то странно изогнуто. Левая рука лежала в лужице крови, которая залила пыльный пол.
  Каллаган спустился вниз и склонился над Келлсом. Тот был мертв. Достав из кармана перчатки и надев их, он расстегнул жилет Келлса. На груди было кровавое пятно. Он расстегнул рубашку и увидел, что пуля попала прямо в сердце.
  Каллаган со вздохом застегнул на Келлсе рубашку и жилет, снял перчатки и сунул в карман. Потом присел на ступеньку лестницы и закурил. Пока он курил, его глаза не отрывались от Келлса.
  Затем он встал и обошел погреб. Там было несколько бочек и дюжина пустых тарных ящиков. Он вернулся к трупу Келлса и, перевернув его, он увидел, что в правой руке канадца что-то есть. Каллаган разжал пальцы, которые еще не успели окоченеть. Это были скомканные мужские плавки. Каллаган сунул плавки в правый карман своего пальто и снова сел на ступеньки, продолжая курить.
  Очевидно, кто-то застал Келлса в подвале. Кто-то спускался в подвал, Келлс отступал. Плавки он держал в руке. Каллаган подумал, что этот кто-то неожиданно зажег свет. Каллаган видел на стене выключатель возле лестницы. Келлс спрятал руку с плавками за спиной. Каллаган отчетливо представил себе эту сцену. Неизвестный стоит на лестнице, а Келлс внизу с плавками за спиной.
  Этот неизвестный выхватил пистолет и убил Келлса. Вот и все.
  Каллаган вернулся в комнату возле холла.
  Он открыл бар и снова выпил канадского бурбона. Потом он достал плавки и разложил их перед собой.
  Это были обычные коричневые плавки с желтым поясом. Сыщик повернул их, чтобы разглядеть фабричную марку. Метки не было или ее спороли. Но там было что-то другое. На внутренней стороне плавок был прикреплен клеенчатый кисет, какие обычно используют моряки.
  Он внимательно рассмотрел кисет при свете фонаря. Внутри были табачные крошки.
  Каллаган сунул плавки в карман и снова выпил. Потом, скорее по привычке, чем по какой-либо причине, протер бутылку платком и поставил на место. Он вышел из комнаты и направился к кладовой в конце дома.
  Вылез из окна и остался стоять, прислонившись к стене, глядя на лужайку и внимательно прислушиваясь. Но не было слышно ничего, кроме шороха дождя в сухих листьях.
  Каллаган прошелся вокруг дома, направляясь к выходу. Голова его была низко опущена, руки глубоко засунуты в карманы.
  Он уселся в машину и направился в Лондон.
  
  ***
  
  Каллаган приехал на Даун-стрит в четверть третьего. До дома Дарки он дошел пешком. Дарки встретил в голубой пижаме. Пижамные брюки были явно ему коротки.
  — Ну и стучишь же ты! — сказал Дарки… — Я думал, пожар или еще что. В чем дело, начальник?
  Но взглянув в лицо Каллагана, он осекся. Они молча вошли в маленькую гостиную.
  Дарки достал из шкафа бутылку «Джони Уокера» и два стакана, разлил виски. Каллаган закурил сигарету и швырнул на стол пакет.
  — Послушай, Дарки, — сказал он, — и не ошибись ни в чем. Это насчет дела Ривертона. Дарки кивнул.
  — Я слушаю.
  — В среду утром, — продолжал Каллаган, — адвокат по имени Валентин Гагель позвонит этой Азельде Диксон. Она живет в доме 17, Корт Мэншонс, на Слоун-стрит. Он скажет ей, что у него есть к ней дело, что он хочет, чтобы она выступила по делу о разводе в качестве соответчицы и она может на этом заработать. Каллаган взял стакан и отхлебнул виски.
  — Я устроил так, что Менинуэй выступит ее мужем. Гагель договорится с Азельдой, что она встретится с Менинуэем в «Серебряном баре» около половины одиннадцатого в среду. Она пойдет туда хотя бы потому, что ей заплатят сотню. Ты понял?
  — Понял, — ответил Дарки.
  — Пока она будет с Менинуэем, — а он очень постарается, чтобы задержать ее подольше, — я хочу, чтобы на это же время убрали ночного портье в ее доме. Это твоя работа. Завтра ты пойдешь туда и разыщешь его. Узнай, есть ли у него семья или девушка. Наблюдай за домом весь вечер в среду, и как только увидишь, что Азельда Диксон отправилась на свидание с Менинуэем, сделай так, чтобы портье не оказалось на месте. Позвони и скажи, что его девушка попала под машину или что-нибудь в этом роде… Я предоставляю это тебе. Понял?
  — Да. Сделаю. Что-нибудь плохое случилось, Слим? Ты сам на себя не похож. Что с тобой?
  — Ничего. Все расчудесно.
  Дарки помолчал, только выпил виски.
  ВТОРНИК
  9. Ничего похожего на любовь
  Каллаган проснулся в девять часов. Он потянулся, как всегда посмотрел на потолок, подумал о Монти Келлсе и горько усмехнулся.
  Разве не чертовски забавно, что человека, который пять лет прослужил в конной канадской полиции и семь лет в Трансконтинентальном агентстве Америки, прикончили в сельской Англии, в каком-то погребе, и только потому, что он не носит с собой оружия! Каллаган помнил, что Монти не взял пистолет, поскольку знал, что шеф этого не одобряет.
  Каллаган встал, принял ванну и спустился в контору. Он улыбнулся Эффи Томпсон и попросил соединить его с Хуанитой.
  Хуанита оказалась в хорошем настроении. Каллаган откинулся на спинку кресла, закурил сигарету и быстро обдумал свой разговор с Хуанитой, пока та болтала.
  — Слим, — сказала она, — похоже, что ты приятно проводишь время, занимаясь этим делом. Что случилось? Почему все всех убивают? Что будет дальше?
  — Ничего, — ответил Каллаган. — Одно из обычных скверных дел. Оно уже надоело мне.
  — Не говори так, — сказала Хуанита. — Я не думала, что в этой стране используют частных детективов в делах об убийствах.
  — Не используют, — согласился Каллаган. — Разве что.., неофициально. Семья Простака наняла меня для смягчения некоторых обстоятельств.
  Он услышал, как она засмеялась.
  — Ну, Слим, это-то я понимаю. Лучше тебя им никого не найти. Насколько я знаю тебя, если смягчающих обстоятельств не будет, ты их создашь.
  — Хотелось бы, чтобы это удалось, — сказал Каллаган. — Не думаю, что у молодого Ривертона хорошее положение.
  — Как он?.. В газетах пишут, что ему не выкрутиться.
  — Ему лучше, пулю извлекли. Может быть, он настолько поправится, что его даже повесят. Наступила пауза.
  — Зачем ты звонил? — Наконец спросила Хуанита. — Что тебе нужно? Или ты снова хочешь видеть меня? Каллаган протестующе хмыкнул.
  — Ну, я не такой уж простак, — сказал он, — Послушай, Хуанита, ты не права, у тебя есть Джилл Чарльстон, он прекрасный парень и очень подходит тебе.
  — Ты уже говорил мне это. Но все же, Слим, несмотря на Джилла, я была бы рада увидеть тебя.
  — Я тоже хочу видеть тебя, — сказал Каллаган. — Я хочу поговорить с тобой как отец. Потому и звоню. Я занят днем, но думаю, мы сумеем найти время выпить. Как ты думаешь?
  — Согласна, — ответила Хуанита, — это мне нравится. Послушай, Слим, а почему бы тебе не прийти ко мне в шесть часов на коктейль? Приезжай!
  — Хорошо, — сказал Каллаган. — Я буду. Приготовь мне джин.
  — Зачем? У меня есть бутылка ржаного виски.
  — Тогда лучше приготовь две на всякий случай.
  — Хорошо. Приготовлю.
  — Спасибо, — поблагодарил Каллаган. — До встречи, Хуанита.
  Он положил трубку. Потом он попросил Эффи позвонить в гараж и вызвать машину.
  
  ***
  
  Было двенадцать часов, когда Каллаган остановил свой «Ягуар» возле Мэнор-Хауз в Саутинге.
  Он нажал кнопку звонка, гадая, в каком Торла Ривертон сегодня настроении, как выглядит.
  Его провели в ту же комнату, где он был в прошлый раз. Она стояла у камина. На ней было черное ангорское платье с белой отделкой у шеи и на манжетах. Каллаган с удивлением поймал себя на мысли, что он немного волнуется.
  Глаза у нее были усталые, лицо бледное и напряженное. Каллаган отметил про себя, что она сумела взять себя в руки.
  — Я подумал, что нам лучше увидеться, — сказал он, — Я считаю, что вам будет интересно узнать положение дел. К сожалению, я не могу сообщить вам ничего хорошего.
  Она кивнула.
  — Садитесь, пожалуйста, мистер Каллаган. Хотите сигарету?
  — Спасибо, закурю свои, — сказал он, доставая портсигар. — Но был бы рад что-нибудь выпить.
  Она позвонила, приказала принести виски и соду. Когда виски принесли, она налила в бокал, добавила содовой и подала ему. Потом вернулась к камину.
  — Я бы хотела знать о вас больше, — сказала она. — Я думаю, что вы необычный человек. Сначала вы мне не понравились, я даже презирала вас.., но потом я стала думать о вас лучше.
  — На вашем месте я не стал бы беспокоиться, мадам. Прежде чем закончится эта работа, мы хорошо узнаем друг друга, так я думаю. Во всяком случае я рад, что ваша неприязнь ко мне прошла.
  Она пожала плечами.
  — Неприязнь сейчас никому не поможет, — сказала она.
  — Я нашел адвоката, — сказал Каллаган. — Он достаточно хорош. Один из лучших адвокатов в Лондоне, и хотя он не первоклассный юрист, он лучше многих других. Маленький человек всегда работает хорошо, особенно когда знает, что ему хорошо заплатят…
  Вчера у меня был долгий разговор с ним, — продолжал Каллаган. — Он видел в больнице вашего пасынка. Вы должны понять, миссис Ривертон, что самым важным в этом деле являются показания вашего пасынка… То, что ему придется вынести на перекрестном допросе, нелегко выдержать и в более хорошем положении, чем у него.
  — Я понимаю, — отозвалась она.
  — Отлично. Юрист, его зовут Валентин Гагель, вчера был в больнице и выслушал рассказ вашего пасынка. Насколько я могу судить, в этом деле нет смягчающих обстоятельств.
  Он помолчал.
  — Кстати, каково состояние Уилфрида?
  — Утром ему было значительно лучше, — ответила она. — Говорят, что он поправится. Каллаган помрачнел.
  — Вы не должны удивляться, если через неделю-другую его обвинят в убийстве, — сказал он. — Судя по тому, что он рассказал Гагелю, не стоит удивляться и тому, что они захотят повесить его.
  Она внезапно села в кресло у камина, стиснула руки на коленях, пристально посмотрела на Каллагана.
  — Этого не должно случиться, — сказала она. — Не должно!
  — Почему вас это так волнует? — спросил Каллаган. — Прежде всего он ваш пасынок, а судя по тому, что я видел и слышал от него, он к тому же еще и порядочный негодяй.
  Некоторое время она в раздумье молчала. Потом серьезно сказала:
  — Мой муж заботился об Уилфриде. Он надеялся на него, думал, что в один прекрасный день он исправится. Он был прекрасным человеком, мой муж, и даже если я не очень любила его, я всегда его уважала и восхищалась им. В душе я считала, что он женился на мне только потому, что считал, что я сумею быть хорошим другом Уилфриду.., и помощником. Понимаете?
  Каллаган кивнул. Он швырнул остаток сигареты в камин и закурил новую.
  Затем отпил глоток виски.
  — Что же теперь будет, мистер Каллаган?
  — Сейчас я вам скажу, что будет дальше, — ответил Каллаган. — Грингалл, который ведет это дело, послал своих людей в Мэйфейер. Они все узнают о Простаке и Джейке Рафано. Грингалл неудовлетворен, потому что в деле есть вещи, которых он не понимает. Но он хорошо знает основное направление дела. Он знает, что на яхте была стрельба, и ему нужны доказательства, кто стрелял первым и кто кому угрожал.
  Он встал и подошел к окну. Некоторое время" он молча смотрел из окна.
  — Наше уголовное право очень справедливо на практике, миссис Ривертон, — сказал он. — Если у нас вешают человека, так это делают только потому, что он того заслуживает. Когда суд услышит рассказ Ривертона, там решат, что факты против него, и его повесят.
  Она кивнула. У нее был очень несчастный вид.
  — Что он сказал? — спросила она. Каллаган подошел к камину, достал из кармана конверт с показаниями Уилфрида и начал читать их вслух:
  +++
  "Больница Баллингтон, понедельник, 19 ноября 1938 года.
  Подлинные показания Уилфрида Ривертона. Мое имя Уилфрид Юстес Ривертон, и проживаю я в Лондоне. Где — не имеет значения.
  В течение прошлых восьми или девяти месяцев я вел себя довольно глупо — пил, играл в азартные игры и связался с беспутной компанией.
  Одним из людей, в чьем игорном доме я много играл, был Джейк Рафано, человек, которого нашли на борту «Сан Педро», где я был ранен. Я понимаю, что Джейк Рафано мертв. Я застрелил его.
  Я сознаю, что адвокат предупредил меня, что я несу ответственность за это заявление, и я также понимаю, что могу не сообщать фактов, которые могут быть истолкованы против меня. Но он сообщил мне, что ради себя я должен говорить правду, хотя ее можно истолковать против меня, учитывая действия, которые я совершил на «Сан Педро» ночью в субботу, 17 ноября.
  Боюсь, что я в состоянии сообщить лишь следующее. В последнее время я много пил и использовал наркотики — героин и кокаин. Мои финансовые дела пришли в упадок, а адвокаты моего отца сообщили, что в дальнейшем я перестану получать деньги. Я считаю, что за это время я истратил и проиграл около девяноста тысяч фунтов.
  Днем в прошлую субботу я находился в комнате, где я жил, и размышлял о сложившейся ситуации. Мне показалось странным, что я постоянно проигрывал. Я понял, что игра была нечестной. На эту мысль меня натолкнул тот факт, что моя семья наняла частного детектива расследовать это дело, выяснить, чем я занимаюсь и куда ушли деньги.
  Боюсь, что за последние два-три месяца моя воля слабела все больше и больше. Я узнал, что Джейк Рафано собирается покинуть Англию. Эта новость привела меня в ярость, потому что я считал, что он должен дать мне шанс вернуть деньги назад. Я решил пойти и поговорить с ним. У него была моя расписка на двадцать две тысячи фунтов, и я подумал, что сумею вернуть ее назад. Я боялся, что перед отъездом он может переслать ее отцу или, возможно, моей мачехе. Я не хотел, чтобы это произошло, поскольку я хорошо знаю своего отца. Он не дал бы ни гроша. Я не хотел, чтобы он узнал об этом деле.
  Я много раз бывал на «Сан Педро», когда там шла игра. И я подумал, что Рафано может быть там. В субботу вечером я покинул Лондон, взял с собой автоматический пистолет. Я подумал, что он может пригодиться, если Джейк Рафано откажется вернуть расписку и оставшиеся деньги. Я думал, что, угрожая ему, смогу получить расписку назад.
  Я прибыл на пристань Фаллтон примерно без четверти одиннадцать. Я взял одну из двух лодок, на которых обычно подплывают к «Сан Педро». Лодку я привязал у яхты, и поднявшись на борт, спустился вниз в главный салон.
  Джейк Рафано сидел за столом и считал деньги. Очевидно, он готовился уехать. Он спросил меня, какого черта мне нужно. Я ответил, что хочу получить назад долговую расписку, и сказал, что все игры в Лондоне и здесь, на борту «Сан Педро», в которых я принимал участие, были мошенническими. Я сказал, что он выиграл у меня достаточно много денег, чтобы уделить мне хотя бы тысяч пять, так как у меня ничего не осталось.
  Рафано засмеялся и обругал меня… Я достал пистолет и сказал, что намерен получить обратно деньги и расписку. Он сказал: «Ну, если ты так настаиваешь, я заплачу». Он открыл ящик стола; я думал, что он достанет расписку, но когда он вынул руку из ящика, я увидел в ней пистолет. Я выстрелил и тут же почувствовал боль в груди. Я упал и больше ничего не помню.
  Это все, что я могу сказать.
  Уилфрид Ривертон"++++
  
  Каллаган свернул заявление и убрал его обратно в карман, достал портсигар и закурил сигарету. Он снова сел в кресло и допил свое виски.
  — Это дьявольское заявление, миссис Ривертон, — сказал он. — Здесь нет смягчающих обстоятельств. Любой суд скажет, что Уилфрид Ривертон умышленно приехал на «Сан Педро» с целью забрать деньги и долговую расписку. Он говорил, что собирается угрожать Джейку Рафано пистолетом, если тот откажется вернуть ему деньги и расписку. Вы можете себе представить, какое впечатление это произведет на суд?
  Она стояла и смотрела на огонь. Потом неожиданно повернулась лицом к Каллагану.
  — Я не верю этому, — сказала она. — В этом есть что-то странное, что-то не правильное. Я определенно уверена, что это не правда… Я уверена, что Уилфрид стрелял из самозащиты.
  Каллаган обезоруживающе улыбнулся.
  — Вам лучше знать, — сказал он. — Ведь вы были там!
  — Это еще одна ложь! — сказала миссис Ривертон, и голос ее звучал холодно. — Я не была там!
  — Хорошо, — мягко согласился Каллаган. — Значит, вас там не было. В таком случае вы там были после стрельбы… Я всегда так думал. А если вы не были там, откуда, черт возьми, вы знаете, что случилось? Отвечайте!
  — Я отвечаю только на те вопросы, на которые хочу, — ответила она.
  — Хорошо, — сказал Каллаган. — Поступайте, как хотите. Но я думаю, что вы действуете, как дура. Если вы хотите помочь Уилфриду Ривертону, то ведете вы себя странно. Мне не нравится ваше поведение. Оно подозрительно.., дьявольски подозрительно.
  Он вызывающе улыбнулся, а ее лицо побелело от гнева.
  — Я ненавижу вас, — сказала она. — Все это из-за странных особенностей вашего мышления. Я допускаю, вы так часто имели дела с преступниками, что не можете поверить в то, что обычный порядочный человек может поступать честно и помогать правосудию.
  Он громко рассмеялся.
  — Вот это здорово, — сказал он. — Я вижу, что вы воображаете себя помощницей правосудия. Но если это так, то почему вы скрываете правду? Почему вы не расскажете, что случилось, насколько вам известно, пока вы находились на борту «Сан Педро»? Вам нечего беспокоиться, и вы можете спокойно рассказать мне все. Вы не говорите, потому что не можете сказать. Вы боитесь сказать.
  — Может быть, я боюсь сказать именно вам, мистер Каллаган, — мрачно сказала она. — Но, возможно, мое молчание сейчас более полезно, чем все разговоры.
  — Возможно, — усмехнулся Каллаган.
  — Вы ужасно уверены в себе, не так ли? — спросила она, — Страшно умный мистер Каллаган. Может быть, для вас было бы лучше, если бы вы были более тактичным. Возможно, я могу попросить «Селби, Рокса и Уайта» потребовать от вас отчета об израсходовании пяти тысяч фунтов… Вы хотите, чтобы я это сделала, мистер Каллаган?
  — Нет, — ответил Каллаган. — В настоящее время я не могу этого сказать. — Он встал. — Я буду действовать своим путем. Но я считаю необходимым сказать вам, что не стоит особенно беспокоиться из-за показаний Уилфрида. Эти показания существуют только между клиентом и юристом, между ним и мистером Гагелем. Никто другой их не видел и не увидит, и если Уилфрид решит изменить их, никто не будет мешать ему. Возможно, вы что-либо сообщите. — Он улыбнулся, — Считайте, что вам повезло, что я занимаюсь этим делом. Если бы не я, вам пришлось бы гораздо хуже. Вы знаете, что я имею в виду?
  — Не знаю, — она почти хрипела от злости. — Я не знаю этого. Я не верю. И что мне до того, что вы делаете это ради меня? Вы думаете, это меня интересует? — В ее голосе было презрение.
  — Не очень, — весело сказал Каллаган. — Я не думаю, что это особенно интересует и меня. В этом отношении я безликий, если вы понимаете, что я имею в виду. Я считаю вас ужасно приятным человеком, пока у вас хорошее настроение, но когда вы не в духе, вы просто чудовищны и очень забавны.
  Он встал.
  — Я готов в любой момент заплатить пять фунтов, только чтобы разозлить вас и посмотреть, как вы будете себя вести. Но я не буду заходить дальше, чем сегодня. Я очень любопытен иногда, особенно в отношении женщин, в которых я не уверен. Никогда не поймешь, что они собираются делать. Но я думаю, что вы иногда бываете очень глупой, а единственное, чего я не могу простить женщине, это глупость… Я пойду, — продолжал он, — но прежде хочу вам сказать, что бывают моменты, когда человек начинает понимать, что он должен кому-то довериться. А вот вы не понимаете этого. И не поймете. Вы только чертовски злитесь, а я люблю дразнить таких, как вы. Самое смешное, что вы не понимаете, что я вам нравлюсь. Вы вовсе не так уж ненавидите меня, как хотите показать.
  — Вот как, — сказала она и улыбнулась. — Бывают минуты, когда вы кажетесь мне наивным, мистер Каллаган. В такие моменты вы пытаетесь убедить меня, что я вас нежно люблю. Он подошел к двери и почти счастливо улыбнулся.
  — Я не буду стараться убеждать вас, миссис Ривертон, — сказал он. — Я предоставляю это вам. Он внимательно посмотрел на нее.
  — Я забыл, как звали человека, который сказал, что ненависть сродни любви. Если вы ненавидите меня, то в один прекрасный день вы не выдержите. Надеюсь, что в этот день я окажусь рядом с вами.
  Он захлопнул за собой дверь прежде, чем она сумела ответить. Она опустилась в кресло и заплакала. Ее удивило, что она плачет. Мысль об этом привела ее в еще большую ярость.
  
  ***
  
  Хуанита, очень привлекательная в черном платье, сидела на диване возле камина, когда приехал Каллаган.
  — Пойло на столе, сыщик, — сказала она. — Ты уже поймал убийц?
  Каллаган сказал, что не поймал и что сезон убийств кончился. Он смешал себе бурбон с содой и льдом, добавил немного мяты, закурил сигарету и уселся в кресло напротив нее.
  — Как дела, Хуанита? — спросил он. — Все в порядке?
  — О чем ты говоришь, Слим? — с улыбкой спросила она. — Ты такой таинственный.
  — Ничего таинственного, — сказал Каллаган и тоже улыбнулся. — Ты стала умиротворенной, перестала нервничать, я начинаю думать: твои дела с Джиллом идут хорошо… Надеюсь, он хорошо относится к тебе.
  Хуанита перестала улыбаться. Ее лицо приняло важное и серьезное выражение.
  — Я должна сказать тебе кое-что, старый ты разбойник, — сказала она. — И, ради всего святого, держи язык за зубами. Я выхожу замуж за Джилла Чапльстона, и это твоих рук дело. Ты уговорил.., может быть, чтобы избавиться от меня.
  Он засмеялся.
  — Я не скажу ни одной живой душе. Это хорошая новость. Вы будете жить прекрасно. Во всяком случае, вы оба подходите друг к другу. Только не забудь пригласить меня крестным отцом.
  Он подошел к столу и налил себе еще виски.
  — Когда это произойдет, Хуанита?
  — Очень скоро. Как только Джилл закончит свои дела. Мы поедем в Штаты и начнем новую жизнь. Каллаган кивнул.
  — Это самый лучший путь, — сказал он. — Но вам понадобятся свидетели, когда вы будете жениться. И я буду считать себя оскорбленным, если вы не пригласите меня, особенно теперь, когда с делом Ривертона практически покончено.
  — Да?.. А что они с ним сделают, Слим? Он ведь плохо вел себя. Каллаган усмехнулся.
  — Они повесят его. Он вышел из себя и застрелил Джейка Рафано. Он признался в этом.
  Он нащупал в кармане конверт с показаниями Ривертона, который ему дал Гагель.
  — Вот его показания. Но только это между нами. Прочти. Хуанита начала читать.
  — О боже! Это плохо. Как в детективных романах. Она прочла показания и вернула их Каллагану.
  — Так тебе не удалось его вытащить, Слим? — спросила она. Он кивнул.
  — Не удалось.
  — Я закончу это дело завтра, — ответил он, — а послезавтра поеду в Саутинг Мэнор и скажу, что дело закончено. Больше ничего сделать я не могу. Поэтому, когда у тебя будет свадьба, позвони мне… Кроме того, Хуанита, я хочу купить тебе в подарок что-нибудь прекрасное.., что-то вроде бриллиантов.
  — Я согласна, Слим, — сказала она. — Я скажу тебе вот что. Вечером я увижу Джилла и поговорю с ним. Я скажу ему, что ты хочешь быть на свадьбе, и если он согласится, я позвоню тебе.
  — Отлично, — сказал Каллаган. Он допил свой стакан. — Я пойду, Хуанита. Мне надо еще заглянуть к себе в контору. Не забудь сообщить мне. Ты же знаешь, я всегда считал вас подходящей парой.
  — Я знаю это, Слим. Я думаю, что всегда буду помнить это.
  — Молодец. — Он поцеловал ее в кончик носа. — До свидания, милая.
  
  ***
  
  Каллаган зашел в телефонную будку на углу Хей-хилл и Беркли-сквер. Он набрал номер телефона Гаге-ля. Гагель подошел к телефону.
  — Ну? — спросил Каллаган.
  — Все просто великолепно, мистер Каллаган, — сказал Гагель. — Я позвонил мисс Азельде Диксон и сказал, что мне нужна ее помощь в одном маленьком деле, и я хочу поговорить с ней. Я сказал, что мистер Менинуэй встретится с ней завтра вечером, обсудит все и заплатит ей сто фунтов в качестве аванса. Встреча в «Серебряном баре». Кажется, она обрадовалась. Сказала, что придет.
  — Как она разговаривала? — спросил Каллаган. — Она была пьяна или под действием наркотиков?
  — Кажется, нет, — ответил Гагель. — Думаю, что она была в норме. Очевидно, ей нужны деньги.
  — Хорошо. Спасибо, Гагель.
  — Не за что. Я всегда готов сделать все лучшим образом для клиентов. До свидания, мистер Каллаган. Каллаган нажал на рычаг и набрал номер Менинуэя.
  — Я договорился с Азельдой Диксон, — сказал он. — Ты встретишь ее в «Серебряном баре» завтра вечером и задержишь ее там. Расскажи ей ту историю, которую мы придумали, и уплати сотню. Утром зайди в мою контору, и Эффи Томпсон даст тебе деньги. И задержи Азельду не менее чем до двенадцати. Понял?
  — Разумеется, — ответил Менинуэй. Да, кстати.., когда я получу остальное?
  — Когда закончишь свою работу.
  — Спасибо. Все ясно.
  Каллаган повесил трубку, он вышел из будки и закурил сигарету. Потом сел в такси и поехал в контору. Там просмотрел несколько писем и поднялся к себе. Выпив виски, он лег на постель и начал думать о Торле Ривертон. С женщинами всегда трудно. Они умеют заставить считаться с собой и все хотят делать на свой лад.
  Если бы она с самого начала не была такой набитой дурой, все было бы гораздо легче. Он может, конечно, повернуть все по-своему. Надо только хорошо потрудиться. Но это дьявольски тяжело. Если что-нибудь будет не так, один неверный шаг…
  Каллаган встал и начал расхаживать по комнате, раздеваясь и бросая одежду куда попало.
  Конечно, он может начать действовать и сейчас. Но Грингалл узнает об этом.., а он может ничего и не добиться. Полицейские всегда отличались тупоумием. Им нужны только одни доказательства.
  Им нужны доказательства.
  Он снова начал думать о Торле Ривертон. Он подумал, что платье из ангоры очень ей идет. Да, она умеет носить вещи. Он лег в постель и выключил свет.
  Все равно женщины — дьявольски непредсказуемые создания!
  СРЕДА
  10. Находка
  Когда Каллаган проснулся, было одиннадцать часов. Он вылез из постели, потянулся, выглянул в окно.
  Бледное, холодное солнце освещало дома на противоположной стороне улицы. Он подумал, что дождь все же будет, и тут же решил, что ему наплевать на дождь. Он сбросил пижаму и прошелся по комнате. Потом пустил горячую воду и побрился, тщательно, оделся, спустился в контору, выпил чашку кофе и спросил у Эффи, что нового. Затем попросил ее позвонить в контору «Селби, Роке и Уайт» и сказать, что он выезжает.
  Каллагану нравился старый Селби. Он любил его за добродушие и слабость к традициям, а юридическая контора «Селби, Роке и Уайт» берегла традиции.
  Сидя в небольшом кабинете за столом и зажав в уголке рта сигарету, седовласый юрист приготовился слушать план кампании, который предлагал Каллаган.
  — Во-первых, мистер Селби, — сказал Каллаган, — я хочу, чтобы вы знали, что я сделал, и объяснить вам, как и почему это сделано. Возможно, миссис Ривертон вам говорила, что я нанял адвоката по имени Гагель, Валентин Гагель, чтобы получить показания Уилфрида Ривертона? Селби прикусил губу и посмотрел на Каллагана.
  — Миссис Ривертон звонила мне и сообщила это, — сказал он. — Меня удивило, зачем вы это сделали, мистер Каллаган. Я понятия не имею о Гагеле, но…
  — Он готов на все” — объяснил Каллаган. — А мне нужны были показания Ривертона. Получить нужные показания мог только он, и он их получил. Теперь он вне игры. Мы больше не нуждаемся в нем.
  Юрист поднял брови.
  — В самом деле? — спросил он удивленно. — А как же защита? Каллаган усмехнулся.
  — Не стоит беспокоиться раньше времени, — сказал он. — У нас еще много времени впереди, и мы успеем договориться с первоклассным адвокатом, который разбирается в таких делах, когда Грингалл обвинит Уилфрида Ривертона. А это произойдет очень скоро. Когда настанет время, я приеду к вам поговорить, и мы вместе выберем нужного человека.
  — Так вы наняли Гагеля, чтобы получить показания по собственным соображениям? — спросил Селби.
  Каллаган кивнул.
  — Верно, — сказал он. — Показания плохие. Уилфрид Ривертон придумал, что он взял с собой на «Сан Педро» пистолет с целью получить у Джейка Рафано долговую расписку и вернуть деньги. Затем Рафано вытащил из ящика стола свой пистолет, и они оба одновременно выстрелили друг в друга. С точки зрения защиты такие показания могут помочь, как мертвому припарки. Несомненно, приговор присяжных будет гласить «виновен в убийстве». Но мне нужно было это признание, и я получил то, что хотел.
  — Вы не могли бы сказать мне — это, конечно, останется между нами, — почему вы так хотите, чтобы Уилфриду Ривертону предъявили обвинение в убийстве?
  — Я не против того, чтобы рассказать вам. Послушайте… — он наклонился через стол и тихо заговорил. — Если они предъявят Уилфриду Ривертону обвинение в убийстве, а потом неожиданно откажутся от обвинения, этот отказ угробит все дело. Другого обвинения они уже не выдвинут. Понимаете?
  — Вполне, — согласился Селби. — У вас за пазухой есть нечто такое, что заставит их отказаться от обвинения в убийстве?
  Каллаган усмехнулся.
  — Черт возьми, я знаю, что Уилфрид Ривертон не стрелял в Джейка Рафано. Все, что меня беспокоит, как мне доказать это, избежав неприятностей. До свидания, мистер Селби.
  Селби проводил Каллагана взглядом. Его рот был широко открыт.
  — Боже мой! — прошептал он.
  
  ***
  
  Мелкий дождь хлестал в лицо Каллагана, когда он стоял, прижавшись к стене дома напротив Корт-Мэншонс. Вскоре вышел портье и торопливо вызвал такси. Две или три минуты спустя вышла Азельда Диксон, закутанная в меховое пальто, села в такси и уехала. Каллаган облегченно вздохнул и закурил сигарету. Его взгляд все еще был прикован к двери напротив.
  Прошло десять минут. Подъехало такси, и из него вышел Фред Мазели. Он вошел в дом, оставив такси ожидать. Минут через пять он вышел вместе с портье. Они уселись в машину и уехали.
  Каллаган поднял воротник пальто и торопливо пересек дорогу. Он вошел в дом, прошел по длинному коридору до номера 17. Достав из кармана связку ключей, он попытался открыть дверь.
  Наконец ему это удалось. Он вошел в квартиру Азельды Диксон. Осторожно закрыл за собой дверь, нашел выключатель. Огляделся и увидел, что находится в небольшом холле. Из холла вели три двери: одна напротив и две по бокам. Он шагнул направо.
  В комнате было тепло, воздух насыщен ароматами всевозможной косметики. Очевидно, здесь никогда не открывали окон. Каллаган включил свет. Это была спальня Азельды Диксон. Как раз то, что нужно…
  Он обыскал одежду. Под кучей платья находилась картонная коробка. В ней валялись перегоревшие лампочки, старые объявления, коробки из-под сигарет и спичек, старые счета и всевозможный ненужный хлам. Он рассматривал каждый клочок бумаги.
  На дне одной из коробок он нашел то, что искал. Это была скомканная бумажка.
  Каллаган развернул ее и прочел. Текст был напечатан на дешевой бумаге.
  +++
  "Где-то возле Мейфейра. Уилфриду Ривертону, эсквайру. Его высокой милости, главе всех Простаков.
  +++
  Дорогой, проклятый дурак!
  Ну разве ты не настоящий Простак? Просто обидно смотреть, как из тебя вытягивают башли. Разве тебе никто не говорил, что этот Джейк Рафано никогда в жизни не вел честную игру?.. Разве ты не знаешь, что он мошенничает не только в играх? Разве ты не знаешь, что женщины, которые тебя окружают, ловят таких глупых щенков, как ты? Почему ты не можешь стать самим собой? Или тебе нравится, что тебя окручивают? Если нет, почему бы тебе не получить свои башли назад, пока Джейк Рафано не увез их в Америку?
  ДРУГ++++
  
  Каллаган покрутил письмо. Он снова прочел его, отметив один или два недостатка пишущей машинки. Очевидно, очень старая машинка, подумал он.
  Он взглянул на часы. Было пять минут первого. Он сложил письмо и вложил в бумажник. Потом торопливо стал приводить все в относительный порядок.
  Вдруг он кое-что заметил. Это был засохший цветок в глиняном горшке, на три четверти наполненном землей. С одной стороны земля была немного рыхлая, с другой — твердая и сухая, ее, видно, вообще давно не поливали. Каллаган опустился на колени и начал рыться в земле. На глубине двух дюймов он нащупал что-то твердое. Он почти смеялся, когда достал этот предмет. Это была «Эсмеральда» — испанский автоматический пистолет калибра 32. Каллаган сунул пистолет в карман и продолжал рыться в горшке, и почти на дне он нашел картонную коробку. На ней было написано по-испански: "Пятьдесят патронов для «Эсмеральды».
  Каллаган открыл коробку. Внутри ровными рядами лежали сорок патронов. Остальные десять гнезд были пустыми. Вместо патронов в гнездах лежали десять свинцовых пуль.
  Каллаган сунул коробку в карман и заровнял землю. Потом он снова оглядел комнату, выключил свет и вышел. Он вернулся в спальню, обошел вокруг кровати. Потом обернул бутылку с виски платком и сделал небольшой глоток. Поставив бутылку на место, он подошел к передней двери, открыл ее и прислушался…
  Тихо. Он вышел за дверь, захлопнул ее за собой и выскользнул на улицу. Было холодно и хлестал дождь. А Каллаган был почти счастлив. Он быстро направился к метро у Найтбридж и зашел в телефонную будку. Набрав номер «Серебряного бара», он попросил позвать Галлустаса — бармена верхнего этажа.
  — Хэлло, Галлустас, — сказал Каллаган. — Это мистер Каллаган. Скажите, мистер Менинуэй еще у вас? Он с дамой?
  Галлустас подтвердил это.
  — Как дама?
  Галлустас ответил, что она немного пьяна, но в общем все в порядке.
  — Хорошо, — сказал Каллаган. — Идите наверх и позовите к телефону мистера Менинуэя. Скажите, что его спрашивает женщина. Мое имя не упоминайте.
  Через минуту Менинуэй был у телефона.
  — Послушай, Менинуэй, — сказал Каллаган. — Это говорит Каллаган. Насколько я понял, Азельда немного пьяна?
  — Совсем немного, — сказал Менинуэй. — Она очень мила.
  — Ладно, увидишь, что произойдет через несколько глотков. Сейчас четверть первого. Оставайся в баре до тридцати пяти минут первого. Потом предложи проводить ее домой. Когда выйдешь на улицу, возьми такси, в котором шофер читает газету. Усади ее в машину. Там будет один из моих ребят. Сам ты можешь идти домой, он присмотрит за ней. Завтра утром получишь свои деньги.
  — Согласен, — ответил Менинуэй. — Я полагаю, ты знаешь, что делаешь?
  — Во всяком случае, твои советы мне не нужны, так что держи их при себе.
  — Моя ошибка, прошу прощения.
  — Всего хорошего. Каллаган позвонил Дарки.
  — Послушай, Дарки, — сказал он. — Скажи Фреду Мазели, чтобы он взял такси у Хорриджа. Пусть наденет фирменную кепку и едет к «Серебряному бару». Ты поедешь с ним. Пусть Фред сидит в машине и читает газету.
  В двенадцать тридцать пять, — продолжал Каллаган, — Менинуэй выйдет с женщиной из «Серебряного бара». Он посадит ее в ваше такси. Она будет здорово пьяна. Если станет кричать, заткни ей рот. Когда успокоится, скажи, что ты получил указание держать ее у себя до завтрашней ночи. Скажи ей, что из-за дела Уилфрида Ривертона начинаются серьезные неприятности и что ей лучше побыть в стороне. Отвези ее на Даун-стрит и дай ей пить все, что она захочет. Она любит джин. Не отпускай ее до двенадцати часов ночи завтрашнего дня. Потом отпустишь ее и скажешь, что она может делать все, что ей вздумается. Ты понял?
  — Понял, — ответил Дарки, — А она не станет звать полицию?
  — Не думаю, — ответил Каллаган. — Ей самой не очень-то нужно встречаться с полицией. Она ее ненавидит. Давай. Действуй.
  — О'кей, начальник.
  Каллаган повесил трубку. Он прошел Найтбридж и вышел к Пиккадилли. Дождь кончился. Он закурил сигарету и свернул на Беркли-сквер. Сыщик был доволен. День был очень удачный.
  ЧЕТВЕРГ
  11. Интервью с оговорками
  Каллаган сидел в постели и пил кофе. Часы пробили двенадцать. Но Каллаган не обратил на них внимания, он думал об Азельде Диксон.
  Азельда — интригующая личность, думал он. Он считал ее приятной женщиной. Возможно, жизнь была жестока с ней и она выбрала путь, как умела. Ему стало жаль Азельду, но он тут же подумал, что интересно узнать, каково участие Азельды в этом деле. Он не считал ее храброй женщиной, но она могла совершить отчаянный поступок, если бы дело касалось любви.
  Каллаган допил кофе, побрился, принял душ и стал, как всегда, тщательно одеваться.
  Зазвонил телефон. Это был Дарки.
  — Доброе утро, Дарки, — весело сказал Каллаган. — Как твоя гостья? Дарки засмеялся.
  — Ну и работенку ты мне дал, Слим, — сказал он. — Еле-геле успокоил ее. Я еще никогда не слышал таких ругательств.
  — Она только хотела узнать, в чем дело? — спросил Каллаган.
  — Еще бы! Но я сделал таинственный вид и сказал, что все делается для ее же пользы. Иначе копы схватят ее и захотят узнать такое, что ей не захочется говорить. Кажется, она поняла и осталась довольна.
  — Хорошо, — сказал Каллаган. — Пусть посидит у тебя до двенадцати ночи, а потом отвези ее домой. Пусть она будет дома в двадцать минут первого; возможно, я захочу ее увидеть. Привет, Дарки.
  Он положил трубку и спустился в контору. Прочел газеты, закурил. Без четверти час он позвонил в Скотланд-Ярд и инспектору Грингаллу.
  — Хэлло, Слим, — отозвался Грингалл, — Как дела?
  — Сказать по правде, Грингалл, — ответил Каллаган, — я немного обеспокоен.
  — Не верю в это, — сказал Грингалл. — Ты всегда улыбаешься и хорошо спишь, каким бы делом ты ни занимался — будь то убийство, поджог или грабеж. Если тебя что-либо беспокоит, так это должно быть что-то невероятное.
  — Верно, — сказал Каллаган. — Я имею в виду это проклятое дело молодого Ривертона.
  — А… — протянул Грингалл. — Я не думаю, что это дело должно тебя беспокоить. Вряд ли ты сможешь что-либо еще придумать. Дело в шляпе.
  — Я этого и боюсь, — мрачно сказал Каллаган. — Если у тебя найдется липшее время, я был бы рад посоветоваться с тобой.
  — О да! — голос Грингалла звучал иронично и слегка подозрительно. — Так тебе нужен мой совет? Я всегда немного побаиваюсь, когда ты начинаешь просить совета. Обычно это означает, что у тебя за пазухой что-то припрятано. Ты зайдешь сюда?
  — Буду рад, — ответил Каллаган. — Если не возражаешь, я приеду в три часа.
  Грингалл не возражал. Каллаган нажал кнопку звонка и вызвал Эффи. Когда она вошла, он извлек из бумажника двадцать десятифунтовых бумажек.
  — Когда ты пойдешь завтракать, Эффи, — сказал он, — купи мне какое-нибудь ювелирное изделие. Что-нибудь действительно красивое и с бриллиантами. Это лучше всего купить на Бонд-стрит. Можешь истратить все.
  Она взяла деньги.
  — Это для женщины? — спросила она. Он заметил, что у нее очень зеленые глаза и она особенно тщательно одета.
  — Да, Эффи, — ответил он, — Это для очень красивой женщины. Что-нибудь из бриллиантов на платиновой основе.
  Когда она шла к двери, Каллаган заметил:
  — Тебе идет новый пояс, Эффи. Она обернулась.
  — Я знаю, что вы замечаете многое, — с улыбкой сказала она, — но я не думала, что вы настолько наблюдательны. Я только вчера купила новый пояс. Я рада, что он вам нравится.
  Каллаган усмехнулся.
  — Я рад, что ты рада, Эффи.
  — Спасибо, мистер Каллаган. — Он увидел, что глаза ее лукаво сверкнули. — Я не думала, что вас интересует моя фигура.
  — Ты бы удивилась… — начал Каллаган, но она уже успела закрыть дверь.
  
  ***
  
  Было десять минут четвертого, когда Каллаган появился в кабинете Грингалла. Инспектор заметил, что Каллаган выглядит недовольным. Но это его не удивило, он знал, что Каллаган хороший актер.
  Он открыл ящик стола и достал коробку с сигаретами. Указав Каллагану на кресло, он придвинул к нему сигареты.
  — Вы прекрасно одеты, Слим, — сказал он.
  — Жаль, что я не могу себя чувствовать так же, — отозвался Каллаган.
  — А что случилось? — спросил инспектор. — Вы же знаете, что не обязаны разговаривать о деле Уилфрида Ривертона. Мы с вами находимся по разные стороны барьера. И к тому же вы слишком опытный человек, чтобы советовать вам что-то. Я ничего не спрашиваю у вас.
  Каллаган кивнул. Он взял сигарету из коробки и закурил. Потом откинулся на спинку кресла и посмотрел внимательно на Грингалла.
  — Я знаю все это, — сказал он. — Но я не хочу попасть в неприятное положение и тем более испортить дело вам.
  Он долго молчал и курил. Потом заговорил:
  — Послушайте, Грингалл. Я открою вам карты. Я хочу рассказать кое-что, что вам может помочь, но я не хочу говорить об этом раньше времени. Вы понимаете?
  Грингалл улыбнулся. Каллаган снова принялся за старые трюки.
  — Помните, как мы ссорились в этой комнате из-за дела Меролтона, когда вы грозились пойти к комиссару и нажаловаться на меня? — спросил Грингалл.
  Каллаган улыбнулся.
  — Ах, это, — сказал он. — Ну, это вопрос техники, вот и все.
  — Верно, — пробормотал инспектор, — это была только техника. А откуда я знаю, что сейчас это не техника? Каллаган пожал плечами.
  — Если вы ответите мне на один вопрос, — сказал он, — я вам расскажу. А потом вы увидите, что привело меня сюда к вам.
  — Ладно, — не спеша сказал Грингалл. — Говорите, какой вопрос? Каллаган выпустил кольцо дыма.
  — Когда вы собираетесь предъявить обвинение Уилфриду Ривертону? — спросил он. Грингалл поднял брови.
  — Хороший вопрос, — спокойно сказал он, — Я должен, в свою очередь, спросить вас, что сказал Гагелю молодой Ривертон.
  — Тоже верно, — сказал Каллаган. — Я не возражаю против этого.
  — Что? — воскликнул инспектор. — Вы скажете мне содержание заявления вашего клиента и практически осветите мне линию защиты?
  — А почему бы и нет? — сказал Каллаган мрачно и наклонился вперед к Грингаллу. Какой черт может воспользоваться этой ситуацией? — Он развел руками, — Дело в шляпе, и вы знаете это. Вы же знаете не хуже меня, что если бы у защиты были реальные основания, я бы не стал прибегать к помощи Валентина Гагеля. Вы ведь знаете это, не так ли?
  Инспектор нерешительно кивнул головой.
  — Должен сказать, что я предполагал нечто в этом роде, — сказал он, — Так вы говорите мне, что фактически защиты не будет. Иначе говоря, этот ваш Валентин Гагель пытался ослабить обстоятельства, ссылаясь на временную невменяемость из-за пьянства и употребления наркотиков.
  — Хотелось бы мне, чтобы это было так, — печально сказал Каллаган.
  Грингалл изумленно уставился на него.
  — Боже мой! — воскликнул он. — Только не говорите мне, что вы сами считаете его виновным. Каллаган колебался.
  — Нет, — сказал он. — Я бы не пошел так далеко, но.., но… — Он пожал плечами. — Когда вы собираетесь говорить с ним, Грингалл? — спросил он, — Давайте уж в открытую, хватит темнить.
  — Ладно, — сказал Грингалл. — Не вижу оснований, почему бы вам не узнать это. Завтра утром газеты сообщат обо всем.
  Он начал набивать свою трубку.
  — Завтра я поеду в Баллингтон, — продолжал он. — Наш хирург говорит, что он достаточно оправился, чтобы говорить. Его состояние лучше, гораздо лучше, чем в то время, когда он употреблял наркотики. Пуля Джейка Рафано пошла ему на пользу. Ладно… Он сможет сказать все, что захочет. Я не хочу ничего спрашивать у него. Я предъявлю ему обвинение, несмотря на то, что не хотел этого делать, пока не выясню еще одно обстоятельства.
  Он пристально посмотрел на Каллагана.
  — А что именно вы хотите выяснить, Грингалл? — спросил Каллаган.
  — Я хочу найти парня, который был на борту яхты, — ответил инспектор, — Того, который позвонил нам в Ярд и сообщил о стрельбе. Очевидно, этот парень звонил из Фаллтона. И вполне очевидно, почему именно он нужен мне. Он был на борту яхты.., и он был там или после стрельбы, или в тот момент, когда она случилась. Если этот парень существует и он обычный порядочный гражданин, я не вижу причины, которая вынуждала бы его скрываться от полиции, и он должен спокойно рассказать свою историю. То, что он скрывается, заставляет меня думать, что он был на яхте во время стрельбы и имеет основания избегать встречи с полицией.
  Он помолчал.
  — Комиссар хочет, чтобы я нашел этого парня, если смогу. Он не хочет, чтобы защита вытащила его в последний момент и неожиданно предъявила какую-нибудь небылицу.., вроде рассказа о самозащите или что-либо подобное. Ну, а я не в состоянии найти его.
  — И вы пришли к заключению, что это не меняет положения дела?
  — Верно. Конечно, я был бы рад иметь на своей стороне этого человека, если это возможно, но это не меняет дела, ибо наши эксперты могут доказать, что пуля, убившая Рафано, была выпущена из пистолета Уилфрида Ривертона, а нам теперь известно, что пуля, извлеченная из Уилфрида Ривертона, была выпущена из пистолета Джейка Рафано. Другими словами, эти парни оба поразили цель. Они пытались убить друг друга. Ну, и я также располагаю некоторыми доказательствами, что Уилфрид Ривертон грозил убить Джейка Рафано, если у него будет удобный случай. Не сомневаюсь, что Джейк Рафано знал об этом. Он был готов к встрече с молодым Ривертоном.
  О Джейке Рафано получены чертовски плохие сведения из Штатов. Он часто пользовался оружием в грабежах и немудрено, что он ждал этого идиота Ривертона с пистолетом. Ривертон не привык к оружию. Очевидно, он был пьян и растерян, и этой заминкой воспользовался Рафано. Практически они выстрелили одновременно. Вот и вся история, и я не вижу, как можно пробить в ней брешь.
  — Я убежден, что они не сумеют, — сказал Каллаган и вздохнул. — Молодой Ривертон сам согласился с этим! Он посмотрел на Грингалла. Инспектор сказал:
  — Ну… Я открыл свои карты.
  Каллаган смял свою сигарету, взял себе другую из коробки Грингалла и закурил.
  — Послушайте, Грингалл, — сказал он. — Я пришел сейчас к вам, чтобы сказать о парне, который был на «Сан Педро» и который звонил в Скотланд-Ярд. В сущности, нет причины, почему я не говорил вам о нем раньше. Но этот парень знает очень мало. Он был после стрельбы.
  — Вот как? — Грингалл поднял брови. — А кто он?
  — Это я, — ответил Каллаган с невинной улыбкой.
  — Будь я проклят! — пробормотал Грингалл. — Но что вы там делали, черт вас побери? Каллаган выпустил кольцо дыма., — Все это очень просто, — ответил он. — В прошлую пятницу утром семья Ривертонов начала меня дергать из-за медлительности в расследовании этого дела. И я подумал, что лучше всего начать более интенсивно действовать…
  Вечером в пятницу я был у Джо Мартинелли. Там был матч между Лонни и каким-то ниггером. Я слышал, как Джейк Рафано хвалился, что это дело он обтяпал и что он поставил на победу ниггера. Ну, а я помешал ему. Я поговорил с Лонни и выиграл сам, а он проиграл.
  Инспектор свистнул.
  — Держу пари, что Джейку Рафано это не понравилось, — сказал он.
  — Еще бы! — согласился Каллаган. — А после бокса у меня вышла небольшая ссора с двумя или тремя ребятами Рафано, которые работают на него. Я дал ему знать, что буду в Парлор-клубе. Я знал, что Джейк Рафано бывает там. Я также знал, что ему будет любопытно узнать, почему я вмещался в его дело. И я знал, что он думает, что мне кое-что о нем известно.
  — А что вы знали о нем? — спросил Грингалл.
  — Немного, совсем чуть-чуть. Но небольшой блеф никогда не повредит.
  — Вы можете этого не объяснять!
  Каллаган продолжал:
  — Я узнал, где Джейк Рафано выманивает деньги у Простака. Я узнал о его яхте, узнал еще кое-что, в том числе об играх на яхте. Я знал, что он устраивал подобные игры на яхте в Калифорнии, пока федеральные ребята не накрыли его. Я изучил карту и подумал, что его яхта должна быть где-то в тех краях, откуда легко смыться в любой момент.
  Меня удивило, как легко он нашел подход к Ривертону. Потом я обнаружил неиспользованный железнодорожный билет от Малиндона в женской сумочке и начал думать, что яхта Рафано где-то в районе Фаллтона.
  — Прекрасная мысль, — заметил Грингалл. — Кстати, как зовут женщину, в сумочке которой вы нашли этот билет, или это важный секрет фирмы Каллагана?
  — Я не делаю из этого секрета, — сказал Каллаган. — Во всяком случае, не сейчас. Эту женщину зовут Азельда Диксон, по прозвищу Качалка.
  — Я так и думал, что ее так зовут.
  — Вот и хорошо. Это показывает, что вы, полиция, работаете гораздо лучше, чем многие думают.
  — Продолжайте, Слим, — Грингалл иронически поклонился.
  — Я послал оперативника в Фаллтон рано утром в субботу, — продолжал Каллаган, — приказал ему обшарить все окрестности и найти яхту. И он ее нашел. Он нашел «Сан Педро» и сообщил мне. Я подумал, что Джейк Рафано может удрать, и решил навестить его на яхте, чтобы поговорить с ним…
  — Великолепно, — сказал Грингалл. — У вас, частных сыщиков, все здорово получается, не так ли?
  — Вы бы удивились, — сказал Каллаган. — Ладно. Я приехал туда в половине первого, нашел пристань. Там была привязана лодка. Я взял ее и поплыл к яхте «Сан Педро». Приплыв туда, я нашел еще одну лодку, привязанную к трапу. Я думаю, что на этой лодке приплыл туда молодой Ривертон…
  Я поднялся на борт «Сан Педро», но не смог ничего услышать. Я спустился вниз и огляделся, потратив пару минут на осмотр маленького салона — того, который в конце коридора, идущего к большому салону. Затем вошел в большой салон и нашел их. Джейк Рафано был мертв, а Простак еще дышал. Ясно чувствовалось, что он ранен в легкое.
  — Очень интересно, — сказал Грингалл, — Ну, а что вы сделали потом?
  — Пару минут я стоял в салоне и курил, — ответил Каллаган, — Было ясно, что произошло. Потом я спустился с яхты и подплыл к пристани. Сперва я решил заехать в Баллинггон и сообщить в местную полицию, но потом подумал, что это дело больше годится для Скотланд-Ярда. Не так ли?
  Он улыбнулся Грингаллу.
  — Поэтому я позвонил в Скотланд-Ярд. Я не назвал себя потому, что, честно говоря, не хотел быть свидетелем полиции. Сперва хотел посмотреть, как будут развиваться события.
  Грингалл выбил погасшую трубку и начал снова набивать ее.
  — Это уже кое-что, Слим, — сказал он. — Хотя эффект слабей, чем я надеялся. Естественно, я рад узнать, кто был на яхте, потому что это означает, что защита не собьет нас с пути.
  — Верно, — согласился Каллаган. — Так вы собираетесь действовать?
  — Да, — ответил инспектор, — завтра.
  Каллаган встал. Он взял шляпу и направился к двери.
  — Конечно, Грингалл, если вам нужны мои показания, я готов их дать, — сказал он, — Мое заявление не даст никому ничего — ни защите, ни обвинению. Я только нашел их, вот и все, что мне известно.
  Грингалл кивнул.
  — Верно, Слим. Я думаю, что вы нам больше не понадобитесь.
  Каллаган уже взялся за ручку двери и вдруг снова заговорил:
  — Есть одна маленькая деталь, Грингалл, — сказал он. — Конечно, я бы не пришел к вам, если бы это могло повредить моему клиенту. Но вы знаете меня, я всегда пытаюсь быть честным с вами.
  — Черта с два, — сказал инспектор, — Я знаю девиз фирмы Каллагана.
  — Я вам его не говорил, — сказал Каллаган. — Ну, и как он звучит?
  — Насколько я понимаю, вашим девизом всегда были следующие слова: «Мы должны выиграть дело любой ценой, а потом пусть кашу расхлебывают черти». Я не могу сказать, что эти слова подходят приличному человеку, уважающему законы. Но я всегда стараюсь видеть лучшее в человеке.
  — Я тоже, — сказал Каллаган. — Я внимательно слежу за вашей карьерой, Грингалл, и, между нами говоря, думаю, недалеко то время, когда вы станете старшим инспектором. И я всегда считал вас своим другом.
  — Спасибо, Слим, — сказал Грингалл. — Вы заставляете меня краснеть.
  — Да, еще одно. Насчет вашего завтрашнего визита к Уилфриду Ривертону в больницу. Я был бы рад, если это не затруднит вас, чтобы вы сделали это в субботу утром…
  Он замолчал, увидев выражение лица Грингалла.
  — Я вам объясню, почему прошу об этом… Я думаю о миссис Ривертон. Она милая женщина. После смерти полковника и при теперешнем положении молодого Ривертона ей очень тяжело.
  Он подошел к столу Грингалла, пристально глядя на него.
  — Я увижусь с ней завтра утром, — сказал он. — Думаю, что я откажусь от этой работы. Больше сделать я ничего не смогу, и я это знаю. Но я хотел бы предупредить ее, что вы собираетесь обвинить Простака. И было бы лучше, если бы это исходило от меня… Понимаете?
  — Понимаю, — сказал инспектор. — Вы поедете к ней и откажетесь от работы. А потом, получив от меня много ценной информации, вы можете найти другого юриста, настоящего юриста, а не этого дурака Гагеля. И снова взяться за это дело.
  — Ну так как, Грингалл?
  Инспектор откинулся на спинку кресла и сказал:
  — Согласен. Ривертон в больнице так же под стражей, как и в тюрьме. Там он в безопасности. Во всяком случае, завтра я могу заняться другими делами. А предъявить обвинение я успею и в субботу утром.
  Каллаган благодарно улыбнулся. — Большое спасибо, Грингалл, — сказал он. — Я всегда знал, что вы настоящий друг. Он вышел и тихо закрыл за собой дверь.
  12. Выход Генни — уход Гении
  Каллаган встал из-за стола и подошел к окну. Он смотрел на отражение уличных фонарей в мокром асфальте. Он взглянул на часы. Шесть часов.
  Он вернулся к столу, закурил сигарету и позвонил Эффи. Когда она вошла, он проговорил спокойно:
  — Кто-то убил Келлса.
  — Боже мой! — прошептала Эффи. Она смертельно побледнела.
  — Я жду, что сообщения об этом появится в газетах завтра утром или, в крайнем случае, вечером. Как только ты увидишь сообщение в газетах, позвони Грингаллу в Скотланд-Ярд. Я надеюсь, что к тому времени баллингтонская полиция отвезет тело в морг. Скажи Грингаллу, что я буду признателен ему, если он разрешит как можно скорее похоронить его. Понимаешь?
  Она кивнула.
  — У Келлса никого нет, — продолжал он. — По крайней мере, о нем некому позаботиться. Отец где-то в Штатах. Сама поговори с гробовщиком. Пусть сделают все как нужно и дадут лучший гроб. Потом пошли заметку в пару американских и канадских газет. Текст такой:
  +++
  "В память Монтегю Келлса, бывшего сержанта Королевской канадской конной полиции, бывшего старшего оперативника Трансконтинентального детективного агентства Америки и первого заместителя Руперта Патрика Каллагана из «Детективного агентства Каллаган» в Лондоне, который умер от раны, полученной при исполнении служебных обязанностей ночью в понедельник 19 ноября…
  Ближайшие родственники могут обратиться к юристу «Агентства Каллаган», Чарльз-стрит, Беркли-сквер, Лондон, Англия, за подробной информацией и причитающимся покойному гонораром".
  +++
  Эффи кивнула.
  — Это ужасно, — сказала она, — он был таким милым… Жаль, что я часто ворчала на него. Каллаган усмехнулся.
  — Да, Монти был молодцом.
  — Вы знаете, кто это сделал? Каллаган кивнул.
  — Да, — сказал он. — Я присмотрю за этим делом. Она вышла. Каллаган услышал, как Эффи тихо всхлипывала, печатая его заметку. Он снял трубку и набрал номер «Желтой лампы».
  Минуту спустя он разговаривал с Перруччи.
  — Хэлло, Перруччи, — весело сказал Каллаган. — Ты ведешь себя по-прежнему хорошо, не так ли?
  — Не ругайте меня, мистер Каллаган, — закричал он, — у меня опять неприятности.
  — Вот как? — сказал Каллаган. — Что же случилось?
  — Хуанита, — сказал Перруччи. — Она уходит от меня. Она не дала мне возможности подыскать ей замену. Сегодня она выступает последний раз. Черт возьми… Теперь у меня нет звезды.
  — Да, это плохо, — сказал Каллаган, — ну ничего. Найдешь другую.
  Он положил трубку и закурил новую сигарету. Он вышел из кабинета. Эффи крошечным платочком вытирала глаза.
  — О чем ты плачешь? — спросил он.
  — Я не плачу, — ответила она. Он усмехнулся.
  — Допустим. Но если ты не плачешь, Эффи, тебе нужно сходить к врачу, у тебя что-то неладно с глазами. Я иду спать, — сказал он. — Прежде чем ты уйдешь, свяжись с Николасом и Финдоном. Скажи им, пусть придут завтра сюда, они могут мне понадобиться. Потом надо напечатать письмо — я завтра утром подпишу его — Муру Пику в Трансконтинентальное детективное агентство в Чикаго. Сообщи ему, что Келлс погиб и что мне нужен новый первый заместитель. Напиши, что если он хочет, то пусть сам едет сюда. Я дам ему пятьсот фунтов в год и наградные. Напиши, что это прекрасная работа.
  Она медленно кивнула. Она подождала, пока не услышала шум поднимающегося лифта, потом отодвинула машинку в сторону, положила руки на стол, опустила на них голову и горько заплакала.
  
  ***
  
  В десять часов Каллаган проснулся, послушал удары китайских часов на камине. Он чувствовал себя отдохнувшим, свежим. Встал, подошел к окну и, отдернув занавеску, выглянул на мокрую улицу. Потом стал ходить по комнате.
  Он немного помедлил, зажигая свет, затем снял трубку и набрал номер Хуаниты.
  — Хэлло, невеста, — Где твой будущий муж? Где он циркулирует сегодня? Я подумал, может, мне придти сегодня и выпить с вами обоими виски, а?
  — Ничего не выйдет, Слим, — сказала Хуанита. — Сегодня мы заняты.
  — Тоже хорошо, — сказал Каллаган. — А я приготовил для тебя небольшой подарок — маленькая брошка с бриллиантами. Когда можно будет вручить ее тебе?
  — Какой ты милый! Миллион раз спасибо! Послушай, Слим.., у меня идея. Завтра Джилл вечером уходит по делам и вернется поздно. Что ты скажешь насчет небольшого обеда, а? И мы сможем поговорить. Это будет в последний раз. Ведь в субботу мы уезжаем.
  — Вот как? Ты об этом не говорила. А куда, Хуанита? — в его голосе звучала нотка сожаления.
  — Ну.., если я тебе скажу.., только никому ни слова. Мы улетаем из Кройдона в пять часов вечера в субботу. Джилл арендовал частный самолет. Мы поженимся в Париже. Только не говори никому. Я сказала Джиллу, что никому не скажу.
  — Буду нем, как рыба, — сказал Каллаган. — Ладно, завтра вечером пообедаем с тобой вместе… Ну, пока, детка…
  — Пока, Слим, — сказала Хуанита. — Жду завтра. И я готова умереть от радости, когда увижу брошку.
  Вешая трубку, Каллаган улыбался. Он прошел в ванную, принял душ, побрился, надел темно-серый костюм, красивое модное пальто, выпил виски на три пальца и спустился в контору. Затем отпер контору и прошел в свой кабинет, включил свет, открыл правый ящик своего стола. Из ящика он достал «Люгер», проверил обойму, вогнал патрон в патронник, поставил на предохранитель и опустил пистолет в нагрудный карман пальто.
  Он запер контору и спустился вниз. Поймав такси, он приказал везти себя в бар «Капер» в Сохо, откинулся на спинку сидения и закурил сигарету. Он улыбался, выглядел счастливым.
  Каллаган вошел в бар. Три или четыре завсегдатая сидели за столиками в разных концах зала. В одном углу уставший молодой человек бренчал на пианино. Сигарета прилипла к его губам, а он мягко напевал: «Я не могу жить без тебя!»
  Каллаган прошел мимо небольшой сцены, на которой стояло пианино и, толкнув боковую дверь, шагнул в небольшой коридор. В конце коридора виднелась открытая дверь.
  Каллаган вошел в нее и оказался в маленькой комнате, грязной, темной и неуютной. Всюду была пыль. В конце комнаты за конторкой сидел Братец Генни.
  — Хэлло, Генни, — сказал весело Каллаган, посмотрел на полузакрытые глаза Генни и дрожащие руки. Все было ясно.
  — Так ты снова накачался наркотиками? Ну и вошь ты, Генни!
  Братец Генни крепко сжал пальцами левой руки правую руку.
  — Послушай, Каллаган, — хрипло сказал он. — Убирайся отсюда!.. У меня здесь есть пара ребят, которые могут помочь тебе, если ты не уйдешь сам. Я не боюсь тебя, Каллаган. Убирайся отсюда…
  И он начал бормотать что-то совсем невнятное.
  Каллаган сделал два шага в сторону Братца Генни, поднял правую руку и влепил Братцу Генни крепкую пощечину.
  Братец Генни начал хныкать, но вдруг неожиданно ударил Каллагана правой ногой в грудь. Каллаган упал, как подкошенный. Братец Генни с проклятиями схватил со стола нож и кинулся к Каллагану…
  Тот, не торопясь вставать, резко ударил правой ногой Генни в колено. Он рухнул на стул.
  Каллаган медленно встал и руками в перчатках отряхнул пальто. Потом пододвинул себе стул, стер с него платком пыль и сел напротив Братца Генни.
  — Это серьезное дело, Братец Генни, — сказал он, — Послушай-ка, сейчас незачем устраивать истерику и волноваться. Уже слишком поздно…
  — Какого черта тебе нужно? — раздраженно спросил Братец Генни. Он смотрел куда угодно, только не на Каллагана. — Что тебе нужно от меня, проклятый гад, проклятая сволочь, да.
  — Не смеши меня, — сказал Каллаган. — И не груби. Я же к тебе хорошо отношусь, Генни. Правда, я один раз чуть не пострадал из-за тебя, когда я сидел и ждал, а Азельда сумела позвонить и один из твоих негодяев подкараулил меня… Правда, ему не стало легче.
  В уголке рта Братца Генни показалась струйка слюны. Лицо начало дергаться. Это было страшно и отвратительно.
  — Успокойся, Генни, и расслабься. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это спокойно сидеть и слушать меня, и тогда все кончится хорошо. Если ты не успокоишься, завтра тебя арестуют за соучастие в убийстве. В убийстве, понял?
  — Ты проклятый лжец, Каллаган.., вшивый лжец… Ты блефуешь. На мне ничего нет! Каллаган встал и усмехнулся.
  — Я хочу занять у тебя на минутку пишущую машинку, Генни. Ты не возражаешь, если я поупражняюсь в печатании?
  Он прошел через комнату к другому столу, на котором стояла пишущая машинка, сунул в каретку четверть листа и начал печатать. Братец Генни подошел к нему сзади и вяло схватил его за руку, пытаясь помешать.
  Каллаган оглянулся и стряхнул его руку. Генни потянулся за палкой, но коротким тычком в живот Каллаган заставил его опуститься на стул. Генни опустил голову на грудь… И горько заплакал.
  Каллаган печатал двумя пальцами. Клавиши жутко щелкали и производили на Братца странный эффект. Он перестал плакать, выпрямился на стуле и уставился на Каллагана.
  Каллаган закончил печатать. Он вынул из пишущей машинки лист и прочел напечатанное.
  — Дьявольски забавная вещь, — сказал он. — Я допускаю, что это одно из тех совпадений, о которых можно прочитать только в книгах. Я нашел это у Азельды Диксон. Она была настолько небрежной дурой, что не сожгла его. Письмо напечатано на этой пишущей машинке: она печатала его здесь в прошлую субботу утром или днем… Зная Азельду, я бы сказал, что это было днем. Ты хочешь услышать, что она напечатала?
  Он полез в карман и достал смятый клочок бумаги, который нашел в доме у Азельды Диксон. Он прочитал его Братцу Генни. Генни застыл, глядя на него, его руки сжимались.
  — Кто-то убил Монти Келлса, — сказал Каллаган. — Я нашел его в доме Грин-Плейс, близ Фаллтона. Кто-то ухлопал его… А теперь, Генни, я прочту тебе то, что я напечатал на твоей машинке. А ты сиди спокойно и не рыпайся, ради самого себя.
  И Каллаган начал читать вслух:
  +++
  "Инспектору Грингаллу. Центральный департамент уголовных расследований, Уайтхолл.
  Дорогой сэр!
  Меня зовут Азельда Диксон, я живу в доме № 17, Корт Мэншонс, Слоун-стрит. У меня есть для вас сведения, что Монти Келлс, сотрудник «Детективного агентства Каллаган», был убит в понедельник ночью в доме, именуемом Грин-Плейс, неподалеку от Фаллтона. Я знаю, кто убил Монти Келлса.
  Я хочу сделать заявление об этом и о других делах, связанных с убийством… Я печатаю это письмо на машинке Братца Генни в баре «Капер» в Сохо. Я хочу, чтобы вы убедились, что это письмо и письмо, которое было послано Уилфриду Ривертону в прошлую субботу, напечатаны на одной машинке. Это было письмо, которое заставило его поехать в Фаллтон к Джейку Рафано. Это письмо в настоящий момент находится во владении «Детективного агентства Каллаган», которое, возможно, предъявит его должным образом.
  Азельда Диксон".++++
  
  Каллаган свернул письмо, сунул его в конверт, напечатал на нем адрес Грингалла, но конверт не заклеил. Он просто положил его в карман.
  — Как тебе это нравится, Генни? — спросил Каллаган. — Не думаю, что подобные вещи пройдут тебе даром. А ты как думаешь?
  Братец Генни встал. Он открыл ящик стола, достал белый бумажный пакетик и высыпал из него на тыльную сторону ладони белый порошок. Поднес руку к носу и несколько раз глубоко вдохнул кокаин. Сел на стул и уставился в одну точку.
  Каллаган курил и смотрел на него.
  Прошло две или три минуты пока Генни заговорил.
  — Какого черта тебе нужно, Каллаган? — спросил он.
  — Не так много, — медленно сказал Каллаган. — Только поправь меня, если я ошибусь, и подтверди, если я окажусь прав… В прошлую пятницу вечером я помешал Джейку Рафано выиграть на боксе. Позже я встретился с ним в Парлор-клубе. У нас был разговор, и закончился он хорошо.
  Каллаган сильно затянулся и выпустил дым через нос.
  — После этого я пошел в «Желтую лампу» и встретился с Монти Келлсом, — продолжал он. — Я хотел проверить содержимое сумочки Азельды Диксон. Позже я увиделся с Перруччи, спросил его, откуда Азельда достает наркотики. Он испугался и ответил правду, он назвал тебя. Я сказал, что пойду сюда и поговорю с тобой. Как только я ушел от Перруччи, он позвонил тебе, и сказал тебе, что послал сюда Азельду Диксон и что ты получишь указания от нее, не так ли?
  Она пришла, опередив меня. Она сказала тебе, что я дьявольски лезу не в свое дело и что это неплохо, потому что кое-кто ждет меня с лезвиями в перчатке. Она сказала, что тебе нечего бояться, поскольку кое-кто заинтересован в моей смерти, раз я помешал Джейку Рафано выиграть. Так?
  Генни кивнул.
  Каллаган продолжал:
  — В субботу утром, возможно и днем, Азельда Диксон пришла сюда и отпечатала письмо, которое я тебе прочел. Ты знал, о чем оно?
  — Нет, не знал, — ответил Братец Генни. — Я ничего не знал об этом. Она напечатала его и тут же заклеила в конверт… Клянусь в этом.
  — А ты отправил его, верно? — сказал Каллаган. — Ты отправил его Уилфриду Ривертону на Даун-стрит. Ты его сам лично опустил в ящик Ривертона?
  Генни снова кивнул. Он выглядел сильно испуганным. Каллаган встал.
  — Ну, разве ты не полный сопляк?.. Только идиот может сам надеть на себя веревку. Ты так пропитан кокаином, что твои мозги совсем высохли.
  Братец Генни неожиданно встал.
  — Я ухожу, — сказал он. — Я ухожу из этого чертова кабака. Я завязываю. На мне ничего нет, но я завязываю. — Он угрожающе повертел в руке нож, — Не пытайся остановить меня.., не пытайся.
  Он начал отчаянно размахивать рукой с ножом.
  Каллаган усмехнулся.
  — Я не собираюсь останавливать тебя, Братец Генни, — сказал он. — Ты уйдешь… Я думаю, в дальнейшем ты будешь умнее.., на твоем месте я бы удрал подальше, иначе тебя накроют… Ты знаешь Грингалла.., он очень настойчивый парень.
  Генни сунул нож в карман и стал медленно кружиться на месте. В его голове что-то начало работать.
  Каллаган встал.
  — Всего хорошего, Братец Генни, — сказал он. — Мне надоело болтаться тут. Но тебе надо сматываться.
  Он вышел в бар. Усталый молодой человек по-прежнему бренчал на пианино. Двое пьяниц с любопытством уставились на Каллагана, когда он проходил по бару.
  
  ***
  
  В половине первого Каллаган быстро вошел в Корт Мэншонс. Он нажал кнопку звонка номера 17. Ответа не было. Каллаган приложил палец к кнопке и звонил, не переставая.
  Несколько минут спустя дверь приоткрылась. Он сунул ногу в щель и распахнул ее. Затем шагнул вперед, отстранив изумленную Азельду.
  — Ты… — сказала Азельда, произнеся нецензурное слово.
  — Успокойся, Азельда, — сказал Каллаган. — Я хочу поговорить с тобой, и не стоит звать портье и посылать за полицией… Может быть, я сам пошлю за ними после нашего разговора.
  Она прижалась спиной к двери, ведущей в спальню.
  — Что тебе нужно? — спросила она, — Что? Я тебе ничего не скажу.
  — Ты сама не веришь в это, — сказал Каллаган. — Ты станешь чрезвычайно разговорчивой. У тебя есть, что сказать мне.
  — Я? — она цинично улыбнулась. — Ты считаешь себя шибко умным, не так ли, мистер Каллаган? Но я не считаю тебя таким. И я не буду разговаривать с тобой.
  — Послушай, Азельда, хватит ерепениться. Когда-нибудь все кончается. Боюсь, что сейчас настал тот день. И ты это знаешь.
  Он снял шляпу и расстегнул пальто. Она замерла, прислонившись к стене, удивленно глядя на него. Она боялась Каллагана и чувствовала это в глубине души.
  — Я надеюсь, тебе понравился визит к моему другу Дарки, — сказал Каллаган. — Это я устроил твой вчерашний разговор с Менинуэйем в «Серебряном баре» с единственной целью.., так, вроде развлечения. Пока он трепался там с тобой, я обыскал твою квартиру — это было нелегко, Азельда, — но все-таки нашел, что искал. Я нашел записку, которую ты отпечатала для Простака в прошлую субботу и еще «Эсмеральду» в земле под цветком. Ну, этого хватит?
  Азельда Диксон тяжело дышала. Каллаган видел, как под шелковым кимоно высоко вздымалась ее грудь.
  — Пройдем-ка в твою прекрасную гостиную, — сказал Каллаган. — Может быть, у тебя найдется что выпить. Я хочу поговорить с тобой, Азельда и дать тебе небольшой дружеский совет…
  В его голосе звучала неподдельная доброта.
  — Ты в плохом положении, но ты можешь его немного исправить.
  — Я не стану с тобой разговаривать, — медленно сказала Азельда. — Я ничего не боюсь.
  — Черта с два. Ты всего боишься и знаешь это лучше меня… Самое плохое в делах с вами, женщинами, то, что вы ведете себя, как дети. Вы эгоистки. Вы никогда не смотрите в лицо фактам. Вы пытаетесь спрятаться от них. Ты не хочешь сама себе признаться, что то, что ты принимала за любовь, тоже пришло к концу.
  Азельда засмеялась. Но смех ее звучал невесело.
  — Ты не понимаешь, что для тебя все кончено, — продолжал Каллаган. — Когда красивый парень появился возле тебя, а тебе сказали, что у него есть деньги, ты согласилась помочь их вытянуть у него. Ты не поняла, что он любит тебя. Ты глупа и не знаешь, что такое перекрестный допрос. Из тебя вытрясут все и даже душу, все, о чем ты даже думать боишься. Эх ты, Азельда.
  — Я не боюсь тебя, — слабо сказала Азельда. — Я ничего не боюсь.
  Каллаган достал портсигар и выбрал сигарету. Его глаза не отрывались от лица Азельды.
  — Да? — усмехнулся он. — Ладно, я думаю, это все. Голос его звучал очень мирно и дружелюбно.
  — Прости, что я пришел сюда так поздно. Но я сказал Дарки, чтобы он отпустил тебя в двенадцать часов, так чтобы я успел повидаться с тобой. Завтра я буду занят. Надо повидаться с Джиллом Чарльстоном и Хуанитой, а то они в субботу уезжают.
  — Что? — голос Азельды звучал хрипло. Каллаган с изумлением посмотрел на нее.
  — Разве ты не знаешь, что Джилл и Хуанита улетают в субботу в Париж?.. Они собираются там пожениться. Я купил Хуаните брошь с бриллиантами.
  — Боже мой! — сказала Азельда. — Ты лжец! Я не верю тебе, трепло!
  — Это твое дело, Азельда. Ты считаешь, что в состоянии удержать такого мужчину, как он?.. Я сказал тебе чистую правду. Они улетают в субботу. Он держит это в секрете, но мне рассказала Хуанита. Она сказала потому, что надеялась вызвать во мне чувство ревности… Но я не дурак, чтобы связываться с ней.
  — Я думала, она втюрилась в тебя. Я думала…
  — Это именно то, что он хотел заставить тебя думать, — мягко сказал Каллаган. — Он просто тебя использовал.
  Он улыбнулся.
  — Так как же насчет выпивки, Азельда?.. И насчет спокойной беседы?
  Он достал из кармана записку, которую напечатал у Братца Генни.
  — Вспомни Келлса, — сказал он. — Это был мой парень. Помнишь нашу ссору в «Желтой лампе»? Она кивнула. Она не могла говорить.
  — Келлс был в Фаллтоне, — продолжал Каллаган. — Он был в Грин-Плейс, этом доме Рафано, и так же, как Рафано, кто-то застрелил и его… Шутка заключается в том, что, когда Келлс был убит, он держал в руке плавки. Он был умным человеком и, падая, успел сунуть руку с плавками под себя.
  Он помолчал немного.
  — Я думаю, ты можешь догадаться, кто это сделал. Фактически я даже напечатал от твоего имени письмо Грингаллу в Скотланд-Ярд. Ты там пишешь, что знаешь о смерти Келлса и о, том, кто его убил. Я пошлю это письмо Грингаллу завтра утром.
  Он раздавил сигарету о металлический кончик зонта.
  — Ты многое можешь облегчить себе, Азельда, — сказал он. — Тебя обманули, и ты это знаешь. Я не блефую. Я говорю тебе, что Хуанита и Джилл Чарльстон собираются пожениться в Париже в субботу.., смотри!
  Он достал из кармана коробку с бриллиантовой брошью.
  — Это мой подарок Хуаните, — сказал он. — Прекрасная вещица, не так ли? Азельда повернулась лицом к стене и зарыдала. Каллаган закурил новую сигарету и тоже прислонился к стене, наблюдая за Азельдой. Вскоре она снова повернулась к нему. Глаза у нее были сухие и красные. Она была похожа на дьявола.
  — Хорошо, я все скажу, — проговорила она. Каллаган с облегчением вздохнул. Азельда повела его в гостиную.
  — Я оставил немного бренди в бутылке возле твоей постели, — сказал он. — Я думаю, тебе надо выпить. Она неуверенно направилась в спальню.
  — Вымой стаканы, Азельда, — крикнул ей Каллаган. — Я ненавижу пить бренди с привкусом губной помады.
  ПЯТНИЦА
  13. Разговор между друзьями
  Было без четверти одиннадцать, когда Каллаган прибыл в Саутинг. Он сбросил скорость и остановил машину в пятидесяти ярдах от железных ворот, ведущих в Мэнор-Хауз.
  Оглядевшись, он выбрал место, где можно было хорошо спрятать машину.
  Каллаган вышел из машины и, скрываясь за деревьями, неторопливо прошел к воротам.
  Дул сильный ветер. Небо затянуло тучами, изредка выглядывала луна.
  Каллаган дошел до железных ворот и увидел, что они открыты. Он быстро прошел ворота, миновал сторожку и осторожно направился к дому. Дорога к дому была длинной, но Каллаган не спешил. Неподалеку от дома он увидел два красных фонаря, это горели стоп-сигналы на машине Джилла Чарльстона. Каллаган облегченно вздохнул.
  Он открыл дверцу, сел на пассажирское место и тщательно обшарил все возможное, но не нашел ничего.
  Только обычные предметы лежали в багажнике: щетка, дорожная карта, жестянка с краской — в общем, то, что есть у всех водителей, но редко используется.
  Каллаган передвинулся на место водителя, достал из нагрудного кармана «Эсмеральду», найденную у Азельды, сунул пистолет на самое дно багажного отделения и завалил его хламом, затем вышел из машины.
  Он встал в тени деревьев между дорогой и домом, закурил сигарету, скрывая ее в рукаве. Он стоял и курил, а время шло…
  Примерно полчаса спустя послышался шум.
  Сыщик повернулся в сторону входа в Мэнор-Хауз и увидел, что дверь открыта и в освещенном прямоугольнике стоят две фигуры. Потом дверь закрылась.
  Когда звук шагов по гравию стал приближаться, Каллаган шагнул к машине Чарльстона. Он встал за машиной и подождал, пока тот не усядется за руль, потом подошел к открытому окну.
  — Хэлло, приятель… — весело сказал Каллаган. Чарльстон щелкнул тумблером и зажег свет. Повернув голову к окну, он увидел направленный на него ствол «Люгера».
  — А, Слим! — облегченно сказал он. — Что за идея? Практикуешься в грабеже на большой дороге?
  — Разверни машину и поезжай к выходу, — сказал Каллаган. — За воротами остановишься. Свет не выключай. Только не пытайся шутить, иначе я всажу в тебя пулю. Ясно?
  — Ясно, — кивнул Чарльстон.
  Он начал разворачивать машину. Сыщик двигался рядом с окном. Когда Чарльстон проехал немного, Каллаган сказал:
  — Останови машину и выходи. Сядь на подножку так, чтобы сзади на тебя падал свет. Чарльстон повиновался.
  — Что это значит? — спросил он. — Ты что, рехнулся?
  — Пока нет, — отозвался Каллаган. — Только, ради Бога, не пытайся выкидывать фокусов. Я давно все знаю. Это твой конец.
  Чарльстон усмехнулся.
  — Можно мне закурить? — спросил он.
  — Почему же нет? — отозвался Каллаган. Свободной рукой он достал из кармана две сигареты и зажигалку. Одну он протянул Чарльстону, другую сунул себе в рот, чиркнул зажигалкой, дал прикурить Чарльстону, прикурил сам.
  — Это была почти блестящая работа, Джилл, — сказал он. — Но недостаточно тонкая. Чарльстон пожал плечами.
  — Ты умный парень, — сказал он. — Кажется, я недооценил тебя. Я должен был давно убраться отсюда, но оказался дураком. — Он снова пожал плечами, — Куда мы поедем отсюда?
  Каллаган посмотрел на Чарльстона. Он чувствовал, как лихорадочно думает Чарльстон о том, чтобы ему выкрутиться, Он не ответил на вопрос.
  — Ты прав, — сказал Каллаган. — Тебе надо было давно удрать. Тогда бы у тебя был шанс. Но я оказался мудрее тебя, и в прошлую пятницу уговорил Хуаниту не отталкивать тебя, и ты остался. Ты оказался жадным, Джилл, ты решил захватить не только деньги, но и Хуаниту. Если бы ты удовлетворился сорока тысячами, которые забрал у Джейка Рафано, убив его, и удрал, взяв с собой Азельду — ты ведь всегда сумел бы бросить ее — ты имел бы кучу денег, а молодой Ривертон болтался бы в петле. Но ты захотел еще. Ты попытался обобрать Торлу Ривертон. Жаль, что морфий, который ты ей подсунул, не очень сильно подействовал на нее. Ты сказал ей, что это лекарство от головной боли?
  — Будь человеком, Слим… Я ничего не хотел сделать с ней. Но я знал, что она собирается увидеть тебя. Она сказала мне об этом. Я думал, что будет лучше, если она будет не слишком хорошо соображать. Вот и все. Ты взял у нее пять тысяч фунтов. Она сказала мне сегодня. И что она уволила тебя тоже… Эти бабы всегда…
  — Не говори, — сказал Каллаган. — Я полагаю, она тебе сказала об этих пяти тысячах, чтобы объяснить, почему она достала только двадцать, а не двадцать две тысячи. Верно?
  "Да.
  При скудном свете Каллаган увидел тревогу на лице Джилла Чарльстона. Он знал, что Чарльстон обдумывает сейчас какой-то план. Это забавляло его.
  — Ты догадался в прошлую пятницу, когда встретил меня и Мартинелли? — спросил Чарльстон.
  — А ты как думаешь? — с сарказмом спросил Каллаган, — Ты думаешь, что «Детективное агентство Каллагана» настолько тупо, что я не знал ничего о том, что ты и Рафано были партнерами? Ты думаешь, мы целые недели ничего не делали? Тебе хотелось думать, что мы ничего о вас не знали. А когда на боксе я сказал тебе, что я в тупике и не знаю, что делать, тебя осенила блестящая мысль. Да, идея была неплохая. Ты знал, что Джейк Рафано собирается удирать. Ты знал, что он заберет деньги с собой, а ты ничего не получишь, потому что он знает, что ты не сможешь донести на него… Это ты сказал мне, что Джейк Рафано вытянул все деньги у Простака. Ты специально рассказал мне об этой сделке на боксе, зная, что я заставлю Лонни выступить против Джейка. Это разозлит Джейка Рафано, он попробует выступить против меня, а я его припугну, и он смоется на следующий же день. Я бы закончил это дело в субботу, если бы ты не пристрелил Рафано.
  — Смотри-ка! Ты совсем как Шерлок Холмс. Каллаган спокойно продолжал:
  — Ты сделал пару дурацких ошибок. Возможно, тебе будет интересно услышать о них. Во-первых, ты позвонил Простаку в пятницу, после моего ухода от Мартинелли, и сказал ему, что я напал на его след и что его мачеха наняла меня. Этот дурак решил поговорить со мной и начал орать на всю Берскли-стрит. Он предложил мне не лезть в его дела и то же самое передать его мачехе. Ну, ясно, что только один человек мог передать ему это, потому что только один человек знал об этом. Это ты. Ясно?
  — Ясно, — ответил Чарльстон. — Забавно, как может маленькая ошибка погубить человека. Ты умный ублюдок, Слим.
  Он продолжал курить. Каллаган знал, что Чарльстон пытается выяснить, все ли ему известно. Почему бы не обнадежить его разок? Пусть думает, что выкрутится, а потом выложить ему факты…
  Каллаган внутренне улыбался. Это как игра кошки с мышкой. Внезапно он вспомнил Монти Келлса, лежащего на каменном полу подвала…
  Каллаган подумал, что было бы дьявольски забавно дать понять Чарльстону, что ему это известно…
  Он сказал:
  — Ты сделал другую дурацкую ошибку. После того как я побывал у Перруччи и немного пригрозил ему, чтобы узнать, откуда Азельда Диксон достает наркотики, которыми вы начали пичкать Простака, я встретил тебя у входа в «Желтую лампу». Ты собрался идти домой. Помнишь?.. Как только я ушел, Перруччи кинулся к тебе и спросил, что делать. Ты велел позвонить через Азельду к Братцу Генни и держать язык за зубами.
  Я всегда считал, что Азельда Диксон работает с тобой. Это ты приучил ее к наркотикам и ты приставил ее к Ривертону. Когда Перруччи и Братец Генни сказали мне, что она работает на Джейка Рафано, я знал, что она работает на тебя. Ты все пытался свалить на Рафано, потому что знал, что Джейк Рафано собирается удирать. Ну, как?
  — Неплохо, — сказал Чарльстон. — Ты прекрасно работаешь Слим.
  — Будет еще лучше, — сказал Каллаган. — Тебе пришла эта идея в пятницу вечером. Ты пошел к Азельде Диксон после того, как ее видели у Братца Генни. Она рассказала тебе о случившемся и о встрече со мной. И ты решил впутать ее в убийство… Ты так поработил ее, что она была готова ради тебя на все.
  Ты придумал план. Послал ее к Генни в субботу напечатать анонимное письмо для Уилфрида Ривертона, в котором сообщалось о мошенничестве Джейка Рафано. Ты знал, что он начнет действовать и побежит с этой запиской к Азельде. Ты знал, что он это сделает, потому что она единственный человек, которого он здесь знал. Он так и сделал, а Азельда вместо того, чтобы его успокоить, сказала, что он должен поехать в Фаллтон на «Сан Педро» и разделаться с Рафано. Она посоветовала ему взять пистолет и под угрозой потребовать у Джейка Рафано назад долговую расписку на двадцать две тысячи фунтов и те деньги, которые у него будут.
  Поскольку она дала ему наркотик, он перестал контролировать свое поведение, но считал, что с ним все в порядке. Она дала ему пистолет и сама повезла его на машине, потому что вы оба понимали, что сам он не проедет и двух ярдов… Но этот бедняга не знал, что ты велел Азельде дать ему пистолет с десятью холостыми патронами. Ты не мог доверять оружие этому наркоману-идиоту, а тебе нужно было, чтобы Джейк Рафано был убит…
  В субботу ты послал записку Джейку Рафано на «Сан Педро». Ты писал, что Ривертон собирается явиться к нему и что он вооружен пистолетом. Ты писал, что не уверен, что он воспользуется пистолетом, может, он просто хочет пригрозить Джейку. Пусть Джейк приготовится. Но ты не сообщил Джейку, что явишься на яхту!
  Чарльстон стряхнул пепел с сигареты и сказал:
  — Знаешь, Слим, ты молодец. Ты слишком хорош, чтобы быть частным детективом, использовать свои мозги и ничего не получать за это. Ты должен делать большие дела и большие деньги. Если бы ты имел настоящий капитал, ты сумел бы многого добиться.
  — Я знаю, — согласился Каллаган. — Я давно думаю об этом. — Он засмеялся. — Да, так вот, продолжим разговор. Ты договорился с Азельдой, что она привезет Простака ровно в половине одиннадцатого. Она должна ждать, когда Уилфрид поднимется на «Сан Педро». Потом она должна заехать за тобой в Грин-Плейс. Ты ждал ее там с плавками под костюмом. По дороге в Фаллтон она подвезла тебя к телефонной будке, и тебя осенила новая идея. Ты позвонил Торле Ривертон, которая собиралась к умирающему мужу. Ты сказал ей, что у Джейка Рафано находится долговая расписка ее пасынка на двадцать две тысячи фунтов и что Рафано хочет явиться в больницу и требовать уплаты от полковника Ривертона. Ты знал, что она готова сделать все, чтобы помешать этому. Ты договорился встретиться с ней на «Сан Педро» в половине двенадцатого. Ты сказал, что у пристани ее будет ждать лодка и что ты встретишь ее на борту. Ей это не понравилось, но сделать она ничего не могла. Ну как?
  — Продолжай, Слим, — сказал Чарльстон, — симпатичный рассказ.
  Он отбросил сигарету.
  — Торла Ривертон сказала, что будет там. Ты пообещал, что если она принесет расписку, подписанную ею, то расписку Простака ей вернут. Ты сказал, что не возражаешь против ее расписки, поскольку она-то в состоянии оплатить свои расходы. Ты сказал, что только это может остановить Джейка Рафано от посещения полковника. Потом Азельда подвезла тебя к деревьям возле пристани. Ты разделся и поплыл к «Сан Педро». Азельда развернула машину и ждала тебя, чтобы вместе вернуться в город. Ты знаешь, что было на «Сан Педро». Когда ты вошел в салон, Джейк Рафано и Простак ругались. Возможно, ты наблюдал за ними через щелочку. А потом молодой Ривертон сделал то, что ему посоветовала Азельда. Он достал пистолет. Джейк Рафано тоже достал пистолет, и щенок выстрелил. Этот идиот думает, что он действительно убил Джейка Рафано, а стрелял он холостыми патронами. Рафано тоже выстрелил в него и попал в легкое. Простак упал без сознания…
  Прежде чем Джейк успел придти в себя, вошел ты. У тебя была «Эсмеральда». Она находилась в кисете на плавках, как обычно это делают моряки для сохранения сухим табака. Ты выстрелил в Джейка Рафано и убил его, прежде чем тот успел сообразить, что происходит…
  Каллаган достал сигарету и закурил.
  — Остальное было легко. Ты вытащил из руки Ривертона пистолет, стер свои отпечатки с «Эсмеральды» и вложил в его руку. Ты знал, что полиция найдет пулю, убившую Джейка Рафано, и пулю Рафано, попавшую в Ривертона. Ты думал, что молодой Ривертон мертв. Ну, я тоже так думал сначала…
  Ладно, дальше. Ты взял пистолет, заряженный холостыми, и выкинул из иллюминатора. Потом ты прошел в маленький салон и надел халат. Он был еще влажным от твоего тела, когда я увидел его в шкафу на «Сан Педро». Затем ты вернулся в главный салон, достал ключ из кармана Джейка Рафано и открыл сейф. Достал расписку Простака и вернулся в маленький салон ждать Торлу Ривертон…
  Каллаган внимательно посмотрел на Чарльстона.
  — Когда она пришла, ты взял расписку, которую она принесла с собой, а другую порвал. Ты бросил клочки в корзину под столом. Ты очень рассчитывал на то, что когда полиция найдет эти клочки, то она поймет, что из-за этого и произошла ссора между Джейком Рафано и молодым Ривертоном. Ну, это была весьма существенная ошибка в твоем плане. Во-первых, полиция никогда не увидит ее, потому что я взял эти клочки себе, а во-вторых, она мне очень многое сказала.
  — Что ты имеешь в виду? — мрачно спросил Чарльстон.
  — А вот что, — продолжал Каллаган. — Если бы ты хорошенько подумал, ты бы понял, что если Джейк Рафано и молодой Ривертон ссорились из-за этой расписки.., разве стал бы ее рвать Рафано до прибытия молодого Ривертона? Ну, а молодой Ривертон не смог бы ее порвать, когда он явился на яхту, потому что он был убит, требуя ее назад…
  Если Уилфрид Ривертон и Джейк Рафано практически выстрелили вместе друг в друга, то кто из них мог порвать ее и не просто выбросить, но выйти из большого салона, пройти по коридору и бросить в корзинку в маленьком салоне. Ну?..
  — Это, конечно, элементарно, мой дорогой Ватсон, — странным голосом сказал Чарльстон.
  Каллаган затянулся сигаретой и, не сводя глаз с Джилла Чарльстона, все еще наставлял на него свой «Люгер» — Итак, я понял, что на «Сан Педро» был кто-то еще, — спокойно продолжал Каллаган. — Когда я узнал, что на борту яхты была Торла Ривертон, я подумал, что она потеряла выдержку и начала стрелять. Я бы не стал особенно винить ее за это. Но она не стреляла.
  Ну, а потом все стало проще. Полиция взялась за дело. Уилфрид Ривертон не умер. Следующее, что ты услышал, и услышал от Торлы Ривертон, когда она пришла к тебе перед визитом ко мне, а ты дал ей наркотик и она потеряла всякое представление о реальности происходящего, она сказала, что Уилфриду Ривертону, видимо, предъявят обвинение в убийстве и что все, включая ее самое, считают, что он действительно убил Джейка Рафано.
  Каллаган криво усмехнулся.
  — Бедный парень по сей день считает, что он застрелил Джейка…
  Я знал, что Торла Ривертон была у тебя. Она думала, что я верю, будто она звонит из отеля «Чартрес», но я проследил звонок. Она звонила из небольшого ресторана у Найтбриджа, а ты очень любишь это место. Ты сказал ей, что стрельба на яхте случилась после ее ухода с яхты, что Уилфрид Ривертон приехал вместе с Джейком Рафано после ее ухода, что они сильно ссорились и стреляли друг в друга. Но ты сказал ей, что Джейк Рафано первым достал пистолет, что Уилфрид стрелял из самозащиты, и ты сказал ей, что если она не заплатит тебе двадцать тысяч фунтов, ты не пойдешь в Скотланд-Ярд и не расскажешь там правду. Но ты сказал, что сперва хочешь получить деньги и что если она кому-нибудь расскажет об этом до того, как ты получишь деньги, ты будешь молчать и дашь полиции спокойно повесить Уилфрида Ривертона. Что она могла сказать?.. Она согласилась. Прекрасная работа, Джилл.
  — Ну, да… У тебя есть еще сигареты. Спим?
  — Нет, — ответил Каллаган. — Для тебя нет. У меня осталось пять штук, и они мне понадобятся самому. Но плохо, что ты убил Келлса.
  — Не говори так, — хрипло сказал Чарльстон. — Разве я его убил?
  — Ты, ты, — сказал Каллаган. — Ты вдруг вспомнил о плавках с резиновым кисетом для пистолета и решил вернуться за ними. Ты не нашел их, потому что они были у Монти. Он держал их в руке за спиной, когда был в подвале. Ты услышал шум, пошел туда и убил его. Ты убил его из «Эсмеральды», которую я нашел у Азельды. И я нашел пули, которые она вынула из патронов.
  — Черт! — воскликнул Джилл Чарльстон. — У тебя твердая позиция, Слим. Каллаган промолчал.
  — Может, договоримся, Слим, а? — спросил Чарльстон. Каллаган усмехнулся.
  — Неужели ты думаешь, что я просто так ждал тебя, не желая договориться? — сказал он. — Сколько ты взял на яхте «Сан Педро»?
  — Около двадцати семи тысяч фунтов, — ответил Чарльстон.
  — Но много чеков. Они бесполезны, — Его лицо заметно повеселело.
  — Я возьму у тебя двадцать тысяч фунтов, которые ты получил от Торлы Ривертон. Гони деньги. Чарльстон полез в карман и достал конверт.
  — Достань деньги и считай их так, чтобы я видел, — сказал Каллаган.
  Чарльстон повиновался. Каллаган протянул руку и взял банкноты.
  — Теперь можешь убираться, — сказал он. — И можешь считать, что ты родился под счастливой звездой, будь ты проклят!
  Чарльстон со счастливой улыбкой влез на сиденье..
  — Ты настоящий парень, Слим. Я всегда знал, что у тебя доброе сердце. Никто так хорошо не относился ко мне, как ты. Ты получил двадцать тысяч и еще пять, которые ты вытянул из этой бабы. А мне достались остальные. Ну, пока, Слим. Когда-нибудь увидимся.
  Он включил мотор, и машина медленно покатилась по дороге.
  Каллаган смотрел ей вслед и улыбался, как дьявол. Свернув в сторону Грин-Плейс, за двадцать минут он доехал до места. Каждое окно в доме было освещено. У ворот стояли четыре машины. Значит, Грингалл действовал быстро.
  Каллаган вернулся в Фаллтон, остановился у телефонной будки и позвонил в Скотланд-Ярд.
  — Хэлло, Слим, — сказал Грингалл, — вы просто волшебник. Спасибо за письмо и подарки.
  — Я говорю из Фаллтона, — сказал Каллаган. — Я только что проехал мимо Грин-Плейс и видел в окнах свет и машины рядом.
  — Я послал туда полицию округа, — объяснил Грингалл. — Я сказал им о Келлсе. Они отдадут тело для похорон сразу после вскрытия.
  — Хорошо, Грингалл, — ответил Каллаган. — Теперь выслушайте меня. Я скажу вам, как вы можете взять Джилла Чарльстона. Сейчас он едет в город. Он думает, что ему удалось выкрутиться. Он едет к девушке по имени Хуанита в Мэйфейр. Они собираются сегодня улететь из Крайдона в Париж. Можете взять его. Я не люблю этого парня.
  — Я возьму его, — сказал Грингалл.
  — И еще одно, — сказал Каллаган. — Эта Хуанита — хорошая девушка. Она ни черта не знает об этом деле и наивна, как новорожденный ребенок. Я сам познакомил ее с Джиллом Чарльстоном, чтобы получить кое-какую информацию. Так что не терзайте ее, Грингалл. Она думала, что Чарльстон женится на ней.
  — Хорошо, — сказал Грингалл, — я все сделаю, но не хотел бы оказаться на вашем месте, когда она все узнает. Она захочет вас разорвать на клочки.
  — Азельда заговорила? — спросил Каллаган.
  — Целый роман, — ответил Грингалл. — Она целиком продала его и себя заодно.
  — Да, ярость не рассуждает. Во всяком случае, остальное вы знаете, Грингалл. Да, кстати, думаю могу вам сказать, где вы найдете вторую «Эсмеральду», из которой Джилл Чарльстон убил Келлса. Мне кажется, что она в багажном отделении машины Чарльстона.
  — Хорошо, но если бы вы еще дали мне номер его машины, если вы его знаете, он никогда бы не добрался до Крайдона. Мы бы взяли его на въезде в Лондон. И это спасло бы Хуаниту от неприятностей. Я пошлю к ней человека. Где она живет?
  — Отлично придумано, — сказал Каллаган, называя номер машины Джилла Чарльстона и адрес Хуаниты.
  — Завтра можем встретиться, — сказал Грингалл. — Я хочу выразить вам благодарность и предложить виски и соду. Все это конечно, неофициально. Официально я должен вас строго предупредить о неверном способе получения доказательств. Но мне кажется, что я уже делал это раз или два.
  — Согласен, — рассмеялся Каллаган. — Только я уверен, что мы еще с вами столкнемся в деле, Грингалл. Спокойной ночи.
  — Спокойной ночи и неофициально большое спасибо.
  — Не за что, мой дорогой Ватсон. Он повесил трубку и, вернувшись в машину, поехал в Саутинг. Приближаясь к Грин-Плейс, он начал улыбаться, представляя себе довольного Чарльстона, спешащего в Лондон в надежде уехать. Он перестал смеяться, представив тюремный двор… Эшафот… Палача. Грин-Плейс остался позади. Он помахал рукой.
  14. Вы будете удивлены
  Каллаган сбросил скорость до тридцати миль в час, нащупал сигарету и закурил.
  Машина мягко катилась по дороге… Он с удовольствием прислушивался к ровному гулу мотора. Подобная жизнь нравилась ему: все шло спокойно, пока не подвернулось дело Ривертона, а потом жизнь вспыхнула, как фейерверк.
  Но неделя была отличная… Он вспомнил день за днем и, наконец, вспомнил маленькую неприятность с Хуанитой. Маленькая неприятность! Он сокрушенно улыбнулся, представив себе, что скажет Хуанита при их следующей встрече… Тот факт, что он помешал ей выйти замуж за убийцу, ничего не значил для Хуаниты. Она будет во всем обвинять Каллагана. Он вздохнул, представив себе волнующую сцену в ближайшем будущем.
  Его фары осветили ворота Мэнор-Хауз. Каллаган направил машину в ворота. Он снизил скорость, увидев фары машины, идущей ему навстречу. В тридцати ярдах от нее он нажал на клаксон и резко остановился.
  Каллаган вышел к встречной машине. В ней сидела Торла Ривертон. Она была с непокрытой головой, в меховом манто. Ее руки в перчатках нетерпеливо постукивали по рулю.
  — Добрый вечер, мисс Ривертон, — сказал Каллаган с улыбкой. — Собираетесь куда-нибудь?.. Вам надо бы надеть что-нибудь, иначе вы промокнете, как цыпленок.
  Она прямо кипела от негодования.
  — Мистер Каллаган, я полагаю, вы получили мое письмо. Вы должны понять все, что я писала. Вы избавите себя от неприятностей. Если немедленно оставите меня в покое. Я тороплюсь.
  Сыщик выплюнул сигарету и закурил новую.
  — Ну и беспокойный народ пошел, — сказал он. — Все куда-то торопятся… Никто не дает себе времени подумать. Вы ведь не любите думать, миссис Ривертон?
  — Я советую вам уехать, мистер Каллаган, — холодно ответила она. — В любом случае вы можете все, что вам угодно, сообщить мистеру Селби в его кабинете, если он захочет выслушать вас!
  — Нет, мадам, — сказал Каллаган. — Я не хочу видеть мистера Селби. Я хочу по душам поговорить с вами. Мистера Селби я могу увидеть в любой момент, когда захочу. Но вы — другое дело. Однажды я вам уже сказал, что когда вы сердитесь, вы становитесь прекрасной. Я не пожалею времени, чтобы видеть вас разгневанной.
  — Предупреждаю вас, мистер Каллаган. Будет гораздо лучше, если вы уедете. Уберите с дороги вашу машину!
  — А если я не уеду?
  — Если вы немедленно не уедете, я вернусь к дому, вызову шофера, и он вас вышвырнет.
  — Боже мой, — улыбнулся Каллаган. — Все выглядит так, как будто эта ночь не для меня. Но скажу вам, мадам, что не следует так спешить. Если вы выслушаете меня в течение еще пяти минут, я могу спасти вас от поездки в Баллингтон, куда вы собираетесь. Вы, как милосердный ангел, хотите сказать этому молодому ослу, вашему пасынку, что все в порядке, что вы нашли живого свидетеля, который видел, что Уилфрид Ривертон стрелял из самозащиты. Не стоит.
  Она включила газ, и машина, дав задний ход, медленно поехала к дому. Каллаган шел рядом.
  — И есть другая вещь, из-за которой я хотел видеть вас, — продолжал он. — Я хотел вас увидеть из-за письма, которое вы мне прислали. Вам не кажется, что это очень недоброе письмо для преданного вам детектива?
  Она остановила машину.
  — Если вам не понравилось мое письмо, можете порицать только себя. Только из-за ваших проволочек случилось это ужасное дело на «Сан Педро».
  — Глупости, мадам, — перебил ее Каллаган. — Вся беда в том, что вы не можете и не умеете смотреть фактам в лицо. Вы порхаете. Вы одна из тех женщин, которые не любят частных детективов. Вы всем недовольны. Беда еще и в том, что вы иногда бываете просто глупы и не хотите в этом сознаться.
  Она ничего не ответила. Машина снова начала пятиться к дому.
  — Ну, вот, — сказал Каллаган, — еще пара минут, и все будет в порядке. Я буду говорить быстро. А то меня скоро, кажется, выкинут отсюда.
  Он кивнул в сторону дома.
  — Я полагаю, мистер Селби там?
  — Да, — огрызнулась она, — Я сейчас вернусь к нему и скажу все, что я думаю о детективе, которого он мне рекомендовал.
  — Бедный мистер Селби! Это огорчит его, не так ли? Надо же, какая неудача. Подумать только: у вас есть адвокат, который рекомендовал вам вшивого детектива, который в свою очередь рекомендовал вам вшивого юриста Гагеля… Каково, а?
  Перед домом машина остановилась.
  — Уезжайте, мистер Каллаган, — сказала она, дрожа от ярости. — Это ваш последний шанс.
  Она сидела за рулем и смотрела перед собой. Упали крупные капли дождя. Каллаган посмотрел на небо.
  — М-да, — сказал он и пожал плечами. — Не думаю, что хочу теперь сказать вам многое, — цинично заметил он. — Зачем? Я одно могу вам сказать, что если бы полковник был жив, он не поблагодарил бы вас за вашу глупую сделку с мошенником Джиллом Чарльстоном и за двадцать тысяч фунтов, которые вы ему дали. И все только для того, чтобы попасть в дурацкое положение!
  Миссис Ривертон увидела, что он смеется над ней, и ударила его по лицу рукой в перчатке. Со странным удовольствием она заметила, что пряжка от перчатки поцарапала его щеку, по которой побежали струйки крови.
  — Если бы я могла сказать, какое я чувствую к вам отвращение! — сказала она.
  — Это прекрасно, — с невозмутимой улыбкой заметил он. — Я уже говорил вам раньше, что сказал один мудрец о любви и ненависти… Ладно, продолжайте ненавидеть, потом это станет любовью.
  Она опустила голову на руки.
  — Спокойной ночи, мадам, — мягко сказал Каллаган, — вам лучше не ходить под дождем. Вам надо позаботиться о прическе, теперь это единственная забота, которая осталась у вас. Идите спать, а завтра снова проснетесь прекрасной миссис Торлой Ривертон.., гордостью графства, женщиной с умом.
  Селби вышел из главного входа Мэнор-Хауз и, увидев Каллагана, воскликнул:
  — Боже мой!.. Каллаган, как вы это сделали? Ведь это же удивительно!
  Он подошел к машине. Миссис Ривертон посмотрела на Селби.
  — Из Скотланд-Ярда звонил Грингалл, — пояснил Селби. — Они арестовали Чарльстона, человека, который убил Джейка Рафано. Уилфрид невиновен. Чарльстон во всем сознался, Грингалл говорит, что мы должны поблагодарить мистера Каллагана, который…
  — Держите ее, — сказал Каллаган. Он успел подхватить падающую Торлу Ривертон, которая едва вышла из машины.
  — Слишком много волнений. Ну, ничего, все будет хорошо.
  
  ***
  
  Каллаган стоял перед камином в гостиной, курил сигарету и попивал виски. Селби курил сигару и стоял рядом.
  — Другого пути не было, — рассказывал Каллаган. — Все сходилось к Чарльстону. Если бы я раньше проверил его, то все и кончилось бы раньше.
  Селби кивнул.
  — До убийства Келлса я еще не был полностью уверен, — продолжал Каллаган. — Не было явной связи с Чарльстоном. Был один человек, связанный с этим делом. Азельда Диксон. Я выработал план, чтобы раскусить ее. Обнаруженный пистолет и холостые патроны были только удачей. Я всегда думал, что найду что-нибудь. Я нашел письмо. Я знал, что Азельда вовлекла молодого Ривертона в эти дела. Я знал, что она не сделала бы этого только из-за денег. Деньги были у нее самой, она получала их от мужа, обещая дать развод. И я нанял Гагеля, чтобы получить признание Уилфрида Ривертона. Я хорошо знал, что Гагель сдерет тысячу за эту работу. Потом я попросил у миссис Ривертон пять тысяч. Я действительно не знал, сколько денег может мне понадобиться.
  Получив показания молодого Ривертона, я почувствовал себя легче. Я показал их Хуаните, потому, что знал, что она расскажет об этом Джиллу Чарльстону. Я понимал, что узнав об этом, он почувствует себя в безопасности и начнет вытягивать из миссис Ривертон двадцать тысяч. Ну, вот и все.
  — Вы молодец, Каллаган, — сказал Селби. Каллаган пожал плечами.
  — Возможно, — сказал он. — Но я молодец потому, что занимаюсь своим делом. Теперь я пошел.
  — А вы не хотите подождать? — спросил Селби. — Скоро приедет миссис Ривертон. Каллаган усмехнулся.
  — Нет, спасибо. Мы уже сказали друг другу все, что хотели сказать. Кстати…
  Он полез в боковой карман и протянул Селби конверт с двадцатью тысячами.
  — Можете отдать это ей, когда увидитесь.
  — Боже мой! Когда же вы успели забрать деньги?
  — Я ждал его возле этого дома, — ответил Каллаган. — Я сделал вид, что продался за эти деньги и отпустил его, а сам позвонил Грингаллу. — Он усмехнулся. — Я думаю, что утром в понедельник пришлю вам отчет.
  Селби встал. Они оба засмеялись.
  — Спокойной ночи, Каллаган, — сказал Селби. — Если хотите, Джейк может отвезти вас.
  — Я доеду сам. Спокойной ночи, Селби. Он был у двери, когда Селби сказал:
  — Семья Ривертонов должна поставить вам за это дело памятник.
  — К черту! Я бы предпочел не связываться больше никогда с миссис Ривертон. Дверь за ним закрылась.
  
  ***
  
  Было три часа, когда Каллаган остановил «Ягуар» у своего дома. В стеклянной будке сидел Уилки.
  — Проснись, солдат! — сказал Каллаган. — У тебя есть сигареты?
  Уилки встал, достал из кармана пачку сигарет и протянул Каллагану.
  Тот взял одну.
  — Никто не звонил?.. Вроде Хуаниты?
  — Звонила четыре раза за последний час, мистер Каллаган. Сказала, что еще увидится с вами.
  — Как она разговаривала, Уилки?
  — Ну, я не совсем могу объяснить. Думаю, немного была зла… Как будто у нее на уме что-то есть. Рявкала здорово… Говорила как-то…
  — Это называется «зловеще», Уилки, — сказал Каллаган, слабо улыбаясь.
  Он поднялся в контору и зашел в свой кабинет. «Люгер» положил в ящик стола и достал виски. Выпил виски и вспомнил, как они с Келлсом пили и изучали бумаги Азельды Диксон. Каллаган почувствовал себя усталым. Он встал, запер ящики и контору и поднялся в свою квартиру.
  В спальне он разделся и прошел в гостиную, подбросил немного угля в камин, включил проигрыватель.
  В спальне зазвонил телефон. Это был Уилки.
  — Эта леди внизу, сэр, — сказал он.
  Каллаган выругался. Если Хуанита хочет поплакаться, черт с ней. Все равно этого не избежать!
  — Тащите ее сюда, Уилки.
  Он прошел в холл, открыл дверь и вернулся в гостиную к камину.
  Каллаган услышал стук дверцы лифта. Потом открылась дверь. Сыщик принял серьезное выражение.
  Эта была Торла Ривертон.
  Она остановилась у двери. На ней было черное платье из ангоры и пальто из оцелота.
  — Гм, — пробормотал Каллаган, — как это мило.., или наоборот? Миссис Ривертон вошла в комнату.
  — Я решила извиниться перед вами, — сказала она. — Плохо иметь дело с людьми вроде меня. Мы вращаемся в тесном кругу. Когда мы встречаем чужих людей, не из своего круга, мы даже не пытаемся понять их. Мы не понимаем и не принимаем их, а они порой гораздо лучше нас, а их мизинцы лучше наших красивых фигур…
  — Что-то звучит слишком сложно для меня, — сказал Каллаган, — Вы не присядете? Она сняла пальто и села в большое кресло.
  — Это запоздалая попытка извиниться. Я все узнала от мистера Селби, когда вы уехали. Я поняла, как глубоко ошиблась. Я была бы гораздо умнее, если бы поговорила с вами, прежде чем приходить к своим идиотским заключениям. Одно я поняла особенно хорошо…
  — Что именно?
  — Когда вы мне сказали, что получили указания от полковника Ривертона и продолжаете их выполнять, мне надо было понять, что такой глупой женщине, как я, нечего соваться не в свое дело. Теперь я понимаю…
  Каллаган улыбнулся.
  — "Детективное агентство Каллаган", по словам Грингалла, имеет девиз…
  — Какой? — спросила она.
  Торла улыбнулась, и Каллаган подумал, что у нее очаровательные глаза.
  — "Мы боремся до конца, а потом пусть кашу расхлебывают черти", — сказал Каллаган. — Это не очень хороший девиз… — Он улыбнулся, — Но ничего не поделаешь.
  — Так вы тоже читаете Шекспира, мистер Каллаган? — спросила она, — Я заметила, что вы часто цитируете его.
  — Да? Не знаю. А вы не хотите выпить после долгого и… — он усмехнулся и закончил, имитируя ее голос, — и ненужного путешествия?
  — Какой, должно быть, дурой я вам кажусь, — усмехнулась она, — Да, я хочу и выпить, и сигарету, пожалуйста.
  Он приготовил ей выпить и дал сигарету.
  — Так вы говорите, что я цитирую что-то? — спросил он, — Это любопытно.
  — Что-то насчет ненависти, которая сродни любви, — мягко сказала миссис Ривертон. Зазвонил телефон.
  — Простите, — извинился Каллаган. Он прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Эта была Хуанита.
  — 1ы грязный, вшивый… — начала она. — Ты связал меня с убийцей, и все из-за того, чтобы добиться своего… О, как я вцеплюсь в тебя!
  — Послушай, Хуанита… Послушай же! Ты же сама не хотела выходить за Чарльстона, и ты это знаешь. А ведь все вещи останутся у тебя, и брошка, которую я тебе подарил. Ну, успокойся, милая. На следующей неделе пообедаем. В какой день ты хочешь?
  — В четверг, — сказала она. — Только без обмана.
  — Отлично, в четверг, Хуанита. Я тебе все объясню.
  — Ты лучше веди себя хорошо, — уже мягко закончила Хуанита. — Спокойной ночи…
  Каллаган положил трубку, вздохнул и вернулся в гостиную.
  — Так на чем мы остановились? — спросил он. Торла сдержанно посмотрела на него.
  — Мы остановились на цитатах… На одной из них.., о любви и ненависти.
  — Ах да, — сказал Каллаган. — У меня есть теория — Он замолчал и поднес ко рту стакан. — Хотите ее услышать? Или вас это утомит?
  — Нисколько, мистер Каллаган. Мистер Селби, тот самый, мизинец которого вы сравнивали с моей фигурой, говорит, что вы необычайно интересный человек. Я буду рада услышать вашу теорию…
  Каллаган посмотрел на гостью. Ее глаза блестели. Он собрался заговорить, но тут опять зазвонил телефон. Каллаган извинился и направился в спальню.
  Это был Уилки.
  — В чем дело сейчас?
  — Простите, мистер Каллаган, — сказал Уилки, — я звоню, чтобы сказать вам, что я ухожу.
  — Хорошо, Уилки. Спокойной ночи.
  — Спокойной ночи, мистер Каллаган, — ответил Уилки. — Вы чего-нибудь хотите?
  Каллаган посмотрел через приоткрытую дверь в гостиную и увидел изящно покачивающуюся ножку.
  — Нет, спасибо, Уилки, — спокойно сказал Каллаган. — Думаю, я получу все, что хочу. Он положил трубку и вернулся в гостиную.
  Питер Чейни
  Тайное становится явным
  Peter Cheyney: “You Can't Keep the Change”, 1940
  Перевод: И. Миронов
  Глава I
  Легкие деньги
  Часы над камином пробили семь.
  Лучик майского солнца, выглянувшего после проливного дождя, пробился через неплотно прикрытые тяжелые бархатные портьеры, косо скользнул по большому дивану, на мгновение задержался в просторной, обставленной дорогой мебелью спальне, и, очевидно, разочаровавшись увиденным, исчез. А на улице вновь начался ливень.
  Дверь, соединявшая гостиную со спальней, медленно приоткрылась, и в проеме появилась рыжая голова Эффи Томпсон, а затем и она сама. Она остановилась, упершись рукою в бедро, и сузившимися зелеными глазами внимательно оглядела пребывавшую в беспорядке комнату, в которой от дверей до дивана на полу были разбросаны брюки, пиджак, жилетка, рубашка и все, что хотите.
  Вздохнув, она вошла в комнату и стала собирать одежду, складывая ее на стул.
  На диване, растянувшись во весь рост, в одном нижнем белье из шелка цвета морской волны, лежал Кэллаген. На одной ноге был синий шелковый носок и начищенный ботинок. С большого пальца другой ноги небрежно свисали подтяжки.
  Сложив руки на животе, он спал глубоким, мирным сном. Его широкие плечи еле умещались на диване, талия была тонкой, бедра узкими. На худощавом лице выдавались скулы, так что оно казалось еще более узким. Его черные непослушные волосы были спутаны.
  На полу рядом с диваном валялась полупустая бутылка одеколона, возле которой лежала пробка.
  Эффи Томпсон закрутила пробку и стояла, глядя на лицо Кэллагена. Она посмотрела на его губы и удивилась, какого черта они ее так заинтриговали.
  Кэллаген что-то пробурчал во сне.
  Она вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь, и через гостиную прошла в коридор. Там она села в лифт и спустилась в офис, расположенный двумя этажами ниже.
  Пересекая коридор, ведущий ко входу в офис, она продолжала размышлять, почему Кэллаген напился, и предположила, что причиной была женщина. У Кэллагена всегда все начиналось и кончалось пьянкой. Интересно, что он отмечал в этот раз, — начало чего-нибудь с кем-нибудь или конец…
  С ее губ сорвалось очень нехорошее слово.
  В кабинете Кэллагена сидел Николлз. Раскачиваясь на стуле, он курил сигарету и пускал кольца дыма. Он был широкоплеч, немного располневший в талии. На его круглом, добродушном лице светились умные, проницательные глаза.
  Когда Эффи Томпсон, направлявшаяся к рабочему столу Кэллагена проходила мимо него, он запел песенку «У тебя талия как у змеи» и одновременно, с поразительной скоростью развернулся на стуле и попытался ладонью шлепнуть ее по наиболее выдающейся части ее тела. Она успела увернуться и произнесла:
  — Послушай ты, чертов канадец. Я уже говорила тебе, чтобы ты не распускал руки. А то заработаешь по голяшкам.
  Николлз вздохнул.
  — Послушай, милая, — сказал он печальным голосом. — Будь человеком. Почему мужчина не может тебя шлепнуть? Это что, неестественно?
  Она села за стол и стала приводить в порядок разбросанные на нем бумаги.
  — А почему это должно быть естественно? — спросила она.
  В ее зеленых глазах была злость.
  Николлз порылся в кармане пиджака, достал новую сигарету и прикурил ее от непогашенного окурка. Затем, не выпуская сигарету изо рта, он издал вздох, которому предназначалось быть трагическим, но это скорее напоминало вздох кита, всплывшего за глотком свежего воздуха.
  — У каждого мужика есть своя слабость, милая, — произнес он. — Ты что, никогда не знала об этом? Я имею в виду у каждого нормального мужика. Ну хорошо. А моя слабость — это бедра. Я к ним неравнодушен. Я всегда был и буду к ним неравнодушен. В широком смысле, я имею в виду.
  Он передвинул сигарету в другой уголок рта.
  — Некоторые парни думают, что самое главное — это лодыжки, — продолжал Николлз почти мечтательно, — другим нравится лицо, красивая прическа или осанка, или манера речи. А мне — бедра. И я могу встать и объявить на весь этот бестолковый мир, что когда я вижу твои бедра, то бедра дам, которых я встречал в жизни, не идут с ними ни в какое сравнение. И я хочу сказать тебе, что перед тем как умереть, я собираюсь хорошенько шлепнуть по ним и затем умру счастливым.
  Она поправила рыжий завиток волос и произнесла:
  — Николлз… Таких гадостей мне никто никогда не говорил. Ты…
  Он ухмыльнулся.
  — Неужели? — спросил он. — Послушай, а, может быть, ты бы и не возражала, если бы тебя шлепнул подходящий парень… Вот если бы это сделал Слим?..
  Она покраснела и метнула на него сердитый взгляд.
  Он выпустил кольцо дыма.
  — Послушай, а как вообще наш босс? — спросил он. — Еще не очухался?
  — Храпит так, что голова чуть не отваливается, — сказала Эффи. — Шмотки разбросаны по всей спальне. Он, должно быть, здорово заложил вчера вечером. Он даже выпил полбутылки одеколона.
  Николлз кивнул.
  — Этот парень точно кое-чего принял вчера вечером, — сказал он. — И много. Веселился во всю…
  Она со стуком задвинула ящик стола.
  — Появление новой подруги или расставание со старой? — спросила она, посмотрев на Николлза. Он глядел на нее, загадочно улыбаясь.
  — Похоже, тебя это очень интересует. Я прав, милая, — произнес он. — Мне об этом ничего не известно… Слим никогда не разговаривает со мной о своих куколках. Он очень скрытен. Имей в виду, я встречал его раз или два с очень симпатичными крошками. Но это же тебе не интересно, не так ли, моя радость?
  Она вспыхнула.
  — Конечно нет.
  На письменном столе Кэллагена зазвонил один из телефонов и она сняла трубку.
  — Да… Это «Сыскное агентство Кэллагена». Извините, мистер Лейн. Я весь день пыталась добиться, чтобы мистер Кэллаген позвонил вам. Нет… В данный момент он находится на совещании. Извините, но не могу беспокоить его. Он сейчас заканчивает одно очень важное дело. Не смогли бы вы поговорить с его первым помощником господином Николлзом… Благодарю вас, мистер Лейн… Подождите, пожалуйста, минутку…
  Она передала телефонную трубку Николлзу. Он опять передвинул в губах сигарету и, перестав раскачиваться, вернул стул в первоначальное положение.
  — Мистер Лейн? Виндемир Николлз. Чем могу быть вам полезным, мистер Лейт?.. Понятно… да… догадываюсь… и сколько стоит это добро? Сто тысяч… Не может быть… Послушайте, мистер Лейн, не могли бы вы оставить мне ваш телефон? Я попрошу мистера Кэллагена сразу же связаться с вами, как только он вернется с совещания. Я это сделаю… До свидания…
  Он бросил трубку Эффи. Та ее ловко поймала и положила на место. Он встал.
  — Похоже, здесь назревает большое дело, сестренка, — произнес он. — Звякни Слиму и разбуди его. Мне нужно с ним поговорить.
  Вновь зазвонил телефон. Она сняла трубку. Николлз услышал хриплый и довольно кислый голос Кэллагена, звонившего из расположенной наверху квартиры.
  — Я рада, что вы проснулись, — сказала Эффи. — Я заходила, чтобы взглянуть на вас, но решила, что мне жизнь дороже и не стала беспокоить.
  Николлз поднялся на ноги и взял у нее трубку.
  — Привет, Слим, — произнес он. — Послушай… На самом деле она хотела сказать, что поднималась наверх, чтобы взглянуть на эти твои шелковые трусы цвета морской волны. Да… Она себя после этого хорошо чувствует… Но не говори ей, что это я тебе об этом сказал. Послушай, ты хочешь поговорить о деле? Хорошо. Сейчас поднимусь.
  Он повесил трубку.
  — Слим просит, чтобы ты позвонила вниз в обслуживание и попросила их принести ему большой чайник с очень горячим и крепким чаем. А потом можешь идти домой, сестренка. Может быть, когда-нибудь вечерком у меня будет свободное время, и мы сможем сходить с тобой в кино…
  — Еще чего, — произнесла Эффи. — Ты что, думаешь я решусь остаться с тобой в темноте?
  Николлз ухмыльнулся.
  — А почему бы и нет, моя радость? — произнес он. — Я очень хорош в темноте, но не менее опасен и при дневном свете. Я помню раз одна дама в Миннесоте…
  Снова зазвонил телефон. Прежде чем взять трубку, она произнесла:
  — На твоем месте я бы уже была наверху. Это он, и в очень плохом настроении, насколько я знаю мистера Кэллагена.
  — Может быть, ты и права, — сказал Николлз и направился к двери.
  Эффи разговаривала по телефону ровным спокойным голосом.
  — Да, мистер Кэллаген… Да… он только что вышел из офиса… он уже идет к вам… а я звоню в обслуживание насчет чая. Что-нибудь еще? Очень хорошо… Спокойной ночи…
  Кэллаген вышел из ванной и стоял перед зеркалом, тщательно завязывая черную шелковую бабочку. Завершив эту операцию, он надел двубортный смокинг и направился к стоящему в углу буфету, из которого достал бутылку виски, графин с водой и два стакана. Он налил виски в стакан, отпил немного и запил все небольшим количеством воды. Николлз налил себе сам.
  Кэллаген спросил:
  — Что там за история, Винди?
  Он прикурил сигарету, глубоко затянулся и закашлялся.
  Николлз начал:
  — Этот парень какой-то юрист. Его зовут Лейн. Они пытались найти тебя весь день. Он представляет фирму «Лейн, Норкот, Феллинз, Трип и Лейн». Они хорошие юристы. Их услугами пользуются многие шишки. Лейн, который звонил, у них за старшего. Дело заключается в краже… Кто-то стянул у одного парня в Девоншире первоклассные бриллианты стоимостью сто тысяч фунтов. Полиция занимается этим делом, но, кажется, они недовольны ее работой. Других деталей я не знаю. Они хотят, чтобы ты занялся этим. Лейн хочет встретиться с тобой. Я сказал ему, что ты позвонишь. Он ждет у себя в конторе. Она находится на Грин-стрит, прямо рядом с парком.
  Кэллаген посмотрел на часы. Они показывали восемь.
  — Созвонись с ним и скажи, что я сейчас приеду, — произнес он. — Я буду у него через десять минут, а ты побудь в офисе на случай, если ты мне понадобишься.
  Николлз кивнул и стал подниматься. В этот момент зазвонил внутренний телефон. Он взял трубку. Кэллаген смотрел в окно.
  Николлз зажал трубку рукой.
  — Это дама, — сказал он. — Ее зовут Вендейн. Мисс Вендейн. Она говорит, что, как ей кажется, фирма Лейн хочет связаться с тобой, что ей срочно нужно тебя увидеть. Что ей ответить?
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Забавное дельце, — сказал он. — Назначь ей встречу на сегодняшний вечер. В любом месте, где она пожелает, если только это в Лондоне.
  Николлз продолжил разговор по телефону. Повесив трубку, он сказал:
  — Все в порядке. Она сказала, что ты можешь найти ее в десять часов в «Вентура-клаб» рядом с Шепард-Маркет.
  Кэллаген закурил новую сигарету.
  — Как она на слух? — спросил он.
  Николлз усмехнулся и задумчиво развел руками.
  — У нее один из тех голосов, Слим, — сказал он, — ну, знаешь, из тех, в которых звучит музыка и обещание вознаграждения, и вся эта чепуха в духе Омара Хайяма…
  — Что ты говоришь, — произнес Кэллаген. — Винди, ты становишься поэтом.
  — Да, — сказал Николлз. — Со мной это иногда случается… но я сам себе все порчу. На меня это накатывает всегда в самое неподходящее время. Как раз в тот момент, когда из меня должна изливаться поэзия, я вдруг обнаруживаю, что пытаюсь похлопать по заднице какую-нибудь дамочку, и все идет насмарку.
  Он поднялся.
  — Я буду ждать внизу, в офисе, — сказал он. — Может быть, ты заедешь туда попозже?
  Кэллаген кивнул, надел мягкую черную шляпу и вышел из комнаты. Как только за ним закрылась дверь спальни, Николлз протянул руку к бутылке виски. Кэллаген вновь приоткрыл дверь.
  — Налей себе виски, Винди, — произнес он и ухмыльнулся.
  Николлз тихо выругался про себя.
  — Какого черта я не подождал? — пробормотал он.
  * * *
  Мистер Лейн из фирмы «Лейн, Норкот, Феллинз, Трип и Лейн» был очень худощав и держался с достоинством. Вид у него был довольно озабоченный и несколько отрешенный.
  Кэллаген уселся в большое кресло, стоящее напротив письменного стола юриста, и прикурил сигарету от выточенной на станке золотой зажигалки.
  Лейн произнес:
  — Боюсь, мистер Кэллаген, что это очень необычное дело.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Думаю, что это так. Когда кто-то похищает драгоценности стоимостью сто тысяч, то этим должна заниматься полиция, а не частный детектив. — Он посмотрел на юриста. — Это очевидно, не так ли? — спросил он.
  Лейн кивнул. Он сложил кончики пальцев вместе и через них посмотрел на Кэллагена, затем заговорил:
  — Мистер Кэллаген, я думаю, что мне лучше рассказать вам всю историю с самого начала. Прежде всего, это была не моя идея привлечь частного детектива к этому делу. В тех случаях, с которыми я имел дело, меня всегда удовлетворяла работа полиции.
  Кэллаген произнес:
  — Неужели? — и стряхнул пепел с сигареты.
  — В двух словах, — продолжил Лейн уверенным голосом, — история заключается в следующем. Моим клиентом является майор Эустас Вендейн. Вы могли слышать о Вендейнах, — это старинный род из Девона, действительно очень древний. Майор Вендейн проживает в Марграуд-Мэнор, — очень симпатичное поместье недалеко от Гара в Южном Девоне. Он является или являлся пожизненным владельцем чрезвычайно дорогих старинных драгоценностей, которые попали в этот род при довольно-таки уникальных обстоятельствах. Один из Вендейнов во времена королевы Елизаветы утопил массу испанских кораблей. А у него было разрешение оставлять себе в виде вознаграждения часть трофейной добычи. И в своем завещании он оставил инструкции, как распоряжаться имуществом после его смерти.
  И он распорядился, чтобы глава рода являлся владельцем и опекуном драгоценностей в течение всей жизни. Хранить их он должен был в сейфе и в определенных случаях разрешать женщинам своего рода носить их. Если бы он попытался продать эти драгоценности, то право на них переходило следующему члену семьи по мужской линии, к которому бы они переходили по наследству после его смерти.
  В случае отсутствия наследника по мужской линии по достижении им возраста двадцати пяти лет или, если в семье вообще не останется наследников по мужской линии, то владелец драгоценностей имеет право распоряжаться ими по своему усмотрению. Вы понимаете?
  Кэллаген кивнул головой.
  — Теперешний владелец и опекун драгоценностей является моим клиентом, — сказал Лейн. — После его смерти они переходят к его племяннику Ланселоту Вендейну, которому уже больше двадцати пяти лет. Он холост, и, так как у него нет наследников, он имеет право, если захочет, реализовать их, когда они перейдут к нему после смерти моего клиента.
  Около одиннадцати недель тому назад, — продолжал юрист, — воры проникли в поместье Мэнор, вскрыли сейф и похитили драгоценности. Им или здорово повезло, или они каким-то образом узнали, что в тот вечер драгоценности будут в доме. Их привезли за день до этого из хранилища в Ньютон Аббот, чтобы продемонстрировать на частной выставке, которую собирались провести в поместье.
  Когда кража была обнаружена, майор Вендейн сразу же сообщил о ней в местную полицию, и та занялась этим делом, а неделю спустя потребовалось подключить к нему и Скотланд-Ярд. Складывается впечатление, что до настоящего момента власти ничего не смогли обнаружить.
  — Драгоценности, — продолжал Лейн, — были застрахованы на сто тысяч фунтов стерлингов. Но это, можете мне поверить, не отражает их реальной стоимости. Майор Вендейн, конечно, обратился в страховую компанию, но по каким-то причинам, — и я должен сказать, что не понимаю, по каким, — страховая компания, как кажется, не спешит удовлетворить его иск. Последние три или четыре недели они под различными невразумительными предлогами увиливают от этого. И, откровенно говоря, в настоящий момент у меня нет никаких сведений относительно того, когда они собираются уладить дело с иском.
  — Вот тут, — продолжал юрист, — на сцене появляется мистер Ланселот Вендейн. Будучи следующим владельцем драгоценностей и человеком, которому они несомненно будут полностью принадлежать вместе с правом распоряжаться ими по своему усмотрению, он, естественно, больше всех обеспокоен сложившейся ситуаций. В конце концов, у него были основания рассматривать эти драгоценности почти как свою собственность. Моему клиенту уже пятьдесят лет, у него слабое сердце, и считается, что долго он не проживет.
  — Короче говоря, — сказал юрист, — мистера Ланселота Вендейна все больше беспокоит поведение страховой компании. Между ним и майором Вендейном была достигнута договоренность, — и я думаю, что молодой человек в этом случае был очень великодушен, — о том, что когда будет улажено дело с иском к страховой компании, то он получит 75 тысяч фунтов, а мой клиент будет иметь право на получение оставшихся 25 тысяч.
  Две недели назад Ланселот Вендейн навестил моего клиента в поместье Мэнор и в связи с тем, что полиция, видимо, прилагает недостаточные усилия в этом деле, предложил прибегнуть к посторонней помощи. Очевидно, — произнес Лейн, глядя на Кэллагена поверх пенсне, — Ланселот слышал о вас. Ваша репутация, — продолжал он с ледяной улыбкой, — вероятно бежит впереди вас. Он настоял на том, чтобы мой клиент прибег к вашим услугам и чтобы вы постарались, если это будет возможно, выяснить в первую очередь, что произошло с драгоценностями, и, во-вторых, почему страховая компания заняла такую позицию.
  — Я могу ответить на вторую часть вашего вопроса прямо сейчас, — произнес Кэллаген. — Я много работал на страховые компании и знаю их методы. Им просто не нравится этот иск, и они тянут время.
  — Я тоже так полагаю, — сказал адвокат, — но Ланселот и, соответственно, мой клиент хотели бы знать почему?
  Он поднялся на ноги, подошел к камину и, заложив руки за спину, остановился, глядя на Кэллагена.
  — Могли бы вы взяться за это дело, мистер Кэллаген? — спросил он.
  — Почему бы и нет? — ответил Кэллаген. — Все это выглядит интересно. Мне нравится ваше предложение, и я хотел бы получить 250 фунтов задатка. Если я найду драгоценности, я включу эту сумму в счет. Счет будет большим. А если нет, я тоже включу это в счет, но не очень большой.
  Лейн кивнул.
  — Договорились, — согласился он. — Я распоряжусь, чтобы чек прислали вам завтра утром. Думаю, вам хотелось бы съездить в Марграуд. По-моему с ним налажено прекрасное железнодорожное сообщение. Вы отправитесь туда завтра?
  — Может быть, — ответил Кэллаген. — Но во всяком случае я никогда не пользуюсь поездами. — И он закурил новую сигарету.
  — Мистер Лейн, — обратился он, — а не могли бы вы рассказать мне о семье Вендейнов? Или такой семьи не существует?
  Юрист кивнул головой, и в уголках его губ промелькнула улыбка. Циничная улыбка, как показалось Кэллагену.
  — О да, мистер Кэллаген, — произнес он, — семья существует. Я опишу ее вам. В нее входит мой клиент, майор Вендейн, которому, как я уже сказал вам, пятьдесят пять лет и у него не очень здоровое сердце. Потом его старшая дочь, — весьма очаровательная молодая леди, — мисс Одри Вендейн. Ей, я думаю, лет тридцать. Есть еще две дочери, — Кларисса, — ей двадцать восемь лет, и Эсме, которой двадцать пять лет. Они чрезвычайно привлекательны. Я имею в виду Клариссу и Эсме, — продолжал юрист. — Они довольно-таки современны. Я думаю, что люди моего поколения, вероятно, могут их считать несколько необузданными. Они обладают, как это называется в наши дни, темпераментом.
  — Понятно, — сказал Кэллаген. — Все они симпатичны и привлекательны. Но Кларисса и Эсме слегка необузданны и обладают темпераментом, а Одри симпатична, но не обладает темпераментом и не так необузданна. Так чем же она обладает?
  — Мисс Вендейн весьма очаровательна, — холодно ответил Лейн, — и она очень приятная молодая женщина. Она не похожа на своих сестер уже просто потому, что скромна и, так сказать, не обладает каким-то особым темпераментом.
  — Понятно, — протянул Кэллаген. — Извините, что я перебил вас.
  Он дружески улыбнулся юристу.
  А тот продолжил:
  — Эти три леди и мой клиент живут в Мэнор Хаузе. Остается еще один член этой семьи. Как я вам уже сказал, им является мистер Ланселот Вендейн. Но он живет в городе, а не в Мэнор Хаузе.
  Кэллаген понимающе кивнул.
  — Вы его адрес знаете? — спросил он.
  — Он живет в Грантс-Отеле на Кларгес-стрит, — ответил юрист. — Он очень интересный молодой человек и, как мне кажется, заработал большие деньги, играя на бирже. Мне говорили, что он очень удачливый игрок. Увлекается гольфом и завсегдатай ночных клубов, весьма приятная личность. По вечерам он обычно любит посещать «Вентура-клаб», где много пьет и планирует новые набеги на биржевой рынок. Как я уже вам говорил, он и является инициатором вашего приглашения принять участие в этом неприятном деле.
  Кэллаген встал и затушил сигарету.
  — Благодарю вас за информацию, — произнес он. — Я, вероятно, съезжу в Девоншир, может быть, завтра. Сообщите майору Вендейну, что я приеду. Я позвоню ему в Мэнор с дороги: мне хотелось бы побывать там, и я возьму с собой помощника.
  — Прекрасно, мистер Кэллаген, — сказал юрист. — Я проинформирую своего клиента. Он будет вас ждать. Желаю удачи.
  — Благодарю. — Кэллаген взял шляпу и вышел.
  В девять тридцать вечера Кэллаген закончил обедать, вышел из ресторана и свернул на Албермарл-стрит, затем прошел по Бонд-стрит и через Брутон-стрит и Беркли-сквер попал в район Шепард-Маркета. Он свернул в длинную аллею, которая пересекала угол рынка и еще раз свернул налево в проход, в конце которого находился «Вентура-клаб». Над входной дверью клуба горела зеленая, замаскированная лампочка. По обе стороны от двери в кадках стояли миниатюрные деревья. Кэллаген остановился перед входом и достал портсигар. Когда он прикуривал сигарету, из тени одного из деревьев вышла женщина.
  — Мистер Кэллаген? — спросила она.
  Он посмотрел на нее. Она была высокого роста и очень стройной. Кэллаген невольно отметил, что она была прекрасно одета и от нее исходил тонкий аромат дорогих духов. Ее голос обладал каким-то особенным свойством, что, подумал Кэллаген, делало его чрезвычайно привлекательным.
  — А вы, я полагаю, мисс Вендейн? — произнес он. — Признаюсь, я надеялся встретиться с вами внутри…
  Она пожала плечами.
  — Я не знала, где назначить встречу с вами, — ответила она. — Я выяснила, что ваш офис находится недалеко от Беркли-сквер, и подумала, что здесь может быть подходящее место для встречи.
  — Почему бы и нет, — согласился Кэллаген.
  Наступила пауза. Он стоял, затягиваясь сигаретой, и смотрел на нее. Некоторое время спустя она спросила:
  — А не смогли бы мы куда-нибудь пойти? Мне хотелось бы поговорить с вами.
  Кэллаген усмехнулся в темноте.
  — Я был уверен, что вам этого захочется, — ответил он, — повернулся и пошел к аллее. За своей спиной он услышал цоканье ее высоких каблучков.
  На Чарльз-стрит они увидели проезжавшее мимо такси.
  — Я знаю тут неподалеку очень неплохой клуб. Хотите пойти туда? — он остановил такси и почувствовал, что она пожала плечами.
  На такси они доехали до Кондуит-стрит. По дороге он развлекал себя, стараясь угадать, какими духами она пользовалась, но сдался.
  Когда машина остановилась, Кэллаген помог ей выйти. Как только ее нога коснулась асфальта, она немедленно отдернула руку. Он расплатился с водителем, и они отошли от машины. В этот момент вышла луна, и Кэллаген смог ее рассмотреть. Он как бы сделал мгновенную фотографию белого лица, полуприкрытого короткой вуалью и обрамленного темными волосами, больших темных глаз, прямого и привлекательного носика с чувственными ноздрями и великолепно очерченных губ. Кэллаген, который любил смотреть на женские губы, решил, что ее губы были изумительными. Он вспомнил, что Николлз говорил о ее голосе: «…музыка и обещание награды, и вся эта чушь из Омара Хайяма…» и подумал, что Николлз, видимо, не так уж и ошибался.
  Быстро окинув ее взглядом, он отметил, что ее жакет и юбка скроены так, как должен был быть скроен настоящий костюм, и подумал, что у нее есть свой собственный стиль. Интересно, а что представляют собой Кларисса и Эсме?
  Такси уехало. Какое-то мгновение они стояли, глядя друг на друга. Затем Кэллаген сказал:
  — Мне не хотелось бы делать того, что вам не нравится. У вас не очень уверенный вид. Мне кажется, что вы бы предпочли находиться где-нибудь в другом месте.
  Она улыбнулась, но улыбка была мимолетной, затем она храбро ответила:
  — Я постараюсь, просто я не привыкла вести задушевные разговоры с частными сыщиками, которых я не знаю. Но раз я здесь, мне лучше пройти через все это.
  Он улыбнулся.
  — Как жаль. Вы, должно быть, себя ужасно чувствуете. Пройдемте внутрь. Может быть, когда мы выпьем, вы почувствуете себя лучше.
  Они поднялись по ступенькам на второй этаж. Клуб состоял из одной комнаты, очень большой комнаты с баром, расположенным в ее конце. Кроме бармена, в ней никого не было. Кэллаген довел ее до столика и направился к бару. Там он заказал бренди и черный кофе. Когда он вернулся к столику, она заговорила:
  — Думаю, самое лучшее, что я могу сделать — это сказать все, что я должна сказать, и покончить с этим делом.
  Он улыбнулся ей, и она заметила, что у него были белые, ровные зубы.
  — Прекрасная идея, — согласился он. — Но только вся штука заключается в том, что даже когда мы высказываем все, что нужно, очень часто все же не удается разрешить проблему.
  Она улыбнулась, но улыбка получилась очень холодной.
  — Вы пугающе умны, мистер Кэллаген, — произнесла она. — Я слышала об этом. Видимо, мне следует опасаться вас или что-то в этом роде…
  — Не знаю, — ответил Кэллаген и сел.
  Бармен принес бренди и кофе. Кэллаген предложил ей сигарету и, когда она отказалась, закурил сам, глубоко вдыхая дым и медленно выпуская его через ноздри.
  — Итак? — спросил он.
  На его лице была дружелюбная усмешка. Она посмотрела в сторону окна и произнесла:
  — Мне бы все же хотелось закурить.
  Протягивая ей сигарету и поднося зажигалку, он подумал, что в мисс Одри Вендейн действительно что-то такое было, как бы сказал Николлз, даже если ей сейчас несколько затруднительно начать разговор.
  Она молча курила, а затем очень быстро произнесла.
  — Мистер Кэллаген, мне не хотелось бы, чтобы вы занимались этим делом для моего отца. Я не думаю, что это необходимо.
  — Понятно, — произнес Кэллаген. — Я полагаю, у вас есть веские доводы в пользу того, чтобы я не участвовал в этом деле?
  — Самые веские — ответила она, холодно глядя на него. — Дело передано полиции. Думаю, этого вполне достаточно и не вижу причин для привлечения частных детективов.
  Кэллаген ничего не ответил. Он молча сидел, отхлебывая кофе.
  — Конечно, — продолжала она, если вы выйдете из дела сейчас… если вы не возьметесь за него, хотя вы его еще и не начинали, я думаю, вы должны получить какую-то компенсацию.
  Кэллаген стряхнул пепел и стал смотреть на тлеющий кончик сигареты. На его губах появилась чуть заметная улыбка. — Он чувствовал ее нетерпение.
  Затем он произнес:
  — По-моему, это очень мило с вашей стороны. Очень честно. Но беда в том, что я уже встречался с мистером Лейном, юристом вашего отца, и практически дал согласие на участие в этом деле.
  Он посмотрел на нее. Ее взгляд был направлен в сторону окна. Кэллаген подумал, что даже если у мисс Одри Вендейн действительно нет какого-то особого темперамента, как утверждал Лейн, все же она наделена чем-то в этом роде, и в немалой степени. Во всяком случае, Кэллаген был невысокого мнения о способностях юристов определять человеческий характер.
  Она опять взглянула на него и сказала как бы невзначай:
  — Может быть, это и так, но я не вижу причин, мешающих вам принять компенсацию за отказ от этого дела. А вы видите?
  Кэллаген какое-то мгновение смотрел на нее, а затем сердито усмехнулся.
  — Конечно, мисс Вендейн, я всегда готов к тому, чтобы от меня откупились. И какую же компенсацию вы можете предложить? Мне кажется, что компенсация — очень правильный термин. Мне он нравится, особенно если учесть, что я ничем эту компенсацию не заслужил.
  Она покраснела и тихо спросила:
  — Вы надо мной смеетесь?
  — Я никогда не смеюсь над такими серьезными женщинами, как вы, — ответил Кэллаген. — Мне было просто интересно узнать о компенсации.
  Она кивнула, посмотрела на стол, как бы собираясь взять стакан с бренди, но не взяла. Затем взглянула на него и заговорила:
  — Я не думаю, что моему отцу следует и в дальнейшем хлопотать об этих украденных драгоценностях. Он и так страшно разволновался, а здоровье у него не очень хорошее. Его нужно оставить в покое. Не так уж все это важно.
  — Серьезно? — поинтересовался Кэллаген. — А я думал, что бриллианты стоимостью в сто тысяч — это важно для любого.
  — Смотря как к этому отнестись, — произнесла она. — Я не считаю все это таким уж важным.
  Кэллаген кивнул.
  — Прекрасно, — заметил он, и в голосе его определенно почувствовался вызов. — Значит, для вас это не так уж важно. Ну и что же из этого следует?
  Ее глаза заблестели.
  — Интересно, вам когда-нибудь говорили, что вы можете быть ужасно дерзким, мистер Кэллаген?
  Он усмехнулся.
  — Многие, мисс Вендейн, — ответил он. — Я полагаю, что вы посчитаете меня еще более дерзким, если я спрошу — ну и что? — Он выпустил колечко дыма и наблюдал, как оно поднималось в воздухе. — Если у вас есть какое-нибудь предложение, я вас слушаю, — продолжил он. — Думаю, вы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мое поведение.
  Она пожала плечами.
  — Вы совершенно правы, — произнесла она. — Ну тогда вкратце мое предложение заключается в следующем. Я готова немедленно заплатить вам двести фунтов, если вы решите отступиться от этого дела.
  Кэллаген тихо сказал:
  — Мистер Лейн предложил мне 250 фунтов за то, чтобы я занялся им. Ваше предложение должно перекрывать его.
  — Я заплачу вам триста, — предложила она.
  — Договорились, — согласился Кэллаген.
  Она посмотрела на него и начала открывать свою сумочку. Затем внезапно остановилась и спросила:
  — А как мне убедиться в том, что вам можно доверять?
  — Да никак, — ответил Кэллаген и закурил новую сигарету.
  Она что-то пробормотала, и ему послышалось слово «свинья».
  Затем она открыла сумочку и вытащила из нее пачку банкнот. Взяла из нее шесть пятидесятифунтовых бумажек и пододвинула к Кэллагену, который положил их во внутренний карман пиджака.
  Она поднялась:
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  Кэллаген встал:
  — Благодарю за деньги, — сказал он. — А вы разве не выпьете бренди, мисс Вендейн? Или вы не пьете с незнакомыми мужчинами?
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген, — повторила она. Затем направилась к двери и вышла из комнаты. Он слышал стук ее каблуков на лестнице.
  Кэллаген вздохнул и снова сел, глядя на ее невыпитый стакан бренди и уже остывший кофе. Затем подошел к бару, заказал бренди с содовой, выпил его, надел шляпу и вышел.
  Когда Кэллаген добрался до офиса, было уже одиннадцать часов. Николлз сидел за столом в прихожей и раскладывал пасьянс.
  Кэллаген произнес:
  — Винди, ты должен пошевелиться и быстренько провернуть одно небольшое дельце. Иди в гараж и арендуй машину. Потом отправляйся домой и поспи пару часов. Затем упакуй чемоданы и отправляйся в Девоншир. Остановишься в какой-нибудь гостинице поблизости, но не очень близко от Марграуд-Мэнор. Это рядом с Гара Рок. Ты должен быть там завтра рано утром.
  — Подходит, — ответил Николлз. — Неплохо подышать морским воздухом.
  Кэллаген продолжил:
  — Соберешь все местные слухи о семействе Вендейнов. У них три дочери, — Одри, Кларисса и Эсме. Кларисса и Эсме несколько необузданны. Проверь это. Узнай, нет ли у них местных знакомых ребят, как они проводят время и все прочее. Понял?
  — Понял, — повторил Николлз. — Ты встречался с этой Вендейн?
  — Да, я с ней увиделся, — отвечал Кэллаген. — Это старшая дочь, и она заплатила мне триста фунтов, чтобы я отказался от этого дела.
  — Изумительно! — воскликнул Николлз. — Хоть раз нам заплатили за то, чтобы ничего не делать.
  Кэллаген направился к себе в кабинет и сел за стол. Следом ввалился Николлз и уставился на него.
  — Меня ты увидишь послезавтра, — произнес Кэллаген. — Лучше, если мы встретимся около шести у башни с часами в Ньютон Аббот. И возьми с собой свои вещи. Я тебя там подберу. К этому времени добудь всю информацию о Вендейнах и постарайся, чтобы на твой след не вышел кто-нибудь из местных умников. Понятно?
  — Ясно, — ответил Николлз. — Практически я уже там. — Дойдя до двери, он обернулся: — Мне это только так кажется, или вправду это вонючее дельце?
  — Не знаю, — ответил Кэллаген, — но думаю, что тебе это не только кажется.
  Николлз порылся в кармане в поисках сигареты, а затем произнес шутливым тоном:
  — По-моему, это замечательное дело. Старшая куколка вручает тебе триста фунтов, чтобы ты вышел из игры, а ты не выходишь. Она ничего не может сказать, так как она, естественно, не хочет, чтобы кто-то знал о том, что она тебе за это заплатила. Отличная работа. Ты убиваешь двух зайцев.
  Кэллаген мягко заметил:
  — Я не помню, чтобы я спрашивал твое мнение, Винди.
  Николлз покраснел.
  — Извини, — сказал он. — Я… я всегда говорю лишнее.
  — Да ничего, — сказал Кэллаген. — Я в любой момент могу покончить с этом, если вобью парочку твоих зубов в глотку. Между прочим, будет неплохо, если ты возьмешь с собой фрак. А когда доберешься до Маргауда, не очень увлекайся своими канадскими байками — иногда люди типа Вендейнов могут не оценить их.
  — Черт бы меня побрал, если я сделаю это, — заметил Николлз. — Пока, Слим… — и ушел.
  Кэллаген откинулся на спинку стула, положил ноги на стол и закурил. Затем убрал ноги со стола, взял блокнот и написал записку для Эффи Томпсон. Она гласила:
  «Эффи,
  как только приедешь, сразу же позвони Гринголлу в Скотланд-Ярд. Скажи, что я хочу с ним встретиться. Если возможно, во второй половине дня. Скажи ему, что я буду заниматься делом о краже драгоценностей у Вендейна.
  С. К.»
  Потом он положил записку в правый ящик ее стола в прихожей, надел шляпу и вышел из офиса. Он пересек Беркли-сквер, направляясь в «Вентура-клаб».
  Глава II
  Появляется Габби
  Познакомьтесь с мистером Вентурой. Если вам довелось когда-нибудь видеть изображение улыбающегося, добродушного короля американских рэкетиров мистера Аль Капоне, где он запечатлен в период расцвета своей деятельности, и если вы сможете вообразить его чуть более полным и более улыбчивым, то у вас будет правильное представление о мистере Вентуре, который, как он сам вам в первую очередь сообщит, неизменно лучше всех владел ситуацией на рынке, и, используя дар предвидения, постоянно находился в этом завидном положении.
  В юные годы у мистера Габриэля Вентуры, Габби, как звали его друзья, открылось свойство быть полезным во всем представителям мужской половины общества и некоторым дамам. Вероятно, по этой причине самые разнообразные люди проторили дорожку в обставленный дорогой мебелью и хорошо ухоженный «Вентура-клаб». Там вы могли получить все, что хотите, если вы знали, как это попросить.
  С другой стороны, если вы провинциал и заглянули в клуб просто выпить и поглазеть на хорошеньких женщин, то никто и никогда не пытался в этом клубе вытряхнуть из вас деньги.
  А если о «Вентура-клаб» иногда ходили странные слухи, и если иногда Скотланд-Ярд имел более чем мимолетный интерес к тому, что происходило под его элегантными сводами, то Габби это не касалось. Он верил в то, что нужно жить и давать возможность жить другим, хотя, как говорили, возможность давать жить другим сама по себе мало его интересовала.
  И если Габби удержался на плаву в те времена, когда владельцы остальных ночных клубов в Вест-Энде зарабатывали деньги, достаточные лишь для того, чтобы не ходить босиком, он обязан был этим «своему дару предвидения». Габби нравилось думать о себе, как о Наполеоне ночной жизни, но о Наполеоне, у которого «способность предвидеть» была больше, чем у оригинала. Габби не имел намерения закончить свою жизнь на Святой Елене, скрывшись под именем Дартмура или Портланда.
  У него была целая серия девизов, которыми он пользовался за время своей далеко не безупречной карьеры. Одним из них был такой: «Подыгрывай другим и не поддавайся раздражению». А вот еще: «Сосунки всегда возвращаются за новой порцией», и еще один: «Умный мужчина может доверять мужчине, но только идиот может доверять женщине». Вот так-то.
  Было уже около двенадцати, когда Кэллаген появился в клубе. В раздевалке он оставил шляпу симпатичной девушке, прошел по коридору, раздвинул тяжелые бархатные портьеры и остановился, оглядывая главное помещение клуба. Когда бы Кэллаген ни заходил в этот клуб, он всегда разглядывал этот со вкусом обставленный зал, невольно восхищаясь Габби.
  Владельцы других клубов опускали танцевальную площадку на несколько фунтов вниз, а по возвышению у стен зала расставляли столики. Для оркестра платформа делалась еще выше, а мебель всегда была золотистого цвета или хромированная. Габби ничего подобного не делал. Он был оригиналом. Площадка для танцев, и отличная площадка, поднималась над полом на два фута, была сделана из старинного дуба и была очень удобной. В атмосфере витали признаки роскоши и отличного вкуса.
  Оркестр из хорошо подобранных музыкантов играл на балконе, расположенном на высоте восьми футов от пола танцевальной площадки. В данный момент они отдыхали, сидя с отрешенными лицами, какие бывают только у исполнителей свинга. С правой стороны находился бар, за которым сидели высокая худощавая брюнетка и толстушка блондинка. Их контраст не портил общей картины. У дальнего конца склонился Габби в безупречном смокинге, в белой вечерней рубашке, куря дорогую голландскую сигару. Увидев Кэллагена, он заулыбался и помахал рукой.
  Кэллаген подошел к нему.
  — Привет, Слим, — произнес Габби. — Ты прекрасно выглядишь. Окажи мне услугу, скажи, кто для тебя шьет. Он явно знает, как шить костюмы.
  Кэллаген приподнял бровь и сказал:
  — Ты тоже неплохо выглядишь, Габби.
  Вентура пожал широкими плечами.
  — Времена очень тяжелые, Слим. Для вас, парни, это все хорошо, но для меня из-за этой войны ничего хорошего нет. — Он вздохнул. — Ни у кого нет денег, меня это иногда начинает очень волновать.
  Вздох перешел в ангельскую улыбку, искривившую губы Габби и обнажившую набор зубов, на которые дантисту пришлось извести много платины.
  — Ты все еще пьешь виски, — заключил он начатый разговор.
  Кэллаген кивнул. Габби заказал большой стакан виски Кэллагену и джин с содовой для себя.
  — Итак, Слим, ты опять на тропе войны? — спросил он. — Это забавно, но я всегда знаю, когда ты кого-нибудь ищешь. Что случилось? Кому-нибудь из моих клиентов не очень хорошо?
  Кэллаген покачал головой, отпил немного виски и произнес:
  — Я хочу увидеть Ланселота Вендейна. Через него я получил задание и довольно неплохое. Я чувствую, что мне хотелось бы поставить ему выпивку. Ты что-нибудь о нем знаешь, Габби?
  — Много чего, — ответил Вентура. — Не знаю, что бы я без него делал. Он здесь тратит деньги. Малый умный. Мне хотелось бы иметь его мозги. И, — продолжил он, — не только умный. Он еще и джентльмен. Звучит почти невероятно, я знаю, — он улыбнулся Кэллагену, — но это факт. Родом он из древней семьи. Деньги делает на бирже. Ну, что ты на это скажешь?
  Кэллаген ничего не ответил и допил виски.
  — Он придет, — сказал Вентура. — Он обычно приходит сразу после двенадцати. Но я не знаю, будет ли у него время для разговора.
  — Почему у него не будет времени, чтобы поговорить? — спросил Кэллаген.
  Габби усмехнулся.
  — Мы втроем играем наверху в покер. Игра начинается в половине первого, почему бы тебе не принять в ней участие? — пригласил он. — Если повезет, что-нибудь выиграешь.
  — А это идея, — сказал Кэллаген.
  Увидев, что Вентура смотрит на портьеры у входа, он обернулся. В зал входил молодой человек.
  — Легок на помине, — шепнул Габби.
  Кэллаген разглядывал Ланселота. Рост Вендейна был приблизительно шесть футов. Широкоплеч, с узкой талией. На открытом лице широкие брови. Непослушные волнистые волосы принадлежали к тому типу волос, которые любят теребить женщины. Он подошел к стойке, а Габби произнес:
  — Добрый вечер, мистер Вендейн. На случай, если вы не знаете, — это мистер Кэллаген. Мистер Слим Кэллаген, из «Сыскного агентства Кэллагена». Он хотел бы немного поговорить с вами.
  Вендейн пожал руку и произнес:
  — Рад видеть вас, мистер Кэллаген. Обо мне вы, вероятно, слышали. Давайте пройдем и поговорим.
  Он пересек площадку для танцев и подошел к одному из столиков, стоящих на противоположной стороне зала. Рукой подозвал официанта и заказал спиртное.
  — Значит, вы видели старину Лейна. Он приятный старикан, не так ли? — спросил он.
  — Я видел его сегодня вечером, — ответил Кэллаген. — Он обрисовал мне ситуацию, но есть несколько моментов, которые я бы хотел обсудить. Согласно Лейну, мой клиент — ваш дядя, но, насколько я понимаю, именно вы являетесь лицом, пригласившим меня поучаствовать в этом деле?
  Ланселот кивнул.
  — Да, — сказал он. — Я ускорил все дело, его нужно было ускорить. Оно мне не нравится.
  Он протянул портсигар Кэллагену и дал прикурить. А потом продолжил:
  — Когда я услышал о краже драгоценностей, я, естественно, был обеспокоен. Так как, — полагаю, что Лейн вам об этом говорил, — по завещанию после смерти моего дяди драгоценности переходят ко мне, а я могу делать с ними все, что захочу. В завещании говорится, что последний член семьи по мужской линии в возрасте более двадцати пяти лет и не имеющий наследника, становится действительным владельцем драгоценностей.
  Кэллаген кивнул.
  — Я намеревался продать их, когда они ко мне попадут, — сказал Вендейн, — так как, честно говоря, я не вижу смысла в том, чтобы владеть кучей старинных драгоценностей, которые можно носить от случая к случаю или показывать на частных выставках. Эксперты считают, что если произвести вновь огранку камней и вставить их в новое обрамление, то стоимость удвоится. Полагаю, для меня это не будет лишним, — продолжал он. — Вероятно, вы знаете, что, по мнению врачей, мой дядя вряд ли проживет больше четырех-пяти лет.
  Он откинулся на стуле и счастливо улыбнулся.
  — Мне это отлично подходит, — сказал он. — Деньги мне сейчас не нужны. За последние пару лет мне здорово везло. И к тому же я являюсь совладельцем одной из брокерских контор, которая зарабатывает для меня деньги. Но я мечтаю лет через восемь или девять отойти от дел и заняться приятным времяпрепровождением.
  — Имея 200000 фунтов, можно здорово провести время, — заметил Кэллаген.
  Вендейн кивнул.
  — Я бы не хотел взять все это себе, — сказал он, — так как должен правильно поступить с девочками.
  — О, вы предусмотрели это, — ответил Кэллаген.
  — Естественно, — сказал Вендейн. — Я абсолютно уверен, что старикан вряд ли сможет оставить им что-нибудь приличное, когда он покинет этот мир, и, должен сказать, они не сочтут совсем правильным, если я возьму все деньги, а им придется искать работу в качестве гувернанток или еще кого-нибудь. Ведь без денег они не смогут содержать поместье. Я решил, что если смогу получить 200000 от продажи драгоценностей, то выделю им по 30000 фунтов каждой, чтобы они до конца дней могли жить на проценты от этих денег. Даже в этом случае у меня все будет в порядке, у меня останется 100000 фунтов.
  — Несомненно, — произнес Кэллаген.
  — Вы можете себе представить, — продолжал Вендейн, глядя сквозь поднятый стакан с виски, — что я себя почувствовал не очень хорошо, когда узнал о краже. Я сразу же отправился к дяде. Тот уже вызвал местную полицию, а через десять дней они подключили к этому Скотланд-Ярд. Старший констебль, который является близким приятелем моего дяди, пришел к заключению, что это была очень хитрая работа, и люди, которые ее выполнили, знали, как ее сделать. Он считает, что они являются, вероятнее всего, первоклассными международными ворами и знали истинную стоимость украденного.
  — Вы думаете, полиция сможет вернуть похищенное? — спросил Кэллаген.
  Вендейн кивнул.
  — Сначала мы решили, что сможет, — сказал он. — Во всяком случае, мы подумали, что невозможно будет сбыть такую известную коллекцию: придется вынуть камни или сделать им новую огранку, но это будет стоить денег. Мы думаем, что они на это не пойдут. Когда в дело включился Скотланд-Ярд, возникло предположение, что похитители, вероятно, собирались заключить сделку со страховой компанией, которая несомненно захочет заплатить 20000 фунтов, чтобы уменьшить свои убытки и заполучить драгоценности. Но Скотланд-Ярд вытащил пустышку. Прошло уже почти три месяца, а они никуда не продвинулись.
  — И еще одно, — продолжил Вендейн, — это отношение страховой компании. Они просто не могут допустить, чтобы иск не был удовлетворен. И я могу представить, как рыщут ее служащие, стараясь обнаружить, где находятся драгоценности.
  Он с улыбкой посмотрел на Кэллагена.
  — Вероятно, я учу ученого, но вы знаете, что служащие страховых компаний весьма опытны и, если они не смогут узнать, кто это сделал и где находятся драгоценности, то вряд ли кто еще сможет это сделать.
  — Около трех недель назад, — продолжал он, — я подумал, что пора бы уже что-нибудь сделать и попытался решить, что будет наиболее подходящим в этом случае. Однажды вечером мои друзья заговорили о вас. И по «понятным причинам» я подумал, что это будет довольно-таки удачная мысль привлечь вас к этому делу.
  Кэллаген допил виски.
  — «Понятные причины» заключаются в том, что я могу поторопить страховую компанию? — спросил он.
  Ланселот усмехнулся.
  — Вы правы, — согласился он. — Я не знаю, как вы собираетесь сделать это, но, несомненно, страховая компания должна что-то быстро предпринять — либо они должны заявить, что платить не будут, либо они должны заплатить. Я хотел бы, чтобы вы ускорили этот процесс. Я полагаю, что с вашими способностями у нас не будет затруднений со страховой компанией.
  — Очень любезно с вашей стороны, — отозвался Кэллаген, и закурил другую сигарету.
  — У вас есть какие-нибудь идеи по этому поводу? — спросил Вендейн.
  Кэллаген кивнул.
  — Я собираюсь в Девоншир, — сказал он. — Я очень верю в окружающую обстановку. Я предпочитаю осматривать места, где случаются происшествия. Иногда может прийти решение.
  — Надеюсь, вы сообщите мне, как идут дела, — сказал Вендейн.
  — Конечно, — ответил Кэллаген. — Почему же нет? Между прочим, Габби сейчас говорил мне о небольшой игре в покер, которую вы запланировали на сегодняшний вечер. Он пригласил меня принять участие. Вы не будете возражать?
  — Чем больше народа, тем веселее. В любом случае, три игрока не очень хорошо для покера. Четыре — гораздо лучше. Ну так что насчет покера? Мы обычно играем наверху.
  — Прекрасно, — произнес Кэллаген. Он подозвал официанта и заказал еще спиртного.
  * * *
  Резные часы с кукушкой в углу комнаты зашипели и пробили три. Габби зевнул.
  — Не знаю, как вы, джентльмены, — заявил он с улыбкой, обращенной ко всем, — но я предлагаю считать рабочий день законченным, вернее, ночь. И мне кажется, что я проигрываю.
  — Мне это подходит, — отозвался Кэллаген. — Я думаю, что тоже немного проигрываю.
  Габби покопался в своих расчетах и произнес:
  — Я проиграл пятнадцать фунтов, ты, Слим — двенадцать. Мистер Райн выиграл девять фунтов, а мистер Вендейн восемнадцать.
  — Вам не повезло, мистер Кэллаген. Надеюсь, что в следующий раз дела пойдут лучше, — сказал Вендейн.
  Кэллаген усмехнулся, достал из нагрудного кармана пиджака кожаный бумажник и бросил его на зеленое сукно стола так, что тот раскрылся. Внутри бумажника лежали шесть новеньких пятидесятифунтовых бумажек, — дар Одри Вендейн.
  Ланселот Вендейн посмотрел на бумажник и сказал с улыбкой:
  — Вы пришли, чтобы проиграть кучу денег.
  Кэллаген взял одну из банкнот и вручил ее Вендейну.
  — Не смогли бы вы разменять ее и оставить себе причитающиеся вам двенадцать фунтов? — спросил он. — И когда Габби отдаст вам шесть фунтов и заплатит мистеру Райну, мы будем квиты.
  Вендейн взял банкноту, посмотрел на нее и произнес:
  — В пятидесятифунтовых банкнотах есть что-то привлекательное, — и перебросил ее Вентуре. — Возьми ее, Габби. Расплатись и верни сдачу мистеру Кэллагену.
  Кэллаген допил виски, встал и направился в угол комнаты. Там он взял шляпу, вернулся к столу и собрал с него небольшую стопку пяти и однофунтовых банкнот, которые Вентура отложил для него.
  — Спокойной ночи, — сказал он. — И благодарю всех за игру.
  — Спускайся по черной лестнице, Слим, — сказал Вентура. — Там внизу открыта дверь.
  Кэллаген кивнул, надел шляпу, вышел и медленно побрел по темной улице в сторону Беркли-сквер. Вид у него был очень счастливый.
  Придя домой, он налил себе немного виски и стал расхаживать по комнате, думая об Одри Вендейн. Чертова баба. Должны же когда-нибудь у таких дам, как она, проявляться признаки беспокойства. К тому же он ей не понравился.
  Тут Кэллаген заулыбался. Он не любил, когда к нему так относились очень симпатичные женщины.
  Ну… и что же она затеяла? Что бы это ни было, это важно. И достаточно важно для нее, чтобы так рисковать. А она рискнула. И у нее ничего не вышло. Определенно ничего.
  Он зашел в спальню, разделся, отправился в ванную, сел на табурет и, продолжая улыбаться, стал втирать одеколон в волосы.
  * * *
  Старший инспектор Гринголл выглянул из окна своего офиса в Скотланд-Ярде. Солнечный свет, освещавший набережную, успокаивал его. Он достал из кармана короткую трубку и стал набивать ее из ветхого кисета.
  На столе Гринголла зазвонил телефон. Из-за своего стола поднялся Филдс, подошел к телефону и поднял трубку. Через минуту он зажал микрофон рукой и произнес:
  — Это Эффи Томпсон, секретарша Кэллагена. Она говорит, что он хотел бы встретиться с вами где-нибудь около трех. Говорит, что продолжает заниматься делом о похищении драгоценностей Вендейнов.
  Гринголл кивнул.
  — Скажи ей, что я охотно с ним встречусь.
  Филдс сделал, что его просили, и повесил трубку. Гринголл вернулся к столу, сел и начал рисовать что-то на промокашке. Он нарисовал помидор, банан и, склонив голову набок, стал разглядывать свое произведение.
  — Позвоните и узнайте, кто занимается этим делом, — сказал он. — И спросите, что они выяснили, если они вообще что-нибудь выяснили.
  Филдс кивнул.
  — Дело поручено Валпертону, — сказал он, — и, насколько я знаю, ничего не произошло.
  — Теперь произойдет, — сказал Гринголл.
  Филдс улыбнулся начальнику.
  — Вы имеете в виду Кэллагена? — спросил он.
  Гринголл улыбнулся.
  — Да, Филдс, я имею в виду Кэллагена, — и принялся рисовать ананас.
  * * *
  Кэллаген проснулся в двенадцать часов, положил руки под затылок и уставился в потолок. Пролежав так минут пять, он неожиданно сделал резкое движение, сбросил простыню и выпрыгнул из постели. На нем была надета нараспашку фиолетовая шелковая пижама. Он подошел к окну и выглянул на улицу. С минуту, зевая, он стоял у окна, затем прошел в кабинет и позвонил к себе в офис.
  — Доброе утро, Эффи, — поздоровался он. — Ты связалась с Гринголлом?
  — Да, встреча назначена на три часа.
  — Позвони в Парвелл и К®. Это консультанты страховых компаний, — сказал Кэллаген. — Узнай у них, если возможно, в какой компании находится иск по делу о краже бриллиантов Вендейна. И спроси, от чего они были застрахованы: я имею в виду от пожара и похищения или только от похищения.
  — Хорошо, — ответила она. — Между прочим, звонил мистер Вентура из «Вентура-клаб». Он спрашивал, можно ли поговорить с тобой. Он сказал, что заглянет к нам, если тебя это устроит.
  — Очень хорошо, — произнес Кэллаген. — Скажи ему, чтобы он зашел в два тридцать. Я к этому времени подойду.
  — Еще минуточку, мистер Кэллаген, — продолжала Эффи Томпсон. — Тут есть кое-какая почта. Есть письмо от одной адвокатской фирмы. Они спрашивают, не возьметесь ли вы за дело о шантаже. Их клиент очень напуган и, очевидно, не хочет обращаться в полицию. Также есть запрос от одной цементной компании. Они хотят знать, не возьметесь ли вы за дело об утечке информации из их компании.
  — Нет, — ответил Кэллаген. — Не возьмусь. И скажи этим юристам, чтобы их клиент обратился в полицию. Они, черт их побери, прекрасно знают, что все дела о шантаже так или иначе заканчиваются в Скотланд-Ярде. Скажи им, что частные детективы только продлят агонию. Есть еще что-нибудь?
  — Да, — сказала Эффи. — Поступил чек на двести пятьдесят фунтов от юристов Вендейна. В нем написано, что это задаток на расходы, и говорится, что ты не можешь получить по нему больше трехсот сорока фунтов.
  — Какого черта… — пробормотал Кэллаген. — Хорошо, зарегистрируй чек и проведи его через банк.
  — Я уже это сделала, — ответила она.
  — Ты просто чудо, — похвалил он ее и повесил трубку.
  * * *
  Кэллаген появился в офисе четверть третьего. На нем был отутюженный темно-синий костюм, голубая шелковая рубашка с мягким воротником и черный галстук. Когда он проходил через приемную, Эффи отметила, что костюм был новый, и стала размышлять о мисс Вендейн.
  Он сел за стол и закурил сигарету, медленно втягивая дым и выпуская его через одну ноздрю. В кабинет зашла Эффи Томпсон с блокнотом в руках.
  — Я дозвонилась Парвеллам, — сказала она. — Бриллианты Вендейнов застрахованы в страховой компании «Сфиа энд Интернэшнл». Эта фирма страховала их в течение последних двухсот семидесяти лет. Они считают риск оправданным, и, во всяком случае, цена страховки занижена. Бриллианты страховались от похищения и на случай пожара.
  — Спасибо, Эффи, — поблагодарил Кэллаген.
  В приемной звякнул колокольчик открываемой двери. Эффи вышла и через мгновение вернулась, доложив:
  — Мистер Вентура.
  Габби выглядел как первый весенний росток. На нем был светло-зеленый костюм, так великолепно скроенный, что уменьшал живот хозяина почти на три дюйма; кремовая шелковая рубашка, крепдешиновый галстук очень приятного темно-зеленого цвета с сердоликовой заколкой, украшенной бриллиантами. В полной руке он держал серую, в тон костюму, шляпу.
  — Ну, что гложет тебя, Габби? — спросил Кэллаген. — Садись. — Он посмотрел на живот Вентуры. — Тебе тяжело стоять на ногах из-за веса.
  Вентура плюхнулся в большое кожаное кресло. Он достал шелковый платок и с трудом запихнул его за тугой шелковый воротник на шее.
  — По-моему, пора мне переходить на диету или придумать еще что-нибудь в этом роде.
  Кэллаген кивнул.
  — Ты пришел сюда сказать мне это? — задал он вопрос.
  Вентура немного поерзал в кресле и произнес:
  — Послушай, Слим. Я знаю тебя, а ты знаешь меня, и я полагаю, что могу зайти так далеко, что заявить: мы почти друзья.
  Кэллаген закурил еще одну сигарету.
  — Почти, — усмехнулся он. — Вопрос заключается только в том, поверит ли кто-нибудь этому.
  — Не язви, Слим, — сказал Вентура. — Я думаю, ты все еще вспоминаешь о деле Рэндалла?
  Кэллаген продолжал сидеть с очаровательной улыбкой.
  — О нем и еще о паре случаев, — произнес он. — Есть множество вещей, связанных с клубами, которыми ты в свое время управлял, и которые мне не нравятся, Габби.
  Вентура медленно сказал:
  — Послушай, Слим. Я должен зарабатывать себе на жизнь, и сейчас в моих клубах все в порядке. Посмотри, как я управляюсь в «Вентура-клаб».
  — Я знаю, — ответил Кэллаген. — А как насчет твоих остальных притонов? Например, такое маленькое местечко, как «Позолоченная лилия»? В последний раз, когда я там был, там так воняло марихуаной, что мне почти потребовался противогаз. И все же…
  Он изучающе взглянул на Вентуру.
  — С тобой тяжело, Слим, — произнес Габби. — И ты не хочешь облегчить мне жизнь. Я пришел к тебе, чтобы попросить тебя об одолжении.
  — Я так и думал, — откликнулся Кэллаген. — О каком же?
  — Так, пустяки, — ответил Габби. — Послушай, Слим. Дело заключается в следующем. Я хочу, чтобы ты просто сказал кое-что и не задавал мне никаких вопросов. Понимаешь, это очень личное. Ну, дело такое…
  Он пододвинул свое кресло чуть ближе к столу Кэллагена.
  — Ты знаешь меня, Слим. Я жесткий, но бывают моменты, когда я размягчаюсь.
  — Ты что, хочешь, чтобы я заплакал, Габби, — спросил Кэллаген. Вентура сморщил лицо.
  — Мне не нравится, что ты всегда шутишь надо мной.
  Он покраснел.
  — Хорошо, — согласился Кэллаген. — Я не буду шутить над тобой. Ты чувствительный парень, ну и что из этого вытекает?
  — Вчера вечером, — сказал Вентура, — я одолжил одному человеку деньги. Чтобы быть точным, триста фунтов. Имен я не называю. Я одолжил этому определенному лицу шесть новых пятидесятифунтовых банкнот. Ну хорошо, я прощаюсь с этими деньгами, потому что думал, что никогда их больше не увижу. И вдруг такая неожиданность!
  — Продолжай, рассказывай, не могу сдержать нетерпение.
  — Хорошо, — тихо произнес Вентура. — Ты заглядывал ко мне вчера, чтобы встретиться с молодым Вендейном. Ты играл с нами в покер и, да поможет мне Бог, когда мы рассчитывались, ты вернул одну из моих банкнот. Мне чуть не стало плохо, когда я увидел ее номер.
  — Нехорошо, если тебе будет плохо, Габби, — заметил Кэллаген.
  — Так вот, — продолжал Вентура. — Мне бы хотелось знать, Слим, откуда у тебя эта банкнота. Вчера, когда ты открыл кошелек, я заметил, что у тебя было шесть пятидесятифунтовых банкнот. Ты дал мне верхнюю. У меня возникло предположение, что другие пять банкнот тоже могут быть моими.
  — На самом деле ты хочешь сказать, — подхватил Кэллаген, — что другие пять бумажек были теми самыми, которыми ты совершил свой благородный жест.
  — Правильно, — ответил Вентура.
  Кэллаген посмотрел на потолок. Через минуту он взглянул на Габби, улыбнулся и сказал:
  — Боюсь, я не очень-то смогу помочь тебе, Габби. Я получил эти деньги от фирмы Гортеллз. Они торговцы вином. Мне нужно было пятьсот фунтов, и после закрытия банка я обычно беру деньги у них. Я им отправил чек, оплатил двести фунтов по счету и получил сдачу наличными.
  Вентура поднялся.
  — Понятно, — отозвался он.
  — Кажется, ты не совсем удовлетворен, Габби, — спросил Кэллаген. Вентура пожал плечами.
  — Черт возьми! — произнес он. — Нужно было быть идиотом, чтобы прийти сюда.
  — Ты всегда им был, Габби.
  Вентура был уже у дверей. Он обернулся. Глаза его стали жесткими и холодными.
  — Может быть, мне не всегда придется быть просителем. Пока, Слим.
  — Будь здоров, Габби, — попрощался Кэллаген.
  Он подошел к двери и смотрел, как Вентура пересекал приемную. Он заметил, какими глазами Эффи смотрела на владельца клуба, когда он проходил мимо нее.
  — Тебе не нравится мистер Вентура, не так ли, Эффи?
  — Мне кажется, он похож на торговца белыми рабами, мистер Кэллаген.
  — Откуда мне знать. Меня никогда не брали в рабство. А тебя? — Он снял с вешалки свою шляпу. — Я отправляюсь на встречу с Гринголлом, Эффи, — сказал он.
  — Может быть, я вернусь, а может быть, и нет. Завтра я уезжаю в Девоншир. Не знаю, сколько пробуду там. Буду тебе позванивать.
  — Хорошо, мистер Кэллаген, — ответила она. И когда он подошел к двери, спокойно добавила, — надеюсь, что погода будет вам благоприятствовать.
  Когда Кэллаген дошел до офиса Гринголла, было уже двадцать пять минут третьего. Гринголл, куря трубку, смотрел в окно.
  — Привет, Слим, — сказал он. — Ты хорошо выглядишь. О, опять новый костюм. И как вам, частным сыщикам, удается делать деньги!
  — Я использовал портного одного своего клиента, Гринголл, — сказал Кэллаген. — Старший инспектор уголовного розыска — звучит неплохо. Мои поздравления по случаю вашего повышения по службе.
  Гринголл подошел к столу и сел, кивнув на стул, стоящий рядом со столом.
  — Полагаю, что ты пришел просить об одолжении, — произнес он. — Поэтому и начал с поздравлений. Ты, видимо, думаешь, что я завяз с этим делом Ривертонов, которое ты же для меня и подыскал, а я не смог с ним справиться?
  — Да ничего подобного, — сказал Кэллаген.
  — Я уверен в этом, — сказал Гринголл, глядя в потолок.
  Кэллаген сел и закурил сигарету.
  — Послушайте, Гринголл, — обратился он к нему. — Я хотел бы попросить у вас совета…
  Гринголл посмотрел на ухмылявшегося ему Филдса.
  — Что тут смешного? — удивился Кэллаген, переводя взгляд с одного на другого.
  — Филдс и я думаем об одной вещи. Когда бы ты ни приходил сюда за советом, после этого у нас была масса неприятностей, которые начинались почти сразу после твоего ухода.
  — В этот раз никаких неприятностей не будет, — заверил Кэллаген.
  Он выпустил кольцо дыма и смотрел, как оно плыло по комнате.
  — Я всегда выкладываю карты на стол, — заявил он. — И мне не нравится одна вещь, — вставать на пути официальных полицейских инстанций.
  — Неужели, — произнес Гринголл. — Если бы тебе давали по году за каждый раз, когда ты мешаешь официальным полицейским инстанциям, как ты это называешь, то ты, вероятно, никогда не увидел бы больше дневного света. Я чуть не возбудил против тебя дело за «препятствие полицейскому в выполнении служебных обязанностей».
  — Ну что было, то было, — дружелюбно произнес Кэллаген.
  — Хорошо, — сказал Гринголл, — значит, ты пришел сюда просить совета, потому что ты не хочешь мешать полицейским инстанциям. А мне кажется, что ты не собираешься бросать этого случая с Вендейном.
  Кэллаген кивнул.
  — В том-то вся и беда, — откликнулся он. — Это такое дело, по которому полиция работает уже около трех месяцев, и без результата. Затем старый Вендейн пригласил меня. Ну и какие у меня шансы? Если вы не можете ничего сделать, то что могу сделать я?
  — Я видел дело сегодня утром, когда о нем справлялась твоя секретарша, — сказал он. — Оно поручено Валпертону. А, как ты знаешь, Валпертон — один из наших самых лучших четырех сотрудников. Все в этом деле так просто, что становится даже не по себе.
  Он встал и подошел к окну, повернулся спиной к нему и стоял, глядя на Кэллагена.
  — Кто бы ни завладел этими драгоценностями, это была очень шустрая публика, — предположил он. — Работа была сделана отлично. Валпертон не знает, как они пробрались в поместье, но думает, что они использовали для этих целей окно с тыльной стороны дома. Крючок был отжат, но, самое забавное, не осталось ни одного отпечатка на окне и на подоконнике и вообще нигде. Они оставили следы ног на клумбе с цветами во дворе, но, прежде чем смыться, уничтожили их. Сейф был просто открыт. Его не взламывали. Тот, кто открыл сейф, знал комбинацию замка. На сейфе тоже не было отпечатков. Вот такая история.
  Кэллаген покачал головой.
  — Не легкий случай, не так ли? Мне немного жалко Валпертона, — продолжал он. — А скажите мне, Гринголл, в чем там дело со страховой компанией «Сфиа энд Интернэшнл»? Они немного упрямятся в оплате иска, не так ли?
  Гринголл пожал плечами.
  — А что бы вы делали? — спросил он.
  Кэллаген кивнул.
  — Вы думаете, они считают, что все было организовано внутри дома, кем-то из живущих там?
  — Правильно, — сказал Гринголл. — Я склоняюсь к тому, что они так считают. Но, — продолжил он, — все слуги служат в поместье с незапамятных времен. И нет никакого повода подозревать кого-нибудь из них.
  — Полагаю, что сейф был старым? — спросил Кэллаген.
  — Фирмы Клима, — ответил Гринголл. — Очень старый, но все еще очень хороший. И что же?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Вы знаете это не хуже меня, — сказал он. — Предположим, шайка мошенников могла запросто выйти на кого-нибудь, кто раньше работал на фирме Клима. А, может быть, у этих парней была цифровая комбинация до того, как они приехали в Девоншир?
  — Может быть, ты прав, — согласился Гринголл и вновь раскурил свою трубку. — Знаешь, Слим, — сказал он, — я думаю, ты попал не по адресу. На самом деле тебе нужно выяснить, почему страховая компания задерживает выплату страхового вознаграждения. Ну хорошо. Я не знаю. И Валпертон не знает, но они-то знают. Почему бы тебе не спросить у них?
  — Скажи мне, Гринголл, — спросил Кэллаген, — а они кого-нибудь привлекли к этому делу?
  Гринголл кивнул.
  — Двух самых лучших консультантов в стране, — ответил тот. — Специально отобранные люди, которые знают истории похищений каждого драгоценного камня в стране. Но, кажется, это не очень им помогло.
  Гринголл опять уставился в потолок.
  — Если ты такой умный, как я считаю…
  Кэллаген усмехнулся.
  — Ну и что же ты бы сделал, Гринголл? — спросил он.
  Полицейский ответил:
  — Это только догадка, но, по-моему, страховой компании хотелось бы подключить тебя к этому делу.
  — Ты думаешь? — размышлял Кэллаген. — Я тоже могу расследовать это дело, наряду с ними.
  Он улыбнулся.
  — Что-то вроде этого, — произнес Гринголл.
  Кэллаген встал.
  — Побегу, — сказал он. — Благодарю, что вы были так любезны.
  Он уже подошел, к двери, когда Гринголл задержал его:
  — Минутку, Слим. Может быть, я дам тебе хороший намек. Если ты случайно, в ходе своих расследований или для семьи Вендейнов, или для страховой компании, правда, если они решат привлечь тебя к этому делу, столкнешься с фактами каких-то криминальных действий, имевших место в связи с этой кражей, я думаю, тебе нужно сообщить нам об этом.
  — Конечно. Привет, Гринголл, — откликнулся Кэллаген и аккуратно прикрыл за собой дверь.
  — Черта с два он нам сообщит, — произнес Филдс.
  Гринголл поглядел на своего подчиненного.
  — Откуда ты знаешь? Он вполне может, но только если ему это будет выгодно.
  Он снял трубку и позвонил в кабинет № 12.
  — Это ты, Валпертон? Слушай. Семья хочет, чтобы Кэллаген участвовал в этом деле у Вендейнов. Я полагаю, что сейчас он направляется в страховую компанию «Сфиа энд Интернэшнл», чтобы попробовать присоединиться к ним для участия в этом деле. Так что будь начеку.
  — Постараюсь, — ответил Валпертон. — А если мистер Кэллаген будет мне мешать, я сделаю так, что ему будет жарко.
  — Сделай, — сказал Гринголл. — Но только пока ты занимаешься этим делом, смотри, чтобы он тебе не сделал жарко. Будь здоров…
  Он повесил трубку и посмотрел на Филдса.
  — Мне жалко Валпертона, — произнес тот.
  Гринголл кивнул.
  — Мне тоже.
  И принялся рисовать лимон.
  Глава III
  Познакомьтесь с девушками
  Кэллаген остановил свой «ягуар» на обочине дороги рядом с башней с часами в Ньютон Аббот. Он увидел Николлза, стоящего в пятидесяти ярдах от него у входа в кафе. Тот направился к машине.
  — Привет, Слим. У женщин здесь прекрасные бедра. Я никогда не видел столько приятных форм… Это, должно быть, сливки…
  Они зашли в бар. Кэллаген заказал два двойных виски, и они уселись за маленький столик в углу. Выпив свою порцию, Кэллаген произнес:
  — Мы должны подойти к этому делу проще, так как мы еще работаем и на страховую компанию. — Он иронический усмехнулся.
  — Боже мой… ну и дела, — отреагировал Николлз. — Как, ты зацепил и это дело? — Он взял пустые стаканы, отправился к бару и вернулся с полными.
  — Я видел Гринголла, — сказал Кэллаген. — По этому делу работает сотрудник уголовного розыска по имени Валпертон. Пока находится на том месте, откуда начал. Гринголл предложил, чтобы я переговорил со страховой компанией, которая застраховала драгоценности. Я ухватился за этот намек. Я объявил в компании, что семейство Вендейнов наняло меня вести это дело. Немного пококетничав, они поинтересовались, не смогу ли я представлять и их интересы. Сказали, что интересы семьи Вендейнов являются и их интересами. Ловко придумано…
  — Не говори, — ответил Николлз. — Значит, страховой компании это не нравится.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Они попали в очень стесненные обстоятельства, — сказал он. — Лейн, адвокат Вендейнов, должно быть, написал им обо мне после нашей с ним встречи. Он говорил, что, если они не выплатят страховку в течение месяца, он собирается что-то предпринять. Они надеются, что до окончания этого срока мне удастся обнаружить что-нибудь, что может им помочь. Если мне это не удастся, то им придется выплатить страховую компенсацию.
  Николлз кивнул.
  — И все же, Слим, это не совсем этично. Какого черта ты должен работать на всех?
  — Почему бы нет? — Кэллаген приятно улыбнулся.
  — Если с этим ограблением все в порядке и они не замешаны в нем, то чего Вендейнам бояться? А если нет…
  Николлз зажег сигарету.
  — Я думаю, что это вонючее дело, — сказал он.
  Улыбка Кэллагена стала еще шире.
  — У тебя есть какая-нибудь теория, Винди? — поинтересовался он.
  Николлз ухмыльнулся.
  — Все шито белыми нитками. Малышка Одри — вот кто все это сделал. Она взяла этот хлам, чтобы предъявить иск страховой компании. Она стянула их и спрятала где-нибудь во дворе или поблизости. Поэтому она заплатила тебе, чтобы вывести тебя из игры. Кроме того… я знаю, почему она это сделала.
  — Я весь внимание, — произнес Кэллаген.
  — Я тут вчера здорово побегал, — начал Николлз. — Был в Кингсбридже и в Гара, и в окрестностях Прола и Холлсэнда. Я посетил там все пивные и узнал массу вещей.
  Брови Кэллагена приподнялись.
  — Каких, например? — поинтересовался он.
  Николлз отхлебнул большой глоток виски и продолжал.
  — Клан Вендейнов — своего рода достопримечательность того графства. Особенно в окрестностях Гара. Они живут здесь со времен Ноева ковчега или что-то в этом роде. Их все знают. А этот старикан майор — такая душка. Приятный, обходительный, уравновешенный, аристократичный, в общем, стоящий парень. Он без ума от всего семейства и их поместья, которое действительно чертовски хорошее место, и на его содержание должна идти куча денег.
  Хорошо. Но денег-то у него не очень много. В год он получает около четырех тысяч, а в наши дни это разве достаточно, чтобы содержать такое поместье, как Марграуд. Год назад оно практически начало разваливаться по кускам, и ему очень захотелось восстановить его. Работа будет стоить очень дорого, но он хочет, чтобы она была выполнена. Этого же хочет Одри. И, похоже, что она составила план как отремонтировать поместье. Она подала старику идею заложить имение и полученные за это деньги вложить в ремонт. Он получил 20000 фунтов и большую часть их уже вложил в ремонт. Сроки залога неслыханно коротки — на один год и 6,5% годовых. Как же майор собирается выплатить залоговую сумму через год? Где можно взять деньги, чтобы выплатить 20000 фунтов плюс 6,5% годовых?
  Знаешь, в чем заключается вся шутка, Слим? Он уже выплатил ее. Я проверял. Запись о погашении долга есть на оригинале контракта. Ну и что ты на это скажешь?
  Николлз отпил еще виски и продолжил:
  — Есть еще одна забавная вещь. Лейн ведь — адвокат семьи, не так ли? Ты можешь подумать, что всю операцию с залогом должен был организовать он. Так вот, он этого не делал. Кто-то другой, из местных юристов, занимался этим делом. Название этой фирмы было указано в контракте.
  — Я все жду твою теорию, Винди… — произнес Кэллаген.
  — Моя теория — крошка Одри, — улыбнулся Николлз. — Старикан несколько простоват… простой и приятный. Я полагаю, что Одри подсказала ему о залоге, зная, что она сможет его надуть. Она думает, что ей нужно выждать несколько месяцев, а затем увести драгоценности. Она думает, что репутация Вендейна настолько хороша, что страховая компания выплатит ему все до копеечки. Потом, после того, как им заплатят, она рассчитывает, что старикан сможет выплатить залоговую сумму из страховки.
  Николлз поднял стаканы, направился к бару и, вновь наполнив их, вернулся на место.
  — Одри слишком хороша, — сказал он. — Она всем нравится. Играет в гольф, может управляться с парусами, достаточно по провинциальному мила и все такое прочее. Половина парней в округе пытались обручиться с ней, но у нее никого нет. Она как-то обособлена, если ты понимаешь, о чем я говорю. Увлекается длительными прогулками и прочей подобной белибердой. Одри — как раз тот сорт тихонь, которые могут при желании обмануть. Кстати, она может и смыться с добычей.
  Кэллаген кивнул.
  — Да, может… — заметил он. — Потому что то, что думает страховая компания, не имеет никакого значения. Если они к концу месяца не добудут каких-нибудь веских доказательств, им придется заплатить, даже если они будут уверены, что все организовано членами семьи для того, чтобы получить незаконную страховку.
  Николлз кивнул.
  — Конечно. И на основании того, что я слышал о старом майоре, он сто лет не подозревал, что у них что-то не так. Он один из тех парней, кто всем верит и, если кто-нибудь попытается сказать, ему, что Одри — мошенница, то он, вероятно, вызовет того на дуэль или придумает еще что-нибудь.
  Кэллаген осушил третий стакан.
  — Занятная история, Винди. Но есть одна вещь, которую мы не знаем. Если даже Одри и думала, что страховая компания заплатит за похищенные бриллианты, то ведь она пока не заплатила, не так ли? Хорошо. Откуда майор достал деньги, чтобы расплатиться за долг?
  Николлз пожал плечами.
  — Это просто. Может быть, старикан или Одри заняли деньги под страховку. А, может быть, им кто-нибудь, кого они знают, одолжил свои деньги.
  Кэллаген кивнул.
  — Возможно, но я так не думаю. — И выпустил кольцо дыма. — Расскажи мне о других девицах, Винди, — попросил он.
  Николлз заулыбался. Он вытянулся на стуле и перекинул сигарету в другой угол рта.
  — Ну, пара, — сказал он. — Пара милашек. Послушай… Давай в первую очередь возьмем Клариссу. Она следующая в семье после Одри. Мне сказали, что у нее есть на что посмотреть. Она высока, а фигура у нее прямо предназначена для того, чтобы носить кружева. У нее темные, золотисто-каштановые волосы, а глаза такие, как будто она не может обидеть даже котенка. К тому же она не очень любит Эсме…
  — А что насчет Эсме? — спросил Кэллаген.
  — Эта крошка — сущее наказание, — ответил Николлз. — Истории, которые о ней рассказывают, никого не касаются. Но, Боже, я бы мог написать книгу об этой даме. У нее большие неприятности. А неприятности заключаются в том, что она постоянно влюбляется, но не в тех парней, в которых следовало бы. Она охотится за здоровенными, загорелыми и голубоглазыми. Ей нравится, когда у них много мускулов и нет мозгов. Между Клариссой и Эсме идет как бы постоянная война. Каждый раз, когда у Эсме появляется новый приятель, Кларисса пытается вмешаться и отогнать этого живчика. Должно быть, у этих девиц жизнь такая, что не соскучишься.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Хорошее настроение и темперамент в норме.
  — Прежде всего темперамент, — согласился Николлз. — В прошлом году, за пару месяцев до начала войны, Эсме влюбилась в симпатичного рыбака из Бисендса. И влюбилась по уши. Была масса хлопот с этим. Она поклялась, что или выйдет за этого рыбака замуж, или умрет. Дела были так плохи, что старик был вынужден отправить ее путешествовать. Круиз в Южную Африку длился шесть месяцев. Видимо, он надеялся, что небольшое путешествие пойдет на пользу его младшей дочери. Ну… он ошибся. Она стала еще хуже после своего возвращения. Эта малышка — прирожденная кокетка. Как только она увидит кого-нибудь в штанах, то сразу же ложится на спину и думает, что это тот самый и единственный…
  Кэллаген молча курил, затем спросил:
  — А что Кларисса и Эсме делают, когда они покидают свой дом? Например, как они проводят вечера?
  — Я как раз собирался сказать об этом, — ответил Николлз. — Вчера вечером я разговаривал с одним парнем, который содержит небольшую придорожную пивную. Он сказал, что очень удивился, когда однажды вечером он увидел, как Кларисса и Эсме на своих машинах промчались мимо него с такой скоростью, как будто за ними гналась нечистая сила. И он не поленился выяснить, в чем было дело. Оказалось, что в нескольких милях от него рядом с дорогой, стоит какое-то заведение под названием Ярд-Арм. И похоже, это притон. Раньше это был просто сельский дом. А потом какой-то ушлый парень организовал там ресторан с баром и всем прочим. Похоже на то, что Кларисса и Эсме проводят в этом притоне массу времени.
  — Где твои вещи, Винди? — спросил Кэллаген.
  — Я их оставил в газетном киоске за углом. Взял машину напрокат в Кингсбридже. Я думал, что она нам может пригодиться в случае надобности. Пойду положу вещи в машину.
  Кэллаген кивнул.
  — Положи. Я подойду через пять минут.
  Осушив стакан, он вышел на улицу и дошел до почты, где купил конверт с маркой. Взял со столика телеграфный бланк и написал на нем:
  «С наилучшими пожеланиями мисс Вендейн от бюро расследований Кэллагена».
  Затем достал бумажник, вынул из него шесть пятидесятифунтовых банкнот, сложил их вместе с бланком, вложил в конверт и написал на нем адрес:
  «Мисс Одри Вендейн,
  Марграуд-Мэнор,
  Рядом с Тара,
  Девон».
  Затем подождал, пока клерк выпишет ему квитанцию, и направился к машине. Николлз читал вечернюю газету.
  Кэллаген сел в машину и включил скорость. Когда машина тронулась, он заговорил:
  — По-моему, это может быть очень интересно.
  Николлз усмехнулся.
  — Я тоже так думал, но не хотел говорить. Временами я становлюсь стеснительным.
  Было уже семь тридцать, когда Кэллаген остановил машину у въездных ворот поместья Марграуд. Когда он, сопровождаемый Николлзом, поднимался по лестнице, открылась дверь дома.
  В дверном проеме Кэллаген увидел очень старого и весьма почтенного вида дворецкого. Он впервые в жизни видел такого. Дворецкий был сед, и его лицо излучало то добродушие и благовоспитанность, которые были присущи жителям Девоншира.
  — Если вы оставите мне ключи, сэр, то я распакую ваши вещи. Майор думает, что прежде всего вам хотелось бы пройти в вашу комнату и переодеться. Он сказал, что хотел бы встретиться с вами в библиотеке без четверти восемь, если вам это будет удобно. Обед в восемь.
  Кэллаген кивнул и спросил дворецкого, как его зовут.
  — Меня зовут Стивенс, сэр, — ответил он. Затем, помолчав, продолжил: — Я очень рад, что вы приехали, сэр. Мы все очень обеспокоены тем, что случилось. Я имею в виду прислугу.
  — Несомненно, — согласился Кэллаген. — Но на вашем месте я бы не стал волноваться, Стивенс, — добавил он. — В конце концов, вам-то о чем волноваться? — сказал он, следуя за стариком по широкой лестнице.
  * * *
  Кэллаген сидел в большом кресле рядом с камином, в котором весело потрескивал огонь. С другой стороны камина, облокотившись на каминную полку, стоял майор Вендейн и смотрел на детектива.
  Кэллаген подумал, что, если кража драгоценностей была организована жильцами дома, то он мог поставить свой последний пенс на то, что майор Вендейн об этом не имел ни малейшего представления.
  Он выглядел гораздо старше своих пятидесяти пяти лет.
  Он был худым, хотя и стройным. Лицо было болезненным, аскетического вида. Над скулами пылали пятна, которые часто ассоциируются с болезнью сердца.
  — Насколько я понимаю, — начал Кэллаген, — ваши юристы уже написали в страховую компанию и дали им один месяц, чтобы уладить с платежом. В противном случае они пообещали передать дело в суд. Я думаю, что это было сделано правильно.
  Вендейн вздохнул:
  — Я удивляюсь, — он замолчал, а затем продолжил, — это очень хорошая страховая компания, и они страховали эти драгоценности почти триста лет. Это меня очень беспокоит. Я чувствую, что у них есть какая-то причина не заплатить страховку.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Когда пропадают драгоценности стоимостью в сто тысяч фунтов, майор, — сказал он, — любая страховая компания должна выполнить определенные процедуры, прежде чем выплачивать страховую премию. Во-первых, они должны попытаться найти бриллианты. Вы, вероятно, так же, как и я, знаете, что даже если к делу подключается полиция, то страховая компания подключает к нему своих консультантов. Кажется, пока в этом деле результатов нет, и я ожидаю, что они выплатят вам деньги до окончания месячного срока, если…
  Вендейн посмотрел на Кэллагена.
  — Если что? — спросил он.
  — Если за это время компания убедится, что это дело не было организовано кем-то из проживающих в этом доме и этот кто-то финансово не был заинтересован приложить руку к их исчезновению. Иногда бывают сфабрикованные иски к страховым компаниям. Вы знаете об этом, майор.
  — Конечно, бывают, — согласился майор. — Но об этом страшно даже подумать. Ведь в этом доме, кроме меня и трех моих дочерей, больше никто не живет. Естественно, никто из нас не имеет ничего общего с этим делом. Правда, кроме нас, в доме есть прислуга, но каждый из них практически вырос в нашей семье. Мы о них все знаем и абсолютно невозможно связать эту кражу с любым из них.
  — А у вас не было посторонних мужчин или женщин, работавших в поместье? Приходящий садовник, служанка или еще кто-нибудь, кто мог находиться у вас в доме в течение нескольких недель и иметь возможность узнать цифровую комбинацию замка сейфа и передать ее своим сообщникам?
  — Нет, — сказал майор, — таких не было.
  — Знаете, майор, — размышлял Кэллаген, — пару моментов в этой краже не так просто объяснить. Тот, кто украл, знал, что они будут находиться в доме в этот день. Еще одно совпадение: они знали, как проникнуть в дом, никого не побеспокоив. И третье совпадение: они знали цифровую комбинацию замка сейфа. Мне это не нравится.
  — Что вы предполагаете делать? — спросил Вендейн. — У вас есть какие-нибудь идеи с чего начать это дело?
  Кэллаген снова пожал плечами.
  — Откуда? Вы должны помнить, что кража произошла три месяца тому назад. Как только вы сообщили об этом в полицию, они должны были навести справки обо всех приезжих в этой местности и должны были их всех проверить. А тот, кто завладел бриллиантами, не очень торопится продать их.
  Кэллаген достал портсигар и закурил сигарету.
  — Я полагаю, что к этому делу меня привлекли благодаря вашему племяннику, Ланселоту Вендейну, — произнес он. — По-моему это неплохая идея. В конечном итоге сам факт того, что вы привлекли к этому делу частного детектива, в то время, как им занимается полиция, показывает страховой компании что, по крайней мере, вы делаете все, что от вас зависит. Будет очень забавно, если мы найдем эти драгоценности…
  — Это будет чудесно! — воскликнул Вендейн. — Эти драгоценности принадлежали нашему роду сотни лет. Мне было бы тяжело думать, что они потеряны для нас. Особенно это тяжело Ланселоту, к которому, как вы знаете, они должны были бы перейти в собственность по условиям первоначального завещания.
  Он вздохнул.
  — Ну что ж, нужно надеяться на лучшее, мистер Кэллаген. А теперь давайте пройдем в столовую. Я хочу, чтобы вы познакомились с моими дочерями.
  Кэллаген придавил окурок и последовал за хозяином.
  — Мне бы этого очень хотелось.
  Перед камином в большой, отделанной дубовыми панелями столовой со стаканом шерри в руках стояла Кларисса Вендейн. Она была высокого роста и стройна. Большие карие глаза на бледном лице насмешливо смотрели на Эсме, развалившуюся на кресле рядом с камином. За столиком у балконной двери сидела Одри Вендейн и писала письмо. При виде вошедших майора и Кэллагена она встала.
  — Это мои дочери Одри, Кларисса и Эсме, — представил их Вендейн. — Мои дорогие, это мистер Кэллаген, который, я надеюсь, собирается найти наши бриллианты.
  Кэллаген улыбнулся и посмотрел на Эсме, скромно поправлявшую юбку, затем перевел взгляд на Клариссу, которая сквозь длинные ресницы через краешек стакана с шерри рассматривала его. Одри была серьезна и с заметным усилием пыталась скрыть враждебность, светившуюся в глазах. Кэллаген изобразил для нее дополнительную улыбку.
  — Мы закончим нашу беседу потом, — обратилась Эсме к Клариссе. — Я не хочу быть грубой в присутствии гостей.
  Кларисса скорчила гримасу.
  — Да неужели? И давно ты стала такой вежливой? — Она обернулась к Кэллагену. — У нас необыкновенная семья, мистер Кэллаген, через пару дней вы, вероятно, это сами поймете. У нас в семье только одна серьезная неприятность — Эсме.
  — Мистер Кэллаген, — взвинтилась Эсме, — моя сестра ничего не может с собой поделать, потому что она дерьмо.
  — Дети, пожалуйста! — вмешался Вендейн.
  — Эсме, у тебя поганый язык, — сказала Одри.
  Эсме взяла стакан с шерри, стоявший на маленьком столике рядом с ней.
  — Ты хочешь сказать, что мистер Кэллаген никогда прежде не слышал слова «дерьмо»?
  — Вероятно, мистер Кэллаген слышал массу вещей, — ответила Одри, — но нет никакой необходимости, чтобы он слышал их в нашем доме.
  — А я всегда думала, — продолжила Эсме, — что детективу нужно знать самое худшее. А Кларисса — дерьмо.
  — Не повторяйся, дорогая, — произнесла Кларисса. — Я всегда считала, что очень волнительно, слишком волнительно видеть детектива в нашем доме.
  Она чуть улыбнулась Кэллагену.
  — Хоть раз, — заявила Эсме, — я могу согласиться с тобой. Представляю, как сегодня вечером он вызовет тебя на балкон и вытянет из тебя историю твоего прошлого.
  — Это было бы интересно, — откликнулась Кларисса, — но, думаю, что нереально. Время его пребывания в нашем доме недостаточно для этой цели.
  — Не воспринимайте моих маленьких девочек слишком серьезно, мистер Кэллаген, — вмешался Вендейн. — Они вовсе ничего такого не имеют в виду.
  — Я уверен, что это так, — подтвердил Кэллаген. — Между прочим, — продолжил он, обращаясь к трем присутствующим девушкам, — вы сегодня вечером будете дома?
  — Я знала это, — сказала Кларисса. — Он собирается устроить нам перекрестный допрос, как районный прокурор в гангстерских фильмах.
  — Это совсем необязательно, — возразил Кэллаген. — Но мне хотелось бы поговорить с вами всеми о том, что происходило вечером в день кражи. Я хочу знать, где вы были. Может быть, вы слышали или заметили что-нибудь. Это просто обычная процедура.
  — Я прошу извинения, мистер Кэллаген, — вмешалась Эсме, — мне бы это очень хотелось, но сегодня вечером у меня назначена встреча, — и посмотрела на Клариссу.
  — Хорошо, что напомнила. У меня тоже свидание, — подхватила Кларисса. — А завтра можно, мистер Кэллаген?
  — Отлично. Завтра.
  — Есть неплохая идея: поговорите сегодня с Одри. Я часто думаю, что она выглядит как-то загадочно, — съехидничала Эсме.
  — Определенно, — поддакнула Кларисса.
  — Вы обе просто смешны, — сказала Одри.
  Со стаканами шерри вошел Стивенс. Спустя минуту появился Николлз, и майор представил его.
  — Не знаю, что вы думаете, леди, — заявил Николлз, — но мне кажется, что это будет самое интересное дело в моей жизни.
  Кларисса одарила его долгим взглядом.
  — Мистер Николлз, — обратилась она к нему, — вы кажетесь мне очень многоопытным человеком. Давайте как-нибудь соберемся в нашем саду. Вы должны рассказать мне об этом.
  — Почему бы нет, — ответил Николлз. — Давайте.
  Вновь появился Стивенс и объявил, что стол накрыт, и все направились в столовую.
  По дороге Николлз прошептал Кэллагену:
  — Слим, я всегда думал, что это будет хорошо. Но теперь, когда я видел этих крошек, я уверен, что это будет потрясающе.
  * * *
  Начали сгущаться вечерние сумерки. Кэллаген стоял в дальнем конце неровной лужайки, примыкавшей к Марграуд-Мэнор. За аккуратно подстриженной живой изгородью он видел поля, простиравшиеся до отдаленных вершин прибрежных утесов.
  Кэллаген повернулся и направился к дому. Он шел по лужайке, которая уступами поднималась к крытой веранде, примыкавшей к тыльной стороне дома. Дойдя до дома, он остановился, подставил лицо прохладному вечернему ветру, и подумал, что если бы ему было дано право выбора между бриллиантами и поместьем, то он выбрал бы последнее. Он знал толк в красивых ландшафтах.
  Из-за угла дома появился Николлз, и Кэллаген пошел ему навстречу.
  — Мне это нравится, — произнес Николлз. — Это та жизнь, о которой я мечтал. Чистый воздух, приятные женщины, отличная кормежка. — Он улыбнулся Кэллагену. — Тебе не кажется, что Кларисса и Эсме не очень любят друг друга?
  — Так-то оно так, — ответил Кэллаген. — Интересно, из-за чего они грызутся?
  — По-моему, понятно, — сказал Николлз, — Кларисса такая малышка, которая не может жить, чтобы не подложить свинью сестрам.
  Кэллаген кивнул.
  — Я тоже об этом думал. В конце концов легче всего женщины ссорятся из-за мужчин.
  — Я только что проходил мимо гаража, — сказал Николлз. — Садовник накачивает колесо машины Эсме. А когда он закончит это, он должен заправить машину Клариссы. Эта парочка куда-то намылилась.
  — Послушай, Винди, иди обратно к гаражу и поболтайся там, — предложил Кэллаген. — Когда появится Эсме, попроси ее подкинуть тебя до Кингсбриджа. Ставлю десять против одного, что куда бы она не поехала, она должна будет через него проехать. Попроси ее, чтобы она тебя там выкинула. Если она это сделает, возьми в гараже арендованную машину и двигай в этот Ярд-Арм. Оглядись и посмотри, что там можно разузнать.
  — Хорошо, — кивнул Николлз и ушел.
  Кэллаген поднялся в дом, зашел на балкон и уселся в низенькое кресло. Там он закурил сигарету и принялся пускать дым кольцами. Сзади послышался спокойный голос:
  — Мистер Кэллаген.
  Он встал. Перед ним была Одри Вендейн. Глядя на нее при сумеречном освещении, Кэллаген подумал, что, вместо темперамента, в ней было нечто гораздо большее, что-то такое, чего, как ему казалось, не было ни у Клариссы, ни у Эсме.
  — Чудесный вечер, не правда ли? — произнес он дружелюбным тоном.
  — Возможно, мистер Кэллаген, — холодно отозвалась она, — но представьте себе, что я не собираюсь говорить с вами о погоде.
  — Неужели? — удивился он. — А о чем же вы хотели поговорить?
  — О трехстах фунтах. — Она цинично улыбнулась. — Меня всегда пытались убедить, что частные детективы довольно-таки странные люди, но я не могла представить, что частный детектив может иметь наглость сделать то, что сделали вы.
  Кэллаген стряхнул пепел с сигареты и медленно проговорил:
  — Вы имеете в виду, то, что я взял у вас триста фунтов, чтобы не участвовать в этом деле, а сам продолжаю им заниматься?
  — Да, именно это я и имею в виду, — ответила она.
  — Мисс Вендейн, — произнес Кэллаген, — я думаю, что вы не совсем умны. Какое бы личное мнение вы не имели о частных детективах, их обычно считают умными. Вы должны признать, что это было чрезвычайно глупо с вашей стороны пытаться подкупить меня, чтобы я отказался от этого расследования.
  Он глубоко затянулся сигаретой и, выпустив дым через одну ноздрю, продолжил:
  — Совершенно очевидно, что, если частный детектив нечестен, то он поступит так, как сделал я: возьмет деньги и продолжит работу. — Он усмехнулся. — В конце концов, вчера юрист вашего отца заплатил мне 250 фунтов. С другой стороны, если детектив — честный человек, предположим, что может быть и такое, и он хочет честно выполнить эту трудную работу, то самое лучшее, что он сделает, так это попытается выяснить, почему вы хотите, чтобы он не участвовал в этом деле. И, во всех случаях, вы никому бы не стали жаловаться.
  В ее глазах появился блеск.
  — Я сказала вам, почему не хочу, чтобы вы присутствовали здесь.
  — Вполне возможно. — Кэллаген улыбнулся. — Мне много кто чего говорит, но не обязательно, чтобы я им верил.
  Она смотрела на него широко открытыми глазами.
  — Мистер Кэллаген, — изумилась она, — вы хотите сказать, что я лгунья?
  — Нет, — ответил он. — Вам я ничего не пытаюсь сказать. Но мне хотелось бы указать на некоторые факты, а вы можете все это обдумать. Когда вы позавчера вечером позвонили мне и назначили встречу в «Вентура-клаб», я попытался понять, почему именно там.
  Он остановился.
  — Как интересно, — заметила она.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я думаю, дальше будет еще интереснее, когда я вам скажу, почему вы это сделали. У вас были все причины для этого, так как до нашей с вами встречи вы хотели увидеться с Габби Вентурой. Вы подумали, что будет неплохо раздобыть немного наличности на случай, если придется подкупить меня.
  Кэллаген замолчал, стряхнул пепел с сигареты и посмотрел на нее, скривив губы в циничной улыбке.
  — Ну как? — поинтересовался он.
  Она ничего не ответила, и он продолжил.
  — Вы пришли в клуб заранее и заняли у Габби Вентуры 300 фунтов. Затем на улице вы дождались моего прихода. И что довольно странно, — продолжил Кэллаген, — некоторое время спустя я вернулся в клуб, мне нужно было встретиться с Ланселотом Вендейном. Там я, Ланселот, Габби и еще один человек немного поиграли в покер. Я слегка проиграл и расплатился одной из пятидесятифунтовых банкнот, которые вы мне дали.
  Улыбка Кэллагена стала шире.
  — А вчера утром, — продолжил он, — меня посетил Габби Вентура и попытался узнать, откуда у меня появилась эта банкнота. Он сообщил, что накануне одолжил кому-то деньги, и, естественно, ему было очень интересно узнать, как и почему эта ассигнация попала ко мне в руки.
  Улыбка Кэллагена стала почти ангельской.
  — А вам не нравится, когда вас называют лгуньей, мисс Вендейн, не так ли? — заключил он.
  Она стояла, глядя куда-то вдаль, не произнося ни слова. Кэллаген придавил окурок и закурил новую сигарету.
  — Шутка заключается в том, — сказал он, — что я не могу сказать, что я вам абсолютно не верю. Как только я увидел вашего отца, я понял желание дочери оградить его от любых неприятностей. Он больной человек. Я только хочу предупредить, что вы выбрали не совсем удачный способ. На вашем месте я бы запомнил на будущее, что частные сыщики, хотя вы и думаете, что все они бесчестны, очень редко бывают глупыми. По крайней мере, могу в этом отношении поручиться за себя.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — почему вы думаете, что меня интересует то, что вы говорите?
  — Еще одна неправда, — ответил Кэллаген, — вас ужасно интересует, что я думаю, и я это знаю. Беда в том, что вы одна из тех, кому еще нужно напоминать о том, что самая лучшая политика — это честность.
  Он улыбнулся, обнажив белые зубы.
  — Могу заключить с вами пари, — предложил он, — о том, что вы расскажете мне обо всем, что вас беспокоит, прежде чем мы закончим это дело.
  — Неужели? — издевалась она. — И, конечно, вы знаете, почему я должна непременно это сделать?
  — Могу только догадываться, — сказал Кэллаген. — Хотите верьте, хотите нет, но я могу быть очень полезным, когда люди оказываются в затруднительном положении. А мне кажется, что вы находитесь именно в таком положении.
  Она резко повернулась на каблуках и вышла через балконную дверь.
  Закурив, Кэллаген пошел вниз по лужайке, наслаждаясь вечерним воздухом.
  Глава IV
  Трое — это уже компания
  Где-то в глубине дома часы пробили одиннадцать. В их бое, звучном и мелодичном, Кэллагену слышалось что-то древнее, напоминающее о жутковатом привидении, которое шаловливо бродит в темноте отделанных дубом коридоров.
  Он лежал в своей комнате, растянувшись на украшенной четырьмя колоннами кровати, уставившись в потолок и размышляя, почему ему не нравятся дубовые панели, даже обтянутые с большим вкусом подобранной тканью.
  Через какое-то время он понял, что, хотя он и размышлял v панелях и тканях, в действительности его мысли были заняты Одри Вендейн.
  В конце концов, для того, чтобы одолжить деньги у такого человека, как Габби, нужно было быть хорошим его знакомым. Особенно, если в долг брала женщина.
  Он встал, включил свет, направился к стоявшему в углу буфету и достал из него бутылку виски и стакан.
  Выпив половину стакана, он закурил сигарету и спустился вниз.
  Когда он спустился в большой холл, на него напал кашель. Прокашлявшись, он закурил новую сигарету и направился к дверям. Где-то за его спиной в коридоре открылась дверь, и голос Одри Вендейн произнес:
  — Мистер Кэллаген.
  Кэллаген обернулся. На его лице была веселая улыбка:
  — Хеллоу, мисс Вендейн. Кажется, сегодня чудесная ночь, и мне захотелось прогуляться. А вам не хочется?
  — Нет, благодарю вас, — коротко ответила она.
  Одри направилась в его сторону, и, не дойдя нескольких шагов, остановилась.
  «Я ей совсем не нравлюсь, — подумал Кэллаген. — Но она не очень представляет, почему. Она пытается понять, насколько я бесчестен и насколько она может противостоять мне. Она по горло сыта этими тремя сотнями».
  Он дружески улыбнулся ей.
  — Я разговаривала с отцом, — произнесла она. — И мы приняли решение. Оно может заинтересовать вас.
  Кэллаген ничего не ответил.
  — Я думаю, и мой отец со мной согласен, что в данных обстоятельствах мы должны повременить с иском к страховой компании. Судя по их поведению, они, видимо, считают, что с этим иском что-то не так. К тому же у полиции было недостаточно времени, чтобы обнаружить преступника. Мы предлагаем дать им еще время. Если они потерпят неудачу, мы всегда сможем возобновить наш иск, когда ситуация станет более определенной.
  — Это было бы неплохой идеей, — ответил Кэллаген, — если бы она сработала…
  — Что было бы неплохой идеей, мистер Кэллаген? — задала она вопрос.
  Он блаженно улыбнулся.
  — Это было бы хорошей идеей, если бы я согласился с вашими словами и разрешил это сделать майору, — сказал он. — Если бы я клюнул на это, то должен был бы собрать свои веши и уехать отсюда, так как мне больше нечего здесь было бы делать. Ну так вот… я этого не сделаю. Я останусь здесь до тех пор, пока не найду что-нибудь определенное… если уже не нашел…
  Она резко повернулась и пошла к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, она обернулась. Кэллагену понравилась ее поза. Он подумал, что у нее были красивые лодыжки, что на ней очень изящно сидело платье, и у нее была абсолютно правильная посадка головы. В свете ламп, освещавших коридор, в ее волосах вспыхивали рыжеватые блики.
  — Вы действительно невозможный человек, — возмутилась она.
  — Может быть, — ответил Кэллаген. — Но для вас лучше всего смириться с этим или я расскажу майору, как вы ринулись в город, чтобы срочно повидать одного из самых гнусных владельцев ночных клубов в Лондоне, занять у него триста фунтов и подкупить меня. И все это произошло через несколько часов после того, как ваши собственные юристы пригласили меня принять участие в этом деле. Я не думаю, что вам это понравится.
  Она улыбнулась. Но ее улыбка не скрыла огромную неприязнь.
  — Возможно, и не понравится, — согласилась она, — но вам еще больше не понравится, если мой отец узнает, что вы, согласившись участвовать в этом деле, взяли у меня деньги и не вернули.
  Он улыбнулся ей.
  — Полагаю, что вы собираетесь сообщить ему об этом? Так вот. Взять эти триста фунтов было самым благоразумным поступком из тех, который я когда-либо совершил в своей жизни. Вы с этим ничего не сможете сделать, вы должны смириться.
  Она сняла ногу со ступеньки и посмотрела на него. Ее лицо пылало. Но она сдержалась и не повысила голос.
  — Видимо, необыкновенная наглость является неотъемлемым качеством частных детективов.
  В голосе ее сквозило открытое презрение.
  — Совершенно верно, — очень весело признался Кэллаген. Он затянулся сигаретой и опять закашлялся. — Чертовы сигареты, — произнес он. — Я курю не переставая, и у меня появился кашель курильщика.
  — Предполагается, что это должно меня интересовать? — спросила она.
  Он улыбнулся.
  — Конечно, это вас не должно интересовать, — ответил он. — А что касается наглости, то я считаю, что это не такая уж плохая вещь. Иногда она приносит плоды. Люди более склонны говорить правду, когда они в плохом настроении. Кроме того, мне нравится смотреть на вас, когда вы в таком настроении. Вам это идет.
  — Вы пугающе умны, — произнесла она с издевкой. — Ну прямо психолог. Я полагаю, вы знаете все, что нужно знать…
  — Я бы так не сказал. Я знаю совсем мало. Но кое-что я знаю.
  Он медленно выпустил дым.
  — Завтра, — продолжил он, — ваш отец, вы и я должны будем открыть карты. Я собираюсь сообщить вам кое-какие сведения, которые вам неплохо было бы узнать. Или вы предпочитаете, чтобы я побеседовал только с вами?
  Выражение ее лица изменилось, и она быстро проговорила:
  — Я же сообщила вам, что мой отец — больной человек. Естественно, я сделаю все, чтобы уберечь его от неприятностей…
  — Чепуха, — дружелюбно возразил Кэллаген. — На самом деле вы просто боитесь. Думаю, что вы одурачили старика и подозреваете, что я догадываюсь, как вы это сделали.
  Она чуть не задохнулась от гнева и произнесла тихим голосом:
  — Бывают моменты, когда мне кажется, что я запросто могу убить вас. Я полагаю, что вы самая отвратительная личность, которую я когда-либо встречала в жизни.
  — Ну, это уже что-то, — заметил Кэллаген. — Мне безразлично, что думает обо мне женщина до тех пор, пока она не становится чуточку заинтересованной.
  Она резко повернулась и стала подниматься по лестнице. Кэллаген наблюдал за ней. Каждое ее движение свидетельствовало об охватившей ее ярости.
  Где-то внизу в коридоре зазвонил телефон. Через некоторое время появился Стивенс.
  — Звонит мистер Николлз, сэр. Он хочет поговорить с вами.
  Кэллаген прошел к нише, в которой стоял телефон, и взял трубку. Стивенс исчез.
  — Слим, посмейся, — заговорил Николлз. — Эсме подбросила меня до Кингсбриджа. Я считал тебя мастером устраивать автомобильные гонки, но эта крошка гоняет так, что глаза на лоб лезут. Удивляюсь, как это я уцелел.
  — Что дальше?
  — Она высадила меня и свернула на Тотнесскую дорогу. Я взял в гараже машину и отправился за ней. У меня была мысль, что она, вероятно, направилась в тот притон, о котором я тебе рассказывал. Ну и догадка оказалась правильной. Сейчас она там. И Кларисса тоже. Их машины припаркованы за домом.
  — Заведение все еще открыто?
  — Нет. Но здесь-то самое забавное. Я болтался у забора, и, когда заведение закрыли, Эсме с Клариссой вышли оттуда через черный ход с каким-то парнем. Они прошли через сад и вошли в другой дом, напоминающий большой коттедж, который стоит за садом. Я немного побродил вокруг, чтобы посмотреть, когда они выйдут. Но они не вышли. Поэтому я кое-что предпринял. Я постучал в дверь черного хода и какой-то парень открыл мне. Но не тот, с которым пришли девицы. Я попросил у него немного воды для машины. Когда он пошел за водой, то включил свет, меня чуть кондрашка не хватила. Как ты думаешь, кем оказался этот малыш?
  — Я что, должен дать тебе три отгадки? — спросил Кэллаген.
  — Извини, — произнес Николлз. — Ну хорошо, ты помнишь того парня, Рупи Феллинера, который стоял в дверях забегаловки Вентуры в Сохо? Я имею в виду клуб «Черная лестница». Так это был он. Удивился ли я?
  — Держу пари, что да, — сказал Кэллаген. — Он тебя узнал?
  — Нет, — ответил Николлз. — Я держался в тени.
  — Откуда ты говоришь?
  — Из будки дорожной полиции на шоссе, в полумиле от этого притона.
  — Я еду, — сказал Кэллаген. — Я думаю, что в этот раз что-то случилось. Если нет, то мы выясним это. Постараюсь приехать как можно скорее.
  — Хорошо, — ответил Николлз. — А я пока поболтаюсь тут, погляжу на луну. У меня сегодня лирическое настроение.
  Кэллаген повесил трубку. Затем пошел к себе в комнату, взял пальто и позвонил в колокольчик. Потом спустился вниз и в холле встретился со Стивенсом.
  — Стивенс, я могу задержаться допоздна. У вас есть запасной ключ?
  — Да, сэр, — ответил дворецкий. — Сейчас я его принесу.
  В ожидании Стивенса, Кэллаген принялся расхаживать по холлу. Он выглядел озабоченным. Его заинтересовала новость, которую сообщил ему Николлз относительно того, что Рупи Феллинер находится в доме, расположенном за Ярд-Армом. Он размышлял, почему.
  Вернулся Стивенс с ключом. Передавая его Кэллагену, он сказал:
  — Надеюсь, что все будет в порядке, сэр. Думаю, что я не слишком любопытен, но удалось ли вам что-нибудь узнать, сэр? Мы, естественно, очень заинтересованы.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Я практически нашел преступника, Стивенс. Думаю, что я знаю, кто украл бриллианты Вендейнов.
  Дворецкий широко открыл глаза.
  — Боже мой, мистер Кэллаген. И кто же это, сэр?
  — Дед Мороз, — ответил Кэллаген и вышел на улицу.
  * * *
  Светила полная луна. Дорога, расстилавшаяся перед машиной, была похожа на серую ленту. Из тени, отбрасываемой изгородью, появился Николлз и остановился посреди дороги. Он встал на подножку автомобиля и сказал:
  — Я запарковал машину в трех или четырех сотнях ярдов отсюда в поле по правой стороне. Ворота открыты. Ты не хочешь тоже там запарковаться?
  Кэллаген выжал сцепление и направил машину к открытым воротам. Поставив машину рядом с машиной Николлза, он спросил:
  — Где этот коттедж, Винди?
  — В шестидесяти или семидесяти ярдах отсюда вперед по дороге. Слева будет Ярд-Арм. Там снаружи есть вывеска. Прямо за ним есть тропинка, которая проходит через сад. А коттедж находится за ним.
  — Хорошо. А ты лучше еще погляди на луну.
  Он направился вперед по дороге. Миновав Ярд-Арм, он по маленькой тропинке пошел через сад и прямо перед собой увидел коттедж, почти скрытый деревьями. Это было большое двухэтажное здание, очевидно собранное в одно из двух или трех коттеджей. Небольшая лужайка и окружавший ее белый заборчик находились в хорошем состоянии. Окна дома были тщательно задрапированы. Кэллаген толкнул калитку, по небольшой дорожке дошел до дверей и постучал. В ожидании он разглядывал тлеющий кончик своей сигареты. Через минуту дверь открылась.
  За спиной человека, стоявшего в дверях, Кэллаген смог увидеть, что холл коттеджа был украшен роскошными коврами и обставлен хорошей мебелью.
  Он смотрел на стоявшего перед ним человека. Тому было около тридцати пяти лет. У него были блестящие вьющиеся черные волосы, лицо казалось даже чересчур привлекательным, с решительным ртом и загорелой кожей. Кэллаген перевел взгляд на боковину двери дома и заметил вывеску, на которой было написано название этого места. Оно заключалось в одном слове, — «Малмесбери».
  — Меня зовут Кэллаген, — представился он. — Я остановился в поместье Марграуд-Мэнор. Я знаю, что Кларисса и Эсме Вендейн находятся здесь.
  — Ну и? — приподняв брови спросил человек. Тон его голоса был полувопросительным, полувызывающим. Кэллаген продолжил:
  — Кажется, майор не очень хорошо себя чувствует, — легко лгал он. — Мисс Вендейн немного этим обеспокоена и думает, что девочкам лучше приехать домой.
  — Откуда вы узнали, что они здесь? — спросил незнакомец.
  — Это мое дело, — ответил Кэллаген.
  Человек в дверях пожал плечами.
  — Ну, если вы хотите быть грубым… — начал он.
  — Я не хочу быть грубым, — быстро отреагировал Кэллаген, — но почему никто не может знать, где они находятся? Или это секрет?
  Человек отступил от двери. Кэллаген заметил, что он был довольно-таки высок, мускулист и легко двигался.
  — Здесь нет никаких секретов, — произнес он. — Вероятно, я был несколько резок. Войдите. Меня зовут Блейз.
  — Рад с вами познакомиться, — сказал Кэллаген.
  Он вошел в холл, и Блейз закрыл за ним дверь. Эсме вышла из дверей комнаты, находившейся на противоположной стороне холла. Повернув голову, она сказала кому-то оставшемуся в комнате:
  — Боже мой. Это мистер Кэллаген. Я балдею. Он очень шустрый, не правда ли? — Затем, повернувшись к Кэллагену: — Только не говорите мне, что вы не могли дождаться до завтра, чтобы допросить меня.
  Из комнаты вышла Кларисса и встала рядом с Эсме. Та пробормотала:
  — Трое — это чаще всего компания, но я склонна считать, что четверо — это уже толпа.
  — Я тоже так думаю, — сказал Кэллаген и продолжил, — мисс Вендейн попросила меня заехать сюда и сказать вам, что она очень беспокоится за майора. Она предполагает, что у него должен начаться один из мучающих его приступов, и подумала, что вам захочется вернуться домой.
  Лицо Эсме стало серьезным.
  — О боже, — простонала она, — пошли, Кларисса. Нам лучше уехать. Спокойной ночи, Вилли.
  Она прошла рядом с ним и вышла из коттеджа. Следом за ней шла Кларисса. Проходя мимо Кэллагена, она остановилась и сказала:
  — Я думаю, что вам следует познакомиться. Вильям, дорогой, это мистер Кэллаген, настоящий король частных сыщиков. Мистер Кэллаген, это мистер Блейз, мистер Вильям Блейз. Я думаю, что он большая душка. Я права, Вильям?
  Блейз ухмыльнулся.
  — Если вы захотите узнать, почему я думаю, что он душка, — продолжала она, — так это, главным образом потому, что Эсме к нему приклеилась, а моим единственным развлечением здесь являются попытки отбить у Эсме ее молодых людей. Потому, мистер Кэллаген, используя ваши логические и дедуктивные методы, вы можете вычислить, почему я думаю, что Вильям душка. Ему сильно полегчало, когда он узнал, что мы должны ехать. Я знаю, что он где-то назначил свидание.
  — Я уже час как хочу поехать в Экстер, но я всегда чуть-чуть джентльмен. — Он невесело улыбнулся. — Будет уже около трех, когда я доберусь туда.
  — Бедняжка Вильям, — издевалась Кларисса. — Это прямо-таки беда! Спокойной ночи, душка. До свидания, мистер Кэллаген.
  И она вышла.
  Кэллаген постоял, глядя на Блейза, и через минуту произнес:
  — Это очень хорошая работа, если вам удастся получить ее.
  — А поточнее, что вы имеете в виду? — спросил Блейз.
  — Не знаю, — ответил Кэллаген. — А вы, вероятно, знаете. Спокойной ночи.
  Он вышел из дверей и пошел по тропинке сада. Где-то рядом заработали двигатели машин Клариссы и Эсме. Он вышел на шоссе, постоял, пока не исчезли габаритные огни машин, а затем пошел по дороге в сторону поля.
  Николлз сидел за рулем арендованной машины, попыхивая сигаретой и заложив руки за голову, любовался луной.
  — Ну, быстро ты разогнал эту компанию, Слим, — засмеялся он. — И как тебе это удалось?
  — Я сказал им, что у деда снова будет приступ. И они решили поехать домой. Ты, пожалуй, отправляйся обратно и поставь машину в гараж. Двери я не запер.
  — Хорошо. А ты не едешь?
  — Нет, я хочу немножко поговорить с Феллинером.
  У Николлза поднялись брови.
  — А как насчет другого парня? — спросил он.
  — Прошел слух, что собирается в Экстер. Я немного подожду и посмотрю.
  — Понятно. Собираешься использовать старую систему?
  Кэллаген усмехнулся.
  — А почему бы и нет, Винди? — сказал он.
  Кэллаген сел в свою машину и закурил. Он сидел, думая о Блейзе и дожидаясь, когда раздастся звук отъезжающей машины. Прошло десять минут. Кэллаген вышел из машины, бросил окурок в мокрую траву и, держась в тени изгороди, вышел на дорогу, направляясь в сторону Ярд-Арма. Когда он прошел около тридцати ярдов, от дома на большой скорости отошла длинная, с низкой посадкой машина и свернула влево.
  Кэллаген прошел через сад и обошел коттедж сбоку. С его тыльной стороны, рядом с покрашенной белой краской бочкой для воды была дверь. Кэллаген дернул за звонок. Через минуту внутри послышался какой-то шум, затем звук открываемой щеколды, и дверь распахнулась.
  — Добрый вечер, Рупи, — сказал Кэллаген.
  Кто-то изнутри произнес:
  — Какого черта… Кэллаген!..
  — Правильно, — подтвердил Кэллаген. — Выйди сюда, Рупи. Я хочу поговорить с тобой.
  В дверном проеме появился Рупи. Он был очень большим, с широкими плечами, похожий на боксера. По бокам свисали здоровенные, как у гориллы, ручищи.
  — А если я не хочу с тобой разговаривать? — спросил он. — Какого черта тебе надо? Что здесь происходит? Ты уже второй за сегодняшний вечер.
  — Я знаю. — произнес Кэллаген. — Первым был Николлз. Ты его не узнал. Твои глаза видят хуже, чем раньше.
  — Короче, — оборвал Феллинер. — Чего тебе надо?
  Кэллаген закурил и сказал:
  — Мне бы хотелось знать, что ты здесь делаешь.
  — А что если, — чуть усмехнулся Феллинер, — я попрошу тебя заняться твоими собственными чертовыми делами?
  Кэллаген левой рукой аккуратно вынул сигарету изо рта и, почти одновременно, сделав шаг вперед, нанес Феллинеру удар кулаком правой руки точно в зубы. Здоровяк опрокинулся. Кэллаген вошел в дверь и, когда Феллинер встал на колени, схватил его правой рукой за воротник и помог подняться на ноги. Когда тот почти распрямился, Кэллаген нанес новый удар.
  Феллинер с грохотом рухнул на пол. Через дверной проем проник лучик лунного света, и на другой стороне комнаты Кэллаген заметил выключатель. Он подошел к нему и включил свет. Феллинер уже поднялся на ноги и, напрягая мощные как у быка бицепсы, стоял, глядя на Кэллагена. Его губы кровоточили.
  — Мне всегда хотелось измолотить тебя, Кэллаген, — признался он. — И, ей богу, я сейчас это сделаю.
  — Ну, хотеть никто не запрещает, Рупи, — усмехнулся Кэллаген. — Надеюсь, что ты сейчас в более хорошей форме, чем тогда, когда работал на Габби, выкидывая из клуба «Черная лестница» всяких недоносков.
  Феллинер что-то пробурчал себе под нос и резко пошел вперед. Кэллаген положил руку на спинку стула, стоявшего под выключателем, и затем неожиданно метнул его в сторону Феллинера. Удар пришелся точно по голеням.
  Феллинер грязно выругался и с неожиданным проворством прыгнул в сторону Кэллагена, намереваясь нанести ему удар кулаком слева снизу. Кэллаген отразил удар правой рукой, а левой схватил Рупи за кисть правой руки, как бы намереваясь пощупать его пульс.
  Феллинер взвыл. Кэллаген протянул руку и схватил его за пальцы. Затем слегка сжал их. Феллинер взвизгнул. Его лоб покрылся потом.
  — Я всегда был сторонником дзюдо и не одобрял старомодные способы драки, Рупи, — произнес Кэллаген. — Это один из самых лучших японских способов захвата рук, какие я знаю. А если ты попробуешь хоть чуть пошевелиться, я, по крайней мере, сломаю тебе пару пальцев. Будешь пробовать?
  Он отпустил противника и засунул руки в карманы брюк. Рупи отошел к противоположной стене и сел, раскачивая руками, стараясь успокоить боль и массируя пальцы.
  — Твоя беда заключается в том, Рупи, что ты всегда стремился достичь своей цели при помощи драки. А если ты так умен, как я о тебе думаю, то забудь про все эти штучки и подумай, в какое дерьмо ты вляпался.
  — Черт возьми, я не знаю о чем ты говоришь, — огрызнулся Феллинер. — Послушай, ты ошибся адресом.
  Кэллаген поднял упавший стул и сел на него. Он начал быстро соображать, что еще придумать, и сказал:
  — Рупи, ты чертовски хорошо усвоил, что я всегда знаю что делать.
  Рупи зарычал:
  — Не понимаю, о чем ты говоришь. Тебе повезло, что здесь нет Блейза. Если бы он был здесь, то у тебя были бы неприятности. Он бы тебя прижал.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Я не очень в этом уверен, Рупи. А так как, по-моему, ты начинаешь умнеть, то, может быть, тебе хочется узнать: почему я думаю, что ты вляпался в дерьмо. Три месяца назад из поместья Вендейнов были украдены кое-какие драгоценности. Тебе понятно? Ну, а то, что ты, с твоим прошлым, крутишься здесь, мне кажется, выглядит не очень здорово.
  Кэллаген достал портсигар, выбрал сигарету и продолжил:
  — Полиция, должно быть, проглядела тебя, когда они всех здесь проверяли.
  Феллинер заулыбался и по его глазам было видно, что он испытывает облегчение.
  — Я понял. Значит, ты пытаешься связать меня с этой кражей, правильно? Ну так тебе это не удастся. Меня здесь вообще не было, когда стянули это барахло. Я здесь только три дня. Как вам это нравится, чертов мистер всезнайка?
  — Это не имеет значения, — заметил Кэллаген. — И ни с какой стороны это ничего не доказывает. Хорошо, Рупи, если ты так в себе уверен, мне придется перекинуться по телефону парой слов с Валпертоном. Этот парень занимается этим делом в Скотланд-Ярде. Я думаю, что он, вероятно, захочет немного поговорить с тобой. Но это, конечно, в том случае, если ты не захочешь поговорить со мной.
  — Мне не нужны неприятности, но и бояться мне нечего. Но я не хочу иметь ничего общего с сыщиками. Ты же знаешь, что я их не люблю, — сказал Феллинер.
  — Хорошо, Рупи, — согласился Кэллаген. — Тогда давай станем друзьями. Может быть, благодаря этому никто не причинит новых неприятностей, кроме тех, что уже произошли.
  Кэллаген встал, обошел кухонный стол и сел на его краешек, глядя сверху на Феллинера.
  — Знаешь ли, Рупи, ты не из тех людей, которые в центре Девоншира ищут себе работу в качестве сторожа или слуги, или что-нибудь в этом роде, просто потому, что им нравится свежий воздух. Это логично, не так ли? И что ты здесь делаешь?
  Феллинер ничего не ответил, а Кэллаген продолжил:
  — Ты работаешь на Габби последние шесть или семь лет. И ты работал во всех принадлежащих ему клубах. И всегда, когда обстряпывалось какое-либо грязное дельце, ты принимал в этом участие. И очень непосредственное. Тут в округе происходит масса забавных вещей, а то, что ты появился здесь, свидетельствует, что у Габби есть какой-то интерес. Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это все мне рассказать.
  — Ну хорошо, — сказал Феллинер. — Это ведь еще ничего не значит. Я приехал сюда и взялся за эту работу, потому что Габби велел мне это сделать.
  — Понятно, — произнес Кэллаген. — Значит, Габби знал, что здесь есть работа?
  — Нет, он не знал, — ответил Феллинер. — В какой-то газете было объявление. Босс его увидел и велел мне ответить на него.
  Кэллаген кивнул.
  — И что ты должен был делать?
  — Поболтаться здесь и приглядеть за Блейзом. Габби думал, что он собирается втихаря смыться отсюда, и хотел узнать, куда он собрался. Я должен был сообщить ему все, что мне удастся выяснить.
  Кэллаген встал:
  — Послушай моего совета, Рупи, — не ищи неприятностей. Подозреваю, что в здешних местах они могут возникнуть. На твоем месте я бы держался от них подальше.
  — Да что ты говоришь? Я думаю, что все эти неприятности со мной уже случились. Я уеду.
  — Нет, ты этого не сделаешь. Ты останешься здесь. И еще… Тебе не следует сообщать Габби о том, что ты видел меня. Давай сохраним эту небольшую беседу в секрете, как друзья, хорошо? — проговорил Кэллаген приятным голосом.
  Он подошел к двери, на мгновение остановился, разглядывая залитый лунным светом сад, затем неожиданно обернулся:
  — Рупи, ты помнишь того парня, которого год назад ограбили в клубе «Черная лестница», того, которого подобрали в аллее? Ну так я не думаю, что полиция уже закрыла это дело, и все еще не хочет выяснить, кто это его выбросил из окна. Может быть, ты хочешь, чтобы я рассказал им?
  — Ты ублюдок. Вот ты кто, — прохрипел Феллинер. — Ты можешь получить все не мытьем так катаньем.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Ты прав, Рупи. Мы пришли с тобой к соглашению и кому какое дело, как нам это удалось. Не нарывайся на неприятности, веди себя правильно, и все будет в порядке. Но если ты затеешь что-нибудь против меня — я затолкаю тебя в это дело в клубе «Черная лестница». А ты знаешь, что я не шучу. Спокойной ночи, Рупи.
  * * *
  Кэллаген сидел за рулем своего «ягуара», в течение длительного времени наблюдая за полем. Наконец, он надел перчатки, прикурил сигарету и выжал сцепление.
  Не торопясь, он доехал до Марграуда, наслаждаясь ночным воздухом. У гаража его ждал Николлз.
  — По-моему, ты можешь читать мысли или что-нибудь в этом роде, Слим, — сказал он. — Мне захотелось первому сообщить тебе хорошие новости.
  У Кэллагена приподнялись брови.
  — Что случилось?
  — Все это чертовски смешно. Ты едешь в этот Ярд-Арм, рассказываешь этим девочкам придуманную тобой историю о том, что у старикана приступ. А когда они приехали сюда, то все так и было. У него был приступ.
  — Ну и?.. — произнес Кэллаген.
  — Они его увезли, — ответил Николлз. — Полчаса назад здесь была скорая помощь и отвезла его в Экзетер. Я думаю, что он в очень плохом состоянии.
  — Интересно… — задумался Кэллаген.
  — Что ты имеешь в виду? — спросил Николлз. — Ты считаешь, что это все инсценировано?
  — А почему бы и нет? Может быть, малышка Одри захотела убрать на какое-то время майора со сцены. А, может быть, она думает, что будет легче, если его здесь не будет.
  — Значит, ты думаешь, что она собирается что-то предпринять? — Кэллаген направился к дому.
  — Она должна что-то предпринять, — сказал он.
  Глава V
  Приманка для Клариссы
  За маленьким столиком кафе Грантли, расположенного на Хай-стрит в Кингсбридже, откинувшись на спинку плетеного кресла, сидел Николлз. Он выпил чашечку кофе и теперь усиленно размышлял. Заказав еще кофе с большим количеством девонширских сливок, он посмотрел на свои часы, затем на витрину, в которой, освещенные яркими лучами утреннего солнца, лежали свежий хлеб и пирожные, после чего критическим взглядом оценил линии бедер двух молодых женщин, стоявших за стойкой.
  Было уже десять минут двенадцатого. Он пошарил в кармане, нашел одну сигарету и принялся перечитывать записку, которую получил от Кэллагена:
  «Попробуй после завтрака встретиться с Клариссой хотя бы на минуту. Назначь ей свидание в кафе в Кингсбридже в половине двенадцатого. Приди туда заранее и подожди меня. Когда она придет, расскажи ей твои старые шутки о сердечных делах. Если тебе покажется, что она заинтересовалась этим, то, когда я появлюсь, невзначай упомяни о Слэптонских песках. Старайся изо всех сил. Я думаю, что она клюнет на эту удочку.
  С. К.»
  Николлз достал зажигалку, поджег записку и, зажав ее между пальцами, смотрел, как она горела. Перед тем, как огонь погас, он прикурил от него сигарету и аккуратно ссыпал бумажный пепел в пепельницу.
  Ему было интересно, прав ли был Кэллаген в отношении Клариссы. Он понимал, что относительно женщин Кэллаген был чаще прав, чем наоборот. С другой стороны, Николлз полагал, что Кларисса весьма умна. У нее в голове были мозги, как и у всех женщин из семейства Вендейнов. При взгляде на нее это просто бросалось в глаза и поражало. И Николлз, который сводил большинство проблем к заключению пари, решил, что в данном случае он мог бы поставить шесть к четырем на Кэллагена. В кафе вошла Кларисса и направилась в его сторону.
  Николлз оценивающе разглядывал ее.
  «Шикарная бабенка. Знает, как ходить, и бедра в порядке. А в одежде соображает так, как тебе и не снилось», — думал он.
  Кларисса была одета в серо-зеленый жакет и юбку. Воротник подобранного в тон свитера был повязан желтым шнурком. Аккуратно причесанные рыжеватые волосы венчала лихо сдвинутая на бок серо-зеленая шляпка в стиле «Робин Гуд», опоясанная желтой, в тон шнурку, лентой. На ногах шелковые чулки, ярко начищенные, тончайшей кожи туфли, а на руках — водительские перчатки из мягкой свиной кожи.
  — Привет, Винди, — произнесла она приятным голосом, увидев поднимавшегося ей навстречу Николлза. — Я буду звать вас Винди. Я слышала, как Кэллаген вас так называл. А почему вас зовут Винди?
  Николлз широко улыбнулся и сказал:
  — Меня зовут Виндемир… Это черт знает что, а не имя, но я с этим ничего не мог поделать. Мой старик жил в местности с таким названием, прежде чем переехал в Штаты.
  — Вы разве не американец, Винди?
  — Какой черт американец? Я канадец. Я там родился. И моя мать тоже. Хотя я много лет провел в Штатах. Я там работал в одном сыскном агентстве до тех пор, пока какой-то парень не пристрелил помощника Слима Монти Келлса. Он тогда прислал мне телеграмму и я приехал сюда.
  — А почему вы его зовете Слим[1]?
  Николлз улыбнулся.
  — А он такой. Его вынуждают быть таким. Он через все что хочешь может пройти насквозь или обогнуть, или подлезть снизу. Есть только одна вещь, где его можно подловить, — Николлз сделал мрачную мину, — и это меня сейчас сильно беспокоит…
  — Я бы заказала кофе. — Она стала снимать перчатки. — Пожалуйста, скажите мне, Винди, — промурлыкала она ангельским голосом, — что вас беспокоит.
  Николлз посмотрел в окно. На его лице появилась озабоченность, смешанная с некоторым сомнением. Николлз был очень хорошим актером. Это качество могли распознать в нем немногие, а если и распознавали, то было уже слишком поздно.
  Он посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом и затем серьезно произнес:
  — Кларисса, я очень привязан к Слиму. Для этого парня я могу сделать все, что угодно. Для меня он самый лучший малый в мире… и я просто не хочу, чтобы ему было плохо.
  Большие глаза Клариссы стали еще больше. Она сложила ладони и перегнулась через стол.
  — Но это же чрезвычайно интересно. Я заинтригована. Пожалуйста… скажите мне… кто собирается причинить вред мистеру Кэллагену?
  Николлз глубоко затянулся табачным дымом, медленно выпустил его из уголка рта и спокойно произнес.
  — Это можете быть вы…
  — Боже! — воскликнула Кларисса, — как здорово! А почему это могу быть я?
  Николлз затушил сигарету решительным жестом. На его лице было выражение человека, принявшего окончательное решение, и, смотря ей прямо в глаза, очень медленно он произнес:
  — Кларисса,… Я хочу вам кое-что сказать. Но если вы меня когда-нибудь выдадите, то я перережу ваше симпатичное горлышко от уха до уха. Слим без ума от вас. Вам понятно? Как только он увидел вас вчера вечером, он сразу же потерял голову. А вы имейте в виду, что к этому парню женщины липнут, как мухи, а он просто не обращает на них внимания. Когда дело касается женщин, он как холодильник. Поэтому, если ему понравилась какая-нибудь женщина, то она от счастья должна поднять на мачту все флаги и дать в свою честь салют наций.
  Он грустно пожал плечами.
  — Может быть, мне и не следовало бы ничего говорить, — продолжил он, — но я несколько обеспокоен. Видите ли, когда он сегодня утром сказал, что собирается отказаться от этого дела…
  Кларисса перебила его:
  — А почему он собирается это сделать?
  — Он говорит, потому, что не может найти никаких зацепок. Но я в это не верю. Я думаю, что это из-за вас. Я наблюдал, как он смотрел на вас вчера вечером после того, как вы вернулись из Ярд-Армза и наливали нам чай. И я все понял.
  Внезапно он замолчал и принялся рассматривать пирожные в витрине. Краешком глаза он следил за Клариссой и с удовлетворением заметил, что ее взгляд потеплел.
  — Он не должен отказываться от этого дела, Винди. Он просто не должен этого делать. И вам не следует беспокоиться за меня. Я не могу сделать ничего такого, что бы могло повредить ему. Я никак не смогу это сделать. Я не такая, и кроме того… я думаю, что он ужасно милый. Как только я его увидела, я подумала, что он пугающе хорош. У него такой отсутствующий взгляд. Ну, вы знаете, Винди?
  — Я знаю, — тихо произнес Николлз, а сам подумал: «Боже… Слим опять оказался прав. Она клюнула на все это».
  Он накрыл ладонями ее лежащие на столе руки и серьезным голосом произнес:
  — Кларисса, я доверяю вам… запомните. Если вы причините какой-нибудь вред Слиму, я лично перегрызу вам горло, если он не сделает это первым…
  Кларисса потрогала горло рукой. Она счастливо улыбалась. Николлз, глядя на нее, подумал:
  — Черт… кажется, ей нравится, что ей перережут горло.
  — Все это просто удивительно, Винди, я сделаю все, чтобы помочь. Просто все, что возможно…
  Николлз посмотрел в окно. На улице из своей машины выходил Кэллаген.
  — А вот и он, — удивился Николлз. — Нам лучше сделать вид, что мы встретились здесь случайно.
  Когда вошел Кэллаген, он быстро заговорил:
  — Забавная вещь, Слим. Мисс Вендейн только что подошла выпить чашечку кофе. Может быть, ты хочешь поговорить с ней. А я хочу сходить поглядеть на Слаптонские пески. Мне сказали, что там великолепно ловятся щуки. — Он бросил быстрый взгляд на Кэллагена, незаметно подмигнул и продолжил. — Мне говорили, что рыба клюет там на все, на любую приманку. Я с вами еще увижусь, — сказал он.
  Посмотрев долгим взглядом на Клариссу, он встал из-за стола и ушел.
  Кэллаген заказал кофе. На нем был серый фланелевый костюм, желтовато-серая шелковая рубашка и коричневый галстук. Кларисса поймала себя на том, что смотрит на его губы, думая, что они были очень подвижными.
  — Слим, — произнесла она. — Я буду звать вас Слим, а вы зовите меня Кларисса. Я хочу, чтобы вы знали, что я бы очень хотела сделать все, что могу, для того, чтобы помочь вам. Увидев вас, я сразу почувствовала, что мне хочется сделать все, что я смогу… Вы понимаете?
  Кэллаген смотрел на нее. Он казался взволнованным. Все черты его лица показывали, что им владеет почти безнадежное чувство.
  — Кларисса, — шепнул он. — Вы чудо. Как только я вас увидел, я понял, что вы совсем не та, кем кажетесь. Да, не та. Во всяком случае, я почувствовал, что вы поможете мне. Конечно, это будет трудно, но…
  — Ничего нет трудного. Мы сами создаем трудности, — возразила она.
  Он улыбнулся ей (несколько лет у него ушло на тяжелую работу по совершенствованию этой улыбки), положил свои руки на ее и пробормотал:
  — Давайте поговорим, Кларисса.
  * * *
  Кэллаген сидел на выкрашенной зеленой краской садовой скамейке, стоявшей у подножья нижней террасы. В пятидесяти футах от него, с другой стороны от цветочной клумбы, Николлз, одетый в пестрый свитер, на миниатюрной площадке для игры в гольф тренировался загонять мяч в лунку. Через плечо Кэллаген мог видеть Эсме, которая, сидя на крытом балконе, примыкавшем к окнам столовой, читала книгу. Он подумал, что ей, наверное, не совсем удается сконцентрироваться на этом занятии.
  Кэллаген закурил сигарету, встал со скамейки и пошел по покрытой плиткой дорожке, вьющейся среди лужаек. В конце дорожки он остановился, устремив взгляд в сторону видневшегося за зелеными полями моря.
  Из боковой двери дома появилась Одри Вендейн и быстро стала спускаться по лестнице, которая параллельно дорожке вела к подножию между террас. Кэллаген повернулся и пошел ей навстречу.
  На ней был сероватых тонов шерстяной костюм. Кэллаген заметил, как в ее непокрытых волосах под лучами полуденного солнца вспыхивали рыжеватые блики.
  — Как бы мне не хотелось этого делать, — произнесла она резким тоном, — но я вынуждена извиниться перед вами. Сегодня с утренней почтой я получила триста фунтов, которые вы перевели на мое имя из Ньютон Аббот. Полагаю, что все это время вы ожидали, извинюсь ли я перед вами.
  — Более или менее, — он улыбнулся. — Но меня это не очень волновало.
  — Полагаю, что это было частью вашей тактики: не сказать мне, когда мы вчера разговаривали с вами, о том, что вы вернули деньги. Думаю, это дало вам чувство превосходства.
  — Да, и очень сильное, — сказал Кэллаген.
  Он загасил сигарету и выбросил окурок к краю дорожки.
  — Как чувствует себя майор? — спросил он. — У вас есть какие-нибудь новости?
  Она кивнула.
  — Ему лучше. Но ему нужен абсолютный покой и отдых. Я рада, что его здесь нет. — Ее улыбка была циничной.
  — По-моему, это указывает на то, что здесь вы не рассчитываете ни на покой, ни на отдых.
  — Честно говоря, я ни в чем не уверена, пока вы находитесь здесь, мистер Кэллаген. И в некотором роде я рада, что у моего отца случился приступ. По крайней мере он теперь не будет волноваться.
  Он посмотрел на нее: ее глаза приобрели глубокий голубой цвет и были спокойны.
  — Полагаю, вы вернете эти три сотни нашему приятелю Габби, — поинтересовался он. — Могу поспорить, что он обрадуется, если они снова к нему вернутся. Он, вероятно, заинтересуется что с ними произошло. Эти три сотни, словно забавный бумеранг, оказались намеком на некие тайны.
  — Габби, как вы его называете, не является моим приятелем, — холодно отрезала она. — Если я решу возвратить деньги, то верну их тому, кто мне их одолжил. Во всяком случае, я не вижу, какое это имеет отношение к вам.
  — Ну, это вы еще увидите, — ответил Кэллаген.
  Она собиралась что-то сказать, но сдержалась, повернулась на каблуках и направилась к дому.
  Кэллаген закурил и через лужайку направился к Николлзу, который старался загнать мяч в лунку.
  Он остановился и стал наблюдать за игрой. Николлз аккуратно ударил по мячу, и тот медленно прокатился шесть футов по зеленой лужайке и свалился в лунку. Николлз вздохнул:
  — У меня всегда здорово получается, когда я не придаю особого значения игре. Жизнь прекрасна, как я раньше говорил!
  — Послушай, Винди, — обратился к нему Кэллаген. — Я уезжаю в город. Пробуду там день или два. Я еще не знаю. Но ты не должен никому говорить, куда я поехал. Можешь подкинуть идею, что я, скорее всего, поехал в Плимут поговорить в полиции.
  — Хорошо, — ответил Николлз. — Как Кларисса?
  — Она была просто прелестна, — Кэллаген улыбнулся.
  — Да, — продолжал Николлз, — это была отличная мысль наплести девице, что парень влюбился, и заставить куколку разговориться.
  Кэллаген смотрел в сторону моря.
  — Я думаю, Кларисса напугана, — произнес он. — Мне кажется, что история, которая произошла между Эсме и тем рыбаком из Бисендса, повторяется с Блезом. Кажется, она прилипла к нему, но не так, как она обычно вешалась на большинство из знакомых ей парней. Кларисса думает, что в этот раз все это может быть очень серьезно.
  — Понятно… — протянул Николлз. — Значит, Кларисса крутится рядом с этой парочкой, чтобы подложить Эсме свинью и отшить ее приятеля. Поэтому она и приглядывает за ними все время, чтобы ситуация не достигла апогея.
  — Мне кажется, что это так. Пока меня не будет, — продолжил Кэллаген, — попробуй раскрутить Эсме. Но тактика должна быть прямо противоположна той, которую ты испробовал на Клариссе. Внуши ей, что ты меня недолюбливаешь. Попробуй завоевать ее доверие. Может быть, она немного разговорится.
  — Кто его знает, — усомнился Николлз. — Во всяком случае, я попробую. Ты когда уезжаешь, Слим?
  — Приблизительно через десять минут. Возьму машину и исчезну. Никакой одежды я с собой не возьму. Если Одри захочет узнать, когда я вернусь, скажи, что ты не знаешь, но я точно вернусь.
  Николлз нагнулся и вытащил из лунки мяч. Затем отбросил его в сторону на шесть-семь футов от себя.
  — Одри будет приятно узнать, что ты собираешься вернуться. — Он подошел к мячу и ударил по нему клюшкой. На этот раз мяч остановился в трех дюймах от лунки, и он добил его.
  — Мне показалось, что она разговаривает с тобою несколько высокомерно. Ты ей не очень нравишься, Слим. Должно быть, из-за этих трех сотен.
  — Не совсем, — сказал Кэллаген. — Я отправил ей эти деньги из Ньютон Аббота заказным письмом. Она получила их сегодня днем.
  У Николлза поднялись брови.
  — Что ты задумал, Слим?
  — Первоначально эти деньги были получены от Габби Вентуры. Я ей сказал, что он обрадуется, если получит их обратно. Она ответила, что вернет их человеку, у которого их заняла. Звучит немножко странно, не так ли, Винди?
  — Да, но я не понимаю этого.
  — Я тоже, но начинаю понимать.
  Кэллаген повернулся и пошел по тропинке, которая вела к дому. Дойдя до ее конца, он повернул налево и подошел к балкону, на котором сидела Эсме, разглядывая страницу лежащей перед ней книги.
  — Чудесный день, не правда ли? — заговорил Кэллаген.
  Она закрыла книгу, заложив пальцем страницу. Лицо у нее было бледное и весь вид несчастный. Под глазами круги. Кэллаген подумал, что Эсме чем-то обеспокоена.
  — Здесь постоянно такая хорошая погода, мистер Кэллаген, и мы редко обращаем на это внимание. Мы к ней привыкли. — Она криво усмехнулась.
  — Да, это так, — сказал Кэллаген, — а вот в Лондоне никогда не угадаешь, какая будет погода.
  Он стоял, положив руку на перила балкона и глядел на нее.
  — Мы с вами ведем очень интересную беседу о погоде, не правда ли? — сказала она. — Или это прелюдия к чему-нибудь еще?
  — Я так не думаю, — ответил Кэллаген. — Просто мне показалось, что нам нужно поговорить. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
  Эсме захлопнула книгу и положила ее рядом с собой.
  — Задавайте! Вы не жалеете, что у вас нет с собой детектора лжи, или как он там называется?
  — Я не верю в детекторы лжи. В Америке они нравятся, а мне нет. Я думаю, что сам могу разобраться что к чему.
  — Во всяком случае, мистер Кэллаген, я думаю, что вы в состоянии это сделать, но я любопытна. Давайте, задавайте ваши вопросы.
  — Мне хочется знать, как вам понравилось в Малмесбери. Это хорошее местечко?
  Эсме открыла рот, собираясь сказать что-то, но вновь закрыла. Затем произнесла:
  — Я не знаю… Меня не очень интересовало это. А потом я была там недолго.
  Кэллаген заулыбался. А она вскинулась:
  — Могу ли я узнать, что вас так развеселило?
  — Я думаю, что вы умны, — ответил Кэллаген. — Мне показалось, что вы чуть не сказали, что никогда не слышали о Малмесбери. Я рад, что вы этого не сделали. Я бы вам в этом случае не поверил.
  Он улыбнулся и направился к углу дома. Эсме взяла книгу, но не открыла ее.
  Она сидела, глядя вдаль, думая о Кэллагене.
  Кэллаген вошел в гараж и проверил давление в шинах своего «ягуара». Затем отправился к парадному входу в имение, вошел в холл и позвонил в колокольчик. Когда появился Стивенс, он спросил:
  — Где мисс Кларисса, Стивенс?
  — Я думаю, что она в своей комнате, мистер Кэллаген, и мне кажется, что она в постели.
  — Через пару минут я буду в гараже, — сказал Кэллаген, — и я был бы вам очень обязан, если бы вы передали ей, что мне хочется переброситься с ней парой слов там.
  Он поднялся наверх за шляпой и перчатками. Когда он уже сидел в своей машине, появилась Кларисса.
  — Итак, Слим, куда вы собрались?
  — Я еще не уверен, — ответил Кэллаген. — Я думаю, что мне нужно съездить в Плимут и навестить полицию. Может быть, после этого я заеду еще куда-нибудь.
  — Вы хотите, чтобы я тоже поехала с вами? — в ее голосе звучала надежда.
  — Нет. Мне хотелось бы, но есть противопоказания. Я хочу, чтобы вы сделали кое-что для меня здесь. Вы когда-нибудь совершали бесчестные поступки, Кларисса?
  — Боже милостивый, конечно, — засмеялась она. — Я полагаю, что каждый их совершал, не так ли?
  Он кивнул.
  — Думаю, что да. Но я имею в виду действительно бесчестные поступки: такие, как похищение писем из чужой почты, вскрытие чужих писем при помощи пара, подслушивание телефонных разговоров… ну и всякие такие вещи.
  — Я так далеко не заходила, но, смею сказать, что смогла бы, если попробовала бы. Между прочим, чью корреспонденцию я должна предположительно контролировать?
  Ее взгляд был спокоен.
  — Послушайте, Кларисса, — сказал он, — то, о чем я говорю сейчас, ничего не имеет общего с этим делом. Это нечто другое.
  Ее глаза широко открылись.
  — Уж не хотите ли вы сказать, что здесь происходит что-то еще?
  Кэллаген начал сочинять.
  — Мне не нравится этот парень, Блейз, Кларисса. Я никак не могу вспомнить, но мне кажется, что мне знакомо это имя в связи с не совсем приятными делами. С тех пор, как мы поговорили с вами сегодня утром о том, что Эсме очень сильно привязалась к нему, я много думал. Я знаю, что он вам не нравится. Мне тоже.
  — Чего вы боитесь, Слим? — спросила она. — Вы думаете, что…
  — Я ничего не думаю, но мне не нравится Блейз, и по-моему, Эсме — слишком хорошая девушка, несмотря на то, что она несколько необузданна, для того, чтобы путаться с такими парнями. Моя идея заключается и в том, чтобы вы приглядели, по возможности, за почтой и, если поступит какая-нибудь записка или письмо от Блейза, то ознакомились бы с этим.
  — О, это не представляет трудности: почту всегда оставляют на подносе в холле, и каждый забирает свое, а Эсме всегда спускается вниз последней. Кроме того, — добавила она, — ради вас я могу вставать чуть раньше.
  — Вы очень милы, — сказал Кэллаген.
  — Что я должна делать? Открывать конверты на пару и снимать копии с писем? А как я узнаю, что это письмо от Блейза? Иногда Эсме получает массу писем, — продолжала Кларисса. — Вы можете представить меня заваленной письмами в моей комнате и открывающей их все при помощи пара?
  — Нет, конечно. Все, что от вас требуется, это посмотреть на почтовый штемпель. Вы должны обращать внимание на письма, которые были отправлены из здешней местности. И еще, вам не нужно их открывать при помощи пара.
  Он засунул руку во внутренний карман пиджака, достал кожаный футляр и открыл его.
  Внутри лежали три тонких стальных инструмента, очень похожих на иглы для штопки одежды. Он вытащил их из футляра и протянул Клариссе.
  — Это очень удобные вещицы, — произнес Кэллаген. — Ими пользуются в Скотланд-Ярде и в почтовой цензуре. Большинство людей не плотно заклеивают края конвертов. Единственное, что вам нужно будет сделать, так это вставить эту штучку в щель и провести ею сверху вниз, пока не покажется краешек письма.
  Он достал фунтовую бумажку и показал как это делается.
  — Когда покажется краешек письма, начинаете его подкручивать. Он накрутится на этот инструмент, и вы сможете вытащить его из конверта. Делать это вы должны очень осторожно. После того, как вы его прочтете, вы можете вернуть письмо на место аналогичным способом, но в обратном порядке.
  — У вас все предусмотрено, Слим, — вздохнула Кларисса.
  — Я стараюсь это делать. Скажите мне, Кларисса, — продолжил он. — Сколько денег вам всем выдают на карманные расходы. Много или мало?
  — Вполне достаточно, — беззаботно бросила Кларисса. — Достаточно для того, чтобы не думать об этом. Конечно, никто не отказался бы, если их было больше.
  Кэллаген кивнул.
  — Полагаю, что большую часть времени вы сидите на мели? — поинтересовался он. — Все женщины обычно тратят больше, чем получают.
  — Я бы этого не сказала. Я этого не делаю и Одри тоже. Обычно это случается с Эсме. Она всегда по уши в долгах. Но почему вы у меня об этом спрашиваете?
  — Мне просто интересно.
  Кэллаген взял ее руку и пожал.
  — Пока, Кларисса, и не забывайте, что вы работаете на фирму «Сыскное агентство Кэллагена».
  — Не забуду, — улыбнулась она. — Может быть, когда вы вернетесь, вы выдадите мне медаль… или еще что-нибудь.
  Он еще раз улыбнулся ей и выжал сцепление. Затем задом выехал из гаража, развернулся и поехал к дороге. Она стояла, наблюдая за ним, пока он не скрылся из вида.
  Глава VI
  Обнадеживающее начало
  Было девять часов. Кэллаген открыл дверь своей квартиры на Беркли-сквер, вошел внутрь, бросил пальто и шляпу на кресло и налил себе полстакана виски.
  Затем он направился в ванную, разделся, открыл краны и, когда ванна наполнилась наполовину, забрался в нее. Отключив горячую воду, он растянулся во весь рост и, глядя в потолок, стал думать об Одри Вендейн.
  Когда ванна почти заполнилась чуть теплой водой, он закрыл кран и протянул руку за портсигаром, лежавшим на стульчике рядом с ванной, вытащил сигарету, прикурил ее и расслабился.
  Он подумал, что дело Вендейнов начинает обрастать целым рядом вопросов. Он любил вопросы не столько потому, что ему доставлял удовольствие поиск ответов на них, сколько потому, что в процессе этого поиска очень часто удавалось найти решение проблемы.
  Кэллаген, который обычно при расследовании интересовался прежде всего людьми, которых оно касалось, подумал, что кража у Вендейнов представляла собой очень интересную картину. Он не был кабинетным следователем, обладавшим уникальным интеллектом, отточенным умом, способным обнаруживать и собирать ничтожные факты, которые называются «улики» и которые недоступны никому другому, включая читателя, кроме кабинетного следователя.
  Для Кэллагена любое дело представляло просто некое сочетание людей, кто-то из которых или даже все давали неправильную информацию или лгали, так как обстоятельства вынуждали их это делать, или подводили их к этому.
  Но сам факт того, что они вынуждены были лгать, вынуждены были производить обманчивое впечатление, приводило к изменению их взглядов и даже самого образа жизни. Рано или поздно они от этого уставали или теряли бдительность. Тогда и только тогда, следователь мог добыть именно такой факт, который приводил его к возможному логическому решению.
  Кэллаген подумал, что Одри Вендейн великолепно подтверждала справедливость такого развития событий. В отличие от Николлза, у которого сложилось о ней определенное мнение, он сомневался. Одри излучала какую-то ауру очевидной честности и абсолютной открытости. Кроме того, она наделена истинной гордостью. Но ложкой дегтя во всем этом было то, что поступки, которые она совершила, по представлению Кэллагена были для нее не характерны и являлись результатом обстоятельств, которые вынудили ее действовать именно так.
  Например, то, что она заняла триста фунтов, или ее отношение к нему: это было нехарактерно для нее и поэтому представляло еще больший интерес. Ему очень хотелось понять причины всего этого, и он считал, что ему нужно продолжать создавать ситуации, в разговорах или на деле, в которых люди, причастные к краже, могут выдать себя. Любая ситуация была лучше, чем ничего. Такая была у Кэллагена система.
  Именно в связи с этой системой появился девиз, который придумал старший инспектор Гринголл для фирмы «Сыскное агентство Кэллагена». «Мы раскрутим ваше дело, а как — уже не ваше дело». Эту систему, вероятно, можно было раскритиковать как аморальную. Но на такую критику Кэллаген, вероятно, мог бы ответить, что большинство наиболее интересных вещей в жизни, а особенно в криминалистке, являются аморальными. Было очевидной истиной, что лекарство при необходимости должно быть сильнее, чем болезнь. Он стал размышлять о шантаже. В жизни, — решил он, — пятьдесят процентов людей пытаются тем или иным способом шантажировать остальные пятьдесят процентов. Граница между моральным убеждением и настоящим шантажом часто является весьма условной.
  Затем его мысли переключились на трех девушек из Марграуд-Мэнор. Он подумал, что Одри могла бы быть достойным оппонентом в любой схватке умов. Кларисса не так умна, во всяком случае, она самая безвредная из них. Затем Кэллаген сконцентрировал свои мысли на Эсме. Что больше всего его интриговало, так это вопрос ее карманных денег. Эсме всегда сидела на мели и все же, насколько он мог видеть, позволяла себе все то же, что и ее сестры. А это было очень интересно. И он подумал, что, вероятно, уже знает объяснение этому.
  Второй вопрос возникал в связи с тремя сотнями фунтов. Кэллаген вспомнил, что сказала Одри, когда он предположил, что ей, вероятно, захочется вернуть деньги Габби Вентуре. Говорила ли она тогда правду? Предположительно, да. А это давало очень интересную возможность посмотреть на дело под другим углом зрения. Он решил, что у него могут и здесь появиться некоторые идеи.
  Он вылез из ванны и стал вытираться, не переставая думать обо всем этом. Почему Габби интересовался Блейзом? Кто такой Блейз, и чем он занимается? Почему для Габби были так важны все его передвижения, что он в срочном порядке прислал сюда Рупи Феллинера, бывшего сторожа в его клубе «Черная лестница», чтобы тот приглядывал за Блейзом?
  Кэллаген подумал, что это не было характерно для Габби. Обычно он применял другую тактику. Габби был твердым орешком: у него или было что-то против вас, или нет. Если было, то он лично разбирался с ситуацией. Но то, что он прислал Феллинера следить за Блейзом, указывало, что Габби плохо знал Блейза, если вообще знал его.
  Он вернулся в спальню и стал одеваться. В процессе одевания он посмотрел на дело с другой стороны — закладная на Марграуд. Правильной ли была теория Николлза? Кэллаген решил, что с этим залогом было что-то занятное. Во-первых, было очень непохоже, чтобы человек с такими чертами характера, какими обладал майор Вендейн, мог обратиться в незнакомую ему юридическую контору по такому важному вопросу, как залог Марграуда. И все же он это сделал. Но самое интересное заключается в том, что ему удалось выплатить полученные под залог деньги. Где он их взял? Если, как предположил Николлз, план придумала Одри, в надежде, что ей удастся вернуть залоговую сумму из денег, которые они должны были получить по своему иску к страховой компании, то здесь она потерпела неудачу. Денег она не получила. И все же залоговая сумма была выплачена.
  Мысли Кэллагена вернулись к Эсме. Когда он ее видел в последний раз, он попробовал выстрелить наугад, задав ей вопрос о Малмесбери, и попал. По крайней мере, ответ был вразумительным.
  Он тщательно завязал галстук и направился в гостиную. Там он закурил, и, подойдя к окну, остановился, вглядываясь в темноту. Заложив руки в карманы, он простоял так несколько минут. Затем повернулся, подошел к телефону, набрал номер в Клеркенвилле, подождал минуту и произнес:
  — Это ты, Блу? Слушай внимательно. Есть один симпатичный молодой человек, которого зовут Ланселот Вендейн. Он живет в Грантс-Отеле на Кларгес-стрит. Предполагается, что у него куча денег. Во всяком случае, — продолжал он, — Ланселот слишком симпатичен, чтобы у него не было подруги. Поболтайся вокруг и попробуй узнать, кто она. Мне хотелось бы выяснить это, если возможно, к завтрашнему вечеру. Если узнаешь что-нибудь еще, дай мне знать. Ты все понял?
  Блу подтвердил, что понял. Кэллаген повесил трубку, закурил новую сигарету и отхлебнул немного виски.
  Он вышел из дома и медленно стал пересекать Беркли-сквер, продолжая думать о тех лицах, из которых складывался «рисунок» всего дела Вендейнов, — о майоре Вендейне, Одри, Клариссе и Эсме. Со всеми ними, за исключением, возможно, Одри, все было довольно ясно. С Одри ничего не было ясно потому, что никто не знал о мотивах, которыми она руководствовалась в своих мыслях и поступках. С нею было ясно только то, что она чертовски привлекательна. А что касается сексапильности, думал Кэллаген, то она могла легко занять первое место среди всех женщин семейства Вендейнов. Тот факт, что ее отношение к жизни было более спокойным, нежели у ее сестер, ни о чем не говорил. Спокойные женщины всегда опасны. Кэллаген, которому нравились спокойные и опасные, но в меру, женщины, считал, что импульс в расследовании может дать эмоциональный взрыв со стороны Одри. В той или иной степени он должен будет иметь этот эффект.
  Затем шли Габби Вентура, Ланселот Вендейн и Вильям Блейз. Как эта троица появилась вместе на сцене, было вопросом, на который Кэллаген в данный момент не мог даже попытаться ответить. Существовала ли здесь действительная связь или непосредственный контакт между Габби и Одри, Габби и Ланселотом, Габби и Блейзом, было абсолютно неизвестно. Замечание Одри, если это была правда, о возвращении трехсот фунтов несколько поколебало его первоначальное убеждение в том, что между ней и Габби была какая-то связь.
  Кэллаген мысленно перебрал все, что ему было известно о карьере Габби. Никакого уважения к Габби у него не было. Правда, чувство легкого восхищения присутствовало. Габби быстро соображал, и у него была способность держать нос по ветру. За последние десять лет он был связан с некоторыми из самых криминальных ночных притонов Лондона. Не с теми, почти приличными, которые расположены в Вест-Энде, и были опасны во время войны, а с действительно темными заведениями, о которых вообще мало кто знает. Габби зарабатывал на них деньги и никогда не оказывался в проигрыше. На них совершала налеты полиция, их закрывали, была масса судебных процессов, но каждый раз на отсидку шел кто-то другой, и никогда Габби. Кэллаген считал, что, если бы Вентура захотел применить свои мозги в каком-нибудь законном финансовом бизнесе, то он был бы одним из тех, чьи портреты можно было регулярно видеть в вечерних газетах и кого называли промышленными королями. Но даже если Габби не был королем в промышленности, он был им в подпольном бизнесе. Кэллагена очень интересовала любая, пусть даже незначительная связь Габби с другими людьми, завязанными в деле Вендейна. Он представлялся, по причинам, которые Кэллаген пока не мог определить, центральной фигурой в данной довольно-таки неопределенной ситуации.
  Надо прояснить эту ситуацию, и сделать это нужно очень быстро. Он считал, что настало время, чтобы что-то произошло. И, если это не произойдет само собой, то нужно сделать так, чтобы это случилось.
  На углу Хей Хилл он остановился, закурил и вошел в телефонную будку. В телефонной книге он отыскал номер Грантс-Отеля на Кларгес-стрит. Набрав номер, он спросил мистера Ланселота Вендейна. Через некоторое время в трубке послышался голос Вендейна.
  — Добрый вечер. Говорит Кэллаген. Я только что вернулся из Девоншира. У вашего дяди был очередной сердечный приступ. Его отвезли в больницу в Экземтере. Мне хотелось бы с вами встретиться. Это возможно?
  — Конечно, — весело ответил Ланселот. — Что-нибудь случилось? Я умираю от любопытства.
  — Ничего особенного не случилось. Вы не против встречи в «Вентура-клаб» в половине одиннадцатого?
  — Прекрасно, — ответил Вендейн. — В том случае, если вам нечего мне сказать, мы можем пропустить по рюмочке.
  — Да, мне нечего вам сказать, но есть пара вещей, которые мне хотелось бы выяснить у вас. До встречи в десять тридцать.
  Кэллаген положил трубку и, улыбаясь, вышел из будки.
  * * *
  Ланселот, облокотившись о стойку бара, беседовал с пухленькой блондинкой в «Вентура-клаб». Народа в клубе было мало, пять— шесть пар танцевало, и несколько человек заканчивали свой поздний обед или ранний ужин. Вентуры нигде не было видно.
  Кэллаген подошел к бару.
  — Давайте возьмем наши стаканы и сядем за столик, — предложил он. — Мне нужно поговорить с вами.
  Вендейн, перед которым стоял стакан виски с содовой, заказал еще один, взял стаканы и последовал за Кэллагеном, направлявшимся к длинному столу в углу. Когда они сели, Кэллаген начал говорить:
  — В нашей конторе «Сыскное агентство Кэллагена» есть одно правило, которого мы всегда придерживаемся, никогда не обманывать клиента, кроме тех случаев, когда мы считаем, что ему это будет полезно. В связи с тем, что вы являетесь моим клиентом, я думаю, что мне следует сказать вам о том, что мне совершенно не нравится это дело о краже у Вендейнов.
  — Почему? — нахмурился Вендейн.
  — Все это как-то совсем не похоже на кражу, — ответил Кэллаген. — Тот факт, что полиция привлекает к ответственности виновных не по всем случаям совершившихся краж, не означает, что она не знает, кто их совершил. Обычно это означает лишь отсутствие доказательств. Но в данном случае никто ничего ни о чем не знает, включая меня.
  У Ланселота приподнялись брови.
  — Я думал, что именно вы должны были быть тем лицом, которое должно было все выяснить, — сказал Ланселот.
  — Нет, вы вовсе так не думали, — отрезал Кэллаген. — Вы знаете, почему вы поручили мне эту работу, по совсем другой причине. Вы привлекли меня к этому делу в качестве дополнительного рычага, способного заставить страховую компанию заплатить вам. Вы, вероятно, знали, что старина Лейн пригрозил привлечь их к суду, если они не заплатят до конца месяца. Нанимая меня, вы хотели продемонстрировать свой праведные намерения.
  — Ну, и как вы думаете, они заплатят до конца месяца? — спросил Ланселот.
  — Не знаю, — признался Кэллаген, — но, если вас интересует мое мнение, то я очень сомневаюсь в этом. И второе, я не собираюсь беспокоить страховую компанию, по крайней мере в ближайшее время.
  Вендейн пожал плечами.
  — Или они намерены платить или нет. Если нет, то мне хотелось бы знать, почему.
  Кэллаген усмехнулся:
  — Правильно. Я имею в виду ваше желание узнать причину. Но вы должны осознавать, что у вас нет никаких прав ее знать. Ведь бриллианты Вендейна не представляют для вас интереса до тех пор, пока не умрет ваш дядя, а он еще не умер.
  — Абсолютно верно, — согласился Вендейн. — У меня в настоящий момент нет никаких законных прав что-либо предпринимать. Но что из этого следует? У меня есть законное право нанять вас для защиты моих интересов.
  — К этому я как раз и подхожу, — произнес Кэллаген. — Я хочу изменить свой статус в этом деле. Я не хочу ощущать себя неким средством давления на страховую компанию. Я просто хочу покрутиться рядом и выяснить парочку вещей, которые меня интересуют.
  Вендейн пожал плечами.
  — Хорошо. Полагаю, что конечный результат будет таким же.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Хотелось бы думать, а с вами я хочу кое-что обсудить. Это…
  Он внезапно замолчал. Казалось, его только что осенила какая-то идея. Помолчав, он произнес:
  — Могли бы вы мне кое-что сказать? Это очень личный вопрос. Вы когда-нибудь ухаживали за кем-нибудь из сестер Вендейн? Или я чуть конкретнее сформулирую вопрос. Вы когда-нибудь ухаживали за Одри?
  Вендейн улыбнулся:
  — Ну, это неплохая догадка, Кэллаген. Откуда вы это узнали?
  — Я не знал этого. Я просто догадался. Разве нельзя представить, что кто-то мог ухаживать за Одри?
  — Этим кем-то был я, — сказал Ланселот. — Одно время мы собирались объявить о нашей помолвке. Затем по каким-то причинам она решила, что ей этого не хочется. Поэтому мы и не обручились. Это все.
  Кэллаген кивнул.
  — Вы знали, что ваш дядя заложил Мэнор Хаус за 20000 фунтов с выплатой шести с половиной процентов с этой суммы в год. Ему понадобились деньги на ремонт усадьбы?
  — Как вы узнали? — спросил Вендейн. — Кто вам сказал об этом, — старикан или Одри?
  — Нет, — Кэллаген дружески улыбнулся. — Знаете, мы не просто просиживаем стулья, ничего не делая. Иногда мы крутимся. Один из моих помощников нашел контракт с записью о погашении кредита. Он нашел его в мэрии Экзетера.
  — Ну, я знал об этом, — сказал Ланселот. — В то время я действительно думал, что это была неплохая идея.
  Кэллаген кивнул.
  — А вас не интересовало, откуда майор собирался доставать деньги, чтобы погасить долг?
  — О, да. — Ланселот чуть помолчал. — Мой дядя совершил какую-то сделку с акциями. Он был совершенно уверен, что она будет успешной и принесет ему триста или четыреста процентов прибыли. Из этих денег он собирался расплатиться за взятую сумму, и в нее он вложил большую часть своих денег.
  — Понятно… А сделка окончилась неудачей? — предположил Кэллаген.
  — Думаю, что да, — согласился Ланселот.
  Кэллаген затянулся и выпустил дым через ноздри. Глядя на Ланселота, он произнес:
  — И у вас нет никаких соображений о том, как выплатили залоговую сумму?
  — Абсолютно никаких. Я не знал, что эта сумма погашена, пока вы мне об этом не сказали. Я, естественно, думал, что дяде или Одри удалось продлить срок выплаты. В конце концов, год — очень маленький срок, чтобы расплатиться. Дядю хорошо знают в той местности, а его собственность оценивается в довольно-таки приличную сумму. И те, кто давал ему деньги под залог, были бы только рады отсрочить выплату.
  — Может быть и так. Но дело в том, что никто не просил о продлении этого срока. Залоговая сумма была выплачена полностью. Вы не смогли бы выяснить, где они достали эти деньги?
  — Нет, но из чистого любопытства я бы очень хотел это знать. — Ланселот улыбнулся Кэллагену.
  Кэллаген тоже усмехнулся.
  — И я. — Он поднялся.
  — Полагаю, я всегда смогу найти вас в Грантс-Отеле? — спросил он.
  — Почти всегда. В любом случае вам всегда смогут сказать, где меня найти. Может быть, останетесь, и мы выпьем еще? — предложил Ланселот.
  — Нет, спасибо, — ответил Кэллаген. — Мне еще нужно сделать парочку вещей. Между прочим, что вы думаете о Габби? Вы с ним дружите?
  На лице Ланселота появилась гримаса.
  — Настолько, насколько такой человек, как я, может быть в дружеских отношениях с владельцем подобного заведения. — Он скривил губы в улыбке. — Я бываю здесь часто потому, что здесь весело. Раньше я думал, что Габби неплохой человек. Теперь, скажу по секрету, он мне не нравится. Я думаю, он не совсем честен.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Что вы говорите? — беззаботно произнес он. — У вас ушло черт знает сколько времени, чтобы узнать это, не так ли?
  Улыбка Ланселота погасла. Он посмотрел на стол и сказал:
  — Не понимаю, почему вы это говорите. Не понимаю, почему меня должно интересовать, жулик Вентура или нет. Его личность меня не интересует. Я просто пользуюсь этим местом как баром и чтобы развлечься. Кстати, — продолжил он, — мне не понравилось, как вы это сказали.
  — Разве? — опять беззаботно переспросил Кэллаген. — Ну и… что я теперь должен делать? Разрыдаться?
  Ланселот ничего не ответил, и Кэллаген направился к выходу.
  * * *
  Было уже одиннадцать часов, когда Кэллаген, пробравшись через неосвещенные улицы между Шепард-Маркет и Сохо, вошел в клуб «Черная лестница».
  Если клуб «Черная лестница» немного и отличался от других, то только тем, что все его посетители курили марихуану. Приобретение и реализация ядовитого растения, вместе с вытекающими отсюда последствиями (а когда вы увидите, какой эффект производит на женщин пара сигарет с марихуаной, то поймете, что «последствия» бывают) и составляло основной род деятельности этого клуба.
  Помещение клуба представляло собой длинную комнату с очень низким потолком и ужасающим запахом. Пройти в нее можно было через проход, в дальнем конце которого, в уютной нише располагался охранник, внимательно наблюдавший за потенциальными потребителями зелья.
  Запах, который был наиболее сильным в дальнем конце комнаты, — смесь дешевых духов, застоявшегося дыма марихуаны и горелого масла от крохотной кухоньки, расположенной прямо в углу комнаты, где заправлял здоровенный негр, — абсолютно не оказывал никакого воздействия на молодого джентльмена с бледным лицом, сидевшего за древним пианино, у которого, по крайней мере, не хватало дюжины клавиш, и исполнявшего модную мелодию «Я не знаю, что у тебя есть, но мне этого хочется», и, видимо, размышлявшего о тех днях, когда он мылся хотя бы раз в день и иногда брился.
  За маленькими столиками, стоявшими у стен, сидело с дюжину человек. Они представляли собой тот сорт людей, которых вы и ожидали увидеть в клубе «Черная лестница». У них не было ни воспоминаний, ни надежд, ни моральных устоев. Их не интересовали ни мир, ни война, ничто другое между этими двумя состояниями, потому что большинство из них никогда не знали, что такое мир, и часть из них, причем большая, находилась в постоянном состоянии войны с чем-то или с. кем-то: с полицией, своими друзьями или самими собой.
  Когда Кэллаген шел по комнате, они тайком бросали на него взгляды, характерные для людей, которые никогда не уверены в том, что может случиться через минуту-другую.
  Кэллаген оглядел комнату. За столом у входа в одиночестве сидел Киттел, — высокий худой тип, который претендовал на то, что он художник. У него было удлиненное, бледное лицо, скверный характер и склонность к употреблению снотворных таблеток.
  Кэллаген подошел к его столику и присел.
  — Чего тебе нужно, Кэллаген, — подозрительно спросил Киттел.
  — Просто поболтать с тобой пару минут, Джимми, — бодро произнес Кэллаген. — И я думаю, что должен заказать тебе выпивку. Ты не очень хорошо выглядишь. Думаю, что война перекрыла большинство из твоих источников снабжения.
  — Ты занимайся своими чертовыми делами, — сказал Киттел. Кэллаген дал знак мутноглазому официанту в грязном фартуке, который стоял, прислонившись к двери кухни.
  — Что тебе нужно, так это двойной бренди, Киттел, — ответил он.
  Киттел заметно успокоился. Когда принесли заказ, Кэллаген продолжил:
  — Я удивляюсь, что ты приходишь сюда. Если бы каждый раз, когда тебя отсюда вышибают, ты получал бы хотя бы один фунт, то был бы богатым человеком.
  Наркоман цинично усмехнулся.
  — Я им никогда не буду. Хотя думаю, однажды у меня был такой шанс. Я ненавижу это проклятое место. Но жизнь так устроена, — ты ненавидишь какое-то место и продолжаешь его посещать. Ты не хочешь этого делать и все равно делаешь.
  — Точно, — усмехнулся Кэллаген. — Настоящее счастье, оказывается, заключается не в том, чтобы делать только то, что хочешь.
  Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал записную книжку и вынул из нее пять однофунтовых бумажек. Ассигнации были новые и шуршали. Кэллаген видел, каким жадным взглядом смотрел на них Киттел.
  — У тебя есть на что их потратить, Джимми?
  — Бывают времена, когда я думаю, что за них могу убить кого-нибудь, — признался он.
  — Совсем неплохо, — поддакнул Кэллаген. Он посмотрел на часы. Было половина двенадцатого.
  — Я хочу, чтобы ты в половине первого здесь что-нибудь сотворил. Можешь просто ударить официанта или начни кидаться стаканами в швейцара. Организуй небольшой шум, но так, чтобы не вызывали полицию. Ты меня понял, Джимми?
  — Это все, что я должен сделать за пять фунтов? — спросил Киттел усталым голосом.
  — Все, — подтвердил Кэллаген.
  — Давай свою пятерку, — протянул руку Киттел, и Кэллаген вручил ему один фунт.
  — Ты где сейчас живешь, Джимми? — спросил он.
  Киттел посмотрел на ассигнацию.
  — Живу на старом месте.
  — Хорошо, остальные четыре фунта я пришлю тебе завтра утром, после того, как ты выполнишь задание.
  Киттел посмотрел на него, и Кэллаген заметил, что зрачки его глаз сузились до величины булавочной головки.
  — Ты недоверчивая свинья, — буркнул он.
  — А то нет, — согласился Кэллаген. — Не забудь… в половине первого.
  — Хорошо. Не волнуйся. Мне нужны мои четыре фунта.
  Кэллаген допил свой стакан и ушел.
  * * *
  Было почти двенадцать, когда Кэллаген, сняв ноги с письменного стола, загасил в пепельнице окурок и позвонил в «Вентура-клаб», попросив соединить его с Габби Вентура.
  — Его здесь нет, мистер Кэллаген, — произнес голос на другом конце провода. — Он наверху, в своей комнате. Может быть, вы хотите соединиться с ним напрямую? Я дам вам его номер.
  — Спасибо, — сказал Кэллаген.
  Он записал номер и повесил трубку. Через минуту он набрал номер, который ему дали. Послышался голос Вентуры.
  — Привет, Габби, — голос Кэллагена был веселый — Мне бы хотелось поговорить с тобой. Это может быть важным.
  — Хорошо, Слим. Ты не хотел бы подскочить сюда выпить чего-нибудь?
  — Я буду у тебя в двенадцать. Мне бы хотелось поговорить с тобой наверху. Только ты и я.
  Наступила пауза, затем Вентура произнес:
  — Тебе лучше войти через черный ход. Позвони и я спущусь, чтобы впустить тебя. Тогда нам никто не помешает.
  — Прекрасно. Я буду у тебя через пятнадцать минут.
  Он закурил и пару минут сидел, пуская дым кольцами. Затем он набрал номер Эффи Томпсон. Когда ему ответили, он поздоровался:
  — Привет, Эффи. Ты уже в постели?
  — Да, мистер Кэллаген. Могу ли я что-нибудь сделать?
  — Да, можешь, и для этого тебе даже не нужно будет вылезать из постели. Просто постарайся в течение некоторого времени не заснуть. Ровно в половине первого позвони по телефону 995-469. Это личный номер Габби Вентуры в его квартире в клубе. На звонок ответит он. Измени голос и скажи ему, что тебя зовут Лилли Деллз и что ты звонишь из телефона-автомата рядом с клубом «Черная лестница». Скажи ему, что Джимми Киттел опять сел на наркотики и собирается кого-то убить в «Черной лестнице». Наври с три короба. Скажи, что Киттел отлупил официанта и нокаутировал швейцара. Не стесняйся в выражениях. Расслабься. Как только все это скажешь, повесь трубку. Ты все поняла, Эффи?
  — Я поняла, — ответила Эффи язвительным тоном. — Вы уверены, что это все, что я должна сделать? Вы не хотите, чтобы я еще и говорила голосом Греты Гарбо?
  — Нет, спасибо, сегодня не нужно, — сказал Кэллаген и повесил трубку.
  Он немного подождал и позвонил на стоянку такси на Беркли-сквер.
  — Фэрли на стоянке? Да. Попросите его заехать за мной в офис, — попросил он.
  Повесив трубку, он подошел к шкафу с папками, стоявшему в углу кабинета, и достал оттуда небольшую связку отмычек. Положив их в карман, он спустился вниз и стал дожидаться такси.
  Когда машина подъехала, Кэллаген дал водителю фунт.
  — Послушай, Фэрли, — приказал он. — Отвези меня к черному входу «Вентура-клаб» на Шепард-Маркет. Затем возвращайся на стоянку. Жди там до двенадцати двадцати пяти, а затем вернись к черному входу в клуб. Я хочу, чтобы ты ждал меня там в двенадцать тридцать пять. Ты меня понял?
  Фэрли ответил, что понял.
  Кэллаген влез в машину, откинулся на заднем сидении и расслабился. На лице его появилась улыбка. Он все еще думал об Одри Вендейн.
  Глава VII
  Одно из ухищрений
  За стойкой бара Габби налил два больших стакана виски и смешал их с содовой. На нем был надет серо-голубой костюм с белым шелковым галстуком, в центре которого сверкала бриллиантовая булавка. Выражение лица было удовлетворенным, почти веселым.
  Кэллаген, сидевший в большом кожаном кресле с другой стороны стола, наблюдал, как ловко Габби манипулировал бутылкой и сифоном. Движения его были ловким и быстрыми, несмотря на тучную фигуру и мощную челюсть, скрытую двойным подбородком. Кэллаген подумал, что Габби, если возникнет необходимость, может быть очень жестким. Он не остановится ни перед чем для достижения желаемой цели. Кэллагену захотелось узнать, какую цель сейчас преследовал Габби.
  Вентура вернулся к столу, держа в руках стаканы, сел, достал сигару и, улыбаясь, спросил:
  — Меня все больше разбирает любопытство, для чего ты хотел встретиться со мной, Слим. Что-нибудь важное?
  — Не так чтобы очень, Габби, — ответил он. — Просто это важно для меня. Кроме того, я думаю…
  Он достал портсигар и закурил. Вентура разглядывал тлеющий кончик своей дорогой сигары и сидел, не произнося ни слова. Он выжидал.
  Кэллаген продолжил:
  — Я думаю, что на днях я был не очень-то вежлив с тобой, когда ты был у меня в офисе и спрашивал о трехстах фунтах.
  Он улыбнулся.
  — Я тоже так думаю, Слим. Естественно, я не поверил той ерунде, которую ты наговорил мне.
  Кэллаген глубоко затянулся сигаретой.
  — Ты знаешь, что я расследую дело о краже у Вендейнов. Взялся я за это дело потому, что Ланселот Вендейн захотел, чтобы было проведено расследование. Вечером, накануне того дня, когда ты был у меня, его кузина, Одри Вендейн, назначила мне свидание в твоем клубе. Она ждала меня у входа и дала мне 300 фунтов за то, чтобы я отказался от этого дела. Я решил, что она заняла их у тебя. Поэтому я обрадовался, когда ты пригласил меня поиграть в покер, где мне удалось сделать так, чтобы ты увидел банкноты, которые она дала мне. Теперь я пришел к заключению, что я ошибался.
  Вентура стряхнул пепел с сигары и тихо произнес:
  — Что ты говоришь, Слим?
  — Сейчас у меня другая теория, — усмехнулся Кэллаген. — Предположим, я догадался. Предположим, я теперь думаю, что деньги, которые Ланселот Вендейн дал Одри, он занял у тебя. Я не сильно ошибаюсь?
  — Да нет. Ты совершенно прав. Я одолжил Вендейну 300 фунтов. Я не знал, для чего они ему нужны. Он сказал мне, что ему не повезло и он попал в тяжелое положение. Поэтому я ему и дал их.
  — Это было очень любезно с твоей стороны, Габби, — сказал Кэллаген. — Я не знал, что у тебя такое доброе сердце. Для чего ты это сделал?
  Вентура пожал своими массивными плечами и криво улыбнулся Кэллагену:
  — Я и сам точно не знаю, но иногда я так делаю.
  — И когда он собирался вернуть тебе долг?
  — Я об этом не беспокоился, — последовал ответ. — Думаю, что он скоро вернет его. Он так сказал.
  — Габби, ты говорил мне, что Ланселот Вендейн довольно-таки умный парень. Ты мне рассказывал, что он здорово зарабатывает. А если он так зарабатывает, то почему он должен был занимать у тебя 300 фунтов?
  — Но это ничего не значит, Слим, — сказал Габби. — Можно зарабатывать деньги и просто не иметь в какой-то момент при себе наличности. А если она требуется срочно?
  Кэллаген кивнул.
  — Габби, а ты смог бы назвать Ланселота своим приятелем?
  Габби ухмыльнулся.
  — Я бы не назвал его так. Он нормальный парень, хороший клиент. Временами мне кажется, что где-то он негодяй.
  — Понятно, — Кэллаген посмотрел на часы. Они показывали ровно половину первого ночи. На столе в углу зазвонил телефон.
  Габби подошел к нему и снял трубку. Кэллаген услышал, как из нее раздался высокий, почти, истерический голос. Он усмехнулся и подумал, что у Эффи это хорошо получилось. Вентура заговорил:
  — Хорошо… хорошо.
  Неожиданно он повесил трубку и обратился к Кэллагену.
  — Извини, Слим, но я должен уехать. Мне только что позвонили. Дело очень срочное. Ты не хочешь спуститься вниз и заказать себе чего-нибудь? Через полчаса я вернусь.
  — Нет, спасибо, Габби. Я уже сказал все, что хотел и у меня самого назначена встреча. Если ты торопишься, возьми мое такси внизу. Я поймаю другое.
  — Очень любезно с твоей стороны, Слим, — поблагодарил Вентура. Они спустились по темной лестнице и открыли дверь. На улице у машины стоял Фэрли, водитель такси Кэллагена. Кэллаген обратился к нему:
  — Отвезите этого джентльмена, куда он захочет. Я думаю, что пройдусь пешком. Спокойной ночи, Габби.
  Габби попрощался и сел в машину.
  Кэллаген прошел несколько ярдов по темной стороне улицы и затем повернул обратно. Он сунул руку в карман и вытащил связку отмычек. Через две минуты ему удалось открыть дверь черного хода в «Вентура-клаб». Закрыв ее за собой, он быстрыми неслышными шагами поднялся по лестнице. В комнате. Габби он включил свет. На противоположной стене находилась дверь, ведущая в нижний этаж клуба. С внутренней стороны двери был расположен засов. Кэллаген задвинул засов и начал систематично обыскивать комнату. Он прошелся по ящикам стола, вытаскивая их содержимое и знакомясь с ним. Потом аккуратно все положил на место в том порядке, как это лежало. Работал он быстро и четко. Стоявшее в углу бюро с убирающейся крышкой, на которой стоял телефон, было открыто, и Кэллаген переключил свое внимание на него. Только нижний ящик был на замке, но он легко открыл его с помощью отмычки. В ящике лежала связка бумаг, сверху которой лежало письмо на имя Габби Вентуры. Адрес был написан размашистым почерком. Кэллаген взял его. На нем был штамп почтового отделения в Кингсбридже. Он открыл конверт, вытащил листок бумаги и прочел:
  «Командир, здесь точно назревает какая-то чертовщина. Эти парни звонили сегодня. Он орал, как сумасшедший, и нес какую-то чушь, говорил, что какое-то дело раскрылось. Сказал, что готов забросить все это. Он весь день паковался и уже отправил один сундук в Экзетер. Я думаю, он собрался за границу. Я не все понял, что он говорил по телефону, но слышал, как он сказал, что очень скоро все накроется, и что он собирается хорошенько повязать всю эту компанию, с которой он разговаривал. Сказал, что все хитрости лопнули. Все это накроется и я думаю, что это произойдет скоро, потому что, по-моему, он пробудет здесь не больше двух дней. Дай мне знать, что ты хочешь делать. Сообщи мне побыстрее.
  Ну, пока, Рупи.
  P. S. Здесь ошивается этот ублюдок Кэллаген».
  Кэллаген сел в кресло, которое стояло рядом со столом. Он переписал письмо на бланке счета от портного, затем поместил его обратно в конверт и положил в ящик. Задвинув ящик, он запер его на ключ. Затем снял засов с двери, ведущей в клуб, оглядел комнату, чтобы убедиться, что все было в прежнем порядке, и спустился вниз по лестнице. Очутившись на улице, он, тихо насвистывая, направился в сторону Беркли-сквер.
  В одиннадцать утра Кэллаген проснулся. Он протянул руку и взял трубку телефона, соединявшего его квартиру с офисом внизу.
  — Доброе утро, Эффи, — сказал он. — У тебя это очень хорошо получилось вчера вечером. Я не знал, что ты такая хорошая актриса. Мои поздравления.
  — Спасибо, мистер Кэллаген. Я была рада вам помочь, — ответила Эффи официальным голосом.
  Кэллаген продолжил:
  — Свяжись с Лейном. Это адвокат Вендейна, Эффи. Скажи ему, что я навещу его. Буду у него в двенадцать. После этого свяжись с инспектором Валпертоном из Скотланд-Ярда. Спроси, будет ли ему удобно навестить меня без четверти час.
  Он повесил трубку, принял ванну и начал одеваться. Минут через пять позвонила Эффи и сообщила, что обе встречи подтверждены.
  Одевшись, Кэллаген на лифте спустился в свой офис, где ознакомился с почтой и выпил принесенную Эффи чашечку кофе. После этого он отправился в контору к Лейну.
  Когда его провели в кабинет, Лейн с подозрением поглядел на него поверх пенсне.
  — Не хочу отнимать у вас много времени, мистер Лейн, — сказал Кэллаген, — но мне хотелось бы поговорить с вами напрямую. Полагаю, что все, о чем говорится в этом офисе, можно считать материалом не для печати?
  — Довольно странная просьба, мистер Кэллаген. Могу я спросить, чем это вызвано? — спросил адвокат.
  — В наших с вами отношениях должно быть все открытым. Но в то же время в этом деле есть пара моментов, о которых вы не знаете. Например, прав ли я, предполагая, что вам неизвестно о том, что ваш клиент, майор Вендейн, заложил свое поместье за 20000 фунтов с выплатой шести с половиной процентов годовых, и то, что эта сумма уже погашена?
  Брови Лейна поползли вверх.
  — Я поражен. Конечно, я не знал.
  — Я так и думал, — сказал Кэллаген. — Потому что сделка была совершена через одну из юридических фирм в Экзетере. Полагаю, что вы написали в страховую компанию письмо и сообщили им, что если они не уладят с иском к концу месяца, то вы передадите дело в суд.
  Адвокат кивнул.
  — Да, это так.
  Кэллаген закурил.
  — Я хочу, чтобы вы кое-что сделали, кое-что, что может показаться несколько странным. Вам это не понравится, так как это нужно будет делать за спиной вашего клиента.
  — Думаю, что при таких условиях не смогу этого сделать.
  — О, нет, сможете, если это будет в конечном счете в интересах вашего клиента, — сказал Кэллаген.
  Юрист облизал губы.
  — Вероятно, но я должен быть уверен, что это в интересах моего клиента.
  — Хорошо, — согласился Кэллаген. — Тогда давайте посмотрим на факты. Я считаю, что после кражи бриллиантов ваш клиент не сильно торопился предъявить иск страховой компании. Ведь не майор попытался надавить на страховую компанию, чтобы они заплатили. Это сделал Ланселот Вендейн. Это также можно понять: ведь он беспокоился, получит ли причитающееся ему после смерти майора. Но непонятно то, что именно ОН пытался оказать давление на страховую компанию.
  — Именно так, — сказал Лейн, — я все еще не понимаю.
  — Вы поймете, послушайте. Когда я приехал в Марграуд, Одри Вендейн сказала мне, что у нее был разговор с отцом и у них появилась мысль написать письмо в страховую компанию с просьбой отсрочить иск.
  Лейн удивился.
  — На самом деле?
  — Ну я попридержал их, — сознался Кэллаген. — Очевидно, что это выглядело бы странно. Во-первых, страховая компания, без всякого сомнения, и так уже что-то подозревает. А любое обращение к ним с просьбой просто отсрочить удовлетворение иска, сделает их еще более подозрительными.
  — Несомненно,— согласился Лейн, — если у них не будет веских доводов в пользу этой отсрочки.
  — Вот именно, — сказал Кэллаген, — и мы должны найти этот довод. Вопрос в том, что страховая компания задержала платеж потому, что они почувствовали что-то подозрительное. А нам не нужно долго размышлять, чтобы понять: что является подозрительным. Страховая компания не платит только в одном случае. Это тогда, когда они считают, что иск липовый. А они считают этот иск липовым. И я думаю, не только они, — я тоже так думаю.
  Юрист ничего не ответил. Вид у него был очень мрачный.
  — У семьи Вендейнов или у кого-нибудь из ее членов, — продолжал Кэллаген, — могут возникнуть сложности, если страховая компания заплатит деньги, а потом выяснится, что дело не совсем чистое. Кто-нибудь может загреметь в тюрьму.
  — Понятно. — Лейн сложил кончики пальцев вместе и стал смотреть в окно. — И какая у вас идея? — поинтересовался он.
  Кэллаген выпустил колечко дыма и смотрел, как оно плыло по комнате.
  — Моя идея такова, — произнес он. — Вы сегодня напишете в страховую компанию и сообщите им, что фирма «Сыскное агентство Кэллагена», которую наняли для того, чтобы выяснить, что произошло, считает, что ей удалось найти указания на то, где находятся драгоценности. В данных обстоятельствах, до поступления дальнейших сообщений от мистера Кэллагена, майор Вендейн хотел бы отозвать свой иск. Абсолютно ясно, что он так должен сделать.
  — Понимаю, — кивнул адвокат.
  — Так подсказывает здравый смысл, — продолжал Кэллаген. — Если бы у нас действительно были данные о местонахождении драгоценностей, то вполне очевидно, что мы должны были бы это сделать. И это ни у кого не вызвало бы подозрений.
  — Я думаю, мне нужно переговорить со своим клиентом об этом деле, — сказал Лейн.
  — Вы не сможете этого сделать, — ответил Кэллаген. — У него был сердечный приступ, и сейчас он в больнице в Экзетере. Ему не разрешается разговаривать. Я очень советую вам сделать так, как я сказал.
  — Вот как. Почему же? — спросил Лейн.
  — Потому что, если это не сделаете вы, — сказал Кэллаген, — то я отправлюсь в страховую компанию и сам расскажу им эту историю. Во всяком случае, я считаю необходимым немного попридержать этот иск.
  — Мистер Кэллаген, я полагаю, что вы понимаете, что предлагаете? Ваше поведение предполагает, что иск, предъявленный страховой компании, с самого начала был незаконным, и мой клиент или кто-то из членов его семьи знали об этом. Это очень серьезное заявление.
  — Это вы мне говорите, — возразил Кэллаген. — Я ничего не заявляю. Я объясняю вам. Единственный способ выкрутиться из данной ситуации — мой. И нравится вам это или нет, вам придется это сделать. Если вы это не сделаете, то за вас это сделаю я.
  — Мне не нравится ваша позиция, но я думаю, что вы правы, — сказал адвокат. — В данных обстоятельствах и в связи с тем, что я не могу немедленно связаться с майором, я сделаю так, как вы предлагаете, но меня это очень беспокоит.
  Кэллаген медленно выпустил дым.
  — Что вас беспокоит? — спросил он.
  — Вы практически предполагаете, мистер Кэллаген, что кто-то из членов семьи Вендейнов связан с этой кражей. А тот факт, о котором вы сообщили, что мисс Вендейн призналась вам о своем разговоре с майором об отзыве иска, указывает на то, что именно она и является этим лицом. Мне очень трудно поверить в это.
  — Я так и ожидал, — отреагировал Кэллаген. — А относительно предположения о том, что кто-то из членов семьи Вендейнов связан с этой кражей, вы можете думать все, что хотите.
  Он встал и взял свою шляпу.
  — Полагаю, что это письмо вы отправите сегодня. На вашем месте я бы написал его сразу и отправил бы с нарочным.
  — Думаю, что я так и сделаю, мистер Кэллаген.
  — Прекрасная работа, мистер Лейн, — сказал Кэллаген и, улыбнувшись, вышел.
  Кэллаген сидел в приемной Скотланд-Ярда, размышляя об инспекторе Валпертоне. Он думал, что, очевидно, разговор с ним будет трудным. То, что он держит его в приемной уже пятнадцать минут, чтобы несколько охладить его пыл, являлось свидетельством этого.
  Он закурил и стал думать о письме, которое нашел у Габби. «Очень интересный документ, — подумал Кэллаген. — И не только интересный, но и полезный. В нем был только один серьезный факт, но он указывал на то, что, наконец-то, в деле Вендейна что-то начало проясняться».
  Кэллагену нравились факты, так как они давали возможность начать работу. А письмо Рупи, как ему представлялось, было чрезвычайно показательным документом.
  Он достал из кармана копию письма и просмотрел ее. Открылась дверь, и какой-то полицейский объявил, что мистер Велпертон освободился, и попросил следовать за ним. Кэллаген убрал письмо и пошел за ним.
  На его лице было выражение блаженной невинности. Полицейский придержал дверь, и Кэллаген вошел в кабинет.
  Валпертон сидел за письменным столом, спиною к окну. Стол был огромным. В конце его, с левой стороны, держа в руках открытый блокнот и карандаш, сидел сержант Гридди, известный тем, что он мог стенографировать быстрее, чем говорилось то, что он записывал.
  Валпертону было тридцать восемь лет. У него было круглое лицо с внимательными глазами и колючий характер. Он немало был наслышан о Кэллагене и его фирме. Его удивляло, что Гринголл и еще несколько высокопоставленных сотрудников Ярда о Кэллагене говорили с определенным уважением. Сам Валпертон Кэллагена не уважал. Ему не нравились частные детективы, и он считал, что в системе юриспруденции Англии не должно быть места частному сыску. С самого начала всем сердцем он не любил частных сыщиков.
  — Доброе утро, Кэллаген, — поздоровался он. — Я понимаю, что у вас есть что мне сказать. Но прежде чем вы это скажете, мне хотелось бы очень четко объяснить вам свою позицию, и одновременно выяснить вашу.
  Кэллаген не произнес ни слова.
  Он подошел к стене, взял стоявший там стул и вернулся с ним к столу инспектора, затем сел, скрестив ноги, и с видимым удовольствием затянулся сигаретой.
  — Это то, что мне хотелось бы услышать, — сказал он. — Я думаю, что это самое лучшее, что мы можем сделать. Поэтому, давайте Валпертон, проясняйте вашу позицию и не теряйте времени, так как я очень занят.
  У Валпертона слегка приподнялись брови. Гридли заулыбался, уткнув глаза в блокнот.
  — Хорошо, — начал Валпертон, — вкратце моя позиция такова. Я понимаю, что, как сказал инспектор Гринголл, адвокаты Вендейнов привлекли вас к этому делу. Хорошо. Это означает, что вы работаете на эту семью…
  Кэллаген перебил его:
  — Страховая компания тоже привлекла меня к этому делу, и я работаю и на них. И похоже, что я работаю и на вас.
  — Понятно, — произнес Валпертон, — значит, вы работаете и на страховую компанию. Меня это несколько удивляет. А вам не приходило в голову, что интересы этих сторон могут войти в противоречие?
  — Я не знаю, — ответил Кэллаген, — но мне хотелось бы понять как их интересы могут столкнуться? Вендейны хотят знать, где находятся их драгоценности. Этого же хочет и страховая компания. В противном случае им придется расстаться с сотней тысяч. Этого не хотите и вы. А вы хотите это знать потому, что вам за это платят зарплату.
  Валпертон немного покраснел и заметил:
  — Я полагаю, что вы пришли сюда не для того, чтобы напомнить мне, за что я получаю зарплату.
  — В таком случае вы ошибаетесь, — произнес Кэллаген с ангельской улыбкой. — Я не собираюсь делать вашу работу, Валпертон, потому что мне за это не платят, и я пришел сюда не для того, чтобы помочь вам выполнить эту работу, на что, по-моему, вы рассчитывали.
  Он выпустил большое кольцо дыма.
  — Мне это записывать? — спросил Гридли и посмотрел на Валпертона.
  — Тебе следовало бы это знать, Гридли, — вмешался Кэллаген. — Конечно, это нужно записывать. Ты же не можешь записывать только часть из того, что я сказал. Ты обязан записывать все. Вот в чем смысл. И дело не только в смысле, в полиции ведь существует правило делать именно так. Даже мистер Валпертон знает об этом.
  Валпертон встал, подошел к окну, повернулся лицом к Кэллагену и сердито произнес:
  — Я знаю о вас все, мистер Кэллаген. Я знаю, что вас награждали за то, что вы учили сотрудников полиции их делу. Ну так вот, я хочу сказать вам кое-что, и мистер Гринголл знает об этом. Давайте объяснимся раз и навсегда. Так вот, если у меня появятся основания полагать, что вы преднамеренно препятствуете мне или какому-нибудь другому нашему сотруднику в выполнении служебных обязанностей, то я…
  — Потребуете санкций, — продолжил Кэллаген. — К тому же по давнему закону вы можете требовать санкций в том случае, если у вас есть основания считать, что я преднамеренно даю неправильную или ложную информацию служащему полиции. Но этим вы не сможете воспользоваться до тех пор, пока я сам не сделаю заявление. Поэтому давайте фиксировать все, что я делаю. Хорошо?
  Он выпустил тонкую струйку дыма.
  — Либо мы с вами поговорим по душам, Валпертон, без всяких записей, либо я делаю заявление, и в этом случае мы будем записывать все, что я сказал. А когда это запишут, я должен все просмотреть, чтобы быть уверенным в правильности записи. Только после этого я подпишу свое заявление. Ну, так что? Как будем поступать?
  Валпертон отвернулся и стал смотреть в окно. Он ругал себя последними словами за то, что позволил себя одурачить. Он подумал, что до настоящего момента он, вспылив, играл на руку Кэллаген у.
  Отвернувшись от окна, он подошел к столу и проговорил:
  — Хорошо, Кэллаген. Давайте сделаем по-вашему: пусть это будет разговор по душам, — и на его лице появилась холодная улыбка.
  Кэллаген дружески усмехнулся. А на его лице появилось во всем великолепии то выражение предельной искренности, которое означало, что Кэллаген собирается врать без оглядки.
  — Прекрасно, Валпертон… Вы можете мне верить или не верить, но я пришел сюда, чтобы помочь вам. Я знаю, что с этим делом вам совсем не везет и вам даже не за что зацепиться. Ну так вот, у меня для вас кое-что есть. Немного, не все же.
  Неожиданно для себя Валпертон заинтересовался услышанным.
  — Буду рад получить любую информацию, — и после паузы, — вы хотите сказать, что дело было организовано кем-то из членов семьи?
  — Нет, — ответил Кэллаген. — Несмотря на то, что страховая компания считает это дело подозрительным, я не думаю, что его провернул кто-нибудь из Вендейлов.
  Он затушил сигарету, думая о том, что ему придется рассказать Валпертону действительно очень хорошую историю. Прикуривая новую сигарету, он начал придумывать, что сказать. Закончив эту операцию, он заговорил:
  — Поначалу это дело показалось мне несколько подозрительным. Я думал, так же, как вы и любой другой разумный человек, что все указывало на то, что кто-то из проживающих в поместье причастен к этой краже. Я так думал до тех пор, пока не столкнулся с Рупи Феллинером.
  — Кто этот Рупи Феллинер, черт возьми? — взорвался Валпертон.
  — Он раньше работал на Габби Вентуру. Вам следует ознакомиться с его досье. Оно очень интересное. Долгое время он стоял в дверях клуба «Черная лестница». Ну так вот, сейчас Феллинер получил работу в одном домике милях в двадцати от Марграуда. Он работает на парня, которого зовут Блейз. Относительно Блейза у меня есть собственные идеи. Я думаю, что этот Блейз — твердый орешек, но он мог бы много рассказать о краже.
  —Мог бы? — поинтересовался полицейский. — Почему мог бы?
  — Потому что, по-моему, вам сейчас не удастся его прихватить. Если вы пойдете по следам этой птички, а вам, я думаю, следует это сделать, вы обнаружите, что она упорхнула.
  Валпертон сделал какую-то заметку в своем блокноте.
  — Где я могу найти этого Блейза, Кэллаген? — спросил он. Сейчас его голос звучал гораздо более дружелюбно.
  — Вы сможете найти его в местечке, которое называется Ярд-Арм. Это придорожный домишко между Тотнесом и Плимутом, — ответил Кэллаген. — Он живет в коттедже, который находится сзади этого дома. Очень симпатичный коттеджик. Рупи Феллинер работает там слугой. Мне кажется, что, если вы послезавтра отправите туда своего человека, то там будет Рупи. Я не думаю, что вы застанете Блейза. Я понаблюдал за этим местом, и мне показалось, что он упаковал вещички.
  — Вы не теряли времени, Кэллаген, — в голосе Валпертона послышалось нескрываемое восхищение. — Что у вас еще есть?
  — Больше ничего, — Кэллаген поднялся. — Но я думаю, что какая-нибудь информация лучше, чем ничего.
  — Я рад любой информации по этому чертову делу, — признался Валпертон.
  — Очень рад, что был вам полезен. — Кэллаген улыбнулся Валпертону, кивнул Гридли, взял свою шляпу и вышел.
  Валпертон закурил и обратился к Гридли:
  — Что, черт возьми, замышляет этот Кэллаген? Ты думаешь, что он сюда пришел только для того, чтобы сообщить нам эту информацию?
  — Не знаю, — Гридли пожал плечами. — Но одно я знаю: Кэллаген слишком умен, чтобы давать вам неправильную информацию. Кроме того, не будет никакой беды, если кто-нибудь навестит этот притон и оглядится на месте.
  — Вероятно, нет, — сказал Валпертон. — Лучше, если поедешь ты, и причем завтра вечером. Может быть, послезавтра там объявится этот орел Рупи. Посмотри, что из него можно вытянуть. И будь осторожен. Если за ним что-либо числится, то он может начать умничать, а мы ничего против него не имеем.
  — Я помню Рупи Феллинера, — сказал Гридли. — Он пару раз сидел за наркотики и один раз за укрывательство краденого. Через него раньше кто-то пересылал наркотики.
  — Достань его досье, — приказал Валпертон. — Во всяком случае, ничего не случится, если мы с ним поговорим.
  Гридли усмехнулся.
  — Не думаю, что от него будет много пользы, — произнес он. — С Рупи можно поговорить только если его обработаешь дубинкой. Но… попытка не пытка.
  * * *
  Кэллаген зашел в один из ресторанчиков на Албермал-стрит, заказал себе салат и двойное виски с содовой. Во время еды он думал о Валпертоне и о том, что тот будет делать. Вероятно, подумал Кэллаген, он кого-нибудь пошлет в Девоншир, но не сейчас, а через день-два. И Кэллаген решил, что когда приедет посланец Валпертона, то он должен будет обнаружить, что обе птички улетели.
  После этого сыщику придется навести справки у соседей, которые ему подтвердят, что Вильям Блейз и Рупи Феллинер действительно проживали в Ярд-Арме. И как только этот факт будет установлен, Валпертон поверит, что теория, которую изложил Кэллаген, была правильной. Тогда он поверит, что кража у Вендейна была организована не кем-то из его семьи, а посторонними лицами, которые были достаточно умны для того, чтобы разузнать цифровую комбинацию замка сейфа и достаточно опытны для того, чтобы проникнуть в дом и не оставить после себя никаких следов.
  Он заказал еще двойное виски, выпил его, расплатился по счету, закурил и вышел на улицу. На углу Хей Хилл он нашел телефонную будку и, позвонив в «Вентура-клаб», спросил мистера Вентуру.
  Через минуту или две в трубке послышался голос Вентуры.
  — Габби? Это Кэллаген. Мне хотелось бы оказать тебе услугу. Я сегодня утром заглянул в Скотланд-Ярд. Инспектор по имени Валпертон звонил мне и просил заглянуть. Он знает, что я ездил в Марграуд. Этот Валпертон несколько простоват и много говорит.
  — Правда? — сказал Вентура. — Ну и что он такое сказал, чтобы я мог заинтересоваться?
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — А вот что. Мне кажется, что они вышли на Рупи Феллинера. Ты знаешь этого уголовника, он работал на тебя. Очевидно, он сейчас работает где-то рядом с Марграудом. Валпертон проверил его досье, и оно ему не понравилось. Я думаю, они могут притянуть его по этому делу. Я подумал, что тебе это может не понравиться.
  Последовала пауза, после которой Вентура сказал:
  — Не могу сказать, что меня это интересует.
  — Не чуди, — уговаривал Кэллаген. — Я делаю тебе хорошую услугу. Свяжись по телефону с Рупи и скажи ему, чтобы он побыстрее смывался оттуда, пока они не приехали и не начали с ним разбираться. Ну… пока, Габби.
  Он повесил трубку, и, стоя рядом с будкой, стал размышлять, что ему делать дальше. Затем закурил и направился в почтовое отделение, которое находилось на Пикадилли.
  У него ушло несколько минут на то, чтобы заполнить бланк телеграммы.
  «Харви Соамс
  Телеграфный адрес: Сыск Кейп Таун. Срочно направьте мне информацию о Вильяме Блейзе вероятно пользуется этим именем в течение последнего года проверьте местные досье проверьте район Малмесбери тчк Пять футов одиннадцать дюймов глаза голубые волосы черные вьющиеся хорошо сложен небольшой шрам под левым ухом может быть аферистом проверьте семейные связи тчк Ответ по адресу Марграуд-Мэнор Гара Девоншир сделайте все побыстрее наилучшие пожелания
  Кэллаген.»
  Он надписал на бланке «Срочно», сдал в окошко и направился к себе в офис.
  Глава VIII
  После наступления сумерек
  Было уже около шести, когда Кэллаген вернулся на Беркли-сквер.
  На письменном столе он увидел конверт. На нем рукою Эффи Томпсон было написано: «Это оставил Стивенс».
  Кэллаген распечатал конверт и прочет отчет, написанный почти неразборчивыми каракулями, принадлежавшими Блу. Он гласил:
  «До начала того года Ланселот Вендейн встречался с молодой женщиной, которую зовут Паула Роше. Паула — блондинка. Живет в квартире 7 дома 263а по Кортфилд Гарденз. Выступает в ночном клубе и раньше работала в клубе у Вентуры. Думаю, что с Вендейном ее познакомил Габби, хозяин клуба. Вендейн и Роше встречались очень часто. Последние несколько месяцев встреч не было. У них все закончилось. Почему, не знаю. С тех пор она старается вернуться на работу в «Вентура-клаб». Но у Габби нет работы.
  Это все.
  Блу.»
  Кэллаген переписал в блокнот адрес Паулы, разорвал отчет и выкинул его в мусорную корзину. Затем достал из кармана копию письма Феллинера Вентуре. Он внимательно прочел его, встал и вышел в приемную. Эффи Томпсон убирала пишущую машинку. Кэллаген вынул бумажник, достал из него пять фунтов и вручил их Эффи.
  — Как можно скорее отправляйся на Бонд-стрит. Если поторопишься, то успеешь до закрытия магазинов. Мне нужно какое-нибудь ювелирное украшение. Можешь потратить все деньги. Мне нужно что-нибудь, выглядящее больше, чем на двадцать пять фунтов. Что-нибудь блестящее. Ты меня поняла?
  — Да, — ответила она. — Вы хотите что-то подарить женщине, которая не относится к тому сорту женщин, которым вы обычно делаете подарки.
  — Неплохо сказано, — произнес Кэллаген, улыбаясь. — Между прочим, а каким женщинам я обычно делаю подарки?
  Она посмотрела на него. В ее зеленых глазах светилась ревность.
  — Ну, они разные, мистер Кэллаген, не правда ли? Это миссис Торла Ривертон и еще одна женщина, связанная с делом Ривертонов, а еще была…
  — Не имеет значения. Давай поезжай и купи эту побрякушку, пока не закрылись магазины.
  После ее ухода Кэллаген полистал телефонный справочник и нашел телефон мисс Паулы Роше, против фамилии которой значилось, что она актриса. Он сел за стол Эффи, набрал номер и спросил, дома ли мисс Роше. Когда голос на другом конце провода поинтересовался, кто говорит, Кэллаген ответил, что это не имеет значения, но ему хотелось бы поговорить с мисс Роше. Через пару минут в трубке раздался довольно писклявый голос.
  — Мисс Роше? Прекрасно. Меня зовут Кэллаген. Вы меня не знаете, но я вас знаю. В старые добрые времена я неоднократно видел ваши выступления в «Вентура-клаб». Я бывал там каждый вечер, чтобы посмотреть на вас. Я думаю, вы были изумительны.
  Мисс Роше ответила, что ей приятно слышать подобные вещи и она рада, когда ей звонят почитатели и говорят, что им нравились ее представления. В ее голосе улавливалось любопытство.
  — Я много раз хотел поговорить с вами. Я даже спросил Габби Вентуру познакомить меня с вами, но по каким-то причинам он не сделал этого. Он не захотел это сделать, и, когда я начинаю об этом думать, мне кажется, это было немного жестоко с его стороны.
  Мисс Роше сказала, что Вентура был старым чертом, который все может испортить, и поинтересовалась, почему это было жестоко.
  — Ну, сказать вам правду, — произнес Кэллаген, — в последний раз, когда я был в клубе, я подумал, что это было ваше последнее выступление и купил для вас небольшой подарок. Но из-за отношения Габби у меня так и не появилась возможность вручить его вам. Он мне сказал, что не любит, когда посетители встречаются с артистами в клубе.
  Мисс Роше ответила, что Габби был вшивым трепачом и никогда не возражал против подобных вещей, и он просто хотел досадить ей таким образом.
  — Ну, это не имеет большого значения, — продолжал Кэллаген. — Вопрос заключается в том, что я нахожусь в безвыходном положении, так как мне все еще хочется иметь возможность вручить вам знак моего восхищения вами как артисткой. В этой связи, не смогли бы мы где-нибудь пообедать сегодня вечером?
  Мисс Роше издала какой-то мурлыкающий звук. Она сказала, что ей очень бы этого хотелось, и согласилась встретиться с Кэллагеном в восемь вечера в «Джуэл-клабе» на Кондуит-стрит. Кэллаген повесил трубку. Судя по его виду, можно было сказать, что он был очень доволен жизнью.
  * * *
  Мисс Роше сидела напротив Кэллагена за столиком, расположенным в углу зала. На ней было черное, очень плотно облегающее фигуру платье и масса поддельных драгоценностей. Волосы были выкрашены перекисью водорода, и Кэллаген заметил, что у корней они начали приобретать свой естественный цвет. И он подумал, что для нее же будет лучше, если она снова их выкрасит.
  В данный момент она пыталась изображать артистку кабаре высокого класса. Она осторожно отодвигала мизинец, когда поднимала бокал, и делала прочие вещи, которые она считала признаком высокого класса.
  — Мне необычайно понравился обед, мистер Кэллаген. Я должна сказать, что это истинное удовольствие — находиться в обществе настоящего джентльмена. В моей профессии слишком многие стараются поразвлечься со мной.
  Кэллаген кивнул.
  — Я знаю. Это должно быть тяжело. Но я всегда восхищался вами как артисткой.
  — Приятно слышать это, — сказала она. — А скажите, какой из моих номеров вам понравился больше всего?
  — Не спрашивайте меня о подобных вещах, — воскликнул он. — Я никогда не интересовался тем, что называют номерами, и их последовательностью.
  Он сунул руку в карман, вытащил усеянную камнями заколку, которую купила Эффи, и пододвинул футляр в ее сторону.
  — Если бы не Габби Вентура, эта вещь давно была бы у вас. Я никогда не мог понять, почему он не разрешил мне познакомиться с вами. У него всегда были какие-то причины.
  — Я тоже этого не понимаю. Он приводил массу головорезов, чтобы познакомиться со мной. Он всегда хотел подложить мне свинью. Я думала… — она замолчала, открыла футляр и увидела заколку.
  — Это просто божественно, — взвизгнула она от удовольствия. — Вы знаете, мне всегда хотелось такую. — Она хитро посмотрела на него. — Конечно, мне не следовало бы принимать подарки от джентльменов…
  — Это подарок артистке, а не женщине, — произнес Кэллаген торжественным тоном.
  — Понятно, — ответила Паула.
  Но по ее голосу было слышно, что она не слишком довольна.
  — Забавно. Мы давно могли бы с вами встретиться, если бы не Габби. Но, как я уже сказала, он всегда делал так, чтобы подложить мне свинью.
  — Неужели? — Он сделал знак официанту. — Я хочу, чтобы вы попробовали коктейль, который подают здесь. Он очень хорош, и вам понравится.
  Кэллаген попросил официанта принести два двойных «бакарди».
  — Мне не следовало бы пить коктейль после виски, — мисс Роше хитро посмотрела на него. — Через минуту я начну вам все рассказывать о моей прошлой жизни.
  Кэллаген подумал, что это именно то, что ему было нужно. Когда она допила коктейль, он предложил ей сигарету.
  — Это пустяк, но меня удивляет, почему Вентура захотел избавиться от вас, Паула. Мне казалось, что вы привлекали в клуб массу посетителей.
  — Это так. Мои выступления всегда вызывали столпотворение. Много народа приходило посмотреть на меня. И все мои приятели тоже. Тогда у меня было много приятелей, — добавила она, посмотрев на него взглядом, который предполагался быть скромным.
  Она взяла сигарету в руку и какое-то мгновение рассматривала ее.
  — У меня есть объяснение, почему Вентура уволил меня, — сказала она. — И я всегда надеялась, что у меня будет случай отплатить ему.
  — Никогда нельзя загадывать, — ответил Кэллаген. — Конечно, такой случай может представиться. Расскажите мне, я любопытен. Почему он вас уволил?
  Она, дотронувшись до волос рукою, поправила белоснежный локон.
  — Это было из-за одного парня. Парня, которого звали Ланселот Вендейн. Он очень часто бывал в клубе. Меня с ним познакомил Габби. Он сказал, что это такой парень, с которым можно хорошо проводить время.
  — Понятно. Значит, вы и Ланселот были друзьями?
  — Более или менее, — ответила она. — Около восьми или девяти недель. Согласно тому, что говорил Габби, я думала, что этот голубь Вендейн собирался сделать так, чтобы у меня не было времени скучать. Но вы не поверите. Он оказался самым большим подлецом, с которым я когда-либо встречалась в жизни.
  — Подлость — очень плохое качество в мужчине.
  — Вы правы. Он был подлым, как обезьяна. А что насчет денег, то, по-моему, их у него никогда не было.
  — Понятно. Скажите мне одну вещь, Паула, — продолжил он. — Габби и эта пташка Вендейн когда-нибудь из-за вас ссорились? — Он посмотрел на нее. — Я не вижу причин, по которым они могли этого не делать, — произнес он абсолютно серьезно. — Вы принадлежите к тому типу женщин, из-за которых мужчины могут поссориться.
  Она жеманно улыбнулась.
  — Думаю, что это так отчасти, но они поссорились не из-за меня. Я многого не знаю об этом деле, но здесь что-то связано с какой-то сделкой с акциями. Вендейн был связан с этим делом. Я думаю, он считал возможным заработать целое состояние в течение месяца. По моему мнению, — продолжала Паула, — Вендейну удалось уговорить Габби вложить какие-то деньги в этот бизнес, а когда ничего из этого не получилось, он потерял свои деньги, и, я думаю, между ними произошла какая-то ссора. А меня уволили. Габби заявил мне, что ему больше не по средствам содержать это представление и в любом случае, пока идет война, никому эти представления не нужны. Я думаю, что он был неправ.
  — Я тоже в этом уверен.
  Кэллаген закурил. Паула достала пудреницу, напудрила нос и поправила помаду на своих слишком алых губах. Кэллаген наблюдал за ней. Он был очень доволен ею. Она дала ему отгадку на еще одну часть головоломки, которой он занимался.
  Паула была очень странной личностью. Она определенно не принадлежала к тому типу женщин, за которыми стал бы ухаживать человек, подобный Ланселоту Вендейну. Это был не его тип. Ланселот, который, по крайней мере, любил внешние признаки успеха, конечно, не стал бы появляться с женщиной, которая, а это было очевидно, не принадлежала к высшим слоям, не умела одеваться, которая не знала как себя вести, и пользовалась самыми дешевыми духами.
  Он вспомнил об Одри Вендейн, которая какое-то время думала обручиться с Ланселотом, а потом почему-то отказалась от этой идеи.
  Кэллаген решил, что Ланселот, вероятно, начал встречаться с Паулой после того, как Одри дала ему от ворот поворот. Но почему она это сделала?
  Вероятно, у него есть ответ на эту загадку. Он опирался на традиционные представления о владельцах ночных клубов. Габби, как один из них, вряд ли отказался от обычая использовать артисток, выступающих на сцене клуба, в качестве своих любовниц. Кэллаген подумал, что вполне возможно, что Ланселот стал ухаживать за Паулой просто потому, что она, будучи связанной с Габби, могла послужить источником необходимой ему информации.
  И Габби мог позволить допустить такую ситуацию, пока это ему было выгодно.
  Затем, когда сделка Ланселота окончилась неудачей и когда он, благодаря чему-то или кому-то лишился своих денег, то первое, что он сделал, отделался от Паулы. Он остался верен своей натуре, и, когда Паула ему не нужна была больше в качестве источника информации о действиях Ланселота, быстро уволил ее из клуба.
  Ланселот считал, что Габби «жулик», а Габби был уверен, что Ланселот «умник» и «ублюдок». И все же, несмотря на их взаимную неприязнь, Ланселот счел возможным занять у Габби триста фунтов, а тот счел возможным их одолжить.
  Довольно-таки занятная картина.
  — Паула, — произнес Кэллаген, — в вас есть что-то такое, что меня трогает. Я думаю, вы чудесная девушка. Чего бы вам еще хотелось?
  Она улыбнулась. Стало сказываться действие коктейля, выпитого после виски. Жизнь, несмотря на войну, на то и на се, показалась ей почти прекрасной.
  — Я тоже думаю, что вы очень хороший, — ответила она. — Ну, мне бы хотелось выпить в клубе «Миннелола», затем я хочу поехать в «Блю Пеннант» и еще выпить, а потом…
  — А потом, — перебил ее Кэллаген, — мы поедем в клуб к Габби Вентуре и покажем ему, что Паула Роше еще может постоять за себя, в отличие от того, что он о ней думает.
  — Потрясающая идея, мне она нравится. Давайте так и сделаем. — Она рассмеялась.
  Кэллаген подал знак, чтобы принесли счет. Ему подумалось, что предстоящий вечер обещает быть интересным.
  — Мне нужно позвонить, — предупредил он. — Я через минуту вернусь.
  Он вышел к телефонной будке, стоявшей на углу улицы, позвонил в Грантс-Отель и поинтересовался, у себя ли мистер Вендейн. Служащий отеля ответил, что он у себя.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Я не хочу его беспокоить. Вы не могли бы передать ему, что мистер Кэллаген в двенадцать тридцать будет в «Вентура-клаб» и ему хотелось бы переговорить с мистером Вендейном, прежде чем он вернется в Девоншир.
  В такси Паула откинулась на сиденье и схватила Кэллагена за руку.
  — Я думаю, что это великолепная мысль — поехать к Вентуре и показать ему, что малышка Паула все еще встречается с настоящими людьми.
  Она с трудом сдержала икоту.
  — Я тоже так думаю, — ответил Кэллаген.
  Но так он не думал. А думал о том, что будет очень забавно посмотреть на реакцию Габби Вентуры и Ланселота Вендейна, когда они увидят его с Паулой.
  Если связь между Вендейном и Паулой была обычной, такой, какой она могла показаться на первый взгляд, то ни Габби, ни Ланселот не должны проявить большого интереса к тому, что Кэллаген развлекается с несколько увядшей танцовщицей из ночного клуба.
  Но, если, с другой стороны, Габби приставил Паулу к Ланселоту, чтобы приглядывать за ним, а тот немедленно с нею расстался, когда понял план Вентуры, если таковой существовал, то тогда им обоим будет очень интересно узнать, что означает появление Кэллагена с Паулой.
  Такси остановилось у входа в клуб. Кэллаген помог Пауле выйти из машины. Она была счастлива. Маленькая бутылочка шампанского в клубе «Миннелола», за которой последовала еще такая же в «Блю Пеннант», были прекрасным завершением идеального вечера. А потом еще подарок, который Кэллаген преподнес ей, и Паула подумала, что жизнь в конце концов, была уж не так и плоха, даже несмотря на то, что ей с трудом удавались довольно длинные и «благородные» слова, которые она произносила всю оставшуюся часть вечера. И ей казалось, что она была настоящей леди, и у нее было все, что должно было быть у настоящей леди.
  Они вошли в клуб, заняли столик в углу и заказали еще бутылку шампанского. Кэллаген заметил стоявшего у стойки Габби, который смотрел в их сторону. Поза его, как всегда, была расслабленной, только улыбка на пухлых губах была несколько напряженной. Он подошел к ним и весело произнес:
  — Привет, Слим. О, привет, Паула. Приятно вас снова видеть здесь. Как делишки?
  — Делишки, — весело призналась она, — в полном порядке. Боюсь, что говорю лишнее, но с какой это стати вы снизошли до того, чтобы интересоваться моим не очень-то важным для вас существованием, мистер Вентура?
  И она одарила его взглядом, в котором, предполагалось, должны были быть цинизм, гордость и безразличие одновременно.
  — Не хочешь выпить с нами, Габби? — спросил Кэллаген.
  Вентура присел, достал золотой портсигар и закурил.
  — Очень мило, — ответил он, — что ты решил позвонить мне насчет Рупи, Слим. Но тебе не нужно было беспокоиться. Во всяком случае, я не понял, о чем ты говорил.
  — Прекрасно. Если ты не понял, о чем я говорил, тогда я напрасно терял свое время. Правда, мне так не кажется. Могу поспорить, что ты уже позвонил Рупи или отправил ему телеграмму.
  Он усмехнулся, глядя на Вентуру.
  Паула отпила половину бокала шампанского и произнесла ядовитым тоном:
  — Вы не джентльмен, мистер Вентура. Мне очень давно хотелось вам это сказать.
  Вентура пристально посмотрел на нее, а потом обратился к Кэллагену.
  — Слим, я не знаю, зачем ты разгуливаешь с этой шлюхой. Но однажды я ее уже вышвырнул из этого клуба, и, если она не закроет свой поганый рот, я лично залеплю ей в ухо. Меня тошнит от нее.
  Паула встала.
  — О Боже! — воскликнула она. — Значит, я должна терпеть оскорбления, не так ли? Мистер Кэллаген, если вы тот человек, за которого я вас принимаю, если вы хоть чуть-чуть джентльмен, то вы должны как следует заехать этому жирному, вшивому жлобу. Грязный…
  — Сядьте, Паула, — оборвал ее Кэллаген. — Вы — само совершенство, когда молчите. И я думаю, что для вас сидеть гораздо легче, чем стоять.
  Паула расплакалась. Он похлопал ее по руке.
  — Послушай, Слим, — тихо проговорил Вентура. — Ты меня знаешь. Со мной все в порядке. Я никогда не затеваю никаких неприятностей. И мы всегда с тобой ладили. Ты очень долго пользовался этим клубом, и я всегда относился к тебе как надо, так? Но ты не пытайся что-то затеять здесь, Слим. Мне бы не хотелось, чтобы ты вывел меня из себя.
  — Да ну, — произнес Кэллаген. — Хорошо, Габби. А ты всегда, когда я тебя буду выводить из себя, прямо принимайся за дело. Мне интересно посмотреть, что будет дальше.
  Улыбка на его лице была очень дружеской.
  Вентура встал.
  — О'кей, Слим. Я полагаю, что мы с тобой оба знаем, где находимся.
  — Может быть, ты и знаешь, где находишься ты, Габби. Я этого не знаю. Но собираюсь выяснить это прежде, чем уйду отсюда.
  Его улыбка была еще более дружеской, чем обычно.
  Он затушил сигарету. Вентура встал из-за стола.
  — Еще увидимся, — сказал Габби. — И постарайся, чтобы эта дешевка что-нибудь не натворила в клубе, а то я ее засажу.
  — Ей это безразлично, — бросил Кэллаген. — Может быть, ей хочется, чтобы ее засадили. Пока, Габби.
  Он наблюдал, как Вентура вернулся к бару и через него прошел к двери в дальнем углу зала, которая вела в квартиру наверху.
  Когда Габби скрылся, занавески на входной двери раздвинулись и появился Ланселот Вендейн. Он остановился, оглядывая зал, и, наконец, увидел Кэллагена и Паулу. Кэллагену показалось, что вид у Ланселота был довольно несчастным и держался он очень напряженно.
  — Паула, мы с вами провели чудесный вечер. И если у вас завтра утром будет болеть голова, все равно у вас останется мой подарок.
  — Да? — спросила Паула Кэллагена. — Что вы пытаетесь мне сказать? Мне кажется, вы считаете, что настало время, когда мне нужно разыграть сцену исчезновения. — Она слегка всхлипнула. — Я вас не понимаю.
  Кэллаген поднялся из-за стола.
  — Пойдемте, дорогая. Я возьму такси и отправлю вас домой. Мы с вами как-нибудь на днях еще встретимся и снова немного выпьем.
  Он взял ее под руку.
  — Все это чертовски неприятно, — произнесла она. — Каждый раз, как только я встречу мужчину, которого считаю настоящим джентльменом, он меня бросает. Я не понимаю этого. Я отказываюсь это понимать.
  На лице ее появилось выражение, которому предназначалось изобразить оскорбленную гордость, но стекавшая по сильно нарумяненным щекам черная краска с ресниц несколько портила эту картину. И все же она спокойно последовала за Кэллагеном.
  Когда он вернулся в клуб, Ланселот стоял у бара.
  — Я не знал, что вы знакомы с Паулой, — сказал он. — Она может быть забавной, но только когда абсолютно трезва.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Вы удивитесь, Вендейн, если узнаете, каких людей я знаю. Давайте лучше выпьем.
  Он заказал два двойных виски с содовой.
  — Давайте присядем, — предложил он. — Я хочу поговорить с вами.
  Они сели за столик. Кэллаген выпил свое виски и продолжил:
  — Мне подумалось, что прежде, чем я уеду обратно в Девоншир, нам следует немного поговорить. Я собираюсь туда завтра утром.
  — И могу я узнать, какого черта вы собираетесь там делать? — спросил Вендейн.
  — Не знаю, — ответил Кэллаген. — В этом заключается самое забавное, когда работаешь сыщиком. Ты никогда точно не знаешь, что ты собираешься делать.
  Ланселот отпил немного виски.
  — Это чертовски интересно слышать людям, которые платят этому сыщику, — язвительно заметил он. — И тот факт, что он никогда не знает точно, что собирается делать, вероятно, должен доставлять им необыкновенное удовольствие.
  — Вероятно, — произнес Кэллаген нахальным голосом. — Но вам-то что волноваться? Не вы же мне платите.
  Вендейн презрительно улыбнулся.
  — К счастью для меня. Если бы я вам платил, то за мои деньги мне понадобились бы какие-нибудь результаты. А в данном случае, — выражение презрения на его лице стало еще заметнее, — совершенно очевидно, что вы работаете на людей, которые вам платят.
  Кэллаген вздохнул.
  — Это показывает, насколько я честен. Вы так не думаете?
  Вендейн поставил стакан и стал доставать из портсигара сигарету. Кэллаген заметил, что у него дрожали руки.
  — Я слышал о вас, Кэллаген, — сказал он. — Вас считают чертовски умным. Разрешите мне дать вам один совет. Не будьте слишком умным тогда, когда дело касается меня. У вас могут быть неприятности.
  Кэллаген выпустил колечко дыма. И сделал он это с таким мастерством, что оно попало прямо в лицо Ланселоту.
  — Конечно, возможность иметь неприятности всегда существует, но я сомневаюсь в их эффективности, если собирается их организовать такой хиляк и сукин сын, как вы. — И он улыбнулся Ланселоту.
  — Понятно. Значит, дела обстоят таким образом. — Он с трудом сдерживал нарастающий гнев. — Интересно, а почему вы думаете, что со мной можно разговаривать таким образом? — спросил он.
  — Понятия не имею, — ответил Кэллаген. — На меня иногда находит. Вероятно, виновата погода или война, или еще что-нибудь. А вам разве это не нравится? — На его лице появилось пренебрежительное выражение, а взгляд голубых глаз стал очень жестким.
  — Мне это не нравится, — сказал Ланселот. — И более того, я не собираюсь этого терпеть… Я…
  — Ну, расскажите мне, — Кэллаген перегнулся через стол, — как вы собираетесь остановить меня?
  — Это может быть легче, чем вы думаете, — ответил Вендейн. — Вы можете работать очень усердно на людей, которые вам за это платят. Но, может быть, вы помогаете им в таких делах, что даже умный мистер Кэллаген в результате может оказаться в очень затруднительном положении.
  — Боже… Боже… — повторил Кэллаген. — Теперь я могу видеть, что вы рассердились. Но вам, Ланселот, еще многому нужно учиться. Особенно вам нужно потренироваться искусству шантажа. Он вам не очень удается.
  Лицо Вендейна побелело от гнева.
  — Вероятно, вы поймете, что я не шантажирую вас. И, вероятно, даже скорее, чем ожидаете. Люди, подобные вам, напрасно делают поспешные заключения, что такие, как я, должны быть дураками.
  — Я и не думаю, что вы дурак, — сказал Кэллаген, — я это знаю. А если бы вы им не были, вы бы здесь не сидели и не пытались сбить меня с толку, стараясь научить курицу, как нести яйца.
  — Неужели? — презрительно бросил Вендейн, подавшись чуть вперед. — Ну, тогда разрешите мне кое-что вам сказать. Я начал подозревать, что вы что-то затеяли, когда вы посоветовали мне отозвать иск из страховой компании. И вот почему вы это сделали. Вы чертовски хорошо знаете, что по моей инициативе вас пригласили принять участие в этом деле. А я сделал это потому, что хотел надавить на страховую компанию. Я хотел узнать, почему они отказываются платить. И вы должны были это выяснить. Вместо этого, вы оказались тем человеком, который хочет отозвать иск. Любой может легко подумать…
  — И что же может любой легко подумать? — спокойно переспросил Кэллаген.
  Вендейн откинулся на спинку стула. Выражение его лица было далеко не дружеским.
  — Они легко могут подумать, что люди, которые должны быть заинтересованы в том, чтобы страховая компания заплатила, не очень в этом заинтересованы. А причиной, по которой они не очень заинтересованы, может быть то, что они могут кое-что знать об этой краже. А так как они испугались, когда я пригласил вас, то перетянули вас на свою сторону. И вы работаете на них, потому что вы такой же жулик, как и они…
  — Не удивительно, что Одри не проявила к вам интереса, — произнес Кэллаген ровным голосом. — Не удивительно, что она дала вам отставку… вам, жалкий молокосос.
  Лицо Вендейна вспыхнуло и приобрело свекольный цвет. Он пробормотал:
  — Хорошо, Кэллаген, подождите, и вы увидите, чья возьмет. Думаю, что вам не долго придется ждать.
  Кэллаген закурил новую сигарету.
  — Я уже сказал вам, что вы хотите меня взять на пушку, и до сих пор вы ничего такого не сказали и не сделали для того, чтобы убедить меня в том, что я ошибаюсь. Поэтому я все еще думаю, что вы блефуете. Вам понятно?
  Вендейн порылся во внутреннем кармане пиджака и достал конверт, который бросил на стол.
  — Значит, я блефую, не так ли? Ну, тогда почитайте это, мистер Всезнайка.
  Кэллаген посмотрел на конверт. На нем был адрес Ланселота Вендейна в Грантс-Отеле и стоял штамп почтового отделения в Экзетере.
  Он открыл конверт. Внутри находилась четвертушка бумаги, на которой было напечатано следующее:
  «Ланселоту Вендейну, эсквайру.
  Дорогой Лопух,
  Я думал, что только меня надули на этом деле. Рад, что и тебя тоже. Если бы у Вендейнов не украли бриллианты, тебе бы все равно от них была польза только после смерти старикана. Склоняюсь к тому, что все это чертово барахло стоило около сорока фунтов. Почему ты заранее не узнал всего этого?
  Привет мистеру Кэллагену
  С наилучшими пожеланиями
  От одного лопуха другому».
  Кэллаген прочел послание дважды. Он вложил его обратно в конверт и вернул Ланселоту.
  — Очень интересно, — сказал он. — Знаете, что бы я сделал на вашем месте?
  Вендейн промолчал.
  — На вашем месте, — продолжил Кэллаген, — я бы отнес это старшему инспектору Валпертону в Скотланд-Ярд. Вот что бы я сделал. Но вы этого не сделаете.
  Вендейн посмотрел на него.
  — Нет? — спросил он. — А почему же?
  — Потому что вы недостаточно храбры для этого, — сказал Кэллаген. — Потому что вы можете заварить такое, что потом не сможете остановиться и, наконец, потому, что, если вы это сделаете, то я устрою вам такую жизнь, что вы пожалеете о том, что встретились со мной. Вы меня поняли?
  — Понял, — ответил Вендейн. — А я пошлю вас к чертовой матери. Я покажу вам, как называть меня молокососом, прежде чем окончательно разделаюсь с вами, Кэллаген.
  — Да, мне не следовало называть вас молокососом. Вы для этого не очень хорошо выглядите. Вы просто обыкновенный дешевый сукин сын, и меня от вас тошнит.
  Вендейн вскочил на ноги. Кэллаген вытянул руку и толкнул его. Вендейн плюхнулся на свой стул.
  — Бегите и попросите у кого-нибудь брома, — сказал он. — Вам не следует находиться на улице в такое время одному, без няньки.
  Отряхнув костюм, Ланселот Вендейн вернулся к бару и заказал большой стакан виски с содовой. Он чувствовал, что ему это необходимо. Опустошив стакан, он поинтересовался у стоявшей за стойкой пухлой блондинки, где мистер Вентура. Та ответила, что он у себя в квартире и сказала, что может соединить с ним.
  Она набрала номер, но тот был занят, так как в этот момент Габби передавал по телефону телеграмму, адресованную Рупи Феллинеру. Она состояла всего из двух слов: «Быстро уезжай».
  Глава IX
  Любовная сцена
  Кэллаген медленно въехал в гараж, вышел из машины, закурил и, выйдя из гаража, прошел вдоль восточной стены дома. Дойдя до угла, он остановился и посмотрел в сторону моря.
  Было немного больше шести вечера. Лучи все еще яркого солнца скользили по склонам Марграуда и делали их похожими на золотистый бархат.
  Кэллагену подумалось, что такой прекрасный вечер мог бы послужить изысканным фоном для каких-нибудь событий, характер которых ему был пока не совсем ясен. Он считал, что драматизм событий еще больше оттеняется соответствующей декорацией. Решив, что декорация вполне подходящая, и не хватает только драмы, он медленно направился ко входу в дом. В прохладном, полутемном холле он увидел Стивенса.
  — Рад, что вы вернулись, мистер Кэллаген. Надеюсь, вы не слишком устали? Вам что-нибудь нужно?
  — Можете послать мне в комнату бутылку виски, Стивенс. А где мистер Николлз?
  Дворецкий сказал, что мистер Николлз отправился на рыбалку на Слэптонские пески. Поднимаясь по лестнице, Кэллаген пытался понять, чего это Винди вынюхивал там.
  Когда полчаса спустя Николлз постучался и просунул голову в комнату Кэллагена, тот лежал в постели, одетый только в желтые шелковые шорты, попивая виски и глядя в потолок.
  — Как рыбалка, Винди? — поинтересовался он.
  — Не очень жарко. Я даже не простудился. — Николлз усмехнулся.
  Кэллаген взял со столика у кровати бутылку и заткнул ее пробкой. Затем кинул ее Николлзу, который ловко ее поймал. Усевшись на стул, он налил себе виски, использовав для этого позаимствованный у Кэллагена стакан для зубных щеток.
  — Что нового, Винди?
  — Ничего. Кларисса чертовски загадочна. Шныряет по дому, чего-то подглядывает, все равно как главный агент гестапо или что-то в этом роде. Одри тоже где-то здесь. Выглядит так, как будто жизнь ни за что ни про что объявила ей войну, а вот Эсме…
  — Что случилось с Эсме? — перебил Кэллаген.
  — Почем я знаю, — сказал Николлз. — Эта дамочка или разучилась говорить, или что-то затеяла. Она жутко обеспокоена. Я на ней попробовал эту ерунду, что ты мне посоветовал, и постарался, чтобы она клюнула на мысль о том, что ты мне совсем не нравишься и что она может навеки положиться на малышку Винди, но она просто отказалась это купить. Она посмотрела на меня, как на мышь в зубах кошки, и смылась. По моему твердому мнению, я ей не нравлюсь и ты тоже, и вообще ей никто не нравится. И мне кажется, что она самой себе не нравится.
  — Нормально, — произнес Кэллаген. — Не вижу причин, почему она должна нравиться самой себе.
  Он поймал бутылку и налил себе еще виски.
  — Рад, что ты вернулся, Слим. Было несколько тоскливо болтаться здесь одному.
  — Ну больше тебе не будет одиноко, — пообещал Кэллаген. — Думаю, что в любую минуту здесь может что-то произойти.
  — Это здорово. Мне нравится, когда что-нибудь происходит. Я никогда в жизни не занимался таким запутанным делом. Полагаю, у тебя не появилась мысль…
  — У меня много мыслей, но главное, по-видимому, в том, что я их тут слегка расшевелил.
  — Превосходно, — воскликнул Николлз. — Это все же лучше, чем ничего. И самое интересное начинается, когда их расшевелишь. Они тогда начинают говорить. Помню, я был знаком с одной дамой в Висконсине…
  — Я тоже о ней помню с тех пор, как ты впервые мне о ней рассказал. Это та, у которой длинные ноги, не правда ли?
  — Точно, — подтвердил Николлз. — Они были одним из ее выдающихся достоинств. Она на них шла по жизни, и у нее были стальные нервы…
  И он вздохнул при этих воспоминаниях.
  Кэллаген выпустил кольцо дыма и начал:
  — Я вчера виделся с Валпертоном в Ярде. Он не любит частных детективов. А я его надул.
  — Что ты говоришь? — произнес Николлз. — А если ему это не понравится?
  — Ему это не понравится, если он об этом узнает, — сказал Кэллаген. — Но я не вижу, как он сможет это сделать. Я ему сообщил, что Рупи Феллинер живет здесь в коттедже за Ярд-Армом. Я ему рассказал и о Блейзе и намекнул, что на него есть досье. Думаю, что Блейз уже уехал или собирается это сделать. Рупи Феллинер тоже смоется. Я попросил Габби Вентуру намекнуть ему на это. Габби сделал вид, что ничего не знает о Рупи, но могу поспорить, что он уже с ним связался и приказал ему убираться отсюда как можно скорее.
  — Понятно, — сообразил Николлз. — Валпертон или сам примчится сюда или кого-нибудь пришлет и обнаружит, что Рупи и Блейз исчезли. Он проверяет личное дело Рупи и обнаруживает, что оно такое же длинное, как платье невесты. После этого он придет к заключению, что и на Блейза должно быть кое-что, о чем сыщики пока не знают. Тогда он начинает думать, что кража в Марграуде была организована кем-то со стороны и организовали ее или Блейз или Рупи, или кто-нибудь из их приятелей.
  Внезапно он поставил свой стакан и наклонился вперед.
  — Послушай, Слим. А в чем заключается вся идея? Для чего ты подсунул этому парню липу?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Что ты имеешь в виду?
  Николлз пожал плечами.
  — Если дельце было обстряпано кем-то из членов семьи, а это так, то какое отношение к этому может иметь Рупи? Он здесь находится всего несколько дней.
  — Правильно. Но Валпертону нет необходимости знать все это.
  Он выпустил в потолок еще одно кольцо дыма.
  — Винди, — сказал он, — когда я взялся за это дело, я думал, что работаю на Ланселота Вендейна и семью Вендейнов. Ну а теперь я думаю, что работаю на семью Вендейнов, а не на Ланселота Вендейна.
  — Что ты говоришь? Ты имеешь в виду, что работаешь на эту дамочку Одри? — спросил он и рассмеялся. — Я тебя не виню. Я и сам был бы рад заняться этой малышкой, но будет плохо, если об этом узнает Кларисса. Она думает, что ты волочишься за ней.
  Кэллаген перебил:
  — Не забивай себе голову Одри, Винди. Сконцентрируй свой могучий мозг на нашем деле. Я думаю, здесь начинают появляться кое-какие проблески.
  — Да? — воскликнул Винди. — Ну, ты меня переплюнул. А мне это дело кажется таким же ясным, как бутылка с чернилами.
  — Мы знаем, — продолжил Кэллаген, — что Габби прислал Рупи сюда, чтобы приглядеть за Блейзом. Ну, ты знаешь Габби так же, как и я. Он твердый орешек. Если бы Габби знал Блейза и знал, что он мошенник, если бы он когда-нибудь с ним раньше встречался, он бы не прислал сюда Рупи, а приехал бы сам и все бы выяснил. Но он ничего не знал о Блейзе и поэтому прислал сюда Рупи, воспользовавшись объявлением, которое Блейз поместил в газете.
  — Это понятно, — сказал Николлз.
  — Хорошо. Теперь, когда Габби прислал сюда Рупи? Он прислал его сюда после того, как была совершена эта кража, а не до того. Значит, Габби заинтересовался Блейзом только после этой кражи. Теперь видишь проблески?
  — Не совсем, — не понял Николлз. — Послушай, ты пытаешься сказать мне, что это барахло стащил Блейз?
  — А почему бы и нет? У нас обширная область для предположений. Во всяком случае, это моя версия.
  — Блейз не придет сюда, чтобы опровергнуть это, — размышлял Николлз. — Ты можешь думать все, что хочешь, Слим. Но я все же думаю, что это Одри.
  — Винди! Иногда мне кажется, что ты абсолютный тупица. Ты посмотри на Одри Вендейн и задай себе вопрос, можно ли действительно поверить, что эта женщина способна быть замешанной в воровстве.
  От удивления брови Николлза поползли вверх:
  — Черт побери! — воскликнул он. — Послушай, Слим, опыт учит меня, что любая баба может быть замешана в любом, даже чертовски грязном деле. Они же для этого созданы. Посмотри, было ли хоть одно дело в этом мире, в котором не была бы замешана какая-нибудь дама. И чем она благороднее, тем хуже неприятности. Поэтому почему бы и не Одри?
  — Она просто не принадлежит к этому типу женщин.
  — Я понимаю, значит, она не принадлежит к этому типу! Но она сделала парочку вещей, которые для меня выглядят весьма подозрительно.
  — Согласен с тобой, — сказал Кэллаген. — Но это не тот случай. Поведение Одри может быть подозрительным. Она, может быть, сделала что-нибудь такое, что кажется подозрительным. Но это не означает, что она что-то знала об этой краже.
  — Хорошо, — согласился Николлз. — Зачем тогда она дала тебе 300 фунтов, чтобы ты не участвовал в этом деле? Я полагаю, что она не лукавила.
  — Винди, ответь сам на свой вопрос, — вразумлял Кэллаген. — Почему она должна была дать мне 300 фунтов, чтобы я отказался от участия в этом деле? Каков логический ответ на этот вопрос?
  — Логическим ответом на этот вопрос является то, что она не хотела бы, чтобы это дело было расследовано, потому что она имела к нему отношение. Она просто испугалась.
  — Хорошо, — согласился Кэллаген, — но это вовсе не означает, что она как-то связана с этим делом.
  Николлз сложил губы и присвистнул.
  — Ясно, я начинаю понимать. Ты думаешь, что она боится за кого-нибудь еще?
  — Правильно, а если ты пошевелишь мозгами, то у тебя не уйдет много времени на то, чтобы понять, кто этот «кто-нибудь».
  Николлз налил себе еще виски и опустошил почти весь стакан.
  — Мне кажется, что это очень интересное дельце, — подытожил он. — Каждую минуту что-то происходит, а кроме Рупи, вероятно, никого и не посадят, а это никому не принесет вреда.
  — Подойди к шкафу, — попросил Кэллаген, — и поройся во внутреннем кармане моего пиджака. Ты найдешь там копию письма. Это копия письма, которое Рупи написал Габби. Оригинал я нашел на столе у Габби… Ну прочти.
  Николлз прочел письмо.
  — Отличная работа, — отметил он.
  — Неплохая, — согласился Кэллаген. — Ну, а теперь посмотри на те места в этом письме, которые могут быть нам полезны с точки зрения их информативности. Рупи говорит, что Блейз сообщает кому-то о том, что сделка липовая. Отметь слово «сделка». Значит, была какая-то сделка с кем-то, и она должна была быть между Блейзом и кем-то еще, потому что Блейз жалуется на то, что другое лицо, — кто бы это ни был, — подсунул Блейзу липовую сделку и надул его. Это может быть единственным объяснением, почему Блейз называет сделку липовой.
  Теперь посмотри на другое место в этом письме. Блейз говорит, что собирается должным образом прихватить другую сторону. Что имеет в виду Блейз, когда он говорит, что собирается потянуть за собой другую сторону? Это означает, что он владеет чем-то, что дает ему возможность воздействовать на другую сторону, и он собирается этим воспользоваться. Вероятно, он подразумевает, что скоро все раскроется. И Рупи говорит, что все раскроется очень скоро, так как Блейз собирается пробыть здесь не больше двух дней. А писал он это два дня назад.
  — Понятно, — произнес Николлз. — Значит, ты ожидаешь, что скоро по этому поводу будет организован салют?
  — Правильно, — сказал Кэллаген.
  Он встал с кровати, подошел к шкафу и стал одеваться.
  — Где Эсме?
  — Где-то здесь, — ответил Николлз. — Утром была дома. Последил пару дней, она все время крутится рядом.
  — А ты не знаешь, где в настоящий момент находится Кларисса? — поинтересовался Кэллаген.
  — Думаю, что в своей комнате, — ответил Николлз. — Я тебе уже говорил, что крошка тренируется для поступления в ОГПУ?
  Кэллаген улыбнулся.
  — Понимаю. Но в данном случае ОГПУ — это мы. Она работает на нас.
  Николлз поднялся.
  — Рад, что на нас кто-то работает. Может быть, нам это необходимо, пока мы не разберемся со всей чертовщиной. Если понадоблюсь, я буду тут рядом.
  Кэллаген спустился по каменным ступенькам, которые соединяли нижнюю террасу с лужайкой. Внизу он повернул налево, прошел вдоль террасы и в конце ее свернул направо. Тропинка упиралась в летний домик, который находился у стены, отделявшей поместье от окружающих полей. Кэллаген подошел к домику, прислонился к стене, закурил и стал смотреть на видневшееся вдали море. Так он простоял минуты три-четыре, пока не услышал звук легких шагов по тропинке, расположенной за его спиной. Он не шевельнулся. Кто-то холодным голосом произнес:
  — Мистер Кэллаген.
  Он обернулся. На лице его была улыбка. Взяв сигарету в руку, он раскланялся:
  — Добрый вечер, мисс Вендейн.
  Она была смертельно бледна, руки у нее дрожали. Кэллаген понял, что она старалась подавить в себе неистовый гнев.
  — У вас такой вид, как будто вы на меня за что-то сердитесь. Мне кажется, что я вам совершенно не нравлюсь. Мне интересно, почему?
  — У вас хватает наглости удивляться почему, мистер Кэллаген? Во всяком случае, мне бы не хотелось обсуждать это с вами, но была бы рада, если бы вы для меня кое-что сделали. И это самое последнее одолжение, о котором я вас прошу. Мне бы доставило удовольствие, если бы вы упаковали свои вещи и уехали отсюда. Вам здесь больше нечего делать. Нет никакой необходимости в вашем пребывании здесь.
  — А вот в этом вы ошибаетесь, — произнес Кэллаген. — Здесь еще масса вещей, которые мне нужно сделать, и я намерен остаться и сделать их. Но чем вызван ваш внезапный гнев?
  — Я только что говорила по телефону с моим кузеном Ланселотом. Кажется, он наводит кое-какие справки о вас, мистер Кэллаген. Кажется, что вы пытаетесь изобразить, что работаете на мистера Вендейна и на нас. На самом же деле вы представляете интересы страховой компании.
  Кэллаген приложил сигарету к губам и затянулся.
  — Давайте зайдем в летний домик, — холодно предложил он. — Мне бы хотелось поговорить с вами. Я начинаю уставать от вас.
  Она какую-то секунду с изумлением смотрела на него и затем прошла в дом. Кэллаген последовал за ней.
  Он указал ей на грубо отесанную скамью, стоявшую у стены и приказал:
  — Сядьте там и послушайте меня, потому что, как я вам уже сказал, я начинаю от вас уставать.
  Она открыла рот, собираясь что-то возразить. Он поднял руку. Одри пожала плечами, а Кэллаген продолжил:
  — За время моей работы частным сыщиком я встречал массу глупых женщин, но вы занимаете среди них первое место. Посмотришь на вас и подумаешь, что вы умны, а в следующий момент вы говорите такое, что начинаешь думать, что вы дура дурой. А теперь слушайте… вы только что обвинили меня в том, что я работаю на Ланселота Вендейна, на вашу семью и страховую компанию одновременно. Ну, а почему я не могу этого делать? Если все это дело чистое, то все заинтересованные стороны хотят одного и того же, — найти драгоценности Вендейна. И почему я не могу работать на страховую компанию, если ваша семья и Ланселот Вендейн вполне искренни?
  — Как может быть неискренним Ланселот Вендейн? — спросила она. — Ведь именно ему нанесен наибольший ущерб…
  — Я не думаю, что Ланселот Вендейн искренен. Вероятно, это вас удивит, — улыбнулся он. — Но, может быть, вы тоже думаете, что он неискренен.
  — Что вы имеете в виду? — спросила она.
  — Почему вы отказались от него? Вы однажды собирались обручиться с ним. А затем дали ему отставку. Вы благоразумная девушка, и я думаю, что Ланселот слишком умен для вас.
  Кэллаген увидел, что ей с трудом удается сдерживать вспышку гнева. Ему захотелось узнать, какая часть этого гнева была вызвана злостью, и какая страхом. Но, в любом случае, он решил воспользоваться ситуацией.
  — Я не думаю, что это имеет значение, благоразумна ли я, или слишком ли умен для меня Ланселот, или что-либо еще. Все это не ваше дело.
  — Очень даже мое, — Кэллаген дружески улыбнулся. — Вы вскоре в этом убедитесь. Ваша беда в том, что вы испугались. Вы начинаете что-нибудь делать и не можете остановиться. Вы импульсивно мечетесь по дому и совершаете поступки прежде, чем вы подумаете об их последствиях. Вы ведете себя глупо. А если бы вы не вели себя глупо, то не поленились бы кое-что разузнать про меня прежде, чем пытаться подкупить, чтобы я отказался от этого дела. А если бы вы это сделали, то вы смогли бы узнать, что меня вообще невозможно подкупить… — он сделал паузу, — во всяком случае за деньги…
  — Я понимаю. — В ее голосе слышался сарказм. — Я понимаю. Значит, великий и умный мистер Кэллаген в конце концов тоже имеет свою цену, хотя она выражается и не в деньгах. Ну, так в чем она выражается?
  Кэллаген улыбнулся ей. Улыбка была приятной и, хотя холодноватой, но все же доброй. Он долго смотрел на нее и затем произнес:
  — Угадайте.
  Она покраснела, начала говорить, но остановилась и через некоторое время вымолвила:
  — Я предпочитаю не понимать вас.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Мы с вами прекрасно понимаем друг друга. Вы думаете, что я продажный сыщик, которого подсадила страховая компания, чтобы я тут все разнюхал, а я думаю, что вы глупая женщина, которая может быть умной, если захочет, но у которой в настоящее время голова забита такой ерундой, что она не знает, в какую сторону кидаться. А если бы у вас был здравый смысл…
  Она перебила его, произнеся холодным тоном:
  — Это могло бы быть интересно. Мне хотелось бы узнать поточнее, что я должна была бы делать, если бы обладала здравым смыслом.
  — Я скажу вам. — Кэллаген стоял у двери, прислонившись к стене и глядя на нее сверху вниз.
  — Если бы у вас был здравый смысл, вы бы поняли массу вещей. В первую очередь вы бы поняли, что, если бы я работал на страховую компанию в ущерб интересам Вендейнов, то я бы уже давно сообщил им, что вы пытались подкупить меня, чтобы я отказался от расследования. Только один этот факт лишил бы Вендейнов возможности вообще получить какие-либо деньги от страховщиков. Во-вторых, вы бы увидели, что после того, как я приехал сюда и вы решили, что я обманул вас с этими 300 фунтами, вы вступили в заговор с вашим отцом, решив объявить мне об отсрочке своего иска к страховой компании. Я не дал этой идее воплотиться в жизнь. Но, если бы вы хорошенько подумали, вы бы поняли, что я сделал это в интересах Вендейнов. Через минуту вы поймете, почему. Следующее заключается в том, что у майора Вендейна случился сердечный приступ. Я не виню его в этом, но, вероятно, сердечный приступ у него случился после того, как вы рассказали ему обо всем, что вас волновало, а затем, я думаю, он рассказал вам, что волновало его. Удивительно, что у вас тоже не было сердечного приступа!
  Он достал портсигар и закурил, наблюдая за ней. Она смотрела на него таким взглядом, который свидетельствовал о том, что слова Кэллагена вызывают у нее интерес.
  — Неплохо у меня все это получается? — спросил Кэллаген, затянулся и выпустил дым через одну ноздрю.
  — Дело заключается в том, — продолжал он, — что когда я занимаюсь каким-то делом, мне нравится им заниматься и мне нравится на кого-нибудь работать. Мне не нравится болтаться где-нибудь и сшибать по копейкам деньги. Я обнаружил, что их можно зарабатывать больше другими способами. Что касается данного дела, то я не думаю, что здесь можно много заработать, но у меня есть другие интересы…
  — Действительно? И могу я узнать, какие?
  — Конечно, я расскажу вам. Мой самый главный интерес — это вы. Мне нравятся женщины вашего типа. Мне нравится, как вы одеваетесь, ваша походка и как вы себя, в общем, ведете. Даже несмотря на то, что вас иногда заносит и вы начинаете совершать глупые поступки, я все же думаю, что вы мне нравитесь… и даже очень.
  — А я думаю, что вы самая наглая личность, которую я когда-либо встречала в жизни, — сказала она. — Ваше нахальство вызывает удивление. По-моему, вы считаете, что я должна быть польщена, когда говорите, что я вам нравлюсь. Ну… так вот, вы мне не нравитесь.
  — Самое забавное заключается в том, что это не так, — возразил Кэллаген улыбаясь. — Я очень вам нравлюсь, и именно поэтому вы прилагаете немало усилий, чтобы доказать самой себе обратное. Поэтому вы так легко выходите из себя.
  — Я не понимаю, для чего мы должны обсуждать психологические аспекты моего характера.
  — Хорошо, не будем. Мы не будем обсуждать психологические аспекты вашего характера, мы даже не будем обсуждать психологические аспекты характера Эсме или другие интересные вещи, касающиеся вашей семьи. Мы будем обсуждать то, что должно произойти и то, что вы собираетесь делать. И когда я говорю, что вы собираетесь делать, я именно это имею в виду. Вы будете делать то, что я скажу, и вам придется смириться с этим. Вам понятно?
  Она поднялась. На какое-то мгновение Кэллагену показалось, что она собирается ударить его.
  — Как вы осмеливаетесь разговаривать со мной подобным образом? — произнесла она тихим голосом. — Я…
  — Вы удивитесь, если узнаете, что я могу осмелиться сделать. Но я имею в виду именно то, что я вам только что сказал. Очень скоро здесь все должно раскрыться, и я хочу, чтобы это произошло по моему сценарию. Это единственный путь, при котором для вас все должно закончиться хорошо. В противном случае есть чертовски хороший шанс, что сюда заявится старший инспектор Валпертон, а он наиболее проницательный, способный и деловой офицер полиции, который найдет парочку таких фактов, которые лучше вообще не затрагивать. Вы сейчас находитесь перед выбором: или попасть в пасть дьяволу, или отправиться на дно морское. И даже, если я вам кажусь дьяволом, вы поймете, что мой вариант лучше, нежели отправляться на дно.
  Чтобы успокоиться, она прикоснулась рукою к стене. Лицо у нее было необыкновенно бледным:
  — Продолжайте…
  Кэллаген выбросил окурок.
  — Я был в Лондоне и провернул там парочку вещей, которые мне нужно было сделать. Самое главное — это то, что я встретился с Лейном, юристом вашего отца. Я убедил его написать письмо в страховую компанию и отозвать иск. Для страховой компании это совсем не будет подозрительным, так как, во-первых, считается, что я работаю на них, и во-вторых, мы заставили их поверить в то, что мы отзываем иск в связи с тем, что я узнал, где находятся похищенные драгоценности. Это устраивает компанию. Все, что они хотят — это не заплатить по иску, а если им не нужно будет платить, то их мало будет интересовать, кто и почему сделал то-то и то-то. Вам это понятно?
  — Понятно, — сказала она.
  Оторвав руку от стены, она вернулась к лавке и села. Все это время она неотрывно смотрела на Кэллагена.
  — Следующий момент — это Ланселот, — продолжил он. — Ланселот собирается как можно больше навредить. Собственно, он уже начал, стараясь настроить вас против меня. Не забудьте, что именно Ланселот хотел, чтобы это дело было расследовано, и чтобы на страховую компанию оказали нажим. Могу поспорить, что он был у них, и они ему рассказали все, что думают по этому вопросу, и ему это не понравилось, принимая во внимание тот факт, что он решил, что я ему тоже не нравлюсь.
  — А можно как-нибудь остановить Ланселота, чтобы он прекратил вредить, как вы это называете?
  — Я найду способ как это сделать.
  — Понятно, — очень тихо произнесла она, глядя в пол.
  — Мне нужно найти способы, как сделать так, чтобы не случилась еще масса вещей. Но, если повезет, то я, может быть, найду их…
  — Мы опоздаем к обеду, — она поднялась, направилась к двери, остановилась у выхода, глядя на тропинку, и внезапно обернулась.
  — Было бы забавно, — произнесла она каким-то неестественным, сдавленным голосом, — но, если бы вы действительно были другом и не были бы таким… — ее голос осекся.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Случались и более странные вещи. Во всяком случае, перестаньте волноваться. Ни к чему хорошему это не приведет, кроме того, это нелогично. Таким способом вам ничего не удастся ни предотвратить, ни осуществить. Не волнуйтесь, и ничего не предпринимайте. Я думаю, пора несколько легче относиться ко всему. В настоящее время вам нужно сделать одну или, возможно, две вещи.
  Она обернулась.
  — Какие же?
  — Во-первых, расслабьтесь. Вы находитесь на грани обморока. Во-вторых, когда у вас появится время, спросите у самой себя, принимая во внимание все то, что я вам сказал, а не лучше ли считать меня не самым вашим злейшим врагом, а почти другом? Давайте назовем меня овцой в волчьей шкуре.
  Он улыбнулся ей, и она еще раз отметила белизну его зубов и твердую линию подбородка. Неожиданно, сама не зная почему, она разрыдалась и вернулась в дом, закрыв лицо руками.
  — Ну, перестаньте, Одри. Не нужно плакать. Уберите руки от лица и не глупите, — уговаривал он.
  Она сделала, как ей велели, и сказала:
  — Хорошо… что вам нужно?
  Кэллаген взял ее рукою за подбородок, приподнял его вверх и поцеловал в губы.
  — Вы лучше сядьте, приведите в порядок лицо и соберитесь с мыслями. Вам это необходимо. Мне нужно еще кое-что сделать. Скоро увидимся.
  — Очень хорошо… — Достав из кармана жакета безукоризненной белизны платок, она промокнула им глаза.
  — Удивляюсь, почему я это сделала… вернее, почему я разрешила вам это сделать, — произнесла она слабым голосом.
  Он усмехнулся.
  — А вы этого не делали, это сделал я. Но, надеюсь, в следующий раз автором этой идеи будете вы.
  Он направился к двери и закурил.
  — Я говорил вам, что у меня есть своя цена? — он улыбнулся. — Теперь вы понимаете, что она очень высока?
  Затем он повернулся и пошел по тропинке, ведущей к дому.
  Когда он скрылся из виду, она села на лавку, стараясь прийти в себя.
  На это у нее ушло около пяти минут. Когда ей успешно удалось с этим справиться, она решила еще поплакать.
  Глава X
  Портрет Эсме
  Выйдя из боковой двери, Кэллаген пошел вниз по склону и свернул вправо по направлению к полю для игры в гольф. Он надеялся, что Николлз был там, и не ошибся. Тот старался овладеть премудростями удара в лунку с расстояния восемь футов. Прицелившись, он нанес по мячу ловкий и решительный удар и стал наблюдать, как он катился к лунке.
  — Может быть, я сошел с ума, но эта игра может плохо на мне отразиться, — произнес он, засунув клюшку под мышку. — Когда-нибудь, заработав немного денег, или еще чего-нибудь, я заброшу свою специальность сыщика и стану профессиональным игроком в гольф.
  — Что касается тебя, — ответил Кэллаген, — то я и сейчас не вижу никакой разницы.
  — Ты только подумай, — продолжал Николлз. — Целый день находишься на свежем воздухе, бьешь по маленькому беленькому шарику и обучаешь красивых дам правильно наносить удар.
  — В этом случае ты сможешь неплохо проводить время, — Кэллаген улыбнулся.
  — Совершенно верно, хотя и у всего хорошего бывает конец. — Он нагнулся и достал из лунки мяч.
  — Между прочим, я вспомнил, — заговорил он. — Сразу после обеда со мной разговаривала Кларисса. Она интересовалась, как можно обозвать действительно нехорошего парня. Ну, мне и захотелось научить ее какому-нибудь крепкому словечку. Я сказал, что самое лучшее слово «сукин сын», если ей не захочется обозвать его «мерзавцем». Мне показалось, что «мерзавец» ей понравилось больше.
  — Где она? — спросил Кэллаген.
  — Думаю, что ушла к себе в комнату. Или там, или, слышишь, в гостиной кто-то играет на пианино? Но это может быть и Одри.
  Он переложил клюшку в другую руку и поискал в кармане сигарету. Закурив, продолжал:
  — Слим, а куда мы отсюда поедем? Мы знаем?
  — Не думаю, что нам придется здесь долго жить. Скоро вся эта идиллия разлетится на куски. Побудь здесь, Винди. И больше не ходи на рыбалку, пока я не попрошу тебя об этом.
  — Меня это вполне устраивает. Я помираю без работы! Уже почти забыл, что такое сыщик.
  — Не думаю, что ты это когда-нибудь помнил, — бросил Кэллаген и пошел в сторону дома. Когда он приблизился ко входу, появился Стивенс.
  — Вот телеграмма, сэр. Ее только что принесли. Мне кажется, что ее задержали в Кингсбридже на пару часов. Они никак не могли найти посыльного, чтобы доставить ее сюда.
  Кэллаген, кивнув, взял телеграмму, распечатал и прочел. Она была от Харви Соамса из Кейптауна. Чувства, которые он испытал после прочтения, представляли смесь радости и злорадства. Кэллаген вошел в дом и, просунув голову в дверь гостиной, заглянул внутрь. За пианино сидела Одри и лениво перебирала клавиши. Она его не видела и Кэллаген, тихо закрыв дверь, пошел наверх.
  Он находился уже на полпути к своей комнате, когда открылась одна из дверей и появилась Кларисса.
  — Слим, вы мерзавец, — выпалила она. — А еще я знаю другое слово, «сукин сын». Но я думаю, что вы и то, и другое.
  Он усмехнулся.
  — Кларисса, я удивлен, что вы пополняете ваш словарный запас за счет Винди. Что случилось?
  Она прислонилась к косяку двери.
  — Единственное, что меня беспокоит, это мое зрение и небольшое совпадение странных явлений.
  — А что у вас со зрением? — поинтересовался Кэллаген. — И какие странные явления у вас совпадают?
  — Беда со зрением у меня заключается в том, что я очень хорошо вижу, а что касается странного совпадения фактов, то сегодня перед обедом я была в угловой комнате, окна которой выходят на летний дом. Я видела вас с Одри. Я не знала, что ей нравится, когда ее так целуют. Это было хорошо?
  — Очень, — ответил Кэллаген. — Ну, а как вы думаете, она любит целоваться?
  — Может быть, как-нибудь я вам это докажу. А пока я думаю, что вы, как я вам уже это сказала, мерзавец. Объясняетесь в любви мне, а целуетесь с моей сестрой. Вы думаете это честно? Но, может быть, для вас это только тренировка. Вы мерзавец, Слим.
  — В любви и на войне, Кларисса, все честно. Вы разве этого не знаете?
  — Да, это так. Но мы с вами любим друг друга или находимся в состоянии войны? Можете не отвечать. У меня возникло подозрение, что меня использовали как подсадную утку. Это так называется?
  — Кларисса, я думаю, что вы чудесная девушка. Я хотел, чтобы вы были моим союзником, но просто не знал, как это лучше всего сделать. И подумал, что это был самый лучший способ.
  — Понятно. Полагаю, что Одри тоже ваш союзник, только в ее случае ваш подход был несколько более чувственным. Что я должна делать, чтобы меня тоже так целовали? Я думаю, мне повезло, что у меня не так много сестер.
  — Вы устроили на меня засаду для того, чтобы сказать мне все это? — спросил Кэллаген.
  — Нет, не для этого. — Она покачала головой. — Я хотела кое-что спросить у вас и была бы очень обязана, если бы вы сказали правду. Все, что вы мне наговорили о том, что не думаете о причастности Блейза к краже, было ерундой? А он вас беспокоит, не правда ли, Слим?
  Он кивнул.
  — И так же сильно, как и вас, Кларисса. Я знаю, что вы разыграли спектакль в тот вечер, когда я появился в его доме и обнаружил там вас с Эсме. Я догадался, почему вы сопровождали Эсме, и понял, что это совсем не ваша роль — изображать даму для сопровождения влюбленных…
  — Вы правы. Я за нее боялась. Она такая глупая. Эсме всегда была большущей дурой, Слим.
  — Я тоже так думаю, — произнес Кэллаген. — У вас есть для меня какие-нибудь новости?
  — Да, кое-что есть, — сказала она. — Когда вы уехали, я все время, как мы договорились, следила за Эсме и за ее перепиской. Никаких важных писем она не получала, по крайней мере из того, что было отправлено в нашем округе. Но сегодня вечером, пока вы развлекались с Одри в летнем доме, кто-то позвонил из Экзетера и попросил Эсме. Я в этот момент была в холле, поэтому быстро прошла в кабинет папы, где есть отводная трубка от телефонного аппарата в холле, и подслушала разговор.
  Кэллаген закурил.
  — Кажется, это может быть интересным.
  — Это, конечно, очень интересно. Но меня все это сильно беспокоит. Звонил мужчина. Он не кричал и не допускал ничего подобного, но голос его был очень сердитым. Он сказал Эсме, что хотел бы поговорить с ней и настало время открыть все карты. Он сказал, что она должна встретиться с ним как обычно, в половине двенадцатого сегодня вечером, а если она не придет, то у нее будет масса неприятностей. Мне совсем не понравился его тон, — закончила она.
  — Я бы не стал волноваться от того, как звучит человеческий голос. От слов не бывает много вреда. А вы не знаете, где находится это их «обычное место»?
  Кларисса покачала головой.
  — Нет, не знаю. Я даже не знала, что у них есть такое место. И не знала, что Эсме с кем-то встречается. Для чего ей нужно с кем-то встречаться тайно?
  — А почему женщины встречаются с мужчинами тайно? — усмехнулся Кэллаген.
  — А вы знаете, кто этот мужчина? — спросила Кларисса.
  — Могу догадаться, — сказал Кэллаген.
  Она дотронулась до его руки.
  — Знаете, Слим, вы меня обманули, но я склоняюсь к тому, чтобы вам довериться. В вас есть что-то такое, что мне действительно нравится. Обещайте мне, что с Эсме ничего не случится. Хорошо? Я очень не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось.
  — Не волнуйтесь, — успокоил ее Кэллаген. — Я попробую позаботиться об Эсме. Учусь быть Санта Клаусом для вашей семьи.
  — Это уж точно! Винди мне тоже об этом говорил, — вспомнила она. — Во всяком случае, это в первый и последний раз, но я хочу, чтобы за мою информацию мне заплатили. И когда я говорю заплатили, я именно это и имею в виду. Вы очень много мне должны, Слим. Вы заставили Винди наговорить мне массу ерунды о том, что я ужасно вам нравлюсь, и ему удалось подловить меня на это, как школьницу. Во всяком случае, мне в любой момент, может быть, придется уходить в монастырь или еще куда-нибудь.
  Она подошла вплотную к нему и сказала:
  — Мистер Кэллаген, кажется, мне что-то попало в глаз. Посмотрите, пожалуйста, что это?
  — Кларисса, в вас есть что-то чертовски симпатичное. Если бы не Одри…
  — К черту Одри! Одри может сама о себе побеспокоиться. Просто дайте волю своим чувствам, хотя бы на минуту, и не вспоминайте о других женщинах, когда вы должны целовать меня.
  Через минуту она спросила:
  — А еще я должна что-нибудь для вас сделать?
  — Не думаю. Вы хорошо поработали, Кларисса.
  — Хорошо. Только запомните… Я полагаюсь на вас… Думаю, Одри тоже… Позаботьтесь об Эсме… Я думаю, вы довольно милы, Слим. — Она направилась к своей двери. — Я знаю, вы сильно приударяете за Одри. Я могу это понять… Если бы я была мужчиной, то тоже бы так поступила. В ней что-то есть… вы же знаете…
  Она состроила ему рожицу и закрыла дверь.
  * * *
  В девять часов Кэллаген зашел в курительную комнату на первом этаже. Он позвонил и попросил, чтобы ему разыскали Николлза.
  Когда Николлз пришел, Кэллаген сказал:
  — Послушай, Винди. Я узнал, что сегодня вечером, вероятно, около одиннадцати часов у Эсме будет с кем-то свидание. Мне бы очень хотелось побывать там или, во всяком случае, где-нибудь рядом. Самое неприятное заключается в том, что я не знаю место свидания.
  — Черт побери! — воскликнул Николлз. — Оно же может быть где угодно. Во всяком случае, где здесь можно встречаться?
  — Ты прав. Поэтому свидание должно состояться или в месте, подобном Кингсбриджу, или в том месте, куда можно добраться на машине, или должно быть где-то здесь рядом. Самое лучшее, что ты можешь сделать, так это приглядеть за гаражом. В это время будет уже достаточно темно и, если ты поболтаешься в кустах в конце лужайки, то из них видны ворота гаража. Если Эсме возьмет машину, то тебе придется поехать за ней. И когда она доедет туда, куда ей нужно, ты мне позвонишь.
  — О'кей, а предположим, что свидание будет где-то рядом?
  — Применяется такая же схема. Но, если это будет где-то рядом, то, очевидно, место свидания может быть расположено где-то за домом. А вообще здесь много мест для свиданий: идеальным может быть гряда утесов у моря. За этими местами я сам присмотрю. Это удобно делать с балкона. Но, если она выберет твой вариант, не теряй ее из вида. Я хочу выяснить, куда сегодня собирается эта девица.
  — Хорошо, я за ней внимательно пригляжу.
  — Велика вероятность того, что завтра или послезавтра здесь может появиться Ланселот Вендейн. Он меня не очень любит. Ему кто-то прислал анонимную записку. Он ее мне показывал. В ней говорится, что он лопух и еще говорится, что, если он даже и унаследует драгоценности Вендейна, то увидит, что их стоимость не превышает всего сорока фунтов.
  — Ничего себе! — воскликнул Николлз. — Уж не хочешь ли ты сказать, что мы крутимся здесь в поисках какого-то барахла, которое стоит около двухсот долларов? — Его брови полезли вверх. — Послушай, а как насчет иска к страховой компании?
  Кэллаген ухмылялся, слушая это.
  — Ситуация очень интересная. Но Ланселоту она не понравится. Я думаю, его интересуют только деньги и когда он узнает, что не получит того, что должно было перейти к нему, он станет чертовски неприятен.
  — Да, — поддакнул Николлз. — И Одри это тоже не понравится, не правда ли?
  Он хитро улыбнулся, глядя на Кэллагена.
  — Винди, ты дурак. Ты все еще цепляешься за свою старую теорию относительно Одри. Ты просто не знаешь, как ты не прав.
  — Может быть, — произнес Николлз.
  — Хорошо, гляди в оба, не пропусти чего-нибудь. Мы с тобой еще увидимся.
  И Кэллаген вышел из комнаты.
  * * *
  Из-за туч появилась луна. Кэллаген, сидевший на балконе столовой, мог легко просматривать в ее серебристом свете расположенные перед ним лужайки и склоны. Он посмотрел на часы: было уже одиннадцать тридцать. Тихо ругнувшись себе под нос, он закурил и, пройдя через столовую и коридор, вышел через боковую дверь на улицу. Недалеко от гаража он остановился в тени, отбрасываемой стеной, и стал ждать.
  Прошло минут пять. Он услышал звук приближающейся машины. Кэллаген вышел на освещенное луной место и рядом с ним остановилась машина, за рулем которой сидел Николлз.
  — Не сердись, Слим, — произнес он. — Эта малышка, так ее раз-этак, смылась от меня. В одиннадцать десять она вошла в гараж и вывела машину. Я дал ей возможность отъехать и последовал за ней. Ты не поверишь, как она гнала. Милях в двух отсюда я обнаружил ее машину, припаркованную на обочине. И никаких следов Эсме.
  — Все правильно. Наверное, она предполагала, что кто-то ее будет преследовать. В каком направлении она уехала? Где ты нашел ее машину?
  — Она поехала по проселочной дороге, которая сворачивает налево, к Гара. Думаю, что, если она пошла пешком, то напрямик через поля. Она должна была сделать так. Я проехал еще пару миль, но никаких признаков ее присутствия не обнаружил.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Отгони машину в сторону и будь наготове.
  Он вернулся в дом и в гостиной увидел Одри. Она сидела за письменным столом и раскладывала пасьянс.
  — Вам бы следовало уже быть в постели. У вас усталый вид. Почему бы вам не закончить рабочий день? — посоветовал он.
  — Я устала, но мне не хочется отправляться спать, — ответила она. — Мне кажется, что мне не следует сейчас ложиться спать. Вы что-то хотите?
  — Да… Мне хотелось бы знать, что обычно делает Эсме в свободное время. Она когда-нибудь ходит на прогулки? Если да, то какие у нее самые любимые места? — спросил Кэллаген.
  — Эсме не очень любит пешие прогулки. Но за последние два месяца она столько раз отправлялась на прогулки, сколько за все предыдущее время. Очень часто я видела, как она прогуливалась вдоль утесов в сторону Гара. Иногда она делала это по вечерам.
  — Как вы думаете, она доходила до Гара или, может быть, до какого-нибудь места между Гара и Марграудом?
  — Я не понимаю, зачем ей нужно было доходить до Гара, — сказала Одри, собирая карты в колоду. — В Гара есть только одна гостиница, а с другой стороны холма находится поле для игры в гольф. Кроме того, между нашей усадьбой и Гара в утесах есть большая, очень широкая и длинная расщелина, которая спускается к морю, и, чтобы ее обойти, нужно сделать большой крюк, да еще карабкаться в гору. Я не могу себе представить Эсме проделывающую такой путь, когда, если нужно дойти до Гара, можно легко попасть туда по дороге.
  — Благодарю вас. Это именно то, что я хотел узнать.
  — А что происходит? — она привстала. — Эсме уехала? Что вы задумали?
  Кэллаген достал портсигар и предложил ей сигарету. Она стояла почти рядом с ним, держа сигарету не слушающимися ее пальцами и неотрывно глядела ему в глаза.
  — Эсме удрала от нас. Я знал, что сегодня на одиннадцать тридцать у нее с кем-то было назначено свидание. Я очень хотел поприсутствовать при этом, потому что у меня зародилась мысль, что, если мы самым серьезным образом не разделаемся с лицом, с которым у Эсме было назначено свидание, оно может причинить нам массу неприятностей. Я представлял, что она или возьмет машину, на этот случай я организовал, чтобы Николлз поехал за ней следом, или, если место свидания было где-то поблизости, она отправится туда пешком. И я ждал что она выберет. Она решила проблему по-своему. Взяв машину, она умчалась на ней с сумасшедшей скоростью и через пару миль оставила пустую машину на обочине, чтобы Николлзу было легче ее догнать.
  — Как это ужасно… не правда ли? — испугалась Одри. — Я не знаю, что делать, и боюсь за нее, не знаю почему. Вы можете мне это сказать?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я скажу вам, что делать. Отправляйтесь в постель. Выпейте снотворного и посчитайте овец, проходящих через ворота. Мне сказали, что это очень хороший способ для того, чтобы уснуть. Спокойной ночи.
  Он вышел из комнаты. Она какое-то время смотрела на закрывающуюся за ним дверь, потом вернулась к столу, взяла колоду карт и снова стала раскладывать пасьянс.
  * * *
  Когда Кэллаген вошел в комнату Николлза, тот пил виски из плоской фляжки, которую обычно носил в заднем кармане брюк.
  — Выпьешь со мной? — он протянул фляжку.
  — Нет, не хочу. Нам нужно немного поработать. Отправляйся в гараж и возьми свою машину. Поедешь в Ярд-Арм и посмотришь, что там творится. Есть вероятность того, что Блейз еще не уехал. Если даже его и нет, то там должен быть кто-то, чтобы присмотреть за домом. И поищи Эсме.
  — О'кей, — сказал Николлз.
  Кэллаген вернулся к себе в комнату, взял шляпу, спустился вниз и, выйдя из дома, направился к воротам, расположенным в западной части усадьбы. За воротами он повернул в сторону тропинки, которая вилась вдоль утесов.
  Ночь была чудесной. Над головой висела полная луна, и сам процесс ходьбы доставлял удовольствие. Шел он быстро и через некоторое время достиг тропинки, которая вела в Гара. Минут десять он шел по ней, затем остановился и посмотрел на часы. Было около двенадцати часов.
  Он закурил и пошел дальше по узкой тропинке. В нескольких футах от него слева начинался обрыв, и ему было слышно, как волны разбивались о прибрежные камни. С мрачной улыбкой он подумал, что скалы и берег в этих местах в давние времена привлекали грабителей разбитых судов, и то, что теперь они повывелись, напоминает о прогрессе в кораблестроении.
  Справа от него почва плавно поднималась в сторону холмов. Тропинка начала огибать утес. Ночь была тихой. И только со стороны моря раздавались крики летающих над водой чаек. Кэллаген стал думать о чайках, пока, наконец, не решил, что эти пернатые были самыми счастливыми созданиями.
  Еще минут через десять он, наконец, увидел Эсме. Она сидела на камне, лежавшем рядом с тропинкой. Он понял, что это Эсме, даже прежде, чем узнал ее.
  Когда он приблизился к ней, она на него посмотрела. Ее лицо было мертвенно бледным и очень напряженным. В глазах, смотревших на него, был вопрос. Кэллаген заметил черные круги у нее под глазами и увидел, что в руке она сжимала смятый носовой платок. Он остановился. Глядя на нее, он достал портсигар и вытащил из него две сигареты, одну из которых протянул ей. Она автоматически взяла сигарету. Руки ее заметно дрожали.
  Кэллаген дал ей прикурить и прикурил сам, прикрыв ладонью от ветерка с моря пламя зажигалки.
  — Ну, — произнес он, — как прошло выяснение отношений? Трудно, очень трудно или просто нормально?
  — Я не знаю, что вы имеете в виду, — голос ее дрожал. — И я не хочу с вами разговаривать. Я устала от вас. Вы все время следите за мной и хотите что-то вынюхать. Почему вы не оставите меня в покое? Ничего хорошего вы не сделаете.
  Кэллаген усмехнулся и присел на траву рядом с ней. Он старался не смотреть на нее, так как было абсолютно ясно, что наименее всего Эсме хотела, чтобы на нее смотрели.
  — Я не сомневаюсь, что вы устали от меня, но с этим вам придется смириться. И я не обижаюсь, что вы не хотите разговаривать со мной. Не хотите разговаривать, не надо. Вы себя так долго держали в руках, и я хочу, чтобы вы поняли, что чертовски глупо срываться сейчас. Даже вы должны понять, что есть еще другие люди, с которыми нужно считаться. Кроме, конечно, вашего приятеля — шантажиста.
  Он увидел вспыхнувший огонек сигареты и понял, что она сделала затяжку.
  — С какими другими людьми я должна считаться? — спросила она.
  — Нам нужно прекратить сражаться друг с другом, — произнес он. — Вам это ничего хорошего не принесет, а меня это даже не развлекает. Под «другими людьми» я имею в виду вашего отца. Во всяком случае вы это знаете. Для вас должно быть очевидным, что у него было достаточно неприятностей до сегодняшнего дня и без ваших выкрутасов, которые только могут ухудшить ситуацию.
  Она рассмеялась. Смех был отрывистым и жестким, и, вероятно, должен был означать, что ей все безразлично. А затем она заговорила несколько окрепшим голосом:
  — Меня никто и ничто не волнует. Я думаю, что это очень эгоистично и трусливо с моей стороны, но мне хочется убить себя. После того, что я сделала, люди могут подумать обо мне все, что угодно, и обвинить во всем меня. Это, очевидно, самый легкий выход из трудного и глупого положения.
  Кэллаген усмехнулся и холодно произнес:
  — Глупое положение — это хорошо! Мне это нравится. Если вы хотите убить себя, действуйте, убивайте. Но, убив себя, вы сделаете хорошо только себе и никому больше, а, может быть, и себе не сделаете хорошо. Умереть, конечно, вшивая перспектива, но и после смерти вы не будете находить себе места.
  Он с видимым удовольствием набрал полный рот дыма и медленно выпустил его через сложенные в узенькую щель губы. Последовала длительная пауза, прежде чем он продолжил разговор.
  — И даже если вы убьете себя, и абсолютно все будут готовы винить во всем вас, от чего вы, может быть, получите какое-нибудь удовольствие, тот факт, что драгоценности, которыми завладел Блейз, оказались фальшивыми, останется неизменным. Все равно после вашей смерти эта версия всплывет. А вам будет не так легко умереть, понимая, что в любом случае полиции, вероятно, придется арестовать вашего отца. Даже если они и будут думать, что вы несете ответственность за эту кражу, они будут чертовски уверены, что именно ваш отец является тем человеком, который непосредственно украл эти драгоценности…
  — О Боже мой… я никогда об этом не думала… — воскликнула она, хрипло всхлипнув.
  — В этом ваша беда, — мягко сказал Кэллаген. — Вы никогда ни о чем и ни о ком, кроме себя, не думаете. Вы самовлюбленная маленькая дурочка. Из-за того, что вам не дали свалять дурочку с этим смазливым рыбаком из Бисендса, вы связались с этим дешевым жуликом Блейзом и оказались в очень неприятной ситуации.
  Он снова затянулся сигаретой и продолжил:
  — Придите в чувство, Эсме, и не ведите себя как избалованный ребенок. В конце концов, когда Блейз сказал вам, что драгоценности были фальшивыми, а я уверен, что он вам об этом сказал и не так давно, вам стало совершенно очевидно, что он так просто дело не оставит. Этот парень собирается все рассказать, даже если он на этом сгорит сам. Он обозлился. Могу поспорить, что он очень зол.
  — Да, это так, — голос Эсме сорвался почти на визг. — Боже… да, он разозлился! Но он не расскажет. Он никогда ничего не расскажет…
  На лице Кэллагена появилась гримаса.
  — Зря вы так думаете. Он непременно заговорит. Он будет вынужден это сделать.
  — Нет, он не заговорит. Он мертв… Я убила его.
  Кэллаген бросил на нее быстрый взгляд. Она смотрела в сторону моря. Ее лицо было похоже на посмертную маску.
  — Проклятие, — тихо произнес он, — это было чертовски глупо. Для чего вы это сделали?
  — Я не хотела. Он принес показать мне один из браслетов. Очевидно, он придержал его у себя, так как все остальные драгоценности он куда-то отправил. Он не знал, что драгоценности были фальшивыми до тех пор, пока люди, которые должны были сделать новую огранку камней, не сказали ему об этом. Он проверил браслет и понял, что ему сказали правду. Он принес его, чтобы показать мне, и у меня мелькнула абсолютно безумная мысль, что, если мне удастся завладеть этим браслетом и если у него больше не будет этих драгоценностей, то он не сможет доказать то, что сказал. Поэтому я вырвала его у него и попыталась убежать.
  Она облизала языком губы.
  — Мы встретились у утеса недалеко от Гара, где всегда встречались. Там изумительно красиво, но одновременно и страшно. Есть что-то дикое. Когда он стал меня преследовать, я побежала в сторону обрыва и хотела с него броситься вниз вместе с браслетом. В этот момент мне, очевидно, казалось, что это был единственный выход. Когда я добежала до края обрыва, от которого до воды было десять-пятнадцать ярдов, он меня поймал. Я так отчаянно отбивалась от него, что столкнула его вниз. Немного постояла и услышала, как он закричал.
  — Что вы потом сделали? — спросил он.
  — Убежала. Я побежала в сторону Гара. Браслет все еще был у меня в руках, но я так была напугана и так обезумела, что выронила его. Наконец, я остановилась и постаралась собраться с мыслями. Потом вернулась назад и попробовала отыскать браслет. Я долго его искала, но так и не нашла и пошла домой. Здесь я остановилась потому, что устала, — закончила она и горько разрыдалась.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Я хочу, чтобы вы перестали плакать. Этим вы ничего не исправите. Я попытаюсь что-нибудь придумать. Да перестаньте же, черт побери, жалеть себя и соберитесь с силами. А то меня от вас стошнит.
  Она прекратила плакать.
  — Какой вы чуткий.
  — Я не верю в чуткость в неподходящее время, а сейчас оно неподходящее. Не нужно паниковать. Может быть, еще можно найти выход из этого положения, но, кто бы ни нашел его, выход должен быть чертовски надежным. Скажите мне, — он повернулся к ней, — если вы бежали в сторону Гара, то вы должны были потерять браслет где-то в конце гряды, недалеко оттуда. Правильно?
  — Полагаю, что так, но я не знаю. Я ничего не знаю. Во всяком случае, какое это имеет значение?
  — Слушайте меня, — сказал Кэллаген, — вы чертовски эгоистичное создание. Вы мне ни капельки не нравитесь. Но даже в этом случае, если вам немножечко повезет, вы сможете выкрутиться. И не потому, в частности, что вы этого заслуживаете. Просто это случайно совпадает с моими планами.
  — Что вы имеете в виду? — в ее голосе послышалась легкая заинтересованность.
  — Слушайте меня, — сказал он, — и слушайте внимательно. Когда вы уйдете отсюда и отправитесь домой, а это вы сделаете через минуту, идите прямо в свою комнату и ни с кем не разговаривайте. Вам понятно? Просто идете к себе в комнату, залезаете в кровать и стараетесь заучить следующее:
  — Вы сегодня вечером ходили на свидание с Блейзом, идти на которое ужасно боялись. Вы чувствовали, что он должен был плохо обойтись с вами, потому что знали еще несколько недель тому назад, когда вы пустили его в дом, о том, что драгоценности были фальшивыми. Это ваша версия. Единственной причиной, по которой вы разрешили ему проникнуть в Марграуд и украсть драгоценности, было то, что вы знали о том, что бриллианты ничего не стоили.
  — Но я же не знала, — пробормотала она. — Я не знала… я…
  — Конечно, вы не знали, — цинично заметил Кэллаген. — Вы собирались разрешить Блейзу украсть настоящие драгоценности. Это была его цена, не так ли? И вы были готовы заплатить ее… чужими бриллиантами? Ну ладно, этого мы никому не должны говорить. Мы расскажем мою историю. Поэтому слушайте и молчите.
  Сегодня вечером, когда вы отправились на встречу с Блейзом, вы знали, что все должно открыться. Вы знали, что ему сообщили о том, что драгоценности были фальшивыми и были готовы ответить за то, что это случилось. Но, когда вы пришли туда и увидели, что Блейз вышел из себя и стал груб с вами, вы убежали. Место вашей встречи было на вершине утеса, у края обрыва. Вы побежали оттуда по направлению к дому. Когда вы огибали утес, вы слышали, как он бежал за вами. Вы оглянулись через плечо, и увидели, что он поскользнулся на краю обрыва. Трава мокрая и скользкая. И вы видели, как он с криком сорвался вниз. Вы упали в обморок, а когда пришли в сознание, добрались сюда и сели на камень, чтобы успокоиться.
  Он встал и сверху вниз посмотрел на нее.
  — Это ваша версия. Придерживайтесь ее, и все с вами будет в порядке. Никто ее не сможет опровергнуть, потому что никто этого не видел. Факты, имевшие место до момента встречи, работают в вашу пользу. Ну, так что, сделаете как я сказал?
  — Хорошо. Я сделаю, как вы сказали. Я все запомню. Во всяком случае, это все близко к правде… за исключением браслета.
  — Об этом не волнуйтесь. Никто не сможет представить себе, что вы могли бороться с Блейзом за такую ничего не стоящую безделушку, как браслет. И, во всяком случае, я надеюсь найти его… Теперь соберитесь с силами, вставайте и отправляйтесь домой. Когда придете, будьте осторожны, чтобы не встретиться с Одри. Она, вероятно, будет где-нибудь рядом, ожидая вас, чтобы поговорить. Отправляйтесь прямо в свою комнату и мысленно повторяйте вашу версию.
  — Хорошо, — Эсме встала. — Я сделаю то, что вы сказали. — Неожиданно она улыбнулась. — Вы очень интересный человек. Для чего вам все эти хлопоты? Какое вам до этого дело?
  — Занимайтесь своими чертовыми делами и убирайтесь отсюда, — грубо прикрикнул он. — Увидимся, когда я вернусь, или завтра. Запомните, что до настоящего момента вы вели себя как маленькая идиотка. Постарайтесь исправиться, ведите себя примерно и делайте то, что вам сказали.
  Она кивнула головой и неуверенными шагами пошла в сторону Марграуда.
  Кэллаген сел на камень и смотрел ей вслед, пока она не скрылась из вида.
  Немного погодя он достал портсигар и закурил последнюю сигарету. Курил он очень медленно, и на нее у него ушло около двадцати минут. Затушив окурок о камень, он разразился потоком ругательств. Слова, которые он использовал по отношению к Эсме, были очень определенны.
  Затем он встал, потянулся и пошел обратно по направлению к Марграуду.
  Глава XI
  Сцена в спальне
  Кэллаген тихо прошел по коридору и дошел до двери, ведущей в спальню Николлза. Он беззвучно повернул ручку и вошел. Нащупав выключатель, он зажег свет и осторожно закрыл за собой дверь.
  Николлз лежал на спине и крепко спал. Рот его был широко открыт, а его пухлое лицо озаряла почти ангельская улыбка.
  Кэллаген подошел к кровати и потряс Николлза за плечо.
  — Проснись, Винди. Интересно, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя ужасный вид, когда ты спишь.
  Николлз всхрапнул и проснулся. Он сел в кровати и стал тереть глаза, пытаясь вернуться на землю.
  — Черт возьми, и за что же мне так везет? — произнес он. — Со дня нашего приезда сюда я плохо спал. Сегодня прекрасно заснул. Во сне я прогуливался с дамой, у которой были такие прекрасные бедра, каких я еще никогда в жизни не видел. А меня будят. Это бесчеловечно. Мог бы подождать еще пять минут. У меня с этой дамой начиналось самое интересное…
  — Винди, вставай и как можно скорее одевайся, — распорядился Кэллаген. — Затем отправляйся в гараж и посмотри, можно ли там отыскать веревку. И достаточно длинную.
  — О'кей, — сказал Николлз. — И что ты собираешься делать? Кого-нибудь повесить?
  — Нет, — Кэллаген цинично усмехнулся. — Казнь уже состоялась.
  Николлз поднялся с постели. На нем была бледно-голубая пижама в красный горошек. В ней он был похож на гигантское неуклюжее насекомое. Николлз подошел к комоду, нашел свою фляжку с виски, сделал большой глоток, вздохнул и стал искать свою одежду.
  — Ты нашел что-нибудь интересное в Ярд-Арме? — спросил у него Кэллаген, садясь на кровать. — Что насчет Рупи?
  Николлз сел в кресло и стал натягивать носки.
  — Уехал Рупи. Блейза там тоже нет. Думаю, что ты был прав относительно этих двух малышей. Они оба намылили пятки. Несколько дней назад Блейз оформил продажу Ярд-Арма и коттеджа какому-то парню по имени Воллерс. Он очень здорово похож на бандита.
  Он закрепил на ноге, похожей на ствол молодого дерева, подвязку для носков и, улыбаясь, посмотрел на Кэллагена.
  — А вот здесь начинается интересная история, — продолжил он. — Этот парень, Воллерс, сказал мне, что Блейз уехал сегодня, и он думал, что тот собрался за границу, если успеет на пароход. Он также сказал мне, что там кто-то еще крутился, пытаясь встретиться с Блейзом и что этот «кто-то» приехал на машине, которая была запаркована прямо в саду. Воллерс объяснил тому парню, что Блейз уехал, но не очень давно, по его мнению, так как за багажом Блейза приезжали всего несколько часов назад. Поэтому тот парень с машиной сказал, что он поищет Блейза в округе.
  Николлз встал на ноги и еще раз приложился к фляжке.
  — Я подумал, — продолжал он, — что нужно заглянуть в сад для проверки, и, что ты думаешь, машина все еще была там. Он поставил ее под деревьями. Такая большая машина для дальних поездок. Фары были выключены и ключа зажигания не было. Со стороны водителя на двери был кожаный кармашек, и я заглянул в него. Там я нашел водительское удостоверение и, как ты думаешь, смеялся я или нет? Оно было выписано на имя Габриэля Вентуры. Как тебе это нравится?
  Кэллаген кивнул.
  — Мой план сработал. Убрав с дороги Рупи, Габби просто хотел убедиться, что Блейза не было. И он должен был знать это наверняка. Если бы это было не так, то он попытался бы заключить с ним сделку. Могу поспорить, что он расстроился, когда узнал, что Блейз исчез всего за несколько часов до его приезда.
  Он закурил.
  — Блейз оставил какую-нибудь записку у Воллерса перед своим отъездом? Или какие-нибудь распоряжения, куда пересылать почту?
  Николлз покачал головой.
  — Нет. Единственно, что он сказал, так это, что уезжает и, может быть, разок заглянет, чтобы узнать, не поступила ли к нему какая-нибудь почта. Но он так и не пришел, и мне хотелось бы знать почему?
  Кэллаген выпустил несколько колечек дыма.
  — У Блейза сегодня был тяжелый день. После того, как он покинул Ярд-Арм, он отправился на свидание с Эсме. Там они крепко повздорили, и Блейз сорвался с обрыва где-то недалеко от Гара. Поэтому он и не вернулся за своей почтой. Вероятно, он лежит там где-то на дне расщелины. Нам лучше в этом убедиться самим.
  — Понятно, — сказал Николлз. — Не хочу жаловаться, но после того, что я видел во сне, смотреть на то, что осталось от парня, который свалился со скалы, не очень-то весело. Жизнь — забавная штука, правда?
  Он с трудом натянул на себя брюки.
  — Возьми эту веревку и уходи отсюда через западные ворота в дальнем конце участка. Ночь светлая, и ты все легко сможешь разглядеть. Пойдешь по тропинке, которая ведет в Гара. Когда дойдешь до обрыва, поднимешься на холм и жди там. И не пытайся искать Блейза до моего прихода, — распорядился Кэллаген.
  — Ладно. И как мне развлекаться до твоего прихода?
  — Когда дойдешь до края расщелины со стороны Гара, попробуй поискать браслет. Я не знаю, как он выглядит, но думаю, что ты сможешь найти его, если хорошенько поищешь. Он должен быть где-то у края обрыва, со стороны моря. Будь внимателен, Винди. Мне нужен этот браслет.
  — Если его можно найти, то я его найду. И, предположим, я его нашел, что мне тогда делать?
  — Просто отдохни и покури, пока я не подойду. А затем мы займемся поисками того, что осталось от Блейза.
  — Подходяще. — Николлз стал надевать пальто. — Забавно, что Блейз свалился со скалы таким образом… правда? Для нас это хорошо или плохо? — задумчиво спросил он.
  — Может быть, хорошо.
  — Да, — произнес Николлз. — Редко бывает так, чтобы что-то случалось в тот момент, когда тебе это нужно. — Он закурил. — Поднимется страшный вой, если эту рожу столкнула Эсме. Как ты думаешь? Я ей не завидую.
  — Я бы не стал беспокоиться об этом. Нам не нужно волноваться о том, каким образом что-то происходит. Для нас достаточно и того факта, что что-то вообще происходит. Кроме того, мы работаем на Вендейнов, а не на Блейза.
  — Уловил, — дружески улыбаясь, произнес Николлз. — Надеюсь, что Вендейны оценят это. Наверное, эти простаки и не знают, как им повезло, — и спокойно вышел из комнаты.
  * * *
  Кэллаген прошел по коридору мимо двери Клариссы, мимо еще одной двери, за которой была Одри, и, прислушиваясь, остановился у третьей двери, из-за которой раздавался плач Эсме. Кэллаген тихо постучался, открыл дверь и вошел внутрь.
  Эсме лежала, уткнувшись лицом в подушку. Плечи у нее вздрагивали и она не шевельнулась, когда он закрыл дверь.
  Кэллаген подошел к кровати и остановился, глядя на нее сверху вниз.
  — Прекратите это, Эсме, и успокойтесь. Я хочу поговорить с вами. А о чем вы плачете? Только не говорите мне, что ваше сердце разбито, потому что вы потеряли вашего бога и хозяина. Это не так. Вам себя жалко.
  Она оторвала голову от подушки и посмотрела на него. Глаза были покрасневшими, и Кэллаген подумал, что у нее ужасный вид.
  Она перевернулась на спину, свесила ноги и села на краю кровати, глядя на Кэллагена.
  — Вы нашли браслет? — спросила она унылым голосом.
  — Я его еще не искал, — ответил он. — Я только собираюсь туда пойти. Сейчас туда идет Николлз. Я также хочу взглянуть на Блейза. А браслет меня пока не очень интересует.
  — Понятно, — покорно сказала Эсме. — А что вас интересует?
  — Самое главное — это история, которую я просил вас запомнить. Вы запомнили ее?
  — Да, ее я запомнила, и очень хорошо.
  Она встала и подошла к туалетному столику. Включив свет, она стала приводить свое лицо в порядок. Процесс, казалось, заинтересовал ее. Затем она взяла стул и, сев перед зеркалом, твердой рукой подкрасила губы помадой.
  Кэллаген взял стул, стоявший в углу комнаты, поставил его рядом с туалетным столиком и сел.
  — Я полагаю, — заговорил он, — что, выйдя за Блейза замуж в Малмесбери, вы поняли, что сваляли дурака. Я также полагаю, что, когда вы поняли, что из себя представлял Блейз, вам захотелось отделаться от него.
  — Откуда вы об этом узнали? — вскинулась Эсме.
  Она внимательно смотрела на него, и Кэллаген понял по ее глазам, что в ней шла какая-то внутренняя борьба.
  — Я узнал, что вы были в Кейптауне. Случайно я вспомнил название «Малмесбери» и удивился, с какой это стати Блейз назвал коттедж этим именем. Полагаю, что это вы можете посчитать удачной догадкой, но вы увидите, что я довольно-таки много о вас знаю.
  — Как мило с вашей стороны. — Ее голос звучал почти оскорбительно. — Ну так и что же вы знаете?
  — Когда девушка, — холодно сказал он, — имеющая такое положение в обществе, как у вас, чертовски глупеет и снисходит до того, чтобы связаться с юным рыбаком, за что ее отправляют домой, пока не разгорелся скандал, то вряд ли можно ожидать, что она скоро поумнеет. Для вас, как я понимаю, все мужчины одинаковы. Вам просто не повезло, что вы натолкнулись на Блейза. Он оказался вам не по зубам. Ибо вместо того, чтобы верховодить им, вам пришлось делать то, что вам говорили, и довольствоваться этим.
  Она кивнула.
  — Мне вообще не очень везет с мужчинами, — согласилась она. — И, конечно, не очень повезло с ним. Он думал, что у меня было больше денег, чем на самом деле. И ему это не очень нравилось.
  — Он приехал сюда следом за вами, — продолжил Кэллаген. — И купил Ярд-Арм. Я полагаю, что он хотел быть где-нибудь поблизости от вас. Думаю, что он забирал большую часть ваших денег.
  Она закончила красить губы, положила помаду в ящик стола и щелчком задвинула его.
  — Он забирал у меня все деньги, которые были и которые я доставала, — сказала она. — Я хотела откупиться от него. Он сказал, что даст мне развод без шума, если…
  — Если вы сможете найти крупную сумму, — подсказал Кэллаген. — А вы не смогли. И поэтому у кого-то появилась идея, чтобы он взял драгоценности. Это ваша идея или его?
  Эсме, слабо улыбнувшись, посмотрела на него.
  — Идея была моя. На самом деле, в этом случае я не очень думала о себе, как это может показаться. Я думала, что если драгоценности украдут, то это будет очень хорошо для моего отца. Я подумала, что он сможет получить страховую премию или часть ее. Я знала, что ему были нужны деньги.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Убить двух зайцев. Если бы ваш отец слышал, что вы сейчас говорите, его бы хватил удар.
  Она пожала плечами.
  — Я и не рассчитывала, что вы когда-нибудь мне поверите, — пробормотала она.
  Кэллаген закурил и глубоко затянулся, внимательно рассматривая ее.
  — Прежде чем вас осенила идея, чтобы Блейз украл бриллианты, вы отдавали ему все деньги, которые у вас были. Мне кажется, что это было не очень много. Думаю, что вы даже пытались занять денег, не так ли?
  — Да, я испробовала все, что можно. Но это было бесполезно. Денег я не достала.
  Кэллаген усмехнулся.
  — И даже Ланселот вам не дал? — поинтересовался он.
  Она посмотрела на него колючими глазами.
  — Откуда вы знаете, что я просила у Ланселота?
  — Просто догадываюсь. Между прочим, когда вы попросили Ланселота одолжить вам денег, чтобы передать их Блейзу, вы случайно не рассказали ему, в каких отношениях вы находитесь с Блейзом? Вы случайно ему не сказали, что замужем за Блейзом?
  Эсме кивнула.
  — Сказала. Я должна была ему что-то сказать. Он поклялся, что никому не расскажет. Он обещал сделать все, что можно, чтобы занять для меня денег. Он пытался, но и ему не удалось.
  Кэллаген ничего не сказал и лишь счастливо заулыбался.
  — Меня все это очень устраивает, — произнес он и встал. — Придерживайтесь истории, которую я вам рассказал, Эсме. Может быть, вам никогда не придется ее рассказывать. Но существует возможность того, что инспектор Валпертон, который занимается этой кражей, захочет задать вам некоторые вопросы. Я не думаю, что он спросит, но может. На вашем месте я бы лег в постель и хорошенько выспался. — Он направился к двери.
  Она посмотрела на него через плечо.
  — Какой вы смешной, — пробормотала она. — Как будто я смогу уснуть сегодня ночью.
  Кэллаген улыбнулся ей.
  — А почему бы и нет? Уж не хотите ли вы сказать мне, что такой пустяк, как мертвый муж, не даст вам возможности уснуть?
  Он осторожно закрыл за собой дверь.
  * * *
  Кэллаген добрался до расщелины в два часа ночи, поднялся на холм и попал на ее другой край, где нашел Николлза, сидевшего на травянистом склоне.
  — Как насчет браслета? — спросил он.
  — Да никак, — ответил Николлз. — Я обыскал здесь каждый клочок земли, чуть ли не с расческой, как говорила моя бабушка. Так что, если браслет где-то здесь и лежит, то он точно прячется.
  — Хорошо, отдохни, а когда докуришь свою сигарету, можешь поискать еще. Этот браслет должен быть где-то здесь.
  — Ну, предположим, что здесь. И что в этом хорошего? Ничего хорошего для того, кто найдет его, не будет.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я бы не хотел, чтобы его нашел Валпертон. Этот браслет был в руке у Эсме, когда она убегала от Блейза, а тот сорвался с обрыва. Во всяком случае, это наша версия.
  — Понятно, — сказал Николлз. — А веревка тебе не понадобится. В ущелье очень легко можно спуститься с этого склона. Здесь только в одном месте крутой спуск. А если Блейз бежал за Эсме, он должен был по этому холму обогнуть расщелину и, если он свалился, то должен лежать на ее дне в том конце. Логично или нет?
  — Вполне, — Кэллаген направился к дальнему концу расщелины.
  В небе висела полная луна, и склоны холма были освещены почти как днем. Кэллаген внимательно изучил край ущелья и начал спускаться по скользкому грунту вниз к пляжу. Постепенно спуск становился менее крутым и через некоторое время спускаться стало совсем легко. Он думал об Эсме, и кое-что у него вызывало удивление. Наконец он дошел до дна расщелины. Стены ущелья, поднимавшиеся на тридцать футов вверх, по обе стороны от Кэллагена, отбрасывали черные тени на усыпанную обломками скал землю. Кэллаген огляделся вокруг, но Блейза нигде не было видно.
  Прекратив поиски, он закурил и направился в сторону моря. Ущелье стало расширяться, и видимость улучшилась.
  В двадцати футах от конца ущелья со стороны Гара Кэллаген наткнулся на Блейза. Тот лежал поперек обломка скалы, наполовину засыпанного песком. На фоне темной скалы ясно виднелось его белое, искаженное гримасой лицо. Глаза были широко открыты. Тело было изогнуто так, как это бывает только при переломе позвоночника.
  Кэллаген нагнулся, расстегнул на мертвеце пиджак и стал обыскивать его карманы. В них ничего не было и только во внутреннем кармане его пальцы на что-то наткнулись.
  Он улыбнулся и вытащил руку. В ней был браслет. Стараясь не оставлять лишних следов, Кэллаген по камням дошел до края воды и рассмотрел браслет в лунном свете. Он состоял из двадцати особым образом ограненных рубинов, оправленных в старинное золото, и крошечной бриллиантовой застежки. Он сразу понял, что бриллианты были настоящими, хотя не представляли большой ценности, так как были всего лишь осколками, а вот рубины были великолепно выполненной подделкой.
  Он стоял, глядя на море, вертел в руках браслет и размышлял. Затем, отбросив сигарету, он вернулся к тому месту, где лежал Блейз, и положил браслет обратно в карман погибшего. После чего подошел к концу расщелины и стал карабкаться вверх. Он передвигался осторожно и все время оглядывался назад. На половине дороге подъем, по которому карабкался Кэллаген, был перегорожен выступом. Он запомнил его расположение и продолжил подъем.
  Добравшись до верха, он увидел Николлза, мрачно наблюдавшего за парой чаек.
  — Я снова здесь все облазил, Слим, и могу тебе сказать, что этого браслета здесь нет. Если я только не слепой.
  — С твоим зрением все в порядке, Винди. Браслет был внизу. Я его нашел.
  — Как это? — удивился Николлз. — Браслеты не могут ходить.
  — У тебя гениальная догадка, Винди, — Кэллаген усмехнулся. — Ходить они не могут.
  Николлз порылся в кармане в поиске сигарет.
  — Он у тебя, Слим? — спросил он.
  Кэллаген покачал головой.
  — Я оставил его там, где он был, в кармане у Блейза. У него сломан позвоночник и, вероятно, он сразу же умер. Больше он не будет никому доставлять неприятностей. Но, может быть, этого никто и не заметит.
  — Все это хорошо, — заметил Николлз. — Но я думал, что этот браслет должен был находиться у Эсме, и полагал, что это очень нехорошая улика, если сыщики найдут ее.
  — Я передумал, — сообщил Кэллаген. — Я бы предпочел, чтобы его нашли. А, вообще, я чертовски хорошо постараюсь, чтобы его нашли. Давай, Винди, пошли домой.
  И они направились в сторону Марграуда. Когда они пересекли лужайку, расположенную с тыльной стороны дома, Кэллаген сказал:
  — Через час или два я уезжаю в Лондон. Это будет где-то в пять часов. Дорога будет свободной, и я быстро доеду. Вероятно, сделаю остановку в Экзетере, чтобы поговорить с майором. Давно пора, чтобы со стариканом кто-нибудь поговорил. В любом случае, довольно скоро он должен будет вновь появиться на сцене.
  Николлз ухмыльнулся.
  — Да что ты говоришь? — произнес он. — Ведь если ты побеседуешь с ним и расскажешь ему об Эсме и об этом дохлом Блейзе, и еще о парочке вещей, которые здесь случились, он, вероятнее всего, даст дуба. Думаю, что он не очень обрадуется, когда услышит о том, что малышка Эсме бегала на свидание в скалах, да при лунном свете, со своим приятелем. Может быть, с моральной точки зрения это будет звучать для него не очень хорошо.
  — Мораль была соблюдена. Эсме была женой Блейза.
  Брови Николлза поползли вверх.
  — Да что ты говоришь? — удивился он. — Тебе что, удалось узнать это? Может быть, было бы лучше, если бы крошке Эсме разрешили забавляться с этим голубоглазым истребителем трески из Бисендса. Эта малышка что, глупая или как? Думаю, Блейз наплел ей целый букет сказок и уговорил ее быстренько с ним зарегистрироваться в расчете на богатое приданое. Отличная работа, если тебе удалось узнать все это.
  — Эта женитьба ничего особенно хорошего ему не принесла. — Кэллаген остановился, чтобы закурить.
  — В Лондоне я долго не пробуду, — продолжил он. — А вот что будешь делать ты, Винди. Утром ты первым делом пойдешь прогуляться у скалы. Там ты обнаружишь тело Блейза. Я сказал обнаружишь. Затем ты отправляешься прямехонько в Кингсбридж и сообщишь в полицию, что ты его нашел. Ты вообще ничего об этом деле не знаешь. Ты не знаешь, кто такой Блейз и чем он занимался. Хорошо. На вскрытие и опознание у полиции уйдет пара дней. Ты все понял?
  — Понял, — сказал Николлз.
  — Затем, через день после этого, ты снова летишь в Кингсбридж. Сообщишь в полицию, что Эсме тебе рассказала, как это все случилось. Она знает, что ей рассказывать и в ее собственных интересах придерживаться такой версии. Вероятно, они пришлют в Марграуд своего сотрудника, чтобы побеседовать с Эсме. Я сказал вероятно, потому что, может быть, мне за это время удастся сделать что-нибудь в Лондоне, и полиции не нужно будет заниматься расследованием здесь.
  — А если в это время Валпертон начнет здесь шустрить? — спросил Николлз. — Или пошлет еще какого-нибудь парня навести справки о Блейзе в Ярд-Арме?
  — Это не страшно, — ответил Кэллаген. — Что они смогут узнать? Рупи уехал. Если Валпертон пошлет кого-нибудь туда, тому парню все равно придется обратиться за дальнейшими инструкциями.
  — А ты в это время собираешься еще раз обвести этого простофилю Валпертона вокруг пальца, — насмешничал Николлз. — Этот парень должен будет просто в тебя влюбиться, прежде чем ты закончишь это дело.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Самое смешное заключается в том, что именно так и может случиться. Посмотрим.
  — О'кей, — произнес Николлз. — А как насчет браслета? Разве это не важно?
  — Оставь в покое эту штуку. Если Эсме захочет, она сама может рассказать правду. С браслетом все в порядке. У меня есть одна идея насчет него.
  Они подошли к дому.
  — Если хочешь, — сказал Кэллаген, — можешь рыбачить в Слэптоне все оставшееся время. Это дело почти что закончено. Оваций не нужно.
  Николлз вздохнул.
  — Меня это устраивает. Я никогда сильно не задумывался об этом деле. Я только удивляюсь…
  — Чему ты удивляешься? — спросил Кэллаген.
  — Прошлой ночью, и позапрошлой тоже, когда я не принимал перед сном таблеток от несварения желудка, я очень плохо спал. Сегодня я принял одну таблетку, и мне приснился потрясающий сон. Я видел одну крошку с потрясающими бедрами. У меня есть грандиозная идея.
  — Покупаю, — предложил Кэллаген.
  Николлз усмехнулся ему. — Сегодня я приму две. Может быть, мне приснятся две милашки. Вот будет дело? Да? Пока, Слим. Увидимся…
  И он быстро побежал вверх по лестнице.
  * * *
  Кэллаген включил фонарь, который он нашел в коридоре и исследовал цокольный этаж дома в Марграуде. Он отыскал кухню, нашел там плиту, чайник, фаянсовые чашки и маленький чайник для заварки. На приготовление чая у него ушло около пяти минут.
  Поставив чайник на газовую плиту, он расставил на столе чашки и отправился наверх. Он тихо прошел по коридору, в котором находились спальные комнаты и, остановившись у дверей комнаты Эсме, прислушался, но ничего не услышал. Он подошел к следующей двери, из-под которой пробивался лучик света, и тихо постучал.
  Дверь моментально открылась. В дверном проеме, освещаемая светом, стояла Одри. Она была одета в хорошо сшитый красный в белый горошек шелковый халат, подвязанный красным поясом. Ее темные волосы, перехваченные лентой, подчеркивали белизну ее лица.
  Кэллаген улыбнулся ей и очень тихо произнес:
  — Вы чудесно выглядите. На большинстве женщин, которых я видел, халаты были похожи на мешки, перетянутые посредине веревкой. Я буду помнить ваш сегодняшний вид до самой старости.
  Неожиданно для самой себя она улыбнулась:
  — Вы пришли, чтобы мне это сказать?
  — Не совсем. Мне с вами нужно поговорить. Это очень важно. Примерно через час я уезжаю, и мы сначала должны обо всем договориться. Я на кухне поставил чайник, так как у меня мелькнула мысль, что вам захочется выпить чашечку чая.
  — Значит, дела обстоят плохо?
  — Да, но всего лишь плохо. А могли бы обстоять гораздо хуже. Вообще-то, — он снова улыбнулся, — если к этому подойти как к некоему спектаклю, я думаю, мы все сможем уладить. Но только если мы разыграем все по-моему. Как вы думаете, вам захочется поступить именно так?
  — Я вынуждена, — ответила Одри. — Честно говоря, я не совсем знаю, что мне следует делать. У меня мало информации. А если вы имеете в виду, доверяю ли я вам или нет, то единственное, что я могу сказать: я не знаю. Но я должна кому-то доверять, поэтому почему бы мне не попробовать довериться вам. Или мне не следует этого делать?
  — Это уже что-то, — сказал Кэллаген. — Во всяком случае, начало положено. Пойдемте, попьем чаю.
  Кэллаген поставил чашку на стол и достал портсигар. Взяв две сигареты, он одну предложил Одри, и они закурили.
  Кэллаген встал и прислонился к шкафу.
  Она сидела с другой стороны кухонного стола и глядела на него немного сонным, но любопытным взглядом.
  «Интересно, — мелькнуло у Кэллагена, — думает ли она о том, что я ей собираюсь сказать, или обо мне. Или о том и о другом. Надеюсь, что я ей так же интересен, как и она мне».
  — Вам придется проглотить эту пилюлю, Одри, так как я собираюсь рассказать вам не об очень хороших вещах. Во-первых, разрешите мне рассказать вам кое-что о семье Вендейнов.
  Он выпустил кольцо дыма и наблюдал, как оно растворялось в воздухе, а затем продолжил:
  — Кларисса довольно мила. Немного необузданна, но прямодушна. Вы прелестны, немного упрямы, чуть больше меры горды, но вы абсолютно честны. Мне потрясающе нравится изгиб ваших губ, когда вы улыбаетесь, и как на вас сидит одежда. Эсме — это чертова глупышка и, конечно, лгунья. Она чертовски эгоистична и абсолютно безрассудна. Ваш отец ведет себя как маленький ребенок, которого следует отшлепать и поставить в угол. Если бы он не был вашим отцом, я бы сказал, что он вел себя по-идиотски. В любом случае, я думаю, что вы согласитесь со мной. Ваш кузен Ланселот — просто обыкновенный сукин сын. У него не хватает смелости мошенничать, но достаточно мозгов, чтобы создавать или помогать создавать ситуации. Ну, достаточно о вашей семье.
  Он выпустил еще одно колечко дыма. Одри не сводила с него своих несколько расширившихся и теперь менее сонных глаз. Кэллаген понял, что она была из тех женщин, которые могут смотреть на тебя не моргая.
  — Я не знаю, много или мало вы знаете об Эсме, — продолжил Кэллаген, — но я знаю, что вы с Клариссой были обе несколько обеспокоены и Эсме и этим парнем, Блейзом. Полагаю, что вы боялись повторения той истории с рыбаком в Бисендсе. Но во всяком случае, Кларисса постаралась сделать все, что возможно, чтобы исключить всякие случайности: и находилась с Эсме все время, и присутствовала на всех свиданиях Эсме с Блейзом. Она затратила на все это большие усилия, но могла бы и не стараться. Такие, как вы с Клариссой, никогда не смогут быть более умными и хитрыми, чем Эсме и Блейз. Это потому, что вы обе по своему существу честны, а Эсме с Блейзом нет.
  Когда я в первый раз приехал в коттедж Блейза, где увидел ваших сестер, то заметил на коттедже табличку с названием «Малмесбери» и вспомнил, что недалеко от Кейптауна есть небольшое местечко с этим названием. Я подумал, что это совпадение. Я послал туда своему помощнику телеграмму и получил от него досье на Блейза. Эсме вышла за него замуж в Малмесбери за день до своего отъезда в Англию. А через три недели после ее отъезда он последовал за ней.
  — Боже, как ужасно, — прошептала она. — Кто такой Блейз?
  — Блейз был ужасным созданием, — сказал Кэллаген. — Он был специалистом по женщинам и нравился таким людям, как Эсме. Он обычно соблазнял женщин, а потом обирал их и исчезал. А Эсме была из тех, за кем охотился Блейз. Он женился на ней, потому что думал поживиться действительно солидной добычей, и к тому же в Кейптауне для него становилось несколько жарковато. Я думаю, что полиция разыскивала его по двум или трем обвинениям, доказательства которым они собирали долгие годы. Собирать доказательства против людей, подобных Блейзу, — чертовски трудное занятие. Невозможно найти потерпевшего, желающего пройти через судебное разбирательство, так как все потерпевшие были обычно женщинами и им была невыносима мысль о том, что придется давать свидетельские показания и практически оповестить весь мир о том, что они так сглупили и стали любовницами этого завитого, с крашеными волосами жулика, сидящего на скамье подсудимых. Поэтому людям, подобным Блейзу, всегда удавалось выйти сухим из воды. Он думал, что у Эсме было много денег. Она, вероятно, не старалась его переубедить, так как ей хотелось замуж за кого угодно. Она не смогла выйти замуж за рыбака, поэтому она кинулась на шею Блейзу. Он был мужественен, силен и привлекателен. Он принадлежал к такому особенному типу людей, непорядочность которых бросается в глаза, и все же им удается влюблять в себя весьма приятных женщин.
  Одри кивнула.
  — Я наглядно представляю, как Эсме все это делала, — тихо сказала она. — Она всегда так поступала в силу своего характера.
  — Я не буду вдаваться в детали, — продолжил Кэллаген, — так как у меня нет времени. Я должен как можно скорее попасть в Лондон. Ну, хорошо. Блейз брал у Эсме все деньги. Она их отдавала потому, что, во-первых, она поняла, что из себя представлял Блейз, и не хотела, чтобы ее семья узнала, какого ужасного дурака она сваляла, и, во-вторых, потому что он обещал дать ей развод, если она заплатит ему за это. Естественно, ему хотелось иметь больше денег, чем у нее было.
  И, наконец, все достигло апогея. У Блейза были большие затруднения с деньгами. Эсме пыталась их занять, где только могла. Она даже попыталась достать денег у Ланселота и рассказала ему всю правду о себе и о Блейзе. Естественно, Ланселот не дал ей никаких денег. У него их и не было, потому что он банкрот. Поэтому Эсме пошла на сделку с Блейзом. Она должна была впустить его в дом, дать ему цифровую комбинацию, при помощи которой открывался замок сейфа и разрешить ему украсть драгоценности. Справедливости ради должен сказать, что она думала, что эта кража могла бы помочь вашему отцу. Она думала, что нужно погасить сумму, полученную в залог за поместье, а денег для этого не было. А так за все можно будет расплатиться, получив деньги от страховой компании.
  Когда Ланселот узнал о краже, он сопоставил кое-какие факты и пришел к правильному заключению. Он догадался, что за кражей стоит Эсме. Но для него это было не очень важно. Его весьма устраивало получить три четверти денег, причитающихся от страховой компании, оставить вашему отцу каких-то двадцать пять тысяч и закрыть этот вопрос. Он хотел, чтобы страховка была оплачена. Поэтому он заставил вашего отца привлечь меня к этому делу. Я был тем самым парнем, который должен был придавить страховую компанию.
  — Все это ужасно, — прошептала она, — чрезвычайно ужасно…
  — Это пустяк, подождите минутку.
  — Но, — прервала она, — я не знала, что деньги за залог были возвращены. И Кларисса этого не знала. Как это произошло? Кто заплатил эти деньги? Мой отец не мог этого сделать…
  — Давайте на минуту оставим этот вопрос. У нас нет времени все это обсуждать.
  Он закурил снова.
  — Сегодня ночью у Блейза с Эсме было свидание. Они поссорились и Блейз сорвался со скалы недалеко от Гара. Он мертв. У него сломан позвоночник. С одной стороны, это очень хорошо, так как его смерть значительно облегчает дело.
  Казалось, эта новость потрясла ее. Кэллаген видел, как дрожали пальцы ее рук, закрывавших лицо.
  — Не расстраивайтесь, Одри. Бывают вещи и похуже.
  Она оторвала руки от лица.
  — Продолжайте, со мной все в порядке, но… но… вы думаете, что Эсме?..
  — Думаю ли я, что Блейза столкнула Эсме? — спросил Кэллаген.
  — Откровенно говоря, я так не думаю, но это меня сейчас не волнует. Это не имеет значения. В любом случае, Блейз получил то, что должно было с ним случиться. Не волнуйтесь об Эсме и Блейзе. Николлз побеспокоится об этом. Я сегодня разговаривал с Эсме, и она знает, что ей делать. И я не думаю, что вас побеспокоит полиция. Я все так устроил, что у меня есть в запасе день или два для урегулирования всех дел. Когда я вернусь, надеюсь, все прояснится. У меня есть идея, как мы сможем все уладить.
  Неожиданно она улыбнулась.
  — Вы имеете в виду, что сможете все уладить? До сегодняшнего дня от меня было мало пользы, не правда ли? Мне кажется, что большую часть времени мы с вами, в основном, ссорились.
  — Это не имеет значения, — сказал Кэллаген. — Надеюсь, что у нас как-нибудь будет возможность снова поссориться… и, причем, очень сильно.
  — Что я должна делать? Когда вы вернетесь? Что вы хотите, чтобы я сделала?
  Кэллаген посмотрел на часы.
  — Хотите верьте, хотите нет, а уже почти пять часов. Я собираюсь принять душ, переодеться и ехать. В Экзетере я буду около восьми часов. Вы должны связаться с больницей и организовать для меня встречу с вашим отцом в восемь тридцать. Это даст мне возможность позавтракать. Я должен с ним увидеться. В противном случае он может оказаться в затруднительном положении. Я также хочу знать адрес больницы.
  Она записала его.
  — Ну, хорошо. Теперь отправляйтесь в постель и часа три поспите. В восемь часов позвоните в больницу и скажите, что я приеду в восемь тридцать. И не волнуйтесь.
  Она встала.
  — Я ужасно вам благодарна. Я действительно вам доверяю. Я даже думаю, что вам удастся разобраться со всем этим ужасным делом. Одному Богу известно, для чего вам нужны все эти хлопоты.
  Кэллаген улыбнулся.
  — У меня для этого три причины, — сказал он. — Первая — это то, что вам не нравятся частные сыщики. Вы мне об этом уже однажды говорили. Помните? И мне хотелось бы, чтобы вы изменили свое мнение. Во-вторых, мне заплатили за это двести пятьдесят фунтов.
  — Вы забыли упомянуть третью причину.
  — Нет, не забыл. И мне не нужно вам об этом говорить. Вы ее знаете.
  Она покраснела.
  — Вы необыкновенная личность, мистер Кэллаген. К вам когда-нибудь придется привыкнуть. Интересно, вы знаете, о чем я говорю?
  — Нет, — ответил Кэллаген. — А вы?
  Она улыбнулась.
  — Это довольно странно, но думаю, что знаю, — сказала она. Кэллаген улыбнулся.
  — Идите спать. А я через день-другой вернусь. Спокойной ночи. — Она встала.
  — Спокойной ночи, спасибо вам, и еще раз примите мою благодарность.
  — Не глупите, — сказал он. — Вы же знаете, что вам не за что быть мне благодарной. Вы знаете, что для вас я, черт возьми, сделаю все, что угодно, и вы начинаете понимать, что это вам нравится.
  Он вышел из кухни.
  В своей комнате наверху она дождалась, пока послышался звук отъезжающей машины.
  Затем она села на край кровати и попыталась поразмышлять и все расставить по своим местам. Через несколько минут она отказалась от этой затеи.
  Она поняла, что все это не поддавалось никакой логике. О чем бы она ни пыталась думать, перед ней все время стояло лицо Кэллагена, его язвительная усмешка, его абсолютная уверенность в правильности предпринимаемых им действий.
  Она решила думать о Кэллагене и обнаружила, что это было более легким делом.
  Глава XII
  Тайный обман
  Кэллаген вошел в палату и положил свою шляпу на стул. Вид у него был бодрым. Улыбнувшись майору Вендейну, который смотрел на него печальным и любопытным взглядом, он прислонился к полке камина и начал разговор.
  — Полагаю, что Одри звонила вам. Вы с ней разговаривали?
  Вендейн кивнул.
  — Что она вам сказала? — поинтересовался Кэллаген.
  — Не очень много, мистер Кэллаген, — произнес больной. — Она сказала, что вы собираетесь сюда. Сказала, что, по ее мнению, вам можно доверять.
  Улыбка Кэллагена стала шире.
  — Ну, это уже что-то. Теперь послушайте, майор. Здешний доктор сказал мне, что вас нельзя беспокоить, поэтому я хочу, насколько это возможно, сделать все быстро и не утомительно для вас. Просто поверьте тому, что я скажу, и не пытайтесь спорить, хотя и есть о чем.
  — Прекрасно, — сказал Вендейн. — Я все понял. Интересно, вы знаете, каким дураком я оказался?
  — Могу догадываться, но не думаю, что это имеет очень большое значение, — Кэллаген закурил.
  — Когда я начал заниматься этим делом, — сказал он, — меня очень заинтересовало то, что Марграуд был заложен. Но еще больше меня заинтересовало то, что вы смогли расплатиться с этим долгом, и всего через несколько месяцев после того, как вы заложили поместье. Мне пришлось заняться поисками ответов на эти вопросы. Я не мог спросить об этом у вас, так как вы попали в больницу, а все происходило так быстро, что я не смог приехать сюда. Кроме того, я не думал, что вы будете в то время склонны рассказать мне всю правду.
  Майор посмотрел в потолок.
  — А почему вы думаете, что я буду готов рассказать вам правду сейчас? — спросил он через некоторое время.
  — Вы должны это сделать, — ответил Кэллаген. — Вы попали в очень трудное положение, и вы об этом знаете. — Он затянулся сигаретой. — Самое забавное в этом деле то, что ко всем, кто в нем замешан, можно подойти с двух точек зрения. И мне бы очень хотелось, чтобы моя точка зрения взяла верх. Если, случайно, верх возьмет точка зрения Скотланд-Ярда, то не думаю, что от этого будет хорошо вам, Ланселоту, Эсме, и вообще всей вашей семье. Так что давайте ясно представим себе ситуацию.
  Я полагаю, — продолжил Кэллаген, — что вы вложили большую часть вашей наличности в какую-то безумную затею Ланселота Вендейна. Вы оба были уверены в том, что его планы, неважно какие, должны были принести вам успех. Вам нужны были деньги на ремонт Марграуда, и вы были так уверены в этом успехе, что заложили поместье. Вы вообразили, что через несколько месяцев у вас будет куча денег.
  Ну, а план не удался, и вы попали в очень затруднительное положение. Довольно значительная часть вашего дохода, который вы имели от первоначального капитала, пропала, и вы оказались перед необходимостью возвращения двадцати тысяч фунтов, полученных вами в залог за вашу собственность, плюс шесть процентов годовых. Я прав?
  Вендейн мрачно кивнул.
  — Да, правы.
  — Ситуация была очень плохой, — продолжил Кэллаген, — и вы не знали, что делать. Но у меня есть предположение, что кто-то связался с вами и сделал вам предложение. И этот кто-то, живущий в Лондоне, предложил вам помощь, чтобы справиться с вашими трудностями. А объяснил он свое предложение, вероятно, тем, что он тоже пострадал от планов Ланселота. Он тоже лишился своих денег, но его положение было не таким тяжелым, как у вас. И, скорее всего, он вам сочувствовал.
  Конечно, вам до смерти надоел Ланселот, но вы не говорили Одри об этом, потому что думали об их возможной свадьбе. А позже, когда она решила не выходить за него замуж, вас это сильно обеспокоило и испугало, и вы не решились обсудить свое положение с кем бы то ни было. Во всяком случае, ваш благодетель одолжил вам двадцать тысяч фунтов, но так как вам нечем было гарантировать возврат этой суммы, то у того появилась идея. Он предложил вам передать ему бриллианты Вендейнов и сказал, что подержит их у себя до тех пор, пока вы не вернете двадцать тысяч. А чтобы люди, приходившие взглянуть на выставку этих драгоценностей ничего не подумали, он предложил подменить их на это время первоклассными копиями.
  Ну, вы и приняли это предложение, а почему бы и нет? Этим вы не причиняли никому никакого вреда, так как думали, что сможете расплатиться с долгом еще при вашей жизни и вернуть драгоценности в семью. По вашему мнению, сделка была честной, так как действительно в то время она никому не приносила вреда. Но вы не догадались, что этот тип, который ссудил вам деньги, был абсолютно готов распрощаться со своими деньгами, так как он вообще не собирался возвращать вам драгоценности.
  Майор в изумлении смотрел на Кэллагена, не в силах произнести ни слова.
  — Беда с такими людьми, как вы, майор, заключается в том, что вы доверяете людям. Вы верите, что все люди так же честны, как и вы, и жизнь так и не научила вас ничему. Когда вам сказали, что вернут драгоценности после того, как вы вернете долг и любые согласованные проценты за пользование деньгами, вы поверили. Но вы не поняли, что этот ваш благодетель добился своей цели сразу же, как только он вам вручил деньги и забрал драгоценности. Даже если бы вы явились к нему, держа в руках двадцать тысяч, вы бы не смогли получить ваши бриллианты обратно. И что вам оставалось тогда сделать? Пойти пожаловаться в полицию вы не могли, так как стали сообщником в незаконной сделке.
  — Ну и дураком же я был, — мрачно отозвался Вендейн.
  — Дело заключается в том, — продолжил Кэллаген, — что та личность, которая одолжила вам деньги, не ожидала, что вы их сможете вернуть, полагая, что вы недолго пробудете на этой земле и умрете прежде, чем сможете расплатиться. В этом случае на сцене моментально появляется Ланселот и прибирает к рукам драгоценности стоимостью в сто тысяч фунтов, так как имеет на них право по первоначальному завещанию, в котором, кстати, оговаривается возможность их продажи, если он это пожелает.
  Но драгоценностей не будет, и Ланселот не сможет получить их, пока не сделает того, чего хотел от него ваш благодетель. Сомневаюсь, — сказал Кэллаген с усмешкой, — что Ланселот смог бы их вообще получить.
  Он погасил окурок и закурил новую сигарету.
  — Ну, а потом все пошло наперекосяк. Кто-то похищает бриллианты. В действительности их копии. Вы можете мне поверить, что Ланселот особенно не удивился, узнав о краже. Он, скорее, ожидал ее. Должно быть, он попытался догадаться, кто в действительности стоял за этой кражей, и ему это удалось. Но ситуация была благоприятной только для него. Он прилетел в Марграуд и заключил с вами соглашение, которое, на первый взгляд, казалось заманчивым. После получения денег от страховой компании вы должны были получить двадцать пять тысяч, а он оставшиеся семьдесят пять. Но неприятность заключалась в том, что страховая компания не заплатила. Ей не понравилась эта кража и все, что с ней было связано. Поэтому они задержали выплату.
  Вероятно, сами бы вы никогда не предъявили иск. И Ланселот был тем, кто заставил вас это сделать. Вам пришлось с этим смириться. Вы не осмелились рассказать Ланселоту и вообще никому о том, что вы сделали.
  Ну хорошо, — продолжил Кэллаген, — ситуация не так уж плоха, как это может показаться. Есть два или три момента, которые нас должны беспокоить. Но два из этих моментов в настоящее время имеют отношение только к нам с вами. Первый момент имеет отношение к страховой компании. Должен сказать вам, что здесь нам не нужно волноваться, так как ваш адвокат отозвал иск из страховой компании, объяснив им, что я догадываюсь, где находятся драгоценности, и что мы надеемся их вернуть. Страховая компания не волнуется по другой причине. Перед моим первым приездом в Марграуд я побывал у них и договорился, что буду также представлять и их интересы. Они меня знают, так как раньше я уже работал на их дочернюю компанию. Поэтому здесь все в порядке. Второй момент имеет отношение к полиции. Как вы знаете, к этому делу был привлечен Скотланд-Ярд. А то, что произошло после того, как вы попали в больницу, может их сильно заинтересовать. Если повезет, то они вас не побеспокоят, а если нет, то ясно, как божий день, что они пришлют сюда полицейского, чтобы задать вам кое-какие вопросы. Я думаю, что он должен задать вам только один вопрос, и я собираюсь дать вам на него ответ.
  Единственное, что ему захочется узнать — по какой причине вы подменили оригинал, настоящие бриллианты Вендейнов на копию. Запомните следующее: он будет думать, что вы, вероятно, продали оригинал, и, когда копия была украдена, вы подумали, что появилась возможность получить деньги со страховой компании. Мы можем дать ответ на вторую часть этого предположения, сообщив ему, что иск отозван.
  А что касается первой части, то причина, по которой вы подменили драгоценности, заключается в том, что вы знали, что ваша дочь Эсме каким-то образом связана с гнусным типом по имени Блейз, который поселился где-то недалеко от Марграуда. Вы опасались за свои драгоценности. Поэтому вы их и заменили.
  — А поверят они этому или нет, — заключил Кэллаген с усмешкой, — не имеет значения. Это ваша версия, придерживайтесь ее, и все будет в порядке.
  Он взял свою шляпу.
  — До свидания, майор, — сказал он. — Не волнуйтесь. Вероятно, вас вообще не побеспокоят. Я думаю, есть вероятность того, что никто никаких вопросов вам не задаст.
  Он ушел, и через пять минут «ягуар» на большой скорости двигался по шоссе, ведущему в Лондон. Склонившись к рулю, с неизменной сигаретой в зубах, Кэллаген анализировал возможные случайности.
  Но в целом он был доволен.
  Кэллаген припарковал машину на Беркли-сквер и направился в расположенный на Пикадилли ресторан Хатчет, где заказал салат из цыпленка и двойное виски с содовой. Покончив с едой, он закурил и принялся размышлять. Его размышления, в основном, имели отношение к участникам событий. Он думал о Ланселоте, о Габби Вентуре и о возможном их сотрудничестве, несмотря на взаимную неприязнь. Он думал об Эсме и о Блейзе. Рупи Феллинер этой чести удостоен не был, как не заслуживающий внимания. Покончив с этим, Кэллаген обратил свои мысли на инспектора Валпертона. Минут пять он размышлял об этом умном и способном офицере, но больше его занимали нюансы характера Валпертона, чем его способности как полицейского.
  Валпертон был недоброжелателен, уверен в себе и имел склонность к тому, что называлось словом «нахальство». Но Кэллаген понимал, что после его последнего визита в Скотланд-Ярд, Валпертон, в любом случае, будет более осторожен в обращении с ним. Он будет очень осторожен, чтобы не попасть в какую-нибудь ловушку. Но он совершенно определенно не даст Кэллагену спуску при любом возникновении сомнений.
  На фоне всего этого Валпертон еще был очень честолюбив. И именно эта черта его характера беспокоила Кэллагена. Валпертон жаждал успеха и для его достижения мог сделать все, что не выходит за рамки законности. Кэллаген решил, что в этот раз просто необходимо, чтобы Валпертону сопутствовал успех, и он, Кэллаген, должен ему в этом помочь.
  Он расплатился и вышел на залитую солнцем улицу. На Пикадилли было все спокойно и пристойно: малолюдно и почти не было машин. Но, несмотря на тяготы войны, люди были оживлены и улыбающихся лиц было больше, чем серьезных.
  Кэллаген дошел до Беркли-сквер, сел в свою машину и поехал к дому, в котором размещались его квартира и офис. Припарковав машину за углом, он на лифте поднялся к себе в квартиру, умылся, втер в волосы одеколон, затем спустился на этаж, где располагался офис.
  Эффи Томпсон в расслабленной позе сидела в кресле, погрузившись в последний роман «про любовь». На столе перед ней лежала открытая коробка шоколадных конфет. Когда дверь открылась и вошел Кэллаген, она выпрямилась.
  Он встал у нее за спиной и прочитал название книги.
  — Хороший роман, Эффи?
  — Неплохой, мистер Кэллаген. Действие развивается быстро. Мне только не очень нравится, что все герои романа надуманные. В жизни таких не бывает.
  Кэллаген сел на стул напротив Эффи.
  — Значит, все герои надуманные, — весело произнес он. — Они что, делают то, что не следует, или не делают того, что следует?
  — Все мужчины тупые. А главного героя вообще ничем не прошибешь. Предполагается, что он должен обладать определенным характером и к тому же считается, что он должен быть по-сумасшедшему влюблен в девушку по имени Жермина. Но когда им пришлось совершить вынужденную посадку в пустынной местности, он в два часа ночи бросает ее с самолетом и отправляется куда-то за помощью.
  — Совсем плохо. — Кэллаген кивнул. — А что ему нужно было сделать?
  Она одарила его холодным взглядом.
  — А я почему-то думала, что вы можете дать ответ, мистер Кэллаген, — она поджала губы. — Если бы я до такой степени любила женщину и очутилась с ней в два часа ночи в пустынном месте, я бы что-нибудь сделала.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Не сомневаюсь в этом, Эффи. Но я хочу узнать, что бы ты сделала.
  Эффи посмотрела в окно.
  — Вы испытываете дьявольское удовольствие от того, что ставите меня в неловкое положение, мистер Кэллаген, не правда ли? — после некоторого раздумья сказала она. — Вы прекрасно знаете, что я имела в виду…
  — Я этого не знаю, так же, как и ты, — ответил Кэллаген.
  — Вы меня извините, мистер Кэллаген, но я знаю, — возразила она.
  — Хорошо, — весело согласился он, — если знаешь, то скажи мне. Мне хочется знать, что бы ты сделала.
  — Вы прекрасно знаете, что я не могу ответить на этот вопрос. — Она снова посмотрела в окно. — В английском языке нет слов, чтобы дать этому правильное описание. То, что я имею в виду, это…
  — Я знаю, что ты имеешь в виду… Ты имеешь в виду, что, если бы ты была главным героем твоей книги, а я, чтобы нам не спорить, был Жерминой, прекрасной героиней, и нам пришлось бы совершить вынужденную посадку в сельской местности, то ты воспользовалась бы моей беспомощностью. Вот что ты имела в виду Эффи, и ты это знаешь… Ты меня очень удивляешь.
  Она густо покраснела.
  — Мистер Кэллаген, вы всегда мне приписываете слова, которые я не произносила. Я хочу сказать, что вы всегда приписываете мне то, чего я не собиралась сказать или подумать. Это очень плохо.
  — Я знаю, но, если я когда и вожу тебя за нос, то ты можешь поздравить себя с тем, что у тебя такой чудесный носик, Эффи.
  — В ваших устах, мистер Кэллаген, — сухо произнесла она, — это, конечно, комплимент. Я уверена, что в этом вопросе вы авторитет. Вы хотели мне что-нибудь продиктовать?
  — Нет, — ответил Кэллаген. — Просто поставь свою пишущую машинку на мой стол. Я сам хочу напечатать письмо. А ты поищи в телефонном справочнике номер мисс Паулы Роше, она живет где-то в районе Кортфилд Гарденз. А потом можешь отдохнуть пару часов. Просто загляни сюда перед концом работы.
  — Благодарю вас. Это очень приятно. Я видела где-то шелковые чулки золотистого цвета, которые я бы смогла купить, если бы вы мне прибавили зарплату, как обещали три месяца назад.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — Сейчас не время поднимать зарплату. Давай вернемся к этому вопросу месяца через три. А пока, Эффи, наша фирма сможет выделить тебе шелковые чулки в виде премии, — и он положил ей на стол три фунтовых бумажки. — Но, — продолжил он, — я считаю, что чулки должны быть бежевого цвета, а не золотистого. К ногам вашего типа идет бежевый цвет.
  Она взяла банкноты.
  — Благодарю вас, мистер Кэллаген. Я предпочитаю золотистый цвет. — Он пожал плечами.
  — Да мне-то что, Эффи. Но я знал одну женщину, которая любила носить чулки золотистого цвета и неожиданно у нее искривились ноги. Но не позволяй мне задерживать тебя.
  Она ничего не ответила, перенесла свою машинку в кабинет Кэллагена, поставила ее на стол, нашла номер телефона Роше, записала его ему в блокнот, надела шляпу и жакет и покинула офис.
  Заглянув в один из магазинчиков на Бонд-стрит и внимательно изучив чулки золотистого цвета, она пришла к заключению, что это было то, что ей нужно.
  После чего она купила полдюжины пар чулков бежевого цвета.
  * * *
  Кэллаген сидел за письменным столом, поставив перед собой пишущую машинку. Закурив, он принялся спокойно размышлять о качествах, достоинствах и возможных недостатках инспектора Валпертона. Язвительно улыбнувшись, он вставил в машинку лист бумаги и начал печатать письмо.
  «Инспектору уголовного розыска Валпертону,
  Отдел уголовного розыска,
  Новый Скотланд-Ярд.
  Лично.
  Мой дорогой Валпертон,
  я Вас не очень хорошо знаю, потому что, как Вы понимаете, мое сотрудничество с Ярдом по различным делам всегда осуществлялось через старшего инспектора уголовного розыска Гринголла, чье мнение для меня всегда имело большое значение в любых вопросах, по которым мне приходилось обращаться.
  Откровенно говоря, с того момента, когда я видел Вас в последний раз, и до моего возвращения из Девоншира сегодня утром, я был очень обеспокоен. Я попал в довольно-таки трудное положение, так как должен выбирать между моим долгом частного сыщика, нанятого семейством Вендейнов и страховой компанией «Сфиа энд Интернэшнл», и долгом рядового гражданина, обязанного сообщить полиции сведения, которые, как я думаю, будут ей полезны.
  Поэтому я решил отдать себя полностью и безоговорочно в Ваши руки. Несмотря на тот факт, что Вы имеете репутацию человека, которому очень сильно не нравятся частные сыщики, у меня сложилось мнение, что Вы, как офицер полиции, стремитесь выполнить свой долг и довести до официального и логического завершения все дела, которые Вам приходится вести. В этой связи, я знаю, что для Вас защита невиновных, даже от их глупых действий, так же важна, как и наказание виновного или виновных.
  И здесь я попадаю в затруднительное положение. Хочу поговорить с Вами и открыть все карты. Когда я это сделаю, то у Вас, я думаю, появится возможность продвинуться вперед в расследовании этого дела и его завершении. Но здесь есть одно и очень большое «но». Мне нужно скомпоновать свои идеи и собрать воедино все факты, чтобы исключить возможность вовлечения невиновных людей в неприятное дело. Я знаю, что Вы с этим согласитесь.
  Поэтому, с Вашего разрешения, я предлагаю, чтобы мы завтра встретились, и я передам Вам всю информацию, имеющуюся в моем распоряжении. Тот факт, что я располагаю (возможно) большей информацией, чем полиция в Девоншире и в Скотланд-Ярде, объясняется, конечно, тем, что у меня просто были личные контакты с членами семьи Вендейнов и другими людьми.
  В то же время, в связи с тем, что могут происходить события, интересные для Вашего профессионального внимания, мне хотелось бы сообщить Вам о том, что когда я вернулся в Девоншир после нашей последней встречи, я обнаружил следующее:
  1. Рупи Феллинер сбежал. Я думаю, что знаю причину этого. Феллинера нанял Габриэль Вентура, хозяин «Вентура-клаб», который находится недалеко от Шепард-Маркет, для того, чтобы он приглядывал за Блейзом. У меня есть идея, которая дает возможность догадаться о мотивах, вызвавших необходимость указанного, и я обсужу ее с Вами завтра.
  2. Блейз также исчез. Мне кажется, что до какого-то времени вчерашнего вечера он еще находился там. А по сведениям, которые, вероятно, есть у Вас, Вы знаете, что он несколько дней назад оформил продажу Ярд-Арма и стоящего за ним коттеджа человеку по имени Воллерс (который, как я думаю, абсолютно не имеет никакого отношения к этому делу). Совершенно очевидно, что Блейз готовился к срочному отъезду. Я не совсем уверен в причинах, которые побудили его к этому, но чувствую, что они каким-то образом, связаны а) с кем-то из членом семьи Вендейнов или б) с Вентурой.
  3. А теперь я должен сделать признание. Вы помните, что когда мы с Вами встречались в последний раз, я сказал Вам, что был довольно-таки уверен в том, что кража у Вендейнов была организована заезжими людьми. Я знал, что в этот момент Вы подумали, что я ошибался и что кража имела все признаки того, что она организована кем-то из своих. Правы были Вы, я ошибся. Кража была совершена своими, но все же лицо, причастность которого к краже очевидна, абсолютно невиновно. Хотите верьте, хотите нет, но это факт!
  Я думаю, что после того, как мы с Вами завтра поговорим, — я сообщу Вам по телефону о времени моего визита к Вам, — Вы согласитесь, что я, как всегда, исполнил свой долг и предоставил властям всю возможную помощь и информацию.
  С нетерпением ожидаю встречи с Вами,
  искренне Ваш,
  С. Кэллаген
  «Сыскное агентство Кэллагена»
  Кэллаген написал адрес на конверте, заклеил его и, позвонив вниз, вызвал посыльного. Когда тот появился, он велел ему взять такси и доставить письмо в Скотланд-Ярд.
  Отнеся машинку обратно на стол Эффи Томпсон, он вернулся к себе в кабинет, сел, положив ноги на стол, и закурил сигарету. Покончив с ней, он посмотрел на часы. Было уже половина пятого. Кэллаген встал, вышел в приемную и подошел к столу Эффи. Взяв ее блокнот, он написал: «Могу поспорить, что ты купила бежевые чулки».
  Закрыв на замок дверь офиса, он поднялся на лифте к себе в квартиру. Быстро разделся, разбрасывая как обычно одежду по полу, поставил маленький будильник на шесть тридцать и лег в постель.
  Через две минуты он уже спал.
  * * *
  Вечернее солнце, скользя по крышам домов на Беркли-сквер, заглянуло в открытое окно и осветило золотистыми лучами голубоватый ковер, на котором валялась разбросанная одежда Кэллагена.
  На столике у кровати зазвенел будильник. Кэллаген застонал, проснулся и посмотрел на потолок так, как будто видел его в первый раз. Затем резким движением свесил ноги с кровати, сел и, запустив пальцы во взъерошенную шевелюру, задумался.
  В этот раз об Одри.
  Через некоторое время он встал, подошел к комоду и достал свежее нижнее белье, рубашку и костюм. Затем прошел в ванную, принял холодный душ и оделся. Вернувшись в спальню, он налил себе половину стакана виски из бутылки, стоявшей в буфете, и набрал номер телефона Роше.
  Ему повезло. Услышав несколько металлический голос подошедшей к телефону леди, он усмехнулся.
  — Это вы, Паула? — тихо спросил он. — Говорит Слим Кэллаген.
  — О-у, неужели?
  Ее голос стал очень жеманным.
  — Я несколько удивлена, что вы набрались наглости звонить мне, мистер Кэллаген.
  — Я знаю, Паула, знаю, что вы сейчас думаете, но поверьте, вы неправы. Вы думаете, что мне нужно было отлупить Габби Вентуру, когда он с вами грубо обошелся в тот вечер.
  — Ну, а вы как думаете! — воскликнула Паула. — Мистер Кэллаген, а не могли бы вы кое-что мне сказать?.. Как вы считаете, я настоящая леди?
  — В этом не может быть никакого сомнения, Паула, я могу заявить на весь свет, что вы прирожденная аристократка.
  Его губы искривились в циничной усмешке.
  — Хорошо, — произнесла мисс Роше. — Если вы думаете, что я настоящая леди, а вы считаете себя джентльменом, мистер Кэллаген, единственное, что мне хотелось бы знать: почему вы не надрали уши этому вшивому жлобу Габби, когда он обещал засадить меня в тюрьму.
  Ее голос поднялся, по крайней мере, на три тона.
  — Вот это как раз то самое, Паула, чего вы не понимаете. Послушайте, моя дорогая. Вам не нравится Габби, не так ли?
  — Нравится? — взвизгнула она. — Я знаю, что мне понравилось бы сделать с ним. Я бы хотела…
  И она объяснила Кэллагену, что она хотела сделать с Габби. Кэллаген слушал ее внимательно. Когда она закончила, он сказал:
  — Я чувствую, что мне тоже хотелось бы этого, но существуют еще и другие способы, чтобы это сделать. В тот вечер я не стал с ним связываться, Паула, потому, что у меня для него припасено кое-что похуже. Как вам это нравится?
  — Конечно, нравится. Я все сделаю, чтобы рассчитаться с этим толстым мешком сала.
  — Есть еще одна вещичка, моя дорогая. В прошлый раз вы сделали одолжение и приняли от меня небольшой подарок, брошь, помните? Ну так вот, я хорошенечко подумал и решил, что этот подарок для вас не очень хорош.
  — Да-а? — спросила она с подозрением. — Что вы задумали? Хотите, чтобы я вернула его вам?
  — Ничего подобного, — ответил Кэллаген. — Я уже сказал, что он недостаточно хорош для вас, и подумал, что, может быть, вы отдадите его своей подруге или еще как-нибудь отделаетесь от него. Мне подумалось, что вам хотелось бы иметь что-нибудь получше, но я боюсь ошибиться с покупкой. Поэтому я подумал, что мы могли бы сегодня вечером встретиться и вместе пообедать. А я дам вам пятьдесят фунтов, чтобы вы купили себе что-нибудь стоящее.
  Мисс Роше заворковала.
  — Мистер Кэллаген. Или мне лучше называть вас Слим, я всегда нутром чувствовала, что вы джентльмен. И, если у вас есть что-то, что можно использовать против Габби Вентуры, то я до конца с вами.
  — Хорошо, — согласился Кэллаген. — Давайте встретимся в восемь вечера в «Джуэл-клабе». Мы пообедаем, и я расскажу вам о своей идее. Пока, Паула.
  Он повесил трубку.
  Улыбка на его лице была более ехидной, чем обычно.
  Глава XIII
  Ночные приключения
  Было уже семь часов, когда Кэллаген, выпив вторую рюмку виски с содовой, вышел из Беркли Баттери.
  Он не спеша направился к телефонной будке на углу Хей Хилл, набрал номер Грантс-Отеля и спросил мистера Ланселота Вендейна.
  Его попросили подождать. Свободной рукой он вытащил из заднего кармана брюк пачку сигарет, достал одну и закурил, выдыхая дым колечками.
  Кэллаген размышлял о том, сколько раз он уже пользовался раньше именно этим телефоном-автоматом, когда ему нужно было позвонить по делам, которыми занималось его бюро расследований.
  Он хорошо помнил, что большинство этих дел в конце концов — если их рассматривать с точки зрения «Сыскного агентства Кэллагена» — были успешными. Он также помнил, что когда бросаешь однопенсовую монетку, она двенадцать раз подряд может упасть решкой, но можно голову дать на отсечение, что в тринадцатый раз она упадет орлом.
  Кэллаген надеялся, что в доме Вендейна монетка упадет как надо.
  Кэллаген с удовольствием затягивался сигаретой. Он совершенно определенно осознавал, что результаты дела Вендейна зависят от интервью, которые он, Кэллаген, собирался организовать сегодня поздним вечером. В любом случае, в том, что касалось Валпертона, Кэллаген сжег все мосты.
  Это произошло тогда, когда Кэллаген написал и отправил письмо, которое к настоящему моменту уже было прочитано и перечитано толковым полицейским офицером с определенным — как подумалось детективу — наслаждением. Кэллагену предстояло на следующий день изложить уже готовую историю Валпертону — историю, в которой все бы сходилось. Он должен был это сделать. Отправив это письмо, он тем самым сжигал мосты, потому что, вполне вероятно, что до Валпертона уже дошла новость о смерти Блейза. Имея перед собой письмо Кэллагена, Валпертон ничего неопределенного сделать не сможет. Ему придется выждать. Перед тем, как предпринять какой-либо определенный шаг, Валпертон должен услышать все, что Кэллаген собирается ему сказать. Если бы не письмо, тогда, по всей вероятности, в этот момент Валпертон находился бы на пути в Девоншир, и по прибытии мог бы по счастливой случайности или ловкости — раскрыть много того, что Кэллаген хотел бы оставить нераскрытым.
  В трубке послышался голос Ланселота Вендейна.
  — Кто говорит?
  Голос его звучал очень невесело, даже несчастно.
  Кэллаген ответил:
  — Это Кэллаген. Как ты там? Ты чувствуешь себя нормально, Ланселот? Как ты думаешь, можешь ли ты не спасовать перед жизнью? Или ты думаешь, что жизнь слишком тяжелая для тебя штука, и ты не можешь ее принять?
  — Послушайте… — начал Ланселот.
  Кэллаген не дал ему продолжить.
  — Однажды я сказал, что ты сукин сын, Ланселот, — сказал он почти ласково. — Я был неправ. Такое определение было бы слишком большим комплиментом для тебя: ты хуже, чем сукин сын. Может, я придумаю нужное слово и скажу тебе, когда мы встретимся в одиннадцать тридцать в Грантс-Отеле.
  — Меня здесь не будет в 11.30, так что не трудись идти сюда. Если бы я был здесь, то не стал встречаться с тобой. Ты очень высокого мнения о себе, Кэллаген, не так ли? Пошел ты к черту.
  — Хорошо, — согласился Кэллаген. — Пусть я пойду к черту. Но даже это не поможет тебе. Я тебе скажу такое, мерзкий ублюдок, что ты будешь вынужден слушать меня, и тебе понравится, что я скажу!
  В голосе Кэллагена послышался металл. Он говорил очень тихо, но слова производили особый эффект: как будто через телефонную трубку ударяли по барабанным перепонкам Ланселота.
  — Я приду в одиннадцать тридцать — жестко приказал Кэллаген. — Ты будешь в своем номере и приготовишь к моему приходу бутылку виски и сифон с содовой. Если тебя там не окажется, я пойду и найду тебя. Когда я тебя найду, я вытрясу из тебя душу, а когда ты выйдешь из больницы, я сделаю так, чтоб тебя арестовали и бросили в тюрьму, как последнего жулика, которого поймали с поличным. Понятно?
  — Да неужели… — презрительно хмыкнул Ланселот. — И могу я поинтересоваться, по какому обвинению?
  Кэллаген начал врать. В его голосе послышалась та неподдельная искренность, которая всегда сопровождала у него самую явную ложь. Он сказал:
  — Все улики против тебя, которые мне были нужны, у меня уже есть… ты, недоумок. У меня есть доказательства, что ты вместе с неким типом по имени Блейз и твоей кузиной Эсме Вендейн замышляли похитить драгоценности в Марграуде. Но вам не повезло, так как майор оказался слишком догадливым, и к тому же Эсме решила, что для нее будет лучше, если она скажет правду. У меня достаточно фактов против тебя, чтобы упрятать тебя за решетку на пять лет, ты, жалкий, никчемный неудачник. Ну, как тебе это нравится?
  — Господи, — пробормотал Ланселот. — Все это чушь. Это…
  — Черта с два, — сказал Кэллаген. — А на твоем месте я не рассчитывал бы на то, что это чушь. Так что ты будешь в этой гостинице в 11.30, или я выбью тебе все твои зубы и заставлю их проглотить.
  Он повесил трубку и вышел на Хей Хилл. Было четверть восьмого. Он направился в сторону Албермарл-стрит к «Джуэл-клабу».
  Он подумал о том, что вечер у Ланселота будет не из приятных. Он представил себе, что Ланселот проведет часа два-три, не находя себе места, пытаясь отгадать, что Кэллаген собирается с ним сделать. Кэллаген усмехнулся, довольный собой.
  * * *
  Мисс Паула Роше, которая скромно сидела в углу помещения «Джуэл-клаб», смотрела через стол на Кэллагена с дружелюбием, граничащим с обожанием. Она уже поглотила великолепный обед и с удовольствием выпила три коктейля и почти две бутылки шампанского. Она с большим изяществом держала в своих длинных пальцах ножку фужера, отставив мизинец, что, по ее убеждению, соответствовало представлению о хороших манерах.
  Мисс Роше была близка к тому, чтобы довольствоваться жизнью. Пусть войны начинаются и кончаются, думала Паула, а я вот здесь, и все тут. Она считала, что она прекрасно выглядела, — правда, первые признаки появились… чтобы замаскировать начинающие полнеть бедра, ей приходилось втискивать их в одежду на два размера меньше.
  Грудь ее была упакована в новый лифчик, изобретенный некой дамой, понимающей что значит «высокая грудь», и он соответствовал своему назначению на сто процентов.
  У Паулы было ощущение, что она «на высоте», во всем где было нужно. После сорока пяти минут борьбы не на жизнь, а на смерть перед зеркалом в своей спальне, ее лицо приобрело персиковый оттенок, наложенный слоем не меньше одной шестнадцатой дюйма в толщину. Ее брови, выщипанные до предела, самой ей казались верхом совершенства — даже если на беспристрастный взгляд они напоминали дорожку, оставленную неразумной и хилой сороконожкой, лапки которой были вымазаны индийскими чернилами. Веки ее, подкрашенные синей тенью, хотя и могли вызвать у какого-нибудь стороннего наблюдателя предположение, что Паула около трех лет не высыпалась как следует, по мнению самой Паулы, выражали некую изысканную усталость и склонность к любви — и уж, конечно, были знаками высшего благородства.
  Она сказала:
  — Мне… Я всегда была из тех, для кого большое значение имеет чувство собственного достоинства — именно это я хочу сказать — «чувство собственного достоинства», и я не имею в виду ничего другого. Моя квартирная хозяйка, — в общем, я называю ее хозяйкой, хотя она скорее для меня прислуга — так вот, она на днях сказала мне: «Мисс Роше, что меня беспокоит, так это эти самые немцы. Что мы будем делать, если они придут сюда?»
  — Я набросилась на нее, — продолжала Паула. — Я сказала: «Если они придут сюда, миссис Карровей… если такое произойдет, тогда вам потребуется прежде всего воинственный дух и чувство собственного достоинства, особенно чувство собственного достоинства».
  Она говорит: «О, ну и что хорошего из этого выйдет? Им не нужно чувство собственного достоинства; то, что им нужно — это пара гранат». Тогда я опять набросилась на нее и сказала: «Миссис Карровей, гранаты — это для солдат, но женщине, если она леди, нужно чувство собственного достоинства. Если бы мне пришлось столкнуться с немецким офицером высокого ранга, я бы просто пожала плечами и сказала: «Герр капитан, мне бы хотелось, чтобы вы поняли, что здесь у вас ничего не выйдет. По крайней мере, с Паулой Роше номер не пройдет» и я бы окатила его ледяным взглядом». «Да, конечно, — говорит она. — Но, предположим, что ваш взгляд на него не подействовал. Что тогда, мисс Роше?»
  «Тогда и только тогда, — сказала я ей, — я бы использовала другие методы. Возможно, я разделалась бы с ним, но по своему, как подобает настоящей леди», — сказала я ей. Потом я говорю: «На худой конец всегда есть утюг… но прежде всего чувство собственного достоинства. Будем же настоящими леди, пока есть возможность, а если такой возможности больше не будет, тогда, конечно же, нам придется разделаться с ними».
  Паула сделала большой глоток бренди. Она наклонилась в сторону Кэллагена.
  — Вы слышали о Елене Троянской? — таинственно зашептала она.
  — Нет, Паула, — ответил Кэллаген, — расскажите мне о ней.
  — Жила некая женщина. Она была в полном порядке. Теперь смотрите, что она сделала Марку Антонию. Когда дела пошли плохо и этот Марк Антоний уничтожил все живое в округе, как саранча, что она делает? Ну, скажите, что она делает?
  — Ну, и что она делает? — спросил Кэллаген.
  Мисс Роше твердо сжала губы.
  — Она заманила его в свою комнату, и не дала ему выйти, — доверительно поведала она. — И на следующий день они дали ей золотое яблоко. Если вы будете в Челси, вы увидите там больницу — памятник. Я всегда говорила, что женщину рождает событие. Каждое великое событие рождает великую женщину. Жанна Д'Арк, Нэл Гвин, Мэй Вест и девушка из Арментье… в истории полно таких женщин…
  Кэллаген кивнул.
  — Ты права, Паула. Это были женщины, которые знали, когда и как отомстить. Ты тоже такая женщина. Именно поэтому я хотел поговорить с тобой о Габби.
  — Габби, — она почти прошипела. — Я жду тут кое-кого…
  Кэллаген прервал ее. Тихим, интригующим голосом он сказал:
  — Расскажи мне кое-что, Паула. Пытался ли Габби связаться с тобой после того, как он был так груб по отношению к тебе в тот вечер в «Вентура-клаб». Он не пытался извиниться?
  — Извиняться он и не подумал, — ответила Паула. — Но он связывался со мной, это было. Он осмелился позвонить мне и спросил, что мы с вами делали… о чем говорили. Он сказал, что ему это надо знать и что, если я не скажу ему, он сделает так, что я никогда не найду работу ни в одном клубе в Вест-Энде.
  — О-а, — протянул Кэллаген. — И ты ему сказала?
  Паула состроила гримасу, которая должна была означать глубокое презрение.
  — Жаль, ты не слышал, что я ему сказала, — произнесла Паула. — Я была холодна, как лед. Я сказала: «Мистер Вентура, нет необходимости звонить мне и задавать вопросы, потому что я не желаю разговаривать с вами. И еще, что касается работы в вашем клубе или каком другом клубе, если у вас появится желание чинить мне препятствия, валяйте». Я сказала: «Я не хочу сердиться и терять чувство собственного достоинства из-за вас, мистер Вентура, но если вы попытаетесь осуществить одну из ваших шуточек по отношению ко мне, я приду к вам в вашу грязную помойку, которую вы называете клубом, и оборву ваши поганые уши. Теперь вы знаете все!» — И с этими словами я повесила трубку.
  Кэллаген одобрительно кивнул.
  — Вот это молодец, Паула! Пора уже, чтобы кто-нибудь поставил Габби на место, и… — Он наклонился к ней и улыбнулся. — Я думаю, что мы с тобой можем это сделать.
  Паула допила свой бренди и произнесла уклончиво-неопределенно:
  — Все, что пожелаешь, дорогой. Ты мне всегда нравился. Я всегда распознаю джентльмена.
  Кэллаген взглянул на часы. Было без четверти одиннадцать. Он сунул руку в карман жилетки и вытащил пять новеньких десятифунтовых банкнот. Аккуратно сложил их и положил рядом с пустым бокалом Паулы.
  — Купи себе что-нибудь, Паула. Что-нибудь такое, что достойно тебя. Мне очень неприятно давать тебе деньги, но это лучше, чем если бы я купил что-то сам, и это никак не соответствовало бы твоей неповторимой индивидуальности.
  Ее пальцы зажали банкноты. Кэллаген продолжал:
  — Габби достиг своего Ватерлоо. И я не имею в виду железнодорожную станцию. Если я не сделаю так, чтобы его арестовали в эти два-три дня, тогда меня зовут не Кэллаген. Как тебе это нравится, Паула?
  — Великолепно, — поддакнула она, слегка икнув, — я бы пожертвовала парой пальцев на ноге, чтоб увидеть этого сукина сына в тюремной одежде. Она была бы ему очень к лицу.
  — Ты не хотела бы мне помочь в этом? — Голос Кэллагена был похож на воркование голубы.
  — Не нужно меня даже об этом и спрашивать, дорогой, — с чувством сказала Паула. — Я готова ползти по глубокому снегу, чтобы рассчитаться с этим жалким пустозвоном, хотя я и настоящая леди.
  Она замолчала, наблюдая, как Кэллаген наливает щедрую дозу бренди в ее бокал.
  Он достал бумажник и вынул из него карточку. Написав что-то на ней, он передал ее Пауле.
  — В двенадцать часов, сегодня вечером, я хочу, чтобы ты позвонила Габби в «Вентура-клаб». Когда тебя соединят, скажи, что это вопрос жизни и смерти. Что ты должна поговорить с ним. Когда он возьмет трубку, скажи ему что требуется. Скажи, то, что я написал на этой карточке. Только тебе не надо быть очень вежливой.
  Паула прочитала то, что было написано на карточке. Глаза у нее широко открылись.
  — Прекрасненько, — сказала она. — Вот здесь я получу истинное наслаждение. Я с удовольствием скажу ему, что…
  Кэллаген сделал знак официанту, заплатил по счету и сказал:
  — Мне надо идти, Паула. На днях, а может даже раньше, чем ты думаешь, мы опять встретимся.
  Паула одним глотком выпила весь бокал:
  — В любое время, как только ты захочешь увидеть меня, дорогой, позвони мне. Что-то такое в тебе есть, что мне очень нравится. — Она пугливо оглянулась. Ей показалось, что она выглядела очень драматично.
  — Я всегда искала кого-нибудь наподобие тебя. Кого-нибудь, кто бы был настоящим джентльменом, для кого деньги не играли бы большой роли. Интересно, не настал ли конец моим поискам…
  Весь эффект от этой речи был испорчен еще одним приступом икоты.
  Кэллаген сказал:
  — Давай оставим наши будущие встречи в руках судьбы, Паула. Единственное, что тебе надо запомнить, — это дозвониться до Габби в двенадцать часов и передать ему это послание. Не забудешь?
  — Никогда. Никогда… Пока я могу стоять на ногах, я всегда сдержу свое слово.
  — Прекрасно, — произнес Кэллаген. — Я знал, что сделал правильно, познакомившись с тобой. Я посажу тебя в такси, Паула. Тебе лучше поехать домой.
  Мисс Роше с достоинством поднялась и проговорила:
  — Может, ты и прав, дорогой. Думаю, что я прилягу ненадолго, потому что я чувствую, что если не сделаю этого, я свалюсь.
  На улице, когда Кэллаген усаживал ее в такси, она простилась с ним:
  — Пока, Слим. Я буду всегда помнить тебя как превосходного джентльмена. Только в следующий раз, когда мы встретимся, лучше приходи ко мне, и мы выпьем у меня. Я думаю, что всем полезно расслабляться время от времени.
  Такси тронулось. Кэллаген вздохнул с облегчением. Он быстро пошел назад к Беркли-сквер, вошел в офис, сел за машинку Эффи Томпсон, вставил четвертинку листа обычной бумаги и начал печатать…
  «Грантс-Отель, Кларгес-стрит…»
  * * *
  Ровно в одиннадцать тридцать Кэллаген вошел в Грантс-Отель на Кларгес-стрит. Он направился прямо к стойке администратора.
  — Я пришел на встречу с мистером Вендейном. Он меня ждет. Где его номер?
  Служащий отеля ответил ему. Кэллаген поднялся по лестнице на второй этаж. Подойдя к номеру Ланселота, он толкнул дверь и вошел.
  Он оказался в хорошо меблированной гостиной. Слева открытая дверь вела, как предположил Кэллаген, в спальню. В центре гостиной стоял стол, за которым сидел Ланселот. Кэллаген оценил по достоинству наличие бутылки виски, сифона и стаканов на буфете.
  — Ну и нервы у тебя, Кэллаген, — сказал Ланселот. — Я, право, не знаю, зачем я остался для разговора с тобой. Мне бы следовало вызвать полицию.
  Кэллаген обошел вокруг стола, прошел мимо Ланселота и подошел к буфету. Он налил себе в стакан виски, чуть более половины стакана, выпил и запил глотком содовой. Затем вернулся назад к столу и остановился, глядя на Ланселота сверху вниз.
  — Ты просто-напросто большой надутый пузырь, Ланселот, — начал говорить Кэллаген. — Ты высок, имеешь приятную внешность, выглядишь так, как и подобает выглядеть мужчине, но внутри у тебя нет ничего, кроме воздуха. Смотреть на тебя тошно.
  Ланселот вскочил на ноги. Он развернулся, чтобы нанести Кэллагену удар в лицо, но Кэллаген с легкостью перехватил его руку своей левой, отступил немного назад и нанес Ланселоту сильный удар по голове.
  Ланселот, задев спинку стула, рухнул на пол. Он лежал некоторое время, потом начал с трудом подниматься. Когда он уже более или менее твердо стоял на ногах, Кэллаген опять сбил его с ног.
  — Ну вот так-то, — сказал он. — А теперь давай покончим с этими грубыми выходками: у тебя они плохо получаются, у тебя все плохо получается. Садись и расслабься. Я собираюсь поговорить с тобой.
  Вендейн стер кровь с губ.
  — Хорошо, но я рассчитаюсь с тобой за это. Так и знай.
  В голосе у него звучала некоторая обида, как у рассерженной женщины.
  — Я готов рискнуть.
  Кэллаген подошел к буфету, смешал виски с содовой, вернулся со стаканом к столу, поставил его на стол перед Ланселотом:
  — Выпей. Тебе это необходимо. Я же говорил, что ты не сможешь такое выдержать.
  Он вернулся к буфету и налил себе еще виски. Потом отошел к камину и встал, повернувшись к нему спиной, держа стакан с виски в руке и глядя на Ланселота.
  — Если ты не дурак, — посоветовал он, — если у тебя есть мозги в голове, ты выслушаешь меня, и очень внимательно. Я расскажу тебе две истории. Одна из них — чистая правда. Вторая — некоторый вариант правды, созданный мной. Когда ты все услышишь, ты поймешь, что вторая история звучит так, как если бы она была правдой. И что первая история, которая на самом деле — чистая правда, похожа не вымысел. Итак, вот первая история.
  В прошлом году ты заставил своего дядю, майора Вендейна, вложить значительную часть своего капитала в акции придуманного тобой рискованного предприятия. Видимо, все это казалось убедительным, потому что ты заставил вложить свои деньги не только майора Вендейна но и Габби Вентуру. Однако из твоей затеи ничего не вышло. И майор Вендейн и Габби потеряли свои деньги, но если майор, возможно, и посчитал это простым невезением, Габби не был готов так просто смириться с потерей денег. У него возникло подозрение, что каким-то образом ты на этом что-то поимел. Ему это не нравилось. Я могу себе представить, что он был с тобой не слишком вежлив из-за этого, и, пытаясь оправдать себя, ты сказал ему, что не он один потерял свои денежки, что и твой собственный дядюшка тоже потерпел неудачу.
  В то время существовало такое предположение, что ты можешь жениться на Одри Вендейн. Из-за этого майор ничего не сказал Одри о своем участии в покупке акций. Позже, когда она решила, что ты ей не очень нравишься (и я ее за это не виню), он уже не смог сказать ей. Неважно, по каким причинам.
  Как бы то ни было, ты околачивался в Марграуде, возможно, пытаясь заставить Одри изменить свое решение. И ты там находился, когда Эсме вернулась из Кейптауна.
  Эсме не очень хорошо себя чувствовала. Она была чем-то обеспокоена. Ей нужно было довериться кому-нибудь, и ей нужны были деньги. Ей нужны были деньги, чтобы заставить Блейза молчать. Она испробовала все, что знала, но в конце концов она уже ничего больше не могла поделать и обратилась к тебе как к последней надежде. Она рассказала тебе свою историю: как вышла замуж за Блейза в Кейптауне, как Блейз шантажировал ее. Она рассказала тебе, как он появился здесь и приобрел пивную Ярд-Арм, чтобы все время быть поблизости от поместья. Она рассказала, как он обещал, если раздобудет достаточно денег, дать согласие на развод и тихо развестись, так чтобы ни ее отец, ни семья ничего не узнали о ее замужестве.
  Я думаю, что тебе было интересно, возможно, это тебя даже позабавило, но ты ничего не предпринял. Когда ты вернулся в Лондон, ты, я нисколько в этом не сомневаюсь, рассказал Габби Вентура об этой новости, как о забавном пикантном случае. Ты пытался подружиться с Габби, ты никогда не чувствовал себя счастливым со времени этого дельца с акциями. Скорее всего, ты даже боялся его.
  Хорошо. Следующее, что ты узнаешь, это о похищении драгоценностей Вендейнов. Ты знаешь, что и местная полиция, и сыщики из Скотланд-Ярда считают, что это дело рук кого-то из своих. И не надо иметь большого ума, чтобы суметь сложить два и два. Ты догадался, что Эсме нашла как откупиться от Блейза. Ты догадался, что она впустила его в дом, сообщила ему код сейфа. Ты даже не догадался, ты просто знал это. Ты знал, что драгоценности у Блейза.
  Это тебя вполне устраивало. Что это значило для тебя? При нормальном ходе событий, у тебя не было бы ни самих драгоценностей, ни дохода от их продажи, пока майор был жив. Кража тебя вполне устраивала, при условии, что страховая компания выплатит страховку. Ты просто был поблизости и наблюдал за ходом дела. Ты обратил внимание на то, что майор не спешил заявить о пропаже в страховую компанию. Практически, ты заставил его это сделать. И, между прочим, я полагаю, тебя интересовало, почему он не сделал этого раньше. Но даже после получения иска, страховая компания не стремилась выплатить, тогда ты решил, что используешь другие рычаги. Ты сделал так, что меня привлекли к этой работе, думая, что, когда я прибуду в Марграуд, Эсме испугается, расскажет отцу правду, и, чтобы спасти репутацию дочери, он встанет на твою сторону. Он будет настаивать на немедленной выплате страховки, и, когда он бы получил ее, я так думаю, тебе захотелось бы завладеть всей суммой.
  Когда Одри Вендейн услышала о намерении привлечь частного сыщика к этому делу, ей это не понравилось — неважно по каким причинам, — я их знаю и понимаю. Она прибыла в Лондон. Ее цель заключалась в том, чтобы не допустить меня к этому делу. Она думала, что для этого ей понадобятся деньги, поэтому она попросила тебя одолжить ей 300 фунтов. Ты дал ей эти деньги, не зная, для чего они ей были нужны. Ты думал, что сможешь опять вернуть себе ее расположение. Но ты одолжил ей не свои деньги — у тебя не было трехсот фунтов. Ты занял их у Вентуры, а Вентура одолжил их тебе, потому что в этот момент его это очень устраивало.
  Естественно, — бодро продолжал Кэллаген, — ты был очень раздосадован, когда я сказал тебе, что заставил Лейна забрать иск из страховой компании. Ты высматривал — вынюхивал и узнал, что я договорился о том, что буду также представлять интересы страховой компании. Тогда ты дозвонился до Одри и пытался устроить мне веселенькую жизнь. Однако из этого ничего не вышло…
  В действительности, — сказал Кэллаген, при этом он казался дружелюбным, как никогда, — я, в кои-то веки, выполнил до конца свои обязанности. Я не только должным образом защитил интересы семьи Вендейнов, но, как мне кажется, я спас страховой компании кучу денег. И это дает мне возможность отлично себя чувствовать.
  Ланселот ничего не ответил. Кэллаген закурил сигарету, сделал глоток виски с содовой.
  — Итак, Ланселот, это правда, только правда и ничего, кроме правды. Это та история, которую, расскажи я ее полиции, они не поверили бы: согласись, что каждому нормальному полицейскому такая история покажется неправдоподобной.
  — Теперь, — продолжал Кэллаген, — у меня есть другая история, история, которая далека от правды, не соответствует всем фактам. Я тебе ее расскажу. Когда расскажу, ты либо согласишься сделать то, что я хочу, либо я сообщу эту вторую историю полиции. Думаю, что ты будешь причастен к этому делу. Слушай.
  Ланселот откинулся на спинку стула. Он перестал промокать платком кровь вокруг рта, жадно глотнул виски с содовой. По его глазам было видно, что он заинтересовался.
  Кэллаген сказал:
  — Дело с драгоценностями Вендейнов — всего лишь прикрытие. Это самая забавная история, которую я когда-либо в жизни слышал. Вот первое, над чем можно посмеяться: когда Блейз забрался в Марграуд и похитил драгоценности, в его руках оказались не настоящие драгоценности. Это была лишь подделка — имитация, которую сделал майор, заменив настоящие драгоценности. Эсме этого не знала, и никто в то время этого не знал. Но по моей версии всей этой истории один ты знал наверняка об этом. Согласно моей версии, когда Эсме пришла к тебе и сказала, что ей нужны деньги, ты предложил, чтобы Блейз похитил драгоценности Вендейнов, хотя знал, что они фальшивые, и, таким образом, майор вынужден будет предъявить фальшивый иск в страховую компанию. Согласно иску, он бы получил 75000 фунтов и пообещал из этой суммы рассчитаться с Блейзом. Если ты тщательно проанализируешь ситуацию, то увидишь, что улики указывают на то, что так все оно и есть, хотя, как мы оба знаем, это совсем не так.
  Блейз знал о тебе, — продолжал Кэллаген. — Эсме, возможно, рассказала ему, что пыталась раздобыть у тебя денег. Он также знал, что, когда майор умрет, драгоценности перейдут к тебе. Естественно, Блейз был раздражен, когда он обнаружил, что драгоценности были фальшивыми, и что все его старания и риск были напрасными. И тогда он постарался отыграться на Эсме. Он отправил тебе записку без подписи — ты сам ее мне показывал, — в которой сообщалось, что драгоценности не стоили и сорока фунтов. Ты никак не отреагировал на эту записку потому, что ты надеялся, что страховая компания все-таки выплатит страховку. Это свидетельствует о том, что ты жулик, так как ты тогда уже знал, что похищенные драгоценности были фальшивыми. Но одному человеку ты сказал об этом — я думаю, ты сказал Вентуре.
  — А при чем здесь Вентура? Он-то какое отношение имеет к этому делу? — вставил Ланселот.
  — Это не твое дело, — ответил Кэллаген. — Когда я захочу, чтоб ты задавал вопросы, я тебе скажу.
  Кэллаген допил свой бокал виски с содовой.
  — Завтра у меня встреча в Скотланд-Ярде. Мне надо что-нибудь рассказать этому полицейскому Валпертону, он руководит работой по этому делу. Валпертон не из простаков. Он жаждет крови, ему все равно чьей. Что ж, я ему подброшу кое-кого — я сдам ему тебя, Ланселот.
  — Понимаю, — с горечью произнес Ланселот. — Значит, именно мне предстоит отдуваться. Но если ты это сделаешь, скажи мне: как ты объяснишь полиции замену драгоценностей. Должно быть, мой дядя несет ответственность за это. Ну, так что ж, ты скажешь им и об этом?
  Кэллаген улыбнулся, улыбнулся блаженной улыбкой.
  — Это совсем нетрудно, Ланселот. Майор расскажет им, что он подозревал, что кто-то может попытаться похитить драгоценности, поэтому он заменил их фальшивыми — это достойно лишь похвалы.
  — Понятно, — сказал Ланселот. — Значит, такая вот история. Но в то же время тебе надо признать одну вещь. Он не возражал, чтобы иск был предъявлен страховой компании, хотя и знал, что драгоценности были фальшивыми.
  — Хорошо, — ответил Кэллаген. — А разве ты не сделал то же самое? Когда Блейз написал тебе эту записку и сообщил, что драгоценности фальшивые, ты пошел в страховую компанию и сообщил им об этом?
  Губы Кэллагена растянулись в широченной улыбке.
  — Ты проиграл, Ланселот, и ты знаешь, что это так. Если ты не потерял рассудок, ты будешь делать так, как я хочу. Тогда ты сможешь кое-что получить.
  Ланселот опустил глаза. Через минуту он спросил:
  — Ладно, чего ты хочешь?
  Кэллаген сунул руку в карман, достал четвертушку бумаги:
  — Я вот здесь напечатал небольшой документик. Ты его подпишешь. Я расскажу тебе, что в этом документе. Там говорится, что как единственный и последний владелец драгоценностей Вендейнов после смерти твоего дяди ты имеешь право их продать. Еще там говорится, что ты готов, с его согласия, продать их сейчас и что ты желаешь поделить с ними вырученную сумму около ста тысяч фунтов. Это значит, что ты получишь 50000 фунтов и никаких обвинений с моей стороны. Ну как, это достаточно честно, ты согласен, Ланселот?
  — Если я получу деньги, тогда нормально, — ответил Ланселот. — Но как мы сможем продать драгоценности? У нас их нет.
  — Не волнуйся об этом, Ланселот. Я их достану.
  Кэллаген подошел к столу, положил листок бумаги перед Ланселотом, протянул ему свою ручку и произнес:
  — Конечно, ты мог бы заявить, что этот документ получен от тебя под давлением. Ты бы мог сказать много чего, Ланселот, но ты этого не сделаешь, потому что если скажешь, ты сам знаешь, что я с тобой сделаю. Я добьюсь для тебя приговора как соучастнику и как укрывателю в деле похищения драгоценностей Вендейнов. Если имя Эсме появится в этом деле, твое будет тоже, и какое бы наказание она не понесла и что бы с ней ни случилось, то же самое произойдет и с тобой. Запомни это.
  Ланселот нетерпеливо перебил.
  — Хорошо, у меня нет другого выбора. Я согласен подписать этот документ.
  Затем, подписав, он положил ручку на стол и спросил:
  — А как же Блейз?
  — Тебе нечего беспокоиться о Блейзе. Никому не придется о нем волноваться.
  Кэллаген взял листок, свою ручку и шляпу.
  — Ему и самому не придется волноваться. Спокойной ночи, Ланселот.
  Кэллаген стоял у входа в Грантс-Отель на Кларгес-стрит. Он посмотрел на часы. Было двенадцать часов. Он направился в сторону Беркли-сквер.
  * * *
  Будильник, который мисс Роше поставила ровно на двенадцать ночи, резко зазвонил, как взорвался. Паула, одетая в комбинацию, лежала, растянувшись на постели и тихонько, как и подобает леди, похрапывала. От трезвона будильника она сразу же проснулась. Паула зевнула, потянулась, села на край кровати и пригладила волосы руками. Через секунду она встала с постели, подошла к буфету, достала бутылку джина, налила полный стакан и выпила. Затем подошла к туалетному столику и взяла лежавшую на нем карточку, которую Кэллаген дал ей. Нетвердой походкой она подошла к телефону, села рядом, сняла трубку и набрала номер «Вентура-клаб». Когда на другом конце взяли трубку, она попросила:
  — Мне надо поговорить с мистером Вентура… Неважно, кто я, можете сказать, что это срочно. Это вопрос жизни и смерти.
  В голосе Паулы звучали драматические нотки. Она сама себе нравилась. Через несколько секунд в трубке раздался голос Вентуры. Паула сказала:
  — Это ты, толстый червяк? Говорит Паула Роше. Итак, это ты тот самый тип, который собирается сделать так, чтобы меня не пустили ни в один клуб в Вест-Энде. Правильно? Хорошо. Тебе кто-нибудь говорил когда-нибудь, что нет ничего страшнее, чем гнев оскорбленной женщины? Ну так слушай: сегодня я обедала с одним твоим приятелем. Может, он и не такой приятель, как ты думаешь. Его зовут Кэллаген. Он мне сказал кое-что по секрету. Мне не следовало бы тебе об этом говорить, но я скажу. Так что прочисти свои грязные толстые уши и слушай.
  Кэллаген расколол тебя. Он готовится нанести тебе удар изнутри. Ему все известно о драгоценностях Вендейнов. Ему все известно о тебе, здоровый, толстый пустозвон. Тебе не выкрутиться, и, когда они засадят тебя за решетку, я буду приходить каждый день только для того, чтобы скорчить тебе рожу. Спокойной ночи, дорогуша.
  Мисс Роше швырнула трубку на рычаг. Она посмотрела на себя в зеркало. Тушь с ресниц попала ей в глаз. Это ей не понравилось. Она вздохнула, выпила еще немного джина, увидела на столике пять десятифунтовых банкнот, которые ей дал Кэллаген, еще раз вздохнула удовлетворенно и вернулась в постель.
  Глава XIV
  Посошок на дорожку
  Ровно в двенадцать часов инспектор сыскной полиции Валпертон притормозил свой чистенький блестящий автомобиль напротив одного жилого дома в Челси.
  Он вошел в дом и на лифте поднялся на третий этаж. Затем прошел к квартире, расположенной в конце коридора, и нажал звонок у двери. Он закурил сигарету и ждал.
  Через минуту дверь открыл старший инспектор сыскной полиции Гринголл, он был в голубом халате, и лицо его выражало удивление. Какое-то время он молча стоял, глядя на Валпертона. Затем губы его растянулись в улыбке. Это была приятная, доброжелательная улыбка. Это была отеческая улыбка, улыбка родителя, который пережил в жизни определенные трудности и который понимал, что некто, не такой умудренный жизненным опытом, как он, тоже начал сталкиваться с трудностями.
  Гринголл насмешливо-вопросительно поднял одну бровь.
  — Кэллаген? — спросил он.
  Валпертон кивнул.
  — Да, мистер Гринголл. Кэллаген… вы и говорили это.
  — Входите, — пригласил Гринголл. — Мне думалось, что по какой-то причине вы не хотели ввязываться в это дело с драгоценностями Вендейнов.
  Валпертон проследовал за Гринголлом в его кабинет. Гринголл закрыл двери, достал бутылку виски, сифон с содовой и два стакана и стал смешивать напитки. Валпертон сел в одно из огромных кожаных кресел.
  — Ну, рассказывайте. Что теперь затеял наш друг Кэллаген?
  Валпертон взял стакан из рук своего начальника.
  — Сегодня днем я получил от Кэллагена письмо. Оно было послано не по почте, кто-то бросил его в мой ящик. Это очень интересное письмо. Может, хотите его прочитать?
  Он вытащил из кармана письмо и передал Гринголлу. Тот прочитал письмо и, закончив чтение, произнес:
  — У меня тоже были подобные письма от Кэллагена. Они ни о чем не говорят. По ним можно предположить, что Кэллаген много знает, и что в нужное время, если вы будете хорошо себя вести и терпеливо ждать, вы тоже многое узнаете.
  — Это очень похоже на его проклятое высокомерие, — вспылил Валпертон.
  Гринголл улыбнулся.
  — Именно. Он наглый парень, но он чертовски умен. Какова ситуация, Валпертон? Есть что-нибудь новенькое в деле Вендейнов?
  — Да, и много, — решительно ответил Валпертон. — Когда я сегодня получил письмо от Кэллагена, я не забеспокоился. Все более или менее оставалось по-прежнему. Появился только один интересный момент с тех пор, как я в последний раз говорил с вами об этом деле. Это то, что Лейн — поверенный майора Вендейна — отозвал иск из страховой компании на том основании, что Кэллаген добыл сведения о местонахождении драгоценностей. Он рассчитывает вернуть их. Это меня заинтриговало, но я не видел повода, чтобы вмешаться.
  Так вот, — продолжал Валпертон. — В десять часов из Девоншира ко мне явился Гридли. Вчера вечером я отправил его туда разузнать кое-что о некоем парне по имени Блейз, он жил там поблизости. Вы обратили внимание, что в своем письме Кэллаген сообщает, что Блейз исчез. Ну так тело Блейза было найдено на дне ущелья между Марграудом и тем местом, где жил Блейз.
  Гринголл вопросительно поднял брови.
  — Что вы думаете об этом?
  — Подумайте сами, сэр, — сказал Валпертон. — Кэллаген в этом письме допускает, что его мнение об этой краже совпадало с моим; он также считает, что это дело рук кого-то из членов семьи. И этот член семьи, возможно, работал вместе с Блейзом.
  — Понимаю, это осложняет дело, не так ли? И что вы после этого сделали?
  — Ничего, — ответил Валпертон.
  Он замолчал на мгновение, потому что заметил, как на лице Гринголла вновь появилась слабая улыбка. Потом снова заговорил.
  — Я ничего не сделал, потому что был несколько обеспокоен. Я подумал, что было бы глупо с моей стороны, если бы я отправился туда сам или дал конкретные инструкции Гридли до того, как я узнаю, что Кэллаген мне скажет завтра.
  — Правильно, — похвалил Гринголл. — Кэллаген знал, что вы так поступите. Именно поэтому он и отправил вам это письмо. Он старается выиграть время.
  Гринголл достал из одного кармана халата трубку, из другого — кисет, и стал набивать трубку табаком.
  — Сэр, если Кэллаген будет мне мешать, я его арестую. Мне начинает немножко надоедать этот Кэллаген.
  — Валпертон, — сказал Гринголл, — мне уже не раз надоедал Кэллаген, я был на него зол. Были моменты, когда я с радостью убил бы его, но я никогда не допускал мысли об его аресте.
  Валпертон вопросительно поднял брови.
  — В самом деле?
  — В самом деле, — ответил Гринголл. — Теперь позвольте мне сказать вам кое-что. Вы слышали о девизе Кэллагена, когда он проводит расследование: «Мы раскрутим это дело, ну а как — не ваше дело!» Самое забавное заключается в том, что он-таки раскрутил каким-то образом это дело.
  Гринголл пересел в другое кресло. Он с удовольствием попыхивал трубкой.
  — Вот какой совет я вам дам, Валпертон. Сидите тихо и выслушайте все, что Кэллаген скажет вам завтра, потому что, могу побиться об заклад, вы услышите именно столько правды, сколько он захочет вам сообщить.
  Валпертон опять в удивлении поднял брови.
  — Именно столько, сколько он захочет мне сказать? — повторил он.
  — Точно так, — подтвердил Гринголл. — Если Кэллаген не расскажет вам какую-то часть истории, то это будет по той причине, что он знает: эта часть, которую он от вас утаил, настолько запутана, что проверить вы ее не сможете, а потому для него безопаснее не говорить вам о ней. Я знаю методику Кэллагена. Завтра он сообщит вам столько фактов, сколько сочтет нужным.
  И Гринголл сочувственно улыбнулся.
  — Я заключу с вами пари, Валпертон. Для Кэллагена это дело уже решено. Все, что он задумал сделать, уже сделано, и более или менее успешно.
  — Ну что ж, — вздохнул Валпертон. — Надеюсь, мистер Гринголл, я тоже сочту это успешным.
  — Не вижу причины сомневаться. Подумайте сами. В этом деле Кэллаген представляет две стороны, чьи интересы, на первый взгляд, казались совершенно противоположными: страховую компанию и семью Вендейнов. Итак, он правильно поступил относительно страховой компании, не так ли?
  Валпертон угрюмо кивнул.
  — Вы хотите сказать, что они довольны тем, что иск был отозван?
  — Именно так, — сказал Гринголл. — И еще одно, что Кэллагену было нужно — это не разрушить спокойствие и счастье семьи Вендейнов. И я себе представляю, что он уже сделал определенные шаги для этого. Есть еще третья задача Кэллагена — сделать так, чтобы инспектор сыскной полиции Валпертон тоже был доволен. Я думаю, — сказал Гринголл, широко улыбаясь, — что он начнет это делать завтра.
  Валпертон поднялся и поблагодарил:
  — Большое спасибо, сэр. Я подожду и посмотрю, что произойдет.
  — Правильно, — сказал Гринголл. — Если вас одолевают сомнения, лучше ничего не предпринимать. Я всегда считал это важным правилом для полицейского офицера…
  Он направился к двери.
  — Особенно если имеешь дело со Слимом Кэллагеном.
  Кэллаген лежал в постели, глядя в потолок. Он размышлял об Одри Вендейн и одновременно говорил себе, что он слишком много времени затратил на это дело. Он заставил себя думать о другом.
  «Быть частным сыщиком, — думал Кэллаген, — довольно странное занятие. Люди обращаются к тебе, потому что попали в переделку, потому что они не хотят обращаться в полицию, потому что по каким-то причинам они опасаются полиции.
  Иногда эти люди говорят тебе правду, обычно они говорят только половину правды, или и того меньше. После этого ты сам начинаешь заполнять белые пятна, и, если тебе это удается, ты что-то предпринимаешь, а потом можешь сидеть и наблюдать, как начинают разворачиваться события.
  Ты составляешь определенный план, исходя из особенностей характера участников расследуемого дела. И как только план запушен в работу, тебе уже нельзя останавливаться. Остается только надеяться на лучшее. Но ты всегда можешь быть уверенным только в одном. Либо из этого что-то получится, либо нет. И до настоящего момента все получалось».
  Кэллаген едва заметно улыбался. Он надеялся, что все получится и дальше, повернулся на бок и потянулся за бутылкой виски, которая стояла на столике у кровати. Сделал большой глоток прямо из горлышка.
  На столе зазвонил телефон.
  Кэллаген, не вынимая горлышка бутылки изо рта, усмехнулся. Он сделал еще глоток, поставил бутылку на место и взял трубку.
  Звонил Габби Вентура:
  — Привет, Слим. Послушай… я хочу поговорить с тобой.
  — Никто тебе не запрещает. Завтра не подойдет?
  Он все еще усмехался, и в его усмешке было что-то мефистофельское.
  Возникла пауза. Затем Вентура произнес:
  — Нет. Это срочно, Слим. Это срочно и для тебя, и для меня. Мне надо поговорить с тобой сейчас. Что если ты заглянешь ко мне. У меня есть бутылка шампанского, и мы могли бы ее распить.
  — Я никогда не пью шампанское. — возразил Кэллаген. — Только виски, во всяком случае в это время суток. — Он повернул руку, чтобы видеть часы. Было 12.40 ночи.
  Вентура старался придать своему голосу шутливый тон:
  — Ну что ж… у меня полно виски. Приходи, Слим.
  — Почему бы тебе не прийти сюда… в офис? — спросил Кэллаген. — У меня тоже есть виски.
  Опять наступила пауза. И затем:
  — Послушай, Слим… не упрямься. Я хочу, чтобы ты пришел сюда. Я хотел бы передать тебе кое-что, что у меня есть.
  — А… Вот теперь ты заговорил по-деловому, Габби. Должен ли я понимать это так, что ты собираешься отдать мне драгоценности Вендейнов — настоящие драгоценности?
  — Правильно, — отозвался почти весело Габби. — Я знаю, когда мне больше нечем крыть, Слим.
  Кэллаген рывком спустил ноги с кровати.
  — Хорошо, Габби. Я сейчас прибуду. Увидимся в клубе.
  — Нет, — возразил Вентура, — не делай этого. Народу сейчас немного, и клуб скоро закроют. Через заднюю дверь приходи прямо в мою квартиру. Я буду ждать внизу.
  — Хорошо, — согласился Кэллаген. — Я буду у тебя через пятнадцать минут. Уже выхожу.
  Он повесил трубку, поднялся с кровати, надел шляпу, прошел по коридору до лифта и спустился в свой офис. Открыв дверь, прошел в свою комнату, сел за письменный стол и открыл нижний ящик правой тумбочки стола.
  В ящике лежал автоматический пистолет «люгер» 32-го калибра и бутылка канадского виски. Кэллаген взял в руки пистолет, посмотрел на него, проверил патронную обойму, вновь вставил ее в ствол, передернул ствол, для чего втолкнул патрон в казенник, поставил на предохранитель и сунул пистолет в специальный карман под левой подмышкой.
  Он сделал большой глоток канадского виски, положил бутылку на место, закрыл дверь, вышел из офиса и спустился на лифте до первого этажа.
  Закрыв за собой дверь лифта, он прошел по коридору к домику привратника Уилки. Ночной портье сидел в застекленной будке, курил и читал газету «Ивнинг Ньюз».
  — Уилки, — обратился Кэллаген. — Послушай, что я скажу, и чтоб никаких ошибок на этот раз. Я собираюсь встретиться с неким джентльменом по имени Вентура. Запиши-ка номер его телефона. — Кэллаген продиктовал телефон. — Ровно в десять минут второго, — продолжил он, — ты должен позвонить по этому номеру. Когда тебя соединят, попроси к телефону мистера Вентуру. Когда он спросит, кто говорит, скажешь: это инспектор сыскной полиции Валпертон из Скотланд-Ярда. Мне надо поговорить с мистером Кэллагеном.
  Кэллаген замолчал, закуривая сигарету.
  — Ты понял, Уилки?
  Уилки сказал, что он все понял.
  — Затем, — продолжал Кэллаген, — я возьму трубку. Возможно, я наговорю массу ерунды, но тебе не надо на это обращать внимание. Понятно?
  Уилки сказал, что все будет как надо. Кэллаген положил фунтовую бумажку на стол, за которым сидел Уилки, и вышел.
  Он направился в сторону Шепард-Маркет, к рынку. Обошел рынок, свернул направо и очутился перед проходом, ведущим к задней части здания «Вентура-клаб». На расстоянии тридцати ярдов проход пересекала узкая дорога, которая шла вдоль боковой стены клуба.
  Кэллаген медленно пошел по проходу. Пройдя пять-шесть шагов, он остановился и прислушался, затем вытащил портсигар, зажигалку и закурил сигарету. И все это время он внимательно прислушивался.
  Щелчком он закрыл зажигалку, положил ее в карман и пошел дальше, тихонько насвистывая.
  Он подошел к тому месту, где проход пересекала узкая дорога. Кэллаген — нервы его были напряжены до предела — ступил на то место, где проход и дорога пересекались, сделал вид, что собирается идти дальше, остановился и внезапно отпрыгнул назад.
  Туристический автомобиль с визгом пронесся мимо Кэллагена на расстоянии каких-нибудь двенадцати дюймов.
  Кэллаген быстро пересек дорогу, скрылся в тени прохода и остановился, выжидая. Через пять минут он услышал ровный звук работающего двигателя.
  Он вышел из прохода и повернул за угол «Вентура-клаб». Пройдя шагов двадцать, повернул направо и остановился перед неосвещенным входом в клуб. Водитель туристического автомобиля разворачивал свою машину, подавая задом в сторону конюшен, расположенных напротив.
  Кэллаген сунул руку под пиджак и пощупал свой «люгер». Сделав три быстрых неслышных больших шага, он просунул руку в боковое окно машины и схватил водителя за воротник.
  — Выключи двигатель, Рупи, — приказал Кэллаген. — Ты можешь оставить машину здесь. И выходи.
  Феллинер что-то проворчал, заглушил двигатель, поставил на ручной тормоз и вышел из машины.
  — Послушай, — сказал он. — Какого черта?..
  Кэллаген ткнул стволом пистолета в толстый мягкий живот Рупи и скомандовал:
  — Иди впереди меня к задней двери и не разговаривай. Габби ждет там.
  Феллинер повиновался. Они опять прошли к проходу и повернули налево. В пятнадцати ярдах впереди Кэллаген увидел неяркий свет фонарика, который Габби прикрывал рукой.
  Габби вскрикнул:
  — Что происходит, Слим? Что за черт! Ведь… это Рупи! Но как же так!
  Кэллаген перебил его.
  — Хватит, Габби. У тебя ничего не вышло, только и всего. А теперь мы можем пойти и поговорить. Извини меня, я сейчас, одну минутку.
  Кэллаген прижал Рупи к стене и сказал очень тихим, приятным голосом:
  — Ты мне уже надоел, Рупи. Ты мне очень не нравишься. Никогда не нравился, но две-три минуты назад ты мне начал очень не нравиться. Сейчас ты отсюда уйдешь, Рупи, и пойдешь не останавливаясь. А пока позволь мне оставить тебе кое-что на память.
  Кэллаген выхватил пистолет и перехватил его за ствол. Прикладом он ударил Рупи прямо по лицу. Рупи взвыл от боли и стал медленно сползать по стене, пока не очутился на камнях мостовой. Руками он закрывал лицо.
  — Поднимайся и убирайся отсюда. Если я еще раз тебя увижу, я разнесу тебя в клочья, ты, жалкое ничтожество.
  Рупи поднялся; он продолжал тихонько подвывать и не отрывал рук от лица. Затем неуверенно пошел по проходу.
  — Пойдем, Габби, — предложил Кэллаген. — Давай поговорим. Не повезло тебе, что Рупи не сбил меня.
  Он помедлил, чтобы закурить сигарету.
  — Я ждал, когда ты мне позвонишь, — продолжал он. — Я знал, что ты что-нибудь предпримешь сразу, как Паула Роше позвонит и сообщит тебе все, что я велел ей сообщить. Я предполагал, что ты придумаешь какой-нибудь трюк с автомашиной. Единственное, что требовалось от Рупи — это сбить меня и покончить со мной. Просто еще один несчастный случай в темноте.
  Кэллаген вздохнул.
  — Неплохая работа, если бы все удалось.
  Габби ничего не ответил. Он повернулся и стал подниматься по лестнице. Кэллаген закрыл за собой дверь и последовал за ним. Когда они дошли до квартиры наверху, он убрал пистолет, сунув его в карман.
  Было пять минут второго. Кэллаген, усевшись в кресло у погасшего камина, наблюдал, как Габби смешивал виски с содовой в двух стаканах у буфета. Габби повернулся и поставил стаканы на стол, потом взял один и протянул его Кэллагену.
  — Послушай, Слим, ты меня знаешь. Я из тех, кто не помнит зла. Что толку, если я буду говорить, что это была не моя идея с Рупи, это дело с машиной, ты все равно мне не поверишь. Но это не я придумал. Может быть, у Рупи были собственные основания злиться на тебя, понимаешь?
  — Понимаю, — ответил Кэллаген. Он сделал большой глоток. — Не кажется ли тебе, Габби, что давно пора перестать нагло врать. Ты знаешь, что ты влип. Из того положения, в которое ты попал, есть только один выход.
  Габби сел в кресло напротив. Из кармана жилета он достал короткую, но дорогую сигару и раскурил ее. В галстуке его блестела бриллиантовая булавка. Кэллаген заметил, что рот у Габби не напряжен, выражал даже некоторую удовлетворенность. Кэллаген подумал, что с нервами у Габби было все в порядке.
  — Хорошо, — согласился Габби веселым тоном. — Не буду спорить, я попал в неприятное положение, но я могу из него выбраться. Ну что ж, я не прочь тебя послушать, Слим. Тебя всегда интересно послушать. Во что я влип и как я могу выбраться?
  — Вот что, Габби, — сказал Кэллаген. — Я знаю всю историю и ты тоже. Я попробую тебе обрисовать, как ты попал в это дело. Прежде всего ты не был доволен Ланселотом Вендейном. Он вовлек тебя в эту сделку с акциями. Ты вложил деньги. Сделка лопнула, и ты потерял свои денежки. Ланселот начал тебе не нравиться. Ну, Ланселот относился к тебе с уважением: он хотел заслужить твою благосклонность. Он даже объяснил тебе, что ты был не единственным, кто потерял деньги. Он сказал тебе, что майор Вендейн тоже потерял свои деньги, что он был в еще худшем положении, чем ты — у тебя оставались деньги, может, даже много. Возможно, Ланселот особо подчеркивал этот довод. Он сказал тебе, в какой невероятной ситуации оказался старик. Может быть, он рассказал тебе о том, что заложил поместье.
  У тебя возникла мысль, Габби, вполне здравая мысль. Ланселот упирал на то, что, когда майор Вендейн умрет, он будет владельцем драгоценностей и что по закону он имеет право их продать; тогда у него будет состояние в сто тысяч фунтов. Он пообещал, что вернет тебе долг, если ты ссудишь ему еще денег.
  Вероятно, ты согласился, но ты не хотел выпускать Ланселота из-под контроля, и поэтому ты познакомил его с Паулой Роше, которая работала в твоем клубе. Ты проинструктировал ее, чтобы она сообщала тебе обо всем, что он делал.
  А затем, я могу голову дать на отсечение, произошло следующее: Ланселот сообщил тебе, что Эсме Вендейн вышла замуж за Блейза. Могу еще держать пари, что он рассказал тебе, что Блейз явился в эту страну и начал шантажировать Эсме, и что она попросила у него денег, но он не смог выполнить ее просьбу. Я склонен считать, что именно он подсказал тебе идею, что Эсме могла бы решить все свои проблемы, если бы посодействовала Блейзу в краже драгоценностей Вендейнов. Во всяком случае, Ланселот не стал бы волноваться из-за этого. Если бы драгоценности были похищены, он получил бы большую долю страховки.
  Кэллаген замолчал, выпил немного виски и спросил:
  — Ну, как я рассказываю, Габби?
  Габби усмехнулся вполне дружелюбно, выпустив дым от сигары.
  — Не так уж и плохо. Продолжай, Слим. Я уже сказал, что тебя всегда интересно послушать.
  Кэллаген продолжил:
  — Тебе эта ситуация ничего особо интересного не сулила. А ты всегда был из тех, кто не упустит своего шанса, и ты разработал небольшой план, согласно которому смог бы поиметь кое-что от этой сделки. Договорился о встрече с майором Вендейном. Ты разъяснил ему, что его положение было отчаянным, что если он не выплатит двадцати тысяч фунтов по закладной, кредитор лишит его права выкупа поместья Марграуд, и это, скорее всего, несказанно его расстроило. Ты предложил ему взаймы двадцать тысяч, чтобы выкупить закладную, при условии, что он передаст фамильные драгоценности тебе.
  Кэллаген закурил еще одну сигарету и продолжал:
  — Старик был в отчаянии. Он сделал бы что угодно, чтобы только спасти Марграуд, но, вероятно, выдвинул пару возражений. Ты и это все уладил. Сказал, что у него масса времени, чтобы вернуть деньги, и тогда ты вернешь ему драгоценности, и что если он умрет, драгоценности перейдут к Ланселоту Вендейну. После этого ты рассказал ему, как Ланселот втянул вас обоих в сделку с акциями. Ты сказал старику, что в случае его смерти просто будешь держать эти драгоценности в качестве гарантии, пока Ланселот не выплатит то, что он занял.
  Другое возражение со стороны майора заключалось в следующем: а что, если вдруг драгоценности надо будет предъявить. Ты сказал, что это твоя забота.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Ты знаешь многих из тех, кто занимается подделкой бриллиантов, ведь так, Габби? Так вот, кто-то из них неплохо выполнил для тебя одну работенку. Он сделал копию всех драгоценностей Вендейнов, и ты отдал подделки майору. Даже когда их отправили обратно в банковский сейф, никто не открыл коробки, чтобы посмотреть на них. Это их не касалось, да и вообще все доверяли майору.
  Кэллаген помедлил, потом спросил:
  — Я все еще правильно рассказываю, Габби?
  Вентура кивнул.
  — Прекрасная работа, Слим, — сказал он несколько покровительственным тоном.
  Кэллаген продолжал:
  — Итак, все было в ажуре. Ты получил фамильные драгоценности Вендейнов. Ты знал, что майор до конца своих дней не сможет расплатиться с долгами и предполагал, что он скоро умрет. Ты душой прирос к этим драгоценностям. Ты и не вспомнил бы о деньгах, которые тебе был должен Ланселот. Драгоценности стоили значительно больше. К сожалению… — помедлил Кэллаген, — стали происходить разные события. Фальшивые драгоценности похитили. И ты начал немного волноваться. Ланселот, я понимаю, был доволен. Возможно, он сказал тебе, что пора было потребовать страховку и что, когда он получит ее, то отдаст долг. Это тебя вполне устраивало, но тебя беспокоило, как бы Блейз не обнаружил, что похищенные драгоценности фальшивые, и поэтому, как только представился случай, ты отправил Рупи Феллинера в Девоншир приглядеть за Блейзом.
  Я так полагаю, Блейз не очень-то разбирался в драгоценностях. Так или иначе, он, возможно, отправил всю коллекцию, кроме одного браслета, в Амстердам для переогранки. И очень скоро его приятели по ювелирному бизнесу сообщили ему, что драгоценности фальшивые. Тогда Блейз стал пытать Эсме. И он не только обошелся грубо с Эсме, но и отправил записку без подписи Ланселоту, где сообщил, что драгоценности были фальшивые. Ланселот знал, от кого пришла записка. Он показал ее мне, и, держу пари, он ее и тебе показал.
  А теперь слушай, Габби. Ты отдашь мне эти драгоценности, а что касается кражи, иска в страховую компанию и всего остального, с этим все будет для тебя в порядке.
  Он замолчал, так как зазвонил телефон. Вентура поднял трубку и ответил. Через минуту он повернулся к Кэллагену и сказал:
  — Это какой-то полицейский — Валпертон. Хочет поговорить с тобой.
  — А, да, — откликнулся Кэллаген, — я с ним договорился, чтобы он позвонил, так, на всякий случай: вдруг со мной что-нибудь случилось бы здесь.
  Он подошел к телефону и взял трубку:
  — Это вы, Валпертон?
  На другом конце линии Уилки тихо произнес:
  — О'кей, мистер Кэллаген.
  — Думаю, все в порядке, — говорил Кэллаген. — Я здесь с Вентурой. Не думаю, что возникнет необходимость в судебном разбирательстве. Все дело прояснилось лучшим образом. Большое спасибо. Спокойной ночи, Валпертон.
  Он повесил трубку. Габби стоял перед камином, положив одну руку на каминную доску и глядя в погасший камин.
  — О'кей, Слим, — произнес он. — Я чувствую, когда проигрываю. Впервые в жизни из меня сделали идиота. И я не имею в виду тебя, я имею в виду этого ублюдка Ланселота.
  Лицо у Габби полыхало, он был в ярости.
  — Не волнуйся, Габби, — успокоил Кэллаген. — Сегодня вечером я встречался с Ланселотом.
  Он протянул ему листок бумаги, который достал из нагрудного кармана.
  — У тебя будет все в порядке, Габби, если теперь ты начнешь честную игру. Ланселот и майор Вендейн согласились, что драгоценности надо продать. Ланселот получит свои пятьдесят тысяч фунтов.
  Кэллаген широко улыбнулся Габби.
  — Так что все, что тебе надо сделать, — добавил он шутливо, — это сразу же после продажи драгоценностей не отставать от Ланселота и потребовать деньги, которые ты ему одолжил.
  Габби улыбнулся:
  — Очень мило с твоей стороны, Слим, что ты рассказал мне все это. Я этого не забуду.
  — Я тоже так считаю, — ответил Кэллаген все в том же тоне, — что это очень мило с моей стороны, Габби, особенно после того, как Рупи пытался наехать на меня сегодня.
  Габби пожал плечами.
  — Ну, что значит такой пустяк для двух друзей. Из этого ничего не вышло — ну и что… Когда Ланселот расплатится со мной, я и о тебе позабочусь, Слим.
  Он подошел к буфету, налил еще два стакана виски и поднял свой стакан:
  — За твое здоровье, Слим. Ну и умный же ты дьявол.
  Кэллаген выпил свой стакан и сказал:
  — Прекрасно. А теперь как насчет драгоценностей?
  Габби растянул губы в улыбке.
  — Они у меня здесь. Я их достану для тебя.
  Кэллаген закурил еще одну сигарету. Он смотрел, как Габби снял со стены картину и открыл сейф в стене.
  * * *
  Кэллаген стоял у открытой двери возле лестницы, ведущей в квартиру Вентуры. В левой руке он держал один из чемоданов Габби. Чемодан был тяжелый. В нем находились фамильные драгоценности Вендейнов.
  — Спокойной ночи, Слим, — попрощался Габби. — Похоже, что для нас всех все закончится хорошо. Но все-таки есть одна проблема, которая меня продолжает беспокоить.
  — Очень жаль, Габби. Что же за проблема? Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Кэллаген.
  — Я имею в виду вот что. Как я смогу получить свои деньги от Ланселота? Если он захочет, он может меня обвести вокруг пальца. После того, как он получит свои 50000 фунтов, ему вовсе не надо будет возвращать мне долг — деньги, которые я потерял, были вложены в сделку с акциями. У меня нет никаких законных прав требовать от него эти деньги.
  — Я ждал, когда же ты, Габби, подумаешь и об этом. У меня есть предложение. Ты вел со мной честную игру, и я собираюсь сделать для тебя доброе дело.
  В темноте Кэллаген улыбнулся.
  — Завтра, поздно вечером, будь здесь, — сказал он, — после того, как закроется клуб, около двенадцати. Я приведу сюда Ланселота. Как бы то ни было, он у меня в руках, я заставлю его подписать новый документ, в котором он признает, что действительно должен тебе деньги и что он согласен вернуть их сразу же после продажи драгоценностей. Ну, как ты на это смотришь?
  — Прекрасно, — отозвался Габби. — Я буду ждать тебя, Слим. Ты — отличный парень. Я сделаю все, чтобы и ты не остался в накладе.
  — Спасибо, Габби.
  Кэллаген вышел на улицу в темноту ночи. Вентура остался стоять в дверях, попыхивая сигарой. Он улыбался. Через некоторое время он закрыл дверь, поднялся наверх, налил себе полный стакан виски и выпил все до дна.
  Кэллаген вышел из лифта, прошел по коридору и пошел в свою квартиру. Он швырнул шляпу на стол в гостиной и поставил чемодан на стул. Затем прошел в спальню, набрал номер междугородной справочной и спросил номер телефона в Марграуде. Через двадцать минут в его трубке раздался усталый голос Стивенса.
  — Здравствуйте, Стивенс, — сказал Кэллаген. — Извините, что беспокою вас, но это очень срочно. Попросите, пожалуйста, мисс Вендейн к телефону.
  Стивенс сказал, что сейчас позовет.
  Кэллаген протянул руки к бутылке с виски и, взяв бутылку, сделал большое глоток прямо из горлышка. Затем поставил бутылку на стол.
  Одри Вендейн была на проводе.
  — Здравствуйте, Одри, я вас не разбудил?
  — Нет, я не спала. Я размышляла.
  — На вас сейчас этот шелковый красный в белый горошек халат?
  — Да, а что?
  — И в волосах у вас ленточка? — продолжал допытываться Кэллаген.
  — Да, волосы у меня перевязаны лентой, — ответила Одри.
  — Прекрасно, — сказал Кэллаген. — Мне хотелось знать, как вы одеты. В последний раз, когда я видел вас, на вас был этот халат. Вы мне показались очаровательной. И я сказал вам об этом, помните?
  — Да, помню, — ответила она. — Вам что-нибудь нужно?
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я хотел сказать вам, что все превосходно. Когда я с вами тогда разговаривал, как раз перед тем, как уйти, когда я рассказал вам об Эсме и Блейзе и обо всем остальном, я не сказал вам об одной маленькой детали. Но сейчас вы можете и об этом узнать. Драгоценности, похищенные Блейзом из Марграуда, были фальшивыми. Майор сделал подмену. Он заложил настоящие бриллианты за двадцать тысяч фунтов, чтобы выкупить закладную на Марграуд.
  Он услышал, как она затаила дыхание.
  — Боже мой, — прошептала она.
  — Это именно так, — продолжил Кэллаген. — Настоящие драгоценности здесь, у меня в чемодане, и не думаю, что вам надо беспокоиться относительно полиции. Не думаю, что и Эсме надо волноваться. Если вдруг случайно кто-нибудь задаст ей завтра какие-нибудь вопросы о том, что случилось во время ее встречи с Блейзом, скажите ей, чтобы она говорила одну правду и только правду. Вы меня понимаете?
  — Понимаю… Что, действительно все будет хорошо?
  — Можете не сомневаться, — успокоил Кэллаген. — Давайте сменим тему разговора. Я хотел бы задать вам вопрос. Вы помните тот вечер, когда мы впервые встретились и вы дали мне триста фунтов, лишь бы я не брался за это дело, потому что и сами подозревали, что Эсме имеет отношение к этой краже? Помните, когда я купил вам бокал вина в том маленьком клубе на Кондуит-стрит, а вы до него и не дотронулись, между прочим? Мне думается, именно в этот вечер вы сказали мне, что не любите частных сыщиков.
  — Да, правильно. Они мне тогда и не нравились.
  — А как вы относитесь к ним теперь? — спросил он.
  Одри засмеялась. Впервые он услышал, как она смеется.
  — Не думаю, что мне хотелось бы обсуждать это с вами по телефону. Когда вы приезжаете в Марграуд?
  Кэллаген улыбнулся.
  — Может быть, завтра, поздно ночью, — ответил он, — если я смогу добраться. Если нет, тогда на следующий день.
  — Хорошо, мистер Кэллаген, — сказала она. — Когда вы приедете, я скажу вам, что теперь думаю о частных детективах.
  — Отлично, договорились, — Кэллаген повесил трубку.
  Глава XV
  Тайное становится явным
  Инспектор полиции Валпертон, весь вид которого выражал высшую степень неподдельного удивления, смотрел на Кэллагена, слегка приоткрыв рот. Какое-то мгновение он не мог произнести ни слова.
  Сержант Гридли, недавно вернувшийся в Скотланд-Ярд из Девоншира, смотрел на своего начальника с удивлением, даже еще большим, чем у Валпертона.
  Кэллаген улыбался им обоим, улыбался вполне дружелюбно. Он посмотрел на свои часы и увидел, что было восемь часов.
  — Кэллаген, — сказал Валпертон, — мы слушаем вас с шести часов. Вчера, когда я прочитал ваше письмо, я думал, что вы мне кое-что расскажете, дадите кое-какую информацию, которая поможет мне разобраться в этом деле. — Он глубоко вздохнул и продолжал:
  — Оказывается, вся информация, которую вы выдали, сводится к тому удивительному факту, что полиция не может никого вообще арестовать в связи с похищением драгоценностей Вендейнов, и все, что полиции остается делать, это написать, что дело закрыто.
  Валпертон поднялся и подошел к окну. Он постоял некоторое время, глядя на набережную. Потом повернулся и подошел к своему письменному столу. Сев за стол, он взял ручку и начал со злостью тыкать пером в промокашку.
  — За всю свою работу в качестве полицейского офицера мне никогда не доводилось сталкиваться с такой вопиющей наглостью, — продолжал Валпертон. — Никогда.
  Он посмотрел на Гридли. Гридли пожал плечами. Валпертон перевел взгляд на Кэллагена, который был весь поглощен тем, что прикуривал сигарету.
  — Вот послушайте, Гридли, — сказал Валпертон. Голос его был полон сарказма. — Я сейчас суммирую то, что мистер Кэллаген сказал нам. Я не собираюсь ничего приукрашивать, высказывать свое мнение. Я просто собираюсь констатировать факты. Когда я закончу, прошу вас совершенно откровенно сказать мне, сошел ли я с ума или я неправильно понял мистера Кэллагена.
  Он швырнул ручку на стол.
  — Прежде всего, — начал он, — я хочу перечислить исходные факты этого дела. Кажется, кража произошла в поместье Марграуд. Драгоценности, фамильные ценности семьи Вендейнов, похищены. Они оцениваются где-то в пределах ста тысяч фунтов и застрахованы на эту сумму. Вызывают местную полицию, и затем, некоторое время спустя, нас просят помочь и взять на себя это дело. Все в этом деле указывает на то, что похититель — кто-то из своих.
  Майор Вендейн, пожизненный владелец драгоценностей, по причинам, известным только ему самому, не сразу предъявляет иск к страховой компании и не делает этого по прошествии некоторого времени. Иск предъявляет адвокат, Лейн, скорее всего по просьбе мистера Ланселота Вендейна, к которому переходит право владения драгоценностями после смерти майора.
  Валпертон замолчал и посмотрел на Кэллагена.
  — Пока вы со всем согласны? — спросил он.
  Кэллаген кивнул. Он добродушно улыбался.
  — Вы хорошо излагаете, Валпертон, — сказал он тихо.
  Валпертон продолжал:
  — Затем, когда иск все-таки предъявляется, страховая компания ничего не платит. Я их не виню. Поэтому мистер Ланселот Вендейн настаивает, чтобы за дело взялся частный детектив. Он хочет доказать представителям страховой компании, что его семья делает все возможное, чтобы найти драгоценности.
  Мистер Кэллаген начинает расследование и, я должен сказать, — в голосе Валпертона было уже меньше сарказма, — что он раскрыл значительно больше, чем удалось нам. Прежде всего он обнаруживает, что похищены вовсе не фамильные драгоценности Вендейнов, а только подделки, которые предоставил Габриэл Вентура, а настоящие забрал себе в качестве гарантии под заем в двадцать тысяч фунтов, который он дал на время майору Вендейну.
  Мистер Кэллаген утверждает, что нет ничего противозаконного в этом действии со стороны майора. Он подчеркивает, что по первоначальному завещанию Вендейнов драгоценности должны храниться в надежном месте. По утверждению Кэллагена, тот факт, что майор передал их Вентуре в качестве гарантии под залог, не является нарушением завещания. Потому что, говорит мистер Кэллаген, Вентура, как доверенное лицо майора, хранил драгоценности в безопасном месте, и его готовность вернуть их по требованию была доказана тем, что он уже передал их мистеру Кэллагену.
  Валпертон опять вздохнул и продолжал:
  — Кэллаген говорит нам, что не было ничего противозаконного и в иске, предъявленном страховой компании. Он говорит, что иск был предъявлен Лейном, адвокатом семьи Вендейнов, по инициативе мистера Ланселота Вендейна. Он говорит, что в то время, когда был предъявлен иск, оба эти джентльмена считали, что похищены подлинные драгоценности Вендейнов и что они совершенно невиновны в каких-то противоправных намерениях. Это доказывается тем фактом, что сразу же, как только он сообщил Лейну, что похищенные драгоценности были фальшивыми, Лейн отозвал иск страховой компании.
  Валпертон снова глубоко вздохнул. Лицо сержанта Гридли приняло такое выражение, как будто он собирался выразить глубокое сочувствие своему начальнику.
  А инспектор сыскной полиции продолжал:
  — Вот мы и дошли до действительной кражи. Мистер Кэллаген признает, что эта кража была делом рук Блейза, который теперь уже мертв, а ему помогала Эсме Вендейн, которая была его женой и которую он продолжительное время шантажировал, вымогал у нее деньги и тем самым толкал ее к тому, чтобы она стала его сообщницей в краже.
  Мисс Эсме Вендейн виновата в том, что сообщила Блейзу цифровой код сейфа Вендейнов, и в том, что она впустила Блейза в дом в ночь кражи. Но мистер Кэллаген сообщает нам, что против этих двоих полиция не может предпринять никаких мер, потому что: (а) Блейз мертв, и потому никаких санкций против него принято быть не может, (б) мисс Эсме Вендейн не виновата, потому что, когда она сообщала Блейзу код сейфа и когда она впустила его в дом отца, она знала, что драгоценности были фальшивыми, и потому ценности не представляли. И более того, она знала, что настоящие драгоценности находились в надежном месте. В качестве оправдания того, что она была соучастницей Блейза, она выставляет довод, что хотела сделать так, чтобы Блейза действительно осудили, и таким образом она могла бы избавиться от него раз и навсегда.
  Из уст Гридли вырвался почти стон. Он прозвучал как стон отчаяния.
  — Теперь мы подходим к Вентуре, — все говорил Валпертон. — Мистер Кэллаген сообщает нам, что мы не можем выдвинуть никаких обвинений и против Вентуры, потому что Вентура не сделал ничего противозаконного. Мистер Кэллаген говорит, что Вентура великодушно ссудил майору сумму в двадцать тысяч фунтов и согласился охранять настоящие драгоценности в надежном месте в качестве гарантии, став таким образом опекуном этих драгоценностей совместно с майором. Кэллаген говорит, что Вентура никогда и не пытался распоряжаться ими, и, как я уже сказал, он вернул их по первому требованию.
  Валпертон с силой ударил кулаком по столу. Лицо его побагровело.
  — Боже мой! — воскликнул он. — Ну и дела! И самое ужасное, что я понимаю, что Кэллаген прав. Я не верю, что мы имеем право предъявить кому-нибудь какое-нибудь обвинение. Но я считаю, что с самого начала до самого конца каждый в этой истории имел свои собственные интересы, каждый делал то, что хотел, мороча голову местной полиции и делая дураками нас в Скотланд-Ярде.
  Он замолчал, чтобы перевести дух.
  — Черт возьми! — выкрикнул он с досадой. — Был у нас один человек, которому мы могли бы предъявить обвинение, но и тот мертв… Ему пришлось свалиться с утеса и разбиться!
  Валпертон задохнулся от ярости.
  — Может, это и лучше для нас, что он мертв, — выпалил он. — Если бы мы его вытащили на суд, он, может быть, в свою защиту сказал, что тоже знал, что драгоценности были фальшивыми… и украл он их просто ради шутки…
  Кэллаген выпустил колечко дыма:
  — Мне чертовски жаль вас, Валпертон. По-вашему, это дело было кучей неприятностей и из-за пустяков. Однако… давайте доберемся и до вещей, имеющих значение.
  Валпертон навострил уши.
  — Итак, все-таки есть что-то, что имеет значение? — спросил он. — Поразительно.
  Сощурив глаза, он бросил резкий взгляд на Кэллагена.
  — Кэллаген, я так и думал, что у вас есть что-то про запас. Мистер Гринголл говорил…
  — Что у меня всегда есть что-нибудь про запас, — ухмыльнулся Кэллаген. — Ну что же… почему бы и нет?
  Он поднялся.
  — Слушайте, Валпертон. Я сказал вам, что если я смогу сделать что-нибудь для вас, я это сделаю. Мы с вами сотрудничали. Практически вы признали, что никакого обвинения против моего клиента, майора Вендейна, или против кого-либо из членов его семьи, полиция предъявить не может. Вы ведь согласились с этим, не так ли?
  — Ну… предположим, что да, — ответил Валпертон. — Ну хорошо, не будем спорить, да, я согласился.
  Кэллаген подошел к столу Валпертона, остановился, глядя на офицера полиции и добродушно улыбаясь.
  — Я представлю вам очень хорошее дело, Валпертон. Но сначала вы должны сделать кое-что для меня…
  — Что? — спросил Валпертон. — Что я должен сначала сделать? — подозрительно переспросил он.
  — Ничего особенного, — сказал Кэллаген. — Но сегодня поздно вечером у меня свидание. Я хотел бы поговорить с вами, прежде чем я пойду на это свидание. Я хочу предложить вам, чтобы вы подобрали меня у моего офиса, на Беркли-сквер в одиннадцать тридцать. Думаю, я могу пообещать вам интересный вечер.
  Некоторое время Валпертон сидел молча. Он думал о Гринголле и в памяти всплыли слова Гринголла о Кэллагене.
  В конце концов произнес:
  — Хорошо. Что я теряю? Я подбираю вас у вашего офиса в одиннадцать тридцать. Но запомните…
  Кэллаген поднял руку.
  — Не беспокойтесь, Валпертон, — сказал он дружелюбно, — вы подъезжаете в одиннадцать тридцать. Я хочу вам пообещать кое-что: я все еще намерен преподнести вам дело Вендейнов на блюдечке!
  Кэллаген кивнул Гридли и вышел.
  Кэллаген закурил, откинулся на спинку стула, положил ноги на стол. Он сидел в таком положении минут пять, взвешивая все возможности, оценивая все шансы. Потом, сняв ноги со стола, взглянул на часы.
  Было двадцать пять минут двенадцатого.
  Он поднял трубку и позвонил вниз Уилки, ночному портье.
  — Я жду мистера Валпертона. Как только он появится, проводите его в мой офис, оставьте его в моей комнате и предложите сигарету. Я сейчас поднимусь в свою квартиру и спущусь через несколько минут.
  Кэллаген вышел из офиса и поднялся в свою квартиру. Там он прошел в спальню и открыл гардероб. Оттуда он вытащил темно-серую фетровую шляпу.
  Внутри шляпы, укрепленная на кожаной основе, прямо под вмятиной в середине шляпы, была пружина. Кэллаген подошел к комоду, открыл один из ящиков и вытащил пистолет 22-го калибра. Он сунул пистолет под пружину внутри фетровой шляпы и надел шляпу на голову. Рукоятка пистолета лежала у него на макушке, и шляпа не деформировалась.
  Кэллаген подошел к буфету в углу и достал непочатую бутылку канадского виски. Он отвинтил пробку, сделал большой глоток прямо из горлышка и спустился в офис. Валпертон сидел в кресле и курил.
  — Должен сознаться, — сказал он, — я очень заинтригован всем этим.
  Кэллаген сел за стол и широко улыбнулся Валпертону.
  — Должен признать, что вы имеете право получить объяснения, Валпертон. Но не сейчас.
  Он глубоко затянулся сигаретой.
  — Я так понимаю, — начал он, — что сегодня вечером вы сказали то, что думали, а именно, что полиция не заинтересована в том, чтобы начать какие-либо судебные преследования членов семьи Вендейнов.
  — Считайте, что это официальное заявление, — ответил Валпертон, — я встречался со своим шефом по этому вопросу. Он согласен, что нет смысла преследовать кого-либо в судебном порядке в связи с этой кражей. Но об одном мне хотелось упомянуть особо.
  Кэллаген сказал:
  — Не надо. Я знаю, что вы имеете в виду. Забудьте пока об этом.
  Он подошел к камину и оперся на каминную доску. Глядя на Валпертона, он сказал:
  — Габби Вентура ждет, что я загляну к нему вместе с Ланселотом Вендейном. Ланселот должен Габби деньги. Габби считает, что теперь, когда драгоценности Вендейнов законно могут быть проданы, Ланселот получит крупненькую сумму. Габби хочет быть уверенным, что и ему достанется.
  Валпертон удивился:
  — А я думал, что Ланселот ваш клиент?
  — Вы думали о многом, что было далеко от истины, — весело сказал Кэллаген. — Пошли.
  Валпертон поднялся.
  — Вы очень забавный парень, Кэллаген. Но, надеюсь, вы знаете, что вы делаете.
  Кэллаген направился к двери.
  — Вы будете удивлены, — пообещал он.
  * * *
  Было чуть больше двенадцати, когда Кэллаген с Валпертоном остановились у черного хода в «Вентура-клаб». Кэллаген сунул руку в карман и достал набор отмычек. Даже в темноте было видно, как у Валпертона поднялись брови.
  — Значит, мы войдем внутрь таким способом? — произнес он. — Незаконное проникновение?
  Кэллаген начал ковыряться в замке, и ему удалось подобрать отмычку.
  — Вам не нужно беспокоиться об этом.
  Он открыл дверь.
  Оба стали подниматься по ступенькам. Кэллаген шел впереди. Дойдя беззвучными шагами до верха, Кэллаген толкнул дверь, и они вошли в гостиную.
  Вентура сидел за письменным столом. Когда они вошли, он обернулся и спросил с усмешкой:
  — Слим, черт возьми, как тебе удалось войти? Я думал, что ты воспользуешься звонком.
  — У меня был ключ, — сказал Кэллаген. — Габби, это инспектор уголовного розыска Валпертон. Он хотел с тобой немного поговорить. Его очень интересуют один или два момента в деле Вендейна. Имей в виду… волноваться не о чем. Все, что касается кражи и имеет к ней отношение, в полном порядке, но есть одна или две небольшие детали… Поэтому я привел его сюда. Я подумал, что Ланселот может подождать до завтра.
  Вентура встал.
  — Конечно, — произнес он. — Буду рад помочь кому угодно и в любое время.
  Он подошел к буфету, достал виски, сифон с содовой и стаканы, в которые разлил содержимое бутылки и сифона. Кэллаген с Валпертоном уселись у края стола. Валпертон положил на стол шляпу. Свою Кэллаген держал на колене.
  Вентура отпил немного виски и поставил стакан на полку камина.
  — Ну… что я могу рассказать вам, мистер Валпертон? — бодро произнес он.
  Держался он свободно.
  — Я буду говорить, Габби, — сказал Кэллаген.
  Он помолчал и затем продолжил:
  — Давай сразу же перейдем к делу, так как ситуация несколько затруднительная. Видишь ли, мистер Валпертон не совсем удовлетворен всего одним аспектом в деле Вендейна. Он не удовлетворен Блейзом.
  Вентура посмотрел на Кэллагена. Глаза у него заблестели, и взгляд был понимающим. Валпертон, небрежно скрестив руки на колене, наблюдал за Кэллагеном.
  — Ну… так что насчет Блейза?
  — Самое забавное заключается в том, Габби, — продолжал Кэллаген почти небрежно, — что открылось нечто серьезное. В тот момент, когда я подумал, что мы можем объявить об окончании дела Вендейна, так как все выяснилось самым прекрасным образом, и мы собрались по домам, обнаружилась одна вещь. И что чертовски…
  — Ну, что случилось? — нетерпеливо спросил Вентура.
  — Не будь таким нетерпеливым, Габби, — произнес Кэллаген ровным голосом. — Этим ничего не добьешься.
  Он достал портсигар и закурил, посражавшись какое-то время с зажигалкой.
  Валпертон был очень спокоен. Он думал: «Боже… Интересно…»
  — Мистер Валпертон не удовлетворен объяснением причины смерти Блейза, — выговорил Кэллаген. — Он думает, что Блейза убили. Он не верит в то, что Блейз случайно сорвался с края обрыва. Он считает, что его кто-то столкнул.
  Вентура улыбнулся. Сунув руку в карман жилетки, он достал маленькую сигару, откусил у нее кончик и прикурил от золотой зажигалки.
  — Ну, если тебе интересно, что я думаю, возможно, он прав. В конце концов, Эсме Вендейн не очень любила его, не правда ли? Когда она встретилась с ним…
  Он посмотрел на Валпертона и Кэллагена и выразительно пожал плечами.
  — Откуда ты знал, что Блейз в тот вечер встречался с Эсме Вендейн? Откуда ты это знаешь? Об этой встрече тебе мог сообщить только один человек. И им был Блейз!
  У Вентуры отвисла челюсть, рот широко открылся. Валпертон затаил дыхание.
  — Почему бы тебе не перестать вывертываться? — продолжил Кэллаген. — Габби, ты чертовски хорошо знаешь, что Блейза убил ты. Это же абсолютно ясный случай.
  Вентура засмеялся, но смех был какой-то своеобразный.
  — Ты думаешь, Кэллаген, что ты чертовски умен, не правда ли? Может быть, ты мне скажешь, как, где и когда я убил Блейза. Ты, должно быть, сошел с ума. Добавь больше содовой или сходи к врачу или еще чего-нибудь сделай…
  — В тот вечер, когда Эсме Вендейн отправилась на свидание с Блейзом, — не отступал Кэллаген, — я уже все об этом знал. Кларисса, сестра Эсме, подслушала телефонный разговор, и после того, как Эсме отправилась на свидание с Блейзом, я послал в Ярд-Арм Николлза, а сам последовал за Эсме.
  Когда я нашел ее, она уже встретилась с Блейзом. Она пыталась убежать от него с поддельным браслетом, который принес Блейз, чтобы предъявить ей доказательства, что она его одурачила. Она бежала по краю обрыва, а он бежал за ней. Он сорвался вниз, а она продолжала бежать без остановки и обронила браслет. Эсме попыталась отыскать браслет, но не смогла.
  Отослав ее домой, я пошел следом и увидел Николлза. Он был в Ярд-Арме и встречался с неким Воллерсом, который купил это место у Блейза. Он сказал Николлзу, что Блейз обещал вернуться, чтобы проверить письма, поступившие с вечерней почтой. Это же самое Воллерс сообщил тебе. Недалеко от коттеджа Николлз видел припаркованную машину. Это была твоя машина. В кармашке на двери лежали твои водительские права, а ты где-то рядом дожидался, когда Блейз вернется за почтой.
  Встретив Николлза, я отправил его поискать браслет. Потом, поговорив с Эсме, я присоединился к нему. Я спустился с обрыва и обнаружил тело Блейза в пятидесяти или чуть больше футов от того места, где ему следовало находиться.
  Оно должно было находиться в конце спуска с обрыва. А браслет должен был находиться где-то на вершине утеса, где-то недалеко от края обрыва. Но его там не было. Он находился в кармане у Блейза.
  Я сразу все понял. Когда Блейз добежал до края обрыва, он сорвался вниз, но зацепился за выступ, который находится в пятнадцати футах ниже. Он там немного полежал и снова вскарабкался наверх. Эсме уже не было. Блейз поискал вокруг и нашел браслет, который положил в карман. Затем он взял свою машину, которую он где-то там припарковал, и поехал обратно в Ярд-Арм для того, чтобы забрать свою почту.
  А ты дожидался его и остановил недалеко от коттеджа. Уверен, что Блейз был очень заинтересован во встрече с тобой. Ты, вероятно, первоначально предложил ему деньги, чтобы он держал язык за зубами относительно того, что драгоценности были фальшивыми, но у Блейза их уже не было. И он собирался обнародовать правду, чтобы отомстить Эсме и навсегда погубить ее репутацию.
  Это не входило в твои планы. Я прав, Габби? Тебе хотелось оставить драгоценности Вендейна у себя, а если бы Блейз хоть раз заикнулся, что все украденное является подделкой, то лично тебе этого уже не удалось бы сделать. Майору пришлось бы рассказать всю правду о сделке с тобой, и ты вынужден был бы вернуть бриллианты. Блейз сыграл тебе на руку, рассказав о ссоре с Эсме. Он также рассказал тебе о том, что сорвался с обрыва, и ему пришлось карабкаться обратно. Поэтому все было легко, не так ли, Габби. Ты ударил Блейза по голове, и он потерял сознание. Ты отвез Блейза на его машине до ближайшего места на краю обрыва и сбросил его вниз. Но, к несчастью, ты бросил его не в том месте. И также, к несчастью для тебя, он ничего не сказал тебе о браслете. Ты не знал, что браслет лежал у него в кармане.
  И ты абсолютно и полностью выдал себя, когда сказал нам о том, что Блейз поссорился с Эсме и о том, что он встречался с ней. Но обо всем этом тебе мог сообщить только Блейз.
  — Плохи твои дела, Габби, — подытожил Кэллаген. — Ты чертовски торопился возвратить мне настоящие драгоценности Вендейна, потому что хотел спасти свою собственную шкуру. Ты знал, что я сделаю все, что в моих силах, для того, чтобы отвести семью Вендейнов от подозрений в причастности к этой краже. Ты рассудил, что единственным человеком, который видел тебя в Девоншире, был Воллерс, а он никогда не сможет увязать твой визит со смертью Блейза. И зачем ему это делать? А как только драгоценности попадают ко мне, ты уже не причастен к этому делу. Никто бы о тебе и не подумал. Ну, как это у меня получается, Габби?
  — Очень хорошо… на самом деле очень хорошо… Кэллаген, — сказал Габби. — Ты пропустил только один момент. Дай мне показать тебе кое-что…
  Он подошел к бюро с вращающейся крышкой и поднял ее. Неожиданно он резко повернулся, и Валпертон, увидев у него в руке пистолет, оцепенел.
  — Так вот, — сказал Вентура, — у меня все еще есть шанс. Может быть, благодаря темноте на улицах, мне удастся вырваться. Но сначала я хочу пришить тебя, проклятый мистер Кэллаген. Я собираюсь…
  — Черта с два, — оборвал его Кэллаген и выстрелил через шляпу, лежащую у него на колене.
  На лице Вентуры появилось удивленное выражение, у него подогнулись колени, и он рухнул на пол.
  — Хорошая работа, Кэллаген, — подал голос Валпертон. — Фу… мне это совсем не понравилось. Очень нехороший парень.
  Он направился к телефону.
  Кэллаген склонился к Вентуре. У того из угла рта стекала струйка крови.
  — Так лучше, Габби. Лучше, чем прыгать из окна с высоты шесть футов.
  — Ты ублюдок… ты… — прохрипел Вентура, голова его упала набок, и он умер.
  — Уайтхолл 1212? — говорил в трубку Валпертон. — О'кей. Говорит Валпертон. Пришлите скорую помощь к заднему входу «Вентура-клаб». Да… хорошо… Постарайтесь побыстрее.
  Он повесил трубку.
  — Ну, Валпертон, я обещал принести вам на тарелочке дело Вендейнов. Вы получили его, и, надеюсь, вам это понравилось.
  Валпертон усмехнулся.
  — Вы кудесник, ей Богу.
  Он сел и, достав пачку сигарет, предложил одну Кэллагену.
  — Гринголл говорил мне о девизе вашей компании, — он улыбнулся, — «Мы раскрутим это дело, ну а как — не ваше дело!»
  И он рассмеялся.
  — Ну и ну, — сказал он.
  * * *
  Эффи Томпсон бросила быстрый взгляд на вошедшего Кэллагена, одетого в голубой костюм с едва заметной белой полоской, светло-голубую рубашку, галстук и сверкающие темно-коричневые башмаки.
  — Доброе утро, мистер Кэллаген. Видела сегодняшние утренние газеты. Кажется, вы стали героем.
  — Благодарю вас, Эффи, — ответил Кэллаген. — Надеюсь, не таким, про которого пишут в вашей книжке…
  Он прошел к себе в кабинет.
  Через открытую дверь офиса Эффи могла видеть идущего по коридору швейцара, который с трудом нес чемоданы Кэллагена. Она тяжело вздохнула.
  Из кабинета появился Кэллаген.
  — Эффи, я уезжаю в Девоншир. Вероятно, меня не будет две-три недели. Я буду поддерживать с вами связь, а Николлз вернется завтра. Пусть он тут покомандует.
  — Хорошо, мистер Кэллаген, — произнесла она.
  — Вы не могли бы сейчас связаться с мисс Одри Вендейн, в Марграуде, — попросил он. — Скажите ей, что я уже в пути и не стал звонить сам, так как хотел сэкономить время. Передайте ей, что я надеюсь быть там сегодня около трех часов дня.
  Он надел шляпу и направился к двери. Кэллаген почти закрыл ее за собой, когда Эффи вновь заговорила.
  — Мистер Кэллаген! Когда я сказала, что вы герой, я совсем не имела в виду, что вы похожи на героя из книги, которую я читаю, — это тот, который оставил девушку в самолете и отправился за помощью…
  Кэллаген улыбнулся.
  — Рад слышать это.
  — У меня есть для вас сообщение, — продолжила она. — Сегодня в девять утра звонила мисс Одри Вендейн. Она очень просила не беспокоить вас и попросила передать вам, что получила телеграмму, которую вы отправили по телефону через Кингсбридж вчера вечером. Я также должна передать вам, что она и ее семья будут вечно благодарны вам, и что она надеется в ближайшее время поблагодарить вас лично.
  Остальная часть сообщения звучала несколько загадочно, мистер Кэллаген. Она сказала, что, когда увидится с вами, то рассчитывает продолжить беседу, которую вы когда-то вели в каком-то летнем домике.
  Она резко захлопнула свой блокнот.
  — Благодарю тебя, Эффи. В этом сообщении нет ничего загадочного. Лучше свяжись с мисс Вендейн и скажи ей, что я уже еду.
  Взгляд Эффи Томпсон, устремленный на Кэллагена, стал несколько напряженным.
  — Надеюсь, что у вас все будет очень хорошо, мистер Кэллаген, — сказала она.
  Питер Чейни
  Они никогда не говорят когда
  Peter Cheyney: “They Never Say When”, 1944
  Перевод: Э. А. Гюннер
  
  В отличие от мужчин женщины избегают говорить «да» и никогда не говорят «когда»
  Глава 1
  Пасторальная интерлюдия
  Три сотни ярдов, отделяющих гостиницу «Звезда и Полумесяц» от шоссе, можно было преодолеть по узкой живописной дорожке, за каждым поворотом которой человека с воображением мог ждать сюрприз.
  Тенистая аллея, обсаженная рододендронами, вела к небольшому старому дому, напоминающему замок в миниатюре; окружающие дом запущенный сад и не слишком ухоженный парк были по-своему красивы, производя впечатление уголка дикой природы здесь, в центре Англии.
  Гостиница «Звезда и Полумесяц» не пользовалась широкой известностью, однако это обстоятельство отнюдь не огорчало тех, кто сейчас обосновался под ее гостеприимным кровом. Хозяйкой гостиницы была миссис Меландер, приятная дама средних лет, спокойная и доброжелательная. Во время летнего периода отпусков ее гостиница была заполнена до предела, но чаще часть номеров пустовала и число постояльцев снижалось до двух-трех.
  При таких отливах миссис Меландер и ее дочери, Сюзен и Эмили, составляли им компанию, может быть, не слишком интеллектуальную, но приятную во многих других отношениях. В этот августовский день погода испортилась с утра. Дождь лил без перерыва, начиная с полудня; к вечеру он ослабел, но не прекратился, а тяжелые, темные тучи, затянувшие небо, никак не желали рассеяться. Было так темно, что даже старая сова, проживающая в дупле росшего напротив дома дерева, была введена в заблуждение происходящим и, решив, что преждевременно пришла ночь, подняла крик. Ее жалобное уханье делало еще более мрачной унылую атмосферу этого вечера.
  Виндемир Николлз, покачиваясь, направился к стеклянной двери, ведущей на веранду; его нетвердая походка и лихорадочно поблескивающие глаза свидетельствовали, что сегодня с утра он не терял времени даром. Сейчас его больше всего интересовало, действительно ли он слышал крик совы, или это ему почудилось. Это был мужчина среднего роста, плотный, коренастый, с заметно выступающим животом — типичный представитель категории людей, для которых брюки всегда узки в поясе. Оказавшись на веранде, огибающей дом с двух сторон, он прошел к тому месту, где небольшая лестница вела вниз, туда, где за домом расстилался луг, за которым виднелся лес.
  Но выход из дома был закрыт: на ступеньке лестницы сидела Сюзен Меландер, опершись локтями о колени, а подбородком на скрещенные пальцы рук. Когда Николлз приблизился к ней, она искоса посмотрела на него и тут же отвела взгляд.
  — Ну, — спросила она, — и как же мы поживаем? — Николлз откровенно зевнул, а потом сказал:
  — Ставлю доллар против дайма, что ты влюбилась в него! — Казалось, его слова не произвели ни малейшего впечатления на Сюзен.
  — А если и так? — сказала она безучастно, устремив взгляд на темный лес. — Что из этого следует?
  — А ничего, — ответил Николлз. — Просто меня всегда удивляет то, чего я не могу понять. Хотел бы я знать, что вы все в нем находите!
  Его слова вызвали улыбку на лице девушки.
  — Вам следовало бы добавить: особенно когда рядом находится такой мужчина, как Виндемир Николлз.
  — А что?.. Т-Такой парень… — Николлз икнул. — Такой парень, как я стоит многих других! Помню; когда я был шестнадцатилетним парнишкой, одна старая дама — это было в Монктоне, есть такой городишко в провинции Онтарио — заинтересовалась моей рукой. Это была известная гадалка. Она очень внимательно изучила линии на моей ладони, а потом взглянула мне в глаза и сказала: «Знаете ли вы, молодой человек, что я увидела на вашей руке?» — Я ответил, что не знаю, но готов заплатить, чтобы узнать. И тогда она сказала мне: «На вашей руке я вижу женщин!» — Он извлек из кармана измятую пачку сигарет и закурил.
  — И, конечно же, она оказалась права! — не без ехидства заключила Сюзен.
  — Ты угадала, девочка, но мне не нравится тон, которым это было сказано, — ответил Николлз. — И хотя я не Казанова, но и у меня в жизни были чудесные мгновения.
  — Чудесные для вас, я полагаю?
  — Ну-ну, бэби! Ты думаешь, я не понимаю, почему ты злишься? Вот ты сидишь здесь, на лестнице, уткнувшись подбородком в кулак, смотришь на лес да тучи, а твои мысли там, наверху, с этим парнем. Ты мечтаешь о нем потому, что он поцеловал тебя вчера, когда ты выходила из кухни. Я угадал? Только не следует излишне обольщаться, Сюзен. Если бы Кэллагену платили по доллару за каждый поцелуй, которыми он одаривает девушек, он мог бы перекупить бизнес Рокфеллера и даже не заметил бы, что это повлияло на его текущий счет. И вообще…
  — Мистер Николлз, — прервала его Сюзен, — разрешите вам сказать, что вы глубоко заблуждаетесь! Просто мистер Кэллаген… он из тех людей, которым симпатизируешь даже против воли. И ничего я о нем не мечтаю, просто он — парень, что надо!
  — Быстро же ты это заметила!
  — У вас найдется сигарета?
  Николлз вручил ей пачку «Лаки Страйк», поднес зажженную спичку, а потом опустился рядом с ней на ступеньку.
  — Я понимаю, что вы весь день были очень заняты, — сказала она, — но полагаю, что это не мешало вам слышать, как звонит телефон. А он звонил весь день до обеда и к вечеру тоже.
  — Почему же никто не подошел к аппарату?
  — Мистер Николлз, вы знаете, что в нашей гостинице всей прислуги — две девушки. У одной сегодня выходной, а у другой в очередной раз заболела мать, и она отпросилась навестить ее. Сейчас вы с мистером Кэллагеном — наши единственные постояльцы, так что нетрудно догадаться, кому предназначались эти звонки. Да вы и сами это знаете. Впрочем, я три раза подходила к телефону. Звонила мисс Томпсон из «Сыскного агентства Кэллагена». Она так сердилась! Сказала, что ей срочно нужно поговорить с шефом, а я ответила, что ничем не могу помочь. Тогда она рассердилась еще больше…
  — Меня больше удивило бы, если бы твои слова ее утешили.
  — Насколько я поняла, эта мисс Томпсон — личная секретарша мистера Кэллагена, не так ли?
  — Именно так, мое золотце! Один ноль в твою пользу.
  — Когда я думаю о ней, она представляется мне чопорной девицей в очках, очень властной и деятельной.
  — А вот тут ты малость промахнулась, Сюзен. Эффи из тех девушек, ради которых даже я готов писать стихи. У нее такая фигурка, на которую смотришь потому, что не можешь не смотреть. Смотришь — и все! Рыжие волосы, зеленые глаза и удивительно грациозная походка — куда там до нее всем этим манекенщицам! И к тому же она отменно умна.
  Сюзен горестно вздохнула, выслушав эту тираду.
  — Похоже, это само совершенство! Бедные девушки, обслуживающие загородные гостиницы! Они живут в деревне и даже не понимают, что они теряют!
  — Тебе следовало бы тоже быть секретаршей какого-нибудь частного детектива, вроде меня или Слима.
  — Я полагаю, это очень интересная работа!
  — Еще бы! Я уверен, что она пришлась бы тебе по душе. Хотя бы и в нашей фирме. Конечно, небольшая конкуренция…
  — Да, да, я понимаю. Но мне кажется, что мисс Томпсон… она ближе принимает к сердцу все, что касается мистера Кэллагена, чем обычная секретарша. По-моему, она… Ну как бы это сказать?
  — Ты хочешь сказать, что она в него влюблена? Ну что ж, ты не ошиблась. Эффи давно сходит с ума по Слиму, и это выводит меня из себя.
  — Почему?
  — Потому что я не в силах это понять, а ведь я не просто порядочный и здравомыслящий человек, но и неплохой детектив, для которого логические рассуждения — его профессия. А Слим… Да я могу порассказать тебе о нем такое, что у тебя волосы на голове встанут дыбом!
  — Ну, в отношении этого у меня нет сомнений.
  Она погасила тлеющий конец сигареты о камень ступеньки, на которой сидела, и швырнула окурок в мокрую траву через открытую дверь.
  — О чем ты задумалась, девочка? — прервал Николлз затянувшуюся паузу.
  — Так… ни о чем. Во всяком случае ни о чем интересном. Просто я спрашиваю себя, сколько еще времени мистер Кэллаген будет пить и способен ли он прервать это занятие хотя бы на пару часов.
  — О, тебе лучше об этом не задумываться! Таков уж он, наш Слим. Сейчас он на отдыхе: мы только что закончили весьма серьезное расследование. Провернули знатную работенку и огребли солидные бабки — такого чека мне еще не приходилось видеть за все годы работы в агентстве Кэллагена. И вот теперь…
  — Мистер Кэллаген — классный детектив, не так ли?
  — Полностью с тобой согласен. Он очень сильный детектив, а кроме того, за его спиной стою я.
  — О да, конечно. Я как-то забыла об этом.
  — И зря. Это очень даже немаловажное обстоятельство — Слим привык рассчитывать на меня. Да, это дело было не из простых. И все же мы довели его до конца, после чего Слим решил, что недельный отпуск нам не повредит. Вот он и приехал сюда, чтобы на лоне природы провести курс алкогольной терапии. Но ты не беспокойся, девочка: все это скоро ему надоест.
  Из глубины дома донесся приглушенный звонок телефона.
  — Послушай, этому кретину со станции никогда не надоедает звонить? — спросил Николлз, когда после непродолжительной паузы телефон зазвонил снова.
  — И никакой это не кретин, — заявила Сюзен. — Просто телефонистка со станции оказывает нам любезность: мы часто бываем далеко от телефона, на другом конце дома. Не сразу услышишь, а потом пока подойдешь…
  — А тебе не кажется, крошка, что нам следует подойти к телефону? Только кто этим займется, я или ты?
  — Только не я! Мой рабочий день закончен, и я имею право спокойно подышать воздухом. К тому же не надо быть пророком, чтобы догадаться, кто это звонит и с кем желают говорить. Так что подойти к телефону придется вам.
  — Твои слова огорчили меня, девочка, но не по той причине, о которой ты подумала. Нет проблемы в том, чтобы подойти к аппарату и поднять трубку, но… тогда я буду обманут в своих ожиданиях. Мне было бы много приятнее, если бы к телефону подошла ты.
  — Почему?
  — Потому что мне приятно наблюдать за тем, как ты ходишь… вернее не ходишь, а порхаешь. Уверен, что многие женщины заплатили бы сумасшедшие деньги за то, чтобы научиться так грациозно покачивать бедрами. Мне кажется, я мог бы целыми днями наблюдать за этим. А твои ножки! Твои божественные лодыжки! Не помню, говорил ли я тебе, что я в женщине превыше всего ценю лодыжки? Понимаешь, это чуточку напоминает манию. Ты славная девочка, Сюзен, но когда ты ходишь, то напоминаешь мне богиню. — Сюзен со вздохом поднялась на ноги.
  — Пожалуй, после всего сказанного подойти к телефону придется мне.
  Николлз вместо ответа закурил очередную сигарету. Сюзен направилась к выходу с веранды, Николлз наблюдал за ней, пока ее гибкая фигурка не исчезла за дверью. И почти сразу же телефон умолк.
  Вернувшаяся Сюзен села на ступеньку рядом с Николлзом.
  — Я опоздала. Видимо, дежурной на станции надоело нас вызывать. А может, мисс Томпсон повесила трубку.
  — Ну что ж, — пожал плечами Николлз. — Видимо, так пожелала судьба. Если бы ты вовремя сняла трубку, произошли бы какие-нибудь события… один Бог знает какие, А так ничего не случилось, мы снова сидим рядом и смотрим на дождь. И мне вспоминается русская графиня, с которой я был знаком когда-то.
  Сюзен демонстративно зевнула.
  — И это, конечно, была красавица?
  — Ты спрашиваешь, была ли она красива? — вознегодовал Николлз. — Она была восхитительна!
  — И, разумеется, по уши влюбилась в вас?
  — Как ты догадалась?
  — Мистер Николлз, вы забыли, что за последние четыре дня рассказывали мне историю о русской графине пять… нет, шесть раз… Правда, о крашеной блондинке из Оклахомы вы говорили одиннадцать раз. Представьте себе, к вашим бывшим пассиям я начинаю относиться как к своим старым знакомым и даже сочувствую жертвам вашего неуемного донжуанства, мистер Николлз.
  — Сюзен, сколько раз я просил называть меня по имени. Меня зовут Виндемир.
  Она искоса взглянула на него.
  — Ну что ж, если вы того хотите, я буду называть вас по имени. Имя Виндемир очень нам подходит.
  Николлз крякнул, почесал затылок, но ничего не сказал.
  * * *
  Переступив порог своей квартиры, Эффи Томпсон прежде всего оглушительно хлопнула дверью, а затем швырнула сумку в один конец прихожей, а шляпу — в другой. Она была вне себя от злости.
  — Черт побрал! — вслух воскликнула она. — Черт бы побрал этих…
  Она нервна потерла руки, а потом взяла из стоявшей на каминной полке шкатулки сигарету и прикурила от зажигалки. Пройдя в кухню, она поставила на газ кастрюльку с тушеным мясом, после чего прошла в гостиную. Эффи действительно была очень хороша — изящная, миниатюрная, с рыжими волосами, оттенявшими молочно-белую кожу. На ней отлично сидели строгая черная юбка и блузка из кремового шелка — типичный костюм девушки-секретарши.
  Зазвонил телефон. Эффи немного поколебалась, а потом подняла трубку. Звонил Уилки — ночной портье из дома на Беркли-сквер, где Слим Кэллаген снимал офис и квартиру.
  — Прошу простить меня за беспокойство, мисс Томпсон, но вы поручили мне перед уходом приглядеть за телефоном. Так он звонит не переставая!
  — Что, опять эта миссис Дэнис?
  — О да, это именно она. Она снова и снова повторяет, что ей необходимо срочно встретиться с мистером Кэллагеном. Мне кажется, что она чем-то обеспокоена.
  — Ну что ж, я попробую связаться с ним отсюда. Если она позвонит еще раз, скажите ей, Уилки, что я дома и пытаюсь оттуда связаться с мистером Кэллагеном. Если у меня что-то получится, я тут же ей позвоню.
  — Я понял, мисс Томпсон. Но тут есть еще другое дело. Сразу же после того, как вы покинули бюро, рассыльный принес письмо из банка. На конверте написано: «Весьма срочно».
  — Благодарю вас, Уилки. Для вас не составит труда вскрыть конверт и прочесть, что они нам пишут?
  — Разумеется, мисс Томпсон. Не вешайте трубку.
  Эффи не пришлось ждать и минуты. В трубке снова зазвучал голос Уилки:
  — Вот их письмо, мисс Томпсон. Значит, так… «Дирекция банка с сожалением сообщает мистеру Кэллагену, что посланный им чек на четыре тысячи фунтов, поступивший сорок восемь часов назад, не может быть учтен, так как лицо, подписавшее чек, сочло необходимым аннулировать его. С искренним уважением…»
  — Все ясно, Уилки! — Она саркастично улыбнулась, в ее глазах вспыхнули гневные огоньки. — Ну что ж, надеюсь, что на этот раз они мне ответят. Благодарю вас, Уилки! Спокойной ночи. — Опустив трубку на рычаг, она несколько секунд не отрывала от нее глаз.
  — Ладно! — сказала она наконец. — Конечно же, я должна позвонить им, это моя обязанность. Но пусть дьявол меня заберет, если я сделаю это до того, как докурю сигарету, выпью две чашки крепкого чая и приму горячую ванну. И тогда, может быть, один из этих бездельников все же соблаговолит подойти к телефону.
  Дождь прекратился, заметно посветлело. В разрывах туч проглядывало голубое небо.
  — Я хотел сказать тебе, Сюзен, что у меня очень развито чувство прекрасного.
  — И в чем же оно проявляется?
  — Ну хотя бы в том, что я часто думаю о тебе.
  Прежде чем Сюзен решила, как ей надлежит отреагировать на это признание, снова задребезжал звонок телефона.
  — Если мы хотим откликнуться на этот призыв, — сказала она, — то нам следует поторопиться. Так что я, пожалуй, пойду… Ну, а вы будете иметь возможность еще раз полюбоваться моей походкой.
  — О да! Ступай, моя красавица, это пойдет на пользу и тебе, и мне.
  Сюзен поспешно прошла через столовую и холл в контору, где находился телефонный аппарат.
  — Вас вызывает Лондон, — сказала телефонистка междугородной связи. — Не вешайте трубку.
  Спустя полминуты в трубке зазвучал голос Эффи Томпсон.
  — Это «Звезда и Полумесяц»? — с раздражением спросила она. — Я попрошу пригласить к телефону мистера Кэллагена или мистера Николлза. Только не говорите мне, что они оба заболели коклюшем.
  — Это мисс Томпсон? — спросила Сюзен. — А я мисс Меландер, дочь хозяйки гостиницы. Мне столько говорили о вас, так что сейчас, когда я услышала ваш голос, мне кажется, что мы давно знакомы. Кстати, у вас очень красивый голос.
  — Мне очень лестно, что мой голос вам понравился, но я все же позволю себе нескромный вопрос: почему вы, собственно, интересуетесь моей особой? Это мистер Николлз рассказывал вам обо мне?
  — Да. Он очень славный, не так ли?
  — О да! Иногда даже чересчур. Послушайте, а не связано ли ваше любопытство с мистером Кэллагеном? Может быть, это он вас заинтересовал?
  — Мисс Томпсон, по-моему, я не сказала ничего такого, что могло бы показаться вам неприятным. Что же касается мистера Кэллагена… то все, кто здесь находится, считают его очень интересным, очень обаятельным человеком!
  — Ну что ж, если вы так говорите, значит, у вас есть на то основания. Однако ближе к делу. Как вы считаете, мистер Кэллаген или мистер Николлз в состоянии подойти к телефону? Они могут поговорить со мной?
  — Ну… мне это представляется маловероятным. Они решили насладиться полным покоем и отказываются подходить к телефону. А кроме того, мистер Кэллаген… он приболел.
  — Вы хотите сказать, что он надрался?
  Сюзен не осмелилась ответить на столь прямо поставленный вопрос и пробормотала что-то насчет того, что джентльмен на отдыхе может позволить себе пропустить лишний стаканчик.
  — А Николлз?
  — О, мистер Николлз в полном порядке. Я как раз разговаривала с ним, когда вы позвонили.
  — С чем вас и поздравляю. Вы, наверное, получили массу удовольствия. К сожалению, не могу сказать это о себе: сегодня с пяти часов я непрерывно звоню в «Звезду и Полумесяц», но все без толку: то никто не поднимает трубку, то отвечают нечто невразумительное. Мисс, я буду очень признательна вам, если вы вернетесь к мистеру Николлзу и скажете ему, чтобы он немедленно растормошил мистера Кэллагена и информировал его о том, что чек на четыре тысячи фунтов, который он два дня назад отправил в банк, аннулирован Свелли. Банк сегодня сообщил нам эту новость. Пусть Николлз займется этим немедленно: ведь в его обязанности входит обеспечивать мистера Кэллагена информацией.
  — Боже мой! Я сейчас же бегу к мистеру Николлзу. Это просто ужасно, не так ли, мисс Томпсон?
  — Не до такой степени, как вам кажется, мисс Меландер! Во всяком случае мистер Кэллаген при всех условиях сумеет расплатиться с вами. А теперь поспешите… Я подожду у телефона.
  Сюзен улыбнулась.
  — Вы мне очень понравились, мисс Томпсон. Я понимаю, что вам сейчас там одиноко. Не вешайте трубку, ладно?
  Когда она выбежала на веранду, Николлз, спустившийся на нижнюю ступеньку лестницы, развлекался тем, что бросал камешки в большую пятнистую жабу, обитающую в бассейне с водяными лилиями.
  — Вот тварь! — обратился он к Сюзен, появившейся в дверях. — Она немножко похожа на меня: ее ничто не заботит. Ставлю шиллинг против пенни, что я попал в нее, а она хоть бы хны! По-прежнему игнорирует меня!
  — Звонила мисс Томпсон! — сообщила Сюзен. — Она и сейчас у телефона. Просила передать вам, что чек на четыре тысячи, который вы недавно отправили в банк, аннулирован. Ей сообщили об этом из банка.
  Николлз сорвался с места, швырнув в бассейн недокуренную сигарету.
  — Ну, чует мое сердце, сейчас начнется потеха! Я лечу, Сюзен! А ты оставайся здесь.
  Он взбежал по лестнице и исчез за дверью, ведущей в столовую, а Сюзен присела на последнюю ступеньку лестницы. Теперь камешки в жабу бросала она. У жабы была смешная тупая морда, кого-то ей напоминающая. Да, Николлз был похож на жительницу бассейна не только пренебрежением ко всяческим житейским заботам.
  Сюзен сидела и думала. Думала о Николлзе. Думала о Кэллагене… Особенно о Кэллагене, Да, мистер Кэллаген ей очень нравится, и с этим ничего нельзя поделать. Это настоящий джентльмен. А как он целуется — с рассеянным видом, как будто мысли его заняты чем-то совсем иным… А может, так оно и есть? Эта мысль заставила ее нахмуриться. Она подумала, что было бы неплохо спросить об этом самого Кэллагена при первом удобном случае.
  А вообще это здорово, что они приехали отдохнуть в их гостиницу — люди, отмеченные прикосновением Приключения, привыкшие к соприкосновению с тайной. Сколько невероятных историй успел рассказать ей за это время мистер Николлз о тех невероятных делах, которые они расследовали, и об их блистательных победах. А вот мистер Кэллаген не из разговорчивых. Однако сразу видно, чьи идеи осуществляет Николлз…
  Сюзен вздохнула. Ах, оказаться бы ей на месте мисс Томпсон в фирме Кэллагена! Что за чудесную жизнь она вела бы! Сюзен снова вздохнула.
  Николлз, добравшись до конторы гостиницы, прижал к уху телефонную трубку.
  — Хеллоу! Это вы, моя красавица? Так что же все-таки там у вас стряслось?
  Голос Эффи Томпсон был холоднее льда.
  — Мистер Николлз? Уж не знаю, как благодарить вас за то, что вы так быстро откликнулись на мой призыв. Это так мило с вашей стороны.
  — Моя дорогая, да разве есть на свете что-нибудь, что я не сделал бы для вас?.. Впрочем, вы и сами об этом знаете… Теперь насчет чека… Это что, шутка?
  — Лучше скажите, сообщали ли вы о чеке мистеру Кэллагену?
  — Ну… я не думаю, что смогу от него чего-нибудь добиться. Наш Слим не терял времени зря и сейчас пребывает в полной отключке… или только начинает выходить из нее. Но когда он немного очухается и обо всем узнает… Могу представить себе, что за этим воспоследует!
  — Кстати, я попрошу вас напомнить мистеру Кэллагену, что мой рабочий день в агентстве кончается в шесть вечера. К тому же вы предполагали отсутствовать четыре дня, а прошло уже больше недели. И за это время не было вечера, когда я уходила бы из бюро раньше девяти!
  — Бэби, я в восторге от вас! На что только не способна девушка, если она так относится к своему шефу!.. Помню одну мышку, которую я знал в Арканзасе. Так она…
  — Меня не интересует ни Арканзас, ни ваши мышки. Что же касается моего отношения к шефу, то это мое личное дело, и говорить с вами о нем я не намерена… И не называйте меня бэби, я этого не перевариваю! — Николлз вздохнул.
  — Заметно… бэби!
  Из трубки послышался возмущенный вопль, а Николлз довольно ухмыльнулся.
  — Так вот, Николлз, когда к мистеру Кэллагену вернется способность понимать человеческую речь, вам следует сказать ему, что сегодня весь день некая миссис Дэнис старается связаться с ним. Она говорит, что нуждается в его совете и что дело это очень срочное.
  — Вы не шутите? — Николлз на минуту задумался. — Ну что ж, после истории с чеком Свелли нам, пожалуй стоит немного поработать. Эта миссис Дэнис… вы что-нибудь знаете о ней, Эффи?
  — Ничего, кроме того, что она настаивает ка немедленной встрече с мистером Кэллагеном и готова уплатить ему любой гонорар — это она мне сказала. Она готова встретиться с Кэллагеном в любом месте — в агентстве или там, где он сейчас находится. У меня создалось впечатление, что она напугана.
  — Как она выглядит?
  — Это вы о ее голосе? Голос приятный. Если все остальное ему соответствует, то мистер Кэллаген не без удовольствия…
  — Понятно, — прервал ее Николлз и, подумав, добавил: — Все это хорошо, однако, дорогая Эффи, я боюсь, что со Слимом нам нам будет нелегко. Он слишком усердно полоскал себя алкоголем эту неделю и сейчас творит черт знает что: куролесит в доме, целует дочек хозяйки и вообще чудит напропалую. Вы можете себе это представить?
  — Еще бы! И даже очень хорошо!
  — Сделаем так: когда эта… как ее? Дэнис снова позвонит вам, Эффи, вы пригласите ее в агентство. При встрече вы как следует приглядитесь к ней… Впрочем, не мне учить вас этому. Если вы придете к выводу, что она нам подходит, предложите ей приехать сюда, в «Звезду и Полумесяц». Если окажется, что у нее нет колес, свяжитесь с Хиллом и договоритесь, чтобы он отвез…
  — В этом нет необходимости. Она говорила мне, что водит автомобиль.
  — Тем лучше. Итак, если вы сочтете, что она подходящая клиентка, вы направите ее сюда и уведомите меня о том, что она едет к нам.
  — Пусть будет так… Однако не могу не сказать, что, если учесть состояние, в котором находится шеф, вы идете на риск.
  — Не пугайте меня, бэби… то есть моя дорогая. Мне вспоминается одна красотка из Сент-Луиса, которая…
  В трубке зазвучали короткие гудки. Эффи Томпсон прервала разговор.
  Николлз тоже опустил трубку на рычаг, окинув недружелюбным взглядом телефонный аппарат. Вздохнув, он вышел в холл и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
  * * *
  Кэллаген лежал навзничь на смятой постели в одних пижамных брюках из шелковой ткани — серой, с черными лилиями. Откинув голову на подушку, он дышал тяжело и хрипло. Он не был красив, но его внешность, несомненно, заинтересовала бы самого взыскательного портретиста: удлиненный овал лица, твердая линия подбородка, густые каштановые волосы, тонкий нос с выразительным вырезом нервных ноздрей. Он был широк в плечах, мускулист и явно очень силен. Остановившись у кровати, Николлз некоторое время молча рассматривал шефа, а потом, подойдя к окну, раздвинул плотные шторы. В комнату ворвались лучи предзакатного солнца, осветившие лицо Кэллагена. Тот шевельнулся, перевернулся набок и что-то пробормотал. Николлз вздохнул, прошел в ванную и вскоре вернулся, держа в каждой руке по стакану: в одной с содовой, в другой — пустой. Взяв со стола недопитую бутылку, он плеснул в пустой стакан пальца на четыре виски и приблизился к кровати.
  — Слим… Эй, Слим! — позвал он громко. — Ты меня слышишь? Чек Свелли накрылся! Этот подонок аннулировал его. Как тебе это нравится?
  Кэллаген открыл один глаз. Потом зевнул, потянулся, открыл второй глаз и попытался сфокусировать взгляд на Николлзе. Тот протянул лежащему оба стакана.
  — На твой выбор, Слим!
  Кэллаген предпочел виски. Он залпом осушил стакан, и его лицо искривила гримаса. Затем он снова перевернулся на спину и устремил взгляд в потолок. Падающий из окна свет явно раздражал его.
  — Ты, кажется, что-то сказал? — обратился он наконец к своему помощнику.
  — Это Эффи, — начал Николлз. — Она звонит нам с пяти часов, но никто не подходил к аппарату. Она страшно разозлилась.
  — А где был в это время ты?
  — Ну… я болтал с Сюзен на веранде.
  — Понятно. Значит, Свелли решил аннулировать выданный нам чек?
  Резким движением он сел на край кровати, спустив ноги на пол, и запустил пальцы обеих рук в свою густую шевелюру.
  — Я так и знал, что тебя это позабавит, — сказал Николлз.
  — Свелли дорого обойдется эта шуточка, — буркнул Кэллаген.
  — Я не сказал бы, что он поступил очень мило, после того как мы вытащили его из этой передряги. Ну и что же мы предпримем?
  Кэллаген смерил Николлза неодобрительным взглядом.
  — Что мы предпримем? — Он поморщился и закрыл глаза. — Послушай, налей-ка мне еще немного виски и пусти воду в ванну. А потом попроси какую-нибудь из девочек Меландер сварить мне кофе. Когда закончишь с этим, позвони Грейсону. Пусть заедет к Эффи, возьмет у нее возвращенный банком чек и привезет его сюда.
  — Все понял!
  Пока Николлз готовил ванну, Кэллаген встал. Подойдя к окну, он бросил взгляд на темнеющий на горизонте лес и заходящее солнце, а потом отошел к столу и закурил, однако после первой же затяжки швырнул сигарету в камин. Из стоявшей на столе бутылки он налил в стакан на три пальца виски, выпил его и несколько приободрился. Набросив на плечи халат, он прошелся по комнате.
  Из ванной вернулся Николлз.
  — Я бросил в ванну морской соли и немного соды, — уведомил он. — Отличное средство!
  — От чего?
  — От похмелья. По-моему, ты вскоре захочешь немного поработать головой.
  — Хотел бы я знать, чего я захочу, — проворчал Кэллаген. — И чего ради я должен о чем-то думать?
  — Это уж тебе лучше знать. — С этими словами Николлз вышел из комнаты.
  Спустя несколько минут легкий стук в дверь заставил вздрогнуть Кэллагена, метавшегося по комнате, как тигр по клетке. На пороге появилась Сюзен Меландер с подносом.
  — Добрый вечер, мистер Кэллаген, — сказала она. — Вот ваш кофе. Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вам уже лучше?
  Кэллаген, приняв чашку кофе из ее рук, ответил, что его здоровье никогда не служило поводом для беспокойства.
  — Мистер Кэллаген, разрешите задать вам один вопрос. Когда вы целуете девушку, вы действительно думаете о чем-то другом?
  Присевший на край кровати с чашкой кофе в руках Кэллаген недоуменно взглянул на Сюзен.
  — Целую?.. Какую девушку? — Сюзен скромно потупилась.
  — Ну… например, меня. — Кэллаген поперхнулся кофе.
  — А что, я вас уже целовал?
  «Ты сама на это напросилась, девочка, — сказала себе Сюзен. — Вот и получила». Однако, милая улыбка не сошла с ее лица. Кэллаген, искоса поглядывающий на нее, сказал:
  — Я кое о чем попрошу вас, Сюзен, сделаете это для меня?
  — Разумеется, мистер Кэллаген.
  — Тогда будьте хорошей девочкой и тихонько закройте эту дверь… с той стороны.
  Прежде чем Сюзен нашла подходящее возражение, она оказалась в коридоре и смогла выразить свое неудовольствие только самой себе. Когда она спускалась по лестнице в холл, тишину нарушил телефонный звонок. И тотчас в дверях столовой возник Николлз.
  — Это меня! — бросил он, устремляясь к конторе. Он не ошибся. Звонила Эффи Томпсон.
  — Мистер Николлз, — сказала она, — сейчас я снова в агентстве и звоню оттуда. Миссис Дэнис здесь. Она выглядит, как дама из высших сфер, и деньги у нее, кажется, водятся. Она сказала, что готова заплатить мистеру Кэллагену тысячу фунтов за согласие заняться ее делом.
  — Отлично сработано, крошка! И что же вы ей ответили?
  — Я ответила так, как мы договорились. Она немедленно выедет к вам, так что через час вы можете ее ждать.
  — Прекрасно. Я думаю, это именно то, в чем мы сейчас нуждаемся.
  — Как отнесся мистер Кэллаген к истории с чеком?
  — О, в этом отношении у меня нет повода к неудовольствию. Он ожил, Эффи, понимаете, ожил! Встал с постели и сейчас пьет кофе. По его поручению я звонил Грейсону, но не застал его. Так что будет лучше, если с ним свяжетесь вы: позвоните ему завтра утром, когда придете в контору, перешлите ему чек и поручите заняться этим делом. Договорились?
  — Хорошо. Кстати, Николлз, вы говорили с мистером Кэллагеном о миссис Дэнис?
  Николлз ухмыльнулся.
  — Еще нет. Пусть это будет для него маленьким сюрпризом.
  — Хочу надеяться, что вы не совершили ошибку. Впрочем… Если говорить о внешности, то, я думаю, появление этой дамы произведет на него приятное впечатление.
  — Ну что ж, тогда это будет приятный маленький сюрприз.
  — Я не шучу. Она действительно из тех, кто проходит у вас под рубрикой «красивая женщина из общества». Так что вы не обманетесь в своих ожиданиях.
  — Отлично, Эффи! Классно сработано!
  — Счастлива услышать это из ваших уст, — язвительно ответила она и повесила трубку.
  Сюзен Меландер поджидала Николлза в холле.
  — Мистер Кэллаген выпил кофе, — уведомила она его, — и сказал, что поужинает через час. Как вы думаете, какое блюдо ему приготовить, чтобы он поел с аппетитом?
  — Вот уж действительно вопрос на засыпку! — Николлз покачал головой. — Я удивлюсь, если он вообще прикоснется к еде. Но, при всех условиях, хорошо уже то, что он об этом заговорил. Я думаю, будет неплохо, если вы сервируете ужин на маленьком столике за стеклянной дверью… И, пожалуйста, поставьте три прибора — мы ждем клиента.
  Сказав это, он направился к лестнице: ему предстояло сообщить Кэллагену о предстоящем визите миссис Дэнис.
  Глава 2
  Очень красивая леди
  Часы на каминной полке показывали половину двенадцатого. Кэллаген, одетый в темно-синий костюм и шелковую синюю рубашку с голубым галстуком, стоял возле камина в помещении конторы «Звезды и Полумесяца». Во рту у него дымилась сигарета, в руке он держал стакан с бренди. Было видно, что он пребывает в отменно скверном настроении.
  Николлз, сидевший напротив него в глубоком кожаном кресле, затянулся, пустил к потолку великолепное кольцо дыма и сказал:
  — Она уже должна быть здесь. Даже если она выехала в десять, то уже в одиннадцать или чуть раньше она должна была бы прибыть сюда. Правда, после такого ливня дорога скользкая, на это следует набросить еще минут десять. Возможно, она не очень хорошо водит машину… А может, леди просто не так уж спешит встретиться с вами, Слим?
  — Или же угодила в кювет. Впрочем, все это мне совершенно безразлично, — буркнул Кэллаген.
  — В самом деле? — осведомился Николлз. — Впрочем, при таком похмельи кто тебя за это осудит. А может, это твой желудок решил дать о себе знать? При всех условиях я уверен, что завтра утром ты будешь смотреть на жизнь куда менее мрачно. Когда сегодня утром я разговаривал с малышкой Сюзен, она сказала, что в жизни не встречала человека, который мог бы выдуть столько спиртного, и выразила уверенность, что ты налит под завязку. И что же? В полдень ты вылакал еще две бутылки виски. Ты хоть сам понимаешь, что начинен алкоголем, как снаряд взрывчаткой?
  — А если даже и так, то что это меняет в нашей проблеме? Послушай, а с чего ты вообще взял, что я жажду встретиться с этой миссис Дэнис? И к тому же разве мы не на отдыхе?
  — Да, да, Слим, я совершенно с тобой согласен. Только отдых этот слишком уж затянулся. Я чувствую, что если что-нибудь не встряхнет тебя в ближайшее время, то у тебя заплесневеют мозги и ты превратишься в законченного деревенского остолопа… К тому же Эффи сказала, что эта дама заслуживает того, чтобы рассмотреть ее с близкой дистанции.
  Вошедшая в комнату Сюзен Меландер поставила на столик поднос с кофейной посудой и выпалила:
  — Она приехала, мистер Кэллаген, приехала только что в огромной, великолепной машине… эта красивая леди. А как она одета! Это… это умопомрачительно! И она хочет вас видеть!
  — Ну и как же она выглядит? — поинтересовался Николлз.
  — Она… У меня просто не хватает слов! — затараторила Сюзен. — Значит, так… Она брюнетка, у нее чудесная кожа… Томные глаза, большие, синие… Очаровательный носик… А какие у нее губы!
  Кэллаген зевнул.
  — Сюзен, ты сумела заинтриговать меня! — воскликнул Николлз. — Ну и в каком же наряде явилось в нам это создание?
  — Ох, и не говорите! — Сюзен глубоко вздохнула. — Она одета так, что я лопнуть готова от зависти! Ну а если точнее, то на ней костюм из серой фланели, изумительно сшитый, и шелковая блузка цвета серого перламутра с красной искрой. Шляпка тоже серая, фетровая, с красной лентой. Ножки у нее маленькие и очень красивые, а туфельки — просто чудо. И еще у нее на руках большие автомобильные перчатки из свиной кожи.
  — И где же сейчас это воплощение очарования? — поинтересовался Кэллаген.
  — Она зашла в туалетную комнату попудрить носик. Через минуту будет здесь. Она сказала, что задержалась, потому что по дороге остановилась поужинать.
  Николлз не выдержал. Он извлек себя из кресла и последовал за Сюзен в холл. Примерно через полминуты он вернулся и обратился к Кэллагену, не скрывая своего восторга.
  — Это потрясающе! — заявил он выразительным шепотом. — Слим, теперь я готов сказать: я видел все, я готов умереть!..
  Дверь открылась, и приехавшая дама появилась на пороге. Улыбнувшись Кэллагену и Николлзу, она шагнула вперед и с подкупающей простотой представилась:
  — Я — Паола Дэнис. А мистер Кэллаген, я полагаю, это вы?
  — Совершенно верно, — ответил детектив. — Я к вашим услугам.
  — Рассчитывая на это, я и приехала сюда. — Николлз поспешил пододвинуть даме кресло.
  — Вы, наверное, устали с дороги, миссис Дэнис. Садитесь в это кресло, расслабьтесь и помните, что вы среди друзей.
  Она ответила ему улыбкой.
  — Ваши слова радуют меня. Сейчас я, как никогда, нуждаюсь в друзьях. — Она повернулась к Кэллагену и, помолчав немного, добавила: — Ведь вы мне поможете, мистер Кэллаген?
  — Ну… — Кэллаген замялся. — Вообще-то я приехал сюда, чтобы отдохнуть, однако сейчас я чувствую, что мой отпуск закончится преждевременно… И вообще вся эта затея оказалась не слишком удачной.
  — Сочувствую вам. Слишком много дождя?
  — О нет, — ответил за Кэллагена Николлз. — Слишком много виски. В последние дни мой друг выглядел, как Чикаго в расцвет сухого закона.
  — Ну, тогда я появилась здесь вовремя! — шутливо сказала она. — Разве не так?
  — Именно этот вопрос я задаю себе сейчас, — ответил Кэллаген. — Не возьмете ли вы на себя труд разлить кофе?
  — Охотно. О! Здесь есть чашка и для меня!
  — А как же! — воскликнул Николлз. — «Сыскное агентство Кэллагена» предусматривает все! И мы всегда угощаем наших клиентов кофе.
  — А чем ваши клиенты угощают вас? — осведомилась она.
  — Тем, что имеют. Наши услуги стоят недешево. Мы — весьма дорогие детективы. Однако…
  — Мисс Дэнис, — прервал его Кэллаген, — разрешите представить вам этого джентльмена. Перед вами Виндемир Николлз. Он канадец. И хотя он громко лает, укусы его не опасны.
  — Миссис Дэнис, не верьте ему, Бога ради! Клянусь честью, я еще не покусал ни одного клиента! Никогда!
  Миссис Дэнис негромко засмеялась и, сев за столик, начала разливать кофе.
  — После того, как я увидела вас, — сказала она, — у меня стало легче на душе. Я всего несколько минут знакома с вами, но мне кажется, что я среди старых друзей. Думаю, что нам будет легко понять друг друга.
  Ее глаза внимательно изучали Кэллагена — казалось, она старается рассмотреть и запомнить каждую деталь, каждую черточку лица детектива. Однако, столь лестные для самолюбия любого мужчины слова очаровательной женщины, похоже, не улучшили настроение частного детектива. Избегая смотреть ей в лицо, он зевнул, закурил очередную сигарету и сказал:
  — Мне очень приятно, что я и мой коллега понравились вам, дорогая миссис Дэнис. Однако я боюсь, что моя секретарша поступила несколько опрометчиво, направив вас сюда, не согласовав предварительно этот вопрос со мной. Пока что я не могу вам сказать, соглашусь ли я взяться за ваше дело.
  — И все же я надеюсь на ваше согласие, мистер Кэллаген, — нисколько не смутившись, ответила она. — А чтобы доказать, что намерения мои серьезны… — Она расстегнула сумочку и вынула из нее солидную пачку банкнотов. — Здесь тысяча фунтов, которые я прошу вас принять в качестве аванса. Разумеется, я оплачу также все расходы, после того как вы представите мне счет. Ну а если дело закончится так, как мне хотелось бы, вы убедитесь, что скупость не относится к числу моих недостатков. — И она протянула деньги детективу.
  Кэллаген молча положил банкноты на каминную полку.
  — Прежде всего я хотел бы узнать, в чем суть вашего дела, — сказал он.
  — Я сейчас все вам объясню, — сказала миссис Дэнис. — Боюсь, однако, что это дело покажется вам глупым!
  Теперь Кэллаген смотрел на нее. Она откинулась на спинку кресла, заложив ногу на ногу, очаровательная картинка, казалось, сошедшая со страницы иллюстрированного журнала.
  — У вас нет причин расстраиваться по этому поводу, — ободрил он ее. — Таково большинство дел, с которыми приходят к нам клиенты. Кто-то кому-то показался глупцом, кто-то на кого-то рассердился из-за этого, и началась круговерть. Так кто же сглупил в вашем случае? Неужели вы?
  Она пожала плечами.
  — То, что я сейчас вам расскажу, известно только мне… и еще одному человеку. Я постараюсь быть краткой. Три года назад я вышла замуж. Моим мужем стал человек, которого я не любила. Мало того, вступая с ним в брак, я была настолько глупа, что не составила надлежащий контракт, в результате чего его и мои деньги оказались в общем владении. Мой муж, Артур Дэнис, богат, он из хорошей семьи, но он… он пьет. Я не буду останавливаться на подробностях, но в конце концов наш брак стал чисто формальным, хотя мы и продолжаем жить под одной крышей…
  — Надеюсь, вы не предложите мне содействовать расторжению вашего брака? — перебил ее Кэллаген. — Я не занимаюсь разводами. Принципиально!
  — Мне это известно, мистер Кэллаген. Ваша секретарша, мисс Томпсон, сказала мне то же самое в самом начале нашего разговора. Нет, нет, я намерена просить вас о другом… Так вот, несколько месяцев назад я окончательно решила расстаться с мужем и попросила его дать мне развод. Видимо, это ударило по его самолюбию, в результате чего он отказал мне. Отказал грубо, безапелляционно. Более того, он заявил, что если я и уйду от него, то без единого пенни в кармане. Видимо, он рассчитывал, что эта угроза удержит меня. Можете ли вы представить себе, как я разозлилась!..
  — И даже очень легко. И что же было дальше?
  — Я, конечно, не отказалась от своего решения, но дала клятву, что любой ценой верну свое состояние. Мой муж владеет большим имением возле Чессингфорда в Букингемпшире. Майфилд-Плейс — так оно называется. Среди всего прочего моему мужу принадлежит отличная коллекция драгоценностей. В эту коллекцию входит одна весьма известная вещь, о которой вы, возможно, слышали. Это золотая диадема — фамильная драгоценность, хранящаяся в роду уже несколько столетий; в каталогах ее называют «Пэрская корона Дэнисов». Она хранится в специальном футляре с секретным замком: надо знать, где следует нажать пружинку, чтобы крышка откинулась. Это очень дорогая вещь — оценена в семьдесят тысяч фунтов.
  — Итак, вы сочли, что эта корона будет достаточной компенсацией за ваше состояние, присвоенное мужем, и решили, что, покидая его, унесете эту вещь с собой? Это так?
  — Ну… не совсем. Да, я решила, что корона должна принадлежать мне. Мистер Кэллаген, это только справедливо: ведь мое состояние, на которое муж наложил руку, было значительно больше семидесяти тысяч. Однако увозить из дома такую драгоценность… Такой шаг показался мне слишком рискованным.
  — Простите, но я что-то не понимаю вас. Если вы решили не брать корону, то в чем же состоял ваш план?
  — Я решила, что для меня будет безопаснее, если корону украдут. И я устроила эту кражу. Я довольно часто бывала в одном дансинге и познакомилась там с человеком, который показался мне достаточно решительным для выполнения подобной операции. Его зовут Сайрак. Он нуждался в деньгах и ради них был готов на многое. Я рассказала ему, чего хочу, и он согласился сделать это для меня… конечно, за солидную плату.
  — И он уже провел эту акцию? — с нетерпением в голосе спросил Николлз.
  — Да, мистер Николлз. И без каких-либо затруднений. Мой муж хранит корону в сейфе, который стоит в библиотеке. Шифр этого сейфа по чистой случайности стал известен мне. Мой муж редко достает корону из сейфа — раз или-два в год ее чистят, и это все. Если правильно выбрать время похищения, исчезновение футляра с короной будет замечено очень нескоро.
  — Значит, вы сообщили этому Сайраку цифровую комбинацию, отпирающую сейф, и договорились, что кто-то, скорее всего из прислуги, впустит его в дом. Так?
  — Не совсем… Я не только сообщила ему шифр, я дала ему и ключ от дома. Ночью он открыл этим ключом входную дверь, вошел в дом, отыскал сейф, открыл его и завладел короной.
  — Исчезновение короны уже обнаружили?
  — Еще нет. Видите ли, я сумела правильно выбрать время: корону почистили за несколько недель до того, как Сайрак взял ее. Следующая чистка состоится через полгода. Так что, скорее всего, мой муж еще нескоро обнаружит, что фамильная драгоценность пропала. Сама же я еще до похищения уехала из Майфилд-Плейс.
  Кэллаген поскреб подбородок.
  — Понятно… Ну а когда он обнаружит пропажу, что произойдет тогда? Заподозрит ли он вас?
  — Не думаю. Для этого у него нет никаких оснований. Ведь даже то, что я знаю шифр сейфа, ему не известно.
  — Дорогая миссис Дэнис, — сказал Кэллаген, — мне хотелось бы знать, что за человек ваш супруг. Вы считаете, что он не подозревает о краже. Но почему? Полагает ли он, что вы уехали на время и еще вернетесь в Майфилд-Плейс, или он просто доверяет вам?
  — Боюсь, что ответа на ваш вопрос я просто не знаю. Мой муж — странная личность, и основная черта его характера — это эгоизм. Полагаю, что я ему безразлична и он без особых эмоций воспринял бы мой уход, если это не уязвило его самолюбие.
  — Понятно, — кивнул Кэллаген. — А теперь скажите, для чего вам понадобился я, миссис Дэнис?
  — Я хочу, чтобы вы вернули мне «корону Дэнисов», мистер Кэллаген.
  Брови детектива поползли вверх.
  — Вернуть корону? Разве она не у вас?
  — К сожалению, у меня ее нет. И не было… Именно поэтому я в самом начале нашего разговора сказала, что это глупое дело. Понимаете…
  — Понимаю. Этот самый Сайрак решил не отдавать вам корону. Может быть, он даже намерен вас шантажировать? Я угадал?
  — Да, мистер Кэллаген. Дело обстоит именно так. — Она грустно усмехнулась. — Видимо, я никогда не научусь разбираться в людях, а наша жизнь полна разочарований. Конечно, с моей стороны это был форменный идиотизм. Довериться такому типу, как Сайрак! Но такова уж моя натура. Я всегда была более высокого мнения о людях, чем они того за служивали… И, как вы видите, нередко за это расплачиваюсь.
  — Да, в жизни такое случается, — заговорил Николлз. — Помню, как в Квебеке…
  — Миссис Дэнис, — прервал его Кэллаген, — я хотел бы услышать от вас подробности этой истории. — Он закурил сигарету. — Итак, вы условились с Сайраком….
  — Мы условились, что он доставит корону мне в Лондон через месяц после того, как я покину Майфилд-Плейс. Такой срок казался мне вполне достаточным, чтобы избежать подозрений. Однако когда назначенный срок миновал, а Сайрак не явился, я начала волноваться. Я знала его адрес. Сперва я пыталась связаться с ним по телефону, но из этого ничего не вышло. Тогда и написала ему записку и в конце концов добилась встречи с ним. Мы встретились в отеле, где я ему снимала номер. Сайрак без всякого смущения заявил мне, что корона у него, но он не собирается отдавать ее мне, пока я не выложу за нее достаточную сумму. И тут же определил цену за корону — десять тысяч фунтов.
  Николлз негромко присвистнул.
  — Круто! — Он покачал головой. — Что за симпатяга этот мистер Сайрак! Похоже, что его не нужно учить плавать!
  — А сколько вы отстегнули ему вначале за похищение короны? — поинтересовался Кэллаген.
  — Двести пятьдесят фунтов. Столько же я должна была уплатить ему при передаче короны мне.
  — А теперь он, стало быть, хочет десять тысяч?
  Она кивнула. Кэллаген повернулся к камину и раздавил в стоявшей на полке пепельнице окурок сигареты.
  — Я по-прежнему не понимаю, чего, вы ждете от меня.
  Она улыбнулась ему, и Кэллаген не мог не оценить очарование этой улыбки, красоту, ее губ и безукоризненную форму зубов.
  — Чего я хочу, мистер Кэллаген? Я хочу, чтобы вы отобрали у него мою корону. Его адрес мне известен. Мне кажется, что если вы встретитесь с ним, то сумеете дать ему понять, что в его интересах поскорее расстаться с короной.
  — А что, совсем недурная идея! — подал голос Николлз. — Парню пойдет на пользу, если с ним поговорят покруче. И я сильно сомневаюсь, что он станет кричать об этом на каждом перекрестке.
  — Мне это тоже представляется сомнительным, — задумчиво проговорил Кэллаген. — Но… Если этот парень все же заговорит, у вас могут быть серьезные неприятности, миссис Дэнис.
  — Я понимаю это, но…
  — Тысяча фунтов, которую вы мне предложили… — Кэллаген кивнул в сторону пачки банкнотов, которую он положил на каминную полку. — Откуда у вас эти деньги?
  — Ну… когда я уезжала от мужа, кое-какие деньги у меня сохранились.
  Чуть заметная тень мелькнула на лице Кэллагена.
  — Вы готовы рискнуть этими деньгами в надежде вернуть корону? И еще одно: когда корона окажется в ваших руках, как вы намерены ею распорядиться?
  — Я отлично понимаю это, мистер Кэллаген. С моей стороны было бы безумием пытаться превратить корону в деньги. Однако я полагаю, что мне удастся вынуть из короны несколько камней и продать их.
  — Ну что ж, это неплохая мысль.
  Кэллаген взял деньги с каминной полки и пересчитал их. Миссис Дэнис одарила его еще одной улыбкой.
  — Итак, мы договорились, мистер Кэллаген? — спросила она. — Я могу рассчитывать на вашу помощь?
  — Я предпочел бы пока воздержаться от окончательного ответа. Мне нужно подумать. — Кэллаген взглянул на часы. — Час поздний, и вы, конечно же, заночуете здесь. Было бы неразумно ехать в Лондон ночью, по мокрой, скользкой дороге. Я до утра приму решение и поставлю вас в известность. А эти деньги… Будет лучше, если они пока останутся у вас.
  — Нет, нет, мистер Кэллаген, — запротестовала миссис Дэнис, встав со своего стула. — Пусть они останутся у вас. Если вы откажетесь заняться моим делом, вы вернете мне их завтра утром.
  — Пусть будет так. — Кэллаген сунул деньги в карман.
  — Насколько я понял, Сайрак сейчас находится в Лондоне. Где именно?
  — Его адрес: Лонг-Акр, 267-А. Он снимает квартиру на третьем этаже.
  — Что он за человек?
  — О, это мерзкая личность! Отвратительный тип! Он способен на все.
  Больше Кэллаген вопросов не задавал. Когда он молча допивал бренди, казалось, что он что-то обдумывает. Минуты две все молчали, а потом вошла Сюзен, сказала, что номер миссис Дэнис готов, и вызвалась проводить ее. Кэллаген смотрел вслед женщинам, а когда дверь за ними закрылась, закурил сигарету, прошел через холл на веранду, а затем по лестнице спустился на лужок позади дома.
  Полночь уже миновала. На небе, очистившемся от туч, светила луна. Кэллаген с сигаретой в зубах прогуливался по дорожке, делившей лужок на две части, и думал о миссис Дэнис, ее супруге и Сайраке.
  Миссис Дэнис по сути дела так и не ответила на вопрос, что за человек Сайрак: в ее словах было много эмоций, но мало информации. В то же время все факты свидетельствовали, что он отнюдь не трус и способен пойти на серьезный риск. И все же, кто он? Человек, севший на мель, который был вынужден пойти на кражу, чтобы заработать двести пятьдесят фунтов и поправить свои дела, или хладнокровный мошенник, заранее продумавший свое поведение и решивший придержать корону, пока ему не будет уплачен за нее солидный куш? Если справедливо последнее предположение, то он твердо стоит на ногах, так что сговориться с ним будет нелегко…
  Сигарета догорела. Кэллаген швырнул окурок на дорожку, раздавил его ногой и закурил следующую. Затем еще раза два прошелся по дорожке, тряхнул головой и направился к гаражу. Достав из кармана ключ, он отпер дверь и вошел внутрь, после чего, закрыв за собой дверь, включил свет. Перед ним стоял великолепный серый «даймлер» миссис Дэнис, поблескивающий стеклом и хромированной сталью. Кэллаген внимательно осмотрел машину снаружи, после чего открыл дверцу и сел за руль. Взглянув на указатель расхода топлива, он убедился, что бак машины полон.
  Так он сидел, попыхивая сигаретой, и размышлял об услышанном.
  Можно ли оправдать ход, предпринятый миссис Дэнис? С другой стороны, она появилась весьма кстати. Происшествие с чеком Свелли разозлило его. Разумеется, потеря четырех тысяч фунтов — это еще не драма — «Сыскное агентство Кэллагена» переживет эту потерю, но, тем не менее, это был ощутимый удар. Приходилось считаться с возможностью того, что он никогда не увидит эти деньги, хотя, конечно же, будет за них бороться. А коли так, то предложенная миссис Дэнис тысяча как нельзя кстати и о ее предложении следует поразмыслить очень серьезно.
  От размышлений о миссис Дэнис он перешел к мыслям о женщинах вообще. Какие смешные существа эти женщины: для них не существует логики, они подчиняются только собственным желаниям. Вот и миссис Дэнис… Зачем ей было выходить замуж за человека, которого она не любила? Почему, выходя замуж без любви, она даже не приняла мер, чтобы обезопасить свое состояние? Почему она считает, что после случившегося Дэнис готов снова принять ее? Все это выглядело достаточно странным.
  Он вылез из «даймлера», вышел из гаража и направился к дому, швырнув по пути сигарету в бассейн с жабой и кувшинками. В конторе гостиницы он застал Сюзен Меландер, приводившую в порядок счета.
  — Привет! — сказал он. — Я немного погулял возле дома. Отличная ночь для прогулок.
  — Да. Ночь действительно великолепная. Эта луна…
  — Сюзен, я хочу кое о чем справиться у вас.
  — Пожалуйста! Только… только я думала, что вы завели этот разговор для того, чтобы пригласить меня прогуляться.
  — О, это доставило бы мне огромное удовольствие, но, увы, у меня масса дел.
  — Неужели? Ну тогда… Так о чем вы хотели меня спросить?
  — В каком номере остановилась миссис Дэнис?
  — Ее комната на втором этаже. Одиннадцатый номер. Мистер Кэллаген, а если я спрошу вас, зачем вам понадобилось это знать, это будет нескромным?
  — А вы сами не догадываетесь, Сюзен?
  Он взбежал по лестнице на второй этаж и постучал в дверь одиннадцатого номера.
  — Кто там? — прозвучал за дверью голос миссис Дэнис.
  — Это я, Кэллаген. Пожалуйста, извините меня, но я хотел предпринять небольшую автомобильную прогулку, а ваш «даймлер» загораживает выход из гаража, и я не могу вывести свою машину. Может быть, вы дадите мне ключ от вашего автомобиля, чтобы я мог отогнать его?
  — О, конечно! Одну минутку, я сейчас выйду к вам. — Кэллаген оперся о стену и закурил сигарету. Ему не пришлось долго ждать. Не прошло и минуты, как из открывшейся двери вышла Паола Дэнис в шелковом сиреневом халате, наброшенном поверх пижамы такого же цвета. Ее волосы были перехвачены черной муаровой лентой. Чуточку смущенная, она выглядела очаровательно.
  — Мне так неудобно принимать вас в таком виде, — сказала она. — Вот то, о чем вы просите. — Она протянула ему ключи.
  — Вы великолепны в любом наряде, — поспешил заверить ее Кэллаген.
  — И что, вы часто катаетесь на автомобиле по ночам, когда отдыхаете в деревне? — поинтересовалась она.
  — Видите ли, за рулем очень хорошо размышлять, а у меня нередко возникает необходимость что-либо обдумать.
  — И многое ли вы должны обдумать сегодня?
  — О нет, всего один предмет. Речь идет об одной леди, которую зовут Паола Дэнис.
  Она улыбнулась и, закинув руки за голову, поправила волосы. В такой позе она выглядела весьма соблазнительно. Кэллаген с удовольствием рассматривал ее, а она смотрела на Кэллагена.
  — Я могу задать вам один вопрос? — спросила она после минутного молчания. — Что думает детектив Кэллаген о Паоле Дэнис?
  Кэллаген отправил ключи в карман пиджака.
  — Я думаю, что Паола Дэнис — очаровательная дама редкой красоты. Она рассказала мне необычную историю. И сейчас я пытаюсь отыскать в этой истории прорехи.
  — И вы их нашли?
  — Ну… я бы этого не сказал. Словом, я еще ни в чем неуверен. Возможно, вы действительно сказали мне «правду, всю правду и ничего, кроме правды», а может, и нет.
  — Значит, прогулка, которую вы собираетесь предпринять, поможет вам окончательно выяснить это, верно? Ну что ж, подумайте как следует, а завтра утром вы скажете мне, какое решение приняли. И если я не сказала всю правду, вы завтра ткнете меня носом в слабые места моей истории. Договорились?
  — Ну… там видно будет. А сейчас разрешите пожелать вам спокойной ночи.
  На его лице появилось нечто подобное улыбке. Он подождал, пока миссис Дэнис закроет дверь, а потом спустился по лестнице в холл. Внизу Сюзен Меландер запирала дверь конторы. Столь быстрое возвращение детектива отнюдь не огорчило ее.
  — Ну так что, мистер Кэллаген? — спросила она. — Это был приятный разговор?
  — Вполне, — ответил детектив. — Однако мне было бы интересно узнать, что думаете о миссис Дэнис вы, Сюзен.
  Она задумалась на минуту, а потом сказала:
  — Ну… конечно же, она — классная женщина. У нее хороший вкус, она умеет одеваться, умеет подать себя. И вообще она очаровательна. Я не совру, если скажу, что мне она нравится. А что думает об этом мистер Кэллаген?
  — Мистер Кэллаген разделяет ваше мнение, Сюзен. Ну а сейчас позвольте пожелать вам спокойной ночи.
  — Я тоже желаю вам приятных сновидений. — Когда Кэллаген направился к двери, она спросила:
  — Вы собираетесь выйти?
  — Да.
  — А вы ни о чем не забыли? Я хочу сказать, ваша шляпа… — Он вернулся.
  — Что за скверная привычка! Вечно я что-нибудь забываю. — Он осторожно взял ее лицо в свои ладони и поцеловал в губы.
  Когда он выпустил ее, она сердито вздернула носик..
  — Вы сердитесь, Сюзен? За что такая немилость? — спросил Кэллаген.
  — Ну… я не знаю, но, наверное, это потому, что вы сейчас думаете о ком-то другом!
  На этот раз Кэллаген улыбнулся вполне искренне.
  — Ах, Сюзен, как бы вы удивились, если бы узнали правду! Он взял забытую шляпу и исчез в темноте, оставив Сюзен в недоумении и растерянности.
  «Мистер Кэллаген! — мысленно обратилась она к детективу. — Я должна сказать, что вы — странный человек. Странный, но очень симпатичный! Я уверена, что жить с вами было бы очень забавно: никогда не будешь знать, говорят тебе правду или лгут, но и не соскучишься. И еще я хотела бы знать…»
  — А, все это глупости! — закончила она вслух и отправилась наверх, в свою комнату, намереваясь поскорее лечь спать.
  Когда она выключила свет, мистер Кэллаген уже мчался в «даймлере» миссис Дэнис по лондонскому шоссе.
  * * *
  Часы показывали половину второго ночи, когда Кэллаген припарковал машину в тихом переулке и пешком добрался до Лонг-Акр. За это время погода снова успела перемениться: тучи вновь заволокли небо, скрыв луну. Пошел дождь.
  Детективу потребовалось не более пяти минут, чтобы добраться до дома 267-А. Толкнув входную дверь, оказавшуюся незапертой, он вошел в холл, освещенный тусклой электрической лампочкой. За столом ночного портье никого не было. Возле лифта Кэллаген обнаружил список квартиросъемщиков. Действительно, Сайрак жил на третьем этаже.
  Предпочтя лифту лестницу, детектив поднялся на третий этаж. По пути он размышлял о Сайраке. К какой категории людей отнести его? Кто он, так легко согласившийся пойти на кражу: легкомысленный молодой человек или хладнокровный шантажист? Отыскав дверь квартиры Сайрака на третьем этаже, Кэллаген позвонил. Ответа не было. Он позвонил снова, а потом забарабанил в дверь кулаками. Неожиданно дверь отворилась.
  Перед Кэллагеном стоял высокий мужчина крепкого сложения, смотревший на детектива без какой-либо недоброжелательности. Черноволосый, с удлиненным умным лицом и ослепительно белыми зубами, он выглядел очень привлекательно. Не приходилось удивляться, что Паола Дэнис доверилась этому человеку. Наброшенный халат не скрывал ширину его плеч и мускулистые руки. Он взглянул на детектива и улыбнулся.
  — Вы — мистер Сайрак? — спросил Кэллаген. Мужчина подтверждающе кивнул головой и улыбнулся еще лучезарнее.
  — Я Кэллаген, частный детектив, — представился Кэллаген. — И я хотел бы поговорить с вами.
  — О чем? Что за вопрос вы намерены обсудить со мной в такой час? Я позволю себе напомнить вам, что два часа ночи — это не совсем подходящее время для визитов. Или вам так не кажется, мистер Кэллаген? Законы гостеприимства…
  — Я пришел сюда не как гость, мистер Сайрак. Я пришел поговорить…
  — Но вы не спросили меня, мистер Кэллаген, есть ли у меня желание говорить с вами. Очень может быть, что у меня такого желания нет.
  — Это меня не удивило бы. И все же, хотите ли вы этого или нет, вы не сможете уйти от этого разговора! — Теперь Кэллаген не сомневался, что этот человек ему антипатичен. — Будет лучше, если мы, учитывая, что уже очень поздно, не будем тратить время зря. Я не люблю играть в кошки-мышки. А потому скажу прямо, что могу причинить вам серьезные неприятности. Но, если вы проявите благоразумие…
  — Знакомые слова! В кинофильмах с них начинаются сцены шантажа. Кажется, я догадываюсь, какое направление примет наш разговор.
  — Я полагаю, что с таким предметом, как шантаж, вы знакомы не только по кино.
  Сайрак засмеялся.
  — Похоже, что вы занимательный человек, мистер Кэллаген. Ну что ж, входите!
  Кэллаген переступил порог. Оказавшись в небольшом холле, он повесил на вешалку шляпу. В холле вроде бы царил порядок, только воздух был какой-то не тот — неподвижный, с чуть заметным, но достаточно неприятным запахом. Из холла Кэллаген в сопровождении Сайрака прошел в гостиную, обставленную хорошей мебелью. Сайрак закрыл дверь.
  — Как насчет того, чтобы выпить по маленькой? — спросил он.
  — Ничего не имею против, — ответил Кэллаген. — Я охотно выпью капельку виски, если у вас найдется.
  Открыв шкаф, Сайрак извлек из него бутылку скотча и сифон с содовой. Пока он смешивал напитки, стоявший у камина Кэллаген внимательно наблюдал за ним.
  — Мистер Кэллаген, — сказал Сайрак, подходя к детективу со стаканом в каждой руке, — я предлагаю вам выпить за предстоящий разговор. За то, чтобы он был полезен нам обоим, на что я очень надеюсь.
  Кэллаген залпом выпил предложенный ему напиток и поставил пустой стакан на каминную полку.
  — Увы, я не могу разделить ваш оптимизм. Это дело таково, что оно просто не может закончиться всеобщим удовлетворением.
  Сайрак пожал плечами. Достав из кармана золотой портсигар, он предложил Кэллагену сигарету.
  — Благодарю, — сказал детектив, — но я привык к виргинскому табаку и предпочитаю его другим. Так что, с вашего разрешения, я закурю свои.
  Сайрак взял сигарету из портсигара — турецкую, с ароматизированным табаком. Закурив, он сказал:
  — Ну а теперь, мы можем приступить к тому разговору, который, по вашим словам, должен быть неприятен для одного из нас. Любопытно, что же вы намерены…
  — Сейчас вам все станет ясно, — прервал его Кэллаген. — Я всегда и во всем предпочитаю прямые пути, а потому без околичностей скажу вам все. Миссис Паола Дэнис, моя клиентка, сообщила мне, что у вас находится некая вещь, принадлежащая ей. Я приехал за этим предметом.
  — И это все? — Сайрак усмехнулся.
  — Все.
  — Неужели вы и в самом деле считаете меня наивным простаком?
  — При чем здесь это? Миссис Дэнис заключила с вами соглашение, прямо скажем, деликатного свойства. Она сообщила вам комбинацию, открывающую сейф ее мужа, и снабдила вас ключом от Майфилд-Плейс, чтобы вы проникли туда, взяли из сейфа золотую корону, отвезли ее в Лондон и передали моей клиентке. Вы благополучно проделали все, кроме последнего. О ваших дальнейших намерениях догадаться нетрудно. Вы предполагаете превратить миссис Дэнис в постоянный источник дохода: заставив ее «петь», вы хотите вытянуть из нее все, что только можно, и постараетесь, чтобы это длилось по возможности дольше. Я в чем-нибудь ошибся?
  — Ну… в общих чертах дело обстоит именно так, и я не собираюсь это отрицать, — согласился Сайрак. — Однако я не вижу, как вы можете изменить сложившееся положение вещей. Вы не будете возражать, если я задам вам один вопрос? Вы давно знакомы с миссис Дэнис?
  — Этот вопрос не имеет никакого отношения к делу. Она моя клиентка, так что давно ли я знаком с ней или нет, для вас без разницы. Я хочу знать, намерены ли вы отдать мне корону или нет.
  — Да, вы умеете брать быка за рога. Ну что ж, четко поставленный вопрос требует такого же ответа. Мой ответ будет нет: Я не собираюсь возвращать миссис Дэнис корону. И вам придется принять это, потому что я не вижу, каким образом вы смогли бы воздействовать на меня…
  — А хотя бы так!
  Кулак Кэллагена рванулся вперед и встретился с нижней челюстью Сайрака. Рот шантажиста захлопнулся с неприятным лязгом зубов, а голова ударилась о спинку дивана. Тонкая струйка крови потекла от уголка рта к подбородку. Но ухмылка не исчезла с его губ, а в глазах, устремленных на Кэллагена, была холодная ненависть. Кэллаген шагнул к нему, ухватил за ворот сорочки, приподнял и снова ударил правой по зубам. Сайрак обрушился на пол, ударившись головой о паркет.
  — Как видите, воздействовать на вас не так уж и трудно, — сказал Кэллаген назидательно. — Однако, если вы не проявите благоразумие…
  Сайрак с трудом встал на ноги.
  — А я думаю, что вы ошибаетесь, — сказал он зловеще, — и постараюсь вам это доказать..-.
  Он резко выбросил вперед ногу, целясь носком в пах детектива, однако Кэллаген, ожидавший подобного трюка, отклонился в сторону и, прежде чем Сайрак успел восстановить равновесие, провел сокрушительный прямой правой в подбородок своего противника. На сей раз Сайрак приземлился на журнальный столик, превратив его в груду обломков, и распластался на полу в глубоком нокауте.
  Кэллаген смотрел на него несколько секунд, а потом, закурив сигарету, приступил к поискам. Он распахнул несколько шкафов, заглянул в ящик для обуви, познакомился с содержимым ящиков письменного стола, но не обнаружил ничего, сколько-нибудь похожего на корону или ее футляр. Однако неудача импровизированного обыска не обескуражила и даже не удивила его. Он отнюдь не считал Сайрака наивным простаком.
  К этому времени Сайрак начал подавать признаки жизни. Он приподнялся, пощупал нижнюю челюсть, а затем встал на ноги. Подойдя к столу он смешал себе порцию виски с содовой. Глянув на детектива через плечо, он сказал:
  — Ну, что вы скажете, хитрый мистер Кэллаген? Вам удалось ее найти?
  — Нет, не удалось. Но я на это и не рассчитывал.
  — Выходит, зря побеспокоились, явившись сюда? — Кэллаген передернул плечами и поморщился.
  — Я бы этого не сказал. Было приятно с вами познакомиться, а кроме того, время от времени хочется развлечься…
  Сайрак одним духом выпил виски и, поставив стакан на стол, сказал:
  — Ну что ж, мистер Кэллаген, вы доказали, что вы — крутой парень. Но и я не из слюнтяев, и вы так легко меня не достанете.
  Вы не напугаете меня и не возьмете на пушку — советую вам хорошенько это запомнить. Вам следует понять, что я не выпущу корону из своих рук, пока не получу то, на что рассчитываю. Кстати, не обязательно деньгами. Вы слышите?
  — Я слышу слова, которые вы произносите. Но ведь это пустое сотрясение воздуха. Вы блефуете, Сайрак. Вам не за что ухватиться, чтобы удержать эту корону. У вас нет на нее прав.
  — Можно подумать, что такие права есть у вашей клиентки!
  — Это ее проблема. Она может вести себя так, как ей заблагорассудится. Мы сейчас говорим не о ней.
  — Ладно, вернемся к тому, с чего мы начали. Скажите, что вы можете теперь сделать, чтобы вернуть корону? — в его голосе звучала насмешка.
  — Что я могу? — повторил Кэллаген. — Я могу многое. Для начала я могу помешать вам реализовать то, что вы украли… Нет, не корону целиком, на что вы никогда не пойдете из боязни засветиться, но отдельные камни из нее. А ведь вы наверняка подумываете об этом… — Он немного помолчал. Сайрак молча ждал продолжения. — Вы, конечно же, понимаете, что вам ни при каких условиях не удастся вывезти корону за границу. Идет война, и вы не можете покинуть Англию. Что же касается Лондона, то, боюсь, вам придется позабыть, что такое уединение. С этой минуты и вы, и ваша квартира будут под колпаком. Я с вас глаз не спущу — я и мои люди. И знаете, чем это кончится?
  — Слушаю вас с любопытством.
  — Это кончится тем, что не позже чем через две недели вы сами предложите вернуть корону.
  — Ну что ж, посмотрим!
  — Вот именно, посмотрим! — Кэллаген неторопливо закурил. — А пока разрешите пожелать вам спокойной ночи.
  С этими словами Кэллаген повернулся и вышел из гостиной в холл, где он оставил свою шляпу. Взяв ее, он покинул квартиру Сайрака, захлопнув за собой дверь. Спустившись по лестнице, он убедился, что холл так же пуст и безлюден, как и полчаса тому назад.
  Кэллаген метко швырнул сигарету в стоявшую у лестницы плевательницу и прошелся по холлу. Его внимание привлек неосвещенный коридорчик, начинающийся возле лифта. Он проскользнул туда и затаился в самом темном углу.
  Он ждал, размышляя о миссис Дэнис. Как могла столь привлекательная дама из общества связаться с таким подонком, как этот Сайрак? Впрочем, внешне этот фрукт выглядит вполне презентабельно, и чтобы оценить его, надо попробовать. И вообще… Женщины — непредсказуемые существа… Прошло двадцать минут, потом полчаса, после чего терпение Кэллагена было вознаграждено: он услышал звук шагов на лестнице. Детектив подался вперед и вытянул шею. Теперь он видел почти весь пролет лестницы. Прошло несколько секунд, и в поле его зрения появился Сайрак, спускающийся по ступеням. В руке он держал сумку, Кэллаген выскочил из своей засады, бесшумно догнал его и негромко позвал:
  — Хелло, Сайрак!
  Тот инстинктивно замер на месте и повернул голову. В то же мгновение Кэллаген размахнулся правой, и его кулак, словно тяжелый молот, обрушился на многострадальный подбородок Сайрака. Ноги шантажиста подкосились, и он упал бы на пол, если бы Кэллаген не подхватил его.
  Затащив Сайрака в коридорчик, детектив уложил его у стенки и обшарил его карманы. В одном из них он обнаружил ключик от сумки, которую он нес, и открыл ее. На дне сумки, прикрытая шелковой рубашкой, лежала большая прямоугольная шкатулка.
  Кэллаген вынул шкатулку и, помня слова миссис Дэнис, без труда нашел потайную пружинку замка; Когда крышка шкатулки откинулась, детектив убедился, что не ошибся: перед ним была «Пэрская корона Дэнисов».
  Кэллаген запер сумку и поставил ее на грудь все еще пребывавшему в беспамятстве Сайраку, после чего покинул дом, унося под мышкой свою добычу. Еще через пять минут он уже сидел за рулем «даймлера».
  Было три часа, когда Кэллаген, загнав в гараж машину Паолы Дэнис, вернулся в гостиницу. Миновав темный холл, он поднялся на второй этаж. Из-под двери одиннадцатого номера просачивалась полоска света. Кэллаген негромко постучал.
  — Кто там? — послышался голос миссис Дэнис.
  — Это я, Кэллаген. И не с пустыми руками.
  — Войдите, пожалуйста.
  Кэллаген нажал на ручку незапертой двери и вошел. Сидя на кровати, Паола Дэнис что-то читала, опершись на подушки. При виде детектива она отложила книгу в сторону. В тонкой ночной рубашке, отделанной кружевами, она выглядела очень соблазнительно в свете лампы с розовым абажуром, бросающей свет на ее лицо.
  — Если я правильно поняла вас, мистер Кэллаген, — сказала она, — у вас что-то есть для меня, не так ли?
  Кэллаген опустил футляр на одеяло.
  — Это ваша корона, миссис Дэнис. Вы удивлены?
  — Если говорить правду, то не очень, — ответила она с улыбкой. — Когда вы попросили у меня ключ от «даймлера», я подумала, что вы, наверное, захотели увидеть Сайрака. Можно было надеяться, что в этот час вы застанете его дома. И я… я даже не могла заснуть… Значит, вы застали Сайрака дома?
  — Да, он был там. Не скажу, однако, чтобы его манеры и поведение мне очень понравились.
  — Однако это не помешало вам нажать на него и добиться успеха…
  — Лишь потому, что я был сильнее его. Впрочем, как бы там ни было, но корона вернулась к вам.
  — Вы смотрели на нее?
  — Естественно. Должен же я был убедиться, что в футляре находится именно она.
  — Ну и как она вам показалась?
  — Великолепная вещь, которая, должно быть, стоит очень дорого.
  — «Должно быть» можно опустить, — поправила детектива Паола Дэнис. — Она действительно дорого стоит. Но не следует ли из ваших слов, что вы не удовлетворены вашим гонораром?
  — Вовсе нет. Гонорар вполне удовлетворяет меня.
  — Ну и отлично. Сегодняшний вечер пошел на пользу нам обоим: я получила корону, вы стали богаче на тысячу фунтов. А вы как считаете?
  — Абсолютно согласен с вами. — Он немного помолчал, а потом неожиданно добавил: — Вы очень странная женщина, миссис Дэнис.
  — Что вы имеете в виду?
  — Видите ли, миссис Дэнис, я — детектив и по роду моих занятий встречаюсь с самыми разными людьми. Так вот, я ни разу не видел, чтобы женщина с вашим общественным положением связывалась с такими типами, как этот Сайрак. Мне кажется, что не требуется особой наблюдательности, чтобы понять, что этот человек не заслуживает доверия.
  — Ах, мистер Кэллаген, конечно же, я понимала, что Сайрак — это не подарок. Это малосимпатичная фигура… Но… мой муж еще хуже, а из двух зал пословица рекомендует выбирать меньшее.
  — Не берусь судить. Вам виднее. А теперь мне нужно идти. Разрешите пожелать вам спокойной ночи, миссис Дэнис.
  Она улыбнулась ему несколько иронично и спросила безмятежным голосом:
  — А что, вам действительно нужно уйти, мистер Кэллаген?
  — Я полагаю, что да. Боюсь, мисс Меландер может увидеть то, что происходит в доме.
  — О, это действительно было бы ужасно!
  — Вот видите, миссис Дэнис. Вы сами это сказали. Еще раз спокойной ночи. — Кэллаген пошел в свою комнату. Когда он ложился в постель, напольные часы в холле пробили четыре раза. Заложив руки за голову, он с минуту размышлял, бездумно разглядывая лепной орнамент на потолке. Вечер начался с плохих вестей, но закончился вполне прилично: «Сыскное агентство Кэллагена» компенсировало тысячу фунтов из тех четырех, которые не были уплачены по чеку Свелли. И все же… Он выключил лампу и заснул.
  В десять утра, когда Сюзен, как обычно, принесла Кэллагену утренний чай, он еще спал. Девушка раздвинула шторы, и лучи утреннего августовского солнца залили комнату.
  Кэллаген заворочался в постели, поднял голову и протер глаза.
  — Ваш чай, мистер Кэллаген, — сказала Сюзен. — И еще я должна вам передать, что с вами хочет говорить мисс Томпсон. Она у телефона.
  — А почему этим не займется Николлз? Где он?
  — Не знаю. В доме его нет. Так вы подойдете к телефону?
  — Это необходимо?
  — Ну… откуда мне знать? Но мисс Томпсон, похоже, считает именно так.
  — Ладно, — буркнул Кэллаген. — Сейчас спущусь. А вы скажите ей, чтобы она не вешала трубку.
  Он встал, сунул ноги в комнатные туфли, набросил халат и спустился в контору. Сюзен протянула ему трубку.
  — Хеллоу, Эффи, — сказал он. — Так что там у нас горит?
  — У нас ничего не горит, мистер Кэллаген. — Голос мисс Томпсон был сух и холодея, как сталь на морозе. — Однако, я хотела сообщить вам кое-какие сведения, которые, по-моему, должны вас заинтересовать. После моего вчерашнего разговора с миссис Дэнис я решила, что будет полезно навести справки об этой особе — на тот случай, если ее дело вас заинтересует.
  — Вполне разумная идея, Эффи, только вот она пришла вам в голову с опозданием. Дело миссис Дэнис уже закончено.
  — Вы не шутите? Не скажу, что это меня радует.
  — Вы на что-то намекаете, Эффи?
  — Можно сказать и так. Видите ли, я узнала, что миссис Дэнис — очень красивая женщина и что она брюнетка. Натуральная брюнетка, мистер Кэллаген!
  — Ну и что с того?
  — А то, что та миссис Дэнис, с которой я разговаривала вчера и которую послала к вам, вовсе не натуральная брюнетка!
  — Неужели? Но тогда кто же она, эта женщина?
  — Откуда я могу это знать? Но я уверена, что она крашеная, и думаю, что вы тоже должны узнать об этом.
  — Забавно… Ну что ж, Эффи, вы — молодчина! — Кэллаген опустил трубку на рычаг и вышел из конторы. Увидев Сюзен Меландер, поднимающуюся по лестнице, он подозвал ее.
  — Скажите, Сюзен, миссис Дэнис уже проснулась? Девушка удивленно взглянула на него.
  — А разве вы не знаете? Ее здесь нет, она уехала очень рано. Сказала, что у нее важное свидание в Лондоне. А что, она вам нужна?
  — И даже очень! — ответил Кэллаген, состроив свирепую гримасу.
  Глава 3
  Клиент всегда прав
  Остановившись у дома номер 17 Палмер-Кер, Кэллаген нажал кнопку звонка. Был тихий вечер, ничто не напоминало о вчерашней непогоде. Откуда-то донесся бой часов — они пробили восемь. За дверью послышались шаги, и он вынул сигарету изо рта. Щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге появилась молодая привлекательная горничная.
  — Я хотел бы видеть миссис Дэнис, — сказал детектив.
  — Я не знаю, принимает ли она, — ответила горничная.
  — Как мне доложить ей о вас?
  — Моя фамилия Кэллаген, но это, по всей вероятности, ей ничего не скажет. Передайте миссис Дэнис, что я прибыл по важному делу, которое не терпит отлагательств.
  Горничная впустила Кэллагена в холл и исчезла. Однако долго ждать детективу не пришлось: девушка вскоре вернулась, приняла у Кэллагена шляпу и проводила его в небольшую гостиную, обставленную дорогой, элегантной мебелью.
  За небольшим бюро орехового дерева сидела и что-то писала молодая дама. При виде вошедшего Кэллагена она встала и шагнула ему навстречу — высокая, изящная и потрясающе красивая. На ней было строгое черное платье, ее шею обвивало великолепное жемчужное ожерелье.
  — Мистер Кэллаген? Садитесь, пожалуйста.
  У нее был мягкий, нежный голос, но сейчас он звучал холодно и официально. По-видимому, визит Кэллагена не доставил ей особого удовольствия. Детектив поблагодарил хозяйку и, после того, как она опустилась в глубокое кресло у камина, сел сам.
  — Миссис Дэнис, — начал он, — я хочу извиниться перед вами за свой неожиданный визит, однако я должен заверить вас, что никогда не позволил бы себе доставить вам беспокойство, если бы не некоторые обстоятельства, касающиеся вас. То, что я вам расскажу, наверняка заинтригует вас и, возможно, удивит.
  — Продолжайте, мистер Кэллаген. Вы уже сумели заинтриговать меня.
  — Я — частный детектив. Последнюю неделю я провел в сельской местности — решил немного отдохнуть после тяжелого расследования. Вчера вечером мой секретарь позвонила мне из моего лондонского агентства и сообщила, что некая Паола Дэнис желает срочно встретиться со мной. К нам, детективам, приходят разные люди, и мы вынуждены соблюдать осторожность. Поэтому обычно мы, прежде чем признать лицо, обратившееся к нам, нашим клиентом, наводим о нем справки. Однако в этом случае я счел возможным положиться на опыт моей секретарши, которой эта посетительница сумела внушить доверие…
  — Извините, мистер Кэллаген. Вы назвали имя — Паола Дэнис. То, о чем вы собираетесь рассказать, касается меня?
  — Именно это и заставило меня обратиться к вам, — сказал с улыбкой Кэллаген.
  — Тогда, пожалуйста, продолжайте.
  — Мисс Томпсон — это мой секретарь — связалась со мной, и я согласился на встречу с этой дамой в загородной гостинице, где я проводил свой отпуск. Она приехала туда поздно вечером и рассказала мне весьма интересную и необычную историю. По ее словам она уже несколько лет замужем за человеком, которого она не любит и с которым шесть месяцев назад решила разойтись. Он пьет, к тому же он растратил бо́льшую часть ее состояния…
  — Мистер Кэллаген, мне кажется, что вы хотите закурить. Не стесняйтесь. Разрешите предложить вам сигарету.
  Она протянула ему серебряный портсигар. Он взял сигарету, прикурил от зажигалки и глубоко затянулся, искоса наблюдая за сидевшей напротив него женщиной. Если его рассказ и удивил ее, то она сумела ничем не обнаружить этого. И в то же время он чувствовал, что она слушает его с куда бо́льшим интересом и вниманием, чем хочет показать.
  — Ваша история по-настоящему заинтриговала меня, мистер Кэллаген.
  — О, это всего лишь начало, — улыбнулся детектив. — Так вот, эта дама рассказала мне, что ее муж является владельцем коллекции драгоценностей, в которой почетное место занимает золотая корона, корона пэров, являющаяся фамильной драгоценностью рода Дэнисов. Эта вещь оценивается примерно в семьдесят тысяч фунтов. Диадема эта хранилась в сейфе в Майфилд-Плейс, имении мужа этой дамы, где и жили супруги. Из сейфа корону вынимали не чаще двух раз в год, чтобы почистить ее. Дама призналась в том, что, решив бросить мужа, который, по ее мнению, плохо с ней обращается, задумала в порядке компенсации за растраченное мужем состояние завладеть этой драгоценностью. Ваш интерес к этой истории еще не угас?
  — О нет, — ответила она с улыбкой. — Это невероятная история, и я жду продолжения.
  — У миссис Дэнис был знакомый, некий Сайрак, не отличавшийся моральными принципами и даже элементарной порядочностью. Она рассказала ему о своих затруднениях, и он согласился похитить для нее корону. Впрочем, это было не такое уж сложное дело, так как миссис Дэнис сообщила ему шифр сейфа и дала ключ от дома.
  — Фантастично! И что же, этот мистер Сайрак сумел добраться до короны и умыкнуть ее?
  — О, да. Он блестяще справился с этой частью плана, — ответил Кэллаген. — Только вот потом дела миссис пошли хуже.
  — Что вы имеете в виду?
  — Сайрак без каких-либо осложнений похитил корону, но… он отказался отдать ее Паоле Дэнис… или той даме, которая назвалась этим именем. Ей удалось связаться с Сайраком, но тот со всей определенностью дал ей понять, что время шуток прошло и у него есть свои виды на корону.
  — И тогда она обратилась к вам?
  — Вы угадали. Она рассказала мне все ото и предложила весьма щедрый гонорар — тысячу фунтов, — если я соглашусь помочь ей решить ее проблемы. Я сказал, что подумаю и дам ей ответ утром. Ей все равно пришлось бы заночевать в этой гостинице.
  — Понимаю. И как же события развивались дальше?
  — Миссис Дэнис ушла в свою комнату, а я… Словом, мне пришла в голову мысль, что было бы очень забавно, не откладывая дело в долгий ящик, немедленно съездить в Лондон и потолковать там с милейшим мистером Сайраком.
  — И вы поехали?
  — Без промедлений. И поездка оказалась весьма удачной: я застал мистера Сайрака дома, мы с ним побеседовали, и он отдал мне корону.
  — Просто так отдал?
  — Ну, может, не совсем просто… Во всяком случае корона перешла в мои руки.
  — И что же случилось потом?
  — Ничего особенного. Я вернулся в гостиницу и сразу же после возвращения отнес корону миссис Дэнис… или той даме, которая назвалась этим именем. После этого я лег спать, а проснувшись, узнал, что она рано утром уехала на своем автомобиле обратно в Лондон.
  — Понятно. Но ведь это еще не конец? Мне кажется, что-то должно случиться в следующем акте этой комедии… или, может быть, драмы, а, мистер Кэллаген?
  — Мне кажется, что это больше напоминает кинофильм. Да, он имеет продолжение. Сегодня утром мне позвонила секретарша: она хотела срочно поделиться со мной кое-какой любопытной информацией. Видите, ли, беседуя вчера в агентстве с этой дамой, она обратила внимание на то, что у миссис Дэнис крашеные волосы. Тогда она просто зафиксировала в памяти этот факт — мало ли на свете женщин, которые красят волосы. Уже после ухода нашей новой клиентки мисс Томпсон вспомнила, что примерно полгода назад она видела в одном журнале в разделе светской хроники заметку о супругах Дэнис. Она нашла этот журнал и прочла там, что миссис Дэнис — натуральная брюнетка. И немедленно позвонила мне. — Кэллаген сделал паузу, выпустил голубое кольцо дыма и проследил взглядом за его полетом к потолку.
  — И вот тогда-то, миссис Дэнис, я подумал о том, что не будет лишним поставить вас в известность о случившемся. Вот причина столь неожиданного моего визита к вам.
  Темноволосая женщина поднялась из кресла, взяла из лежавшего на столе портсигара сигарету и закурила.
  — Я выслушала вас, мистер Кэллаген. И что же вы прикажете мне теперь делать? Что я должна вам сказать?
  — Совершенно очевидно, что настоящая миссис Дэнис — это вы, а та женщина, кем бы она ни была, самозванка. Я ожидал, что рассказ о случившемся заинтересует вас.
  — Но почему это должно интересовать меня? — Посерьезневший детектив встал, не выпуская из губ сигаре ты, подошел к камину и оперся о его решетку.
  — Миссис Дэнис, я хотел бы знать, насколько рассказанная нашей самозванкой история согласуется с реальными фактами из жизни настоящей миссис Дэнис. Вы понимаете…
  — Я не понимаю главного: почему все это должно меня интересовать? Какое мне до этого дело? — резко перебила его она:
  — Послушайте! — воскликнул Кэллаген. — Но ведь вы действительно жена мистера Дэниса. Вы жили с ним в Майфилд-Плейс, пока несколько месяцев назад не покинули это место, чтобы начать бракоразводный процесс. Это так?
  — Естественно. И все же я еще раз повторяю свой вопрос: какое мне до этого дело? Почему вы считаете, что я должна что-то предпринять и как-то на это отреагировать?
  — Миссис Дэнис, — воззвал Кэллаген к своей собеседнице, — вдумайтесь в сложившуюся ситуацию! Где-то в Англии сейчас находится молодая, красивая женщина, в руках которой оказалась фамильная драгоценность Дэнисов, украденная ею в сообществе с неким Сайраком. Да, я попался на эту удочку и помог ей заполучить эту корону, проявив совершенно недопустимую для опытного детектива доверчивость. Но главное не в этом. Куда важнее сейчас узнать, как такое могло случиться. Ведь рассказанная ею история не выдумана! Так откуда же она знает все о короне и о взаимоотношениях в вашей семье? Как она узнала комбинацию, открывающую сейф, которую затем сообщила Сайраку? Вот вопросы, на которые необходимо знать ответы.
  — И вы всерьез полагаете, что я могу на эти вопросы ответить?
  — Вы можете попытаться это сделать.
  — Потому что вы желаете этого? Попытаться! А вы можете назвать хотя бы одну причину, ради которой я попытался бы это сделать?
  — Я мог бы назвать вам, как минимум, полдюжины таких причин, однако пока ограничусь одной. Постарайтесь понять, что выдававшей себя за вас женщине были известны вещи, которые могли знать только вы, настоящая миссис Дэнис. И именно эти сведения позволили Сайраку похитить корону. Так не кажется ли вам, что наша самозванка сумеет использовать все это с максимальной выгодой для себя? Когда мы загоним ее в угол, она угостит нас очень неплохой историей.
  — Неужели? И что же это будет за история?
  В голосе Кэллагена зазвучала холодная ирония.
  — А вы в самом деле еще не поняли? Я думаю, она постарается впутать в это дело вас. Расскажет, как вы, узнав, что нелюбимый вами муж растратил бо́льшую часть вашего состояния, решили бросить его и одновременно возместить причиненные вам убытки. И тогда вы, миссис Дэнис, вместе с ней, нашей незнакомкой, разработали план кражи короны и предприняли необходимые меры для его осуществления. Словом, Сайрак работал на вас обеих.
  Неприятности начались, когда Сайрак, похитив корону, не захотел с ней расстаться. Человек с достаточным жизненным опытом, он понимал, насколько рискованно попытаться продать даже не корону целиком, но и отдельные камни, ее украшающие. И тогда он решил поправить свои дела, шантажируя вас. Неплохой способ обеспечить себе постоянный доход!
  — Ну а я, не желая быть дойной коровой в руках шантажиста, решила вернуть корону иным путем и привлекла к этому делу многоопытного детектива; мистера Кэллагена? — холодно спросила она.
  — А почему нет? Вполне разумное решение вопроса. Ведь если бы я не узнал о существовании фальшивой миссис Дэнис, я никогда не усомнился бы в том, что дело это организовано вами, а я за тысячу фунтов вернул корону лицу, заплатившему мне гонорар — то есть супруге мистера Дэниса.
  Она молчала, и Кэллагену пришлось самому прервать затянувшуюся паузу.
  — Ну, а если, дорогая, вы действительно сами организовали все это и эта незнакомка — ваше доверенное лицо, то я могу поздравить вас: вы находитесь в великолепном положений. Что бы уличить вас в чем-то, фальшивая миссис Дэнис должна заговорить, а она никогда этого не сделает. С других сторон никакие опасности вам не грозят. Верно?
  Она встала и, подойдя к столу, нажала кнопку звонка.
  — Мистер Кэллаген, вы, может быть, и необыкновенный детектив, но мне вы определенно не нравитесь! Люсиль, — обратилась она к вошедшей горничной, — проводите, пожалуйста, этого господина! — Кэллаген улыбнулся.
  — Перед моим уходом, дорогая миссис Дэнис, я хотел бы сказать кое-что еще.
  Движением руки она отослала горничную.
  — Ну что ж, я вас слушаю, мистер Кэллаген. Думаю, вы не сможете сказать ничего, что было бы хуже сказанного вами, даже если очень постараетесь.
  — Вы, конечно, понимаете, миссис Дэнис, что я сейчас поставлен перед дилеммой: или похищение короны Дэнисов организовано вами, или вы здесь ни при чем. Так вот, если это устроили вы, то ваше поведение объяснимо. А вот если это не вы… — Он покачал головой.
  — Мистер Кэллаген, должна ли я повторить, что все это меня не интересует?
  Он изучающе смотрел на нее. Эта женщина умела владеть собой. С холодной усмешкой на лице она готова была отвергнуть все, что мог предложить ей Кэллаген.
  «Очень странно, — думал он. — Похоже, что она старается выиграть время. По какой-то причине она не может сейчас ничего рассказать. Однако все это затронуло ее куда глубже, чем она силится показать».
  — Все это должно интересовать вас хотя бы по двум причинам. Я мог бы назвать их вам, но боюсь, что уже успел вам надоесть, а потому лучше промолчу. Мы поговорим о них в другой раз… когда вы обратитесь ко мне.
  Она излишне громко рассмеялась.
  — Неужели вы думаете, что я обращусь к вам?
  — Боюсь, что будете вынуждены так поступить.
  — Вы так уверены в этом? Однако я надеюсь, что этого не случится. Я не могу представить себе ничего более неприятного, чем необходимость иметь дело с вами, мистер Кэллаген.
  Уже идущий к двери Кэллаген остановился, обернулся и сказал:
  — Вам не следует расстраиваться из-за этого, дорогая миссис Дэнис. Мой вам совет: если возникнет необходимость, без колебаний обращайтесь ко мне. У нас вас никто ни в чем не упрекнет. «Клиент всегда прав!» — таков наш девиз.
  * * *
  Хотя «Китайский Дракон» и имел статус клуба, он по сути своей был весьма подозрительным заведением. Расположенный в цокольном этаже здания в сотне ярдов от Пикадилли-Серкус, он по замыслу должен был претендовать на китайский стиль, однако отсутствие вкуса подвело владельца клуба — китайский стиль свелся к нелепой мешанине из красных, синих и желтых драконов, заполонивших стены, потолки и драпировки.
  Существование столь подозрительного объекта в центре Лондона было связано с тем, что это заведение было полезно полиции, которая время от времени отлавливала там своих «клиентов». Так любитель-рыболов прикармливает корюшку, чтобы иметь возможность ловить на нее макрель. Хозяин «Дракона», прозванный завсегдатаями Красным Флюгером, был толстым, крупным мужчиной со смуглым лицом и огромным носом, покрытым сетью багровых прожилок. Когда он впадал в ярость, что случалось с ним нередко, у него часто шла кровь из носа — одно из обстоятельств, вызвавших к жизни столь оригинальное прозвище. Красный Флюгер жил своим заведением, его не интересовало то, что происходило за стенами клуба, и жизнь свою он проводил либо за стойкой бара, либо в примыкающей к нему подсобке, которую посетители называли «купальней», смешивая там напитки.
  В «Китайском Драконе» постоянно ошивалось немало девиц — некоторые из них были весьма привлекательны, но никто не рискнул бы назвать их недотрогами. Эта публика, тоже обеспечивала Красному Флюгеру немалую прибыль.
  В этот вечер Кэллаген и Николлз сидели в баре «Дракона» за угловым столиком перед стаканами виски с содовой.
  — Когда человек собирается выпить, — назидательно проповедовал Николлз, — он прежде всего должен задать себе вопрос, не болит ли у него печень… Послушай, Слим, каждый раз, когда я смотрю на этого чертова дракона, мне кажется, что он косит, и никак не могу понять, в чем тут причина: то ли у него глаза не на месте, то ли у меня… — Он вздохнул. — Ах, Слим, и зачем мы покинули «Звезду и Полумесяц»! Там нас понимали…
  — Слушай, — прервал его Кэллаген, — а ты уверен, что он притащится сюда?
  — Уверен настолько, насколько можно быть уверенным в чем-то. Я основательно поработал с его соседями, и три или четыре человека независимо друг от друга сказали мне, что именно здесь он коротает время по вечерам. В былые времена, когда в доме, где он снимает квартиру, был портье, ему даже приносили сюда почту, полученную в его отсутствие. Впрочем, теперь он вполне может и не прийти.
  — Это еще почему?
  — Он парень не промах и вполне может предположить, что к нему приставлен хвост.
  — А вот я так не считаю. Поразмысли сам, Николлз: коль скоро корону я у него отобрал, он почти наверняка полагает, что наша фирма покончила с ним расчеты. И меньше всего ожидает встретить в этом кабаке меня.
  Николлз кивнул. Некоторое время они молчали, а потом Николлз, вздохнув, сказал:
  — Знаешь, Слим, я не перестаю думать о том, кто же все-таки эта дама. На обычную авантюристку она не похожа, в ней чувствуется порода. Она очень сексуальна и знает об этом… И какой дьявол надоумил ее выбрать из армии частных детективов именно тебя, явиться в «Звезду и Полумесяц», поломать твой отпуск, назвавшись миссис Дэнис, втянуть тебя в явно пакостную историю, а затем исчезнуть бесследно?
  — Ну, это еще как сказать! — Николлз вздохнул еще более горестно.
  — Слим, я не могу понять, почему ты так заинтересовался этой историей? Ну приехала, ну заморочила нам голову… В конце концов, она же расплатилась с нами, так почему бы нам не наплевать на все это? Как-никак мы стали богаче на тысячу фунтов, верно?
  Кэллаген подтверждающе кивнул и закурил, не произнеся ни слова.
  — Я, конечно, понимаю, ты не любишь не разгаданных до конца загадок, а в деле явно есть что-то неестественное… И все-таки очень хотелось бы узнать, кто она, эта ловкая дамочка.
  — Она явно из ближайшего окружения миссис Дэнис. Из тех, кто очень хорошо ее знает. Может, какая-нибудь кузина или кто-нибудь в этом роде.
  — Откуда такая уверенность?
  — Видишь ли, когда я зашел в ее номер за ключом, я заметил на ее пижаме монограмму «П. Д.», вышитую на кармашке. А это инициалы настоящей Паолы Дэнис.
  — Думаешь, что она взяла эту пижаму у настоящей миссис Дэнис?
  — Я уверен в этом. Наша незнакомка очень серьезно подготовила свою роль, в этом не приходится сомневаться. Монограмма не производит впечатления только что вышитой…
  — Послушай, Слим, неужели она такая уж разумная? Ведь если она позаботилась об инициалах, то, значит, она предвидела, что ты зайдешь ночью к ней в номер. Можно ли допустить такое?
  — Думаю, что она в этом не сомневалась, — буркнул Кэллаген с кислой миной.
  — Ну, тебе виднее, — усмехнулся Николлз. — Но почему? То ли она из породы авантюристок, умеющих подтолкнуть парня к определенным поступкам, то ли… ей известна репутация фирмы Кэллагена.
  — Ты хочешь сказать, что в наших традициях проводить расследования в постелях? А я и не знал, — с сарказмом заметил Кэллаген.
  Николлз промолчал. Взяв пустые стаканы, он отнес их на стойку и поменял на полные.
  — Итак, — сказал он, вернувшись к столику, — ты пришел к выводу, что миссис Дэнис знала об этом деле?
  — Я с самого начала в этом не сомневался.
  — Действительно, если бы она ничего об этом не знала, то не смогла бы не проявить свое удивление И тем более не стала бы притворяться, что эта история ее не интересует.
  — Особенно, если бы она не догадывалась, кто это так подшустрил, прикрываясь ее фамилией, — добавил Кэллаген.
  Они немного помолчали, потягивая виски. Кэллаген взглянул на часы; они показывали девять.
  — Значит, так, — сказал он — Допивай свое пойло и возвращайся в агентство. Там сейчас агенты Хейден и Гилмор, так ты отправь их на охоту. Нужно собрать как можно больше данных о семействе Дэнисов. И больше всего меня интересует, нет ли у миссис Дэнис близкой родственницы — сестры, кузины или еще кого-нибудь, приметы которой подошли бы к незнакомке, заявившейся к нам в «Звезду и Полумесяц».
  Николлз залпом допил виски и надел шляпу.
  — Все понял. Когда тебе нужны эти дачные?
  — Крайний срок — завтра в полдень. Это нужно проделать как можно быстрее.
  — Заметано! — Николлз встал из-за стола и покинул гостеприимный кров «Китайского Дракона».
  Николлзу потребовалось четверть часа, чтобы добраться до Беркли-сквер. Когда он вошел в агентство, Эффи приводила в порядок свой стол, собираясь уходить. Николлз, приветственно помахав ей рукой, прошел в кабинет шефа и плюхнулся в кожаное кресло Кэллагена. Эффи последовала за ним.
  — Ну и что? — спросила она. — Он собирается действовать? — Николлз зевнул.
  — А вы как думаете? Он же бесится с того самого утра в «Звезде и Полумесяце». Эта цыпочка, которую вы к нам направили, сумела достать его. Она заставила шефа плясать под свою дудку, а у него от таких вещей колики в желудке. Да ведь вы, Эффи, знаете его не хуже, чем я…
  — Значит, он решил что-то предпринять?
  — По всем признакам на то похоже. Сейчас он сидит в «Китайском Драконе» у Флюгера. Ждет там Сайрака.
  — Он хочет встретиться с Сайраком? И что же это ему даст?
  — Спросите о чем-нибудь попроще, дорогая! Слим решил разыграть партию, и играть он будет жестко. Вы же знаете его характер. Но откуда такой азарт, этого я не могу понять. Ведь эта девица, хоть и заставила его подергаться, расплатилась с ним щедро. Свелли нагрел его на четыре штуки, но мы благодаря этой «машке» сумели отыграть тысячу фунтов.
  — Кстати о Свелли. Звонил его поверенный, он извинился за это печальное недоразумение и сказал, что Свелли уже подписал новый чек взамен аннулированного. Так что четыре тысячи будут переведены на наш счет, — заметила Эффи.
  — Итак, сквалыга Свелли струсил, — констатировал он. — Однако, я сомневаюсь, что это ему поможет: Слим уже закусил удила. Вы знаете, что бывает, когда он заведется. Сдается мне, что его заинтриговала…
  — Я поняла.
  — Я хотел сказать…
  — Что он завелся после того, как увидел подлинную миссис Дэнис. Ясное дело, что это из-за нее. Она что, действительно такая красавица?
  — Ну… я не видел ее, так что относительно этого ничего не могу сказать. Но знаю, что она выставила его за дверь, а Слим не из тех, кому такое может понравиться.
  — Итак, — констатировала Эффи, — история повторяется: мистер Кэллаген снова ввязался во что-то невообразимое. Николлз, он когда-нибудь доиграется и наживет себе опасных врагов.
  — Я всегда говорил, что каждое ваше слово — золото, милочка! — заявил Николлз, а потом, улыбнувшись, добавил: — И вообще сегодня вы очаровательны. Этот костюм потрясающе сидит на вас, и ваш силуэт в нем…
  — Мистер Николлз, — прервала его она, — мне пора идти. Я буду в агентстве завтра в девять тридцать. А в заключение я хотела бы заметить, что все, связанное с моим силуэтом, касается только меня и никого больше.
  — О, я это знаю, — ответил Николлз со вздохом. — И нахожу это чертовски несправедливым.
  Уже открывшая дверь Эффи обернулась и сказала с порога:
  — Послушайте, Николлз, у вас никогда не возникало желания поговорить о чем-нибудь другом, кроме женских силуэтов?
  Эти слова на несколько секунд ввергли детектива в глубокие размышления, прежде чем он на них ответил.
  — Вообще-то такое случается, но редко… очень редко. Видите ли, Эффи, у меня художественная натура. Я художник в душе… Да, я художник!
  — Но если это так, то почему вы никогда не посещаете музеи и картинные галереи?
  Он взглянул на нее с недоумением.
  — Зачем? Что я там буду делать? Целовать картины или обнимать статуи?
  Эффи громко хлопнула дверью, оставив в комнате улыбающегося Николлза, весьма довольного собой.
  * * *
  Наступила полночь. Публики в «Китайском Драконе» заметно прибавилось. Кэллаген сидел на прежнем месте за угловым столиком. Откинувшись на задних ножках своего стула к стене, он созерцал пресловутого косого дракона, нарисованного напротив. За вечер он в меру нагрузился виски и теперь чувствовал себя вполне удовлетворенным жизнью.
  Метко отправив окурок в урну, стоявшую на изрядном расстоянии от него, он закурил новую сигарету и в этот момент увидел Сайрака — тот прошел в зал не через главный вход, а через боковую дверь, скрытую за портьерой. Он тоже заметил детектива, улыбнулся и направился к стойке.
  Кэллаген подождал, а когда Сайрак получил заказанную выпивку, движением головы подозвал его. Сайрак, смотревший в зал через плечо, коротко кивнул, прошел со стаканом в руке к столику Кэллагена и сел. На нем был отличный костюм, однако наметанный взгляд детектива заметил, что талия его пиджака несколько заужена, а плечи — излишне широки.
  — Надеюсь, мистер Кэллаген, — сказал он, — вы не начнете наш разговор со слов о том, что у вас есть ко мне еще одно дело?
  — Какие уж тут дела! — пожал плечами Кэллаген. — Мне кажется, я знаю о вас достаточно, и нам нет нужды говорить об этом. Эта история с короной… Я полагаю, вы считаете, что кто-то здорово прокатился за ваш счет. Я не ошибся?
  Холодные глаза Сайрака не отрывались от стакана.
  — Разрешите один вопрос, Кэллаген. На кого вы сейчас работаете?
  — У меня нет клиента. Это просто любопытство.
  — Ну тогда я вам отвечу. Да, вы правы. В этой истории я свалял дурака.
  — Если не секрет, сколько вам принесло это дело?
  — Вы этого не знаете? Мне был уплачен аванс — двести пятьдесят фунтов. И это все. Столько же мне должны были заплатить, когда операция будет завершена, однако после случившегося я уверен, что не получу больше ни пенни. — Он взглянул на Кэллагена, улыбнулся и добавил: — В отношении меня все ясно. Но почему вы тоже выглядите недовольным?
  Кэллаген мрачно созерцал красного дракона. Эту проклятую косую тварь он мог бы нарисовать по памяти со всеми подробностями. В то же время он торопливо перебирал в уме варианты своего поведения. Ему хотелось использовать Сайра-ка, но для этого нужна была версия, которую тот проглотил бы легко и с удовольствием.
  — Видите ли, Сайрак, я не привык к тому, чтобы женщина использовала меня. Я этого не люблю.
  — Значит, она и вас надула? Вас?! — Кэллаген подтверждающе кивнул.
  — Да, она меня надула. Обвела вокруг пальца. Ну и хитрая же она бестия! Кстати, я готов побиться об заклад, что вы не знаете, что это вовсе не миссис Дэнис!
  Брови Сайрака поползли вверх.
  — А вы уверены, что у вас не разыгралось воображение? — Он покачал головой и добавил с кривой усмешкой: — Ну что ж, это лишнее доказательство того, что в отношениях с женщиной никакая предосторожность не будет достаточной.
  Видя, что Кэллаген не собирается отвечать, Сайрак заговорил снова:
  — Значит, вы решили, что не спустите ей этого… Не скажу, чтобы я на ее месте чувствовал бы себя очень уютно. Вы можете причинить ей кучу неприятностей.
  — Именно этим я собираюсь заняться.
  — Ну что ж, похоже, что к некоторым вопросам мы относимся одинаково, — осторожно заметил Сайрак.
  — Это не исключено, — буркнул Кэллаген.
  — И что же вы намерены предпринять? — спросил Сайрак, немного поразмыслив.
  — Я еще не решил. Может быть, у вас есть идея?
  — Возможно… Однако будет лучше, если мы подождем до завтра. Я могу зайти в ваше агентство, но, пожалуй, будет лучше, если вы придете ко мне.
  — Пусть будет так, — решил Кэллаген. — Если я приду в восемь, это вам подойдет?
  — Вполне. — Сайрак улыбнулся и встал. — Значит, до завтра.
  После его ухода Кэллагену незачем было задерживаться в «Китайском Драконе»; он допил виски, закурил и вышел на улицу.
  Сунув руки в карманы, он шагал в направлении Хай-маркетс и думал о Паоле Дэнис. В этой женщине было что-то исключительное, присущее ей одной; он не мог выразить словами, в чем заключалось ее очарование, и от этого его еще сильней влекло к ней.
  А потом его мысли перешли на другую красивую женщину — на ту, которая приехала в «Звезду и Полумесяц» и выдала себя за миссис Дэнис… В этой особе тоже было что-то особенное, но уже совсем иное. Женщина, которая знает, чего хочет, и умеет достичь желаемого…
  И вдруг в его голове мелькнула странная мысль. Мысль настолько неправдоподобная и необычная, что он остановился, как вкопанный, и лишь сделав над собой усилие, пошел дальше по ночной лондонской улице.
  Его сигарета догорела; он закурил новую и продолжил свой путь. Теперь он улыбался. Жизнь может показаться удивительно смешной, если взглянуть на нее под надлежащим углом. Да и сегодняшним вечером он мог быть доволен…
  Глава 4
  И снова очень красивая леди
  Откинувшись на спинку кресла и водрузив ноги на письменный стол, Кэллаген следил за полетом голубых колец дыма. Послышался стук в дверь.
  — Войдите! — крикнул он, не меняя позы.
  В комнату вошла Эффи. Лицо ее было бесстрастно, однако детектив сразу же почувствовал, что девушка чем-то взволнована.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — эта женщина… та самая крашеная брюнетка, которую я направила к вам в гостиницу… Она здесь и хочет видеть вас. Только теперь она пришла не как миссис Дэнис. Она говорит, что ее зовут Ирен Фивали… Мисс Ирен Фивали.
  — Бог мой, какой сюрприз! — воскликнул Кэллаген и, пустив к потолку очередное кольцо, добавил: — И как же она выглядит? Что выражает ее лицо — смятение, раскаяние, самодовольство?
  Эффи чопорно пожала плечами.
  — Вы забыли, чему всегда учили меня, мистер Кэллаген. Когда дело касается клиентов, я принципиально ничего не замечаю — это мой профессиональный долг. Конечно, я могу кое-что сказать, но это чисто внешние впечатления. Мне она показалась совершенно нормальной женщиной. Она великолепно одета — костюм, который сейчас на ней, сшит у очень дорогого портного и, конечно же, обошелся ей минимум в пятьдесят фунтов. То же можно сказать и об обуви. А ее духи — «Путь к сердцу», так они, кажется, называются, — стоят не менее десяти фунтов за флакончик с наперсток. По ее виду и поведению не скажешь, что она сконфужена или стыдится чего-то… А что, она должна выглядеть смущенной?
  — Вы спрашиваете это у меня? Кстати, на вашем месте я не напирал бы особо на то, что вы ничего не замечаете, встречаясь с клиентами. По-моему, вы упустили из виду лишь одну деталь: — вы не сказали, какого цвета белье она носит.
  — Мистер Кэллаген, есть вещи, к которым следует относиться с уважением. Не говоря уж о том, что это не касается ни меня, ни вас.
  — Отлично сказано, Эффи. Ну, давайте ее сюда!
  Спустя минуту мисс Ирен Фивали вошла в кабинет Кэллагена. Детектив окинул ее взглядом восхищенного знатока, а она улыбнулась ему, вполне довольная собой.
  Встав с кресла, Кэллаген шагнул навстречу посетительнице.
  — Я рад видеть вас, мисс Фивали. Мне кажется, что сегодня вы еще очаровательней, чем обычно.
  — Мне очень приятен ваш комплимент, мистер Кэллаген. Быть красивой — обязанность любой женщины, так я считаю А вы?
  — Однако для вас это в известной мере и необходимость.
  — Я не совсем поняла вас.
  — Ну, если, бродя по свету, выдаешь себя за кого-то другого, быть привлекательной даже необходимо. Ведь это так?
  Она предпочла промолчать. Кэллаген пододвинул ей кресло, и она села в него, скрестив ноги.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, когда детектив занял свое место за письменным столом, — мне бы очень хотелось узнать, что вы сейчас обо мне думаете…
  — Но вы пришли сюда не для того, чтобы спросить меня об этом?
  — Нет, — ответила она. — Меня привело сюда желание извиниться перед вами и выразить свое сожаление.
  — Ну что ж, это весьма мило с вашей стороны. Ваши извинения приняты, мисс Фивали, но мне хотелось бы знать, о чем вы сожалеете.
  Ее руки взметнулись в протестующем жесте.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — я представляю, что вы сейчас думаете обо мне, но я… я вовсе не такая плохая, какой выгляжу в ваших глазах. Вы хотите знать, зачем я сюда пришла? Так вот, я пришла рассказать вам всю правду.
  — Мне приятно это слышать. Не буду скрывать, мне очень хочется узнать эту правду.
  — То, что я сделала, выглядит предосудительно, но намерения у меня были самые добрые…
  — Ах, мисс Фивали! Благими намерениями выстлана дорога в ад. Давайте-ка вернемся к причине.
  — То, что я рассказала вам при нашей первой встрече, в своей основе — правда. Только касается эта история моей сестры Паолы, а не меня. Вы, конечно, хотите узнать, почему я выдала себя за Паолу, и я сейчас вам это объясню. Видите ли, мысль похитить корону пришла в голову моей сестре. Артур Дэнис растратил ее деньги, и она приняла решение, что, покидая Майфилд-Плейс, уйдет не с пустыми руками. Однако она покинула дом мужа, не выполнив свои намерения. Я считала, что она вправе взять эту драгоценность, и недоумевала по поводу того, что она отказалась от своего плана. И тогда я решила сделать то, что не смогла сделать сестра. Ну а когда мне что-нибудь втемяшится в голову, я иду до конца.
  — Да, у меня сложилось именно такое представление о вас, — сказал Кэллаген. — Решение принято, и об отступлении не может быть и речи… После этого вы перебрали своих знакомых, остановили выбор на Сайраке, как наиболее подходящем, договорились с ним, снабдили его ключом и комбинацией, отпирающей сейф… И все ото ради того, чтобы увидеть корону в руках вашей сестры? Я правильно вас понял?
  — Все было именно так, мистер Кэллаген.
  — Ну а потом Сайрак, без всяких затруднений похитивший корону, не захотел вернуть ее вам. Вы оказались в трудном положении и начали искать кого-нибудь, кто мог бы помочь вам в сложившейся ситуации, верно?
  — Абсолютно верно. Вы понимаете, какой это был ужас! Оказаться замешанной в краже и так подвести сестру! Я просто обязана была найти выход. О вас и о вашем агентстве я слышала раньше от друзей. Сперва я хотела прийти к вам и рассказать вам правду, но потом решила, что в этом случае вы не согласитесь мне помочь — ведь у меня не было никаких прав на эту корону. И я… я выдала себя за Паолу Дэнис. Я была уверена, что такой человек, как вы, не откажет в помощи женщине, с которой так обошелся муж.
  Кэллаген никак не отреагировал на нужную улыбку, сопутствующую ее последним словам. Он только пожал плечами.
  — Вам известно, что после вашего неожиданного отъезда я посетил вашу сестру? — спросил он сдержанно.
  — Да. Она очень рассердилась на меня. Во всяком случае она приняла меня очень сурово.
  — Неужели? А мне показалось, что она отнеслась к случившемуся с куда бо́льшим спокойствием, чем можно было ожидать. Заранее предполагая, что такое может случиться… — Кэллаген улыбнулся. — Боюсь, что я не сумел завоевать ее симпатии.
  — Так ведь она всего раз видела вас. Она почти вас не знает. Если бы она знала вас так же хорошо, как я… К тому же сестра вообще недолюбливает частных детективов.
  — Ну что ж, бывает и такое. Возможно, в один из ближайших дней мы познакомимся с ней поближе.
  — Вы намерены встретиться с ней? — В ее голосе отчетливо прозвучало беспокойство.
  — Это уж как сложатся обстоятельства…
  Она переменила позу, расправила юбку на коленях и, немного помолчав, сказала.
  — Вот мы и подошли к причине, которая привела меня к вам, мистер Кэллаген. И прежде всего я должна сказать вам вот что: я очень хочу рассчитывать на вас. Могу ли я надеяться на ваше содействие?
  Кэллаген негромко засмеялся.
  — О! Я не сомневался, что у вас есть какое-то дело для меня! И что же это за работа? Что вы хотите предложить мне сделать для вас теперь?
  — Ничего, Речь пойдет о том, чтобы вы ничего не делали! Именно об этом я намерена вас просить.
  — Да, это действительно неожиданность для меня! Ну а если конкретней, что именно я не должен делать? Ну же, мисс Фивали?
  — Ах, мистер Кэллаген, почему вы называете меня так официально? Мне было бы куда приятнее, если бы вы звали меня по имени. Или вам не нравится имя Ирен?
  — Это очень красивое имя, и ваше предложение называть вас так льстит мне. Однако меня по-прежнему интересует, что именно я теперь не должен делать.
  — Ну… я хотела бы, чтобы вы просто забыли обо всем, что произошло, и ни с кем об этом не разговаривали.
  — И по какой причине?
  — Я сейчас все объясню. После того как корона оказалась в моих руках, я много думала… И решила, что пошла по неправильному пути. Теперь я собираюсь вернуть корону на прежнее место, в сейф. Не приходится сомневаться в том, что никто не заметил ее отсутствия, иначе определенно поднялся бы шум. Ключ от дома у меня есть, я знаю, как открыть сейф, хочу вернуть корону на место сегодня же ночью.
  — Вы сделаете это своими руками, без к помощи Сайрака?
  — Разумеется. Мне слишком дорого обошлось знакомство с ним, чтобы я снова попыталась воспользоваться его услугами. Не люблю дважды спотыкаться об один и тот же камень. Я верну корону и, если буду уверена, что вы все забыли, смогу, наконец, спать спокойно. Мистер Кэллаген, скажите откровенно, можете ли вы обещать мне то, о чем я вас прошу?
  — Естественно. Если вы положите корону на место, то к чему мне делать волну вокруг этой истории? Вы можете рассчитывать на мое молчание. Однако есть одно обстоятельство…
  — Что вы имеете в виду?
  — Тысячу фунтов. Видите ли, я не перестаю ощущать, что заработал их слишком легко, и это раздражает меня. Так вот, я хочу вернуть вам эти деньги.
  Кэллаген извлек пачку банкнотов из стола, подошел к сидящей Ирен Фивали и осторожно положил деньги на ее колени.
  — Пусть один раз «Сыскное агентство Кэллагена» поработает бесплатно, — заключил он.
  — Мистер Кэллаген, мне так неловко… Вы просто чудо!.. Не знаю, как мне благодарить вас!
  — В этом нет необходимости. Однако история с короной имеет и другие стороны… Скажите, вы не боитесь Сайрака?
  Она вскинула на него свои глаза. Было видно, что этот вопрос явился для нее неожиданностью.
  — Я… я не знаю, — сказала она наконец. — Никогда не задумывалась об этом.
  — А задуматься стоило бы. Ведь он считает, что вы ее присвоили.
  — Да, пожалуй, следует рассказать ему об этом. Мистер Кэллаген, а если я возьму на себя смелость… — Она замолчала. Кэллаген украдкой наблюдал за ней.
  — Возьмете на себя смелость?.. — повторил он.
  — Да, возьму на себя смелость еще раз попросить вас оказать мне услугу. Не могли бы вы снова прийти мне на помощь и поговорить с Сайраком? Сообщить ему о моих намерениях в отношении этой короны. Понимаете, после случившегося я не хочу ни видеть его, ни говорить с ним. А так… корона вернется в сейф, и мистер Сайрак навсегда исчезнет с моего горизонта.
  — Пусть будет так, — сказал Кэллаген. — Я поговорю с Сайраком.
  — Ну вот, теперь у меня камень с сердца упал!.. Мистер Кэллаген, мне кажется, вы сами не знаете, что вы за человек!
  — Не знаю, — согласился он с улыбкой. — Для этого у меня недостаточно богатое воображение.
  — Так вот! — воскликнула она. — Вы — чудо! Я поступила с вами не слишком честно, а вы снова выручаете меня. И эти деньги, которые вы мне вернули… Я с благодарностью возьму их, так как, признаюсь, я сейчас действительно нуждаюсь в деньгах. Вы очень порядочный, очень благородный человек, мистер Кэллаген!.. Вы достойны любви!..
  Она встала и подошла к камину, возле которого стоял детектив. Теперь их тела почти соприкасались. Он смотрел на нее, ощущая аромат ее духов. И вдруг ее руки обвили его шею, а губы прижались к его губам в долгом поцелуе. Потом, не произнеся ни слова, она резко повернулась на каблуках и исчезла за дверью.
  Кэллаген встряхнулся, перевел дыхание и позвал мисс Томпсон.
  — По-моему, я еще не кончил вам диктовать, Эффи. — Она смерила его взглядом и ответила ледяным голосом:
  — Да, конечно. Но, может быть, вы сперва вытрете губы? Помада мисс Фивали не идет вам — у нее не тот оттенок!
  * * *
  Кэллаген просматривал корреспонденцию, когда в его кабинет вошел Николлз. Канадец пребывал в отличном настроении.
  — Ну как? — Кэллаген вопросительно посмотрел на него.
  — Все о'кэй, — ответил тот. — Ты был прав, Слим, наша цыпа оказалась сестрицей миссис Дэнис.
  — Рассказывай, я слушаю.
  — Их две сестры — очаровательные малютки Фивали, как их называли в детстве. Старшая Паола, замужем за Артуром Дэнисом — говорят, покойные родители насильно выдали ее за него. А младшую, которая приезжала к нам в «Звезду и Полумесяц», зовут Ирен. Из тех данных, которые мы собрали, следует, что они происходят из хорошей семьи, получили отличное воспитание.. Сливки общества, одним словом.
  — А Ирен замужем?
  — Нет.
  — Почему?
  — А я откуда знаю? Не замужем, потому что не вышла. Хотя и пользуется большим успехом. Любит развлечения, много путешествует. Она активнее, чем ее сестра, и более склонна к неожиданным поступкам.
  — У меня то же впечатление. Что еще удалось узнать?
  — Совсем немного. О муже Паолы отзываются как о легком, компанейском парне. Только вот он игрок, да к тому же пьет, как дырка в полу, Когда женился на Паоле, у него было немалое состояние, да и Паола была при деньгах. Ну а сейчас при его страстишках весь этот капитал изрядно порастрясся.
  — А каково финансовое положение Ирен?
  — О, у этой девушки водятся бабки. Родители отстегнули ей немало по завещанию. Правда, она тоже умеет заставить денежки катиться. Эти ее наряды при нынешних ценах… — Он закурил сигарету и добавил задумчиво: — За каким дьяволом она полезла в эту историю? Ведь эта девчонка — совсем не дура. Что это на нее нашло?
  — Ответ на этот вопрос я знаю, — усмехнулся Кэллаген. — Видишь ли, я сегодня говорил с ней: она приходила сюда.
  — А ты случаем не шутишь? — Николлз уставился на своего шефа округлившимися глазами. — Что за ловкая малютка! Для своего возраста она недурно умеет выпутываться из передряг!
  — Видишь ли, она пошла на это ради сестры.
  — Ужас, как мило с ее стороны!
  — Оказывается, — продолжал Кэллаген, — это Паоле пришло в голову наложить на корону руку. Она решила прихватить ее с собой, когда будет уходить от мужа. Однако в последний момент она струсила и отказалась от осуществления своего плана, И тогда ее бедовая сестренка, желая позаботиться о сестре, решила сама провести операцию. Связалась с Сайраком, заплатила ему две с половиной сотни, он увел корону… а остальное ты знаешь.
  — Ну что ж, звучит вполне логично, — заявил Николлз, вытягиваясь в кресле. — Послушай, Слим, а не предложила ли она тебе взять эту корону на хранение? Я бы не удивился…
  — Нет. У нее иные планы. Она собирается покончить с этим делом и своими руками положить корону обратно в сейф.
  — Ну она и дает! Впрочем, может быть, она и права.
  — Да. Во всяком случае она собирается поступить именно так.
  — Очень странная девица. А что думает на этот счет Сайрак?
  — Мы узнаем об этом сегодня вечером: я должен встретиться с ним в восемь, и тогда все расскажу ему.
  — Хотел бы я посмотреть на его физиономию, когда он об этом узнает! Если кто и показал себя болваном в этой истории, то это он! Знаешь, мне даже чуточку жаль его. Нас тоже надули, но мы хоть получили тысячу фунтов.
  — Ошибаешься. Эти деньги я сегодня вернул Ирен. — Николлз сорвался с кресла.
  — Слим, что ты говоришь? У тебя что, крыша поехала?
  — Послушай, с деньгами у нас сейчас порядок. Свелли с нами расплатился, эти деньги уже перечислены на наш счет. Что же касается этой тысячи, то мне кажется, что мы просто ее не заработали. И потом… эта малютка Ирен мне нравится. — Он улыбнулся.
  Николлз понимающе покачал головой.
  — Тогда понятно… Ну что ж, будем надеяться, что еще увидим ее, — заключил он.
  — Будем надеяться! — кивнул Кэллаген.
  * * *
  Ровно в восемь Кэллаген нажал кнопку звонка у двери квартиры Сайрака. Дверь открылась так быстро, словно хозяин стоял наготове с той стороны. Улыбнувшись гостю, Сайрак провел его в гостиную. Кэллаген швырнул шляпу на стул и без предисловий перешел к делу.
  — Сегодня меня посетила в агентстве Ирен Фивали, сестра миссис Дэнис. Из того, что она рассказала мне, можно заключить, что идея похищения кораны принадлежит Паоле Дэнис; Ирен только осуществила план, от которого ее сестра отказалась. Теперь Ирен поняла, что натворила глупостей, и хочет, прежде чем поднимется шум, вернуть драгоценность на прежнее место.
  — Она хочет?..
  — Да. Хочет положить корону обратно в сейф в доме Артура Дэниса, — повторил Кэллаген.
  К его удивлению, Сайрак расхохотался.
  — Над чем вы смеетесь? — спросил детектив.
  — Над собой, разумеется. Свалять такого дурака! Эта девица просит меня похитить из сейфа корону. Не знаю, что вы думаете обо мне, но, видит Бог, кражи — не по моей части. Это не мое ремесло! И тем не менее я согласился. Я пошел на риск — вы можете представить себе, что было бы со мной, если б меня поймали! И что же я имею в результате? Практически ничего!
  Он сокрушенно потряс головой и отхлебнул виски из стоявшего на столе стакана.
  — Одно лишь удивляет меня, — продолжал он. — Как это она не обратилась ко мне с просьбой отнести эту чертову корону обратно! Отличный завершающий штрих!
  — О, об этом она не смеет и думать!
  — Это свидетельствует о том, что какие-то остатки совести она сохранила. А коли так, то мне хотелось бы узнать, собирается ли она заплатить мне те двести пятьдесят фунтов, о которых мы договорились.
  — На вашем месте я и думать бы о них забыл. Ведь она не воспользуется короной. Вы хоть получили двести пятьдесят монет авансом — единственный, кто хоть что-то получил от этой затеи. А теперь следует поставить на этом деле точку и считать, что все закончилось.
  — Понятно… — Сайрак допил свое виски. — Значит, вы полагаете, что Ирен не наврала нам в очередной раз?
  — Что вы имеете в виду?
  — Вчера вечером вам казалось, что за этим делом стоит миссис Дэнис. Вы продолжаете придерживаться этого мнения?
  — Я хотел бы знать ответ на этот вопрос! Впрочем, разве это что-нибудь меняет?
  — Если что-нибудь и изменилось, то это ваше настроение, — заявил Сайрак. — Да, да, Кэллаген, вчера вы были настроены иначе. Мне казалось, что у вас есть определенные намерения, которые вы готовы провести в жизнь в союзе со мной…
  — Все правильно, — прервал его Кэллаген. — Но так я говорил и думал вчера, а вчера и сегодня — это разные вещи. Мисс Фивали принесла свои извинения, а ее решение вернуть корону подытожит всю эту историю. Вы со мной согласны?
  — Я надеюсь, что все это соответствует действительности. — Он резко взмахнул рукой и добавил: — Вообще-то похоже, что это так.
  Кэллаген потянулся за шляпой.
  — Вы правы, Сайрак. Нужно уметь принимать неизбежное, так признаем же окончательно, что это дело никому больше ничего не принесет.
  Уже у двери, поворачивая ручку, он обернулся и сказал с почти добродушной улыбкой:
  — Как мне представляется, дорогой мистер Сайрак, теперь в вашем распоряжении нет ничего, что могло бы вынудить мисс Фивали «запеть»!
  Сайрак лучезарно улыбнулся ему в ответ.
  — О, вы совершенно правы, мистер Кэллаген. И я очень сожалею об этом.
  — Надеюсь, вы не слишком переживаете по этому поводу?
  — Что толку в бесплодных переживаниях! Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  — Спокойной ночи, мистер Сайрак.
  * * *
  В тот же вечер, в половине одиннадцатого, Кэллаген и Николлз сидели на высоких табуретах за стойкой бара в клубе «Серебряный Тритон» на Олбимерл-стрит. Николлз жестом привлек внимание молодой черноволосой барменши, хозяйничавшей за стойкой, к своему стакану и попросил вновь его наполнить.
  — Эта история с «короной Дэнисов» — самое унылое ханжество, — мрачно вещал он, обращаясь к Кэллагену, — и это угнетает меня! Подумать только, она ничего не принесла нам, ничего не принесла Сайраку…
  — Протестую! — прервал его Кэллаген. — Сайрак загреб на этом деле двести пятьдесят монет.
  Николлз возмущенно воздел руки к небу.
  — И ты считаешь это деньгами? Но это же жалкая кость, которую можно глодать, чтобы обмануть голод! Послушай, Слим, тебя не удивляет, что такой крутой парень так легко примирился со случившимся?
  — А что ему оставалось делать?
  — Особенно когда ты висел над ним. Конечно же, он принимал во внимание, что ты нажмешь на него, если он начнет ерепениться. А с твоими кулаками он уже имел удовольствие познакомиться. Так что… А впрочем, нас это не должно больше интересовать. Ведь эта история мертва.
  — Мертва и похоронена, — уточнил Кэллаген. — Чем ты предполагаешь заняться в ближайшее время?
  — Чем заняться? Да ничем. Пропущу еще пару виски, а потом пойду домой и завалюсь в постель. Добрый сон — вот в чем я сейчас нуждаюсь!
  — Спасибо за хорошую мысль. Я, пожалуй, последую твоему примеру. Увидимся завтра в агентстве. Будь здоров, Виндемир.
  Кэллаген зевнул и сполз со своего табурета. Выйдя из бара, он прошел немного по Олбимерл-стрит, закурил сигарету, а затем остановил проезжавшее мимо такси.
  — Палмер-Кер, — сказал он шоферу, — дом номер семнадцать.
  * * *
  Часы показывали половину двенадцатого, когда Кэллаген вышел из такси у дома миссис Дэнис. Как и в прошлый раз, ему открыла горничная. Было видно, что появление его в столь поздний час озадачило девушку.
  — Я понимаю, что время сейчас позднее, — сказал Кэллаген, не дожидаясь, пока она заговорит. — Но мне крайне необходимо кое-что сообщить миссис Дэнис. Доложите ей о моем приходе, пожалуйста.
  Он подождал немного в холле, а потом вернувшаяся горничная проводила его в уже знакомую гостиную. Так же как и в прошлый раз, миссис Дэнис сидела за своим бюро, просматривая корреспонденцию. Несмотря на поздний час, она была в элегантном платье из черного бархата. К удивлению Кэллагена, она встретила его приветливой улыбкой. Видимо, Ирен уже побывала здесь и рассказала о разговоре в агентстве, после чего Паола решила, что конфликтовать с детективом неразумно.
  — Миссис Дэнис, — начал детектив после обычных приветствий, — я очень огорчен тем, что был вынужден побеспокоить вас в столь поздний час. Единственное, что может служить мне оправданием, это то, что я спешил поделиться с вами новостями. Особа, выдававшая себя за вас, — это ваша сестра, Ирен Фивали, она все мне рассказала. Я считаю своим долгом уведомить вас, что она приняла решение вернуть «корону Дэнисов» в Майфилд-Плейс, положив ее на прежнее место.
  Если миссис Дэнис и знала о визите Ирен к Кэллагену, она ничем этого не обнаружила.
  — Но в таком случае мы можем считать это дело законченным! Вы согласны со мной, мистер Кэллаген?
  — В принципе, да. Но меня продолжают интересовать некоторые моменты этой истории.
  — Какие именно?
  — Видите ли, мне хотелось бы узнать, насколько соответствует действительности то, что она рассказывала о своей семейной жизни, когда выдавала себя за вас.
  — А что она вам рассказала?
  — В общих чертах ее рассказ сводился к тому, что вы никогда не любили мистера Дэниса и вышли за него замуж против собственной воли, между вами никогда не было нормальных супружеских отношений, что шесть месяцев назад вы окончательно решили порвать с ним и начали разговор о разводе, что ему пришлось не по вкусу. Все действительно было так?
  — Да. Но почему все это вас интересует? Особенно сейчас…
  — Что значит «особенно сейчас»? — перебил ее детектив.
  — Потому что сейчас все закончено, — ответила она. — Моя сестра, действовавшая под моим именем по причине, казавшейся ей достаточно веской, обратилась к вам и попросила помочь ей вернуть корону, оказавшуюся в руках темной личности. Вы выполнили ее поручение и получили за это тысячу фунтов. Вам совершенно ни к чему копаться в моей личной жизни.
  — Возможно, вы и правы, — ответил Кэллаген. — Однако одно обстоятельство я хотел бы уточнить. Эту тысячу фунтов я не принял. Я сегодня возвратил эти деньги вашей сестре.
  Миссис Дэнис была искренне удивлена.
  — Вы вернули ей деньги?
  — Вас это удивляет? Или вам трудно представить себе частного детектива, отказывающегося от гонорара?
  — Ну… если говорить откровенно, мне трудно представить себе вас, делающего что-то бесплатно.
  Он усмехнулся.
  — Вы не ошиблись. Такое со мной случается крайне редко.
  — А как объяснить то, что вы вернули деньги моей сестре?
  — Все предельно просто. Ни один частный детектив не может позволить себе пойти на осложнение отношений с полицией.
  — Какие осложнения? Мне кажется, у вас нет никаких оснований для опасений.
  — Ну, в таких вопросах никогда не может быть полной уверенности, — осторожно ответил Кэллаген. — Ведь по сути дела ваша сестра совершила наказуемое законом деяние — она организовала похищение драгоценности. И то, что я вмешался в это дело, приструнил Сайрака, отобрал у него корону и вернул ее особе, организовавшей все это, делает меня соучастником преступления. Было бы наивным думать, что полиция поверит мне, когда я буду уверять, что принял Ирен Фивали за настоящую миссис Дэнис. Потому что, прежде чем переходить к активным действиям, я должен был проверить, действительно ли пришедшая ко мне женщина та, за кого себя выдает.
  — Между прочим, это удивляет и меня. Вы, конечно, должны были в этом убедиться. Мало ли что вам могут наговорить. А может, вы навели кое-какие справки?
  — Вы так думаете? Но если бы я обнаружил, что она не настоящая миссис Дэнис, я просто уведомил бы об этом полицию.
  — Разумеется, вы могли поступить так… — Кэллаген ощутил легкое колебание своей собеседницы. — Но… вы могли повести себя и иначе…
  — То есть?
  — Промолчать… и получить за это компенсацию. — Кэллаген усмехнулся и укоризненно покачал головой.
  — Ну, — сказал он, — я вижу, что вы хотите сунуть меня в одну колоду с Сайраком. Нет, нет, миссис Дэнис, хоть я и не формалист, но такие дела не по мне. А теперь вернемся к тому, с чего мы начали. Коль скоро в этой истории я выступаю в роли бескорыстного ангела-хранителя, я могу претендовать хотя бы на то, чтобы вы удовлетворили мое любопытство.
  — Что именно вас интересует?
  — Я сейчас объясню… Шесть месяцев назад вы предложили своему мужу дать вам развод. Ясно, что тогда у вас не было оснований заставить его пойти на это. В противном случае вы, конечно же, не стали бы его об этом просить. Позже вы ушли из Майфилд-Плейс и сами подали на развод. Полагаю, что к этому времени вы нашли повод, позволяющий начать бракоразводный процесс. И вот я хочу спросить вас, миссис Дэнис, действительно ли это так? И что за повод для расторжения брака вы нашли?
  — Вы считаете, что вам необходим ответ на этот вопрос?
  — Да.
  — Хорошо, я вам отвечу. Я получила анонимное письмо, в котором мне сообщили, что мой муж провел несколько дней в загородной местности в обществе какой-то женщины.
  — Ох, уж эти анонимные письма… Я надеюсь, вы сохранили его? Оно, наверное, у вашего адвоката?
  — Да, оно было у него, когда он готовился к началу процесса. Потом он вернул его, и, теперь оно здесь, в моих бумагах.
  — Не сочтете ли вы нескромным с моей стороны, если я попрошу вас познакомить меня с этим письмом?
  — Сочту. У меня нет причин потакать в сложившейся ситуации вашему праздному любопытству.
  — Могу предложить вам несколько на выбор. Как, например, вы посмотрите на то, что я завтра загляну в Майфилд-Плейс и поведаю эту историю вашему мужу? Мне кажется, он не без интереса выслушает меня.
  — И вы думаете, что он вам поверит? В настоящее время корона уже вернулась на свое место, и нет ничего доказывающего, что она покидала сейф. У вас нет никаких доказательств!
  — Вы так считаете? А Сайрак?
  — Сайрак?
  — Ну да, Сайрак тоже находит эту историю достаточно занимательной, миссис Дэнис. Он не слишком удовлетворен случившимся. Парень считает, что его просто использовали, и это раздражает его. Он с удовольствием подтвердит своим свидетельством мои слова.
  — Сайрак сам находится сейчас в весьма двусмысленном положении. Если он заговорит, то тем самым сознается в краже.
  Кэллаген снисходительно пожал плечами.
  — Не знаю, можно ли будет назвать это кражей, если он заявит, что действовал по вашим указаниям и извлек из сейфа корону, на которую вы имеет права. Насколько мне известно, вы не заключали с мужем контракт на раздельное владение имуществом. Надеюсь, вы все поняли?
  — И даже очень хорошо. — Она немного подумала, а потом сказала: — А если я соглашусь показать вам это письмо, вы откажетесь от встречи с моим мужем?
  Кэллаген ограничился утвердительным кивком.
  — Где гарантия, что я могу вам верить? — Кэллаген пожал плечами.
  — Видимо, вам придется рискнуть.
  Она еще немного поколебалась, а потом приняла решение. Выдвинув ящик бюро, она достала оттуда письмо.
  Оно было написано на половинке листа хорошей бумаги четким, разборчивым и явно неизмененным почерком. На конверте не было обратного адреса — только в уголке было написано одно слово: «Лондон». Кэллаген внимательно прочел письмо.
  Дорогая миссис Дэнис!
  Возможно, Вам будет интересно узнать, что Ваш муж, Артур Дэнис, уже почти неделю пребывает в гостинице «Уотерфилд» в окрестностях Лейлхема в обществе некой блондинки. Кстати, внешность ее свидетельствует, что у Вашего мужа дурной вкус, по крайней мере, мне так кажется. Надеюсь, что эти сведения могут быть Вам полезны.
  Друг.
  Кэллаген еще раз перечитал письмо и вернул его миссис Дэнис.
  — Ну что же, — сказал он, — теперь мне остается попрощаться и покинуть вас. Полагаю, что тем самым я доставлю вам удовольствие. Вы, конечно, будете рады избавиться от меня.
  — Избавиться от вас? В самом деле избавиться?
  — Не понял.
  — Могу ли я надеяться, что вы не явитесь в один прекрасный день ко мне с новым вопросом?
  — Ну, кто может знать будущее, миссис Дэнис! А жизнь щедро одаряет нас сюрпризами. Ну, а теперь разрешите мне откланяться…
  И он покинул гостиную.
  * * *
  Не доехав немного до Беркли-сквер, Кэллаген попросил водителя остановить такси, расплатился и продолжил свой путь пешком — ему захотелось немного пройтись. Он шел по ночным улицам и размышлял. Женщины! Странные, непредсказуемые существа, от которых в самый неподходящий момент можно ожидать самых невероятных поступков! Они способны сказать первое, что придет им в голову, и отказываются объективно оценивать свои поступки. Ах, как славно проводили они время в «Звезде и Полумесяце», и надо же было Ирен Фивали заявиться туда и отравить их отдых! Кстати, а почему бы им не вернуться туда теперь?
  На углу Хай-Хилл он зашел в телефонную будку и, закурив сигарету, набрал номер. Через несколько секунд в трубке зазвучал голос Эффи Томпсон.
  — Алло?
  — Эффи, это я, — сказал Кэллаген. — Я очень сожалею, что беспокою вас в такой час. Вы уже спали?
  — Естественно. Но вам, разумеется, до этого нет дела.
  — Я очень признателен вам, Эффи, за это уточнение.
  — Мистер Кэллаген, вы разбудили меня, чтобы развлечь светской болтовней, или у вас есть ко мне дело?
  — Ваша вторая версия верна. Так вот, Эффи, я сейчас возвращаюсь домой с намерением немедленно заняться укладкой чемоданов. Вас же я хочу просить оказать мне любезность и позвонить Николлзу. Пусть он заедет за мной на машине. Разумеется, захватив свой чемодан.
  — Вы отправляетесь в путешествие, шеф?
  — Вроде того, Мы отправляемся в гостиницу «Звезда и Полумесяц» — мне кажется, сейчас самое время продолжить прерванный отпуск. Так что если появится что-нибудь интересное, вы будете знать, куда мне звонить.
  — Послушайте, сегодня в ваше отсутствие у меня побывали два клиента. Один показался мне весьма подходящим — он владелец кирпичного завода. Понимаете, он обнаружил, что производимые им кирпичи непонятным образом исчезают…
  — Можете заверить его, что это не я их ворую. Что бы я стал делать с кирпичами?
  — А потом приходила одна дама. У нее неприятности с мужем…
  — В таком положении находятся все женщины за исключением вдов и старых дев!.. А сейчас возвращайтесь в постель, Эффи. Вы свяжетесь со мной по телефону, если случится что-нибудь действительно экстраординарное.
  — А вы, как и в прошлый раз, не будете снимать трубку? — Кэллаген состроил гримасу телефонному аппарату.
  — Извините, Эффи. Отныне все будет по-другому. — Прежде чем он успел повесить трубку, до него донеслась последняя реплика Эффи:
  — Это вы так говорите!
  Да, Эффи Томпсон знала своего шефа.
  Глава 5
  Женщины избегают говорить «нет!»
  Полуденные лучи августовского солнца, падая на цветы рододендронов, придавали их лепесткам особую теплоту и тонули в зеленой траве лужка. На веранде стоял шезлонг; растянувшийся в нем Николлз наслаждался чтением криминального романа. Рядом стояли две бутылки пива. Остановившаяся у двери миссис Меландер несколько секунд смотрела на своего постояльца, размышляя, чем именно он так напоминает ей тюленя. Затем она приблизилась к нему и, взглянув на обложку книги в его руках, удивилась тому, что он, детектив, читает такую литературу.
  — Что вы, миссис Меландер! Ведь я никогда не был снобом и не принадлежу к тем парням, которые считают, что в своем деле уже все знают. Я стараюсь учиться. А герой этого романа очень похож на меня — он, как и я, в работе детектива отдает должное интуиции. Вы знаете, у меня зверски развита интуиция! И дедукция тоже!
  — О, я всегда была в этом уверена, — вежливо ответила миссис Меландер.
  — Например, — продолжал Николлз, — мне достаточно одного взгляда на вас, чтобы установить, что вы делали сегодня, где были и что там с вами происходило. Интуиция и дедукция! Например… — Он глубокомысленно окинул взглядом миловидную хозяйку гостиницы. — Вот! Я вижу на вашем правом рукаве чешуйку. А теперь посмотрим, какие выводы я сделал из этого маленького факта. У вашей второй служанки снова заболела мать и она отпросилась к ней, так что вам самой пришлось идти в рыбную лавку. Ваш рыбный торговец всецело поддерживает рекомендуемый правительством режим экономии — он так скупо завернул рыбу, что вы несли ее почти без бумаги…
  Миссис Меландер, удивленная, слушала его, приоткрыв рот.
  — Ну, мистер Николлз, это поразительно! О таких вещах я только читала в книгах!
  У стеклянной двери, ведущей с веранды в дом, она столкнулась с Сюзен, которая, держа под мышкой какой-то сверток, направлялась к выходу, Миссис Меландер спешила рассказать дочери о детективных талантах Николлза.
  — Ах, мама! — покачала головой Сюзен. — Ты просто не знаешь, что мистер Николлз видел тебя, когда ты выходила из рыбной лавки. Он стоял напротив на тротуаре. Меня он не заметил, а я его отлично видела.
  Спустившись по лестнице, Сюзен прошла мимо бассейна с меланхоличной жабой, пересекла лужок и вышла на опушку леса. Здесь между двумя деревьями был натянут гамак, а в гамаке наслаждался жизнью Кэллаген. На маленьком столике стояли бутылка бренди, сифон с содовой и стакан. Голова детектива была в тени, руки свешивались по обе стороны гамака. Кэллаген созерцал небо.
  Подойдя к нему, Сюзен достала из пакета газеты и положила их на грудь детектива.
  — Пресса, ваше высочество!
  — Благодарю.
  Стоя рядом с гамаком, заложив руки за спину, она спросила:
  — А вы… вы не поцелуете меня?
  — Почему бы и нет!
  Поскольку Кэллаген не спешил с попыткой приподняться, Сюзен сама наклонилась к нему, и он с удовольствием поцеловал ее в пухленькие губки.
  — Вы лентяй! — сказала она, распрямляясь. — Вы самый большой лентяй из всех, лентяев, которых я видела! Между прочим, я сама удивляюсь, почему это мне вдруг захотелось, чтобы вы поцеловали меня!.. Да вы и сами знаете, что мне не очень-то нужны ваши поцелуи. Я к ним безразлична.
  Кэллаген зевнул в ответ.
  Она вздохнула, потом, улыбнувшись, сказала «Ну и ну!» и пустилась в обратный путь к дому.
  Кэллаген, скосив глаза, взглянул на газеты и выбрал «Таймс». В колонке «Сообщения» его внимание привлекли следующие строки: «Господа Дьюэт, Уилсон и Хейли уведомляют о том, что вознаграждение в размере тысячи фунтов будет уплачено тому, кто окажет помощь в поисках уникальной драгоценности, известной как «Пэрская корона Дэнисов». Эта золотая диадема, украшенная жемчугом, рубинами и бриллиантами, была похищена из Майфилд-Плейс, имения мистера Артура Дэниса, близ Чессингфорда. Решившему оказать содействие гарантируют анонимность».
  Газета упала на землю. Кэллаген схватил бутылку, налил в стакан бренди пальца на четыре, добавил пять-шесть капель содовой и залпом выпил эту смесь. А потом начал размышлять о прочитанном.
  За этим занятием его застал Николлз, приковылявший сюда с бутылкой в одной руке и стаканом в другой. Остановившись возле гамака, он сказал:
  — А я все думаю о Сайраке. Что за странный тип этот парень, а? — Кэллаген, лежавший на спине со скрещенными на груди руками и устремленным в небеса взглядом, заметил, что в этом мире такого типа люди иногда встречаются, а в двадцатом веке их даже стало больше.
  — Пожалуй, ты прав, — согласился Николлз. — А знаешь, мне даже обидно за него: шутка ли оказаться в таком дурацком положении.
  — Ну и до чего же ты додумался? — поинтересовался Кэллаген, немного изменив позу: теперь он лежал, заложив руки за голову.
  Прежде чем ответить, Николлз наполнил свой стакан пивом, посмотрел сквозь него на солнце и осушил его.
  — Мне пришла в голову мысль, что Ирен давно знает этого парня.
  — Почему ты так думаешь?
  — А ты сам посуди, Слим. Может ли женщина предложить парню совершить кражу, дать ему для этого шифр сейфа и ключ от дома, если она почти не знает этого типа? Конечно, нет.
  — Ну, когда речь идет о женщине, нельзя быть уверенным ни в чем.
  — Это, конечно, так, но Ирен — девочка ушлая.
  — Я тоже придерживаюсь такого мнения, — согласился Кэллаген.
  Выудив из пачки сигарету, он закурил, а Николлз снова наполнил свой стакан пивом.
  — Дорогой Виндемир, — сказал Кэллаген после паузы, — твой отпуск кончается сегодня. Ты немедленно уложишь чемодан и первым же поездом отправишься в Лондон. Твоя задача — Сайрак; ты должен узнать о нем как можно больше. А кроме того, ты займешься также Артуром Дэнисом. Думаю, это не составит особого труда. Майфилд-Плейс располагается возле Чессингфорда, а в деревнях еще не перевелись охотники поболтать. Ты все понял?
  — Понял, — ответил Николлз голосом, который растрогал бы даже крокодила. Поставив стакан на столик, он добавил без особой надежды: — Послушай, Слим, а ты уверен, что эта поездка так уж нужна? Ведь у нас нет клиента, который платил бы нам за разгребание этого дела.
  Кэллаген бросил взгляд на часы.
  — Это уж точно, но… Тебе следует поторопиться. В этом деле нельзя терять ни минуты.
  Николлз еще раз окинул своего шефа укоризненным взглядом и с видом мученика, направляющегося на арену, зашагал к дому.
  Кэллаген еще минут пять провел в гамаке, а потом встал, вернулся в гостиницу и из конторы позвонил в свое агентство.
  Эффи Томпсон почти сразу же взяла трубку.
  — Послушайте, Эффи, — сказал он ей, — вам предстоит небольшая работа. Выйдите из дома, купите «Таймс» — я имею в виду утренний выпуск — и посмотрите первую страницу. Там вы найдете сообщение Дьюэта, Уилсона и Хейли. Так вот, вы позвоните по телефону Паоле Дэнис и прочтите ей это сообщение.
  — Понятно. Я сделаю это, мистер Кэллаген.
  — А после этого скажите ей, что если она сегодня вечером пожелает приехать сюда ко мне, я буду рад видеть ее.
  — Я передам эти слова. А если она не захочет к вам приехать?
  — Она захочет, — ответил он и повесил трубку.
  Наступил вечер, Кэллаген встретил его в маленькой гостиной. Удобно устроившись в глубоком кресле и положив ноги на каминную решетку, он курил, не забывая и про бутылочку бренди, которая была уже на три четверти пуста. На пороге гостиной появилась Сюзен.
  — Мистер Кэллаген, — обратилась она к детективу, — здесь леди, которая желает вас видеть. Она сказала, что ее зовут Паола Дэнис, но это вовсе не та Паола, которая была здесь раньше.
  — Все в порядке, девочка.
  — Эта новая Паола Дэнис тоже очень красивая! — не без ехидства заявила Сюзен.
  — Это мне известно.
  — Все ваши клиентки красивые, разве не так? Наверное, быть частным детективом ужасно приятно!
  — Временами. Кстати, вот уже несколько лет, как среди наших клиенток не было ни одной дурнушки. Видите ли, Сюзен, у некрасивых женщин нет забот. Догадайтесь почему!
  — Полагаю, что на этот вопрос я знаю ответ.
  — Ну, а теперь зовите сюда нашу новую Паолу Дэнис, — сказал он.
  Кэллаген стоял возле камина, когда миссис Дэнис вошла в гостиную. Пока она шла через комнату, он имел возможность изучить ее. Да, это была по-настоящему красивая женщина. Очень красивая! Изящная и элегантная в сине-белом костюме, голубой блузке и синих туфельках, с синим тюрбаном на голове.
  — Миссис Дэнис, — сказал он с восхищением в голосе, — вы восхитительны! Смотреть на вас — истинное наслаждение!
  — Наверное, я должна быть вам признательна за этот комплимент, мистер Кэллаген, — холодно ответила она. — Однако ваше мнение обо мне почему-то не интересует меня.
  Он с комическим отчаянием развел руками, а потом сказал, глядя на «Таймс» в ее руках:
  — Я вижу, что вы уже прочли…
  — Сперва прослушала по телефону, а потом прочла. Мистер Кэллаген, я не понимаю, что это означает? Это опасно для нас?
  Кэллаген пододвинул к камину второе кресло.
  — Садитесь, миссис Дэнис, я думаю, здесь вам будет удобно. Мы оба считаем, что нам нужно серьезно поговорить.
  — Может быть, — холодно бросила она. — И если бы я еще знала о чем!
  — И все же… — Кэллаген закурил сигарету. — И все же кое-какие мысли касательно этого у вас имеются. В противном случае вы просто не приехали бы сюда. Я отнюдь не думаю, что вы совершили эту поездку ради собственного удовольствия.
  — Отнюдь. Я приехала потому, что сочла это своим долгом. — Паола Дэнис села, предпочтя, однако, креслу, которое предложил ей Кэллаген, жесткий стул с прямой спинкой. Сняв перчатки и положив их на колени, она ждала, чтобы Кэллаген сделал первый ход.
  — Могу себе представить, — нарушил Кэллаген затянувшееся молчание, — какое впечатление произвело на вас это сообщение.
  Она подавила возглас возмущения, готовый сорваться с ее губ.
  — Я сделала из него очевидный вывод: короны Дэнисов в Майфилд-Плейс нет! Я права?
  — Разумеется. В этом не может быть сомнений. И отсюда можно сделать очень интересные выводы.
  — Что вы имеете в виду?
  — Это сообщение свидетельствует, что либо Ирен раздумала возвращать корону, либо Дэнис обнаружил исчезновение драгоценности до того, как она успела вернуть ее на прежнее место. Можно, конечно, выдвинуть и другие гипотезы.
  — Какие?
  — Почему бы не предположить, что Сайрак похитил ее вторично? — Удар попал в цель. Кэллаген увидел испуг в ее глазах.
  — Боже! Неужели вы думаете, что он рискнул бы…
  — А почему бы и нет? Ведь ключ от Майфилд-Плейс, который ему так любезно предоставила ваша сестра, остался у него. Да и цифровую комбинацию, открывавшую сейф, не было необходимости менять. А то, что Ирен собирается положить корону на прежнее место, я сам ему сказал.
  — Мистер Кэллаген, вы говорите это для того, чтобы напугать меня, или действительно считаете, что такое могло случиться… что Сайрак вторично украл корону?
  — Дорогая миссис Дэнис, ну откуда же я могу это знать?
  — У вас должно быть определенное мнение относительно этого. — Кэллаген пожал плечами.
  — Миссис Дэнис, об этой истории с короной вы знаете больше меня.
  Последовавшее за этим молчание нарушила миссис Дэнис.
  — Скажите, мистер Кэллаген… Это сообщение, оно удивило вас, или вы ожидали его? Почему вы сразу обратили на него внимание?
  — Ну… я всегда читаю «Таймс», это вошло у меня в привычку. И всегда обращаю внимание на колонку сообщений — такова уж моя профессия. Что же касается данного сообщения, то оно, конечно же, очень удивило меня.
  — А вам не кажется, мистер Кэллаген, что появление этого сообщения можно очень просто объяснить?
  Кэллаген недоуменно приподнял брови.
  — Как?
  — Вы могли сообщить моему мужу об исчезновении короны. — Кэллаген снисходительно улыбнулся.
  — Разумеется, мог бы.
  — Причем вы могли сделать это до того, как Ирен вернула ее на прежнее место.
  — И это тоже возможно. Ну а как насчет причин, побудивших меня так поступить? Я лично их не вижу.
  — Я тоже, — согласилась она, немного подумав. — Но это ни о чем не говорит: я могу просто их не знать. Я вообще вас плохо знаю. Однако если предположить, что этот шаг принес вам деньги…
  — Ах, миссис Дэнис, — укоризненно заметил Кэллаген, — вы явно не в ладах с логикой. Вам не следует забывать, что у меня была возможность облегчить кошелек вашей сестры на тысячу фунтов, но я отказался от этих денег.
  — Я помню об этом. Однако вы сами сказали, что принять эти деньги было для вас небезопасно.
  — Итак, вы считаете, что я мог подзаработать, выложив мистеру Дэнису все, что я знаю об исчезнувшей короне… — Он покачал головой, помолчал немного, а потом сказал: — Нет, миссис Дэнис. Это несерьезно. Хотя бы потому, что если бы я хотел зашибить деньгу на этом деле, у меня были куда лучшие возможности.
  Он снова замолчал, но спустя минуту сам же нарушил затянувшееся молчание.
  — Кстати, — спросил он, — а где сейчас ваша сестра? Вам это известно?
  — Нет… — ответила она. — Ирен не подает о себе вестей, и это меня беспокоит.
  — И вы из-за этого приехали ко мне?
  — Это одна из причин. Я помню, как вы сказали мне, что придет день, когда мне придется обратиться к вам. К сожалению, похоже, что вы были правы.
  На ее лице появилась ироничная улыбка. Он ответил ей спокойным, официальным тоном:
  — «Сыскное агентство Кэллагена» всегда старается сделать все для своих клиентов.
  Она раскрыла сумочку, которую держала в руке, и протянула Кэллагену вынутый из нее конверт.
  — Здесь двести пятьдесят фунтов, мистер Кэллаген, и я прошу принять их в качестве аванса.
  — Благодарю, — сказал Кэллаген и небрежно сунул конверт в карман. — И что же за эти двести пятьдесят фунтов я должен делать или не делать?
  — Вы говорите загадками.
  — Отлично, тогда я выражу свою мысль в предельно ясной форме. Вы хотите заплатить мне за то, чтобы я не предпринимал никаких действий, в результате которых можно было бы заключить, что ваша сестра Ирен, уже организовавшая один раз похищение короны, замешана и в повторной краже?
  — Мистер Кэллаген, у меня нет оснований полагать, что моя сестра солгала мне. Я уверена… слышите, уверена, что корона положена ею на прежнее место.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Она сказала вам, что корона снова находится в сейфе, по телефону?
  — Да.
  — И вы в это поверили?
  — Разумеется.
  — Ну что ж, — сказал Кэллаген, — если дело обстоит так, то нам остается предположить, что корона украдена вторично не Ирен, а кем-то другим. А если это так, то догадаться, кто украл корону во второй раз, совсем нетрудно. Скорее всего это Сайрак. Или вы считаете, что его тоже нужно исключить из списков подозреваемых?
  — Почему? Я тоже склонна считать, что случившееся дело его рук.
  — Отлично! — Кэллаген усмехнулся. — Если вы так считаете, то это, конечно, он!
  Она резко встала со стула, раздраженная и рассерженная.
  — Мистер Кэллаген, то, как вы себя ведете, не нравилось мне никогда. И чем дальше, тем больше не нравится. То вы вообразили, что моя сестра не вернула корону. Теперь позволяете себе какие-то намеки, связанные с Сайраком. Мне не нравится, когда люди так себя ведут.
  — Господи, да разве мы говорим о том, что нам нравится или не нравится? Это эмоции, а я предпочитаю держаться фактов. Я не склонен думать, что ваш муж особо симпатизирует вам, вашей сестре или пресловутому Сайраку. Вы затеваете бракоразводный процесс и тем самым уязвляете его самолюбие, ваша сестра организует похищение короны, а Сайрак выступает в роли исполнителя этой акции. Кстати, вы знаете, что представляют собой эти господа — Дьюэт, Уилсон и Хейли? Это парни из страховой компании, а публикация в «Таймс» свидетельствует, что ваш супруг, обнаружив, что корона украдена, обратился в страховое общество и требует уплаты страховки.
  Паола Дэнис растерянно смотрела на детектива. Кэллаген неторопливо извлек из кармана портсигар, придирчиво выбрал сигарету. Лишь несколько раз затянувшись, он заговорил снова.
  — Возможно, вы этого не знаете, но страховые компании всегда так действуют в подобных ситуациях. Когда пропадает ценная застрахованная вещь, они прежде всего стараются найти ее. Печатают объявления, собирают сведения, обещают вознаграждение. А потом… потом на сцене появляется полиция. Это неизбежно. Страховые общества всегда прибегают к помощи полиции, если в этом возникает необходимость. Таков обычный сценарий. В настоящий момент о короне знают четыре человека: вы, ваша сестра, Сайрак и я. Как вы думаете, кто из нас является слабым звеном этой цепочки? Конечно, Сайрак. Расколоть его не составит труда. Кроме того, ему может прийтись по душе такой вариант развития событий — ведь он сейчас чувствует себя уязвленным. И вот в такой момент вы вдруг заявляете, что о короне вашему мужу сообщил я. Смею вас заверить, что я даже не думал об этом.
  — Но я не говорю, что вы это сделали! — попыталась возразить она. — Я сказала, что вы могли сделать это…
  — Это верно! — перебил ее Кэллаген. — Конечно, я мог это сделать. Но я этого не делал, хотите верьте, хотите нет! Причем по вполне определенной причине. Вы хотите, чтобы я назвал ее? Извольте! Все это время я предчувствовал, что вы, миссис Дэнис, станете клиенткой «Сыскного агентства Кэллагена», и предавать своих клиентов — это не в наших обычаях. А теперь тем более. То, что я принял от вас вознаграждение, требует, чтобы я сохранял в тайне все, что мне известно сейчас или будет известно в будущем по этому делу. И если бы сейчас вы еще… — Он усмехнулся.
  Паола Дэнис прошипела, как рассерженная кошка:
  — Мистер Кэллаген, временами, находясь в вашем обществе, я чувствую, что на свете нет человека, которого я ненавидела бы больше, чем вас!
  — Мы не взыскиваем с клиентов дополнительную плату за то, что они нас ненавидят. Однако надеюсь, вы все же понимаете, что первоочередная задача, стоящая перед нами, это заткнуть рот Сайраку, и что с этим делом никто не справится лучше меня. По-моему, вы желаете именно этого. И разве не ради этого вы сюда приехали?
  — Вы правы, мистер Кэллаген. Меня охватывает отчаяние, когда я думаю о тех неприятностях, которые этот человек может доставить моей сестре…
  — И не только ей, но и вам! — добавил Кэллаген. — Вам не следует забывать, что вы первая, кому в голову пришла мысль о похищении короны.
  — Мне кажется, мистер Кэллаген, что сейчас не время говорить об этом. Вне зависимости от того, каковы бы ни были мои намерения, а не пыталась их реализовать и не несу ответственности за то, что было совершено другими.
  — Ну что ж, я вам верю. Однако боюсь, что другие окажутся менее доверчивыми.
  Паола Дэнис молча прошлась по комнате и остановилась у окна.
  — По-моему, мистер Кэллаген, нам больше не о чем говорить друг с другом.
  — Разделяю ваше мнение, миссис Дэнис. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я сделал для вас еще что-нибудь… Скажем, нашел вашу сестру.
  — Я надеюсь, что Ирен сама даст о себе знать.
  — Ну… может быть, да, а может, нет… Подумайте о том, что, увидев в газете такое сообщение, она прежде всего должна была бы позвонить вам. Впрочем, если она вообще не читает газет…
  Миссис Дэнис отошла от окна и приблизилась к сидевшему в кресле детективу.
  — Мистер Кэллаген, я самым серьезным образом беспокоюсь за Ирен. Беспокоюсь не из-за того, что она способна сотворить что-нибудь дурное. Я боюсь, что Сайрак предпримет против нее опасные действия. А потому я хотела бы знать, где она сейчас.
  — Я готов заняться и этим, — кивнул Кэллаген. — Это войдет в ту сумму, которую вы мне заплатили, — добавил он вставая.
  Холодно поблагодарив детектива, Паола Дэнис направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она вдруг остановилась, как если бы вспомнила о чем-то забытом. Повернув голову, она сказала через плечо:
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  — Спокойной ночи, миссис Дэнис, — ответил он.
  Женщина вышла, мягко закрыв за собой дверь. Кэллаген, стоявший у камина, смотрел ей вслед. Потом он улыбнулся, потянулся к бутылке и щедро плеснул в свой стакан бренди.
  — Отлично, — пробормотал он. — Просто отлично… И поднес стакан к губам.
  * * *
  Эффи Томпсон надевала чехол на свою пишущую машинку, когда в приемную вошел Николлз. Даже не задержавшись, чтобы переброситься парой слов с секретаршей, он прошел в кабинет Кэллагена, сел в кресло своего шефа, выдвинул ящик, где тот хранил виски, и, не утруждая себя поисками стакана, отпил из горлышка два солидных глотка. После этого он вздохнул и, переведя дыхание, позвал Эффи.
  — Вы меня звали, мистер Николлз? — спросила она, войдя в кабинет.
  — Да, Эффи. Я расстроен, я очень расстроен, моя малышка, а потому мне просто необходимо было подкрепиться. Слим, конечно же, все еще пребывает на лоне природы. А автомобиль остался у него. И что же отсюда следует? То, что мне придется возвращаться к нему на поезде! Вы понимаете, что это означает? Люди будут ходить по моим ногам, детишки будут изводить меня плачем, и обязательно найдется какая-нибудь старушка, которая захочет рассказать мне о своей долгой-долгой жизни! Я в ужасе! Но что делать, таково уж счастье бедного Виндемира!..
  — Я рада, что могу пролить бальзам на ваши раны, мистер Николлз. Вам не придется мучиться в поезде! Мистер Кэллаген уже здесь. Он вернулся и просил передать вам, что если вы появитесь до семи часов, то сможете застать его в «Серебряной Решетке» на Дауэр-стрит.
  — Вы не шутите? — Николлз расцвел в улыбке. — Значит, мы при деле? И на кого же мы работаем?
  — На миссис Дэнис… Я имею в виду настоящую миссис Дэнис. — Эффи саркастически улыбнулась.
  — Вот это класс! — завопил Николлз. — Как же это случилось? — Эффи передернула плечами.
  — Постарайтесь догадаться сами. Могу сказать одно: миссис Дэнис сама поехала к нему в «Звезду и Полумесяц». Причем он наперед знал, что она к нему приедет. «Она захочет!» — так сказал шеф.
  — Откуда он это знал?
  — Дело было так: шеф позвонил мне и сказал, чтобы я связалась по телефону с миссис Дэнис и прочла ей сообщение о короне, помещенное в «Таймс». Он сказал мне, что после этого она наверняка поедет к нему. Чувствую, что он с удовольствием на ней отыгрался! — фыркнула Эффи.
  — Да, наш шеф не без странностей, — заметил Николлз.
  — Может быть, он и странный, — холодно заявила Эффи, чеканя каждое слово, — но, по-моему, он скорее садист!
  — Вы в самом деле так думаете, малютка? — Эффи снова фыркнула.
  — А вы что, никогда не замечали, как он обращается с людьми? Впрочем, не нам с вами об этом беспокоиться. Мне кажется, его клиентам — а точнее клиенткам — нравится такое обращение. А если им такие штуки доставляют удовольствие, то что нам за дело до этого.
  Николлз усмехнулся.
  — Ну а вы, золотко, конечно же, никогда не допустили бы такого отношения к себе?
  — Мистер Николлз, это пустой разговор. Я лишь секретарь мистера Кэллагена, и вне служебных обязанностей он меня не интересует.
  — Да, да, я премного наслышан об этом. И я уверен, окажись вы с ним на необитаемом острове, вы даже не попросили бы его расколоть для вас кокосовый орех. Более того, вы отказались бы ступить на этот остров и предпочли бы играть в прибрежной полосе с акулами.
  — Надеюсь, я вам больше не нужна, мистер Николлз? В таком случае я с вами попрощаюсь.
  — Золотко мое, да перестаньте вы сердиться! В этом проклятой конторе только я один не разучился до сих пор улыбаться. Кстати, сейчас, когда вы разъярены, вы напомнили мне женщину, с которой я был знаком в Саскачеване. Я рассказывал вам о ней?
  — Это что, та брюнетка, которая за два года ухитрилась развестись восемь раз?
  — Что вы, моя милая! Конечно, нет! Женщина, о которой я говорю, была рыжая. Ужасная особа! Представьте себе, она всегда ходила с поднятой рукой!
  — Но почему?
  — Если бы я знал! Может быть, потому, что она носила детский чепчик? Однако я спешу на встречу со Слимом, так что вы уж потерпите. Я расскажу вам эту историю, когда возвращусь. До скорого, малышка!
  * * *
  В «Серебряной Решетке» в этот час почти не было посетителей. Сидевший за угловым столиком Кэллаген обедал. В данный момент он делил свое внимание между крылышком цыпленка и бутылкой виски. В темно-сером костюме и черной рубашке с белыми пуговицами, при галстуке он выглядел человеком, вполне довольным жизнью. Николлз отметил это, как только вошел в зал.
  — Привет! — Николлз уселся напротив шефа. Кэллаген движением головы указал на бутылку.
  — Если хочешь, можешь ею заняться.
  — Хочу ли! Мне просто необходимо выпить! — Не замедлив воспользоваться приглашением, Николлз соорудил себе коктейль по собственному вкусу: изрядная порция виски и пара капель содовой.
  — Я видел Эффи, — начал он. — Она сказала мне, что мы работаем на миссис Дэнис. Это так?
  Вместо ответа Кэллаген кивнул.
  — Толково! — одобрил Николлз. — Ты поручил мне навести справки о Сайраке. Так вот, он полукровка — на четверть француз, остальное английское. Ему тридцать семь лет. Уже шесть лет он ошивается в Вест-Энде. Вроде бы ничего не делает, но всегда при деньгах. Этакий живчик! А откуда он сюда приехал и чем занимался раньше, этого никто не знает. Бабы к нему липнут. Только не спрашивай меня почему, я сам бы хотел это знать.
  — А в каких отношениях он с Ирен Фивали?
  — Он иногда танцевал с ней в дансинге, но не слишком часто. Похоже, что она ничем не выделялась из того моря женщин, в котором он плавал.
  — Откуда Сайрак узнал, что у Ирен есть деньги?
  — Понятия не имею. — Николлз отпил большой глоток виски. — А почему ты считаешь, что он знал, что у этой девочки они есть?
  — Хотя бы потому, что он определил цену за корону в десять тысяч фунтов. Не смысла вымогать у человека деньги, которых у него нет.
  Николлз долил в свои стакан еще немного виски.
  — Видишь ли, Виндемир, такие типы, как этот Сайрак, никогда не строят свои операции на предположениях. Они предпочитают знать. Сайрак должен был знать, что Ирен в состоянии заплатить ему.
  — Ты прав, Слим. Я как-то не подумал об этом, — признался Николлз. — Однако десять тысяч фунтов… это не шуточки! Слушай, а может, он считал, что эти деньги ей отстегнет ее сестричка? Вполне возможный вариант. Требуя у Ирен десять тысяч, он знал, что она сунется к Паоле и скажет, что похитила корону для нее, а следовательно, ей теперь и расплачиваться. Как ты насчет такой версии? — Кэллаген закурил сигарету.
  — Ну что ж, это не исключено. Однако если дело обстоит так, то он допустил промашку. Когда он попытался заставить Ирен петь, она побежала не к сестре, а к нам.
  — Верно. И что же после этого делаем мы? Отбираем корону у Сайрака и возвращаем тысячу фунтов Ирен. Тебе не кажется, что мы похожи на бильярдный шар между ними?
  Кэллаген скривился.
  — Это я-то бильярдный шар?
  — Молчу, молчу! — Николлз пожал плечами и потянулся к лежавшей на столе пачке сигарет. — Ты знаешь, что делаешь. И все же я не могу понять, что заставило тебя отдать Ирен деньги, которые уже были твоими? И не надо вешать мне лапшу на уши — в этих деньгах не было ничего компрометирующего. Похоже, что ты положил глаз на одну из этих девочек. Только вот на какую… Если на миссис Дэнис, то это меня не удивляет.
  — Возможно. Она была знакома с Сайраком?
  — Да вроде бы нет. Во всяком случае ничего такого мне не удалось узнать. Говорят, что за этого Дэниса ее заставили выйти замуж родители — они считали, что это отличная партия. Он хотел этого брака, а она нет. Кстати, Ирен тоже была против замужества сестры и делала все, чтобы помешать этому браку. И она была права — Паоле этот брак не принес радости. Кстати, у Артура Дэниса явная слабость к блондинкам.
  — И что, много их у него было?
  — Толпы! Этот парень — большой любитель перемен. Крутит с одной, а другую держит в резерве.
  — А в настоящее время с кем его видели? У него и сейчас кто-то есть?
  — Ты не ошибся, Слим. Его последняя мышка — это некая Жульетта Лонжи. Мне говорил о ней один охотник на курочек из клуба Рейли. Может быть, ты его знаешь — парня зовут Сембл. По его словам, у нее такая походка, что благоразумному человеку следует смотреть на нее через стакан вина.
  — Она француженка?
  — А черт ее знает. Впрочем, Сембл говорит, что у нее такой сильный французский акцент, что ее голосом можно вскрывать коробки сардин. Ей нет необходимости что-либо выражать словами — ее глаза отлично изъясняются по-английски. Но какое имя! Жульетта — это звучит потрясающе! Ты не находишь?
  — Это что, та самая блондинка, которая крутила любовь с Дэнисом в загородной гостинице под Лейлхемом, обеспечив Паоле повод для бракоразводного процесса?
  — Вполне вероятно, но утверждать с гарантией не могу. Этой историей я тоже занимался: побывал в той гостинице, потолковал с разными людьми. Оказывается, там уже побывали частные детективы. Показывали прислуге какие-то фотографии и спрашивали, не с одной ли из этих дам находился Дэнис в гостинице. Ответ был отрицательный: ни одна из фотографий не была похожа на ту цацу, которую Дэнис вывозил на природу.
  — И это меня не удивляет.
  — Теперь насчет короны. Я тут кое с кем побеседовал и узнал, что корона стоит так дорого не только из-за украшающих ее камешков, но и из-за прекрасной работы старинных ювелиров. Камни в ней, конечно, тоже дорогие, но если кто-нибудь начнет сбывать корону по частям, то он здорово пришибется и едва ли выручит половину ее стоимости как целого.
  — Эта штука была застрахована?
  — О, да. В «Глоуб энд Консолидейшн». На семьдесят тысяч фунтов. Страховые взносы аккуратно выплачивались восемь лет, так что тут комар носа не подточит. Теперь Дэнис требует, чтобы ему выплатили страховку.
  — Это все, что ты узнал?
  — Не так уж мало за такой срок, не так ли? А что мы будем делать теперь?
  Не ответив на вопрос, Кэллаген спросил:
  — Где находится Дэнис сейчас? В Майфилд-Плейс или в Лондоне?
  — В Лондоне. Похоже, этот парень поставил себе задачу в кратчайший срок обежать все лондонские кабаки и притоны. Сейчас он по вечерам жирует в «Люксе у Дороти» на Маунт-стрит.
  Кэллаген допил виски.
  — А кто командует «Люксом»?
  — Некий тип по фамилии Карлотти. Но он не сам себе хозяин, а пашет на Вандлера. Ну а тот серьезный деятель. Вспомни «Бригг Спот».
  Кэллаген кивнул. Подумав немного, он сказал:
  — Ну что, Виндемир, похоже, что наши дела складываются неплохо. Ты продолжишь поиски в тех же направлениях. И постарайся узнать как можно больше о Жульетте Лонжи, не забывая, конечно, и о других, которые могут представлять для нас интерес.
  Николлз взглянул на бутылку. В ней оставалось еще немного виски. Вздохнув, он переправил ее содержимое в свой стакан.
  — Будет сделано! — сказал он. — Однако мне будет куда легче искать, если ты скажешь мне, что мы намерены делать.
  — Если б я мог! Пока что я знаю лишь то, что нам нужно найти Ирен.
  — Непыльная работенка! Будем надеяться, что нам удастся ее засечь. Кстати, Слим, садист — это что такое?
  Кэллаген взглянул на него с недоумением.
  — Ну… садист — это человек, которому нравится причинять боль другим.
  — Все понятно! — воскликнул Николлз. — Это те типы, которых женщины боятся больше виселицы, но на которых вешаются, сами не зная за что. Я правильно понял?
  — Пожалуй.
  — Я вот думаю, не порыться ли мне в старых книгах — может быть, найду там что-нибудь о том, как стать садистом. Думаю, это может мне пригодиться. Во всяком случае, попробовать стоит. А теперь я испаряюсь.
  — Погоди минутку, — задержал его Кэллаген. — Еще два слова насчет Сайрака. Покрутись немного возле его дома. Место там малолюдное. Так что, если окажется, что его дома нет, почему бы тебе не наведаться к нему? Глянешь туда, глянешь сюда — может быть, и найдешь что-нибудь.
  Николлз покачал головой.
  — Вообще-то это можно проделать, только на что ты надеешься? Что я найду корону под вешалкой в прихожей?
  — Вряд ли. А вот найти что-нибудь другое ты вполне сможешь. Например, Ирен.
  Глаза Николлза округлились.
  — А вот о таком раскладе я как-то не подумал! Черт возьми, этот день доведет меня до инфаркта!.. А если я обнаружу Ирен, где мне искать тебя?
  — Я пойду к себе и часа два-три пробуду там… по крайней мере, надеюсь на это. Вызовешь меня по телефону…
  — Будет сделано. Однако, Слим, все это выглядит очень уж странно. Как будто кто-то сказал мне, что я — Юлий Цезарь… а я этому поверил. Ну, до скорого!
  После его ухода Кэллаген подозвал официанта и заказал еще виски. Он сидел, курил и размышлял над тем, где сейчас может пребывать Ирен Фивали.
  Глава 6
  Беспокойная ночь
  На камине зазвонил поставленный на полночь гонконгский будильник.
  Кэллаген с трудом приоткрыл один глаз и попытался рассмотреть стрелки часов. Он позволил себе отдохнуть пару часов, но теперь нужно было снова приниматься за работу. Спустив ноги с кровати, он сунул их в шлепанцы, набросил халат и принялся расхаживать по комнате, пытаясь осмыслить имеющиеся в его распоряжении факты и великое множество деталей, пока еще несвязанных и неясных, которые, однако, могли иметь в будущем немалое значение.
  Артур Дэнис… Нет сомнения в том, что он не желал развода. Но почему? Возможно, это связано с тем, что в процессе судебного разбирательства всплывут и финансовые дела семейства Дэнисов. Если Дэнис растранжирил состояние своей жены, то огласка ему совершенно ни к чему.
  А вот то, что Дэнис, отказавший Паоле дать развод, вдруг отправляется в сельскую гостиницу, где проводит неделю с какой-то блондинкой, к тому же не блещущей красотой, если верить автору анонимного письма, — это уж совсем непонятно. Можно, конечно, предположить, что Дэнис понадеялся на то, что Паола не дознается об этой его вылазке, но все равно это обстоятельство выглядело весьма странным.
  Ирен… С ней, пожалуй, все более или менее ясно. Ей свойственно стремление претворять желаемое в действительное.
  Приняв решение, она пойдет до конца, не задумываясь ни о средствах, ни о риске. Брак Паолы и Дэниса она считала ошибкой, от которой пострадала ее сестра. А потому она сочла, что будет справедливым, если Паола при разрыве присвоит себе корону и тем самым вознаградит себя. Когда Паола побоялась похитить корону, она решила провести эту операцию вместо сестры и преуспела в этом деле. И не ее вина в том, что эта история закончилась не так, как она рассчитывала.
  Паола… Она так же красива, как и ее сестра, но характер у нее менее решительный. Паола по возможности избегает острых ситуаций, но сейчас ей придется сделать выбор и определить четкую линию поведения. В разговоре с ним она сказала, что боится за Ирен. Почему? Над этим стоит подумать.
  Сайрак… Этот тип тоже странновато ведет себя. Явно неглупый и сообразительный человек, прошедший определенную жизненную школу, он вдруг совершает странные, лишенные смысла поступки. Согласившись украсть корону за пятьсот фунтов и получив на руки половину, он вдруг решается на шантаж и требует от Ирен уже десять тысяч. Но разве не логичнее было бы сперва получить с нее обещанные двести пятьдесят фунтов, а потом уж заявить, что за эту цену он ей корону не возвратит. Глупый, опрометчивый поступок, а ведь Сайрак ловок и изворотлив, так отзываются о нем все, кто знал его. Чем можно объяснить этот факт?
  После выпитого перед сном виски у Кэллагена пересохло во рту, а язык казался деревянным. Он прошел из спальни в гостиную, достал из буфета бутылку виски, налил в стакан солидную порцию напитка, выпил его, не разбавляя содовой, поморщился и почти сразу же почувствовал себя лучше.
  Когда он возвратился обратно в спальню, тишину ночи нарушил телефонный звонок. Телефон, стоявший в его агентстве, на ночь переключался на квартиру детектива. Кэллаген поднял трубку.
  — «Сыскное агентство Кэллагена». Вас слушают.
  В трубке зазвучал знакомый нежный, слегка взволнованный голос:
  — Мистер Кэллаген?
  Он не ответил, только довольно улыбнулся.
  — Вы, разумеется, узнали меня?
  — Конечно, мисс Фивали, — ответил он. — Ваш звонок обрадовал меня, потому что обстоятельства сложились так, что, если бы вы не позвонили, мне пришлось бы искать вас. Куда вы подевались? Вы скрылись, потерялись или что-нибудь еще?
  — Ах, нет, мистер Кэллаген! Ничего подобного! Я… я просто допустила странную глупость… Боже мой! Как я была глупа! И я нуждаюсь в вашей помощи! Мистер Кэллаген, я действительно не знаю, что мне делать!
  — Прежде всего вы должны сохранять спокойствие, — ответил Кэллаген. — Возьмите себя в руки и спокойно расскажите мне, что там у вас приключилось.
  — О, это не телефонный разговор! Я должна встретиться с вами… Не обижайтесь, мистер Кэллаген, я скрылась вовсе не потому, что решила отделаться от вас, и не из-за моей глупости. Меня вынудили обстоятельства. Мне казалось, что у меня нет другого выхода…
  — Причина, заставившая вас так поступить, известна мне, мисс Фивали.
  — Но ведь мы договорились, что вы будете называть меня Ирен! Вы забыли? Мистер Кэллаген, мне кажется, что мы очень давно знакомы и что вы — мой старый, добрый друг. Я ведь не ошиблась? Нет?.. Вы разрешите мне позвонить вам завтра утром? И тогда мы договоримся о встрече. Видите ли, обстоятельства сложились так, что меня не должен видеть никто из моих знакомых, а свидание с вами мне необходимо. Вы не будете возражать?
  — Напротив, я буду рад видеть вас. Сейчас вы очень озабочены, и я знаю причину этого.
  — Да?.. Ну что ж, мистер Кэллаген, то, что вы очень умны, мне известно. Я поняла это, когда впервые увидела вас.
  Кэллаген состроил гримасу телефонному аппарату и поспешил изменить направление разговора.
  — Пожалуй, будет лучше, если мы вернемся к нашим баранам. Я полагаю, вы жалеете о том, что слишком энергично взялись за претворение в жизнь задумки вашей сестры. Я прав?
  — Да. Я хотела бы никогда не слышать об этой короне, никогда не обращаться к Сайраку! Хотела бы… — она запнулась и замолчала, не закончив фразу.
  — Разрешите мне досказать, чего бы вы хотели, — сказал Кэллаген. — Вы хотели бы, чтобы я не вступал в контакт с вашей сестрой, чтобы я вообще никогда не видел ее. Вы хотели бы, чтобы я никогда не заподозрил, что вы никакая не миссис Дэнис, а только выдаете себя за нее. Вам кажется, что дела шли бы гораздо лучше, если бы я продолжал считать, что вы подлинная миссис Дэнис.
  Ирен Фивали упавшим голосом пробормотала «да», признавая его правоту.
  — Конечно, я выгляжу в ваших глазах очень скверной, — продолжала она, — но поймите, что сделать это побудила любовь. Я люблю Паолу, я обожаю ее, и ради нее я на все готова!
  — О, любовь — это великая вещь! — заявил Кэллаген не без патетики. — Однако, мне необходимо кое о чем информировать вас, дорогая Ирен… Вообще-то я должен был сказать вам это в начале нашего разговора. Видите ли, миссис Дэнис стала нашей клиенткой, и теперь я работаю на нее. Кстати, первым ее заданием мне было поручено найти вас…
  — Вы работаете на… Но тогда… — Она замолчала, не закончив фразу.
  — Отнюдь! — поспешил заверить ее Кэллаген. — Это ничего не меняет. Ведь вы тоже наша клиентка, причем вы обратились к нам первой… Наша фирма хранит верность своим клиентам, даже если они неожиданно исчезают…
  Она молчала с минуту, а потом сказала очень тихо:
  — Вы — чудо, мистер Кэллаген! Я всегда так считала, и я не ошиблась. Вы храбрый, сильный, стойкий… и нежный!
  Вместо ответа Кэллаген вздохнул.
  — Так когда мне позвонить вам, чтобы мы могли бы договориться о встрече?
  — Завтра утром, когда пожелаете. Только не звоните мне в агентство по этому телефону. Я дам вам номер моего личного телефона. Запишите: Мейфейр 67-65.
  — Отлично! Мистер Кэллаген, вы представить себе не можете, как я благодарна вам! Спокойной ночи! Спасибо за все!
  Кэллаген в свою очередь пожелал ей доброй ночи, опустил трубку на рычаг и прошел к буфету: в бутылке оставалось еще немного виски.
  * * *
  В средней части Мунт-стрит Кэллаген нашел подходящее место, припарковал машину и продолжил свой путь пешком. В этот поздний час — часы показывали половину второго — улица была безлюдна, и ничто не отрывало детектива от его мыслей.
  Разговор с Ирен был весьма многообещающим. Открывались новые аспекты дела, очень интересные и интригующие. Если бы еще знать, как сейчас себя повести! Он пожал плечами. Ну что ж, если не знаешь, что делать, главное не стоять на месте. Нужно идти вперед и зорко смотреть по сторонам, И тогда что-нибудь обязательно произойдет, а после этого останется лишь не упустить свою долю.
  Завернув за угол, он прошел к стоящему особняком зданию, толкнул незапертую дверь и оказался в холле на противоположной стороне которого находились двери трех лифтов. Кэллаген уверенно прошел к самому правому и нажал кнопку вызова. Спустя минуту дверь отворилась, и из кабины вышел высокий худощавый мужчина в униформе мышиного цвета. Окинув взглядом пришедшего, он спросил:
  — Чем могу быть вам полезен, мистер? — Кэллаген одарил его улыбкой.
  — Я не член клуба «Дороти», — сказал он, — но мне кажется, мог бы им быть.
  Мужчина с профессиональной сноровкой смерил Кэллагена взглядом с головы до ног.
  — И почему вам так кажется, мистер?
  — А вот об этом я предпочел бы говорить с мистером Карлатти, — отрезал Кэллаген. — Я знаком с ним.
  — А если вы ищейка? Вы вполне можете оказаться фараоном.
  — Мог бы, но я не фараон. Да вы и сами это видите, ведь вам — я вижу это по вашему лицу — приходилось иметь с ними дело. Так вот, мне нужно наверх, а когда мне что-то нужно, я этого добиваюсь. Это последнее предупреждение. Кстати, с полгода назад после таких же препирательств со мной один лифтер вроде вас угодил в больницу. Тамошние врачи провозились с ним три месяца, но так и не смогли пристроить на место его сморкалку.
  Парень в сером поразмыслил и в конце концов, видимо, постарался убедить себя, что, коль скоро визитер знаком с мистером Карлотти, нет смысла препятствовать ему встретиться с шефом.
  Он отступил в сторону, и Кэллаген вошел в кабину.
  * * *
  Слово «люкс» подразумевает роскошь. И в самом деле, помещения клуба были отделаны превосходно: богато и в то же время элегантно. И клиентура — как мужчины, так и женщины, — была здесь самого высокого класса. Присутствующие здесь мужчины явно были при деньгах и отнюдь не страдали от тягот военного времени, а женщины щеголяли великолепными туалетами и, судя по ароматам, пользовались самой лучшей парфюмерией.
  Выйдя из лифта и пройдя через первую дверь, Кэллаген, сопровождаемый лифтером, оказался в длинном, но довольно узком холле — слабо освещенной, со вкусом отделанной комнате, выдержанной в серых, черных и серебристых тонах. В холл выходило с полдюжины дверей, ведущих в другие помещения клуба. За порядком здесь наблюдала молодая женщина, сидевшая за изящным столиком.
  Лифтер подошел к одной из дверей и, постучав, приоткрыл ее. Просунув в щель голову, он обменялся с находившимся внутри человеком несколькими фразами, после чего предложил Кэллагену войти.
  Детектив оказался в личном кабинете Винценца Карлотти. Хозяин, мужчина с узкой талией и очень широкими плечами», сидел за письменным столом красного дерева. Это был жгучий брюнет со смуглой кожей, которая, как и черные блестящие волосы, выдавала его итальянское происхождение. Его костюм, несомненно, был сшит первоклассным портным, а галстук и сорочка куплены в первоклассном магазине. По слухам Карлотти были присущи все мыслимые пороки современного общества, но его лицо отнюдь не выглядело отталкивающим, а улыбка, позволявшая видеть его ослепительно белые зубы, была вполне доброжелательной.
  — Добрый вечер, — сказал Кэллаген.
  Вставший при его появлении Карлотти окинул гостя внимательным взглядом.
  — Я вижу, вы знаете меня, — сказал он. — Ну а меня, видимо, начинает подводить память: я никак не могу вас вспомнить…
  — Полно лгать, Карлотти, — прервал его детектив. — Вспомните, как вы заправляли клубом «Бригг Спот». Была там у вас одна клиентка, которую звали миссис Вейза… У нее возникли неприятности, заняться которыми пришлось мне… Фамилия Кэллаген ничего вам не говорит?
  Не отводя глаз от Карлотти, он достал сигарету и закурил.
  — Ну что, теперь вспомнили? — спросил он. Карлотти сокрушенно покачал головой.
  — Таково уж наше ремесло, мистер Кэллаген! Каждый день видишь столько людей…
  Он открыл дверцы встроенного в стену бара.
  — Моя память понемногу проясняется. Мне кажется, я вспомнил, что любимым напитком Кэллагена было чистое шотландское виски, конечно, если под рукой не оказывалось спирта, чтобы это виски разбавить.
  С этими словами он поставил на стол бутылку виски, сифон с содовой и стаканы.
  — Мне очень приятно, что вы все же вспомнили меня, — сказал детектив Карлотти, смешивающему в стаканах виски с содовой.
  — И все же я надеюсь, — сказал итальянец, — что вы пришли ко мне… не в своем профессиональном качестве. Успокойте меня и скажите, что речь пойдет отнюдь не о какой-нибудь нашей клиентке, которой вздумалось пожаловаться на нас.
  И он одарил Кэллагена еще более обаятельной улыбкой.
  — Рад доставить вам удовольствие, — ответил детектив. — У меня действительно нет никаких претензий к «Дороти». Просто мне необходимо срочно поговорить с мистером Артуром Дэнисом; его привязанность к вашему клубу известна, вот я и подумал, не встречу ли я его здесь. Я уверен, он будет вам признателен, если вы проводите меня к нему. Это свидание в его интересах.
  — Всегда рад быть вам полезным, — сказал Карлотти, вставая. — Вот ваше виски, а я отлучусь на минутку. Прошу меня извинить.
  С этими словами Карлотти покинул комнату. Кэллаген залпом выпил неразбавленное виски, налил себе еще и, расправившись со второй порцией, запил ее глотком содовой. Вернувшийся Карлотти сказал:
  — Вам, как всегда, везет. Мистер Дэнис у нас. Он у стола с рулеткой. Есть, правда, одно досадное недоразумение: мистер Дэнис никак не может вспомнить вас.
  — Ничего, он вспомнит. И я гарантирую, что от этой встречи он получит удовольствие. Мне кажется, что сейчас лучшее, что вы можете сделать, это отвести меня к нему.
  — Доставлять удовольствие людям — моя профессия! — Карлотти усмехнулся. — Пойдемте!
  Он направился к двери, а Кэллаген последовал за ним. Они пересекли холл и вошли в игорный зал. Помещение поражало и своими размерами, и роскошью интерьера. В углу располагался бар в американском стиле с высокой хромированной стойкой и кожаными табуретами; центр зала занимали четыре стола, на которых шла игра в рулетку. Элегантно одетые дамы и господа ставили, выигрывали и проигрывали. Многие курили, но два мощных вентилятора разгоняли дым.
  Карлотти указал на мистера Дэниса, но не стал подходить к нему; он покинул зал, предварительно пожелав детективу удачи.
  — Удача сопутствует мне всегда, — ответил Кэллаген — Кто-кто, а вы, Карлотти, должны это знать!
  Прежде всего Кэллаген направился к бару, где бармен подал ему очень неплохое виски. Кэллаген отступил в сторону и, опершись о стену, стал наблюдать за Дэнисом. Э го был довольно крупный человек, однако проворный и подвижный. В клубе он был не один: рядом с ним сидела женщина. Блондинка, она отнюдь не блистала красотой, но в ней было столько индивидуальности и очарования, что редкий мужчина не заинтересовался бы ею. Если бы она была красива, то, возможно, на нее обращали бы меньше внимания. Ее черное вечернее платье сидело на ней прекрасно — Кэллаген имел возможность убедиться, что у нее великолепная фигура, когда она встала, чтобы поставить свои фишки на выбранный ею номер. Конечно же, это была Жульетта Лонжи.
  Он приблизился к столу. Крупье произнес обычную фразу:
  — Леди и джентльмены, ставки сделаны! — Послышался тихий стрекот вращающейся рулетки на фоне всеобщего молчания. Крупье бросил шарик. Когда он остановился, Дэнис встал и, обменявшись взглядом с блондинкой, отошел от стола. Кэллаген оказался на его пути.
  — Прошу простить меня, мистер Дэнис, — сказал он. Дэнис смерил его взглядом и сухо ответил:
  — Я не могу вас вспомнить.
  — И не удивительно. Ведь вы меня не знаете, — ответил Кэллаген. — Моя фамилия Кэллаген, я частный детектив. Я полагаю, наш разговор будет полезен нам обоим.
  — В каком отношении? — В его голосе не было любопытства.
  — Я специально приехал в Лондон, чтобы найти вас, — продолжал Кэллаген. — Я был на отдыхе в сельской местности, когда мне попалось на глаза сообщение в «Таймс» относительно пропавшей у вас фамильной драгоценности. Я полагаю, что в сложившейся ситуации могу быть вам полезным.
  — Одну минутку…
  Дэнис вернулся к столу и поставил на шесть номеров.
  — Если вы прочли это сообщение, — сказал он вернувшись, — и считаете, что располагаете информацией, которая могла бы заинтересовать лиц, его опубликовавших, я могу посоветовать вам обратиться к ним. Я не думаю, что вы занимаетесь своим делом из любви к искусству, а они объявили достаточно высокую награду.
  — Я не собираюсь оспаривать ваши слова, однако считаю, что должен поделиться информацией, которой располагаю, не с ними, а с вами, — возразил Кэллаген.
  — Я вовсе не хочу быть невежливым, — сухо заметил Дэнис, — однако повторяю, что не вижу оснований для разговора с вами на эту тему.
  — Я попробую убедить вас, что такие основания есть и что они достаточно серьезны. Я предполагаю, что знаю, кто решил украсть корону и похитил ее. Я предполагаю, что затем это лицо положило корону обратно в сейф… а может, и не положило. У меня куча предположений, мистер Дэнис, но я не думаю, что было бы разумно знакомить с ними страховых агентов.
  — Но почему?
  Кэллаген расплылся в улыбке.
  — Исключительно по одной, единственной причине. Вы можете мне верить, мистер Дэнис, однако если я так поступлю, то результат не доставит вам удовольствия.
  Шарик рулетки остановился, крупье объявил выигравший номер. Дэнис вернулся к столу, без особых эмоций подобрал фишки, придвинутые ему крупье, сунул их в карман и вернулся к детективу.
  — Мистер Кэллаген, — сказал он, — я всегда считал, что один раз в жизни следует испытать все. Предлагаю пойти в бар и выпить. Как вы относитесь к выпивке?
  — Весьма положительно.
  — Спиртное не мешает вам соображать?
  — Напротив, оно помогает мне. Когда, передо мной встает серьезная задача, виски — мой первый помощник.
  — Значит, в этом мы родственные души, — усмехнулся Дэнис. — А потому выпьем!
  Бармен смешал им виски с содовой.
  — А теперь, — сказал Дэнис, отхлебнув из стакана, — я готов вас выслушать. Скажу откровенно, я не питаю симпатий к частным детективам. Не знаю, может быть, вы являете собой исключение из общего правила, но вообще-то они весьма заурядные люди.
  — Я считаю, что вы слишком снисходительны к ним, называя их заурядными. В действительности они куда хуже. Так что ваше отношение к ним меня отнюдь не удивляет.
  — Я не совсем вас понимаю, мистер Кэллаген.
  — Мне достаточно представить частных детективов, орудующих в той гостинице в Лейлхеме. Было бы очень странно, если бы они вам понравились.
  — Так… Значит, вам известно и это… Речь пойдет о шантаже?
  — Отнюдь. То, что происходило в Лейлхеме, меня абсолютно не интересует. Я хочу говорить с вами о «Пэрской короне Дэнисов»; этот вопрос занимает меня, и я располагаю данными, познакомиться с которыми будет для вас небезынтересно. Ну а если после того, как я вам расскажу, вы повторите, что все это следует передать парням из страховой компании, я так и поступлю.
  — Мне кажется, что это вполне разумный подход. Говорите, я вас слушаю.
  — Несколько дней назад, — начал Кэллаген, — когда я отдыхал в деревне, в мое лондонское бюро явилась некая дама. Она сказала моей секретарше, что ей необходимо встретиться со мной, и та дала ей мой адрес. Эта женщина приезжала в загородную гостиницу, где я остановился, и рассказала мне интересную историю. По некоторым мотивам она решила похитить из вашего владения в Майфилд-Плейс уже упомянутую мной корону. Она отдала ключ от дома одному своему знакомому, сообщив ему также шифр сейфа, в котором хранилась корона. Этот человек должен был взять корону из сейфа, увезти ее в Лондон, а затем, спустя некоторое время, передать корону этой даме.
  — Весьма занятно! Но продолжайте. Зачем она пришла к вам? Ей захотелось облегчить душу?
  — О нет! Просто спектакль начал развиваться по другому сценарию. Друг этой дамы задержал корону у себя и потребовал за ее возвращение солидную сумму.
  — И что же, ему удалось получить эти деньги?
  — Нет. Я согласился взяться за это дело. Я встретился с этим человеком, заставил его выслушать меня и постарался найти аргументы, чтобы переубедить его. В результате корона перешла в руки моей клиентки. Вас продолжает интересовать мой рассказ?
  — Ответ на этот вопрос зависит…
  — Понимаю. Зависит от того, кем была эта дама.
  — Вы правы, — с усмешкой ответил Дэнис. — Именно это интересует меня больше всего. — Он жестом попросил бармена позаботиться об их стаканах.
  — Ваш интерес мне понятен. Однако имя это интересует также страховую компанию, и она готова выложить за него тысячу фунтов. Если же я назову это имя вам, мне, естественно, не видать этих денег.
  — Потому что они хотят узнать его первым? Это понятно. Как и то, что тысячу фунтов должен буду уплатить вам я.
  — Мне очень приятно, что вы пришли к такому выводу. Однако, как мне кажется, ваше окончательное решение будет зависеть от того, кто эта дама. Я не ошибся?
  — Нет. Решение я должен принять сам.
  — Ну что ж, это только справедливо.
  К мистеру Дэнису приблизился официант и сказал, что его просят к телефону. Дэнис, поставив свой стакан на стойку, отошел. Кэллаген допил виски и, повернувшись спиной к стойке, окинул взглядом играющих. На мгновение ему показалось, что он пловец, плывущий по темной воде в абсолютном мраке. Темнота вверху и внизу, впереди и позади. Пловцу остается одно — продолжать плыть. А в общем ход развития события казался ему удовлетворительным. Мистер Дэнис вернулся к стойке.
  — Я должен извиниться перед вами, мистер Кэллаген, но я вынужден срочно уехать.
  Кэллаген понимающе наклонил голову. Обращаясь к бармену, Дэнис спросил:
  — Со мной здесь дама. Сможете ли вы позаботиться о машине для нее?
  Бармен ответил, что в столь позднее время найти такси довольно сложно.
  — Мне кажется, — вмешался в разговор Кэллаген, — что я могу помочь вам. Я на машине, так что могу отвезти вашу даму, куда она пожелает.
  Дэнис улыбнулся.
  — Это очень любезное вашей стороны, мистер Кэллаген. Я буду вам признателен, если вы возьмете на себя труд проводить домой мисс Лонжи — это та дама, которая играет со мной в рулетку.
  — Буду рад оказать вам эту услугу. Я сейчас же подойду к ней и все объясню.
  — При всех условиях, — продолжал Дэнис, — мы должны с вами встретиться и все обсудить. Черт возьми, мне очень хочется знать имя той таинственней особы, которая приложила руку к исчезновению короны. — Он улыбнулся, — Черт возьми, может быть, вы не будете мучить мое любопытство и назовете имя этой женщины?
  — Извольте, — ответил Кэллаген. — Это — миссис Дэнис. Дэнис слегка приподнял брови, и это было единственным признаком его удивления. Когда он заговорил, его голос звучал совершенно спокойно.
  — Лишнее доказательство того, что женщины непредсказуемы в своих поступках и что с ними надлежит быть осторожным, — сказал он. — Если вы позвоните мне завтра утром в «Савой», мы договоримся о встрече.
  — Я позвоню.
  — Спокойной ночи, мистер Кэллаген.
  Дэнис сделал несколько шагов в направлений выхода и остановился.
  — Вы крепко выигрываете, мистер Кэллаген, в сравнении с детективами, которых мне доводилось видеть. Но я не понимаю, что за игру вы ведете!
  — Вскоре вы поймете ее, мистер Дэнис, — ответил Кэллаген, — и, надеюсь, она придется вам по вкусу.
  Дэнис вышел.
  Кэллаген, стоя у стены, наблюдал за игравшей Жульеттой Лонжи. Ей вроде бы везло. Да, эта девушка не была красива, но она была обаятельна. Неправильные черты лица лишь усиливали присущий ей шарм. Спустя несколько минут Кэллаген подошел к ней.
  — Мисс Лонжи, — сказал он, воспользовавшись паузой между двумя ставками, — мистер Дэнис был вынужден срочно уйти и попросил меня доставить вас домой, когда вы того пожелаете. В такое время трудно поймать такси, а у меня здесь машина. Моя фамилия Кэллаген.
  Взгляд молодой женщины скользнул по лицу детектива. Когда она заговорила, он ощутил в ее голосе легкий французский акцент.
  — Я вам признательна, мистер Кэллаген, — сказала она. — Если вы не возражаете, мы могли бы уйти сейчас.
  — Я не посоветовал бы вам так поступить, мисс Лонжи, — сказал детектив. — Ведь вы сейчас в полосе удачи. Может быть, будет лучше, если вы продолжите игру, пока судьба к вам благосклонна.
  — Нет. Если я так поступлю, то скорее всего проиграю то, что выиграла. Всегда лучше вовремя остановиться. Встретимся в холле?
  — Хорошо.
  Пока мисс Лонжи обменивала в кассе фишки на деньги, Кэллаген совершил еще одно путешествие к бару, чтобы подкрепиться перед дорогой. Когда он вышел в холл, девушка уже была там.
  — Я подгоню машину к началу аллеи, — сказал он. — Если вы выйдете через три минуты, я буду вас ждать.
  Спускаясь в лифте, он попытался оценить сложившуюся ситуацию. Итак, он снова блефует. Он может выиграть, но может и проиграть. И если он проиграет, последствия могут быть самыми печальными.
  Подогнав машину ко входу, он закурил. Да, он может проиграть. Но, с другой стороны, этот блеф может завершиться весьма успешно.
  Рядом с машиной появилась мисс Лонжи. Кэллаген открыл дверцу, и она села рядом с ним.
  — Прекрасная ночь, — сказал он. — И куда же я должен вас отвезти?
  — Меня вполне устроит, если вы доставите меня на Лондес-сквер. Но сперва я хотела бы закурить.
  Кэллаген достал портсигар и, когда девушка взяла сигарету, щелкнул зажигалкой. Затем он включил мотор и повел машину в направлении Пикадилли.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — вы не находите, что это не самый короткий путь на Лондес-сквер?
  — Вы правы, мисс Лонжи, это далеко не кратчайший путь, но мне хотелось бы поговорить с вами.
  — Поговорить со мной? Это интересно.
  Темнота скрывала лицо девушки, но по ее голосу Кэллаген почувствовал, что она улыбается.
  — Вы не удивлены? — спросил он.
  — Ах, мистер Кэллаген, я уже давно ничему не удивляюсь… Так о чем же вы хотите со мной поговорить?
  — Прежде всего, — начал Кэллаген, — я хотел бы сообщить вам, что я частный детектив.
  — Я полагаю, это достаточно интересная профессия.
  — Как вам сказать… Во всяком случае, она иногда вынуждает меня быть грубым.
  — Вы хотите сказать, что намерены вести себя грубо со мной?
  Автомобиль свернул на Букингем-Палас-роуд.
  — Я стараюсь не быть грубым ни с кем, — ответил детектив. — Я лишь хочу, чтобы вы сейчас правильно поняли меня и мою позицию. Мне было нужно поговорить с мистером Дэнисом об одном деле, и, чтобы встретиться с ним, я зашел в «Люкс у Дороти». Увидев вас в зале, я не мог не заинтересоваться вами.
  — Я потрясена, но все же хотела бы узнать причину.
  — Я как раз собираюсь объяснить вам ее. Видите ли, агентство, которое я возглавляю, не занимается разводами, но такие вопросы иногда бывают косвенно связаны с расследуемыми нами делами. Нечто подобное имеет место и сейчас, и мне кажется, мисс Лонжи, что наша случайная встреча позволит вам избежать серьезных неприятностей.
  — От которых мистер Кэллаген меня избавит? И что же это за неприятности, если это не тайна?
  — Я меньше всего собираюсь что-либо от вас скрывать. Думаю, мистер Дэнис рассказывал вам о происшествии с короной. Так вот, есть оснований полагать, что в ту ночь, когда эта корона была похищена, мистер Дэнис находился в некой загородной гостинице близ Лейлхема. И там он был не один. С ним была дама. Блондинка.
  — Потрясающая история!
  — По имеющимся у нас данным о пребывании мистера Дэниса в Лейлхеме стало известно его жене: миссис Дэнис воспользовалась этим, чтобы возбудить дело о разводе. Повод к разводу — упомянутая мной дама.
  Кэллаген замолчал. Оторвав одну руку от руля, он извлек из кармана портсигар и зажигалку.
  — Разрешите вам помочь, — сказала девушка. Кэллаген улыбнулся и кивнул. Мисс Лонжи достала из портсигара сигарету, поднесла ее к его губам, а затем дала ему прикурить от зажигалки.
  — Итак, — сказала она, — миссис Дэнис возбудила дело о разводе, сославшись в своем заявлении на то, что ее муж проводит время в гостинице с неизвестной дамой. И что же дальше, мистер Кэллаген? Я чувствую, что наш разговор приближается к кульминационной точке.
  Кэллаген кивнул.
  — Вы правы. Так вот, мне кажется, мисс Лонжи, что эта блондинка предпочла бы и впредь оставаться неизвестной.
  — Весьма возможно, мистер Кэллаген. Но в какой мере это касается меня? И почему это должно меня заботить?
  — Потому что неизвестная дама из Лейлхема — это вы, мисс Лонжи. Не думаю, чтобы об этом знали многие, но мне это известно.
  Последовала долгая пауза. Молчание нарушила мисс Лонжи.
  — Итак, — сказала она, — вы ожидаете, как я отреагирую на ваши слова. Ну что ж… Я позволю себе задать вам вопрос: если вы правы и я действительно та незнакомка из Лейлхема, то что мне следует делать в сложившейся ситуации?
  — В настоящий момент я предпочел бы воздержаться от ответа на этот вопрос. Однако одну вещь я могу сказать вам со всей определенностью. Существует человек, который отнюдь не расположен к вам; именно он написал миссис Дэнис анонимное письмо, в котором сообщил ей о событиях в Лейлхеме. Могу добавить, что этот человек не только злобен, но и лжив: в своем письме он посмел написать, что вы некрасивы, а это не имеет ничего общего с истиной.
  — Благодарю за комплимент, мистер Кэллаген!
  — Есть основания предполагать, что в ближайшие дни пресса уделит большое внимание мистеру Дэнису в связи с похищением короны. Не исключено, что эта газетная шумиха подстрекнет автора анонимного письма, о котором мы говорили, к действию. Он может что-либо потребовать от вас…
  — Деньги?
  — Ну… я не знаю, что ему может понадобиться. Во всяком случае его требования могут вам не понравиться, а он может оказаться неуступчивым. В такой ситуации вам могут понадобиться услуги «Сыскного агентства Кэллагена». Я дам вам свою карточку. Было бы также неплохо, если бы вы сочли возможным сообщить мне ваш телефон и адрес. Обстоятельства могут сложиться так, что мне понадобится связаться с вами.
  Когда она ответила ему, ее голос звучал совершенно спокойно и даже чуточку иронично.
  — Итак, вы хотите сказать, что если этот злобный и лживый человек, написавший анонимное письмо миссис Дэнис, попытается что-либо требовать от меня, очаровательный человек, которого зовут мистер Кэллаген, будет готов прийти мне на помощь?
  — Если отбросить некоторые преувеличения, то да.
  — Ну что ж, — сказала мисс Лонжи, — эта идея мне нравится. А потому, если у вас нет еще каких-нибудь сюрпризов для меня, возьмите курс на Лондес-сквер. Там я с удовольствием предложу вам сигареты, капельку виски и мою визитную карточку, после чего смогу заснуть спокойно.
  Она улыбнулась. Кэллаген, чувствуя удовлетворение от правильно разыгранной партии, кратчайшим путем добрался до Лондес-сквер.
  * * *
  Было почти три часа, когда Кэллаген завел машину в гараж. Здесь он задержался у застекленной клетушки портье.
  — Добрый вечер, Уилки! — бросил он в окошко.
  Уилки, погруженный в изучение «Морнинг Пост» — он пытался вычислить победителей завтрашних скачек, — оторвал голову от газеты, зевнул и сказал:
  — Вы называете это вечером, мистер Кэллаген? Вам следовало бы пожелать мне доброго утра — скоро уже три часа. Вас ждет мистер Николлз — он пришел в половине второго.
  — В агентство кто-нибудь звонил?
  — Нет, мистер Кэллаген.
  Кэллаген обнаружил Николлза в гостиной: он удобно устроился в большом кожаном кресле, вытянув ноги и сложив руки на животе.
  — Привет, Слим, — сказал он при виде хозяина. — Очень рад, что ты пришел: я уже начал было опасаться, что мне придется проторчать здесь всю ночь.
  — Уилки сказал мне, что ты пришел полтора часа назад. Я вижу, ты уже прикончил свой стакан?
  — Прикончил стакан? Слим, если я не сбился со счета, этот был четвертым. А как твои дела? Ты выглядишь довольным, как кот, налакавшийся сливок.
  — Ты не ошибся. Я сделал ставку на черное и выиграл.
  — Поздравляю. А больше ты ничего не хочешь мне сообщить? Ну-ну! Тогда, может быть, ты послушаешь меня? Есть новости.
  — Надеюсь, хорошие?
  — Ну, я бы не сказал. Дело касается нашего приятеля Сайрака. Сегодня я вертелся вокруг его дома, надеясь застукать у него нашу милочку Ирен. Однако там никто не появился. Тогда я решил перейти на самообслуживание. Замок на его двери любой фраер открыл бы дамской шпилькой. Словом, чтобы войти, мне хватило минуты. А дальше…
  — Что дальше? Что с тобой приключилось?
  — Не со мной. С нашим другом Сайраком Я нашел его в гостиной — мертвым, разумеется. Вот так-то, Слим.
  Глава 7
  Вероломство
  Стоявший посреди гостиной Кэллаген рассматривал то, что совсем недавно было Энтони Сайраком.
  Мертвец был опрокинут на письменный стол, стоявший в углу комнаты. Его голова была прижата к груди. Темная полоса крови тянулась от его уха до подбородка, а потом к шее.
  Стоявшие на каминной полке часы показывали три сорок пять. Кэллаген закурил сигарету и натянул на руки тонкие перчатки. Достав из кармана платок, он протер все, на чем могли бы остаться отпечатки его пальцев — его или Николлза: ручку двери, выключатели, кнопку звонка. Затем он на скорую руку обыскал помещение. То, что при этом он ничего не обнаружил, не обескуражило его: он и не надеялся, что Сайрак станет держать какие-либо важные документы в своей квартире.
  На сигарете вырос столбик пепла, и Кэллаген стряхнул его в правый карман своего пиджака. Глядя по сторонам, он пытался мысленно воспроизвести сцену, разыгравшуюся здесь несколько часов назад. Причиной смерти Сайрака были удары, нанесенные в голову. Что послужило оружием? Внимание Кэллагена привлекли тяжелые медные щипцы в камине. Не снимая перчаток, он поднял их и внимательно осмотрел. На щипцах не было никаких следов; более того, они были слишком чисты для этого запущенного помещения, где на всех вещах лежала пыль, а пол не был подметен.
  Вернув щипцы на место, он снова подошел к трупу. Из придавленного им бювара торчал листок бумаги. Ухватив его двумя пальцами, детектив осторожно вытащил лист и поднес к глазам. Это было письмо — точнее, его второй лист; первого листка нигде не было. Кэллаген с интересом прочел его.
  «…корона должна принадлежать мне. Я считаю, что это будет лишь восстановлением справедливости, а Артур уже давно заслужил хороший урок. Как тебе моя идея? Я не перестаю думать об этом, однако мне кажется, что решение мною уже принято. Если корона будет в моих руках, я смогу влиять на события в нужном для меня направлении.
  Я с нетерпением жду встречи с тобой и не сомневаюсь, что она вскоре состоится.
  Всегда твоя Паола»
  Дочитав до конца это письмо, показавшееся ему весьма интересным, Кэллаген улыбнулся. Не приходилось сомневаться в том, что письмо оказалось на письменном столе не случайно. Человек, от руки которого погиб Сайрак, умышленно оставил здесь эту часть письма, чтобы его нашли при обыске квартиры.
  Похоже, что это письмо написала Сайраку Паола, однако окончательно ответить на этот вопрос можно будет только после проверки почерка. Ну а если окажется, что это послание написано рукой Паолы, появятся основания предполагать, что не только Ирен, но и Паола была в близких отношениях с Сайраком.
  Сложив письмо и спрятав его в карман, Кэллаген прошелся по комнате, пытаясь одновременно обдумать несколько вопросов. У стеллажа с книгами он задержался. Судя по корешкам, Сайрак любил серьезную литературу. Кэллаген вытащил одну из книг и раскрыл ее. На титульном листе он увидел сделанную от руки надпись: «Из книг Энтони Сайрака».
  Кэллаген затушил сигарету о крышку портсигара, отправил окурок в карман и с улыбкой поставил книгу на прежнее место. У него была причина улыбаться: почерк, которым была сделана надпись на книге, был очень похож на почерк в анонимном письме, осведомлявшем миссис Дэнис о том, что ее муж побывал в Лейлхеме с неизвестной особой — некрасивой блондинкой. Автором анонимки был Сайрак, а следовательно, именно ему была обязана Паола тем, что смогла начать бракоразводный процесс.
  Детектив повторно — и с тем же результатом — осмотрел комнату и, взглянув в последний раз на труп, покинул жилище Сайрака, выключив свет и осторожно прикрыв за собой дверь.
  Оказавшись на улице, он пешком отправился на Беркли-сквер.
  * * *
  Лучи сентябрьского солнца отражались в шашечках паркета в спальне Кэллагена. Детектив завтракал, сидя в кровати с подносом на коленях, и размышлял о Сайраке. Кто убирал в квартире этого человека? Если к нему приходила уборщица, то как часто? А если нет, то кто и когда обнаружит в квартире тело хозяина? Кэллаген сам не знал, хочет ли он, чтобы труп был обнаружен поскорее, или нет.
  Зазвонил телефон, стоявший на прикроватном столике. Он взял трубку. Эффи Томпсон звонила ему из агентства.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — мне позвонила дама. Она желает немедленно поговорить с вами. Я не знаю, кто она, и не похоже на то, что она собирается назвать мне свое имя.
  — А голос? Может быть, вы узнали ее по голосу?
  — Я даже не пыталась.
  — Я всегда говорил, что вы наделены всеми мыслимыми достоинствами, Эффи. Переключите телефон на меня.
  Через несколько секунд в трубке зазвучал другой голос.
  — Доброе утро, мистер Кэллаген!
  — Доброе утро. Это вы, Ирен?
  — Вы никогда не ошибаетесь! — проворковала она.
  — Если судить по голосу, — сказал детектив, — то за ночь ваше настроение заметно улучшилось.
  — И снова вы правы. Зная, что я увижу вас сегодня, я успокоилась.
  — И этого вам достаточно для перемены настроения?
  — Да. Мистер Кэллаген, я готова признать, что не всегда вела себя с вами как полагается. Не всегда говорила всю правду…
  — Неужели? Скажите, Ирен, должен ли я понять ваши слова как обещание впредь говорить мне правду?
  — Ну… Да.
  — Правду, всю правду и ничего, кроме правды? Ну что же, это представляется мне совсем неплохим намерением. Итак, вы хотите, чтобы я что-то сделал?
  — Я не хотела бы говорить об этом по телефону. А в сложившейся ситуации мне не следует особо часто появляться на лондонских улицах.
  — Почему? Вы опасаетесь нежелательных встреч? Боитесь встретить свою сестру? Или… еще кого-нибудь?
  — Не будьте злюкой, мистер Кэллаген! Мы могли бы встретиться где-нибудь вечером так, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания?
  — Если вы не возражаете, мы можем встретиться у меня.
  — Отлично, только не очень рано. В десять часов вечера вас устроит?
  — Вполне.
  — Тогда все решено. До вечера, мистер Кэллаген. Я еще раз благодарю вас.
  Кэллаген опустил трубку на рычаг, подумал немного, а потом позвонил в агентство и попросил Эффи прислать к нему Николлза.
  Переправив поднос с остатками завтрака на пол, он вытянулся на кровати и, заложив руки за голову, устремил взгляд в потолок. Правильно ли он разыгрывает партию? На этот вопрос он еще не мог ответить. Но при всех условиях можно было ожидать, что в ближайшее время произойдут интересные вещи, связанные с делом о похищении короны.
  Спустя несколько минут в спальню вошел Николлз.
  — Надеюсь, я смогу получить в этом доме стаканчик виски? — осведомился он.
  — Ах, Николлз, Николлз, — вздохнул Кэллаген. — Ты не думаешь, что привычка с утра заправляться алкоголем убьет тебя?
  — И это говоришь мне ты? — с укором воскликнул Николлз. — Или думаешь, я забыл, как совсем недавно ты заправлялся виски еще до завтрака?
  Николлз прошел в гостиную и принес оттуда бутылку виски и два стакана. Плеснув в стаканы неразбавленного виски, он протянул один их них Кэллагену, а другой с видимым удовольствием осушил до дна.
  — Ну что, — спросил он, — ты доволен тем, как развивается дело Дэнисов? Происходят весьма странные вещи, связанные с этим делом, не так ли?
  — Эти странные вещи могут привести к еще более странному финалу, — заметил Кэллаген.
  — Я снова и снова спрашиваю себя, кто мог пришить Сайрака… Нельзя сказать, чтобы его кончина так уж опечалила меня, но меня мучает любопытство. Слим, это не наша клиентка, случаем, грабанула его?.
  — Это исключено. Видишь ли, я обнаружил в спальне нечто, нацело опровергающее такую версию.
  — В самом деле? — Николлз опустился в кресло и закурил сигарету.
  — В свое время, — продолжал Кэллаген, — я еще не могу сказать точно когда, мисс Дэнис написала письмо, в котором ясно и недвусмысленно заявила, что намерена похитить корону Дэннисов, так как считает, что, располагая этой драгоценностью, будет чувствовать себя уверенней, идя на разрыв с мужем. Так вот, это письмо я обнаружил у Сайрака, а точнее под ним. Он на нем возлежал.
  — Письмо мог туда подбросить кто-нибудь специально!
  — Я тоже считаю, что такое вполне возможно.
  — Слим, ты, конечно же видишь, что чем дальше мы продвигаемся, тем больше в этом деле тумана. С кем только мы не встречались в последние дни! Люди, хотевшие увести корону, люди, которые ее увели, люди, положившие ее обратно, люди, возжелавшие снова похитить ее, и так далее, и так далее. Сплошная дичь! Мне кажется, что мы так и не докопаемся до корней этой истории и никогда не узнаем, кто какую роль в ней сыграл.
  — Что ж, может быть, ты и прав…
  Кэллаген достал сигарету из стоявшей на столике шкатулки, закурил и пустил к потолку голубоватое облачко дыма.
  — Рассмотрим другую сторону этого вопроса, — сказал он. — Миссис Дэнис удалось начать бракоразводный процесс благодаря тому, что она получила анонимное письмо о поведении ее мужа в Лейлхеме, где он развлекался с некой блондинкой — некрасивой, по мнению автора письма.
  — Может быть, этой блондинкой была Жульетта Лонжи?
  — Не исключено. Однако суть дела не в этом. Самым интересным в этой истории является то, что это анонимное письмо написал не кто иной, как Сайрак!
  — Вот это да! — воскликнул Николлз. — Но что это значит, и кто тут на ком собирается прокатиться?
  — Этого я не знаю, — ответил Кэллаген. — Но факт есть факт: я видел анонимное письмо, я видел образец почерка Сайрака. Нет сомнений в том, что письмо написано им.
  — Сдаюсь! — заявил Николлз. — Теперь я окончательно ничего не понимаю.
  — То же я могу сказать и о себе, Виндемир. Однако я уверен, что придет время, и я пойму все.
  — А по этому поводу… — Николлз снова наполнил стаканы. — Кстати, ты видел эту самую Лонжи?
  — Да, этой ночью. Очаровательная девушка, хотя и некрасивая. В ней масса шарма. Словом, девочка с изюминкой. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать?
  — Еще бы! Думаешь, мне не доводилось встречать таких? Помню, в Оклахоме у меня была одна девочка, так она…
  — Если ты ничего не имеешь против, то об этой девочке из Оклахомы мы поговорим позже. А сейчас еще немного о Жульетте Лонжи. Я говорил с ней вчера, и у меня сложилось самое лестное мнение об ее уме. Я намекнул ей, что шум в прессе, поднявшийся в связи с кражей короны, подстегнет интерес к тому, кто же эта дама, которая находилась с мистером Дэнисом в Лейлхеме, и что, конечно же, найдутся люди, готовые это любопытство удовлетворить, так что ей следует быть готовой к любым неожиданностям.
  — Ты намекаешь на Сайрака? Тогда… Послушай, может быть, это Жульетта его ухлопала? Если он попытался шантажировать ее…
  — Это возможно. Но чтобы говорить об этом предметно, нужно более или менее точно знать, когда был убит Сайрак. — Он помолчал, а потом добавил с улыбкой: — Сдается мне, что определить время его смерти будет нелегко… Особенно, если учесть, что полиция до сих пор не поставлена в известность об этом.
  — Ты полагаешь, что полиции неизвестно, что, кто-то пристукнул Сайрака?
  — Во всяком случае я сильно сомневаюсь в том, что они уже дознались об этом. Сайрак не принадлежит к людям, заботящимся о порядке в своем жилище. Ты сам побывал в его квартире и видел, что там у него творится. Я полагаю, что если у него и была уборщица, то наводить порядок она приходила не с утра.
  — Я не удивлюсь, если окажется, что она приходила к нему не каждый день. А если так, то до обнаружения трупа может пройти день, два или больше.
  — Это не исключено. Пожалуй, нам самим придется приложить к этому руку.
  — Каким образом?
  Кэллаген оставил этот вопрос без ответа. Он допил виски, снова наполнил свой стакан и закурил очередную сигарету.
  — Как насчет сведений о Жульетте Лонжи? — спросил он. — Что-нибудь удалось раздобыть?
  — Совсем пустяки, — ответил Николлз. — Правда, одна деталь, которую удалось выяснить, может заинтересовать тебя: эта девочка не из бедных. Денег у нее хватает. Я не знаю, откуда они у нее, но можно с уверенностью сказать, что если она и крутит с Дэнисом, то не из-за его денег. Черт их знает, может, она действительно влюблена в него. Случаются же на свете чудеса!
  Кэллаген пожал плечами.
  — Я бы не назвал это чудом. Дэнис — весьма приятный парень.
  — Послушай, Слим, — сказал Николлз, — как, по-твоему, я провел последние дни? Я вкалывал или отдыхал? Неужели я не заслужил день отдыха? Я подгреб к одной куколке из Доркинса…
  — Твоя куколка подождет, — прервал его Кэллаген. — Пока что мы имеем слишком много догадок, а нам нужна уверенность.
  — В самом деле? А мне казалось, что в этом деле мы так и будем двигаться наугад.
  И он вышел, не дожидаясь ответа Кэллагена.
  * * *
  В пять часов дня Кэллаген пил чай в своем кабинете. Отставив пустой стакан, он откинулся в кресле и водрузил ноги на письменный стол. Пуская к потолку голубые кольца дыма, он обдумывал сложившуюся ситуацию. Но чем больше он размышлял над ней, тем более странной и противоречивой она ему казалась. Перед его мысленным взором продефилировали Артур Дэнис, его жена Паола, Ирен, Энтони Сайрак, вроде бы ловкий и хитрый авантюрист, который все же не смог себя спасти…
  В комнату, постучавшись, вошла Эффи.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — в приемной сидит миссис Дэнис Она хотела бы видеть вас. Однако если вы заняты, то она готова уйти, так как не договаривалась с вами о встрече заранее.
  Кэллаген убрал ноги со стола.
  — Я приму ее. Пригласите миссис Дэнис в кабинет, Эффи.
  Когда Паола Дэнис вошла, Кэллаген подлился ей навстречу Да, миссис Дэнис умела одеваться — ее элегантный костюм и шляпка были маленькими шедеврами.
  Он пододвинул ей кресло, и она, опустившись в него, некоторое время молча смотрела на детектива, словно желая проникнуть в его мысли.
  — Чем я могу быть вам полезен, миссис Дэнис?
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — я зашла к вам узнать, как обстоит дело с поисками Ирен. Вы уже что-нибудь предприняли? Поймите, я тревожась о ней все больше.
  — Но ведь прошло совсем немного времени, — сказал Кэллаген, — а возможности частного детектива весьма ограничены. Может быть, вам следовало бы обратиться в полицию, которая располагает куда бо́льшим арсеналом средств? Вы об этом не подумали?
  — Если бы я считала, что в это дело следует посвятить полицию, я не обратилась бы к вам. И вы прекрасно это знаете… Впрочем, мне следовало бы помнить, что вы щедры на обещания, но не спешите их выполнять.
  — Значит, я человек, обещающий то, что и не собираюсь выполнять? И у вас есть конкретные факты?
  Она отрицательно покачала головой.
  — Зачем же вы тогда обратились ко мне?
  — Мистер Кэллаген, я никогда не думала, что вы такой совестливый человек, но кое-что в вашем поведении подтверждает это. К вам я чувствую доверие… сама не знаю почему.
  Кэллаген улыбнулся.
  — На этот вопрос я могу вам ответить, — сказал он, — Вы доверяете мне потому, что у вас нет выбора. Совестливый я человек или нет, но вы обращаетесь ко мне потому, что ничего другого не остается.
  — Я отдаю себе отчет. А теперь вам следует сказать, что вы искали Ирен, но еще не успели ее найти.
  — И не подумаю. Я еще ничего не сделал в этом направлении и не намерен этого скрывать. Просто я был занят другими делами, однако в ближайшее время предполагаю начать поиски вашей сестры. Пока же посоветую вам не слишком тревожиться по этому поводу.
  — Почему?
  — Потому что Ирен — женщина, умеющая за себя постоять. Я уверен, что вашей сестре уже случалось попадать в сложные ситуации и находить из них выход. А сейчас… я не думаю, чтобы ей угрожало что-то конкретное.
  — Не в этом дело, — возразила Паола Дэнис. — Ирен — моя сестра, я люблю ее, возможно, даже чрезмерно. Ее исчезновение беспокоит меня. Я хочу знать…
  — Вам нужно проявить благоразумие, — прервал ее Кэллаген. — Из того, что мисс Фивали исчезла, вовсе не следует, что в причине ее исчезновения кроется нечто трагическое. Я могу предложить вам несколько версий, объясняющих ее поведение. Конечно же, она видела «Таймс» с сообщением страховой компании. И если она действительно вернула корону обратно в сейф, то, прочтя такую публикацию, она не могла не подумать, что корону кто-то похитил вторично.
  — Почему она «не могла не подумать»?
  — Потому что она тут же вспомнила о Сайраке. Ей известно, что у него есть ключ от дома и что он знает шифр сейфа. Конечно же, она решила, что он вторично украл корону. Не думаю, чтобы эта мысль доставила ей удовольствие. В сложившейся ситуации Сайрак вполне мог заставить вашу сестру «петь»; он мог утверждать, что она вовсе не возвращала корону. Как видите, все вернулось на круги свои.
  — Вы думаете, у Ирен достаточно денег, чтобы она могла представлять интерес для шантажиста?
  — Мне ничего не известно о ее финансовом положении. Однако я знаю, что у нее хватило денег, чтобы предложить мне тысячу фунтов. Согласитесь, такими деньгами не бросаются, если они последние!
  Миссис Дэнис вздохнула.
  — Я согласилась бы с вами, если бы речь шла о другом человеке. Но поведение Ирен трудно предугадать, — медленно проговорила она. — Итак, вы думаете, что это страх перед Сайраком заставляет ее скрываться?
  — О, это всего лишь одна из версий! Я могу предложить вам и другую: Ирен считает, что вы не верите в то, что она вернула корону на прежнее место. — Он помолчал и добавил с усмешкой: — Впрочем, вполне возможно, что она действительно этого не сделала.
  На щеках Паолы вспыхнул гневный румянец.
  — Вы не должны так говорить, мистер Кэллаген! Ирен никогда не была лгуньей! Вы наговариваете на нее! Если она сказала, что положит корону в сейф, то обязательно сделает это, в этом я уверена.
  — Ну, если вы в этом уверены, — сказал Кэллаген, — то я не буду с вами спорить. Не будем строить гипотезы, а вернемся к тому, с чего начали. Ирен исчезла, вы этим обеспокоены, я должен ее найти, и точка. Обещаю немедленно заняться этим. — Ее реакция на его слова была именно такой, какую он ожидал.
  — Вам нравится мучить людей, мистер Кэллаген? Это доставляет вам удовольствие? Или забавляет вас? А может, позволяет вам ощутить собственное могущество?
  Кэллаген спокойно закурил сигарету.
  — Дорогая леди, — сказал он, — не в моих привычках тратить время на анализ своих побуждений. Ну, а насчет того, чтобы мучить людей, могу сказать, что люди и без моей помощи отлично изводят себя сами. — Он улыбнулся. — Конечно, дело не обходится без того, чтобы не плеснуть иногда масла в огонь, однако я делаю это только для того, чтобы ускорить события. Ну а в отношении Ирен вам не следует так волноваться. Если я не проявил активности в поисках ее, то только потому, что в этом нет особой необходимости. Я уверен, что мы вскоре увидим ее. Фальшивый шиллинг всегда возвращается.
  — Я не желаю, чтобы вы так говорили о моей сестре!
  — Сожалею, но запретить мне это не в ваших силах!
  — Ну, мистер Кэллаген!.. Не знаю, как вы, а я считаю, что продолжение этого разговора бессмысленно. Я надеялась, что вы найдете Ирен хотя бы потому, что я оплатила ваши услуги. Однако вы сумели убедить меня в том, что вы просто стараетесь использовать выгодное положение, в котором оказались!
  — Черт возьми, я очень хотел бы узнать, в чем состоит это выгодное положение!
  — Я должна вам это объяснить? Извольте! Вам известно, что это я придумала этот дурацкий план похищения короны; хоть я и отказалась от него, его решила реализовать моя сестра, которая вместе с этим подонком Сайраком сумела осуществить похищение. А теперь корона похищена вторично, и вы отлично понимаете, в какое щекотливое положение можете поставить и меня, и мою сестру, если начнется расследование, и в процессе его все это откроется!
  — Насчет расследования у вас не должно быть никаких сомнений, — сказал Кэллаген. — Конечно же, оно будет проведено. Уж не думаете ли вы, что страховая компания выложит семьдесят тысяч фунтов, даже не поинтересовавшись, при каких обстоятельствах пропала корона? Ну а что подумает руководство «Глоуб энд Консолидейшн», узнав, какие дела разворачивались вокруг этой короны, вы, наверное, можете догадаться.
  — И, уж конечно, они достойно вознаградили бы вас за содействие! Не на это ли вы намекаете?
  — И снова вы ошибаетесь, дорогая миссис Дэнис. — Кэллаген покачал головой. — Я просто объективно смотрю на вещи. Это мой принцип, на котором основана вся работа. Сейчас я хочу кое в чем признаться: вы мне очень нравитесь, миссис Дэнис. Мне нравится ваша фигура, лицо, нравится, как вы ходите, как одеваетесь, как говорите. Мне нравится даже, как вы сердитесь.
  Однако, мои симпатии к вам не мешают мне трезво смотреть на происходящее и неукоснительно придерживаться моего метода работы. Я намерен следовать этому и дальше. Это вопрос принципа!
  — Я не могла не заметить этого. Однако вернемся к делу. Когда вы предпримите какие-либо шаги, чтобы отыскать мою сестру, вы сообщите мне об этом?
  — Несомненно. И вот что я еще скажу вам, миссис Дэнис. Мне начинает казаться, что я излишне серьезно отнесся к тому заданию, которое вы мне дали. И чтобы покончить с этими сомнениями, я задам вам один вопрос. Эти двести пятьдесят фунтов вы заплатили мне не только за то, чтобы я нашел вашу сестру, но и за то — и это основное, — чтобы я вывел ее из-под удара, помог ей оказаться в стороне от этого дела? Все мы сейчас барахтаемся в достаточно грязном болоте, и вы надеетесь, что я как-то смогу помочь ей избежать этой участи. Вы ничего не сказали прямо, но это подразумевалось. Верно?
  — Ну… я не буду с вами спорить.
  — Теперь мне все ясно. В таком случае вы можете вернуться к обычной жизни. Постарайтесь не думать об этом и ничего не предпринимайте. Сходите в кино, почитайте хорошую книгу. Все, что нужно сделать, я сделаю.
  Она направилась к выходу, но задержалась у двери.
  — Хотела бы я знать, что из всего этого выйдет… — Кэллаген усмехнулся.
  — Дорогая леди, каждый, имеющий дело с частными детективными агентствами, идет на определенный риск.
  — Если бы это было мне известно, я ни за что не обратилась бы к вам.
  — Думаете, ваши слова удивили меня? Отнюдь. Когда несколько дней назад я сказал, что вы придете ко мне, я отлично понимал, что на этот шаг вы решитесь не ради удовольствия, а по необходимости: ведь ваша сестра затеяла такую заваруху, что у вас просто не осталось иного выхода. Однако я не считаю, что это не пойдет на пользу. Так что ваши две с половиной сотни…
  — Не хотите ли вы сказать, что сумма, которую я уплатила, недостаточна?
  — Нет, не хочу. Пока этих денег хватит. Но если потребуется еще, а это вполне возможно, я сообщу вам об этом.
  — Вот уж в этом я не сомневаюсь, — холодно бросила она. Он улыбнулся, а потом совсем иным тоном, очень серьезно, почти официально спросил:
  — Миссис Дэнис, если у вас спросят, что вы делали вчера вечером и ночью, у вас не будет затруднений с ответом? Вы сможете сказать, где были и с кем встречались?
  Она передернула плечами.
  — Я не понимаю смысл вашего вопроса! Какое вам до этого дело?
  — Считайте, что вы ответили на мой вопрос, миссис Дэнис. Я благодарю вас и надеюсь, что мы вскоре снова встретимся, — добавил он, открывая перед ней дверь.
  Паола Дэнис молча покинула агентство.
  Вернувшись в свой кабинет, Кэллаген передвинул кресло к камину, удобно устроился в нем, положив ноги на каминную решетку, закурил и кликнул Эффи.
  — Эффи, — спросил он, не отрывая взгляда от носков своих ботинок, когда девушка вошла в кабинет, — как обстоят у вас дела с памятью?
  — Я никогда не жаловалась на память, мистер Кэллаген.
  — Однако существует мнение, что девичья память коротка, — заметил детектив.
  — Скажите, шеф, вы хотите, чтобы я что-нибудь забыла?
  — А вы способны на это? — Он повернул голову и с усмешкой взглянул на нее через плечо.
  — Разумеется, — ответила она.
  — Вот и отлично. Кстати, у меня наверху есть дюжина пар совсем неплохих шелковых чулок. Я с удовольствием презентую их вам.
  — Разумеется, это очень мило с вашей стороны, но моя память может стать дырявой и без шелковых чулок.
  — Отлично. Тогда нам остается только уточнить, о чем пойдет речь. Вспомните, на другой день после того, как вы познакомились с Паолой Дэнис, у вас возникли сомнения в ее подлинности. Вы установили, что она не настоящая, а крашеная брюнетка, о чем тут же поставили в известность меня. Вы помните об этом?
  — Конечно.
  — До этого момента ни вы, ни я не сомневались в том, что перед нами настоящая миссис Дэнис. А потом вы сообщили мне по телефону о ее крашеных волосах, после чего выяснилось, что она самозванка. Все происходило так?
  — Разумеется.
  — Так вот, Эффи, это именно то, о чем нам следует забыть! Итак, к нам пришла дама, сказавшая, что она миссис Дэнис. У нас не было оснований ей не поверить. Верим мы ей и сейчас. Вам понятно, Эффи?
  — Да, шеф. Но… не кажется ли вам, что это… может иметь не совсем приятные последствия для одной особы?
  — И кого же вы имеете в виду, Эффи?
  — Миссис Дэнис, разумеется. — Остановившись перед камином, мисс Томпсон смотрела ему в глаза.
  — Ах, Эффи, ваша забота об интересах клиентов украшает вас. Но в данный момент вам не следует над этим задумываться.
  — Все понятно, мистер Кэллаген. К нам пришла Паола Дэнис, и я никогда не сомневалась в том, что это именно она.
  — Благодарю вас, Эффи. Вы можете быть свободны. И еще одна просьба: покидая кабинет, воздержитесь от хлопанья дверью, хотя, как мне кажется, вам очень хочется это сделать.
  Эффи побледнела от раздражения, однако, выходя, тихо затворила за собой дверь.
  Спустя десять минут Кэллаген вышел в приемную. Эффи что-то печатала на машинке.
  — Эффи, — обратился он к девушке, — помните, месяцев пять назад мы приобрели несколько пачек очень красивой бумаги?
  — Да, мистер Кэллаген. Мелованная бумага ручной выделки с красивой виньеткой.
  — Мы еще не всю ее использовали?
  — По-моему, кое-что осталось.
  — Пожалуйста, найдите мне пару листов.
  — Вы хотите продиктовать мне письмо? — спросила она. Кэллаген улыбнулся.
  — О нет, моя дорогая. Мне кажется, что сегодня вы достаточно потрудились. Я отстучу письмо сам.
  Когда Эффи вышла, он сел за машинку, заправил в нее лист великолепной бумаги и напечатал короткое письмо.
  Директору страховой компании «Глоуб энд Консолидейшн»
  Дорогой сэр!
  Если Ваша компания настолько наивна, что собирается выплатить страховку за похищенную «Пэрскую корону Дэнисов», не проведя предварительное расследование, то это будет означать, что руководят ею люди, еще более безмозглые, чем предполагал до сих пор написавший это письмо.
  Мистер Икс.
  Запечатав сложенный лист в конверт и напечатав адрес, Кэллаген сунул письмо в карман и покинул агентство.
  Было семь часов вечера, когда Кэллаген задержался перед каморкой ночного портье.
  — Послушайте, Уилки, — сказал он, — сегодня я, возможно, вернусь поздно. Так что, попрошу вас последить за телефонными звонками и ко мне домой, и в агентство.
  — Будет сделано, мистер Кэллаген.
  Выйдя из дома, детектив бросил напечатанное им письмо в первый попавшийся почтовый ящик и, явно довольный собой, улыбнулся. Слишком уж медленно развивались события, было необходимо как-то их подтолкнуть. Такую роль должно было сыграть это письмо: оно кого-то заденет, потом кто-то что-то прикажет, что-нибудь произойдет кому-го на пользу… Нужно, постараться, чтобы им оказался мистер Кэллаген. Однако ограничиваться этим не следовало…
  Кэллаген прошелся немного по Пикадилли, а потом остановил такси и доехал до дома на Лонг-Акр, где жил Сайрак. В половине восьмого он, поднявшись по лестнице, позвонил в квартиру того, кто никак не мог отпереть ему. Подождав немного, он подошел к соседней двери и позвонил. Ему открыла молодая женщина.
  — Прошу прощения, мисс, — обратился к ней детектив, — но мне нужен управляющий или портье. Где бы я мог их увидеть?
  — В этом доме нет портье, мистер, — ответила она. — А управляющего вы найдете этажом ниже, в шестом номере.
  Кэллаген поблагодарил и отправился искать шестой номер. Когда он позвонил, ему открыл сам управляющий, грузный мужчина средних лет.
  — Я Кэллаген, частный детектив, — сказал он управляющему. — Мистер Сайрак, снимающий у вас квартиру на третьем этаже, позвонил мне и попросил прийти к нему в связи с неотложным делом. Мы договорились встретиться сегодня вечером, и вот я пришел… Я звонил в его дверь, а потом стучал, однако никто не отозвался. Я опасаюсь, не случилось ли чего с мистером Сайраком.
  — Он, наверное, спит, — довольно равнодушно заявил управляющий. — Мистер Сайрак — из породы ночных птиц, деятелен только ночью.
  — Если он спит, — возразил Кэллаген, — то у него удивительно крепкий сон. Я стучал так, что от моего стука проснулся бы любой. Может быть, вы, если вас это не затруднит, подниметесь со мной и откроете его квартиру запасным ключом? Я хотел бы убедиться, что с ним ничего не случилось.
  — Чего вы опасаетесь? Он что, мог покончить с собой?
  — Я не знаю, но…
  — Ладно, посмотрим, — согласился управляющий. — Минутку…
  Он исчез за дверью и почти сразу же появился снова со связкой ключей в руке. Поднявшись по лестнице, они позвонили в квартиру Сайрака. Убедившись, что дверь никто не откроет, управляющий отыскал нужный ключ, отпер дверь, и они вошли.
  В квартире царила тишина. Кэллаген не ошибся в своих догадках: сюда не заходил никто с того момента, когда он покинул квартиру Сайрака. Управляющий включил свет в прихожей, а потом, открыв дверь в гостиную, где уже было совсем темно, нащупал на стене выключатель. Вспыхнул свет, и почти одновременно управляющий громко охнул.
  — Боже мой! — крикнул он. — Вы не ошиблись! Он убил себя! — Кэллаген шагнул вперед и склонился над телом.
  — Нет, — сказал он наконец. — Это не самоубийство. Мистера Сайрака ударили чем-то тяжелым по голове. Ну а то, что он мертв, это действительно так.
  Управляющий поморщился.
  — Значит, это убийство? Значит, еще хуже. Это не пойдет на пользу нашему бизнесу.
  — Не думаю, что вы много потеряете. Такие вещи быстро забываются.
  — А что мы теперь будем делать?
  — Лишний вопрос. У нас нет никаких вариантов… — Кэллаген поднял трубку и набрал номер Скотланд-Ярда.
  — Алло, — сказал он, когда дежурный поднял трубку. — С вами говорит Кэллаген. Я хотел бы сообщить кое-что старшему инспектору Гринголлу. Дело крайне срочное.
  Спустя минуту в трубке зазвучал голос Гринголла.
  — Инспектор Гринголл у телефона.
  — Добрый вечер, Гринголл! Приятно снова слышать ваш голос!
  — Как поживаете, Слим? Неужели все еще на свободе?
  — Гринголл, я вас не узнаю! Что за недостойные намеки?
  — А разве я никогда не говорил вам, что мы когда-нибудь схватим вас за руку? Что-нибудь случилось, Слим? — Голос инспектора посерьезнел. — У вас неприятности?
  — Эти неприятности скорее ваши, чем мои. Я звоню из дома номер 267-А на Лонг-Акр; здесь сдают меблированные квартиры. Я пришел сюда по делу к некому Сайраку — об этой встрече мы договорились заранее, и я знал, что он ждет меня. Я звонил, стучал и наконец позвал управляющего, чтобы он открыл дверь. Сайрак здесь, но он мертв. Его убили.
  — Слим, вы предполагали, что обнаружите его труп?
  — Откуда? Я вообще почти не знал Сайрака.
  — Почему же вы в таком случае так отреагировали на то, что он не открыл вам дверь? Ведь он мог просто уйти куда-нибудь.
  — Исключено. Ведь эта встреча должна была состояться по его инициативе. Он хотел видеть меня, а не наоборот. Сайрак был очень взволнован, когда говорил со мной, он должен был ждать меня. Естественно, я ощутил беспокойство…
  — Беспокойство? Слим, вас что, подменили?
  — Ну, заменим «беспокойство» на «досаду», если это слово вам больше по душе, Я отнюдь не ощущаю удовольствия, обнаруживая трупы.
  — Я сейчас пришлю кого-нибудь из моих людей. Вы будете там?
  — Увы, Гринголл, но у меня сегодня назначено несколько встреч с клиентами, отменить которые уже нельзя. И я предпочел бы уйти, не дожидаясь вашей команды. Здесь управляющий и…
  — Ладно, Слим. Но будет неплохо, если завтра в течение дня вы загляните ко мне в Ярд. Хотелось бы потолковать об этом Сайраке. Если окажется, что вы можете помочь нам в этом деле, то, надеюсь, вы не станете отказываться?
  Кэллаген попытался вложить в свои слова весь сарказм, на какой был способен.
  — О да! Быть полезным Гринголлу — что может быть желаннее для детектива Кэллагена! И, сдается мне, я уже не раз доказывал вам это на деле. Черт побери, не могу себе представить, что бы вы делали без меня!
  — Хорошо! Мы обсудим этот вопрос при более подходящих обстоятельствах. Так вы не забудете посетить меня завтра?
  — Боже! Вы, наверное, забыли, что каждое свидание с вами для меня ниспосланное небом счастье! Конечно же, я не упущу такую возможность. Так что ждите меня после полудня. Рассчитываю на чашку чая… если, конечно, мои притязания не покажутся вам чрезмерными. Всего доброго, Гринголл. До завтра.
  Он опустил трубку на рычаг и вышел в коридор. Побледневший управляющий стоял у двери, опершись о стену.
  — Полиция уже едет, — сказал ему детектив. — Подождите их, только ничего не трогайте в квартире, это очень важно.
  Кивнув управляющему, он удалился. Добравшись до «Серебряного Тритона», он подсел к стойке и заказал двойное виски с содовой. Потягивая напиток маленькими глотками, Кэллаген думал о том, что теперь-то наверняка что-то случится. Он был доволен.
  Глава 8
  Деньги меняют хозяина
  Часы показывали восемь, когда Кэллагена проводили в гостиную дорогого номера, который Артур Дэнис снимал в отеле «Савой».
  — Я очень сожалею, что не смог предварительно связаться с вами по телефону, — сказал он встретившему его хозяину, — но у меня был очень напряженный вечер.
  — О чем тут может быть речь! — ответил Дэнис, обмениваясь с ним рукопожатием. — Вы здесь, и это самое главное. Как насчет выпивки?
  — Не откажусь.
  Дэнис смешал в двух стаканах виски с содовой.
  — Я размышлял о нашей встрече, — сказал он, — и пришел к выводу, что вы выгодно отличаетесь от других детективов.
  — В устах человека, который не любит частных детективов, это звучит как весьма лестный комплимент. Но чем именно я выгодно отличаюсь от моих собратьев по профессии?
  — Вы по-настоящему умный парень в отличие от ваших коллег.
  — В самом деле? И на основании чего вы пришли к такому выводу? Что заставляет вас так думать?
  — То, как вы вышли на меня и как сообщили мне, что Паола приложила руку к исчезновению короны. Вы могли бы выложить все это страховой компании, и тогда моя жена попала бы в суровую передрягу.
  Кэллаген отпил немного виски из своего стакана.
  — А разве вас заботит, попадет ли она в передрягу или нет? Мне известно, что она предложила вам расторгнуть брак, а потому думаю, что отношения между вами нельзя назвать блестящими. Я прав?
  Дэнис передернул плечами.
  — Ну… отчасти. Однако я все еще привязан к моей жене… По-своему… — Нехороший блеск, появившийся в его глазах, не гармонировал с последней фразой. Поставив свой стакан на каминную полку, он добавил: — Однако будем объективны: положение, в которое она себя поставила, трудно назвать элегантным. Все это очень напоминает соучастие в обычной краже.
  — Вы правы, — сказал Кэллаген. — Но если вы привязаны к жене, то разве это вас не беспокоит?
  — Отнюдь! — покачал головой Дэнис. — Мистер Кэллаген, мне кажется, что мы с вами люди одного и того же склада, и вы, должно быть, уже давно догадались об этом. Меня, как и вас, ничто не беспокоит на этом свете.
  — Но скандал был бы вам неприятен?
  — Естественно. Я ненавижу скандалы.
  — Понятно. Однако в сложившейся ситуации можно ожидать…
  — Это меня не касается, — прервал его мистер Дэнис. Он закурил сигарету, несколько раз глубоко затянулся и добавил: — Я предпочитаю рассуждать предельно просто. Корона, украденная из Майфилд-Плейс, застрахована. Страховые платежи за нее я вносил аккуратно, и страховая компания не имеет ко мне никаких претензий. После пропажи короны я предложил компании уплатить мне по страховому полису. Как видите, все предельно ясно. И тут ко мне приходите вы и заявляете, что эта кража организована моей супругой, хотя конкретными доказательствами этого вы не располагаете. И вам должно быть совершенно безразлично, воспользуюсь ли я полученной от вас информацией или нет.
  — Все правильно, но лишь до определенной степени.
  — Я догадываюсь, что воспоследует за вашими словами.
  — Не сомневаюсь. В настоящий момент агенты страховой компании рыщут в поисках следов короны, и если я поделюсь с ними тем, что знаю об этом предмете, в мой карман наверняка попадет обещанное ими вознаграждение — а это тысяча фунтов.
  Дэнис дослушал Кэллагена до конца, улыбнулся и подошел к секретеру. Выдвинув ящик, он достал из него пачку денег и протянул ее детективу.
  — Вот! Здесь ровно тысяча, и если вы их пересчитаете, то убедитесь в этом. Эти деньги ваши. Надеюсь, мы теперь в расчете. Вы меня понимаете?
  Деньги исчезли в кармане Кэллагена.
  — Более или менее. Если я не ошибаюсь, вы платите мне за то, чтобы я забыл все, что произошло в последние дни.
  — Я не знаю, что вы имеете в виду. Вы мне ничего не говорили, мистер Кэллаген.
  — Почему? Я кое-что рассказал вам. Но… вы, наверное, слушали меня без надлежащего внимания.
  Дэнис расплылся в улыбке.
  — Да-да, вы правы, мистер Кэллаген, я действительно слушал вас без надлежащего внимания: я был занят, я думал о совершенно иных вещах, и к тому же меня, как вы помните, почти сразу вызвали по телефону, и я вынужден был уйти. Пожалуй, будет неплохо, если вы во избежание недоговоренности вкратце напомните мне, что именно вы мне тогда рассказывали.
  Кэллаген чуть заметно усмехнулся.
  — Охотно, — сказал он. — Я отдыхал в маленькой загородной гостинице, и там меня посетила миссис Дэнис. Она откуда-то узнала мой адрес и появилась в моем агентстве. Когда она выразила желание срочно встретиться со мной, ей сообщили, где я нахожусь. Она приехала в гостиницу и рассказала мне о своих проблемах.
  — И что же она сказала вам?
  — Она сказала, что просила у вас развода, «о вы не согласились на это. Тогда она решила уйти от вас, прихватив с собой корону, похитить которую она поручила своему знакомому, которого, по всей вероятности, принимала за абсолютного идиота. А дальше произошло то, чего можно было ожидать: этот человек, заполучив корону, попытался шантажировать вашу жену и заставить ее платить за молчание. Естественно, это расстроило ее, и она обратилась ко мне. Остальное вам известно: я встретился с этим парнем, отобрал у него корону и вернул миссис Дэнис. Вот и вся история.
  — Ну что ж, — сказал Дэнис. — В таком случае положение дел очевидно: корона сейчас находится у Паолы. Она или оставит ее у себя, ничего не предпринимая, или попытается от нее избавиться, и тогда полиция, несомненно, застукает ее.
  — Все это так, — сказал Кэллаген, — но не будем забывать и о страховой компании. Если им придется заплатить…
  — В том, что они заплатят, не может быть сомнений. Корона украдена, и больше я знать ничего не хочу. Вещь эта застрахована, и я имею право на страховку… Кстати, это будет полезно и для вас.
  Кэллаген вопросительно поднял брови.
  — Почему?
  — Потому что, если компания заплатит по страховому полису — а поступить иначе она просто не сможет, — я соглашусь считать полученную вами тысячу фунтов авансом и вы плачу вам дополнительно такую же сумму.
  — Значит, вы не доверяете мне? — спросил Кэллаген.
  — Что вы имеете в виду? — поинтересовался Дэнис.
  — То, что, приняв эту тысячу, я автоматически становлюсь вашим соучастником, не так ли?
  — Вполне разумный взгляд на вещи. И что же вы на это ответите?
  — Боже! Только то, что тысяча фунтов — это всегда тысяча фунтов! К тому же память моя не так уж хороша, и вообще что мне за дело до этой короны!
  — Я не ошибся, сказав, что вы умный парень. Еще виски?
  — С удовольствием. Я отвез вчера мисс Лонжи домой, — сказал он, меняя тему разговора. — Исключительно приятная девушка. Она умна и очень симпатична. — Дэнис протянул детективу стакан с виски.
  — Ну что ж, я рад, что она вам понравилась. Вижу, что вы нашли темы для разговора.
  — О, да. Мы беседовали о Лейлхеме — есть там одна гостиница, в которой так и шныряют детективы, — и о некоторых других предметах.
  — Пожалуй, с моей стороны было бы нескромным интересоваться…
  — Напротив, вы имеете полное право спросить об этом. — Дэнис, иронично улыбаясь, прижал руку к сердцу.
  — Мы беседовали о полученном миссис Дэнис анонимном письме. Автор этого письма поставил ее в известность о том, что вы провели некоторое время в этой гостинице в обществе мисс Лонжи: Я сказал ей, что в ближайшее время в прессе будет немало шума в связи с этой историей, я готов защищать ее интересы. Мне показалось, что она благосклонно отнеслась к моему предложению.
  — Да, вы времени зря не теряли, — Дэнис покачал головой. — Мне не приходилось встречать таких людей, как вы. Вас может что-нибудь остановить, мистер Кэллаген?
  — Не знаю. Мне как-то не приходилось сталкиваться с подобной постановкой вопроса.
  — Итак, вы считаете, что человек, написавший анонимное письмо, может использовать сложившуюся ситуацию и попытается заставить мисс Лонжи петь?
  — Такое может случиться, — кивнул Кэллаген. — Вот и я пообещал мисс Лонжи, что в таком случае займусь этим субъектом. А занявшись чем-нибудь, я всегда довожу дело до конца. — Он одарил Дэниса одной из самых лучезарных своих улыбок.
  — Ну что ж, — сказал Дэнис, — я считаю, что мисс Лонжи не приходится беспокоиться о будущем, если о ее интересах заботится такой человек, как вы.
  — И даже в большей степени, чем вы предполагаете! — Кэллаген засмеялся. — А теперь… — Он пододвинул свой пустой стакан Дэнису. — Еще по одной на дорожку и за удачу!
  Дэнис потянулся к бутылке.
  * * *
  Было девять часов, когда Кэллаген из телефонной будки на станции метро Грин-Парк позвонил мисс Лонжи.
  — Извините меня за то, что я был вынужден побеспокоить вас, мисс Лонжи, — сказал он, — но нам нужно поговорить, Мы могли бы встретиться сейчас?
  — Этот разговор… он настолько неотложен? Вообще-то я собираюсь идти обедать… — У нее был нежный, мурлыкающий голос.
  — Ну… пообедать человек может каждый день, а наш разговор не терпит проволочек. Кстати, вы обедаете с мистером Дэнисом?
  В трубке зазвучал журчащий смех.
  — Откуда вам это известно? — спросила она. — Впрочем, я забыла, что говорю с мистером Кэллагеном, человеком, который знает все.
  — О, вы преувеличиваете мои возможности! — ответил он. — Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю, а просто неплохо умею угадывать.
  — Полагаю, что угадывать — лучше, чем знать! Ну что ж, я вас жду.
  — Буду у вас через несколько минут.
  Он повесил трубку и, выйдя из метро, остановил такси.
  Жульетта Лонжи ждала его в маленькой гостиной. Она была в вечернем туалете — длинное платье из пунцового бархата с серебряными застежками спереди сидело на ней великолепно.
  — Я полагаю, — сказала она, когда детектив вошел, — что прежде всего должна предложить вам виски, мистер Кэллаген. Насколько мне известно, вы относитесь к этому налитку благосклонно.
  — Виски помогает мне думать, — ответил детектив с улыбкой.
  — Думать или угадывать? — лукаво спросила она.
  — О, не все ли равно! Лишь бы не ошибиться.
  — Ну, как мне кажется, мистер Кэллаген никогда не ошибается. — Она протянула ему стакан.
  — Боюсь, что правда разочаровала бы вас, — ответил он со вздохом. — Но вернемся к причине моего столь неожиданного визита. Я очень сожалею, что из-за меня вам пришлось отложить свидание с Дэнисом, но дело, которое привело меня сюда, представляется мне не терпящим отлагательства. Думаю, вы согласитесь со мной, выслушав меня.
  Жульетта присела на диван — улыбающаяся, очаровательная и совершенно спокойная. Кэллаген подумал, что такую девушку трудно чем-нибудь напугать.
  — Вы сумели заинтриговать меня, мистер Кэллаген, — сказала она. — Так что же это за столь срочное дело?
  — Я думаю, — начал Кэллаген, — вы догадываетесь о том, что или точнее кто, явится предметом нашего разговора, с которым я решил не мешкать. Речь пойдет об авторе анонимного письма, полученного миссис Дэнис. Вспомните наш разговор в моей машине. Я говорил, что он, возможно, постарается использовать поднявшийся в прессе шум по поводу похищения короны для того, чтобы вымогать у вас деньги. Вы согласны с тем, что это достаточно неприятная возможность и что позиция шантажиста при таких обстоятельствах была бы достаточно прочна? Вы это помните?
  Тонкие пальцы Жульетты, украшенные кольцами, извлекли сигарету из стоявшей на столе шкатулки.
  — Я не имею привычки забывать то, что говорит мистер Кэллаген, — сказала она.
  Детектив поднес ей зажигалку, и она прикурила.
  — Чем ближе я узнаю вас, мисс Лонжи, тем больше убеждаюсь в том, что вы — необыкновенная женщина. И вы сильны… но до какой степени?
  Она улыбнулась.
  — О, я не знаю. Но, может быть, этот вопрос следует переадресовать вам? Ведь вы так проницательны.
  — Мисс Лонжи… то, что я собираюсь вам сейчас сказать, возможно, мне не следовало бы вам говорить, — продолжал Кэллаген. — Но я это сделаю. Сделаю потому, что считаю вас женщиной сильной, умной и хорошо понимающей, в чем состоят ее интересы.
  — Так говорите же, мистер Кэллаген. Я сгораю от любопытства!
  Кэллаген отпил виски и поставил стакан на стол.
  — Ваши отношения с мистером Дэнисом… — начал он. — Вы увлечены им, это очевидно… И я не думаю, что вы интересуетесь им из-за денег. Он, по-моему, не особо состоятелен, тогда как вы богаты. Может быть, вы считаете, что он — подходящая для вас партия, а может, вам нравится Майфилд-Плейс и жизнь в нем.
  — И вы считаете, что этот гадкий человек, написавший анонимное письмо, может помешать моим планам?
  — Нет, — ответил детектив. — Этот гадкий человек не помешает вашим планам. Более того, он больше не будет мешать ничьим планам, я могу с уверенностью сказать это.
  — Боюсь, что я вас не понимаю, мистер Кэллаген.
  — Он мертв, — очень буднично сообщил Кэллаген. — Его кто-то убил. Труп обнаружен несколько часов назад, и сейчас этим занимается полиция.
  В комнате воцарилось молчание.
  — А если говорить откровенно, — нарушил его детектив, — то именно я обнаружил труп. Совершенно случайно.
  — Как это-произошло?
  — Видите ли, после нашего разговора я решил, что нам следует предупредить действия этого типа, и отправился к нему, чтобы образумить его, прежде чем он успел что-либо предпринять. Я звонил и стучал в дверь его квартиры, а когда стало ясно, что мне не откроют, обратился к управляющему, и он открыл дверь своим ключом. Мы вошли и обнаружили в квартире труп. Похоже, что с момента смерти прошло уже определенное время…
  — «Определенное время» — это сколько?
  — Ну, я не судебный врач и не смогу дать вам точный ответ. Могу лишь сказать, что, по-моему, он расстался с жизнью довольно давно, так что полиции будет трудно установить точное время смерти. Такое нередко случается.
  — А я всегда считала, что время смерти можно установить довольно точно.
  — Только в криминальных романах, мисс Лонжи. Там полицейский врач, в глянув в глаза убитому, со всей определенностью заявляет, что смерть наступила в семь часов десять минут. Боюсь, что в нашем случае этот момент будет установлен весьма приблизительно.
  Жульетта Лонжи со все той же легкой улыбкой смотрела на него. «Кажется, я не ошибся, — подумал Кэллаген. — У этой девицы действительно стальные нервы».
  — Разрешите мне выразить вам свою благодарность, мистер Кэллаген, — сказала она. — Вы не жалеете времени, чтобы помочь мне.
  — «Интересы клиента превыше всего!» — таксе лозунг нашего агентства, мисс Лонжи. А теперь, если вы не возражаете, мы могли бы обсудить план дальнейших действий.
  Она села в кресло и, опустив руки на подлокотники, сказала:
  — Да, да, обсудим, что нам следует делать дальше. Я думаю, это будет очень занимательно!
  — В создавшейся ситуации, — начал Кэллаген, — для вас представляют опасность нежелательные публикации в прессе. Кроме этого, вам нечего бояться. Вы согласны со мной?
  Она кивнула.
  — Именно в этом плане вы боялись Сайрака, автора анонимного письма: он мог разгласить, что вы провели несколько дней с мистером Дэнисом в Лейлхеме. Теперь он не сможет придать это гласности, но… мы не знаем, что он успел предпринять до того, как его убили.
  — Что вы имеете в виду, мистер Кэллаген?
  — Я сейчас объясню. Люди, занимающиеся шантажом, обычно подстраховывают себя. Возможно, что письмо, аналогичное тому, что получила миссис Дэнис, было отослано еще кому-то; Сайрак мог также рассказать об этом кому-нибудь из своих приятелей. Что заботит вас в этой истории? Один-единственный момент: вы не хотите, чтобы люди узнали о вашем пребывании в Лейлхеме вместе с Артуром Дэнисом. Это вполне естественно с вашей стороны, если вы собираетесь стать его женой. Однако сейчас… Мисс Лонжи, я уверен, вам покажется странным то, что я сейчас скажу, но мне представляется, что вы сделали бы очень умный и своевременный ход, если бы откровенно заявили, что действительно находились в обществе мистера Дэниса в Лейлхеме.
  — «Откровенно заявили» — как это следует понимать? — Кэллаген покачал головой.
  — Дорогая мисс Лонжи, нам необходимо считаться с убийством Сайрака. Мы должны совершить некоторые действия, так сказать, опережающего порядка. Представьте себе, что будет, если кто-нибудь — полиция или агент страховой компании, или какой-нибудь приятель Сайрака, или еще кто-нибудь — зациклится на мысли, что вы ужасно боитесь скандала и готовы на все, чтобы общественность не узнала о вашем пребывании в Лейлхеме. Согласитесь, эта идея может иметь достаточно неприятные последствия… Но события будут развиваться совсем по-другому, если кто-то сможет засвидетельствовать, что вы не предавали этой истории никакого значения. Если мы это обеспечим, то тем самым заблаговременно вышибем опору из-под ног ваших недоброжелателей. Разве это не то, чего мы добиваемся?
  — Ну… ваши рассуждения кажутся мне достаточно логичными.
  — Рад это слышать. — Кэллаген поклонился. — Скажу вам откровенно, мне совсем не нравится то, что произошло с Сайраком и что из этого может воспоследовать. Поймите, я вовсе не хочу пугать вас, но один момент вы просто обязаны четко представлять себе. Ведь если бы вы всерьез хотели, чтобы никто не знал о случившемся а Лейлхеме, если бы вы придавали этому большое значение и боялись огласки, то у вас имелся бы серьезный мотив желать исчезновения Сайрака, автора анонимного письма миссис Дэнис, человека, несомненно знавшего, что за особа побывала в Лейлхеме с мужем этой женщины. Я думаю, вы поняли, что я имею в виду.
  — Еще бы! Разумеется, подобное предположение представляется мне нелепым, но… найдутся люди, которым оно покажется вполне правдоподобным. Не будем закрывать на это глаза, Итак, что я должна сделать?
  — Вот об этом я и намерен сейчас поговорить с вами. У меня есть план. Предположим, вы напишете мне письмо, в котором признаетесь, что побывали в Лейлхеме вместе с мистером Дэнисом; вы напишете об этом так, чтобы любому было ясно, что вы не предаете этому сколько-нибудь серьезного значения. И все, вы можете быть спокойны! Надеюсь, у вас нет сомнений в том, что это письмо будет использовано только в крайнем случае? С его помощью мы всегда сможем доказать кому угодно, что вы вовсе не имели намерения скрывать то, что происходило в Лейлхеме.
  Жульетта Лонжи встала и прошлась по комнате.
  — Да, — заявила она, — я могу лишь сказать, что вы заслужили самую большую порцию виски. — Она наполнила стакан и, протянув его детективу, добавила: — Не могу понять, почему я так доверяю вам? Вы в самом деле необыкновенный человек.
  — Вопрос о необыкновенном человеке мы вроде бы уже обсуждали, — усмехнулся Кэллаген. — Что же касается вопроса о доверии, то я могу на него ответить. Вы доверяете мне потому, что не можете поступить иначе!
  — Может быть, вы и правы… Однако вернемся к этому письму. Предположим, что я напишу его. А что будет потом?
  — Ничего особенного, — ответил Кэллаген. — Вы напишете это письмо, а потом соберетесь и отправитесь отдыхать. Ранняя осень очень хороша в Шотландии, и я думаю, там вы будете чувствовать себя куда лучше, чем здесь.
  — А Артур? Что я скажу ему?
  — Я думаю, вам будет лучше не сказать, а написать. Пошлите ему письмо. В нем вы напишете, что проявили легкомыслие, согласившись поехать с ним в Лейлхем, и, хотя вы мало придаете значения сплетням и пересудам, вам представляется разумным повременить с разговорами о браке. Тем более, что ему предстоит бракоразводный процесс.
  — Вы в самом деле считаете, что мне следует на время покинуть Лондон?
  — Я советую вам это сделать. — Она снова наполнила его стакан.
  — Ну что ж, мистер Кэллаген, я вам верю, хотя вообще-то доверчивостью не отличаюсь. И я последую вашему совету. Я напишу вам это письмо, напишу также Артуру и завтра покину Лондон. — Она подняла свой стакан. — Ваше здоровье, мистер Кэллаген!
  — А я пью за здоровье самой очаровательной из знакомых мне женщин. А то, что вы не являетесь образцом классической красоты, лишь добавляет вам шарма!
  — Вы по-настоящему милы, мистер Кэллаген, — улыбнулась она, — и если бы я знала вас чуточку ближе, то охотно поцеловала бы!.. Но, может быть, вы предпочтете капельку виски?
  — Поскольку на поцелуй мне не приходится рассчитывать, предпочту сделать хорошую мину при плохой игре и выпью капельку виски. А потом обсудим ваше письмо.
  * * *
  Когда Кэллаген добрался до своего жилища на Беркли-сквер, часы показывали половину одиннадцатого.
  Уилки в своем стеклянном аквариуме изучал раздел спортивных новостей в «Стар».
  — Ничего нового, Уилки? — бросил Кэллаген, проходя мимо.
  — Я бы так не сказал, мистер Кэллаген. Вас спрашивала леди. Я проводил ее в вашу квартиру, так как она сказала мне, что договорилась с вами о встрече. Она ждет вас. Надеюсь, вы не будете в претензии на меня?
  — Все правильно, Уилки!
  Поднимаясь в лифте на свой этаж, Кэллаген мысленно вернулся к недавнему разговору с Жульеттой Лонжи. Результаты этой встречи вроде бы устраивали всех. Но к чему все это приведет — это уже другой вопрос.
  Ирен ждала его в гостиной. Пальто, шляпа и сумочка были небрежно брошены на кресло, а она полулежала на диване, заложив руки за голову, как всегда красивая и элегантная. Темно-серый костюм с синим отливом подчеркивал стройность ее фигуры.
  — Я вижу, вы неплохо устроились, — сказал Кэллаген, войдя в комнату. — Разрешите предложить вам сигарету?
  — Да, пожалуйста.
  Отправив шляпу в то же кресло, он направился к камину, чтобы взять с каминной полки шкатулку с сигаретами. Повернувшись, он оказался лицом к лицу с Ирен, покинувшей свое место на диване.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — вы понимаете, что нас теперь многое связывает?
  — Неужели? И что же именно?
  — Ну… эта корона… А потом вы так много сделали для меня и… я почти уверена, что вы затронули мое сердце. Я все время думаю о вас! Я схожу с ума… Я готова для вас на все!
  — В самом деле? — спросил он прищурившись. — Вы не шутите?
  — Вы удивлены? Или не верите мне? Не верите, что такая женщина, как я, может увлечься таким сильным, мужественным, неординарным человеком, как вы?
  — В мире существует немало вещей, в которые я не мог бы поверить, — ответил он.
  Неожиданна ее руки обвились вокруг его шеи, и она крепко поцеловала детектива в губы.
  — Второй поцелуй… — сказала она. — Первый раз я поцеловала вас в вашем кабинете в знак признательности.
  — А сейчас?
  — Сейчас я поцеловала вас потому, что мне захотелось это сделать.
  — Второй мотив нравится мне больше первого. И это явилось причиной того, что вы пожелали меня увидеть?
  — Нет. Но мне хотелось бы, чтобы вы знали, какие чувства я питаю к вам теперь, когда вы стали больше мне доверять.
  — Но я доверял вам и раньше, — сказал Кэллаген. — Я доверяю всем, это мое жизненное правило. Почему бы мне не доверять людям?
  — Потому что люди могут обмануть ваше доверие, а потом посмеяться над вами.
  — И вы думаете, что им это пошло бы на пользу? Люди, вольно обращающиеся с моим доверием, обычно немало теряют в результате. Поймите, я лишь частный детектив, человек, продающий свои услуги. Я выслушиваю людей и на основании этого делаю определенные выводы… не всегда, конечно.
  Он протянул ей шкатулку с сигаретами. Прикурив от зажигалки детектива, Ирен вернулась к дивану.
  — А к каким выводам вы пришли по моему делу? — спросила она.
  — Ни к каким, хотя бы потому, что не стремлюсь к этому, — сказал он, — Вы позволите мне напомнить вам, что то, о чем вы меня просили, я выполнил. Кстати, мне кажется, что ваш визит сюда, ко мне, свидетельствует о том, что что-то случилось и вам понадобилась моя помощь.
  — Неужели вы захотите отказать мне? — Она надула губки. — И это после того, как я была такой хорошей девочкой… а в будущем могу стать еще лучше!
  — В самом деле?
  — Конечно, — ответила она со смехом.
  — Это замечательно, — сказал Кэллаген, — и я, разумеется, не забуду об этом. Ну, так какое же дело привело вас ко мне? Полагаю, что это не какой-нибудь пустяк?
  — Нет, это серьезно.
  Она поднялась с дивана и подошла к креслу, на котором лежало ее пальто. Когда она вернулась к Кэллагену, в руках ее был знакомый ему футляр.
  — Ах, дьявол! — воскликнул он. — Опять эта чертова корона!
  Девушка расхохоталась.
  — Вот видите, даже в этой истории можно найти комический элемент! Верно?
  — Комический элемент можно найти всюду. Как она попала к вам на этот раз?
  Ирен поставила футляр на стол. Теперь лицо ее было серьезным.
  — Не так давно вы сказали мне, что я должна говорить вам правду, всю правду и только правду. Извольте! Эта корона никак не могла попасть ко мне, так как она не покидала моих рук. Я не пыталась возвратить ее в Майфилд-Плейс. Она все время была у меня.
  — Но если вы не собирались положить ее на прежнее место, то зачем было говорить мне, что вы намерены это сделать?
  — Вы не совсем правильно поняли меня. Когда я говорила вам об этом, я действительно намеревалась вернуть корону. А потом я поразмыслила и решила, что это было бы глупостью, которая лишь ухудшила бы положение дел. Я вспомнила о Сайраке: этот человек наверняка отреагировал бы на возвращение короны. Если бы он не знал об этом, все было бы хорошо. Но ведь я сама просила вас встретиться с ним и передать ему, что корона возвращается в Майфилд-Плейс. Уже после того, как мы расстались, я вдруг осознала, что если я верну корону, Сайрак тут же снова украдет ее: у него есть ключ, он знает шифр сейфа, так что для него это не составит труда.
  — Скажите уж прямо, что вы провели и его, и меня!
  — О нет, мистер Кэллаген. Просто я была напугана. Сайрак вызывает у меня страх.
  — Ну что ж, корону вы оставили у себя. И что же вы собираетесь делать дальше?
  — В том-то и дело, что я не знаю. Я не знаю, что мне теперь делать! Я было подумала, что будет лучше, если я открыто во всем признаюсь. Конечно, я не могу в такой ситуации отдать корону Паоле — это значило бы подставить ее под удар. Я охотно вернула бы корону Артуру, признавшись ему во всем. Но, подумав об этом, я вспомнила, что Артур потребовал возмещения от страховой компании, в которой корона застрахована. И тут я испугалась по-настоящему! И я… я до сих пор не могу решить эту проблему!
  — И поэтому приволокли ее мне?.. И как, по вашему мнению, мне надлежит поступить?
  — Мистер Кэллаген, вы, конечно, считаете меня законченной дурой? И я готова разделить ваше мнение. Да, я поступила глупо! Но тот факт, что я сейчас у вас с этой короной… разве он не свидетельствует о том, насколько я доверяю вам? Я верю вам, верю в то, что вы найдете выход и сумеете исправить глупости, которые я натворила!
  — Столь высокая оценка моих способностей, конечно, льстит мне, но… Вас в самом деле следовало бы хорошенько отшлепать, как напроказившую девочку. — Он немного помолчал. — Значит, вы пришли сюда, чтобы я вытащил вас из этой передряги… Мне бы вашу уверенность, что я в состоянии это сделать.
  Она бросила на него отчаянный взгляд.
  — Но вы представляете, что будет со мной? Ведь начнется расследование — страховая компания, конечно же, не оставит это дело так. И они выйдут на меня! Конечно, если бы Артур взял назад свое требование компенсации… Но зачем ему это делать? Ведь он считает, что корона украдена, и на законных основаниях хочет получить возмещение.
  — Ну, а если вы встретитесь с ним, отдадите ему корону и расскажете все, как было? Получив корону, он информирует об этом страховую компанию, и та, конечно же, откажется от расследования: для компании самое важное — это сохранить свои деньги, так что если им не придется платить, это их вполне устроит.
  — Я понимаю это… Но Паола!.. В каком положении окажется она?
  — Вас беспокоит ее судьба?
  — Естественно! А если я последую вашему совету и отнесу корону Артуру, мне придется признаться ему во всем. И, конечно же, я не смогу утаить, что подговорила Сайрака похитить ее, хотя и не для себя.
  — Конечно! Ведь вы похитили ее для Паолы, не так ли?
  — Разумеется! Ведь вы мне верите, мистер Кэллаген?
  — Верю. Я верю всему, что вы мне говорите, дорогая Ирен. И особенно сейчас, потому что все это очень уж похоже на правду.
  — Слим! — Она впервые назвала его по имени. — Что вы намерены делать?
  Она стояла совсем рядом. Запах ее духов опьянял его.
  — Для начала — это! — С этими словами он привлек ее к себе и поцеловал в губы. — Ирен, говорил ли я вам, что с нашей первой встречи я не перестаю о вас думать? В вас есть что-то, притягивающее меня к вам.
  — Вы сказали то, что я надеялась услышать! Теперь я счастлива!
  — А сейчас, — сказал Кэллаген, — нам не помешал бы глоток виски. Как вы относитесь к виски?
  — Ну… я очень редко пью его. Однако думаю, что сейчас мне будет приятно выпить виски с вами.
  Кэллаген достал бутылку виски, сифон с содовой, стаканы и приготовил выпивку.
  — И все же я не знаю, как следует поступить с короной, — сказал он. — Не буду обманывать вас: мне кажется; что дело приняло неприятный оборот. Главное сейчас — не совершить ошибки. Так что я намерен основательно поразмыслить, прежде чем я начну действовать.
  Она настороженно взглянула на него.
  — Я говорил о вас с Паолой. Вы давно не встречались с ней? — спросил он.
  — Да. И не стремлюсь с ней повидаться. Представляю, как она злится на меня! И что скажет мне при встрече!
  — И это явилось причиной вашего исчезновения?
  — Не только. Я чувствовала себя несчастной, а в такие моменты мне не хочется никого видеть. Поэтому я и исчезла.
  Видите ли, Слим, когда я приняла решение не возвращать корону, моей первой мыслью было пойти к вам и все рассказать. Но я побоялась. Я думала, что тем самым подорву ваше доверие ко мне… и вы больше не поверите ничему, что я буду вам говорить. А Паола злится на меня с самого начала этой истории с короной… Все, все недовольны мной! Артур, узнай он о моем участии в похищении короны, навеки возненавидел бы меня. Сайрак, конечно, попытается отомстить мне… Разве удивительно, что при таком состоянии дел мне никого не хочется видеть? Вот я и скрылась от всех.
  — Я могу вас понять, Ирен. Для этого достаточно поставить себя на ваше место. Но потом вы все же решили выйти из укрытия и продолжить игру?
  — Я была вынуждена сделать это. Ведь я должна была что-то делать с короной. У меня и в мыслях не было оставить ее себе — это была бы банальная кража. А я… я отстаивала интересы сестры!
  — Да, я понимаю, — сказал Кэллаген. Он отошел к буфету и плеснул виски в свой стакан. Потягивая напиток, он наблюдал за стоявшей у камина девушкой. А потом позвал ее:
  — Подойдите сюда, Ирен.
  Когда она послушно подошла к нему, он обнял ее за талию и спросил:
  — Вы не шутили, Ирен, когда говорили, что готовы для меня на все?
  — Нет, Слим, я не шутила. Это правда.
  Он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Она опустила голову ему на плечо, глядя ему в лицо своими прекрасными синими глазами.
  — Значит, вы чувствовали себя несчастной, — сказал он. — Вам казалось, что весь мир ненавидит вас — Паола, Сайрак, Дэнис, все. И вы не знали, что вам делать с короной: вы не хотели оставить ее себе и не могли возвратить. Верно?
  — Все было именно так, Слим.
  — И что же отсюда следует? — спросил он мягко, не выпуская ее из объятий и по-прежнему глядя ей в глаза. И сам ответил на свой вопрос: — Отсюда следует, что вы отъявленная лгунья, моя дорогая. Вы лжете, как птицы летают! Садитесь вон туда и слушайте меня.
  Ирен, бледная, изменившаяся в лице, опустилась в кресло, на которое ей указал детектив. Ее руки крепко сжали подлокотники.
  — С такими, как вы, хлопот не оберешься, — продолжал Кэллаген, — Вы играете с огнем и в один прекрасный день можете доиграться до серьезных неприятностей. Конечно, у вас и в мыслях не было возвращать корону в Майфилд-Плейс, однако вы сочли полезным для себя, чтобы я в это поверил, а главное, чтобы в это поверил Сайрак. А для этого было нужно, чтобы о вашем намерении возвратить корону сообщил ему я. Да, вы считали, что если Сайрак увидит, что за этим стою я, он во все поверит. Но вы не учли, что Сайрак — куда более крутой парень, чем вам казалось.
  — Я… я вас не понимаю, — запинаясь, пробормотала она. — Что вы хотите этим сказать?
  — В самом деле? Вы не понимаете? — язвительно переспросил Кэллаген. — Ну что ж, я готов вам все растолковать. Прежде всего отметим, что в последние дни события развивались в благоприятном для Сайрака направлении — если он не отказался от мысли насолить вам, разумеется. В самом деле, Артур Дэнис — вы сами сказали мне об этом — редко вспоминает о короне и даже не смотрит на нее от чистки до чистки. И вдруг он неожиданно открывает сейф и убеждается, что корона исчезла. Естественно, он сообщает об этом в страховую компанию, которая тут же принимает обычные меры: в «Таймс» публикуется сообщение с предложением желающим оказать помощь, отнюдь не безвозмездную, в розыске украденной короны. Естественно, это даст мощный толчок развитию событий. — Кэллаген потянулся за сигаретой, прикурил от зажигалки и пустил к потолку облачко голубого дыма. — Итак, что заставило Дэниса вдруг открыть сейф, в результате чего была обнаружена пропажа короны? Я очень хотел бы знать ответ на этот вопрос. Вам не кажется, что кто-то подсказал ему эту мысль, а?
  — Я… я не знаю… — упавшим голосом пролепетала она.
  — Однако все это может быть объяснено достаточно просто. В нашем ближайшем окружении есть человек, имеющий пристрастие к писанию анонимных писем. Вы хотите знать, кто он? Это наш друг Сайрак. Это он поспал анонимное письмо вашей сестре, сообщив ей в нем, что ее муж весело проводит время в гостинице «Уотерфилд» близ Лейлхема с некой блондинкой. Я вас удивил? Однако это сущая правда. Почему бы нам не предположить, что другое анонимное письмо было получено Дэнисом: все тот же «Друг» советовал ему заглянуть в сейф и проверить, не украдена ли пресловутая корона? Однако я не исключаю и то, что этот совет ему могли дать по телефону. Ведь, говоря по телефону, вовсе не обязательно называть свое имя.
  — Но на какую выгоду рассчитывал Сайрак, так поступая?
  — Вы в самом деле не понимаете? Ну что ж, давайте поразмыслим вместе. Итак, я прихожу к Сайраку и сообщаю ему, что вы решили положить корону на прежнее место; это означает, что история с короной закончена и мечты Сайрака о том, что он обзаведется дойной коровой, рассыпались прахом. Конечно же, это ему не понравилось. Я думаю, будь вы на его месте, вам это не понравилось бы тоже. Однако Сайрак может очень просто проверить, действительно ли вы вернули корону на прежнее место. Для этого достаточно — письмом ли или по телефону — посоветовать мистеру Дэнису заглянуть в свой сейф. Что он и сделал. Ну а последствия этого вам известны. Вот так обстоит дело, моя крошка.
  — И… как вы намерены теперь поступить?
  — Вот это вопрос по существу. Так вот, моя дорогая, сдается мне, что вы угодили в знатную передрягу. Ну а я… я, может быть, вытащу вас из этой ямы… а может, предоставлю вас вашей судьбе.
  Она подняла к нему свое очаровательное личико.
  — Слим, вы не можете так бросить меня! Вы должны мне помочь! Я… я же небезразлична вам!
  Кэллаген поморщился.
  — Ирен, давайте определимся окончательно. — Его голос был тверд и решителен. — Поймите, мне совершенно безразлично, что будет с вами. Вы красивы, на вас приятно смотреть, но вы лживы. Боюсь, что вы никогда еще никому не сказали правду. Я отнюдь не обманывал вас, когда сказал, что в вас есть что-то, притягивающее меня. Но этим обладают и другие женщины, которые тоже красивы и к тому же иногда говорят правду!
  — Вы имеете в виду Паолу? Вы влюблены в нее?
  — Ну, коль вы сами об этом заговорили… Она отнюдь не менее красива, чем вы. И кроме того…
  — Кроме того, вы решили бросить меня на произвол судьбы! — Кэллаген покачал головой.
  — А вот этого я не говорил. Я сказал, что, может быть, вытащу вас из этой ямы, а может быть, нет. Результат будет зависеть от многого. Пока же я посоветую вам, Ирен, воздержаться от глупостей. Вы уже натворили их более чем достаточно! Вы, образно выражаясь, выпустили джинна из бутылки, а загнать его обратно не можете!
  Голос Кэллагена, по мере того как он говорил, смягчался. Произнося последнюю фразу, он даже улыбнулся, и Ирен несколько приободрилась.
  — Мистер Кэллаген, — спросила она неуверено, — а нет ли в ваших рассуждениях преувеличения? Да, я вела себя неразумно, но в чем состоит моя вина? Ведь я все время имела самые добрые намерения! Я похитила корону в Майфилд-Плейс не для себя, а для Паолы, которая имеет на нее права. Только ради нее я обратилась к Сайраку… И откуда я могла знать, как он себя поведет?
  — Вы опять начинаете лгать, — покачал головой Кэллаген. — И хотите убедить меня, что Сайрак — малознакомый вам человек. Однако это несерьезно. Неужели вы или кто-нибудь другой обратился бы с предложением совершить кражу к почти незнакомому человеку. Я готов заключить пари на любых условиях, что вы отлично знали Сайрака и, скорее всего, были его любовницей. Однако он предпочел разыграть свою партию и обставил вас.
  — Нет! Это неправда!
  — Неужели?
  Она молчала, Кэллаген покачал головой.
  — К тому же я, говоря, что вы попали в передрягу, имел в виду не только и не столько корону как таковую.
  — А что?
  — Когда в «Таймс» появилось сообщение страховой компании, ему стало ясно, что вы не вернули корону и она находится у вас. Можно предположить, что сразу же после этого он отправился к вам и выложил на стол свои карты. И тогда вы поняли, что вы у него на крючке и что он может превратить вашу жизнь в настоящий ад. Вам нужно было что-то предпринять, чтобы от него освободиться… И кое-что было предпринято…
  — Что вы хотите сказать?
  — Только то, что Сайрак убит. Кто-то прикончил его. Вам об этом не было известно?
  Ирен страшно побледнела и осела в своем кресле, сдвинувшись к правому подлокотнику. Кэллагену показалось, что она потеряет сознание, и он поспешил к ней. Однако веки ее вздрагивали. Кэллаген подошел к буфету, налил в стакан немного виски и вернулся к девушке.
  — Выпейте это! — сказал он. — Виски поможет вам. И возьмите себя в руки.
  Она приняла стакан дрожащей рукой, а Кэллаген занял место у камина, прислонившись к нему спиной. Он курил, не спуская глаз с Ирен. Девушка выпила виски, и щеки ее слегка порозовели. Голосом, постепенно обретавшим твердость, она сказала:
  — Значит, Сайрак убит… Кто мог это сделать? И когда его убили?
  — Увы, — сказал Кэллаген, — я не могу ответить ни на первый, ни на второй вопрос. Не знаю кто, не знаю когда. Уверен, что на свете найдется немало людей, которые с удовольствием отправили бы его на тот свет. К ним, кстати сказать, принадлежите и вы. О покойниках не принято отзываться плохо, но Сайрак был темной личностью. Из тех, кто активен по ночам и кому знакомые дают деликатные поручения… вроде похищения драгоценностей. — Кэллаген зевнул. — Сайрак был шантажистом, и, уж конечно, он не ограничивался в этом деле одним человеком. Так что у многих, в том числе и у женщин, был повод ненавидеть его. А как относились к нему вы? Вы его любили?
  — Нет. Но и не ненавидела, хотя вообще-то он мне не нравился. Мне он казался нечестным, да и не слишком умным.
  — О нет, Сайрак не был дураком, — возразил Кэллаген. — А что касается честности… Боюсь, что в этом отношении вы не уступали друг другу. Мне кажется, что, когда вы познакомились, вы увлеклись им. Некоторое время вы встречались, и вам было неплохо друг с другом. Может быть, вы даже считали, что влюблены в него. А потом он начал вести себя с вами круче и круче, после чего вам вскоре стало ясно, что это никакая не любовь. Однако в одном случае он крепко помог вам, и вы имеете основания быть ему за это благодарной.
  Она смотрела на него с удивлением и раздражением.
  — Сайрак помог мне? Для меня это новость. Хотелось бы узнать, где и когда.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Ну вот, теперь вы начинаете злиться на меня. Это не слишком разумно с вашей стороны, Ирен. Вы в самом деле не понимаете, что я имею в виду?
  — Кажется, я уже сказала вам, что не понимаю, — резко ответила она.
  — Хорошо, я объясню. Скажите Ирен, зачем вам понадобилось красить в темный цвет свои и без того темные волосы в тот вечер, когда, приехав в «Звезду и Полумесяц», вы представились мне как Паола Дэнис?.. Да потому, что, когда вы сопровождали Артура в тот загородный отель близ Лейлхема, вы были блондинкой.
  — Это ложь! — злобно выкрикнула она. Кэллаген с иронией взглянул на нее.
  — Зачем же так сердиться? — сказал он очень спокойно. — Да, вы провели в гостинице «Уотерфилд» несколько дней с Артуром Дэнисом. Сайрак написал об этом вашей сестре, дав ей тем самым повод начать бракоразводный процесс, однако, в своем анонимном письме он не назвал вашего имени. Сайрак знал, что Артур Дэнис знаком в Лондоне с некой Жульеттой Лонжи — эта девушка блондинка, она не блещет красотой, но в ней очень много шарма. Вот почему вы обесцветили волосы, а Сайрак в своем письме написал, что женщина, бывшая с Дэнисом, — некрасивая блондинка. Кто узнает вас по таким приметам! Так что, как видите, он весьма мило обошелся с вами и сделал все, чтобы оградить вас от неприятностей.
  — Послушайте, но это же нелепо! Даже если бы эти факты имели место, то с какой стати Сайрак стал бы прикрывать меня?
  — Неужели не догадываетесь? А ведь причина предельно проста. Это анонимное письмо… вы писали его вместе с Сайраком. Это была ваша совместная операция… Но уже тогда вы подумывали о том, чтобы отделаться от Сайрака… Нет, нет, я не думаю, что это вы убили его, но мнение полиции может быть иным… Кстати, как у вас обстоит дело с алиби?
  — Вы… вы говорите невероятные вещи… Вы намерены…
  — Я говорю правду, Ирен, и если вы еще не изолгались окончательно, перестаньте спорить со мной и следуйте моим советам. Если вы так поступите, то скорее всего выберетесь из этой передряги. Если нет… Ну что ж, в этом случае я предоставлю вас вашей судьбе. Выкарабкивайтесь из вами же вырытой ямы сами, как знаете. Для меня вы перестанете существовать.
  — Что вы хотите мне посоветовать?
  — Прежде всего немедленно покинуть Лондон. Могу рекомендовать вам Уолвертон в Суссексе — есть там отель «Чекерс», маленький, но вполне комфортабельный. Народа там мало, вас никто не будет беспокоить, так что у вас будет достаточно времени, чтобы обо всем поразмыслить. Итак, первое, что я от вас потребую, это чтобы в Лондоне и духа вашего не было!
  — Но почему?
  — А потому, что ваша сестра Паола является клиенткой «Сыскного агентства Кэллагена». Она вас любит и считает, что знает вас. Но это заблуждение. Если бы она узнала, какая вы мерзкая тварь, ей расхотелось бы жить на свете. И я меньше всего хочу, чтобы она узнала об этом преждевременно… если ей вообще суждено об этом узнать.
  Ирен цинично рассмеялась.
  — Итак, вы стараетесь защитить ее от неприятностей и огорчений! Это очень трогательно.
  — «Сыскное агентство Кэллагена» заботится о своих клиентах, и я сделаю все, чтобы дело было решено лучшим для нее образом. Ну а вы… Вы ненавидите сестру, не так ли?
  — Это ложь!
  — Нет, Ирен, это правда. Очень горькая правда. И, если вы желаете, я могу это доказать. Вы этого хотите?
  Она опустила голову, избегая его взгляда.
  — Ну так как, вы уезжаете или остаетесь?
  — По-моему, у меня нет выбора.
  — А вот в этом вы правы. Сами не знаете, до какой степени! — Ирен поднялась из кресла.
  — Мой отъезд… Это не так просто, как вам кажется…
  — Финансовые затруднения? — Он усмехнулся. — А ведь у вас должна была остаться та тысяча фунтов, которую я вам вернул. Мне кажется, я знаю, где сейчас эти деньги.
  Она молчала.
  Кэллаген сунул руку в карман и достал пачку крупных купюр.
  — Вот деньги на ваше путешествие! Но пока дело не будет закончено, вы не должны появляться в Лондоне.
  — Это действительно широкий жест с вашей стороны, и я…
  — Можете не продолжать, — прервал он ее. — Не думайте, что я финансирую ваш отпуск из своего кармана. Эти деньги я получил от Артура Дэниса.
  — Боже! Вы и на него работаете!
  — Я трудолюбив, как пчела, — с усмешкой ответил он, — и готов обслужить любой цветочек. А теперь, дорогая Ирен, вы наденете свое пальто и испаритесь. Я более чем достаточно насмотрелся на вас. Завтра же вы покинете Лондон по меньшей мере на месяц. Если вы появитесь здесь раньше — пеняйте на себя.
  Он подал ей пальто и проводил до двери.
  — А что будет с короной? — спросила она.
  Он бросил взгляд на футляр, в котором находилась корона.
  — Это не ваша забота. Этим делом займусь я. Всего доброго. Уже на пороге она обернулась и сказала:
  — Вы можете мне не поверить, но даже сейчас, после того, как вы наговорили мне столько ужасных вещей… я не чувствую к вам ненависти! И хорошо, что вы не из тех, кому можно положить палец в рот!
  Кэллаген ничего не ответил на этот комплимент.
  Глава 9
  Вопросы техники
  В своем кабинете в здании Нового Скотланд-Ярда старший инспектор Джордж Генри Гринголл отдыхал за своим письменным столом. Покуривая короткую трубку из корня вереска, он предавался своему любимому развлечению — рисовал на промокательной бумаге различные фрукты и овощи. Наведя последний лоск на изображение полосатого арбуза, он отложил карандаш, поднял трубку телефона внутренней связи и попросил инспектора Шеррика зайти к нему. Его интересовало состояние дела Сайрака.
  Когда Шеррик вошел в комнату, старший инспектор с трубкой в зубах стоял у окна.
  — Какие новости? — осведомился он.
  — Пока что ничего особенного, сэр. Обычная рутинная работа. Мы собираем данные о жертве, изучаем связи убитого и все такое. Вы хотите что-то мне сказать?
  — Пока нет. — Гринголл нахмурился. — В данный момент я думал о Кэллагене. Он должен прийти сюда во второй половине дня.
  — Да, сэр, — сказал Шеррик, — я знаю о том, что это Кэллаген обнаружил труп Сайрака и вызвал полицию.
  — Именно так, — подтвердил Гринголл. — Он позвонил мне из квартиры этого типа. По его словам, он должен был встретиться с Сайраком по какому-то делу. Сайрак был заинтересовав в этом свидании, так что Кэллаген был уверен, что он не мог уйти из дома без предупреждения. Поэтому, когда на звонки и стук Кэллагена никто не отозвался, он встревожился, отыскал управляющего и попросил его открыть дверь в квартиру Сайрака. Войдя туда, они обнаружили тело хозяина. Этого типа прикончили задолго до их прихода.
  — Да, мне об этом известно. И я не перестаю задавать себе вопрос, почему Кэллаген так настаивал на том, чтобы управляющий открыл дверь. Не так уж редко люди пропускают даже важные свидания.
  — Возникает впечатление, что Кэллаген предполагал обнаружить его мертвым, не так ли?
  — Да, мне тоже так кажется. Нам следует выяснить, что за дело привело Кэллагена на это свидание.
  — Только не думайте, что вам будет легко это сделать. Кэллаген — крепкий орешек. Сильный парень и к тому же невероятно ловок и хитер. Думаю, вам это известно.
  — Сэр, как бы хитер он ни был, однако я полагаю, он не рискнет вводить в заблуждение полицию или скрывать нужную нам информацию, когда речь идет об убийстве.
  Гринголл с сомнением покачал головой.
  — Шеррик, да он с самого начала воспылает горячим желанием помочь нам, можете в этом не сомневаться. Только вот я предпочел бы иметь дело с противодействующим мне дьяволом, чем с содействующим мне Кэллагеном! Я советую вам держать ухо востро, когда вы будете с ним разговаривать. Он умеет прятать свои когти и быть чертовски обаятельным, но Кэллаген всегда заботится по-настоящему только об интересах Кэллагена. А вот если его и ваши интересы совпадут, он сможет оказать вам колоссальную помощь.
  — Вы знаете его лучше, чем я, шеф.
  — О да, это действительно так! И при этом, заметьте, я вовсе не ненавижу его! Не скажу, чтобы он был мне очень уж симпатичен, но все же… Это яркая индивидуальность, особый, неповторимый тип. У него своя мораль, свои принципы, своя система действий… и своя шкала ценностей, которой он неукоснительно придерживается, проявляя фантастическую изворотливость.
  — Можете ли вы подсказать мне, сор, в каком ключе мне следует говорить с ним?
  — Боюсь, что готовые рецепты вам не помогут, — ответил Гринголл. — Мы поступим так. Когда он придет, я приму его, поговорю с ним неофициально и постараюсь понять, какую партию он разыгрывает… если он вообще ведет какую-то игру. Он расскажет мне свою историю, а я попробую оценить, на сколько она правдива… Впрочем, он, конечно, постарается придать ей видимость правды. Потом я направлю его к вам. Пока он будет спускаться по лестнице, я успею вам позвонить. Может быть, я смогу подсказать вам что-нибудь конкретное, что поможет вам получить от него полезную информацию.
  — Когда он здесь появится?
  — Думаю, — сказал Гринголл, — он придет к чаю, то есть около пяти. Когда он приходит сюда, то всегда к чаю, — добавил старший инспектор со вздохом. — Этот чертов психолог считает, что именно в это время атмосфера наиболее благоприятна для разговоров.
  — Из ваших слов можно заключить, что этот Кэллаген высокого мнения о себе, — заметил Шеррик с кислой миной.
  — Вы правы… Однако, хотим ли мы того или нет, приходится признать, что у него есть для этого все основания. Да, да, Шеррик! Вспомните хотя бы дело Уиндауна. Кэллаген провел расследование артистически. Блестящее расследование, одно из лучших, какие я знаю. Конечно, мало удовольствия в том, что он не всегда говорит правду, но идеи бьют из него фонтаном, и многие из них без преувеличения можно назвать блестящими. Вам не следует забывать об этом, Шеррик, когда вы будете говорить с ним.
  — Я буду помнить об этом, сэр. Однако сомневаюсь, что я в ближайшее время проникнусь любовью к мистеру Кэллагену.
  — Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся Гринголл, — Вначале я тоже не любил его.
  Шеррик вышел, Гринголл, вернувшись к столу, взял карандаш и занялся рисованием. Теперь он попытался изобразить дыню.
  * * *
  Вошедший в приемную агентства Николлз молча прошел мимо стучащей на пишущей машинке Эффи Томпсон, направляясь в кабинет шефа. Эффи услышала, как скрипнула дверца — Николлз полез в шкаф за виски. Когда она вошла, он ставил бутылку на место.
  Подкрепившись, Николлз опустился в кресло Кэллагена, поудобнее распределил в нем свое грузное тело и, насмешливо улыбаясь, взглянул на Эффи.
  — Я вижу, вы расстроены, дорогуша. На вашем наряде это не отразилось, а вот ваши глаза смотрят уныло… И эти синяки под глазами… У вас что-нибудь не выгорело? Вы не в своей тарелке? В чем дело, малышка?
  — В чем дело? — переспросила она. — Я сама хотела бы знать, в чем тут дело! Эта история с Дэнисом не нравилась мне с самого начала, а сейчас нравится еще меньше. И я не узнаю шефа — он с некоторых пор на себя не похож и ведет это дело в не свойственной ему манере. Это беспокоит меня! Если он начинает что-то фабриковать…
  Глаза Николлза, обескураженного этим неожиданным взрывом, округлились. Он наклонился, зажег спичку, чиркнув ею о подошву ботинка, закурил и швырнул спичку в корзинку для бумаг.
  — А почему бы вам не выложить все это ему? — осведомился он. — Ставлю шиллинг против пенни, что он с удовольствием вас выслушает. А потом… — Он откинулся на спинку кресла и мечтательно прищурился. — Я не уверен, что после этого он не переломит вас через колено, как хворостинку, моя дорогая!
  — Это я и без вас знаю! Но только… только на этот раз он ведет себя бесчеловечно. В этом деле с короной он решил принести в жертву Паолу Дэнис и старается взвалить на нее всю ответственность, чтобы у нее были неприятности… А она…
  — Что она?
  Эффи окинула детектива мрачным взглядом.
  — Ирен была сегодня ночью в его квартире. Мне рассказал об этом Уилки.
  — Уилки? Вам рассказал об этом Уилки? — Николлз захохотал. — Он, конечно же, при вашем появлении выскочил из своей будки, как рыбка из аквариума, и все вам выложил, хотя вы ни о чем его не спрашивали? Хотел бы я знать, как вы заставили его говорить!
  — Не все ли равно? — вызывающе заявила Эффи. — Главное то, что шеф пытается что-то сфабриковать! Мне уже было приказано забыть, что в первый раз под видом Паолы Дэнис ко мне явилась Ирен… явилась, чтобы втравить нас в эту историю с короной. Шеф хочет, чтобы я считала, что она была настоящая миссис Дэнис! Но ведь это неправда! Зачем он это делает? Может быть, завтра он пожелает, чтобы мы давали ложные показания?
  Николлз рассмеялся.
  — Дорогая Эффи, вы сумели рассмешить видавшего виды старого Николлза! Итак, вы решили что с сегодняшнего дня «Сыскное агентство Кэллагена» всегда и во всем будет говорить только правду? Только не говорите мне, что вы лишь сегодня обнаружили, что шеф не всегда играет с открытыми картами, и это жутко шокировало вас. Глядя на вас, можно подумать, что фирма Кэллагена до сих пор никогда не врала! Помилосердствуйте, Эффи, а то я лопну от смеха! Вы хотите, чтобы я поверил…
  — Я вовсе не хочу внушать вам что-либо! Я лишь констатирую факты!
  — Гвозди Христовы! И вы это называете фактами? Где они, эти факты? Милая девочка, вы просто наворотили Бог знает что! Я понимаю, вы ненавидите Ирен. Ненавидите за то, что эта красивая штучка вполне может заставить Слима положить на нее глаз. И вот вы уже не в силах предположить, что в квартиру Слима Ирен могло привести дело. Вы больны, дорогая Эффи, и болезнь эта называется ревностью!
  Его слова подействовали на девушку, как вылитое на огонь масло.
  — Вы болтаете глупости, мистер Николлз! — выпалила она. — Да, да, глупости! Такие же толстые и неприятные, как вы сами! Ревновать?.. А по какой причине, позвольте вас спросить, я могу ревновать мистера Кэллагена? Он что, интересует меня? И какое мне дело до того, что он делает или не делает? Неужели…
  Николлз прервал ее громким зевком.
  — Я посоветовал бы вам переложить все это на музыку, Эффи. С удовольствием сыграю этот шлягер на моей старой гитаре. Вы можете отрицать все, что вам заблагорассудится, но даже ему ясно, что у вас слабинка к шефу; сейчас вам кажется, что он клеит милочку Ирен, вот у вас и разболелся живот. Все проще простого!
  Взгляд Эффи вполне мог бы испепелить любого, но не Николлза.
  — Вы!.. От вашей манеры выражаться волосы на голове встают дыбом! Нет у меня никакой слабинки, и живот у меня не болит! Я хочу, чтобы вы поняли, что я — секретарь мистера Кэллагена… секретарь — и только! Я работаю на него… а в личном плане он мне безразличен… И я не пожелала бы притронуться к нему даже пинцетом!
  Николлз ухнул от восторга и, швырнув окурок в камин, сказал:
  — Только не рассказывайте мне, что он просил вас потрогать его пинцетом! Ни за что не поверю в это! — Он достал платок, вытер глаза и губы. — А вообще в ваших словах — я не имею в виду то, что вы говорили про пинцет — может быть, содержится доля истины. Не исключено, что он увлечен и Ирен, и Паолой — в зависимости от обстоятельств. От такого типа, как Слим, можно ожидать чего угодно! Но даже если и так, то вы не можете ничего изменить. Как, впрочем, и я. Не думайте, что мысль об этом вызывает у меня восторг — в оценке этих событий я вполне солидарен с вами. Крутить с двумя сестричками одновременно — опасная затея. Это все равно, что курить, стряхивая пепел на ящик с динамитом. Помню, как в Висконсине я знал одну малютку…
  Эффи категорическим тоном пресекла попытку Николлза поведать ей очередную историю.
  — Об этой малышке я уже слышала много раз!
  — Отлично, — кивнул он. — Тогда вернемся к нашей проблеме. Я могу сказать вам одно: не подключайтесь к тому, что делает шеф. Если он разыгрывает какую-то партию с этой бандой, то дело это касается только его! Не поднимайте вокруг этого волну. Ну а если вы нуждаетесь в утешении, приходите ко мне. Я мастер по таким делам: чтобы утешить человека, я готов заставить расти волосы на апельсине. И знаю, как этого достичь!
  — Весьма признательна за предложение, но в ваших утешениях я не нуждаюсь.
  — Если говорить честно, я в этом не сомневаюсь, — сказал Николлз, одарив Эффи улыбкой. — Однако ваши слова заставили меня вспомнить девочку, с которой я был знаком во Флэтбиче… — Он устремил взгляд к потолку. — Эта малышка…
  Его прервал резкий стук захлопнувшейся за Эффи двери. Николлз покачал головой и, откинувшись на спинку кресла, погрузился в решение какой-то важной проблемы. С минуту он сосредоточенно размышлял, почесывая подбородок, а потом, приняв решение, открыл дверцу шкафа и извлек оттуда бутылку с виски. Отхлебнув пару раз из горлышка, он закупорил бутылку, поставив ее на прежнее место, устроился в кресле поудобнее и, скрестив руки на животе, задремал.
  * * *
  Гринголлу только что принесли послеполуденный чай, когда в его кабинет вошел Кэллаген. Гринголл приветливо улыбнулся гостю.
  — Добрый день, Слим, — сказал он. — А я жду вас. Я не забыл, что вы всегда приходите к нам точно к чаю.
  — Я делаю это специально. В этот час все ваши люди отдыхают, что меня весьма устраивает. Вы понимаете, что я хочу сказать?
  — Понимаю. Только я не совсем согласен с вами относительно того, что все мои люди сейчас отдыхают. Взять хотя бы инспектора Шеррика — он меньше всего думает в данный момент об отдыхе. Ему поручили расследовать убийство Сайрака. Он очень хотел бы побеседовать с вами, но я решил, что сперва встречусь с вами сам.
  Кэллаген закурил.
  — Ну что ж, в таком случае наши желания совпали. Вам известно, Гринголл, что я всегда и во всем стараюсь быть вам полезным…
  Гринголл, разливавший чай, поднял голову.
  — Я это знаю, — сказал он. — Но знали бы вы, как это меня пугает!
  — Гринголл! — Кэллаген укоризненно покачал головой. — Вы хотите, чтобы я счел это за комплимент?
  Гринголл встал и протянул детективу чашку с чаем.
  — Вы здорово помогли нам в деле Уиндауна, вы оказали нам немалые услуги при расследовании дела Райвертона… Но порази меня гром, если я понимаю, каким образом и в первом, и во втором случае вы ухитрились не загудеть за решетку.
  Кэллаген подождал, пока Гринголл не сел на свой стул, а потом сказал строго:
  — Если вы не прекратите свои инсинуации, намекая на то, что мои действия в делах Уиндауна и Райвертона противозаконны и могут явиться основанием для моего ареста и заключения в тюрьму ее величества, я буду вынужден подать на вас в суд по обвинению в диффамации. — Он улыбнулся. — Вы никогда не задумывались, Гринголл, над тем, почему полицейские не переносят частных детективов? Я могу ответить на этот вопрос. Вы не можете простить нам, что мы имеем возможность действовать более прямолинейно, чем вы. Вы — рабы всевозможных правил, инструкций и положений, тогда как мы можем орудовать без перчаток и задавать прямые вопросы там, где вы ходите вокруг да около. — Он отпил немного чая и добавил: — Вы не можете себе представить, Гринголл, как меня радует то, что я не принадлежу к полиции!
  — Всей душой разделяю вашу радость! — достаточно язвительно вставил старший инспектор. — Кэллаген в полиции! Это была бы революция! Боже, такого и в страшном сне не увидишь!
  Кэллаген скорбно покачал головой.
  — Так вот каковы ваши представления о справедливости, Гринголл, — сказал он. — Я, не считаясь со временем, прихожу к вам с самыми лучшими намерениями, готовый помочь вам всем, что в моих силах. И чем же меня встречают? Оскорблениями и инсинуациями! Кстати, с каких пор Скотланд-Ярд начал экономить на сахаре? Я буду признателен вам, если вы дадите мне еще кусочек. Да вы не поднимайтесь, просто перебросьте его мне!
  Переправив Кэллагену второй кусок сахара, Гринголл сказал:
  — Послушайте, Слим, я буду с вами откровенен. За этот день Шеррик ни на шаг не продвинулся в расследовании убийства Сайрака. Мы не можем сколько-нибудь точно определить время его смерти: ясно, что убит он довольно давно, но в его квартире холодно, как в холодильнике, и судебный врач только разводит руками. В этом чертовом доме нет портье, так что узнать, кто и когда приходил к нему, невозможно… Впрочем, вы это знаете не хуже меня.
  Кэллаген подтверждающе кивнул.
  — В сложившейся ситуации, — продолжал Гринголл, — все, что вы сможете сообщить Шеррику о Сайраке, пойдет ему на пользу. Кстати, Шеррику кажется странным то, что вы так настаивали на том, чтобы управляющий открыл квартиру Сайрака. Парень вбил себе в голову, что вы ожидали обнаружить Сайрака мертвым.
  — Разумеется, нет, — ответил Кэллаген. — Но, откровенно говоря, это особо меня не удивило. Этот Сайрак был скользким, подозрительным типом. Я подозреваю, что он занимался шантажом, а коли так, врагов у него хватало.
  Гринголл допил свой чай и, поставив чашку на блюдце, извлек свою трубку. Набив ее, он спросил:
  — Слим, вы, наверное, сочтете меня нескромным, если я поинтересуюсь целью вашего свидания с Сайраком?
  — Разумеется, нет! — воскликнул Кэллаген. — Мои принципы известны вам, Гринголл! Я всегда готов выложить свои карты на стол!
  Гринголл усмехнулся.
  — Слим, но ведь мы не первый день знакомы! Да, вы всегда готовы выложить на стол несколько своих карт. Однако пару тузов вы предпочитаете держать в рукаве!
  — Только не сейчас, Гринголл! В этом деле мне нечего скрывать. Какие уж тут тайны! Сайрак приклеился к одному из моих клиентов. Что-то он там раскопал и хотел заставить моего клиента петь. Клиенту это почему-то не понравилось…
  — И он поручил вам разобраться с Сайраком?
  — Вы угадали. Я встретился с Сайраком в дансинге и потолковал с ним… довольно жестко. Пригрозил ему, что если он не оставит моего клиента в покое, мы будем вынуждены обратиться в полицию.
  — Хотел бы я знать, почему ваш клиент не начал с этого? — Кэллаген развел руками, всем своим видом давая понять, что он разделяет недоумение инспектора.
  — Не знаю, но факт остается фактом. Может быть, дело здесь в личном обаянии, и я понравился моему клиенту больше, чем какой-нибудь официальный полицейский. Словом, он попросил заняться этим меня, и я согласился, считая в гордыне своей, что мое агентство сможет уладить это дело не хуже полиции… а может быть, даже лучше. Впрочем, я не очень хорошо представляю себе, как поступает полиция в подобных случаях.
  — Итак, вы встречались с ним в дансинге…
  — Да. Я поговорил с ним, сделал ему кое-какие предложения и потребовал, чтобы он незамедлительно дал мне окончательный ответ. Он сказал, что ему нужно подумать, и мы в конце концов договорились встретиться на следующий день у него на квартире и покончить с этим делом — в сложившейся ситуации мы оба были в этом заинтересованы. Ну а дальнейшее развитие событий вам известно. Я звонил и стучал в его дверь, ко никто не отозвался, и это удивило меня. Ведь Сайрак в не меньшей мере, чем я, был заинтересован в том, чтобы закончить это дело, и не в его интересах было прятаться от меня. К тому же… Видите ли, Гринголл, я было совсем уже собрался уходить, но тут мне в голову пришла одна мысль… Я подумал, что было бы неплохо взглянуть, как выглядит нора этого типа. Конечно же, я вполне допускал, что раз он промышляет шантажом, с ним может что-нибудь получиться. Ведь мой клиент, разумеется, не был его единственной жертвой. Мне не было дела до судьбы Сайрака, но взглянуть на его квартиру представлялось мне весьма любопытным.
  — Вполне понимаю вас, Слим… Итак, вы спустились за управляющим, он открыл дверь, вы вошли и обнаружили труп?
  — Точно. И тут же выполнил свой гражданский долг: поставил об этом в известность полицию.
  — Я думаю, в сложившейся ситуации было бы не слишком корректно с моей стороны интересоваться именем вашего клиента?
  — Не слишком корректно? Но почему?
  — Ну… — Гринголл замялся. — Если Сайрак пытался выманить у вашего клиента деньги, то этот человек, несомненно, имел все основания желать исчезновения Сайрака и…
  — О, в этом отношении у меня нет поводов для беспокойства! — с улыбкой ответил Кэллаген. — Мой клиент… а точнее моя клиентка не стала бы решать свои проблемы ценой убийства Сайрака. Да и такой возможности она не имела. Она много дней не встречалась с ним, и я почти уверен, что она вообще никогда не бывала в его квартире.
  — Ага! — сказал Гринголл. — Значит, это не клиент, а клиентка. И, несомненно, красивая. Черт возьми, я никогда не смогу понять, почему красивые женщины вместо того, чтобы прибегнуть к услугам полиции, предпочитают стучать в дверь вашего агентства, Кэллаген!
  — Но я, кажется, уже упоминал о личном обаянии, инспектор. Видимо, именно оно притягивает их, — скромно предположил Кэллаген.
  Гринголл раскурил свою трубку.
  — Если дело обстоит так, как вы говорите, Слим, — сказал он серьезно, — то мне кажется, что вам сейчас следует доверить нам имя вашей клиентки. Так будет лучше для вас. Вы знакомы с методами нашей работы и понимаете, что мы подойдем к этому вопросу с максимальной деликатностью. Это имя будет названо лишь в случае настоятельной необходимости. Однако знать ее имя мы хотели бы.
  — Я разделяю вашу точку зрения, — ответил Кэллаген, — и готов содействовать вам в этом. Моя клиентка — дама из общества, ее зовут Паола Дэнис. Прежде чем взяться за ее дело, я навел соответствующие справки — я всегда так поступаю. Так что я готов нести за нее ответственность. В этой истории с Сайраком ей ничего нельзя поставить в вину. В сущности, как частный детектив, работающий на нее, я не должен был бы называть вам ее имя, но… С одной стороны, я уверен, что, поступая так, не причиню ни малейшего вреда доверившейся мне женщине, а с другой стороны — если речь идет о том, чтобы оказать вам услугу, я стараюсь это сделать любой ценой. — Гринголл, попыхивая трубкой, молча смотрел на детектива.
  — Миссис Паола Дэнис, — проговорил он наконец.
  — Скажите, Слим, эта женщина никак не связана с Артуром Дэнисом, владельцем «Пэрской короны Дэнисов»?
  — Напротив, — ответил Кэллаген. — Паола Дэнис — его жена. Правда, они живут раздельно, и она уже начала бракоразводный процесс, но юридически она еще его жена.
  — Очень интересно! Недавно к нам обратилась страховая компания «Глоуб энд Консолидейшн». Они просили заняться кражей этой самой короны. Расследование похищения поручено инспектору Лемингу. И вот фамилия Дэнис всплывает снова — теперь уже в связи с делом Сайрака! Странное совпадение, не так ли?
  — А разве в нашей жизни так уж редко случаются странные совпадения? Как вы считаете, Гринголл? — спросил Кэллаген вставая. — Ну вот, инспектор, кажется, я сказал вам все. Если я снова понадоблюсь, позвоните. Всегда к вашим услугам.
  — Слим, не зайдете ли вы к инспектору Шеррику? Его кабинет этажом ниже.
  Кэллаген без энтузиазма отнесся к этому предложению.
  — Я, разумеется, могу зайти к нему, если вы настаиваете на этом, Гринголл. Однако для меня не ясен смысл этого посещения. Ведь то, что я вам сообщил, вы с тем же успехом можете передать ему сами. А я сейчас, откровенно говоря, не располагаю временем.
  — Ладно, Слим, я не буду настаивать. Я сам поговорю с Шерриком. Если возникнет необходимость, я обязательно позвоню вам. Я знаю, что могу на вас рассчитывать. Желаю удачи!
  — Всего доброго, Гринголл!
  Когда Кэллаген вышел, Гринголл снял телефонную трубку и позвонил Шеррику.
  — Поднимитесь ко мне, Шеррик. Кэллаген был здесь, он только что ушел. Он рассказал мне занятную историю, и будь я проклят, если она мне понравилась.
  — Он попытался артачиться?
  — Отнюдь! И история его так правдоподобна, что это внушает беспокойство. Он исполнен рвения помочь нам. Не скажу, чтобы это было мне по душе…
  * * *
  Кэллаген и Николлз сидели в баре клуба «Желтый Якорь» на Беркли-сквер; перед ними стояли стаканы с виски.
  — Могу тебя поздравить, Слим. Ты сумел достать Эффи.
  — В самом деле? — Кэллаген затянулся сигаретой. — Она что, жаловалась тебе? И на что?
  — Девочка вбила себе в голову, что ты потерял голову из-за красотки Ирен и теперь стараешься всеми правдами и неправдами вытащить ее из парилки. А для этого пытаешься взвалить все грехи на спину Паолы — хочешь сделать ее жертвой, которая ответит за все проделки ее сестрицы. Эффи просто вне себя от всего этого!
  — Надеюсь, это пойдет ей на пользу, — ответил Кэллаген. — Давно известно, что заботы и огорчения делают людей более энергичными.
  — Не думаю, что это принесет ей пользу, — скептически заметил Николлз. — Видишь ли, Слим, есть вещи, которые человек не в состоянии переварить. Эффи особенно задело то, что ты просил ее забыть, что в первый раз под видом миссис Дэнис к нам явилась Ирен. Это по-настоящему бесит Эффи.
  — Могу ей посочувствовать. — Кэллаген допил свое виски и жестом подсказал бармену, что пора позаботиться о стаканах. — А теперь о деле, Виндемир. Завтра утром ты позвонишь в страховую компанию, директору и скажешь ему, что «Сыскное агентство Кэллагена», проводя расследование одного дела, обнаружило, что оно связано с интересующей компанию короной.
  Мы видели публикацию в «Таймс» и пришли к выводу, что, не нарушая интересов нашего клиента, можем сообщить им кое-какие сведения об интересующем их предмете, если компания заплатит за них обещанную тысячу фунтов. Запомнил?
  — Ясное дело, — ответил Николлз. — Только мне… Слим, ты в самом деле считаешь, что мы сможем это провернуть? Ведь за поиски короны уже взялась полиция, а эти парни не любят компромиссов. Даже если компания захочет кончить дело полюбовно и уплатить за возвращенную корону, полиция на это не пойдет. Ты об этом подумал?
  — Подумал. А сейчас думаю о том, что ты зря утруждаешь свой мозг. Тебе нужны лишние заботы? — Кэллаген пожал плечами. — Позвони директору, и если у тебя сложится впечатление, что он благосклонно отнесся к нашему предложению, то скажи ему, что я зайду к нему во второй половине дня.
  — Ладно.
  Они некоторое время молчали, а потом Кэллаген спросил:
  — Послушай, Виндемир, в ту ночь, когда ты околачивался возле дома Сайрака, сколько времени прошло до того момента, когда ты вошел в квартиру и обнаружил его труп?
  — Много. Я долго торчал под этим домом — мне показалось, что прошли годы.
  — Ясно. Ты видел, как кто-нибудь входил в дом или выходил из него?
  Николлз отрицательно покачал головой.
  — Я не видел ни единой души, но… Видишь ли, Слим, это очень темная улица, а вход в дом плохо освещен — видимо, владелец старается экономить на всем. Я поостерегся торчать у самой двери, а на расстоянии десяти ярдов было уже совсем плохо видно. Так что если кто-то постарался выскользнуть из дома незамеченным, я мог его просмотреть.
  — Понятно… Так я и думал, — задумчиво сказал Кэллаген. Николлз рассеянно допил свое виски, а потом спросил:
  — Перед тем как я отправился на это задание, ты мне сказал, что, возможно, я обнаружу там Ирен. Так что, ты считаешь возможным, что она была там?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Но ведь ты же не нашел ее там, не так ли?
  — Нет, не нашел. Такой уж это был неудачный день. — Кэллаген раздавил в пепельнице окурок и закурил новую сигарету.
  — И еще насчет того, что тебе следует сделать завтра. После разговора с директором страховой компании ты позвонишь в «Савой» и узнаешь, проживает ли еще у них Артур Дэнис. Если он уехал, проверь, не вернулся ли он в Майфилд-Плейс. Потом наведайся к Жульетте Лонжи — адрес ее ты найдешь в телефонной книге — и узнай, покинула ли она Лондон. Затем распорядись, чтобы кто-нибудь из наших парней — это может быть Уолт или Мэтью — съездил в Уолвертон, это в графстве Суссекс. Пусть проверит, там ли находится наша приятельница Ирен. Она должна была остановиться в отеле «Чекерс».
  — Ну и дела! Они что, все бегут из Лондона? Что случилось? Они заболели или перетрусили? — Он покачал головой, а потом, понизив голос, спросил: — Послушай, Слим, я некогда не задаю лишних вопросов, но мне очень хотелось бы узнать, что думает полиция об убийстве Сайрака? Я думаю, они не пожалели сил, чтобы заставить тебя говорить.
  — Им не пришлось прилагать никаких усилий. Я сам им все рассказал, — ответил Кэллаген.
  Лицо Николлза вытянулось.
  — Слим, ты меня удивляешь! Теперь я еще больше хочу узнать, кто замочил этого типа! Ведь если полицейские не найдут того, кто его порешил, они постараются повесить это дело на меня! Это было бы ужасно!
  — Успокойся. Никто не знает, что ты побывал там до меня. А если бы и знали, то никто не поверил бы, что ты способен кого-нибудь убить. И, уж конечно, даже бы если ты захотел избавить мир от Сайрака, то никогда не использовал бы для этого каминные щипцы. Ты нашел бы что-нибудь получше.
  — Верно, Слим, — заявил успокоившийся Николлз. — Этому парню хватило бы одного удара кулаком. Я с самого начала заметил, что у него слабая голова.
  * * *
  Закончив писать письмо, старший инспектор Гринголл собрал бумаги и, закрыв ящик письменного стола, направился к вешалке. Вдруг зазвонил телефон. Придерживая пальто левой рукой, инспектор поднял трубку. Звонил Шеррик.
  — Мистер Гринголл, — заговорил он взволнованно. — Я хочу вам сказать… Здесь сейчас Леминг — он в моем кабинете. Он хочет с вами поговорить!
  — Пожалуйста. Я жду его.
  — А я… можно мне тоже прийти? — Гринголл наморщил лоб.
  — Ну, если вы этого хотите… Приходите вместе.
  Пальто вернулось на вешалку, а старший инспектор — на свое место за письменным столом. Не прошло и минуты, как Шеррик и Леминг вошли в кабинет.
  — Мистер Гринголл, — выпалил Леминг, — у меня сложилось подозрение, что между делом о краже короны Дэнисов и убийством Сайрака существует связь!
  — Неужели? — не без иронии воскликнул Гринголл. — Жизнь не устает одаривать нас сюрпризами, да, Леминг? Но я хотел бы, чтобы вы рассказали об этом подробнее.
  — Директор страховой компании передал мне полученное ими анонимное письмо. Вот оно!
  Он протянул лист бумаги Гринголлу. Старший инспектор прочел письмо и вернул его Лемингу.
  — Как видите, автор этого письма советует страховой компании повременить с выплатой страховки за корону до проведения расследования. Это письмо заинтересовало меня, и я постарался как можно тщательнее его исследовать. Обратите внимание на бумагу, на которой напечатан текст, и вы заметите, что это не обычная массовая продукция, а бумага ручной выделки, которой присущи характерные особенности.
  — Не сомневаюсь, Леминг, что вы решили пойти по этому следу. — Леминг улыбнулся.
  — Вы правы, сэр. Я обратился к экспертам и установил, что существует лишь одно предприятие, выпускающее такую продукцию. Фирма «Ван энд Хоулинг» на Конди-стрит! Когда я обратился к ним, выяснилось, что они действительно производят эту бумагу, но иного формата. Лишь один раз в силу определенных обстоятельств они выпустили партию бумаги такого формата, как этот лист. И вся эта партия была приобретена одним клиентом.
  — Кто же он?
  — «Сыскное агентство Кэллагена» ка Беркли-сквер.
  — Да… дело становится интересным, — протянул Гринголл.
  — У меня появились основания полагать, что это письмо было написано в агентстве Кэллагена. Чтобы проверить эту версию, я отправился в «Глоуб энд Консолидейшн» и поинтересовался, была ли у них какая-нибудь переписка с конторой Кэллагена. Оказалось, что он наводил в компании какие-то справки. Это письмо нашли… Так вот, оно было напечатано на той же машинке с использованием той же бумаги. А значит, мы с полной уверенностью можем утверждать, что анонимное письмо родилось в офисе Кэллагена.
  Гринголл молчал, попыхивая трубкой.
  — Мне кажется, — вступил в разговор Шеррик, — что мы теперь располагаем отличной возможностью прижать Кэллагена. Пусть, наконец, получит то, что заслужил. Мистер Гринголл, вы сказали мне, что он силен и ловок. Но сейчас я в этом усомнился. Допустить такую ошибку! Неужели он не догадался взять бумагу, которая не компрометировала бы его?
  Гринголл, уныло усмехнувшись, покачал головой.
  — Ах, Шеррик, — сказал он, — сразу видно, что вы не знаете Кэллагена. Можете быть уверены, что, разыгрывая свою партию, он просчитал все ходы. И если письмо написано на столь приметной бумаге, то это свидетельствует лишь об одном: Кэллаген хочет, чтобы все знали, что именно он написал это письмо. Он прекрасно знает, по какому сценарию разыгрываются подобные спектакли. Он не сомневался, что, после того как будет объявлено вознаграждение за сведения о короне, компания непременно обратится в полицию вне зависимости от того, пожелает ли вмешательства полиции владелец пропавшей драгоценности… Кэллаген отправил это письмо, желая подстраховать себя. Ему известно, что корона украдена, но по каким-то своим соображениям он не желает в открытую поставить об этом в известность компанию. И вот он делает ловкий ход: пишет анонимное письмо, но так, чтобы полиция непременно узнала, кто является его автором.
  Леминг и Шеррик обменялись растерянными взглядами.
  — Я же говорил вам, Шеррик, — заметил Гринголл, — что Кэллаген имеет основания быть высокого мнения о себе.
  Воцарившееся в комнате молчание нарушил Леминг.
  — Но если он использует такую тактику, то что должен делать я, сэр? — спросил он.
  — Тот же вопрос собирался задать и я, — добавил Шеррик. Гринголл усмехнулся.
  — Я готов держать пари — Кэллаген уверен, что мы доберемся до этого письма; возможно, он предполагает, что оно уже в наших руках. Вы спрашиваете, как в этой ситуации должны поступить мы. Можем прямо сказать ему, что нам известен автор письма». Скорее всего Кэллаген ответит, что не знает ни о каком письме. Ну и что? Что в сущности произошло? Некий человек, пожелавший остаться неизвестным, счел своим долгом предупредить страховую компанию, чтобы она не спешила выплатить страховку за украденную драгоценность, не расследовав обстоятельств ее похищения. Он дал компании добрый совет, правда, избрав для этого далеко не лучшую форму. Но каким же образом вы собираетесь прижать его, Шеррик? — Он окинул взглядом своих расстроенных подопечных.
  — Однако, — заговорил Шеррик, — мы можем и не давить на него, а просто попросить дать объяснения…
  — И, видит Бог, вы их получите! — прервал его Гринголл с кислой усмешкой. — Вы только спросите его, и он выложит вам историю, настолько правдоподобную, что вы вспомните старую пословицу: слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не думаю, чтобы это очень продвинуло вас вперед! А потому, если интересно мое мнение, не суетитесь. Вы, Шеррик, продолжайте расследование убийства Сайрака, придерживаясь установленного порядка. Что же касается вас, Леминг, то я посоветовал бы вам поудобнее устроиться в кресле с трубкой в зубах и подождать дальнейшего развития событий.
  — Вы уверены, что предвидятся какие-то события?
  — Уверен, Леминг. Письмо — это первый ход Кэллагена, а он не из тех, кто бесцельно передвигает фигуры на доске.
  Глава 10
  Ночной диалог
  Кэллаген вышел из бара «Желтый Якорь» около одиннадцати, Сделав несколько шагов, он остановился: ему показалось, что тротуар слегка колеблется под его ногами. Какое-то время он сосредоточенно спрашивал себя, пьян он или нет, но потом решил, что в сущности это не имеет никого значения, и продолжил свой путь, шагая в направлении Чарлз-стрит.
  Неподалеку от Парк-Лейн он свернул в переулок, вошел в темный двор и постучал в знакомую дверь. После довольно долгой паузы в двери приоткрылось окошко и мужской голос спросил:
  — Кто там?
  — Кэллаген.
  — А, мистер Кэллаген! Входите, пожалуйста! — Дверь отворилась. — Давненько вы у нас не появлялись.
  — И очень сожалею об этом.
  Переступив порог, Кэллаген оказался в одном из тех ночных заведений, которые так размножились в Лондоне за последние годы, — полиция относилась к ним снисходительно, пока они не доставляли ей неприятностей.
  Сооруженный в подвальном помещении бар, в котором оказался следовавший за своим проводником Кэллаген, был неплохо оборудован — дубовые панели, отличное освещение Толстый владелец заведения, встретивший детектива, провел его в кухню, одновременно служившую хозяину кабинетом.
  Толстяк поставил на стол бутылку и сифон содовой. Он наполнил стакан Кэллагена и, извинившись, вышел. Кэллаген, откинувшись на спинку стула, неторопливо тянул виски с содовой. За стеной звучал рояль — в баре кто-то играл «День уходит»; детектив любил эту мелодию. Ему почему-то вспомнилось дело Вендейнов, которое он когда-то расследовал. Паола Дэнис чем-то напоминает Одри Вендейн, подумал он. А потом, решив, что лучше думать о настоящем, переключился на свои сегодняшние проблемы. Допив виски, он закурил сигарету. Вернувшийся толстяк подсел к столу, снова наполнил его стакан и предложил выпить за процветание заведения.
  — А вы совсем забыли нас, мистер Кэллаген, — сказал он. — Раньше вы бывали здесь куда чаще.
  — К сожалению, многое из того, что я делал раньше, я не делаю теперь, — ответил Кэллаген. — Кстати, вам никто не говорил о том, что Англия сейчас воюет с Германией?
  — Вроде бы я слышал, как кто-то говорил об этом кому-то.
  — Как насчет того, чтобы выпить со мной, Джонни? — спросил детектив.
  — Не откажусь, если таково ваше желание. Ваше здоровье! — Они выпили. Джонни снова наполнил стаканы, а потом спросил с улыбкой:
  — Так в чем же все-таки дело, мистер Кэллаген? Вы же знаете, что я вам предан и что со мной можно говорить без утайки!
  — Приятно это слышать. Но почему вы решили, что у меня есть к вам какое-то дело?
  Джонни передернул плечами.
  — Все очень просто. Ведь вы приходите сюда, когда в чем-то нуждаетесь.
  Кэллаген не счел нужным опровергать это мнение.
  — Послушайте, Джонни, вам не доводилось слышать об Энтони Сайраке?
  — А как же! Этот парень был нашим клиентом… Постойте, недавно я вроде бы слышал кое-что о нем. Похоже, он позволил, чтобы его пришили. Он вас интересует?
  — Только косвенно, потому что он действительно откинул копыта, — небрежно сказал Кэллаген. — Меня интересует, не был ли он связан с девушкой но имени Ирен Фивали. Вам не доводилось слышать о такой?
  — Еще как доводилось! — оживился толстяк. — Ирен была одной из его курочек — девчонки от него с ума сходили. Вы спросите, чем он привлек ее, но я в ответ смогу только пожать плечами. До сих пор не понимало, что она могла найти в таком типе, как этот Сайрак. Ведь у нее есть все — красота, деньги, шик. Они довольно долго бывали здесь вместе, пока… — Он замолчал.
  — Вам нет необходимости подыскивать слова, Джонни. Я уже догадался: пока он не заарканил другую женщину. Я угадал?
  — Точно.
  — Причем, полагаю, эта девушка была весьма необычной — масса шарма, элегантная, с прекрасными светлыми волосами и отличной фигурой… но некрасивая. Только вот в ее обществе об этом обстоятельстве сразу забывали. И все это называется Жульеттой Лонжи. Верно?
  — Больше этого я сам не смог бы вам сказать, — проворчал Джонни. — Зачем люди спрашивают о том, что знают сами?
  — Я просто догадался, — ответил детектив. Он допил свое виски и, поставив стакан на пол, заявил: — А теперь моя очередь ставить выпивку.
  — В жизни не видел, чтобы человек так хлестал виски! — с восторгом воскликнул Джонни. — У любого ноги уже начали бы заплетаться, а вам хоть бы хны! Вы что, никогда не пьянеете, мистер Кэллаген? Как вы сейчас себя чувствуете?
  — Ну… — Кэллаген подумал. — Вроде бы мне хотелось сейчас полетать, однако я не уверен в этом.
  — Я слышал, будто есть люди, которые тем лучше чувствуют себя, чем крепче нагрузятся. Вы не из таких?
  — Если бы я знал…
  Расправившись с последней порцией, Кэллаген тем же путем вышел на улицу. Ночь была прохладной — чувствовалась близость осени. Кэллаген неторопливо шел в направлении Парк-Лейн и размышлял над тем, чем он сейчас должен заняться. Почему людям всегда досаждают какие-то проблемы, которые надо решать? Вот и Сайрак с Ирен Фивали тоже планировали, решали, готовили…
  И вдруг он сообразил, куда его несут ноги: он только что миновал Сент-Джорджскую больницу и теперь направлялся к Киксбриджу. Почему его ноги выбрали этот путь? — подумал он, а потом улыбнулся. Он понял.
  Где-то вдалеке башенные часы пробили полночь, когда он позвонил у двери квартиры Паолы Дэнис на Палмер-Кер. Ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем дверь открылась. Перед ним стояла миссис Дэнис в изящном домашнем платье. Ее волосы были перехвачены синей шелковой лентой.
  — Я никогда не говорил вам, что могу быть беспредельно обаятельным? — первым заговорил он. — Или, может быть, вам об этом говорил кто-нибудь?
  — И вы, чтобы задать этот вопрос, явились ко мне в такое время, мистер Кэллаген? — спросила она с легкой усмешкой.
  Кэллаген покачал головой.
  — Нет, — ответил он. — Но я не могу назвать истинную причину моего появления здесь — вы мне все равно не поверите!
  — И все же я хочу узнать причину, заставившую вас нанести мне столь поздний визит.
  Он скорбно вздохнул.
  — Миссис Дэнис, вы никогда не пытались разжиться выпивкой в Лондоне в такое время? Это безумно трудно. Вот я и подумал, что, если я заявлюсь к вам, вы, может быть, предложите мне немножко виски.
  — Нет проблем, — ответила она. — Но только в счет тех двухсот пятидесяти фунтов.
  Кэллаген разочарованно покачал головой.
  — Значит, вы ведете счет своим деньгам? Вот как рушатся иллюзии! Никогда бы не подумал!.. А вот я никак не могу за ставить себя заняться денежными расчетами.
  — И что, мы долго будем стоять на пороге? — спросила она. — Если вы так нуждаетесь в виски, то входите.
  — С радостью!
  Оставив шляпу в холле, он последовал за хозяйкой в гостиную.
  — Между прочим, — сказала Паола, — о цели вашего визита я догадалась сразу же, увидя вас. Странный вы, однако, человек, мистер Кэллаген! Вы со мной согласны?
  — Затрудняюсь ответить на ваш вопрос. Могу лишь сказать, что я всегда стараюсь дойти до конца. Впрочем, не исключено, что именно поэтому я кажусь вам странным… и не нравлюсь вам.
  — Причины того, почему вы мне не нравитесь, никогда особо не интересовали меня.
  — О, в этом я не сомневаюсь! — Миссис Дэнис посерьезнела.
  — Как насчет Ирен? — спросила она. — Вы что-нибудь узнали о ней?
  — Вам когда-нибудь говорили, что у вас необычайно красивый голос? Когда-то, в молодости, я увлекался стихами — да, да, не смейтесь, я и сейчас люблю поэзию. И я до сих пор помню стихи о женщине, голос которой был как ласка… Такой же голос и у вас.
  — В самом деле? Но мой голос очень похож на голос Ирен. Разве вы не обратили на это внимания?
  — Я обратил внимание на многое, касающееся Ирен… но в этом плане она меня не интересует, можете мне верить. А вы…
  — Вы удивительно любезны, мистер Кэллаген! — с иронией заметила она.
  Он усмехнулся.
  — Может быть, даже в большей мере, чем вы полагаете. Возможно, вы поймете это позже.
  — Неужели? И можно спросить почему? — Кэллаген не ответил на вопрос.
  — Миссис Дэнис, — обратился он к хозяйке, — мне кажется, что у вас сложилось очень хорошее мнение об Ирен. Я не ошибся? Вы считаете ее в основном похожей на вас, но более энергичной, склонной к риску и авантюрам. Вы, будучи более стабильным, обстоятельным членом семьи, не можете не восхищаться своей отчаянной и решительной сестренкой. Я прав?
  Он подошел к камину и прислонился к нему спиной. Паола села в кресло напротив.
  — Да, — сказала она, помолчав немного. — Дело обстоит именно так. Я всегда восхищалась Ирен за то, что ей присущи качества, которых мне недоставало. Особенно активности.
  — Не могу с вами согласиться, — возразил Кэллаген. — Мне кажется, энергии вам вполне хватает, а вот вашей сестренке не мешало бы несколько сбросить пар!
  — Вы так считаете? — Ее тон снова стал холодным. — Мистер Кэллаген, я почти уверена, что вы знаете, где находится Ирен, причем это известно вам уже давно. Мне кажется, что вы разыгрываете свою партию, но я не могу понять, в чем ее суть. Так какую игру вы ведете, мистер Кэллаген?
  — А какую игру, по вашему мнению, я должен вести?
  — Не знаю. Мне кажется, что вы увлечены Ирен… — Кэллаген с улыбкой отпил немного виски.
  — Отлично! — заявил он. — Должен ли я заключить из ваших слов, что очаровательная Ирен в какой-то мере заинтересовалась мистером Кэллагеном?
  — Я в этом не сомневаюсь. Вы — сильная личность, это нельзя отрицать. Напуганная, оказавшаяся в затруднительной ситуации девушка, конечно же…
  — Это не имеет значения, — перебил он ее. — Ирен не интересует меня. Из вашего дуэта куда больше привлекаете меня вы. Вы мне нравитесь со всеми достоинствами и недостатками… Впрочем, я уже говорил это.
  — Говорили, но я побоялась поверить, — ответила она с сарказмом. — Такая честь!
  — Теперь можете поверить. И этому, и еще кое-чему, о чем я сейчас буду говорить. Придет время, когда Паола Дэнис начнет верить мистеру Кэллагену. И не раскается в этом.
  Она легким движением поправила волосы.
  — Я удивлена. Вы так жаждали виски, а теперь почти не замечаете его.
  Кэллаген поднес стакан к губам.
  — Должен признаться, что я не так уж и жаждал его.
  — Ваши слова отнюдь не удивили меня. — Она передернула плечами. — Конечно же, вы явились ко мне вовсе не потому, что вам захотелось выпить. Просто вы решили показать, что смотрите на мой дом как на ночную забегаловку, готовую обслужить клиента в любое время суток Вам хотелось как-то задеть меня, вот вы и решили, что если появитесь у меня в такой час и под таким предлогом, то цель ваша будет достигнута. Только я уже достаточно разобралась в вас, чтобы принимать ваши выходки всерьез! — Она немного помолчала. — И все-таки мне интересно, что вы собираетесь мне рассказать и во что я должна буду поверить.
  — Сейчас я вам все расскажу. А вам советую слушать внимательно, так как речь пойдет о вещах серьезных. Напомню вам, что вы поручили мне разыскать скрывшуюся Ирен и постараться оградить ее от неприятностей. Тем самым вы возложили на меня весьма нелегкую миссию… Я имею в виду вторую часть вашего задания. — Он сделал паузу, усмехнулся и заговорил снова: — Таково было ваше поручение, и «Сыскное агентство Кэллагена» поступило так, как поступает всегда, когда клиент ему симпатичен: оно сделало все, чтобы ваши желания были удовлетворены.
  — Я не могу понять… — начала она, но Кэллаген прервал ее движением руки.
  — Естественно. Ведь я еще даже не начал свою историю. Это всего лишь вступление. Итак, вернемся к тому дню, когда вы попросили мужа дать вам развод, а он вам в этом отказал. После этого вы провели несколько дней в Майфилд-Плейс — вам хотелось обдумать все как следует и принять окончательное решение. Именно тогда у вас сложился план, касающийся короны. Вы изложили его в письме, которое послали своей сестре. В нем вы писали, что было бы неплохо, если бы вы, покидая мистера Дэниса, прихватили с собой корону. Вы полагали, что в этом случае вам будет легче вести дальнейшие переговоры с мужем по поводу вашего состояния, которое он растратил.
  Она бросила на него удивленный взгляд.
  — Откуда вы… Откуда вы узнали о письме?
  — Я видел его… Правда, не все, а только второй лист, — ответил он. — Однако, если вы разрешите, я хотел бы продолжить свой рассказ. Итак, вы решили завладеть короной. Однако вы вовсе не горели желанием лично похитить ее, а потому обратились к подходящему для такого дела человеку, с которым были знакомы. Я имею в виду Сайрака, которого недавно убили. Вы дали ему ключ от Майфилд-Плейс и сообщили цифровую комбинацию, отпирающую сейф. Он без каких-либо затруднений извлек корону из сейфа и доставил ее вам. Все это время корона была в ваших руках, вы продумывали план дальнейших действий, но вдруг… вдруг вам на глаза попалось объявление в «Таймс», и вы почувствовали себя весьма неуютно. Вы не знали, что вам делать: ведь в игру вот-вот должна была вступить полиция… В то же время вы чувствовали, что не в силах вернуть корону мужу: одна мысль об этом вызывала у вас ужас. И тогда… тогда вы обратились ко мне, чтобы корону вашему мужу вернул я!
  — Но этой короны у меня нет! И никогда не было!
  — Вам вовсе не следует расстраиваться по этому поводу. У вас нет короны, но она есть у меня. Вы, конечно, понимаете, что история, которую я вам рассказал, это версия, которой нам надлежит придерживаться.
  — Но почему? Ведь я не похищала корону! — Кэллаген недовольно покачал головой.
  — Вы не догадываетесь? Хорошо, отвечу на ваш вопрос предельно четко: потому что корона была украдена Ирен, которая, идя на это, отнюдь не собиралась отдавать корону вам. Нет, она использовала Сайрака, чтобы украсть корону для себя — ей хотелось отомстить Артуру Дэнису. И если это откроется, она вполне может угодить за решетку.
  Руки Паолы так сильно сжали подлокотники кресла, что ее пальцы побелели.
  — Это… действительно так? — спросила она срывающимся голосом.
  Кэллаген кивнул.
  — Но это еще не все, — продолжал он, отпив немного виски. — Ваша любящая риск сестра устроила свои дела так славно, что, кроме обвинения в краже, ей может быть предъявлено обвинение в убийстве!
  — Боже!.. — Лицо Паолы было бледным, как полотно. — Этого не может быть! — воскликнула она с отчаянием. — Скажите, что это не так! Вы представить себе не можете, как я тревожусь за Ирен!
  — Я тоже тревожусь, — мрачно проворчал Кэллаген, — но не за нее.
  — А за кого же?
  — За вас! — Он подошел к столу и взял сигарету из шкатулки. — Я выполню то, что вы мне поручили. Видите ли, я намерен заработать эти двести пятьдесят фунтов.
  — Но почему вы тогда вернули Ирен тысячу фунтов?
  — О, это совсем другая материя! В некоторых случаях я очень щепетилен с клиентами. Полагаю, вы были бы удивлены, узнав, что я способен для них сделать… при определенном стечении обстоятельств.
  Казалось, Паола несколько успокоилась.
  — Скажите, мистер Кэллаген, — обратилась она к детективу, — что за убийство вы имеет в виду и какое отношение оно может иметь к моей сестре? Ирен не может быть связана с убийством, это невозможно!
  Кэллаген печально усмехнулся.
  — Вы так думаете? Да, сестры нередко ошибаются, когда считают, что хорошо знают друг друга… Вот и вы, разумеется, полагаете, что отлично знаете Ирен. Она представляется вам очень славной современной девушкой — умной, проницательной, деятельной… ну, может быть, немножко импульсивной и склонной к авантюрам. Но на самом деле она не такая. Ирен — женщина, готовая использовать любые средства для достижений поставленной целя. Я не уверен в том, что после того как я скажу все, что намерен сказать, вы по-прежнему будете любить ее!
  — Говорите, — сказала она негромко. — Я готова ко всему.
  — Ну что ж…
  Кэллаген взглянул на свой стакан. Он был пуст. Проследив за взглядом детектива, Паола встала, чтобы налить ему виски. Кэллаген отставил стакан на каминную полку, а затем неожиданно обнял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал в губы. Она не имела возможности воспротивиться этому, да и не стремилась. Поступок Кэллагена, казалось, не был для нее неожиданностью.
  — Могу ли я спросить вас, — сказала она наконец, — почему вы это сделали? Это стиль работы «Сыскного агентства Кэллагена» или побочное действие виски?
  — Какая разница! — Он улыбнулся. — Поцелуй в сложившейся ситуации был просто необходим. Я не говорю о том, что он доставил мне огромное удовольствие… и не будет включен в те самые двести пятьдесят фунтов.
  Паола окинула его внимательным взглядом, а затем, вздохнув, покачала головой.
  — Не могу понять, как вы ухитряетесь заставить меня делать то, что вы хотите… Сперва я позволила вам среди ночи войти ко мне, потом допустила, чтобы вы меня поцеловали… И я почему-то не сержусь на вас, хотя вообще-то должна была просто указать вам на дверь! Почему?
  Его глаза блеснули.
  — Полагаю, — сказал он, — что на ваш вопрос трудно ответить однозначно. Возможно, все происходит так, как происходит, просто потому, что вы — замечательная женщина. А может быть, дело в том, что вы чувствуете, возможно, подсознательно, что я здесь нужен, что мое присутствие для вас желательно… Вы можете не поверить моим словам, но так может быть.
  — Вы сказали, что ваше присутствие желательно… Что вы имели в виду, мистер Кэллаген?
  — Вам лучше присесть, миссис Дэнис. Сейчас я вам все расскажу… Однако должен вас предупредить, что мои слова не доставят вам удовольствия.
  — Я была бы дурой, если бы сомневалась в этом.
  Она вернулась к креслу и, опустившись в него, сложила руки на коленях.
  — Приятно видеть женщину, умеющую владеть собой, — сказал Кэллаген. — Мне кажется, что если бы вы даже умирали от страха, то сумели бы не обнаружить этого. Вы — молодчина, и я надеюсь, что вы так же будете вести себя и дальше.
  — Что с Ирен, мистер Кэллаген? Где она? Я не сомневаюсь, что вам это известно.
  — Вы не ошиблись. Ирен сейчас ничего не угрожает. Она далеко от Лондона, в маленьком городке, где остановилась во вполне сносном тихом отеле. Это я настоял на том, чтобы она уехала отсюда. Лондонский климат сейчас вреден для нее, поверьте мне. Когда ситуация изменится и ей можно будет вернуться, я поставлю ее в известность об этом. — Ее лицо просветлело.
  — Боже, как я счастлива, что с ней все в порядке! Но вот что меня беспокоит: провинция — это не ее стихия. Ее тошнит от тихих провинциальных отелей.
  — Вы так считаете? Однако она с удовольствием провела несколько дней в загородной гостинице близ Лейлхема… Там она была с вашим мужем.
  Паола вздрогнула, как от удара бича.
  — Что?! Этого не может быть! Это была другая женщина, не Ирен!
  — Все было именно так. В Лейлхеме с Дэнисом была Ирен, перекрасившаяся в блондинку.
  — Но письмо! Ведь в письме говорится, что с Артуром была некрасивая блондинка. Неужели кто-либо может найти Ирен некрасивой?
  — Миссис Дэнис, совсем недавно вы спрашивали меня, какую игру я разыгрываю. Кажется, пришло время поговорить об этом. В моем рассказе будет немало предположений, однако все они достаточно достоверны и хорошо согласуются со всей совокупностью фактов. Итак, послушайте меня. Вы попросили вашего мужа согласиться на развод. Он вам отказал. По какой причине? Вас это не интересовало. Что вы делаете после этого? Я думаю, вы идете к Ирен, рассказываете ей все и просите у нее совета.
  — Совершенно верно. В это время Ирен жила с нами в Майфилд-Плейс. Я никогда ничего не скрывала от сестры. Она выслушала меня и сказала, что поговорит с Артуром и постарается его переубедить…
  — Вот! Этот момент заслуживает того, чтобы на нем остановиться! Попробую угадать, что было дальше. Ирен сказала, что намерена поговорить с Артуром Дэнисом, и посоветовала вам на это время куда-нибудь уехать, чтобы этот разговор состоялся в непринужденной обстановке. События развивались так?
  — Да. Вы угадали. Ирен посоветовала мне уехать, и я последовала этому совету. Мне показалось, что это неплохая идея.
  — Я бы даже сказал отличная… с точки зрения Ирен. Но продолжим. Уехав в Лондон, вы написали сестре письмо. В этом письме вы сообщили ей, что окончательно решили порвать с Дэнисом. Вы коснулись также своих финансовых проблем. В этом отношении ваше положение было далеко не блестящим: воспользовавшись вашей недальновидностью при составлении брачного контракта, Дэнис растратил бо́льшую часть ваших средств и меньше всего думает об их возмещении. Все это настолько выбило вас из колеи, что у вас возник совершенно не соответствующий вашей натуре план похищения короны. Вам казалось, что, если вы захватите с собой корону, вам удастся добиться определенного преимущества в конфликте с Дэнисом. Естественно, вы этого не сделали, отказавшись от своих намерений, но… подтолкнули Ирен к определенным действиям, и она тоже кое-что задумала…
  Паола слушала молча. Ее большие, выразительные глаза неотрывно смотрели в лицо детектива.
  — Основная цель Ирен была предельно проста: выйти замуж за Артура Дэниса. Почему ей так хотелось стать его женой? Видимо, многое в Дэнисе ей импонировало. Это сильный человек, способный постоять за себя и не дающий спуска пытающимся навредить ему. А Ирен нужны были защита и опора: она успела обзавестись достаточным количеством знакомых, которые, мягко говоря, не любили ее.
  — Значит, вы действительно считаете, что она пошла на это? Но… но она знала, что Дэнис не сможет жениться на ней, не расторгнув брак со мной…
  — Вот именно! — прервал ее Кэллаген. — Она это знала! Но знала она и то, что если проведет вместе с Дэнисом какое-то время в отеле, то у вас появится повод для развода. Дэнис ей доверял и, уж конечно, не догадывался, что она сама известит вас о скандальном поведении вашего мужа. Именно это она и сделала. Проведя несколько дней с вашим мужем в Лейлхеме, она принимает меры, чтобы об этом узнали вы, не сомневаясь, что после этого вы начнете бракоразводный процесс. Вот тут-то и появляется на сцене Сайрак. Ирен вступает с ним в сговор, и он берет на себя труд написать анонимное письмо и отправить его вам. В то же время Ирен не хочет, чтобы вы узнали, что в Лейлхеме с Дэнис была она, ваша сестра. Поэтому перед отъездом она красит волосы и превращается в блондинку, а Сайрак в своем письме пишет, что блондинка, с которой Дэнис остановился в отеле, некрасива. Скажите, кто после этого мог заподозрить, что некрасивая блондинка из Лейлхема — это очаровательная Ирен?
  Он закурил. В соседней комнате часы пробили час ночи.
  — Естественно, — продолжал Кэллаген, — получив это письмо, вы отреагировали на него именно так, как рассчитывала Ирен. Вы пошли к своему адвокату, а тот послал детективов в гостиницу «Уотерфилд». Те выполнили там рутинную работу: они показывали служащим отеля фотографии женщин, с которыми был знаком Дэнис, спрашивая, не одна ли из этих дам была с ним, и, конечно же, получали отрицательные ответы. Ну что ж, значит, на бракоразводном процессе будет фигурировать дама-незнакомка, это классический персонаж подобных дел…
  Какой великолепный расчет! Ирен понимает, что Дэнис не будет защищаться, чтобы не скомпрометировать ее; в результате ваш брак будет расторгнут, вы получите свободу, а она устранит препятствие на пути к желанному замужеству… Вот на что она надеялась. Но… все сложилось совсем не так, как она рассчитывала!
  — Ей что-то помешало?
  — Да. Дэнис увлекся другой женщиной. Он познакомился с девушкой по имени Жульетта Лонжи. И вот образец иронии судьбы: мисс Лонжи — блондинка, она некрасива, но… очаровательна. К тому же она богата, а Дэнис отчаянно нуждается в деньгах. Мисс Лонжи хочется стать хозяйкой Майфилд-Плейс, и она готова заплатить за это. И вот Дэнис совершает попорот на сто восемьдесят градусов. Он встречается с Ирен и говорит ей, что его намерения изменились и поэтому им следует расстаться.
  Кэллаген затянулся и пустил к потолку облачко голубого дыма.
  — Думаю, это было весьма шумное свидание, — продолжал он. — Не знаю, как вы, а я могу представить себе эту милую сцену. Такой удар по самолюбию вашей сестрицы! Она наверняка излила на него весь свой гнев и без прикрас выложила «се, что о нем думает. Но что с того? Она ничего не могла поделать. Все преимущества были на его стороне. Он крепко держал ее в своих руках. На угрозы Ирен учинить скандал он, вероятно, ответил, что в этом случае познакомит вас с проектом ее замужества и с некоторыми подробностями лейлхемской идиллии.
  Ирен быстро сообразила, какие последствия ожидают ее в этом случае, и отступила. Можно представить, как она ненавидела Дэниса в эти минуты! Однако не в обычае Ирен было бы признать себя побежденной, и она тут же придумала новый план.
  Сидевшая в кресле Паола резко подняла голову.
  — Новый план? Еще хуже первого? — На ее глазах блестели слезы.
  — Боюсь, что да, — ответил Кэллаген. — Однако вам придется пройти через это, и ничего страшного в этом я не вижу. Но… нарыв созрел, его нужно вскрыть. Если Ирен будет разоблачена, от этого станет лучше всем.
  — Мне кажется, — прошептала Паола, — что я уже не люблю ее так, как прежде. У меня такое ощущение, что мы говорим о чужом для меня человеке, И этого чужого человека я презираю.
  — Если это так, то я рад за вас, — сказал Кэллаген. — В таком случае вас меньше расстроит то, что мне еще предстоит сказать…
  — Продолжайте, пожалуйста, — попросила она.
  — Дэнис смертельно оскорбил Ирен, — начал Кэллаген, — и она решила взять реванш. Я более чем уверен, что у нее были весьма далеко идущие планы. Но для воплощения их в жизнь требовались деньги, причем деньги немалые. И вот Ирен принимает решение украсть корону. Она обзавелась ключами от Майфилд-Плейс, узнала каким-то образом шифр сейфа, в котором хранилась корона. Сайрак показался ей человеком, вполне подходящим для выполнения этой операции. Она выплачивает ему в качестве аванса двести пятьдесят фунтов и обещает заплатить еще столько же, когда он доставят ей корону. Все было рассчитано правильно… все, кроме одного: Ирен ошиблась в оценке Сайрака.
  Он немного помолчал, а потом, ободряюще улыбнувшись Паоле, продолжил свой рассказ.
  — Получив двести пятьдесят фунтов, Сайрак посетил ночью Майфилд-Плейс и без каких-либо приключений похитил корону. В сущности он ничем не рисковал. Если бы его застукали во время выполнения этой операции, он заявил бы, что проделал все это по вашему распоряжению, переданному через Ирен. Ведь у него было ваше письмо, в котором вы выражали свое намерение завладеть короной. Да вы и сами подтвердили бы его слова, чтобы вывести из-под удара Ирен. Доставив добычу к себе на квартиру, он, однако, очень-очень огорчил Ирен, заявив ей, что отдаст ей корону только за весьма крупную сумму денег.
  Кэллаген взял из шкатулки сигарету и закурил.
  — В результате Ирен оказалась в отчаянном положении и, естественно, попыталась выйти из него, Для этого она решила воспользоваться услугами моего агентства — не знаю, откуда она получила информацию о нем. Покрасив волосы в естественный для нее цвет, она явилась ко мне под видом миссис Дэнис. Она попросила меня помочь ей и отобрать корону у Сайрака; за это она предложила мне тысячу фунтов — видимо, последние деньги, которыми она располагала. Скажу откровенно, это был отличный план, и он, возможно, сработал бы, если бы моя секретарша не заметила, что у нашей клиентки крашеные волосы. Если бы не это, я никогда не стал бы разыскивать настоящую миссис Дэнис, то есть вас. В этом случае у Ирен был бы шанс на выигрыш, однако не слишком большой.
  — Почему вы так считаете?
  — Потому что не следует сбрасывать со счетов Сайрака. Чтобы отобрать у него корону, мне пришлось немного поработать кулаками, что вряд ли доставило ему удовольствие, И еще меньше ему понравилось, когда я после разговора с Ирен пришел к нему и сообщил, что она собирается вернуть корону Дэниса, подбросив ее в сейф в Майфилд-Плейс.
  — Вы считаете, что он не поверил этому и решил, что она блефует?
  — Вне всякого сомнения. Сайрак не был бы Сайраком, если бы клюнул на столь незамысловатую ложь. Их бедой было то, что эту партию пытались разыграть два отъявленных плута, каждый из которых пытался проехаться за счет другого. Если бы они оба играли честно, может быть, что-нибудь и получилось бы. Но честность отнюдь не была в их правилах.
  — И как же поступил Сайрак?
  — Элементарно просто. Он анонимно связался с Дэнисом и подбросил ему мысль о возможном исчезновении короны, чтобы затем по поведению Дэниса установить, вернулась ли корона на место. Как вам известно, Дэнис, обнаружив исчезновение короны из Майфилд-Плейс, обратился в страховую компанию, и с этого момента Сайрак обрел уверенность, что корона находится у Ирен, которая и не думала с ней расставаться. Первоначально он, несомненно, имел намерения заставить свою подругу петь, однако некоторые события подсказали ему другую идею, еще более заманчивую. Вы не догадываетесь, в чем она состояла?
  — Кажется, догадываюсь.
  — Он обнаружил в «Таймс» сообщение, в котором представители «Глоуб энд Консолидейшн» предлагали вознаграждение за украденную корону. Сайрак, зная от Ирен о плачевном состоянии финансов Дэниса, понимал, что Дэнис куда больше заинтересован в выплате ему страховой премии, нежели в возвращении короны. Ведь корона была застрахована на очень большую сумму, скорее всего превышающую ее реальную стоимость. Конечно же, Сайрак не мог пройти мимо столь многообещающей возможности. Что же касается Дэниса, то, по-моему, он знал, кто похитил корону, но ему ужасно хотелось, чтобы кто-нибудь убедил его, что корона украдена по вашему указанию. Когда я дал ему понять, что я придерживаюсь именно такого мнения и что во время следствия буду утверждать именно это, он тут же возлюбил меня, наговорил мне комплиментов и даже вручил мне тысячу фунтов, чтобы укрепить меня в моих подозрениях. На основе всего этого я пришел к выводу, что он не очень вас любит. Я не ошибся?
  Она улыбнулась так, как будто он сказал что-то забавное, но не ответила на его слова.
  — Мне хотелось бы внести ясность в один вопрос, — сказала она, — которого вы не коснулись. Если взглянуть на происходящее со стороны, создается впечатление, что вы сделали все возможное, чтобы уверить весь мир в том, что корону украла я. Можно ли мне спросить вас, зачем вы это делаете? Мистер Кэллаген, нанятый мною частный детектив, глава сыскного агентства предает меня! Вам это не кажется странным?
  Кэллаген негромко рассмеялся, когда она выпалила это, а потом сказал:
  — Попробуйте поверить мне на слово, что вам не следует ни в чем сомневаться. Ответ на все вопросы вы получите скоро, возможно, раньше, чем ожидаете. Может быть, это будет завтра. Но я хотел бы продолжить свой рассказ. Ведь мы еще не добрались до кульминационной точки!
  — Неужели?
  — Да. Так вот, после появления публикации в «Таймс» замерший было маховик начинает набирать обороты. Ирен, прочтя сообщение в «Таймс», приходит к выводу, что Сайрак начал ей мстить. Естественно, она в ужасе — ведь ей известно, что это за личность. Начав действовать, он ни перед чем не остановится. Но, кроме страха, ее мучит уязвленное самолюбие и бесят мысли о том, что предавший ее Дэнис получит от страховой компании солидную сумму за совершенное ею преступление. Сыграть с ней такую шутку! Нет, она не может с этим примириться! И она снова идет к Сайраку. Конечно, мы никогда не узнаем, о чем они говорили, однако о сути сделанного ею ему предложения догадаться можно. Если Дэнис верит или готов поверить, что корону украла его жена, его можно заставить отстегнуть изрядную часть суммы, полученной по страховому полису, пригрозив, что в случае отказа страховая компания будет уведомлена о том, что корону украл сам Дэнис совместно со своей женой.
  — Но ведь это чудовищно! — воскликнула Паола. — Такая подлость! Нет, я не могу поверить в то, что Ирен способна на такое! Этого не может быть! Это выдумка!..
  — Я не занимаюсь выдумками, — прервал ее Кэллаген. — Я устанавливаю факты и анализирую их. Кстати, обратите внимание на такой красноречивый момент: кому приносит Ирен в финале эту злополучную корону? Человеку, который готов подтвердить, что в похищении драгоценности виновны вы, миссис Дэнис. То есть мне. — Он помолчал немного, а потом сказал совсем другим тоном: — Вы не догадываетесь, что у меня пересохло в горле? Мне кажется, что я уже много лет не произносил столь длинной речи! Вы не считаете, что я заслужил капельку виски!
  Она встала, чтобы наполнить его стакан. Кэллаген улыбнулся.
  — Вы знаете, — сказал он, — вообще-то я не так уж и хочу виски. Просто мне захотелось посмотреть, как вы пройдете по комнате. У вас удивительная походка, легкая и грациозная.
  Она налила ему виски.
  — Вы удивительный человек, мистер Кэллаген! Вы приходите ко мне в полночь, я впускаю вас в дом, а вы рассказываете мне жестокие, невероятные вещи, которые, к сожалению, очень похожи на правду, и заканчиваете комплиментом моей походке!
  — Вы находите это странным? Разве частный детектив не имеет права любоваться красивым?
  — Разумеется, имеет, но… Мистер Кэллаген, а почему Ирен вообще решила расстаться с короной?
  — Она была вынуждена от нее избавиться. И в создавшейся ситуации по причинам, о которых я уже говорил, именно я оказался тем, кто больше других устраивал Ирен. Корона жгла ей руки.
  — Почему?
  — Дело в том, что она встретилась с Сайраком в ту ночь, когда этот тип был убит. А на другой день она принесла мне корону.
  — Вы хотите сказать… — Ее голос оборвался, и она замолчала, не закончив фразу.
  — Я ничего не хочу сказать… Это вы хотите спросить меня, не она ли убила Сайрака. Что я могу вам на это ответить? В принципе это возможно. У нее были мотивы убить его, причем достаточно серьезные. И был тут еще один момент… пожалуй, еще менее привлекательный…
  Он замолчал и вопросительно взглянул на нее.
  — Говорите! — почти прошептала она. — За этот час я узнала столько, что вы уже ничем меня не удивите!
  — Вообще-то мне не следовало бы признаваться вам в этом, но я все же скажу… — начал Кэллаген. — Труп Сайрака был обнаружен не мной и не тогда. То, что он убит, установил мой помощник, Виндемир Николлз, причем почти за сутки до того, как об этом была извещена полиция. Не спрашивайте меня, как это произошло. Николлз сообщил об этом мне, и где-то около полуночи я проник в квартиру Сайрака, чтобы взглянуть на его тело. Он умер от удара тяжелым предметом по голове, а его тело было отброшено на письменный стол. Так вот, под ним находился второй листок вашего письма к Ирен. Да, да, того самого, в котором вы писали ей, что намерены завладеть короной. Полиция непременно нашла бы его в первые пять минут.
  — Боже! Вы хотите сказать, что письмо положили туда…
  — В этом не приходится сомневаться. Письмо было положено туда специально после убийства Сайрака. Причем заметьте, не все письмо. Кто-то взял на себя труд изъять первый листок. Вы догадываетесь, с какой целью это было сделано?
  — Нет.
  — На первом листе было названо имя адресата: Ирен. А вот прочтя второй листок, можно было предположить, что вы писали Сайраку, с которым были близки. Любой полицейский, обнаруживший эту страницу, тут же пришел бы к выводу, что Сайрак был использован вами для похищения короны.
  Застыв в своем кресле, Паола молча смотрела на него. Ее губы чуть заметно шевелились, но она не могла произнести ни слова.
  — Так вы думаете… — выдавила она через силу. — Вы считаете… что это Ирен оставила там мое письмо?
  — Необязательно, может быть, это была она, а может, и нет. Если верно последнее, то она еще может спастись.
  — Как?
  — Я предпочел бы пока не говорить об этом. Главное то, что теперь вы теперь правильно оцениваете сложившуюся ситуацию.
  — Да… Но после того, что вы мне сообщили, я не стала чувствовать себя уверенней. Мое положение представляется мне весьма шатким.
  Кэллаген слегка поморщился.
  — Послушайте, миссис Дэнис, — сказал он, — ведь я уже сказал вам, что позабочусь обо всем. Если вы мне не доверяете, я посоветовал бы обратиться к другому детективу.
  Паола Дэнис улыбнулась.
  — Не скажу, чтобы я симпатизировала вам, мистер Кэллаген, но сомневаться в вашей компетентности не приходится.
  — Приятно слышать, — буркнул он. — Теперь о деле. Возможно, завтра я позвоню вам и попрошу прийти в мое агентство. Говорите меньше, точно отвечайте на мои вопросы и больше слушайте. Наша версия такова: вы поссорились с мужем, отказавшимся дать вам развод, и решили уйти из Майфилд-Плейс. В качестве компенсации за причиненный ущерб вы задумали завладеть короной Дэнисов. Договорились с Сайраком, который согласился похитить эту корону для вас. Вы сообщили ему цифровую комбинацию, отпирающую сейф, и снабдили его ключами от дома. Он выкрал корону, но отказался отдать ее вам и предпринял попытку шантажа. Тогда вы обратились ко мне, Я прижал Сайрака и отобрал у него корону. С тех пор корона хранится в моем агентстве. Вот и все. Вы верите мне?
  — Вполне. Должна же я доверять хоть кому-то!
  — Браво! — Кэллаген улыбнулся. — Да, вам нужна опора, и пусть этой опорой буду я.
  Глава 11
  Ничего, кроме правды
  Дел у инспектора Шеррика сегодня было по горло, он даже не успел сходить на ленч, однако, когда он стучал в кабинет инспектора Леминга, своего коллеги, вид у него был довольный.
  Леминг, сидя за столом, курил сигарету Было видно, что он добросовестно следует совету Гринголла и сейчас изнывает от бездействия. Приход коллеги был для него манной небесной.
  — Добрый день, Шеррик! — воскликнул он. — У вас есть какие-нибудь новости?
  Шеррик швырнул свою шляпу на стол.
  — Знаете, Леминг, — сказал он, — это дело об убийстве Сайрака захватывает меня все больше! Вы спрашиваете, есть ли новости? Пока нет, и я по сути дела не продвинулся вперед, если не считать кое-каких деталей. Но, может быть, на данном этапе это хороший признак — события постепенно созревают!
  — Мне бы ваш оптимизм, Шеррик! Ведь эта чертова корона!..
  — Значит, вы тоже не продвинулись вперед?
  — Каким образом я мог бы продвинуться, если Гринголл велел мне ждать? После того разговора с ним я попросту парализован. Следуя его совету, я торчу в этом кабинете и барабаню по столу пальцами в ожидании перемен.
  Шеррик закурил сигарету.
  — Так вот, Леминг, мне кажется, что кое-какие перемены уже намечаются. Как вы знаете, я занимаюсь связями Сайрака — исключительно мерзкая личность, скажу я вам… Так вот, роясь в его прошлом, я обнаружил деталь, которая представляется мне заслуживающей внимания. Этот Сайрак часто бывал в дансингах и других подобных местах с некой Ирен Фивали. По-видимому, она была его любовницей.
  — Ну и что же?
  — А то, — со значением произнес Шеррик, — что эта Ирен Фивали — родная сестра Паолы Дэнис, супруги владельца короны.
  Леминг присвистнул.
  — Ого! — Он покачал головой. — Достаточно интересный факт! И что же мы будем с ним делать?
  — В настоящий момент — ничего, — ответил Шеррик. — Я предпочту подождать. Но это наводит на размышления, не так ли?
  — Несомненно. Я полагаю… — начал было Леминг, но зазвонивший телефон прервал его. Он взял трубку. — Алло?..
  Разговор длился довольно долго, причем сам Леминг почти не говорил, ограничиваясь словами «да», «так» и «понятно», но по мере того как он слушал, лицо его прояснялось. Опустив наконец трубку на рычаг аппарата, он сказал:
  — Ну Шеррик, кажется, я смогу назвать сегодняшний день удачным!
  — В чем дело, Леминг?
  — Сейчас скажу! Мне кажется, что мы имеем шанс прищемить хвост Кэллагену! Я посоветовал бы вам немного отдохнуть, Шеррик. Покурите, погуляйте, а я пока отстучу докладную Гринголлу. Чует мое сердце, что, прочитав ее, он сам предложит нам провести операцию! — Он окинул Шеррика победоносным взглядом и, гримасничая, как мальчишка, которому пообещали мороженое, добавил: — Я надеюсь, что на этот раз мы его прищучим!
  — Ничего более приятного вы не могли мне сказать! — откликнулся Шеррик. — В последнее время слишком много говорят о Кэллагене — он и такой и этакий, и крутой и изворотливый… Только вот тот, кто играет с огнем, когда-нибудь да обожжется!
  — А мы ему в этом поможем. И постараемся, чтобы он подольше ходил подпаленным! Однако я должен взяться за дело.
  — Я понял. Ухожу и вернусь к вам через полчаса.
  — За полчаса я вполне управлюсь!
  Когда Шеррик исчез за дверью, Леминг сел за пишущую машинку и начал сосредоточенно печатать.
  «Департамент юстиции. Новый Скотланд-Ярд
  От инспектора Н. Г. Леминга Старшему инспектору Дж .Г. Гринголлу
  (конфиденциально)
  В свете состоявшегося недавно между нами служебного разговора считаю необходимым довести до Вашего сведения некоторые факты, сообщенные мне сегодня генеральным директором страховой компании «Глоуб энд Консолидейшн», мистером Ричардом Джеруэзом.
  1. Сегодня утром в девять часов тридцать минут некий мистер Николлз, помощник мистера Кэллагена из «Сыскного агентства Кэллагена», позвонил мистеру Джеруэзу и спросил, может ли агентство, которое он представляет, претендовать на вознаграждение в размере тысячи фунтов, обещанное компанией через газету «Таймс» за сведения, которые помогли бы найти «Пэрскую корону Дэнисов».
  Мистер Джеруэз, который, как вам известно, несколько дней назад обратился к нам с просьбой организовать поиски пропавшей драгоценности, не желая принимать на себя какие-либо обязательства, ответил звонившему, что компания готова выплатить вознаграждение любому, кто располагает информацией, которая поможет найти корону.
  2. Мистер Николлз, удовлетворенный ответом директора, сказал ему, что мистер Кэллаген сегодня же навестит его.
  Кэллаген действительно явился в офис страховой компании в двенадцать тридцать, где был принят мистером Джеруэзом.
  Мистер Кэллаген прежде всего обратился к директору компании с просьбой о конфиденциальности предстоящего разговора. Мистер Джеруэз, ничего конкретно не гарантируя, ответил ему, что компания заинтересована лишь в возвращении короны ее владельцу, который, будучи клиентом «Глоуб энд Консолидейшн», уже потребовал выплаты по страховому полису, а не в разглашении сведений, ей сообщаемых. Кэллаген поинтересовался, почему компания до сих пор не выплатила страховку. Мистер Джеруэз ответил ему, что кража произошла совсем недавно и полиция еще не закончила расследование. Кроме того, компанию насторожило анонимное письмо, в котором компании советовали повременить с выплатой страхового вознаграждения до проведения следствия. (Упомянутое анонимное письмо было написано в агентстве Кэллагена, по-видимому, им самим. В настоящий момент мистеру Джеруэзу об этом ничего не известно).
  Выслушав директора, мистер Кэллаген заявил, что раз предложенные компанией условия остаются в силе, он ставит директора в известность, что располагает возможностями содействовать переходу похищенной короны в руки компании, которая затем сможет вернуть ее законному владельцу.
  5. Мистер Джеруэз поинтересовался, в чем именно состоят эти возможности, но Кэллаген ушел от прямого ответа. Не обещая ничего конкретного, он лишь сказал, что располагает определенной информацией, позволяющей рассчитывать на возвращение короны через несколько дней. Мистер Джеруэз подтвердил, что в этом случае компания также выполнит свои обязательства. Кэллаген, вполне удовлетворенный этим ответом, покинул офис, выразив перед уходом надежду вскоре вновь встретиться с мистером Джеруэзом.
  Мистер Джеруэз незамедлительно поставил в известность меня о состоявшемся свидании с Кэллагеном.
  Ставя Вас в известность о случившемся, я надеюсь на Ваши указания относительно моих дальнейших действий.
  19.09.44. Н. Г. Леминг»
  Закончив эту работу, Леминг закурил, откинувшись на спинку стула, с явным удовлетворением перечитал написанное и, сложив докладную, положил ее во внутренний карман пиджака.
  Ну что ж, когда дела идут хорошо, жизнь очень даже недурная штука!
  * * *
  Было без четверти четыре, когда Гринголл вызвал к себе по телефону Шеррика и Леминга. Когда они поднялись в его кабинет, старший инспектор сидел за своим письменным столом с вересковой трубкой в зубах и рисовал на листке бювара нечто, в равной мере напоминающее огурец и кабачок.
  — Садитесь, — сказал он вошедшим. — Я хотел бы побеседовать с вами. Я прочел вашу докладную, Леминг, и нашел приведенные в ней данные очень интересными. Есть ли у вам какие-нибудь идеи?
  — Откровенно говоря, нет, — ответил Леминг. — Однако, мистер Гринголл, создается впечатление, что обнаруженные нами детали начинают складываться в общую картину — во всяком случае нити, которые мы нащупали, ведут в одном направлении: дело об убийстве Сайрака и дело о похищении короны все теснее переплетаются. На это указывает и только что установленный инспектором Шерриком интересный факт…
  — Что вы имеете в виду?
  — Шеррик установил, что Сайрак был в близких отношениях с некой Ирен Фивали. А эта особа — родная сестра Паолы Дэнис!
  Гринголл вынул трубку изо рта.
  — Действительно, любопытная деталь, — сказал он. — К сожалению, пока она еще ничего нам не говорит. Итак, какие дальнейшие шаги вы хотели бы предпринять? — обратился он к Лемингу.
  — Ну… если вы интересуетесь моим мнением, то мне кажется, что пришло время взять в оборот мистера Кэллагена. По-моему, наш хитрец перехитрил самого себя. Из его разговора с директором страховой компании — все это приведено в моей докладной — можно заключить, что Кэллаген знает, где находится корона. А если это так, то он должен был сообщить об этом в полицию. Вот здесь-то мы и можем прижать его. Впрочем, не только здесь Мне кажется, что существуют еще два или три момента…
  — Если я вас правильно понял, — прервал его Гринголл, — мы должны вызвать Кэллагена сюда и подвергнуть его официальному допросу. Чтобы заставить его говорить, мы должны обыграть его разговор с директором «Глоуб энд Консолидейшн». Так?
  — Совершенно верно, сэр.
  Гринголл перенес внимание на свою трубку. Он прочистил ее, набил табаком, раскурил, а потом сказал:
  — Ну что ж, это дело доверено вам Леминг, и я отнюдь не хочу лишать вас свободы действий. Только… только мне кажется, что все это слишком уж очевидно. Вы меня поняли?
  Выражение лиц инспекторов оставляло мало надежды на положительный ответ. После непродолжительного молчания заговорил Шеррик.
  — Я буду честен, сэр, а потому отвечу вам нет. Я не понял, что вы имеете в виду под словами «слишком уж очевидно». Но, по-моему, картина складывается достаточно ясная. Я не сомневаюсь в том, что Кэллагену известно, где находится похищенная корона, как и в том, что между делом Сайрака и похищением короны существует связь. Об этом говорят факты. Кэллаген виделся с Сайраком то ли в день его смерти, то ли накануне; приятельница и скорее всего любовница Сайрака Ирен Фивали — сестра Паолы Дэнис, муж которой владел короной… И мы знаем, что это Кэллаген писал в страховую компанию, чтобы те повременили с оплатой страховки… Вы спросите, зачем ему понадобилось посылать эту анонимку? Он просто хотел выиграть время. Кэллагену кажется, что он знает, где находится корона, но у него нет уверенности, что дело обстоит именно так. Чтобы узнать это наверняка, нужно время, но если компания оплатит страховой полис до того, как Кэллаген доберется до короны, тысяча фунтов вознаграждения уплывет от него навсегда.
  Он вопросительно взглянул на Гринголла. Тот кивнул ему.
  — Продолжайте, Шеррик.
  — Итак, Кэллаген почти уверен, что он на верном пути, но как поведет себя «Глоуб энд Консолидейшн»? Действительно ли они готовы уплатить тысячу фунтов за сведения о короне? Есть только один путь выяснить этот вопрос — встреча с мистером Джеруэзом. И он встречается с ним. Мистер Джеруэз тут же извещает нас о том, как эта встреча проходила и к чему она привела.
  — Ну что ж, Шеррик, ваши рассуждения не лишены интереса и неплохо аргументированы, — сказал Гринголл. — Вот видите, Леминг, я был прав. Думаю, что теперь вы собираетесь встретиться с Кэллагеном и круто поговорить с ним. Ведь если он не заговорит, мы имеем возможность обвинить его в сокрытии данных, представляющих интерес для полиции. Он же ничего не сообщил нам относительно местонахождения короны. Вы собираетесь действовать именно так?
  — Да, сэр, — ответил Леминг. — Мы можем также пойти на блеф и прижать его в связи с убийством Сайрака. Я уверен, что и об этом он знает куда больше, чем рассказал нам.
  — Я удивился бы, если бы дело обстояло не так, — согласился Гринголл.
  Он встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину, и остановился у окна. Так он стоял некоторое время, глядя на несущиеся по улице автомобили и снующих по тротуару прохожих, а потом вернулся к своему столу и присел на его край.
  — Все это так, — сказал он наконец, — но вы снова забыли, что имеете дело с Кэллагеном. А Кэллаген — не дурак! — Он постучал трубкой по пепельнице, чтобы выбить золу, а потом добавил: — Помню, как несколько лет назад мне показалось, что я крепко ухватил Кэллагена. Это было, когда мы расследовали дело Райвертона — полагаю, вы помните его, Леминг. Да, мне казалось тогда, что Кэллаген никуда от меня не денется, а он, как песок, проскользнул у меня между пальцами!
  Леминг сделал попытку что-то сказать, но Гринголл остановил его решительным жестом.
  — Я неплохо знаю Кэллагена, — продолжал он, — и могу с полной уверенностью заявить, что ход, который вы собираетесь сделать, давно проанализирован Кэллагеном. Он отлично знает, что нам известно о его причастности к анонимному письму. А если так, то это означает, что он сам этого хотел. Есть и еще кое-что, в чем я абсолютно уверен…
  — Вы имеете в виду этот разговор с директором страховой компании? И полагаете, что нам не приходится на него особо рассчитывать?
  — Вы угадали, Леминг. Кэллаген не был бы Кэллагеном, если бы он усомнился в том, что Джеруэз немедленно сообщит нам об этой встрече. Он хочет, чтобы мы знали об этом.
  — Какую же партию он тогда разыгрывает?
  — Если бы я это знал! Но я не знаю, хотя и уверен, что он ведет какую-то игру. Если вы хотите противостоять Кэллагену, то ни на миг не забывайте, что это очень дальновидный и проницательный человек. Кэллаген не использует обстановку, он ее создает, в этом суть его техники. И поэтому он не знал поражений! Он имеет преимущество и в том, что не связан никакими правилами и имеет возможность делать то, что нам заказано. Он свободен от неизбежной в нашей работе рутины. Людей он презирает и обходится с ними, как с шахматными фигурами, манипулируя ими по своей воле… — Гринголл устремил взгляд к потолку. — Страшно подумать, что было бы, если бы мы действовали теми же методами! Ему ничего не стоит поставить человека в безвыходное положение, усыпив его бдительность смесью правды и лжи, а тогда выжать из него все, в чем он нуждается. — Гринголл опустился в кресло и взял карандаш. На листе бумаги начал возникать банан.
  — Так вот, коллеги, — сказал он, несколько успокоившись, — меня не оставляет мысль, что он хочет предпринять какой-то решающий шаг и готовит для этого почву. А если так, то этот шаг будет сделан очень скоро. Кэллаген не может медлить.
  — Почему, сэр?
  — Вернемся к разговору с Джеруэзом. Кэллаген практически открытым текстом уведомил его, что знает, где находится корона. Разумеется, теперь ему ясно, что он не может рассчитывать на сколько-нибудь долгий срок. Если в течение ближайших сорока восьми часов он не проявит себя, нам придется действовать. Ему это известно, и он сделает все, чтобы только события не пошли по этому пути. Кэллаген по-своему доверяет полиции.
  — Счастлив узнать об этом! — буркнул Шеррик. Зазвонил телефон, и Гринголл поднял трубку.
  — Алло! У телефона старший инспектор Гринголл! — На его лице появилась улыбка, он послушал немного, а потом сказал, отвечая своему собеседнику:
  — Рад приветствовать вас, Слим. А я как раз размышлял о том, что это вы так долго не звоните мне!
  * * *
  Вошедшая в кабинет Кэллагена Эффи Томпсон сообщила своему шефу, что его желают видеть два полицейских офицера — старший инспектор Гринголл и инспектор Леминг.
  — Ну что ж, Эффи, пригласите их в кабинет. — Голос Кэллагена звучал спокойно, даже доброжелательно. Он был свеж, гладко выбрит и со вкусом одет. Ему к лицу были черная рубашка и широкий галстук, заколотый булавкой с жемчужиной.
  Когда полицейские вошли в комнату, он встал, чтобы поздороваться с ними.
  — Рад вас видеть, — сказал он с улыбкой. — Более того, я позволю себе сказать, что никогда не встречал представителей полиции с таким удовлетворением.
  — Неужели? Тогда я могу поздравить себя, — в тон ему ответил Гринголл. — Это вселяет определенные надежды после тех забот, источником которых стали для нас вы, Слим.
  Кэллаген усадил полицейских в кресла, предложил им сигареты, а потом сказал доброжелательно:
  — Если вы не возражаете, мы немного подождем. Я пригласил сюда миссис Дэнис и жду ее с минуты на минуту. Ее интересует то, что я намерен вам сказать. Очень интересует.
  Леминг, откинувшись на спинку кресла, искоса поглядывал на Кэллагена. «Хитрый дьявол! — думал он. — Ты считаешь, что можешь обвести вокруг пальца любого, и сейчас собираешься надуть нас! Интересно, как ты намерен это сделать? И еще интереснее, как ты будешь выкручиваться из истории с анонимным письмом, да и из всего остального тоже! Надеюсь, тебе это придется не по вкусу!..»
  — Я буду благодарен вам, мистер Кэллаген, — сказал он вслух, — за любую информацию, которую вы сможете нам сообщить. Это чертовски трудное дело, а сейчас оно, похоже, вступает в новую фазу… Старший инспектор Гринголл и инспектор Шеррик, занимающиеся расследованием убийства Сайрака, считают, что эти два дела, возможно, связаны.
  — Это не исключено, — кивнул Кэллаген, — однако должен вам сказать, что в настоящее время я занят только «Пэрской короной Дэнисов».
  Стараясь изо всех сил, чтобы голос его звучал безразлично, Леминг спросил:
  — И вы что-нибудь знаете об этой короне? — Кэллаген одарил его улыбкой.
  — И даже довольно много. «Пэрская корона Дэнисов» находится здесь, в моем сейфе.
  Это был нокаут. Ошеломленный Леминг с отвисшей челюстью молча смотрел на детектива. Кэллаген закурил сигарету.
  — Не скажу, чтобы эта история обошлась мне дешево, — продолжал он. — За эти дни я набил немало синяков. Ведь частный детектив должен оправдать доверие своих клиентов, соблюсти их интересы и в то же время не нарушить закон. А это далеко не просто!
  — Однако, Слим, глядя на вас, никогда не скажешь, что вы когда-нибудь испытывали соблазн пойти на компромисс с законом. Вы выгладите вполне удовлетворенным жизнью. Я не сомневаюсь, что причиной этого является то, что совесть ваша чиста!
  — Во всяком случае в этом деле совести не за что упрекнуть меня, — скромно заметил Кэллаген.
  — Боже! — вздохнул Гринголл. — Как меняются люди! — Предварительно постучав, в кабинет заглянула Эффи и сказала:
  — Пришла миссис Дэнис.
  — Отлично! — сказал Кэллаген. — Мы ждем ее, пусть войдет. — Спустя минуту в комнату вошла Паола Дэнис, изящная и элегантная, в плаще цвета беж. Увидевший ее в первый раз Гринголл подумал, что давно не встречал столь привлекательной женщины. Кэллаген представил миссис Дэнис присутствующих, пододвинул ей кресло и предложил сигарету.
  — Миссис Дэнис, — сказал он ей, — я попросил вас прийти, так как намерен кое-что сообщить присутствующим здесь офицерам полиции и хотел бы, чтобы вы тоже выслушали меня.
  Она молча кивнула.
  — Могу себе представить, как огорчило вас это происшествие, — обратился к миссис Дэнис Леминг.
  — Во всяком случае оно огорчило меня в большей мере, чем мне того хотелось бы, — ответила она. — Я буду счастлива, когда эта история с короной закончится.
  — Именно по этой причине я и собрал вас здесь, — сказал Кэллаген. — Я постараюсь, чтобы вы вышли отсюда с сознанием, что все закончено. А теперь… — Он повернулся в Гринголлу. — Теперь, если вы не возражаете, я познакомлю вас с этой историей с самого ее начала. Закончив свой рассказ, я охотно отвечу на вопросы, которые вы сочтете нужным мне задать.
  — Отлично! — кивнул Гринголл. Паола Дэнис украдкой поглядывала на Кэллагена. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и положив руки на стол, отлично владея собой. Поймав ее взгляд, он улыбнулся ей, и она вдруг почувствовала, что не может не восхищаться этим человеком.
  «Он хочет вытащить нас из этой ямы!.. — думала она. — Но как он сможет это сделать?» Она не знала, какую партию он разыгрывает, но в глубине души верила, что он справится с поставленной задачей и преодолеет все препятствия. Она отлично владела собой, но чувствовала, что сердце ее бьется все чаще.
  Инспектор Леминг, тоже владеющий собой, не отводил глаз от Кэллагена, однако его волновали иные мысли.
  «Ты хитрый, черт! — думал он. — Но и ты когда-нибудь совершишь ошибку. Это будет, потому что каждый человек когда-нибудь да ошибается! И тогда я увижу тебя там, где мечтаю увидеть!»
  Гринголл курил сигарету, сожалея, что это не его старая трубка, закурить которую в обществе дамы он не осмелился. Он тоже посматривал на Кэллагена и тоже думал о нем.
  «Я не знаю, какую игру ты затеял, — думал он, — но уверен, что это будет занимательная партия. Знать бы, какие карты ты держишь в рукаве! Впрочем, увидим!»
  Кэллаген с невозмутимым спокойствием затушил в пепельнице окурок сигареты, закурил следующую и только после этого заговорил.
  — Мои деловые отношения с миссис Дэнис, — начал он не спеша, — начались с того, что эта дама попросила меня проверить некоторые сведения, касающиеся ее мужа. Ей стало известно, что он провел около недели в загородной гостинице близ Лейлхема в обществе какой-то дамы. Миссис Дэнис собралась начать бракоразводный процесс со своим мужем…
  — Простите, Слим, — прервал его Гринголл, — но мне казалось, что вы принципиально не занимаетесь делами, связанными с разводами.
  — Вы правы, Гринголл, — ответил Кэллаген. — Но миссис Дэнис вовсе не требовала от меня заниматься ее разводом. Она хотела лишь, чтобы я высказал свое мнение о сведениях, собранных другими детективами из другого агентства.
  — Понятно. — Леминг выпустил облачко дыма, а потом спросил: — Кстати, насчет того другого детективного агентства… Они что, так и не смогли установить личность дамы, с которой мистер Дэнис находился в гостинице?
  Кэллаген покачал головой.
  — Нет. Им так и не удалось установить, кто эта дама. — Он взглянул на Паолу Дэнис и с улыбкой добавил: — Может быть, потому, что к делу привлекали отнюдь не первоклассных детективов.
  — Итак, — сказал Гринголл, — личность этой дамы так и осталась невыясненной. Классическая незнакомка. Я надеюсь, Слим, вы указали миссис Дэнис, что это не лучший вариант. Суд всегда предпочитает, чтобы в таких делах имя… гм-м… любовницы было названо.
  — Как бы я мог забыть сказать ей это!
  — И… — начал Леминг и замялся. — Значит, так никто и не знает, что за женщина была с мистером Дэнисом в этом отеле?
  — Я этого не говорил, — ответил Кэллаген. — Мне известно имя этой женщины. Видите ли, после того как я познакомился с историей миссис Дэнис, это дело заинтересовало меня, и я взялся за расследование, которое закончилось вполне успешно. Так что я могу назвать вам имя этой таинственной незнакомки. Это мисс Жульетта Лонжи. Вообще-то она не придавала особого значения поездке в Лейлхем, однако когда в прессе поднялся шум вокруг пресловутой короны, она испугалась, что окажется втянутой в эту скверную историю, и ее, конечно же, можно понять. Я встретился с ней, сумел вызвать ее на откровенность, а потом дал ей добрый совет. Я сказал мисс Лонжи, что для нее будет лучше, если в сложившейся ситуации она честно и правдиво признается, что в Лейлхеме побывала она. Ведь ей это не грозит никакими неприятностями, так как теперь мистер Дэнис не будет препятствовать расторжению брака с Паолой Дэнис, а следовательно, мисс Лонжи не придется выступать в качестве свидетеля на бракоразводном процессе.
  — Вы дали мисс Лонжи очень хороший совет, — заметил Гринголл. — Насколько я понял, мисс Лонжи боялась оказаться втянутой в судебное разбирательство, и только. То, что имя ее будет названо, мало волновало ее.
  — Вы совершенно правы, — подтвердил Кэллаген. — Мисс Лонжи, женщина очень здравомыслящая, охотно последовала моему совету. Она написала письмо, в котором призналась, что побывала в Лейлхеме с Дэнисом. Это письмо — у ее адвоката. Итак, джентльмены, вопрос исчерпан.
  Он затянулся и пустил к потолку великолепное кольцо табачного дыма. Проследив за его полетом, он перевел взгляд на Леминга и добавил:
  — Естественно, я не вижу никакой связи между пребыванием мисс Лонжи в Лейлхеме и делом о короне. Но если кто-нибудь придерживается иной точки зрения… — Он не отрывал глаз от лица инспектора Леминга.
  — Ну… возможно, это действительно так… — проговорил тот. — Но это может иметь отношение к чему-либо другому… Может быть…
  — Позвольте! — перебил его Кэллаген. — Давайте уточним, о чем мы сворим, — о короне или о «чем-либо другом». У меня сложилось мнение, что вы пришли ко мне, чтобы выслушать меня о короне Дэнисов? Или я ошибаюсь?
  В разговор вмешался Гринголл.
  — Мистер Кэллаген прав, инспектор Леминг. Мы пришли сюда говорить о короне, так давайте же придерживаться этого предмета.
  Кэллаген удовлетворенно кивнул.
  — А теперь разрешите мне перейти к другой стороне вопроса. Когда вокруг короны начали разыгрываться бурные страсти, моя клиентка осознала, что очутилась в весьма неприятном положении. Дело в том, что в исчезновении короны виновата она.
  Видавший виды Гринголл сумел ничем не выдать своего удивления, а Леминг издал странный булькающий звук; его удивленный взгляд перебегал с одного лица на другое.
  — Неужели она?.. — Леминг не закончил фразу. Кэллаген чуть заметно усмехнулся.
  — Я не пытался ставить перед моей клиенткой этот вопрос в подобной форме — это не в моих обычаях. По моему суждению, обязанность частного детектива, как и обязанность адвоката, состоит в том, чтобы защищать интересы своих клиентов, не допуская при этом каких-либо противозаконных действий, что я и делаю в силу своих возможностей, разумеется. В сложившейся ситуации, по моему мнению, ни я, ни вы, джентльмены, не имеем права упрекать миссис Дэнис по поводу случившегося. Моя клиентка, собирающаяся развестись с мужем, оказалась в весьма сложном финансовом положении. Выходя замуж, она принесла своему мужу значительное состояние, которое тот растратил в течение нескольких лет, в результате чего миссис Дэнис осталась без средств. Ее муж и слышать не хотел о какой-либо компенсации. Так что ей оставалось лишь самой позаботиться о своих интересах. — Гринголл понимающе кивнул.
  — Все ясно. Миссис Дэнис решила сама позаботиться о себе и, покидая своего супруга, прихватила с собой корону, верно?
  — Не совсем. Миссис Дэнис не уносила корону, она поручила это другому человеку. Я говорю о хорошо известном вам Сайраке. Миссис Дэнис познакомилась с ним в каком-то дансинге — по-моему, их познакомила ее сестра Ирен Фивали. Сайрак показался ей подходящим человеком для реализации задуманного ею плана. Сайрак должен был проникнуть в Майфилд-Плейс, похитить корону и передать ее миссис Дэнис. Когда она объяснила все это Сайраку, тот согласился провести эту операцию. Миссис Дэнис снабдила его ключами от дома и сообщила ему цифровую комбинацию, отпирающую сейф. Сайрак выполнил это задание без каких-либо затруднений. Он похитил корону и отвез ее в Лондон, где находилась миссис Дэнис. В Лондоне Сайрак передал ей корону и получил от нее сговоренную сумму денег. Цель, которую поставила перед собой миссис Дэнис, была достигнута.
  Гринголл покачал головой.
  — Скажите, Кэллаген, отдавала ли себе отчет ваша клиентка, какой опасности она подвергалась, связавшись с Сайраком?
  — К этому я перехожу, — ответил Кэллаген. — Джентльмены, все вы уже знаете, что представлял из себя этот Сайрак. Он был шантажистом, так что нетрудно догадаться, какую партию он начал разыгрывать. Чуть ли не на следующий день он явился к миссис Дэнис с ультиматумом: либо она выплачивает ему десять тысяч фунтов, либо он отправляется к ее мужу и рассказывает ему все о похищении короны. В результате миссис Дэнис оказалась в крайне щекотливом положении. Ее адвокат начал готовить бракоразводный процесс, так что скандал, который мог разыграться вокруг похищенной короны, мог основательно навредить ей. Что ей оставалось делать в сложившейся ситуации? Разумеется, обратиться за помощью к сведущему человеку. И она пришла ко мне. Я выслушал ее и дал ей совет.
  — Нет сомнений, что это был великолепный совет, — буркнул Гринголл с усмешкой.
  — Пожалуй. Прежде всего я постарался успокоить ее: я сказал ей, что повода для особого беспокойства нет, что укрощение Сайрака я беру на себя, ну а если он не захочет внять разумным доводам, мы всегда сможем обратиться в полицию. Однако, сказал я ей, первое, что она обязательно должна сделать, это вернуть корону на прежнее место. Миссис Дэнис признала мою правоту и согласилась со мной. К сожалению, вернуть корону не удалось.
  — Почему? — насторожился Леминг.
  — Из-за досадного стечения обстоятельств, — ответил Кэллаген. — Миссис Дэнис попросту не смогла ее найти. Видите ли, в тот момент она как раз переезжала в квартиру на Палмер-Кер, в которой проживает сейчас. Вы все знаете, джентльмены, что такое переезд. Ее квартира была забита чемоданами, сумками и прочим багажом. И в это время Сайрак принес ей корону. Она сунула ее в чемодан… и забыла, в какой. Прошло двое суток, прежде чем она сумела отыскать футляр с короной. После этого она сразу же связалась со мной по телефону…
  — Я хотел бы задать вам один вопрос, — прервал его Леминг. — Неужели вы не сочли нужным известить о случившемся полицию? Похищение драгоценности…
  На лице Кэллагена появилось выражение удивления.
  — Известить полицию? Но зачем? Разве мы, миссис Дэнис и я, нарушили закон? Если вы так считаете, то скажите, какую именно статью вы имеете в виду!
  Леминг замялся, а Гринголл, глядя на него, укоризненно покачал головой.
  — Мистер Кэллаген прав, инспектор Леминг, — сказал он. — Как следует из его слов, в момент похищения короны миссис Дэнис была женой мистера Дэниса и они жили вместе.
  — Я не оспаривал этого, — начал Леминг, — но…
  — Мистер Кэллаген охотно объяснит вам, что согласно действующему в Англии законодательству подобные действия не рассматриваются как кража, если супруги совместно владеют имуществом и проживают под одной крышей. У мистера Дэниса нет оснований в чем-либо обвинить жену, хотя на бракоразводном процессе этот факт мог произвести на суд неблагоприятное впечатление. — Гринголл улыбнулся Лемингу чуть ли не отечески.
  — Все правильно, — сказал Кэллаген. — С точки зрения закона, никакого похищения не было, и я вовсе не был обязан ставить кого-либо в известность о случившемся. И, конечно же, у меня не было такого желания. Меня занимал другой вопрос: я хотел, чтобы миссис Дэнис как можно скорее отыскала корону и вернула ее на прежнее место в сейф. Надеюсь, вам все понятно?
  — Этого я не сказал бы, — вновь оживился Леминг. — Я внимательно следил за вашими объяснениями, мистер Кэллаген, однако они не проливают свет на ваше поведение после того, как мистер Дэнис обратился в страховую компанию по поводу возмещения нанесенного ему ущерба. В свете того, что вы нам рассказали, его требования были незаконными, хотя он и не знал этого. Ну а «Глоуб энд Консолидейшн» могла заплатить по страховому полису, и тогда…
  — Вот именно, — прервал его Кэллаген. — И это очень беспокоило меня. Обратите внимание, в каком неприятном положении я оказался. Я знаю, что юридически корона не была украдена. Если я информирую об этом компанию, то тем самым нарушу профессиональную этику, разгласив сведения, известные только мне и моей клиентке; если я промолчу, то тем самым буду содействовать незаконной выплате страховой премии. Я был обязан найти выход и что-то предпринять.
  Губы Гринголла искривились в чуть заметной усмешке.
  — В конце концов мне пришла в голову неплохая мысль. Я послал в адрес директора «Глоуб энд Консолидейшн» анонимное письмо, в котором посоветовал им не платить по страховому полису до проведения расследования. Я достаточно хорошо знаю страховые общества и был уверен, что, получив такой сигнал, они не станут платить. Так оно и получилось. — Он улыбнулся полицейским. — Они не только не заплатили, но и поставили в известность об этом Скотланд-Ярд, на что я тоже рассчитывал.
  Сидевшая в кресле Паола Дэнис не спускала глаз с детектива. «Слим Кэллаген, — думала она, — я не ошиблась, считая, что вы — удивительный человек. Да, у вас совершенно нет совести, вы невероятно хитры и виртуозно лжете. И тем не менее вы очаровательны, мистер Кэллаген. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что вы начинаете мне нравиться!»
  Гринголл бросил взгляд на Леминга, но инспектор лишь вздохнул и отвел глаза.
  — Словом, — продолжал Кэллаген, — все сложилось самым лучшим образом: компания не стала платить и привлекла к расследованию Скотланд-Ярд, мистер Дэнис не попал в двусмысленное положение, а я вновь обрел возможность дышать. И тут миссис Дэнис наконец-то нашла корону. Атмосфера несколько разрядилась, однако мое положение продолжало оставаться критическим: не мог же я отправиться в «Глоуб энд Консолидейшн» и выложить там всю эту историю!
  — И, конечно же, вам пришла в голову еще одна блестящая мысль? — осведомился Гринголл предельно доброжелательно.
  — Вы угадали. В моей голове сложилась неплохая идея. Я поручил мистеру Николлзу, моему помощнику, связаться с директором страховой компании и договориться с ним о нашей встрече. Надеюсь, вы понимаете, что у меня не было ни малейшего шанса получить обещанное вознаграждение, хотя корона и была в моих руках. Однако я обязан был разыграть эту маленькую комедию до конца. Я сказал мистеру Джеруэзу, что рассчитываю завладеть короной в течение ближайших двух суток; когда я уходил от него, у меня с сердца свалился камень.
  — Это почему же? — поинтересовался Леминг.
  — Бог мой, неужели вы не понимаете? — изумился Кэллаген. — Но ведь это очевидно! Я был уверен, что сразу же после моего ухода мистер Джеруэз поднимет телефонную трубку и позвонит в Ярд. Я надеялся, что этот звонок ободрит вас: ведь если я заявил, что верну корону за сорок восемь часов, то это были не пустые слова. И вы отлично понимали это. «Сыскное агентство Кэллагена» блюдет свою репутацию! — Он смотрел на полицейских честно и открыто.
  На Гринголла почему-то напал приступ кашля. Леминг устремил взгляд в потолок, размышляя о том, что год жизни был бы вполне приемлемой платой за возможность незамедлительно свернуть шею Кэллагену.
  Наступившее молчание нарушила Паола Дэнис.
  — Я хотела бы поблагодарить мистера Кэллагена, — сказала она. — И еще… Мистер Кэллаген, я так боялась, что из-за меня у вас будут неприятности!
  — А вот это уж зря, дорогая леди! — не без сарказма заметил Гринголл. — Мистер Кэллаген не был бы мистером Кэллагеном, если бы не мог защитить себя. Уж он таков!
  Кэллаген предпочел пропустить реплику старшего инспектора мимо ушей.
  — И все же, — сказал он, — есть в этом деле один момент, который не перестает тревожить меня…
  — Я полагаю, вы имеете в виду Сайрака, — сказал Леминг. — В самом деле, согласно закону не существует краж между супругами, но если в дело замешан третий, совершивший кражу фактически…
  Кэллаген сочувственно взглянул на инспектора.
  — Мне отнюдь не хочется вам противоречить, — сказал он, — но и согласиться с вами я не могу. В нашем случае Сайрак выступает не как вор, а как доверенное лицо миссис Дэнис. Он действовал по ее инструкции, он получил от нее ключ от дома и шифр к сейфу. Какая же это кража? И вообще я думал не о Сайраке. Это был гадкий тип, и я вовсе не собираюсь заботиться о нем или о его памяти. А то, что его убили… Что ж, разве не так кончают обычно шантажисты? — Он сделал паузу, чтобы закурить сигарету. — Нет, меня беспокоит судьба миссис Дэнис. Что бы ни случилось, миссис Дэнис не должна иметь никаких неприятностей. А первым условием для этого является отказ мистера Дэниса от каких-либо притязаний на страховку.
  — Но почему же? — возразил Леминг. — По-моему, требуя возмещения ущерба, Артур Дэнис в своем праве: ведь корона исчезла, так что он имеет все основания думать, что она украдена. А коли так, то кто запретит ему требовать оплаты нанесенного ему ущерба по страховому полису?
  — Я меньше всего собираюсь обвинять мистера Дэниса в чем-нибудь, но я имею основания утверждать, что в настоящее время Артур Дэнис не считает, что похищение короны — тривиальная кража. Может быть, он и думал так в самом начале, когда, заглянув в сейф, не обнаружил там короны. Но не тогда, когда он вступил в контакт с «Глоуб энд Консолидейшн». Но если он полагал, что корона находится в руках миссис Дэнис — а он это знал, я отвечаю за свои слова, — то не кажется ли вам, джентльмены, его требование выплаты страховки несколько странным? Даже если он обратился в страховую компанию до того, как узнал о причастности миссис Дэнис к похищению, он должен был сразу же, как только это стало ему известно, сообщить компании о своем отказе от причитающейся ему страховки. А так он поставил себя в опасное положение, особенно если учесть, что не один он знал о том, что корона находится у Паолы Дэнис.
  Леминг с недовольным видом заерзал в кресле.
  — Я не совсем понимаю вас, Кэллаген, — сказал он. — Вы что, предполагаете, будто мистер Дэнис узнал от кого-то — до или после своего обращения в страховую компанию, — что корона похищена миссис Дэнис и в настоящее время находится у нее?
  — Вы зря сердитесь, инспектор Леминг! Это не принесет вам пользы. И я отнюдь не предполагаю это, а утверждаю. Дэнис знал, что корона находится в руках его супруги.
  — Но откуда вы можете это знать?
  — Я знаю это потому… — Он сделал эффектную паузу. — Потому что я сказал ему об этом. Думаю, вам будет также небезынтересно узнать, что Артур Дэнис отстегнул мне тысячу фунтов, чтобы я никому не рассказывал об этом.
  * * *
  Когда офицеры полиции возвращались в Новый Скотланд-Ярд на такси, Леминг был подавлен, а Гринголл невозмутимо курил свою трубку.
  Молчание нарушил Гринголл.
  — Ну вот, Леминг, — сказал он, — теперь вы познакомились с Кэллагеном. А ведь я говорил вам, что у Кэллагена наверняка припрятана пара козырей в рукаве. И это анонимное письмо! Конечно же, он хотел, чтобы мы знали, что письмо это написано им. Письмо страховало нашего друга на тот случай, если бы его дела пошли плохо. И он не сомневался в том, что Джеруэз незамедлительно свяжется с нами и выложит все о состоявшемся разговоре. Да, Кэллаген — не дурак. Он выстроил железную версию и будет держаться за нее руками и ногами.
  — Но… — Леминг замялся. — Насколько я понял, вы не верите тому, что он нам рассказал?
  — Нет. Я этому не верю, а точнее верю не до конца. В свою историю Кэллаген, несомненно, добавил немного правды, чтобы разбавить ложь. А лгать он умеет! По-моему, в этом искусстве ему нет равных. — Он с удовольствием затянулся своей трубкой.
  — Но если дело обстоит так, сэр, — оживился Леминг, — то вы, конечно, не позволите ему выскользнуть? Если вы…
  Гринголл не дал ему закончить фразу.
  — Если вы найдете прокол в его версии, расскажите о нем мне, и мы продолжим этот разговор! А сейчас… Его версия солидна и подтверждается фактами, а факты — вещь серьезная. Подумайте, в наших руках теперь находится эта проклятая корона, а приложением к ней является вполне правдоподобный и всех удовлетворяющий рассказ. И вы не только ничего не можете поделать, Леминг, но — и это самое забавное — вы даже не имеете оснований что-либо сделать.
  — Сожалею, сэр, но я не могу согласиться с вами.
  — Верно! — Гринголл чуть заметно улыбнулся. — Вы не можете согласиться со мной, потому что не любите Кэллагена. Но вы заметили, что Кэллаген только что оказал нам услугу?
  — Нам?! Нет, шеф, я ничего не заметил. Если что-то и было, оно прошло мимо меня.
  — Так бывает, Леминг, когда эмоции довлеют над обязанностями. Хороший полицейский никогда не позволит себе этого. Я полагаю, что ваше внимание было сосредоточено на поисках бреши в версии Кэллагена; причем речь идет не о том, что он нам сказал, а о том, на что он намекнул.
  — Я что-то не совсем схватываю ход ваших мыслей, шеф.
  — Ничего, это придет. Так вот, по словам Кэллагена, Дэнису известно, что корона сейчас в руках его жены. Но в тоже время он намекнул, что Дэнис — не единственный человек, знающий об этом. И этому лицу известно, что обнаружив исчезновение короны, Дэнис помчится в страховую компанию и предъявит к оплате страховой полис, создав тем самым повод к дальнейшему шантажу. Вот на что намекнул нам Кэллаген. Ну а кто в нашем окружении силен по части шантажа?
  — Сайрак! — воскликнул Леминг. — Сайрак знал, что корона оказалась у миссис Дэнис! Он мог навести Артура Дэниса на мысль проверить, находится ли корона в сейфе, а когда тот, не подозревая о роли, которую сыграла во всем этом его жена, обратился в страховую компанию с требованием компенсации, Сайрак начал действовать. У него были все возможности заставить Дэниса платить и платить… И тогда…
  Гринголл улыбнулся.
  — Именно тогда Артур Дэнис убил его. Вот идея, на которую постарался навести нас Кэллаген. Ну, теперь вы все поняли?
  — Господи! Но ведь и в самом деле все могло быть именно так! — воскликнул инспектор. — Сэр, я действительно недооценивал Кэллагена. Этот парень силен по-настоящему! Неужели он и это сможет доказать?
  Такси въехало во двор Нового Скотланд-Ярда.
  — Не волнуйтесь, Леминг, — сказал Гринголл. — Я уверен, что Кэллаген не остановится на достигнутом. Так что ждите от него сигнала. И я уверен, что это произойдет очень скоро!
  Глава 12
  Тройной блеф
  Кэллаген свернул на подъездную аллею и через минуту остановил свою машину у здания отеля «Чекерс». Взглянув на часы, он убедился, что время близится к десяти. Здесь было очень тихо, а сентябрьская ночь была лунной и прохладной. Детективу сразу понравилось это место, и он подумал о том, что было бы совсем не плохо отдохнуть недельку-другую в Уолвертоне. События последних дней заметно измотали его. Он откинулся на спинку сиденья и ненадолго закрыл глаза.
  Через несколько минут, поставив машину в гараж, где она оказалась единственной, он вошел в отель и обратился к симпатичной даме средних лет, управлявшей отелем.
  — Я хотел бы видеть Ирен Фивали, — сказал он. — Леди ждет меня.
  — Да, сэр, — ответила она. — Мисс Фивали остановилась в десятом номере.
  Когда Кэллаген позвонил в дверь с табличкой «10», ему ответил голос Ирен:
  — Войдите!
  Он вошел в довольно большую гостиную, обставленную неплохой мебелью. Возле камина, в котором пылало несколько больших поленьев, стояла Ирен в платье из зеленого бархата с бриллиантовой брошью на груди. Длинные рукава платья скрывали ее руки. Бог знает в который раз Кэллаген подумал о том, что Ирен Фивали — удивительно красивая женщина.
  Ирен заговорила первой.
  — Мне кажется, Слим, что вы не откажетесь от выпивки. Чему вы отдали бы предпочтение?
  — Разумеется, виски. Не могу не сказать, что выглядите вы великолепно. Этот наряд…
  — Этот наряд надет в честь вашего приезда, — ответила она. — После вашего звонка я подумала, что при встрече с вами должна выглядеть как можно привлекательней. Полагаю, что за последние дни мои акции сильно упали в цене, и это, конечно же, беспокоит меня. Вот я и предприняла попытку поднять их хотя бы на несколько пунктов.
  Виски и содовая уже стояли на столе. Кэллаген бросил на стул пальто и шляпу, а затем взял предложенный ему стакан.
  — Вы правы, дорогая Ирен, — сказал он. — Ваши акции сейчас действительно котируются очень низко, но вы стремитесь поднять их курс. Не думаю, что вы в этом преуспеете.
  Он стоял у стола и смотрел ей в лицо. Она твердо выдержала, его взгляд, повернулась и снова отошла к камину.
  — Знаете ли вы, Слим, что во время нашей последней встречи вы были просто отвратительны? Так говорить со мной! За всю мою жизнь никто не позволил себе такого! А самое странное то, что я вас не ненавижу! Не могу понять почему, но это действительно так! Как вам нравится мое послушание? Ведь я сделала все, о чем вы просили, и вот живу в этой скучной дыре в ожидании вашего приезда и в надежде на скорое освобождение.
  — Маленькая поправка: вы сделали не то, о чем я вас просил, а то, что я от вас потребовал, — сухо заметил Кэллаген. — Сделали потому, что у вас не было выбора.
  — В самом деле? — В ее голосе прозвучали вызывающие нотки.
  — А вы в этом сомневаетесь? — Кэллаген покачал головой. — Впрочем, нет смысла развивать эту тему — такая дискуссия никуда нас не приведет. Нам нужно поговорить о куда более серьезных вещах.
  Она недоуменно подняла брови.
  — О серьезных вещах? Серьезных для кого?
  «Демонстрируешь удивление? — подумал Кэллаген. — Ничего, малышка, я знаю, как можно заставить тебя выложить все, что тебе известно. А что мне придется врать, то это не впервой. Итак, за дело!» А вслух он ответил:
  — О вещах, серьезных для вашей сестры, для Паолы. Надеюсь, вы не хотите, чтобы у нее были по-настоящему серьезные неприятности?
  — Хотела бы я знать, откуда такая уверенность? Мир, включая и Паолу, никогда не был добр ко мне. Так почему же я должна быть доброй к Паоле? Но выслушать вас я готова. Итак, скажите мне, что это за серьезные неприятности?
  — Я сейчас все вам объясню, — начал Кэллаген. — Когда Паоле пришла в голову идея похитить корону, она изложила этот план в письме, которое кому-то послала. Часть этого письма, а точнее его второй листок полиция обнаружила под рукой убитого Сайрака. Содержание этой части письма не дает прямых указаний на адресата, так что у полиции вполне может сложиться мнение, что письмо было написано Сайраку и что Паола знала его весьма близко. Я думаю, излишне объяснять, насколько неблагоприятным для вашей сестры может это оказаться. Полиция может сделать из этого очень далеко идущие выводы.
  Она подтверждающе кивнула.
  — Это уж точно! Но при чем здесь я? — осведомилась она с усмешкой.
  — Вы не догадываетесь? Так вот, у меня есть основания считать, что это письмо адресовано вам, но понять это можно из первой, отсутствующей страницы. Для Паолы было бы очень хорошо, если бы у вас сохранился первый лист этого письма или если бы вы вспомнили о нем и подтвердили в своих свидетельских показаниях, что это письмо она написала вам. Ну, а если нет… Полиция наверняка истолкует этот факт определенным образом, и тогда Паоле придется трудно.
  — Понимаю. Вы хотите сказать, что полиция может обвинить в убийстве Сайрака Паолу. Да, в таком случае ее следует пожалеть.
  — Так вы помните это письмо? — В голосе детектива прозвучали умоляющие интонации.
  Ирен покачала головой.
  — Мне жаль огорчать вас, дорогой Слим, однако я обещала говорить вам правду и только правду. Я не помню такого письма. Паола говорила со мной о похищении короны, но никогда не писала об этом.
  Кэллаген вздохнул.
  — Очень жаль. Тогда кое-кому останется только ждать неприятности.
  — В самом деле, — согласилась Ирен, — эта история может кончиться для нее весьма печально.
  — Вы не поняли меня, Ирен, — сказал он, и в его голосе, до того мягком и даже просительном, зазвенел холодный металл. — Я имел в виду не Паолу. Неприятности грозят другому лицу, и это лицо — вы! Вы лгунья, отвратительная, маленькая лгунья. И, кажется, пришло время преподать вам урок: должны же вы когда-нибудь понять, что лгать — плохо! — Теперь в его голосе прозвучала угроза.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросила побледневшая Ирен.
  — А то, — ответил он, — что полиция, обыскивая квартиру Сайрака, не нашла там никакого письма! Почему? Да потому, что я побывал там до полиции. Я обнаружил второй листок этого письма до ее прихода и, естественно, унес его! Этот листок у меня. Хотите взглянуть на него? — Он протянул ей письмо. — Вам это знакомо? Ну так как, теперь вы понимаете, в какую ловушку вы себя загнали? А если нет, то послушайте меня. Вы сейчас имеете реальный шанс попасть на виселицу. И если вы не будете вести себя как послушная девочка, то скорее всего именно этим все закончится! Вас пугает такая перспектива, не так ли? Вам все понятно, или вы нуждаетесь в объяснении?
  Она молчала, а в ее глазах, которые она не спускала с лица Кэллагена, пылала ненависть. Детектив сунул листок в карман, подошел к столу и налил себе виски.
  — Я посоветовал бы вам сесть и взять себя в руки, — обратился он к стоявшей возле камина девушке. — Предстоит серьезный разговор. Односторонний: я буду говорить, вы — слушать.
  Она подошла к стоявшему по другую сторону камина креслу и опустилась в него.
  — Вы — чума, а не человек! — простонала она. — Никогда не поймешь, говорите ли вы правду или лжете! Если бы я это знала!
  — Может быть, это и так, — прервал ее детектив, — но второй лист письма находится у меня, а не у полиции, хотя человек, подбросивший его на место преступления, рассчитывал именно на это. И я утверждаю, что этот листок — часть письма, отправленного вашей сестрой, когда она на несколько дней покинула Майфилд-Плейс, чтобы предоставить вам возможность без помех поговорить с Дэнисом.
  Кэллаген немного помолчал и заговорил снова:
  — Письмо Паолы пришло как нельзя кстати. К этому времени вы уже согласились съездить с Дэнисом на несколько дней в Лейлхем. Теперь же вы получили возможность доказать ему свою любовь. И вы отдали ему это письмо, в котором ваша сестра излагала свое намерение похитить корону.
  — Вы лжете! — крикнула Ирен. — Такого письма не было! Я не получала никакого письма! Паола не писала мне! Как я могла дать Дэнису письмо, которого не было?
  — Если это так, если вы действительно не отдавали Дэнису письмо, то вы находитесь в еще более тяжелом положении, чем я предполагал.
  — Почему?
  Кэллаген с улыбкой преподнес ей новую ложь.
  — Предположим, что у меня имеется не только второй, но и первый листок письма, где Паола обращается к вам и называет вас по имени. Паола написала это письмо, а вы его получили. Если вы не отдали письмо Дэнису, но оно все же оказалось под рукой мертвого Сайрака, значит, Сайрака убили вы! Полиция не усомнится в том, что человек, подбросивший компрометирующее письмо так, чтобы оно было обнаружено при осмотре трупа, является убийцей!
  — Эта первая страница… Как она попала в ваши руки? — Голос Ирен дрогнул.
  — Бог мой, да не все ли вам равно? Важно то, что она в моих руках. Итак, утверждая, что вы не передавали письмо Дэнису, вы подписываете себе смертный приговор. Вас, конечно же, повесят, моя красавица!
  Ирен не отрывала взгляда от узора на ковре. Кровь отлила от ее лица, глаза блестели. В комнате воцарилось тяжелое молчание. А потом она передернула плечами и сказала очень тихо:
  — Ваша взяла!.. Да, Паола написала это письмо мне, а я отдала его Дэнису. Я не смогла удержаться…
  — А отсюда следует, что Сайрака убил Дэнис, — подытожил Кэллаген. — Впрочем, я не сообщил вам ничего нового. Ведь вы и сами об этом догадывались, не так ли? Вы подумали об этом, когда обнаружили тело Сайрака. Ведь вы побывали у него до меня.
  — Что вам известно? — чуть слышно спросила она срывающимся голосом.
  — Все, — ответил Кэллаген. — В тот вечер, когда Сайрак был убит, вы отправились к нему. Я понимал, что вам будет необходимо встретиться с ним, а потому направил своего агента наблюдать за входом в дом, где жил Сайрак. Когда вы довели до сведения Сайрака, что намерены вернуть корону в Майфилд-Плейс, он, естественно, не поверил вам. Чтобы проверить свои подозрения, он позвонил мистеру Дэнису, после чего тот заглянул в свой сейф и убедился, что короны там нет. Дэнис тут же обратился в страховую компанию, о чем Сайрак узнал, прочитав обращение в «Таймс». Представляю, как он рассвирепел! В самом деле, Дэнис получит немалые деньги по страховому полису, вы при моем участии посмеялись над ним и завладели короной, а он остался на бобах! Было от чего сойти с ума! Полагаю, после этого он связался с вами и сказал, что либо вы отдадите ему корону, либо он убьет вас.
  Кэллаген метко швырнул окурок на пылающие в камине угли.
  — Вот почему вы пришли к нему в тот вечер: вы решили отдать ему корону и принесли ее. У вас был ключ от квартиры Сайрака, в которой вы не раз бывали; вы вошли туда и обнаружили труп Сайрака. Полагаю, вы были очень напуганы. Вылетев из его квартиры, вы покинули дом, постаравшись сделать это по возможности незаметно. Воспользовавшись первой попавшейся телефонной будкой, вы позвонили мне и сказали, что должны увидеться со мной по срочному делу. Это было в час пятнадцать. Мы договорились о встрече на следующий день.
  Зачем вам понадобилось свидание со мной? Все предельно просто. После убийства Сайрака эта проклятая корона жгла вам руки, и вы решили избавиться от нее, передав эту милую вещицу мне и сопроводив ее историей, которой поверил бы разве что слабоумный.
  Ее глаза были прикованы к углям в камине.
  — Но почему Артур пошел на это? Почему он убил Сайрака?
  — Я думаю, что ответить на этот вопрос не трудно. После того как вы согласились отдать корону Сайраку, тот, желая взять реванш, позвонил Дэнису и сказал ему, что отнесет корону в страховую компанию и получит за нее обещанное вознаграждение. Не думаю, что это намерение пришлось по вкусу Дэнису, которому была нужна страховая премия, а не корона. Он сказал Сайраку, что немедленно приедет к нему и они обсудят этот вопрос. Когда они наконец встретились, оба были достаточно подогреты. Между ними вспыхнула ссора, они наговорили друг другу немало обидных слов и горькой правды, пока, наконец, Дэнис не прибег к более веским аргументам, воспользовавшись для этого каминными щипцами… Так пришел конец нашему шантажисту… Несколько позже приходите вы и обнаруживаете труп. А Дэнис в этот момент уже далеко: в клубе «Люкс у Дороти» он вместе со своей новой пассией Жульеттой Лонжи играет в рулетку. Но, до того как покинуть квартиру Сайрака, он положил под руку второй листок письма Паолы — ему очень хотелось, чтобы подозрение пало на его жену. Ну, как вам моя история? — Она молчала.
  — Дэнис, Сайрак и вы — великолепное трио отпетых негодяев, — продолжал Кэллаген. — На первое место я все же поставил бы Дэниса. Ведь, подбрасывая письмо, он наносил двойной удар.
  Удивительно подлая личность! Он не сомневался, что полиция, обнаружив письмо, прежде всего заподозрит Паолу, и той, доказывая свою невиновность, придется сказать, что письмо было адресовано не Сайраку, а вам. Пожалуй, она смогла бы доказать, что именно вы были адресатом. И вот над нашей очаровательной Ирен нависло обвинение в убийстве. Ну как, вам все понятно?
  Она грубо выругалась, а Кэллаген поощряюще улыбнулся.
  — Но что теперь будет со мной? — спросила она.
  — Не знаю, — ответил Кэллаген беззаботно. — Может быть, я и вытащу вас из этой трясины. Но вовсе не потому, что симпатизирую вам. Если я и сделаю это, то только ради вашей сестры. Но прежде я намерен кое-что от вас потребовать.
  — Что именно?
  — Я хочу, чтобы вы сели за этот стол и собственноручно написали обстоятельное признание. Но помните, я хочу от вас правды, всей правды и ничего кроме правды! Вы опишете все с самого начала, ничего не пропуская: то, как у вас сложился этот план и во что он вылился; напишете о письме, о Лейлхеме, о ваших отношениях с Сайраком и Дэнисом… словом, обо всем. Мне нужно полное — понимаете, полное! — признание, и вы напишете его, напишете потому, что у вас нет иного пути спасти вашу изящную шейку от петли. Как вы понимаете, я отнюдь не собираюсь бежать с вашим признанием в Скотланд-Ярд. Мне оно нужно для того, чтобы надежно держать вас в руках. Вы будете пай-девочкой, а я буду застрахован от разных ваших штучек. Вы все поняли?
  — Больше всего на свете я хотела бы убить вас, Кэллаген! — с неподдельной искренностью заявила она.
  — О, это для меня не новость! Однако в ожидании этого я советую вам усесться за стол и заняться своей исповедью!
  * * *
  Кэллаген проснулся, потянулся, окинул взглядом прикроватный столик и, не обнаружив на нем часов, снял телефонную трубку, чтобы узнать у Эффи, который сейчас час.
  — Сейчас четыре часа, мистер Кэллаген, — услышал он четкий голос своей секретарши. — Уилки сказал мне, что вы вернулись в шесть, и я не стала вас будить.
  — Я всегда говорил, что вы — настоящий клад, Эффи! — воскликнул детектив. — И если вы хотите укрепить меня в этом мнении, то распорядитесь, чтобы мне принесли сюда крепкого чая. После этого я попрошу вас позвонить в Скотланд-Ярд, связаться с Гринголлом и сказать ему, что мне необходимо встретиться с ним. Я заеду к нему примерно через час.
  — Я все сделаю, мистер Кэллаген.
  Кэллаген покинул постель, прошел в гостиную и, выдвинув ящик письменного стола, достал из него признание Ирен, которое спрятал туда, ложась спать. Просмотрев его, он снова задвинул ящик и направился в ванную.
  На его лице была улыбка. Его первый блеф достиг цели.
  Теперь за ним последует второй, а если он удастся, то и третий…
  * * *
  Сидевший за столом старший инспектор Гринголл курил свою вересковую трубку и поглядывал на Кэллагена, расположившегося в кожаном кресле напротив него. На лице старшего инспектора была исполнена улыбка благожелательности, начисто отсутствующей на лице инспектора Шеррика, который, засунув руки в карманы, стоял возле камина.
  Голос Кэллагена был мягок. Более того, в нем проскальзывала совершенно не типичная для него робость.
  — Вы давно знакомы со мной, Гринголл, и знаете, что я отнюдь не глуп. Но в этом деле я вел себя как идиот, потому что хотел быть очень уж хитрым!.. Но как бы там ни было, теперь вы знаете все… И примите решение.
  — Мистер Гринголл, — заговорил Шеррик, — если вы не возражаете, я попросил бы мистера Кэллагена еще раз рассказать нам обо всем, что произошло в день смерти Сайрака.
  — Охотно, — ответил Кэллаген, прежде чем Гринголл успел что-либо сказать. — Как я уже говорил вам, — начал он, закурив сигарету, — у меня было немало хлопот с миссис Дэнис, моей клиенткой. Я навел справки о Сайраке, и результаты оказались неутешительными. Я выяснил, что он опытный шантажист и может причинить моей подопечной серьезные неприятности. Больше всего меня тревожило то, что этот тип вполне мог отправиться к Артуру Дэнису и рассказать тому, как он, Энтони Сайрак, был нанят его женой, чтобы украсть фамильную драгоценность Дэнисов. Для миссис Дэнис это было бы очень неприятно, особенно если учесть, что она начала бракоразводный процесс. Миссис Дэнис — очаровательная женщина, она не привыкла общаться с такими типами, как Сайрак или Дэнис, который, кстати сказать, еще похлеще Сайрака. Словом, вы можете понять, какие чувства обуревали меня.
  — В полной мере, — подтвердил Шеррик.
  — Я решил установить наблюдение за Сайраком. В тот вечер, когда Сайрак был убит, возле его дома дежурил мистер Николлз, мой помощник. Он ждал выхода Сайрака из дома, что бы последовать за ним. Время шло, но Сайрак не появлялся. Николлз начал подумывать о том, не упустил ли он этого типа. Наконец он решил проверить это и, войдя в дом, позвонил в дверь квартиры Сайрака. Ему никто не ответил. Тогда он открыл дверь отмычкой, вошел… и обнаружил убитого Сайрака. Нужно ли говорить, что квартиру он покинул много быстрее, чем вошел туда!
  Шеррик осуждающе покачал головой.
  — Николлз не мог что-либо предпринять, не посоветовавшись со мной. И тут нам не повезло: случилось так, что именно в этот вечер дела задержали меня и я вернулся домой около двух часов ночи. Николлз ждал меня в моей квартире. Когда он все рассказал мне, я решил взглянуть на случившееся… и отправился туда.
  Вздох Гринголла напоминал стон.
  — Я хотел бы знать, Кэллаген, отдаете ли вы себе отчет в том, что в один прекрасный день вы загоните себя в безвыходное положение и никто — понимаете, никто! — не сможет вам помочь. Вы идете на безумный риск… или считаете нас слишком снисходительными.
  — Я надеюсь на это, — кротко сказал Кэллаген. — Надеюсь на вашу снисходительность! Так вот, я вошел в квартиру, посмотрел по сторонам и почти сразу же заметил возле трупа вот этот лист бумаги. Взглянув на него, я узнал почерк моей клиентки. Сперва я подумал, что это часть письма, написанного ею Сайраку, но почти сразу же усомнился в этом. Положение письма под рукой трупа наводило на мысль, что его оставили специально, чтобы автора письма заподозрили в убийстве. Естественно, я задумался над тем, кому могло быть адресовано это письмо, и пришел к выводу, что адресатом могла быть только сестра моей клиентки, мисс Ирен Фивали. Ирен была в курсе семейных неурядиц Паолы Дэнис, она любила сестру и не симпатизировала Артуру Дэнису. Именно ей могло быть адресовано такое письмо.
  — Я вполне разделяю вашу точку зрения, — кивнул Гринголл.
  — Сейчас этот вопрос уже не вызывает сомнений. Я говорил с мисс Фивали. Она отлично помнит это письмо. Ирен получила его, когда гостила в Майфилд-Плейс, а Паола была в отъезде; Ирен прочла письмо, а на следующий день потеряла его. Судьба письма очевидна: Артур Дэнис, увидев конверт, подписанный его женой, решил завладеть письмом, что и сделал при первом удобном случае. То, что Дэнис похитил письмо, наводило на весьма серьезные мысли… И прежде всего это подтверждало мою догадку о том, что мистер Дэнис знал об участии Паолы в похищении короны. Значит, он разыгрывал какую-то партию, смысл которой был для меня неясен. Я пошел на риск и встретился с ним. Когда я сказал ему, что корона находится в руках его жены, он явно не был этим удивлен. Его мысли занимал вопрос о страховке — за корону ему должны были выплатить большие деньги. Он выложил тысячу фунтов за то, чтобы я забыл все, что знал о короне, и посулил мне еще такую же сумму, когда компания расплатится с ним. Разумеется, после этого мне все стало ясно.
  — Ясно-то ясно, — проворчал Шеррик, — но как могли вы пойти на столь отчаянный риск?
  — Я полностью согласен с вами, — ответил Кэллаген, — но что мне оставалось делать? Мне не из чего было выбирать. Хотел бы я знать, как поступили бы вы на моем месте! Поймите, когда я увидел под рукой Сайрака этот листок, я сразу же сообразил, кем и почему убит этот проходимец. Ведь именно Сайрак знал, что корона находится у миссис Дэнис, именно Сайраку было известно, что Дэнис куда больше заинтересован в получении страховки, чем в возвращении фамильной драгоценности, которая ему не нужна, но с которой он не может расстаться по престижным соображениям. Сайрак сделал попытку заставить Дэниса петь, но тот послал шантажиста ко всем чертям. Но и Сайрак сумел задеть Дэниса за живое: он заявил, что отправится в «Глоуб энд Консолидейшн», выложит им все о короне и без хлопот положит в карман тысячу фунтов. Словом, страсти разыгрались, и в конце концов Дэнис испытал на Сайраке прочность каминных щипцов. Причем достаточно успешно. Покончив с Сайраком, он поспешил уйти, однако, прежде чем покинуть квартиру, он подсунул под руку убитого второй лист письма, украденного им у Ирен. Ему хотелось, чтобы на его жену пало обвинение в убийстве — он уже давно искал возможность расплатиться с ней за то, что она уязвила его самолюбие. И когда такая возможность представилась, он поспешил воспользоваться ею.
  Кэллаген глубоко вздохнул и добавил сокрушенно:
  — Теперь я, конечно, понимаю, что поступил глупо, взяв это письмо. И мне следовало сразу же сообщить вам об убийстве, а не ждать следующего дня. Но… поверьте мне, Гринголл, я был совершенно ошеломлен… Я должен был прийти в себя, все обдумать… а для этого требовалось время. И еще эта тысяча фунтов, которую я принял от Дэниса! Чертовски неприятная ситуация!
  — И все же мне хотелось бы знать, где сейчас находится первый лист письма Паолы Дэнис, — сказал Шеррик.
  — Конечно же, его уничтожил Дэнис, — ответил Гринголл. — Он не мог допустить существование такой улики — ведь она могла сорвать весь его коварный замысел. Я полагаю, что в отношении этого у нас не может быть никаких сомнений.
  В комнате воцарилось молчание. Его нарушил инспектор Шеррик.
  — Ну, сэр, — обратился он к своему шефу, — что мы теперь будем делать?
  Гринголл сосредоточенно выколотил свою трубку, снова набил ее, а затем поднял глаза на сидевшего в кресле детектива.
  — Слим, — сказал он, — мы знакомы уже много лет, и вы отлично знаете, что я вам не враг. Скорее наоборот! Однако если вы и впредь сохраните подобный стиль ведения расследования, то я могу вам гарантировать, что в недалеком будущем вы очутитесь в таком положении, из которого не выберетесь. И моя слабость к вам тогда тоже не поможет. Как человек, который ценит ваше мастерство, я говорю вам: с этим надо кончать! Ведь история с Сайраком — далеко не первый пример вашего вольного обращения с законом!
  Кэллаген встал.
  — Гринголл, — воскликнул он, — вы неповторимы! Я никогда не забуду ваше отношение ко мне, и, если когда-нибудь случится, что я могу оказать вам услугу, то тотчас.
  — Хватит! — прервал его Гринголл. — Хватит с меня ваших излияний! Считайте, что вам повезло… повезло в последний раз. И чем крепче вы вобьете это себе в голову, тем для вас будет лучше! А сейчас уходите, пока я не передумал! Но никуда не уезжайте. Расследование еще не завершено, так что вы можете понадобиться инспектору Шеррику.
  — Я в любой момент к вашим услугам… Инспектор Шеррик знает, где он может меня найти. — Он улыбнулся, а потом негромко добавил: — Однако согласитесь, Гринголл, с тем, что мы все достигли того, чего хотели. Вы клеймите мои методы, но ведь намерения у меня были самые лучшие — и так было всегда. И достигнутые результаты устраивают всех. В любых обстоятельствах поступать наилучшим образом для всех и для себя — таков стиль «Сыскного агентства Кэллагена»!
  Взгляд, которым окинул его Гринголл, мог бы испепелить камень.
  — Убирайтесь! — рявкнул он. — Убирайтесь немедленно, если не хотите выслушать, что я о вас думаю!
  Улыбка Кэллагена стала еще лучезарней.
  — Не затрудняйте себя, Гринголл, — сказал он. — Я и без того это знаю!.. А сейчас до свидания, джентльмены!
  Он поклонился и исчез за дверью.
  Когда дверь за Кэллагеном закрылась, Шеррик бросил вопросительный взгляд на старшего инспектора.
  — Итак, сэр?
  — Старый лис, как всегда, прав. В этом я не сомневаюсь, — сказал Гринголл. — В день убийства Дэнис находился в своем имении, однако он покинул Майфилд-Плейс достаточно рано, чтобы успеть в Лондон. Необходимо проверить его алиби. Если окажется, что у него нет алиби до одиннадцати вечера — а в том, что у него его нет, я абсолютно уверен, — он наш. У нас нет прямых улик, но косвенные доказательства — что надо. Ему не отвертеться.
  — Значит?..
  — Да. — Гринголл кивнул. — Возьмите ордер на арест и доставьте Дэниса сюда. Если вы не будете терять времени, то за два часа доедете до Майфилд-Плейс. Поспешите, Шеррик!
  * * *
  Выйдя из Нового Скотланд-Ярда, Кэллаген остановил такси и через несколько минут уже был на Беркли-сквер. Поднявшись в свою квартиру, он, сбросив пальто и шляпу, прошел в спальню и, бросившись на кровать, позвонил в Чессингфорд. Ответившую ему телефонистку он попросил соединить его с » Майфилд-Плейс».
  Прижимая трубку к уху, он вытянулся на постели и устремил взгляд в потолок. Спустя минуту в трубке зазвучал голос Дэниса.
  — Дэнис у телефона.
  — Хелло, мистер Дэнис! Говорит Кэллаген.
  — Добрый день. Что там у вас стряслось?
  — А то, что жаркое поспело!
  — Не понимаю. — Голос Дэниса звучал совершенно спокойно, даже равнодушно. — Что все это значит?
  — Что это значит? — повторил вопрос Кэллаген. — Это значит, что я только что вырвался из Ярда. Там меня в течение нескольких часов поджаривали люди, умеющие это делать. Да, сколько живу, меня еще никогда так не прижимали. Им все известно. То, что вы убили Сайрака, — тоже.
  — В самом деле? Как интересно! И на чем же основано это заключение?
  — А вы не догадываетесь? Конечно, это Ирен Фивали. Когда за нее взялись как следует, она тут же раскололась и сдала вас со всеми потрохами. Она написала признание, которое мне дали прочесть в Ярде. Потрясающая вещь! Этой молодой леди следовало бы стать писательницей. Ее исповедь — настоящий динамит!
  — Неужели?
  — Точно! Кстати, в своем признании она пишет, что дала вам письмо, в котором ваша жена сообщает ей о своем намерении похитить корону. Так вот, это письмо, а точнее один листок его был в руке Сайрака, когда полиция нашла его тело. Они чем-то обработали бумагу и нашли на ней отпечатки ваших пальцев… Я видел фотографию. Так что дело обстоит хуже некуда. А потом со всем этим они навалились на меня. Я сопротивлялся, как мог, но в конце концов они меня прижали и заставили сказать о тысяче фунтов, которую я от вас получил. Эти парни — мастера своего дела. Словом, я не хотел бы поменяться с вами местами, Дэнис.
  — Ну что ж, — сказал Дэнис все так же спокойно, — с вашей стороны достаточно любезно, что вы мне позвонили. Кстати, что побудило вас так поступить?
  — Ну… Мне не доставляет удовольствия мысль о том, что такой человек, как вы, кончит жизнь на виселице! — ответил Кэллаген. — Это мерзкая смерть. Вы тоже так считаете? Между прочим, ордер на ваш арест уже выписан, а инспектор Шеррик уже выехал в Майфилд-Плейс. Не могу выразить, как я огорчен…
  — Я тоже! Впрочем, о том, что меня ждут неприятности, я должен был подумать при нашей недавней встрече. Связаться с таким пройдохой, как вы!..
  — Вы мне льстите, — ответил Кэллаген. — Однако я попытаюсь хоть чем-нибудь вас утешить. Возможно, вам это неизвестно, но приговоренные к смерти находятся в отличных условиях, да и вешают их не сразу — между вынесением приговора и приведением его в исполнение проходит недели три, не меньше. К тому же благодаря процессу вы станете очень популярной фигурой. Даже сейчас, во время войны, этот процесс привлечет к себе внимание… Публике наверняка будет интересно услышать о вашем пребывании в Лейлхеме с сестрой вашей супруги…
  — Она и это выложила?
  — Когда за нее взялись как следует, она выложила все. А что ей оставалось делать, позвольте вас спросить? Ей достаточно ясно дали понять, что если окажется, что письмо в квартиру Сайрака подбросила она, ее наверняка обвинят в убийстве. Такая перспектива почему-то пришлась ей не по вкусу, и она заговорила. Кстати, в Скотланд-Ярде она провела почти шесть часов.
  — Господи, с каким удовольствием я свернул бы шею этой твари!
  — Вполне вас понимаю. Тем более, что вы могли бы проделать это без всякого риска для себя — дважды вас все равно не повесят.
  — Вы что, в самом деле считаете, что меня повесят?
  — Я в этом уверен, — ответил Кэллаген. — Вас обязательно повесят, потому что у вас не хватит смелости пойти на то, что спасло бы вас от петли. Конечно! Ведь вы продлите свою жизнь на несколько недель! Будете развлекать публику на суде, а потом недели три проведете в ожидании того, что вам наденут петлю на шею, снова и снова проигрывая эту сцену в воображении. — Кэллаген скорбно вздохнул. — Ну вот, теперь у меня из-за вас разболелся живот.
  — Вы думаете, что это меня огорчает?
  — О, в отношении ваших чувств ко мне у меня нет никаких сомнений! — ответил Кэллаген. — Только для меня это без разницы. Всех благ, Дэнис! Надеюсь повидаться с вами у подножия виселицы!
  — Не сомневаюсь, что это доставило бы вам удовольствие. Прощайте… — последовало грязное ругательство.
  Кэллаген опустил трубку на рычаг и, откинувшись на подушки, закрыл глаза. Через пять минут он уже спал…
  Когда телефонный звонок вырвал Кэллагена из объятий сна, часы показывали семь. Он протер глаза и поднес к уху трубку. Звонил Гринголл.
  — Привет, Слим, — сказал он. — Не буду утверждать, что вы сегодня мне очень нравились; но, несмотря на сложившиеся между нами отношения, после вашего ухода я всерьез подумывал о привлечении вас к ответственности за те штучки, которые вы выкинули, расследуя убийство Сайрака. Но… вам опять повезло. Все обошлось, но это — в последний раз!
  — Но почему? — очень искренне удивился Кэллаген.
  — Потому что преступник мертв. Дэнис застрелился, оставив после себя письмо. Шеррик, выехавший в Майфилд-Плейс сразу же после нашей встречи, приехал туда слишком поздно — он опоздал на какой-нибудь час.
  — Надеюсь, вы не будете оплакивать кончину Дэниса? — осведомился Кэллаген. — Что же касается меня, то я чрезвычайно признателен вам за все, Гринголл. Вы проявили исключительную доброжелательность ко мне.
  — Ничего подобного! — взорвался Гринголл. — И не смейте благодарить меня! Считайте, что вам просто повезло, не более! Если бы не самоубийство Дэниса, вы пожалели бы о своем поведении!
  — В таком случае, — заявил Кэллаген, — я очень рад, что он сам прикончил себя. Вы даже представить себе не можете, как я рад этому!
  Не дожидаясь ответа Гринголла, он опустил трубку на рычаг и, покинув кровать, прошел в гостиную. Вытащив из буфета, где хранился запас спиртного, бутылку виски, он отпил из горлышка несколько больших глотков. Подкрепившись, он достал из ящика письменного стола признание Ирен и неторопливо разорвал его. Обрывки письма полетели в камин. Кэллаген стоял и смотрел, как они превращаются в пепел.
  Глава 13
  Конец — делу венец
  Последний день сентября шел к концу. По-осеннему неяркое солнце склонялось к горизонту, скрытому деревьями. Легкий предвечерний ветерок крутил опавшие листья, гоняя их по дорожке, и шевелил пожухлую траву на лугу, ведущему к лесу.
  Кэллаген сидел на последней ступеньке лестницы веранды гостиницы «Звезда и Полумесяц» со стаканом чуть разбавленного виски в руке. Пятнистая жаба, по-прежнему проживающая в бассейне, рассматривала его своими выпученными глазами.
  По лестнице спустилась Сюзен Меландер. Остановившись за его спиной, она сказала:
  — Мистер Кэллаген, к нам приехала леди, которая хочет видеть вас. Она ждет в маленькой гостиной.
  — Леди? — спросил Кэллаген, не поворачивая головы. — И как эта леди выглядит?
  — О, она великолепна! — выпалила Сюзен. — Невероятно красивая и в шикарном наряде! Как бы я хотела быть похожей на нее! Может быть, тогда я не проторчала бы всю жизнь в деревне! Так как, вы пойдете к ней, или мне сказать, что вас нет?
  — Пойду, — ответил он. — Пойду, чтобы не гонять вас лишний раз через всю гостиницу.
  Он допил виски и направился в гостиную. Там, стоя возле камина, его ждала Паола Дэнис.
  — Каждый раз, встречая вас, я не перестаю удивляться, каким образом вы ухитряетесь становиться все красивее! — сказал он. — Конечно, вы и сами знаете это, однако приятно повторять правду — такая уж у меня натура. — Она покачала головой.
  — Это что, обычная тактика «Сыскного агентства Кэллагена»? — спросила она. — Я полагаю, что такое начало рассчитано на то, чтобы расположить к себе клиента!
  Ничего не ответив, он придвинул к камину кресло, и она села. Он смотрел на нее, и в его глазах вспыхивали веселые огоньки.
  — Я случайно оказалась поблизости, — сказала она. — В Шиули — это в десяти милях отсюда — живут мои друзья, и я сейчас гощу у них. И вот мне пришло в голову воспользоваться случаем, чтобы навестить вас. Мне очень хотелось выразить вам мою признательность за все то, что вы сделали для меня!
  — В этом нет необходимости, — ответил он. — Вы заплатили, мы выполнили свою работу, и все. К тому же дело это позабавило меня.
  — Мистер Кэллаген, но я же знаю, какому риску вы подвергались! Ведь все могло обернуться иначе, и тогда…
  Он прервал ее движением руки.
  — Не будем говорить об этом. А как поживает Ирен?
  — Она покинула Англию и сейчас на пути в Австралию.
  — Будем надеяться, что Бог ей поможет, — пробормотал Кэллаген. — Я имею в виду Австралию…
  — И с короной все кончено! Она продана, чему я очень рада. Эта корона пугала меня.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Вот и отлично, — сказал он. — Все кончился, и все довольны. Если не считать Ирен, разумеется. Впрочем, кто знает, что ждет ее в Австралии. Может быть, она произведет там фурор — с ее личиком и фигурой это немудрено.
  Паола Дэнис не отрывала глаз от вытканных на ковре цветов.
  — А ведь какое-то время мне казалось, что Ирен вам небезразлична. Я думала…
  — Давайте оставим эту тему, — прервал он ее. — Совсем не трудно догадаться, какими фразами мы сейчас обменяемся: вы скажете, что думали, будто я влюблен в Ирен; я начну протестовать и скажу, что нет; тогда последует вопрос «почему?», а я отвечу… Нет, сегодня я хотел бы поговорить о других вещах.
  Она улыбнулась.
  — Вы всегда остаетесь самим собой! Острым, трудным и… необычным! А ведь было время, когда я считала вас бесцеремонным, алчным… даже опасным человеком!
  — А сейчас?
  — Сейчас я не испытываю желания отвечать на ваши вопросы. — Она встала и открыла сумочку, которую держала в руках. — Мне захотелось что-нибудь подарить вам на память, и я выбрала вот этот портсигар. Я нахожу его красивым, но наши вкусы могут и не совпасть. Я уверена, что вам дарят массу таких безделушек, но надеюсь, что вы и для моего портсигара найдете место в своей коллекции.
  Она протянула ему портсигар. Он принял его и осмотрел со всех сторон.
  — Великолепная штука! — сказал он. — Я и сам не выбрал бы лучшего.
  — А теперь нам пора распрощаться… До свидания, мистер Кэллаген! — Она протянула ему руку.
  — До свидания, миссис Дэнис. — Казалось, его рука вы пустила тонкие пальцы Паолы без особой охоты.
  Она уже шла к двери, когда Кэллаген открыл портсигар и прочел надпись, выгравированную на внутренней стороне крышки.
  — Минуточку, Паола! — Он рванулся за ней. — Одну минуточку!..
  * * *
  На нижней ступеньке лестницы, где совсем недавно сидел Кэллаген, теперь устроилась Сюзен Меландер. В глубокой задумчивости она бросала камешки в пятнистую жабу, сидевшую в том же бассейне среди кувшинок.
  На ведущей через лужок дорожке появился Николлз с бутылкой пива в одной руке и стаканом в другой.
  — Хелло, девочка! — кинул он. — Что нового? Где сейчас шеф?
  — Если вы имеете в виду мистера Кэллагена, то он в маленькой гостиной, — ответила она. — Но не один: к нему приехала клиентка. Я уверена, что это ужасно важная встреча, и я знаю, что говорю, потому что… Словом, я не удержалась и заглянула в окно. Вам лучше не мешать им, мистер Николлз!
  — Почему? — Николлз наполнил пивом свой стакан.
  — Потому. Я же сказала вам, что мистер Кэллаген очень занят! — Она немного помолчала, а потом добавила с грустью: — Меня он почему-то никогда так не целовал!
  Николлз залпом выпил пиво.
  — Не огорчайся, крошка! — сказал он. — Все дело к том, что ты не его клиентка. Наше агентство приберегает все самое лучшее для клиентов. И когда «Сыскное агентство Кэллагена» клиентку целует, то она должна уверовать в то, что никто в мире не способен сделать это лучше, чем мы.
  Сюзен передернула плечами.
  — В связи с этим мне вспоминается, как когда-то в Канзасе я познакомился с одной девочкой, — продолжал Николлз — Это был клад, настоящий клад! И вот однажды вечером, когда мы сидели на крылечке ее дома…
  Он поднял глаза и обнаружил, что Сюзен исчезла.
  — Черт возьми! — Николлз озадаченно покачал головой. Но я должен, обязательно должен рассказать кому-нибудь эту историю! Я уверен, что она понравится любому!
  Он допил пиво, зевнул и по ступенькам поднялся на веранду.
  Питер Чейни
  Непростые условия
  Peter Cheyney: “Uneasy Terms”, 1946
  Перевод: Э. А. Гюннер, Н. А. Крапин
  Глава 1
  В кругу семьи
  Налетевший с моря ветер принес с собой дождь. Капли дождя падали на пологие склоны холмов Суссекса и сбегали с них многочисленными ручейками в канавы вдоль дорог. Ветер, словно радуясь ненастью, заставил раскачиваться вершины деревьев, посаженных вдоль дороги и оживлявших окрестности Алфристауна.
  Старый и неуклюжий дом Аллардайсов под названием «Темная роща» располагался почти на вершине холма, нависая над деревушкой Хай-энд-Овер, которую местные жители, пользуясь игрой слов, окрестили «Хэнтовером», что означает «похмелье». Усадьба была окружена высокой изгородью, местами поросшей мхом. На мгновение она осветилась слабым светом фар: какой-то автомобиль приближался к «Темной роще».
  Старинные часы, стоявшие у стены, пробили восемь, когда в холл вошла Виола Аллардайс. Высокая и стройная девушка с копной пшеничных волос, отливающих медью в неярком свете ламп, отличалась изысканной грацией и неизменно притягивала к себе взгляды мужчин.
  Виола пересекла холл и остановилась у лестницы, ведущей в прихожую, в задумчивости постукивая изящной туфелькой. Она была одета в белую шелковую блузку и черную бархатную юбку. Черные бархатные полоски перехватывали кружевной воротничок блузки и такие же манжеты. По всему было видно, что девушка чем-то взволнована: темные круги под глазами и плотно сжатые губы выдавали ее. С тревогой посмотрев на дверь, выходившую в сад, она резко повернулась и сделала несколько шагов к выходу из холла в гостиную, но тут кто-то вошел в дом.
  Обернувшись, Виола увидела свою среднюю сестру. Корина Аллардайс являла собой полную противоположность хрупкой и нежной Виоле. Она была тоже красива, но это была теплая красота итальянского типа: темные волосы, живые глаза, более плотная фигура, некоторая резкость в движениях.
  — Добрый вечер, Корина! — приветствовала ее сестра каким-то напряженным голосом.
  — Привет, Виола! Ну и дождина! Думала, утону, пока добиралась по саду от гаража до дома, — проговорила Корина, отряхивая плащ. Она посмотрела на сестру насмешливым взглядом. — А как твои дела, радость ты наша?
  — Не злорадствуй, Корина, мне сейчас очень тяжело…
  Корина, не отвечая, повесила плащ, уселась в кресло перед маленьким столиком, достала сигареты и зажигалку. Она глубоко затянулась и, пуская кольца дыма, заговорила ни к кому не обращаясь:
  — Интересно, почему некоторые люди с удовольствием совершают ошибки и думают, что другие с таким же удовольствием кинутся им сочувствовать? Я понимаю, что тебе сейчас не до шуток, — повернулась Корина к сестре, — но это твое личное горе, и я не собираюсь утирать твои слезы.
  — Я на это и не рассчитываю, — печально сказала Виола.
  — Разве? По-моему, ты всю жизнь гонялась за утешениями…
  — Я повторяю, что не ищу твоего сочувствия, а просто хочу знать, что происходит.
  Корина снизу вверх со снисходительным презрением посмотрела на сестру — та была бледна и неподвижна, как мраморная статуя.
  — Так ты, моя дорогая, очень хочешь знать, что происходит? Наверное, ты хочешь знать и то, что тебя ожидает в обозримом будущем? К сожалению, не могу сказать тебе ничего приятного: наш друг, по-прежнему, несговорчив, и у меня такое впечатление, что он становится все менее покладистым…
  — О, Господи! — простонала в отчаянии Виола.
  — Какой смысл взывать к Богу в данных обстоятельствах? Хотя, впрочем, что тебе еще остается и что ты еще умеешь делать? Но жизнь — тяжелая штука, ангелочек ты наш, так что готовься к тому, что платить придется по-прежнему и ставки не упадут. Скорее всего, они даже могут подняться независимо от того, выразишь ты восторг по этому поводу или нет…
  Виола тряхнула головой, и какие-то проблески решимости промелькнули на ее лице.
  — Временами мне кажется, что у меня есть единственный выход — покончить с собой… Ты ведь этого добиваешься?
  Корина цинично рассмеялась:
  — Каждый сам волен распоряжаться своей жизнью. Что касается меня, то нынешнее положение вещей меня тоже устраивает. Если правда откроется, то хуже будет только тебе…
  — Но его требования становятся просто нестерпимыми…
  — Тебе пора бы уже знать мужчин, — съязвила Корина, — они всегда хотят больше, чем имеют. Но что это ты так разнылась? Ты пока что достаточно богата и…
  Тут Корина замолчала и уставилась на что-то за спиной Виолы. Виола оглянулась — по боковой лестнице в холл спускалось странное создание: с трудом передвигая ноги на трехдюймовых каблуках, в туфлях, которые были велики по меньшей мере на два номера, в ярко-красном обтягивающем платье с немыслимым декольте, с прической а-ля Вероника Лейк на соломенных волосах. Лицо этого экзотического создания было напудрено, как у Арлекино, и сквозь пудру чернели глаза, истинный цвет которых трудно было определить из-за толстого слоя туши на веках и ресницах. Рот полыхал алой помадой…
  Это существо было третьей сестрой Аллардайс — семнадцатилетней Патрицией. Она вызвала грустную улыбку на губах Виолы и шипение Корины.
  — Ах ты, маленькая сучка! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты оставила в покое мою одежду! Сейчас же поднимись наверх и переоденься, да смой всю штукатурку с физиономии, а то ты похожа на низкосортную шлюху.
  Нарочито назидательным тоном, в котором угадывались озорство и желание позлить сестру, и некоторый детский страх перед ней, Патриция произнесла:
  — Если хочешь знать, Корина, во всякой женщине должно быть что-то от шлюхи. Надо читать побольше, об этом писано не раз…
  — О чтении мы побеседуем на досуге, а в данный момент этого «что-то» у тебя 100 процентов, потому немедленно умойся и переоденься, — с угрозой сказала средняя сестра.
  — Разрази меня гром, если я подчинюсь тебе и сделаю это, — отпарировала Патриция, приняв позу, позаимствованную у Вероники Лэйк в одной из ее ролей.
  — Будет гораздо хуже, если не сделаешь. Кстати, подумай, что произойдет, если Жерваз случайно увидит тебя в таком виде.
  — Меня это нисколько не волнует, — с гордостью королевы ответила Патриция, опять изображая кого-то. — Стревенс, посыльный мясника из деревни, на днях сказал мне, что я живое воплощение Греты Гарбо.
  — Копия, — с сарказмом согласилась Корина, — но, насколько я понимаю, двумя или тремя днями раньше разносчик газет говорил, что ты двойник Ланы Тернер. Дебилка! Я устала от твоих набегов на мой гардероб и постоянного кривлянья.
  Патриция спустилась на несколько ступенек и с большим чувством собственного достоинства произнесла:
  — Корина, не надо называть мои манеры кривляньем, если на самом деле ты им завидуешь. — Патриция, не дожидаясь ответа онемевшей от возмущения Корины, величаво проследовала через холл в гостиную.
  — Эта кретинка действует мне на нервы, — прошипела Корина, обернувшись к Виоле. — Всю дорогу она кого-то изображает.
  — Она еще ребенок, — заступилась за сестру Виола, — пусть позабавится, с возрастом это пройдет. — Она горько рассмеялась. — Большинство людей всю жизнь играют такую роль…
  — Это ты о себе? — съязвила Корина. — Я никогда не играю, вероятно, поэтому мне кажется, что я единственный нормальный человек в нашей семье.
  Она насмешливо посмотрела на Виолу.
  — По крайней мере, мне не надо ничего скрывать. — Со стороны столовой донесся звук гонга.
  — Переоденься и ты, Корина, — сказала Виола, — Жерваз бывает страшно недоволен, когда пренебрегают традициями. Зачем нам обострять отношения? Они и так уже обострены больше чем достаточно.
  — Что верно, то верно, — кивнула Корина. — Хотя мне порядком надоели причуды отчима. Послушать его, так нам нечего делать, как только переодеваться с утра до ночи.
  Она стала подниматься по лестнице, но наверху, где несколько коридоров сходились, образуя смотровую площадку, обернулась:
  — Не вешай нос, Виола, с тобой все будет в порядке, по крайней мере до тех пор, пока ты платишь. Увидимся за обедом.
  Корина скрылась в своей комнате, а Виола неподвижно стояла в холле, чувствуя себя несчастной и покинутой. «Жизнь — сложна и безжалостна, — думала она. — Обстоятельства заставляют идти на компромиссы, а на твои благие намерения всем наплевать».
  Виола готова была заплакать, но неожиданно для себя, что нередко случается с женщинами, чьи поступки определяет скорее ситуация, нежели логика, повернулась и двинулась в сторону, противоположную гостиной. Она торопилась, опасаясь, что приступ решительности быстро пройдет…
  Девушка остановилась перед дверью в конце коридора и тихонько постучала.
  — Кого еще там принесло? — раздался раздраженный голос отчима. — Сумасшедший дом, да и только, ни на минуту в покое не оставят… Ну, в чем дело?
  Виола уныло пожала плечами.
  — Извините… Это уже не важно. Простите, что побеспокоила вас.
  Глотая слезы, она добралась до своей комнаты на первом этаже, бросилась лицом на кровать и разрыдалась.
  * * *
  Теперь нам предстоит познакомиться с полковником Жервазом Стенхарстом, в прошлом — офицером колониальных войск в Индии, а в настоящем — сквайром и формальным главой клана Аллардайсов и остатков клана Ваймерингов. Спешу заметить, что говоря «формальным», я именно это и имею в виду. Полковник сидит во главе длинного дубового стола, слишком большого для немногочисленного семейства, хмуро и подозрительно наблюдая за членами семьи.
  Полковника Стенхарста можно назвать представителем «старой школы». Он может блеснуть превосходными манерами, особенно в присутствии посторонних, очень обходителен с прекрасным полом, большой любитель виски и хороших сигар. Слабость к сладкой жизни также ему не чужда, но превыше всего он ставит мир и спокойствие в собственном доме, чтобы иметь возможность в полной мере пользоваться удобствами своего положения, и если для окружающих полковник — желчный, раздражительный человек, не желающий считаться ни с кем и ни с чем, то для себя он не враг и не любит отказывать себе ни в чем. Жерваз знает, с какой стороны и кем намазан его бутерброд, но не торопится оповестить об этом других и проявить благодарность.
  Полковник бесподобен — в свои шестьдесят два года он обладает еще и непомерным тщеславием. А когда человек в его возрасте наделен подобным качеством, то это, как правило, никому не приносит радости. Если к этому добавить, что он склонен замечать чьи угодно слабости, кроме своих собственных, то портрет окажется вполне совершенным.
  В конце стола, робко посматривая на окружающих, сидит мисс Онория Ваймеринг — сестра покойной миссис Стенхарст, а по первому браку Аллардайс, матери трех сестер. В ее голубых глазах, все еще ясных и привлекательных, несмотря на годы, застыло озабоченное выражение. Она чувствует, что атмосфера в гостиной накалена до предела и малейшей искры будет достаточно, чтобы снова вспыхнула одна из безобразных ссор, слишком уж многочисленных в последнее время.
  Мисс Ваймеринг немного располнела, но сумела сохранить некоторую привлекательность. Глядя на нее, можно в полной мере оценить обаяние женщин этой семьи, их необыкновенное очарование. Внешность трех сестер также несет наследственную черту Ваймерингов — красоту: утонченную — у Виолы; яркую и несколько грубоватую — у Корины; пленительную и озорную — у Патриции. Впрочем, младшая из сестер заслуживает нескольких дополнительных слов. Патриция совсем не глупа. Если отбросить раздражающее окружающих пристрастие к драматическим эффектам и подражание звездам кино, что вполне, естественно, учитывая ее богатый опыт посещения кинотеатров, она в обычных обстоятельствах была достаточно наблюдательной и в высшей степени здравомыслящей девушкой. Патриция обладала необыкновенной способностью «стелить уши», особенно в тех случаях, когда разговор интересовал ее, а ее глаза, казалось, обладали особенностью видеть события, происходящие в соседней комнате. Обладая независимым характером, она скрывала свое презрение к отчиму и была нежно-всепрощающа по отношению к тете. Она умело прятала свой страх перед Кориной, которая, вопреки отрицаниям Патриции, все-таки обладала способностью нагнать страху на эту молодую особу, и столь же хорошо маскировала свою любовь к Виоле, единственному существу женского пола, которым она восхищалась в этом доме.
  Итак, семья за обедом. Изящно держа ложку, мисс Ваймеринг ест суп. Ее глаза перебегают от полковника к Виоле, от Виолы к Корине и от Корины к Патриции. Что-то опять не так, думает она, интересно, что именно? Но в глубине души пожилая леди довольна, что не знает этого, так как не без оснований считает, что неведение — настоящий подарок судьбы.
  Но все-таки ей неспокойно. Она украдкой бросает взгляд на Виолу. «Вот прекрасная девушка, — думает мисс Ваймеринг, — жаль только, что она выглядит такой утомленной: темные круги под глазами слишком заметны». Несомненно, что-то гложет Виолу. Мисс Ваймеринг пытается припомнить свои чувства и страхи в тридцатилетнем возрасте и вздыхает. Временами ей хочется набраться смелости и поговорить с Виолой. Но смелости у нее нет и взяться ей неоткуда. В конце концов, если у Виолы появится такое желание, она сама все расскажет, успокаивает себя старая леди.
  Ее взгляд переходит на Корину: у этой-то на лице полное удовлетворение, оно сменяется брезгливой миной лишь тогда, когда взгляд Корины останавливается на Патриции. Та, конечно, не сняла красное вечернее платье сестры, невообразимо раскрашена и нелепа с прической кинозвезды. Выражение лица Патриции соответствует ее представлению о полном и совершенном пренебрежении к мнению присутствующих. Она отлично знает, что Корина может взорваться в любую минуту, и со злорадством ждет этого, репетируя в уме свою роль и подбирая достойные ответы на предполагаемые выпады со стороны сестры. Но Корина выглядит очень довольной собой. «Как кошка, проглотившая канарейку», — думает мисс Ваймеринг и начинает волноваться при мысли о том, кто может оказаться в роли той канарейки, которую Корина собирается проглотить в следующий раз…
  Мисс Ваймеринг поднимает глаза на Патрицию и вздыхает, выражая крайнее неодобрение. Девочка ведет себя непозволительно, ей позволяют слишком много. Мисс Ваймеринг прекрасно видит, что на Патриции надето одно из вечерних платьев Корины, которое, конечно, взято без спроса, что прическа скопирована у какой-то кинозвезды — очередном увлечении Патриции, что лицо ребенка (а любой человек моложе двадцати все еще ребенок для мисс Ваймеринг) раскрашено ужасно. Остается надеяться, что Жерваз не обратит на это внимания или по крайней мере не будет слишком груб в своих замечаниях.
  Саллинс — дворецкий Фердинанда Аллардайса, начавший свою службу в семье еще ребенком, а ныне седовласый старик, томится у дальнего конца стола в ожидании перемены блюд. Саллинс чувствует себя неуютно. Он слишком долго прожил в семье и понимает, что тучи сгущаются и взрыва страстей можно ожидать в любую минуту. Но ему остается только делать вид, что ничего не происходит. Саллинс достиг того возраста, когда человек, если только он окончательно не выжил из ума, поневоле начинает задавать себе вопрос — для чего же, в конце концов, он живет? Разгадка смысла жизни для него сейчас важнее атомной бомбы и печеночных колик полковника Стенхарста. Старому человеку жизнь напоминает хроническую болезнь со всеми ее привычными неприятностями. Он обходит стол, собирая тарелки из-под супа. Старик прихрамывает на левую ногу — результат удара копытом пони мисс Виолы, когда той было пять лет от роду. «Да, были деньки, — думает он, — хорошее было время. Мистер Аллардайс был настоящим хозяином «Темной рощи», не то что эти господа, но миссис Аллардайс оказалась настолько глупа, что снова выскочила замуж… Да, что было, того не вернешь».
  Скандал вспыхнул внезапно. Когда Саллинс подал котлеты и удалился, чтобы проследить за приготовлением десерта, Корина дожевала кусок баранины, положила нож и вилку на стол и с угрозой в голосе обратилась к Патриции.
  — Кажется, я просила тебя, чтобы ты сняла мое платье. Почему ты никогда не делаешь, что тебе говорят, дура!?
  Патриция прекратила жевать и подняла глаза на Корину.
  — У меня нет желания говорить в таком тоне, сестренка, — произнесла она холодно, стараясь побороть страх перед сестрой. — До обеда ты посмела назвать меня сучкой… Ха — сучкой!
  — Что ты сказала, черт побери? — рявкнул полковник. — Как… как она назвала тебя?
  — Сучкой, приемный папочка, — с притворной готовностью повторила Патриция, — ну самкой собаки.
  Полковник задохнулся от возмущения.
  — Не волнуйся, Жерваз, — сказала Корина. — Сейчас мы все уладим. — Она обратилась к Патриции:
  — А ты сразу же после обеда поднимешься к себе и снимешь мое платье, или я выверну его наизнанку вместе с тобой. После этого ты умоешься и причешешься, как приличная девушка, и перестанешь изображать из себя шлюху.
  — Боюсь, я разбираюсь в шлюхах только теоретически, да и то не очень, — Патриция изобразила светскую улыбку. — Ты сегодня не в настроении, дорогая, не так ли? Знаете, приемный папочка, когда Корина разойдется, она становится похожа на уличную девку…
  — На кого похожа? — поперхнулся полковник. — Что ты сказала?
  — Ну, на девушку, у которой нет ни дома, ни семьи, — сыграв наивность, объяснила Патриция.
  Полковник обратился к свояченице, требуя сочувствия:
  — Боже мой, Онория, на что уходит ваше время, хотел бы я знать? Послушайте, как эта девочка разговаривает со мной, с приемным отцом! Такое поведение омерзительно, да и ее сестры хороши. Не понимаю, почему я должен терпеть все это, тратя на них свои силы и здоровье? — Лицо полковника побагровело, и он бросил нож на стол.
  — Что-что, Жерваз? Вы не знаете, почему терпите все это? — спросила Корина. — Не лукавьте, это знают все, и вы в том числе.
  — Корина… — мисс Ваймеринг умоляющим жестом остановила ее, — ты не должна так разговаривать с отчимом. И вообще, девочки, не надо ссориться за обедом. Слуги все слышат, а это так ужасно.
  Полковник саркастически рассмеялся:
  — Прекрасно, эта фраза о слугах просто великолепна… Милая моя, слышат не только слуги, но и вся деревня. Пожалуй, пришло время поговорить с нашими девушками. — Он взглянул на Патрицию. — Корина назвала тебя дурой? Что ж, она недалека от истины. Все время ты тратишь на походы в кино, на подражание кинозвездам и на то, чтобы изуродовать свою внешность. Ты не имеешь даже отдаленного представления о том, как должна вести себя настоящая леди. Меня тошнит от одного взгляда на тебя…
  Патриция снисходительно улыбнулась:
  — Какое совпадение, приемный папочка! Наши чувства обоюдны. Кстати, у вас очень нездоровый цвет лица. Вы не опасаетесь, что вас хватит удар?
  Лицо полковника побагровело еще больше.
  — Черт побери! — взревел он. — Я по крайней мере сто раз просил не называть меня «приемным папочкой»! Чего ты добиваешься?
  — Очевидно, она называет вас так, потому что вам не нравится, — предположила Корина. — Может быть, она считает, «отчим», вы слишком много возомнили о себе?
  — Корина, не говори так, — робко попросила мисс Ваймеринг, — это дурной тон.
  Наступила тягостная тишина, которую нарушила Виола.
  — Извините меня, Жерваз, — сказала она, — мне лучше подняться к себе.
  — Успеешь! — рявкнул полковник. Он рассвирепел не на шутку. Его губы вытянулись в тонкую ниточку, а глаза яростно сверкали. — Успеешь, — повторил он. — Мне есть, что сказать тебе с Кориной, и будьте любезны внимательно выслушать меня.
  Виола удивленно взглянула на отчима.
  — Звучит очень интригующе, — с вызовом сказала Корина. — Я просто сгораю от любопытства.
  Мисс Ваймеринг умоляюще переводила взгляд с одного лица на другое.
  — Жерваз, дорогой, — примиряюще сказала она, — не кажется ли вам, что лучше поговорить с девушками после кофе? Во всяком случае, Саллинс тогда не будет нас слышать.
  Полковник рассмеялся.
  — Уверяю вас, моя дорогая Онория, что это не имеет никакого значения: любой слуга в этом доме, во всей деревне да и каждая собака в Алфристауне знает не хуже нас с вами, о чем пойдет разговор.
  — Господи, о чем же? — спросила мисс Ваймеринг, тревожно глядя на полковника.
  — В любой деревне не могут жить без сплетен, — холодно заметила Корина. — «Кусок навоза в барской карете» — так, кажется, это у них называется? Видно, нашу карету основательно потрясет…
  — Не мешай мне говорить, — прервал ее полковник, — уже достаточно долго в нашем доме все идет вверх дном, и мне это не нравится. Патриция ведет себя вызывающе, Корина вообще самая грубая девушка, которую я когда-либо встречал, а теперь еще прибавАились проблемы с Виолой…
  — Но, Жерваз, что могла сделать Виола? — храбро заступилась за племянницу мисс Ваймеринг.
  — Сегодня разговор не о том, что она сделала, — отмахнулся полковник. — Она и Корина это знают.
  Мисс Ваймеринг приподняла брови.
  — Нет, объясните, в чем дело, Жерваз?
  — В деревне и в Алфристауне ходят отвратительные слухи, — поморщился полковник. — Они донеслись даже до Истбурна. Имена Виолы и Корины связывают с именем одного чрезвычайно неприятного джентльмена с сомнительным прошлым и весьма скверной репутацией. Этот человек имеет отношение к одному из самых отвратительных притонов Брайтона, и мне неприятно, черт возьми, выслушивать намеки от членов моего клуба — а у них создалось впечатление, что мои старшие приемные дочери ведут себя, как дешевые проститутки, а младшая, ребенок семнадцати лет, как деревенская дурочка.
  Патриция встала и всплеснула руками.
  — Тетя Онория, — сказала она, — сегодня Корина назвала меня шлюхой, ладно, что с нее взять? Но я не понимаю, как меня можно сравнивать с деревенской дурочкой, хотя, возможно, по отношению к кому-то, — продолжала она, взглянув на полковника, — это сравнение уместно.
  Ее лицо стало печальным.
  — Я пойду к себе, как только поем. Мне надо побыть одной, — томно сказала она, а затем уселась на свое место и с удвоенной энергией принялась за котлету.
  — Вам не кажется, что вы были слишком резки с нами? — обратилась Виола к полковнику. — Прежде чем бросаться подобными обвинениями, надо хорошенько подумать. Ваши слова чудовищны.
  — Конечно, — издевательским тоном добавила Корина, — обязательно стоит подумать прежде, чем оскорблять членов семьи, особенно Виолу: ведь все мы знаем, что вы имеете только две с половиной сотни в год как один из наших опекунов по материнскому завещанию, а дополнительную тысячу фунтов вы получаете из средств Виолы, по ее желанию. Неумно кусать руку, которая тебя кормит…
  Полковник произнес, задыхаясь:
  — Вы… Вы… Да вас убить мало!
  — Конец первой серии… Серия вторая… — с восторгом прошептала Патриция.
  — Жерваз, — вмешалась мисс Ваймеринг, — сейчас придет Сэллинс, этот разговор немедленно должен быть прекращен, а все подумают над услышанным. Если у вас есть претензии к девочкам, то выскажите их в другом месте.
  — Меня оскорбили, — замотал головой полковник. — Может быть, я неразумный отчим, но я еще и опекун поместья и, до тех пор пока я не сложу свои полномочия, я требую, чтобы девушки вели себя надлежащим образом. И если здесь не место и не время для этого разговора, то довожу до сведения Виолы и Корины, что я собираюсь предпринять. Что касается Патриции, то я поручаю ее вам, Онория. Тешу себя надеждой, что вам удастся научить ее приличным манерам и вбить в ее голову хоть немного здравого смысла.
  Полковника начал душить приступ кашля. Справившись с ним, он продолжал:
  — Несомненно, что девушек втянули в темные делишки, грозящие их репутации, и никого из вас уже не волнует то обстоятельство, что ваша семья живет в этих местах несколько сотен лет. Ради того, чтобы доставить себе сомнительные удовольствия, вы готовы втоптать в грязь честь своей семьи, и я радуюсь, что я не ваш отец, но моя обязанность вывести вас на чистую воду и, если для этого мне придется нанять частного детектива, я пойду на это. Можете быть уверены, если я взялся за дело, то доведу его до конца.
  Виола поднялась со своего места.
  — Извините, тетя, я выпью кофе у себя в комнате. — Она вышла из столовой.
  — Похоже, у нас начинается интересная жизнь, — заметила Корина. — Вам бы следовало знать, Жерваз, что Виоле скоро тридцать, да и мне уже двадцать семь. Не кажется ли вам, что мы достаточно взрослые, чтобы вести себя так, как мы считаем нужным?
  — Есть люди, которые до старости не удосуживаются обзавестись элементарным здравым смыслом. Это не моя прихоть — обратиться к детективу, меня толкаете на это вы, — назидательно сказал полковник, обращаясь к Корине. — Если вы объясните мне, что связывает вас с упомянутым человеком, я буду удовлетворен, если же нет, я поступлю так, как считаю нужным.
  — На вашем месте я вела бы себя поосторожнее. Если вы собираетесь нанять детективов для слежки за Виолой и мною, вам придется оплачивать их из своего кармана. Надеюсь, вы не думаете, что Виола будет оплачивать слежку за собой из семейного бюджета? — Корина усмехнулась. — Ну и обед, — заметила она. — Даже Саллинс сбежал. Спокойной ночи, тетя. — Корина повернулась к отчиму:
  — Спокойной ночи и вам, Жерваз, и послушайтесь моего совета: замените рюмку виски порцией брома, это пойдет вам на пользу.
  — Кажется, представление окончено. До скорого, ребята, — шутовским тоном сказала Патриция.
  Корина прошла через боковую дверь в коридор, ведущий в холл. Она приоткрыла дверь за собой, оставив узкую щелку между створками. Толстый ковер на полу заглушал звук шагов, и, встав за дверью, Корина услышала, как мисс Ваймеринг сказала:
  — Вам не кажется, что вы подымаете шум из-за пустяка, Жерваз? Подумайте сами. Я могу поверить, что Корина способна совершить глупость, но Виола… Вы уверены, что это не сплетни? Имеются ли какие-то факты, доказательства?
  — Я знаю, о чем говорю, — отрезал полковник. — Заявляю вам совершенно ответственно, что мы, как опекуны, должны разобраться в этом деле. Я знаю, как действовать. Мне рекомендовали одного человека в Лондоне. По отзывам, он вполне надежный и опытный детектив. Я собираюсь нанять его, потому что хочу знать правду.
  В комнату вошел Саллинс и начал собирать тарелки.
  — Не подавайте десерт, Саллинс, — сказала мисс Ваймеринг. — Мисс Аллардайс и мисс Корина собираются пить кофе у себя в комнатах.
  Полковник встал из-за стола.
  — А я не буду пить кофе, — объявил он. — Принесите мне виски с содовой в мою комнату. Вечернюю почту уже принесли?
  — Только что, сэр, — кивнул Саллинс. — У меня еще не было возможности просмотреть ее. Принести вам письма?
  — Нет, — сказал полковник, — я сам захвачу их по дороге.
  * * *
  Корина осторожно прикрыла дверь и быстро спустилась по лестнице. Она слышала ворчание полковника, пока он сортировал почту, лежавшую на медном подносе, и подождав, пока он уйдет, спустилась в холл.
  Она стояла, прислонившись спиной к темным дубовым панелям, и с улыбкой поглядывала на телефон. Через некоторое время аппарат на столике в холле чуть слышно звякнул.
  Корина вынула из портсигара сигарету и закурила. По ее расчетам, мисс Ваймеринг сейчас вышла из столовой через главный вход и направилась в свою комнату, сетуя на семейные неурядицы. Теперь она могла не волноваться, что ее застанут за подслушиванием. Оставалось еще немного выждать, пока полковника соединят с человеком, которому он звонит.
  Прошло пять или шесть минут, и Корина вновь услышала слабое позвякивание. Наверху полковник взял трубку параллельного телефона. Она осторожно подняла свою и услышала голос отчима:
  — Мне нужен мистер Кэллаген. Меня зовут полковник Жерваз Стенхарст, я звоню из усадьбы «Темная роща» в Хэнтовере, это в окрестностях Алфристауна. Дело очень важное.
  Голос на другом конце провода ответил:
  — Вы знаете, который час? Половина девятого. Мистер Кэллаген не работает так поздно, точнее говоря, работает, но не часто. Но если дело спешное и вы не можете отложить его до утра, то попытайтесь найти его в «Найт Лайт Клаб». Звоните в течение получаса. Номер Мэйфэйр, 43-276.
  — Благодарю, — сказал полковник, — я попытаюсь, но в любом случае я буду в его офисе завтра утром, мне нужно переговорить с ним по срочному делу.
  Голос ответил:
  — О'кей. Но я не могу точно сказать, будет он с утра или нет. С мистером Кэллагеном трудно быть в чем-то уверенным, во всяком случае попытайтесь. Всего хорошего.
  Корина услышала, как полковник положил трубку. Она сделала то же самое и постояла некоторое время в раздумье, потом решительно подошла к вешалке, надела плащ и вышла в мокрый сад через боковую дверь.
  * * *
  Кэллаген вошел в «Найт Лайт Клаб». Он положил свою мягкую черную шляпу на маленький столик справа у двери, прошел к стойке, присел на высокую табуретку и заказал двойную порцию виски с содовой.
  Одет он был в двубортный костюм и голубую шелковую рубашку с темно-синим галстуком. У него были серые глаза с кустиками добрых морщинок, квадратный подбородок с ямкой посередине и темные вьющиеся волосы. Такие лица вызывают уважение у мужчин и привлекают женщин.
  Кэллаген проглотил первую рюмку и повторил заказ, теперь он пил не торопясь, поглядывая на окружающих. «Найт Лайт Клаб» был заурядным местом, одним из тех, которые, как грибы после дождя, наводнили за последнее время Лондон, предлагая посетителям отдохнуть от бомб, снарядов и прочих неудобств войны. Среди посетителей клуба преобладали люди в военных мундирах из всех стран Содружества, но в эти часы завсегдатаев было немного. Ночная жизнь питейных заведений Лондона, по мнению Кэллагена, ничем не отличалась от реальной: начиналась под звон фанфар, переходила в фазу «упоения» и заканчивалась похмельем.
  Постепенно клуб заполнялся посетителями, большинство из которых заходило в бар. Рядом с Кэллагеном оказалась сильно надушенная дама, и он слегка отодвинул в сторону свой табурет, освобождая место, и, подумав, заказал еще одну порцию виски с содовой.
  У дальнего конца стойки зазвонил телефон и О'Шонесси — бармен клуба, одетый в безукоризненно белый жилет, снял трубку.
  — Вас просят, мистер Кэллаген, — сказал он, — подойдете к телефону?
  — А кто звонит, Патрик? — спросил Кэллаген, отпив виски.
  — Какой-то мужчина. Он не назвал своего имени, но просил передать, что речь идет о важном и срочном деле.
  — О'кей, я иду, — Кэллаген встал с табурета! и не очень твердой походкой направился к телефону. Закрыв за собой дверь, он прислонялся к стене, не в силах поднять трубку. Вдруг она на глазах у Кэллагена стала расти, заполняя все пространство, стены комнаты закружились, по глазам резануло острой болью, и все утонуло в тумане.
  Последним усилием Кэллаген оторвался от стены и упал на телефонный аппарат, подался назад, ударился о другую стену и упал лицом к двери, ведущей в мужской туалет. Ползком добрался до туалета, ударился о край унитаза и потерял сознание. Дверь сама по себе медленно закрылась за ним.
  Когда Кэллаген пришел в себя, то первое, что он увидел, было круглое лицо О'Шонесси, склонившееся над ним.
  — Что случилось, мистер Кэллаген? — сочувственно проговорил бармен. — Выпейте-ка вот это. Вам уже лучше?
  О'Шонесси подхватил Кэллагена под мышки, помог ему подняться и прислонился к стене. Кэллаген глотнул жидкость, протянутую барменом, — вкус у нее был отвратительный. Он облизнул сухие губы, как будто обработанные наждаком.
  — Как долго я пролежал здесь? — спросил Кэллаген, с трудом шевеля языком.
  — Минут двадцать — двадцать пять, — прикинул О'Шонесси. — Вы пошли к телефону, но так и не поговорили. Один из посетителей случайно обнаружил вас в туалете. Что все-таки произошло?
  — Тебе лучше знать, — ответил Кэллаген, все еще с трудом выговаривая слова. — Черт бы побрал последнюю порцию виски, что ты мне дал. Это что, разбавленный шампунь для собак?
  — Побойтесь Бога, мистер Кэллаген, — оскорбился О'Шонесси. — Мы в клубе не занимаемся подобными вещами. Виски было что надо. Я многим наливал из той же бутылки…
  — Тогда какого хрена я свалился? — возразил Кэллаген, с трудом принимая вертикальное положение.
  — Согласен, на вас это не похоже, — пробормотал бармен, приводя в порядок костюм Кэллагена. — Может быть, вы до этого съели что-нибудь несвежее?
  — Может быть, — поморщился Кэллаген. — Забудем об этом, О'Шонесси. Все в порядке, можешь идти.
  Бармен удалился.
  Кэллаген вымыл лицо холодной водой, напился из-под крана, закурил сигарету и вернулся в бар. Народу сейчас было немного. Два человека в углу обсуждали результаты недавних стачек.
  — Пожалуй, мне не повредит еще одно двойное виски, Патрик, — сказал Кэллаген, — открой новую бутылку.
  О'Шонесси кивнул и открыл другую бутылку. Кэллаген не торопясь выпил виски, закурил еще одну сигарету, расплатился и, взяв шляпу, вышел на улицу. Он не торопясь шагал в направлении Беркли-сквер, где размещалась его контора.
  Было около половины девятого, когда он добрался до нее. Поздоровавшись с ночным сторожем Уилки, Кэллаген прошел к лифту. Остановив лифт у дверей конторы, он вошел и увидел свет в своей комнате.
  Николлз, постоянный помощник Кэллагена, сидел в кресле, закинув ноги на стол, и внимательно читал книгу с интригующим названием «Как повелевать женщинами». Пустая бутылка из-под виски стояла на полу рядом.
  — Привет, Винди, — сказал Кэллаген. — Как дела? Были какие-нибудь письма, звонки?
  — Да, вечером звонил один клиент, назвался полковником Жервазом Стенхарстом из «Темной рощи» в Хэнтовере, что неподалеку от Алфристауна. Очень жаждал тебя видеть, и я посоветовал ему позвонить в клуб.
  — Ну и названьице для поместья — «Темная роща»… Хэнтовер… — усмехнулся Кэллаген.
  — Да, так и веет мокрухой, — согласился Николлз. — Ну, что будешь делать? Отправишься на встречу с клиентом?
  — Нет, — мотнул головой Кэллаген и закурил сигарету. — Нет, — повторил он задумчиво, — я не возьму это дело.
  Он вышел из конторы, хлопнув дверью. Николлз надел шляпу, вытащил из кармана пачку «Лаки Страйк», закурил и медленно пошел к лифту.
  — Какая, к черту, разница! — подумал он вслух.
  Глава 2
  Леди проходят первыми
  В три часа Кэллаген позвонил к себе в контору. Его секретарша Эффи Томпсон была на месте.
  — Добрый день, мистер Кэллаген, надеюсь, вы хорошо выспались?
  — Вполне, Эффи, — ответил Кэллаген. — Есть что-нибудь новенькое?
  — К сожалению, ничего интересного.
  — Звонил кто-нибудь?
  — Так, по пустякам…
  — Ну и ладно, — сказал Кэллаген. — Я появлюсь через полчаса, если нужно, приготовьте бумаги на подпись. И еще — я собираюсь кое-куда съездить, позвоните в гараж и закажите машину на четыре часа.
  — Будет исполнено, шеф, — с шутливым подобострастием отозвалась Эффи и, выдержав паузу, спросила: — Не надо ли кому-нибудь позвонить или послать телеграмму?
  — Да вроде нет, — задумался Кэллаген, — а на кого вы намекаете?
  — Ну, например, на миссис Дэнис, — осторожно заметила Эффи.
  — Да вы просто клад, Эффи, — воскликнул Кэллаген. — Спасибо, что напомнили. Пошлите телеграмму миссис Дэнис, номер — Вэверли 78-945. Передайте миссис, что я надеюсь сегодня пообедать вместе с ней.
  — Записала, — официальным тоном ответила Эффи и положила трубку. — Чертова баба, — вырвалось у нее.
  Немного погодя, Эффи набрала нужный номер и принялась диктовать текст телеграммы.
  Она уже заканчивала, когда в дверь постучали. Эффи открыла дверь и замерла в восхищении. На пороге стояла Виола Аллардайс.
  — Добрый день. Чем могу служить? — спросила секретарша.
  — Добрый день, — ответила посетительница. — Мое имя Виола Аллардайс, и мне нужно поговорить с мистером Кэллагеном, если возможно, то немедленно.
  Эффи вежливо улыбнулась:
  — Я вас вполне понимаю, теперь все торопятся! К сожалению, мистер Кэллаген не из тех людей, с кем можно встретиться в любой момент. Сейчас его тоже нет. Может быть, вы оставите записку ему? Видите ли, он редко встречается с клиентами без предварительной договоренности.
  — Я не клиентка мистера Кэллагена, — официальным тоном сказала Виола Аллардайс. — Встреча со мной отвечает его интересам, Не могли бы вы сказать мне, когда он вернется? Встреча со мной избавит его от лишних трудностей в ближайшем будущем.
  Эффи задумалась. В какое еще опасное предприятие втянули Слима? От него всего можно ожидать. Девушка, похоже, не из тех, кто виснет на ее шефе, и возможно, говорит правду, хотя на памяти секретарши многие красивые женщины начинали с подобных заявлений.
  Что-что, а память у Эффи Томпсон была хорошая.
  — Присядьте, пожалуйста, — предложила она. — Я попытаюсь связаться с мистером Кэллагеном.
  — Благодарю вас, — кивнула мисс Аллардайс и села, скрестив ноги. При всем своем критичном уме Эффи Томпсон не могла не признать, что лодыжки мисс Аллардайс так же, как и чулки и туфли, самого высшего качества.
  — Извините, пожалуйста, — сказала Эффи. — Мне необходимо ненадолго отлучиться. — Она прошла в кабинет шефа и прикрыла за собой дверь. Подойдя к столу, Эффи подняла трубку телефона и набрала номер привратника.
  — Добрый день, Уилки, говорит мисс Томпсон, соедините меня, пожалуйста, с квартирой мистера Кэллагена. Срочно.
  — Одну минуту, мисс Томпсон.
  Очень скоро она услышала голос своего шефа.
  — Есть новости, — объявила Эффи. — В приемной сидит некая леди, настаивающая на встрече с вами. Она заявила, что хочет уберечь вас от лишних неприятностей, сообщив кое-что. Похоже, она говорит правду.
  — Да ну? — Кэллаген хмыкнул. — Подумать только, какая забота. Ну и как она?
  — Очень красива, — призналась Эффи, — по-настоящему красива. Выглядит, как аристократка, но чем-то расстроена. У меня создалось впечатление, что она не особенно симпатизирует вам. Одета с большим вкусом: шелковые чулки, туфли ручной работы, из украшений — брошь, бриллианты с рубинами — наверняка стоит кучу денег. Носит автомобильные перчатки. Приехала, вероятно, одна.
  — Все? — спросил Кэллаген. — Как ее зовут?
  — Она представилась Виолой Аллардайс.
  — Звучит слишком красиво, — заметил Кэллаген. — Но, судя по описанию, ее должны звать «Ангелом небесным». Очень интересно, но попросите ее зайти в другое время.
  — Думаю, вам лучше встретиться с ней сейчас, — возразила Эффи. — По-моему, у нее важное дело. Судя по ее манерам, она не разменивается на пустяки.
  — Полагаете, это должно меня волновать? — спросил Кэллаген.
  — Решайте сами, — ответила Эффи. — Я подумала, что вы могли видеть ее где-нибудь раньше. Кроме того, она в вашем вкусе…
  — И что из этого? — язвительно спросил Кэллаген. Эффи обиделась.
  — Вам виднее. Но на вашем месте я бы с ней увиделась, хотя бы из любопытства, а вдруг…
  — В таком случае передайте ей, что через пять минут я буду в конторе, и проводите в мой кабинет.
  — О'кей, — сказала Эффи, положила трубку на рычаг и вернулась в приемную.
  — Я только что разговаривала с мистером Кэллагеном, — сообщила она. — Он примет вас через пять минут. Будьте любезны, пройдите в его кабинет.
  Эффи проводила посетительницу и предложила ей удобное кожаное кресло, положив рядом сигареты и зажигалку.
  — Можно курить, если хотите, — сказала она. Секретарша вышла из кабинета, закрыв за собой дверь. Вернувшись к своему столу, она показала язык пишущей машинке:
  — Прощайте навсегда, миссис Дэнис, — пропела Эффи и вернулась к прерванной работе.
  Она чувствовала себя отомщенной.
  Сидя в кабинете Кэллагена, Виола Аллардайс думала о том, что такое частный детектив. Без сомнения, это не самый приятный сорт людей. В ее представлении частные детективы были садистами, находящими сомнительное удовольствие в слежке за нормальными людьми и копании в грязном белье в поисках улик. (Она слышала, что так решаются дела о разводе.) Они очень пронырливые, но далеко не самые храбрые люди. Виола представила себе Кэллагена: пожилой полноватый господин с одутловатым лицом и плешью, во рту торчит изжеванная сигара…
  Кэллаген вошел в комнату, прервав ее размышления. Он любезно поздоровался и сел у стола. На нем были новый твидовый пиджак, замшевый жилет, шелковая рубашка песочного цвета и подобранный в тон галстук. Его худое лицо было чисто выбрито, оно было мужественно и привлекательно. Кэллаген взял сигарету из портсигара, закурил, откинулся в кресле и приготовился слушать посетительницу.
  — Мистер Кэллаген, — произнесла Виола, — у меня мало времени, поэтому позвольте сразу перейти к делу.
  — Конечно, — кивнул Кэллаген. — К сожалению, большинство женщин, которые были в этой комнате, тратили слишком много времени на болтовню. Очень рад, что вы не следуете их примеру.
  Он мягко улыбнулся Виоле.
  — Прошлой ночью, — начала Виола, — один из моих опекунов, полковник Стенхарст, звонил вам. Я сочла необходимым встретиться с вами прежде, чем предпринимать дальнейшие шаги, связанные с делом, о котором шел разговор.
  Кэллаген мало что понял, но кивнул, поощряя посетительницу продолжать.
  — К сожалению, я не знаю в точности как тех сведений, которые полковник Стенхарст сообщил вам, — продолжала мисс Аллардайс, — так и того, какое поручение он возложил на вас. Но предупреждаю: я твердо решила воспрепятствовать любому вмешательству в мои личные дела.
  Кэллаген глубоко затянулся. Разговор, казалось, доставлял ему большое удовольствие. Он вытянул губы и пустил дым. Два превосходных кольца поплыли по комнате. Сыщик заинтересованно наблюдал за ними, будто сейчас это было самое важное для него.
  — Не кажется ли вам, что вы ставите телегу впереди лошади? — Кэллаген улыбнулся. — Сначала вы заявляете, что не знаете, какие сведения сообщил мне полковник Стенхарст и какое дело поручил вести, а потом требуете отказаться от поручения полковника, да еще и угрожаете. Должен сказать, ваши методы напоминают мне некоего Адольфа Гитлера… —  Виола нетерпеливо подалась вперед.
  — Мистер Кэллаген, — вспылила она, — мне кажется, вы издеваетесь надо мной.
  — Я никогда не издеваюсь над людьми. Во всяком случае, я не собираюсь оскорблять вас, мисс Аллардайс. Я просто пытаюсь найти в ваших словах некоторый смысл. Итак, — продолжал он, — если вы не желаете, чтобы я выполнил задание вашего отчима, то, может быть, вы хотя бы кратко объясните мне, чего я не должен делать?
  — Насколько я понимаю, мистер Кэллаген, — сухо сказала Виола, — вы пытаетесь убедить меня, Что не разговаривали с полковником Стенхарстом и понятия не имеете, о чем идет речь?
  — Послушайте, мисс Аллардайс, — уклончиво сказал Кэллаген, — давайте поставим точки над «i». Я частный детектив. Допустим, я имел беседу с полковником Стенхарстом, и этот джентльмен поручил мне вести какое-то дело. Как вы считаете, могу я обсуждать его поручение с кем бы то ни было без его специального разрешения?
  Наступила пауза. Кэллаген опять занялся пусканием дымных колец.
  — Разрешите мне внести предложение, — наконец нарушил он молчание. — Видите ли, мисс Аллардайс, я всегда был уверен, что правда — самое надежное средство от недоразумений. Для меня совершенно очевидно, что между вами и полковником Стенхарстом возникли какие-то трения, поставившие вас в трудное положение. Почему бы вам честно не рассказать мне обо всем? Это в значительной степени облегчило бы и мое и ваше состояние.
  — Неужели? — Виола насмешливо подняла брови. — Боюсь, что я не разделяю вашего оптимизма, мистер Кэллаген. Кроме того, могу повторить, что я приехала на встречу с вами с другой целью, а именно предостеречь вас от участия в этом деле. Ввязавшись в него, вы можете оказаться в еще более сложном положении, чем я.
  — Премного благодарен, — с сарказмом поклонился Кэллаген. — Обещаю вам сделать все от меня зависящее, чтобы избежать этого. Разумеется, если вы так боитесь полковника Стенхарста…
  — Что вы хотите этим сказать? — холодно спросила Виола.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Нетрудно догадаться, что вы чем-то серьезно расстроены, не так ли? Давайте мыслить логично. — Он откинулся на спинку кресла, радуясь возможности заняться построением версий. — Полковник Стенхарст столкнулся с какой-то проблемой, послужившей причиной семейного конфликта. Он собирался встретиться со мной с намерением поручить мне провести некое частное расследование. Я ничего не знаю о событиях, заставивших его принять такое решение, но могу предположить, что вы узнали о намерении вашего отчима и решили предупредить его действия, убедив меня отказаться от ведения дела. В результате вашего визита, мисс Аллардайс, я, напротив, заинтересовался им.
  На щеках Виолы выступили красные пятна. Чувствовалось, что она с трудом сдерживает себя.
  — Знаете, — продолжал Кэллаген невозмутимо, — мне кажется, что теперь единственный выход для меня — немедленно отправиться в «Темную рощу» и выслушать историю полковника Стенхарста. Может быть, после этого у нас с вами состоится более предметный разговор.
  Виола резко встала.
  — Мистер Кэллаген, — ледяным тоном произнесла она, — продолжение нашей беседы потеряло всякий смысл. Но на прощанье я постараюсь более точно сформулировать суть дела. Прошедшим вечером за обедом полковник Стенхарст, мой отчим и опекун по завещанию моей матери, объявил, что он мной недоволен и готов нанять частного детектива для наблюдения за мной. Я не могу допустить подобного и не потерплю присутствия частного детектива в поместье, владелицей которого я являюсь. Я не позволю никому шпионить за мной. Как вам известно, в нашей стране существуют законы, способные защитить мои права. Если вы примете предложение полковника Стенхарста, я обращусь с жалобой в полицию.
  Кэллаген кивнул и аккуратно загасил свою сигарету о край пепельницы.
  — Без сомнения, это создаст весьма странную, даже комическую ситуацию. Судя по названию, ваше поместье расположено в сельской местности? Представляете, какие поползут сплетни, если вы обратитесь в местную полицию, мисс Аллардайс? Ситуации могут возникнуть, как в кино. Представим на минутку такую картину, — Кэллаген уставился в потолок. — Служащие частного «Сыскного агентства Кэллагена» сопровождают мисс Аллардайс по холмам и оврагам Суссекса, а за ними неотступно следует деревенский констебль, конечно на велосипеде. Неплохое зрелище, а? Не кажется ли вам, что мы могли бы придумать что-нибудь получше, чтобы не стать посмешищем всего Алфристауна.
  Виола встала.
  — Мистер Кэллаген, уймите свою фантазию, — заметила она, — я сказала все, что хотела. Помните, вы предупреждены.
  Кэллаген сделал испуганное лицо, затем рассмеялся.
  — Мисс Аллардайс, — сказал он, — разумеется, я предупрежден и не на шутку испуган. Весьма благодарен вам за то, что вы нашли время для личной встречи со мной.
  Виола двинулась к выходу. Кэллаген открыл перед ней дверь кабинета.
  — Всего хорошего, мисс Аллардайс, — раскланялся он. Виола взглянула на него, и Кэллаген подумал, что никогда еще столь прекрасные глаза не глядели на него так гневно.
  — Всего хорошего, мистер Кэллаген. — Виола пересекла прихожую, открыла дверь и вышла.
  Эффи Томпсон краешком глаза наблюдала за Кэллагеном. На этот раз она воздержалась от комментариев, сделав вид, что всецело поглощена печатанием на машинке.
  — Ну что скажешь, Эффи? — спросил детектив.
  — Я сейчас подумала, мистер Кэллаген, — пробормотала Эффи, — что, может быть…
  — Ну что, что?
  Эффи заискивающе улыбнулась.
  — Вы все еще собираетесь отправиться в Вэверли? — Кэллаген рассмеялся.
  — Вы, как всегда, правы, Эффи. Пожалуй, я откажусь от этой поездки. Будьте любезны, отправьте еще одну телеграмму миссис Дэнис. Сообщите, что важные дела задерживают меня в городе, но я свяжусь с ней при первой же возможности.
  — Будет сделано, мистер Кэллаген.
  — И пришлите ко мне Николлза, Эффи, — попросил Кэллаген, закрывая за собой дверь кабинета.
  — Без дураков красотка, правда? — сказал входя Николлз. — Я был в коридоре, когда она шла к лифту и как шла… Если вы не обратили внимание на ее походку, то много потеряли. Надеюсь, она наша новая клиентка?
  — Пока нет, — ответил Кэллаген, — но может ею стать.
  Он откинулся на спинку кресла.
  — Винди, что ты можешь сказать о полковнике Стенхарсте, который звонил вчера ночью?
  — Если судить по голосу, это старый хрен и зануда, — сказал Николлз. — Похоже, в этот вечер ему нужно было спустить пары. Твердил, что хотел бы поговорить с мистером Кэллагеном по важному делу. Повторил это несколько раз.
  — А что еще? — поинтересовался Кэллаген.
  — Ну, — вспомнил Николлз, — он, кажется, упоминал о каком-то письме — начал рассказывать, но остановился.
  — Итак, он получил письмо, которое или заинтересовало, или рассердило его, — задумался Кэллаген.
  — Я подумал, что это, может быть, стоящее дело и вы им займетесь, — сказал Николлз, — поэтому посоветовал ему позвонить в клуб. Он записал номер.
  — Понятно, — кивнул Кэллаген. — Странно, что он не появился сегодня.
  Николлз пожал плечами.
  — Всякое бывает, — заметил он. — Может быть, утром он выспался и успокоился.
  — Попробуй-ка дозвониться до него сам, — решил Кэллаген.
  — О'кей, шеф. — Николлз подошел к телефону. Кэллаген услышал, как он просит справочную сообщить номер полковника Стенхарста.
  Кэллаген расслабился в кресле и ждал, разглядывая потолок. У него из головы не выходила Виола Аллардайс.
  Прошло несколько минут, в кабинете появился Николлз.
  — Я навел справки, — сообщил он. — Алфристаун, 76-421. Но Эффи никак не может дозвониться. Похоже, неполадки на линии.
  — Бывает, — согласился Кэллаген и встал из-за стола.
  — Позвони в гараж и попроси немедленно прислать автомобиль, — сказал он, — затем возьми справочник и выбери подходящий маршрут в Хэнтовер. Не думаю, что это слишком далеко. Я поднимусь к себе и соберу вещи. Попроси привратника уложить их в машину. Пусть Эффи телеграфирует полковнику Стенхарсту, что я буду у него сегодня вечером.
  — О'кей, — усмехнулся Николлз. — Берете быка за рога?
  — Почему бы и нет? — пожал плечами Кэллаген. Он вышел в приемную и обратился к секретарше:
  — Эффи, пометьте в своей записной книжке имя — Стенхарст. Сегодня уже слишком поздно наводить справки, но завтра с утра отправляйтесь в отдел записей гражданского состояния и найдите завещание покойной миссис Стенхарст. Имя достаточно редкое, найти будет несложно, ищите его в записях за последние двадцать лет. Завещание составлено в пользу Виолы Аллардайс.
  — Будет исполнено, мистер Кэллаген.
  — Имейте в виду, там у них не любят делиться сведениями, а мне нужна копия, поэтому для отвода глаз закажите несколько других завещаний и, пока они будут разыскивать их, незаметно застенографируйте завещание миссис Стенхарст. Все ясно?
  — Вполне, мистер Кэллаген, — ответила Эффи.
  — Постарайтесь сделать это до десяти утра, — добавил Кэллаген, — потом расшифруйте и отпечатайте копию завещания и передайте ее Николлзу. Пусть он срочно привезет ее мне. А пока дайте-ка мне адресный справочник отелей.
  Эффи принесла книгу, и Кэллаген стал отыскивать в ней что-то. Захлопнув справочник, он сказал:
  — Передайте Николлзу, что он может найти меня завтра в отеле «Два монаха» в Алфристауне часа в четыре.
  — Хорошо, мистер Кэллаген, — Эффи сделала пометку в блокноте и добавила: — Телеграммы я отправлю прямо сейчас. Кому отправить первую — миссис Дэнис или полковнику Стенхарсту?
  — Разумеется, миссис Дэнис, — ехидно ответил Кэллаген. — Чему только вас учили, Эффи? Разве вы не знаете, что леди всегда уступают дорогу и они проходят первыми?
  Улыбаясь, он вышел из конторы и направился к лифту.
  В пять часов вечера Кэллаген медленно ехал в открытом автомобиле по Беркли-стрит. Он размышлял над странным поведением полковника Стенхарста. События последних суток не оставляли сомнения, что кто-то был заинтересован в том, чтобы его разговор с полковником не состоялся. Допустим, сегодня линия на Алфристаун повреждена, но разве в наши дни так уж сложно позвонить из другого места? Если дело срочное и важное, полковник Стенхарст обязательно должен был использовать любую возможность, чтобы связаться с Кэллагеном, но он этого не сделал. В подобных случаях трудно удержаться от подозрений. С другой стороны, в таких поселках живет не так уж много людей, и разговор с почты или из другого общественного места трудно сохранить в тайне. Может, из-за этого полковник предпочитает подождать, пока можно будет воспользоваться собственным телефоном? Кто знает? — Кэллаген пожал плечами.
  В десять минут шестого Кэллаген остановил автомобиль у входа в «Найт Лайт Клаб» и вошел в клуб. В помещении было пусто, лишь в дальнем углу посапывал какой-то рано захмелевший тип. О'Шонесси был на месте.
  — Добрый день, мистер Кэллаген, — сказал он. — Рановато вы сегодня.
  — Пришел для проверки, — усмехнулся Кэллаген, — возможно, я был не прав вчера, плохо отозвавшись о твоем виски, Патрик.
  Бармен широко улыбнулся.
  — Хотите рискнуть еще раз, мистер Кэллаген? — Кэллаген кивнул.
  — Давай.
  О'Шонесси наполнил бокал виски, слегка разбавив содовой, и Кэллаген сделал большой глоток.
  — Я, конечно, ошибся, — сказал он. — Вполне приличное виски.
  Он достал из бумажника две фунтовые банкноты и протянул О'Шонесси.
  — Сдачу оставь себе, Патрик. Кстати, вчера вечером, перед тем, как меня позвали к телефону, рядом со мной сидела какая-то женщина. Я не рассмотрел ее, помню только ее духи — густой, тяжелый запах. Не знаешь, кто она такая?
  — Кто ж ее не знает, мистер Кэллаген? Это Ла Валери.
  Кэллаген удовлетворенно кивнул.
  — Имя настоящее? — О'Шонесси ухмыльнулся.
  — Так она называет себя в данный момент. Прибабахнутая дама.
  — Может, ты адресок знаешь, Патрик? — спросил Кэллаген, скорее в шутку, ничуть не надеясь на положительный ответ.
  — Она снимает квартиру недалеко отсюда, на Мэйфилд-стрит. Сейчас я скажу более точно. — О'Шонесси сунул руку под прилавок и достал регистрационную книгу клуба, перевернув несколько страниц, он с торжеством протянул ее сыщику:
  — Вот, я не ошибся. Пожалуйста: Мэйфилд-стрит, 14, телефонный номер — Риджент, 55-443. Соединить вас? — он вопросительно взглянул на Кэллагена.
  — Спасибо, в другой раз, — ответил Кэллаген, простился и вышел. Он сел в автомобиль, завел двигатель и спустя несколько минут был уже на Мэйфилд-стрит.
  Дом номер четырнадцать представлял собой обычный многоквартирный дом, фасадом выходящий в переулок. Кэллаген взглянул на список жильцов, висевший в холле: мисс Ла Валери жила на первом этаже. Кэллаген нашел ее дверь и нажал кнопку звонка. Довольно долго никто не отвечал. Наконец дверь распахнулась, и Кэллаген убрал палец с кнопки. В дверях стояла мисс Ла Валери. Она была не совсем причесана, одета второпях. На ней было длинное черное кимоно, расшитое серебряными драконами, и туфельки на босу ногу. Кэллаген машинально отмстил маленькие ноги хорошей формы.
  — Черт возьми, что вы так трезвоните? — проворчала она. — Что произошло? Дом горит или вас режут?
  — Надеюсь, что нет, — невозмутимо ответил Кэллаген. — Просто я очень спешу.
  — Да ну? — Ла Валери иронично улыбнулась. — Вы спешите, а я должна слушать трезвон на весь дом. Знаете, что за это полагается?
  — Не нужно объяснять, — остановил ее Кэллаген, — лучше разрешите войти. Мне надо срочно поговорить с вами.
  Она хотела возразить, но Кэллаген предостерег ее:
  — Будьте благоразумны, если вы послушаете меня, то вам же будет лучше.
  — Что за черт?! В чем дело? Ну, заходите, только поскорее.
  Впустив Кэллагена в небольшую гостиную, она выжидающе посмотрела на него.
  — Теперь объясните, что вам нужно, быстро выкладывайте свои проблемы и выметайтесь, у меня дел по горло.
  — Это не займет много времени, — заверил Кэллаген. — Прошлой ночью вы подсели ко мне в клубе. Помните?
  — Почему я должна это помнить? — ядовито спросила она. — Красавец какой нашелся…
  — Тем не менее вспомнить придется, — сказал Кэллаген. — Вы сели рядом преднамеренно. Не знаю уж, каким образом, но вас предупредили, что мне должны позвонить в клуб. Времени у вас было немного и приходилось действовать быстро. Вы должны были вывести меня из строя. В тот момент, когда О'Шонесси позвал меня к телефону, вы подсыпали какой-то дряни в мой бокал с виски и превратили мою выпивку в отраву. — Он скривился, вспоминая свое состояние. — Надо отдать вам должное, коктейль был силен. Я едва успел дойти до телефона, как полностью отключился. Разговор не состоялся. А теперь вы расскажете мне, зачем проделали это.
  — Я не могу понять, что за чушь вы несете, — ответила Ла Валери.
  — Очень хорошо, — сказал Кэллаген. — Тогда послушайте, что я вам скажу. Меня зовут Кэллаген. Я частный детектив. У меня неплохие отношения с полицией, там меня хорошо знают. Так что решайте: будете говорить сейчас или прогуляетесь со мной в участок?
  — Бред какой-то, — мисс Ла Валери продолжала хорохориться, но в глазах у нее появился испуг.
  — Бред так бред, — Кэллаген пожал плечами. — Может быть, в участке на Сэквил-стрит вы кое-что вспомните, там умеют освежать память, — он широко улыбнулся. — Внутренний голос подсказывает мне, что вы там известны, хотя, вероятно, и под другим именем. Ну как?
  Мисс Ла Валери сразу сникла:
  — Черт с вами, — махнула она рукой. — Конечно, я доверчивая дура, но жить-то надо. Не везет, так не везет.
  — Сколько вам заплатили? — спросил Кэллаген.
  — Пять фунтов, — угрюмо призналась она.
  — Если будете разумны и ответите честно на мои вопросы, получите десять. Кто приказал вам сделать это?
  Ла Валери задумалась, но через секунду опять махнула рукой.
  — Ладно, можно подумать, мне больно хочется отдуваться за всех, — сказала она. — Меня уговорил мой знакомый, он был вышибалой в той дыре, где я раньше работала. Крутой мужик. Конечно, он не вдавался в подробности, сказав только, что дело шуточное, а я как раз была на мели, вы, может, сами знаете, каково это.
  Кэллаген достал бумажник и вынул две пятифунтовые банкноты.
  — Фамилия и адрес приятеля? — спросил он, не выпуская деньги из рук.
  — Гриллин, Макклисфилд-стрит, Грэй Мэнтекс, 24. Но смотрите в оба, парень этот не промах и хорошим манерам его не обучали… И еще… надеюсь, вы не будете ссылаться на меня?
  — Разумеется, — успокоил ее Кэллаген и протянул деньги.
  В половине шестого Кэллаген позвонил у дверей квартиры Гриллина на третьем этаже дома на Грэй Мэнтекс, 24.
  Снаружи здание выглядело не лучшим образом, а внутри было еще хуже: грязно, штукатурка со стен местами обвалилась. Казалось, здесь никто не живет, тем не менее, через несколько секунд Кэллаген услышал голос за дверью:
  — Входите, не заперто.
  Кэллаген вошел. Комната, в которой он оказался, служила одновременно и гостиной, и спальней, в зависимости от потребностей владельца. В данный момент она представляла собой спальню. Немытый тип с черными волосами и заросшим подбородком лежал на кровати, с любопытством разглядывая посетителя.
  — Че надо? — буркнул он. — Я думал, это Страби…
  — Вы ошиблись, моя фамилия Кэллаген. А вас, кажется, зовут Гриллин?
  — Как бы ни звали, — огрызнулся тип. — Вам что до этого?
  — Интересуюсь на всякий случай, — ответил Кэллаген, — потому что у меня есть данные, что вчера вечером один из ваших знакомых позвонил вам и сообщил, что я буду в «Найт Лайт Клаб». Он попросил вас сделать так, чтобы я не смог поговорить, по телефону с человеком, который будет разыскивать меня там: кто-то хотел потянуть время. Вы согласились, позвонили своей знакомой, некой мисс Ла Валери, которая, как вам было известно, является членом клуба, и поручили ей это дело. Я хочу знать, от кого получено указание и с какой целью, если она вам известна.
  Гриллин с презрением и ненавистью взглянул на Кэллагена.
  — Слушай, вали-ка отсюда, — просипел он, приподнявшись на локте. Вид у него был угрожающий.
  Кэллаген быстро пересек комнату и, очутившись рядом с постелью, взял Гриллина за воротник грязной пижамы левой рукой, размахнувшись правой, он ударил его локтем в подбородок. Раздался какой-то деревянный звук, голова Гриллина откинулась назад, а сам он упал на кровать.
  — Говори, стервец, если не хочешь, чтобы я свернул тебе шею, — сквозь зубы произнес Кэллаген.
  Гриллин протянул руку к грязному носовому платку, лежавшему на тумбочке у кровати. Он вытер кровь с губы и пощупал языком шатающиеся зубы.
  — Зря вы так, — укоризненно заметил он. — Откуда мне было знать, что вы так обидитесь?
  — Не валяй дурака, — нетерпеливо сказал Кэллаген. — Кто тебе приказал? Отвечай быстро, пока я не взялся за тебя всерьез.
  — Че вяжешься? — проворчал Гриллин. За этим последовал набор слов, отсутствующих в словаре. Внезапно он вскочил с кровати и бросился на Кэллагена с силой пушечного ядра. Если бы удар Гриллина достиг цели, то Кэллаген бы вряд ли поднялся, но тот промахнулся, так как Кэллаген отпрыгнул в сторону, а потом развернулся и в тот момент, когда Гриллин намеревался повторить бросок, провел мощный свинг в голову парня и нанес короткий удар в область живота. Гриллин издал булькающий звук, но это не остановило Кэллагена: свингом слева он ударил в челюсть, а правой рукой врезал в зубы, вызвав стон одновременно с заключительным тычком, удалившим шатавшиеся зубы.
  Гриллин рухнул на постель.
  — Хватит, ваша взяла, — промычал он. — Похоже, сегодня я не в форме. — Он подобрал многострадальный платок и повторил операцию со своим лицом.
  — Видно, ты прав, — согласился Кэллаген, — поэтому начинай говорить, Гриллин, не стесняйся.
  Гриллин несколько раз вздохнул, перемежая вздохи отборными ругательствами и сплевыванием.
  — Мне позвонил один приятель, — наконец сказал он, — метрдотель из «Марден-клаба», недалеко от Брайтона. Он предложил двадцать фунтов, если вам помешают говорить по телефону. Я согласился. Что было дальше, вам известно лучше меня.
  — Это неважно, — кивнул Кэллаген. — Я хочу знать его цель. Кому понадобилось помешать телефонному разговору? Откуда твой приятель мог знать, что звонок не повторится?
  Гриллин пожал плечами.
  — Это уж не мои проблемы…
  Он скривился, ощупывая рот. Кэллаген закурил сигарету.
  — Как зовут твоего приятеля?
  — Чарли Мейсон. Хороший парень и к тому же оказал мне небольшую услугу, черт возьми, я же должен быть благодарным…
  — Хорошее качество, — подтвердил Кэллаген. — А теперь прими в подарок совет от меня: занимайся своими проблемами и не суй нос в дела, которые тебя не касаются. Это гарантия сберечь остальные зубы.
  Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
  Оставшись один, Гриллин попытался поудобнее устроить голову на подушке, проклиная боль и превратности жизни.
  Кэллаген уверенно вел машину в направлении Южного Кенсингтона. Он сидел за рулем в свободной позе, упиваясь ветром, трепавшим его волосы, и чувствуя, как в нем растет интерес к полковнику Стенхарсту, Виоле Аллардайс и остальным обитателям «Темной рощи». Пока не было ничего определенного, кроме того, что какой-то человек представляет собой опасность и в ближайшее время может стать гораздо агрессивнее. Интересно, каков его враг?
  Где-то неподалеку на деревенской церкви зазвенели колокола. Мелодичный перезвон наполнил покоем вечерний воздух. Кэллаген остановился у поворота на частную дорогу, идущую вдоль высокой каменной ограды. Он выключил фары, оставив задние огни, и двинулся пешком по направлению к воротам. Было уже восемь часов.
  Кэллаген продолжал думать о Виоле и полковнике Стенхарсте. Очевидно, в течение ближайшего часа-двух все прояснится, но и так ясно, что Виола Аллардайс не испытывает особой симпатии к своему отчиму и опекуну и вполне вероятно, что их чувства обоюдны. Что ж, это рядовое явление. Набор взаимоотношений опекунов и наследников — пастбище для частных детективов.
  Кэллаген шел по аллее, любуясь кустами рододендронов, растущими по ее сторонам, и думал, как прекрасна должна быть аллея в пору цветения. Он поднялся по ступеням дома и позвонил в колокольчик.
  Прошло две-три минуты, прежде чем одна из дверных створок открылась. На пороге появился дворецкий. Детектив отметил аккуратность вечернего костюма, старательно завязанный черный сатиновый галстук и благородство тонкого лица старика. Определенно, перед ним находился один из последних представителей вымирающего племени старых семейных слуг.
  — Мое имя — Кэллаген, я служу в фирме «Сыскное агентство Кэллагена», — представился детектив. Я хотел бы видеть полковника Стенхарста.
  — К сожалению, его нет дома, сэр, — ответил Саллинс.
  — А как скоро он вернется? — спросил Кэллаген. Саллинс достал из кармана своего черного жилета большие золотые часы.
  — Сейчас чуть больше восьми, сэр, — сказал он, — Обычно семья обедает в девять, но полковник вернется пораньше, чтобы успеть переодеться к обеду. Будете ждать, сэр, иди зайдете позднее?
  — Думаю, будет лучше зайти позднее, — Кэллаген раскланялся и уже собирался уйти, когда за спиной Саллинса раздался голос мисс Ваймеринг.
  — В чем дело, Саллинс? — спросила она.
  — Этот джентльмен, отрекомендовавшийся мистером Кэллагеном, желает видеть полковника, мэм. Я только что сообщил ему, что полковник вернется около девяти.
  — Скорее всего, — согласилась мисс Ваймеринг со стариком и обратилась к Кэллагену:
  — Мистер Кэллаген, если не возражаете, дождитесь полковника здесь. Не думаю, что мой свояк задержится. А пока я хотела бы сама поговорить с вами. Я — мисс Ваймеринг.
  — Буду очень рад, — поклонился Кэллаген и прошел мимо Саллинса, отступившего в сторону, в коридор, ведущий в холл. Следуя за мисс Ваймеринг, он миновал еще несколько коридоров, пока не оказался в небольшой комнате со стенами, обшитыми дубовыми панелями.
  — Мистер Кэллаген, — начала мисс Ваймеринг. — Я рада возможности поговорить с вами до вашей встречи с полковником. Садитесь, пожалуйста. Если будете курить, я принесу сигареты.
  — Вы очень любезны, мисс Ваймеринг, — настраиваясь на ее церемонный тон, отвечал Кэллаген. — Прошу вас, не беспокойтесь. Сигареты всегда со мной. — Он достал портсигар, закурил и, улыбнувшись мисс Ваймеринг, сказал: — Вас что-то беспокоит, не так ли? Но, право, не принимайте ничего слишком близко к сердцу.
  Мисс Ваймеринг внимательно посмотрела на собеседника. Он производил благоприятное впечатление, а его улыбка вызывала доверие. На такого человека можно было положиться, по крайней мере, она надеялась на это.
  — Мистер Кэллаген, — начала леди, — я буду краткой, так как полковник Стенхарст может вернуться с минуты на минуту. Между нами, его характер мм… — тут она замялась, — оставляет желать лучшего. Он долго служил в колониальных войсках в Индии, так что сами понимаете… — она смущенно улыбнулась. — У большинства отставников его возраста начинает пошаливать печень, и это вызывает излишнюю раздражительность… Мне бы не хотелось, чтобы Стенхарст превращал муху в слона, иначе он может оказаться в трудном положении и ему придется сожалеть о необдуманных действиях и словах…
  — Разумеется, я это учту, — сказал Кэллаген, — вы можете полностью на меня положиться. Я считаю, что деликатность — одно из важных достоинств в профессии частного детектива.
  — Я очень рада слышать это, — заулыбалась мисс Ваймеринг. — В общих чертах я обрисую положение. Моя сестра, вторым мужем которой был полковник Стенхарст, имела от первого брака трех дочерей — Виолу, Корину и Патрицию. Она оставила несколько странное завещание, хотя, может быть, и не столь неожиданное, так как твердо знала, чего хочет. Условия завещания ставили полковника в сложное положение. Всего опекунов трое — он, я и наш адвокат. Виола — основная наследница и пожизненная владелица поместья, И вот недавно полковнику стало известно, что она и Корина встречаются с кем-то подозрительным из Брайтона. Естественно, ему это не понравилось и вчера за обедом он решил поговорить с девушками на эту тему. К сожалению, разговор не получился…
  — Ваши племянницы были недовольны? — предположил Кэллаген.
  — Еще как, — покачала головой мисс Ваймеринг, — они возмутились, но признаться, у них были для этого серьезные основания. Судите сами: Виоле уже под тридцать, да и Корине двадцать семь… и теперь молодые девушки далеко не те, какими они были в молодые годы их отчима, поэтому они расценили слова полковника как вмешательство в их личную жизнь и покушение на независимость…
  — Все понятно, — сказал Кэллаген, — ваши племянницы оскорбились и не стали сдерживать своих чувств, а это привело к скандалу. Я угадал?
  Мисс Ваймеринг кивнула.
  — И он уже не первый… Я в отчаянии, мистер Кэллаген, — продолжала она. — С каждым днем все хуже. Полковник Стенхарст по завещанию имеет всего двести пятьдесят фунтов в год, не считая своей пенсии. В наши дни это не деньги, особенно если вспомнить о налогах, поэтому Виола предоставляет ему дополнительную тысячу фунтов в год. Видите, какая сложная ситуация, мистер Кэллаген? Очень сложная…
  — Да, скверно, — задумался Кэллаген. — Ведь как я понимаю, мисс Аллардайс может лишить полковника этой дополнительной тысячи в любой момент, когда захочет?
  Мисс Ваймеринг кивнула:
  — Вы правильно все поняли.
  — Мисс Аллардайс намекала на это? — спросил Кэллаген.
  — Пока нет.
  Кэллаген аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.
  — Как я понимаю, взбунтовались только две старшие сестры, а третья не участвовала в ссоре?
  — Даже не знаю, как вам ответить… Дело в том, что Патриции всего семнадцать лет и у нее есть одна странность. Девочка слишком часто ходит в кино и помешана на кинозвездах и разных сценах. Для нее все происходящее — спектакль. Она путает жизнь и сцену.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Вы хотите сказать, что она с интересом наблюдала за происходящим и, может быть, даже наслаждалась острой ситуацией.
  — Пожалуй, — с горечью согласилась мисс Ваймеринг. — Наверное, вы выразились правильно. Видите ли, ей нравятся драматические сцены, она представляет себя в них главным действующим лицом, а тихая жизнь ей скучна. Но в целом она, конечно, просто зритель.
  — А что вы можете сказать о Виоле и Корине? — спросил Кэллаген.
  — Виола — замечательная девушка, — искренне восхитилась племянницей мисс Ваймеринг. — Нехорошо, конечно, иметь любимчиков в семье, но должна признаться, она всегда была моей любимицей. Впрочем, все любят Виолу, она тихая и нежная девочка с ровным характером. Правда, мне кажется, что с некоторых пор она чем-то обеспокоена, а может, просто нервы шалят, ведь она не склонна жить и смотреть на вещи так легкомысленно, как это свойственно теперешним девушкам ее возраста. Виола все принимает близко к сердцу.
  — Понятно, — сказал Кэллаген. — А как насчет Корины?
  — Корина полная противоположность Виоле, — покачала головой мисс Ваймеринг. — Она бывает груба и жестока, если что-то ее не устраивает. Многие считают ее непостоянной, капризной и предпочитают с ней не связываться.
  — Но, может быть, это просто способ самозащиты, — добавила мисс Ваймеринг, стараясь сгладить резкость своих слов. — Война — тяжелое испытание для молодых девушек, а Корина много работала в военном госпитале. По-моему, ей просто необходима разрядка, как и большинству других людей. Время ее вылечит.
  — Возможно, вы правы, — согласился Кэллаген. — Итак, подведем итоги: Виола — очень серьезная женщина, не склонная к рассеянному образу жизни, который ведут большинство современных молодых людей.
  Исключение составляет история в Брайтоне, к которой имеет какое-то отношение и Корина. Вы, конечно, не имеете представления, что это за история, мисс Ваймеринг?
  — Нет, — она покачала головой. — Полковник ничего не сказал об этом, хотя намекал, что он что-то знает.
  — Ясно, — сказал Кэллаген, — но знаете, что меня удивляет больше всего? Вчера поздно вечером полковник Стенхарст позвонил в мою контору и разговаривал с моим помощником. Он сказал, что хотел бы увидеться со мной по важному срочному делу, настаивал на встрече, упомянул о каком-то письме. Мой помощник вынужден был дать телефон клуба, где меня можно застать по вечерам, хотя это и не в его правилах. Кто-то действительно звонил мне в клуб, возможно, это был полковник Стенхарст, к сожалению, разговор не состоялся. Но, если дело столь важное, логично ожидать, что он повторит свою попытку сегодня. Тем не менее, его звонка не было.
  — Ну, это нетрудно объяснить, — сказала мисс Ваймеринг. — У нас была повреждена линия. Ее исправили только в полдень.
  — Будем считать, что так, мисс Ваймеринг. Ну, а чего вы ждете от меня?
  — Я полагаю, что вы готовы выполнить все, что вам поручит полковник. Но вряд ли Виола согласится с такой постановкой дела. Видите ли, разговор идет не больше и не меньше чем о слежке за Виолой и Кориной! Они, естественно, будут активно препятствовать этому. Один Бог знает, чем все это кончится. Полковник по сути не способен представить последствия своих поступков. Я прошу игнорировать то, что он собирается вам сказать, мистер Кэллаген, не относитесь к его словам слишком серьезно.
  Кэллаген улыбнулся: мисс Ваймеринг нравилась ему все больше и больше.
  — Большое спасибо, мисс Ваймеринг, — сказал он. — Выслушав полковника, я непременно поговорю с вами еще раз.
  Мисс Ваймеринг улыбнулась. Ее доверие и симпатия к Кэллагену возрастали.
  — Полковник будет метать громы и молнии, если узнает о нашем разговоре.
  — В таком случае встретимся где-нибудь вне дома, — предложил Кэллаген. — Я остановился в отеле «Два монаха» в Алфристауне. Вы можете навестить меня, и мы подробно обсудим наши проблемы после того, как я выслушаю, что от меня хочет мистер Стенхарст.
  — Да, это будет лучше, — согласилась мисс Ваймеринг.
  Кэллаген посмотрел на часы.
  — Сейчас четверть девятого, — сказал он. — Наверное, лучше будет позвонить полковнику после обеда. Я сообщу ему, как меня отыскать в Алфристауне, и договорюсь о встрече.
  Мисс Ваймеринг просияла:
  — Благодарю вас, мистер Кэллаген. Теперь я уверена, что конспирация будет соблюдена.
  Кэллаген пожал руку старой леди, заметив, что ее пальцы слегка дрожат.
  — «Что это с ней? Неужели, она так боится полковника?» — подумал он.
  — А где вы оставили свой автомобиль? — спросила мисс Ваймеринг.
  — Ярдах в шестидесяти от поворота на частную дорогу, ведущую к поместью, а что?
  — Если вы не хотите встретиться с полковником, — быстро проговорила она, — то вам лучше пройти через боковую дверь и идти дальше по тропинке через сад, там увидите в стене зеленую калитку, она находится всего в нескольких ярдах от того места, где вы оставили машину, если я правильно представляю, где вы ее оставили.
  — Спасибо за совет и еще раз до свидания. — Кэллаген вышел из комнаты, спустился в холл, взял шляпу и через боковой коридор по тропинке, освещенной северным лунным светом, неторопливо зашагал к калитке. Вечер был прекрасен, а воздух свеж и напоен ароматами сада.
  Наслаждаясь им, Кэллаген подумал, что семейная жизнь здесь далеко не так безмятежна, как природа, и к ней вряд ли подходит слово «идиллия».
  Он дошел до калитки и хотел было отпереть щеколду, но в этот момент услышал за спиной быстрые шаги. Кэллаген оглянулся и увидел старого дворецкого. Саллинс пытался бежать за ним, но ему мешала хромота.
  — Что случилось? — сухо спросил Кэллаген. Дворецкий остановился, хватая воздух ртом, и то ли от бега, то ли от волнения не мог издать ни звука.
  Картина могла показаться забавной, но Кэллаген почувствовал недоброе.
  — Успокойтесь, — прикрикнул он, — и возьмите себя в руки. Что случилось? Луна падает на землю?
  Дворецкий с трудом обрел дар речи:
  — Когда вы вышли с мисс Ваймеринг, сэр, — начал он, — я заметил, что шляпа полковника лежит на полке. Он всегда носит одну и ту же мягкую коричневую шляпу. Это меня удивило, но я подумал, что он в саду, и решил разыскать его, чтобы сообщить о вашем приезде. В саду есть летний домик, мы зовем его пагодой, — он указал в сторону тропинки, — и я заглянул туда: полковник лежит там мертвый. — Наступила долгая пауза.
  — И вы можете что-нибудь сказать о причине смерти? — спросил Кэллаген, нарушая наконец молчание.
  — Мне кажется, что он застрелился. Рядом лежит пистолет… Ужасное зрелище, сэр, — добавил потрясенный дворецкий.
  — Да уж, — буркнул Кэллаген. — Кстати, как вас зовут?
  — Меня зовут Саллинс, сэр, — поклонился старик. — Я прослужил в «Темной роще» всю жизнь и никогда не думал, что здесь могут произойти подобные вещи…
  — Успокойтесь и послушайте меня, Саллинс. Возьмите себя в руки, вернитесь в дом и позвоните в полицию. Далеко отсюда полицейский участок?
  — Констебль живет в Алфристауне, сэр, — сказал дворецкий.
  — Значит позвоните в полицию Алфристауна и сообщите о том, что произошло. Кстати, вы уверены, что полковник мертв?
  — Несомненно, сэр.
  — Я хочу взглянуть на него сам, — сказал Кэллаген, — а вы делайте то, что я вам сказал.
  Он зашагал по тропинке в указанном направлений, и она привела его на поляну, где стоял небольшой летний домик в псевдокитайском стиле.
  Кэллаген поднялся по деревянной лестнице и открыл дверь. Лунный свет освещал круглую комнату, всю обстановку которой составляли несколько садовых стульев и стол. Полковник Стенхарст лежал на полу, на левом боку, вытянув правую руку. В пяти или шести футах от него валялся пистолет 38-го калибра полицейского образца. Кэллаген наклонился над телом: зрелище было действительно не из приятных — половина головы была снесена выстрелом, а на сохранившейся части лица уже лежал суровый оскал смерти. Кэллаген выпрямился и тут заметил что-то белое рядом с трупом. Он щелкнул зажигалкой и в ее свете разглядел маленький кружевной платок: подойдя к окну, сыщик прочел вышитые в углу инициалы В. А.
  Он вернулся к трупу и дотронулся до него: труп почти остыл, значит прошло не менее тридцати-сорока минут с момента смерти.
  Кэллаген вышел из домика, аккуратно закрыв за собой дверь, и остановился в раздумье. Истина обычно скрыта от глаз, но со временем многое раскрывается и иногда самым неожиданным образом. Бывает, что она всплывает и вовсе случайно…
  Кэллагену опять показалось, что он слышит звук шагов. «Вероятно, — подумал он, — Саллинс возвращается в дом». Кэллаген вернулся в круглую комнату, вытащил из кармана свой носовой платок, поднял пистолет и тщательно вытер рукоятку. Держась за рукоятку, обернутую платком, он приподнял левую руку полковника и прижал его пальцы к дулу пистолета. Затем положил пистолет на пол рядом с вытянутой рукой, и вложил носовой платок в скрюченную правую руку полковника.
  После этого Кэллаген вышел из пагоды и зашагал по тропинке к зеленой калитке. «Жизнь — странная штука, — думал Кэллаген. — Часто вы совершаете какой-то поступок интуитивно, а если вас спросят, не можете ответить, зачем вы это сделали, но подсознательно вы всегда предвидите результат…» Он пожал плечами.
  Кэллаген повернул щеколду зеленой калитки, открыл ее и остановился, придерживая дверцу — по другую сторону калитки на грязной дороге стояла Виола Аллардайс. В нескольких ярдах тускло светились огни автомобиля Калла гена.
  — Добрый вечер, мисс Аллардайс, — сказал он, кланяясь.
  Виола гневно посмотрела на него, но, когда она заговорила, ее голос звучал ровно:
  — Сегодня днем я дала вам дельный совет, мистер Кэллаген. Очень жаль, что у вас не хватило ума воспользоваться им.
  Кэллаген нашел в кармане портсигар, вынул сигарету и, закуривая, посмотрел на молодую женщину поверх пламени зажигалки.
  — Я никогда не пользуюсь чужими советами, мисс Аллардайс: мнение посторонних людей не представляет интереса для меня. Я из тех, кто предпочитает учиться на собственных ошибках. — Он добродушно улыбнулся.
  — Меня не интересуют ваши привычки, мистер Кэллаген, — сказала Виола звенящим от напряжения голосом, — черт с вами, учитесь на своих ошибках, но только не в моем доме и не в моих владениях. Если я увижу вас здесь еще раз, то прикажу выбросить вон. Вы меня поняли?
  — Очень даже, — засмеялся Кэллаген. — Но позвольте спросить, кто будет осуществлять эту акцию — Саллинс, ваш престарелый дворецкий, или вы сами с сестренками? В любом случае поднимете много шума, а я предпочитаю исчезнуть незаметно…
  Виола вошла в калитку и остановилась. Она стояла так близко, что Кэллаген мог уловить легкий запах ее духов, удивительно соответствующих ее облику.
  — Хочется надеяться, что вы серьезно отнесетесь к моим словам, мистер Кэллаген, — сказала она. — Знайте, теперь я прикажу слугам не впускать вас на территорию усадьбы. Вы не вызываете во мне симпатий, мистер Кэллаген.
  — Жаль, — улыбнулся Кэллаген, и его улыбка могла обезоружить кого угодно. — Вы не знаете, кого теряете в моем лице…
  — Я сказала все, — враждебно заявила Виола, — а вас слушать не желаю. Я ясно выразилась?
  — Яснее некуда, — ответил Кэллаген. — Бог с вами, поступайте, как знаете, но перед сном подумайте над тем, что я вам сейчас сообщу: вчера в 9.30 вечера ваш опекун позвонил мне из этого дома, но не застал. Ему, однако, сообщили номер телефона клуба, где можно было меня поймать. Он позвонил туда, но не смог поговорить со мной, так как какая-то сволочь, знавшая о его намерениях, подмешала какую-то дрянь в мое виски, и я отключился прежде, чем взял трубку. Из этого следует, что кто-то из живущих в этом доме подслушал разговор полковника с моим помощником и поспешил принять необходимые меры.
  Этот же человек предвидел, что сегодня днем полковник опять попытается связаться со мной, поэтому вывел из строя телефонную линию. Кто-то пытался помешать встрече полковника со мной, в надежде, что случится что-то такое, что исключит мое вмешательство в дела вашей семьи…
  Сегодня днем вы пришли ко мне с намерением убедить меня отказаться от встречи с полковником. Сначала вы предупредили об отказе оплачивать счета полковника, а когда это не подействовало, стали угрожать вмешательством полиции. Это рождает некоторые подозрения…
  Кэллаген швырнул окурок на дорогу и раздавил его.
  — Обдумайте все хорошенько, мисс Аллардайс, и мы еще раз поговорим. Если после всего сказанного вы предпочтете обратиться в полицию — что ж, дело ваше. Но я думаю, что у вас хватит разума не делать этого. Тогда мы и встретимся, и, если я правильно сужу о вас, а я редко ошибаюсь в людях, наша новая встреча состоится очень скоро.
  Кэллаген вышел из калитки и оглянулся: Виола стояла неподвижно.
  — Спокойной ночи, мисс Аллардайс, — ласково сказал Кэллаген. Он помахал ей шляпой, подошел к машине и сел за руль. Включив зажигание, он отъехал назад к калитке: Виола не тронулась с места. Кэллаген медленно отъехал от усадьбы. Выбравшись на шоссе, он поехал в сторону Алфристауна, насвистывая какую-то мелодию.
  Глава 3
  На сцену выходит Патриция
  Был полдень, когда Кэллаген миновал Хай-стрит и въехал на площадь перед «Двумя монахами». Площадь была окружена старыми домами, а посредине ее росло огромное дерево, окруженное решеткой.
  Кэллаген поднялся в свой номер и сразу прошел к шкафу, где у него хранилась бутылка виски. Он налил виски в бокал и со смаком выпил, потом закурил и, нахмурившись, подумал, что пить до обеда — гиблое дело. Это несколько испортило ему настроение, и чтобы исправить его, он со вздохом налил в бокал новую порцию.
  В спальне зазвонил телефон — звонила мисс Ваймеринг.
  — Мистер Кэллаген, — сказала она, — вы говорили, что я могу позвонить вам, если в этом будет необходимость. Такой момент настал. Могу я встретиться с вами?
  — Конечно, мисс Ваймеринг. Где вы сейчас находитесь?
  — В телефонной будке в конце Хай-стрит.
  — Значит вы видите перед собой гостиницу. Пройдите через боковой вход и поднимитесь на второй этаж прямо в мой номер.
  Повесив трубку, Кэллаген в нетерпении принялся ходить по комнате — его очень интересовали события в «Темной роще». Что там еще случилось? Может быть, Виола Аллардайс выслушала тетку и, узнав о трагедии (если не узнала о ней раньше), решилась на разговор с ним?
  Могла ли она не узнать о смерти полковника? Что ж, если ей это было известно, значит она умеет ловко пустить пыль в глаза при необходимости, а Кэллаген ценил это качество в женщинах.
  Несомненно, при таком самообладании, если она прикончила полковника, следы были заметены со всей мыслимой предосторожностью…
  Если бы Кэллаген узнал, что Виола — убийца, его бы это не очень удивило: оснований для этого у нее было гораздо больше, чем у других членов семьи. Завися от нее материально, старик осмелился угрожать ей и даже, вопреки ее желанию, грозил нанять детектива, то есть его, Кэллагена, чтобы следить за племянницей…
  Сыщик вспомнил платок с инициалами Виолы, найденный им у трупа, и, усмехаясь, подумал, что сам уже стал преступником… Его коллега и соперник — инспектор полиции Гринголл — как-то высказался в том смысле, что цель его фирмы — добиться результатов, а какими средствами — это их дело… Это был не очень корректный путь…
  В дверь постучали, и Кэллаген ввел в номер мисс Ваймеринг. Глядя на нее, легко было представить, какой красивой женщиной она была в свое время. Даже сейчас ей нельзя было отказать в привлекательности, а ее глаза остались ясными и добрыми.
  — Присаживайтесь, мисс Ваймеринг, — мягко сказал Кэллаген. — Закуривайте и рассказывайте обо всем, но прежде всего о том, что вас так встревожило?
  — Сначала проинформируйте меня, — отвечала мисс Ваймеринг, затягиваясь сигаретой, — могу ли я умалчивать о некоторых вещах в разговоре с полицейским инспектором?
  Кэллаген вопросительно поднял брови.
  — Вы хотите сказать, что среди вопросов были такие, на которые вы не хотели бы отвечать?
  — Даже не знаю, как ответить, — смутилась мисс Ваймеринг. — Когда полицейские прибыли вчера вечером, они были очень предупредительны. С ними был полицейский врач. Он долго осматривал тело, а после этого мне задали массу вопросов, которые, как нетрудно догадаться, сводились к одному.
  — Их, по-видимому, интересовало, были ли у кого-либо из членов семьи основания желать смерти полковника? — предположил Кэллаген.
  Мисс Ваймеринг кивнула.
  — Вы правы, все так и было.
  — И, кроме того, — продолжал Кэллаген, — их, вероятно, интересовало, с кем полковник ссорился в последнее время?
  — Именно так, — кивнула мисс Ваймеринг.
  — Вы полностью удовлетворили их любопытство?
  — Мне трудно судить… Среди них был один инспектор, мне сказали, что он из Центрального отдела расследований в Брайтоне. Он был чрезвычайно любезен. Когда он спросил, были ли у полковника враги и с кем он ссорился в последнее время, я честно ответила, что мой шурин не был любимцем семьи, так как был вспыльчив, раздражителен и ни с кем не считался…
  — Инспектора интересовали подробности? — спросил Кэллаген.
  — В высшей степени: он спрашивал о людях, живущих в доме, о слугах… Хотел все знать досконально, хотя я сказала, что нет оснований подозревать слуг, они живут с нами в течение многих лет. Когда врач закончил осмотр тела, он и инспектор уехали вместе. Они сделали фотографии, а само тело увезли сегодня утром. Инспектор предупредил меня, что, вероятно, зайдет снова или пришлет другого офицера полиции.
  — Он собирался зайти уже сегодня? — спросил Кэллаген.
  — Точно не знаю, — пожала плечами мисс Ваймеринг.
  — Как мне кажется, — продолжал Кэллаген, — больше всего вас беспокоит вопрос о том, как подробно вы должны рассказать о ссоре между покойным и вашими племянницами за последним обедом?
  — Думаю, что это не связано со смертью моего шурина, — сказала мисс Ваймеринг. — Ведь это был пустяк, буря в стакане воды.
  — Как сказать, — заметил Кэллаген, — на моей памяти немало смертей в результате того, что вы называете бурей в стакане воды. Кстати, не припомните ли вы, как началась ссора?
  — Как большинство ссор — из-за пустяка. Патриция повела себя вызывающе: она без спроса взяла одно из вечерних платьев Корины и надела его к обеду. Корина обнаружила это еще до обеда и приказала немедленно переодеться, но, как это и раньше бывало, Патриция не послушалась. Корина пришла в ярость. Началась перепалка на том ужасном жаргоне, на котором часто изъясняются мои племянницы. Это и послужило поводом для ссоры.
  — Понятно, — улыбнулся Кэллаген. — Теперь давайте вернемся к более серьезным вещам. Скажите мне, когда мисс Аллардайс вернулась вчера вечером, она виделась с вами?
  — Да, она сразу прошла в мою комнату.
  — И что же? — поинтересовался Кэллаген. — Мисс Ваймеринг вздохнула:
  — Виола была в ярости, вы чем-то разгневали ее. Она отпустила несколько грубых замечаний в адрес полковника, вам тоже досталось. Похоже, у нее необоримое отвращение к частным детективам, не знаю уж почему, но что есть, то есть.
  — Насколько я понимаю, все это произошло еще до того, как она узнала о смерти полковника?
  Мисс Ваймеринг кивнула.
  — Да, — подтвердила она, — мне было очень непросто сказать ей об этом, учитывая ее состояние. Я попыталась подготовить ее, но, видимо, мне это плохо удалось: она была просто потрясена. Честно говоря, я не ожидала такой реакции.
  — Ну, это можно понять, — заметил Кэллаген. — Естественно, после ссоры, происшедшей между ними, ей было трудно примириться с мыслью, что полковник умер раньше, чем они успели объясниться…
  — Возможно, — согласилась мисс Ваймеринг.
  — Что же было дальше?
  — Мы пообедали в полной тишине. Грех сказать, никто из нас не испытывал особых симпатий к полковнику, пока он был жив, но мы привыкли видеть его сидящим во главе стола, привыкли к его ворчанию… И мысль, что этого уже никогда не повторится, очень тяготила нас. Все-таки уход из жизни любого человека так печален…
  — Да, конечно, — согласился Кэллаген. — А после обеда состоялся разговор с полицией?
  — Да.
  — Они разговаривали еще с кем-нибудь, кроме вас? — спросил Кэллаген.
  Мисс Ваймеринг покачала головой.
  — Нет. Возможно, они собирались сделать это сегодня.
  — Сегодня или завтра, это не имеет значения, — сказал Кэллаген. — Я просто думаю, мисс Ваймеринг, что лучше не рассказывать полиции о ссоре за обедом, В конце концов вы сами пришли к выводу, что вся эта история не стоит выеденного яйца…
  — Мистер Кэллаген, а вы не шутите? — недоверчиво спросила мисс Ваймеринг.
  Кэллаген ободряюще улыбнулся.
  — Да нет, я серьезно думаю, что вы должны забыть об этом.
  — Хорошо, — проговорила она. — Значит и вы считаете, что ссора не имеет отношения к смерти полковника? — спросила она с надеждой.
  — Мисс Ваймеринг, — сказал Кэллаген, — в этом деле пока много неясного: например, настойчивость полковника накануне вечером — и ни малейшей попытки связаться со мной на другой день, когда я специально ждал его звонка…
  — Но я же говорила, что что-то случилось на линии, — напомнила мисс Ваймеринг.
  — А вам не приходит в голову, что кто-то сознательно испортил ее? — спросил Кэллаген.
  Мисс Ваймеринг широко раскрыла глаза и замахала руками:
  — Господь с вами, мистер Кэллаген, как вы могли подумать…
  — Я не думаю, — возразил Кэллаген. — Я точно знаю, не надо обладать сверхсильным умом, чтобы понимать, что проделки с телефонным проводом отложат нашу встречу с полковником, но не отменят ее… Итак, вопрос: кто мог предвидеть самоубийство Стенхарста?
  — Вы всерьез считаете, что такие вещи можно предвидеть? — недоверчиво протянула мисс Ваймеринг.
  Кэллаген пожал плечами, как бы удивляясь наивности этой почтенной леди.
  — Мистер Кэллаген, я не могу представить, что кто-то из девочек… — губы доброй женщины задрожали.
  — Давайте не будем ничего представлять, а будем исходить из простой схемы: полковник получает встревожившее его письмо — раз, пытается обратиться по его поводу к детективу — два, ему мешают — три, в результате он мертв — четыре. Кое-что смогла бы прояснить мисс Аллардайс, но мы с ней пока не нашли общего языка.
  — Мистер Кэллаген, — поспешно сказала мисс Ваймеринг, — я думаю, что это поправимо. Виола была вне себя из-за вашего непрошеного визита, пока я не сообщила ей о смерти полковника, но позднее, после отъезда полиции, она снова пришла ко мне и согласилась, что вела себя несдержанно по отношению к вам.
  Кэллаген усмехнулся:
  — Выходит, у меня еще будет шанс объясниться с мисс Аллардайс?
  — Безусловно, — заверила мисс Ваймеринг.
  — Почему вы так уверены? — поинтересовался Кэллаген.
  — Видите ли, вы мне раскрыли глаза на то, что дело не только в характере полковника, по-видимому, у него были какие-то серьезные подозрения.
  Вы догадываетесь, как трудно пожилому старомодному человеку, вроде меня, понять поведение молодых девушек в наши дни. Если подозрения моего шурина справедливы и то, что он говорил о людях, с которыми Виола и Корина встречаются в Брайтоне, правда, что тогда? В конце концов, у молодых девушек больше самонадеянности, чем ума. И если бы вы могли…
  — Вы хотите, — мягко прервал Кэллаген, — попросить меня сделать то, о чем не успел договориться покойный полковник, правильно я вас понял? Хотя он руководствовался совершенно иными мотивами: в основе его поступков лежали гнев и подозрения, вами же руководит желание помочь племянницам. Прекрасно, я сделаю все, что в моих силах.
  Мисс Ваймеринг поднялась со стула.
  — Вы очень добры, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы знали: я полностью доверяю вам, мистер Кэллаген. Я рада, что мы так хорошо понимаем друг друга, меня смущает только вопрос оплаты ваших трудов…
  — Не будем об этом сейчас, — сказал Кэллаген, предостерегающе подняв руку. — И давайте договоримся: когда я узнаю что-нибудь новое, то обязательно сообщу вам. Если вы — то, вам известно, где меня найти. В мое отсутствие вы всегда можете поговорить с Николлзом, моим помощником. Он скоро должен приехать сюда.
  — До свидания, мистер Кэллаген, — сказала она. — Не могу выразить, как я вам благодарна. К сожалению, я не богата, и…
  — …и вряд ли сможете убедить Виолу оплатить счета фирмы, занимающейся расследованием ее поступков, — докончил за нее Кэллаген. — Что ж, поживем — увидим.
  — Благодарю вас, мистер Кэллаген, — повторила она.
  Проводив мисс Ваймеринг, Кэллаген запер дверь и закурил новую сигарету. Он пришел к выводу, что ему очень нравится эта леди. Знать бы точно, сказала ли она ему всю правду. По его мнению, мисс Ваймеринг была более озадачена судьбой двух своих старших племянниц, чем хотела показать.
  Дверь открылась, и на пороге появился Николлз.
  — Как доехал? — спросил Кэллаген вместо приветствия.
  — Приятная поездка, — ответил тот. — И машина попалась отличная, и погода что надо. Я всегда любил сельскую местность, под ярким солнышком я расцветаю.
  — В самом деле? — похлопал его по плечу Кэллаген. — Ладно, давай о деле. Ты достал завещание?
  — А как же? — сказал Николлз. — Вот оно. — Кэллаген взял листок, протянутый Николлзом, подошел к окну и начал читать.
  «Это — последняя воля и завещание Виолы Корины Патриции Стенхарст, владелицы усадьбы «Темная роща», Хэнтовер, Суссекс.
  Этим документом я отменяю все предыдущие свои распоряжения. Я уполномочиваю моего мужа Жерваза Стенхарста, мою сестру Онорию Джен Ваймеринг и моего поверенного Джона Гэлшинза быть исполнителями и доверенными лицами. В течение всего времени действия моего завещания каждому из них должно выплачиваться по двести пятьдесят фунтов в год.
  За свою жизнь я имела возможность убедиться, что обладание большим богатством может повредить семейным отношениям любой женщины, так как стремление воспользоваться деньгами часто привлекает недобросовестных мужчин. Руководствуясь желанием уберечь моих дочерей от подобной участи и желая им вести обеспеченную и самостоятельную жизнь, я поручаю моим доверенным лицам распорядиться моим состоянием следующим образом: я поручаю выбранным мною лицам после оплаты моих долгов и других обязательств вложить оставшиеся средства в ценные бумаги, а из получаемого дохода выплачивать по двести пятьдесят фунтов в год, как упомянуто выше, опекунам и по триста пятьдесят фунтов в год каждой из моих дочерей: Виоле, Корине и Патриции.
  Остаток суммы должен выплачиваться моей старшей дочери Виоле при условии, что к моменту моей смерти она не будет состоять в браке, и до того времени, пока она не выйдет замуж.
  В случае если моя дочь Виола окажется состоящей в браке на момент моей смерти или вступит в брак в последующем, а также в случае ее смерти, эта сумма должна выплачиваться моей второй дочери Корине (если она не будет состоять в браке) на аналогичных условиях, а в последующем — моей третьей дочери Патриции.
  В случае если все мои дочери, в соответствии с изложенными условиями, не смогут пользоваться доходом, основной капитал, как и ежегодный доход, должны быть израсходованы на благотворительные цели по усмотрению моих доверенных лиц.
  Выплаты моим доверенным лицам могут быть увеличены с согласия старшей из моих дочерей, которая к этому времени будет оставаться незамужней.
  Распоряжаясь своим состоянием подобным образом, я могу быть уверена: мужчина, предложивший моей дочери вступить в брак, будет отдавать себе отчет, что содержание семьи ложится на его плечи. Я понимаю, что предпринятые мною меры могут не иметь законной силы на том основании, что осложняют вступление в брак моих дочерей и находятся в противоречии с общественным мнением. Так как я не желаю, чтобы это завещание оспаривалось в суде, то специально указываю, что, если кто-либо из моих наследников предпримет подобный шаг, он лишается всех причитающихся ему выплат.
  В случае смерти или недееспособности кого-либо из назначенных мною опекунов назначаются новые опекуны.
  Это завещание подписано мною собственноручно 12 января 1943 года в присутствии свидетелей.
  Виола Корина Патриция Стенхарст.
  Джордж Эрнест Саллинс. Дворецкий.
  Аугуста Полли Стокс. Повар.
  «Темная Роща»
  Хэнтовер, Суссекс»
  Кэллаген сложил бумаги и положил во внутренний карман.
  — Ну, и как тебе это завещание? — спросил он Николлза.
  — Сдается мне, что покойная леди не слишком жаловала полковника, — ухмыльнулся тот. — Будь она довольна своей судьбой, ей бы в голову не пришло, что кто-то в будущем может поживиться за счет ее дочерей. У женщины бывают настоящие заскоки по этому поводу. Думаю, она вбила себе в голову, что полковник, женился на ней из-за денег.
  — Похоже, что так, — задумчиво сказал Кэллаген.
  — Поэтому она и оставила ему всего двести пятьдесят фунтов в год. Держу пари, что он был взбешен и характер у него от этого не улучшился: за любой мелочью обращаться к своей падчерице — это слишком…
  Николлз пошарил в кармане, достал смятую пачку «Лаки Страйк» и закурил.
  — У меня есть для вас еще одна новость, — сказал он многозначительно. — Только не упадите.
  — Ну? — спросил Кэллаген.
  — Как вы думаете, кого я встретил по дороге сюда? Кого увидел на площади у дерева с трубкой в зубах? Даю вам четыре попытки, — игриво сказал Николлз.
  — Не воспользуюсь ни одной. У меня сейчас нет желания отгадывать загадки, — буркнул Кэллаген, — говори сразу.
  — Главного инспектора Гринголла собственной персоной! — с торжеством объявил Николлз.
  — Меня это не удивляет, — пожал плечами Кэллаген. — Все-таки труп в наличии имеется…
  — Но зачем приперся Гринголл? Расследованием занимается местная полиция. Что-то подозрительно.
  — Тем интереснее для нас, — ухмыльнулся Кэллаген. — Ясно, что местная полиция связалась по такому случаю с Брайтонским отделом расследований, там засомневались в том, что полковник покончил жизнь самоубийством, обратились в Скотланд-Ярд — и вот результат.
  — Меня не удивит, если Гринголл захочет увидеться с вами, — сказал Николлз.
  — Меня тоже, — усмехнулся Кэллаген и серьезным тоном продолжал: — Для тебя, Винди, тоже есть работа. Как ты знаешь, опекунов всего трое: полковник, который умер, мисс Ваймеринг — с ней я уже успел познакомиться, и, наконец, Джон Гэлшинз — вероятно, адвокат миссис Стенхарст. Попробуй разузнать о нем побольше. Возможно, мне придется встретиться с ним.
  — О'кей, — сказал Николлз. — Кстати, что говорят в округе о смерти полковника?
  — Пока что все молчат, — ответил Кэллаген. — Думаю, люди из Брайтонского отдела расследований предупредили всех в «Темной роще», чтобы они держали язык за зубами. Но эти предупреждения действуют на них очень короткий срок, и скоро у местных сплетников будет о чем поговорить.
  — Да, — засмеялся Николлз, — и иногда из этих сплетен можно выловить кучу полезных вещей.
  — Еще одно, — сказал Кэллаген. — В ближайшее время займись «Марден-клабом» Брайтона. В клубе работает официантом некий Чарли Мейсон. Выясни все, что сможешь, об этом парне и о клубе, да не затягивай с этим…
  — О'кей. До скорого. — Николлз вышел из комнаты.
  * * *
  Когда главный инспектор Гринголл вошел в бар отеля «Два монаха», Кэллаген, сидя в углу, пил виски с содовой. Он сразу заметил Гринголла и теперь исподлобья наблюдал за тем, как инспектор заказывает виски и набивает табаком свою вересковую трубку.
  «Значит, они считают это убийством, — подумал Кэллаген, — иначе Гринголл не появился бы здесь, вероятно, брайтонская полиция приняла версию об убийстве с самого начала».
  Кэллагену не терпелось узнать подробности медицинского заключения, и он стал смотреть на Гринголла в упор, чтобы привлечь его внимание.
  Джорджу Гринголлу по кличке Джиггер было около пятидесяти, и его можно было принять за кого угодно, только не за инспектора полиции: мягкое доброжелательное выражение не сходило с его лица, держался Гринголл скромно, но с достоинством. И эти мягкость и скромность часто сбивали с толку тех, кто имел дело с инспектором. Он представлял собой тип инспектора, который, несмотря на все усилия авторов детективов, остается образцом полицейского во всем мире.
  Гринголл любил прикинуться эдаким ограниченным полисменом, долго подыскивал нужное слово, сосредоточивал внимание на малозначащих и очевидных вещах, часто переспрашивал что-нибудь. Все это было частью отработанной годами тактики общения с людьми: успокоить, внушить чувство собственного превосходства над тупым капом — и поймать потерявшего бдительность простака.
  Гринголл подождал, пока бармен нальет ему, взял свой бокал и подошел к Кэллагену.
  — Хэлло, Слим, — сказал он. — Рад видеть вас здесь.
  — Я тоже, — кивнул Кэллаген. — Как дела? Давненько мы не виделись.
  — Да, — согласился Гринголл. Затем, выдержав небольшую паузу добавил: — Знаете, Слим, в последнее время мы несколько раз перебегали друг другу дорогу — взять хотя бы дела Вайдена или Дэниса. Я думаю, что наша работа шла бы куда успешнее, если бы с самого начала мы были в хороших отношениях.
  — Это верно, — усмехнулся Кэллаген. — Что ж, если мы оба пришли к такому выводу, то давайте попробуем работать вместе…
  — Я рад, — сказал Гринголл. — Для начала не станем делать вид, что наша сегодняшняя встреча случайна: я знал, что вы были в «Темной роще», и сделал вывод, что вы работаете на кого-то из членов семьи. Цель моего визита вам, надеюсь, понятна?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Очевидно, суссекская полиция попросила вас заняться делом о самоубийстве полковника?
  Гринголл поднял брови.
  — Вы считаете это самоубийством? Подобная мысль мне и в голову не приходила…
  Кэллаген хмыкнул:
  — А мне не пришло в голову ничего другого…
  — В самом деле? — спросил Гринголл. — Знаю вас, Слим. Вы всегда предпочитаете молчать о своих делах, не говоря уж о делах клиентов. Но в этом случае вам придется отказаться от своего правила. Ваш клиент мертв.
  — Разве? Почему вы так думаете?
  — Ну а разве не так? — мягко спросил Гринголл. Кэллаген задумчиво отхлебнул виски.
  — Все зависит от того, кто является моим клиентом, не так ли? Вам не кажется, что мы ходим вокруг да около вместо того, чтобы прямо перейти к делу?
  — Ладно, — сказал Гринголл, — могу первым выложить карты. Насколько мне известно, за обедом накануне смерти полковника произошла крупная семейная ссора: полковник Стенхарст был очень недоволен поведением своих падчериц — по крайней мере старших. По-видимому, он не стеснялся в выражениях…
  — Откуда ваши сведения, инспектор, — Кэллаген сделал удивленные глаза.
  — Ну, в доме достаточно людей, и некоторых я уже успел допросить. Таким образом, мне удалось установить, что полковник собирался нанять частного детектива, который бы выяснил кое-какие вопросы, касающиеся его падчериц, с которыми у него в последнее время возникли разногласия. Поэтому вечером после обеда он позвонил вам, но не застал, а впоследствии просил телефонистку соединить его с другим номером, опять-таки я думаю, в надежде переговорить с вами.
  — Стойте, стойте, Гринголл. Позвольте мне узнать, как расценивать сказанное вами — как версию или как изложение фактов?
  — Разумеется, как изложение фактов: все это я выяснил у телефонистки, дежурившей в ту ночь, — у нее оказалась хорошая память.
  — Ну что за курочки сидят на наших линиях! Знают все, даже то, что я и сам не знаю. Наверняка она подслушала и разговор? — ехидно поинтересовался Кэллаген.
  — Нет, о чем шла речь, она не знает. Но вы зря отпираетесь, Кэллаген. Если вы не получили приглашения от полковника, то чего ради вы здесь? Чтобы уберечь вас от соблазна сказать мне, что вы случайно оказались в «Темной роще», я сам отвечу на свой вопрос: вы увидели в Стенхарсте потенциального клиента, на котором можно заработать, ведь за свои услуги вы берете немалые денежки, хотя, Слим, вынужден признать, что вы их честно отрабатываете. — Гринголл улыбнулся, довольный собой, и спросил:
  — Надеюсь, теперь вы признаетесь, что говорили с полковником или нашли его записку у себя в конторе?
  — Вы допрашиваете меня официально, Гринголл, или…
  — Нет, нет, пока это только частная беседа, — заверил Гринголл, — но я был обязан поговорить с вами, Слим.
  — Да, действительно, хотя бы потому, что я оказался вторым, кто увидел труп — первым был Саллинс. Ну что ж, Гринголл, я расскажу, как все было, — медленно проговорил Кэллаген, соображая, что, если полицейский допросил Саллинса, то тот уже успел доложить, что в день смерти отчима Виола надолго уезжала из «Темной рощи» днем. Так или иначе, Гринголл со своей дотошностью выяснит, что она в тот день встречалась с Кэллагеном.
  — Я сообщу вам в точности, что произошло, этим я выполню свой гражданский долг, и никто не посмеет упрекнуть меня в «сокрытии информации от полиции» или в «обструкции официального лица при исполнении им служебных обязанностей», — Кэллаген лучезарно улыбнулся, впрочем, он всегда был неотразим, когда ему приходилось лгать.
  — Полагаю, Слим, что вы поступаете очень благоразумно, — согласился Гринголл. — Надеюсь, это избавит вас от лишних неприятностей в будущем.
  — Вот и замечательно, — сказал Кэллаген. — Итак, полковник Стенхарст позвонил мне позавчера после девяти вечера: неудивительно, что меня не оказалось в конторе. Трубку взял Николлз. Он выслушал полковника, который торопился встретиться со мной, и решил, что дело вряд ли меня заинтересует, но, прикинув, что у нас в данный момент напряг с работой, предложил полковнику перезвонить мне в клуб, куда я собирался пойти вечером.
  Гринголл кивком дал понять, что продолжает внимательно слушать.
  — Действительно, кто-то звонил мне в клуб, и очевидно это был полковник, но я не подошел к телефону, так как у меня есть причины скрываться от одной назойливой дамы, у старых холостяков иногда возникают такие ситуации, — простодушно сознался Кэллаген, — мне и в голову не пришло, что клиент может звонить мне в клуб в такое время.
  — И тем не менее вы все-таки здесь… — напомнил Гринголл.
  — Не торопитесь, — сказал Кэллаген, — позвольте мне закончить. На следующее утро, когда я пришел в контору, Николлз рассказал мне о звонке Стенхарста, но я ответил, что не хочу иметь никаких дел с отставными полковниками, и вот тут произошло событие, изменившие мои планы.
  — Вот как? — спросил Гринголл. — Что же случилось?
  «А ты еще ничего не знаешь», — подумал Кэллаген и продолжал:
  — Я так мало заинтересовался звонком полковника, что собирался отправиться по личным делам в Эверли, но тут ко мне явился посетитель: это была мисс Виола Аллардайс.
  Гринголл поднял брови.
  — Это становится интересным, — протянул он.
  — Вот-вот, — подхватил Кэллаген. — Те же самые слова я сказал себе: дело становится интересным. Поэтому-то я здесь.
  — Следовательно, — уточнил Гринголл, — ваше появление в «Темной роще» объясняется не звонком полковника Стенхарста, а встречей с мисс Аллардайс.
  — Вы совершенно правы, — сказал Кэллаген. — После разговора с ней, я утвердился в мысли, что не буду работать на полковника.
  Он замолчал.
  — Как же тогда понимать ваш приезд, — настаивал Гринголл, — если вы приняли такое решение?
  — Очень просто, я решил, что моим клиентом будет мисс Виола Аллардайс, — Кэллаген улыбнулся. — Вы ведь знаете, что она владелица «Темной рощи» и весьма богатая женщина.
  — Понимаю, — протянул Гринголл, — кажется, понимаю.
  — Как вы уже знаете, позавчера за обедом в «Темной роще» произошел неприятный инцидент, во время которого полковник вел себя далеко не лучшим образом. Он был очень придирчив к падчерицам. Если вы говорили с мисс Ваймеринг, то понимаете, что я имею в виду. Его выходка испортила его отношения с мисс Аллардайс, которая до этого относилась к нему вполне терпимо. Полковник, согласно завещанию, является ее опекуном. У мисс Аллардайс могли появиться вполне обоснованные сомнения в его способности заниматься делами опекунства. Она великодушно не желала предпринимать ничего такого, что могло бы нанести ущерб полковнику до вчерашнего обеда, когда дело дошло до того, что он стал угрожать, что установит слежку за девушками. По ее мнению, заявление полковника — полный вздор. Она уполномочила меня переговорить со своим отчимом, подробно ознакомиться с ситуацией и посоветовать, какие шаги ей следует предпринять.
  — Понятно, — сказал Гринголл, — итак, мисс Аллардайс решила поставить полковника «на место»?
  — Да, и можно удивляться ее долготерпению, ведь вы знаете, что представляют собой отставные офицеры колониальных войск: больная печень, скверный характер, вечная раздражительность…
  Гринголл вновь принялся раскуривать трубку.
  — Значит, вы не видели полковника? — спросил он.
  — Не успел, — пожал плечами Кэллаген. — Когда я добрался до «Темной рощи», его, по словам домашних, не было в усадьбе. Мисс Ваймеринг предложила позвонить ему после обеда, но я снова не успел: когда я шел к машине, то встретил Саллинса. Он нашел тело полковника.
  — Вы решили пойти и сами взглянуть на тело?
  — Не совсем так, — сказал Кэллаген. — Я предложил Саллинсу немедленно позвонить в полицию, но затем мне пришла в голову другая мысль. Я должен был убедиться в смерти полковника, а не поднимать шум без необходимости. Я предложил Саллинсу, подождать, пока я вернусь. Старик чувствовал себя скверно: он был испуган и крайне возбужден, поэтому я пошел один. Осмотрев полковника, я убедился, что он мертв. Единственное, что оставалось сделать, позвонить в полицию.
  Гринголл кивнул.
  — Все понятно, кроме одного: почему вы решили, что полковник совершил самоубийство?
  Кэллаген удивленно взглянул на него.
  — Повторяю, у меня не возникло никаких сомнений. Полковник лежал на полу, рядом валялся пистолет, явно выпавший из его руки… Естественно, я подумал о самоубийстве.
  — Я буду откровенным с вами, Слим, — сказал Гринголл. — Кое-что вызывает у меня подозрения. Если полковник совершил самоубийство, на пистолете должны остаться отпечатки пальцев.
  — А их нет? — поинтересовался Кэллаген.
  — Нет, — развел руками Гринголл.
  — Давайте искать разгадку этого, — предложил Кэллаген. — Насколько я помню, в правой руке полковник держал носовой платок. Возможно, он обернул рукоятку платком?
  — Чего ради? — Гринголл недоверчиво посмотрел на Кэллагена.
  — Может быть, он не хотел, чтобы его отпечатки были на рукоятке пистолета.
  Гринголл недоуменно поднял брови.
  — С какой стати? — Кэллаген задумался.
  — Можно предположить, что на рукоятке оставались отпечатки пальцев многих людей, а полковник, понимая, что полиция обязательно проведет экспертизу, не хотел впутывать в это дело невинных. Естественно, он воспользовался носовым платком. Попробуем представить себе, как это было. Он вытер ствол, держа пистолет за рукоятку. Затем взял пистолет за ствол и вынул другой рукой носовой платок. Будучи аккуратным человеком, полковник не желал бросать платок на пол, так же, как и класть его в карман. На платке, вероятно, остались следы ружейного масла. Ему оставалось только одно — обернуть платок вокруг рукоятки, придерживая пистолет за дуло, и затем выстрелить в себя, но в этом случае на оружии должны были остаться отпечатки его пальцев на стволе. — Гринголл кивнул.
  — Да, вы правы: отпечатки его пальцев сохранились на стволе. Но все равно это вызывает у меня недоверие…
  — И поэтому вы ищете человека, — спросил Кэллаген, — у которого были основания желать смерти полковника? Я не думаю, что кто-то так серьезно относился к Стенхарсту, более правдоподобно его желание покончить с собой. Подумайте сами, человек, привыкший к власти и повиновению, не видит даже элементарного уважения в семье. Более того, готов держать пари, что все окружающие — в деревне и где угодно — не пылали к нему особой любовью. Из-за его самодурства вся семья восстает против него, в гневе он звонит мне, но наутро понимает, что оказался в очень неприятном положении и, если я соглашусь на его предложение, это еще больше осложнит все его дела. Полковник чувствует усталость и безысходность. Его удручает то, что он никому не нужен… В таких ситуациях люди часто уходят из жизни… Мне такое объяснение кажется убедительным.
  — Возможно, — задумчиво проговорил Гринголл и встал из-за стола.
  — Выпейте еще, Гринголл, — предложил Кэллаген. Инспектор покачал головой.
  — Спасибо, в другой раз. Вы знаете, теоретически все у вас сходится и я бы согласился с вами, если бы не одно обстоятельство…
  — Какое же? — насторожился Кэллаген.
  — Насколько я знаю, полковник звонил в вашу контору с аппарата, находившегося в его комнате. Но во второй раз он позвонил из телефонной будки по дороге в Алфристаун.
  — Ну и что? — спросил Кэллаген. — По-видимому, он вышел прогуляться.
  — Я хочу сказать, что раз уж мисс Аллардайс на следующий день приехала на встречу с вами, она должна была доподлинно знать, что полковник позвонил вам и просил приехать в «Темную рощу». В противном случае ее поведение необъяснимо. Иными словами, кто-то подслушал первый разговор полковника. Попробуйте объяснить, кому и зачем это понадобилось?
  — Не могу представить, — признался Кэллаген.
  — И я тоже, — сказал Гринголл. — Ну ладно, доброй ночи, Слим.
  — Доброй ночи, — ответил Кэллаген. Гринголл вышел из комнаты.
  — Итак, Гринголл считает, — думал Кэллаген, — что Стенхарст был убит, будет рыть землю носом, чтобы доказать это.
  Его мысли вернулись к полковнику. Значит, вторично Стенхарст звонил из телефонной будки по дороге в Алфристаун, о причинах догадаться не сложно: тот, кто подслушивал первый разговор, принял меры, чтобы помешать полковнику позвонить еще раз. Выходит, телефонная линия «Темной рощи» была повреждена не на следующий день, а сразу после первого звонка полковника.
  Вздохнув, Кэллаген еще раз заказал виски с содовой.
  Уже начало темнеть, когда Кэллаген свернул с Хай-стрит на проселок и двинулся вверх по склону холма в сторону Хэнтовера. Интуиция подсказывала ему, что должны произойти какие-то важные события, причиной которых послужило письмо, полученное полковником Стенхарстом, вызвавшее его гнев и заставившее немедленно искать встречи с Кэллагеном. Выходит, что в письме было что-то и важное, и срочное.
  Он свернул на узкую дорогу, окружавшую высокие стены усадьбы. Дорога вилась сквозь заросли, здесь было совсем темно. Занятый своими мыслями, Кэллаген не заметил, как дошел почти до калитки. Он остановился, чтобы закурить, и тут услышал незнакомый голос.
  — Добрый вечер, мистер Кэллаген.
  Кэллаген поднял голову и увидел совсем юную прелестную девушку. Она была одета в строгий костюм из твида, на голове красовалась маленькая фетровая шляпка. Лицо юной леди расплывалось в улыбке.
  — Добрый вечер, — холодно ответил Кэллаген. — С кем имею честь говорить?
  — Я — Патриция Аллардайс, — картинно представилась девушка. — А хотите скажу, кто вы? Вы — частный детектив. И это просто замечательно, что я познакомилась с вами.
  — Я рад, что хоть кому-то знакомство со мной может показаться замечательным, мисс Аллардайс, — иронично заметил Кэллаген.
  — Пожалуйста, зовите меня Патрицией, — попросила она, — и знайте, что я могу быть очень полезной для вас. Вы очень быстро убедитесь, что у меня есть все необходимые качества, чтобы стать первоклассной шпионкой.
  Кэллаген насмешливо сказал:
  — Прекрасно. Но почему вы думаете, что мне сейчас нужны услуги первоклассной шпионки?
  Патриция очаровательно склонила головку и промурлыкала:
  — О, я совершенно уверена в этом!
  — О'кей, — согласился Кэллаген. — И чем же «первоклассная шпионка» может помочь мне?
  — Пока не знаю, но чувствую, что пригожусь, — ответила Патриция. — Неужели вы думаете, что разберетесь во всем без помощи того, кто живет в этом доме?
  «Забавная девушка, — подумал Кэллаген, — но совсем не глупа».
  — Я вам помогу разобраться во всем, — продолжала Патриция. — Начнем со скандала за обедом. Совершенно очевидно, что у Жерваза были основания подозревать в чем-то Виолу и Корину. Он угрожал проследить за ними, но никому не сказал о намерении поручить сделать это именно вам.
  — Как же об этом узнали все? — спросил Кэллаген.
  — Вот именно, как? — как эхо повторила Патриция. — А дело в том, что полковник всегда звонил по спаренному аппарату, который находится наверху, в его комнате, а параллельный телефон стоит на столике в холле, поэтому кто угодно мог поднять трубку и подслушать разговор.
  — Ясно, — сказал Кэллаген. — Но давайте вернемся к ссоре: она, конечно, была грандиозной?
  — Да нет, самая рядовая. По правде говоря, Жерваз всегда был чем-то или кем-то недоволен. Но обычно это касалось меня или Корины, ее он действительно не любил, прямо терпеть не мог, но к Виоле он чувствовал симпатию, по крайней мере до этого злосчастного обеда. Виола такая замечательная девушка…
  — Итак, он недолюбливал Корину, — вернул разговор в нужное русло Кэллаген. — По-видимому, для этого были основания?
  — Между нами, — сморщила носик Патриция, — Корина — зловредная тварь и эгоистка до мозга костей, проще говоря, — настоящая стерва. Иногда я просто боюсь ее, но это между нами. В Корине есть что-то от итальянских мафиози, и я не удивлюсь, если это она убила Жерваза.
  — А зачем ей это понадобилось? — поинтересовался Кэллаген.
  Патриция пожала плечами.
  — Спросите о чем-нибудь попроще, — вздохнула она. — Я не понимаю, кому он мог так уж сильно насолить, что его прикокнули. Конечно, мне не следовало бы плохо говорить о покойнике, но в сущности это был просто выживший из ума старик, который не мог принести особого вреда. По крайней мере, именно так мне всегда казалось.
  Кэллаген кивнул.
  — А теперь вспомним: во время ссоры был разговор о каком-то клубе, куда ходили Корина и Виола?
  — Да, он говорил об этом, — подтвердила Патриция, — но это было потом, а началось все из-за меня. На самом деле, — сказала она с известной долей гордости, — большинство ссор в нашей семье начиналось из-за меня. Это вносило хоть какое-то разнообразие в нашу жизнь, ведь других развлечений в нашем доме явно маловато.
  — Понятно, — улыбнулся Кэллаген. — Итак, как же все началось?
  Патриция оживилась.
  — Мне пришло в голову взять одно из вечерних платьев Корины — красное с глубоким вырезом. Корина увидела меня еще до обеда и просто взбесилась. Она вообще охраняет свой гардероб, как львица детенышей.
  — Ну, если вы это преодолеваете, то я верю, что обладаете всеми качествами шпионки самого высокого класса, — рассмеялся Кэллаген. — А ей не приходило в голову просто напросто запереть свой гардероб?
  Патриция снисходительно усмехнулась.
  — Она пыталась, и много раз. По крайней мере, она запирала свою комнату. Откуда ей было знать, что у меня есть запасные ключи? — самодовольно добавила Патриция. — Думаю, у меня найдутся ключи ко всем замкам, которые может запереть Корина.
  — А зачем они вам? — поинтересовался Кэллаген.
  — Не знаю. Наверное, потому что я всегда не доверяла Корине, а тут, чувствую, что она задумала что-то против Виолы. Я очень люблю старшую сестру. По-моему, она — прелесть. Все любят ее, все — кроме Корины, эта никого не любит, я уверена. Так вот, я никак не могу понять, в чем дело, и последнее время стараюсь не спускать глаз с этой стервы. Вам это не кажется опасным?
  — Я ничего не могу вам ответить: мне неизвестны их отношения, но, может быть, вы все слишком драматизируете, насмотревшись детективов?
  Патриция покачала головой.
  — Может и так, все говорят, что я слишком увлекаюсь кинофильмами.
  — Послушайте, Патриция, — сказал Кэллаген, — хотите помочь мне?
  Она энергично кивнула:
  — С удовольствием. Что я должна сделать?
  — Меня интересует вот что: вечером накануне своей смерти полковник получил письмо и собирался поговорить со мной об этом. Сейчас, когда полиция заполонила весь дом, мне не слишком удобно заниматься поисками письма, а вы вполне можете это сделать.
  — Ну, конечно, — согласилась Патриция. — Я проберусь в комнату отчима. Может быть, оно находится у него в столе.
  «Иногда риск вполне обоснован, — подумал Кэллаген. — И это, кажется, именно такой случай». Вслух он сказал:
  — Патриция, я полностью полагаюсь на вас и знаю, что вы не подведете меня и не проболтаетесь.
  — Будьте спокойны, — заверила она. — Кстати, как вас зовут? Просто удивительно, но у меня такое ощущение, что я знаю вас уже сто лет.
  — Меня зовут Слим.
  — Отличное имя Слим.
  — Я полагаю, — Кэллагена развеселили ее слова, но погасив улыбку, он продолжал: — Я полагаю, что Корина подслушала разговор вашего отчима: на следующий день Виола посетила мою контору, значит, кто-то рассказал ей о намерениях полковника, если только не она сама подслушивала…
  — Исключено, — заявила Патриция. — Я знаю, что она поднялась в свою комнату. Теперь я уверена: это была Корина.
  — Возможно, — согласился Кэллаген. — Если это была Корина, то, узнав о письме, она заинтересовалась его содержанием, решив, что оно касается не только Виолы, но и ее самой. Если полковник собирался поручить мне проследить за обеими, ей было просто необходимо заполучить письмо.
  Патриция секунду подумала.
  — Скорее всего, так оно и есть.
  — В таком случае, — сказал Кэллаген, — узнав о смерти полковника, она первым делом должна была попытаться завладеть письмом. Может быть, оно уже у нее.
  — Вы хотите сказать, — догадалась Патриция, — что в первую очередь я должна обыскать комнату Корины?
  Кэллаген кивнул.
  — Это проще простого, Слим. Если письмо у нее в комнате, считайте, что оно в наших руках.
  — Но вы должны быть осторожны, — предупредил Кэллаген. — Если она застанет вас у себя, то это может плохо кончиться.
  — Можете не беспокоиться, — успокоила его Патриция, — Корина ничего не узнает.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Вы сообразите, как нужно действовать. В случае удачи звоните мне в «Два монаха», но назовитесь другим именем.
  — Ну, конечно же, — улыбнулась Патриция. — Я буду мадам Икс.
  — Пожалуй, это тоже не подойдет, — усмехнулся Кэллаген, — назовите себя мисс Браун.
  Патриция послушно кивнула.
  — Вот что еще, — добавил он, — я хотел бы переговорить с Виолой, но не у вас в доме.
  — Что же, я могу передать ей это. Думаю, она сможет незаметно выйти из дома после обеда и встретиться с вами, скажем, без четверти десять.
  — Это было бы прекрасно, — сказал Кэллаген. — Для Виолы наш разговор очень важен.
  Патриция сделалась серьезной.
  — Значит, ее дела плохи? — спросила она. Кэллаген кивнул.
  — Хорошо, Слим, я сделаю все, что смогу, а сейчас мне лучше вернуться домой, пока они не начали меня разыскивать.
  Она протянула ему маленькую руку.
  — Потрясающе, — прошептала она. — Подумать только, я работаю с настоящим детективом! Это даже интереснее, чем в кино.
  — Очень рад, что вы так считаете, — улыбнулся Кэллаген.
  — Если письмо у Корины, я найду его, — клятвенно повторила Патриция, — хотя, наверное, не очень здорово обыскивать комнату сестры.
  Патриция вздохнула, но тут же опять улыбнулась.
  — Я сделаю это в память о полковнике, ведь он был так несчастен.
  Она тряхнула головой.
  — Ну, пока, Слим. Скоро встретимся.
  Кэллаген с теплой улыбкой смотрел, как она удаляется по тропинке.
  Глава 4
  Ну и вечерок!
  В комнате Корины царил полумрак, яркий свет торшера выхватывал из темноты только саму хозяйку, сидевшую перед зеркалом в красивом шелковом пеньюаре. Красный цвет очень шел ей, подчеркивая белизну кожи и блеск темных волос.
  Глядя на Корину, сразу можно было сказать, что эта девушка в стиле Борджиа. Женщины этого знаменитого семейства, как известно, оставившего кровавый след в истории в связи с астрономическим числом подкупов и убийств, славились красотой и коварством. Знаменитые отравительницы средневековья признали бы Корину своей сестрой: та же безупречность кожи, томность бездонных глаз и чувственность рта.
  Схожие облики — схожие чувства. А может и поступки? Корина долго разглядывала себя в зеркале — нет, для недовольства своей внешностью у нее не было причин, и излишней скромностью она не страдала.
  Что же тревожит ее? Как и у большинства решительных людей, всякая неопределенность вызывала у нее раздражение, так как мешала действовать. Сейчас предметом неопределенности было анонимное письмо, полученное полковником. Кто мог послать его и с какой целью? Ей были известны только два человека, которые знали вполне достаточно, чтобы написать письмо… Конечно, в последнее время она сама вела себя до глупости неосторожно, ну да прошлого не вернешь, теперь-то она будет вести себя умнее. Корина знала, что себя она всегда способна держать в руках, другое дело Виола…
  Эта дура напугана до такой степени, что вот-вот выложит все свои сомнения тетке, которая никогда не отличалась избытком ума, а после всего случившегося, похоже, и последний растеряла… Ее сестрица верит в покаяние и отпущение грехов — ну прямо новоявленная Магдалина! Она того и гляди расколется, а это будет катастрофой всех планов Корины…
  И весь дом кишит полицейскими… Даже если верить прочитанным детективам и считать полицейских тупоумными, надо признать, что только глухой и слепой не заметит, что творится в «благородном семействе» обитателей «Темной рощи». Да, еще Кэллаген… Частные сыщики, насколько ей известно, не очень разборчивы в средствах, для них важны результат и деньги, которые им платят. Этот не будет так любезен и предупредителен, как инспектора полиции, и, похоже, его не очень-то смутит незаконность, некоторых действий, если за это хорошо заплатят. Интересно, сколько он стоит? Ведь, если события сложатся неблагоприятно, ей придется обратиться за помощью к нему… Что ж, Корина надеется, что с ним у нее проблем не будет: она достаточно хороша, чтобы соблазнить десяток сыщиков, лишь бы заставить их работать в ее интересах, а именно — найти того кто написал письмо.
  Да, жизнь — забавная штука. Никогда не знаешь, какой сюрприз она готовит. Надо же было старику выступить на этом злосчастном обеде! Кончилось все тем, что он отошел в «мир иной». Похоже, что полиция что-то подозревает. Предварительная версия о самоубийстве их не удовлетворяет, и копы ищут новые улики.
  Правда, Гринголл, который у них за главного, успокаивает всех домашних, что дальнейшее расследование — чисто процедурный вопрос, и ему все ясно, но она не настолько наивна, чтобы верить полицейским. Кого они могут подозревать в сложившихся обстоятельствах? Конечно, в первую очередь Виолу. Ведь эта кретинка, ничего не обдумав, помчалась к Кэллагену и стала угрожать ему всеми силами небесными, если он примет предложение полковника! А ее поведение во время последней ссоры с Жервазом? Попробуй теперь докажи, сестренка, что ты не пылала ненавистью к несчастному старику, который жизнь был готов отдать за трех бедных девочек-сироток.
  Сочтет ли полиция эти улики достаточными, чтобы подозревать Виолу в убийстве отчима?
  Почему бы и нет? Теоретически это возможно. Ясно, что вся семья кинется защищать нашу невинную овечку, но ведь всем известно, что близкие убийцы всем фактам вопреки не верят, что он способен на такой поступок. Но из-за этого убийца не перестает быть убийцей.
  Что ж, если ее сестрице придет в голову облегчить свою душу рассказом обо всем происшедшем тетушке, то ей, Корине, придется решительно остановить этот приступ раскаяния. О, это будет несложно, — при мысли о мягком характере сестры и ее стремлении к добродетели Корина жестко усмехнулась. Такую публику ничего не стоит согнуть в рог, стоит только слегка припугнуть. Другое дело такие люди, как она сама…
  Размышления Корины были прерваны стуком в дверь. В комнату вошла Виола.
  — Привет, дорогая, — обернулась к ней Корина. — Да ты чудесно выглядишь! А твое черное платье — просто шедевр искусства. Ну-ка повернись. Но что ты такая бледная? Устала или что-нибудь стряслось?
  Виола закрыла за собой дверь и подошла к сестре.
  — Я ужасно встревожена, — с тоской в голосе проговорила она. — Полиция не удовлетворена первыми результатами и ищет свидетельства насильственной смерти Стенхарста. Откуда такие подозрения? Кому была нужна смерть старика?
  Корина зевнула.
  — Да кому угодно, — заявила она. — Мне самой нередко хотелось прикончить старого козла, только мне не хватало смелости, потому что не было серьезных оснований. Может быть, существовали и другие, у которых возникло такое желание. Например, люди из его прошлого. Непонятно, почему это так волнует тебя?
  Виола поежилась.
  — У тебя твердый характер и холодный ум, Корина. Бедный Жерваз, несмотря на его ворчливость, был не злым человеком, а теперь он мертв. Нам не следует быть злопамятными.
  — Перестань, — фыркнула Корина. — Слава Богу, что у меня такой характер. Много ли пользы принесло твое малодушие? Послушай меня, моя радость, брось переживать из-за Жерваза и подумай о себе.
  Наступило непродолжительное молчание. Первой не выдержала Виола.
  — Корина, когда Жерваз разговаривал по телефону с детективом, он упоминал о письме?
  «Кажется, сыщик слишком болтлив, — подумала Корина. — Пора остановить его, иначе положение станет опасным».
  Вслух она сказала:
  — Знаешь, я не запомнила всего, что говорил старик, потому что в голове осталось главное: он хотел поручить частному сыщику шпионить за нами. Сама понимаешь, я бы это пережила достаточно легко, но у тебя бы возникли серьезные проблемы.
  — Почему ты не сказала мне сразу, — упрекнула сестру Виола, — куда ты исчезла после разговора Жерваза с Лондоном?
  — Твои упреки неуместны, каждый человек должен собраться с мыслями, чтобы решить, как поступить в подобном случае. Во всяком случае, я всегда обдумываю, что можно предпринять, а не воздеваю руки к небу, как ты. Дело ведь касалось не только твоих интересов, оно затрагивало и меня. Я вышла в сад, побродила, собралась с мыслями и пришла к тебе, а ты что подумала?
  — Я не помню, что подумала, — призналась Виола.
  — Но, надеюсь, ты не собираешься отмочить какую-нибудь глупость? — дружелюбно поинтересовалась Корина. — Не преувеличивай опасность, будь уверена, что все образуется. Через несколько дней полицейским надоест это занятие, и они оставят нас в покое. Им придется примириться с мыслью, что Жерваз покончил жизнь самоубийством, что, по-моему, и было на самом деле. А вот нам надо что-то предпринять, чтобы побыстрее избавиться от этого назойливого детектива, который сует нос во все дырки, пытаясь нажить несколько фунтов на нашем несчастье, а затем приняться еще за кого-нибудь.
  — Знаешь, — задумчиво проговорила Виола, словно не слыша сестру, — я собираюсь все рассказать тете Онории.
  — Да ну? — насмешливо сказала Корина. — Дело твое, но имей в виду — радости от этого не получишь, скорее всего, наоборот почувствуешь себя еще более несчастной. На мой взгляд, это идиотская мысль: напряги воображение и попробуй представить, что произойдет, если ты признаешься тетушке? Произойдет скандал, какого, пожалуй, у нас не было.
  — Я не хочу думать о последствиях, — вздохнула Виола. — Дело зашло слишком далеко. Я не уверена, что и дальше смогу вынести это.
  — И это все из-за того, что тебе жалко денег? — презрительно заметила Корина. — Может быть, если бы не надо было платить, твоя совесть не мучила бы тебя?
  — Не смей так говорить, Корина.
  — Я говорю, что хочу, — резко ответила Корина. — О'кей, раз ты так решила, ступай к тете Онории, но я думаю, что ты быстро пожалеешь об этом.
  — Почему ты так считаешь? — Виола вопросительно посмотрела на сестру.
  Корина подошла к камину, взяла сигарету и закурила. Она стояла спиной к огню, насмешливо изучая свою сестру и не торопясь с ответом.
  — Послушай, Виола, я думаю, настало время, когда ты должна, наконец, реально оценить свое положение, раз уж не удосужилась сделать этого раньше. Пойми, что если все выплывет наружу, ты очень проиграешь.
  — Но почему? — вырвалось у Виолы. — Я ничего не понимаю. Ты сама так хотела и всегда говорила мне, что…
  — Да, я и теперь хочу, чтобы все оставалось по-старому, поэтому не втягивай тетушку Онорию в наши дела и не думай, пожалуйста, что я поддержу твою историю.
  — Господи, ты же не хочешь сказать, что… — оторопела Виола.
  — Объясняю для непонятливых: мне придется сказать Онории, что я первый раз слышу об этом. Расхлебывать возможные последствия придется тебе одной. Я не знаю ничего о том, что ты обманывала нас все эти годы. А если я буду стоять на своем, кто сможет опровергнуть мои слова? Не думаешь ли ты, что наш общий приятель поддержит тебя, а не меня? У него свои интересы в этом деле.
  — Бывают моменты, Корина, — медленно произнесла Виола, — когда ты кажешься мне человеком без сердца и без чувств.
  — Меня вовсе не интересует, что ты обо мне думаешь. Теперь ты знаешь, какую позицию я займу, и поведешь себя благоразумно. Откровенно говоря, меня раздражают люди, которые сами осложняют себе жизнь, а потом ищут сочувствия и понимания, — с холодным презрением заявила Корина.
  — Ты на самом деле сделаешь так, как сказала? — недоверчиво переспросила Виола, пропустив мимо ушей едкую фразу сестры, явно относящуюся к ней.
  — Можешь не сомневаться, — заверила Корина. — И ради тебя самой, Виола, я требую, чтобы все оставалось, как есть. Последуй моему совету: не буди спящих собак. А теперь извини — я иду переодеваться к обеду.
  Несколько мгновений Виола смотрела на сестру, потом повернулась и, не сказав ни слова, вышла из комнаты.
  * * *
  Кэллаген сотый раз мерил шагами свой номер в «Двух монахах». В голову не приходило ни одной умной мысли по поводу того, как отвлечь внимание Гринголла от Виолы. Эта старая лиса не верит в самоубийство Стенхарста, он уверен, что полковника убили. Но для убийства нужны серьезные мотивы, а единственным человеком, у кого могли оказаться такие мотивы, оставалась Виола.
  Рано или поздно это должно было прийти в голову и инспектору Гринголлу, если уже не пришло.
  Кэллаген постарался восстановить в памяти сцену трагедии. Почему у него создалось впечатление, что обстановка в пагоде — хорошо продуманная декорация? Может быть, потому, что оружие находилось строго в пределах досягаемости руки покойного, а уголок носового платка с инициалами В. А., недвусмысленно указывающими на Виолу Аллардайс, выглядывал из-под тела полковника ровно настолько, чтобы не остаться незамеченным? Все это было слишком подчеркнуто, за всем чувствовалась рука опытного постановщика. По-видимому, это и явилось одной из причин, побудивших Кэллагена нарушить замысел неизвестного режиссера. Наивно было думать, что смена декораций окажется не замеченной противником и в ответ на это не последует новых акций, цель которых будет та же: привлечь внимание Гринголла к личности Виолы Аллардайс.
  Как отреагирует Гринголл? Кэллаген достаточно хорошо знал методы главного инспектора, чтобы предсказать это: скорее всего, Гринголл сделает вид, что ничего не произошло, и попытается обмануть преступника своей мнимой бездеятельностью. Гринголл считал, как, впрочем, и Кэллаген, что, если дать человеку веревку достаточной длины, он не успокоится, пока не совьет удавку для себя. Поэтому Гринголл будет ждать новых шагов противника, спровоцированных мнимой бездеятельностью инспектора. Результаты предсказать нетрудно.
  Зазвонил телефон, и Кэллаген поднял трубку. Раздался голос Николлза:
  — Это я. Как идут дела, шеф?
  — Все нормально, — бодрым голосом ответил Кэллаген. — Я надеюсь, что у тебя есть новости.
  — Достаточно, — заверил его Николлз, — иначе я бы не был вашим недремлющим оком… Сначала расскажу про «Марден-клаб». Шикарное местечко. Я немного поплутал, полагая, что он расположен на другой стороне Брайтона, а он оказался сразу же за Роттингеном. Надо повернуть направо от моря, миновать деревушку, а от нее начинается жуткая дорога, которая и приведет вас на место. Здание находится примерно в двух милях от побережья.
  — Понятно, — сказал Кэллаген. — Что тебе удалось узнать о Мейсоне?
  — То, что требовалось. Помните дыру под названием «Желтый якорь»?
  — Ну.
  — Так вот, там работал один парень по имени Тони Эмпли. Кажется, в должности старшего официанта. Позднее его посадили по обвинению в продаже наркотиков. Припоминаете?
  — Да.
  — О'кей. Так вот, этот Чарли Мейсон не кто иной, как Тони Эмпли.
  — Как тебе удалось это узнать?
  — Очень просто и неожиданно: я слонялся вокруг клуба и со скуки разговорился с одной кошечкой, которая, как выяснилось, работает там машинисткой, а попутно исполняет обязанности секретаря при боссе. Оказалось, что мы уже встречались с этой крошкой в старом «Мэйфлауэрс-клаб». Пока я болтал с ней, поблизости появился Тони Эмпли. Он не заметил меня, но важно, что я заметил его и узнал. Я спросил мою крошку, что это за тип, не сомневаясь, что Эмпли изменил свое имя. Она сказала, что его зовут Чарли Мейсон. Ты удовлетворен?
  — Думаю, что да, — согласился Кэллаген. — А ты и дальше паси такую ценную подружку.
  — Наши мысли по этому поводу совпадают, — засмеялся Николлз, — во всяком случае, я назначил ей свидание, сегодня вечером мы встречаемся в Брайтоне, и еще до утра я узнаю о ней все, включая размер бедер и наличие родимых пятен ниже талии. Естественно, расходы на представительство — за счет фирмы.
  — Как обычно, но смотри не переусердствуй. Мы не не знаем, кто будет оплачивать наши счета.
  — Вот как? — удивился Николлз. — На вас это не похоже. Значит, самое время поискать нового клиента.
  — Я подумаю над этим, а пока скажи, Винди, кому принадлежит клуб?
  — Одному типу по имени Люсьен Донелли. Судя по всему, крутой парень. Содержит свое заведение по высшему разряду, но с первого взгляда, ни к чему не придерешься. Все о'кей: спиртное что надо и никаких неприятностей с налоговым управлением. Крошка, которую я снял, утверждает, что все просто боготворят его. Везет же некоторым — и клиенты платят, как надо, и бабы вешаются на шею…
  — Не точи себя завистью, — прервал его Кэллаген, — лучше скажи, ты выяснил еще что-нибудь?
  — А вы сомневались? — хмыкнул Николлз. — Я не теряю зря времени. Две наши дамочки, Виола и Корина, появляются здесь. Корина — член клуба, а Виола посещает клуб в качестве ее гостьи. Корина здесь свой человек. Моя приятельница намекала, что между Кориной и Донелли что-то вроде романа: Корина без ума от Донелли, да и он выделяет ее среди прочих.
  — Отлично, — похвалил его Кэллаген. — Совсем неплохо для начала. Кстати, тебе удалось узнать, где живет прислуга и сам Донелли?
  — Такие вопросы даже слушать смешно, — сказал Николлз. — Вся обслуга — официанты, повара и прочие — обитают в Брайтоне. Они возвращаются в город последним вечерним рейсом роттингенского автобуса. В особых случаях Донелли предоставляет им свою машину. Сам он живет при клубе в квартире на втором этаже. Кстати, и офис, в котором работает моя крошка, тоже там!
  — Спасибо, Винди, — сказал Кэллаген. — Продолжай свой роман и вытяни из подруги все, что она знает. Смотри, только не испугай ее.
  — За кого вы меня принимаете? — голос Николлза звучал обиженно. — Вы всегда недооценивали мои способности. Ладно, Бог с вами. Сегодня я освобожусь поздно, поэтому увидимся завтра.
  Он повесил трубку.
  Кэллаген налил себе виски, закурил сигарету. «Николлз прав, — подумал он. — Сейчас самое время подумать о новом клиенте».
  Свернув с шоссе на дорогу, ведущую в Хэнтовер, Кэллаген взглянул на свои часы: без четверти десять, спешить нечего. Детектив сбросил скорость.
  Ночь была превосходная. Приближаясь к проселку, огибающему «Темную рощу», он поехал еще медленнее, в свете фар он заметил фигуру, двигавшуюся ему навстречу, и узнал Виолу Аллардайс.
  Кэллаген остановил машину у обочины и двинулся навстречу молодой женщине. В свете луны ее лицо было особенно прекрасным и загадочным, и он подумал, что не часто встречал таких красивых женщин. Если у нее ума столько же, сколько очарования, то она, несомненно, неординарная штучка.
  — Добрый вечер, мисс Аллардайс, — приветствовал девушку Кэллаген, снимая шляпу. — Я очень рад, что вы откликнулись на мою просьбу. Давно пора обсудить наши дела.
  Виола промолчала, кутаясь в бобровую шубку.
  — У нас не так много времени, — продолжал Кэллаген, — поэтому не будем его терять. Я думаю, вы и сами догадываетесь, что среди вашего окружения есть человек, который по каким-то причинам желает вам зла и небезуспешно строит козни.
  — В самом деле? — с холодной иронией осведомилась Виола.
  — Я уверен в этом, — сказал Кэллаген, — и сейчас объясню, почему. Когда Саллинс сообщил, что ваш отчим мертв, я поспешил в пагоду, чтобы увидеть все своими глазами, и убедился, что полковник Стенхарст не покончил жизнь самоубийством, его убили. Хотя оружие и лежало в нескольких футах от его руки, на ране не было ни малейших следов пороха, неизбежных при выстреле с близкого расстояния.
  — Понимаю, — протянула Виола.
  — Пойдем далее. Если допустить, что я веду расследование в ваших интересах, то моей прямой обязанностью является известить вас, что кто-то совершенно сознательно пытался вызвать у полиции подозрение в вашей причастности к убийству полковника Стенхарста.
  Виола недоуменно посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
  — Этого не может быть. У кого могла возникнуть такая дикая идея?
  Кэллаген пожал плечами.
  — Пока я этого не знаю, могу только догадываться. У вас ведь были достаточные причины не любить отчима. Последняя ссора и желание установить слежку за вами усугубили положение.
  — Но это смешно, — возразила Виола. — Даже если допустить, что я ненавидела его, разве это может служить основанием для убийства?
  — Это отвлеченный разговор, — прервал ее Кэллаген. — Я повторяю, что кто-то убил полковника и сделал все, от него зависящее, чтобы подозрения в убийстве пали на вас.
  — Господи, неужели это правда? — прошептала Виола.
  — Вспомните, что вы делали в тот вечер после разговора со мной? — спросил Кэллаген. — Вы вернулись домой или отправились еще куда-нибудь?
  — Насколько я помню, я оставила машину у дороги, вошла в дом и поднялась в столовую выпить чаю.
  — Что было потом? — настаивал Кэллаген.
  — Потом я решила подышать свежим воздухом и отправилась в рощу.
  — Чтобы выйти за пределы усадьбы, вы воспользовались зеленой калиткой?
  — Да.
  — И кто-нибудь видел вас? — Она покачала головой. — Так, а что вам известно о местонахождении остальных членов семьи в течение этого дня?
  — Практически ничего, — призналась Виола. — Мне показалось, что, когда я вернулась, никого не было дома. Но я не могу утверждать наверняка: настроение у меня было неважное и мне необходимо было успокоиться перед предстоящим разговором с отчимом. Возвращаясь, я встретила вас. Остальное вы знаете.
  — Так, — произнес Кэллаген. Он опустил руку в карман, достал носовой платок, найденный у тела полковника, и протянул его Виоле.
  — Это ваш? — спросил он.
  — Да, — подтвердила Виола. — Но я не понимаю, как он оказался у вас.
  — Я нашел его под телом вашего отчима, — сказал Кэллаген.
  Виола негромко вскрикнула. На этот раз она была не на шутку испугана. Ее лицо еще более побледнело, и темные круги под глазами стали отчетливо заметны.
  — И вы взяли его? — прошептала она.
  Кэллаген кивнул.
  — Да, я убрал платок и, кроме этого, произвел еще кое-какие изменения в пагоде.
  — Зачем вы сделали все это? — спросила она.
  — Не могу сказать наверняка, — пожал плечами Кэллаген, — вероятно, по двум причинам. Во-первых, у меня вызвало внутренний протест то, что сцена убийства словно нарочно была построена таким образом, чтобы у полиции не осталось и тени сомнения, где им следует искать убийцу, и этому платку была отведена вполне определенная роль. Кто-то был, по-видимому, неплохо осведомлен о ваших разногласиях с полковником и попытался извлечь из этого максимальную выгоду для себя. Возможно, это было чисто субъективное впечатление. Но, так или иначе, я решил рискнуть…
  — И вовлекли себя в скверную историю, — задумчиво сказала Виола.
  Кэллаген, промолчал.
  — Должна ли я вернуть вам платок?
  — Пусть пока он останется у меня, — решил Кэллаген. — Кроме того, я думаю, что нам не стоит оставаться здесь: кто-нибудь может проехать по дороге и увидеть нас вместе, а мне бы этого не хотелось.
  — Как вам угодно, — согласилась Виола. Она повернулась и направилась в сторону деревьев. Кэллаген шагал рядом.
  — Вы ничего не рассказали о второй причине, мистер Кэллаген, — напомнила она.
  Кэллаген улыбнулся в темноте.
  — Она мне и самому пока не совсем ясна, поэтому давайте поговорим об этом в другой раз, а сейчас я попрошу вас соблюдать предельную осторожность, даже в разговоре с хорошо известными вам людьми будьте начеку.
  — Вы убеждены, что кто-то сознательно пытается использовать меня в своих целях? — переспросила Виола.
  — Таково мое впечатление. А вы после всего услышанного думаете иначе?
  — Не знаю, — покачала головой Виола. — Я устала думать, мистер Кэллаген, наверное, у меня мало мужества, и все происшедшее убивает меня. Но теперь, я уверена, что мы вернемся к нашему разговору, и, вы сможете помочь мне. Это придает мне силы.
  — Наш клиент мертв, поэтому фирма открыта для новых предложений, — невесело пошутил Кэллаген.
  — Понимаю, — холодно сказала Виола. — Для вас все равно, на кого вы работаете. Были бы оплачены ваши счета.
  — Не всегда, — возразил Кэллаген, — расплачиваться можно по-разному.
  — Подразумевается, что я должна быть благодарна вам, мистер Кэллаген?
  — Не знаю, поживем — увидим, тем более, что ждать осталось недолго. Я неплохо знаю Гринголла. Он закончил опрос свидетелей и выяснил все, что мог. Но это не удовлетворило его, поэтому инспектор продолжает расследование и рано или поздно доберется до истины… Чтобы я мог помочь вам, постарайтесь уяснить для себя, что между детективом и его клиентом должна быть только полная открытость, это единственный способ достичь положительного результата.
  Виола недоуменно посмотрела на него.
  — Что вы хотите этим сказать? — Кэллаген усмехнулся.
  — Дело в том, что я сочинил небольшую историю для Гринголла, — пояснил он. — В общих чертах она звучит примерно так. В последнее время у вас возникли определенные разногласия с вашим отчимом, вы обратились ко мне и настояли на моем приезде в «Темную рощу» для установления наблюдения за полковником:
  Кэллаген достал сигарету, закурил и продолжал:
  — Не Бог весть как умно придумано, но в какой-то степени согласуется с версией о самоубийстве вашего отчима. За неимением лучшего кормлю Гринголла этой липой. Долго ли мне придется выкручиваться, зависит от многих факторов, в том числе от того, как скоро вы согласитесь рассказать мне всю правду. Надеюсь, что это произойдет в самое ближайшее время. Поверьте, я хочу помочь вам.
  — Это очень любезно с вашей стороны, — заметила Виола. — Должна сказать, что вы разрушаете все мои представления о частных детективах, мистер Кэллаген.
  — Что вы о них можете знать, — усмехнулся тот.
  — Мистер Кэллаген, — продолжала Виола, — мне показалось, что у вас на сегодня были и другие планы, кроме встречи со мной. Когда вы освободитесь?
  — Вот уж чего я не знаю, того не знаю, — вздохнул детектив. — Может быть, я освобожусь к половине двенадцатого или немного позднее.
  — Очень хорошо, — сказала Виола. — В таком случае, я буду ожидать вас без четверти двенадцать у зеленой калитки. Надеюсь, нам никто не помешает. К этому времени все в доме, как правило, уже в постели.
  — Вот и договорились, — согласился Кэллаген, — к этому времени я буду здесь.
  Он прикоснулся рукой к шляпе и исчез среди деревьев.
  * * *
  Кэллаген свернул с шоссе, протянувшегося вдоль морского берега. Теперь, в соответствии с указаниями Николлза, его автомобиль двигался в сторону от побережья. Минут через пять среди деревьев заброшенного парка он увидел одиноко стоящий дом.
  Кэллаген поставил автомобиль в тени деревьев и медленно двинулся к дому. Гости еще не все разъехались, и до него доносились звуки граммофона, смех, обрывки разговоров. В парке не было ни души.
  Он обошел здание, решив, что оно использовалось в качестве загородного дома, и, остановившись справа от входной двери, закурил.
  Прошло примерно полчаса, и в ярко освещенном проеме входной двери появились мужчина и женщина. Они обогнули теннисный корт и направились к автомобильной стоянке. Кэллаген слышал их голоса, постепенно затихающие в отдалении. Прошло еще около десяти минут, и на пороге показался одинокий мужчина в хорошо сшитом дорогом пальто. Он был высок ростом и хорошо сложен. Его лицо скрывала тень от мягкой черной шляпы. Хорошо можно было разглядеть только небольшие черные усики. Несколько мгновений мужчина стоял не двигаясь, насвистывая протяжную мелодию. Затем достал портсигар, закурил сигару и зашагал в сторону стоянки. Кэллаген быстрыми шагами настиг мужчину прежде, чем тот успел свернуть за угол.
  — Добрый вечер, Тони, — сказал он.
  Человек остановился и невозмутимо оглядел детектива.
  — Вы, вероятно, ошиблись, мистер, — вежливо заметил он. — Моя фамилия Мейсон.
  — Я никогда не ошибаюсь, — возразил Кэллаген. — Вы — Тони Эмпли, и мне надо поговорить с вами.
  — Но мы не знакомы, о чем же мы будем говорить?
  — Держу пари, что вы быстро меня вспомните, — усмехнулся сыщик.
  — Вы так полагаете? — насмешливо спросил Эмпли.
  — Да. Меня зовут Кэллаген, — представился он. — Впрочем, к чему эти формальности между старыми знакомыми. Мы уже встречались, Тони. Вы не забыли «Желтый якорь», не так ли?
  Эмпли пожал плечами.
  — Какое мне дело до злачных мест, где вы, вероятно, любите бывать.
  — Я могу просветить вас на этот счет, — пояснил Кэллаген. — Там случилась история, которая весьма заинтересовала полицию. К сожалению, в то время многие детали остались для нее неизвестны, но сейчас я с удовольствием посвящу в них инспектора.
  — Какое мне дело до всего этого? — повторил Эмпли.
  — А вы послушайте, — предложил Кэллаген. — В то время полиция разыскивала одну весьма привлекательную девушку, внезапно исчезнувшую из дома. Кажется, ее звали Карлота Имес. У нее была странная привязанность к «Желтому якорю», там она оставила письмо, адресованное ее родителям, в котором сообщала, что ей опротивела эта страна, и она собирается уехать за границу. С тех пор ее никто не видел. Ходили слухи, что она вышла замуж.
  — И какое отношение имеет эта история ко мне? — спросил Эмпли нетерпеливо.
  — Сейчас узнаете, — обнадежил его Кэллаген. — Дело в том, что она написала еще одно письмо, три месяца спустя. Оно пришло из Буэнос-Айреса. Когда я ознакомился с ним, я не счел возможным показать его ее родителям, полагая, что им легче считать дочь умершей.
  — А я то здесь при чем, — огрызнулся Эмпли, но уже не так уверенно.
  — А при том, — объяснил Кэллаген, — что в этом письме бедная девушка упомянула о некоторых фактах, имеющих непосредственное отношение к вам. Напомнить их?
  Эмпли погрузился в долгое молчание.
  — И что вы хотите от меня, чтобы это письмо забылось? — спросил он наконец.
  — Попробую объяснить, — сказал Кэллаген. — Надеюсь, вы слышали о полковнике Стенхарсте, скончавшемся недавно? Накануне этого печального происшествия он позвонил в мое агентство и, не застав меня на месте, предупредил, что собирается позвонить еще раз. Он исполнил свое обещание, но мне не удалось поговорить с ним: одна особа подсыпала кое-что в мое виски, и я оказался не в состоянии говорить по телефону. Эта женщина утверждает, что ее услуги оплатил человек, получивший задание от вас. Так вот, утолите мою любознательность и скажите, кому принадлежала эта идея?
  Эмпли молча смотрел на Кэллагена, и взгляд не сулил ничего доброго.
  — Нет смысла упорствовать, мой милый, — предупредил его Кэллаген, — могу предсказать, что ожидает вас в этом случае: я передам письмо Карлотты главному инспектору Гринголлу, и он быстро установит связь, существующую между вами и персоной, о которой говорится в письме. Вероятно, после этого он сам захочет побеседовать с вами. Мне не надо объяснять, чем это кончится, поэтому я рассчитываю на ваш здравый смысл, тем более, что мне от вас надо совсем немногое.
  Эмпли пожал плечами.
  — Черт с вами, — сказал он. — Можно подумать, что мне чужая шкура дороже собственной. Я сыт по горло всем этим делом. Вы правы, это я позвонил Гриллину и сообщил, что, если ему удастся помешать разговору, то он хорошо на этом заработает. Но вас, наверное, больше интересует, кто платил мне?
  — Пожалуй, — согласился Кэллаген. — Правда, я догадываюсь, что твой нынешний босс поручил тебе провести эту маленькую операцию.
  — Догадка правильная, — подтвердил Эмпли, — а зачем ему это было надо, можете узнать у него самого.
  — Всему свое время, — отвечал Кэллаген, — а сейчас выслушай мой совет по поводу того, что тебе надлежит теперь делать.
  — Кто же в наши дни откажется от доброго совета? — скривился Эмпли.
  — В таком случае, я тебе его дам: бери ноги в руки и впереди паровозного свиста мотай из этих мест. Мне бы не хотелось столкнуться с тобой здесь еще раз. В этом случае тебя ожидают крупные неприятности, Эмпли.
  — Сукин ты сын, Кэллаген, — выругался Эмпли.
  — Человека, который уверен в своей матери, не оскорбишь, обозвав сукиным сыном, — возразил тот. — Может быть, ты не только хочешь обозвать меня, но и возмечтал воткнуть мне нож между ребер, но на твоем месте я бы воздержался от этого, а делал то, что я тебе посоветовал. Повторяю, если я увижу тебя снова, пеняй на себя. А теперь исчезни.
  Эмпли несколько секунд разглядывал Кэллагена. Затем грязно выругался и скрылся в темноте.
  Кэллаген некоторое время оставался стоять, прислонившись спиной к ограде теннисного корта. Затем закурил сигарету. Настроение у него заметно улучшилось.
  Сыщик, стараясь держаться в тени деревьев, вернулся на место, где оставил машину, уселся в салон и задумался о Корине. Эта красотка давала немало поводов к размышлению. Похоже, что она большой мастер интриги и умеет первоклассно манипулировать людьми и событиями, может, Корина и есть пружина, движущая всеми действиями?
  Кэллаген попытался собрать воедино отдельные куски мозаики, имеющиеся в его распоряжении, попробовал придать смысл отдельным необъяснимым пока эпизодам происшедших событий и решил, что к этой истории надо подходить аналитически: сначала надо найти «х», а выяснив, кто скрывается за «х», можно говорить о мотивах его поступков. А вот как раз мотивы были весьма неопределенны или только представлялись таковыми, пока не собрано достаточно информации. Они вполне могли лежать на поверхности, если знать, кто же скрывался за этим «х».
  Но кое-что, допустим, он уже знал. Во всяком случае, было известно, что сразу после ссоры Корина спустилась в холл. Она знала о намерении отчима позвонить в контору детектива и не упустила возможности подслушать разговор полковника с Николлзом, значит, ей было известно и о предложении Николлза позвонить мне в ночной клуб.
  Девушка времени не теряла и немедленно поставила в известность о происшедшем своего друга Люсьена Донелли. Она предупредила его, что, вероятно, в течение ближайшего часа ее отчим сделает попытку дозвониться до Кэллагена. Она объяснила Донелли, что этот разговор не должен состояться, так как может представлять смертельную опасность для них обоих. Надо полагать, Донелли согласился с нею и тоже не стал медлить. Он переговорил с Эмпли, который, в свою очередь, вспомнил о Ла Валери, состоявшей членом того же клуба. Эмпли отыскал Гриллина, а тот позаботился обо всем остальном. Валери подбросила наркотик в его выпивку и сорвала этим разговор с полковником. Оставался вопрос — на кой черт все это было нужно? Какими мотивами руководствовалась Корина? Если она была автором плана, а, скорее всего, так и было, у нее должны были быть более чем веские основания для этого. Корина не могла не понимать, что рано или поздно полковник осуществит свое намерение. Следовательно, за это время должно было произойти какое-то серьезное событие, которое снимало опасность, или… Она была уверена, что к вечеру следующего дня полковник будет мертв и, таким образом, мое внимание исключается.
  Второй вариант был, по мнению Кэллагена, более вероятен, но вовсе не исключалось, что Корина старалась выиграть время ради того, чтобы выяснить, что за бомба заключена в письме, адресованном полковнику.
  Она слышала, как ее отчим говорил об этом: в разговоре с Николлзом после фразы о необходимости встречи с Кэллагеном, он обронил несколько слов о письме, содержание которого вызвало гнев, если не сказать больше. Корине нетрудно было догадаться, что существовала прямая связь между содержанием письма и намерением полковника обратиться к детективу, чем угрожал Стенхарст во время обеда. Следовательно, письмо содержало сведения о Виоле или Корине, а скорее всего, о них обеих. Собиралась ли Корина, не останавливаясь ни перед чем, ознакомиться с письмом прежде, чем у полковника появится возможность переговорить с Кэллагеном?
  Это, по мнению Кэллагена, было достаточно правдоподобно. Известно, что, когда вы находитесь в полном неведении относительно чего-то, что должно взорваться и принести вам крупные неприятности, вы не очень стесняетесь в выборе средств.
  Луна скрылась за облаками. Стало совсем темно. В тишине ночи до Кэллагена отчетливо доносился шум моторов: гости один за другим покидали клуб и сворачивали на дорогу, ведущую к Брайтону. Вероятно, на сегодня веселье закончилось.
  Пришло время действовать, решил Кэллаген, он ведь сделал свой выбор. И даже в случае осечки у него останется право на новую попытку.
  Он включил мотор и направил автомобиль к аллее, ведущей к клубу. У входа в клуб он остановился, вылез из автомобиля, поднялся по широким ступеням и нажал на кнопку звонка. Его лицо под лихо сдвинутой на затылок черной шляпой выражало полное довольство собой.
  Дверь приоткрылась, и Кэллаген увидел обширный холл, по-прежнему ярко освещенный: не хватало только музыки, дом готовился ко сну. Человек, одетый в шерстяной альпаковый костюм, стоял на пороге. На широких плечах крепко сидела крупная, как арбуз, голова. Пустые рыбьи глаза не выразили ни малейшего интереса к позднему посетителю. Типичный профессиональный вышибала рядового ночного заведения.
  — Я хотел бы повидать мистера Донелли, — вежливо сказал Кэллаген.
  Человек пожал плечами.
  — Слишком поздно, мистер… Знаете, который сейчас час? Клуб закрыт. Шеф уже поднялся к себе. Вы ничего не имеете против того, чтобы подождать до завтрашнего утра?
  — Абсолютно ничего, — ответил Кэллаген добродушно. — Впрочем, как и против того, чтобы встретиться немедленно. Ступай и скажи Донелли, что мистер Кэллаген хочет поговорить с ним. И давай пошевеливайся.
  Человек в шерстяном костюме прислонился к притолоке двери и снисходительно улыбнулся. Можно было подумать, что он наслаждается ситуацией.
  — Очень спешишь, кореш, — поинтересовался он. — Считаешь себя важной птицей? Привык, что занятые люди срываются с места по одному твоему слову? Может быть, так оно и есть. Но объясни, какой мне-то резон торопиться?
  — Деловой вопрос, — согласился Кэллаген. — На него необходимо ответить. Только я не знаю, на каком языке с тобой разговаривать, может быть, вот так.
  Выпустив клуб дыма прямо в лицо своему оппоненту, он отступил назад и подкрепил свои слова мощным ударом ногой в живот. Вышибала мешком рухнул на пол. Кэллаген вошел в холл, аккуратно закрыв за собой дверь.
  — Еще вопросы есть? — спросил он. — Имей в виду, что я твердо намерен встретиться с Донелли, причем именно сегодня, даже если ради этого мне предварительно придется пожертвовать твоими зубами.
  Мешок с трудом принял вертикальное положение. Он оглядел Кэллагена с ног до головы, возможно, оценивая его с профессиональной точки зрения, и решил на всякий случай быть повежливее.
  — Ну что ж, раз ты такой прыткий, я передам шефу твою просьбу. Но, если он не согласится, я вернусь, и тогда мы посмотрим, на самом ли деле ты такой твердый орешек, каким стараешься себя представить.
  Вышибала повернулся, пересек холл и исчез в тускло освещенном коридоре. Кэллаген бросил окурок и приготовился ждать.
  Прошли две-три минуты, и вновь появился старый знакомый, а за его спиной высилась подтянутая стройная фигура нового действующего лица. Оба находились в двух-трех шагах от Кэллагена, когда вышибала произнес:
  — Вот этот тип. Никогда не приходилось его видеть. Ручаюсь, что он не член клуба и наглец отменный.
  Его спутник рассмеялся.
  — Мистер Кэллаген, — сказал он, — уж не знаю почему, но ваше имя кажется мне знакомым. Будьте снисходительны к моему помощнику, подозрительность у него в крови, и он терпеть не может, когда лица, не являющиеся членами клуба, оказываются поблизости. Я Донелли. Как я понимаю, вы настаиваете на встрече со мной.
  «Да, Донелли хорош, — подумал Кэллаген, — но вряд ли он тот, за кого себя выдает». Великолепная гибкая фигура, пластичность, редкая для таких высоких мужчин. Лицо, если не считать своеобразного жесткого выражения глаз, на редкость красивое. Рот, подбородок, небольшие скулы как будто, изваяны резцом скульптора. Черные вьющиеся волосы, тонкая ниточка усов завершали почти совершенный облик идола местных красавиц. Только бледно-голубые глаза слишком холодны и ничего не выражают…
  — Да, у меня срочное дело, — улыбнулся Кэллаген. — Впрочем, полагаю, что вы не возражали бы против встречи со мной, зная, что я друг Корины Аллардайс.
  Донелли пожал плечами.
  — Это несколько неожиданно, так как она до сего времени не упоминала вашего имени.
  — Возможно, — согласился Кэллаген. — Возможно, так как я один из тех друзей, о которых не вспоминают без крайней необходимости. Тем не менее, я ее друг. Не берусь судить, хорошо это или плохо…
  — Пусть будет так, — холодно перебил его Донелли. — Но не могли бы вы перейти непосредственно к делу?
  — О'кей, но зачем нам присутствие этого идиота? — Кэллаген кивнул на человека в альпаковом костюме. — Я по крайней мере в нем не нуждаюсь. Если уж он не может покинуть клуб, мы найдем место получше.
  — В самом деле? — поинтересовался Донелли. — Что же это за место?
  — Например, Центральный отдел расследований полицейского участка Брайтона, — предложил Кэллаген, приятно улыбаясь. — Пожалуй, неплохое местечко.
  — Что я говорил, шеф? — скривился вышибала. — Так и есть — дешевый лягаш. Я их за милю чую.
  — Заткнись, Джордж, — остановил его Донелли. — Мне начинает нравиться наш гость, и если у него есть, что сказать, я предоставлю ему эту возможность. Пожалуйста, пройдемте со мной, мистер Кэллаген.
  Он повернулся, пересек холл и пошел по застеленному ковром коридору. Кэллаген следовал за ним. Они вошли в роскошно меблированную комнату. В камине, уставленном недешевыми безделушками, весело полыхал огонь.
  «Марден-клаб» — дорогое место, отметил про себя Кэллаген. — Требуются большие деньги, чтобы содержать его. Интересно, откуда берутся эти деньги?
  Донелли подошел к буфету.
  — Виски с содовой? — предложил он. — Сожалею, что Джордж был не очень-то гостеприимен. У него предубеждение против поздних посетителей: случается, что некоторые бедолаги, не являющиеся, естественно, членами клуба, пытаются раздобыть здесь выпивку, а это чревато неприятностями с полицией, что не может вызывать восторга моего помощника.
  Он передал бокал Кэллагену, устроившемуся в кресле, тот не заставил себя упрашивать. Детектив внимательно присматривался к Донелли. Ничего не скажешь, умен, красив, обаятелен. Манеры, как у лорда. Надо будет вплотную заняться его прошлым и выяснить, чем он занимался до того, как война сделала его летчиком.
  Тем временем Донелли приготовил напиток для себя и устроился напротив.
  — Что же, выпьем за наше знакомство, хотя, судя по вашему виду, оно может принести мне неприятности.
  — Постараюсь быть кратким, — сказал Кэллаген. — Я — частный детектив. В Алфристаун прибыл по приглашению полковника Стенхарста, у которого была для меня работа. Сейчас, как вы знаете, его нет в живых. Тем не менее, я продолжаю работать для семьи и в процессе работы появились некоторые сомнения, которые вы, надеюсь, поможете мне разрешить.
  — Итак, вы работаете для семьи, — уточнил Донелли. — Что конкретно это означает?
  — Это не столь важно, — ушел от ответа Кэллаген. — Что бы это не означало, существуют факты, требующие объяснения. Надеюсь, они заинтересуют вас. Итак, во вторник поздно вечером полковник Стенхарст позвонил в мою контору. Он настаивал на личном разговоре со мной. Насколько я понимаю, он собирался убедить меня в необходимости срочно приехать в «Темную рощу». Ему объяснили, что меня нет на месте, но, если дело настолько важное, он может попытаться найти меня по другому телефону немного позднее.
  Разговор полковника подслушивали. Подозреваю, что этим человеком была мисс Корина Аллардайс. Она поняла, что полковник добьется своего, и по причинам, известным ей одной, решила помешать осуществлению этого намерения или по крайней мере задержать его. Скорее всего, она пыталась выиграть время. Затем Корина Аллардайс либо сама приехала сюда, либо позвонила вам по телефону и попросила предпринять что-нибудь. Она назвала телефон клуба, данный моим помощником, и переговорила с Тони Эмпли, в настоящее время известным как Чарли Мейсон, а тот через своих друзей отыскал мисс Ла Валери, которая являлась членом того же клуба и в данный момент остро нуждалась в деньгах. Далее события развивались следующим образом. Ла Валери сумела подмешать наркотик в мое виски. Результат вполне очевиден. Надеюсь, я еще не утомил вас?
  — Нисколько, — любезно отвечал Донелли. — В вашей истории пока нет погонь и убийств, но надеюсь, они появятся. Пожалуйста, продолжайте. Я нахожу все необычайно захватывающим.
  — Рад это слышать и воспользуюсь вашим приглашением. На следующий день выяснилось, что телефонная линия в «Темной роще» повреждена. Полагаю, что она была перерезана. Поскольку я не смог поговорить с полковником по телефону, я решил лично навестить его. К сожалению, переговорить с ним все равно не удалось: ко времени моего приезда полковник был мертв.
  — Не хотите ли вы сказать, что он предпочел самоубийство встрече с вами, мистер Кэллаген? — с убийственным сарказмом спросил Донелли.
  — Почему вы считаете, что полковник покончил жизнь самоубийством? — осведомился Кэллаген.
  — А разве существуют основания сомневаться в этом?
  — К этому мы вернемся потом, — пообещал Кэллаген. — А пока меня интересует другое: кому принадлежала идея помешать полковнику переговорить со мной? Вам или Корине Аллардайс? Простите уж мне мою настырность и любопытство.
  — Излишнее любопытство может далеко завести, — с насмешливой нравоучительностью изрек Донелли. — К сожалению, я не могу удовлетворить его, так как не могу понять, о чем вы говорите и почему пришли с этим вздором именно ко мне? Где вы раскопали эту абсурдную историю?
  — У Ла Валери, а также у некоего Гриллина, которому позвонил Эмпли, и, наконец, у самого Эмпли, — сообщил Кэллаген терпеливо. — Не далее как сегодня вечером Эмпли признался мне, что действовал на основании ваших инструкций. Так что же?..
  — Эмпли — довольно безответственный тип, — заметил Донелли. — Мне придется серьезно поговорить с ним. Хотите еще виски?
  — Спасибо, нет, — отвечал Кэллаген. — И вряд ли вам удастся еще раз поговорить с Эмпли. Мне кажется, он решил завязать с этим местом. — Он добродушно улыбнулся Донелли.
  Донелли вернулся к буфету и смешал себе очередной коктейль. На его лицо легла тень.
  — У меня было, чем припугнуть Эмпли, — объяснил Кэллаген, — набралось вполне достаточно, чтобы отправить его в камеру. Он, конечно, не блистал безупречным пошлым, но люди, подобные вам, как правило, не гнушаются такими молодчиками для своих целей. Я предупредил Эмпли, что, если я увижу его еще раз здесь, у меня не будет выбора, и он предпочел не искушать судьбу.
  Донелли прислонился к буфету.
  — Это, по-видимому, следует понимать как предупреждение? Мистер Кэллаген может действовать круто, если пожелает. Вы ждете, что я испугаюсь? — поинтересовался Донелли, улыбаясь одними уголками рта.
  — Дело хозяйское, — улыбнулся в ответ Кэллаген и с видимым удовольствием затянулся сигаретой. — Я могу быть крутым, если ничего другого мне не остается. Пока же я еще даже не начал. Но если вы пожелаете действовать таким образом…
  Донелли допил свое виски.
  — Ваше усердие, с которым вы вмешиваетесь в мои частные дела, мистер Кэллаген, похвально, но на вашем месте я бы не стал так перенапрягаться…
  — В самом деле? — ехидно спросил Кэллаген. — И как же вы поступите, если я не воспользуюсь советом?
  — Там будет видно, замечу только, что я не люблю полумер, — в голосе Донелли появились стальные нотки, — с вами сделают то, что потребуют обстоятельства. Я не собираюсь позволять всякому сукину сыну, даже если он называет себя частным детективом, совать нос в мои дела в надежде выжать из клиента немного денег.
  Кэллаген промолчал, он пускал замысловатые кольца сигаретного дыма и, казалось, целиком был поглощен этим процессом.
  Донелли подошел к камину и позвонил в колокольчик. Появился вышибала в альпаковом костюме.
  — Джордж, — сказал Донелли, — вы, кажется, хотели поговорить с этим молодым человеком? — он указал на Кэллагена. — Он готов для общения с вами, а потом выкиньте его вон.
  Джордж издал довольное ворчание.
  — Давно бы так, шеф. Говорил же я вам, что он дешевый лягаш. Пошли, приятель.
  Он надвинулся на Кэллагена, и тут события стали совершаться с калейдоскопической быстротой. Джордж протянул свою лапу, чтобы схватить Кэллагена за воротник, в ответ Кэллаген незаметным жестом сцепил свои пальцы на запястье противника. Джордж напрягся и издал звук, напоминающий бычье мычание. По-прежнему не вставая с кресла, Кэллаген усилил давление захвата. Мычание перешло в рев, и струйка пота побежала по лицу вышибалы. Его колени подогнулись. Кэллаген встал. Он отпустил запястье Джорджа и прежде, чем тот успел понять, что происходит, нанес ему короткий удар в живот. Джордж судорожно дернулся вперед, и тут же получил мощный удар в челюсть. Лишившись двух зубов, с разбитыми губами вышибала рухнул на пол и отключился.
  — Не повезло Джорджу, Донелли, — заметил Кэллаген. — Надо уметь вовремя оценить противника, рынок полон крепких ребят.
  — Думаете, что вы чертовски умны и вышли победителем, мистер Кэллаген? — насмешливо спросил Донелли, сохранявший спокойствие во время драки.
  — Мне и так приходится думать черт знает о скольких вещах сразу, чтобы оценивать себя в подобных обстоятельствах. Главное, я узнал то, что хотел узнать. Спокойной ночи, Донелли. — Он перешагнул через неподвижное тело Джорджа, дорогой костюм которого был теперь покрыт пятнами крови, открыл дверь и вышел в коридор. Кэллаген без помех выбрался из клуба, дошел до автомобиля и не спеша тронулся с места. Он ехал в сторону Алфристауна.
  Ночь была холодной, но луна, выскочившая из пелены облаков, ярко освещала дорогу, и ехать было легко и приятно. Лунный свет приукрашивал окружающую местность и придавал ей вид рождественской открытки.
  Спидометр отсчитывал милю за милей, но Кэллаген был поглощен не дорогой, а мыслями о Донелли. Надо признать, что у парня крепкие нервы и котелок варит, как надо, хотя он пока и не заставил, его работать на полную катушку.
  Выслушав Кэллагена, он мог придумать тысячу объяснений истории с подсыпанным в виски наркотиком, и все они были бы вполне правдоподобны. Поведение Корины он тоже мог оправдать, подкинув детективу пару фактов, которые трудно быстро проверить. Но он не снизошел до оправданий, не стал утруждать себя ложью, чтобы выкрутиться. О чем это говорит? Скорее всего о том, что Донелли уверен в своей неуязвимости. Видно, у парня много козырей на руках, но он не торопится пускать их в дело.
  Неужели его позиция в самом деле настолько неуязвима, что Кэллагену не удастся найти в ней хоть маленькую щелочку, чтобы проникнуть через нее и разрубить броню невозмутимости на холеном лице Донелли?
  Нет, пора торопить события и спровоцировать этого типа хоть на какие-то действия. Пусть для начала это будет такой пустячок, как звонок Корины.
  Снова и снова Кэллаген строил планы, размышлял и оценивал действующих лиц этой непростой истории. Он и не заметил, как добрался до отеля.
  Часы показывали начало двенадцатого, когда он, поднявшись на второй этаж, открыл дверь своего номера.
  В кресле рядом с камином, дожидаясь его, сидела Патриция Аллардайс. Ее строгий туалет соответствовал важности ситуации: белая блузка и хорошо сшитый твидовый костюм ладно сидели на ее стройной фигуре. Изящная шляпка была сдвинута на один глаз, точь-в-точь как он это видел в одном из последних мелодраматических фильмов. Позу она позаимствовала там же. Просторный плащ девушки был небрежно брошен на ручку кресла.
  — Какой приятный сюрприз, — приветствовал Патрицию Кэллаген. — Давно ты здесь? И как тебе, удалось проникнуть в номер?
  — Я приехала до того, как они закрыли черный ход, — заговорщицким тоном сообщила Патриция, — и сразу проскользнула в вашу комнату. Я знала, что у них всего один парадный номер, и решила, что вы предпочтете именно его. Мне оставалось только ждать, что я и сделала… Я готова была прождать всю ночь, потому что случилось такое…
  — В самом деле? — спросил Кэллаген. — Что же произошло?
  — Слим, — прошептала она, — я нашла письмо!
  — Отличная работа, — похвалил ее Кэллаген. — Где ты его нашла? У Корины?
  Патриция кивнула.
  — Письмо было у нее. Это бомба, Слим. Я даже не представляю, что произойдет, если все это окажется правдой. Но…
  — Где было письмо? — прервал ее Кэллаген. — И как тебе удалось его найти?
  — Корина куда-то намылилась сегодня, — сообщила Патриция. — Я сторожила у окна и засекла ее, когда она вывела свою машину из гаража. У нее «форд» десятой модели — подарок Виолы ко дню рождения. В баке было около галлона бензина, но она прихватила еще канистру, я сделала вывод, что сестрица уезжает надолго… Мне можно закурить, Слим? — прервала она свой рассказ.
  Кэллаген протянул ей сигареты! Захлебываясь дымом, Патриция продолжала:
  — Одним словом, я сразу отправилась в спальню Корины, я уже говорила вам, что у меня есть свой ключ. Осмотр начался с небольшого старенького бюро, стоящего в углу. Там всего два ящика, но в одном из них имеется потайное отделение. Это я обнаружила давно. Мне случалось проверять его и раньше, но на этот раз оба ящика оказались запертыми. Хорошо, что у меня был уже опыт, и с помощью ножа для разрезания бумаги я сумела быстро их открыть. Письмо лежало в потайном отделении за замшевой стенкой. Оно было адресовано Жервазу и отправлено из Брайтона в прошлый понедельник. Когда я его прочла, меня чуть не хватил удар. Говорю вам, это бомба, Слим!
  Патриция открыла свою кожаную сумочку, достала конверт и передала его Кэллагену.
  — Убедитесь сами, — сказала она тоном, полным трагизма.
  Кэллаген осмотрел конверт. Патриция не упустила ничего существенного: письмо действительно отправлено из Брайтона в прошлый понедельник, это следовало из даты на штемпеле. Адрес был напечатан на машинке: полковнику Жервазу Стенхарсту, «Темная роща», Хэнтовер, Алфристаун.
  Кэллаген открыл конверт, вынул сложенный листок белой бумаги и прочел письмо. Оно было совсем коротким:
  «Дорогой полковник Стенхарст!
  Пришло время, когда Вам, как одному из опекунов наследников усадьбы «Темная роща», следует узнать, что настоящая владелица усадьбы мисс Виола Аллардайс вышла замуж 23 августа 1939 г. за мистера Руперта Эллингтона Шэрфема, о чем свидетельствует запись в регистрационной книге в магистрате на Мэрлос-роуд, Кенсингтон.
  Как Вам безусловно известно, в соответствии с условиями завещания миссис Стенхарст все доходы от поместья в этом случае должны автоматически перейти к мисс Корине Аллардайс, которая, как следует из приведенных фактов, уже в течение шести лет несправедливо лишена своих прав.
  Возможно, после того как Вы сумеете должным образом убедиться в справедливости данной информации, я буду иметь честь побеседовать с вами.
  Друг семьи».
  Детектив откинулся на спинку кресла и, задумавшись, уставился в одну точку.
  — Ну, что я вам говорила? — нарушила молчание Патриция. — Будет ужасно, если бомба взорвется, не так ли?
  — Готов согласиться с тобой, — кивнул Кэллаген. — А пока отдохни минутку.
  Он прошел в спальню и спустя минуту возвратился с портативной пишущей машинкой и сильным увеличительным стеклом. Он положил анонимное письмо на стол и взял в руки лупу. На листочке бумаги он отмечал характерные особенности машинки, на которой было напечатано письмо. Буква «а» имела небольшой дефект с одной стороны, «с» было отпечатано несколько ниже уровня остальных букв, наконец, «в», «л» и «р» отличались от остальных букв незначительным наклоном.
  Этот процесс занял всего несколько минут. Затем Кэллаген вставил лист чистой бумаги в свою машинку и сделал копию письма. После всего этого он вложил письмо обратно в конверт и возвратил его Патриции.
  — А теперь, девочка, мчись домой. Ты должна успеть положить письмо на место до возвращения Корины. Не стоит объяснять тебе, насколько это важно, ты ведь читала его. Постарайся положить конверт так, как он лежал, чтобы твоей сестре не пришло в голову, что эта бумажка успела побывать в чужих руках.
  Девушка торопливо накинула плащ.
  — Я все сделаю, как надо, — сказала она, — а вы, ради Бога, приглядывайте за Виолой: бедняжка влипла в скверную историю. Подумать только, сколько лет прошло, а никто из нас даже не догадывался ни о чем…
  — Сделаю все, что смогу, — пообещал Кэллаген, провожая Патрицию до дверей.
  У двери Патриция снова остановилась.
  — Знаете, если все это правда, Виоле конец: она никогда не оправится от такого позора, кроме того, у нее не останется ни гроша, нечем будет даже заплатить вам.
  — Не волнуйся, — успокоил ее Кэллаген. — Фирма Кэллагена работает не только за деньги. Во всяком случае, не поднимает из-за них шума. — Он ободряюще улыбнулся. — Позвони мне завтра утром, но не из дома, ладно?
  — Конечно, Слим. До скорого.
  Патриция ушла, а Кэллаген подошел к шкафчику и достал оттуда бутылку виски. Он сделал солидный глоток и закурил сигарету.
  Ну и вечерок выдался! У нормальных людей столько событий и за год не наберется.
  Глава 5
  Карты на стол
  Часы на церквушке Хэнтовера пробили без четверти двенадцать, когда Кэллаген толкнул зеленую калитку. Прикрыв ее за собой, он по тропинке пошел в сторону сада, но, сделав всего несколько шагов, почти столкнулся с Виолой Аллардайс. Девушка была одета в меховое пальто, на голову она накинула широкий прозрачный шарф, придававший ее облику романтичность.
  «Плохи твои дела, красавица, — подумал Кэллаген. — Теперь, когда ты почувствовала, что ловушка скоро захлопнется, ты стала более земной и сговорчивой и перестала гнушаться частными детективами. Интересно, как это ты решилась на тайное замужество? Или Шэрфем был исключительной личностью, или знал о тебе кое-что, что должно было оставаться тайной для окружающих, а он не гнушался шантажом. Правда, существует еще одно «или», если уж додумывать все до конца… Или ты просто глупа, а я боюсь это признать».
  Кэллаген грустно улыбнулся. В любом случае, если не повезет, бедняжке самой предстоит расплатиться за все.
  — Добрый вечер, — приветствовал Кэллаген молодую женщину. — Посмотрите, какая сегодня волшебная ночь. Такой ночью многое может случиться.
  — Даже слишком многое, — ответила Виола. — Может быть, нам войти в дом? Мне необходимо о многом поговорить с вами.
  Они вошли в дом через боковую дверь, миновали холл и оказались в той самой комнате, где он совсем недавно беседовал с мисс Ваймеринг.
  — Пожалуйста, виски и сигареты, — предложила Виола. — Чувствуйте себя как дома.
  Она сбросила пальто и подошла к камину.
  Кэллаген, закуривая сигарету, бросил на свою собеседницу осторожный взгляд поверх огонька зажигалки.
  «Замечательная женщина, — подумал он. — Держится молодцом. Конечно, как бы она ни старалась, волнение все равно заметно. Чертовски жаль ее».
  — Ну, мисс Аллардайс, с чего начнем? — доброжелательно спросил он.
  — Я устала от лжи и недомолвок, — сказала Виола, — и не знаю, что делать. Кажется, можно сойти с ума от всего, что пришлось вытерпеть за последние дни.
  — А вы присядьте и попробуйте расслабиться, — посоветовал Кэллаген. — Что бы ни произошло, впереди может поджидать еще худшее, поэтому силы надо беречь.
  Виола покачала головой:
  — Я не думаю, что когда-нибудь мне будет хуже, чем сейчас. Мое положение ужасно. Обиднее всего то, что оно — результат моей собственной ошибки и выхода из него я не вижу.
  — Что ж, люди не обращаются к частным детективам, если они рассчитывают выбраться из ловушки своими силами. А когда они видят, что найти выход сами не могут, на сцене появляются такие люди, как я.
  Виола утомленно откинула голову на спинку кресла, и помимо своей воли Кэллаген залюбовался ею.
  Виола смотрела на детектива и молчала.
  «Она снова колеблется, — подумал Кэллаген. — Ее пугает возможность оказаться в еще более сложной ситуации, когда я буду знать все».
  Он подошел к камину, облокотился на него и улыбнулся девушке, как бы приглашая ее к разговору.
  — Мистер Кэллаген, — решилась наконец начать Виола, — я должна что-то предпринять. Смерть отчима не оставляет мне выбора. Но что я могу сделать, если в голове у меня полный сумбур? Я не в состоянии больше думать, я устала от бесконечных размышлений. Мне не остается ничего другого, как полностью положиться на вас. Не знаю, правильно ли я поступаю. Я даже не уверена, могу ли доверять вам.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Я понял вас так: вы не знаете, можно ли мне довериться, но положение таково, что поневоле приходится рисковать. Тем более что никому другому вы не можете сказать всю правду.
  — Что вы имеете в виду? — Кэллаген пожал плечами.
  — Да то, что если бы я был старым другом семьи, достойным вашего доверия, то вы вряд ли смогли бы полностью открыться мне. Мы почти незнакомы, однако вам известно, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы помочь вам, для меня просто не существует трудностей морального свойства, которые показались бы непреодолимыми старым друзьям семьи. Поэтому мы сидим сейчас здесь и мирно беседуем.
  — Может быть, вы и правы, — согласилась Виола. — Я знаю, что тетя Онория верит вам. Вы сумели понравиться ей. А я… не все ли равно, как я к вам отношусь?
  Кэллаген улыбнулся и бросил окурок в камин.
  — В самом деле, — сказал он, — это не имеет никакого значения. Хотя… кто знает. Сейчас куда важнее то, что вы нравитесь мне.
  Виола не ожидала услышать это, но не выказывая удивления спросила:
  — Почему же это так важно?
  — Потому что, если бы вы мне не нравились, я бы не стал рисковать ради вас своей репутацией, а, может быть, и чем-то большим. Вы ведь ведете себя так опрометчиво, что невольно привлекаете внимание полиции. Впрочем, кто из женщин время от времени не совершает глупостей? Я это легко прощаю, так что давайте перейдем к делу.
  Виола вздохнула и начала свой рассказ.
  — В 1939 году, незадолго до войны, я проводила каникулы в Лондоне. Вам трудно представить, как действует большой город и свобода на девушку из провинции, жившую в тепличных условиях. Лондон опьянил меня, и я закружилась в столичной карусели.
  Вскоре я встретила Руперта Шэрфема. Он не походил на наших знакомых и очаровал меня с первого взгляда. Конечно, теперь я понимаю, что это не было любовью, но тогда Шэрфем стал для меня всем — я жила от встречи до встречи с ним. Через неделю после нашего знакомства мы поженились. Это случилось в полдень, а через час он уже провожал меня домой: мои волшебные каникулы заканчивались, я должна была возвращаться в «Темную рощу». Мы решили пока все сохранить в тайне от родственников, а через две недели опять встретиться в Лондоне.
  — Скажите мне вот что, — прервал ее Кэллаген, — когда вы выходили замуж, знал ли Шэрфем, что вы наследница большого состояния и в один прекрасный день получите кучу денег?
  — Нет, этого я ему не сказала, — ответила Виола.
  — Могу я узнать, почему?
  — Видите ли, — задумчиво сказала она, — моя мать была не слишком счастлива во втором браке. Думаю, ее никогда не покидало ощущение, будто отчим женился на ней ради денег. Это сделало ее недоверчивой и циничной. Она часто говорила, что для молодой девушки иметь деньги — большое несчастье. Деньги всегда привлекают непорядочных мужчин.
  — Понятно, — произнес Кэллаген. — Вы надеялись, скрыв свое материальное положение, проверить, насколько искренни его чувства?
  Она кивнула.
  — Что было потом? — спросил Кэллаген.
  — Больше я его никогда не видела. Спустя неделю началась война. Мой муж имел диплом пилота и немедленно был мобилизован Королевскими Воздушными Силами. Он погиб в 1941 году — через две недели после смерти матери.
  — Следовательно, когда ваша мать умерла, вы были замужем? — уточнил Кэллаген.
  Виола опустила глаза и кивнула. Кэллаген задумчиво разглядывал тлеющий огонек сигареты.
  — Можете не продолжать, — сказал он. — Я знаю условия завещания. Я прочел его. Фактически вы незаконно наследовали поместье, так как в момент, с которого завещание вступало в силу, вы состояли в законном браке. То, что ваш муж погиб две недели спустя, значения не имеет.
  Виола вздохнула.
  — Да, и это выставляет меня в самом неприглядном свете.
  — Хорошего мало, — согласился Кэллаген.
  — Не думайте обо мне слишком плохо, а попытайтесь понять. Я уже сказала, что была глупой девчонкой. По условиям завещания в случае моего замужества состояние должно было перейти к Корине, мне оставалось лишь триста пятьдесят фунтов в год. Сразу же после смерти матери, узнав об условиях завещания, я написала мужу, находившемуся к тому времени в плену в Италии. Я сообщила ему о создавшемся положении и просила совета.
  — Вы получили ответ на свое письмо?
  — Нет. Больше я не слышала о Шэрфеме. Через месяц я получила извещение, что он был убит при попытке к бегству.
  — Вы представляете своего мужа бескорыстным человеком, — заменил Кэллаген, — но был ли он таким на самом деле?
  — Что вы имеете в виду? — не поняла Виола.
  — Я допускаю, — пояснил Кэллаген, — что, когда вы познакомились, Шэрфем уже знал о вас все или почти все. Он надеялся, что со временем вы станете обладательницей значительного состояния. Держу пари, ему не слишком приятно было прочесть о том, что именно благодаря браку с ним, вам не достанется практически ничего.
  — Мне трудно судить. Я почти ничего не знала о своем муже.
  — Вот именно, — сказал Кэллаген. — Так или иначе, после смерти вашей матери был убит и ваш муж, но вы предпочли умолчать обо всем, решив не испытывать судьбу, и вступили во владение «Темной рощей» в качестве законной наследницы. Так?
  — Не совсем так, — возразила Виола, подняв на детектива глаза, в которых стояли слезы. — Разумеется, вы вправе думать, что только ради собственного интереса я сознательно умолчала о своем браке, что только меркантильные интересы двигали мной.
  — А разве это не так? — иронично осведомился Кэллаген. — Важны не слова, а факты. Разумеется, — он бросил на нее косой взгляд, — у вас могли быть и другие мотивы, чтобы скрывать от опекунов свое замужество, но сейчас это не имеет значения.
  — Вы ошибаетесь. Я сообщила об этом. Точнее, поставила в известность одного из опекунов…
  Кэллаген помотал головой, стараясь осмыслить услышанное.
  — Объяснитесь, — потребовал он.
  — Я рассказала все тете Онории, которая вместе с полковником Стенхарстом и адвокатом моей матери была назначена опекуном поместья. Я сообщила ей о своем браке и о лишении прав на состояние, которое должно было отойти Корине. Моя тетя в курсе этого.
  — Представляю, в какой столбняк вы ее вогнали, — заметил Кэллаген. — И что же она сказала на это?
  — Тетя посоветовала мне молчать, — спокойно сказала Виола. — Она была убеждена, что поместье и деньги должны принадлежать мне. По ее мнению, несмотря на то, что юридически я состояла в браке, фактически я никогда не была замужем. К тому же, если бы мой муж был убит чуть раньше, чем умерла мать, поместье перешло бы ко мне на законном основании. Были и другие причины, заставившие тетю просить меня ничего никому не говорить…
  — Какие же?
  — Главным доводом для тети было поведение Корины.
  — А как она себя вела?
  — Корина всегда была взбалмошна и неуправляема, — пояснила Виола. — Она была не такая, как мы, а главное — она слишком интересовалась мужчинами. Ей не раз случалось попадать в разные истории с сомнительными субъектами. Тетя Онория очень переживала из-за этого, но не могла ничего поделать. Ей становилось просто нехорошо при мысли, что усадьба и деньги могут оказаться в руках Корины.
  — Пожалуй, я могу ее понять, — усмехнулся Кэллаген. — Иными словами, мисс Ваймеринг достаточно хорошо знала Корину и опасалась, что, заполучив наследство, она даст волю своим дурным наклонностям и при этом станет недосягаемой для критики. Последствия этого представить нетрудно.
  — Да, — сказала Виола. — Именно так она и думала. По мнению тети, сокрытие моего замужества со всеми вытекающими отсюда последствиями было наилучшим выходом для всех нас, включая саму Корину, которой при необходимости я могла бы выделять дополнительные средства. Собственно, так я и поступала, — горестно продолжала Виола. — Корина имела все: деньги, машину, красивую одежду. Я свято верила, что действую во благо своих близких, но теперь очень сожалею об этом.
  — Говорят, дорога в ад вымощена благими намерениями, — вздохнул Кэллаген. — Я готов признать, что в основе поступков лежали вполне достойные мотивы, но вся беда в том, что они вошли в противоречие с законом. Интересно, что сказала бы Корина, узнай она правду? Вероятно, она обвинила бы вас в обмане, в том, что вы благоденствуете за ее счет, и потребовала бы перемены положения.
  — Вы снова ошибаетесь, — глухо произнесла Виола. — У нее не возникло такого желания. Вы ведь еще не дослушали мой рассказ, потому не торопитесь делать выводы.
  Кэллаген швырнул окурок в камин.
  — Одну минутку. Вы не будете возражать, если я что-нибудь выпью?
  Он подошел к буфету, смешал для себя виски с содовой и вернулся к камину.
  — Теперь я готов слушать дальше, — сказал он, — на трезвую голову ваши откровения хоть кого сведут с ума.
  — В марте 1945 года, то есть примерно год назад, — продолжала Виола, — Корина вернулась домой сильно взволнованная — если допустить, что она вообще способна на сильные чувства. Последние годы войны она работала в одном из реабилитационных центров для офицеров и случайно встретила там человека, побывавшего в том же лагере для военнопленных в Италии, что и мой муж. Он совершил побег вместе с Шэрфемом, но, как известно, мой муж был убит. Этот человек сообщил Корине, что я была женой Руперта Шэрфема. По-видимому, ему было известно все об обстоятельствах нашего брака и о завещании матери. Он просил Корину передать мне, что, если я не заплачу ему требуемую сумму, он обратится к опекунам и представит доказательства моей непорядочности.
  Кэллаген выпустил кольцо табачного дыма.
  — И какова была реакция Корины?
  — Сказать по правде, ее поведение поразило меня, — сказала Виола. — Я ожидала крика, скандала, обвинений — всего, чего угодно. Но, напротив: пожалуй, впервые в жизни она была необычайно внимательна ко мне. Как бы ни повернулось дело, заявила она, этого человека следует остановить. Она ничего не имеет против, чтобы я сохранила поместье и деньги, так как я всегда была необыкновенно великодушно по отношению к ней. По ее мнению, нам прежде всего следовало избежать скандала. Если бы отчим узнал обо всем, наша жизнь могла бы превратиться в сущий ад.
  — И вы начали платить шантажисту?
  Виола молчала, устремив взгляд на языки пламени. Кэллаген снова заметил слезы в ее глазах, и ему стало немного неловко, будто он подглядывал в щель за чем-то сугубо интимным.
  — Да, я начала платить, — с вызовом сказала Виола, — и продолжаю платить по сей день. Деньги он получает через Корину, она же передает его требования. В последнее время запросы моего мучителя непомерно возросли. Я всегда опасалась, что рано или поздно это может произойти. Случилось так, что накануне смерти отчима еще до скандала за ужином Корина поставила меня в известность, что этот человек снова требует огромную сумму денег. Я объяснила сестре, что мне надоела вся эта история, грозящая разорением семьи, и пришла пора признаться отчиму. Я даже дошла до двери его кабинета и попросила разрешения войти, но у него оказалось на редкость дурное настроение, поэтому пришлось отложить разговор. На следующий день он умер. Тогда я снова поговорила с Кориной. Я сказала, что дело зашло слишком далеко, и я твердо намерена обсудить мои дела с тетей Онорией. Как я уже объяснила, Корина не знала, что тете Онории все давно известно. Реакция Корины меня очень удивила.
  — Что же она сказала?
  — Корина сказала, что лично ее ситуация вполне устраивает и она не желает никаких перемен. Более того, если я все-таки решусь на разговор с опекунами, то она, Корина, станет утверждать, что ей ничего не было известно о моем замужестве. Я не могу понять ее позицию.
  — Что ж, возможно, ее на самом деле полностью удовлетворяет существующее состояние вещей. Но это осложняет ваше и без того нелепое положение.
  Кэллаген допил содержимое своего бокала и снова прислонился к каминной решетке.
  — Тем не менее, я доволен, что вы наконец решились рассказать мне всю правду, — сказал он. — Вы помогли восполнить немало пробелов.
  Виола удивленно посмотрела на него.
  — Значит, вы что-то уже знали? Но откуда? — Кэллаген опустил руку в карман и достал копию письма.
  — Разговаривая с моим ассистентом накануне своей смерти, полковник упомянул о каком-то письме, полученном им. Нетрудно догадаться о существовании связи между письмом и последующей ссорой. Очевидно, оно пришло вечерней почтой, и он взял его со стола в холле по пути в свой кабинет. Мне удалось ознакомиться с содержанием письма. Я оставил себе копию. Хотите взглянуть? — Он протянул Виоле листок бумаги.
  — Господи! — прошептала Виола. — Значит, он все знал…
  — Да, знал, — сказал Кэллаген, — но не успел ничего предпринять, кроме звонка в мою контору. Теперь никто не скажет, поверил ли он тому, что было написано в письме.
  Виола настороженно посмотрела на детектива.
  — Но как вам удалось получить копию письма, мистер Кэллаген? — спросила она.
  Кэллаген не считал большим грехом ложь в интересах дела и при этом проявлял незаурядный актерский талант. Его искренность не вызвала у Виолы ни малейшего подозрения.
  — Полковник был умнее, чем полагали окружающие, — сказал он. — После второй неудачной попытки связаться со мной Стенхарст положил письмо в конверт и направил по адресу моего агентства. Я получил письмо на следующее утро.
  — Значит, оригинал у вас?
  — Да, в моем сейфе, — не смущаясь, опять солгал он. — Теперь понимаете, в каком положении вы оказались? Я имею в виду не только завещание.
  — Вы хотите сказать…
  — Совершенно верно, — подхватил Кэллаген, — письмо дает повод всякому, кто знает о его существовании, думать, что вы желали смерти полковника. При условии, конечно, что вам было известно содержание письма.
  — Но я же ничего не знала! Откуда я могла знать, что было в письме?
  — Я верю вам, но другие могут и не поверить, — заметил Кэллаген. — Судите сами, логично предположить, что первым делом после получения письма полковник обратился за разъяснением непосредственно к вам. — Он улыбнулся. — Похоже, я все-таки разумно поступил, убрав ваш носовой платок с места преступления.
  Виола встала, всматриваясь в его лицо.
  — Но сами вы не думаете, что я могла… — медленно произнесла она.
  Кэллаген отрицательно покачал головой.
  — Нет, я так не думаю, но что подумает Большое жюри?
  Она покачнулась. Кэллаген быстро подошел к буфету, смешал виски с содовой и подал Виоле.
  — Выпейте это! — приказным тоном сказал он. Виола послушно сделала глоток.
  — Я принял решение, — заявил Кэллаген, — отныне я работаю на вас при условии, что вы будете следовать моим советам. Мы должны действовать очень осмотрительно, иначе скоро окажемся в еще более скверной ситуации, чем сейчас. Прошу вас без моего ведома ни с кем не разговаривать.
  — Но что же будет, мистер Кэллаген?.. Что?.. — Кэллаген улыбнулся.
  — Я надеюсь, что судьба будет милостива к нам и подкинет два-три козыря. Я вообще-то везучий.
  Его оптимизм передался Виоле, она даже попыталась улыбнуться.
  — Что должна сделать я, чтобы умилостивить фортуну?
  — Я предвижу, что события сейчас начнут разворачиваться с калейдоскопической быстротой, я постараюсь подталкивать их в нужном направлении, насколько это возможно, а ваша задача — сохранять спокойствие. И не платить больше ни пенни шантажисту, чем бы он ни угрожал вам. Если Корина будет уговаривать вас уступить, не соглашайтесь.
  — Я охотно последую вашему совету, но что если мистер Икс попробует осуществить свою угрозу? Что случится, если он заговорит?
  — Он не заговорит, — уверенно произнес Кэллаген. Минуту или две Виола хранила молчание.
  — Но что это даст в итоге? Что бы вы не предприняли, рано или поздно правда всплывет.
  Кэллаген кивнул.
  — Правда всегда рано или поздно выходит наружу, но мы постараемся, чтобы утопленница всплыла в подходящее для нас время.
  — Но когда это произойдет, мистер Кэллаген, — с горечью сказала Виола, — мне нечем будет заплатить вам. Полагаю, вы очень хорошо оплачиваемый детектив.
  — Само собой, — подтвердил Кэллаген. — Я беру много за свои услуги, мисс Аллардайс.
  — Как же вы поступите в моем случае?
  — Что ж, — улыбнулся Кэллаген, — иногда приходится рисковать. В крайнем случае спишем расходы на неиспользованный отпуск. Я же говорил, что симпатизирую вам.
  — Это мило с вашей стороны, — кивнула Виола, — я хочу ясности, а ваш ответ туманен.
  Кэллаген нежно взял ее за подбородок, приподнял голову и крепко поцеловал в губы.
  — Пусть это будет задатком, — сказал он. — Спокойной ночи. И не волнуйтесь: агентство Кэллагена никогда не оставляет своих клиентов в беде… По крайней мере в большинстве случаев.
  Он вышел из дома. Она слышала, как дверь тихо закрылась за ним.
  Некоторое время Виола стояла неподвижно, положив руки на каминную решетку и глядя на огонь. Беседа с детективом потребовала от нее много сил, но одновременно пробудила надежду на то, что кошмар, в котором она пребывала, скоро закончится. С уходом Кэллагена она почувствовала новый приступ отчаяния, опустилась на стул и зарыдала.
  * * *
  Было около десяти часов утра, когда Кэллаген открыл глаза. Некоторое время он продолжал лежать на постели, закинув руки за голову и разглядывая потолок. Затем он взял с туалетного столика портсигар и зажигалку, закурил сигарету. Выпустив несколько колец табачного дыма, Кэллаген с удовлетворением наблюдал, как они медленно тают в воздухе.
  Мысли его были заняты происшествием в «Темной роще». Получалось, что банальная ссора за семейным столом привела к убийству и вызвала целый поток событий, которые будут рассматриваться, если ему не удастся воспрепятствовать этому, в Большом зале Центрального суда. Причем, если дело дойдет до этого, «Сыскному агентству Кэллагена» предстоит держать ответ как тривиальному правонарушителю.
  Конечно, ему и раньше приходилось жертвовать своими интересами ради понравившейся женщины, но все имеет меру. Есть такие ссоры, которые ввергают вас во все новые и новые неприятности, и тут надо остановиться и подумать, а стоят ли они этого?
  Чем Корина хуже Виолы? Интересная женщина, скучать не дает. Красивая, обладающая всем, о чем можно только мечтать, и все-таки чужая в собственной семье. Человек, к которому, по словам Патриции, мало кто испытывает симпатию. Что послужило причиной этого?
  Может быть, слишком ранний и неудачный жизненный опыт? Что ж, подобное случается часто. Девушка из хорошей семьи попадает в лапы к далеко не лучшему представителю сильного пола. Она проходит через боль и разочарование, утрачивает иллюзии и становится циничной или, если характер слаб, ищет утешение в вине и наркотиках. Наиболее интересным Кэллаген считал то обстоятельство, что в роли посредника между шантажистом и сестрой выступала Корина, которая, казалось бы, должна была быть особенно заинтересована в восстановлении справедливости.
  Ох уж, эта загадочная Корина! Какая же она без маски? Патриция утверждает, что Корина ненавидит всех и вся, однако, как тогда объяснить ее благородное отношение к Виоле? Корине представился превосходный случай свести счеты со старшей сестрой, достаточно было поставить опекунов в известность о ее замужестве. Виола немедленно лишилась бы наследства, не говоря уж о неизбежных моральных потерях. Тем не менее Корина не воспользовалась такой возможностью. Может быть, и у Корины есть свои достоинства? И под внешней грубостью она скрывает любовь к сестре?
  Кэллаген встал с постели и некоторое время прогуливался по спальне в серой шелковой пижаме, наслаждаясь, утренним солнцем, ярко светившим в открытое окно.
  Раздался стук в дверь.
  Вошел Николлз. Закрыв за собой дверь, он страдальчески огляделся вокруг.
  — Есть здесь что-нибудь выпить? С утра какая-то непонятная слабость в ногах.
  — Еще бы, — сказал Кэллаген. — Поищи в стенном шкафчике.
  Николлз подошел к буфету, извлек бутылку и щедрой рукой наполнил стакан. Сделав глоток, он удовлетворенно вздохнул.
  — Теперь совсем другое дело. Если бы вам вчера пришлось потрудиться столько же, сколько мне, вы бы чувствовали себя не лучше.
  — Возможно, — миролюбиво согласился Кэллаген. — Тебе удалось разговорить свою подружку?
  Николлз самодовольно ухмыльнулся. Он опустился в мягкое кресло, извлек мятую пачку «Лаки Страйк» и закурил.
  — Да, я доволен ей. Моя малютка знает, как использовать свои локаторы и иллюминаторы. Должность гардеробщицы в лондонском ночном клубе — прекрасная практика для кого угодно. По ее словам, в «Марден-клабе» творятся веселые дела.
  — Меня больше интересует Донелли, — напомнил Кэллаген.
  — У нее нет определенного представления о нем, — признался Николлз. — В целом она симпатизирует этому парню, но временами не может избавиться от ощущения, что его окружает какая-то тайна. Денег у него — куры не клюют: он умеет вести дела, ну а про его женщин рассказывать — суток не хватит. Парень быстро находит с ними общий язык.
  — Может она кого-либо выделить?
  — Да, — сообщил Николлз. — Корину Аллардайс. Наша красотка сходит с ума по Донелли и не скрывает, что ради него она пойдет на все.
  — А твоя девушка ничего не сказала о другой богатой клиентке Донелли, ты знаешь, кого я имею в виду?
  — Нет, насчет Виолы она ничего не знает, но ей пришлось признать, что Донелли демонстрирует не всех своих красоток. Возможно, у этого малого одна или две неучтенные кобылки в Брайтоне для воскресного променада. В этом деле он своего рода спортсмен…
  — Ладно. А теперь скажи, твоя подружка работает по утрам?
  — Да, — сказал Николлз. — Она появляется в клубе без четверти десять, обрабатывает поступившую корреспонденцию и проверяет счета предыдущего дня. Донелли появляется только около двенадцати.
  Кэллаген взглянул на часы.
  — В таком случае попробуй связаться с ней. Попроси ее срочно напечатать что-нибудь для тебя.
  — О'кей, — согласился Николлз. — У тебя на примете пишущая машинка, которая нуждается в проверке?
  — Угадал, — кивнул Кэллаген. — Я видел анонимное письмо, отправленное Стенхарсту. Оно вполне могло быть напечатано на машинке Донелли.
  — О'кей, — повторил Николлз, он подошел к телефону и набрал нужный номер.
  Кэллаген вышел в ванную. Из-за закрытой двери до него доносились слова Николлза.
  — Хэлло, это ты, малышка? Как твое самочувствие? О'кей… Побольше бы таких ночей… Да, но что делать… После нескольких двойных виски я всегда в форме… Я рад, что тебе это пришлось по вкусу… Одна итальянская графиня, с которой я встречался несколько лет назад, любила повторять в таких случаях… Что, я уже рассказывал тебе об этом? Ну, не буду повторяться. Послушай, не могла бы ты кое-что сделать для меня? Пустяки… Один малый в Брайтоне задолжал мне немного, и мне необходимо напечатать формальное извещение о необходимости возврата денег в течение четырех или пяти дней. С обычной мурой относительно адвоката и всего прочего. Где я нахожусь? «Два монаха» в Алфристауне. Пиши адрес: Уильямсу Стривесу, эсквайру, 1214, Кинг-роуд, Брайтон… «Уважаемый мистер Стривес! Этим письмом я извещаю вас, что если вы не возвратите мне к следующему четвергу 37 фунтов, взятых в долг в июне, то буду вынужден связаться со своим адвокатом на предмет возбуждения против вас официального дела. Искренне ваш…»
  Напечатай это для меня, золотце… конечно, необходим и конверт. Оформи по высшему разряду и перешли эти бумаги по моему адресу, когда пойдешь завтракать. Их необходимо подписать и отправить сегодня вечером. Спасибо, дорогая.
  Николлз порывисто задышал в трубку, что, по его мнению, должно было создать впечатление непреодолимой страсти, но на деле больше смахивало на дыхание больного астмой кита, выброшенного на сушу. Когда его прокуренные легкие притомились, он продолжал разговор:
  — Знай, детка, я все время думаю о тебе. После прошедшей ночи я совсем потерял голову, конечно, мы встретимся. Я позвоню завтра утром… Всего хорошего, дорогая…
  Повесив трубку, он подошел к двери ванной и уже нормальным голосом произнес:
  — Я договорился, шеф. Она напечатает письмо для меня, оно будет здесь около полудня.
  Кэллаген вышел из ванной.
  — Винди, бери свою машину и двигай в сторону Лондона. Достань мне хоть из-под земли Фрика, Джона Эллиота, Стивенса и Лулфорда. Лулфорд, по-моему, только что уволился из армии. Надо сделать одну вещь, а эти ребята способны на многое, если задать нужное направление. Дело в том, что 23 августа 1939 года в магистрате на Мэрлос-роуд, в Кенсингтоне, Виола Аллардайс оформила свой брак с человеком по имени Руперт Шэрфем. — Николлз присвистнул.
  — Ха! И при этом она умудрилась унаследовать поместье вопреки завещанию! Не так уж плохо для начала. Эта девушка далеко пойдет.
  — Слушай дальше, — прервал его Кэллаген. — В начале войны Шэрфем вступил в Королевские Воздушные Силы, так как у него был диплом пилота, но парню не повезло — он попал в плен и, видно, был убит при попытке к бегству где-то в Италии. Пусть ребята проверят эту информацию, а если подкинут что-то новое, за мной не заржавеет, я хочу знать подноготную этого парня. Все, что сохранилось в архивах. Цена не имеет значения, самое главное — скорость.
  — Будьте спокойны, — заверил его Николлз.
  — Еще вот что, — продолжал Кэллаген, — постарайся встретиться с Эксфордом: у него связи в министерстве авиации. Пусть он достанет полное досье на Шэрфема, а ты снимешь копии со всех документов. И не тяни, Винди.
  — Конечно, шеф, вот только незадача: я назначил своей подружке свидание на завтра и не представляю, что с ней будет, если…
  — Что будет, то будет, — отрезал Кэллаген. — Умрет от тоски — найдешь новую, а сейчас двигай, куда сказали…
  — Работа, прежде всего, — сказал Николлз, разводя руками, но у двери он опять задержался:
  — Не помню, кто первый сказал, что разлука заставляет сердца биться быстрее. Очень поэтично. Надеюсь, этот чудак был прав. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то старался за меня, пока я буду бегать по Лондону.
  — Сейчас побреюсь и пойду сторожить твою красотку, — с угрозой в голосе пообещал Кэллаген, почти выталкивая своего молодого и ретивого во всех отношениях помощника.
  После его ухода Кэллаген закончил одеваться, налил себе в бокал на четыре пальца неразбавленного виски, выпил, поругал себя за скверную привычку пить натощак и налил новую порцию.
  С бокалом в руках он уселся в удобное кресло и постарался представить себе Шэрфема, потом Виолу, потом их вместе. Шэрфем мог с одинаковым успехом быть романтичным парнем, потерявшим голову от красоты и обаяния юной девушки и предложившим ей руку и сердце, не спрашивая о ее материальном положении, а мог оказаться опытным хмырем, заранее узнавшим о богатстве Виолы Аллардайс и целенаправленно искавшем знакомства с ней… Учитывая то обстоятельство, что после женитьбы Шэрфем не очень-то рвался к своей молодой жене, предположим второе: он женился ради денег, но парень не подозревал, что с выходом замуж доход Виолы автоматически сокращался до трехсот пятидесяти фунтов в год, ведь условий завещания никто знать не мог, они стали известны только после смерти матери Виолы.
  Кэллаген усмехнулся. Нетрудно было представить реакцию Шэрфема, когда в итальянском лагере для военнопленных он получил письмо Виолы, лишавшее ее надежд на богатство.
  Зазвонил телефон. Кэллаген узнал голос Патриции, звучавший сегодня вполне жизнерадостно.
  — Доброе утро, Слим! Какие задания на сегодня?
  — Мадам Икс? — спросил шутливым басом Кэллаген. — Как вы себя чувствуете?
  — Прекрасно! Жизнь становится удивительной, если рядом такой человек, как вы. Вы — чудо, Слим. В вас есть что-то от Джорджа Рафта или от Кларка Гейбла. Не могу точно сказать.
  — Спасибо, Патриция, — поблагодарил Кэллаген. — Однако, если вы не против, я предпочел бы сохранить свою индивидуальность. Теперь о деле… Что нового в «Темной роще»?
  — Ничего особенного, — с сожалением вздохнула Патриция. — Разумеется, я помню ваш совет и звоню из автомата, поэтому могу сказать, что у меня сложилось впечатление, что Корина заинтересовалась вами… немного.
  — Не может быть, — скромно заметил Кэллаген. — Почему вы так думаете?
  — Ну… например, она была необычайно мила со мной сегодня утром. Расспрашивала о вас. Она знает, что вы нашли тело Жерваза. И еще она знает, что вы занялись этим делом. По-моему, ее это встревожило.
  — Может быть, она просто любопытна? — предположил Кэллаген.
  — Не думаю, — сказала Патриция. — Мне кажется, она хочет поговорить с вами. Ей известно, что вы остановились в «Двух монахах», наверное, она видела вас. Корина пыталась выяснить у меня, чем вы занимаетесь, где бываете, в общем, напрашивается вывод, что она ищет встречи с вами. Я словно ненароком проболталась, что около полудня вы обычно отправляетесь по Харстмонс-роуд в трактир «Корона», чтобы выпить рюмку-другую. Или она будет в трактире в указанное время, или я пока ничему у вас не научилась.
  — Отличный ход, Патриция, — одобрительно рассмеялся Кэллаген.
  — Тогда я скажу еще одну вещь, Слим: если вам придется разговаривать с Кориной, не увлекайтесь и не забывайте об осторожности, помните: она красивая гадюка.
  — Я буду, осторожен, — пообещал Кэллаген. — Но объясните, чего я должен опасаться?
  — Как чего, Слим? — всполошилась Патриция. — Да в ней хитрости и изобретательности больше, чем у целого вагона мартышек! Кроме того, она очень красива и умеет быть дьявольски обаятельной. Если она захочет соблазнить кого-то, думаю, ей это раз плюнуть. Мне кажется, — продолжала она светским тоном, — в ней есть что-то от Ингрид Бергман в фильме «Сундук из Саратоги». Не знаю, видели ли вы его, но Ингрид там действительно неподражаема — необычайно привлекательна и в высшей степени соблазнительна.
  — Я учту все это и буду начеку, — поблагодарил Кэллаген. — Кстати, как поживает мисс Ваймеринг?
  — Насколько я могу судить, вполне нормально. Да и все наше семейство чувствует себя неплохо.
  — Вот и хорошо, — сказал Кэллаген, — а что сегодня собиралась делать Корина?
  — Если не ошибаюсь, она хотела отправиться в Брайтон. Она обычно выезжает около полудня и возвращается к обеду. Я нередко задумывалась над тем, где она бывает? Корина объясняет свое отсутствие любовью к автомобильным прогулкам.
  — Если сестра уедет сегодня, оставьте зеленую калитку открытой, чтобы в случае необходимости я мог проскользнуть незаметно.
  — Превосходно, — сказал Патриция, обрадованная тем, что может чем-то помочь детективу. — Мы сегодня еще увидимся, Слим?
  — Только не с утра, — ответил Кэллаген. — Это удовольствие я приберегу на вторую половину дня. Итак, если Корина уедет, оставьте калитку открытой.
  — Это понятно. А что еще?
  — Достаточно на сегодня, а то скоро мне самому нечего будет делать, — засмеялся Кэллаген.
  Патриция попрощалась и повесила трубку. Кэллаген готов был поклясться, что он ее разочаровал.
  Было чуть больше полудня, когда Кэллаген свернул с пригородного шоссе и зашагал по изуродованному колесами автомашин проселку, ведущему к трактиру «Корона». Оправдается ли прогноз Патриции? Кэллаген не сомневался, что если Корина действительно стремится встретиться с ним, то лишь по одной из двух причин: либо ей было необходимо что-то узнать от него, либо она решила заставить его поработать в свою пользу. Интерес к себе как к мужчине со стороны Корины Кэллаген полностью отвергал.
  По мнению детектива, ближе к истине было предположение о том, что красавица остро нуждается в какой-то информации.
  Он вошел в длинную комнату с низким потолком, подошел к стойке в углу и заказал двойное виски с содовой, С бокалом в руке Кэллаген направился к окну.
  — Доброе утро, мистер Кэллаген, — прозвучал рядом с ним приятный, голос.
  Кэллаген обернулся: Корина сидела у окна, скрытая от него выступом балки. Ее выразительное лицо, обращенное в его сторону, светилось лучезарной улыбкой.
  Кэллаген снял шляпу и поклонился, одновременно отметив, что место выбрано Кориной со знанием дела: завсегдатаи предпочитали другой конец зала.
  — Доброе утро, мисс Аллардайс, — сказал он. — Очень рад вас встретить здесь. Сказать вам правду, я как раз думал о встрече с вами.
  — Какой приятный сюрприз. Если не секрет, почему?
  Кэллаген оценивающе взглянул на свою собеседницу: Корина была полной противоположностью Виолы. И какой противоположностью! Великолепные черные волосы и огромные зеленовато-серые глаза производили сильное впечатление, но кроме красоты было еще нечто, чего и в помине не было у Виолы. Говоря грубо, это было желание сразить мужчину наповал, вызвать в нем вожделение. Об этом свидетельствовала и некоторая экстравагантность одежды. Легкое меховое полупальто из шкуры снежного барса было большой редкостью и выглядело очень эффектно, а цвет бархатного платья повторял цвет глаз. Даже искушенному человеку было непросто отыскать хотя бы малейший дефект в блестящей внешности Корины и в ее одежде. Кэллаген сказал почти искренне:
  — Я и раньше слышал о вас, как об очень интересной девушке, но не мог ожидать, насколько реальность превзойдет воображение.
  Корина удовлетворенно рассмеялась.
  — Вы очень любезны. Не скрою, что, когда я впервые услышала о вас, моим первым ощущением было чувство страха, а теперь, когда вы так близко, я совершенно не боюсь вас. Вы очаровательны. Садитесь сюда и давайте выпьем за знакомство.
  — Спасибо за приглашение, — сказал Кэллаген, усаживаясь рядом с ней на дубовую скамью.
  — Какая приятная неожиданность, что вы оказались здесь сегодня, — продолжала Корина. — Я собиралась поговорить с вами с тех пор, как узнала, что вы появились в наших краях, но не отваживалась. Давайте сделаем это сегодня, если у вас нет возражений.
  — Какие могут быть возражения, — галантно отвечал Кэллаген, — я с удовольствием выслушаю вас.
  — Тогда я хотела бы узнать, действительно ли вы работаете на нашу семью? Если вы сейчас не очень заняты, я хотела бы попросить вас выполнить небольшую работу лично для меня.
  — С удовольствием, — ответил Кэллаген. — Что конкретно я могу для вас сделать?
  «Чертовски обаятельна и умна, подумал Кэллаген. Она не тратит лишних слов, а переходит прямо к делу. Можно не сомневаться: все, что она скажет, будет очень правдоподобно. Корина — достойный противник!»
  Она повернулась к нему и положила свою маленькую руку на его плечо, словно желая показать, что ищет его поддержки.
  — Вы внушаете мне симпатию, и я чувствую, что могу доверять вам. Мои близкие утверждают, что я очень импульсивна и принимаю решения слишком опрометчиво. Вероятно, они правы, однако сейчас я чувствую, что поступаю правильно.
  — Вы очень добры, — сказал Кэллаген. Он сделал глоток виски и закурил сигарету. — Но прежде, чем вы начнете свой рассказ, я хочу предупредить вас. Старая поговорка гласит, что нельзя лгать врачу, своему адвокату и управляющему банком. Со своей стороны, я добавил бы сюда и частного детектива.
  Последние слова он сопроводил одной из самых очаровательных своих улыбок.
  — Об этом можно не говорить, — улыбнулась в ответ Корина, — у меня и в мыслях не было ничего подобного. Да я и не смогла бы лгать вам: разве вы не знаете, что в вас есть нечто такое, что поневоле располагает к искренности?
  Кэллаген промолчал.
  «Еще пара минут, — подумал он, — и она начнет незаметно внушать мне мысль, что я единственный человек в мире, которому можно довериться. И черт меня побери, если она не сумеет подать все так, что я начну верить в это. Патриция была права: Корина обойдет на скачках всех конкурентов».
  — То, что я собираюсь сообщить вам, — продолжала Корина, — разумеется, не подлежит огласке. Я хочу попросить вас об одной услуге. Может быть, это будет просто, а может быть — нет. Я знаю, что это в ваших силах. У меня нет сомнений в ваших способностях, поэтому с самого начала я оговорю самую высокую ставку для оплаты ваших услуг, согласны?
  — Благодарю вас. Разумеется, я согласен, — улыбнулся Кэллаген, — конечно, при условии, что я смогу выполнить эту работу.
  — Тогда перейдем к делу. Вам известно, что в тот самый вечер, когда мой отчим попытался дозвониться в вашу контору, у нас произошел инцидент, — голос Корины был четок и спокоен. — Полковник Стенхарст был при жизни достаточно старомодным и, не побоюсь этого выражения, весьма ограниченным человеком. В его представлении Виола и я были, вероятно, чем-то вроде двух искательниц приключений, склонных проводить все свое время в обществе сомнительных людей. Вы слышали об этом?
  — В самых общих чертах, — сказал Кэллаген.
  — Надо сказать, мой отчим вел себя не самым достойным образом. Например, он угрожал установить наблюдение за Виолой и за мной. После обеда, когда он поднялся в свой кабинет, я случайно оказалась в холле и услышала, как кто-то поднял трубку параллельного аппарата. Я догадалась, что это отчим, выполняя свою угрозу, звонит в детективное агентство. — При этих словах она одарила Кэллагена обворожительной улыбкой. — Он действительно пытался связаться с вами.
  — Почему вы так решили? — осведомился Кэллаген.
  Она одарила его еще одной улыбкой.
  — Признаюсь, что какой-то бес толкнул меня поднять трубку и подслушать. Таким образом я услышала разговор полковника с вашим ассистентом. Особенно меня заинтересовало то, что отчим говорил о каком-то письме…
  — Эти слова пробудили ваше любопытство?
  Корина кивнула. Она встала, взяла со стола пустые бокалы и направилась к стойке. Ее движения были легкими и грациозными. Минуту спустя она вернулась.
  — Я взяла себе двойной мартини, а вам повторила двойное виски с содовой, — сказала она. — Давайте выпьем за мое предложение отбросить официальность, называйте меня просто Кориной. С вашего позволения я тоже буду звать вас по имени. Такое обращение создает впечатление длительного знакомства и облегчает разговор.
  — Вполне согласен с вами, Корина. Меня зовут Слим.
  — Прекрасное имя, — заметила она, — звучит очень мило. Итак, Слим, на чем я остановилась? Ах да, на письме. Услышав о нем, я была чрезвычайно, заинтригована. Почту в наш дом обычно доставляют во второй половине дня и разносят по комнатам, поэтому каждый имеет возможность просмотреть свою корреспонденцию, пока переодевается к обеду. Но в этот день почтальон опоздал, и Саллинс, наш дворецкий, оставил письма на столике в холле. Отчим, по-видимому, успел взять письмо, когда шел к себе, во всяком случае на столике я его не видела. Услышав о письме, я, естественно, связала его с ссорой за обедом и угрозами установить наблюдение за Виолой и мной. Вы меня понимаете, дорогой Слим?
  — Да, да, — кивнул Кэллаген, невольно вновь восхищаясь ее умом и предусмотрительностью.
  «Она сообщает мне ровно столько фактов, сколько необходимо, чтобы я верил ей в дальнейшем»,— сказал он себе.
  — Меня возмутило намерение Жерваза обсуждать с кем бы то ни было личные дела, и я решила, что должна узнать содержание письма, так как допускала, что в нем может содержаться нечто такое, о чем Виоле и мне следует знать.
  Ее голос стал мягче и нежнее.
  — Ради того, чтобы спасти Виолу, я готова на все, решительно на все, — произнесла Корина и замолчала.
  — Продолжайте же, — сказал Кэллаген, — ваша история необычайно интересна.
  — Первое, что мне необходимо было сделать, — помешать отчиму говорить с вами по телефону. Пришлось перерезать телефонные провода, — Корина улыбнулась виновато и вместе с тем лукаво, как ребенок, уверенный, что ему все простят, и продолжала:
  — Только после этого я почувствовала себя в относительной безопасности и могла подумать о том, что еще нужно предпринять.
  — Не сомневаюсь, — вставил Кэллаген. — У вас появилось время на размышления.
  — Да, дорогой Слим, — благодарно согласилась Корина. — Как хорошо, что вы все понимаете с полуслова. Мне требовалось время на размышление.
  — Вы ограничились только этим, я имею в виду манипуляцию с проводами, или предприняли другие шаги, чтобы помешать отчиму связаться со мной? — спросил ровным голосом Кэллаген.
  Она с недоумением взглянула на него широко раскрытыми зеленовато-серыми глазами, прозрачными и невинными.
  — Конечно, Слим, а что я еще могла предпринять? — Кэллаген согласился, что других вариантов, пожалуй, не было.
  — Второе, что я должна была сделать, — ознакомиться с письмом. Я подождала, пока в доме все уснут, а потом пробралась в кабинет полковника, решив найти письмо во что бы то ни стало. Мне повезло: оно лежало в ящике для писем на рабочем столе Жерваза. Когда я его прочла, то испытала настоящий шок. Я была настолько потрясена, что всю ночь не могла заснуть.
  — Это оказалось настолько серьезно?
  — Не то слово, Слим. Не знаю, слышали ли вы что-нибудь о завещании нашей матери, но смысл его заключается в том, что любая из дочерей, выходящая замуж, теряет все права на наследство, помимо ежегодного содержания в триста пятьдесят фунтов. Виола, естественно, была наследницей как старшая по возрасту, но никто из нас не подозревал, что она уже была замужем.
  — Господи, — воскликнул Кэллаген, — неужели это правда?!
  — Во всяком случае, так утверждал автор письма. Видите ли, это было анонимное письмо, подписанное «Друг семьи» и сообщавшее, что Виола вышла замуж еще в 1939 году. Следовательно, с той поры в нарушение условий завещания она пользовалась наследством, принадлежащим по праву мне.
  Кэллаген присвистнул.
  — Неприятная история, — сказал он.
  — Отвратительная, — согласилась Корина. — Совершенно не похоже на Виолу, не так ли? Неудивительно, что Жерваз был взбешен и бросился искать частного детектива, готового заняться этим делом.
  — Что же, по-вашему хотел выяснить полковник, Корина? — спросил Кэллаген.
  Она пододвинулась к нему поближе.
  — Для меня совершенно очевидно, что он хотел поскорее выяснить, кто написал письмо, потому что опасался скандала, абсолютно неизбежного, если бы содержание письма стало известно. Естественно, он решил сначала проверить достоверность приведенных сведений, а затем найти автора письма. Только в этом случае у него оставалась надежда избежать скандала.
  — Предположим, что сведения подтвердились и автор найден. Что, по-вашему, в таком случае предпринял бы полковник?
  — Я могу только догадываться, — пожала плечами Корина, — но скорее всего он попытался бы купить молчание автора письма, дабы побыстрее замять это дело. Скандалы отчим не любил.
  — Но такой финал вряд ли бы устроил всех, — усмехнулся Кэллаген. — В конце концов, как бы полковник ни относился к вам, он не мог лишить вас законного права на наследство. Раз уж Виола вышла замуж, права на поместье по закону переходят к вам.
  — Вы ошибаетесь, дорогой Слим, — сказала Корина. — Разве вы не понимаете, что я так люблю Виолу, что готова простить ей все и удовлетвориться существующим положением вещей.
  — Допустим, — согласился Кэллаген, — но полковник ничего об этом не знал, не так ли? А вам самой не приходило в голову, что Виола могла выйти замуж? Я имею в виду — до того, как вы увидели письмо?
  Корина покачала головой и округлила глаза.
  — Никогда, Слим. Разве такое, может прийти в голову ни с того ни с сего?
  — Пожалуй, — признал Кэллаген. — И нетрудно представить, как эта новость взволновала вас.
  — Как хорошо, что вы меня понимаете, — прошептала Корина. — По-моему, здесь кроется какая-то романтичная история.
  Корина вздохнула.
  — Но все равно я не нахожу себе места после того, как прочла Это проклятое письмо, потому что ужасно беспокоюсь за Виолу.
  — Вы рассказали ей о письме?
  — Что вы! — воскликнула Корина. — Я решила, что не должна тревожить сестру из-за письма какого-то негодяя. В конце концов совершенно ясно, что раз Виола все эти годы жила вместе с нами, то между нею и ее мужем существовали серьезные разногласия.
  Кэллаген понимающе кивнул.
  — Может быть, все бы уладилось, но на следующий день полковник покончил с собой…
  — Да, — печально подтвердила Корина. — Это было ужасно, но я могу понять его: старый чудак, всю жизнь избегавший даже намека на скандал, вряд ли был способен пережить подобное. Бедный, бедный Жерваз…
  Крупная слеза скатилась по ее щеке. Корина аккуратно вытерла ее маленьким надушенным носовым платком.
  — И что вы теперь собираетесь делать? — спросил Кэллаген.
  — Спасать сестру. Узнав о смерти полковника, я поняла, что помочь Виоле могу только я. Я рассуждала примерно так: Жерваз не смог поговорить с вами о письме, так как я перерезала провод, никто из членов семьи тоже не знает о нем. Следовательно, содержание письма известно троим — Жервазу, который уже мертв, автору письма и мне. Если я успею забрать его из комнаты, то никто о нем и не узнает. К счастью, письмо находилось на том же самом месте, я взяла его, и оно до сих пор у меня. Никто не знает о письме, Слим.
  — Кроме вас и его автора, — уточнил Кэллаген.
  — Правильно, — кивнула Корина. — Моя просьба и заключается в том, чтобы вы отыскали его и помешали ему компрометировать Виолу. Письмо со мной, оно отпечатано на машинке, на конверте штемпель Брайтона. Слим, дорогой, отыщите автора письма! Тогда Виола будет в безопасности, а ко мне вернется покой.
  — У вас имеются какие-нибудь соображения? — поинтересовался Кэллаген. — Кто мог быть автором письма?
  Корина печально покачала головой и задумалась. Минуту спустя она сказала:
  — Конечно, это только догадка, но есть один человек, которого я подозреваю. Это владелец клуба недалеко от Брайтона, его имя — Люсьен Донелли. Несколько раз, когда я бывала в клубе вместе с Виолой, мне приходило в голову, что это коварный человек, способный на любую пакость. Когда я увидела письмо, то против воли подумала о нем… Возможно, я слишком доверяю своей интуиции… Что вы думаете об этом, Слим?
  — Трудно сказать, — ответил Кэллаген, — но любая зацепка лучше, чем ничего. Дайте мне письмо, Корина.
  Она достала письмо и протянула Кэллагену. Внимательно прочитав его, он положил письмо в конверт, который сунул в карман.
  — Первым делом я попытаюсь установить, где отпечатано письмо, — сказал Кэллаген, — хотя это весьма деликатная работа.
  — Я не сомневаюсь, что вы справитесь с ней, Слим. Мы найдем негодяя и поможем Виоле.
  — Поможем ли? — усомнился Кэллаген. — Каким образом?
  — Мы придумаем что-нибудь, должны придумать. Но сначала надо убедиться в справедливости наших подозрений.
  Она поднялась с места.
  — Мне пора, Слим. Меня ждут. Если вам понадобится найти меня, позвоните в «Темную рощу». Скажите, что звонят из «Уоннеса», из Брайтона. Это местный магазин, где я делаю покупки.
  — Постараюсь сделать все, что в моих силах, — пообещал Кэллаген.
  Корина достала второй конверт.
  — Здесь немного денег, Слим. Чтобы было с чего начать. Если потребуется, дайте мне знать… До встречи.
  Она вышла, и Кэллаген услышал шум отъезжающего автомобиля.
  Детектив подошел к стойке и заказал двойное виски с содовой. Поставив бокал на столик, он открыл второй конверт: внутри находилось пятнадцать пятифунтовых банкнот.
  Кэллаген ухмыльнулся.
  — «Ну и дела, — подумал он. — Ну и дела, черт меня подери!
  Глава 6
  Отвлекающий маневр
  Кэллаген свернул с Хай-стрит в сторону Хэнтовера. Полуденное солнце только начало припекать, и он наслаждался прохладным ветерком и прелестным сельским пейзажем, который навевал мечты об отдыхе на природе. Увы, думать об отпуске было рановато — он пока мало продвинулся в расследовании и его клиентке грозили серьезные неприятности, впрочем, слово «неприятности» не очень подходило к обозначению того, что грозило Виоле Аллардайс.
  Чего же добивался автор анонимного письма? Кэллаген вновь и вновь пытался реконструировать ход его мыслей, но не мог найти никакой логики. Неужели все было просто, как устройство умывальника: он всего-навсего хотел осложнить жизнь Виолы?
  Как тогда он должен был поступить, узнав, что полковник Стенхарст, которому он передал информацию, умер? Очевидно, сообщить сведения, находившиеся в письме, другому лицу. Но кому? Насколько легче была бы жизнь, если бы на все возникающие вопросы можно было так же просто получить ответы, как и поставить их!
  Кэллаген попытался посмотреть на дело с другой стороны, предположив, что автором письма двигало не желание насолить Виоле, а меркантильные соображения, что, по его мнению, было более вероятно. Допустим, размышлял детектив, что автором письма является Донелли. Что о нем известно? Хитрый, умный, храбрый человек, к тому же в данный момент уверен в неуязвимости своей позиции, поэтому держится очень независимо. К сожалению, Кэллаген не до конца понимал, что связывает Донелли с Кориной.
  Подружка Николлза утверждает, что Корина без ума от Донелли и готова для него сделать все возможное. Тогда зачем же Корина подставила любимого человека под удар, высказав детективу подозрения, что Донелли является автором анонимного письма? Хотела, чтобы детектив подтвердил или опроверг ее подозрения, так как не могла сделать это сама? Допустим, что ее подозрения верны, как она себя поведет?
  Вопросы, вопросы… Придется немало поработать, чтобы ответить на них. Все-таки главный вопрос сейчас — это мотивы, которыми руководствовался Донелли, отправив письмо, если, конечно, это сделал он.
  На первый взгляд ответ напрашивался сам собой: лишить Виолу права на владение деньгами и усадьбой, в результате чего Корина станет намного богаче, чем сейчас. Но мог ли Донелли рассчитывать на то, что получить деньги от Корины будет проще, чем от Виолы? Вряд ли! Корина могла оказаться куда более несговорчивой, чем Виола, которая худо-бедно до сих пор платила по первому требованию.
  Зеленая калитка была не заперта, и Кэллаген через нее вошел в сад. На знакомой тропинке, покрытой гравием, его уже ждала Виола. Подойдя ближе, Кэллаген снял шляпу и приветствовал ее.
  — Я еле дождалась вас, — призналась Виола. — Бездействие начинает угнетать меня. Виола медленно прошла в глубь сада, Кэллаген следовал за ней.
  — Насколько я понимаю, — продолжала она, — условия завещания в сумме со сведениями, сообщенными в письме, позволяют подозревать меня в убийстве отчима. После того, как Жерваз узнает о моем замужестве, между нами происходит ссора, в результате которой я убиваю его. Примерно так это должно звучать в устах обвинения, не так ли?
  — Приблизительно так, — согласился Кэллаген. — Но ведь вы не виделись с полковником после возвращения из Лондона, поэтому я не могу представить, когда вам удалось бы убить его.
  — Очень мило с вашей стороны пытаться успокоить меня, но, к сожалению, никто не знает, что я не встречалась с Жервазом. Как я уже говорила, после приезда из Лондона я отправилась прогуляться в парк, но меня никто не видел, поэтому некому подтвердить мое алиби. Доказать, что у меня были основания желать смерти полковника, гораздо легче.
  — Не впадайте в панику, — мягко сказал Кэллаген и ободряюще улыбнулся Виоле. — Давайте не будем понапрасну терзаться по поводу вашего алиби на момент смерти. Вы не убивали его, этого достаточно.
  — Приятно слышать ваши слова, — горько усмехнулась Виола. — Что же вы собираетесь предпринять, чтобы заставить поверить в это полицию?
  — Прежде всего, меня интересует, был ли у вас инспектор Гринголл? Какие вопросы он задавал? Расспрашивала ли полиция кого-нибудь еще?
  Виола покачала головой.
  — Следствие снова отложено — больше мне ничего не известно.
  «Несомненно, это работа Гринголла, — подумал Кэллаген. — Его не удовлетворяет ход расследования, и он продолжает собирать факты».
  Вслух он сказал:
  — Пока вам не о чем беспокоиться, я абсолютно уверен в этом.
  — Хотелось бы надеяться, но, к сожалению, мне кажется, что неприятности только начинаются. Больше всего меня настораживает поведение Корины. Оно просто ставит меня в тупик.
  — Не думайте о ней и ничего не предпринимайте без консультации со мной, — предостерег Кэллаген, — а сейчас помогите мне найти Саллинса.
  — Должно быть, он у себя в комнате, — предположила Виола. — Поднимитесь по парадной лестнице. Комната Саллинса расположена справа от холла. В это время он обычно отдыхает.
  — Благодарю. Надеюсь скоро увидеться с вами, — сказал детектив и зашагал к дому.
  Саллинс лежал на постели, когда Кэллаген открыл дверь. Он выглядел усталым и очень старым. Рядом с ним на туалетном столике лежали карандаш и листок бумаги.
  — Не вставайте, Саллинс, — с порога сказал Кэллаген. — Отдыхайте, у вас очень усталый вид. Я задам лишь несколько вопросов.
  — Да, сэр, — ответил старый слуга, — должен признаться, я немного устал. Никак не могу справиться с собой, сэр. Все это так ужасно и неожиданно…
  Кэллаген кивнул.
  — Полиция уже допросила вас, не так ли?
  — Они были очень внимательны ко мне, сэр, но боюсь, что я мало чем помог им. Мне почти нечего было сказать.
  — Вы и не подозреваете, Саллинс, как много выводов может сделать полисмен даже из одной подсказанной детали. Как вам понравился инспектор Гринголл?
  — В высшей степени достойный джентльмен, сэр, — сказал старый слуга. — Очень любезный и тактичный. Полагаю, он склонен думать, что полковник покончил жизнь самоубийством. Ужасная вещь, сэр, но я, скорее, готов поверить в это, чем в то, что кто-то убил его.
  Кэллаген усмехнулся: он ни на минуту не сомневался в том, что Гринголл не верил в возможность самоубийства, поэтому пустил в ход все свое очарование, чтобы выведать что-нибудь у дворецкого. Что удалось узнать Гринголлу?
  — Послушайте, Саллинс, — начал Кэллаген, — не могли бы вы вспомнить, каковы были ваши действия после того, как вы встретили меня в саду и сообщили о смерти полковника? Вы сразу позвонили в полицию или сначала сообщили кому-нибудь из членов семьи о случившемся?
  — Я все рассказал мисс Ваймеринг, сэр, — сказал Саллинс. — Я как раз шел к телефону, когда увидел ее на площадке парадной лестницы. Мисс Ваймеринг — храбрая женщина. Она решила немедленно отправиться в пагоду, чтобы узнать, можно ли как-то помочь полковнику. Когда она ушла, я позвонил в полицию.
  — Непонятно, как я мог разминуться с ней, — задумчиво произнес Кэллаген. — Если она сразу пошла к пагоде, она не могла пройти мимо меня.
  — Она пошла другой дорогой, сэр, — объяснил Саллинс. — Во время нашего разговора она стояла на верхней площадке, потом повернулась и прошла коридором второго этажа. Она должна была выйти в сад через черный ход и пройти к пагоде по другой тропинке.
  — Теперь понятно, — сказал Кэллаген. — И после этого вы позвонили в полицию?
  — Да, сэр. Сразу после этого.
  — Благодарю вас, Саллинс. Всего хорошего. — Кэллаген вышел из комнаты, осторожно прикрыл за собой дверь и медленно спустился по лестнице.
  «По-прежнему топчусь на одном месте, — рассердился он на себя. — Каждый раз кто-то опережает меня, а это до добра не доведет».
  Кэллаген уже собирался выйти из дома, когда голос Патриции, прозвучавший с верхней лестничной площадки, остановил его. На этот раз девушка была одета в скромное домашнее платье. В этом наряде и без косметики она выглядела совсем ребенком.
  — Спускайтесь вниз, Патриция, — сказал Кэллаген. — Я хочу поговорить с вами.
  Патриция послушно начала спускаться, когда ей осталось пройти две или три ступеньки, она остановилась и взглянула на детектива преданным взглядом.
  — Слим, — мягко сказала она, — вы так милы, что я все время думаю о вас.
  — Приятно слышать, — улыбнулся Кэллаген. — А теперь скажите, Патриция, спрашивал ли кто-нибудь из полицейских, где была Виола в момент смерти полковника?
  Патриция покачала головой.
  — Я полностью разочаровалась в них, Слим, — заявила она. — Их практически ничего не интересовало. С равным успехом на моем месте мог быть любой деревенский идиот, не ведающий, что творится у него под носом.
  — Бог с ними, — примирительно сказал Кэллаген. — Теперь скажите, можно ли откуда-нибудь из дома видеть тропинку, ведущую от калитки к подъезду? Ту, на которой мы с вами встретились?
  — Да, прямо из окна моей спальни! Хотите взглянуть?
  — Нет, спасибо. А припоминаете ли вы, — заговорщицким тоном произнес Кэллаген, — что видели Виолу, идущую по тропинке в тот день, когда умер ваш отчим, в промежутке между семью пятнадцатью и семью тридцатью вечера. Понимаете, что я имею в виду?
  — Понимаю, Слим, — протянула Патриция.
  Она спустилась по ступенькам, все еще разделявшим их, и подошла к нему совсем близко.
  — Неужели вы думаете, что кто-то может заподозрить Виолу? — ее голос дрожал от подступивших слез.
  — Пока я ничего не думаю, — успокоил девушку Кэллаген, — но нужно быть готовым ко всему. В любом случае я предпочитаю иметь лишний туз в рукаве. Вы сможете повторить, когда и где видели сестру?
  — Конечно, Слим, — сказала она. — В день смерти Жерваза из окна моей спальни между семью пятнадцатью и семью тридцати я видела, как Виола шла от дома по тропинке, ведущей к калитке. Я это помню совершенно точно.
  — Хорошо, — одобрил Кэллаген, — кстати, спасибо за организацию встречи с Кориной. Произошел небольшой, но содержательный разговор.
  — Как интересно! Не правда ли, она очень красива и умна? Что она хотела от вас? Пыталась соблазнить?
  — К сожалению, нет, — засмеялся Кэллаген. — Зато уговорила работать на нее.
  — Вот это да! — воскликнула Патриция. — Кто бы мог этого ожидать?! Вы работаете на Корину — ну и дела!
  — Послушайте, Патриция, — сказал Кэллаген, — вы должны мне помочь. Мне не очень нравится вести дела за спиной у Виолы, но, боюсь, этого не избежать. Если я посвящу ее в свои планы, то не исключено, что она испортит мне весь сценарий, потому что совершенно бесхитростна и доверчива, к тому же и нервы у нее пошаливают…
  — Я знаю, — Патриция энергично кивнула. — Что я еще должна сделать?
  — Вы знаете номер счета Виолы? Случалось ли вам получать для нее деньги?
  — Много раз, — ответила Патриция.
  — Тогда слушайте задание. Зайдите завтра утром в банк и скажите, что Виола потеряла несколько банкнот из последнего получения. Узнайте, сохранились ли в банке записи с номеров этих банкнот. Если да, запишите их. И постарайтесь, чтобы Виола ничего не узнала.
  — Хорошо, — сказала Патриция. — Я знаю кассира, он простой парень, поэтому ручаюсь, что он ничего не заподозрит, Это как раз такое дело, какое можно поручить только мне.
  — Если узнаете номера, запишите их, положите в конверт и оставьте у администратора в «Двух монахах». Попытайтесь сделать это с утра, но, ради Бога, будьте осторожны и не навлеките на себя подозрений!
  — О'кей, шеф! Считайте, что номера у вас в кармане, если, конечно, они записаны.
  — Честное слово, не знаю, что бы я делал без вас, — вполне искренне сказал Кэллаген. — До встречи, Патриция.
  Он вышел через боковую дверь, а девушка посмотрела ему вслед и глубоко вздохнула.
  Пожалуй, она была влюблена, но не так, как это бывало с ней много раз прежде. Это была большая, ни с чем не сравнимая любовь. Хорошо будет сидеть в своей уютной комнате и, доедая вчерашние конфеты, думать об этом необыкновенном человеке.
  * * *
  Около шести вечера Кэллаген сидел в пустом баре и разглядывал старую спортивную афишу, висевшую на противоположной стене. Афиша принадлежала тем прекрасным далеким временам, когда существовали только полицейские с Боу-стрит. Не было ни полицейских лабораторий, ни частных детективов, ни хитроумных инспекторов…
  Это был метод Гринголла, с которым Кэллаген уже не раз сталкивался. Он заключался в том, чтобы заставить свидетеля все время думать о происшедшем, так как перед его глазами все время находились карандаш и лист бумаги со значком полицейского управления в верхнем левом углу. Саллинс добросовестно вспоминал и записывал все, приходящее в голову, на эту бумагу, которую нельзя было подменить, если бы кому-то не понравились эти записи.
  Кэллаген допил виски и направился к себе в номер, но задержался у полки для писем — он обнаружил здесь конверт на имя Николлза с напечатанным на машинке адресом и телеграмму.
  Кэллаген забрал корреспонденцию, поднялся в номер, уселся в кресло и вскрыл письмо от подружки Николлза. В конверте лежал листок машинописного текста.
  Кэллагену достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что анонимное письмо, полученное полковником Стенхарстом, было отпечатано в «Марден-клабе» на той же машинке.
  Итак, подозрения Корины оправдались: Донелли оказался той самой иголкой в стоге сена, которую подрядился искать Кэллаген. Он спровоцировал скандал, стоивший полковнику жизни, и, по-видимому, не собирался останавливаться на достигнутом.
  Кэллаген закурил сигарету, взял телеграмму, отправленную Николлзом, и прочел ее.
  «Руперт Шэрфем появился во Франции в начале 1938 года зпт обстоятельства неизвестны тчк Родом из Кейптауна зпт Южная Африка тчк Некоторое время работал учителем танцев в «Роузхилл Данс Холл» тчк Ловкий и обаятельный тип с устойчивой репутацией покорителя женских сердец тчк Замешан в истории с пожилой дамой, связь с которой использовал для пополнения своих денежных средств тчк В конце 1938 года окончил школу воздухоплавания зпт имеет лицензию пилота тчк Информация о женитьбе на нашей клиентке подтверждается тчк Эксфорд продолжает работать в военном министерстве с целью получения полного служебного досье тчк Приеду завтра тчк
  Николлз».
  Кэллаген поднялся с места и вновь начал мерить шагами комнату, рассеянно мусоля потухшую сигарету. Итак, портрет Шэрфема вполне ясен: провинциальный бонвиван с красивой физиономией, с хорошими манерами и средствами, полученными от дам, которых он одаривал своей любовью. Но для Виолы — красавец с романтичной профессией пилота, умный и бескорыстный. Неудивительно, что этот опытный авантюрист легко поймал в свои сети нашу птичку… Женщины есть женщины: они не требуют досье на своего избранника и редко интересуются источником его благосостояния.
  Кэллаген пожал плечами.
  Он поднял телефонную трубку и набрал номер своего агентства в Лондоне. Через несколько секунд он услышал голос Эффи Томпсон.
  — Хелло, Эффи, — сказал Кэллаген. — Как идут дела?
  — Все хорошо, мистер Кэллаген, благодарю вас, — ответила Эффи. — Надеюсь, у вас тоже все в порядке?
  — Более или менее. А теперь возьмите свой блокнот, Эффи, и запишите следующее…
  — Одну минуту, — попросила Эффи и, достав принадлежности, сообщила о своей готовности.
  — Свяжитесь по телефону с Кейптауном, Южная Африка, — диктовал Кэллаген. — Сделайте срочный вызов, в этом случае вас должны соединить в течение трех-четырех часов, и попросите Джона Фрике. Его адрес в записной книжке. Если его не окажется на месте, передайте мою просьбу его жене Элеоноре: любой ценой получить для меня возможно более полную информацию о деятельности Руперта Шэрфема, работавшего в 1938 году учителем танцев и платным танцором в заведении под названием «Роузхилл Данс Холл» в Кейптауне. Скажите ему, чтобы не стеснялся в расходах, и напомните, что он в некотором смысле остается моим должником. Он поймет, что я имею в виду. Пусть разобьется в лепешку, но добудет для меня эти материалы и незамедлительно свяжется с вами. Все понятно?
  — Конечно, мистер Кэллаген, — ответила секретарша. — Я немедленно займусь этим.
  — Благодарю, Эффи, — сказал Кэллаген и повесил трубку.
  Швырнув окурок в камин, он закурил новую сигарету и возобновил свою ходьбу по комнате.
  Прошло примерно полчаса. Кэллаген был настолько погружен в свои мысли, что не услышал стука в дверь. Случайно подняв голову, детектив увидел, что на пороге стоит старший инспектор Гринголл. На его лице играла улыбка, в руках он держал свою неизменную коричневую фетровую шляпу. Некоторое время они внимательно смотрели друг на друга.
  — Хэлло, Слим, — сказал Гринголл.
  — Какой приятный сюрприз, — отозвался Кэллаген. — Входите, Гринголл. Чем могу быть полезен?
  Гринголл аккуратно закрыл за собой дверь, бросил шляпу на столик и уселся на стул.
  — Я в затруднении, Слим, — начал Гринголл. — Не знаю, сможете ли вы мне помочь, может быть, дадите какой-нибудь совет.
  — Вы достаточно хорошо меня знаете, — сказал Кэллаген. — Я всегда готов к вашим услугам. С чего начнем?
  — Много неясностей с показаниями свидетелей, в частности, Саллинса, дворецкого из «Темной рощи». Для старика случившееся было сильным ударом, поэтому он мог что-нибудь напутать…
  — В чем конкретно вы сомневаетесь? — спросил Кэллаген.
  — Дело в том, — пояснил Гринголл, — что когда я показал ему фотографию тела полковника — одну из тех, что мы сделали, прибыв на место, — старик сильно удивился.
  — Что же его удивило?
  — Видите ли, обнаружились кое-какие неувязки. Я бы сказал, что они полностью меняют положение дел…
  — Это интересно, — заметил Кэллаген. — Каким образом?
  — Они показывают, что мы опоздали, — сказал Гринголл. — К моменту нашего появления тело полковника находилось уже не в том положении, в каком его нашел Саллинс. Старик был просто ошарашен, увидев носовой платок в руке полковника. Он твердо убежден в том, что, когда он обнаружил тело, в руке полковника ничего не было. В то же время он заявил, что видел другой платок, находившийся рядом с телом. Наконец, по его мнению, пистолет лежал на некотором расстоянии от трупа, а не рядом с ним, как на фотографии.
  — Он уверен в своих показаниях? — Гринголл утвердительно кивнул.
  — Вполне. Более того, я склонен верить ему, что рождает у меня определенные сомнения в отношении вашего предполагаемого клиента.
  — Могу я узнать, почему? — поинтересовался Кэллаген.
  — Ну, судите сами, Слим. Обнаружив труп, Саллинс поспешил домой. По дороге он встретил вас и рассказал о смерти полковника. Вы, в свою очередь, пошли взглянуть на тело, а Саллинс вернулся в дом. Заметив мисс Ваймеринг, стоявшую на верхней площадке лестницы, он рассказал о случившемся ей. После этого мисс Ваймеринг, пройдя по коридору второго этажа, спустилась вниз и через черный ход вышла в сад. Таким образом по меньшей мере три человека побывали у трупа до прибытия сотрудников местной полиции, остававшихся на месте происшествия до нашего приезда. Больше никого в пагоде не было. Вывод напрашивается сам собой, не правда ли?
  — Не слишком ли рано делать выводы? — спросил Кэллаген. — Вы же сами признаете, что не располагаете достаточным количеством фактов.
  — Тем не менее, вывод, что по каким-то причинам, известным лишь ей, мисс Ваймеринг сдвинула с места оружие, вложила платок в руку полковника, предварительно стерев с рукоятки отпечатки пальцев, и убрала другой носовой платок, замеченный Саллинсом, напрашивается сам собою. Все это могла сделать только она. Не могу же я подозревать вас, Слим: слава Богу, вы абсолютно незаинтересованный человек.
  — Я согласен с вами, — сказал Кэллаген, — только непонятно, зачем это сделала мисс Ваймеринг?
  — В этом-то все и дело, — вздохнул Гринголл. — У меня нет никаких доказательств, что мисс Ваймеринг могла желать смерти полковника. Но она могла решиться на преступление, желая выгородить кого-то из членов семьи.
  — Не понимаю, к чему вы клоните? Кого она должна была выгораживать и почему? — спросил Кэллаген с выражением неподдельной искренности на лице.
  Гринголл достал свою короткую вересковую трубку и принялся аккуратно набивать ее. Казалось, его внимание было полностью сосредоточено на этом. Закончив работу, он закурил, с удовольствием затягиваясь табачным дымом.
  — Понимаю ваше недоумение, Слим, — наконец сказал Гринголл. — Признаюсь, я утаивал от вас кое-какие сведения. Насколько я знаю, вам так и не удалось поговорить с полковником, не так ли?
  Кэллаген кивнул.
  — Да, я не успел, — подтвердил он, — об этом я уже говорил.
  — Совершенно верно, говорили. Учитывая, что разговор не состоялся, я поясню, почему у полковника были весьма серьезные основания настаивать на немедленной встрече с вами: я думаю, полковник получил письмо, потрясшее его.
  — Письмо?
  — Анонимное, — уточнил Гринголл, — содержащее информацию, которая подействовала на него как удар грома средь ясного дня. Полагаю, он собирался поговорить с вами именно об этом письме.
  — Хотелось бы знать, что в нем написано, — сказал Кэллаген.
  — Ну, это не секрет. Я знаю содержание письма.
  — Вы знаете?!
  На этот раз удивление Кэллагена было неподдельным.
  — Откуда, черт возьми, вы можете это знать?!
  — Все очень просто, — объяснил Гринголл. — По-видимому, человек, пославший первое анонимное письмо, был не очень обрадован смертью полковника. Возможно, у него были другие планы. Поэтому он изготовил копию письма и послал ее мне.
  — Ну и дела! — воскликнул Кэллаген, с трудом приходя в себя. — Что же говорилось в письме?
  — Весьма странные вещи: в письме сообщалось, что Виола Аллардайс вышла замуж в 1939 году и, таким образом, не имела права наследовать состояние своей матери.
  Кэллаген пожал плечами и рассмеялся.
  — Вероятно, кто-то просто пошутил. Вы же знаете авторов анонимных писем: для них самое большое удовольствие — причинить кому-нибудь неприятности, поэтому они не гнушаются ложью.
  — Это не тот случай, — возразил Гринголл, чиркнув спичкой. — Я проверил информацию, она соответствует действительности. Вот что я имел в виду, когда говорил о своих сомнениях насчет вашего клиента.
  — Допустим, это правда, — сказал Кэллаген. — Но, тем не менее, я не понимаю, какое отношение мой клиент может иметь к анонимному письму?
  Гринголл вынул трубку изо рта.
  — Не валяйте дурака, Слим. Я попросил отложить слушание дела, поскольку у меня не было достаточных улик, чтобы передать дело Большому жюри. С самого начала я не верил, что полковник совершил самоубийство. Он был убит. А для убийства необходимы мотивы, и мне нужно было найти их. Факты, сообщенные в письме, могут служить достаточным поводом для убийства.
  Кэллагену нечего было возразить. Стараясь сохранить внешнее спокойствие, он подошел к окну и выглянул на улицу. Голова его судорожно работала.
  Похоже, худшие опасения начинали сбываться. Необходимо было что-то срочно предпринять.
  — Автор анонимного письма обладал взрывной информацией, — размышлял вслух Гринголл, — поэтому он и написал письмо полковнику. Затем, когда полковника не стало, он решил, что не добился своей цели, и снова взялся за перо. Возможно, он сообщил обо всем мисс Ваймеринг. Если мои рассуждения верны, странные происшествия с телом полковника получают объяснение.
  — Вы имеете в виду, что мисс Ваймеринг попыталась выгородить Виолу Аллардайс, которая, судя по всему, имела мотивы для убийства?
  — Пока я не стал бы этого утверждать, — спокойно возразил Гринголл. — Моя работа — найти и представить все имеющиеся улики, а решать, как умер полковник, — это дело коронера и Большого жюри. Окончательный вердикт выносят они, а я обязан сделать все, что в моих силах, чтобы помочь им.
  — Вы правы, — согласился Кэллаген. — Но мне кажутся абсурдными ваши рассуждения по поводу Виолы Аллардайс.
  Гринголл пожал плечами.
  — Я встречал немало убийц обоего пола, которые были очень приятными людьми. Думаю, то же самое можно сказать и про вас, Слим. В нашем деле никто ничего не может знать наверняка. А факты говорят сами за себя.
  — Согласен, — кивнул Кэллаген. — Факты — упрямая вещь, но важен способ их подачи… Что же вы собираетесь делать теперь?
  — Есть только один способ разрешить мои сомнения, — задумчиво сказал Гринголл. — Я отправлюсь в «Темную рощу» и попробую откровенно поговорить с мисс Ваймеринг. Я передам ей показания Саллинса и покажу наши фотографии, а потом, как об установленном факте, спрошу, что заставило ее изменить первоначальное положение оружия и носового платка? Я сообщу ей, что мы знаем о замужестве Виолы Аллардайс и постараюсь объяснить, что заинтересован только в одном — в установлении подлинных обстоятельств гибели полковника Стенхарста. Какое мне дело до того, кто и когда вышел замуж? Я не адвокат их семьи, а инспектор полиции, расследующий дело об убийстве. Если у нее хватит здравого смысла, она ответит мне, зачем изменила местоположение оружия и носового платка. Больше всего меня интересует платок: платки могут рассказать о многом. Нередко на них имеются инициалы владельцев, они могут сохранять запах духов или следы губной помады…
  Гринголл замолчал и опять сосредоточился на своей трубке.
  «Удобная вещь для подобных случаев, — подумал Кэллаген, — не обзавестись ли и мне трубкой?»
  Гринголл прервал затянувшееся молчание:
  — Итак, Слим, надеюсь, что вы уже поняли, что я намерен довести до конца начатое расследование. Я быстро выясню, прав ли я, подозревая мисс Ваймеринг. Но даже если я ошибаюсь относительно ее, у меня остается еще одно лицо, за которое я возьмусь по-настоящему. Вы, конечно, догадались, кого я имею в виду? В связи с этим я призываю вас довести до моего сведения любую информацию, касающуюся этого дела. Может быть, вы что-то забыли мне сообщить или какие-то сведения показались вам недостойными моего внимания?
  Гринголл умолк и бросил на Кэллагена пронзительный взгляд, от которого тому сделалось не по себе. Куда девался добродушный дядька со старомодной шляпой в руках, совсем недавно переступивший порог его номера? Сейчас перед Кэллагеном сидел умный противник, но он решил довести свою игру до конца.
  — К сожалению, должен вас разочаровать, инспектор, ничего нового я сказать не могу.
  Сыщик вложил в эту фразу весь свой актерский талант, стараясь, чтобы она прозвучала убедительно, но старую лису трудно было обмануть.
  Гринголл покачал головой.
  — Что ж, дело ваше, — сказал он. — Я знаю, Слим, вы достаточно умны, чтобы не портить отношения с полицией. Пару раз вы достаточно близко подошли к опасной черте, но каким-то образом вам это сходило с рук. На сей раз речь идет об убийстве. Если вы встанете на моем пути, то вам придется плохо, какими бы благородными порывами вы не руководствовались…
  — Ну что ж, — улыбнулся Кэллаген, — по-моему, мне уже приходилось слышать подобные слова. Хотите еще что-нибудь добавить?
  — Пока хватит и этого, — буркнул Гринголл. — Мне нет нужды напоминать вам, Слим, о привлечении к ответственности за умышленное сокрытие информации. Если вам известно нечто такое, что может помочь полиции, то вы обязаны сообщить мне об этом.
  Кэллаген вздохнул.
  — Если бы я что-то знал, то, разумеется, сказал бы вам.
  Инспектор поднялся, подошел к камину, аккуратно выколотил трубку о каминную решетку и спрятал ее в карман. Затем резко повернулся и посмотрел в глаза Кэллагену. Выражение его лица немного смягчилось.
  — Вы умный человек, Слим, — сказал он, — но иногда вы меня ставите в тупик. Честно говоря, я никогда не могу до конца понять вас. Мне известны ваши методы, и я знаю, что в девяти случаях из десяти вы избираете кратчайший путь к цели. Вы отчаянно рисковали в деле Вендейнов, и вам в конце концов повезло. Один неверный шаг — и вы были бы у меня в руках. Но я знаю, почему вы пошли на такой риск. Одри Вендейн — красавица, а вы любите красивых женщин…
  — Кто их не любит, — рассмеялся Кэллаген.
  — Все любят, — кивнул Гринголл, — но не все теряют голову. Как бы в один прекрасный день цена за красоту не оказалась чрезмерной.
  Кэллаген вздохнул.
  — Вы когда-нибудь слышали о жестокости янычар, Гринголл? — спросил он. — Вам они никого не напоминают? Ну, да Бог с вами. Как насчет того, чтобы опрокинуть стаканчик на дорожку?
  Гринголл откашлялся.
  — Хорошо, Слим, — согласился он. — Можно один, на посошок.
  Кэллаген наполнил бокалы и вместо тоста произнес речь о том, как тяжело живется людям, которые никому не верят.
  Гринголл поставил на столик пустой бокал и насмешливо сказал:
  — Будьте здоровы, мистер Джордж Вашингтон, спасибо за гостеприимство.
  Он направился к двери.
  — Может быть, через неделю-другую нам придется разговаривать через решетку, — с оптимизмом висельника произнес Кэллаген. — До встречи, Гринголл.
  Когда послышался звук мотора отъезжающей машины, Кэллаген подошел к телефону. Он набрал номер и улыбнулся, услышав голос Патриции.
  — Здравствуйте, мадам Икс! Я влип и нуждаюсь в помощи. Где сейчас мисс Ваймеринг?
  — Тетя уехала в Истборн, — ответила Патриция. — Она вернется к обеду.
  — Отлично! — воскликнул Кэллаген. — Тогда слушайте меня внимательно: инспектор Гринголл направляется в «Темную рощу» для разговора с вашей тетей. Когда он появится, будьте поблизости и скажите ему, что мисс Ваймеринг отправилась навестить больную приятельницу, или придумайте что-нибудь другое в этом роде, но убедите его, что она не вернется раньше завтрашнего утра. Мне необходимо выиграть время. Понятно?
  — Понятно, Слим, — отвечала Патриция, — но сомневаюсь, что он поверит мне.
  — Придется рискнуть, — сказал Кэллаген. — Даже если и не поверит, что из этого? Не будет же он сидеть на крыльце и ждать ее возвращения.
  — О'кей, — согласилась Патриция. — Постараюсь убедить его. Что еще?
  — Надо узнать, где Корина?
  — И так знаю: в своей комнате. У нее разболелась голова, если она не врет.
  — Сходите к ней и попросите подойти к телефону, — попросил Кэллаген. — Скажите, что с ней хочет поговорить представитель компании Уонесс из Брайтона.
  — О'кей, не кладите трубку.
  Спустя некоторое время Кэллаген услышал голос Корины.
  — Корина, — сказал он, — это Слим. У меня мало времени. Мне нужно увидеться с вами сегодня и поскорее. Есть важные новости.
  — Вот как? — Корина помолчала. — Знаете местечко Крумбиз? Там есть здание, которое называется Офицерский дом. Его легко узнать по четырем каминным трубам.
  — Я бывал там, — вспомнил Кэллаген, — неплохое местечко. Несколько лет тому назад человек по имени Мэхон выбрал его, чтобы отправить на тот свет свою приятельницу.
  — Совершенно верно, — сказала Корина. — Обойдите дом и по тропинке выйдете к морю. Там найдете моторную лодку под названием «Майская бабочка». Я буду ждать вас у причала в десять часов, обещаю приятную морскую прогулку.
  — Договорились, — ответил он. — Итак, «Майская бабочка», причал неподалеку от Офицерского дома, десять часов. А теперь возвращайтесь в свою комнату: скоро в доме появится Гринголл, а вы, я думаю, не хотите встречаться с ним.
  — Не имею ни малейшего желания, — подтвердила Корина. — До свидания, дорогой Слим.
  — До встречи, — сказал Кэллаген и повесил трубку. Несколько секунд он стоял, задумчиво разглядывая телефонную трубку. Затем наполнил бокал, залпом осушил его и закурил сигарету.
  «По крайней мере, в одном Гринголл прав, — подумал сыщик. — Много лет я разгуливал по тонкому льду. В один прекрасный день лед может не выдержать, и тогда мне придется плохо. Сегодня лед был тонок, как никогда».
  * * *
  Кэллаген подошел к автомобилю, припаркованному на обочине в нескольких шагах от отеля, и сел за руль.
  Закурив сигарету, он с трудом справился с приступом кашля и, проклиная свое пристрастие к табаку, повел автомобиль в сторону Харстмонса. В семь» тридцать его машина остановилась у оздоровительного центра Королевских Воздушных Сил. Что принесет этот визит?
  У старшей сестры, дежурившей в тот день, было добродушное открытое лицо. Ее волосы, слегка тронутые сединой, выбивались из-под белой шапочки.
  Кэллаген улыбнулся сестре широкой улыбкой простака, которую обычно использовал в тех случаях, когда собеседнику предстояло выдать солидную порцию вранья.
  — Мадам, — начал он, — я буду предельно откровенен с вами. Мое имя — Кэллаген, профессия — частный детектив. В настоящее время я расследую небольшое дело, подробности которого не имеют значения. Мне нужна ваша помощь. Согласны ли вы ответить на несколько вопросов?
  Женщина внимательно посмотрела на него. Впечатление было благоприятным: Кэллаген выглядел честным малым, внушающим доверие.
  — Помогу, если сумею, — сказала она. — В чем дело?
  — Вы помните Корину Аллардайс, которая работала здесь в последние годы войны?
  Женщина кивнула.
  — Хорошо помню, очень красивая и незаурядная девушка.
  — Несомненно, — подтвердил Кэллаген. — Тогда, может быть, вы припомните и Донелли, Люсьена Донелли — офицера Королевских ВВС? Он лечился здесь после ранения и был очень дружен с Кориной.
  — О да, — сказала сестра, улыбнувшись. — Мы все принимали в них участие. Казалось, они так любят друг друга. До тех пор, пока…
  Она замолчала.
  — Продолжайте, прошу вас, — сказал Кэллаген.
  — Видите ли, мистер Донелли был обходительным и привлекательным мужчиной с превосходными манерами, к тому же он был очень хорош собой. Все мы полагали, что у него серьезные намерения, но после автомобильной катастрофы… Надо сказать, мистер Донелли несколько легкомысленно относился к управлению автомобилем. Однажды он предложил Корине Аллардайс съездить в Брайтон. Насколько я помню, они собирались сходить в кино. По-видимому, за ленчем он позволил себе некоторые излишества в употреблении спиртного, что вполне простительно для человека, вернувшегося с войны. В результате он не справился с автомобилем и врезался во встречную автомашину. Авария была достаточно серьезной, и брайтонская полиция предъявила ему в обвинение в управлении автомобилем в нетрезвом состоянии. Представители полиции были здесь и разговаривали с Кориной. Ей пришлось признать, что мистер Донелли был не вполне трезв, — мисс Аллардайс не оставалось ничего другого, так как нашлись другие свидетели, показавшие это. Корина была вызвана в суд как свидетельница, что чрезвычайно ее расстроило. Я полагаю, она слишком близко приняла к сердцу это в общем-то заурядное происшествие.
  — Ее можно понять, если, как вы говорите, она была влюблена в Донелли, — заметил Кэллаген.
  — Может быть, — согласилась сестра. — Хотя, на наш взгляд, она слишком уж переживала. Как бы то ни было, в конце концов она заявила в полиции, что не намерена давать показания в суде. После этого Корина быстро успокоилась. Инспектор Мэнсон, возглавлявший следствие, с пониманием отнесся к ее заявлению, и показания Корины не фигурировали в деле, чем она осталась очень довольна.
  — Понятно, — сказал Кэллаген. — А что было потом?
  Женщина улыбнулась.
  — На этом роман неожиданно закончился. После аварии отношение Корины к мистеру Донелли абсолютно изменилось. Возможно, в его натуре было нечто такое, что не соответствовало ее представлениям о спутнике жизни. Их отношения стали более прохладными, а вскоре она покинула нас. Что касается мистера Донелли, то, насколько я знаю, он остался в наших краях и теперь владеет клубом поблизости от Роттингена. Боюсь, что это все, что я могу сообщить вам, мистер Кэллаген.
  Кэллаген встал.
  — Затрудняюсь сказать, насколько эта информация поможет мне, но я очень благодарен вам, мадам, за то, что вы уделили мне столько времени.
  Возвращаясь к машине, Кэллаген проанализировал полученную информацию и решил, что она никак не улучшит практического положения, в котором он оказался.
  Сейчас детектив не поставил бы и пенса против фунта на свою удачу. Он не раздобыл пока козыря для игры с Гринголлом, который, конечно же, ничуть не сомневается, что это Кэллаген изменил положение оружия и подменил платок. Для вида он поговорит с мисс Ваймеринг, а потом перейдет к решительным действиям. Если Кэллагену не удастся выкрутиться и на этот раз, его агентству придет конец. Сыщик вздохнул, но потом рассердился сам на себя. Что толку вздыхать там, где надо действовать? Теперь счет времени пойдет не на дни, а на часы, поэтому надо торопиться.
  Кэллаген нажал на акселератор, и машина рванулась с места. Когда вдали показались окраины Брайтона, он сбросил скорость до пятидесяти миль в час. Было начало девятого вечера.
  Рабочий день уже закончился, но Кэллаген без колебаний узнал адрес инспектора Мэнсона и отправился к нему на квартиру.
  — Меня зовут Кэллаген, — представился он, когда Мэнсон открыл дверь. — Я частный детектив и работаю для семейства Аллардайс. Я занимаюсь расследованием причин смерти полковника Стенхарста. Возможно, вы слышали обо мне.
  Мэнсон указал ему на кресло и пододвинул пачку сигарет.
  — Да, я слышал о вас, — сказал он. — Инспектор Гринголл, возглавляющий расследование, побывав здесь, упоминал ваше имя. Чем могу быть полезен?
  — Гринголл попросил меня выяснить один небольшой вопрос. Думаю, вы сможете помочь мне.
  Мэнсон кивнул.
  — Конечно, если это в моих силах.
  — Может быть, вы помните дело офицера Люсьена Донелли? Он был слегка навеселе и врезался во встречную машину. Мисс Корина Аллардайс, которая в это время работала в оздоровительном центре Харстмонсе, находилась в автомобиле вместе с ним. Вы собирались вызвать ее в качестве свидетельницы, однако не сделали этого. Насколько я понимаю, причиной отказа явилось то, что Аллардайс была женой мистера Донелли и, следовательно, освобождалась по закону отдачи показаний против своего мужа?
  — Вы правы, — подтвердил Мэнсон. — Абсолютно правы, хотя мне и непонятно, как вам удалось это узнать. Или Корина Аллардайс сама вам сказала? Впрочем, это неважно. Ведь вас интересует смерть полковника.
  Кэллаген поднялся.
  — Да, это не более чем эпизод, — сказал он. — Но Гринголл просил меня уточнить его. Благодарю за помощь.
  Они обменялись рукопожатием, и Кэллаген удалился.
  Оказавшись на улице, он сел в автомобиль и двинулся в сторону Алфристауна. На этот раз он не сбрасывал скорость и насвистывал какую-то простенькую мелодию, что указывало на то, что Кэллаген был доволен собой.
  Итак, новый сюрприз: Корина была женой Донелли! Какого черта он тогда написал анонимное письмо полковнику, а позднее переслал его копию Гринголлу?
  Интересный расклад!
  Кэллаген оставил автомобиль в гараже отеля, поднялся к себе и возобновил свою привычную ходьбу из угла в угол номера. День заканчивался. Чего же он добился? Цельной картины не получалось. Очевидно, какое-то звено было упущено.
  Кэллаген снова подумал о Виоле Аллардайс. Он обещал ей обуздать того, кто окажется автором анонимного письма. Автор найден — Донелли, но Кэллаген оказался бессилен что-либо предпринять, и копия письма попала к Гринголлу.
  Гринголл предупреждал его, что рано или поздно он погорит из-за желания помочь очередной красотке, но что делать, если неприятности чаще всего случаются именно с ними? Женщины, имеющие ноги кавалеристов и фигуры, напоминающие тыкву, редко попадают в какие-нибудь истории…
  Что же он сделал для Виолы? Практически ничего. Ее положение после всех его ходов не только не улучшалось, оно стало угрожающе опасным.
  Кэллаген вздохнул: дорога в ад и в самом деле вымощена благими намерениями, но сдаваться он не собирался.
  Смешивая себе очередную порцию выпивки, он услышал, что зазвонил телефон. Кэллаген узнал голос Эффи Томпсон.
  — Николлз только что принес копию доклада Эксфорда по делу Руперта Шэрфема, — сообщила она. — Все материалы завтра будут у вас. Обычное досье на офицера Королевских ВВС: длинное и довольно скучное. Я записала наиболее существенные моменты. Зачитать их вам?
  — Умница, — похвалил он секретаршу. — Читайте, я внимательно слушаю.
  — Записи в основном касаются отчетов о полетах, медицинских справок и служебных характеристик. Шэрфем, по-видимому, был неплохим офицером. Он был дважды ранен, прежде чем попал в плен. Первый раз трассирующая пуля попала ему в плечо в начале 1942 года, вторично в конце того же года он был ранен в кисть правой руки.
  Ему ампутировали мизинец и на шесть месяцев освободили от боевых вылетов. К этому времени он был в чине лейтенанта. В 1943 году его назначили командиром эскадрильи. Вы слышите меня?
  — Да-да, — сказал Кэллаген. — Продолжайте.
  — Николлз полагает, что вас должно особенно заинтересовать следующее обстоятельство: в 1944 году, когда самолет Шэрфема был сбит над Италией во время разведочного полета, с ним находился второй пилот. Его имя — Люсьен Донелли. При аварии самолета Шэрфем отделался небольшими ушибами, но Донелли пострадал куда серьезнее: была сломана правая рука, разбита челюсть и нос, повреждены глаза. Какое-то время существовала опасность, что он может остаться слепым. Однако, по-видимому, в лагере находился хороший хирург, который спас ему зрение. После выздоровления Шэрфем и Донелли бежали из лагеря, но при переходе через линию фронта Шэрфем был убит осколком снаряда. Донелли же добрался до своих и его эвакуировали в Англию. После выздоровления он был направлен в реабилитационный центр для офицеров в Харстмонсе. Это, пожалуй, все. Николлз надеется передать вам досье завтра утром.
  — Скажите ему, что он может не торопиться, самое важное я уже узнал. Есть какие-нибудь новости из Кейптауна?
  — Пока нет, — сказал Эффи. — Я разговаривала с Фриком, он обещал связаться со мной, как только будут получены первые сведения.
  — Сразу же звоните мне, договорились? Всего хорошего, Эффи.
  Кэллаген повесил трубку.
  Что ж, очевидно, теперь дело сдвинется с мертвой точки, получены очень важные сведения.
  Кэллаген взглянул на часы: половина десятого. До встречи с Кориной оставалось совсем немного времени.
  Кэллаген взялся за бутылку. Рано или поздно с выпивкой придется завязывать, решил он, но, слава Богу, это произойдет не сегодня. Он наполнил бокал, выпил, надел пальто, взял шляпу и вышел на улицу.
  Сев за руль, Кэллаген весь сосредоточился на предстоящей встрече с Кориной.
  Глава 7
  Прогулка с Кориной
  Было немногим более десяти часов вечера, когда Кэллаген, припарковав машину у обочины, двинулся по тропинке, ведущей мимо домиков старой таможенной службы в сторону моря. Вечер был чудесен, и Крумбиз, так назывался этот заброшенный район с одинокими коттеджами, выглядел мирно и привлекательно. Ярдах в тридцати от Кэллагена высился Офицерский дом — некогда солидное строение с четырьмя каминными трубами. Его останки вызвали у детектива неприятные воспоминания.
  Именно здесь Патрик Мэхон, известный в округе и достаточно Богатый ирландец, убил женщину, разрезал ее на куски и сжег. Несколько недель спустя ребенок, игравший рядом с Офицерским домом, нашел обгоревшую человеческую руку. Колеса закона пришли в движение, и Патрик Мэхон окончил свои дни на виселице.
  Кэллаген миновал это страшное место и начал спускаться к пляжу. Почти сразу он увидел Корину, сидевшую на носу одного из яликов, вытащенных на берег. Позади нее он мог различить очертания моторной лодки, привязанной к пирсу длинной веревкой.
  Заметив его, Корина встала и пошла навстречу. Ее туалет, состоявший из широких брюк, шерстяного жакета и шелкового кашне, был тщательно продуман и вполне соответствовал прохладному летнему вечеру. В лунном свете она выглядела эффектно и загадочно.
  Протянув сыщику руку, она сказала:
  — Слим, вы образец пунктуальности. Честно говоря, я думала, что вы намного опоздаете.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Это не входит в число моих скверных привычек. Кроме того, не забывайте, что вы — мой клиент и оплачиваете мою точность.
  — Не надо говорить так официально, — попросила Корина и, взглянув в сторону моря, продолжала:
  — Чудесная ночь. Не хотите ли прокатиться на лодке?
  — С удовольствием, — ответил Кэллаген.
  Она села в ялик, Кэллаген оттолкнул его от берега и, перепрыгнув через узкую полоску воды, присоединился к ней. Корина взяла в руки весло и несколькими уверенными движениями направила ялик в сторону пирса. Они приблизились к моторной лодке, которую скорее можно было назвать катером. Пока Кэллаген привязывал ялик, Корина запустила мотор, и он перебрался к ней. Катер был изящен снаружи, но снабжен мощным двигателем, как вскоре убедился он.
  — Катер принадлежит вам? — поинтересовался Кэллаген.
  Она покачала головой.
  — Нет, его владелец — Люсьен Донелли, мой поклонник. Это я убедила его приобрести катер, потому что люблю море, чего не скажешь о Люсьене. Иногда мне удается убедить его составить мне компанию, но, как правило, я езжу одна.
  — Вы любите одиночество? — спросил Кэллаген.
  — Скорее всего да, — ответила Корина.
  Они миновали черту прибоя и находились теперь примерно в четверти мили от берега. Корина умело и ловко управляла катером.
  — А из вас получился бы неплохой моряк, — заметил Кэллаген. — Но для моря этот катер, пожалуй, узковат. У него плохая устойчивость. Скорее всего, это судно сделано для речных прогулок.
  — У него зато отличная скорость, и им легко управлять. Правда, нужен некоторый опыт, иначе недолго и перевернуться. Хотите попробовать?
  Она резко вывернула руль, поставив судно бортом к волне. «Майская бабочка» вздрогнула и дала резкий крен. Корина рассмеялась и выровняла судно.
  — Заметьте, — сказала она, — у «Майской бабочки» женский нрав, поэтому с ней надо обращаться осторожно, а то не миновать неприятностей.
  Кэллаген достал портсигар.
  — Хотите закурить? — спросил он.
  — Нет, спасибо. Скажите, Слим, зам удалось что-нибудь выяснить насчет письма?
  Голос Корины не выражал повышенной заинтересованности.
  — Да, я узнал, кто его автор. Ваша догадка оказалась правильной: письмо написал Донелли.
  Немного помолчав, как будто осмысливая услышанное, Корина сквозь зубы произнесла лишь одно слово:
  — Подонок!
  — Для вас это неожиданность? — спросил Кэллаген.
  Опять последовало молчание.
  — Пожалуй, нет, — наконец сказала она, — по правде сказать, я не очень поражена. Знаете, Слим, дайте мне все-таки сигарету, она помогает думать.
  Кэллаген придвинулся к Корине, достал сигарету и помог ей прикурить, защищая рукой легкий язычок пламени. Ветер крепчал, и катер подбрасывало на волнах. Море показывало свой непростой характер.
  Корина курила, и прошло несколько минут прежде, чем она заговорила вновь.
  — Полагаю, Слим, вы неплохо разбираетесь в людях, — сказала она.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Не думаю, что кто-нибудь может чувствовать себя уверенно, когда разговор идет о человеческой психологии. Каждого мужчину и каждую женщину надо рассматривать индивидуально. А почему вы подняли этот вопрос?
  — Хотела бы знать, что вы думаете о Люсьене Донелли и о наших отношениях? Объясните, почему я не могу оставить человека, которого презираю?
  — Кто-то уже давно сказал, что от любви до ненависти — один шаг, — заметил Кэллаген.
  — Да, пожалуй, — согласилась она. — Мужчина и женщина — антиподы, но не могут жить друг без друга, очевидно, в этом и заключается борьба и единство противоположностей. Вам это покажется невероятным, но, несмотря ни на что, я продолжаю до безумия любить Люсьена.
  — Вы должны были испытывать очень сильные чувства, раз уж рискнули выйти за него замуж.
  — Господи, так вы и об этом знаете? — Корина издала короткий хриплый смешок. — Слим, а вы действительно неплохой детектив. Как вам удалось это раскопать?
  — Я был в реабилитационном центре Харстмонс, — сказал Кэллаген, — и разговаривал со старшей сестрой. Она рассказала мне об аварии, в которую вы попали вместе с Донелли, и о том, что полиция, собиравшаяся допросить вас как свидетельницу, отказалась от этого. Нетрудно догадаться, что причина могла быть только одна: вы к этому времени были замужем за Донелли, и воспользовались своим правом не давать показаний против мужа.
  — Я начинаю испытывать благоговейный ужас перед вашей проницательностью, — сказала она. — Я говорю правду, Слим. До сих пор об этом не знал никто, кроме нас двоих, чиновника магистрата, где мы поженились, и полицейского, которому я была вынуждена сказать правду. Кому понадобилось выдавать меня? Между прочим, если я сейчас переверну лодку, и вы утонете, наш секрет утонет вместе с вами…
  Корина насмешливо посмотрела на Кэллагена, но увидела на его лице улыбку, а не испуг. Сейчас девушка была похожа на красивую ведьму: косынка сползла ей на плечи, и она сидела с распущенными волосами и горящими глазами. Но ее узкая рука не дрожала на рулевом колесе.
  — Скорее утонете вы, — любезно заметил Кэллаген. — К вашему сведению, я неплохой пловец. Но даже если бы мне пришлось отправиться на дно, будьте уверены, я захватил бы вас с собою.
  — Пожалуй, я верю в это, — усмехнулась Корина. — Может быть, не стоит вас топить… Скажите лучше, Слим, как, по-вашему, зачем Люсьен написал это письмо? И как вы узнали, что именно он сделал это?
  Кэллаген закурил новую сигарету.
  — Я раздобыл у секретарши Донелли образец шрифта пишущей машинки, стоящей в его конторе, — сказал он, — впрочем, секретарша не знала моих намерений. Все особенности машинки, на которой было напечатано анонимное письмо, полностью соответствовали полученному нами образцу. Письмо написал Донелли, можете не сомневаться.
  — Допустим. Но вы не ответили на другой вопрос: зачем он это сделал?
  — Сначала я тоже не мог понять: вся затея казалась бессмысленной, но теперь кое-что начинает проясняться.
  Детектив замолчал.
  — Ну, говорите же! — потребовала Корина.
  — Вот моя версия, — начал Кэллаген. — Учтите, пока она не подкреплена достаточным количеством фактов. Вы встретились с Донелли в реабилитационном центре и увлеклись им, — кто может упрекнуть вас в этом? Привлекательный человек с хорошими манерами, боевой летчик, пострадавший от войны, и молоденькая сестра милосердия, — сколько было таких встреч! Но к этому времени Донелли уже знал, что Виола вышла замуж за Шэрфема в 1939 году, так как был у него вторым пилотом. Последний полет они совершали вместе, но им не повезло: они попали в плен. В лагере для военнопленных в Италии Шэрфем получил письмо от Виолы. Она сообщала, что по условиям завещания замужество лишает ее прав на значительное состояние. Шэрфем поделился своим горем с Донелли. После того, как Донелли более или менее оправился от ранения, друзья решили бежать из лагеря. Сначала им повезло, но при переходе через линию фронта Шэрфем был убит. Остальное вам известно, не правда ли?
  — Продолжайте, — мрачно сказала Корина.
  — Хорошо, продолжу, чтобы избежать неясностей. Обладание подобной информацией сулило большие деньги, и Донелли решил не упускать свой шанс… Он не случайно оказался в Харстмонсе, а сам попросил направить его туда: его интересовало, что происходит в «Темной роще». Узнать это не составило труда. Ему стало известно, что Виола, несмотря на замужество, осталась хозяйкой усадьбы и владелицей состояния. Я думаю, что Донелли преднамеренно познакомился с вами, хотя, возможно, его чувства к вам были вполне искренними: вы — красивая женщина, к тому же с вашей помощью открывался доступ к постоянному источнику дохода. Донелли далеко не глуп, но неразборчив в средствах достижения цели. Впрочем, это относится и к вам.
  Корина хрипло рассмеялась.
  — Вы правы: мы были достойной парой.
  — Итак, вы увлеклись Донелли, и когда он предложил вам выйти за него замуж, согласились. Полагаю, что несмотря на ваш богатый опыт общения с мужчинами, он оказался первым человеком, который действительно покорил вас. После свадьбы Донелли рассказал уже знакомую историю, и вы были вынуждены молчать. Какой смысл вам был разглашать тайну Виолы? Деньги перешли бы к Патриции, поскольку вы тоже состояли в браке, а она могла быть не столь щедрой. Бьюсь об заклад, Донелли очень веселило это обстоятельство.
  Корина прошипела сквозь зубы какое-то ругательство.
  — Да, черт возьми! — призналась она. — Он смеялся, да еще как! Если бы вы слышали, как он смеялся!
  Кэллаген глубоко задумался.
  — Дальнейшие события вам известны лучше, чем мне, — сказал он. — Донелли объяснил, что самое выгодное в создавшейся ситуации — шантажировать Виолу, и для вашей старшей сестры наступили черные дни. Виола с самого начала открыла тете всю правду о своем замужестве. В сущности, это мисс Ваймеринг посоветовала ей молчать — из тех соображений, что Виола фактически никогда не была женой Шэрфема, который к тому же давно мертв. Но, поступив так, Виола нарушила закон.
  Вы же сообщили Виоле, что встретили человека по имени Донелли, который знает всю правду, и уговорили сестру уступить его требованиям. Она начала платить шантажисту за молчание.
  — Все так и было, — безучастно подтвердила Корина. — Некрасивая история, правда?
  — Да, красивого мало, — согласился Кэллаген. — И все же меня интересует, почему вы согласились на это?
  — Честно говоря, не знаю, — ответила Корина и задумалась.
  После паузы она продолжала:
  — Вероятно, было несколько причин. Во-первых, моя безумная любовь к Донелли. И вся беда в том, что с тех пор ничего не изменилось: я по-прежнему без ума от него, несмотря на приступы ненависти. Во-вторых, Виола сама виновата. В ней всегда было нечто такое, что приводило меня в бешенство. Да, я знаю, что вы скажете, — с горечью продолжала она. — Виола лучше меня. Она приличная, честная достойная женщина. Все время, пока продолжалась эта история, я чувствовала себя законченной дрянью. Она давала мне все, что я просила, — деньги, машины, меха… А я все более ожесточалась. По-видимому, хороший кнут мне милее, чем сладкий пряник, — Корина хрипло рассмеялась.
  — Единственным человеком, по достоинству оценившим это, оказался мой муж. Это первоклассный специалист по втаптыванию людей в грязь.
  — До сих пор все ясно, — сказал Кэллаген. — Но чего Донелли добивается сейчас? Зачем он послал второе письмо, копирующее первое?
  — Он и в самом деле послал копию? — недоверчиво спросила Корина. — Ну и хитер! Замечательный артист, с крепкими нервами. В детстве такие обычно отрывают крылья бабочкам и интересуются внутренностями лягушки. Интересно, часто ли встречаются подобные типы? Настоящий мерзавец, пробы ставить негде… Кому же он послал второе письмо — тете Онории или Джону Гэлшинзу, третьему опекуну?
  — Не угадали: он послал его старшему инспектору Скотланд-Ярда Гринголлу, возглавляющему расследование. Инспектор сам рассказал мне об этом.
  — Все достаточно просто, Слим, — сказала Корина. — Не так давно я говорила с Донелли и предупредила, что Виола сыта по горло его все возрастающими притязаниями, он, ко всему прочему, страшный мот, а «Марден-клаб» не приносит практически никакого дохода. Ему просто нравится считаться владельцем клуба, так как это дает ощущение власти. Там он может встречаться с женщинами, которые ему по вкусу, — она невесело рассмеялась. — Я не тешу себя надеждой, что я у него единственная, и могу понять его: будь я мужчиной, я вела бы себя точно так же.
  Кэллаген закурил новую сигарету.
  — Корина, вы так и не объяснили, зачем Донелли послал второе письмо. Все ходите вокруг да около и углубляетесь в море. Моя жизнь снова в опасности?
  — Ну что вы, дорогой Слим, — рассмеялась она, — я же предупреждена… Ладно, держитесь. Мы возвращаемся.
  Она развернула лодку по широкой дуге, и холодные брызги полетели в их лица. Катер понесся к берегу.
  — Полагаю, Донелли трезво оценил ситуацию: Виола не хочет больше платить. Он неплохой психолог, поэтому всегда понимал, что может настать такой момент, когда Виоле все надоест и она пошлет его ко всем чертям. На этот случай имелся запасной вариант. Донелли знает, что я не смогу довольствоваться малыми деньгами, поэтому я у него в руках. Если Виола будет лишена наследства, поместье автоматически перейдет ко мне, конечно, при условии, что никто не догадается о моем замужестве. А кто может догадаться? Никто, кроме членов семьи и адвоката матери, не знает условий завещания. Донелли не сомневается, что я буду молчать и не откажусь от денег, а тогда и он сам получит их, ведь он любимый муж…
  Наступило молчание. Кэллаген уже мог различить полоску пляжа, за которой поднимались неясные контуры зданий. Корина выключила мотор, и «Майская бабочка» плавно подошла к берегу.
  — Бросайте якорь, Слим, мы остановимся здесь. Пожалуйста, сядьте рядом, я собираюсь кое о чем попросить вас.
  — Слушаюсь, капитан, — ответил шутливо Кэллаген.
  Он бросил якорь за борт и сел рядом с Кориной. Она доверительно положила руку ему на плечо.
  — Слим, я хочу, чтобы вы сделали для меня одно дело, и на этот раз говорю вполне искренне. Я не знаю, согласитесь ли вы, но выполнить мою просьбу под силу только вам.
  — Начало загадочное, но обещаю сделать все, что смогу, — сказал Кэллаген, — на этот раз я верю в вашу искренность.
  — Я хочу, чтобы вы поговорили с Донелли как мужчина с мужчиной, Я хочу, чтобы вы отправились в клуб, нашли его в этой дыре и как следует отделали. Если вы сделаете это, я не останусь в долгу.
  — Как же вы собираетесь отблагодарить меня? — иронично поинтересовался Кэллаген.
  — Не будем говорить об этом раньше времени, но обещаю, что вы останетесь довольны, — сказала Корина, — если, конечно, справитесь с Донелли. Вы должны это сделать, Слим, ведь вы ничего не потеряете, — она искоса взглянула на него и добавила: — Тем более Виолу.
  Наступила тишина, нарушаемая только шумом прибоя.
  — Вас же интересует Виола, не так ли? Она как раз в вашем вкусе, вот и расплатитесь за нее.
  — Дело в том, — сказал Кэллаген, — что агентство Кэллагена никогда не поступает подобным образом.
  — Расскажите этой своей бабушке, — отпарировала Корина. — Но если уж вы так щепетильны, то сделайте это для меня. В конце концов, я — ваш клиент и заплатила вам 75 фунтов. Ну как, договорились?
  Кэллаген улыбнулась.
  — Я и забыл об этих деньгах, — признался он. Ситуация была достаточно комичной. Кэллаген не сомневался, что Корина заплатила ему из денег, переданных Виолой для Донелли. В любом случае это были деньги Виолы.
  — Я не испытываю симпатии к Донелли, — заявил он. — Этот тип доставил мне массу неприятностей, и в том, что полиция наступает мне на пятки, есть и его заслуга. Благодаря ему, шансов выйти сухим из воды, у меня, говоря откровенно, не слишком много, поэтому я, пожалуй, соглашусь и завтра вечером нанесу визит нашему другу. Посмотрим, как ему это понравится!
  Она протянула руку.
  — Спасибо, Слим, большое спасибо. Обещаю, вы не пожалеете о своем решении.
  — Там увидим, — буркнул детектив.
  Он выбрался из лодки и начал подниматься по склону.
  * * *
  Лучи утреннего солнца пробились через неплотно занавешенные окна, высветили рисунок ковра и упали на лицо Николлза, сидящего в углу комнаты с бокалом виски в руке.
  — Дело дрянь, — признал он. — Судя по всему, на этот раз мы влипли основательно, и я ничуть не удивлен этим, потому что всегда подозревал, что в один прекрасный день найдется красотка, которая снимет скальп с нашей фирмы. Странно, что этого не случилось раньше. Теперь, похоже, пора бить отбой. Что будем делать?
  Кэллаген, удобно расположившийся в кресле у камина, лениво пожал плечами.
  — Да, дела плохи, — согласился он. — Фирма закончит свое существование, если только не произойдет ничего совсем уж непредсказуемого, а на это рассчитывать не приходится. Вчера мне удалось придержать Гринголла: Патриция сказала ему, что мисс Ваймеринг якобы уехала навестить больную подругу или что-то в этом роде. Но это всего лишь отсрочка. Инспектор увидится с ней сегодня или завтра. Он торопится, поэтому, скорее всего, — сегодня.
  — Да, он возьмет ее в оборот, — задумчиво сказал Николлз, прихлебывая виски.
  — Круг сужается, — констатировал Кэллаген. — Мисс Ваймеринг, естественно, будет утверждать, что у нее и в мыслях не было трогать платок и оружие, и Гринголл с радостью примется за меня…
  Николлз кивнул.
  — И вышибет из вас мозги в соответствии с законом. Ответственность за манипулирование уликами — страшное дело. Все честно и благородно, никакой личной антипатии к частным детективам.
  Кэллаген отрицательно покачал головой.
  — Нет, — сказал он, — эта хитрая лиса поступит иначе. Он понимает, что если обвинит меня, то я буду молчать, как рыба, пока меня не заставят давать показания под присягой, а ему нужно другое…
  — Что же, черт побери, он сделает? — спросил Николлз.
  — Гринголл попробует вступить со мной в переговоры, — ответил Кэллаген. — Он ведь точно знает, что это я передвинул оружие, стер отпечатки пальцев с рукоятки и убрал платок, но ничего не сделает нам при условии, что я объясню, почему мне пришлось так поступить. Но если я скажу ему правду, это будет равносильно признанию того, что наша клиентка Виола Аллардайс виновна в смерти своего отчима… Этого-то он и добивается. Тогда у него будет достаточно оснований рекомендовать коронеру передать дело на рассмотрение Большого жюри.
  — Не слишком веселая участь ждет нашу клиентку, — согласился Николлз. — Будет скверно, если вам придется открываться Гринголлу, но вряд ли…
  Он поморщился и замолчал.
  — Что — «вряд ли»? — спросил Кэллаген.
  — Сами знаете. Вы ничего не скажете инспектору, потому что питаете слабость к красивым женщинам. Значит, вы будете молчать и предпочтете получить оплеуху, но не допустите, чтобы мисс Аллардайс оказалась в пиковом положении. Так уже не раз бывало.
  — Разве это не справедливо? — отозвался Кэллаген. — Виола Аллардайс — наша клиентка, а мы никогда не оставляем клиентов в беде.
  — Господи, — взмолился Николлз, — не изменяет ли мне слух? Когда я припоминаю некоторые номера, которые вы выкидывали с некоторыми нашими клиентами, мне становится не по себе.
  Он вздохнул.
  — Впрочем, может быть, игра стоит свеч… если она хорошо заплатит.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Она не заплатит нам ничего, — объявил он. — Единственный гонорар за это дело пока что поступил от Корины.
  Николлз пожал плечами, наполнил бокалы и передал один Кэллагену.
  — Мы работаем бесплатно на весь мир! — шутовски выкрикнул он. — Мы альтруисты! Зачем нам деньги, если нам обоим предстоит скоротать остаток дней в тюрьме?
  — Бывает и хуже, — философски заметил Кэллаген, отхлебнув виски. — Лучше подумай, где сейчас может находиться твоя приятельница — та самая, что работает секретаршей у Донелли?
  — Это проще простого — у меня есть ее адрес. Думаю, сейчас она сидит дома.
  — Отлично, — сказал Кэллаген. — Садись в свою колымагу и поезжай к ней. Пригласи ее на ленч и постарайся выяснить, чем сегодня занимается Донелли. Особенно меня интересует вечернее время. Узнай, когда он обычно появляется в клубе, и вообще выясни все, что возможно.
  Николлз встал, поставил на стол пустой бокал и поискал в кармане сигареты.
  — Ладно уж, — проворчал он, — до встречи под виселицей. Если узнаю что-нибудь интересное, — сообщу немедленно. Если нет, — буду не раньше завтрашнего утра.
  Дверь за помощником захлопнулась, и Кэллаген закурил новую сигарету. Его мысли возвратились к Корине. Удивительная женщина, думал он, чувственная, очаровательная, но, вместе с тем, глубоко порочная, да еще с ярко выраженными садистскими наклонностями. Вместе с Донелли она составляет страшную пару, по сравнению с которой семейство гремучих змей — приятная компания. Донелли, в конце концов, — обычный негодяй, хотя и с незаурядными способностями. Корина по всем статьям превосходила его. Она могла лгать с таким невинным видом, словно само небо вещало ее устами. Кэллаген хорошо помнил, что она говорила ему при первой встрече в баре «Корона». Казалось, он все еще слышал ее низкий, завораживающий голос, нанизывающий одну ложь на другую, как бусины на нитку: ах, она никогда не подозревала, что Виола была замужем… ах, что бы ни случилось, она должна сделать все, чтобы спасти Виолу… ах, он должен обязательно найти автора письма и помешать этому мерзавцу шантажировать Виолу… Господи, чего она только не говорила!
  Кэллаген усмехнулся: а чего стоили ее сегодняшние признания! У нее хватило духу выслушать его и раскрыть все свои карты. Она призналась во всем: в том, что вышла замуж за Донелли, в том, что ненавидела Люсьена, но не могла порвать с ним, наконец, она косвенно признала, что ненавидит Виолу. Кэллаген готов был предположить, что она питает ненависть и к себе самой…
  Этому брачному союзу могли бы позавидовать самые отпетые мошенники! С такой спутницей, как Корина, Донелли мог рассчитывать на многое. Он увидел в ней родственную душу и, вступив с ней в брак, без всякого труда уговорил шантажировать собственную сестру. Но похоже, что Корина и ему преподнесет сюрприз.
  Теперь Кэллаген начинал понимать, почему Онория Ваймеринг уговорила Виолу сохранить свой брак в тайне. Тетка, похоже, неплохо знала свою среднюю племянницу и отдавала себе отчет в том, что произойдет, если Корина станет владелицей поместья и состояния матери. Нетрудно было представить, что бы из этого вышло. Правда, прозорливость мисс Ваймеринг не смогла уберечь Виолу от беды.
  Кэллаген попытался восстановить в памяти детали своей прогулки с Кориной. Он отчетливо вспомнил ее красивые узкие руки, уверенно удерживающие рулевое колесо, ее большие задумчивые глаза, невинное выражение, которое она как маску надевала на лицо. Он вспомнил, как изменился ее голос, когда она заговорила о своем муже: он стал злобным и выражал ненависть и бессилие. Да, страшная женщина…
  И она еще требовала, чтобы Кэллаген задал хорошую трепку ее муженьку… Впрочем, это желание не казалось ему странным: после бесконечных издевательств Донелли ее, безусловно, манит идея физической расправы над ним. Садистские наклонности, ранее направленные на Виолу, она сейчас готова обратить против собственного мужа, чтобы потом выразить ему свое сочувствие, если, конечно, удастся скрыть радость…
  Дьявол, а не женщина!
  И все-таки Кэллаген не мог временами не восхищаться ею. Прошлой ночью он не раз поражался ее незаурядностью. Много ли на свете найдется женщин, которые, как Корина, ничего не будут отрицать и не попытаются оправдаться, когда неприятная правда брошена им в лицо? Вместо этого она рискнула обратиться к нему с просьбой. Если Кэллагену удастся проучить Донелли, то, по ее мнению, он совершит добрый поступок. Добрый поступок, подумать только!
  Что, черт побери, по ее мнению, добро, а что зло?
  Кэллаген пожал плечами, снял ноги с каминной решетки и подошел к окну.
  — Что размышлять на эту тему, — сказал он вслух, — надо признать, что Корина — загадка природы, и перестать думать об этом.
  В это время позвонила Эффи Томпсон.
  — Доброе утро, мистер Кэллаген, — усталым голосом сказала она. — Надеюсь, вы хорошо провели ночь?
  — Замечательно, Эффи, благодарю вас, — ответил Кэллаген. — А вам как спалось?
  — Не очень хорошо, учитывая то обстоятельство, что мне пришлось спать на кресле в вашем кабинете в ожидании звонка Джона Фрика.
  — Вы просто молодчина, — похвалил ее Кэллаген. — Кстати, когда я вернусь, не постесняйтесь напомнить мне о прибавке к жалованью, вы ее заслужили. Считайте это официальным заявлением, если, конечно, я не попаду за решетку.
  — Мне уже доводилось слышать о прибавке к жалованью, — сухо заметила Эффи. — Слава Богу, у меня хватило здравого смысла не воспринимать ваши слова всерьез. А почему вы собираетесь попасть за решетку, мистер Кэллаген?
  — В наши дни надо быть готовым ко всему, — философски заметил Кэллаген.
  — Неужели дела настолько плохи? — обеспокоено спросила Эффи, оставив свой холодный тон.
  — Все может быть, — сказал Кэллаген. — Но вы еще ничего не сказали о новостях из Кейптауна.
  — Джон Фрик позвонил сегодня утром, — доложила Эффи. — Я пыталась связаться с вами сразу после его звонка, но линия была занята.
  Руперт Шэрфем, работавший одно время инструктором танцев в «Роузхилл Данс Холл» — действительно тот человек, которого мы ищем. Фрик сообщил мне результаты его медицинского освидетельствования. Сравнив их с данными, приведенными в досье, вы убедитесь, что они идентичны. Я имею в виду родимое пятно у левой подмышки и несколько других примет.
  — С этим все ясно. Продолжайте, Эффи.
  — Шэрфем разыскивается кейптаунской полицией по двум обвинениям. В начале 1938 года он женился на Эрнестине Росслайер, брак зафиксирован в бюро записи гражданских актов Кейптауна. Его жена жива и работает на ферме Эрманос в провинции Кейптаун. Там против Шэрфема возбуждено дело об уклонении от уплаты алиментов. В чем его обвиняет родезийская полиция, пока не известно. Это все, что Фрик имеет на сегодня, но он продолжает поиски новой информации.
  — Передайте ему, чтобы успокоился, — сказал Кэллаген, — мне вполне хватит и этого. Отправьте ему телеграмму с просьбой переслать заверенную копию записи о бракосочетании. Она мне нужна срочно, поэтому пусть пошлет авиапочтой.
  — Будет сделано, — сказал Эффи. — Вы еще не знаете, когда вернетесь? Здесь скопилась масса корреспонденции, кроме того, мисс Ваймеринг по меньшей мере дважды пыталась разыскать вас.
  — Ничего не могу поделать, — вздохнул Кэллаген. — Мне придется задержаться здесь еще минимум на день. Постарайтесь как-нибудь продержаться до моего возвращения.
  — Выбора у меня все равно нет, — заметила Эффи. — Что же, удачи вам, мистер Кэллаген, и пожалуйста, постарайтесь не попасть за решетку.
  — Спасибо, — сказал Кэллаген. — Буду стараться изо всех сил.
  Кэллаген повесил трубку. Несколько минут он сидел как истукан, все еще не веря в свою удачу.
  — Ну и дела, черт побери! — наконец произнес он.
  Кэллаген подошел к шкафчику, вынул бутылку виски, отвинтил пробку и сделал королевский глоток. Повод для этого был достаточный.
  В дверь постучали.
  Это Гринголл, подумал Кэллаген, а с ним и неприятности.
  К счастью, он ошибся. Это пришла Патриция, очаровательная в своем красном твидовом костюма, в начищенных до блеска коричневых деревенских туфельках и коричневой фетровой шляпе, кокетливо надвинутой на глаза.
  — Добро пожаловать, — весело сказал Кэллаген. — Что новенького?
  — Я достала списки банкнот, Слим, — сообщила Патриция и вытащила листки из кармана жакета. — Держите. Никаких затруднений. В банке все прошло как по маслу.
  Кэллаген положил листки в карман.
  — Спасибо, Патриция, — сказал он. — Вы мне очень помогли. Хотите сигарету?
  — Не откажусь, — ответила Патриция. — А как дела у вас, Слим?
  — Не так хорошо, как хотелось бы, потому что я ожидаю новых осложнений с Гринголлом.
  Кэллаген достал пачку сигарет и протянул ей.
  — Где тетя Онория? — спросил он.
  — Она вернется примерно через полчаса, ходит где-то по магазинам. Мистер Гринголл ждет ее: он уже два раза звонил нам сегодня утром. Боюсь, уже ничего нельзя сделать. Это очень плохо, Слим?
  — Ничего, бывает и хуже, — успокоил ее Кэллаген улыбнувшись. — Это немного усложнит дело, вот и все. А где Виола?
  — Дома. Хотите поговорить с ней?
  — Да, и как можно скорее, — сказал Кэллаген. — Когда вернетесь, передайте ей, что нам надо встретиться. Скажем, около трех часов, только пусть не очень опаздывает. Я буду ждать ее у зеленой калитки.
  — Будьте спокойны, — заверила Патриция и встала. — Мне пора. Не рискуйте понапрасну, Слим, вы же знаете, я буду беспокоиться о вас.
  — Я буду предельно осторожен. Патриция улыбнулась.
  — Вы настоящий мужчина, Слим, в вас есть изюминка, я уверена в этом.
  — Я тоже, — улыбнулся Кэллаген, — только не знаю, где она зарыта. До встречи, Патриция.
  После ухода Патриции Кэллаген достал из кармана список, переданный ею. Вытащив из бумажника несколько банкнот, полученных от Корины, он сравнил номера: они совпадали, как он и думал.
  Кэллаген улыбнулся: Корина обманывала не только сестру, но и Донелли. Детектив не сомневался, что банкноты, лежащие перед ним на столе, были из последнего платежа Виолы. Корина оставила их себе, в этом, по-видимому, и заключалось объяснение «возросших» требований Донелли.
  Кэллаген положил банкноты и список в карман, спустился в гараж, сел за руль машины и не спеша, поехал по пустынной дороге в сторону Хэнтовера. Он пытался проанализировать события последних дней и с удовлетворением отмстил, что из разрозненных кусочков мозаики стала вырисовываться общая картина.
  Без пяти минут три Кэллаген припарковал свой автомобиль у опушки небольшого леса, окаймляющего склон холма между «Темной рощей» и шоссе, ведущего на Истбурн. Он пошел по тропинке вверх по склону холма мимо знакомой стены, окружающей усадьбу.
  Виола Аллардайс ждала его у калитки. Солнечные лучи, оживлявшие унылый пейзаж, окрасили светлые волосы в золотистый цвет, который подчеркивал тон легкого верблюжьего пальто, накинутого на плечи.
  «Что за женщина, — восхитился Кэллаген. — Ради нее не жалко никаких усилий».
  Когда он подошел поближе, лицо Виолы озарилось улыбкой.
  — Добрый день, — сказала она. — Вы неизменно действуете на меня как оазис в безводной пустыне на путешественника.
  — Меня впервые называют оазисом, — рассмеялся Кэллаген. — Но я с благодарностью принимаю этот комплемент, что бы он не означал. У меня есть для вас несколько важных сообщений — надеюсь, приятных. Я хочу, чтобы вы знали истинное положение вещей на тот случай, если мне придется неожиданно уехать.
  Виола подняла брови. Кэллаген готов был поклясться, что никогда в своей жизни он не встречал таких восхитительных глаз. Их сияние ослепляло его.
  — Но вы не навсегда покидаете нас? Мне горько бы было слышать это.
  — В самом деле? — спросил Кэллаген, подумав, что единственной причиной, которая могла бы заставить его уехать, была опасность в лице инспектора Гринголла, но он не стал распространяться об этом. — Расскажите мне, почему мой отъезд пугает вас? — Виола повернула голову, бросила отсутствующий взгляд поверх калитки на пустынные поля и тихо произнесла:
  — Знаете, я не могу этого объяснить. Я слишком долго чувствовала себя одинокой и несчастной. Вы принесли мне надежду, и единственные светлые мысли у меня сегодня связаны с вами.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Мои акции растут, — пошутил он. — Я уже не просто оазис в пустыне, но и источник светлых мыслей. Могу я надеяться, что ваша неприязнь ко мне с недавних пор поубавилась?
  Все еще продолжая смотреть в сторону, Виола сказала:
  — Зачем сегодня вспоминать об этом?
  — О'кей, — согласился Кэллаген. — А теперь приготовьтесь к потрясению: вы никогда не были миссис Руперт Шэрфем. Более того, вы никогда юридически не были замужем и, таким образом, никогда юридически не нарушали завещания вашей матери. Вы законная владелица «Темной рощи» и всего состояния. Что вы на это скажете?
  Виола недоуменно посмотрела на него.
  — Что вы хотите этим сказать? Может быть, вы просто смеетесь надо мной?
  — То, что вы слышали, — правда. Все не так скверно, как кажется. Вам повезло, что война началась сразу же после вашей так называемой свадьбы. Если бы Шэрфем не вступил в Королевские ВВС, вам пришлось бы жить вместе. Боюсь, это не доставило бы вам радости.
  — Послушайте, — сказал Виола, — объясните толком, что значат ваши слова? Вы понимаете, какое это имеет для меня значение?!
  — В 1938 году, — объяснил Кэллаген, — Руперт Шэрфем работал танцовщиком в заведении под названием «Роузхилл Данс Холл» в Кейптауне. Тогда же он женился на женщине по имени Эрнестина Росслайер.
  У нее есть ребенок от этого брака, и она до сих пор разыскивает Шэрфема. Ныне она работает на ферме в местечке Эрманос, провинция Кейптаун. Следовательно, женившись на вас в 1939 году, Шэрфем уже нарушил закон. У человека не может быть двух жен.
  — О, Господи! — воскликнула Виола и прислонилась к стене.
  Кэллагену показалось, что она упадет в обморок, но Виола справилась с собой.
  — Это замечательно, — тихо сказала она. — Вы возвращаете мне жизнь!
  — Да, спасительное известие, — согласился Кэллаген. — И весьма своевременное: одним махом снимает все вопросы.
  — Теперь все будет в порядке? — спросила Виола. — Я так счастлива!.. Вы вполне уверены в своих словах?
  — Полностью, — успокоил ее Кэллаген. — Я получил полное досье на Шэрфема, включая результаты служебного медицинского обследования и подробное описание его деятельности в Кейптауне. Инструктор танцев из «Роузхилл Данс Холл» и пилот Руперт Шэрфем — одно и то же лицо! Мой агент на днях пришлет копию свидетельства о браке. Когда оно окажется у нас в руках, мы потребуем расторжения вашего брачного контракта. Так или иначе, вы остаетесь мисс Аллардайс.
  — Я начинаю думать, что вы добрый волшебник. — Кэллаген вздохнул.
  — Боюсь, найдутся люди, которые не разделят вашу точку зрения.
  Виола пристально посмотрела на него.
  — Меня не интересует чужое мнение. Я навсегда останусь при своем… навсегда.
  — Ну что ж, весьма похвально с вашей стороны. Теперь перейдем к менее приятным новостям. Боюсь, они покажутся вам не столь радостными.
  Ее лицо вновь стало серьезным.
  — Новые осложнения? — спросила она.
  — И да, и нет. Они не касаются непосредственно вас, — сказал Кэллаген. — Речь идет о Корине. Должен признать, хотя она и является моим клиентом, но мне ее общество не доставляет большого удовольствия.
  — Я и не подозревала, что Корина — ваш клиент, — сказала Виола после непродолжительной паузы.
  — Вы и не могли этого знать, — добродушно согласился Кэллаген. — Иногда люди обращаются ко мне за консультацией, и я обычно стараюсь не разочаровывать их. Корину интересовало авторство анонимного письма. У нее были соображения на этот счет, и она хотела их проверить. Она подозревала Донелли и заплатила 75 фунтов, чтобы я проверил ее предположение.
  — Ну, и что же? — поинтересовалась Виола.
  — Полагаю, вы имеете право узнать результат, тем более, что эти 75 фунтов были частью тех денег, которые вы недавно передали ей для Донелли. Многообещающая молодая особа, не правда ли? Готова обмануть родную сестру. Кстати, сколько вам пришлось заплатить?
  — Четыреста фунтов, — сказала Виола.
  — Вероятно, сотню она оставила себе, — предположил Кэллаген. — Так или иначе, эти деньги были частью последнего платежа. Я проверил номера банкнот, между прочим, с помощью Патриции. Она славная девушка, ваша сестра.
  — Патриция — просто чудо, — согласилась Виола. — Значит, она помогала вам?
  Кэллаген кивнул.
  — Получается, пока вы работаете на нашу семью, семья, в свою очередь, работает на вас. — Виола рассмеялась. — Неплохое разделение труда. Скажите, есть ли среди нас кто-то, кто не был бы вашим клиентом?
  — У меня достаточно широкие плечи, — весело сказал Кэллаген. — Чем больше клиентов, тем лучше. Но подождите, я еще не сказал самого сенсационного: Корина — замужняя женщина, уже долгое время она является женой Донелли.
  Виола снова прислонилась к стене. На этот раз она была потрясена еще больше. Ее лицо побледнело.
  — Вы хотите сказать… — начала она.
  — Да, да. В общих чертах это выглядело так: Руперт Шэрфем, ваш мнимый супруг, и Люсьен Донелли служили в одном полку. Они вместе летели в самолете, который был сбит над Италией. В результате катастрофы серьезно пострадал один Донелли. Они попали в плен к итальянцам и были помещены в лагерь для военнопленных. В таких условиях мужчины быстро находят общий язык. Спустя некоторое время Шэрфем получил письмо, в котором вы сообщили о смерти матери и о завещании. Шэрфем посвятил Донелли в свои дела, умолчав лишь о своей первой женитьбе в Южной Африке. Через какое-то время Шэрфем и Донелли решили бежать из лагеря. При переходе через линию фронта Шэрфем был убит, а Донелли вернулся в Англию, обладая весьма ценной информацией. После госпиталя он попросил направить его в реабилитационный центр Харстмонсе, поближе к «Темной роще» Пока все ясно?
  Виола молча кивнула.
  — Здесь ему повезло, — продолжал Кэллаген, — он встретил Корину, и вы легко можете представить, что произошло дальше. Конечно, Донелли — негодяй, но, увы, он необычайно привлекателен для женщин. Короче говоря, Корина влюбилась в него, и они быстро нашли общий язык. Но Донелли не хотел рисковать, ему нужна была полная власть над вашей сестрой. Женившись на ней, он приобрел такую власть. Не знаю при каких обстоятельствах, но свадьба состоялась. Вскоре после этого, убедившись, что Корина не слишком любит вас, он доверил ей свою историю. Его расчет оказался верным: Корина с удовольствием согласилась помогать ему. В некотором роде это было семейное предприятие, но Донелли недооценил Корину: она не довольствовалась ролью посредницы и ни в чем не уступала ему. Корина начала обманывать и своего мужа: часть ваших денег она оставляла себе. В конце концов у Донелли появились подозрения. Он перестал доверять Корине и начал подумывать об усовершенствовании своего метода добывания денег.
  — Следуя своему плану, — продолжал Кэллаген, — он написал анонимное письмо. Нетрудно было представить себе, какое впечатление должно было произвести это письмо на вашего отчима. Полковник Стенхарст должен был принять меры, в результате которых вы лишались наследства, и состояние автоматически переходило к Корине. Вспомните: никто, за исключением одного-двух полностью незаинтересованных людей, не подозревал, что Корина была замужем. Если бы замысел Донелли осуществился, Корина снова оказалась бы в его руках. В любой момент он мог сыграть с ней ту же шутку, которую уже опробовал на вас. Иными словами, он намеревался всю жизнь оставаться тайным владельцем «Темной рощи». Должен признать, это неплохой план. Тем не менее он не сработал.
  — Звучит почти фантастически, — прошептала Виола.
  — Правда часто звучит фантастически, — сказал Кэллаген, — но от этого она не перестает быть правдой. Теперь в этом деле многое стало понятным, но до его окончания еще далеко.
  — Вы удивительный человек, — повторила Виола. — Какая досада, что я не сразу поняла вас.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Излишняя доверчивость тоже до добра не доводит, и у меня нет претензий к вам. Я верю, что ненависть и любовь всегда живут рядом.
  Он закурил и стал прощаться.
  — Что вы собираетесь теперь делать? — спросила Виола. — Посвятите меня в ваши планы.
  Кэллаген улыбнулся еще шире.
  — Моя ближайшая задача — держаться подальше от инспектора Гринголла. В данный момент он не слишком расположен ко мне. А мне бы хотелось иметь руки развязанными, чтобы довести расследование до конца.
  — Что же вы натворили, Слим? — обеспокоилась Виола.
  — Ничего особенного, — сказал Кэллаген. — Просто у полицейских существует предубеждение против лиц, сознательно манипулирующих уликами, особенно в случаях со смертельным исходом. Да и к частным детективам они не испытывают симпатии… Кто их осудит за это? Во всяком случае, не я. Мои пути и пути Гринголла пересекались и ранее, и у нас уже возникали напряженные ситуации. Вся беда в том, что у Гринголла хорошая память.
  — Понятно, — протянула Виола. — Значит, сейчас снова возникла напряженная ситуация?
  — Дело не в том, как это назвать. Просто Гринголл недоволен ходом расследования и подозревает, что я где-то поставил ему подножку. Вообще-то он очень хороший и честный полицейский, именно на таких, как он, и держится полиция. Но, раз уж так случилось, самое лучшее для меня — какое-то время не попадаться ему на глаза. Я останусь поблизости, просто перейду на нелегальное положение.
  — Новые неприятности, — вздохнула Виола. — Может быть, я смогу чем-нибудь помочь? Постарайтесь держать меня в курсе событий.
  — Не волнуйтесь, — успокоил ее Кэллаген. — Я найду способ связаться с вами. А пока — до свидания.
  Виола протянула ему руку.
  — До свидания, мистер Кэллаген. Да поможет вам Бог!
  Кэллаген рассмеялся.
  — Если вы будете продолжать разговор в том же духе, я не удержусь от слез.
  Пожав ей руку, он медленно пошел по тропинке.
  Виоле очень хотелось, чтобы он обернулся, но, к ее огорчению, этого не произошло.
  * * *
  Когда Кэллаген вернулся в отель, Николлз сидел в баре. Он проворно встал с места, подошел к стойке, заказал двойное виски с содовой и принес шефу.
  — Мне нравится провинция, — доверительно сообщил он. — Виски наливают сколько хочешь, воздух тоже пьянит… Что еще человеку надо? Знай себе пей да пой песни. Я дитя природы, простой деревенский парень… Здесь я это понял.
  — Тебе не хватает только соломы в волосах, — с сарказмом заметил Кэллаген.
  — Появится и солома, — заверил Николлз, — зачем торопиться? Кстати, я едва не отдал Богу душу, и все из-за сна, который приснился мне прошлой ночью. Паршивый сон. Будто бы вас упрятали за решетку… Хотя не исключено, что виновато виски.
  — И я надеюсь, что это виски, а не озарение свыше… — усмехнулся Кэллаген. — Ты лучше доложи, что у тебя нового?
  — Сегодня в клубе намечается большое шоу, — быстро сменил тему Николлз. — Окончится не раньше полуночи. Моя куколка уверена, что Донелли к финалу обязательно появится, хотя бы для того, чтобы собрать деньги и чеки. Но учтите, это всего лишь ее предположение.
  Кэллаген кивнул и отхлебнул виски.
  — Полагаю, у тебя уже назначено свидание на сегодняшний вечер? — спросил он.
  — Да, — признался Николлз. — Нечто в этом роде, если вы меня правильно понимаете. Но если у вас есть для меня дело…
  — Все в порядке, — успокоил его Кэллаген. — Ничего существенного. Но утром ты мне наверняка понадобишься. Скажем, в десять часов.
  — О'кей, буду ровно в десять, — обрадовался Николлз и направился к двери.
  Кэллаген допил виски, вышел из бара и начал медленно подниматься по лестнице. Им овладело беспокойство, предчувствие, что должно что-то произойти. В сложившейся ситуации это могло быть все, что угодно.
  Он открыл дверь, ведущую в гостиную — и увидел Гринголла. Инспектор стоял у камина с неизменной короткой трубкой в зубах и выражение его лица не обещало ничего хорошего.
  — Вот оно, — подумал Кэллаген. — Представление начинается, Бог знает, чем оно закончится. С Гринголлом трудно будет договориться.
  — Хэлло, Слим, — мрачно поздоровался Гринголл. — Как видишь, я поджидаю тебя, у меня было предчувствие, что ты скоро возвратишься. Может быть, выпьем для начала?
  — Минутку, — сказал Кэллаген.
  Он открыл стенной шкафчик, достал бутылку, сифон и приготовил напитки.
  — Кажется, я должен извиниться перед тобой, Слим, — продолжал Гринголл.
  Он с удовольствием отхлебнул виски с содовой.
  — А в чем дело? — поинтересовался Кэллаген. Гринголл выбил трубку и положил ее на каминную доску.
  — Все скромничаешь, Слим. Ты отлично знаешь, что я подозревал тебя в умышленном манипулировании уликами и не верил ни одному твоему слову. Ты прекрасно понимал, что я никогда серьезно не подозревал мисс Ваймеринг. Я ждал только ее показаний, чтобы окончательно припереть тебя к стене. Я очень прозрачно намекнул тебе на это…
  — Правильно, так оно и было. Но, честно говоря, я не принял вашего замечания всерьез, — сказал Кэллаген.
  Гринголл сделал еще один глоток.
  — Ты, видимо, раньше меня заподозрил, что Патриция Аллардайс приложила здесь свою руку, усовершенствовав сцену преступления по своему вкусу.
  Кэллаген улыбнулся, подумав о Патриции с необычной теплотой. Что за девушка! Настоящее чудо. Вслух он произнес:
  — Теперь многое проясняется, а как вы догадались об этом?
  — Если бы я не был занят другими проблемами, я давно бы подумал о такой возможности. Видишь ли, по вполне понятным причинам я обязан был заняться изучением всех членов семьи, но я упустил это милое дитя из виду, не подумав, что Патриция обожает всевозможные театральные эффекты, и у нее развилась мания переносить сценические трюки в повседневную жизнь. То, что случилось, — вполне в ее стиле. Глупость, конечно, но что с нее взять?
  Кэллаген укоризненно покачал головой.
  — Значит, она призналась? — спросил он.
  — Призналась, — проворчал Гринголл. — Между нами говоря, она сама до смерти напугана неожиданными последствиями своего поступка. А выяснилось все вот как. Сегодня днем я отправился в «Темную рощу» и имел продолжительный разговор с мисс Ваймеринг. Я попросил ее во всех подробностях припомнить события того дня. Как я и предполагал, она была потрясена случившимся и в считанные минуты поспешила покинуть место трагедии. О том, чтобы прикоснуться к трупу не могло быть и речи. Все, что она сумела припомнить, это чувство страха, охватившее ее при виде тела полковника, распростертого на полу. Кстати, она не сомневалась в его самоубийстве.
  — Разумеется, — сказал Кэллаген. — Смерть полковника была для нее тяжелым ударом, а при мысли, что кто-то из близких приложил к этому руку, бедняга сошла бы с ума.
  Гринголл допил виски, аккуратно поставил стакан на стол, взял трубку и принялся набивать ее.
  — Я намекнул ей, — продолжал он, — что кто-то, по-видимому, попытался изменить сцену преступления и, возможно, имел серьезные основания для этого. Я добавил, что после Саллинса к телу подходили только вы двое, причем в разнос время. Следовательно, кто-то из вас лгал мне. Извини меня за ошибку, но согласись, что основания для подозрений были немалые. Не секрет, что тебе и прежде случалось баловаться с уликами только потому, что они по какой-то причине не укладывались в твою схему. Однако мисс Ваймеринг решительно отвергла подобную возможность, заявив, что не понимает, какую цель ты мог бы преследовать подобными действиями. Я возразил, что факт остается фактом: кто-то по-своему усмотрению изменил сцену трагедии. И если она отрицает свою вину, то подозрения падают на тебя…
  — Логично, — пробормотал Кэллаген. — Что же произошло потом?
  Гринголл рассмеялся.
  — Дверь неожиданно открылась, — сказал он, — и на пороге вся в слезах появилась Патриция Аллардайс, бледная, как полотно. Жуткая пародия на Теда Бара в каком-то старом фильме. По-видимому, она с самого начала подслушала наш разговор и, естественно, перепугалась не на шутку. Она мямлила и заикалась, но под конец призналась, что убрала платок, лежавший у тела полковника, потому что это был ее собственный платок с инициалами, который она одолжила полковнику примерно неделю назад, когда старику потребовалось протереть очки. Потом она вспомнила, что много раз держала в руках и пистолет, когда отчим демонстрировал его членам семьи. Она, видите ли, опасалась, что на рукоятке могли сохраниться отпечатки ее пальцев. Маленькой идиотке было невдомек, что к этому времени все прежние отпечатки были перекрыты более поздними. Короче, она решила, что ее могут заподозрить в убийстве, и прибежала в беседку. Она вытерла пистолет и забрала носовой платок. Ясное дело, она была слишком напугана, чтобы распространяться о своем подвиге, но, услышав о моих подозрениях, пришла в еще больший ужас и решила, что лишь чистосердечное признание сможет облегчить ее участь.
  Я прочел ей небольшую лекцию на этот счет, но решил оставить ее поступок без последствий. В итоге моя задача еще более осложнилась.
  — Ясно, — задумчиво сказал Кэллаген. — Фактически, вы вернулись к исходной точке.
  Гринголл уныло кивнул.
  — К сожалению, ты прав, хотя, может быть, еще не все потеряно, если ты захочешь помочь мне. Ответь, почему ты сказал Мэнстону из полиции Брайтона, что работаешь на меня, когда наводил у него справки о Корине Аллардайс?
  — Надеялся, что это поможет мне побыстрее получить нужную информацию, — ответил Кэллаген. — Мои надежды оправдались: я узнал, что Аллардайс вышла замуж за человека по фамилии Донелли, ныне владельца «Марден-клаба» неподалеку от Роттингена.
  Произошло это достаточно давно. Донелли тот самый человек, который послал анонимное письмо полковнику, а затем и его копию на ваше имя.
  — Что ж, я не против, когда мое имя используется для добрых дел. Но знай, трудолюбивая пчелка, что я раньше тебя установил факт замужества Корины Аллардайс, так как Мэнстон уже рассказал мне об этом, когда я сам наводил справки о семействе. Вот почему он был так поражен, когда появился ты и начал задавать вопросы по поводу Корины, якобы по моему поручению. Мэнстон заподозрил неладное и позвонил мне сразу же после твоего отъезда. А теперь скажи, как тебе удалось установить автора письма?
  — Машинка, на которой оно было напечатано, обнаружена в конторе Донелли. Мы сравнили шрифт с образцом, полученным от секретарши Донелли. Интересно, что Корина с самого начала подозревала своего мужа и попросила меня проверить ее предположение.
  — Следовательно, вы работали и на Корину Аллардайс? — не без иронии спросил Гринголл. — Похоже, тебе пришлось побегать, Слим.
  Кэллаген усмехнулся.
  — Да уж, — признался он. — Кстати, даже если бы я не работал на нее, мне бы пришлось проверить машинку Донелли по собственной инициативе. Честно говоря, я недооценивал Корину. Донелли — достаточно мерзкий тип, но на ней негде пробы ставить…
  — Ты недалек от истины, — сказал Гринголл. — Подозреваю, что это она перерезала телефонный провод накануне убийства полковника.
  — Она сама призналась мне в этом, — усмехнулся Кэллаген.
  — Как ты думаешь, зачем она это сделала? — поинтересовался Гринголл.
  Кэллаген пожал плечами.
  — Корина объяснила это тем, что подслушала разговор полковника с Николлзом и решила предотвратить появление частного детектива в «Темной роще» или, по крайней мере, оттянуть его прибытие до тех пор, пока она не узнает все о письме, полученном Стенхарстом.
  — Ее интересовало содержание письма?
  — Совершенно верно. Во всяком случае, такова ее версия.
  — Ты не поверил ей? — поинтересовался Гринголл.
  — Ни единому слову.
  — Но почему? Ее объяснение звучало достаточно правдоподобно.
  — Чушь, — сказал Кэллаген. — Впрочем, судите сами. Допустим, она подслушивает разговор полковника и узнает о существовании какого-то письма и о том, что Стенхарст намеревается поздно вечером предпринять новую попытку связаться с частным детективом. На что, собственно, может рассчитывать Корина, перерезав провод? Если полковник действительно очень хочет поговорить со мной, не так уж трудно найти другой телефон. Для этого нужно лишь выйти за ворота усадьбы, что Стенхарст и сделал: второй раз он попытался связаться со мной из телефонной будки рядом с дорогой.
  — Твои слова не вызывают у меня возражений, но ты забыл о письме. Возможно, Корина рассуждала так: старик ночью не решится выходить из дома, значит я получу отсрочку, чтобы придумать какой-нибудь выход. Если же он все-таки отправится звонить, она надеялась воспользоваться его отсутствием, чтобы узнать содержание письма.
  — Чушь, — повторил Кэллаген. — При всех своих странностях полковник был далеко не глуп. Как можно было надеяться, что полковник оставит письмо, содержащее информацию, способную изменить жизнь семьи, в таком месте, где всякий сможет его найти? Корина вряд ли рассчитывала на такую удачу.
  — Пожалуй, ты прав, — согласился Гринголл, — но у Корины могли быть в запасе и другие способы ознакомиться с содержанием письма. Невозможно в точности проследить за ходом ее мыслей.
  — Хорошо, — сказал Кэллаген. — Допустим, существовал какой-то гениальный способ. В конце концов это ничего не меняет. Вернемся к перерезанным телефонным проводам. Зачем Корина так настойчиво утверждает, что их перерезала именно она? Да затем, что по каким-то соображениям ее устраивает, чтобы мы думали так, а не иначе.
  — Но провода действительно были перерезаны, — возразил Гринголл.
  — Разумеется, — согласился Кэллаген. — Но возникает вопрос: кто был больше всего заинтересован в этом?
  — Для частного детектива мозги у тебя работают совсем неплохо, Слим, — заметил Гринголл.
  — Мозгами шевелят иногда и полицейские, — заметил Кэллаген. — Просто иногда частный детектив находится в лучшем положении, чем они. Он располагает возможностями, которые недоступны простому полицейскому. Для него не существует официальных правил ведения расследования. Он может льстить, подкупать, угрожать. Словом — делать все, что не нарушает границы дозволенного, ибо в этом случае сам рискует оказаться в когтях закона.
  — Прекрасная речь, — сказал Гринголл и снова взялся за трубку. — Я с удовлетворением принимаю комплимент в адрес полиции, но меня больше интересуют твои соображения по поводу того, зачем и кем был перерезан телефонный провод?
  — Помилуйте, — ухмыльнулся Кэллаген. — Вы же сами навели меня на мысль о том, что это не проделки Корины.
  — Перестань ухмыляться и объясни все толком, — сердито сказал Гринголл.
  — Пожалуйста. Если припомните, вы в прошлый разговорили, что телефонистка подслушала часть разговора полковника с моим помощником. Значит, телефонная будка на дороге Хэнтовер-Алфристаун не имеет автоматической связи с Лондоном, следовательно, приходится соединяться через оператора в Брайтоне. Чего это ради старик протопал ночью полмили, чтобы сделать вторичный звонок? Если бы ничего не случилось, он мог бы дождаться утра… А почему не поднял на ноги весь дом, обнаружив перерезанные провода? При его характере это выглядит странно.
  Выводы напрашиваются сами: шума Стенхарст не поднял… потому что сам перерезал провода. А со мной спешил связаться из-за того, что почувствовал опасность.
  Я не могу описать детали происшедшего, но, очевидно, схема событий была близка к той, которую я себе нарисовал.
  Кэллаген собирался было налить по новой порции виски с содовой, но Гринголл нетерпеливо остановил его.
  — Подожди с выпивкой, Слим, ты меня слишком заинтриговал.
  Кэллаген послушно вернулся на свое место и продолжил рассказ.
  — Итак, Корина подслушала разговор отчима и решила, что пора ввести в игру Донелли, Со слов Виолы, ее сестра выходила из дома. Наверное, она направилась к уже известной нам телефонной будке, чтобы связаться с ним, но по дороге сообразила, что будка не оборудована автоматической связью, и ей придется делать заказ телефонистке, сидящей на коммутаторе. Корина прекрасно знала здешние обычаи: скучающая на ночном дежурстве телефонистка вполне способна запомнить содержание беседы, поэтому предпочла не рисковать. Она возвратилась в дом и позвонила Донелли по телефону, установленному в холле. И тут происходит самое интересное.
  — Я понял, — рассмеялся Гринголл, — теперь полковник подслушал ее разговор.
  — Правильно, — согласился Кэллаген. — Он услышал слабый звук, возникающий при использовании параллельного аппарата, поднял трубку и услышал, как Корина сообщает Донелли о случившемся, и тот обещает предпринять что-нибудь, чтобы обезвредить Стенхарста. Вы понимаете, что должно произойти дальше?
  — Догадываюсь.
  — Корина считала, что Стенхарст мирно спит в своей постели. Сама она не смыкала глаз в ожидании ответного звонка. Но полковник слишком разозлился, чтобы заснуть. У него и так дурной характер, а теперь он просто взбешен. Он принимает решение помешать Корине вторично поговорить с Донелли и перерезает провода, затем выходит из дому, чтобы снова позвонить мне теперь уже из телефонной будки. Как известно, ему не повезло. Донелли не откажешь в быстроте действий: когда полковник дозвонился до моего клуба, я уже отключился. Неизвестный доброжелатель подсыпал какую-то дрянь в мое виски.
  — Понимаю, — подмигнул Гринголл, — специфические условия работы частного детектива.
  — Смейтесь, сколько хотите, — сказал Кэллаген, — Разумеется, у полицейских условия работы куда безопаснее для здоровья.
  — А теперь давайте поговорим о следующем дне, — предложил Гринголл, — о дне убийства. Полагаю, тебе известно имя убийцы?
  — Думаю, да. Но об этом еще рано говорить, и бесполезно давить на меня, Гринголл, — вы ничего не услышите.
  — Я и не думал давить на тебя, — заверил Гринголл, — просто надеялся узнать твое мнение.
  — Так я и поверил, — сказал Кэллаген. — Но кое-что я все-таки скажу. Дело подошло к критической точке. Ни одному мошеннику еще не удавалось совершить преступление, не оставив после себя хоть каких-то следов. Чем больше они стараются избавиться от улик, тем активнее действуют. Вот на этой активности мы их и поймаем. Я всегда доверял своему чутью, а оно сейчас говорит мне, что развязка приближается. Не пройдет и двадцати четырех часов, как случится нечто такое, что поставит точку в этом деле. Нам остается только спокойно сидеть и ждать.
  — Очень хорошо, — сказал Гринголл. — Я готов посидеть и подождать. Но почему ты считаешь, Слим, что развязка уже близка?
  — Да потому, что мой опыт в таких делах подсказывает, что когда мошенники начинают грызться между собой, развязка не за горами… Потерпите немного, Гринголл, и не торопите события. Поверьте, все разрешится само собой.
  Гринголл положил трубку в карман и взялся за шляпу.
  — Я не собираюсь торопить события, — сказал он. — Я отправляюсь в Брайтон повидать свою престарелую родственницу. Я не видел ее много лет. Может быть, мы встретимся завтра, тогда и поговорим — официально, при свидетелях.
  Кэллаген улыбнулся.
  — Буду очень рад встретиться с вами, — сказал он. — Я очень надеюсь дожить до завтра.
  Глава 8
  Немезида
  Кэллаген сидел в полупустом баре Королевского отеля «Суффолк» в Брайтоне. Он только что покончил с седьмой порцией двойного виски с содовой и, проклиная свое пагубное пристрастие к этому чертову напитку, подошел к стойке, чтобы заказать его в восьмой раз. Держа бокал в руке, он вернулся к своему столику.
  Настроение у него было паршивое, поэтому он никак не мог напиться до полного кайфа. Ему удалось достичь лишь первой стадии опьянения. Выпитого оказалось недостаточно, чтобы почувствовать умиротворение, возбуждение или просто потребность поговорить с кем-нибудь. Хуже того: чем больше он пил, тем больше впадал в депрессию. Видно, пришла пора осуществить давнишнее намерение и покончить с нездоровой наклонностью к неумеренному употреблению виски и сигарет. Кроме экономии денег, это, возможно, избавит его от паскудного утреннего кашля, приступы которого мучили в последнее время. Хорошо бы заняться каким-нибудь спокойным делом, которое будет тебе по душе, тогда намного легче отказаться от выпивки и сигарет, но почему-то такие дела редко попадали в поле зрения «Сыскного агентства Кэллагена».
  Был еще один вариант — стать менее снисходительным к себе в отношении спиртного, но он не очень нравился частному детективу, поэтому он заказал новую порцию. Но оказалось, что даже лошадиная доза виски не в силах заставить его не думать о Гринголле. Кэллагену было совершенно ясно, что имел в виду инспектор, говоря об официальной беседе при свидетелях: мудрый коп ни на минутку не поверил Патриции, точно так же, как в свое время версии о мисс Ваймеринг. После допроса этой достойной леди он знал, что она заперла дверь пагоды, и никто не мог войти туда вплоть до прибытия полиции. Когда Гринголл говорил о том, что помимо тетушки Онории никто другой, кроме Кэллагена, не может нести ответственность за манипулирование уликами, он подразумевал именно это. Но инспектор был не прочь сделать вид, что принимает историю Патриции за чистую монету, чтобы дать ему, Кэллагену, еще немного времени на тот случай, если у детектива еще оставались в запасе какие-то козыри.
  Но всякие отсрочки когда-нибудь заканчиваются, и придет час, когда Гринголл соберет всех свидетелей и определит местонахождение каждого к моменту прибытия полиции. Вот тогда держись, Слим!
  И Гринголл будет прав. Он с самого начала не сомневался, что по вине Кэллагена была уничтожена часть улик. В дальнейшем из-за новых ухищрений того же Кэллагена полиция фактически лишилась последнего шанса провести расследование надлежащим образом. Что оставалось в этой ситуации инспектору? Он предпочел дать Кэллагену возможность заплатить по счету, предложив следствию эквивалент уничтоженных им улик. И этот эквивалент, по прикидке Кэллагена, должен быть очень весомым, если ему не удалось таковой раздобыть, тем хуже для него. Гринголл найдет способ привести в чувство зарвавшегося детектива. В этом можно было не сомневаться.
  Его мысли переключились на Корину. Чего же этой суке не хватает? Судьба щедро одарила ее красотой, здоровьем, богатством, но ей этого мало, надо топтать всех, кто встретится на ее пути. Одна ее идея проучить Донелли руками Кэллагена чего стоила! Да уж, чистый образец садистки-любительницы, не в пример своей старшей сестре…
  При одном воспоминании о Виоле у Кэллагена потеплело на сердце. Он не видел в этой женщине ни одного изъяна, все в ней было прекрасно и гармонично. Ему нравился ее голос, походка, фигура, а нежность и беззащитность Виолы сводили его с ума… А что стоило ее умение при любых обстоятельствах оставаться самой собой? Он знал много красивых женщин, которые, в зависимости от обстоятельств, могли быть чопорными и надменными или льстивыми и заискивающими, а Виола была выше этого.
  Удивительные все-таки женщины в этой семье! Кроме Виолы и Корины существовала еще мисс Ваймеринг — очаровательная, хорошо воспитанная и приятная во всех отношениях пожилая леди. Была, наконец, Патриция — юная, великодушная, славная девушка. Патриция когда-нибудь вырастет в потрясающую женщину, думал Кэллаген. Но Корина… Корина — это ужас. Другого определения для Корины у него не было.
  Бармен выразительно взглянул на Кэллагена: кроме него в баре никого не было.
  — Мы закрываемся через три минуты, сэр, — вежливо сообщил он. — Желаете еще порцию на дорожку?
  Кэллаген поднялся.
  — Почему бы и нет? — сказал он.
  Он подошел к стойке, взял протянутый барменом бокал, одним глотком осушил его.
  — Где здесь ближайший телефон? — спросил он, положив фунтовую банкноту на стойку.
  — В конце коридора, сэр.
  — Спасибо. Сдачу можете оставить себе. — Кэллаген вышел из бара, прошел по коридору до телефонной кабины и набрал номер «Марден-клаба». Часы показывали ровно одиннадцать.
  На другом конце линии кто-то поднял трубку.
  — Вас слушают, — раздался высокий капризный голос.
  «Голубой», решил про себя Кэллаген.
  — Можно попросить мистера Донелли? — сказал он. — У меня важное дело к нему.
  — Его нет в клубе. Он вернется около двенадцати, но никого не собирается принимать. Сомневаюсь, что он согласится подойти даже к телефону.
  — Так или иначе, ему придется поговорить со мной. Меня зовут Кэллаген. Сообщите ему о моем звонке. Я перезвоню позднее.
  — Будет сделано, — в трубке раздалось хихиканье. — А ты лихой малый, не так ли? Мужик с головы до ног, со всеми положенными причиндалами!
  — Да, у меня все, как положено, — выразительно сказал Кэллаген. — Вам что, это в диковинку?
  Он повесил трубку и вышел из бара. Ветер с моря приятно освежал лицо. По небу плыла полная луна. Торопиться было некуда. Кэллаген обогнул здание отеля, подошел к машине и сел за руль. Он просидел неподвижно минут пятнадцать, затем включил мотор и повел автомобиль по направлению Истбурн-роуд.
  * * *
  Церковные часы Хэнтовера пробили двенадцать, когда Кэллаген вышел из машины у знакомой телефонной кабины. Он бросил в прорезь аппарата две монеты и сообщил оператору номер клуба.
  У телефонистки был приятный голос. Интересно, может быть, она принимала последний заказ полковника Стенхарста? Похоже, маленькая красная кабина на пустынной провинциальной дороге займет свое место в истории местечка. В криминальной истории, во всяком случае.
  Тот же самый высокий язвительный голос ответил на его вызов.
  — Хэлло, надо полагать, это опять настойчивый мистер Кэллаген, не так ли?
  — Возможно, — ответил Кэллаген. — Ну как, появился Донелли? Передайте ему, чтобы подошел к телефону.
  — Сию минуту, — сказал голос, — только не надо хамить.
  Прошла минута-другая. Кэллаген терпеливо ждал. Наконец он услышал голос Донелли.
  — Хэлло, Кэллаген! Очень мило с вашей стороны, что вы объявились. Как ваши дела? Я всегда рад разговору со старыми друзьями.
  — А я рад узнать об этом, — сообщил Кэллаген светским тоном. — Мне надо встретиться с вами.
  — Вообще-то я собирался ложиться спать, у меня был нелегкий день, — заколебался Донелли. — Но, если вы настаиваете… Я всегда рад повидать вас Приходите, выпьем вместе.
  — Благодарю, — сказал Кэллаген, — мое дело не терпит отлагательств, кроме того, у меня есть кое-какие деньги для вас.
  — Неужели? — со смешком спросил Донелли, и Кэллагену было нетрудно представить себе его самоуверенную физиономию. — Что же это за деньги?
  — Открою небольшой секрет: это деньги, которые Корина позабыла передать вам в последний раз. Около семидесяти пяти фунтов, каким-то образом затерявшихся в ее сумочке.
  Донелли рассмеялся снисходительным смехом человека, которому хорошо известны все слабости человеческой натуры.
  — Однако, это становится интересным, — сказал он. — Итак, эта маленькая сучка решила поживиться за мой счет?
  — Вам виднее, — заметил Кэллаген. — В конце концов, будьте снисходительны, сумма не столь уж велика. К тому же она очень раскаивается в этом.
  — Вы знаете, иногда мисс Аллардайс бывает почти настолько же умна, насколько красива. Когда мне вас ждать?
  — Буду у вас минут через двадцать.
  — Хорошо, — сказал Донелли. — Жду.
  Кэллаген повесил трубку и вышел из телефонной кабины. Он сел в машину и не спеша повел ее в сторону Алфристауна. Ему следовало хорошенько прочистить мозги перед решающей схваткой. Еще немного — и все будет решено. Эта мысль заставила его прибавить скорость.
  Было около половины первого, когда Кэллаген остановил машину на обочине дороги несколько в стороне от «Марден-клаба». Он запер автомобиль, вышел на шоссе и зашагал к клубу. Его движения были свободны и раскованны. Он не торопясь поднялся по ступеням, позвонил в колокольчик. Прошла минута-другая, и дверь отворилась.
  Улыбающийся Джордж стоял на пороге.
  — Никак это наш знакомый легаш, мистер Кэллаген! Позвольте узнать, как идут дела, сэр? — его улыбка была вызывающей.
  — Благодарю, неплохо, — вежливо сказал Кэллаген. — Где Донелли?
  — Он ожидает вас. Прошу сюда, — продолжая улыбаться, Джордж запер дверь, задвинул засов и направился в глубь здания. Кэллаген последовал за ним.
  Донелли поджидал его в кабинете. Он сидел за письменным столом и курил сигару. Владелец клуба был облачен в черный бархатный пиджак и белую шелковую рубашку с муаровым бантом. У камина, прислонившись к стене, стоял молодой человек высокого роста, широкоплечий, с удивительно бледным лицом и накрашенными губами. На его физиономии сияла довольная улыбка.
  — Добрый вечер, Донелли, — сказал детектив.
  — Добрый вечер, Кэллаген, — отозвался Донелли. — Рад вас видеть. Позвольте представить вам моего помощника, мистера Эусташа Вилли. Для друзей — просто Эусташа.
  — Полагаю, что это и есть то самое существо, что разговаривало со мной по телефону? Эусташ, вас следует научиться быть повежливее с незнакомыми людьми, иначе рано или поздно вы нарветесь на неприятности, — голос сыщика звучал ровно и спокойно.
  — В самом деле? — переспросил тот язвительно. — Не хотите ли вы сказать, что мне следует опасаться вас?
  — Может быть, — пожал плечами Кэллаген. — За два пенса я разорву вас на куски.
  Эусташ засунул руку в карман и протянул двухпенсовую монету.
  — Успокойся, Эусташ, — произнес примирительно Донелли. — Стоит ли горячиться из-за пустяков?
  — Этот тип действует мне на нервы, — пожаловался мистер Вилли. — Кем, черт возьми, он себя считает?
  Кэллаген закурил сигарету.
  — Джордж, — спохватился Донелли, — не стойте как столб. Принесите нам что-нибудь выпить. — Он широко улыбнулся Кэллагену. — Наш клуб никогда не оставляет без внимания своих гостей.
  Его слова прозвучали слишком многозначительно, и детектив опытным глазом оценил свою позицию и отодвинулся вправо. Джордж наполнил бокалы.
  Наступила небольшая пауза. Затем Донелли спросил:
  — Ну, так в чем дело, Кэллаген?
  Тот отпил примерно половину содержимого своего бокала. Это был добротный мужской глоток. Он поставил бокал на камин позади себя.
  — Мне не понадобится много времени, Донелли, — заявил Кэллаген. — Мы прекрасно знаем, о чем пойдет разговор. Во время нашей прошлой встречи я сообщил вам, что являюсь другом Корины Аллардайс и работаю на нее.
  — Как интересно! — усмехнулся Донелли.
  — Еще бы, — согласился Кэллаген.
  Он вынул бумажник и отсчитав пятнадцать банкнот достоинством в пять фунтов каждая, положил их на стол перед Донелли.
  — Эти семьдесят пять фунтов ваша жена отхватила из последнего платежа. Я устраняю эту несправедливость, так как считаю, что даже в отношениях между мошенниками должна существовать своя этика.
  Донелли беззлобно рассмеялся. Можно было подумать, что слова Кэллагена доставляют ему удовольствие.
  «У этого человека не нервы, а стальные канаты, — сказал себе Кэллаген. — Крутой парень. С ним не просто будет справиться».
  — Итак, вы знаете, что мы женаты? — осведомился Донелли.
  — Я знаю много разных вещей, — неопределенно заметил Кэллаген. — У меня есть основания считать вас весьма гнусной парочкой, но у вас есть одна черта, внушающая определенный оптимизм: вы достаточно умны.
  Донелли развел руками. Он положил наполовину выкуренную сигарету в пепельницу, отхлебнул из бокала, снова поднес сигарету ко рту и с наслаждением затянулся.
  — Могу я расценивать ваши слова как комплимент? Причем, готов признать, что действительно неплохо поработал в паре с Кориной.
  — Да, у вас есть основания гордиться собой, — насмешливо заметил Кэллаген. — Большую часть своей жизни я имел дело с различными жуликами и знаю, что рано или поздно они совершают роковые ошибки. Насколько я могу судить, вам пока удалось избежать этого, а вот ваша жена допустила небольшую промашку…
  — С женщинами это случается поздно или рано. — Донелли пожал плечами. — Видите ли, Кэллаген, у них начисто отсутствует свойственная нам логика.
  — Ну, я бы не отказал в логике Корине, — усмехнулся детектив.
  Наступила небольшая пауза, которую нарушил Донелли.
  — Что ж, благодарю вас за эти семьдесят пять фунтов. Было очень любезно со стороны Корины вернуть их мне. — Он улыбнулся. — Вы уверены, что это была ее инициатива? Может быть, вы решили подсунуть мне эти деньги по каким-то другим соображениям?
  — Вы очень прозорливы, Донелли, — признался Кэллаген. Инициатива, действительно, принадлежала не Корине, а мне. Ваша жена предложила мне эти деньги в качестве вознаграждения за установление автора письма, исправленного полковнику Стенхарсту. Это было еще до того, как копия этого письма оказалась у инспектора Гринголла. Я выполнил ее поручение, но посчитал, что лучше отказаться от этих денег.
  — Какое проявление альтруизма с вашей стороны! Могу ли поинтересоваться, что побудило вас принять такое решение? Надеюсь, вы занимаетесь сыском не ради поправки своего здоровья, или я ошибаюсь?
  — О нет, у меня действительно другие цели, — рассмеялся Кэллаген. — Но я пришел к выводу, что эти деньги слишком сильно пахнут, я бы даже сказал — смердят…
  — О чем вы, любезный? — прервал его Донелли. — Деньги никогда не пахнут! Замечательная вещь. За деньги можно купить все.
  — У меня странное предчувствие, — задумчиво сказал Кэллаген, — что лично вам ничего не придется покупать в течение весьма длительного времени.
  — В самом деле? — с сарказмом спросил Донелли, откидываясь на спинку кресла. — Объясните мне, почему?
  — Ваша лучшая и последняя ставка — ваша жена. Если кто-нибудь обвинит вас в том, что вы в течение длительного времени шантажировали Виолу Аллардайс, вам легко будет отвести это обвинение. Вы будете утверждать, что ничего общего с Виолой не имели, а деньги получали от своей жены. В конце концов, что странного в том, что жена помогает собственному мужу? Вы можете сказать, что догадывались, что эти деньги исходили от Виолы Аллардайс. Но, опять же, что в этом особенного?
  Эти деньги составляли часть суммы, которую Виола регулярно давала Корине как своего рода компенсацию за отошедшую к ней часть наследства Корины. Не так ли?
  — Вы удивительно догадливы, — похвалил детектива Донелли.
  — Разумеется, вы не станете говорить о том, — продолжал Кэллаген, — что, еще находясь в Италии, узнали от Шэрфема о его браке с Виолой и о том, какой сюрприз таило в себе завещание. Прибыв в Хартмонс с намерением выяснить на месте состояние дел, вы продуманно и настойчиво стремились к браку с Кориной, дабы через нее шантажировать Виолу. Об этом вы тоже не станете распространяться? — Донелли рассмеялся.
  — Разумеется, нет, — подтвердил он. — Тем более, что это неправда. Ваше первое объяснение более убедительно.
  — Оно будет убедительным только в том случае, если Корина подтвердит его. В противном случае никто не даст за ваши слова и пенса.
  Эусташ, до этого стоявший у стены, сделал шаг к Кэллагену.
  — В конце концов, это становится утомительным, — заметил он своим высоким голосом. — Я начинаю терять терпение.
  Донелли бросил на него косой взгляд.
  — Потрудись держать свою пасть закрытой, — посоветовал он. — Когда я сочту нужным дать тебе слово, я сообщу об этом.
  Эусташ замер на месте. Джордж по-прежнему стоял в дальнем углу комнаты, прислонившись к буфету и сложив на груди свои огромные лапы.
  Донелли еще раз отхлебнул из своего бокала. Улыбка словно прилипла к его лицу.
  — Вы полагаете, что Корина может решиться на это? — осведомился он.
  — Я это знаю совершенно точно, — заверил его Кэллаген.
  Про себя же он подумал: интересно, сообразит ли он, что я беру его на пушку? Удастся ли мне извлечь из этого что-нибудь полезное для себя?
  Донелли поднялся с места. Он обошел вокруг стола, уселся на его край и аккуратно положил сигару в пепельницу.
  — Вам явно недостает целеустремленности, Кэллаген, — надменно заявил он. — Вы пытаетесь блефовать, но плохо представляете, что вам это дает. Другими словами, вы напоминаете человека, у которого на руках два или три фрагмента мозаики и который обманом пытается выманить еще какой-нибудь кусочек, который, может, ему вообще не пригодится.
  — Поживем — увидим, — сказал Кэллаген равнодушно.
  — Хорошо, давайте подождем, — согласился Донелли, — а пока позвольте рассказать вам кое-что о моей любимой жене. Я знаю, что иногда в ее сердце пробиваются небольшие ростки ненависти ко мне, однако это бывает эпизодически. В какой семье не случается ссор? Обычно же я вижу ее самую пламенную любовь. Не обманывайте себя, мистер Кэллаген: вам никогда не удастся обратить Корину против меня. Она никогда не скажет и, тем более, не сделает ничего такого, что могло бы повредить мне. С этой стороны мне нечего опасаться. Вы не хуже меня знаете об этом. И уж совсем не волнует меня возможная реакция мисс Виолы Аллардайс. — Он улыбнулся. — Или, может быть, лучше сказать, миссис Шэрфем? Что бы ни произошло, это никак не отразится на мне. Я принял неплохие меры предосторожности. Чего, кстати, нельзя сказать о вас. Вы влипли в скверную историю, Кэллаген.
  — Мне кажется, вы забыли кое о чем, Донелли…
  — О чем же, например?
  — Хотя бы об убийстве полковника Стенхарста. — Донелли пожал плечами.
  — Меня эта история интересует менее всего, — сказал он. — Лично я придерживаюсь мнения, что старый осел покончил жизнь самоубийством. По-моему, это общепринятая версия. В любом случае, — покончил он жизнь самоубийством или был убит, — какое мне до этого дело?
  Донелли взглянул на Эусташа.
  — Знаешь, Эусташ, — сказал он, — я готов поверить, что через минуту он обвинит меня в убийстве моего бывшего тестя.
  Эусташ, в свою очередь, покосился на Кэллагена.
  — Эта дешевая наемная ищейка еще и глупа, — процедил он сквозь зубы и сплюнул.
  — Когда-нибудь, — сказал Кэллаген, — я напомню тебе эти слова, Эусташ.
  — Давайте не будем опускаться до угроз, — предложил Донелли. — Мы так сердечно беседовали до сих пор. Зачем же омрачать нашу встречу?
  Кэллаген промолчал. Донелли взял свою сигару и с удовольствием затянулся несколько раз, после чего с недоумением обратился к сыщику:
  — Не понимаю, какое я могу иметь отношение к смерти полковника? День, когда полковник покончил жизнь самоубийством или был убит, если последняя версия вам больше по вкусу, я провел в Брайтоне. По меньшей мере, тридцать человек смогут подтвердить этот факт. Вам никогда не удастся доказать мою причастность к этому событию.
  — Возможно, но, тем не менее, его смерть еще доставит вам немало неприятностей.
  — Это с какой же стати? — насмешливо спросил Донелли.
  — Здесь замешана Корина, — коротко пояснил Кэллаген.
  Донелли швырнул окурок сигары и враждебно сказал:
  — Послушайте, вы, кажется, пытаетесь шантажировать меня, стараясь убедить во враждебных действиях моей жены. Повторяю специально для вас: Корина никогда не сделает ничего, что могло бы повредить мне. Она вас дурачит. Припоминаете, как в последнем разговоре с вами моя жена уговаривала вас заявиться сюда и задать мне основательную трепку?
  Кэллаген промолчал.
  — Так вот, в тот же вечер, — продолжал Донелли, — Корина позвонила мне и сообщила о разговоре с вами. Она допускала, что вы достаточно глупы, чтобы принять ее слова всерьез, и посоветовала принять необходимые меры, чтобы гарантировать вам такой ответный удар, после которого даже у вашей мамаши возникли бы немалые трудности в опознании собственного сына. Что делать, садизм — одна из слабостей моей жены… Но я теперь начинаю думать, что только после такого урока у вас пропадет охота совать нос в мои дела.
  Донелли повернулся и занял позицию за письменным столом. Эусташ потер руки в предвкушении развлечения.
  Кэллаген взял в руки бокал.
  — Послушайте. Донелли, — начал он, — кто из нас не ошибается? Наверное, и я порой грешу этим. Тем не менее я не вижу причин для…
  Не закончив фразы, он швырнул бокал, наполненный неразбавленным виски, прямо в лицо Эусташа. Тот издал отчаянный вопль и закрыл лицо руками. Его крик еще не успел смолкнуть, когда Кэллаген схватил чернильницу со стола Донелли и запустил ее через комнату в Джорджа, но тот успел пригнуться, и чернильница с грохотом разбилась о стену за его спиной.
  Мгновение спустя Джордж, как буйвол, ринулся на Кэллагена. Детектив сделал шаг назад и, когда Джордж оказался в пределах досягаемости, выбросил вперед ногу. Удар поразил громилу в живот. Джордж взвыл и боком повалился на ковер, в этот же момент Эусташ с руганью кинулся на Кэллагена.
  Кэллаген ожидал этой атаки и молниеносно упал навзничь. В тот момент, когда его спина коснулась ковра, он вскинул вверх колено. Эусташ всей своей массой обрушился на Кэллагена, получил мощный удар в живот, но успел, в свою очередь, нанести чувствительный удар правой в лицо соперника. Кэллаген, не желая оставаться в долгу, ударил его в висок, и Эусташ отлетел и сторону, что позволило Кэллагену встать. Джордж, одновременно с ним поднявшийся на ноги, готов был в любой момент возобновить атаку.
  Кэллаген выпрямился, выплюнул сломанный зуб. Губы кровоточили, струйка крови стекала по подбородку. Эусташ, находившийся вне пределов досягаемости, тоже медленно поднялся и теперь стоял, ухватившись за каминную доску, и пытался восстановить дыхание.
  — Как самочувствие, дитятко? — полюбопытствовал Кэллаген, одновременно поворачиваясь в сторону Джорджа.
  Донелли закурил новую сигару и с улыбкой наблюдал за боем. Откинувшись на спинку кресла, он посоветовал:
  — Спокойно, Джордж, спешить нам некуда, вспомни уроки дзюдо, лучше используй ноги.
  Джордж начал наступать на Кэллагена. Тот слегка сдвинулся в сторону, стараясь продлить передышку, чтобы восстановить дыхание.
  — Кстати о дзюдо, — заметил он, обращаясь к Джорджу, — что ты думаешь о таком приеме?
  Он выставил вперед правую руку и пригнулся. Джордж отступил назад, приготовившись к защите. Кэллаген неожиданно развернулся и, на мгновение оставив спину незащищенной, ребром ладони нанес резкий удар в челюсть ничего не подозревавшему Эусташу. Раздался хруст. Эусташ, взвизгнув высоким фальцетом, схватился рукой за выбитую челюсть. Слезы побежали по его лицу. Кэллаген, уже успевший вернуться в исходное положение, нанес ему еще один удар левой чуть ниже коленной чашечки. Высокий фальцет Эусташа перешел в звериный вопль. Он свалился в камин и остался лежать там, истекая кровью и подвывая от боли.
  — Твоя очередь, Джордж, — сказал Донелли.
  Его голос слегка изменился, на этот раз в нем слышалось легкое беспокойство.
  — Не спи, Джордж, — подбодрил соперника Кэллаген, выплевывая второй сломанный зуб и принимая классическую стойку боксера.
  Джордж немедленно откликнулся на его вызов. Он сделал ложный выпад левой и, не теряя времени, выбросил вперед правую ногу, рассчитывая поразить Кэллагена в живот.
  Тот был готов к этому и, мгновенно отступив назад, поймал ступню противника и резким движением послал того на пол. Джордж свалился на спину. Кэллаген сделал два коротких прыжка и оказался за головой Джорджа. В тот момент, когда упавший Джордж перевернулся на живот и попытался подняться на колени, Кэллаген нанес ему ужасающей силы апперкот, пославший соперника в нокаут. В это же время Эусташ, собрав остатки сил, схватил один из металлических брусьев, находившихся в очаге, и швырнул его в Кэллагена.
  На этот раз Эусташу повезло: тяжелый брусок угодил в шею детектива, и тот рухнул на пол.
  Теперь все трое лежали на полу. Первым пришел в себя Кэллаген, сумевший перевернуться на живот и с третьей попытки встать на колени. Схватка вступила в новую фазу.
  Донелли встал, оттолкнув кресло.
  — А ты неплохо умеешь постоять за себя, Кэллаген, — заметил он. — Очень даже неплохо. Но теперь мой черед. Я сотру тебя в порошок.
  Кэллагену удалось подняться на ноги, но на него было страшно смотреть: левый глаз совершенно заплыл, шея распухла, одежда была разорвана и покрыта пятнами крови.
  Необходимо было выиграть время, чтобы хоть начать восстанавливать силы. Когда Донелли вышел из-за стола, Кэллаген отступил назад, описывая полукруг по комнате. При этом он не забыл пнуть пару раз тела своих поверженных противников, не давая им прийти в себя.
  Донелли наступал на него. Он был холоден и полон сил.
  — На что ты надеешься? — презрительно бросил он. — Не проще ли смириться с неизбежным? У тебя не осталось ни единого шанса на успех. Ты и без моей помощи можешь отключиться в любой момент, болван…
  Как бы в подтверждение его слов, Кэллаген сделал конвульсивное движение и застонал от боли. Он покачнулся и опустился на колени. Донелли сделал шаг вперед, готовясь нанести удар, но в это мгновение Кэллаген послал свое тело навстречу Донелли, захватил его ноги и, когда колени противника подогнулись, рванул его на себя.
  Донелли оказался легкой добычей. Он ударился головой об угол стола и удержался на ногах только потому, что успел ухватиться за его край… Одна сторона его лица была разбита, глаза затуманились, как при глубоком нокдауне.
  Кэллаген поднялся на ноги, тяжело дыша. Он осмотрелся: Джордж, лежавший на полу слева от него, пока не подавал признаков жизни, но Эусташ, чья голова по-прежнему находилась в камине, а ноги торчали наружу, начал приходить в себя. Бессвязные слова перемежались стонами и проклятьями. Кэллаген протянул руку к буфету, нащупал сифон и швырнул его в сторону Эусташа. Метательный снаряд угодил бедняге в лицо, отлетел в камин и разлетелся на мелкие куски.
  Дышать стало немного легче, но одеревеневшая шея по-прежнему не позволяла повернуть голову. Видимость была ограничена возможностями наполовину закрытого правого глаза.
  Кэллаген пошевелил кровоточащими губами.
  — Ну, Донелли, продолжим?
  Он двинулся вперед. Донелли, еще не вполне оправившийся от падения, шагнул ему навстречу.
  Детектив бросился на пол, захватив ноги противниками рванул его в сторону. Потеряв равновесие, Донелли рухнул на тело Эусташа. Кэллаген перевернулся на бок и попытался нанести удар в челюсть соперника, но промахнулся. Прежде, чем он успел подготовиться к защите, Донелли взял в зажим его шею. Неимоверным усилием Кэллагену удалось перехватить правую руку Донелли и немного ослабить мертвую хватку. Теперь Донелли душил его только левой. Почти теряя сознание, Кэллаген ухитрился дотянуться до правой руки Донелли и впиться в нее зубами. Хватка мгновенно ослабла. Используя это, Кэллаген рванулся в сторону, увлекая за собой противника. Оказавшись теперь сверху, Кэллаген согнул руку и из последних сил ударил локтем в лицо Донелли. Этого оказалось достаточно для того, чтобы тот затих.
  Кэллаген сделал попытку встать на колени, но, все поплыло перед глазами. Он потряс головой, как боксер, оказавшийся в глубоком нокдауне и прилагающий все усилия, чтобы подняться до окончания счета судьи. Стены комнаты замедлили свое движение, и сыщик поднялся на ноги, держась за край буфета. Протянув руку к полке, он нащупал бутылку виски, приложил горлышко к разбитым губам и сделал большой глоток.
  Теперь нужно было оглядеться и оценить обстановку на поле боя.
  Эусташ лежал в прежней позе, наполовину скрытый каминной доской, он не двигался. Джордж, к которому, видно, вернулось сознание, по-видимому, собирался еще раз испытать судьбу. Донелли не подавал признаков жизни.
  Кэллаген попытался повернуть голову. Результат оказался плачевным: шея была как каменная, и любое движение вызывало боль. Он снова взял бутылку и, сделав второй глоток, разжал пальцы. Бутылка упала на пол и разлетелась на куски. Виски медленно впитывалось в ковер. В это время Джордж успел подняться на четвереньки и теперь пытался сконцентрировать свои усилия на том, чтобы расстаться с полом и встать на ноги.
  — Позволь помочь тебе, кореш, — пробормотал Кэллаген.
  Стараясь не делать резких движений, он опустился на одно колено рядом с Джорджем, оперся левой рукой о пол, а правой нанес удар в лицо громилы. Раздался глухой звук, как от удара колотушкой по мягкому дереву и Джордж вновь осел на пол.
  Кэллаген поднялся на ноги, подошел к телу Донелли и остановился, разглядывая его. Небольшой предмет удлиненной формы, лежащий рядом с телом, привлек внимание детектива. Он долго смотрел на него и вдруг на его изуродованном лице появилась улыбка, которая, впрочем, сопровождалась болью.
  — Черт меня побери, — пробормотал он, едва шевеля губами, распухшими, как у негра.
  Он нагнулся, подобрал эту странную вещицу и положил ее в карман. Медленно, с трудом передвигая ноги, Кэллаген направился к двери, но на пороге задержался и взглянул еще раз на три безжизненные фигуры.
  Входная дверь доставила ему немало хлопот. Когда ему удалось, наконец, одолеть ее, силы были на исходе, и он с трудом сошел с лестницы и добрался до машины. Свежий ночной воздух понемногу возвращал его к жизни.
  Несмотря на боль во всем теле, разбитую голову, поврежденную ногу, распухшую шею и повторяющиеся приступы тошноты, он испытывал своеобразное чувство душевного подъема, полоса невезения не бесконечна. Рано или поздно удача улыбается вам, и тогда… Сегодня его день… Удача, и какая удача!
  Держась за крыло автомашины, он выпрямился, вдыхая полной грудью ночной воздух. Голова работала все лучше. Кэллаген улыбнулся: как бы паршиво он себя ни чувствовал, Донелли, Джордж и Эусташ находятся в еще худшем состоянии. Эта не слишком достойная мысль, тем не менее, принесла ему жгучее удовлетворение. Она подействовала как тоник и придала ему силы.
  На дорогу легла тень. Кто-то остановился рядом с ним.
  — Слим… Слим… Что они сделали с тобой, мой бедненький…
  Это была Корина.
  Кэллаген бросил на нее косой взгляд, впрочем, какой еще взгляд может быть у человека, если один его глаз полностью заплыл. Он попытался улыбнуться, но это оказалось чересчур сложно.
  — Ах ты… — сказал он беззлобно, — ты абсолютная и законченная сука.
  — Я знаю, что имеешь право так говорить, но это неправда, Слим… Я должна была так поступить… Так было надо.
  — Черта с два, — только и произнес он еле слышно.
  — Я обещаю, что теперь все будет по-другому. Вот увидишь, Слим.
  Она встала, подхватила его под мышки и с трудом оттащила немного в сторону. Распахнув дверцу автомобиля, Корина помогла сыщику расположиться на месте пассажира. Затем она обошла вокруг машины и села за руль, мягко приговаривая:
  — Увидишь, мой дорогой… увидишь. Имей терпение. — Кэллаген выругался про себя.
  Корина выехала на шоссе, свернула налево и погнала машину в сторону Истборна. Поездка не заняла много времени: автомобиль остановился на Пэвэнси-роуд, в четверти мили от домиков бывшей морской таможни. Припарковав автомобиль в тени кустов у обочины, Корина открыла дверцу со стороны Кэллагена.
  — Пошли, Слим, — сказала она, — надо привести себя в порядок. У меня домик поблизости. Попробуй поверить мне еще раз.
  На этот раз ему удалось улыбнуться.
  — Я не против второй попытки, когда нет другого выхода, но не стану утверждать, что мне это доставляет особое удовольствие.
  С помощью Корины он выбрался из машины. Каждое движение причиняло ему боль. Корина взяла его под руку, и они медленно двинулись по тропинке в сторону моря к домику, стоящему в отдалении.
  Было около трех часов ночи, когда Кэллаген проснулся. Продолжая лежать, он попытался восстановить в памяти события прошедшего дня. Когда это ему удалось, он открыл глаза.
  Корина сидела в кресле и наблюдала за ним. Рядом на маленьком столике стояли кофейник, сахарница и две чашки. Заметив, что он проснулся, Корина налила чашку крепкого черного кофе и пододвинула столик вплотную к постели. Кэллаген дрожащей рукой взял чашку и сделал несколько глотков.
  Выпив кофе, Кэллаген присел на кровати и огляделся. Ему бросилась в глаза его разорванная, в пятнах крови одежда, валявшаяся в углу.
  — Ну, и каковы твои дальнейшие намерения? — спросил сыщик.
  Корина улыбнулась ему вымученной и усталой улыбкой.
  — Послушай, Слим, — сказала она, — не торопись осудить меня. Донелли начал подозревать меня в двойной игре с того самого момента, когда ты впервые появился в клубе. Мне надо было что-то предпринять, чтобы вернуть его доверие, а это было совсем не просто. Поэтому я позвонила ему и посоветовала хорошенько подготовиться. Ну, конечно, я рассказала ему сказку о том, как я люблю его, как невыносима для меня сама мысль, что мой муж может плохо думать обо мне… это сработало: он снова поверил мне, и теперь все будет в порядке. Донелли сделает все, что я хочу.
  — Ах ты, моя маленькая игрунья, — прохрипел Кэллаген. — Мое невинное созданье…
  — Я понимаю, что ты ненавидишь меня. — Кэллаген усмехнулся.
  — Ненависть — это не то слово, моя радость. Расскажи-ка лучше, мое сокровище, как же ты собиралась помочь мне? В чем заключалась твоя помощь?
  — Узнаешь, Слим, — прошептала Корина, — уже совсем скоро.
  Она подошла к нему вплотную, опустилась на колени перед кроватью и посмотрела ему в глаза. Кэллаген хмыкнул.
  — Надо же быть такой идиоткой! Слов не найти, чтобы выразить, как мне тебя жаль.
  Корина в гневе вскочила на ноги.
  — Тебе меня жаль? — крикнула она. — Дурак! Я не нуждаюсь ни в чьей жалости!
  — Да, пожалуй, ты права, — согласился Кэллаген, — потому что ты из породы классических идиотов, которые не знают, где у них право, где лево. Любой деревенский кретин рядом с тобой покажется профессором университета. Твой любезный Донелли прибрал тебя к рукам и водит на веревочке со дня вашей первой встречи. Как же он, наверное, смеялся, когда заставил тебя поверить, что женится на тебе.
  Корина посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
  — Что ты мелешь? — прошептала она. — Свихнулся после вчерашнего? Донелли женился на мне. Он любил меня.
  — Чушь собачья, — сказал Кэллаген спокойно. — Он никогда не любил тебя. Если он вообще любил какую-то женщину, то эта сомнительная честь выпала на долю твоей сестры Виолы.
  Глаза Корины чуть не сошли с орбит.
  — Что ты хочешь этим сказать, ублюдок? — спросила она резким голосом. — Говори немедленно, на что ты намекаешь, сучье отродье?!
  Кэллаген искоса посмотрел на нее. Со стороны этот взгляд выглядел комично: из-за заплывшего глаза казалось, что он заговорщицки подмигивает своей собеседнице.
  Детектив повторил равнодушно:
  — Донелли никого никогда не любил, кроме себя, так уж он устроен. Единственной женщиной, которая, может быть, была способна подвигнуть его на подобное чувство, была Виола. А ты лишь марионетка в его руках.
  — Чушь, — крикнула Корина. — Он никогда даже не встречался с ней, он меня любил.
  — Чушь? — передразнил ее Кэллаген. — К твоему сведению, он вовсе не Донелли, а Шэрфем, муж Виолы. Донелли погиб в Италии.
  — О господи!.. — вырвалось у Корины. — Ты лжешь мне в отместку за… Но это неправда. Этого не может быть.
  — Я тебе докажу. Скажи, есть у Донелли, вернее у человека, которого ты считаешь Донелли, родимое пятно у левой подмышки?
  Она кивнула, не сводя с него полубезумного взгляда.
  — Твой друг-хитрец перевернул все с ног на голову. Когда их самолет был сбит над Италией, это он, Шэрфем, получил тяжелые повреждения: у него были сломаны нос и челюсть. Но итальянский хирург сделал ему пластическую операцию в лагере для военнопленных. Там Шэрфем получил письмо от Виолы с неприятной новостью: выяснилось, что, выйдя замуж, Виола утратила все права на наследство. Представь сама, какое впечатление могло произвести это письмо на человека, уверенного в своем богатстве. Спустя некоторое время Донелли и Шэрфем задумали побег. При переходе через линию фронта Донелли погиб, причем лицо погибшего было настолько повреждено, что опознать его не представлялось возможным.
  Основываясь на этом, Шэрфем и построил свой план. Он взял бумаги Донелли и под его именем вернулся в Англию. Сообщение о смерти Шэрфема было составлено со слов лже-Донелли. Оставалось использовать открывшиеся перед ним перспективы.
  Все прошло, как нельзя лучше: никто не опознал его, когда он перебрался в Хартмонс, поближе к «Темной роще». Ему нужны были деньги, и тут ему несказанно повезло: он встретил тебя — бедную маленькую дурочку. Шэрфем сделал все, чтобы заполучить тебя, и ты, ослепнув от любви, попалась в расставленные сети. Тебе не помог весь твой богатый опыт общения с мужчинами: ты вышла за него замуж. Замуж за Шэрфема, Виолиного мужа. Что ты на это скажешь?
  — Я не верю ни единому твоему слову, — выдавила из себя Корина. — Не верю!
  — Отлично, — сказал Кэллаген, — тогда слушай дальше. Шэрфем был дважды ранен еще до последней катастрофы в Италии: один раз в плечо, другой раз в руку. В результате второго ранения ему ампутировали мизинец правой руки. Это я, как и многое другое, узнал из его медицинской книжки.
  Вчера, когда Донелли начал душить меня, я укусил его за руку, и какой-то предмет оказался у меня во рту, но в пылу я не обратил на это внимание. Позднее я нашел этот предмет на ковре. Он оказался мизинцем сделанным из резины! Можешь взглянуть на него.
  Он встал, порылся в карманах своего костюма и показал ей предмет, поднятый с ковра в кабинете Донелли.
  — Мизинец Шэрфема, — прокомментировал Кэллаген, — один из предметов, при помощи которых ловятся такие дурочки, как ты. Весьма сожалею, что не могу оставить его тебе в качестве сувенира.
  Корина сидела на постели, уставившись куда-то в пространство. На ее лицо было страшно смотреть.
  — Уходите… пожалуйста, уходите, — проговорила она безжизненным голосом.
  Кэллаген пожал плечами, собрал остатки своих вещей и пошел к выходу. У двери он задержался и спокойным голосом произнес:
  — Спокойной ночи, Корина. Впредь помни: рано или поздно приходится платить по счетам.
  Корина осталась одна. Довольно долго она сидела неподвижно, потом достала бутылку виски, наполнила стакан и выпила. Ее руки перестали дрожать.
  Она подошла к телефону и набрала нужный номер.
  — Люсьен, дорогой, знай, что я по-прежнему люблю тебя. Знаешь, я была у клуба прошлой ночью. Мне хотелось посмотреть на проклятого сыщика. Я удовлетворена: он получил то, что заслужил, и едва мог сесть в машину. Это было зрелище! Не знаю, удалось ли ему добраться до гостиницы.
  Она выслушала ответные фразы, произнесенные на другом конце провода и продолжала:
  — Дорогой, я хочу видеть тебя. Сегодня такая чудесная ночь. Давай встретимся у катера и совершим небольшую прогулку по морю. У меня есть, что сказать тебе… Да, я знаю, что уже поздно, но после прогулки мы сможем вернуться ко мне и отдохнуть, как следует. Мне не терпится поговорить с тобой… ради нашего будущего… Хорошо, через час я буду ждать тебя у причала, любовь моя.
  Корина положила трубку и выпила еще виски, но это не помогло: у нее началась истерика. Она стояла посреди комнаты и смеялась, пока смех не перешел в рыдания.
  Немного успокоившись, Корина прошла в ванную и привела себя в порядок. Она вернулась в комнату, села у стола, и на нее нахлынули воспоминания. Она вспомнила различные малозначащие, иногда глупые, иногда смешные события. Она вспомнила все хорошее и плохое, что произошло с нею много, много лет назад…
  Вы совершаете проступок, за ним следуют другие, и, как бы вы потом ни пытались изменить свою жизнь, вам это никогда не удается. Исправить ничего нельзя. Вы погружаетесь все глубже и глубже в грязную трясину.
  Только море бывает чистым, одно только море…
  Корина подвинула к себе бумагу и перо, начала писать. Это заняло у нее несколько минут. Она перечитала написанное, положила листки в конверт, написала адрес.
  Затем взглянула на часы. Надо было спешить.
  Корина запечатала конверт. Вышла на улицу, вывела из гаража машину и запустила двигатель. Выехала на дорогу, ведущую в Алфристаун.
  Кэллаген остановил машину у отеля, с трудом вылез из нее, пошатываясь, поднялся по лестнице и открыл дверь своего номера.
  Николлз сидел в кресле и читал книгу «Как повелевать женщинами». Услышав шаги, он поднял глаза и увидел Кэллагена.
  — Господи! — вырвалось у него. — Ну и дела! Где вас так разукрасили, шеф?
  — Налетел на столб, — с полной серьезностью сказал Кэллаген, — бывает и хуже, Винди. Прибери-ка вот это.
  Он вынул из кармана резиновый палец, и положил его на стол.
  — Береги сей предмет, как зеницу ока. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но теперь у нас появились доказательства. И эта штука — одно из самых важных.
  Кэллаген вытащил портсигар, хотел, было закурить, но, прежде чем Николлз успел прийти ему на помощь, рухнул на пол.
  Винди с удивлением смотрел на распростертое у его ног тело шефа.
  — Бывает и хуже, кто спорит? — проворчал он, — только не надо, чтобы это становилось привычкой…
  И пошел в ванную за кувшином холодной воды.
  Глава 9
  Занавес
  Кэллаген стоял у камина и курил сигарету. Видок у него был не для слабонервных: глаз закрывала марлевая повязка, на разбитую нижнюю губу наложен пластырь, правая щека и шея представляли собой один сплошной синяк. Впрочем, все это не портило его прекрасного настроения.
  Войдя, Николлз невольно улыбнулся и сказал:
  — Гринголл выехал из Истбурна в одиннадцать часов, так что с минуты на минуту он появится здесь.
  Пошарив в карманах, он извлек пачку «Лаки Страйк» и закурил.
  — Перед завтраком я всегда испытываю некоторую слабость, — пожаловался Винди, — подозреваю, что мне необходимо немного выпить для тонуса. В конце концов, у нас есть повод для этого.
  — Пожалуй, есть, — согласился Кэллаген. — Поищи-ка новую бутылку в стенном шкафчике.
  Николлз достал бутылку, сифон и бокалы и занялся приготовлением напитка.
  — Любопытно, что делает сейчас Корина, — задумчиво сказал он. — Уж кто влип, так влип! Боюсь, что ей сейчас не до веселья.
  — Думаю, что наша красотка выкрутится, — возразил Кэллаген. — Она не из тех, кого легко выбить из седла.
  — Упаси нас Бог от таких дел, — вздохнул Николлз, — столько беготни и членовредительства даром. Даже несчастные семьдесят пять фунтов Корины перепали не нам, а мерзавцу Донелли или как его там… Одним словом, поработали ради прекрасных глаз. Альтруисты, рыцари с голым задом, черт побери! А то, что мы едва не угодили за решетку, никого не колышет… По-моему, это обидно. Где, в конце концов, высшая справедливость?
  — Поезжай лучше в «Марден-клаб», — прервал ворчанье помощника Кэллаген, — может быть, твоя подружка еще на месте. Намекни, что она может без всякой боязни с твоей помощью пошарить в этой дыре. Да не забудьте заглянуть в сейф, она наверняка знает шифр. Может быть, это компенсирует тебе затраченное время.
  — О'кей, — обрадовался Николлз. — А если дело дойдет до мордобоя? Ведь Донелли обыск может не понравиться.
  — Кого сейчас интересует Донелли? — заметил Кэллаген презрительно. — Лучше не теряй времени, Винди.
  Николлз с сожалением посмотрел на бутылку с недопитым виски и вышел из комнаты.
  Кэллаген налил себе виски и подошел к окну, любуясь освещенными солнцем облаками.
  В дверь постучали, и на пороге появился Гринголл.
  — Доброе утро, Слим, — сказал он. — Что с тобой? У тебя такой вид, словно тебя переехал танк.
  — Что бы вы сказали, если бы увидели тех троих, с которыми я сражался? — улыбнулся Кэллаген. — Хотите выпить, Гринголл?
  — Спасибо, может быть, чуть позднее.
  Гринголл достал свою знаменитую трубку и начал набивать ее табаком. Выполнив это почти ритуальное действие, он сказал:
  — Сегодня утром, примерно полтора часа назад, тела Корины Аллардайс и Люсьена Донелли были выброшены на берег в двух милях к востоку от Крамблеса. Для тебя это неожиданность, Слим?
  — Не совсем: утром мне принесли ее письмо. Но теперь я знаю, что она не захотела расстаться с Донелли. Вы знаете, Корина была его женой, но до вчерашнего вечера она не подозревала, что их брак является незаконным. Дело в том, что Донелли оказался вовсе не Донелли. Его настоящее имя — Руперт Шэрфем. Да, да, тот самый Шэрфем, который женился на Виоле Аллардайс в 1939 году. Кстати, и этот брак незаконен: у Шэрфема остались жена и ребенок в Южной Африке. Они до сих пор разыскивают его. Шэрфем женился на Корине, чтобы прочнее привязать красавицу к себе и безнаказанно шантажировать ее сестру.
  Надеюсь, тела в хорошем сохранности, и результаты опознания не будут вызывать сомнений?
  — Тела в полном порядке, — заверил Гринголл. — Распухли, но не слишком. А ты, я смотрю, потрудился как маленькая рабочая пчелка, не покладая крыльев.
  — Не смейтесь надо мной, Гринголл. На этот раз, на долю «Сыскного агентства Кэллагена» достались лишь пинки да зуботычины. Никакого вознаграждения, если не считать перспективы оказаться за решеткой.
  — Хочешь покаяться в своих грязных делишках, Слим? — поинтересовался Гринголл. — Между прочим, я ни на минуту не сомневался, что Патриция выгораживала тебя.
  — Да, но я не жалею о содеянном. Самое главное, что моя уловка сработала, — сказал Кэллаген. — Вы получили все доказательства, какие хотели. Чего вам еще надо? Корина Аллардайс написала мне письмо вчера вечером. Она, вероятно, проезжала мимо и бросила конверт в почтовый ящик.
  — А что относительно Стенхарста? — спросил Гринголл.
  — Она убила его. Теперь ясно, что Корина была инициатором случившегося. В ту же ночь, когда полковник позвонил в мою контору, он случайно подслушал разговор Корины и Донелли. Полковник и наполовину не был тем недалеким человеком, за которого его принимали окружающие. Он уже давно заинтересовался Донелли и его клубом. По-видимому, ему удалось навести кой-какие справки. Собственно, из-за этого и произошел скандал. Когда же из анонимного письма он узнал, что и Виола замужняя женщина, это переполнило чашу, и старый чудак вышел из себя. Можете себе представить его состояние?
  — Еще бы! — кивнул Гринголл.
  — Скорее всего, на следующий день Корине удалось проникнуть в кабинет полковника и ознакомиться с содержанием письма. Естественно, она сразу же заподозрила Донелли и не ошиблась. Тем не менее, ей требовались доказательства.
  На следующий день она снова пробралась в кабинет отчима, чтобы взять револьвер. Из того, что она зарядила его, можно сделать вывод, что разговор с Донелли предстоял серьезный. Корина была в ярости, и от нее можно было ожидать чего угодно. Донелли, на его счастье, не было в клубе: в этот вечер он развлекался с дружками в Брайтоне. Корина вернулась в «Темную рощу», не выполнив задуманного. Револьвер находился у нее в сумочке. В сад она попала через калитку и тут, я полакаю, наткнулась на совершавшего свой вечерний моцион полковника. Стенхарст пригласил ее для разговора в пагоду и при этом, по-видимому, не слишком стеснялся в выражениях. Он показал ей анонимное письмо, рассказал о подслушанном им разговоре с Донелли-Шэрфемом и потребовал объяснения.
  Надо полагать, что. Корина послала его ко всем чертям. Тогда полковник сыграл ва-банк. Он сообщил, что знает о ее браке с Донелли.
  Что оставалось делать Корине? Сказанное полковником обращало в ничто все тщательно продуманные планы, лишало ее возможности шантажировать Виолу. Воображаете, какой скандал она закатила Стенхарсту?
  — Нетрудно представить, — сказал Гринголл. — Сцена, наверное, была впечатляющая.
  — Держу пари, что так оно и было. В конце концов, Корина пустила в ход револьвер, лежавший у нее в сумочке, и полковник получил свое.
  Но Корине мало было убийства отчима. Она вспомнила, что за несколько недель до этого, когда полковник по какому-то случаю демонстрировал им револьвер, тот побывал в руках у всех членов семьи. Вполне возможно, что Виола держала его последней, а если и нет, что с того? Так или иначе, ее отпечатки должны были оказаться среди прочих. За себя Корина была спокойна, в этот день она не снимала перчатки, и, следовательно, ей ничего не угрожало.
  Она положила револьвер недалеко от трупа, подсунула носовой платок с меткой Виолы под тело полковника, незаметно выскользнула из сада и вернулась в Истбурн по другой дороге. Никто ее не видел. Сведения, которыми располагал полковник, больше не представляли для нее опасности. То обстоятельство, что подозрения в убийстве полковника могли пасть на кого-нибудь из членов семьи, не смущало Корину. Ее беспокоил лишь Донелли: требовались твердые доказательства того, что именно он был автором письма. Получи она их, можно было бы вычислить его намерения. Поэтому она предложила мне 75 фунтов, чтобы я нашел эти доказательства или опроверг причастность Донелли к анонимному письму. Корина полагала, что за 75 фунтов можно купить все…
  — Только не мистера Кэллагена, — улыбнулся Гринголл.
  — Не при таких обстоятельствах и не за 75 фунтов, — подтвердил смеясь Кэллаген. — Если «Сыскное агентство Кэллагена» когда-нибудь возьмется за сомнительное дельце, оно потребует за это очень солидное вознаграждение.
  Он закурил новую сигарету.
  — Итак, вернемся к письму Корины. Оно имеет для нас большое значение и написано толково, особенно, если принять в расчет ее почти безумное состояние. В своем письме Корина подтверждает все факты, которые мы добыли с большим трудом и, прямо скажем, риском. Она признается и в убийстве полковника, и в том, что была женой Донелли. Вероятно, после моего отъезда Корина позвонила ему и предложила прогулку по морю, надеясь, что после того, как она продала меня его компании, он легко попадется в расставленную ловушку, уверенный в неизменности ее чувств.
  Расчет нашей красавицы был верен, а уж с моторкой она управляться умела, я сам недавно имел возможность убедиться в этом…
  — А ты, хоть и не умел, опять вышел сухим из воды, — пошутил Гринголл.
  — Фирма веников не вяжет! Если мы беремся за дело, то доводим его до конца.
  Кэллаген, сияя улыбкой победителя, выложил на стол конверт.
  — Здесь наш безвозмездный вклад в общее дело: письмо Корины, резиновый палец Шэрфема и мой отчет о расследовании, — пояснил он.
  — Теперь есть повод для выпивки, — сказал инспектор. — Кстати, Слим, тебе придется задержаться здесь до слушания дела, оно состоится во вторник. Ты — мой главный свидетель. Что касается убийства полковника, я не сомневаюсь, что жюри вынесет вердикт «предумышленное убийство», а вот относительно душевного состояния Корины могут возникнуть вопросы…
  Гринголл выпил виски, взял конверт и стал прощаться.
  — Ну, мне пора, Слим. Спасибо за помощь.
  — До скорой встречи, инспектор, — Кэллаген пожал Гринголлу руку и проводил его до двери.
  В это время зазвонил телефон.
  — Мистер Кэллаген, — раздался голос Эффи Томпсон, — вам снова звонила Одри Вендейн. Она просила напомнить, что Девоншир чудесен в это время года, поэтому приглашала провести у нее этот уик-энд или хотя бы следующий.
  — Может быть, следующий: на этой неделе я не вернусь, Эффи. Слушанье дела состоится во вторник, до этого времени я буду находиться здесь.
  — Что у вас во рту, мистер Кэллаген? — поинтересовалась секретарша. — Вы как-то странно разговариваете.
  — Я рад, что моя речь вам кажется всего-навсего странной. Дело в том, что я лишился трех зубов, ну да Бог с ними… А мисс Вендейн передайте, что я позвоню ей в конце следующей недели.
  — Все будет исполнено, — пропела Эффи и положила трубку.
  * * *
  — Джентльмены, — сказал в заключении председатель жюри, — мы затратили много времени на слушанье этого дела, и я понимаю ваше желание покинуть поскорее зал суда, но разрешите мне в вашем присутствии выразить нашу общую благодарность и благодарность представителя Скотланд-Ярда мистера Гринголла частному детективу мистеру Кэллагену за содействие полиции в расследовании обстоятельств трех смертей, по поводу которых вы только что вынесли свои вердикты. Джентльмены, вы свободны.
  У выхода из здания суда Кэллаген столкнулся с Гринголлом.
  — Ну и дела, черт побери! — вместо приветствия пробурчал Кэллаген. — С каких это пор полиция стала выражать свою признательность частным детективам?
  — Обычный формализм, Слим. Числится за нами такой грешок… — отшутился Гринголл. — И позвольте мне на прощанье дать вам один совет: вы снова умудрились выйти сухим из воды, но не испытывайте больше судьбу, Кэллаген. Рано или поздно вас занесет далеко, и тогда вы нарветесь на крупные неприятности.
  — В самом деле? Надеюсь, что вы меня не прогоните, если в этом случае я приеду к вам за советом, — рассмеялся Кэллаген. — Передайте от меня привет комиссару.
  Гринголл печально покачал головой и зашагал вниз по улице, а Кэллаген сел в машину и неторопливо поехал в сторону Алфристауна. У него не было оснований сетовать на фортуну, все закончилось, как нельзя лучше.
  У пересечения дорог Хэнтовер-Алфристаун он вновь увидел зеленую калитку в стене, окружающей «Темную рощу».
  Когда машина почти поравнялась с калиткой, она открылась. Виола и Патриция Аллардайс вышли на дорогу.
  Кэллаген остановился, и девушки подошли к нему.
  — Доброе утро, Слим, — приветствовала его Патриция. — Мы с Виолой только что говорили о вас и обо всем случившемся. Я пыталась убедить ее, что нельзя заклиниваться на прошлом. Жизнь продолжается, и надо взять от нее как можно больше хорошего. Вы меня поддерживаете?
  — Полностью. По-моему, просто грешно быть несчастной в такой день, как сегодня.
  — Извините, я тороплюсь в деревню, а на прощанье скажу вам, что мы очень надеемся, что вы не откажетесь погостить у нас, ведь каждый человек нуждается в отдыхе, а нам всем приятно будет видеть вас в «Темной роще». Лично я думаю, что скучать вам не придется. Моя сестра Виола думает то же самое, хотя, конечно, ни за что не признается в этом: у нее утром начался приступ сверхскромности.
  — Патриция, ты неисправима! Разве можно говорить такое?.. — попыталась остановить ее Виола.
  — Ты меня плохо знаешь, — с детским озорством предупредила сестру Патриция, — я еще не такое могу сказать, если потребуется.
  Она рассмеялась и удалилась, имитируя походку какой-то кинозвезды.
  — Может быть, вы и в самом деле останетесь, Слим? — робко спросила Виола. — Оставайтесь, пожалуйста, а то я не знаю, как и отблагодарить вас. Мы так обязаны вам… Тетя Онория просила передать, что она никогда не простит вас, если вы не примете нашего приглашения.
  — Этого я бы не пережил, — притворно вздохнул Кэллаген, — поэтому я остаюсь. Благодарю вас за приглашение, Виола, мне только придется предупредить моего секретаря. Садитесь в машину, я позвоню из телефонной будки у дороги.
  Виола села рядом с Кэллагеном, тот развернулся, и машина исчезла за поворотом дороги.
  Патриция вышла из укрытия, в котором пряталась после своего «ухода», пересекла дорогу и вернулась через калитку в сад. Мисс Ваймеринг шла ей навстречу.
  — Ну как? — спросила она, — мистер Кэллаген принял наше приглашение?
  — Готова держать пари, что он останется, — усмехнулась Патриция. — Сейчас он куда-то укатил с Виолой, но боюсь, что моя сестрица даже не осознает, как ей подфартило…
  — Что ты хочешь этим сказать, Патриция? — строго осведомилась мисс Ваймеринг.
  — Я хочу сказать, что Виола влипла, — тоном опытного человека объяснила Патриция. — Когда Слим первый раз появился у нас, Виола была чересчур крута с ним, даже угрожала выбросить его отсюда. А сегодня — взгляните на нее — кротка, как ангел, и прямо светится от счастья при взгляде на Кэллагена…
  Патриция вздохнула.
  — Ну, если он не остановит машину на опушке и не потребует соответствующей компенсации, ей Богу, я разочаруюсь в нем.
  — Господь с тобою, Патриция, о чем ты опять говоришь? — пробормотала мисс Ваймеринг. — Мистер Блэнкинс послал ему вчера чек на тысячу фунтов, ты считаешь, что этих денег недостаточно?
  — Деньги, деньги… Есть кое-что дороже денег, — пояснила Патриция. — В конце концов, не в них счастье.
  — Боже мой, — догадалась, наконец, мисс Ваймеринг, — уж не намекаешь ли ты на то, что после всех наших бед и волнений Виола опять думает о браке?
  — Ну, я не стану утверждать, что она сразу уж задумалась о браке, — уклончиво заметила Патриция. — Я думаю, что теперь Виола с этим спешить не будет… Но неужели вы, тетя, никогда не слышали песенки «Люби их всех, а там, что Бог подаст…»
  Насвистывая мелодию этой песенки, Патриция направилась к дому.
  Питер Чейни
  Черный дуэт
  Peter Cheyney: “Dark Duet”, aka “The Counterspy Murders”, 1942
  Перевод: Е. Стоян, В. Стоян
  Это совсем не больно
  Была поздняя осень 1942 года. Уже совсем стемнело и холодный, пропитанный влагой воздух пробирал до костей. Обычный пятиэтажный кирпичный дом по Голден-сквер, очень похожий на все остальные дома, совершенно не привлекал внимания прохожих. В этот пасмурный ноябрьский вечер все дома на этой улице мало чем отличались друг от друга. В маленькой квадратной комнате на четвертом этаже этого дома за письменным столом старинной работы сидел человек неопределенного возраста и невыразительной наружности по имени Фэнтон. Внешность его была настолько непримечательной, что не вызывала к себе никакого интереса. Он был человеком крайне замкнутым, предпочитал добывать сведения сам и ни с кем не делиться тем, что ему известно. Поэтому, кто такой Фэнтон и чем он занимается в своей маленькой комнате за закрытой дверью, мало кто знал.
  Придвинув настольную лампу настолько, чтобы свет падал на бумаги, лежащие перед ним, он взглянул на часы. Было восемь часов вечера, заканчивался холодный осенний день, накрапывал дождь.
  — Люди так устроены, что все время чего-нибудь ждут, — подумал Фэнтон, — с момента рождения и до часа своей неизбежной смерти. Тут ничего не изменишь. И навязчивая мысль о том, что ты ждешь, будь это хорошее или плохое, будь это женщина или деньги, не оставляет тебя до тех пор, пока…
  Телефонный звонок прервал его мысли. Фэнтон вздохнул и взял трубку.
  — Да… Да, сэр. Я просмотрел всю информацию, которая у нас есть о ней… Нет, ничего нового, сэр. Никаких официальных данных нет, однако мы знаем о ней достаточно много. Да, сэр, достаточно, чтобы… Это норвежская эмигрантка под именем миссис Моринс. Люди из Си-Эй уверены, что потопление «Маратта Стар» связано с ней. Да, сэр, один из кораблей, которые эвакуировали в Канаду детей… Нам известны и другие дела, связанные с именем миссис Моринс, Все они более или менее грязные. Да, это тоже ее дело, сэр, — Фэнтон улыбнулся. — Что ж, сэр, если она начинает вызывать раздражение даже у вас, то обратите внимание, что официально против нее ничего нет… Нет фактов, она умна и предусмотрительна.
  Фэнтон пожал плечами, и что-то пометил карандашом на лежащей перед ним бумаге. Улыбка его стала язвительной.
  — Что ж, если вы полагаете, что дело этого заслуживает, то можно использовать вариант четыре или пять… Сэр, в этой ситуации я бы выбрал вариант пять. При этом нам, возможно, удастся спасти множество жизней. Прекрасно, сэр. Больше можете об этом не беспокоиться. Я сделаю все необходимое. Вы можете об этом больше не думать. Вычеркните эту леди из своей памяти. Спокойной ночи!
  Окончив разговор, Фэнтон задумался, и некоторое время сидел, глядя на темную занавеску, закрывающую окно. Он подумал о том, что всегда на смену одному ожиданию приходит другое. Придвинув к себе телефон, позвонил в Мэйфэр.
  — Как дела, Кейн? У меня тоже все нормально, есть работа для тебя. Подробности сообщу, как обычно… Хорошо, я позвоню ему на обратном пути, чтобы он мог подготовиться… Да, конечно так, это именно тот случай, вариант пять! Но не забывай, ты в Англии! Необходимо сделать все чисто. Спокойной ночи!
  Повесив трубку, Фэнтон собрал бумаги со стола, положил их в бюро, встал и подошел к вешалке, стоявшей в углу комнаты. Надев пальто и шляпу, он выключил лампу, запер дверь и, негромко посвистывая, направился к лифту.
  Фэнтон позвонил Кейну в тот момент, когда тот завязывал галстук перед зеркалом. Закончив разговор, Кейн вернулся к прерванному занятию. Звонок Фэнтона определил действия Кейна на сегодняшний вечер. Кейн улыбнулся своим мыслям и вдруг ощутил легкую боль в области желудка. Он мысленно попытался определить ее причину. То ли это было реакцией на разговор с Фэнтоном, то ли следствием употребления большого количества двойного мартини, выпитого после такого же количества двойного виски. Но теперь это уже не имело никакого значения. Пришла пора действовать.
  Кейн закурил, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен своей внешностью. И в самом деле, он был высок и строен, широкие плечи и узкие бедра. Движения легкие и сдержанные, он напоминал большую кошку. Эта была очень сильная и страшная кошка, коварность ее заключалась в том, что, когда вы смотрите на нее, она выглядит вполне сытой и ленивой, но если эта кошка в прыжке… Те, кому довелось видеть, как эта кошка прыгает, уже не могли никогда и никому ничего рассказать о настоящем облике Кейна. Из-под прямых черных бровей на вас смотрели спокойные серо-голубые глаза. Иногда они казались серыми, холодными и пронизывающими. Но когда в них загорались зеленые искорки, казалось, что их обладатель — человек веселый и добродушный. Мягко очерченный рот, чуть выдающиеся скулы выдавали его кельтское происхождение, а морщинки вокруг глаз свидетельствовали о том, что он обладает чувством юмора. На самом деле трудно было определить характер этого человека. А при том роде деятельности, которым занимался Кейн, было очень удобно, когда люди ошибались на его счет.
  Кейн пересек комнату, подошел к гардеробу, достал пальто, небрежным движением надел шляпу. В шляпе он был особенно хорош. Пошарил по карманам в поисках перчаток, прикинул, удастся ли взять такси где-нибудь поблизости от улицы Королевы Анны, и посмотрел в окно…
  Улица Королевы Анны… Кейн задумался. Почему он снимает квартиру именно здесь, в этой тихой и спокойной заводи, около Кавендиш-сквер. Он сел на стул около окна и закурил. Кейн курил и размышлял. Пришла мысль о том, что устраивает его именно то, что это тихая и спокойная заводь. Возможно, сказывается возраст. Я, наверное, начинаю стареть, подумал он. Ищу тишину и покой. Эта мысль чуть-чуть развеселила его. Можно ли считать тридцать восемь лет старостью?
  — Ну что ж, — ухмыльнулся Кейн, — если это и в самом деле старость, то Господь даст мне знать об этом и, боюсь, не в самой лицеприятной форме.
  Он встал и пошел вниз.
  На улице было холодно. Он пересек Кавендиш-сквер, прошел по Кондуит-стрит, Бонд-стрит и вниз по Сент-Джеймс-стрит. Прохожие попадались редко, ничто не отвлекало внимание Кейна, и он решил поразмышлять о Фэнтоне. Да, Фэнтон, черт возьми, стоил того, потому что был личностью.
  Фэнтон принадлежал к тому типу англичан, которые на первый взгляд кажутся серыми, даже тусклыми, нерешительными и нелепо странноватыми, но в действительности Фэнтон был тверд и решителен, как семь дьяволов в аду. К нему лучше не попадать в зависимость. Он ничего не боялся, реально оценивал ситуацию, действовал четко. При определенных обстоятельствах мог легко перешагнуть через человека, предоставив ему возможность самому выкарабкиваться. Резкий порыв ветра прервал его размышления, он чуть не сдул его на проезжую часть дороги. Начал падать мокрый снег. Ноябрь — чертовски мерзкий месяц, подумал Кейн.
  Он дошел до почты в глубине Сент-Джеймс-сквер. Между почтой и зданием клуба консерваторов Кейн заметил человека в старом дождевике, который стоял, прислонившись к стене. Кейн остановился.
  — Добрый вечер, — приветливо сказал он.
  — Давайте зайдем за угол, — отозвался человек. — Здесь не совсем удобное место для беседы.
  — Пожалуйста, — ответил Кейн. — Для меня это место так же удобно, как и любое другое.
  Человек в старом дождевике свернул за клубом консерваторов на узкую улицу и остановился в пятнадцати ярдах от бокового входа. Кейн подошел к нему.
  — Я думаю, Фэнтон с вами переговорил? — спросил человек в старом дождевике.
  — О, да, — ответил Кейн.
  И в этих словах прозвучала какая-то странная завершенность. Они означали ту окончательность, которую вызывали у Кейна все слова, сказанные Фэнтоном. Ту окончательность, которая не оставляла места для размышлений.
  — Гелвада в Суррее, — сказал человек. — Место — Туррельский лес. Я намерен связаться с ним как можно скорее. У него машина, и я думаю, что он сможет быстро вернуться в Лондон.
  — Зачем же так торопиться?
  — Почему бы и нет? Или вы намерены немного потянуть?
  — Да нет, я не люблю тянуть, но не люблю и спешки, — сказал Кейн.
  Его собеседник неопределенно пожал плечами.
  — Я предполагаю, что Фэнтон вам ничего не рассказал о «Маратта Стар»? Мы эвакуировали детей в Канаду на кораблях, «Маратта Стар» один из них. Он погиб. Его потопила подводная лодка. Она ждала именно его. Это дело рук Моринс. Вот так. Можно ожидать и другого… Поэтому, я считаю, мы должны поторопиться.
  Кейн кивнул головой, оглянулся. На улице никого не было. Он закурил.
  — Все это может и так, — сказал Кейн после не большой паузы. — Но я не одобряю такой спешки. Представьте, что Эрни мчится на своей машине из Туррельского леса в Лондон. Наверняка, найдутся люди, которых заинтересует, почему это бельгийский эмигрант, простите, вольный бельгиец, носится на своей машине по всей стране в самое неподходящее время. И тогда у них возникнут вопросы.
  Его собеседник в старом дождевике пожал плечами, он выглядел довольно усталым.
  — Предположим, что возникнут, — сказал он.
  — Предположим, возникнут, — повторил Кейн. — Слушайте, неужели вы не понимаете, что наверняка есть люди, которых передвижения Гелвады и мои интересуют так же, как и нас их передвижения. И в один прекрасный день они получат ответы на свои вопросы. Это большой риск. Такие, как вы и Фэнтон, ничем не рискуют, просиживают свои задницы в конторах и думают, что они славные ребята. У тех, кто вроде меня и Гелвады, все по-другому. Что тогда, а? Вы-то будете по-прежнему штаны протирать?
  Человек в дождевике зевнул.
  — Глупости, — сказал он. — Я бы не потерял свою левую руку, если бы просиживал где-то зад.
  — Да, у вас свои проблемы, — уже мягче заметил Кейн, — но я все-таки настаиваю на том, что это глупо. Ладно, — он вздохнул. — Пока ничего не случилось, вряд ли вас заинтересует то, что я думаю. Так вы хотите звонить Гелваде?
  — Да, я хочу дать ему несколько советов. — Человек в дождевике ухмыльнулся. — Фэнтон считает, что было бы неплохо покончить с этим делом сегодня ночью!
  — Боже мой! Да разве можно, друзья, быть такими нетерпеливыми! — Кейн выплюнул окурок.
  Не обратив никакого внимания на замечания Кейна, человек спокойно продолжал:
  — Я думаю, Гелвада к девяти вечера уже вернется в город. И все будет в порядке где-то к полдесятому. Он подойдет в «Желтую бутылку» — это бар в Мэйфере. Вам бы я посоветовал позвонить туда без четверти десять, И если он встретит там того, кого должен встретить, то пойдете прямо из бара.
  — Хорошо, — сухо сказал Кейн. — Это все?
  — Да, все, — сказал человек в старом дождевике, как бы не замечая сухости в голосе Кейна. — Доброй ночи, Майкл. — Кейн кивнул и пошел по узкой улочке вниз к Сент-Джеймс-стрит.
  
  Кейн стоял в темном подъезде театрального служебного входа.
  Через какое-то время появился служитель и пригласил его пройти. Кейн быстро взбежал по ступенькам, прошел вслед за служителем по коридору и вошел в гримерную. Закрыл дверь и остался стоять, прислонившись к ней.
  Валетта Фэлтон сидела перед гримерным столиком и подкрашивала брови. Кейн подумал, что она очень красива. У нее были тонкие черты лица, правильный нос, рот небольшой и чувственный. Кейн поймал себя на мысли, что на Валетту он мог бы смотреть часами — так она была хороша. Ее яркое кимоно слегка распахнулось.
  — Не знаю, говорил ли это тебе кто-нибудь еще, Валетта, — сказал Кейн, — но у тебя самые красивые ножки, которые я только видел в жизни.
  Она повернула к нему голову и улыбнулась.
  — Да, в свое время некоторые говорили нечто похожее, но это было давно, месяцев десять назад, — сказала она и, указав Кейну кивком на стул, добавила: — Садись, Майкл.
  Кейн неторопливо повесил шляпу на вешалку у двери и сел.
  — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не в последние десять месяцев? — спросил он.
  Она взглянула на него искоса, сквозь длинные ресницы, и Кейн снова подумал, до чего же она хороша.
  — Ты говоришь так, — сказала Валетта, — как будто хочешь казаться нескромным, — она снова улыбнулась. — Возможно, Майкл, ты забыл, что последние десять месяцев я была твоей любовницей.
  Кейн озорно улыбнулся. В этот момент он напоминал мальчишку.
  — Как я мог об этом забыть? — спросил он.
  — Не знаю, — сказала Валетта, ее брови чуть приподнялись, — я не понимаю, почему ты считаешь, что мне могут делать комплименты другие люди, в то время, когда предполагается, что я влюблена в тебя.
  — А, кажется, понимаю, — Кейн удовлетворенно кивнул.
  Она отложила кисточку для бровей и повернулась к нему.
  — Я бы хотела знать, — сказала она, — хотела бы знать… На самом ли деле ты такой циник, каким представляешься, или все это только поза?
  — Настоящий циник никогда не будет притворяться, — сказал Кейн. — Зачем это ему? Да и тебе не восемнадцать лет. Поэтому притворяться циником, я думаю, глупо и смешно. Я считаю, что цинизм не может быть позой. Скорее это такая вещь, которую нам навязывают окружающие.
  — Выходит, это я заставляю тебя быть циничным, Майкл?
  — Нет, как раз наоборот, — улыбнулся он, — если бы не ты, то я бы погряз в пучине цинизма.
  — Похоже, Майкл, что ты не видишь в жизни ничего хорошего?
  — Так оно и есть, ничего постоянно хорошего в этой жизни нет.
  — А я? Я же постоянно хороша. — Валетта снова взяла кисточку и посмотрела в зеркало.
  Кейн неторопливо достал сигару и закурил. Он был доволен.
  — Ну, — сказал он, улыбаясь, — не постоянно, а десять месяцев.
  Валетта почувствовала, что его улыбка ее раздражает.
  — Выходит, что все хорошее во мне — это ты, — сказала она сухо.
  — Я же этого не сказал.
  — И ты надеешься, что это не продлится…
  — И этого я тоже не говорил.
  — Так что же, черт возьми, ты хотел сказать?
  — О, Валетга! — сказал он, глубоко затягиваясь. — Пойми меня правильно, я совсем не хочу быть понятым превратно, — он снова улыбнулся. — Я хочу сказать, что я очень рад тому, что имею. Но…
  — Что но?
  — Давай будем мыслить логически: если женщина влюблена в мужчину, она должна что-то получать взамен, помимо его любви, так было бы справедливо.
  Она встала, сняла кимоно и стала одевать костюм. Кейн с удовольствием смотрел на нее. У нее была прекрасная фигура, и она знала, что он понимает это.
  — Так что же она может получить взамен, — спросила Валетта, немного помолчав, — и что это обязательно, Майкл?
  Он утвердительно кивнул.
  — Да, я полагаю, она обязательно должна что-то иметь, иначе во всем этом не будет смысла. Если женщина убеждена, что все впустую, то она найдет что-то более предпочтительное, особенно такая великолепная женщина, как ты.
  В ответ она улыбнулась.
  — А ты никогда не думал о том, Майкл, что я достаточно получаю от тебя?
  — Например? — удивился он.
  — Например, массу забавного, — сказала Валетта.
  — Я не нахожу в себе много забавного, — сказал Майкл.
  Она села на стул лицом к нему, скрестила руки на коленях и заглянула ему в глаза.
  — Ты прав. Забавного в тебе мало. Но в тебе есть что-то дьявольски привлекательное. Ты из тех людей, у которых нет прошлого.
  Он задумался, облокотился на спинку стула.
  — Интересно, — сказал он, — значит, по-твоему, я человек, у которого нет прошлого? Объясни, что ты имеешь в виду?
  — Понимаешь, — сказала она, подумав, — бывает, что женщине интересен мужчина, которого она давно знает. И даже если он допускает грубость, она прощает его, понимая, что обстоятельства и случай сделали его таким. Зная это, он все равно будет ей дорог. В другом случае она просто не будет о нем думать. Ты меня понимаешь?
  — Вполне.
  — Но ты, это совсем другое дело, — продолжала Валетта. — Каким бы ты ни был, что бы ни сделал — ты все равно остаешься для меня непонятным, но привлекательным… интересным… Все равно кто ты… И знаешь, я вспомнила…
  Она замолчала, подняла на него глаза, губы ее улыбались. Кейну захотелось обнять ее.
  — Помнишь, как мы познакомились с тобой? В ту ночь, когда бомбили. Погибло много людей, я бросилась к тебе в поисках защиты. Я была так напугана.
  — А я? — спросил Кейн.
  — Ну, во всяком случае, не настолько, чтобы не воспользоваться представившейся возможностью.
  — О, прошу прощения.
  — Не стоит. Поверь, я не жалею об этом. Я вот к чему говорю: позже, когда мы договорились вместе поужинать, и я шла на свидание, то решила спросить, чем ты занимаешься. Но почему-то мне расхотелось это делать. А потом я поняла, что мне просто нравится думать о тебе как о таинственном человеке.
  Кейн насмешливо улыбнулся.
  — Понял, — сказал он.
  — Но тогда я так и не спросила тебя. Когда мы расстались и условились встретиться снова, я лежала в постели, смотрела в потолок, думала о тебе и решила в следующий раз, когда мы увидимся, обязательно узнать, кто ты такой.
  Кейн спросил:
  — Что же помешало тебе это сделать?
  — Сама не знаю. Все откладываю от случая к случаю, надеясь, что наступит день, когда мое любопытство будет удовлетворено. — Она внезапно замолчала, потом так же внезапно спросила: — Майкл, чем ты занимаешься?
  Кейн улыбнулся. Он глубоко затянулся, выдохнул дым и внимательно посмотрел на Валетту.
  — Ты, по-моему, хорошо разбираешься в людях. Так скажи мне, чем я занимаюсь?
  Она покачала головой.
  — Не знаю. Ты из тех людей, которые не поддаются классификации.
  Кейн сказал:
  — Под всем этим подразумевается один вопрос: почему я не в армии?
  Она ответила:
  — Да, конечно, почему?
  — О, это очень просто, — сказал он. — Когда мне было семь лет, меня переехал экспресс. Он разрезал мне печенку на две равные части. И поэтому меня считают непригодным. — Он смотрел на нее и улыбался.
  — Ты свинья, Майкл, ты это знаешь, да? — сказала она.
  Он довольно рассмеялся.
  — А знаешь, — он наклонился вперед, — я думаю, что ты удивительная женщина, Валетта. Встречаться с мужчиной, спать с ним в течение десяти месяцев и только потом спросить его, чем он занимается. Это изумительно.
  — Ладно, перестань. Ты мне скажи… — Раздался стук в дверь.
  — Ваш выход через две минуты, мисс Фэлтон, — сказал мальчик.
  Она встала.
  — Это судьба, — сказал Кейн, — и она, как всегда, очень кстати. Теперь у меня будет время обдумать ответ.
  — Ладно, Майкл, ты неисправим, — вздохнула она. — Я увижу тебя вечером?
  — Увы, у меня встреча с приятелем. Небольшое дело. Мне, право, очень жаль, Валетта.
  — Мне тоже, — сказала она. — Встретимся, когда ты сможешь. Возьми сигарет, если хочешь. Пока.
  Он слышал, как ее каблучки простучали по каменному полу коридора. Он глядел прямо перед собой, чуть наклонив голову набок.
  — Ты становишься сентиментальным, Майкл Кейн, — пробормотал он еле слышно.
  Спустя некоторое время он поднялся. Снял шляпу с гвоздя, медленными шагами прошел по коридору, спустился по лестнице и вышел на улицу.
  
  А сейчас пришло время познакомиться с мистером Гелвадой, вольным бельгийцем Эрни Гелвадой. Гелвада сидел за угловым столиком в таверне «Туррельский Лес» и наблюдал за хозяйкой этого заведения. Он считал, что у нее отличная фигура. В ней все было удивительно пропорционально. Гелвада любил смотреть на женщин не из чувственных побуждений, а спокойно, любуясь и думая в то же время о чем-то своем. Он был философ и эстет. Любил все гармоничное и красивое. Он мог думать по-французски или по-фламандски, или по-русски. Кроме того, иногда он думал по-испански, по-португальски и по-английски. Иногда свою речь он оснащал вульгаризмами. Он прекрасно владел всеми этими языками, но его нельзя было назвать лингвистом, зато эрудитом он был в полном смысле этого слова.
  О себе говорил редко. Был невысок и казался склонным к полноте, но на самом деле не был полным. Он был сильным и проворным, когда этого требовали обстоятельства. Его круглое добродушное лицо вызывало симпатию, подвижный рот почти всегда улыбался. Казался человеком милым, и безобидным, но при общении с ним вас почему-то все время не покидало смутное чувство тревоги. Именно тревоги. Когда его не было рядом, вы продолжали думать о нем и приходили к выводу, что ваше беспокойство — плод досужей фантазии, игра нервов и больного воображения. И ваша уверенность в том, что это действительно так, оставалась непоколебимой до следующей встречи с Эрни Гелвадой, когда вы начинали замечать, что ощущение беспокойства растет в вас по мере того, как вы узнаете его лучше. Однако никому не удавалось узнать его настолько хорошо, чтобы понять причину этого странного ощущения тревоги. Никому, кроме Кейна. Только Кейн знал о существовании некого червячка, живущего в мистере Гелваде, сжиравшего его плоть и душу, червячка неутомимого и жестокого.
  Эрни родился близ города Эльзас. У его отца была процветающая свиноферма. Мать Эрни, заметив, что Гелвада-младший не проявляет большого интереса к свиньям, решила сделать из него священника. Она спала и видела, что ее сын станет кюре, ее пленяла мысль увидеть его в сутане. И поэтому родители старались учить его таким образом, чтобы сделать из него преуспевающего священника. Мировая война 1914 года положила конец этой мечте. Она отняла жизнь у отца Эрни, застреленного за то, что он перерезал горло немецкому капралу, и у матери Эрни, которую этот капрал убил за то, что она сопротивлялась попытке изнасиловать ее. Эрни смотрел на это сквозь призму последовавшего после войны мира — то есть полагал, что все это в конечном счете логично. Но с той поры в нем поселился червячок… Когда кончилась война, Эрни стал курьером бюро путешествий, полагая, что это занятие куда более интересное, чем то, что ему прочили родители.
  Гелвада взял свой стакан и прошел через весь зал к стойке. Там он увидел нескольких случайных знакомых, они кивнули ему. Он тоже улыбнулся им в ответ. Когда он улыбался, лицо его совершенно преображалось, что-то почти ангельское появлялось в нем. Он поставил стакан на стойку, попросил джина с лимонным соком и проследил взглядом, как хозяйка потянулась за бутылкой на верхнюю полку. Когда женщина, знаете ли, тянется за бутылкой на верхнюю полку, фигура ее, особенно хорошо прорисовывается. Как-то в одном баре в Лиссабоне он весь вечер пил тамошний фирменный напиток, редкую дрянь, признаться, и все потому, что ему нравилось, как хорошенькая барменша каждый раз тянется, доставая ром с верхней полки. Таков он был.
  Хозяйка поставила перед ним джин и спросила:
  — Вас не видно уже несколько дней, мистер Гелвада. Видно, вы были заняты?
  — О, нет! — сказал он. — Вовсе нет, мадам. Напротив, все эти дни я гулял по здешним окрестностям и размышлял.
  — Гуляли в такой дождь? О чем же можно размышлять в такую ужасную погоду?
  Гелвада стал вдруг серьезным. Потом его круглое лицо вновь озарилось улыбкой, и он проникновенно сказал:
  — Хотите верьте, хотите нет — я думал о вас. И о том, что нацисты могут высадиться в Англии.
  — Но почему вы думали об этом одновременно? — в ее голосе слышались горделивые нотки, ей было приятно, что он думал о ней.
  — Немцам вы можете прийтись по вкусу, — сказал Гелвада.
  Она покраснела.
  — Мало ли что им нравится. Для них у меня в кладовке есть топор, — сказала она.
  — Я знаю… — сказал он с расстановкой. Потом снова взглянул на нее, улыбаясь. — Я знал женщину… У нее тоже был спрятан топор… Они выкололи ей глаза.
  Он взял стакан и вернулся к своему столику. Когда он поднес его к губам, барменша окликнула его.
  — Мистер Гелвада, — сказала она, — вас просят к телефону. Когда я спросила его имя, он сказал, что его зовут Питер.
  — Спасибо, детка! — весело сказала Гелвада. Он встал и прошел по коридору к телефону в холле. — Алло?
  — Это ты, Гелвада? — спросил голос на другом конце провода.
  — Да, это я.
  — Хорошо, — сказал голос, — а это я. Есть женщина, миссис Моринс…
  Гелвада прервал его, быстро сказав:
  — Да.
  Он чуть-чуть улыбнулся какой-то странной улыбкой, которая больше походила на оскал и совершенно не вязалась с его обликом.
  — Вариант пять, — сказал голос. — Тебя устраивает?
  — Конечно, — ответил Гелвада. — Почему бы и нет?
  — В данном случае, безусловно, — повторил голос. — Она будет сегодня вечером на вечеринке в местечке около Хэмпстеда. Вечеринка начинается около десяти. Они намереваются гулять допоздна. Ты и еще один наш знакомый должны будете как-то туда попасть, во что бы то ни стало. Кое-кто хочет, чтобы это было сделано быстро.
  — Понял, — сказал Гелвада. — Есть какие-нибудь сведения?
  — К сожалению, не совсем определенные. В Мэйфере есть бар «Желтая Бутылка». Там будет женщина, некая миссис Мэллори, она приятельница миссис Джин, которая устраивает эту вечеринку. Эту Мэллори знают многие, и она вполне могла бы быть с тобой знакома. Три года назад она гостила в Эден Роки, упала с причала и сломала ногу. Через двое суток после этого она отправилась на вечер, где шла крупная игра, и выиграла двадцать пять тысяч франков. Это может помочь?
  — Посмотрим, — ответил Гелвада. — Нужно еще, чтобы она пришла сегодня вечером в «Желтую Бутылку».
  — Она будет там, — сказал голос. — Это я могу обещать. Поручу это одному человеку, но все остальное зависит от тебя.
  — Хорошо, — сказал Гелвада. — А как я узнаю этого человека?
  — Он назовет тебя Пьером Хэллардом, — сказал Питер. — Но помни, он должен выйти из игры раньше, чем она начнется. Он совершенно неопытен, полагаться на него нельзя, и, кроме того, он ничего не знает. Понял?
  Гелвада сказал:
  — Все ясно. Если она придет в «Желтую Бутылку», я все сделаю сам: это очень просто.
  — Ты, Эрни, иногда бываешь излишне самоуверен. С тобой будет Кейн. Указания получишь от него. Он позвонит тебе туда.
  — Да, кстати, — сказал Гелвада, — ты не сказал, как она выглядит, эта миссис Моринс?
  — Насколько я знаю, она недурна собой. Думаю, тебе надо отправляться в Лондон как можно скорее.
  — Я буду там через полчаса, — сказал Гелвада.
  — Не очень торопись, а то остановят за превышение скорости, и это будет не самое лучшее начало.
  Гелвада повесил трубку, вернулся за свой столик, допил джин, пожелал хозяйке спокойной ночи и вышел. Когда дверь за ним закрылась, один из посетителей сказал хозяйке:
  — Симпатичный парень, не правда ли, миссис Сомс? — Она кивнула.
  — Жалко его. Всех этих бельгийцев жаль. У них нет ни кола, ни двора, им ничего не остается делать, как только ждать, пока мы выиграем войну, чтобы потом уехать на родину и приводить там все в порядок.
  — Забавный тип, — вставил другой.
  — Какой-то он странный, — заметила миссис Сомс. — Иногда кажется, что он страшно доволен собой… Хотя, кто их поймет, этих иностранцев.
  Шел дождь, когда Гелвада проезжал через Беркли-сквер. Поставив машину в конце улицы, он вышел. Резкий осенний ветер колол ему щеки. Эрни поежился, он не любил холода. В Бельгии, подумал он, засунув руки в карманы, и ветер был не такой резкий, и дождь не такой холодный. Он подумал, что его жизнь, стань он священником, возможно, была бы более приятной. А, впрочем, решил он, ничего интересного в ней нет… Эрни пересек Шефферд-маркет и свернул на небольшую улочку, заканчивающуюся тупиком, в котором и находился бар «Желтая Бутылка».
  Он вошел в зал, огляделся, там было много народу. Обслуживали двое — мужчина неопределенных лет и в другом конце зала хорошенькая барменша.
  Эрни быстро прошел к стойке, заказал двойной бренди и сел со своей рюмкой в углу зала. Закурил, устроившись поудобнее, и стал спокойно наблюдать, оставаясь, сам незамеченным. Он умел это делать. Эрни принадлежал к тому типу людей, которые по желанию умеют либо сделать так, чтобы их присутствие стало заметным, либо заставить других не замечать себя.
  Атмосфера в баре была весьма своеобразная. Стоило вам войти туда, как вас поражало скопление людей, неизвестно откуда появившихся и неизвестно что из себя представляющих. И когда вдруг понимаешь, что все эти люди ничем не занимаются, а просто сидят и пьют, то вас охватывали самые противоречивые чувства.
  Большинство из присутствующих здесь молодых людей выглядели женоподобными и несколько странными. Женщины, за небольшим исключением, были из тех, кто водит компанию с этими странными женоподобными юнцами. Военных не было. Настоящих военных. Было тут несколько молодых и, по-видимому, вполне отвечающих этому месту личностей, одетых в офицерскую форму, которые у себя в отделах выполняли какую-то малоприятную, но без сомнения важную, с их точки зрения, работу. Это был тип людей, порожденных войной. Такие люди, независимо от их умственных способностей, проявляют, наряду с необыкновенным мастерством носить военную форму, незаурядное умение держаться как можно дальше от тех мест, где стреляют. Конечно, в основном тут были люди, живущие на чужие доходы. Гелвада вздохнул и отвернулся. В другом углу его внимание привлек мужчина средних лет с завитыми волосами и подкрашенными губами. Тот пил бенедиктин и с надеждой улыбался каждому, кто смотрел в его сторону. Гелвада, улыбнувшись, подумал, что с удовольствием перерезал бы глотку этому типу. Он продолжал медленно осматриваться.
  Было тут и несколько хорошо одетых, уверенных в себе женщин, принадлежащих к тому избранному кругу лиц, в котором делают очень мало или совсем ничего, чтобы хоть как-нибудь оправдать в дни войны бесцельность своего существования. Несмотря на ограничения и карточную систему, они всегда хорошо одеты и знают, где достать новое платье в любой момент, как только им этого захочется. Они отличаются незаурядной способностью удовлетворять любое желание и полным отсутствием способности понимать что-либо, хоть немного выходящее за пределы их узкого мирка. Мысли Гелвады обратились к миссис Мэллори. Что она за человек? Поймается ли легко на удочку, или она из тех, кто не станет верить людям с первого слова.
  Он допил свою рюмку и, поднявшись, снова прошел к стойке, заказал барменше двойное бренди. При этом он так очаровательно улыбнулся, что почти против воли она заулыбалась ему в ответ.
  — Здравствуй, милая! — сказал Гелвада. — Давно я тебя не видел. Как идут дела?
  — В порядке, — ответила она.
  Она не могла вспомнить, видела ли его раньше, но он был так в себе уверен, что она решила, что должна была его видеть. Возможно, он давний клиент, который последнее время редко сюда заходит.
  — Здесь до черта новых лиц. А что, миссис Мэллори бывает здесь, как раньше?
  — Довольно часто, — сказала она.
  И такова была сила внушения Гелвады, что она «вспомнила», что она видела его с миссис Мэллори в баре.
  — Если позвонят и спросят мистера Гелваду, позови меня, ладно, детка? Я жду звонка своего товарища.
  Он взял стакан и вернулся за свой столик. Он терпеливо сидел там, покуривая.
  Минут через десять тощий человек с нездоровым румянцем на скулах отодвинул в сторону светомаскировочный занавес на дверях зала, пропуская свою спутницу. Он сказал негромко, но отчетливо:
  — Как здорово, что мы сегодня встретились, миссис Мэллори! Такой чудесный сюрприз.
  Гелвада вскинул голову. Итак, это контакт. Он оглядел молодого человека и изумился. Какого дьявола Фэнтон выбрал именно этого тощего юношу? Впрочем, кто знает, некоторые из них оказываются опытны. Он окинул взглядом миссис Мэллори и нашел, что она выглядит хорошо. Ей лет тридцать шесть или около того, подумал Гелвада. У нее красивые глаза, которыми она могла сразить наповал, она была в обтягивающем платье, в черных чулках-паутинке и туфлях на очень высоких каблуках. Очевидно, она широко смотрит на вещи. Любит спиртные напитки, чувствует себя свободной и привлекательно-непринужденной, подумал Эрни. Это хорошо. Он подождал, пока миссис Мэллори со своим спутником сядут за столик в другом конце зала, затем взял свой стакан, встал, направился к стойке, заказал еще порцию бренди. Постоял минуту, словно о чем-то раздумывал, потом повернул и пошел через зал. Перед столиком миссис Мэллори он неожиданно остановился, и неподдельная радость вдруг изобразилась на его лице.
  — Господи, вот чудеса! Неужели… миссис Мэллори! Какая встреча!
  Она подняла на него глаза.
  — Простите меня, возможно, это невежливо, но… — она замялась. — Должна сказать, что я вас не припоминаю.
  Лицо Гелвады выразило разочарование, он сказал:
  — И все-таки вы должны.
  Чахлый молодой человек вмешался в разговор:
  — Мне кажется, что я вас встречал где-то… Конечно, встречал. Не могу только вспомнить, где.
  Гелвада озарил его быстрой улыбкой. Он понимал, что молодой человек пытается помочь ему, но боится сказать лишнего. Какого черта, подумал Гелвада, вперед! Он мягким, почти незаметным движением пододвинул свободный стул и сел за их столик. Сделал он это весьма непринужденно, не сводя с миссис Мэллори дружеского взгляда чистых карих глаз. Она не могла не улыбнуться в ответ. Она уже решила, что он принадлежит к довольно интересным мужчинам. Продолжая загадочно улыбаться, Гелвада посмотрел ей прямо в глаза. Он подозревал, что там, где дело касается женщин, он обладает огромной, почти гипнотической силой внушения. И миссис Мэллори почувствовала силу его взгляда, исходившую от всего его круглого добродушного лица. Она с удовольствием отметила абсолютную свежесть его воротника и рубашки, аккуратно повязанный галстук и хорошо сидящий костюм. Он очарователен, подумала она.
  — Я страшно огорчен и разочарован, — весело сказал Гелвада. — Неужели вы не помните этого случая на Эден Роки? Вы оступились с помоста и сломали ногу… А потом, буквально через два дня, когда нога была в гипсе, вы смело вышли из дома и в тот же вечер выиграли крупную сумму… Теперь вспоминаете?
  — Боже! — воскликнула она, — погодите… Вы были там? Неужели… — чувствовалось, что мозг ее лихорадочно работал.
  Гелвада промолчал. Тощий молодой человек воскликну:
  — Клянусь! Конечно, это он! Теперь я точно припоминаю.
  — Жизнь течет, не правда ли? — сказала миссис Мэллори. — Подумать только, хотела бы я вернуть это время!
  Гелвада кивнул.
  — Да, конечно, — сказал он. — Тем более, что сейчас нам ничто не мешает отметить. Как вы насчет того, чтобы немного выпить?
  Молодой человек пришел на помощь. Он быстро произнес:
  — Блестящая мысль! Ставлю бутылку шампанского.
  — Боже мой, Джонни, какая замечательная идея! — Гелвада подумал, что этот Джонни, кем бы он ни был, хорошо знает свое дело. Он ни разу не упустил случая. Вслух он сказал любезно:
  — О, нет, прошу вас… Шампанское беру я. — Он встал и направился к буфету.
  Минут двадцать спустя миссис Мэллори, глаза которой блестели больше обыкновенного, сказала:
  — Вы знаете, страшно забавно, но я никак не могу вспомнить вашего имени.
  Гелвада ответил благодушно:
  — Меня зовут Хэллард, я бельгиец. Работаю от нашего правительства. Мне посчастливилось вовремя вырваться из Бельгии.
  — Вам, наверное, трудно пришлось, — сказала она. — Страшно жаль бельгийцев.
  — Да, вы правы. Но мы еще свое возьмем, мадам! Мы поднимем голову.
  — Непременно, — ответила миссис Мэллори. Она допила бокал. — Вам, наверное, не очень нравится здесь? В Лондоне ужасно скучно… А вы здорово говорите по-английски… Хотя, все с континента способны к языкам.
  — Не очень, но я беру уроки, — сказал он.
  — Не думаю, что они вам нужны, — ответила она.
  — Понимаете ли, — сказал Гелвада, — когда я слушаю какую-нибудь историю или сам рассказываю, я должен быть уверен, что правильно понимаю каждое слово, иначе искажается смысл.
  — Могу поклясться, — неожиданно сказал чахлый молодой человек, — что вы знаете массу всяких историй, — лицо его осветилось вдруг радостной улыбкой. — Наконец-то я вспомнил: вас зовут Пьер, Пьер Хэллард?
  — Совершенно верно, — сказал Гелвада, — Пьер Хэллард.
  И он улыбнулся Джонни. Он просто молодчина, этот мальчик, подумал Гелвада.
  — Да, я за время своих путешествий наслушался самых разных историй. Возможно, некоторые из них вас позабавят.
  Он лукаво посмотрел на миссис Мэллори. Затем рассказал один не очень рискованный анекдот. Она смеялась от души и явно жаждала услышать что-нибудь еще, и Гелвада не мог ей отказать. Миссис Мэллори и Джонни были в восторге. Наконец-то Гелвада показал товар лицом. Оказывается, он не только обаятельный мужчина, но и прекрасный собеседник. Джонни по мере сил помогал ему поддерживать разговор, вставлял время от времени два-три слова в виде поощрения. Миссис Мэллори начала думать, что он исключительный человек, и решила даже, что смогла бы в него влюбиться ненадолго.
  Он заказал еще вина. Когда вытаскивал пробку, она сказала:
  — Я приглашена сегодня на вечер. Джонни тоже. Почему бы вам не пойти с нами — будет страшно весело. Конечно, если вы не заняты чем-нибудь более интересным.
  Гелвада кивнул.
  — С удовольствием. — Джонни усмехнулся.
  — Чудесно, — сказал он. — Пьер отвезет вас туда, Элоиза. А я как раз искал повода извиниться и не пойти — у меня вечером встреча.
  — Вот как? — сказала она и кокетливо надула губки. — Она хорошенькая?
  — Это он, — ответил Джонни, — деловой разговор.
  — Так я и поверила… Но что поделаешь — насильно мил не будешь. Впрочем, теперь, когда я встретила Пьера…
  Она бросила кокетливый взгляд на Гелваду.
  — Только вот какое дело, — сказал он, — я жду звонка одного своего друга. Мы собирались вместе провести сегодняшний вечер, но это легко изменить, я с гораздо большим удовольствием пойду с вами.
  Он пристально посмотрел на миссис Мэллори и улыбнулся ей.
  — А какой он, ваш друг?
  — О, он замечательный. Я бы хотел хоть немного быть похожим на него.
  Она засмеялась.
  — Вы тоже не так уж плохи, Пьер, Но все равно, если ваш друг позвонит, тащите его с нами.
  — Благодарю вас, — ответил Гелвада. — Он будет в восторге, кстати, а где все это состоится?
  — Шарлотта-Корт, в Хэмпстеде. На квартире миссис Джин. Но не беспокойтесь, я вас доставлю — у меня машина, — она улыбнулась ему. — Вы, наверняка, будете иметь огромный успех со своими историями. Миссис Джин просто обожает такие вещи.
  Гелвада вздернул брови.
  — Тогда мы поладим, — сказал он. — Я знаю еще множество историй.
  — Так расскажите же мне скорей еще что-нибудь! — воскликнула миссис Мэллори.
  — Не теперь, прибережем их до вечера. — Гелвада улыбнулся и наполнил бокалы. Когда он поставил бутылку, барменша кивнула ему. Он извинился и вышел из-за стола.
  — Вас просят к телефону, мистер Майкл, — сказала девушка, — телефон в коридоре.
  Гелвада подошел к телефону и взял трубку.
  — Алло, — сказал он, — это Эрни…
  — Все в порядке? — услышал он спокойный голос Кейна.
  — Вполне. Миссис Мэллори и я собираемся сегодня вечером в гости к миссис Джин, Шарлотта-Корт в Хэмпстеде. Ты тоже приглашен.
  — Спасибо, — хмыкнул Кейн. — А что она собой представляет, наша милая миссис Мэллори?
  — Пусть тебя это не волнует. Любит выпить. Как все они.
  Кейн сказал:
  — Это хорошо. Сколько тебе нужно времени? — Гелвада подумал с минуту.
  — Сейчас без четверти десять. Дай мне еще час. Я хочу закрепить отношения с Мэллори. Если ты приедешь в Шарлотта-Корт в половине двенадцатого, думаю, все будет как надо.
  Он помолчал, а затем добавил:
  — Тебе известно, там хотят, чтобы мы все сделали быстро.
  — Да, — сказал Кейн.
  Они снова помолчали.
  — И как это мы разыграем?
  — Это зависит от миссис Моринс. Посмотрим, что она за штучка, тогда и решим, как действовать. — Кейн помолчал.
  Наступила пауза, которую нарушил Гелвада.
  — Как тебя представить?
  — Джон Синглтон. Занимался продажей автомобилей, сейчас по производству танков… И ради бога, смотри Эрни, чтобы у тебя было с собой только одно удостоверение.
  — А я на сегодняшний вечер мистер Пьер Хэллард.
  — Мы можем использовать вашу квартиру, мистер Хэллард?
  — Ради бога, — сказал Гелвада, — она в Сент-Джонс-Вуде, не так далеко от Хэмпстеда. Все одно к одному. По-моему, это замечательно.
  — Ну, до встречи.
  Он слышал, как Кейн повесил трубку.
  Было начало двенадцатого, когда Кейн забарабанил согнутым пальцем в стекло, отделяющее его от шофера такси, и попросил остановить такси. Он расплатился и направился к Орлиби-Хаусу, району многоквартирных домов, где, как предполагалось, жил мистер Хэллард. Дождь почти прекратился, но было очень холодно. Засунув руки глубоко в карманы и широко шагая, Кейн вспоминал все квартиры в разных частях земного шара, которыми он и Гелвада пользовались в свое время. Перед его мысленным взором проносились вереницы комнат, квартиры, коридоры. В оккупированной Франции, в Бельгии, в Швейцарии. Но везде была своя, неповторимая атмосфера. Однажды, подумал Кейн, что-то разладится. Он был удачлив и знал это. Но он никогда не надеялся только на удачу, и именно это давало им возможность работать так долго без проколов. Но, черт возьми, всему приходит конец. Можно десять раз подбрасывать монету, и она все будет падать «орлом» вверх, но на одиннадцатый все-таки выпадет «решка». Это были совершенно ненужные сейчас мысли, даже вредные, и Кейн это хорошо понимал. Но раз такие мысли появились, к ним стоило прислушаться. А если это не просто мысли, а предчувствия? Кейн замедлил шаг. Если это предчувствия, то надо все отменить к чертовой матери. Кейн верил своим предчувствиям больше, чем самому себе. Они жили как бы отдельно от Кейна и лишь изредка навещали его. Кейн был озадачен. Он не ощущал непосредственной опасности, но чувствовал какую-то черную тень в уголке сознания. Что-то было не так. Ладно, — Кейн печально улыбнулся, — если сегодняшнее дело, даст бог, завершится благополучно, то надо будет всерьез обдумать все факты и ощущения. Он поднял голову и обнаружил, что стоит перед нужным ему домом, как раз перед черным ходом.
  Он вошел в дом, где жил человек по имени Пьер Хэллард. В подъезде, тускло освещенном синей лампой, он несколько минут стоял неподвижно, выжидал, не покажется ли портье из своей квартиры. Убедившись, что все спокойно, он осторожно прошел по лестнице на второй этаж, мельком заметив на табличке со списком жильцов, что мистер П. Хэллард, живущий на втором этаже, в данный момент отсутствует. Он бесшумно открыл дверь одной из квартир, вошел и так же бесшумно закрыл ее за собой. Не снимая перчаток, Кейн зажег свет в передней и осмотрелся.
  Это была квартира, которая могла принадлежать человеку с немалым достатком. Короткий коридор вел из передней в кухню, ванную и в спальню для гостей. Справа была хозяйская спальня, прямо — гостиная и оттуда дверь в столовую.
  Кейн прошел в гостиную, зажег свет, снял шляпу и закурил. Воздух в комнате был прохладный и слегка влажный, какой бывает в нежилых помещениях. Кейн включил электрический камин, затем сделал это в столовой и других комнатах. Вернувшись в гостиную, он некоторое время стоял неподвижно, оглядывая эту хорошо меблированную комнату и пуская искусные кольца дыма. Пепел от своей сигареты он не стряхивал в пепельницы, которые были в изобилии расставлены всюду, а использовал для этой цели собственный карман.
  Напротив него, у стены, справа от камина, стояла большая тахта. Он слегка подвинул ее, так, чтобы она была точно напротив двери из прихожей. Подошел к серванту, раскрыл верхние створки, заглянул внутрь. Там было несколько пустых бутылок. Он вынул их, отнес на кухню, сложил в раковину. Из кухонного шкафа он взял несколько полных бутылок с виски, бренди, содовой водой, поставил их на полку буфета, а на стол поставил поднос с графинами и стаканами. Он сунул окурок сигареты в карман, закурил новую и сел на тахту. Сидя прямо, не поворачивая головы, он видел дверь в переднюю. Справа был камин, а за ним сервант. До серванта было два шага. Кейн подошел к нему и рукой в перчатке открыл средний ящик. Там лежали скатерти, салфетки, столовые ложки и вилки, какие-то старые журналы.
  Оставив ящик открытым, Кейн вернулся в кухню, начал искать что-то в шкафу, отодвигая в сторону столовое белье. Расчистив место на полке, он просунул руку вглубь и открыл дверцу, вделанную в заднюю стенку шкафа. Он зажег карманный фонарь и осветил небольшую коллекцию оружия, находившуюся в ящике, вделанном в стенку. Здесь были два немецких пистолета, несколько американских, набор ножей, начиная от маленького «криса» до прямого, похожего на бритву кинжала, применяемого в английских парашютных десантах «коммандос». Были тут и аккуратные коробки с патронами. Кейн выбрал автоматический пистолет 32-го калибра. Осторожно, чтобы не смахнуть слой пыли, взял его и положил на кухонный стол, под лампу. Затем, придерживая пистолет самыми кончиками пальцев, вынул обойму. Она была пуста. Кейн вытащил из тайника коробку патронов и достал оттуда девять стреляных гильз и один боевой патрон, которые вложил в обойму, потом вставил обойму, оттянул затвор и вогнал патрон в патронник. С пистолетом в руке он прошел в гостиную, положил пистолет в средний ящик серванта поверх старых журналов. Тщательно прикрыв ящик, он вернулся на кухню, закрыл тайник в задней стенке кухонного шкафа, аккуратно уложил на полке столовое белье, осмотрелся, потушил свет и вышел, закрыв за собой дверь. Еще раз прошел по всем комнатам и везде, кроме гостиной, выключил камины и погасил свет. Очень тихо и осторожно он приоткрыл входную дверь и прислушался. Все было спокойно. Он бесшумно запер дверь за собой, спустился вниз и выскользнул на улицу. Там в темноте он улыбнулся. Никто не видел, как он вошел и как вышел.
  
  Кейн стоял перед дверью квартиры миссис Джин. Дверь отворилась. Появившийся на пороге человек вопросительно посмотрел на Кейна. На нем был старый фрак, сидевший несколько мешковато, накрахмаленная рубашка с пожелтевшим воротничком и черный галстук. Он мог быть дворецким, если бы одежда и лицо не выдавали в нем взятого напрокат официанта. Кейна на минуту заинтересовала мысль, где это сейчас, в дни войны, люди нанимают официантов?
  — Я — мистер Синглтон, — сказал Кейн. — Мой друг, мистер Хэллард ждет меня.
  Человек улыбнулся, открыв в улыбке неровные зубы. Она осветила худое лицо, расправила морщины между бровей. Он заговорил мягким, успокаивающим голосом с едва уловимым акцентом.
  «Швейцарец», — решил Кейн.
  — Пожалуйста проходите, мистер Синглтон, — сказал он, — мсье Хэллард предупредил меня, что вы приедете. Сюда, пожалуйста.
  Кейн вошел в прихожую, и человек провел его в комнату, служившую раздевалкой. Сюда из открытых дверей доносился нестройный шум голосов. В первой комнате люди были набиты, как сельди в бочке, И все говорили сразу, как на стадионе во время футбольного матча. В комнате справа народу было поменьше, но все равно находиться в ней было малоприятно.
  Кейн снял пальто и шляпу, затем повернулся к двери, где уже стоял официант, протягивая ему поднос, заставленный стаканами. Кейн усмехнулся и, взяв один, выпил его залпом.
  В дверях одной из комнат показалась необычная женщина. Официант, проходя мимо нее, что-то прошептал. Тотчас же она взглянула на Кейна. «Хозяйка», — подумал он. Он направился к ней, она тоже двинулась навстречу ему неестественной походкой, говорившей о том, что туфли ей малы, а каблуки слишком высоки. Она была блондинкой, но Кейну давно не приходилось видеть вблизи волосы такого цвета. Они были сильно взбиты на макушке. И вся она со своим напудренным до мертвенной бледности лицом и ярко-красными губами была похожа на клоуна. Огромные глаза, казавшиеся такими потому, что она не пожалела туши на ресницы и блестящей голубой краски на веки, придавали ей сходство с рыбой. Смотревших на нее охватывал страх, что глаза вот-вот выпадут. Жуткое дело, подумал Кейн, она похожа на умирающую треску.
  — Миссис Джин? — сказал Кейн. — Меня зовут Синглтон, Джордж Синглтон. Счастлив, что вы дали мне возможность посетить вас.
  Она улыбнулась и сказала хриплым голосом:
  — Чудесно… Очень приятно, что вы пришли. Я так устала от этого проклятого вечера. Люди, которых, собственно, никто не звал, никак не разойдутся, и совершенно нет возможности поговорить с кем хочешь. Что за проклятая жизнь!
  Кейн пробормотал что-то в ответ.
  — У меня всегда были чудесные вечера, — продолжала она, — пока я не познакомилась с уймой людей, с которыми вовсе не хотела знакомиться. С людьми, не имеющими ни малейшего отношения к искусству. Приходят, пьют, едят, говорят какие-то глупые вещи. Эта война будет концом для искусства, попомните мои слова. Скажите Виттерию, чтобы он принес нам выпить. Это официант. У него припрятаны настоящие вина. Будь я проклята, если собираюсь угощать моими лучшими винами весь этот сброд!
  Выпалив все это, она показала в улыбке ряд фальшивых зубов и, повернувшись, скрылась в людской гуще. Кейн улыбнулся ей в ответ и направился в противоположном направлении. Он искал Гелваду. Кейн был немного обеспокоен. Было уже так поздно, а миссис Моринс, если он правильно ее себе представляет, вряд ли захочет надолго задерживаться на этой вечеринке, разве что найдется достойный повод, чтобы задержаться. Гелвада все это хорошо понимает. Возможно, он учел это и постарался что-нибудь предпринять. Но он понимает, что надо спешить, а в спешке можно сделать ошибку. Именно поэтому ему нельзя работать в одиночку. Он проявляет нетерпение, бывает груб и резок, жаждет скорее довести дело до желаемого конца, а это может плохо кончиться.
  Кейн снова прошел в прихожую. С облегчением увидел, что большинство гостей разыскивают свои шляпы и пальто, услышал, как миссис Джин преувеличенно тепло и сердечно прощается с гостями. В самом деле, одна комната опустела почти на треть, да и в другой народу поубавилось. Кейн прошел к столику с коктейлями, взял стакан и, прислонившись к серванту, начал внимательно оглядывать комнату.
  В дальнем углу комнаты была ниша, обставленная в совершенно неуместном здесь турецком стиле. В ней стояла небольших размеров тахта, покрытая ярко-желтым покрывалом. А на тахте сидел Гелвада с очаровательной детской улыбкой на губах, чуть наклонившись вперед к какой-то женщине, и что-то говорил ей. Итак, это была она. Миссис Моринс.
  Кейн поймал себя на том, что слегка удивлен. Он не представлял, что она будет такой. Он представлял ее себе стройной, соблазнительной и умной женщиной, но более или менее стандартного типа. Она же была крупной и у нее было привлекательное лицо. Но привлекательность ощущалась не сразу. Она была брюнетка. Кейн усомнился в этом. Да, вероятно, это блондинка, которая решила стать брюнеткой, Кейн еще раз отметил, что она вовсе не стандартного типа — она из тех, кто на первый взгляд кажется малопривлекательным, немного тяжеловесным, но чем больше их узнаешь, тем больше они начинают интересовать.
  Она рассмеялась чему-то, что рассказывал ей Гелвада. Кейн подметил еще одну особенность миссис Моринс. Она принадлежала к типу участливых женщин. Она привлекала вас тем, что интересовалась вами; в ней было что-то материнское (что так нравится большинству мужчин), и когда вы попадались на эту удочку, она становилась, по всей вероятности, полной хозяйкой положения. Одета она была со вкусом.
  На ней было темно-бардовое платье и такого же цвета жакет с черной меховой оторочкой. Самый верх платья заканчивался изысканными черными кружевами, а поверх них тускло поблескивало ожерелье из крупного жемчуга. Этот наряд был поразительно эффектен на ярко-желтом фоне тахты.
  У нее были изящные руки. Сейчас она жестикулировала ими, глядя с улыбкой на Гелваду, и отвечала ему что-то. Эрни, оказывается, не теряет времени даром, подумал Кейн. Видно, он сразу взялся за дело. Миссис Моринс утомлена этим шумом и толкотней, и он сумел выбрать место… эту удобную тахту и стал развлекать ее своими историями. Надо полагать, Эрни пустил в ход все свои чары, удерживая миссис Моринс до прихода мистера Синглтона. Кейн смотрел на нее и все больше убеждался, что она восхитительна. Да, пожалуй, это самое верное слово. Восхитительная женщина. Это гораздо опаснее, чем просто соблазнительная и красивая.
  Кейн почувствовал, что мог бы увлечься… Он посмотрел на Гелваду. Гелвада был поглощен беседой. Он не допускал пауз, как только миссис Моринс замолкала, начинал что-то быстро и с необыкновенной энергией говорить. Лицо его светилось добродушным юмором.
  Наверняка, он рассказывает сейчас одну из своих многочисленных историй, Он знал, что у Гелвады был огромный запас всяческих историй, с различными вариантами концовок, из которых он выбирал нужную, в зависимости от способности соображать и настроения собеседника. Кейн пригубил бокал бренди и вновь взглянул на миссис Моринс. Похоже, что ее заинтересовал Гелвада. Как правило, так оно и бывало: женщины обычно поддавались обаянию Гелвады. То ли это была некая скрытая мужественность, которую они интуитивно чувствовали, то ли просто способность нравиться, но практически у всех женщин — даже умных — он всегда имел успех. Удивительно, как ему везло в этом отношении.
  Кейн вернулся в прихожую. Уходили очередные гости, желая хозяйке доброй ночи, благодарили за приятный вечер, выслушивая в ответ ее очаровательно неискренние слова о скорой встрече и ужасах войны. Бог ты мой! Да что вообще означала для них война? Некоторое неудобство, не более. Как-то особенно отчетливо ощутил он вдруг контраст между собой и Эрни и собравшейся здесь публикой. Безусловно, для них с Гелвадой война означала чертовски много. Чересчур много. Настолько, что порой, когда ты в плохом настроении, страшно думать… Да, лучше совсем не думать. Опять эти рассуждения в самый неподходящий момент. Как-то раз Кейн слышал, как Фэнтон сказал: «Я не люблю людей, которые слишком много рассуждают, особенно если это мои люди. Думать буду я. Они должны только делать. Когда кто-то из моих людей начинает задумываться — я ставлю на нем крест. Он конченый человек».
  Кейн пожал плечами и вернулся в гостиную. Теперь там было не более десяти человек, считая Гелваду и миссис Моринс, все продолжали пить, есть и оживленно разговаривать. Большинство из них было навеселе. Самое время заняться делом, подумал Кейн. Он направился к буфету, взял один из стаканов. Его внимание привлекли стоявшие здесь же мужчина и женщина, которые без устали уничтожали коктейли. Он сказал, обращаясь к мужчине:
  — Виттерия делает превосходные коктейли, это его личное изобретение. Потрясающе, правда?
  — Согласен. — Мужчина взглянул на него. Стакан в его руке накренился.
  — Я согласен. Я выпил их уже чертову прорву. И нахожу, что они неплохи! Поэтому я здесь, — и он оценивающе посмотрел на Кейна.
  Кейн улыбнулся ему дружелюбно. Мужчина был небольшого роста, широкоплеч, с темными волосами, прилипшими к потному лбу.
  — Я п-п-робовал их во всех комнатах и в-везде они одинаково хороши.
  — Ах вот что! — сказал Кейн. Мужчина продолжал доверительно:
  — Не знаю, часто ли вы заходите к миссис Джейн, — мужчина сделал неопределенное движение свободной рукой, — в прежние времена у нее бывало очень хорошо. З-здесь собирались умные или по крайней мере ин-н-тел-и-ген-нтные люди… Да… Моя жена и я. — Он указал на женщину, стоявшую рядом с ним, кротко прижавшуюся к буфету. — Мы всегда охотно посещали этот дом, мы даже ждали этих вечеринок… Но теперь, — он пожал плечами. — Посмотрите, кто заполнил эти комнаты, кто здесь сегодня? Я вас спрашиваю! Вы на них только посмотрите!
  Кейн согласно кивнул.
  — Я вас очень хорошо понимаю. Я сам так думаю. Вы, очевидно, художник?
  — Меня зовут Келзин, — сказал он несколько высокомерно. — Я критик. Я пишу. Изучаю, анализирую жизнь и искусство. Тоже самое, в меньшей степени, делает моя жена.
  Она повернулась к Кейну и улыбнулась ему.
  — Меня зовут Синглтон, — сказал Кейн. — Раньше я делал автомобили, а теперь танки. Но к людям искусства я всегда относился с истинным восхищением. Я думаю, что такие, как вы и ваша жена, — это соль земли. Искусство — это единственная стоящая вещь.
  Миссис Келзин, весьма польщенная лестью Кейна, посмотрела на мужа и улыбнулась ему.
  — Естественно, — сказал мистер Келзин, — каждый художник любит признание, особенно со стороны человека, не связанного с искусством. Знаете, в нашем кругу очень много завистников. Вот сегодня я вдрызг разругался с одним типом. Он имел наглость утверждать, что критик — это паразит, который живет за счет других. Понимаете? Что если бы, мол, не художники, то мы, критики, умерли бы с голоду или стали искать для себя другой заработок.
  Миссис Келзин прервала поток его красноречия и сказала:
  — Ты же знаешь, дорогой, он тебе просто завидует. Все равно последнее слово за тобой.
  Келзин усмехнулся.
  — Конечно. И я скажу это последнее слово. В печати.
  Кейн предложил ему бокал коктейля.
  — Насколько я понимаю, — сказал он, — вы критикуете не только книги, но и картины.
  — Да, — сказал Келзин, едва подавив икоту, — а почему, собственной вы спрашиваете?
  — Недавно в разговоре, не помню уже с кем, о вас очень лестно отзывались. Он говорил, что в наше время мало кто действительно хорошо разбирается в картинах, но вы это другое дело.
  — И он был прав, — вмешалась жена.
  — Не сомневаюсь. Но вот почему я заговорил об этом. Один знакомый предлагает мне свои картины. Но, прежде чем купить, я хотел бы услышать мнение хорошего специалиста, настоящего знатока. Вы не могли бы их посмотреть? За вознаграждение. Они не слишком дорогие, но все же.
  — Да, это нелегкий труд, — сказал Келзин. — Я согласен взглянуть на них. Так где они? Когда смотреть?
  — Мне бы очень хотелось сделать это сегодня же, — сказал Кейн, — если можно. Дело в том, что я завтра рано утром уезжаю. Это совсем недалеко отсюда, в Сент-Джонс-Вуде. Может быть, вы с миссис Келзин заедете ко мне? Заодно выпьем.
  — Что ж, если это по пути. Мы выйдем отсюда вместе и возьмем такси.
  — Чудесно, — сказал Кейн. — Просто чудесно! — Келзин опорожнил еще бокал.
  — Из-зумительно, — сказал он.
  Язык стал заплетаться у него еще больше.
  — Мне нужно еще кое с кем здесь переговорить, а потом я беру вас, и мы едем.
  — Хорошо, — сказал Келзин и взял еще один коктейль, — не забудьте отыскать нас перед отъездом.
  Кейн отпил еще немного из своего бокала.
  Достаточно, подумал он, потому что, кажется, мне немного ударило в голову. Он посмотрел на Эрни, взгляды их встретились. Гелвада заулыбался и помахал рукой. Кейн улыбнулся ему в ответ, опустил бокал на поднос и направился в другой конец комнаты по направлению к желтой тахте. Он слегка пошатывался. Мистер Хэллард и миссис Моринс сидели уже гораздо ближе друг к другу, чем раньше. Откинувшись слегка назад, она смотрела на приближающегося Кейна, полуоткрыв яркий рот. Кейн остановился прямо перед ними.
  — Привет, Джек, — сказал Гелвада, — рад тебя видеть, знаешь почему? — Он небрежно развалился на тахте и в голосе его прозвучала насмешка.
  — Миссис Моринс, это мой друг, Джек Синглтон. Мой большой друг. — Голос его опять зазвучал насмешливо, — миссис Хильда Моринс, норвежка, чудесное, очаровательное существо.
  Кейн поклонился и сказал:
  — Миссис Моринс, мне кажется, что вам очень везет и не везет в одно и то же время.
  — Пожалуйста, мистер Синглтон, объясните!
  Как только она произнесла первые слова, Кейн понял, что чуть ли не самое прекрасное в ней, это голос. Низкий, чуть хрипловатый, очень глубокий — его хотелось слушать и слушать. Она хорошо говорила по-английски, с легким акцентом, от которого ее речь делалась еще привлекательнее.
  — Пожалуйста, — ответил Кейн, — это просто. Любой женщине, которая так хорошо выглядит, умеет одеваться и говорить, обязательно везет, что ж относительно невезения, то это явление временное. Любой женщине, которой приходится беседовать с Пьером, не везет.
  Она засмеялась глубоким грудным смехом.
  — Скажите, почему?
  — Пьер, это один из тех… дешевых бельгийцев, — Кейн усмехнулся, — вы понимаете? Он думает, что он неотразим, что женщина ради него пойдет на все. А это не всякой женщине приятно. Только такая женщина, как вы, может его раскусить!
  Гелвада откинулся на тахту и разразился смехом. Кейн заметил, что при этом он сжал руку миссис Моринс и это не было ей неприятно.
  — Вы помните, Хильда, я сказал, что рад видеть его сегодня. А почему? Мне хотелось посмотреть, как он злится. Он, конечно, мог прийти пораньше, но опоздал и попал к шапочному разбору, и все потому, что он глуп. А я умная пташка. Я — ранняя пташка. Я прибыл раньше и сделал то, что, может быть, хотел сделать мой уважаемый друг, — Гелвада понизил голос до шепота. — Я скажу вам, глупый, примитивный бельгиец нашел, выбрал из всех женщин ту, с которой приятно разговаривать, а потом приходит очень тонкий англичанин, такой, как мой Джек, к обнаруживает, что не осталось ни одной женщины, с которой стоило бы поговорить. Тогда он делает то, что сейчас — выпивает лишнее.
  — Перестаньте, вы оба — неисправимые притворщики, — улыбнулась миссис Моринс, — притворяетесь, будто вечно ссоритесь.
  — Совсем наоборот, миссис Моринс, — сказал Кейн, — мы вовсе не притворяемся. Просто мы большую часть времени проводим в ссорах, я уже не помню, когда мы разговаривали друг с другом нормально.
  — И причина ваших ссор, конечно, женщины? — спросила она. Ее глаза были, как два аметиста.
  — Ссоримся не мы, — смеялся Гелвада, — ссорится он. Мне нет нужды ссориться, Хильда, потому что женщины все равно предпочитают говорить со мной и совсем не хотят замечать его.
  — Это несправедливо, Пьер.
  Кейн отметил, что они уже Пьер и Хильда. Эрни многого добился. Ему хотелось знать, играет ли она сейчас, в данную минуту, свою обычную роль или отключилась и решила сегодня просто отдохнуть, как все люди.
  Она продолжала:
  — Я абсолютно уверена, что хочу поговорить с мистером Синглтоном о самых разных вещах.
  — Не получится о разных, — хихикнул Гелвада, — он ни о чем, кроме своих танков, и рассказать-то не сумеет.
  — Так вы делаете танки, мистер Синглтон! — воскликнула она. — Я вас прошу говорить о своих танках до тех пор, пока моя прекрасная страна не станет свободной от этих проклятых немцев.
  — Вот так, Пьер! — сказал Кейн. — Моя взяла. Пусть я не умею хорошо болтать языком, зато я хорошо делаю свое дело. Один — ноль.
  — Не сердитесь на него, мистер Синглтон, — продолжала миссис Моринс. — Пьер — один из тех приятных мужчин, с которыми можно болтать, но не больше…
  Она бросила на Гелваду мимолетный взгляд. Гелвада сказал:
  — Я скромен, я и не рассчитываю на большее, чем на простой, приятный разговор с дамой.
  Кейн изменил тон и сказал грубо:
  — Ты что-то слишком много о себе думаешь, а Пьер? Считаешь себя великим покорителем женщин?
  — Не надо так говорить, Джек! — обиженно протянул Гелвада.
  — Ладно, — сказал Кейн, — пойду выпью еще бренди.
  — Очень правильная мысль, — сказал Гелвада, — заходи к нам как-нибудь. — Он подмигнул миссис Моринс.
  Кейн повернулся и пошел через всю комнату к передней. В прихожей было пусто. Заглянув в раздевалку, он увидел Виттерия, склонившегося над пустыми бутылками.
  — Виттерия, — негромко окликнул его Кейн, — пожалуй, сейчас, как никогда, мне хотелось бы выпить вина, которое, по словам миссис Джин, припрятано у вас.
  Виттерия улыбнулся.
  Славный старикан, решил Кейн.
  — У меня есть очень хорошее бренди, мистер Синглтон. Это не та дрянь, которую вы пили, только его не надо мешать с содовой. Подождите минутку.
  Он вернулся с большим стаканом бренди и протянул его Кейну.
  — Думаю, вам понравится, бутылку я не принес, а то еще кто-нибудь вроде мистера Келзина тотчас захочет попробовать.
  Кейн не торопился. Он подержал стакан перед собой, вдыхая тонкий аромат напитка, посмотрел через стекло на официанта, затем подмигнул ему и отхлебнул добрую половину.
  — Великолепно, — сказал он медленно, — просто великолепно! Признаться, я давно не пил такого прекрасного бренди. В наше время его достать очень сложно.
  — В наше время вообще трудно что-нибудь достать, — с усмешкой сказал официант.
  — Да что там достать, вообще жить стало трудно, — ухмыльнулся Кейн.
  — Вы так считаете?
  Кейн пожал плечами и ничего не ответил.
  — Возможно, вы и правы, мистер Синглтон, может быть, может быть… — Он посмотрел на Кейна. Было что-то трогательное во всей его фигуре.
  — А вам нравится работать официантом?
  — А вы, мсье, встречали человека, которому бы нравилось работать официантом? Все эту работу поначалу считают временной, но получается по-иному. И сегодня, и завтра, и послезавтра они остаются официантами. Редко кто бывает ими доволен, ему всегда говорят одно и то же, что он что-то забыл принести. — Кейн сочувственно улыбнулся, выпил еще бренди.
  — А мое положение еще хуже. Я швейцарец. — Он оглянулся. — Я работаю вместе с итальянцами, есть негры, чехи. Когда заходит речь о войне и я хочу что-нибудь вставить, они обрывают меня… «Что ты понимаешь? Ты швейцарец. Твоя страна ничего не испытала».
  Он умолк, грустно посмотрел на Кейна и медленно побрел прочь.
  Кейн допил бренди, выкурил папиросу и вернулся в гостиную, где уже никого не было, кроме миссис Моринс и Гелвады, все еще продолжавших оживленно беседовать. Пьер и Хильда, Хильда и Пьер… Надо же, как она ласково улыбается ему, а? Молодец, Эрни! Миссис Моринс подняла голову и заулыбалась.
  — Вас еще не утомил этот болван? — спросил Кейн хрипло и ткнул пальцем в сторону Гелвады. — Уж не хотите ли вы сказать, что он вам нравится?
  — Я не понимаю, мистер Синглтон, — она рассмеялась, — что вы подразумеваете под этим? Пьер чертовски мил!
  — Да? — сказал Кейн. — Все бабы так думают, это для меня не ново, но меня это совсем не волнует.
  — В самом деле? — мягко спросила она, — значит, вы волнуетесь за меня?
  Кейн плюхнулся рядом с ней на диван и икнул.
  — Я вам скажу, — громко произнес он, — сейчас скажу. Вы мне напоминаете одну женщину, которую я хорошо знал. Давно это было. О, это настоящая женщина. Я чуть было не женился на ней… Я говорю «чуть» потому что… Да, жаль, что не женился… — Он громко икнул. — Вы разбудили во мне сентиментальные воспоминания, я хочу увести вас от этого грязного типа, — он указал на Гелваду, который, откинувшись на тахту, положив руки за голову, снисходительно смотрел на него.
  — Да, мы с ним долгое время были друзьями. Это верно. Но я прозрел. Однажды я понял, каким словом я могу характеризовать этого типа.
  Со словом «характеризовать» у него произошло значительное затруднение. Несколько секунд он помолчал, торжественно глядя на миссис Моринс.
  — Это слово — негодяй! Паршивый бельгиец!
  — Ну, ну, — сказала миссис Моринс примирительно. — Я не думаю, что вы правы!..
  — Ха! Да я, черт возьми, никогда не был прав! Он негодяй. И вы поймете это, но когда поймете… мне жаль вас… Потому что я прав и… я прав!
  Она ничего не ответила ему, рассеянно посмотрела на Гелваду. Гелвада наконец вышел из себя.
  — Послушай, Джек, — сказал он, — почему бы тебе не пойти домой? Ты начинаешь нас раздражать! Мы справимся без тебя.
  — Я пойду домой, когда захочу, — ответил Кейн, — не думайте, что я собираюсь навязываться, но…
  — Мистер Синглтон? — громко позвал кто-то. — Кейн оглянулся, — в дверях гостиной стояла миссис Джин. На ее лице было выражение брезгливого недовольства.
  — Там, в другой комнате, эти Келзины, — произнесла она недовольно, — я хочу, чтобы они ушли. Они совсем не умеют себя вести. Я не могу их больше терпеть.
  Кейн встал и, чуть пошатываясь, подошел к миссис Джин. Он остановился перед ней и ухмыльнулся. Он казался очень пьяным.
  — Я скажу вам по секрету, что я тоже не могу их терпеть. Они мне не нравятся, черт бы меня побрал, совсем не нравятся… а, кстати, при чем здесь я?
  — При том, — сказала она ледяным голосом, — что Келзин не хочет идти без вас, он говорит, что вы пригласили их. Я буду вам очень признательна, если вы заберете их отсюда.
  — Спасибо, миссис Джин, — сказал Кейн, — я все п-понял, миссис Джин, вы не-по-дра-жаемы! Я иду к Келзину… Простите, что…
  Он умолк, у него заплетался язык, но миссис Джин уже куда-то скрылась. Кейн встал, сделал несколько неуверенных шагов, потом вернулся к миссис Моринс.
  — Запомните, что я вам говорил! Я вас предупредил. Будьте осторожны. Он опасный человек…
  Он помахал рукой, не без труда добрался до дверей и скрылся за ними.
  Миссис Моринс взглянула на Гелваду и мягко сказала:
  — Пьер… пойдем? — Гелвада кивнул.
  — Да, дорогая. Мне до смерти надоели все Синглтоны или как их там… все Келзины. Меня интересует только Хильда. Только!
  Он поднялся.
  В другой комнате Кейн глубоко завяз в беседе с Келзиными. Те, прислонившись к буфету, старались удержать равновесие, а Кейн стоял перед ними, сильно раскачиваясь и размахивая руками. После тщетных попыток удержать нить разговора мистер Келзин предложил выпить. Официант Виттерия, убиравший грязную посуду, сказал Кейну:
  — Извините, мсье… Не сочтите за неучтивость, мадам… но… может быть, я подумал… Дело в том, что миссис Джин уже легла, она просила напомнить, что уже поздно и все ушли…
  Он замолчал, развел руками и посмотрел на Кейна.
  — Подумать только! Значит, говорите, что все ушли. — Он повернулся к Келзиным. — Что ж, и мы пойдем посмотрим эти дурацкие картины.
  — И выпьем, — ответил тот.
  — Непременно выпьем! — Все трое двинулись в прихожую.
  После их ухода официант Виттерия продолжал ходить из комнаты в комнату, собирая бокалы и пустые бутылки, опоражнивая пепельницы. Весь его вид говорил, что он очень устал. Он сел на стол посреди комнаты и закурил. Он долго курил, глядя на пустые бутылки, а потом принялся раскладывать перед собой на столе спички. Было уже совсем поздно.
  Кейн остановил такси ярдах в пятидесяти от дома. Он вылез и стал шарить по карманам в поисках денег. Он стоял, слегка пошатываясь, перед машиной, пересчитывая деньги при свете фар, по-видимому, совсем не торопился. Келзин и его жена тоже вышли из такси. Келзин был сильно пьян, а на свежем воздухе его совсем развезло. Его жена тоже была хороша. Такси уехало.
  Миссис Келзин сказала:
  — Фер-ри, если ты сможешь разобраться в этих проклятых картинах, то это будет просто удивительно. Я не могу даже понять, где мы. А, впрочем, все равно…
  — Я остановил такси немного раньше, чем нужно, — сказал Кейн. — Но здесь недалеко, буквально два шага. Пойдемте.
  Он двинулся вперед по неосвещенной улице. Келзины — за ним. Минут через пять они добрались до подъезда. Они вошли в парадное. С большим трудом, спотыкаясь, они взобрались по лестнице и остановились перед квартирой Пьера Хэлларда. Отыскав нужный ключ, Кейн открыл дверь, и они вошли. В передней было темно.
  Он сказал тихо:
  — Пойдем сразу выпьем чего-нибудь.
  Он зажег свет и запер входную дверь. Потом раскрыл дверь в гостиную, приглашая гостей, но вдруг резко остановился…
  — Бог мой! — произнес он.
  Келзины подошли и тоже остановились изумленные. Гелвада и миссис Моринс сидели на диване прямо против двери. Гелвада обнимал миссис Моринс; ее руки лежали у него на плечах. Они целовались. Сцена была откровенная.
  Кейн злобно засмеялся и сказал:
  — Ты здорово работаешь!
  — Да, это здорово… — хихикнула миссис Келзин у него за спиной.
  Кейн сделал шаг, входя в комнату. Гелвада высвободился из объятий миссис Моринс. Та перевела взгляд с Кейна на Гелваду, снова взглянула на Кейна. Она выглядела совершенно спокойно. В ее глазах не было даже удивления, только веселое любопытство. Она была пьяна. Кейн оглядел комнату, посмотрел на столик, потом на сервант. На секунду его глаза задержались на его среднем ящике. Он сказал Гелваде, раздельно и четко выговаривая каждое слово:
  — Хэллард. Ты свинья. Убирайся отсюда. И эту тварь забери с собой!
  Гелвада медленно поднялся. На лбу у него блестели капельки пота, губы кривились. Он стоял перед кушеткой, глядя прямо на Кейна, и был смертельно бледен.
  Миссис Келзин пробормотала:
  — Ферри, уйдем отсюда.
  Хильда Моринс улыбалась. Она сказала в спину Гелваде:
  — Пьер, ваш друг немного странный, вы не находите?
  Гелвада весь напрягся. Глядя прямо в лицо Кейну, он медленно произнес:
  — С кем… ты… так разговариваешь? И чья это квартира? Ты уходи отсюда!
  — Чепуха! — сказал Кейн. — Я плачу деньги, и ты прекрасно знаешь, что последнее время я тут жил. Говорю в последний раз — убирайся вон со своей шлюхой!
  Гелвада кинулся на него. Кейн ударил его по лицу. Удар свалил бельгийца, он упал, схватившись за кушетку. Кейн засмеялся. Гелвада поднялся на ноги. Лицо его стало серым. Французские проклятия так и сыпались из его рта.
  — Ты… гадина! Теперь я убью тебя! — он шагнул к серванту.
  — Тебе не убить даже котенка, — сказал Кейн. — Ты выживший из ума бабник! Вон отсюда и быстрее, пока я не выкинул ее и тебя!
  Гелвада рывком выдвинул ящик, сунул туда руку и вытащил пистолет.
  — Боже! — пробормотал Келзин.
  Кейн проговорил, не поворачивая к нему головы:
  — Не бойтесь. У него кишка тонка для таких вещей. Много шума из ничего!
  — Из ничего? — закричал Гелвада с пеной у рта. — Сейчас ты увидишь!
  Он навел пистолет на Кейна. Миссис Келзин взвизгнула.
  — Да тише вы, не бойтесь, — сказал Кейн. — Пистолет не заряжен. Наш дружок любит поиграть в ковбоя…
  Он резко шагнул вперед, уходя из-под прицела. Коротким прямым ударом он свалил Гелваду. Падая в сторону кушетки, ой пытался ухватиться за нее левой рукой. Правая с пистолетом ударилась о край кушетки.
  Раздался выстрел…
  Выражение крайнего изумления показалось на миг на лице миссис Моринс. Только на миг. Затем она попыталась что-то сказать, рот ее раскрылся, но она не произнесла ни звука. Она попыталась поднять руку и не смогла. Судорога исказила ее лицо, она сползла с дивана…
  — О, Боже мой, — прошептал Келзин.
  Его жена закричала и бросилась вон из комнаты, но зацепилась нотой за стул, упала и осталась сидеть на полу, тихо всхлипывая.
  Гелвада оглянулся. Он увидел лицо миссис Моринс. Пальцы его разжались, и пистолет выпал. Он закрыл лицо руками. Плечи его вздрагивали. Он плакал.
  — Проклятье, — сказал Кейн мрачно. — Это черт знает… это ужасно. — Он обернулся и посмотрел на Келзина. Тот моргнул. — Сойдите вниз и позовите портье… Какой кошмар. Пожалуйста побыстрее…
  — Да, — сказал Келзин и вышел. Его жена начала истерически рыдать, Кейн дал ей воды и пошел к телефону. Он поднял трубку и набрал три девятки…
  
  Кейн стоял перед электрическим камином, глядя на инспектора уголовной полиции, сидевшего за столом. Часы на соседней церкви пробили четыре, и следом донесся шум отъезжающей машины, которая увозила тело миссис Моринс. Кейн подумал о том, как утомительна и скучна служба офицера Си-Ай-Ди, вынужденного в такую ночь выезжать по таким гнусным делам.
  Полицейский инспектор сидел у карточного столика, выдвинутого на середину комнаты, и писал что-то в блокноте медленно и старательно. У него были седые волосы и опухшие суставы пальцев. Наверно, он страдал от ревматизма, подумал Кейн. Перед ним лежали исписанные листы бумаги. Молодой констебль, стоявший за ним, скучающим взглядом обводил комнату. Гелвада сидел на краю дивана, ближе к камину. У него было измученное, постаревшее лицо. Он поминутно облизывал пересохшие губы и еле слышно вздыхал. Кейн решил про себя, что он просто великолепен. Инспектор встал из-за стола и сунул блокнот в карман.
  — Так… Это все, что мы сейчас можем сделать. — Он смотрел на Кейна. — Стоит ли говорить, джентльмены, вы оба должны явиться, когда это потребуется. Расследование будет проведено на той неделе, я полагаю…
  Не поворачивая головы, Гелвада вдруг выдавил из себя:
  — Джек… Зачем? Зачем ты это все говорил. Господи… Зачем? — Он снова закрыл лицо руками. Он издавал хриплые скрипучие звуки, сотрясаясь всем телом и время от времени всхлипывая на высокой ноте. Слушать это было невозможно. Инспектор с участием заметил:
  — Я бы так не убивался. Успокойтесь. — Он направился к двери, констебль и Кейн следом. Когда они спустились, Кейн сказал:
  — Доброй ночи, инспектор. И спасибо вам за все. Чертовски неприятно. Трудно представить, как это могло случиться.
  — Да, — сказал полицейский, — жаль, что в пистолете оказался патрон. Такие вещи обычно нельзя объяснить или понять. Это судьба. — Он пожал плечами. — Я бы на вашем месте дал Хэлларду успокаивающее. Он в таком состоянии, что я за него не ручаюсь.
  — Я присмотрю за ним, — ответил Кейн.
  Он проводил инспектора до выхода на улицу. Гелвада вышел из ванной комнаты, вытирая руки полотенцем. Затем он подошел к серванту и налил себе рюмку крепкого вина. Он выпил ее одним глотком, зажег сигарету и глубоко затянулся.
  Вошел Кейн. Он сказал:
  — Не нужно было стрелять из такого положения. Ты легко мог промахнуться. Какого черта ты все время так рискуешь?
  — Да, — ухмыльнулся Гелвада. — Я ведь не промахнулся. Значит, все правильно.
  — Ладно, ладно, только на суде давай обойдемся без лишнего артистизма. Придерживайся нашей версии и не умничай.
  Кейн надел шляпу и направился к выходу, потом остановился.
  — Пожалуй, я тоже выпью с тобой, Эрни, — сказал он.
  Они выпили еще немного виски, пожелали друг другу спокойной ночи. Он вышел, дверь тихо закрылась за ним.
  На улице было темно и очень холодно. Кейн закурил и медленно пошел в сторону улицы Королевы Анны, тихой, как заводь.
  Любовь в Лиссабоне
  Кейн и Гелвада сидели в номере отеля, обмениваясь фразами. Где-то вдалеке звучала музыка. В полуоткрытую дверь номера влетали ритмы испанских мелодий.
  — Нравится мне такая музыка, — мечтательно произнес Гелвада, — что-то теплое, красочное. Эта мелодия у них называется «конга». Прямо душу переворачивает.
  Развалившись в кресле и перелистывая несвежую английскую газету, Майкл сказал:
  — Кажется, этот город совсем неплох. В нем что-то есть. Очень хочется посмотреть на него, когда не будет войны. Я бы с удовольствием занялся осмотром этого города более основательно. Возможно, наступит такое время, более спокойное, и я вернусь сюда.
  Гелвада кивнул.
  — Спокойное время, — повторил он тихо и усмехнулся, — а пока что положение у нас незавидное. Торчим, старина, в этом номере, как в клетке, ожидая чего-то, что должно случиться, или кого-то, кто должен приехать. И скорее всего, напрасно ждем.
  Он подсел поближе к Кейну.
  — Слушай, — сказал он, — мне в голову пришла блестящая идея, — от волнения в его английском стал слегка заметен фламандский акцент. — А что, если бы они забыли про нас? Мы с тобой неплохо провели время. Особенно, если бы они при этом не забывали посылать деньги. — Он закурил. — Лиссабон — хороший город. Я его знаю. До войны я работал здесь курьером бюро путешествий. Это потом я уже стал бельгийцем-беженцем. И можешь мне поверить, Лиссабон — очень интересный город.
  Кейн попросил:
  — Расскажи мне о нем, Эрни, Я ведь с ним почти не знаком.
  Гелвада мечтательно произнес:
  — Ну, представь, что мы с тобой едем по городу. Начнем с Альфамы — это старая часть города, поднимаемся в Барро Альто. А отсюда прекрасно видна Авенида… По ней…
  Вдруг Кейн нетерпеливо перебил его:
  — Хватит, здесь все кишит нацистами. И все это знают. Они чувствуют себя здесь как рыба в воде… Самое страшное то, что все это принимают как должное… Вот послушай, что пишут, — он начал читать: — «Нацистская пропаганда становится смелее с каждым днем… Для привлечения на свою сторону высших общественных кругов Португалии нацисты засылают сюда светских дам, чья сомнительная нравственность поставлена целиком на службу фюреру… Гитлеровцы задаются вопросом: в чьих руках действительно сосредоточена власть в Португалии? И приходят к единственно правильному выводу: власть находится не в руках диктатора, даже не в руках промышленников… Полиция — вот кто правит страной. Поэтому нацисты заигрывают с полицией. Они хотят привлечь на свою сторону полицейских чиновников… задаривают их подарками и намекают, что в странах, находящихся под фашистским контролем, их жалование было бы значительно выше, чем в Португалии…
  Гелвада неопределенно пожал плечами:
  — Ну и что? — спросил он. — Допустим, что нацисты чувствуют сейчас здесь себя неплохо, это не значит, что так будет и дальше.
  — А что им может помешать? — спросил Кейн.
  — Хотя бы то, что мы с тобой здесь, не так ли? Не значит ли это, что кое-кто не будет себя скоро чувствовать как рыба в воде?
  Кейн рассеянно пожал плечами. Он сказал:
  — Знаешь, у меня в спальне кто-то забыл книжку. Какие-то дурацкие стихи, но один куплет я запомнил. Прямо про нас. Вот:
  Там жизнь текла, как легкий менуэт, Который длится много-много лет… Но вдруг ворвался, как кошмарный бред, Печальный и таинственный дуэт.
  — Ты понимаешь, кто мы с тобой, Эрни? «Печальный и таинственный дуэт» — таинственная пара, черт нас возьми!
  — Превосходно, — сказал Эрни. — Лично я всю жизнь мечтал казаться таинственным. Кстати, это очень нравится женщинам.
  В конце коридора открылась дверь, звуки музыки стали слышнее.
  Кейн и Гелвада умолкли, прислушались.
  — Замечательный оркестр, — сказал Кейн. — Наверное, дерет уйму денег.
  — А почему бы и нет? — оживился Гелвада. — Это лучший отель в Лиссабоне. В нем есть все, вплоть до толстых гитлеровских шлюшек в черных бархатных платьях.
  Эрни неторопливо вынул из кармана тонкий платиновый портсигар, раскрыл его. В нем оказалось несколько сигарет и маленькая плоская ампула с бесцветной жидкостью. На внутренней стороне крышки было выгравировано: «Моему любимому Эрни от М». Гелвада взял сигарету, закурил, затянувшись несколько раз, он сказал:
  — Надо же здесь все-таки что-то делать, Майкл. — Ответа не последовало, Гелвада продолжал курить.
  Наступило долгое молчание.
  — Мы не можем сейчас действовать, — сказал Кейн, — необходимо дождаться одного человека. Его имя Галлат. Американец. У него инструкции.
  — Очаровательное имя — Галлат! В нем есть что-то галантное.
  Резко зазвонил телефон. Кейн поднял трубку. Несколько минут он слушал. Потом сказал:
  — Да, миссис Лан, конечно. С удовольствием. Мистер Гелвада? Он здесь. Я приведу его… Да… Сейчас. — Он повесил трубку.
  — Это миссис Лан, — сказал Кейн. — Помнишь, та приятная американка с дочерью. Предлагала нам вместе поужинать. Я согласился. Только, ради бога, не заигрывай с дочерью, Эрни.
  Гелвада возмутился:
  — Почему ты думаешь…
  — Ладно, — прервал Кейн, — помни, что мы не должны привлекать ничьего внимания. В конце концов, отсиживаться в номере это более подозрительно, чем провести вечер вместе с ними.
  — Чудесно, — Гелвада улыбнулся, — а вдруг я понравлюсь дочери. Что будем делать?
  — Скажешь ей, что у тебя есть жена. Или еще что-нибудь, но чтобы ничего не было-
  — Ладно, — сказал Эрни. Насвистывая, он удалился в спальню. Кейн тоже отправился в свою комнату, которая находилась по другую сторону общей гостиной, начал переодеваться. Вынул из кармана лист бумаги, сложенный пополам. Это была телеграмма — Кейн еще раз перечитал ее.
  «Кеннету Майклсу, отель Эстрада. Лиссабон. Операция Салли прошла успешно. Доктор Галлат останется полного выздоровления. Ваш дядя приедет двадцать седьмого. Целуем. Мери».
  Кейн взял сигарету с туалетного столика. Прикурил. Той же спичкой поджег телеграмму. Он закончил туалет и вернулся в гостиную. Голос Гелвады раздавался из ванной комнаты. Он пел совсем неплохо португальскую песенку о любви.
  
  Познакомимся с Марселем дю Пюисом. Это человек невысокого роста, стройный, даже изящный, хорошо одет. Его можно было бы считать типичным французом, но что-то мешает поверить в это окончательно. Взгляд его красивых карих глаз, можно сказать, умоляющий, но бывает и очень жестким, пронзительным.
  Весь его внешний облик кричал о том, что он француз, тем более что при каждом удобном случае он выражал свою нетерпимость в отношении немцев. Глаза его становились суровыми, губы складывались в узкую линию. Для всех окружающих была очевидна его ненависть к врагу.
  Очевидным это было и для хорошенькой девушки, с которой Марсель дю Пюис пил сейчас коктейль в клубе Мэригонд в Лондоне. Она была мила и думала о том, что бедному французу трудно встретить приличного человека в чужой стране.
  В это время к их столику подошел официант и почтительным голосом с легким иностранным акцентом произнес:
  — Ваш столик в большом зале уже накрыт, мсье. — На тарелке, которую он поставил перед Марселем, лежал слаженный пополам счет за коктейли.
  — Пойдем, — сказал Марсель. — Я ужасно голоден, а вы?
  Да, она тоже была голодна. Марсель развернул счет. Там было указано, что за коктейли с него причитается восемь шиллингов девять пенсов. Под итогом внизу были написаны карандашом едва различимо два слова: «Свит Конга». Марсель сунул в счет десятишиллинговую бумажку и последовал за своей знакомой. Марсель заказал обед, извинившись за его скудость, и спросил спутницу:
  — Вам нравится испанская музыка? — Девушка кивнула.
  Как раз в этот момент оркестр заканчивал исполнение какого-то танца.
  — Я хочу попросить их сыграть одну вещь, — сказал Марсель, — если, конечно, они знают.
  Он поднялся и направился к эстраде. Глядя ему вслед, девушка подумала: как жаль, что он не может приносить пользу в вооруженных силах Свободной Франции, оказывается, у него серьезная болезнь сердечного клапана.
  Марсель знал о причине своего штатского положения лучше других. Знал он и о том, что у него имеется девяносто девять шансов против одного, что никто в штабе Свободной Франции не догадывается о том, что настоящий Марсель дю Пюис гниет в глубокой воронке от снаряда и что Карл Вальц с документами на имя дю Пюиса в кармане направлен сюда самим герром Гиммлером, чтобы продолжить существование того, кто погиб, воюя за свою страну.
  Да, он был прав, во французском штабе не знали об этом. Но и он, в свою очередь, ничего не знал о существовании некого мистера Фэнтона, с его проницательным взглядом, сидящим в квадратной комнате на четвертом этаже дома вблизи Голден-сквера.
  Для Карла — Карл Вальц был мертв. И, что интересно, это его вполне устраивало. Его существование, как Марселя дю Пюиса, было более безопасным. Находиться на значительном расстоянии от герра Гиммлера было значительно лучше. У герра Гиммлера была отвратительная привычка: он расстреливал своих агентов по причинам, известным лишь ему одному. Знали они слишком много или слишком мало, независимо от этого, у него для них была заготовлена пуля или концлагерь. Поэтому для Марселя работать в Англии было относительно безопасно. По крайней мере, не так страшен гнев Гиммлера. С другой стороны, могли поймать и даже убить сами англичане, но это уж, как говорится, издержки производства.
  Марсель обратился к дирижеру оркестра:
  — Мне хотелось бы знать, не сможете вы исполнить одну песню… Она называется «Свит Конга».
  Дирижер посмотрел на первую скрипку.
  — Слышите, Гарри? — сказал он. — Занятно! — он обернулся к Марселю. — Мы совсем недавно узнали эту песню. Один из клиентов попросил нас ее исполнить. Он прямо-таки помешался на ней. Дал мне пластинку, и мы смогли разучить ее.
  — Да, это интересно, — сказал Марсель, — мне эта мелодия тоже очень нравится. Можно сказать, что я тоже без ума от нее. Не знаете случайно, где можно приобрести эту пластинку?
  Дирижер ответил:
  — Кажется, у Вильямса на Греческой улице.
  Он полистал записную книжку — вот номер, 41927 М.
  Марсель сердечно поблагодарил и попросил исполнить ее. Затем прошел к двери и дал посыльному монету и какое-то поручение. Вернулся к своему столику, извинился перед девушкой за отсутствие и продолжил беседу мягким вибрирующим голосом. Оркестр играл «Свит Конгу».
  Их разговор прервал официант, он пригласил Марселя к телефону.
  Марсель кивнул и встал. Когда он возвратился, лицо у него было очень серьезным. Он сказал девушке:
  — Понимаете, Мери, случилось несчастье. Ранен мой брат. Это произошло прошлой ночью. Был налет на юго-восточный берег… Мне только что сообщили. Нужно ехать немедленно. Вы меня понимаете?
  — Как это ужасно, Марсель, — сказала девушка. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
  — О, нет, дорогая. Оставайтесь здесь, заканчивайте обед. Официант в курсе.
  Марсель вышел на улицу. Он прошел несколько кварталов, затем зашел в телефонную будку. Вынул записку с номером пластинки, которую взял у дирижера. Набрал номер 41927.
  В трубке послышался: щелчок, затем чей-то голос.
  Марсель представился:
  — Это Марсель дю Пюис.
  — Как вы узнали номер? — спросил голос.
  — В клубе Мэриголд играют «Свит Конга», — сказал Марсель. — Выучили с пластинки, купленной у Вильямса на Греческой улице.
  — Хорошо, — последовал ответ. — У вас машина? — Марсель ответил утвердительно. После недолгого разговора Марсель повесил трубку, вышел из будки.
  Моросило. Было около девяти вечера. Марсель ехал на своем маленьком автомобиле по пустынной окраинной улице Лондона. В конце улицы он остановился. Выключил свет, поставил машину на тормоз и пошел вперед в темноту, осторожно ступая по влажной земле. Невдалеке темнел силуэт другого автомобиля.
  Марсель подошел, заглянул в него и сказал:
  — Добрый вечер.
  Человек за рулем ответил на приветствие. Марсель протянул водителю портсигар, затем опустился на сиденье машины рядом с ним. Они курили молча.
  Затем Марсель спросил:
  — Что вас интересует? Подготовка к вторжению в Англию или провал Хильды Моринс?
  Его собеседник рассмеялся неприятным горловым смехом.
  — О подготовке к вторжению я вам и сам могу рассказать. Я только что с материка. Меня интересует провал Хильды.
  — Да, я знаю все обстоятельства этой истории. — Он откинулся на спинку сиденья. — Хильда решила развлечься и пошла на вечеринку к миссис Джин — это одна дура, живущая в Хэмпстеде. Иногда она использовала эту квартиру для нужных встреч. Там оказался человек по имени Пьер Хэллард. Она увлеклась им, не могу понять почему. Это на нее совсем не похоже. Так вот. Большую часть вечера они провели вместе. Может быть, она надеялась использовать его впоследствии, кто знает… — Он пожал плечами в темноте. — Потом на вечеринке появляется Синглтон, приятель Хэлларда… Между ними возникает ссора, Хильда уехала с Хэллардом. Уму непостижимо, как она могла… И все же она поехала, да еще к нему на квартиру. А через какое-то время туда является Синглтон с двумя свидетелями. Он оскорбляет Хильду. Хэллард встает на ее защиту, разыгрывается сцена. И когда Хэллард потряс незаряженным пистолетом, тот случайно, конечно, выстрелил. Пуля, тоже совершенно случайно, попала в Хильду… Наповал… — Он усмехнулся. — Был открытый суд. Приговор такой: «Случайное убийство при свидетелях». Для Хэлларда это закончилось штрафом за незаконное хранение оружия.
  Он замолчал.
  — Да, артистично сработано, — сказал собеседник. — А этих Хэлларда и Синглтона вы знаете, кто такие?
  — Это Кейн и Гелвада!
  — Где они сейчас?
  — Уехали в Лиссабон.
  — Так, — сказал человек. — Значит, опять они? — Наступило молчание.
  — Очень, очень жаль, что Хильду ликвидировали. Вряд ли мы еще найдем такого агента. В Берлине это вызовет ужасное недовольство. — Он опять замолчал. — Мне приказано выехать в Эйре[1] ненадолго. Что же касается вас, Вальц, вы останетесь в Лондоне. Связь со мной в следующий раз через песню «Бравада Танго». Спросите о ней в баре «Желтая Бутылка». В клубе Мэригонд больше не появляйтесь.
  — Понял. — Сказал Марсель, вышел из машины, сел в свой автомобиль, развернулся и поехал обратно в город.
  В девять тридцать он поставил машину в гараж, запер ворота и отправился к себе на квартиру. Открыв дверь, он увидел, что перед электрическим камином сидят двое мужчин. Он остановился на пороге.
  — Мистер дю Пюис?.. Полиция. На основании закона о защите государства — вы арестованы, — сказал человек и показал ему ордер на арест. Второй поспешно добавил:
  — Пожалуйста, выньте руки из карманов, дю Пюис. Игра для вас закончена.
  
  Кейн и Гелвада спустились в ресторан. Зал был переполнен. Большинство мужчин было в смокингах, женщины в роскошных платьях, увешанных драгоценностями. Он подумал, что, точнее всего это зрелище можно назвать «ослепительным». Проходя к столику миссис Лан, Кейн прикидывал: сколько женщин и мужчин из сидящих здесь продают свои души и тела на благо фюрера?
  Да, определенный процент присутствующих — это явные или тайные агенты фашистов, которые настолько спокойно себя чувствуют в нейтральной Португалии, что и не пытаются скрывать своих действий. Вон сидит человек, скупающий по поручению Геббельса сценарии фильмов, которые могли бы пойти на пользу странам «оси». Невдалеке от него сидит величавая дама, занимающаяся вербовкой инженеров для новой берлинской кинокомпании.
  В ресторане было душно. Столы стояли на значительном расстоянии друг от друга вдоль всего зала, между столами и стеной шла пальмовая аллея. Почти в конце ее сидели за столиком миссис Лан и ее дочь Гризельда. Кейн помахал рукой. Миссис Лан радостно улыбнулась.
  — Рада вас видеть, — сказала она. — Вы здесь впервые? Мы с Гризельдой начали уже волноваться…
  — Очень любезно с вашей стороны, — сказал Кейн. Гелвада добавил:
  — И со стороны вашей дочери.
  Гризельда подарила ему улыбку. Это была привлекательная девушка, лет двадцати, склонная к фантазиям и психоанализу. Оба сотрапезника для нее были одинаково интересны, она хотела догадаться, кто они такие.
  — Здесь такая тоска, — сказала миссис Лан. — Надеюсь, мы не помешали, когда позвонили к вам в номер… Гризельда говорит, что ее раздражают здешние люди.
  — Я обратил внимание, что вы любите наблюдать за людьми, — заметил Кейн, посмотрев на Гризельду.
  Миссис Лан рассмеялась.
  — Да, у нее привычка всех классифицировать. В колледже она училась на психоаналитическом отделении.
  — Очевидно, в данную минуту вы размышляете о том, кто мы такие? Ну, например, обо мне что вы думаете?
  Гризельда серьезно поглядела на него, положила подбородок на скрещенные руки. Затем медленно произнесла:
  — Я, право, затрудняюсь, но мне почему-то кажется, что вы оба имеете какое-то отношение к финансам.
  — Блестяще! — воскликнул Гелвада. — А главное, почти верно. Я действительно имею отношение к финансам… Всегда стараюсь не превысить своего кредита.
  Кейн с довольной улыбкой отметил:
  — Мы выглядим, как деловые люди, не так ли?
  — Вы простите, может, это невежливо, но кто же вы тогда? — смущаясь, произнесла девушка. И, не много помолчав, добавила: — Вы не похожи на обычных людей. — Кейн улыбнулся ей.
  — Я-то довольно обыкновенен, а вот Эрни… Его недавно выписали из сумасшедшего дома…
  — Ну, а если серьезно, то мы два известных гангстера.
  Гризельда сказала:
  — Неужели? Нет, не может быть, если б это было так на самом деле, вы бы даже здесь, в Лиссабоне, никогда не признались бы в этом.
  — Вы правы, — сказал Кейн. — Мы работаем в министерстве информации. Хотим предложить кое-какие наши фильмы. У нас в Англии считают, что Германия слишком активизировала здесь свою кинопропаганду. Слишком уж много боевиков.
  — Как здорово! — отозвалась Гризельда. — Значит, вы из мира кино?
  — Да, — подтвердил Гелвада, — а не станцевать ли нам «Конгу»?
  — С удовольствием. Правда, чудесная мелодия?
  — Да, согласен. Оркестр играет ее уже третий раз, — сказал Кейн.
  — Ничего удивительного. Песня того стоит, — сказала Гризельда.
  Она поднялась, Гелвада последовал за ней.
  — Как все странно, — сказала миссис Лан. — Идет война. Уже за полночь, а здесь сколько блеска, сколько людей… В России сейчас воюют решительно все. Во Франции, в Голландии, в Норвегии — миллионы несчастных умирают от голода… Здесь же…
  — Что посеяли, то и пожинаем, — пожал плечами Кейн. — Наши страны сами допустили это. Сейчас остается только исправлять, а когда закончится война, смотреть, чтобы это никогда не повторилось…
  В это время к их столу подошел посыльный.
  — Сеньор, вас хотят видеть.
  — Спасибо, — сказал Кейн. Извинившись перед миссис Лан, он поспешил за посыльным.
  В вестибюле широкоплечий мужчина сделал несколько шагов ему навстречу и сказал:
  — Депеша из Лондона. Пришла через наше консульство. Лично вам. Но сначала вы не могли бы назвать вашего корреспондента в Лондоне?
  — Мне кажется, им может быть тетушка Мери.
  — Благодарю вас, сэр. — Человек из консульства вручил Кейну конверт и удалился.
  Кейн спрягал письмо в карман, поднялся в свой номер и там вскрыл конверт.
  «Возможный сигнал для опознания или связи — мелодия «Свит Конга». Мери», — прочитал он. Кейн закурил. Осторожно сжег письмо над корзиной для бумаг. Затем, удобно расположившись в кресле, стал ждать Гелваду.
  
  Каминные часы пробили три раза. Гелвада взял ананас и принялся чистить его.
  Наблюдая за ним, Кейн в раздумье произнес:
  — Мы можем ждать до второго пришествия, но что это дает? Галлат так и не появился. А должен был объявиться еще позавчера, через час после прибытия самолета. Что с ним?
  Гелвада принялся за ананас.
  — Как скажешь, так и будет, — сказал он. — Тебе решать. Скажешь, — ищи Галлата, я брошу ананас и побегу на его поиски.
  Кейн затушил окурок, закурил новую сигарету.
  — Его нет. Надо что-то делать. Вдруг с ним что-нибудь случилось! — Голос Кейна звучал резко. — Галлат вез инструкции. Скорей всего письменные. Самое вероятное, что его ликвидировали. Возможно, поджидали его прямо в аэропорту.
  Продолжая расправляться с ананасом, Гелвада ответил:
  — Я согласен с тобой, мой дорогой Майкл. Ты истинное воплощение здравого смысла. Но что мы можем сделать? С чего начать? Мы даже не представляем, кого будем искать, не знаем, как он выглядит. Молодой, красивый или это пожилой мужчина с седой бородой. А потом, куда идти? В полицию? Вспомни, что ты мне недавно читал в газете. Да, для них будет приятной неожиданностью узнать, что мы и есть те самые джентльмены, которые с нетерпением ждут некого Галлата.
  Кейн молчал. Пауза затянулась.
  — Кстати, об ананасах, — сказал Гелвада. — Семь лет назад я влюбился здесь в одну женщину. Она была прекрасна и даже умна. Но душа ее была как лед. Правда, одну вещь она любила… ананасы… — Гелвада вздохнул. — Шуток она совсем не понимала и пригрозила, что убьет меня, если я хоть раз покажусь ей на глаза… Видимо, иногда я был с ней недостаточно почтителен… Но как прекрасна… — Гелвада вздохнул.
  — О чем ты говорил с Гризелъдой? — спросил Кейн.
  — Да обо всем. Она романтична. Ты ее, кажется, заинтересовал.
  — Чем? — спросил Кейн.
  — Сам не пойму. Сказала, что ты сильная личность, можешь быть реактивным, словом, все сугубо психологическое.
  — Приятно слышать, а потом?
  — Кончился танец, я проводил ее к столу. Миссис Лан беседовала с каким-то стариком американцем с козлиной бородкой. Я попрощался и ушел. Мне, честно говоря, не очень интересно с ними.
  В это время раздался робкий стук в дверь.
  Кейн сунул правую руку во внутренний карман пиджака. Гелвада открыл дверь. На пороге стояла миссис Лан.
  — Входите, пожалуйста, дорогая миссис Лан, — сказал Гелвада, а Кейн добавил:
  — Садитесь, вы чем-то взволнованы?
  — Вы меня извините, я, возможно, поступаю глупо, но меня беспокоит Гризельда.
  Гелвада поднял удивленно брови. Кейн спросил:
  — Что случилось? Когда?
  — Ее нет. Она исчезла, — сказала мать. Она старалась выглядеть спокойной, но в голосе прозвучала жалобная нотка. — После вашего ухода Гризельда танцевала с одним молодым человеком, они познакомились здесь в гостинице… Затем я вышла со своим знакомым в курительную, а когда вернулась в номер, Гризельды там не было. Я спустилась в вестибюль, зашла на танцевальную площадку, но ее нигде не было. Я обращалась к дежурному, он сказал, что она вышла… вышла на улицу час назад с мужчиной… с каким-то молодым человеком…
  — Они, наверное, любуются луной, — сказал Кейн. — Или она изучает его тип с точки зрения новейших данных психологии.
  — Ах, нет! — вздохнула миссис Лан. — Уже так поздно!.. Может быть, мне позвонить в полицию?
  Кейн предложил миссис Лан сигарету, она закурила.
  Он вернулся к своему креслу, сел, сложил руки и слегка потер ладонью правой руки тыльную сторону левой. Гелвада понял, это был сигнал.
  Он означал: «Тут что-то есть. Помогай».
  Эрни обворожительно улыбнулся, сказал, слегка пожав плечами:
  — Что же здесь удивительного. Ах, молодые мечты. Молодая любовь… Возможно, она посетила Гризельду именно в Лиссабоне…
  Кейн добавил непринужденно:
  — Могу вам сказать две вещи: она не очень далеко отсюда. И второе: она не задержится надолго. Советую вам немедленно уснуть, а когда проснетесь, будет утро и вы увидите, что Гризельда в своей постели попивает кофе с булочкой.
  Миссис Лан рассмеялась:
  — Я верю вам, сама не понимаю почему. Значит, вы ручаетесь, что Гризельда скоро вернется?
  Кейн сказал:
  — Да, конечно, ручаемся. Спокойной ночи, миссис Лан. Помните, мы ваши друзья.
  Гелвада закрыл за ней дверь.
  — Вспомни, Эрни, — сказал Кейн, — перед ужином, когда мы здесь сидели, ты сказал, что тебе нравится мелодия… Конга.
  Гелвада кивнул.
  — Ну и что? — спросил он.
  — А то, что оркестр исполнял ее чаще других, — сказал Кейн. — Ты обратил внимание, что эту самую «Конгу» играли, когда мы входили, когда ты танцевал с Гризельдой, и еще она повторялась несколько раз. Я попрошу тебя спуститься вниз и уточнить, как называется эта столь популярная мелодия.
  — Охотно, — отозвался Гелвада. — Но все-таки объясни, в чем дело?
  — Я получил сообщение от Фэнтона, — ответил Кейн. — Через консульство. Он пишет, что есть такая мелодия «Свит Конга». Это какой-то сигнал. Больше я сам ничего не знаю.
  — Кажется, становится веселей, — улыбнулся Гелвада. — Да, совсем будет весело, если нацистская разведка прихлопнет нас прежде, чем ты узнаем, для чего нас сюда послали.
  Гелвада вышел, насвистывая какую-то мелодию. Кейн курил, закинув ногу за ногу, пуская клубы дыма к потолку. Он не изменил позы, пока не вернулся Гелвада.
  — Да, Майкл! Чудеса продолжаются. Эта мелодия называется «Свит Конга».
  Кейн кивнул. Он выглядел подавленным.
  — Значит, — продолжал Гелвада, — ты считаешь, что все это связано? Песня, исчезновение Гризельды, появление миссис Лан, наконец, Галлат?
  — То, что с Галлатом что-то случилось, это наверняка, — сказал Кейн. — Иначе он бы нашел нас. Это первое.
  — Ты думаешь, его успели уничтожить? — перебил Гелвада.
  — Видимо, да. Очевидно, он прибыл из Англии с письменными инструкциями. Возможно, со списками каких-то имен, которые шли не через Фэнтона.
  Гелвада молчал.
  — Но даже не это меня сейчас беспокоит.
  — А что же, Майкл?
  — «Свит Конга». Видимо, они что-то и для кого-то подтверждали этим сигналом. По-моему, они предполагают, что миссис Лан и ее дочь связаны с нами. Это второе. И третье. Я думаю, что, подавая эти сигналы мелодией «Свит Конга», они знают, кто мы такие.
  — Звучит правдоподобно, — сказал Гелвада. — Но зачем им Гризельда?
  Кейн прикурил новую сигарету от старой.
  — Слушай, чурбан. Раз у них в руках Галлат с инструкциями, значит, они знают то, что мы будем делать. Им интересны наши намерения. Они хотят, чтобы кто-нибудь из нас четверых раскрылся. А кто из нас самый уязвимый?
  Гелвада свистнул.
  — Они хотят заставить ее говорить? — спросил Эрни.
  — Безусловно.
  — Да… Бедняга Гризельда… Мне ее ужасно жалко. Зачем ты тогда говорил миссис Лан, что ее дочь…
  — Я хотел предотвратить излишнюю шумиху… — сказал Кейн. — Она стала бы звонить в полицию, в больницы. Этим Гризельде не поможешь, да и нам тоже. Плохи наши дела, Эрни…
  Он вытянул свои длинные ноги, заложил руки за голову.
  — Что ты предлагаешь, Майкл? — спросил Гелвада.
  — Очень жаль Гризельду… — сказал Майкл. — Очень. Но мы должны заняться Галлатом и немедленно. — Он закурил третью сигарету подряд. — И начнем вот с чего.
  — Интересно, — сказал Гелвада, — я весь внимание.
  — Тебе не приходило в голову, по чьей команде исполняет мелодию «Свит Конга» оркестр? Кто им руководит?
  — Господи, — сказал Гелвада. — Кто руководит? Дирижер, конечно.
  — Вот именно, поэтому тебе задание немедленно разнюхать, кто он.
  Гелвада кивнул.
  — Познакомься с ночным швейцаром. Возможно, он нам пригодится.
  — Хорошо, — сказал Гелвада, — не беспокойся, я поговорю с ним. И уверяю тебя, через несколько минут буду знать его лучше, чем родная мать.
  Кейн усмехнулся.
  — Вот и чудесно, — сказал он. Гелвада ушел.
  Кейн курил, разглядывая лепной потолок и выпуская замысловатые кольца дыма. Он волновался. Волновался настолько, насколько мог себе позволить, хорошо понимая, что волнение вещь вредная. Оно притупляет чутье. Он встал, походил по комнате, мысленно определяя для себя задачи… Нужно найти Галлата, необходимо выявить людей, отвечающих на сигнал «Свит Конга», разобраться в их связях и планах и, наконец, нужно помочь Гризельде. Нужно…
  Гелвада вернулся спустя четверть часа. Он сказал:
  — Все выяснил. Дирижер оркестра — испанец, его здесь все обожают. Его имя Хуан Рохас. Живет на улице Августы. Я думаю, мне с ним необходимо увидеться. Я умею ладить с испанцами.
  Кейн спросил:
  — А что представляет из себя швейцар?
  — Скорей всего, он из тех, кто все готов сделать, за деньги, разумеется!
  — Ладно, тогда мы сделаем так. Ты разыщешь Рохаса и выяснишь причину его пристрастия к «Свит Конга». Постарайся все сделать мирно. Разузнай, работает ли он на нацистов, да, я думаю, ты сообразишь, что спросить…
  — Постараюсь, — сказал Гелвада. — Буду действовать, исходя из обстановки.
  — Я прошу тебя, Эрни, не затевай ничего такого. Мне хочется, чтобы мы выбрались отсюда, по возможности, целыми и невредимыми.
  — Мне тоже, — сказал Гелвада. Кейн взглянул на часы.
  — Четыре, — сказал он. — Постарайся через час вернуться.
  — Все будет в порядке. — Он улыбнулся. Лицо его было счастливым и безмятежным.
  Через несколько минут после ухода Гелвады Кейн поднялся. Он пошел в спальню, вынул из ящика сигару потолще, закурил. Подумал, что сигара должна придавать ему вид богатого и довольного собой человека. Взял шляпу и спустился в вестибюль. В дальнем углу вестибюля была стеклянная будка ночного швейцара. Небрежной походкой Кейн направился туда. Швейцар был на месте. Кейн обратился к нему по-французски.
  — Не могли бы вы мне помочь? Я попал в затруднительное положение.
  Ночной швейцар встал. Он оказался среднего роста, с приятными чертами лица. Он ответил любезно:
  — Все, что смогу. Я к вашим услугам…
  — Дело вот в чем, — сказал Кейн. — Вчера в Лиссабон самолетом должен был прилететь мой друг. Я обеспокоен тем, что он до сих пор не зашел ко мне. Понимаете, с ним могло что-то случиться. Можно, конечно, обратиться в полицию или в больницы, но, с другой стороны, вдруг он зашел, скажем, к даме, и мне не хочется…
  — Конечно.
  — Я подумал, может, у вас среди знакомых, есть полицейский офицер в небольшом чине, который бы взялся помочь? Неофициально, конечно.
  Швейцар опустился на стул, посмотрел на Кейна и улыбнулся.
  — Я понял вас, — сказал он. — В Лиссабоне очень сложно, и всякие расспросы… Все сейчас хотят что-то выяснить. Одни в пользу Германии, другие — для Англии, Франции. Боюсь, что могу вас направить не к тому человеку.
  — Вы правы. — Кейн затянулся сигарой, выпустил дым через нос. — Ну, а если я скажу, что мой друг на стороне Англии?
  Швейцар широко улыбнулся.
  — Я! рад это слышать. Я и мой знакомый из полиции тоже на стороне Англии.
  Он вырвал из блокнота листок бумаги, начал писать.
  — Вот его адрес, — сказал он. — Возможно, что он сейчас дома, зову его Серилла.
  — Замечательно, — сказал Кейн. — Он вынул несколько банкнот и отдал швейцару. — Спасибо.
  — И вам, месье, спасибо, — сказал тот, — всегда к вашим услугам.
  Кейн спрятал листок с адресом в карман, надел шляпу и вышел.
  Гелвада ехал в такси и думал о том, как встретит его дирижер оркестра. Будет ли отвечать на его вопросы, да и, вообще, захочет ли с ним говорить. Машина остановилась. Водитель обернулся к Гелваде и объяснил, как лучше пройти к дому, где жил Хуан Рохас.
  — Тут минуты две ходьбы, — добавил он. Гелвада расплатился с таксистом и пошел через парк. Чудесная ночь, подумал он, красивое место. Он почувствовал прилив сил. Гелвада пересек парк и вышел на кривую улицу, идущую в гору. Белые дома по обе стороны дороги были залиты лунным светом. Он подумал, что хорошо бы жить в этом месте. Он шел посредине мостовой. Предпоследний дом на правой стороне у самой вершины холма был как раз тот, который искал Гелвада.
  Он быстро поднялся по крутым каменным ступеням и нажал кнопку звонка. Послышался мелодичный звонок. Гелвада подождал минуту, другую. Никто не появился. Он подумал, что дирижер еще не вернулся домой, а может, и не собирается возвращаться. Но возвращаться ни с чем нельзя. Надо искать.
  Прошла еще минута. Гелвада закурил и медленно начал спускаться по лестнице. Спустившись на несколько ступенек, он резко передернул плечами, повернул обратно и позвонил еще раз: долго и настойчиво. Облокотился на колонну слева от двери. Он находился почти на вершине холма. Ему хорошо были видны сады, уходящие вниз по склону, и там, среди темной зелени он различил небольшой дом с плоской крышей — как островок в темно-зеленом мире.
  Гелвада удивленно застыл. Он вспомнил этот дом. Все остальное отодвинулось куда-то прочь. Он вспомнил, когда работал курьером в Лиссабоне, то посещал этот дом довольно часто. Улыбка тронула его губы. Он вспомнил женщину, живущую в нем.
  Из-за двери в глубине портика, к которому он стоял спиной, послышался звук медленных шагов. Он обернулся. Дверь открылась. На пороге стояла женщина, по всей видимости, экономка, в черном платье с фонарем в руке. Выражение ее лица было неприветливым.
  Гелвада объяснил на прекрасном португальском языке цель своего визита. Женщина отрицательно покачала головой.
  — Сеньора Рохаса нет. Если вы хотите его застать, приходите во второй половине дня.
  — Спасибо, сеньора, — сказал он и очаровательно улыбнулся.
  Суровое лицо женщины смягчилось. Гелвада продолжал:
  — Не будете ли, сеньора, так любезны сказать мне, где он сейчас? Мне необходимо видеть его незамедлительно.
  Женщина молчала. Затем неуверенно произнесла:
  — Сеньор, вы из полиции?
  — К сожалению, да, — ответил Гелвада. Она пожала плечами.
  — Я знала, что этим кончится, — сказала она печально. — Я советовала ему самому обратиться в полицию и рассказать об этом несчастном случае. Потому что, если человек умрет, будут большие неприятности.
  Значит, мыслил Гелвада, Рохас сбил кого-то машиной и скрыл это от полиции.
  — Мне очень неприятно, сеньора, но ваши опасения подтвердились. Тот человек умер. Так что для блага Рохаса мне необходимо его повидать.
  — Я в трудном положении, сеньор, — сказала женщина. — Я не могу вам сказать…
  Гелвада нетерпеливо перебил:
  — Если здесь замешана женщина, вы не беспокойтесь, В личные дела мы не вмешиваемся, мне необходимо взять от него только письменное объяснение.
  — Хорошо, сеньор, — произнесла она решительно. Указав на пространство между двумя домами по другую сторону улицы, она сказала: — Вон, видите тот небольшой белый дом? С красной плоской крышей.
  Гелвада утвердительно кивнул. А про себя подумал: «Боже! Это становится забавным. Неужели Рохас там. Ну, ну…»
  — Сеньор Рохас в том доме, он там частенько ужинает… у своей знакомой.
  Гелвада многозначительно посмотрел на женщину.
  — Я сказала вам правду, сеньор, и прошу…
  — Не волнуйтесь, сеньора, — сказал он. — Я буду по возможности тактичен. Храни вас бог, сеньора…
  Гелвада, перепрыгивая через ступеньки, быстро спустился вниз.
  Женщина глядела ему вслед неподвижная и суровая.
  Гелвада думал о том, что жизнь забавная штука, и было очень интересно, если в этом доме с красной крышей и сейчас жила бы женщина, которую он когда-то знал.
  На ходу он пытался придумать какой-нибудь план действий. Он всегда планировал свои действия. Хотя чаще всего поступал наоборот. Он обладал незаурядным талантом артиста-импровизатора и любил действовать по наитию.
  
  А в это время Кейн шел по Плаца Комерцио и размышлял о полицейском офицере Серилле. Если швейцар гостиницы говорил правду, тогда все в порядке. А если допустить, что это обман. Что тогда? Возможно, придя к Серилле, он окажется в ловушке. Но что поделаешь? Они не могут больше ждать. Нужно искать Галлата, через Рохаса, через Сериллу, через самого черта, — но они должны найти его. Его мысли обратились к Эрни. Очевидно, ему удастся что-нибудь выяснить. Только бы не наделал ничего лишнего. Ох, этот Эрни! Интереснейший экземпляр! Очень искусно скрывает свои мысли под маской беззаботности и легкомыслия.
  Кейн свернул на ту улицу, где жил Серилла. Она казалась бесконечной, уходящей в неизвестность. На белых, освещенных луной тротуарах лежали причудливые тени.
  Пройдя два квартала, Кейн остановился. Поднявшись на четвертый этаж, Кейн тихо постучал. Дверь также тихо открылась. Перед ним стоял человек в лиловом халате. Он улыбнулся и сказал по-французски:
  — Сеньор Майкл? Я — Серилла.
  — Рад с вами познакомиться. Вам, очевидно, позвонили из отеля «Эстрада»?
  — Да, — ответил Серилла. — Проходите, пожалуйста.
  Кейн повесил шляпу и прошел в гостиную. Полицейский пододвинул коробку с сигаретами.
  — Спасибо, — сказал Кейн, — швейцар из гостиницы сообщил вам, по какому поводу я вас беспокою?
  — Он мне сказал только, что речь будет идти о деле, которому я сочувствую. Вы ведь англичанин, не так ли? — сказал Серилла.
  Кейн кивнул утвердительно.
  — Сейчас Лиссабон — это город, раздираемый противоречиями. Могу вас заверить, что мои симпатии на стороне союзников. Может, это вас успокоит в какой-то мере. Я помощник инспектора и ведаю передвижением иностранцев в городе. Если я смогу быть вам чем-то полезен, можете мною располагать безраздельно.
  — Превосходно, — сказал Кейн. Он вынул из кармана бумажник, раскрыл, — стала видна солидная пачка денег, из другого отделения Кейн достал расписание самолетов, заглянул в него и тихо произнес:
  — Дело у меня простое. Позавчера в аэропорт Саковене прибыл мой приятель. Его имя Галлат. Он исчез. Если вы мне можете помочь…
  Серилла перебил:
  — С огромным удовольствием. Думаю, у меня это получится.
  — Тогда я могу считать, что мне повезло, — улыбнулся Кейн.
  — Конечно, война, что вы хотите? — продолжал Серилла. — Много разных вещей творится в Лиссабоне. Люди исчезают, их даже находят убитыми, что поделаешь?
  — Вы хотите сказать, что Галлата могла постигнуть та же участь? — спросил Кейн.
  — Трудно сейчас сказать что-либо определенное. Необходимо выяснить. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Во-первых, с какой целью приехал сюда сеньор Галлат? Он предприниматель?
  Кейн помолчал, обдумывая ответ, и сказал:
  — Сеньор Серилла, я доверяю вам и отдаюсь полностью в ваши руки.
  — И правильно делаете, вы не пожалеете об этом, — улыбнулся полицейский.
  — Я хотел бы прежде всего оправдаться хоть как-то за вторжение в столь неурочный час.
  Кейн достал из бумажника четыре крупные банкноты и протянул Серилле.
  Тот принял подарок с очаровательным поклоном.
  — Спасибо, сеньор, — сказал он с чувством. — Я весь к вашим услугам.
  Кейн продолжал:
  — Я в Лиссабоне по важному делу. От моего друга Галлата зависят мои последующие действия.
  — Очевидно, делами вашего друга и вашими тоже должны интересоваться кто-нибудь из приверженцев нацистов?
  — Возможно.
  Полицейский офицер задумался, потом сказал:
  — Хорошо, я наведу справки. Будем надеяться, что с вашим приятелем ничего серьезного не произошло. Позвоните мне через час, сеньор. К этому времени, возможно, что-нибудь прояснится.
  Кейн встал.
  — Я так благодарен вам.
  Они пожали друг другу руки. Серилла проводил Кейна в переднюю. Записал номер телефона на листке из блокнота и протянул Кейну.
  — Не беспокойтесь, сеньор. Звоните, как условились. Думаю, что наши усилия увенчаются успехом.
  Кейн не спеша, возвращался в отель. Он обдумывал разговор с Сериллой. Да, слишком у него уверенный вид. За какой-то час выяснить судьбу человека в совсем не маленьком городе… Да еще пропавшего больше суток назад. Остается предположить, что Галлат в руках фашистской контрразведки. Следовательно, чтобы узнать о нем, надо иметь с нею дело, и если Серилла берется за это, значит, у него есть связь с фашистской агентурой. И эти вкрадчивые манеры.
  Кейн знал, что любому гитлеровскому агенту, которому удалось бы ликвидировать его или Гелваду, полагалось вознаграждение. Он понимал, что легко может попасть в ловушку. И все же надо действовать, а результаты… что ж результаты не замедлят сказаться.
  Он вышел на Авенину. Она была пустынна. Какая-то недобрая тишина, подумал Кейн, когда из-за каждого угла грозит смерть.
  Чем же сейчас занят Эрни?
  Проходя через вестибюль гостиницы, Кейн заглянул в будку швейцара.
  Тот с улыбкой его спросил:
  — Все успешно?
  — Думаю, что так, — ответил Кейн.
  Он вошел в номер. Зажег свет, огляделся. Прошел обе спальни, заглянул в ванную, проверил запасные двери, вернулся в гостиную, открыл дверь в коридор. Там было пусто. Кейн запер наружную дверь, сел на диван, вынул пистолет, проверил его. Откинулся на спинку дивана и закрыл глаза: напомнил себе, что нужно проснуться через полчаса.
  
  Гелвада толкнул массивную железную калитку, за ней начиналась узкая аллея, окаймленная вечнозелеными растениями, ведущая прямо к дому с красной крышей.
  Сколько воспоминаний всплыло в голове. Как ему все здесь знакомо. Марандаль…
  Как-то она сказала их общему знакомому, что ее андалузская кровь не позволит простить ему измены. Она убьет его, если еще когда-нибудь увидит. Гелвада ничуть не сомневался, что она в состоянии выполнить обещание.
  Он остановился и закурил. С усмешкой подумал, что смерть от руки прекрасной Марандаль не так уж и страшна.
  Гелвада подошел к знакомой белой двери с молотком в форме испанского стилета, его подарок хозяйке дома.
  Он поднял молоток и постучал несколько раз. Дробные звуки нарушили тишину раннего утра. С этими звуками улетучились все его воспоминания, пришли трезвые мысли о насущных делах.
  Он услышал, как щелкнула дверная цепочка. Дверь открылась. Дирижер оркестра — Хуан Рохас стоял в дверях. Одет он был безукоризненно: белая рубашка с черным шелковым бантом и ярко-синий пиджак. Весь он был ладный, аккуратный. Он улыбнулся Гелваде и мягко спросил по-португальски:
  — Чем могу быть полезен, сеньор?
  — Извините, что беспокою вас в такое время, сеньор Рохас, — сказал Гелвада сухо, — но мне необходимо с вами поговорить. Я был в вашем доме, экономка направила меня сюда, — добавил он.
  — Сегодня чудесная ночь, я не приглашаю вас войти в дом, мы можем прогуляться по саду.
  — Согласен, — сказал Гелвада.
  Рохас осторожно прикрыл дверь, не захлопнув ее, они спустились в сад и, обойдя дом, оказались на песчаной дорожке.
  — К вашим услугам, сеньор, — повторил Рохас. Они шли медленно по дорожке, словно наслаждаясь тишиной лунной ночи. Гелвада заговорил:
  — Мой вопрос, сеньор Рохас, возможно, покажется вам бестактным, но для меня это очень важно. Сегодня я с друзьями танцевал в отеле «Эстрада» и у нас, возник спор. Мы заключили пари. Спор наш касается мелодии «Свит Конга», если не ошибаюсь, оркестр играл ее раза три в течение получаса. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если б вы назвали причину столь частого исполнения этой мелодии… От вашего ответа зависит исход пари. Вам, очевидно, не интересны условия пари, но речь идет об очень крупной сумме. По условию пари все должно решиться к семи часам утра. Иначе я проиграл…
  — Да, забавно, — сказал Рохас, дружелюбно улыбаясь. — Хотя я уже привык ничему не удивляться. Вы из полиции? — Он резко повернулся к Гелваде.
  Секунду Гелвада помедлил с ответом, соображая, что экономка сообщила Рохасу о ночном визите, иначе он бы не открыл сразу дверь.
  Не давая Гелваде ответить, Рохас добавил:
  — Я полагаю, что у вас есть и другое дело, более важное.
  — Просто так совпало, мне хотелось бы все-таки выяснить этот пустячный вопрос о «Конга».
  Рохас не торопился с ответом. Он достал из кармана золотой портсигар. Оба прикурили от золотой зажигалки Рохаса.
  Затем он сказал:
  — Не лучше ли будет нам поговорить сначала о «Свит Конга»?
  — Как вам угодно, — быстро ответил Гелвада. — Но хочу напомнить, что вам необходимо дать письменное объяснение по поводу несчастного случая. Хотя я бы мог с этим подождать и до утра, если бы не это проклятое пари.
  Рохас любезно улыбнулся и произнес:
  — Я немного отдохну, а затем зайду в полицию и напишу все, что от меня требуется. Не возражаете?
  — Хорошо, сеньор! — Гелвада глубоко затянулся. Разговор ему совсем не нравился. Появилось ощущение, что Рохас играет с ним.
  Они обошли вокруг дома, молчание становилось напряженным.
  Внезапно Рохас сказал:
  — Вы обратили, наверное, внимание на летний домик, он был справа от нас?
  — Нет.
  — Я вам советую посмотреть его. Домик интересен, особенно его интерьер, выполнен в китайском стиле. Я почему-то думаю, что вы в душе художник.
  — Спасибо, — сказал Гелвада, — я действительно поклонник настоящего искусства.
  Гелвада понял, что перед ним враг. Он уже не боялся Рохаса. Дирижер пытается выиграть время, обвести его вокруг пальца. Что же, посмотрим…
  Они не спеша, шли по извилистой аллее, затем свернули направо на узкую тропинку и вышли на лужайку. Здесь на деревянных подпорках стоял китайский домик.
  — Просто чудо! — сказал Гелвада, воспоминания на мгновение пронеслись в голове. Он подумал, как часто сидел в этом домике, мирно беседуя с Марандаль.
  Рохас поднялся по деревянным ступеням. Толкнул дверь и зажег свет. Гелвада прошел в комнату, остановился посредине на мягком китайском ковре.
  — Изумительно, — воскликнул он с неподдельным восхищением.
  Он снял шляпу, заложил руки за спину и с интересом рассматривал комнату. Пальцы его рук под шелковой подкладкой шляпы нащупывали плоскую ручку шведского ножа — с кнопкой на конце; если надавить, из ручки выскакивает лезвие. Гелвада почувствовал облегчение, нажав на кнопку.
  Рохас сказал:
  — Вот здесь нам никто не помешает. И я смогу вам дать исчерпывающий ответ на вопрос о «Свит Конга».
  Он вынул правую руку из кармана пиджака. В ней был крошечный пистолет.
  — Насколько я могу судить, вы не хотите отвечать словами, — сказал Гелвада.
  Рохас улыбнулся.
  — Вы очень глупо себя вели. С этой автомобильной катастрофой все давно улажено, господин полицейский комиссар.
  — Я догадывался, — сказал Гелвада.
  — Я очень сожалею, но я вынужден вас убить, — продолжал Рохас.
  Он находился шагах в пяти от Гелвады. Гелвада сказал:
  — Позвольте, сеньор, прежде чем вы меня убьете, сказать вам одну интересную вещь. Это займет не больше минуты.
  — Смотрите, не просрочьте время, — сказал Рохас. Гелвада сказал:
  — Э, э… вот что…
  Мгновенным движением он выбросил вперед левую руку. Шляпа упала. Вслед за левой рукой последовала правая, в которой что-то блеснуло. В воздухе просвистел нож, лезвие вонзилось в горло Рохасу. Все произошло в считанные доли секунды.
  — Этому искусству я учился в вашей стране, — сказал Гелвада.
  Рохас опустился на колени, выронил пистолет. Затем упал ничком.
  Зрелище было ужасным.
  Гелвада поднял свою шляпу. Нагнулся, взял нож, вытер лезвие о ярко-синий пиджак бывшего дирижера оркестра. Постоял посреди комнаты, надавил на кнопку, лезвие вошло в рукоятку. Он тихо вышел из летнего домика, притворив за собой дверь.
  
  Кейн проснулся вовремя. Часы на камине приготовились пробить половину. Он сел, пригладил волосы. Разыскал номер телефона Сериллы, подошел к телефонному аппарату. Почувствовал страшную усталость и неприятную сухость во рту. Через несколько секунд он услышал голос Сериллы.
  — Это Майклс. Чем вы меня обрадуете?
  — Счастлив сообщить вам, — ответил полицейский офицер, — сейчас с вашим другом Галлатом все в порядке. По пути к отелю он был задержан полицейским патрулем; некоторые осложнения с паспортом, но сейчас все разъяснилось.
  — А где я могу его повидать?
  — Он остановился на улице Амброзио, 46. От вас минут пятнадцать ходьбы, но сейчас, я выяснил, он спит. Слишком много выпил. Очевидно, он предпочитает виски другим напиткам.
  — Ваша любезность превзошла все мои ожидания. Надеюсь, мы увидимся, — сказал Кейн.
  Он повесил трубку. Сел за письменный стол и написал Гелваде записку:
  «Эрни, я связался с инспектором Сериллой из Полицейского Бюро… (далее следовал его адрес). Он разузнал о Галлате и сообщил, где его найти: улица Амброзио, 46. Иду туда. Если не вернусь, действуй согласно обстановке».
  Он вошел в спальню к Гелваде. Положил записку между одеялом и пододеяльником, поправил постель. Закурил, надел шляпу и вышел.
  
  Гелвада открыл белую дверь. Хорошо, что Рохас не захлопнул ее.
  Прежде чем войти в комнату, он задержался в прихожей. Осмотрелся. Вспомнил о том времени, когда вот так же на мгновенье останавливался под этим матовым абажуром.
  Трудно поверить, что Марандаль, как и раньше, жила здесь. Она ведь перелетная птица. Подписала контракт — и нет ее. Но, возможно, из-за войны она вернулась именно сюда и сняла тот самый дом, в котором жила много лет. Допустим, она здесь. Но тогда при чем здесь Рохас? Неужели он мог понравиться ей? А вдруг она с ним заодно? Гелвада повеселел. В таком случае он сумеет что-нибудь узнать.
  Без стука он открыл дверь в любимую комнату Марандаль. Он стоял и глядел на Марандаль. Губы его улыбались. Да, она была по-прежнему прекрасна, даже еще красивей.
  Она раскладывала пасьянс на маленьком столике. Подумать только, испанский пасьянс в шестом часу утра — это было в ее духе.
  Профиль ее был хорошо очерчен на фоне розового абажура. На ней был бледно-розовый халат. Талию стягивал широкий шарф. Из-под халата виднелись маленькие изящные ножки в голубых сандалиях. В светлых волосах торчал высокий испанский гребень.
  Гелваде понадобилась секунда, чтобы охватить все это взглядом. Марандаль увидела его и выронила карты из рук. Какое-то мгновение в ее взгляде было только удивление, затем резким движением она оттолкнула столик, схватила подвернувшуюся под руку вазу и запустила в Гелваду. Удар пришелся по скуле. Тонкая струйка крови побежала по его щеке, по шее, за воротник.
  За все это время он не сделал ни одного движения. Он не пошевелился и тогда, когда следом за вазой последовала сама Марандаль, которая вцепилась в него, как кошка.
  И лишь когда его глазам стала угрожать явная опасность, он позволил себе отклонить голову.
  Марандаль начала говорить:
  — Святая дева Мария, — прошептала она. — Помоги мне. — Она изложила упомянутой деве, что именно хотела бы сделать с Гелвадой.
  Он отметил, что мягкий, чуть хрипловатый тембр голоса у нее совсем не изменился.
  Взгляд ее упал на марокканскую саблю, висевшую на стене, он вовремя перехватил его и, прежде чем она сделала шаг в том направлении, крепко сжал кисти ее рук.
  Гелвада стал говорить мягко и спокойно, по-испански, с нотками глубокого сожаления и горя.
  — Моя дорогая, не нужно так волноваться. Я вполне понимаю твои чувства. Но, поверь мне, речь сейчас идет о твоем благополучии, может быть, даже жизни. Я понимаю, что самым сокровенным твоим желанием является желание убить меня. Я даже сознаю, что заслуживаю эту участь. Так что твой здравый смысл должен подсказать тебе, что раз уж я вернулся, то либо предпочитаю смерть от твоей руки, либо действительно хочу сообщить тебе нечто очень важное.
  Речь Гелвады произвела впечатление.
  Она взглянула на него глазами фиалкового цвета, в которых сквозь не остывший еще гнев проглянул нескрываемый интерес.
  В эту минуту она была дьявольски хороша.
  Гелвада вздохнул.
  — Пусти меня, негодяй!
  — С удовольствием, — ответил он.
  Они стояли посреди комнаты, глядя друг на друга. Затем она сказала все, что думает о Гелваде. Он ее не прерывал. Он научился терпению. Спустя некоторое время Марандаль замолчала, ей не хватало воздуха в легких. Гелвада воспользовался передышкой и заговорил:
  — Марандаль, теперь выслушай меня. Я вернулся сюда… Вернулся, чтобы предупредить тебя.
  — О чем предупредить? — спросила она.
  Лицо Гелвады приняло выражение полнейшего раскаяния и смирения. Эффект усугублялся следами повреждений, нанесенных его внешности.
  — С тех пор, как я покинул Лиссабон, — сказал он, — я не был счастлив. С годами я понял: для меня существует на свете только одна женщина — ты. Я потерял тебя, потому что был дураком. Мне просто необходимо тебя повидать. Ради тебя самой.
  Она села на кушетку.
  — Эрнест, — сказала она. — Ты просто страшен. Пойди вымой лицо.
  Гелвада медленно вышел. Он улыбнулся. Первый раунд он выиграл.
  Он прошел в ванную, вымыл лицо, одеколоном прижег пораненные и поцарапанные места. Постепенно в нем крепла уверенность в том, что Рохас и Марандаль работали на одних хозяев. Первый, возможно, из-за каких-то своих принципов, вторая ввиду полного отсутствия таковых.
  Он вернулся в комнату. Марандаль сидела на кушетке. Он подвинул стул поближе и сел, не спуская с Марандаль восхищенного взгляда.
  — Я обожаю тебя, дорогая! Поэтому я здесь, — произнес Гелвада. — Ты веришь этому?
  — Эрнест, — сказала она. — Я знаю тебя как первого лгуна в Европе. Но, несмотря на это, я хочу, чтобы ты продолжал.
  — Первое, о чем я хочу сказать тебе, следующее: я убил Рохаса в летнем домике… минут десять назад.
  — Боже! — воскликнула она, с интересом взглянув на Гелваду. — Ты убил Хуана… Почему?
  — Так нужно было для твоей безопасности.
  — Зачем? — снова спросила она. Он пожал плечами.
  — Ты в курсе, чем занимался Рохас? На кого он работал? Ну, вот и…
  Марандаль закурила. Возможно, хотела собраться с мыслями. Гелвада тоже молчал. Наконец она сказала:
  — Объясни, почему ты говоришь, что убил Рохаса, чтобы защитить меня? Это мне непонятно…
  Гелвада подумал, хорошо, что она не возмущается, не вызывает полицию.
  — Цветок моей души, ты обворожительна! — сказал он. — И настолько наивна, что тебе даже в голову не приходило, насколько может быть опасна связь с таким типом, как Рохас. Твоя доверчивая натура даже предположить не может, что люди могут вести двойную игру. Они продают своих хозяев врагу.
  Бросив сигарету в печку, Марандаль молча смотрела на затухающий огонек.
  — Какому врагу? — спросила она.
  — Ну, скажем: мне, и другим — усмехнулся Гелвада.
  Марандаль кивнула, она поняла.
  — А ты работаешь на англичан? — спросила она.
  — Можно сказать, работал. За убийство Рохаса англичане мне спасибо не скажут. Считай, что теперь я работаю на тебя. Я не мог поступить иначе из-за тебя. Рохас служил у нацистов, верно? А ты ему помогала? Так? Но ты не догадывалась, что все это время он продавал вас англичанам. Служил и нашим, и вашим.
  Марандаль застыла, словно ее поразил гром. «Все-таки она чертовски хороша!»
  — Неужели? Ты в этом уверен? Чем ты докажешь?
  — Я приехал в Лиссабон специально к нему. Мне поручили представить ему доказательства его двойной игры и предложить работать только на нас. Это было нетрудно. Но в разговоре с ним я понял, что и ты замешана в этом. Я представил твое лицо… Твои чудесные черты… — Гелвада был почти искренен в это мгновенье. — Я вспомнил наши встречи… И понял, если я хочу, чтобы ты осталась в живых, я должен его убить. Что я и сделал… Не задумываясь.
  — Но ты не договариваешь, Эрнест. Мы должны быть сейчас откровенны друг с другом. Так будет лучше для нас обоих.
  — Ты права, — согласился Гелвада. — Я расскажу тебе все, но ты в ответ должна сделать тоже самое.
  Он продолжал в той же доверительной манере.
  — Понимаешь, Рохас уже некоторое время у англичан находится под подозрением. Но они продолжали ему регулярно платить деньги. В его задачу входило сообщать сведения о действиях фашистских агентов в Португалии и, естественно, поддерживать связь с английскими агентами. Но он повел себя неумно. Два английских агента сразу после прибытия в Лиссабон исчезли. Ряд важных сведений, которыми владел Рохас, стали известны нацистам… Все это заставило англичан проучить его. Поручили это мне, — скромно добавил Гелвада. — Мы здесь вдвоем в Лиссабоне: я и мой товарищ Майкл. Назначена была встреча с американцем. Его имя Галлат. Очевидно, что о его прибытии стало известно… Может быть, тому же Рохасу. Понятно, Галлат исчез. — Гелвада наклонился вперед. — Но не это самое страшное, — продолжал он. — Португалия считается нейтральной страной. Часть полицейских чиновников работает на фашистов. Тайно… Что же будет дальше? Американское правительство официально потребует розыска Галлата и ареста Рохаса и тебя, и всех, кто связан с этим. Видишь, что получается: за тобой, с одной стороны, будут охотиться англичане и нацистская разведка, с другой — официальные власти Португалии. Представляешь, мой цыпленок, как я испугался за тебя. Тебе уже никто не поверит. А нацисты, скорей всего, перережут твое красивое горлышко. — Наступила пауза. Гелвада взглянул на Марандаль. Лицо у нее было испуганное. Она горестно покачала головой.
  — Да, я верю тебе, — сказала она. — Когда ты назвал имя Галлата, я поняла, что ты в курсе всех дел. Положение ужасное, и мне без тебя не выкарабкаться. Ты мне поможешь? Ведь мы старые друзья!
  — Ты еще сомневаешься? Я действительно в курсе, но мне нужны кое-какие подробности. Очень прошу тебя, поторопись. Рассказывай все, что знаешь.
  — Нам сообщил полицейский офицер Серилла, что Галлат прибывает в аэропорт. Его задержали в аэропорту до вечера, а потом дали служебную машину. Недалеко от аэропорта водитель остановился, вышел из машины под каким-то предлогом, а в это время из переулка выехал Рохас. Он врезался в машину, где сидел Галлат, и тяжело ранил его. В его задачу входило уничтожить его и забрать документы, но помешал какой-то человек. Совершенно случайно он оказался студентом-медиком, вызвал санитарную машину.
  Рохас сейчас же сообщил Серилле, и тот устроил так, чтобы Галлата поместили в частную клинику, ее содержит надежный человек.
  — Где клиника? — перебил Гелвада.
  — Улица Амброзио, сорок шесть… Да, сорок шесть. Он сейчас там умирает, не приходя в сознание.
  — Понятно, — сказал Гелвада. Ясно, что никаких неприятностей с полицией у Рохаса по поводу аварии и быть не могло. Ясно, что и его он сразу решил убить, как только Гелвада заинтересовался аварией.
  — Слушай дальше, — сказала Марандаль. — Майкл позвонил Серилле, чтобы навести справки о Галлате. Тот стал тянуть время, так как Галлат все еще был жив, никак не хотел умирать, Но в данный момент он, возможно, скажет Майклу адрес больницы, где лежит Галлат. Он уже мертв.
  Марандаль потянулась, зевнула.
  — Как только Майкл появится там, его… — Гелвада засмеялся:
  — Все понятно, я закончу сам. Майкла задержат и обвинят в убийстве Галлата. И весь этот сценарий придумал Серилла…
  — Да, — ответила Марандаль.
  — А если Майкл не захочет признаваться в убийстве Галлата, то умрет от какой-нибудь болезни, свинки например, еще до суда.
  Гелвада посмотрел на часы. Надо спешить. Надо действовать немедленно.
  Марандаль снова зевнула, она была очень мила в эту минуту.
  Она сказала:
  — Мне все надоело. Не хочу больше ввязываться в эти дела. Что мне сделать, чтобы выйти из игры?
  — Ну, хотя бы формально примкнуть к одной из сторон, — сказал Гелвада, — предлагаю к союзникам, тогда я смогу тебе помочь. Иначе мы не сможем выбраться из Лиссабона. А здесь оставаться больше нельзя. Напиши подробные показания об этом деле. Побольше фамилий. Отдашь мне. Тогда я смогу тебе достать американскую визу.
  Марандаль кивнула.
  — Хорошо. У меня есть кое-какие сбережения в Швейцарском банке. А если я напишу такую бумагу, ты уверен, что сможешь мне помочь?
  — Да, только пиши побыстрее.
  — А ты вместе со мной поедешь в Америку? Я думаю, мы могли бы там неплохо устроиться. Знаешь, я чувствую, что снова люблю тебя.
  — Бесценная, — пробормотал Гелвада. — Конечно, я еду с тобой, это моя сокровенная мечта. Ты готова?
  
  Гелвада надавил кнопку звонка у двери, за которой жил полицейский офицер Серилла, и стал терпеливо ждать. Часы на соборе пробили четверть восьмого. Наконец дверь открылась. Перед ним стоял Серилла в лиловом халате, перетянутом поясом с золотой бахромой. Лицо его было спокойным.
  — Сеньор Серилла, — сказал Гелвада, — мне нужно срочно поговорить с вами.
  Серилла вежливо заметил:
  — К вашим услугам, но не лучше ли это сделать в моем служебном кабинете?
  — Понимаете, я от Рохаса, Дело не терпит отлагательства.
  Серилла вздохнул.
  — Проходите, — сказал он.
  Гелвада вошел в комнату, отыскал глазами телефон, встал поближе к нему и произнес:
  — Сеньор Серилла, вы допустили грубую ошибку. Необходимо как можно скорее ее исправить. Иначе… — Гелвада извлек из правого кармана пистолет — …иначе мне придется убить вас. Выстрелом в живот. Поверьте, это столь же мучительно, как смерть в результате автомобильной катастрофы, если автомобилем управляет Рохас, — он улыбнулся и посмотрел, какая будет реакция.
  Полицейский офицер сказал:
  — Я готов сделать все, что в моих силах.
  — Будем откровенны, — продолжал Гелвада. — Только что я получил показания сеньоры Марандаль Альварец. Там она ставит все точки над «i», надеясь через несколько часов отправиться в Америку из аэропорта в Сакавене. Кроме других ценных сведений, она дает подробный обзор ваших действий, действий полицейского чиновника иностранной страны… Вы меня понимаете?
  — Вполне, — сказал Серилла.
  — Я продолжаю. В данный момент вы задержали моего друга, сеньора Майклса, по обвинению в убийстве Галлата. Это необходимо переиграть, сеньор. Немедленно. Сейчас же позвоните в полицию.
  Пистолет в его руке выразительно указал на телефон.
  — Мне очень жаль, сеньор, что правосудие допустило такую ошибку. Я спешу исправить ее.
  Он снял трубку телефона, дал кому-то необходимые указания.
  Гелвада сказал:
  — Теперь, сеньор, мы можем побеседовать. Наш приятный разговор будет продолжаться до тех пор, пока я не услышу по вашему телефону сеньора Майклса, который будет звонить из отеля «Эстрада» и сообщит мне, что он цел и невредим. Только после этого я покину ваш гостеприимный дом.
  Серилла поклонился.
  — Да, чуть не забыл вам сообщить, что я оставил запечатанный пакет с признанием сеньоры д'Альварец в британском консульстве. Если с нами что-нибудь случится, его вскроют. Ваше имя там фигурирует на многих листах. А это не сулит вам ничего хорошего. Напротив. Если вы обеспечите нам безопасный отъезд из Лиссабона, обещаю вам исключить из этого документа ваше имя. Тогда останется всего один человек, обладающий компрометирующими вас данными… Сеньора д'Альварец. Рохаса уже можно не опасаться. Он умер сегодня ночью.
  — Поверьте, — сказал Серилла. — Буду считать за особую честь лично проследить, чтобы вы и ваш коллега не испытывали никаких неприятностей.
  Чудесно. Они сидели друг против друга возле камина и беседовали.
  В начале девятого зазвонил телефон. Серилла взял трубку.
  — Это ваш друг, сеньор, — сказал он.
  
  Гелвада пил кофе. Майкл сказал:
  — Знаешь, этот студент-медик оказался хорошим парнем. Сопровождал Галлата в больницу и дежурил возле него. Когда Галлат ненадолго пришел в себя, он попросил привести какого-нибудь англичанина или американца, чтобы передать ему информацию. Студент побежал в отель, где живут иностранцы. И знаешь, кого он нашел?
  — Догадываюсь, — сказал Гелвада. — Наверное, Гризельду.
  — Он и был тем таинственным молодым человеком, который похитил девушку.
  Она повидала Галлата, тот передал ей для нас инструкции на микропленке, которые тот сумел запрятать, что при обыске не нашли.
  — Вот видишь, — сказал Гелвада. — Женщины могут быть полезны.
  — Знаешь, Эрни? — сказал Кейн, посмотрев на часы. — Мы сейчас уезжаем. Здесь нам больше нечего делать. В документе, который ты достал, масса ценных сведений.
  Гелвада поднялся с кресла, потянулся, медленно пошел к себе в спальню, напевая песенку о любви под названием «Свит Конга».
  
  В зал ожидания аэропорта в Сакавеке вошла Марандаль. Выглядела она прекрасно. Темный жакет и такая же юбка, на голове миниатюрная черная шляпка.
  Гелвада кивнул Кейну.
  — Посмотри!
  В эту минуту он заметил идущих от дверей Сериллу и еще двух человек в штатском. Они подошли к Марандаль, надели на нее наручники, затем вывели на улицу и посадили в закрытый автомобиль.
  — Ну как? — Гелвада повернулся к Кейну.
  — Она действительно хороша, — сказал тот. — Надеюсь, несколько месяцев тюрьмы не очень испортят ее красоту. И что она могла найти в тебе?
  — Я умею с ними разговаривать, — улыбаясь, сказал Гелвада. — Этого достаточно.
  — Да, — сказал Кейн. — Если она опять захочет тебя убить, я вполне смогу понять ее чувства.
  Они направились по дорожке к самолету.
  Преследование
  Зайтцен стоял у окна и смотрел на улицу. Погода была отвратительная, шел дождь.
  — Дождь, дождь… — пробормотал Зайтцен, отходя от окна, — когда же он кончится? Отвратительная страна.
  Он прошелся по комнате, затем к столу, за которым работал Хилт.
  — Мне здесь тошно и мерзко. Отвратительная страна, особенно, когда идет этот бесконечный дождь… И вообще все плохо.
  — Может быть еще хуже, — сказал Хилт, не отрываясь от работы.
  — Что ты хочешь этим сказать, ты чего-то опасаешься?
  — Конечно, того же, что и ты. Гильбранда. — Зайтцен резко встал и сказал с раздражением:
  — Ну почему мы должны трястись перед этим Гильбрандом? Почему ты его боишься? Не понимаю.
  Хилт, отложив в сторону бумаги, откинулся на спинку стула и принялся внимательно рассматривать свои ногти. Что же тут непонятного, подумал он, просто Зайтцен трус. Самый обыкновенный трус, который прячется за самообман, боится смотреть правде в глаза. Как можно работать с таким человеком, а они еще требуют от меня результатов.
  — Либо ты лжешь, Зайтцен, либо ты просто дурак! Я тебе совершенно не верю. Я еще никогда не встречал человека, который бы не боялся Гильбранда. Его боятся с тех незапамятных времен, когда он еще только возглавил 12-й отдел гестапо. У него есть одно ценное качество. Он умеет извлекать из человека информацию. Я был свидетелем, когда мужественные и стойкие люди у Гильбранда не выдерживали, — начинали говорить.
  Зайтцен снова сел. Нет, если честно признаться, так он, конечно, волновался, но всячески старался скрыть это.
  — Хорошо, — сказал он равнодушно, — но мы-то здесь при чем? Ведь мы неплохо работаем, и потом мы не в Берлине, а в Ирландии.
  — Ха, ты полагаешь, что Гильбранда смущает то, что он не у себя дома, что он в глухой стране, какая ему, к черту, разница — где? Я же говорю тебе, он добывает информацию. А методы у него, что в Берлине, что в Австрии остаются одними и теми же. И не надо притворяться и делать вид, что ты ничего не понимаешь. Если бы мы хорошо делали свою работу, то сейчас нам бы не пришлось трястись в ожидании Гильбранда.
  — А что у нас не так? — взмолился Зайтцен.
  В этот момент они услышали шум подъезжавшей машины, послышавшийся со стороны дома, где проходила дорога.
  — Скоро мы это узнаем, — усмехнулся Хилт. Он встал и вышел из комнаты в прихожую. Через минуту вернулся и, придерживая дверь, пропустил в комнату Гильбранда. Зайтцен вскочил и встал навытяжку. Гильбранд остановился посреди комнаты, посмотрел внимательно на Хилта и Зайтцена и произнес:
  — Хайль Гитлер!
  — Хайль Гитлер! — ответили они хором.
  Он подошел к столу, окинул взглядом лежащие на нем бумаги и сел на стул. Сложен он был прекрасно и очень хорошо одет. Дружелюбная улыбка обнажала ряд белых, ровных зубов, чисто выбритое лицо производило впечатление умного, интеллигентного человека. К тому же спокойного и доброжелательного.
  — Садитесь, — предложил он. Вытащил из кармана пиджака большой золотой портсигар и добавил: — Курите.
  Когда они сели, он внимательно посмотрел на них, подождал, пока те закурили, и неторопливо произнес:
  — Я приехал к вам, чтобы посоветоваться, как перестроить вашу работу. Что вы сами можете предложить?
  — Вы, конечно, понимаете, — сказал Хилт после недолгого молчания, — что работать здесь стало намного труднее, чем раньше. Подозрительность англичан намного осложняет дело. Да и ирландцы тоже не подарок. Последнее время мы работаем как в аду.
  Гильбранд согласно кивнул и посмотрел на Зайтцена.
  — Ну, а вы что скажете?
  — Да, я согласен, работать стало сложно, но я считаю, что мы все-таки неплохо справляемся.
  — Да, вы серьезно так считаете? — усмехнулся Гильбранд.
  Последовала долгая пауза. Все молчали. Наконец, Хилт не выдержал.
  — Послушайте, что мы в прятки играем, давайте все начистоту. Что-то не в порядке? Или неприятности…
  — О, да! Что-то не в порядке! — передразнил Гильбранд. — Я многое могу стерпеть, но это же насмешка!
  Он мгновенно преобразился. От его дружелюбия не осталось и следа, глаза сузились и метали молнии.
  — Есть еще два человека, которые тоже не любят, когда с ними шутят. Это Гейдрих и Гиммлер. Меня, черт возьми, вызывали на ковер, и я получил выговор. А вы еще спрашиваете, какие неприятности? Черт возьми, если уж я получаю выговор, то вы будете определенно иметь неприятности, и немалые. Они, видите ли, делают вид, что ничего не понимают!
  — Хорошо, — сказал Хилт, — давайте говорить конкретно. Где у нас прокол?
  — Кейн, — сказал Гильбранд. Он быстро успокоился, снова говорил ровным, доброжелательным голосом. — Ваш прокол — это Кейн.
  — Я предполагал, что вы так скажете, — кивнул Хилт. — Кейн и Гелвада.
  — Гелвада ничего не значит. Уберите Кейна, а Гелвада сам поможет перегрызть себе глотку через пару месяцев. Гелвада сам по себе ничего не стоит. Дело в Кейне.
  — Да, — сказал Зайтцен, — мы уже предприняли определенные шаги в этом направлении.
  — К вашему сведению, у нас очень большие потери. Представьте, только за последние восемь месяцев мы лишились двадцати семи наших лучших агентов в различных частях света. Да, это совсем не мало — двадцать семь! И подумать только — шестнадцать из них ликвидированы именно этой парой. Кейн — Гелвада. Есть и другие проблемы, но это не сейчас. Прежде всего, Кейн — Гелвада, Они здесь у вас под боком. Вы должны ими заняться — найти возможность убрать их.
  Дальше ждать нельзя. Вот когда это закончите, тогда сможете сказать, что «предприняли определенные шаги».
  — Да, потери большие, — сказал Хилт. — Но что поделаешь, на войне как на войне, но ни один из наших людей, включая Хильду Моринс, которая стоит последней в этом грустном списке, ни один из них не получил официального обвинения, не был схвачен и не был расстрелян по суду. Их просто убивали.
  После гибели Хильды, когда мы выяснили, кто и как это сделал, я послал двух человек, специально тренированных, чтобы они занялись непосредственно Кейном и Гелвадой. И что же? Вот их-то как раз судили и расстреляли. С тех пор у меня никаких сведений. Никакой информации. Мы работаем в потемках. В этом основная трудность нашего положения.
  — Это ваши проблемы, Хилт, добывать информацию, налаживать контакты. Как вам это нравится! Эти проклятые англичане далеко не такие дураки, как вы, возможно, себе их представляете. Англия, скажу я вам, это страна, в которую легко попасть, но совсем не просто выбраться из нее. А внедриться в страну и чтоб тебя сразу же схватили — это просто преступление. Одного такого героя из тех, кого забрасывает абвер, три недели назад схватили на железнодорожной станции. Мои люди видели это зрелище: он пытался разобраться в расписании поездов. Его распотрошили прямо на платформе — при нем была рация, пистолет и лейпцигская колбаса. Я не мог уснуть — все думал, зачем они сунули ему колбасу? Возможно, они полагали, что он проголодается так быстро? Пусть англичане дураки, но нельзя же отказывать им даже в обонянии! Самый последний кретин способен различить нашу колбасу по запаху.
  — Да, все это ерунда, — улыбнулся Гильбранд. — Ваши и наши задачи совладают, зачем кивать на абвер. То, что там сидят олухи, не оправдывает нас ни в малейшей степени. Придумайте что-нибудь, если вы считаете себя умнее.
  — Легко рассуждать, — возразил Хилт. — Мы уже все перепробовали.
  — У нас работает сейчас один очень хороший агент, — вмешался Зайтцен. — Это Химмер, Он один из наших лучших людей.
  — Химмер — один из ваших лучших агентов? — криво усмехнулся Гильбранд. — Ну-ка расскажите о нем!
  — Мы выяснили, что Кейн в Лондоне, и недели две тому назад послали туда Химмера. Он не вернется до тех пор, пока не сделает того, что ему поручено, — он положил руки на стол и самодовольно посмотрел на Гильбранда.
  — Так, так… И теперь вы успокоились на этот счет, не правда ли? — Гильбранд выдержал паузу. — Должен огорчить вас, джентльмены, не далее как четыре дня назад с беднягой Химмером произошел несчастный случай. Если помните, в ту ночь был сильный туман. Ему посчастливилось упасть прямо на железнодорожные рельсы. Поезд шел быстро и переехал его, разумеется. — Гильбранд встал и подошел к окну. — Так что счет увеличился — их стало двадцать восемь, считая Химмера. — Он нервно забарабанил пальцами по стеклу. — Я просто вижу этого мерзавца Гелваду. Я уверен, что это его работа, просто вижу, как он довольно скалится, помогая нашему «лучшему агенту» улечься поудобнее на рельсах.
  Хилт, откинувшись на стул, смотрел на стоящего спиной к ним Гильбранда. Неприятный у него взгляд, подумал Зайтцен. Интересно его отношение к Гильбранду. Он его так же ненавидит, как и я?
  — Хорошо, — сказал Хилт. — У вас есть основания для недовольства. Давайте думать вместе. Что вы, к примеру, делали бы на нашем месте?
  Гильбранд резко обернулся. Он саркастически улыбался.
  — Вам нет необходимости трудиться над этой проблемой, господа, можете не напрягать мозги, я уже все обдумал. И не благодарите, не стоит. — Он расхохотался. — Приказываю отправиться в Англию и взять Кейна. Если у вас это не получится, то за вашу жизнь я не дам и ломаного гроша. Все понятно?
  — На другое я и не рассчитывал, — сказал Хилт. — Но если представить все трудности, связанные с этим делом! Мне кажется, вы просто недооцениваете таких контрразведчиков, как Кейн и Гелвада.
  — Но это ваши заботы. Мне непонятно, почему в связи с этим дуэтом должны возникать какие-то особенные трудности?
  Хилт встал. Он засунул руки в карманы и принялся расхаживать взад и вперед по комнате. Через некоторое время он остановился и сказал:
  — У них свой, особый метод работы: они избегают стереотипов, не используют известных приемов и почти не повторяются.
  — Черт возьми, — сказал Гильбранд, — откуда у англичан появилось воображение?
  Он достал из портсигара сигарету и закурил.
  — Вы не помните, между прочим, кто такой Ахиллес и что было у него с пяткой? Так вот у каждого человека есть ахиллесова пята. Есть она и у Кейна. Как мне стало известно, заметьте, почему-то мне, а не вам, у Кейна есть женщина — лондонская актриса Валетта Фэлтон. Он довольно часто видится с ней, и, кажется, она ему дорога. Ну, остальное за вами. Впрочем, есть и другие сто способов, — добавил он.
  Спустя некоторое время Гильбранд поднялся, с треском захлопнул крышку портсигара.
  — Еще увидимся, — сказал он.
  Хилт вышел проводить его и вскоре вернулся.
  — Не понимаю, почему мы все это выносим? — сказал Зайтцен.
  Хилт рассмеялся:
  — Да, на это трудно ответить. Мне кажется, что мы похожи на людей, которые пустили тележку с горы и сами уселись в нее. Пустить-то пустили, а остановить уже не в силах.
  Зайтцен сказал со вздохом:
  — Хоть бы этот проклятый дождь прекратился, я с ума сойду от него.
  — Для человека, получившего закалку в гестапо, у тебя стали слабоваты нервы. Смотри, добром это не кончится.
  — Что они мне сделают здесь? А ты сам? Это тебе ведь тоже не Бремен.
  — По правде, говоря, да. Но все-таки лучше, чем отправиться на восточный фронт. Уж русские там порастрясли бы твои жиры. — Хилт вздохнул. — Так что выхода у нас нет… Хотя…
  — Что — хотя? — тихо спросил Зайтцен.
  — Есть один выход, — медленно сказал Хилт. — Но мы ведь не можем о нем даже подумать…
  Зайтцен ответил:
  — Чтобы можно было думать, надо знать о чем. — Наступило молчание. Потом Хилт тихо проговорил:
  — Если бы мы поехали в Англию и сдались там, — он нервно рассмеялся. — Боже! У нас было бы что порассказать!
  — Да, а потом бы они нас хлопнули, — сказал Зайтцен.
  — Это все равно случится рано или поздно… Или они, или Гильбранд… Но тех, кто приходит добровольно, они не уничтожают. Все это, конечно, дикая чушь, но ведь жить-то хочется.
  — Я тоже люблю жизнь, — сказал Зайтцен. Он долго и внимательно смотрел на Хилта, потом спросил: — Ты серьезно говорил об этом?
  — Почему бы и нет? Нечего себя обманывать. Англичане все равно свое возьмут.
  — А с русскими дела и того хуже. Все идет к черту… Дай-ка закурить, Хилт. — Толстые мясистые пальцы Зайтцена дрожали. — Если ты готов, — сказал он немного погодя.
  Хилт кивнул.
  — Хорошо, — сказал он резко и протянул руку. Зайтцен пожал ее.
  — Будем жить, — сказал он… — А сейчас я ложусь спать.
  — Я хочу прогуляться перед сном, — сказал Хилт. — Черт с ним, с дождем, мне нужно больше двигаться.
  — Хорошо, — сказал Зайтцен. — Спокойной ночи. — Он вышел.
  Хилт слышал, как скрипели ступени, когда тот поднимался наверх. Он прошел в переднюю, снял с вешалки плащ и темную шляпу. Открыл дверь, несколько минут смотрел в сырую темноту, с удовольствием вдыхал ночной воздух. Он думал о Зайтцене, об их разговоре. По мокрой аллее он прошел к дороге. Грязь хлюпала под ногами, прилипала к изящным башмакам. По размытой дороге он двинулся в сторону ближайшей деревни, но вскоре повернул назад. На этот раз он подошел к дому со стороны поля. Через мокрый кустарник, с веток которого слетали дождевые капли, он пробрался к задней стороне дома, куда примыкал гараж. Открыв дверь гаража, Хилт вывел машину, стараясь не шуметь. Он взглянул наверх. В окнах комнаты Зайтцена было темно. Хилт сел в машину и неторопливо поехал в сторону Дублина. Проехав так около километра, остановился, в последний раз оглянулся, отметил, что свет по-прежнему горит только в большой комнате на первом этаже, закурил и нажал на акселератор со всей силы.
  Через час он стоял на пороге дома, в котором остановился Гильбранд.
  Гильбранд улыбнулся, когда Хилт вошел в комнату.
  — Я не ожидал тебя так скоро увидеть, Рупрехт, дорога ни к черту, наверное.
  — Я иногда люблю трудности, Карл. Иногда стоит их перетерпеть, чтобы потом воспользоваться большими удобствами.
  Хилт взял сигару из портсигара, лежащего на столе, и с удовольствием закурил. Он улыбался. Глядя на него, улыбнулся и Гильбранд.
  — Рассказывай скорей, с чем ты приехал. Мне не терпится узнать причину такой спешки.
  — Я оказался прав, — сказал Хилт. — Зайтцен готов продать свою шкуру англичанам. Он клюнул на нашу приманку. До смерти перепугался во время твоего визита и согласился на мое предложение.
  Гильбранд поднял брови.
  — Ах, так… Подозрения подтвердились. А все-таки здорово я тебе подыграл сегодня.
  — Да, ты рассчитал все правильно, — кивнул Хилт. — Я раскрутил его за каких-то полчаса после твоего отъезда.
  Гильбранд стал серьезным. Он встал, подошел к камину, где горел огонь.
  — Знаешь, Рупрехт, слишком много наших людей сломались за последнее время, слишком много. Ведь были настоящие работники, проверенные, преданные делу партии, а вот не выдержали, — кто застрелился, кто повесился… Но никто, насколько я знаю, по крайней мере, не скатился еще до предательства.
  — И Зайтцен тоже бы сам не решился на это, если бы мы его не подтолкнули, — сказал Рупрехт.
  — Какая разница? — пожал плечами Гильбранд. — Важно, что согласился. Как поступим?
  — Я сделаю все сам, — сказал Хилт. — Прямо сегодня. Послезавтра я должен быть в Ливерпуле, а там… Я так понимаю, что в Лондоне для меня есть контакт?
  — В Лондоне будешь держать связь через номер 308 с одним человеком… Он бывший официант. Кроме того, сейчас я познакомлю тебя с преемником Зайтцена. И поверь мне, это не какой-нибудь эрзац. Можешь его использовать и в Лондоне, и здесь…
  — Нет, нет, Карл, — возразил Хилт. — Мне больше никто не нужен. Мне надоело возиться с твоими очередными «находками». Я не тренировочная школа.
  — Уверяю тебя, ты будешь еще просить меня, чтобы я тебе отдал его насовсем, — сказал Гильбранд. — Он очень хорошо подготовлен. Я сам следил за ним последние три года. Я готовил его для себя. Он обещает стать первоклассным разведчиком. У него есть одно замечательное качество — он спокойный. И это самое главное. Кроме того, у него хорошее образование, он красивый молодой человек, нравится женщинам.
  — А как он к ним относится? — озабоченно спросил Хилт.
  — Прохладно, что тоже хорошо. — Хилт скривил губы.
  — Тебя послушаешь, так это само совершенство. Ты уж не показывай его никому, а то еще выкрадут твоего красавца, — и пропали тогда три года, а?
  — Ладно, ладно, через пару недель ты будешь умолять не забирать его.
  — И где же он? Я могу с ним познакомиться?
  — Хоть сейчас.
  Гильбранд нажал кнопку звонка. Через несколько секунд дверь открылась. Вошел молодой человек довольно высокого роста, уверенной и даже грозной походкой. Блондин, светло-голубые глаза, темные брови. Хилт взглянул в глаза вошедшему и понял, что перед ним стоит убийца.
  — Рупрехт, я хочу представить тебе Курта Нейлека. Он будет у тебя работать.
  — Курт, это твой новый шеф. Рупрехт Хилт, в прошлом командир двадцать четвертого полка СС.
  Нейлек вскинул руку в приветствии.
  — Хайль Гитлер!
  — Хайль!
  Они пожали друг другу руки. Гильбранд довольно улыбнулся и заметил:
  — Вы будете хорошей парой; твой энтузиазм и энергия, Курт, плюс твой опыт, Рупрехт… Ну что ж, отметим это знакомство.
  Он подошел к буфету, достал бутылку шампанского и три бокала, затем разлил шампанское, и они выпили.
  
  Хилт разводил огонь в камине. Когда пламя запылало, он снял ботинки, надел мягкие домашние туфли, потом подошел к шкафчику, вынул бутылку рейнвейнского, налил два бокала.
  — Напиток богов, — сказал он и поднял бокал.
  — Да, не какой-нибудь уксус, — сказал Нейлек. Хилт снова наполнил бокалы, они выпили еще, поговорили о погоде, о женщинах, потом Хилт спросил:
  — Вы готовы нанести прощальный визит нашему приятелю Зайтцену?
  Нейлек встал, потянулся:
  — Кажется, да, — сказал он. — Считайте, что Зайтцена уже нет.
  
  Валетта Фэлтон наблюдала, как Стенден разливает вино. Ей нравились уверенные движения его красивых рук, отточенность движений. С кушетки, где она сидела, хорошо было видно, какие у него густые светлые волосы. Ей нравилось, как он носит свою одежду. Она познакомилась с ним, когда он был в форме, но и сейчас, в штатском, выглядел мужественным и элегантным. Определенно, он ей нравился, — она окончательно это решила.
  Он повернул к ней голову.
  — Знаете, — сказал он, — как это ни странно, а в войне есть что-то привлекательное. Я не хочу сказать, конечно, что сама война, но…
  Она подняла брови.
  — Вы так думаете?
  — Я не смогу, пожалуй, точно выразиться, но в атмосфере, которую она создает, есть нечто такое…
  Валетта дополнила:
  — Вы, очевидно, имеете в виду людей, их отношения. Да, война многих облагораживает, пробуждает в них что-то новое, хорошее… вопреки тем горестям, которые…
  Он усмехнулся. Какая у него чудесная мальчишеская улыбка, подумала Валетта.
  — Война делает людей более откровенными, возьмите хотя бы нас с вами.
  Валетта не могла не рассмеяться. С ним она чувствовала себя очень просто и хорошо всякий раз, как они встречались. Он помогал ей забыть каждодневные заботы и неприятности. Эха потому, решила она, что жизнь он воспринимает как приключение, занимательное веселое приключение.
  — Вы уже четвертый раз за вечер произносите это «нас с вами», — сказала она.
  — Разве? — спросил Стенден. — Я и не заметил. А в самом деле, возьмите нас с вами. Мы знакомы всего восемь дней, а мне кажется, что целую вечность. О стольком успели переговорить. В мирное время вы бы, наверняка, не обратили на меня внимания. Нам бы просто не о чем было говорить — люди моего типа вне сферы ваших интересов. Собственно, до войны я был совсем другим.
  — А каким именно?
  — О, ничего интересного, довольно нерешительный, даже малодушный…
  — Я вам не верю. Малодушный человек не выдержал бы такой работы.
  — О, я попал на нее случайно. Если бы два года назад мне сказал кто-нибудь: «Эдвард, ты будешь десантником», я бы здорово посмеялся.
  Валетта сказала серьезно:
  — Люди часто сами не знают себя.
  — Да, в других разобраться, пожалуй, легче, чем в себе. Если бы меня, например, спросили, какая женщина из всех, кого я встречал в жизни, кажется мне самой хорошей и красивой, я бы не задумываясь, ответил…
  Валетта, покраснев, сказала:
  — Когда вы должны возвращаться обратно?
  — Мой отпуск кончается через четыре дня. Куда нас пошлют, не знаю. Снова начнется жизнь, полная приключений, чему я очень рад. Мне нравится такая работа, когда не знаешь заранее, чего ждать в следующий момент. Да, но я говорил о другом. Я говорил, что вы такая женщина, какой я еще не встречал… И вам это не так уж неприятно было слушать.
  — Конечно, нет, — сказала Валетта. — Кому же это может быть неприятно?
  — Валетта, — сказал Стенден, — вы самая восхитительная из всех, кого я знаю, вы — чудо. В вас все очень гармонично. Мне нравится ваша внешность, манера говорить, походка. Встречи с вами сделали мой отпуск самым лучшим временем моей жизни.
  — Вы смущаете меня. Вы так ведете себя, Эдвард, словно собираетесь сделать мне предложение, — добавила она с неловким смехом.
  Стенден сказал:
  — Вы угадали. Это удивляет вас?
  — О, Боже! — сказала Валетта. — Так быстро? Это просто невозможно!
  Она положила руку на его рукав.
  — Это невозможно, — повторила она. — Хотя вы мне очень нравитесь, Эдвард.
  — Так что у меня нет никаких шансов? Я много думал о вас в эти дни, и мне представлялось, что мы могли бы стать хорошей парой. Я человек достаточно обеспеченный, правда, на войне меня могут убить, но все равно в этом есть смысл.
  — Не знаю. Я не хочу замуж.
  — Неправда, Валетта, что вы не хотите замуж. Жизнь популярной актрисы в военное время… О, я не сомневаюсь, что, выступая перед солдатами, вы приносите много пользы и все такое. Но истинное ваше призвание — быть женой. Мне почему-то кажется, нет, я просто уверен, что буду хорошим мужем.
  — Но думаю, ничего из этого не выйдет, я снова говорю «нет».
  Он налил себе вина, потом встал, прошелся по комнате.
  — Вы любите кого-нибудь? — спросил он. — Скажите мне… обещаю не убивать своего соперника.
  Валетта ответила задумчиво:
  — Я не знаю. Пока это доставляет мне больше беспокойства, чем радости. — Она вздохнула. — Насколько было бы легче, Эдвард, любить человека, похожего на вас, — такой солидный господин, мой капитан.
  Он пожал плечами.
  — Значит, вывод такой: он вам очень нравится, но вы не уверены в нем. Я угадал?
  Валетта сказала:
  — Вы очень проницательны.
  — Это не требует большой проницательности, — сказал Стенден. — Просто я немного знаю жизнь. И мне всегда бывает от души жалко женщин, которые мучаются из-за несовершенства мужчин… Не улыбайтесь. С моей точки зрения, этот человек должен либо вовсе не любить вас, либо что-то от вас скрывать…
  — Может, вы и правы, — сказала Валетта.
  — И все же вы до конца не уверены, правда? Вы сомневаетесь — любовь ли это?
  — Я не убеждена, что знаю точно, что такое любовь. Если это постоянная тревога за кого-то, чувство одиночества в отсутствии этого человека, желание быть все время рядом, помогать ему, ощущение грусти оттого, что так мало знаешь о нем, тогда я люблю.
  — Похоже, да, — сказал Стенден. — Какая же он скотина, если заставляет вас переживать.
  — Нет, нет, — быстро возразила Валетта. — Он не такой, я точно знаю. С одной стороны, он очень жесткий. Это чувствуется сразу. Но в то же время в нем скрыта большая нежность.
  — Жаль, что вы о нем так мало знаете. Кстати, могу я знать, кто он — мой счастливый соперник? Возможно, я его встречал в каком-нибудь клубе.
  Наступила пауза.
  — Мне нечего таиться, — сказала она. — Его зовут Кейн. Майкл Кейн. Говорит вам это что-нибудь?
  — Абсолютно ничего. Но я могу выяснить.
  — Это совершенно ни к чему, Эдвард. Хотя порою мне кажется, что я о нем знаю меньше, чем о любом прохожем на улице. Но я полагаюсь на свой инстинкт, а мне он подсказывает, что Кейн заслуживает доверия.
  — Мне кажется, вы не логичны. Вы многого о нем не знаете и, однако, уверены в нем. В жизни случаются самые странные вещи, о которых мы даже не можем и подумать. И наш инстинкт очень часто подводит… Но довольно об этом. Поверьте, я сожалею, что затеял этот разговор. Я просто свинья. Но и вы должны меня понять…
  Он встал.
  — Прощайте дорогая. Спасибо. Я не скоро забуду вас.
  — Мы больше не увидимся, Эдвард? — спросила Валетта.
  — Это зависит от вас. Возможно, как это ни печально, я в чем-то окажусь прав… Вспоминайте обо мне. Пишите. Я не буду терять надежды, — он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, лицо его осветилось.
  — Очень мило с вашей стороны, — сказала Валетта. — Хотя позолота уже облетела с пряника.
  Он пожал плечами. Потом сказал очень серьезно:
  — Не все то золото, что блестит.
  С печальной улыбкой он крепко пожал ей руку и вышел. Проводив его, Валетта присела на тахту и неожиданно для себя горько заплакала.
  В задумчивости Валетта стояла у дверей своей артистической уборной и думала, что надо идти домой, но было ощущение, словно она забыла здесь что-то.
  Она рассеянно посмотрела на свое отражение в зеркале, которое отражало фигуру в черном пальто и маленькой шляпке с вуалеткой. Вспомнила слова Стендена. Он говорил, что она прекрасна, восхитительна.
  Последние дни она много думала о Стендене, о том, что он говорил про нее, про Кейна. Смутные сомнения недавних месяцев стали завязываться в тугой узел. Ей это не нравилось. Стенден был логичен в своих рассуждениях. Этого у него не отнимешь. Хотя они и были вызваны ревностью, но в них была доля правды. В конце концов можно понять, что у мужчины, решившего на ней жениться, отдать ей свое состояние, время, посвятить ей жизнь — не мог не вызвать раздражения такой человек, как Кейн. Но поведение Кейна не только раздражало Стендена, оно вызывало у него подозрения. И тут ему тоже нельзя отказать в логике. Она не могла рассеять эти подозрения, потому что сама ничего толком не знала о Кейне. Она принимала его таким, какой он есть.
  Наконец она вспомнила, что не надела свою меховую накидку, которая висела на стуле возле гримерного столика. Валетта подумала не без иронии: в каком состоянии должна быть женщина, чтобы стать такой забывчивой. Она подошла к столику, взяла накидку, набросила на себя и обернулась: в дверях стоял Кейн.
  — Вот так сюрприз! — воскликнула она.
  — Надеюсь, приятный — сказал Кейн.
  Он вошел в гримерную, прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.
  — Ты мне рада? — спросил Майкл.
  — Конечно, Майкл, где ты пропадал?
  Она поймала себя на мысли, что произнесла что-то необычное, то, чего никогда раньше не делала: она задала Майклу вопрос, на который он все равно не ответит. Она удивилась, почему ей в голову пришло задать такой вопрос, и в го же мгновение вспомнила Стендена.
  — Так, в разных местах, Я приехал ненадолго.
  — Давно в Лондоне? — спросила Валетта. Кейн покачал головой.
  — Примерно час.
  — О, — сказала Валетта, — из этого можно заключить, что я имею для тебя какое-то значение…
  — Совершенно верно.
  — А если так, Майкл, нам обоим нужно сделать кое-какие выводы.
  — Прямо сейчас? Например?
  — Майкл, ты умеешь смотреть фактам в лицо? — Он кивнул.
  — Не слишком радостно чувствовать себя куклой, которую дергают за ниточку, — продолжала она, — иногда хочется верить, что действительно имеешь какое-то значение.
  — Правильно, имеешь, — сказал Кейн. — Всегда. Ты довольна?
  — Нет, — сказала Валетта. Она подняла глаза, увидела, что он улыбается, и ей захотелось обнять и поцеловать его. Вместо этого она сказала с горечью:
  — Я все время думаю о тебе. Не могу не думать, И я хочу, имею право знать о тебе правду… Всю, какой бы она ни была.
  Кейн перебил ее:
  — Фактически ты хочешь сказать, что если женщина спит с мужчиной, то это дает ей право знать о нем все. Я с этим не согласен.
  — Значит, ты один такой на свете, — сказала она.
  — Не обманывай себя. Люди спят друг с другом по одной очень доброй и старомодной причине… Просто потому, что они хотят этого. Никаких других поводов нет и быть не может.
  — Все зависит от точки зрения, — сказала Валетта. Кейн закурил. Она думала о том, что он прекрасно владеет собой. С того момента, как он вошел в ее комнату, закрыл дверь и прислонился к ней, он не пошевелился. Только неуловимо менялось выражение его лица, и двигалась рука с сигаретой.
  — Это моя точка зрения, — сказал он.
  — Но она не может быть истиной в последней инстанции, — сказала Валетта. — Я всегда считала, что имею право на собственную точку зрения, Майкл.
  — Почему нет? Конечно, — улыбнулся Кейн. — И все-таки к чему ты клонишь? Почему не говоришь мне прямо, что у тебя на уме?
  Он отошел от двери и сел на стул рядом с ее гримировальным столиком. Она наблюдала за ним.
  — Я не знаю. Но мне кажется, если бы ты думал о нас серьезно, о себе… обо мне… Ты бы сделал сам что-то… что-то, чтобы… — она замолчала.
  Кейн снова улыбнулся.
  — Если бы у меня был подозрительный характер, — сказал он, — я бы непременно подумал, что ты намекаешь на замужество.
  Валетта покраснела.
  — Глупости, — сказала она. — Я не ожидала этого от тебя.
  — Есть чудесная, очаровательная женщина, какую только я встречал в жизни, и она бывает ко мне добра, когда я сваливаюсь к ней откуда-то с неба. Ну, и скажи мне, пожалуйста, чего же мне еще желать, — сказал Кейн.
  — С твоей точки зрения, все прекрасно, — возразила она, но… — Она быстро улыбнулась ему. — Тебе не приходит в голову, что я могу хотеть чего-то большего?
  Кейн поднялся.
  — Вот что, — сказал он. — В результате всего этого разговора у меня возник один очень важный вопрос, который я хочу задать тебе, Валетта. От твоего ответа зависит многое. Подумай, прежде чем ответить. — Он слегка наклонился в ее сторону, вид у него был необычайно серьезный.
  — Хорошо, — сказала Валетта, — спрашивай.
  — Вопрос следующий, — сказал Кейн … — Ты пойдешь сейчас со мной ужинать?
  Она встала.
  — Ты невозможен, Майкл, — сказала она. — Мой ответ, черт тебя побери, да!
  
  Хилт быстро шел по улице. Он выглядел как преуспевающий англичанин. На нем было темно-серое пальто, шляпа с большими полями и шерстяные перчатки. Свернув на Фитл-стрит, он на минуту остановился под фонарем, зажег спичку, пряча ее между ладоней от ветра, и прикурил. Его лицо осветилось пламенем.
  Нейлек отошел от подъезда, в тени которого он стоял.
  — Хелло! Как поживаешь, Аллен?
  — Как все. Много работы, развлекаться некогда, а в общем неплохо.
  Они шли рядом по Фитл-стрит. После некоторого молчания Нейлек спросил:
  — Какой план действий?
  — Сейчас вместе идти в кафе опасно. Я пойду сам. Оно налево от следующего перекрестка. А ты иди прямо до автобусной остановки. Там телефон. Минут через десять позвони в кафе и спроси меня. Вот телефон кафе. — Он дал Нейлеку клочок бумаги с номером телефона. — Если я скажу: все в порядке, — придешь, но если скажут, что меня нет или что я просил передать, что жду тебя, немедленно уходи, значит, меня взяли.
  — Хорошо, — сказал Нейлек.
  Они еще какое-то время шли рядом, потом Хилт сказал.
  — Ну, счастливо, Томпсон.
  Он свернул налево, Нейлек перешел через дорогу и пошел к автобусной остановке.
  Хилт вошел в кафе и окинул его взглядом. Он не нашел в нем ничего примечательного. Такие кафе были почти в каждом провинциальном городе. Он оценил обстановку. Все спокойно. Его внимание привлек посетитель, сидевший возле окна в голубом костюме. Он курил. Посмотрел на Хилта, вынул сигарету левой рукой и затянулся. Хилт все понял. Он заулыбался и пошел к нему через зал.
  — Как жизнь, Стенден? — громко спросил он.
  — Хорошо, Аллен, — тоже громко ответил Стенден. Хилт сел к нему за столик.
  — Нам необходимо кое-что обсудить, — сказал Стенден очень тихо.
  — Сначала скажите, что нового? — так же тихо спросил Хилт.
  — Все в норме, причин для беспокойства нет!
  — Гильбранд сказал, что вы здесь уже давно, по-моему, восемь месяцев. Это что, предусмотрительность? — спросил Хилт.
  Стенден неопределенно пожал плечами и предложил закурить.
  Со стороны их беседа выглядела непринужденно.
  — Видите ли, есть обстоятельство, которое во многом упрощает дело: я здесь учился до войны и, естественно, очень хорошо знаю страну и людей.
  — Бесспорно, я был здесь всего один раз и то не долго.
  — Сейчас я бы здесь не остался и двадцати лишних минут. Операцию проводим сегодня ночью. Где второй?
  — Появится здесь через минут пять, семь.
  — Что вы о нем можете сказать? — спросил Стенден.
  — Он новичок, но прошел хорошую школу. Его имя Эдвард Томпсон.
  Подошла официантка. Хилт заказал чай. Через пару минут она вернулась и спросила:
  — Мистер Аллен, это вы? Вас просят подойти к телефону.
  — Спасибо, — поблагодарил Хилт.
  Он поговорил по телефону и вернулся за свой столик, где его ждал Стенден.
  — Сейчас Томпсон подойдет.
  — Вы знаете, — проговорил с усмешкой Стенден, — мне нравится война. Я люблю острые ощущения. Эти паршивые англичане чуть было не сцапали меня. Знать-то они знают, что я здесь, но где я и кто я — выяснить не могут. А мне нравится их водить за нос. Я считаю, что козыри пока у меня.
  Стенден закурил. В это время в кафе вошел Нейлек. Оглянулся. И направился к их столику. Стенден сказал тихим голосом:
  — Итак, джентльмены, перед нами две задачи. Первая — это любой ценой, независимо от степени риска, выяснить, кто возглавляет организацию, в которой работает Кейн, к какому ведомству она принадлежит, телефоны, контакты, все, что можно узнать. Очевидно, своими успехами Кейн обязан той информации, которой они его снабжают. Необходимо выйти на них. Вторая задача — убрать Кейна. — Стенден улыбнулся. — Очевидно, это две части одного целого. Гильбранд будет очень доволен, если нам это удастся.
  — Какие у вас предложения, Стенден? — спросил Хилт.
  — У Кейна есть знакомая женщина, некая Фэлтон. Похоже, она ему небезразлична. Джентльмены, буквально дня четыре назад я сделал предложение миссис Фэлтон, — самодовольно улыбнулся Стенден. — И мне было отказано.
  Все дружно захохотали.
  — Есть одна идея, — продолжал Стенден, — довольно дерзкая. Но если взяться за нее вчетвером, думаю, справимся.
  Хилт поднял брови.
  — Почему я говорю вчетвером? Тут есть еще один человек. Можно сказать, один из лучших наших людей. Два года он работает здесь под видом официанта, швейцарец. Кстати, именно он обслуживал гостей на той злосчастной вечеринке в Хэмпстеде, когда убили Хильду. Сейчас, разумеется, он работает на новом месте и может быть очень полезен нам. Легенда у него такая, бывший военный, пятьдесят семь лет, зовут Томас Ланг. Кстати, работает портье в доме, где живет любовница Кейна.
  Стендек взглянул на часы.
  — Через пять минут, после того как я объясню задачу, расходимся. Слушайте внимательно.
  
  Стенден и Хилт стояли на тротуаре и ждали сигнала. Северо-восточный ветер мел по пустынной улице пыль и щебенку. В темноте они едва различали контуры нескольких домов, развалины.
  — Подумать только, — сказал Стенден, — а каким был Лондон до войны!
  Хилт ответил:
  — Говорят, Берлин сейчас не лучше.
  В доме напротив, в окне первого этажа они увидели яркую полоску света. Кто-то приоткрыл светомаскировку. Затем свет исчез, снова появился.
  — Порядок. Желаю успеха, — сказал Стенден.
  — Я понимаю, что мы выиграем эту игру. У меня хорошее предчувствие. Интуиция меня не подводит, — бодро сказал Хилт.
  — Я буду здесь, поблизости, — сказал Стенден и скрылся в темноте.
  Хилт постоял еще минуту, затем быстро перешел улицу и вошел в дом. Он заглянул в комнату портье и поздоровался с ним:
  — Ланг, добрый вечер. Чертовски холодно! — Портье кивнул. С легким швейцарским акцентом он произнес:
  — Она дома. Ждет вас. — Хилт спросил тихо:
  — Как телефон? Все в порядке?
  — Я подключил городской к внутреннему.
  — Значит, порядок. Позвоните к ней, — попросил Хилт.
  Портье поднял трубку.
  — Мисс Фэлтон? С вами говорит портье. Можете пользоваться телефоном. Он в исправности. Да… здесь к вам из полиции, инспектор Артурс. Ему необходимо встретиться с вами. Вы не будете возражать, если он к вам поднимется?
  Он положил трубку.
  — Она ждет вас, — сказал он. Хилт прошел к лифту.
  Валетта открыла дверь. Ее лицо выражало удивление. Вместо приветствия она произнесла:
  — Вы уверены, что вам нужна именно я? Может, вы ошибаетесь?
  — Боюсь, что я не ошибаюсь, мисс Фэлтон. Но я не надолго.
  — В таком случае пройдите, — сказала Валетта.
  Он вошел в комнату. Очень уютно, да и хозяйка недурна, подумал Хилт, остается сожалеть, что эта территория еще не оккупирована. Скорей бы закончилась эта война, а там… Я думаю, и у меня будет много уютных комнат и красивых женщин. Может быть, и эта. А почему бы и нет?
  Валетта пригласила его сесть и произнесла с улыбкой:
  — Чем же я могла заинтересовать так полицию? Я все перебираю в памяти, что же я такого натворила? Объясните!
  — Да вы не волнуйтесь так, мисс Фэлтон! Безусловно, дело, о котором пойдет речь, очень важное. Я вам сейчас объясню. От вас требуется только одно — помочь нам.
  — Звучит серьезно, — сказала Валетта. — Курите, инспектор.
  — Не знаю, как это звучит, возможно, что и так. Дело, собственно, вот в чем. Несколько дней назад мы получили по телефону сообщение от человека, которого вы знаете, капитана Стендена. Он сказал, что он ваш друг. Но темой его разговора был другой ваш знакомый, человек по имени Кейн.
  — Да? — встревоженно сказала Валетта.
  — Капитан Стенден, который, кстати, заслуженный офицер, сообщает, что он по каким-то своим причинам подозревает мистера Кейна. Он попытался выяснить, кто такой Кейн. Обнаруженные им факты заставили его обратиться к нам.
  Хилт сделал паузу.
  — Пожалуйста, продолжайте, — сказала Валетта, голос у нее стал очень серьезным. — Я слушаю.
  — Мы провели кое-какое расследование и… словом, опасения капитана Стендена подтвердились. Мы рассчитываем на вашу помощь, мисс Фэлтон.
  — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. У вас появились причины подозревать мистера Кейна, но в чем? Почему? — Она побледнела.
  — Информация, которой мы на данный момент располагаем, — сказал он, — свидетельствует о том, что Майкл Кейн — немецкий агент, заброшенный в нашу страну довольно давно и успешно здесь работающий.
  — Боже праведный, — прошептала она. — Вы совершенно уверены? Этого не может быть! — Она понимала, что говорит не то.
  — Я понимаю, мисс Фэлтон, что это удар для вас, но боюсь, что сомневаться у нас нет никаких оснований.
  — Что вы собираетесь делать? Арестовать его?
  — Нет, — сказал Хилт. — Пока нет, нам нужно выяснить его связи. Помощь, которую мы от вас ждем, будет заключаться в следующем. Всякий раз, как он придет, сообщайте нам об этом. Конечно, не нужно звонить в полицию. Достаточно поднять трубку внутреннего телефона и сказать портье. Он надежный человек, бывший военный. Зовут его Ланг. Придумайте что-нибудь, ну, скажем, спросите его, нет ли на ваше имя посылки, или что-нибудь в этом роде. А уж Ланг свяжется с нами, и мы будем наготове.
  — Я поняла, — сказала Валетта осипшим голосом. — Я сделаю…
  — Большего от вас пока не требуется. Но, конечно, чтобы ни одна живая душа… Вы понимаете?
  Валетта кивнула, говорить она не могла.
  — И еще одно, мисс Фэлтон. Простите, я понимаю, как вам тяжело. Я вам сочувствую, но чтобы у вас была полная уверенность… — Он вынул из кармана удостоверение. — Самое лучшее, если вы один раз, прямо сейчас, позвоните в Скотланд-Ярд и проверите, кто я. Вас это не затруднит?
  — Хорошо. Ваш номер — Уайтхолл, 1212, правильно?
  — Правильно, откуда вы знаете? — Она слабо улыбнулась.
  — Я читала много детективов. Никогда не думала, что мне самой доведется применять полученные там сведения.
  Она набрала номер. В одной из соседних квартир Нейлек снял трубку.
  — Да, справочное бюро Скотланд-Ярда… мисс Фэлтон? Будьте добры подождать минутку, я соединю вас.
  — Алло, это мисс Фэлтон? — спросил другой голос. — Спасибо, что вы нам позвонили. Да, инспектор Артурс направлен к вам с важным поручением. Я надеюсь, что вы окажете ему содействие, это очень важно.
  — Хорошо, — сказала Валетта, — я поняла, я сделаю все, что смогу.
  Валетта поняла, что сейчас она подписала смертный приговор Кейну. Она смотрела на огонь в камине. Вид у нее был совершенно несчастный.
  Хилт сказал тихо:
  — Я ухожу, мисс Фэлтон, держитесь бодрее. От вас многое зависит, вы сами должны это понимать.
  Она не слышала, как захлопнулась дверь за Хилтом. Слезы текли по ее щекам.
  Проходя мимо комнаты портье, Хилт сказал:
  — Все о'кей. Она сообщит вам, когда появится наш друг.
  — Хорошо, рад, что дело идет успешно. — Хилт вышел в ночь.
  
  День был холодным. Сильный, пронизывающий ветер заставил Кейна поежиться, несмотря на теплую одежду, и он пожалел, что не поднял верх у своей машины. Он свернул на Сент-Джеймс-стрит. Посмотрел на спидометр — всего восемнадцать миль в час. Свернув к Пикадилли, Кейн обнаружил, что крутится по Вест-Энду безо всякой цели. Он думал. Ему нужно было думать.
  Попробуем мыслить конструктивно, сказал он себе… Прежде всего, — Валетта. Если быть честным, то надо сказать, что эта женщина мне дорога. Еще честнее — очень дорога. Почти год она была для меня тихой гаванью, куда я прибывал после опасных путешествий. Давай думать дальше. Но чем я встревожен? Что же меня настораживает? Женщина — это всегда повод для тревоги. Кейн знал массу случаев, когда женщины послужили причиной гибели опытных разведчиков. Да и сам он с Гелвадой частенько действовал через женщин, даже не подозревавших, что их используют. Десять месяцев это был повод для радости, а теперь стал поводом для беспокойства. Давай будем называть вещи своими именами. Иногда это помогает. Вещь перестает быть непонятной и опасной. Итак, мне не нравится — что?
  Кейна смущало ее поведение, внезапная перемена в ней. Этот взрыв недовольства, любопытства, а потом такое же резкое успокоение. Почему? Он старался заставить себя рассуждать логично.
  Он выбросил окурок и закурил новую сигарету. Его машина стояла прямо напротив центрального входа в Сент-Джеймский парк, Он завел машину и поехал в сторону Найтсбриджа.
  Конечно, могло быть, что у Валетты появился кто-то другой, она собирается выйти замуж. Но в таком случае она сказала бы ему об этом прямо. Как поступить ему? Может, вообще исчезнуть с ее горизонта, но ведь он не хочет этого. И потом это могло послужить поводом для подозрений с ее стороны. Она бы могла начать наводить о нем справки, действовать…
  Холодок пробежал у него по спине, на этот раз не от ветра. Нет. Профессия сделала его чересчур подозрительным. Значит, он действительно подозревает? Да, это так. А если так — то нужно действовать. Сообщить шефу о своих подозрениях. Ну а если это ему только померещилось? Если это плод его фантазии? Что будет тогда с Валеттой? Черт возьми, с женщинами все время что-то остается непонятным. Кейн думал, что он за всю свою жизнь слишком мало времени уделил, чтоб понять женщин. Он засмеялся и подумал, что знает одного человека, который смог бы помочь ему. Да, именно Эрни Гелвада один способен до конца разобраться в женской психологии. Внезапно Кейна осенило — он ехал не бесцельно, что-то направляло его машину, потому что в «Туррельском лесу» жил Гелвада — великий знаток и любитель женщин. Стрелка спидометра резко рванулась вправо.
  В это время в таверне «Туррельский лес» хозяйка, миссис Сомс, задергивала шторы, соблюдая светомаскировку, в камине ярко горел огонь, а за угловым столиком в отдельном кабинете, как обычно, сидел Эрни Гелвада.
  Он с восхищением поглядывал на миссис Сомс, а когда она вернулась к стойке, Гелвада сказал:
  — По-моему, миссис Сомс, в самый раз выпить двойной виски.
  — Конечно, мистер Гелвада, сейчас принесу. — Она наполнила стакан и принесла ему.
  — Вас так долго не было, что мы успели соскучиться, — сказала она.
  Он достал из кармана пачку сигарет, не торопясь вытащил одну и, пристально глядя на миссис Сомс, закурил.
  — Скажите, пожалуйста, миссис Сомс, кто это «мы»?
  — Ну… все, наверное.
  — То есть вы хотите сказать, что к вам подходили люди и говорили, что они без меня скучают? — улыбнулся Гелвада.
  — Ну… не совсем так, но…
  — Вы хотите сказать, наверное, что совсем не так. Скажите лучше, миссис Сомс, что вы обо мне думали?
  Она покраснела.
  — Вы удивительный человек, мистер Гелвада. Что думаете, то и говорите.
  — Что ж в этом плохого? Я уверен, что вам это тоже нравится.
  — Вы правы, но, согласитесь, редко встретишь сейчас откровенного человека.
  — Ладно, в один прекрасный день, миссис Сомс, мы продолжим этот откровенный разговор, надеюсь, он доставит вам удовольствие.
  Она ничего не сказала и вернулась за стойку. Бросив через плечо быстрый взгляд на Гелваду, она заметила, что он улыбается. Мельком глянула на себя в зеркало и решила, что она еще очень привлекательна.
  В это время в зал вошел Кейн. Гелвада отметил, что он никогда раньше не приезжал в таверну «Туррельский лес». Его неожиданное появление означало, что затевается что-то серьезное. Но он не подал вида, что удивлен — неожиданности давно стали привычкой, обыденностью его жизни.
  — Привет, Майкл, — улыбнулся Гелвада, — как на счет выпить?
  — Спасибо, Эрни. Мне двойной виски с содовой. — Гелвада пошел к стойке, сделал заказ для Кейна и вернулся со стаканом.
  — Слушай, Эрни! Для тебя есть работа. Она может оказаться важной, может нет. Это… — Кейн на секунду задумался, — дело личного характера.
  Черт меня возьми, подумал Гелвада, если здесь не замешана женщина. Кейн, очевидно, с кем-то связался, а теперь не знает, как выпутаться. Очень интересно, что это за женщина.
  — Дело в том, — продолжал Кейн, — что около года назад я познакомился с женщиной. Очень интересной. Зовут ее Валетта Фэлтон. Мы с ней большие друзья.
  — Да, да, я понимаю, Майкл, — кивнул Гелвада. Он видел, что Кейну как-то неловко обо всем этом рассказывать.
  — Ты понимаешь, что в нашем деле дружба — это вещь редкая. — Кейн остановился и закурил.
  — Стоит с кем-нибудь сойтись, и тут же начинают проявлять любопытство. Но в данном случае все было иначе. Никаких вопросов.
  — А теперь что-то изменилось?
  — Да.
  — Видишь ли, — улыбнулся Гелвада, — это логично. Неужели ты думаешь, что женщина, даже очень хорошая, будет столько времени молчать?
  — Понимаешь, Эрни, она необыкновенная женщина. Она никогда не лезет не в свое дело. Это удивительная женщина.
  — Допустим, Майкл, — усмехнулся Гелвада, — она уникальна, но то, что она проявляет к тебе интерес, вполне естественно.
  — А мне это внушает подозрение, — ответил Майкл.
  — Это несложно объяснить, — сказал Гелвада. — Ты встречаешь женщину, она прекрасна, даже необыкновенна, она тебя любит, ты тоже, вы счастливы, а потом раньше или позже появляется другой мужчина. И он пробуждает в ней любопытство.
  — Да, примерно так я и мыслю, — сказал Кейн, — вот это мне и не нравится. Вспомни только, чтобы получить информацию, мы с тобой очень часто действовали через женщин. И, как правило, они даже не подозревали об этом.
  — Да, Майкл, — согласился Гелвада, — но мы уникальны.
  — Так ли? Не слишком ли ты самонадеян? Ты же знаешь, что я никогда не исключаю никакой возможности.
  — Итак, — заключил Гелвада, — ты предполагаешь, что произошло худшее. И собираешься…
  — Да, я допускаю, что кто-то хочет добраться до меня через мисс Фэлтон. Это, конечно, самое худшее, что можно предполагать, и поэтому я готов в это поверить. Я бы рад ошибиться. Но мое предчувствие… — он улыбнулся. — Что поделаешь, Эрни, у каждого свои слабости. Так вот, мое предчувствие говорит, что я прав.
  — Допустим. Что ты собираешься делать?
  — Я намерен проверить кое-что. Мне нужна твоя помощь. Сегодня вечером я увижусь с Фэнтоном. Считаю, что он должен быть в курсе.
  — Да, вероятно. А что должен делать я?
  — Я считаю, первое, чем должен заинтересоваться человек, который хочет до меня добраться, — это мои передвижения. Сейчас я не чувствую слежки. Очевидно, я своих преследователей опережаю на один шаг. Единственное, на чем они меня могут засечь, это Валетта. А значит, и ее дом, театр, ресторан, где мы обычно ужинаем… Я не могу ждать. Завтра я подставлюсь ему сам. — Кейн допил виски и закурил, Гелвада заметил, что Кейн впервые за весь разговор расслабился.
  — Валетта завтра не работает.
  — Она живет в Найтсбридже, отель «Вэллекс», ты знаешь это место. Я позвоню ей и скажу, что приду в семь. Ты в начале седьмого будь где-нибудь поблизости. Скорей всего за мной появится «хвост», когда я уйду от нее. Если так, то попробуй проследить за ним. Я повожу его столько, сколько потребуется тебе, а потом уйду. Ты постарайся выяснить, куда он потом уйдет. Все.
  — Отлично, — сказал Гелвада, — а то я начал было уже скучать, И если ты ошибся, то ставишь мне выпивку.
  — Тогда до завтра. Мне надо еще встретиться с Фэнтоном. — Гелвада кивнул. Они попрощались. Кейн ушел.
  Гелвада достал из кармана миниатюрную колоду карт и начал раскладывать пасьянс. Он просидел за своим угловым столиком еще часа два, размышляя о Кейне и об этой женщине. Он был более чем заинтересован. Он был заинтригован. Забавное дельце, думал он, чертовски забавное. Он стал тихонько разговаривать сам с собой по-французски.
  — Разумеется, тот, кому нужна информация о Майкле, должен работать на бошей. Так, хорошо… Пытающийся получить информацию о Майкле, и те, на кого он работает, безусловно, умны, следовательно, они должны понимать, что неожиданный интерес дамы насторожит Майкла. Кроме того, этот тип понимает, что Майкл обладает отменной интуицией, следовательно, человек, желающий получить информацию о Майкле, уверен, что Майкла заинтересует это неожиданное любопытство. Значит, он имел какие-то далеко идущие планы. В конце концов, от судьбы не уйдешь. То, что начертано судьбой, то и случится.
  Он собрал карты, перетасовал их и начал раскладывать пасьянс заново.
  Он подумал о женщинах, которые по той или иной причине были вовлечены в дело. Одна из них — Ивонна. Она приехала в Суассон с оккупированной территории. Поселилась в маленьком домике на Рю-Лафарг и, казалось, старалась держаться незаметно. Блондинка с ладной, грациозной походкой, она была очаровательна и не было мужчины, который бы мог перед ней устоять. Говорили, что к немцам она относится с застарелой ненавистью.
  Но Фэнтон заподозрил что-то неладное. Его нюх помог ему разузнать, что прелестная Ивонна была одним из агентов рейхсфюрера СС Гиммлера. В ее задачу входило следить за всеми поступками старших офицеров на оккупированной территории.
  Тогда Кейн и Гелвада были заброшены в Суассон. И вскоре превратились в жителей этого городка. Легенда у них была превосходная, подкопаться к ним было невозможно.
  Комендантом города тогда был капитан фон Фирх, пруссак средних лет. Буквально через несколько дней они добились желаемого. Игра была тонкой и беспроигрышной. Они использовали то обстоятельство, что в это время у капитана в гостях была его жена. Под большим секретом, голосом, полным сочувствия и нежности, Кейн намекнул ей, что ее муж, который бросает на Ивонну пламенные взгляды, этим не ограничивается, что его отношения с ней более откровенные. С этого момента все пошло как по писаному. Кейн вместе с фрау установили наблюдение за квартирой Ивонны, затем перерыли все ее бумаги, а потом он посмотрел все бумаги в комнате капитана, но уже без фрау Фирх. В результате все получилось очень славно. Спустя неделю Кейн с Гелвадой вернулись в Лондон с кипой секретных инструкций Гиммлера его тайным агентам. Так никогда и не узнает фрау фон Фирх, что она помогла ликвидировать своего мужа и разрушить практически всю сеть агентов Гиммлера во Франции.
  Гелвада достал пачку сигарет и закурил. Он думал о женщинах, об их отношениях с мужчинами, об их любопытстве… Любопытство погубило или разрушило мир любовных иллюзий многих женщин.
  Его мысль вернулась к Валетте Фэлтон. Она и не подозревает даже, что проявленное ею любопытство сравнимо с булыжником, брошенным в лужу. И неизвестно, какие круги водоворота вызовет это падение. Возможно, в одном из них погибнет и сама Валетта. А может, все обойдется. Наверное, красавица, подумал Гелвада, иначе Кейн бы не увлекся.
  Он допил виски, собрал все карты, вздохнул, и, встав из-за стола, отправился наверх по лестнице спать.
  На следующий день в назначенное время Гелвада остановил такси у тротуара, вышел, стал прохаживаться около машины. Флажок на счетчике был опущен, — значит, машина занята, водитель ждет пассажира. Гелвада был в плаще. Шерстяной шарф закрывал шею и лицо почти до носа, старая шляпа надвинута на глаза. К петлице плаща прикреплена бляха с номером, узаконивающая его как водителя такси. Взглянул на часы: двадцать минут восьмого. Он сел обратно в машину, согнулся за баранкой, стал ждать. Из машины ему была видна дверь дома, откуда должен выйти его «пассажир». Он ждал. Прошло несколько минут, затем он увидел, как из дома вышел человек. Он быстро прошел мимо Гелвады и скрылся за углом. Гелвада завел машину, поднял флажок, нажал на стартер. Снова открылась дверь, кто-то вышел и остановился на пороге. Он узнал портье. Тот посмотрел налево вдоль улицы, потом направо… «Такси», — закричал он. Гелвада подъехал. Из подъезда вышел Кейн. Он сказал громко:
  — Филмор-стрит. Это около Ноттинг-Хилл-Гейкстейшн.
  Гелвада кивнул. Кейн сел в машину, и они поехали.
  Через некоторое время Гелвада опустил стекло, отделяющее его от пассажира, и сказал, не поворачивая головы:
  — Майкл, за несколько минут до тебя выскочил какой-то тип. Прошел мимо меня и за углом сел в машину. Может быть, это «хвост». Оглянись, никто не едет сзади?
  — Да, — сказал Кейн, — за нами хвост. Продолжай ехать прямо.
  Он откинулся в угол машины и закурил.
  Гелвада ехал быстро — миль тридцать в час. Скорость не малая, если принять во внимание затемнение на улицах и обледеневшую мостовую.
  Когда они выехали на Черч-стрит, Кейн сказал:
  — Он не выпускает нас из виду. Все время едет за нами. Это точно «хвост».
  Гелвада спросил:
  — Сбросить его? Это нетрудно.
  — Нет, ты рули себе дальше. Кстати, ты не думаешь, что он запомнил твой номер, когда проходил мимо?
  — Нет, — ответил Гелвада. — Он шел быстро и было слишком темно. Он не мог заметить номер, не подойдя вплотную.
  — Хорошо, — сказал Кейн. — Значит, так. Сейчас ты свернешь направо под знак. Высадишь меня, а сам разворачивайся и дуй обратно к тому самому дому. Оставь где-нибудь машину и часа два понаблюдай. Если он тоже туда вернется, выясни, где он оставил свою машину. Если оправдаются мои предположения, у нас с тобой будет уйма работы. Позвони мне на улицу Королевы Анны.
  Кейн выскочил и вбежал в подъезд какого-то дома. Гелвада прибавил газ, развернулся и исчез. Через пару секунд появилась другая машина, и Кейн увидел, что она поехала дальше по Черч-стрит, не сворачивая.
  Гелвада быстро вернулся к дому Валетты. Он оставил машину на соседней улице, прошел к дому и встал, прислонившись к стене рядом с входом, невидимый в темноте. Через десять минут мимо дома медленно проехала машина и завернула за угол, Гелвада осторожно выглянул из-за угла и увидел, что она въезжает в гараж отеля «Вэллекс». Он улыбнулся. Можно было возвращаться. Гелвада въехал в гараж. Навстречу вышел Серль.
  — Привет, Эрни, все в порядке?
  — Да, — ответил Гелвада.
  Серль ушел заправить его машину. Он набрал номер телефона Кейна.
  — Это я, Майкл. Машина вернулась в гараж возле дома. Их уже двое. По-моему, это те самые.
  — Хорошо, — сказал Кейн. — Мы на время предположим, что это те самые, и будем вести себя соответственно. Поручи проверить списки всех жильцов дома, выясни, кто поселился недавно. Скажи Серлю, что вся информация мне нужна сегодня до десяти вечера. Пусть позвонит сюда.
  — Понял, — сказал Гелвада, — а моя задача?
  — На сегодня все. Возвращайся в свою таверну и жди. Я позвоню тебе, когда ты мне будешь нужен.
  По дороге в «Туррельский лес» Гелвада в который раз подумал о Гельбранде.
  Это его рук дело. Только он мог их сюда внедрить. Эта ниточка тянется в Ирландию.
  
  Молодой сержант специального отдела уголовной Полиции сидел у окна напротив дома, в котором жила Валетта. Он был настроен романтически, подумал, что хорошо бы, когда тебе поручают дело, знать о нем больше, чем он знал в настоящую минуту. Не очень-то приятно сидеть часами у окна, даже не зная толком… Он чуть не поперхнулся дымом сигареты. Из подъезда вышла женщина. Да, скорей всего это она. Не сводя с нее глаз, он протянул руку к телефону, снял трубку.
  — Она только что вышла. Стоит в нерешительности… Направляется к парку. Идет по левой стороне.
  — Как она выглядит? — спросил голос на другом конце провода.
  — На ней черное меховое пальто и такая же шляпа. Минуту… У нее маленькая муфта, белые перчатки.
  — Вы уверены, что это она?
  — По крайней мере, она точь-в-точь, как на фотографии, если у нее нет двойника.
  — Спасибо. Продолжайте наблюдение, — человек повесил трубку. В машине, стоявшей за квартал от дома Валетты, заговорило радио. Два человека в штатском, сидящие внутри, прислушались.
  — Она только что вышла из дома, — сказал голос, — брюнетка, среднего роста. — Дальше шло описание шубы и всего остального. — Идет к Гайд-парку по левой стороне. Поезжайте за ней. Будьте осторожны, они тоже могут взять ее под наблюдение. — Радио, щелкнув, умолкло. Машина медленно двинулась к Гайд-парку.
  Валетта не знала толком, куда она идет и что будет делать. Может быть, зайти в магазин? Ей казалось, что, делая покупки, она сможет отвлечься от одолевавших ее мыслей. Маленький уютный мир, в котором она жила последние месяцы, вдруг развалился. Это было ужасно. Неужели Кейн — шпион, враг. Его нужно заманить в ловушку и уничтожить. Боже! Она ведь любит этого человека. Она пыталась внушить себе, что нечего делать из мухи слона. Такие вещи случаются, тем более во время войны. Все, что ей остается: выкинуть Кейна из головы, забыть его навсегда. Это ее долг, Да, нужно навсегда забыть этого человека, который притворялся милым, веселым, а на самом деле был врагом. Работал на немцев.
  Они схватят Майкла. Будут его судить. Его расстреляют. Ну что ж, он этого заслуживает. Нет! Все это похоже на какой-то страшный фильм. Все это неправда. Она вышла на Пикадилли. Тротуары были в снегу. Напротив, через дорогу, начинался Сент-Джеймский парк, заснеженный, он походил на рождественскую открытку.
  Вчера вечером она виделась с Майклом. Он был у нее. Привез коробку шоколадных конфет, пошутил, что они сейчас дороже бриллиантов. Был очень мил, а потом неожиданно ушел. Сказал, что по срочному делу. Валетта осталась в состоянии полного оцепенения. Она не сразу позвонила по телефону портье.
  У автобусной остановки напротив отеля Риц стояла огромная очередь: усталые, по большей части бедно одетые люди. Она почувствовала, что завидует им. Они знают, что делают и для чего. Есть у них друзья, знакомые, любимые… Никто из них и не догадывается, что она глубоко несчастна…
  Она свернула на Бонд-стрит, прошла немного и остановилась. Вошла в магазин, попросила показать носовые платки. Невысокий плотный мужчина, выбиравший себе галстук рядом с ней, тихо сказал:
  — Простите, мисс Фэлтон. Я из полиции. Прошу поехать со мной. Это очень срочно. Мы долго вас не задержим. Машина у дверей. — Он показал ей свое удостоверение. Валетта сказала:
  — Конечно, если необходимо.
  Опять вопросы о Майкле, наверное, они узнали о нем еще что-то… Очевидно, это инспектор Артурс. Что он может ей сказать? Самое страшное уже сказано…
  Она села в машину. Машина развернулась и, проехав через Пикадилли, быстро катила по Сент-Джеймс-стрит.
  
  За столом в углу комнаты сидел хмурый седоватый мужчина.
  Он поднял голову, когда Валетта вошла. Когда он увидел ее, хмурый взгляд сменила легкая официальная улыбка. Фэнтон подумал, а это был он, что женщины причина всех зол, но он отметил также, что на Валетту смотреть приятно. На секунду он вспомнил свою жену. Ему понадобилось десять лет, чтобы она стала соответствовать тому, что он вкладывал в слово «понятливая», то есть такая, которая не удивляется ничему — ни хорошему, ни плохому, готовая принять все как есть.
  Он встал, вышел из-за стола и, подвинув кресло ближе к камину, сказал:
  — Садитесь, мисс Фэлтон, — и снова сел за стол. — Вероятно, вас кое-что удивляет? Постараюсь удовлетворить ваше любопытство. — Он улыбнулся своей холодной улыбкой. — Прежде всего вас, очевидно, интересует, почему вас пригласили сюда и почему это сделали таким странным образом. Вместо того, чтобы позвонить по телефону. Хорошо… Я вынужден был пригласить вас сюда, в Скотланд-Ярд, для того, чтобы вы видели меня в обстановке, подтверждающей мое положение. — Фэнтон холодно улыбнулся. — И для того, чтобы вы точно знали, кто ваши друзья, а кто враги. Я не мог позвонить вам, потому что ваш телефон прослушивается. Употребляя слово «мы», я хочу, чтобы вы поняли, что под этим словом я разумею ту организацию, для которой работаю, и единственной целью которой является борьба с фашизмом. В это «мы» я включаю и Майкла Кейна, одного из наших самых смелых, талантливых и преданных делу сотрудников. Я хотел бы, чтобы вы это поняли. Вся его деятельность направлена на борьбу с врагами и часто связана с риском для жизни.
  — Но… — из горла Валетты вырвался сдавленный крик.
  Фэнтон продолжал говорить. Его тихий монотонный голос, казалось, доносится откуда-то издалека. Валетта почувствовала, что теряет сознание. Затем его голос стал слышен лучше.
  — Мисс Фэлтон, — продолжал Фэнтон, — я подозреваю, что кто-то пытается вас обмануть и использовать в своих целях. Вчера вечером Кейн был у вас, а когда вышел, была предпринята попытка следить за ним. Именно для этого он и приходил. Мы уверены, что между этой попыткой и вами есть связь. Не могли бы вы нам помочь?
  Валетта улыбнулась. Теплая волна радости разлилась по ее телу, хотелось плакать. Она испытывала почти истерическую радость. Глаза ее наполнились слезами, которых она совсем не стыдилась.
  — Я сделаю все, что смогу, — сказала она. — Как бы опасно это ни было. И чем опаснее, тем лучше. Я хочу хоть в малой степени воздать за то, что усомнилась в Майкле!
  — Рад слышать! — сказал мужчина. — А теперь прошу рассказать все, что случилось с вами… Понимаете — все.
  — Очень много всего случилось, — сказала Валетта. — Я расскажу с самого начала.
  Она рассказала про инспектора уголовного розыска Артурса, про портье Ланга. Фэнтон слушал. Когда она закончила, он сказал:
  — Да, знаете вы немного, совсем немного, но даже этого достаточно, чтобы понять, чего хотят эти люди. Они хотят убить Майкла Кейна и подобраться к организации, в которой он работает и в которой работаем мы. — Он криво усмехнулся. — Вы должны понять, мисс Фэлтон, что наши враги предпочитают видеть Майкла мертвым.
  — О, неужели он так много значит? — улыбнулась Валетта.
  Фэнтон заметил ее улыбку. Да, подумал он, она понятливая.
  — Да, — сказал он — Кейн очень много значит. — Он встал и подошел к окну. — Особенно в последние годы он причинял нашим врагам большие неприятности. Мужественный, стойкий, к тому же еще талантливый — вот почему они хотят, чтобы с ним что-нибудь случилось.
  — И вы полагаете, что это что-то может случиться с Майклом? — спросила Валетта.
  — Совершенно очевидно. Вспомните инспектора Артурса. Наверняка, кто-то поселился в соседней с вашей квартире, ваш телефон они переключили на себя, и когда вы звонили в Скотланд-Ярд, то разговаривали с ними. Как видите, здесь работает целая группа, в задачу которой входит ликвидация Кейна. Вы и сами видите, мисс Фэлтон, — продолжал Фэнтон, — что они избрали тривиальный путь. Они действуют через женщин. То есть через вас. Да, они, безусловно, не дураки.
  Фэнтон устало вздохнул.
  — А теперь я еще раз хотел бы услышать ваши заверения в том, что вы готовы нам помочь.
  — Конечно, же! — воскликнула Фэлтон.
  — Но ничего не предпринимайте сами. Вы должны действовать в полной согласованности с нами.
  Фэнтон достал из кармана блокнот и вынул оттуда фотографию. Он протянул ее Валетте. С фотографии на нее смотрело улыбающееся лицо Гелвады.
  — Это Эрнест Гелвада. Не бойтесь довериться ему. Он друг Майкла Кейна. Вы с ним скоро увидитесь, и он объяснит, что нужно делать, а пока ведите себя так, словно ничего не произошло. Прощайте, мисс Фэлтон. Желаю удачи.
  После ее ухода Фэнтон достал из кармана трубку и потрепанный кисет. Он начал набивать трубку. Он думал о том, что женщины все-таки причина всех зол.
  
  Валетта сидела перед зеркалом туалетного столика. Отражение, которое она видела в нем, не вызывало у нее особых нареканий… Придет ли Майкл сегодня? И что она ему скажет? Попросит прощения? Она перебирала в памяти то, что говорил тот хмурый мужчина своим скучным голосом о Кейне, о его смелости, о риске. Он выглядел очень усталым, и моя внешность не произвела на него никакого впечатления. Наверное, и Майкл много работает. Как это странно звучит. Фэнтон сказал, что Майкл «очень много значит». Валетта подумала, что совсем не знала такого Кейна.
  Тот Кейн, которого она знала, был веселый, слегка небрежный, циничный. Но представить, что он может заниматься серьезной работой, трудно.
  Часы на каминной доске пробили девять. Еще не так поздно, подумала Валетта, Майкл, возможно, еще придет. Да, решила она, она имела для него значение! В недолгие часы их встреч она была тем единственным, что связывало его с миром и приносило успокоение. Вдруг она услышала какой-то шум. Валетта повернулась вместе со стулом. Она увидела, что стеклянная дверь на балкон слегка приоткрылась, показалась чья-то рука. Валетта откинулась на туалетный столик, сердце ее бешено колотилось. В этот момент показалась жизнерадостная физиономия Эрнеста Гелвады. Страх прошел. Она улыбнулась. Он мягко проскользнул в комнату, закрыл за собой дверь, поправил занавески и сказал:
  — Мисс Фэлтон, приношу тысячу извинений за столь странное появление. Пожалуйста, не пугайтесь, меня зовут Гелвада.
  Валетта встала.
  — Я не испугалась, мистер Гелвада. Я узнала вас, — сказала она. — Очень рада вас видеть. Пожалуйста, проходите и раздевайтесь.
  Гелвада снял потрепанную шляпу и плащ. Костюм на нем был, как всегда, прост, но сидел безукоризненно.
  — Садитесь ближе к огню, мистер Гелвада, — сказала Валетта, — а я приготовлю вам что-нибудь выпить.
  Он отнес свой плащ и шляпу в прихожую и вернулся в гостиную. Лучезарно улыбаясь, он сказал:
  — Войдите в мое положение, мисс Фэлтон, мне нужно с вами поговорить, а позвонить вам я не могу, — сказал он, удобно располагаясь на тахте. — Войти к вам снизу, через вход, которым пользуются все нормальные люди, тоже нельзя — не миновать встречи с портье, который может меня узнать. Пришлось поневоле прибегнуть к помощи крыши соседнего дома, спуститься по балконам, и… вот я здесь — к вашим услугам.
  «Так вот он, этот человек, друг Майкла. Один из тех, о ком мы много слышали и читали, но кого редко видим в жизни. Обыкновенный человек с обаятельной улыбкой, проникший в комнату не вполне обыкновенным способом…» Она улыбнулась, посмотрела на него почти с нежностью и сказала:
  — Я могу предложить вам виски.
  — Благодарю, — ответил Гелвада, — я с удовольствием выпью. — Он вздохнул.
  — Знаете, я очень счастливый человек, мисс Фэлтон. — Валетта рассмеялась.
  — Почему? — спросила она. — Мне кажется, что, скорее вы странный человек. Неужели вы совершили прогулку по крышам и взобрались на мой балкон только для того, чтобы сообщить мне этот приятный факт?
  — О, нет, — сказал Гелвада. — Пожалуй, нет. Но сначала я все же хочу объяснить, почему я счастлив… Я счастлив за Майкла.
  Валетта поставила на маленький столик бутылку виски, стакан и села напротив Гелвады. Он закурил, посмотрел на нее с улыбкой и продолжал:
  — Видите ли, всю жизнь я был ценителем женской красоты. Я всегда страшно радовался, когда встречал красивую женщину. И когда я узнал, что вы подруга Майкла, я ужасно взволновался. Интересно, думал я, какая она?
  Гелвада отпил немного виски и продолжал, по-прежнему улыбаясь.
  — Я надеялся, что она будет хороша собой, а сейчас я имею удовольствие ее видеть и сказать, что она просто красавица.
  — Вы — льстец, — сказала Валетта. — И что всего опаснее, вы почти заставляете поверить в правдивость ваших слов.
  — Я действительно говорю правду, — сказал Гелвада, и он был, как никогда, искренен в эту минуту.
  — Знаете, у каждого мужчины есть представление об идеальной женщине. Разумеется, и у меня тоже. Я часто представлял себе такую женщину. У нее должна быть прекрасная фигура, одеваться она должна точь-в-точь, как вы. Да, именно так: черный махровый халат, крошечные домашние туфельки и волосы, свободно распущенные по плечам. И что же? Я все это вижу. И не в смутных мечтах, а наяву. Я вне себя от радости. Я, Гелвада, счастлив! — И он допил виски. Валетта засмеялась.
  — Ваши слова приятно слушать, но давайте поговорим о деле.
  Гелвада небрежно заметил:
  — Относитесь ко всему легко. Только так и надо жить. Считайте, что мы отыграли первый акт комедии. Остались второй и третий.
  Он откинулся на спинку стула.
  — Кстати, в этой комедии ваша роль одна из главных. Очень важно, чтобы вы сыграли ее хорошо, когда Майкл, выступающий в третьем и, я думаю, заключительном акте, сможет завершить нашу комедию неожиданной эффектной концовкой.
  — Я постараюсь сыграть свою роль как можно лучше, мистер Гелвада.
  Он кивнул.
  — Превосходно, мисс Фэлтон. А сейчас, если вы позволите, мы проведем репетицию.
  
  Ланг, портье в доме Валетты, сидел за столом застекленной каморки, справа от парадной двери, и читал «Вечерние новости». Его интересовали события в Африке.
  Ланг получил свое имя восемь лет назад, когда был заброшен в Англию. Он был лингвистом, знатоком многих языков и говоров. Своим пребыванием здесь он был обязан непосредственно доктору Геббельсу, а тот умел выбирать людей. Последние два года он работал под началом Гильбранда.
  Зазвонил телефон. Ланг взял трубку. Это был Кейн.
  — Алло, — сказал он. — Это портье? Соедините меня, пожалуйста, по внутреннему телефону с квартирой мисс Фэлтон, Не могу никак дозвониться по городскому — видно, обрыв линии. Сейчас это, к сожалению, часто случается.
  — Одну минуту, сэр, я сейчас вас соединю.
  Он набрал номер Валетты, подключил свою трубку и приготовился слушать.
  — Алло, Валетта? — спросил Кейн. — Наконец-то я смог позвонить, Был страшно занят, вот выдалась свободная минута. Ты как?
  — Все хорошо, — голос Валетты был спокоен — репетиция с Гелвадой не прошла даром.
  — Когда я тебя увижу, Майкл?
  — Ты соскучилась? Хочешь меня видеть? — спросил Кейн.
  — Конечно, ты же знаешь. Так когда ты сможешь приехать?
  — Э… Э… Я думаю… — сказал Кейн нерешительно. Он помолчал. — Видишь ли, в чем дело, — продолжал он. — У меня в портфеле кое-какие деловые бумажки, которые не хочется повсюду таскать за собой. А через час мне предстоит одна встреча. Уверяю тебя, деловая встреча. Может быть, мы сделаем так: я оставлю у тебя портфель, потом проведу деловую встречу и на обратном пути заеду к тебе. Ты не против?
  — Нет, конечно. Обидно, однако, что у тебя назначена эта встреча. И погода сегодня отвратительная. А нельзя ее перенести?
  — Нет, — твердо сказал Кейн. — Нельзя. Это не надолго, максимум на час.
  — Договорились, — весело сказала Валетта. — Только не задерживайся на своем свидании.
  — Чудесно. Буду у тебя через десять минут. — Кейн положил трубку.
  Ланг соединился с квартирой Нейлека. Тот сразу взял трубку, Ланг сообщил об услышанном. Опять зазвонил телефон. Это была Валетта.
  — Ланг? — сказала она. — Мне звонил Кейн… Придет минут через десять. Говорит, с какими-то документами. Я подумала, быть может, это важно. Он хочет оставить их и куда-то уйти. Ненадолго. Сообщите об этом инспектору.
  — Благодарю вас, мисс, — сказал Ланг. — Будет сделано.
  Ланг усмехнулся. Ловко, подумал он, Хилт ее окрутил. Поверила, что ее дружок — шпион, и теперь старается помогать «полиции».
  Он набрал номер в Примроузе. Ответил Хилт. Ланг быстро изложил ему суть дела.
  — Ладно, — решил Хилт. — Я сейчас приеду. Когда Кейн уйдет на встречу, я посмотрю документы. Стенден будет ждать рядом с домом. Пора кончать с этим делом и сматываться.
  Хилт повесил трубку.
  Ланг вышел из своей комнаты в коридор, встал в тень, подальше от света. Вскоре открылась входная дверь, вошел Кейн. Он прошел к лифту, в руках у него был потрепанный портфель.
  Вскоре по лестнице спустился Нейлек. Когда он проходил мимо Ланга, тот сказал:
  — Документами займется Хилт. Стенден тоже будет здесь поблизости. Думаю, сегодня надо кончать.
  Нейлек кивнул. Ланг обратил внимание, что лицо у него было бледное, как-то сразу похудевшее. Когда за Нейлеком захлопнулась дверь, Ланг подумал, криво улыбаясь: «Эти натренированные нацистские щенки боятся самого простого дела, они быстро ломаются. Да, неплохо бы сегодня кончить, вообще все кончить. Я устал. Устал от всего …»
  Он подошел к входной двери, немного отодвинул черную занавеску и посмотрел на улицу. На другой стороне, еле различимая в темноте, стояла машина Нейлека. А рядом с домом, почти у входа — другая, Кейна.
  Ланг вернулся обратно в коридор. Мимо портье снова прошел Кейн. Он отправился на «деловое свидание». Нейлек следовал за ним. Хорошая организация дела — половина успеха, подумал Ланг. Англичане, в общем, редкие идиоты. Их ничего не стоит обвести вокруг пальца. Он сел за свой стол и закурил. Все идет как по маслу, продолжал думать Ланг. Так просто, что даже не верится. Хотя, если в дело вмешалась женщина, удивляться ничему не приходится… Его размышления прервал приход Хилта.
  Он открыл дверь, быстро проговорил:
  — Позвоните ей, скажите, что пришел инспектор Артурс. Надо посмотреть бумаги, которые принес Кейн. Если они ценные, то сегодня же завершаем операцию. Стенден в машине, за углом. Я пока буду у нее — дождусь Кейна. А вы идите к себе, оденьтесь, возьмите вещи и присоединяйтесь к Стендену. Скажите ему, что все в порядке, я все сделаю сам. Сидите в машине и ждите меня.
  — А что будет с женщиной? — поинтересовался Ланг.
  — Положитесь на меня. Я умею с ними обращаться. Ручаюсь, шума не будет. Все понятно?
  — Абсолютно, — сказал Ланг.
  Он набрал номер телефона Валетты и сказал:
  — Мисс Фэлтон, приехал инспектор уголовного розыска Артурс, Он может подняться? Спасибо, мисс…
  Он посмотрел на Хилта.
  — Она вас ждет.
  Хилт направился к лифту.
  
  Ланг ошибся: Нейлек не трусил. Он действительно был бледен, но не от страха, а от возбуждения. Ему представилась редкая возможность отличиться. Правда, при этом он нарушал приказ Хилта, но ведь победителей не судят. Если Хилт сейчас получит портфель с бумагами Кейна, то первая часть задания Гильбранда, о которой говорил Стенден, будет выполнена. А со второй он справится сам. Нейлек усмехнулся.
  Нейлек увидел, что машина Кейна остановилась, Кейн вышел и свернул в переулок. Нейлек подъехал ближе и убедился, что проехать дальше невозможно — дорогу завалило обломками дома, в который недавно попала бомба. Переулок был пуст, Нейлек решил, что это ему на руку. Да, но где же Кейн? Только что его спина маячила впереди и вдруг неожиданно исчезла. Нейлек в нерешительности сделал несколько шагов и остановился. Куда он, черт побери, мог пропасть? — подумал Нейлек и почувствовал, что в спину ему уперлось дуло пистолета.
  — Не оборачиваться, два шага вперед, руки за голову! — раздался спокойный насмешливый голос Кейна.
  Нейлек кинулся вперед и упал влево. Падая, он подсек Кейна правой ногой, в то же мгновение выхватил пистолет, выстрелил, почти не целясь. На долю секунды раньше резкая боль пронзила его руку. Перехватить пистолет левой рукой он не успел — носком ботинка Кейн вышиб его.
  — Да, Томпсон, стрелять надо было чуть раньше, в падении. Школа неплохая, но опыта маловато. Это достигается постоянной практикой. Боюсь, что у вас на это уже не осталось времени. — Кейн поднял пистолет Нейлека, положил его в карман, стремительно провел руками по одежде лежащего, проверил, нет ли у того еще оружия. — Ладно, вставайте, надо ехать. А то ваш друг Хилт уже заждался.
  А тем временем Ланг вышел из каморки, запер дверь, направился в комнату, где спал перед дежурством и где находились его вещи. Слава богу, скоро он распрощается с этой душной комнатенкой, окончатся его ночные дежурства. Ему осточертела работа портье, и эта страна, и эти англичане. Он открыл дверь своей комнаты, зажег свет.
  Эрни Гелвада сидел на его кровати, покуривая сигарету. Правую руку он держал в кармане. Он резко произнес по-немецки:
  — Руки за голову, не шевелиться!
  — Проклятье, — промелькнуло в голове у Ланга, — нас раскрыли! — Он медленно поднял руки. Надо же как-то предупредить остальных… Надо заставить его выстрелить. Есть шанс, что Хилт услышит выстрел.
  Он закричал и быстро опустил руки. Гелвада выстрелил. Звука слышно не было. Падая, Ланг выхватил пистолет. Гелвада выстрелил еще раз. Потом погасил свет, положил в карман свой револьвер с глушителем на стволе, вышел. У него была привычка потихоньку насвистывать, когда он волновался.
  Хилт сидел за столиком в гостиной Валетты и просматривал содержимое портфеля, который оставил Кейн. Выражение его лица было бесстрастным, но сердце сильно билось. Он волновался, что с ним случалось не часто. Господи! Да этим бумагам цены нет, думал он. Какая добыча. Теперь, надеюсь, Гильбранд останется доволен…
  Он уложил документы обратно, защелкнул замок.
  Валетта тревожно спросила:
  — Как вы думаете, мистер Артурс, эти документы…
  — Они полностью подтверждают измену Кейна, — сказал он. — Я вынужден буду арестовать его, когда он вернется.
  Он встал посреди комнаты и посмотрел на нее. Чертовски красивая женщина. Жаль, что ее придется убрать… но долг есть долг.
  Валетта сказала:
  — Как все ужасно… Просто немыслимо.
  Она стиснула руки, лицо ее было мертвенно-бледно, в глазах стояли слезы. Она прекрасно играла свою роль.
  Хилт взял стул, поставил его так, чтобы хорошо было видно дверь, и сел. Он участливо заметил:
  — Мне очень жаль, мисс Фэлтон, поверьте. Что тут можно сказать? Человек, продавший свою страну, не заслуживает сожаления… Постарайтесь его забыть.
  Рука его в кармане сжимала рукоятку пистолета.
  Ланг уже, наверное, в машине со Стенденом, прикинул он, Кейн скоро вернется. Нейлек присоединится к тем двоим в машине, сейчас Кейн постучит, думал он, Валетга пойдет открывать, и они вернутся в комнату вместе. Остальное займет несколько минут. Никто ничего не услышит. Потом он спустится вниз, сядет в машину… А завтра все они будут уже на оккупированной территории Франции, Стенден подготовил переезд.
  Хилт сказал:
  — Знаете, мисс Фэлтон, мне хотелось…
  Он внезапно замолчал. Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Кейн, Раздался хлопок, словно вылетела пробка из бутылки шампанского. Хилт посмотрел на свою правую руку, из нее сочилась кровь. Он попробовал пошевелить рукой, ничего не вышло, кость была раздроблена.
  Кейн сказал резко:
  — Уйди отсюда, Валетта. — Валетта быстро вышла в спальню. Кейн спросил по-немецки:
  — Ну, что? Сейчас или потом?
  Тяжело дыша, превозмогая боль, Хилт пытался дотянуться левой рукой до пистолета в правом кармане пальто. Кейн, наблюдая за ним, негромко произнес:
  — Вам это не удастся. Игра проиграна.
  Хилт начал безобразно ругаться, мешая английские и немецкие слова. Нет, думал он, меня не так-то просто взять. Я, Хилт, я расправлялся не с такими… В Бремене… Я командовал штурмовыми отрядами. Зиг хайль! — Сверхчеловеческим усилием, превозмогая страшную боль, он вытащил пистолет.
  — Все равно, — прохрипел он, — все равно… от меня вам ничего, — лицо Хилта судорожно исказилось.
  Кейн пожал плечами. Он выстрелил еще раз. Хилт упал на ковер. Тело его дернулось, и он застыл.
  За спиной Кейна открылась дверь. Вошел Гелвада. Он посмотрел на Хилта Кейн спросил:
  — Где остальные?
  — Там двое, — сказал Гелвада. — Тот, что следил за тобой, и еще один, в форме капитана десантных войск. — Он вздохнул.
  — Что с Лангом? — спросил Кейн. Гелвада пожал плечами.
  — Он задумал со мной шутки шутить. Лежит у себя в комнате, внизу. Кстати, Майкл. В кармане у него было письмо, написанное по-английски. На первый взгляд совершенно безобидное, адресованное кому-то в Эйре. Я думаю…
  Он протянул Кейну конверт. Тот положил его в карман.
  — Гильбранд! — воскликнул Кейн.
  — Именно так я и подумал, — улыбнулся Гелвада. — Они поторопились с докладом, чтобы ни на секунду здесь не задерживаться.
  — Ладно, Эрни! Пойди, пожалуйста, скажи, чтоб здесь убрали. — Кейн усмехнулся и легонько подтолкнул Гелваду к двери.
  — Есть, сэр! — сказал он. — Выполняю! — Гелвада ушел.
  Кейн открыл дверь в спальню. Валетта сидела на кровати. Она сказала каким-то чужим голосом:
  — О, Майкл, Майкл. — Кейн улыбнулся ей.
  — Все в порядке. Не волнуйся… Ты слышишь, Валетта!
  Он успел подхватить ее, когда она стала падать, теряя сознание.
  Эпилог
  Место было пустынное. Дом находился в излучине небольшой речушки. От дверей шла тропинка, через заснеженный фруктовый сад и лужайку. Она выходила на грязную проселочную дорогу. Над трубой вился дымок, белым пушистым ковром лежал снег. Светила луна.
  Гелвада стоял под деревом у дороги и курил. Светло, почти как днем, подумал он и посмотрел на часы. Девять. Напрасно он ожидает — это была бы слишком большая удача. Но… почему бы не попытаться, даже если шансы ничтожны.
  Прошло минут двадцать. Из-за поворота показался автомобиль. Это был маленький спортивный автомобиль. Он медленно пробирался по грязной дороге. Наверное, водитель пытается отыскать дом, подумал Гелвада. Автомобиль остановился. Человек, сидевший в нем, открыл дверцу, выглянул. Затем осторожно проехал прямо по снегу между деревьями к воротам. Открыл калитку сада и направился к дому.
  Гелвада улыбнулся. Верхняя губа его поднялась, обнажив оскалившиеся, как у волка, зубы. Порывистым движением он вынул портсигар, закурил. Подождал пару минут и медленно пошел к дому вслед за приехавшим.
  Гильбранд прошел через фруктовый сад к дверям дома. Он тщательно стряхнул снег с ботинок, толкнул дверь, она подалась. В холле было полутемно. Из открытой в комнату двери пробивался свет. Неслышно ступая по толстому ковру, Гильбранд подошел к двери и заглянул в комнату. Спиной к ярко горевшему камину стоял человек, руки его были заложены назад. Он сказал, улыбаясь:
  — Здравствуйте, Гильбранд. Я постараюсь заменить Хилта. Мое имя Кейн.
  На какое-то мгновение Гильбранд почувствовал слабость, но тут же справился с собой. Улыбаясь, он вошел в комнату.
  — Что ж, бывает, — сказал он, — примите мои поздравления, мистер. Кейн.
  — Да, сработали вы здорово, — продолжал Гильбранд. — Когда я получил письмо Хилта, то мог поклясться, что это он писал. К тому же ему известен этот дом — мы его уже однажды использовали. Это тоже подтверждало истинность письма.
  — Мы знаем об этом, — сказал Кейн, — от ваших же агентов. Нейлек очень старался, когда давал показания. Он поведал нам много интересного.
  Гильбранд кивнул.
  — Что поделаешь, молодой. С другой стороны, прошел прекрасную школу. Признаюсь, вы меня удивили.
  — Кстати, — сказал Кейн, — для того, чтобы написать вам письмо от имени Хилта, пришлось привлечь искуснейшего фальшивомонетчика. Видимо, ему это удалось, поскольку вы приехали.
  — Пожалуй, — сказал Гильбранд. Кейн сказал:
  — Насколько я могу судить по вашему поведению, вы недавно проникли в Англию и у вас еще нет оружия, иначе вы бы уже попытались им воспользоваться.
  — Да, вы правы. Я приехал по подложному паспорту, вы, наверное, догадываетесь, и у меня хватило ума не брать пистолет. К сожалению, — он криво улыбнулся, — у меня не было возможности достать здесь другой.
  Кейн любезно проинформировал его, что Хилт и Ланг убиты, а Нейлек со Стенденом уже приговорены и в ближайшие дни будут расстреляны.
  — Что ж, поехали, — сказал Кейн. — Вас будут судить… Одним из первых.
  — Нет, — произнес резко негромкий голос у дверей. Гильбранд обернулся, В дверях стоял Эрни Гелвада.
  Он был страшно бледен и мрачен. Кейн еще никогда не видел сто таким.
  Гелвада заговорил монотонно, без всякого выражения:
  — Его не будут судить, Майкл. Это бесполезно. Бешеных собак не судят.
  Кейн сказах спокойно:
  — Боюсь, я не совсем понимаю тебя, Эрни. — Тут вмешался Гильбранд.
  — Очень любопытно. Насколько я понимаю, я имею честь видеть перед собой знаменитого мистера Гелваду? — Он слегка улыбнулся. — Хотелось бы знать, почему мистер Гелвада возражает против традиционных английских порядков?
  Гелвада жестко произнес:
  — Слушай, Гильбранд, ты, может быть, помнишь, когда первый танковый батальон СС вошел в Николас, в Бельгии. Как ты был доволен собой. Все лежало у твоих ног, все было к твоим услугам… — голос его дрожал, Кейн с удивлением посмотрел на Эрни. Он не узнавал его.
  — Ничто не могло остановить тебя, вы делали все, что хотели. И ты, конечно, не помнишь ее. Я думаю, их было столько, что имя Мариэтты Дефор тебе ни о чем не говорит…
  Гильбранд улыбнулся.
  — Напротив, — сказал он, — я сохранил это имя в своей памяти…
  — Тем лучше. Ты очень плохо обошелся с Мариэттой, Гильбранд, не так ли? Тебя страшно разозлило, что она отказалась говорить. Ты делал все, чтобы она заговорила, лично ты, не перепоручая никому. Она молчала. — Гелвада остановился перевести дух, вынул из кармана пальто левую руку. В ней был маленький пистолет с перламутровой рукояткой.
  — Когда я нашел его в том месте, где она его прятала, в нем было три патрона. У Мариэтты его не было с собой, когда ее арестовали. Иначе она бы убила себя, но не попала к вам в руки.
  Гильбранд пожал плечами.
  — Все это очень интересно, мистер Гелвада, но я утомлен после дороги.
  Гелвада взглянул на Кейна. Ну… Майкл?
  — Я сберег их для тебя Гильбранд. Каждый месяц, каждый день я говорил себе: наступит ли когда-нибудь день, когда я воспользуюсь ими. Этот день настал.
  Кейн взял шляпу с каминной доски, надел ее, пошел к двери. Остановился и сказал:
  — Я уезжаю, Эрни. Ты сможешь воспользоваться его машиной… Увидимся в городе.
  Когда Кейн выезжал на дорогу, из дома раздались три коротких выстрела.
  Питер Чейни
  Звезды исчезают на рассвете
  Peter Cheyney: “The Stars Are Dark” aka “The London Spy Murders”, 1943
  Перевод: Н. Крапин, Н. Михалина
  
  Белые привидения медленно уходят,
  когда на небе тают звезды.
  Глава 1
  Свидание с призраками
  I
  Любой кинорежиссер в поисках натуры для съемок фильма ужасов пришел бы в восторг при виде небольшой гостиницы, носившей название «Роза ветров».
  Она возвышалась метрах в шестидесяти от перекрестка пустынных дорог, одна из которых терялась на склоне холма, поросшего лесом, и, сузившись до обычной тропинки, исчезала среди зарослей на вершине. Другая тянулась вдоль песчаной равнины. Еще одна делала петлю вокруг гостиницы и становилась все шире по мере приближения к городу. Негде было укрыться от ветра. Обветшалое строение находилось среди голой равнины, опоясанной густыми лесами. Прибрежные скалы постепенно исчезали среди песчаных дюн, тянувшихся до самого моря.
  Была грозовая ночь. Ветер завывал в листве, обрушиваясь всей своей ураганной силой на «Розу ветров». Шквал сотрясал старые ставни, хлопал дверьми на расшатанных петлях, заставлял зловеще потрескивать оконные рамы и вовсю раскачивал вывеску. Пронзительный визг урагана чередовался с замогильными стонами ржавого железа. Со стороны города приближался грузовик на скорости шестьдесят миль в час.
  Заметив гостиницу, Грили, сидевший рядом с шофером, сказал:
  — Эй, смотри! Поезжай по этой дороге до опушки леса. Там прогалинка, где можно спрятать грузовик.
  — Хорошо, — ответил шофер тоном воспитанного человека. Его руки, лежавшие на баранке, выглядели руками человека, не привыкшего к физическому труду. Грили посмотрел на него.
  Ну и ну! Каких чистюль нам подбрасывают в такое время! И где они только выискали этого фрукта?
  Он сунул руку в боковой карман, вынул и закурил помятую сигарету, потом по привычке передвинул ее в уголок рта. Грили был из тех, кто вечно ходит с сигаретой, приклеенной к нижней губе. Он расстегнул пуговицы кожаной куртки военного образца и запустил под нее руку. Слева под мышкой в мягкой кобуре висел револьвер «вэбли-скотт» 45-го калибра. Он потянул кобуру, перемещая ее вперед, чтобы легче было дотянуться до рукоятки, и, застегнув куртку, стал смотреть сквозь ветровое стекло, сложив руки на коленях. Он вспомнил девицу из Кингстауна.
  Ну и лихая бабенка, черт побери! Лихая, несмотря на свое бледное задумчивое лицо, светлые мягкие волосы и фигуру, при виде которой мурашки начинают бегать по кончикам пальцев!
  Она казалась слабой, бессильной, на всех смотрела большими синими глазами, будто ее силой вовлекли в грубую игру. Так и хотелось ее пожалеть… Слабая и беззащитная! Как бы не так! Грили, смотрел вперед сквозь ветровое стекло, но видел только это задумчивое лицо. Невольно он ухмыльнулся. Ничего себе слабая и беззащитная, черт бы ее побрал, эту-девку!
  Он вспомнил о дельце в кабачке «Шесть сестер» на Мит-роуд. Надо было видеть, как она уложила Фитцлина, влезавшего в окно. Отличный выстрел, ей богу! Она выхватила у Вильерса прямо из кармана ствол 45-го калибра и выпалила из этой штуки весом под два фунта. Так-то вот! Грили подумал, кем она могла быть на самом деле и увидит ли он ее еще когда-нибудь? И где только ее откопал этот дьявол Куэйл? Благодаря какому-то таинственному чутью его выбор всегда был безошибочным.
  Грили всегда признавал, что Куэйл хорошо знал свое дело. Это был совершенно хладнокровный тип с ясной головой. Он мог, если нужно, продемонстрировать непреклонность, а при случае сойти за мягкого и уступчивого человека. Он очень легко мог заговаривать зубы добродушной болтовней и напускным простосердечием. Но не только в словах была его сила! Он обладал огромным арсеналом уловок и хитростей. Грили попытался прикинуть, что все это ему даст. Скорее всего, ничего, почти ничего, кроме впечатлений. Может, и Куэйл получит от этого дельца одни лишь впечатления?
  Сидевший за рулем Мессенэй сказал:
  — Мне что-то не по себе. Я хочу знать, что мы будем дальше делать?
  Грили недовольно поморщился:
  — Да не переживай! Поверь мне, лучше никогда не знать заранее, что с тобой случится в нашем-то ремесле. Ты меня понимаешь? Все эти гадания ни к чему хорошему не приведут и от них никакого проку нет. Старик, пусть все идет своим чередом! И потом запомни: будущее не бывает таким черным, как можно себе навоображать.
  Мессенэй буркнул:
  — Да уж в этом ты знаешь толк!
  — А как же! Можешь быть уверен, — сказал Грили. — Вот когда у тебя будет такой же опыт, как у меня, тебе тоже ничто не покажется странным. Даже если пара горящих дьяволов выскочит на нас из преисподней в дыму и синих молниях — ты и глазом не моргнешь! — После недолгого молчания Грили спросил: — Ты хоть знаешь свое задание?
  — Да, — ответил Мессенэй тоном школьника, повторяющего урок. — Я спрячу грузовик в лесу на полянке. Выжду минут десять, потом зайду в бар «Розы ветров» и закажу бокал вина. Там будут три человека — ты и двое других, верно? Когда я допью, они начнут пробираться к выходу, сначала высокий, затем другой, среднего роста с широченными плечами. Спустя минут десять уйду и я.
  Грили сказал:
  — Сойдет! И куда же ты отправишься потом?
  — Поднимусь по тропинке на вершину скалы. На другом склоне, в сотне метров от земли, начинается расселина, она тянется до самого пляжа. Мне нужно спуститься в эту расселину и как-нибудь отыскать всех вас.
  — Ну конечно, — выдавил Грили с ухмылкой. — Только не забудь затянуть потуже ремень, если он у тебя есть. Тогда кишки со страху не вывалятся. И прекрати стучать зубами! Только ветер затихает, так ты тарахтишь, будто проклятая пишущая машинка.
  Он ткнул его локтем под ребра и добавил:
  — Не дрейфь, малыш! В первый раз и я был точь-в-точь, как ты… Постой-ка. Остановись! Я выйду здесь.
  Мессенэй притормозил. Грили открыл дверцу кабины и сказал:
  — Когда спрячешь грузовик, осмотрись, нет ли поблизости кого-нибудь: шпика-мотоциклиста, полисмена или кого-либо из национальной гвардии. Они могут поинтересоваться, зачем в твоей колымаге четыре ящика о шести ножках?
  Мессенэй ответил:
  — А какое кому дело до этого?
  — А такое дело, что уж очень они смахивают на гробы, — Грили опять ухмыльнулся. — Чтоб никто не догадался, это всего-навсего ящики для фруктов. Но смех-то в том, что это и впрямь ящики для фруктов, а должны стать гробами… Ну, пока!
  
  II
  Феллс допивал свое виски с содовой, когда Грили вошел в бар «Розы ветров». Безразлично скользнув взглядом по публике, Грили заметил Феллса и Вильерса. Вильерс пил пиво «Гиннесс», сидя за низким столиком у камина. Котелок причудливо сидел на его шарообразной голове. У него был вид не то страхового агента, не то иной малоприметной личности.
  Феллс закурил, облокотившись на стойку бара. Он думал о Грили. Странный тип этот Грили, но чутье у него исключительное. Ему можно целиком и полностью доверять.
  У Феллса было длинное худое лицо, на первый взгляд очень грустное. Глубокая горькая складка у рта, костлявые челюсти и запавшие глаза придавали ему аскетический вид. При более же внимательном взгляде становились, заметны многочисленные смешливые морщинки в уголках глаз. Когда он улыбался, а такое случалось нечасто, у него вспыхивали весельем зрачки глаз. Казалось, что он на мгновение забыл какое-то событие, которое хотел выудить из памяти, во что бы то ни стало. Как будто получил крошечную передышку у неустанно преследовавшего его призрака. Он был высокий, тощий, длинноногий, широк в плечах и узок в талии, а за внешней апатичностью чувствовался энергичный характер.
  Феллс мог бы преуспеть в любой профессии, но из него получился бы, прежде всего неплохой актер. У него был дар полностью раствориться на заднем плане, и в этом придорожном кабачке он нисколько не выделялся на фоне своего окружения.
  Вильерс за столиком в глубине зала все потягивал свой «Гиннесс», не снимая котелка. Грили вполне вписывался в эту обстановку. Он ожидал заказ, навалившись на стойку бара и поглядывая на дородную официантку.
  Вошел Мессенэй. Официантка посмотрела на него и удивилась такому наплыву посетителей, но нашла, что молодой человек выглядит вполне прилично. Потом перевела свой взгляд на Феллса, которого мгновенно оценила с интуицией, присущей только людям данной профессии. Он показался ей странноватым, немного меланхоличным и нерешительным неудачником;
  Феллс размышлял о том, что надо бы сходить в «Палладиум» поглазеть на Томми Триндера. Лицо мистера Триндера гостеприимно улыбалось на афише утреннего спектакля театра «Палладиум». Он произносил свою знаменитую фразу: «Все вы — счастливчики!» Феллс решил, что если посмотрит шоу Томми Триндера, то и ему улыбнется счастье. Во всяком случае, можно будет вволю посмеяться. Точно, надо сходить на Триндера! Надо бы сказать об этом Грили. Уж кто умел развлекаться, так это он. Только Грили может находить удовольствие в таких вещах, как… И вообще на свете нет другого такого парня, как Грили!
  Феллс заказал еще одно виски с содовой и с радостью вспомнил о Танжер. Он не всегда позволял себе вызывать в памяти ее образ, разве что уж очень плохо шли дела или просто когда хотелось успокоиться…
  Итак, Феллс думал о Танжер. Он мысленно любовался овалом ее очаровательного лица, обрамленного темными вьющимися волосами, безукоризненными чертами и мягкой линией рта. Думая о ней, он испытывал ощущение покоя и одновременно приятного возбуждения, в котором так сейчас нуждался. Он медленно потягивал напиток, принесенный ему официанткой. Потом глянул на часы, которые носил на внутренней стороне запястья, боясь, как бы светящийся циферблат не выдал его в темноте.
  Было ровно десять. Феллс, Вильерс, Грили и другие всегда обдумывали такие детали, на первый взгляд казавшиеся мелочью. Они понимали, что такие вещи имеют значение, и немалое. От таких мелочей зависели иногда вопросы первостепенной важности, как, например, жизнь. Если считать, конечно, что жизнь имеет какое-нибудь значение…
  Феллс бросил окурок в пепельницу, попрощался с официанткой и вышел из бара, засунув руки в карманы своего старого плаща цвета морской волны.
  Грили заказал еще полпинты пива. Когда перед ним поставили кружку, он посмотрел на нее так, будто ожидал, что вот-вот на ее темной поверхности что-нибудь появится.
  Он рассчитывал, что Феллсу должно хватить двух минут. Слегка повернув голову, он увидел, что Вильерс приближается к стойке и заказывает:
  — Пожалуйста, мисс, десяток «Плейерс».
  Девушка принесла ему сигареты. Вильерс положил на прилавок шиллинг. Поворачиваясь, случайно задел ногой Грили. Тому захотелось подурачиться, и он сказал:
  — Эй! Поосторожней! Это моя любимая нога!
  — Извините, — изумленно ответил Вильерс. Грили повел игру дальше:
  — Хорошо вам извиняться! У меня на этой ноге мозоль. Чего только я не делал, чтобы вывести ее — и пластырь прикладывал, и бог знает что еще — не проходит проклятая, хоть ты тресни! А в такую ночь, как нынешняя, мозоли набрасываются на меня, как черти. От любого пустяка — жуткая боль. Зато и польза от них — всегда заранее чую, какая будет погода.
  — Нет, в самом деле? Это большое достоинство, — ответил Вильерс.
  — Вы что, потешаетесь надо мной? — картинно возмутился Грили.
  — Ну что вы! — замотал головой Вильерс. — Посмотрите на меня — разве я способен потешаться над человеком, которого мучают мозоли?
  Грили ответил:
  — Это как посмотреть! По вашему виду не скажешь ни да, ни нет!
  — Ну что поделать, — сказал Вильерс. Он распечатал пачку и взял сигарету, закурил и долгим взглядом посмотрел на ее тлеющий кончик, потом добавил с беззаботным видом: — Спокойной ночи! — и вышел из зала. Мессенэй, заказавший вермут с ликером из черной смородины, поставил свой пустой стакан на каменную полку и направился к выходу.
  Отодвинув черную штору, он спросил у официантки:
  — Дорога на Холлидей — та, что ведет влево от развилки?
  — Да, там справа небольшая рощица. Смотрите, не свалитесь в выгребную яму, — сказала она.
  Мессенэй кивнул ей на прощание. Грили услышал скрип закрывающейся двери. Через минуту он спросил:
  — Вы, наверное, работаете до десяти?
  — Да, — ответила официантка. — Сейчас не так-то много посетителей.
  — Что же тут удивительного, — сказал Грили. — Не очень-то бойкое место. Здесь довольна скучно, не правда ли?
  — Так было не всегда, — ответила она. — До войны на этой дороге было большое движение. Водители считали ее самой удобной в этих краях. Мы подавали им горячие завтраки, — она ностальгически вздохнула. — Я надеюсь, что все это снова вернется.
  — И я надеюсь! — эхом отозвался Грили. — Ну, мне пора.
  Девушка неожиданно предупредила:
  — Будьте поосторожнее, если пойдете вдоль скал. Сегодня такой ужасный ветер. Два года назад ураган унес человека с верхнего утеса.
  — Да неужели! — сказал Грили. — Но я-то не собираюсь лазить по скалам.
  — Но вам придется долго идти пешком до города.
  — Я знаю, — ответил он. — Ходьба меня не пугает, — и подумал: «Черт бы побрал эту бабу! Теперь придется тащиться по городской дороге, если ей придет в голову проследить за мной из окна. Ночь довольно светлая, идти придется не так уж мало».
  — В таком случае, спокойной нами! — сказал он вслух.
  
  III
  Ветер свирепо выл в скалах. С гребня у основания расселины сорвался небольшой поток мелких камешков и сухих веток. В середине впадины, где высота склонов достигала двадцати футов, укрывшись от ветра, сидели Грили, Вильерс и Мессенэй, прислонившись к стенке.
  — Странно будет, если они не явятся, — сказал Мессенэй.
  — Чего ты и желаешь, правда? — весело ухмыльнулся Грили, искоса поглядев на него. — На твоем месте я бы погасил сигарету — а вдруг все-таки подойдут?
  — Они-то явятся. Эти гады настырные!
  — Да, — сказал Грили, — в чем другом, а в этом им не откажешь. Раз уж на что-нибудь решились, так пойдут до конца. У них не хватит ума остановиться, даже если они увидят, что их дело сорвалось.
  Вильерс добавил:
  — Да — и те, кто ими командует, не узнают, что они засыпались, и много времени пройдет прежде чем им доведется об этом узнать.
  — Может быть, — сказал Грили. — Но это им не помешает продолжать игру в том же духе.
  Он поднялся с земли и начал спускаться по расселине к пляжу. Несмотря на темноту, он шел уверенно, не производя ни малейшего шума.
  Феллс стоял, за выступом скалы почти у самого конца ущелья. Он смотрел на море в бинокль.
  Грили сказал ему:
  — Вряд ли ты что-нибудь разглядишь. Опускается туман. — Феллс ответил тихим голосом, лишенным всякого выражения:
  — Тем лучше. Им придется подплывать поближе, чтобы подать свои сигналы.
  Грили добавил:
  — Они, должно быть, очень уверены в себе, если думают, что смогут отыскать нужное место в такую погоду.
  Феллс вложил бинокль в футляр, висевший на боку, и сказал:
  — Они его отыщут. Если только смогут добраться до этих мест.
  Грили нервно облизнул губы и сказал:
  — Надеюсь, что доберутся. — Помолчав, он спросил: — Как будем действовать? — Феллс ответил:
  — Я не уверен, что те, кто прибывает, знают тех, кто их должен встретить, чье место мы, собственно, и заняли. Надо пораскинуть мозгами и не суетиться. Если они не знают в лицо Апфеля, своего связного, то дело пойдет как по маслу!
  Грили сказал:
  — Ясно, значит, ты их встретишь и скажешь пароль… — Феллс кивнул:
  — Да, для этого моего немецкого должно хватить.
  — Допустим! — сказал Грили. — А вдруг они знают этого Апфеля и при виде тебя сразу все поймут… Что тогда?
  Феллс с улыбкой посмотрел на Грили:
  — Тогда тебе, старик, не придется терять ни минуты.
  — Ладно. Спускайся к пляжу, но не уходи далеко. Я останусь здесь. Вильерсу только и нужно будет, что наблюдать за мной. Надо знать точное местонахождение каждого из нас. Улавливаешь ситуацию?
  — Отлично, — сказал Феллс. — А Мессенэй? Он-то здесь для чего?
  — Пусть только не суется не в свое дело! — ответил Грили. — Он останется на краю ущелья наблюдать за вершиной. Между нами, мне кажется, что он слегка дрейфит. Нет, ты не подумай, он хороший парень, но нельзя же рисковать делом.
  — Конечно, — сказал Феллс.
  Грили стоял, прислонившись к скале с невозмутимо спокойным видом. Феллс подумал: «Грили на все плюет, как в сороковом году!» Он невольно почувствовал уважение к нему.
  — О чем ты задумался? — спросил Грили.
  — Да так, сам не знаю… Вот увидел Томми Триндера на афише «Палладиума». У меня так и вертится в голове его выраженьице «Все вы счастливчики!» Надо будет в свободную минуту посмотреть это шоу.
  — Неплохо придумано! — сказал Грили и сиганул на землю. — «Все вы счастливчики!» — и пожал плечами, усмехнувшись. — А нам вот посчастливилось с сегодняшним пикником.
  — Тебя это очень волнует? — тихо спросил Феллс.
  — Меня? Еще чего. Мне абсолютно наплевать.
  Вдруг в тишине из плотной завесы тумана над морем донесся тройной скрипучий крик чайки. Грили чертыхнулся сквозь зубы:
  — Дьявол! Вот и они!
  — Ну, так вперед! — скомандовал Феллс. Он сделал несколько шагов к берегу, вынул карманный фонарик и начал подавать сигналы в направлении моря.
  Грили немного отступил под нависающей над ним утес и вынул из кобуры револьвер, взвел курок и застыл на месте, опустив правую руку и тихо насвистывая. Сверху к нему спустился Вильерс.
  — Вот они и прибыли, — сказал он.
  — Да, старик, — отозвался Грили. — Слушай, шеф остается справа, там, где расщелина выходит к бухте. Здесь произойдет обмен паролями. Мой пост будет здесь, слева. Ты переберись на ту сторону, да повыше. В случае чего — будет легче удрать. Уловил?
  — Ясное дело, — ответил Вильерс. — А если, скажем, они что-нибудь заподозрят, ты не промажешь? Не то Феллсу придется очень далее туго!
  — Утри-ка лучше сопли! — резко отпарировал Грили. — Разве я хоть раз промазал? Было такое?
  — Да вроде нет, — ухмыльнулся Вильерс. — Но лиха беда, говорят, начало… — и стал подниматься вверх по склону ущелья.
  Нос катера проскрежетал по прибрежной гальке. Два человека выпрыгнули через борт и зашлепали по мелководью. Феллс двинулся им навстречу и остановился под прикрытием скалы; он выжидал, держа фонарик в левой руке. Первый из покинувших судно людей был всего в нескольких футах от Феллса. Он таращил глаза, пытаясь что-нибудь разглядеть в кромешной тьме.
  Феллс спокойно произнес по-немецки:
  — Добрый вечер. Надеюсь, переправа была удачной?
  — Да, все прошло неплохо.
  Вдруг, разглядев лицо Феллса, он испустил вопль. В ту же секунду Грили спустил курок. Пуля попала немцу в живот. Он ужасно хрипел, корчась на песке, пытаясь дотянуться до кармана куртки. Уронив фонарик, Феллс выстрелил в другого, не вынимая правой руки из кармана плаща. Человек перед ним не двигался. Он был мертв.
  Феллс двинулся к морю и услышал голос Грили:
  — Все в порядке. Их трое. Все готовы…
  — Раненые есть? — спросил Феллс.
  — Нет, — ответил Грили. — Конец всем троим.
  — Порядок, — сказал Феллс. — Вытащи их из катера, разверни его носом к морю и заведи мотор, пусть врежется где-нибудь в мель. А нам здесь больше делать нечего.
  — Все ясно, — ответил Грили.
  Вильерс, державшийся поблизости от Феллса, сказал:
  — Значит, так. Пока все шло гладко. Но сейчас намечается работенка, которая лично меня вовсе не греет. Пусть Мессенэй протянет нам руку помощи. Пойду-ка поищу его.
  Феллс одобрительно кивнул и направился к судну. Грили уже перебросил трупы через борт. Феллс оттащил их к прибрежным утесам.
  Грили, ругаясь, на чем свет стоит, в воде по пояс, развернул лодку, потом, перебравшись через корму, запустил мотор. Спрыгнув в воду, он обнаружил, что здесь глубже, чем ему казалось, и двинулся на берег, непрестанно и глухо чертыхаясь.
  Феллс держался у входа в ущелье.
  — Так я и знал! — сказал Грили. — Мне пришлось барахтаться по шею в этой жиже. Точно схвачу воспаление легких, — он зажег сигарету. — А где мы их закопаем? Прямо здесь?
  — Нет, только не в этот песок, — ответил Феллс. — Прилив запросто вынесет их наружу Нет, уж лучше в глубине ущелья.
  — Идет, — согласился Грили. — Скажу Мессенэю, чтобы сходил за негашеной известью.
  Он оглянулся и заметил приближавшегося к ним Вильерса.
  — Вы знаете, что случилось? — спросил он.
  — Что? — вырвалось у Грили.
  — Одна из пуль этих подлецов попала в Мессенэя. Должно быть, рикошетом. Он убит. Понимаешь ли, он спустился в расселину, чтобы лучше видеть, что происходило.
  — Боже, — выдохнул Грили. — Вот это не повезло!
  — Да уж, — тихо промолвил Феллс. — Вот гадство!
  — Точнее не скажешь… Э, да что уж об этом говорить… Надо подготовить место еще для одного. Раз уж вышло одним жмуриком больше… Придется хорошо поработать, чтобы заставить их исчезнуть. И нечего терять время! — прикрикнул он на Вильерса. — Разыщи грузовик и приведи его на вершину скалы.
  — Это рискованно, — ответил Вильерс. — А если кто-нибудь окажется поблизости?
  — Да кто сюда потащится в такую ночь? — возразил Феллс.
  — Тем лучше для нас, Вильерс!
  — Да уж куда лучше, — вздохнул Вильерс. — Все, как я погляжу, веселятся, один я таскаю лопаты и мешки с известью, — проворчал он, удаляясь.
  — Какого черта ты ноешь? — бросил ему вслед Грили. — Могло быть гораздо хуже. Тебе не приходило в голову, что на месте Мессенэя мог оказаться ты?
  Вильерс ответил, ухмыляясь:
  — А ведь верно! Я об этом как-то и не подумал!
  
  IV
  Куэйл спал по-кошачьи, вполглаза. Он растянулся на кровати, укрывшись периной. Он всегда надевал на ночь пижаму пурпурного шелка и спал, подложив скрещенные руки под затылок. Он почти полностью облысел, сохранился лишь небольшой венчик волос, придававший ему вид монаха с тонзурой. Спал он неспокойно и зашевелился, едва стенные часы пробили три часа ночи; он с трудом сообразил, что толком не спал. Да он никогда и не высыпался по-настоящему, вроде кошек, погружающихся в неглубокий и чуткий сон.
  Его спальня была просторной и уютной. В ней горела электрическая лампочка под розовым абажуром, повернутым так, чтобы бьющий в глаза яркий свет не давал Куэйлу уснуть. Кроме спальни, в квартире Куэйла имелось еще пять комнат, двери которых выходили в длинный коридор. В конце коридора находилась кухня, а за ней — комната-прачечная. В глубине этой комнаты у стены стоял бельевой шкаф, сквозь который можно было попасть в соседнее, якобы незанятое, помещение. На самом деле там размещалась контора Куэйла.
  Внезапно у его кровати раздался резкий телефонный звонок. Куэйл мигом вскочил и поднял трубку. Несмотря на тучность, его движения отличались ловкостью и быстротой. У него было круглое умное лицо, выражавшее, по его желанию, то расслабленность, то энергичность. Это была незаурядная личность. Он перепробовал все ремесла, мог сыграть любую роль. О нем однажды было сказано, что он, подобно Джорджу Муру, не имел врагов, но и не был любим друзьями. И это было вполне вероятно, так как Куэйлу некогда было прикидываться дружелюбным: он вечно вынужден был заниматься нелюбимыми делами и играть неблаговидные роли.
  И все же, если бы ему предложили измениться, вести размеренную и даже счастливую жизнь в благополучной среде, он бы решительно отказался. Его цепко держала та паутина, в центре которой он находился, наблюдая за развитием подготовленных им же событий и за поворотами судьбы-индейки.
  — Куэйл слушает, — сказал он в трубку. Телефонист отозвался:
  — Это главная линия. Будете разговаривать, сэр?
  — Нет, — ответил Куэйл, — перейду на мою личную. Подождите минуту.
  Он повесил трубку, вышел из спальни, миновал коридор, кухню и через шкаф в прачечной проник в смежное помещение. Он свернул в первую по коридору комнату, обставленную строго, как и подобает учреждению — большой письменный стол, столик машинистки, ряд стальных картотечных шкафов. На столе стояли три телефона, снабженных микрофонами специального образца. Куэйл поднял трубку одного из них:
  — Алло!
  С другого конца провода ему ответил тихий усталый голос Феллса. Куэйлу казалось, что у этого голоса всегда одна и та же безжизненная интонация, все тот же тембр, все тот же скучающий тон. Иногда он задавался вопросом, есть ли предел безразличию этого человека.
  Феллс сообщил:
  — Я думаю, вы будете рады узнать, что все прошло удачно.
  — Значит, вы устроили встречу своим друзьям? — уточнил Куэйл.
  — Да, — ответил Феллс. — Мы их встретили. — Куэйл спросил:
  — Они были рады с вами повидаться?
  — Так себе, — ответил Феллс. — Возможно, они надеялись увидеть кого-нибудь другого.
  Куйэл сказал с ухмылкой:
  — Надо полагать, они не очень-то возликовали при вашем появлении.
  — Нет, — ответил Феллс. — Почему-то не обрадовались! — Помолчав немного, Куэйл спросил:
  — И это… все?
  — Нет, не все, — ответил Феллс. — Мессенэй засыпался.
  — Серьезно?
  — Боюсь, что очень серьезно.
  — Понимаю, — произнес Куэйл. — Я глубоко сожалею о нем.
  — Я тоже, — сказал Феллс. — Есть еще что-нибудь на сегодня?
  — Нет, пока все. Но, я думаю, для вас вскоре еще найдется подходящее дело. Нет, ничего особенно интересного или выдающегося, но все же придется этим заняться. Я свяжусь с вами. Спокойной ночи!
  — Спокойной ночи, — отозвался Феллс.
  Куэйл услышал клацанье рычажка и повесил трубку. Он подошел к одному из шкафов картотеки и открыл его, скрипнув дверцей. Внутри находилось с полдюжины папок, помеченных названиями различных торговых фирм. Куэйл взял одну из них. Название гласило: «Кооператив по добыче антрацита». Он перенес папку на стол и открыл ее: внутри находилась дюжина карточек, пришпиленных к пачке бумаги и разложенных в алфавитном порядке. На каждой из них стояло женское или мужское имя. Куэйл вытащил последнюю из карточек. Вверху было отпечатано на машинке:
  «Мессенэй, Чарльз Фердинанд Эрик».
  Далее шли подробности его карьеры. Куэйл обнаружил, что он нес службу в авиации — сначала был летчиком в офицерском звании, затем в течение полутора лет — командиром эскадрильи Королевских военно-воздушных сил. До увольнения из армии он сбил одиннадцать вражеских самолетов. Куэйл сунул карточку в карман своей малиновой пижамы, снова положил досье в картотечный ящик и запер его. Он снова вернулся в коридор, прошел через прачечную, кухню и вернулся в спальню. Там он подошел к камину и с минуту стоял, рассеянно глядя на радиатор — имитацию горящих углей.
  Он взял с каминной полки пачку сигарет и закурил одну. Той же спичкой он поджег уголок карточки Мессенэя и долго наблюдал, как она сгорает. Он держал ее в руке, пока огонь не добрался до пальцев. Затем Куэйл загасил сигарету, улегся в постель и, протянув руку, выключил лампу под розовым абажуром. Он был счастлив, что сможет, наконец, выспаться. Последняя его мысль была о Мессенэе. Бедняге и в самом деле не повезло!
  Глава 2
  Феллс
  I
  Феллс сидел в двенадцатом ряду партера в «Палладиуме». Он неподвижно смотрел на сцену и ощущал присутствие Томми Триндерса. Но ощущение это было очень смутным из-за теней, незримых картин и силуэтов, живших только в воображении Феллса. Он понимал, что его попытка с «Палладиумом» не удалась. Какое уж тут развлечение… Слыша взрывы смеха при выходах на сцену Триндера, Феллс думал о себе, как о не совсем нормальном. Ведь теперь он мог находить интерес в поглощающих все силы занятиях, требующих полного напряжения нервной системы и заставляющих вычеркнуть из памяти образы, витающие над сценой «Палладиума».
  Он твердо решил развлекаться! Старался не думать ни о чем, кроме сюжетных перипетий спектакля, невольно соединившись с публикой в зале. Но, осознав свой полный крах, он сидел, прямо и неподвижно глядя на сцену, засунув руки в карманы своего старого плаща цвета морской волны, выдвинув подбородок вперед и сведя брови на переносице. Он сидел, уставившись на сияющую рампу, и едва различал силуэт Триндера в центре помоста. Феллс перестал анализировать противоречие между своей погоней за счастьем («Все вы счастливчики!») и ядом, безостановочно разъедавшим его мозг. Сцена «Палладиума» медленно расплывалась и вдруг мистер Триндер куда-то канул. Перед глазами Феллса встала иная сцена, так часто возникавшая в памяти, что он уже знал наизусть каждую тень на поперечниках жалюзи, каждый солнечный блик на медных предметах в конторе, каждую мелкую деталь… Он слегка наклонился вперед, втянув голову в плечи, и перед ним возник его собственный образ.
  Феллс перенесся на 9 лет назад в 1933 год.
  Было далеко за полдень, и жаркое солнце проникало сквозь ажурные жалюзи и рисовало на полу черные тени. Посреди комнаты, слева от стула, находившегося напротив письменного стола, стоял Феллс, но это был вовсе не сегодняшний Феллс, а кто-то другой, скажем, Хьюберт Эрик Такой-то — фамилия не имеет значения — в мундире, но без пробкового шлема и ремня, которых он лишился, находясь под арестом. Командир Хьюберт Эрик Такой-то ощущал живую симпатию к тому, кто сидел перед ним по другую сторону письменного стола. Это был его начальник. И это еще больше увеличивало симпатию к нему.
  Феллс, сидевший в двенадцатом ряду партера «Палладиума», похолодел от долгой тишины, установившейся по ходу пьесы, тишины, на самом деле длившейся всего несколько секунд, но показавшейся бесконечной обоим ее участникам. Внезапно пауза была прервана, и старший по званию офицер спросил как нельзя более мягким тоном:
  — Скажите, бога ради, зачем вы это сделали?
  Офицер, одетый согласно инструкции и стоящий по другую сторону стола, улыбнувшись, ответил:
  — Не могу знать, господин полковник! Не стоит меня об этом спрашивать. Произошло то, что называется «один из этих случаев».
  — Вы уверены? — спросил полковник. Феллс отвечал:
  — Да, г-н полковник, но это не так легко объяснить. Откровенно говоря, я не могу найти никакой причины, оправдывающей мое поведение, кроме очевидной — я пустился в загул. Вы ведь помните, г-н полковник, о моем выигрыше в лотерею. Вот и причина. Я очень обрадовался, получив такую сумму, и решил отметить это событие. Что касается остального, то, понимаете, это произошло само собою. — Полковник прервал:
  — Нет! Я не понимаю! Отпраздновать можно было и без того, чтобы…
  Феллс увидел себя, произносившего:
  — Вы правы, г-н полковник! Может быть, я отметил это событие несколько необычно. Понимаете ли, я не очень разбираюсь в женщинах. А эта, г-н полковник, была просто неотразима. И мне, в моем тогдашнем состоянии, показалось единственно верным сделать то, что я и совершил. Разумеется, все это потом казалось достаточно странным… Сам себя не пойму!
  Высший чин ответил:
  — Не стоит и пытаться понять то, что не годится для вашего спасения. Вы хоть отдаете себе отчет в том, во что вам обойдется ваша глупость?
  — Я только и думал об этом, г-н полковник, все четыре дня, что нахожусь под арестом, но толком ничего не понимаю. Я даже не могу себе представить, что меня ждет.
  Полковник открыл верхний ящик стола и достал пачку сигарет. Протянул ее арестанту. Феллс наклонился, зажег сигарету полковника, затем свою и снова сел.
  Полковник сказал:
  — Очевидно, военный трибунал. Вас разжалуют! Ужасно думать, что офицер, так хорошо несший до этого службу, будет разжалован. Но я не сомневаюсь, что это так и будет! Мы не можем позволить совершать такие проступки в Индии, особенно сейчас. Пусть ваш случай станет уроком для других!
  — Все верно, — ответил Феллс.
  — Это само по себе достаточно серьезно, — продолжал полковник, — но ведь есть и еще один проступок! — Он пристально посмотрел на Феллса. Тот сидел перед ним с осунувшимся лицом. И ему было досадно видеть полковника таким несчастным. Он сделал попытку прийти ему на помощь и заметил:
  — Господин полковник! Я виноват и должен искупить свою вину. Почему бы вам не сказать мне все?
  — Самое худшее, — сказал полковник, — это чек! Как будто было недостаточно предъявить чек без обеспечения. Это можно было бы еще отнести за счет легкомыслия. Но вы совершили подлог! О, Господи, — вы выбрали известное имя, имя человека, причиняющего одни лишь неприятности британскому правительству в Индии, именно того, который будет чрезвычайно рад предать это дело огласке и не преминет им воспользоваться! Думаете, он будет удовлетворен, если вы отделаетесь военным трибуналом?
  Феллс ответил:
  — Нет, не думаю, г-н полковник.
  Полковник продолжал:
  — Он будет стоять на своем, пока не почувствует себя полностью отомщенным. Око за око, зуб за зуб! Вы предстанете перед военным советом за нарушение дисциплины, но он-то собирается затащить вас в уголовный суд за совершенно другой проступок! Подлог и использование его имени. Вам не миновать двух лет тюрьмы.
  — Я понимаю, — сказал Феллс.
  Снова установилась пауза. Затем полковник неохотно сказал, как будто хотел избежать продолжения разговора:
  — Вот в чем заключается худшее в работе с такими, как вы. Вы не пьете, не курите, не занимаетесь любовью, как большинство военных в вашем возрасте. Вы идеалист! Но́сите в себе образ женщины, начертанной воображением, и думаете, что это прекрасное видение вот-вот появятся, чтобы озарить вашу жизнь. Да у вас галлюцинации! И что же бы делаете? После стольких лет этой фантасмагории вы напиваетесь самым безобразным образом! Вы теряете голову и устраиваете жуткий скандал в таком городке, как наш, да еще в компании женщины, состоящей в заговоре с людьми, которые готовы отдать все золото мира, чтобы выгнать нас из Индии! И это еще не все, о великий боже! Надо же было вам стать мошенником! Какой идиотизм! Какая непростительная глупость! Достойны сожаления только мы, знающие вас. Мы способны понять, что вы заслужили просто-напросто хорошую взбучку, вместо того чтобы…
  — Мне нечего сказать в оправдание. Вы были очень добры ко мне, г-н полковник. Все были очень добры ко мне, — Феллс вымученно улыбнулся. — Что ж, если больше ничего нельзя сделать!..
  — Нет! — ответил полковник, поднимаясь со стула. Он подошел к окну и посмотрел между планками жалюзи. Феллс наклонился и загасил окурок в пепельнице на столе. Потом поднялся и спросил:
  — Это все, господин полковник?
  — Это все, — ответил командир.
  Феллс подошел к двери. Он уже дотронулся до дверной ручки, собираясь выходить, когда полковник окликнул его:
  — Вас хочет видеть один человек. Это, безусловно, нарушение устава, но я сказал, что это не имеет никакого значения. Он зайдет к вам завтра, не помню, в котором часу. Цель его визита мне неизвестна.
  — Действительно ли мне необходимо видеться с ним? — спросил Феллс.
  — А почему бы и нет? — ответил полковник. — Вы попали в такую переделку, что хуже уже не будет, чтобы ни произошло еще.
  Феллс вышел. В коридоре его ждал офицер охраны. Они вышли из большого белого здания и пересекли раскаленный скверик по пути к дому, где были расквартированы офицеры. По дороге Феллс думал об этой женщине и о себе. Полковник, должно быть, был прав. Конечно, глупо идеализировать женщин вообще, и эту в частности.
  Он криво усмехнулся. Сопровождавший его офицер посмотрел на него искоса.
  Феллс думал о «земных глазах желтого божества» и о песне: «Осталась женщина одна на севере с разбитым сердцем…»
  Короче говоря, все это было довольно странно и глупо. Вернее, было бы глупо, если это дело не имело бы таких зловещих последствий.
  А она была очаровательным созданием! Но ведь и другие казались ему очаровательными… Его первоначальным грехом была любовь к выпивке… Но неужели он и впрямь напился до такой степени? Может, эта бледноликая обольстительница подсыпала в бокал снотворного? Этих женщин не разберешь, особенно, если склонен их идеализировать…
  А если их не идеализировать?.. Ну что поделаешь, черт возьми! Похоже, если их воспринимать как фей, они оказываются предательницами, тогда, если их заранее считать предательницами, они должны будут казаться феями!
  Сопровождавший его офицер подумал, что Феллс довольно странный тип, и почувствовал себя чертовски счастливым при мысли, что удалось доставить конвоируемого без задержки. И можно пойти куда-нибудь пропустить стаканчик. Однако это не мешало ему сочувственно относиться к Феллсу.
  
  II
  Незнакомец прибыл назавтра во второй половине дня. Феллс заметил его в окно. Он переходил двор. На нем был белый тиковый костюм и пробковый шлем, надетый слегка набекрень. Он был высокий, крепкого сложения, подвигался легко и непринужденно.
  Феллс бегло взглянул на дверь и увидел, что часовой отошел. Почему? — спросил он себя и присел на стул возле стола, рассеянно уставившись на пепельницу, набитую окурками.
  Куэйл вошел без стука, держа шлем в руке. Феллс заметил, что у вошедшего почти не осталось волос, но идеальная форма головы делала его плешь вполне приемлемой на вид. На минуту Феллс даже забыл о своих неприятностях, настолько его заинтересовал этот человек. От всей его мощной фигуры и спокойного, почти веселого лица веяло энергией и спокойной уверенностью. Феллс предположил, уж не ловкий ли перед ним защитник, раздобытый полковником, способный хоть немного уладить дела. Он поздоровался и осекся, так как сказать больше было нечего.
  Куэйл начал:
  — Я не отниму много времени, тем более, что время для вас сейчас не представляет никакой ценности! Суть в том, что у меня самого не так уж много времени, и я хотел бы быть предельно ясным и точным для вас. Иными словами, я хочу, чтобы между нами не возникло ни малейшего недоразумения. Вы меня поняли?
  Феллс огорошенно посмотрел на него. У посетителя были повадки исключительно практичного и делового человека. Он ответил ему весьма холодным тоном:
  — Очень интересно! А могу я узнать, кто вы такой?
  — Меня зовут Куэйл, — представился тот. Он вынул из кармана портсигар и закурил сигарету.
  Феллс встал. Он смотрел на Куэйла, пытаясь разгадать, о чем пойдет речь. Куэйл протянул ему портсигар со словами:
  — Возьмите сигарету. Присаживайтесь и слушайте меня.
  Феллс взял одну и уселся на стул. Куэйл направился к окну. Он приоткрыл жалюзи и выглянул наружу, потом спустил занавеску и остался стоять, прислонившись к стене и не спуская глаз с Феллса. Наконец, он заговорил.
  — Все, что касается вас, мне уже известно. Это мое ремесло — быть хорошо информированным. Вы в скверном положении Вас ожидает военный трибунал, а потом вы предстанете перед гражданским судом. И даю гарантию, что вы не отделаетесь меньше, чем двумя годами тюрьмы. Ладно! Не имеет значения! На свете полным-полно людей, отсидевших два или три года в тюрьме. Пусть вас не волнует такая мелочь. Не будем также беспокоиться о том, что вам светит разжалование — не вы первый, не вы последний! Займемся главным.
  Феллс ощутил какую-то горькую радость. Разжалование, оказывается, не имеет никакого значения — ведь бывали и другие разжалованные офицеры… и два года тюрьмы — тем более, так как это уже происходило со многими другими. Не стоило об этом беспокоиться, ибо мистер Куэйл, рослый господин с лысым черепом и круглым улыбающимся лицом, предлагал побеседовать о главном!
  Феллс слегка саркастически произнес:
  — Займемся главным! Мне очень любопытно узнать, что же вы считаете главным.
  Куэйл продолжал:
  — Я предупреждаю, что вам будет очень трудно возражать мне. Прежде всего, у меня железная логика. Не думайте, что я стараюсь быть грубым или произвести на вас впечатление, когда говорю, что упомянутое мною — не главное. Все это забудется со временем. Зато не забудется другое. Вот об этом я и хочу поговорить.
  — Очень хорошо, — пробормотал Феллс, — поговорим. — Куэйл продолжил:
  — Вот что главное. Люди, подобные вам, кадровые военные, не имеющие большого достатка, живут как бы в непроницаемых отсеках, по крайней мере, большинство из них… У них свои собственные правила и нормы, зачастую хорошие правила и нормы. Для человека, подобного вам, жизнь складывается неплохо, пока он не запятнает свой послужной список. И горе тому, кто запятнает свое личное дело! Его репутация погублена! Когда вы выйдете из тюрьмы, скандал уляжется, но у вас больше не будет друзей… не потому, что они станут вас избегать. Нет, это вы будете обходить их десятой дорогой! Вы прекрасно понимаете, что не в вашем положении возобновлять старые приятельские отношения или ходить в клуб, попивать виски с содовой! Внезапно Куэйл рассмеялся:
  — Иными словами, вы — конченый человек! И вы это знаете. — Феллс с горечью ответил:
  — Чертовски любезно с вашей стороны напоминать мне об этом! Как будто я сам не знаю!
  Куэйл задумчиво посмотрел на тлеющий кончик своей сигареты. Потом не спеша заговорил:
  — Я вам сказал, что обладаю логикой, а для меня эти слова имеют один-единственный смысл. Когда большинство людей говорят о логичности, имея в виду свойство обдумывать и высказывать прописные истины, они попадают пальцем в небо! Они опускают главное, поскольку оно причиняет им боль! Но я этого никогда не делаю. Если бы я так поступал, моя работа ничего не стоила. Для меня быть логичным означает быть непреклонным, так как всегда найдется кто-нибудь, кто должен страдать. В случае, который мы рассматриваем, этот кто-то — вы! К несчастью или же к счастью, зависит от точки зрения, мой долг состоит в том, чтобы поставить вас перед фактами, и мне совершенно наплевать, если вам это неприятно. Понимаете?
  — Понимаю, — ответил Феллс. Куэйл продолжил с ухмылкой:
  — Ну, хорошо! Я изложил факты достаточно ясно? Не правда ли? Я несколько сгустил краски, представив все в черном свете, вовсе не для того, чтобы отпраздновать победу над вами, а для того, чтобы дать понять: с сантиментами покончено в силу разных причин.
  Феллс сказал на это:
  — Вы ведь все это затеяли не без задней мысли. Вам от меня что-то нужно.
  — Еще бы! — отозвался Куэйл. — Но вернемся к главному. Возвратившись из тюрьмы, вы обнаружите, что остались без друзей. Что будете делать? Одни в таких случаях запивают, другие хоронят себя в какой-нибудь дыре на краю света и стареют, лелея больную печень и подагру. Это чисто пассивная позиция.
  — Да, это пассивная позиция, но она, по крайней мере, логична. Должен же человек чем-то заняться по выходе из тюрьмы! — ответил Феллс.
  — В этом-то все и дело, — заметил Куэйл. — У меня есть для вас одно предложение, и я надеюсь, что оно вам понравится. Допустим, что самое главное для нас — это то, что мы сами о себе думаем. Именно мысли человека и накладывают отпечаток на его жизнь. Думаю, вы согласитесь со мной, что по выходе из тюрьмы и мысли ваши будут невеселыми, и вам придется нелегко. Вы проведете остаток дней в размышлении, почему эта женщина, из тех, кого обычно люди вашего круга обходят стороной, заставила вас совершить этот дурацкий поступок. Вы потеряете много времени в гаданиях, как все-таки она сумела заставить вас подсунуть фальшивый чек! Ведь это она подтолкнула вас на преступление, уж я-то знаю. Она выполняла чужой приказ. Почему? Причины не так уж много значат, но, тем не менее, это факт.
  — Понимаю, — ответил Феллс. — Она была пешкой в чужой игре!
  — Совершенно верно, — подтвердил Куэйл. — Именно пешкой в чужой игре. Только не горячитесь! От этого никакого толку. Лучше послушайте меня. Я хочу предложить вам альтернативу жалкому будущему. В ней нет ничего особенно приятного, но она даст вам куда более интересное времяпрепровождение, и, может быть, удача еще улыбнется вам.
  — Я слушаю, — отозвался Феллс. — Вы очень занятный человек.
  — Хорошо сказано! — сказал Куэйл, усмехнувшись. — Вы, верно, и сами не собирались так удачно выразиться. Вот что я хочу вам предложить: есть люди, которые думают, что мы стоим на пороге еще одной войны, самой чудовищной, которую только знал мир. Правы они или нет? Это не мое дело, но я готов к любым событиям. Я слежу за ними и делаю логические умозаключения. Мне нужны одно-два доверенных лица, люди, подобные вам, наделенные умом и воображением, мужественные и дисциплинированные. Вы действительно мне идеально подходите!
  — Счастлив слышать, что хоть в чем-то являюсь идеалом, — ответил Феллс, — но, ради бога, расскажите мне о вашей альтернативе.
  — Пожалуйста, я буду как можно более краток, — сказал Куэйл. — Вот как мне видится ситуация. Вы пройдете через военный трибунал, где вам будет предъявлено обвинение в обычных воинских правонарушениях. Потом вы предстанете перед гражданским судом. Вас обвинят в фальсификации и использовании подложных документов, а это уже не шутка! Но я устрою так, что вы предстанете только перед военным трибуналом.
  — Смотри-ка! — заметил Феллс. — Это становится уже интересным.
  — Вот мое предложение, — сказал Куэйл. — Учитывая услуги, которые вы мне окажете в дальнейшем, я смогу изменить содержание обвинительного акта военного трибунала и провернуть другое дело. Вы предстанете перед военным трибуналом совсем по другому поводу, достаточно сенсационному и драматичному.
  — Какому? — спросил Феллс.
  — Кража военных документов, касающихся национальной обороны, с целью перепродажи их иностранной державе, — любезно разъяснил Куэйл. — Вас признают виновным. Вы будете разжалованы и заключены в тюрьму сроком на пять лет. Наказание вы будете отбывать в Англии. Спустя три или четыре недели вас освободят. Вы, так сказать, выйдете через заднюю дверь. А за ней вас буду поджидать я. — Куэйл сардонически улыбнулся. — Понятно?
  — Понятно, — ошеломленно ответил Феллс. — А что произойдет потом?
  Куэйл медленно затянулся:
  — Вам придется пройти очень трудную подготовку. Надо будет научиться оставаться абсолютно никем не замеченным, но я выхлопочу для вас какое-нибудь спокойное занятие. Не забудьте, что официально вы еще находитесь в тюрьме. По правилам, вас освободят только в 1938 году. А у нас сейчас только 1933. Да, я думаю, что это достаточно точно.
  — Что именно достаточно точно? — спросил Феллс. Куэйл закурил еще одну сигарету.
  — Война разразится еще до 1940 года, — сказал он. — Германия готовится к ней день и ночь. Война будет беспощадная. Если ее и не будет, это ничего не меняет. А если она начнется, у нас с вами будут полные карманы, поверьте. Может, ваша работа будет не очень приятная, зато срочная и необходимая. Улавливаете?
  Феллс кивнул головой.
  Куэйл продолжал:
  — Вот тут вы и появитесь на сцене. Порассуждаем немного. Как только новость о вашем появлении на военном трибунале и приговоре окажется в газетах, германские разведслужбы набросятся на вас, как кошка на мышь. Я сильно ошибусь, если стану утверждать, что эти службы не попытаются связаться с вами сразу же после вашего выхода из тюрьмы (я имею в виду официального). Тем лучше — вы будете готовы к их приему. Вы разыграете обнищавшего, отчаявшегося экс-офицера, который не думает ни о чем, кроме денег. Ясно вам?
  — Ясно, — ответил Феллс.
  — Прекрасно, — сказал Куэйл, — мне это может очень пригодиться. Вы видите, не правда ли, что моя альтернатива надежна. Да, вы потеряете доброе имя и останетесь без друзей Но вы будете знать, что сделали что-то полезное, вместо того, чтобы остаток жизни шататься по свету, берясь за любую работу, не имея ни гроша, не переставая проклинать себя и спрашивать, как могло случиться, что вы уступили той женщине в истории с фальшивым чеком. Вы будете чувствовать удовлетворение от того, что, ухудшив свою участь, вы позволили вытащить себя на военный трибунал и предъявить вам обвинение в наиболее гнусном из воинских преступлений, но вы принесли себя в жертву интересам своей страны!
  Куэйл достал из кармана пиджака шелковый носовой платок и промокнул лоб.
  — О боже, — произнес он. — Как утомительны эти драматические речи!
  — Ну, так что же?.. — спросил он через минуту.
  — Вы говорите серьезно? — спросил Феллс — Откуда мне знать, что это правда?
  Куэйл снова взял сигарету:
  — Вы форменный идиот! — холодно ответил он. — Как бы я смог до вас добраться? Вы находитесь под строгим арестом и не имеете разрешения ни с кем видеться. Почему, как вы думаете, от вашей двери убрали часового? Ну же! Отвечайте!
  — Понятно, — ответил Феллс и надолго замолчал.
  — Скажите, — вновь начал он. — Мой командир сказал, что нет никакого способа повлиять на индийца, который настаивает на моем осуждении за подделку. Он хочет отомстить во что бы то ни стало: око за око, зуб за зуб. Он ненавидит англичан. Но вы утверждаете, что, если я приму ваше предложение, он откажется от обвинений в гражданском суде. Почему? — Куэйл улыбнулся:
  — Правильный вопрос, — заметил он. — Но вы, очевидно, не знаете моего метода.
  — Я не знаю вашего метода, — ответил Феллс. — Но я предпочитаю знать, как вы сможете помешать нашему индусу продолжать свои нападки в то время, как все, начиная с полковника, пытались его остановить — и все впустую.
  Куэйл сказал со вздохом:
  — Не в моих привычках давать разъяснения таким людям, как вы, но я не выдам тайны, если и расскажу вам, в чем дело. Даже если вы проболтаетесь кому-нибудь, вам все равно не поверят. У полковника и прочих нет способов давления на него, кроме обычных, в рамках закона; то есть если он упорно рассчитывает на то, что юстиция поможет ему насладиться местью, нет средства ему помешать в этом. Но, — он снова улыбнулся, — если я прибегну к своему методу, он перестанет упираться.
  Феллс перебил его:
  — Об этом я и хочу узнать. О вашем методе. — Куэйл коротко хохотнул:
  — Ваша семья родом из Ирландии и принадлежит к очень гордому клану, соблюдающему семейную честь. У меня на службе находится один молодой ирландец. Не исключено, что он ваш дальний родственник. И не исключено, что если встанет вопрос о чести семьи, то… Короче, если ваш индус будет настаивать на привлечении вас к ответственности, то с ним может случиться нечто, достойное сожаления… темной ночью… Мне кажется, что главной добродетелью этого индуса является смелость…
  Феллс сказал:
  — Понятно. Я вижу, вы располагаете совершенно исключительными методами убеждения.
  — И вы не ошибаетесь! — ответил Куэйл. Феллс, подумав с минуту, сказал:
  — Предположим, что я приму ваше предложение и позволю, чтобы меня обвинили в этом преступлении. Допустим, что я проведу в тюрьме, как вы говорите, не больше двух-трех недель. А что мне придется делать по выходе из тюрьмы?
  Куэйл ответил:
  — А это уж моя забота. Выбирайте одно из двух. Поймите, что я делаю вам чрезвычайно великодушное предложение.
  — А вы уверены в этом? Вы полагаете, что я готов на все, лишь бы избежать заключения?
  — Нет, не думаю, — произнес Куэйл. — Но я вас знаю. Вернее, знаю тип людей, к которому вы принадлежите. Вы примете мое предложение хотя бы для того, чтобы сохранить хоть каплю уважения к себе.
  Феллс утвердительно кивнул:
  — Самое худшее в том, что вы правы, — он поднялся с места и пожал плечами.
  — Вам нечего терять, — нажимал Куэйл.
  — Вы правы, — сказал Феллс. — Мне действительно нечего терять… Я согласен.
  Куэйл удовлетворенно улыбнулся. Он надел свой пробковый шлем, слегка надвинув его на один глаз, и произнес:
  — Теперь увидимся, когда вы выйдете из заключения. После военного трибунала вас отправят в Англию для отбывания срока. Вы попадете в Мэйдстон. Я позабочусь о том, чтобы вас освободили через две-три недели. Нам придется подыскать для вас другое имя. Потом через пять лет, которые вы «отсидите» полностью, вас снова ненадолго поместят в тюрьму, чтобы освободить по всем правилам, И мы постараемся, чтобы наши друзья немцы узнали, где вас найти.
  — Вы, в самом деле, думаете, что они захотят войти в контакт со мной? Вы полагаете, что они постараются встретиться со мной и убедить меня работать на них?
  Куэйл кивнул:
  — Это обязательная часть их программы. Они готовы на все. — Направляясь к двери, он добавил: — Но когда-нибудь мы с вами будем за это вознаграждены!
  Феллс услышал, как за ним захлопнулась дверь. Он почувствовал себя несколько лучше и с облегчением потянулся. Потом стал думать о Куэйле. Как ни странно, не без восхищения, ибо Куэйл был личностью. Он прекрасно понимал, что Феллс из двух зол выберет меньшее, хотя ему нелегко будет признать себя виновным в преступлении, которого он не совершал. К тому же в гораздо более тяжком преступлении! «Ловко же он все рассчитал», — подумал Феллс.
  Неожиданно он заметил, что публика поднялась с мест, а оркестр «Палладиума» заиграл гимн, актеры во главе с Триндером стояли на сцене и пели, зрители подхватили припев.
  Он двинулся вслед за толпой, пробиравшейся к выходу. Мистер Триндер со сцены отпускал какие-то остроты в адрес публики, покидавшей зал. Уже в коридоре Феллс услышал его выкрик: «Все вы — счастливчики!»
  Глава 3
  Фоуден
  I
  Фоуден вынырнул из зарослей кустарника. Остановился на тропе, спускающейся с холма и расширяющейся по мере приближения к пыльной дороге, ведущей к Сувейре. Через минуту он вновь шагал по тропе. Он прихрамывал и не мог двигаться быстро. Вдруг он остановился и выругался.
  Несмотря на то, что вечерняя духота уступила свежести марокканской ночи, Фоуден обливался потом. На нем были очень грязные и рваные тиковые брюки. Рубашка прилипла к телу. Лицо и руки почернели от загара. Светлые волосы были спутаны. Струйки пота проделали бороздки в пыли, покрывавшей лоб и щеки.
  Он снял ботинок, который натер ему ногу, нашел водянку на пятке и надорвал ее ногтями. Затем обулся и зашагал в направлении Сувейры.
  — Какая гнусная страна! Какая вшивая! — думал Фоуден. Все было куда более грязным и мерзким, чем ему приходилось видеть до сих пор. Население, женщины, климат, напитки — все казалось ему отвратительным, но особенно женщины и климат. Он вытер со лба капли пота, порылся в кармане брюк, вытащил окурок и закурил его.
  На краю горных отрогов, находящихся километрах в шести-семи от Сувейры или Магадора, если вам больше нравится это название, высятся три пальмы. Заметив их, Фоуден направился прямо к ним.
  Фоуден был очень крепок. При росте в пять футов одиннадцать дюймов у него были мощные плечи и мускулистые руки с широкими ладонями и короткими цепкими пальцами — руки умелого и очень сильного человека. Несмотря на водянку, которая жгла ему пятку, он осторожно, но крепко ставил ногу на землю. У него было худое лицо с выступающими челюстями, с серьезным выражением голубых глаз. Он мог наделать хлопот, как могли в этом убедиться на марокканском берегу, набравшись достаточного опыта.
  Он уже довольно долго ничего не ел, а от сигареты горчило во рту. Ему хотелось сплюнуть, но во рту пересохло и слюна не шла. Время от времени он как бы случайно поглядывал на пальмы. Многие бы бросали полные надежды взгляды в том направлении, но такие зависящие от случая вещи, как надежда, счастье и обстоятельства, не входили в расчеты Фоудена и не слишком волновали его ни при каких условиях. Он всегда верил лишь в себя, Фоудена. Если возникало какое-нибудь благоприятное обстоятельство, что ж, тем лучше! А в противоположном случае следовало спокойнее относиться к жизни, вот и все.
  Женщинам Фоуден нравился — иногда вопреки их натуре, ведь в его отношении к ним всегда сквозила жестокость, вплоть до садизма. Но он мог быть и очень галантным, если это входило в его планы. Он умел показаться как очень вульгарным, так и утонченным в манерах. У него всегда была ясная голова. И если он не всегда добивался того, чего хотел, то в этом не было его вины, и он не жаловался… но на этот раз…
  От группы пальм отделился силуэт, подошел к пыльной дороге и остановился, повернувшись в сторону Фоудена.
  Тот тоже еще в пути заметил человека у пальм, который стоял, вяло прислонившись спиной к стволу одного из деревьев. В углу рта его была турецкая сигарета, ее запах Фоуден почувствовал на расстоянии. На голове незнакомца была феска и Фоудену он показался похожим на хамелеона. Кроме того, он был омерзительно грязен. Фоуден представился:
  — Меня зовут Фоуден. А вы, я полагаю, Акед?
  — Да, я Акед, — ответил незнакомец. У него оказался довольно высокий, странно свистящий голос, и Фоуден подумал, не евнух ли перед ним. Он присел прямо у дороги и спросил:
  — Нет ли у вас сигарет?
  Человек извлек пачку из своих одежд и не без щегольства откинул крышку. Фоудену он показался типичным гидом из тех, что водят туристов по базарам или продают им порнографические открытки. Он взял одну сигарету и закурил. Она была превосходного качества.
  Акед сказал:
  — Очень рад вас видеть. Я ждал вас еще вчера. Я рассердился, что вы не пришли вовремя. Ваше отсутствие выбило меня из колеи!
  Фоуден глубоко вдохнул сигаретный дым.
  — Идите вы к черту! — воскликнул он. — Еще не хватало, чтобы это вас выбило из колеи. Думаю, что вас еще сильнее выбьет из колеи, если я вас размажу по этому стволу и превращу вашу физиономию в студень! Сын шлюхи!
  Акед усмехнулся и сказал:
  — Сожалею, что оскорбил вас!
  — Не беспокойтесь, что оскорбили меня, — съязвил Фоуден. — Я вас сумею утихомирить. Надо же набраться такой наглости! Ненавижу таких!
  — Да, это, наверное, неприятно, — сказал Акед.
  — Не имеет значения, — отрезал Фоуден, — сообразите своей дурацкой башкой, что я тащился 200 километров из Марракеша и большую часть пути проделал пешком. Да по этому треклятому захолустью!
  Акед сказал:
  — Мне трудно в это поверить, ведь по дороге идет множество военных грузовиков — французских, американских, британских; вы могли бы, кажется, подъехать на каком-нибудь из них.
  — Возможно! — отозвался Фоуден. — Но ведь я не знаю, кому принадлежит это захолустье. То ли людям из Виши, то ли немцам, то ли французам, а может, англичанам или американцам. Такая поездка не обошлась бы без риска, ясно вам?
  — Да ради бога! — ответил Акед. — Хотите быть грубым — пожалуйста, но от вашей грубости нет никакой пользы. Можно, конечно, позволить себе грубость, когда ни в чем не нуждаешься. А вы, насколько я знаю, нуждаетесь кое в чем. Так что лучше уж вам быть повежливее.
  Фоуден взорвался:
  — Браво! Лучше быть повежливей! Ну да ладно — буду повежливее. Что вы мне хотите сказать, сукин вы сын? Это достаточно вежливо для вас?
  Акед спокойно снес оскорбление:
  — Меня предупредили, что у вас имеются деньги для меня. Я деловой человек. Деньги — прежде всего. — Фоуден успокоил его:
  — Пусть вас не волнует вопрос о деньгах! Отправляясь сюда, я все предусмотрел. Моя сумка там, на вершине холма, спрятана в зарослях, деньги — в ней. У меня не было случая позаимствовать оттуда, черт возьми!
  — Нет, — холодно сказал Акед. — Я не верю. — Он посмотрел на Фоудена и увидел, что у того губы совсем пересохли. — Готов спорить, что вам очень хочется пить. Без сомнения, вы уже давно ничего не пили. У меня есть то, что вам нужно!
  — Вы чертовски любезны, — ответил Фоуден. — Сколько мне это будет стоить?
  — Нисколько, — сказал Акед. — Я вас угощаю, — он запустил руку за полу своей засаленной рубахи и вынул бутылку, затем протянул ее Фоудену. Тот вытащил зубами пробку и понюхал содержимое бутылки. Это оказалась водка. Он взял горлышко бутылки губами и опустошил ее залпом. Он подождал минуту и почувствовал, как его заполняет и придает новые силы мягкое тепло. Водка быстро подействовала на его пустой желудок.
  Акед сказал:
  — Я вижу, что вам нравится что попало! Но я доверяю вам, как верю всегда всему свету.
  Фоуден ответил:
  — Черт подери! Значит, так вы и добились успеха в жизни? Вы мне верите — как трогательно! Прекрасно, вываливайте свои россказни!
  Акед сказал:
  — Вот, что вы должны будете сделать. В Сувейре сейчас творится бог знает что, никто ничего не может понять. Вы знаете, что американцы высадились десять дней назад. Никто не знает, кому делать реверансы, — вишистам, немцам или американцам.
  Фоуден нахмурил брови:
  — Немцы? Неужели в Сувейре могут быть немцы одновременно с армией Эйзенхауэра?
  Акед засмеялся:
  — Дорогой друг, верьте Акеду. Немцы всюду. Конечно, они не всегда объявляют себя немцами. Они стараются выдавать себя за кого-нибудь другого. Они становятся норвежцами и поляками, англичанами и американцами, превращаются в мавров, эфиопов и даже в евреев, но они все равно остаются немцами.
  Фоуден спросил:
  — А разве у них нет паспорта? Ведь даже жители Сувейры должны иметь паспорта, разве не так?
  Акед терпеливо улыбнулся:
  — В Сувейре процветает спекуляция паспортами и другими документами. Я сам заработал на этом немало денег. А один из моих приятелей сколотил на этом порядочную сумму. Он занимался самым презренным ремеслом — был карманным вором. Воруя из карманов паспорта и перепродавая их другим он обогатился и был совершенно счастлив, но тут его, беднягу, и убили!
  Фоуден вставил:
  — А каким образом это меня касается? — Акед ответил:
  — Слушайте, мой друг. Я дам вам очень хороший совет. Сувейра в настоящее время не очень приятное место для англичан. С ними происходят таинственные вещи. Люди, случается, исчезают. Повсюду какие-то странные случаи. Везде немецкие шпионы и агенты Секретной службы. Я вас уверяю, что Сувейра — нездоровое место для англичан.
  — Хорошо, я согласен, — сказал Фоуден. — Но вы же не считаете, что я собираюсь пустить здесь корни? Все, чего я хочу — это вырваться отсюда. Кстати, я полагаю, вам было поручено уладить именно это дело?
  Акед сказал:
  — После заключения сделки я всегда неукоснительно выполняю все, что на меня возложено. Прежде всего, я хочу знать, сколько вы мне заплатите?
  — Столько, сколько вам обещано, и ни цента больше. Вы получите тысячу американских долларов. Только не нужно устраивать скандал! У меня в сумке три тысячи долларов. Тысяча из них — ваша, но сверх того ни гроша!
  Акед согласился:
  — Хорошо. Это меня вполне устраивает. — Он отбросил изящным движением свой окурок. — Следуйте по шоссе на Сувейру. Вам нужна улица Двух рыбок. Сверните на вторую улицу за британским консульством и, когда упретесь в тупик, поверните в небольшой проход между домами по левую сторону от вас. Это и есть улица Двух рыбок. В конце ее находится ночное кафе, — он вздохнул, как будто его бесконечно волновала мысль о ночном кафе, и продолжал, — это заведение принадлежит одной женщине, миссис Ферри; она выдает себя за американку, но это неправда, она англичанка, и пусть это останется между нами, — усмехнулся Акед. — Я думаю, что миссис Ферри вряд ли пользовалась хорошей репутацией в странах, где успела побывать, разве что в Марокко. В Сувейре ей не очень-то чинят препятствия — там столько старых негодяев, что на их фоне она выглядит прилично. Вы понимаете?
  — Понимаю, — отозвался Фоуден.
  — Вот и хорошо, — продолжал Акед. — Значит, миссис Ферри англичанка. Ее заведение называется «Персиммон», а подают там сплошное пойло — это лишь для посетителей. Скажите ей, кто вы такой. Скажите, что виделись со мною. Она о вас хорошо позаботится, вы не будете нуждаться ни в чем.
  Фоуден спросил:
  — Что же она смогла устроить? Все ли готово? — Акед ответил:
  — Об этом я ничего не знаю. Меня это не касается. Курьер, который сообщил, что вы должны приехать, попросил меня встретить вас. Мне дадут тысячу долларов за то, чтобы я помог вам связаться с миссис Ферри. Это я и сделал. А что касается остального, то это не мое дело, и я ничего не знаю… Так как насчет денег?
  — Хорошо, — сказал Фоуден. — Пойдем за ними, — он поднялся и попросил, — не дадите ли еще одну сигарету?
  Акед протянул ему пачку. Фоуден начал подниматься по дороге, ведущей к зарослям на холме. Он полными легкими вдыхал табачный дым и чувствовал, что оживает. Шагая враскачку, он ощущал радость жизни. Фоуден думал, что обязан этим ощущением алкоголю, но в глубине души знал, что чувствует такой прилив сил благодаря тому, что видит перед собой ясно начертанный путь. Разумеется, нужно было урегулировать еще кое-какие мелкие детали, но в целом, черт возьми, все должно было пойти как по маслу. Низкорослому Акеду приходилось почти бежать, чтобы успеть за широкими шагами Фоудена. Они вошли в самую чащу. Через минуту Фоуден остановился на небольшой полянке. Песок под ногами был рыхлым и сверкал при ярком лунном свете серебряными блестками.
  — Я не вижу никакой сумки… Неужели вы мне солгали? — Фоуден ответил:
  — Я не собираюсь вам лгать ни за что на свете!
  Он протянул левую руку, его пальцы сомкнулись на горле Акеда прежде, чем маленький человек смог испустить крик сквозь испорченные зубы. Левая рука Фоудена была так сильна, что мускулы, казалось, вот-вот прорвут кожу. Акед царапал ногтями запястье и руку, закрывавшую ему лицо, нанося удары ногами наугад. Фоуден даже не моргнул. Ему не понадобилось прибегать к помощи правой руки. Через несколько секунд кольцо его пальцев разжалось. Акед мешком рухнул на песок. Фоуден повернул труп ногой. Наклонился над ним, завладел пачкой сигарет. Потом он вышел из чащобы и зашагал назад по направлению к Сувейре.
  
  II
  Всему свету было известно, что миссис Ферри была тонкой штучкой и прожженной бестией. Были и другие факты, касающиеся этой дамы. Никто не знал, откуда она взялась, и вряд ли бы кто стал этим интересоваться, ибо мадам Ферри принадлежала к тем женщинам, по поводу которых не задают лишних вопросов. Поговаривали, что один или два пытливых ума делали робкие попытки в этом направлении, но им пришлось прервать свое расследование, чтобы спасти свою шкуру.
  Миссис Ферри когда-то, очевидно, была очень хороша собой. Она до сих пор была сложена вполне гармонично, но со спины выглядела гораздо лучше, чем спереди. У нее был непропорционально монументальный бюст, особенность фигуры, льстящая восточному вкусу, но оставляющая равнодушными тех, кто привык к более распространенному и привычному западному типу красоты. Ее обрюзгшее лицо было обильно накрашено. Блеклый цвет лица подчеркивался слишком светлой пудрой, а губная помада была чересчур яркой; глаза, подведенные тушью, постоянно слезились, и все это придавало ей весьма неприглядный вид.
  И тем не менее она не давала повода для насмешек над собой. Было в ней что-то неуловимо зловещее, несмотря на то, что, когда ей хотелось поразвлечься, она не так уж редко танцевала, с легкостью и грацией переступая красивыми маленькими ногами, неизменно обутыми в самые экстравагантные туфли, какие ей только удавалось найти.
  Миссис Ферри воплощала собою «Клуб Персиммон». Это заведение, где можно было выпить и повеселиться, помещалось в конце переулка, выходившего на улицу. Двух рыбок и образовывавшего настоящий тупик. Войти туда было легко, а выбраться невозможно. Счастливо отделывался лишь тот, кому удавалось унести ноги целым из «Клуба Персиммон». Но в этом ночном заведении царил дух беззаботного веселья, подчеркнутого созвучной музыкой. Музыка никогда не смолкала, а запах, устоявшийся в залах первого этажа, был совершенно неописуем. В кафе имелся еще и подвал, в который можно было попасть по винтовой лестнице с деревянными ступенями, скрытой ящиками для пустых бутылок за баром. Улочка, где находился «Клуб Персиммон», известная под названием Площади Серафима, была знаменита живописными мавританскими дворцами, а также двумя закрытыми заведениями, которыми тоже управляла миссис Ферри. Время от времени пансионерки этих домов затевали скандалы с дикими криками и завыванием, на которые жители соседних домов не обращали никакого внимания. Ходили слухи, что однажды на Площадь Серафима явилась полицейская бригада, набранная из местного населения, под командованием французского офицера. Но эти храбрецы отступили с огромной скоростью и в полном беспорядке, преследуемые миссис Ферри, которая гналась за ними с ружьем.
  В Сувейре не происходило ничего значительного без Анжелики Ферри. Как мы уже заметили, эта женщина была одарена незаурядными организаторскими способностями. Она все схватывала на лету. У нее были удивительные способности во многих областях, а также поразительная интуиция, позволяющая предвидеть и предвосхищать события. Сидя за своим столом с полупустой бутылкой виски, она обслуживала клиентов со свойственной ей уверенностью, которую не могли поколебать ни разговоры, ни волнения, связанные с войнами, победами и поражениями.
  Миссис Ферри повидала многих людей, прибывающих в Сувейру и покидающих город. Она повидала немало полицейских комиссаров, которые принимали назначения, пытались установить свою власть и уходили. Даже комиссар полиции в состоянии понять, кому улыбается счастье, и надо признать, что миссис Ферри всегда подходила к делу без обиняков и была достаточно щедра и великодушна.
  Случайные посетители клуба иногда пробовали определить настоящий характер миссис Ферри, их взгляды блуждали по сторонам, моментально оценивая каждого вновь пришедшего в заведение. Но ничто не могло дать ответа на их вопросы. Бармен, тощий и смуглый тип с черными усами, по имени Бальбо вовсе не был склонен удовлетворять их любопытство. Если посетитель пытался наводить справки, он неизменно отвечал:
  — Миссис Ферри — замечательная женщина. Я знаю, что говорю!
  Бальбо ночевал прямо в клубе, где работал целыми днями, и выходил редко, разве что за тем, чтобы повидать сестру, работавшую в ближайшем доме терпимости, расположенном на другой стороне переулка.
  Было уже около полуночи, когда Фоуден, отодвинув плотный занавес, оперся на дверной косяк и огляделся, стараясь привыкнуть к атмосфере заведения. Напротив хлопотал возле бара Бальбо, а в левой части высокого помоста три метиса играли странную, но, на их слух, изысканную мелодию. В зале находились человек сорок, они пили, беседовали, курили, а может, ожидали кого-нибудь или чего-нибудь.
  Фоуден принялся рассматривать девушку со стаканом в руке, которая разговаривала с Бальбо, опираясь на стойку бара. На ней было почти чистое платье из тонкого батиста и туфли на высоких каблуках. У нее были черные волосы. Когда-то она, должно быть, была очень красива. Фоуден отметил, что она сохранила хорошую фигуру.
  Вдруг она повернула голову и заметила его. Она медленно обошла весь зал, набитый народом. Фоуден рассматривал ее, заметив мягкую грацию ее походки. Она сказала ему:
  — Добро пожаловать в наше кафе, мистер… Мне кажется, я вас здесь еще не видела. Мы к вашим услугам.
  Фоуден расхохотался и ответил:
  — К моим услугам! Ну и ну! — Она улыбнулась:
  — Вы не закажете что-нибудь выпить?
  — Почему бы и нет, — ответил Фоуден.
  Девица двинулась к бару, он пошел за ней. Она заказала напитки. Фоуден порылся в кармане рубашки и достал банкноту в пятьдесят долларов, положил ей на прилавок, сказав Бальбо:
  — Дайте мне сдачу в американских деньгах.
  — Хорошо, — сказал Бальбо, наливая заказанные прохладительные напитки. Фоуден быстро справился со своим и заказал еще один. Он спросил у девушки:
  — Где я могу увидеть миссис Ферри? — Она довольно нахально подмигнула ему:
  — Может быть, вы ее не найдете. Может быть, она не захочет вас видеть. Она вообще не хочет встречаться с кем попало!
  — Да неужели? — сказал Фоуден. — Ну, меня-то уж она захочет повидать. Скажите ей, что я здесь. Мое имя Фоуден!
  Девица искоса посмотрела на него и сказала:
  — Ладно.
  И удалилась. Фоуден взял свой стакан с прилавка и, прислонившись к дверной раме, стал бесцеремонно разглядывать завсегдатаев «Клуба Персиммон». Его глаза скользили от одного столика к другому, с одного лица на другое. Посетители тихо говорили между собой, склонившись над столиками, покрытыми скатертями в пятнах. «Что за вшивое заведение», — подумал Фоуден.
  
  Миссис Ферри поднялась, отодвинув свой стул за письменным столом, прошла через всю комнату к двери и, закрыв ее, вернулась на место. Фоуден бегло оглядел ее, откинувшись на спинку стула.
  Он хорошо отдохнул и был в прекрасной форме. На нем был довольно чистый костюм из белой ткани, белая же рубашка, с незастегнутой верхней пуговицей — слишком мощной была шея, чтобы можно было застегнуть ворот, — и пара белых сандалий. Он недавно принял душ, и его светлые волосы поблескивали в свете лампы.
  Миссис Ферри нашла, что он производит неплохое впечатление. Она схватила бутылку и наполнила два стакана. Потом подтолкнула один из них Фоудену со словами:
  — Вы полагаете, что вам все сойдет с рук? — Фоуден спросил:
  — А что меня может остановить? — Она пожала плечами.
  — Я не знаю ничего, что бы могло вас остановить, — сказала она низким голосом с почти ласковой интонацией. — Вы мне кажетесь человеком, который всегда добивается чего хочет… Я думаю, что, если вам хочется иметь что-нибудь, вы, в конце концов, это получите.
  Она улыбнулась. Фоуден отметил, что ее помада ужасного оттенка, но зубы белые и ровные. Он заметил:
  — Честно говоря, я не так уж и преуспел для человека, в котором предполагают способность добиваться того, чего он хочет. Особенно в последние девять месяцев.
  Миссис Ферри сказала:
  — В конечном счете, это не ваша вина. У вас в жизни была черная полоса. Но до этих девяти месяцев дела ведь шли неплохо, а?
  — Нет, это моя вина, и больше ничья, — ответил Фоуден. — Мне предоставилось много удачных случаев, но я их упустил. Я был счастлив, и мое счастье было, возможно, необычным, но настоящим.
  — О! — произнесла миссис Ферри. — И чем же вы занимались?
  На что Фоуден ответил:
  — Занимался своим небольшим промыслом. Я был офицером на каботажном судне. Это дьявольски хорошая жизнь, если в ней разбираться, очень интересная жизнь.
  Она утвердительно кивнула.
  — Ах, каботажник? И какой?
  — Линия «Ту Старз — Марокканский север».
  Миссис Ферри рассмеялась. Ее огромные груди, лежащие на краю стола, начали конвульсивно вздрагивать.
  — О Господи, — выдавила она. — Эти штуковины! Вы это называете линией — две старые лоханки с одышкой?
  Фоуден ответил:
  — Может, они и страдали одышкой, но дела шли неплохо.
  — Ну и ну! — сказала она. — Да вы меня принимаете за дурочку! Дела! Вы хотите сказать — темные делишки?! Какая-нибудь спекуляция, для которой и нужны были эти два здоровенных дряхлых понтона, курсирующих между Сфаксом и Суссам, городами легионеров?
  — А что плохого в легионерских городах? — спросил Фоуден. — Мне нравятся легионеры. Они грубые ребята, но зато с ними всегда просто и легко.
  — Еще бы, черт побери! — воскликнула миссис Ферри. — Это я знаю. Особенно в мирное время. Хорошенькие же делишки вы обделывали! — ее глаза хитро заблестели. — Готова спорить, что вы догадываетесь, какие такие грузы вы перевозили на ваших судах. Кстати, на котором из них вы служили? На «Кристалле» или «Вечерней звезде»?
  Фоуден ответил:
  — Я плавал на обоих. А что касается груза, то этот вопрос не должен интересовать никого, кроме судовладельцев.
  Она кивнула головой.
  — Расскажите кому-нибудь другому! Между прочим, я знала одного из них, как облупленного, до той ночи в Сфаксе, когда он так жутко поплатился. Вы хотите знать, что с ним сделали?
  — Да, я знаю, — ответил Фоуден преувеличенно скучающим тоном.
  Миссис Ферри откинулась на спинку стула, скрестив руки на затылке крашеных хной волос, уставилась на Фоудена и произнесла:
  — Угощайтесь. Возьмите еще стаканчик.
  — Спасибо, — сказал он, налил себе еще порцию и стал тянуть мелкими глотками, поглядывая на снижение уровня жидкости в стакане, остатки же проглотил залпом и сразу же налил себе еще.
  — Я вижу, вы тертый калач и вообще ловкий парень! — сказала миссис Ферри.
  — Ну, вот еще, — отозвался Фоуден. — Вовсе не нужно быть тертым калачом, чтобы чего-нибудь добиться. Просто нужно иметь голову на плечах.
  — Да неужели? — воскликнула миссис Ферри. — А у вас она имеется?
  — Да, — резко ответил Фоуден. — Я нажил ее за последние два месяца.
  — Вижу, — сказала она. — Вы парень с крепкой хваткой, и котелок у вас варит. И если вы ждете предложения, то у меня для вас кое-что есть!
  Фоуден промолчал. Миссис Ферри продолжала:
  — Я думаю, что в Сувейре вам будет неплохо. Для такого человека, как вы, здесь найдется дело по душе. И вы сможете сколотить неплохие капиталы.
  — Неужто? — сказал Фоуден. — А чем же я буду заниматься, в конечном итоге?
  — Вы будете работать на меня, — ответила миссис Ферри. — Со мной сработаться нетрудно, ведь я тоже умею добиваться, чего захочу!
  — Не люблю работать на женщин, — заметил Фоуден.
  — Вы полный идиот! — сказала миссис Ферри. — Ведь здесь вы сможете наслаждаться жизнью. Здесь у вас будут все удовольствия без ограничений. В Сувейре не бывает скандальных историй, если только действовать умеючи, да, прежде всего, иметь в числе своих друзей меня…
  — Это ваше личное мнение, — отозвался Фоуден. — И может быть, в настоящий момент так оно и есть на самом деле. Но в ближайшее время все может полностью измениться. Это побережье, ей-богу, давно уже напрашивается на хорошую чистку!
  Миссис Ферри улыбнулась недвусмысленно и отпарировала:
  — Может, вы и правы, да только не хотелось бы мне оказаться на месте того, кому она будет поручена, и я искренне оплакивала бы участь того, кто возьмется за эту задачу. Возьмите, к примеру, нашу Сувейру. Многие пытались изменить что-то в городе. И что с ними произошло? Их либо находили на свалке за городом, либо вылавливали из реки! И никому до этого нет дела! Жизнь продолжается, и только кретин может ставить ей палки в колеса.
  Фоуден промолчал, сидя со скучающим видом. Она продолжала:
  — Вы решили добиться своего! Вы думаете, что вам заплатят, сколько бы вы ни запросили?
  Фоуден ответил:
  — Нисколько не сомневаюсь! У меня именно те сведения, которые они хотят получить. Они могли бы их получить даром, да не захотели. А сейчас надо будет платить, и это им дорого обойдется. То, что знаю я, произведет эффект динамитного взрыва, когда это станет известно.
  Миссис Ферри ответила:
  — Вы, должно быть, знаете, что делаете. Но что касается меня, то я не люблю динамита. Он опасен даже для того, кто им пользуется.
  Фоуден сказал:
  — Это неизбежный риск. Я лишь хочу знать, что вы собираетесь делать. Будете ли вы делать то, чего хочу я? Вот и все, что мне нужно узнать.
  Миссис Ферри насмешливо спросила:
  — А что, если я отвечу «нет»? Что вы будете делать? Отправитесь в Марракеш на своих двоих?
  — Черт побери! — громыхнул Фоуден. — Если вы будете вести со мной двойную игру, я буду сидеть здесь, пока не найду средство выбраться отсюда. Решено, я доведу это дело до конца!
  — Ну, что же… Если я решусь вам помогать, сколько вы мне заплатите?
  — Тысячу долларов, — ответил Фоуден. — И это все, тысячу долларов.
  — Мне это подходит, — сказала миссис Ферри. Она встала. — Уже поздно. Я устала. Мы вернемся к этому разговору завтра. Зайдем, посмотрим, что делается внизу. — Она направилась к двери. Фоуден последовал за ней. Она сказала, спускаясь по ступенькам:
  — Будьте как дома. Все, что выпьете — за мой счет. Когда вы захотите отдохнуть, Бальбо покажет вам вашу комнату.
  — Вы очень великодушны, — сказал Фоуден.
  — Еще бы! — ответила миссис Ферри. Пройдя половину лестницы, она остановилась, держась за перила, и обернулась к нему: — Забудьте о тысяче долларов.
  — Что? — воскликнул Фоуден. — Что вы хотите этим сказать?
  Миссис Ферри ответила:
  — Я с вами. Есть в вас нечто такое, что мне по душе. Во всяком случае, я могу вас устроить здесь, и пусть между нами не стоит вопрос о деньгах!
  Она одарила его лукавой улыбкой.
  — Идет! — сказал Фоуден с ухмылкой.
  Внизу миссис Ферри окинула все хозяйским глазом.
  В заведении как раз начинали бойко идти дела. Местный полицейский заглянул в дверь, увидев миссис Ферри, послал ей широчайшую улыбку, обнажившую длинные сверкающие белизной зубы, и ретировался.
  — Садитесь за столик в углу, — сказала она. — Я думаю, что нам нужно отметить наше соглашение. Не знаю, почему, но нам нужно устроить веселье!
  Фоуден согласно кивнул и направился к указанному столику. Миссис Ферри подошла к стойке бара. Бальбо прервал обслуживание клиента и подошел к ней. Она приказала:
  — Подай нам бутылку старого коньяка и сигареты. После закрытия ступай повидай, сам знаешь кого. Скажешь ему, что завтра рано утром у меня, несомненно, будет кое-что для него.
  — Понял, мадам, — ответил Бальбо.
  Миссис Ферри, обменявшись приветствиями с кружком избранных клиентов, подошла к столику, за которым ее дожидался Фоуден.
  
  Старые часы Цветочной площади пробили четыре часа. Миссис Ферри, стоя на пороге спальни с лампой в руке, посмотрела на Фоудена, который растянулся на клетчатой перине, брошенной на кровать. Правая нога свисала до пола, левая рука была безжизненно вытянута, как у пьяного. Пальцы правой почти касались паркета. Он спал с открытым ртом, но не храпел.
  — Ну и дьявол! — сказала себе миссис Ферри. Она закрыла дверь и, тихо ступая, двинулась по коридору к своему кабинету. Войдя, она сразу же поставила лампу на стол и задула ее, затем включила настольную лампу, вернулась к двери и заперла ее на ключ. Потом уселась за письменный стол и закурила.
  Она нагнулась, простонав сквозь зубы, открыла один из ящиков стола, достала разлинованную бумагу и принялась писать. Сначала она поставила дату и вывела большими печатными буквами:
  «ФОУДЕН ДЖОРДЖ ГЕРБЕРТ — приблизительно 35 лет, сначала служил на Марокканском берегу в компании «Ту Старз — Марокканский север», осуществляющей главным образом торговлю женщинами в Сфаксе и Суссе; он рассказал, что…» Перо миссис Ферри быстро бегало по бумаге. У нее был прекрасный тонкий и четкий почерк. Это была одна из тех аномалий, что отмечались у нее, но ее другие второстепенные качества были мало кому известны. Она не прекращала своего занятия примерно полчаса. Потом она вложила исписанные листки в конверт, лизнула его края острым кончиком языка, алым, несмотря на употребление крепких сигарет и виски, и тщательно заклеила конверт. Затем тихо спустилась по лестнице и вошла в опустевший большой зал. Она очень уверенно передвигалась в полной темноте: толкнула дверь за стойкой бара, остановилась на площадке и тихо позвала:
  — Эй, Бальбо!
  Тот поднялся по ступенькам:
  — Слушаю, мадам.
  Миссис Ферри вручила ему конверт:
  — Действуй и побыстрей, — посмотрела на часы с браслетом, принадлежавшие некогда одной француженке, которая теперь уже не нуждалась в них. — Скажи ему, пусть немедленно зашифрует это и передаст по телеграфу. Скажи, что это послание первостепенной важности, ты слышишь, первостепенной! Он тебя поймет.
  — Все ясно, мадам.
  Бальбо, совершенно бесшумно переступая босыми ногами, прошел по залу, открыл и вновь закрыл за собой дверь.
  Миссис Ферри, постояв минуту, стала подниматься в свою спальню, мимоходом скользнув взглядом по двери комнаты, где спал Фоуден.
  Она тихо пробормотала:
  — Ладно, дорогой… Может быть, ты и выпутаешься… Как знать!
  Она вздохнула и улеглась спать.
  Глава 4
  Грили
  I
  В коридоре у Куэйла часы пробили полночь. Куэйл услышал их бой сквозь открытую дверь спальни. Он лежал, растянувшись на кровати. На нем был шелковый халат в белый горошек, надетый поверх ярко-алой пижамы. Не мигая, он смотрел в потолок, как будто мог разглядеть на нем какие-то изображения. Рядом с ним на кровати валялись вдвое сложенные листки желтой бумаги, шифрованное донесение, которое досталось миссис Ферри ценой немалых усилий.
  Куэйл читал и перечитывал его десятый раз. Теперь он старался представить все происходящее, подчиняясь плану, им же выработанному. Пошел дождь, Куэйл услышал стук его капель в стекло. Его не раздражал этот звук. Он его почти не замечал, так как его мысли были заняты Фоуденом.
  Он сосредоточился на претензиях Фоудена, стараясь влезть в его шкуру, разгадать склад ума человека, годами бороздившего море у марокканского побережья, встречавшего странных типов и занимавшегося бог знает чем, вовсе не подходящим для младшего офицера на судне. Куэйл решил наконец, что достаточно отчетливо представляет себе картину в целом.
  Согласно рапорту миссис Ферри, у Фоудена было одно хорошее качество — его патриотизм. Прежде всего, как утверждала миссис Ферри, Фоуден вовсе не собирался передавать сведения, которыми владел, ни консульской службе в Касабланке, ни агенту консульства в Марракеше. Их он хотел предоставить безвозмездно. Фоуден сказал миссис Ферри, что этот факт был зафиксирован на бумаге и, в случае чего, будет подтвержден.
  Куэйл знал, что это правда. Он знал, что с 1936 по 1938 год были четыре попытки. Фоуден собирался снабдить британские власти сведениями, которыми он располагал. Сведения эти имели отношение к деятельности немецкой контрразведки, действовавшей на марокканском берегу. Фоудену никто не поверил, и это, кажется, было, ему очень неприятно. Его претензии, таким образом, были вполне обоснованными. Теперь же он располагал дополнительной информацией, еще более значительной, но на этот раз уже требовал денег, и немалых. Куэйл осознал, что образ, складывавшийся в его воображении, становится весьма противоречивым. Он ясно представлял себе миссис Ферри с сигаретой в уголке рта и неизменной бутылкой виски на краю стола, заваленного бумагами, составляющую оригинал донесения своим безукоризненным почерком. Куэйл сардонически улыбнулся и спросил себя: неужели она до сих пор так безобразно красится? На несколько секунд его мысль сосредоточилась на основных чертах миссис Анжелики Ферри. Потом он прочел: «Фоуден сообщает, что уже долгое время немцы ведут в Марокко подготовительные работы. Он утверждает, что они полностью отдают себе отчет в том, что французский север Африки всегда будет сомнительным пунктом в их планах, даже если победа над Францией и окажется легкой благодаря пятой колонне, в чем более чем уверено высшее командование Германии. По словам Фоудена, немцы думают, что именно в марокканской армии и сосредоточены лучшие образцы французского офицерского состава. Он считает, что если поход немцев на Францию и будет победоносным, им все равно не избежать трудностей. События как будто подтверждают его правоту. Каждый прибрежный город так и кишит немецкими агентами, а также здесь, начиная с 1932 года, действует превосходно организованная секретная служба.
  Она сообщала также, что Фоуден около двух лет назад повздорил с владельцем пакетботов «Кристалл» и «Вечерняя звезда». Ссора разгорелась, по его словам, из-за денег. Я так не считаю (сообщает миссис Ферри), так как Эстальца, владелец этих судов, год спустя был убит в ночном заведении в Касабланке. Причиной ссоры были не деньги, а женщина, и я подозреваю, что удар был нанесен именно Фоуденом. Я не утверждаю, что он собственноручно убил Эстальцу, но, как вы знаете, при помощи денег не так уж и трудно от кого-нибудь избавиться.
  Фоуден заявил, что в результате его ссоры с Эстальцей и последовавшей за ней смерти судовладельца на его след напали немцы. Он полагает, что Эстальца находился у них на службе и тайно провозил на своих судах их агентов. Фоуден добавляет, что Эстальца был в курсе его визитов к британским представителям и попыток ввести их в курс истинных событий. Возможно, это действительно так. Немцы долгое время причиняли нам массу неприятностей. Они вцепились в эту страну мертвой хваткой. Им было известно все, они использовали агентов разных национальностей, и много воды утечет, пока удастся освободить страну от их влияния.
  — В действительности, — продолжает миссис Ферри, — я полагаю, что сейчас, как никогда, в стране сложились наихудшие условия, так как люди Виши — можете мне поверить, их тут предостаточно, — ныне работают не столько на немцев, сколько на самих себя. Они отлично знают, что не выпутаются из данной ситуации невредимыми и где-то для них уже готовят славную виселицу.
  В этой стране немало мест, где сторонник де Голля имеет так же мало шансов уцелеть, как улитка в щучьей пасти.
  Вы видите, таким образом, что тактика Фоудена вполне ясна и понятна. Он заявляет, что вследствие этих дел немцы схватили его. Это произошло десять месяцев назад. Ему вменили в вину какое-то пустяковое нарушение и направили в один из внутренних правительственных лагерей. Он утверждает, что шайка местных головорезов на жаловании у немцев и вишистов и использует сборный пункт как концлагерь; большинство несчастных оттуда никогда не выйдет.
  Этот Фоуден решительный малый. Он заявляет, что сведения, которыми он обладает, произведут эффект динамитного взрыва, когда станут достоянием общественности. Как ни странно, но это может оказаться правдой. Нам известно об этой сложной сети и о выполняемых ею заданиях в самых широких масштабах. Нет средств, чтобы приостановить их деятельность. А в период, о котором сообщает Фоуден, это сделать было еще труднее. Так что вполне возможно, что у него и вправду есть кое-какие ценные сведения. Неприятно то, что он соглашается лишь продать их, и за огромные деньги. Он говорит, что английские власти дважды его преследовали, что именно им он обязан десятью месяцами заключения и нищенским существованием. Больше он не даст себя облапошить. Он требует деньги вперед, а говорить будет после.
  В числе прочего, он заявляет…
  Куэйл продолжал читать. Его завораживали слова, напечатанные черным шрифтом на тонкой бумаге. Для него они были полны скрытого смысла. Эти тонкие, как луковая шелуха, листочки означали скорый поворот множества событий, одни из которых будут заурядными и обыденными, другие неприятными, а третьи — поистине трагическими. Он задумался.
  Затем Куэйл закончил чтение рапорта, поднес бумажки-шелуху к огню и сжег их. Поднялся, прошел через кухню в смежное помещение. У него в кабинете молодая женщина приятной наружности, со светлыми завитыми волосами, одетая в отлично сшитый и обтягивающий ее фигуру костюм, старательно печатала на машинке.
  — Где сейчас Грили? — спросил Куэйл.
  Она прервала работу, подумала секунду и переспросила:
  — Грили? Он сейчас ничем не занят. Он у себя в Суанси.
  — Ясно… — отозвался Куэйл. — И с какого времени он там?
  — Да уже три недели, — ответила она без колебаний.
  — Долгий же у него получился отпуск, — сказал Куэйл. — Вызовите его. Передайте ему, пусть встретится со мной завтра вечером, как обычно.
  — Разумеется, мистер Куэйл.
  Затем Куэйл вернулся в свою спальню и растянулся на кровати. Он прикрыл глаза, но его рассудок наполовину бодрствовал, как всегда, в ожидании телефонного звонка.
  
  II
  Грили, сидя за деревянным столом, пил уже вторую чашку чая, поглядывая на водителей грузовиков, наскоро поглощавших свой ужин перед отъездом. Что за собачья работа — крутить баранку в военное время, подумалось ему.
  А вообще-то они славные ребята. Наверное, не так уж плохо вести грузовик при лунном свете, но в такую темную ночь, вроде нынешней, надо все время быть начеку. Паршивая работенка. Ему бы она не понравилась. Он закурил сигарету и тихонько усмехнулся, представив, что сказал бы любой из этих шоферов, если бы ему предложили взяться за собственное ремесло. Грили философски подумал, что это только чужая работа производит отталкивающее впечатление. Лично он вряд ли возражал бы против любой работы, ему действительно было все равно, чем заниматься. Ему лишь было непонятно, в какую такую новую авантюру он вляпался очертя голову. Он затянулся сигаретным дымом и подумал о своем кокетливом домике в Суанси, о своей жене, которая считала его уполномоченным от заводов, работающих на оборону. Что ж, тем лучше. Чего не знаешь, о том не грустишь, а у бедняжки и без того достаточно забот.
  Ветер печально подвывал над крышами низких строений. Грили не понимал, за каким чертом Куэйлу понадобилось назначать встречу в такой затерянной дыре, в стольких километрах от жилья. Затем он подумал, что Куэйл все же превосходно соображает, что делает. Как и большинство людей, нанятых службой Куэйла, Грили знал ровно столько, сколько нужно для выполнения работы, и не более! Без сомнения Куэйл прекрасно знал свою работу! Грили припомнил парочку эпизодов, в которых ему приходилось участвовать за последние полтора года. Временами из-за неточностей еле-еле удавалось избежать провала, но все утряслось благодаря организаторскому таланту и исключительному чутью Куэйла, загодя предчувствовавшего опасность.
  Странный субъект этот Куэйл. Решительность и осторожность вместе. Он зорко наблюдал за своим окружением и делал все возможное для своих подручных. Грили был убежден, что он искренне страдал, если порой терял кого-нибудь из них.
  «А ведь это не жизнь», — подумал Грили. Ему самому не очень-то хотелось браться за работу Куэйла. Он предпочитал оставаться самим собой. Ему было непонятно, почему Куэйл занимался своим ремеслом. Неужели оно ему нравилось? Есть ведь люди, которые имеют почти нервную потребность в напряжении, создаваемом опасными ситуациями, совсем как тот тип, что колошматил себя молотком по макушке, просто потому, что ему становилось так хорошо после этой процедуры.
  Увидев входящего Куэйла, Грили загасил сигарету. Куэйл подошел к стойке, на нем был старый плащ кирпичного цвета, весь в пятнах, и фланелевые брюки, а также старые башмаки и низко надвинутая засаленная шляпа. Не столько одежда, сколько выражение лица придавало ему вид бывалого бродяги. У Куэйла был незаурядный талант становиться похожим именно на того, кого он собирался изображать.
  Он заказал чашку чая и сандвич с сыром. Грили он заметил и, повернувшись, воскликнул с напускным удивлением:
  — Привет, Хорейс, как поживаешь?
  — Привет, — ответил Грили. — Вот уж не ожидал тебя увидеть здесь!
  Куэйл подошел к столику Грили и спросил, усаживаясь:
  — Как там твоя хозяйка?
  — Спасибо, неплохо.
  Зал почти опустел, Куэйл сказал:
  — Вот в чем дело. Один человек, его зовут Фоуден, со дня на день прибудет из Марокко. Завтра тебе скажут, куда причалит его пароход. Сегодня возвращайся к себе домой, завтра тебе позвонят после полудня, и ты отправишься в порт.
  — Понял, — сказал Грили.
  — Когда Фоуден выйдет на берег, ты должен взять его тихо, чтобы ни один волосок с его головы не упал. Фоуден довольно долго болтался по Марокко. Он везет кое-какие сведения и хочет продать их за большие деньги. Они ему кажутся очень важными.
  — Им всем так кажется, — заметил Грили.
  — Я знаю, — продолжал Куэйл. — Но, по крайней мере, у него действительно есть что продать, и если это что-то представляет ценность, то мы это приобретем, так и быть. Нужно провернуть, однако, это дело как можно осторожнее. Сойдя на берег, он будто бы случайно повстречает тебя, и ты уж постарайся его не упустить. Ты все понял?
  — Все, — кивнул Грили.
  — Ты помнишь девчонку, которая однажды в Кингстау… не оказала тебе услугу? Красивая такая девчонка, блондинка?..
  — Еще бы! — отозвался Грили. — Я ее хорошо помню. И впрямь красавица! Я часто вспоминал ее, спрашивал себя…
  — Все это неважно, — перебил его Куэйл. — Ее зовут Зилла Стивенсон, Она будет работать с тобой. Смотри, как все раскручивается. Девчонка уже три недели находится в порту. Она в хороших отношениях с инспектором доков. Они частенько встречаются.
  — Ах, опасные связи… — хохотнул Грили. — Но я должен буду рискнуть?.. — спросил он с оттенком горечи.
  Куэйл продолжал:
  — Нужно, чтобы Фоуден встретил тебя по прибытии, а Зилла Стивенсон должна выведать у инспектора точный час прибытия судна. Употреби несколько часов на то, чтобы освоиться и принять меры. И разыщи Зиллу Стивенсон. Постарайся узнать, в каком состоянии дела. Она сообщит тебе о часе прибытия Фоудена. А там сам решай, что тебе делать.
  — Понял, — сказал Грили. — А кому его передать?
  — Смотря по обстоятельствам. Для начала — пусть себе говорит, а ты внимательно слушай. И если он тебе не покажется особенно опасным, расскажи ему какую-нибудь историю, например, про женщину, получившую полтысячи долларов или фунтов, неважно, за сведения, не стоившие и двух пенсов. Может быть, это ему вскружит голову! Если этот номер пройдет, и он начнет болтать, мы передадим его Зилле Стивенсон, пусть им займется. Надеюсь, тебе не надо напоминать об осторожности?
  Грили спросил:
  — Этот Фоуден — он что, мелкая сошка или что-нибудь покрупнее?
  — В этом-то и дело! — ответил Куэйл с дружеской улыбкой. — Мы не знаем. Но хотим это узнать. Если Фоуден владеет именно теми сведениями, на которые мы рассчитываем, то он может оказаться очень полезным для нас, но только не в своем теперешнем положении!
  Он вынул из кармана пачку «Плейера», взял одну сигарету и закурил.
  — Вот ведь какая неприятность… Этот Фоуден, весь из себя респектабельный англичанин, уже пробовал всучить кое-какие сведения нашим службам в Марокко, но они остались к нему начисто глухи. Это ему не понравилось, и он решил продать сведения как можно дороже.
  — Я понял, — сказал Грили. — Он хочет крупненькую сумму. Это уже шантаж в чистом виде! Вот паршивец!
  Куэйл пожал плечами:
  — Он моряк. Он плавал младшим офицером на марокканском каботажнике. Этих морских волков ничем не проймешь, ты же сам знаешь. Но я думаю, что вы друг друга поймете. Вы говорите на одном языке, — добавил он с улыбкой.
  — Ладно, — ответил Грили. — Я буду говорить на том же языке. Не беспокойся. Это все?
  — Все, — сказал Куэйл. — Когда ты будешь у себя?
  — Позвони мне завтра после полудня. К этому времени я уже буду дома.
  — Моя секретарша позвонит тебе завтра между часом и тремя и передаст тебе все необходимые справки. Тебе надо быть в порту завтра вечером, так что пошевеливайся!
  — А кого мне придется изображать на этот раз?
  Куэйл вынул из кармана толстый пакет и подтолкнул его Грили.
  — Все там, внутри. Ты — рабочий на оружейном заводе, которого вызвали для срочной работы на главную верфь. Пропуск на твое имя и все остальное найдешь в пакете.
  — А помощник у меня будет? — спросил Грили.
  — Да. Но рассчитывать на него сможешь только, если что-то не пойдет. Если почувствуешь, что упустил Фоудена из виду — разыщешь одного человека в городе. Его имя и адрес в пакете. Он содержит книжную лавку.
  — Идет, — сказал Грили.
  Куэйл поднялся. В дверь вошли два водителя. Один из них сказал:
  — Вот паршивая ночь! Дождь так и лупит!
  — Ну что ж, спокойной ночи, Хорейс! Привет твоей хозяйке!
  — Всего хорошего старик! Еще увидимся! — Куэйл покинул зал.
  
  III
  Этот трактир находился в конце одной из длинных узких улочек, тянущихся до самых доков. Его интерьер не отличался оригинальностью. Грили нашел, что это место как раз в его духе. Бар устроили, пробив перегородку и соединив две комнаты дома, превращенного в трактир. Стойка бара, вытянутая в форме полумесяца, пол, присыпанный опилками, несколько корабельных бочонков у стены напротив стойки, якорь и другие морские атрибуты придавали заведению вид пристанища мореходов из добрых старых времен.
  Здесь устоялся кислый запах пива и табачного дыма, оттого что потолок был низкий, а окна открывались редко.
  Грили спокойно сидел в конце стойки бара, наблюдая за официанткой, любуясь виртуозной ловкостью, с которой ее пальцы подхватывали бутылки и стаканы, вынимали из ящиков пивные банки и вообще исполняли команды натренированного мозга.
  Она с приятной улыбкой перебрасывалась шутками с посетителями, большую часть которых составляли матросы. «Крепкие ребята», — подумал Грили, невольно любуясь ими. На мгновение ему захотелось дать понять им, что и его работа не сахар, подчас она бывает не менее тяжкой и опасной.
  На нем была куртка и синие брюки. Костюм дополнялся светло-коричневым свитером, высокий ворот которого подчеркивай худобу его лица. Клетчатое кепи слегка наезжало на один глаз. Он походил на того, на кого и хотел: плутоватого кокни, одного из многих квалифицированных рабочих с оборонного завода, кочующих по стране с предприятия на предприятие.
  Согласно лежавшему в кармане удостоверению личности, выданному Министерством национальной обороны, его звали Хорейс Стивенсон. Он уроженец Боу, Западной части Лондона, временно занят на одном из заводов Мак-Каллоха.
  Он заказал себе кружку пива и принялся размышлять об инструкциях, полученных лишь сегодня утром вместе с историей Фоудена в кратком изложении. Он попытался представить себе этого субъекта и, в свете известных фактов, образ его мыслей.
  Грили, чье воспитание не отличалось изысканностью, не умел думать. Он был способен только рассуждать, сопоставляя факты. Он знал, что Куэйл никогда не поручил бы ему подобного задания, если бы сомневался в нем. А задание — Грили отдавал себе отчет — было не простым.
  Грили участвовал в нескольких наиболее опасных и дерзких операциях Куэйла, требовавших неукоснительного соблюдения военных правил и дисциплины. В ходе этих операций одни справились с заданием, другие — нет. В одних случаях все шло гладко. В других — никто не мог оказать помощь. Неудачников избегали или просто избавлялись от них.
  В этом и заключалось наихудшее. Значит, следовало показывать готовность преодолеть все и быть всем довольным. Грили при этом тихо ухмыльнулся. Половина человечества понятия не имела о занятиях и образе жизни другой половины, и в Англии три четверти населения и не подозревали о крайних мерах, которые предпринимали немцы, чтобы выиграть войну, и тем более о мерах Куэйла и его шефов, призванных не дать свершиться этой катастрофе.
  Есть, конечно, люди, которые всерьез полагают, что войны ведутся и выигрываются на полях сражений, на море и в воздухе. Это верно, но война также ведется повсюду весьма необычными людьми. Они не носят мундиров, их не награждают медалями, но они сражаются в самых неподходящих для этого местах, готовые получить все или ничего!
  Да, но, в конце концов, никто из них не был обязан этим заниматься, подумал Грили. Он частенько задавался вопросом, каким образом Куэйлу удавалось вербовать некоторых из своих агентов, в том числе и принадлежавших к верхушке общества, как, например, Феллс или Зилла Стивенсон.
  Вполне возможно, что парень вроде Феллса мог занимать в армии достаточно высокий пост. Было в его поведении что-то от офицера высшего командного состава. Тем не менее, это была интересная пара, особенно для тех, кто любит приключения и не делает промахов. А в случае промаха — тем хуже для них. И разглашение тайны не послужит ничему, все равно никто не поверит. Каждый сам за себя.
  Грили вспомнил об одном таком случае. Он знал человека, отправленного в тюрьму за поступок, на первый взгляд показавшийся суду непростительным. Но Грили знал, что тот же судья, будь ему известно об истинной подоплеке дела, потребовал бы награждения подсудимого. Он был в зале суда во время вынесения приговора Сервену. Все время, пока тянулся процесс, он следил, не дрогнет ли Сервен, признав все, лишь бы выкарабкаться. Сидя на забитой публикой галерее, он непрестанно следил за Куэйлом, выхватив его взглядом из бесконечных рядов лиц. Куэйл производил впечатление процветающего бизнесмена. Он сидел с краю трибуны для публики, еле заметно улыбаясь. Когда Сервену был вынесен приговор, он заметил, что улыбка на лице Куэйла угасла. Грили подумал: «Да, старик, славно же ты потрудился! Три с половиной года тюрьмы за то, что сумел себя показать этаким английским суперменом!» — и сплюнул с отвращением, выходя из зала суда.
  Был ли он циником? Скорее, под этой оболочкой он прятал искренность, романтичность и любовь к приключениям, так свойственную мальчишкам. Его еще нельзя было назвать вполне сложившимся, солидным, взрослым человеком, но он с блеском выполнял задания, достойные настоящего мужчины, привнося идеи и дух мятежной юности. Его цинизм был всего-навсего кольчугой, защищавшей его и от собственных сомнений, кольчугой, которую он мог бы по желанию надевать и снимать.
  Дверь в конце бара отворилась, и вошла женщина. Грили тихо присвистнул. Это была она, девушка из Кингстауна. Господи! До чего же она была хороша!
  Грили поднес кружку с пивом к губам и выпил, не отрывая взгляда от Зиллы Стивенсон. Со времени кингстаунского дела прошло полтора года. Она ухитрилась стать еще красивее, вот чертовка! Он употребил это слово, так как затруднялся произнести, что она была блистательна. Но именно это определение подходило ей больше всего!
  Она больше не была блондинкой, ее волосы отливали бронзовым оттенком, как на картинах Тициана, и Грили понял, что это их природный оттенок. Очевидно, для кингстаунского дела она специально выкрасилась перекисью водорода.
  «Какое мне дело до цвета ее волос? — подумал Грили. — Но девчонка-то с изюминкой!» Он подумал, что еще ни разу в жизни не встречал такой женщины, как Зилла. Ее лицо и фигура были само совершенство, а довольно красивое, хоть и недорогое платье подчеркивало изящество каждого ее движения. Она подошла к стойке и заказала аперитив «Дюбоннэ» на можжевельнике, не замечая впившихся в нее взглядов мужчин, находившихся в баре.
  Она направилась со своим напитком к столику в глубине зала. Присев за стол, обежала взглядом всех присутствующих и остановилась на Грили. Он отвел взгляд, чувствуя, что она присматривается к нему. Потом поставил кружку на стойку, порылся в кармане, достал помятую сигарету и закурил. Как бы случайно оглянулся, мельком посмотрел на нее и заказал еще кружку.
  Он курил сигарету, вдыхая дым, и думал, какого лешего этот негодяй Куэйл втянул в это поганое дело такую девушку, как Зилла Стивенсон, заставил ее прийти в этот гнусный уголок искать свидания с инспектором доков. И все лишь для того, чтобы разузнать день и час прихода какого-то корабля и высадки неизвестного человека! Тысяча чертей! Да разве можно для такой работы использовать подобную девушку! К примеру, возьмем девицу, оказывавшую помощь в Суррейском деле. Да, она вполне могла справиться, как и любая другая. Но в этой малышке Стивенсон чувствовалась порода. И незачем было пользоваться услугами такой красавицы в этом грязном деле, ибо, откровенно говоря, все могло закончиться очень и очень плохо. Ей нужно раздобыть кое-какие сведения, а для этого придется перепробовать очень многое! Интересно, как он хоть выглядит, этот инспектор доков?.. Внезапно Грили задал себе другой вопрос: а почему меня это тревожит? Что мне за дело до этой женщины, в конце-то концов? Она начнет это дело с раскруткой Фоудена, а раздобыв необходимую информацию и передав ее Грили, тут же исчезнет… А исчезнет ли? У Куэйла на нее могут быть и другие планы. Одни неприятности с этим Куэйлом! Никогда не знаешь толком, чем он занимается! Ему ведь никто не задает вопросов. Грили хохотнул. Его рассмешила сама мысль о том, что кто-нибудь мог бы задавать Куэйлу вопросы. Его агенты для него лишь средство для достижения цели, а каковы эти цели — знает лишь он.
  Грили решил, что это не так уж плохо. Иначе его служащие обоих полов, обладающие более чувствительными нервами, спали бы по ночам гораздо менее спокойным сном.
  Он принялся думать о своей жене, к которой был очень привязан. Женившись на ней незадолго до войны, Грили надеялся, что их союз будет долгим и прочным. Он поморщился.
  Война, как известно, полностью перевернула жизнь. Он вспомнил разлуку с ней и тоску, которую он ощутил в полной мере в армии. Когда он вернулся с продырявленным легким, ему показалось, что он повидал на своем веку гораздо больше, чем она. Потом ему довелось встретиться с Куэйлом и как нельзя лучше оправдать его ожидания. «Моя жена, — говорил себе Грили, — приятная спутница жизни, добрая, доверчивая, лишенная женского любопытства и безоговорочно верящая во все, что ей ни рассказать, а это очень неплохо, что ни говори». Во всяком случае, она получала его жалованье каждую неделю, вне зависимости от того, где находился Грили и какую работу выполнял. Миссис Грили регулярно приходили деньги в конверте с самым настоящим штемпелем того города, откуда должен был прийти перевод.
  Куэйл являл собою образец делового человека. У него все было разложено по полочкам, и в нужный момент он был готов сделать все для своих людей.
  Его агенты брались за любые дела. Им давали задания, и они их беспрекословно выполняли, не задавая лишних вопросов. Это была хорошая система, так как в случае провала неосведомленные агенты не могли много выболтать.
  Грили догадался, почему у Куэйла было задействовано много людей там, где, казалось бы, вполне хватило бы двух-трех. Чем больше людей участвовало в деле, тем меньше знал каждый из них. Они выполняли свою часть задания и исчезали из поля зрения. Впрочем, некоторым посчастливилось знать несколько больше, чем прочим. Грили понимал, что был осведомлен более других. Куэйл доверял ему, так как он не раз выходил с честью из испытаний, избегал ловушек и был равнодушен к собственным неудачам. Но даже Грили знал не так уж много. Он подумал о тех, с кем ему довелось работать последний год. Их было не меньше шестидесяти, и вряд ли он увидится с кем-нибудь из них. Время от времени кто-то из них, как по волшебству, вновь возникал на горизонте. Как, например, Зилла Стивенсон. Но это были исключения из общего правила.
  Он заказал еще одну кружку пива, залпом проглотил ее и все продолжал думать, каким образом эту девчонку Стивенсон угораздило вляпаться в это дело.
  
  IV
  Грили вышел из маленького домика на улицу, застроенную сплошь похожими домишками, и зашагал по направлению к докам. Через десять минут он вышел на Марш-стрит и двинулся вниз по улице. Нечетные номера находились слева. Было так темно, что ему приходилось подниматься по почерневшим ступеням крылечек, чтобы разглядеть номер дома. Наконец, он добрался до 17-го номера и позвонил в дверь. Ему открыла рослая женщина. Она спросила, поглядев на него внимательно, но приветливо:
  — Вы кого-нибудь хотите видеть? — Грили весело ответил:
  — Добрый вечер, мамаша! Я Хорейс Стивенсон, — и широко улыбнулся. — Я полагаю, здесь живет моя сестра.
  Широкое лицо женщины расцвело в улыбке:
  — Ах, так вы ее брат? Ишь ты, а с первого взгляда и не подумаешь… Ну, входите!
  — Вот и вы тоже! — воскликнул он. — Все вечно подшучивают над нами, ведь моя сестра намного красивее меня, — балагурил Грили уже в коридоре. — Но если бы она повидала с мое, то стала бы хуже меня в сто раз!
  — Нечего вам нервничать по этому породу, — сказала женщина. — Она предупредила, что вы сегодня зайдете, когда сможете. Но, пожалуй, поздновато, чтобы познакомиться с ее женихом, «Вот, оказывается, как она гнет свою линию! — подумал Грили. — Жених-это, вероятно, инспектор доков!»
  — Совершенно верно, — сказал он вслух. — А что собой представляет этот человек?
  — Он очень вежлив, — ответила женщина, — и очень нравится мне. Вы знаете, у него очень прочное положение в доках.
  — Да, я знаю, — отозвался Грили.
  — Извините, — сказала хозяйка, — но у меня еще полно работы. Ее комната — направо на площадке второго этажа. Готова спорить, что она будет просто счастлива видеть вас. В такое время у молодой девушки не так-то много приятного в жизни, особенно в таком городе, как наш, такой мрак, что не видишь дальше собственного носа, — и она скрылась в коридоре.
  Грили поднялся по лестнице и постучался в дверь.
  — Войдите, — услышал он в ответ.
  Он вошел и остался на пороге, прикрыв за собой дверь. Как обычно, из угла рта свисала сигарета, а клетчатая кепка съезжала на один глаз.
  Он удивился, увидев, что комната достаточно просторна и хорошо обставлена. В углу у окна на кровати сидела Зилла, куря сигарету. Грили мысленно восхитился парой красивых ног и дивных щиколоток. «Так еще, чего доброго, можно влюбиться», — молнией мелькнула у него мысль. Он приподнял кепку и сказал веселым голосом, к которому совершенно не шла его циничная ухмылка:
  — Как поживаете, сестренка?
  — Неплохо, — отозвалась Зилла. — У нее оказался низкий, мягкий голос и культурный выговор. Грили понял, что сейчас она не играет роль, а остается сама собой.
  — У нас не так уж много времени, — продолжала она. — Вот-вот должен прийти мой друг.
  — Неужели? Кроме шуток? Бывают же такие везунчики! Скажите, а трудно вам выйти на этого типа из доков?
  — Нет, вовсе не трудно. Особого искусства тут не потребовалось. Он собирается на мне жениться!
  — Бедный идиот, — вырвалось у Грили. — Но он-то, по крайней мере, заговорил?
  — Нет. Он не из болтливых. В общем, он со мной говорит… ну, обо мне. Видите ли, он мне доверяет!
  — Я вижу, — сказал Грили. — Вы помните о нашей совместной работе? Это было в Кингстауне. Припоминаете?
  — Могла бы вспомнить при желании, но я всегда считала, что лучше об этом позабыть… Вы, что, так не думаете?
  — Да я всегда был готов забыть обо всем заранее! Не хочу вам льстить, но очень трудно не запомнить такое лицо, как у вас!
  — Спасибо, — сказала Зилла с улыбкой.
  — К тому же, — продолжал Грили, — это я должен вас благодарить. Если бы вы не пристрелили того мерзавца, который лез в окно, мне бы уж точно пришел конец! Я думаю, вы это понимаете?
  — Да, — ответила она.
  — А вы не трусливого десятка, — заметил Грили.
  — И вы тоже, — сказала Зилла, немного помедлив. — Мне приходилось о вас многое слышать.
  Грили рассмеялся:
  — Уж не хотите ли вы сказать, что шеф мне расточает похвалы за глаза?
  — Об этом я ничего не знаю. Но он о вас весьма высокого мнения, иначе не поручил бы этого задания именно вам.
  — Об этом я уже думал, — ответил Грили. — Не знаю почему, но, сдается мне, задание действительно из важных.
  — Да, я думаю, вы правы.
  Грили смотрел на нее, в тайне любуясь этим таинственным созданием, блеском ее молодости и красоты. Да, Куэйл поступил разумно, доверив такое важное дело именно ей. Для нее было детской забавой выудить нужную информацию у инспектора доков. Разве что камень мог бы остаться равнодушным к такой пикантной девушке. Пикантной — вот, черт возьми, слово как раз для нее. Грили вздохнул. До чего же глупо устроена жизнь…
  — Да, кстати, — сказал он. — Как продвигается дело?
  — Продвигается, — ответила она. — Судно прибыло. Оно пришвартовалось сегодня в пять утра. Фоуден должен был пройти беседу с офицером береговой охраны, словом, соблюсти обычные формальности. Это у него отняло большую часть дня. Он поселился на Вэзли-стрит, 22. Разумеется, адрес ему рекомендовал мой приятель. Фоуден уплатил аванс за неделю вперед.
  — Понятно, — сказал Грили. — Каким образом я смогу на него выйти?
  — На Вэзли-стрит есть довольно приличная часто посещаемая пивная. Она называется «Охотничий рог». Вечером здесь абсолютно некуда пойти, разве что в паб, и я почти уверена, что Фоуден отправится именно туда.
  — А кино здесь имеется? — спросил Грили.
  — Судя по тому, что я узнала о Фоудене, он вряд ли пойдет в кино, — она улыбнулась, приоткрыв жемчужные зубы. — У него и так приключений предостаточно.
  — Да, — сказал Грили, — скорее всего, я найду его в «Охотничьем роге».
  — Я думаю, вы уже составили план действий?
  — Да. Если он клюнет на удочку, — ответил Грили, — которую я заброшу, то непременно отправится в Лондон искать вас. Я постараюсь как можно тщательнее разыграть эту козырную карту. Думаю, что этот номер пройдет. Если он попадется на крючок, я вам немедленно подам знак, и вы умчитесь.
  — Ясно. А чем будете заниматься вы?
  — Как только я узнаю, что он в след за вами уехал в Лондон, я тоже смоюсь. Мой завод будто бы направляет меня в Лондон для работы как рабочего, разбирающегося в чертежах. Я уверен, что шеф понимает — мне нужно быть рядом с вами, когда вы в столице займетесь этим типом.
  — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что вы где-то рядом, — ответила Зилла, улыбаясь, — может оказаться, что завлечь мистера Фоудена будет совсем не легким делом.
  — Вот уж не удивлюсь, — буркнул Грили. — Куэйл, наверное, расставил ловушки на этого гуся… Но совершенно ясно, что поймать его будет непросто.
  — Я думаю, что это будет намного труднее, чем вам представляется.
  — Возможно, вы просто больше знаете об этом деле, чем я? — догадался Грили.
  — Возможно! — ответила она, глядя на него своими большими синими глазами.
  На лестничной площадке послышался звук шагов. Грили отшатнулся от стремительно открывшейся двери. В комнату вошел высокий человек в форменной фуражке с твердым козырьком и в темно-синем кителе. На его смуглом лице выделялась щетина суточной давности. «Да это же наш инспектор! — подумал Грили. — Дело-то усложняется!»
  Вновь вошедший прикрыл за собой дверь. Он перевел взгляд мрачно сверкающих глаз с Зиллы Стивенсон на Грили. «Ишь ты, — подумал тот, — как грозно поглядывает! Настоящий моряк, жилистый парень, ревнивый и подозрительный». И вдруг ощутив в себе необъяснимый воинственный задор, он прислонился к стене, покуривая с наглым и дерзким видом.
  — Это еще кто? — спросил посетитель у Зиллы. — Что за чертовщина тут творится?
  — Что с тобой? — холодно ответила она, приглаживая волосы. — Мне не нравится, когда со мной так разговаривают.
  — Тем хуже для тебя, если не нравится! Что это еще за шашни, черт подери! Не ожидала меня так рано, а? Я спрашиваю тебя…
  Она прилегла на кровать и повернулась на спину. Грили нашел, что ее лицо выглядит просто прелестно на фоне подушки. Зилла лениво проговорила:
  — Ты спрашиваешь себя, не завела ли я себе нового приятеля? Тайного любовника, да? Какого же ты мнения о девушке, на которой собираешься жениться? Если у тебя нет ко мне ни капли доверия, нечего и заговаривать о свадьбе.
  Грили внутренне поморщился, подумав о том, что инспектор сейчас начнет действовать. Зилла, получив от него все, что ей было нужно, не хотела позволять ему слишком возомнить о себе. Она могла бы все уладить одним словом, сообщив, что Грили якобы ее брат. Но она оставляла свободу действий для Грили, чтобы увидеть, как он выйдет из положения. Ему как раз понравилась ее затея, как бы устанавливающая между ними некую заговорщическую связь, смутившую и забавлявшую обоих.
  Он обратился к моряку весьма оскорбительным тоном:
  — И после этого вы еще надеетесь на ней жениться? Почему бы вам не вести себя повежливей и не устраивать скандала на весь дом?
  Инспектор, поглядев на Зиллу, пробормотал:
  — Этого еще не хватало…
  Она завела руки за голову и осталась в этой, на взгляд Грили, чрезвычайно соблазнительной позе. Он вызывающе бросил инспектору:
  — Ну, так что вы собираетесь делать, луженая вы глотка?
  Лицо инспектора приобрело цвет обожженного кирпича. Он резко повернулся к Грили и сказал:
  — Я с тобой побеседую через минуту, — и, повернувшись к Зилле, продолжил: — я этому мерзавцу заткну пасть, пусть получит хороший урок. Ты, Зилла, ведь не считаешь меня настолько идиотом, чтобы я мог спокойно наблюдать, как все эти ублюдки волочатся за тобой! Начну с этой вот свиньи!
  И стремительно бросился на Грили, потрясая огромными кулачищами. Грили даже не сделал попытки вынуть сигарету изо рта. Он сделал молниеносное движение, приняв удар на левую руку, и быстро нанес два мощных удара по предплечью и бицепсу правой руки инспектора стальным ребром своей ладони. Эти два удара, нанесенные с такой точностью, что и тренеру по джиу-джитсу не к чему было придраться, почти парализовали мускулистую руку его противника. Грили тут же левой послал удар в солнечное сплетение. Жених Зиллы, почти задохнувшись, рухнул на паркет. Теперь он не представлял никакой опасности.
  Грили отцепил от губы окурок и швырнул его в очаг.
  Зилла резко приподнялась и села на кровати, переводя взгляд со своего приятеля на Грили и обратно. Он заметил в ее взгляде удивленно-заинтересованное выражение. Она подошла к умывальнику, намочила губку и подошла к инспектору, который все еще вдыхал воздух с шумом, характерным для кузнечных мехов. Она опустилась возле него на колени и принялась протирать ему лоб мокрой губкой. Посмотрев снизу вверх на Грили, она улыбнулась и, подмигивая, наклонилась к инспектору, чья голова покоилась у нее на коленях:
  — Вилли, дорогой! Как ты глуп! Ты изо всего умудряешься сделать неправильный вывод. Хорейс — мой брат. Как видишь, он очень похож на тебя — такой же скверный характер и быстрая реакция. Еще бы ему не разозлиться! Тебе нужно хорошо подумать, прежде чем говорить, дорогой мой Вилли!
  Вилли поморщился, пристально глядя на Грили, все еще с трудом выталкивая слова:
  — Черт бы вас всех побрал! Почему вы мне ничего не сказали?!
  Грили добродушно улыбался:
  — Вечная история с моей сестрицей и теми, кто за ней увивается. Они готовы подозревать всех! Да ладно! — он махнул рукой. — Вилли, я готов это понять. Если бы мне понравилась какая-нибудь женщина, я тоже был бы подозрительным. А все-таки немного найдется таких красивых девчонок, как она. Есть в ней что-то особенное, какая-то изюминка!
  — В вас тоже есть что-то особенное, — проворчал Вилли. — Хотел бы я знать, где вы выучились приему, которым уложили меня. Это вам не игрушки!
  — Да неужели? — засмеялся Грили. — Наверно, вы правы. Это прием джиу-джитсу, японская штучка. У вас удар тоже дай бог! Я думаю, если бы вы добрались до меня, то просто размазали по стенке.
  — А сейчас вы должны пожать друг другу руки и стать друзьями, — примирительно сказала Зилла. — Ведь, в конце концов, вы вот-вот породнитесь!
  — Вот именно, — сказал Грили. — К тому же после драки никогда не поздно подружиться. Я зайду к вам завтра на работу. Выпьем вместе и поговорим о Зилле. — Он смерил инспектора суровым взглядом: — Я всегда интересуюсь субъектами, ухаживающими за моей сестрой. Может, в один прекрасный день кто-нибудь из них и преуспеет в этом деле.
  — Так я, оказывается, не первый? — грустно заметил Вилли.
  — Не смешите меня, — ответил Грили, открывая дверь. — До вас мне довелось познакомиться с семерыми. Но ни у одного из них номер не прошел. Моя сестра — совершенно особая девушка. Впрочем, вы это, вероятно, и сами заметили. Возможно, потому вы так отчаянно и ревнуете. Спокойной ночи, Зилла!
  Он спустился по лестнице, открыл входную дверь и удалился в ночную темень, насвистывая песенку из старого фильма.
  Глава 5
  Зилла
  I
  Сумерки сгущались. Зилла стояла на углу двух улочек. Ее темное пальто не выделялось на фоне стены дома позади нее. Видны были лишь ее лицо и светлые шелковые чулки. Моросил дождь, порывы ветра швыряли капли в лицо. Ее драповое пальто буквально пропиталось водой; мокрыми были и руки без перчаток.
  Она швырнула окурок в ручеек, сунула руки в карманы и прислонилась к стене, чувствуя себя на удивление спокойно и раскованно, выражая настолько полное безразличие к происходящему, что казалось: она просто привыкла или даже находит удовольствие в том, чтобы стоять на углу под дождем.
  На ее лице было то самое выражение задумчивой грусти, так заворожившее Грили во время кингстаунской операции. Она неподвижно смотрела в сторону перекрестка.
  Ее ясные синие глаза внимательно вглядывались в темноту, сгущавшуюся позади светового круга, отбрасываемого синим фонарем, освещавшим улицу.
  Спешащий на встречу с ней Грили перешел улицу. Он улыбался. Остановившись перед ней, посмотрел с искренним восхищением:
  — Добрый вечер, моя красавица! Я в восторге от того, что вижу вас такой счастливой. Получив вашу телеграмму, я подумал, что же такое могло произойти… Какая-нибудь неприятность?
  Она, улыбаясь, покачала головой:
  — Нет! Никаких неприятностей!
  — Это необычно! — сказал Грили. — Уж не хотите ли высказать, что назначили мне свидание под дождем только ради того, чтобы полюбоваться моей физиономией?
  — Вы на редкость догадливы… Конечно же, не для этого, хотя никакая причина не могла бы мне помешать в таком случае. Почему вы думаете, что мне не было бы приятно с вами побеседовать?
  Грили ответил тоном, выдающим его заинтересованность:
  — Так что же вы хотели мне сообщить?
  — Странный вы человек, Грили. Вбили себе в голову, что сами по себе не можете никого интересовать.
  — Хотел бы я знать, что во мне такого интересного, — произнес Грили как можно более безразличным голосом. — Чем бы я мог привлечь, скажем, вас?
  Она задумчиво сказала:
  — Разве вы не похожи на кинозвезду и не обладаете голосом диктора Би-би-си? Вами, что, не может заинтересоваться женщина? Чудной вы, ей богу! Бросьте вы эти пустяки — вы превосходный человек, так к чему вам этот комплекс неполноценности? Вы должны от него избавиться. Хотите верьте, хотите нет, но вы крайне интересная личность!
  Грили ухмыльнулся:
  — Полно, а то я покраснею… Но даже, если вы говорите правду, уж лучше мне выглядеть киногероем и говорить с правильным произношением…
  — Почему? — прервала она его.
  — А вы оглянитесь вокруг. Вот уже третий год, как этой проклятой войне конца не видно, а целая куча молодчиков с внешностью кинозвезд и правильным выговором ошивается в тылу, тем или иным способом уклонившись от армии. В Вест-Энде таких тьма-тьмущая, и не похоже, чтобы кого-нибудь это беспокоило! Сдается, что их, уклоняющихся, в этой стране специально отбирают по шикарной внешности и выговору, а бедный парень с простонародным произношением непременно угодит на фронт. А эти-то вырядятся в красивый мундир и воображают, что служат родине, занимаясь тем же, что и перед войной. Кого они, спрашивается, могут обмануть?
  — Эти люди не в счет! — ответила Зилла. — Вы это знаете не хуже меня. Пока все им сходит с рук, но рано или поздно они за все заплатят. Во всяком случае, это не меняет того факта, что вы очень интересный человек!
  — Да ладно, — сказал Грили, — но я тем временем совсем промок. Вот, капли так и бегут прямо по носу! Но, тем не менее, я готов торчать у этой треклятой стены и выслушивать, чем же я вам так интересен.
  — Однажды вечером, — ответила она, — Куэйл разоткровенничался и много о вас рассказал. Вы проделывали очень удивительные вещи, не правда ли?
  — Все это шутки, — сказал Грили. — Да, проделывал, но не больше, чем другие. Я смог продержаться довольно долго, вот и весь фокус.
  — Именно так, — сказала она, — вы продержались, бог весть как, со всеми вашими передрягами.
  — Ну, уж и передряги… Со всеми может такое случиться. Можно, например, угодить под автобус. А мне вот повезло — я под автобус не попал. Но, как знать, вдруг попаду на этой неделе!
  — Ты фаталист, — сказала она.
  — Какой там фаталист, — возразил Грили, — просто принимаю вещи такими, как они есть. Я, скорее, философски смотрю на жизнь. Если на роду написано пропасть — пропадешь, а если нет — не о чем и говорить.
  Она спросила:
  — Вы женаты?
  — Да, — ответил он, — женат. Она очень мила, моя жена. Во всем мне верит. Верит, что я, как говорится, образцовый супруг. Думает, что я работаю на оборонном заводе. Она славная девчонка, моя Нелли. Вроде и нет в ней ничего такого особенного, а все равно славная.
  — И это все? В ней нет ничего особенного, а вам нужно что-нибудь особенное?
  — Почему бы и нет? — вздохнул Грили. — Есть же люди, которые, скажем, любят ходить в кино…
  Она вставила, улыбнувшись:
  — Кто-то любит ходить в кино, а вы предпочитаете такой образ жизни, верно ведь?
  — Послушайте, — спросил Грили, — чего вы, собственно, добиваетесь?
  Он вынул из кармана пачку «Плейерс» и зажигалку и угостил ее сигаретой. Ее лицо приблизилось к его вплотную, когда он щелкнул зажигалкой. Он спрятал зажигалку в карман и глубоко вдохнул табачный дым.
  — Чего вы хотите добиться? — повторил он. — Вы, чего доброго, заставите меня поверить в то, что и в самом деле интересуетесь мною.
  — Самое странное, Грили, что я и сама начинаю верить в это.
  — У вас просто временное помрачение рассудка. Такая красивая, умная и образованная женщина любого обведет вокруг пальца.
  — Вы так думаете? Ну что ж, я однажды встретила мужчину, за которого захотела выйти замуж. Его уже нет в живых. После этого мне стало безразлично, какие чувства я внушаю мужчинам.
  — Оно и видно, — саркастически хмыкнул Грили. — Теперь, выходит, моя очередь обвести вас вокруг пальца.
  Зилла ответила довольно резко:
  — Ваш цинизм, Грили, начинает надоедать, тем более что он напускной. Хватит актерствовать и пользоваться этим для самозащиты.
  — Чем защищаться от вас, лучше проглотить яду… Я всегда готовлюсь к худшему, дружочек. Да, так почему бы нам не уйти из-под этого проклятого ливня? Я совсем вымок!
  Она ответила:
  — А мне дождь нипочем!
  — Неужто? — спросил Грили. — Полезно для цвета лица, что ли? Поверьте мне, ваше лицо не требует особых забот.
  Помолчав, он продолжил:
  — Знаете ли, меня никто не обвинит в избытке любопытства, но какого черта Куэйл использует именно вас для подобной работы? На него работает еще примерно с полдюжины женщин, которые бы вполне управились с этим делом. Неужели для вас он не мог подыскать чего-нибудь почище, поумнее?
  Она прервала его:
  — Не торопитесь, Грили! То, что я выполняю, требует приложения ума. Вам нечего обо мне сокрушаться.
  — Ладно. Но, между нами говоря, до этого вам пришлось выполнять довольно незамысловатую работенку.
  Резко повернувшись к нему, Зилла сказала:
  — А я еще не начала действовать. Моя настоящая работа начнется, когда вы поручите мне Фоудена.
  Грили выдавил с усмешкой:
  — Хотелось бы мне оказаться в его шкуре. Должно быть, он не простая штучка.
  — Мне тоже кажется, что так оно и есть. Может оказаться, что он стоит большего, чем сам об этом думает.
  — Я, кажется, начинаю понимать. Для Куэйла он — недостающее звено китайской головоломки, над которой он бьется с таким остервенением. С этим все ясно. Но я никак не пойму, почему для этого дела понадобились именно вы!
  — Я знаю, в чем дело. Причины у него достаточно веские. Ведь Фоуден прибыл из Марокко, а я прекрасно знаю эту страну. Когда Фоуден заговорит — если, конечно, решится, я смогу отчетливо представить себе места, которые он будет описывать. А это дело первостепенной важности.
  — Ах, так вы знаете Марокко? Вы, что же, там жили? О, это страна, в которой мне всегда хотелось побывать.
  — Это забавный уголок, — сказала Зилла Стивенсон, — где довольно долго жил мой муж. Там он и умер.
  — А, так вот почему вы хорошо знакомы с этой страной!
  — Да, поэтому. Он знал ее еще лучше, чем я. У него были прекрасные возможности изучить ее вдоль и поперек, — тихо сказала она, улыбнувшись.
  — А чем он занимался? — спросил Грили.
  — Он работал… инженером. Иногда. Остальное же время он посвятил той же работе, что и мы.
  — Кроме шуток? — удивился Грили. — Это еще раз доказывает, что мир наш тесен.
  — Я послала вам эту телеграмму, — сказала Зилла, — чтобы сообщить вам кое-что о Фоудене: он приехал! Он снял комнату в гостинице «Охотничий рог». Вам это должно очень здорово облегчить задачу.
  — Ну и ну! — произнес Грили. — Выходит, я смогу его видеть, когда захочу?
  — Да, и на вашем месте я бы не теряла времени. Мне кажется, вам лучше поторопиться.
  Грили кивнул:
  — То есть вы хотите сказать, начать действовать до того, как Фоуден потеряет терпение и поднимет шум, пытаясь получить кругленькую сумму, на которую он рассчитывает.
  — Совершенно верно, — ответила Зилла, вынув руку из кармана, и посмотрела на часы. — Без двадцати девять. По-моему, наилучший момент наступил.
  — Ясно, — вздохнул Грили. — Всякому счастью приходит конец. Что ж, я беру след. Спокойной ночи, красотка!
  — Спокойной ночи! Надеюсь, что на днях мы с вами встретимся и побеседуем в каком-нибудь защищенном от дождя месте!
  Грили, не говоря ни слова, растаял в сумерках.
  
  II
  В баре «Охотничий рог» за столиком, далеко от стойки, сидели Фоуден и Грили.
  Снаружи дождь угрюмо стучал по тротуару, и всякий раз, как новый клиент входил в бар, отодвинув занавес у входа, по залу пробегал сквозняк.
  Грили говорил:
  — От такой паршивой погоды не приходится ждать ничего хорошего, особенно, если вы привыкли к теплому климату. Это и меня касается. Я ужасно часто подхватываю ревматизм.
  Фоуден молча затянулся сигаретой. Грили, поглядывая на него сбоку, видел угловатый профиль, бронзовый загар, подвижный рот и решительные глаза, время от времени обегавшие весь бар. «Ну и дьявол, — подумал Грили, — хитрющий, как фокстерьер, и чертовски сильный. С таким типом держи ухо востро — допустишь малейший промах, и у тебя не будет возможности совершить второй!»
  — И все же, — продолжал Грили, — с вашей стороны это полный идиотизм вернуться в такое время в эту страну. Черт знает что — на окнах затемнение… Вкалываешь как негр, а заработаешь деньжат — черта с два потратишь по своей воле. — Он вздохнул. — Нет, я бы лучше очутился в Марокко. Расскажите мне о жизни, полной любви и приключений!
  — О чем вы только думаете, Стивенсон, — отозвался Фоуден, посмотрев на него. — В Марокко все точно так же, как в любой другой стране. Там неплохо, если умеешь обделывать делишки. Я как раз умел выкручиваться, — он снова вдохнул сигаретный дым. — А насчет Англии вы, пожалуй, правы. Темная и скучная страна. Но, в конце концов, здесь я смогу хорошо подзаработать!
  — Да, вам все должно удасться, — заметил Грили. — Вы производите впечатление человека, который никогда не останется в накладе. Выпьем еще по стаканчику! — он взял стаканы, отнес на стойку, заказал напитки и вернулся с ними к столу. — Все само идет как по маслу, если знаешь, как действовать. Найдешь нужного человека — и вообще все в ажуре. Но нельзя сбрасывать со счетов везение, это я вам говорю. Мне вот никогда везения не было! Я все время занимаюсь одним и тем же — работаю на оборону и переезжаю с завода на завод. Все эти чертовы городишки похожи как две капли воды, и вся эта ерунда тянется до бесконечности, — он грустно усмехнулся. — Когда я был мальчишкой, то прямо бредил приключениями, и вот что со мной стало. А вот моей сестрице все само плывет в руки, даром, что она только и умеет, что колотить по клавишам машинки.
  Грили на минуту замолчал, переводя дух:
  — А может быть, дело не в везении, может быть, у нее все так складывается просто потому, что она красивая девчонка.
  Фоуден довольно равнодушно спросил:
  — Что же с ней такого произошло? — а сам подумал, что ему, собственно, нет никакого дела до везучей сестры Грили.
  — Лучше сказать — чего только с ней не происходило! Лишнее доказательство того, как чудно устроена жизнь. Видите ли, она в своем бюро получила отпуск на неделю. Ладно. Она решила съездить в деревню и села в поезд, где разговорилась с каким-то стариканом. А она непростая штучка, наша Зилла! В купе с ними ехал еще какой-то матрос, и вот наш старичок давай забрасывать его всякими там вопросами. И Зилле это ужасно не понравилось, но она промолчала. На своей станции старикашка сошел с поезда, а Зилла проследила за ним и записала номер дома, куда он вошел. А потом побежала в полицейский участок и все выложила.
  — Серьезно? — спросил Фоуден. — И что потом?
  — Да я точно не знаю, что там у них было, — отмахнулся Грили. — А только она неплохо устроилась. Ее пригласили в Лондон и назадавали кучу вопросов о том, что говорил старикан и чего хотел добиться от моряка. А у Зиллы память просто потрясающая! Если бы она захотела, то смогла бы припомнить до мелочей, что она делала, скажем, в июле прошлого года. Как ни странно, у нее при красоте еще и голова неплохо работает. Хотите верьте, хотите нет, но эти важные шишки, что вызывали ее, тут же подыскали ей работу… Нет, вы себе представляете? Старикан оказался не то шпионом, не то чем-то еще в том же духе, фрицем, который что-то пытался разнюхать. Вот это да! А она получила пять сотен фунтов и вдобавок работу!
  — И хорошую работу? — поинтересовался Фоуден.
  — Еще бы не хорошую! Я даже не знаю, сколько она получает — зато чудесно одета и всегда при деньгах! Да только скупердяйка она, вот что! Как раз вчера я послал ей телеграмму, что у меня не осталось ни шиша и меня могут упечь в тюрягу, если я не раздобуду двадцать пять фунтов… Да только ни черта она мне не даст! Вот такая она заботливая сестрица!
  — Неужели вы и вправду должны будете сесть в тюрьму из-за каких-то двадцати пяти фунтов?
  — Да нет, — ответил Грили. — Так, приврал немножко. Я задолжал букмекеру, он не хочет дальше терпеть, и двадцать пять монет меня бы здорово выручили.
  — Может быть, она вам их все-таки одолжит, — предположил Фоуден. — Она работает в Лондоне?
  — Да, — ответил Грили, — в основном в Лондоне, но частенько разъезжает повсюду. Пару раз я встречал ее в деревне, но ей все не с руки было терять со мною время, хотя, я думаю, она может быть свободной, когда хочет.
  После непродолжительного молчания Фоуден отправился с пустыми стаканами к бару, чтобы возобновить заказ. Вернувшись, он заявил:
  — Я, пожалуй, смогу одолжить вам эти двадцать пять фунтов.
  — Серьезно? — изумленно спросил Грили. — А… почему?
  — Я полагаю, вы умеете хранить секреты? — спросил Фоуден.
  — Могила! — ответил Грили. — А в чем дело?
  — Да ничего страшного. Но я, видите ли, — сказал Фоуден, — нуждаюсь в нескольких деловых советах. Думаю, ваша сестра смогла бы меня просветить.
  — Еще что! — нахмурил брови Грили. — Вы что собираетесь водить меня за нос?
  — Никто не собирается водить вас за нос, — сказал Фоуден. — Разве не вы только что мне сообщили, что ваша сестра получила пятьсот фунтов за слова, услышанные от немецкого агента в поезде? И мало того, получила хорошую работу!
  — Да, это правда, — ответил Грили. — Так что это за дело, из-за которого мне надо заткнуть пасть двадцатью пятью фунтами?
  — Предположим, что я владею кое-какой информацией, надо сказать, гораздо более значительной, чем когда-либо могла бы разузнать ваша сестра. И я смогу оказаться в препоганом состоянии.
  — Почему это вы должны оказаться в таком состоянии?
  — Послушайте, я моряк, не правда ли? Я совсем не в курсе здешних ваших отношений. Предположим, я найду какого-нибудь типа, все ему выложу, и он получит все вместо меня. А вот если я ему намекну, не рассказывая всего, что готов сделать важное разоблачение и лишь слегка обозначу основную мысль, то смогу поторговаться. Понимаете?
  — Конечно, — ответил Грили. — Вы считаете, что ваши сведения первостепенной важности и хотите предложить их за хорошую плату.
  — Примерно так, — улыбнулся Фоуден. Подумав минуту, Грили сказал:
  — Что ж, я думаю, что Зилла сумела бы вам помочь, да только сомневаюсь. Она работает на какую-то важную шишку, которая собирает всякие сведения в этом духе, да только не думаю, что это солидное дело. Она, конечно, всего только секретарша или стенографистка. Да она и сама — отдельная история. Характерец у нее нелегкий, — тут он ухмыльнулся и добавил, — если только не…
  — Если что? — переспросил Фоуден, допивая уже пятую порцию двойного виски.
  «Пьет, как лошадь, и хоть бы что», — про себя заметил Грили, а вслух сказал:
  — Если только не влюбится в какого-нибудь субчика вроде вас. Ей всегда были по душе парни вашего типа. Она совершенно неспособна на бескорыстную помощь, а уж бабки-то она любит! Я ее знаю! — и он опустошил свой стакан. — Но не думайте, что все пройдет как по маслу. Я вам уже говорил, что она за штучка.
  — Вы говорили, что она в Лондоне, — сказал Фоуден. — А ее адрес вы знаете?
  — Нет, — покачал головой Грили. — Телеграмму я посылал на адрес клуба, в котором она состоит, в надежде, что там знают, где она живет, и передадут ей сообщение. Хотя не думаю, что она обратит на меня внимание, я же говорил.
  — Да, я знаю, — отозвался Фоуден. — Может, еще по стаканчику?
  — Почему бы и нет? — ответил, Грили и стал подниматься, но Фоуден остановил его жестом:
  — Не суетись, Стивенсон, я заплачу, — и направился к бару. Когда он вернулся, Грили сказал:
  — Вы где-нибудь тут не видели киноафиши? В этих несчастных краях больше некуда податься… Разве что пойти посмотреть какой-нибудь фильм.
  — Нет. Я не очень интересуюсь фильмами.
  Грили принялся за свое виски. Оно было очень крепким. Наверное, Фоуден утроил дозу. Уж не клюнул ли он на крючок? Грили завел разговор о местах, где ему удалось побывать в разъездах по Англии. Он болтал без умолку как записной говорун. Фоуден слушал вполуха и вдруг сказал:
  — Послушайте… Если вы устроите мне встречу и небольшую беседу со своей сестрой, то я… то я дам вам эти двадцать пять фунтов, в которых вы так нуждаетесь. Идет?
  — Конечно же, идет! Это совсем другое дело!
  — Да уж постарайтесь. Это все, о чем я вас прошу. Постарайтесь устроить это для меня.
  — Вот что я сделаю, — ответил Грили. — Дайте мне десять фунтов авансом. Я смотаюсь в Лондон и посмотрю, как дать этому делу толчок… Что вы на это скажете?
  — Нет! — поморщился Фоуден, пристально глядя на Грили. — Слишком хорошее предложение. Лучше так: я даю вам пять фунтов, а остальное после встречи с вашей сестрой.
  — Договорились, — буркнул Грили. — Все равно мне надо повидаться с Зиллой, — он допил стакан. — Ну, еще один на дорожку, и я пошел. Если в эту ночь мое дежурство, то завтра у меня будет свободный день. Как говорится, куй железо, пока горячо, — он сходил к бару и вернулся с новыми напитками:
  — А странная все-таки штука жизнь! Разыскиваю двадцать пять фунтов, и вот попадаю в этот бар, а там вы, и если мне немножко подфартит — буду с денежками! Просто фантастика!
  Фоуден сказал, улыбнувшись:
  — Что, ж тут такого? Многие важные события начинаются со случайностей.
  — Вот-вот, что и говорить! Жизнь — тоже вроде случайного события. Мало ли что нас поджидает за поворотом. Да только счастье разделено не поровну. Одним все само идет в руки, у других же — беспросветное невезение, и никто не ведает, почему так получается. Вот у вас, по крайней мере, были приключения. Вы побывали в Марокко и повидали массу интересного! — он вздохнул. — Мне тоже так хотелось поехать в Марокко, я думаю, что воспоминаний мне хватило бы на всю жизнь.
  Фоуден утвердительно кивнул:
  — Вы правы. В такой стране, как Марокко, чего только не случается, — и он полез во внутренний карман пиджака, — смотрите, Стивенсон, я хочу вам кое-что показать. Смотрите. Я вам доверяю. Это поможет вам понять, какого рода сведениями я располагаю, — он вынул фотографию на почтовой открытке и протянул ее Грили. Тот взял ее в руки, на ней была группа из пяти человек, в рубашках и шортах сидящих под пальмами. Выглядели они тощими и изможденными. Одним из них был Фоуден.
  — Это фото было сделано в концлагере. Я там был, — сказал Фоуден. — Это одно из тех вонючих мест, которые банда из Виши содержит за счет немцев. Я угодил туда за то, что пытался связаться с англичанами. Каких только ужасов я не натерпелся в этом аду у фрицев! Но мне дьявольски посчастливилось — я вырвался оттуда. А ведь большинство заключенных просто-напросто исчезло. Они уходили, и никто так и не узнал, куда все они подевались!
  — Я думаю, что их укокошили! — сказал Грили. — Они, должно быть, слишком много знали.
  — Совершенно верно, — сказал Фоуден. — Но мне удалось бежать. Я вернулся сюда и знаю больше, чем вся святая клика! — он взял фотографию у Грили и снова положил в карман. — Если все устроится при участии вашей сестры, и я получу то, что наметил — вы тоже не останетесь внакладе, вы не будете нуждаться ни в чем, я вас уверяю.
  Грили поднял стакан со словами:
  — За вас! Надеюсь, что вам все удастся, — они поставили пустые стаканы на стол.
  — Хорошо держитесь, — заметил Фоуден. — Еще один стаканчик выдержите?
  — Еще бы! — ответил Грили. — Чего мне вечно не хватало в жизни, так это виски.
  — Хорошо! — сказал Фоуден. — В таком случае еще по стаканчику для храбрости! — и они направились к стойке бара.
  Грили смотрел в спину Фоудену, мысленно говоря: «Вот ты и клюнул, приятель!.. Вот и клюнул!»
  
  III
  Официант принес и поставил на стол кофе. Зилла заметила его белые, чуть дрожащие руки с выступающими венами. Она подумала, что не такое уж это веселое занятие — быть официантом. Этот, по крайней мере, выглядел старым, усталым и безразличным ко всему на свете. Какое уж там у него могло быть будущее…
  Официант отошел. Куэйл предложил Зилле сигарету. Она заметила надпись, выгравированную изнутри на крышке портсигара. И подумала, что кто-то хотел выразить благодарность, подарив Куэйлу такую дорогую вещь, как золотой портсигар. Прикуривая, она искоса поглядывала на Куэйла и видела ловкие и точные движения его пальцев, когда он гасил и вновь заставлял работать зажигалку. Вот так же у него работает голова, вдруг подумалось ей. Все-то у него разложено по полочкам и ящичкам, все помечено в алфавитном порядке. Чтобы узнать или вспомнить что-нибудь нужное, ему достаточно нажать кнопку в своем мозгу.
  Она заговорила:
  — Как приятно вернуться в Лондон. Эта последняя дыра просто ужасна. Я долго здесь пробуду?
  — Почему бы и нет? — ответил Куэйл. «Интересно, почему он никогда не отвечает на вопрос прямо? Может быть, просто не хочет?» — подумала Зилла с легким раздражением в той мере, в какой вообще можно было на него сердиться.
  — Итак, Зилла, — сказал Куэйл, — вы предпочли бы знать, чего я от вас сейчас добиваюсь?
  — Конечно, — ответила она. — Я думаю, что именно для этого вы меня и вызвали.
  — Я надеюсь, вы на меня не сердитесь. У меня такая же ситуация, что и у вас. Я вынужден действовать, даже если мне моя работа не нравится. Мы с вами на войне, а война не будет длиться вечно. Утешительная мысль, не правда ли?
  — Я знаю, — нетерпеливо ответила Зилла, — но боюсь, что после войны будет еще хуже.
  — Вы думаете, что прибавится неприятностей?
  — Именно так.
  Куэйл стряхнул пепел с сигареты и сказал:
  — Фоуден попался. Грили звонил вчера вечером. Сейчас самое время вам появиться на сцене. Завтра Фоуден, вне всякого сомнения, будет в Лондоне. Он хочет использовать вас в качестве посредницы между собой и теми, кто, по его мнению, может выплатить ему требуемую сумму. Грили намекнул ему, что вы занимаетесь вербовкой и однажды доказали свою проницательность, когда помогли задержать немецкого шпиона, и теперь якобы вы получили место секретаря у человека, тесно связанного со службой контрразведки. Так полагает и Фоуден.
  — Ясно, — сказала Зилла. — Какова же будет моя роль в этой игре?
  — Роль нарядно одетой молодой женщины без холодка в глазах, но умеющей сосредоточиться на главном. Главное чтобы Фоуден увлекся вами, понимаете? Вы должны продемонстрировать свой интерес к нему так, чтобы это выглядело правдоподобно. Ведь таких женщин должны привлекать мужчины типа Фоудена: крепкие, неглупые парни, которые могли бы сойти за героя. Вы понимаете?
  — Конечно, Я увлечена им, хотя бы и против воли. Надеюсь, вы хоть не заставите меня с ним спать?
  Куэйл ответил довольно серьезно:
  — Я думаю, что до этого не дойдет, — он улыбнулся. — Кажется, мне еще не приходилось просить вас о таком. Но вы сами прекрасно понимаете, что попросил бы, если это было бы необходимо.
  — В случае необходимости вы бы заставили, кого угодно сделать что угодно, — заметила Зилла не без горечи. — Одно-единственное обстоятельство вас извиняет…
  — Что же это за обстоятельство? — перебил ее Куэйл.
  — То, что вы так же требовательны к себе, как и к другим. А возможно, и более, чем к другим.
  — Мне кажется, что вы попросту устали и изнервничались, — сказал Куэйл. — Когда с этим делом будет покончено, надо будет предоставить вам отпуск.
  — Очень любезно с вашей стороны, — сказала Зилла. — Да, когда все это кончится, мне хотелось бы отдохнуть. Наберусь сил и буду готова к новому заданию, не так ли?
  — Именно так, моя дорогая, — кивнул Куэйл и продолжил: — Совершенно очевидно, что Фоуден захочет использовать вас как посредницу, чтобы связаться с представителями власти и продать свою информацию. Но тут имеются свои трудности.
  Он полагает, что имеет сведения первостепенной важности, и, как знать, может, так оно и есть. Но он находится в скользком положении — характер его информации таков, что он не может раскрыть какую-то ее малую часть без того, чтобы не обнаружить все целиком. Потому он так настаивает на том, чтобы получить вознаграждение до того, как он откроет рот. Это делает его задачу трудновыполнимой, не правда ли?
  — Думаю, что не особенно, — сказала Зилла. — А если он сочтет, что я в него влюблена?..
  — Совершенно верно. Если он решит, что произвел на вас должное впечатление, то станет вас рассматривать как доверенное лицо, особенно, если вы предложите ему поделиться доходами. Он будет считать вас своей союзницей. Это укладывается в рамки здравого смысла, не так ли?
  — Да, в здравом смысле вам не откажешь. Но во всем этом деле есть что-то такое, что мне никак не удается понять! — сказала Зилла после непродолжительного молчания.
  — О чем это вы? — спросил Куэйл любезным тоном.
  — Если Фоуден располагает сведениями, представляющими действительную ценность, или такими, что они могут повлиять на ход войны, то почему бы нам не дать ему деньги и не заполучить сведения без всех ненужных сложностей? — нервно хихикнула Зилла.
  — Что тут смешного?
  — Я надеюсь, что мой вопрос не выглядит нескромным?
  — А мне безразлично, какие вопросы мне задают: скромные или нескромные.
  — Я знаю, — сухо сказала Зилла. — Если вам не нравится вопрос, вы на него попросту не отвечаете.
  — Действительно, — ответил Куэйл. — Но я не возражаю против ответа на вопрос, который вы задали. Предположим, что я готов вступить в переговоры с Фоуденом. Представьте, что я соглашусь выплатить ему тысячу фунтов, не зная наверняка, что содержится в его информации. Вы представляете себе, какие могут возникнуть осложнения?
  — Нет, не слишком ясно.
  — Ах, нет? — продолжал Куэйл. — Это потому, что у вас нет моего опыта в области перепродажи информации. Жизнь меня научила, что это очень сомнительное дело. Возьмем хотя бы наш случай. Предположим, я даю Фоудену тысячу фунтов, чтобы завладеть тем, что ему известно. Он, безусловно, захочет получить деньги вперед. Когда он их получит, то сообразит, что мог бы получить две, а то и три тысячи, если бы затребовал с самого начала. Получив свои деньги, он даст нам как можно меньшую часть своей информации, а пару недель спустя «вспомнит» о фактах чрезвычайной важности и выманит у нас, по меньшей мере, еще тысячу фунтов. Вот вам человеческая натура! — рассмеялся Куэйл. — Кроме того, вспомните, ведь он как будто пытался бесплатно сообщить свою информацию нашим властям в Марокко, и к тому же неоднократно. Вы понимаете, что к чему?
  — Да, понимаю, — сказала Зилла. — Глупо было бы с моей стороны задавать вам такие вопросы. Я должна была знать, что вы учитываете любое возможное развитие дела.
  — Надеюсь, что так, — ответил Куэйл. — Ведь в этом и состоит моя работа. Теперь вы разобрались в этом деле получше, не так ли?
  — Да, мне теперь все ясно, — сказала она. — Итак, я должна увлечься Фоуденом и во что бы то ни стало внушить ему доверие. Я предложу ему помощь в его деле при условии, что и сама извлеку из этого некую выгоду. Я думаю, неплохо будет дать ему понять, что я не так уж довольна своей нынешней работой и хотела бы уехать подальше, скажем, в Южную Африку, где уже имеется приготовленное для меня место, но для начала мне нужны деньги.
  — Прекрасно, — сказал Куэйл. — Отличное начало для разработки нашей операции. А теперь кое-какие детали. Как я вам уже говорил, Фоуден прибудет завтра. Грили снабдил его вашим адресом. Он позвонит вам, скорее всего, назвавшись другом вашего брата, и постарается назначить вам свидание. Тем лучше. Вы должны будете продемонстрировать ему живейший интерес по поводу того, с чего это вдруг вашему брату понадобилось двадцать пять фунтов, то есть слегка пошпионите за своим братцем… Вы встретитесь с Фоуденом. Он, конечно, захочет произвести на вас впечатление и сообщит вам, что дал Грили двадцать пять фунтов. Он уверен, что вам это понравится. Вы, конечно, одобрите эту затею. Вот вам и завязка. Дальше вам предоставляется полная свобода действий. — Зилла кивнула и повторила улыбаясь:
  — Да, полная свобода действий. — Куэйл допил кофе и сказал:
  — Нет нужды говорить, Зилла, что вы с блеском выполняете свои задания. Вы сами все прекрасно знаете. Даже не знаю, что бы я делал без вас!
  — Нашли бы кого-нибудь другого, — подсказала Зилла. — Думаю, у вас на службе масса женщин всех типов, рас, возрастов, все по полочкам в алфавитном порядке. Вам только и нужно, что нажать на кнопку — они тут же появятся, делая поклоны, совсем как марионетки в кукольном театре. Интересно, а что вы делаете с теми, кто выходит из повиновения?
  — Уж я-то отлично знаю, что с ними делать, — проворчал недовольно Куэйл.
  — Я тоже…
  — И хорошо знаете?
  — Чертовски хорошо, могу себе представить, — ответила Зилла, беря свою сумочку.
  — Да, вам пора, — сказал Куэйл. — Когда Фоуден дернет за крючок, позвоните мне.
  — Да, разумеется, — ответила она. — Но если дело для меня слишком усложнится, я буду рассчитывать на вас и ваш опыт.
  — Вы уже оказывались в трудном положении, и не раз! Было ли такое, чтобы я не пришел вам на помощь?
  — Нет! Ни разу, надо отдать вам должное. — После минутного колебания она сказала: — Вы очень странный человек. У вас, должно быть, адская жизнь, вы же не позволяете себе никаких удовольствий. Неужели для вас нет ничего привлекательного за границами вашей работы? Ничто иное вас не вдохновляет?
  Куэйл ответил почти шутливым тоном:
  — Я один из тех набитых дураков, что еще верят в свою страну. Звучит, как избитая фраза из театральной пьесы. Тем не менее, это правда. Мы с вами, Зилла, занимаемся совершенно необходимым делом, иной вопрос — добровольно или по принуждению. Тот факт, что это работа довольно неприятная, не должен идти в расчет. По крайней мере, внешняя сторона дела меня нисколько не заботит.
  — Я знаю, — сказала Зилла. — Наверное, я сошла с ума… Но мне надо отдохнуть. Как только ваша крупная рыба проглотит наживку, вы предоставите мне отпуск, договорились?
  — Обязательно. Вы славная девушка, Зилла. Всего хорошего.
  Она поднялась и, пройдя вдоль галереи ресторана, стала спускаться по лестнице. Куэйл проводил ее взглядом. Способная девчонка эта Зилла, подумал он, уравновешенная, хладнокровная и по-настоящему надежная. Первоклассная помощница! Он вдруг одернул себя: что это за сентиментальные размышления! Не время позволять себе это.
  Глава 6
  Танжер
  I
  Феллс налил себе вторую чашку чаю, положил на стол пачку сигарет «Бистандер», подошел к окну и выглянул наружу.
  На улице свистел ветер, время подходило к половине пятого, уже начинало темнеть. Феллс подумал, что вряд ли ветер уляжется к ночи. Он задернул шторы светомаскировки и включил электрический радиатор. Потом взял газету и стал ее листать, читая надписи под снимками. Фотографии были просто потрясающие. Они изображали высадку американцев в Тунисе, которую осуществляли 8-я и 1-я армии. Он зажег сигарету. Всякий раз, когда он смотрел на снимки боевых действий, сердце у него начинало биться быстрее. «Мое место там», — думал он, ощущая острую боль. Он видел себя со своей батареей в гуще боев, всегда вдохновлявшим своих солдат, годы учения которых заканчивались на поле боя… И вот вместо этого!.. Но, в конце концов, Куэйл прямо сказал: «Стоит хоть раз запятнать свой послужной список — и потом всю жизнь придется платить по счетам».
  Он сидел, задумавшись, вспоминая о первой встрече с Куэйлом и о предложенной им альтернативе, за которую только и оставалось ухватиться. Теперь Феллс понимал, что сделал правильный выбор. Во всяком случае, эти годы не прошли впустую. Он вспомнил о работе, которую проделал вместе с Куэйлом, о годах предварительной подготовки, когда он предположительно находился в тюрьме, и об официальном освобождении. Вспомнилась ему и встреча с презанятным человеком, называвшем себя швейцарцем, а на самом деле немцем.
  Этот немец оказался важной персоной. При мысли об этом Феллс улыбнулся. Куэйл в очередной раз попал в точку. Он предсказал, что немцы обязательно заинтересуются им, они готовы наброситься на след любого британского офицера, разжалованного и тем более приговоренного к заключению. Так и вышло, и Феллс, согласно полученной инструкции, сделал вид, что попался на их удочку. Он бывал во Франции, Австрии, Германии, всюду выполняя странные задания, якобы работая на своих новых хозяев, которые щедро оплачивали его услуги, но он постоянно держал Куэйла в курсе своих заданий.
  А ведь ему, пожалуй, повезло в том, что к началу войны он оказался в Англии. Неизвестно, придерживался ли Шликен и другие агенты немецкой службы разведки такого же мнения. Возможно, им хотелось, чтобы он оставался в Англии. А может быть, Шликен тайно разрабатывал совершенно иную операцию.
  Зазвонил телефон. Он посмотрел на аппарат, стоявший на небольшом секретере в углу, недоумевая, кому он мог сейчас понадобиться. Должно быть, это Куэйл собирается поручить ему очередное задание. Вот уже несколько недель он бездействовал и попытался представить, какая на этот раз ожидает его задача. Он пересек всю комнату и поднял трубку.
  Это была Танжер. Феллс улыбнулся. Он почувствовал удовольствие, слыша ее голос в телефонной трубке, и словно увидел ее наяву: глаза, улыбку и даже доброту, составлявшую значительную часть ее естества.
  — Это вы? — спросила она негромко.
  — Да, это я. Как поживаете, Танжер?
  — Прекрасно. Но мы с вами не виделись уже несколько недель. Вы мне даже не звонили. Зачем вы так поступаете?
  — Видите ли, — сказал Феллс, — если любишь человека, то не хочешь ему навязываться. Я бы пришел в отчаяние, если бы успел вам надоесть.
  Она ответила со смехом:
  — Когда бы вы успели мне надоесть? За эти последние пять месяцев мы с вами виделись от силы раза три! Да и к тому же друзей заводят, чтобы было с кем поговорить, разве не так?
  — Я очень люблю говорить с вами, даже по телефону. Для меня это настоящая радость.
  — Умеете же вы говорить приятные вещи, — сказала она. — Вы просто очаровательны!
  Феллс сдавленно хохотнул. Он напоминал школьника, получившего награду, смущенно и бессвязно бормочущего слова благодарности… и промолчал.
  — Чем вы сейчас занимаетесь? — спросила Танжер.
  — Пил чай и просматривал газеты, — ответил Феллс.
  — Должно быть, рассматривали военные снимки, — предположила она.
  — Да. Совершенно верно. Как вы догадались?
  — Знаете, в ваши редкие посещения вы с ходу набрасывались на все мои иллюстрированные журналы. Признайтесь, вы любите военные фотографии.
  — А если это действительно так?
  — Почему вы не приходите? — спросила она. — Мы бы рассматривали их вместе, пили бы коктейли и немножко поболтали… Или вам не хочется?
  — Что вы, для меня это большая радость. Когда я могу прийти?
  — Хоть сейчас, — ответила Танжер. — Я хочу с вами поговорить.
  Феллс улыбнулся, потом вдруг все вспомнил, и улыбка исчезла с его лица. Он внезапно услышал, как некий миниатюрный граммофон повторяет в его сознании слова, произносимые голосом Куэйла: «Вы выйдете из заключения, но потеряете доброе имя, а у человека без доброго имени не может быть друзей. Дело не в том, что они станут вас избегать, нет, это вы станете прятаться от них в страхе, что они узнают правду».
  Феллс вздохнул. Он вышел в темный коридор надеть пальто и шляпу. Он давно решил для себя, что не стоит видеться с Танжер слишком часто. Она могла узнать правду и счесть его конченым человеком. Очаровательные женщины вроде Танжер не хотели бы водить знакомство с офицером, разжалованным и отбывавшим наказание в заключении. Да и ни одна женщина не захотела бы этого.
  Возможно, подумал Феллс, это свидание окажется последним.
  Решение пришло к нему в то время, когда он уже шагал по улице. Пусть, думал он, это свидание действительно станет последним. Надо все решить раз и навсегда, и не только ради блага самой Танжер, но и из-за Куэйла тоже. У Куэйла наверняка нашлось бы, что сказать по адресу Танжер, если бы он ее знал. У него сложилось вполне определенное мнение по поводу связей своих подчиненных: женщины чересчур любопытны. Если они связывают свою жизнь с человеком, то желают разузнать как можно больше о нем и его занятиях.
  Феллс инстинктивно соблюдал лояльность по отношению к Куэйлу, ибо, работая под его руководством, должен был полностью посвятить себя делу. Более того, он испытывал к нему благодарность за оказанное доверие.
  Он задумался о том, что все-таки представлял собой Куэйл. Оказывал ли он доверие исключительно ему или вообще кому бы то ни было? Ведь, в сущности, никто не бывал, посвящен в его планы и мысли. Он смотрел на людей, как шахматист на пешки — резные деревянные фигурки, которые можно спокойно передвигать по доске, а в случае чего и устранить… Устранить! Это слово с такой легкостью употребляет Грили! Раз-другой на его памяти пешки действительно бывали устранены. Грили однажды заявил, что если война продлится еще долго, то их всех устранят… Ну, то есть укокошат… впрочем, неважно. Найдутся другие пешки, продвинутся и займут свободные клетки на доске. Грили как в воду глядел. Самое главное, говорил он, не рассуждать. Размышления до добра не доводят. Лучше всего воспринимать жизнь такой, как она есть.
  
  II
  Грили сидел в кино на двухшиллинговом месте. Он не без интереса следил за эпизодами, сменявшими друг друга на экране. Грили любил ходить в кино. По его словам, там можно было отвлечься от себя самого. Он любил остросюжетные фильмы, и ему просто не приходило в голову, что его собственная жизнь куда богаче приключениями, чем какой-нибудь боевик. Он просто выполнял свою работу, тогда как кинозвезды переживали захватывающие приключения. Ему очень нравилась Грир Карсон. Он любовался ее движениями, речевыми оборотами и легким подрагиванием губ в ожидании поцелуя. Вдруг его поразило сходство между Грир Карсон и Зиллой. Та же грациозная походка. Тот же обольстительный тип красоты. Вот именно — обольстительная красота! Не многие из женщин, встреченных им в жизни, обладали таким очарованием, мало кто из них так притягивал взоры окружающих. Очарование ведь не обязательно заключается в правильных чертах и привлекательных формах, нет, это нечто особенное, не поддающееся описанию. Короче, заключил он, такие женщины встречаются весьма редко.
  Грили без конца повторял про себя, что Зилла могла бы превосходно устроить свою судьбу, найдя богатого мужа, который угождал бы ей во всем и обеспечивал буквально всем — так нет же: она предпочла связаться с бандой Куэйла. Может быть, ей просто нравится такая жизнь? Ну, что ж, на вкус, на цвет… Его мысли перешли от Зиллы к Куэйлу. Он не мог до конца понять, почему для дела Фоудена непременно понадобилось участие Зиллы Стивенсон. Такая работа была недостойна ее красоты и способностей, и это приводило Грили в бешенство. Он был уверен, что Куэйл использует ее красоту и обаяние, способное расшевелить и мертвого, для того, чтобы выудить у Фоудена его информацию, не заплатив ни гроша. Грили видел его насквозь. Он бросил на пол окурок сигареты, по обыкновению торчавшей у него в левом углу рта, и закурил вторую сигарету. Конечно же, можно понять и Куэйла. Фоуден кое-что разнюхал и теперь не прочь прикарманить кругленькую сумму. Но в ходе работы у Куэйла Грили уже приходилось сталкиваться с такими личностями. Все считали свои сведения чрезвычайно ценными, и у каждого в голове засела странная мысль о том, что у правительства припрятаны миллионы на оплату всяких чудиков, воображающих, что владеют важным секретом и знают о противнике нечто колоссальное. Как правило, они заблуждались, и их информация не содержала ничего впечатляющего. Но на этот раз Грили чувствовал, что дело обстоит не так просто, что Фоуден действительно располагает важной информацией. И что он, в самом деле, незаурядная личность, которая постарается, возможно, хитрее разыграть свою карту, чтобы получить как можно более высокую цену за свой пресловутый секрет. Он хитер и ловок, но куда ему до Куэйла! Куэйл был прожженным хитрецом, и Грили вполне представлял себе порядок его действий. Сначала за Фоудена примется Зилла Стивенсон. Он попадется в расставленную для него сеть, слушая болтовню Зиллы вокруг темы, затронутой Грили в разговоре в том припортовом кабачке. Фоуден считает, что она служит у человека из контрразведки. Фоуден, несомненно, захочет поточнее узнать сумму, на которую он может рассчитывать при продаже информации, и он всерьез понадеется выведать это у Зиллы. Во время свидания Зилла вынудит его сказать достаточно для того, чтобы Куэйл смог составить себе представление о том, что же Фоуден знает в действительности.
  Вдруг он подумал, что его мысли чересчур вертятся вокруг Зиллы и того, чем она собирается или, напротив, не собирается заниматься с Фоуденом. Неужели его угораздило влюбиться? Эта мысль его удивила и одновременно позабавила. Влюбился! Ну и ну! Он сидел в темноте, улыбаясь, размышляя о том, что же произойдет теперь, когда он вдруг ощутил глубокое чувство привязанности к женщине.
  Странная штука любовь, она переворачивает всю вашу жизнь, и надо быть просто сумасшедшим, чтобы позволить себе кинуться в нее с головой. Это почти то же, что и опьянение — ты теряешь представление о здравом смысле и, что еще хуже, становишься благодушным и доверчивым. Влюбленный мужчина чувствует себя молодым и хорохорится, как бойцовый петух. И вообще любовь — это осложнение, которого разумные люди должны по возможности избегать.
  Он вытащил из кармана старую зажигалку и вновь зажег успевшую погаснуть сигарету. Он думал о том, что жизнь чертовски странная вещь, а изменить ничего нельзя. Или ты играешь жизнью, или она вертит тобой, как захочет. Что толку ей противиться? Дни тянутся друг за другом скучной чередой, и вдруг появляется женщина вроде Зиллы — и ты готов!
  Он припомнил их первую встречу в Кингстауне, во влажном тумане ирландского побережья. Вспомнил и о небольшой гостинице, где фантастический выстрел Зиллы спас ему жизнь. Потом она исчезла и через несколько лет вновь возникла в деле Фоудена. Было совершенно неизвестно, что она поделывала все это время и на скольких мужчинах испробовала свои чары, выуживая у них различную информацию. Эти возникшие у него внезапно вопросы были не единственными.
  Потом он вспомнил о миссис Грили и сам испугался хода своих мыслей. Он вздохнул, закурил еще одну сигарету и сосредоточился на игре мисс Карсон. Вот это любовь, где нет и тени опасности! Можно влюбиться в актрису и ходить на свидания, уплатив два шиллинга за билет в ближайшем кинотеатрике и всякий раз ожидая выхода фильма с ее участием. Можно смотреть на нее, думать о ней, а возможно, даже послать ей письмо с марками для ответа. Глядишь, и она отправит вам свой снимок с автографом. Всего-то и требуется, что капля воображения да два шиллинга впридачу, а то и меньше, если довольствоваться более дешевыми местами в кино. Если же устали созерцать своего кумира, вам ничто не помешает встать и выйти из кинотеатра. Разве что вам наступят в темноте на ногу — вот самое худшее, что может с вами приключиться.
  Неподалеку от кинотеатра в баре сидел Фоуден, примостившись на высоком табурете. Он ел сандвич, запивая его виски с содовой. Недалеко от него два американских солдата говорили о Марокко. Он закурил сигарету, прислушиваясь к забавлявшему его разговору.
  Он попытался представить себе, какой окажется Зилла Стивенсон. Судя по словам ее брата Хорейса, она была красивой и умной. Такие девушки ему нравились. Его опыт общения с женщинами показывал, что куда легче иметь дело с дамой, обладающей хоть каплей ума, чем с дурой, на которую не произведут впечатления ни живость речи, ни изысканные манеры.
  Пока у него все шло как по маслу. Ему посчастливилось свести знакомство с миссис Ферри при помощи злосчастного Акеда. Тут Фоуден выдавил из себя подобие улыбки при воспоминании о миссис Ферри. Что же касалось Акеда, то он решил, что поступил разумно, убрав его со своей дороги. Ему также повезло наткнуться на этого идиота Хорейса Стивенсона. Вот одно из тех непредвиденных событий, что происходят как раз вовремя. Если даже пресловутая девица Стивенсон не окажется столь полезной, то, возможно, через нее удастся разыскать нужного человека и добиться цели.
  Фоуден, разжившийся у портовых докеров карточками на одежду, выглядел очень представительно. На нем был темно-синий костюм в мелкую полоску, бледно-голубая рубашка с пристежным воротничком и галстук в тон костюму. Серая фетровая шляпа, слегка сдвинутая набок, подчеркивала худобу и угловатость его лица. У него был вид не то привыкшего к трудностям колониста, не то вояки в штатском.
  Он посмотрел на часы. Было полседьмого. Самое время, подумал он, позвонить барышне Стивенсон. Он подумал о том, что ей скажет. Лучше всего было бы представиться другом ее брата Хорейса и как бы случайно намекнуть, что братец-то оказался в весьма нелегком положении. Это ее непременно должно заинтриговать. Ей во что бы то ни стало захочется узнать, в чем же дело, но он будет молчать, пока она не пообещает встретиться с ним. Вне всякого сомнения, свидание состоится, и тогда… тогда видно будет.
  Он докурил сигарету, поднялся и вышел из бара. На другой стороне улицы он заметил вход на станцию метро и вошел туда в поисках телефонной будки.
  
  III
  Зилла Стивенсон сидела у себя дома перед туалетным столиком. Она жила на втором этаже в доме, расположенном на улочке, выходящей на Риджент-стрит.
  Она посмотрелась в трехстворчатое зеркало и решила, что имеет все данные для того, чтобы понравиться. В одиночестве она пыталась представить себе, какого типа женщины должны нравиться Фоудену.
  Фоуден был не только крепко сбит, но и неглуп. Следовательно, произвести на него впечатление было под силу умной, привлекательной и хорошо одетой женщине.
  Она слегка поморщилась. Столько усилий, чтобы добиться такого эффекта! И все ради какого-то никому неинтересного Фоудена, одного из тех, кого следовало очаровывать и заставлять думать и действовать по чужому, заранее начертанному плану.
  Она поднялась и внимательно оглядела себя в зеркале с головы до ног. На ней было пальто и юбка облегающего силуэта. Черная юбка была слегка тесновата в бедрах, а покрой пальто подчеркивал ее великолепную фигуру. В ее гардеробе было предостаточно костюмов и платьев, купленных на деньги Куэйла, не скупившегося на такие расходы. По ее лицу пробежала вынужденная улыбка. Если Куэйл и не бывал особенно щедр при оплате своих агентов, то, по крайней мере, следил, чтобы они не испытывали нужды в косметики или одежде, необходимой для выполнения его заданий. Ее собственный гардероб, наверняка, обошелся ему не меньше, чем в пятьсот, а то и шестьсот фунтов. Но что толку в этих чудесных платьях — они надевались всего лишь по разу, как театральный реквизит. Это просто расточительство! Вот если бы можно было красиво и изысканно одеваться для того единственного человека, который мог бы ей понравиться! Она вдохнула сигаретный дым и посмотрела на себя в зеркало задумчивым и одновременно испытующим взглядом. Ее шевровые лакированные туфли на высоких каблуках выгодно подчеркивали изящество подъема и щиколоток, обтянутых тонкими шелковыми чулками телесного цвета. Под пальто превосходного покроя была надета креп-жоржетовая блузка с плиссированным воротником. Ее нежно-голубой цвет замечательно оттенял свежесть лица. Голову увенчивала шляпка с небольшим кудрявым страусиным пером в тон блузке. Волосы тициановского оттенка прелестно обрамляли ее лицо. Она недаром надеялась произвести на Фоудена сильное впечатление.
  — «Зилла, дорогая! — сказала она себе. — А ведь ты красивая девчонка! Ты еще молода, хорошо сложена и умеешь одеваться. Мужчины так и поедают тебя взглядами. Вот и сейчас ты постаралась принарядиться — и для кого? Для какого-то пропащего матроса, который, видите ли, хочет продать какие-то там сведения и содрать за них подороже… Словом, тот еще тип! А ты, моя красавица, должна его уламывать, используя всю свою соблазнительность! Нет, какое бессмысленное расточительство!»
  Она вдруг вспомнила о Грили, удивившись такому ходу мыслей. Что в нем такого особенного, в этом весьма заурядном молодом человеке, почему его образ время от времени появляется перед ее мысленным взором? На этот вопрос у нее так и не нашлось исчерпывающего ответа. Это было тем более удивительно, что со времени гибели мужа она ни к кому не испытывала влечения. Возможно, между Грили и ее мужем, которого она обожала до самозабвения, было нечто общее. Нет, скорее, ничего общего, начиная с воспитания и заканчивая образом мыслей. Ничего, кроме неожиданной храбрости и презрения к страху. Должно быть, она полюбила Грили за эту смелость, ценимую ею в людях превыше всего. Истинная храбрость не бывает ни полностью физической, ни чисто моральной, но любой человек, обладающий ею, принадлежит к избранным натурам.
  Зилла смутно отдавала себе отчет в том, что откровенно любуется Грили. Однажды Куэйл бегло набросал его словесный портрет и рассказал кое-что о его жизни, немного, но вполне достаточно, чтобы составить о нем представление. На свете не существовало ничего, что могло бы внушить ему страх. «Может быть, я думаю о нем только потому, что он похож на моего мужа этой своей безрассудной смелостью», — подумала Зилла. «Только не надо пытаться себя анализировать, — прервала она себя. — Никакого самокопания! Иначе так недолго нажить комплекс неполноценности».
  Она снова присела перед зеркалом, подперев голову руками. Вот было бы чудесно, если бы можно было себя загипнотизировать, убежать от этой жизни и скрыться, найдя уголок для отдыха.
  Она мысленно вернулась к счастливым дням после замужества, вспомнила медовый месяц в Париже и последующие годы.
  Вспомнила день, когда вдруг обнаружила, что профессия инженера была для ее мужа лишь прикрытием, а на самом деле он был агентом Куэйла. Вспомнила все их совместные путешествия и корабли, на которых довелось плавать. Вспомнила она и Марокко и вдруг разрыдалась, закрыв лицо ладонями.
  Внезапно зазвонил телефон. Зилла вскочила и подбежала к аппарату. Она присела перед телефоном и, вновь овладевая собой, взяла трубку и произнесла отрешенным голосом:
  — Да… Кто это говорит?
  Ей ответил громкий, веселый и звучный голос, сообщивший о том, что звонит ей не кто иной, как сам Фоуден.
  
  IV
  Танжер сидела за секретером в глубине комнаты, когда вошел Феллс. Она посмотрела на него из-за плеча и улыбнулась. Он тут же ощутил непередаваемое чувство счастья и благополучия, которое охватывало его всегда при виде этой прекрасной женщины. На ней было шерстяное платье кораллово-красного цвета и в тон ему туфли с пряжками.
  Феллс в очередной раз подумал, что в мире нет другой женщины, которая внушала бы ему чувство радости и одновременно душевного равновесия. В его глазах она воплощала идеал, к которому он стремился большую часть своей жизни. Она соединяла в себе красоту с добротой.
  Она поднялась и подошла к нему, протягивая руку:
  — Как поживаете, Хьюберт? Присаживайтесь и возьмите сигарету. Представьте, могу даже предложить вам виски с содовой. По-моему, это именно то, чего может пожелать мужчина в такое время.
  — Благодарю вас, — сказал Феллс.
  Ему не хотелось говорить. Хотелось тихо сидеть, наслаждаясь своим счастьем. И в тоже время он осознавал, что это для него невозможно. Нужно было принять решение. По опыту он знал, что принимать решение, как правило, тяжело и неприятно. «Вот бы хоть раз в жизни принять какое-нибудь приятное решение!» — подумал он.
  Она подошла к нему со стаканом в руке и сказала:
  — Вы ничего не хотите мне объяснить? Вы так давно не приходили и даже не пытались позвонить. Почему?
  — Я был очень занят, — ответил он, беря стакан у нее из рук. — Не давал о себе вестей вовсе не потому, что мне не хотелось вас видеть.
  Она присела на подлокотник кресла рядом с ним:
  — Выходит, вы хотели меня видеть, Хьюберт, но не пробовали встретиться со мной. Приходите ко мне каждый раз, как бываете в Лондоне. Ведь я завожу себе друзей для того, чтобы видеться с ними.
  Феллс отхлебнул немного виски и сказал:
  — Знаете, Танжер, мне нужно с вами поговорить. Я думаю, что не совершу предательства по отношению к вам, если расскажу все с полной откровенностью.
  — Просто не представляю, что вы собираетесь на себя наговорить, и не понимаю этой таинственности. Вы считаете, что недостаточно знакомы со мной для откровенного разговора?
  — Нет! — ответил он. — Дело не в этом. Мне-то кажется, будто мы с вами знакомы давным-давно.
  — Так и есть, — спокойно сказала Танжер. — Мы с вами старые знакомые. И виделись с вами раз пять-шесть. Уже немало, правда? Чувствуем себя так, будто знаем друг друга с давних пор. Ведь мы с вами настоящие друзья. А вас разве не устраивает такое положение дел? Вы собираетесь мне что-то сказать, а сами уже сказали многое.
  — В самом деле? — растерянно спросил Феллс. — И что же я успел сказать?
  — Вы считаете, что есть кое-что, чего бы я предпочла не знать, не так ли? Но вы слишком честны для того, чтобы скрыть что-то от меня, продолжая наше знакомство. Если дело в этом, то не лучше ли рассказать все начистоту? Так или иначе, для меня это не будет иметь решительно никакого значения!
  — Мне хотелось бы верить в это, — сказал Феллс. — Вы помните, где и как мы впервые встретились? Я, признаться, уже и не помню!
  — Мы с вами встретились на одном званом вечере, — ответила она. — Я увидела вас, и мне сразу захотелось познакомиться с вами поближе. Я попросила хозяина дома представить нас друг другу. Мы с вами разговорились, и друг другу понравились. Кажется, все?
  — Да, — сказал Феллс.
  После недолгого молчания она так же спокойно спросила:
  — Хьюберт, что с вами?
  — Ну вот, — сказал Феллс. — Вот и пришел конец моим надеждам. Я так обрадовался, когда вы мне сегодня позвонили. Я был просто счастлив. Когда я вас вижу или хотя бы слышу ваш голос, у меня возникает ощущение полного, совершенного счастья. Это все, что мне нужно, но и в этом мне будет отказано. Даже на это я не имею права.
  — Что за безумие, Хьюберт! Конечно же, вы на самом деле так не думаете!
  — Нет, — сказал он. — Это правда. Ведь вы не так уж много знаете обо мне. А если бы знали, то наверняка не захотели бы продолжать знакомство со мной.
  Она улыбнулась таинственной улыбкой:
  — Хьюберт! Откуда вам знать, что мне известно и что неизвестно о вас? На самом деле я прекрасно информирована… Но на вас достаточно взглянуть, чтобы получить исчерпывающие сведения. Вы очень симпатичный человек, остальное неважно!
  — Я счастлив, что ваши впечатления именно таковы, но они ошибочны. Предположим, что я вам признаюсь в…
  Она тихо рассмеялась. Ее приятный музыкальный смех говорил больше, чем любые слова:
  — Предположим, что вы расскажете мне о тяжком периоде в вашей жизни, когда не то какая-то скверная женщина, не то кто-то еще завели вас в тупик, из которого вам было почти невозможно выбраться. Вследствие этого вы были разжалованы, отосланы из армии и приговорены к заключению… Так?
  — О боже! — выдохнул Феллс. — Откуда вы все узнали?
  — Да так, — небрежно ответила Танжер. — Знаю уже некоторое время. Один из гостей на том вечере, безусловно, знал вас в лицо. Мне рассказали кое-что о вас и пробудили во мне любопытство. Я порылась в газетных подшивках того времени и убедилась, что речь шла действительно о вас.
  — И вы были готовы продолжать встречаться со мной? — изумленно спросил Феллс.
  — Более того, — решительно ответила Танжер. — Я готова продолжать любить вас. Знаете ли, что бы ни говорили люди, что бы ни думали, я с уверенностью знаю, что вы не принадлежите к людям, которые… Есть одно объяснение вашим действиям, но оно не имеет значения, по крайней мере, для меня!
  — Разумеется, это чудесно, это даже слишком хорошо для меня — знать, что вам все известно и вы не придаете этому значения. Но ведь это делу не поможет.
  — Вы так считаете? — спросила Танжер, скрестив руки за головой, откинувшись на спинку кресла и вызывающе глядя на него.
  — Да, — ответил он. — Ведь мир, к сожалению, не состоит лишь из меня и вас, Танжер. Очень многие оценивающе приглядываются к окружающим, и они не будут и вполовину так великодушны, как вы.
  — Откровенно говоря, Хьюберт, — ответила она, — до всего остального мира мне нет никакого дела. Слишком уж быстро теперь проходит жизнь, чтобы кому-то не давало покоя чужое прошлое. И я готова поспорить, что о том, что было с вами в то время, помнит едва ли один человек из, скажем, шести тысяч. Как бы то ни было, мне это совершенно безразлично, и вы, Хьюберт, должны к этому относиться точно так же.
  — Но мне это не безразлично, — сказал он. — Я не хочу пользоваться вашим великодушием. Я совершил ошибку, и я должен за нее расплачиваться.
  — Честное слово, Хьюберт, просто не могу представить, что вы в своей жизни совершали ошибки. Но, поскольку это касается и меня, я не позволю вам принести себя в жертву этой странной идее, которую вы вбили себе в голову. И не вижу причины, по которой вы могли бы заставить меня разделить ваше мнение.
  — Я не очень хорошо понял вашу мысль, Танжер, но моя жизнь — это мое дело, а ваша жизнь принадлежит вам, и не следует их смешивать. Я, во всяком случае, вам этого не позволю.
  — Но речь идет вовсе не о том, что мы собираемся, друг другу позволять, — возразила она. — Дело в реальности, Хьюберт. Вы ведь любите меня?
  После минутного размышления он ответил:
  — Не знаю, как вы догадались, но это чистая правда. Любил вас и буду любить всегда!
  — Вот именно, — спокойным, взвешенным тоном отозвалась Танжер. — Теперь и я собираюсь вам кое в чем признаться: я очень люблю вас, я полюбила вас сразу, как только увидела. И если вы собираетесь положить свою жизнь на алтарь раскаяния, то я не соглашусь на такую жертву!
  — Вы совершенно удивительная женщина! — сказал Феллс. — Да вы хоть знаете, за что именно я был разжалован? За что приговорен к заключению?
  Бесстыдно зевнув ему в лицо, Танжер ответила:
  — Друг мой, я отлично знаю все, что с вами произошло, и не придаю этому ровно никакого значения. Во всяком случае, я приняла решение: ничто не может спутать мои карты. Иными словами, я вас буду преследовать до тех пор, пока не добьюсь того, чего хочу.
  Феллс рассмеялся, с удивлением замечая, что смеется впервые за все эти годы. Он почувствовал, что приходит в необыкновенно приподнятое настроение, и спросил:
  — Танжер, скажите, ради бога, до каких пор вы собираетесь меня преследовать и что за заговор зреет в вашей прелестной головке?
  — Дорогой Хьюберт, — ответила она. — Любыми путями — праведными или неправедными, но выйду за вас замуж. По крайней мере, надеюсь выйти… Я думаю, что для нас обоих это наилучший выход. Кроме того, — добавила она, — мне уже тридцать четыре года, и это, может быть, мой последний шанс подцепить себе мужа! — она засмеялась и подошла близко к нему. Потом тихо произнесла:
  — Вы не собираетесь отказать мне, Хьюберт?
  Феллс почувствовал, что внезапно возвращен с небес на землю:
  — Это не так просто, как вы думаете, Танжер. Даже если все, что вы говорите, — правда, нам будет нелегко. Во всяком случае, пока идет война.
  — Я не так уж уверена в этом, — сказала она. — Тем, кто принял серьезное решение, все должно удаваться.
  Она отстранилась, взяла свой стакан и продолжила:
  — Я дам вам еще виски. Потом можете пригласить меня в кино, а обедать вернемся ко мне. Не будем сегодня возвращаться к этому разговору. Нам нужно найти выход из этого положения, вместо того, чтобы молча страдать. Я найду способ добиться своего. И не вздумайте городить препятствия на моем пути. Пока перестанем об этом. Разговоры, понимаете ли, не помогут уладить дело.
  — Я понимаю, — сказал Феллс.
  Она смещала виски с содовой, принесла ему стакан со словами:
  — Ну, как? Почувствовали себя счастливее?
  — Да, — ответил Феллс. — Но ведь я и так чувствую себя счастливым рядом с вами.
  Она недовольно надула губы и сказала:
  — Это еще что… Вот подождите и увидите: жизнь станет очень интересной, и гораздо скорее, чем вы думаете!
  — Да, наверное, увижу… — ответил он и продолжал стоять на месте, безмолвно глядя на нее.
  Глава 7
  Палки в колесах
  I
  Фоуден сидел, удобно развалившись на стуле. На душе у него было спокойно и даже весело, он был почти счастлив. Дела его шли прекрасно, и было очевидно, что все сложится так, как хочется ему. В клубе, куда его привела Зилла Стивенсон, было весьма уютно. Возможно, убранство клуба не могло претендовать на аристократичность и не так уж радовало глаз, зато в нем чувствовалась особая, лишь ему присущая атмосфера. Музыка небольшого оркестрика была негромкой и мелодичной. Фоуден подумал, что все могло оказаться гораздо хуже.
  — Вам, наверное, известно немало подобных местечек, а? — спросил он.
  — Да, в самом деле, — кивнула она. — Вечерами мне частенько просто нечего делать, вот я и выхожу вечером с друзьями.
  — Сегодня утром, — продолжал Фоуден, — у меня появились новости от Хорейса. Он нынче же будет в Лондоне. Я увижусь с ним завтра, он дал мне свой адрес и телефон… Знаете, — добавил он неожиданно, — трудно поверить, что вы его сестра!
  — Мне это часто приходилось слышать, — рассмеялась Зилла, — да иногда мне и самой бывает трудно поверить, что он — мой брат. Всю жизнь Хорейс был дураком! День за днем, неделю за неделей делает одно и то же — и ничего, доволен! Он никогда даже не пытался хоть как-то изменить свою жизнь к лучшему. У него самолюбия ни на грош. И вечно он по горло погружен в какие-то загадочные делишки. — Ее тон вдруг стал резким.
  — Что это за делишки? — осведомился Фоуден.
  — Да взять хотя бы эту историю с двадцатью пятью фунтами. Он послал мне телеграмму, рассчитывая меня напугать — видите ли, речь идет о жизни и смерти… Ничего себе шуточки. Я уверена, что это всего-навсего расчеты с букмекером, и больше ничего!
  Фоуден ухмыльнулся. Он подозвал жестом официанта, приблизившегося стариковской походкой, и заказал очередную порцию напитков.
  — Вы, сами того не ведая, попали в точку. Это действительно счет от букмекера.
  — Да, я достаточно хорошо изучила Хорейса, — со вздохом произнесла Зилла. — Все горе в том, что он меня не знает! Ему только кажется, что он знает меня! Поймите меня правильно — я ему сестра, и мне нелегко видеть его загнанным в угол, но он сам во всем виноват.
  — Знаете ли, Зилла, — сказал Фоуден, — есть люди, которые позволяют загнать себя в тупик, но есть и другие: они выкарабкиваются своими силами и, раз попавшись, больше не дадут заманить себя в ловушку. Мы с вами, кажется, принадлежим ко второй категории. Такие, как мы, всегда приземляются на четыре лапы, чего, конечно, не скажешь о Хорейсе. Он, что называется, обыкновенный растяпа.
  И добавил, горячась:
  — Хоть меня и не особенно интересует Хорейс с его темными делишками, я все же дам ему эти двадцать пять фунтов. Несмотря на мнение, которое сложилось о нем у вас, он, надо признать, оказал мне одну неплохую услугу.
  — Прекрасно! — отозвалась она. — Рада слышать, что он способен хоть оказать услугу! Вы, наверное, сочтете меня очень любопытной, если я решусь спросить, в чем состоит эта услуга?
  — Благодаря ему я встретил вас, — ответил Фоуден.
  — Да, в самом деле, — улыбнулась Зилла. — Право же, странно, что вы водите дружбу с таким человеком, как Хорейс. Вы, по-моему, человек совершенно иного рода.
  — Может быть, потому он мне и понравился. Мне просто стало его жаль.
  «Это меня ничуть не удивляет», — подумала Зилла. Она искоса поглядывала на Фоудена, находя, что тот держится отлично, этакий бравый молодец, неглупый и не лишенный обаяния. Такой непременно добьется всего, чего захочет, и в как можно более короткий срок. Иными словами, перед ней мужчина, представляющий определенную опасность для женщин.
  Она сказала шутливым тоном:
  — По-моему, вы просто хитрите. Вы мне нравитесь, но вся эта история чересчур загадочна — и ваше желание видеть меня, и заинтересованность Хорейса в нашей встрече вплоть до того, что он взял на себя труд дать вам мой номер телефона. Я полагаю, что это дело каким-то образом затрагивает его интересы.
  Она потушила сигарету и добавила:
  — Я думаю, что все эти хлопоты Хорейса ради того, чтобы заполучить ваши двадцать пять фунтов.
  — Совершенно верно, — ответил Фоуден. — Послушайте, Зилла, ничего, если я стану называть вас просто по имени? Ведь мы с вами наверняка сможем стать добрыми друзьями.
  — Как странно, — сказала она, — ведь как только я вас увидела, вы произвели на меня неплохое впечатление. Мне показалось, что мы с вами давным-давно знакомы. Я чувствую, что мы с вами подружимся. Вот это мне и показалось странным, ведь обычно мужчины меня совершенно не привлекают, по крайней мере, те из них, что случайно попадаются на моем пути.
  — Конечно! — поддержал Фоуден. — Такой красивой и элегантной женщине незачем беспокоиться о поклонниках. Вы себе на уме, Зилла. Под вашей ослепительной внешностью острый и беспощадный ум. Недаром это заметил даже Хорейс.
  — Ах, так Хорейс рассказывал вам обо мне? — нахмурилась Зилла.
  — Не сердитесь на старину Хорейса! Да, рассказал кое-что, по моей просьбе, разумеется. Мне хотелось узнать, к какому типу женщин вы принадлежите.
  — В самом деле? — спросила Зилла строптивым тоном. — Нельзя ли узнать, для чего?
  — Слушайте, — ответил Фоуден. — В разговоре с Хорейсом выяснилось, что вы однажды проявили недюжинное хладнокровие и благоразумие при задержании немецкого агента. Кстати, он упомянул, что эта операция принесла вам пятьсот фунтов!
  Она сухо и неприязненно прервала его:
  — Как мило со стороны Хорейса болтать с вами о моих личных делах!
  — Не горячитесь, Зилла. Сначала хотя бы выслушайте меня!
  — Хорошо, я вас слушаю. — высокомерно согласилась Зилла, взяв свой стакан с мятно-сливочным ликером. Она ненавидела этот приторный сироп, но пила, поскольку женщина, образ которой она сейчас старательно воплощала, могла бы любить только такие напитки.
  — Меня это чрезвычайно заинтересовало, — продолжал Фоуден, — так как я располагаю поистине сенсационной информацией. Я ищу на нее покупателя, да только опасаюсь, как бы меня не провели. Видите ли, у меня уже имеется кое-какой опыт по части передачи сведений властям, но это ни к чему хорошему не привело. Они даже не заинтересовались информацией, которую я предлагал совершенно бесплатно, ничего на этом не выгадывая! Ну уж на этот раз я не оплошаю — информация предоставляется исключительно за деньги, и условия ставить буду я!
  — Браво! — сказала Зилла. — Вот это, я понимаю, разговор! Это, надо полагать, и в самом деле что-то значительное? Ну то, что вы собираетесь продавать?
  — Это сведения первостепенной важности, — отчеканил Фоуден. — Я несколько лет проболтался в Марокко. Девять месяцев просидел в концлагере этих сукиных детей вишистов. Я знаю поразительные факты, но за свои сведения хочу получить деньги, а вы… — тут он улыбнулся: — Словом, я рассчитываю на вашу помощь!
  — Все это хорошо, — сказала она. — Но я не вижу, чем смогла бы вам помочь.
  — Послушайте, — продолжал Фоуден. — Хорейс мне говорил, что, когда вы предоставили донесение о вашем шпионе, вас допросили, потом уплатили пятьсот монет… Хорейс также дал мне понять, что сейчас вы заняты в этой службе — в контрразведке, если я правильно понял? Вы личный секретарь у какого-то начальника?
  Немного помедлив, она сказала:
  — Ну ладно, так и быть! Это правда. По крайней мере, частично. Да, я личный секретарь человека, которого, безусловно можно считать важной персоной. Но я всего-навсего секретарша, я не в курсе его дел. Он и словечком не удостаивает женский персонал нашего бюро!
  — Это как раз не имеет значения, — сказал Фоуден. — Если вы захотите, то вполне сможете навести кое-какие справки. Ведь ничто не мешает вам сказать ему, что среди ваших знакомых есть человек, располагающий сведениями первостепенной важности. Ну, хотя бы посмотрите, какое впечатление на него произведет ваше сообщение. Согласны?
  — Все это прекрасно, — ответила Зилла. — Но ведь он начнет меня расспрашивать — что, как, откуда? Можете мне поверить, в этой стране деньги сами в руки не плывут. И к тому же здесь немало людей, у которых мозгов не больше, чем у кролика. Они готовы кричать на всех углах, что разузнали нечто эдакое про Германию. Я уж таких навидалась!
  — Да, таких полным-полно, — вставил Фоуден. — Но я точно знаю, что мои сведения очень важны. Но, прежде чем я с ними расстанусь, я должен получить деньги. И немалые!
  — А вы не без нахальства, — заметила 3илла. — У вас не найдется сигареты?
  — Разумеется, — ответил Фоуден. Он протянул ей зажженную сигарету. Она заметила, что его рука, державшая зажигалку, была крупной, загорелой и мускулистой. Она неподвижно и рассеянно смотрела на него сквозь прядь волос, упавшую на глаза.
  — Ну, вы и тип, — снова заговорила она, улыбаясь. — Но кроме наглости, в вас есть что-то еще. Надо бы послать вас подальше без всяких церемоний, но, как на грех, вы мне понравились.
  — Как ни странно, но я частенько нравлюсь женщинам, — сказал Фоуден. — Возможно, они любят меня за то, что я их никогда не обманываю. Ведь женщины гораздо проницательнее, чем думаем о них мы, мужчины!
  — Готова спорить, что у вас уже накопился солидный опыт по части общения с женщинами. Я уверена, что их у вас было немало и они были с вами гораздо любезнее, чем вы заслуживаете! Вы из тех, кто берет себе все, что захочет, да еще умеет вовремя удержать!
  Фоуден улыбнулся ей, а сам подумал:
  «Да, девчонка неплохо соображает. В сущности, ничего выдающегося, обыкновенная смазливая бабенка, но чертовски занятная!»
  Вслух он сказал:
  — Вы, кажется, сказали, что ваш долг — послать меня куда подальше?
  — Да, я должна была это сделать!
  — Но ведь не сделали? — настаивал Фоуден.
  — Нет, — ответила Зилла. — Я сделаю все, чтобы помочь вам, по двум причинам. Во-первых, вы мне симпатичны, а во-вторых, может, и мне что-нибудь перепадет? — Она улыбнулась чарующей двусмысленной улыбкой.
  Фоуден накрыл своей загорелой ручищей небольшую изящную кисть Зиллы:
  — Зилла, пусть это вас не тревожит! Вы уж точно сможете получить выгоду, это я вам могу твердо обещать. Вы, должно быть, очень нуждаетесь «в деньгах?
  Она кивнула.
  — Да, мне нужны деньги. И не так уж мало. Мне осточертела эта страна. Я хочу уехать в Южную Африку, к теплу, к солнцу. Там, по крайней мере, не будет так тоскливо, как в наших краях. Я смогу найти дело себе по душе, но для этого мне нужны средства. Когда я берусь за дело, то люблю действовать с размахом!
  — Я знаю, — ответил Фоуден. — Достаточно взглянуть на ваш костюм, чтобы это понять. Если только нам удастся провернуть дело, о котором я говорю, то у вас будет достаточно денег для поездки хоть в Южную Африку, хоть в любую другую точку земного шара, куда вам заблагорассудится.
  — Вы, в самом деле, так думаете? Но ведь вы не знаете, какие они хитрецы. Им и нужно быть такими. Они-то уж всегда добьются своего и облапошат вас.
  — В самом деле? — высокомерно спросил Фоуден. — Каким же образом?
  Зилла рассмеялась:
  — Давайте поразмыслим. Предположим, вы являетесь со своими сведениями. Но ведь придется дать им понять, в чем заключается ваша информация до того, как они согласятся заплатить вам. А когда они все узнают, то смогут выставить свои собственные условия, не так ли? Если вам это не подходит, то вы знаете, что вам остается делать. Но они знают еще один трюк, чтобы заманить вас в ловушку.
  — Какой же? — спросил Фоуден, подумав, что Зилла и в самом деле может ему очень пригодиться.
  — Они всегда смогут сцапать вас, применив одно из положений устава государственной безопасности, обвинив вас в сокрытии информации о безопасности для королевства. Вы будете поражены, узнав, как далеко простираются их права.
  — Ясно, — ответил Фоуден без особого энтузиазма. — Вы хотите сказать, что у меня нет ни малейшего шанса на успех?
  — Я хочу просто дать вам представление о том, насколько это будет трудно.
  — Вы заблуждаетесь. Вовсе не так трудно, как вам кажется. Вы только что сказали, что я должен буду рассказать, в чем заключается моя информация. Ничего страшного. Сейчас объясню, почему. Моя информация носит достаточно специфический характер и разделена на четыре группы. Если вы меня правильно поняли, то представляете, что каждая последующая категория связана с предыдущей. Все, что мне придется сделать, — это приоткрыть завесу над сведениями из первой группы. Итак, вторую, третью, четвертую категории знаю только я и держу свои знания при себе. И если они захотят узнать все в целом, им все-таки придется выложить денежки!
  — Ах, вот, значит, как вы собираетесь действовать! — восхитилась Зилла.
  — Да! — ответил Фоуден. — Именно так. И более того, пусть они даже не пытаются меня запугивать. Вы должны знать, Зилла, что несколько лет назад я дважды обращался к британским властям в Марокко, чтобы вручить им мои сведения совершенно бесплатно. И что же? Мне сказали «большое спасибо», а затем выставили за дверь. Большей глупости они сделать не могли. Но это научило меня действовать так, как сейчас, и им придется меня выслушать. Для них это станет вопросом жизни и смерти.
  — Понимаю, — вставила Зилла. — Я вижу, вы очень уверены в своих силах.
  — Совершенно верно, — ответил Фоуден. — Все, что мне нужно, — это встретиться с важной персоной. Знаю я этих мелких чиновников! Попробуй только рассказать им все дело — только время даром потеряешь, а уж они сумеют нагреть руки на твоем деле. А не расскажешь всего — они просто-напросто от тебя отделаются. Если бы мне только выделили хотя бы четверть часа на беседу с высокопоставленным человеком, чтобы я мог ему втолковать суть вопроса, и я смог бы получить, сколько запрошу, безо всяких возражений.
  — Ах, вот как! — сказала Зилла.
  — У вас уже имеются идеи на этот счет? — осведомился Фоуден.
  — Да, мой начальник пользуется немалым влиянием, но у него нелегкий характер. К тому же это такая непробиваемая бестия! Чтобы его убедить, вам придется приложить немало стараний!
  — Но у меня может не хватить времени!
  Воцарилось молчание. Зилла, казалось, глубоко задумалась. Потом сказала:
  — Как вы полагаете, сколько вам могут заплатить за вашу информацию?
  — Я не полагаю, — ответил Фоуден. — Я знаю. Я собираюсь получить пять тысяч фунтов. Хочу открыть свое дело в Марокко. С пятью тысячами я смогу развернуться. И эти деньги у меня непременно будут!
  — Ясно! — сказала Зилла. — А я? Что вы собираетесь дать мне?
  — Свяжите меня с нужным человеком, и вы получите пять сотен монет.
  Подумав минутку, она сказала:
  — Отлично! Договорились! Остается уладить еще один момент! Вам придется доверить мне кое-что из вашей информации, и не так уж мало. Мне ведь придется доказывать шефу, что ваши сведения представляют для него интерес. Вы должны, по меньшей мере, посвятить меня хотя бы в первую категорию ваших сведений. Согласны? Тогда я выберу подходящий момент и сообщу ему, что Хорейс представил меня человеку, который… ну и так далее. Это должно пробудить в нем интерес, не так ли?
  — Не беспокойтесь. Он, безусловно, заинтересуется. Как только вы перескажете ему мою историю, он так и подскочит!
  — Превосходно, — сказала Зилла. — Но ведь он захочет встретиться с вами. Он засыплет вас разными вопросами о вашей жизни — кто вы, откуда прибыли, чем занимаетесь…
  — Об этом не стоит волноваться, — ответил Фоуден. — Пусть расспрашивает, сколько ему заблагорассудится, но прежде пусть заплатит!
  Зилла посмотрела на него с улыбкой, приоткрывшей ее ровные перламутровые зубы, и сказала:
  — Как ни странно, но я твердо верю, что вы получите эти деньги! И начинаю верить, что в конце концов попаду в Южную Африку.
  — В этом я нисколько не сомневаюсь. А не может случиться так, что вам вдруг взбредет в голову отправиться вместо Южной Африки в другое место? Например, в Марокко? — спросил он, едва скрывая насмешку.
  — Да вы просто болван! — возмутилась Зилла. — У вас ни капли стыда!
  Ее улыбка погасла. Она добавила:
  — Нам придется еще раз вернуться к этому разговору. Надо все серьезно обдумать. Когда вы мне сообщите то, что я должна передать своему шефу?
  — Когда вам будет угодно, — ответил Фоуден. — Я к вашим услугам.
  — Хорошо, — сказала Зилла. — Посмотрим, как завтра сложатся обстоятельства. Я думаю, что в ближайшие два-три дня шеф будет на месте. Позвоните-ка мне завтра вечером, часам к девяти… Если он в городе, то на следующий день вы мне расскажете все, что следует, и я с ним побеседую…
  — Превосходно. Но я предпочитаю говорить о таких вещах не по телефону. Лучше я сам к вам зайду.
  — Идет, — отозвалась она. — Приходите завтра к девяти вечера.
  — Я приду, — подтвердил Фоуден. Он посмотрел ей прямо в глаза и довольно холодно сказал: — Мне бы хотелось встретиться с вами без свидетелей. Вы мне очень понравились, Зилла.
  — Но ведь у нас будет чисто деловая встреча. Я не люблю смешивать дела с развлечениями.
  — Да, в самом деле, — сказал Фоуден. Он взял ее за руку. — Поверьте, дорогая, вы сделаете очень большое дело для меня.
  Зилла не ответила, но и не сделала ни малейшего движения, чтобы высвободить руку. Фоуден заказал еще по коктейлю.
  — Мне пора уходить, — сказала Зилла. — Завтра мне нужно быть на работе пораньше.
  — Ну и прекрасно, — ответил Фоуден. — Вот выпьем и уйдем отсюда вместе. А, кстати, зачем нам терять время? Дожидаться завтрашнего вечера?
  — Я вас не совсем понимаю, — сказала Зилла, глядя на него пристально и недоуменно.
  Фоуден улыбнулся. Она ощутила пожатие его пальцев на своей руке.
  — Будет гораздо лучше, если мы побеседуем сегодня вечером. Я провожу вас домой и выложу все, что вы захотите знать. Тогда завтра вы все сможете рассказать своему шефу. Я не люблю терять время попусту.
  — Оно и видно, — едко сказала Зилла. Она напряженно думала. Дело осложняется. С таким типом надо держать ухо востро.
  — Отличная идея, как вы считаете? — он еще крепче сжал ей руку.
  — Надеюсь, ваше предложение не содержит какой-нибудь задней мысли? — спросила Зилла, поглядев на него прищуренными глазами. — Уж не воображаете ли вы, что вам легко удастся справиться со мной? В таком случае, вы не так умны, как я думала.
  Фоуден расхохотался:
  — Вы что, испугались большого злого волка?
  — Меня вовсе не просто испугать, — сердито ответила Зилла. — Ну, раз решение принято, так тому и быть. Пойдем ко мне на чашку кофе. Расскажите все, что собираетесь мне доверить. И я завтра же смогу приняться за дело — увижусь с шефом и побеседую с ним. А потом настанет ваш черед действовать. Только не вздумайте у меня дома пытаться одержать надо мной верх! У меня медали по джиу-джитсу!
  — Не бойтесь, моя дорогая, я умею держаться в рамках дозволенного, — ответил Фоуден.
  — Ну, это все мужчины говорят, — заметила Зилла со смехом, придвигаясь к нему поближе.
  
  II
  Фоуден стоял на углу Риджент-стрит у ее пересечения с Пэлл-Мэлл. Он перешел улицу и направился по Джермин-стрит и поисках телефонной будки. Он нашел ее неподалеку от Пикадилли, вошел внутрь и нашарил в кармане два пенни. На лбу у него блестели капли пота. Он вынул из кармана записную книжку, нашел нужный номер и вставил монетку в автомат. Стрелки на светящемся циферблате его часов показывали половину одиннадцатого. Он набрал номер и вскоре услышал «Алло!», произнесенное голосом Грили.
  — Это вы, Хорейс? С вами говорит Фоуден, — произнес он с выражением, которое ему самому показалось довольно странным.
  — Как дела? Что-нибудь произошло? Да что с вами? — догадываясь, спросил Грили.
  — Хорейс, произошло нечто ужасное! Вам будет тяжело это услышать! — ответил Фоуден.
  — Я готов. Говорите же! Что случилось?
  — Зилла покончила с собой, — сказал Фоуден.
  — О Господи!.. Что вы сказали?
  — Черт побери, вы что, не слышите? — взорвался Фоуден. — У меня было свидание с ней у нее дома, и вот она решила свести счеты с жизнью, бог знает почему! Я-то никакого представления об этом не имею…
  — Понятно… — сказал Грили. Немного помолчав, он повторил: — Понятно. Значит, Зилла покончила с собой. Где она теперь? В своей квартире?
  — Да, — ответил Фоуден. — Я только что оттуда. Вышел к ближайшему киоску, чтобы вам позвонить. Понятия не имею, что теперь делать!
  — Погодите, — сказал Грили. — Расскажите мне все. Спокойно. Не волнуйтесь. Вы обнаружили ее, когда вошли в квартиру?
  Фоудену удалось взять себя в руки. Он заговорил почти обычным голосом.
  — Я не волнуюсь. Просто пытаюсь вам разъяснить, что произошло. Вечером — то есть сегодня вечером — у нас было назначено свидание, чтобы поговорить о делах. Все было нормально. Мы встретились в условленном месте и отправились в ресторан. Потом она привела меня в клуб, где мы немного выпили. Она чувствовала себя прекрасно и была, что называется, в полной форме. Мы начали беседовать о делах, и она пообещала назавтра замолвить словечко своему начальнику. После этого мы пошли к ней домой, чтобы я вкратце рассказал ей основное содержание моей информации. Мне хотелось доказать ей, что я не привык бросать слова на ветер. Понимаете?
  — Понимаю, — ответил Грили.
  — Хорошо, — продолжал Фоуден. — Значит, так: мы покинули клуб и отправились к ней домой. Там я попросил закурить, и она спохватилась, что в доме совсем не осталось сигарет. Я предложил сходить за ними, если она знает неподалеку какую-нибудь лавчонку. Она сказала, что на Пэнтон-стрит имеется чайный магазинчик, работающий до полуночи, и попросила не запирать входную дверь, чтобы мне не пришлось звонить по возвращении… Вы все хорошо поняли?
  — Да, — отозвался Грили.
  — Я вышел за сигаретами и вскоре вернулся. Думаю, что отсутствовал не более двенадцати минут. Я вошел… Вы, конечно, знаете — в ее квартире из прихожей дверь сразу ведет в гостиную. Войдя, я сразу же увидел Зиллу на коврике у электрического камина. Она была мертва. В руке у нее был зажат револьвер, а все вокруг забрызгано ее кровью. Бог знает, что могло произойти. Здесь явно какая-то-тайна. Я в жизни не испытывал такого потрясения!
  — Я вас понимаю, — сказал Грили. — Только не поддавайтесь панике, это ни к чему! Когда вы выходили из квартиры, то закрыли дверь? Я имею в виду — на ключ?
  — Да, — сказал Фоуден. — Я проследил, чтобы дверь была, как следует заперта. Я решил, что так будет лучше. Мне хотелось какое-то время подумать, поговорить с кем-нибудь об этом происшествии… Какой ужас!
  — Кому вы это говорите, — проворчал Грили, но его тон оставался довольно спокойным.
  — Что могло подтолкнуть ее к такому поступку? — спросил Фоуден.
  — К чему вы меня об этом спрашиваете? Может, это никакое не самоубийство. Кто-то увидел вас в клубе в обществе Зиллы. Он, возможно, догадался, что идет обсуждение важного дела — этот кто-то, который решил вам вставить палку в колеса, для начала избавившись от нее!
  — Вот оно что, — сказал Фоуден. — Вы хотите сказать, что ликвидировав ее, они не успокоятся, пока не расправятся со мной. Вы полагаете, что есть люди, которые считают, что я слишком много знаю!
  — Почему бы и нет, — отозвался Грили. — Так случается довольно часто. В конце концов, идет война.
  Фоуден буквально на глазах приобретал уверенность в себе. Он спросил:
  — Так что же мне теперь делать? Где я смогу с вами увидеться? Идти мне в полицию или нет?
  — Ни в коем случае! — твердо ответил Грили. — Что угодно, только не это. Полиция как раз предпочтет замять это дело. Оно из таких, я же чувствую. Слушайте, хотите добрый совет? Не высовывайтесь! Тот, кто устранил Зиллу, с тем же успехом может приняться и за вас. Лучшее, что вы можете сейчас сделать — это вернуться домой и сидеть тихо. Я с вами свяжусь. Вы останетесь по известному мне адресу?
  — Да, — ответил Фоуден, — на Виктория-стрит.
  — Ладно, — сказал Грили. — Возвращайтесь к себе и сидите. На вашем месте я бы и носа не высовывал. Скорее всего, я забегу к вам завтра. Лучше всего будет заняться всем этим прямо сейчас.
  — Что вы собираетесь делать? — спросил Фоуден.
  — Все, что я могу сделать, — это отправиться к начальнику Зиллы. Я знаю, где его контора. Мне непременно нужно увидеться с ним.
  — Вот невезение, правда? — сказал Фоуден. — Все пошло прахом. Самое печальное то, что мы с Зиллой уже обо всем договорились. Она должна была побеседовать со своим шефом, а я получить свидание с ним!
  — Все это прекрасно, но уже отошло в прошлое! А сейчас надо подумать о будущем, — он вздохнул. — Бедняжка Зилла! Она всегда посмеивалась надо мной, говорила, что я просто растяпа… И вот, растяпа-то остался в живых, а она даже не может высказаться по этому поводу, — добавил он без всякого злорадства.
  — А вы не думаете, — сказал Фоуден, — что идете по ложному следу?
  — Как? — переспросил Грили, недоумевая.
  — Вы считаете, что Зиллу убили. А я вам говорю, что это самоубийство. Она лежала во весь рост с револьвером в руке. Приметы самоубийства бросаются в глаза. Я все-таки могу отличить самоубийство от преступления!
  — Как она выглядела вечером?
  — Я же говорю — была в отличной форме. Мы прекрасно провели вечер. Она привела меня в клуб, мы там слегка выпили и побеседовали. Обсудив мое дело, она призналась, что не прочь подзаработать — это бы ей пригодилось для поездки в Южную Африку. Я вас уверяю — она все восприняла с не меньшим энтузиазмом, чем я.
  — Странно, — сказал Грили. — Очень странно! Да что уж теперь толковать… Сделайте так, как я вам сказал. Не высовывайте носа, пока я с вами не повидаюсь и не скажу, что вам делать.
  — Да, Хорейс. Я сделаю все, как вы сказали. Вы ее брат и мне просто неловко говорить вам о своем горе.
  — Вот именно, — сказал Грили. — Я всегда считал, что жаловаться бесполезно. Что случилось — то случилось. Зилла была мне сестрой, это верно, но мы никогда не были дружны. Когда я думаю о ней, то мне всегда приходит в голову, что в ней было немало странного и даже таинственного. Я всегда считал, что она ввязалась в опасную игру. И почему она выбрала такой конец? Может быть, у нее и вправду имелись серьезные причины? Да мало ли что могло произойти, пока вы ходили за сигаретами. Откуда нам это знать? Ну что ж, спокойной ночи. Смотрите же, никуда не уезжайте. Увидимся завтра, старина!
  — Договорились, — ответил Фоуден. Он вышел из телефонной будки и пошел в сторону Виктории по Сент-Джеймс-стрит.
  Грили повесил трубку и простоял несколько минут, неподвижно уставившись на телефон, потом вынул из кармана сигарету и закурил. Мысли вихрем проносились у него в голове, пока он просчитывал дюжину вариантов возможностей. «Это наше Ватерлоо», — подумал он, чувствуя, что любопытство в нем готово возобладать над тревогой. Он был увлечен Зиллой и со дня на день был готов ей в этом признаться. Но она погибла. Вот и конец приключению.
  Грили, рассуждая без эмоций, заставил себя отодвинуть мысли о Зилле на задний план. Сейчас его больше интересовал Фоуден. В некотором роде он даже был готов ему посочувствовать, ведь Фоудену и вправду трагически не везло: встретить прекрасную девушку, завязать не только деловое знакомство, но и, возможно, легкий флирт и, вернувшись из табачной лавки, обнаружить ее труп… Если дело обстояло именно так, то завидовать Фоудену не было причин. Грили даже ощутил нечто вроде симпатии к нему.
  А вдруг у этой трагедии имелось совершенно другое объяснение? Он пожал плечами, потом снова повернулся к телефону и набрал номер.
  Почти сразу же ему ответила секретарша Куэйла.
  — Алло! Говорит Грили. Мистер Куэйл у себя?
  — Да! — ответила она. — Будете говорить по этой линии или переключить на личную? Он сейчас у себя дома.
  — Давайте личную, — потребовал Грили, — и отключите свою.
  — Разумеется, мистер Грили, — отозвалась девушка. Грили немного подождал. Вскоре послышался голос Куэйла.
  — Да, — сказал он. — Что случилось?
  — Боюсь, что сообщу вам плохие новости, сэр, — ответил Грили.
  — В самом деле? Да что же произошло, наконец?
  — Зилла Стивенсон! Фоуден позвонил мне. Он должен был встретиться с Зиллой у нее дома. Вышел купить сигарет, отсутствовал, по его словам, не более четверти часа, а вернувшись, увидел, что дела плохи.
  — Я понял, — сказал Куэйл.
  — Он говорит, что не видел ничего более ужасного, и считает, что она покончила с собой.
  — А что сейчас поделывает сам Фоуден? — спросил Куэйл как будто без всякого интереса.
  — Я приказал ему сидеть на месте и не высовываться. Он вернулся к себе. Я сказал, что в данном случае лучше всего будет известить начальника Зиллы и что я, мол, знаю, где находится его контора. И даже смогу войти с вами в контакт.
  — Со стороны Фоудена не поступало никаких предложений? — как бы невзначай спросил Куэйл.
  — Только одно. Он собирался вызвать полицию. Я сказал: «Никогда в жизни!» Я добавил, что не исключено, что кто-то свел счеты с Зиллой, и лучше будет в данный момент не действовать в открытую. Кажется, он поверил.
  — Ясно, — сказал Куэйл. Грили продолжал:
  — Я думаю, что у нее дома сейчас творится черт знает что. Надо бы там хорошенько прибрать.
  — Разумеется, — сказал Куэйл. — Надеюсь, Фоуден сообразил запереть дверь на ключ?
  — Он так сказал, по крайней мере. — После небольшой паузы Куэйл сказал:
  — Слушайте. Отправляйтесь немедленно к ней. Когда войдете, обязательно заприте дверь. Я полагаю, что это еще один случай эпидемии. Соображаете?
  — Конечно, — ответил Грили. — То есть придется проделать то же самое, что в случае с Ли?
  — Вот именно. Вы все правильно поняли. То же самое. Скорая помощь с сиделкой прибудет примерно через полчаса. Вас как раз хватит времени для того, что вы должны сделать, верно?
  — Думаю, что хватит, — ответил Грили.
  — Отлично, — сказал Куэйл. — Сейчас без десяти одиннадцать. Санитарная машина будет там в одиннадцать с четвертью. Нечего устраивать из этого особую тайну, просто тяжелый случай инфекционного заболевания, вот и все. Сиделка знает, в чем дело. Возможно, с ней прибудет и врач.
  — Хорошо, — сказал Грили. — Я все понял.
  Он подошел к старому гардеробу, вынул пиджак, оделся, грустно улыбнулся своему отражению в небольшом зеркале, взял с вешалки фуражку и вышел.
  
  III
  В одиннадцать вечера блондинка из конторы Куэйла пришла к Феллсу. Она попросила у домовладелицы разрешения поговорить с ним и осталась ждать в прихожей.
  — Добрый вечер, — поздоровалась она, увидев, что Феллс уже спускается по лестнице. — У меня для вас письмо, — сказала она ему, протягивая ярко-розовый конверт. Феллс сразу понял все. Всякий раз, как Куэйл отправлял послание в розовом конверте, это означало, что по ему одному известным причинам нельзя было связаться по телефону и что ситуация очень серьезная.
  Феллс взял конверт и спросил:
  — Будете дожидаться ответа? — машинально отметив про себя, что девушка очень хорошенькая.
  — Нет, ответа не требуется, — ответила она. — Спокойной ночи.
  Она открыла входную дверь и вышла.
  Феллс вернулся в свою комнату и вскрыл конверт. Письмо было зашифровано. Если бы даже блондинку угораздило потерять его на улице, содержание письма в розовом конверте не стало бы достоянием случайного человека. Феллс устроился под лампой с четвертушкой бумаги и расшифровал послание, вписывая новый текст между машинописными строчками:
  С нашей сотрудницей 3. произошел несчастный случай. Она живет в доме номер 3 по Серлз-Корт, квартира на втором этаже, в подъезде нет консьержки. Сразу же по получении этой записки отправляйтесь в гараж Ферринза на Грейт-Смит-стрит и спросите Вэйна. Он знает, кто вы такой. У него будет карета скорой помощи, медсестра и санитарная форма для вас. Машину поведет сам Вэйн. Он и медсестра находятся на службе у меня. Если вдруг случайно возникнут какие-нибудь вопросы, то ваша фамилия Грин, и вы явились за «неотложкой», чтобы поместить тяжелобольного в Миддлсекский госпиталь. После увоза пострадавшей вернитесь в гараж вместе с машиной. Вэйн и медсестра займутся остальным. Оставайтесь у себя и ждите моего звонка в любое время в течение двух или трех дней.
  Феллс дважды прочитал инструкцию, а затем сжег ее вместе с конвертом.
  Он спросил себя, кто была эта сотрудница 3. и что с ней могло произойти. Впрочем, о последнем не так уж трудно было догадаться. Уже не впервые за последние годы работы у Куэйла Феллс в условленном месте находил санитарную машину, надевал форму санитара и отправлялся за «тяжелобольным». Такое случалось уже трижды, и всякий раз повторялась одна и та же история. Кто-то сводил счеты с очередным из агентов. Вот и все.
  Феллс не знал и предпочитал не знать, каким образом потом избавлялись от трупов. Это нисколько не возбуждало его любопытства. Ему достаточно было задать себе один вопрос: чья очередь в следующий раз? Не меня ли вот так же подберет где-нибудь «скорая», за рулем которой будет сидеть кто-то другой?
  Он надел шляпу, вышел и быстрым шагом пошел вниз по Виктория-стрит до самой Грэйт-Смит-стрит. Гараж находился у самого поворота на главную улицу. Феллс нажал на кнопку звонка. Ему открыл человек средних лет с волосами, тронутыми сединой, и сказал:
  — Добрый вечер. Вы Феллс? — Феллс в ответ кивнул.
  — А я Вэйн, — представился человек. — Входите же!
  Феллс вошел в гараж, оказавшийся очень просторным. Посередине стояла та самая «неотложка», принадлежавшая муниципальному совету, с уже включенным мотором. Феллс заметил, что Вэйн был одет в шоферскую форму.
  Вэйн сказал:
  — В машине для вас имеется санитарная форма и фуражка. Наденьте это сразу и садитесь на переднее сиденье рядом со мной.
  Феллс обошел кругом машину и открыл заднюю дверцу. Внутри горел свет, а рядом с носилками сидела женщина лет сорока с приятным выражением лица. На ней был медицинский халат.
  — Добрый вечер, — поздоровалась она.
  — Добрый вечер, — ответил Феллс, одеваясь.
  — Едем! — раздался голос Вэйна. Он подошел ко входу и стал поворачивать рычаг, открывая двухстворчатые ворота. Феллс сел на переднее сиденье. Вэйн, открыв ворота, уселся на водительское место, и машина медленно выехала из гаража.
  Грили повернул на Серлз-Корт, скользнув взглядом по всему протяжению улочки. Войдя в вестибюль, он немного постоял, чутко прислушиваясь к малейшим звукам. Не услышав ничего подозрительного, он поднялся на второй этаж по винтовой лестнице. На верхней площадке он включил карманный фонарик. В разветвленном коридоре не было видно дверей. Наконец он отыскал дверь почти на ощупь. Она была заперта. Он вынул из кармана брюк небольшую связку ключей. Дверь удалось открыть почти сразу. Он вошел в темную прихожую, отыскал выключатель и зажег свет. Он удивился, почему Фоуден, уходя, погасил свет во всем доме.
  Грили положил свой фонарик в карман пиджака, пересек прихожую и зажег свет в соседнем помещении. Это была гостиная.
  Комната была обставлена со вкусом. На окнах поверх штор затемнения висели красивые кретоновые занавески. «Какая уютная комната, — подумал Грили. — Как раз во вкусе Зиллы».
  Он посмотрел на нее. Она лежала на пушистом коврике у камина, который все еще был включен. Как справедливо заметил Фоуден, это было ужасное зрелище. Он безвольно опустил руки, не в силах сразу собраться с мыслями, и неподвижно смотрел на ее останки. Он заметил ее изящные щиколотки и красивые дорогие туфли. Она лежала на правом боку, ее левая рука была закинута за спину. Кружевные манжеты блузки ниспадали на длинные тонкие пальцы с ярко накрашенными ногтями. В ладони правой руки, вытянутой в сторону камина, был плотно зажат револьвер. Тридцать пятый или тридцать восьмой калибр, — решил Грили. Он нашел совершенно естественным положение рукоятки и курка в руке Зиллы, утверждаясь в мысли, что Фоуден сказал правду — это действительно самоубийство.
  Он упорно спрашивал себя, почему все-таки она это сделала. И вдруг у него мелькнула мысль — а почему бы и нет? Что он успел угнать об этой девушке? Мало ли какие трагические обстоятельства могли возникнуть в жизни Зиллы Стивенсон, неведомые тем, кто был знаком с ней лишь поверхностно. Кто может знать, что ее подтолкнуло к такому концу? Он еще раз подумал, что тут самоубийство в чистом виде. По-видимому, она приставила револьвер вплотную к голове. Поэтому так мало осталось от ее красоты и очарования. Грили, успевший навидаться разного рода ужасных зрелищ, подумал, что в насильственной смерти женщины присутствует какая-то двойная несправедливость, особенно в смерти такой красавицы, грубо и внезапно выхваченной из жизни.
  Он посмотрел на часы. Вот-вот прибудет санитарная машина, а дел еще по горло. Он снял пиджак и фуражку. И вдруг вспомнил о разговоре, который он и Зилла вели совсем недавно на углу припортовой улочки. Он чувствовал себя счастливым и верил, что будущее обещает небывалое, захватывающее любовное приключение ему, привыкшему довольствоваться малым, принимать жизнь такой, как она есть, и не требовать от нее больше, чем она может дать. Тем не менее, он горел желанием узнать, как и из-за чего разразилась эта катастрофа.
  С другой стороны камина, почти в самом углу, находилась еще одна дверь. Грили обошел кругом труп, открыл дверь и заглянул внутрь. Это была спальня. Там горел электрический свет, а у низкого туалетного столика с трехстворчатым зеркалом стоял Куэйл. Он что-то внимательно рассматривал. На голове у него была шляпа из мягкого фетра, а на руках резиновые перчатки. Он выглядел очень озабоченным и заинтересованным.
  — Идите-ка сюда, — подозвал он Грили. — Вам это ни о чем не говорит? — Грили взял из его рук фотографию. Это была та самая, которую ему показывал в порту Фоуден, снятая под пальмами Марокко.
  — Да, я уже видел ее. Мне ее показывал Фоуден. Вот и он на снимке. Фотография сделана во время его заключения в вишистском лагере в Марокко. Как она оказалась здесь?
  Куэйл ответил, пожав плечами:
  — Я обнаружил ее за туалетным столиком.
  — Это еще труднее понять… Вы уже смогли разобраться хоть в чем-нибудь?
  Куэйл не ответил. Он молча взял карточку у Грили и сунул во внутренний карман пиджака.
  — Давайте лучше примемся за дело, — сказал он вместо ответа и подошел к кровати. Грили увидел на розовой перине открытый чемодан, набитый марлей и ватой.
  — Возьмите пару одеял, продолжал Куэйл. — Надо сделать так, чтобы это выглядело как очередной случай эпидемии. Через несколько минут с «неотложкой» прибудет Феллс. Он захватит носилки.
  — Да, работенка не из приятных.
  — Вот именно, — ответил Куэйл. — Чем скорее мы с ней покончим, тем меньше будем об этом думать, — он подхватил чемодан и они вернулись в гостиную.
  Глава 8
  Любовная тема
  I
  Танжер окончила письмо и поднялась с места. Она подошла к телефону в дальнем углу комнаты, сняла трубку, постояла в нерешительности и снова положила ее на рычаг. Она мерила комнату шагами вдоль и поперек, повторяя, что вела себя крайне глупо, что бывают в жизни случаи, когда можно нарушать любые правила, что нужно подчиняться законам естества, а в первую очередь — любви. Ведь это Бог повелел людям любить друг друга, и ничто не должно мешать исполнению этого веления.
  Она снова подошла к телефону. На этот раз она решительно набрала номер. После недолгого ожидания она услышала в трубке голос секретарши Куэйла.
  — Алло! — сказала Танжер. — Мистер Куэйл у себя? Я хотела бы с ним поговорить. Это мисс Лоулесс.
  — Слушаю, мисс Лоулесс, — отозвалась девушка. — Рада вновь услышать ваш голос. Мы с вами не разговаривали по меньшей мере целый год. Не кладите трубку, я позову мистера Куэйла.
  После небольшой паузы послышался голос Куэйла:
  — Алло! Танжер? Каким добрым ветром вас занесло в наши края? Уж не для того ли вы звоните, чтобы сообщить о своем желании поработать у меня? — дружелюбно спросил он.
  — Нет, дело не в этом. А если бы я захотела? Признайтесь, Питер, у вас, наверняка, припасено для меня задание?
  — К сожалению, нет. Что вам нужно, Танжер?
  — Вы, как всегда, ужасно заняты? — спросила она.
  — Да, — ответил Куэйл, — у меня хватает дел. Но все же я занят не настолько, чтобы не найти времени для вас.
  — Может быть, вы пригласите меня пообедать, Питер? Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз и сегодня же, не позже.
  — Все ясно. Это что-то чрезвычайно важное, — ответил он с легким оттенком сарказма.
  — Для меня это очень важно! — ответила она.
  — Раз это так серьезно для вас, то посмотрим, как у меня с расписанием. Не подойдете ли к часу дня в «Риц»?
  — Это было бы чудесно! — отозвалась Танжер.
  Куэйл повесил трубку и принялся мерить комнату шагами вдоль и поперек.
  Через несколько минут он прошел через кухню в контору и сказал красавице блондинке:
  — Меня не будет с часу до полтретьего. Во второй половине дня мне понадобится Грили. Разыщите его. Пусть к четырем часам придет в бюро на Лайл-стрит. А завтра пусть явится сюда к семи вечера. Вы все поняли?
  — Да, разумеется, мистер Куэйл.
  Он остановился на пороге и, не оборачиваясь, спросил:
  — Вы ведь не ошибетесь, правда?
  — Разве я когда-нибудь ошибалась, мистер Куэйл? — сухо переспросила девушка.
  Он состроил гримасу и ответил:
  — Нет, что правда, то правда, но я живу этой надеждой!
  Когда Танжер вошла в фойе отеля «Риц», там ее уже поджидал Куэйл. Он нашел ее просто восхитительной. Ее красота гармонировала с блестящим воспитанием и безукоризненными манерами. На ней было темно-синее платье ангорской шерсти и каракулевое полупальто, светлые шелковые чулки и синие же лакированные туфельки. Куэйл заметил, что она вся во власти какой-то тревоги. Танжер была вовсе не из тех, кто впадает в панику по пустякам. Она обладала очень уравновешенным характером и встречала самые неприятные обстоятельства с полным присутствием духа. Зачастую ей все удавалось уладить именно благодаря самообладанию и спокойной решительности. Невозможно было представить, чтобы она потеряла контроль над ситуацией или, тем более, над своими действиями.
  Он пожал ей руку и сказал:
  — Танжер, вы обворожительны. Вы, как всегда, словно сошли с обложки журнала мод и озаряете одинокого представителя сильного пола светом абсолютной женственности!
  — В самом деле? — спросила Танжер со смехом. — Вы еще никогда не делали мне таких приятных комплиментов.
  — У меня ведь полным-полно времени для того, чтобы расточать любезности знакомым дамам, не правда ли? — язвительно спросил Куэйл. — Но в один прекрасный день, когда окончится война и я смогу немного вздохнуть, то непременно наговорю вам всевозможных приятных вещей. Знаете, Танжер, если бы я вам признался, что очень люблю вас, что у меня такое чувство, будто я любил вас всегда, да только не нашел времени сказать вам об этом, а даже если бы и нашел, в данный момент это было бы совсем некстати.
  — Уж не собрались ли вы приударить за мной, Питер? — спросила она в упор.
  — Сам не знаю, — ответил он. — Когда я увидел, как вы входите в фойе, то даже на минуту растерялся!
  — Вот таким вы мне нравитесь больше всего! — засмеялась Танжер.
  Они прошли в ресторан. После обеда, когда официант принес кофе, Куэйл спросил:
  — Почему вы сказали перед обедом, что вам нравится видеть меня таким — не лишенным обычных человеческих чувств?
  Танжер посмотрела на него своими ясными, искренними глазами глубокого синего цвета:
  — Мне бы так хотелось, — сказала она, — чтобы вы именно сегодня проявили человечность! Не то, чтобы я считала вас бесчеловечным, Питер, в глубине души вы не чужды обычных чувств, просто у вас, при вашей профессии, не было случая это доказать.
  — Что вы знаете о моей профессии? — хмуро спросил Куэйл.
  — Не так уж много, — ответила Танжер, — но кое о чем могу догадаться.
  Куэйл сказал, улыбнувшись:
  — В конце концов, мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать особенности моей профессии, а для того, надеюсь, чтобы наслаждаться обществом друг друга.
  — Питер, — ответила она, — уж лучше мне с вами быть откровенной. Ведь я пришла сюда, чтобы говорить именно о вашей работе. Собственно, о том, что является составной частью вашей работы.
  Выражение лица Куэйла внезапно изменилось, как будто его черты враз огрубели.
  — Продолжайте, Танжер, — сухо сказал он.
  — Я осмелилась позвонить вам сегодня, чтобы поговорить о Хьюберте Феллсе.
  — Ах, вот оно что… И что же вы хотите мне о нем сообщить?
  — Только то, что… мы любим друг друга.
  — О боже! — воскликнул Куэйл. — Только не это!
  — Почему? — изумленно спросила она. — Что в этом плохого?
  — Ровно ничего, — ответил Куэйл. — Но вы выбрали чрезвычайно неподходящее время.
  — Но ведь это не может помешать делу!
  — Нет… — ответил Куэйл. — Это не помешает. Скажите-ка, Танжер, вы часто встречались с Феллсом?
  — Нет, очень немного, — ответила она. — Помните, как вы однажды попросили меня наведаться на вечеринку с коктейлями? Вы хотели, чтобы я понаблюдала за ним. У вас было впечатление, что он угнетен какими-то неприятностями. В то время он выполнял важное задание, и вам хотелось, чтобы я помогла вам составить представление о нем — годится ли он для еще более сложных поручений.
  — Совершенно верно, — сказал Куэйл. — Хотелось узнать, много ли он пьет, умеет ли держаться, каких предпочитает друзей… Короче, мне хотелось знать все, что касается его личности.
  Танжер кивнула:
  — Да, вы как раз прибегли к методам своего периодического контроля. Ужасно, должно быть, оказаться на вашем месте, Питер, и устраивать своим людям проверки — не сплоховал ли человек, не растерял ли свою храбрость…
  — Я контролирую лишь некоторых из своих агентов. Для большинства из них это излишняя мера. Но с Феллсом был совершенно особый случай. Во всяком случае, — тут он пожал плечами, — мне не в чем его упрекнуть. Я ему полностью доверяю. Теперь я знаю, что он совершенно надежен. А тогда был слегка обеспокоен его одиночеством и некоторыми странностями его характера.
  — Я знаю. Питер. Пожалуй, у него нет идеала, которым бы он руководствовался.
  — А вот тут вы заблуждаетесь, — весело сказал Куэйл. — У него есть его дело! Работа, которую он выполняет для меня. И это очень важно для него. Феллс прежде всего солдат, как если бы он находился на переднем крае где-нибудь в пустыне.
  Куэйл слегка наклонился к ней:
  — А вам когда-нибудь приходила в голову мысль о других моих помощниках, которым не выпало удачи остаться по эту сторону Ла-Манша, о тех, которые работают во Франции и даже в Германии? Подумайте о них! Вот у кого адская жизнь, не правда ли? Один-единственный неверный шаг, и… — Он уставился на скатерть. Потом заговорил снова: — Вы хоть когда-нибудь задавались вопросом, что происходит с теми из моих агентов, которых врагу за границей удается схватить?
  — Нет, — ответила она. — И не вижу причины задумываться над этим!
  — И вы правы, — заявил Куэйл. — До сих пор Феллсу везло. И даже больше, чем везло!
  — Я знаю, — ответила Танжер. — Это правда. Но ведь эта война не будет тянуться вечно, вы сами это говорили, Питер! Настанет день, и Хьюберт сможет свободно распоряжаться своей жизнью!
  Куэйл вынул из кармана портсигар, взял две сигареты, для нее и для себя, и зажег обе своими ловкими, точными движениями.
  — Я чувствую, — сказала она, — что вы сейчас собираетесь сообщить мне нечто исключительно неприятное.
  — Почему вы так решили?
  — А потому, что в таких случаях ваши движения становятся медленными, расчетливыми, и вы всякий раз угощаете меня сигаретой, выгадывая время на обдумывание предстоящего разговора.
  — Ну, что же, — произнес Куэйл. — Моя дорогая, мне вовсе не требуется долго обдумывать то, что я хочу вам сейчас сообщить. Слушайте меня внимательно, ибо все это крайне серьезно. Я всегда доверял вам больше, чем любой другой женщине из моего окружения. Вы знаете обо мне и о моей работе больше, чем кто бы то ни было. Вы выполняли кое-какие мои задания, в частности, вели наблюдение за моими агентами. Именно в этой роли вы встретились с Феллсом. Теперь моя очередь быть откровенным — я ревную к Феллсу, потому что вы его любите!
  — Что-что?! — изумилась Танжер. — Никогда не предполагала, что…
  — Да, это правда, — сказал Куэйл. — Вы не предполагали! Не знали, что и я могу испытывать к вам подобное чувство? Тем хуже! Боюсь, что мне никогда не придется испытать простые радости существования. Я тащусь по жизни с петлей на шее и ядром на ноге. Но Богу было угодно, чтобы вы влюбились не в кого иного, как в Феллса.
  Танжер широко раскрыла глаза.
  — Почему? — спросила она. — Что странного в том, что я полюбила такого человека, как Хьюберт Феллс? В нем много привлекательного. Он принадлежит к избранным натурам. Когда-то он совершил глупый промах, который вы не преминули раздуть, преследуя свои собственные цели. Не поймите меня ложно, Питер. Вы в свое время проявили немало великодушия по отношению к Хьюберту. Вы, в сущности, приняли единственно возможное решение, в конце концов определившее его амплуа. Он сумел сохранить уважение к себе. Если он не сумел продолжить свою карьеру военного, то, по крайней мере, смог бороться с врагом другими путями и средствами. Он постоянно рисковал собой. Ваша мысль о том, чтобы дать ему возможность реабилитировать себя, кажется мне исключительно удачной. Но после войны не будет причин, которые помешают ему вести жизнь обычного человека!
  Куэйл сделал глубокую затяжку и произнес:
  — Все неприятности с вами, женщинами, происходят оттого, что вы воображаете, будто знаете мужчин. Ничего подобного! Я полагаю, вы уже успели объясниться ему в любви?
  — Да, — сказала Танжер. — Успела.
  — Неплохо, — сказал Куэйл. — Должно быть, это его здорово сбило с толку. Как преждевременно созревшего школьника, который вдруг обнаружил, что недоступное не столь уж недоступно… Все это прекрасно, но ведь у него не было времени поразмыслить над этим?
  — А что с ним будет после того, как он найдет время поразмыслить? — спросила она.
  — Феллс человек неглупый и совестливый. Он вспомнит, что на свете немало людей, которым известна его биография, и сообразит, что окажет вам плохую услугу, взяв вас в жены. Он знает, что кое-кто непременно начнет болтать, и эти слухи и пересуды дойдут до ваших ушей. Он способен предугадывать последствия. И если его не волнует собственная репутация, то он будет очень обеспокоен положением в свете своей жены. Вот увидите — он уклонится от вашего предложения, — мрачно сказал Куэйл. — Ему и следовало бы так поступить.
  — Питер, мне не нравится тон, которым вы все это мне говорите. Почему он должен уклониться?
  — Вы, кажется, забыли, что Феллс работает на меня.
  — Я не забыла, Питер. Я постоянно об этом думаю. Может быть, вы решили, что я буду чинить ему препятствия в работе?
  — Нет, — ответил Куэйл. — Я так не думаю. По крайней мере, вы не станете мешать ему нарочно, но влюбленная женщина непременно наделает глупостей, а думать будет тогда, когда уже слишком поздно и ничего нельзя исправить.
  — Ну, знаете ли, Питер, вы не имеете права распоряжаться нашей жизнью по своему усмотрению!
  — Ах, вы всерьез так думаете? — с улыбкой вымолвил Куэйл. — Не сердитесь на меня, Танжер. Вы сами прекрасно знаете то, что я собираюсь вам сказать. Вы чересчур преданная родине англичанка для того, чтобы разрушить мои планы, а ведь, может статься, Феллсу в них отведена центральная роль! Вы же не захотите все испортить?
  — Конечно же, нет, Питер! Никто не собирается разрушать ваши планы. Разве я сама не служила вам верой и правдой? И продолжала бы служить, если бы вы не решили от меня избавиться. Я так и не поняла причины своего увольнения.
  — Можете мне поверить, — сказал Куэйл, — я подчиняюсь тем же правилам, что и мои сотрудники. А «избавился» я от вас, как вы изволили выразиться, когда почувствовал, что чересчур сильно привязываюсь к вам. Кстати, не кажется ли вам, что наш разговор становится беспредметным?
  — Ни в коем случае, — отпарировала она. — Мы движемся к решению.
  — И каково же оно будет?
  — Вот оно: я решила выйти замуж за Хьюберта, как только окончится война и он перестанет работать на вас, по крайней мере, официально. Что в этом плохого?
  — Ничего особенного… кроме того, что я сомневаюсь в успехе этого начинания.
  — Я причиняю вам много хлопот со своими идеями, не правда ли, по поводу любви, брака и прочих отклонений в этом роде, а вы и так обеспокоены происходящим. У вас хватает забот и без меня. Я очень люблю вас, Питер, и сержусь на себя за то, что невольно ставлю вам палки в колеса!
  Куэйл расхохотался:
  — Очаровательно! Но вы вовсе не способны ставить мне палки в колеса, Танжер. Разве что перышко… А самая крупная неприятность подстерегла меня вчера вечером, — добавил он погрустневшим голосом.
  — Это что-то серьезное? — заволновалась Танжер.
  — Весьма и весьма серьезное, — ответил Куэйл. — В сущности, это можно назвать катастрофой.
  — Питер, я в отчаянии, поверьте! — Куэйл подозвал официанта и заказал еще кофе.
  — Танжер, — сказал он. — Я всегда был с вами откровенен.
  — Да, Питер, со мной вы были всегда сама откровенность.
  — Хорошо, — сказал Куэйл, — и я хотел бы поговорить с нами в открытую. Приди вы ко мне ну хотя бы два дня тому назад и я, наверняка, порадовался бы за вас, хотя в том, что касается лично меня, я бы не почувствовал себя особенно счастливым, — он вымученно улыбнулся. — Да, я был бы счастлив за вас и Феллса, ведь я его очень уважаю. На свой лад он просто замечательный человек. Во всяком случае, по окончании войны, когда Феллс получил бы возможность заново начать жизнь, я бы первым сказал: «Будьте счастливы, дети мои!» Но сейчас это невозможно!
  — Я вижу, — слабым голосом произнесла Танжер, — ведь произошло что-то очень серьезное!
  — Совершенно верно, — подтвердил Куэйл. — И будущее Феллса теперь выглядит весьма проблематично. То есть настолько проблематично, что неизвестно, сможет ли он думать о любви и женитьбе независимо от момента. Даже после войны.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Я не очень уверен, — сказал Куэйл, подыскивая слова, — но я вас предупреждаю, Танжер: Феллс, возможно, не останется с нами надолго. Я должен поручить ему задание, которое никто, кроме него, не сможет выполнить. Нужно, чтобы он довел дело до конца.
  — И вы, Питер, ждете от меня, что я соглашусь его забыть?
  — Не вижу причин, по которым вы должны его забыть, но вы должны понять, что это очень серьезное предупреждение, и принять его к сведению. И со всем согласиться.
  Танжер не ответила. Она повернула голову, и Куэйл заметил, что ее глаза наполнились слезами. Она угрюмо спросила:
  — Что с ним будет, Питер?
  — Не знаю. Но знаю, что должны сделать вы, если и вправду любите его. Я совершенно точно знаю, что вы сделаете, если любите Феллса и хотите выйти за него замуж, — тут его голос несколько смягчился. — Признайтесь, Танжер, ведь я еще ни разу не дал вам плохого совета?
  — Нет, ни разу. И вы никогда не ошибаетесь, не так ли?
  — И тем более не ошибаюсь сейчас. Надо, чтобы вы перестали видеться с Феллсом. Уезжайте из Лондона. Если вы останетесь здесь, он будет слишком много думать о вас. Его мозг не сможет функционировать с полной отдачей. Иными словами, оставшись, вы окажете ему этим плохую услугу.
  — Хорошо, Питер. Если вы настаиваете, что это необходимо, я так и сделаю. Сегодня же уеду из Лондона.
  — Вот это слова благоразумного человека, — сказал Куэйл. — И не пишите ему патетических писем. Лучше пошлите коротенькую записочку, буквально пару слов, что, мол, надеетесь, на скорую встречу с ним и что ему удастся выполнить его задание. Он, наверняка, все поймет правильно.
  — Питер, — тихо сказала Танжер, — он не знает, что я знакома с вами и работала на вас. И, конечно, не знает, что вы мне вначале поручили наблюдение за ним.
  — Не беспокойтесь, — ответил Куэйл — Я все объясню. И все устрою наилучшим образом.
  Танжер стала натягивать перчатки.
  — Вы верите, что для него может все окончиться благополучно? — спросила она. — Ну, хоть пятьдесят шансов из ста у него есть?
  — Повезти может кому угодно, — сказал Куэйл. — Но если он благополучно вернется с задания, значит, он самый везучий человек из всех, кого я знаю.
  — Понимаю, — кивнула Танжер. — Это так серьезно? Ему предстоит большая опасность, Питер?
  — Вот именно — очень большая опасность. И все, что вам нужно — это не поддаваться страху и улыбаться. Для такой женщины, как вы, это просто детские игрушки!
  — По крайней мере, у нас с вами есть одно общее качество, Питер.
  Он скорчил гримасу, отчего его лицо на мгновение вдруг похолодело. Он сказал:
  — Не представляю, какие у меня могут быть качества!
  — Не так уж мало, — отпарировала Танжер. — В частности, вы никогда не отступаете от задуманного. Я тоже. Я верю, что смогу осуществить свою мечту.
  — И продолжайте верить! От этого никому не будет вреда. В своем прощальном послании к Феллсу пожелайте ему того же. По крайней мере, обещаю: если Феллс выйдет из своего приключения невредимым, я преподнесу его вам на блюдечке! Уж он это заслужит!
  
  II
  Было уже без пяти четыре, когда Грили свернул на Лайл-стрит. Он не спеша шел по правой стороне улицы, поглядывая на окна нижних этажей на противоположной стороне. Вскоре он заметил то, что искал. Надпись на стене гласила: «Бытовые приборы. Общество «Бирмингем и округ». Грили украдкой улыбнулся, переходя улицу. Он прикинул, сколько таких контор использовал в своих целях Куэйл и под какими безобидными вывесками они могли находиться. Он вошел в здание. Это был старомодный дом, отданный под различные учреждения. Он поднялся по деревянной винтовой лестнице на второй этаж и постучал в дверь с табличкой «Справочное бюро».
  Он вошел. В глубине помещения была перегородка, а с другой стороны письменный стол. За ним сидел человек средних лет, записывающий какие-то цифры в толстую книгу. Грили подошел к нему:
  — Я Хорейс Грили. Мне назначена встреча на четыре часа. — Человек за конторкой утвердительно кивнул:
  — Мистер Куэйл ждет вас в своем кабинете. Проходите прямо к нему.
  Грили поднял крышку перегородки, пересек помещение и вошел в маленькую, уютно обставленную комнату, где в камине пылал огонь. За столом сидел Куэйл, куря сигарету. Он сказал:
  — Здравствуйте, Грили. Входите же!
  — Добрый день, — ответил Грили. — Сегодня прекрасная погода.
  — Да, замечательная, — ответил Куэйл. — Вот только холодновато.
  Он поднял трубку телефона, соединявшего его с приемной, и потребовал:
  — Позаботьтесь, чтобы меня не беспокоили!
  Он положил трубку, повернулся к Грили и сказал:
  — Мы влипли в грязную историю.
  — Я думаю, вы имеете в виду мисс Стивенсон?
  — Да, — кивнул Куэйл. — Возьмите сигарету и присаживайтесь.
  Грили уселся в кресло, обитое кожей, у камина. Он мало-помалу проникался сознанием собственной значимости. Ведь он впервые находился с Куэйлом наедине в его кабинете.
  Несколько минут Куэйл молча курил. Потом произнес:
  — Вы знаете хоть что-нибудь достоверное касательно этой истории?
  Грили пожал плечами:
  — Знаю только то, что рассказал вам. Честно говоря, все гораздо запутаннее, чем кажется на первый взгляд, но выглядит как самоубийство в чистом виде.
  — Я в этом очень сомневаюсь. Происшествие с Зиллой Стивенсон — на редкость сомнительная и гадкая история, и мы оказались не на высоте.
  — Я знаю, — ответил Грили, опуская голову. — Кто-то ставит нам палки в колеса!
  — Вы попали в точку, — заметил Куэйл.
  «Как странно, — подумал он, — что Грили употребил то же самое выражение, что и Танжер за каких-нибудь полчаса до этого. Разница только в размерах палок!»
  — Странный вы субъект, Грили, но вы меня еще никогда не подводили. Мне даже кажется, — сказал он с улыбкой, — что вам нравится работать у меня!
  — Да, — сказал Грили не без иронии, — я всегда питал слабость к приключениям.
  — Что касается меня, то я бы предпочел более спокойный образ жизни, — сказал, насупившись, Куэйл.
  — Мистер Куэйл, подождите, когда этой чертовой войне будет виден конец. Установятся мир и спокойствие, так что многие из нас не будут знать, за что приняться.
  — Наверное, вы правы. В отношении тех, кто доживет до этого времени.
  — Вот уж верно, — сказал Грили. — А я и не подумал об этом. Мертвым точно будет не о чем заботиться.
  Куэйл ответил:
  — Сейчас самое главное — приспособиться к обстоятельствам. Я не хочу сказать, что мы не сможем работать по заранее намеченному плану, как делали до сих пор. Но смерть Зиллы Стивенсон изрядно расстроила все приготовления. Несомненно, нам придется рискнуть. Прежде всего придется заняться Фоуденом. Не нужно, чтобы он был чересчур встревожен исчезновением Зиллы. А он, конечно, сильно обеспокоен. Возможно, он считает, что скомпрометирован этим происшествием. На вас снизошло просто гениальное озарение — сказать, что шеф Зиллы захочет замять скандал и предпочтет все сохранить в тайне. Ваша идея оказалась превосходной!
  — Мне показалось, что так будет лучше. Я знаю, что вы в первую очередь заинтересуетесь Фоуденом, и не видел необходимости настораживать его. Я знаю, что вы постараетесь добыть у него наиболее ценные сведения.
  — Замечательно, — сказал Куэйл. — Значит, так: прежде всего его следует успокоить. Вы хорошо сделаете, если наведаетесь к нему нынче же вечером, когда сможете. Убедите его, что до сих пор никто не знает о смерти Зиллы, что тело, мол, до сих пор находится в запертой квартире, что у нее нет служанки, а мы постараемся все уладить как можно скорее. Кроме того, сообщите ему, что смогли повидать ее шефа и сочли, что ему лучше будет рассказать всю историю. А какую, собственно, историю? Расскажите мне, мистер Фоуден, хоть немного, чтобы можно было понять, в чем дело!
  — Да ну, это детские игрушки, — сказал Грили. — Я скажу ему, что, когда повстречал его в порту и завязал с ним знакомство, то сразу подумал, не перепадет ли и мне что-нибудь за посредничество. Добавлю, что его пять фунтов в счет двадцати пяти были актом милосердия с его стороны.
  — Очень хорошо, — одобрил Куэйл.
  — Я, значит, представил его Зилле, так как знал, что она получила пятьсот фунтов за предоставление ценных сведений и к тому же получила работу у какой-то важной персоны в спецслужбе контрразведки. Я устроил ему встречу с ней, и вот произошел несчастный случай. Я ему признаюсь, что не в силах решить, за что приняться, и посоветую сидеть тихо, пока я не побеседую с ее шефом.
  — Хорошо, — сказал Куэйл. — Итак, вы повидались с ее шефом! Вы меня понимаете. Вы заходили в бюро, где она работала — в бюро на Пэлл-Мэлл. Перед уходом я дам вам точный адрес. Ее шеф работает на одну из армейских секретных служб. Его фамилия Куэйл.
  — Ясно, — произнес Грили. — Вы?
  — Да, я, — ответил Куэйл. — Вы видели этого Куэйла, и он нашел, что вы проявили достаточно сообразительности. Особенно Куэйлу понравилось то, что вы оставили в неведении полицию. Он вам сказал, что ни вы, ни Фоуден не должны волноваться по поводу прискорбного эпизода с Зиллой Стивенсон, что у него есть кое-какие тайные соображения касательно этого происшествия и что некто должен вскоре отправиться вслед за Зиллой, так как этот некто ее уничтожил. Трупом займется тоже Куэйл. По поводу смерти вашей сестры не возникнет никаких расспросов. Но Куэйл настаивает на встрече с Фоуденом. Ваша задача — дать понять Фоудену, что Куэйл очень заинтересовался, узнав, что он прибыл из Марокко, прожив там несколько лет… Поняли?
  — Да, понял.
  — Вы должны как можно более тщательно разыграть эту карту и создать у Фоудена впечатление, что рассчитываете на какую-то долю прибыли, коль скоро протянули ему руку помощи. Иными словами, хотите провернуть выгодное дельце. Поспекулировать. Не называйте ему место встречи с Куэйлом, пока он не согласится выделить вам требуемую сумму. Словом, действуйте, как Хорейс Стивенсон, работающий на оборону и просаживающий деньги на скачках. Влезьте в шкуру изображаемого вами персонажа. И будьте с ним очень осторожны. Все это очень серьезно.
  — Я буду, осторожен, — сказал Грили. — Не беспокойтесь обо мне, мистер Куэйл.
  — Я далек от такой мысли, — ответил, улыбнувшись, Куэйл. — Дайте Фоудену адрес Куэйла, — он зашел за письменный стол, взял листок бумаги, написал на нем адрес и отдал Грили.
  — Вот он. Назначьте ему время — завтра в три часа дня на Пэлл-Мэлл, в моем бюро. И постарайтесь увидеться с ним завтра вечером после свидания со мной — вы же беспокоитесь о деньгах. Вы хотите иметь уверенность в том, что получите причитающуюся вам долю. А как у Фоудена вообще с деньгами?
  — Точно не знаю, — сказал Грили, — но думаю, что кое-какими деньжонками он располагает.
  — Надо полагать, вы правы. У него их пока достаточно, но излишков, видимо, не имеется. Во всяком случае, он не откажется от денег. Ну и прекрасно! Я выплачу ему задаток. Пусть он думает, что сумел меня провести. Он расскажет кое-что об информации, которой собирается торговать, и поймет, что я в ней заинтересован. Когда увидитесь с ним вечером, намекните, что неплохо бы отметить событие. Убедите его в этом. А раз он никого не знает в Лондоне, кроме вас, то наверняка согласится. Пригласите его к девяти часам в один небольшой клуб. Он находится на первом этаже жилого дома на Элбимарл-стрит. Он называется «Серебряный сапог». В баре будет очень красивая девушка по имени Майола Грин. Она вас узнает. Подойдет и заговорит с вами, напомнив, что уже встречала вас однажды в обществе сестры и что она подруга Зиллы. Она спросит вас о сестре, и вы ответите, что она находится в отпуске по болезни… Понятно?
  — Конечно, — ответил Грили.
  — Весьма вероятно, что Фоуден проявит чисто личный интерес к этой женщине, — продолжал Куэйл. — Она очень красива той красотой, которая должна нравиться Фоудену. Возможно, она пригласит вас обоих в гости. Ее квартира находится по соседству. Когда вы придете к ней, она, безусловно, найдет способ подсунуть Фоудену наркотик. Вы немедленно отправитесь к нему домой в район Виктория и произведете тщательный обыск в его комнате. Обшарьте все углы и закоулки. Обыск, разумеется, начните с него самого.
  — Хорошо, — отозвался Грили. — Мне кажется, это неплохо задумано. Но что подумает Фоуден, когда к нему вернется сознание? У него непременно появятся сильнейшие подозрения. Или вы так не считаете?
  Куэйл засмеялся:
  — Не знаю, каким образом Майола примется за дело, но она уж позаботится о том, чтобы у него не возникло никаких подозрений.
  — Прекрасно. Кстати, что я должен обнаружить при осмотре комнаты?
  — Ищите что угодно, лишь бы доказать, что история, рассказанная Фоуденом, насквозь лжива. Любое доказательство!
  — Да, не такое уж четкое это ваше указание. Но если бы у вас было что-нибудь другое на этот счет, вы бы мне так и сказали. Я хочу вам задать один вопрос, мистер Куэйл, но боюсь, что он вам не особенно понравится.
  — Задавайте, ради бога. Я ведь не обязан отвечать.
  — Скажите, мистер Куэйл, у вас есть какие-то конкретные подозрения по поводу Фоудена?
  — На этот счет можете не беспокоиться.
  — Я и не беспокоюсь. Но думаю, что лучше бы справился с делом, если бы был информирован хоть чуточку больше. По-видимому, вы знаете о нем гораздо больше, чем я!
  — Вы ошибаетесь, Грили. Сделайте только то, о чем я вас попросил. Если вы будете полнее информированы, то это затруднит вам работу. Вы сразу начнете волноваться о многих вещах, о которых лучше вообще не думать. Поверьте мне, я сообщил все, что вам нужно знать.
  — Хорошо, — сказал, Грили. — Что я должен буду сделать потом?
  — Не оставайтесь у Фоудена больше часа. Позвоните мне поздно вечером или ночью. Держите меня в курсе дела.
  — Будет сделано. Это все, мистер Куэйл?
  Он поднялся. Куэйл подошел к окну и выглянул на улицу, затем вернулся и сказал:
  — Кстати, Грили… вы много работали с мистером Феллсом, не так ли?
  Грили криво улыбнулся:
  — Мы провели с ним вместе много дел.
  — Совершенно верно. Вы хорошо ладите с ним?
  — Он очень нравится мне. Феллс настоящий джентльмен, хладнокровный и храбрый, как лев.
  — Я знаю, — сказал Куэйл. — Уверен, что вы проведете эту операцию со всей мыслимой осторожностью. После того, как нам начали вставлять палки в колеса, я опасаюсь, как бы мистер Феллс не оказался в большой опасности.
  — Я понимаю, что все это очень серьезно.
  — Да, — сказал Куэйл. — У него не очень много шансов выпутаться. Пожалуй, есть один, весьма проблематичный. Надо сделать буквально невозможное, чтобы предоставить ему этот шанс на спасение.
  — Будет сделано, мистер Куэйл. Я буду все время помнить об этом.
  — Превосходно, — сказал Куэйл. — До свидания. — Грили направился к выходу, прощаясь на ходу.
  — До свидания, мистер Куэйл.
  — До скорого, Грили.
  Грили тихо притворил за собой дверь и сошел вниз по деревянной лестнице. Внизу он остановился, чтобы закурить. Он думал о тайне смерти Зиллы Стивенсон.
  Глава 9
  Заключение выгодной сделки
  I
  Дул резкий восточный ветер. Фоуден, не успевший привыкнуть к английскому климату, вздрогнул и поднял воротник недавно купленного пальто. Он шел по Пэлл-Мэлл уверенным шагом. Шляпа, как обычно, сидела на его голове слегка набекрень. Не одна из женщин, попадавшихся навстречу, оценивающе поглядывала на его удлиненное лицо с веселым и приятным выражением.
  Он вошел в монументальные двери одного из зданий в Сити. Служащий в форме, сидевший за столом у входа, вопросительно посмотрел на него.
  — Меня зовут Фоуден, — представился он. — Мне назначена встреча с мистером Куэйлом.
  Служащий заглянул в блокнот у себя на столе.
  — Ах, да, сэр. Будьте любезны заполнить этот пропуск. Он вам понадобится при выходе.
  Фоуден сделал то, о чем его просили. Клерк позвонил, и вошел посыльный. Фоуден пошел за ним к лифту. Они поднялись на третий этаж, потом прошли по коридору. Посыльный постучал в дверь, затем открыл ее перед ним:
  — Мистер Куэйл ждет вас.
  Фоуден вошел в большую, роскошно обставленную комнату. Куэйл поднялся навстречу и с улыбкой протянул ему руку. Он сразу показался Фоудену умным, доброжелательным и широко мыслящим человеком, сумевшим создать себе репутацию в области работы с людьми, требующей большого такта и незаурядного знания человеческой натуры. Они пожали друг другу руки.
  «Все идет хорошо, — подумал Фоуден. — Надо полагать, с ним у меня не будет больших трудностей. Он старается быть любезным. Если все пойдет по его плану — тем лучше. Если нет, то из-под маски природного добряка проглянет твердый и неуступчивый характер».
  — Снимите пальто, мистер Фоуден, садитесь поближе к огню, — радушно предложил Куэйл. — Сегодня холодно, и я думаю, что вы страдаете в нашем суровом английском климате.
  — Верно, я к нему не привык. И он мне не нравится. Предпочитаю жару.
  — Вы, вероятно, хотите сказать, что предпочитаете Марокко?
  — Вот именно, — сардонически улыбнулся Фоуден. — Люблю Марокко. Эта страна, — продолжал он, ткнув пальцем в окно, — просто грязная дыра, а во время войны — тем более. Если застряну здесь надолго, то просто помру с тоски!
  Куэйл положил на стол пачку сигарет. Фоуден взял одну. Куэйл щелкнул зажигалкой и сказал:
  — Откровенно говоря, мистер Фоуден, вы мне тоже не кажетесь человеком, жаждущим годами жить в Англии, особенно во время войны. Вот мы, англичане, словно флюгера: меняем точку зрения с направлением ветра. И склонны иногда к некоторой неповоротливости в рассуждениях.
  — Кажется, вы несколько забегаете вперед, — язвительно заметил Фоуден.
  Куэйл сел в глубокое кресло, стоявшее за письменным столом, и сказал очень доброжелательным, почти шутливым тоном:
  — Очень благородно с вашей стороны вовремя сказать об этом. Я, право, не решился бы травмировать вас напоминанием о рыцарском поведении наших служб в Марокко по отношению к вам.
  — Значит, вы в курсе дела, — констатировал Фоуден.
  — Да, — ответил Куэйл. — Мне рассказал о нем Хорейс Стивенсон. Он малый неглупый и расторопный, типичный кокни, наделенный проницательностью, характерной для людей его типа. Благодарю небо, что у него хватило здравого смысла помешать вам всполошить полицию и обнародовать прискорбный факт самоубийства его сестры. Мне хочется, чтобы вы знали мое мнение: наши агенты в Марокко действовали глупо!
  — Вы, наверное, правы, но это старая история. А я всегда считал, что, чем скорее забудешь о прошлом, тем лучше.
  — Возможно, — сказал Куэйл. — Но это ничего не меняет в том, что вам был причинен ущерб.
  Он встал, придвинул свое кресло поближе к камину и уселся напротив Фоудена.
  — Хочу поделиться с вами моими истинными взглядами, мистер Фоуден, для того, чтобы мы поняли друг друга как можно лучше. Я думаю, что наши службы в Марокко поступили с вами не особенно честно. В конце концов, персонал консульства или посольства должен был проявить побольше сообразительности. Вы поступили как настоящий патриот, пытаясь вручить им сведения, как мы теперь знаем, первостепенной важности. Они вас не приняли всерьез. Я полагаю, вам даже могли нагрубить.
  Фоуден неопределенно пожал плечами.
  — Ну что ж! — продолжал Куэйл. — Мне бы хотелось, чтобы вы отдавали себе отчет в том, насколько мне интересно узнать все, что вы пожелаете сообщить, и что я нисколько не склонен причинять вам какие-либо неприятности. Вы понимаете?
  — Я все прекрасно понимаю, — отозвался Фоуден, — и это снимает тяжелый груз с моей совести при мысли о том, что я внял совету Стивенсона и не сообщил полиции о самоубийстве этой несчастной девушки. Это печальное происшествие сильно меня взбудоражило.
  — Разумеется, — сказал Куэйл. — Но я не хочу, чтобы вы чрезмерно волновались из-за этого. Между нами, меня не так уж удивила ее смерть.
  — Вот как… В самом деле? — спросил, нахмурившись, Фоуден.
  — Видите ли, — ответил Куэйл. — Мисс Стивенсон случалось изредка выполнять мои поручения, всего один или два раза. Это сверх ее обычной работы в качестве моего секретаря. Эти поручения она воспринимала с большим интересом, даже с воодушевлением. Вот она и вообразила себя агентом невесть какой сверхсекретной службы, — при этих словах Куэйл грустно улыбнулся. — В действительности я подозреваю, что у нее оказался чересчур длинный язык, а в этой стране могло найтись немало таких людей, которые сказали бы себе: «Надо от нее избавиться!» К счастью, ее брат Хорейс вовремя сообразил разузнать мое местонахождение и сообщить все мне, вместо того, чтобы поднимать на ноги полицию и устраивать шум вокруг этого дела.
  — Действительно, счастье! — согласился Фоуден. — Ведь большинство людей так бы и поступило на его месте.
  — Я знаю, — сказал Куэйл. — Но есть кое-что, чего мы должны избегать любыми способами. Мы не должны привлекать к себе излишнего внимания. Выбросьте из головы дело Зиллы Стивенсон. Официально дела обстоят так: Зилла получила месячный отпуск и уехала в Шотландию. Там она заболела и умерла. Что касается лично вас, то можете не волноваться. Поговорим о более интересных вещах.
  — Я к вашим услугам, мистер Куэйл.
  Куэйл подошел к камину и встал спиной к огню, пристально глядя на Фоудена. Потом отошел к стене напротив своего стола, потянул за шнур и включил лампу с отражателем. Фоуден заметил, что он развернул крупномасштабную карту Марокко, упавшую, как театральный занавес. В ярком свете лампы были прекрасно видны мельчайшие подробности. Куэйл снова заговорил:
  — Стивенсон сообщил мне, что его сестра полагала, будто вы обладаете очень ценной информацией для передачи нам; он добавил, что вы остались недовольны приемом, оказанным вам британскими властями в свое время, и что вы хотели бы получить некоторую сумму денег, и немалую, судя по всему. Деньги у нас имеются, но нам вначале хотелось бы удостовериться, что у вас действительно та информация, в которой мы нуждаемся.
  — Все это правильно, мистер Куэйл, но вы уже слышали предисловие: без денег от меня ничего не добьетесь. Вот что я намереваюсь сделать: расскажу вначале ровно столько, чтобы вы поняли, что я действительно знаю то, о чем говорю. После этого мы условимся о цене моей информации. И тогда, если вы согласитесь, я расскажу вам все, что знаю. Одобряете?
  — Вполне, — ответил Куэйл. — Начинайте!
  — Я работал некоторое время в судовладельческой компании «Ту старз» на севере Марокко, плавал на борту «Кристалла» и «Вечерней звезды». Оба эти судна принадлежали человеку по фамилии Эстальца. Я полагаю, что именно Эстальца виноват в том, что я оказался в лагере.
  — А что, собственно, произошло? — спросил, нахмурившись, Куэйл.
  — Да ничего особенного, — ответил Фоуден, сардонически ухмыльнувшись. — Только после моего визита, нанесенного британским властям, он догадался о роли, которую я играл. — Фоуден курил, выпуская клубы дыма. Затем продолжал: — Я думаю, что Эстальца был агентом на службе у немцев. Годами работал на Германию. Я догадался об этом, когда меня поймали и отправили в этот поганый фашистский концлагерь! Это был настоящий ад, мистер Куэйл. Можете мне поверить.
  — Я вам верю, продолжайте. Это очень интересно. — Фоуден вздохнул:
  — Вот видите! Вы даже ничего не знаете об этом. По их планам, я не должен был выйти оттуда живым. Меня попросту собирались пришить. К счастью, мне повезло. Я сумел бежать. И если вы заинтересованы в том, что я узнал до заключения и в самом лагере, то у меня много сведений, представляющих для вас большой интерес. Смею вас уверить.
  Куэйл утвердительно кивнул:
  — У вас сложилось какое-то общее впечатление о том, что немцы собирались делать в Марокко?
  — «Собирались»! — язвительно усмехнулся Фоуден. — Бог с вами, мистер Куэйл! Вы говорите в прошедшем времени, как будто все уже окончилось. Вы заблуждаетесь! Думаете, что им пришел конец, раз англичанам и американцам удалось высадиться в Тунисе? Не обманывайтесь, не обольщайте себя ложной надеждой, воображая, что в этой части света с немцами покончено. Речь идет не о том, что они когда-то собирались делать, а о том, чем займутся теперь оставленные ими люди.
  — Понимаю, — серьезно сказал Куэйл. — Они, конечно, используют свои обычные методы — шпионаж, саботаж и убийства?
  — В Северной Африке полным-полно таких организаций, — ответил Фоуден. — Немцы еще за 4-5 лет до начала войны создали множество отделов контрразведки, которые тайно действовали по всей стране. Готов спорить, что союзные войска сталкивались с ними, не в силах распознать шпионов. Это в основном крупные шишки, способные нанести максимальный вред, и они его нанесут, не сомневайтесь! Их организация достаточно сильна, чтобы создавать трудности, независимо от момента. Когда я говорю «трудности», я не имею в виду те, которые можно устранить с помощью армии. Нет, я говорю о подпольном сопротивлении. Это гораздо опаснее. У англичан в Марокко был агент по имени Джервейз Герберт. С ним в прошлом году произошел несчастный случай.
  — Совершенно верно, — подтвердил Куэйл.
  — Значит, так… — сказал Фоуден. — Это не был несчастный случаи. Он просто обнаружил кое-что, о чем я уже знал, а именно — не то три, не то четыре немецкие подрывные группы. Две из них были расположены в гористой местности в двух десятках километров от Касабланки, в хорошо скрытых тайниках с бункером, снабженным автоматической дверью.
  Герберт совершенно случайно вошел в один из этих казематов и попал им прямо в лапы. Он был казнен. Ведь это на самом деле было так?
  — Да, это так, — ответил Куэйл. — Не знаете ли вы, мистер Фоуден, точного расположения этих групп?
  — Подойдите сюда, я вам все покажу, — сказал Фоуден. Он подошел к карте и указал два пункта. Потом с торжествующей улыбкой повернулся к Куэйлу:
  — Ну, как? Они здесь? Или я ошибаюсь?
  — Верно, это действительно здесь, мистер Фоуден. Ясно, что вы знаете, о чем говорите.
  Он снова не спеша подошел к камину:
  — Скажите, могли бы вы в нескольких словах дать мне понятие о степени вашей информированности?
  — Да, и очень легко, — ответил Фоуден. — Моя информация касается практически всей немецкой агентурной сети в Марокко, а также того, что они предусмотрели на случай высадки союзников. Я мог бы рассказывать часами, — добавил он с улыбкой, — но не принимайте меня за простака, мистер Куэйл. Я годами обдумывал это дело. Все это разворачивалось у меня на глазах. И к тому же, поймите, я моряк, а о моряках обычно некому позаботиться, особенно на суше.
  — Что вы, мистер Фоуден, я принимаю вас всерьез. Не волнуйтесь! Скажите лишь, смогли бы вы ознакомить меня с вашей информацией в сжатой форме, нарисовать планы и опорные карты для того, чтобы можно было покончить разом со всей этой немецкой организацией? Смогли бы вы сделать это?
  — Да, я в этом уверен. Слушайте, мистер Куэйл. В лагере мне устроили довольно-таки тяжелую жизнь, но моя участь несколько улучшилась, когда они обнаружили, что я хорошо умею сбивать коктейли. Я стал чем-то вроде бармена в офицерском клубе лагеря. Когда я проходил из бара в комнату, где хранился запас спиртного, на моем пути оказывалась комната коменданта. Он устраивал ежедневные консультации для трех-четырех молодых людей, работавших в лагере. Они на самом деле были немецкими офицерами из бронетанковой дивизии. Комендант пользовался картой, висевшей на стене. Это и была карта одного из секторов системы. После полудня мне доводилось ходить туда-сюда не меньше дюжины раз. У самой двери, слева, в саманной стене была трещина. Отверстие позволяло мне видеть, что происходило в комнате. Каждый раз, как я заглядывал в комнату, карта оказывалась прямо у меня перед глазами. Я до сих пор ясно представляю ее с закрытыми глазами во всех подробностях.
  — Тем не менее, речь идет не более чем об одном секторе?
  — Вы попали пальцем в небо, — сказал Фоуден с сарказмом. — Ведь вы же знаете немцев. Они просто обожают все повторять и дублировать. Целая система — всего лишь копия данного сектора, судя по географическому положению и рельефу местности. Вы же их знаете.
  — Все ясно. Иными словами, заучив организацию данного сектора, вы уверены, что сможете верно воспроизвести всю структуру в целом и любую ее часть.
  — Не просто уверен, а абсолютно уверен, и я вам это готов доказать! Я думаю, вы в курсе боев, происходящих в Тунисе. Каждый раз, как войскам союзников удается сломить сопротивление врага, они непременно обнаруживают разрушенный сигнальный пост с обычной для немцев аппаратурой: например, коротковолновым приемником, гелиографом и т. п. И всегда где-нибудь находится другой, полностью дублирующий его пункт, совершенно нетронутый, и всякий раз некто, случайно бродящий поблизости, открывает его местонахождение англичанам или американцам — разумеется, не бескорыстно.
  Куэйл утвердительно кивнул.
  — И всякий раз, — продолжал Фоуден, — эта мизансцена входит в план врага. Естественно, власти бывают полностью удовлетворены нахождением второго сигнального поста, но им невдомек, что существует третий… Вам, наверняка, случалось их кое-где находить!
  — Ну, мистер Фоуден, я в самом деле начинаю верить, что вы располагаете чрезвычайно подробной информацией.
  — Я не обманываю вас, мистер Куэйл, — сухо ответил Фоуден. — Я не знаю, что происходило в течение двух последних месяцев, но это, конечно, и без меня хорошо вам известно. Вы знаете, какие события произошли. И вы сможете проверить истинность моей информации.
  — Мистер Фоуден, у меня нет причин сомневаться в ваших словах. Будьте добры дать ответ: какую сумму вы хотели бы получить за предоставляемые сведения?
  — Я полагаю, что это будет вам стоить пять тысяч фунтов.
  Куэйл поджал губы:
  — Это большие деньги. — Фоуден криво усмехнулся:
  — Но у меня масса сведений, и я думаю, что информация такой степени важности стоит не менее пяти тысяч фунтов. К тому же я хочу уехать отсюда, мистер Куэйл. За последний год на мою долю выпало достаточно нелегких испытаний. Хочу покинуть эту страну.
  — Ясно, — отозвался Куэйл. — Вы уже строите планы на будущее?
  — Да, и немалые, — сказал Фоуден. — Ничего впечатляющего, но поверьте, бога ради, я хочу покончить с этой собачьей жизнью, которая швыряет меня с места на место. Хочу оставить после себя что-нибудь значительное. Полагаю, что в Марокко меня ждет неплохое будущее. Хочу вернуться туда как можно скорее и заняться, наконец, своими личными делами.
  — Моряк всегда будет хранить верность морю! — улыбаясь, заметил Куэйл.
  — Нет уж, это ремесло пусть катится ко всем чертям — ответил Фоуден. — Хочу осесть на берегу. Теперь пусть другие поработают на меня! С пятью тысячами в кармане я смогу стать владельцем двух или трех малотоннажных каботажников и прожить остаток дней, катаясь как сыр в масле. Вот видите, у меня есть деловая сметка!
  — Я вижу, мистер Фоуден. Если вы вернетесь в Марокко, то можете оказаться очень полезным для наших агентов, работающих там. Полагаю, они будут более любезны по отношению к вам.
  — Вполне возможно, — согласился Фоуден.
  — Мистер Фоуден, — снова заговорил Куэйл. — Я вам предлагаю немедленно получить аванс в тысячу фунтов. Я прошу вас встретиться завтра вечером с одним из моих сотрудников, находящихся в курсе того, что происходит в Марокко. Вы должны в ходе вашей беседы ознакомить его со всей информацией, которой располагаете. Я знаю, вы сделаете это. И завтра же получите оставшуюся часть названной суммы еще до начала беседы.
  — Превосходно! — сказал Фоуден.
  Куэйл подошел к своему столу. Написав что-то на клочке бумаги, он вложил записку в конверт и заклеил его, затем взял в ящике стола несколько ассигнаций, вложил в другой конверт и протянул Фоудену со словами:
  — Вот ваша тысяча фунтов. В этом конверте вы найдете имя и адрес человека, с которым вы должны встретиться. Лучше будет, если вы придете к нему домой. Так гораздо спокойнее, удобнее, и к тому же будет обеспечена полная изоляция. Мы не хотим никаких сомнений относительно вашей деятельности, а известие о том, что с вами случилось несчастье, повергло бы нас в отчаяние! — с улыбкой закончил Куэйл.
  — Уверен, — со смехом сказал Фоуден, — что отчаяние охватило бы вас, если бы какая-нибудь пакость произошла до передачи информации! А в противном случае вам наплевать на меня, как в сороковом году!
  — Ну что же! — ответил Куэйл с доброжелательнейшей из своих улыбок. — Так устроена жизнь. Все мы чего-то хотим, к чему-то стремимся, все готовы отдать, лишь бы добиться своего. А добившись… — и он пожал плечами.
  — Не волнуйтесь вы так, мистер Куэйл. Я сумею о себе позаботиться.
  — Возьмите еще сигарету. После того, как вы побеседуете с моим коллегой во всех подробностях, нам с вами надо будет встретиться снова. Я думаю, что мы с вами хорошо поработаем.
  Он протянул ему руку. Фоуден пожал ее со словами:
  — Вы понравились мне, мистер Куэйл. Мы с вами отлично можем ладить и понимать друг друга.
  Куэйл подошел к двери и распахнул ее перед ним.
  — Ну, до свидания, мистер Фоуден! Посыльный проводит вас. При выходе отдайте ему свой пропуск. Желаю удачи!
  — До скорого! — попрощался Фоуден.
  Он прошел по коридору вслед за посыльным. Лицо его сияло от радости. Наконец-то и ему улыбнулось счастье!
  
  II
  В половине седьмого Грили поднялся на второй этаж по лестнице, покрытой толстым ковром, постучал в дверь на площадке и вошел. Фоуден стоял у дальней стены комнаты, повернувшись спиной к камину и засунув руки в карманы. Он широко улыбался.
  «Ишь ты, красавчик, — подумал Грили. — Ты очень высокого мнения о себе, да только я не испытываю к тебе ничего, кроме глубокого отвращения!»
  Вслух он сказал с улыбкой:
  — Ну, что за новости, приятель? Все в порядке?
  — А как же иначе! — ответил Фоуден. — Конечно, все в полном порядке!
  — Уж не хотите ли вы сказать, что вам заплатили? Никогда в жизни они вам не выдадут такие чертовы деньжищи!
  — Я получил тысячу фунтов! А завтра у меня будет все остальное. Я сумел доказать Куэйлу, что разбираюсь в деле.
  Он взял несколько банкнот из внутреннего кармана пиджака и, не переставая улыбаться, показал их Грили:
  — Не хотите ли и вы немножко?
  В ответ Грили иронически улыбнулся:
  — Я никогда в жизни не плевал на деньги. А эти вам прямо с неба упали. Всякий раз, как вспомню бедную старушку Зиллу, мне начинает казаться, что я виноват в том, что она так плохо кончила.
  — Нет, Хорейс, вы тут ни при чем. В этом никто не виноват. Вы же думали, что окажете ей услугу.
  Он протянул Грили две купюры по пятьдесят фунтов:
  — Вот обещанные сто фунтов, — сказал он. — Когда получу остальное, не забуду и про вас. — Грили швырнул свою фуражку на тахту. Он принялся мять банкноты, прислушиваясь к их похрустыванию.
  — Вы знаете, я еще ни разу не держал в руках бумажки в пятьдесят фунтов. А сейчас у меня их целых две. Чудеса, да и только!
  Он вынул пачку сигарет «Плейерс» и одну сигарету бросил Фоудену. Тот ловко поймал ее на лету.
  — Что за человек шеф Зиллы? — поинтересовался Грили.
  — Как раз такой, как я себе и представлял. Энергичный парень, голыми руками его не возьмешь. Этот тип знает свое дело… Кстати, о Зилле. Все улажено. Он мне сказал, что беспокоиться не о чем. И мне показалось, что ее трагический конец не был для него неожиданностью!
  — Да, она всегда обожала рискованные приключения, — ответил Грили, тряхнув головой. — Я думаю, что вы уже со всем управились?
  С этими словами он уселся в кресло.
  — Завтра мне еще назначена встреча кое с кем, — сказал Фоуден. — Вот тут у меня в кармане его имя и адрес. Завтра вечером он отдаст мне недостающие деньги, а я ему выложу все, что знаю.
  Он вытащил из кармана конверт, который вручил ему Куэйл, и вынул из него листочек с адресом. Грили посмотрел на него.
  Выражение лица Фоудена не изменилось, но он очень внимательно всматривался в листок с адресом.
  — Феллс! — пробормотал Фоуден. — Не упоминала ли Зилла в разговоре с вами эту фамилию?
  Грили покачал головой:
  — Она никогда не упоминала никаких имен. Иногда принималась болтать все подряд, но была слишком хитра для того, чтобы кому-нибудь полностью доверять. Во всяком случае, — добавил он с грустью, — она всегда была невысокого мнения о моих умственных способностях, поэтому мне бы доверилась лишь в последнюю очередь.
  Фоуден вновь спрятал конверт в карман со словами:
  — Не стоит так огорчаться из-за этого, Хорейс!
  — Да, в самом деле… Бедная Зилла! Но ведь всех нас в конце концов ждет смерть. А сколько народу уже погибло в этой проклятой войне!
  — И что же нам теперь делать?
  — Как что? Отпраздновать, само собой, такое событие, — ответил Грили. — С удовольствием бы выпил что-нибудь. У меня же теперь столько денежек. Могу себе позволить целых две бутылки виски.
  — Почему бы и нет? — откликнулся Фоуден. — Мне кажется, что послезавтра у меня уже не будет времени на выпивку.
  — Почему вы так думаете? — спросил Грили.
  — Я думаю, что Куэйл постарается из меня вытянуть все, что сможет… Ну, ничего! Мне это подходит.
  — А что за планы у вас? Возможно, это принесет вам даже больше дохода, чем вы рассчитывали.
  — Кто знает? Завтра у меня будет беседа с этим Феллсом. Может, это будет конец всей истории, а может быть, я ошибаюсь. Куэйл спросил, на что я употреблю эти деньги, а я ответил, что с ними хочу вернуться в Марокко. Он очень заинтересовался таким поворотом дела. В Марокко, я думаю, нескоро придет конец тяжелым временам. Это очень необычная страна. Куэйл думает, что там я могу оказаться полезным для него.
  — Да разве заранее угадаешь! — рассудительно заметил Грили. — Но я думаю, что вы напали на хорошую жилу. Странно, что мы с вами столкнулись в том кабачке в первый же вечер вашего приезда. Чем не перст судьбы? Одним всегда везет, а другим никак не посчастливится.
  — Смотри-ка, — насмешливо протянул Фоуден. — Вам-то уж грех жаловаться, Хорейс. По крайней мере, у вас в кармане две бумажки по пятьдесят фунтов!
  — Да! Что верно, то верно. Даже хочется послать подальше эту чертову работу и весь этот паршивый оборонный завод! Пойдем-ка лучше выпьем чего-нибудь, — предложил он, поднимаясь. — Я знаю тут одно совсем неплохое местечко, побывал там разок с Зиллой. Она отлично знала все шикарные заведения в Лондоне.
  — Где это? — спросил Фоуден.
  — На Элбимарл-стрит. Ресторан называется «Серебряный сапог».
  — Отлично, — сказал Фоуден. Он подошел к шкафу, вынул пальто и начал одеваться. Грили молча смотрел на него.
  Наконец он сказал:
  — Замечательное пальто! Неужели готовое?
  — Да, сразу же нашел подходящее. И ткань очень недурна.
  Он постоял у камина, набирая полные легкие табачного дыма.
  Потом, улыбнувшись, произнес:
  — Не шутите с этими деньгами, Хорейс. Лучше положите их в сберегательную кассу на черный день.
  — Стоит ли думать о будущем? — меланхолично спросил Грили. — Насколько я могу судить, нет никакой пользы загадывать, что с тобой будет завтра или на следующей неделе. И к тому же не вам читать мне нравоучения. А все-таки здорово, что мы познакомились! Но, я думаю, когда вы получите все свои денежки, вам уже нечего будет делать со мной!
  — Нет, почему же, — возразил Фоуден. — Поверьте, я собираюсь осторожно обращаться с этими деньгами. Это мой капитал на будущее. И мы с вами еще непременно увидимся. Я еще собираюсь пробыть некоторое время в Лондоне. Увидимся завтра вечером? Попозже?
  — Да, — ответил Грили. — А для чего?
  — Собираюсь переброситься с вами двумя словами после того, как своими глазами увижу деньги Куэйла, чтобы вы были в курсе всего, что происходит. К тому времени будет уже, конечно, поздний вечер или ночь.
  — Как бы там ни было, а мне хотелось бы все знать, — ответил Грили. — Обязательно зайдите ко мне после того, как покончите с делами.
  — Ну и прекрасно, — сказал Фоуден. — Давайте заглянем в ваш «Серебряный сапог». Давно уж я не напивался, как следует.
  «Не волнуйся, напьешься, — подумал Грили. — Выпьешь одну такую штучку — то-то развеселишься! Интересно, что за девица эта Майола Грин?»
  Ступая по пятам за Фоуденом, он вспоминал о разных женщинах, работавших на Куэйла, встреченных им за последние два года. Да, Куэйл очень удачно мог их подбирать, и Грили иронически улыбнулся. Фоуден успел это заметить.
  — Что вам показалось забавным?
  — Да ничего особенного, — ответил Грили. — Просто вспомнилась одна девчонка из Хаддершилда… Вот уж была проныра, — и он принялся рассказывать прямо на ходу историю собственного сочинения.
  
  III
  Куэйл сидел в кресле перед электрическим радиатором в своей спальне. Он попыхивал старой вересковой трубкой и размышлял о Феллсе. Как ни странно, но, посвятив большую часть жизни оценке и анализу личности и характера человека, он был не в состоянии составить себе ясное представление о Феллсе.
  С одной стороны, он целиком доверял ему, а с другой — не был уверен в тандеме Феллс-Танжер. Феллс же, сконцентрировавший все свои мысли на работе, не имевший другого занятия и объекта интересов, мог запросто сбиться с пути теперь, когда к нему пришла любовь, способная в корне изменить его жизнь.
  Куэйл представил себе Феллса вместе с Танжер. Они очень подходили друг другу, оба друг на друга прекрасно влияли, но уж очень был выбран неподходящий момент!
  Если бы Куэйл был способен испытывать симпатию к другому человеку, этим другим наверняка стал бы Феллс. Ему предстояло опасное задание. Он подвергался рискованным испытаниям, и Куэйл тут ничего не мог поделать. Никто другой не смог бы провести эту операцию.
  Куэйл сдавленно выругался. Ведь все шло как по маслу, пока кто-то не устранил Зиллу! Ей ужасно не повезло. А Феллсу, возможно, еще больше…
  Теперь, когда Зилла была мертва, у него на руках оставалась всего одна карта, даже не козырная. Нужно было идти на риск без уверенности в победе. А в случае проигрыша Феллсу пришлось бы очень худо.
  Каминные часы пробили семь раз. В дверь постучали. Вошла его светловолосая секретарша.
  — Мистер Феллс прибыл, — сказала она.
  — Хорошо, — ответил Куэйл. — Пригласите его в гостиную.
  — Будет сделано, мистер Куэйл.
  Он вдруг спросил ее, когда она уже повернулась, чтобы уйти:
  — Сколько времени вы уже работаете без отпуска?
  Она посмотрела на него с улыбкой. Куэйл вдруг обнаружил, что она очень красива.
  — Неужели вы волнуетесь из-за меня, мистер Куэйл?
  — Нет, нисколько, — ответил он. — А все-таки?
  — У меня была неделя отпуска, но с тех пор прошло больше двух лет.
  — Однако! — усмехнулся Куэйл. — Я думаю, вскоре вы получите еще один недельный отпуск.
  — Это было бы очень приятно, мистер Куэйл, — ответила она и удалилась. Куэйл вышел из спальни и прошел по коридору в гостиную.
  Феллс сидел в кресле, листая журнал.
  — Привет, Феллс! — сказал Куэйл. — Как дела?
  — Превосходно, — ответил Феллс. — Я, в самом деле, в полном порядке.
  — Слушайте, — сказал Куэйл, усаживаясь на стул, — я хочу поговорить с вами откровенно обо всем, что касается Танжер Лоулесс.
  — В самом деле? — спросил Феллс, удивленно подняв брови. — Ну, Куэйл, вы и впрямь знаете все и про всех!
  — Я вовсе не хочу, чтобы вы вообразили, будто я сую нос в ваши личные дела, но мне нужно поговорить о Танжер. Будет лучше, если вы узнаете о ней все.
  — Я целиком и полностью верю вам, — ответил Феллс. — Я знаю, что у вас серьезные основания, чтобы действовать таким образом.
  — Спасибо, — сказал Куэйл. — Вот о чем речь. Вы считаете, что встретили ее случайно. Она одна из моих старых знакомых. Вам надо знать, что у меня вошло в обычай наблюдать за моими наиболее значительными агентами. Мне нужно знать об их манерах и поступках, надежны ли они, отличаются ли смелостью или наоборот… В вашем случае это было поручено Танжер. Вот так вы и встретились. В действительности это было последнее ее задание. Мне просто не хотелось больше видеть ее в этой роли наблюдательницы, кроме того я слишком привязался к ней.
  — Понимаю, — кивнул Феллс.
  — Она была у меня, — продолжал Куэйл. — Разговор шел о вас с ней. Честно говоря, я обрадовался, что вы нашли друг друга. У вас есть все, чтобы быть счастливыми… Но только не сейчас!
  Феллс тщательно подбирал слова:
  — Понятно. Неудачно выбрано время?
  — Именно так, я в этом не сомневаюсь, — отозвался Куэйл. — И вы сейчас все поймете сами. Получив очень деликатное поручение, вы не захотите, чтобы Танжер оказалась втянутой в эту авантюру. А главное для вас — выполнить поручение. Ясно?
  — Разумеется. Она написала мне, что какое-то время ее не будет в Лондоне. Это как-то связано с предметом нашего разговора?
  — Да, я сам посоветовал ей это. Поверьте мне, Феллс, это лучшее, что можно было сделать в данном случае.
  — Ну что же, — сказал Феллс. — Вопрос улажен!
  Куэйл принялся мерить шагами комнату. «Если бы я мог сказать ему всю правду, — думал он, — но я не решаюсь! Если сказать ему все — он может не выстоять, потерять самообладание. Я не очень верю в это, но риск слишком велик».
  — Я хочу, — заговорил он, — чтобы вы сосредоточили все свои мысли на этом задании. Вот о чем речь. Недавно из Марокко в Англию прибыл некто Фоуден. Мы познакомились с ним и установили довольно тесную связь. Он утверждает, что располагает уникальными по ценности и подробности сведениями о вражеской шпионской сети в Марокко. Кажется, у него действительно довольно четкое представление об их деятельности и структуре подпольной организации в этой стране. Я ему уже заплатил кое-какие деньги, и назначил вам встречу у вас дома завтра вечером. Он, безусловно, начнет строить планы, так как совершенно уверен в подлинности своей информации. Понимаете?
  — Да, конечно, — ответил Феллс. — С этим пока все ясно. Но откуда мне знать, насколько точны его сведения?
  — Это не имеет никакого значения. Когда он явится к вам, прежде всего, вручите ему четыре тысячи. Я дам их вам перед уходом.
  Феллс вскинул брови:
  — Неплохая сумма за неизвестно какие сведения!
  — Это совершенно не важно, — повторил Куэйл. — В действительности меня интересуют вовсе не его сведения. Фоуден, возможно, немецкий агент. Я выслеживал его с самого прибытия.
  — Вот, оказывается, в чем дело, — сказал Феллс. — Надо сказать, они дьявольски настойчивы.
  — Безусловно. Но вот в чем вопрос. Вы помните Шликена, вашего немецкого шефа, на которого вы трудились с таким усердием? — Куэйл саркастически усмехнулся. — Ну, так вам, наверняка, как и мне, показалось странным, что с самого начала войны он, Шликен, так и не попытался вас разыскать? И, тем не менее, мы знаем, что Шликен вполне доверял вам. У нас были многочисленные тому доказательства. Вы следите за моей мыслью?
  — Конечно, — сказал Феллс.
  — Очень может быть, — продолжал Куэйл, — что Фоуден как раз подослан Шликеном. Возможно, что он подобрал крайне удачный момент для встречи с вами. Не исключено, что он и был послан специальна для установления связи с вами, понимаете?
  — Да, — кивнул Феллс. — Вы в нем очень сомневаетесь, но у вас нет способа доказать, что ваши подозрения обоснованны!
  — Именно так, — сказал Куэйл. — Итак, вы поняли, в чем дело. Задание ваше нелегкое. Если Фоуден тот, за кого себя выдает, то он мог бы оказаться исключительно полезным в некоторых наших делах. Но мы о нем ничего не знаем. Но если он агент Шликена, то он будет знать наши планы еще до их выполнения и сможет нам сильно повредить.
  — Мало того, это может повлечь очень большие неприятности.
  — Что там неприятности — катастрофу! От вас потребуется вся ваша ловкость и проницательность при встрече с Фоуденом. Может статься, что он не знает вас в лицо и не ведает, кто вы такой. Возможно, он обыкновенный курьер, из тех, что использует Второе Управление Разведки Германии для получения сведений. Но не исключено и то, что он — нацистский шпион, пущенный специально по вашему следу. Вспомните, у вас была возможность наблюдать подобные вещи в Англии. Как источник информации, вы представляете для них немалую ценность.
  — Ну ладно. Короче говоря, я в лапах Фоудена. Захочет — заговорит, а не захочет — так я от него ничего не добьюсь.
  — Вот именно, — сказал Куэйл. — Наверное, он захочет использовать свой привычный камуфляж, представится Фоуденом и даст вам сведения по Марокко, не подозревая о том, что вы были агентом Шликена. А вдруг он знает всю правду о вас? Так что будьте готовы ко всему.
  После минутного размышления Феллс сказал:
  — Я думаю, что ситуация достаточно проста. Если он будет продолжать выдавать себя за Фоудена, считая, что я работаю на вас, он попросту предоставит мне свою информацию. Прикарманит обещанные денежки и смотается! Если же он агент Шликена и узнает меня, то дело сильно осложнится. Стоит ли напоминать, что его агенты крепкие орешки!
  — Да нет, я отлично это знаю. А Фоуден — одна из самых нелегких проблем. Он знает, что делает. Он очень ловок, и ему наплевать буквально на всех.
  Феллс сказал:
  — Если он будет продолжать играть роль Фоудена и даст мне информацию по Марокко, то мне останется ее записать и передать вам. Назовите своего агента. Я предполагаю, что вы не отпустите его без слежки?
  — Не беспокойтесь, — ответил Куэйл. — Уж об этом я позабочусь.
  — Ну, а что мне делать, если он пойдет в открытую? — спросил Феллс. — Если он меня узнает, признается, кто он есть на самом деле, и поручит выполнить подготовленный им план?
  — Да, все усложняется. Боюсь, как бы вам не пришлось сыграть с ним в игру «кто кого перехитрит». Вам придется снова начать работать на немцев, возвращаться в Германию… — он вымученно улыбнулся. — В этом случае вам придется быть предельно осторожным и оставить всякие попытки связаться со мной или еще с кем-нибудь из наших.
  — Какие доказательства я могу ему предъявить в подтверждение той роли, которую играю, в случае передачи сведений?
  — Это достаточно просто. Совершенно очевидно, что человек вроде вас, работавший на Шликена, так или иначе постарается войти в контакт с нашими службами во время войны. Если даже мы не испытывали к вам большого доверия, то, по крайней мере, могли использовать в своих целях. Ваша наиглавнейшая задача — убедить Фоудена, если он в курсе ваших дел, в сохраненной лояльности по отношению к Шликену. Таким образом, это станет козырем в ваших руках — ваше место в непосредственной близости ко мне, доверие, которое мы к вам испытываем, настолько большое, что поручаем вам, именно вам, получить секретную информацию по Марокко. Это играет вам на руку.
  — Действительно, — согласился Феллс.
  — В идеале неплохо было бы, если бы Фоуден узнал вас, — продолжал Куэйл, — если бы он открыл вам, кем является на самом деле, и откровенно поведал, какое задание он выполняет в Англии. Но это было бы слишком хорошо. Попробуйте заставить его открыть карты! Делайте что угодно, чтобы доказать свою верность Шликену. Продумайте ситуацию как следует со всех сторон. Если понадобится, можете признаться, что мы подозревали его с самого начала, но приберегите этот аргумент на крайний случай. Он будет просто обязан вам поверить. Тогда он клюнет на что угодно. Но если вам придется действовать, таким образом, оставьте всякую надежду на связь со мной. Действуйте на свой страх и риск, а я подам вам знак, как только смогу. Не знаю еще, правда, каким именно образом.
  — Я все прекрасно понял, — отозвался Феллс. — Но остается еще один вопрос. Предположим, что Фоуден, сумев проникнуть в Англию, имеет подготовленный путь для возвращения в Германию, если, конечно, он действительно агент Шликена… то тогда?
  — Ну что ж, — веско проговорил Куэйл. — Если он сбежит и захочет захватить вас с собой, придется его сопровождать. Да это просто мечта — чтобы Фоуден отвез вас с собой во Францию или в Германию, и чтобы Шликен поручал вам свои задания. Это было бы чудесно! Подумайте сами. Вот бы он снова начал использовать вас, как перед войной!
  Феллс кивнул и серьезно сказал:
  — Да, действительно, мечта! У вас в руках сошлись бы концы всех нитей.
  — Вы все правильно поняли, — отозвался Куэйл. Подумав минуту, Феллс сказал:
  — Теперь я понимаю все, что вы говорили мне насчет меня и Танжер, и ясно вижу, почему вам хотелось, чтобы наши планы рухнули. По крайней мере, на этот период.
  — Я счастлив, что вы меня поняли, Феллс. Вы знаете, я действительно очень огорчен, но нужно, чтобы вы и я как следует выполнили нашу задачу.
  Феллс поднялся со словами:
  — В таком случае, тут больше говорить не о чем. В процессе разговора с Фоуденом завтра вечером станет ясно, что мне с ним делать. Если же он меня узнает, я тем более постараюсь сделать все возможное, чтобы справиться с делом.
  — Браво! — одобрил Куэйл. — Даже если вам понадобится уехать из Англии, я постараюсь оставаться в контакте с вами. Отправлю кого-нибудь по вашему следу, как только смогу.
  Он подошел к столу и вынул несколько банкнот.
  — Вот деньги, которые мы задолжали Фоудену, — насмешливо сказал он. — Согласно плану, вы отдадите их ему сразу, еще до разговора. Прямо сердце разрывается, до чего неохота отдавать ему такие деньжищи, но игра, ей-богу, стоит свеч!
  — Да, неплохие деньжата, — согласился Феллс. — На этот раз вы выслеживаете крупную дичь, верно, Куэйл?
  — Я хочу выйти на Шликена, — кивнул Куэйл. — Мне необходимо знать, где его искать. Убедившись, что он находится во Франции или в Германии, я бы мог, так или иначе, его схватить! А если бы я его поймал, то буквально за шесть месяцев смог бы выявить всю агентурную сеть в Англии!
  — Ясно, — сказал Феллс. — У Фоудена как агента Шликена должен быть план отхода, и если он прихватит меня, тогда вы поручите одному из своих агентов в Европе, чтобы он связался со мной, и…
  — Об этом позже, — прервал его Куэйл. — Ну, удачи вам, старина Феллс!
  — Спасибо, — ответил тот.
  Он взял шляпу и направился к двери. После секундного раздумья он обернулся.
  — Знаете, Куэйл, — проговорил он. — Это действительно захватывающее задание. Я хочу сказать, что всегда буду благодарен вам за то, что вы выбрали меня!
  И вышел, а Куэйл застыл у камина, неподвижно глядя на огонь. Затем вытащил изо рта сигарету и швырнул ее за решетку со словами: «Благодарен!» Чтоб я провалился!..
  Глава 10
  Наркотик
  I
  Клуб «Серебряный сапог» был роскошным ночным рестораном, расположенным на первом этаже обыкновенного жилого дома на Элбимари-стрит. Он был обставлен модной светло-серой и черной мебелью с хромированными деталями, а у молодой официантки бара был не то богемный, не то аристократический вид. От нее исходило бесконечное очарование и запах популярных духов «Навеки твоя», а французские туфельки на высоких каблуках, казалось, постоянно угрожали ее равновесию.
  Фоуден и Грили сидели у дальнего конца стойки бара.
  — Ничего себе! — сказал Грили. — Я же говорил — шикарное местечко! Ей-богу, лучше, чем шляться по кабакам Мидленда. Просто блеск!
  Фоуден не ответил, он разглядывал официантку. Вдруг открылась дверь, и в зал вошла девушка. Она была прекрасна. На ней был превосходный черный костюм по последнему крику моды, шелковая блузка и модная шляпка, явно сшитая на заказ. При ее появлении все были поражены ее броской красотой. Блестящие черные волосы и глаза орехового цвета оттеняли бледность ее лица. Красивую линию губ подчеркивала помада карминного оттенка. Ее быстрые резковатые движения выдавали беспокойную, бьющую через край жизненную энергию. Она то и дело обнажала в улыбке перламутровые зубы. Она подошла прямо к Грили с восклицанием:
  — Черт меня побери, это же Хорейс!
  Грили неторопливо повернулся на своем табурете:
  — Смотри-ка! Майола!
  Майола расхохоталась с мальчишески озорным видом, как будто случайная встреча с Грили обещала ей массу нового и интересного.
  — Нет, в самом деле! Я ужасно рада! А как поживает Зилла? Мы не виделись уже несколько недель!
  — Я тоже, — ответил Грили, немного помедлив. — Она последнее время неважно себя чувствовала или что-то в этом роде. Короче, она отправилась в деревню. Вы же знаете, какова она.
  — Ох, не говорите! Все та же таинственная Зилла. Просто фантастика какая-то!
  Она обернулась и посмотрела на Фоудена долгим испытующим взглядом от самых ботинок до его светлых волос, откровенно любуясь им, потом тихо произнесла:
  — Вот это мужчина, ей-богу! Кто это, Хорейс? Я прямо как на раскаленных углях!
  — Это мой приятель, мистер Фоуден… Мисс Майола Грин, подруга Зиллы. Мы здесь как-то виделись с ней вместе с Зиллой.
  — Счастлив познакомиться с вами, мисс Грин, — церемонно сказал Фоуден.
  — А я — с вами. Давно уже не приходилось встречать такого красивого молодого человека.
  — Вы мне льстите, — сказал Фоуден, с деланным удивлением вскинув брови.
  — Ни в коем случае! — игриво воскликнула Майола. — Никогда не льщу мужчинам. — Она присела на табурет, и Фоуден сумел оценить ее изящную гибкость. — Кто-нибудь из вас угостит меня или мне самой придется платить за напитки?
  — С удовольствием. Чего бы вам хотелось? — любезно ответил Фоуден.
  — Самое лучшее и самое дорогое, что найдется в этом заведении… Коньяк, конечно… Я могла бы выпить, кажется, очень много коньяка!
  Фоуден заказал официантке, стоявшей на своих высоких каблуках по ту сторону стойки. Она с достоинством ответила:
  — Я не могу дать вам более одного двойного коньяка. Мы ограничены в ресурсах.
  Фоуден улыбнулся Майоле:
  — Очень огорчен, но могу предоставить вам только одну порцию!
  — Лучше одну, чем совсем ничего, — отозвалась Майола. — А если мне захочется еще, я буду знать, где мне его найти. В этом заведении всегда скупердяйничают со спиртным. Наверное, приберегают для знакомых!
  — Я протестую! — заявила официантка. — Вы же знаете об ограничениях.
  — Не волнуйтесь так, детка! — пренебрежительно бросила ей Майола. — Лучше попросите своего приятеля сделать вам каблуки ниже хотя бы на один этаж.
  Возмущенная официантка коротко вздохнула, поставила перед Майолой ее двойной коньяк и с достоинством удалилась на другой конец стойки.
  Майола взяла свой стакан, спокойно осушила его залпом и поставила на место.
  — Мне уже лучше, — сказала она. — А о чем вы тут шепчетесь? Затеваете какие-нибудь махинации?
  — Что вы, никаких махинаций, — ответил Грили. — Просто зашли пропустить стаканчик-другой ради праздника.
  — Ишь ты, «праздника»! — сказала Майола. — Что за праздники в наше время? Кто-нибудь из вас ухитрился поставить на победителя?
  — Нет. Это был чисто деловой разговор о работе. Вы же знаете, что значит в наше время иметь работу. У кого она есть, тому исключительно повезло.
  — Вот уж верно, — сказала Майола. Обращаясь к официантке, она спросила: — Я надеюсь, насчет коньяка — это была правда?
  — Чистая правда, — ответила девушка. — Особенно в том, что касается лично вас.
  — Не надо разыгрывать передо мной дурно воспитанную девчонку, — отпарировала Майола. — Лучше задумайтесь о том, как вам повезло устроиться прислугой в ресторан. Возможно, большинство клиентов удивляются, что вы не в форме номер один. Я думаю, что до женщин вашего возраста просто еще не дошла очередь! Дети мои! — решительно поднялась с места Майола. — Мне осточертела эта забегаловка! Вечно здесь норовят заткнуть рот!
  — Ну и девчонка эта Майола, — сказал, улыбаясь, Грили. — Совсем не меняется.
  Она посмотрела на него нахальным взглядом:
  — Вы считаете, что я стала бы лучше, если бы изменилась? — сказала она.
  — Не думаю! — внезапно вмешался Фоуден, искоса поглядывая на нее. — Вы мне нравитесь такой, какая есть!
  — Восхитительно! — лукаво улыбнулась Майола. — Давайте удерем отсюда. Пойдем ко мне. Хотите верьте, хотите нет, но у меня дома сохранились не то две, не то три бутылки настоящего коньяка и еще кое-что… Ну, как, идет?
  — Конечно, идет! — ответил Грили.
  — Да, я согласен на что угодно! — сказал Фоуден.
  — Отлично! — засмеялась Майола. — Для начала попробуем поймать такси. Иногда удаются даже такие невероятные вещи!
  …У Грили трещала голова. Он сидел, откинувшись на спинку мягкого кресла, искоса поглядывая на Фоудена, допивавшего коньяк с содовой. «У этого типа луженый желудок, — меланхолично подумал Грили. — Я-то думал оказаться сильнее, но он перепил меня вчистую».
  На каминных часах закуковала кукушка. Сбоку у часов открылась маленькая дверца, оттуда высунулась птичка. Майола, взгромоздившись на высокий табурет у пианино, сгорбилась, снимая туфлю. Велюровый халат, который она надела по возвращении домой, распахнулся, обнажив ногу, обтянутую шелковым чулком. Фоуден заметил это и с улыбкой подмигнул Грили.
  Кукушка все куковала. Майола наконец расшнуровала свою туфлю. Она швырнула ее, не целясь, в сторону камина и угодила как раз в часы. Они рухнули на ковер кверху циферблатом, но кукование не прекратилось.
  — Ну и часы, — сердито сказала Майола. — Чтоб они провалились. Ненавижу их! Только усну, они будят меня среди ночи, а вот когда хочу проснуться, никогда их не слышу!
  — Зачем так огорчаться! — сказал Грили, с удивлением вслушиваясь в свой охрипший голос и прикидывая, сколько же стаканов коньяка с содовой успел он выпить за вечер. Фоуден полулежал в кресле и чувствовал себя счастливо и беззаботно. Он сохранял совершенно нормальный вид, лишь глаза блестели больше обычного.
  — Не знаю, как вы себя чувствуете, — сказала Майола заплетающимся языком, — а я вот слегка навеселе, не то что опьянела, а так… чуточку наклюкалась…
  Она развернулась на табурете у пианино и заиграла мелодию популярной песни, напевая: «Ах, возьми меня всю, я очарована тобой!..» У нее оказался приятный голос. Во время пения она рассеянно поглядывала на Фоудена.
  Когда она замолчала, Грили спросил:
  — А что скажут соседи? В одну такую прекрасную ночь кто-нибудь из них убьет вас!
  — Нет у меня никаких соседей, — сказала Майола. — Под нами магазин, а наверху свободные комнаты. Я тут царствую совсем одна. Абсолютная монархия!
  Она снова принялась петь. Песня была сентиментальная, меланхолическая и в то же время страстная. Грили подумал, что на сцене Майола быстро сделала бы себе состояние.
  Фоуден встал и подошел к пианино:
  — Скажите, Майола, кто-нибудь говорил вам, что вы очень красивы?
  — Вам очень хочется это знать? — спросила она, поднимая на него глаза. — Я не верю тому, что говорит большинство мужчин, — и добавила с полушутливым-полусерьезным видом: — Знаете ли, Фоуди-Воуди… Всякий раз, когда говорят, что я красива, я жду: интересно, о чем на этот раз меня попросят?
  — Значит, вам надо разгадывать две загадки? — засмеялся Фоуден. — У вас очень красивые ноги, Майола, — продолжал он.
  — В самом деле? Вы находите? Мне кажется, что это я тоже где-то слышала! Лучше выпьем еще чего-нибудь!
  Она встала и пошла на слегка заплетающихся ногах к буфету. «Или ей действительно ударило в голову, или она чертовски хорошая актриса», — подумал Грили и закурил сигарету.
  Майола опустилась на колени и открыла дверцы. Заглянула внутрь и вдруг совершенно недвусмысленно выругалась. Потом сказала:
  — Ну, это уже чересчур! Смотрите, совершенно пустая, — вытащила она бутылку. — Нет у нас больше коньяка!
  — Вам нужно все запирать на ключ, — заметил Фоуден каким-то отрешенным тоном.
  — Нет, каково! — кипятилась Майола. — Это все та дрянь, которая приходит делать уборку! Я думаю, она сперла мою водку! Черт бы побрал эту бабу!
  — Почему бы вам ее не рассчитать? — спросил Фоуден.
  — Не стройте из себя идиота, — сердито ответила Майола. — Сейчас можно считать себя счастливчиком, если удастся найти хоть кого-нибудь, кто согласился бы заниматься хозяйством. Вам, видно, никто не говорил, что идет война?
  — Да! В самом деле! — язвительно ответил Фоуден. — Я уже где-то об этом слышал.
  Майола принялась обследовать внутренность буфета.
  — Знаете, друзья, мы влипли в гадкую историю!
  — В какую же? — спросил Грили.
  — В историю со спиртным! — проговорила Майола. — То есть без спиртного! Выпить нечего! Эй! Погодите-ка минутку! А это что? — и вытащила бутылку.
  Она встала и принялась внимательно исследовать этикетку, склонив голову набок. И вдруг воскликнула тоном драматической актрисы:
  — О нет! Что угодно, только не это!
  — Что такого плохого в этой бутылке? — осведомился Грили. Он подумал: «Кажется, она готовится сделать то, ради чего мы здесь очутились. Интересно, как она за это возьмется?»
  — Как что плохого? — возмутилась Майола. — Послушайте, Хорейс, я уж лучше выпью яд, чем попробую вот это!
  Фоуден подошел к ней и взял бутылку у нее из рук. Он засмеялся:
  — Да ведь это отличная штука!
  — «Отличная»! — передразнила Майола. — Вы хоть знаете, что это такое?
  — Еще бы мне не знать! Я выпил этого на своем веку порядочно. Это же арака!
  — Не верьте, — сказала Майола, — это чистый купорос! У меня была еще одна такая бутылка, и я выпила из нее всего два стаканчика, не больше, полгода тому назад. Больше недели я провалялась!
  Фоуден расхохотался и обвил рукой талию Майолы. В левой руке он сжимал бутылку. Поглядев на девушку, он сказал:
  — Я пил ее литрами. В той стране, откуда я прибыл, можно разжиться большим количеством этого пойла, но там его не разливают по таким красивым бутылкам. От него слегка пьянеешь, вот и все. Ничего плохого с вами не произойдет.
  — Может быть, — сказала Майола. — Но мне этот напиток уже сослужил плохую службу.
  — Вы еще не окончили свой спор из-за хмельного? — вмешался Грили. — Я могу пить буквально все, что льется из бутылки.
  Майола вывернулась из объятий Фоудена, подошла к Грили и сказала:
  — Хорейс! Вы считаете, себя совершенно трезвым?
  — Понятия не имею, — ответил Грили. — Но пить еще могу, и все, что угодно.
  — Не знаю, — сказала Майола. — А сколько стаканов вы можете выпить, чтобы не опьянеть?
  — Не знаю, — ответил Грили, — и не помню, когда в последний раз напивался допьяна!
  Майола вертела на пальце перстень, украшенный крупной камеей. Она повернула его так, что камея оказалась внизу.
  Фоуден стоял, прислонившись к буфету, держа бутылку в правой руке.
  — Уж не хотите ли вы сказать, Хорейс, что вообще никогда не пьянеете? — спросил он.
  — Не знаю, — ответил Грили, — просто не могу припомнить свой последний сеанс пьянотерапии.
  Майола подмигнула Фоудену и сказала Грили:
  — Слушайте, хитрец вы этакий, вот мы что сделаем. Выпейте-ка из моей бутылки хороший глоток, и если спустя десять минут у вас все еще будет голова на плечах, я вам обещаю что-то небывалое!
  Фоуден поднял с ковра туфлю Майолы и отнес ей. Она, обуваясь, обняла его за шею.
  — Что это еще такое?! — возмущенно воскликнул Грили. — Вы решили меня напоить, чтобы я совсем потерял голову? Ну ладно, попробуйте! Я будут пить все то же, что и вы, мне это глубоко безразлично.
  — Не волнуйтесь, Хорейс! — воскликнул Фоуден. — Ничего с вами не будет от этой штуки. Между нами, это вовсе не сироп для маленьких девочек. Это напиток для крепких парней! — и он притянул к себе Майолу.
  — Довольно пить! — сказала она. — Я больше не играю.
  — Ну, Майола! Вы же не сдаетесь? Примите хоть капельку, а? Ну, хоть четверть того, что мы выпьем? — и он подмигнул Грили.
  — Нет, мой старенький Фоуди-Воуди, мне кажется, что вы имеете на меня виды. Наверное, вы воображаете, что, выпив капельку из этой бутылки, я буду к вашим услугам, не так ли? В этом состоит ваш план?
  — Нет, — возразил с улыбкой Фоуден, — Никогда в жизни!
  — Как же, вы бы постеснялись… — сказала Майола, — Такой невинный, прямо как младенец. Я полна доверия!..
  Она отобрала у него бутылку, вернулась к буфету, открыла ящик. Вынула штопор и, зажав бутылку между коленками, открыла ее.
  — Между нами, Хорейс, у Майолы замечательные коленки.
  — Да, уж тут все натуральное, без подделки.
  Пробка выскочила с сухим хлопком. Майола нырнула в буфет и достала три бокала. Два из них она налила до краев, в третий немного плеснула со словами:
  — Это неразумно, но пусть мне будет хуже!
  Она поднесла бокал к губам. Все втроем они отпили несколько глотков. Грили почувствовал, как водка обожгла ему язык и горло. Он поставил свой бокал на стол.
  — Недурно! — сказал он. — Во всяком случае, лучше, чем ничего.
  — Я люблю ее не меньше, чем джин, — сказал Фоуден. — Наверное, потому что привык.
  — Ах, так? — сказала Майола. — Может, повторите свой трюк? Я в этом больше не участвую. Не выношу этот купорос.
  Она вновь наполнила бокалы обоих мужчин.
  — За ваше здоровье! — сказал Грили. — Он залпом проглотил свою порцию. Фоуден посмотрел на него и скептически улыбнулся:
  — Хорейс, вы совершенно невероятный тип. Я еще не видывал человека, способного столько выпить. Сколько вы успели проглотить до встречи со мной?
  — Да так, ничего особенного. Несколько кружек пива. — Фоуден проглотил стакан «купороса» не поморщившись, подошел к буфету, поставил свой стакан на место и вдруг рухнул на коврик и остался лежать неподвижный, как бревно.
  — Слава богу, наконец-то! — вздохнула Майола.
  Грили поднялся со своего места, подошел к Фоудену и, наклонившись над ним, констатировал:
  — Так и есть, он отправился в страну сновидений! Как вам это удалось?
  Майола подняла левую руку ладонью к Грили. Он заметил, что камея в перстне сдвинута, а в углублении еще поблескивали крошки белого порошка.
  — Сколько времени он еще так проваляется?
  — Все зависит от организма, — ответила она, — а этот парень здоровый, как конь. Через час уже может прийти в себя. Но пусть это вас не волнует. Я смогу продержать его в таком состоянии, сколько понадобится.
  Грили вынул из кармана пачку «Плейерс» и предложил Майоле сигарету. Некоторое время они молча курили, глядя на Фоудена.
  — Чертовски неприятно, — заговорил Грили, — что пришлось прибегнуть к такому способу действий. Это продувная бестия. Очнувшись, он станет дьявольски подозрителен.
  — Не станет, — небрежно отозвалась девушка. — Мы с вами будем очень осмотрительны.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил Грили.
  — Делайте то, что вам нужно, и поскорее возвращайтесь. Я сразу же дам вам малую дозу того самого вещества, проглочу капельку этого снадобья, — тут она вздохнула. — Подумать только, что мне приходится делать во имя Британии!
  — Что вы, Майола, — иронически улыбнулся Грили. — Готов поручиться, что вам нравится это ремесло.
  — Еще чего! — возразила девушка. — Это не ремесло, а времяпрепровождение.
  Грили наклонился над Фоуденом и быстро обыскал его. В левом кармане брюк он обнаружил связку всего из двух ключей.
  — Это мне и нужно, — заявил он, поднимаясь. — Это наверняка ключ от входной двери, а вот этот — от комнаты. Зайду посмотрю, как там обстоят дела.
  — Хорошо! Желаю удачи. Только не шумите, не то вас, чего доброго, примут за грабителя и пристукнут.
  — Подите скажите своей мамаше, чтобы вытерла вам нос, Майола! — сердито ответил Грили.
  — Ладно, ладно! А что мне делать с этим вот экземпляром в ваше отсутствие? Оставить его валяться просто так?
  — Ни в коем случае. Хорошенько осмотрите все, включая метки из прачечной, вплоть до нижнего белья. И не теряйте времени, иначе вам крепко не поздоровится, если он очухается раньше времени и застанет вас за этим интересным занятием.
  — Можете меня не учить, — расхохоталась Майола. — Ручаюсь, что у него возникнут по этому поводу совсем другие мысли!
  Грили вышел в коридор. Она — следом за ним и спросила:
  — У вас что, нет пальто?
  — Я ею никогда не ношу, — ответил он. — До скорого, Майола!
  — Когда вы вернетесь? Не забудьте, что мы должны уложиться в срок с этим нашим спектаклем.
  — Я знаю, — ответил Грили. — Если повезет, вернусь через час. А вы не забудьте, — он кивнул в сторону гостиной, — подвергнуть нашего друга тщательному обыску. Всего хорошего! — с этими словами он открыл дверь и вышел.
  
  Светловолосая секретарша Куэйла сидела, подперев голову руками и неподвижно глядя в пустоту. Она очень устала, и лишь слегка повернула запястье с часами и скосила глаза, употребив минимум усилий, чтобы узнать, что уже два часа ночи.
  Просто смешно находиться на работе в такое время! И, между прочим, нечего жаловаться на усталость. Сама виновата! Ведь дал же ей Куэйл шесть часов отдыха после полудня — нужно было как следует отдохнуть! Интересно, что сейчас поделывает Куэйл? Она прислушалась. Ни один звук не доносился из смежной квартиры. Но ведь, как правило, Куэйл не издавал ни малейшего шума при своих перемещениях. Полно, да спал ли он когда-нибудь вообще? Она поклялась хорошенько воспользоваться отпуском, если таковой все же будет ей предоставлен. Нужно поехать в спокойное место и ни о чем не думать. Постараться выбросить из головы Куэйла и длинный список имен и телефонов, постоянно присутствующий в уме. Думать только о себе и, разумеется, о Юстасе. Где сейчас находится Юстас и волны, какого моря бороздит его торпедный катер? Он всю жизнь хотел быть архитектором, а сейчас он на флоте, и ему так идет его военно-морская форма. Он стал хорошим моряком и пока выходил целым и невредимым из всех операций.
  Конечно же, Куэйл даст ей недельный отпуск, если только не произойдет ничего непредвиденного. А кто знает, что может произойти! Блондинка знала не так уж много об организации Куэйла, но, обладая незаурядным умом, догадывалась, что, собственно, происходит.
  Она подумала, что и самому Куэйлу должна бы осточертеть такая жизнь. Всегда носиться туда-сюда в поисках людей, разрабатывать планы, подготавливать операции, стараясь одержать верх над противником и наверстать упущенное нами в период между двумя войнами, тогда как германские службы ожесточенно работали день и ночь.
  Она зевнула. И тут же вспомнила о людях, которые встречались с Куэйлом, звонили в контору, а потом по той или иной причине переставали это делать.
  Она вспомнила о Мессенэе — ничего не скажешь, приятный человек! О маленькой брюнетке Дюфур и начинавшей седеть женщине по фамилии Суизен. О ее судьбе ей было известно все. Ее нашли в кювете у Сент-Элбанса в ужасном состоянии, размолотую в пыль колесами машины.
  Полиция заявила, что она попала под машину, которая протащила труп по шоссе. В одном из картотечных ящиков хранилась фотография ее останков. Казалось, что кто-то из чистого садизма несколько раз проехался туда и обратно по телу этой несчастной жертвы.
  Куэйл, выведенный из себя этим ужасным случаем, ругался не переставая весь день.
  Интересно, чтобы сказал Юстас, узнав, в чем на самом деле заключалась ее служба? «При первой же встрече, — подумала она, — надену форму. Он просто ахнет. Но как ему все объяснить?» Она числилась в офицерском звании в женском авиационном полку, как сообщил ей Куэйл, приучаясь волей-неволей к дисциплине и молчанию. Итак, она молчала. Нужно было уметь молчать, работая у Куэйла. Он был любезным, а временами становился чрезвычайно суров. От нее не ускользнули несколько многозначительных эпизодов. Она умела делать выводы.
  Сегодня «на ковре» находился Феллс. Она испытывала к нему слабость. Он был вежлив и практически у всех вызывал благожелательные чувства. Она чувствовала, что ему удалось разбудить ее любопытство. Когда кто-нибудь приходил прямо в бюро для беседы с Куэйлом, как сейчас Феллс, это означало, что происходило нечто чрезвычайно серьезное. Она подметила еще кое-что. Очень часто после специальной встречи с Куэйлом люди исчезали и больше никогда не звонили. Возможно, думала она, что Куэйл отправлял их с поручением за границу. Во всяком случае, она надеялась, что они живы и здоровы. Она предположила, что Куэйл собирается послать на задание и Феллса. У Куэйла — это было ей известно — находилось множество агентов во Франции. Возможно, и Феллсу предстояло отправиться туда.
  Вдруг зазвонил телефон. Блондинка подняла трубку. Звонил Грили.
  — Алло! — сказал он. — Мистер Куэйл дома?
  — Это вы, мистер Грили? — отозвалась девушка. — Не кладите трубку. Соединяю.
  Она позвонила в спальню Куэйлу:
  — Мистер Куэйл? Вам звонит мистер Грили.
  — Соедините! — отозвался Куэйл.
  Секретарша подключила линию.
  — Ну, Грили, как дела? — поинтересовался Куэйл. — Все в порядке?
  — Не очень! — ответил Грили. — Мы были в «Серебряном сапоге». Встретили Майолу. В конце концов, оказались у нее. Все сошло хорошо. Я только что из квартиры Фоудена. Обыскал все, что можно.
  — Вам легко удалось к нему войти? — спросил Куэйл.
  — Легко, — ответил Грили. — С помощью его же ключей.
  — Вы… что-нибудь нашли?
  — Ничего, — ответил Грили. — Абсолютно ничего. Может быть, больше повезло Майоле при личном обыске. Я возвращаюсь!
  — Она ничего не найдет, — сказал Куэйл. — На нем все новое, куплено в Англии. С этой стороны мы потерпели фиаско.
  — Боюсь, что вы правы, мистер Куэйл.
  — У вас есть еще, что мне сказать?
  — Да. Сегодня до встречи с Майолой я разговаривал с Фоуденом, который сказал мне, что завтра вечером должен увидеться с Феллсом. Спросил, не называла ли Зилла в разговоре со мной такого имени. Я сказал, что не называла вообще никаких имен, поскольку не слишком доверяла мне. Он также сообщил, что Феллс собирается отдать ему остаток названной суммы. Дал мне сто фунтов и пообещал дать еще больше в следующий раз. Сказал, что зайдет ко мне завтра вечером, скорее всего, поздно. Это представляется вполне вероятным.
  — Да, — подтвердил Куэйл. — Тут имеются шансы за и против. Интересно, когда же он собирается к вам зайти?
  Грили сказал после минутного размышления:
  — Если его беседа с Феллсом затянется больше, чем на два часа, они договорятся продолжить ее на следующий день. Будут еще указания, мистер Куэйл?
  — Да, немного. Вам, разумеется, надо вернуться к Майоле. И не забудьте: если завтра Фоуден не придет к вам до половины одиннадцатого, то обязательно позвоните мне.
  — Конечно, — сказал Грили.
  После небольшой паузы он заговорил вновь:
  — Извините, мистер Куэйл. Как вы считаете, может, было бы неплохо последить за ним днем? Мы бы тогда знали, что он замышляет.
  — Спасибо за вашу подсказку, Грили, но я кое-что и так знаю об этом. К тому же я не осмеливаюсь следить за Фоуденом. Он слишком умен. Если у него появится малейшее подозрение, что за ним следят, то ситуация намного осложнится.
  — Ясно, — сказал Грили. — До свидания, мистер Куэйл.
  — Спокойной ночи, Грили, — отозвался Куэйл.
  
  …Майола с сигаретой в зубах открыла дверь:
  — Входите, Хорейс. Он еще без сознания. Вы нашли то, что искали?
  — Нет, — ответил Грили. — Ни малейшего везения.
  — Зачем же мы тогда надрывались? — разочарованно спросила Майола, вынимая изо рта сигарету.
  — Вы давно работаете у Куэйла? — спросил он вместо ответа.
  — Года три. А почему вы спрашиваете?
  — Достаточно давно, чтобы не задавать вопросов, верно?
  — Ладно, ладно! — проворчала Майола. — Нечего передо мной важничать. Поймите, я женщина и, следовательно, любопытна.
  — Любопытство, и больше ничего, сгубило Еву, — ответил он.
  Они вошли в гостиную. Фоуден лежал, вытянувшись на диване.
  — Ну и ну! — воскликнул Грили. — Да вы, черт возьми, силачка! Как вам удалось перетащить этого здоровенного типа на тахту?
  — Вас это удивляет? — расхохоталась Майола. — Вы меня просто не знаете! Приходилось поднимать кое-что потяжелее, чем вот это! — она подошла к буфету и остановилась, глядя на Фоудена.
  — Надо признать, что у этого типа крепкие нервы, — продолжала она. — Представьте себе, к нему начало возвращаться сознание примерно полчаса назад. Крепкий у него котелок, ничего не скажешь!
  — И что же вы сделали? — спросил Грили.
  — Очень просто, — ответила она. — Сумела выкрутиться, как всегда. У меня тут имеется кое-что в бутылочке.
  — Неплохая работа, — заметил Грили. — Что же там было?
  — Не знаю, — пожала плечами девушка. — Мне дал ее Куэйл!
  — Так значит, вам не впервые приходится этим заниматься? У вас, похоже, немалый опыт в делах такого сорта.
  — Это мое личное дело. Кажется, теперь становитесь любопытным вы.
  — Ну, ладно, — улыбнулся Грили. — Теперь поговорим о делах. Вы осмотрели нашего приятеля?
  Майола кивнула.
  — Ничего тайного. Все, что на нем, совершенно новое. В бумажнике деньги и удостоверение личности, полученное в порту прибытия. А что вы рассчитывали обнаружить, уж не драгоценности ли короны?
  Майола подошла к столу, взяла два бокала, свой и Грили, со словами:
  — Ну вот, новые сложности! Надо все проделать артистически!
  — Вы хотите сказать, что я должен выпить эту гнусную смесь со снотворным?
  — Да, и мне тоже придется выпить эту мерзость, иначе у него возникнут подозрения. Он хоть видел, как я пила эту омерзительную сивуху?
  — Разумеется, видел. Майола, вы просто героиня, вас непременно наградят медалью.
  — Вы смеетесь надо мной! — сказала она. — Завтра я буду вся желтая, с заплывшими глазами… Фу!.. Но не будем больше об этом говорить.
  Она налила немного жидкости из бутылки в каждый из двух бокалов, затем вышла в свою спальню, а вскоре вернулась с маленькой картонной коробочкой. В оба стакана она всыпала по нескольку крупинок белого порошка.
  — Я дам вам очень слабую дозу, — сказала она, — но, будьте уверены, снадобье подействует!
  — А как оно действует? — спросил Грили.
  — Почувствуете себя больным, будет кошмарное головокружение, а потом все пройдет.
  Грили поднял свой бокал:
  — В таком случае, за ваше здоровье, Майола!
  — И за ваше! — ответила она.
  Они опустошили свои бокалы. Грили сел в кресло. Майола не без изящества устроилась на коврике у камина, уперевшись спиной в буфет. Грили, посмотрев на нее, нашел, что она очень мило выглядит.
  Она была почти так же красива, как Зилла Стивенсон. Ей-богу, жизнь — это трагедия, подумалось ему: появилась Зилла и вскоре исчезла навсегда. Вот еще одна красивая девушка, которую он, возможно, больше никогда не увидит после этой ночи. К сожалению, всегда не хватает времени на приятные знакомства. Вдруг он почувствовал ужасную сонливость. Комната стала погружаться в темноту.
  Глава 11
  Среди друзей
  I
  Пробило семь часов. Феллс сидел за письменным столом в углу гостиной и писал письмо.
  «Дорогая Танжер!
  Благодарю вас за ваше письмо. Вы, безусловно, правы во всем. Вчера я побеседовал с К. Он рассказал мне все о вас и ясно дал понять, почему он вам посоветовал уехать из Лондона. Он прав, полагая, что нам с вами в данный момент лучше не видеться. Он думает, что мой мозг, сосредоточенный на выполнении важного поручения, подведет меня оттого, что я вас люблю. Но он ошибается. Я столько лет отдал этой работе, что совершенно ясно представляю себе, что не имею права нарушать планы Куэйла. Но Куэйл никогда ничего не оставляет на волю случая. Он очень предусмотрителен и смел, возможно, больше, чем кто бы то ни было из нас, так как, постоянно рискуя, он заботится и волнуется о тех, кто выполняет его задания. Я надеюсь выполнить его поручение в точности. Если мне все удастся, то мы сможем реализовать наши планы и, возможно, будем счастливы».
  Письмо скользнуло в щель почтового ящика на углу. Вернувшись, он застал в коридоре свою квартирную хозяйку. Она сказала:
  — Господин, которого вы ожидали, пришел. Я велела ему подняться к вам.
  — Спасибо, — поблагодарил Феллс и пошел вверх по лестнице.
  В комнате перед камином стоял Фоуден. Он расстегнул пальто и положил шляпу на стул. Правую руку он держал в кармане пальто. В левой дымилась сигарета. Феллс тихо закрыл за собой дверь и с дружелюбной улыбкой посмотрел на Фоудена.
  — Привет, Феллс! — сказал Фоуден. — Счастлив вас видеть.
  — Снимите пальто, — предложил Феллс.
  — Спасибо, — ответил Фоуден. — Он снял пальто и повесил на стул, где уже лежала его шляпа. Он вернулся к камину и сказал спокойным тоном:
  — Давайте сразу устраним формальности. Я думаю, вы знаете, кто я такой.
  — Нет, — ответил Феллс. — Но могу сравнительно легко догадаться.
  — Ваша догадка верна, — кивнул Фоуден. — Я — Эмиль Райнек, к вашим услугам. Я полагаю, что могу считать себя доверенным лицом герра Шликена.
  С этими словами он протянул ладонь для рукопожатия. Феллс, все так же с улыбкой, пересек комнату и пожал ему руку.
  — Это значительно упрощает процедуру, — сказал он, — но, по-видимому, будет лучше, если я и в дальнейшем буду называть вас Фоуденом.
  — Почему бы и нет? Фамилия достаточно забавная, да к тому же успела сослужить неплохую службу. Значит, до того, как мне удастся отряхнуть английскую пыль с башмаков, я буду зваться Фоуденом.
  — Вы владеете английским в совершенстве, — констатировал Феллс. — Я всегда восхищался тем, как Шликену удается вышколить свой персонал.
  — Я и должен владеть языком в совершенстве. В этой стране я провел около десяти лет. Знаете ли, — сообщил он в неожиданном приливе гордости, — я даже могу разговаривать с манчестерским произношением!
  — У вас еще одно бесценное качество, — заметил Феллс — Вы, кажется, не обделены чувством юмора, что, в общем-то, не характерно для агентов Шликена.
  — Между нами, — небрежно заметил Фоуден, — зачастую агенты Шликена принимают себя чересчур всерьез. Чтобы успешно заниматься моей работой, надо быть готовым ко всему, а в таком случае чувство юмора нисколько не помешает. Вам, например, не кажется, что мы с вами находимся в довольно-таки забавном положении?
  — Да, в чертовски забавном, — согласился Феллс. — Почти невероятном.
  — Вот именно, — сказал Фоуден. — Тем не менее, все просто! Давайте-ка присядем. Я хотел бы вам кое-что объяснить. По крайней мере, это входит в мои обязанности.
  Они оба устроились поближе к огню.
  — Вот вкратце положение дел, — начал Фоуден. — Вы сами должны его оценить. Вы знаете, что война началась довольно неожиданно для нас. Мы не думали, что англичане пустят все ко дну в течение двух или трех месяцев. Когда была объявлена война, я находился в Берлине у Шликена. Мы сверили списки всех агентов, находящихся на службе. Многие агенты наружной разведки и сотрудники секретных служб не успели вернуться в Германию. Они были рассеяны по всему свету. На месте Шликена многие приложили бы нечеловеческие усилия для их репатриации и наверняка потеряли бы половину. Вернуться смогли бы от силы пятьдесят процентов, и что толку? — он с удовольствием выпустил облако синеватого дыма и продолжал:
  — Тут и проявилась гениальность Шликена. Мы сидели вдвоем в его бюро на Фридрихштрассе за стаканом коньяка. Вдруг он сказал: Эмиль, у меня возникла одна идея. Мы оставим всех наших зарубежных агентов в их странах. Оставим на месте всех, кого знаем и к кому питаем доверие. Даже не будем пытаться установить с ними связь». Это была, безусловно, блестящая идея. Вот именно, блестящая, — продолжал Фоуден, выпуская кольца сизого дыма. — В нескольких словах: мы оставляем нашего резидента на месте. Он, разумеется, живет под чужим именем и становится другой личностью. Вернуться в Германию он не может. К нему не посылают связных. Что ему делать? Он не получает никаких денег на расходы. Его коммуникации перерезаны, да к тому же с его стороны было бы чистейшим безумием ими воспользоваться. Один или два круглых идиота так и поступили, и англичане их, разумеется, сцапали. Шликен был готов и к этому. Те, кому не хватает ума, сами заслужили такую долю.
  — А другие? — спросил Феллс.
  — Вы прекрасно можете себе представить, что произошло с другими. Посредственности, как и предполагал Шликен, постарались натурализоваться в своих странах и получить какую-нибудь работу. Пристроились, не теряя надежды когда-нибудь вернуться в Германию. А самые способные постарались создать себе устойчивое положение. Их считали французами или англичанами. И при наличии ума, а также неплохого начального обучения ремеслу они смогли войти в контакт с секретными службами Великобритании. И продолжали служить Германии в надежде вернуться на землю рейха не просто так, а с ценной информацией!
  — Все ясно, — кивнул Феллс.
  — Когда мы дошли по списку до вашего имени, — продолжал Фоуден, — то Шликен сказал: «Я знаю, что сделает Феллс. Он ненавидит англичан. Они обошлись с ним со всей возможной несправедливостью. Они выгнали его из армии. Они заключили его в тюрьму. Они опозорили его доброе имя. Его энергия и верность долгу превратились в ненависть, которая послужит нашим интересам. Вот увидите, Феллс еще докажет свою сообразительность!»
  Фоуден сделал затяжку, наполняя горло дымом и выпуская его понемногу. Он продолжал:
  — Шликен держался того мнения, что какая-либо из секретных служб прибегнет к услугам Феллса, а он не упустит случая для тайной работы. Англичане, безусловно, не будут знать о том, что он был агентом Шликена! Вы поняли?
  — Шликен просто гений, — ответил Феллс. — Он досконально знает не только свою работу, но и человеческую психологию.
  — Вот именно, — подтвердил Фоуден. — Вы вполне отдаете себе отчет, в какой мере ему удалось вас понять. Я прекрасно помню эту нашу с ним беседу. Он сидел за столом, глядя на меня поверх стакана с коньяком, и его глаза блестели за стеклами пенсне. Вы помните его пронзительные глазки, его острый нос — точь-в-точь лезвие бритвы?! Он пристально посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал: «Остается только одно — оставить Феллса на месте на год-два, сколько придется, и дать ему шанс проявить себя с наилучшей стороны. И тогда, дорогой Эмиль, настанет время, и мы отправим вас на розыски нашего верного друга Феллса!»
  — Это было умно задумано, — сказал Феллс. — Блестящая работа, Фоуден!
  — Бесспорно, — подтвердил Фоуден. — Я покинул Марокко и приехал сюда. Годами я разыгрывал комедию для англичан. Навязывался дважды к английским властям, якобы для того, чтобы вручить им ценные сведения о Германии. Они все знали сами, но это должно было подтвердить подлинность моей информации. Потом, когда я сумел создать впечатление, что располагаю поистине сенсационными сведениями, они были рады впустить в Англию моряка Фоудена, младшего офицера, годами плававшего на каботажнике у марокканских берегов. Но даже если мы признаем гениальность Шликена, то мы еще не оценили ее в полной мере! Слушайте!
  Он наклонился вперед. Его глаза сверкали. Феллс понял, что этот человек обожал свою профессию, что полное напряжение сил и опасность были для него чем-то вроде тонизирующего средства.
  — Я сказал Шликену: предположим, что вы ошибаетесь в Феллсе, вдруг он переметнулся на другую сторону, и через год или два, когда вы отправите меня на его поиски, я попаду в ловушку. Знаете, что он мне ответил? Можете хотя бы представить?
  — Нет, не могу, — ответил Феллс, — но готов спорить, что это была просто находка!
  — И впрямь, это была находка. Вот что он мне ответил: «Предположим, что Феллс действительно нас предал. Допустим, что из скрытого ли патриотизма или от вульгарной нехватки денег или по какой другой причине Феллс снова решил стать примерным англичанином и служить этой бесовской породе! Допустим, он выболтает им все наши секреты… Отлично!
  Обойдемся без него. Более того: представим, что вы нашли его, а Феллс оказался предателем. Вы должны сохранять полное спокойствие. Они решат, что и Феллс, и мы работаем на них. Мы забросили Феллса в Англию и сможем вернуть его в Германию. Они подумают, что один из их многочисленных агентов в Германии сможет войти с ним в контакт».
  — Не правда ли, гениально? И что еще более важно, соответствует действительности.
  Феллс промолчал. Он подумал: «Старик Феллс, что бы ты ни сказал, что бы ты ни сделал — ты в ловушке! Каковы бы ни были их тайные намерения, тебе конец. У Шликена дьявольская ловкость. Ты им нужен в качестве заложника. Так или иначе, тебе крышка!»
  Вслух он сказал:
  — Да, герр Шликен мне польстил. Я-то думал, что он знает меня лучше. Неужели бы я захотел сделать хоть что-нибудь для англичан после того, как они со мною обошлись подобным образом?
  — Вот именно! — кивнул Фоуден. — В точности это я ему и высказал. Он и сам прекрасно это знает. В то же время вы должны признать, что теория демонстрирует: мы ничего не оставляем на волю случая.
  — Я буду, счастлив, удрать отсюда, — заявил Феллс. — Мне осточертела эта страна. Шликен отлично знает, что я думаю об этой проклятой дыре и ее обитателях!
  — Мой друг, ваше желание вот-вот исполнится! — любезно улыбнулся Фоуден. — Откровенно говоря, все складывается превосходно! Наш добрый друг мистер Куэйл считает, что мы заперлись в комнате, и я выкладываю вам свои сведения, за которые он дает мне пять тысяч фунтов.
  — Именно так, — ответил Феллс. — Кстати, у меня при себе причитающиеся вам четыре тысячи фунтов.
  — Не думаю, — криво улыбнулся Фоуден, — чтобы они нам очень пригодились. Но это просто непередаваемо! Вместо того, чтобы у меня разживаться информацией, вы через два дня будете в Германии! Привезете Шликену результаты опыта, приобретенного вами за три года войны. У вас, должно быть, накопилось столько воспоминаний, что хватит на целую книгу.
  — Пожалуй, не меньше, чем на полдюжины книг! — отозвался Феллс. Он взял еще одну сигарету и не без удовольствия отметил, что его пальцы не дрожат. — Каковы ваши планы? — осведомился он.
  — Надо действовать быстро, — ответил Фоуден. — Все готово. Все улажено. У нас превосходные отходные пути из Англии: дорога, еще не попавшая под подозрение наших добрых друзей англичан. Мы ею и воспользуемся. Тем временем надо уйти отсюда на случай, если мистер Куэйл проявит чрезмерное любопытство. Но я думаю, что у него окажется достаточно ловкости, чтобы не возбудить ничьих подозрений. Но кто может поручиться заранее! Предлагаю: возьмите пальто и шляпу, прогуляемся, а потом вскочим в такси, чтобы сбить со следа возможных преследователей…
  Фоуден глубоко вздохнул и продолжал:
  — Господи, какое счастье! Я вернусь, наконец, в Германию. Там столько мест, которые я хочу посетить, столько дел переделать, со столькими женщинами встретиться! Шликен работает без передышки, вы же знаете. На этот раз, я надеюсь, он доверит мне нечто действительно важное. Я, ей-богу, заслужил, чтобы меня наградили… Да, кстати, — сказал он с улыбкой. — Вы тоже можете рассчитывать на награду. Вот увидите, он будет щедр к человеку, который сохранил ему верность до конца!
  — Я знаю, — сказал Феллс. — Шликен всегда был крайне справедлив к своим служащим.
  — Вот именно, — ответил Фоуден. — Он всегда был добр к преданным членам организации… Ну что, отправляемся?
  — Почему бы и нет? — согласился Феллс. Он вошел в спальню и захватил пальто и шляпу. Фоуден ждал его в гостиной. Он сказал:
  — Не оставлять же здесь все эти сигареты? Захватим с собой, хорошо?
  Он дружески улыбнулся Феллсу и стал набивать портсигар сигаретами из пачки, лежавшей на столе.
  — Вы совершенно правы, — сказал Феллс. — Вы все ухитряетесь предусмотреть, Фоуден.
  «Значит, — подумал он, — мы будем где-то скрываться до самого отъезда из Англии. Мы должны исчезнуть, не высовывать носа и даже не сможем зайти в табачный киоск. Вот почему он прихватил с собой мои сигареты!»
  Они спустились по лестнице. У самого выхода они увидели, что из подвала поднимается хозяйка. Она спросила:
  — Вы вернетесь поздно, мистер Феллс? Вы не ждете от кого-нибудь звонка по телефону?
  — Я вернусь не слишком поздно, — ответил Феллс, — и не думаю, чтобы кто-нибудь собирался мне звонить. Но если все же позвонят, скажите, что я предполагаю вернуться не позже одиннадцати.
  Она вновь спустилась в подвал. Фоуден открыл входную дверь, посторонился и шутливо сказал:
  — Только после вас, мой дорогой Феллс!
  — Спасибо, — ответил тот.
  Выходя, он оглянулся на дверь своей квартиры на верхней площадке. Это было очень уютное жилье. Он подумал, что больше никогда сюда не вернется.
  
  II
  Грили сидел у камина в комнате, служившей ему одновременно гостиной и спальней, и читал «Ивнинг ньюс». Он думал, что у солдат пустыни должна быть чрезвычайно тяжелая жизнь, но он был бы рад поменяться судьбой с кем-нибудь из них. Собственная жизнь казалась ему куда более тихой и бесцветной. Он посмотрел на часы. Было десять часов тридцать две минуты. Нужно было вспомнить еще об одном деле. Он подошел к телефону и набрал номер. Ответила ему секретарша Куэйла:
  — Это вы, мистер Грили?
  — Да, — ответил он, — конечно, это я!
  — Вы хотите что-нибудь передать?
  — Нет, передавать на словах ничего не нужно.
  — Хорошо, — ответила она, — через минуту я сообщу о вашем звонке мистеру Куэйлу. Он зайдет к вам через несколько минут. Будьте добры, откройте ему сами.
  — Да, — ответил Грили, — я буду его ждать.
  Он докурил сигарету, потом подошел к входной двери, отпер задвижку и остался ждать в темном коридоре. Куэйл прибыл через пять минут. Грили шел перед ним, показывая дорогу до своей комнаты. Когда они вошли, он бросил быстрый взгляд на Куэйла и увидел, что тот обеспокоен чем-то.
  — Ну что? — спросил Куэйл. — Никаких следов Фоудена? — Грили отрицательно покачал головой.
  — Вот оно что! Значит, они сворачивают лагерь, — озабоченно сказал Куэйл.
  Грили сел на стул у камина. «Черт меня побери, — подумал он, — если я знаю, что теперь будет. У Куэйла, похоже, нет никакого запасного выхода. Кто-то его переиграл», — и у него появилось пока еще смутное ощущение несчастья.
  — Расскажите мне в точности все, что произошло вчера вечером, — потребовал Куэйл.
  Грили все подробно изложил. Когда он закончил, Куэйл сказал:
  — Ну что же! Мы нисколько не продвинулись, но я и не ожидал найти что-нибудь ни в квартире Фоудена, ни на нем самом. Он для этого чересчур осмотрителен!
  — Да, — сказал Грили, — по виду он — прожженный плут.
  — Да, — согласился Куэйл, — он и должен быть таким.
  — Почему? — спросил Грили.
  Куэйл бегло улыбнулся и заходил широкими шагами по комнате:
  — Фоуден, — сказал он, — к вашему сведению, один из лучших агентов секретной службы Германии. Стопроцентный нацист. Очень ценный кадр. Вы только подумайте, как он говорит по-английски! А ведь, кроме того, он владеет еще тремя языками! Интересно, случается ли ему когда-нибудь хотя бы думать на своем родном языке!
  — Черт подери! — воскликнул Грили. — И верно — немец!
  — Да, — сказал Куэйл. — Немец, вне всякого сомнения. Долгое время ему все сходило с рук, и он решил, что победа за ним! Это тот еще хитрец, только держись!
  Грили ничего не ответил. Он не хотел задавать вопросов. Куэйл продолжал говорить:
  — Нет никакой причины для того, чтобы держать вас сейчас в неведении, Грили. До сих пор я не находил нужным сообщать вам все. Вы знаете мой принцип: сообщать агентам только необходимое для выполнения задания, и не более того.
  — Я знаю это, мистер Куэйл. Я даже полагаю, что ваша левая рука не знает, что делает правая. Возможно, вы и правы.
  — В нашей профессии, в частности, я действительно прав. Можете поверить в мою правоту. Но этот случай — исключение. Фоуден проявил много изобретательности в этом деле. Для операций в Марокко его подготовил и назначил Шликен, наиболее значительное лицо немецкой секретной службы. Раньше Фоуден был офицером германского военного флота. И ему было нетрудно найти место младшего офицера на каботажном судне. Не знал он только одного — что судовладелец, Эстальца, был одним из моих агентов.
  Грили присвистнул сквозь зубы:
  — Так вы знали все о нем с самого начала? — в его взгляде промелькнуло удивление, смешанное с восхищением.
  — О, да! — ответил Куэйл. — Я следил за его игрой и видел, как он пускал в ход каждую из своих пешек!
  — Знаете, мистер Куэйл… Мне иногда кажется, что мы вовсе не так глупы, как представляют себе многие люди!
  — Все познается в сравнении, — усмехнулся Куэйл. — Мы это узнаем точно еще до окончания войны… Итак, Эстальца знал, кто таков на самом деле Фоуден. Именно в это время Фоуден подготавливал свою авантюру с приездом в Лондон. Он дважды напрашивался на встречу с нашими властями в Марокко, обещая снабдить их сведениями о немцах. Очевидно, сведения действительно были точными, но не представляли особого интереса. Он затаил обиду на наших представителей за то, что не захотели его выслушать.
  Они не захотели его слушать, ибо видели насквозь! Об этом вовремя позаботился Эстальца. Тут и зародились у Фоудена подозрения по поводу Эстальцы, и через какое-то время его нашли убитым. Фоуден сообразил, что кто-нибудь, не лишенный способности логически мыслить, обязательно свяжет между собой эти два происшествия и установит участие Фоудена в этом «подвиге». Потому он позаботился о том, чтобы его отправили в вишистский концлагерь. Он и там успешно выдавал себя за другого, но, к несчастью, произошло кое-что, из-за чего его карты были основательно спутаны.
  Куэйл перестал расхаживать по комнате, выпустил облако сизого дыма и посмотрел на Грили:
  — Вы помните, — спросил он, — фотографию, которую он вам показывал? Снимок, сделанный в лагере?
  — Помню, — ответил Грили. — Он показывал мне его в порту, а потом вы обнаружили его за зеркальным столиком в спальне Зиллы Стивенсон.
  — Именно так, — подытожил Куэйл. — Роковым обстоятельством для Фоудена явилось то, что я уже знал кое-что об этой фотографии. Один из агентов послал мне такую же, указав на обороте имена людей, изображенных на карточке, а также очень ясно дал понять, кто такой Фоуден и какого рода деятельностью он занимался в Марокко.
  — Это предел всему! — вздохнул Грили.
  — Поэтому Фоуден и был вынужден убить Зиллу Стивенсон, — продолжал Куэйл. — Придя к ней домой, он начал рассказывать ей свою историю о Марокко и показал эту карточку, вынув из кармана. Вполне могу себе представить, что произошло потом. Она мгновенно узнала этот снимок, ведь тот, кто посылал его мне, был ее мужем. Она его горячо любила. И тут вдруг ей стало ясно, кто такой Фоуден. Он себя выдал. Бедняжка Зилла, — вздохнул Куэйл. — Вы вполне можете представить себе, что было дальше, не правда ли Грили? Он дал ей фотографию.
  Она ее разглядела. Он, вероятно, стоял перед камином, а она — ближе к двери в спальню. Какую она должна была испытать ненависть к человеку, погубившему ее мужа. Она, скорее всего, решила, что я не знаю, кем он является на самом деле, и что Фоуден торжествует, успев всех обвести вокруг пальца. Она потеряла голову. Зилла вышла в спальню, затем вернулась с фотографией в одной руке и револьвером в другой. Она собиралась, держа его под прицелом, позвонить мне для того, чтобы я его схватил!.. Бедная Зилла!
  — Все ясно, — сказал Грили. — Он прыгнул на нее, схватил ее руку с пистолетом и приставил к ее виску.
  — Да, — подтвердил Куэйл. — Все было кончено. Он полагал, что устранил внезапно возникшее перед ним препятствие. Я думаю, что во время борьбы Зилла зашвырнула фотографию в спальню, где она и завалилась за туалетный столик. Фоуден нисколько не встревожился, так как снимок не представлял для него особой ценности. Он, вероятнее всего, принял Зиллу за честолюбивую сверх меры девушку, работавшую в одной из наших секретных служб, заподозрившую его и пожелавшую передать в руки полиции. Вот он и не подумал о фотографии.
  — Но ведь он должен был испытывать страх и отдавать себе отчет в том, что здорово рискует!
  — Фоуден привык к любым рискованным испытаниям, — пожал плечами Куэйл. — Я думаю, ему это даже нравится. Во всяком случае, о Зилле он не беспокоился! Он знал, что мы не предпримем никаких шагов в этом направлении.
  Грили утвердительно кивнул. История стала проясняться.
  — Итак, — продолжал Куэйл, — после побега из лагеря, выждав некоторое время, он связался с одним из наших агентов в Марракеше. Он решил, что пришел самый подходящий момент для въезда в Англию. У него имелись соответствующие инструкции на этот случай, и он был уверен, что счастье непременно ему улыбнется. Сочиненная им история, согласно которой его добровольное предложение было дважды отвергнуто. На сей раз у него оказалась совершенно сенсационная информация, и он собирался выторговать за нее круглую сумму. Наши люди в Марракеше сделали вид, что проглотили наживку вместе с крючком. Они свели его с одним человеком из Эс-Сувейры, а тот, в свою очередь, устроил ему встречу с миссис Ферри, очень проницательной дамой, — при воспоминании о ней Куэйл широко улыбнулся. — Она служит мне уже долгие годы. Именно благодаря миссис Ферри мы и приготовили встречу нашему другу Фоудену.
  — Неплохая работа, — сказал Грили. — Да, вас не проведешь, мистер Куэйл!
  — Еще посмотрим, — ответил Куэйл. — Итак, наш друг Фоуден считал, что ловко обстряпал дельце. Он знал, что рано или поздно выйдет на какую-нибудь важную шишку. Уж очень профессионально была составлена его басня, чтобы потерпеть неудачу. Либо ему поверят, либо вежливо откажутся от его услуг. В действительности это не имело для него никакого значения. Он хорошо представлял себе, что если бы мы и заподозрили что-нибудь, то все равно дали бы ускользнуть, хотя бы для того, чтобы посмотреть, за что он возьмется. Он рассуждал примерно так: мы должны сообразить, что коль скоро он мог проникнуть в Англию, то, наверняка, заготовил и отходные пути. Если мы заподозрим его в том, что он агент именно Шликена, то, так или иначе устроим ему встречу именно с Феллсом. Тогда самым естественным для него было бы открыть Феллсу всю правду, увезти его с собой в Германию для того, чтобы как-то использовать. Он полагает, что мы спокойно позволим им уехать вдвоем, так как приехав в Германию, Феллс непременно встретится со Шликеном.
  — Все понятно! — воскликнул Грили.
  — Но вы не знаете, что Феллс уже успел поработать на Шликена перед началом войны. Я сделал для этого буквально все. Он работал довольно долго и, надо сказать, весьма усердно, — продолжал Куэйл, улыбаясь. — Они, конечно же, подыщут ему работу, даже если и не испытывают к нему слепого доверия, ведь он располагает важной для них информацией.
  — Я понял, — сказал Грили. — Фоуден рассчитал, что если Феллс служит вам, то вы легко позволите ему увезти его с собой, чтобы попытать счастья и связаться со Шликеном в Германии. А если Феллс не работает на вас, тем лучше, — он снова станет трудиться на Шликена, поставляя ценную информацию для разведки рейха.
  Куэйл утвердительно кивнул:
  — Безусловно. Кроме того, у них имеются, свои способы заставить говорить даже самого мужественного человека.
  — Знаю, — ответил Грили. — Приходилось слышать. Не хотел бы оказаться на месте Феллса.
  После небольшой паузы Куэйл заметил:
  — Ничего не скажешь, сложная игра!
  — Еще бы, — ответил Грили. — Я полагаю, это конец истории? Вы проявили большую любезность, ознакомив меня с подробностями. Теперь я могу представить всю картину. До сих пор вы знакомили меня только с фрагментами, сэр.
  — Значит, настала пора поделиться с вами точными сведениями, Грили. Но это вам, в сущности, ничего не дает.
  — Я действительно не думаю, что это сослужит мне большую службу.
  Куэйл взял в руки шляпу.
  — Если я понадоблюсь, вы меня предупредите, мистер Куэйл?
  — Разумеется, предупрежу, — кивнул Куэйл.
  — Какое несчастье для мистера Феллса, — поднялся со стула Грили. — Я как раз подумал…
  — О чем же вы подумали, Грили? — перебил его Куэйл.
  — Я подумал, что это могло случиться и со мной.
  — Да, — устало сказал Куэйл. — Безусловно, это могло случиться и с вами, если бы вы так же хорошо говорили по-немецки, как Феллс, если бы выдержали те же испытания, что и он, если бы проделали такую же работу, вы могли бы рассчитывать на высшую награду в виде…
  Его лицо потемнело. Он махнул рукой:
  — Спокойной ночи, Грили, — сказал он. И зашагал вниз по лестнице.
  
  III
  …Майола Грин открыла дверь своей квартиры, тихонько прикрыла ее за собой и, пройдя по темному коридору, включила свет в гостиной. Усталыми глазами осмотрела себя в зеркале, висевшем на стене. «Что за собачья жизнь! — подумала она. — Когда, наконец, закончится эта проклятая война? Я, наверное, просто себя не узнаю. Чем мне тогда заняться? Наверное, смогу сделать неплохую карьеру на подмостках!» Она вздохнула, мучаясь мигренью. Слишком много выпила прошлой ночью. Она закурила сигарету и распахнула дверь в ванную. «Неплохо бы принять горячую ванну», — подумала Майола. Она включила свет и до упора отвернула краны. Вдруг раздался звонок у входной двери. Майола немного помедлила. Закрыла краны, захлопнула дверь ванной и выключила свет в спальне. Потом слегка приоткрыла входную дверь.
  На пороге стоял Куэйл.
  — Добрый вечер, Майола, — сказал он.
  — Чудеса продолжаются, — ответила Майола. — Визит шефа собственной персоной! О Господи, должно быть, что-то срочное? Хотите чего-нибудь выпить?
  — Нет, спасибо, но, если позволите, я бы выкурил сигарету. Что вы думаете о событиях предыдущего вечера, Майола?
  — Откровенно говоря, — ответила Майола, — я не считаю, что наша затея удалась. Мы действовали совсем по-любительски. Я ничего не знаю о вашем друге Фоудене, но могу сказать, что он полный кретин! Ничего не заподозрил, ну прямо сцена из дурацкого боевика!
  — Зато сейчас я не сомневаюсь, что подозрения у него все же появятся, — сказал Куэйл. — Но что нам с того?
  — А вы в самом деле рассчитывали у него что-нибудь найти? — поинтересовалась Майола.
  — Нет, Майола… Расскажите лучше, как все происходило. Вы дали ему обычную дозу?
  — Да, такую, как вы посоветовали. Небольшую. Но она оказалась для него маловата. Он оказался здоровым, как конь. Уже через полчаса он начал приходить в сознание.
  — И тогда? — нетерпеливо перебил ее Куэйл.
  — Сделала все, как вы велели, — скромно ответила Майола. — Дала ему нюхнуть из вашей заветной бутылочки.
  — С этим ясно, а что было дальше?
  — Он снова потерял сознание. Ругался, бормотал какие-то слова, и все время вертелся с боку на бок на паркете. То, что вы мне дали — это что-нибудь обезболивающее?
  — Я полагаю, что вы внимательно прислушивались к тому, что он говорит?
  — Пыталась, — рассмеялась Майола. — Он болтал без умолку, да только без всякого смысла! Конечно, он моряк, все время трепался о приливах, широте, долготе… Вы же знаете, для меня это китайская грамота! Так он все время нес чепуху, а потом вдруг произнес одну иностранную фамилию.
  — Шликен?! — уточнил Куэйл с полувопросительной-полуутвердительной интонацией.
  — Да, — подтвердила Майола. — Шликен!
  — А больше он ничего не сказал?
  — Ну, как же! Конечно, он думал только о плаваниях. Все говорил, что, мол, надо знать розу ветров… Какую еще розу ветров? Ничего путного…
  — Это может потребовать долгих разъяснений, Майола, — внезапно улыбнулся Куэйл. — Мне пора!
  — Ваш визит сюда — большая честь, — церемонно ответила Майола. — Вы уж давненько меня не навещали. Что делать теперь? Сидеть и ждать телефонного звонка?
  — Нет, нет! Можете получить двухнедельный отпуск. У нас, кажется, предвидится полоса затишья.
  — Вот и прекрасно! Завтра же улизну отсюда в одну пресимпатичную, хоть и захолустную деревеньку, где никто не устраивает приемов с коктейлями, а самое захватывающее зрелище — это коровы на пастбище!
  — Я вам завидую, Майола. Это слишком хорошо, чтобы походить на правду. Спокойной ночи и всего наилучшего.
  — Желаю вам удачи, — ответила она.
  Проводив его к выходу, она тихо закрыла дверь и вернулась в гостиную, говоря себе:
  — Майола, дорогая! У тебя две недели отдыха. Можешь лить в ванну одеколон литрами, ты это вполне заслужила!
  Глава 12
  Отъезд
  I
  Светила полная, яркая луна. По расчетам Феллса, было около трех часов ночи. Ночь выдалась тихая. Дорога петляла по холмам. Бриз, насыщенный острым запахом водорослей, задувал в открытое окно машины. Феллс старался определить, где они могли находиться.
  Рядом сидел Фоуден. В темноте тлел огонек его сигареты, разгораясь ярче во время затяжек. Он курил спокойно, без волнения и спешки. Феллс подумал, что понадобилось бы нечто совсем уж из ряда вон выходящее, чтобы лишить этого человека непоколебимого спокойствия духа.
  Перед ним на водительском месте сидела худенькая девушка. «Они и впрямь дошли до точки, — подумал Феллс, — если начали забрасывать в Англию женщин. Я полагаю, что это немка. Она, похоже, знает свое дело. Во всяком случае, машину водит очень лихо».
  Он понял со всей очевидностью, что в Англии действует целая шпионская сеть. Чего стоит хотя бы этот большой автомобиль, предназначенный для туристов и снабженный номером такси.
  Несмотря на все строгости и ограничения, связанные с движением и горючим, они ухитрялись использовать такой автомобиль и, более того, пользоваться услугами этой девушки в качестве водителя. Ничего не скажешь, тонкая работа. Но Феллса утешала мысль о том, что и у Куэйла, наверняка, имелась в Германии подобная служба.
  Девица была, безусловно, толковая. Стоило посмотреть, как она ведет автомобиль по извилистым проселочным дорогам. Феллсу никак не удавалось определить, в какой местности он находится.
  — О чем вы задумались, мой друг? — вдруг спросил Фоуден.
  — Ни о чем особенном, — откликнулся Феллс. — Просто отметил, что эта девушка великолепно справляется с машиной. Но черт меня подери, если я знаю, где мы проезжаем!
  — Пусть это вас не волнует, — ответил Фоуден. — А этой девочке вполне можно доверять. Ее подобрал сам Шликен шесть лет тому назад. Она работала няней в одном берлинском семействе. Не знаю уж каким образом они встретились. Он готовил ее к работе не менее трех лет. Посмотрите-ка на нее теперь! Говорит на трех языках, уже полтора года работает в службе, ведающей прокатом автомобилей. Это первоклассный агент!
  — Неужели ей удается переправлять информацию в Германию? — удивился Феллс.
  — Нет, — покачал головой Фоуден. — Это устаревший метод. Она на месте поджидает связного. Мы потеряли слишком много хороших агентов при использовании старой системы связи и больше не можем позволить себе этого.
  — А что же англичане? — спросил Феллс с отрешенным видом.
  Фоуден искоса посмотрел на него.
  — Ну, конечно, — медленно произнес он, — вы об этом ничего не знаете. Вы же были какое-то время оторваны от работы. Честно говоря, я точно не знаю, как в таких случаях поступают англичане, — и он швырнул окурок в окно. — Знаете ли, ведь англичане вовсе не такие уж идиоты. Всегда считалось, что их секретная служба скверно работает. В действительности же эти английские краснолицые вояки вовсе не так глупы, как хотелось бы думать их противникам. У них есть чему поучиться, что мы и делали с большим старанием.
  — Я поражен, — заметил Феллс. — Неужели англичане могут чему-нибудь научить Шликена?
  — Дорогой Феллс, вы совершаете грубую ошибку. Шликен никогда не упускал случая чему-нибудь подучиться. Это одно из лучших его качеств! У Шликена два превосходных свойства. Об одном вы знаете. Это его храбрость. А второе — его стремление к знаниям. Он постоянно совершенствует свои методы.
  — Представляю, — кивнул Феллс. — От Шликена можно ждать любого сюрприза.
  — До чего же вы правы, — подтвердил Фоуден. — И я гарантирую, дорогой Феллс, что наилучший сюрприз он приготовил для вас. Самый значительный из всех, что приходилось вам видеть до сих пор.
  — В самом деле? Очень интересно, — ответил Феллс. — И когда же я смогу ознакомиться с этим сюрпризом?
  Фоуден посмотрел на часы и ответил:
  — Теперь уже совсем скоро!
  Автомобиль вскарабкался на холм. Дорога пошла петлять между небольшими рощицами и просто кучками деревьев. Когда они перевалили через склон холма, ветер задул сильнее, проникая сквозь дверцы. Феллс понял, что они приближаются к морю.
  Теперь по обеим сторонам дороги тянулись густые леса. Юная автомобилистка обернулась и сказала с улыбкой:
  — Мы, кажется, приехали, мистер Фоуден?
  — Да, все верно, это здесь. Ну что, выходим? — предложил он Феллсу.
  Фоуден вышел из автомобиля. Феллс последовал за ним. Они стояли на траве, покрывшей обочину дороги. Вокруг было очень тихо, слышался лишь легкий шум ночного бриза в ветвях деревьев да легкое шуршание сухих листьев. Вдруг совсем рядом Феллс услышал треск сухой ветки и повернулся в сторону неожиданного звука.
  Из темноты вышел человек. Он направился к ним. И буквально через мгновение Феллс сумел разглядеть его лицо.
  — Ну, вот и большой сюрприз, Феллс: приятная встреча двух добрых друзей.
  Незнакомец был уже совсем рядом. Он улыбался. Феллс рассмотрел его пронзительные маленькие глаза за стеклянным пенсне и сказал, сдерживая дыхание:
  — О Господи! Шликен! — Фоуден услышал его. Он сказал:
  — Я так и думал, что это будет для вас огромным сюрпризом!
  — Примите мои поздравления, дорогой Фоуден, вы славно поработали! — заявил вновь прибывший.
  Он протянул руку и потрепал Феллса по плечу:
  — Какое счастье встретиться с вами вновь, дорогой Феллс! Чудесная встреча! Минутку, извините меня. Он подошел к машине и сказал девушке, сидевшей за рулем:
  — У меня прекрасные отзывы о вас, Карла! Вы превосходно выполняете свою работу. Когда вы, наконец, вернетесь на родину, вас, несомненно, будет ждать награда.
  — Спасибо, герр директор! — ответила, просияв, девушка. Шликен вернулся к мужчинам.
  — Вы, безусловно, самый удивительный человек из всех, кого мне когда-либо приходилось встречать. Думаю, что другого такого просто нет на свете, — сказал ему Феллс.
  Шликен пожал плечами:
  — Вы ошибаетесь, мой дорогой Феллс, хотя вам, вообще-то, не свойственно делать ошибки. Во мне нет ничего удивительного. Я занимаюсь самыми обыкновенными делами. Вникните: ведь вполне естественно, что наш замечательный друг Куэйл полагает, будто я нахожусь где-то за тридевять земель, скажем, в своем бюро на Фридрихштрассе, и оттуда руковожу различными нашими службами, — и у него вырвался сдавленный смешок.
  — Интересно, что сказал бы многоуважаемый Куэйл, — продолжал он, — если бы узнал, что вот уже около девяти месяцев я живу в премилом деревенском домике в двадцати пяти километрах от Лондона и руковожу ограниченной, но очень хорошо укомплектованной группой по сбору информации в этой стране!
  — Который час? — вдруг спросил он у Фоудена, прервав свои излияния. — Сколько нам придется ждать?
  — Минут десять, не больше, — ответил тот.
  — Двое других здесь? — спросил Шликен. Фоуден кивнул:
  — Они присоединятся к нам несколько позже.
  — Прекрасно, — сказал Шликен и повернулся к Феллсу:
  — Мой товарищ по партии, присутствующий здесь, должен был поведать о той работе, которую мы приняли к исполнению три года назад.
  За полгода до войны англичане уже подавали все признаки паники. Они предпринимали всевозможные предосторожности. Поэтому я и решил оставить всех своих агентов в Англии вариться в собственном соку, в изоляции от штаб-квартиры. Я знал, что на некоторых из них могу положиться целиком и полностью, и знал, где смогу их потом разыскать. Остальных оставил на произвол судьбы. Англичанам удалось схватить кое-кого.
  Куэйл изловил, по крайней мере, двадцать из них, но не думаю, чтобы ему было с чем себя поздравить. Он не мог понять, каким образом эти люди, хорошо обученные и организованные, как ему казалось, были просто оставлены в Англии без явок и связных. Думаю, он долго ломал над этим голову.
  — Да, в самом деле, — сказал Феллс. — Это должно было поставить его в тупик.
  Шликен продолжал:
  — Но я знал, что среди них было десятка полтора таких, которые не испугались бы утраты связи со своей страной. Я поддерживал с ними связь, по крайней мере, первые полтора года, при помощи связных, которых я затем отозвал в Германию. Мы воспользовались планом, предложенным лично Фоуденом. Этот план великолепно удался. Я даже думаю, что англичанам не удалось разгадать наши маневры. И когда подошло время, я нанес нашему другу Куэйлу решающий удар. Я сам лично приехал в Англию, — Шликен расхохотался. — И впрямь интересно, что бы он сказал, если бы знал, что в данный момент я нахожусь здесь, любезно обсуждая с вами и Фоуденом наши дела!
  — Вы, по-моему, очень рискуете, Шликен! — сказал Феллс. Шликен отрицательно покачал головой:
  — Нисколько, — ответил он. — И я вам скажу, почему я ничем не рискую. Послушайте, друг мой, я всегда старался подготовить себе пути к отступлению. Я всегда высматриваю потайную дверь на случай, если понадобится срочно удалиться. Перед тем, как отправиться в Англию, я подумал, что на этот раз наш доблестный Куэйл и его коллеги могут проявить гораздо больше рвения, чем обычно, и я разработал один секретный план, обеспечивающий мне возможность беспрепятственно покинуть Англию: я нашел человека, который очень мог бы пригодиться для такого случая.
  Он вдруг схватил Феллса за отворот пиджака.
  — Это вы! — заявил он.
  — Ловко, — сказал Феллс.
  — Умно! — возразил Шликен. — Я рассматривал всю затею вот под таким углом зрения. Когда я собрался покинуть Англию, то вызвал Фоудена. Вам известно, как удалось привезти его сюда, он, разумеется, все рассказал вам. Его прошлое, привычки, служба в Марокко — все было безупречно. Он действительно добивался аудиенции у английских властей, обещая им сведения, которые были отвергнуты. Но англичане все же прониклись доверием к нему. Потом он был заключен в вишистский концлагерь, бежал оттуда и сумел попасть в Англию, имея при себе сведения для передачи англичанам. Подлинные сведения, — подчеркнул Шликен, — но такие, против передачи которых мы не стали бы возражать. Мы знали, что ему удастся попасть в Англию. Вопрос состоял в том, чтобы выбраться отсюда. И тогда я вспомнил о вас! Мне показалось очевидным, что, если Фоуден смог установить связь с Куэйлом и добиться такого положения, которое принудило бы все руководство британских секретных служб, вступить с ним в контакт, то Куйэл непременно свяжется с Феллсом, своим экспертом по марокканским вопросам!
  Феллс не ответил. Шликен продолжал, очаровательно улыбаясь:
  — Как мы все это разузнали? Узнали, потому что Феллс работал на Куэйла… — и с удвоенной силой схватил его за лацкан пиджака:
  — Не поймите меня неправильно, дорогой друг! Не думайте, будто я обвиняю вас в некоторой утрате лояльности по отношению ко мне. Я оставил вас на произвол судьбы в самом начале враждебных действий. Ведь вы так добросовестно служили мне перед войной! Было очевидно, что, как преданный слуга рейха, вы приложите все усилия для того, чтобы как можно естественнее войти в корпус британских секретных служб и впоследствии послужить нам своими знаниями и опытом. Ведь так?
  — Вы, как всегда, правы, Шликен, — ответил Феллс. «Да поможет тебе Бог, Феллс, — пронеслось у него в голове. — Они знают все. Это конец!»
  — Превосходно, — продолжал Шликен. — Итак, я сделал вывод, что Куэйл непременно представит Фоудена Феллсу, подумает о первоочередной задаче Фоудена заставить Феллса покинуть Англию и вернуться в Германию, под крылышко к Шликену, человеку, чьим доверием так долго пользовался Феллс. Он, наверняка, подумал также о том, что, по меньшей мере один из этих бравых и ловких парней, работающих на него, Куэйла, в рейхе, сможет установить с нами прямой контакт. Иными словами, у него появилась иллюзия, что он сможет превратить мою организацию в свое справочное бюро! Это уже верх наглости!
  — Извините меня, — вмешался Фоуден, — но время не ждет. Я думаю, нам следует отправляться.
  — Отлично, — сказал Шликен. — Принимайте на себя руководство нашей группой!
  Фоуден тихо попрощался с девушкой:
  — До свидания, Карла! Мужайтесь. Работайте энергично и честно на нашего фюрера. Придет время, и вы сможете вернуться в Германию!
  Она резко выбросила руку в приветственном жесте и очень тихо произнесла:
  — Хайль Гитлер!
  Машина развернулась, и через минуту задние огни автомобиля исчезли за вершиной холма.
  — Герр директор! — сказал Фоуден. — Сожалею, но нам придется совершить пешую прогулку.
  — Почему бы и нет? — добродушно отозвался Шликен. — Вы ведь сами всегда говорите, что я мало двигаюсь.
  — Вперед, Фоуден!
  Они начали спускаться вниз по склону. Деревья встречались все реже. Дорога постепенно сузилась до размеров тропинки. Вдруг из-за деревьев вышли два человека.
  — Вот и они, Фальц и Кухлер. Добрый вечер, господа!
  — Добрый вечер! — прозвучало ответное приветствие.
  Один из них был без пальто, в костюме для гольфа. Другой походил на бизнесмена, одетого в темно-синее пальто и котелок.
  Они следовали за группой Шликена в нескольких шагах поодаль.
  Тропинка исчезла совсем в зарослях папоротника. Феллс разглядел много утесов, понижающихся слева от него и образующих каменистое плато. Вдалеке в лунном свете был хорошо виден одинокий дом. Они находились примерно в ста метрах от вершины утесов.
  — Здесь нужно быть поосторожнее, — заговорил Фоуден. — Вход в ущелье достаточно узок.
  Они вошли в расщелину, тянувшуюся между скал до самой кромки песчаного пляжа.
  И вдруг Феллс все вспомнил. Одинокий дом у подножия холма-это, конечно же, кабачок, где он однажды встретил Грили и двух других. «Роза ветров»! И он горько улыбнулся.
  Они спустились вниз по ущелью. В глубине ущелья утесы образовывали высокие каменные стены с обеих сторон. Перед ними россыпи гальки и белого песка с мягким наклоном уходили к линии моря. Был пик прилива. Белые гребни волн неслись к пляжу со скоростью галопирующей лошади.
  Феллс прислонился к скале, глубоко вдыхая соленый бриз. Как ни странно, вдруг вспомнилась масса незначительных подробностей из его прошлой жизни. Казалось странным, что в такой момент он вспоминает всякие мелочи, а не крупные события. Потом вспомнил о Танжер…
  Он стоял у выхода из ущелья. Шликен с Фоуденом держались впереди, а Фальц с Кухлером позади Феллса, под скалистыми стенами ущелья. Фоуден, прикрыв глаза ладонью, вглядывался в море. Он злобно выругался сквозь зубы, так как с моря начал наползать туман, позволяя видеть не более, чем на сотню метров от берега. Дальше уже ничего нельзя было различить.
  — Сколько нам еще ждать до назначенного времени, друг мой? — осведомился Шликен.
  — Они ведь должны принять меры предосторожности, — ответил Фоуден. — Нужно уйти от морских и воздушных патрулей. Но они непременно проберутся сюда! — и он повернулся с улыбкой к Шликену.
  — Судно типа противолодочного катера британского военного флота, — уточнил Фоуден, — что существенно облегчит нашу задачу.
  Шликен кивнул. Он обернулся к Феллсу со словами:
  — Наш друг предусмотрителен, не так ли? Он обо всем позаботился, наш мистер Фоуден!
  — Слушайте! — вдруг, встрепенувшись, сказал Фоуден. Сквозь завесу тумана раздался троекратный призывный крик чайки. Фоуден бегом бросился к скалам, возвратился с электрическим фонарем и принялся посылать ответные сигналы.
  — Все в порядке! — сказал он. — Они здесь! — Шликен посмотрел с улыбкой на Феллса.
  Вдруг из тумана вынырнул корабль. Он двигался к берегу, уверенно и мощно рассекая носом волну. Фальц и Кухлер вышли из своего укрытия. Судно было уже в пятидесяти метрах от берега. Вдруг оно резко замедлило ход, и по глазам людей, ожидавших на пляже, полоснул слепящий луч прожектора.
  — Внимание! — закричал Фоуден.
  Шликен грязно выругался. Феллс успел заметить, как Фоуден размахивает маузером, и бросился плашмя на гальку. Фоуден открыл стрельбу, отрывисто ругаясь по-немецки.
  Послышалась автоматная очередь. Феллс приподнял голову и в боковых лучах прожектора увидел Грили, стоящего на носу лодки и палившего из автомата по сектору и при этом гомерически хохотавшего! Он снова уронил голову на гальку. Рядом с ним катался по земле Шликен, зажимая обеими руками живот и издавая нечленораздельные звуки. У него изо рта шла кровавая; пена. Неподалеку неподвижно лежал Фоуден. Автомат смолк. Феллс услышал, как нос лодки скрежещет по гальке. Он поднял голову.
  К нему приближался Куэйл, шлепая по мелководью. Следом шагал Грили с автоматом на плече. Его рубашка была в крови.
  Феллс выпрямился во весь рост, кинулся им навстречу и вдруг почувствовал, как у него дрожат руки.
  — Куэйл! — воскликнул он. — Вы пришили Шликена! Вы Шликена убили!
  — Я знаю, — ответил Куэйл. — Я чертовски счастлив. Мне пришлось рискнуть вашей жизнью, чтобы заполучить его шкуру… Понимаете?
  Феллс кивнул. Куэйл улыбнулся:
  — Это была отличная работа. Феллс, я вам глубоко благодарен!
  Феллс и Куэйл шагали по плато, заросшему кустарником, в направлении «Розы ветров». Ночной бриз свежел. Феллс с наслаждением вдыхал соленый морской воздух. Он сказал:
  — Лучший момент в моей жизни — это когда я увидел Грили на носу катера!
  — Знаете, — ответил Куэйл, — это оказалось не так трудно, как я предполагал. Я думал, что знаю все места в этих краях, через которые они просачиваются к нам. Это, в конце концов, моя работа. Но я не знал наверняка, какой из отходных путей они, в конце концов, изберут. Тут требовалась немалая осмотрительность. Я не мог позволить им удрать! — добавил он со смехом. — Я, кстати, очень огорчен тем, что Фоуден не дожил до того момента, когда я объявил бы ему, что он сам себя выдал.
  — Он себя выдал? — изумленно спросил Феллс.
  — Хорейс Грили и Фоуден провели вечер в обществе юной особы по имени Майола Грин. Она сумела дать Фоудену снотворное, но доза оказалась слишком слабой, и ей пришлось повторно усыпить его при помощи снадобья. Я его сам составил для подобных случаев, — он поморщился. — Вы ведь знаете, что человека можно заставить заговорить с помощью наркотика. Это обычное дело. А Фоуден к тому же так долго был вынужден молчать, играя свою роль… Ну, и разговорился, как я и предполагал.
  — В самом деле, разговорился?
  — Сказал все, что нужно! — весело ответил Куэйл. — Он говорил о Шликене, о приливах и, как сказала Майола, «нес чепуху о розе ветров». Она не поняла. Он имел в виду кабак «Роза ветров».
  — Бедняга Фоуден, — сказал Феллс.
  — Тогда я понял, что все это будет происходить здесь. Особенно я утвердился в этой мысли после упоминания о приливах. Вы ведь знаете, что нужно знать точное время прилива, чтобы большой моторный катер мог спокойно пройти над здешними песчаными мелями. Морской патруль разделал под орех их катер, и мы подоспели как раз вовремя.
  Полпути они пропетляли среди кустарников, затем прошли мимо машины, взятой напрокат Фоуденом. Рядом с автомобилем стояла девушка, а неподалеку от нее двое мужчин. Куэйл остановился и сказал по-немецки:
  — Вам, кажется, не повезло на этот раз, Карла! Герр директор оказался не столь умен, как он сам считал!
  Ее рот спазматически искривился, и она плюнула Куэйлу прямо в лицо. Он вытерся носовым платком и сказал Феллсу:
  — Очаровательное создание, не правда ли?
  — Что с Грили? — спросил Феллс.
  — Слава Богу, ничего особенного. Первая пуля, выпущенная Фоуденом, оцарапала ему бок, правда, довольно сильно. Он потерял много крови, но я думаю, что все обойдется, через две недели будет здоров, — он вынул из кармана портсигар, дал закурить Феллсу и взял сигарету для себя. — Танжер будет счастлива, верно? — подтолкнул он в бок Феллса.
  
  II
  Феллс сидел в глубоком кресле у огня в своей гостиной. Ему очень хотелось спать. Было всего семь часов вечера, но не хотелось даже шевелиться.
  Вдруг постучали в дверь, и вошла хозяйка:
  — Мистер Феллс, если вы не выйдете к ужину, то я принесу кофе с сандвичами прямо сюда. И, кстати, вот письма для вас.
  Она положила их на стол и вышла. Феллс взял все в руки и вскрыл. Одно было письмо Куэйла, а из другого конверта, помеченного аббревиатурой О. Н. М., Феллс достал следующее послание:
  «Дорогой Феллс!
  Я считаю, что настало время нам расстаться, так как вы заслуживаете продвижения. Вы блестяще выполнили свое задание. Но, несмотря на то, что мы избавились от наших друзей Ф. и Ш., другие сильно встревожены нашим последним совместным делом, и это не позволяет использовать вас для подобных целей. Итак, я позаботился о том, чтобы вы получили назначение в один из отделов разведывательной службы армии. Надеюсь, это придется вам по душе. Я побеседовал кое с кем из командиров, которые будут счастливы, видеть вас в прежнем звании и под настоящим именем.
  Вы должны явиться к ним после двухнедельного отпуска. Итак, опять вернуться к воинской карьере. Кстати, забудьте о своих мелких неприятностях в Индии (неприятности, из-за которых вы и попали ко мне). В вашем отделе известно, что это был заговор против вас, составленный, вероятнее всего, нашими немецкими друзьями. Когда начнете работать и щеголять в новой форме, позвоните мне. Мы поужинаем вместе, но не раньше, чем через пять недель!
  Всегда ваш У. П. С. Куэйл.
  P.S. Не забудьте передать мой привет Танжер»
  Феллс снова сел, глядя на письмо. Слезы застилали его глаза, мешая перечитывать написанное.
  
  Красавица блондинка из бюро Куэйла пыталась говорить одновременно по двум телефонам, перебрасываясь фразами с Куэйлом через приоткрытую дверь. Она прикрыла одну из трубок ладонью и крикнула:
  — Мистер Куэйл, вас вызывает Шотландия! — Куэйл вошел в кабинет и схватил трубку:
  — Алло! Это вы, Хьюлетт? Хорошо. Слушайте: он прибудет завтра на корабле. Его бумаги в порядке, и полиция не забеспокоится. Позвольте ему проскочить, но проследите за ним. Вы меня понимаете? Если не ошибаюсь, он направляется в Суррей. Там существовала организация, которую нам удалось раскрыть. Не выпускайте его из поля зрения, вот и все. Когда у вас будет что сообщить мне, позвоните сюда. Ясно?
  Он повесил трубку и сказал девушке:
  — Я уезжаю. Вернусь не позже, чем через четыре или пять дней.
  — Ваш чемодан уложен, мистер Куэйл. Он в коридоре.
  — Спасибо, — сказал он. — До моего возвращения вы в отпуске.
  — Спасибо, мистер Куэйл. Желаю удачи! — Куэйл попрощался и вышел. Блондинка подключила другую линию:
  — Кто это говорит? Миссис Хорейс Грили? Ах!.. Миссис Грили! Я секретарь мистера Эдмунсена, директора сталеплавильной компании в Мидленде… Да… Это оружейный завод. Ваш муж, мистер Хорейс Грили, был на прошлой неделе легко ранен в результате происшествия на оружейном складе. Нет-нет, ничего серьезного, миссис Грили! Уверяю вас! Не волнуйтесь, это действительно легкое ранение, поверхностное… Через несколько дней он будет на ногах. Мистер Эдмунсен поручил мне передать вам, что вы можете навестить его в госпитале «Добрый самаритянин» в Финчли. Безусловно, все ваши расходы на гостиницу мы берем на себя… Да!.. Да, уверяю вас, ничего серьезного!.. Вам не о чем беспокоиться, миссис Грили! До свидания!
  Блондинка повесила трубку. Она зевнула и стала ждать очередного звонка, время от времени поглядывая на телефон.
  Питер Чейни
  Темная улица
  Peter Cheyney: “The Dark Street”, aka “The Dark Street Murders”, 1944
  Перевод: Е. Стоян, В. Стоян
  Глава 1
  Что я делал для Англии
  1
  Желтый туман окутывал Плас-де-Роз. Во мгле переулок казался особенно мрачным. Туман стлался ниже всего в нескольких метрах от двери, и поэтому казалось, что полуразрушенные ветхие домики парят в воздухе, а не стоят на фундаментах.
  В дальнем конце переулка узкий пучок желтого света пробивался из-под неплотно прикрытой двери в кабачок, который был едва освещен тусклой керосиновой лампой. Фурс стоял, облокотившись на прилавок и мрачно уставившись в пол невидящим взором. Комната вся насквозь была пропитана запахом прокисшего вина, смешанным с неописуемо мерзким запахом мексиканской сигары Фурса — из тех суррогатов, которые представляют собой мешанину табачных листьев подозрительного происхождения, обернутых вокруг тонкой соломинки. Время от времени Фурс сплевывал слюну с поразительной точностью попадая в жестянку, стоящую посредине комнаты.
  Фурс — огромного роста толстый мужчина, от которого так и веет угрозой. Мешковатые вельветовые коричневые брюки подвязаны на поясе веревкой, рубаха, когда-то голубая, превратилась в темно-синюю от грязи. Сквозь открытый ворот рубашки видна могучая волосатая грудь.
  Мясистое лицо, тяжелый подбородок, темная кожа, черные усы, нависшие брови, кустившиеся над маленькими черными глазками с пронзительным взглядом, лихо заломленный черный засаленный берет — все это, придавало внешности Фурса какой-то пиратский вид, словно эту грозу морей какое-то чудо перенесло в винный погребок в Париж декабря 1943 года.
  Фурс вышел из-за стойки, снял с полки на противоположной стене кувшин, подставил его под кран винной бочки, отвернул кран. Когда кувшин наполнился, он поднес его ко рту и выпил вино. Оно показалось ему горьким и кислым на вкус. Фурс водворил кувшин на место, вытер губы тыльной стороной ладони и вдруг разразился потоком отборной ругани. Тихим голосом он проклинал все на свете. Ему только и оставалось, что ругаться. Господи, что тут еще можно было придумать?! Ведь за каждым твоим шагом следили! Все время кругом шныряли ищейки! Никому нельзя доверять. Да и что тут еще можно ждать, когда мужчину можно купить за пару хороших обедов, а красивую женщину — за приличное платье или даже за кулек сладостей!
  — Париж стал настоящим проклятым местом, — мрачно подумал Фурс. — Просто невозможно стало жить, если, конечно, ты не заодно с этими пьяницами, свиньями… Выбраться из города никак невозможно, а тут оставаться — это умирать с голоду и дожидаться, пока тебя выследят эти эсэсовские подонки!
  Фурс снова закурил. Сигара у него во рту совсем раскисла от жевания и теперь на вкус напоминала оберточную бумагу.
  Он облокотился на стойку и застыл в ожидании. С площади в кабачок просачивался туман, у него даже запах был какой-то особый.
  Фурс снова сплюнул и тихонько замурлыкал песенку. На память ему пришли марширующие колонны, и он едва слышно запел «Меделок».
  
  Дюбор и Майклсон медленно шли по бульвару Клиши, сунув руки в карманы. Дюбор был высокий, широкоплечий, довольно полный гасконец из хорошей семьи. Он обладал своеобразной, но привлекательной внешностью и нравился женщинам.
  Майклсон, англичанин, был высокий и тонкий до такой степени, что казался костлявым. От его фигуры отнюдь не веяло мужеством и стойкостью. Скорее, он производил впечатление человека, слабого духом и телом. Но это было далеко не так.
  Дюбор сказал:
  — Друг мой, мне все это очень не нравится… очень… Думаю, дело в той женщине. Чем больше я об этом думаю, тем меньше сомневаюсь. Надеюсь, что душа ее будет мучиться в аду. — Спокойным тоном Дюбор стал методически перечислять чего он еще желает этой женщине.
  Майклсон также спокойно отвечал:
  — Какая разница? Впрочем, есть еще некоторый шанс, что все обойдется.
  — Да, — согласился Дюбор. — Но что-то подсказывает мне, что ничего не обойдется. У меня такое чувство, как будто долгое время шел по длинной унылой улице. В душе я все время надеялся, что конец ее будет более интересный. Но теперь у меня такой надежды нет.
  Майклсон усмехнулся.
  — У тебя просто несварение желудка, Анри. К тому же вот и туман надвигается, это будет нам на пользу.
  Дюбор пожал плечами. Они свернули на Плас-де-Роз, быстро пересекли улицу и вошли в кабачок Фурса.
  — Добрый вечер, — приветствовал хозяина Дюбор. — Господи, ну и вонища же здесь!
  — Везде вонища! — отозвался Фуре. — Весь Париж провонял… Я сам воняю… да и вы… вы тоже воняете.
  Он снова снял кувшин с полки, подставил его под кран, потом протянул Дюбору. Дюбор медленно выпил половину и поставил кувшин на стойку.
  — Ну, Фурс, — спросил он, — она была здесь? — Фурс отрицательно покачал головой.
  — Нет, друзья мои, мне очень жаль, но ее здесь не было!
  Дюбор посмотрел на Майклсона.
  — Это не очень-то хорошо! — сказал он.
  Майклсон ничего не ответил. Он только молча повернул голову к двери, которая тихонько приоткрылась у него за спиной. В кабачок вошел небольшого роста парнишка с крысиной мордочкой, грязная, ветхая одежда едва держалась у него на плечах.
  Взгляд Дюбора просветлел.
  — Привет, Карлос, — сказал он. — Может быть, тебе что-нибудь известно?
  — Целая куча новостей. Сегодня днем они арестовали Серизетту.
  — Кто они?! — быстро спросил Дюбор.
  — Полиция Виши, — сказал Карлос, виртуозно сплюнув на пол. — Потом они передали ее другим, тем… Так что теперь вы тоже все знаете.
  Майклсон посмотрел на Дюбора, затем перевел взгляд на Фурса. Печально усмехнувшись, он сказал:
  — Так и есть.
  Дюбор проговорил:
  — Мы уходим. Нам надо торопиться. Иначе они доберутся до Фурса. Если они ее сцапали, то мы — следующие на очереди.
  Майклсон спокойно сказал:
  — Ты совершенно прав. Пока, Фурс, будь здоров, Карлос.
  Мальчишка быстро проговорил взволнованным голосом:
  — Я с вами.
  Дюбор с улыбкой посмотрел на него.
  — Послушай, дитятко, — сказал он, добавив крепкое ругательство. — Мы идем сейчас — ты сам знаешь, куда именно. Можешь тихо идти за нами на расстоянии двадцати пяти — тридцати шагов. Сейчас туман, и плохо видно, но ты все же держись в тени. Если нам не повезет, то так тому и быть. Если же у нас все обойдется, то тем лучше для тебя.
  Мальчишка открыл было рот, но Дюбор перебил его с грубоватой лаской в голосе:
  — Заткнись, свиненок. Делай, что сказано. До свидания, Фурс. — И он вышел из кабачка.
  Майклсон поднял руку в прощальном приветствии, повернулся и тоже вышел на улицу, тихонько прикрыв за собой дверь.
  Мальчик стоял у стойки, молча глядя на Фурса. Лицо у него было бледное, на нем застыла горькая улыбка. Выражение лица Фурса не изменилось, но слюны во рту не было.
  Дюбор и Майклсон снова вышли на Плас-де-Роз и стали подниматься на холм. Улица была пустынна и безмолвна. Туман, который стал еще гуще, толстым покрывалом одел все вокруг, так что даже асфальт под ногами нельзя было разглядеть. Ярдов через сто они свернули в узкий переулок. Мальчишка Карлос уже шел за ними по пятам ярдах в тридцати, стараясь держаться в тени домов. На мертвенно-бледном лице сверкали угольками черные глаза. Дойдя до угла, он притаился. На другой стороне улицы Дюбор уже отпирал дверь покосившегося домишки. Войдя внутрь, он зажег карманный фонарик и стал подниматься по ступенькам деревянной лестницы. Майклсон шел следом за ним. Лестница была узкая и с поворотами. Поднявшись наверх, Дюбор остановился. Потянув назад руку, он нащупал плечо Майклсона и стиснул его. Прямо перед ними на площадке лестницы была дверь, из-под нее пробивался луч света. Дюбор вздохнул. Они поднялись на оставшиеся несколько ступенек, Дюбор распахнул дверь.
  В комнате было трое мужчин. Один из них — коротышка в дешевом костюме французского производства — держал в руке «маузер». Глаза его беспокойно бегали по сторонам.
  Дюбор и Майклсон вошли в комнату, Майклсон тихонько прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.
  Один из троих — крупный мужчина в пальто — вскочил с ветхого стула, на котором сидел.
  — Гестапо! — рявкнул он.
  Дюбор произнес:
  — К чему сообщать нам об этом? Я с детства на расстоянии чувствую запах крыс.
  Мужчина улыбнулся. Нельзя сказать, что именно его улыбка вызывала неприятное ощущение, скорее, вся внешность: квадратные плечи и голова, жидкие полосы, плотно прилегающие к черепу, глаза, имевшие странный мертвенно-голубой оттенок.
  Он небрежно произнес:
  — Вы — Анри Франсуа Дюбор, а вы, — он вытянул большой палец в сторону Майклсона, — Джордж Эрнест Майклсон. Как платные агенты британской разведки и гражданские лица, вы подлежите расстрелу. Впрочем, если вы решите говорить, приговор может оказаться более мягким.
  Майклсон спокойно произнес:
  — Пошел к черту!
  Крупный мужчина пожал плечами.
  — Если вы и не заговорите, то это, в сущности, не имеет значения. Потому что Серизетта Малрик уже решилась заговорить сегодня днем.
  — Спорю, вам пришлось принудить ее к этому, — сказал Майклсон.
  Мужчина кивнул.
  — Поверьте, друзья мои, с ней было нелегко поладить, но в конце концов она заговорила. У нас есть свои способы убеждения, знаете ли.
  Дюбор усмехнулся.
  — Это вы мне рассказываете? Но я тоже хочу вам кое-что сказать! — Он сделал шаг вперед и вдруг изо всей силы ударил немца ногой в живот.
  Немец завопил и, рухнув на пол, стал корчиться от боли.
  Человек с «маузером» неловко поднял руку — она, как видно, плохо слушалась его — и трижды выстрелил. Все три пули попали Дюбору в живот.
  Третий немец, который все это время сидел за столом, медленно поднялся и сунул руку в карман. В тот же миг Майклсон, собравшись в тугой комок, перелетел через комнату. Обрушившись всей своей тяжестью на немца, он свалился вместе с ним на пол. Большой палец правой руки Майклсона погрузился в глаз гестаповца. Немец с «маузером» не мог стрелять, рискуя попасть в своего. Двое на полу отчаянно боролись. Грузный мужчина, которого свалил Дюбор, перестал, наконец, стонать и корчиться, он сидел, привалившись спиной к стене. Дюбор был мертв. Майклсон переменил положение и схватил немца за горло. И тогда человек с «маузером» получил возможность выстрелить. Он тщательно прицелился и выпустил пулю прямо в голову Майклсону. Немец, которого Майклсон подмял под себя, вывернулся и сбросил с себя мертвое тело. Потом с трудом поднялся на ноги и прислонился к стене, едва переводя дыхание.
  Человек с пистолетом сказал по-немецки:
  — Все это будет рассматриваться как наша полная неудача. Нам ведь было приказано доставить их живыми.
  Немец у стены заговорил:
  — Эти чертовы шпионы… Они все одинаковы! Всегда поступают точно так же! — Он принялся отряхивать костюм. — Впрочем, почему бы и нет?
  Человек с пистолетом кивнул.
  — Это и впрямь для них наилучший выход. — Он подошел к верзиле и, сокрушенно покачав головой, сказал: — Курту здорово досталось. Боюсь, он никогда не сможет полностью оправиться.
  Мальчишка с белым пятном вместо лица все еще стоял на улице. Услышав выстрелы, он повернулся и пошел прочь, вниз по холму, к кабачку Фурса.
  
  2
  — Разрешите представить вам мистера Куэйла. Если знакомство с ним будет довольно поверхностное, то это исключительно потому, что лишь очень немногим людям удавалось удостоиться чести проникнуть во всю глубину ума мистера Куэйла. Впрочем, иногда и сам он не совсем ясно понимал самого себя. Он жил заглядывая, насколько возможно, вперед, и именно поэтому люди, чья жизнь зависела от его умственной деятельности, существовали лишь от минуты к минуте, а порой и умирали в мгновение ока.
  И если в результате всех этих обстоятельств он привык смотреть на жизнь глазами пессимиста, то это не так уж трудно оправдать. К тому же в жизни случаются вещи поопаснее плохого характера.
  Мистер Куэйл был высок, поджар и хорошо сложен. Одевался скромно, в костюмы спокойных цветов. У чего был дар оставаться незаметным в толпе и не привлекать к себе ничьего внимания. Впрочем, это было лишь одно из многочисленных качеств, которые были необходимы для профессии, избранной им для себя.
  Он расплатился с шофером такси, толкнул вращающуюся дверь отеля «Гайд-Парк», прошел через вестибюль, задержался в гардеробе, чтобы сдать пальто и черную шляпу с мягкими полями, и наконец появился в «Баттери». Зал был переполнен: в основном здесь были английские и американские офицеры, а также члены Женского вспомогательного корпуса, а в общем, самая разношерстная публика.
  Куэйл уселся на высокий табурет в самом конце стойки бара. Он заказал двойное виски с содовой и, прихлебывая из бокала, размышлял о том, что напиток этот весьма угнетает нервную систему, хотя в данный момент вряд ли что-нибудь могло вызвать у него еще большую подавленность.
  Макушка его головы была совершенно голая. Бахрома волос вокруг лысины придавала ему сходство с монахом, у которого выбрита тонзура. Круглое лицо могло показаться необыкновенно умным или же невероятно глупым, в зависимости от того, как мистер Куэйл желал выглядеть в данный момент. Сейчас он сидел у края стойки, прихлебывая виски, глядя прямо перед собой.
  «Жизнь, — думал Куэйл, — довольно забавная штука — нелепая до трагизма».
  Собственно, точнее нельзя было определить жизнь в настоящую минуту. Он покосился влево: там он увидел весьма привлекательную молодую женщину в форме Женского вспомогательного корпуса. Ее аккуратно причесанные волосы соломенного цвета под симпатичной форменной пилоткой, пышная грудь, плоский живот и красивые ноги — все это на секунду доставило Куэйлу острое удовольствие, на время погасившее глодавшее его раздражение. Потом он снова перевел взгляд на ряды бутылок, сверкавших прямо перед его глазами.
  Дело, которым занимался Куэйл, вызвала к жизни война, осмысление того факта, что ее отвратительный механизм приводят в действие не только битвы на суше, на море и в воздухе, но и заговоры, интриги, другая не видимая глазу деятельность. Куэйл стал одним из тех, кто приводит в действие эти тайные пружины, и стал здесь профессионалом высшего класса.
  Он покончил со своей порцией виски и заказал еще одну. Вынул из кармана большой портсигар, извлек из него сигарету и закурил. Его мучило нетерпение.
  Долгая и полная опасностей жизнь научила его разбираться в разных ситуациях и в женщинах разного типа. И того, и другого все опасаются по одной и той же причине: и ситуация, и женщина в равной степени непредсказуемы. Всякая ситуация, если она неизвестна в точности, таит в себе неожиданность. А женщина, известна она тебе или нет, вдруг может проявить совершенно неожиданные черты характера. И в том, и в другом заключается большая опасность. Кроме этих вещей опасно еще только одно — не быть в состоянии вовремя принять нужное решение. Самое главное иметь в своем воображении четкую картину происходящих событий. В противном случае велика опасность принять неверное решение, ошибиться только из-за того, что не располагаешь достаточно подробными сведениями.
  Тот, кто сказал: «Если сомневаешься, не делай», — был, без сомнения, неглуп.
  Куэйл был, что называется, «крепкий орешек». Тем не менее, внешняя сторона его жизни выглядела весьма заурядно: у него был в пригороде Лондона дом, жена, искренне преданная ему и считавшая, как ни странно, что он работает в одном из обычных департаментов министерства. В общем, на первый взгляд, все у него было так, как подобает англичанину среднего класса, которому уже под пятьдесят и который слегка обеспокоен тем, что идет война, поскольку она так или иначе влияет на его жизнь, и по внешности он не отличался от людей того типа, которых сотнями встречаешь на улице.
  Но на самом деле он вовсе не был таким.
  Куэйл был опасный, даже страшный человек. По его воле часто происходили странные события в разных концах света; это был человек, который приказывал убивать, хотя всей душой ненавидел насилие, человек, который дергал за веревочки, на которых плясали живые куклы, и при этом чуть ни плакал от отчаяния, что именно ему приходится заставлять этих кукол плясать.
  Таков был Куэйл.
  Через вестибюль в «Баттери» вошел мужчина. Это был высокий широкоплечий человек с добродушным, не лишенным приятности лицом. На нем был полевой мундир со знаком «коммандос» под наплечным знаком «Канада». Он был немного полноват, но мундир сидел на нем очень ловко.
  Едва уловимым движением Куэйл немного подвинулся вправо, и канадец также незаметно опустился на освободившееся место. Куэйл заказал большую порцию джина с содовой. Отпив ровно половину, он выбросил окурок своей сигареты, вынул из портсигара новую и щелкнул зажигалкой, которая, однако, не сработала.
  — Не дадите ли огонька? — обратился Куэйл к канадцу.
  Канадец улыбнулся. Его звали Домби. При взгляде на него сразу становилось ясно, что перед вами любимец фортуны, который останется таковым при любых обстоятельства.
  Он достал свою зажигалку из кармана, щелкнул ею, потянулся к Куэйлу, продемонстрировав капитанские звездочки на погонах. Поднеся огонек к сигарете Куэйла, он спросил:
  — Можно говорить?
  Куэйл кивнул.
  — Все в порядке. Говорите.
  Домби сказал:
  — Я заглянул к вам в бюро, но вас не было на месте. Я разговаривал с вашей девицей, она сказала, что вы, вероятно, здесь. Думаю, вы давно ждете моего приезда.
  Куэйл спросил скучным голосом:
  — Почему вы так думаете?
  Домби ответил:
  — Уж я-то знаю, как это бывает! Полагаю, не очень-то вам было весело. Ну, ладно. Дело в том, что порадовать мне вас нечем: все обернулось хуже некуда. Похоже, что они опять добились своего!
  — Проклятье! — Куэйл вложил в это короткое восклицание все обуревавшие его чувства.
  — Еще бы! — кивнул Домби.
  Бармен в белой куртке остановился перед ними. Домби весело сказал:
  — Привет, парень, виски у тебя найдется? Налей-ка мне приличную порцию. С содовой. И не жадничай. — Он бросил на стойку фунтовую бумажку. Бармен отошел.
  Куэйл спросил:
  — Что случилось? И насколько верны ваши сведения?
  Канадец поудобнее устроился на табурете, извлек из кармана кожаный портсигар, достал оттуда «Лаки Страйк» и закурил. Он был совершенно спокоен и невозмутим.
  — Можете мне не верить, но прошлой ночью я побывал у Фурса. Вчера меня перебросил на ту сторону самолет, я сел в него во Фрондюли, у Па-де-Кале.
  — Иисусе, и рад же я, что выбрался оттуда!
  — Там жарко? — спросил Куэйл.
  Домби ухмыльнулся.
  — Жарко?! Да там просто адово пекло! Джерри просто вне себя. Знаете, какие бывают немцы, когда они напуганы? Хуже некуда! Стоит им только заподозрить что-то, как они начинают убивать всех подряд!
  Куэйл прервал его.
  — Дальше!
  — Хорошо, — сказал Домби. — Дело было так. Эта марионеточная полиция Виши добралась до Дюбора и Майклсона. Понимаете? Сначала они арестовали Малрик, а она была связана с этими двумя. Если бы они оставили ее у себя, то все было бы не так страшно. Но они передали ее чернорубашечникам — одной из внутренних секций гестапо. Как я понимаю, они заставили маленькую Серизетту рассказать им очень многое. У них есть свои, весьма надежные методы, знаете ли.
  — Вам не надо говорить мне об этом. Я сам знаю, — голос Куэйла был сердитым.
  Домби продолжал:
  — Она все рассказала. Дюбор и Майклсон назначили встречу у Фурса. Они догадались о том, что их ждет, и велели Карлосу — это белолицый крысеныш, но в общем отличный мальчуган — идти за ними следом, чтобы знать, что произойдет. В общем, гестапо уже ожидало Дюбора и Майклсона. Там, похоже, была стычка, и оба наших парня погибли.
  Вот и все. К дому, где все произошло, подъехал катафалк, и ребят увезли. — Он вздохнул. — Во всяком случае, эти двое ничего не сказали.
  Куэйл сердито сказал:
  — Можете прозакладывать вашу чертову башку, что они ничего не сказали. Они не сказали бы ничего, что бы там с ними ни делали.
  — Наверное, вы правы, — согласился канадец. — Мне кажется, потому-то они и устроили драку. Не хотели рисковать, чтобы не быть вынужденными заговорить. Эти двое отлично знали, что эти сволочи выделывают с ребятами, чтобы добиться от них сведений. — Он усмехнулся. — Мне-то уж можете не рассказывать.
  Куэйл допил свой джин с содовой, оттолкнул стакан, который скользнул по гладкой поверхности. Сразу же подошел бармен, и Куэйл заказал обоим новые порции. Пальцы правой руки по-прежнему стучали по дереву под крышкой стойки. Он явно нервничал.
  Домби сказал:
  — Послушайте, мистер Куэйл, успокойтесь! Мне понятны ваши чувства. Вы посылаете ребят в самое пекло и хотели бы быть вместе с ними. Но ведь это невозможно. Никто из них не подвергался опасности столько раз, сколько вы.
  — Мне все равно, что там случилось с Дюбором и Майклсоном, — сказал Куэйл. — Они ведь знали, на что идут. Значит, наступил их черед, и они должны были умереть. — Голос его сорвался до шепота, в нем клокотала лютая ненависть. — Я хочу знать, кто выдал эту женщину? Как эти проклятые идиоты из полиции Виши напали на ее след? Откуда они узнали про Малрик?
  Домби растопырил на стойке бара пальцы правой руки, огромная ладонь напоминала тарелку. Длинные пальцы слегка шевелились, напомнив Куэйлу спрута с отрубленными щупальцами.
  Домби сказал:
  — Послушайте, что бы там ни случилось с Малрик, все пошло именно отсюда. Слишком уж много у нас тут крутится этих чертовых джерри. Вы это и сами знаете. Им слишком доверяют. И вообще, некоторые в нашем ведомстве считают, что, мол, если дать этим немцам, якобы скрывающимся у нас от нацизма, по веревке, то они, все до единого возьмут и повесятся от стыда за свою нацию. Но мы-то знаем, что это не так.
  — Я никогда не думал ничего подобного, — сказал Куэйл.
  Домби пожал плечами.
  — Мистер Куэйл, есть только один человек, который знал о Малрик. И только этот человек мог сообщить этим мерзавцам о ней, и вам отлично известно, о ком я говорю.
  — Да, я знаю, — кивнул Куэйл. — Это, без сомнения, Лилли.
  Домби огляделся по сторонам. «Баттери» теперь почти опустел, было около девяти часов.
  — Верно, — сказал он. — Это Лилли. — И тут его осенило. — Послушайте-ка, почему бы мне самому не разделаться с ним? И он заплатит за все.
  — Это не ваша работа, — ответил Куэйл, улыбнувшись. — Вы хороши в своем деле, Домби, но такая работа — не для вас. — Он помолчал. — Вы правы, — заговорил он снова, — вы, без сомнения, правы. Это дело рук нашего чертова старого приятеля Чарлза Эрмина Лилли. Иначе говоря, маленького Фритци, великолепного произведения спецшколы номер один ведомства мистера Гиммлера. Мистера Лилли из Верхнего Кельсвуда, сельского эсквайра.
  — Он — единственный, кто мог это сделать! Мы ведь знаем, что ему было известно про Малрик. Когда они ее впустили к себе и благополучно выпустили в первый раз, то ему ведь было об этом известно! Я вам это точно говорю!
  — Я это знаю, — согласился Куэйл.
  — Дела там совсем плохи, — горячился Домби. — Вы ведь видите, что они чертовски ловко обрывают все наши контакты. За последние пять месяцев они взяли одиннадцать наших, мистер Куэйл.
  — Я знаю. — Голос Куэйла звучал подозрительно хрипло.
  — Но мы все равно продолжаем засылать их, — продолжал Домби, — потому что… потому что, черт возьми, мы вынуждены засылать их. Нам ведь необходимо знать, как там обстоят дела. Вы сами сказали, что вам все известно, мистер Куэйл.
  — Я все знаю, — с улыбкой подтвердил тот. — Но нашел выход из положения. Я свертываю всю организацию, которая у нас там есть, и отзываю всех ребят обратно. Таким образом, им придется успокоиться.
  — Это очень правильно. Ну, а что будет потом? Вы отправите новых агентов?
  Куэйл кивнул.
  — Я посылаю новых людей. Семнадцать человек, о которых они никогда не узнают. Семнадцать человек, о которых ничего не будет известно мистеру Лилли.
  — Надеюсь, что у мистера Лилли не будет никаких шансов узнать о них, — сказал канадец. — Он хитрый негодяй, ловкий и умный. У него есть канал связи где-то в Ирландии. А уж оттуда он переправляет сведения во Францию.
  Куэйл поглядел на Домби и улыбнулся. Домби почувствовал себя счастливым: он хорошо знал значение этой улыбки.
  — Лилли ничего не узнает об этих семнадцати, — еще раз подчеркнул Куэйл. — У него не будет даже ничтожного шанса узнать о них.
  — Рад слышать это, — сказал Домби и допил свое виски. — Еще будете пить? — спросил он Куэйла.
  Тот кивнул, и Домби попросил бармена повторить заказ.
  Когда бармен принес бокалы и отошел, Куэйл продолжил:
  — Они были отличные ребята, эти двое. Дюбор был вроде вас, а Майклсон — спокойный, рассудительный парень. Я сам учил его. Он работал у меня пять лет. Везде побывал и выполнял любые задания. Нелегкий у него был конец.
  — По мне, так бывают концы и похуже, — заметил Домби, отпивая виски. — Я уверен, что он перед ними в долгу не остался.
  Они молча допили свои напитки, и Куэйл поднялся.
  — Мне нужно кое-куда позвонить, — сказал он. — А вы можете дня два-три отдохнуть. Потом приходите ко мне, вы знаете куда.
  — О'кей, босс, явлюсь, как положено. — Домби тоже поднялся и сказал: — Я рад, что вы приняли решение насчет Лилли. Мне кажется, это было бы правильно.
  Куэйл ничего не ответил.
  Он покинул зал «Баттери», получил в гардеробе пальто и шляпу и вышел на улицу.
  Канадец закурил свежую сигарету и заказал себе еще порцию виски.
  Бросив взгляд в зеркало, он увидел позади себя множество мужских и женских лиц. Он внимательно разглядывал лица и фигуры женщин, размышляя про себя, с какой из них он переспал бы сегодня, имей он возможность выбирать. Потом снова опустился на табурет и медленно стал пить виски. Оно было отличного качества.
  Домби размышлял о жизни. Вчера он был во Франции и с нетерпением ожидал появления самолета, который должен был подобрать его. А вокруг грохотали разрывы бомб. Что ж… самолет прибыл и подобрал его. И вот он здесь. Домби ухмыльнулся. Двадцать два раза он опускался на парашюте на оккупированные территории и возвращался обратно. Но в один прекрасный день какой-нибудь винтик в четко отлаженной машине разболтается, и тогда, вполне возможно, он совершит свой последний прыжок прямо к черту в пекло, как Дюбор и Майклсон.
  Он допил свое виски и подмигнул бармену, который тут же принес ему новую порцию. Так он сидел еще долго, прихлебывая виски и размышляя о том, куда пойдет и что будет делать после.
  «Жизнь хороша, — думал Домби. — И все дела будут в порядке, пока ты не раскиснешь».
  
  3
  Облокотившись на край рояля, Керр рассматривал тонкие пальцы Терезы Мартир, порхавшие по клавишам. Она играла отлично, с мягким туше, великолепно владея техникой. Тереза была высокая, стройная, полная жизни женщина. Чуть наклонив голову, Керр бросил взгляд на длинные, стройные ноги Терезы, узкие ступни которых покоились сейчас на педалях.
  «Тереза на редкость хороша пониже талии», — в который раз подумал Керр.
  Грудь, правда, у нее плоская, а лицо довольно длинное и всегда немного скорбное, но зато глаза по-настоящему великолепны, и вообще вид у нее необыкновенно изысканный, и своеобразное очарование этой женщины ощущали все мужчины.
  Керр перевел взгляд на свое собственное изображение на блестящей поверхности рояля.
  «Интересно, я просто пьян или немного возбужден?» — подумал он. Определить это было нелегко. Хотя Керр провел большую часть своей жизни, систематически поглощая горячительные напитки, никогда не ощущая никаких особенных последствий, сейчас он уже ни в чем не был уверен. Такие уж наступили времена, что приходится во всем сомневаться.
  Комната имела форму латинской буквы «L». Выкрашенные белой краской потолок и стены мерцали в электрическом свете, испускаемом искусно замаскированными в старинных испанских подсвечниках светильниками. Почти черного цвета паркетный пол был устлан черными и белыми коврами. Два длинных и узких окна, по обе стороны «L», были задрапированы тяжелыми белыми шторами с черно-золотой каймой. Керр подумал, что эта квартира обставлена и отделана чертовски изысканно. Впрочем, здесь всегда все было подобрано с великолепным вкусом, включая и женщин. Всякая женщина, которая допускалась на приемы м-с Мильтон, должна была быть красива по-своему. «Впрочем, — тут же подумал Керр, — быть может, такими красивыми находит этих женщин только один он? И то лишь потому, что неизменно чувствует себя счастливым на вечерах у Гленды, впрочем, дело, может, вовсе не в счастье, а только в том, что он изрядно навеселе».
  Керр бросил взгляд в противоположный угол комнаты. Прямо напротив него стояла, прислонившись к стене, Сандра. На ней было длинное вечернее платье отличного покроя, сшитое из какой-то мягкой, ниспадающей складками ткани цвета колокольчиков. На шее мерцало ожерелье из полудрагоценных камней, такой же точно браслет обвивал ее правое запястье. Она была необыкновенно хороша со своими волосами цвета меди, прозрачными фиолетовыми глазами, высокой грудью и узкими бедрами.
  Керр улыбнулся ей.
  «У тебя чудесная жена, — сказал он себе. — Чертовски очаровательная женщина».
  Она ответила на его улыбку, но не пошевелилась. Так и стояла совершенно неподвижно, улыбаясь ему своей неотразимой улыбкой, спокойная и невыразимо прекрасная.
  Керр подумал, что Сандра всегда обладала даром вести себя совершенно естественно и непринужденно. Что бы ни происходило, она всегда была спокойна и превосходно владела собой. Хотя это было всего лишь внешнее спокойствие.
  Он взял стоящий возле него стакан, отпил немного виски и снова облокотился о край рояля. Мысли его все время обращались к Сандре. Он считал, что мужчине полезно временами совершенно объективно поразмыслить о своей жене. Когда он снова поднял глаза, она по-прежнему стояла в той же позе и все еще улыбалась ему.
  В дальнем углу оживленно беседовала с испанцем Мигуэлесом Гленда Мильтон. Высокая тонкая брюнетка, с крошечными ручками и ножками, одетая в короткое красное платье, она в одной руке держала узкий бокал, другой жестикулировала, пожалуй, излишне оживленно. Керр решил, что Гленда чуть-чуть пьяна. «Впрочем, на этой вечеринке все чуть-чуть пьяны, — тут же подумал он. — Кроме Сандры. Сандра никогда не бывает пьяна».
  Керр был высокий стройный мужчина, приятной внешности, в которой, однако, не было ничего мягкого и женственного. Женщины находили его необыкновенно привлекательным, хотя трудно было бы определить, в чем именно заключался секрет его очарования. Он знал, что им нравятся его широкие плечи, тонкая талия и узкие бедра. Длинные ноги и красивые руки с длинными, чуткими пальцами художника, темно-каштановые волосы, чуть вьющиеся, отлично подобранные костюмы, пальто и шляпы — таким он представлялся глазам окружающих.
  Керр снова посмотрел на руки Терезы, которая исполняла уже что-то новое. Он не знал, что это за вещь, но ритм был быстрый, четкий, волнующий.
  Он обвел взглядом комнату. Гленда еще оживленнее спорила с испанцем. На длинной кушетке, обитой белым в тон тяжелым шторам, сидела Магдалена Френсис. Керр прислушался к ее мягкому волнующему голосу: его можно было слушать часами. На Магдалене было очень дорогое светло-зеленое платье, ее волосы были уложены с большим вкусом. Вид такой, словно она сошла с картинки модного журнала. Эта женщина отличалась, несомненно, необыкновенной изысканностью и своеобразным стилем.
  Керр решил, что больше пить ему не следует. Пожалуй, если он позволит себе еще одну-две порции, он может начать выяснять, чего ему удастся добиться от какой-нибудь из присутствующих дам. А это совсем не годится.
  Тереза встала из-за рояля, прошла в другой угол комнаты и заговорила с Эльвирой Фейл. Керр подумал, что они являют собой изысканное зрелище, когда вот так стоят рядом друг с другом. На Терезу стоило поглядеть, если не обращать внимания на ее плоскую грудь. Она умела одеваться, это уж точно. Сегодня она надела длинную черную юбку и очаровательную блузку из кремовых кружев. Темные волосы были небрежно откинуты назад, открывая красивый лоб. Эльвира, в общем, скорее пикантная, чем хорошенькая, чуть-чуть покачивалась, поглощенная беседой. Великолепные руки и ноги и своеобразная ленивая грация придавали ей несомненное очарование в глазах мужчин. Она любила джин. Джин и покер. И еще она обожала наблюдать за тем, как другие напиваются. Правда, при этом она всегда успевала напиться раньше всех остальных. Кто-то на черном рынке снабжал ее изысканнейшим нижним бельем. Она обычно говорила, что вынуждена особенно заботиться о белье, поскольку ее укладывает в постель кто-нибудь незнакомый. Керр подумал, что она, несомненно, лакомый кусочек.
  Все они были привлекательные женщины. У большинства из них, решил Керр, есть все, что положено иметь женщине. «Интересно, что им известно о его приключениях с присутствующими здесь, — лениво подумал он. — Интересно».
  Мысли его снова обратились к Сандре. Забавно было бы, если бы она обо всем догадалась. А может быть, и догадывается — о женщинах, разумеется? Конечно, обо всем остальном она не может и подумать. «Господи, — подумал Керр, — если бы ей только могло прийти в голову… Что ж, она бы тогда все ему простила. А может быть, даже сочла его героем».
  А что же она думает о нем на самом деле?
  Вероятно, что он слишком много пьет, что нередко манкирует своей удобной и необременительной работой в одном из департаментов внутренних дел, которая и существует для того, чтобы обеспечивать алиби для людей, подобных Керру, да и то только на бумаге.
  Тереза вернулась к роялю.
  — Рикки, вам что сыграть? — спросила она.
  Он посмотрел на нее. Под глазами у нее лежали фиолетовые тени, рот напоминал спелую ягоду.
  — А что бы ты хотела сыграть мне, моя лапонька? — спросил он.
  Она долго смотрела на него, потом медленно улыбнулась и сказала очень тихо, полушепотом:
  — Если бы я стала играть то, что мне следовало бы, то сыграла бы непременно: «Буду счастлива, когда ты умрешь, негодяй!»
  — Но ведь ты на самом деле не думаешь этого, верно? — спросил он.
  Она посмотрела на него пронзительным взглядом, пожала плечами и сказала:
  — Почему бы и нет?
  Она села на табурет и заиграла что-то незнакомое. Но вещь ему понравилась. Вероятно, она знала, какая именно музыка должна ему нравиться. Во всяком случае, ей-то уж следовало бы знать…
  
  Куэйл открыл дверь своей квартиры, вошел в холл, включил свет, запер за собой дверь и остановился в нерешительности, сунув руки в карманы пальто. Он думал о Лилли. Несколько секунд лицо его сохраняло мрачное выражение, потом он пожал плечами, снял пальто и прошел по длинному коридору в кухню. Открыв дверь кладовой, он прошел в буфетную, в дальнем конце которой стоял буфет. Открыв то, что постороннему взору показалось бы дверцей буфета, он очутился перед входом в другую квартиру. Пройдя по коридору, он вошел во вторую дверь налево и оказался в комнате, обставленной как подобает кабинету. По стенам стояли стеллажи с картотеками, в центре находился огромный письменный стол с пятью телефонами. За столом сидела молоденькая блондинка в форме офицера Женского вспомогательного корпуса. Увидев вошедшего Куэйла, она прикрыла белой ручкой раскрытый в зевке рот.
  — Добрый вечер, Майра, — сказал Куэйл. — Где Кордовер?
  — У него трехнедельный отпуск. Сейчас он дома. Он звонил сюда сегодня вечером: сообщил, что готов выйти на работу. Похоже было, что он ложится спать. Он вам нужен?
  — Немного позже. А пока что дайте мне досье Лилли.
  Она встала, подошла к одному из стальных ящиков, открыла его, быстро пробежала пальцами по тесно стоявшим папкам, извлекла одну из них и подала Куэйлу. Он уселся за стол с другой стороны и раскрыл папку.
  Чарльз Эрмин Лилли, прежнее имя Луне, обладатель норвежского паспорта. Считался владельцем небольшого грузового судна, совершавшего рейсы между скандинавским побережьем и шотландскими портами. В 1935 году был заподозрен агентом №16 как вражеский шпион. В январе 1939 под именем Диомеда Фальца, чешского подданного, работал в различных редакциях газет и в агентствах новостей по всей территории Чехословакии. Установлены его прямые контакты с гиммлеровскими организациями. С июля 1939 года живет в Англии, в Кельсвуде. Приобрел Макер-Осленд. Делает значительные благотворительные пожертвования… Считается третьим сыном Джонатана Лилли (этот сын находился за границей в течение пятнадцати лет). Выявлены контакты с немецким посольством в Лондоне и гиммлеровской организацией. Обширные связи и контакты в Эйре[1]. Использует систему открытой и конспиративной связи.
  Общие сведения: состоял на службе разведотдела гестапо, Колумбия-хаус, Берлин. По заданию СА организовывал еврейские погромы. Подозревается в бандитизме. Превосходно говорит по-английски, по-немецки, по-французски, а также на испанском и португальском языках. Ведет подрывную деятельность из Кельсвуда с 1939 года.
  За этим следовал поставленный карандашом вопросительный знак.
  Куэйл долго смотрел на лежащие перед ним отпечатанные на машинке листы. Наконец он обратился к девушке:
  — Нет ли у вас сигареты, Майра?
  Она кивнула, достала из кожаной сумочки пачку сигарет и подала ему.
  Он молча закурил, потом перебросил пачку через стол девушке.
  — Можете поставить пометку «закрыто» и положить в отдел, где хранятся законченные дела.
  — Да, мистер Куэйл. Вы имеете в виду «Дальнейшая деятельность исключена»?
  Куэйл улыбнулся.
  — Именно это я и имею в виду.
  Он глубоко затянулся сигаретой и откинулся на спинку стула.
  — Все возвратились благополучно? — спросил он.
  — Кроме двоих, — ответила она. — Мы потеряли двоих, мистер Куэйл.
  Куэйл кивнул.
  — Что с ними случилось? — спросил он.
  — Они убиты. Где и когда — нам неизвестно.
  — Остальные девять возвратились?
  — Все остальные возвратились, — сказала она и взглянула на Куэйла, пытаясь догадаться, что он задумал.
  — Вы знаете, где сейчас Керр? — спросил он.
  — Нет, — ответила она. — Вы же помните, в последний раз он работал с Кордовером, значит, и в отпуск они ушли вместе. Кордовер, вероятно, знает, где он.
  — Ладно. Свяжитесь с Кордовером. Скажите, чтобы он был наготове. Я ему позвоню в течение сегодняшнего вечера. Предупредите, чтобы он выяснил, где сейчас Керр.
  Куэйл встал из-за стола с сигаретой в руке и с минуту молча смотрел на девушку. Потом сказал:
  — Дьявольская игра все это, а, Майра?
  — И не говорите, — кивнула она. — Мне-то что, я ведь только сообщения принимаю.
  — Я хочу часок отдохнуть, — сказал Куэйл. — Потом сообщу вам, что нужно будет сделать. Возможно, мне понадобиться переговорить с Кордовером.
  — Слушаюсь, мистер Куэйл.
  Куэйл вышел из комнаты и тем же путем вернулся в свою квартиру. Включив в спальне электрокамин, он некоторое время молча смотрел на огонь. Он думал о Лилли.
  Лилли сам на это напросился, и ей-богу, на этот раз он получит сполна!
  Куэйл принялся расхаживать по спальне, попыхивая сигаретой. Теперь-то, он уже не сомневался насчет Лилли, Когда пять недель назад Малрик уехала, Лилли пошел по ее следу и передал полиции Виши сведения о девушке, выследив ее. Каким-то образом ему это удалось. Возможно, он это сделал через немецкую группу в Эйре. Во всяком случае, он это сделал, и вот теперь Малрик, Дюбор и Майклсон погибли, возможно, такая участь ожидает и Фурса вместе с мальчишкой Карлосом. Куэйл задумался над тем, что именно рассказала Малрик немцам. Кого именно она успела выдать… бедняжка, чтоб ей пусто было!
  Он пожал плечами, снял пиджак, жилет и туфли и прилег на кровать. Положив руки под голову, он лежал, уставившись невидящим взглядом в потолок и обдумывая все детали.
  
  4
  Сэмми Кордовер открыл глаза, потянулся и уставился в потолок, покрытый трещинами. Во рту у Сэмми пересохло, он провел шершавым языком по губам: когда он просыпался в такое время суток, у него всегда было пересохшее горло. Через полуоткрытую верхнюю фрамугу в комнату вползал туман; Сэмми ощущал его вкус на губах. Типичный лондонский туман, для Сэмми всегда связанный с самыми неприятными ощущениями.
  Он приподнял голову, в ногах кровати он увидел торчащий из-под одеяла собственный большой палец, и это сразу напомнило ему о том, как прозаична и малоинтересна обыденная жизнь. Комната была маленькая, скудно и плохо обставленная, неопрятная. В углу, на стуле, лежала его одежда. Довольно широкие брюки были аккуратно сложены, так же, как и двубортный жилет, и пиджак с большими подложенными плечами. Под столом стояли остроносые, до яркости начищенные туфли. Сэмми всегда был элегантен. Именно такого мнения были о нем девушки. К тому же он умница, этот Сэмми. Он хорошо зарабатывал, состоя на службе у загородной транспортной компании, и отлично умел тратить свои деньги. Всегда элегантно одетый, спокойный и приветливый молодой человек. Никогда он не распоясывался… во всяком случае, никто за ним не замечал этого. К тому же щедрый. Вот как о нем думали девушки.
  Он опустил голову на подушку и расслабился. Все же он предпочел бы, чтобы что-то произошло. Вообще-то это было вовсе недурно: поживать себе, ничего не делая и спокойно тратя небольшую сумму денег, и просто приятно проводить время. Это было просто великолепно. И все же что-то его не удовлетворяло в таком ходе событий. Не то, что бы все шло не так, как ему хотелось, но все же время от времени мужчине просто необходима встряска… чуть-чуть разнообразия… Он усмехнулся.
  Сэмми был истый кокни. Он принадлежал именно к этому единственному в своем роде племени людей, которые родились и провели всю свою жизнь в самой гуще Лондона, которые насквозь пропитаны достоинствами и недостатками, присущими только лондонским кокни. Он был опасный человек.
  За свои двадцать семь лет жизни он поднабрался такого опыта, который совершенно необходим тому, кто ухитрился выбраться на поверхность с самого дна житейского. Он был хитер, умен и опасен и слепо поклонялся только тому, кого считал выше себя самого.
  Сэмми зевнул, по-прежнему не сводя глаз с потолка, он стал перебирать в памяти последние несколько лет своей жизни. Как большинство людей его круга, Сэмми обладал некоей способностью верить, что на свете правильно все то, что кажется правильным ему, Сэмми Кордоверу. Он жил в полном согласии с этим убеждением. Кроме того, он твердо верил в непогрешимость тех людей, которые указывали ему, что именно нужно сделать. Черт побери, ведь каждому необходимо во что-то верить!
  Он протянул руку, взял сигарету из пачки «Плейерс», лежавшей на столике возле кровати, щелкнул вычурной, зеленой с золотом зажигалкой. Закурив, он продолжал раздумывать о том, сколько еще времени ему предстоит слоняться без дела по городу, тратя вполне приличное жалование, которое ему аккуратно выплачивали в первых числах каждого месяца, выпивая полупинтовые кружки пива в разных барах, в ожидании, когда что-то произойдет.
  Он думал о своем будущем. Интересно, какой конец бывает у тех, кто занимается такой же работой, как он, что у них в будущем? Он понимал, что все то, что предстоит ему в будущем, так или иначе связано с его теперешним занятием. Ведь жизнь никогда больше не будет такой, как до войны. Он сомневался даже, стоит ли вообще жить, когда война закончится.
  Сэмми поднялся с кровати. Совершенно обнаженный, он постоял посредине комнаты: худощавый, не слишком физически развитый, но, тем не менее, достаточно крепкий. У него были большие ступни, костлявые колени, худое тело. На длинном лице с крупным носом, под спутанной копной темных волос совершенно неожиданно сияли большие глаза, которые в сочетании с высоким, благородной формы лбом придавали Сэмми определенное сходство с интеллектуалами.
  Итак, он стоял посредине пыльной, дешевой комнатушки, курил сигарету и раздумывал, что же ему делать.
  Телефон, так странно не сочетавшийся, как современная вещь, со всей обстановкой комнатушки, вдруг издал пронзительный звонок. Сэмми подошел к каминной полке и снял трубку.
  — Кордовер слушает, — сказал он спокойным, чуть гнусавым голосом.
  Женский голос прозвучал в трубке очень мягко.
  — Добрый вечер. Пожалуйста, не кладите трубку, я вас соединяю…
  — О'кей. Я слушаю.
  — Добрый вечер, Сэмми, — послышался в трубке ясный, четкий голос Куэйла. — Это Куэйл. Где сейчас мистер Керр?
  Сэмми переместил сигарету из одного угла рта в другой.
  — Он на вечеринке у м-с Мильтон. Это приятельница миссис Керр. Он мне сказал, что сегодня будет там. Телефон у меня есть.
  — Хорошо, — сказал Куэйл, — позвоните ему сейчас же. Передайте, что я жду его в обычном месте в 12.30. Мне необходимо поговорить с ним. Вам обоим сегодня ночью предстоит небольшая работенка. Мне кажется, он будет доволен, если вы отправитесь вместе с ним.
  Сэмми усмехнулся.
  — О'кей, мистер Куэйл.
  — Передайте ему, что я жду его, потом ждите, когда он свяжется с вами. Вам ясно?
  — Ясно, мистер Куэйл. Я свяжусь с ним немедленно.
  — Отлично. Пока, Сэмми.
  — Пока, — Сэмми положил трубку и с минуту молча смотрел на аппарат. Потом выплюнул сигарету и принялся одеваться, все время, улыбаясь, словно узнал что-то забавное.
  Где-то в глубине квартиры часы пробили двенадцать, звук у них был гулкий и глубокий…
  
  Керр, стоявший прислонившись к притолоке двери, увидел прямо перед собой лицо Магдалены Фрэнсис и смутно подумал, что она ему очень нравится. Она подошла ближе и шепнула:
  — Рикки, мне кажется, что вы набрались, но я нахожу, что вы очаровательны, когда наберетесь.
  Он улыбнулся ей.
  — Не думайте так. — Когда я напьюсь, во мне пробуждаются самые низменные инстинкты. Я ужасный человек.
  Она рассмеялась восхитительным звонким смехом. Он словно шел из самой глубины ее горла.
  — Ну, конечно, — согласилась она. — Все самые лучшие мужчины — негодяи. Но все же вы замечательно умеете напиваться так, что даже никому не заметно.
  Он, искоса посмотрел на нее.
  — Никому не заметно? А что если даже кто-то и заметит? Что тут, собственно, замечать?
  Она посмотрела на него долгим, как показалось Керру, даже чересчур долгим взглядом. Глаза ее словно рассказывали о чем-то, это была, должно быть, интересная история. Но лицо ее было серьезным только секунду — и она тут же снова улыбнулась.
  — Если бы мне было что-то известно о вас, что остальным не следует знать, то они никогда бы этого не узнали.
  — Значит, вы считаете меня таким, Магдалена?
  — А разве я ошибаюсь?
  Уголком глаза он наблюдал за Сандрой. Она стояла у кушетки и разговаривала с Мигуэлесом. Магдалена что-то сказала, но Керр не слышал. Он наблюдал теперь за Мигуэлесом. Никаких сомнений — в этом испанце что-то есть. Он высок, строен, лицо с тонкими чертами, красивое, загорелое. К тому же он не робкого десятка. Он с одинаковым энтузиазмом сражался в разных армиях во время гражданской войны в Испании и наслаждался самим процессом. По-видимому, он совершенно безразличен к революции. Он обладал спокойствием и чувством юмора. И это был крепкий орешек. Глядя на Мигуэлеса и прислушиваясь к мелодичным звукам его голоса, Керр ясно понимал, насколько испанец крепкий орешек. Он мог быть жестоким, если бы захотел. Зато голос у него был необыкновенно мягкий, а руки — очень белые по сравнению со смуглым лицом. Длинные, музыкальные пальцы. Женщины, наверняка, неравнодушны к Мигуэлесу, подумал Керр. Интересно, что думает по этому поводу Сандра?
  Керр расправил плечи, потянулся и сказал Магдалене:
  — Продолжайте, милая, я люблю слушать вас.
  Но мысли его возвращались к испанцу. Вопрос в том, думал Керр, может ли Сандра вообще кем-нибудь увлечься. Керр в этом очень сомневался со всей присущей эгоисту самоуверенностью. Керр, как и все люди, которые привыкли полагаться на себя, на быстроту своих решений, был стопроцентным эгоистом, но он бы очень возмутился, если бы кто-нибудь ему об этом сказал.
  Он думал о Сандре. Сандра всегда была очень мила со всеми. И сейчас она мила с Мигуэлесом, потому что он одинок, несчастлив и не имеет денег: представитель страны, которая слишком занята большими военными проблемами, чтобы заботиться о денежных делах ему подобных, об их насущных нуждах. Керру пришла в голову мысль, что когда-нибудь на днях он непременно должен поговорить с Сандрой. Он попытается хоть что-то выяснить у своей спокойной, уравновешенной, очаровательной, восхитительной жены — женщины, которая умела быть страстной и темпераментной, но даже в самые откровенные минуты все же сохраняла какую-то сдержанность, столь же восхитительную, сколь и неожиданную. Как-нибудь на днях, решил Керр, он непременно поговорит с ней.
  Магдалена тихо сказала, пытаясь скрыть за легкой улыбкой выражение своих глаз:
  — Вы не звонили мне целую вечность, Рикки. Что-нибудь случилось?
  Он улыбнулся, и лицо его словно осветилось. Улыбка необыкновенно красила его.
  — Неужели? Что такое творится на белом свете! Подумать только, я вам не звонил!
  — Успокойтесь, Рикки, — сказала она едва слышно. — Не стройте из себя дурачка!
  — А почему бы и нет, Магдалена? — сказал он спокойно. — Ведь мы все здесь дурачки. И вы… и я… Разве не так?
  Она пожала плечами.
  — Возможно… Но зачем сообщать об этом всему свету?
  — Сам не знаю. И вообще, я ничего не знаю. — Керр почувствовал, что ему хочется сбежать отсюда. Он почувствовал усталость.
  Где-то в квартире зазвонил телефон. Магдалена Фрэнсис отошла от него и направилась в дальний угол комнаты. Керр все так же стоял в дверном проеме, чувствуя, как окурок сигареты начинает жечь ему пальцы.
  Из холла в комнату вошла Гленда Мильтон.
  — Рикки, вас просят к телефону, — сказала она.
  — Спасибо, Гленда. — Как ни странно, Керр вовсе не удивился. Почему-то он сразу почувствовал, что звонок предназначается именно ему. Слишком уж долго он бездействовал. Вероятно, что-то должно произойти. Он вышел из комнаты, прошел в холл, двигаясь быстро и уверенно, словно вовсе и не пил. Прежде чем взять трубку, он огляделся, чтобы убедиться, что в холле никого больше нет.
  — Алло! Керр у телефона, — сказал он.
  В трубке раздался голос Сэмми Кордовера.
  — Добрый вечер, мистер Керр! Или, может, мне следовало бы сказать «доброе утро»? Это Сэмми.
  — Слышу, в чем дело?
  — Мне звонил старик. Он хочет, чтобы вы встретились с ним.
  — Да. Конечно. Когда?
  — Прямо сейчас. У него что-то очень срочное. Вы должны встретиться с ним прямо сейчас. Он и мне велел быть наготове.
  Керр ощутил легкий спазм в желудке — словно кто-то сжал в кулак, а потом отпустил все его мускулы разом. Нервы. Пожалуй, ему не следовало так много пить сегодня.
  — Хорошо, — сказал он. — Где обычно, я полагаю?
  — Где обычно, — подтвердил Сэмми. — Я думаю, вы мне сообщите?
  — Да, я свяжусь с тобой, когда узнаю, в чем там дело. Пока.
  Керр положил трубку. Постоял с минуту, глядя на телефон. Все-таки телефон — удивительное изобретение. Тебе звонят, передают сообщение, и ты сразу становишься другим человеком. Тебе приходится что-то выполнять. Он совершенно успокоился и почувствовал себя совершенно трезвым.
  Пройдя через холл, он оказался в коридоре. На полпути заметил свою шляпу, лежавшую на старинном комоде. Он взял ее. Из гостиной вышла Сандра, подошла к нему и остановилась в нескольких футах. Керр подумал, что она сегодня чудо как красива.
  — Она была мила с тобой, Рикки? — сказала она.
  Он усмехнулся и спросил:
  — Что ты имеешь в виду? Ты считаешь, что я разговаривал с женщиной?
  Она тоже улыбнулась. Сверкнули белые зубы. Керр всегда любовался ее улыбкой.
  — Ну, конечно. Ведь не станешь же уверять меня, что кто-то позвонил тебе по делу в такое время суток?
  — Сандра, — сказал он. — Ты ошибаешься. Это на самом деле звонили из министерства.
  Она рассмеялась восхитительным, воркующим смехом.
  — Черта с два, Рикки! Это была женщина. И шляпа у тебя уже в руке. Должно быть, она и в самом деле восхитительна, если ты решаешься удрать с вечеринки, где найдется несколько по-настоящему красивых женщин.
  — Здесь только одна такая женщина, — сказал Керр. Она снова рассмеялась.
  — Вы меня имеете в виду, сэр?
  — Тебя.
  Наступило молчание. Потом она сказала:
  — Надеюсь, я тебя еще увижу в скором времени?
  — Разумеется, — сказал Керр. — Скорее всего, это будет завтра утром. Знаешь, ведь как-никак идет война. Случаются срочные вызовы.
  Она кивнула.
  — Кто-то мне упомянул о чем-то вроде этого. Доброй ночи, Рикки, дорогой!
  Она повернулась и ушла обратно в гостиную.
  Керр бросил взгляд на свою шляпу. Отличная шляпа изысканного табачного цвета. Она ему нравилась. Он подошел к двери гостиной. Гленда стояла у самого порога.
  — Всего хорошего, Гленда, — сказал Керр. — Спасибо за чудесный вечер, я получил огромное удовольствие. Всего вам доброго.
  — Пока, Рикки, — сказала она. — Не знаю, что у вас там за дела, но постарайтесь не натворить ничего такого, о чем мне неприятно будет услышать.
  Керр отошел от двери, но перед этим он бросил последний взгляд на Сандру.
  Она снова была в дальнем углу комнаты, подле Мигуэлеса.
  
  Дул холодный ветер. Керр прошел Сент-Джемс-театр и повернул на Пэлл-Мэлл. На часах было двенадцать тридцать. Примерно посредине узкого переулка виднелась маленькая окрашенная в темно-синий цвет дверь, зажатая между высокими домами. Керр вынул из кармана фонарик и пошел по узкой деревянной лестнице. Поднявшись на один пролет, он открыл правую дверь из двух, выходивших на площадку.
  Это была небольшая комната, вся обстановка которой состояла из стола и нескольких стульев. За столом сидел Куэйл, попыхивая сигаретой.
  — Добрый вечер, Рикки, — сказал он.
  — Добрый вечер, сэр, — ответил Керр. Он стоял перед Куэйлом, сунув руки в карманы и дымя сигаретой. Во взгляде его сквозило спокойное равнодушие.
  — Хорошо провели время? — спросил Куэйл.
  — Неплохо.
  Куэйл вздохнул.
  — Когда-то и я был любителем таких вечеринок. Но теперь у меня на это не хватает времени.
  — Похоже, что у вас вообще ни на что не хватает времени. Вы хоть спите когда-нибудь?
  — Не слишком часто, — сказал Куэйл спокойно. — И вообще я не слишком хорошо сплю все это время.
  Он встал и бросил сигарету в камин.
  — Вот что, — заговорил он. — У нас большие неприятности по ту сторону. Они схватили одного из моих людей — женщину. Они заставили ее говорить. А это очень нехорошо.
  — Да, — согласился Керр.
  — И нам еще очень повезло, что мы при этом потеряли лишь двоих. Теперь есть только один выход. Я отозвал обратно всех, кто там был. Но должен отправить туда новую группу.
  — Отличная идея, — кивнул Керр. — Ничего нет лучше полной смены группы.
  — Я знаю. Но тут возникает затруднение.
  Керр приготовился терпеливо выслушать, что скажет ему Куэйл.
  — В Кельсвуде живет один человек. Считается, что его имя Чарльз Эрмин Лилли. Он живет В Макер-хаузе. Уже довольно давно. Он один из крупнейших вражеских агентов. Мы его все это время не трогали, потому что кое-кто в нашей контрразведке полагал, что он может нам пригодиться. — Он пожал плечами. — Но теперь наступил момент, когда я пришел к выводу, что это было нашей большой ошибкой. И я не собираюсь дальше продолжать игру.
  Керр ничего не сказал.
  — Этот самый Лилли, — продолжал Куэйл, — имеет какую-то возможность переправлять добытые им сведения куда ему нужно. Я не знаю, как он это делает. Но я знаю, что у него есть контакты в Эйре. Но может быть, у него есть другой канал. Он ведь гиммлеровской выучки.
  Керр усмехнулся.
  — Они большие мастера.
  Куэйл тоже усмехнулся.
  — Вам-то это хорошо известно, Рикки.
  — Значит, вам этот самый Лилли порядком надоел? — спросил Керр.
  — Да. Можете считать именно так, если хотите. Во всяком случае, я не собираюсь посылать новых агентов — а мне необходимо сделать это как можно скорей — до тех пор, пока у меня останется хоть малейшее опасение, что мистер Лилли может оказаться в курсе дела. Так что… — Керр вздохнул.
  — Так что мистеру Лилли придется отправиться в далекое путешествие, — сказал он.
  — Вот именно, — согласился Куэйл. — Отправиться в далекое путешествие.
  Керр кивнул.
  — Когда? — спросил он.
  — Сегодня вечером. Надо действовать быстро.
  — Понятно. Я — и кто еще?
  — Вы и Кордовер. Мне кажется, что самое правильное будет, если произойдет несчастный- случай. Думаю, для всех, кто с ним связан, так будет удобнее всего.
  Керр ухмыльнулся.
  — Вы имеете в виду, что не стоит раздражать контрразведку?
  — Могут раздражаться как угодно. Наши дела — в первую очередь. Но всегда лучше, когда такие дела обделываются спокойно.
  Керр улыбнулся своей мальчишеской улыбкой.
  — Это значит, что вы придумали что-то совершенно сногсшибательное.
  — Да, я постарался все продумать. — Куэйл достал из кармана лист бумаги. — Посмотрите: это план дома Макер-хауз. Лили находится именно там. Во всяком случае, он был там три часа назад. За ним в течение нескольких недель ведется непрерывное наблюдение. Вот как мы все это устроим. Кордовер будет, как обычно, выступать в роли водителя транспортной компании. У него будет тяжелый грузовик. Но прежде чем вы приступите к делу, я хочу поставить небольшой эксперимент. Кто знает, может быть, этот самый Лилли решит заговорить, когда увидит, что дела для него повернулись плохо. Может быть, он станет разговорчивым. Он может решить, что у него тогда будет шанс, — знаете, как это обычно бывает.
  — Понятно, — сказал Керр. — Ну, и если он все же заговорит, то это не спасет его, не так ли?
  — Совершенно верно. — Куэйл достал новую сигарету. — Если у меня когда-то и были намерения обходиться с этим негодяем либерально, то они совершенно исчезли после заварушки с японцами. У меня нет ни малейшего сочувствия к Лилли. Он садист и убийца.
  — Понятно, — сказал Керр. — Я сперва отправлюсь туда и предложу ему сделку. Если он заговорит, тем лучше. Но мы все равно сделаем свое дело.
  Куэйл кивнул.
  — Вы сделаете свое дело, — сказал он, — и вот как вы его сделаете. Подойдите сюда, Рикки. Посмотрите на этот план.
  
  5
  За городом было холодно. В открытое окно машины врывался холодный ветер, так что Керр замерз. Но ему нравилось это ощущение. В Лондоне стоял туман, но здесь ночь была поистине великолепная. Сияла луна, дорога белой лентой ложилась под колеса автомобиля.
  Керр снял руку с рулевого колеса, нащупал в кармане сигарету. При этом он всем телом ощутил подвешенную под левой мышкой мягкую кобуру пистолета. Керр любил ощущать оружие под мышкой, он неплотно прижал к кобуре руку.
  Ему в своей жизни приходилось пользоваться оружием разного калибра: начиная от морского «Вебли-Скотта», который при выстреле напрочь сносит жертве голову, вернее, макушку, до крошечного, двадцать второго калибра, который, если не попадешь в живот, то уж никакого особенного вреда и не причинит. Сейчас при нем был его любимый пистолет: немецкий пехотный «маузер» с десятью патронами в стволе, примерно тридцать восьмого калибра. Рану он делал ужасную, единственный недостаток этого оружия был в том, что иногда патроны отскакивали рикошетом обратно и сильно давали по лбу. Но это, собственно, ничего особенного не представляло. Просто указывало, что выстрел попал в цель. Роль играло только то, что происходило с тем типом, в которого попала пуля.
  Керр сунул сигарету в рот, нащупал зажигалку, закурил, глубоко затянулся. Его чуть-чуть мутило. Все-таки он выпил сегодня слишком много. И в сотый раз за последние полгода он повторял себе, что следует, пожалуй, перестать столько пить. Просто неразумно с такой легкостью поглощать спиртное, да еще в таких количествах.
  Он утопил ногой педаль акселератора, стрелка спидометра поползла к сорока пяти… Он стал перебирать в памяти некоторые подробности своей работы у Куэйла…
  Добравшись до вершины холма, он сбавил скорость. Слева в долине виднелся небольшой лесок. Выключив мотор, он вышел из машины и стал осматривать пустынную дорогу. Никого не видно. Он отошел на несколько ярдов и вскоре обнаружил калитку, которая выходила в поле. Она была в той самой высокой изгороди, которую описал ему Куэйл.
  Керр открыл калитку, вернулся к машине, осторожно провел ее по полю, укрыл в чаще — это ему тоже подсказывал Куэйл, где тут можно найти густые заросли. Выключая фары, Керр подумал, что Куэйл практически ничего не оставил в этой операции на волю случая. Облегчил Керру работу, насколько это было возможно.
  Однако даже Куэйл не мог сделать эту работу совершенно легкой. Возвращаясь из чащи обратно к калитке, Керр думал о том, насколько все же трудным будет задание. А что если… Но он тут же усмехнулся, до того нелепой показалась ему мысль, что Рикки Керр может растеряться или отступить.
  И все же время от времени люди теряют самообладание, не так ли? Даже первоклассным пилотам необходим отдых, а он, Керр, чертовски мало отдыхал в этом году. И какой же результат? Слишком часто приходится рисковать, ставить все на карту. Вот потому-то и начинаешь пить сверх меры. Спиртное как-то придает уверенность.
  Он был уже около калитки и вдруг почувствовал, что ему холодно. Быстро вернувшись к машине, он извлек из отделения для перчаток фляжку бурбона, сделал большой глоток и сунул флягу в карман.
  Тщательно прикрыв за собой калитку, он пошел по дороге. Ярдах в ста дорога разветвлялась: справа она поднималась на холм, слева вилась узенькая грязная тропинка. По ней Керр и двинулся. Она привела его в довольно густой лесок. Здесь пахло сыростью и прелью. Керр подумал, что это, наверное, запах смерти. Теперь тропинка превратилась в едва заметную тропку. Вскоре Керр выбрался на небольшую поляну и свернул влево. На склоне холма, в почти недоступном месте, стоял спрятанный среди деревьев грузовик. Огни были погашены. Что-то страшно противоречивое было в этом зрелище: современный грузовик в такой глухой чаще.
  Из кабины вышел Сэмми Кордовер, тихо прикрыв за собою дверцу. Облокотившись о крыло, он стоял совершенно спокойно, наслаждаясь всем происходящим. На нем был засаленный комбинезон, на один глаз был надвинут суконный берет. Изо рта торчала нераскуренная сигарета.
  — Добрый вечер, мистер Керр, — сказал он.
  — Привет, Сэмми. Как дела?
  — Все в порядке, — ответил Сэмми. — У вас как дела? Как самочувствие?
  — Отличное. Нам как будто нечего больше обсуждать, верно?
  Сэмми Кордовер склонил голову на бок; Керр подумал, что в лице его сейчас есть что-то совиное. Сэмми вообще напоминал Керру чем-то сову, он был так же мудр, как эта птица.
  — Я бы этого не сказал, — произнес Сэмми. — Если не возражаете, мистер Керр, я просил бы вас пройтись со мной немного. Думаю, нам необходимо кое-что согласовать, чтобы не возникли всякие случайности. Лучше было бы, если бы у меня сейчас был легкий грузовик, а не тяжелый. Это просто автобус какой-то, а не машина. К тому же давление в шинах недостаточное. И на ходу очень тяжелый. — Он виртуозно сплюнул. — Ну, дайте мне только вернуться назад, уж я выбью дух из той скотины, которая готовила эту машину к выезду.
  — А почему ты предпочел бы иметь более легкий грузовик? — спросил Керр.
  — Пойдемте со мной, и увидите сами.
  Они пошли через лес. Сэмми Кордовер шел впереди, ступая легко и уверенно, даже здесь, в лесу, сохраняя типичную перевалочку истого кокни. Керр улыбнулся. Ничто не могло бы вывести Сэмми из равновесия.
  Внезапно они очутились на опушке леса. Перед ними лежала дорога, она обрывалась где-то над провалом заброшенного карьера. Ярдах в двадцати она пересекала шоссе.
  — Поняли, мистер Керр? — спросил с усмешкой Сэмми. — Я не могу себе позволить ошибиться в этой ситуации, а?
  Керр тоже усмехнулся.
  — Но ты и не допустишь ошибки, Сэмми.
  — Надеюсь, что нет, — сказал Сэмми. — Когда я заглянул в этот распроклятый карьер, мне просто не по себе стало. Говорю вам, мне это совсем не нравится! И все-таки…
  Керр посмотрел на часы.
  — У меня есть еще двадцать минут. Значит, я могу вернуться к своей машине и съездить в деревню.
  — Кто-нибудь ждет вас там?
  Керр кивнул.
  — Там Скотт. Он уже много дней следит за нашим приятелем. Он сообщит мне все, что необходимо.
  — О'кей, — сказал Кордовер. — Вы ведь захотите с ним переговорить, не так ли? Значит, я даю вам ровно полчаса, через полчаса я выволоку эту развалину сюда, на дорогу. Фары у меня будут включены. Если кто проедет мимо, а это маловероятно, я притворюсь, что у меня поломка.
  Керр спросил:
  — Что у тебя в машине?
  — Везу металлический груз, — с усмешкой ответил Сэмми. — Ящики и коробки. Я должен доставить их на упаковочную фабрику в двадцати милях отсюда завтра к утру. Я-то не думаю, чтобы у меня это получилось. Но такова легенда!
  Керр сунул руку в карман и достал флягу.
  — Может, выпьешь, Сэмми?
  — Нет, благодарю вас, мистер Керр, — вежливо ответил Кордовер. — Я не большой любитель выпивки. Разве что выпью иногда кружку пива.
  — Может быть, ты и прав, — сказал Керр и отхлебнул изрядный глоток из фляжки.
  Уголком глаза Керр видел, что Сэмми наблюдает за ним. Керр уловил какое-то странное выражение на лице Кордовера, но ему не хотелось задумываться над этим.
  — Пока, Сэмми, — сказал он. — Увидимся еще…
  — О'кей, мистер Керр. Желаю удачи. Я уверен, что все будет в порядке. Но только не слишком подставляйтесь, ладно?
  — Не буду, — ответил Керр. — И ты тоже будь осторожен.
  Он повернулся пошел в глубь леса.
  
  Скотт стоял в тени дуба на травянистой площадке у развилки дорог, подле въезда в Кельсвуд, полностью сливаясь с окружающей обстановкой: драповое пальто, темно-коричневая шляпа, лицо с расплывчатыми чертами. Скотт всегда был таким. Совершенно бессознательно он всегда становился частью фона и оставался незамеченным. Он стоял, прислонившись к дереву, сунув руки в карманы, и терпеливо ждал.
  Он всегда ждал кого-то или чего-то. Сейчас он ждал Керра. Прямо перед ним извивалась дорога, ведущая к главной улице маленькой деревушки. В лунном свете искрились крыши домиков, словно покрытые сахарным песком. Скотт решил, что пейзаж весьма похож на рождественский. И он стал вспоминать Рождество.
  Странный человек был Скотт. Много лет назад он служил в кавалерийском полку, потом работал торговым агентом тракторной фирмы, затем три года служил во флоте. Скотт повидал все на свете, был во многих местах, прежде чем начал работать на Куэйла. Ему нравилось работать на него. Очень многих раздражала бы такая работа, когда приходилось целые часы проводить в терпеливом ожидании в любую погоду или же бродить целыми днями по улицам, преследуя кого-нибудь по пятам.
  Он вовсе не возражал против всего этого, потому что долгие часы мог беспрепятственно думать об Элоизе.
  Скотт и сам не раз удивлялся, как мог человек его воспитания и положения жениться на такой женщине, как Элоиза. Одна только мысль о женитьбе на девушке, носящей такое странное имя, сама по себе была бредовая. Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что вся жизнь его бывшей супруги как нельзя лучше подходила к нелепому имени. Скотт постоянно перебирал все подробности их супружеской жизни, длившейся всего пять нелепых недель и завершившейся телефонным звонком — она сообщила ему, что уходит от него с другим. С тех пор Скотт больше никогда не видел ее и ничего о ней не слышал. Интересно, что с ней стало потом? Конечно, она для него была слишком уж красива: изящная, тоненькая, узкобедрая, с чудесными ножками. Первое, что он заметил, когда увидел ее, были как раз ножки. В душе Скотт был всегда большим ценителем красоты, и еще горше было то, что ему так и не- удалось за всю свою жизнь по-настоящему обладать красотой.
  Скотт пошевелился, одно плечо у него заныло от долгого неподвижного стояния. Вдали послышался шум автомобиля. Скотт плотнее прижался к стволу дуба. Когда автомобиль выехал на деревенскую улицу, он узнал очертания машины Керра. На одну лишь секунду он вышел на дорогу — достаточно, чтобы водитель увидел его, — и тут же снова отступил в тень.
  Автомобиль свернул налево, промчался мимо Скотта. Отъехав на сотню ярдов, Керр свернул в переулок, вышел из машины и пошел к дубу, где стоял Скотт.
  — Привет, Скотт, — сказал он, войдя в круг тени.
  Скотт пошевелился.
  — Добрый вечер, мистер Керр, — сказал он. — Все в порядке.
  — Рад слышать это. — Керр вытащил из кармана портсигар, предложил закурить Скотту, но тот отказался, и Керр закурил сам.
  — Ну? — спросил он.
  — Дело обстоит так, — сказал Скотт. — Вам надо пройти вперед три четверти мили. Там будет еще одна развилка, вам нужно идти направо. Еще через четверть мили вы окажетесь на правой стороне, вам придется проехать по лужайке, если поедете на машине. Вы окажетесь перед воротами с пятью запорами. Это и есть парадный въезд. С другой стороны подъездная дорожка для машин.
  — Но мне нужно будет проехать по лужайке? — спросил Керр.
  — Да. Когда подъедете к воротам, держите вправо, там удобно будет оставить машину, к тому же там никто не ездит. Никто вас не увидит.
  — Понятно, — голос Керра был холоден и спокоен, но внутри у него все дрожало от возбуждения, как обычно в таких ситуациях.
  Скотт продолжал тем же небрежным тоном:
  — Остальное уже легко. Пройдете через ворота, но будете еще далеко от дома. Можете обойти его сбоку. Сзади увидите белую дверь. Рядом с ней окно. Задвижка на окне сломана, так что вы легко можете забраться внутрь.
  — Ясно, — сказал Керр.
  — Вы очутитесь в буфетной, — продолжал Скотт. — Напротив увидите дверь, она ведет в кухню, Дверь справа ведет в коридор, выходящий прямо в холл. Обычно вечера Лилли проводит в своем кабинете — что-то вроде библиотеки, третья дверь слева по коридору. На всякий случай имейте в виду: из холла деревянная лестница ведет на второй этаж.
  — Второй этаж меня не интересует, — сказал Керр. — Кто еще есть в доме?
  — Сегодня вечером никого больше в доме не будет. Каждый день в дом приходит женщина, которая убирает и готовит пищу, но она уходит в восемь вечера. Кроме того, у Лилли имеется камердинер, но он сегодня в отъезде, в Арнигдене, не знаю, что он там делает, но он уехал туда вечерним поездом и раньше завтрашнего утра ему не вернуться, разве что он пойдет оттуда пешком, а этого он, конечно, не сделает.
  — Какие там стоят машины?
  — Две машины, но одна на ремонте. Он пользуется только одной — двадцатипятисильным «моррисом». Бензин достает благодаря тому, что работает в местном совете в Арнигдене. Автомобилем пользуется не часто. Вот ключ от гаража, он изготовлен по распоряжению Куэйла.
  — Благодарю. Что вам известно о нем? У него есть здесь какие-нибудь контакты?
  Скотт покачал головой.
  — Нет, он чертовски умен. И ни с кем никогда не встречается здесь, никто не появляется в доме слишком часто. Большую часть времени он проводит в саду, копается в грядках. Он здорово законспирирован, этот Лилли.
  — Еще бы.
  Наступило молчание. Керр вынул изо рта сигарету, посмотрел на тлеющий окурок.
  — Что-нибудь еще?
  — Да нет, как будто все, — сказал Скотт.
  — Вы давно здесь?
  — Около пяти недель.
  — Ну и скучища!
  Скотт пожал плечами.
  — Да нет, мистер Керр. Мне ведь есть о чем подумать.
  — Тем лучше для вас. Не хотите ли глоточек?
  Скотт улыбнулся, хмурое лицо на секунду просветлело.
  — Благодарю, мистер Керр.
  Керр дал ему флягу. Скотт выпил, и Керр тоже отхлебнул большой глоток. Он начинал снова чувствовать себя счастливым.
  — Что ж, Скотт, вы свободны, — сказал Керр. — Как вы доберетесь обратно?
  Скотт усмехнулся.
  — Пройду пешочком семь миль, а там меня по распоряжению мистера Куэйла ждет машина.
  — Ладно. Что ж, доброй ночи, Скотт. Увидимся еще.
  — Надеюсь.
  Скотт перешел через дорогу, свернул в один из переулков, который вел к выезду из деревни, и исчез с глаз Керра.
  Керр стоял, прислонившись к дереву, пока не докурил сигарету, и размышлял о том, что занимало мысли Скотта все долгое время…
  
  Лилли смотрел на огонь, облокотившись о каминную доску. Из приемника, стоявшего на китайском столике, доносилась мелодия вальса, Лилли наслаждался музыкой — это был немецкий вальс.
  Лилли был высок и худощав, лицо у него вытянуто, лоб — широк, голубые глаза широко расставлены, нос, и нижняя челюсть сильно выдавались вперед. Глядя на него, вы ощущали какое-то смутное несоответствие в его внешности, возможно, потому что глаза были уж чересчур светло-голубого цвета с чересчур кротким выражением.
  На нем был темно-синий шелковый халат с черными обшлагами и воротником. Выглядел в нем Лилли очень элегантно. Это был странный человек, как и большинство людей его профессии. Впрочем, эта профессия как раз и нуждается в людях со странностями. Невозможно быть вполне нормальным, если походя делаешь то, чем все время занимался Лилли. За этим широким лбом и мягким взором светлых глаз скрывался жестокий, изощренный в своей жестокости мозг фанатика.
  Странный человек. По-своему совершенно бескорыстный и беззаветно преданный. Считавший, что совершенно безразлично, что там может произойти с ним, веривший, что его интересует только дело, которым он занят, только то, что может произойти по его воле и желанию. Иногда он смутно размышлял про себя, каков же будет его конец. И искренне считал, что будет так же равнодушен к смерти, как, казалось ему, и равнодушен к жизни. Он немало времени проводил в таких размышлениях и в эти минуты думал о себе как о постороннем человеке.
  В жизни его случались неприятности, приходилось переживать минутные неудобства. Например, когда ему приходилось выполнять какие-то щекотливые задания. И постепенно он привык мучить людей, мало того, это стало для него необходимостью. Он постепенно стал считать, что жестокие мучения одних людей являются необходимостью для благополучия других — тех, которые казались ему действительно важными и нужными.
  Так для Лилли стало необходимостью подвергать жестоким мучениям женщин, и в таких случаях он не испытывал ни малейших угрызений совести. Люди, которым приходилось работать вместе с ним, втайне считали, что он получал от этого огромное удовольствие. Однако если он и был садистом, то искренне считал этот садизм неизбежным атрибутом своей деятельности.
  Он пересек комнату, выключил приемник, чтобы в тишине поразмышлять о собственной судьбе. Лилли понимал, что сейчас находится на гребне волны, понимал и то, что надвигаются какие-то события. Он отдавал себе отчет в том, что даже если англичане и вправду такие дураки, какими их считают некоторые, — а он, Лилли, вовсе не считал их такими, — то все равно события, которые произошли (арест Малрик и гибель Дюбора и Майклсона), не могут остаться без последствий.
  Кто-то неизбежно должен был узнать, что информация просочилась во Францию именно из Англии. А значит, подозрения падут на него, Лилли, ведь британская разведка не может не догадаться о его истинном лице. И им придется принять меры, у них просто нет другого выхода. Интересно, подумал он, применят ли они те же самые методы, ту же технику, что обычно применяет он сам?
  Он пожал плечами, отошел от столика с приемником, закурил и снова вернулся к камину, облокотился на каминную полку и задумался.
  Если они не примут меры в течение ближайшей недели, то, пожалуй, надо будет постараться скрыться отсюда. Это вполне возможно, у него ведь есть канал связи с Эйре, а уж если он доберется туда, то… В общем, если действовать умело, умно и осторожно, то все может пройти благополучно.
  С другой стороны, подумал Лилли, если они что-то решат предпринять, то это будет сделано быстро — в течение самого ближайшего времени, особенно если они и в самом деле догадываются насчет него. Интересно все же, что именно им о нем известно и насколько важным агентом они его считают. Знают ли они о той превосходной организации, которую он создал здесь за эти годы? Он слабо улыбнулся. Любопытно, подумал он, что бы они сказали, если бы узнали, как японцы обращаются с пленными британскими гражданами; является же это лишь одним из пунктов программы, разработанной Лилли. Он снова пожал плечами.
  Ни на одну минуту ему не приходило в голову, что те, стоящие над ним, те, кто все эти годы целиком полагались на его ясный ум, сейчас, в минуту опасности, бросили его на съедение врагу. Он считал, что такая ситуация — часть игры, которую он ведет. И если он был садистом, то вполне готов этот садизм обратить против самого себя. Возможно даже, что те великие, кто стоял над ним, даже и рады будут избавиться от него: ведь он слишком много знает.
  Он устал. Зевнув, он бросил недокуренную сигарету в камин. И тут, полуобернувшись к двери, он заметил, что она слегка приоткрыта. В кабинет вошел Керр с «маузером» наготове. Лилли высоко поднял брови. Он ощутил легкий интерес. Подумал по-немецки — он очень редко позволял себе такую вольность: «Вот оно. Они нашли тебя. Это конец. Хватит ли у тебя на этот раз ума?»
  Он сунул руки в карманы халата и улыбнулся почти дружеской улыбкой.
  Керр стоял в дверях совершенно спокойно, на его лице играла легкая улыбка, и от этой улыбки нервы Лилли сразу сдали.
  — Садись, Лилли, — приказал Керр. — Настал час расплаты.
  Лилли пожал плечами, подошел к большому кожаному креслу и опустился в него. Двигался он медленно, но очень грациозно.
  — Я не раз думал, что нечто в этом роде должно непременно произойти.
  Керр опустил пистолет.
  — Значит, ты не удивлен, — сказал он. — В таком случае ты успел уладить все свои дела и готов умереть за фюрера.
  Лили произнес с улыбкой:
  — Почему бы и нет? Смерть не так уж неприятна, знаете ли.
  Керр поднял брови.
  — В самом деле? Это звучит как шутка. Ведь для других ты ухитрялся сделать ее весьма неприятной, не так ли?
  — Такие вещи иногда бывают вынужденными, и во всяком случае вряд ли есть смысл сейчас спорить по этому поводу, — спокойно сказал Лилли.
  — Это верно.
  Керр извлек из кармана сигарету, сунул ее в рот и щелкнул зажигалкой. Он не сводил глаз с лица Лилли. Значит, вот он какой — великий Лилли. Крупнейший агент Гиммлера. Садист. Владеет собой лучше некуда. И все же он блефует. Тянет время. Этот парень еще отколет номер, берегись, Рикки.
  — Не будем зря терять время, — сказал он вслух. — Однако тебе отлично известно, что в таких ситуациях возникает возможность заключить сделку.
  Лилли улыбнулся.
  — В самом деле? Это будет, очевидно, та самая сделка, которую предлагают людям моей профессии. Вы имеете в виду, что если я заговорю, то имею шанс остаться в живых?
  — К сожалению, это так. Ты, вероятно, знаешь, что у нас, англичан, есть отвратительная черта — мы ненавидим убийство. Даже таких негодяев, как ты, нам претит убивать хладнокровно. — Он про себя улыбнулся этой чудесной сказочке.
  — Вы хотите сказать, что у вас в тюрьмах содержится много таких, как я. Тех, кто пошел на эту сделку? — спросил Лилли.
  Керр кивнул.
  — Вот именно. Мы такие проклятые дураки, что собираемся отпустить их, когда война закончится. Возможно, и ты окажешься среди них. Мы тебя отпустим, чтобы ты немедленно принялся создавать новую организацию, может быть, даже готовиться к новой войне.
  — Я не хочу говорить, — сказал Лилли. — Я вообще немного устал от нашей беседы. Если не возражаете, я предложил бы покончить с этим.
  Керр с минуту подумал.
  — Вообще-то, на мой взгляд, можешь делать, что хочешь. Ты мне не нравишься, Лилли. Мне о тебе решительно все известно. Убить тебя мне ровным счетом ничего не стоит. В свое время я убил нескольких твоих дружков. — Он усмехнулся. — Вопрос заключается только в том, как именно ты умрешь.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Когда-то среди твоих людей был один, по имени Шмальц. Он немало поработал на тебя в Лиссабоне, пока кто-то не изловил его.
  — Я знаю. Это вы его изловили, — кивнул Лилли.
  — Совершенно верно. Это я его поймал. Мне Шмальц очень не нравился, потому что у него была дурная привычка стрелять людям в живот, чтобы смерть была более мучительной. Возможно, тебе этот вариант смерти тоже понравится — в таком случае, я не стану возражать.
  — Конечно, если приходится умирать, каждый предпочтет быструю смерть, — выдавил из себя Лилли.
  — Хорошо, — сказал Керр. — Раз мы дошли до этой части разговора, то тебе придется надеть шляпу и пальто и поехать со мной. Дальнейшие переговоры ты будешь вести кое с кем поважнее меня.
  Лилли сказал:
  — Значит, кто-то еще собирается предложить мне сделку? Все равно мой ответ будет такой же, как сейчас. И у меня нет никаких сомнений, что результат будет тот же самый.
  Керр сказал:
  — Не стану спорить. Но тот человек, к которому я тебя отвезу, потверже, чем я. И, возможно, у него найдутся средства заставить тебя говорить.
  — Возможно. Думаю, что у каждого человека наступает минута, когда он может сдаться.
  — Ну, теперь мне стало скучно, — нетерпеливо проговорил Керр. — Вытяни вперед руки и отправляйся за своим пальто. Ключ от твоего гардероба у меня в кармане. Мы отправимся на небольшую прогулку. Когда я тебя передам с рук на руки, моя ответственность за тебя кончится, но туда я должен доставить тебя непременно.
  Лилли встал.
  — Хорошо, — сказал он и пошел через комнату к дубовой, обитой металлом двери в другом конце библиотеки.
  Керр, по-прежнему держа пистолет в опущенной руке, следовал за ним по пятам.
  Он теперь чувствовал себя полностью в своей тарелке. Сейчас он был на работе, он действовал и потому ощущал полное спокойствие и даже радость.
  Было бы чертовски забавно, если бы Сандра могла сейчас видеть его, — подумал он. Интересно, что бы она сказала? Она ведь думает, что я с какой-то женщиной…
  Он улыбнулся, находя эту мысль очень забавной.
  
  Огни машины вырывали из мрака узкую полоску дороги, но небо постепенно начинало светлеть, в прозрачной чистоте воздуха таилось какое-то волнующее умиротворение. Мотор машины ровно гудел, нарушая тишину уснувшей местности.
  Керр расслабился, откинувшись на спинку заднего сиденья. Он сидел совершенно спокойно, держа левую руку в кармане, правая с зажатым в ней «маузером» неподвижно лежала на коленях. Лилли сидел на водительском месте, уверенно ведя свою машину. Керр бросил взгляд на его плечи. Они вовсе не были судорожно сведены, а только покачивались в такт движению автомобиля. Лилли обладал завидной долей хладнокровия.
  Умный подонок, подумал Керр. Очень умный. Что ж, людям, подобным Лилли, приходится быть умными, чтобы заниматься такими делами. Их сначала долго тренировали, чтобы они научились беспрекословно выполнять приказы вышестоящих, невзирая ни на что, а потом, совсем наоборот, учили полагаться только на собственный ум, выдержку, не рассчитывая ни на что и ни на кого.
  И люди такого сорта никогда не сдаются. Лилли тоже не сдастся. Они только притворяются, что смирились с положением вещей, а на самом деле все время лихорадочно ищут выход из создавшегося положения, и как раз в эти минуты Лилли, без сомнения, и занят этим.
  Керр задумался: что именно предпримет Лилли? Хотелось бы мне знать, на что ты все-таки рассчитываешь, сукин сын, мысленно произнес он. Ведь ты же непременно попытаешься что-то предпринять, иначе просто не может быть. Ты слишком умен, чтобы допустить хоть на минуту, что можешь оказаться в заключении. К тебе применят — могут применить — любые методы, чтобы развязать твой язык. Ты этого не можешь допустить. Значит, ты сначала попробуешь что-либо предпринять, и могу спорить, что знаю, что именно ты предпримешь.
  Лилли спокойно сказал:
  — Если мы дальше поедем по этой дороге, то опишем круг вокруг Арнигдена и вернемся обратно сюда же. Вы именно это имели в виду?
  — Нет, — возразил Керр. — Мы свернем у развилки налево и поедем мимо карьера. Когда доедем до следующей развилки, мы снова свернем налево и поедем дальше до Падденхема. Остановимся только в Падденхеме.
  — Значит, ваши друзья именно там? — спросил Лилли. — И джентльмен, который собирается предложить мне сделку, находится в Падденхеме?
  — Закрой рот, — посоветовал Керр. — Не своди глаз с дороги, а руки не снимай с руля. Только попробуй отмочить что-нибудь, получишь через спину пулю прямо в живот. И это может произойти в любую минуту. И не разговаривай. Терпеть не могу разговоров в такое время суток…
  Лилли пожал плечами.
  В маленьком зеркальце над ветровым стеклом Керр заметил скользнувшую по его лицу тень улыбки.
  — Как вам угодно, — сказал Лилли. Наступило молчание.
  Керр вынул из кармана сигарету и с удовольствием затянулся, набрав полные легкие дыма. До чего же все-таки хорошая сигарета может повысить человеку настроение!
  Дорога стала шире, изгороди, мелькавшие по обеим сторонам, постепенно исчезали. Под колесами то и дело стали попадаться ухабы. Подъехали к развилке, и Лилли повернул налево, прибавив скорость, так как перед ними снова была ровная лента дороги.
  Вдруг машина стала сильно качаться. Керр сел прямо. Вот оно, подумал он, начинается, наконец.
  — Успокойся, Лилли, — сказал он вслух. — Притормози немного. Что-нибудь случилось?
  — Машина что-то плохо слушается руля. Мне стало трудно вести ее.
  — Возьми влево и остановись, — сказал Керр. — Черт побери! Неужели прокол? Запасная шина у тебя есть?
  Лилли кивнул.
  — В багажнике.
  Он остановил машину.
  — Я выйду и посмотрю, в чем дело, — сказал Керр. — А ты сиди смирно и не вздумай шутить, ясно, Лилли?
  — Ясно, — спокойно сказал Лилли. — Не буду шутить. Да и что я могу придумать?
  Керр открыл дверцу машины, вышел и остановился у правого заднего колеса. Наклонился и убедился, что шина быстро спускает из-за неисправного клапана. Этого Керр и ожидал, он сам устроил это заранее. Отличная работа.
  Керр посмотрел на дорогу. Карьер был от них в пятидесяти ярдах. На меловой поверхности дороги играли лунные блики.
  Керр сказал:
  — Я достану запасную шину и заменю колесо. Вообще-то тут не так уж страшно, воздух выходит очень медленно, но нам сегодня предстоит дальняя дорога, и я не хочу рисковать. Оставайся там, где сидишь, Лилли, и не двигайся, не снимай рук с руля. Я все время буду приглядывать за тобой, учти это.
  Лилли мягко ответил:
  — Учту.
  Керр подошел к багажнику и с минуту молча стоял, глядя на запасные шины. Руки его были в карманах, пистолет он сунул в правый карман. Прикусив губу, он думал: ну… вот оно. Начинай же. У тебя ведь нет другого выхода. Давай же!
  Внезапно машина резко рванулась вперед и с бешеной скоростью понеслась по дороге.
  Керр смотрел ей вслед, стоя совершенно неподвижно и ухмыляясь. Он ведь так и думал, что Лилли воспользуется этим шансом. Ведь это единственное, что ему оставалось…
  Он так и представлял себе Лилли, сидевшего на переднем сиденье, нога его до отказа жмет акселератор, он надеется, что ему все же удастся скрыться, и поэтому улыбается своей медленной, ленивой улыбкой…
  Автомобиль теперь ехал со скоростью сорока миль и как раз поравнялся с первым изгибом карьера. Керр почувствовал, как вспотели его засунутые в карман руки. Он тихо сказал:
  — Удачи тебе, Сэмми, удачи!
  Грузовик вывернулся с боковой дороги. Он мчался по диагонали к карьеру со скоростью добрых тридцати миль в час. И на полной скорости он врезался в бок машины Лилли. А затем, когда Кордовер выжал педаль сцепления и развернул грузовик, отъезжая от карьера, до Керра донесся визг шин обоих автомобилей, которые образовав единое целое, пронеслись по ухабам кочковатой дороги.
  Затем машина Лилли оторвалась от грузовичка. Она отлетела прямо к карьеру, задние колеса ее повисли над пропастью. В последние доли секунды, перед тем, как машина сползла вниз, Керр увидел, как едва приоткрылась дверца. Нечеловеческим усилием Лилли удалось распахнуть ее пошире, но было уже поздно. Машина исчезла в карьере.
  Керр стоял, прислушиваясь. Ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем раздался грохот падения автомобиля. И только тогда он побежал к грузовику…
  Сэмми Кордовер стоял возле машины, вытирая руки куском ветоши. Потухшая сигарета по-прежнему висела на его нижней губе.
  — Хелло, мистер Керр, — сказал он. — Чертовская была работенка, а? Я думал, тоже загремлю туда. Говорил же я, что мне следовало бы взять легкий грузовик. К тому же резина там ни к черту. И здорово же я позлился…
  Керр ничего не сказал. Он облокотился на крыло грузовика. Сэмми Кордовер отошел. Керр курил, глубоко затягиваясь и быстро выпуская дым. Он ощущал, что немного вспотел.
  Сэмми Кордовер вернулся и сказал деревянным голосом:
  — Иисусе… Дело дрянь. Пойдите посмотрите сами. Мне это чертовски не по вкусу.
  — Ради всего святого! — раздраженно воскликнул Керр. — Что там еще?
  Подойдя вслед за Сэмми к краю карьера и заглянув при лунном свете в глубину обрыва, Керр увидел тело Лилли. Нелепо изогнувшись, тело немца повисло на каменной площадке, ровно такого размера, чтобы тело не могло свалиться вниз.
  Сэмми медленно проговорил:
  — Он открыл дверцу… видите… Он выпал сначала, а потом уже автомобиль рухнул… Он свалился на этот выступ, а проклятый автомобиль пролетел мимо. И это мне совсем не нравится.
  Керр спросил:
  — Почему?
  — А что если этот подонок вовсе не умер? — спросил Сэмми Кордовер. — И это мне не нравится. Придется мне это уладить. Вы присмотрите за дорогой.
  Керр кивнул. Он почувствовал холод под ложечкой. Отойдя от карьера, он осмотрел дорогу. Сэмми Кордовер выключил передние фары грузовика, оставив только сигнальные огни. Полез внутрь грузовика, привязал свернутый канат, который достал, к грузовику, конец спустил в карьер. Постояв на краю обрыва все с той же неизменной сигаретой на нижней губе, он заглянул вниз. Потом встал на колени, обхватил канат обеими руками и исчез за краем обрыва.
  Керр подумал: «Чертовская все же эта игра… Господи, до чего же проклятая история…» Он лихорадочно перебирал в памяти, что ему следует говорить, если кто-нибудь появится на дороге.
  Керр услышал странный мягкий звук, характерный глухой стук. Через минуту над краем обрыва показалась голова Сэмми Кордовера. Он выбрался наверх, подтянул канат, отвязал его от грузовика, свернул и перебросил через борт машины. Затем подошел к Керру, вытирая руки о комбинезон.
  — Все в порядке. Я его столкнул. Так что теперь все олл райт.
  Керр спросил:
  — Он был мертв?
  — Не знаю, — ответил Сэмми. — Но если и не был, то теперь мертв наверняка.
  — Ладно, — сказал Керр. — Оставайся здесь, Сэмми. Легенду ты помнишь. Я позвоню в полицию из Кельсвуда. Разыграй все, как условились. И не забудь, что ты находишься в шоке. Если тебе удастся заплакать, это будет недурно.
  — О'кей, мистер Керр. — Он усмехнулся. — Когда я почувствовал, что могу тоже перевернуться, у меня и в самом деле получился шок. Во всяком случае, в одном нам повезло. В том смысле, что у меня оказался с собой канат…
  — Еще бы.
  Он отошел от грузовика, но Сэмми сказал ему вслед:
  — Если не возражаете, мистер Керр, я бы не отказался от того глотка, что вы мне предлагали. Такая ночь, как сегодня, вредна для моей груди.
  Керр протянул ему флягу, подождал, пока Сэмми вернул ее, потом быстро пошел к лесу. По этой дороге можно было, скорее всего, добраться до Кельсвуда.
  Сразу же позади здания вокзала в Кельсвуде стоял платный автомат, который был отмечен на плане Куэйла. Керр заглушил мотор, поставил машину у обочины грязной дороги и вошел в кабину.
  Он включил карманный фонарик, нашел нужный номер, набрал его на диске и стал ждать, облокотившись на столик. Он думал о том, был ли Лилли мертв, когда Сэмми Кордовер столкнул его вниз. Вообще-то особого значения это не имело.
  Звонок очень долго дребезжал на другом конце провода. Только через две минуты отозвался хриплый голос:
  — Алло!
  — Коттедж полицейского констебля во Флачли?
  — Да.
  Керр заговорил напряженным, взволнованным голосом:
  — Недалеко от Кельсвуда, у карьера, произошла ужасная катастрофа. По дороге мимо карьера ехала машина, а у развилки, ведущей на Брехт, на нас наскочил грузовик. Машина свалилась в карьер. В машине был один человек.
  Констебль спросил почти веселым голосом:
  — Это нехорошо, сэр, не так ли? Я сейчас же выезжаю туда. Не могли бы вы сообщить мне свое имя? Где вы были, когда это произошло? У места происшествия?
  — Да, — ответил Керр. — Я как раз подъезжал к Кельсвуду и все видел. Вообще-то, никто в происшедшем не виноват. Меня зовут Ричард Керр. Я — чиновник Министерства поставок. Имя водителя грузовика Сэмюел Кордовер. Насколько я понимаю, он водитель грузовика, принадлежащего компании «Илкин и Фелпс». Перевозил металлическую тару. И он, по-моему, находится в шоке от происшедшего.
  Констебль сказал:
  — Это и неудивительно.
  — В настоящий момент я еду по важному делу, — сказал Керр. — Дело государственной важности. Поэтому я предложил бы, — если я вам, конечно, нужен в качестве свидетеля, — чтобы я заехал в полицейский участок в Арнигдене и дал им всю информацию, какой я располагаю. Я смогу быть там через час, как только закончу свое дело.
  Констебль сказал:
  — Хорошо, сэр. Благодарю вас. Это будет отлично. Я позвоню в Арнигден, вызову карету скорой помощи и сейчас же выезжаю на место происшествия.
  Керр распрощался и повесил трубку. Вернувшись в машину, он закурил сигарету, вынул из кармана флягу и осушил ее до дна. Вкус спиртного был отменный. С минуту Керр неподвижно сидел за рулем, думая о Лилли, Кордовере, Куэйле и о себе самом. Потом включил мотор и поехал в сторону Арнигдена.
  
  Керр ехал по Фулхем-роуд, по направлению к Найтсбриджу. Было половина шестого утра, на улицах еще царила темнота. Луна скрылась за облаками. Керр почувствовал, что ему холодно. Остановив машину у телефона-автомата напротив госпиталя, Керр зашел в кабину и набрал номер.
  Куэйл поднял трубку почти тотчас же и быстро спросил:
  — Ну?
  Керр ответил:
  — Это Рикки. Я звоню вам потому, что при выезде из Кельсвуда я пережил ужасное потрясение. Я ведь ездил в Кельсвуд по делам Министерства поставок, вы же знаете.
  Куэйл спросил с интересом:
  — Ну и что же? Что там случилось?
  — Ужасная катастрофа, — сказал Керр. — Я проезжал мимо карьера, вблизи от Кельсвуда, навстречу мне ехал автомобиль. И тут вдруг с боковой дороги вывернулся грузовик. В общем, автомобиль был сбит и свалился вместе с водителем прямо в карьер.
  — Плохо, — сказал Куэйл.
  — Просто ужасно, — сказал Керр. — Автомобиль развалился буквально на куски, в жизни ничего подобного не видел.
  — Да, вот как случается, — сказал Куэйл. — Что вы теперь собираетесь делать, Рикки?
  — Как ни странно, я не чувствую никакой усталости. Во всяком случае, домой я не собираюсь. Думаю, что буду там, где обычно — в отеле «Сентэрмин» в Найтсбридже.
  — Хорошо, — сказал Куэйл, — подите выспитесь хорошенько. Завтра часов в шесть приходите туда, где обычно встречаемся. Мне нужно поговорить с вами.
  — Хорошо. Буду вовремя.
  Керр повесил трубку, вернулся в машину и поехал в отель «Сентэрмин» в Найтсбридже — небольшую старомодную гостиницу. Там его хорошо знали. Он поставил машину в гараж, вынул из багажника чемодан, в котором было чистое белье и костюм, и вошел в отель.
  — Доброе утро, — приветствовал он дряхлого старичка-портье. — У меня было чертовски утомительное путешествие, Чарльз. Я очень устал.
  — Значит, вы хотите поспать подольше, мистер Керр, — сказал Чарльз.
  — Да, по крайней мере, до второго завтрака. В час дня мне хотелось бы выпить кофе. У вас в отеле, наверное, не найдется виски, по теперешним-то временам?
  Ночной портье сказал:
  — Верьте или не верьте, мистер Керр, но у нас всегда есть немного виски для постоянных клиентов. Я принесу немного к вам в номер.
  — Пожалуйста, — сказал Керр. — Полбутылки, если можно. Утром мне понадобится выпивка.
  
  Керр проснулся и несколько минут еще лежал в полудреме, не в силах окончательно расстаться со сном. И тут же, почти в панике, вспомнил о свидании с Куэйлом.
  Бросив взгляд на часы, он убедился, что уже пять часов. Он вздохнул с облегчением и снова опустил голову на подушку.
  Снаружи доносился шум транспорта, мчавшегося по Найтсбриджу. Дневной свет угасал. Скоро совсем стемнеет.
  Керр стал вспоминать темные улицы, с которыми он был так хорошо знаком. Руа Эстеренца в Лиссабоне, где Финки разрезали на мелкие кусочки и выбросили в канаву. Его нашли только утром, голова была почти начисто снесена с плеч. Была еще Плас-де-Роз — с нависшими над ней тенями, там находился погребок Фурса. Немало еще темных улиц пришло на память Керру.
  «На темной улице нет тени…» Кто сказал это? Конфуций?.. Что ж… Конфуцию следовало бы кое-чему поучиться. Керр знал, что на каждой темной улице непременно есть тени, даже если вы их не замечаете. И эти тени чертовски ловко управляются с гарротой, ножом, пистолетом и даже просто парой тяжелых башмаков — ведь человека можно так же верно уложить на месте двумя умелыми пинками, как если пырнуть его ножом или пристрелить.
  Керр вспомнил ту «работу», которую ему приходилось выполнять в Лиссабоне в самом начале войны, когда дела обстояли из рук вон плохо, когда приходилось поворачиваться очень быстро. Он припомнил ночь, когда он, Куэйл и Эрни Гелвада убрали сразу одиннадцать вражеских агентов — большинство из них было уничтожено на улице, в темных аллеях и переулках. Он припомнил ночь, когда Гелвада убил Фильцнера, перерезав ему горло. Гелвада, который стрелял без промаха, «уложил немца» ради разнообразия, как он выразился.
  Керр вспомнил о Сандре. Он надеялся, что после встречи с Куэйлом сможет отправиться домой. Он непременно поедет домой и там найдет ее. Она будет необыкновенно хорошенькая, великолепно одетая, и бросит на него искоса взгляд своих чудесных фиолетовых глаз. Она нежно улыбнется, без всякого осуждения во взгляде, в нем будет только одно легкое любопытство.
  — Интересно, что же ты нашел в той женщине такого? — нежно скажет она ему. — Чем же это она так влечет к себе, если мне это не удается? Что она может дать тебе такого, чего я не в состоянии дать? — И спросит с легким сарказмом: — Ты сегодня очень устал в своем Министерстве, Рикки? Видно, здорово поработал? — И слегка пожмет плечами.
  А он скажет:
  — Ну, Сандра, ты же сама понимаешь. Приходится делать множество вещей. Во время войны не приходится мечтать о нормальном рабочем дне.
  — Понимаю, — ответит она. — Выпей что-нибудь, Рикки.
  Может быть, подумал Керр, на ней будет то самое красное платье, облегающее фигуру, которое она носит дома, весьма изысканная штука! Наверное, она будет именно в нем и волосы повяжет лентой. Она непременно нальет ему что-нибудь выпить, а он будет стоять перед камином с бокалом в руке, поглядывая на нее поверх его краев, и между ними, как всегда, пробежит восхитительная искра.
  Черт побери! Что же тут можно поделать? Разве может он, разве имеет право повернуться и сказать ей откровенно:
  — Послушай, дорогая! Я знаю, что моя репутация относительно женщин не безупречна, и у меня, правда, бывали приключения, но только, хочешь верь, хочешь не верь, прошлой ночью я не был с дамой.
  Керр так и представил, как он подробно описывает Сандре все пережитое им и Сэмми этой ночью.
  — Вот чем занимался я этой ночью, дорогая, — мысленно обращался он к ней. — Я совершил в своей жизни немало подобных вещей… потому что, видишь ли, дорогая, ты ведь слышала, наверное, что идет война, и эта война ведется не только в армии: в пехоте, в воздухе. Она идет во всем мире, вверху и внизу, открыто и тайно. И я именно из тех, кто ведет тайную войну.
  Керр отхлебнул виски с содовой из-воображаемого стакана, наполненного Сандрой, и продолжал — все так же мысленно:
  — Помнишь, как я ездил в Лиссабон? По заданию Министерства поставок. Именно так я тебе говорил. Ну, так было совсем иначе! Я встретился там еще с двумя ребятами, чудесными парнями: с Куэйлом и забавным, маленьким бельгийцем, Эрни Гелвадой. Он просто ненавидел немцев, потому, что в самом начале войны какой-то гестаповец, немецкий выродок, в оккупированной французской деревушке отрезал груди его девушке. И вот за какие-то три недели целый выводок вражеских агентов покончил счеты с жизнью. Вот чем я занимался в Лиссабоне, и как тебе это нравится, Сандра?
  Керр посмотрел в потолок. Интересно, понравилось бы ей все это на самом деле, если бы она узнала всю правду?
  Но она никогда не узнает. Он сел в кровати и потянулся. На столике возле постели стояла бутылка виски, которую принес ему Чарльз, ночной портье. Но в бутылке оставалось всего на три-четыре дюйма жидкости. Керр удивленно поднял брови. Должно быть, он здорово глотнул ночью, перед тем как завалиться спать.
  Он провел шершавым языком по пересохшим губам.
  До чего же все-таки трудно выбираться из кровати и одеваться — даже в эту пору дня: он протянул руку к бутылке и опустошил ее окончательно. Почувствовав себя лучше, он наконец поднялся и пошел в ванную.
  Когда Керр отпер своим ключом дверь домика на Пэлл-Мэлл, было ровно шесть часов. Он поднялся наверх и увидел Куэйла, сидящего за столом с сигаретой во рту. Он закрыл за собой дверь и молча стоял, глядя на шефа.
  — Хелло, Куэйл, — сказал он наконец. — Я рад, что все прошло благополучно.
  — Проходите, Рикки, — отозвался Куэйл. — Садитесь.
  Керр опустился на стул напротив Куэйла.
  — Итак, мистеру Лилли пришел конец, — мягко произнес Куэйл, — больше он не будет доставлять нам неприятности. Все прошло отлично. По-видимому, полиция графства вполне удовлетворена показаниями Сэмми Кордовера. Они даже сочувствуют ему. Как ни странно, у них как раз это место, где произошла катастрофа, отмечено как наиболее опасное для водителей. Они даже собираются вообще закрыть движение по этой дороге.
  — Значит, все в порядке?
  Куэйл кивнул.
  — Утром я разговаривал с Кордовером. Видимо, у вас были неприятности с вашим приятелем Лилли. В последний момент он повел себя некорректно.
  — Вы имеете в виду, что он свалился в карьер неудачно и его пришлось сталкивать вниз?
  — Вот именно. Повезло, что у Кордовера был с собой канат. — Он улыбнулся. — Но вообще-то Сэмми всегда очень предусмотрителен.
  Керр пошарил в кармане в поисках портсигара. Интересно, подумал он, что последует дальше? Что он собирается мне еще приказать сделать? До чего же я все-таки устал. Закурив, он поднял глаза на Куэйла и увидел, что тот улыбается.
  — Есть небольшое поручение, Рикки, — сказал Куэйл. — После этого сможете отдохнуть пару недель. Отправляйтесь куда-нибудь и поразвлекайтесь немного. За последние два года вам пришлось немало поработать, не так ли?
  — Полагаю, что да, — небрежно кивнул Керр. — Но кто-то ведь сказал мне, что все еще идет война.
  — Да, — рассеянно кивнул Куэйл, и Керр почувствовал, насколько он поглощен предстоящим заданием.
  — Что же это за поручение? — спросил он.
  — Вот это, — Куэйл запустил руку в нагрудный карман и извлек оттуда четвертушку листа бумаги. На ней было что-то напечатано. — У нас во Франции теперь будут новые агенты. Они уже все переброшены. Завтра ночью туда же будет переброшен Вайнинг, он должен будет позаботиться о ребятах, взять на себя руководство. Он одновременно будет и связным, будет все время курсировать между Англией и Францией.
  — Похоже, что вы наладите регулярное сообщение, — сказал Керр.
  — Вот именно. Каждую ночь мы сбрасываем своих людей, все отлично организовано. Нам очень помогают французы. Здесь у меня список наших агентов, — продолжал Куэйл. — Имена, под которыми они будут известны во Франции, а также их местонахождение. Ваша задача — встретиться с Вайнингом завтра утром на вокзале Виктория. Он должен уехать одиннадцатичасовым поездом в Дувр. У него там есть кое-какие дела, а потом он отправится на аэродром, оттуда производится заброска. Вы должны отдать ему этот список. Он его заучит за время путешествия в поезде, у него феноменальная память. Когда все будет выучено, список должен быть уничтожен. Это Вайнинг должен сделать прежде чем доберется до Дувра. Мне незачем говорить вам, какое это важное поручение.
  Керр кивнул.
  Куэйл передал ему листок. Керр бегло пробежал список имен и адресов, потом свернул листок, расстегнул пиджак и жилет и упрятал его в потайной карман, который сам приделал под подкладкой жилета.
  — Это все?
  — Все, Рикки. Встретитесь с Вайнингом завтра утром. Передайте ему этот список и мои инструкции, а затем отправляйтесь отдыхать. Желаю приятно провести время.
  — Отлично, — сказал Керр и поднялся со стула. — Я рад, что с делом Лилли покончено.
  — Я тоже. Этот тип начал меня по-настоящему раздражать.
  — Теперь он никому не причинит беспокойства. Что ж, всего хорошего, Куэйл.
  — Пока, Рикки. Я с вами свяжусь, когда наступит время.
  Керр вышел на улицу, прошел к Сент-Джеймс-стрит, а потом на Пикадилли. Он чувствовал себя много спокойнее. Голова работала ясно, он был совершенно удовлетворен и умиротворен. Жизнь все же любопытная штука, чертовская игра, подумал он. Интересно, как себя чувствует после вчерашнего Сэмми Кордовер?
  Ему пришла в голову странная мысль: ему всегда казалось, что ему известно о Кордовере решительно все. Но вот сейчас, сию минуту, он понял, что в сущности ровно ничего о нем не знает. Он был знаком только с тем Сэмми, который всегда сохранял хладнокровие и ничего не боялся. Но что он знал о нем помимо этого?
  Решительно ничего. Ничего не знал и о личной жизни Кордовера, и о его надеждах и опасениях, страхах и желаниях, о том, как он проводит свой досуг, чем занимается, любит ли женщин…
  Что ж… все солдаты таковы, разве нет? Вы сражаетесь, бок о бок с человеком, лежите с ним в одном окопе, бьете вместе немцев, но на самом деле не знаете о нем ничего. Не знаете, откуда он родом, чем занимался, раньше, о чем мечтает. Да и зачем вам это знать? Ведь ваша близость с ним — всего лишь прихоть войны, и не более того, а в остальном его личная жизнь принадлежит лишь ему одному, так же, как ваша принадлежит только вам.
  Керр зашел в бар на углу Слейн-стрит и выпил двойное виски с содовой. Потом вышел, закурил сигарету и пошел по Найтсбриджу в направлении Брамтон-роуд. Он был в отличном настроении, им владело какое-то смутное чувство полного удовлетворения собой и окружающим миром.
  Он шел вперед ни о чем не думая, наслаждаясь жизнью. Один или два раза он свернул на боковые улицы, направо и налево, сам не отдавая себе в этом отчета. И вдруг он остановился.
  Он стоял посредине очень красивой площади, которую окружали дома изысканной архитектуры. Керр не помнил такого места в Лондоне.
  Он пересек площадь. По другую сторону ее перед ним открылась узкая улица, немного подальше виднелась арка, а под ней светились огни кабачка. Это было старинное заведение со свинцовыми переплетами на окнах, над дверью в готическом стиле раскачивался старинный герб. Керр подумал, что это очень похоже на старинную церквушку, превращенную в трактир, и эта мысль показалась ему очень забавной.
  Он свернул под арку и вошел в кабачок. Внутри все выглядело столь же необычно, как и снаружи. Помещение бара имело форму буквы «L» с низким потолком.
  Зал был переполнен. Низкий гул голосов и запах табака висели в воздухе. Керр прошел в самый конец зала и опустился на табурет у стойки. Он заказал двойное виски с содовой.
  Он почувствовал, что страшно устал, и решил, что выпьет свое виски и сразу же пойдет домой. Придет домой и ляжет спать. Ему просто необходимо лечь спать.
  Голоса вокруг него жужжали и гудели, слова не доходили до его сознания. И вдруг среди общего гула, ясно выделился чей-то голос.
  Этот голос произнес с американским акцентом:
  — Иесусе… ребята, что за крошка?!
  Обернувшись, он увидел, что это говорит какой-то солдат. Крутанув свой табурет, Керр посмотрел туда же, куда уставился говоривший. Но из-за своеобразной формы зала ему ничего не удалось разглядеть. Как видно, объект восхищения сидел в дальнем конце буквы «L». Керр поднялся со стаканом в руке, подошел к дальнему краю стойки и посмотрел туда же: и так и застыл с удивленным выражением на лице.
  Он увидел невыразимо прекрасную женщину, сидевшую на высоком табурете у края стойки. Ее руки в перчатках были стиснуты, от нее веяло отчаянием.
  Керр прошел через комнату и нерешительно остановился перед ней, разглядывая.
  Все было верхом изящества: темно-зеленый жакет с каракулевым воротником, такая же юбка; непокрытые волосы были черны, как ночь, лицо мертвенно-бледное, а неподвижно устремленные в одну точку глаза — неожиданно-синие.
  Она сидела, чуть сгорбившись, но все равно Керр сумел разглядеть мягкую линию стройных бедер, тонкую талию, покатые узкие плечи. Туго натянутая на коленях юбка четко обрисовывала ее стройные ноги, необыкновенно длинные, восхитительной формы. Узенькие ступни были обуты в элегантные туфельки.
  Керр стоял, молча глядя на нее, и спрашивал себя:
  — Господи, Рикки, что это на тебя накатило? И что ты собираешься делать?
  То, что необходимо что-то сказать, было ему совершенно ясно. Ему казалось совершенно невозможным просто допить свое виски и уйти отсюда. Он опустился на пустой табурет рядом с ней. Она все так же прямо глядела перед собой, не замечая ничего вокруг, и казалась невыразимо несчастной.
  — Вам следует немного приободриться, — произнес Керр. — Ничто не бывает таким уж плохим, как кажется на первый взгляд. Честное слово. Вы должны мне поверить, это правда.
  Он улыбнулся ей, но звук собственного голоса показался ему очень странным.
  Она повернула голову и посмотрела на него. Керр увидел, что под жакетом на ней одета очаровательная зеленая шифоновая блузка, застегнутая у самого горла бриллиантовой брошкой. Он подумал, что ее одежда стоит кучу денег. Интересно, что может делать эта женщина в таком месте.
  Она произнесла низким, волнующим голосом:
  — Как мило с вашей стороны, что вы стараетесь утешить меня. Благодарю вас. Но боюсь, это бесполезно.
  — На свете нет ничего бесполезного, — сказал Керр торопливо. Что бы ни было, необходимо заставить ее разговориться, решил он. Ее нельзя отпускать, пока она не выговорится. Его волновала близость этой женщины. На него повеяло тонким ароматом духов.
  — Ничего не бывает бесполезного, — повторил он. — У всех бывают в жизни неприятности, потом непременно все улаживается. Жизнь — такая штука.
  — Вы очень добры. Я рада была бы согласиться с вами, рада была бы, если бы вы оказались правы.
  — О, скажите, что с вами? Неужели я ничего не могу для вас сделать?
  Она покачала головой.
  — Я целый вечер сегодня брожу по барам и трактирам, перехожу из одного в другой. Я это делаю потому, что кто-то сказал мне, что если много выпьешь, то непременно обо всем позабудешь. Но это неправда. Я ничего не забыла.
  — А что же вы пытаетесь забыть? — спросил Керр. Она сказала очень тихо:
  — У меня было два брата. Я их очень любила. Оба они были расстреляны в Германии — в один и тот же день. А сегодня мне сообщили, что мой муж погиб в Италии. Мы поженились всего четыре месяца назад. Вы понимаете, что я чувствую сейчас? Я хочу умереть. Я просто не могу больше жить. Мне незачем оставаться на этом свете!
  — Это плохо. Я понимаю ваши чувства. Но что же тут можно сделать?
  Он взял ее затянутую в перчатку ручку в свои руки. Пожал ее и бережно опустил на колени. Он испытывал совершенно восхитительное чувство.
  — Вы мне нравитесь, — сказала она. — Мне кажется, что вы очень добры. Я думаю, вы сами немало страдали. Благодарю вас.
  Керр сделал знак барменше и заказал два двойных бренди с содовой.
  — Вы, верно, немало выпили сегодня, но я вам советую добавить еще, — сказал Керр. — А потом вам необходимо лечь в постель и уснуть. Похоже, что вы совсем не спали.
  — Не спала. И мне кажется, что я теперь и вовсе не усну, никогда больше.
  Девушка принесла бренди.
  — Выпейте, — сказал Керр. — Вам станет легче.
  Она выпила бренди, а Керр начал разговаривать с ней. Голос у него был тихий, успокаивающий. Он рассказывал ей забавные истории, случаи из своей богатой приключениями жизни и все время старался убедить ее, что ничего не следует принимать слишком близко к сердцу и что завтра будет новый день. Он говорил и говорил без умолку, ему казалось, что если он замолчит, то она тут же встанет и уйдет. А он не мог вынести даже мысли об этом.
  Она сидела очень тихо и слушала. Иногда поднимала на него глаза, и каждый раз Керр ощущал странную неловкость и взволнованность. Она и сама что-то говорила, и Керр с волнением наблюдал, как шевелятся ее совершенной формы губы, чуть приоткрывая чудесные белые зубы.
  Время от времени он заказывал еще бренди. Он не был пьян, им овладело странное спокойствие. Почему-то ему казалось, что эта встреча обязательно должна была произойти именно в такой вечер, когда дело Лилли было завершено. Это было правильно, это было справедливо.
  В десять часов она сказала:
  — Я должна идти. Пожалуйста, проводите меня. Я живу на той стороне площади. Если бы вы были так любезны и проводили меня до двери…
  Они вышли из кабачка. На улице ярко светила луна. Они шли через площадь. Она взяла Керра под руку. Близость этой женщины волновала его, как ничто и никто за всю его жизнь. Интересно, подумал он, что же будет дальше… Что-то должно произойти… непременно должно произойти.
  Они подошли к ее двери и остановились.
  Она сказала:
  — Огромное вам спасибо. Вы были так добры ко мне. Доброй вам ночи.
  Керр сказал:
  — Это, наверное, звучит нелепо, но я не могу сейчас покинуть вас. Ведь если я уйду, то мы, возможно, никогда больше не увидимся. А это совершенно немыслимо для меня…
  — Я ужасная эгоистка, — сказала она. — Мне и в голову не приходило весь вечер, что и вы, может быть несчастливы…
  Керр ничего не ответил. Откуда-то издалека, из-за сотен миль, доносился шум транспорта.
  — Может быть, вы зайдете и выпьете что-нибудь? Я могла бы приготовить вам…
  Внутри дома, в прохладном холле, Керр ощутил благоухание цветов. Он положил шляпу и вошел в необыкновенно красивую комнату. Он увидел старинную мебель, огромный книжный шкаф и пылавший в камине огонь. Свет в комнате был приятный, не яркий. Керр стоял посредине комнаты, тщетно пытаясь сообразить, что же намеревался он тут делать…
  Она принесла бокалы — хрупкие, совершенной формы. Керр взял бокал левой рукой, поблагодарил и посмотрел на нее. Она стояла перед ним, не сводя с него глаз, в которых была усталость и горечь. Рот ее был полуоткрыт, губы дрожали.
  — Вы думаете… думаете, — неуверенно произнесла она тихим голосом.
  Керр вытянул правую руку и привлек ее к себе. Он прижал ее к себе с отчаянной страстью, и к величайшему его восторгу ее гибкое, хрупкое тело покорно отдалось его объятиям.
  Она прижалась губами к его рту. Керр почувствовал, что по лицу ее текут слезы.
  Бокал, который он все еще держал в левой руке, жалобно хрустнул, он откинул его так, что осколки со звоном рассыпались на блестящем паркетном полу. И когда она еще теснее прижалась к нему, он остро ощутил, что по пальцам его изрезанной руки струится теплая кровь…
  Солнечный свет струился в окно, рисуя на полу причудливые фигуры. Керр, полуоткрыв глаза, долго всматривался в эти тени, пытаясь определить их очертания. Постепенно сон отлетел от него. Он лежал на широкой кровати в комнате, оклеенной красными обоями, мебель в ней была выдержана в золотых тонах — стиль второй Империи. И сама кровать была такая же пышная, золоченая, с тяжелым красным покрывалом из затканного цветами шелка. Керр удивился, почему он лежит в этой красной с золотом постели…
  Он зевнул и потянулся, откинул голову на подушку и только тут вспомнил все. С чувством радостного удовлетворения он вспомнил все события предыдущего дня. Левая рука немного болела, и он вспомнил, что раздавил бокал. Он вспомнил все до мельчайших подробностей.
  Еще раз потянувшись, он подумал: вот и наступил новый день. День расспросов, разговоров, рассказов, объяснений, почему каждый из них поступил так, а не иначе.
  Он вспомнил женщину чудесную, необыкновенную — настоящий экзотический цветок. Через пару минут она ведь тоже проснется и сразу вспомнит о своих бедах. Что ж, может быть, ему удастся помочь ей чем-то. Может быть.
  Керру доставила удовольствие мысль о том, что вот сейчас он увидит ее при солнечном свете: интересно, какой она предстанет пред ним… Он повернул голову и убедился, что она исчезла.
  Он сразу же проснулся окончательно. Интересно, где же она может быть? Может быть, сошла вниз и сейчас никак не может понять, почему все так случилось… А может быть, готовит ему кофе? Или принимает ванну?
  Керр поднялся с кровати. Он стоял в солнечном свете, совершенно обнаженный. На стуле рядом с кроватью висело шелковое платье — ее платье. Он завернулся в него и стал спускаться вниз, к ней.
  Дом был совершенно пуст и не только пуст, а все комнаты, через которые он проходил, производили впечатление совершенно нежилых. Эти пышные покои почему-то произвели на Керра гнетущее впечатление, и он нетерпеливо подумал: где же она, черт побери!
  Он стоял посредине гостиной, смешно придерживая вокруг талии бледно-голубое шелковое платье.
  Может быть, она вышла куда-нибудь?
  Она проснулась и нашла в своей постели Керра. Вероятно, это потрясло ее. Потом она все вспомнила. Осторожно выбралась из кровати, оделась и вышла из дома. Ей необходимо подумать. Наверное, так и случилось. Это единственно возможное объяснение.
  Он снова пошел к лестнице. И вдруг остановился, как вкопанный. Сандра. В конечном счете, она оказалась права. Здесь все же была замешана женщина. Керр неловко улыбнулся. Раньше никогда не было такого, но теперь вот оно, произошло. Он вспомнил сцену, которая разыгралась перед его мысленным взором, — Сандра и он сам, — когда он еще лежал у себя в номере в отеле «Сентэрмин» перед встречей с Куэйлом. И как же много произошло с той минуты.
  Он стал подниматься по лестнице, ему захотелось выкурить сигарету. И вдруг его охватило странное чувство: словно ледяные пальцы стиснули его голову. Он помчался вверх по лестнице, платье соскользнуло на пол, но он даже не обратил на это внимания. Распахнув дверь спальни, он ворвался туда, но тут же вспомнил, что вечером сложил свои вещи на стуле в ванной комнате. Там он их и нашел. Всегда аккуратный, он повесил свой жилет и пиджак на спинку стула, но почему-то теперь они валялись на полу.
  Он медленно прошел через комнату, поднял жилет, открыл потайной карманчик. Список новых агентов Куэйла во Франции — список с их именами, адресами, подробными данными, тот самый, который он должен был доставить Вайнингу, исчез!
  Рука, державшая жилет, упала. Керр медленно вышел из ванной, присел на край кровати в спальне. Солнечный свет рисовал на полу причудливые фигуры.
  Жилет выпал из разжавшихся пальцев Керра. Он опустил голову на руки, тупо уставясь на стену перед собой.
  — О, Боже… — сказал он. — О, Господи, Боже мой!
  Глава 2
  Куэйл — Кордовер — О'Мара
  1
  Миссис Селби, цветущая седовласая женщина лет пятидесяти пяти, толкнула дверь спальни Сэмми Кордовера и остановилась на пороге, глядя на него.
  Картина была не особенно привлекательная: Сэмми лежал, высунув из-под одеяла большие ступни, из полуоткрытого рта вырывался громкий храп.
  Она подошла к кровати и тряхнула его за плечо.
  — Одиннадцать часов, мистер Кордовер. Не хотите ли позавтракать?
  Кордовер открыл глаза и уставился на нее мутным взором. Она нашла, что он плохо выглядит. До чего же все-таки позорно, что человек такого хилого сложения вынужден водить тяжелый грузовик, разъезжая по деревням целыми ночами. Должно быть, в Министерстве поставок совсем плохо обстоят дела с водителями, раз они вынуждены прибегать к услугам лиц, подобных Сэмми Кордоверу. А ведь он такой милый и приятный парень! Иногда, правда, он пытается напустить на себя вид опасного человека, но ведь каждый знает, что это все не так! Мысленно она сравнила Сэмми со своим здоровенным сынком, который служит в войсках «Коммандос». Вот он настоящий мужчина. Нет, все же следовало нанимать на такую работу людей покрепче Сэмми.
  Кордовер сонно сказал:
  — Я бы выпил чашку крепкого чая, миссис Селби, и съел бы тост с мармеладом. Только большую порцию.
  Она вышла.
  Сэмми сел в постели с ощущением смутного удовлетворения, причина которого не была ему ясна. Оглядев свою крохотную спальню, он вспомнил и улыбнулся. К стене была прислонена большая картонная коробка, на ней стояло название крупной фирмы готового платья. Он вспомнил, что заказал себе новый костюм, он-то, и лежит, в этой коробке.
  События прошлых двух ночей не оставили никакого следа в его памяти, он помнил о них не больше, чем зеленщик помнит о капусте, которую ему заказал постоянный клиент. Гораздо важнее для него было то, что он получил новый костюм. Сэмми слишком часто принимал участие в заданиях, подобных выполненному в Кельсвуде, и это стало для него своего рода рутиной. Его нервы, привыкшие к напряжению и опасности, очень легко приходили в норму. Такова была его работа.
  Он развязал бечевку, стягивающую коробку, и извлек оттуда новый костюм. Бережно повесив его на спинку кровати, он набросил на себя старый шерстяной халат и сел в кресло в ожидании миссис Селби.
  Покончив с завтраком, он стал размышлять, что ему предстоит сегодня сделать. Куэйлу он не понадобится. Сэмми слишком хорошо был знаком с техникой этой игры. Он знал, что если тебе пришлось выполнить нечто подобное сделанному в Кельсвуде, то получаешь четыре-пять недель отпуска, а если случается что-то срочное, то дело поручают кому-нибудь другому.
  Кому-то другому… Интересно, сколько еще человек выполняют задания Куэйла, такие, какие приходилось выполнять ему, Сэмми, и Рикки Керру. Сколько еще человек работает на Куэйла? Загадочный человек этот Куэйл… Один из тех, кто работает в великой тайне от всех, кто не позволяет даже левой своей руке ведать, что творит правая. Где-то в глубине души Сэмми хранил беспредельное восхищение своим боссом, оно граничило с привязанностью к нему. Он ощущал, какая тяжелая ответственность лежит на плечах Куэйла.
  Зато, работая на Куэйла, всегда можно было чувствовать себя в полной безопасности. Все было заранее предусмотрено, обдумано, спланировано. Конечно, бывали и случайности: Сэмми Кордовер помнил два или три случая, когда ему приходилось здорово рисковать, но в конце концов таковы были условия его работы. К тому же платили ему просто по-королевски, а иногда оплата была сверх ожидания, так что можно было купить себе лишний костюм.
  Он начал бриться и одеваться. Когда все было закончено, он стал рассматривать себя в зеркале, стоящем на комоде. К сожалению, оно не позволяло разглядеть все великолепие: синий костюм ультрамодного покроя, двубортный, с завышенной талией — стиль, которым Сэмми больше всего восхищался. Широченные брюки со складками острой стрелкой ложились на чуть остроносые туфли. Но Сэмми ясно представлял себя в нем и был очень доволен.
  Резко зазвонил телефон.
  Сэмми вздрогнул и удивленно подумал: чертовски забавно. В мозгу промелькнула мысль, что раньше никогда телефон не звонил так скоро после выполнения очередного задания. Ведь номер этого телефона был известен только двоим: девушке в бюро Куэйла и самому Куэйлу. Что-то там случилось, подумал Сэмми.
  Он подошел к телефону и снял трубку. Это была девушка из бюро Куэйла. Кордовер никогда не видел ее, но ему нравился ее голос.
  — Мистер Куэйл хочет поговорить с вами, мистер Кордовер, — сказала девушка.
  — О'кей, — ответил Сэмми. Голос Куэйла произнес:
  — На углу Сент-Джеймс и Райдер-стрит есть чайная «Лайенс», внизу у них самообслуживание. Вы не могли бы подойти туда минут через двадцать?
  — О'кей, мистер Куэйл, — сказал Сэмми и подумал еще раз: черт побери, что же все-таки случилось?
  Стоя посредине комнаты, он задумчиво пожевал сигарету. Никогда раньше Куэйл не звонил ему так быстро после выполнения задания. Он пожал плечами. Сняв с крючка за дверью синюю мягкую шляпу, он заломил ее под углом на голове и вышел.
  Куэйл сидел у столика с мраморной крышкой, прихлебывая кофе. Кордовер подошел к стойке, взял чашку кофе и сел рядом с ним.
  — Доброе утро, мистер Куэйл, — сказал он. — Что-то стряслось?
  Куэйл улыбнулся успокаивающей улыбкой.
  — Почему вы так решили, Сэмми?
  Кордовер усмехнулся.
  — Вы мне звоните только тогда, когда я вам зачем-нибудь нужен, — вы или ваша молодая леди. И никогда еще не звонили мне сразу после выполнения задания. Вот я и решил, что что-то сорвалось, что-то вышло неладно.
  Куэйл сказал почти небрежно:
  — Все сорвалось, все вышло неладно.
  Кордовер ничего не ответил. Интересно, что он мне сейчас поднесет, подумал он. Работенка будет, видно, нелегкая! Интересно, кто это там дал маху!?
  Куэйл продолжал:
  — Я не часто открываю вам карты, Сэмми, так как считаю, что от этого никому не будет пользы. Мое мнение таково: люди, которые работают со мной, должны знать ровно столько, сколько им нужно, и не больше.
  — Это правильно, мистер Куэйл, — сказал Кордовер. — Если кто-то попадется в их лапы, то он просто ничего не сможет рассказать.
  — Правильно, Сэмми, — улыбнулся Куэйл. — Но сегодня мне придется говорить с вами откровенно, потому что у меня нет другого выхода. Мы попали в небольшую переделку.
  Сэмми понизил голос.
  — И это как-то связано с заданием, которое мы выполнили в последний раз? Что-то насчет этого самого Лилли?
  Куэйл ответил:
  — И да… и нет. Дело в том, что мистеру Керру был вручен список людей, работающих на нас в оккупированной Франции. Этот список должен был быть этим утром вручен моему оперативнику, которого должны переправить на самолете во Францию сегодня же ночью. Вы понимаете, что это — необыкновенно важный документ?
  — Еще бы, — отозвался Сэмми.
  — Вчера вечером мистер Керр, у которого список хранился в потайном кармане жилета, вошел в кабачок под названием «Зеленая грива». Там он встретил одну женщину. — Куэйл сухо улыбнулся. — По-видимому, чрезвычайно привлекательную женщину. Они разговорились. У нее, как оказалось, произошло несчастье. Два ее брата погибли в Германии, а потом она потеряла мужа.
  — Черт меня возьми! — воскликнул Кордовер. — Ей пришлось туго, а?
  — Да, — согласился Куэйл, но голос его прозвучал саркастически. — В общем, они с мистером Керром основательно выпили вместе и отправились к ней домой. Он остался у нее на ночь. Утром он оказался в квартире совсем один, женщина исчезла, а вместе с ней и список.
  — Невероятно, — пробормотал Кордовер.
  — Я с вами вполне согласен, — кивнул Куэйл.
  Наступило молчание, потом Кордовер спросил:
  — Что от меня требуется, мистер Куэйл?
  — Сэмми, вы много работали с мистером Керром. Думаю, вы выполнили вместе не менее семнадцати-восемнадцати заданий. Вы ведь знаете его очень хорошо, не так ли? И он вам нравится.
  — Он мне очень нравится. Он — отличный парень. Очень приятный человек. Я хотел бы походить на него.
  — Вы восхищаетесь им только из-за его внешности?
  — Нет, не только. Он ведь очень быстрый и ловкий, он умен и может быть очень опасным, если захочет. По крайней мере…
  — Что «по крайней мере»? — спокойно спросил Куэйл. — Учтите: то, что вы сейчас говорите, — очень важно. Жизнь многих людей может зависеть от этого.
  — Вы имеете в виду этот список?
  — Я имею в виду этот список.
  Снова воцарилось молчание.
  Сэмми Кордовер отпил кофе, потом неторопливо закурил.
  — Вы знаете, мистер Куэйл, — сказал он, наконец. — Пару раз за последнее время мне приходилось думать, что мистер Керр неосторожен, если вы понимаете, о чем я говорю. Он ведь любит выпить. Я это давно заметил. И мне показалось, что в последнее время он пьет слишком много. Возможно, он просто переутомился.
  — Еще что-нибудь?
  — Ну не знаю. Мало ли что видишь и что думаешь, можно ведь и ошибиться. Но пару раз, когда я был у мистера Керра дома, я замечал, что миссис Керр как-то странно посматривает на него, знаете, так, как-то искоса. Иногда я даже задумывался, что у нее может быть на уме, да и вообще, что она вообще думает обо всем происходящем.
  — А что, по вашему, может быть на уме у такой женщины, как миссис Керр? — спросил Куэйл. Сэмми потер пальнем подбородок.
  — Сам не знаю. Но вы, может быть, поймете, мистер Куэйл. Мистер Керр — такой парень, по которому женщины сходят с ума. Он часто бывает на вечерах. Он знаком со многими шикарными женщинами. Я их сам с ним видел.
  — А! — произнес Куэйл.
  — И знаете, что еще я вам хочу сказать, мистер Куэйл, если вы, конечно, позволите.
  — Говорите все, что находите нужным, — сказал Куэйл.
  — По временам мне кажется, что мистер Керр все равно что скаковая лошадь. И он вроде как выдохся. Понимаете? Я наблюдал за ним в ту ночь в Кельсвуде. И мне показалось, что он на самом краешке. Как будто он собрал для этого дела все свои силы, и больше их у него не осталось. И он всегда такой, когда приходится идти на задание, — его, словно актера, охватывает страх перед выходом на сцену. И поэтому, когда работа закончена, ему необходимо расслабиться, понимаете? И он тогда начинает пить. Вот потому-то я немного удивлен.
  — Чем именно? — спросил Куэйл.
  — Ведь вы не дурак, мистер Куэйл, — сказал Кордовер. — Я считаю, что вы умнейший человек в стране. Я никогда бы не стал работать на вас столько времени, если бы не знал, что вы за человек и против кого боретесь. Потому-то я и удивился, что вы сами не заметили это за мистером Керром. Я имею в виду, что он всегда как с цепи срывается, когда работа закончена. Я считал, что вы должны непременно это заметить.
  — Положим, я заметил, что тогда? — спросил Куэйл.
  — Ну, мистер Куэйл, — сказал Кордовер, внимательно глядя на Куэйла, — мистер Керр получил этот список сразу же после того, как он выполнил задание. Вот это меня и удивляет.
  — Вы это верно заметили, Сэмми, — сказал Куэйл, — но в конце концов работа есть работа. Можно, конечно, рассуждать о реакции, о необходимости встряхнуться после выполнения задания…
  Сэмми сказал:
  — Я понимаю, мистер Куэйл, понимаю… — Он замолк.
  — Сегодня утром я виделся с мистером Керром, — сказал Куэйл. — Он сам пришел ко мне и все рассказал. Он ходил в «Зеленую гриву», но там никогда раньше не видели эту женщину. Поразительное совпадение, что она вообще появилась в этом баре именно в тот момент, когда Керр был там. Ведь она раньше там никогда не бывала. И не менее поразительно то, что именно ей потребовался этот список.
  Кордовер быстро спросил:
  — Он уверен, что она была уже там, когда он пришел туда?
  Куэйл усмехнулся.
  — Я так и думал, что вы сообразите, Сэмми. Разумеется, ее там не было, когда он пришел. Она пришла после него.
  — О, Боже! — воскликнул Кордовер. — Значит, за ним следили! А это значит…
  — Вот именно, — мрачно сказал Куэйл, — это значит, что кто-то охотится за Керром. Это значит, что за ним следили с той минуты, как он возвратился после выполнения задания, касающегося Лилли, или же вообще следили все это время. Эта женщина охотилась за ним, и это значит, что им было в точности известно, как именно он реагирует на женщин после того, как пропустит пару рюмок.
  — Вы имеете в виду, что они могут быть в курсе относительно операции с Лилли?
  — Почему бы и нет? — пожал плечами Куэйл. — Вы ведь понимаете, что мы — не единственные участники игры. У немцев тоже есть первоклассные агенты. Лилли был одним из них.
  — Послушайте, мистер Куэйл, — быстро сказал Кордовер. — У вас была причина провести операцию, связанную с Лилли, вы хотели убрать его. Но я не знаю, почему?
  — Мне пришлось убрать его, как вы выразились, — отвечал Куэйл, — потому что Лилли был тем агентом, который получал здесь у нас информацию относительно наших людей, действующих во Франции. Мы совсем недавно потеряли троих наших — и след привел прямо к нему. Его необходимо было обезвредить.
  — Послушайте, мистер Куэйл, разве не могло получиться так, что эти участники игры, о которых вы говорите, знали заранее, что вы подозреваете Лилли, что вы решите его убрать? — спросил Сэмми.
  — Я понял вас, Сэмми, — медленно сказал Куэйл, — и я думаю, что вы, наверное, правы. — В глазах его мелькнула искра восхищения. — Вы хотите сказать, что люди, на которых работал Лилли, должны были догадаться, что мы собираемся избавиться от него, они и сами поступили бы так же на нашем месте. И поэтому они все время не спускали с Лилли глаз. Они так и ждали, что мы примем свои меры.
  — И все же, если дело обстояло именно так, — произнес Кордовер, — они все равно никак не могли бы выследить мистера Керра в Кельсвуде. Они не могли бы так рисковать. В такое время ночи на дороге почти не бывает машин. И мы бы их непременно заметили. Мы бы заметили за собой слежку.
  — Верно, — сказал Куэйл, — значит, должен быть кто-то, кто навел их на след, кто сообщил, что Керр направляется в Кельсвуд. Этот человек должен был знать и цель, с которой мистер Керр туда едет, и время, когда он туда направится. Что вы по этому поводу думаете, Сэмми?
  — Ну, — сказал Сэмми, — я ведь ничего не знал обо всем этом, пока вы мне не рассказали, мистер Куэйл. И я нашел его на вечеринке — в доме м-с Мильтон. Иисусе!.. — Он внезапно замолчал.
  — Верно, — сказал Куэйл. — Кто-то на этом вечере знал, что Лилли должен отправиться на тот свет. Кто-то знал, что Керр работает на меня, кто-то сумел проследить возвращение Керра в Лондон. Это было вовсе нетрудно, ведь он мог возвратиться только одной-единственной дорогой. И с момента его возвращения за ним следили.
  — Они, должно быть, следили за ним и на следующий день, когда вы с ним встретились, мистер Куэйл. Где была эта встреча? Им уже известно это место. — Голос Сэмми звучал тревожно.
  — Здесь все в порядке, Сэмми. Эта квартира уже прикрыта. Мы больше не будем ею пользоваться.
  Кордовер достал сигарету и сказал:
  — Все это вовсе не хорошо, мистер Куэйл, совсем не хорошо. Послушайте, мистер Куэйл, — продолжал он, — думаю, что вы встревожены. — В голосе его прозвучало легкое смущение. — Вы же знаете, я готов сделать для вас все на свете, и для мистера Керра тоже… И для миссис Керр.
  Куэйл мягко спросил:
  — Вам нравится миссис Керр, Сэмми?
  — Нравится?! Да она для меня все равно что богиня. Она — самая красивая женщина, которую я встречал в своей жизни, мистер Куэйл. Я просто мог бы стоять и любоваться ею, — его осенило. Он нахмурился и спросил: — Послушайте, мистер Куэйл, она знает что-нибудь о том, чем по-настоящему занимается мистер Керр? О том, что он работает на вас?
  Куэйл покачал головой.
  — Ровно ничего. Она думает, что он работает в Министерстве поставок.
  Сэмми кивнул.
  — Что от меня требуется, мистер Куэйл? Вы только прикажите.
  — Послушайте, Сэмми, — сказал Куэйл. — Список остался у той женщины.
  — Да, — кивнул Сэмми. — И потом вот еще что. Что будет с тем парнем, которого должны перебросить во Францию сегодня ночью? Ведь и для него вся эта история тоже опасна. Ведь верно? Что вы собираетесь предпринять?
  — Я ничего не могу придумать, — пожал Куэйл плечами. — Я ничего не могу поделать. Я переслал ему дубликат списка, и моя единственная надежда на то, что к тому времени, когда он прибудет во Францию и начнет действовать, мы успеем здесь что-то предпринять. Иначе…
  — Иначе, — сказал Кордовер, — они сцапают всех наших ребят во Франции. Господи, помоги им!
  — Вот именно, Сэмми.
  Кордовер с минуту подумал, затем сказал:
  — Ну, ладно, мистер Куэйл, эта женщина заполучила список. Она ведь должна его кому-то передать, не так ли? И что же они будут делать с этим списком дальше?
  — То, что обычно. Правда, раньше, когда им требовалось что-то быстро передать отсюда, они прибегали к помощи Лилли. Однако теперь у них нет такой возможности. Лилли ведь мертв. Значит, у них есть еще кто-то, и этот человек нам неизвестен.
  — Да, — протянул Кордовер, — вот это влипли.
  — Ну, ладно, — сказал Куэйл. Мы должны их обнаружить каким-то образом. Я думаю, что между этим происшествием и вечером у м-с Мильтон существует какая-то связь. Что ж, нам придется действовать очень быстро. И если придется, то мы будем в достаточной мере жестоки. Послушайте, Сэмми… — И он низко пригнул голову к столу.
  
  2
  Керр шел по Пикадилли. Было около полудня, улицы кишели народом — разношерстной публикой, которую занесла в Лондон война. Но Керр ничего не замечал вокруг себя. Он испытывал что-то худшее, чем просто раскаяние, скорее он чувствовал себя как человек, который должен сам себя приговорить к смерти.
  Он вспомнил разговор, который состоялся у него два часа назад с Куэйлом. До этой минуты Керр задумывался над тем, как именно Куэйл отреагирует на его рассказ. Он боялся последствий этого разговора, потому что всегда ощущал внутреннюю жестокость и беспощадность Куэйла. И поэтому был страшно удивлен тем, как Куэйл воспринял его странный рассказ, так, словно бы даже и не удивился. Он сказал ему только одно. Небрежно так заметил:
  — Разумеется, это довольно неприятно для Вайнинга и тех людей, которые уже там. Я не могу помешать Вайнингу уехать, он должен отбыть сегодня же утром и быть во Франции сегодня ночью. Все, что я могу, — это послать дубликат списка, который я вам вручил, и от всей души надеяться, что ваша дама не сумеет почему-либо достаточно быстро переправить этот список своим друзьям. Если это все же ей удастся, то будет очень плохо нашим людям. Вы ведь знаете, что именно сделают с ними, не так ли?
  Керр свернул на Беркли-стрит и с горечью подумал, что при обычных обстоятельствах он непременно придумал бы для Сандры какую-нибудь историю, объясняющую его долгое отсутствие. Но сейчас он вовсе не хотел ей ничего объяснять. Он был полон такого отвращения к самому себе, что вовсе не в силах был поддерживать разговор с кем бы то ни было. Больше всего ему хотелось бы перестать думать вообще.
  Куэйл сказал ему:
  — Вам лучше взять отпуск на несколько недель, Рикки. Потом я найду для вас дело.
  — Это очень порядочно с вашей стороны, Куэйл. Я-то уже решил, что вы дадите мне после этого отставку. Мне бы этого очень не хотелось.
  Куэйл внимательно посмотрел на него и сказал:
  — О, со временем вы сможете оправдать доверие. Говорят, подобные случаи служат нам хорошим уроком. Может быть, и вы чему-нибудь научитесь после этой истории. Но только, — он улыбнулся Керру и продолжал: — Только не споткнитесь больше. Во всяком случае, если такое с вами повторится, это будет для вас очень плохо. Я это могу вам обещать, Рикки.
  Выглянуло солнце, день был холодный, но ясный. Беркли-стрит так и кишела хорошенькими женщинами. Одна из них рассмеялась коротким, волнующим смехом, звук этот звоном отдался в ушах Керра, и он почувствовал, что готов придушить женщину на месте.
  Он пересек Беркли-стрит, вошел в дом, поднялся на лифте на третий этаж, прошел по коридору и отпер дверь в свою квартиру. Обычно, возвращаясь домой, он испытывал радостное чувство полного удовлетворения, частью из-за того, что все здесь дышало присутствием Сандры.
  Повесив пальто и шляпу, Керр прошел в гостиную. Она была пуста. Он прошел по комнатам, ища Сандру. Очевидно, ее не было дома, потому что она не откликнулась на его зов. Он медленно побрел к ней в спальню и сразу же увидел прислоненный к зеркалу квадратный конвертик. На нем стояло одно слово «Рикки».
  Она часто оставляла ему записки на туалетном столике. И на этот раз, вероятно, сообщала ему, что ушла и скоро вернется.
  С минуту Керр стоял с конвертом в руках, глядя в окно, потом медленно открыл его.
  «Дорогой Рикки, вероятно, это письмо поразит тебя. Но думаю, что удар не будет для тебя слишком жестоким, да и вообще-то я вряд ли способна причинить тебе настоящую боль.
  Разумеется, поскольку ты такой же, как и остальные мужчины, гордость твоя будет уязвлена. Но, Рикки, моя гордость страдала намного больше, чем твоя, все это время, так что нам, пожалуй, не стоит считаться.
  Я ухожу от тебя — и не потому, что мне надоело или потому, что чувствую себя несчастной — хотя, правду сказать, я испытывала и то, и другое за последние три-четыре месяца. И не из-за твоих странных отлучек из дома, которые ты всегда объяснял мне так небрежно, словно они не имеют ровно никакого значения, а иногда и так глупо, что мне даже казалось, ты не удосужился хотя бы придумать порядочную ложь. Я ухожу потому, — хочешь верь, хочешь не верь, — что я сильно влюблена. Он вовсе не похож па тебя, но я люблю его, к тому же не думаю, чтобы я значила для тебя так много, чтобы ты стал искренне переживать мой уход. Не знаю, что ты решишь предпринять по этому поводу, но надеюсь, что ты поставишь меня в известность о своих намерениях.
  Только не думай, что это мое дурачество или каприз, не впадай в ошибку. Потому что на самом деле все это очень серьезно.
  Всего тебе наилучшего, Рикки. Мы все же были очень счастливы вместе когда-то. Очень жаль, что все обернулось вот так, не правда ли?
  Сандра.
  P. S. Кстати, ты, конечно, имеешь право узнать, что этот человек — Мигуэлес.»
  Керр свернул письмо и сунул его в карман. Он медленно прошел в столовую, налил себе большую порцию виски с содовой. «Говорят, — думал он, — всегда случаются три неприятности подряд. Что ж, если это правда, то хотел бы я знать, что со мной еще должно случиться. Ей-богу, мне просто необходимо это узнать поскорее, потому, что если третья будет такая же, как две первые, то не очень-то хорошо мне придется…»
  
  Представляем вам Шона Алоиза О'Мару. Если на это потребуется некоторое время, то не беда: сейчас самое время с ним познакомиться.
  Он высокий и огромный. Весьма смахивает на быка, но если вы вглядитесь в его лицо, то сразу же будете очарованы, ибо в нем таится все обаяние, присущее определенному типу ирландцев.
  Мистер О'Мара считал, что мир превосходно устроен. В любое время суток, в любую погоду этот мир его вполне устраивал. Он находил очаровательными всех без исключения мужчин и женщин во всем мире. Особенно ему нравились мужчины, и если случалось так, что один из них его не устраивал, то мистер О'Мара быстро находил способ уладить это небольшое недоразумение. Он обожал женщин. Точнее сказать, он обожал всех женщин в целом, был готов обожать какую-то отдельную женщину, если она соответствовала определенным стандартам, и мог быть совершенно беспощаден к любой женщине, если того потребуют обстоятельства, ничуть не меньше, чем ко всякому мужчине.
  Глаза у него были ярко-синие, на круглом лице играл великолепный румянец. У него были чудесные усы, а светлые волосы лежали над высоким умным лбом такой густой волной, что им могла позавидовать любая женщина. Мистер О'Мара был необыкновенно способный человек, один из тех людей, которые умеют делать все на свете.
  Он играл на пианино, отлично скакал на лошади, был хорошим стрелком, умел ходить под парусом. Он говорил на бесчисленном множестве языков, хотя об этом очень мало кому было известно. Умел со вкусом одеваться, и костюмы его как нельзя больше соответствовали его яркой индивидуальности. У него был ум быстрый, холодный, иронического склада, который понимающие люди называли аналитическим, и он чрезвычайно ловко управлялся с пистолетом.
  Мистер О'Мара был вполне способен вас очаровать, есть и пить с вами за одним столом, играть с вами в карты, выигрывать у вас деньги, клясться вам в верной, искренней дружбе, а потом преспокойно убить вас, и все это со своим обычным бесстрастным чувством полного удовлетворения, которое проистекало из того факта, что мистер О'Мара искренне считал, что все, что он делает, совершается на благо человечества и его собственного благополучия.
  Если учесть все сказанное выше, то станет очевидно, что мистер О'Мара как нельзя лучше подходил для работы у Куэйла. Он и на самом деле был лучшим работником Куэйла, который обладая исключительной интуицией и умением разгадывать самые сложные характеры, очень скоро разобрался, что именно представляет собой О'Мара. Главным в нем было то, что он был способен с беззаветной преданностью служить своему руководителю, который был не менее блестящей личностью, чем он сам, и еще он отличался неукротимой ненавистью к германскому и японскому нацизму.
  Разумеется, такая ненависть неизменно была сопряжена с большой жестокостью его поступков, но это совершенно не волновало Куэйла: его не интересовали средства, которыми достигается поставленная им своему агенту цель.
  У О'Мары был особый талант склеивать разбитое, исправлять безнадежно испорченное дело, он обладал способностью появляться на сцене в самый последний момент и ставить все на место.
  О'Мара работал у Куэйла длительное время. И если что-то ему не удавалось, даже несмотря на его ум и беспощадность действий, то ему непременно помогала удача.
  Он умел очаровывать и обладал определенной мягкостью, которая, однако, проявлялась только в обращении с дикими животными, и этим своим даром он пользовался очень широко. Он действовал наверняка, как сама смерть.
  О'Мара остановился на углу Сент-Джеймс-стрит и постоял немного, наблюдая за транспортом, за спешившими по улице женщинами. Он любил эту улицу, а сегодня она нравилась ему особенно, потому что он не видел ее в течение двух лет. И за эти годы он исколесил немало стран.
  Он вынул из нагрудного кармана портсигар, извлек из него маленькую черную сигару, откусил конец и закурил, затягиваясь полной грудью, в мире с этим светом и с самим собой.
  Он двинулся дальше по Сент-Джеймс-стрит, потом свернул на Пэлл-Мэлл, вошел в один из офисов и стал рассматривать адресный указатель. Найдя на третьем этаже «Компанию по производству кондиционеров», он прошел в лифт.
  В большой приемной сидела девушка-блондинка, аккуратно одетая в юбку и жакетик, она деловито стучала на машинке. О'Мара улыбнулся ей. Она нашла, что у него очаровательная улыбка, а когда он заговорил, решила, что и голос у него удивительный. Впрочем, она и раньше слышала о мистере О'Мара.
  — Меня зовут О'Мара, — сказал он. — Верьте или не верьте, но я только что прибыл из Южной Америки.
  Девушка встала и подняла деревянную крышку барьера.
  — Пожалуйста, проходите, мистер О'Мара.
  Он прошел за ней через приемную к двери в противоположной стене, которую она перед ним открыла, и посторонилась, давая ему пройти.
  Куэйл сидел за большим столом орехового дерева в дальнем углу личного кабинета. Девушка закрыла дверь, Куэйл поднялся из-за стола навстречу О'Мара, протянул ему обе руки.
  — Хелло, Шон. Итак, вы вернулись.
  — Вернулся, Куэйл, — сказал О'Мара. — Я отлично провел время, путешествие было очень приятное.
  Куэйл присел на край стола, и оба обменялись улыбками. О'Мара стоял, широко расставив ноги, смахивая на красивого быка. Слабый аромат бразильской сигары наполнял кабинет.
  — Вы все еще курите эти штуки? — спросил Куэйл.
  — До сих пор не подобрал для себя ничего более подходящего, — сказал О'Мара. — Они успокаивают и не очень крепкие. Они похожи на женщин.
  — Судя по вашему тону, у вас все в порядке, — сказал Куэйл.
  О'Мара подошел поближе к Куэйлу.
  — Теперь все в порядке, но мне пришлось повозиться, — сказал он, сбив щелчком пепел с сигары.
  — Расскажите, — попросил Куэйл.
  — По-видимому, он понимал, какое вы примете решение в отношении него, — сказал О'Мара, пожав плечами. — И вероятно, он узнал о том, что я сошел с самолета в Южной Америке. Он отправился в Рио. Я так и предполагал, потому что они всегда считают, что в большом городе находятся в большей безопасности. К тому же в Рио множество красивых женщин, сияют огни реклам, море чудесной выпивки. Все это помогает сохранить мужество даже по вечерам, а в пятидесяти милях от города это не так просто.
  — Вы ему сказали, за что именно? — спросил Куэйл.
  О'Мара кивнул.
  — Я ему сказал. Я ему сказал, что он сукин сын, что если бы у него была хоть капля чести и порядочности, то он бы сам покончил с собой, не дожидаясь, пока им займемся мы.
  — Вы рассказали ему, что произошло из-за того, что он заговорил? — спросил Куэйл.
  О'Мара снова кивнул.
  — Сказал, — О'Мара говорил восхитительно небрежным тоном. — Я сказал ему, что из-за того, что он согласился принять от них шесть тысяч фунтов и дать им за это информацию, погибло два военных корабля, что мы потеряли множество наших людей. — Он чуть заметно улыбнулся. — Он был полон раскаяния.
  — Как это произошло? — спросил Куэйл. О'Мара подошел к камину и с легкостью и грацией, неожиданными в таком огромном человеке, опустился в большое кожаное кресло.
  — Я отправился в небольшое кафе на Прака Мауз, — сказал он, — и он был там и пил беспробудно. Пил «Кашабу». — О'Мара улыбнулся. — А «Кашаба» — это настоящий динамит. Вы, вероятно, знаете. Это — самый дешевый из тамошних напитков, а напиться им легче, чем любым другим. Он, по-видимому, никак не мог напиться.
  О'Мара вздохнул. Он вспомнил эту картину во всех деталях, вспомнил запах разогретой мостовой, томный аромат кофе и табака, носившийся в воздухе.
  — Я подошел к нему и заговорил, — сказал он. — Я говорил с ним, как отец. Я объяснил ему, что от О'Мара невозможно скрыться.
  — Что же он сказал, когда узнал, зачем вы приехали? — спросил Куэйл.
  О'Мара пожал плечами.
  — Он испробовал все, что мог. Предлагал любое искупление. Но я решил не затягивать это дело, потому что он пришел уже в такое состояние, что стал по вечерам слоняться в туземном квартале. Он стал увлекаться темнокожими девицами, я побоялся, что он вообще решит обратиться в полицию. А мне это совершенно было не нужно.
  — И что же вы сделали?
  — Подсыпал, что следовало, в порцию спиртного, которым угостил его. И прежде чем он отправился к праотцам, я успел затащить его в машину и отвез миль за сорок от места нашей встречи. Я нашел для него прекрасное местечко — такое протухшее болото с желтыми банановыми пауками и змеями. — Он мечтательно улыбнулся. — Я решил, что оно будет для него прекрасным местом успокоения. Я пристрелил его и сунул в это болото.
  — Таков, значит, был его конец, — задумчиво сказал Куэйл. — Вы в отличной форме, Шон.
  — Я чувствую себя отлично. Немного странно вернуться домой после столь долгого отсутствия. Все же Англия — чудеснейшее место на земле. Не знаю другой такой страны, которая была бы так долго втянута в войну и выказывала бы так мало признаков этого.
  — Где вы остановились?
  — У меня есть квартира, — ответил О'Мара, — отличная квартирка недалеко от Найтсбриджа. У вас есть для меня задание или я могу отдохнуть?
  Куэйл отошел от стола. Сунув руки в карманы, он начал мерить комнату шагами.
  — Вот что, Шон, — сказал он, наконец, — только прошу вас не проводить аналогии между вашим последним заданием и тем, о котором я вам сейчас расскажу.
  — Да? — О'Мара слегка поднял брови. — Неужели еще кто-то оказался предателем?
  Куэйл покачал головой.
  — Нет, нет, — он помолчал, потом заговорил снова: — Шон, вы помните Рикки Керра? Он отлично поработал последние полтора года. Но у него есть одна слабость: любит женщин. И к тому же он стал слишком много пить.
  — Да?
  — Несколько дней тому назад, — продолжал Куэйл, — он выполнил одно задание. На следующий день он пришел ко мне, и я дал ему список агентов, работающих на нас во Франции. Он должен был передать его Джерри Вайнингу, который отправлялся в туже ночь во Францию. В общем, по-видимому, у Керра после выполнения задания наступила неожиданная реакция.
  — По-моему, это очень плохо, — перебил его О'Мара. — Я не люблю людей, у которых происходит реакция.
  — Не все же такие, как вы, Шон, — возразил Куэйл. — Во всяком случае, у него произошла реакция.
  — Ну и что же он натворил, Питер? Говорите же, — сказал О'Мара.
  — В тот же вечер он вышел прогуляться и напился. В одном из трактиров его подцепила женщина. Он ушел с ней из трактира, провел с ней ночь, а наутро она исчезла вместе со списком. Он сразу же явился ко мне и все рассказал.
  — Что за бессовестный негодяй! И как это люди могут вытворять такое, — возмутился О'Мара, но в голосе его слышались лукавые нотки.
  Куэйл сказал:
  — Не знаю. Во всяком случае, именно так он поступил. Вчера утром Вайнинг уехал, а ночью его сбросили с самолета во Францию. А эта женщина расхаживает по Лондону со списком наших агентов. И это очень плохо.
  — То, что она разгуливает по Лондону, не имеет значения. Все дело в том, что она будет делать со списком? Она может передать его врагу? У нее есть такая возможность?
  — Не знаю. Человек, который служил у них для связи, — очень ловкий агент, по имени Лилли, — отлично обделывал для них подобные дела, и это как раз тот тип, с которым Керр имел дело. И поэтому я теперь не знаю, что она будет делать с этим списком. Вся беда в том, что они, совершенно очевидно, расшифровали Керра и следят за ним. Кто-то что-то знает о нем. И мне это совсем не нравится.
  — Еще бы, — кивнул О'Мара, — это ведь настоящий динамит. — Он вздохнул. — Что я должен сделать?
  — В ту ночь, когда он отправился на задание, касающееся Лилли, Керр как раз был на вечере. Я думаю, что кто-то там следил за ним. Кордовер, другой агент, звонил Керру туда. Тот, кто знал о настоящей работе Керра, сообразил, в чем дело. И они сумели связаться с кем-то. А этот кто-то уже ожидал, что мы разделаемся с Лилли, они были готовы пожертвовать им, лишь бы напасть на наш след. Каким-то образом они выследили Керра. Да это было и не трудно, если только они заметили, что он выехал за город и вернулся обратно. И этот человек должен был хорошо знать своеобразие характера Керра. Он должен был знать, что любая женщина — если она, конечно, чертовски привлекательна, — может подцепить его на крючок. Вы понимаете?
  — Начинаю понимать. Все это старо, как мир. Можно было бы даже записать на пластинку и повторять каждый раз, как потребуется.
  — Я действовал быстро и даже очень, — продолжал Куэйл. — Кордовер — надежный парень, настоящий кокни — уже сделал немало. Я дал ему указания, но он все же недостаточно ловок для того, чтобы окончательно довести дело до точки без вашей помощи. И поэтому я хочу, чтобы вы взяли эту задачу на себя, Шон. Как у вас дела с памятью?
  — Память в полном порядке.
  — Хорошо, — сказал Куэйл. — Вечеринка, о которой я упоминал, состоялась в доме м-с Гленды Мильтон. На ней присутствовали еще несколько женщин: Магдалена Фрэнсис, Тереза Мартир, Эльвира Фейл. Была там и Сандра Керр, жена Рикки; кроме женщин, там был и мужчина, заслуживающий внимания, — испанец Мигуэлес.
  — Я все запомнил, — сказал О'Мара, — куда я должен отправиться отсюда?
  — Я позвоню Рикки, — сказал Куэйл. — Думаю, что сейчас он страдает от мук раскаяния. Я скажу ему, что вы зайдете к нему сегодня вечером. Поговорите с ним совершенно откровенно. Я предлагаю вам так или иначе познакомиться со всеми этими прекрасными леди, вернее, разобраться в их отношениях с Керром. Может быть вы что-нибудь почуете, что-то такое, что ускользнуло от Керра. Во всяком случае, так оно и произойдет, если ваша голова работает, как раньше, Шон. Помните: вы можете быть жестоким. Можете делать, что хотите. И в любом случае вам окажет большую помощь Сэмми Кордовер. Оставьте ваш адрес девушке в приемной, и я распоряжусь, чтобы он с вами связался. А она покажет вам, как найти Рикки Керра. — О'Мара достал очередную черную сигару.
  — Все выглядит очень просто, — сказал он. — Мне совершенно ясен один момент. Противная сторона, по-видимому, знала, что решили покончить с Лилли. И они использовали его как приманку, чтобы выяснить, что именно вы будете делать, точно так же, как вы использовали Рикки Керра в качестве подсадной утки для них. Так что тут совершенно очевидна одна вещь, не так ли?
  — Что именно?
  — Они должны знать, где живет Керр. — Он улыбнулся Куэйлу.
  Куэйл ответил ему тем же.
  — Вы совершенно правы, — сказал он. — Я знал, что вы сообразите, Шон. Они знают, где находится квартира Рикки. Они просто должны это знать.
  — Мне это нравится. Тогда у меня есть, с чего начать. У меня есть идея. Вы догадаетесь, в чем она заключается. Я думаю, что сумею осуществить ее с помощью Кордовера.
  — Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Во всяком случае, для начала это неплохо.
  О'Мара встал.
  — Ладно, — сказал он. — Полагаю, что не стоит терять время. Ведь вы непременно хотите получить этот список обратно, прежде чем они его пустят в дело, Питер, не так ли?
  Куэйл усмехнулся.
  — Чихать мне на этот список! Он ведь был фальшивый. Я так и думал, что они воспользуются Лилли в качестве приманки. Они знали, что мы его подозреваем. Я заподозрил, что они начнут охоту за Рикки, и я не собирался рисковать. Список, который я передал Рикки, — фальшивый, но он-то об этом не знает. Настоящий список был во время вручен Джерри Вайнингу.
  О'Мара сказал:
  — Вы умница, Питер, не так ли? Вы никогда не рассказываете никому ни о чем думаете, ни о том, что собираетесь делать. Вы очень быстро разделались с Керром, — он пожал плечами, — а теперь, может быть, хотите и из меня сделать приманку. — Он весело ухмыльнулся. — Я ничему бы не удивился, если оно исходит от вас. Что ж, я приступаю к заданию. Без нужды связываться с вами не стану.
  — Не надо, Шон, держитесь отсюда как можно дальше. Я знаю, что вы все сделаете как надо. Это очень-очень важно.
  О'Мара уже стоял в дверях.
  — Ну, конечно, я все сделаю. Разве когда-нибудь было иначе?
  Шон вышел. В приемной он оставил свой адрес блондинке.
  — Вы всегда можете найти меня там, если я вам буду нужен.
  Он поглядел на нее своими синими глазами, девушка залилась румянцем. Потом она сообразила, что покраснеть ее заставил тон, которым он произнес слово «нужен».
  
  3
  На улице было холодно, но квартира О'Мары в Найтсбридже дышала уютом и комфортом. Вид квартиры был такой обжитой, словно ирландец живет в ней давным-давно.
  Он сидел у телефона в бархатном халате цвета вишни и, прижимая к уху телефонную трубку, внимательно слушал Сэмми Кордовера.
  О'Мара нравился голос Сэмми, нравилась его манера разговаривать и излагать свои мысли.
  — Очень хорошо, Сэмми, — сказал он. — Мне кажется, мы с вами могли бы провернуть вместе одну работенку. Вам известны все детали, не так ли? Я выйду отсюда в девять часов. Загляну в «Верили Баттери» и выпью стаканчик. Потом выйду на улицу, немного постою около «Баттери», а затем пойду к дому Керра. — О'Мара помолчал. — Кстати, Сэмми, не переменили ли вы свое мнение о Керре?
  — Нет, я по-прежнему считаю его замечательным парнем, а то, что случилось с ним, могло произойти с каждым: ничего не поделаешь, у всех есть нервы.
  — Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал О'Мара, — но когда играешь в крутые игры, надо покрепче держать себя в руках. Разве ваши нервы сдают?
  Сэмми рассмеялся.
  — Вот видите, наши нервы не должны сдавать. Я бы хотел встретиться с вами, — продолжал О'Мара, — когда это возможно? Я бы не против выпить вместе и послушать рассказ о том, как вы попали в эту игру.
  В голосе Кордовера зазвучали вдруг совершенно новые ноты — он стал резким и ломким, в нем появилось что-то зловещее.
  — Я могу вам это прямо сейчас сказать, мистер О'Мара. Моя сестра Роз — она была великолепная девушка, это я вам точно говорю, мистер О'Мара. У нее был настоящий класс, и она совсем не была похожа на меня. Она получила образование и была хорошенькая…
  — Да, — мягко произнес О'Мара. — И что же с ней произошло, если из-за нее вы стали заниматься нашим ремеслом?
  — Она была сестрой в гонконгском госпитале, — голос Сэмми дрогнул. — Медсестрой в госпитале имени Стэнли в Гонконге…
  — Не надо продолжать, Сэмми, я все понял, — медленно сказал О'Мара. — Хорошо. Мы все сделаем, как договорились. Увидимся непременно.
  Он положил трубку и, обернувшись, включил приемник. Минут пять он молча стоял перед приемником, слушая музыку — играл отличный джаз. Это была румба, и О'Мара вспомнил Южную Америку. Он вообще любил музыку, она имела для него какое-то особое значение, как для многих ирландцев.
  Потом он неторопливо снял свой халат, бросил его на стул и прошел в спальню. Вынул из ящика комода большой «люгер», с которого срезали добрых два дюйма ствола и приладили на самый его конец грушеобразный глушитель. Оружие изготовил по особому заказу О'Мара искусный оружейник в Рио. Изготовление оружия было у него только хобби, потому что настоящей профессией того джентльмена было убийство без лишнего шума. Работа была отличная!
  Надев жилет и двубортный пиджак, О'Мара сунул «люгер» в специальный потайной карман, потом вернулся обратно в гостиную и налил себе небольшую порцию бренди. Проверив содержимое стакана на свет, он с удовольствием опустошил его и закурил свою черную сигару. Потом надел отлично сшитое темно-синее пальто и черную мягкую шляпу и вышел из квартиры.
  Полчаса спустя он вышел из «Верили Баттери». Было холодно. Постояв на тротуаре, он попросил швейцара поймать ему такси, но из этого ничего не вышло, такси не появлялось. Тогда О'Мара неторопливо двинулся по тротуару.
  Сунув руки в карманы и попыхивая сигарой, он двинулся так спокойно и лениво, что, будь достаточно светло, всякий прохожий принял бы его за романтика, вышедшего прогуляться в вечерний час.
  Он шел, глубоко вдыхая свежий воздух, и вспоминая о женщине, с которой проводил время в Рио. Вот это была женщина! Интересно, увидит ли он ее еще когда-нибудь?
  Через десять минут он был у дверей дома, где жил Керр. Поднявшись, он нажал на дверной звонок.
  Дверь распахнулась — худощавый силуэт Рикки Керра четко вырисовывался в проеме двери от падающего из прихожей света.
  — Добрый вечер, — мягко сказал О'Мара, — вы Керр, если не ошибаюсь? Меня зовут О'Мара. Возможно, вам уже сообщили обо мне по телефону?
  — Входите, — сказал Керр.
  О'Мара оставил в прихожей пальто и шляпу и прошел вслед за Керром в гостиную.
  Остановившись у порога комнаты, он, молча смотрел на Керра.
  Керр улыбнулся ему странной улыбкой, потом сказал:
  — Мне следовало бы лучше знать Куэйла. Сегодня утром я подумал было, что раз я уже во всем ему признался, и он вроде бы простил меня, то будет все забыто. Но, разумеется, так не может быть.
  Голос О'Мара звучал почти ласкающе, когда он заговорил:
  — Выслушайте меня, Керр. Я работаю у Куэйла очень давно и побывал в разных странах в разных концах мира. И за все эти годы ни разу не было так, чтобы его левая рука ведала, что творит правая. А почему бы ему поступать иначе? Но с вами-то все в порядке. Он вас понимает. Но ведь вы же должны отдавать себе отчет, что необходимо принять какие-то меры. Нельзя же все оставить, так как есть. Ведь ситуация не из лучших!
  — Разве я не понимаю? — согласился Керр. — Мне незачем говорить вам, каким мерзавцем я себя чувствую. Хотите выпить?
  — Не откажусь. Выпить я люблю.
  — У меня найдется виски. — Керр приготовил бокалы.
  О'Мара сидел с большим бокалом виски в руке и долго смотрел на Керра. Наконец он произнес:
  — Для вас это удар, не так ли? Вид у вас неважный. Вам необходимо отдохнуть. — Голос его все еще звучал успокоительно и ласково.
  — Дождь не каплет, а хлещет. А сейчас я вообще попал в переделку. Во-первых, я устроил неприятность Куэйлу, потому что я — проклятый дурак, а когда я вернулся домой, то обнаружил, что жена решила оставить меня. И я не могу сказать, чтобы я от этого был в восторге.
  — Очень плохо. Но если жены так поступают, то это от того, что они просто устают от таких, как мы. Ведь они никогда не знают, где мы, когда вернемся, и, в конце концов им это надоедает. Или, может быть, тут замешан кто-то третий?
  Керр закурил сигарету.
  — В том-то вся и загвоздка. Тут и в самом деле есть кто-то третий.
  — Кто же? — спросил О'Мара, глядя Керру прямо в глаза.
  Керр отпил немного виски.
  — Она ушла к человеку, которого зовут Мигуэлес, он испанец, довольно симпатичный человек. И смелый парень — он сражался на фронте в Испании во время войны.
  — Это интересно, — сказал О'Мара. — Это, вероятно, тот самый Мигуэлес, который был на вечере, когда вас вызвали на задание относительно Лилли?
  Керр сказал:
  — Верно. — Он коротко рассмеялся. Это был странный смех. — Куэйл не терял времени зря, не так ли? Да, он был на этом вечере. Куэйл считает…
  О'Мара перебил его:
  — Почему вас так беспокоит то, что он считает? Ведь этот вечер — на самом деле важное событие! Вам придется понять, что кто-то вас перехитрил, Керр. Кто-то, кто был на этом вечере. А теперь ваша жена уходит к Мигуэлесу, который тоже был там.
  — Послушайте, — сказал Керр, — неужели вы предполагаете…
  — Я вовсе не строю предположений, а всего лишь констатирую факт. И, пожалуйста, не раздражайтесь, Керр, хорошо? Сейчас уже слишком поздно выходить из себя.
  Керр пожал плечами.
  — Вы совершенно правы, — ответил он. — У меня вообще нет права сердиться на что-либо.
  Наступило молчание. Потом Керр заговорил:
  — Вы ведь не зря пришли сюда, О'Мара. Вам нужно что-то выяснить. Вы виделись с Куэйлом?
  — Я видел его. И он поручил мне уладить это дело. А когда я берусь за какую-нибудь работу, я непременно довожу ее до конца. — Он многообещающе улыбнулся. — Я всегда стараюсь проследить события до их логического завершения. Точно так же я собираюсь поступить и в данном случае. Я пришел сюда, чтобы задать вам пару вопросов. Вы должны на них ответить. Возможно, они не очень понравятся вам.
  Он рассмеялся своим добродушным смехом. И сразу же атмосфера в комнате разрядилась. События, которые казались драматическими, сразу превратились в нечто не очень серьезное и легко поправимое. И Керр не устоял. С удивлением он заметил, что тоже улыбается.
  — Что ж, — сказал он, — сыграем, пожалуй.
  — Можно мне еще выпить? — спросил О'Мара. –Он подождал, пока Керр подаст ему бокал, потом продолжал: — Послушайте, Рикки, и вы, и я — мы оба старые игроки, и нам не следует стараться провести друг друга. Вы поскользнулись — что ж, такое и со мной могло произойти. Просто мне больше повезло. И сейчас я должен попытаться исправить то, что еще можно. А поэтому, пожалуйста, будьте со мной откровенны…
  — Хорошо, — ответил Керр. — Я буду откровенен.
  О'Мара поудобнее устроился в кресле. Он прихлебывал виски, поглядывая на Керра поверх бокала. Он чувствовал себя счастливым: ему уже в который раз предстояло решить сложную задачу, перехитрить всех и достичь своей цели. И к тому же, было так приятно работать в Англии.
  — Послушайте, Рикки, — заговорил он. — Меня очень интересует тот вечер, с которого вы отправились на последнее задание. Куэйл дал мне обширную информацию об этой вечеринке. Он не терял зря времени. Ну, ладно… значит, кроме Мигуэлеса — того самого испанца, от которого без ума ваша жена, — О'Мара ухитрился в своей улыбке выразить легкую печаль, — и одного офицера французского батальона, там были еще четыре женщины, не так ли? Эльвира Фейл, Тереза Мартир, Гленда Мильтон — ваша хозяйка — и Магдалена Фрэнсис. Правильно?
  — Правильно.
  — Если я хоть что-то понимаю в мужчинах, то вы непременно должны испытывать к женщинам большой интерес. Точнее, они должны быть к вам в высшей степени неравнодушны. Я полагаю, что некоторые из присутствующих дам весьма симпатизировали вам, не так ли?
  — Возможно, — ответил Керр.
  О'Мара рассыпался звонким смехом.
  — С кем из них вы спали, Керр?
  Наступило молчание, потом Керр проговорил:
  — С большинством из них у меня был кое-какой флирт. — И быстро добавил: — Но ни к одной из них у меня не было ничего похожего на серьезное чувство. И не думайте, что я мог на ком-то из них споткнуться.
  — Мужчине и не обязательно относиться к женщине с серьезным чувством. Вполне может быть, что мужчину волнует в какой-то женщине какая-то отдельная черта: звук ее голоса, тонкие щиколотки, манера причесываться, походка. — О'Мара помолчал и заговорил снова: — Судя по тому, что я о вас слышал, вы любите свою жену, Рикки. Я слышал, что она очаровательная женщина. Но я вас вполне понимаю. — Он тихо засмеялся. — Мужчина может вовсе и не любить женщину и все же споткнуться на ней. Что ж, значит между вами и большинством присутствующих на вечере женщин были романы — в разное время, но были? Просто так, мимоходом.
  — Вот именно, мимоходом.
  Снова наступило молчание.
  — Есть ли у вас основания считать, что какая-то из этих дам может быть связана с врагом? Разумеется, нет. Если бы вам в голову пришло нечто подобное, вы бы следили за каждым своим шагом. И все же, учитывая все происшедшее, можете ли вы предполагать, что нечто подобное имело место?
  Керр покачал головой.
  — Нет. Гленда Мильтон — просто приятная женщина. Очень любит устраивать всякого рода вечеринки. Она темпераментна. Время от времени в кого-то влюбляется. Но не слишком часто. Магдалена Фрэнсис… ну, она просто дурочка… помешана на мужчинах. Думает только о тряпках и о победах над сильным полом. Эта дамочка Фейл — Эльвира Фейл — очаровательная малышка. И от нее не так легко чего-то добиться. Что же касается этой штучки Мартир… — Керр рассмеялся.
  — Что в ней смешного, в этой Мартир?
  — Она просто чудачка. Выглядит не слишком привлекательной. Плоскогрудая, не слишком хорошенькая и все же чем-то неотразимо волнующая. К тому же отлично одевается.
  — В таком случае, почему же вы увлеклись ею? — спросил О'Мара. — В вашем голосе звучит искренняя заинтересованность.
  — Я и сам не знаю. Я вообще не слишком хорошо разбираюсь в женщинах. В них трудно что-либо понять. Я ведь говорю, что она по-своему привлекательна, к тому же мне было просто жаль ее.
  — Вы пожалели ее и поэтому увлеклись ею?
  — О, что-то в этом роде, — небрежно ответил Керр. — Но какое это имеет значение?
  — Никакого в сущности, — также небрежно ответил О'Мара. — Просто мне хотелось представить себе полную картину.
  — Вот что, Рикки, — продолжал О'Мара. — Сидите-ка вы дома, пореже отлучайтесь. Мне бы хотелось застать вас на месте, если вы мне понадобитесь. Я позвоню вам через пару дней.
  — Вы думаете, вам удастся все это уладить? — спросил Керр с легким волнением в голосе. — Думаете, что все обойдется? У меня из головы не выходят те ребята во Франции. Если этот список попадет к немцам, для них все будет просто ужасно.
  — Боюсь, что это так, — сказал О'Мара. — Но мы постараемся сделать все, что в наших силах. Кстати, Рикки, — боюсь, право, что мой вопрос покажется нескромным, — но все же, что вы собираетесь предпринять в отношении миссис Керр? Вы собираетесь повидаться с ней или с ее приятелем Мигуэлесом?
  Керр пожал плечами.
  — Я сделаю все, что вам угодно, — сказал он. — Если это будет неудобно для вас, я ничего не стану предпринимать.
  — Спасибо, — сказал О'Мара. — Пока что, пожалуйста, меня весьма интересуют те женщины, которые были на вечере, и мне не хотелось бы, чтобы сейчас они были заняты этим скандалом. Когда же я покончу с этим делом, можете делать все, что найдете нужным.
  Керр снова пожал плечами. Он считал то, что потеряно — потеряно, что бы там ни предпринимать.
  О'Мара уставился на кончик своей сигары. Потом сунул ее обратно в рот и с видимым удовольствием выпустил клуб дыма.
  Наклонившись вперед, он сказал:
  — Вот что, Рикки. Давайте-ка поговорим с вами подробнее об этих женщинах. Я хотел бы услышать о том, что они любят, что им нравится, как они привыкли развлекаться, как они одеваются. Начнем с Эльвиры Фейл. Прежде всего…
  О'Мара приступил к осторожному расследованию.
  
  Сандра стояла, глядя на огонь в камине. В одной руке у нее была сигарета, другую она протянула к огню. Ощущение тепла вызывало приятное чувство успокоения. Или это ей только так казалось? Может быть, виной всему странное чувство непривычности происходящего?
  «Ведь это нанесет удар Рикки, — подумала она. — Но ведь ему следовало ожидать нечто подобное. Может быть, когда-нибудь он даже решит, что все это к лучшему… Бедный Рикки…»
  На ней было сшитое отличным портным бархатное платье сапфирового цвета, на шее кружевной шарф бледно-розового оттенка, схваченный у горла сапфировой брошью.
  Она бросила сигарету в огонь и медленно стала прохаживаться по комнате, заложив руки за спину. Она думала о Рикки, о Мигуэлесе, о людях вообще.
  В дальнем конце гостиной квартиры Мигуэлеса стояло большое зеркало. Сандра остановилась перед ним, разглядывая свое отражение. Она находила, что новая прическа с голубой лентой в волосах очень удачна. Она надеялась, что Мигуэлес найдет ее очаровательной.
  «Странный человек», — подумала она с легкой улыбкой. Потом подошла к столику, на котором стоял телефон, и с минуту молча смотрела на него. Повернулась, вышла из комнаты, через минуту вернулась с острым ножом и очень аккуратно и бережно разъединила ножом цветные проволочки телефонного шнура. Взяв трубку, приложила ее к уху. Телефон молчал. Связи не было.
  Она услышала, как в замке поворачивается ключ, сложила карманный ножик и сунула его в карман платья. Когда Мигуэлес вошел в комнату, она уже снова стояла перед камином в свободной позе, протянув одну руку вдоль каминной полки.
  Он остановился в дверях, глядя на нее. Плечи его были безвольно опущены, руки спокойно висели вдоль туловища, во всем его облике было что-то, близкое к отчаянию. Несколько минут он смотрел на нее, словно пытаясь разобраться в своих собственных мыслях о ней.
  — Добрый вечер, Энрико, — сказала она. — Почему у тебя такой несчастный вид?
  Мигуэлес промолчал.
  Он подошел к буфету, смешал два коктейля. Подойдя к ней, подал ей один бокал.
  — Никогда еще не было более странного романа, чем наш, любимая. Никогда не было ничего более необычного — почти глупого. И никогда еще ничего не начиналось более чудесно и не кончалось — это я чувствую наверняка — так трагически, как непременно кончится.
  — Ты просто в угнетенном настроении, Энрико, — сказала Сандра с улыбкой. — Ты ведь был так несчастлив все это время. Ты все время беспокоился о моем муже, о том, что он предпримет. Но ты можешь быть совершенно спокоен. Рикки никогда не выйдет из роли разумного человека. Он не станет делать ничего выходящего за рамки приличия.
  — Я так не считаю, — ответил Мигуэлес. — Неужели ты считаешь, что он был благоразумным в отношении тебя?
  Она пожала плечами, отпила коктейль и поставила бокал на каминную полку.
  — Это совсем другое дело. Ты должен понять, что Рикки всегда очень любил меня. Но почти все время он был занят борьбой, борьбой со своим собственным темпераментом. Я ведь сказала тебе, когда пришла сюда, что тоже очень любила Рикки. И я решилась оставить его ради тебя только потому, что он сам виноват: он слишком много пьет, слишком глупо ведет себя с женщинами. Правда, это не значит, что он на самом деле глуп, во всяком случае, он никогда не совершал по-настоящему глупых поступков.
  Мигуэлес докончил свой коктейль, подошел к буфету, смешал себе новую порцию. Она заметила, что руки у него слегка дрожат.
  — Я не боюсь Рикки, — сказал он. — С чего мне его бояться? Мне просто ненавистна сама жизнь, вот и все. Я-то думал, что мне удалось чего-то добиться в этой стране, удалось выполнить свою миссию. Я думал, что поживу здесь еще немного, а потом смогу вернуться в Испанию и увезти тебя в качестве своей жены. И эти мысли доставляли мне огромное наслаждение.
  — И что же теперь? — спросила она. — Больше тебя это не радует?
  Он повернулся и стоял, облокотившись на буфет и глядя на нее.
  — Как ты догадалась о моем чувстве к тебе, Сандра? — спросил он.
  — Однажды я разговаривала с Терезой. Тереза всегда была моя хорошей приятельницей. Я люблю ее, и она платит мне тем же. Она очень переживала из-за того, что между Рикки и некоторыми ее приятельницами время от времени возникают романы. Ей это очень не нравилось. Ей потребовалось немало мужества, чтобы сказать мне то, что она считала нужным сказать. А потом как-то в разговоре, уже не помню, как именно, выплыло твое имя. И она сказала мне, что ты меня любишь и что ты говорил, что если бы я стала твоей женой, ты удовольствовался бы тем, что я сама захотела бы дать тебе.
  Она пожала плечами и продолжала:
  — Что ж, я хотела избавиться от Рикки. Мне просто необходимо было уйти от него. Ты должен понимать, Энрико, что женщина может настолько любить мужчину, что мирится со всеми его похождениями, пусть даже чувствуя, что постепенно теряет к себе уважение. И поэтому необходимо было быстро принять какое-то решение, иначе я никогда не смогла бы покинуть Рикки. Я решилась. Я поговорила с тобой. И вот я здесь.
  Мигуэлес стоял совершенно неподвижно.
  — Ты самая красивая и очаровательная женщина из всех, что я встречал в своей жизни. Никогда я не знал женщины прекраснее и добрее тебя. И как это ни странно… Интересно, кто бы из твоих друзей поверил, что за все эти дни, проведенные вместе, между нами ничего не было, что я даже не поцеловал тебя ни разу? Интересно, поверили бы они, что возможно такое единение душ?
  — Разве это имеет какое-нибудь значение, чему они верят или не верят? Может быть наступит день, когда между нами все станет возможным, Энрико. А пока что скажи, что с тобой происходит?
  — Произошла ужасная вещь, — сказал он тихо. — Моя миссия в этой стране провалилась. Как ты знаешь, я прибыл сюда в качестве представителя Испанского Национального правительства. Я должен был постараться добиться такого положения, чтобы возникла возможность сотрудничества между нашими странами, твоей и моей. — Он беспомощно пожал плечами. — Что ж, ничего не вышло. Да и как могло что-то получиться? Франко так или иначе ассоциируется у англичан с немцами. И с кем бы я ни разговаривал, всякий считает, что я действую на руку немцам, и что испанское правительство настроено прогермански. Я начал понимать, что мне бесполезно пытаться убедить здесь кого-то в противном.
  Но все же надеялся, что мне удастся пробыть здесь достаточно, чтобы ты успела покончить с процедурой развода и чтобы мы успели пожениться здесь, прежде чем мне придется отбыть в Испанию. Ну а теперь оказывается, что это невозможно.
  Сандра замерла.
  — Энрико! — Он кивнул и сказал с горечью:
  — Это правда, Сандра. Мне выразили недоверие. Практически я получил от британского правительства приказ покинуть страну в течение ближайших четырех-пяти дней. Ну… так что же нам теперь делать?
  — О, Боже! — воскликнула она. — Что мне теперь делать?!
  — Вот это меня больше всего и волнует! О себе я нисколько не беспокоюсь. Я думаю только о тебе.
  — Неужели я не могу ехать в Испанию?
  — Нет, — ответил он. — Этого тебе никто не позволит. Ты не получишь выездную визу. Думаешь, им известно, что в данный момент ты находишься здесь, в моей квартире?
  Сандра вздохнула и посмотрела на него. Ее фиалковые глаза потемнели, стали печальными.
  — Что же нам делать, Энрико? — спросила она.
  — Не знаю. Хотел бы я найти выход, но ничего не знаю. Что касается денег, тут все в порядке. Я могу оставить тебе сколько угодно денег, но мне придется вернуться в Испанию, и я даже не знаю, когда мы снова увидимся.
  Наступило молчание. Потом она сказала:
  — Послушай, мне кажется, мы сегодня оба слишком расстроены. Мы, конечно, должны принять решение, но давай сделаем это завтра утром. А сегодня, сейчас, давай поедем куда-нибудь поужинать, потанцевать и будем делать вид, что у нас все в порядке. Договорились?
  Он улыбнулся ей и сказал:
  — Все же ты необыкновенная женщина, Сандра! Ты всегда умеешь найти в жизни какие-то приятные стороны! И поэтому ты так неотразима, ты умеешь быть счастливой! — Он отошел от серванта. — Мы сделаем, как ты предлагаешь. Ты закажешь столик?
  — Да.
  Она подошла к телефону и набрала номер.
  — Ты выпей пока еще, Энрико. Еще не все потеряно. Кто знает, может быть, нас за углом ожидает чудо.
  Он налил себе еще коктейль.
  — Что-то стряслось с телефоном, — сказала она. — Нет гудка.
  Он подошел к ней.
  — Дай-ка я попробую. — Он взял у нее трубку. — В самом деле, гудков нет.
  — Не беспокойся, — сказала она. — Я спущусь вниз, к портье, и позвоню на телефонную станцию, сообщу, чтобы утром прислали монтера. Заодно закажу и столик. Ты пока пей, я вернусь через минуту.
  Комната портье была пуста. Сандра подошла к телефону и набрала номер.
  — Говорят от мистера Мигуэлеса, квартира 22, Сент-Франко-Корд, Сент-Джеймс-Вуд. Примроз 73624. У нас что-то не в порядке с телефоном. Боюсь, что-то серьезное, а нам необходимо, чтобы ремонт произвели срочно, у мистера Мигуэлеса дипломатический паспорт, может быть, вам это следует знать.
  Мужской голос ответил:
  — Очень хорошо, мэм. Мы пришлем человека утром пораньше.
  Она поблагодарила и положила трубку. Подождав минуту, она набрала номер ресторана и заказала столик для ужина.
  
  Сэмми Кордовер стоял в парадном на темной улице напротив подъезда дома, где жил Керр. Сунув руки в карманы и привалившись спиной к стене, он размышлял об О'Маре.
  Он думал о том, что О'Мара должен оказаться отличным парнем. Что-то совершенно особенное было в его голосе с властными интонациями. Это был голос человека, привыкшего распоряжаться.
  Одно имя чего стоит: О'Мара… Человек, носящий такое имя, должен быть на самом деле необыкновенным! В чем в чем, но уж в таких делах Сэмми понимает толк.
  Сэмми видел О'Мару всего несколько секунд, когда он вышел в темноту из «Верили Баттери» и мигнул фонариком, пытаясь подозвать такси. Но Сэмми было достаточно и этого.
  На улице было холодно, но Сэмми не чувствовал этого. Он стоял совершенно неподвижно, не сводя глаз с подъезда дома, где жил Керр, в ожидании чего-то, что должно произойти. О'Мара предполагал, что если за квартирой Керра ведется вражеское наблюдение, то оно должно вестись изнутри дома; врагам нужно не спускать глаз с самой квартиры Керра, чтобы знать, кто туда приходит, кто уходит и так далее.
  Сэмми очень хотелось закурить, и он нетерпеливо повел плечами.
  Прошло минуты три-четыре, и дверь дома на противоположной стороне улицы распахнулась. Раздвинулась штора затемнения, и на улицу вышел человек. Всего лишь одну секунду лицо его оказалось в полосе света, но Сэмми этого было достаточно.
  Человек был молод, высок и худощав. На худом, очень белом лице блестели глубоко запавшие в глазницы глазки. Сэмми почему-то вспомнил о черепе скелета при взгляде на это лицо.
  Человек пересек улицу. Кордовер слышал звук его шагов, потом они замерли в нескольких ярдах от него. Сэмми ухмыльнулся. Человек, который, совершенно очевидно, дожидался появления О'Мары, притаился в парадном слева от того места, где прятался Сэмми. Кордовер подумал: «Кто бы ты ни был, приятель, не слишком-то удачный у тебя сегодня вечер… Ты наверняка один из подонков, работавших на Лилли…»
  Прошло еще десять минут, и дверь на противоположной стороне улицы снова открылась. На улицу вышел О'Мара. Он постоял на тротуаре, долго возился с сигарой, которая не раскуривалась, потом медленно пошел по тротуару и завернул направо.
  Кордовер следил за ним, пока не скрылся из виду, потом услышал звук шагов — человек двинулся вслед за О'Марой. Тогда и Сэмми вышел из своего парадного и бесшумно пошел вслед за преследователем. «До чего забавно, — подумал он, — словно шествие какое-то».
  Тот, кто следил за О'Марой, знал свое дело. Он все время держался у самых стен домов, время от времени меняя темп ходьбы — его недаром натаскали на слежку.
  О'Мара немного ускорил шаги, он прошел по Беркли-сквер на Чарльз-стрит. Улица была пустынна и тиха. О'Мара перешел дорогу, свернул на Квик-стрит и вошел в переулок.
  Кордовер услышал, как шаги впереди него стали быстрее. «Ах ты, проклятый идиот, — подумал он, — вот ты и представил себе, как человек, шедший впереди него, сунул руку в карман, нашаривая пистолет, из которого собирается выстрелить в О'Мару…
  Переулок был длинный и тихий, здесь были только пустые дома и гаражи. Даже днем этот переулок был пустынный.
  Кордовер прибавил шаг, молча приближаясь к шедшему впереди. Когда человек тоже свернул в переулок, Кордовер почти поравнялся с ним, а когда он огибал угол, Сэмми настиг его. Сунув белолицему руку под мышку, он прижал к грубошерстному пальто короткоствольный револьвер.
  — Полегче, паренек, — сказал он. — Не шуми и не волнуйся, понял?
  Человек повернулся и посмотрел на Кордовера, Неподалеку светил затененный колпаком фонарь — в его свете Кордовер убедился, что лицо человека даже не дрогнуло, словно он принимал все происходящее как само собой разумеющееся.
  — Не понимаю, чего вы хотите, — спокойно сказал он.
  — Поймешь, — пообещал Кордовер. — Пошли.
  Они прошли по переулку, в двадцати ярдах на пороге пустого дома стоял О'Мара.
  — Давайте его сюда, Сэмми, — сказал он, открывая дверь.
  Белолицый сказал:
  — Это какая-то ошибка.
  — Разумеется, мы могли и ошибиться, — небрежно сказал О'Мара. — В таком случае, вам очень повезло.
  Они вошли в дом. Кордовер тщательно прикрыл дверь. О'Мара зажег карманный фонарик. По-видимому, он заранее побывал в этом доме и теперь свободно ориентировался в нем.
  Он двинулся вниз по лестнице в подвал, где было только одно затемненное окно. О'Мара нашел выключатель, щелкнул им. Комната была большая и пустая, в ней были только ветхий стол и пара стульев.
  — Устраивайтесь, как дома, — сказал О'Мара белолицему субъекту.
  Человек опустился на стул, сложил руки на коленях и уставился на О'Мару. Глубоко запавшие глаза сверкали.
  — Хорошо, Сэмми, — сказал О'Мара, поглядывая на Кордовера, — я справлюсь сам. Вы знаете, что нужно делать, не так ли?
  — Да, — ответил Кордовер. — Когда именно?
  — Я думаю, через четверть часа, — небрежно произнес О'Мара. — Не позже.
  Он вынул из кармана свой «люгер».
  Кордовер. вышел, а О'Мара подошел к белолицему. Он глядел на него сверху вниз. Человеку было лет двадцать восемь, не больше. Он снял свою шляпу и положил на стол. Волосы у него были светлые, вьющиеся, одну щеку пересекал шрам.
  — Встаньте, — приказал О'Мара.
  Когда тот подчинился, О'Мара быстро провел руками по его пальто. В кармане он нашел пистолет 36-го калибра. Переложив его в свой карман, он снова указал человеку на стул.
  — Ну, вот что… Вы собирались прикончить меня, — сказал О'Мара. — Полагаю, ваш босс догадался, что кто-то из нас обязательно посетит Керра. Кто-то важный из организации, вроде меня. — О'Мара саркастически улыбнулся. — Знаете, а ведь босс сделал из вас дурака, — продолжал он спокойно. — Он, как говорят американцы, сделал из вас «козла отпущения».
  — Да? — спросил человек. Легкая улыбка играла на его губах. — Что же дальше?
  О'Мара взял второй стул, смахнул с него пыль, уселся на него верхом и испытующе посмотрел на бледнолицего.
  — Послушайте, — сказал он, — нам нет смысла тратить время на долгие разговоры. Или вы, может быть, не желаете разговаривать?
  — Мне вообще не о чем говорить, — сказал молодой человек на отличном английском языке, без малейшего акцента.
  — Я не думаю, что вам есть о чем говорить, но, может быть, это вам пошло бы на пользу, — сказал О'Мара. — Кто вы такой? На кого работаете? Кто приказал вам следить за квартирой Керра?
  Наступило молчание, а потом молодой человек тихим голосом произнес грязное ругательство прямо в лицо О'Мары. И снова молча уставился на ирландца.
  — Обычный выпускник одной из гиммлеровских школ, меня просто мутит от таких, как ты. Но я все же должен сказать тебе, что если ты согласишься заговорить, то я тебя отвезу в соответствующий отдел нашей разведки, и у тебя появится шанс уцелеть. Как насчет этого?
  Ответа не было. Глаза, из черных провалин смотревшие на О'Мару, не выражали ровно ничего, словно человеку все было безразлично.
  О'Мара вздохнул, поднялся со стула.
  — Что ж, ты сам так решил.
  Люггер три раза тихо хлопнул, словно вылетела пробка из бутылки шампанского, человек мешком свалился со стула.
  О'Мара сунул пистолет обратно в карман, подошел к трупу, перевернул его лицом вверх, расстегнул пальто. Привычным жестом он ощупал пиджак и жилет парня, не обращая внимания на огромное кровавое пятно, расплывшееся по рубашке. В карманах он обнаружил два ключа, немного мелочи, огрызок карандаша — это все, что было в пиджаке. В карманах брюк вообще ничего не было, зато в кармане жилета ирландец нашел конверт.
  О'Мара внимательно осмотрел его. На нем не было никакой надписи, но внутри лежал листок бумаги. Записка была написана на испанском языке. О'Мара разобрал, что она адресована какому-то «сеньору», но имя было тщательно подтерто — следы этого были ясно видны в свете тусклой лампочки.
  «Дорогой сеньор, я нахожу, что вы обошлись со мной не слишком порядочно. Я считаю, что вы нарушили условия сделки, которую мы заключили между собой. Я выполнил свое обещание, потому что всегда держу данное слово, а теперь, когда наступило время и вам сдержать свое слово, оказывается, что вы меня бросаете на произвол судьбы. Мне это совсем не нравится. Я надеюсь, что найду возможность повидать вас и уладить это дело по-дружески. Надеюсь, что это окажется возможно. Если же нет, то мне остается единственный выход. Мне не хотелось, бы делать это, потому что я человек чести. Надеюсь, что вы дадите мне знать о себе в течение ближайших четырех дней. Я нахожусь в чрезвычайно затруднительном положении.
  Э. М.»
  О'Мара опустился на пыльный стул. Он несколько раз перечитал записку и нашел, что у писавшего превосходный почерк. Затем сунул записку обратно в конверт и упрятал его в карман. Несколько минут он сидел неподвижно, уставившись не темную груду на полу. Пятно крови уже проступило на пиджак и медленно расплывалось по сукну. Вдруг О'Мара начал улыбаться.
  — Черт меня побери, — сказал он про себя. И ощутил нечто похожее на счастье.
  Дверь открылась, вошел Сэмми Кордовер.
  — Все в порядке, — сказал он. — Грузовик у дверей. У меня там есть ящик из-под фруктов и несколько мешков. — Он кивнул на бесформенную кучу, на полу.
  — Прекрасно, — сказал О'Мара, доставая свой портсигар и выбирая сигару. — Мы уберем его отсюда. — Вы знаете, куда ехать?
  — Все устроено, О'Мара, — сказал Кордовер. О'Мара пошел к двери. Проходя мимо трупа, он кивнул Кордоверу.
  — Вот и еще один в счет за вашу сестру. Возможно, мы сумеем и еще кое-кого добавить, прежде чем покончим с этим делом!
  Они вышли на улицу.
  
  4
  Сэмми Кордовер вел небольшой грузовичок — фирменный фургончик с надписью на боку «Телефонная служба Лондона» по Сент-Эрикс-Корт. Остановившись возле нужного дома, он вышел из кабины. На нем был комбинезон, в руках чемоданчик с инструментами.
  — Что-то не в порядке с телефоном в квартире 22, насколько мне известно, — сказал он портье.
  — Да, — ответил тот. — У мистера Мигуэлеса, на первом этаже. Дверь вверх по лестнице, направо.
  — Спасибо, — ответил Кордовер.
  Он вынул окурок сигареты изо рта и сунул его за ухо. Поднявшись по лестнице, он нажал на кнопку звонка квартиры 22.
  — Телефонная служба, — сказал он открывшей дверь горничной. — У вас ведь не в порядке телефон?
  — Да. Входите.
  Он прошел за ней в гостиную, открыл чемоданчик.
  — Кто-то, видно, слишком сильно дернул шнур, — озабоченно сказал он девушке и принялся за работу.
  В комнату вошла Сандра Керр.
  — О, мэм, это человек из «Телефонной службы», — сказала горничная. — Он чинит аппарат.
  Сэмми бросил через плечо взгляд на Сандру.
  — Доброе утро, — сказал он.
  — Доброе утро. Что-нибудь серьезное?
  — О, нет. На несколько минут работы.
  — Отлично, Мери, — сказала Сандра, — вы можете идти.
  Девушка вышла из комнаты.
  Кордовер стоял на коленях и возился со шнуром.
  — Кто-то, видно, неосторожно обошелся с телефонным шнуром, — объяснил он Сандре. — Соединение повреждено, но ничего серьезного.
  Он оперся рукой на стоящий рядом столик, между пальцами у него была зажата крохотная бумажка. Она скользнула рукой по его руке, осторожно захватив бумажку.
  — Что ж, я рада, что тут ничего сложного нет. Если хотите кофе, то, когда закончите работу, девушка вам подаст.
  Она вышла из комнаты, у себя в спальне развернула бумажку. «Фэйл-стрит, 32, Фулхем-роуд, сегодня в десять вечера», стояло в ней.
  Она подошла к камину, положила бумажку в пепельницу и поднесла к ней спичку.
  
  Атмосфера клуба — изысканного заведения, находящегося не более чем в ста метрах от Беркли-стрит, — всегда вызывала восхищение у миссис Гленды Мильтон. И если в настоящую минуту она не испытывала этого привычного чувства, то это было по не зависящим от нее обстоятельствам.
  Миссис Гленда Мильтон принадлежала к известной категории чрезвычайно красивых женщин, которые даже на пятом году войны оказываются не в состоянии «примириться с войной».
  Таких женщин много. У нее был муж, который любил ее и потому всегда подозревал в неверности, приличный доход, восхитительная квартира, великолепные туалеты, у нее было все то, что многие другие женщины назвали бы настоящим счастьем. Но она была несчастна, потому что ей всегда было скучно. Из-за этой скуки она постоянно совершала поступки, которые могли бы рассеять это чувство. Но, как ни странно, эти поступки только усиливали скуку.
  Гленда заводила романы с теми мужчинами, которых считала достойными этой чести, она, пожалуй, много пила, слишком много курила, слишком много тратила денег. Если она и находила, что дни слишком длинные, то в основном потому, что ночи неизменно бывали короче.
  Она была стройна и очаровательна — великолепные ручки и ножки — и казалось, была создана для того только, чтобы украшать своей персоной высокий табурет за хромированной стойкой бара в одном из тысяч «клубов», рассеянных по всей огромной столице.
  А уж если бы ей потребовалось оправдать свое поведение, она была наготове — во всем были виноваты этот ужасный мистер Гитлер и Война, которые обрекают всех на сидение в пыльном и грязном Лондоне, вместо того, чтобы, как прежде, кататься по всему свету в поисках развлечений.
  Такова была Гленда Мильтон.
  И сейчас она, как обычно, сидела в самом углу обеденного зала клуба, отлично меблированного и освещенного чуть приглушенным светом, столь благоприятным для цвета лица тех леди, которые были завсегдатаями этого заведения.
  Как всегда, она была великолепно одета. Напротив нее сидела Тереза Мартир, рассеянно посасывая вишенку, вынутую на палочку из бокала с коктейлем. Тереза, как всегда неотразимая, в простом, но дорогом черном платье, с единственной ниткой жемчуга на шее, оглядывала зал, миссис Мильтон и всех посетителей с видом благосклонного одобрения.
  Гленда Мильтон с горечью подумала: «Ты очень счастлива, Тереза, не так ли? Необыкновенно довольна собой? До чего же мне хочется перерезать тебе горло, сука ты эдакая!»
  Эти мысли, однако, не отражались на ее лице. Вслух она сказала:
  — Тереза, мне хочется еще одну порцию коктейля, и надеюсь, что обед не заставит себя долго ждать!
  Тереза Мартир сделала знак официанту и заказала коктейль.
  — Обед будет через минуту, дорогая, — сказала она. — Я заказала нечто особенное. У нас будет цыпленок. Я решила, что нам следует что-то отметить как следует!
  — Что отметить?
  Тереза пожала плечами.
  — Не знаю. Но ведь не обязательно должна быть причина. Правда, вы сегодня выглядите особенно очаровательно, Гленда! И мне так нравится ваше платье, ведь у вас такой великолепный вкус.
  «К черту мой вкус и мое платье», — подумала миссис Мильтон.
  Она была страшно напугана. Время от времени она бросала беспокойные взгляды на дверь, которая вела в столовую из бара, словно ожидая чьего-то появления. Она и в самом деле ждала появления огромного очаровательного человека, который напугал ее до смерти. Он должен был появиться через эту дверь, звали его О'Мара.
  Она подумала, что жизнь — странная штука и вовсе не забавная. Сегодня утром она была совершенно счастлива. Она нанесла визит в парикмахерскую, результаты которого превзошли все ее ожидания. Она вышла на улицу с дивным чувством, знакомым каждой женщине, когда прическа удачна и к лицу ей. Такси, шофер которого сохранил неизменную верность миссис Мильтон, поскольку она давала баснословные чаевые, ждало ее у тротуара.
  Но она не успела подойти к машине. Откуда ни возьмись, прямо перед ней выросла огромная фигура отлично одетого человека. Он улыбнулся ей, снял свою шляпу и поклонился.
  — Миссис Мильтон, насколько я знаю. Меня зовут О'Мара. Чрезвычайно сожалею, что столь бесцеремонно навязываю вам свое общество, но думаю, что нам с вами необходимо немного поболтать.
  — В самом деле? — удивилась она. — Боюсь, что я незнакома с вами. — И она сделала движение, чтобы обойти его.
  — Вы и в самом деле не знаете меня, миссис Мильтон, но прошу вас не заблуждаться на этот счет, вам придется.познакомиться со мной. Можете, если хотите, сесть в ваше такси, но мне кажется, гораздо благоразумнее будет с вашей стороны, если вы согласитесь выпить со мной чашку кофе и заодно немного поболтать.
  — Чего ради я должна с вами пить кофе и разговаривать? — спросила она негодующим тоном. — У вас, очевидно, что-то не в порядке с головой.
  Произнося эти слова, она лихорадочно пыталась припомнить, где же она могла встречать раньше этого большого, и такого грозного человека.
  Гленда почувствовала необъяснимый страх.
  — Я вам скажу, почему именно, — сказал О'Мара с приятной улыбкой. — Вы же знаете, что Хьюберт — ваш муж — несколько недоволен вашим времяпрепровождением. Точнее сказать, сыт по горло вашими похождениями. И вам отлично известно, что как раз сейчас он настроен так, что может обойтись с вами довольно отвратительно. Я могу поспорить, моя дорогая, что он именно так и поступит, если я сообщу ему некоторые интересные подробности о тех ночах, которые вы провели с Рикки Керром. Хьюберту это очень понравится, не так ли?! И очень может быть, что он немедленно расстанется с вами… просто так, чтобы проверить, как вы будете вести себя… не так ли? Поэтому вам лучше отправиться со мной и выпить кофе, маленькая дурочка!
  Голос Терезы оторвал ее от недавних воспоминаний:
  — Вот ваш коктейль, дорогая! Ах, дорогая, вы слышали самое последнее определение метеорологов?
  Гленда сделала большой глоток и покачала головой.
  — Метеоролог, — весело сказала Тереза, — это человек, который предсказывает погоду, заглянув в женские глазки…
  — Отлично… просто отлично, — рассеянно сказала миссис Мильтон.
  Ее мысли были заняты О'Марой. Когда он назвал ее дурочкой, она с замиранием сердца подумала: «Значит, вот он как выглядит, шантаж. Вот как он начинается, о Боже!»
  Она ему так и сказала.
  — Не беспокойтесь, миссис Мильтон, — ответил с улыбкой этот страшный человек, — никто не собирается ни угрожать вам, ни шантажировать, если вы сделаете то, что от вас требуется. Ну, так как же, вы сядете в свое такси или мы поедем на нем вместе, чтобы выпить где-нибудь чашку кофе?
  — Хорошо, — сказала она.
  Она поехала с ним, они выпили кофе и поговорили, если этим словом можно назвать то, что было почти допросом.
  И теперь Гленда ожидала его появления.
  Она сделала то, что он ей велел, а теперь готовилась сказать все то, что ей было приказано, а потом должен был подойти и он сам… интересно, что же ей еще придется потом сделать, какую еще роль сыграть…
  Тереза Мартир сказала:
  — Никогда раньше не замечала, что вы так странно пьете коктейль. Вы его просто одним глотком проглотили. Только не говорите, что вы решили пить горькую! — И она игриво усмехнулась.
  — Я даже не заметила, — сказала миссис Мильтон, — я немного обеспокоена… немного волнуюсь.
  — Неужели? — Тереза подняла брови. — Только не говорите, что у вас на самом деле стряслось что-то серьезное. Может быть, я могу вам чем-то помочь, Гленда? Вы не расскажите мне, в чем дело?
  — Вы уже отлично обо всем осведомлены, — сказала Гленда. — Чертовски хорошо осведомлены. Потому что я беспокоюсь о Сандре.
  Тереза Мартир высоко подняла подрисованные брови.
  — Почему же? Почему это вы беспокоитесь о нашей Сандре?
  — Потому что я считаю, что вы сыграли с ней отвратительную шутку, — глаза миссис Мильтон блеснули. — Потому что я считаю, что она оказалась в ужасном положении. Как вы знаете, она моя подруга, и при этом я имею в виду не ту дружбу, которую имеете в виду вы, Тереза.
  Тереза улыбнулась соболезнующей улыбкой.
  — Вы довольно грубо ведете себя для подруги, вы не находите, Гленда? О чем это вы говорите? Вы хоть отдаете себе отчет в своих словах?
  — Послушайте, — сказала Гленда Мильтон, — мне отлично известно, что Рикки Керр оставил вас в дураках. Вы ведь были его любовницей, а потом он бросил вас, не так ли? И поэтому вы решили отомстить ему. Вы притащили ко мне в дом этого скользкого испанца Мигуэлеса, нарассказали Сандре кучу лжи о Рикки, вызвали у нее отчаянный гнев против него, а затем бросили ее в объятия этого Мигуэлеса, который только этого и дожидался.
  — О, Боже, Боже! — воскликнула Тереза. — Как все это ужасно звучит! — В ее голосе зазвучали сардонические нотки. — А вы ужасно озабочены ее судьбой. Но почему же это, дорогая моя девочка? Может быть, вам неизвестно, что Мигуэлес собирается жениться на Сандре, это будет чудесная парочка.
  — Тереза, вы — лгунья, — невозмутимо сказала Гленда.
  — В самом деле? — голос Терезы прозвучал насмешливо.
  — О, да, разумеется, — продолжала миссис Мильтон. — Разумеется, вам совершенно неизвестно, что миссия, с которой Мигуэлес прибыл сюда, провалилась, что он должен покинуть страну в ближайшие три-четыре дня и что он никак не может жениться на Сандре. — Она с горечью рассмеялась. — Ей ведь сначала необходимо получить развод, а говоря откровенно, я никак не думаю, что Рикки очень облегчит ей эту задачу после того, как она с ним обошлась.
  — Неужели все это правда, Гленда? — спросила Тереза серьезно. — В таком случае, это и впрямь ужасно. Неужели Мигуэлес, в самом деле, должен уехать? Я ведь думала, что он будет здесь очень долго. Я думала…
  — Что бы вы там ни думали, вы ошиблись. Вот как обстоят дела. Почему же вы хоть немного не подождали? Нет, вам непременно нужно было отомстить Рикки, даже если при этом вы принесете несчастье Сандре. Что она теперь будет делать? Она оставила Рикки и не может вернуться к нему. А Мигуэлес уезжает. Что за положение!
  — Я согласна, Гленда, — небрежно сказала Тереза. — Ситуация не слишком приятная. Кстати, откуда вы все это узнали?
  — Сандра звонила мне сегодня утром, — без запинки солгала Гленда, которая отлично играла свою роль.
  — И это она сказала вам, что у Рикки со мной был роман? Она вам это сказала?
  — Нет, — покачала головой Гленда. — Это мне сказал Рикки. Я позвонила ему после разговора с Сандрой. Мне кажется, он не очень хорошо к вам относится, Тереза. Да и почему бы ему относится к вам иначе? До чего же подло вы ведете себя по отношению ко всем!
  — Моя дорогая, — с улыбкой сказала Тереза. — До чего же вы любите все преувеличивать! На вашем месте я бы выпила еще один коктейль и успокоилась.
  — Вы, наверное, правы. Во всяком случае, я не сторонница публичных ссор.
  — Неужели нет, моя дорогая? — любезно спросила Тереза. — А я уж было подумала как раз обратное. — Она заказала еще одну порцию коктейля.
  Гленда Мильтон посмотрела на дверь, и все внутри у нее сжалось. На пороге показалась огромная фигура великолепного О'Мары.
  — Вот и он, — сказала она себе. — Что ж, я выполнила все, что он хотел. Может быть, теперь он оставит меня в покое… может быть…
  О'Мара остановился в дверях, оглядывая зал. Глаза его остановились на миссис Мильтон, и тут же удивленная улыбка показалась на его лице. Он быстро подошел к столу.
  — Неужели малышка Гленда — и после стольких лет!
  Она посмотрела на него. Через минуту она улыбнулась, словно припомнив его.
  — Шон, где вы пропадали все это время? Ах, познакомьтесь, Тереза, это мистер О'Мара, мой очень старый друг… Миссис Тереза Мартир.
  О'Мара одарил Терезу улыбкой.
  — Я был в Южной Америке, в командировке от Министерства поставок, — ответил он Гленде. — Я так счастлив, что вернулся. Знаете, это ведь так приятно — забыть об этой войне, а Аргентина — чудесное место. Но все же всему на свете я предпочитаю Лондон.
  — Очень рада видеть вас, Шон. Вы нисколько не изменились, довольны всем на свете и в первую очередь самим собой, — сказала Гленда.
  — Почему бы и нет? — улыбнулся он. — Кстати, как поживают мои друзья: Рикки и Сандра? Как все остальные?
  Миссис Мильтон неуверенно сказала:
  — Ну… Рикки работает в Министерстве поставок.
  — Как у него дела?
  — У него все в порядке, — ответила миссис Мильтон. — Вы ведь, вероятно, увидитесь с ним, не так ли?
  — Когда выкрою время. Сначала хочу устроиться как следует и съездить в пару мест, которые мне очень хочется посмотреть, я по ним соскучился. А уж потом начну объезжать друзей.
  К столу подошел официант.
  — Прошу прощения, миссис Мильтон. Вас вызывают к телефону.
  — О, Господи! — вздохнула Гленда. — Ни минуты покоя не дают.
  Она ушла.
  — Не хотите ли присесть, мистер О'Мара?
  — Спасибо, — сказал О'Мара. Он взял стул и уселся за стол.
  — Двойной мартини, пожалуйста, — сказал он официанту.
  Он посмотрел на Терезу оценивающим взглядом.
  — Значит, вы знакомы с Керрами? — спросила она.
  — Я знаю Рикки много лет, — кивнул он. — Отличный парень, немного легкомысленный, знаете ли, но вполне приличный. Великолепный парень. Я очень люблю его. Полагаю, вы тоже с ним знакомы?
  — Я его очень хорошо знаю. У них ведь с Сандрой вышли неприятности.
  — Неужели? — поднял брови О'Мара. — Впрочем, такие вещи случаются и в самых благополучных семьях.
  Вернулась Гленда Мильтон.
  — К сожалению, мне придется уйти. Только что из дома звонил Хьюберт. Он уезжает куда-то и требует, чтобы я срочно вернулась домой. Так что мне, как примерной жене, придется уйти.
  — Неужели вы не дождетесь обеда? — спросила Тереза.
  — Дорогая, как же я могу? Вы ведь знаете, какой Хьюберт. Он всегда жалуется, что я часто обедаю вне дома. К тому же, мне кажется, что я ему вообще сказала, что сегодня вечером буду дома. Так что придется уйти. — Она посмотрела на О'Мару. — Возможно, мистер О'Мара согласится съесть моего цыпленка.
  — Это будет очень мило с его стороны, — сказала Тереза. — Почему бы нет, мистер О'Мара?
  Он посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.
  — Знаете, миссис Мартир, я очень везучий человек. Мой первый вечер в Лондоне, и вот я уже ужинаю с прекрасной женщиной. Такие неожиданные и восхитительные сюрпризы делают жизнь действительно замечательной. Гленда, я чувствую себя обязанным Хьюберту за его своевременный звонок.
  — Ну, отнесите это и на мой счет. Мне и в самом деле пора идти. Доброй ночи, Шон. Приезжайте как-нибудь навестить нас.
  Она прошла через бар в вестибюль и попросила швейцара найти ей такси. «До чего же я несчастная, — подумала она. — Надеюсь, я все сделала, как он хотел. И может быть, теперь он оставит меня в покое».
  Она боялась. Боялась великолепного О'Мару, его планов, фальшивого телефонного звонка, его угроз, его улыбок. В ее душе было чувство, что от мистера О'Мара не следует ждать добра.
  Швейцар нашел ей такси, и она уехала домой, впервые за всю свою жизнь, радуясь тому, что едет туда.
  
  Сандра свернула на темную улицу, зажгла фонарик и убедилась, что стоит перед домом 32.
  Она думала о Рикки, о том, что он сейчас делает. Она чувствовала себя несчастной.
  Она чувствовала, что на этой темной улице ее подстерегает опасность. Она ощущала, что наступает кульминация во всех событиях. И она торопилась, потому что не терпелось узнать все, что ей могут сообщить, и потому что всей душой стремилась к тому, чтобы развязка, наконец, наступила.
  Она постучала в дверь и через минуту услышала шаги в доме. Дверь распахнулась, она очутилась в темном холле. Затем дверь за ее спиной закрылась, и кто-то перед ней включил свет.
  Перед ней стоял улыбающийся Куэйл.
  — Ну, Сандра, — сказал он, — рад вас видеть. Выглядите вы обеспокоенной. Но столь же красивы, как и всегда.
  — Благодарю вас, — ответила она, — но у меня нет времени на разговоры. Мигуэлес должен вернуться к полуночи. Если меня не будет дома, он может что-нибудь заподозрить…
  — О Мигуэлесе можете не беспокоиться, — сказал Куэйл, — вы вернетесь задолго до него.
  Он повел ее в комнату. Она была комфортабельно обставлена, в центре стоял большой стол с двумя телефонами. Куэйл усадил ее в кресло.
  — Садитесь и успокойтесь, Сандра, — сказал он, ободряюще улыбаясь ей. Она опустилась в кресло и почувствовала себя уверенней. Куэйл предложил ей сигарету и зажигалку. Сандра глубоко затянулась.
  — Ну?.. — произнес Куэйл.
  — Рассказывать особенно нечего. Мигуэлес очень осторожен. Он очень напуган, страшно чего-то боится. Он говорит, что в течение нескольких дней должен покинуть страну, что причина его вынужденного отъезда — провал его миссии, что, мол, наше правительство не принимает его всерьез. Притворяется, что страшно огорчен тем, что должен оставить меня здесь, не может взять меня с собой. Говорит, что надеялся задержаться, пока я не оформлю развод, а теперь, мол, ему фактически приказали уехать.
  — Он лжет, — коротко сказал Куэйл. — Но у него нет другого выхода. Еще немного, и он вовсе начнет метаться. И тогда… — Куэйл мрачно усмехнулся.
  — Я хочу все знать насчет Рикки. Я страшно беспокоюсь за него, и все время думаю только о нем.
  — Ну, конечно, дорогая, вы только о нем и думаете. Но вам нет необходимости беспокоиться о нем. Для него все могло обойтись гораздо хуже.
  Куэйл перехватил испуганный взгляд Сандры и кивнул.
  — Да, моя дорогая, если бы мы не поступили именно таким образом, Рикки, возможно, теперь был бы мертв, — сказал Куэйл. — Они его засекли, он был одним из тех, относительно кого у них не было сомнений. Они знали, что именно он покончил с Лилли.
  — А теперь он в безопасности? — спросила Сандра. Куэйл пожал плечами.
  — В безопасности в той же мере, что и все мы, кто участвует в этой игре. Но вряд ли вам следует уж слишком беспокоиться о нем. — Он улыбнулся. — За ним очень хорошо присматривают. Джентльмен по имени О'Мара — крепкий орешек, надо вам сказать — взял на себя заботу о Рикки. Я вскоре ожидаю от него известий. Тогда я буду знать, что делать дальше. — Он рассмеялся. — Будет чертовски смешно, когда я расскажу Рикки всю эту историю. Впервые мне пришлось обратиться за помощью к жене, чтобы спасти мужа. Идет игра, тем не менее, жестокая. Кстати, удалось ли вам заглянуть в паспорт Мигуэлеса? Ведь он наверняка дипломатический!
  Она кивнула.
  — Вы уже знаете то, что хотели узнать? — спросила она. — Кто именно…
  — Нет еще, — покачал он головой. — Дадим О'Маре шанс сделать это. О'Мара очень быстро управляется с делами. Он должен приступить к действиям с минуты на минуту, а уже тогда события начнут разворачиваться стремительно.
  Куэйл закурил, облокотившись на стол. Глядя на него, Сандра почувствовала уверенность, что все закончится благополучно. Она почувствовала, что страх постепенно покидает ее.
  — Послушайте, Сандра, — сказал он. — Кое-что я могу вам рассказать. Я хочу, чтобы вы поняли, что мы были вынуждены поступить таким образом не потому, что нам не нравится Рикки или мы ему не доверяем. Он великолепно работал все это время, но бывают такие моменты, когда даже самый сильный человек может споткнуться, особенно если у него темперамент, как у Рикки. Я так и думал, что с ним может произойти такое, и поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как воспользоваться этим к вашему благу. Вот почему мы и решили привлечь вас, но вы ни о чем не беспокойтесь. Рикки все поймет.
  Он встал и стал прохаживаться по комнате.
  — Некоторое время тому назад в Париже были убиты двое наших лучших агентов. Немцы схватили их потому, что им дала информацию одна женщина — наш агент, которую зовут Малрик. Однако об этой женщине они могли, в свою очередь, узнать только отсюда, от нас и только из одного источника — от Лилли. Они, конечно, понимали, что как только погибнут наши агенты, мы поймем, что сведения были получены от Лилли. Значит, у Лилли было достаточно времени, чтобы заблаговременно скрыться — ведь он десятки раз выезжал отсюда в Эйре. Но на этот раз он ничего не стал предпринимать, очевидно, ожидая соответствующего приказа. Этот Лилли был настоящим гитлеровским «вервольфом», до мозга костей преданным своему фюреру. И они принесли его в жертву.
  — Понимаю, — кивнула Сандра. — Они выжидали, что именно вы предпримете в отношении него.
  — Верно, — сказал Куэйл. — Они понимали, что мы должны непременно принять свои меры.
  Куэйл вернулся обратно к столу, закурил новую сигарету и с удовольствием затянулся.
  — Я сыграл им на руку. Много лет назад на Лили работала здесь в Англии одна женщина — очень ловкая особа. Они подсунули ее одному из моих второстепенных агентов, по фамилии Скотт. Скотт влюбился и женился на ней. Вероятно, они считали, что Скотт — важная персона. Однако она очень быстро выяснила, что это не так, и через несколько недель оставила его — это принесло ему немало горя, я думаю. — Куэйл мрачно улыбнулся. — Итак, Скотт был известен Лилли. Зная это, я и поставил именно Скотта следить за ним. Уверен, что они сразу же об этом узнали и были очень рады. Ведь они могли, в свою очередь, следить за Скоттом. А таким образом они смогли установить, что мы собираемся предпринять в отношении Лилли. Сам Скотт их не очень интересовал, они ведь знали, что он — мелкая сошка. Им нужно было выяснить, не отправится ли на охоту за Лилли кто-нибудь покрупнее. Мы дали им то, что они хотели. Мы пустили к ним в сети крупную рыбу. Мы ввели в действие Рикки… И тогда Лилли попал в автомобильную катастрофу. — Куэйл вздохнул. — Но кто-то еще раньше стал следить за Керром, заподозрив об его истинной работе. Кто-то из тех, кто был достаточно близок к нему. И когда Рикки по телефону вызвали с вечеринки у миссис Мильтон, то они сразу же догадались, что именно он должен выполнить задание, касающееся Лилли. Тому, кто следил за Скоттом, позвонили и сообщили, что Рикки выехал из города на машине. И тот, кто следил за Скоттом, весьма возможно, наблюдал за встречей между ним и Рикки. А затем чья-то машина — возможно, одна из машин нашего друга Мигуэлеса — следовала за автомобилем Рикки, когда он возвращался в город. И больше они уже не выпускали его из виду. Они теперь были уверены, что он именно тот, кто им нужен.
  Куэйл затянулся сигаретой.
  — Я решил нажать на Рикки. Я понимал, что он все время находится в напряженном состоянии и нервничает. Я отдавал себе отчет и в том, что задание, касающееся Лилли, неминуемо станет последней каплей в чаше, и после этого Рикки захочет выпить как следует. А потому я на всякий случай дал ему фиктивный список наших агентов во Франции. Ну, и это сработало… Они послали по пятам за Рикки очень привлекательную женщину, и она сумела украсть у него этот список. Но ведь Рикки познакомился с ней, так что он теперь может ее легко опознать, и поэтому им необходимо сделать все возможное, чтобы обезвредить его, и к тому же это надо сделать быстро. Возможно, они это уже пытались сделать.
  — О, Боже… они убьют Рикки… они его убьют, — тихо сказала Сандра.
  Куэйл усмехнулся.
  — На вашем месте я бы не стал беспокоиться. О'Мара не спускает с Рикки глаз. Если бы речь шла о моей охране, я предпочел бы, чтобы это делал О'Мара. Он очень способный человек.
  — Я знаю, что вы правы, знаю, что вы присмотрите за ним…
  Куэйл поднялся.
  — Вы очень любите Рикки, правда? Когда-нибудь я непременно расскажу ему, какой он все-таки счастливчик.
  Он посмотрел на часы.
  — Отправляйтесь, Сандра, — сказал он. — В конце улицы вы увидите такси, за рулем будет наш человек. Он вас довезет. И не спускайте глаз с Мигуэлеса.
  — Что же мне теперь с ним делать? — спросила она.
  — Вы теперь должны вести себя так, словно горько разочарованы в нем, и дать ему понять, что он не должен был ставить вас в такое щекотливое положение. Вы, мол, не можете больше оставаться в его квартире и не можете вернуться к Рикки. Лучше всего, если вы устроите ему небольшую сцену и уйдете от него. Поезжайте в какой-нибудь отель. Когда устроитесь там, позвоните в «Компанию по производству кондиционеров» и оставьте девушке номер вашего телефона.
  — Хорошо, — сказала она. — Я так и сделаю. — Куэйл проводил ее до двери.
  — Вы делаете большое дело, Сандра, — сказал он ей на прощание. — Если вам придется трудно, то помните, что вы делаете это ради Рикки. И ради меня. Доброй ночи, моя дорогая.
  Он закрыл за ней дверь, постоял, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам, затем вернулся обратно в комнату и сел к столу с сигаретой во рту, терпеливо ожидая звонка.
  
  О'Мара был склонен поболтать. Тереза наблюдала за ним краем глаза, думая: «Он долго отсутствовал, а теперь очень рад возвращению. Он такой огромный и немного глуповатый. Во всяком случае, забавен.»
  — Я всегда знал, что рано или поздно у Рикки в семье начнутся неприятности, — сказал О'Мара, — и поэтому нисколько не удивился, когда вы мне сказали, что мыльный пузырь лопнул. Совершенно очевидно, что такая семейная жизнь не может длиться долго.
  Она отпила виски с содовой и бросила на него взгляд поверх бокала. Она была очень привлекательна и отлично сознавала это.
  — Почему вы так считаете? — спросила она. О'Мара пожал плечами.
  — Да потому, что Рикки слишком темпераментный. Умен, конечно, но слишком эгоистичен. А если у человека такая красотка жена, как Сандра Керр, ему необходимо как-то умерить свой эгоизм. Я полагаю, что Рикки должен был рано или поздно наскучить Сандре.
  — Возможно, — согласилась Тереза. — Но я боюсь, что за всем этим скрывается нечто большее, чем простая скука. Я полагаю, что вообще Рикки — охотник за женщинами. Мне даже кажется, что между ним и Глендой что-то было. Возможно, Сандра узнала об этом.
  — Возможно, — ухмыльнулся О'Мара. — А может быть, кто-то сказал ей об этом.
  Тереза улыбнулась, показав восхитительные, ровные зубки, и невозмутимо сказала:
  — Гленда как раз в этом меня и обвиняет. Она заявила — как раз перед тем, как вы подошли, что я специально поссорила Сандру с Рикки и в самый критический момент подставила Сандре очень привлекательного испанца — Мигуэлеса. Сандра как раз сейчас и сбежала к нему от Рикки.
  — Неужели? — поразился О'Мара. — Но ведь вы не могли сделать ничего подобного!
  — Нет? Можете удивляться, но я вполне способна на такой поступок! — с улыбкой сказала Тереза, которая находила ирландца все более привлекательным.
  Он снова пожал плечами.
  — Черт меня побери, если я вообще что-то понимаю в женщинах! Но зачем вы бы стали делать это? Разве только из мести кому-то?
  — Гленда так и считает. Она предполагает, что я была любовницей Рикки, а потом он бросил меня, и вот ему в отместку я бросила Сандру в объятия Мигуэлеса, предварительно наговорив ей на Рикки.
  — Это для вас было бы не очень приятно, — рассмеялся О'Мара. — Насколько я знаю Сандру, если Гленда расскажет ей об этом, она будет очень возмущена вашим поступком.
  Тереза улыбнулась ласковой, неторопливой усмешкой, в которой было, однако, что-то механическое.
  — А разве мне следует беспокоиться по этому поводу? He думаю. К тому же Гленда вряд ли станет рассказывать Сандре об этом. Видите ли, она сама раз или два неблагоразумно вела себя с Рикки, а у нее очень ревнивый муж. К тому же у нее нет своих денег. А если кто-то сообщит ее мужу о романе между ней и Рикки, то, мне кажется, Гленде не поздоровится…
  — Еще бы! До чего же вы все-таки милы, мисс Мартир! — Он весело улыбнулся ей. — Пожалуй, я предпочел бы всегда оставаться вашим другом, а не врагом. Честно говоря, я уже сейчас вас немного побаиваюсь.
  Он вытащил из кармана массивный золотой портсигар с инициалами из платины на крышке.
  — Не думаю, чтобы мистер О'Мара на самом деле боялся женщин! — ответила она улыбаясь. — Правду сказать, я думаю, что, наоборот, женщинам следует бояться вас; вот, например, этот портсигар — я уверена, что это подарок какой-то горячей поклонницы.
  — Как это ни странно, но вы в самом деле угадали, — сказал он. — Мне его подарила одна дама в Рио. Красивый, не правда ли? — Он протянул ей портсигар, она открыла его и прочитала внутри выгравированную надпись: «Шону… Я буду помнить».
  — Надеюсь, что будет, — сказала Тереза, щелкнув крышкой портсигара и возвращая его О'Маре. Голос ее звучал с сарказмом.
  О'Мара вздохнул.
  — До чего же все-таки странные существа женщины, никогда не доверяют друг другу. Хотя я лично считаю, что это правильно. Еще виски с содовой, мисс Мартир?
  — Благодарю вас, — сказала она. — Почему бы вам не называть меня Тереза? Я чувствую, что мы непременно подружимся. А ваше имя мне очень нравится… Шон… Очаровательное имя. А когда я покончу с этой порцией виски с содовой, вы, быть может, будете так любезны и проводите меня домой, — если нам удастся поймать такси.
  — Ну, конечно, я буду очень рад.
  — А потом, — медленно добавила она, — потом… возможно, я предложу вам выпить у меня рюмочку. На дорогу.
  — Это было бы отлично, — усмехнулся он. — Мне бы тоже этого хотелось… очень…
  Они допили виски, и Тереза Мартир встала с табурета. О'Мара с удовлетворением отметил про себя необычайную грациозность ее движений и решил, что просто немыслимо не заинтересоваться этой женщиной.
  Они медленно пошли к выходу.
  — Кстати, — небрежно бросила она, — просто, так, чтобы вы не считали меня такой уж злодейкой, мне, пожалуй, следует сказать вам, что это приключение Сандры окончится ровным счетом ничем и никому не принесет вреда.
  — Неужели? Как же это?
  — Просто миссия Мигуэлеса — он ведь пытался здесь договориться с нашим правительством от имени Франко — полностью провалилась, как вы понимаете. И ему придется вернуться обратно в Испанию. Взять Сандру с собой он, разумеется, не может. — Она пожала плечами. — Полагаю, что Сандра сможет вернуться к Рикки. Она ведь его на самом деле любит… Но он ведь такой глупый… А! Вот и наше такси!
  Они вышли на улицу. В такси она обернулась к О'Маре.
  — Скажите-ка… вы не из тех мужчин, которые целуются с женщинами в такси?
  — Иногда, — скромно ответил О'Мара. — Все зависит от женщины.
  — Ну конечно, — ответила она, — именно этого я и боялась…
  
  О'Мара открыл дверь своей квартиры, вошел внутрь, включил в передней свет и посмотрел на часы. Был второй час ночи. Пройдя в гостиную, он бросил свои пальто и пиджак на кресло и налил себе стаканчик бренди. Выпив бренди, он достал из нагрудного кармана письмо, которое нашел у белолицего молодого человека. Попыхивая очередной сигарой, О'Мара вновь внимательно перечел его, потом сунул обратно в конверт, подошел к телефону и набрал номер.
  — Алло! — раздался голос Куэйла.
  — Питер, могу я говорить? — спросил О'Мара.
  — Через минуту я вам позвоню. Проверю, отключена ли линия. Тогда поговорим.
  О'Мара положил трубку и подождал звонка.
  — Говорите, Шон, — сказал Куэйл.
  — Квартира Керра оказалась под наблюдением, там крутился один белолицый молодой человек. Как обычно, крепкий орешек. Он пошел за мной следом, а Кордовер за ним.
  — Что вы предприняли?
  — То, что вы и предполагали, — сказал О'Мара. — По тому адресу, который вы мне дали. Все прошло гладко. Можно узнать какие-нибудь новости насчет Мигуэлеса?
  — Голос у вас предовольный, — сказал Куэйл. — Впрочем, я вас понимаю. Что касается Мигуэлеса, то сегодня вечером мне сообщили, что он собирается уезжать и чего-то страшно боится.
  — До чего же забавно, — улыбнулся О'Мара. — Знаете ли, Питер, все великие умы мыслят одинаково. Я тут затеял небольшое мероприятие с миссис Глендой Мильтон. Она сейчас работает на меня, поскольку у нее нет выбора. Так вот, я ей сообщил на свой страх и риск, что Мигуэлес уезжает, и я очень рад слышать, что так оказалось на самом деле. Мне это намного облегчает дело. — Он сделал паузу, потом продолжал:
  — Кстати, по поводу Сандры Керр. Какого черта ей вздумалось уходить к Мигуэлесу? Это ведь странно. Не так ли?
  — Да нет, — сказал Куэйл. — Не так странно, если учесть, что я попросил ее поступить именно так. Она работает для меня.
  — Будь я проклят! До чего же вы умный старый пройдоха, а, Питер!
  — Нет, я просто сообразительный. Как и вы, впрочем.
  — Вы понимаете, что Рикки теперь засвечен и они неминуемо должны за ним следить, должны заполучить его, иначе он опознает ту женщину, которая стащила у него список. Так что им необходимо присматривать за ним. И конечно, у них имеется еще кто-то помимо белолицего красавчика, который покинул нас так рано. Как вы думаете?
  — Не знаю, Шон.
  — А как насчет Сандры Керр и Мигуэлеса?
  — Она уходит от него, — сказал Куэйл. — Они поссорятся, и она уйдет от него. Переедет в отель.
  Наступило молчание. Потом О'Мара спросил:
  — Что я должен делать с Мигуэлесом? Выждать подходящий момент и…?
  — Сделайте все аккуратнее. Пусть это будет несчастный случай или что-то в этом роде. Вы понимаете, что именно я имею в виду. У него ведь дипломатический паспорт.
  — Ясно, — сказал О'Мара. — Питер, мне срочно нужны отпечатки пальцев.
  — Чьи?
  — Магдалены Фрэнсис и Эльвиры Фейл, — сказал О'Мара. — Тех двух женщин, что были на вечеринке. Остальные двое — Мильтон и Мартир — меня не беспокоят, пока. Но эти отпечатки мне нужны непременно и как можно скорее.
  — Я завтра же утром распоряжусь, чтобы этим занялся специальный сотрудник. Каким-нибудь образом он их непременно добудет и вечером доставит вам на квартиру. Полагаю, вы очень заняты, Шон?
  — Очень. Но пока все это легкая забава. Уже очень давно я не был так доволен. Кстати, предупредите Керра, чтобы он пока не выходил из дома. Я бы не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось. У него ведь и так хватает неприятностей в последнее время, не так ли?
  — Да, — согласился Куэйл. — Но и вы тоже, Шон, пожалуйста, будьте осторожны.
  — Постараюсь, — улыбнулся О'Мара. — Ведь вам меня будет очень не хватать в случае чего!
  — Мне будет не хватать запаха ваших вонючих сигар! Ну, ладно… Доброй ночи, Шон.
  О'Мара положил трубку, с минуту постоял в раздумье, глядя на телефон, потом снова закурил сигару.
  Подойдя к граммофону, он поставил румбу и, прислушиваясь к четкому ритму, стал щелкать пальцами.
  Глава 3
  Будьте милы с дамами
  1
  О'Мара вышел из «Премьер Лаунд» на Албермал-стрит и направился к своему дому. Он выпил два двойных виски с содовой и поэтому ощущал полную гармонию между собой и окружающим миром.
  Когда он вошел в свою квартиру, было ровно восемь часов. На столе его ожидал запечатанный сургучом большой пакет — в нем содержались материалы, обещанные ему Куэйлом.
  Просмотрев опытным взглядом фотографии, находящиеся в пакете, О'Мара занялся сопроводительным рапортом. Он улыбнулся, покончив с чтением. Все его догадки подтвердились. Он извлек из конверта несколько фотографий, остальные сжег.
  Потом вернулся в гостиную, налил себе выпивку, включил радио на передачу танцевальной музыки и опустился в кресло со стаканом в руке. Он стал вспоминать ту женщину из Рио, о которой не переставал думать в каждую свободную минуту. Она вставала перед мысленным взором: такая красивая, грациозная, такая желанная. Ему казалось, что просто необходимо, чтобы волнующие минуты, которые он пережил с ней, повторились в его жизни хотя бы еще раз. Нет, он непременно добьется, чтобы это повторилось, иначе просто быть не может. Он хочет, чтобы это было, значит, так и будет. Все же нет на свете другого такого города, как Рио! Только там можно сочетать самую опасную работу с самыми волнующими наслаждениями. О'Мара не сомневался, что Куэйл непременно пошлет его туда снова, как только он выполнит здесь задание.
  О'Мара вздохнул. Настало время, когда он должен свести концы с концами в этом деле. Только тогда можно будет заняться приятными воспоминаниями.
  Он выпил свой бокал, подошел к телефону и набрал номер Сэмми Кордовера.
  — Добрый вечер, приятель, — сказал он, услышав голос Сэмми. — Как поживаете?
  — Отлично, — ответил Сэмми. — Я все время удивлялся, что вы не звоните.
  — Мысленно я всегда с вами, — любезно сказал О'Мара, — послушайте, Сэмми, я хочу, чтобы вы сели на хвост нашему приятелю Мигуэлесу. Не отходите от него ни на шаг. Если вам потребуется помощь, уладьте это с нашим уважаемым боссом. Если Мигуэлес выйдет из дома, вы должны проследить, куда он идет и когда вернется. Он собирается уезжать. Возможно, он будет упаковываться, делать покупки, улаживать формальности. Держите в курсе всех событий мистера Куэйла. Он будет знать, как меня найти. Вам все понятно?
  — Ясно. Еще что-нибудь?
  — Пока что все. Работы вам хватит. Спокойной ночи.
  Он положил трубку и начал мерить гостиную шагами, жуя сигару и напряженно размышляя. Если очень хочешь поскорее вернуться в Рио, нужно шевелить мозгами…
  Он вернулся к телефону и снова набрал номер. На этот раз в трубке послышался голос блондинки из приемной Куэйла.
  — Это О'Мара, потомок всех ирландских королей, — сказал он. — Прошу вас не забывать об этом. Я хочу поговорить с боссом.
  — Сейчас, мистер О'Мара, — ответила блондинка, и по ее тону ирландец понял, что она улыбается. — Его нет на месте, но я попробую соединить вас. — Наступило молчание, потом раздался голос Куэйла:
  — Хелло, Шон!
  — Спасибо за фотографии и рапорт, Питер, — сказал О'Мара. — Быстро сработано.
  — Вы удовлетворены? Это то, что вы думали?
  — Весьма удовлетворен. Приступаю к делу. Кстати, когда все будет закончено, я смогу вернуться в Рио?
  — Весьма вероятно. По-видимому, у вас имеется обычная дополнительная причина желать возвращения туда. Или вам просто нравится климат?
  — Мне нравится климат.
  — Когда вы собираетесь завершить дело, Шон? Похоже, что времени у вас остается совсем немного.
  — Совершенно верно. У меня мало времени. Честно говоря, у меня его так мало, что я даже слегка беспокоюсь. Но вы удивитесь, когда поймете, какой я поворотливый. Вы можете для меня кое-что сделать?
  — Конечно.
  — Я еду в клуб «Желтая антилопа», собираюсь там пообедать. Кордоверу я сказал, чтобы он глаз не спускал с Мигуэлеса. Он скоро должен начать действовать. Я сказал, чтобы он связался с вами, если произойдет что-то непредвиденное. Пожалуйста, позвоните мне в клуб, если будет надобность. Впрочем, в любом случае я прошу вас или вашу девушку позвонить мне туда сразу после половины десятого. Я не хочу застревать там надолго.
  — Хорошо, понял. Я полагаю, что вы собираетесь подразнить гусей?
  — Вот именно. У меня просто нет другого выхода.
  — Что ж… желаю удачи. Только не рискуйте слишком явно, Шон, не заходите чересчур далеко!
  О'Мара повесил трубку, выждал немного и набрал новый номер. На этот раз голос его был чарующе ласков и обворожителен.
  — Тереза… дорогая девочка, сегодня вечером я только о вас и думаю. К тому же у меня в запасе есть ошеломляющие новости, и я жажду прошептать их в ваше очаровательное ушко. Как насчет того, чтобы нам вместе пообедать?
  Она рассмеялась и сказала:
  — У меня свидание, Шон, но я его отменю. Вы, конечно, так сразу и поняли, не правда ли? Потому-то и тянули с приглашением до последней минуты.
  — Я надеялся, что вы согласитесь, — скромно сказал О'Мара. — Я, конечно, уверен в своем даре — неодолимо очаровывать женщин, — но даже и при этом благодарю вас за то, что вы откажете тому парню.
  — Это женщина, — сказала Тереза. — Она переживет. Где мы обедаем?
  — Пойдем туда, где мы впервые встретились, — сказал О'Мара. — Мне там очень понравилось. Может быть, встретимся там в девять часов?
  — Отлично. Я надену самое сногсшибательное платье. Полагаю, вы уже поняли, что очень нравитесь мне, Шон?
  — Неужели! Подумать только! И чем же это объяснить?
  — Сама не знаю. Вы странный человек и умеете быть по-настоящему очаровательным. И мне нравятся ваши глаза и… ваши руки. Ей Богу, объяснить, в чем тут дело — невозможно, секрет в том, что вы из тех людей, которые всегда знают, чего добиваются… И всегда получают то, чего хотят. К тому же, ваши взгляды на все так оригинальны…
  — Вы меня совсем захвалили. Смотрите, как бы я не стал задирать нос.
  — Ну, ну, не стоит. Возможно, дело в том, что мне просто надоели длинноволосые юнцы, я ими сыта по горло.
  — Ладно, — сказал О'Мара. — Я сегодня специально постригусь покороче. Оревуар, моя любовь. Кстати, я забыл вам сказать, что нахожу вас очаровательной…
  — Благодарю вас, милорд, вы очень любезны.
  — Это моя слабость, — сказал О'Мара. — Я просто не выношу, когда женщины страдают. Я всегда чересчур мягок с ними.
  — Черта с два, — засмеялась Тереза. — Увидимся в девять.
  О'Мара повесил трубку и принялся снова расхаживать по комнате, обдумывая все детали.
  
  Мигуэлес стоял перед камином с бокалом коктейля в одной руке и с сигаретой в другой. Теперь, когда он был совсем один, черты его лица, обычно складывавшиеся в очаровательную улыбку, стали злыми, заострившимися. У рта залегли жесткие складки, пальцы, державшие сигарету, дрожали.
  Он поставил стакан на полку камина и принялся расхаживать по комнате. Он думал о том, что у каждого человека есть определенный предел возможностей, что каждый человек может сделать ровно столько, сколько ему под силу. Воспитанный солдатом, Мигуэлес отдавал себе отчет в своей необычайной привлекательности для окружающих и потому избрал сферой своей деятельности темный мир интриг.
  Он считал себя способным тайным агентом, который может достичь большего на фронтах тайной войны, чем на полях сражений. Но только сейчас Мигуэлес впервые отдал себе отчет, насколько эта игра опасна. Но ведь у него отличное прикрытие, а опасность пока не столь велика, особенно если учесть его дипломатический паспорт. К тому же ему предстоит возвращение домой. Он вспомнил об этом и испытал чувство облегчения. Как бы то ни было, в Испании все равно лучше, чем здесь. Жаль, конечно, что маленький роман с Сандрой Керр закончился ничем, но тут уж ничего не поделаешь. При мысли о Сандре Мигуэлес пожал плечами. Где-то в глубине души он отдавал себе отчет, что не совсем хорошо разобрался во всем происшедшем между ними. Впрочем, теперь это уже безразлично. Во всяком случае, он, Мигуэлес, сыграл свою роль отлично — если не блестяще.
  Он посмотрел на часы. Половина девятого. Он подошел к бюро и начал писать записку Сандре.
  На улице царила темень. Поднялся восточный ветер. Через дорогу от Сент-Эрикс-Корт стояли в парадном Скотт и Сэмми Кордовер. Они следили за входом напротив. Скотт глубоко засунул руки в карманы.
  — Чертовски мерзкая игра, — сказал он, — неужели она тебе нравится?
  — Почему бы нет? — пожал плечами Сэмми.
  — Иногда я сам удивляюсь, зачем я занимаюсь этим, — продолжал Скотт. — А ты на такой же службе?
  — Не знаю. Чем ты обычно занимаешься, Скотт?
  — Слежу за кем-нибудь. Выясняю, кто где скрывается. Не очень-то приятная работа, зато можно думать, никто не мешает. А ты чем занят?
  — Примерно тем же самым, что и ты. Не очень-то интересно, а?
  Парадная, напротив, на секунду осветилась. Вышел носильщик, в руках у него было два чемодана… Через несколько секунд вышел Мигуэлес, а носильщик пошел искать такси. Вернувшись обратно, он что-то сказал испанцу, а тот пожал плечами.
  — Может, он пешком пойдет, — сказал Кордовер. — Он не взял свою машину. Значит, распорядился, чтобы багаж ему прислали. Если он уйдет, я пойду за ним, а ты оставайся здесь. Если появится кто-то еще, сразу позвонишь Куэйлу.
  — О'кей, я все понял.
  Мигуэлес что-то сказал портье, тоже вышедшему на улицу, повернулся и отправился пешком. Как только он немного отошел, Кордовер выскользнул в темноту и последовал за ним. Он вовсе не старался скрыть от Мигуэлеса стук своих шагов, наоборот, он хотел, чтобы тот слышал, что за ним идут по пятам. Раз или два Мигуэлес оглянулся через плечо.
  
  Сандра Керр появилась в квартире Мигуэлеса. Когда она переступила порог гостиной, часы на камине пробили ровно девять часов. К часам был прикреплен конверт. Она вскрыла его и нашла записку.
  «Моя любимая Сандра!
  Я сейчас уезжаю. Не думаю, чтобы мы еще когда-нибудь с тобой увиделись. Я понимаю, ты можешь прийти сюда в надежде, что я тебе хоть что-то скажу. Но поскольку я теперь наверняка знаю, что мне придется уехать, что ничего невозможно изменить, я решил покинуть эту квартиру немедленно — я не смогу вынести еще одной встречи с тобой. За последние часы я предпринял все возможное, чтобы остаться в вашей стране, но мне сообщили только, что я должен немедленно уехать. Я улетаю рано утром. Я вернусь часов в десять-одиннадцать, чтобы забрать отсюда кое-какие мелочи. К тому времени, я знаю, ты тоже уйдешь — я видел, что ты все упаковала и все готово к твоему отъезду. Слова мало что могут выразить, Сандра, но ты сама знаешь, что у меня на сердце. Я в полном отчаянии, что ничего нельзя изменить. Я всегда буду помнить тебя, твой прекрасный образ навеки запечатлен в моем сердце.
  Навсегда твой, искренне преданный тебе,
  Энрико».
  Сандра перечитала записку еще раз, скатала ее в шарик вместе с конвертом и кинула в огонь. Она чуть заметно улыбнулась. Мигуэлес весь как на ладони. Не слишком умный, хотя не лишен очарования, которое, правда, могло подействовать только на неумную женщину. Он-то сам считает себя великим интриганом и отличным актером.
  Сандра подошла к телефону, набрала номер Куэйла и передала свое сообщение блондинке.
  
  2
  О'Мара вошел в вестибюль клуба «Желтая антилопа» и сразу же увидел Терезу, сидевшую в дальнем углу под затененной лампой. На секунду О'Мара залюбовался изысканным зрелищем. Она была одета в шерстяное платье цвета аквамарина, поверх накинула короткий жакет из каракуля. Маленькие ножки изящной формы были обуты в блестящие вечерние туфельки. Шляпы на ней не было, а у горла переливалась огнями брошь из крупных бриллиантов. Цвет платья выгодно подчеркивал красоту ее зеленых глаз.
  Она встала и, подойдя к О'Маре, сказала:
  — Видите, Шон, вы меня фактически обратили в рабство. Я не только явилась сюда первая, но еще иду к вам навстречу.
  — Я как раз думал о том, говорили ли вам, что вы являете собой необыкновенно привлекательное зрелище, — улыбнулся ей О'Мара. — И еще я думал…
  — Что же вы думали? — перебила она его с выжидательной улыбкой.
  — Что мне очень хочется взять вас за носик двумя пальцами и поцеловать прямо в губы.
  — О, Боже… Боже! — сказала она. — Не думала я, что вы именно такой.
  — Неужели? — О'Мара вздернул вверх брови.
  Они подошли к бару, и О'Мара заказал подошедшему бармену напитки.
  — В чем все-таки дело, Шон? — спросила она. — Я просто чувствую, как что-то носится в воздухе. И у вас так лукаво блестят глаза. Что-то должно случиться. И я хочу знать, что именно. Я знаю, это что-то необыкновенное.
  — Я не знаю, насколько я могу быть с вами откровенным, Тереза. — Он серьезно посмотрел на нее. — Правду говоря, я не вполне уверен, что могу доверять вам.
  Она улыбнулась.
  — Неужели? Вы не можете доверять мне? Ну, мне это нравится!
  — Мне все равно, нравится вам это или нет, — сказал О'Мара. Он по-мальчишески улыбнулся. — У меня есть кое-какие любопытные сведения относительно Рикки. Я из тех людей, который привыкли удовлетворять свое любопытство.
  — Понятно. Значит, вы удовлетворили свое любопытство относительно Рикки и теперь хотите рассказать мне об этом.
  — Я скажу вам, что думаю, но не сейчас. Сейчас мы пообедаем.
  — Вы меня заинтриговали, Шон… и очень основательно. Вы — загадочный человек, не так ли? Впрочем, это прибавляет вам очарования!
  — Загадочный?! Да я самый откровенный человек на свете!
  — Интересно! Вы, как я заметила, умеете наслаждаться всеми радостями жизни. — Она многозначительно посмотрела на него. — Кстати, а как это вышло, что вы не на фронте?
  Он пожал плечами.
  — Возможно, я просто слишком миролюбив, чтобы быть там.
  — Черта с два, — сказала Тереза. — Я бы скорее подумала, что вы обожаете убивать.
  — Это вполне возможно. — О'Мара отхлебнул свое виски с содовой. — Но убивать людей — опасное занятие, знаете ли. А я предпочитаю держаться подальше от неприятностей. По-моему, самая главная мудрость в жизни — это уметь наслаждаться ею, не попадая ни в какие переделки.
  — Возможно, вы и правы, Шон. Значит, вы джентльмен, который кочует по миру, отлично проводя время и остерегаясь всяких осложнений. Полагаю, что вы через минуту заявите мне, что и мной вы не слишком увлечены.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил О'Мара, искоса глядя на нее. — Во всяком случае, я увяз тут не так глубоко, чтобы не выбраться на поверхность, когда захочу.
  — Черт вас возьми! И у вас хватает нахальства сообщать мне об этом! Нет, вы просто невозможны, Шон.
  Он наклонился к ней.
  — Моя дорогая девочка, выслушайте меня. Вы ведь не предполагаете, что заполучили меня на всю жизнь и сможете вить из меня веревки? Мне думается, что по истечении, скажем, шести месяцев вы можете найти меня довольно утомительным.
  — Пожалуй, утомительно-возбуждающим, — ответила она. — Мне, наверное, захотелось бы нанять кого-то, кто с пистолетом в руках охранял бы вас от посягательств других женщин.
  — Почему вы решили, что женщины находят меня привлекательным?
  — Я это точно знаю. А ведь я довольно разборчива в своих знакомых. И, тем не менее, я влюбилась в вас с первого взгляда.
  — Что ж, в ближайшее время вы оправитесь от этого, я думаю. А пока что скажите-ка мне…
  — Если только смогу, — ответила она, допивая свой коктейль. — Но сначала закажите мне еще мартини.
  О'Мара заказал.
  — Мой вопрос, — сказал он, — связан непосредственно с тем, о чем я хотел вам сообщить. Вы давно знакомы с Мигуэлесом? Что он за человек — тот, кто увел от Рикки Сандру Керр?
  — Я не слишком хорошо с ним знакома, но то, что мне известно, мне нравится. Я встретила его впервые пять лет назад в Биаррице, перед самой войной. Он был на дипломатической службе испанского правительства. Он был привлекателен, внимателен и очарователен. Только не думайте, что между нами что-то было, — сказала она. — Мне бы этого не хотелось. Он герой не моего романа, к тому же он, по-моему, не слишком умен.
  — Знаете, а это очень забавно: то, что вы были в Биаррице пять лет назад. Я ведь тоже там был в это время. Возможно, что мы даже останавливались в одном отеле и даже видели друг друга.
  — О, нет, нет, я вас там не видела.
  — Откуда вы знаете? — спросил он, подняв брови. Она улыбнулась медленной улыбкой и искоса поглядела на него.
  — Если бы я когда-то встретила вас, дорогой, то уж непременно что-нибудь придумала бы.
  Они прошли в обеденный зал. О'Мара заранее заказал столик в углу. На нем стояли цветы и лампа под розовым абажуром. Это был очаровательный интимный уголок.
  Он заказал коктейли и сказал:
  — Я позвонил заранее и заказал необыкновенный обед. Нам повезло. У нас будет отличная закуска, цыпленок и еще необычное сладкое, приготовленное специально для нас. Видите, как я для вас стараюсь?
  Она поглядела на него, глаза ее сияли.
  — И что же такое есть у этой бедной девушки, что она оказалась достойной такой чести? — спросила она.
  — Пейте свой коктейль и не задавайте наводящих вопросов. Ваше здоровье, — поднял он свой бокал.
  — Я все же хотела бы услышать о той таинственной новости, — сказала она. — Я вся дрожу и чувствую, что она будет сногсшибательной. Я сгораю от нетерпения.
  — Понимаю, — кивнул О'Мара. — Потому-то я и испытывал ваше терпение в баре. Вы там еле сидели.
  — Ну, скажите же… — взмолилась Тереза.
  О'Мара огляделся по сторонам.
  — Только об этом надо помалкивать, — сказал он. Все это чертовски забавно, хотя и не так уж смешно, если подумать. Я уже говорил вам, что это касается Рикки Керра…
  — С той минуты, как мы познакомились, я замечаю, что вы очень интересуетесь Рикки Керром. Почему это? И что еще он натворил?
  — Вы совершенно правы насчет моего интереса к Рикки Керру. И вот что я хочу вам сказать. Слушайте и удивляйтесь. Что если я вам сообщу, что Рикки Керр вовсе не сотрудник Министерства поставок? Что все это чепуха, а на самом деле Рикки — агент секретной службы. Что вы на это скажете?
  Тереза отпила коктейль.
  — Не думаю, чтобы я была очень удивлена. Хотя, пожалуй, мне и следовало бы. Значит, Рикки занимается подобным делом. А разве он не слишком, как бы это сказать… легкомысленен, что ли, для такого занятия? Вы понимаете, что я хочу сказать?
  — Понимаю, — кивнул О'Мара. — И все же он в самом деле занимается этим.
  — Что ж… я привыкла ничему не удивляться… Но скажите мне еще хоть что нибудь.
  К столику подошел мальчик-рассыльный.
  — Мистер О'Мара, вас просят к телефону.
  — О, Господи, — сказала Тереза. — На самом интересном месте…
  — Прошу извинить меня, — О'Мара поднялся. — Надеюсь, вы дождетесь, продолжения этой истории, — он улыбнулся и пошел в вестибюль.
  Войдя в телефонную кабину, он снял трубку.
  — Вы слушаете, Шон? — раздался голос Куэйла. — Был звонок от Сэмми Кордовера. Наш приятель закончил все приготовления. Он покинул свою квартиру, вскоре после его ухода туда пришла Сандра и нашла прощальную записку, Он распростился с нею как мог приветливее. Она уехала в отель. Мигуэлес должен вернуться обратно в квартиру в десять часов. Ему нужно еще кое-что забрать. Кордовер узнал об этом у портье. Он следовал за Мигуэлесом, а наблюдение за домом поручил Скотту. Скотт все еще там.
  О'Мара бросил взгляд на часы. Было без десяти минут десять. Все шло отлично…
  — Хорошо, Питер, — сказал он. — Я сейчас отправлюсь повидать нашего приятеля. Скотту прикажите уйти, он нам больше не нужен. Я к вам приду потом.
  Он повесил трубку и медленно вернулся в обеденный зал. Официант начал подавать обед.
  — А… Вы все же вернулись ко мне, — сказала Тереза. — Кушанья просто восхитительны.
  О'Мара выглядел грустным.
  — Послушайте, моя дорогая… Мне придется уйти. Я этого очень не хочу, но вынужден сделать. Меня вызывает босс. Понимаете, он распорядился, чтобы я утром вылетел в Ирландию, срочное дело по линии Министерства поставок. Но мне как никогда хочется остаться здесь. — Он улыбнулся ей. — И поэтому необходимо съездить к нему и уговорить его отменить эту поездку.
  — Ах, какая жалость! Неужели вам и в самом деле необходимо уйти? А как же наш обед? И как же я, Шон? — Она сделала недовольную гримасу.
  — Потерей обеда я не так расстроен, как тем, что должен покинуть вас. Но я должен идти и уговорить его ради нас обоих.
  — И долго вы там пробудете?
  — Час или два.
  Она сказала с улыбкой.
  — Что ж… если вам все же придется поехать в Ирландию, можете взять меня с собой. Это было бы чудесно. Однако, раз вам уж так необходимо, идите. А когда освободитесь, приходите ко мне. Я вам приготовлю лучший в Англии омлет. Из настоящих яиц. И приготовлю его сама. — Она опустила глаза, усмехнувшись. — Прислугу я сегодня отпустила на ночь.
  — Вы — чудо, Тереза. — О'Мара улыбнулся ей в ответ. — Вот как мы сделаем. Я сейчас заплачу по счету, улажу свои дела как можно скорее и приеду к вам. — Он сделал небольшую паузу и продолжал: — Но вы ведь несерьезно говорили насчет Ирландии, не так ли?
  — Почему же нет, глупый? — Она высоко подняла брови. — Если только вы добьетесь разрешения на выезд для меня.
  — Будь я проклят! Что за женщина! Ну что ж… до свидания. Приятного аппетита. Встретимся у вас дома.
  — Я буду все время думать о вас.
  — Нашли предмет для раздумий, — сказал О'Мара. Он улыбнулся ей и пошел к выходу.
  
  Сандра помедлила на пороге, потом вставила ключ в замочную скважину и толкнула дверь. В гостиной горел свет. Она прошла через холл, открыла дверь, закрыла ее за собой и остановилась на пороге, прислонившись спиной к косяку.
  Рикки Керр поднялся из-за письменного стола, улыбнулся и пошел ей навстречу.
  — Сандра, неужели ты и в самом деле вернулась обратно?
  Они стояли, глядя друг на друга, и вдруг, словно по команде, расхохотались.
  Наконец она с трудом выговорила:
  — Да, я вернулась, Рикки. Ты ведь вел себя отвратительно, верно?
  Он обнял ее и притянул к себе.
  — Я все знаю, моя дорогая, решительно все. И если только это возможно для такого человека, как я, то обещаю тебе исправиться раз и навсегда.
  Она приложила палец к его губам.
  — И теперь все будет гораздо проще для тебя, верно? Тебе больше не придется притворяться и обманывать меня.
  — Теперь не придется. Куэйл звонил мне и рассказал, что ты все знаешь. Он мне много чего еще рассказал. До чего же ты молодчина! — Он посмотрел на нее, и в глазах его было восхищение. — Ты — самая очаровательная женщина на свете! Никто не может даже сравниться с тобой!
  — Неужели? Даже такие неотразимые женщины, как Эльвира и Магдалена, Гленда и Тереза?
  — Да они не достойны даже жить на одной улице с тобой! Даже такие женщины! — Лицо его стало серьезным. — Я получил хороший урок. И не только в этом отношении. Я понял еще и то, что больше не имею права спотыкаться — я имею в виду Куэйла. Он преподал мне хороший урок, можешь мне поверить.
  — Ты имеешь в виду, что он воспользовался тобой, твоей оплошностью? Что ж, хоть это и так, ты все же сыграл очень полезную роль. В конце концов, ведь и меня Куэйл использовал в качестве приманки.
  — И какой приманки, — сказал Керр и снова поцеловал ее.
  — Мне необходимо выпить. Тебе я тоже налью. Все же я порядком перетрусила за эти дни.
  — Еще бы! Я тоже. Особенно потому, что мне еще пришлось сидеть тут, взаперти. Скажи мне, дорогая, только одно…
  — Тебе не о чем беспокоиться, Рикки, — улыбнулась она. Мой роман с Мигуэлесом — если, конечно, его можно назвать романом — был чисто платонический. — Она рассмеялась. — Мне вообще кажется, что он меня боялся. И вряд ли вообще желал чего-то иного.
  — Ну еще бы! Я ведь тебя тоже боюсь.
  — Так и должно быть, — сказала она через плечо. Наполнив бокалы, она подошла к нему и нервно спросила: — Рикки, что должно произойти?
  Он покачал головой.
  — Я и сам не знаю. Куэйл требует, чтобы я отсюда не выходил. Может быть, я ему понадоблюсь. Сейчас этим делом занимается один человек, его зовут О'Мара, и можешь мне поверить, это на самом деле настоящий мужчина. Динамит. Я предпочел бы его иметь в качестве друга, а не врага.
  — Что же они будут делать? — тихо спросила Сандра.
  Керр пожал плечами.
  — Не знаю. Одно совершенно очевидно. О'Мара должен произвести полную чистку. Он просто не имеет права оставить хоть кого-то из этой банды в живых… Один только Бог знает, как ему это удастся. Задача эта не из легких. — Керр поднял свой бокал. — За тебя, моя девочка, за тебя, моя дорогая. И за О'Мару. Удачи ему.
  Они выпили за это вместе.
  Мигуэлес стоял перед камином с сигаретой во рту. Впервые за последнее время он чувствовал себя спокойным и довольным. Наконец-то он видел перед собой ясный путь. Через двадцать четыре часа он будет далеко от этой проклятой страны с ее затемнением, холодом и слякотью, с ее зловещими тенями. Он мысленно поздравил себя. В конце концов, он неплохо справился с порученной ему ролью — хозяева должны быть довольны.
  Он закурил новую сигарету и, подойдя к буфету, заглянул в шейкер. Там оставалось еще немного мартини, и он налил себе бокал.
  Потом снова вернулся к камину.
  На улице было совсем темно. О'Мара медленно подошел к дому, где жил Мигуэлес, Скотт по-прежнему стоял в парадном напротив, сунув руки в карманы, погруженный в свои мысли.
  — Вы ведь Скотт, не так ли? — спросил О'Мара.
  — Да. А вы О'Мара?
  — Совершенно верно. Что-нибудь произошло за это время?
  — Нет. Он по-прежнему у себя. До утра никуда больше не выйдет.
  — Верно. Вы свободны, Скотт. Можете отправляться домой и выкурить трубку или выпить чаю, словом, делайте, что хотите.
  — Спасибо, О'Мара, — улыбнулся Скотт и тихо исчез в темноте.
  О'Мара постоял в парадном, закурил одну из своих сигарок, нащупал рукой за пазухой «люгер» и перешел через улицу.
  — Мистер Мигуэлес у себя? — спросил он у портье, который сидел в вестибюле дома на Сент-Эрикс-Корт, погруженный в чтение вечерней газеты. — Он меня ждет.
  — Его квартира на втором этаже. — Портье поднялся, чтобы проводить О'Мару к лифту.
  — Не беспокойтесь, я пойду пешком. Мне полезны физические упражнения…
  
  — Садитесь и слушайте, — приказал О'Мара не пришедшему в себя от неожиданности испанцу. — Я советую вам быть благоразумным.
  Мигуэлес повиновался. Мозг его лихорадочно работал. Что бы это все могло значить? Найти ответа он не мог. Значит, самое лучшее — вступить в игру и протянуть время.
  — Я надеюсь, что вы будете благоразумны, — сказал О'Мара. — Я ведь хочу от вас совсем немного. Я задам вам один вопрос, и вы должны ответить на него откровенно. То, что произойдет дальше, зависит от того, насколько вы будете честны, отвечая, но учтите, времени у меня очень немного. — О'Мара очаровательно улыбнулся. Мигуэлес замер от этой улыбки, холодок пробежал у него по спине. — Несколько дней тому назад, — продолжал О'Мара, — в автомобильной катастрофе погиб один немецкий агент по фамилии Лилли. Человек, который принимал участие в организации этой катастрофы — его зовут Керр, вы знакомы с его женой — возвращался в Лондон, и кто-то напал на его след. Кто-то, кто имел право водить машину ночью, несмотря на ограничения. Возможно, — сказал О'Мара с циничной усмешкой, — это была машина с табличкой «дипломатический корпус». Во всяком случае, за Керром начали следить, причем это длилось некоторое время. Потом вам и вашим друзьям повезло — на следующий день Керру был вручен список английских агентов, действующих во Франции. В тот же вечер он познакомился с девушкой, как я понимаю — в кабачке «Зеленая грива». Он отправился к ней домой. Рано утром он обнаружил, что она исчезла, и вместе с ней исчез и список агентов. Вам известно все это?
  — Я понимаю, что идет война и возможны всякие недоразумения, поэтому сразу скажу вам, сэр, что меня совершенно не интересует мистер Керр. Правда, между мной и его женой и в самом деле кое-что было, но все уже кончено. Мне о нем ничего неизвестно.
  — Ладно, — прервал его О'Мара, — я хочу знать имя этой женщины и где она сейчас.
  Наступило молчание, потом Мигуэлес тихо сказал:
  — Сеньор, я уверяю вас, что…
  — Не болтайте ерунду. И не рассказывайте мне басни, Мигуэлес. Вам все равно придется ответить на мой вопрос. Хотите, я вам объясню, почему вы будете вынуждены сделать это? Будете слушать?
  — Я готов выслушать что угодно, но я совершенно не понимаю, о чем идет речь.
  — Ладно. В таком случае слушайте. Когда ваша приятельница заполучила от Керра этот список, вы решили, что это очень хорошо для вас. Однако это не совсем так, потому что список — фиктивный. Потому что, видите ли, мы не такие дураки, какими вы нас считаете. Однако у вас все же осталась забота — необходимо было каким-то образом убрать Керра — ведь он знал в лицо эту вашу леди. Это было уже совсем просто. Вы поставили одного из своих людей — бледнолицего юношу — следить за квартирой Керра. Прежде всего, он должен был выявить, кто будет навещать Керра. Миссис Керр со сцены предусмотрительно удалили заранее, не без помощи вашей скромной особы. — О'Мара слегка наклонился к Мигуэлесу. — Ну а теперь напряжение все больше нагнетается, как писали в старых романах. Насколько я понимаю, вы написали вашему хозяину письмо, в котором выражали недовольство, что с вами обошлись не по уговору. Вы ведь хотели немедленно уехать, потому что начали бояться.
  Вы написали письмо «сеньору такому-то», и это письмо было получено вашим хозяином. — О'Мара с наслаждением затянулся. — Написать такое письмо было очень глупо с вашей стороны, Мигуэлес, — продолжал он. — Будь у вас побольше здравого смысла, вы бы и сами поняли, что знаете слишком много. Вы поняли бы, что люди, которые с удовольствием воспользовались вашими услугами в этой стране, а они были им вдвойне полезны благодаря вашему дипломатическому паспорту, не потерпят таких выходок с вашей стороны. Это письмо убедило их, что вы отбились от рук, что вы собираетесь покончить с работой на них, что вы хотите, чтобы вам заплатили и оставили вас в покое. Поэтому им нужно было обезопасить себя от вас. И знаете, как они поступили? Хотите знать?
  Мигуэлес ничего не ответил, он сидел на стуле, немного сгорбившись, и не сводил с О'Мары глаз. Лицо его окаменело.
  — Вот что они придумали, — продолжал ирландец. — Они сделали из вас приманку, в точности, как из Лилли в свое время. Они ведь его тоже подставили нам, хотя понимали, что ему грозит провал, и могли вовремя убрать его из нашей страны. Ваш хозяин взял ваше письмо и подтер свое имя, а затем сунул- это письмо в карман к тому белолицему молодому человеку, который следил за квартирой Керра. Вы понимаете, зачем это было сделано?
  — Нет… нет… — хрипло сказал Мигуэлес.
  — Вот зачем, — сказал О'Мара. — Неужели вы не понимаете, бедный дурачок, что ваш хозяин отлично понимал, что мы попробуем захватить этого молодого человека и тогда найдем при нем это компрометирующее вас письмо. Впрочем, если бы мы его и в самом деле арестовали, то ваши дела были бы еще не так плохи; может быть, вам удалось бы найти какое-то объяснение этому письму! Но все дело в том, что труп этого молодого человека был найден в пустом доме. Он был застрелен, и ваше письмо нашли на его трупе. В письме была угроза, что вы, мол, примете свои меры, если с вами не поступят по справедливости. — О'Мара ухмыльнулся. — И получается теперь, что вы убили этого молодого человека, убили потому, что между вами были какие-то трения, а ведь вы оба, как и Лилли, работали на одного и того же босса. Так что, как видите, история повторяется. Возможно, ваш дипломатический паспорт и спас бы вас от обвинения в шпионаже, но он вас никак не спасет, если речь пойдет об убийстве. Вы убили этого человека, потому что он слишком много знал о вас, потому что вы были недовольны результатами заключенного между вами соглашения.
  — Это ложь… — хрипло проговорил Мигуэлес. Руки его дрожали. — Ложь! Я никогда никого не убивал!
  — Я вам верю, — любезно согласился О'Мара. — У вас на это не хватило бы храбрости. Но есть люди, которым выгодно именно такое изложение фактов, потому что, дорогой мой, оно не даст вам покинуть Англию. Я отвезу вас в тюрьму, а потом вас предадут суду и приговорят к смертной казни через повешение. Как вам это понравится, сеньор Мигуэлес?
  — Это грязный трюк… грязный трюк, — пробормотал Мигуэлес. — Это ловушка…
  О'Мара зевнул.
  — Именно это я и пытаюсь вам втолковать. Это — самая настоящая ловушка, и расставил вам ее ваш хозяин, тот самый, на которого работал и Лилли. Технология совершенно одна и та же. Лилли сделал свое дело и мог умереть. Теперь вы сделали свое дело и тоже можете умереть. Белолицый парень сделал свое дело — и умер. Отлично все организовано у вас, не так ли?
  — Мне ничего неизвестно об убийстве этого человека, — сказал Мигуэлес. — Откуда мне знать, может быть, вы блефуете? У меня ведь есть только ваше слово. Я не хочу верить, что он мертв.
  — Ну, разумеется, не хотите, — сказал О'Мара. — Но факт остается фактом — он мертв. Уж я-то это наверняка знаю. Ведь это я его застрелил. Дело только в том, что обстоятельства сложились против вас. Потому что при нем нашли ваше письмо. Значит, вы поссорились, и убили его все-таки вы. Разумеется, — весело ухмыльнулся ирландец, — вы заявите, что письмо написано не тому человеку, а совсем другому. Что ж, в таком случае назовите его мне. Но вы на это, ни за что не осмелитесь. Хотя вы и до смерти напуганы, у вас не хватит решимости назвать его имя.
  Мигуэлес молчал, на лбу у него выступили крупные капли пота.
  — Похоже, что я оказался в очень трудном положении, — наконец выдавил он. — Как человек чести…
  — Не смешите меня, — сказал О'Мара. — Вы совсем не человек чести. Послушайте, ведь вы собираетесь утром улететь отсюда? Ваш паспорт в порядке, виза тоже. Что ж, не вижу причины задерживать вас здесь. Можете лететь, потому что мне совсем не хочется, чтобы вы здесь оставались. Однако вы получите такую возможность только при одном-единственном условии: мне нужно имя и местопребывание той девицы, которая подцепила Керра в «Зеленой гриве».
  Мигуэлес встал со стула, глядя на О'Мару.
  — Допустим на минуту… только допустим, что я могу дать вам такую информацию… Вы можете дать мне честное слово, что меня на самом деле выпустят отсюда?
  — Имейте мужество. Какой смысл разговаривать на эту тему, Мигуэлес? — спросил О'Мара. — Что с того, если даже я и дам вам слово? Если вы останетесь живы, то будете думать, что это случилось благодаря мне, а если вас повесят, вы уже ничего не будете думать… Вам придется рискнуть. Вы уже поняли, кто я такой. Я работаю на тех людей, которые покончили с Лилли. И я говорю вам: сообщите мне эту информацию, и, насколько это зависит от меня, вы завтра благополучно сядете в свой самолет. Но только решайтесь поскорее.
  — Я решил. Ко мне отнеслись без должного уважения. Со мной поступили бесчестно. Я скажу вам, кто эта женщина, и дам вам ее адрес.
  Он подошел к бюро, стоявшему в углу, достал лист бумаги и быстро написал имя и адрес, потом отдал листок О'Маре.
  О'Мара внимательно посмотрел на листок, аккуратно сложил его и положил в карман.
  — Я нахожу, что вы умный человек, — сказал он. — Аддиос, сеньор Мигуэлес.
  Ирландец вышел из комнаты и тихо притворил за собой дверь. Мигуэлес после его ухода еще долго стоял, уставившись неподвижным взором в белую стенку перед глазами, губы его беззвучно повторяли:
  — Матерь Божья… неужели я уцелел!..
  О'Мара медленно шел по улице, сунув руки в карманы. На перекрестке он нашел телефонную кабину, вошел в нее и набрал номер.
  — Куэйл? О, Питер, у меня очень приятный вечер сегодня… Обед пришлось прервать, но все остальное пока идет отлично. Кстати, вы помните ту девицу из «Зеленой гривы»? Ее зовут Эсмеральда Валез. Живет по адресу: 117 Тер-Корт, Кейсуотер. Я подумал, что для вас это будет интересно.
  — Очень интересно. Отлично сработано, Шон.
  — И знаете что, Питер… Не предпринимайте ничего относительно нее, пока я вам снова не позвоню.
  — Вам виднее. Буду ждать вашего звонка.
  — Спокойной ночи, Питер.
  Он повесил трубку, вышел из кабины и посмотрел на часы. Потом вздохнул и медленным шагом отправился в ночь.
  
  3
  О'Мара слушал пластинку со своей любимой румбой и чувствовал себя таким несчастным, каким только мог чувствовать себя человек с его характером. Несчастлив потому, что звуки румбы будили какие-то смутные сожаления в его душе, воспоминания о тех местах, где, поди, под эту музыку смеялись, любили, пили. В душе его поднималась тоска по знойному небу, раскаленным мостовым, словом, по Южной Америке. Впрочем, О'Мара, который любил свою профессию за то постоянное напряжение, которым была полна его жизнь, наверняка томился бы точно так же по Лондону с его туманами, живи он постоянно в Южной Америке. К тому же ему казались вдвое желанными те женщины, которые бывали в настоящий момент недосягаемыми. И потому что он был в Лондоне, леди в Рио казалась ему необыкновенно желанной. А если бы он был в Рио, то у этой дамы было бы немало — как и прежде — беспокойств из-за его неверности.
  Маленькие часы на камине пробили один час. Половина первого ночи. О'Мара выключил радиолу, прошел в спальню, снял свой бархатный халат, надел пиджак, аксессуаром к которому являлся «люгер», и приготовился уходить. Он цинично улыбнулся. Сколько раз в своей жизни он вот так же готовился выйти для последней, решающей схватки, и сколько людей расстались со своей жизнью после его выхода из дома!
  Когда-нибудь, подумал О'Мара, и сам он вот так выйдет и не вернется обратно. Это ведь тоже вполне возможно. Найдется кто-то, чуть более хитрый, чуть более быстрый, чем он.
  О'Мара вздохнул, оглядел гостиную, выключил свет и тихо закрыл за собой дверь.
  Медленно шагал он к дому Терезы и думал о Мигуэлесе. Мир полон таких типов. Они просто растут на деревьях. Неглупые люди, но эгоистичные и самонадеянные, они становились легкой добычей для фанатичных наци, которые не останавливались перед выбором: жизнь или смерть, если дело шло о служении фюреру. Где-то в глубине души О'Мара почувствовал смутную жалость к Мигуэлесу. Конечно, это сентиментальность, подумал он тут же, а сантименты ровно ничего не стоят в этом мире.
  Когда он добрался до места, был уже час ночи. Он нажал на кнопку звонка и стал терпеливо ждать, держа в руке мягкую шляпу и думая о том, как удачно сложилось, что Тереза нашла его привлекательным и тем самым облегчила все, что ему предстояло сделать.
  Она открыла сразу же и стояла, широко распахнув перед ним дверь и радостно улыбаясь. На ней было длинное бархатное домашнее платье вишневого цвета — в тон помаде на ее прекрасных губках, на ногах — крохотные мягкие туфельки. Платье было украшено старинными серебряными пуговицами, талию перетягивал широкий пояс.
  — Вас просто хочется съесть, до того вы хороши, — сказал О'Мара. — И я готов сделать это немедленно. — Голос его звучал чуть хрипло.
  — Очень галантно с вашей стороны и взаимно, мистер О'Мара. Но думаю, вы все же предпочтете предварительно выпить. Входите же.
  О'Мара вошел в холл, повернулся к ней, и как только она закрыла дверь, стиснул ее в объятиях. Она страстно поцеловала его и сказала:
  — Вы невозможный, совершенно ненадежный человек, вам нельзя довериться даже на пять секунд. Но что-то в вас есть такое… Честно, Шон.
  Она выскользнула из его объятий.
  — Надеюсь, ваш разговор закончился благополучно? Он разрешил вам сделать так, как вы хотите?
  Он прошел вслед за ней в комнату. Это была восхитительная комната, вся выдержанная в бледно-зеленых тонах. В камине пылал огонь, рядом стоял накрытый для О'Мары столик.
  — Правду сказать, он мне отказал, — сказал О'Мара. — Он настоял на своем, и теперь придется рано утром отправиться в Эйре. Придется вылететь девятичасовым самолетом, поэтому с горя мне очень хочется выпить виски с содовой, если это возможно.
  — Все возможно, — сказала Тереза, наливая большую порцию виски, плеснула немного содовой и подала ему бокал.
  О'Мара стоял перед камином, слегка пошатываясь. Она подумала: «Он злится, что ему нужно ехать. И он, пожалуй, уже порядочно перебрал».
  — Во всем этом есть только одно привлекательное, — сказал он. — Шеф очень хорошо ко мне относится. И поскольку он все же настаивает на моем отъезде в Эйре против моей воли, то решил сделать эту поездку для меня максимально приятной. — Он отпил большой глоток виски с содовой. Тереза внимательно смотрела на него. — Хотите верьте, хотите нет, но он разрешил мне взять вас с собой на недельку-другую.
  Тереза поджала свои красивые губы и искоса посмотрела на него.
  — Шон! Неужели это правда? Неужели я и вправду могу поехать с вами? Вы не разыгрываете меня?
  Вместо ответа О'Мара широко раскрыл объятия, и она бросилась ему на шею.
  — Я не шучу, Тереза. Вы и в самом деле можете лететь со мной. Я могу получить для вас разрешение на выезд даже сегодня вечером, но это уже детали. Я могу получить разрешение в любую минуту. Мы отлично проведем время. Так вы едете или нет?
  Она рассмеялась волнующим смехом.
  — Ну, конечно. Вы просто чудо, Шон. И я сейчас приготовлю для вас еще одну порцию и себе немного, чтобы это отпраздновать!
  Когда они выпили, она сказала:
  — Я и сама не понимаю, почему так веду себя с вами — как неопытная глупая девчонка?
  О'Мара поцеловал ее. Она с трудом высвободилась из его объятий.
  — Я хочу приготовить вам омлет, вам нужно поесть, вы и так слишком много выпили. А потом, когда вы поедите, я хочу выслушать подробный доклад на счет вашего путешествия. После этого вам придется уйти, потому что если мне нужно быть совсем готовой рано утром, вы должны покинуть меня пораньше.
  — Уйду, как только съем омлет.
  — Только не сразу. Сначала я хочу услышать все подробности о Рикки, а то мое любопытство осталось неудовлетворенным. Я ведь все-таки женщина. Я просто должна услышать все о Рикки и о его секретной службе.
  — Я вам все расскажу. — О'Мара налил себе еще виски с содовой. — Съем омлет и все расскажу. У меня, сегодня подходящее настроение.
  Она улыбнулась ему. Глядя на нее, О'Мара подумал, что она — одна из самых привлекательных женщин, каких ему приходилось встречать, что она обладает совершенно необъяснимым особым очарованием, которое делало ее по-настоящему красивой, независимо от правильности черт и цвета лица.
  — Ну, значит, вы можете мне многое рассказать, Шон, а ведь это означает одно из двух: либо вы мне доверяете, либо вы просто находитесь под действием винных паров, которые развязали вам язык. Интересно все же, в чем тут дело?
  — Если бы я вам не доверял, — усмехнулся он, — я бы не пил столько в вашем присутствии. Так что ответ будет такой — я вам доверяю. Идите ко мне.
  — Нет. Сначала вы должны получить свой омлет. — Она вышла, и О'Мара услышал, как она возится на кухне. Он представил себе ее ловкие ручки, быстрые пальцы, грациозные движения тела. Чертовски соблазнительная женщина.
  Когда она вошла в комнату с омлетом, О'Мара полулежал в кресле, вытянув к огню свои длинные ноги. Он сонно посмотрел на нее и сказал:
  — Знаете, Тереза, если бы я был из тех мужчин, которые способны всерьез влюбиться в женщину, я бы непременно выбрал бы вас. А что вы думаете по этому поводу?
  — Я скорее сошлась бы навек с крокодилом, — сказала она, ставя поднос на столик и подходя к нему. — Вы — неотразимы, Шон. И если вас принимать в малых дозах, то наверняка равного вам не найти. Но быть с вами постоянно… Да за какие-нибудь полгода вам надоела бы любая женщина уже только потому, что вы заранее знали бы ответ на любой ваш вопрос. Ешьте ваш омлет. Вы убедитесь, что готовить я, во всяком случае, умею.
  — Интересно, смог ли бы хоть какой-нибудь мужчина, прожив с вами долгое время, найти ответы на свои вопросы. Я считаю, что вы загадочная женщина. Ваша грудь плосковата, но в остальном вы настоящий динамит. Вот что я о вас думаю, — сказал О'Мара.
  — О, Боже, как странно. Может быть, вы все же съедите свой ужин, прежде чем начнете разбирать мои физические недостатки?
  — Почему бы и нет? — рассмеялся он. — Во всяком случае, сейчас я предпочитаю заняться едой.
  И он занялся омлетом, а Тереза присела на табурет, обитый бархатом, и принялась наблюдать за ним…
  Было половина второго. О'Мара пододвинул кушетку поближе к огню и полулежал на ней, откинувшись на подушки. Тереза лежала в его объятиях.
  — До чего же все-таки глупо я себя веду с тобой, — мягко сказала она. — Я ведь так мало знаю тебя. Делаю все, что ты хочешь, веду себя, как тебе нравится, а теперь собираюсь отмочить уже вовсе нелепую штуку — уехать с тобой в Эйре. — Она вздохнула. — Интересно, что случится с женщиной, которая уезжает в такое место, как Эйре, с таким мужчиной, как мистер О'Мара?
  — Она отлично проведет время, — ухмыльнулся О'Мара, — а потом возвратится в Англию и навсегда забудет о том, что было. Если, конечно, она умная женщина, какой я тебя считаю.
  — Я достаточно умна, Шон. Но я очень сомневаюсь, что у какой-нибудь женщины в мире хватит ума не иметь с тобой дела. — Она состроила гримаску и подставила губы для поцелуя, который отнял у них немало времени.
  — Расскажи про Рикки, — сказала она, переводя дух. — Мне его стало немного жаль. Пожалуй, мне и в самом деле не следовало знакомить Сандру с Мигуэлесом. Надо было сообразить, что могут выйти неприятности.
  — О Рикки стоит побеспокоиться. Он свалял ужасного дурака. Быть на такой работе, в какой-то мере быть ответственным за безопасность своей страны, иметь такое важное дело в руках и так по-глупому споткнуться, потому что слишком много пьешь и не в силах устоять против женщины… Он просто возмущает меня.
  Наступило молчание. Затем она заговорила:
  — Но все же, Шон, ты должен согласиться, что если Рикки был на такой ответственной работе, то его нельзя так строго судить. Он достоин всяческого уважения даже с твоей стороны.
  — Почему же? — недовольно спросил О'Мара. — Почему это я должен уважать его? Я ведь и сам на такой же работе. Я рисковал в своей жизни в двадцать раз больше, чем приходилось Рикки. Но я никогда не был таким дураком.
  — О, Боже мой! Неужели это правда? Неужели ты и в самом деле…
  — Да, — сказал О'Мара, усмехаясь. — Именно этим я и занимаюсь уже много лет. А теперь мне пришлось вернуться в Англию специально, чтобы уладить то, что натворил этот дурак! Что ж, мне это удалось. Теперь все в порядке, и в награду за чистую работу я отправляюсь в Эйре. — Он улыбнулся, глядя ей в глаза.
  — Мне следовало бы самой обо все этом догадаться. Догадаться, что обычный человек ни за что на свете не смог бы так внезапно вылететь в Эйре, да еще прихватить с собой свою приятельницу. Вот значит, что… Как мило с твоей стороны, что ты доверяешь мне, Шон.
  — Черт побери! Надо же мне довериться иногда хоть кому-то! А тебе я безусловно верю. Говорю тебе, вся эта история действует мне на нервы. Сначала я даже не знал, за что мне приняться. Но в конце концов я все уладил… Поэтому-то мы с тобой и можем улететь в Эйре. Мне, как всегда повезло, и я уверен, что все уладится. По крайней мере, я надеюсь на это.
  Она теснее прижалась к нему.
  — Шон… милый, Шон… Расскажи мне еще что-нибудь про глупого Рикки…
  — Налей мне еще виски, и я тебе все расскажу. Хотя это целая история и очень запутанная.
  Она поднялась с кушетки и пошла к бару, принесла ему бокал и опустилась на ковер у его ног, глядя на огонь. Она думала о том, что О'Мара такой же, как и все мужчины: как бы он ни был силен и крепок, все равно наступает момент, когда он начинает болтать. Она вложила свою руку в сильные пальцы О'Мары, легонько стиснула их.
  О'Мара допил виски, поставил бокал на пол.
  — У наци был здесь один агент, — сказал он. — Довольно ловкий тип по фамилии Лилли. Он много лет изображал из себя сельского сквайра в Кельсвуде. Главная его задача была — собирать здесь информацию. Как ты понимаешь, это нелегко в стране, которая ведет войну.
  — Мне казалось раньше, что это вообще невозможно, — тихо сказала Тереза.
  — Мне тоже. Но Лилли занимался именно этим. Сведения свои он переправлял через группу немецких агентов, обосновавшихся в Эйре. Понимаешь?
  — Понимаю. Потому-то мы и отправляемся в Эйре?
  — Вот именно. Может быть, мне и там удастся произвести небольшую чистку. Ты мне там очень поможешь — будешь отвлекающим моментом. Все будут считать тебя миссис О'Мара.
  — Все же ты очень самонадеян! — рассмеялась Тереза. — Но расскажи мне дальше о Лилли.
  — Лилли отлично работал. Наши люди были о нем хорошо осведомлены, и оставляли его на свободе, надеясь использовать в своих целях. Когда же он устроил так, что во Франции провалилось несколько наших агентов, было решено убрать Лилли немедленно. Это было, разумеется, несложно… Ты внимательно слушаешь меня, дорогая?
  — Я — вся внимание. Это все страшно интересно.
  — Так вот… в этой истории была одна странная неувязка. Дело в том, что Лилли почти наверняка знал, что конец его близок. И времени, чтобы попытаться скрыться, у него было вполне достаточно. Но он не сделал этого. Это можно было объяснить только одной причиной — хозяева решили пожертвовать Лилли. Они рассчитывали, что если мы его устраним, то будем считать, что покончили с источником всех неприятностей, и на этом успокоимся.
  — Под хозяевами ты имеешь в виду тех, кто пользовался услугами Лилли — немецких наци? В Германии?
  — Вовсе нет. Хозяева Лилли находятся не в Германии. Они находятся в нашей стране.
  — Понятно, — сказала Тереза. — Понятно… Шон, все это похоже на хороший детективный роман.
  — Так вот, правда иногда гораздо удивительнее вымысла, — сказал О'Мара задумчиво. — Во всяком случае, ответственность за ликвидацию Лилли возложили на Рикки Керра, у которого был отличный послужной список. В Кельсвуде устроили автомобильную катастрофу, и с Лилли было покончено. Но другая сторона была в курсе дела. В ту ночь они сумели выследить Рикки. Таким образом, они подобрались к нашей организации довольно близко. Собственно, ради этого они и пожертвовали Лилли. И знаешь, дорогая, тот, кто в ту ночь следовал по пятам за Рикки, тоже был на вечеринке у Гленды Мильтон, откуда, собственно, Рикки и вызвали на задание.
  — О, Боже… — быстро сказала Тереза. — На вечеринке у Гленды! Ты хочешь сказать…
  — Я хочу сказать, что это был Мигуэлес. Мальчик для грязной работы.
  Наступило молчание. Потом Тереза медленно сказала:
  — Шон… Это ужасно… Мигуэлес… Кто бы мог подумать…
  — Да, Тереза, эти люди не дураки. В общем, когда Рикки вернулся в Лондон, они уже были у него на хвосте. Они наблюдали за тем, куда он пойдет, с кем будет встречаться. Им очень повезло. На следующий день утром Рикки получил задание — передать одному из наших людей список наших агентов во Франции. И что же? Этот чертов дурак отправляется с этим списком в какой-то кабак и напивается там в доску. Они подставляют ему очаровательную девушку, он, разумеется, отправляется к ней домой, она крадет у него этот список и исчезает. Чистая работа!
  — И вы не знаете, кто была эта девица? Неужели ты не можешь это выяснить?
  — Я непременно узнаю это, — сказал О'Мара. — Мне скажет об этом Мигуэлес.
  Он обнял руками плечи Терезы, крепко прижал ее к себе и поцеловал в макушку.
  — У меня есть кое-что против Мигуэлеса. Видишь ли, милая, они поставили наблюдателя у квартиры Рикки. Мы об этом узнали. Я добрался до этого молодого джентльмена и разделался с ним. В кармане у него я нашел письмо от Мигуэлеса. По-видимому, Мигуэлес заключил с этим человеком какую-то сделку, а потом они рассорились, потому что Мигуэлес остался недоволен тем, как с ним обошлись. Я считаю, что Мигуэлес был платным агентом наци, а потом они не захотели ему уплатить, как договаривались, поскольку он испугался и хотел уехать, не доведя дело до конца.
  — И вы арестовали человека, который наблюдал за квартирой Рикки?
  — Человек этот был найден мертвым в одном из заброшенных домов, — сказал О'Мара. — Его застрелили. И у него-то мы и нашли это письмо от Мигуэлеса. Я собираюсь обвинить Мигуэлеса в этом убийстве. И в этом случае его не спасет и дипломатический паспорт. Ему придется предстать перед судом за убийство.
  — Но я все же не понимаю, что тебе это даст?.. — медленно спросила Тереза.
  — Видишь ли, дорогая, Мигуэлес собирается завтра утром улететь в Испанию. Он выйдет из своей квартиры примерно часов в восемь. Ну… завтра утром, в половине восьмого, по дороге к тебе… я навещу его. Я застигну его в тот момент, когда психологически он будет совершенно готов к отъезду, полагая, что находится теперь в полной безопасности. Именно в тот момент, когда он будет радоваться тому, как он ловко нас обвел, я и появлюсь у него и сделаю ему одно предложение. — Тереза восхищенно посмотрела на О'Мару, и он улыбнулся ей. — Я предложу ему на выбор: либо он останется здесь и предстанет перед судом за убийство, либо он сообщит мне то, что я хочу узнать. Он должен будет сообщить мне имя и адрес той загадочной особы, которую подослали к Рикки Керру. Кроме того, ему придется сообщить еще многое такое, что мне интересно будет узнать. Если он согласится на мое предложение, то сможет спокойно улететь в Испанию, если же нет, то… — О'Мара пожал плечами.
  Тереза минуту молчала, затем сказала:
  — Шон… ты, кажется, все предусмотрел… Но все же… что если Мигуэлес все же откажется говорить? Ведь он, наверное, очень боится этих людей…
  — Он непременно заговорит, — пожал ее руку О'Мара. — Мигуэлес ведь трус. К тому же он поймет, что если он назовет эту девушку, мы сразу же найдем остальных, а значит, ему некого будет бояться. Из двух зол он непременно выберет меньшее — уж такой он человек, я это наверняка знаю. Он заговорит…
  — Знаешь, дорогой, серьезно сказала Тереза, — я очень боюсь за тебя. Когда-нибудь кто-то вроде Мигуэлеса может по-настоящему рассердиться… и тогда может что-то случиться… что-то не слишком приятное. Все же я от всего сердца надеюсь, что все будет так, как ты хочешь.
  — Да это все легкая забава, — сказал О'Мара. — Мигуэлес непременно заговорит. Ну а потом мне останется только позвонить кому следует, и мои друзья обо всем остальном позаботятся сами. А потом я приеду за тобой, и мы помчимся в Эйре. Как тебе это нравится, моя радость?
  — Очень нравится. Но до чего же ты умен, Шон. Иногда я даже немного побаиваюсь тебя.
  Часы на камине пробили три. Тереза поднялась с ковра.
  — Шон… немедленно уходи, иначе утром, когда ты приедешь за мной, я буду страшна, как смертный грех. А я хочу, чтобы было совсем обратное — хочу быть привлекательной для тебя. Так ты уйдешь, когда выпьешь эту последнюю порцию, ладно?
  — Что ж, ладно… Это справедливо. Еще одну порцию.
  Она подала ему бокал.
  — За нас с тобой, милая, — сказал он ей. Одним глотком он осушил бокал и поднялся. Она проводила его до двери, подала пальто.
  — Только будь точен. Я буду ждать тебя с нетерпением, дорогой. И будь осторожен. Я начинаю бояться за тебя.
  Она подставила ему губы для поцелуя.
  — Ты напрасно беспокоишься, дорогая, — сказал он, оторвавшись от ее губ. — Я непременно кончу на виселице. Но только не заставляй себя ждать. Я буду ровно в четверть девятого.
  Он вышел, тихонько прикрыв за собой дверь, а она еще некоторое время стояла в холле, прислушиваясь к звуку его удаляющихся шагов.
  
  4
  Маленький будильник на столике у кровати О'Мары залился серебряным колокольчиком.
  О'Мара выключил его, потом сладко потянулся и решил, что у него в запасе есть еще несколько минут. Нашарив на столике сигары, он закурил, не вставая. Прошло пять минут. Было без десяти минут семь. О'Мара поднялся с постели, швырнул окурок в пепельницу и прошел в ванную.
  Десять минут спустя он вернулся в спальню уже побритый, оделся и прошел в гостиную. Поразмыслив, может ли он себе позволить выпить кофе, он решил, что не может. Подошел к телефону, набрал номер, и тотчас же в трубке услышал голос Куэйла.
  — Вы все же необыкновенный человек, Питер, — сказал О'Мара. — Интересно, вы вообще спите когда-нибудь или нет?
  — Как я могу спать, — сердито возразил Куэйл, — если все время думаю о вас и о том, как у вас идут дела!
  — Можете оставить меня и мои дела в покое, — сказал О'Мара. — Кстати, они вовсе не плохи, но это между нами, мальчиками говоря. Но если говорить серьезно, то я попросил бы вас разбудить Рикки и послать его разбудить эту крошку Валес. Пусть он попробует привезти ее к вам, если, конечно, сумеет!
  — Интересно, что вы задумали? Но я сейчас ему позвоню.
  — Скажите ему, чтобы он взял машину и не задерживался. Он должен быть у этой девицы не позже половины восьмого, а сейчас уже семь часов. Когда он передаст ее вам, пусть сразу же едет на Сент-Эрикс-Корт, к Мигуэлесу. Я должен быть там где-то около восьми. К этому времени и он должен быть там, чтобы встретиться со мной, однако пусть не опаздывает, потому что я там задерживаться не намерен, а мне нужно его увидеть.
  — Отлично. Ранняя вы пташка, а? Весь в делах!
  — Кто-то ведь должен работать. Когда-нибудь я все же попрошу у вас работу, которая даст мне возможность есть и спать в положенное время. Когда-нибудь…
  — Когда-нибудь вы получите все, что пожелаете. Пока же обещаю отправить вас обратно в Рио, если вы будете себя хорошо вести.
  — Только это мне и нужно, — сказал О'Мара и положил трубку.
  Закурив очередную сигарету, он приготовил себе изрядную порцию бренди, подумал, что очень плохо пить так рано, выпил до дна и тут же налил еще. Покончив и с этой порцией, он почувствовал себя значительно лучше — усталость и сонливость как рукой сняло.
  Он надел пальто и шляпу, спустился вниз, вывел из гаража свою машину и медленно поехал к Сент-Джеймс-Вуд.
  Когда он остановил свою машину на Сент-Эрикс-Корт, было ровно без двадцати восемь. В вестибюле дома никого не было. О'Мара с удовлетворением отметил про себя это обстоятельство — и никем не замеченный поднялся на второй этаж. У двери квартиры Мигуэлеса О'Мара остановился, достал из кармана связку ключей. «Интересно, — подумал он, — а что если клетка пуста и птичка улетела? Это будет не очень-то хорошо».
  Он толкнул дверь и вошел в прихожую. В квартире было душно, в воздухе стоял густой запах табака.
  О'Мара постоял, прислушиваясь. Тишина. Он прошел через холл, открыл дверь в гостиную и просунул в щель от двери голову. В комнате было темно. О'Мара пошарил по стене в поисках выключателя, нашел и щелкнул им.
  Войдя в комнату, он почти сразу же замер и остановился, прислонившись к косяку двери. Широкая улыбка стала медленно расплываться по его лицу, если в ней не было радости, то удовлетворение, безусловно, было.
  Мигуэлес сидел, привалившись грудью к маленькому бюро в дальнем конце комнаты. В горле у него торчал кинжал, все бюро было залито кровью, кровь медленно капала на ковер, где образовалась уже порядочная лужа. В левой руке было конвульсивно зажато вечное перо.
  О'Мара неподвижно стоял у двери, осматривая картину опытным, беспристрастным взглядом профессионала.
  На лице Мигуэлеса застыло удивленное выражение.
  О'Мара ясно представлял себе происшедшее. Мигуэлес сидел за столом, писал записку, которую от него потребовали, и именно в эту минуту уверенная рука нанесла ему смертельный удар — расплату за не слишком удачную службу.
  О'Мара прошел через комнату к трупу, стараясь не наступить на лужу застывшей крови. На крышке бюро лежал листок бумаги, перо зажатой в руке Мигуэлеса ручки, конвульсивно дернувшись, порвало бумагу… На листке было только одно слово: «Получено…»
  О'Мара ухмыльнулся. До чего же забавно. Значит, Мигуэлесу все же заплатили столько, сколько он хотел. А в тот момент, когда он писал расписку, его закололи кинжалом в шею. Нечего сказать, вполне подходящее занятие в последние минуты жизни.
  О'Мара вздохнул, вернулся к двери, выключил свет и вышел из квартиры. Спокойно спустившись с лестницы, он через вестибюль вышел на улицу и пошел к автомобилю, стоявшему в пятидесяти ярдах от входа. За рулем машины сидел Рикки Керр.
  — Доброе утро, — сказал О'Мара, — как дела? — Он улыбнулся. — И как поживает ваша симпатичная женушка? Я бы очень хотел как-нибудь познакомиться с нею.
  — Я очень надеюсь, что вы навестите нас, — сказал Керр, улыбаясь ему в ответ. — Могу я быть чем-нибудь полезен, О'Мара?
  — Да. Вы были у этой красотки Валес?
  — Я нашел ее, — кивнул Рикки. — Но она мертва.
  — Неужели? И отчего она умерла?
  — Приняла яд.
  — Интересно. Ну что же, и в самом деле похоже на самоубийство?
  — По крайней мере, мне именно так и показалось, — сказал Керр.
  — Кто-нибудь видел вас, когда вы входили и выходили из ее квартиры?
  — Нет, — покачал головой Керр. — Никто не видел, а в квартире, кроме самой Валес, никого больше не было. Интересно, с чего это она решила покончить с собой?
  — Она не делала этого. Кто-то другой позаботился об этом. Но раз это выглядит как самоубийство, значит, все в порядке. Спасибо, Рикки. Это все, что я хотел знать.
  — Ну, я удивлен. Я-то думал, что для меня найдется какая-нибудь работа. Может быть, там… — он кивнул в сторону дома Мигуэлеса.
  — Нет, — улыбнулся О'Мара. — Там ни для кого больше нет работы, — он улыбнулся. — Кто-то решил ликвидировать нашего друга Мигуэлеса. Я только что взглянул на него. Он мертвее мертвого. Я нахожу, что это очень справедливо.
  Керр сказал:
  — Похоже, что за последние дни произошло немало событий. Может быть, кто-то их вызвал…
  — И мне так кажется, — загадочно сказал О'Мара. — Что ж, Рикки, до скорого свидания. — И он пошел к своей машине.
  Посмотрев на часы, О'Мара убедился, что всего три минуты девятого. Он скользнул за руль, нажал на стартер и помчался по направлению к дому Терезы. Ему очень хотелось не опаздывать.
  Глава 4
  Прощай, любимая!
  Дверь распахнулась, едва О'Мара коснулся звонка. На пороге стояла улыбающаяся Тереза.
  В коротеньком черно-белом жакетике и такой же юбке, поверх которых было накинуто леопардовое манто, в черном тюрбане она выглядела восхитительно.
  — А я уже думала, что ты опоздаешь, Шон. Ты не можешь себе представить, какое облегчение я почувствовала, услышав твой звонок у двери.
  — Неужели ты меня дожидалась здесь, у двери? Неужели уже дошло до этого?
  — Боюсь, дорогой,- сказала она, — что именно до этого уже дошло.
  — Ах ты, проклятая лгунья! — Он посмотрел на нее, в глазах у него появился холодный блеск.
  «Какая жалость, — подумал он в этот момент. — Какая жалость, что эта неотразимая, очаровательная женщина оказалась таким низким, коварным созданием. Как жаль, что она, которая так много могла дать, готова только отнимать у мира покой и красоту!»
  Тереза онемела. Потом с трудом выговорила:
  — Что вы имеете в виду? Что все это значит?
  — Тебе отлично известно, что я имею в виду, не так ли? — О'Мара с шумом захлопнул за собою дверь. — Ступай-ка в свою гостиную, любовь моя, и не пытайся ничего выкинуть. Никакие вопли тебе не помогут.
  Она повернулась на каблуках и пошла в гостиную. Там она повернулась к нему лицом и спросила:
  — Шон, я не понимаю, что случилось?..
  Он перебил ее:
  — Не разыгрывай из себя дурочку, моя дорогая… Ты слишком умна, чтобы так себя вести, Тереза. И ночь ты провела весьма деятельно, не так ли?
  Она попыталась было что-то сказать, но он протестующим жестом протянул руку.
  — Какой толк в болтовне? Обоим нам все отлично известно, мы достаточно разговаривали с тобой. — Он улыбнулся саркастической улыбкой. — Вся ваша беда — красивых и умных нацистских беби — что вы настолько самонадеянны, что обычно забываете о всяких мелочах.
  — Ах, вот как?! Значит, мы — умные наци — забываем о мелочах? Что же я, по-твоему, упустила, ты, мерзкий ублюдок… — с уст ее сорвалось еще несколько грязных ругательств.
  О'Мара покачал головой.
  — Ну, не негодяйка ли ты? Ругаться такими словами! Значит, ты хочешь, чтобы, я рассказал тебе, что ты позабыла? Что ж, мне немало приходилось иметь дело с людьми, подобными тебе. И всегда выходило, что где-то они непременно перестараются и тем самым погубят себя. Уж так устроены наши мозги, ничего не поделаешь! Знаешь ли, Тереза, а ведь ты бы могла выйти сухой из воды, если бы не это письмо — письмо, которое написал тебе Мигуэлес!
  — Мне? — подняла она брови.
  — Тебе, — кивнул он. — Письмо ведь начиналось словами «дорогая сеньора». Ты подтерла обращение так, что оно выглядело «дорогой сеньор». Потом ты подсунула его в карман бледнолицей крысе, которую и отдала нам на расправу. Ты ведь отлично понимала, что мы его схватим. И рассчитывала, что как только найдем при нем письмо Мигуэлеса, то сразу решим, что он и есть уцелевший агент. Убрав его после Лилли, мы — по твоим расчетам — должны были совсем успокоиться, решив, что разгромили всю вашу шайку. Что же касается несчастной мисс Валес, то ты считала, что мы, наверное, придем к выводу, что она не стоит нашего внимания. О, конечно, я заставил тебя поработать за меня, ты уж прости. — О'Мара рассмеялся. — Ты ведь попалась на мою удочку, когда я сказал, что сегодня утром заеду к Мигуэлесу и сделаю ему предложение, о котором рассказал тебе. Но дело в том, что я это сделал еще вчера вечером, прежде чем прийти к тебе. И он назвал мне имя этой женщины. Так что ты напрасно приняла свои отчаянные меры.
  Ведь как только я ночью ушел от тебя, ты прямо помчалась к этой Валес и разделалась с ней: то ли отравила ее сама, то ли уговорила ее принять яд самой — она ведь тоже, наверное, правоверная нацистка. Потом поехала к Мигуэлесу и заколола его. Ведь у тебя был шанс улететь со мной в Эйре. — О'Мара закурил. — Иначе, я думаю, у тебя не хватило бы смелости натворить все это. Ты ведь надеялась на то, что сможешь удрать в Эйре, не так ли? Я ведь мог и не догадаться, что убийство Мигуэлеса — твоих рук дело. И спокойно забрал бы тебя с собой. Именно так ты рассуждала, верно? Возможно, так бы оно и было, если бы я на самом деле собирался в такое путешествие. — Он вздохнул. — Одному небу известно, что бы ты натворила, прибыв в Эйре. У тебя ведь там столько друзей.
  — Все это ложь, — хрипло сказала Тереза.
  — Чушь! — сказал О'Мара. — Все это — чистая правда, до последнего слова. Может быть, ты собираешься сказать мне, что письмо Мигуэлеса было адресовано не тебе? — Она открыла, было, рот. — Не затрудняй себя, бедная дурочка, ведь на листке полно отпечатков твоих пальцев.
  Тереза молчала, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.
  — История эта такая же, как и все остальные. Я не сомневаюсь, что пять лет назад некая Тереза Мартир на самом деле отправилась в Биарриц — туда, где ты якобы познакомилась с Мигуэлесом. Да только я готов прозакладывать все свое состояние, что вернулась оттуда в Англию уже не она. Не сомневаюсь,, что при проверке окажется, что у этой мисс Мартир во всей Англии нет ни единой родной души. Итак, она исчезла в Биаррице, а сюда приехала уже ты. И с тех пор действовала под ее именем. Во имя фюрера. Что ж, теперь — это путешествие в Эйре. — О'Мара усмехнулся. — Машина ждет нас. Пошли, Тереза.
  — Я себя неважно чувствую, — она вопросительно посмотрела на него. — Не мог бы ты мне разрешить на минуту выйти в мою комнату? Полагаю, что хоть настолько ты можешь мне позволить распорядиться собой?
  — Да, — сказал он ей. — Ты можешь пойти в свою комнату. Только не думай, что тебе удастся выкинуть что-нибудь. — Он извлек из кармана свой «люгер». — Игра кончена, я уже тебе сказал.
  — Игра никогда не закончится, — сказала она. — Могу уйти я и со мной мои друзья, но на наше место встанут другие. Игра будет продолжаться.
  Она прошла, в свою спальню и прикрыла за собой дверь.
  Когда через три-четыре минуты О'Мара медленно приоткрыл эту дверь, Тереза лежала на полу, привалившись к ножке кровати. Руки ее были судорожно прижаты к животу, лицо — пепельно-серое, на губах — кровавая пена. Последним усилием воли она обратила свой взгляд на вошедшего в комнату О'Мару, лютая злоба мелькнула в ее зеленоватых глазах. Потом голова ее упала, тело забилось в конвульсиях, через секунду она была мертва.
  О'Мара, удовлетворенно попыхивая своей сигарой, глядел на то, что было раньше Терезой.
  
  О'Мара вошел в свою гостиную и втянул ноздрями вкусный запах — приходящая прислуга варила кофе. Она это отлично умела.
  — Доброе утро! — крикнул он. — Доброе утро, миссис Сайкс. Я буду пить кофе здесь и много.
  Он набрал номер Куэйла.
  — Все в полном порядке. Можете спать спокойно, — сказал он.
  — Вы чисто сработали.
  — Мои заслуги невелики: практически все за меня сделала Тереза. Вообще-то кому-нибудь надо отправиться к ней на квартиру и поглядеть, что там делается. Она у себя в спальне. Думаю, лучше всего это сделает Сандра Керр, так сказать, для полноты картины. Кстати, насчет нашего друга Мигуэлеса и девицы Эсмеральды. Боюсь, что Тереза на них очень рассердилась. А вы, конечно, можете себе представить, на что она способна, если рассердится. Насчет Валес вам все доложит Керр.
  — Он уже здесь. Вы пока что отдыхайте, да, чуть не забыл вам сказать. Вам скоро придется снова уехать. И знаете куда? Хотите верьте, хотите нет, но наши приятели в Рио что-то слишком зашевелились. Так что, боюсь, тамошним парням без вас не справиться. Как вы на это смотрите?
  О'Мара восхищенно ухмыльнулся.
  — Неужели я не ослышался? Вы не шутите, Питер?
  — Это правда. Приходите позавтракать со мной, я вас посвящу во все детали. Ну, пока, Шон. До скорого свидания.
  О'Мара положил трубку. Глаза его сияли.
  Питер Чейни
  Зловещее поручение
  Peter Cheyney: “Sinister Errand”, aka “Sinister Murders”, 1945
  Перевод: Е. Стоян, В. Стоян
  Глава 1
  Пучок перьев
  Калейдоскопические картины ночной пирушки, смутно запечатлевшиеся где-то в моей голове, хаотически повисли между мной и потолком. Чаще всего в этом калейдоскопе мелькали два лица. Одно их них определенно принадлежало Сэмми, а вот другое, кому же принадлежало оно?.. Несомненно, что его хозяйка была прелестна, но изображение так быстро расплывалось перед глазами, что я не мог узнать ее. Впрочем, я не особенно и стремился это сделать, чувствуя себя весьма неважно после ночного загула. Мне вообще ни о чем не хотелось думать или что-либо делать.
  Разумеется, я вовсе не принадлежу к тому сорту людей, которые, будучи выбиты войной из привычной колеи, пытаются вином заглушить свою досаду, раздражение, скуку. Конечно, нет. Но человек, который, подобно мне, постоянно и притом в течение многих лет занят выслеживанием различных шаек гангстеров и бандитов, такой человек, безусловно, имеет право на некоторую разрядку, на то, чтобы иногда расслабить постоянное напряжение своих сил и нервов. Иначе недолго вообще выбыть из строя.
  Я лежал на спине и смотрел в потолок.
  Непонятно почему, но моя шея ниже затылка ныла так, как будто я на ней в течение нескольких суток перетаскивал железные балки. В глазах мелькали какие-то белесые пятна, а язык был такой шершавый, как будто кто-то протер его наждачной бумагой. Чувствовал я себя преотвратно.
  Понемногу мои мысли сосредоточились на том, что так или иначе я должен подняться. После некоторых усилий мне это удалось, и, сидя на краю кровати, я взглянул на беспорядок, царивший в комнате.
  Моя одежда валялась в самых немыслимых местах, а черная мягкая шляпа оказалась надетой на Наполеона, бронзовый бюст которого стоял на камине…
  Собравшись с силами, я встал на ноги, разыскал брюки и ощупал левый карман. Дело в том, что я издавна обладаю укоренившейся привычкой: как бы я ни был пьян, я всегда прихватываю с собой пинту виски на похмелье. И на этот раз фляжка была на месте. И полная притом. Немедля откупорив ее, я сделал несколько затяжных глотков. От этого меня передернуло, но зато самочувствие намного улучшилось.
  Усевшись вновь на кровать, я попытался обдумать положение. Прежде всего я принялся припоминать детали ночной пирушки. Явился я в ту компанию, надеясь на нечто весьма важное. Сэмми действительно намеревался ввязаться в большое дело, но я нашел его настолько окосевшим, что о делах и речи быть не могло, мне оставалось присоединиться к их общему веселью и выпить с ними.
  Там, в этой компании, была девушка. Даже, кажется, две девушки. Но одна-то была несомненно. Ее облик представлялся мне крайне смутно. Помню, что я разговаривал с ней, шутил, пытался флиртовать, но сейчас, наверное, и не узнал бы. К сожалению, я не мог вспомнить, кто ее привел. Может, Сэмми? Когда мои мысли сосредоточивались на Сэмми, мне пришло в голову, что Сэмми, казалось, не желал разговаривать со мной: раза два я пытался кое-что выяснить у него, но он умело и решительно уклонялся от всяких контактов. Более того, он всем своим поведением подчеркивал, что я для него совершенно постороннее лицо. Все это показалось мне в высшей степени странным.
  Заметив свои часы на туалетном столике, я вновь поднялся с кровати и взглянул на циферблат. Было 6 часов вечера, чудесного летнего вечера.
  Я распахнул окно. Где-то гудели моторы бомбардировщиков, тяжело ухнула сброшенная бомба, трещали зенитные батареи.
  Я подумал о Старике и вспомнил, что вчера, как только я вышел из лодки, я тотчас же позвонил ему. Все, что я смог выудить у него, это то, что я должен как можно скорее повидать Сэмми и как можно подальше держаться от него, от Старика. Казалось, что Старик что-то недоговаривал, но я не мог вычислить, что именно он имел в виду.
  Постепенно я начал чувствовать себя немного лучше. Отправившись в ванную, я принял сперва горячий, потом холодный душ и почувствовал себя вполне сносно. Позвонив вниз и попросив принести крепкого черного кофе, я побрился, умылся и нашел чистую одежду. Одевался я довольно тщательно, так как чувствовал, что после прошедшей ночи мне следовало сделать кое-что для восстановления моего морального апломба. Конечно, во время войны каждый понемножку выпивает, но в этот раз я выпил столько, что в проглоченном мною виски смогли бы свободно плавать две яхты.
  Я все еще чувствовал небольшое головокружение, но от виски пока решил воздержаться.
  Я уже почти оделся, когда принесли кофе. С наслаждением выпив его, я принялся подбирать разбросанные по комнате вещи, с особым вниманием проверяя карманы. После встреч в какой-либо компании я частенько находил в своих карманах кое-что полезное: визитную карточку, письмо, заметку. Так было и на этот раз. В левом нижнем кармане пиджака я обнаружил кусочек бумажки, на котором было написано: «С-23 Киннэул-стрит СВ».
  Я усмехнулся. Это было уже немного лучше. Выходит, у меня все же хватило ума выудить у Сэмми его адрес, и, видимо, самым лучшим, что можно было предпринять, это немедленно направиться прямо к нему, поужинать с ним и как следует поговорить.
  Недолго думая, я снял свою шляпу с Наполеона, отчего тот сразу приобрел более серьезный вид, и вышел из дома.
  Был тихий прохладный вечер.
  Я шел не торопясь, всей грудью вдыхая чистый, свежий воздух, и чувствовал себя все лучше и лучше. Моя голова быстро прояснялась, и мысли становились отчетливыми и стройными.
  Киннэул-стрит представляла собой старомодную улицу с довольно красивыми, уютными и невысокими домиками, расположенными по обеим ее сторонам.
  Номер 23, очевидно, был совсем еще недавно заново окрашен.
  Я нажал кнопку дверного звонка, но так как никто не появился, я принялся достаточно энергично стучать в дверь. Результат был тот же. Тогда я толкнул ту половину двери, которая должна была открываться, и, к моему удивлению, она легко и беспрепятственно распахнулась.
  Я вошел в переднюю, прикрыл за собой дверь и принялся шаркать ногами, кашлять и затем громко спросил:
  — Кто-нибудь дома?
  Но вновь никакого результата.
  Я поднялся по ступенькам, открыл дверь в коридор и снова окликнул:
  — Есть кто-нибудь дома?
  В квартире царила полная тишина. Оставалось самому приступить к обследованию квартиры и поискать комнату Сэмми. Двинувшись по коридору, покрытому мягким ковром, я заглянул в первое помещение справа. Это была со вкусом обставленная гостиная. Рядом с ней находилась столовая, а за ней располагалась какая-то полупустая комната.
  Заглянув в предпоследнюю комнату слева по коридору, я сразу понял, что это спальня Сэмми. На зеркале, стоявшем на туалетном столике, висел хорошо знакомый мне галстук. В прошлую ночь именно этот галстук красовался на шее у Сэмми, и я тогда очень восхищался им и допытывался, где он его приобрел. Галстук был изготовлен из плотного шелка, прошитого белыми и черными узорами.
  Комната выглядела еще хуже, чем моя после недавнего пробуждения. Одежда и обувь были разбросаны по всей комнате. Несколько пустых бутылок валялось на полу. Стакан и полупустой сифон помещались на туалетном столике, а на заваленном всякой всячиной столе возвышалось полбутылки бренди. Очевидно, Сэмми организовал дополнительное осушение бутылок.
  Расхаживая по комнате и разглядывая различные вещи, я продолжал думать о Сэмми. Я обратил внимание на небольшую круглую чашу из черного дерева. Подобные чашечки или коробочки обычно используются для хранения запонок, пуговиц, брелоков. Но в этой чаше ничего подобного не было, в ней находилась небольшая кучка белого лебединого пуха и лебяжьих перьев. Именно эта нецелесообразность и приковала мое внимание. Приглядевшись к кровати, я тотчас заметил, что кончик одной из подушек был распорот и из образовавшейся дыры высовывался комок лебяжьего пуха и перьев.
  Я закурил сигарету и задумался.
  Приглушенный звук хлопнувшей двери прервал ход моих мыслей. Вскоре послышались чьи-то шаги в коридоре, и в комнату Сэмми вошла женщина.
  На вид незнакомке можно было дать лет сорок. Выглядела она довольно привлекательно и несколько внушительно. На ее спокойном и невозмутимом лице выделялись большие голубые глаза. Она была в шляпке и, очевидно, только что вошла в дом. Не выразив никакого удивления при виде меня, она произнесла мягким мелодичным голосом:
  — Добрый вечер. Могу я быть вам чем-либо полезной?
  — Благодарю вас. Я пришел сюда повидать моего друга.
  — Вы имеете в виду мистера Кэрью? — спросила она, снимая шляпку.
  — Совершенно верно. Мне хотелось бы повидать мистера Кэрью. Я звонил, стучал, звал, но никто мне не ответил. Дверь оказалась открытой, и я вошел сюда, надеясь, что он спит у себя в комнате. Но здесь его не оказалось. Не знаете ли вы, где он? Мне он нужен крайне срочно!
  — Крайне срочно? — переспросила она ровным голосом, в котором не звучало ни удивления, ни любопытства.
  — Вот именно! — сказал я. — Его тетя была убита сегодня после полудня бандитами.
  Это было первое, что пришло мне в голову.
  — Понятно, — произнесла она тем же ровным, без всяких интонаций голосом. — А я и не знала, что у него есть и другая тетя. Но если вы так говорите…
  — Что значит «другая тетя»? — перебил я ее.
  — Другая — это значит не я, — объяснила она мне любезно. — Я полагала, что у Сэмми только одна тетя…
  — Я, очевидно, что-то напутал, — попытался выкрутиться я, — та женщина, о которой он мне говорил, возможно, была его кузиной.
  — Возможно, — согласилась она.
  — Но меня интересует только один вопрос: не знаете ли вы, где он может быть в настоящее время?
  — Нет, не знаю. Все, что мне известно, так это то, что он пришел сегодня утром в таком состоянии опьянения, что я опасалась любого несчастья с ним. Он лег в кровать, а я ушла по своим делам. Вернулась я вот только что и думала, что застану его спящим. Теперь для меня и для вас ясно, что он уже встал и ушел. Но куда он ушел я, разумеется, не знаю.
  — Выходит, что вы не знаете и когда он вернется?
  — Вы очень догадливы.
  — А нет ли здесь поблизости какого-либо кафе, бара или чего-нибудь в этом роде под названием «Пух», «Пушок», «Перья» или «Перо» или что-нибудь в этом роде?
  — Как же! Есть, есть! Это мысль. Он вполне мог пойти туда опохмелиться.
  — А как называется это заведение?
  — «Пучок перьев».
  — Далеко отсюда?
  — Нет, сразу за углом на Малбри-стрит.
  — Очень вам благодарен. Если я его разыщу, то сейчас же приведу домой и притом в отличном виде.
  Кивнув ей, я направился в коридор.
  — Я думаю, — сказал я, оборачиваясь, — что Сэмми весьма счастлив, имея такую тетю, как вы. До свидания, тетушка!
  Я вышел из дома и направился на Малбри-стрит.
  Начало розысков Сэмми мне весьма не понравилось. Целый ряд мелочей настойчиво указывал на то, что дело здесь далеко не в порядке, что я могу столкнуться с совершенно непредвиденным оборотом событий.
  Невольно я ускорил шаги.
  Малбри-стрит обладала особой, присущей только ей одной специфической атмосферой, которая сразу охватывала всякого вступающего в ее пределы и воздействовала на него совершенно своеобразно. Если человек раньше ничего не знал об этой улице и даже ничего не слышал о ней, то, попав на нее, сразу же ощущал, что что-то задело таинственные струны его памяти — давно забытые картины, смутные образы, манящие видения прошлого. Малбри-стрит расположена почти в самом центре Лондона, в нескольких минутах ходьбы от Пикадилли, но здесь было так спокойно и тихо, как если бы эта улица находилась где-то в отдаленном уголке страны, в маленьком городке.
  Здесь было целых четыре небольших второразрядных бара с вывесками у входной двери. Еще издали я легко мог прочесть на одной из вывесок «Пучок перьев».
  Разумеется, я далек был от того, чтобы испытывать радость по поводу приближения к цели моих розысков.
  Чувство беспокойства не только не оставляло меня, но, наоборот, заметно возрастало. В бар «Пучок перьев», расположенный между двумя небольшими домиками, вели пять каменных ступенек. Бар был очень мал. За столиками сидели с полдюжины каких-то людей.
  Молодой человек с черными волосами и тонким бледным лицом сидел за столиком у окна и, видимо, решал какой-то кроссворд. Его костюм был модным и щеголеватым. «Анютины глазки», — подумал я о нем.
  Угрюмого вида мужчина, сидевший за другим столиком, лениво потягивал маленькими глотками пиво.
  Довольно привлекательной наружности блондинка, наряд которой был слишком тугим и коротким, разместилась на высоком стуле, выставляя напоказ превышающую дозволенную стандартом часть своих ног. Она была совсем пьяна и казалась счастливой в связи с этим.
  В противоположной от «Анютиных глазок» стороне сидел мужчина в костюме из голубого сукна со значком торгового флота на отвороте пиджака.
  За ближайшим от входа столиком два джентльмена вели оживленную беседу о скачках.
  Но Сэмми в баре не было.
  Из внутренней двери в помещение бара вошла улыбающаяся женщина и вопросительно взглянула на меня.
  Я уселся за столик и попросил ее принести кружку пива. Когда она принесла мой заказ, я любезно спросил:
  — Не смогли бы вы оказать мне услугу?
  — С удовольствием.
  — Я надеялся встретить здесь своего друга. Его имя Кэрью. Сэмми Кэрью.
  — Я не знаю такого.
  — Он высок, хорош собой, светловолосый, у него довольно тонкое лицо. Я думаю, что вы обязательно должны были видеть его. Возможно, он оставил и записку для меня…
  Она покачала головой, подумала и сказала:
  — Мне припоминается один посетитель, похожий на ваше описание. Возможно, это и есть ваш друг. Как будто, если мне память не изменяет, я его видела вчера. Сегодня же он здесь не был.
  — Благодарю вас.
  Я был в полном разочаровании.
  Покончив с пивом, я двинулся к выходу. Я был уже в дверях, когда «Анютины глазки» обратились ко мне:
  — Простите, но мне кажется, что я мог бы помочь вам. Ваш друг был здесь около часа назад.
  Его высокий и тонкий фальцет звонко прозвучал в баре.
  — Да, — подтвердила женщина, подававшая мне пиво. — Возможно, что он и мог быть в это время. Я была наверху и не могла его видеть.
  Затем, повернувшись к «Анютиным глазкам», она спросила:
  — Не оставил ли он какой-нибудь записки?
  — Не думаю. Он ушел с Джаниной.
  Улыбаясь я подошел к женоподобному молодому человеку:
  — Я вам очень обязан, к сожалению, я не думаю, что вы знаете, куда отправился мистер Кэрью с Джаниной.
  Он цинично улыбнулся.
  — Да, но я могу догадываться.
  — А именно?
  — Полагаю, что они отправились на квартиру Джанины.
  — Превосходно! А где-находится квартира Джанины?
  — Я думал, что это всякий знает, — рассмеялся он.
  — Во всяком случае, не я.
  — О, вы легко найдете. Идите до конца Малбри-стрит и поверните направо. Там будет площадь, которая называется Дези-плэйс. Пройдите через нее, по ту сторону попадете на маленькую уличку Берити-стрит.
  При этом он почему-то хихикнул, а затем продолжал:
  — Это очень приятная улица: старые дома, клумбы и все такое. Джанина живет в номере 16, кажется.
  — Очень вам благодарен, — сказал я.
  — Рад вам помочь.
  — Не хотите ли чего-нибудь выпить? — предложил я.
  — Это очень мило с вашей стороны. Но только я имею склонность к тому, что дорого стоит. Мне нравится бренди с содовой.
  — У вас превосходный вкус. Я с удовольствием выпью с вами.
  Я заказал два бренди и содовую. Когда он брал стакан, я заметил, что он носит на мизинце левой руки кольце с печатью. Но кольцо было повернуто так, что печать оказывалась внутри, а снаружи был виден только золотой обруч. Этот обруч был плоским, и на нем была такая отметка, как будто кто-то пробовал надпилить его.
  — Бренди исключительное. Весьма благодарен вам за угощение, — сказал он, приятно улыбаясь.
  Мы допили содержимое стаканов. И, пожелав ему спокойной ночи, я вышел из бара.
  Солнце уже зашло за горизонт, и окружающая обстановка показалась мне странно гнетущей, давящей.
  Я начал думать о Сэмми. Это был своеобразный тип. Никогда нельзя было быть уверенным в его действиях, поступках, намерениях. Его действия и мысли как бы скользили по касательной к деловому кругу. Он обычно утверждал, что именно это и было его методом, кажущимся со стороны проявлением нерасторопности. Быть может, это и было так, но в данном случае я склонен был считать, что он зря вынуждает меня вертеться вокруг да около. Во имя чего, черт возьми! Он ведь превосходно знал о том, что именно сказал Старик! И тем не менее он преспокойно забавляется с Джаниной в то время, как я даже не знаю, в каком направлении я должен действовать. Странно… даже для метода Сэмми это чересчур.
  Берити-стрит представляла собой узкую, чистенькую, слегка изогнутую улицу, окруженную старомодными домами, построенными не менее 60-70 лет назад.
  Аккуратненький домик за номером 16 был трехэтажный, кирпичный, с цветочными ящиками, пристроенными под окнами верхних этажей.
  Поднявшись по ступенькам, я взглянул на три звонковые кнопки, расположенные справа от входных дверей. Под каждой кнопкой в прибитой к стене металлической рамке была помещена визитная карточка. На средней карточке значилось:
  «Джанина, 16 Берити-стрит».
  Я нажал кнопку звонка и подождал. Вскоре послышался щелчок, и наружная дверь чуть приоткрылась. Она была открыта специальным механизмом с первого этажа.
  Я толкнул дверь и поднялся по лестнице. На лестничной площадке прислонившись к косяку двери и одновременно слегка касаясь перил лестницы, стояла женщина, разглядывая меня сверху.
  Наверное ни одна богиня не произвела на смертного такого впечатления, какое эта красавица произвела на меня. Белокурые волосы вольно падали на ее стройные плечи, фиолетовые глаза были огромными, а тонкий шелк халатика подчеркивал все прелести фигуры.
  «Черт возьми! — подумал я, — Сэмми не лишен вкуса».
  — Добрый вечер, — сказал я.
  Она ответила мне легким поклоном головы.
  — Я разыскиваю моего друга Сэмми Кэрью, мне сообщили, что он, возможно, у вас.
  Она молча взглянула на меня. Ее грустные глаза потемнели, будто что-то причинило ей боль. Наконец она сказала:
  — Сэмми Кэрью был вашим другом?
  — Да, это так. Но что вы подразумеваете под словом «был»?
  Она повернулась к двери и сделала шаг к ней. При этом из-под слегка распахнувшегося халата выглянула восхитительная ножка, обтянутая шелковым чулком. Я, разумеется, видел немало красивых ножек. Но, пожалуй, эти превосходили все виданные мной до сих пор.
  Кажется, я начинал интересоваться ею всерьез.
  Сделав приглашающий жест рукой, она сказала:
  — Вам лучше было бы зайти, — ее низкий голос был очень мягкий и звучный.
  Я последовал за ней и остановился на пороге, держа свою шляпу в руке и оглядывая помещение.
  Комната была большая и просторная, с высокими окнами. Обстановка свидетельствовала о тонком вкусе. На бледно-желтого цвета стенах висели две картины фламандских мастеров. В нескольких вазах стояли роскошные цветы. Эти цветы заставили меня подумать о том, где она могла добыть такие и в таком количестве в июле 1944 года? Но я тут же пришел к заключению, что кто-то вложил в эти цветы весьма приличную сумму денег, и что Джанина была вполне достойна их. В конце концов, если мужчина в достаточной степени влюблен в женщину, то он, безусловно, достанет цветы когда угодно, сколько угодно и где угодно. А Джанина была такого рода женщиной, что 99 мужчин из 100 могли бы влюбиться в нее до полной потери представления о стоимости цветов, а сотый, невлюбившийся, оказался бы, несомненно, слепым или, по крайней мере, полным идиотом.
  Она стояла посреди комнаты и смотрела на меня, как будто не решалась заговорить.
  — Если Сэмми Кэрью был вашим близким другом, то мне нечем вас обрадовать, — заговорила она наконец. — Вам будет лучше присесть, если хотите сигарету, то они на маленьком столике в коробке.
  — Благодарю вас, — сказал я, усевшись за маленький столик, вынул из коробки сигарету и закурил.
  Это были превосходные турецкие сигареты, ароматные и дорогие.
  Я курил и ждал, когда она вновь заговорит.
  — Вы не принадлежите к категории весьма любопытных людей, не так ли? Вы не кажетесь взволнованным и жаждущим узнать все о Сэмми Кэрью. Правда?
  Я пожал плечами.
  — Я не совсем понимаю вас, Джанина. Мне действительно необходимо сейчас услышать все о нем. Но я достаточно терпелив.
  — Я ведь не говорила вам, что вы можете называть меня Джаниной.
  — Но я совсем не думал над тем, как вас называть. На визитной карточке внизу стоит имя Джанина. Полагаю, что если вы не хотите, чтобы вас так называли, то вы должны на визитке написать свое настоящее имя.
  Она ничего не ответила на это, а, грациозно повернувшись, подошла к дивану и уселась поудобнее.
  При этом вновь на мгновение показалась очаровательная ножка, но я тут же убедился в том, что это произошло неумышленно. В этот момент ей было, по-видимому, абсолютно безразлично, какое впечатление она производит. Впрочем, я все же подумал, что Джанина зря растрачивает свое время на Берити-стрит, так как в качестве натурщицы она могла бы иметь уйму денег.
  Джанина поднялась, подошла к столику, взяла сигарету, закурила ее от зажигалки, оказавшейся в кармане ее халата, и вновь уселась на прежнее место.
  На этот раз она обратила внимание на то, что ее ноги видны мне и я ими любуюсь. Она тотчас же спокойно прикрыла их полами своего халата.
  — Кэрью приходил сюда сегодня, — проговорила она.
  — В котором часу?
  — Это было ранним утром. Думаю, что около четырех часов. Но я не уверена во времени. Здесь он пробыл около часа.
  Я молчал и вопросительно смотрел на нее.
  — Затем он ушел. Когда он покидал этот дом, полисмен военного резерва видел его. Кэрью прошел по улице, повернул на Фела-стрит и начал пересекать площадь, на которой ведутся дорожные работы, поэтому она вся изрыта. Так вот, в тот момент, когда Кэрью переходил площадь, туда упала авиабомба. И грузовик, принадлежавший дорожно-восстановительной организации сорвался с места, и Кэрью оказался под грузовиком. Когда полисмен подбежал к нему, он был уже мертв.
  Она замолчала.
  — И это все? — спросил я.
  — Да.
  — А как вы узнали об этом?
  — Полисмен полагал, что я являюсь родственницей Кэрью, и потому зашел ко мне и рассказал все то, что видел.
  — Выходит, что он был убит грузовиком, налетевшим на него?
  Она пожала плечами.
  — Кто знает? Полисмен утверждает, что он был мертв уже до того, как грузовик ударил его. Взрыв авиабомбы должен был убить его. Так полагает полисмен.
  — Этого полисмена вы знаете?
  — До этого дня я никогда его не видела. — Я поднялся.
  — Весьма признателен вам. Не смею вас больше затруднять. Полагаю, он в местном морге?
  — Не знаю, но, вероятно, там.— Я взял шляпу.
  — Да, утешительного мало. Трагедия неожиданная. Думаю, что Сэмми был и вашим другом?
  Она поднялась с дивана, взглянула на меня, поджав губы, и произнесла что-то неопределенное. Я направился к двери.
  — Благодарю за сигарету, Джанина. Надеюсь, мы еще встретимся.
  Дым сигареты, которую она держала в левой руке, образовывал замысловатую спираль.
  — Хорошо, — сказала она медленно, — если хотите. Думаю, что хотите. — Я улыбнулся.
  — Вы так уверены в себе?
  — Если не все, то, по крайней мере, большинство мужчин, подобных вам, запоминает мой адрес.
  — Что же вы подразумеваете под «мужчинами, подобными мне»?
  Она сделала нетерпеливое движение левой рукой, отчего дымовая спираль сломалась.
  — По этому вопросу мы втянемся в длинную дискуссию, а я очень устала. До свидания.
  Я вновь улыбнулся ей, и, пожелав спокойной ночи, спустился вниз по лестнице, закрыл за собой входную дверь и отправился на Фела-стрит.
  Первые ощущения этого дня меня не обманули. Дела складывались весьма скверно.
  Я взглянул на часы. Было 8.30. Я прошел Берити-стрит, вышел на площадь и сразу же увидел место падения авиабомбы, которое успели огородить. Через площадь прокладывали рельсы, и восстановительная группа была за работой.
  Я подошел к одному из работавших и осведомился, где находится ближайший полицейский пост. Он дал мне адрес, и я отправился туда.
  Дежурный сержант оказался симпатичным малым и в момент моего прихода оказался ничем особенно не занятым.
  — Мой родственник, кузен по имени Кэрью был убит сегодня утром авиабомбой на площади у Берити-стрит, — сказал я. — Полагаю, что мне следовало бы произвести идентификацию.
  — Минутку посидите, сейчас все выясню.
  Сержант вышел, а я, усевшись у стола, закурил. Вскоре он вернулся и сообщил:
  — Все верно. Полисмен видел его выходящим из дома на Берити-стрит и видел, как он пересекал площадь в тот момент, когда упала авиабомба, а через площадь прямо на него ехала грузовая машина. Он мог быть убит или бомбой, или грузовиком. Если вы хотите взглянуть на него, то он в морге. Это здесь недалеко. Кстати, могу ли я узнать ваше имя и адрес?
  Я подал ему свою визитную карточку.
  — Все сказанное вами видел ваш полисмен? — спросил я.
  — Нет, он узнал об этом со слов некоего очевидца, кажется, полисмена Военного резерва.
  — Благодарю вас.
  Мы отправились в морг.
  Да, это был Сэмми. Его лицо оказалось неповрежденным, и выглядел он, пожалуй, лучше, чем во время недавней пьянки. Глядя на него, я вспоминал минувшие дни, те дни, когда Сэмми попадал в чрезвычайно опасные переделки, и подумал, что такому парню закончить жизнь от случайной авиабомбы мистера Гитлера — довольно-таки глупая штука. Но от авиабомбы ли?
  С разрешения сержанта я сдернул простыню, прикрывавшую убитого, и быстро, но внимательно осмотрел его.
  Сержант поднял на меня удивленные глаза.
  — Полагаю, — сказал я, — что при нем были какие-либо вещи?
  — Кое-что. Но вы так бы и спросили, а то осматриваете его так, как будто бы доктор или следователь. Однако это он или нет?
  — Да, это Кэрью. У меня нет никаких сомнений.
  — Вы единственный его родственник или есть еще кто-нибудь?
  — Существует еще тетя, но я не хотел бы ее беспокоить, пока сам не удостоверюсь в случившемся. Я сам сообщу ей об этом.
  — Хорошо. Теперь я вам покажу вещи, которые были найдены при нем. Прежде всего, очень странным является тот факт, что он имел при себе целых два удостоверения личности, и, по-видимому, оба подлинных. Одно из них на имя Кэрью, а второе на другое имя. Думаю, что вы вряд ли что-либо знаете об этом?
  — Вы правы. Я абсолютно ничего не знаю об этом.
  Сержант подошел к столу, открыл ящик и вытащил узелок, сделанный из шелкового носового платка. Я сразу узнал этот платок из цветного китайского шелка, который давно уже был у Сэмми.
  Сержант развязал платок. В нем находилось несколько монет, разорванная карманная книжечка, скрученная булавка от галстука и автоматический «кольт» тридцать восьмого калибра.
  — Удивляюсь, — сказал сержант, — зачем он носил револьвер.
  — Ни малейшего представления не имею об этом, — пожал я плечами. — Правда, Кэрью относился к тому типу людей, которые носят пистолет ради собственного удовольствия.
  Я взял револьвер и быстро осмотрел его.
  — Меня тоже удивляет, — сказал я, — зачем некоторые люди таскают с собой автоматические пистолеты? Возможно, просто привычка. Кэрью ведь служил в армии.
  Сержант кивнул головой, завернул вновь все вещи в шелковый платок и положил в стол.
  — Вы были очень добры, — сказал я. — Теперь я уйду и сообщу печальное известие тете. Думаю, что она сама придет сюда.
  — Разумеется, если, конечно, ей это не будет трудно.
  Я попрощался и направился вдоль улицы в поисках какого-либо бара. Там я заказал приличную порцию виски с содовой.
  Медленно осушая стакан, я принялся размышлять над тем, что следовало бы предпринять. Обстановка выглядела довольно мрачно и имела явную тенденцию ухудшиться и стать весьма затруднительной. Может быть, попробовать связаться со Стариком? Но он скорее всего поспешит выразить крайнее неудовольствие. Он привык иметь дело с людьми, которые сами решают сложные задачи, самостоятельно ищут и находят выход из запутанных положений и обстоятельств, сами принимают смелые решения и сами же за них отвечают. Все это, конечно, правильно, но в этом деле и в данной обстановке я ведь вообще ничего не выполняю, да и не в состоянии ничего осмысленно сделать. По сути, я решаю уравнение со многими неизвестными. Нет, это не годится.
  Я выпил еще порцию виски с содовой, вышел на улицу и, найдя автомат, позвонил Старику.
  В трубке тотчас же послышался его выразительный, как никогда едко-кислый голос.
  — Меня кое-что беспокоит, — сказал в после приветствия. — Мне нужно повидать вас и поговорить.
  — Ради бога, о чем это вы задумали говорить со мной? До сих пор я считал вас вполне самостоятельным человеком, и такую же репутацию вы имели и у других людей. В чем дело? Вы не видели Кэрью?
  — Нет, теперь у меня не будет случая увидеть его. — Наступила пауза. Затем вновь раздался резкий голос:
  — Ясно. Через пятнадцать минут буду в Хаф Мун, Бретон-стрит. Там есть небольшой приватный бар позади.
  — Хорошо, — сказал я и повесил трубку.
  Чтобы дойти до Бретон-стрит мне понадобилось чуть меньше 15 минут.
  Я вошел в Хаф Мун, прошел через бар-салон в приватное отделение, находившееся по другую сторону, взял в буфете выпивку и с ней направился к угловому столику, за которым уже сидел Старик с большим бокалом портвейна перед собой. Морщины на его лице залегли еще глубже, но в остальном он по-прежнему выглядел бодрым и крепким. Последний раз я видел его два года тому назад, и за это время он почти не изменился и был еще полон сил и энергии.
  — Садитесь, — сказал он. — Что значит вся эта бессмыслица относительно Кэрью?
  — Сейчас объясню. После вчерашнего телефонного разговора с вами я позвонил Сэмми. Оказалось, что он собирается на вечеринку с какой-то компанией, и предлагает мне встретиться там. Я отправился по указанному адресу.
  — Что за компания?
  — Самая обычная: привлекательные женщины и более чем достаточно выпивки.
  — Вы имели случай поговорить с ним?
  — Для этого я и явился туда. Два раза я пытался отозвать его в сторону, но он явно избегал прямых контактов со мной.
  — Вероятно, он не желал говорить с вами именно в том месте. Возможно, он чего-то опасался?
  Я пожал плечами.
  Старик взглянул на меня. Его глаза выглядели немного усталыми.
  — Да, очевидно он был чем-то встревожен. Но что же случилось потом?
  — После того, как я убедился, что к делу приступить невозможно, я тоже решил выпить. Поздно ночью я ушел домой и проснулся сегодня перед вечером. В своем кармане я обнаружил его адрес, написанный на клочке бумаги. Я отправился к нему. Дома я его не застал, но в его комнате все выглядело так, как будто он оставил ее в большой спешке. Я внимательно осмотрел все в надежде найти какое-либо предупреждение, какую-либо наводящую нить и, как мне кажется, нашел. Этой нитью оказалась кучка лебяжьих перьев в коробочке, стоявшей на подносе на туалетном столике. Там была женщина, хозяйка квартиры, довольно миловидная. Она подсказала мне, что его можно найти в баре «Пучок перьев». В баре его не оказалось, но там мне дали адрес одной женщины, у которой он мог быть. Действительно, он был у нее, но ушел, по-видимому, сегодня рано утром, примерно на рассвете.
  — Странно. Ну а дальше?
  — Кое-кто видел его выходящим из квартиры этой женщины. Видели, как он вышел на площадь и пошел через нее. В этот момент на площадь упала авиабомба, да еще грузовик дорожно-восстановительной партии накрыл его. Это был его конец.
  При этом сообщении старик даже бровью не повел. Он только спросил:
  — Вы его видели?
  — Да, я только что из морга. Несомненно это он. — Старик вздохнул.
  — Это очень усложняет дело. Худшее состоит в том, что я не знаю, чем именно был занят Сэмми. Кем он был направлен сюда, вы знаете. Он связался со мной два дня тому назад и сообщил, что работает над одним деликатным делом, потом осведомился о вашем прибытии сюда. Я сказал, что вы должны быть завтра, то есть фактически вчера. Сэмми попросил, чтобы вы сразу же связались с ним, так как вы должны были работать совместно. Он не выразил желания немедля войти в прямой контакт со мной, сказав, что в данный момент не может терять ни одной минуты, чтобы объяснить суть операции. Вот и все. И теперь вы знаете столько же, сколько и я.
  — Так, — сказал я, — все это выглядит довольно странно. Никто ничего не знает, кроме Сэмми, а он убит.
  Старик долил вино, подошел к стойке и вернулся с двумя полными стаканами.
  Поставив на стол передо мной виски, он снова уселся напротив.
  — Чтобы следовало предпринять, по-вашему? — спросил я.
  Он взглянул на меня и улыбнулся.
  — Думаю, здесь имеются два пути, по которым можно было бы пойти.
  — Один из них — закрыть дело?
  — Да, мы можем вычеркнуть Сэмми и позволить событиям идти своим чередом. Пытаться выяснить что-либо у тех, кто направил сюда Сэмми, — дело бесполезное. Насколько понимаю, Сэмми нащупал нить какого-то деликатного дела и попросил прислать в помощь вас. Но в чем именно состоит это дело, и за что цепляется найденная им ниточка, ни я, ни кто-либо другой, полагаю, не знает. Сэмми собирался вас первого посвятить в суть, но не успел. Мы у пустого места и много сделать не можем. Но есть и другой путь.
  — Я заранее решительно склоняюсь к нему.
  — Вы хотите поймать эту ниточку, теперь никому неведомую?
  — Совершенно верно. Попытаться собрать все кусочки, обрывки и посмотреть, что можно сделать.
  — Вы с ним были довольно дружны, не так ли?
  — Да, это верно. Но не только это вынуждает меня решительно поддержать второй путь. Сэмми — человек дела, он имел большой опыт, и пустяками не стал бы заниматься, поэтому надо попытаться собрать все доступные концы этого дела и сложить их вместе, ведь вреда-то от этого не будет. Попробовать обязательно нужно.
  Старик оскалил зубы в одобрительной улыбке.
  — В конечном счете, вы неплохой парень, — сказал он. — Правда, у вас имеется некоторый избыток самомнения и фантазерства, но все же парень вы неплохой. Всегда, по крайней мере, в большинстве случаев, вы делаете максимум возможного. Итак, вы уверены в важности этого дела?
  — Безусловно. Значимость его подчеркнута тем фактом, что Сэмми не был убит ни авиабомбой, ни грузовиком.
  — То есть?
  — Он был убит кем-то еще. — Старик поднял брови.
  — Вы так думаете? — медленно спросил он.
  — Не думаю, а знаю. Это было именно так.
  — Да… — задумчиво произнес он. — Что ж, в таком случае дело это выглядит несколько иначе.
  Заказав новую порцию питья, мы еще некоторое время обсуждали возможные варианты начала расследования загадочного убийства Сэмми Кэрью, работавшего со мной по специальным заданиям сугубо секретного характера. Старик не выдвигал каких-либо возражений против начала расследования, а, напротив, одобрил мой план и обещал мне свое содействие.
  Пожелав ему спокойной ночи, я вышел на улицу.
  Я шел в направлении Берити-стрит, и желание разобраться во всем все больше овладело мной.
  Итак, Сэмми шел по какому-то следу, известному только ему. Прошедшей ночью он собирался ввести меня в курс дела, но не сделал этого. Почему? Разумеется, только потому, что кто-то неустанно вел за ним наблюдение, и он знал об этом.
  Теперь Сэмми уже ничего не скажет. Мне самому предстоит теперь найти ответ на все вопросы, и очень хорошо, что Старик отнесся благосклонно к моему решению. С этой стороны не будет не только помех, но, наоборот, он сможет оказать весьма существенную помощь. Хотя бы в предоставлении мне необходимого времени для поисков никому не известной ниточки. Это дело явно нелегкое, и, тем не менее, взяться за него следует. Кто-то сказал, что «если сомневаешься — не делай». Это не очень мудро. Если сомневаться и ничего не делать, то ничего и не сделается. В таких случаях надо следовать за своим носом: нюх определенно приведет в конце концов к чему-либо нужному.
  Я не заметил, как дошел до квартиры Джанины и нажал на кнопку звонка.
  Дверной механизм щелкнул, дверь открылась, и я поднялся наверх.
  Джанина стояла на верхней площадке, и встретила меня внимательным и вопросительным взглядом.
  — Хелло, Джанина!
  Ответ на мое приветствие был не очень вежлив:
  — Так. Что еще понадобилось? — Я улыбнулся ей.
  — Тон ваш не слишком приветлив. Возможно, виной тому служит моя настойчивость?
  — Настойчивость?
  — Или вы хотите назвать ее назойливость?
  — Не знаю, но прошу вас сказать мне прямо: вы хотите мне что-либо сообщить или, наоборот, хотите меня о чем-то спросить?
  Она не предложила мне войти в комнату, и мы продолжали разговор, стоя на лестничной площадке.
  — Вы абсолютно правы относительно Кэрью. Я был в морге и осмотрел его. Он выглядит довольно прилично. Его лицо совсем не затронуто.
  — Да? А остальная часть тела?
  — Она выглядит не так хорошо. Кэрью попал в основательную переделку.
  — Очень жаль. И что же?
  — Я хотел бы у вас кое-что уточнить.
  — А именно?
  — Тот полисмен, который пришел к вам в дом и сообщил о гибели Сэмми, что, собственно, вам сказал? Он сам, своими глазами видел Сэмми покидающим ваш дом, или его уход видели другие?
  — Для чего вам это? — спросила Джанина после долгой паузы.
  — Видите ли, Джанина, я являюсь одним из тех людей, которые сами любят задавать вопросы. Нет сомнений в том, что в свое время вы узнаете все, а пока скажите то, что мне нужно знать. Сказал ли полисмен, что он лично видел Сэмми выходящего из вашего дома?
  — Я не могу точно припомнить, что и как именно он сказал. Зачем это мне? Вы сами должны понимать, что не существует таких причин, по которым я могла бы быть особенно заинтересована в вашем друге Кэрью.
  — Разве? Что ж, он был просто… просто очередным посетителем?
  Она слегка покраснела.
  — Что вы подразумеваете под этим?
  — То, что вы сами пожелаете. Хорошо. Итак, вы не были особенно заинтересованы в Кэрью. Но все же попробуйте припомнить слова полисмена.
  — В этом я уж совсем не заинтересована. — Ее тон приобрел нагловатый оттенок.
  — Не ошибаетесь ли вы?
  — Это мое личное дело: желать или не желать припоминать не интересующие меня подробности.
  — И, тем не менее, вы вспомните, — сказал я, взглянув на нее.
  Она закурила сигарету, которая была в ее руке, и глубоко затянулась.
  — Я не думаю, что полисмен сказал, что он сам видел Сэмми выходящим из дома. Я думаю, что он сказал, что Сэмми был замечен каким-то другим джентльменом, который и видел, как Сэмми был убит взрывом авиабомбы на площади.
  Все это Джанина проговорила медленно, как бы силясь припомнить все эти подробности.
  — Благодарю вас, Джанина. Это именно то, что мне хотелось бы знать.
  — Хорошо! Я вам сообщила. Теперь и я хочу задать вам вопросы.
  — Если смогу, то с удовольствием на них отвечу.
  — Почему вы сказали, что Кэрью, быть может, был «очередным посетителем»? Как могло это прийти вам в голову?
  — Не знаю, но через минуту, возможно, я буду в состоянии ответить вам.
  — Не понимаю.
  — Сейчас, надеюсь, поймете. Скажите, не знакомы ли вы с молодым человеком, который имеет обыкновение пудрить лицо и выглядит подобно карандашу для губ? Он довольно высок, его лицо тонкое и белое, волосы черные и гладкие. Знаете такого?
  — Не могу припомнить.
  — Не очень давно он мне сообщил, что этим вечером видел вас с Кэрью в баре «Пучок перьев» и видел, как вы вместе ушли оттуда.
  — Чепуха какая-то.
  — Разумеется, все это невозможно, так как Кэрью был уже задолго до этого убит. Но постарайтесь припомнить этого молодого человека. Видели ли вы его когда-либо там, в баре, или в каком-то ином месте?
  — Никого похожего не помню, но, во всяком случае, он бессовестный лгун. Этим вечером я даже близко не подходила к бару «Пучок перьев».
  — Хорошо. Вы хотите, чтобы я верил вам? Но я вам скажу следующее. Когда я его спросил, не знает ли он вашего адреса, он ответил, что любой человек знает адрес Джанины. Как вы думаете, что он имел в виду и почему сам безошибочно указал ваш адрес?
  — Понятия не имею. Что-то все это уж чересчур странно.
  — Возможно. Благодарю вас, Джанина, и до свидания.
  Ее мягкий голос сделался чуточку тверже.
  — Что все это значит? Кто вы? Что, собственно, пытаетесь выяснить?
  — К сожалению, в настоящий момент я и сам не знаю этого точно.
  Я махнул ей рукой на прощание и добавил:
  — Не делайте, Джанина, ничего такого, услышать о чем мне не понравилось бы.
  Я начал спускаться по лестнице. Когда я был уже на полпути, она вдруг произнесла усталым и злым голосом :
  — Идите вы к дьяволу, мистер «Кто бы вы ни были»!
  В ее голосе было нечто, что заинтриговало меня. Мне понравилась ее грубая выходка, и я задумался над тем, увижу ли я ее в недалеком будущем и при каких обстоятельствах это может случиться.
  Я направился домой, где прежде всего хорошенько смочил горло виски с содовой, а затем, устроившись поудобнее на диване в своей прохладной комнате, принялся спокойно обдумывать все случившееся.
  Несомненно, Сэмми втянул меня в весьма запутанную и чертовски сложную историю, но я должен был простить ему это, и не только потому, что он был убит, а и потому, что всякий прощал Сэмми все, что он делал. Такой уж он был человек. И все же я немного злился на него.
  Я походил по комнате и затем, раскрыв один из своих саквояжей, вытащил из него автоматический «маузер». Неплохая штучка! 38 калибр и с глушителем. Совершенно бесшумный.
  Я повертел револьвер в руках, осмотрел и сунул его во внутренний карман, пришитый под левой рукой.
  Выйдя на улицу, я некоторое время медленно брел по опустевшим тротуарам, надеясь, что небо ниспошлет мне какую-нибудь разумную мысль. Однако этого не случилось.
  Ночь была темная и душная. Такая ночь не освежает, а угнетает своей непроницаемостью и горячим дыханием.
  Спустя некоторое время я взял направление на Малбри-стрит, и вскоре предо мной показался знакомый мне уже бар «Пучок перьев».
  Я заглянул через окно внутрь. Бар был полон посетителей, но я почти сразу же отыскал глазами молодого человека с белым лицом и черными волосами, который все еще сидел в одном из углов бара и, казалось, все еще был занят решением кроссворда.
  Я взглянул на часы, было без двадцати одиннадцать. Я отошел от бара и стал прогуливаться неподалеку.
  Рядом с баром я заметил небольшой темный переулочек, свернув в который увидел в полусвете фонарей Малбри-стрит два-три пустых домика с объявлениями на дверях: «Сдается».
  Переулок был совершенно безлюден и тих.
  Подойдя к ближайшему пустому домику, я вынул свои «универсальные ключи» и, повозившись с минуту, открыл входную дверь.
  Войдя внутрь и прикрыв за собой дверь, я принялся за беглый осмотр внутренних помещений при свете своего фонарика.
  От входной двери до самого конца боковой стены домика тянулся длинный коридор. Я прошел по нему, поочередно заглядывая в двери. Последняя дверь вела в подвальное помещение. По довольно крутой лестнице я спустился в этот подвал и осмотрел его. Кроме довольно просторного помещения, там имелось еще нечто вроде чулана без окон. На полу этого чулана валялся упаковочный ящик с отломанной крышкой. Подвальное помещение было грязно, неубрано и пусто.
  Я поднялся наверх и вышел на улицу, прикрыв за собой дверь, но, не заперев ее.
  Некоторое время я разгуливал по Малбри-стрит, поглядывая на часы.
  Без трех минут 11 публика начала расходиться из бара.
  Подойдя на достаточно близкое расстояние к входной двери «Пучка перьев», я стал внимательно следить за покидавшими его посетителями.
  Ровно в одиннадцать вышел и мой знакомый молодой человек. Сложенная газета была зажата у него под мышкой. С минуту он стоял на мостовой, зачесывая назад свои гладкие волосы, и, казалось, раздумывал, куда ему направиться. Затем он повернулся и медленно двинулся по улице, которая успела вновь стать почти безлюдной.
  Я следовал за ним.
  Когда до переулка оставалось ярдов 15—20, я приблизился к нему сзади.
  Услыхав мои шаги, он оглянулся и, узнав меня, криво усмехнулся.
  — Надеюсь, вы разыскали Джанину?
  — Да, благодарю вас. Вы сейчас ничем особенно не заняты?
  — Иду на свидание. Но, может быть, вам еще что-нибудь нужно от меня?
  Он разговаривал со мной не останавливаясь, поворачивая ко мне голову через плечо. Выражение его лица было откровенно наглым и насмешливым.
  Я сунул руку себе под пиджак, вытащил «маузер» и толкнул слегка стволом в левый бок этого типа.
  Он, казалось, не был испуган и даже не особенно удивился, таким оборотом событий. Бросив косой взгляд на «маузер», он прошипел:
  — Очень хорошо.
  В его шипении явственно чувствовалась плохо скрытая угроза.
  Я показал ему рукой путь в переулок, и мы направились к моему пустому домику.
  Подталкивая дулом револьвера, я заставил его войти в дом, закрыл за собой дверь и указал дорогу в подвальное помещение. Освещая путь своим начинавшим затухать фонариком, завел его в чулан и подтолкнул к упаковочному ящику.
  — Садитесь здесь. Мне нужно поговорить с вами.
  Я присел напротив него на груду кирпичей, лежавших на полу, и погасил свой фонарик. Батарейка, по-видимому, почти окончательно истощилась, а немного света мне еще должно понадобиться. Это я знал наверное.
  — И прошу вас не двигаться, — продолжал я. — Слух у меня достаточно хорош.
  Тип молчал.
  — Итак, начнем. Когда вы видели Кэрью в последний раз?
  Я слышал, как он вздохнул.
  — Не знаю, о чем вы говорите, но вы начинаете мне надоедать.
  — В разговоре со мной вам придется запастись адским терпением.
  — Вы думаете?
  — Не думаю, а знаю. Итак, ублюдок, собираетесь вы говорить или нет?
  — С таким?..
  Здесь он выразился довольно некрасиво по отношению ко мне.
  — Хорошо, — сказал я. — В таком случае говорить буду я. Слушайте внимательно.
  — Предлагаю прекратить этот бесполезный разговор.
  — Может быть, прежде чем выслушать меня, вы предпочитаете потерять несколько зубов?
  Тип промолчал.
  — Так вот, — продолжал я. — Вы знали, что сегодня рано утром Кэрью направился к Джанине. Вы были весьма заинтересованы этим. Вы последовали за ним и болтались возле дома Джанины, поджидая выхода Кэрью. Когда через некоторое время Кэрью покинул дом, вы прошли вслед за ним по Берити-стрит и затем наблюдали, как он пересекает площадь. Вдруг вы услышали свист, а затем шум падения авиабомбы. Возможно, в этот момент вы стояли в некотором отдалении в каком-либо подъезде. Бомба взорвалась и убила Кэрью. Вы заметили полисмена, приближающегося к площади, и сообщили ему все виденное вами. Полисмен направился к Джанине по указанному вами адресу и рассказал ей о случившемся. Я вас спрашиваю, так это или не так?
  — Да. Это было именно так.
  Голос типа напоминал шипение змеи.
  — Вы вшивый лгун! Кэрью был мертв задолго до того, как был подтащен под разбитый авиабомбой грузовик на площади! Этот грузовик стоял там со вчерашнего вечера и случайно оказался разбитым взрывом авиабомбы. Вы и ваши друзья уже убитым подтащили Кэрью под искореженный грузовик, взвалили на него тяжелые части машины. Все вы полагали, что бомба будет сочтена за причину его гибели и что вряд ли кому придет в голову искать на его измятом теле следы пулевых ранений. Да и вообще эти следы можно было приписать при невнимательном осмотре ударам железных частей якобы наскочившей на него машины.
  Впотьмах я слышал, как тип перевел дыхание.
  — Правилом Сэмми Кэрью было всегда иметь полный комплект снаряжения своего автоматического револьвера. Когда же я этим вечером был в морге, то оказалось, что в его револьвере отсутствовало два патрона. Следовательно, где-то он вынужден был их израсходовать. Я найду, где именно. Так. Дальше. После убийства вы перетащили его к раскопанному месту, где ведутся восстановительные работы на площади. Это как раз против садика. В такой ранний час место было совершенно безлюдно. Возможно, вы и ваши друзья намеревались закопать убитого там. Но здесь вам повезло. На площадь упала бомба и разбила машину. Под нее вы и подтащили убитого. Вот так. Что вы на это скажете?
  Он деланно засмеялся и сказал:
  — Человека го имени Кэрью я никогда не видел.
  — Несколько часов тому назад вы утверждали нечто обратное.
  — И что же с того?
  — У вас мозги есть? Вы думаете что-нибудь?
  — Думаю, что вы сумасшедший.
  — Возможно, но это к делу не относится. А дело заключается в том, что я задаю вам вопросы, на которые вы должны четко и ясно отвечать. Вы же своим поведением наводите меня на мысль о том, что возиться с такими ублюдками, как вы, затея совершенно бесполезная.
  — Давно бы так. Ну, пора заканчивать болтовню.
  — Согласен. Такая падаль, как вы, порой даже забывает быть немножко сообразительной.
  — Как сказать… — еле слышно прошипел он, и в ту же секунду я услышал едва заметный щелчок, который мне приходилось слышать и прежде не один раз. Это был звук открываемого ножа с длинным лезвием.
  Я нажал на кнопку фонарика, и в его слабом, неверном свете на какой-то миг мелькнуло лезвие занесенного для удара ножа. Но в этот же самый миг я уже рванулся что было силы в сторону, одновременно нажав на спусковой курок револьвера.
  «Маузер» издал звук, подобный выталкиваемой из бутылки небольшой пробки, а я свалился с груды кирпичей, едва не ударившись головой о каменную стену чулана.
  Моментально вскочив на ноги, я направил ослабевший свет фонарика на типа. Тот лежал за ящиком, спиной к стене. Я еще раз выстрелил в левую часть его груди, что уж наверняка означало его конец.
  Некоторое время я стоял и смотрел на него, а за тем, наклонившись, снял с его левой руки золотое кольцо, которое я когда-то пытался снять или спилить с пальца Сэмми, когда он был укушен змеей в Южней Америке. Ни малейших сомнений не могло быть в том, что это кольцо принадлежало именно Сэмми.
  Я положил кольцо себе в карман.
  Обшарив в потемках все его карманы и ничего не обнаружив, я втащил его в упаковочный ящик и придвинул ящик к стене, подумав при этом, что вряд ли кто-либо в скором времени сможет его здесь обнаружить.
  Прислонившись к стене и закурив сигарету, я бегло припомнил события этого вечера. Скучным его нельзя было назвать. Была тетушка Сэмми и Джанина, были Старик и бледнолицый тип, находившийся теперь в ящике, и все это за один вечер.
  Для меня, пожалуй, этого было более чем достаточно. Теперь следовало бы извлечь из этих встреч и событий одну-две важные мысли. Одну или две.
  Погасив сигарету, я осмотрел еще раз подвал при свете своей зажигалки. На полу все еще валялся нож. Я отбросил его в угол и затем поднялся наверх. Слегка приоткрыв дверь и убедившись, что переулок пуст, я выскользнул из дома, запер за собой дверь и отправился домой.
  Глава 2
  Миссис Бейл
  Проснулся я в шесть утра. Поднялся и принялся ходить по квартире, пытаясь привести в некоторый порядок свои мысли.
  Четыре вещи не давали мне покоя…
  Первая — это кучка лебяжьих перьев, найденных мною в вазочке на туалетном столике Сэмми.
  Вторая — бледнолицый субъект, с которым я уже покончил счеты.
  Третья — это Джанина, и четвертая — лжететка Сэмми.
  Я чувствовал, что каждая из них доставит мне немало хлопот.
  Кроме всего этого, в глаза бросалось пока еще непонятное несоответствие между словами Джанины и рассказом бледнолицего парня. Меня удивляло то, что этот парень при первой же встрече со мной в «Пучке перьев» сообщил о том, что Сэмми ушел оттуда недавно вместе с Джаниной. Зачем он мне это сказал? Конечно, он мог предположить, что поскольку я ищу Сэмми, то немедленно отправлюсь по указанному адресу. В этом он был прав. Но предвидел ли он, что Джанина опровергнет его рассказ? Или у него были основания считать, что она подтвердит его слова?
  Так или иначе, Джанина полностью опровергла его и, как кажется, ее рассказ заслуживает доверия.
  Чем же все-таки объяснить такое несоответствие между утверждениями Джанины и парня? Впрочем, об этом можно думать сколько угодно, не продвигаясь к решению ни на один шаг.
  В течение примерно полутора часов бродил я из одной комнаты в другую, обдумывая все это.
  Иногда, правда, меня отвлекали воспоминания сентиментального порядка. Мне припоминались минувшие дни, проведенные в Южной Америке и в некоторых других замечательных местах. Разумеется, все эти дни были прекрасны, и было немножко грустно перебирать в памяти прошедшие события.
  Я вновь возвращался к мыслям о своем деле, и, пытаясь его осмыслить, думал, что всякая работа весьма прозаична, в то же время, одного она волнует, захватывает, а другому досаждает. Я всегда с энтузиазмом относился к своей работе, если только можно назвать этим словом то, чем я занимался. Исключения не составляло и это дело, хотя я был далек пока от проникновения в его суть. Если раньше я мог рассчитывать на Сэмми, то теперь все его гипотезы, открытия и находки умерли вместе с ним. Он был моим давним другом, нет, не другом даже — он был моим вторым «я». Так трагично уйдя из жизни, Сэмми не только лишил меня опоры, но и не оставил сколько-нибудь вразумительных указаний в каком направлении я должен действовать, а в нашей работе это считается большим грехом.
  Вскоре после восьми я принял холодный душ, заказал завтрак и оделся.
  К этому времени я окончательно пришел к решению, что единственным путем продолжить это дело являлся «метод быка». Следовало хотя бы в начальной стадии идти напролом, действовать подобно быку в китайской палатке, сокрушающему все и вся, что попадется под ноги, и двигающемуся вперед. Этот метод, за неимением лучшего, может оказаться весьма любопытным, особенно если кто-то первым нанесет вам удар.
  В 9 часов я позвонил Старику по его частному номеру.
  На это раз его голос был необычен. Он ворковал, как голубь.
  — Так, дорогой друг… Что теперь? — спросил он.
  — Я кое-что обдумал.
  — Это меня радует.
  — У меня появился целый ряд соображений, и возникло несколько планов.
  — Дельных?
  — Не знаю. Возможно, они приведут к цели, а возможно, и нет. Но вреда, я думаю, не будет, если попробовать.
  — Согласен.
  — Мне нужна помощь.
  — Какого рода?
  — Точно еще не знаю. Но если бы вы смогли заполучить для меня смышленого парня, достаточно крепкого телосложения и ловкого, то я был бы очень доволен. И хотелось бы найти женщину, не очень старую и не очень молодую, достаточно пожившую, чтобы обладать опытом и умом, и достаточно молодую, чтобы нравиться и быть в состоянии кого надо очаровать и увлечь в случае, если это потребуется. Есть у вас такие люди на примете?
  Старик что-то промычал и затем сказал:
  — Хорошо. Можете считать, что с этим все улажено. Я пришлю их прямо к вам. Но когда?
  На минуту я задумался, а затем сказал:
  — Днем я намерен немного отдохнуть. Совершу небольшую прогулку и поиграю в гольф. Играя в гольф, я лучше соображаю. Вернусь в Лондон после полудня. Хотелось бы увидеть парня около шести, я буду у себя. Женщина же пускай встретится со мной в десять часов в Гей Сиксти Клаб.
  — Это все? — спросил Старик.
  — Да. Благодарю вас.
  В тот же момент в трубке послышался щелчок размыкаемой цепи. Старик не любил попусту тратить слова.
  Немного побродив по улицам, я направился в гараж, завел мотор и двинулся в Суррей, расположенный к югу от Лондона. Местность там чудесная.
  Около двенадцати часов я проехал Доркинг и направил машину в Вичворт Голф Кос, где находилась превосходная площадка для игры в гольф.
  За год до войны мне приходилось там часто бывать с Сэмми, с которым мы подолгу играли.
  На этот раз площадка была пустой и выглядела заброшенной. Выйдя из машины, я принялся бродить по площадке, припоминая шутки и веселые, забавные истории, которые любил рассказывать Сэмми.
  Был прекрасный солнечный день, освежаемый легким, прохладным бризом.
  Я уселся на небольшую, низенькую скамейку, зажег сигарету и почему-то вспомнил одну ночь, когда я и Сэмми на несколько часов были лишены сна, на который мы тогда имели бесспорное право. Это было в Фореле, на побережье Па-де-Кале, в первый год войны. Среди ночи я был разбужен страшными проклятиями, вырывавшимися из уст всегда достаточно корректного Сэмми. При тусклом освещении барака нашей части я увидел Сэмми в расстегнутом обер-лейтенантском мундире с высоким воротником, с кровоточащей, как у подрезанной свиньи, раной на щеке. Пока я продирал глаза, Сэмми подбирал самые нелестные выражения и ругательства по отношению к «маки» и к нашей английской секретной службе, которую мы называли бригадой плаща и кинжала по защите Па-де-Кале. Как выяснилось, Сэмми натолкнулся на пробиравшегося мимо нашего барака, по-видимому, в сторону электростанции, «маки». Сэмми пытался проследить его, но тот заметил это, ловко напал на него и пытался задушить. Сэмми удалось справиться с парнем, однако при этом его физиономия пострадала и теперь он просил меня в чем-то помочь ему. Оказалось, что моя помощь ему понадобилась только для того, чтобы погрузить находившегося в бессознательной состоянии «маки» на тележку, прикрыть его толстым слоем навоза и отвезти к дверям начальника караульной службы нашей части. Все это мы проделали быстро и аккуратно. Весь следующий день мы наслаждались рассказами, полными вранья и ставшими к вечеру почти фантастическими, о загадочном происшествии. Военно-следственному отделу вскоре удалось установить намерение «маки», собиравшегося вывести из строя электростанцию: в этом он сам должно быть признался. Но тот же «маки» оказался совершенно не в состоянии сколько-нибудь правдоподобно объяснить свое появление у дверей самого начальника охраны лагеря в тачке под кучкой навоза.
  Я невольно улыбнулся при этом воспоминании и поднял голову.
  Где-то слева послышался шум шагов по гравию. По дорожке шла женщина.
  Мои глаза расширились от восхищения. Действительно, это был персик. Да. Первый сорт. Около 32 или 33 лет. Тонкая, стройная, превосходно сложенная. Мягкая, гибкая походка. Брюнетка. Судя по внешности, красавица принадлежала к аристократическим кругам столицы. На ней элегантно сидела серая фланелевая курточка, под которой виднелась голубоватая рубашка с белыми полосками. Серая шляпка и изящные модные шведские туфельки дополняли ее туалет.
  Она медленно приближалась ко мне, идя по другую сторону той дорожки, на которой я сидел на скамейке.
  Внезапно мне в голову пришла мысль попытаться познакомиться с этим прелестным созданием каким-нибудь экстравагантным способом, которые раньше действовали безотказно. Возможно, это могло показаться и не особенно умным и тактичным, но, во всяком случае, могло оказаться интересным экспериментом. Так или иначе, раздумывать уже было некогда.
  Когда она находилась примерно в двадцати ярдах от меня, я тяжело поднялся, весьма неловко и неуклюже переступил через скамью и тотчас повалился наземь, издав невнятное болезненное восклицание. Затем с трудом приподнявшись и стоя, как аист, на одной ноге, я старательно изобразил на своем лице невероятное страдание.
  Она клюнула на эту мистификацию и, подойдя ко мне, заботливо осведомилась:
  — Вы ушиблись?
  Я с трудом уселся на край скамейки и сказал:
  — Боюсь, что я вывихнул ногу или ушиб ее о камень. Боль ужасная.
  Она взглянула на меня своими бархатными глазами. Они были карие, и таинственные. От ее взгляда у меня перехватило дыхание, и я почувствовал, что эта женщина обладает какой-то особой притягательной силой, источник которой я не мог объяснить. Улыбаясь, она сказала:
  — Мне очень жаль, но это иногда случается с людьми, которые бродят по площадке для гольфа, не имея к гольфу ни малейшего отношения.
  Где-то в глубине моего сознания начала возникать мысль о явной неправомерности такого замечания по отношению к совершенно незнакомому человеку, но цель, которую я ставил перед собой в данный момент, была выше подобных соображений и я ограничился лишь крайне неясным мычанием:
  — Разве вы не знаете, — сказала она, — что эта площадка предназначена только для членов местного клуба.
  — Как же вы можете знать, член я этого клуба или нет?
  — Конечно, может быть, вы и состоите членом клуба, но я никогда не видела вас прежде.
  — Да, я состою в клубе. Однако я тоже никогда прежде не видел вас. Кстати, не можете ли вы чем-нибудь помочь мне?
  Она присела на другой конец скамьи.
  — Собственно, что вы имеете в виду?
  — Видите ли, я не в состоянии наступить на левую ногу: очевидно, вывих или растяжение. Эта нога у меня многострадальная — все удары принимает на себя, поэтому мне немедленно нужно показать ее врачу.
  — Разумеется.
  Она вздохнула, вынула из сумочки портсигар, достала сигарету и предложила мне. Я закурил.
  — Однако, вы не выглядите беспомощным человеком, — с некоторым сарказмом заметила моя визави.
  — Что же делать, если я не вызываю жалости у красивых женщин? Такова уж, видно, моя планида. Но надеюсь, до доктора-то вы поможете мне добраться?
  Она улыбнулась. Улыбка делала ее очаровательной.
  — А как же я вас доставлю? Не понести ли мне вас на руках?
  Итак, она склонялась поддержать игру.
  — О, таких жертв я не приму, — сказал я живо, — но если вы одолжите мне стек, я попробую дохромать до своей машины. Правда, вряд ли я смогу вести ее. Я не могу пользоваться этой ногой для нажима на педаль.
  — А где ваша машина?
  — Недалеко от ворот, справа, по ту сторону дороги.
  — Мы сможем проделать все это проще, — заметила она, — если вы дадите мне ключ от машины, я подведу ее к воротам, но вам придется преодолеть эту площадку. Затем я доставлю вас в ближайшую лечебницу.
  — Благодарю вас, — проникновенно сказал я. — Если бы было необходимым еще раз вывихнуть ногу, чтобы иметь возможность получить помощь от такого прекрасной души человека, как вы, то я, ни на одну секунду не задумываясь, проделал бы это! И даже нарочно, с умыслом!
  Она приподняла свои брови и подозрительно насмешливым голосом произнесла:
  — Так-так… Я понимаю ваши слова в том смысле, в каком, я надеюсь, они и были сказаны, то есть в смысле простой вежливости.
  — Прошу вас не сомневаться в этом.
  — Между прочим, кто вы?
  — Разрешите представиться, мое имя Келлс. Майк Келлс.
  — Миссис Бейл.
  — Чрезвычайно рад, миссис Бейл! — сказал я совершенно искренне.
  Она передала мне стек, и я начал свое медленное передвижение к воротам, сильно прихрамывая и мужественно подавляя глухие болезненные стоны.
  Она шла рядом со мной, будучи готовой, поддержать меня в любую минуту в случае падения.
  Возле ворот моя спасительница быстро пошла к машине с переданным мной ключом, а я с удовольствием наблюдал за ее легкой походкой и думал, что не совсем хорошо так глупо шутить с подобной женщиной. Но что иное я мог сделать? Должен же я был как-то и с чего-то начать.
  Вскоре она подогнала машину к воротам и помогла мне влезть в нее.
  На окраине Доркинга мы остановились у найденного нами дома одного из докторов.
  Дорога до этого дома заняла у нас всего лишь несколько минут, в течение которых мы оба хранили молчание.
  Раз или два мне показалось, что она бросила на меня быстрый боковой взгляд, один из тех, которыми женщины глядят на мужчин, если они заинтересовались ими. Но, возможно, это было только моим воображением?
  Вела она машину плавно, ловко и искусно.
  В моей голове уже успела мелькнуть мысль, а затем и обозначился в общих чертах план участия миссис Бейл в разрабатываемом мною деле, я испытывал невольное чувство жалости к ней, хотя тут же мысленно обругал себя за сентиментальность.
  Доктор был дома, и я, сильно прихрамывая и сдержанно охая, пробрался к нему.
  В течении целых десяти минут я говорил ему всякую всячину, чтобы кое-как протянуть время.
  Когда я вышел от него, моя хромота значительно уменьшилась.
  — Ну, как? — осведомилась миссис Бейл.
  — Оказалось не так плохо, как я думал, — бодро ответил я. — Ничего не сломано и ничего не повреждено. Ногу хорошо забинтовали, и через несколько дней все будет отлично. По крайней мере, так сказал доктор.
  — Весьма рада слышать это. Я уже было начала беспокоиться о вас.
  Я взглянул искоса на нее. Ее глаза были… злыми. Что случилось? Впрочем, вся она пока что оставалась для меня загадкой.
  — Мне очень приятно слышать это от вас, — сказал я как можно любезнее. — Но мне необходимо вернуться в Лондон, а я вряд ли смогу вести машину. Что делать бедному хромому?
  — Не вижу никаких затруднений. Сегодня я собиралась в город и с удовольствием отвезу вас туда на этой такой послушной машине.
  — Превосходно! — восторженно воскликнул я. — Но не слишком ли много беспокойств я вам доставляю?
  — О, нет! Я никогда не делаю то, что мне не нравится.
  Я улыбнулся ей.
  — Отлично, миссис Бейл. Вы поистине счастливая женщина.
  Я попытался представить себе то, что она могла подумать, если бы знала характер своей роли, которую я отвел ей в моих планах расследования убийства Сэмми.
  По пути в город мы обменялись ничего не значившими, обычными в подобной обстановке приятными фразами.
  Когда машина остановилась у моего дома, она спросила:
  — Есть ли у вас кто-нибудь, кто мог бы поставить машину в гараж? Если нет, то я могла бы…
  — Нет, нет! Вам не следует затрудняться всем этим. Я чувствую, что моей ноге несколько лучше, и через несколько часов она будет более или менее в нормальном состоянии. О машине же позаботится мой портье.
  — Хорошо. Но, быть может, ваш портье сможет остановить мне кэб?
  — В одну минуту! Однако все это выглядит не совсем хорошо.
  — Что вы имеете в виду? — Я усмехнулся.
  — Вы должны знать, что именно вы были причиной повреждения моей ноги.
  — Ничего ее понимаю. Как так?
  Я пожал плечами, взглянул ей прямо в глаза и улыбнулся.
  — Сейчас объясню.
  — Слушаю.
  — Видите ли, каждый мужчина имеет свой идеал женщины, вы понимаете о чем я говорю?
  — Допустим.
  — Он носит его в своем сознании, не надеясь зачастую встретить в действительности.
  — И что же?
  — Так вот, мне повезло: когда я увидел вас, то понял, что вы и есть та, о которой я думал и мечтал много лет. Я так разволновался, что упал и вывихнул ногу. Таким образом, вы немножко в долгу передо мной и должны чем-то вознаградить меня.
  — Чем же? — спросила она.
  — Пообедать со мной сегодня вечером, чтобы я не чувствовал себя больным и одиноким. Что вы думаете об этом?
  — Все это несколько странно и неожиданно, но я принимаю ваше предложение. Где мы будем обедать?
  — Мне кажется, что было бы очень неплохо, если бы я встретил вас в Беркли в четверть десятого. Обещаю вам прекрасный обед.
  — Хорошо.
  — Вот и прекрасно.
  — Внутренний голос мне подсказывает, что я не должна этого делать, — сказала она медленно, — но я все равно приду туда.
  — С нетерпением буду ожидать вас.
  — Вы, кажется, очень интересный человек, не так ли, мистер Келлс?
  — В этом вы не ошибаетесь и даже будете удивлены, насколько оказались правы.
  — Однако!
  — Итак, в девять пятнадцать в Беркли?
  — Я буду там.
  Войдя в дом, я попросил портье побыстрее достать кэб.
  Не прошло, пожалуй, и минуты, как моя новая очаровательная знакомая сидела в кэбе и приветливо помахивала мне рукой.
  Глядя вслед удалявшемуся кэбу, я подумал, что все это весьма грешно, но, тем не менее, необходимо. Для того дела, которое я задумал, она должна была подойти лучше чем кто-либо другой.
  В шесть часов портье позвонил и сказал, что ко мне пришел некий молодой джентльмен. Я попросил направить его ко мне.
  Когда он вошел в комнату, я быстро и внимательно оглядел его. Он мне понравился.
  Это был стройный, моложавый мужчина с весьма интеллигентным, симпатичным лицом, с высоким лбом и едва наметившейся лысиной на макушке.
  — Добрый вечер, — сказал я. — Как ваше имя?
  Он ответил, что зовут его Чарльз Фриби и что Старик направил его ко мне к 6 часам.
  Я попросил его сесть, предложил виски с содовой и спросил, какую работу он выполнял до этого?
  Кратко, в сжатых выражениях, он рассказал мне о своей деятельности в последнее время, и я убедился в том, что предо мною находился разносторонне подготовленный человек.
  — Что ж, — сказал я. — Если вы не очень щепетильны, то это дело вам подойдет. Вряд ли я должен напоминать вам о том, что иной раз приходится иметь здоровую дозу цинизма, чтобы переиграть врага, сантименты и колебания в нашей работе неуместны.
  Он улыбнулся.
  — Я думаю, что обладаю этой дозой. — Внимательно взглянув на него, я убедился в том, что он действительно сможет справиться с делом, которое я хотел ему предложить.
  К тому же у него было еще одно достоинство: никаких особых примет, человек из толпы, зевака, привыкший тратить зря время. На вид ему было лет тридцать с небольшим. Несмотря на худощавость своей фигуры, он, несомненно, обладал значительной физической силой. В его характере чувствовались настойчивость и целеустремленность. Короче, он мне понравился.
  Допив виски с содовой, он спросил:
  — Каков будет мой «первый шаг»?
  В ответ я поинтересовался, не говорил ли ему Старик что-нибудь обо мне.
  — Да, но очень мало. Сказал только, что вы крупный специалист, что работаете самостоятельно и мелкими делами не занимаетесь. А об операции, в которой я буду участвовать, он не сказал ни одного слова.
  — Он и не мог вам этого сказать, так как и сам не знает. Не знаю этого и я тоже, — со вздохом пояснил я ему.
  Он улыбнулся.
  — Это звучит интригующе и обещает быть интересным.
  Я предложил ему сигарету и закурил сам.
  — Так вот, — сказал я. — Сегодня в 9.15 я собираюсь пойти обедать с одной женщиной в Беркли. Ее рост около пяти футов и восьми дюймов. Она изящная, стройная, гибкая. Красивые ноги. Глаза коричневые. Волосы темные с рыжиной. Запомнили?
  — Да.
  — Когда мы кончим обедать, она уйдет. Я не знаю, куда она отправится и как это сделает. Возможно, она найдет кэб, а может и пешком уйти. Но мне нужно, чтобы вы пошли вслед за ней. Наблюдайте за всем тем, что может случиться. Если сегодня ничего не произойдет, то ночью можете отдохнуть, а утром возобновите слежку.
  — И как долго я должен буду висеть у нее на хвосте?
  — До тех пор, пока что-нибудь не случится. — сказал я.
  — Вы думаете, что что-нибудь случится? — Я кивнул. — И какого рода может быть случай?
  — Вопрос дельный, но вразумительно ответить на него не могу. Что здесь может быть? Кто-нибудь может попытаться следить за ней, может обойтись с ней дурно, ну и покушение не исключено…
  — Так, — сказал Фриби, — Вы хотите держать ее под наблюдением и в нужную минуту обезопасить? Должен ли я в минуту опасности открыто прийти ей на помощь?
  — Не совсем так Акцент здесь на другом. Во всех подобных случаях, если, конечно, они будут иметь место, внимание должно быть обращено не на ее защиту, а на выслеживание до конца того, кто ею чрезмерно заинтересуется.
  — Задача моя проясняется. Я начинаю, кажется, понимать ее.
  — Это хорошо. Мне жаль, что все это еще так неопределенно, но это единственное пока, что мы можем предпринять.
  — Хорошо, — сказал он. — Не сомневаюсь, что все будет так, как надо. — Он допил виски, надел шляпу и ушел.
  Мне он определенно нравился.
  Я выпил коктейль и прочел свежие газеты. Новости были совсем неплохими. Похоже было, что война медленно, но верно идет к концу, что ее судьба в Европе решится не позднее, чем через год. На это можно было уже твердо рассчитывать и это было бы очень хорошо, так как я был просто больным от войны. Война сковывала развитие моих специфических способностей, глушила их, а может быть и наоборот? Может быть, она чересчур сильно их развивала? Так или иначе, твердой уверенности, в какую сторону она воздействовала на них, у меня не было, но зато я был полностью уверен в том, что война делала меня больным.
  Покончив с чтением, я отправился на Киннэул-стрит.
  Остановившись у дома № 23, я подумал, почему Сэмми взбрело в голову остановиться именно здесь? Прежде Сэмми всегда располагался в отелях. Ему нравились отели, а к меблированным комнатам он всегда чувствовал отвращение.
  Я нажал кнопку звонка и подождал. Никакого ответа. Казалось, что в доме не было никого.
  Я толкнул дверь, и она тотчас же распахнулась. «Тетушка», видимо, была весьма доверчивой особой.
  Я вошел в холл, закрыл за собой дверь и крикнул:
  — «Тетушка»!
  Ни звука в ответ.
  Я поднялся по лестнице и пошел в комнату Сэмми.
  Комната была прибрана и подметена. Два чемоданчика, принадлежность которых Сэмми я тотчас опознал, стояли на подставке для дорожных вещей, а его одежда, тщательно вычищенная, висела у кровати.
  Закурив сигарету, я принялся бегло осматривать одежду Сэмми.
  Мое внимание привлекла плохо, очень плохо пришитая подкладка пальто. Это было странно, так как Сэмми всегда весьма щепетильно относился к своей одежде, всегда являя собой образец аккуратности.
  Большого труда не требовалось, чтобы догадаться, в чем тут дело.
  Я вышел в коридор, поднялся этажом выше и осмотрел другие комнаты. Все они были красиво обставлены. В большой комнате, расположенной над комнатой Сэмми, висел портрет «тетушки» в изящной рамке. Я подумал, что она действительно приятная женщина, которую мне обязательно придется навестить, и подумал еще о том, кто же делал всю необходимую работу в доме. Не сама же «тетушка»!
  Я закрыл дверь спальни Сэмми и прошелся по комнатам: все они были пусты.
  Закрыв за собой парадную дверь, я вышел на улицу.
  «Тетушке», пожалуй, не следовало бы быть такой доверчивой, — подумал я. — А может быть, это и не ее дом».
  В Гай Сиксти Клаб я прибыл без пяти девять и, остановившись на противоположной стороне улицы, принялся наблюдать за входящими в клуб.
  Через несколько секунд хорошо одетая девушка, которую я поджидал, появилась со стороны площади Беркли и вошла в клуб.
  Она была среднего роста, стройная и держалась с большим достоинством.
  Я перешел улицу и вошел в клуб. Девушка уже сидела в углу бара и пила джин.
  Я подошел к ней.
  — Добрый вечер. Не ищете ли вы случая встретиться со мной?
  Она улыбнулась. В своей нерешительности и со своим наивным взглядом, отработанным до степени искусства, и свойственным большинству женщин, работающих в нашей секретной службе, она была очаровательна.
  — Думаю, что да. Вы мистер Келлс, не так ли?
  — Это верно. Кто направил вас ко мне? — Она ответила.
  Я заказал себе виски, а ей еще джину.
  — В данный момент я не располагаю временем для длительной беседы, — начал я. — Ваша задача заключается в следующем: недалеко отсюда есть улица, называется Берити-стрит, в доме под номером 16 на втором этаже проживает женщина, именующая себя Джаниной, довольно привлекательная; я мало, почти ничего не знаю о ней, но хотел бы знать как можно больше, надо выяснить, когда она здесь появилась, что делает, откуда берет средства на жизнь и прочее. Вероятно, кое-что можно будет вытянуть из соседей.
  Протянув ей полоску бумаги с моим адресом и номером телефона, я добавил:
  — Запомните это и затем выбросите. Когда вы будете готовы передать мне какую-то информацию — позвоните. Кстати, как ваше имя?
  — Элисон Фредерикс, — ответила она, и добавила, что все поняла и что, как только что-нибудь выяснит, то немедленно сообщит мне.
  Она выглядела весьма исполнительной и деятельной девушкой. Впрочем, Старик никогда и не пользовался услугами тех, кто не обладал хотя бы этими качествами.
  Покончив со своим джином, она поднялась.
  — Итак, я иду работать, — сказала она и, поколебавшись с секунду, спросила: — Дело, которым мне предстоит заниматься, требует осторожности?
  Я улыбнулся ей.
  — Осторожность никому в жизни еще не помешала, а в нашей работе тем более. Надеюсь, вам не хочется сломать себе шею?
  На ее лице появилась небольшая гримаска.
  — Нет, мистер Келлс, конечно, не хочется. Между прочим, какой бы опасности я ни подвергалась, я рада тому, что мне позволили работать с вами. Я думаю, что это большая удача.
  На это я ничего не ответил. Я также надеялся на то, что дело приведет к большой удаче, но, тем не менее, имел некоторые основания для сомнений.
  Когда она ушла, я выпил еще виски с содой и потом отправился в Беркли.
  Не успел я там пробыть и двух минут, как появилась миссис Бейл.
  Она сразу же заметила меня и направилась в мою сторону.
  Одета она была восхитительно и выглядела прекрасно. Жизнерадостная улыбка приятно подчеркивала ее очаровательную внешность.
  Я заказал ей выпивку, предложил сигарету.
  Когда официант ушел, она сказала:
  — Мистер Келлс, я должна признаться, что в какой-то степени я заинтригована вами.
  — Меня это радует сверх всякой меры, — ответил я галантно.
  — Думаю, что вы и сами это знаете и поэтому догадываетесь о причине, побудившей меня согласиться пообедать с вами сегодня вечером.
  — Чтобы сделать меня безмерно счастливым? — восторженно глядя на нее, осведомился я.
  — Нет, чтобы удовлетворить свое любопытство.
  — Все равно я чрезмерно рад слышать, что вы заинтригованы мной. Любой мужчина был бы счастлив, заинтересовать такую прекрасную женщину, как вы… и такую умную.
  Я улыбнулся ей.
  Она прищелкнула языком и сказала:
  — Вы должны уяснить себе, что я действительно не так глупа, чтобы поверить в вашу выдумку с травмой ноги.
  — Вот так сюрприз!
  — С самого начала я сомневалась в этом, и вот десять минут назад я остановила свой кэб по ту сторону улицы и имела возможность наблюдать за вашим шествием со стороны Гей Сиксти. Ни малейших признаков боли! Вашей проворности мог бы позавидовать кузнечик.
  Я пожал плечами.
  — Что ж, в таком случае мои способности к восстановлению находятся на высоком уровне. Только и всего. Правда, здесь сыграл свою роль и двухчасовой массаж, который я делал по предписанию врача. Но если даже моя нога и находится в неожиданно отличном состоянии, то полагаю, что это не может вас особенно сильно огорчать?
  Мы перешли в столовую, с аппетитом пообедали, отдавая должное превосходно приготовленным блюдам и оживленно беседуя о всяких пустяках.
  Минут через десять мы уже называли друга друга по именам.
  Должен признаться, что я с большим интересом слушал ее. Она обладала уникальной фразеологией и быстротой соображения. Резкость ее замечаний часто окрашивалась мягкими юмористическими тонами, что придавало особую прелесть ее болтовне.
  Теперь, когда я присмотрелся к ней поближе, я смог убедиться, что она действительно обладала исключительной привлекательностью. Ее манера держаться отличалась особым обаянием, а звук ее мягкого, своеобразного голоса можно было слушать как музыку, не вникая в смысл слов. Когда мы пили кофе, я вновь подумал о той роли, которую она должна была сыграть в моем сценарии, и устыдился той легкости, с которой я принял решение втянуть ее в наше трудное дело, а значит подвергнуть риску и опасности, которые неизбежны.
  Но я тут же внутренне улыбнулся. Мысль о том, что я начинаю считаться с чем-то и с кем-то помимо интересов дела, показалась мне забавной. В какой-то момент, правда, я спросил себя, а не могу ли я оказаться влюбленным до потери всякого соображения? Должен сознаться, что эта мысль не была неприятной, но я тут же ее отбросил, подумав о страшных проклятиях Старика, которые он не замедлит призвать на мою бедную, лишившуюся разума голову.
  В 10.15 миссис Бейл собралась уходить.
  Швейцар вызвал ей кэб.
  Я стоял на мостовой, опираясь одной ногой на подножку кэба, и глядел на нее через открытое окошко дверцы.
  Внезапно и почти неслышно она сказала:
  — Вы чуточку, совсем немного негодяй. Не так ли, дорогой Майкл?
  Я изобразил на своем лице полнейшее недоумение.
  — Дорогая Бетина, я шокирован. Никогда бы не подумал, что такой прелестный ротик может выговорить такое грубое слово. А вы даже улыбаетесь, произнося его. Однако почему же я немножко негодяй?
  Она состроила недовольную гримаску.
  — С самого начала вы прекрасно понимали, что если я пришла пообедать с вами, то это значит, что я хочу побольше узнать о вас. Однако вы умело позаботились о том, чтобы ничего не сообщить о себе. Вы весьма ловко уклонились от всех моих вопросов на этот счет.
  — Позвольте…
  — Не сделав ничего, чтобы удовлетворить мое любопытство, вы покидаете меня, даже не спросив, не сможете ли вы повидать меня вновь.
  — Но…
  — Я ужасно разочарована в вас, Майкл. Для мужчины, который выглядит так интригующе…
  — Да дайте же мне сказать, Бетина!
  — А что вы можете сказать?
  — Послушайте, Бетина, я имею достаточно оснований для того, чтобы не спрашивать, смогу ли я вас снова увидеть или нет. Я совершенно уверен в том, что если я не проявлю инициативы, то это сделаете вы.
  При этом я изобразил на своем лице как можно более приятную улыбку. Она тяжело вздохнула.
  — Дерзость, превосходящая все возможные границы… Хорошо… Вы найдете мой адрес в телефонной книжке. Приходите как-нибудь вечером на чашку кофе, часов в шесть.
  — Вы очень добры, Бетина.
  — Не совсем… Но я все еще хочу удовлетворить свое любопытство и намереваюсь сделать это.
  — Вы очень милы, Бетина. И вы должны знать, что я стремлюсь к вам всей душой. И если бы этот ваш кэб не загораживал весь проход у Беркли, то я многое сказал бы вам.
  — Что же?
  — Я сказал бы о ваших глазах, о вашем нежном певучем голосе, о… вы сами знаете.
  Она снова вздохнула.
  — Вы бабник, Майкл. Эти же слова вы повторяли сотням женщин.
  — Как вы можете…
  — Не перебивайте! Я думаю, почему я всегда интересуюсь мужчинами, подобными вам… Ну да черт с вами… Спокойной ночи, дорогой Майкл… приходите меня повидать.
  Кэб двинулся в направлении площади Беркли.
  На противоположной стороне улицы, наискось от клуба, я заметил Фриби в двухместной черной машине.
  Спустя несколько секунд машина Фриби медленно двинулась вслед за кэбом.
  Итак, все было в порядке.
  Я зажег сигарету и пошел по Пикадилли к себе в отель.
  Около часа ночи задребезжал телефон. Мгновенно я приподнялся на кровати и схватил трубку.
  Это был Фриби. Он сообщил:
  — Вы были правы относительно вашей знакомой. Она проехала через площадь Беркли, а затем, проехав несколько улиц, оказалась на Чарльз-стрит. Здесь она остановилась у большого дома № 34. К счастью, я заметил, что кэб замедляет ход, и вовремя свернул в боковой переулок. Я был рад этому. На ее хвосте оказалось такси. Из него вышел худой, довольно высокий мужчина. Он отпустил такси, осмотрелся по сторонам и скрылся в темном подъезде по другую сторону улицы. Почти тотчас же к этому темному подъезду подкатила двухместная спортивная машина. Ее вела женщина. Она уверенно вошла в темный подъезд и оставалась там не более минуты. Затем она перешла улицу и скрылась в парадном дома № 34, куда перед тем вошла и ваша знакомая. Последовать за ней я не мог, так как это парадное находилось под наблюдением высокого человека в темном подъезде. Выйдя из машины, я подошел к самому углу дома, скрываясь за решеткой. Это дало мне возможность разглядеть мельком женщину в свете домового фонаря. Она среднего возраста, довольно миловидная, хорошо одета, с кошачьей походкой. Но рассмотреть сколько-нибудь подробнее ее лицо мне не удалось. Минут через 15 или 20 к дому № 34 подъехал пустой кэб, видимо вызванный по телефону. Кэб, на котором прибыла миссис Бейл, уехал пустым еще раньше. Еще минут через десять из дома вышла женщина, о которой я только что упоминал, и села в свою двухместную машину. Тотчас же из темного подъезда вышел высокий, худой человек, быстро подошел к ее машине и занял в ней место рядом с женщиной. Машина тронулась и медленно отъехала от дома. В этот момент из парадного вышла миссис Бенл. Она села в кэб и, очевидно, назвала свой адрес, ее кэб, легко обогнав двухместную машину, двинулся, как оказалось, прямо к ее дому. Машина прибавила ход, и все время висела на хвосте у кэба. Кое-как мне удалось, надеюсь, незаметно, проследить обе машины до самого дома вашей знакомой. Там миссис Бейл отпустила кэб и вошла в дом. Двухместная машина замедлила ход возле этого дома, но, не останавливаясь, двинулась дальше. Не решаясь оторваться от объекта своего наблюдения, я медленно проехал с полсотни ярдов, осматривая местность. Заметив чей-то неосвещенный, открытый двор, я въехал в него, оставил там машину и направился на улицу. В ту же секунду я заметил двухместную машину, шедшую в обратном направлении и с потушенными фарами. Двигалась она медленно, как бы осторожно. Я едва успел отпрянуть в тень за выступ ворот. Машина медленно еще раз прошла мимо дома вашей знакомой и затем исчезла. Преследовать ее я не решился. Разобрать ее затемненный номер оказалось невозможным. Вот и все. До настоящей минуты больше ничего не случилось.
  — Хорошо, Фриби, — сказал я. — Вы сделали все, что нужно, сделали отлично. Ваши наблюдения очень важны. Отправляйтесь отдыхать, завтра утром снова понаблюдайте за дамой. Если будет что-либо, — позвоните.
  Он сказал «спокойной ночи» и повесил трубку.
  Я вновь уселся на кровать и принялся обдумывать положение в свете новых, добытых Фриби фактов.
  Итак, я был прав в своей догадке о том, что наши «друзья» начнут следить за миссис Бейл. Совершенно очевидно, что они проявят немалое любопытство ко всем моим знакомым, ко всем, с кем я встречаюсь. Действуют они по отношению ко мне достаточно оперативно и далеко не глупо. Так же, по-видимому, они действовали и в отношении Сэмми. Возможно, что ко мне их интерес будет столь же глубок… Отсюда, само собой, вытекала необходимость особой осторожности всех окружающих меня людей и одновременно максимального развития инициативы. Трагедия Сэмми не должна повториться с кем-либо из нас. На это я надеялся, но все знать и все предвидеть еще никому и никогда не удавалось. Пока что уже замелькали фигуры и осязаемые тени наших готовых на все противников. Но кто они? Это еще предстояло узнать. Более того, еще предстояло узнать, почему был убит Сэмми, а я стал объектом повышенного внимания? Только лишь потому, что я расследую причину гибели Сэмми? Нет, для проявления столь большой заботливости с их стороны, даже к моим знакомым, этого явно недостаточно.
  Несколько часов сна подкрепили меня, но где-то в глубине моего мозга рождались догадки, которые сдернули меня с постели еще до петухов.
  Я тотчас же поднялся и оделся, продолжая чувствовать себя явно раздосадованным. В ходе работы мне нравятся неожиданности, волнения и загадки, они подогревают меня. Но при этом я всегда точно знаю, что и для чего я делаю. Полная же неопределенность в данном деле раздражала.
  Наскоро позавтракав, я вышел на улицу и не торопясь направился на Киннэул-стрит.
  Там я позвонил, думая, тем не менее, что либо в доме никого нет, либо вряд ли кто-нибудь мне откроет в столь ранний час. Подождав одну-две минуты, я вновь нажал кнопку звонка, затем еще раз.
  Мои пальцы уже начали перебирать в кармане ключи, выбирая подходящий, как вдруг дверь тихо отворилась и на пороге показалась сама «тетушка». Она была в халатике из черного с серым шелка, выглядела довольно привлекательно, несмотря на то, что ее глаза еще слипались от только что прерванного крепкого сна.
  — Доброе утро, уважаемая «тетушка», — выговорил я возможно вежливее. — Как вы поживаете?
  Она пожала плечами и выдавила из себя довольно кислую улыбку.
  — Я поражена — снова этот же мужчина… Что ему еще нужно, и в такой час, когда все люди спят? Вы все ищите Сэмми?
  — Нет, я с этим уже разобрался. Сэмми убит.
  — Бог мой! — произнесла она голосом, лишенным всяких интонаций.
  Я молчал.
  Секунду подумав, она отступила от дверей и сделала мне знак войти.
  — Прошу.
  Мы вошли в дом.
  Она открыла дверь в комнату, расположенную в холле справа. Это была столовая.
  — Присаживайтесь. Если вы хотите немного закусить или выпить — то все на столе.
  — Благодарю, я уже выпил свою порцию, но если вы позволите, я закурю.
  — Пожалуйста. Так что же с Сэмми? Вы это серьезно сказали?
  — Подобное событие никак не может быть предметом шуток. Не так ли?
  — Ну, как сказать. Некоторые люди обладают весьма странным чувством юмора.
  — Согласен с вами.
  На несколько секунд воцарилась молчание.
  — Да расскажите же, что и как? — спохватилась «тетушка» трагически погибшего любимого племянника.
  — Все произошло довольно просто. Очевидно, Сэмми был в баре, называемом «Пучок перьев», а потом отправился еще куда-то. Так или иначе, его видели переходившим площадь близ Малбри-стрит. Как раз в тот момент на площадь упала авиабомба, и это был конец Сэмми.
  — Вы уверены в этом?
  — Я был в морге и видел его. Это был безусловно Сэмми. Между прочим, там сказали, что желательно, чтобы и вы туда пришли.
  — Я?
  — Да.
  — Но откуда же они…
  — Я им сказал, что вы являетесь ближайшей родственницей убитого.
  — Так, так. Что же, хорошо.
  — Что хорошо?
  — Ну, что вы… позаботились.
  — Может, вы не будете возражать против того, что бы я вас туда проводил? Скажем, сегодня утром, как только морг откроется?
  — Нет, нет. Мне не хочется утруждать вас. Я отправлюсь туда сама.
  — Хорошо, если вы предпочитаете так.
  — Вы сообщили мне действительно ужасную новость, — произнесла она безразличным тоном. — Мне очень нравился Сэмми.
  — Не сомневаюсь. Я и сам догадывался об этом. Разрешите?
  Я потянулся к бутылке с виски.
  — Да, да, прошу.
  Налив себе полстакана и выпив, я сказал:
  — Мне очень приятно видеть вас, «тетушка», но мне пора уходить.
  Она взглянула на меня с грустью.
  — Не спешите. Выпейте еще. Мне нравится беседовать с вами.
  Я налил себе еще полстакана виски с содовой.
  — Как ваше имя? — спросила она вдруг. Я сказал, что меня зовут Келлс.
  — Я думаю, что вы знали Сэмми очень хорошо, не правда ли? — спросила она.
  — Да, мы были почти друзьями. По крайней мере, мы были таковыми, когда не ссорились из-за женщин или еще из-за чего-либо.
  — Что ж, это свойственно молодым красивым людям, — сказала она, понемногу стряхивая с себя остатки сонливости и все более почему-то оживляясь.
  — Сэмми был изящным, прекрасно выглядевшим интеллигентным мужчиной, такой тип нравится женщинам. Вы тоже обладаете обаятельной внешностью.
  — Вы льстите мне, «тетушка».
  — Я знаю, что говорю. Вы немного напоминаете мне Георга Рафта. Во всяком случае, я думаю, вы также нравитесь женщинам, да, да, я в этом уверена.
  — Мне даже неловко, дорогая «тетушка».
  — Богу божье, а кесарю кесарево, всем следует отдавать должное. Кроме того, мне очень легко представить вас обоих, ведущих ожесточенный спор по предметам, не имеющим никакой цены и никакого значения, спорящих просто потому, что вам больше не о чем думать и нечего делать.
  Я промолчал, обдумывая эту легковесную болтовню оживившейся «тетушки». Болтовню, прорвавшуюся сразу и непосредственно после сообщения о гибели ее «любимого племянника».
  — Знаете ли вы, чем занимался Сэмми? — спросила она вдруг.
  — Да, я знаю, что он делал.
  — Что именно? — спросила она. Я молча раскуривал сигарету.
  — Или это большой секрет? Я знаю, что он был каким-то скрытным, таинственным, то и дело куда-то исчезал и появлялся, и никто не знал: куда и откуда. Но, возможно, вам этого лучше не говорить? Возможно, это большая тайна?
  Я взглянул на нее, улыбнулся и мягко сказал:
  — Вы должны это знать, «тетушка». — Она быстро спросила:
  — Что вы имеете в виду?
  — Послушайте, уважаемая «тетушка», зачем все эти недомолвки? Неужели вы полагаете, что я являюсь последним идиотом?
  — Я вас не понимаю, — произнесла она холодно и резко.
  — Неужели? Значит, это не вы так заботливо оставили пучок перьев в чаше из черного дерева? Не вы? Конечно, не вы. Вы это проделали для моего удобства, ваша идея состояла в том, чтобы натолкнуть меня на мысль о следах, оставленных Сэмми. Я мог подумать, что этот пучок оставил Сэмми, что он хотел мне сказать этим о каком-то месте, которое как-то связано с перьями. Так оно и получилось, и вы помните, что я вас об этом и спросил. Очевидно, это дало вам возможность легко и как бы невзначай направить меня в «Пучок перьев». Там ваш друг, бледнолицый парень, уже поджидал меня, чтобы направить к Джанине. Но здесь произошла какая-то ошибочка. В тот момент моя встреча с Джаниной не предполагалась. Предусматривалось, по-видимому, что перед моим приходом Джанина поспешно удалится. Но получилось иначе. Мы встретились с ней. Беседовали. И она сообщила некоторые факты, которые явно не сходятся с утверждением вашего бледнолицего. На это вы и рассчитывали. Но и без того я уже был настороже. И что, по-вашему, я мог сделать и сделал?
  До сих пор она слушала меня молча, покусывая губы и нервно шевеля пальцами. Теперь же она произнесла ломающимся голосом:
  — Не знаю… Вы говорите вздор. Но… что вы сделали?
  — Что? Я отправился в морг. Взглянул на Сэмми, убедился в том, что это он. Кроме того, для меня стало очевидным то обстоятельство, что с ним кто-то был довольно груб. Уверен, что это ваши милые друзья.
  — Что за чертовщину вы несете? — выговорила она почти бесчувственным голосом.
  — Легко могло статься, что Сэмми был убит здесь, — продолжал я спокойно. — Во всяком случае, он сделал пару выстрелов в кого-то незадолго перед тем, как был убит. Вы намеревались закопать его в той части площади, где восстановительная партия начала работать по заделыванию большой бомбовой воронки. Там не было ни одного ночного сторожа поблизости, и имелись все необходимые инструменты для вашей цели. И никто бы больше о нем ничего не услышал, и никто бы больше его не увидел. Это была замечательная мысль. А тут вам еще больше повезло. Думаю, что именно в то время, когда вы привезли Сэмми туда, по-видимому, на тележке восстановительной партии, вы услышали шум самолетов, бросили Сэмми под стоящим там грузовиком, а сами нырнули в ближайшее парадное. Одна из авиабомб упала на площадь и взорвала грузовик. Удар был такой сильный, что никто, как вы полагали, не мог бы узнать, отчего именно он погиб. После взрыва вы подошли к убитому и решили оставить его там, где он лежал. Вероятно, вас было трое, если не больше. Кто-то из вас двинулся навстречу показавшемуся на соседней улице полицейскому Военного резерва и сообщил ему, что, по-видимому, кто-то убит на площади. Не знаю, сказал ли он, что перед этим видел убитого выходящим из дома Джанины. Думаю, что вряд ли. Во всяком случае, дело сделано превосходно! Приветствую и поздравляю вас, уважаемая «тетушка»!
  — Вы проклятый идиот! — выпалила она, скривив губы в принужденной улыбке. — Вы, должно быть, сумасшедший. Вы заставляете меня смеяться. И как вы можете знать все эти… подробности?
  Я подумал, что настало время нанесения «тетушке» пары решительных ударов.
  — Я как раз и собираюсь заставить вас как следует посмеяться, рассказав о том, как именно я все это узнал. После того, как я повидал Сэмми в морге, я вернулся назад и встретил вашего друга, бледнолицего парня. Он совершил одну непростительную ошибку, снял с пальца Сэмми кольцо-печатку. Оно, видимо, ему понравилось. Я узнал это кольцо, и заставил парня говорить. Он многое рассказал. Тогда я вернулся сюда и нанес нам маленький визит. Я хотел повидать вас, но дом был пуст. Я поднялся наверх и взглянул на одежду Томми. Оказалось, что вы уделили этой одежде изрядную долю внимания и заботы, стремясь убедиться в наличии или в отсутствии чего-либо в ней. Затем вы зашили подпоротые места подкладки, но далеко не аккуратно. Думаю, что по какой-то причине вы торопились. Но по какой именно? Ну, «тетушка»?
  Я пододвинул свой стул поближе к ней.
  — Ваш единственный шанс, «тетушка» — это говорить. В противном случае, все это может обернуться для вас дурно. И если вы не пожелаете говорить добровольно, то я заставлю вас силой. Не скрою, что я уже достаточно рассержен и уверен, что сумею приняться за вас, как следует. Вы меня понимаете? Вы, лживая, старая сука.
  Она пожала плечами и сказала:
  — Что же… Я думаю, что лучше всего.
  Все последующее произошло в какие-то считанные доли секунды.
  По-кошачьи ловко и мгновенно она смахнула с перечницы, которую перед этим придвинула к себе, крышку и одним толчком высыпала все содержимое мне в глаза…
  Кто никогда не ощущал в своих глазах перец, тот не имеет ни малейшего представления, что такое ад и гиена огненная!
  Так или иначе, на несколько мгновений я очутился в таком положении, что не мог предпринять абсолютно ничего.
  Тетушка, разумеется исчезла.
  С закрытыми глазами, из которых ручьем лились слезы, я сидел, курил сигарету и вполголоса говорил о «тетушке».
  Однако никому нет дела до тех терминов, которыми я характеризовал эту голубоглазую ведьму. Я произносил их на четырех различных языках и понемногу, хотя и очень медленно, уменьшалась режущая боль в глазах, похоже, что ругательства иногда действуют, как заклинания.
  Придя несколько в себя, я покинул пустой дом и отправился в отель. Там я выпил солидную порцию виски, наложил на глаза примочки и попытался уснуть.
  Глава 3
  Джанина
  Было 11 часов утра, когда я второй раз проснулся в этот день.
  Прежде всего, я направился в ванную и поглядел в зеркало на свои глаза. Они все еще были красны и воспалены.
  Достав из шкафчика раствор борной кислоты, я принялся за промывание, которое сопровождалось произнесением новых оригинальных эпитетов по адресу «тетушки».
  Однако я начал все более и более заинтересовываться ее личностью. Пока что я не был в состоянии разобраться в занимаемом ею положении. Прежде всего, меня удивило то обстоятельство, что Сэмми избрал местожительством ее дом, если вообще этот дом принадлежал ей. И был ли здесь Сэмми хозяином положения, или «тетушка» держала над ним верх? Эти и ряд других вопросов волновали меня, но пока я не мог на них ответить. Правда, все это не являлось первостепенно важным, но в значительной мере могло бы облегчить мне главное — распознавание подлинного лица этой ведьмы. Из поля моего зрения она уже не могла исчезнуть, но пока я мог только догадываться о ее роли во всем этом деле. Только догадки и предположения, а этого очень мало.
  Я принял ванну и побрился, надел чистый костюм и, позвонив, чтобы принесли кофе, принялся расхаживать по квартире, вновь пытаясь осмыслить положение вещей.
  Мне пришло в голову, что разница между тем, что обычно именуется детективной историей, и событиями, которые происходят в действительности, заключается в том, что в историях ход событий зачастую подгоняется так, что эти события, будучи тесно взаимосвязаны, всегда имеют вполне логическое завершение. Но действительность куда сложнее. В ней может случиться и случается то, что никак не укладывается в законы логики, в ней то и дело возникают факты, не имеющие никакой видимой или осязаемой связи с расследуемым делом. И тем не менее многие из подобных фактов могут оказаться неразрывно связаны с делом. Осмысливание и отбор фактов, приведение их в систему играет, конечно, первостепенную роль. Однако в ходе поисков часто выручает просто удача, а не ум. Правда, и удача без достаточного ума не так уж много стоит. Ведь спотыкаясь о разнообразные факты, теряясь среди важных и неважных событий, невольно обращаешься к содействию своего ума, и, пожалуй, только он может натолкнуть на удачу.
  Я закурил и сосредоточил свое внимание на трех лицах, которых и попытался мысленно объединить вокруг интересовавшего меня дела.
  На первый взгляд казалось, что между ними имеется связь. Можно было подумать, что все они работают вместе. Так или иначе, это была «тетушка», которая направила меня в «Пучок перьев», где я должен был встретить бледнолицего парня, это был парень и Джанина, к которой он направил меня.
  Но в этом пункте имелась загвоздка. И не одна. Прежде всего, информация, которую он мне дал, была сознательно искажена. Во-вторых, он сразу же хотел настроить меня против Джанины, внушив мне мысль о том, что она была продажной девкой.
  Но какую цель он мог преследовать при этом? Не смогу ли я догадаться? Разумеется, он хорошо знал, что после разговора с ним я тотчас же направлюсь к Джанине и скажу ей, что уже имею сведения о том, что примерно час тому назад она вместе с Сэмми покинула «Пучок перьев». Парень знал, что Джанина станет отрицать это и расскажет мне, что Сэмми рано утром ушел от нее и был убит авиабомбой или грузовиком.
  Но бледнолицый парень был убежден в том, что я не поверю ей. Не поверю, так как, основываясь на данной им весьма нелестной характеристике Джанины, я буду, настроен против нее. Парень надеялся на это. Пожалуй, все это могло бы быть и так. И все же то, что говорила она, более похоже на правду. Какая-то загадка все-таки остается здесь.
  Однако то, что было в голове парня, довольно ясно: он хотел заставить меня думать, что Джанина была последним лицом, которое видело Сэмми перед его исчезновением. Да, бледнолицый парень был не так глуп, хотя его мозги и не привели его никуда, кроме как в упаковочный ящик, где, как я искренне надеялся, его никто не тревожит.
  Мысли об этом наталкивали меня на воспоминание об известной пословице: «Нет чести среди воров». Пожалуй, эта пословица оправдывалась и здесь.
  В самом деле, моя первая мысль о том, что «тетушка», бледнолицый парень и Джанина действовали вместе, как будто была близка к истине. Однако вместе с тем между ними были трения, споры, какое-то несогласие, недоразумения, вероятно, из-за убийства Сэмми. Не исключено, что после того, как с Сэмми было покончено, кое-кто заколебался. Возможно, что «тетушка» и бледнолицый парень сговорились друг с другом свалить всю вину на Джанину. Не исключен также и план пожертвовать одним из членов своей организации, поставить ее под удар, отводя таковой от остальных.
  Наверное, надо начинать работу, исходя именно из этих заключений, тогда я смогу либо подтвердить свои догадки, либо начисто их опровергнуть.
  Остановившись на этом решении и выкурив очередную сигарету, я пришел к мысли, что наступило время для новой беседы с Джаниной.
  Несомненно, Джанина представляла из себя личность незаурядную и необычную. Она хорошая актриса и прекрасно может сыграть роль резкой, грубой продажной девки, тогда как на самом деле мягка, отзывчива и целомудренна, но может предстать и в роли ангела, являясь при этом дьяволом в юбке.
  Но не буду гадать, что является сущностью Джанины, так как полагаю, что Элисон Фредерикс, безусловно, скоро и точно выяснит сущность этой особы.
  Около часу я оделся и отправился завтракать.
  Вернувшись к себе, я прочел несколько глав из книги, но вскоре заметил, что никакого интереса к чтению у меня нет, и что мои мысли почему-то все чаще и чаще обращаются к Бетине Бейл.
  Да, жизнь все-таки вещь весьма любопытная, если взглянуть на нее чуточку со стороны.
  Вот Бетина. Женщина исключительно привлекательная и прекрасная, вполне достойная жить в свое удовольствие, наслаждаться радостью и спокойствием. Но в силу того, что она совершенно случайно оказалась на площадке для игры в гольф и именно тогда, когда и я там был, она оказалась втянутой в весьма мерзкое и опасное дело. Она уже начала играть свою роль приманки для членов организации, за которой я охотился, но даже не догадывается, насколько опасно ее положение и, возможно, никогда и не узнает, какую роль она играла в ожесточенной схватке сверхтайных агентов во время войны.
  Об этом я уже думал во время обеда с ней в Беркли и даже начал испытывать чувство вины и раскаяния. Но ведь всем известно, что никоим образом нельзя приготовить омлет, не разбив яйца. Кто-то или что-то всегда может пострадать. Но не обязательно, далеко не обязательно, и я от души надеялся, что беда обойдет Бетину стороной. Но в любом случае уже было слишком поздно отступать. Все, что я мог теперь — это надеяться на лучшее.
  В пять часов, когда я взялся за виски, зазвонил телефон. Это была Элисон Фредерикс.
  — Добрый вечер, мистер Келлс. Несколько минут тому назад я отправила вам запечатанный конверт. Портье сказал, что передаст вам его незамедлительно. Я хотела бы убедиться в получении вами письма.
  — Одну минутку! Кто-то стучит в дверь. Подождите.
  Я открыл дверь. Это был портье с конвертом в руках. Я вернулся к телефону.
  — Ваш конверт я получил. Есть еще что-нибудь?
  — Я сообщила вам в записке все, что выяснила. Работать продолжаю, надеюсь, что в моем сообщении вы найдете кое-что нужное.
  — Не сомневаюсь. Я сейчас прочту его. Но если еще что-нибудь узнаете, безразлично — важное или неважное, звоните.
  — Непременно.
  Она повесила трубку. Я распечатал конверт.
  На тонкой бумаге изящным почерком было написано:
  «Джанина».
  Джанина прибыла в дом на Берити-стрит всего лишь два дня тому назад. На ней было дорогое платье. Такси, на котором она прибыла, было загружено кучей вещей, в дом № 16 она взяла с собой только два чемодана, остальной багаж был куда-то отправлен. В течение этих двух дней ее посетили двое-трое мужчин. Я не могла добыть их описание, за исключением одного, который выглядит так: выше среднего роста, широк в плечах и с темными глазами.
  Джанина сама готовит себе кофе утром. Вчера она пропустила завтрак, сегодня была на нем. Обедает она очень поздно и вне дома.
  Одевается очень хорошо, и некоторые ее ювелирные украшения, по словам женщин, видевших их, представляют собой значительную ценность.
  Вчера после полудня имела место целая серия небольших событий. Хозяйка дома откуда-то возвращалась. Подойдя к своему дому, она заметила Джанину, которая из-за занавески смотрела на кого-то в конце улицы, хозяйка обернулась и увидела, на кого смотрела Джанина. Это была женщина примерно 40 лет, довольно хорошо одетая, с голубыми глазами. Эта женщина подошла к дому № 16, нажала на кнопку звонка и когда дверь автоматически открылась, вошла внутрь. Через две-три минуты за ней последовала и хозяйка, которая сразу же отправилась в свою квартиру. Она полагала, что посетительница находится с Джаниной в ее комнате, но оказалось, что она ошиблась. Минут через десять голубоглазая женщина спустилась вниз и спросила, не знает ли она где находится Джанина.
  Хозяйка объяснила себе этот казус тем, что желая избежать встречи с голубоглазой женщиной, Джанина скрылась в ванной и оставалась там до тех пор, пока голубоглазая женщина не ушла. Но и это ее предположение оказалось ошибочным.
  Минут через двадцать после ухода нежелательной посетительницы к дому подъехал кэб, в котором находилась Джанина. Квартирохозяйка вынуждена была убедиться в ошибочности своего предположения в том, что Джанина скрывалась в ванном. Скорее всего, Джанина, пытаясь уклониться от встречи с голубоглазой женщиной, вышла из дома через черный ход.
  Квартирохозяйка не имеет определенного мнения о Джанине, скорее всего, она ей нравится. По ее словам, Джанина очаровательна, приветлива, но в то же время она кажется ей немного подозрительной, какой-то осторожной, не в меру сдержанной. Ее подозрительность усилила и эта, по ее выражению, «темная история» с незнакомой посетительницей.
  Есть еще информация, но над ней надо продолжать работать. Надеюсь, результаты смогу вам сообщить завтра утром.
  Мой телефон — Слой 77999
  Э.Ф.»
  Я внимательно прочел рапорт Элисон два раза и затем сжег его.
  В рапорте кое-что было. Кто же посещал Джанину? Очевидно, один из них был Сэмми. Также совершенно очевидно, что женщина лет сорока, которой Джанина причинила столько забот, избегая ее, была «тетушка». Джанина увидела ее в окно и, догадавшись, что та идет к ней, выскользнула через заднюю дверь.
  Пожалуй, я был прав, предполагая несогласие или ссору между ними. Джанина избегала «тетушки», а бледнолицый парень пытался столкнуть меня с Джаниной.
  Так или иначе, этот первый коротенький рапорт принес мне известное чувство облегчения, подтверждая мои предположения и кое-чем дополняя их.
  Выпив виски, я наметил план на вечер. Я подумал, что было бы неплохо побывать у Бетины и выпить с ней.
  Найдя номер ее телефона в справочнике, я позвонил. Ответила служанка. Я назвал себя. Минуту спустя в трубке раздался мягкий голос Бетины.
  — Добрый вечер, Майкл. Я очень рада, что вы позвонили.
  — Я рад этому, Бетина! Неужели я и в самом деле неотразим?
  — В данном случае — не поэтому. Дело сложнее.
  — Это серьезно?
  — Поверите вы или нет, мой дорогой Майкл, но здесь произошли весьма странные события.
  — У вас в доме?
  — Непосредственно.
  — Какого же рода события произошли?
  — Я же сказала, что странные.
  — Что же, почти ясно. А имеют ли они какое-либо касательство ко мне?
  — Видите ли, с каждым часом я все больше и больше сомневаюсь в вас.
  — Чепуха, Бетина. Вы все больше и больше запутываетесь. Почему это вы начали сомневаться во мне?
  — Я ничего не знаю о вас, но думаю, что вы слишком опытны и хладнокровны для мужчины, который видит смысл жизни только в коллекционировании женских сердец. К тому же сцена с вывихнутой ногой сыграна вами так профессионально…
  — Погодите, Бетина. Все это, может быть, и верно, а может быть и нет.
  — Все верно.
  — Допустим. Но мне кажется, что все это вам нравится.
  — Да… — ответила она медленно. — Мне нравится это, и мне думается, что я одна из тех женщин, которые немного скучают и жаждут приключений. Это так, — но это не мешает моим сомнениям, Майкл.
  — Моя дорогая, я — который являет собой пример целостной натуры…
  — Да? — прервала она меня. — Возможно, вы и целостная натура, но я начинаю подозревать кое в чем…
  — Например?
  — До сих пор я вела обычную, нормальную и спокойную жизнь. Встреча с вами нарушила эту жизнь. С этого самого момента со мной случаются странные вещи, которые удивляют меня, ставят в тупик, вынуждают теряться в догадках, тревожат.
  — Конкретнее.
  — Сегодня поздней ночью, или, как вы любите выражаться, сегодня рано утром, конечно, до рассвета, произошло нечто весьма странное.
  — Правда? В таком случае это чрезвычайно интересно, я просто умираю от любопытства.
  — Это совсем не шутка.
  — Тогда расскажите мне об этом, Бетина.
  — Нет, — произнесла она нерешительно. — Думаю, что по телефону этого сделать нельзя. Но если вы навестите меня сегодня после обеда… У меня собирается маленькое общество. Вам оно может понравиться. В удобный момент я смогу вам все рассказать.
  — Неужели все это правда? Честно говоря, слушая вашу драматическую историю, я думал, что вы просто хотите, чтобы я навестил вас и присоединился к вашей компании. Но это совсем не так?
  Ока засмеялась и сказала мягким тоном:
  — Вчера вечером я сказала вам, что вы немножко негодяй. И я улыбалась, когда это говорила.
  — Это было мило с вашем стороны.
  — Да, но боюсь, что скоро я скажу вам это без улыбки. Ясно?
  — Вполне.
  — Вы придете?
  — Мне нужно сделать пару вещей этим вечером. Если все пойдет хорошо, то думаю, да. В половине десятого смогу быть у вас и сделаю это с величайшим удовольствием. Время подходит?
  — Да.
  — Благодарю, Бетина. Вы очень добры ко мне.
  — Я так не думаю. Возможно, я и изменю свое мнение, узнав вас получше. Пока что вы представляетесь мне весьма опасным человеком.
  — Неужели? Во всяком случае меня радует то обстоятельство, что вы принадлежите к женщинам, которым нравится опасность. Не забавное ли это несоответствие?
  — Да, но не слишком, — задумчиво проговорила она. — Итак, до вечера?
  Я сказал «до вечера» и повесил трубку.
  Но что же, собственно, могло случиться с Бетиной за такой короткий промежуток времени? Во второй половине ночи Фриби там не было, он, разумеется, ничего не мог мне сообщить, и теперь следовало ждать разъяснений самой Бетины.
  В семь часов вечера я переоделся, выпил очень небольшую порцию виски, выкурил сигарету и направился на Берити-стрит.
  В тот момент, когда я стоял перед дверью, нажимая на кнопку звонка, мне в голову пришла мысль о том, что вряд ли я вообще увижу Джанину: моя птичка давно уже успела улететь.
  Дверь открылась, и я поднялся наверх.
  Обе двери квартиры Джанины были закрыты.
  Я постучал в дверь, ведущую в гостиную, и, держа шляпу в руке, стал терпеливо ждать.
  Совершенно непонятным образом меня охватило волнение при мысли о том, что через несколько секунд, я смогу встретиться с Джаниной. Подобное ощущение я сам себе не мог объяснить. Бетина была права, утверждая, что я привык рассказывать сказки десяткам и десяткам женщинам. Это, конечно, верно. И проделывал это я отчасти потому, что интересы моего дела зачастую диктовали необходимость подобных сказок, и отчасти потому, что мне это нравилось. И все-таки я не мог понять, почему же всякий раз, когда я приходил на Берити-стрит, меня охватывало какое-то особенное ощущение, однако не время было об этом думать.
  Дверь наконец-то открылась, и на пороге появилась Джанина.
  Она держалась за ручку двери так, что вход в комнату для меня оказался перекрытым ее стройной фигуркой.
  Было очевидно, что она как раз собиралась уйти из дома. Одета она была со вкусом. Замечания Элисон Фредерикс полностью оправдывались в том, что касалось дорогих платьев Джанины и ее изящной манеры носить их. Черный плащ, с особым шиком наброшенный на ее плечи, был, безусловно, сшит большим мастером своего дела, голубая блузка из мягкого шелка выгодно подчеркивала все достоинства фигуры Джанины, а пара бриллиантовых клипсов наводила на мысль, не являлись ли эти бриллианты результатом чьего-либо визита к ней?
  — О, мой Бог! Опять вы? — воскликнула она. Я улыбнулся ей, как можно вежливее.
  — Очень жаль, что надоедаю вам, но не прогоняйте меня, не выслушав.
  Она вздохнула и отпустила дверную ручку, взглянув на меня так, как если бы я был шкодливым котенком, неожиданно появившимся в коридоре.
  — Почему это я должна с вами разговаривать? И о чем мы можем с вами говорить?
  — О Сэмми.
  — Но это бессмысленно. Я уже вам сказала все, что о нем знала.
  Я передернул плечами и сказал вежливо:
  — Трудная задача.
  — Бог мой! Вы чересчур настойчивы. Ну, хорошо. Покончим с этим. Зайдите, мистер… мистер…
  Она выжидающе взглянула на меня, но я молча прошел в комнату, так и не сказав своего имени.
  — Я не знаю, как вас зовут. Когда я вас спросила об этом первый раз, вы сказали, что может быть Санта Клаус. Вы обладаете странным чувством юмора. Не так ли?
  Я закрыл за собой дверь, положил шляпу на кресло и сказал:
  — Послушайте, Джанина, вы не ошибаетесь во мне. Я действительно могу быть очень надоедливым. Но, с другой стороны, я весьма приличный парень, в чем вы не преминете убедиться, как только узнаете меня поближе.
  Она взяла из стоявшей на камине коробочки сигарету и закурила. Ее движения были грациозны и спокойно уверенны. Мне доставило удовольствие наблюдать за ней.
  — Суть дела в том, что я не имею особого желания узнать вас, — проговорила она.
  — Верю вам, но, возможно, придется. Не исключено и то, что я как призрак, всегда буду с вами.
  Она взглянула на меня сквозь кольцо дыма и сказала:
  — Мистер «Кто бы вы то ни были», я как следует позабочусь о том, чтобы вы никогда не были со мной. Я уже устала от вас.
  Улыбнувшись, она добавила:
  — Я тоже, как видите, могу быть упрямой и грубой.
  — Вполне верю этому, Джанина. Женщина, такая прекрасная, как вы, и достигшая того, чего вы уже достигли, не может легко переносить длительное пребывание в парочке меблированных комнат на Берити-стрит, тем более, из-за того, что кто-то в чем-то ошибся. Но будьте рассудительной и принимайте все это спокойно, не поддаваясь приступам злости и грубости.
  Когда после паузы она заговорила, я распознал в ее голосе первый намек на страх.
  — Удивительно, почему это вы вообразили, что можете быть таким дерзким? Как глупо, что я не попросила уйти вас сразу.
  — Я вам объясню. Это потому, что вы испытываете страх. Я незнакомец, а в настоящий момент вы опасаетесь незнакомцев.
  — Вы явились сюда обсуждать со мной вопрос о незнакомцах?
  — Не совсем.
  — В таком случае, не будете ли вы любезны сообщить о цели своего прихода, потому что я собираюсь уходить и тороплюсь. Не сможем ли мы ускорить это интервью?
  — Разумеется.
  Во время беседы с Джаниной я решил придерживаться той линии, которая была мне подсказана бледнолицей крысой, только вынужденная резкость давала мне некоторый шанс добиться от нее той или иной реакции…
  — Послушайте, — сказал я вкрадчиво, — Сэмми Кэрью был одним из моих хороших друзей. Я знаю, что последним местом, которое он посетил перед гибелью, было это помещение. Вы подтвердили это обстоятельство. Теперь я хочу выяснить одну-две детали относительно Сэмми.
  — Что же именно?
  — Вы сказали, что Сэмми покинул вашу квартиру рано утром.
  — Да, это так.
  — Хорошо. Зачем он сюда приходил?
  Она взяла сигарету, затем затянулась и в свою очередь спросила:
  — А как вы думаете?
  — Что я думаю, ровным счетом ничего не значит. Я вам задаю вопрос, и вы, либо пожелаете на него ответить, либо нет. Зачем Сэмми приходил сюда?
  — А зачем мужчина, подобный Кэрью, посещает женщину? Что вы об этом думаете, мистер «умный Дик»?
  — Ничего.
  — Вы так наивны?
  — Напротив, совсем наоборот. Сэмми действительно обладал прекрасным вкусом в отношении женщин. Это верно. Но в данном случае я вам прямо скажу…
  — Что?
  — Я не верю вашему объяснению.
  — Не думаю, чтобы меня особенно заботило то, чему вы верите и чему нет. Но можете ли вы сказать, почему вы сомневаетесь в моих словах?
  — Постараюсь объяснить. Я пришел сюда потому, что бледнолицый молодой джентльмен сообщил мне, что вы и Сэмми покинули «Пучок перьев» незадолго до того, как я прибыл туда. Вы же, напротив, сказали мне, что Сэмми ушел от вас рано утром и что вскоре был убит авиабомбой на площади неподалеку отсюда.
  — В моих словах не трудно убедиться, не так ли? Вы были в морге на Эльвастон-стрит и видели его.
  — Понимаю… Итак, вы знали, где они настигли его. Вы отправились туда взглянуть, желая убедиться в том, что он действительно убит. Или вы хотели выяснить еще что-либо?
  Она недовольно поморщилась, поняв, что в ее защите образовалась небольшая брешь, в которую я попытался проникнуть.
  — Я не ходила туда. Что я там могла найти, если бы пошла?
  — Вы могли поискать кое-что из того, что Сэмми имел при себе в момент гибели, кое-что, что интересовало вас всех троих.
  Она взглянула на меня.
  — Я вас не понимаю. И не только это, но и многое другое из того, о чем вы толкуете. Что за три личности?
  — Хорошо, Джанина, я вам скажу. Мой небольшой букетик цветочков пока состоит из трех особ. Первая — это довольно симпатичная женщина около сорока лет с не то испуганными, не то удивленными голубыми глазами. Ее я буду называть «тетушка». Она претендует на роль тетки Сэмми, хотя о подобной тете я никогда и ничего не слышал от него. Второй цветочек в моем букетике — это бледнолицая хитрая крыса. Довольно хитрая бестия. Третье лицо — это вы сами. Совершенно очевидно, что между всеми вами имеется весьма прочная связь, но, я полагаю, вы попробуете утверждать, что не имеете ни малейшего понятия о других двух лицах в этой тройке.
  Она внимательно слушала, а затем утомленно улыбнулась.
  — Действительно, я собираюсь сказать вам именно это. Я совершенно не понимаю того, что вы говорите. Я не знаю никакого бледнолицего, хитрого человека и никакой голубоглазой леди сорока лет.
  — Милая Джанина, какая же вы упорная маленькая лгунья, — сказал я спокойно.
  Ее глаза сузились.
  — Я не привыкла к подобным выражениям.
  — Возможно, и нет, но я привык называть вещи своими именами. Сказать вам, почему я абсолютно уверен в том, что вы знаете леди сорока лет с голубыми глазами? Хотите знать это?
  Она подумала и сказала неопределенно:
  — Вы меня подавляете своей напористостью и самоуверенностью, и разговор с вами для меня утомителен, но я думаю, что если выслушать каждого человека до конца, то в его словах можно найти что-нибудь стоящее.
  — Хорошо. Я скажу вам кое-что из этого стоящего. Можно?
  — Что же… — она пожала плечами. — Если хотите…
  Любопытство ее было задето, но высказать его она явно не желала.
  — Вчера после полудня вы ожидали прихода к вам «тетушки». Но вы не желали встречаться с ней. Вы направились в спальню и, стоя у окна, оглядывали улицу из-за занавесок. Когда вы заметили, что «тетушка» приближается к вашему дому, вы поспешили выскользнуть через черный ход. По-видимому, вы не предполагали, что она войдет в дом, даже если вы не выйдете ей навстречу, но, так или иначе, вы, вероятно, оставили дверь открытой: вы знали, что в этой комнате нет ничего интересного для нее. И это дало вам возможность поступить так, как вы желали.
  — Какой богатой фантазией обладают некоторые люди! — произнесла она, стараясь улыбнуться. — И проницательно, и драматично! Ну и что же я сделала в вашем… вашей…
  — Фантазии? — Нет. Я не умею фантазировать. Итак, не теряя времени, вы направились на Киннэул-стрит, в квартиру тетушки. Не знаю, был ли у вас ключ или нет, но вы открыли дверь и поднялись в комнату, которую занимал Сэмми. Вы осмотрели помещение и заметили одежду в разных местах комнаты. Быстро просмотрев ее, вы убедились в том, что кто-то уже до вас интересовался ею. И основательно, судя по подпоротой и плохо, наспех зашитой подкладке. Вы пытались найти то, что вас, а также «тетушку» и бледнолицего весьма интересовало. Но оказалось, что ваши расчеты на недальновидность и пассивность «тетушки» не оправдались. Так или иначе, но там ничего не было. Вы ничего не нашли. Затем вы поторопились выйти из дома. Предполагаю, что вам не очень-то хотелось встретиться с «тетушкой» при ее возвращении. Между вами пробежала черная кошка. Произошел какой-то разлад. Так или иначе, вы удирали в такой спешке, что оставили дверь незапертой. Она была открыта, когда я пришел туда несколько позже.
  Я сделал паузу.
  Джанина стряхнула пепел с сигареты и спокойно сказала:
  — Какой вы деловой человек! Думается, что всю свою жизнь вы занимаетесь тем, что суете свой нос в чужие дела и, не зная толком, в чем дело, выдумываете сказки.
  Неожиданно для меня ее лицо вдруг осветилось прекрасной улыбкой. Ее розовые губки раскрылись, обнаружив два ряда точеных, белоснежных зубов.
  — Скажите мне прямо, что, собственно, ищете вы? — спросила она с почти нескрываемыми нотками дерзости в голосе. — Возможно, я смогла бы вам помочь?
  — В ближайшее время я скажу вам, что именно ищу я. И вы можете быть уверены в том, что то, что я ищу, будет мною найдено.
  Она медленно повернула свою руку и взглянула на золотые ручные часики.
  — Мне очень жаль, — сказала она, — но наша бесполезная беседа закончена. Я тороплюсь. Больше мне нечего вам сказать.
  Я взглянул на нее почти с восхищением. Мне понравились ее бесстрашие и твердость. В какой-то новелле, которую я с большим интересом прочитал, была описана женщина, похожая на стальное лезвие. Нечто в Джанине мне напоминало эту женщину, хотя, по-видимому, в данном случае лезвие и не было изготовлено из лучших сортов стали.
  Я пожал плечами.
  — Хорошо. Мне было очень приятно видеть вас, Джанина. Думаю, что мы еще встретимся.
  — Вы ошибаетесь. Говорить нам больше не о чем и если вы опять появитесь здесь, я вас не приму, а точнее… выгоню.
  Я улыбнулся.
  — Для этого вам придется просить ваших друзей о помощи. Я слишком упрям для того, чтобы меня можно было легко изгнать из того места, где я намерен быть.
  — Да, я знаю, что вы упрямы. Однако послушайтесь моего совета. Будьте немного более осторожны, ибо в противном случае ваше упрямство может принести вам печальное разочарование. И не будете ли вы столь любезны оставить меня. Я устала от вашего словоблудия!
  Я взял шляпу.
  — До свидания, Джанина.
  Осторожно прикрыв за собой дверь, я спустился по лестнице вниз.
  К Бетине я явился без четверти десять. Она занимала второй этаж в большом красивом доме.
  Квартира была обставлена уютно и с большим вкусом. Гостиная представляла собой огромную длинную комнату с большими венецианскими окнами и с изящной и удобной мебелью. На маленьких боковых столиках громоздились бутылки со всевозможными напитками и вазы с фруктами и конфетами.
  Собравшаяся в гостиной компания выглядела приятно и располагала к себе. Там находились четверо мужчин и шесть элегантных леди. Все они, за одним исключением, были очень хороши, если не прекрасны.
  Одна из них — миссис Хелдон — безусловно, взяла бы первый приз на конкурсе красоты. Своей бросающейся в глаза внешностью она как будто служила в этой компании некой, своего рода приманкой. Разглядывая ее, я подумал, давно ли Бетина Бейл знакома с ней.
  Больше всех, однако, мне понравилась мисс Бэрни — высокая, грациозная, с красивым овалом миловидного лица. На ней было искусно сшитое черное платье с жемчужными нитками.
  Мне пришла в голову мысль, что мисс Бэрни с ее ангельским видом относится к тому типу женщин, которые сохраняют невинное выражение на лице даже убивая человека.
  Стоя у столика с бокалом виски в руках, нашептывая приятные бессмыслицы миссис Хелдон, которая старалась деликатно улыбаться и периодически произносить «да», хотя, совершенно очевидно, думала о чем-то другом, я размышлял над тем, что подумал бы Сэмми, очутившись в таком положении, как я. Вероятно, он одобрил бы мои действия. Далеко нередко он действовал под впечатлением первой же мысли, пришедшей ему в голову, и, как мне помнится, редко ошибался.
  Через некоторое время к нам подошел один из мужчин и присоединился к нашей беседе. Вскоре он заговорил о себе, чему я был весьма рад. Миссис Хелдон отвечала ему тем же, далеким от понимания его слов «да».
  В какой-то момент Бетина Бейл отделилась от группки женщин, беседовавших в другом конце гостиной, и, взглянув на меня через плечо, еле заметно кивнула мне головой.
  Я подошел к ней.
  — Моя комната в конце коридора справа, — сказала она. — Как только будет удобно, идите туда через эту дверь. Там и поговорим. Я не заставлю вас долго ждать, Майкл.
  Она улыбнулась и ушла.
  Мои мысли тотчас же завертелись вокруг вопроса, следует ли и как именно воспользоваться открывшейся для меня маленькой возможностью. Колебался я недолго. Если есть возможность, то ее непременно надо использовать. Вопрос о «красоте и изящности» поступков в серьезных и опасных делах не может иметь места.
  Несколько минут я расхаживал со скучающим и безразличным видом по гостиной, рассеянно рассматривая творения фламандских мастеров, красовавшихся на стене.
  Вскоре ожидаемый мною благоприятный момент наступил. Бетина оказалась втянутой в какой-то оживленный разговор с двумя леди. Она сидела в кресле, повернувшись спиной к дверям.
  Не торопясь, я выскользнул из гостиной через указанную мне дверь.
  В промежуточном помещении справа оказался широкий проход, а затем налево начинался устланный мягким ковром коридор.
  Когда именно Бетина заметит мой уход и как скоро она отправится вслед за мной, я знать не мог. Но, так или иначе, в моем распоряжении были буквально считанные секунды.
  Слева по коридору виднелась одна дверь. На миг приоткрыв ее и включив свет, я удостоверился в том, что это была столовая. Первая комната справа представляла собой небольшую гостиную с двумя книжными шкафами и пианино.
  Еще через секунду я уже был в указанной мне Бетиной комнате. Это была прекрасно обставленная спальня. В ней преобладали голубые и золотые тона. В воздухе ощущался аромат тончайших духов.
  Однако все это меня в тот миг совсем не занимало. Все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы в те немногие секунды, которыми я располагал, попытаться найти какие-нибудь письма, записки, пусть даже конверты, клочки заметок, то есть все то, что могло мне помочь нарисовать себе более точный портрет Бетины. В свете моих планов по отношению к ней это было вовсе не обязательно, но уж если она сама того не сознавая, оказалась вовлеченной в мои замыслы и действия, то, пожалуй, такая проверка никак не могла бы стать совершенно бесполезной.
  Обрывки этих мыслей пронеслись в моей голове в то время, как мои руки лихорадочно, с профессиональной быстротой открывали и закрывали ящики, шкатулки, нервно шарили в них и извлекали оттуда немногочисленные открытки, письма, при беглом взгляде на которые я тут же засовывал их обратно, как не возбуждавшие во мне никакого интереса.
  Два нижних ящика маленького японского шифоньера оказались запертыми. Прошло несколько томительных секунд, пока я справился с их замками при помощи одной из моих отмычек. Но перед тем, как их открыть, я все же метнулся из предосторожности к двери и выглянул в коридор.
  Все было тихо.
  Я вновь рванулся к ящикам, выдвинул их и почти одновременно сунул в них обе руки. Тотчас правая рука нащупала под грудой батистовых платочков и каких-то шелковых изделий что-то твердое.
  Никаких сомнений в том, что это такое, разумеется быть не могло, и через секунду я переправил в свои карманы газовый пистолет, небольшую пачку патронов к нему, небольшой, но обычно безотказно действующий «Вальтер» и две обоймы патронов.
  Заперев оба ящика на ключ, я вновь подошел к полуоткрытой двери, прислушиваясь и пытаясь осмыслить значение неожиданной находки, и сообразить, что именно следовало бы предпринять в оставшиеся в моем распоряжении секунды.
  Но, увы! Время уже истекло. До моего сверх меры напряженного слуха донесся из глубины коридора едва уловимый звук: не то шелест платья, не то шорох шагов по ковру.
  Я отпрянул от двери и в небрежной позе уселся в кресло, спиной к шифоньеру. Я еще успел подумать, что на всю предшествующую операцию, закончившуюся таким поразительным результатом, мною было затрачено не более двух минут, максимум три, и что поэтому такое скорое появление хозяйки, пожалуй, было несколько преждевременным.
  Дверь распахнулась, и в будуар впорхнула улыбающаяся Бетина. В своем красном платье она выглядела более чем восхитительно.
  Держа в руке только что опустошенный портсигар, я поднялся ей навстречу и изобразил на своем лице восторг и восхищение.
  — Итак, Майкл, вы… не хотите меня поцеловать? Или вас смущает то, что вы в моем будуаре?
  — Могу попробовать, если вы позволите.
  Я поцеловал ее в губы, но всякое пробуждение во мне нежных эмоций оказалось заглушенным мыслью о том, чтобы каким-либо неосторожным жестом она не коснулась моих оттопыривавшихся карманов. После поцелуя Бетина бросила настороженный взгляд в сторону шифоньера, или мне это только почудилось?
  Она уселась в кресло, которое я только что освободил, потянула к себе ящик с сигаретами и предложила мне закурить.
  — Наступило время немножко поговорить с вами, Майкл, — начала она. — Я не знаю, что таится в вашей голове, и вообще не знаю, кто вы такой. Думаю, что вы сами должны рассеять все мои недоумения. В противном случае я буду вынуждена прийти к определенному заключению.
  — К какому заключению?
  Она внимательно посмотрела на кончик своей сигареты и после минутного колебания она проговорила:
  — Мне кажется, что вы используете меня в качестве инструмента в какой-то игре. Не знаю, почему я так думаю, но эта мысль преследует меня. Я ровным счетом ничего не знаю о вас и немножко побаиваюсь. Вы выглядите настоящим суперменом, такие мужчины играют в крутые игры и ничего не делают бесцельно. Так вот, если все, что я сказала, близко к истине, то я хочу принять участие в игре на вашей стороне.
  — Очень рад этому и благодарен вам, но…
  — Одну минуту. Повторяю, что я целиком на вашей стороне, очень хотела бы быть вам полезной, но при этом я должна знать о вас гораздо больше. Хотя бы для самоуспокоения. Вы видите, что я совершенно откровенна с вами, дорогой Майкл… Ну, итак?..
  Расположившись в мягком кресле напротив Бетины и слушая ее, я думал о том, что наличие у нее широко распространенного «Вальтера» может еще и ни о чем не говорить. Разрешения на его хранение у нее, разумеется, нет. Револьвер немецкий, а с немцами мы ведем войну, но это тоже пустяки, его имеют все, кому не лень, а вот газовый пистолет — это уже нечто совсем иное. Я его не успел осмотреть, но можно было не сомневаться и в его немецком происхождении. Газовые пистолеты пока еще большая редкость, и наличие такового у леди в столике может свидетельствовать о многом.
  — Что ж, дорогая Бетина, еще раз благодарю вас за такое хорошее отношение ко мне, но, к сожалению, должен разочаровать вас. Никакой загадки я не представляю. Все у меня ясно, просто и открыто.
  Она покачала головой.
  — Думаю, мой дорогой, что совсем наоборот. Вы представляете собой чрезвычайно опасного человека, это я знала с самого начала. Я уверена, что вы тайный разведчик или еще кто-либо в этом роде. Не правда ли?
  — Абсолютная бессмыслица, милая моя! Вы просто начитались ужасных романов, которых сейчас уйма, и ваше воображение разыгралось. Однако любопытно, каким образом пришли вы к такой забавной мысли? Что могло вас натолкнуть на такое странное предположение?
  Она встала с кресла, едва заметно поджав губы, достала из небольшого буфетного шкафчика виски, поставила молча передо мной на низенький столик.
  — Благодарю вас, Бетина.
  Медленно потягивая виски, я ощущал на себе ее внимательный взгляд.
  Она оглядела себя в зеркале, поправила свои пышные волосы, вновь уселась в кресло и на некоторое время задумалась, стараясь, видимо, привести свои мысли в порядок.
  Не прерывая ее молчания, я думал о том, как лучше поступить с револьверами и к каким последствиям приведет их кража. Что же касалось Бетины, то я решил полностью отбросить мысль о случайном нахождении у нее этого оружия и о том, что оно могло и не принадлежать ей лично.
  — С тех пор, как я вас узнала, Майкл, — сказала она мягко, — начали случаться удивительные вещи.
  — Вот об этом-то вы обещали мне рассказать, я весь внимание.
  — Прошлой ночью меня неотступно преследовала мысль, что кто-то за мной следит. Эта мысль оказалась настолько упорной, что я действительно начала верить этому. Затем, когда я уже возвратилась к себе домой, я постаралась убедить себя в том, что все это невозможная глупость, плод моей фантазии, результат некоторой взвинченности нервов.
  — Это вернее всего. Ну и дальше?
  — Дальше… я отправилась спать, попыталась уснуть… Прошло не более десяти минут с тех пор, как я легла в постель и вдруг…
  — Что «вдруг»?
  — Кто-то попытался застрелить меня через окно. — Она повернулась в кресле и взглянула на меня. Она все еще улыбалась, но в ее глазах светилось беспокойство.
  — Что за чертовщину вы выдумываете, Бетина? Вы в самом деле хотите меня уверить в том, что кто-то стрелял в окно вашей спальни? Но ведь это глупая шутка?!
  — Подойдите и взгляните в окно, а потом я покажу вам пулю. Она пробила стенной коврик и застряла в стене. Я выковыряла ее ножичком.
  Я обошел кровать и обследовал окно. В нем действительно оказалось отверстие и, вне всякого сомнения, пулевого происхождения. Стреляли с дистанции в несколько десятков ярдов.
  Я открыл окно и выглянул наружу. Под окном был расположен двор с фонтаном посредине. По ту сторону фонтана, примерно в пятидесяти ярдах, возвышался другой дом.
  — Кто живет в доме напротив? — поинтересовался я. — Меня интересуют квартиры, которые расположены как раз напротив вашего окна, а также выше и ниже. Совершенно очевидно, что стреляли из одного из этих окон.
  — Никто там не живет. Дом пустует.
  — Ясно.
  — Майкл, подойдите сюда и взгляните на пулю. — Это был кусочек скошенной и слегка сплющенной бронзы. Нетрудно было догадаться, что стреляли из «шмайсера» сорокового калибра и что к этому ружью был приделан глушитель.
  — А откуда вы выковыряли эту пулю?
  — Вот здесь, взгляните.
  — В таком случае гадать не приходится. Стреляли со второго этажа, но это мало что объясняет, раз там дом пустует.
  — Мне от этого не легче.
  — Да… — протянул я, — Над всем этим следует поразмыслить.
  Закурив новую сигарету, я подумал, что Бетина далеко не так глупа, как я мог надеяться в начале нашего разговора. Несомненно, она что-то подозревала: переходила в атаку, ставила передо мной все новые вопросы. И вот еще новая проблема — выстрел в окно. Странный выстрел, нелогичный. Очень нелогичный. Почти совсем не поддающийся объяснению. Вот если бы позднее, когда наше с ней «сотрудничество» стало бы внешне более очевидно, вот тогда могло быть всякое, но в данный момент — какие такие могли быть основания для покушения на нее в связи с только что начавшимся знакомством со мной? Абсолютно никаких! Логика здесь явно не действовала. Странно.
  Я молча пожал плечами.
  — Вы сами видите, Майкл, — прервала она затянувшееся молчание, — что кто-то полагает, что я действую с вами… Этот кто-то весьма недолюбливает вас и ваших друзей. Другого объяснения я не могу придумать.
  Она мягко засмеялась.
  Итак, она подсказывала мне объяснение события. Умело подсказывала. И она прямо предлагала мне свои услуги.
  — После всего этого, — продолжала Бетина, — история с вашей вывихнутой ногой начинает выглядеть довольно подозрительно, не так ли, мой милый? — добавила она полушепотом.
  Полностью игнорируя ее намек, я сказал:
  — Мне кажется, что лучшее, что можно было бы сделать в этом случае, это обратиться в полицию. В конце концов, вы вовсе не обязаны терпеть стрельбу по окнам вашей спальни. Это ведь в высшей степени некомфортабельно! — закончил я шутливо.
  Само собой разумеется, что в подобных случаях только обыватель способен был бы выдвинуть такое предложение. И только обыватель мог бы его принять.
  — Верно, — сказала ока тем же мягким, ласкающим слух голосом. — Но если я обращусь в полицию, то там мне могут задать кучу вопросов, уйму всяких неприятных вопросов. Не правда ли, Майкл?
  — Кто их знает?
  — Они могут пожелать заполучить для своих расследований сведения об окружающих меня людях и задать вопросы, касающиеся вас. А что я могу на них ответить? Ровным счетом ничего.
  Она улыбнулась мне. Я ответил на ее улыбку, но промолчал, погрузившись в размышления о том, что все это выглядело далеко не так, как я предполагал. Вместо того, чтобы превратить случайную встретившуюся мне куклу в некую приманку, в некий слепой инструмент моей игры, мне самому предлагали подчиненную роль, написанную опытной рукой. Все начало переворачиваться с ног на голову. Бетина оказалась далеко не безобидной красавицей. Нет, пистолетики здесь не зря завалялись.
  Бетина продолжала:
  — Я знакома с одним-двумя офицерами из высших чинов полиции и уверена, что в случае, если нечто подобное вновь повторится, мне помогут. Но я убеждена, что все это как-то связано с вами, и не хотела бы нарушить ваши планы, поэтому и прошу, чтобы вы были со мной откровенны. Или вы вообще ни с кем не бываете откровенны?
  — Бетина, как вы можете так думать обо мне?
  Я пододвинулся со своим креслом поближе к ней и взял ее за руку.
  Она доверительно приблизила свое лицо ко мне и вкрадчивым, нежным голосом тихо проговорила:
  — Скажите мне правду, Майкл, ведь вы мне небезразличны, и я хочу вам помочь. Я чувствую, что вы испытываете некоторые затруднения, а также то, что вы имели или имеете намерение использовать меня в качестве какого-то орудия в вашей игре. Но все это неважно, и будет тотчас забыто, как только я буду знать все. В этом случае вы сможете положиться на меня, как на самого себя.
  Слушая вкрадчивый и нежный голос Бетины, я подумал, что она поставила меня в затруднительное положение. Дело с обращением в полицию уже ясно. Ее это не устраивает, а меня тем более. Никакая публикация в нашем деле не допускалась. Если бы Старик узнал, что я в какой-то мере причастен к обращению Бетины в полицию, он разорвал бы меня на части. Однако своим предложением Бетине я добивался иного результата и получил его. И здесь впервые мне в голову пришла мысль: «А была ли моя первая встреча с ней на площадке для гольфа чистой случайностью?» И я тут же ответил себе, что, конечно, нет, она была случайной только для меня. А если так… Теперь, после всего сказанного Бетиной, было нецелесообразным отрицать все и вся. Требовалась только особая осторожность, выигрыш во времени, а в настоящий момент — приемлемое решение о пистолетах.
  Изобразив на своем лице доверчивую улыбку, я сказал:
  — Дорогая Бетина, возможно, в ваших догадках и есть какая-то доля правды, но, поверьте, я совершенно не расположен говорить об этом сегодня. Я хотел бы поговорить с вами совершенно откровенно, но только не сегодня, а завтра. И мы, безусловно, должны будем кое-что предпринять по отношению к игривому подонку, который забавляется пальбой по окнам вашей квартиры.
  — Я сделаю все, что вы мне скажете, мой дорогой. Но как-то обязательно нужно отреагировать.
  «Она учит меня», — подумал я и сказал:
  — Вот что, Бетина. Здесь есть одна молодая женщина, которую я хорошо знаю. Она умна, весьма изобретательна, смела и безусловно, надежна. Я надеюсь ее повидать этой же ночью и попрошу ее немедля прибыть сюда к вам. Полагаю, что было бы очень хорошо, если бы она смогла пробыть с вами несколько дней. Ее наблюдательность и прозорливость окажут вам очень большую помощь в расследовании этого странного события и в предотвращении повторения чего-либо подобного.
  — Я знала, что целиком могу положиться на вас, Майкл. Я уверена в том, что вы являетесь незаурядным разведчиком.
  — Бетина!
  — Я говорю прямо и откровенно о том, что думаю. И я нисколько не буду удивлена, если окажусь вовлеченной в какие-либо сверхужасные дела. Но для меня это будет весьма забавно.
  — Вы меня поражаете, Бетина.
  — Что касается молодой женщины, которая, как я полагаю, является вашей сотрудницей, то вы можете прислать ее сюда, если считаете это целесообразным.
  — Убежден в этом.
  — А она красива? Впрочем, это и так ясно, так как я не представляю себе вас, пользующимся услугами недостаточно миловидных женщин. Я даже думаю, что вы соединяете в своей странной профессии удовольствия с опасными делами. Не так ли?
  Она мило рассмеялась.
  Я молча улыбнулся ей в ответ, неопределенно пожав плечами.
  — А теперь, — продолжала она, — нам следует вернуться к гостям и рассеять их возможные недоумения по поводу нашего отсутствия.
  — Хорошо, но мне пора распрощаться, Бетина. Мне еще нужно разыскать вашу телохранительницу. Кстати, ее имя Элисон Фредерикс. Она весьма обходительна. Я ее сразу же пришлю, как только разыщу.
  — Отлично, мой дорогой. Я буду ждать ее и приму как можно лучше, несмотря на то, что вы, вероятно, не раз любезничали с ней в свое свободное время.
  — Вы перехваливаете меня, Бетина.
  — А может, наоборот? Так или иначе, не забывайте, что завтра вы должны зайти и поговорить со мной откровенно и серьезно.
  — Не забуду. Кроме того, вам не мешало бы иметь мой телефон на тот случай, если вам понадобится срочная помощь.
  — О, конечно!
  Я вырвал листок из своего блокнота, написал номер телефона и передал ей.
  — Между прочим, Бетина, кто такая миссис Хелдон? Она выглядит весьма недурно? Не так ли? Давно вы ее знаете?
  — Я совсем ее не знаю. Мы встретились с ней только вчера в одной компании. Думаю, однако, что мы познакомимся с ней поближе. Она и внешне привлекательна, и в то же время превосходно образована. Но почему… Вы что, Майкл? Успели влюбиться в нее?
  Я усмехнулся.
  — Если это и бывает со мной, то всякий раз возникают непредвиденные помехи. Судите сами. Не успел я влюбиться в вас, как немедленно кто-то начинает стрелять в вас через окно.
  Она рассмеялась.
  — Вы полагаете, что это была женщина? Соперница? Это было бы в высшей степени забавно. Но я не думаю, что это так.
  Она обняла меня за шею и прошептала:
  — Вы очень опасны. Очень. И кажется, в этом кроется причина того, что я буду предана вам. Спокойной ночи, мой дорогой.
  — Как мне пройти, минуя гостиную?
  — Пойдемте.
  У входа в вестибюль мы расстались. Чувствовал я себя весьма неопределенно. Мой план по использованию услуг Бетины в моем небезопасном деле неожиданно и полностью провалился. Сомневаться в этом было уже просто невозможно. Оставалось, правда, еще много неясного в том, что касалось ее, но предполагать в ней неизвестного мне нашего человека тоже было нельзя. Вывод, следовательно, был ясен. Хорошо, конечно, то, что я распознал ее, но не очень хорошо то, что и я оказался раскрытым ею и всей ее бандой. И они это сделали раньше меня. И теперь я известен всем членам их организации, а я из них знаю только Бетину и, возможно, тетушку, Джанину и бледнолицую крысу. И все это пока еще только предположения. Ощущение смутного беспокойства не оставляло меня.
  В обширном и полутемном вестибюле я отыскал свою шляпу и медленно двинулся к выходной двери. Уже взявшись за ручку, я услышал тихий полушепот, исходивший из-за затемненного выступа, прикрытого декоративными растениями.
  — Мистер Келлс…
  Это был голос Элисон Фредерикс. Я отодвинулся от двери, повернулся лицом к лестнице и тихо произнес:
  — Так… Слушаю.
  — Джанина у вас на хвосте. Она в одном из темных парадных по ту сторону улицы ожидает вашего появления.
  — Благодарю. Это очень важно. А сейчас попробуем вместе пробраться во двор. Вы мне нужны.
  — Нет ничего легче. Вот там, справа от лестницы, небольшая дверца. Через нее я и вошла сюда.
  Спустя пару минут мы расположились в маленькой пустой беседке в глубине садика, примыкающего к двору.
  — Теперь слушайте, — сказал я. — В этом доме на втором этаже снимает квартиру миссис Бетина Бейл. Она наш противник. Примерно через полчаса поднимитесь к ней и представьтесь в качестве моей сотрудницы. Разумеется, ничего больше. Думаю, что она еще не подозревает, что уже распознана мною. О вас я ей говорил, и она вас ждет. Кто-то пытался застрелить ее через окно прошлой ночью. Выстрел был произведен из окна вот этого дома, что напротив. Побудьте здесь в качестве якобы телохранительницы и немного понаблюдайте за ней.
  — Постараюсь.
  — Но все это — между прочим. Ваша первостепенная задача, и не легкая, заключается в том, чтобы как можно скорее положить на место вот эти две игрушки.
  Я извлек из карманов два револьвера и показал ей.
  — Ого! — тихо воскликнула она. — Ведь даже у наших не часто можно увидеть газовое оружие.
  Она взяла в руки газовый револьвер.
  — Немецкий… хотя и без фабричного клейма. Что ж, попробую.
  — Сперва их надо препарировать.
  — Понимаю.
  Используя наши складные ножи с небольшим набором инструментов и слабые отблески света из окон домов, мы провозились не менее десяти-пятнадцати минут, пока справились с задачей.
  Я подробно описал расположение будуара Бетины, передал ей свою отмычку, которой открывал нижний ящик шифоньера и, пожелав успеха, направился обратно в вестибюль, а оттуда на улицу.
  У выхода я стал так, чтобы Джанина безошибочно смогла узнать меня. Я подумал, что время, когда я, наконец, смогу сорвать таинственную вуаль с лица Джанины, наступает. Эта ее слежка за мной уже говорит о многом. Она работает достаточно активно. Не исключена здесь и рука Бетины. Но в таком случае, почему же слежка за мной поручена именно Джанине? По многим соображениям эта кандидатура была явно неподходяща для такой черновой работы. Странно. Впрочем, и многое другое в этом деле оставалось для меня загадочным.
  В свое время я брался за задания, которые также были весьма трудными, но это дело уже начало действовать мне на нервы. События шли своим чередом, а я до сих пор не мог докопаться до их сути. И, вероятно, именно поэтому различные факты представлялись мне явно нелогичным. Среди них мне вновь припомнилось непонятное поведение Сэмми. В самом деле, почему Сэмми оказался в состоянии такого сильного опьянения в ту ночь, когда предполагался столь серьезный разговор с ним? Все это совершенно не было похоже на него. Почему?
  Я продолжал стоять у освещенного парадного, погрузившись в воспоминания о той ночи. Все действия Сэмми подчеркивали его явное нежелание заниматься делом, его очевидное намерение не дать мне возможности установить с ним необходимый деловой контакт.
  Я припомнил его действия, поведение, и в моей памяти всплывали лица участников той ночной компании. То одно, то другое… То смутно, то яснее. Вот припомнилось лицо одной очень привлекательной женщины. На ней было василькового цвета платье… О, так это же была Джанина! Да, теперь я это ясно припомнил. Несомненно, то была Джанина и, возможно, именно это было причиной странного поведения Сэмми. Он знал ее и знал, почему и зачем она там была. Именно ее присутствие, вынудило его держаться подальше от меня и крепко держать язык за зубами. Да, так оно и было!
  И вот по ту сторону улицы, в одном из темных подъездов, притаилась Джанина. Она внимательно наблюдает за мной. Хотел бы я знать, в какой степени она замешана в убийстве Сэмми. Что случилось в ту ночь после вечеринки? Кто же из них и как расправился с Сэмми?
  Мои губы плотно сжались, и я подумал: «Хорошо, бэби! Пока что продолжай свою игру. Но прежде чем ты доберешься до меня, тебе придется испытать на собственной шкуре, что такое нокаут!»
  Глава 4
  Элисон
  Я медленно сошел с тротуара, зажег погасшую сигарету и как бы нехотя двинулся по освещенной стороне улице.
  Шел я очень неторопливо, зная наверняка, что где-то в тени за мной следует Джанина.
  Она была далеко не глупа, и кто-то, вероятно, научил ее одевать резинки на высокие каблуки, так как я не мог уловить ни малейшего звука ее шагов на тихой и безлюдной улице.
  Тем временем я ломал голову в попытках уяснить себе ту роль, которую играла Джанина, проникнуть в тайну ее загадочного поведения.
  Я представил себе, что, возможно, она в этот момент думает о том же, следуя за мной. Мы оба охотимся друг за другом, пытаясь выведать тайну противной стороны.
  Интересно, что подумал бы об этом Старик? В настоящий момент я еще не предполагал информировать его об этом периоде работы. В ответ я выслушал бы немало язвительных замечаний. Следовало подождать чего-либо ощутимого, реального, а оно, видимо, назревало.
  Я свернул на Чарльз-стрит и двинулся в направлении Беркли-стрит. Там я пересек площадь и вошел в телефонную будку.
  Некоторое время я вызывал Фриби, досадуя на то, что его нет на месте.
  Вдруг в телефонной трубке послышался щелчок, и я сразу успокоился.
  Ответил голос Фриби.
  — Привет, Фриби. Это Келлс. Вы можете отставить миссис Бейл. Я поставил там другого человека следить за ней.
  — Хорошо, — ответил Фриби. — Есть еще что-нибудь?
  — Да. В настоящий момент за мной увязался очаровательный хвост. Это леди по имени Джанина. Она живет на Берити-стрит, 16. Кажется, она в чем-то подозревает меня и очень внимательно ведет за мной слежку. Вам следует сейчас же переключить свое внимание с Бейл на Джанину. В данный момент вы могли бы побывать в ее логове. Посмотрите, не сможете ли вы проникнуть в нее без того, чтобы поднять на ноги всех соседей. Она занимает две комнаты — спальню и гостиную — на втором этаже. Там есть черный ход, и я думаю, что он является самым легким путем для проникновения в ее квартиру. Если вы увидите, что проделать это без большого шума нельзя, то оставьте это дело до более подходящего случая. Шум здесь крайне нежелателен для нас.
  — Хорошо, я понял. На что обратить особое внимание?
  — Ищите бумажки, иероглифы, всякую подходящую нам мелочь.
  — Каким примерно временем я располагаю?
  — Не менее часа, я думаю. Если что-либо случится сразу сообщите. Буду у себя часа через полтора. Спокойной ночи.
  Он также сказал «спокойной ночи» и повесил трубку.
  Я вышел из телефонной будки, прошел до угла и завернул на Довер-стрит. Оказавшись за углом, я тотчас же вошел в первое попавшееся парадное и, стоя там с потухшей сигаретой, принялся поджидать Джанину.
  Я ждал ее появления не больше минуты. Она шла очень быстро и в то же время грациозно и неслышно: на каблучках ее туфель действительно были одеты резинки, и она, видимо, знала свое дело.
  Я позволил ей пройти с десяток ярдов, вышел из парадного и быстро и бесшумно догнал ее.
  — Добрый вечер, Джанина! Как вы поживаете? Это ваша обычная прогулка или, быть может, вы ищите меня?
  Она остановилась и повернулась ко мне лицом, сохраняя полнее присутствие духа.
  — О, это вы?
  В ее голосе чувствовалась нотка вполне естественного удивления и ничего больше.
  — Да, это я. Вы крайне удивлены, увидев меня, не так ли? Вы вовсе не следили за мной весь вечер. Чего же, вы хотите, дорогая?
  — Чего я хочу? Да ничего особенного, разве что выкурить сигарету да выпить чего-нибудь прохладительного.
  «Да, у тебя крепкие нервы, бэби. Но что же ты замыслила?» — подумал я, вслух же сказал:
  — Отлично, это нетрудно организовать. Пойдемте со мной. Думаю, я знаю, где мы могли бы посидеть и выпить, несмотря на поздний час. Не правда ли, чудесный вечер?
  — Да, вечер хорош.
  Мы направились на Довер-стрит. Никто из нас не произнес больше ни одного слова.
  После довольно продолжительного молчания Джанина проговорила мягким и в то же время дрожащим голосом:
  — Вы знаете, что рано или поздно кто-то начнет разговор, и я думаю, кто же из нас это сделает первым?
  — Я отвечу вам, Джанина. Это должны сделать вы. Я вовсе не намерен делать то, что желаю. А вот вы обязаны это сделать и немедля.
  — Это почему же?
  — И это я скажу вам. Вы плохо поступили с Сэмми. Должен вам сообщить, как твердо установленный факт, что Сэмми вовсе не был жертвой авиабомбы. Он был убит. Кто-то застрелил его.
  Казалось, эта новость не особенно взволновала ее. Она сказала:
  — О, неужели? Но в таком случае это исключает ваше предположение о том, что я была последним человеком, видевшим его?
  — Совсем нет. Если даже белобрысый тип врал и ваша собственная версия была правильна и если, наконец, Сэмми покинул вашу квартиру рано утром, вы все же были последним лицом, которое он видел при жизни.
  — Следовательно, — сказала она, — вы предполагаете, что он, оставив мою квартиру, направился прямо на площадь?
  — Я ничего не предполагаю. Я интересуюсь только фактами, некоторые уже есть, а скоро появятся и новые. Можете не сомневаться в том, что очень скоро на поверхность всплывут такие детали, которые, как прожектор, осветят тайну убийства.
  Джанина прищелкнула языком и сказала:
  — В таком случае это становится ужасно интересным. Мне бы очень хотелось, чтобы вы поскорее закончили свое расследование и убедились в моей правоте.
  Я промолчал.
  К этому времени мы прошли примерно половину Сент-Джеймс-стрит и находились у намеченной мною цели.
  Я подошел к знакомому мне дому и позвонил. Некоторое время я опасался, как бы не отсутствовала Селена или же не спали все в доме. В прошлом ее заведение работало всю ночь.
  Однако спустя пару минут дверь открылась, и на пороге появилась Селена.
  — О! Кого я вижу, неужели это вы…
  — Да, да! Майкл Келлс.
  — Откуда это вы? Впрочем, снова видеть вас — это удовольствие, большое удовольствие! Заходите.
  — Мне также приятно видеть вас, Селена. Со мной моя кузина, мисс Джанина. Мы могли бы чего-нибудь выпить?
  — О, разумеется! Именно для этого мы и находимся здесь. Заходите.
  Мы поднялись по ступенькам и вошли в гостиную.
  Бар не был слишком переполнен. Несколько красивых девушек, несколько довольно скромного вида джентльменов и три-четыре подтянутых официанта.
  Я сказал Селене несколько слов и затем повел Джанину к столику, расположенному в конце зала.
  Усадив Джанину, я принес из буфета виски с содой, наполнил стаканы и сказал:
  — Ну, таинственная леди, теперь можно и выпить. Вот и сигареты.
  Я поднес ей огонек и пытливо взглянул на нее.
  — Итак, куда же мы направлялись сегодня вечером? — начал я.
  Наступило короткое молчание.
  Джанина повертела сигарету, сбила с нее пепел. Я заметил, что ее пальцы слегка дрожали.
  — Итак, — продолжал я, — куда?
  — Разумеется, вы думаете, что этим вечером я следовала за вами? Так?
  — Нет, я этого не думаю. Я это знаю.
  На мгновение она заколебалась, а затем спокойно проговорила:
  — Хорошо. Пусть будет так. Я действительно следовала за вами. Но вовсе не для того, чтобы следить за вашими действиями. Отнюдь нет. Я просто хотела поговорить с вами. Когда я увидела вас входящим в дом не очень далеко от Беркли-стрит, я решила подождать, пока вы выйдете оттуда, и побеседовать с вами.
  — Отлично. И почему же вы не поговорили со мной?
  — Вы вышли оттуда слишком поспешно, и я не имела возможности подойти к вам.
  — Это очень мило с вашей стороны. Вы всегда меня предупреждаете. Итак, я вас слушаю. Но предупреждаю. Именно теперь вы должны знать, что я становлюсь немного нетерпеливым. Вы все время что-то ищете, причем направленность ваших поисков и моей работы по расследованию гибели Сэмми совпадают. Не согласовать ли нам наши курсы.
  Она с живостью ответила:
  — Это именно то, что я хотела вам предложить. Но прежде чем мы это сделаем, не могу ли я задать вам один небольшой вопрос?
  Несмотря на напряженность разговора, я почувствовал потребность громко рассмеяться. Слишком очевидным был тот факт, что она поступала именно так, как я, и также, как я, пыталась вытянуть из меня как можно больше, не сообщая взамен ничего. И я подумал, что нам предстоит, может быть, и довольно интересный, но, почти наверное, малорезультативный разговор. Однако теперь уже был совершенно несомненным тот факт, что в лице Джанины я столкнулся с умным и квалифицированным агентом. Тем не менее, я галантно улыбнулся:
  — Буду рад ответить на любой ваш вопрос, если только это в моих силах.
  — Ваш долг по отношению к Сэмми, который был вашим другом, — это узнать причину и виновников гибели, здесь мне все ясно. Однако, судя по кругу людей, с которыми вы общаетесь, ваши интересы не ограничиваются только этим… Не хотите ли вы сыграть в открытую и сказать мне, что вас интересует в действительности? — твердым голосом спросила она.
  Милая крошка! Если твой выстрел попал в пустоту, то мой был не более точен!
  — Поверите ли вы мне или нет, — сказал я, — но я действительно заинтересован в том же самом, в чем заинтересованы вы, «тетушка» и бледнолицая крыса. Вот теперь, наконец, мы с вами знаем все главное друг о друге. Так, Джанина?
  Она покачала головой.
  — Нет, я бы этого не сказала. Более того, я даже не понимаю, о чем вы говорите. И я думаю, что вы не можете быть заинтересованы в том, чем я интересуюсь.
  — Хорошо. Пусть будет так. Но я становлюсь больным от разговоров загадками. Почему это мы с вами не можем поинтересоваться одним и тем же?
  Она приподняла брови и сказала:
  — Не думаю, что вы можете быть заинтересованы поисками моего брачного свидетельства?
  Я едва не упал со стула от удивления. Минуту я разглядывал ее скромно наклоненную головку и затем сказал:
  — Итак, вы ищите брачное свидетельство, видимо, Сэмми имел его при себе в тот момент, когда был убит. И вы хотите его заполучить. Я правильно вас понял?
  — Вы совершенно правы. Все было именно так, как вы говорите.
  — Хорошо. Допустим, что это так, и на некоторое время я поверю этому. Но скажите мне еще кое-что. Почему же ваше брачное свидетельство находилось именно у Сэмми?
  Ее глаза широко раскрылись. Они были восхитительно простодушные, искрящиеся, теплые.
  В течение нескольких секунд она смотрела на меня.
  — Но ведь Сэмми должен был его иметь! Он же был моим мужем.
  Я ничего не сказал, а только взял свой стакан виски и сделал несколько глотков.
  Затем я взглянул на нее, восхищаясь ею в душе. Однако сомнение тотчас же зародились в моей голове. Конечно, Сэмми обладал решительностью, быстротой действий, но вряд ли он мог пойти на такой опрометчивый шаг, если иметь в виду, что с Джаниной он был знаком без году неделю, что ее он совершенно не знал. Нет, на Сэмми это совсем не было похоже. И тем не менее… Сэмми был энтузиаст своего дела, иногда он делал весьма рискованные вещи, и не исключено, что и в данном случае он мог жениться, так сказать, временно, на некоторый период, движимый какими-то неизвестными мне скрытыми мотивами и все же подобный шаг Сэмми, как бы я ни пытался оправдать и объяснить его для себя, казался мне все более маловероятным.
  Я улыбнулся Джанине.
  — Итак, вы миссис Кэрью? Отлично… Отлично… Но я не верю вам.
  — Меня это не волнует и не беспокоит. Вы спрашивали меня, что мне нужно было от Сэмми, и я ответила вам. Вы знали, что я посетила морг на Эльвастон-стрит. Там полицейские сказали мне, кто был убит на площади, и они показали мне вещи, которые нашли при нем. Но брачный сертификат отсутствовал.
  — Понимаю, — сказал я. — Итак, единственное доказательство того, что вы являетесь законной супругой Сэмми — брачный сертификат, и он находился у Сэмми, а теперь бесследно исчез… Вещь неприятная.
  Я выпил еще виски.
  — Однако все это вовсе не так уж страшно, Джанина, — продолжал я. — Во всяком случае, если вы действительно состояли в браке, то этот факт где-то занесен в соответствующий реестр. Есть, следовательно, запись, есть свидетели, и в случае, если сертификат не будет найден, вы всегда сможете официально восстановить факт заключения брака. Это нетрудно.
  — Боюсь, что это не так просто.
  — Почему?
  Она взглянула на меня и улыбнулась.
  — Потому что мы заключили брак не здесь, не в этой стране.
  Я сдался. Впервые я понял, что находился перед чем-то, что было очень крепким, очень умным, таким же упрямым, как и я сам, но с более светлой головой.
  Прерывая кратковременное молчание, я сказал.
  — Что-то вы не пьете виски.
  Она взяла свой стакан и, глядя на меня через ободок его, сказала:
  — Сейчас мне нужно уходить. Мне было очень приятно побеседовать с вами.
  — Мне также, Джанина.
  — Откровенно говоря, мне нравится тип мужчин, подобных вам. Вы обладаете какой-то внутренней силой, которая притягательна для женщин. В вас есть все, чтобы нравиться: ум, ловкость, настойчивость.
  — Но я не нахожу в вас ни капли искренности и теплоты, поэтому не в состоянии доверять вам.
  — Очень печально.
  — Но я думаю, что было бы очень хорошо, по крайней мере для вас же самого, если бы мы остались с вами если не друзьями, то не врагами.
  — Ваше милое пожелание звучит как плохо прикрытая угроза, Джанина.
  — Принимайте это так, как вам больше нравится, но, будьте добры, никогда меня больше не беспокоить. Если вы не выполните этой моей просьбы, то мы поссоримся. Вы меня рассердите.
  — И что же будет?
  — Увидите.
  Она поднялась со своего стула и сказала.
  — Не трудитесь провожать меня. Я уверена, что поймаю кэб, а вы выпейте еще и отдохните. Спокойной ночи.
  Она пересекла зал, улыбнулась Селене, обслуживающей соседний столик, и ушла.
  Подойдя к буфетной стойке, я наполнил свой стакан и возвратился на свое место, сопровождаемый недоуменным взглядом Селены.
  Мои мысли вертелись вокруг Джанины. Действительно, она обладала крепкими нервами, и голова ее была ничуть не хуже моей. Ее поведение было гибким, увертливым, умелым. Еще час тому назад я находился в полной уверенности в том, что близок к раскрытию тайны Джанины. И вот опять ничего. По сути дела, не столько она, сколько я поставлен ею перед новыми загадками. Да, орешек крепкий. Неожиданно крепкий. Не зря, выходит, Сэмми проявил тогда в компании такую осторожность. Одно только ясно, Джанина — это активный, значительной квалификации, выдержки и ума разведчик. Этими своими качествами она, несомненно, превосходит шпионку Бетину. Однако каковы же их взаимоотношения? В чем причина их возможной ссоры, несогласия, размолвки? Какого же сорта задачу они пытаются здесь разрешить? В чем заключаются их цели? Ответы на все эти вопросы по-прежнему были окутаны непроницаемой для меня густой завесой тумана.
  Мне показалось, что над моим столом еще носится аромат ее тонких духов, и я подумал, что как бы там ни было, а эта девушка обладает особенной привлекательностью.
  Но здесь мои мысли переключились еще на одну сторону поведения Джанины. Действительно, нетрудно было подметить некоторую самоуверенность в ее поступках, беседах, такого рода самоуверенность, как если бы она в своей игре имела в руках полновесный козырь. Но что это могло быть? А не могло так случиться, что именно она держала в своих руках то, к чему стремились Бетина, «тетушка», бледнолицый парень и мало ли еще кто? Что ж… может быть, и так, во всяком случае, определенная уверенность в ее действиях чувствовалась явно.
  Я отправился домой. Пикадилли была безлюдной. Мягкий лунный свет перемежался с желтоватым отблеском фонарей.
  Медленно шагая по широкой и пустынной улице, я обдумывал целую серию необычных событий, происшедших за то время, как я занялся этим делом. Событий было много, но что, собственно, я мог бы сообщить Старику, если бы он позвонил мне? Я мог бы рассказать, что после нашей с ним последней встречи я разговаривал с Джаниной, познакомился с Бетиной Бейл на площадке для игры в гольф, был в ее компании, немножко выпил. Мог бы добавить, что после разговоров с Бетиной, по словам Бетины, ее кто-то пытался застрелить через окно, что я нашел у нее пару пистолетов, что я заподозрил ее и Джанину, а также «тетушку» в действии против нас, что все они, к сожалению, не так глупы, как можно было бы надеяться. Вот, пожалуй, и все. Да, мой рапорт выглядел бы удовлетворительным.
  В своем отеле я нашел записку портье на мое имя. Записка была коротка и гласила:
  «Джентльмен хотел бы, чтобы мистер Келлс протелефонировал ему. Гросвенор 77650»
  Бросив шляпу в угол, я поспешил к телефонному аппарату. Кто это мог быть? — подумывал я. Вероятно, Фриби!
  Я ошибся. Это был Старик, и его голос не предвещал мне ничего хорошего.
  — Хелло, Келлс! Я в Грейт-Гросвенор-Корт 71. Если вы не заняты чем-нибудь чересчур важным, то могли бы явиться. Мне хотелось с вами поговорить.
  Мне очень не понравился тон Старика. Он говорил так, как будто бы уже имел те сведения, которые именно я должен был добыть ему. Но это означало бы, что, помимо меня, еще кто-то занимался этим делом и его осведомленность превзошла мою. Но нет, это неправдоподобно.
  Указанное мне место встречи представляло просто обставленную изолированную квартиру в доме на Гросвенор. По-видимому, это была одна из резиденций Старика. Подобных резиденций в городе он имел не менее дюжины.
  Он сидел в большом кресле, а рядом с ним на низеньком столике стояли ящики с сигаретами и бутылки с виски и содовой.
  Со своими сдвинутыми к переносице и насупленными бровями Старик выглядел подобно разгневанному Зевсу.
  Однако он довольно сдержанным тоном произнес:
  — Положите вашу шляпу, налейте себе виски с содовой и берите сигареты.
  Я молча подчинился.
  Он также молча сидел, разглядывая меня. Затем сунул себе в рот сигару и медленно некоторое время попыхивал ею. Потом он вынул сигару изо рта и вновь поглядел на меня.
  Я знал, что все это означает. Не было никакой информации, а Старик любил дельные сообщения. После последней нашей встречи с ним он не слышал от меня ни одного слова и сделал заключение, что кроме виски с содой, я ничем не занимаюсь. Техника Старика была всем известна. Он подбирал человека для определенного дела и был уверен, что человек этот верный, надежный и что на него он может полностью полагаться. Затем он отходил в сторону и ждал результатов. А результаты должны были быть. Во что бы то ни стало, а должны быть. В противном случае он становился весьма раздражителен и легко впадал в гнев.
  По части достижения результатов он был очень требователен, и в данный момент, как мне казалось, намеревался проявить свою требовательность и по отношению к моей персоне.
  Наконец он начал:
  — Вас считают способным агентом и даже очень хорошим сотрудником. Вы числились в составе нашей наилучшей тройки агентов. Все это предполагает, что вы обладаете отличной организованностью, достаточным количеством мозгов и нужной в деле инициативой. Я сказал «предполагает». Вы поняли меня?
  Я не мог сказать ничего, подумав только: «Что же… вы хотите ругаться и быть грубым? Ругайтесь и грубите. Ничего хорошего вам это не даст, а мне ничего плохого от этого не будет».
  Он был прав, называя меня хорошим агентом. А что касается того, что я был лишь одним из трех лучших, — это он загибал. Старик хорошо знал, что я не один из лучших, а лучший, и это было особенно справедливо после того, как Сэмми выбыл из игры. В полдюжины стран я выполнил для Старика такие операции, которые не снились всем его другим агентам, вместе взятым. И он это отлично знал, как знал, что и я в этом хорошо разбираюсь. Однако я подавил нарастающую во мне обиду и принялся за виски. А виски было отличное! Оно было выдержанное, довоенного производства, с превосходным ароматом вина.
  Старик продолжал:
  — Предполагалось, что вы и Сэмми Кэрью представляете собой нашу лучшую группу. Так? Теперь попрошу вас взглянуть на вашу так называемую «деятельность». Кэрью нападает на чей-то след, разрабатывает какую-то важную операцию, дрожа от нетерпения, как невоспитанный пес перед охотой, требует вас, но дает себя уничтожить еще до того, как получает шанс ввести вас в курс дела, сообщить, в чем заключается суть операции, а она, как я все более убеждаюсь, хотя и не в курсе дела, очень значительна. Почему же вы, два таких сильных разведчика, будучи вместе ничего не сделали? Только потому, что вы оба, как бродяги, перепились в той компании, в которую попали в ночь перед его гибелью. Так это или не так?
  Я продолжал курить и по-прежнему молчал. Еще не настал момент, чтобы можно было что-то сказать.
  — Хорошо, — продолжал Старик, — Так. Вы получили доллары. И получаете. И что вы сделали?
  При этом он издал губами забавный свист и звук, долженствовавшие выразить не то безнадежность, не то презрение, не то замысловатое ругательство.
  Он повторил:
  — Что вы сделали? Конечно, кроме питья… Что я получил от вас? Так, а вот взгляните на то, что я получил от других потому, что от вас я не получил ничего, кроме сообщений, и то неточных, о количестве проглоченного вами виски.
  С этими словами он швырнул мне какое-то письмо с грифом «Совершенно секретно».
  Письмо было подписано весьма высокопоставленным лицом. Оно напоминало Старику в очень вежливом и в весьма дипломатичном тоне то обстоятельство, что последствия «летающих снарядов» на территории Южной Англии становились более тяжелыми, чем до сих пор. Изучение мест их попадания за последние дни наводит на мысль о том, что немцы имеют четкое представление не только о мишенях, но и, возможно, и о результатах своей стрельбы, становящейся явно прицельной. Больше в письме не было ничего. Ни пожеланий, ни упреков, ни советов. Все и так было ясно как день.
  Я вздохнул и возвратил письмо Старику.
  — Так что же? — сказал я, не подумав.
  Это взорвало его. Он покраснел, ударил кулаком по столу и принялся называть меня всеми некрасивыми словами, какие он только знал и какие мог выговорить. Таким бешеным я его еще не видел.
  Я не говорил ничего, потому что, во-первых, никто и никогда не мог говорить, когда Старик проявлял свой темперамент, а во-вторых, я прекрасно понимал значение только что прочитанного тактичного и мягкого письма. Безусловно, оно давало право Старику прикладывать к моему имени разнообразные, малоудобоваримые эпитеты.
  Досадовать и злиться на него после прочтения письма я перестал.
  Когда он кончил, я сказал:
  — Прошу вас, сэр, выслушать меня. Мне кажется, что вы допускаете небольшую ошибку относительно нас. Прошу вас вспомнить, что некоторое время я не встречался с Сэмми. Как вам хорошо известно, в последнее время мы с ним в качестве немецких артиллерийских офицеров находились на немецкой ракетной базе в Па-де-Кале.
  — Известно. Дальше?
  — Когда Кэрью получил предписание бежать оттуда и явиться сюда, он в течение некоторого времени, правда, небольшого, действовал самостоятельно, и на это время мы с ним потеряли связь. И я не знал и не мог знать, что именно попало ему в руки в этот промежуток времени, на какой след он напал. Но и вы, сэр, тоже ничего не знали. Более того, не исключено, что и сам Кэрью не так уж много знал. И вот когда я попал в ту компанию, я увидел, что Сэмми прилично пьян, и решил, что и мне ничего не остается иного до утра, как немного попробовать виски. И это было разумное решение…
  — Почему это было «разумное решение»?
  — Потому что там была женщина. Очень приятная и красивая и называется Джаниной. Она работает на той стороне. Думаю, что Сэмми знал это. Он отлично знал, что она тщательно и умело следит за ним, стремясь выяснить и установить его контакты. Вот почему он всячески избегал каких бы то ни было разговоров со мной и как следует пил.
  — Это верно.
  — Он отлично знал, что если будет в подобной компании пить как следует, то вряд ли кто сможет заподозрить, что он является первоклассным оперативником или даже вообще оперативником. И он был прав, как был прав и в том, что и меня толкал на это. А речь здесь идет, как вам известно, не о том, чтобы только казаться пьяным. Такой метод может привести только к обратному результату. Надо было быть действительно пьяным, чтобы они поверили этому.
  — Мистер Келлс, — перебил меня мягко Старик, — вы случайно не репетируете свою вступительную лекцию перед своей преподавательской работой на курсах начинающих алкоголиков?
  Пожав неопределенно плечами в ответ, я продолжал:
  — Я получил его адрес, и это было все. После этого он исчез из моего поля зрения. И все потому, что очень опасался этой женщины.
  Я сделал глоток виски и продолжал:
  — Конечно, ничего хорошего во всем этом нет. Даже совсем напротив. На другой же день убили Сэмми. Однако я узнал, кто же была эта женщина, которой так опасался Сэмми в ту ночь. Теперь я знаю это.
  — Так, — сказал Старик. — Ну, это уже кое-что. Следовательно, в ближайшее время я буду иметь некоторые подробности относительно ее действий, связей, намерений. Так?
  Не ожидая от меня подтверждения, он еще раз повторил:
  — Так. Неплохо все-таки. Надеюсь, мистер Келлс, что с вашей головой не так уж трудно понять то обстоятельство, что подобные письма не доставляют мне наслаждения. Я не привык получать такие бумажки…
  После секундной паузы от резко переменил тон:
  — Ради всего святого, Майкл, вгрызайтесь в это дело по-настоящему, как следует. Я знаю, что «летающие снаряды» не являются пока особенно опасным оружием, но беспокоить уже начинают. И не исключено, что мы можем встретиться с кое-чем похуже. Так. Выпейте еще и можете идти.
  Одним залпом я выпил еще стакан виски и направился к двери, подхватив свою шляпу.
  — Спокойной ночи, сэр, — сказал я. Он улыбнулся и проговорил:
  — Спокойной ночи, Майкл. Будьте настороже и помните то, что я вам говорил.
  Я кивнул головой и тихо закрыл за собой дверь.
  К себе в отель я отправился пешком.
  Приняв горячий душ и выпив кофе, я пришел к заключению, что спокойный сон, пожалуй, одна из самых лучших вещей на свете.
  Погасив свет, я улегся в кровать, закрыл глаза и попытался найти в массе разрозненных фактов и событий, обрывках теорий и предположений некую отправную точку, ключевой пункт, который придал бы моим поискам определенную целенаправленность. Теперь уже со всей определенностью надо было считаться с тем, что где-то действует немецкая группа. Эта группа занимается корректировкой «летающих снарядов», она может находиться здесь в Лондоне. Или же в самой непосредственной близости, то есть на территории, подвергающейся обстрелу этими снарядами. Факт наличия такой группы можно было считать установленным. Можно также считать установленным, что Бетина, Джанина, «тетушка» и бледнолицый парень также действуют в пользу немцев, представляя собой тоже некую группу. Но разные ли это группы? Связаны ли они друг с другом? Чем, собственно, занимается группа Бетины?
  Одно было ясно: необходимо как можно быстрее и плотнее заняться этой компанией и раскрыть ее замысел. А пока что следовало подкрепиться несколькими часами сна.
  В этот момент задребезжал телефон. Тяжело вздохнув, я взял трубку. Это была Бетина.
  — Надеюсь, я не побеспокоила вас, Майкл?
  — Не особенно. Правда, я уже в кровати, но перед сном предаюсь некоторым размышлениям.
  — Боюсь, дорогой Майкл, что я сообщу вам добавочный материал для размышлений.
  — Это меня не удивляет. Что же вас беспокоит, Бетина?
  Она медленно проговорила:
  — Я беспокоюсь за Элисон Фредерикс, которая показалась мне очень милой…
  — И какой же у вас повод для беспокойства? — в моем голосе, очевидно, прозвучали нотки нетерпения и раздражения, поэтому Бетина тут же накинулась с упреками.
  — Дорогой мой, несмотря на то, что я еще ничего не знаю о вас, я из кожи лезу, чтобы сделать для вас что-то приятное.
  — Это очень мило с вашей стороны.
  — А вы невыносимы, Майкл. Вы не желаете позволить ни одной женщине полюбить вас. Вы напоминаете мне ежа.
  — Ежа?
  — Да! Но я вас прошу — уберите ваши колючки!
  — Хорошо, пусть я буду похож на ежа, но почему же вы тревожитесь за Элисон?
  — Давайте по порядку. Вскоре после вашего ухода она явилась ко мне и представилась. Как раз в это время гости расходились, и некоторое время я была занята с ними. Затем все ушли, кроме миссис Хелдон, и мы все трое выпили за новое знакомство. Потом ушла и миссис Хелдон. И я с Элисон долго и задушевно разговаривала.
  Я громко рассмеялся в телефон.
  — Клянусь, что вы попытались выкачать у нее все, что она знает обо мне. Не так ли, милый мой ягненочек?
  В трубке послышалось нечто вроде бульканья, что должно было выражать ее восторженный смех.
  — Вы правы. Я пыталась. А почему бы и нет. Если женщина, у которой есть все для счастья — красота, богатство, молодость, так опрометчиво влюбляется в красивого негодяя, являющегося темной лошадкой, то у нее, по крайней мере, должно хватать ума, чтобы вычислить, чем ей это грозит.
  — И вы решили как исходное для своих вычислений использовать информацию Элисон обо мне? Ха-ха. Представляю, как много вы узнали.
  — Да, она искусно избегала разговора о вас, сведя к разговору о попытке застрелить меня. Она узнала об этом, очевидно, от вас.
  — Разумеется, — подтвердил я.
  — Мы с ней решили, что я не буду спать в своей комнате и выбрали другую. Выпили чай и легли… Вам еще интересно меня слушать?
  — Даже очень, — сказал я. — Эти домашние подробности волнуют меня прямо-таки чрезвычайно.
  — Хорошо. И я надеюсь, что они домашними и останутся.
  Сонливость слетела с меня уже давно, так как за незначительными словами Бетины я почувствовал готовившийся для меня сюрприз. Но я тщательно силился представить себе, что же там могло случиться с Элисон. Заметила ли Бетина наши проделки с пистолетами? Догадалась ли о чем-либо другом? Нет, ничего предугадать я не мог, и надо было ждать, пока сама Бетина соблаговолит перейти к делу.
  — А что они? — спросил я. — Перестали быть домашними?
  — Да. В этом-то и дело.
  — Не понимаю.
  — Примерно через двадцать минут после того, как мы легли спать, раздался телефонный звонок. Я немножко нервничала и пыталась сообразить кто мог бы мне звонить в такую позднюю пору. Свои сомнения я высказала вслух, и Элисон предложила снять самой трубку и узнать, в чем дело. Она подошла к телефону, с кем-то поздоровалась и некоторое время молча слушала. Затем она сказала: «Хорошо, я понимаю». Ведь это вы звонили ей, Майкл.
  — Что за чертовщину вы выдумываете, Бетина? Я вовсе не говорил с ней. И в мыслях у меня не было намерения звонить вам.
  — О, дорогой!
  — Значит, что-то случилось с Элисон, надеюсь, что ничего страшного. А что же она вам сказала после телефонного разговора?
  — Она сказала, что звонили вы и что она должна сейчас же отправиться в указанное вами место.
  — В какое же место? — Она ответила быстро.
  — Я заставила ее записать адрес, по которому ее вызвали. Вот он. Это место называется Нюмер-стрит, 27. Она отправилась туда, чтобы встретиться с вами.
  — Я понимаю… Она должна была направиться в дом 27 по Нюмер-стрит и там встретиться со мной… Так, и что же она сказала?
  — Как что? Она оделась и ушла.
  Я перевел дыхание. События двигались в каком-то опасном направлении.
  — И что потом? — спросил я.
  — Ничего. Я отправилась спать, но уснуть не смогла. В голову мне пришла мысль о том, что все это несколько странно, учитывая то, что с Элисон вы не так давно виделись и что, звоня в мой дом, не передали мне даже привета….
  В трубке послышался ее подавленный смешок. Я промолчал.
  — Прошло много времени, а она все не возвращалась, я начала беспокоиться все больше и не только об Элисон, но и о вас.
  — Почему же обо мне?
  — Конечно, вы не знаете, не так ли? Конечно, вы не догадываетесь, что нравитесь мне и меня тревожит любой возможный ваш неосторожный шаг, потому что вы играете с огнем? У меня появился даже порыв отправиться к вам, но я решилась только на звонок…
  Она сделала небольшую паузу и спросила:
  — Выходит, это не вы звонили Элисон?
  Думать мне надо было очень быстро. В данном случае Бетина знала больше меня, но все же не следовало давать ей правильное освещение даже этого, видимо, хорошо известного ей факта.
  — Прошу прощения, Бетина, говоря по правде, это я звонил Элисон и просил ее встретиться со мной. Если бы вы взяли трубку…
  — Следовательно, вы видели ее?
  — Нет еще. Я был очень занят, но я еще увижу ее. А вы тем временем успокойтесь и ложитесь спать, а завтра около двенадцати я буду у вас, и мы с вами выпьем коктейль. Одобряете такой план?
  — О, разумеется, Майкл. Я буду очень рада.
  — Хорошо. Итак, пока, Бетина.
  Наступила маленькая пауза. Затем она произнесла каким-то хриплым голосом, в котором чувствовались слезы:
  — Спокойной ночи, мой дорогой. — Я повесил трубку.
  Выпив стакан холодной воды, я попытался обдумать весьма странную новость. Кто же мог вызвать Элисон по телефону? Сомнительно, чтобы кто-нибудь мог так искусно имитировать мой голос. Это не исключено, но маловероятно. Могло быть и так, что кто-то говорил от моего имени. Вполне могло быть… И тотчас у меня в голове возник образ Джанины. Образ леди с резинками на каблуках, леди, которая весь вечер вела слежку за мной, которая отлично знала, что ж посетил Бетину, и которая вполне могла знать, что и Элисон отправлена к ней. Так или иначе, очень вероятно, что в этом трюке активно участвовала Джанина. Но тогда надо будет признать, что по отношению к Джанине я был слишком деликатен. Я даже не счел необходимым организовать наблюдение за ней и предоставил ей полную свободу действий. А если сейчас же позвонить Старику? Он, конечно, легко сможет набросить на нее сетку. Это верно. Но нет, от звонка к Старику я тотчас же отказался. Частью традиции в нашем необычном деле было то, что до тех пор пока это было в наших силах, мы вели игру самостоятельно, избегая втягивать в наши действия других людей без крайней на то нужды. Кроме того, в данном случае я не знал, действовала ли Джанина одна или совместно с Бетиной и другими «коллегами».
  Я выпил полстакана виски с содовой, зажег сигарету, присел в кресле и попытался сосредоточиться на причинах странного вызова Элисон. Очевидно, Элисон не являлась в этом трюке самоцелью. Скорее всего, через нее пытались выяснить, как добраться до меня, раскрыть меня. И если это так, а это было наиболее вероятным, то, следовательно, Элисон может находиться в данный момент в весьма критическом положении. Агенты Гиммлера довольно изобретательны по части способа добывания сведений. Что-то надо было предпринимать.
  Я начал одеваться, чувствуя, что жизнью я совсем недоволен, а ходом дела еще меньше.
  В самом деле, я предполагал, что с Элисон Фредерикс, наблюдавшей за Бетиной, с предприимчивым Фриби, следящим за Джаниной, со мной самим, изучающим дело со всех сторон, можно будет в ближайшее время вскрыть такие факты, которые послужат мне твердой отправной точкой для расследования его до конца. Но все повернулось иначе.
  Бетина, например. Я предполагал использовать ее в качестве приманки, некоего крючка для ловли рыбки, но вскоре оказался раскрытым ею. Джанина на деле оказалась куда умнее, чем я. А «тетушка»? Какова ее роль? Что она делает? Не исключено, что и она выкинет какой-нибудь фокус.
  Здесь, правда, я с большим облегчением вспомнил о бледнолицем парне. По крайней мере, хотя бы одного опасного противника мне удалось ликвидировать, иначе он тоже мог бы что-либо предпринять.
  Я быстро закончил одеваться, но прежде чем выйти на улицу, решил еще раз продумать возможный план моих действий.
  Нюмер-стрит была мне незнакома. Разумеется, полученный мною адрес — Нюмер-стрит, 27 может оказаться чистейшей фикцией. Однако проверить следует. Немедленно и тщательно. Этот адрес может также оказаться и западней для меня. Вероятности в этом в данный момент очень мало, но…
  Я вынул из столика автоматический «маузер» и сунул его в специальный карман под левой рукой. С ним я чувствовал себя спокойнее.
  Я вспомнил о Фриби. Он мне не звонил, следовательно, ничего любопытного в квартире Джанины он не нашел и в настоящий момент должен быть у себя.
  Через некоторое время мне удалось вызвать его к аппарату.
  Он подтвердил мое предложение о негативных результатах осмотра квартиры Джанины и хотел, было перейти к подробностям.
  — Послушайте, Фриби, — перебил я его, — имеется новое срочное дело. Немедля оденьтесь и отправляйтесь на Нюмер-стрит, 27. Знаете такую?
  — Слыхал, что есть такая улица, маленькая, но где она…
  — Хорошо, узнаете. Я тоже не знаю, где она. Дело в следующем. Примерно час тому назад кто-то от моего имени вызвал туда нашу сотрудницу из квартиры Бетины. Этот адрес может быть фиктивным, а может оказаться и ловушкой. Я немедленно туда отправляюсь. Встретимся с вами в районе дома, где будет удобнее. К дому приближайтесь осторожно и осмотрите все подходы к нему.
  — Ясно. Сейчас же выхожу. Еще раз — Нюмер-стрит, 27.
  — Так. Все.
  Я повесил трубку и, выйдя на улицу, двинулся сперва к Найтсбриджу. На перекрестке Найтсбридж с Вилнтон-Плайс я встретил полисмена военного резерва и спросил его, не знает ли он, где расположена Нюмер-стрит. Он сообщил мне, что Нюмер-стрит — это небольшой переулочек — тупик Малбри-стрит. И находится он в десяти минутах ходьбы.
  Я поблагодарил его и пошел в указанном направлении, размышляя, что место это несколько странное. Ведь все это дело началось с Малбри-стрит: там расположено кафе «Пучок перьев», поблизости Джанина снимает квартиру, там же я встретил бледнолицего парня и в каком-то тупике покончил с ним… Совпадения явно необычны, но вполне допустимые. И вот теперь кому-то понадобилось, чтобы Элисон прибыла в какой-то переулок именно в этом районе.
  Почти бессознательно я ускорил шаги. Тревожное чувство нарастало у меня с каждым шагом. Короткое знакомство с Элисон оставило у меня весьма хорошее впечатление. Она, несомненно, принадлежала к тем надежным сотрудникам Старика, которые отказываются от различных жизненных удобств ради служения большому и нужному делу, жертвуют ради него не только личным счастьем, но и жизнью.
  Я пожал плечами, поймав себя на этих мыслях и подумав, что становлюсь сентиментальным, а сентиментальность исключалась в нашей работе, ибо вела к расслаблению, что было абсолютно противопоказано.
  Я остановился и закурил, подумав о том, сколько ночей я провел на улицах вместо того, чтобы спать в теплой постели. Ночные блуждания успели уже стать моей привычкой, но война, по-видимому, идет к концу, а после ее окончания и моя деятельность претерпит изменения, и жизнь войдет в более или менее нормальное русло.
  В этот момент, как бы отвечая на мои мысли о войне, завыла сирена. Звук ее, то утихая, то усиливаясь, прорезал ночную тьму, а минуты через две я услышал взрыв «летающего снаряда». И еще через полминуты другой «летающий снаряд» со зловещим свистом пронесся в черном небе, оставляя за собой огненный хвост. Несколько секунд я следил за его полетом, вполголоса прикладывая некоторые особо сочные эпитеты по отношению к немцам, несущим смерть ни в чем не повинным людям.
  Повернув за угол, я очутился на знакомой мне Малбри-стрит. При слабом освещении ущербной луны она выглядела как спокойная и сонная деревенская улица, на ней не было ни души.
  Держась затемненной стороны и поглядывая направо и налево, я пытался найти Нюмер-стрит и одновременно заблаговременно заметить что-либо подозрительное.
  Четкую надпись «Нюмер-стрит» я увидел с ощущением, похожим на неожиданный шок. Нюмер-стрит был именно тем переулочным тупиком, где мною была ликвидирована бледнолицая крыса.
  Удвоив осторожности, почти крадучись вдоль забора, я приближался к тому дому, в подвале которого я убил парня. Я твердил себе, что совпадения здесь невозможны, что это не может быть правдой, что это одна из тех вещей, которые в действительности никогда не случаются.
  Но нет. Все было верно, и все то, что невозможно было предположить, оказывалось суровой истиной.
  Табличка на левом углу дома ясно указывала, что это именно № 27.
  Месяц зашел за тучи, стало темнее. Переулочек был совершенно пуст и тих.
  Фриби еще не появлялся, и я решил, что до его прихода успею быстро осмотреть небольшой, уже знакомый мне дом.
  Я попробовал наружную дверь. Она оказалась незапертой. Я вытащил «маузер», снял предохранитель, и, соблюдая обычные предосторожности, открыл дверь, осветил на секунду своей зажигалкой коридор и вошел в дом. Продолжая чиркать зажигалкой, я наспех осмотрел незапертые внутренние помещения, подошел к двери, ведущей в подвал, открыл ее и спустился, вниз. Нервы мои были напряжены до предела, и я судорожно сжимал в руке «маузер» в ожидании сам не знаю чего. Но все было тихо и спокойно, и я улыбнулся в темноте сам себе, припомнив многочисленные подобные ситуации в своей практике. Да, подумал я, еще рановато превращаться мне в старую леди и распускать нервы. С этой мыслью я решительно засунул револьвер обратно в карман и двинулся к тому месту, где находился упаковочный ящик, в котором я оставил бледнолицего.
  Ящик лежал на том же месте, где я его оставил.
  Здесь мне в голову пришла еще одна мысль. Тот, кто звонил на квартиру Бетины и говорил с Элисон, хотел показать мне, что ему известен факт убийства мною бледнолицего, и направил в это место. Но для чего? Зачем? Воздействовать на мои нервы? Чепуха! Западня? Но таковой как будто нет.
  Я пожал плечами, подошел в темноте к ящику, прислоненному к стене, и дернул его. Он был тяжел и двигать его было трудно.
  Я усмехнулся про себя. Итак, бледнолицый находился все еще здесь в ящике. По-видимому, я был не прав в своих предположениях. Я даже вздохнул с облегчением.
  Оттащив от стены ящик, я опрокинул его на бок, чиркнул зажигалкой и заглянул внутрь.
  Нет, я не ошибся в своих самых мрачных предположениях!..
  Кто-то вытащил бледнолицего из упаковочного ящика. Мало того! Кто-то позаботился вместо него втиснуть туда… Элисон. Я увидел ее лицо, еще не обезображенное смертью, и успел рассмотреть при вспышке зажигалки маленькое отверстие от пули чуть выше глаз.
  Погасив зажигалку, я придвинул ящик вновь к стене, закурил сигарету, присел на ящик и задумался.
  Пожалуй, никогда в жизни я не был так разъярен. Даже дрожь какая-то пробегала по моему телу и мысли путались. Я потерял много близких друзей, но даже их смерть не наполняла меня такой беспредельной злобой.
  Единственное, что мне было ясно, состояло в понимании того, что надо было успокоиться и попытаться трезво оценить обстановку.
  Я загасил сигарету о край упаковочного ящика и решил выйти и поговорить с Фриби.
  Но это решение оказалось невыполнимым.
  Внезапно холодный подвал оказался залитым ярким светом фонаря. Сноп света ударил мне в лицо и на секунду вынудил меня зажмурить глаза.
  Прошло, вероятно, секунды две или три, пока я смог открыть их и оценить обстановку.
  В хорошо отраженном белыми стенами подвала свете на пороге открытой двери стояла Бетина.
  В левой руке она держала электрический фонарь, а в правой руке — револьвер, нацеленный на меня.
  Неблагоприятное освещение не давало мне возможности сразу определить систему револьвера, но напряженно всматриваясь, я пришел к выводу, что это не «Вальтер», а скорее всего газовый пистолет.
  Горькая мысль пришла мне в голову: жизнь, полна сюрпризов, никогда не дает скучать.
  Бетина улыбалась и в свете фонаря выглядела подобно дьяволу.
  Глава 5
  Письмо от Сэмми!
  — Итак, мы опять встретились, мой дорогой и прекрасный Майкл. Мне думается, что теперь мы можем немножко побеседовать. А после этого мы посмотрим, не найдется ли в этом ящике достаточно места еще для кое-кого, даже если он окажется таким большим, как вы, мой милый.
  Я думал быстро, по крайней мере, пытался это сделать. В первую минуту почему-то я вспомнил о Старике и представил себе его впечатление, от этой интересной сцены. Что бы он сказал по данному поводу? Был бы он в состоянии выразить свои чувства адекватными словами?
  Несмотря на угрожающий характер ситуации, я не поддался панике, пытаясь трезво оценить свое положение. Прежде всего, что у этой стервы в руке? Надо было выждать, пока колеблющийся свет фонаря не даст мне возможность точно определить систему револьвера, нацеленного мне в грудь. Если это действительно газовый пистолет, то шансы мои не так уж безнадежны, особенно, если он заряжен препарированными мной и Элисон патронами.
  Что касается Фриби, то надежд на него возлагать, видимо, не приходилось. Он должен был ждать меня у дома.
  Тем временем, Бетина докончила свой монолог, и я сказал:
  — Так, так, Бетина… Неплохой маленький сюрпризик? Прямо прелесть!
  Я улыбнулся ей.
  — Представляю себе, — продолжал я, — как вам все это должно быть смешно.
  — Еще бы, — проговорила она, — Я нахожу положение забавным.
  Я промолчал, разглядывая ее. Теперь она казалась мне совсем иной. Я заметил высоко поднятые скулы, особое мерцание в глазах, жесткую складку в уголках рта. В чертах ее лица проглядывало нечто упрямое, надменное и даже свирепое, нечто такое, что являлось результатом специфической тренировки всех женщин-сотрудниц Внешнего отдела гиммлеровской разведывательной службы.
  Сделав небольшой поклон и приятно улыбаясь, я проговорил по-немецки:
  — Приветствую вас, моя госпожа. Вы прекрасная актриса, и мне доставит громадную радость перерезать вам при первом удобном случае горло.
  Она подарила мне очаровательную улыбку и сказала тоже по-немецки:
  — Не сомневаюсь, что эту громадную радость испытаю все-таки я. — Это будет исключительным удовольствием! Что может быть приятнее, чем видеть вас, свинья, умирающим! Поганая свинья!
  Я пожал плечами.
  — Отлично, моя прелестная, тонко воспитанная Бетина. Итак, теперь мы прекрасно понимаем и знаем друг друга. Все, что вам остается сделать, — это застрелить поганую, как вы изволили выразиться, свинью.
  Она злобно улыбнулась.
  — О, я сделаю это с наслаждением. У меня достаточный опыт в таких упражнениях. Я только еще не знаю, куда я буду стрелять. Вероятно, в живот, это продлит агонию, а мне доставит несколько приятных минут.
  Я зевнул и спросил:
  — Не вы ли застрелили Кэрью? Я полагаю, что это лично ваша работа.
  — Ошибаетесь. Я бы с удовольствием это сделала, но честь ликвидации этой собаки мне не выпала. Это проделал кое-кто другой.
  Она как-то деланно и грубо засмеялась и затем продолжала:
  — Мне припомнилось наше забавное знакомство. Может быть, в последние минуты вашей дрянной жизни вам тоже будет интересно узнать, как вы насмешили меня на площадке для гольфа…
  — Не понимаю.
  — И не знаете того, что я преследовала вас до самого Доркинга, а там меня крайне заинтриговал вопрос о том, что, собственно, вы можете делать на площадке для игры в гольф? Я с трудом тогда удержалась от смеха, наблюдая ваши неуклюжие попытки симулировать вывих ноги. Прямое знакомство с вами тогда не входило в мой план, но и никаких возражений тоже не было. И в тот же день оказалось, что в вашей одурелой голове каким-то образом возникла глупая мысль относительно моей особы. Вы замыслили извлечь некую пользу от знакомства с очаровательной Бетиной Бейл. Вы надеялись понаблюдать за тем, как ваши противники начнут проявлять особый интерес к ней, как к вашей якобы сотруднице, и рассчитывали засечь и выявить их при этом. Просто поразительно, как мог такой умный план возникнуть в безмозглой голове, подобной вашей! Но мне было жаль вас, и я подумала, что будет весьма печально, если вы разочаруетесь в своем плане, поэтому устроила небольшое представление.
  — Что за «представление»? — спросил я, наполовину слушая ее, наполовину занятый своими мыслями.
  — Это я выстрелила в окно своего будуара, готовясь к вашему приходу. Я была уверена в том, что примете мою инсценировку за блестящее подтверждение своего сверхумного плана. Ни минуты я не сомневалась, в том, что ваши скудные мозги без колебаний приведут вас и сюда, в этот прохладный подвал. И наконец, я уверена и в том, что вы уже успели заглянуть в ящик, на котором вы сидите. Не правда ли?
  Я промолчал.
  Ее глаза, подсвеченные фонарем снизу, сверкнули, как у дьявола в преисподней, и она продолжала:
  — Действительно, вам явно не везет. События развиваются неудачно для вас.
  Она вздохнула и грациозно прислонилась спиной к косяку подвальной двери. При этом фонарь в ее руке качнулся и на какую-то долю секунды револьвер, особенно его дуло, оказался лучше освещенным. Да, это был газовый пистолет. Почти наверняка тот, который находился в будуаре Бетины. В таком случае оставался вопрос о том, какими патронами он заряжен. Если Бетина не заметила, что этот пистолет и патроны к нему побывали в чужих руках, то особой угрозы он не мог представлять, а если заметила?.. Что же… Газовые пистолеты употребляют не для убийства. Обычно или оглушают, и человек находится в обморочном состоянии в течении нескольких часов.
  — Да, Майкл, сообразительность — черта, не присущая вам, — издевалась Бетина. — Я твердо знала, что вы поверите в историю, которую я вам рассказала о несчастной Элисон. Я знала, что если я вам скажу, что ей звонили и что она ушла, то вы немедленно отправитесь вслед за ней, чтобы выяснить, что случилось. Вы приедете к этому месту и увидите, что Элисон направлена туда, где вы убили нашего несчастного соотечественника. Кстати, я даже рада тому, что убрали его. Он был так глуп, что только мешал другим.
  Эта садистка вновь деланно засмеялась и продолжала:
  — Я знала, что, когда вы явитесь сюда, ваше любопытство заставит вас устремиться в подвал, здесь вы найдете бедняжку Элисон в ящике. Она вам очень нравилась?
  Я ничего ей не ответил. Я как раз думал над тем, что бы я сделал с этой гарпией, если бы имел шанс на это. Желание свернуть ей шейные позвонки было настолько сильно, что оно явно мешало сосредоточиться, а думать надо было предельно четко. В данную минуту меня начала удивлять ее говорливость. Почему она так много болтала вместо того, чтобы привести в действие свой пистолет?
  Как можно спокойнее я улыбнулся ей.
  — Итак, Бетина, мы с вами в расчете. Я выбил из вашей компании вашего друга, а вы — Элисон Фредерикс. Мы с вами квиты в данный момент. Не так ли?
  — О, нет! Так я не думаю, милый мой, начинающий что-то соображать, Майкл!
  Ее лицо расплылось в странной улыбке.
  — Послушайте, вы глупая гусыня! Прежде чем мы покончим с вами, используйте свой шанс.
  Она искусственно зевнула.
  — Мы? А кто же это мы, хотела бы я знать? Полагаю, что вы не считаете себя больше участником этой игры, мистер Келлс, Келлс — такой умный, отважный, блестящий.
  Она пожала плечами…
  — Допускаю, что вы с Кэрью довольно ловко действовали в качестве германских офицеров в Па-де-Кале в течение целого года, но мне кажется, что здесь вы уже проиграли.
  — А мне кажется, что вы обладаете достаточным количеством мозгов, чтобы сообразить, что я и Кэрью выполняли чье-то задание, и что, следовательно, «мы» — это не только я, не только Кэрью. Я сделал небольшую паузу и добавил:
  — Что-то вы мне уже начинаете надоедать. Вы ничего не будете иметь против, если я закурю?
  — Нет, мой дорогой, Майкл. Но когда вы сунете руку в карман, позаботьтесь о том, чтобы вынуть только портсигар и зажигалку. Предупреждаю, что стрелок я неплохой и никогда не делаю промахов.
  — Не беспокойтесь об этом, Бетина. В данную минуту я не застрелил бы вас, даже если бы имел на то шанс: вы мне еще понадобитесь.
  Я вынул сигарету, закурил и спокойно пустил несколько дымовых колец в направлении гарпии.
  — Удивляюсь, почему вы думаете, что можете так говорить? Или вы успели потерять чувство реальности, Майкл?
  — Думаю, что это относится к вам.
  Моя уверенность, казалось, несколько поколебала ее.
  — Что же, собственно, вы имеете в виду?
  — Только то, что вы составляете себе неправильное представление о людях, дорогая моя.
  — А именно?
  — Элисон Фредерикс, например, вовсе не была такой глупой, как вы думали. Идя сюда, она по пути протелефонировала мне. Я тотчас вспомнил, что это за место и что это за дом.
  — И что же?
  — А то, что меня удивляет ваша несообразительность. Неужели вы действительно вообразили, что я явлюсь сюда один? Не можете же вы думать, что я настолько глуп?
  — Разве? — она презрительно хмыкнула.
  — В данный момент дуло вашего пистолета направлено мне в грудь. Если вы нажмете на спусковой крючок, то это будет мой конец. Но это будет и вашим концом, так как вы не сможете уйти дальше дверей этого дома. Мои люди находятся по обе стороны улицы. Я не могу себе представить, как вы могли вообразить себе, что я, повторяю, прибуду сюда один.
  Секунду-две о чем-то подумав, она медленно проговорила:
  — Предположим, что все, что вы сказали правда… Хорошо. Но даже если все это верно, вы все равно будете убиты. И это — главное.
  Я предпринял иной ход.
  — Не думаю. И вот почему. До тех пор пока я жив, вы имеете некоторый шанс добыть то, что вы так усердно ищите.
  Она внимательно взглянула на меня. Я продолжал:
  — И вы пытались добыть это у Сэмми, но не смогли. Вы предприняли целый ряд разнообразных мер, чтобы выяснить, где или у кого оно находится. Но все оказалось тщетным, тогда вы обратили все внимание на меня. Однако я не вижу ни малейшей пользы, которую вы могли бы извлечь от того, что я буду убит. Подобный безрезультатный опыт у вас уже был. Я имею в виду убийство Кэрью.
  — Вы хотите сказать, что в случае, если я сохраню вам жизнь, вы дадите мне то, что нам нужно? То, что мы хотим получить?
  — Да. При определенных условиях.
  — Ха-ха! — она грубо и насмешливо захохотала. — Знаете, если бы вы это даже и сделали, то теперь, это уже никакого интереса для нас не представляет.
  Я вновь передернул плечами.
  — Мне уже надоело с вами говорить. Можете стрелять.
  — Стрелять я буду тогда, когда мне это будет нужно. Пока что мне доставляет удовольствие слушать вас. Позволять вам говорить, рассуждать и строить догадки относительно того, когда именно я решу убить вас и как именно.
  — Так, выходит, что вы еще не окончательно решили застрелить меня? Возможно, вы примените по отношению ко мне иной способ?
  — А почему бы и нет?
  На ее лице вновь появилась улыбка, показавшаяся мне особенно отвратительной.
  — Вы имели еще одного замечательного агента, — продолжала она, — замечательную особу по имени Кресси. Возможно даже, что помните его.
  Я неопределенно пожал плечами.
  — Этот Кресси был довольно приятным, и нельзя сказать, чтобы он был не умен. Подобно вам и Кэрью, этот Кресси также подвизался в роли немецкого офицера. Но ему удалось достичь кое-чего большего, чем вам, мой дорогой. Посредством подложных документов он сумел пройти на Ракетную экспериментальную базу на Балтийском побережье. Он имел приличные нервы. И его достижение было выдающимся, не правда ли, Майкл?
  — Может быть.
  — Но Кресси немножко поскользнулся. Совсем немножко. И это было роковым для него. Однако вас интересует продолжение истории Кресси?
  Разумеется, меня интересовало причина гибели моего друга Кресси, но в не меньшей степени меня интересовала и причина не совсем понятного для меня поведения этой ведьмы. Зачем она тянет время? Чего хочет добиться от меня? Может быть, неосторожного слова, признания, указания? Может быть, подтверждения того, что Кресси действительно был наш?
  — Я всегда интересуюсь, Бетина, исключая ваши рассказы о самой себе.
  Она изобразила на лице гримасу.
  — Ах, вот как! Вы разочаровались во мне, мой дорогой Майкл? Но вы успеете еще больше разочароваться, прежде чем я покончу с вами! А пока вернемся к нашему другу Кресси, который проделал такую исключительную работу для вас в Пинемюнде. Так вот. Однажды ночью налет РАФ был особенно тяжелым, так как противнику уже удалось раскрыть место расположения Ракетной экспериментальной базы. Ваш бедняжка Кресси в качестве капитана противовоздушной обороны нашей базы очень устал после длительного дежурства в течение предшествующих суток. После налета РАФ он отправился к себе на квартиру, бросился одетым на кровать и крепко заснул. Я была там же и выслеживала другого шпиона — француза, заглядывала во все домики, углы и щели, надеясь где-либо натолкнуться на него. Так заглянула я и в домик Кресси. Он спал, что-то бормоча во сне. Я уже собиралась закрыть дверь и уйти, чувствуя некоторую неловкость оттого, что вынуждена нарушать отдых германского офицера, но в эту минуту Кресси начал громко говорить во сне. Догадываетесь о чем, дорогой Майкл?
  — Что ж здесь особенного?
  — Не прикидывайтесь таким наивным. И без того, бог не наделил вас разумом. Так вот. Кресси говорил на чистейшем английском языке! А таких способностей, по нашим данным, за ним не числилось!
  «Так вот как был раскрыт Кресси, — подумал я с горечью, — однако какую же цель преследует немецкая сука, рассказывая это мне? Возможно, беспредельный садизм побуждает ее оттягивать последний момент?»
  Она продолжала:
  — Как раз в этот момент РАФ совершил второй заход. Грохот от наших зениток и взрывающихся бомб был невероятен, Кресси зашевелился и начал, видимо, пробуждаться. У меня мелькнула мысль — казнить самой английского шпиона. Тут же, на месте? Я выхватила револьвер, но в следующую секунду пришла к заключению, что было бы более забавным перерезать ему горло. Так я и сделала: во сне его горло было таким податливым и беззащитным… Я получила самое большое удовольствие в своей жизни и вот теперь думаю, не применить ли мне такую же технику к вам.
  — Мне кажется, — сказал я, начиная догадываться о назначении газового пистолета в руках садистки, — что вам будет нелегко перерезать мне горло, принимая во внимание то обстоятельство, что я далеко не во сне.
  — Не беспокойтесь, я найду способ вас усыпить. — Я зевнул опять громко и довольно театрально.
  — Мне кажется, что женщины вашего типа руководствуются в своих поступках не столько стремлением получить удовольствие, сколько стремлением получить пользу для дела, которому так преданы. А какая польза от моего трупа? И я уверен, что это вы уже давно поняли. Не прав ли я, дорогая Бетина?
  Говорил я не очень складно, так как все мои мысли сосредоточились на приготовлениях к ослаблению возможных одурманивающих последствий выстрела газового пистолета. Даже если в нем и находился один из препарированных мною патронов, то и в этом случае он мог бы причинить мне известный вред, размеры которого я не мог предугадать. Важно было не упустить момент, вовремя вдохнуть в себя чистый воздух и отвернуться от прямого удара газовой струи в свое лицо. Одновременно я прикидывал шансы преодолеть пространство в пять ярдов, отделявшее меня от выступа стены. Этот выступ находился слева от двери, почти рядом с немецкой чертовкой.
  Секунду-две гарпия молчала, а затем слегка отодвинулась от косяка двери и прохрипела:
  — Правы вы или нет, я не знаю. Но я знаю, что вы паршивая английская свинья! И я вас застрелю и перережу вашу глотку!..
  Все последующее произошло в таком стремительном темпе, что впоследствии я лишь с большим трудом смог восстановить случившееся.
  Внезапно раздался какой-то глухой грохот в доме. Определить его характер или происхождение времени, конечно, не было. Бетина как будто вздрогнула, но мне это могло и показаться. И в ту же минуту раздался выстрел, но я в считанные доли секунды рванулся скорее инстинктивно, чем сознательно, за выступ стены. Я еще не успел подлететь к выступу, как моя правая рука взмахнула ««маузером». Свет исчез, а я, оглушенный, осел у стены за выступом. Но сознание я не потерял, а если потерял, то не более как на какую-нибудь секунду.
  Полусидя, полулежа за выступом, стараясь не выпустить из рук револьвер, я напрягал все силы, чтобы овладеть собой и не растянуться беспомощно на полу. В воздухе стоял отвратительный запах углекислого газа в соединении еще с чем-то. Ноющая боль в голове и в левом плече казалась порой просто невыносимой.
  Оставаясь в одном и том же положение, я старался не делать ни малейшего движения, чтобы не обнаружить своего местонахождения, и держал дуло револьвера направленным на дверь.
  Кромешная тьма и абсолютная тишина окружили меня. Но раз или два мне почудился звук, похожий на скрип половиц где-то в коридоре.
  Прошло некоторое время.
  С большими предосторожностями я поднялся на ноги, и к своему удивлению, почувствовал себя значительно лучше. Боль утихла. По-видимому, я был оглушен сильным ударом о стену во внезапно наступившей темноте, будучи к тому же в какой-то степени затронут газовой струей. Но точно определить, был ли патрон препарирован или выстрел дал значительное отклонение от цели, то есть от моей головы, было довольно затруднительным делом, да теперь, собственно, и ненужным. Второй выстрел сделать она не успела. Почему? Во-первых, она могла заметить в моей руке «маузер» и предпочла выключить свой фонарь. Во-вторых, кажется, она была встревожена каким-то шумом наверху. Как для меня, так для нее этот шум был, безусловно, неожиданным. Что это было? Как будто что-то обрушилось в доме.
  Левой рукой я ощупал голову и сразу же натолкнулся на левой стороне на незначительную шишку. Ну что же… Отделаться такой шишкой… Этому можно было только радоваться.
  Но где же Бетина?
  Не исключено, что она могла находиться где-либо у двери или за дверью, выжидая благоприятный момент для повторения выстрела. Выдержки у этой бестии хватит! В любую минуту мог вспыхнуть фонарь в ее руке. Какое-то время надо было выждать. За выступом я чувствовал себя довольно уверенно. Но Бетина могла прятаться и в коридоре, заняв там еще более выгодную позицию. Все это не исключалось, хотя и было маловероятным, учитывая ее тревогу по поводу непонятного шума в доме. Вернее всего она должна была покинуть дом немедля, однако лучше бы мне некоторое время выждать.
  Прислонившись к стене, я внимательно прислушивался и размышлял о не совсем ясных для меня вещах. Эта сука и ее друзья без колебания убили Сэмми Кэрью и Элисон Фредерикс. У них не могло возникнуть каких-либо колебаний в отношении меня, но выстрел из газового пистолета мог только вывести меня из строя, скажем, часов на пять-шесть или немного больше. Конечно, в некоторых случаях возможен и смертельный исход, но рассчитывать именно на это Бетина никак не могла. А что, если отбросить ее угрозу перерезать мне горло? В таком случае остается только одно предположение: группа Бетины не имела намерения убить меня в данный момент, она стремилась вывести меня из игры на какой-то определенный период. Выходит, в этом случае я мог бы оказаться для них некоторой помехой в каком-то деле. И притом в самое ближайшее время. Но что это могло быть за дело? Никаких мыслей или намеков на это у меня как будто бы не было.
  Думай, Майкл, думай! Сэмми был убит из-за каких-то документов, которые после его гибели не нашли. Поэтому тебя решили не убивать, а привести в бессознательное состояние, чтобы обыскать, а если результат окажется нулевым, идти по твоему следу в надежде, что ты наведешь группу на то, что так интересует немцев. Пожалуй, эта версия была наиболее вероятной.
  Так размышляя, я по-прежнему внимательно вслушивался в тишину.
  Скоро мое пребывание в холодном подвале показалось мне хуже смерти. Вытащив из кармана зажигалку и подняв ее над головой, я на какие-то доли секунды высек свет. Подвал был пуст.
  Медленно, очень медленно, соблюдая все необходимые предосторожности, я вышел из подвала, поднялся по лестнице и вышел в коридор, еще некоторое время выждал в проеме одной из дверей и с удвоенной осторожностью принялся осматривать внутренние помещения.
  Бетина, несомненно, ушла. Никакого смысла подстерегать меня во внутренних помещениях, очевидно, не было. Но в чем причина странного грохота? Случаен ли он или здесь находился еще кто-либо, помимо нас.
  Полуразгадку этой тайны я обнаружил в комнате, из которой одна дверь вела в кухню. Дверь эта была двухстворчатой, но у одной из створок были сложены двумя штабелями пустые ящики. Когда я осматривал эту комнату раньше, оба штабеля ящиков возвышались до потолка. Они не помешали мне открыть вторую створку и осмотреть кухню. Теперь же возвышался только один штабель, второй рухнул, а ящики оказались разбросанными по полу. Развалиться он мог и сам по себе, но вероятнее это случилось при легком нажиме на дверь со стороны кухни. Я прошел в кухню. Это было угловое помещение, большое, продолговатое.
  Окно выходило в сад, а рядом с ним темнела дверь. Я нащупал рукой запор. На дверь была наброшена массивная щеколда. Не чиркая из предосторожности зажигалкой, я подошел к окну с намерением обследовать и его.
  Разгадка обнаружилась тотчас же: нижнее стекло было мастерски вынуто, и проход в дом через окно оказался открытым.
  Но кто же это мог сделать?
  Пока что ясно было, что неизвестный не принадлежал к обитателям этого дома, и мне в голову пришла мысль о Фриби, но прежде чем строить какие-либо предположения, целесообразнее было бы просто связаться с ним.
  Я прошел к выходной двери, которая выходила на затемненную сторону улицы. Осторожно приоткрыл ее и внимательно оглядел тупик. Нигде не било видно ни души. Конечно, Фриби мог скрываться где-либо поблизости, что ему и было рекомендовано мною, и для того, чтобы привлечь его внимание, мне следовало бы показаться на открытом месте. Но в многочисленных темных углах тупика за мной мог наблюдать и кое-кто из группы Бетины.
  Приотворив дверь, я вернулся в кухню, вылез через окно в сад, пересек его и через какой-то двор пробрался в параллельный Нюмер-стрит переулок.
  Улицы были безлюдны, и я медленно шел домой, вдыхая чистый ночной воздух, понемногу проходила боль в плече, голова прояснялась и я чувствовал себя вполне сносно.
  Было уже три часа ночи, когда я вернулся домой. Первым делом я направился в ванную, вымыл холодной водой лицо и голову и наложил на шишку компресс.
  В гостиной я хотел смешать виски с содовой, но как только я взял сифон в руки, на глаза мне попался конверт, очевидно, принесенный портье и заботливо прислоненный к вазочке на камине на видном месте.
  Вскрыв конверт, я обнаружил внутри еще один конверт и записку.
  В записке было сказано:
  «Уважаемый мистер Келлс,
  я нашел этот конверт, адресованный вам в водосточной канаве вблизи Малбри-стрит. Почтовый штамп на нем отсутствовал. Как вы можете сами заметить, на конверте в углу имеется написанная карандашом просьба к нашедшему отправить письмо почтой. Подумав, что письмо это, возможно, может иметь для вас некоторое значение, я решил немедленно отправить его вам с настоящей запиской.
  Уважающий вас Джеймс Твайтс»
  Отложив записку, я осмотрел конверт. Он был смят и испачкан в грязи. Карандашом на нем был написан мой адрес, а в углу имелась приписка:
  «Величайшая просьба к нашедшему этот конверт — отправить его почтой».
  Я был поражен так, как, пожалуй, никогда в моей жизни. Меня ошеломило то обстоятельство, что почерк, которым был написан мой адрес и приписка на конверте, был мне более чем знаком. Это была рука Сэмми! В этом не могло быть ни малейшего сомнения!
  У меня дрожали пальцы, когда я рвал конверт. Внутри находились три-четыре листка бумаги, вырванные, очевидно, из блокнота.
  Забыв про все, я принялся читать письмо, представлявшее собой шифрограмму. Такой тип записи обычно употреблялся мною и Сэмми.
  В письме было сказано:
  «Дорогой Мики!
  Дело чертовски дрянное, вы и сами, надеюсь, это поняли. В данным момент я нахожусь в таком месте, из которого вряд ли выберусь. Прежде всего постараюсь кое-что объяснить. Я тщательно избегал вас в той компании ввиду того, что там находилась женщина, которая внушила мне весьма обоснованные опасения. В этом, правда, я не уверен до конца, но мой опыт и инстинкт подсказывают мне, что она, почти наверное, с другой стороны. И я подумал, что самым лучшим в таком положении было бы не дать ей ни малейшего намека, никакой зацепки. Я старательно придерживался этой тактики и был убежден, что вы все поймете и не сделаете даже попытки заговорить со мной о деле. Я не ошибся.
  Моей единственной мыслью было лишь сообщить вам свой адрес с тем, чтобы на следующее утро мы смогли бы спокойно установить друг с другом крайне необходимый в данный момент контакт. Но этого не случилось.
  После вечеринки я проводил одну девушку домой и отправился к себе, думая о бутылке превосходного виски, ожидавшей меня дома. Однако кто-то успел превратить это виски в отраву. Даже будучи пьян, я смог это заметить, правда, к сожалению, уже осушив целый стакан этой гадости.
  После этого сознание и память возвращались ко мне на очень короткие промежутки. Я что-то делал, где-то падал, куда-то шел и падал, смутно помню, что стрелял, когда обнаружил у себя в комнате незнакомых людей, ищущих чего-то… Меня били по голове, и я опять погружался в небытие…
  Одним словом, был какой-то кошмар, то ли во сне, то ли наяву. По-видимому, моя голова тщетно боролась с действием снотворного или одуряющего, которое было подмешано в бутылку.
  В результате я не в состоянии точно и ясно припомнить действительную картину событий этой ночи. Сон и явь смешались в кучу.
  Теперь о причине, по которой я снял комнату на Киннэул-стрит. Когда я вернулся в Англию, то буквально в первые часы по некоторым признакам пришел к заключению, что кто-то проявляет интерес к моей особе. Это был молодой человек с бледной наглой рожей. Чуть позже, узнав, что он живет в одном из домов на Киннэул-стрит, я подумал, что для дела будет лучше, если я остановлюсь где-либо поблизости. Кстати, он же подсказал мне удобное помещение. Моя квартирохозяйка — такого сорта женщина, которая сама сможет рассказать многое, если ее хорошенько потрясти. У меня нет никаких данных, но мне кажется, что этой особой следовало бы заняться при случае, особенно если бледнолицый окажется действительно лицом, требующим к себе специального внимания.
  Когда сознание вернулось ко мне и действие дурмана прекратилось, я обнаружил, что нахожусь в незнакомом помещении, в котором я и пишу вам эту записку.
  В комнате есть высокое окно с железными решетками. По-видимому, я нахожусь на втором или на третьем этаже. Изредка сюда доносится шум транспорта, но трудно определить, с какого расстояния он доносится.
  Теперь о главном. В самое последнее время, мне удалось узнать следующее: одна из специальных секций Гиммлера находится здесь с заданием засечь полет и точки попадания «летающих снарядов», именуемых в Германии «Фау-2». Вам они хорошо известны. Первые экземпляры этих снарядов проходят опытные испытания. Цель этих испытаний — точная наводка на намеченный объект.
  Задача секции, в которой состоят две-три женщины и примерно столько же мужчин, заключается в том, чтобы не только точно засекать место падения «Фау-2», но и немедленно передавать информацию об этом в фатерланд. Кому именно и по каким каналам передается информация на континент — мне неизвестно.
  Теперь я убежден, что меня заманили в эту компанию не случайно: там находились двое, а то и трое людей, которые имеют отношение к немецкой разведке. Напоминаю вам адрес квартиры, в которой состоялась вечеринка: «Миссис Маринетт, 324 Гланстон-Корт, Сент-Джеймс-Вуд». То, что я принял приглашение туда, ни в коем случае ошибкой считать нельзя. Но грубейшей моей оплошностью было то, что я не подготовился, как положено, не предвидел быстроту и решительность действий членов секции, и ничего не сообщил Старику. В этом я непростительно виновен, и, очевидно, расплачусь своей головой.
  Если получите это письмо, на что я мало надеюсь, то помимо прочего можете начинать поиски присутствовавшей у Маринетт женщины, которой я так опасался: высокого роста, очень красивая, с белокурыми волосами. Ее имени я не знаю, и повторяю, определенных данных против нее у меня нет.
  Боюсь, что всех этих сведений окажется слишком мало для вас, но все же и они пригодятся для розыска.
  Очень сожалею также, что ничего не могу сообщить о людях, затащивших меня сюда. Никого из них я не видел с того момента, когда ко мне вернулось сознание.
  Однако я начинаю думать, что какую-нибудь зацепку вы сможете разыскать на Киннэул-стрит. Не вызывает сомнения то обстоятельство, что банда не могла бы так нахально и самоуверенно действовать в моей квартире, не имей она поддержки в доме. Ночной шум неизбежно привлек бы мою хозяйку. Где находилась она в этот момент? Если не дома, то мои выстрелы могла и не слышать, но остается вопрос, где она могла быть в такой поздний час? На вашем месте я весьма пристально заинтересовался бы этой особой, на квартиру к которой я попал не случайно, в этом я теперь уверен.
  Кстати, бледнолицый знаком с моей хозяйкой, а встретить его можно в кафе, которое называется «Пучок перьев», это на Малбри-стрит. И учтите, именно он, по сути дела, взял меня в компанию Маринетт.
  Эти идиоты еще не успели очистить мои карманы, и у меня сохранился блокнот и, к счастью, конверт и карандаш. Я попытаюсь выбросить это письмо сквозь решетку, вдруг кто-нибудь подберет его и бросит в почтовый ящик! А если нет… ну, что ж…
  Желаю вам удачи, Мики.
  Всегда ваш Сэмми.»
  «P. S. В самые последние дни я установил контакт с превосходным агентом. Это — женщина, прибывшая с континента. История длинная — она вам ее расскажет.
  Она тоже была на вечеринке у Маринетт. Контакт с ней для вас имеет значение исключительное. Ее имя Джанина Гран, а ее адрес «Берити-стрит, 16С».
  Я выпил виски с содовой, прочел внимательно еще раз поразившие меня записки Сэмми и затем сжег их.
  Я ощущал крайнюю признательность мистеру Твейсу, кто бы он ни был, за это письмо.
  Закурив сигарету, я принялся ходить взад и вперед по комнате.
  С самого начала этого дела я двигался на ощупь, не зная ни цели, ни действующих лиц, поэтому наделал много ошибок. Чего мне стоила охота за Джаниной! Сколько растрачено ценного времени. А как бы я смог продвинуться в своей работе, если бы только знал, что она работает на нашей стороне!
  Жизнь действительно полна сюрпризов!
  Однако теперь многое прояснилось. Теперь более или менее ясно, что случилось с Сэмми, кое-что известно и о Джанине, хотя еще далеко не все. Теперь уже нельзя сомневаться в характере деятельности «тетушки», а тем более ликвидированного бледнолицего парня.
  Однако надо было составить план кампании и как можно быстрее кое-что сделать. В противном случае Старика может хватить апоплексический удар.
  Прежде всего, разумеется, следовало установить контакт с Джаниной и кое-что выяснить. Чем, собственно, она занималась? Откуда появилась? Где и как установила контакт с Сэмми? Каковы были ее планы? Что ей известно о том, что разыскивает группа «тетушки» и Бетины?
  Контакт с Джаниной — это первое дело, которое не терпит отлагательства.
  После этого надо было посвятить во всю эту историю Фриби. Он достоин доверия и сможет гораздо больше сделать, зная суть и перипетии этого дела. Его помощь, в которой я все более нуждался, увеличится вдвое.
  С Бетиной надо быть крайне осторожным, не спускать с нее глаз. Она достаточно умна, обладает прекрасными актерскими способностями, может предпринять шаги, которые надолго запомнятся ее противникам.
  Помимо моей воли и желания, в голове у меня то и дело возникали всевозможные планы сведения с ней счетов личного порядка. Все эти планы, разумеется, были легко осуществимы, но я их решительно и бесповоротно отбрасывал в сторону и гнал из головы. Преждевременная ликвидация этой змеи могла плачевно отразиться на ходе нашего расследования. Само собой понятно, что чувствам личного порядка не могло быть места, тем более, что оставалась твердая надежда, что и чувства будут с лихвой удовлетворены в конечном итоге.
  Мне вспомнился ее рассказ о Крэсси. Я не сомневался в его правдивости. Именно она убила Кресси. Этому вполне можно было поверить! Но, кроме того, она знала его настоящее имя! Откуда и каким образом?
  Крэсси был гордостью Старика. Прекрасный лингвист с острым умом и дьявольскими нервами.
  Я вспомнил ту ночь, когда мне и Сэмми впервые пришла в голову мысль о Крэсси. В то время и я, и Сэмми носили форму убитых нами двух офицеров германской армии. Эти офицеры направлялись с Востока для прохождения дальнейшей службы на артиллерийскую батарею. Но продолжать службу на этой батарее было суждено уже нам с Сэмми в их форме и с их документами. Однажды эту батарею посетил один из офицеров штаба по имени Мейерейн. Он инспектировал нашу группу батарей перед своей поездкой в Пинемюнде на экспериментальную базу ракетного орудия. Как только мы с Сэмми взглянули на него, так тотчас же переглянулись. Мейерейн был чуть ли не двойником Крэсси. Тот же рост, тот же тип лица, та же походка.
  Мейерейн оставался на наших батареях четыре дня. Этого было вполне достаточно для выполнения нашего плана.
  В ночь отбытия Мейерейна Крэсси был сброшен на парашюте в лес.
  Мы с Сэмми остановили в намеченном месте машину Мейерейна, отправили его душу на покаяние, а его тело закопали в лесу, предварительно освободив от документов и формы. Форма пришлась Крэсси впору, и он, снабженный целым ворохом бумаг, отправился в Пинемюнде. Крэсси знал полдюжины языков и на немецком изъяснялся без малейшего акцента. На базе Крэсси действовал с очень большим успехом до тех пор, пока Бетина не раскрыла его.
  Нам было известно о гибели Крэсси, но обстоятельства его смерти оставались тайной.
  Помимо прочего, Крэсси мог обладать ценной информацией, которая еще не передана нам, и возможно, никогда не попадет в наши руки.
  Но пока что самым загадочным фактом является то, что Бетина знала имя Крэсси. Каким образом? На нем и при нем не было ни малейших указаний на то, что он не немец. Мы с Сэмми об этом весьма тщательно позаботились. Но тогда кто-то выдал его. Может быть, этот же агент раскрыл Сэмми и меня?
  Я затушил сигарету и подумал, что в этом деле есть еще уйма загадок, но утро вечера мудренее, поэтому надо хотя бы несколько часов отдохнуть. Устал я невероятно.
  Но как раз в этот момент, когда я входил в спальню, зазвенел телефон.
  Глава 6
  Фриби
  Я стоял и смотрел на аппарат с сомнением. В этот вечер и в эту ночь я имел более чем достаточно телефонных звонков, и воспоминание о телефонных беседах с Бетиной было слишком свежо в моей голове. Но может быть, это кто-то другой. Так или иначе — узнать нужно.
  Это был Фриби.
  — Я по-прежнему нахожусь в том районе.
  — А вы отлучались?
  — Да, но не надолго. Я выслеживал одну женщину, которая сопровождала мой прежний объект в указанный вами дом.
  — Успешно?
  — Думаю, что да.
  — А сейчас где вы?
  — В телефонной будке в сотне ярдов от «Пучка перьев» на Малбри-стрит.
  — О'кей, Фриби. Идите к дому номер двадцать семь и ждите меня.
  — Нюмер-стрит?
  — Да. Я сейчас же иду туда.
  Он сказал «хорошо» и повесил трубку.
  Я с сожалением взглянул на кровать, выпил немного виски, закурил, оделся и вышел на улицу.
  Близился рассвет, и стало немного прохладнее.
  Я шел быстро и скоро увидел Фриби, стоявшего у дома номер двадцать семь.
  — Итак, — начал я, когда мы отошли с ним в тень под навес, — здесь вы никого не заметили?
  — Только что? Нет, никого.
  — А вас никто не видел на квартире у Джанины?
  — На самой квартире нет, но после осмотра ее апартаментов я некоторое время наблюдал за домом: решил дождаться ее прихода и посмотреть, не заявится ли туда еще кто-нибудь…
  — Так. И что же?
  — Джанина не появилась, но мимо ее дома медленно прошли двое прилично одетых мужчин. Они замедлили шаг у дома и внимательно всматривались в окна. Я стоял в не совсем удобном месте, и не исключено, что они могли заметить меня. Так или иначе, они вдруг ускорили шаги и исчезли за углом. Я занял более удобное место и еще некоторое время вел наблюдение, но никого больше не видел. Как только я вернулся домой, вы мне позвонили.
  — И Джанина домой не возвращалась?
  — Нет.
  — Это и загадочно, и нехорошо. Может быть, даже совсем скверно. Кстати, почему я вас не видел здесь?
  — Не знаю, хорошо ли я поступил или нет, но получилось так. После вашего звонка я тотчас же помчался сюда. Но, помня ваши предупреждения, не доходя до Нюмер-стрит, пробрался через дворы и начал осторожно приближаться к той рощице за забором, что наискосок от вас. Видите?
  — Вижу. Очень умно. Одобряю.
  — Там я едва не наткнулся на двух женщин, наблюдавших за домом. Номер дома я, конечно, разобрать не мог. Но через минуту-две появились вы. Вы не стали дожидаться меня, а вошли в дом. Мне стало ясно, что это и есть дом номер двадцать семь. С момента вашего появления в переулке женщины наблюдали за вами, а я за ними. Через их головы я видел этот дом, часть переулка и кусочек Малбри-стрит. Через небольшой промежуток времени где-то на углу Малбри-стрит два раза мигнул свет фонаря. Одна из женщин покинула свой пост и направилась через улицу к этому дому. Когда она вышла из тени, я сразу узнал ее. Это была прежняя моя подопечная Бетина Бейл. Она вошла так же, как и вы, в эту дверь.
  — А другая?
  — Другая мне совсем не известна. Она принялась расхаживать вдоль забора. Пользуясь ее движением, я незаметно отошел подальше от нее, полагая, что она будет поджидать Бетину, и вон там, по дворам, вдоль изгородей и заборов пробрался к самому тупику, перешел через этот переулок и уже по этой стороне добрался до дома. У фасада я не мог показаться, так как он находился под наблюдением незнакомки. Я обошел сад, примыкающий к дому с тыльной стороны и, убедившись, что он пуст, принялся искать другой вход в дом. Там оказалась дверь, но она была замкнута на щеколду. Я вынул стекло у углового окна и пробрался в дом.
  — И умудрился опрокинуть груду ящиков, — вставил я с улыбкой.
  — Да, но…
  — Нет, нет, никаких упреков, Фриби. Все отлично, продолжайте.
  — Наделав шума, я затаился и прислушался. Никаких звуков. Я решил, что вы и Бетина уже успели уйти, так как мой переход занял довольно много времени. Но вдруг я уловил звук чьих-то шагов, а затем тихий звук прикрываемой двери. Очевидно, кто-то вышел из дома. Я не нашел ничего лучшего, как тотчас же выкарабкаться из дома через то же окно и из-за угла наблюдать за вышедшими.
  — Успели?
  — Да. Бетина и незнакомка шли по переулку к Малбри-стрит. На углу их встретил какой-то мужчина, но тотчас же скрылся. На улицах никого не было, и я с большим трудом следил за женщинами. Мне помогло то, что они были заняты оживленной беседой и о чем-то спорили. Шли они медленно. Через некоторое время показалась двухместная спортивная машина. В ней находился мужчина. Женщины продолжали идти, а машина следовала поблизости от них. В сотне ярдов от Киннэул-стрит Бетина села в машину и уехала. Я продолжал следить за незнакомкой. Несколько раз оглянувшись, она прошла по Киннэул-стрит и там вошла в дом номер двадцать три.
  — «Тетушка».
  — «Тетушка»? Вы ее знаете?
  — Сейчас скажу. Это все?
  — Да. Я позвонил вам, но вас дома не оказалось По дороге сюда я еще раз позвонил и вот только в последний раз дозвонился. Не знаю, хорошо ли…
  — Отлично, Фриби! Отлично! Вы вполне заслужили несколько часов спокойного сна, так же, как и я, надеюсь, но дело не терпит. Сейчас мы немного обсудим его вместе с вами, а затем уж отдохнем парочку часов. Зайдем внутрь.
  Открыв наружную дверь, я двинулся по знакомому мне коридору, Фриби следовал за мной.
  — У вас фонарик есть? — спросил я, освещая коридор зажигалкой.
  Фриби включил свет.
  Мы спустились в подвальное помещение.
  — Садитесь сюда, на упаковочный ящик, — сказал я, присаживаясь на груду кирпичей.
  Я предложил ему сигарету и спросил:
  — Вам приходилось когда-нибудь встречаться с девушкой по имени Элисон Фредерикс?
  — Да. Я дважды с ней работал. Очень исполнительная и точная сотрудница.
  Я закурил сигарету и сказал:
  — Вы хотели сказать была хорошей. — Совершенно ровным и спокойным тоном он произнес:
  — Выходит, они убили ее?
  — Она находится внутри упаковочного ящика, на котором вы сидите, Фриби. Миссис Бетина Бейл — одна из участников прекрасного хора Внешнего отдела гиммлеровской службы. Час тому назад я имел приятную беседу с ней вот здесь, сидя на этом ящике.
  Он пожал плечами.
  — Вот как иногда получается, мне очень жаль Элисон.
  — Мне тоже, — сказал я. — Что-то надо будет сделать. Я доложу об этом сегодня. Так вот. События развивались так. Я направил вас на квартиру Джанины, а к миссис Бейл — Элисон. Эта самая Бейл, настоящее имя которой неизвестно, выразила беспокойство по поводу того, что кто-то стрелял в окно ее спальни. Я предложил ей в помощь Элисон. Под предлогом помощи Элисон должна была присмотреться к обстановке. Часа через полтора или два мне позвонила Бейл и сообщила, что Элисон вызвали по телефону и направили ее сюда, в этот дом.
  — Кто вызвал?
  — Элисон сказала, что, по словам Бейл, звонил ей я сам.
  — Вы?
  — Да. Здесь возможны только два варианта. Либо кто-то звонил от моего имени….
  — Элисон не могла….
  — Да, да. Я тоже так думаю. Значит, остается одно предположение.
  — Имитатор?
  — Да. Так или иначе, а Элисон отправилась сюда. Сообщая мне об этом, Бейл отлично знала, что я немедленно поспешу следом, чтобы узнать, что же случилось. Я нашел тело Элисон в этом ящике. Она была застрелена. Пуля прошла у нее между глаз. Я сидел здесь в темноте и размышлял. Неожиданно предприимчивая Бетина появилась здесь на пороге с револьвером в руках и ослепила меня своим фонарем.
  — Как же вам удалось?.. — воскликнул Фриби.
  — Остаться в живых? Я думаю, что это произошло только потому, что она была заинтересована во мне живом.
  — Это любопытно.
  — Очень даже, хотя многое еще не ясно. Стреляла она из газового пистолета в тот момент, когда грохнули ваши ящики, и я прыгнул за этот выступ. Видимо, она сразу же исчезла после того, опасаясь присутствия в доме неизвестного человека.
  — Выходит, я вам…
  — Да, вы мне здорово помогли.
  — Жаль, что я не знал…
  — Наоборот, это очень хорошо. Ликвидировать ее сейчас ни в коем случае нельзя.
  — Понимаю.
  — Так вот. Перед выстрелом мы имели с ней длительный разговор. Если бы у нее было намерение убить меня, то в разговоре со мной она не была бы такой сдержанной. По существу она мне ничего нового не сообщила, хотя и болтала много.
  — Все-таки забавно, мистер Келлс: прикончить Элисон и не тронуть вас, — задумчиво проговорил Фриби.
  — Они что-то разыскивают.
  — Ага, понимаю.
  — Это все, что я знаю об этом деле, Фриби. Его начал раскручивать Сэмми Кэрью — один из лучших оперативников Старика, и, думаю, вы о нем могли слышать: мы были удачно внедрены в немецкую артиллерийскую батарею на берегу Па-де-Кале, где выступали в качестве младших офицеров немецкого артиллерийского полка. Там мы прикончили одного немецкого майора Мейерейна, отобрали у него форму и документы, одели в эту форму нашего парня по имени Крэсси и направили его на немецкую ракетно-экспериментальную базу. Крэсси начал действовать там достаточно успешно, но кто-то раскрыл его и прикончил.
  Как теперь выяснилось, это была миссис Бетина Бейл Об этом она мне рассказала здесь час тому назад. Это для меня ново, хотя о гибели Крэсси было известно. — Фриби тихо присвистнул и сказал:
  — Эта миссис Бейл — занятная штучка, не так ли? Она запросто раскрывает вам свои действия и избавляет вас от труда разгадывать самому. Это напоминает хорошо известного агента Секретной службы в фильмах.
  — Не совсем так: все то, о чем она говорила, относится только к прошлому. Правда, очень недавнему, но все же к прошлому. Ни единым словом она не обмолвилась о настоящем, о своих планах и намерениях. Ни своих, ни своей секции. Вот так-то, Фриби!
  — Все, что я понял пока — это то, что у миссис крепкие нервы.
  — В этом можете не сомневаться. Нервы у нее крепкие, но мы должны быть очень бережны с ней, иначе мы тоже попадем в такие же ящики.
  — Это так.
  — В ее неглупой болтовне есть одна тревожная вещь. Она знает настоящее имя Крэсси.
  — А каким образом она могла узнать это?
  — Не знаю, — сказал я. — Но тот факт, что она знает его имя, наводит меня на следующую мысль: выступая в роли германских офицеров, мы имели удостоверения, изъятые у убитых нами немцев, на них были заменены фотокарточки. Дубликаты этих удостоверений находились в дивизионной штаб-квартире. Когда мы исчезли, то, само собой разумеется, немецкая контрразведка забеспокоилась и должна была переслать наши фото своим людям сюда, чтобы нас при случае опознать. Ясно?
  — Понимаю.
  — Сэмми Кэрью напал на след одной из гиммлеровских секций, действующих здесь. Эта секция должна точно засекать места падения «летающих снарядов» и отправлять информацию об этом в фатерланд. Впоследствии они надеются определить, как направлять их точно в цель. Кроме того, они здесь что-то ищут, знать бы, что именно? Видимо, это главная задача секции. Идем дальше. Кэрью, конечно, тоже прекрасно знал, что дубликат его фото немцы не замедлят переслать сюда, и рано или поздно его выследят. Так оно и случилось: вскоре по прибытии сюда Сэмми заметил «хвост». Это была бледнолицая крыса, которую я ликвидировал. Кстати, в этом же подвале.
  — Женщина?
  — Нет, нагловатый парень, похожий на белую крысу. Кэрью, быстро усек его и узнав, что крысеныш живет на Киннэул-стрит, поселился поближе, чтобы, в свою очередь, иметь больше возможности наблюдать за ним и его друзьями. В тот день, когда я прибыл сюда, я предполагал встретиться с Кэрью. Оказалось, что он направлялся на вечеринку на квартиру к некоей Маринетт. Туда он был приглашен по инициативе белой крысы. Там, вероятно, Кэрью рассчитывал засечь кое-кого из его близких друзей, поэтому пригласил и меня. Но поговорить нам не удалось. Кэрью напился и всячески избегал контакта со мной, заботясь о том, чтобы не раскрыть меня.
  — Выследить друзей этого бледнолицего было бы неплохо.
  — Это верно, но учтите то важное обстоятельство, что Кэрью ими был уже раскрыт. Более того, теперь ясно, что был раскрыт и я.
  — Вы в этом уверены?
  — Бетина сразу же повисла у меня на хвосте, о чем я даже не догадывался. Потом я вам расскажу подробности нашего с ней знакомства. Этой Бетины на вечеринке не было. Но я припоминаю одну девушку, которая была там. Это была Джанина. Сначала я предполагал, что Сэмми опасался именно ее, но я ошибся. Джанина работает на нашей стороне. На вечеринке была и другая женщина, и именно ее опасался Сэмми. Он описывает ее, как красавицу, но имени узнать не успел.
  — Простите, мистер Келлс, но как вы можете это знать?
  — Голос с того света. Час тому назад я получил письмо от Кэрью. Перед тем, как его убили, он выбросил в окно конверт с моим адресом. Кто-то подобрал письмо, спасибо ему, и отнес на почту.
  — Но если они раскрыли вас, то, вероятно, засекли и Джанину — заметил Фриби.
  — Не исключено, но маловероятно, ведь на нее они навели меня сами. Бледнолицый, с которым я познакомился в «Пучке перьев», утверждал, что Джанина была последним лицом, видевшим Сэмми живым. Он же намекал, что она за деньги готова на все.
  — С какой целью?
  — Связать ее с гибелью Кэрью, направив мои розыски по ложному пути. И я действительно обдумывал вопрос о возможном участии Джанины в убийстве Кэрью. Он ведь действительно был у нее незадолго до гибели. Если бледнолицый и вся его банда думают, что Джанина наш сотрудник, то на такой шаг они вряд ли пошли бы. Что касается Джанины, то она поведала бы мне иную версию. Ее рассказ, разумеется, сильно отличался от версии бледнолицего. Но Джанина не знала и не знает до сих пор, кто я и что я. Она мне не доверилась.
  — За это я бы не осуждал ее, — усмехнулся Фриби. — Те, кто работают у нас, вообще перестают доверять кому бы то ни было! Во всяком случае уверен, что она ничего не знала о вас.
  — В этом вы правы, — сказал я. — И мне думается, что Сэмми сам устроил приглашение Джанины на ту вечеринку, поскольку он был уверен, что никто ее там не знает. Но в этой компании у него кто-то возбудил подозрение. Случилось что-то неожиданное, и его планы были нарушены. Кэрью нашел нужным показать, что со мной он не имеет никаких дел, так как опасался этой сверхкрасавицы. Об этом написано в его записке. Он знал, что я догадываюсь о том, что произошло что-то непредвиденное, и последую его примеру, то есть буду веселиться, забыв про всякие дела. Единственное, на что он решился, — это сунуть мне в карман записку со своим адресом.
  — Жаль только, что Кэрью ничего не говорил о вас Джанина. Наверное, не успел.
  — Я тоже так думаю. Когда он пошел ее провожать, за ними увязалась парочка агентов. Вероятно, Кэрью расстался с Джаниной у порога ее дома и пошел к себе, так ничего и не сказав обо мне. К его приходу готовились: подсыпали в бутылку виски какую-то дрянь. Сэмми хватил стакан этой отравы, впал в полусознательное состояние, вышел, по-видимому, в коридор или в ванную, заметил, вернувшись, каких-то людей, хозяйничавших в его комнате, пару раз выстрелил из своего револьвера, пытаясь привлечь внимание соседей, и свалился под ударами «гостей» в коридоре. Все это происходило в полуобморочном состоянии, и точную картину всего ему восстановить трудно, да это и не так уж важно.
  — Это он сам так описывает то, что произошло?
  — Да. И это согласуется с другими фактами. Выстрелов его никто не услышал, так как единственная особа, живущая кроме него в доме, также является их человеком. Сэмми, впавшего вновь в обморочное состояние, они затащили в какое-то другое место, чтобы там его допросить, когда он придет в сознание, а затем прикончить. Но, придя в себя, Сэмми успел написать мне записку, вложить ее в конверт и выбросить через зарешеченное окно. Вот, пожалуй, и все. Ясно?
  — Да. А после?
  — Затем на сцене появляюсь я. Я направился на квартиру Сэмми и встретил там женщину с голубыми глазами, хозяйку его квартиры, которая отрекомендовалась его тетушкой. Эту «тетушку» вы сегодня и выследили, Фриби.
  — Выходит, я зря за ней следил?
  — Совсем наоборот. Иначе нам трудно было бы догадаться, с кем сегодня действовала Бетина. Но пока оставим это. Так вот, «тетушка» направила меня в «Пучок перьев», хорошо зная, что бледнолицый болтается там. Я отправился в этот бар и осведомился о Сэмми. Бледнолицый знал, что Сэмми довел Джанину до самого дома после вечеринки. Но мне он сказал, что Сэмми и Джанина вышли из «Пучка перьев» за час до моего прихода. Я тотчас же направился к Джанине и там услышал, что Сэмми был убит на площади авиабомбой.
  Я закурил новую сигарету и продолжал:
  — После того, как они убили Сэмми, они потащили его на площадь, где производились восстановительные работы, чтобы замести следы. Сирена возвестила о воздушной тревоге, и они оставили Сэмми под грузовиком, стоявшим на площади, а сами скрылись где-то в подъезде. Авиабомба взорвала грузовик над Сэмми. Бледнолицый или кто-то из его друзей нашел полисмена и сообщил ему, что видел, как какой-то мужчина вышел несколько минут тому назад из дома Джанины, пытался перейти площадь во время воздушной тревоги и был убит взрывом авиабомбы.
  — Хитроумно.
  — Да. Выходит, что непосредственно перед гибелью Сэмми был с Джаниной, значит все подозрения падают на нее.
  — Само собой.
  — Джанина заняла не совсем определенную позицию в беседе со мной. Она не знала, кто я, и делала все, чтобы избавиться от меня. Ей нужно было время, чтобы подумать и разобраться в обстоятельствах. Совершенно очевидно, что она не знает Старика или кого-нибудь из его людей здесь, в Лондоне. Каким образом и когда она установила контакт с Сэмми, мне неизвестно, и ее положение после гибели Сэмми довольно затруднительное.
  — Но поскольку мы уже знаем…
  — Верно. Выход мы найдем, но вернемся пока к нашей истории. Направив меня на поиски Джанины, они сразу же сели мне на «хвост». Эту роль взяла на себя Бетина Бейл. Решив совершить небольшую прогулку, я отправился в Доркинг. Эта стерва следила за мной до самого Доркинга, там попыталась проверить на мне свои женские чары, я же решил использовать эту красавицу в расследовании убийства Сэмми.
  — В качестве приманки?
  — Само собой. Я предпринял смехотворные усилия, чтобы познакомиться с ней, отвез ее в город, пригласил обедать и даже испытывал угрызения совести при мысли о том, какую опасную роль я отводил ей в своих планах. Должно быть, она здорово хохотала над моими усилиями. Одновременно я счел необходимым держать ее и Джанину под наблюдением, для этого мне потребовались вы и Элисон. Все дальнейшее вам более или менее известно.
  Он кивнул головой.
  — Это так. Но есть одна вещь, которая мне не совсем ясна.
  — Именно?
  — Если бы Бейл сегодня ночью не позвонила вам и не заставила сюда явиться, то, возможно, вы не скоро бы ее раскрыли. Зачем же она сама засветилась?
  — Тут могут быть две причины. Первая заключается в том, что ей или им понадобилось убрать меня с дороги на несколько часов, чтобы провернуть какое-то дельце.
  — Это вполне может быть, — согласился Фриби. — А вторая?
  — А вторая кроется в срочности выполнения какой-то задачи, и это вполне стоит того, чтобы кое-кем пожертвовать. Для чего? А для того, чтобы нас с вами занять и отвлечь от себя. Возможно это?
  — Да. И что я должен теперь делать? — спросил Фриби.
  — Займитесь наблюдением за Бейл. Отправляйтесь к ее дому и попытайтесь увидеть все, что можно. Скорее всего, вам не удастся сделать много, но держать эту штучку под наблюдением нужно. Кроме того, обратите внимание и на другую женщину. Мне думается, что она была в компании Маринетт на той вечеринке, и именно ее так опасался Сэмми.
  — А как она выглядит?
  — Превосходная фигура, бирюзовые глаза, светлые волосы и шикарная. Очень красивая. Ее имя мисс Хэлдон. Я ничего не знаю о ней и думаю, что единственный шанс выследить ее заключается в том, чтобы понаблюдать за портье фрау Бейл и уловить тот момент, когда он назовет шоферу место, куда отвезти эту Хэлдон. А если это будет такси, то все еще проще.
  — Это ясно, — сказал Фриби и, вновь взглянув на упаковочный ящик, добавил: — Надо бы пораньше что-нибудь сделать. Уже почти утро. Как вы полагаете?
  — Вы правы. Свяжитесь сами со Стариком, а он пришлет сюда людей и сделает все, что нужно.
  — Хорошо. В таком случае я отправляюсь?
  — Учтите еще следующее, Фриби. Малютка Бетина готова к тому, что за ней будут следить. Поэтому ваше дело не будет безопасным. Возможно, они также постараются поближе присмотреться к вам.
  Он усмехнулся.
  — То же самое, мистер Келлс, относится и к вам. Однако я надеюсь, что они скорее доберутся до вас, чем до меня.
  Я пожал плечами.
  — А я надеюсь, что мы доберемся до них скорее, чем они до нас.
  Мы пожали друг другу руки и расстались.
  Было уже три часа после полудня, когда я проснулся.
  Принял ванну и стал расхаживать по квартире, занятый своими мыслями.
  Я тревожился за Фриби. Слишком большой опасности он подвергался, но я ничего не мог бы предпринять в данном случае…
  Надо было подумать и о том, как вести себя с Джаниной. Она могла знать очень много и могла ничего не знать. Но, так или иначе, я все это скоро выясню. Где бы она ни задержалась после встречи со мной ночью, она теперь должна быть дома и, возможно, готова для разговора со мной.
  Я позвонил портье и попросил принести кофе.
  — Сию минуту. С вашего позволения, я сам его принесу, я хочу кое-что сообщить вам.
  Через несколько минут он был уже у меня с дымящимся кофейником на подносе.
  — Прошу прощения, — начал он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Но прошедшей ночью вы возвратились во второй раз в отель после того, как я сменился, поэтому я не успел вам доложить, что какие-то два прилично одетые мистера вертелись возле вашей двери.
  — Это любопытно. Ну?
  — Меня вызвали наверх с расписанием поездов.
  — Кто вызывал?
  — Мистер Керстан. Он ночью уехал.
  — Так.
  — Обратно я спускался не лифтом, а шел по лестнице. На вашем этаже в начале коридора стоял один из этих людей и, заметив меня, сделал какой-то знак рукой другому. Продолжая спускаться, я заметил, что тот, другой, быстро отошел от вашей двери. В ту минуту в холле и на лестнице не было ни души. И по правде говоря, мне стало немножко не по себе. Я сбежал в холл, схватил трубку телефона, громким голосом вызвал полисмена и начал было подниматься по лестнице, чтобы держать неизвестных, показавшихся мне подозрительными, под наблюдением. Но в этот момент принесли письмо для вас. Я вернулся в конторку, принял письмо и уже хотел было попросить посыльного, принесшего его, подняться со мной на ваш этаж, как в холл вошел полисмен. В двух словах я объяснил ему, в чем дело. Вместе с ним мы прошли по вашему и другим этажам, но неизвестные исчезли. По-видимому, они вышли через одну из боковых служебных дверей во двор.
  — Они были не заперты?
  — Обычно закрываются, но в данном случае обе двери оказались открытыми.
  — Ну и дальше?
  — Когда мы возвращались с верхних этажей и вновь проходили по вашему этажу, я попросил полисмена минутку подождать, пока я занесу в вашу квартиру письмо. Ключ у меня был с собой, но… ваша дверь не была заперта.
  — Скорее всего, я сам ее оставил открытой.
  — Может быть. Я включил свет, оставил письмо, осмотрел ваше помещение, но ничего особенного не заметил, вышел и запер дверь. Вот и все. А вскоре после этого сменился и отправился домой.
  — Что же, Роберт, я вам очень благодарен за вашу заботу. Подарок вам обеспечен. Вы кому-нибудь рассказали об этом?
  — Не счел нужным.
  — Вы обратили внимание полисмена на мою дверь?
  — Тоже не счел нужным, согласно прежним вашим указаниям.
  — Отлично, Роберт. Прошу вас и впредь приглядывать за квартирой, когда я отсутствую. А с полицией я не хочу иметь никаких дел. Мои противники, коммерсанты и конкуренты, могут еще, конечно, попытаться устроить мне какую-либо пакость или выкрасть различные коммерческие и торговые документы из моей квартиры. Это не исключено. Но полиция здесь ни при чем. Ясно?
  — Все это я помню.
  — Хорошо. А пока что, вот вам в счет подарка.
  — О!.. — удовлетворенно протянул портье при виде врученной мною банкноты.
  После его ухода я быстро, но внимательно осмотрел свой стол, чемодан, но никаких следов обыска не обнаружил.
  Выпив кофе, я позвонил Старику.
  Услышав его резкий голос, я подумал, что меня ждет гроза и молния, однако ошибся. Узнав, кто ему звонит, он сразу переменил тон на дружеский.
  — Добрый день, — сказал я. — Надеюсь, что вы уже виделись с Фриби?
  — Да. Я с ним разговаривал. С Элисон все устроено. С Фриби мы обсудили разные стороны вашего дела. Кажется, оно сдвинулось с мертвой точки, что уже неплохо. Что вы думаете о ситуации, Келлс?
  — Положение стало немножко проясняться, и это мне нравится. Но одна вещь меня тревожит — это Фриби.
  — Да? Почему?
  — Моя подружка, я в этом уверен, отлично знает, что я прицеплю ей кого-либо к хвосту. Она должна принять меры.
  — Да. Думаю, что вы правы. Но хвост в данном случае абсолютно необходим. Что вы предлагаете и что вы от меня хотите?
  — Я хотел бы, чтобы вы поручили кому-либо подстраховать Фриби. Совершенно необязательно, чтобы Фриби об этом знал. Человек, которому будет поручено наблюдать за Фриби и беречь его, должен быть особенно ловким и опытным.
  Наступила небольшая пауза, после которой Старик сказал:
  — Вы когда-либо встречались с человеком по имени Эрни Гелвада?
  — Нет, но много слышал о нем. Он работал с Кейном в Лиссабоне.
  — Да, это он. Гелвада очень ловок и достаточно умен. Он может быть вам полезен, и я поручу ему следить за Фриби. Если вам понадобится встретиться с ним, звоните по этому телефону.
  Он дал мне номер телефона и сказал:
  — Хорошо. С этим покончено. До свидания.
  Выбор Старика был более чем удачен. Эрни Гелвада был как раз тем человеком, который нужен для этого дела. Он ловок и изворотлив, как змея, а отчаян, как черт в преисподней. В течение длительного времени он работал с Кейном в Лиссабоне, вылавливая и нокаутируя агентов противника, и мало кто мог ускользнуть от него. Всеми фибрами души он ненавидел все, что касалось фашистов, это началось с того, что в первые месяцы войны один германский офицер замучил пытками его подружку. После ее смерти Эрни Гелвада стал одержим идеей мести, уничтожая немцев беспощадно. Выбором Старика я был очень доволен.
  Отпив пару глотков виски и закурив сигарету, я порылся в своих чемоданах и достал коллекцию незаполненных паспортов, удостоверений, документов, подумав, что это, пожалуй, единственное, что банда Бетины и «тетушки» могла взять в моей квартире при удачном обыске и о чем бы я сожалел. Кое-что им пригодилось бы. Пожалуй, надо будет предпринять кое-какие меры для сохранности документов.
  Разыскав, что мне требовалось, то есть бланк Скотланд-Ярда с печатями и подписями, я вписал в него «Детектив-инспектор Саммерс» и, сложив вдвое, спрятал в свой бумажник.
  Затем я связался с Гелвадой, с которым Старик уже успел переговорить, и попросил его прийти ко мне около пяти.
  Одевшись и сложив в небольшой саквояж все более или менее ценные бумаги, я вызвал Роберта и поручил ему сдать саквояж в сейф отеля.
  Выбравшись наконец на улицу, я направился на Малбри-стрит, ощущая некоторый подъем. Интуиция мне подсказывала, что в скором времени должно случиться что-то, что полностью раскроет это дело. В эту возможность я верил все больше, думая о Джанине. В конце концов, Джанина должна знать хоть что-то: она не могла помогать Сэмми, будучи в состоянии полного неведения, и когда она узнает, кто я, то непременно заговорит. Несомненно.
  Мысль о том, что я скоро вновь увижу Джанину, еще больше подняла мое настроение. Джанина была такая женщина, что только мысль о том, что она работает на нашей стороне, будила энтузиазм.
  В превосходном настроении я прошел мимо «Пучка перьев» на Малбри-стрит, слегка замедлив шаги и заглянув через открытую дверь внутрь. Там, как обычно, было несколько посетителей, спокойно беседовавших и медленно потягивающих напитки из бокалов.
  Возможно, подумал я, там находятся и те люди, которые были свидетелями моей первой встречи с бледнолицым и которые даже не подозревают о роковых последствиях этой встречи в такой спокойной и даже сонливой атмосфере, которая царит в этом баре.
  Подойдя к дому номер шестнадцать на Берити-стрит, я нажал кнопку звонка хозяйки квартиры. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появилась опрятно одетая, женщина лет пятидесяти. Она вопросительно взглянула на меня.
  — Добрый день, — сказал я. — Вы миссис Адамс?
  — Миссис Адамс. Чем могу служить? Боюсь, все мои помещения заняты и…
  — Я не ищу квартиры, миссис Адамс.
  Вынув из кармана незадолго перед тем заполненное удостоверение, я показал его ей.
  — Я детектив-инспектор Саммерс из Скотланд-Ярда. В вашем доме проживает мисс Джанина, не так ли?
  Она удивленно взглянула на меня.
  — Да. Это верно. Вы хотите ее видеть?
  — Если можно. Она дома?
  — Не знаю. Два джентльмена из Гражданской обороны навестили ее сегодня рано утром, но я ее не видела.
  — Скажите, пожалуйста, миссис Адамс, когда эти джентльмены из Гражданской обороны пришли сюда, то кому они звонили — вам или Джанине?
  — Они звонили мне.
  — Понимаю. А не говорили ли они, что сначала звонили Джанине, но не получили ответа?
  — Нет. Ничего подобного они не говорили. Они только сказали, что желают видеть мисс Джанину.
  Видимо, она чувствовала себя от этих вопросов неловко.
  Я улыбнулся ей.
  — Не беспокойтесь, миссис Адамс, ничего особенного. И еще одно. Вы проводили их к мисс?
  — Нет, сэр. Я была занята. Я попросила их подняться наверх и постучать в ее дверь.
  — Превосходно. Вы когда-нибудь раньше видели этих двух людей из Гражданской обороны?
  — Нет, никогда, хотя знаю многих. — Я кивнул головой.
  — Да, по всей вероятности, это новые работники. А вы не имеете ничего против, если я поднимусь к мисс Джанине? Мне надо побеседовать с ней.
  — Конечно, нет. Пожалуйста. Сюда, на второй этаж и постучите в дверь слева от площадки.
  Я поднялся по лестнице и постучал в знакомую дверь.
  Ответом была полная тишина.
  Дверь была заперта. Понадобилась минута спокойной работы, пока я справился с замком, очевидно, кем-то немного испорченным, и вошел внутрь.
  Гостиная выглядела как поле битвы. Мебель была опрокинута, занавески сдернуты, ящики столов перевернуты и их содержимое рассыпано по полу. Вся комната была в невероятном беспорядке.
  Очевидно, двое джентльменов из Гражданской обороны здесь здорово повоевали.
  Я вздохнул, стоя в углу комнаты и обозревая поле боя.
  Затем, подойдя к дверям спальни и убедившись, что она заперта, осторожно и тихо постучал. Как и следовало ожидать, я не получил никакого ответа. Открыв отмычкой дверь и войдя внутрь, я убедился, что в спальне царил не меньший хаос. Здесь также все было перерыто и разбросано.
  Покрывало было сорвано с кровати и валялось на полу. Одна подушка вспорота. Два-три изящных платья небрежно брошены на кровать.
  Я закурил и осмотрел незнакомую мне комнату. Это была очень уютная спальня, свидетельствовавшая своей обстановкой о тонком вкусе ее владелицы. Осматривая комнату, я подумал, что ее обладательница была бы несколько раздосадована, увидев в ней подобный разгром. По всем признакам выходило так, что ее не было в момент разгрома в квартире, и джентльмены орудовали в ее отсутствие. Вероятнее всего, она вовсе не являлась домой этой ночью, и это ее спасло.
  Я расхаживал по комнате, заглядывал во все углы, пытаясь найти что-либо полезное для себя, хотя и не имел никакого представления, что именно я ищу или хотел бы найти.
  Мои поиски не дали никакого результата.
  Я вернулся в гостиную и окинул ее взглядом. В углу стоял небольшой письменный столик с открытыми и перевернутыми ящиками. Я подошел к нему и осмотрел. На нем лежала папка с бумагой для письма, а также пачка промокательной бумаги. Я раскрыл ее и бегло просмотрел. В ней не было ничего стоящего или интересного, за исключением, может быть, неиспользованной почтовой открытки. Это была одна из обычных серийных видовых открыток, на лицевой стороне которой была помещена фотография старинного Мавританского замка в Чипингфилде.
  Положив открытку обратно в папку, я принялся бродить по комнате в поисках неизвестно чего, что кто-нибудь мог уронить, забыть, потерять. Ничего такого я не нашел, но когда повернулся к двери, в глаза мне бросился железнодорожный путеводитель, лежащий на камине. Путеводитель выглядел совершенно новеньким. Большими и указательными пальцами обеих рук я взял путеводитель за основание с обеих сторон и приподнял его над головой, слегка подув на него снизу. Книга немного приоткрылась. Я развернул ее в этом месте и убедился в том, что на данной странице, на которой, видимо, путеводитель только и раскрывался, было помещено расписание движения поездов в Чипингфилд.
  Я закрыл книжку и положил ее обратно на камин.
  Еще раз, внимательно окинув взглядом квартиру, я запер отмычкой обе двери и спустился по лестнице вниз.
  Внизу я вызвал миссис Адамс и, когда она появилась, сказал ей:
  — К сожалению, миссис Адамс, мисс Джанины нет дома. Квартира ее заперта, и я напрасно несколько минут прождал ее, надеясь, что она скоро вернется.
  — Меня это удивляет, — заволновалась хозяйка.
  — Не беспокойтесь, она скоро вернется.
  — Вы так думаете, сэр? Может быть, что-либо неладное?
  — Этого не может быть, и прошу вас ничего не говорите ей о моем визите, когда она вернется. Надеюсь за квартиру уплачено?
  — Только до конца недели.
  Я спросил, какова квартирная плата, вынул бумажник и вручил ей несколько банкнот.
  — Здесь, миссис Адамс, до конца месяца. Но, разумеется, она вернется раньше.
  — Надеюсь. Но вообще странно…
  Попрощавшись с ней, я медленно направился домой.
  Насколько я понимал сложившуюся обстановку, существовал только один вариант, который следовало немедля испытать. Во всяком случае, поездки за город меня всегда привлекали.
  «Однако куда же девалась Джанина?» — задавал я себе вопрос, но тут же ловил себя на том, что лукавлю сам с собой: я был уверен в том, что знаю, где она.
  «Что ж, — подумал я, — так это или не так, сегодня вечером мне все будет известно».
  Глава 7
  Великий Равалло
  Эрни Гелвада прибыл точно в назначенное время.
  Безупречно изящный тип среднего или чуть выше среднего роста. Вся его фигура состояла сплошь из мускулов. Ставил он ноги на пол со странной точностью и мягкостью, напоминавшей кошачью походку. Его лицо было круглое, приятное и казалось добродушным, доброжелательным. Но это впечатление оно производило только в том случае, если вы не видели его глаз, они обладали особым стальным блеском. Одним словом, это были глаза убийцы.
  Говорил он со странной смесью английского и бельгийского акцентов. Свою правильную речь он оснащал случайными брызгами американского жаргона, что придавало его разговору странное несоответствие. Например, слово «хэй», выражающее обычно радость и удивление, он употреблял в значении полной остановки и вставлял его туда, где это совершенно не требовалось.
  Я предложил ему виски с содовой, и он выпил его стоя, по привычке не поднимая глаз, а устремив взгляд на превосходно разглаженные складки своих брюк.
  — Я хотел бы вам сказать, мистер Келлс, что очень рад случаю поработать с вами. Очень приятно, в самом деле. Я очень много слышал о вас. Уверен, что вы не будете заниматься мелкими делами. Хэй?
  — Вы не любите людей, которые занимаются мелкими делами, Гелвада?
  — По отношению к немцам, я имею в виду. — Когда он произносил слово «немцы», пальцы его рук совершали особые движения, как бы хватая кого-то за горло и с силой сдавливая его.
  — Я лично, — продолжал он, — никогда не занимался мелкими делами по отношению к немцам. Хэй?
  Я заметил суховато:
  — Я слышал об этом. Надеюсь, вы будете удовлетворены предстоящим поручением.
  — С чего я должен начать?
  — Вы знаете Фриби?
  — Очень хорошо.
  — Я поручил ему следить за женщиной, носящей имя Бетина Бейл. Она сотрудница одной из гиммлеровских секций Внешней службы, которую мне подсунули с тем, чтобы я сконцентрировал все свое внимание на ее особе и не совал нес в другие дела.
  Гелвада кивнул головой.
  — Это старый трюк, — сказал он. — Она должна отвлечь вас от тех, кто занимается чем-то важным…
  — Так вот. К ней приставлен Фриби. Вполне возможно, что она или те, кто стоят за ней, скоро заметят это. Люди они достаточно опытные и не остановятся ни перед чем. Снять Фриби с ее хвоста нельзя, но и потерять его мы тоже не можем. Ваша задача — наблюдать за Фриби и за общим положением в районе его слежки. Без крайней необходимости Фриби не должен об этом знать.
  Затем я кратко описал Гелваде события, связанные с этим делом и поделился с ним своими соображениями.
  Взяв листок бумаги, я написал адрес Бетины Бейл, адреса еще двух пунктов, которые, как я полагал, могут ему понадобиться, и передал ему.
  — Запомните и уничтожьте эту записку. Держите связь со мной — думаю, что будет неплохо, если вы будете звонить мне сюда два раза в день, например, в двенадцать часов дня и затем в девять вечера. Если меня не будет, я свяжусь с вами через портье. На этот счет они предупреждены. В разговоре с ними называйте себя Эрни.
  — Полагаю, что это будет надежно.
  — Что-то должно взорваться, что-то должно неожиданно всплыть, — сказал я. — Это очевидно. Миссис Бейл не стала бы раскрывать себя, не имея какой-то цели. Если она пошла на такой риск — значит дела, которыми они занимаются, приближаются к завершению.
  — Мне тоже кажется, что они выигрывают время, — задумчиво произнес Гелвада. — Вероятно, эта леди является одной из тех фанатичных сук, которые считают величайшим счастьем умереть за Фюрера. Она думает, что вы готовитесь ликвидировать ее, а пока вы будете этим заниматься, у кого-то будут развязаны руки. Видать, дело у них серьезное. Это меня устраивает. Хэй? — Я налил ему еще виски с содовой и сказал:
  — И предупреждаю, Гелвада, пользуйтесь оружием только в самом крайнем случае, иначе провалите всю операцию.
  — Будьте спокойны, мистер Келлс. Уверяю вас, что без необходимости или без вашего указания я не вытащу из кармана ни револьвера, ни ножа, ни веревки.
  Он внимательно прочел мою записку с адресами, вытащил из кармана маленькую золотую зажигалку, поджег уголок листа и с интересом наблюдал за тем, как она горит. Пепел он аккуратно ссыпал в мою корзину для бумаг, затем взял свою шляпу, щелкнул каблуками, почти незаметно поклонился и ушел.
  Большую часть времени, пока он был у меня, мне было слегка не по себе.
  Гелвада обладал особым видом воздействия, тем не менее, он мне понравился, и я счел его вполне подходящим сотрудником.
  Был чудесный летний вечер, когда я прибыл в Чипингфилд. Часы показывали шесть тридцать.
  Чипингфилд представлял собой маленькую деревеньку, на единственной улице которой располагались отдельные коттеджи.
  Медленно проехав по улице и разыскав небольшой дорожный отель, я оставил машину во дворе и зашел в него.
  В полупустом салоне я заказал виски с содовой и попросил принести местный телефонный справочник.
  Открывая справочник на букве «К», я молил бога, чтобы мне повезло. Мои мольбы не пропали даром: оказалось, что в Чипингфилде проживала только одна Кэрью — мисс Элеонора. И жила она в старом Мавританском замке.
  Расплатившись за виски и вернув справочник, я вышел из отеля и отправился отыскивать замок.
  Деревенский полисмен, стоящий на углу, указал мне дорогу. По пути я пытался представить себе прием, который мог быть оказан мне со стороны мисс Кэрью. Со слов Сэмми я знал о ее существовании, но никогда с ней не встречался. И я думал, что если даже мои догадки и предположения не верны, не может быть, чтобы я потерпел здесь полную неудачу. Так или иначе, скоро все выяснится.
  Старый Мавританский замок представлял собой старинный дом, вокруг которого царила атмосфера древнего спокойствия, что мне явно понравилось. На фоне этой обстановки я представил себе Сэмми и подумал, когда он мог быть здесь в последний раз?
  Я протиснулся в щель между створками тяжелых чугунных ворот, прошел по крытому проезжему тоннелю и, пройдя еще несколько ярдов, очутился перед самым домом.
  Дернув за грушу звонка, я отметил, что этот звонок принадлежит к тем старомодным изделиям, которые звучат в течение многих минут после того, как их привели в действие.
  Через некоторое время дверь открылась, и в проеме почти квадратных дверей появилась очень приятная на вид старая леди в домашнем сером платье. Пара ее мерцавших глаз глядела на меня из-за очков в роговой оправе.
  Я вежливо осведомился.
  — Мисс Кэрью?
  — Да.
  Она стояла, улыбаясь, и смотрела на меня так, как будто уже давно ожидала моего визита.
  — Простите меня за то, что я задаю вам вопросы. Я сейчас поясню, почему я это делаю. Так вот. Я полагаю, что вы являетесь тетей Сэмми Кэрью?
  — Да. Я его тетя.
  Она вовсе не казалась удивленной вопросом, и мне это не понравилось.
  — Мне хотелось бы зайти к вам, если возможно, и поговорить.
  — О, сделайте одолжение.
  Она отступила от двери, и я вошел в прохладный, тускло освещенный вестибюль. Она закрыла за мной дверь и меня по коридору в хорошо обставленную гостиную.
  — Не хотите ли присесть? Сигареты вот в этой коробке.
  Я взял сигарету и уселся за стол. Она расположилась в большом кресле напротив.
  — Итак, — очень спокойно сказала мисс Кэрью, — чем могу быть вам полезна?
  — Положение немножко затруднительное, мисс Кэрью. Мое имя Келлс. Майкл Келлс. Я старый друг Сэмми. Вы, конечно, ничего не знаете о том, чем занимался Сэмми последние несколько лет?
  — Напротив, — сказала она с улыбкой, — я это очень хорошо знаю. Сэмми всегда служил в армии. Он артиллерист.
  — Понимаю. Так… Дело в том, что с Сэмми совсем недавно произошел неприятный инцидент, и я пытаюсь прояснить кое-какие детали. Все это довольно длинная и запутанная история, мисс Кэрью, и мне бы не хотелось беспокоить вас рассказом о ней.
  — Очень вам признательна за это. Но что именно вы хотите от меня, мистер Келлс?
  Мне было очевидно, что тетя Сэмми представляла собой весьма хладнокровную натуру, и она достаточно умна, чтобы не позволить увести себя в нежелательном направлении.
  И в то же время можно было биться об заклад, что она знала многое о Сэмми. Она знала, чем он занимался. Она должна была знать. Сэмми рассказывал, что почти всегда останавливался у нее во время своих частых поездок в Лондон, вполне доверял ей и даже сообщил, что у него имеются кое-какие дела в Штабе, что и объясняет его нередкие поездки. Она должна была уразуметь, что артиллерийскому офицеру, особенно в военное время, совершенно нечего делать в подобных учреждениях.
  Когда-то Сэмми предлагал мне навестить его в этом замке и познакомиться с его тетей. Но я так и не собрался этого сделать, а теперь сожалел об этом.
  В самом начале беседы я почувствовал, что мисс Кэрью не расположена ко мне, но упрекать ее за это я не мог, так как чувствовал то же самое по отношению к ней. И, кажется, взаимная неприязнь имела явную тенденцию нарастать, что никак не могло способствовать моим планам.
  Подавляя в себе раздражение, я сказал коротко:
  — Я хотел бы знать, навещала ли вас недавно одна очень красивая молодая женщина, именующая себя мисс Джанина?
  — Мистер Келлс, а почему эта мисс Джанина должна была навестить меня?
  — Я скажу вам, мисс Кэрью. Она и Сэмми работали вместе по одному заданию, характер которого относился к тому роду дел, которыми Сэмми занимался в дополнение к своей службе в качестве артиллерийского офицера. Мне в голову пришла мысль, что, потеряв связь с Сэмми, она могла искать людей, знавших его или сотрудничавших с ним.
  Она улыбнулась мне. Это была приятная и вежливая улыбка, меня всего как-то передернуло:
  — Я не понимаю, мистер Келлс. Я не понимаю, что вы подразумеваете под какими-то сотрудниками Сэмми. Он ведь служит в армии. Он артиллерист. И я уже говорила это вам.
  — Мисс Кэрью, Сэмми действительно служил в армии. Он был артиллеристом. Это так. Но…
  — Был? — произнесла она с очаровательной улыбкой.
  — Я не оговорился и сейчас это поясню. Так вот. В течение последних трех с половиной лет Сэмми выполнял вместе со мной работу специального назначения. Несколько дней тому назад он исчез, и мне это не нравится. Я не был бы удивлен, если бы обнаружил факт убийства Сэмми.
  Спокойная улыбка не сходила с лица мисс Кэрью, выбивая почву из-под моих ног, но я продолжал:
  — Я не очень много знаю об этой молодой женщине, которая называет себя Джаниной, но я хорошо знаю, что она была другом Сэмми. Я потерял контакт с ней, а только она может пролить свет на некоторые факты, скажите, Бога ради, была она здесь или нет?!
  Мои слова и взволнованность начали, наконец, доходить до ее сознания и давать свой эффект. Улыбка, приводившая меня в бешенство, сошла с ее лица, и, отвечая на мою откровенность, она мягко, но серьезно и с достаточной искренностью сказала:
  — Мистер Келлс, я ничего не знаю о вас. И вы это должны понимать. Вы также должны понимать и то обстоятельство, что нет никаких особых причин, которые бы побуждали меня доверять вам. Тем более, что ваша информация о Сэмми не выносит никакой критики.
  Мои брови невольно приподнялись, и я молча ждал, что еще может последовать за этой уничтожающей оценкой моей деятельности.
  Мисс продолжала:
  — Вы совершенно ошибаетесь относительно того, что Сэмми якобы исчез и даже, видите ли, может быть убит. Мистер Келлс, я только вчера разговаривала с ним по телефону.
  — Мисс Кэрью, вы уверены в том, что это был Сэмми?
  Она взглянула на меня с сожалением.
  — Мистер Келлс, если бы вы что-либо знали о Сэмми, вам было бы известно, что он обладает своеобразным тембром голоса, и я не могу спутать голос своего собственного племянника с другим. А что касается мисс Джанины, о которой вы говорите, то хочу вас уверить в том, что ее имя я впервые услышала от вас.
  Итак, разговор был закончен. Все просветы в нем были закрыты.
  Воткнув сигарету в пепельницу, я поднялся.
  — Хорошо, мисс Кэрью. Весьма благодарен вам. Сожалею, что вы не можете помочь мне. Я должен уйти и желаю вам всего хорошего.
  — Я также сожалею.
  Мисс Кэрью проводила меня по коридору и открыла входную дверь.
  Когда я выходил, она сказала с легким оттенком сарказма в голосе:
  — До свидания, мистер Келлс. Мне очень жаль, что вы потратили столько времени и сил попусту.
  Шагая по улице, я вполголоса произносил разные, довольно-таки скверные слова. Причин для ругани было достаточно. Дела шли неважно.
  Кто-то успел, и довольно искусно, обработать тетушку Сэмми. Кто-то рассказал ей хорошую и очень убедительную историю. Кто-то разговаривал с ней по телефону, с исключительным искусством имитируя голос Сэмми. И это уже второй загадочный случай подобной имитации. Там жертвой имитации была Элисон, и не может ли очередной жертвой стать Джанина? Очевидно, они догадались о том, что я могу появиться у мисс Кэрью. Возможно, они знали, что я попытаюсь начать розыски Джанины здесь, но сделали это раньше меня.
  Я вернулся в отель, выпил виски с содовой и задумался. Ситуацию никак нельзя было назвать хорошей. Очевидно, что в данный момент они уже успели раскрыть Джанину, и если это так, то положение крайне осложнялось.
  Попивая виски и покуривая сигареты, я просидел в баре с полчаса, примерно до половины седьмого, чувствуя себя скверно. Я пытался успокоить себя тем, что бывают такие дела, которые с самого начала идут наперекосяк, но заканчиваются вполне успешно.
  В конце концов я пришел к заключению, что под лежачий камень вода не течет и что-то надо предпринимать, что-то искать, что-то нащупывать.
  Попросив хозяина отеля присесть за мой столик, я кое-что узнал у него. Оказалось, что в пяти-шести милях от главной дороги находился следующий город под названием Боллинг, и что там есть узел телефонной сети данного района.
  Покинув отель и забравшись в свою машину, я направился в Боллинг, не переставая думать о судьбе Джанины. Мне казалось, что наиболее вероятным и удобным пунктом, из которого кто-то звонил вчера мисс Кэрью, мог быть Боллинг. Логично. Телефонировать из самого Чипингфилда по ряду причин было крайне неудобно. Конечно, имелась и тысяча других мест, из которых можно было бы связаться с Чипингфилдом, и кроме того, если бы даже оказалось, что звонили именно из Боллинга, то и в этом случае я не представлял, какую пользу для себя я смог бы извлечь. Но я не мог придумать ничего лучшего, что можно было бы сделать в данный момент, а бездействие становилось невыносимым.
  Если мои противники окажутся быстрее и умнее меня, то судьба Джанины предрешена — ее найдут с перерезанным горлом. Сомневаться в этом не приходилось.
  Прибыв в Боллинг, я поставил машину в гараж и прошелся по главной улице. Это был красивый городок, примерно такого же размера, как Доркинг, с одной главной улицей и разбегавшимися от нее в стороны узенькими улочками. Немногочисленные жители входили и выходили из аккуратных магазинов, жили своей размеренной жизнью.
  Старомодная гостиница помещалась на главной улице, приблизительно в средней ее части. Я прошел в бар, наполненный дымом и жужжанием голосов посетителей того сорта, которые собираются в подобные места после рыночного дня.
  Я заказал себе выпивку и устроился у большого окна, думая о том, что в Боллинге имею столько же шансов узнать что-либо полезное, сколько и на то, чтобы вознестись на небо. У меня очень редко бывали подобные минуты депрессии.
  Напротив окна, через которое я наблюдал за движением на улице, имелось не занятое домами место и я мог видеть в отдалении холмы и перелески. Был тихий чудесный вечер, и голубовато-синее небо красиво возвышалось над темной зеленью деревьев…
  Но тут мое созерцательное состояние было прервано, не веря своим глазам, я придвинулся к окну.
  Из табачной лавки, расположенной по ту сторону дороги, вышла «тетушка». Сомнений не могло быть — это была она — хозяйка квартиры Сэмми на Киннэул-стрит, участница его убийства.
  Я залпом осушил стакан и поспешил выскользнуть на улицу.
  Идя по противоположной стороне, я старался держаться в гуще людей, чтобы не быть замеченным «тетушкой».
  К счастью, она не оборачивалась и не осматривалась. Я пересек улицу и пошел за ней. Людей было порядочно, и она по-прежнему не оглядывалась. Мы подошли к месту, где главная улица сужалась, и толпа была гуще. И здесь я ее потерял. В один момент я видел ее, и вдруг она исчезла из поля зрения, как будто растворилась в воздухе. Когда я подошел точно к тому месту, где видел ее в последний раз, я заметил узенькую аллею и пошел по ней. Еще десяток ярдов аллея продолжала идти прямо, но от нее ответвлялись узкие проходы и вправо, и влево. Здесь «тетушка» могла направиться в любую сторону, гадать было бесполезно.
  Я вернулся на главную улицу и закурил.
  Очевидно, «тетушка» зашла в какой-то соседний дом, но в какой?
  Справа от аллеи был расположен небольшой кинотеатр. Я подошел к нему и, разглядывая афиши, подумал, что она вполне могла возыметь желание посмотреть какой-либо фильм. Правда, это мало согласовывалось с родом ее занятий: «Феи смерти» редко интересуются кинематографом, но вдруг?..
  Я купил билет и вошел внутрь.
  Помещение было маленьким и затхлым, а фильм старый и скучный. Когда мои глаза освоились с полутьмой, я начал внимательно всматриваться в присутствующих в надежде заметить «тетушку», но в зале ее не было.
  Фильм кончился, зажегся свет, и я собрался было уйти, но экран вдруг поднялся, занавески позади него раздвинулись, и свет в зале снова погас.
  На сцене появилась леди с несколькими обученными голубями и принялась демонстрировать разнообразные трюки.
  Очевидно, в вечерний сеанс были включены несколько номеров с участием артистов.
  Леди заставляла своих голубей проделывать различные интересные вещи, и казалось все это им нравится. Я с удовольствием следил за представлением.
  Когда ее выступление окончилось, зал разразился громкими аплодисментами.
  Я поднялся и начал продвигаться по проходу к выходу и уже почти добрался до него, когда услышал голос со сцены:
  — Леди и джентльмены, сейчас я имитирую для вас воркование голубей, которое вы только что слышали в блестящем представлении мадмуазель Леклерк.
  Я остался стоять у выхода, с возросшим интересом наблюдая представление. У артиста действительно был необыкновенный дар подражания…
  Возле меня стояла контролерша. Я спросил ее:
  — Кто это такой?
  — Это Великий Равалло — вершина нашей программы на этой неделе.
  — Превосходный подражатель, — заметил я.
  — О, чудо! У нас многие удивляются, как он соглашается на такую ничтожную работу в маленьких местечках, имея возможность получить гастроли в больших городах.
  — Да… — ответил я неопределенно, разглядывая вновь появившегося на сцене Великого Равалло. Он искусно имитировал известные звуки и голоса. Из его рта вырывался охрипший бас, мужской грубый голос, женский мягкий голосок, детский писк и лепет и многое другое. Аудитория бурно аплодировала ему.
  Я вытащил портсигар из кармана, зажег сигарету и, прислонившись к стене, продолжал наблюдать за ним.
  — Да, это очень занимательно, — сказал я контролерше. — Он еще будет выступать сегодня?
  — Да, на последнем представлении, примерно в десять пятнадцать. Представление заканчивается его выступлением. Приходите. И приводите своих знакомых.
  — Непременно, — ответил я, — а сейчас, очень жаль, не могу досмотреть. Тороплюсь.
  Выйдя из кинотеатра, я дошел до аллеи, у входа в которую потерял тетушку, свернул в нее, добрался до первого узкого прохода вправо и уверенно пошел по нему. Не пройдя и пятнадцати ярдов, я нашел то, что искал — служебный вход в кинотеатр.
  Повернув обратно, я добрался до гостиницы, заказал виски с содовой и, расположившись в баре, почувствовал себя несравненно лучше.
  После минутного размышления и одного стакана виски я отыскал с помощью буфетчицы телефонный аппарат и попросил соединить меня с номером моей квартиры в городе. Вскоре в трубке послышался голос портье.
  — Говорит Келлс.
  — Я вас слушаю, мистер Келлс.
  — Сегодня вечером, в девять часов мне будет звонить мистер Эрни.
  — Эрни. Ясно.
  — Мне нужно передать ему сообщение. Было бы хорошо, если бы вы достали блокнот и записали.
  — Одну секунду, мистер Келлс.
  Я подождал, пока он приготовиться записывать, и затем продиктовал ему:
  — «Прошу мистера Эрни взять машину и прибыть в Боллинг в Беркшире. Я буду ждать его в гостинице «Корона» в баре в девять сорок пять, поэтому ему надо поторопиться. Просит Келлс». Записали?
  — Да.
  — Прочтите, чтобы не было ошибок.
  Портье прочел записанное, и я повесил трубку.
  Вернувшись в бар, я выпил еще порцию виски с содовой, чувствуя, что нуждаюсь в этом, и затем вышел на улицу.
  Двигаясь по главной улице и внимательно осматриваясь по сторонам из опасения неожиданно натолкнуться на «тетушку», я дошел до знакомой аллеи и, еще раз осмотревшись, проскользнул в нее. Здесь было безлюдно.
  Свернув в знакомый проход справа, я прошел мимо закрытого служебного входа дальше и вскоре оказался в узеньком переулке. Двигаясь прямо по нему, я вышел на окраину городка и натолкнулся на теннисный корт. Тропинка, шедшая вокруг корта, вывела меня на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой были расположены коттеджи и бунгало — летние одноэтажные домики с верандой.
  Вскоре, пробираясь дальше, я обнаружил маленький коттедж, окруженный заросшим садом, у входа в который на калитке красовалось объявление: «Сдается».
  Своим видом и расположением коттедж пришелся мне по вкусу. Кухонная дверь поддалась моим усилиям очень быстро и легко, и я принялся за осмотр внутренних помещений.
  Коттедж имел три комнаты и кухню. Все помещение не было меблировано. Одна из комнат, расположенная между гостиной и кухней, имела маленькое окно, из которого проглядывались поля. Место было идеальное.
  Я вышел через ту же кухню и плотно притворил за собой дверь, не заперев ее.
  Несколько минут я гулял в окрестностях этого коттеджа, а затем направился обратно в город, придерживаясь по возможности наиболее безлюдных улиц. Беспокоила меня лишь одна мысль: как бы не попасться на глаза шнырявшей где-то здесь в городке голубоглазой «тетушке». И я все пытливее и зорче вглядывался в маячившие на главной улице женские фигуры, приближаясь к гостинице. Если бы «тетушка» заметила меня в этом городке, то все представление, которое я готовил, могло потерпеть полный крах.
  Когда я благополучно вернулся в бар салона «Короны», то почувствовал большое облегчение.
  Эрни Гелвада вошел в бар «Короны» без двенадцати десять.
  На нем был твидовый костюм, коричневые ботинки, темно-зеленая шерстяная рубаха и красновато-коричневый галстук. Безусловно, одет он был очень хорошо для провинции.
  Учитывая время, необходимое для приобретения такого внешнего вида, и время, отведенное ему на езду, можно было прийти к выводу, что он летел сюда на машине, как дьявол, намного превышая все дозволенные скорости.
  Он уселся за мой столик, стоявший в отдаленном углу бара и, подтверждая мои предположения, сказал:
  — Получив ваше сообщение, я должен был двигаться достаточно быстро, особенно потому, что мне надо было соответственно одеться. Я представляю себе, что кое-что взорвалось. Хэй?
  — Вы представляете себе все правильно, — сказал я. — Взорвалась, как вы это называете, «тетушка». Она находится здесь. И, конечно, не для поправки своего драгоценного здоровья.
  Он вытащил из кармана маленький изящно инкрустированный портсигар и предложил мне сигарету. Мы закурили.
  — Я ужасно заинтересован в этом деле, — проговорил он мягко.
  — Джанина не вернулась домой прошлой ночью, — сообщил я ему. — И это было, вероятно, счастьем для нее. Они побывали у нее на квартире, все перевернули и перетрясли. Я был там уже после них.
  — Никаких следов?
  — На письменном столике, среди бумаг, я обнаружил иллюстрированную почтовую открытку с фотографией Мавританского замка в Чипингфилде. Эта деревня недалеко от сюда. Они тоже видели эту открытку…
  Гелвада кивнул головой.
  — Так, — сказал он. — Выходит, Джанина…
  — Да, она направилась в Мавританский замок повидать тетку Сэмми. Она пыталась разыскать кого-либо из тех, с кем работал Сэмми, через эту тетю. Правильно она действовала или нет, этого вопроса пока касаться не будем. Пока важен сам факт. Это ее намерение было разгадано компанией Бетина-«тетушка». Каким образом, я не знаю, но факт, что еще до ее появления в Чипингфилде кто-то позвонил тете, назвав себя Сэмми.
  — Но…
  — В том-то все и дело, что никаких «но» не было. Звонивший мужчина изумительно точно имитировал голос Сэмми. Он сказал, что скоро к ней явится Джанина, и что ей надо сказать то-то и то-то, что ее надо отправить туда-то и туда-то, но ни в коем случае не говорить, что звонил Сэмми. Ясно?
  Гелвада кивнул.
  — Умно. Очень умно.
  — Эта тетя была также предупреждена и по поводу меня. Ей было сказано, что, возможно, я побываю у нее и попытаюсь кое-что узнать и что ей вообще ни о чем сколько-нибудь серьезном со мной говорить не следует. Этой инструкции, она и придерживалась в разговоре со мной.
  Он пожал плечами.
  — Самое обычное дело с этими треклятыми тетками, — они всегда делают одно из двух: либо без всякого удержу и без остановки трещат всюду и везде о вещах, о которых вообще не следовало бы говорить, либо, наоборот, держат свои глотки закупоренными, когда интересы дела требуют сведений. Ко всем чертям эту мисс Кэрью! Хэй?
  — Пользы от нее мало. Это правда. Но встреча здесь с «тетушкой» — это все-таки удача.
  — Да, вам явно везет. Правда, мне говорили, что вам всегда везет и что вы очень счастливый человек.
  — В данном случае мне, конечно, повезло. Я попал сюда из Чипингфилда не столько по расчету, сколько по наитию. И увидел «тетушку». Я потерял ее на улице возле небольшой аллейки, которая ведет к служебному входу в кинотеатр — и нашел нечто очень важное.
  — Вы хотите поручить тетушку моим заботам?
  — Может быть. Но не сейчас. Здесь есть еще одна интересная фигура.
  — Значит, будем праздновать? Кто же это?
  — В кинотеатре, кроме фильма, небольшое представление из парочки номеров. В одном из этих номеров выступает некий Равалло, который имитирует разные голоса… — Эрни сразу все понял.
  — Бог мой!.. Я просто поражен… Но ведь это же сверхудача! Хэй?
  — Да, это тот самый тип, который звонил мисс Кэрью. «Тетушка» навещала его в кинотеатре. Вероятно, она сидела с ним в его служебной комнате и беседовала в то время, когда я смотрел фильм. Вы поняли роль этого типа во всем деле?
  — Вы полагаете, что «тетушка» с Киннэул-стрит предложила ему за приличную сумму имитировать голос Сэмми в беседе по телефону с его теткой. Вы полагаете…
  — Нет, совсем не то, — прервал я его. — Пошевелите мозгами, Гелвада. Этот Равалло не мог бы имитировать голос кого бы то ни было, если бы он никогда не слышал этого голоса. Не так ли?
  — Бог мой! Значит, этот парень — один из них?..
  — Точно. Он один из тех, парней, которые убили Сэмми. Единственным местом, где Равалло мог встретить Сэмми и услышать его голос, было то место, куда они затащили его, напоив предварительно наркотиком. Там они его допрашивали, там они его и убили. Несомненно, Равалло один из участников этого допроса и убийства.
  — Понимаю, — сказал Гелвада. — Вполне понимаю. И думаю, что с этим «имитатором голосов» надо рассчитаться, и сделать это не торопясь и со вкусом.
  Он выразительно взмахнул рукой в воздухе.
  — Для этого будет еще достаточно времени, а пока следует проделать некоторую работу.
  — С имитатором? — Гелвада взглянул на меня с любопытством.
  — Да. Он должен говорить. Он разговаривал по телефону с мисс Кэрью, а теперь должен поговорить со мной.
  Гелвада засмеялся. Это был особый род тихого, сдержанного смеха, вызывающего мурашки.
  — Превосходно, — сказал он, — я знаю много способов заставить людей заговорить. У меня они всегда разговаривают. Вы будете довольны.
  — Посмотрим.
  — Как и когда вы предполагаете начать?
  — У нас есть еще время. Равалло выступает в последний раз сегодня в десять пятнадцать. Его номер занимает примерно около двадцати минут, но девушка из кинотеатра говорит, что на последнем сеансе его выступление тянется чуть дольше. После этого он уходит переодеваться. Таким образом, его выхода из кинотеатра следует ожидать около десяти сорока пяти. В это время будет уже темно. Мы отправимся туда в десять тридцать и подберем место для встречи с ним.
  — Все ясно. К такому плану мне нечего добавить, разве только то, что теперь я буду с огромным нетерпением ждать его практического осуществления. Это будет захватывающее зрелище.
  Он закурил новую сигарету и сказал:
  — Расскажите мне, пожалуйста, немного о Джанине. Вы, вероятно, слышали, что я вообще большой любитель женщин, и мне хотелось бы более подробно узнать о ней.
  Я улыбнулся ему.
  — Это мне действительно известно, Гелвада. А что касается Джанины, то она чудесна. Она обладает всем, что требуется женщине высшего сорта. Голос, волосы, фигура — все у нее прелестно. Движения ее грациозны, и наблюдать за ее походкой — доставляет чистое эстетическое наслаждение. Джанина — штучный экземпляр, такие женщины встречаются редко и не каждому…
  — Понимаю.
  После минутной паузы Гелвада сказал:
  — Чувствую, что мне не терпится. Как бы парень пораньше не ушел оттуда.
  — Не уйдет. И маячить там без дела нам не следует. Не забывайте про голубые глаза.
  Он посмотрел на меня сбоку, вздохнул и сказал:
  — Вот мое проклятое невезение: где-то здесь находится голубоглазая красотка, но мой босс прибывает сюда раньше меня. Не очень хорошо. Правда, в противном случае ее уже не было бы в живых, что многих могло бы разочаровать… — Он задумался и продолжал:
  — В Лиссабоне была женщина исключительной красоты. Отличная баба, скажу я вам. Тогда я работал с Кейном, и случилось так, что мне необходимо было вступить в контакт с ней, чтобы добыть некоторую информацию. Ее имя было Мирандель.
  Он вновь тяжело вздохнул и продолжал:
  — Я не мог ждать от нее прямой и откровенной информации ввиду того, что еще за год перед этим разошелся с нею при весьма неблагоприятных обстоятельствах.
  Я взглянул на часы. Было десять двадцать. Гелвада продолжал:
  — Я обнаружил, что моя нежная Мирандель не была верна мне, что она связалась с одним проклятым португальцем только потому, что у того были лишние деньги, и он покупал ей разные красивые камешки. Я покинул ее, но на прощание прихватил с собой ее бриллиантовое колье и такой же браслет. Красотка обнаружила это уже после того, как я ушел. Теперь вы понимаете, мистер Келлс, как мне было трудно, возобновлять с ней дружбу…
  — Думаю, что это было почти невозможно, — заметил я. — И что дальше?
  — Она была связана с испанским агентом по имени Рокка, который работал на немцев в Лиссабоне. Кейн поручил мне выйти на него через Мирандель, и однажды ранним утром я отправился к ней на виллу. Она была дома и выглядела превосходно. Прежде всего прелестница запустила в меня китайской вазой, и вы можете и сейчас видеть шрам на моем лице. Затем она предприняла попытку убить меня восточной саблей. Однако…
  — Прервемся на этом, Гелвада, — время.
  — Я готов.
  Глава 8
  Гелвада
  Я стоял в узенькой аллее в двадцати ярдах от служебного входа в кинотеатр и мог слышать «Боже, храни короля», что означало завершение представления. Этот гимн исполнялся, видимо, на панатроне, и его звуки были слышны на улице.
  Я затушил сигарету и отодвинулся в тень стены.
  Место моего расположения находилось с городской стороны, а Гелвада поместился по другую сторону служебного входа, со стороны дороги, ведущей в поле.
  Прошло минут десять, и из служебного входа вышла какая-то женщина, а вслед за ней мужчина, оба исчезли в темноте аллейки, ведущей на главную улицу.
  Прошло еще пять минут, и я начал волноваться. Вполне возможно, что Великий Равалло принадлежал к тем артистам, которые предпочитают пользоваться главным входом.
  Занятый обдумыванием такой непредвиденной мною возможности, сулившей ряд осложнений, я не сразу заметил, как служебная дверь приоткрылась и Великий Равалло показался на улице. Он был высок, хорошо сложен, шествовал уверенно и спокойно. От него веяло высокомерным чванством, которое я почувствовал еще во время его выступления.
  Через несколько шагов он остановился, чтобы зажечь сигарету, и затем двинулся в том направлении, где в засаде находился Гелвада. Я спокойно двинулся вслед за Равалло.
  Не успел Равалло пройти и десяти-двенадцати ярдов, как из темного угла вынырнул ему навстречу Гелвада и просительно произнес:
  — Простите, пожалуйста, но не будете ли вы столь любезны одолжить огонька?
  Я ускорил шаги.
  Равалло что-то сказал и принялся шарить в кармане своего пиджака.
  Я приблизился к нему вплотную и ткнул его в бок дулом «маузера».
  — Спокойно, Равалло, — проговорил я. — Нам надо побеседовать. И прошу без шуток. Вы были бы поражены, если бы знали, в какой степени мы можем быть грубыми и невежливыми.
  Гелвада сказал по-немецки:
  — Как бы вы удивились, если бы я не знал этого. — Казалось, Равалло не был особенно потрясен. Он переводил свой взгляд с Гелвады на меня и обратно с таким выражением, как будто эта встреча не сулила ему ничего, кроме потери времени, мерзавец держался превосходно. Вероятно, он раздумывал о том, каким образом мы напали на его след, или, может быть, пытался представить себе реакцию своего шефа, узнавшего, что он, Равалло, выключен из дальнейшей игры, что не только его карьера, но и жизнь приблизились к финишу. Для тренированных сотрудников гиммлеровской организации смерть не представляет собой чего-либо ужасного… Не то, чтобы они совсем не дорожат жизнью, но если нужно отдать ее за фюрера, то они делают это, не задумываясь.
  Гелвада находился с правой стороны Равалло, я — с левой.
  — Куда? — спросил Гелвада.
  — Прямо по аллее, — сказал я. — Там мой коттедж. Это недалеко.
  — Отлично, — сказал Гелвада. — Пошли. — Мы тронулись в путь.
  Великий Равалло двигался между нами все с той же театральной непринужденностью, мало, казалось, обращая внимание на дуло «маузера», изредка подталкивающее его в бок, и на тонкое лезвие ножа, которым играл Гелвада, шагая рядом с ним.
  Ночная темнота была достаточна, чтобы успокоить мои опасения относительно «тетушки». Нашу процессию можно было разглядеть, только с очень близкого расстояния. На пустынных улочках, однако, мы вообще никого не встретили в этот поздний час.
  Гелвада, продолжая поигрывать своим ножом, что-то напевал себе под нос и выглядел вполне счастливым. Вероятно, он предвкушал приятное времяпрепровождение с Равалло в коттедже.
  Мы подошли к коттеджу, прошли через сад и вошли в дом через оставленную мной незапертой дверь.
  Включив свой электрический фонарик, я указал дорогу в маленькую комнату. Там я попросил Гелваду затемнить окно, и он проделал это самым простым и естественным образом: снял пиджак с Равалло и повесил его на окно.
  Равалло стоял в рубахе в центре пустой комнаты с выражением досады на своем упитанном лице. Однако, к этому выражению примешивалось теперь еще что-то, мерцавшее в его жестких глазах.
  Я вынул из кармана приготовленную веревку и, передавая ее Гелваде, сказал:
  — Свяжите его.
  Гелвада взял шнур и подошел к Равалло. Тот презрительно пожал плечами и сказал:
  — Что вы ждете от меня? Какую информацию вы ожидаете получить? Заранее вам скажу, что я ничего не знаю. Я недостаточно значительное лицо для того, чтобы знать многое.
  Я и Гелвада молчали.
  Равалло поднес руки к своему лицу, на секунду прикрыв его, и затем устало опустил их, глядя на Гелваду, который стоял перед ним с хищной улыбкой на лице.
  Эрни определенно предвкушал удовольствие от допроса немца.
  — Свяжите его, — повторил я, — и используйте его носовой платок для кляпа, если понадобится. Шум не очень желателен, да не забудьте обыскать нашего друга.
  Бельгиец усмехнулся.
  — Разумеется, — сказал он и принялся за Равалло. С большим искусством он связал ему кисти рук и лодыжки.
  Сунув револьвер в карман, я осмотрел при помощи фонарика соседние помещения. В одном из них я нашел деревянный ящик и притащил его в комнату с высоким окном.
  Стоя рядом с Равалло, я чувствовал на себе косой и внимательный взгляд Гелвады. Несомненно, бельгиец пытался понять, как далеко я собрался зайти: решил ли я действительно заняться делом и поручить ему добыть информацию у этого немца, или просто занимаюсь запугиванием и блефом.
  Нет, блеф для меня отпадал. Этот вопрос мною был уже решен. Я достаточно видел, как немцы и японцы расправляются с людьми, чтобы беспокоиться о здоровье их агента, добывая у него важную информацию. Я прекрасно знал и то, что проделал бы со мной этот немец, если бы был на моем месте, поэтому соображения гуманизма меня мало беспокоили. Для меня был важен вопрос о том, как много знал этот немец, насколько значительна роль, которую он играл во всем этом деле. Я был уверен в том, что эта роль была далеко немаловажной. Помимо того, что он безусловно был участником допроса и убийства Сэмми, что дало ему возможность имитации голоса Сэмми в беседе с мисс Кэрью, он несомненно является и имитатором моего собственного голоса. Кто же, как не он, телефонировал Элисон Фредерикс и от моего имени предложил ей прибыть на Нюмер-стрит? Элисон ни за что на свете не отправилась бы туда, если бы не была уверена в том, что с ней разговаривал именно я. Если бы у нее возникли какие-либо сомнения, она непременно позвонила бы мне. Но она этого не сделала, так как была убеждена, что с ней говорю я. На деле же с ней говорил Равалло.
  Если все это было так, а иначе и быть не могло, то, следовательно, Равалло где-то слышал и мой голос. Где же? Единственным таким местом, по-видимому, могла быть квартира, где состоялась злополучная вечеринка. Там он вполне мог слышать меня.
  По всему выходило, что это был активный участник банды «тетушки» Бетины, убежденный сотрудник гиммлеровской секции.
  В его деятельности была еще одна важная сторона: он был артистом водевильного типа, свободно передвигающимся по всей стране, без всяких препятствий выступающим в различных кинотеатрах, мюзик-холлах, провинциальных театрах, и его появление в закрытых зонах, в запретных в военное время местах ни в ком не могло вызвать подозрений. Положение для информатора просто идеальное.
  Большой удачей, прямо-таки счастьем можно было, пожалуй, считать то обстоятельство, что ни «тетушка», ни кто-либо другой, по-видимому, не заметили моего присутствия в Боллинге. Это значит, помимо прочего, что Равалло мог быть не особенно осторожным в последнее время, что могло бы быть также мне на руку.
  Это следовало проверить, когда Гелвада приступит к допросу.
  «Тетушка» и Бетина теряют сегодня крупную жемчужину из гиммлеровской короны, но потери могли быть и у нашей стороны в лице Фриби, который наверняка пытается в данный момент установить контакт со мной. Не пытается ли наша Бетина Бейл заманить его в какую-либо западню?
  В считанные секунды пронеслись в моей голове все эти мысли, пока я стоял и смотрел на немца, а Гелвада настороженно поглядывал на меня.
  — Садитесь на ящик, Равалло, — сказал я.
  Он спокойно уселся на указанное место с видом полного безразличия ко всему происходившему. Казалось даже, что он надеется на что-то непредвиденное.
  Эрни Гелвада стоял у грязного камина, прислонившись к его полуразрушенной облицовке, и спокойно курил, наблюдая за выражением лица немца.
  Я также закурил сигарету и, стоя перед Равалло, начал:
  — Нам известно, что вы работаете для одной из гиммлеровских заграничных секций и связаны с одной аккуратной, хорошо одевающейся женщиной с голубыми глазами. Сегодня вечером она навещала вас в вашем служебном кабинете в кинотеатре. Я хочу знать, зачем она к вам приходила, какие у вас с ней дела. Это первое. Второе, — продолжал я, — заключается в следующем. Вчера, вероятно, по указанию этой голубоглазой ведьмы, вы телефонировали мисс Кэрью в Чипингфилд. Вы имитировали голос ее племянника — Сэмми Кэрью, голос которого слышали раньше. От имени племянника вы предупредили мисс Кэрью, что к ней вскоре явится одна молодая женщина по имени Джанина, которая будет интересоваться друзьями Сэмми, и с целью получить информацию может говорить ей разные небылицы вплоть до того, что может даже утверждать, что он, Сэмми, якобы убит. Вы сказали мисс Кэрью, что ни при каких обстоятельствах она не должна говорить Джанине о том, что вы ей звонили. Вы дали указания мисс Кэрью о том, что именно она должна говорить Джанине. Особенно вы предупредили ее относительно возможности моего прихода к ней и предостерегли против каких бы то ни было разговоров со мной по существу. Вы же дали ей описание моей внешности. Так вот, я хочу точно знать, что именно вы ей говорили.
  — Следующее, — продолжал я, затянувшись дымом ароматной сигареты, — что мне нужно, это сведения о леди, носящей имя Бетины Бейл. Мне нужно знать ее настоящее имя и роль, которую она играет в вашей организации.
  Сделав небольшую паузу я добавил:
  — Разумеется, я желаю знать всю книгу, а не только отдельные ее страницы, и я собираюсь вытащить из вас все ее содержание тем или иным путем. Все, что вы будете говорить, мы проверим. Ваша обработка, ее степень и способы — все будет, разумеется, зависеть от вас. Вам это понятно?
  Равалло улыбнулся.
  — Я понял все очень хорошо, — сказал он и замолчал.
  Я обернулся к Гелваде.
  — Поговорите с ним, Эрни.
  Гелвада выступил вперед. Он стал напротив Равалло, склонив немного на бок голову и, улыбаясь во весь рот, сказал:
  — Мой дружок, Великий Равалло, послушайте меня. Я Гелвада. Может быть, вы слышали обо мне. Я являюсь специалистом по приведению людей в разговорчивое состояние. И они всегда начинают говорить в угоду Эрни Гелваде. Хэй? Послушайте, почему бы вам не постараться избавиться от некоторых неприятностей и не начать сразу разговаривать? Правда, я лично не заинтересован в такой легкой беседе, но мой шеф… Хэй?
  Равалло промолчал. Гелвада продолжил:
  — Мне кажется, что вы ужасно упрямый тип. Это мне нравится. И я вам заранее объясню, какие предварительные способы я применю к вам. Прежде всего я намерен показать вам маленький японский прием. Он называется «шейный замочек». Если во время «шейного замочка» вы вдруг почувствуете, что вам хочется говорить, то мотните головой из стороны в сторону. Надеюсь вы меня поняли? О'кей. После этого, если вы не будете говорить, я намерен дать вам воды. Надеюсь, вам знакомы опыты с водой? Уверен, что да. Мистер Гиммлер очень любит эксперименты с водой. Он использует воду в Берлине и в Колумбийском доме при беседах с евреями. Это не особенно приятно. И вы имеете шанс сами в этом убедиться. Хэй?
  Слово опять взял я:
  — Вы, Равалло, безусловно, слышали о Гелваде. Его действия ни в какой степени не расходятся с его словами. И, может быть, вы хотели бы знать почему?
  — На лице Равалло вновь появилась неопределенного рода улыбка. Он слегка пожал плечами, как будто хотел сказать: «Что ж… как вам будет угодно». Я продолжал:
  — Гелвада был обручен с одной молодой женщиной в Бельгии. Когда в ее деревню пришли немцы, то они обращались с ней не очень хорошо, точнее говоря, зверски, и она умерла. И я думаю, что она должна была радоваться избавлению от мук… Естественно, все это не очень понравилось Гелваде. Этот факт произвел на него жуткое впечатление и превратил немцев, таких, как вы, в смертельных врагов. Я знаю, что если я оставлю вас ему, то вам придется испытать довольно мерзкие минуты. Как видите, все свои карты мы выложили на стол перед вами. Итак… намерены ли вы говорить?
  Равалло взглянул на меня, затем на Гелваду, презрительно усмехнулся и сказал по-немецки:
  — Ко всем чертям вас обоих!
  Гелвада взглянул на меня, и в его глазах вспыхнули искры ярости.
  Я кивнул головой. Гелвада подошел к Равалло и положил свой указательный палец на плечо. Прижав этим пальцем плечевой нерв, другой рукой он проделал так называемый японский шейный замок.
  Тотчас Равалло начал извиваться, как червь, неестественно скрючиваясь и выгибаясь всем своим телом. Его искривившееся лицо мгновенно стало пепельно-серым, а лоб покрылся каплями пота.
  Через несколько секунд тело Равалло забилось в странно затухавших судорогах, и я забеспокоился, опасаясь, как бы Эрни не переиграл со своим «замком».
  Но Гелвада убрал свои руки, отступил на шаг и с восхищением рассматривал полуживого немца.
  — Парень крепкий, — сказал он удовлетворенно. — Очень крепкий. Мне это подходит. Я дам ему «воды». Никто еще не смог долго выдержать «воду». Это будет очень забавно. Вы сами будете удивлены. Мне нужен какой-либо ковш или ведро.
  — Возле двери снаружи валяется старое ведро для воды. А на кухне есть водопроводный кран.
  — О'кей. И еще мне нужен кусок шнура. Впрочем, этого будет достаточно. Отлично. Он ужасно хочет воды. И он ее получит.
  Гелвада направился за ведром.
  Равалло тем временем начал приходить в себя.
  Я сказал ему:
  — Гелвада собирается применить к вашей персоне водяной способ. Вы представляете себе, что это такое? Возможно, что вы и не сталкивались с этим в своей практике. Не знаю. Попытаюсь объяснить вам. Он подвесит над вашей головой качающееся ведро с водой. Через маленькое отверстие в дне ведра вода будет методически капать на вашу голову. Но не в одну точку и нерегулярно благодаря небольшому покачиванию ведра. Еще не было случая, чтобы кто-либо выдерживал постоянное и нерегулярное покалывание на голову сколько-нибудь долго. Вы вынуждены будете заговорить, так почему бы вам не сделать это сейчас?
  Равалло поднял на меня свои сверкнувшие недобрым огнем глаза и сказал:
  — Ко всем чертям вас, и вашу проклятую страну! — Я пожал плечами.
  — Что ж, вы получите то, что вам положено. — Вернулся Гелвада с ведром. Он поставил его на пол и закурил сигарету, с интересом разглядывая Равалло.
  — Действуйте, Эрни, — сказал я, — он должен говорить. У меня возникла одна мысль, и я должен ее проверить. Если он придет к выводу, что для его самочувствия будет лучше и полезнее заговорить, то внимательно слушайте его рассказ. Я постараюсь вернуться как можно скорее.
  — Это меня устраивает. Я займусь им. Положитесь на меня. Парень залепечет очень скоро и болтать будет так, что его и не остановишь.
  Он начал снимать свой пиджак.
  Я вышел из коттеджа, обошел его вокруг и двинулся по знакомым, погрузившимся в полную темноту улицам и переулкам к служебному входу в кинотеатр.
  Была чудесная теплая ночь. Легкий, едва уловимый бриз приятно освежал лицо, и я шел и раздумывал над тем, как хороша была бы жизнь, если бы не было этой проклятой войны со всеми ее ужасами и страданиями, со всеми этими отвратительными типами вроде «тетушки», Равалло и им подобных.
  Вскоре мои мысли сосредоточились на Джанине. По-видимому, размышлял я, Джанина ими уже раскрыта.
  Как это ни печально, но нужно было считаться с этим, как с фактом. Секция «тетушка» Бетина полагает, что Джанина имела какой-то деловой контакт с Сэмми и, возможно, установила такой контакт со мной. Они видели Сэмми с ней, и они знают о моих встречах с девушкой, следовательно, их намерением может быть только попытка заставить ее говорить. И заставить ее говорить примерно тем же способом, каким мы пробуем Равалло превратить в болтливого парня. Они постараются выудить у нее все относительно Сэмми и меня. И то, что она очень мало знала о делах Сэмми и ничего не знала о моих, вряд ли сколько-нибудь может помочь ей и облегчит ее участь.
  Невольно Джанина сыграла им на руку. На столе она оставила почтовую открытку с фотографией Мавританского замка и, что еще хуже, железнодорожный справочник, по-видимому, открытый на станции Чипингфилд. Все это было наиболее вероятным, хотя и не исключало слежку, установленную секцией. Так или иначе, им нетрудно было догадаться о ее намерении установить контакт с мисс Кэрью. Но они успели предупредить тетю Сэмми. На сцену вышел Равалло. Он сказал мисс Кэрью, что он — Сэмми, что он полагает, что некая Джанина вскоре посетит ее, что ей нужно сделать то-то и то-то и направить ее туда-то и ни в коем случае не говорить ей о том, что звонил сам Сэмми.
  Следовательно, Джанине было сказано, что она должна направиться в определенное место, и скорее всего она туда и направилась, не подозревая о западне.
  Собственно, это и было главной причиной того, что по отношению к Равалло я решил не останавливаться ни перед чем. Гелвада должен был довести свое дело до конца. Тем временем я свернул в узкий проход, который вел прямо к служебному входу в кинотеатр. Двигаясь в тени заборов и деревьев, я прошел мимо нужных мне дверей и внимательно осмотрел ближайшую аллейку. Все было тихо, и не было видно ни одной живой души. Я вернулся к служебному входу. Освещавшая его лампочка была выключена, а сама дверь помещалась в небольшой нише в стене, что делало человека, прижавшегося к ней, почти невидимым со стороны улицы.
  Я прислушался. Из кинотеатра не доносилось ни звука. По всей вероятности, там никого не было. Вряд ли кто-то занимался его уборкой в этот час ночи. Все же я решил это проверить и с помощью отмычки отпер замок, поддавшийся моим усилиям почти без звука.
  Я вошел внутрь, закрыл за собой дверь, запер ее и, неподвижно стоя в коридоре, вновь прислушался — все вокруг было тихо.
  Я включил свой электрический фонарик и осмотрелся. Коридор, в котором я находился, вел к сцене. По обе стороны коридора виднелись небольшие ниши, в которых помещались одностворчатые двери. Перед каждой дверью было несколько каменных ступеней.
  Я подошел к первой двери справа и открыл ее. Очевидно, эта комната использовалась в качестве склада для всяких музыкальных инструментов. Здесь находился панатрон, проигрыватели, различные принадлежности к ним и довольно много мелких музыкальных инструментов.
  Следующая дверь вела в конторку управляющего, а третья и последняя дверь служила входом в комнату для обслуживающего персонала.
  Я вернулся по коридору обратно и принялся обследовать помещения, расположенные слева. На дверях первой же комнаты слева я заметил прикрепленную к ней табличку с надписью: «Великий Равалло — лучший в мире имитатор».
  Дверь была заперта, и моя отмычка вновь вступила в дело. Войдя в комнату и убедившись, что окно надежно затемнено, я включил свет и, стоя у двери, внимательно осмотрел помещение.
  Комната представляла собой обычную артистическую гримерную. На столе, возле зеркала и на стенах виднелись фотографии Равалло, афиши, плакаты, вырезки из журналов, газет, черно-белые и красочные, в углу на вешалке висел вечерний фрак и другие принадлежности для выхода на сцену. Возле стола стояла обычная ивовая плетеная корзинка для мусора.
  Я принялся за систематический и тщательный осмотр всего находящегося в помещении. Я исследовал даже подкладку фрака, подошвы и каблуки ботинок. Я опрокинул корзинку для мусора на пол и тщательно пересмотрел все ее содержимое, но ничего не обнаружил.
  Ссыпав весь мусор обратно в корзину и расположив все вещи в том порядке, в каком они находились до меня, я присел за столик.
  На столике находились различные принадлежности для грима, коробка пудры, баночка вазелина, полотенце, ящик с сигаретами и полбутылки виски.
  Здесь же, среди прочего, лежала и записная книжка в кожаном переплете. Я открыл ее. Это был план-расписание работы Равалло.
  Я принялся внимательно перелистывать и просматривать эту обычную в артистическом мире книгу с датами выступлений. В ней были записаны все места, где выступал Равалло в течение последних трех месяцев. Большей частью это были провинциальные и деревенские кинотеатры, а также небольшие мюзик-холлы.
  Насколько я могу судить, большинство посещаемых Равалло местечек было расположено в районах далеко немаловажного военного значения. Кроме того, по двум-трем из этих районов, помимо самого Лондона, велась пристрелка «летающих снарядов».
  На странице с отметкой кинотеатра в Боллинге были помечены часы выступлений, на одном из которых присутствовал и я. Следующая страница оказалась пустой. Воскресный день. Я перевернул еще одну страницу. На ней оказалось расписание выступлений Равалло во «Флюгерном клубе», в Пелсберри. Он должен был выступать там два раза.
  Последующие страницы были пусты. Следовательно, намечавшееся выступление в Пелсберри должно было быть последним.
  Что ж, этого надо было ожидать. Секция заканчивала какой-то этап своей деятельности.
  Закрыв и положив книгу на место, я еще раз бегло осмотрел комнату, расставил все вещи и предметы, которых я касался, в том порядке, в каком они находились до меня, выключил свет и вышел в коридор, закрыв дверь на ключ.
  Еще с минуту у меня ушло на открывание наружной двери, на то, чтобы незаметно проскользнуть через служебный вход и запереть его.
  Пробираясь по узкому проходу, я попытался представить себе результат усилий Гелвады. Начнет ли говорить Равалло? Вероятность этого, несомненно, существовала, несмотря на то, что Равалло должен был понимать свою полную обреченность. Знал это Сэмми, попав к ним в лапы, должен был знать и Равалло, попав к нам: возиться с ним мы не имели никакой возможности, и смысла в этом не было. Но методы Гелвады — это нечто такое, что вполне могло пересилить всякое знание и понимание и вынудить его заговорить. На это вполне можно было рассчитывать. Но что он может сказать? Скорее всего он поступит так, как поступают все опытные агенты обеих сторон, попав в затруднительное положение. Он может говорить достаточно правдиво о вещах, которые нам уже известны, избегая всего того, что как раз и представляет для нас ценность первостепенного значения.
  Небо вдруг потемнело еще больше, и большие капли дождя начали падать все чаще и чаще. Домики вокруг потемнели, и их контуры начали сливаться с чернотой ночи. В голову мне пришла мысль о том, что сказали бы безмятежно спящие, респектабельные граждане тихого Боллинга, если бы вдруг узнали о том, что один из их уютных коттеджей превращен в данный момент в камеру пыток? Впрочем, подумал я тут же, все это в их собственных интересах и мало ли творится всяких странных и необычных вещей, которым никогда не суждено увидеть дневной свет.
  В настоящий момент, думал я, Эрни Гелвада наверняка уже успел добыть кое-какую информацию, а с Равалло уже давно, вероятно, слетели все остатки высокомерия и чванливости.
  Начавшийся было дождь то прекращался, то вновь усиливался, и я для сокращения пути направлял свои шаги напрямик, через поля.
  Мысли о Сэмми вновь овладели мной. Что, собственно, могло находиться в руках Сэмми, что так интересовало немцев? Это мог быть и какой-либо документ, и какая-либо фотография, или то и другое вместе. Однако в своей записке он ничего об этом не упоминает. Почему? Надеется на Джанину, на то, что я получу все от нее? И так как важность этого документа первостепенна, то он даже не рискует о нем обмолвиться хотя бы одним словом. Все это, вполне вероятно. Равалло мог бы пролить свет на этот вопрос. Именно он искал что-то у Сэмми и вместе с другими пытался добыть у него сведения об этом важном документе. Но что могут представлять из себя эти бумаги? Так или иначе, Равалло знает об этом гораздо больше, чем я.
  Многое он мог бы рассказать и о вечеринке у Маринетт. Совершенно очевидно, что именно там случилось что-то такое, что заставило Сэмми резко изменить свое поведение, вынудить его не узнавать меня, не разговаривать со мной, всячески избегать встречи.
  Объяснением всего этого могло быть только то, что Сэмми слишком поздно понял грозившую ему опасность, понял, что имеет дело с хорошо организованной бандой, следящей за каждым его шагом и каждым его движением?
  К этому выводу он мог прийти только на самой вечеринке и никак не раньше. Если бы он обнаружил серьезную опасность раньше, он несомненно, связался бы со Стариком и постарался бы передать информацию мне. Ничего подобного он не сделал.
  Дождь вновь усилился, и я свернул в сторону к видневшемуся невдалеке какому-то амбару. Сильно выступавшие края его крыши отлично защищали от дождя, который, впрочем, нисколько не мешал моим мыслям.
  Вопрос о роли Джанины вновь встал передо мной в связи с ее участием в той вечеринке. Возможно, Сэмми пригласил ее туда просто для отвода глаз, просто для того, чтобы создать впечатление, что он заинтересован только в приятном времяпрепровождении со своей подругой. Это впечатление он постарался укрепить тем, что проводил Джанину домой.
  Но он ничего не сказал ей о своих подозрениях. И он ничего не сказал ей обо мне. Почему? Ответом на этот вопрос могло быть соображение Сэмми о том, что чем меньше Джанина будет знать, тем лучше будет для нее. Кроме того, он не сомневался, что в самое ближайшее время он встретится со мной. Видимо, он имел в виду утро.
  Несомненно, Сэмми, подталкиваемый на вечеринку бледнолицым, надеялся там более осязательно нащупать следы секции. Именно для этого он пригласил туда и меня. Но то, с чем он там столкнулся, очевидно, было совершенно для него неожиданным. И именно об этом также многое мог бы рассказать Равалло.
  В случае, если Сэмми действительно обладал неким документом большой значимости, документом, который в высшей степени интересовал секцию, то, спрашивается, куда он мог его девать? Он пишет в своей записке, что, когда начал выходить из состояния столбняка, в которое был ввергнут одурманивающим питьем, то увидел двух людей в своей комнате. По-видимому, в то время, как Сэмми был на вечеринке, голубоглазая «тетушка» приготовила снотворное и влила его в виски. В то же время, очевидно, начался тщательный обыск в его комнате, не давший никаких результатов. Позже обыску был подвергнут сам одурманенный Сэмми и вся одежда, находившаяся на нем. Когда он пришел в себя, начался допрос с применением всех дьявольских способов, с целью заставить его говорить. Но они просчитались: я не мог себе представить кого бы то ни было, кто мог бы заставить говорить Сэмми в случае, если он того не желал.
  Из всего этого следовало, что документ или еще что-то в этом роде до сих пор не обнаружен.
  Несомненно, это всеми разыскиваемое «нечто» было настолько важным, что Сэмми даже не мог пойти на риск иметь его при себе или держать спрятанным у себя в комнате. Странно… Очень странно, так как подобная мысль логически подводила к выводу об отсутствии этого «нечто» у Сэмми. Но в таком случае секция ошибалась? Действовала не по адресу? На этот вопрос Равалло вряд ли сможет дать сколько-нибудь вразумительный ответ.
  Но какой-то весьма важный документ, представляющий ценность или опасность для гиммлеровской разведки существует бесспорно.
  А не сможет ли об этом дать кое-какие сведения Джанина? Много или мало она знала обо всем этом деле? Во всяком случае вполне достаточно, чтобы иметь желание увильнуть от встречи с «тетушкой», когда последняя направилась к ней на Берити-стрит. Она знала достаточно, чтобы, не теряя времени, отправиться на Киннэул-стрит, проскользнуть на квартиру «тетушки» и попытаться кое-что поискать. Она, следовательно, должна знать или догадываться, что из себя представляет это важное нечто…
  Нет никаких сомнений в том, подумал я, что только откровенный разговор с Джаниной мог бы сразу избавить меня от всяких догадок, предположений, излишних тревог и волнений, но где ее найти? Вырвать бы нужные сведения у Равалло… Отправные ключи для ее поисков он, безусловно, мог бы дать, если даже предположить, что точное местонахождение девушки он не знает.
  В последнее время они весьма усердно охотились за Джаниной, и не исключено, что она уже у них в руках. В этом случае не надо было обладать большим воображением, чтобы представить себе обращение с ней этих дьяволов, высшим наслаждением для которых было оторвать крылышки у бабочки…
  Если девушке удалось скрыться, и я найду ее, то мое поведение должно строиться на предположении, что Джанина ничего не знала обо мне и поступала совершенно правильно, избегая всяких откровенностей, она будет придерживаться такой линии поведения до тех пор, пока неопровержимые факты не убедят ее в том, что мы на одной стороне баррикад.
  Странно, что ничего не сказав обо мне, Сэмми дал Джанине координаты тети. Для чего?
  Очень вероятно, что он предупредил ее, что, если она попадет в затруднительное положение, то может обратиться к мисс Кэрью. Мне же на случай потери связи с ним, сунул на вечеринке записку со своим адресом. Это была моя отправная точка.
  Дождь тем временем утих, я вышел из-под навеса и двинулся через мокрое поле к коттеджу, до которого было уже совсем близко.
  Мысли мои переключились на Великого Равалло.
  Вероятно, не в очень приглядном состоянии я его застану, думал я, но к черту чистоплюйство, важно, чтобы он дал нужные сведения.
  К коттеджу я подошел со стороны поля. Открыв потихоньку дверь, я вошел в коридор и прислушался. Никаких звуков. Кругом все было тихо. Я закрыл-за собой дверь, включил фонарик, прошел по коридору и заглянул в кухню. Там я ничего не заметил. Тогда я направился прямо в ту комнату, где оставил Гелваду и Равалло. Секунду помедлив, я открыл дверь и заглянул в нее.
  Моим глазам представилась совершенно неожиданная картина.
  Возле камина на ящике сгорбившись сидел Гелвада. Свет от куска свечи, прикрепленной в неустойчивом положении на краю камина, падал ему на лицо, которое он подпирал обеими руками. Погасший окурок сигареты свисал с уголка его рта.
  Весь его вид являл собой картину полного отчаяния и бесконечного уныния. С мрачной удрученностью он разглядывал пол перед собой и не сразу поднял голову, когда я появился на пороге.
  В его глазах я прочел беспомощность и безнадежность. Очевидно, жизнь нанесла ему еще один сокрушительный удар.
  Под стеной, почти прямо напротив двери, лежало тело Равалло. Никаких признаков жизни в нем нельзя было заметить. Его лицо было спокойно, и лежал он более или менее в естественном положении.
  — Итак? — сказал я.
  Гелвада пожал плечами, вынул окурок сигареты изо рта и нервным жестом бросил его в камин. Затем он ткнул большим пальцем в направлении Равалло и сказал:
  — Он мертв! Эта грязная свинья обвела меня вокруг пальца, как пятилетнего ребенка! Хэй? А может, и в самом деле я никуда не гожусь? Такого со мной еще не бывало.
  — И он так ничего и не сказал? — спросил я.
  — Он и не имел шанса что-либо сказать.
  — Как так?
  — Сразу после того, как вы ушли, я принялся за приготовления аппарата для водной процедуры. Когда я собирался пойти на кухню за водой, я сказал ему: «Мой дружок, очень скоро вы будете рады побеседовать с Гелвадой. Я ни в коем случае не буду вас просить об этом. Вы сами будете умолять меня дать вам возможность поболтать как следует». Он посмотрел на меня довольно загадочными глазами и сказал, чтобы я убирался ко всем чертям, добавив при этом ряд изысканных ругательств. Все это он произнес тихим и каким-то странным голосом, что обязательно должно было насторожить меня, но я оказался полным идиотом и не обратил внимания на его поведение, торопясь наполнить ведро. Когда я вернулся из кухни, он был уже мертв. Он свалился с ящика и растянулся на полу.
  — Яд, полагаю?
  — Никакого сомнения. Он принял его в тот момент, когда как бы в отчаянии схватился руками за свое лицо. Помните?
  — Да. Видимо, так. В этом и моя немалая доля вины.
  — Сразу после этого я связал его, даже не подумав о том, что он водит меня за нос. Проклятье! Он, должно быть, сейчас смеется надо мной! Мерзкая шкура!
  И он принялся каяться и ругаться, употребляя слова и выражения, слушать которые отважились бы немногие. Досталось от него всем членам предполагаемой семьи Равалло, всем его ближайшим и дальним родственникам и всем его потомкам, если такие имеются.
  Мне кажется, что не менее пяти минут изливал он свои проклятья, подойдя к делу творчески: ни разу не повторив дважды свои ужасные словечки и выражения, а применяя все новые и новые. Он действительно был очень разъярен.
  Я закурил сигарету и решил выждать, когда он кончит. Затем я сказал:
  — Послушайте, Эрни. Забудьте на несколько минут свою досаду, которая является также и моей, и сосредоточьтесь на том, что я вам скажу.
  — Я готов.
  Кивнув на тело Равалло, я продолжал:
  — Это был наш последний шанс, чтобы добыть нужные сведения достаточно быстро. Этот шанс мы упустили, виноваты мы оба в равной степени. Будем считать, что с этим покончено. Приступим к делу. Ближайшая и неотложная наша задача — это попытаться разыскать Джанину. И решать эту задачу надо немедля.
  Гелвада согласно кивнул головой.
  — Само собой, — сказал он. — Если мы не найдем ее, а они подсуетятся, то мы потеряем еще один шанс в этом деле. Говорить они ее заставят, церемониться не будут.
  — Боюсь, что речь не о том, схватят они ее или нет. Надо исходить из того, что она уже у них в руках.
  — Вы так думаете?
  — Этот парень, Равалло, дал мисс Кэрью определенные инструкции относительно Джанины. Какие это могли быть инструкции? Очевидно, Джанине было предложено направиться в определенное место для встречи якобы с друзьями Сэмми.
  — Западня?
  — Несомненно. В подготовленную для нее ловушку она могла попасть, а могла и не попасть. Будем исходить из худшего. В этом случае, если она что-то знает, они вытянут из нее нужную им информацию. Кто знает, может быть, они уже приступили к ее обработке…
  — Я их знаю и мне ее жаль, если это так, — сказал Гелвада. — Но что нам делать? Куда мы отправимся отсюда? Хэй?
  — Мне нужно вернуться в город, — сказал я. — Надо будет узнать, нет ли чего-нибудь интересного у Фриби. За эту ночь кое-что могло случиться и там.
  — Мне бы хотелось быть с вами, это дело все больше и больше меня захватывает. Кроме того, я еще не имел ни одного случая отправить кого-нибудь из них на тот свет. Эта свинья не в счет. Может быть, все-таки…
  — Думаю, что «все-таки» будет. Даже непременно будет. Но спешить с этим нельзя. Вы сами понимаете, что в данный момент важно другое. Теперь, что касается ваших ближайших задач.
  — Слушаю.
  — В Лондон вам сейчас ехать нельзя. Прежде всего следует как-то отделаться от этого тела. Сейчас совершенно темно, и вы сможете где-нибудь возле дома найти подходящее место. Нужные инструменты найдете в кладовой возле кухни. Оставляю вам свой фонарик.
  — Хорошо, это займет у меня немного времени, а затем?
  — Затем вы вернетесь в «Корону», снимите там номер и до утра пару часов отдохнете. Утром наблюдайте за служебным входом в кинотеатр.
  — Зачем?
  — Засечь «тетушку». Вот ваша задача. «Тетушка» торчит в Боллинге не для поправки своего здоровья. Она и Равалло работали совместно, этой ночью Равалло закончил свое выступление здесь: я просмотрел план его выступлений и знаю, где он должен выступить в понедельник. Это было бы его последнее выступление. Так вот, «тетушка» всегда встречалась с ним в его служебной комнате и без всяких помех и подозрений могла вести с ним любые разговоры. Почти наверняка перед его отъездом из Боллинга должны состояться очередные переговоры между ними. Сегодня она должна навестить его вновь. Ваша задача — повиснуть у нее на хвосте.
  — Но она могла и уехать отсюда.
  — Конечно, могла. Но девяносто девять шансов из ста за то, что она здесь и явится в кинотеатр, надо проследить, куда она направится после Боллинга. Учтите, эта «тетушка» — бестия очень увертливая.
  — Это я уже знаю.
  — Она достаточно быстро и ловко выскользнула из моего поля зрения. Надо постараться не упустить ее и на этот раз… А в том, что Равалло перешел в преисподнюю, есть и одна неплохая сторона…
  — Вы так думаете?.. Но если она и есть, то я ее не вижу. Что ж здесь может быть хорошего, мистер Келлс?
  — Сегодня факт исчезновения Равалло станет известным и администрации кинотеатра, и «тетушке», а затем уже и местной полиции, что, впрочем, нас не касается. Так вот, «тетушка» задумается, что за чертовщина могла случиться с Равалло, куда он мог деваться? За помощью в полицию она, разумеется, не обратится, но зато сама предпримет все доступные ей меры, чтобы разыскать своего ценного сотрудника. Она будет метаться во все стороны, и, конечно, чутье подскажет ей в конце концов мысль о том, что Равалло нами раскрыт и ликвидирован. Все это в определенной степени облегчит вам ее выслеживание.
  — Согласен.
  — Но дело еще вот в чем. Она обязательно что-то предпримет или куда-то направится. Ваша задача — проникнуть в смысл ее действий. Вы понимаете?
  — Да, постараюсь. Как будто все ясно, и думаю, что вы абсолютно правы. А с этим, — кивнул он в сторону Равалло, — я справлюсь за полчаса. Только очень досадно… Если бы знать, то я бы его сам…
  — Ничего, Эрни. У вас еще будет шанс кое-кого из них прирезать, если, конечно, они не сделают этого первыми.
  — Этого удовольствия постараюсь им не доставить.
  — Будем надеяться. Итак, до свидания. Приведите все здесь в порядок, отдохните и осторожно принимайтесь за «тетушку».
  Я дал ему подробное описание наружности голубоглазой леди.
  — Как я смогу установить контакт с вами? — спросил он.
  — Все, как раньше: звоните мне на квартиру, если не застанете, передайте информацию портье. Все они об этом предупреждены.
  — Ясно. До свидания.
  Я вышел на улицу. Дождь лил в полную силу, и было совершенно темно, но для нашей работы эту погоду следовало признать распрекрасной.
  Втянув голову в воротник пиджака, я быстро зашагал к центру Боллинга, думая о том, что удача улыбается не всякому и не каждый день.
  В Лондон я вернулся незадолго до рассвета. Поставив машину в гараж, я разыскал дежурного ночного портье. Оказалось, что никто мне не звонил, никто не пытался установить со мной контакт, никто не спрашивал обо мне. Все выглядело так спокойно и благопристойно, что я чувствовал себя явно не в своей тарелке.
  Я прошел к себе, принял горячий и холодный душ, переоделся и принялся за виски с содовой. Я чувствовал себя так, как если бы я вертелся в замкнутом круге и ни за что не мог уцепиться.
  Все в этом деле шло не так, как я мог бы предположить. На этот раз даже действия Сэмми представлялись мне неясными. Долгое время совместной работы сделало нас очень восприимчивыми к мыслям друг друга. Сэмми мог делать нечто неопределенное, нечто, что могло казаться странным, неясным и даже несуразным, но всегда при этом он имел совершенно определенную мысль, которую я подхватывал. И только в этом деле я оказался бессильным распознать определенную линию его поведения, не мог проникнуться его мыслями.
  В нашем деле, разумеется, часто приходится действовать наощупь, наугад, и критерием правильности выбранного пути может служить только успех или неуспех операции.
  Я допускаю, что Сэмми действовал интуитивно и хотел проверить свои догадки, поэтому до поры до времени никого не посвящал в свои планы, но результат его тактики в данном деле был явно плачевным: его нет в живых, а у меня в руках тонкая ниточка — Джанина.
  Я выпил еще с полстакана виски с содовой, закурил и попытался собрать воедино все известное мне об этой девушке: расторопна, находчива, умна и очень красива — хорошие задатки для женщины ее профессии. Ей присущи были и решительность, и ловкость. Обладая незаурядным умом и сообразительностью, она без особых затруднений могла увлечь любого мужчину.
  Ее поведение с самого начала было несколько странным и неясным. Присматриваясь к ней, я вначале пришел к выводу, что она работает на той стороне, сотрудничает с голубоглазой «тетушкой», бледнолицей крысой и с Бетиной Бейл. Такова была моя первая мысль. И я эту мысль отбросил только тогда, когда получил записку от Сэмми. Однако было бы весьма забавно, если бы моя первая мысль оказалась верной…
  А что, если Сэмми ошибался? Почему бы и нет? Всякий может поскользнуться, особенно, если он имеет дело с такой леди, как Джанина, и имеет такой темперамент, каким обладал Сэмми…
  Однако, черт возьми, кто же такая Джанина? Никто, исключая Сэмми, никогда и ничего о ней не слыхал, никто и никогда не видел ее. Со всей определенностью это относится и к Старику, иначе он бы сразу же поставил меня в известность.
  Последний раз я видел Сэмми в Па-де-Кале после того, как мы бежали из немецкого артиллерийского соединения. Мы договорились с ним разъединиться. Главной причиной разъединения было не дать возможности немцам захватить нас обоих вместе.
  Однако нельзя было сомневаться в том, что наше исчезновение всполошило немецкую контрразведку. Последней было нетрудно нащупать нас по дубликатам фотокарточек в штабе и принять кое-какие меры. Очень вероятно, что и наши фотокарточки, и подробное описание нашей внешности «тетушка» получила в Лондоне еще до того, как Сэмми удалось высадиться в Англии. Возможно, что, получив такое предупреждение, нас выслеживали и разыскивали еще до нашего возвращения в Лондон. Сопоставляя все известные мне факты, можно было с уверенностью полагать, что все это так и было.
  И вот именно в промежуток времени между тем, как я с ним расстался, и тем, как я вернулся в Лондон, он заметил за собой хвост, понял, что раскрыт, но наудачу попытался сам уцепиться за этот хвост.
  Тут он как-то подцепил Джанину. Вполне возможно, что именно Джанина сообщила ему о наличии в Лондоне гиммлеровской секции, занимающейся корректировкой «летающих снарядов» и выполняющей ряд других, побочных заданий. Вполне возможно, что именно от нее исходила первоначальная информация.
  Этот факт, естественно, заставил Сэмми поверить в то, что Джанина в курсе всех важных событий, и в то, что она работает на нашей стороне. Этому можно было поверить, но соответствовало ли это действительности?
  Ведь результат контакта с Джаниной быстрый и разительный — гибель Сэмми. Но, может быть, это только внешняя сторона дела?
  А что если ради осмысливания взаимосвязи событий представить себе роль Джанины несколько в ином свете?
  Предположим, что она работает на немцев. Предположим, что она одна из тех, кому было сообщено о том, что два человека, первоначально считавшихся германскими офицерами, оказались на деле британскими агентами и что они, по всей вероятности, находятся по пути в Англию. При этом, разумеется, она получила детальное описание нашего внешнего вида и наших примет. Вслед за этим тем или иным путем она могла напасть на его след, может быть, с помощью целой банды немецких агентов, и установить с ним контакт еще до того, как он успел покинуть французский берег.
  Войдя в доверие к Сэмми, предъявив ему какие-то доказательства своей работы на нашей стороне, Джанина сообщает ему сведения о работе гиммлеровской секции в Лондоне, не называя, разумеется, ни конкретных имен, ни адресов. Она прекрасно знала, что Сэмми, безусловно, поверит этому, так как, будучи в немецких артиллерийских частях, мы оба не могли не знать, в какой степени немецкие ракетчики на французском и бельгийском побережье обеспокоены тем, что они не могут иметь прямой и быстрой информации о полетах своих «летающих снарядов» или «Фау-2». С достаточной достоверностью она могла также полагать, что розыски и ликвидация этой секции могли быть поручены либо непосредственно Сэмми и мне, либо кому-то другому, но с обязательным участием Сэмми или меня или нас обоих. Иными словами, секция оказалась бы заблаговременно неплохо вооружена против нас. Ее участники заранее знали бы, с кем им придется иметь дело и кого и как надо опасаться. Имея на своей стороне Джанину, игравшую роль нашего сотрудника, они бы могли проделать много чего забавного и весьма вредного для нас. Все это дало бы им значительные преимущества, учитывая то, что они должны были торопиться, должны были как можно скорее завершить данный этап своей деятельности, без особого труда следить за своими противниками и по мере необходимости и возможности ликвидировать их.
  Если попробовать придерживаться этой теории о роли Джанины, то нетрудно будет понять и поведение Сэмми. Последний, будучи далеко неглупым, мог и должен был вскоре после знакомства с Джаниной прийти к заключению о двойственной ее роли в игре. Предположим, что незадолго до вечеринки ему в голову начали заползать подозрения. В частности, не исключена и активная роль Джанины по завлечению Сэмми на эту вечеринку. Предположим, что все это было так. В таком случае, как бы поступил Сэмми?
  Не может быть никаких сомнений в том, что в этом случае Сэмми поступил бы так, как он поступил на самом деле. Его первой мыслью было дело. Его второй мыслью была забота обо мне. Ввиду того, что он был раскрыт и возможны были всякие случайности и неопределенности, Сэмми стремился предотвратить возможность моего раскрытия с тем, чтобы я в случае чего смог продолжать дело, за которое он не совсем удачно зацепился. Он целиком положился на меня, отказавшись от каких бы то ни было контактов со мной, контактов, которые могли быть засечены членами секции. Единственное, противоречие в моем ходе мыслей — это его письменное утверждение, что Джанина работает на нашей стороне. Но является ли это утверждение Сэмми бесспорным хотя бы для него самого?
  Вспомни, сказал я себе, в каких условиях писалось письмо. Сэмми превосходно понимал, что оно легко могло попасть в руки его тюремщиков. По крайней мере восемьдесят шансов из ста было за это. В этом случае его приписка о Джанине могла сыграть немалую роль. Сэмми мог быть уверен в том, что если его письмо случайно будет обнаружено противниками, то они вряд ли задержат его отправление по моему адресу. Ведь это письмо сможет прочно утвердить положение Джанины, их агента, в нашей организации.
  Я покончил со своей выпивкой и пришел к выводу, что сомнения — довольно-таки неприятная вещь.
  Одни факты говорили о ее сотрудничестве с немцами, другие противоречили им.
  Даже сам по себе ее визит к мисс Кэрью мог иметь двоякий смысл и двоякую цель. С одной стороны, она могла попытаться разузнать, для кого работал Сэмми, с тем, чтобы передать информацию или документы, если таковые были у нее. С другой стороны, она могла попытаться выяснить для немецкой секции, кто именно возглавляет британскую группу по ее ликвидации.
  Очевидно броуновское движение мыслей продолжалось в моей голове и тогда, когда меня сморил сон, поэтому я проснулся, едва заснув.
  Ночь все еще не кончилась, близился рассвет, но те полчаса, которые я провел в полном покое, казалось, значительно подкрепили меня.
  Я поднялся с постели, освежился холодной водой, быстро оделся и отправился в гараж.
  Мне думалось, что начать надо с Берити-стрит.
  Остановив машину на углу Малбри-стрит и Берити-стрит, и отыскав более или менее укромное место, я поставил туда машину и пешком двинулся по Берити-стрит.
  Дождь уже перестал, ветер утих, и конец ночи был не так уж и плох. Духота, жара и какая-то тяжесть, которые ассоциировались у меня с этим местом, отсутствовали. Наоборот, прохлада и предутренняя свежесть приятно охватили меня на этой знакомой улице. Я даже решил принять это за хорошее предзнаменование, хотя и не принадлежал к тем людям, которые напрасно тратят время на осмысливание всяких примет.
  Когда я, шагая по противоположной стороне, приблизился к знакомому дому и внимательно всмотрелся в его окна, то смог заметить бледную полоску света, вырывавшуюся из-под темных занавесок окна гостиной Джанины.
  Я остановился, зажег сигарету и подумал, что наконец-то наступило время, когда я и эта леди обстоятельно побеседуем.
  Недолго думая, я пересек улицу, подошел к дому и нажал кнопку звонка возле таблички «Джанина».
  Полная тишина была мне ответом.
  Я вновь нажал кнопку звонка и в течение целой минуты не снимал с нее пальца. Результат оказался тот же.
  Тогда я постучал в дверь. Затем еще раз, настойчиво и громко.
  Прошло некоторое время, пока наконец дверь открылась, и на пороге показалась знакомая мне хозяйка дома. Выглядела она на этот раз далеко не гостеприимно. Ее глаза смотрели на меня с плохо скрытой враждебностью и неприязнью. Она явно была недовольна, и я задал себе вопрос, можно ли эту вспышку антипатии с ее стороны объяснить только неурочным часом моего визита в ее дом? Но на этот вопрос я пока ответа не находил.
  Как можно вежливее я поздоровался и спросил:
  — Дома ли мисс Джанина?
  — Неподходящее время для визитов, — проговорила она кисло. — Мы не имеем обыкновения принимать посетителей в такое время.
  — Я очень сожалею и приношу вам свои извинения, но дело требует этого. Кстати, я полагаю, что вы помните меня. Я полицейский офицер, который вчера был у вас.
  — Неужели? — ее тон был немножко нагловатый и дерзкий. — Вы совсем не похожи на полицейского офицера.
  — А на кого же я похож? На дрессированного тюленя? Но, так или иначе, может вы будете настолько добры, чтобы ответить на мой вопрос? Мне необходимо видеть мисс Джанину.
  — Вы не сможете ее видеть. Ее нет в этом доме. — Я кивнул головой.
  — Еще один вопрос. Была ли она здесь после того, как я приходил к вам?
  Хозяйка отрицательно покачала головой и сказала:
  — Она еще не возвращалась.
  Я зажег новую сигарету и спросил:
  — Кто в настоящий момент находится в ее гостиной? Если даже вы думаете, что я не похож на полицейского офицера, то все же должны помнить, что я уплатил за квартиру, и, следовательно, вы не можете позволить себе сдать эти комнаты кому-либо еще. Не так ли?
  — Да. Это верно. Комнаты никому не сданы. Но там сейчас уборка. Мы были очень заняты и не могли сделать этого раньше.
  — Что ж, — сказал я, — это ваше дело. Но у меня к вам есть еще одна просьба.
  — Просьба?
  — Да. Как только вы увидите мисс Джанину, будьте добры сообщить ей о том, что я дважды ее навещал и что мне непременно нужно ее повидать.
  — Хорошо.
  — Скажите ей, что если мы не встретимся здесь, то это можно будет сделать на… Киннэул-стрит. Возможно, для нее это будет удобнее. Вот и все.
  — Хорошо. Передам, — нелюбезно проговорила она и захлопнула перед моим носом дверь.
  Мне оставалось только повернуться и отправиться к тому месту, где стояла моя машина.
  Теперь у меня не было никакого сомнения в том, что кто-то постарался основательно обработать хозяйку дома и настроить ее против меня. Кто это мог быть? Скорее всего, сама Джанина. И я подумал, что, пожалуй, не так она уж и нравится мне, как казалось, и что если мои соображения о ее принадлежности к секции окажутся верными, то удивляться мне не придется. Правда, в интересах справедливости следует признать, что некоторые основания быть настроенной против меня у нее имелись. Ни она, ни хозяйка дома не имели доказательств моей непричастности к обыску в квартире Джанины.
  Включив мотор, я вновь медленно проехал по Берити-стрит. Нетрудно было заметить, что полоска света из гостиной Джанины больше не пробивалась наружу. Кто-то уже позаботился об этом.
  Я свернул в сторону и направил машину на Киннэул-стрит. Не исключено было, что дополнительный и тщательный осмотр местожительства одного из главарей секции мог бы кое-что дать. При первом осмотре я не был в курсе дел этой самой «тетушки». Я подумал, что будет весьма забавно, если дверь мне откроет она сама. Впрочем, я знал, что этого не будет. «Тетушка» не могла быть в этом доме с тех пор, как почувствовала, что она опознана нами, особенно после событий на Нюмер-стрит. А почувствовать это она должна была. Не говоря уже о перце… В данный момент, кроме того, она вероятно в Боллинге.
  Не доезжая до дома «тетушки», я остановил машину и двинулся дальше пешком.
  Дом был погружен в полнейшую темноту. Казалось, он пуст и необитаем.
  Я нажал кнопку звонка у дверей. Ни малейшего эффекта.
  Я попробовал наружную дверь, на этот раз она оказалась запертой.
  Улица была тихой и спокойной. Нигде не было видно ни души. Я вынул свои отмычки и принялся за дверь. Замок был несложный, и через несколько секунд я был уже внутри.
  Расположение комнат в доме мне было уже известно достаточно хорошо. Освещая себе путь электрическим фонариком, я поднялся по лестнице и сначала заглянул в столовую, где последний раз встречался с «тетушкой». Комната выглядела точно так же, как и в прошлый раз. На столе стояли тарелки, чашки, лежали вилки, ножи, салфетки — все это было расположено в том же порядке, что и в прошлый раз. Кресло «тетушки» валялось на полу опрокинутым, оставленное в таком положении при ее поспешном бегстве из комнаты.
  Никто, очевидно, не был здесь после моего последнего посещения.
  Пройдя в комнату Сэмми и бегло осмотрев ее, я пришел к заключению, что и здесь, по-видимому, никого не было. Его одежда была разбросана примерно в том же беспорядке, в каком я видел ее в прошлый раз.
  Окна были затемнены плотными занавесками, и я включил электрический свет, продолжая разглядывать хаос в комнате и пытаясь представить себе возможное поведение Сэмми накануне трагедии.
  А что, если предположить, что Сэмми действительно имел какой-то документ, которым так интересовались обыскивавшие его комнату? Эта мысль давно уже не давала мне покоя.
  Я присел в кресло, закурил сигарету, внимательно вглядываясь во все уголки комнаты, мысленно пытался проникнуть в тайну исчезновения документа.
  Во имя его розыска был убит Сэмми. Была предпринята попытка обыскать мою квартиру и подвергнуть меня самого личному обыску в подвале на Нюмер-стрит. В самом наличии такого документа сотрудники секции не сомневались и не сомневаются. Можно также не сомневаться и в том, что секцией этот документ пока не обнаружен.
  С другой стороны, неизвестно о нем и нам. В противном случае Старик знал бы об этом первый, а за ним и я.
  Учитывая, что Сэмми не сообщал ничего, документа или не было у него вообще, или он оказался в его руках на вечеринке. Не исключено, что он был передан Джаниной, отбрасывая, разумеется, мою первую теорию о ней самой. Допустим, что это было так. И допустим, что по той или иной причине Сэмми не придал бумагам чрезвычайного значения и первостепенной срочности и решил их пока припрятать. Припрятать на несколько часов, скажем. При себе такой документ он не решился бы держать, и он действительно при себе его не имел. А мог ли он спрятать его в своей комнате? Исключено. Абсолютно исключено. Одно только его знакомство с бледнолицым должно было насторожить и заставить предвидеть возможность обыска в его квартире.
  Докурив сигарету и вдавив остаток ее в пепельницу, я поднялся, выключил свет и вышел в коридор.
  Включая в коридоре на короткие промежутки времени свой фонарик, я прошел к будуару «тетушки».
  Дверь сказалась плотно прикрытой, но не запертой. Я вошел внутрь и, убедившись в том, что окна были здесь тоже затемнены, включил свет и огляделся.
  Будуар был довольно хорошо обставлен и выглядел привлекательно.
  Большая кровать стояла у стены слева от дверей. Покрывало было откинуто так, как если бы «тетушка» начала готовиться ко сну.
  Справа от дверей возле оконной ниши был расположен небольшой, но удобный письменный столик. На нем виднелись пресс-папье, чернильница, ручка, карандаши, настольный календарь, стопки бумаги, конверты, перочистки, почтовые марки, зажимы для бумаг и прочие вещи, которыми так любят окружать себя старые леди во время письма. Над столиком, кроме того, возвышалась неподвижная полка с маленькими подносиками, наполненными скобочками, перьями, кнопочками и разными безделушками. Здесь же лежал альбом с почтовыми марками.
  Я подумал, что «тетушка» была простой обывательницей в те часы, когда не была занята перерезыванием чьей-нибудь глотки или чем-либо другим в этом роде.
  Почти рядом со столиком располагался красиво инкрустированный камин. Камин отапливался газом, но в его топке возвышалась груда каменного угля.
  На камине среди разных безделушек в серебряной оправе стояла фотокарточка «тетушки». Я подошел к камину и взглянул на нее. Фотокамера, как известно, видит порой много таких вещей, которые человеческий взгляд не замечает, и поэтому фотопортреты бывают весьма любопытны при внимательном рассмотрении. В данном случае из серебряной рамки на меня глядела особа, мрачное лицо которой говорило яснее всяких слов «Разгадай-ка». Выражение лица «тетушки» было именно таково.
  Взяв рамку в руки, я принялся разглядывать портрет, как бы пытаясь проникнуть в сокровенные мысли оригинала. Затем я поднес портрет к электролампе, чтобы еще яснее и внимательнее его рассмотреть. Я положительно заинтересовался портретной характеристикой этой не в меру дерзкой особы.
  Наглядевшись вдосталь, я решил поставить рамку на прежнее место.
  И вот здесь кое-что случилось. Случилось то, что случается не более одного-двух раз за многие, многие годы.
  Пальцы моей левой руки скользнули по тыльной стороне рамки, пощупали застежки, сдвинули их с места, машинально исследуя, познавая…
  Через секунду-две картонная подкладка отделилась от рамки и вместе с фотокарточкой полетела на пол. В руках у меня остались рамка и стекло. Наклонившись, чтобы поднять карточку и подкладку, я заметил тонкий коричневый конверт, вложенный между ними.
  Площадь конверта была равна примерно четырем квадратным дюймам, и я прекрасно знал, что это такое.
  Когда я увидел его, мое сердце усиленно забилось. Я сразу же бросил и рамку, и стекло и схватился за конвертик. Внутри конвертика, который я быстро вскрыл, находились три проявленные фотопленки, площадью по три квадратных дюйма каждая. Это была обычная пленка, употребляемая нашей службой «АИ» при копировке всевозможных документов, секретных бумаг, планов и тому подобное.
  Разумеется, сильное уменьшение не давало мне никакой возможности разглядеть содержание этих фотопленок, но это обстоятельство ни в малейшей мере не тревожило и не беспокоило меня. Я не сомневался в том, что это и были те самые документы, которые так упорно разыскивались гиммлеровской секцией. Ее догадки оказались верными. Документы, представлявшие какую-то большую важность или крупного масштаба опасность для секции, действительно находились у Сэмми. В этом группа «тетушки» была права.
  Не сомневался я и в том, что именно Сэмми сообразил в последнюю минуту припрятать эти документы в комнате тетушки, где никому и в голову не пришло бы их искать.
  Впервые за все время расследования этого дела я почувствовал себя радостно возбужденным и взволнованным. Удача была несомненной и, видимо, значительной.
  Взяв на письменном столе лист бумаги и ножницы, я вырезал несколько кусочков бумаги размером с пленку и вложил их в коричневый конвертик. Заклеив его, я собрал рамку и фотопортрет в прежнем виде и поставил на камин с вложенным между подкладкой и фото коричневым конвертиком.
  Вернувшись к письменному столику, я взял один из конвертов тетушки и написал на нем адрес Старика. Завернув фотопленки в лист чистой бумаги, я написал на нем: «Срочно. Пожалуйста, немедленно увеличьте».
  Запечатав конверт с пленкой, я приклеил на него одну из марок «тетушки» и направился в коридор.
  По коридору к выходу я двигался, освещая себе путь вспышками фонарика, держа наготове свой «маузер» и думая о том, что если кто-нибудь попадется мне на пути, то прежде чем выяснить его намерения мне придется сперва привести его в неподвижное состояние и притом первой же пулей. Никакой риск в данный момент не был допустим. Но дом по-прежнему пустовал.
  Прикрыв за собой наружную дверь, я направился на поиски почтового ящика, который и нашел на ближайшем перекрестке. Я опустил в него письмо, зажег сигарету и вновь направился в дом тетушки, думая о том, что следует внимательно присмотреться к этой резиденции немаловажного сотрудника секции.
  Войдя в будуар «тетушки», я опустился в мягкое кресло и почувствовал большое расслабление. Я был очень доволен и почти счастлив, многое теперь становилось ясным, а вскоре должны проясниться и оставшиеся белые пятна.
  Очевидно, Сэмми поступил так, как только и мог поступить в той сложной обстановке, которая сложилась перед злополучной вечеринкой. — Наверное, пленки были получены незадолго до нее. Он знал их значение, знал, что они, по сути дела, представляют собой динамит, а члены секции следят за каждым его шагом, и он должен быть чрезвычайно осторожным. Контакт со мной он не смог установить, возможно, потому, что за ним неотступно следовала Джанина. Сэмми знал, что он раскрыт, но он сделал все, что мог, чтобы оставить меня в тени. Что же он делает? Перед тем, как отправиться на вечеринку, где он надеялся засечь кое-кого из секции, он заходит в комнату отсутствующей «тетушки» и прячет эти фотопленки в ее портрет, нисколько не сомневаясь в том, что они там будут в полной сохранности до следующего утра.
  В своем письме ко мне он, разумеется, ни одним словом не мог упомянуть об этом, учитывая возможность перехвата письма. Но он мог вполне рассчитывать на то, что я смогу извлечь из его письма кое-что существенней, а именно то, что оперативным центром событий является дом на Киннэул-стрит, и что в этом доме находится особа, к которой должно быть приковано мое внимание. Что ж, возможно, все так и было, и в конце концов пленки оказались в моих руках. И не так уж важно, что здесь сыграла свою роль счастливая случайность, хотя обычно и находки случаются у тех, кто ищет. Главное в том, что пленки в моих руках.
  Правда, в своих рассуждениях по поводу действий Сэмми я чувствовал некоторую нелогичность, известную непоследовательность, но относил это на счет незнания отдельных звеньев в цепи запутанных событий.
  Особое ощущение подъема, которое я испытывал, сопровождалось, одновременно и чувством усталости. Начинать тщательный осмотр будуара просто не хотелось. Кроме того, найти что-либо у осторожной и предусмотрительной голубоглазой бестии было весьма проблематично. Да и что могло бы сравниться по важности с находкой фотодокументов? Через несколько часов увеличенные копии будут у меня, и они, несомненно, дадут ключ ко всему этому сложному делу.
  Выкурив сигарету и немного отдохнув, я все же решил перед уходом кое-что осмотреть в будуаре и хотя бы убедиться в том, что ничего стоящего здесь нет.
  В этот момент до меня донесся какой-то звук, похожий на открывание ключом двери.
  Сонливость и усталость с меня как ветром сдуло, и через секунду, выключив в будуаре свет, я уже стоял у полуоткрытой двери и прислушивался.
  Шаги приближались. Они были мягкие, легкие, и очевидно, принадлежали женщине. Кроме того, шаги были уверенными, и поэтому можно было полагать, что, пренебрегая всякой опасностью, сама «тетушка» решила навестить свой заброшенный было дом. Видимо, крайняя нужда привела ее сюда. Что ж, встретим хозяйку в ее постели.
  Звук шагов затих у дверей будуара. Дверь открылась, кто-то вошел и, чья-то рука начала шарить по стене в поисках выключателя. Послышался щелчок — и комната озарилась светом.
  У порога стояла Джанина. Она не смотрела в мою сторону. Ее глаза были устремлены на окно и письменный стол, и она была прекрасна.
  На ней было голубое бархатное платье под открытой норковой жакеткой, шею и запястья обрамляли гвоздичного цвета гофрированные манжеты. Ее маленькие с высоким подъемом ноги были обуты в кожаные туфельки бронзового цвета. Такого же цвета чулки дополняли ее наряд. Это была превосходная картина, картина, достойная кисти большого мастера.
  Она повернулась, заметила меня, и в ее правой руке что-то блеснуло. Это был один из маленьких, но эффективных револьверов с глушителем. Этот глушитель был изобретен мистером Хэйдриком и передан секретной немецкой службе незадолго до того, как один очень приятный и умный человек догадался застрелить изобретательного джентльмена.
  Я улыбнулся и сказал ей:
  — Хелоу, Джанина! Очень рад вас видеть. Полагаю, что вы явились сюда, чтобы уладить этот незначительный вопрос о плате за квартиру? Не так ли?
  Глава 9
  Джанина
  Я положил руки себе за голову и с улыбкой продолжал разглядывать ее.
  Джанина сделала пару шагов и положила руки на дубовую спинку кровати, на которой я лежал. На ее лице отразились одновременно удивление и гнев.
  — Итак, — сказал я, — как идут ваши дела, Гретхен?
  Она улыбнулась. Это была несколько язвительная и саркастическая улыбка. Ее указательный палец, как я заметил, плотно охватывал спусковой крючок револьвера, и я подумал, что она с одинаковой легкостью сможет и говорить со мной, к стрелять в меня.
  Она сказала своим низким, музыкальным голосом с легкой ноткой презрения:
  — Почему Гретхен?
  — Потому что это ваше имя, — ответил я. — Ну, если не Гретхен, то Карла или еще какое-нибудь в этом роде не очень приятное немецкое имя. Но не исключено, конечно, что вы могли принять одно из тех нацистских имен, которые теперь распространены в Германии.
  Она пожала плечами. Выглядела она чудесно, восхитительно и в то же время весьма агрессивно:
  — Что вы здесь делаете?
  — Точно то же самое, что и вы, — ответил я весело. Я ищу ту же самую вещь. В ближайшие дни я найду ее. Даже в том случае, если мне придется все перевернуть вверх дном.
  — Я так не думаю, — сказала она. — Я не думаю, что вы будете что-то искать. Я думаю, что вы будете прощаться с жизнью.
  — Ошибаетесь. Это в мои планы не входит. Кроме того, вы должны знать, что человек, которого грозят убить, живет очень долго.
  Слегка приподнявшись на локте, я поправил у себя под головой подушку. Как только я задвигался, дуло револьвера приподнялось вместе с ее рукой, а когда я вновь спокойно откинулся на подушку, — опустилось.
  — Послушайте, Джанина, — сказал я мягко. — Почему бы нам не стать немного умнее и не бросить все это дело? Вы провалились и знаете это сами. Вы действовали здесь уже достаточно продолжительное время со своими милыми друзьями, а именно с миссис Бетиной Бейл, с голубоглазой леди, живущей в этой комнате, но пока сбежавшей с Великим Равалло и другими членами вашего бродячего цирка. Почему бы вам не бросить все это дело и всю эту компанию и не попытаться спасти свою жизнь? Шанс для этого пока у вас есть. И скажу вам прямо: вы давно уже раскрыты, и если даже вы нажмете спусковой курок вашей игрушки, то далеко отсюда не уйдете.
  Ее брови поднялись, и она сказала:
  — Вы так думаете? Однако, скажите, что вы, собственно, подразумеваете, утверждая, что вы меня «раскрыли»?
  — Хорошо, — сказал я, — выслушайте меня. Уверен, что у вас достаточно здравого смысла, чтобы последовать моему совету и сделать то, что я вам скажу. Так вот, мое имя Майкл Келлс. Я являюсь агентом, работающим для этой страны, и этим я занят уже несколько лет, то есть с начала войны. Я один из тех, кто вместе с Сэмми Кэрью работал в немецких артиллерийских и ракетных батареях на французском побережье. Сэмми Кэрью вы знаете, отлично знаете. Когда мы выполнили там нашу задачу, встал вопрос о нашем возвращении сюда. Кэрью отправился первым, я должен был последовать за ним. Тем временем ваша подруга Бетина, настоящее имя которой мне неизвестно, выследила и раскрыла нашего агента, которого мы направили в Пинемюнде, она же его и убила. И я думаю, что мы вовремя вернулись. Так вот, я полагаю, что вы встретились с Сэмми по пути сюда. Скорее всего, еще на французском побережье. Вот почему вы выдвинули версию о том, что якобы Сэмми и вы вступили в брак и притом за границей, помните? Итак, встретившись с Сэмми, самостоятельно или при помощи других, вы попытались втереться к нему в доверие. Каким образом? Вы сказали ему, что работаете для Британии, или что вы — участница французского Сопротивления… Или же еще что-либо в этом роде. Разумеется, вы прекрасно знали, что Сэмми не может принять ваши слова на веру, что нужны кое-какие доказательства, поэтому, вы постарались приукрасить свою лживую историю кусочком истины. Вы рассказали ему совершенно правдивую историю о том, что здесь действует немецкая секция гиммлеровской внешней службы, занимается сбором информации о дальности и направлении полета «летающих снарядов» или, как их у вас называют, «Фау-1» и «Фау-2». Вы отлично знали, что Сэмми клюнет на это, если вы дадите доказательство правдивости вашего сообщения. Не так ли? — Легкая и загадочная улыбка озарила ее лицо.
  — Продолжайте, — сказала она, — вы даже не представляете себе, как вы забавны, мистер Келлс. Итак, я дала ему доказательство справедливости моих слов.
  — Да. Вы могли позволить себе это, так как были уверены, что переданное вами доказательство вы сможете вернуть обратно еще до того, как кто-нибудь увидит его, кроме Сэмми. Вы были уверены в том, что сможете покончить с Сэмми, прежде чем он сможет что-либо предпринять с полученным от вас доказательством. А это доказательство представляло собой, несомненно, какой-то важный документ. Какой именно, я пока еще не знаю.
  После небольшой паузы я продолжал:
  — Но не все ваши расчеты оправдались. Сэмми оказался слишком крепким орешком и слишком умным для вас, вы не добились его полного доверия, и его поступки разошлись с вашими намерениями и предположениями.
  Едко, но с явной заинтересованностью она сказала:
  — Действительно… И что же он сделал? — Я пожал плечами.
  — По причине, известной только ему самому, Сэмми сомневался в вас. Он сомневался в вас, несмотря на все рассказанные вами истории, несмотря на представленное доказательство, несмотря на переданный ему вами важный документ. Вы ошиблись в нем и не получили от него никаких сведений и никакой информации. Более того, даже не смогли вернуть себе этот важный документ. Полагая, что он носит бумаги при себе, вы убили его и убедились, что это не так. Он поступил более умно.
  В тот вечер, когда Сэмми собирался отправиться с вами на вечеринку к Маринетт, он оставил документ в этом доме, и это была самая умная вещь, которую он когда-либо сделал, ведь он знал, что не будет иметь возможности незаметно передать бумаги кому бы то ни было. Это знали и вы, поэтому не очень волновались. Весь предшествовавший день, вечер и ночь за ним непрестанно наблюдали ваши друзья. Возвратившись к себе, он выпил стакан виски, не зная, что в его бутылку голубоглазая леди заранее подсыпала одурманивающее средство. После этого он куда-то вышел, а когда вернулся, будучи уже в полубессознательном состоянии, то увидел в своей комнате ваших друзей. Но они ничего не нашли: Сэмми не был настолько глуп, чтобы прятать важные вещи в своей комнате.
  Она улыбнулась и сказала:
  — Вы замечательный отгадчик, мистер Келлс, не так ли? А, может быть, и замечательный лжец. Я даже думаю, что вскоре вы сообщите мне, что вы знаете, где Сэмми спрятал документ. Не правда ли?
  — А почему бы и нет? Если бы я был на месте Сэмми, то припрятал бы документ здесь, в этой комнате. Почему? Да просто потому, что это последнее место, где кому-либо придет в голову искать его. И, как я уже вам говорил, я как раз собирался перед вашим приходом все здесь перерыть и осмотреть.
  Она, как мне показалось, чуть вздрогнула, пристально взглянув на меня, и проговорила:
  — Не знаю… Не думаю, мистер… Как мне вас называть?
  — Я вам уже говорил это раньше, — ответил я. — Санта-Клаус.
  — Очень подходящее к вам имя. Но в таком случае, вы должны торчать в дымоходе. Только этим путем вы сможете исчезнуть навсегда.
  — Исчезнуть отсюда я сумею и без дымохода, о себе я не беспокоюсь, я беспокоюсь о вас.
  — Напрасный труд.
  — Между прочим, Джанина, успешно ли было ваше посещение мисс Кэрью?
  Она чуть заметно приподняла брови, но промолчала.
  — Добились ли вы у нее тех сведений, которые вам были нужны? Узнали ли вы у мисс Кэрью, кто является боссом Сэмми?
  Она вздохнула.
  — Если бы я сказала вам, что работала совместно с Сэмми и что он, безусловно, мне доверял, я только понапрасну потратила бы время…
  — Об этом вам не следует беспокоиться. Прежде всего, лично я никогда не верил вам. Я полагаю, что вы действительно стремились завоевать доверие Сэмми, но не в его интересах, а в своих. В данный момент у вас есть шанс, и он состоит в том, что вы должны говорить истину, хотя, признаться, я и не думаю, что вы на это способны. Одно время я думал иначе, но оказалось, что я ошибся. Неопровержимые факты, суровая очевидность против вас, Джанина.
  — А не относится ли все сказанное вами к вам самому? — возразила она. — Думаю, что относится еще в большей степени, чем ко мне. Сэмми никогда и ни одним словом не упоминал мне о вас. Никогда не произносил вашего имени, никогда…
  — Конечно, нет! — прервал я ее. — Сэмми никогда не был и не мог быть таким простаком. Если бы он хоть сколько-нибудь он доверял вам, то, безусловно, рассказал бы обо мне. Но он этого не сделал. А причина очевидна.
  На минутку она задумалась, глядя куда-то поверх моей головы.
  Я начал медленно продвигать свою руку к грудному карману. Если бы мне удалось схватить пальцами рукоятку «маузера», то стоило попробовать вышибить из руки девушки ее бесшумную игрушку.
  Но в тот момент, когда мои пальцы уже почти коснулись рукоятки, дуло револьвера в нежной ручке Джанины слегка вздрогнуло и заставило мою руку поспешно отдернуться. Мне вовсе не хотелось в тот момент испытать на себе пробивную способность пуль ее револьвера.
  После минутного молчания она сказала:
  — Итак, мистер Санта-Клаус Келлс, куда мы отсюда отправимся?
  — Что касается меня, то я никуда не намерен идти, — ответил я бойко. — Это место пока становится моим временным адресом. Я намерен оставаться здесь до тех пор, пока что-нибудь не произойдет, и если я останусь здесь довольно долго, то что-нибудь обязательно случится.
  — Полагаю, что это случится скорее, чем вы думаете, — многозначительно произнесла она и отступила от спинки кровати в центр комнаты.
  Остановившись посреди будуара и глядя на меня, она добавила:
  — Возможно, что вы кое в чем правы, мистер Келлс. Однако, в ваших словах много фантазии и много разного рода несоответствий. Я думаю, что вы ведете достаточно умную игру, и должны знать, что я не хотела бы причинить вам никакого зла.
  — Это меня полностью устраивает, — ответил я ей живо. — В свою очередь, я также не хотел бы сделать вам ничего плохого. Но учтите, долг есть долг, а служба есть служба. Это вы и без моих напоминаний знаете прекрасно. Кстати, каким образом вы узнали, где живет мисс Кэрью, тетя Сэмми?
  — А как вы думаете?
  — Не знаю.
  — Конечно, единственно возможным для этого путем, то есть от самого Сэмми.
  — Чепуха! Вы, Джанина, забываете почтовую открытку, лежавшую под вашим блокнотом. По-видимому, эта открытка была направлена вам одним из ваших немецких друзей, которому была известна привычка Сэмми останавливаться у тети во время пребывания в Лондоне. Сэмми не дал бы вам такой открытки. Он дал бы адрес мисс Кэрью.
  — Вы говорите вздор, — сказала она, и в ее тоне прозвучали гневные нотки. — Абсолютный вздор! Я говорю вам, что именно Сэмми дал мне этот адрес.
  — Но вы так же уверяли меня, что Сэмми женился на вас, и говорили еще несколько подобных забавных вещей.
  Она с досадой прикусила губы. Я продолжал:
  — Подумайте, Джанина! Если бы Сэмми доверял вам, он передал бы вам эти документы. Он ни в коем случае не спрятал бы их там, где вообще никто не может их найти. Это, повторяю, если бы он вам доверял. Он не только передал бы их вам, но и сказал бы, что с ними делать. А если бы даже и спрятал, то сказал бы, где их найти. Но ничего подобного он не сделал. Более того, он не мог ничего об этом сообщить даже мне во время нашей с ним встречи на той вечеринке у Маринетт. А почему? — Да потому, — продолжал я, — что вы были рядом и следили за каждым его шагом и словом. Короче, он опасался вас.
  — Ваши слова, мистер Келлс, все более убеждают меня в том, что я права. Однако, вы утверждаете, что собираетесь разыскать эти документы. Вы, умный Келлс, полагаете, что знаете, где они. Так? — Я усмехнулся и сказал:
  — Именно так. И я имею на то основания.
  Она сделала полшага по направлению к кровати и подчеркнуто произнесла:
  — Я тоже имею основания полагать, что нахожусь значительно ближе к истине, чем вы. И я попробую разыскать эти документы там, где он должен был их спрятать. А вы не двигайтесь… Я очень хорошо стреляю, но мне страшно не хотелось бы вас убивать. Вы такой… забавный.
  — Действуйте. Обо мне не беспокойтесь. Шевелиться не буду.
  Не сводя с меня своих прекрасных глаз и отвратительного дула своего револьвера, она попятилась назад, к камину, но вдруг остановилась, решительно подошла к кровати и, прежде чем я успел догадаться о ее намерении, ловко вытащила из моего кармана «маузер».
  — Так вам будет много лучше, — сказала она спокойно. — Вы слишком импульсивная натура, чтобы носить оружие.
  Она вновь, не сводя с меня глаз, попятилась к камину и, проходя мимо письменного стола, положила на него «маузер». Затем ее свободная рука скользнула по камину в направлении фотопортрета тетушки, нащупала его, сняла и, не долго думая, бросила на предохранительную каминную решетку.
  Стекло разлетелось, подкладка и фотокарточка выпали из рамки, и маленький коричневый конвертик оказался на полу.
  Она наклонилась и подобрала его.
  Разумеется, все это удивило меня в немалой степени, однако, на своем лице я постарался изобразить это же удивление, но только в сильно преувеличенном виде.
  Джанина улыбнулась, выпрямилась и сделала шаг или два в направлении ко мне.
  — Кажется, моя догадка была верна, —  сказала она. — Не так ли, мистер Келлс?
  Любуясь моим предельным изумлением, она продолжала:
  — Кажется, моя догадка оказалась лучше вашей. Не правда ли?
  — Знаете что, Джанина, — сказал я вкрадчиво и мягко, как бы приходя в себя после несказанного удивления. — Знаете что, давайте будем друзьями. Давайте сделаем дело с этой штукой вместе. Подумайте, как лучше…
  — Я уже подумала…
  — Что?
  — Что лучше всего прекратить это, мистер Келлс. Я получила то, что желала, и теперь оставляю вас с вашими грустными шутками и веселыми мыслями.
  Она положила конверт во внутренний карман своего жакета и продолжала с довольной улыбкой на лице:
  — Я ухожу, мистер Келлс, а вы должны оставаться здесь. Я закрою дверь на ключ, и пока вы выберетесь отсюда, я буду уже очень далеко.
  Возразить на это я ничего не мог, так как подобная развязка была вполне подходящей для данной ситуации.
  — Хорошо, — сказал я. — Но по крайней мере знайте, мне было очень приятно с вами встретиться. Полагаю, что в недалеком будущем вы вернете мне ренту, выплаченную мной за вашу квартиру.
  — Обязательно, — сказала она, улыбнувшись, — если, конечно, не забуду. Мне кажется, что вы, мистер Келлс, не располагаете достаточным количеством времени, а это очень печально. Особенно для человека с таким мощным воображением.
  — Мое мощное воображение, как вы выразились, не всегда рисует плохое, Джанина. Иногда оно настроено на хорошее. В один из ближайших дней, надеюсь, вы придете к тому же выводу. Должны будете прийти…
  — Должна буду?.. Нет, я так не думаю. А пока… До свидания!
  Она направилась к двери, открыла ее, и стоя на пороге, взглянула на меня через плечо.
  Я забросил руки за голову и, продолжая спокойно лежать, улыбался во весь рот покидавшей меня Джанине. Я был действительно очень доволен тем, что она не заглянула в конвертик. Если бы она это сделала, то, пожалуй, была бы не только очень удивлена… Нет, не только… И мой рот расплылся в еще более широкой улыбке.
  Джанина была крайне довольна собой. Она тоже одарила меня обворожительной улыбкой и своим приятным музыкальным голосом сказала:
  — В самом деле, мистер Келлс, или как вас там еще зовут, вы поразительно тупоголовый человек.
  — Я-то? Пусть будет так. Но почему? Объясните, прошу вас.
  Она подумала и сказала:
  — Все ваши аргументы, рассуждения и предположения основываются на том факте, что именно Сэмми Кэрью спрятал конверт в этой комнате. А мысль о том, что это мог сделать кто-то другой, подобная мысль не только не пришла вам в голову, но вообще не могла прийти в голову такому человеку, как вы. Но вы не отчаивайтесь. У вас все же есть некоторые задатки. Проблески, если вам попадется дело нетрудное, не требующее большого ума…
  — Хорошо, — перебил я ее, — но кто же мог еще?..
  — Да кто же, кроме меня, непревзойденный тупица?! Я, именно я сама, спрятала этот конверт здесь! Вот почему я знала, где его искать. А теперь, прощайте! Больше мы не увидимся.
  — Полсекунды, Джанина.
  — Что еще?
  — Молите бога, чтобы случилось наоборот!
  — Излишне. А вы подберите себе работу полегче. Прощайте!
  Она закрыла дверь, быстро повернула в замочной скважине два раза ключ, и через секунду послышались ее удаляющиеся шаги.
  Я откинулся на подушку, разглядывая потолок, затем поднялся, взял с письменного стола свой «маузер», выбил дверь плечом, погасил свет и через пару минут выбрался через окно в нижнем этаже в пустой дворик, а оттуда на улицу.
  Уже наступило утро, и на улице начиналось обычное движение.
  Добравшись до машины, я закурил сигарету, включил мотор и двинулся к себе на квартиру.
  И еще через несколько минут, попросив портье не тревожить меня без особой нужды, завалился спать.
  
  Был полдень, но я еще спал, когда резко задребезжал телефон. Я открыл глаза и подумал, что случилось что-то важное, ибо в противном случае вряд ли портье соединил бы меня с городом.
  На мое «алло» в трубке прозвучал спокойный и приветливый голос Старика.
  — Вы продвигаетесь вперед, Келлс. Поздравляю.
  — Благодарю вас. А насколько хорошо я продвигаюсь?
  — Скоро узнаете. Еще не весь материал обработан. Думаю, через час-два увеличение будет закончено. Тогда вы продвинетесь еще больше. То, что уже просмотрено, гарантирует это. До свидания.
  Я повесил трубку и вновь улегся в кровать, думая, что, для меня это самое желанное место в данный момент. Повернувшись на другой бок, я вскоре опять заснул.
  Около трех часов телефон опять зазвонил.
  Это был Гелвада. Он сказал:
  — Хэй… Мистер Гелвада… Дела идут у меня не очень хорошо… Но что я могу поделать? Вы сами знаете, что очень трудно висеть у кого-либо на хвосте, не имея никакой помощи, я…
  Я прервал его:
  — Все ясно, Гелвада. Вы получили возможность убедиться, что «тетушка» обладает некоторой ловкостью и изворотливостью. Но не беспокойтесь. Ничего ужасного в этом нет. Лучше расскажите по порядку, как она от вас ускользнула?
  — Вы были правы: она появилась у кинотеатра сегодня после полудня. Там начался первый сеанс. Она прошла через служебный вход. В здании она пробыла недолго. В это время я решил ходить между улицей и частью аллеи, чтобы держать под наблюдением оба выхода из кинотеатра. Неожиданно быстро она вышла из главного входа и прошла мимо меня. Пройдя несколько шагов, она повернулась и я встретился с ее крайне отвратительным взглядом, которым она меня окинула. Не знаю, но мне показалось, что она о чем-то догадалась. Я удвоил осторожность. Эта бестия пошла по главной улице, не торопясь и не оглядываясь. Пройдя пару кварталов, она зашла в один из магазинов, который был плотно окружен домами и постройками. Не видя другой возможности, я решил примерно через полминуты также войти в этот магазин.
  — И обнаружили там другой выход?
  — Вот именно. Я бросился через него, попал в какой-то большой двор, затем на соседнюю улицу, но…
  — Ничего, Эрни. Неудача небольшая. А эта ведьма от нас не уйдет. Вы же возвращайтесь немедленно. Можете отдохнуть несколько часов. Даже обязательно. Сегодня в восемь вечера будьте у меня.
  — О'кэй, мистер Келлс. В восемь буду у вас.
  Я чувствовал, что, несмотря на звонки, я выспался и отдохнул чудесно, набрался сил не на одну бессонную ночь, которые, возможно, ожидали меня впереди.
  Занявшись душем, одеванием, завтраком и просмотром газет, я терпеливо ожидал посланца от Старика.
  Новый телефонный звонок оторвал меня от «Таймс».
  Это был Фриби.
  — Мистер Келлс, я вам уже звонил, но портье сказал, что вы отдыхаете и если у меня нет ничего особенно спешного, то мне лучше бы позвонить после четырех.
  — Это так, Фриби. Что нового?
  — Меня беспокоит все это дело.
  — Что же вас беспокоит, Фриби? Не делает ли наша очаровательная миссис Бетина то, чего мы от нее не ожидали, или то, чего мы не желали бы?
  — Она вообще ничего не делает. Это-то и беспокоит меня. Эта женщина должна чего-то опасаться, чего-то бояться. Она должна пытаться найти какой-то выход: искать связь со своими друзьями, или просто попробовать исчезнуть. Не правда ли? Так вот, она ничего не делает. Ровным счетом ничего. Она преспокойно живет в своей квартире. Никто у нее не бывает. Иногда она выходит из дома в ближайшие магазины за покупками. И все. Она ведет себя, как обычная нормальная женщина, и нет никаких признаков того, что ее что-либо тревожит или что она к чему-то готовится. Вот все, что я считаю нужным сообщить вам.
  — Что ж, все правильно, Фриби, — сказал я. — Вы должны учесть, что имеете дело с весьма неглупой особой. Могу вам с уверенностью сказать, что она превосходно осведомлена о том, что вы заняты слежкой за ней. Можете в этом не сомневаться. Ее задача как раз и состоит в том, чтобы держать вас прикованным к своей персоне, всецело занять вас наблюдением за ее действиями. Она рассчитывает на то, что, пока мы концентрируем все внимание на ней, мы не станем обращать внимания на что-нибудь или кого-то еще. В этом все дело.
  — Ясно. Выходит…
  — Выходит, что задача ваша трудна и опасна. Продолжайте наблюдать и будьте крайне осторожны. Сегодня вечером, как обычно, обязательно позвоните мне. Возможно, мы изменим план действий.
  — Хорошо, мистер Келлс.
  Я принялся вновь за «Таймс», но новый звонок, из холла на этот раз, заставил меня опять снять трубку. Голос портье предупредил, что ко мне направляется какой-то незнакомый мужчина.
  Это был один из специальных посланцев Старика!
  Он вручил мне запечатанный конверт, я расписался в его получении и угостил его виски.
  Когда он ушел, я поспешил устроиться у окна и вскрыл конверт.
  Первое увеличение представляло собой письмо. Оно было написано от руки. При первом взгляде на почерк я почувствовал, как мое сердце забилось сильнее. Это было подлинное письмо Коллинса, агента, с которым я провернул два-три дела в начале войны. Год тому назад Коллинс был направлен нашей Службой во Францию и ушел там в глубокое подполье. С тех пор о нем ничего не было слышно, и мы опасались, что, несмотря на всю его опытность, он мог быть раскрыт и уничтожен.
  В письме кратко говорилось, что приложенные к нему документы являются фотокопиями с секретных немецких документов, скопированных лицом, работавшим вместе с Коллинсом. Это лицо выполняло роль связующего звена между Коллинсом и французским Сопротивлением и заслуживает абсолютного доверия. Далее в письме говорилось, что один из прилагаемых фотодокументов содержит список сотрудников секции гиммлеровского отдела Внешней службы, уже размещенной в Лондоне. В этом списке названы те имена, под которыми они будут действовать в Англии. В одном случае известно и настоящее имя агента, которое и вписано в список, там же приводится и один из ставших известным личных адресов. Кроме того, дается краткое описание внешних примет всех участников секции.
  Я бросил нетерпеливый взгляд на список и сразу обнаружил, что Бетина Бейл была ни кто иная, как фройлен Лейзл Эрнст. Описания всех сотрудников этой банды были кратки, но настолько точны и выразительны, что я тотчас же распознал среди них и голубоглазую «тетушку», и Великого Равалло, и бледнолицего парня, своевременно мною уничтоженного, носившего, оказывается, имя Стенли Боткинса. В списке было описание знакомой мне «картинно-красивой» леди, которую я встречал у Бетины, и еще трех мужчин, о которых я до сих пор ничего не знал. Кто были эти трое? Встречал ли я кого-либо из них? Какую роль они играли в секции — руководящую или исполнительную? Все это еще, предстояло выяснить.
  Следующий документ представлял собой приказ немецкой Секреткой службы. Он содержал инструкции и указания для направляемой в Лондон секции. Здесь говорилось о том, что секция должна добывать точную информацию о дальности, направлении полета «Фау-2», о точках попадания и результатах. Здесь же указывались даты запуска «Фау-2» и рекомендовались примерные пункты наблюдений за точками их попаданий.
  Я бегло просмотрел эти даты и пункты. Что касается пунктов, то почти три четверти было расположено в различных районах Лондона, а несколько больше четверти из них были указаны в разных точках Суррея.
  Здесь же была приложена карта Лондона и Суррея с особой группировкой точек на них.
  Последней датой наблюдения значилось сегодняшнее число, что вполне согласовывалось с моими соображениями о том, что группа форсирует завершение своей мерзопакостной деятельности.
  Отложив в сторону документы для их последующего, более тщательного просмотра и изучения, я вернулся к письму Коллинса.
  В этом письме говорилось далее, что благодаря сотрудничеству с силами французского Сопротивления ему удалось добыть все эти фотокопии немецких документов, проделать с ними, как и со своим настоящим письмом, надлежащую процедуру уменьшения и перевода на микропленку. Это сделано в двух экземплярах. Один экземпляр он намерен сохранить в соответствующем тайнике, а другой предполагает как можно скорее переправить нам, в Лондон. Этой переправкой займется особа, с которой он до сего времени сотрудничал и которая заслуживает абсолютного доверия. Эта особа по прибытии в Лондон, помимо фотокопий и данного письма, сможет дать нам дополнительную информацию, которая, как он надеется, окажется достаточно полезной. В настоящий момент, указывалось в письме, заканчивается разработка плана переброски указанного агента с французского побережья в Англию и подыскиваются соответствующие варианты.
  Чувствуя нарастающее волнение при чтении этого письма, я отложил его в сторону и закурил сигарету.
  Теперь, думал я, все это дело распутано и находится полностью в наших руках. С такой информацией и с теми данными, которые мне удалось собрать за эти дни, это дело уже можно считать завершенным.
  Прекрасное самочувствие и приподнятое настроение подтолкнули меня к бутылке виски. Налив себе полный стакан чудесной живительной смеси, я сделал несколько глотков и потянул к себе письмо, чтобы дочитать его до конца. Я определенно помню, что в ту минуту чувствовал, что в последнем абзаце письма меня ожидает еще какой-нибудь сюрприз.
  Не исключено, что именно это неосознанное, подспудное чувство заставило меня оттянуть момент прочтения конца письма.
  И это чувство меня не обмануло. Да и вообще — было ли это чувство? Ведь любое лицо, направленное к нам, должно иметь определенные данные дли идентификации. И читая письмо Коллинса, я ждал этих данных и почему-то не очень спешил их найти. Почему? Да потому что, прочтя их в конце письма, я вдруг почувствовал себя весьма и весьма скверно, меня даже в жар бросило: в заключении письма говорилось, что особа, которая добыла эти фотокопии немецких секретных документов и которая попытается переправить их в Англию, является сотрудницей разведывательной группы французского Сопротивления. Ее имя мисс Джанина Грант.
  Далее шло точное описание ее примет.
  
  Старик приготовил свежую смесь виски с содовой, пододвинул стакан с выпивкой ко мне и вновь откинулся в своем мягком кресле. Затем, закурив толстую и длинную сигару, он некоторое время внимательно наблюдал за вьющимся дымком, и наконец произнес:
  — Действительно, она попала в чрезвычайно затруднительное положение. Это верно. Что ж делать, такая у нас служба, иной порядок прибывания к нам агентов из других стран мы пока установить не можем. Прямых адресов Коллинс дать ей не имел права. Он дал ей одну из наших косвенных точек, находящихся под нашим периодическим наблюдением, и только со вчерашнего дня я начал получать о ней первые, еще ни о чем не говорящие сведения. Она могла оказаться и просто приезжей, а могла оказаться и агентом. Причем любым агентом.
  — Это я знаю. И все же…
  — Она поторопилась в поисках прямых контактов. Не хватило выдержки.
  — Нет, не думаю, — возразил я. — События подтолкнули ее к этому. Сыграло здесь свою роль и мое повышенное к ней внимание в связи с убийством Сэмми Кэрью, и настойчивая слежка за ней сотрудников немецкой банды.
  — Может быть, — согласился Старик, но тут же добавил, — она могла переменить квартиру при надобности. Коллинс наверняка снабдил ее несколькими адресами наших косвенных точек.
  Сделав очередную затяжку, он продолжал:
  — Более того, как только я получил первое сообщение о мисс Грант с Берити-стрит, я распорядился ускорить просмотр других пунктов. И вчера, уже поздно вечером, получил сведения о том, что одна девушка, судя по приметам, это мисс Грант, сняла комнату в другой нашей косвенной точке и что, отправившись за вещами, больше не появлялась там. Она исчезла.
  — Нам обязательно надо найти ее, — сказал я, — она обладает ценной информацией.
  — Знаю. Будем надеяться, искать. И если разыщем, то как следует отругаем за нарушение наших правил. Если, конечно, будет такое желание или необходимость в этом. Опасаюсь, однако, что она будет найдена в каком-нибудь рву или в какой-либо реке в таком состоянии, что разговаривать с ней уже не придется. Церемониться с ней они не будут, а живой она им не нужна.
  — Это, конечно, так, — уныло подтвердил я.
  — Что касается Кэрью, — продолжал Старик, — то он оказался в таком положении, что не мог полностью доверять этой мисс Грант, как не мог, с другой стороны, и полностью не доверять ей. Очень жаль, что у них не оказалось достаточно времени, чтобы ликвидировать разделявший их барьер взаимного недоверия.
  — Для этого они не имели ни одного подходящего случая, — добавил я. — Джанина и Сэмми встретились на пути сюда. Каждый из них работал на себя. Она знала о нем только то, что он сам ей говорил. А много говорить он ей не мог. И он также знал о ней только то, что она говорила ему о себе. А говорить много о себе она также не могла. Оба они рассчитывали на то, что здесь, в Лондоне, они смогут наконец-то докопаться до истины. Возможно и то, что кое-что она сообщила ему об этой немецкой банде, но теперь уже нет никаких сомнений в том, что свой коричневый конвертик она Сэмми не передала. И, скорее всего, ни одним словом о нем не обмолвилась. Вот здесь-то я и поскользнулся. Как только передо мной возник вопрос о каких-то разыскиваемых секцией документах, я предположил, что они находились в руках Сэмми.
  — Вполне логичное и естественное предположение, — вставил Старик.
  — По прибытии их в Лондон, события начали развиваться слишком быстро и неожиданно для них обоих. Сэмми обнаружил, что некий бледнолицый парень висит у него на хвосте. Он понял, что какая-то организация ведет за ним слежку. Он стал подозревать всех, включая и Джанину. И он был прав, безусловно, прав. Стремясь не выпустить Джанину из поля зрения, он взял ее с собой на вечеринку, куда был приглашен «бледнолицым». Сэмми прекрасно понимал, что этот тип пытается свести его лично с членами своей организации, которая организовала за Сэмми слежку. И Сэмми решил сыграть ва-банк, на свой страх и риск. Но он даже и не догадывался, что эта самая организация, раскрыть которую он собирался, имела совершенно определенную цель.
  — Изъять документы.
  — Безусловно. Эта секция весьма оперативно получила с континента сведения об отправке в Лондон копий секретных документов большой важности. Каким именно образом немцы нащупали эту проведенную с их сверхсекретными документами операцию, нам пока неизвестно, так же, как и неизвестно, каким путем секция пришла к заключению о том, что эти документы находятся у Сэмми.
  — Вернее, что они могут находиться у него, — вставил Старик.
  — Именно так, — согласился я. — Попав на эту злополучную вечеринку, Сэмми понял или почувствовал, что что-то неладно, что не только он раскрыт неизвестной ему организацией, но что своими неосторожными и поспешными действиями он может навести эту организацию на мой след. И он ничего не сказал Джанине обо мне.
  — И ничего не зная о документах, — заметил Старик, он не мог оценить размеры грозящей ему опасности. К тому же, от виски вы оба окосели и что-либо сообразить были не в состоянии.
  — Согласен. Поскользнулись мы тогда оба, и вот Сэмми убит. Вслед за этим я навестил Джанину. Она насторожилась. Она не знала точно, на кого работал Сэмми. Она не знала его босса. Я вертелся, что-то пытался разузнать и выглядел весьма подозрительно. Джанина имела все основания опасаться меня. С другой стороны, она встретилась с отлично знакомыми ей по документам фигурами из секции. Прежде всего это «бледнолицый» и «тетушка». Последняя даже оказалась хозяйкой дома, в котором жил Сэмми. В этом доме она бывала, и внутреннее его устройство было известно ей досконально. И еще ей нетрудно было понять, что Сэмми был убит в связи с поисками документов, что эти поиски будут продолжены и центром этих поисков неизбежно станет ее собственная персона, со всеми, вытекающими отсюда последствиями. И она поступает единственно правильным способом: прячет документы и делает это очень умно. Когда пронырливая «тетушка» направилась к ней на квартиру после убийства Сэмми, Джанина выскользнула через черный ход, бросилась к дому «тетушки» и спрятала в знакомом ей будуаре документы. Я же ошибочно предполагал, что она явилась осмотреть вещи Сэмми в надежде найти какие-то важные бумаги. Один мой неверный шаг порождал другой. Более того, в какой-то степени я сам навел немцев на след Джанины, не зная, что сам раскрыт ими с первых же своих шагов.
  — Все это так, Майк, — мягко сказал Старик, пододвигая ко мне виски с содовой. — И с вашими выводами я согласен целиком. Но учтите одну банальную истину — мы с вами не боги. Учтите и другое: как бы там ни было, а уже полученный результат оценен нашими шефами, как превысивший всякие ожидания.
  — Дело еще не закончено, — заметил я, пытаясь скрыть приятное ощущение, охватившее меня при последних словах Старика.
  — Это само собой, — сказал он, отпил глоток виски с содовой и продолжал: — В документах ничего не сказано о передаче информации на континент. Если удастся, выясните. Люди вам нужны?
  — Полагаю, что нет. Помощи Гелвады и Фриби достаточно. Хорошо бы еще одну машину.
  — Отлично. Через полчаса в гараж вашего отеля поставят быстроходный «ягуар». В случае надобности звоните мне в любое время. Полагаю, что вам не стоит напоминать, что к сотрудникам этой секции можно допустить некоторую грубость в обращении. Они нам не нужны.
  — Гелвада днем и ночью бредит об этом.
  — Знаю. Он себе не изменяет.
  Я допил свой стакан виски, попрощался и ушел, сопровождаемый доброжелательной улыбкой Старика.
  Подъем в настроении, который я испытал, выслушивая похвалу Старика, вскоре сменился у меня ощущением тревоги и беспокойства. Я отлично знал, чего от меня ждет Старик, хотя прямо об этом он и не говорил. И, в свою очередь, он прекрасно понимал, что я сделаю все возможное, чтобы вырвать из их рук Джанину, хотя такого намерения я ему прямо и не высказал. Но возможно ли это? Не поздно ли? Сегодня утром она еще была жива. Однако, действуют эти мерзавцы с необыкновенной быстротой. Хватит ли у нее сил, сообразительности и ловкости, чтобы не попасть в расставленную ими для нее сеть? Или она уже в ловушке?
  В любом случае, решил я, она должна быть спасена. И я не скрывал от себя, что к этому категорическому заключению пришел далеко не только из чисто служебных побуждений и интересов. Мои личные интересы в данном случае ни в коей мере не расходились со служебными…
  Некоторое время я провел, гуляя по Сент-Джеймс-парку и обдумывая вновь и вновь планы возможных действий обеих сторон.
  Затем я вышел на Пикадилли и по-прежнему почти ничего и никого не замечая вокруг, медленно двинулся вдоль кромки тротуара.
  До встречи с Гелвадой оставалось еще достаточно времени, но я решил взять такси и дома подождать его прихода за отшлифовкой своих планов.
  Вдруг какой-то автомобиль, шурша колесами о бордюрные камни тротуара, остановился рядом со мной, и довольно приятный голос произнес:
  — Майкл… дорогой…
  Это была Бетина Бейл, а если быть точным, фройлен Лейзл Эрнст. И выглядела она превосходно. На ней было зеленоватое, плотно облегавшее фигуру платье с изящной накидкой.
  Я приблизился к автомобилю, дружески улыбнулся и сказал:
  — Так, так, милая Бетина… Должен сказать, что нервы у вас дьявольские. Однако, где вы намерены закончить ваше дело? Здесь же, на улице? Что ж, я к вашим услугам, если не возражаете.
  Она мило улыбнулась и сказала:
  — Нет, нет, Майкл. Я как раз собираюсь сообщить вам, где именно моя печальная карьера будет окончена. Поверьте мне, что ужасный выстрел из газового пистолета был в тот момент необходим. Мне было приказано, и за мной следили. И тогда я еще не приняла решение.
  — Какое решение? Сдаться?
  — Не забегайте вперед, Майкл. Я думаю, что нам неплохо было бы выпить вместе. Вы помните, как угощали меня вкусным обедом в Беркли? Вы тогда были таким милым и таким приятным… простаком. Не правда ли?
  — Я ни разу не предлагал вам выпивку, содержащее отраву.
  — Возможно, дорогой, — нежным голосом сказала фройлен. — Но я убеждена, что в ваших интересах угостить меня вкусным напитком и терпеливо выслушать то, что я вам скажу. А рассказать вам у меня есть что.
  Я взглянул на нее: несмотря на то, что ее губы продолжали улыбаться, глаза были жестокими и выражали затаенное беспокойство.
  — Что, собственно, вы собираетесь делать? — спросил я напрямик. — Продаться?
  На ее лице появилась недовольная гримаса.
  — Не говорите так грубо, Майкл, хотя этот термин и выражает в известной мере суть дела. У меня нет другого выхода, нет его и у фатерланда. Я это поняла. Остальные еще продолжают верить, что мы выиграем, и с ними мне не по пути: в сказки и волшебство я не верю.
  — Другими словами, вы думаете не столько о горячо любимом вами фатерланде, сколько о маленькой Бетине? Или проще, хотите заключить сделку?
  — Да, Майкл, — сказала она серьезно. — Хочу порвать со своим прошлым.
  Я открыл дверцу и сел в машину рядом с ней. Ее духи были превосходны. Их тончайший аромат вынудил меня искоса взглянуть на нее. По-видимому, мое первое впечатление оказалось верным. Она казалась испуганной, встревоженной, чем-то обеспокоенной.
  — Как же это возможно, — сказал я, — чтобы вы решились на такой шаг, решились пойти на сделку с врагом вашего фатерланда? Вы — немка. Вы профессиональный шпион. Вы — очень опасная женщина. Думаю, что вы успели отправить на тот свет не менее полдюжины добрых англичан…
  — Которые первыми поспешили бы отправить меня туда же, если бы имели на это шанс, — прервала она меня.
  Она вывела машину на Берити-стрит и остановила ее у самого бордюра.
  Мы вышли из машины и направились в Баттери. Найдя там удобный, отдаленный от других столик, мы уселись за ним и я заказал коктейль.
  — Я не считаю, что все совершенно безнадежно, — сказала она, — у меня есть надежда, что я выпутаюсь. Я не немка, а австрийка, и, верите вы мне или нет, меня заставили заняться этим ужасным делом. Многие женщины шпионят для Германии, они вынуждены это делать, хотя и не хотят этого. Я — одна из них, и не вижу причин, чтобы не спасти свою жизнь.
  — Если она стоит этого, — заметил я. — Но что именно заставило вас так быстро переменить свои убеждения? Откуда такой внезапный поворот и страх?
  Она пожала плечами, кисло улыбнулась и сказала:
  — Думаю, что виной всему вы. Вы оказались очень внимательны к нам и собрали такое количество материала, свидетельствующего против секции, и что ни у кого из нас нет ни малейшего шанса выбраться из Англии. Я убеждена в этом, а умирать мне не хочется. Я еще хочу пожить. Возможно, когда кончится война, жизнь станет прекрасной.
  — Боюсь, что скоро вы меня совсем растрогаете, — сказал я. — Давайте лучше ближе к делу. Что вы предлагаете?
  — Хорошо, — проговорила она, понизив голос. — Вы должны мне обещать, что я не буду расстреляна. Я, разумеется, ничего не говорю о коротком пребывании в тюрьме. Это я смогу перенести, зная, что наступит день, когда жизнь вновь улыбнется мне.
  — Так. Наградить мы вас должны спасением вашей жизни, а это штука дорогая. Что же вы предлагаете взамен?
  — Если вы дадите мне такое обещание, то я расскажу вам все, что вас интересует в настоящее время.
  — Что вы имеете в виду, Лейзл?
  При этом имени она вздрогнула, но, не меняя тона, продолжала:
  — Да, Лейзл Эрнст. Я уже говорила вам, что уверена в том, что вы знаете о нас почти все, но думаю, что некоторые дополнения не помешают, они касаются нашей группы и ее планов на заключительный период деятельности. Я расскажу вам все об информации, которую группа собрала здесь, о том, каким образом эта информация будет переправлена в Германию, более того, я проведу вас и ваших друзей в одно место, расположенное за городом, где после завершения работы встретятся все участники нашей группы.
  — А когда эта работа завершится? — спросил я и, допив коктейль, сделал знак буфетчице подать еще.
  — Практически, работа закончена, — ответил она. — И если вы хотите добиться успеха, то должны действовать очень быстро. Но прежде всего, вы должны мне обещать…
  — Ничего, — сказал я. — Ничего я вам не обещаю, Лейзл. А если бы и сделал это, то мое обещание ничего бы не стоило. И неужели вы думаете, что я такой идиот, чтобы заключить с вами сделку? Неужели вы так думаете?
  Она пожала плечами.
  Я предложил ей сигарету и закурил сам.
  — Послушайте меня, фройлен Эрнст, — сказал я. — Мой вам совет — говорить сейчас и говорить все, что вы знаете. Без каких бы то ни было обещаний с моей стороны и без каких бы то ни было торгов. Если вы имеете информацию, которая может оказаться полезной для меня, то я могу попробовать что-либо для вас сделать. Я могу, но я не говорю, что я должен. Вот и все. Итак, будете вы говорить?
  После минутного молчания она сказала:
  — Я в ваших руках и вынуждена делать то, что вы скажете.
  — Сколько человек в вашей группе?
  — Ну… не очень много. Прежде всего, руководит группой и контролирует ее…
  — Женщина около сорока с подчеркнуто голубыми глазами?
  — Да. Фройлен Марта Хенкель.
  Итак, возглавляла группу «тетушка». Для меня это была новость, которую следовало попозже обдумать. Она продолжала:
  — В группу входит также очень красивая женщина, по имени Хэлдон. Вы ее видели у меня на вечере. Всего трое женщин, включая меня.
  — Так. Мужчины?
  — Из мужчин в группе был молодой человек Карл, носивший имя Стенли. Это тот, которого вы пристрелили на Нюмер-стрит, и…
  — Припоминаю. Дальше.
  — Был еще один мужчина по кличке Великий Равалло. Он был имитатор голосов и звуков и выступал в небольших кинотеатрах в провинции. В Англии он жил несколько лет и ему не составляло труда появляться в таких местах, откуда группе требовалась информация.
  Я взглянул на нее и спросил:
  — Почему вы говорите, что он «был»? А где же он сейчас?
  — Не знаю. Он исчез. Просто исчез, и мы не знаем, где он и что с ним. Но для нашего дела это не важно, так как информация уже собрана, и оставалось еще только одно место, которое он должен был посетить. Вся собранная информация уже передана в руки нашей руководительницы.
  — И это все? — спросил я.
  — Нет, есть еще трое мужчин, но они играют подсобную роль. Сегодня ночью вы сможете их всех увидеть в одном доме за городом. Дом этот приобретен одним из нас уже несколько лет тому назад. Сегодня ночью там состоится заключительная встреча участников группы перед попыткой возвращения в Германию.
  Сделав пару глотков из стакана, я спросил:
  — Что вы искали у Кэрью, которого вы же и убили?
  — Шифровка, которую мы получили, утверждала, что он доставил сюда сведения о дислокации наших ракетных установок на побережье Па-де-Кале.
  — Кто его убил?
  — Карл, Равалло и один из наших помощников Генрих.
  — Где он был убит?
  — На квартире у Генриха, в доме на Киннэул-стрит 25.
  — По соседству с домом Марты.
  — Да. И там есть проход через двор.
  — Кто стрелял в Элисон?
  — Там были Генрих и Марта.
  — Каков он из себя, этот Генрих?
  — Сегодня ночью вы его увидите. Среднего роста, плотный, квадратное лицо, большие уши, — слон, одним словом.
  — Где ваша рация?
  — В том же доме, в Эндоувере.
  — Зачем вам понадобилось стрелять в меня газовым патроном?
  — Марта полагала, что не найденные нами документы, возможно, переданы Кэрью вам.
  — Но почему газовым патроном?
  — Нас интересовали документы. Марта полагала, что если мы не обнаружим их у вас, то вы, так или иначе, сможете навести нас на их след. Кроме того, было еще одно соображение.
  — Какое?
  — Оставляя вас в живых, мы могли и в дальнейшем знать, кто именно нами интересуется. Это преимущество нам хотелось сохранить.
  — Что вы знаете об инструкциях, данных Великим Равалло мисс Кэрью?
  — К сожалению, мне об этом ничего не известно.
  — Так что вы предлагаете? Вы сможете проводить меня к дому в Эндоувере, где этой ночью предполагается последняя встреча нашей группы?
  — Именно это я вам и предлагаю. Дом расположен на окраине Эндоувера и носит название Форрест-Энд. К нему нужно приближаться по определенной дороге и определенным способом, иначе возникнут подозрения.
  — Ясно. И каков ваш план? Бросив настороженный взгляд на проходившего мимо нашего столика посетителя, она продолжала, еще более понизив голос:
  — Думаю, что мы, то есть я, вы и ваши друзья, могли бы встретиться сегодня на ближайшей окраине Эндоувера.
  — Когда?
  — Около двенадцати.
  — Отлично. Где именно?
  — По пути к Эндоуверу за четверть мили до него расположен запущенный парк. На самой его окраине с правой стороны от дороги стоит часовня. Мы встретимся у часовни. Оттуда по тропинке через парк мы выйдем к самому Форрест-Энду. Теперь вы видите, Майкл, что все карты я выкладываю на стол перед вами. Все, до последней. И сегодня ночью вы сможете сами убедиться в этом.
  — Что ж, хорошо, Лейзл… Я попробую положиться на вас. Нельзя сказать, что вы являетесь особенно надежной особой, но, тем не менее, я принимаю ваше предложение и таким образом даю вам шанс. Мне кажется, что в данной ситуации большего вам никто не предложит.
  — Вы не раскаетесь.
  — Надеюсь. Итак, сегодня ровно в двенадцать часов ночи я встречу вас у часовни на окраине парка, примерно за четверть мили до Эндоувера. Вы проводите меня до самого дома. Остальное — мое дело. Но, Лейзл, никаких выходок с вашей стороны я не потерплю.
  — Клянусь, что все, что я говорю и делаю, теперь будет направлено на то, чтобы мои акции росли в ваших глазах, Майкл.
  — Поживем — увидим. А сейчас я тороплюсь в театр на новую постановку. Уже опаздываю, — добавил я, взглянув на часы.
  — Жаль, я надеялась …
  Стоя у кафе, я наблюдал, как машина Лейзл исчезла за поворотом на площади Беркли.
  Я вернулся в кафе, разыскал телефон и был очень обрадован, когда после нескольких безуспешных попыток мне удалось, наконец, соединиться со Стариком.
  — Что случилось? — спросил он.
  — Небольшое изменение в моих экскурсионных планах. Предвидятся две экскурсии, которые я не предусмотрел. Поэтому нужен еще один попутчик, если, конечно …
  — Какого рода?
  — Подойдет любой. Ему придется заняться небольшой рекогносцировкой леса, имея в кармане нож и пистолет.
  — Когда?
  — Минут через десять я буду у себя, и если…
  — Я вам позвоню. Все?
  — Да.
  Как только в трубке раздался щелчок отбоя, я позвонил Фриби. Он оказался дома и сразу принялся докладывать мне о своих ночных наблюдениях, но я его перебил и попросил явиться ко мне.
  Выйдя на улицу, я взял первое попавшееся такси и отправился к себе на квартиру.
  Итак, думал я, дело идет к своему завершению. Лейзл многое сообщила, чтобы заставить меня поверить ей в главном, и без запинки отвечала на мои вопросы, касавшиеся прошлого, касавшиеся того, что уже не могло иметь существенного значения. А вот о настоящем… Здесь дело выглядело далеко не так просто, надо было все обдумать.
  Теперь, после беседы с Лейзл, уже невозможно сомневаться, что Джанина находится в их руках, что они собираются заставить ее говорить и для обеспечения спокойной обстановки при ее допросе и при своей заключительной встрече они решили принести в жертву фанатично преданную фатерланду Лейзл. Очевидно, ее задача как раз и заключалась в том, чтобы изменить мои планы, о которых они, вполне возможно, догадываются, и отправить со всеми моими помощниками в Эндоувер.
  Однако, актриса она превосходная, к тому же хитра сверх меры, и нервы у нее крепкие.
  Машина затормозила у моего отеля, и я, расплатившись, поднялся к себе.
  Гелвада сидел в кресле, попивая виски с содовой. Он был отлично одет и выглядел стопроцентным столичным жителем.
  Он встал, щелкнув каблуками.
  — Вы знаете, мистер Келлс, — сказал он, — я ужасно расстроен из-за «тетушки». Такие промахи бывают у меня нечасто… Но что я мог сделать? Невозможно уследить за такой женщиной, если с вами не работают еще два-три человека.
  — Не забивайте себе этим голову, Эрни. Я уже вам говорил, что все это не имеет теперь большого значения. И должен сказать вам, что если вы по-прежнему ощущаете жажду крови, то сегодня ночью удовлетворите ее.
  — Если это «тетушка» или какая-нибудь другая немка или немец, то хоть сейчас. Даже без ножа.
  — Думаю, что сегодня еще кое-кто жаждет крови, надеюсь, что ни моя, ни ваша не прольется…
  — Пусть это вас не беспокоит.
  — Однако, кое-какие приспособления прихватите с собой, хотя бы нож. — Я налил нам обоим виски и продолжал: — Только что я разговаривал с одной из наших доброжелательниц, это Бетина Бейл, настоящее имя которой фройлен Лейзл Эрнст. Она решила продать своих друзей и предложила этой ночью показать нам в Эндоувере дом, где собирается вся их секция. Взамен она потребовала от меня обещания не допустить ее расстрела.
  Гелвада усмехнулся и сказал:
  — Старые штучки? Хэй?
  — Надо полагать.
  Пришел Фриби, и я объяснил ему его задачу в предстоящей операции. Фриби и Гелвада слушали меня внимательно, не перебивая.
  Раздался телефонный звонок. Это был Старик. Он сказал:
  — Через несколько минут у вас будет Гривелл. Он знает Фриби и Эрни. Все?
  — Да. Благодарю вас.
  Я вернулся к столу и спросил Фриби:
  — Эта местность вам знакома?
  — Знаю ее, как свои пять пальцев.
  — Отлично. Отправляйтесь туда немедленно на моей машине и осмотрите всю округу, и примерно без четверти одиннадцать выезжайте на шоссе, в полумиле от этого места со стороны Лондона. Сколько вам понадобится, чтобы добраться оттуда до Эндоувера?
  — До Эндоувера?.. Примерно… час… Хотя, нет. По окружной магистрали, минуя город, можно покрыть это расстояние минут за сорок-сорок пять.
  — После встречи с нами вы отправитесь в Эндоувер, где подготовлена засада против меня и против вас, естественно, тоже, коли вы затесались в нашу компанию…
  Гелвада усмехнулся и сказал:
  — Так что, Фриби, скучать там не придется.
  — Да, Фриби, — подтвердил я, — там понадобится держать ухо востро. Суть вашей задачи такова. За четверть мили до Эндоувера начинается заброшенный парк, в конце его справа от дороги стоит часовня. Ровно в полночь около часовни меня или нас с вами будет ожидать немка Бетина Бейл, чтобы проводить в дом, где соберутся, по ее словам, все остальные участники банды. На свидание с ней, вместо меня, явитесь вы.
  — Фриби всегда был счастливее меня, — добродушно съязвил Гелвада.
  — Задача ясна, — сказал Фриби, улыбнувшись Эрни.
  — Нет, нет, не спешите. Дело не так просто, — сказал я. — Эта немка к свиданию приготовится тщательно.
  — Само собой.
  — Какие именно приготовления будут сделаны, нам не известно. Но известно, что эти приготовления будут рассчитаны для встречи нескольких человек.
  — И это ясно, — сказал Фриби.
  — С минуты на минуту сюда явится Гривелл.
  — Генри Гривелл? Я с ним работал. Очень стоящий и крепкий парень, — заметил Фриби.
  — Этот не подведет. Я его тоже знаю, — добавил Эрни.
  — При вас, как только он придет, я поставлю ему задачу такого рода, — продолжал я. — Он немедленно на такси отправится в Эндоувер и тщательно изучит местность вокруг часовни. С наступлением темноты он затаится там и будет действовать по обстоятельствам. Возможные варианты его и ваших действий мы сейчас разберем совместно. А, вот, кажется, и Гривелл!..
  Постучав в дверь, в комнату вошел высокий худощавый мужчина с внимательным, чуть тяжеловатым взглядом темных глаз.
  Представившись мне, он поздоровался с Эрни и Фриби и уселся на предложенное ему место. Его спокойная уверенность в себе мне понравилась.
  — Итак, — сказал я, — ни одной минуты терять мы не можем. Уточним действия Фриби и Гривелла в Эндоувере — и немедленно за работу.
  Глава 10
  Босс
  Эрни Гелвада откинулся на спинку своего шоферского сидения, небрежно придерживая руль двумя пальцами и напевая какую-то грубую фламандскую песенку. Вид у него был весьма довольный и настроение явно приподнятое. По-видимому, он нисколько не сомневался в том, что вскоре ему представится возможность отправить одного из ненавистных ему джерри к праотцам.
  На это надеялся также и я. Я вновь и вновь обдумывал свои догадки и предположения, пытаясь найти в них слабые места или подкрепить новыми соображениями.
  Я хорошо знал, что если мои расчеты и выводы окажутся в какой-то мере неверными, то это может кончиться скверно для Джанины. Очень скверно. В этом случае оправдаются самые худшие предположения Старика и Гелвады. Сомневаться в этом не приходилось.
  Проверяя свои заключения, я снова перебирал в памяти недавние события и вдумывался в поступки и поведение действующих лиц. Теперь можно с полной уверенностью утверждать, что ни Сэмми, ни Джанина не доверились друг другу полностью, когда он и она искали случая перебраться через пролив, зная, что местные рыбаки всегда готовы оказать помощь таким людям.
  Там Сэмми еще до возвращения в Лондон, услышал кое-что о действиях немецкой группы от Джанины. Но ее данные нуждались в проверке.
  Вскоре по прибытии в Лондон Сэмми заметил у себя на хвосте бледнолицего парня. Установив с ним контакт, Сэмми решил не теряя времени добраться через бледнолицего до всей секции. Сэмми позвонил Старику и сказал, что он напал на некоторый след, и что ему нужна моя помощь, поэтому я должен связаться с ним, как только вернусь в Лондон.
  Гелвада нажал ногой на акселератор, и «ягуар» Старика сразу превысил скорость в шестьдесят миль. Мы миновали Тильфорд и быстро приближались к Гриннингу.
  Я искоса поглядел на Гелваду. Он все еще напевал себе под нос резавшую уши песенку и улыбался.
  У его ног, почти под сидением, лежал саквояж, который он принес до нашего отъезда из города. Со этим саквояжем он обращался очень осторожно.
  Луна еще не взошла, и только сильные фары «ягуара» вырывали из темноты быстро меняющиеся дорожные картины, не мешавшие, однако, бегу моих мыслей.
  Вновь и вновь прокручивая события, я пытался проникнуться мыслями то Сэмми, то Джанины, уловить логику их поведения. С одной стороны — Джанина, которая стремилась ускорить установление контакта с нами, с другой стороны — Сэмми, рывший носом землю, чтобы добыть информацию, которая была почти у него в руках. Это очень быстро бы выяснилось, не будь Кэрью так насторожен на вечеринке. Кто же там испугал его?
  Теперь ясно, что это не Джанина. Это могла быть, и несомненно была, упоминаемая в его письме картинно-красивая женщина, Хэлдон. Где-то, видимо во Франции, Сэмми ее видел среди немцев, каким-то образом сталкивался с нею. Неожиданная встреча с ней в Лондоне, у Маринетт, резко изменила его поведение там.
  Все это не могло особенно понравиться Джанине и заглушить ее сомнения по отношению к Кэрью. На вечере у Маринетт Джанина не могла не распознать членов гиммлеровской секции. Знала она также тетушку, у которой снимал комнату Сэмми: под тем или иным предлогом она бывала в ее доме, изучая его окружение.
  Когда он провожал ее после вечеринки с Берити-стрит, кто-то висел у них на хвосте, и Сэмми это знал. Знала об этом и Джанина. И мысль о том, чтобы поскорее поместить фотокопии в надежное место, постепенно начала одолевать ее.
  Через несколько часов Сэмми был убит. Джанине было сказано, что он убит авиабомбой. Возможно, она поверила этому, возможно — нет. Сэмми — ее пока единственный контакт в этой стране, контакт, который давал ей перспективу скорейшего установления необходимых ей связей, оказался убит. И без того она очень мало знала о нем и столь же мало доверяла ему. Вероятно, она также ломала себя голову над разгадкой Сэмми, как я над разгадкой ее самой.
  На сцене появился я со своими намеками, расспросами и версиями. Встреча со мной должна была еще больше насторожить девушку и заставить срочно искать выход из становившегося все более и более опасным для нее положения. Изучая обстоятельства гибели Сэмми, она поняла, что ошиблась, подозревая Кэрью в двойной игре и стала обдумывать пути поисков его друзей.
  Случайно она увидела у своего дома «тетушку», которая решила навестить Джанину. «Тетушку» беспокоило исчезновение бледнолицего, которого они еще не обнаружили в тот момент. «Тетушка» решила также выяснить, что из себя представляет Джанина, которая в тот момент еще не была ими раскрыта.
  Девушка знала, что друзья «тетушки» следили за ней и за Сэмми, когда они возвращались с вечеринки. Она не могла не прийти к заключению о том, что рано или поздно банда, безусловно, заинтересуется ей, непременно постарается узнать, откуда она появилась, каковы ее отношения с Сэмми, не может ли она представлять собой определенную ценность или опасность для них. В том, что она, зная детально свои фотокопии, не могла не опознать «тетушку», не могло быть никакого сомнения. Наблюдая и следуя за Сэмми, Джанина не могла не видеть «тетушки» в доме, или еще где-нибудь. И вот, стоя у окна, Джанина заметила приближающуюся к ее дому даму. Мысли ее быстро закружились, и она решила использовать представившийся ей случай незаметно побывать на квартире Сэмми и попытаться там что-либо выяснить или узнать о погибшем. Она выскальзывает из дома через черный ход и за спиной «тетушки» устремляется на Киннэул-стрит. Для ее натренированных глаз не составило большого труда заметить следы недавнего тщательного обыска в комнате Сэмми, заметить среди прочего подпоротые и наспех зашитые подкладки на его одежде, разбросанной там и сям. Все это не могло не пробудить у нее новые догадки, мысли, соображения… Она проходит в комнату с портретом «тетушки» на камине и, догадываясь, что это ее спальня, прячет свой коричневый конверт в портрет, зная наверняка, что никому и в голову ни придет искать его там.
  А если бы я смог сообразить, что документы находятся не у Сэмми, а у нее, то это избавило бы меня от излишней головной боли, а Джанина не очутилась бы в том месте, где она находилась в данный момент.
  При всей своей осторожности, она все же попала к ним в руки. Так же, как и Элисон Фредерикс. Элисон услышала мой голос, который направил ее на Нюмер-стрит, где в упаковочном ящике я заботливо спрятал убитого парня. Найти его в подвале для них не составляло большого труда, так как в нашем деле каждый знает, что пустые дома, дом с табличкой «сдается» являются самыми удобными местами, чтобы кого-либо пристрелить и спрятать. Они также знали, что бледнолицый исчез в районе Малбри-стрит, а остальное было уже нетрудно.
  В данном случае, навестив мисс Кэрью, Джанина была очень обрадована. Ей, как она полагала, очень повезло. Мисс Кэрью приняла ее прекрасно и любезно сообщила, где и когда она, Джанина, может встретиться с истинными друзьями Сэмми. Не называя имени, она точно передавала указание Сэмми Джанине, ни секунды не сомневаясь в том, что незадолго перед этим она, мисс Кэрью, беседовала по телефону с Сэмми. И вскоре после этого, Джанина поспешила изъять из тайника фотодокументы для вручения их «истинным друзьям Сэмми».
  Да, — думал я, — Великий Равалло оказался большой находкой для секции, и секция отлично его использовала. Кстати, если Равалло так блестяще имитировал меня в беседе с Элисон, то он где-то слышал и мой голос. Где же? Это могло быть только на вечеринке у Маринетт. Выходит, что там присутствовали, по крайней мере, трое из немецкой банды: бледнолицый, Хэлдон и Равалло.
  Ну что ж, теперь я тоже использую имитатора, точнее план его выступлений, выуженный из записной книжки.
  Спидометр «ягуара» застыл на цифре пятьдесят пять миль. Гелвада начал напевать новую, не менее скверную песенку. Но ходу моих мыслей не мешал.
  Вдруг, прекратив свои завывания и возвращаясь к недавней нашей с ним беседе, он спросил:
  — Вы, значит, уверены в том, что ключ ко всему этому — Равалло?.. Хэй?
  — Подумайте сами, Эрни. В его обязанности входило мотаться по стране. Где именно? Все места, которые упоминаются в книге расписаний его поездок, расположены в зоне действия «Фау-2» за исключением только одного места… места, в которое мы и направляемся.
  Обогнав темный «роллс-ройс», Гелвада сказал:
  — Сдается мне, что Равалло был их боссом.
  — Сомневаюсь, — ответил я, — но он был одним из самых результативных. Его осведомители собирали нужные сведения, а он сводил их воедино. Причем Боллинг был последним намеченным для этого пунктом. Там он собрал последние сведения, завершил свой информационный отчет и передал его…
  — Бог мой! — воскликнул Гелвада. — Он успел передать эту информацию «тетушке». Вот для чего она там крутилась!
  — Думаю, что так, — сказал я. — И если это так, то Боллинг был последним местом деловых встреч, последним пунктом сбора сведений. Все дело на этом этапе завершается, а собранная информация должна быть тем или иным путем передана на континент, в фатерланд.
  — А девушка… Джанина?
  — А Джанину мисс Кэрью отправила в Пелсбери и велела отыскать там Флюгерный клуб и передать свою информацию и документы лицу, которое встретит ее там. Она думала, что это указание Сэмми…
  — А что будет, если они обнаружат в коричневом конвертике ваши чистые листки бумаги? Хэй? Не очень-то они будут рады…
  — Для нее это тоже будет нехорошо, Гелвада, если мы ошибаемся в расчетах. Но думаю, что нет. Время ее допроса обязательно должно совпасть с моим пребыванием в Эндоувере. Эта банда знает, что мы их нащупали, что нам много о них известно и не исключено, что мы можем попытаться «отбить» Джанину. Вот почему они обязательно приурочат свои завершающие действия к тому моменту, когда мы с вами должны будем двинуться в Эндоувер и подставить там свою башку под дуло пистолета Лейзл Эрнст. На этот раз газовыми патронами она стрелять не будет.
  Гелвада усмехнулся.
  — Я много бы дал за то, чтобы спектакль в Эндоувере отложили до утра, — сказал он.
  — Зачем?
  — Чтобы поглядеть на лицо взбесившейся немки. А она обязательно взбесится, когда вместо вас увидит там Фриби. Обязательно пустит в ход пистолет. И зубы, и ногти, и нож… Очень интересно.
  — Ничего, — успокоил его я. — Здесь будет не менее интересно.
  — А кто же у них босс?
  — Босс? Не знаю. Немка утверждает, что руководит группой «тетушка», но скоро мы это уточним.
  Замедляя ход, «ягуар» промчался по главной улице маленького спавшего городка Мейтона и, оставив его на полмили позади себя, остановился у развилки дорог рядом с небольшой дубовой рощей.
  От рощи отделилась тень и двинулась к «ягуару». С каждым шагом тень все яснее приобретала знакомые очертания фигуры Фриби.
  Приблизившись к «ягуару» вплотную, Фриби сказал:
  — Все выглядит примерно так, как вы предполагали, мистер Келлс. Флюгерный клуб находится на окраине Пелсбери, приблизительно в миле отсюда. Под клуб использован старый фермерский дом. Он принадлежит миссис Шейн, которая живет в расположенном рядом с клубом доме. Миссис Шейн прибыла сюда за год до начала войны. По соседству с этими двумя домами нет никаких построек до самого Пелсбери.
  Фриби замолчал.
  — Есть еще что-либо? — спросил я.
  — Да. Сегодня в клубе небольшое представление. Оно уже закончилось и начались танцы, согласно объявлению, они продлятся до одиннадцати тридцати.
  — Как далеко находится дом миссис Шейн от Флюгерного клуба? — спросил я.
  Фриби секунду подумал и сказал:
  — Расположение там такое. За клубом находится площадка для стоянки машин. Она имеет всего двадцать — двадцать пять ярдов в длину. За ней расположена роща, а в роще стоит дом этой самой миссис. От клуба до ее дома можно добросить камень.
  — Хорошо, Фриби, — сказал я. — Все ясно. Сейчас уже без четверти одиннадцать. Ваша машина в порядке?
  — Да.
  — Двигайтесь не торопясь. Времени у вас достаточно. Тщательно рассчитайте, чтобы появиться у часовни в точно обусловленное с Гривеллом время. Почти секунда в секунду. Не забудьте подать ему условный сигнал фарами при приближении.
  — Я помню все точно.
  — Хорошо. И еще одно: немедленно после операции позвоните Старику из первого попавшегося автомата. Все. Отправляйтесь.
  Фигура Фриби тотчас растаяла в темноте. Гелвада включил сцепление, и «ягуар» уверенно двинулся по лежащей между низкими холмами дороге. Минут через восемь-десять мы находились уже поблизости от Пелсбери.
  — Попробуем объехать городок, — сказал я. — Не очень желательно, чтобы нас сейчас заметили.
  — Это верно, — ответил Гелвада, замедляя ход машины и нащупывая фарами боковую дорогу. — Поверите вы мне или нет, но я начинаю немного волноваться. Совсем немного, правда.
  «Ягуар» свернул вправо, навстречу начинающей подниматься над горизонтом луне.
  Мы обогнули городок и вновь выехали на главную дорогу по другую его сторону. Перед нами расстилалась широкая долина с зелеными холмами по обеим ее сторонам. Восходившая луна превращала эти холмики в причудливую смесь черных теней и серебра.
  Менее чем в полумиле от нас виднелись очертания двухэтажного дома и рощи, которая, очевидно, скрывала дом миссис Шейн.
  — Свернем здесь где-нибудь и спрячем машину между холмами или в кустах, — сказал я, — а дальше пойдем пешком.
  Гелвада провел «ягуар» через какой-то мостик и загнал за группу поросших густыми кустами холмов, невдалеке от дороги.
  Эрни заглушил мотор, и мы вышли из машины. Плащ Гелвады заметно оттопыривался, а в правой руке он нес свой небольшой саквояж. По-видимому, он основательно подготовился к операции. Выглядел он таким довольным, каким я его еще не видел.
  Мы двинулись по тропинке между холмами вперед и через несколько минут оказался вблизи Флюгерного клуба.
  Клуб, старомодный фермерский дом, стоял на открытом, несколько возвышенном месте почти у самой дороги. Порывы ветерка доносили до наших ушей ритмичную музыку, и я был очень рад тому, что танцы там все еще продолжались.
  — Здесь мы разделимся, — сказал я Гелваде. — Вы пройдете за клуб и взглянете, есть ли там машины, сколько и какие. Затем попытайтесь найти какой-нибудь скрытый проход. Даже, может быть, подземный ход, ведущий из клуба в дом. Очень вероятно, что такой здесь имеется.
  — А где я вас найду? — спросил он.
  — Откуда мне знать? — усмехнулся я ему в ответ. — Думаю, что где-нибудь поблизости. Возможно, зайду в клуб. Когда все сделаете, будьте в тени той изгороди.
  При этом я указал ему на темневший высокий забор у края рощи. Гелвада сказал «о'кэй» и ушел.
  Стараясь держаться в тени отдельных деревьев, я приблизился наискосок к затемненному зданию клуба.
  Звуки оркестра доносились из более отдаленной части дома. По-видимому, именно там помещалась танцевальная комната и там же находился бар. Кухня, кладовая, следовательно, должны были размещаться на стороне, которая была ближе ко мне.
  Подойдя к дому почти вплотную, я двинулся вдоль его боковой стены, затем, завернув за угол, вдоль его тыльной стороны, внимательно прислушиваясь.
  Внутри этой части дома — полная тишина.
  Здесь мое внимание привлекло расположенное в пяти футах от земли окно. Я прислушался и осмотрелся вокруг. Никого и ничего. Без особого труда выдавив стекло и сорвав раму со шпингалетов, я на миг осветил помещение фонариком. Мои предположения оказались правильными. Это была кладовая. Через секунду я был уже внутри. Прикрыв окно, я минуту прислушивался. Видимо, шум, произведенный мной, не привлек ничьего внимания. Все было тихо.
  Я вновь зажег фонарь и осмотрелся. Да, это была кладовая. Бутылки всякого рода, провизия размещались на полках и стойках. Дверь в кладовую оказалась не заперта, и, открыв ее, я очутился в просторном складском помещении. Здесь уже отчетливо были слышны звуки музыки. Оркестр играл румбу.
  Открыв другую, оказавшуюся также незапертой дверь, я попал в тускло освещенный длинный коридор с двумя дверями по обе стороны. Музыка слышалась еще громче, и, казалось, что оркестр находится где-то совсем рядом.
  В конце коридора виднелась тяжелая занавеска, прикрывавшая либо дверь, либо открытый проход. Очевидно, за занавесью находится танцевальный зал, судя по звукам, доносившимся оттуда.
  Медленно двигаясь по коридору, я останавливался возле каждой двери и прислушивался. Ничего не было слышно. В этих помещениях либо никого не было, либо находившиеся здесь, вели себя очень тихо.
  Дойдя до конца коридора, я осторожно отодвинул от стены тяжелую портьеру. Передо мной открылся вид на большую комнату, превращенную в танцевальный зал. В противоположном от меня углу помещался оркестр, состоявший из пяти музыкантов. Вдоль стен располагались столики и кресла. Все эти столики и кресла, как и рамы нескольких картин и зеркал, висевших на стенах, были позолочены. Все убранство помещения выглядело пародией на довоенные ночные клубы.
  Тяжелая портьера, за которой я стоял, прикрывала, очевидно, служебный вход в складские помещения и в другие комнаты, расположенные по обеим сторонам коридора. Этот угол зала находился в тени благодаря антресоли, нависающей над занавесом. Я отодвинул портьеру еще немного и окинул взором весь зал.
  Мои догадки и предположения оказались верными: за столиком, стоявшим поодаль от других, сидела знакомая компания. Прежде всего в глаза мне бросилось бледное и напряженное лицо Джанины. Перед ней стоял нетронутый бокал вина, и она неуверенно ковыряла вилкой в тарелке. Рядом с ней сидела красавица Хэлдон и что-то весело болтала. Была здесь и мисс Бэрни, которую я также встречал на вечере у Бетины Бейл. За столиком находилось еще трое незнакомых мне мужчин с самоуверенными и наглыми лицами.
  В то время, как я их разглядывал, мисс Бэрни успела несколько раз взглянуть в направлении главного входа в танцевальный зал и столько же раз на свои ручные часики.
  Итак, все шло хорошо. Сидевшие за столиком кого-то ожидали. Кого-то значительного. Возможно, босса.
  Судя по всему, Джанина чувствовала себя весьма неловко и неуверенно. Опознала ли она сидевшую рядом с ней красавицу Хэлдон, описанную в фотодокументах, или по каким-то другим признакам почувствовала, что попала в западню?
  Опустив осторожно портьеру, я направился обратно по коридору в складское помещение, оттуда прошел в кладовую и выпрыгнул в окно наружу.
  Я обогнул открытое место, где стояли две машины, и направился к забору у рощи. Там находился дом миссис Шейн.
  Из тени мне навстречу вышел Гелвада. Подойдя, он сказал:
  — Позади дома — пустой гараж, из клуба в этот гараж ведет крытый проход. Внутри гаража, конечно, должна быть дверь, ведущая в дом. Пройдемте, я покажу вам.
  Мы подошли к сделанному из кирпича гаражу, вплотную примыкавшему к дому. Отсюда крытый проход тянулся вдоль изгороди.
  — Он ведет к боковому входу в клуб, — сказал Гелвада. — В случае, например, дождя можно вполне спокойно пробраться сухим в дом. К тому же при надобности незаметно. Неплохо? Хэй?
  — Да, — ответил я. — Подойдем поближе.
  Пересекая небольшое открытое место перед гаражом, я поинтересовался, что носит Гелвада в своем саквояже?
  — Знаете, — проговорил он медленно. — Я всегда готовлюсь к худшему. Никто и никогда не знает, что может случиться… и иногда маленький взрыв, совсем тихий, бывает очень полезен, особенно, если компания большая. Хэй?
  — Может быть, — заметил я неопределенно. — Должен сказать, что мы были правы: Джанина здесь. «Тетушки» не видно, но она где-то поблизости и скоро появится. Вероятно, до поры до времени, остерегается показываться на глаза Джанине — та ее знает.
  — А кто там еще?
  — Две леди, Хэлдон и Бэрни, и трое типчиков. Они кого-то поджидают. Вряд ли только «тетушку». Я думаю, что, когда ожидаемая персона прибудет, все пройдут сюда, в этот дом.
  — Будем ждать здесь?
  — Нет, я все же сейчас вернусь в клуб на тот случай, если они задумают нечто иное. А вы оставайтесь здесь и осмотрите дверь гаража — можно ли ее открыть и закрыть?
  Гелвада усмехнулся.
  — Все это уже сделано, — сказал он. — Без труда.
  — О'кэй. Думаю, с минуты на минуту надо ждать машину. Она может проехать на площадку или прямо сюда, в гараж. Держитесь подальше, в тени. Полагаю, что мы их встретим в этом доме. Я пошел.
  — Я буду ждать вас здесь.
  С этими словами Гелвада исчез в тени густых кустов, черневших у изгороди. По знакомой дороге я вернулся к клубу, прошел в тени к окну кладовой, осмотрелся и пробрался внутрь. Прикрывая за собой окно, я услышал шум приближающегося автомобиля.
  Закрыв окно, я прошел через кладовую и складское помещение в коридор, который по-прежнему пустовал. По-видимому, выпивку и различные закуски подавали на столики из бара, находящегося у главного входа, и там было припасено достаточно, что для меня оказалось очень кстати — в коридоре никто не появлялся.
  Я подошел к портьере, слегка сдвинул ее и заглянул в зал.
  Танцы продолжались. Ряды танцующих несколько поредели, но людей было еще много.
  Оркестр смолк, и пары разбрелись по столикам. За тем столиком, который интересовал меня больше всего, по-прежнему сидели пятеро моих знакомцев, с очаровательной улыбкой на картинно-красивом лице мисс Хэлдон что-то говорила настороженной и расстроенной Джанине, а Бэрни почти не сводила нетерпеливого взгляда с главного входа в зал. Трое типов, поджав губы, переглядывались между собой.
  Прошло минуты две-три. Вдруг у главного входа мелькнуло лицо «тетушки». Она бросила взгляд на столик, занятый ее друзьями и сидевшей к ней спиной Джаниной, и скрылась.
  Через несколько минут в дверях показался плотный, выше среднего роста и благообразного вида мужчина в сопровождении какой-то леди. За их спинами мелькнула «тетушка» и опять исчезла.
  Вошедший выглядел, как настоящий английский джентльмен.
  Сопровождавшая его женщина была, по-видимому, владелицей клуба миссис Шейн.
  Она уверенно провела вошедшего к столику, к которому было приковано мое внимание. Все, кроме Джанины, заметив подходившего к ним джентльмена, вытянулись, приподнялись. Дамы заулыбались. Хэлдон представила ему продолжавшую сидеть Джанину, а Шейн подала кресло.
  Оркестр вновь наполнил зал звуками веселого танца, пары поднялись и опять закружились по залу. Я был очень благодарен оркестру, так как было совершенно ясно, что моя компания не намерена заниматься делом в подобной обстановке.
  Я опустил портьеру и, прислонившись к стене, выжидал.
  Прошло не более минуты, как со стороны складского помещения появился какой-то мужчина. По-видимому, он вышел из одной из комнат, расположенных по сторонам коридора. Направляясь в зал, он быстро приблизился к портьере, но в двух-трех ярдах от нее заметил меня, остановился и попытался было громко крикнуть.
  Но он успел только раскрыть рот, как получил удар в скулу. Ударил я его только один раз, хотя и вложил в этот удар значительную часть своих сил. Он ударился о противоположную стену и начал валиться на пол, но я успел подхватить его и тут же оттащить в складское помещение, а оттуда в кладовую.
  Прикрывая за собой дверь кладовой, я подумал, что пройдет немало времени, прежде чем он вообще чем-либо заинтересуется.
  Я вновь сдвинул портьеру на полдюйма и заглянул в зал. Танцы все еще продолжались. Один из типов танцевал с миссис Хэлдон, а два других беседовали с Бэрни и Шейн. Что касается вновь пришедшего джентльмена, то он уже сидел рядом с Джаниной и был занят каким-то серьезным разговором с ней.
  После нескольких протяжных аккордов, оркестр замолк, а затем после паузы заиграл гимн «Боже, храни короля». Все встали. Я усмехнулся, при виде нацистских агентов, вынужденных спокойно стоять и слушать национальный гимн страны, которую они стремились уничтожить.
  Музыка смолкла, и оркестранты принялись укладывать свои инструменты.
  Миссис Шейн что-то сказала джентльмену и кивнула на боковой выход из зала.
  Подождав, пока основная масса публики пройдет через главный вход, компания нацистов под предводительством миссис Шейн скрылась в боковой двери. С ними ушла и Джанина. Через несколько секунд из главного входа появилась «тетушка» и, пройдя зал по диагонали, также скрылась в боковой двери.
  Сомнений не было. Все они двинулись к крытому проходу, ведущему в дом миссис Шейн.
  Покинув свой наблюдательный пункт, я быстро прошел по коридору, через складское помещение в кладовую. Там я на пару секунд осветил своим фонариком лицо лежащего на полу мужчины. Ни малейшего интереса к жизни он не проявлял и, казалось, не скоро проявит.
  Оставив его в покое, я выпрыгнул через окно и бегом устремился к гаражу. Там из тени мне навстречу вышел Гелвада.
  — Мистер Келлс… — начал он.
  — Потом, потом, — прервал я его. — Они идут. Слышите?
  Крытый проход заканчивался в трех-четырех ярдах от гаража, у самого края рощи.
  Голоса, раздававшиеся в глубине этого прохода, становились все громче и громче.
  Мы отошли в тень кустов под изгородью, и я еще успел полушепотом предупредить Гелваду.
  — Напоминаю, Эрни, не предпринимайте ничего до моего сигнала.
  — О'кэй, — прошептал он, — но…
  — Тсс…
  В отверстии крытого прохода мелькнул свет электрического фонарика, и через несколько секунд оттуда вышла Джанина в сопровождении вновь прибывшего, а за ними показались все остальные.
  Миссис Шейн прошла вперед, открыла ключом дверь гаража и жестом пригласила всех войти.
  Пока она открывала дверь, я уловил обрывок фразы, произнесенной вновь прибывшим, продолжавшим разговор с Джаниной:
  — …величайшей важности для нашей Родины, более того, для всего человечества, мисс Грант!
  Вся компания прошла в гараж мимо стоявшей у двери миссис Шейн, и в это же время из крытого прохода вынырнула «тетушка». Шейн передала ей ключи и скрылась в гараже, прикрыв за собой дверь. «Тетушка» осмотрелась, шмыгнула сначала в одну сторону, затем в другую, оглядывая затемненные окна дома и всматриваясь в ближайшие кусты, а затем также скрылась в гараже, заперев за собой дверь на ключ.
  Мы подошли к гаражу и прислушались. Голоса внутри замерли. Видимо, все уже прошли в дом.
  — Подождем пару минут, — сказал я тихо. — Так что вы хотели сказать, Эрни?
  — Так случилось… Я не предполагал…
  — Что именно?
  — Человек, который приехал вместе с тем, что шел только что впереди…
  — Ну?
  — Он кружил возле дома, шнырял туда сюда и начал шарить по кустам. С фонариком… Ну и наткнулся на меня… Хэй? Я ведь не предполагал…
  — Ликвидировали?
  — Да, я его успокоил… ножом. Я же…
  — Ничего, Эрни. На этот раз вы сделали то, что надо. Этот охранник мог бы нам здорово помешать. Однако, время начинать.
  Работал Гелвада над замком быстро и эффективно, и через полминуты мы были уже в гараже, прикрыв за собой дверь, но оставив ее незапертой. Гараж оказался освещенным небольшой лампочкой, свисавшей с потолка.
  В глубине гаража виднелась окрашенная в зеленый цвет дверь, к которой вели четыре ступеньки. Я попробовал ее. Осторожно открыв дверь на дюйм-полтора, я внимательно прислушался. Откуда-то из глубины дома доносились неясные, еле слышные голоса.
  Стоя под дверью и прислушиваясь, я мог видеть, как Гелвада, опустив на пол свой саквояж и автомат и прислонившись к стене, преспокойно занялся маникюром при помощи своего шведского ножа — инструмента, которым, как я слышал, он владел в совершенстве. Он улыбался.
  Внезапно он как-то весь напрягся, переведя свой взгляд с ногтей на дверь.
  Я взглянул туда же через плечо: открыв дверь гаража, на пороге стоял тот самый мужчина, которого я оставил без заметных признаков жизни в кладовой. По-видимому, он еще не сообразил, что ему следует предпринять. Не успел я подумать о той опасности, которую вызвало появление этого типа, как услышал тихий свист и заметил сверкнувший след ножа в воздухе, а в следующее мгновение черная рукоятка ножа торчала из горла вошедшего.
  Незадачливый бандит свалился набок, схватившись за рукоятку ножа.
  Гелвада подбежал к нему, втащил его в гараж, снова плотно прикрыл дверь, а затем, вытащив нож из горла убитого и тщательно вытерев его о платье немца, подошел с виноватым видом ко мне…
  — Я не предполагал… Хэй?
  — Отлично! Отлично, Эрни! — вполголоса проговорил я, полностью забыв в ту минуту о своем предупреждении не делать ничего подобного без моего сигнала.
  — Пора в дом, — продолжал я. — На всякий случай, вы побудьте минуту-две здесь, а затем идите вслед за мной, пока не найдете.
  — О'кэй!
  Открыв дверь, я проскользнул в какую-то небольшую прихожую, а оттуда в коридор и начал медленно и осторожно продвигаться в том направлении, откуда слышался невнятный шум голосов.
  У одной из дверей звуки стали сильней и ближе. Я подошел к этой двери и прислушался. По-видимому, голоса доносились не из этой, а из смежной с ней комнаты.
  Стараясь производить как можно меньше шума, я слегка приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Комната, очевидно, являлась гостиной и была действительно пуста. Слева виднелась портьера, из-за которой явственно слышались голоса и легкий смех. Я пересек гостиную, подошел к портьере и прислушался. Говорил мужской голос, который я уже слышал у гаража. Это был голос вновь прибывшего. Прерывая какое-то замечание Хэлдон, он сказал:
  — Довольно комедии!
  Наступила полная тишина. После секундной паузы он продолжал:
  — Друзья мои, приступаем к делу. Приветствую вас всех! Хайль Гитлер!
  В ответ раздался хор голосов: «Хайль» и чей-то сдерживаемый крик.
  Чуть заметный шорох заставил меня обернуться. Дверь открылась, и вошел Гелвада. Двигался он мягко и бесшумно, как кот, не переставая улыбаться.
  Я вновь прислушался. Голос, принадлежавший, очевидно, главарю, приказал:
  — Спокойно, мисс Грант, спокойно! Стойте спокойно и не двигайтесь, если, конечно, вы хотите жить. Да, да. Это так. И отнеситесь к этому спокойно и трезво. Вы, мисс Грант, одна из самых неудачливых и несчастных молодых женщин, вы были уверены в том, что ваши поступки, вся ваша деятельность является вашим долгом по отношению к Англии. И если вы останетесь живы, что будет зависеть от вас, то поймете, что заблуждались, служа тем, кто обречен на гибель.
  После кратковременной паузы тот же голос продолжал:
  — С самого начала, как только была замечена ваша связь с мистером Кэрью, мы заподозрили вас. Когда же вы отправились в Чипингфилд к мисс Кэрью, наши подозрения превратились в уверенность. Всякий раз, когда мистер Кэрью бывал в этой стране, он останавливался у своей родственницы. Несомненно, тетка была осведомлена о роде занятий и деятельности своего племянника хотя бы в какой-то степени. И мы предполагали, что после утраты вами мистера Кэрью, вы обратитесь к ней. Наши предположения оказались верными. Мы организовали маленькую импровизацию для вас и мисс Кэрью. Наш коллега, обладающий особыми способностями, позвонил мисс Кэрью, сказал ей, что он является ее племянником, что вы, мисс Грант, посетите ее, что по некоторым обстоятельствам вам не следует ни слова говорить о том, что он звонил, и что вам, мисс Грант, надлежит направиться во Флюгерный клуб близ Пелсбери в определенное указанное вам время и встретить там человека с рубиновой брошкой, изображающей кинжал и розы. Вот она перед вами, и с ней вы уже познакомились. Далее вам было сказано, что эта леди представит вас человеку, которому вы и должны будете передать имеющиеся у вас документы. Этим человеком являюсь, как вы уже догадываетесь, я. Что нам нужно? Во-первых, эти документы, а во-вторых, некоторые сведения о вашей деятельности на континенте и о некоторых ваших встречах здесь, в Лондоне. Прежде всего, начнем с документов. Они нам нужны…
  Возбужденный, но твердый голос Джанины прервал его:
  — Никогда я их вам не отдам! Ни за что! — Послышался довольно противный голос «тетушки»:
  — Вероятно, они у нее при себе.
  — Несомненно! — прозвучал самоуверенный голос босса. — Обыщите ее! Очень сожалею, мисс Грант, что мы вынуждены проделать это публично.
  — Отойдите!.. Хорошо, — сказала Джанина сдавленным, задыхающимся голосом. — Кажется, у меня нет выбора… Я отдам их вам.
  Наступила пауза. Я представил себе несчастную Джанину, передающую боссу свой коричневый конвертик.
  — Очень хорошо, мисс Грант, — проговорил нацист. — Да, но где же настоящие документы? В конверте, как вы видите, только три кусочка чистой бумаги…
  Вновь послышалось невольное приглушенное «Ах». Видимо, этот сюрприз для Джанины оказался довольно неожиданным.
  Я вытащил свой «маузер» из кармана и сдвинул предохранитель. Гелвада покосился на меня, улыбнулся и вновь прислушался. Руки его по-прежнему были заняты саквояжем и автоматом.
  — Мисс Грант, — прогремел голос босса за портьерой. — Даю вам две минуты на ответ! Где находятся документы? Не принуждайте нас применять к вам особые меры, которые, так или иначе, заставят вас заговорить.
  Джанина молчала.
  — В этой сумке, которую вы видите на столе, мисс Грант, находятся сообщения наших агентов из этой обреченной на гибель страны. Эта информация с большим искусством и риском собрана одним из наших коллег, по указанию которого мисс Кэрью и направила вас сюда. Кстати, все, что вы нам дополнительно расскажете, а также ваши документы и фото — все это будет приобщено к информации, находящейся в этой сумке. Эта весьма содержательная сумка этой же ночью будет на побережье, откуда она попадет во Францию, а затем в Германию. И вы должны понять меня, мисс Грант. Я весьма заинтересован в том, что бы вложить в нее и ваши сообщения и документы. От способа их получения и будет зависеть ваша судьба, что, полагаю, вам должно быть ясно. Итак… Где документы?
  Ответа я не стал ждать. Резко откинув портьеру, я вошел в комнату.
  Вся компания стояла вокруг стола. Я успел заметить судорожно напряженное лицо Джанины, стоящей напротив допрашивающего ее босса, внезапное превращение лица «тетушки», заметившей меня, в кусок мела, и почти мгновенное исчезновение наглых ухмылок с лиц мерзавцев, также ошарашенных моим вторжением.
  — Извините за непрошеный визит, — проговорил я, — но дом окружен. — Главарь, допрашивавший Джанину, после мгновенного замешательства с каким-то проклятием, сорвавшимся с его языка, быстро сунул руку в карман…
  Не думаю, чтобы я когда-нибудь в своей практике нажимал на спусковой крючок своего «маузера» с таким удовольствием и прямо-таки с наслаждением.
  Не дожидаясь, пока босс, зашатавшийся и уронивший пистолет, свалится на пол, и удержавшись от желания воткнуть в него хотя бы еще одну пулю, я дернул Джанину за руку и толкнул ее в дверь позади себя, не сводя дула своего пистолета с остальных и пятясь к двери.
  — Руки вверх! — крикнул я в заключение всей этой сцены, продолжавшейся не более двух секунд.
  Но в этот момент один из типов, стоявших несколько позади остальных, выхватил пистолет и…
  И я не успел выстрелить. Я успел только невольно вздрогнуть от выстрела, раздавшегося у моего плеча из автомата Гелвады. Выстрел был кстати, хотя опять-таки без моего сигнала.
  — Эрни, ликвидируй! — поспешил я, наконец, дать ему долгожданный сигнал.
  Эрни, не спуская глаз с банды, слегка кивнул мне в ответ.
  Я схватил дрожавшую от нервного возбуждения Джанину и потащил ее за руку по коридору к выходу.
  Только в прихожей я услышал выстрел из оставленной нами комнаты. Одиночный выстрел. Почему? Ошибка Эрни?
  Я остановился, прислушался. Джанина, которую еще била нервная дрожь, с тревогой всматривалась в меня.
  Вдруг до наших ушей донеслись какие-то вопли, крики, какой-то приглушенный рев, стенания…
  — Подождите меня здесь, Джанина, — сказал я. — Нужно взглянуть, что там случилось.
  — Нет, нет! — быстро проговорила она. — Я с вами…
  — Хорошо. Мы медленно двинулись по коридору обратно. Внезапно, среди наступившей было тишины, раздался душераздирающий вопль, за ним другой, а вслед за воплями послышался странный крик в сопровождении леденящего душу хохота. Сомнений не было: хохот принадлежал Гелваде.
  Сунув «маузер» в карман, я решительно направился к месту драмы. Заглянув за портьеру, я увидел совершенно потрясающую картину.
  Оставшиеся в живых сидели связанными на полу вокруг какого-то приспособления, над которым священнодействовал Гелвада. Здесь же на полу валялся его пустой саквояж и автомат. Искаженные ужасом лица носили явные следы довольно невежливого с ними обращения.
  Досадливо махнув рукой, я повернулся к выходу и натолкнулся на Джанину, последовавшую за мной и с тревогой смотревшую на меня.
  — Все в порядке, — сказал я. — Пойдемте. — Мы прошли в гараж.
  — Что это? — спросила Джанина, вздрогнув и указывая на фигуру на полу.
  — Ничего, — ответил я. — Это был один из них. — Мы прошли через площадку и медленно двинулись мимо клуба, залитого лунным светом. Я вновь остановился и с некоторым беспокойством обернулся назад.
  — А там что? — спросила Джанина, кивая на покинутый нами дом.
  — Там? Гм… Там мой компаньон приводит все в порядок и…
  Договорить я не успел, заметив быстро идущего к нам Гелваду.
  — Три минуты… — проговорил он. — Осталось уже меньше, мистер Келлс. Хэй?
  — А если не сработает?
  — У меня так не бывает. Проверил — тикает… И они там орут и ждут. Хэй? Надо было бы еще тех двух туда засунуть. Никаких бы следов…
  — Следы, как вы знаете, Эрни, нас не интересуют. Нас интересует только ликвидация. А пока что закурим.
  Вокруг было тихо и пустынно. Мы молча закурили, поглядывая на темные очертания особняка Шэйн.
  — Вот сейчас!.. — проговорил Гелвада, вглядываясь в циферблат своих часов.
  И почти в ту же секунду стреловидный сноп огня и искр прорвался через вышибленные окна развороченной взрывом комнаты. Казалось, что от глухого и сильного взрыва вздрогнул весь дом.
  — Точно!.. Хэй?.. — воскликнул Гелвада, обращая мое внимание на циферблат часов.
  Наконец-то я смог облегченно вздохнуть, что и сделал с нескрываемым удовольствием.
  — Отлично, Эрни, — сказал я, впервые похлопав его по мускулистым плечам. — Отлично!
  — Полисмены и косточки их не найдут!.. Хэй?
  — Ну, это нас не касается, — заметил я. — Этим делом никто не заинтересуется. Ни одна газета не поместит ни одной строчки об исчезновении миссис Шейн или ее знакомых. Разве только местный шеф полиции лишний раз ругнет Скотланд-Ярд за то, что последний никакого внимания не обратит на его рапорт о ночном происшествии. А что это у вас?
  В правой руке Гелвада держал вместе с автоматом какую-то сумку вместо саквояжа.
  — Ах, да! Это ваша… Вы ее там позабыли на столе… Девушку схватить за руку вы не забыли, а сумку… Хэй?
  — Спасибо, Эрни. Это собранная ими информация, надеюсь, что она в какой-то степени облегчит нам розыски информаторов.
  — В сумку я положил все бумажки и документы, которые нашел у них в карманах, — добавил Эрни.
  — Пригодится.
  Продолжая беседовать, мы незаметно добрались до скрытого в кустах «ягуара».
  «Ягуар» мягко перевалил через мостик и вновь оказался на магистрали.
  Навстречу нам мчалось несколько пожарных машин под аккомпанемент периодического завывания сирен головного автомобиля.
  Взглянув им вслед, мы заметили черные клубы дыма и извивавшиеся языки пламени над разгоравшимся домом миссис Шейн.
  — Зря они летят туда, — заметил Гелвада. — Хэй?
  — Вам, Эрни, — сказал я, — не мешало бы извиниться перед этими парнями за пожар.
  — Ничего… Подумают, что бомба, и будут недалеки от истины.
  «Ягуар» рванул вперед, и Эрни затянул какую-то веселую песенку, но я прервал его:
  — Остановитесь, Эрни, у первого же автомата в Пелсбери. Надо позвонить, Старик ждет.
  — А может, и спит, — заметил Гелвада, замедляя ход машины на окраине Пелсбери и высматривая автомат.
  — Маловероятно. Но в любом случае, звонок услышит.
  «Ягуар» резко затормозил у телефонной будки. Понадобилось не менее двух-трех минут, чтобы добиться соединения. В трубке послышался спокойный голос Старика.
  — Алло! Говорит Келлс. Операция закончена. Секция ликвидирована. Джанина со мной.
  — Никто не пострадал?
  — Нет. Только Джанина немного переволновалась.
  — Хорошо. Звонил Фриби. За полминуты до его прибытия к часовне Гривеллу удалось прикончить там высланного ими автоматчика. Попытка фройлен застрелить Фриби не удалась. Он вышиб у нее револьвер, но она успела ранить его стилетом в руку. Кажется, тем же стилетом он прикончил ее. Там же, в Эндоувере ему сделали перевязку.
  — Рана не опасная? — спросил я.
  — Говорит, пустяковая. Минут через десять он и Гривелл прибудут ко мне. Расскажут подробности. Вы все трое также немедленно ко мне. Не заезжайте никуда. Кое-кто интересуется и результатами, и подробностями, и не исключено, что у нас будут гости. Бутылки на столе. Итак, ко мне.
  — В Четтерс?
  — Да.
  В трубке послышался щелчок отбоя. Гелвада включил сцепление, и «ягуар» помчался по залитому лунным светом асфальту. Сидя рядом с молчавшей Джаниной, я заметил, что она более или менее успела прийти в себя после основательного нервного потрясения и с интересом рассматривала пейзаж за окном, показавшийся волшебным в неверном свете луны.
  Гелвада молчал и изредка косился на меня, ожидая новостей.
  — Едем прямо к нему, Эрни, — сказал я.
  — Хорошо. В Четтерс?
  — Да. Фриби и Гривелл тоже будут там.
  — У них все в порядке?
  — Почти. Фройлен порезала руку Фриби, но рана как будто легкая.
  — Прикончили?
  — Да. Подробности сейчас узнаем.
  — О'кэй! А машина… класс! Хэй?
  Стрелка спидометра переползла цифру пятьдесят. Затем пятьдесят пять… шестьдесят… Гелвада вновь принялся за свой фламандский репертуар, который он на этот раз исполнял с особым подъемом и воодушевлением.
  — Скажите мне кое-что, Джанина…
  — Все, что угодно, мистер Келлс, — не задумываясь произнесла она спокойным и ровным голосом. — Что вас интересует?
  — Почему вы спрятали пленку за портрет на Киннэул-стрит?
  — Что?.. А… А вы откуда знаете, что там были пленки?
  — Я их искал и нашел.
  — Вы?.. О, боже! Как же я забыла…
  — Все в порядке, Джанина. Конечно, было бы лучше, если бы вы попали к нам немного раньше. Но и так неплохо. Но почему вы их там положили?
  — А что я могла сделать? Когда я заметила «тетушку», направлявшуюся ко мне домой, я решила воспользоваться случаем побывать на Киннэул-стрит во время ее отсутствия. Я думала, что смогу найти что-нибудь, оставленное Сэмми Кэрью, но ничего не нашла. Кто-то меня опередил. Когда я собиралась уходить, кто-то дернул за ручку входной двери, предварительно мной запертой. Пленки были при мне. Я подумала, что если это они, то я пропала: они не станут церемониться со мной, застав меня в этом доме и подозревая в сотрудничестве с Сэмми. Расположение комнат в доме мне было знакомо, и о надежном месте для документов я думала недолго. Затем я удачно выскользнула с черного входа во дворик, и никто, кажется, меня не заметил. Но могло случиться и иначе, риск был большой.
  — Поступили вы правильно. А помните наш разговор в будуаре «тетушки»?
  — Я никогда его не забуду, мистер Келлс, — сказала она и впервые улыбнулась.
  — А не кажется ли вам, что «мистер Келлс» звучит несколько формально? Может быть, лучше Майкл?
  — Согласна. Особенно принимая во внимание тот факт, что вы всегда называли меня Джаниной. Вы не забыли нашу первую встречу?
  — Не думаю, что я ее вообще когда-нибудь забуду, только мне кажется, что она могла бы быть гораздо более содержательной.
  — Боюсь, что могла бы…
  При этом Джанина вздохнула. Я взглянул на Гелваду. Он глядел прямо перед собой на дорогу, улыбаясь и вполголоса напевая далеко не грустный мотив.
  — Почему же этого не случилось?
  Джанина с улыбкой повернулась ко мне и сказала:
  — Возможно, оттого, что я опасаюсь чрезмерно напористых людей, а ваши интонации…
  — Надеюсь, что вы будете лучше в них разбираться, когда мы подружимся…
  Я пожал плечами, угостил ее сигаретой, закурил сам и сказал:
  — Мы были близки к этому, столкнувшись в будуаре у «тетушки», хотя ситуация там сложилась весьма странная: я размахивала револьвером, а вы смеялись надо мной… Господи, до чего же я была глупа!
  — Ладно, — прервал я ее, — поделим этот эпитет пополам. Это будет ближе к истине. О'кэй?
  Питер Чейни
  Мрачная комедия
  Peter Cheyney: “Dark Interlude”, aka “The Terrible Night”, 1947
  Перевод: Э. А. Гюннер, Н. А. Крапин
  Глава 1
  Шон О'Мара
  Шон Алоис О'Мара прошел под невысокой стеной, окружавшей маленькую церквушку. Он нетвердо перешагнул через ограду и, пересекая небольшое кладбище, направился к тиссовой роще.
  Было жарко. Безжалостно палило солнце, не было ни ветерка. О'Мара споткнулся о невысокое надгробие, выругался; увидел через плечо невысокую фигуру кюре, его выцветшую, изношенную, засаленную сутану, худое бледное лицо. И начал смеяться. Он смеялся над священником. Затем запел непристойную песню на бретонском наречии. Кюре пожал плечами и исчез в прохладной темноте церкви. О'Мара услышал, как затихают его шаги. Стук изношенных туфель по каменным плитам показался ему почему-то необычным.
  Он был полупьян. Впрочем, он всегда был полупьян — в лучшем случае. Пинты и галлоны спиртного — дешевого пива, бразильского рома, «настоящего» коньяка, который на самом деле был натуральным подкрашенным этиловым спиртом, — умертвили в нем все человеческие процессы. Галлоны суррогатного вина, подкрашенного и с дешевыми добавками, наполнили его вены отравой, налили зрачки желтизной, сделали мышцы дряблыми.
  О'Мара был высоким и крупным мужчиной. Когда-то он выглядел как породистый бык — хорошо ухоженный, яростный и прекрасный бык. Теперь кожа под его голубыми глазами увяла и оттянулась мешками, когда-то свежее лицо приобрело сероватый оттенок пьяницы третьей стадии. Светлые блестящие волосы, спадавшие волнами от высокого лба и вызывавшие зависть у большинства женщин, были сейчас сальными и грязными.
  Он перешагнул через низкую ограду на дальнем конце кладбища. Здесь не было тени. Солнце безжалостно жгло его обнаженную голову, коричневую и грязную кожу на шее.
  Он был одет в голубые вельветовые штаны, мешковатые вверху и узкие около разбитых туфель. Носков не было. Когда он шел, штанины задирались и можно было видеть его грязные лодыжки. Его широкая загорелая грудь выпирала через открытый ворот некогда голубой, заскорузлой от пота и грязи рубашки.
  Он вошел в тиссовую рощицу. Прохладная темная квадратная площадка, ограниченная густыми, развесистыми тиссами, была похожа на ледяной ящик. «Вне ее жарко, как в аду, — думал он. — Здесь же, в роще, холодно, как в могиле».
  Он споткнулся о корень, упал; он слишком устал, чтобы подняться. Так и лежал, бормоча, жалея себя. Последняя здоровая частичка его мозга говорила: это третья стадия — жалость к себе, слабость, тошнота, дрожь в левой руке и ноге, чувство приближающегося паралича ночью, невозможность что-либо вспомнить.
  О'Мара подумал: «Ты мог бы сыграть в эту игру достаточно хорошо. Мог бы пустить в ход все средства. Выпивка была явно переоценена как способ времяпрепровождения».
  «Пока последняя частица твоего мозга еще работает, ты в порядке» — так говорил Куэйл. Куэйл говорил, что с ним все будет в порядке, потому что он был О'Мара, который мог делать все, всегда выйти сухим из воды.
  Он думал: «Черт побери Куэйла». Куэйл всегда знал все. Все тайны их прошлой работы. Он был тем человеком, который всегда знал, на что ты способен, а на что нет.
  О'Мара лежал на влажной земле, проклиная Куэйла, подбирая самые ужасные и неприличные выражения.
  Иногда он забывал кое-что. Это было чудесно. Ему было бы совсем хорошо, если бы он забыл, где спрятал корамин и шприц с героином. Это было бы очень хорошо.
  Он начал читать стихи. Если могу вспомнить стихи, все в порядке. Это значит, что мозги еще работают — более или менее. Затем он решился подумать о себе логически. Он был О'Мара, хотя это был факт, важный только для него самого. Он был Шон Алоис О'Мара, который родился и воспитывался в графстве Кларэ. Он умел играть на пианино, и ездить верхом. Был хорошим спортсменом, мог ходить на яхте, говорил на четырех языках.
  Теперь он Филиппе Гареннс. Не слишком хороший Филиппе. Грязный, вечно пьяный бродяга, который работает на Воланона в «Гараже Воланона» по другую сторону устья реки. Через минуту он встанет и выйдет из рощицы, затем поднимется на холм и посмотрит на залитый солнцем залив. И там, на другой стороне, будут видны дома рыбаков, деревенский отель, вечно пустой, и кинотеатр, разрушенный немцами. А справа, около бухты, где причалены лодки, будут «Гараж Воланона» и «Кафе Воланона» рядом с ним. И вшивый Воланон будет стоять у двери кафе, куря свою изогнутую трубку, наполненную рядовым «Кейпорелл», размышляя, куда же делся никчемный, пьяный Филиппе… Черт побери Воланона… к черту! Вместе с «Кафе Воланона»… вечное проклятье «Гаражу Воланона»!
  Он поднялся, поднялся очень медленно. Затем постоял в прохладной роще, думая о дергающей боли в левой руке.
  Боль уходила и обычно возвращалась. Скоро, очень скоро. Но это будет уже не сегодня. Она возвратится завтра. Она всегда возвращалась на следующий день.
  Потом он вспомнил Эвлалию. Его лицо изменилось, стало мягче. Синьорита Эвлалия Гуамарес… Восхитительная, прекрасная и соблазнительная синьорита Эвлалия Гуамарес, которая жила в великолепном доме в Эдифацио Ультраморе, в Копакабане, Рио-де-Жанейро. В его памяти проплыла картинка… Казалось, это было так давно.
  Он увидел себя. Он выходил из ванной, и солнце вливалось через открытые окна комнаты и сияло на белоснежном ковре, на выкрашенных в бледно-желтый цвет стенах. На нем был махровый халат в широкую бледно-серую и черную полоску. Настоящий халат. У него ничего не было одето под халатом, и он прошелся по белоснежному ковру босиком. Хорошей формы ноги ступали по ковру, как кошачьи лапы. Он подошел к радиоле и поставил пластинку. Нежная музыка танго казалась нагретой солнцем.
  Он стоял перед радиолой, покачивая головой в такт музыке и куря маленькую черную сигару, запах которой он мог чувствовать еще сейчас… а когда повернулся, Эвлалия стояла в дверном проеме маленького зала, который вел из ее комнаты. На ней был кружевной пеньюар, из-под которого можно было видеть маленькие вельветовые домашние туфли. Волосы ее были темными, удлиненное лицо бледным, на нем выделялись ярко-вишневые губы. Большие карие глаза были очень красивы. Когда она улыбалась, солнце становилось ярче, и вы чувствовали, что вам немедленно хочется ее поцеловать, что вы просто обязаны это сделать.
  Она оперлась рукой о стену, улыбнулась ему и сказала:
  — Говорят, что можно быть слишком счастливым, но это счастье чересчур сладкое, чтобы быть долгим, мой Шон.
  Она вышла. Он засмеялся, потому что она говорила ерунду — сладкую ерунду.
  Он стоял перед радиолой, слушая потоки жаркого, нежного танго, пританцовывая под музыку.
  И звонок зазвенел.
  Звук дверного звонка был подобен входу в тиссовую рощу, о которой он тогда еще ничего не знал. Было такое ощущение, как если бы кто-то положил мертвую холодную руку на твою грудь. Именно таким показался ему звук дверного звонка.
  Он быстро подошел к двери и открыл ее. За дверью стоял, улыбаясь, с запиской в руках Виллис — курьер английского посольства. О'Маре продолжал слышаться голос Эвлалии: «Это счастье чересчур сладкое, чтобы быть долгим, мой Шон»…
  Он взял записку, и Виллис ушел. Это была расшифровка письма, вероятно посланного дипломатической почтой Куэйлом. В ней коротко сообщалось:
  «Возвращайся немедленно. Игра закончилась.
  Куэйл».
  Вот так было.
  И он оделся и написал записку Эвлалии в то время, как она была в ванной. Он написал: «Извини, Эвлалия… но есть еще кое-что в моей жизни. И довольно давно. Я должен идти. Шон». И выскользнул из комнаты, оставив все свои вещи, оставив все. Потому что это был самый легкий путь уйти. Самый легкий для нее, для него, и это предотвращало множество упреков. Пусть даже справедливых.
  Это был мистер Куэйл, это был… Возвращайся… игра закончилась… Проклятый Куэйл.
  А теперь он стоял в тиссовой рощице, где было холодно в жаркий день. Он стоял и размышлял, и пытался хоть что-то понять в этой жизни, понять разумом, который на три части оцепенел от дрянной выпивки, а оставшаяся часть не очень-то и хотела что-то понимать.
  Но выпивка была необходима. Во всяком случае, так казалось. И кто, черт возьми, был он, чтобы спорить… Никто никогда не спорит с мистером Куэйлом. Ну… не более двух раз. И ни о чем серьезном.
  Это было несправедливо. Потому что, когда тебе захотелось быть чем-нибудь и когда для этого пришло время, у тебя уже не было мозгов, не было принципов, ничего не было. Ты был уже просто пьяница. А если бы ты не был горьким пьяницей, то время бы и не пришло. Поэтому, так или иначе, ты оказался в аду. Спасибо, мистер Куэйл… большое спасибо… Черт возьми тебя, мистер Куэйл, и я надеюсь, что это исполнится и ты попадешь под автобус в туманный день, и черт с тобой.
  Его затошнило. Он стоял, наклонившись к дереву, ожидая, чтобы прошла дрожь.
  Кто-то сказал… кто-то… он думал, это был Рикардо Керр: «О'Мара очарует вас, будет пить и есть с вами, беседовать с вами, играть в карты с вами, выиграет деньги у вас, уведет девушку, будет клясться в верности к вам и, если необходимо, убьет вас». Вот что говорил Рикки Керр. Интересно, что сказал бы Рикки, если бы увидел его сейчас.
  О'Мара понимал, что ему нужно выпить. Выпить хоть чего-нибудь, хотя бы той вшивой водки, которую Воланон гнал в задней комнате. Вам тоже захотелось бы выпить, если бы вы чувствовали себя так же, как и он. Это бесспорно.
  А это означало, что он должен обойти залив и вернуться к гаражу Воланона, и есть всякую дрянь, и говорить Воланону, что сожалеет о вчерашнем вечере, когда он плюнул в лицо Тиршу, рыботорговцу. Воланон был очень раздражен этим. Но вообще-то, какого черта он мог ему сделать. Воланону нужно было иметь кого-нибудь для помощи в гараже, и даже пьяный О'Мара был лучше, чем ничего. Три дня в неделю он мог работать так или иначе… иногда.
  Ему нужно было обойти залив, и ходьба выгнала бы выпивку вместе с потом, и ему стало бы лучше. Возможно, что-нибудь случится сегодня… Возможно. Ничего не происходило уже в течении нескольких месяцев и, вероятно, не произойдет. Так или иначе еще через пять недель он дойдет до четвертой стадии, а это та стадия, когда начинаешь видеть чертиков на стенке.
  О'Мара выбрался из рощицы и медленно пошел вдоль зеленой ограды, идущей по краю крутого обрыва. Отсюда он мог видеть Воланона, стоящего у двери кафе.
  О'Мара осторожно двигался вдоль обрыва. Он подумал, что было бы смешно сейчас сорваться с обрыва, хотя это могло бы избавить его от множества забот. Но он не упадет. Нет, сэр… не сегодня, сэр… Нет, мистер Куэйл… не сегодня… и будь ты проклят, мистер Куэйл.
  Кюре в поношенной сутане вышел из церкви и направился к краю кладбища. Он наблюдал за О'Марой, когда тот двигался по дорожке вдоль обрыва.
  «Бедный Филиппе, — подумал он, — бедный Филиппе».
  Глава 2
  Танга
  О'Мара лежал на земле, спиной опираясь о белую стенку, ограждавшую «Гараж Валанона». Казалось, что он с интересом изучает разбитый ботинок на правой ноге, но он не видел ботинка. Когда ящерица выскользнула из освещенной солнцем щели и исчезла в другой щели, О'Мара судорожно вздрогнул. Он расслабился только тогда, когда понял, что действительно видел ящерицу.
  В этот день не было работы. После вчерашней ночи, когда Воланон обругал его похабными словами, О'Мара решил, что было бы неплохо оставаться, по возможности, хотя бы несколько дней трезвым.
  Он пришел к выводу, что ему не нравятся ящерицы. И подумал, что жизнь всегда будет продолжаться так же, как идет сейчас, и с каждым днем он будет становиться все пьянее — и глупее. А затем, зимой, будут идти дожди и он, вероятно, умрет от воспаления легких.
  О'Мара, который никогда не думал о возможности смерти, слегка удивился этой мысли. Для него было ясно, что нет никаких надежд на то, что что-то произойдет; он был частью неизменной картинки, картинки, которая будет существовать вечно. Это была довольно-таки мрачная картина в прекрасном мире, созданным солнечным светом, падавшим на эту сторону залива и освещавшим красную крышу и белые стены гаража.
  А затем… «Тайфун» выскочил из-за угла узкой главной улицы маленькой рыбацкой деревушки. Водитель был опытный и вел свою длинную машину на большой скорости, на крутых поворотах вводя ее в заносы.
  Он крутнулся вокруг угла на добрых тридцати пяти, разогнался по грязной дороге, ведущей к рукаву устья, притормозил и остановился прямо перед гаражом.
  О'Мара не двигался. Боль вошла в его левую руку, затем свело левую ногу. Это были обычные симптомы для этого времени дня. Их называли по-разному. Доктор из соседнего города был достаточно деликатен и описывал их как вид ложной ангины. В действительности же это была выпивка и еще раз выпивка, и сигареты «Кейпорел» — это, а не нервы.
  О'Мара рассматривал свой разбитый ботинок на правой ноге с большим интересом. Теперь он почувствовал, что ему немного холодно. Предположим, что это так. Был ли он в порядке? Остался ли у него разум? Боковым зрением он наблюдал за машиной. Дверь открылась и появилась женская нога — прекрасная нога, в чулках из тончайшего шелка. О'Мара узнал эту ногу. Он подумал: «Господи… случилось! Танга!»
  Итак, это была она. Танга де Сарю, которую он однажды встретил и часто вспоминал. Вспоминал медленный тихий голос, восхитительный французский акцент.
  Она вышла из машины и пошла к гаражу, где скрылась за открытыми раздвижными дверями в прохладной тени. Она шла с изумительной грацией, которая была как бы частью ее макияжа. О'Мара подумал: «Черт возьми, какая женщина!» Он почувствовал легкую дрожь.
  День был очень спокойным. С моря не дуло ни ветерка. Раздавались гудение и жужжание мух — звуки, характерные для жаркого лета и только подчеркивающие тишину. Из гаража до О'Мары доносился холодный ясный голос Танги, требующий от кого-то внимания. Он посмотрел на машину. Левая шина была почти спущена. Вот в чем дело.
  Прошло несколько минут. Танга вышла из гаража и пошла к машине. За ней шел Воланон. Воланон был жирный, сальный и потный, его заляпанные полотняные штаны были подвязаны вокруг талии куском веревки. Живот свешивался над штанами.
  — Если это все, мадам, — сказал он, — мы это быстро сделаем. Если только я смогу заставить этого пьяного дебила работать.
  Он посмотрел на О'Мару.
  — Эй, Филиппе, иди сюда, пьянчуга. Поменяй это колесо. Запасное, в багажнике. — Танга взглянула на О'Мару.
  — Вы думаете, он сможет заменить колесо? — холодно сказала она. — По-моему, он пьян. — Воланон пожал плечами.
  — Мадам имеет все основания так думать. Он пьян. И никогда не бывает трезвым. Тем не менее, он всегда может работать.
  — Почему бы вам самому не заменить шину? — спросила Танга.
  Воланон ответил с достоинством:
  — Но, мадам, я — хозяин.
  Танга рассмеялась. Воланон, нахмурившись и напоследок обругав О'Мару, повернулся и пошел, к гаражу. В дверях он остановился.
  — Просьба к мадам заплатить мне, — обратился он к Танге, — а не отдавать деньги пьяному Филиппе.
  Танга кивнула. О'Мара мог слышать, как туфли Воланона на веревочной подошве простучали в глубине гаража. Он собрался встать. Чтобы сделать это, ему потребовалось перевернуться на живот, встать на колени и, опираясь двумя руками о низкую стенку, подтянуться. С трудом он достиг вертикального положения. Какое-то время он стоял, опершись о стенку, затем медленно пошел к машине. Она смотрела на него с отвращением.
  — Домкрат в багажнике, — сказала она. — Запасное колесо закрыто на замок. Вот ключ. Кроме того, я спешу. Мы можете сделать все быстро?
  — Понятно, — сказал О'Мара и продолжил более официально, — мадам, скорость — это девиз нашей работы в этой превосходной, высокого класса организации. Мне потребуется совсем немного времени, чтобы заменить колесо.
  — Хорошо, — ответила она. О'Мара продолжал:
  — Но мне кажется, что камера проколота. И если вы хотите, чтобы она была заклеена, — а я советовал бы вам отремонтировать ее, — потребуется совсем немного времени.
  — Сколько? — спросила она. Он пожал плечами.
  — Примерно полчаса.
  Танга посмотрела через залив. Она смотрела на другую сторону, на зеленый холм с маленькой церковью и кладбищем наверху.
  — В этой местности, — сказала она, — где-то есть вилла, называемая Коте д'Ажур. Я думаю, недалеко. Я могла бы пойти туда и вернуться через час, чтобы забрать машину. Надеюсь, вы заклеите камеру к этому времени?
  — Обязательно, — ответил О'Мара. И оперся о капот «тайфуна», глядя на Тангу. Он смотрел на неё голодным взглядом, но без оскорбления. Он смотрел на нее так, как прежний О'Мара мог смотреть на женщину: не раздражая ее, со странной смесью смирения и наглости, восхищения и сомнения.
  Он искал то, что вспоминалось ему долгое время. И понял, — как он никогда не понимал раньше, даже до того, как выпивка стала потребностью, — что она обладала всем — красотой, разумом и, что особенно важно, здравым смыслом, который был существенной принадлежностью той странной профессии, к которой она принадлежала и к которой принадлежал он. Принадлежал ли еще?
  Она была одета в крепдешиновые блузку и юбку лютикового цвета. Ее лицо было прекрасно. Янтарные серьги в форме цветка украшали ее одежду. Черные волосы с прической в виде конского хвоста, удобной при вождении машины, были завязаны желтой ленточкой. Туфельки были сделаны из белой оленьей кожи, И она носила желтые автомобильные краги из той же кожи.
  О'Мара подумал, что, если бы вы увидели эту женщину один или два раза, вы навсегда забыли бы об Эвлалии. Для него Эвлалия теперь окончательно уйдет в прошлое, это уж точно.
  — Я думаю, это прекрасная мысль, мадам, — сказал он, — и мне не придется спешить с ремонтом.
  Он подошел к багажнику и через пару минут вернулся с домкратом. Сел на землю, подставил домкрат под переднее крыло и начал крутить ручку. Он крутил ее медленно, очень медленно.
  — Меня интересует этот прокол, — сказала Танга. — Это прокол или, может быть, в камере дефектный вентиль, как вы думаете?
  — Давайте проверим это, — ответил О'Мара. Теперь колесо лежало на земле. Он стал на колени, прополз и сел перед ним. Дрожащими пальцами начал откручивать колпачок вентиля.
  — Очень туго идет, мадам, — сказал он, — или, возможно, мои пальцы уже не те.
  Она все еще смотрела через залив на церковь. Затем сказала по-английски, мягко, со своим очаровательным акцентом:
  — Послушай, мой прекрасный пьяный друг, ты просто прелесть.
  Затем, более громко, по-французски:
  — Вентили всегда тугие, если их долго не раскручивали. Кроме того, ваша отвратительная бретонская пыль забила их.
  И продолжала шепотом по-английски:
  — Вы мне кажетесь просто прекрасным. Вы такой пьяный и становитесь таким жирным и с брюшком. Что случилось, что произошло с моим прекрасным О'Марой?
  О'Мара пробормотал ругательство. Его пальцы все еще возились с вентилем.
  — Некий Тодрилл, — медленно продолжала она, — будет звонить точно в шесть часов. Понятно? Вот так, мой друг. Точно в шесть часов Тодрилл будет звонить. Понятно?
  Он кивнул и сказал:
  — Да. Воланона не будет здесь в шесть часов. Я поговорю. Надеюсь, он знает номер.
  — Конечно, мой милый мальчик.
  Она улыбалась и все еще смотрела через залив в сторону церкви. Она бросала ему слова, и он старался не смотреть на нее.
  — А затем? — спокойно спросил он. — Она пожала плечами почти незаметно.
  — Потом решать вам. Дела начинают двигаться. Ты-то в порядке, мой великолепный, умный, пьяный Шон?
  — Бог знает, — сказал он, — я не знаю. Но у меня есть бутылка корамина. Когда я принимаю двойную дозу, я чувствую себя нормально некоторое время.
  Она улыбнулась. Теперь ее взгляд гулял по заливу. Казалось, что ее интересовала игра солнечного света на воде.
  — Тебе это не требуется, мой дорогой, — сказала она. — Тебе потребуется что-нибудь, чтобы дать тебе толчок, особенно, — она мягко засмеялась, — если Тодрилл не сможет прибыть вовремя.
  — Черт побери, — сказал О'Мара, — что это значит? — Она пожала плечами.
  О'Мара мог слышать стук веревочных туфель Воланона. Теперь вентиль был выкручен.
  — Мадам, — сказал он, — дело не в вентиле. У вас прокол.
  Он встал, подошел к багажнику машины и достал инструменты. Затем взялся за колпак колеса и начал раскручивать гайки.
  Воланон подошел к двери гаража и стоял, наблюдая за О'Марой.
  Танга собралась уходить.
  — У меня здесь есть друзья, — сказала она Воланону, — на вилле Коте д'Ажур. Это далеко? Я хочу навестить их. Вернусь через час. К этому времени вот этот обещает мне, что камера будет заклеена.
  — Великолепно, мадам, — сказал Воланон. — Через час, нет сомнения, этот бездельник Филиппе сделает все. Но поскольку меня не будет здесь, когда вы вернетесь, вам лучше бы заплатить сейчас. Потом я скажу вам, где находится Коте д'Ажур.
  Уголком глаза О'Мара видел, как она передала деньги Воланону. Они еще поговорили несколько минут, пока он объяснил ей дорогу к вилле. Затем она ушла. Воланон наблюдал за ее удаляющейся фигурой, после чего подошел и встал над О'Марой.
  — Вот это женщина, — сказал он. — Давно я не видел таких красавиц. У тебя бегут слюни?
  — Мне все равно, — ответил О'Мара. Воланон кивнул головой.
  — Смотри, чтобы все было сделано аккуратно. Не испорть ничего. Она может быть хорошим клиентом.
  Затем он ушел в гараж.
  О'Мара взял тяжелое колесо за обод, снял его. Процесс доставил ему удовольствие: он делал что-то конкретное. Он подумал: «Итак, Тодрилл будет звонить в шесть часов. Теперь, возможно, все это закончится и жизнь пойдет по-другому». О'Мара откатил колесо и прислонил его к невысокой стенке. Его удивило, что он напевает про себя песню.
  Была половина четвертого.
  
  Мистер Куэйл, профессия которого была совершенно уникальна и которому только что исполнилось пятьдесят лет, и он начал лысеть, сидел за письменным столом в своем кабинете в офисе Международной холодильной компании на Пэлл-Мэлл и размышлял о том, что жизнь просто трагически смешна, как и в годы войны. «Если бы даже, — думал он, — трагедии были не столь часты, результаты были почти такими же и даже, возможно, более серьезными, потому что в мирное время жизнь считается, по какой-то странной и необъяснимой причине, более ценной, чем во время войны».
  Это заблуждение — по крайней мере мистер Куэйл считал это заблуждением, — скорее, мешало ему в его довольно необычном деле — деле, которое было связано с жизнями многих людей, а частенько и с исчезновением с лица земли отдельных личностей.
  Перед ним на столе лежали два списка имен — длинный и короткий. В длинном были представлены сотрудники организации Куэйла, погибшие и пропавшие во время войны. В коротком имена тех, кто «исчез» уже после войны.
  Телефон на столе зазвонил. Он взял трубку. Нежный голосок произнес:
  — Мистер Куэйл, на улице стоят четыре грузовика для мебели из транспортной конторы. Кажется, они думают, что мы собираемся переезжать.
  — Они совершенно правы, Мира. Мы уезжаем. Передай ответственному за это сотруднику, чтобы они начали убирать помещения в пять тридцать. Грузовики должны быть загружены к шести. Затем они поедут на Голден-сквер и остановятся на западной стороне площади. Старший из транспортной конторы встретит их там с новыми водителями для каждой машины. Он получит инструкции.
  — Понятно, мистер Куэйл, — ответила Мира.
  — Где сейчас находится Эрнест Гелвада? — спросил Куэйл.
  — Дома. Я звонила ему сегодня утром и сказала, что, возможно, позвоню еще.
  — Велите ему быть здесь в четверть пятого, — сказал Куэйл и повесил трубку.
  Он взял в руки длинный список. За именами он видел живые лица людей.
  Вот Эверсли — молодой человек, любящий музыку. Эверсли оказался неудачником. Он проработал недолго. Нацисты взяли его в 1944. Но в каком-то смысле ему повезло: его сразу застрелили. И была миссис Гвендолайн Эрминз — пухленькая женщина с хорошей фигурой, прекрасно говорящая на немецком и очень похожая на типично немецкую женщину. Она была такой хорошенькой и нежной.
  Куэйл слышал, что миссис Эрминз не удалось умереть легко и быстро. Немцы очень жестоко обошлись с ней. И была умная француженка Маурика. Ее схватили в Париже и провели через все пытки, и она сказала много — у каждого свой предел прочности, — в результате чего немцы вышли на Майклсона и Дюбора. Он также потерял их. Это были хорошие агенты.
  Он вытащил зажигалку и поджег длинный список, наблюдая, как серый пепел оседает в стеклянной пепельнице. Вот и все. Куэйл вздохнул. Ему было очень жаль, что все эти люди — многие из них очень хорошие люди — должны были вот так закончить жизнь.
  Затем он взял короткий список и внимательно прочитал. Сжег и его и бросил пепел в пепельницу. Короткий список нравился ему еще меньше. Если в длинном были отражены судьбы войны, то короткий был совершенно иной.
  Мистер Куэйл задумался, что же ему делать со всем этим? Он мысленно начал выстраивать шахматное поле. Но шахматными фигурами были не короли и королевы, слоны, ладьи и пешки. Фигуры были живыми людьми со своими именами. Он выстраивал новую структуру для следующей игры, подбирая своих людей по памяти, прикидывая, что должно еще произойти вследствие того, что уже произошло.
  Работая над различными теоретическими положениями, прокручивая новые комбинации идей, он всегда учитывал ситуацию, которая уже сложилась и которую не стоит доводить до критической точки. Ситуация, которая уже достигла этой критической точки, была та, в которой опустившийся пьяный Филиппе Гареннс занимался поиском прокола в автомобильной камере в маленьком и ветхом гараже в устье Сант-Брие.
  Существовал еще один человек, который должен был действовать в маленькой шахматной партии, задуманной Куэйлом. Человек, который был достаточно умен и достаточно простодушен, чтобы действовать должным образом.
  Этим человеком был Гелвада. Эрнест Гелвада — иначе известный как Эрни — человек, которого во время войны называли Вольным бельгийцем и который, по своей службе, был теперь англичанином. Гелвада, который казался таким счастливым и чье сердце было полно ненависти к нацистам… Ненависти, которая иногда выплескивалась из него с результатом, прямо противоположным его жесткой линии.
  «У Гелвады, — думал Куэйл, — достаточно ненависти, чтобы быть совершенно безжалостным в случае необходимости; достаточно ума, чтобы быть беспринципным, когда ситуация того требовала; достаточно мужества и еще раз мужества, чтобы притворяться, по крайней мере притворяться, если не на самом деле чувствовать определенную слабость, когда речь шла о женщине, привлекательной женщине, и если слабость не мешала — или, казалось, не мешала — непосредственному делу».
  Предмет размышлений мистера Куэйла повернул с освещенной солнцем Пикадилли на Сент-Джеймс-стрит. Гелвада был невысок и хорошо одет. Его костюмы, сделанные высококлассными портными, часто можно было видеть в витринах модных магазинов, на которые никто — за исключением Гелвады — обычно не обращает внимания. Лицо у него было круглым, и он производил впечатление благодушного человека, впечатление, дававшее неверное представление о ее характере. В глубине души он не был особенно счастлив. Во время войны он жил в атмосфере столь необычной, столь быстро меняющейся даже для него, столь опасной, что мирная разрядка — даже если эта разрядка и не была совсем полной, как хотели бы многие, — для него была скучной.
  Он был на полпути к Сент-Джеймс-стрит, когда его мысли обратились к Куэйлу. Ему казалось, что развязка близится.
  Все кончилось. Министры, дипломаты и эксперты встречались в различных местах, чтобы решить судьбу мира. Уже больше не будет стрельбы на темных улицах, не будут мрачно и медленно текущие реки нести на своей груди неподвижные трупы. Не будет больше ударов ножом в темных аллеях, напряженных тайных допросов, когда людей вынуждали любой ценой говорить, потому что их признание было необходимо для спасения многих жизней. «Все это, — думал Гелвада, — медленно уходит, если еще не ушло совсем».
  Ему это не нравилось — совсем. Было такое чувство, словно кто-то забирал у него из рук горячо любимую женщину, а он был бессилен что-либо сделать. Гелвада вернулся в своих мыслях назад на несколько лет — к 1940 году — к не слишком приятному воспоминанию о молодой женщине, которую любил, о том, как враги разделались с ней. Он нервно облизал губы. Он все еще сводит старые счеты, получая от этого удовольствие. А сейчас, похоже, уже не будет больше возможности делать этого. Ему казалось это несправедливым.
  Он свернул на Пэлл-Мэлл. Неподалеку от учреждения Куэйла — Международной холодильной компаний — стояли два больших фургона для мебели. Гелвада вздохнул.
  Его догадка, похоже, подтверждалась. Это был конец. Он вошел в здание, поднялся на лифте на второй этаж, открыл дверь в приемную и вошел. Девушка у коммутатора — незаметная блондинка — поздоровалась:
  — Добрый день.
  — Добрый день, — ответил Гелвада на превосходном английском. — Меня зовут Эрнест Гелвада. К мистеру Куэйлу.
  — Проходите пожалуйста, мистер Гелвада.
  Он пересек приемную, открыл дубовую дверь и вошел в кабинет. На другом конце кабинета, за большим столом сидел Куэйл, куря сигарету. Он поднял голову.
  — Привет, Эрни, — бросил он.
  — Здравствуйте или, возможно, прощайте, мистер Куэйл. Я вижу, на улице стоят грузовики для мебели.
  — А вы разочарованы?
  — Почему бы и нет, — Гелвада пожал плечами. — Что мне остается делать?
  Куэйл улыбнулся. Его большое круглое лицо с почти лысой головой казалось добрым.
  — На вашем месте, — сказал он, — я бы не очень беспокоился.
  — Рад это слышать, — ответил Гелвада. — Я только соображаю… Когда я увидел мебельные фургоны…
  — Не делайте поспешных выводов, — прервал его Куэйл. — Каждый может нанять фургоны для мебели. Садитесь.
  Гелвада сел. Куэйл встал, погасил сигарету и начал ходить по комнате. Гелвада сидел спокойно и размышлял.
  Спустя некоторое время Куэйл заговорил:
  — Вот что вам, Эрнест, необходимо понять. Война официально кончилась. Официально! Неофициально же продолжают твориться странные вещи. Мир все еще сидит на бочонке с порохом. Он очень хочет мира, но слишком много в нем людей, которые думают иначе. И у них сегодня много возможностей. Понимаете?
  — И это вы мне говорите. Конечно, я прекрасно понимаю.
  — Очень хорошо, — продолжал Куэйл. — Вам понятно, что окончание войны должно повлиять на методы работы нашей организации. Сейчас нужно действовать по-другому, намного более осторожно. Это означает, что сотрудникам придется рисковать больше.
  — Риск был всегда, — осторожно сказал Гелвада.
  — Конечно, — ответил Куэйл. — Но есть риск и риск. — Он улыбнулся Гелваде. — Мне не хотелось бы видеть вас повешенным, — сказал он небрежно.
  Наступило молчание, затем Гелвада сказал:
  — Понятно. Раньше был риск получить пулю или нож в спину, но никого официально не повесили. Сейчас появилась такая возможность.
  — Совершенно верно. — Гелвада затянулся.
  — Занятно. В меня стреляли, были ножом, но меня еще не вешали.
  Куэйл сел за стол.
  — Вам, видимо, известно, — продолжал он, — что существуют организации, подобные той, которую я контролирую, работающие на наших врагов. Ни одна из них не пострадала. Если бы мы имели о них сведения, мы нашли бы контрмеры. Но, когда война закончилась, они ушли в подполье. Имеется лишь ряд предположений, что же с ними произошло. Об их существовании можно судить только по их действиям. Хотя ряд военных преступников был осужден и ликвидирован, те люди, о которых я говорю, не пострадали и даже сейчас являются на самом деле нашими подлинными врагами. Они, конечно, рисковали, как и мы рисковали. Это смелые люди и теперь, возможно, более отчаянные, чем когда-либо раньше.
  — Конечно, — сказал Гелвада, — они должны делать что-нибудь. Если они ничего не будут делать, у них не будет и никаких шансов. Им все равно, что делать, потому что они чувствуют себя загнанными крысами.
  Куэйл кивнул и сказал:
  — В свое время был некто Розански — довольно оригинальный тип. В начале войны 1914-1918 годов Розански был младшим офицером в знаменитом Германском кавалерийском полку и, думаю, хорошим офицером. С ним произошел несчастный случай — он повредил левую ногу и не мог уже ездить верхом. Конечно,, он мог бы найти себе спокойное занятие и в этом полку, но его такая перспектива не прельщала, и, когда представилась возможность, перешел в один из отделов немецкой разведки. У него оказались большие способности к этой работе, и он полюбил ее. В конце концов, после окончания войны, его перебросили в одну из организаций немецкой зарубежной разведки. Он там себя неплохо показал. В конце последней войны, когда стало ясно, что гитлеровский режим идет к концу, что Германия разбита, большинство разведывательных групп, строго законспирированных, так что о них не знали ни военные, ни даже гестапо, — ушло в подполье. Союзники не получили никакой информации, потому что ее не было. Было бы бессмысленно сейчас арестовывать Розански. Мы ничего не смогли бы доказать. Понимаете? — Гелвада сказал:
  — Вы знаете, но не можете ничего доказать.
  — Если бы я и мог, — ответил Куэйл, — я не хотел бы ничего доказывать. Это мне не помогло бы. — Он продолжал: — С тех пор как мир официально объявлен, я потерял 37 агентов в Центральной Европе при обстоятельствах, когда я не должен был бы потерять ни одного. И никто не знает, кто за это в ответе. Союзнические правительства не знают. Немцы не знают. Никто не знает, хотя можно и догадываться.
  — Вам нужен это Розански? — спросил Гелвада.
  — Да. Розански активно перемещается по Европе. Он добывает фальшивые документы и паспорта с величайшей легкостью. Его хорошо снабжают деньгами, которые поступают неизвестно откуда. Может быть, когда кончилась война, у них осталась касса. Это второе, что мне хотелось бы узнать.
  — Мистер Куэйл, — спросил Гелвада, — знаете ли вы, где в настоящий момент действует Розански?
  — У меня есть идея, — ответил Куэйл. — Во всяком случае, я думаю, что сейчас события начнут быстро разворачиваться. Розански сейчас, должно быть, пятьдесят шесть или пятьдесят семь. Нервы человеческие не вечны, а он многое перенес.
  Гелвада ничего не ответил.
  Куэйл походил по комнате две-три минуты, прежде чем стал продолжать.
  — Я дам вам всю информацию, — сказал он внезапно, — какая у нас есть или по крайней мере какую вы, по моему мнению, должны иметь. Я уверен, что Розански знает о вашем существовании. Многие люди знают о вас, Эрни, — он улыбнулся — в Европе, я имею в виду. Как-нибудь я попытаюсь подбросить Розански мысль, что мы охотимся на него, что я нанял вас покончить с ним, использовать ваш маленький шведский нож или еще что-нибудь, чем вы так удачно пользовались на войне. Я надеюсь, что смогу подбросить ему эту идею.
  — И что дальше? — спросил Гелвада.
  — Затем, — сказал Куэйл, — я хочу, чтобы вы сели ему на хвост. Совершенно очевидно, Розански будет уверен, что мы не сможем покончить с ним так просто, как сделали бы это в войну. Он знает, что мы вынуждены быть осторожнее. Другими словами, он будет ждать от вас создания такой ситуации, когда можно будет безопасно разделаться с ним. Это может быть несчастный случай или нечто подобное. То есть он будет ждать от вас попыток создания таких условий и в результате сам будет следить за вами. Если вы поведете такую игру, — а вы хороший актер, Эрни, — я думаю, Розански будет достаточно обеспокоен.
  — А что дальше? — повторил Гелвада.
  — Когда человек напуган, — сказал Куэйл, — он делает ошибки. Особенно, если раньше он был удачлив, пройдя всю войну и занимаясь такой опасной работой. Возможно, он считает, что жизнь еще хороша для него, несмотря на его вину перед другими людьми.
  — Возможно, — кивнул Гелвада.
  — Возвращайтесь к себе, Эрнест, — сказал Куэйл. — Я пошлю вам записку сегодня вечером с точными указаниями, что делать.
  — Я работаю с кем-нибудь? — спросил Гелвада.
  — Да. В одном отношении вам очень повезло, потому что вам предстоит работать с очень умной женщиной. Она одна из самых лучших сотрудников, которых я когда-либо знал. И к тому же красива. Ее зовут Танга. Это графиня де Сарю.
  — Значит, она умна? — переспросил Гелвада.
  — Очень умна. В данной ситуации обязательно, чтобы она была умна. Кстати, вы помните О'Мару?
  — Помню ли я! — воскликнул Гелвада. — Как можно забыть О'Мару? Какой человек! Он тоже участвует? Какая прекрасная команда. Каждый очень красив или очень опытен… а?
  Куэйл сказал серьезно:
  — О'Мара участвует в этом. Вероятно, он не очень рад. — И продолжал: — Я давно уже знаю, что Розански работает во Франции. Второй отдел имеет на него данные, но я попросил их ничего не предпринимать против него. Поэтому они оставили его в покое. Он делает то, что хочет. По-видимому, он сосредотачивает свое внимание на моих людях. Розански может быть абсолютно хладнокровным, если хочет. Это один их тех людей, которые верят в то, что делают. Вам знаком, вероятно, такой тип.
  — Я знаю, — сказал Гелвада, — с такими людьми трудно иметь дело. Это страшные люди — настоящие выродки.
  — Совершенно верно, — сказал Куэйл. — Мне казалось довольно странным совпадением, что четверо моих людей пропали в районе около 30 миль диаметром с центром в Гуаресе в Бретани.
  — Интересно, — сказал Гелвада, — довольно-таки странно…
  — В некотором смысле, да, — сказал Куэйл. — Как я понимаю, вы имеете в виду, что они были неосторожны.
  Бельгиец пожал плечами.
  — Это или отсутствие настоящей организации. Между прочим… только что вы сказали, что, по-видимому, этот Розански в своей организации специализируется на агентах. Мне кажется это странным. Французы должны еще работать. Они обязаны. Столько много еще расчищать. Второй отдел…
  — Точно, — сказал Куэйл. — Но французы не сообщают нам, что их люди делают, пока у них не возникает необходимость в контакте с нами. Мы тоже не информируем французов, если нам не требуется их помощь.
  — Теперь понятно. Похоже, этот Розански что-то знает о вашей организации в этом районе и ничего не знает о французах, потому что не интересуется ими. Или, наоборот, не интересуется ими, потому что не знает о них. По какой-то причине он обнаружил что-то о нашей организации.
  — Так и есть, — кивнул Куэйл. — Розански что-то обнаружил, не знаю, как. И использовал эту информацию. Возможно, за ним стоит кто-нибудь, возможно, он работает один, делая последнюю отчаянную попытку узнать нечто очень важное, прежде чем и скрыться там, где скрываются все умные нацисты.
  — Конечно, вы правы, — улыбнулся Гелвада. — Я полагаю, вы всегда правы. Мне кажется, что вы никогда не делаете ошибок, мистер Куэйл.
  — Я не люблю делать ошибки, — ответил Куэйл. — Когда я их делаю, кто-нибудь обычно страдает. Мне не доставляет никакого удовольствия, если кто-то другой получает по шее из-за моих ошибок.
  Он посмотрел на кучку пепла в пепельнице и продолжил:
  — Розански что-то узнал. С этого он начал и добился некоторых успехов. Вы помните Парласа, который работал с вами в Бельгии в начале войны?
  Гелвада кивнул.
  — Парласа убили. Его тело нашли под поездом примерно в 25 милях от Гуареса; потом пришла очередь другого агента, за ним последовали женщина по имени Десперес — очень приятная женщина и девушка, которую звали Лизоль, — ирландка. Мне казалось, что Розански что-то знает, и, чтобы лучше познакомиться с его методами, мне пришлось ему кое-что подбросить.
  Гелвада улыбнулся.
  — Я понимаю… по крайней мере мне кажется, что я понимаю. Вы отдали ему кого-нибудь.
  Куэйл кивнул.
  — Я отдал ему Шона Алоиса О'Мару, — сказал он с кривой улыбкой. — В мешке.
  — Господи, — сказал Гелвада тихо, — зачем О'Мару!
  Куэйл пожал плечами.
  — Мне пришлось, — сказал он. — Это должен был быть кто-то очень серьезный.
  — Понятно.
  — Мы давно это просчитали, — продолжал Куэйл. — Моя идея состояла в том, что О'Мара должен сбиться с пути истинного. Было весьма вероятно, что мы заплатим ему после войны и отпустим. Они легко могли поверить в это. О'Мара поехал в Париж и начал бросаться деньгами, играл и пил, как рыба. Таковы были мои инструкции — полностью опуститься. Вы знаете, что О'Мара настолько честолюбив, что, если, выполняя задание, необходимо спиться — или даже принести себя в жертву, — он сделает это.
  — Я всегда считал, — начал Гелвада, — что О'Мара был настоящим человеком. Но, определенно…
  — Он попадал в передряги в Париже, — продолжал Куэйл. — Он великолепно выполнял наше задание. Два или три раза его брала полиция. Несколько высокопоставленных лиц знали, кто он и что сделал в войну для меня. Они связались со мной. Я сказал им, что О'Мара вышел из игры, что он больше не работает на меня и что они могут послать его к черту, так как мне все равно.
  — Очень разумно…
  — О'Мара ударился во все тяжкие. Во всяком случае, так казалось. Его выгнали с нескольких работ. Он попадал в тюрьму и после выхода начинал работать на новом месте. И всякий раз он находил работу все ближе к Бретани. Он хорошо знает страну. Случалось ему и красть. Он уже побывал в больнице с белой горячкой. О'Мара удивительный работник. Он удивляет даже меня.
  — О'Мара, — сказал Гелвада тихо, — О'Мара всегда был превосходным актером. Всегда все делал хорошо. Хорошо до конца.
  — Надеюсь, это еще не конец, — сказал Куэйл резко. — Во всяком случае… О'Мара нашел работу в устье вблизи Сант-Брие. Он работает у человека по имени Воланон. Воланон сам любит выпить, поэтому он не склонен избавляться от О'Мары, который, как он думает, является каким-то Филиппе Гареннсом с полукриминальным прошлым. Он практически ничего не платит О'Маре. Кое-как кормит и поит всякой дрянью, чтобы держать его в меру пьяным и годным для выполнения подсобных работ.
  — Я начинаю понимать, — сказал Гелвада. — Розански знал О'Мара.
  — Правильно. Розански знал О'Мару. Он должен был знать, что О'Мара работал на меня в войну. Мне казалось, что раньше или позже Розански выйдет на О'Мару — особенно потому, что часто посещает эти места, — сказал Куэйл с кривой улыбкой. — Я решил, что он выйдет на О'Мару и вступит с ним в контакт, прежде чем его ликвидировать. Он, конечно, с удовольствием расквитался бы с ним за прошлое, но слишком велик соблазн заставить заговорить О'Мару. Ведь вовсе не трудно заставить заговорить горького пьяницу.
  — Господи, — произнес Гелвада тихо, — мистер Куэйл, вы очень сильный человек, но и очень жестокий.
  — Это жестокая игра, — сказал Куэйл. — У нас нет времени на сантименты. Во всяком случае, я никогда не притворялся, что руковожу женской школой.
  — Конечно, не женской школой… Нет, но я хотел бы задать вопрос.
  Куэйл ждал.
  — Это Розански, очевидно, не дурак, — продолжал Гелвада, — и если он придет к выводу, что О'Мара — просто пьяница, который когда-то работал на вас, я не вижу причин, по которым он захочет заставить говорить такое ничтожество. Очевидно, что О'Мара, будучи никчемным человеком, вышвырнутым вами, просто может ничего не знать. Проще сразу ликвидировать его. Что может он сказать… даже под самыми изощренными пытками… что мог бы он сказать? Наверняка, Розански не может ожидать, что при данных обстоятельствах О'Мара знает что-нибудь.
  — Розански уверен в одном — сказал Куэйл небрежно, — что О'Мара точно знает, кто я.
  Гелвада тихо присвистнул.
  — Теперь понятно. Вы выводите Розански на себя. Вы рискуете. Вижу. Вы думаете, что Розански выйдет на О'Мару и заставит его говорить; что О'Мара сломается и скажет им, кто вы — вы центр организации, пульс всего. О'Мара скажет им, кто вы и где находитесь…
  — Верно, — сказал Куэйл. — Я надеюсь, так и произойдет, и Розански придется предпринять какие-нибудь шаги, придется начать решающую игру против меня. А чтобы сделать это, ему придется засветиться — как-нибудь, кому-нибудь, когда-нибудь. Тогда мы и возьмем его.
  — Да, прекрасный план. А О'Мара?
  — Нельзя сделать омлет, не разбив яиц. — Куэйл взглянул на часы. — Идите домой. Я пришлю вам инструкции как обычно, вечером. Вы должны быть во Франции завтра утром. Можете хорошо провести там время, — он улыбнулся Гелваде.
  Гелвада встал.
  — Звучит так, — сказал он, — что у меня будет действительно интересное время. Надеюсь вас скоро увидеть.
  Куэйл все еще улыбался.
  — Увидимся, — сказал он. — Я надеюсь.
  — Гелвада вышел.
  
  Было пять часов вечера. Танга вышла из ванной виллы Коте д'Ажур. На ней был крепдешиновый халатик и сандалии. Она завязала халатик, пока шла из ванной в гостиную. Иветта, служанка, — высокая, ширококостная, с серьезным интеллигентным лицом — стояла у окна, держа в руке телефонную трубку.
  Танга села, скрестила ноги, взяла сигарету из ящичка на столе, зажгла ее. Каждое ее движение было очаровательным, наполненным грацией.
  — Ну что, Иветта? — спросила она.
  — Секунду, мадам, — ответила служанка, — я разговаривала с Сюртэ. Они обещают подключить вас к местному коммутатору, чтобы защитить номер. Утверждают, что это исключит возможность подслушивания.
  Танга недоверчиво улыбнулась.
  — Говорят, что они перезвонят. — Иветта, закончив говорить по телефону и повесив трубку, стояла, глядя на хозяйку.
  Танга выпустила из ярко накрашенного рта тонкую струйку дыма и наблюдала, как она, расплываясь в воздухе, исчезала.
  — Ну… — спросила она, — расскажи мне о жизни здесь, Иветта. Что происходит? Интересно ли тебе?
  Женщина пожала плечами.
  — Как может быть интересно в тихом месте, мадам? В любом случае меня не слишком радует жизнь. С тех пор как эти свиньи убили моего мужа, она меня ни разу не радовала.
  — Знаю, — сказала Танга. — Я очень сожалею об этом. Мужья всегда кажутся более привлекательными, когда их вспоминаешь. Вы сильно его любили, когда он был жив?
  Служанка пожала плечами и улыбнулась немного печально.
  — Возможно, вы правы, мадам, — сказала она. — Когда он был жив, я не любила его так, как, мне кажется, я люблю его сейчас, когда его нет со мной. — Она держала руки перед собой — худые, сильные руки.
  — Я приехала сюда и поселилась на вилле, — продолжала она. — Для всех я была экономкой мсье Шервази и его жены. Это внушили соседям, когда он и она приехали сюда на две недели. Как вы помните, мадам, это была ваша идея.
  Танга кивнула.
  — Когда они уехали, я осталась хозяйкой виллы. Здесь ничего интересного, только сплетни. Рыбаки недолюбливают горожан. Я познакомилась с синьором Тирше, местным рыботорговцем. Он любит поговорить и часто останавливает свою тележку с рыбой возле моего дома. Я выношу ему стаканчик пива, и мы болтаем. От него я и узнала о Филиппе Гареннсе.
  — И что же о нем говорят, Иветта? — небрежно спросила Танга.
  — Говорят, окончательно спивается. Это похоже на правду. Я видела его. Когда-то, должно быть, он был приятным человеком, но сейчас вызывает жалость. Его часто находят на улицах вдрызг пьяным. Воланон, его хозяин, сам любит выпить.
  — Вот как? — удивилась Танга. Зазвонил телефон. Служанка взяла трубку.
  — Звонок из Англии, мадам, — сказала она через несколько секунд.
  Положив трубку на столик, она вышла.
  Танга пересекла комнату и взяла трубку.
  — Добрый день, графиня, — произнес голос Куэйла. Танга тихо засмеялась.
  — Здравствуйте.
  — Какая погода у вас? — спросил Куэйл. — Как вы думаете, погода ожидается летной?
  Танга засмеялась снова.
  — Наоборот, я думаю, что надвигается шторм, правда, не могу сказать — сильный или нет.
  — Это предположение основано на каких-то фактах, я полагаю? — быстро спросил Куэйл. — Возможно, вы слышали это от специалиста-метеоролога?
  — У меня есть некоторая информация от джентльмена, которого можно было бы назвать метеорологом, — мистера Эппса из Парижа. Мне кажется, мистер Эппс слышал это еще от кого-то.
  — Может быть, от Тодрилла? — предположил Куэйл.
  — Совершенно верно, — ответила Танга. — Мсье Тодрилл считает, что может быть небольшой шторм, он может разразиться сегодня вечером часов в шесть, и хорошо было бы, если бы кто-нибудь обязательно позвонил по телефону.
  — Вы уверены, что человек, который примет этот телефонный звонок — если он будет — находится в подходящей форме?
  — Да. И должна сказать, учитывая все, что восхищаюсь этим человеком.
  — Мы все восхищаемся. Вы уверены, что он выдержит любой шторм, который может разразится?
  Она пожала плечами.
  — Я думаю, все зависит от силы шторма.
  — Прекрасно, — сказал Куэйл. — Кажется, все продвигается очень хорошо. А у вас все в порядке?
  — Да, — ответила она. — Я здесь нахожусь на вилле Коте д'Ажур с Иветтой, моей служанкой. Мсье и мадам де Шервази сдали мне виллу, кажется, на месяц. Я здесь с машиной. У меня оказалась проколота камера, но прокол был мгновенно отремонтирован в «Гараже Воланона» в заливе. Я скоро туда вернусь и заберу машину, если она готова.
  — Дайте мне знать, если сможете, — сказал Куэйл, — что произойдет после шторма.
  — Я сама хотела бы иметь какие-нибудь сведения о том, что может случиться после этого шторма. Я не уверена в состоянии атмосферы.
  Куэйл засмеялся.
  — Я тоже, но считаю вполне возможным, что после хорошего шторма атмосфера может быть чрезвычайно душной и влажной и вероятны другие шторма.
  — Понятно, — сказала она тихо.
  — Я надеюсь, — продолжал Куэйл, — вы ожидаете гостя, которого пригласили в Коте д'Ажур?
  Танга подняла брови.
  — Значит, я пригласила гостя? Как интересно, — она засмеялась журчащим смехом.
  — Да, — сказал Куэйл. — Человека, которого вы когда-то встретили в Париже — в прошлом году, мне кажется. Возможно, вы забыли, что пригласили его провести неделю или две на вилле. Помните, вы говорили мне, что он чрезвычайно интересный человек. Конечно, вы помните его имя — Эрнест Гелвада.
  Танга снова удивленно подняла брови, улыбнулась и сказала:
  — О, спасибо, что вы мне напомнили. Я очень рада, что мистер Гелвада сможет приехать. Это великолепно.
  — Очень хорошо. Он подходящий человек, чтобы быть рядом в плохую погоду. Ну, до свидания, графиня. Мои добрые пожелания.
  — Спасибо. Вам тоже, — она повесила трубку и пошла в спальню. Иветта стояла у туалетного столика.
  — Принесите мне, пожалуйста, полотняную куртку и юбку, Иветта, — попросила Танга. — Я пойду в гараж за машиной.
  — Сейчас, мадам. Я могу узнать, что происходит? — Танга пожала плечами. Хотя она и улыбалась, глаза были отсутствующими и почти равнодушными. Она вынула изо рта сигарету и погасила ее в пепельнице. Пальцы у нее были длинные, белые и сильные.
  — Я не знаю, что произойдет, — сказала она так тихо, как если бы говорила сама с собой. — Бог знает… и, вероятно, он сейчас не удостоит нас своей информацией.
  Иветта пожала плечами.
  — Нет… Но если бы это был человек, мадам… вы бы нашли способ заставить его говорить. Я не сомневаюсь.
  — Я тоже, — сказала Танга сухо. Она села за туалетный столик.
  
  О'Мара сидел на краю ветхой кровати, стоявшей у стенки маленькой и грязной комнаты, расположенной над главным входом в «Гараж Воланона», в которой он спал. С места, где он сидел, можно было видеть хвост «тайфуна», стоявшего за гаражом, где он оставил его после ремонта камеры. Он сидел, глядя на машину, и размышлял, каким будет следующее движение. Боль в левой руке ушла. Но ноги были не совсем устойчивы. Он встал и попробовал их. Шаги были более твердыми, чем он думал. О'Мара вспоминал, каким он был, прежде чем начались его приключения в этом заливе. И думал, сколько ему потребуется, чтобы вернуться к прежнему состоянию. Он подошел к окну, оперся о стену и замер, глядя через грязное оконное стекло.
  Танга, идущая по узкой дорожке, попала в поле его зрения. О'Мара наблюдал, как она шла. Ему казалось, она движется с очаровательной уверенностью, как если бы ее совсем не интересовал процесс хождения в этом мире.
  Она обошла вокруг «тайфуна», глядя на шины. Затем подошла к машине сзади и вытащила ключ из замка багажника, где О'Мара его оставил. Села за руль, развернулась и поехала в сторону главной улицы деревни.
  О'Мара подумал, что Куэйл чертовски хорошо подбирает людей. Всегда он умудрялся найти нужных для дела. Его интересовало, какое положение занимала эта женщина в схеме Куэйла, что она должна была делать и что должна была сделать с ним. Это роковая женщина, — женщина, которая могла бы вызвать массу бед.
  Он подумал, что, кроме жен рыбаков, довольно-таки странной служанки, которая присматривала за заведением Тирша, и Иветты дю Клосс — экономки де Шервази в Коте д'Ажур, с которой он разговаривал один или два раза, он не встречал ни одной женщины в течение последних месяцев, которая бы представляла для него хоть какой-нибудь интерес. Во всяком случае, можно долго бродить по всем странам мира и не встретить такой женщина, как Танга.
  О'Мара отошел от окна, вышел из комнаты и по небольшому коридору прошел в комнату Воланона. Небольшие часы, стоявшие на стуле в углу и бывшие единственной целой вещью в комнате, показали, что было без двадцати шесть. Он стоял, глядя на часы и размышлял: если бы он сейчас, на пустой желудок, принял двойную дозу корамина, эффект наступил бы через 15 минут. Двойная доза корамина обычно стимулирует его разум и придает координацию движениям. Это означало, что он будет на ногах к шести часам. Но действие корамина длится на больше трети часа. Он думал, будет ли этого достаточно. Ему казалось чертовски несправедливым заниматься делами, смысл которых ему непонятен, взвешивать возможности, о которых почти не имеешь представления. В то же время он понимал, что с этим придется смириться.
  Он вернулся в свою комнату, налил холодной воды из разбитого кувшина в еще более разбитый умывальник, умылся и вымыл голову. Вытерся не слишком чистым полотенцем, пошел к кровати, поднял туго набитый матрац и начал рыться под ним, вытащил бутылку корамина и шприц с иглой. Затем вернулся к умывальнику, вылил из бутылки остатки жидкости в чашку, взял ее в руку и, сказав с мрачной улыбкой: «Удачи тебе, О'Мара», — выпил снадобье, запив его водой.
  Затем наполнил шприц из ампулы и, держа его в левой руке, порылся в карманах в поисках спички, зажег ее о свою брючину и прокалил иглу. Закатив левый рукав, медленно ввел иглу в руку повыше локтя и опустошил шприц. Затем положил шприц вместе с пустой бутылкой из-под корамина под матрац. Одел рваный и грязный пиджак, сел на краю кровати, сцепив пальцы и глядя на стену перед собой.
  На него нахлынули воспоминания об Эвлалии Гуамарес, которая, казалось, была так далеко и так давно. Ему было трудно восстановить в памяти ее лицо. И только немного подумав, он понял, что эта трудность возникла потому, что лицо другой женщины — Танги — настойчиво возникало в его памяти. Он криво улыбнулся. Ему казалось странным, что в такое время мужчина может заниматься сравнением двух женщин.
  Но было ли это действительно странным? Было ли вообще что-либо странным? Он, казалось, просидел так долгое время. Разум его начал проясняться. Сказалось действие корамина и укола. О'Мара глубоко вздохнул. Он испытывал приятные ощущения силы, полного контроля над собой, координации движений, которые неизбежно приходили к нему, когда корамин начинал действовать. Некое удовлетворение, ни на чем не основанное, ни от чего не зависящее.
  Внизу зазвонил телефон. Почти сразу же он испытал реакцию, внезапную умственную депрессию, которая пришла с пониманием, что этот звонок означает. Он сидел на кровати, глядя прямо перед собой.
  Внизу телефон продолжал звонить. О'Мара подумал, что у него много времени. Не нужно спешить, коммутатор будет звонить, пока кто-нибудь не ответит. Так всегда бывает. Он вспомнил вечера, когда и он, и Воланон были слишком пьяны, чтобы двигаться, а телефон продолжал раздражающе звонить, как мрачное сопровождение его собственных алкогольных снов.
  «Это, должно быть, Тодрилл», — подумал он. Затем задумался о Тодрилле, пытаясь представить себе, какой он. Наконец пожал плечами, оттолкнулся руками от кровати, пересек комнату, спустился по грязной деревянной лестнице в гараж. Там он прошел к ветхой конторке в углу и взял трубку.
  — Здравствуйте, — произнес он, — это гараж Воланона… Филипп Гареннс.
  — Мсье Гареннс, — ответил чей-то голос, — меня зовут Тодрилл. Вы, возможно, слышали обо мне?
  — Да. Мне сказали, что вы позвоните в шесть часов.
  — Я всегда пунктуален.
  — Ну и что?
  — Положение, мсье Гареннс, достаточно напряженное в настоящий момент. Думаю, очень скоро у вас будут посетители. Полагаю, у вас есть уже представление о человеке, который придет к вам.
  — Да, некоторые предположения есть, — ответил О'Мара.
  Он облокотился о деревянный стол, его прошиб пот.
  — Я не думаю, — продолжал голос, — что у вас есть причина очень уж беспокоиться. Понимаете, что я имею в виду?
  О'Мара цинично ухмыльнулся.
  — Да, но я не могу совсем не беспокоиться.
  — Конечно, — отозвался Тодрилл. — В данный момент я нахожусь в 40 милях от вас, но у меня превосходная машина и дорога хорошая. Я буду у вас максимум через 45 минут. Не думаю, что наши друзья успеют досадить вам.
  — Надеюсь, вы правы. — Наступило молчание.
  — До свидания, мсье Гареннс, — попрощался Тодрилл.
  — До свидания, — ответил О'Мара и повесил трубку.
  Он сидел на деревянном стуле, глядя прямо перед собой. Вот так, — подумал он. Ему вспомнилось несколько случаев времен войны, когда он попадал в тяжелые ситуации, когда дела шли очень плохо, но это его не слишком тревожило в те дни. Он был О'Марой тогда — тем самым О'Марой. Теперь… Он вытянул правую руку — она дрожала. Его бросало то в жар, то в холод. Боль в ноге возобновилась.
  Он ухмыльнулся и прочитал про себя: «О, какой дурак он был, мой соотечественник». Да, Шекспир явно обладал чувством юмора. И о любой ситуации, которая могла возникнуть в жизни, у Шекспира можно было найти соответствующее высказывание.
  Он встал со стула и подумал, что сказал бы Шекспир обо всем этом.
  Вскоре он покинул конторку, пересек гараж, вышел наружу и сел, глядя через залив. Был теплый вечер, садилось солнце. «Все вокруг, — подумал О'Мара, — выглядело очень красиво». Сначала он вспомнил Тангу. Затем его мысли переключились на Эвлалию Гуамарес. Он размышлял, почему в таких ситуациях, как сейчас, лица женщин неизменно стоят у него перед глазами. Спустя некоторое время, он отошел от ворот гаража и сел на землю, опершись спиной о низкую белую стенку. Так он сидел ожидая.
  Была половина седьмого, когда пришла машина. Она выехала с главной улицы деревни, на скорости промчалась по дороге к заливу и с визгом тормозов остановилась у гаража. Это был видавший виды «опель». Человек на пассажирском сидении открыл дверцу и вышел. Закрыв ее, он прислонился к машине, глядя на О'Мару. Это был высокий, худой человек с оливкового цвета лицом, на котором выделялись тонкие черные усики. Судя по его одежде, он мог быть кем угодно.
  Водитель вышел с другой стороны, обошел капот и встал в нескольких футах от машины, глядя на О'Мару. Он был примерно пяти футов и шести дюймов роста, очень худой. У него была мощная выдающаяся вперед челюсть и впалые щеки. Казалось, будто кто-то натянул мертвенно-бледную кожу на череп скелета. Глаза были узкие. Дешевый французский костюм был слишком велик для него. Мягкая черная шляпа сдвинута на бок. Он был похож на мелкого чикагского гангстера из фильмов 30-х годов, но было и отличие.
  Разница была в том, что лицо этого человека ничего не выражало. Оно было мертвым. Неподвижные, мертвые глаза напоминали тусклые фары. Он стоял, свесив руки вдоль туловища, и равнодушно смотрел на О'Мару. Казалось, его мертвая голова существует отдельно от тела, делающего движения, неподвластные ему самому.
  О'Маре показалось, что этот человек вообще был мало похож на живое существо.
  — Добрый вечер, господа, — сказал О'Мара. — Чем я могу вам помочь?
  Коротышка произнес тихим голосом с металлическими нотками:
  — Кажется, что-то не в порядке с бензопроводом. Сначала я подумал, что туда попал пузырек воздуха. Вы ведь знаете, качество бензина просто ужасно в наши дни. Но сейчас я думаю, что бензопровод засорился где-то между бензобаком и карбюратором; не полностью — бензин все же поступает, хотя и плохо. Вы понимаете?
  — Понятно, — сказал О'Мара. — Это обычное явление, когда машиной долго не пользуются, хотя, — он слегка улыбнулся, — не похоже, что вашей машиной долго не пользовались.
  Его слова остались без ответа. О'Мара медленно встал, подошел к машине и поднял капот.
  Осмотрев двигатель, он понял, что тот в полном порядке. Недавно его чистили. Он открутил соединительный вентиль бензопровода в шести или семи дюймах от карбюратора. Пальцы слушались его великолепно.
  Пассажир, который стоял, прислонившись к двери, отошел. Посмотрев на узкую дорогу, ведущую к деревне, он повернулся к О'Маре и сказал:
  — На вашем месте я не ломал бы над этим голову.
  О'Мара глянул и увидел в правой руке у парня короткий «люгер». Ствол пистолета находился в нескольких дюймах от живота О'Мары.
  — Согласен, — сказал О'Мара. Он улыбнулся. — Я не буду лезть в это. Но я думаю, мне лучше прикрутить этот вентиль на место. — Сделав это, он спросил: — Что дальше?
  Коротышка приказал бесцветным голосом:
  — Садитесь на сиденье рядом с водителем. Не сопротивляйтесь и не пытайтесь делать глупости. Иначе вам не поздоровится.
  О'Мара ухмыльнулся. По причинам, которые он не мог объяснить, и несмотря на опасность создавшейся ситуации, он чувствовал приятное возбуждение.
  — Благодарю вас, — сказал он, — смею надеяться, что если я не буду спорить и делать глупости, со мной все будет в порядке?
  Парень пожал плечами:
  — Не трать время на пустую болтовню, поехали.
  О'Мара сел на переднее сиденье. Боль в левой ноге ушла, и он чувствовал себя сносно. Он внутренне улыбнулся при мысли, что наконец произошло что-то, что могло «вывести его из себя». Эта двусмысленность пришлась ему по вкусу.
  Коротышка занял водительское место. Его приятель с «люгером» сел сзади.
  Машина тронулась и медленно пересекла деревню. Выехала на грязную дорогу, ведущую вокруг залива, и набрала скорость. Мимо церкви с тиссовой рощицей она уже мчалась.
  О'Мара смотрел в окно и через залив видел «Гараж Воланона», освещенный заходящим солнцем.
  Сидящий сзади приказал ему:
  — Не обязательно смотреть по сторонам. Смотри в пол.
  — Черта с два, — сказал О'Мара сначала по-английски, потом еще крепче по-французски.
  Человек на заднем сиденье вдруг поднял руку и сильно ударил рукояткой «люгера» О'Мару по голове. О'Мара упал головой на приборный щиток, разбив лоб и потеряв сознание. Струйка крови потекла на пол.
  Водитель оглянулся.
  — Грубо работаешь, — равнодушно сказал он, — как мы будем объясняться, если нас остановит жандарм. И к тому же это бессмысленно, совершенно неважно, видел он, куда мы его везем или нет.
  — Возможно, — ответил второй, пожав плечами, — но мне этот тип не нравится. Я получил удовольствие, врезав ему.
  Дом стоял в стороне от дороги. Он выглядел запущенным. Когда машина свернула к нему по подъездной дороге, заросшей сорняками, О'Мара открыл глаза и выпрямился.
  Одна сторона дома была повреждена каким-то взрывом. Упавшая кирпичная стена наполовину загораживала дорогу. Другая сторона дома была вся в трещинах, окна разбиты, и везде чувствовалось запустение. О'Мара попытался представить, кто там жил раньше и что с ним могло случиться.
  Солнце зашло, и пошел дождь. Человек с худощавым лицом осторожно вел машину и, объезжая кучи мусора, обогнул дом. Дорога перешла в узкую грязную тропинку. Машина остановилась у задней стороны дома перед дверью веранды, полностью скрытой плющом.
  Парень с заднего сиденья вылез из машины и стоял, глядя через стекло на О'Мару.
  — Вылазь, — сказал он через минуту.
  О'Мара вышел. Он чувствовал слабость, но не волновался. С внутренней ухмылкой он подумал, что чувствует себя лучше, чем все последнее время. Началась настоящая жизнь. Он поразмышлял над тем, что потребовались крупные неприятности, чтобы отвлечь его от более мелких.
  Он стоял в нескольких шагах от двери, глядя, как парень с «люгером» открывал ржавый замок, не спуская глаз с О'Мары. Другой в это время отгонял машину.
  Дверь открылась.
  — Входи, иди прямо, — скомандовал парень с пистолетом, — и жди, пока я зажгу свет.
  О'Мара пошел по проходу. Через мгновение услышал щелчок, и, к его удивлению, свет зажегся.
  — Я хотел бы знать, кто вы, — спросил О'Мара. — Думаю, что в данной ситуации я должен знать ваши имена. — Он улыбнулся позади идущему.
  — Стой, — сказал человек с пистолетом. Он открыл дверь слева по ходу и продолжал: — Входи. Стул в противоположном конце комнаты. А зовут меня Мороск, но это не принесет тебе никакой пользы.
  — Возможно, — сказал О'Мара, — но все же интересно.
  Он пересек комнату и сел. Мороск зажег еще одну лампу. Вскоре вошел водитель. И застыл в дверях, глядя на О'Мару.
  В комнате почти ничего не было, кроме нескольких стульев, не было даже окон. Электрическая лампочка была грязной, тем не менее свет ее не скрывал того, что комната не убиралась долгое время. — О'Мара отмечая все это автоматически.
  Голова у него раскалывалась, время от времени начинались спазмы в животе. Он подумал, что это следствие того, что он давно не пил, а организм его не привык к такому воздержанию. Теперь неизвестно, когда ему удастся еще выпить.
  Парень с пистолетом пересек комнату и встал над О'Марой. Рукава его пиджака были коротки, и видны были часы на кожаном ремешке. О'Мара смотрел на часы с необычным циферблатом и пытался понять, сколько времени. Вскоре он понял, что было без пяти семь и подумал о Тодрилле. Он смутно вспоминал, как Танга говорила, что будет очень плохо, если Тодрилл не сможет приехать вовремя. Судя по времени, они не могли далеко уехать от залива, и О'Мара подумал, где сейчас может быть Тодрилл.
  Человек, стоявший у двери, подошел, и они оба уставились на О'Мару.
  Наступило недолгое молчание. Затем коротышка сказал по-французски с акцентом:
  — Тебе придется ответить на ряд вопросов. И будь уверен, ты на них ответишь. После того как ты расскажешь нам все, что нужно, с тобой будет покончено. Это произойдет в любом случае. Но так это будет быстрее. Надеюсь, у тебя хватит ума отвечать на наши вопросы. Иначе мы найдем способ заставить тебя говорить, и мой приятель здесь — когда придет время стрелять — сделает так, что ты будешь мечтать о смерти. Понимаешь?
  Кончив говорить, он улыбнулся О'Маре. Это была странная, жалкая улыбка. Казалось, что его лицо не привыкло улыбаться, что улыбка требовала огромного усилия его воли.
  О'Мара посмотрел на него и произнес очень грубое и короткое слово по-французски. Бандит с пистолетом вдруг резко выбил ногой стул из-под О'Мары. Когда тот упал, второй ударил его ногой в живот.
  О'Мара с трудом встал. Высокий ударил его в лицо пистолетом. О'Мара упал на бок и так и остался возле стены — полусидя, полулежа.
  Коротышка сказал ласково:
  — Не все сразу, Мороск. Не увлекайся слишком. — Затем он обратился к О'Маре. — Мы уже давно следим за тобой. Ты пьяница и доходяга. Однако ты еще достаточно чувствителен к тому, что мы собираемся с тобой сделать. Поэтому ты скажешь мне имя и место… пребывания в настоящий момент человека, который руководил вами в операциях в Лиссабоне и Южной Америке. Кто он? Как его зовут, как он выглядит, где он?
  О'Мара повернулся, чтобы видеть говорящего. Он попытался подняться, но у него не хватило сил, и он снова прислонился к стене, он облизал разбитые губы и еще раз выругался.
  Коротышка сказал насмешливо:
  — Продолжи, Мороск.
  Мороск присел возле О'Мары, захватил его безжизненную руку и сильно зажал ее под мышкой. Затем отдал пистолет коротышке, вытащил правой рукой зажигалку из кармана, зажег ее и поднес к пальцам О'Мары.
  Через несколько минут О'Мара взвыл тонким голосом и Мороск убрал зажигалку.
  — Ну?.. — спросил коротышка.
  О'Мара попытался говорить, но его двигающиеся губы не издали ни звука. Коротышка полез в карман и достал фляжку. Он передал ее Мороску, который все еще стоял, склонившись над О'Марой и держа его руку под мышкой.
  Мороск положил зажигалку на пол, взял фляжку и, вставив горлышко в рот О'Маре, наклонил ее. О'Мара закашлялся.
  — Ну?.. — повторил коротышка.
  О'Мара думал. Это было трудно. Жгучая боль растекалась от пальцев по всей руке. Ему очень нужно было вспомнить разговор с Куэйлом. Если бы он его вспомнил, он мог бы не слишком спешить. Если бы он вспомнил…
  — Ну… — сказал Мороск нетерпеливо, — ты собираешься говорить?
  О'Мара взглянул на него отсутствующими глазами. Он вспоминал слова Куэйла: «Вы должны убедить их, что они вынудили вас говорить. Не раскрывайтесь слишком быстро, иначе они почувствуют туфту. Они очень умны… слишком умны. Вам придется дать им возможность поистязать вас, прежде чем вы заговорите. Они знают все. Они знают, что вы очень сильный человек, и, даже допуская ваше нынешнее состояние, будут ждать от вас сильного сопротивления. Вам придется сыграть трудную роль».
  Он с трудом повернул голову ближе к Мороску. Тот наклонился. О'Мара плюнул ему в лицо.
  Коротышка засмеялся.
  — Продолжай, Мороск, — сказал он. — Он все еще дерзок. Он хочет показать свою храбрость.
  Мороск снова щелкнул зажигалкой. По щекам О'Мары побежали слезы. Его голова свалилась набок, изо рта вырвался придушенный стон.
  — Достаточно, Мороск, — сказал коротышка, — думаю, что он заговорит. Расскажет ему, что мы с ним сделаем, если он не заговорит. Расскажи про иголки…
  И Мороск рассказал О'Маре. Он рассказывал ему свистящим шепотом, почти касаясь его лица, испытывая при этом явное удовольствие.
  И О'Мара заговорил. Он говорил тихим монотонным голосом, больше похожим на стон. Одна сторона его лица была в крови, губы разбиты. Он говорил с трудом.
  — Этого человека зовут Куэйл… он из Международной холодильной компании… небольшого роста, голубо… глазый…
  Он замолчал, так как дверь внезапно открылась.
  Коротышка, который теперь держал «люгер» в руках, резко повернулся. Мгновенно после этого последовал выстрел от двери. Мороск захрипел и упал лицом вниз. Одновременно коротышка бросил пистолет в вошедшего и попал ему в лицо. Тот отпрыгнул, в этот момент коротышка бросился к дверям и исчез. В комнате был слышен грохот его шагов по голым доскам.
  Гость быстро пересек комнату и стал, глядя на О'Мару. Последний тупо смотрел на него.
  — Меня зовут Тодрилл. Впервые я жалею, что не пунктуален.
  Тодрилл вел машину на большой скорости. Это была спортивная машина с поднятым верхом и боковыми стеклами. Стрелка спидометра колебалась между пятьюдесятью пятью и шестидесятью милями в час. О'Мара обратил внимание на то, что, хотя машина была иностранного производства, а номер французский, приборная панель была английской. Это его удивило.
  Тодрилл был крепким, хорошо сложенным мужчиной где-то между тридцатью пятью и сорока. Он излучал добродушное веселье, и казалось, что ничто, кроме землетрясения, не может вывести его из себя. Лицо у него было круглое, глаза большие, карие, широко поставленные. Волнистые темно-русые волосы выбивались из-под коричневой вельветовой шляпы. Руки у него были необычными — с короткими плоскими пальцами. О'Мара заметил, что эти пальцы слишком коротки для широкой ладони. Рука настоящего работяги.
  Интересный тип этот Тодрилл. Где его нашел Куэйл? Если это Куэйл нашел его. Возможно, Танга открыла Тодрилла… Никогда ничего не знаешь с Куэйлом. Люди приходят и уходят, но их тщательно отбирают для конкретной работы: всегда так, как надо. «Никогда, — подумал О'Мара, — Куэйл не ошибался, подбирая людей для определенной работы».
  Он сидел рядом с Тодриллом и наблюдал за ним. Он подумал, что хотя Тодрилл и не был пунктуален вечером, сейчас он компенсировал потерянное время. Он умел водить машину. Он сидел, склонившись к рулю, как обычно сидят автогонщики, не отрывая глаз от дороги, и незажженая сигарета торчала у него изо рта.
  «Практичный человек Тодрилл», — подумал О'Мара. Он посмотрел на свою поврежденную руку, которая висела на перевязи, сделанной из галстука. Тодрилл смазал ему обожженные пальцы моторным маслом из запасной банки и перевязал руку двумя носовыми платками. О'Мара надеялся, что масло было чистым.
  Боль в руке бешено пульсировала, поднимаясь от кисти к плечу. За исключением этого, О'Мара чувствовал себя неплохо. Прохладный вечерний воздух, который проникал через боковое стекло, и фляжка неплохого бренди, которую он держал в здоровой руке, были причиной его хорошего настроения в данный момент.
  Тодрилл сбавил скорость на крутом повороте.
  — Я бы догнал его, — сказал он, — если бы не знал некоторых обстоятельств и этого человека. Я знаю его. Это Наго. Он работает на «вервольф» с тех пор, как нацисты решили, что они больше не будут существовать как партия.
  Я знаю все о нем. Он употребляет наркотики — и сильно. К тому же пьет. Он не в форме ни умственно, ни физически. Его упрямство, иногда поражает. — Он передвинул окурок в другой угол рта. О'Мара при этом сделал еще один глоток из фляжки.
  Тодрилл продолжал:
  — Сейчас только четверть восьмого. И это очень хорошо. У Наго нет машины. Если бы я не задержался, чтобы испортить у него карбюратор, я появился бы раньше. Но это было необходимо. А что может сделать Наго? Все, что он может, это поехать в Сант-Лисс и ждать там поезда. До восьми поездов нет, а мы там будем, раньше. Наго не сможет найти никакого транспорта отсюда до Сант-Лисса, кроме попутной машины. Но он не осмелится сделать это, потому что ему нужно держаться вдали от больших дорог. Резонно?
  — Звучит резонно, — ответил О'Мара. — Но он может позвонить кому-нибудь и передать информацию, которую они выбили из меня, по телефону.
  Тодрилл промолчал, пока они делали поворот, затем прибавил ход. Машина рванулась вперед.
  — Нет… Наго не рискнет. Побоится, что переговоры здесь контролируются. А телефонов-автоматов между этим местом и Сант-Лиссом нет. Наго будет двигаться к Сант-Лиссу в стороне от дорог. Он будет вынужден делать это, особенно, если считает, что информация, которую они получили от вас, действительно ценная. Он не рискнет передавать это по телефону. И есть еще одна причина, почему он не позвонит.
  — Какая? — спросил О'Мара.
  — Человека, которого я застрелил, звали Мороск. Он известен Второму отделу. Наго, конечно, подумал, что я, зная Мороска, немедленно попробую взять и его, Наго. Он будет ждать западни в каждой телефонной будке. Единственное, что ему остается, пешком добираться в Сант-Лисс. Он почувствует себя в безопасности, только сев в поезд.
  — Вы правы, — сказал О'Мара. — Сколько нам еще нужно времени, чтобы доехать туда?
  — Если будем ехать так, как сейчас, минут двадцать, — он снял руку с руля, достал из кармана пиджака несколько сигарет и протянул их О'Маре. — Курите и зажгите одну мне. Зажигалка в бардачке. Курение помогает.
  О'Мара зажег сигареты, отдал одну Тодриллу, откинулся назад и, затянувшись, расслабился. Он подумал, что вечером, когда все уладится, ему может стать хуже.
  Действительно, с момента прибытия Танги он чувствовал подъем. Все, что произошло, было хорошо для О'Мары, потому что он перестал думать о себе, о выпивке, об общей депрессии последних месяцев. Он думал о более важных вещах. Сейчас он работал. Он был снова О'Марой.
  Тодрилл остановил машину около маленького бистро в пригороде Сант-Лисса уже в сумерках. Он закурил еще одну сигарету, склонившись над рулем, а затем внезапно повернулся к О'Маре.
  — У меня есть план, — он весело улыбнулся. — Думаю, вам стоит сейчас пойти в бистро, взять выпивку и что-нибудь поесть и дождаться моего возвращения. Машину я оставлю здесь. Я пойду на станцию и поищу нашего друга. Если найду его, отведу его в какое-нибудь укромное местечко и прикончу.
  — Так просто? — удивился О'Мара. Тодрилл пожал плечами.
  — Не должно быть никаких трудностей, если уж я найду его, — сказал он задумчиво. — Не забывайте, что этот Наго сначала работал на нацистов, а затем на «вервольф». Но никогда не был хорошим профессионалом — всегда выполнял черную работу. Возможно, вы для него первое серьезное дело. Они вынуждены были нанять его, потому что у них не было лучших кандидатур. Их подпольный штат, как вы знаете, далеко не тот, что был раньше.
  О'Мара кивнул.
  — Итак, — продолжал Тодрилл, — в этот момент он, вероятно, чувствует себя в безопасности. Он сейчас уверен, что я потрачу все свое время, чтобы заняться вашим лечением. И никак не может подумать, что вы достаточно крепки, чтобы сразу продолжать работу. Другими словами, он рассчитывает, что у него в запасе час или два, чтобы добраться до Сант-Лисса, сесть в поезд и уехать, я думаю, в Париж. Все всегда едут в Париж.
  Тодрилл ухмыльнулся, взглянув на О'Мару.
  — И еще одно, — продолжал он. — Наго, я знаю, наркоман. Не забывайте, что он и раньше выступал против французов — как против Сопротивления, так и против маки. А маки все еще неравнодушны к военным преступникам. Как я уже сказал, он — наркоман, периодически страдает от депрессии и боится за свою жизнь, Думаю, что после событий сегодняшнего вечера, когда его товарищ был убит — вероятно, кем-то из маки, — Тодрилл хмыкнул, — для всех это будет выглядеть именно так, — он явится сюда до смерти напуганным. Особенно он будет испуган, если встретит на станции человека, который, как он знает, был в Сопротивлении и знал его. И несомненно, сочтет, что наилучший выход из этого положения — покончить с собой. Я попробую… если я найду его.
  — Со мной все в порядке, — сказал О'Мара и вышел из машины, — Я подожду, пока вы вернетесь.
  — Счастливо, — сказал Тодрилл. Он вышел из машины и пошел, насвистывая, в город.
  О'Мара вошел в бистро. Там было всего несколько человек, которые жарко обсуждали свои проблемы.
  О'Мара прошел к оцинкованной стойке. Жирный хозяин — его волосы свисали космами — удивленно посмотрел на него.
  — Что поделаешь, — О'Мара пожал плечами. — Эти проклятые автомобили. Сначала этот дурак сбивает меня — это свиное отродье, черт побери его. А потом, когда я пытаюсь встать на ноги, он несомненно сознательно, разворачивает машину и переезжает мои пальцы.
  О'Мара заказал стаканчик пива и два рогалика.
  — Ну и ну, — сказал хозяин. — Вам повезло, что вы живы. Вы должны получить хорошую компенсацию. Вы выглядите далеко не лучшим образом.
  Действительно О'Мара выглядел довольно жалко: одна сторона его лица — от переносицы до подбородка — представляла собой сплошной синяк. Кожа под глазом начала приобретать коричневый оттенок. Обе губы были разбиты. На одной щеке был рваный порез от рукоятки пистолета Мороска.
  Он положил рогалики в правый карман, взял пиво и пошел к столику в углу зала.
  Положив больную руку на стол, вытащил рогалики и стал есть. У него было сухо во рту, и болели сожженные пальцы. Он надеялся, что не потеряет ногти, не из-за боли, а потому что это будет крайне неудобно; сейчас сама мысль стать хоть чуть-чуть беспомощней была для него невыносимой. Мысли его текли в этом направлении, потому что, несмотря ни на что, он был в великолепной форме и его ждала масса дел,
  О'Мара чувствовал себя счастливым. Он был практичным человеком, и с этой практичностью сочетался талант разведчика, что делало его наиболее выдающимся агентом Куэйла.
  Для О'Мары, сидящего за столиком в маленьком бистро, события последних шести месяцев и этого дня и вечера были просто ходами в игре, которая, насколько ему было известно, только началась.
  Что бы не думал об этом Куэйл.
  Он подумал о Куэйле. Куэйл, вероятно, решил бы, если бы знал о событиях этого вечера, что О'Мара кончился. Он считал бы себя вправе думать, что О'Мара достаточно натерпелся, что ему пора отдохнуть. Возможно, он так и думал. А может быть, и нет?
  О'Мара ухмыльнулся, прикончил пиво, отнес стакан на стойку, заказал еще один, рассказал анекдот хозяину и вернулся за столик.
  Он, сидел там, ел и пил, смотрел из маленького окна, наблюдал за наступающими сумерками и думал о Тодрилле.
  О'Маре казалось, что прошло довольно много времени. В бистро не было часов, у него тоже, а спрашивать у хозяина не хотелось. Он решил, что в данный момент время не имеет значения.
  Он подумал о Танге. Эти мысли позволяли забыть ему о боли в руке, об усталости, о своем недомогании. Он пытался вспомнить все связанное с ней.
  Они встретились однажды — в Аргентине. Он уже знал, что она работает на Куэйла и является первоклассным агентом. И что побывала в нескольких переделках, из которых с блеском вышла.
  Он вспоминал. Это было в Рио, и О'Мара, работая с Майклом Келси, интересовался человеком по имени Паскуале Пунта — человеком со многими именами и говорящим на многих языках.
  Пунта появился на некоторое время на сцене, а затем однажды ночью исчез, и его нашли неделю спустя на городской свалке. Вполне обычная история в те дни.
  Тангу в то время видели с синьором Эльвадой Интасисом — важной персоной, который, как полагали, был тесно связан с руководством гитлеровской резидентуры, в этом районе. О'Мара пошел на вечеринку — у него было дело, связанное с Пунтой. Танга принимала гостей, выступая хозяйкой Интасиса.
  О'Мара знал, кто она, что делает здесь. И когда они здоровались, он бросил на нее быстрый оценивающий взгляд, пытаясь составить о ней впечатление.
  Он вспоминал теперь, что она показалась ему слишком надменной. Красивая, но холодная и отстраненная. Он думал, что теперь, возможно, мог бы о ней сказать больше. Но теперь это уже не имеет значения.
  Теперь он вспомнил Мороска и узколицего Наго…
  Он очень устал.
  Было чуть позже 9 вечера, когда Тодрилл вошел в бистро. Потухшая сигарета торчала у него изо рта. О'Мара подумал, что он чем-то озабочен; когда он концентрируется на чем-нибудь, забывает про свою сигарету. Его интересовало, о чем думает Тодрилл.
  Его левая рука очень болела. Боль непрерывно пульсировала во всей руке до локтя. Он размышлял, когда же заживет рука и когда же он сможет обратиться к врачу. Мысль о заражении крови пугала его — ему очень нужны были руки, и он понимал, что ему недели, а то и месяцы придется бегать по врачам. Он тихо выругался.
  Тодрилл вошел и сел напротив О'Мары. Он вспотел, чтобы заметить это, нужно было присмотреться, но влажный лоб бросался в глаза. Лицо было довольным.
  — Ну как… — спросил О'Мара. — Выпьешь?
  — Обожди немного. Скажи, как твоя рука? Очень болит?
  — Бывало и хуже, — усмехнулся О'Мара. — Видел ли ты нашего приятеля?
  Тодрилл негромко засмеялся. Смех был булькающий и немного циничный. Он вытащил окурок изо рта, бросил его на пол и растоптал.
  — Приятеля… — сказал он тихо. — Вот как. — Он посмотрел на растоптанный окурок.
  — Ну, как дела? — спросил О'Мара.
  Тодрилл улыбнулся О'Маре, встал и пошел к бару. Громким голосом заказал двойной вермут и вернулся с выпивкой в руке.
  — Как раз то, что я и думал, — сказал он. — Точно так, только немного более грустно, если ты меня понимаешь. Этот Наго… — Тодрилл пожал плечами, взял вермут и выпил его одним глотком.
  — Продолжай, — сказал О'Мара. — Ты любишь театральные эффекты, не так ли? — В голосе О'Мары было восхищение.
  Тодрилл засмеялся и кивнул.
  — Я люблю все рассказывать подробно и действительно очень доволен всем, что произошло. Было все так, как я и думал. Я пошел прямо на станцию. Там, в конце платформы, есть небольшой зал ожидания — ветхое здание. На путях стоял поезд, отправляющийся в Париж в двенадцать минут девятого.
  — Он был там? — спросил О'Мара.
  — Он был там, — повторил Тодрилл. — Сидел на скамейке, вжавшись в угол, и выглядел очень подавленным и больным. В зале ожидания больше никого не было.
  О'Мара ухмыльнулся.
  — Должно быть, это было то, что ему нужно.
  — Нет, — сказал Тодрилл, — ему это не очень нравилось, потому что когда я вошел и показал ему пистолет, он посмотрел на меня глазами собаки, которой собираются перерезать горло. Впрочем, с такой безнадежностью, что, казалось, его ничего не волновало.
  — Думаю, что он просто устал, — сказал О'Мара.
  — Это верно, — кивнул Тодрилл. — Я думаю, ему был нужен наркотик. Прошло слишком много времени с тех пор, как он принимал его в последний раз. Ему явно была нужна доза. Я поговорил с ним почти по отечески.
  О'Мара ухмыльнулся снова. Он подумал, что Тодрилл был хорош в этой роли.
  — Я сказал ему, что меня он может не опасаться. Все равно ему конец. И ему нужно принять это безропотно. Я сказал, что могу сделать одно из двух. Могу передать его маки, которые в районах Сант-Лисса, Гуареса и Понт-Лароша все еще охотятся за военными преступниками и нацистскими прислужниками. Он хорошо знал, что, если бы я передал его в руки маки, от него мало бы что осталось к тому моменту, когда они бы с ним покончили. Если же он доверится мне, я выслушаю все, что он захочет сказать, а затем сдам его местной полиции и прослежу, чтобы его отправили в Англию, во Второй отдел для допроса. Я сказал, что, если он будет вести честную игру и произведет на них хорошее впечатление, они, возможно, захотят использовать его для контактов с людьми, на которых он работал. И, возможно, он останется жить.
  — И как он это воспринял? — спросил О'Мара.
  — Ему это понравилось. Он рассказал мне все, что мог. Но он мелкая сошка и ничего ценного не знал. Он работал с Мороском, который был судетским немцем, и никого не знал, кроме него и еще какого-то невзрачного субъекта, которого он мне описал. Они потратили много времени, чтобы выйти на тебя. О тебе знали, что во время войны ты работал на англо-французский синдикат контрразведки и много сделал против немцев в Лиссабоне и Аргентине. Знали, что ты важный агент. Кто-то следил за тобой, когда ты был в Париже. А когда ты прибыл в Сант-Брие, им приказали серьезно заняться тобой, так как считали, что ты созрел. Они считали, что ты ушел из разведки и топишь свои воспоминания в вине, что часто случается со многими агентами, — Тодрилл дружески улыбнулся, — хотя и не всегда удачно.
  — Что дальше? — спросил О'Мара.
  — Я увел его из зала ожидания. Он думал, что я собираюсь сдать его в полицию Сант-Лисса. Казалось, у него появилась какая-то надежда. В бистро я взял ему двойное бренди, что ему очень понравилось. Отобрал у него смешной маленький «маузер» 25 калибра, один из тех, которыми Гиммлер снабжал агентов-женщин службы наружного наблюдения для ношения в сумочках.
  О'Мара зевнул. Он очень устал.
  — Потом предложил пойти в жандармерию кратчайшим путем, — продолжал Тодрилл. — Мы пошли по тропинке, огибающей станцию. Тропинка проходила по полям и небольшому леску. Я провел его через лес и, когда мы скрылись с поля зрения кого-либо, я заговорил снова. Мы сели под деревом, и я сказал, что убью его. Но, если он сделает то, что я прошу, гарантирую ему легкую смерть, И также показал ему, куда я выстрелю, если он не сделает того, что мне нужно.
  — А… — сказал О'Мара, — должно быть, ему понравилась эта идея.
  — В конце концов он сделал все, что мне нужно было, — небрежно сказал Тодрилл. — Он написал предсмертную записку и подписал ее. Когда он это сделал, я дал ему сигарету, и пока он ее прикуривал, сунул в ухо ствол его «маузера» и выбил из него то, что он считал своими мозгами. Затем вытер рукоятку пистолета и вложил ему в руку. Так все и кончилось.
  О'Мара удовлетворенно вздохнул и спросил:
  — А что было в его записке?
  — Я все продумал, — ответил Тодрилл. — И снял копию для вас.
  О'Мара взял записку и прочитал:
  «С меня достаточно. Меня знают как человека, работавшего против Франции и союзников. Рано или поздно маки или кто-нибудь еще найдет меня. Я устал и хочу умереть».
  — Превосходно, — сказал О'Мара. — Это должно связать концы с концами. Пойдем отсюда.
  Тодрилл сунул записку в карман, затем встал и сказал:
  — Я в вашем распоряжении. Жду инструкций. Вероятно, вы знаете, что нас ждет.
  — Не имею ни малейшего представления. Но что-нибудь обязательно произойдет. Мои люди будут ждать, чтобы действовать. Я выясню.
  — Париж? — спросил Тодрилл.
  — Нет. Я хочу вернуться в Сант-Брие. Но меня не должны видеть там. Я лягу на дно. Это нетрудно, у меня там есть друзья.
  — Прекрасно, — сказал Тодрилл. — Я всегда был поклонником вашей английской организации. Она совершенна.
  О'Мара грустно улыбнулся. Он посмотрел на свою забинтованную руку.
  — Она всегда была чертовски хороша для меня, — он вытащил сигарету и встал со своего места.
  — Отвезите меня обратно в Сант-Брие, — сказал он, — на другую сторону залива. Там есть маленькая церквушка и тиссовая роща. Там вы меня высадите, и я покажу вам, где вы встретитесь с моими друзьями. Я не рискну появиться в Сант-Брие даже в машине, я останусь в тиссовой роще. После того как вы встретитесь с моими людьми, вы сможете вернуться, взять и отвезти меня куда-нибудь, где я смогу показать врачам руку.
  — Великолепно, — сказал Тодрилл.
  Они попрощались с хозяином, вышли и сели в машину. Тодрилл завел двигатель. Он сказал, как только выжал сцепление:
  — Неплохой день. Надеюсь, вы простите меня, если я скажу вам, что считаю вас очень храбрым человеком.
  О'Мара улыбнулся. Он достал фляжку бренди из бардачка, удобно устроился на сиденье и закрыл глаза.
  Часы на приборной доске показывали четверть одиннадцатого. Тодрилл остановил машину в тени тиссовой рощицы у маленькой церквушки.
  Он посмотрел на О'Мару, сидевшего рядом с ним с закрытыми глазами. Какое-то время Тодрилл думал, что он спит. О'Мара открыл глаза.
  — Сверните с дороги на обочину, — сказал он. — Оставьте машину. Мы можем пройти через церковный двор и дальше по тропинке.
  Тодрилл выполнил указания О'Мары. Они вышли из машины. О'Мара шел впереди через тиссовую рощу, обогнул низкую церковную ограду, где он не так давно споткнулся и упал.
  Ночь была прекрасной, и свет полной луны отражался в водах залива, достигая моря длинной серебристой полосой.
  Жизнь, — подумал О'Мара, — чертовски интересна. В Лондоне, Париже и везде в этот момент люди пьют свой вечерний аперитив или сидят в театрах. Мужчины проводят время в клубах на Сент-Джеймс-стрит, вспоминая о войне, поздравляя друг друга с ее окончанием, вспоминая о налетах «Фау» и бомбардировщиков. Молодые офицеры, только что демобилизованные, прощаются с войной — некоторые из них с сожалением.
  Прощаются с чем? — О'Мара сардонически улыбнулся при этой мысли. — Прощаться-то не с чем. Мир все еще бушует. А вокруг уже ходят слухи, что японские тайные общества готовятся взять реванш».
  Он мысленно пожал плечами.
  Они подошли к крутой тропинке. Тропинка вилась узкой лентой вдоль края обрыва, затем переходила в проселочную дорогу, огибавшую залив и заканчивавшуюся в рыбацкой деревушке. Именно на этой тропинке О'Мара споткнулся сегодня утром. Он вспомнил свои чувства, свою злость при мысли о возвращении в гараж, о том, что увидит Воланона и будет продолжать свое унылое существование.
  Столько всего произошло с тех пор. За его спиной Тодрилл тихо насвистывал что-то. О'Мара остановился, и Тодрилл подошел к нему. О'Мара показал через залив.
  — Прямо, — сказал он, — в лунном свете видна белая стена. Видите ее? А справа от нее белое здание. Это «Гараж Воланона». А рядом, где свет в окне, — «Кафе Воланона». И кафе, и гараж находятся у дороги.
  Тодрилл кивнул. О'Мара прошел дальше и остановился на краю обрыва, выглядывая другие приметы.
  — Езжайте по дороге, пока не проедете все дома. Там начинается главная дорога, она проходит через весь городок. Следуйте по ней. Теперь слушайте внимательно и запоминайте.
  — Я весь внимание, — ответил Тодрилл.
  — Здесь есть вилла под названием «Коте д'Ажур», — продолжал О'Мара. — Выезжайте по главной дороге из города и слева увидите три дерева. Они находятся примерно в полутора милях от города. Еще в миле от деревьев увидите проселочную дорогу, уходящую налево. Сворачивайте на нее. Она покажется вам узковатой для машины, но не опасайтесь, дальше она расширяется.
  — Я понял, — Тодрилл повторил. — Дорога вдоль залива от «Гаража Воланона» через город, полторы мили до группы деревьев и первый поворот налево.
  — Все правильно. По проселку еще полмили и увидите белые ворота, на которых будет надпись «Коте д'Ажур». Зайдете и спросите его хозяйку. Когда выйдет женщина, отдайте ей записку.
  О'Мара оглянулся, затем подошел ближе к Тодриллу и, склонившись к его уху, прошептал:
  — Скажете, что это от О'Мары… — Он быстро отступил назад, поднял ногу и ударил Тодрилла в спину. Ударил так сильно, как только мог.
  Тодрилл покачнулся и упал с края обрыва. О'Мара слышал шум падающего тела и удар его о камни на дне обрыва.
  Он стоял, изнемогая от усилий, которые ему пришлось затратить, чтобы убрать Тодрилла. «Тодрилл, — подумал он, — был настолько удивлен, что даже не закричал. Интересно, что он думал те несколько секунд, пока продолжалось падение?». Наверно, если бы Тодрилл мог связно думать, ему пришлось бы изменить свое мнение об О'Маре.
  Он отступил назад, вытащил сигареты, которые Тодрилл дал ему. Закурил от зажигалки, которую взял в машине.
  Прикрыв пламя зажигалки, а затем и кончик горящей сигареты правой рукой, он стоял, глядя на залив.
  Простоял так несколько минут, наслаждаясь курением, затем затоптал сигарету и сбросил ее в обрыв. Потом пошел к месту, где, как он знал, можно спуститься вниз и посмотреть, что осталось от Тодрилла.
  Он очень устал. На левой ноге у него появился мозоль, разбитые губы болели даже от прикосновения холодного воздуха.
  Ему потребовалось много времени, чтобы добраться до камней у подножья высокого обрыва. Он осторожно шел по камням, понимая, что неверный шаг станет для него гибельным.
  Прошло добрых полчаса, прежде чем он достиг места, где разбился Тодрилл.
  Тело лежало как полупустой мешок.
  Некоторое время О'Мара постоял, глядя на труп. Затем обыскал его. Нашел записку, копию предсмертного письма Наго, которую Тодрилл давал ему читать в бистро в Сант-Лиссе. Он прочитал ее снова:
  «С меня достаточно. Меня знают как человека, работавшего против Франции и союзников. Рано или поздно маки или кто-нибудь еще найдут меня. Я устал и хочу умереть».
  О'Мара подумал, что было очень предусмотрительно со стороны Тодрилла снять копию записки. Он расстегнул запачканный кровью пиджак и засунул записку в верхний карман жилета. Затем застегнул пиджак и ушел.
  Сил у него не было, и он двигался только усилием воли. Ему нужно было добраться до виллы Коте д'Ажур до рассвета. Рассвета был еще не скоро, но и дорога была длинной. Уже на вершине обрыва ему нужно пойти в сторону от Сант-Брие через пригороды и подойти к вилле кружной дорогой. Это будет пятнадцать миль, и пройти их нужно за шесть часов.
  На полпути к вершине он упал и пролежал несколько минут, прежде чем смог подняться. Рот снова начал кровоточить. Он чувствовал себя полумертвым.
  На вершине обрыва он немного отдохнул. Затем медленно пошел по тропинке через церковный двор и тиссовую рощу. Он чувствовал себя лучше на ровном месте. Прошло полчаса, прежде чем он добрался до заброшенного дома, узнал разрушенные взрывом стены и окна, груду камней на дорожке. Он вошел через железные ворота и направился к дому. В конце дорожки, в открытом сарае, стоящем в заброшенном саду, он нашел машину Наго. Он поднял капот, проверил двигатель. Порылся в карманах в поисках сигарет и обнаружил, что у него их нет. Вернулся к дороге и медленно пошел в сторону Понт-Лароша. Он хотел как можно дальше обойти Сант-Брие. Нога болела, он хромал. Его левая рука от пальцев до плеча горела от боли. Пот заливал лоб.
  Он начал размышлять о Куэйле, о том, чем тот занят в настоящий момент, о чем думает.
  «Куэйл, — думал он, — мог предполагать, что О'Мара так поступит».
  Черт возьми, и он сделал это!..
  В четверть шестого, когда утренний туман начал рассеиваться, О'Мара» проковылял по вымощенной плитами дорожке, которая вела от задней калитки виллы Коте д'Ажур.
  От тяжело опустился на порог, поискал кнопку звонка и позвонил. Через некоторое время дверь открылась. Сквозь густой туман, застилавший его усталые глаза, О'Мара смог различить на пороге фигуру Танги. Она пошла ему навстречу. Он видел, что губы у нее движутся, но ничего не слышал.
  Огромным усилием он поднялся со ступеней и пошел, спотыкаясь, к дверям. Шатаясь, прошел мимо нее и упал в коридоре, с трудом перевернувшись на спину.
  Она осторожно закрыла дверь, быстро прошла к лестнице на второй этаж и позвала Иветту. Потом вернулась к О'Маре и стояла, глядя на него. Одна сторона его лица представляла из себя один огромный синяк. Губы его были разбиты и кровоточили. Подметка ботинка отсутствовала, и была видна грязная, кровоточащая нога. Повязка на обожженной руке также отсутствовала, и пальцы, покрытые коркой застывшего моторного масла, представляли собой ужасное зрелище.
  Она встала перед ним на колени и мягко сказала:
  — Мой дорогой пьянчужка, ты просто великолепен. Потерпи немного.
  Появилась служанка. Она остановилась на середине лестницы и с интересом наблюдала за этой сценой.
  — Мой Бог! — воскликнула она.
  — Иветта… — велела Танга. — Сначала бренди, затем аптечку. Быстрее.
  Иветта исчезла.
  О'Мара открыл один глаз, затем второй. Посмотрел на Тангу. Затем осторожно, с большим напряжением, подмигнул ей.
  Глаза его закрылись.
  Она наклонилась над ним, закатала грязный рукав и манжет рубашки. Ее длинные белые пальцы казались неуместными на его грязном запястье, когда она считала пульс. Через боковую дверь в зал вошла Иветта.
  — Иветта… Дай мне шприц и морфий, — попросила Танга.
  О'Мара открыл глаза и посмотрел на нее.
  — Я думаю, тебе нужно немного поспать. Сейчас тебе это просто необходимо.
  Она вытащила ножницы из аптечки, разрезала рукава рубашки и пиджака, протерла руку над локтевым сгибом спиртом и ввела морфий.
  Затем встала и отдала шприц служанке.
  Зазвонил звонок. Звук его показался очень громким.
  Танга запахнула шелковый халатик, подошла к двери и открыла ее.
  Эрнест Гелвада с летней сумкой в руках стоял на пороге.
  Он улыбнулся ей. Взгляд его перешел на Иветту, затем на О'Мару, которого в данный момент уже ничего не интересовало.
  — Графиня де Сарю? Эрнест Гелвада к вашим услугам. Кажется, я прибыл в неподходящий момент.
  — Входите. Я рада видеть вас.
  Гелвада вошел в зал и осторожно закрыл за собой дверь. Перевел взгляд с Танги на служанку, увидел медицинскую аптечку, шприц, пузырек с морфием и быстро взглянул на О'Мару.
  Он поставил сумку и положил шляпу на стул. На его лице была такая улыбка, которая смутила всех.
  — Похоже, вы неплохо провели время. Военные действия начались. Может, кто-нибудь скажет мне, где должен спать этот выдающийся ирландец? — он указал на О'Мару.
  Иветта пошла к лестнице. Гелвада снял пиджак и склонился над О'Марой.
  Одним движением, используя прием опытных пожарных и свою недюжинную силу, он взвалил О'Мару на плечо.
  Затем выпрямился, подошел к лестнице и оглянулся. Он нес двести фунтов О'Мары с легкостью.
  Обернувшись, хитро улыбнулся:
  — Враждебные действия начались. Но не нужно забывать, что Гелвада равен армейскому корпусу. Я не сомневаюсь, что победа будет за мной.
  И начал подниматься по лестнице.
  Танга наблюдала за ним, пока он не исчез за поворотом. Затем подошла к маленькому столику, нашла сигарету и закурила. Собрав аптечку, она тоже поднялась по лестнице.
  На верхней площадке было слышно, как Гелвада напевает бельгийскую любовную песенку.
  Глава 3
  Эрнестина
  О'Мара очнулся, открыл один глаз, облизнул пересохшим языком сухие губы. Увидел тени на белом ковре и, подняв глаза, увидел Тангу.
  — Вы проспали больше суток, — сказала она. — Вы спали, как усталый медведь.
  О'Мара подумал, что у нее очаровательный акцент.
  Танга отошла от тумбочки к окнам, которые выходили на холм и на море. Дернув за шнур, закрыла бледно-зеленые шторы, затем включила свет. Комната наполнилась мягким светом настенных бра.
  Спальня представляла собой длинную комнату с окнами, выходившими на залив. Стены и потолок были выкрашены в белый цвет. Шторы и покрывала на кровати были из бледно-зеленой кисеи в белый горошек. На полу лежал белый с зелеными пятнами толстый ковер.
  На низкой широкой кровати, на бледно-зеленом постельном белье О'Мара выглядел нелепо. Он заполнил всю кровать и, казалось, сейчас перельется через край. Его поврежденная нога была подвешена над постелью, забинтованные левая рука и плечо торчали из рукава алой шелковой пижамы, взятой у Гелвады. Одна сторона его лица была заклеена пластырем, открытый глаз и половина рта другой выражали капризную надменность, почти скуку.
  Танга подошла и встала у края кровати.
  О'Мара наблюдал за ней своим единственным глазом. На ней было красное шелковое платье с белыми цветочками. На ногах замшевые сандалии, темные волосы были схвачены красной лентой.
  — У вас страннейший вид, — сказала она. — Сейчас вы похожи на недовольную морскую свинку, которая неизвестно как попала в мою постель. Глаз, который я вижу, — красный и очень злобный. Однако, мне кажется, вы даже живы. Гелвада прибыл вчера вечером, — закончила она. О'Мара хрюкнул.
  Она подошла к туалетному столику в углу комнаты. Наполнила мензурку бренди с содовой и принесла ему. Сев на кровать, приставила горлышко мензурки ему ко рту. О'Мара сделал энергичный глоток. Танга отнесла мензурку, вернулась и с любопытством стала рассматривать его.
  — Я помню вас в Рио. В то время вы с еще одним типом охотились за неким Пумтой, вы помните, конечно. Вы пришли на прием, где я выполняла роль хозяйки для Интасиса, которому в то время платили, большие деньги нацисты. Этого Интасиса в конце концов застрелил Майкл Келси. Келси рассказывал мне о вас, о ваших подвигах, и я мечтала вас встретить. Очень хотела увидеть знаменитого Шона Алоиса О'Мару. Мне казалось, что вы должны быть похожи на большого и очень красивого быка. Затем я увидела вас и была поражена, потому что вы выглядели так, как я вас себе и представляла, хотя в глубине души надеялась, что вы выглядите по-другому — стройным, красивым, слегка зловещим, смотрящим на меня хищными глазами.
  Она печально покачала головой и вздохнула.
  — Прошло уже столько лет, — сказала она. — А теперь вы лежите у меня в кровати и выглядите так, как если бы вас переехал на Стренде в Лондоне автобус.
  О'Мара произнес уголком рта:
  — Прекрасно… пользуйтесь временем, пока я тут привязан за ногу. Скоро… очень скоро… я встану и тогда…
  — О господи, — сказала она холодно, — как я боюсь этого!
  О'Мара улыбнулся ей.
  — Дразните меня, издевайтесь надо мной, сколько хотите. Но я хочу кое-что сказать вам. Когда я сидел там у залива, прислонившись к стене, и видел, как пришла ваша машина, — для меня это было как послание небес. Это было прекрасно, особенно когда вы вышли из машины. Мне кажется, что прекраснее вас я ничего не видел в жизни. Вы были как глоток кислорода для больного воспалением легких. Я понял, что стоит жить несмотря ни на что…
  — Льстец… — пробормотала она.
  Глаз О'Мара блеснул.
  — Конечно. Я тогда не понимал, что все познается в сравнении. То, что я тогда был ослеплен великолепной фигурой, божественной походкой, неземным очарованием, — ничего не значит теперь. Сейчас… когда я лежу здесь и вспоминаю действительно чудесных женщин, которых встречал в Рио, я могу, слава Богу, отвести вам достойное место в своей памяти.
  — Какое место? — спросила она резко. О'Мара потянулся.
  — Без всяких сомнений, — сказал он с довольной улыбкой, — вы приятная, добрая, домашняя и уютная женщина. Нельзя ли еще бренди?
  Она подошла к столу и налила еще мензурку. Повела своими изящными плечами.
  — Господи… домашняя… и уютная!
  Зазвонил телефон. Танга вышла из комнаты, и он услышал ее смех. Через минуту зазвонил параллельный телефон на тумбочке у кровати. О'Мара взял трубку.
  — Привет, Шон, — раздался голос Куэйла. — Ты можешь спокойно говорить. Линия не прослушивается. Танга рассказала мне, что ты выжил, что они были грубы с тобой, но ты все еще О'Мара. Я был уверен, что ты выдержишь.
  — Приятно слышать это от вас. Очень приятно. Нужно сказать, я был очень рад, когда прибыл Тодрилл. Они как раз собирались заняться моими ногтями.
  — Ужасно… Между прочим, что ты подумал о Тодрилле?
  — А ничего. Я столкнул его со скалы. Вам нравится это?
  — Да. Я предполагал что-нибудь подобное. Кстати, Гелвада прибыл?
  — Он приехал вчера вечером, — ответил О'Мара. — Сейчас он здесь.
  — Ты можешь продолжать? — спросил Куэйл уже серьезно.
  О'Мара мрачно пробормотал в трубку:
  — К чему эта чушь собачья — могу ли я? Вам приходилось когда-нибудь сталкиваться с тем, что я не могу чего-нибудь? Правда, лицо у меня разбито, одна рука и одна нога не будут действовать несколько дней, но в остальном все прекрасно. Мне повезло. Между прочим, кто знал об этом Тодрилле. Откуда он появился?
  — Эппс привел его. Эппс был связан с нацистами и попал к нам еще в первые дни войны. Он выложил все, чтобы спасти свою шкуру. Думаю, что и они знали это. Когда война уже подходила к концу, немцы забросили Тодрилла, который был опытнейшим разведчиком Гиммлера, в концентрационный лагерь. По легенде он был французским разведчиком, схваченным немцами. Эппс верил в это, и я не стал его разочаровывать. Мне хотелось понаблюдать за Тодриллом и выяснить его цели.
  — Понятно, — сказал О'Мара, — что дальше?
  — Вы разоблачили Тодрилла, — сказал Куэйл… — А получили ли вы от него какую-нибудь информацию? В данный момент не ждите от меня помощи. Действуйте, если у вас есть хоть чуть-чуть информации — неважно сколько — лишь бы можно было ее использовать. Есть ли у вас зацепка?
  — Есть, и очень хорошая. Четкая, как волнорез в море.
  — Что вам нужно? — спросил Куэйл. — У Гелвады есть деньги и неограниченный кредит. Танга сделает все, что вам потребуется. Она прелестна, не правда ли, Шон, и умна.
  — Ничего не могу сказать о ее уме. Она домашняя и уютная.
  — Я скажу ей это, — засмеялся Куэйл. О'Мара ухмыльнулся:
  — Я уже сказал, — и продолжал: — Мне нужен контакт со Вторым отделом. Дайте мне парижского резидента и кого-нибудь для черной работы. И попросите дать мне хорошую связь здесь или где-нибудь поблизости с человеком из маки или Сопротивления. Мне все равно, кто он, лишь бы он был нашим человеком. Я хочу использовать его для поддержки, когда это будет необходимо. Можете ли вы это устроить?
  — Договорились, — ответил Куэйл. — Через час я позвоню и дам имена.
  — Хорошо, — сказал О'Мара.
  — Вы проделали огромную работу. Вы уверены, что чувствуете себя хорошо?
  — Какая чепуха! Не думаете же вы, что эти ублюдки могли действительно что-то сделать со мной?
  — Нет, — сказал Куэйл задумчиво, — конечно, я не думаю так.
  — Питер, — спросил О'Мара тихо, — где, черт побери, вы нашли эту Тангу. Я никогда не видел ничего подобного.
  Он закашлялся в телефон, так как в этот момент Танга вошла в комнату.
  — А, значит, она вошла, — догадался Куэйл. — Не потеряйте ее, она бесценна — да вы и сами скоро узнаете это. Удачи, Шон.
  — Вам тоже, — ответил Шон, повесил трубку и сказал:
  — Еще немного бренди, пожалуйста. Позовите сюда Гелваду, садитесь возле меня и слушайте.
  Она принесла бренди и сказала:
  — Сегодня вам больше не нужно пить. Лучше поспите. Я домашняя женщина и могу быть хорошей няней.
  — Это смешно, — улыбнулся О'Мара, — но женщина предпочтет, чтобы ее назвали безобразной, но не домашней. — Он внимательно посмотрел на нее одним глазом и продолжил: — Действительно, в вас что-то есть. Когда-нибудь я вам это скажу. А сейчас позовите Гелваду.
  — К вашим услугам. Я здесь для того, чтобы прислуживать вам. — И она вышла из комнаты.
  О'Мара сбросил простыню, спустил ноги с кровати и сел, рассматривая забинтованную ногу. Он встал сначала на одну ногу, затем осторожно на вторую и попытался идти. Вскоре он отказался от этой попытки и вернулся в кровать.
  Танга и Гелвада вошли в комнату. На Гелваде был хорошо сшитый смокинг, шелковая рубашка, муаровый шелковый галстук. Он выглядел шикарно.
  Гелвада принес и поставил два стула к тумбочке. Подвигая стул Танге, он сказал:
  — Поздравляю, О'Мара. С благополучным выздоровлением, я надеюсь.
  — Мы будем поздравлять друг друга, когда закончим дело. Я связан ногой на несколько дней, но и так сделать можно многое. Есть у кого-нибудь сигареты?
  Гелвада достал сигареты и прикурил их. Затем О'Мара сказал:
  — Одно из двух обстоятельств совершенно ясно. Я скажу вам, каковы эти обстоятельства. Этот Тодрилл был нацистским агентом, достаточно опытным, должен сказать. Куэйл знал об этом и хотел узнать, каковы намерения Тодрилла. Очевидно, у Куэйла были подозрения, что между гибелью агентов в районе Гуареса и Тодриллом была какая-то связь. Но он искал подтверждения этому. И воспользовался мною, чтобы найти эту связь.
  — Думаю, что я и нашел, — продолжил О'Мара, ухмыляясь. — Танга была с Эппсом в Париже. Эппс вне подозрений, но он дурак. Он принимал все, что говорил Тодрилл, за чистую монету. Он верил ему, потому что Тодрилл был освобожден из немецкого концлагеря, куда его специально посадили — старый трюк, — и Тодрилл ему много порассказал о своей работе на французское Сопротивление. Во всяком случае, не имея, возможности проверить, Эппс все это принял на веру. Понятно?
  — Понятно, — сказал Гелвада, а Танга кивнула.
  — Куэйл выбрал сложный путь, — продолжал О'Мара. — Он пристроил меня здесь под именем Филиппе Гареннса — опустившегося пьяницы, прекрасно зная, что нацистам известно, кто я. И ждал, что произойдет. Я приехал сюда и начал работать на Воланона. Пил всякую дрянь и опускался все ниже. Кто-то решил, что нужно попробовать заставить меня говорить и узнать, кто мой хозяин. Эппс узнал об этом и передал Куэйлу через Тангу.
  Танга кивнула.
  — Я очень возмущена. Я верила в Эппса. Куэйл заставил меня верить.
  О'Мара засмеялся.
  — Вы должны знать, что Куэйл никогда не допустит, чтобы его левая рука знала, что делает правая. Вполне очевидно, Эппс получил эту информацию от Тодрилла. При этом он верил Тодриллу. Почему бы и нет? Разве Тодрилл не пришел и не рассказал ему, что, как он узнал, два нацистских агента — Мороск и некий Наго — собираются приехать в Сант-Брие и заставить Филиппе Гареннса, на самом деле, как им известно, О'Мару, говорить. Разве он не сделал этого? И глупый Эппс поверил ему.
  О'Мара затянулся.
  — Тодрилл просит Эппса не слишком беспокоиться, потому что он, Тодрилл, не спустит глаз с этой парочки и, когда они прибудут в Сант-Брие, чтобы заняться Гареннсом, он также появится там, чтобы сыграть свою партию и расстроить планы Мороска и Наго. Эппс сообщил об этом Танге, а она Куэйлу. Так ведь?
  — Совершенно верно, — ответила Танга.
  — Прекрасно, — продолжал О'Мара. — Куэйл очень доволен, потому что теперь он знает, что Тодрилл так или иначе проявит себя. Он присылает сюда Тангу, чтобы предупредить меня, что наступает время действовать, что эти парни охотятся за мной и что Тодрилл будет мне звонить.
  О'Мара бросил сигарету в пепельницу. Он чувствовал себя очень усталым.
  — Тодрилл позвонил мне, как и было условлено. Он был в трудном положении, поскольку нужно было тщательно скрывать свои истинные намерения. Он сказал, что прибудет вовремя, чтобы помешать бандитам зайти слишком далеко. И не прибыл. А когда прибыл, сказал, что задержался, чтобы испортить карбюратор Наго, с тем, чтобы машина не могла тронуться с места. Он солгал. Машина была исправна. Я проверил. К ней даже не прикасались. Когда Тодрилл появился, он фактически разоблачил себя. Он появился в тот момент, когда Мороск как раз вошел во вкус, пытая меня. Застрелил его и дал возможность Наго сбежать.
  — Ха, — сказал Гелвада, — старый прием. Наго должен был уйти с информацией.
  — Правильно — сказал О'Мара. — Тодрилл — или как там его настоящее имя — отпустил Наго. Он думал, что я так занят своими переживаниями, что едва ли буду способен хорошо соображать и не замечу этого. Я выразил опасение, что Наго может передать кому-нибудь полученную от меня информацию. Но он опроверг это, уверив меня, что Наго не сможет воспользоваться телефоном, не сможет подъехать на попутной машине в Сант-Лисс, что ему придется проделать весь путь туда пешком и что мы будем там раньше него. Тодриллу пришлось играть такую роль. Он должен был позволить Наго добраться до железнодорожной станции, где он, Тодрилл, раньше уже договорился встретиться с ним, и где Наго должен был передать ему сведения, которые они выудили из меня.
  — Похоже, — сказал Гелвада с легкой улыбкой. — И после этого наш мсье Тодрилл разделывается с несчастным Наго.
  — Верно, — сказал О'Мара. — Когда мы доехали в Сант-Лисс, я чувствовал себя совершенно обессиленным, что было весьма удобно для Тодрилла. Он оставил меня в бистро и ушел, очевидно, искать Наго. Потом вернулся и сообщил, что нашел его и убил.
  Но он не сказал мне, что автором всей этой затеи был он, Тодрилл, и что он теперь избавился и от Наго, и от Мороска и является единственным владельцем полученной информации.
  О'Мара протянул руку еще за одной сигаретой. Прикурив, он сказал:
  — Если бы этот дурак, вернувшись в бистро, объяснил мне, что нашел Наго на станции, куда тот попал на попутной машине, я был бы склонен поверить ему. Но когда он вернулся и не объяснил, каким образом Наго приехал так быстро, я понял, что он окончательно запутался.
  — И что дальше? — спросила Танга.
  — Мы вернулись в Сант-Брие, но на другую сторону залива, оставили машину и пошли к обрыву с тем, чтобы я мог показать ему дорогу до виллы. И я столкнул его с обрыва.
  — Прекрасно, — сказал Гелвада. — Более чем адекватная реакция. Думаю, что падение было очень долгим.
  — Долгим, — согласился О'Мара. — Затем я спустился по тропинке, нашел то, что осталось от Наго, убитого им же в лесу возле станции Сант-Лисс. Это все.
  — Итак, — сказал Гелвада, — в этот момент слишком предприимчивый Тодрилл лежит у подножья скалы где-то на другой стороне залива.
  — С ним нужно что-то сделать, — кивнул О'Мара. — Я думаю, что тело еще не обнаружено. Оно находится в уединенном месте, под скалой. Если же тело обнаружено, то найдена и предсмертная записка, и тогда гибель Тодрилла может быть объяснена самоубийством. Так или иначе никого особенно не заинтересует смерть почти никому не известного человека в это бурное время. Но я надеюсь, что тело еще не нашли. У меня на этот счет свои соображения.
  — Вот как? — удивился Гелвада. О'Мара зевнул.
  — Эрнест, — спросил он, — есть ли у тебя с собой чистые бланки удостоверений личности со всеми полагающимися штампами?
  Гелвада кивнул.
  — У меня есть дюжина. Куэйл снабдил меня ими.
  — Хорошо. Заполни один бланк на имя Тодрилла. Придумай какое-нибудь христианское имя.
  — В этом нет необходимости, — вмешалась Танга, — я помню его имя — Жюль Франсуа Тодрилл.
  — Хорошо, — сказал О'Мара. — А теперь, что касается вас, Танга. Через час или около того позвонит Куэйл с некоторыми сообщениями. Сейчас он связывается со Вторым отделом. Кроме того, он должен дать нам имя руководителя Сопротивления — человека, на которого мы можем положиться в случае необходимости. Когда вы свяжетесь со Вторым отделом, сделайте запрос. Выясните, кто был на самом деле Тодрилл, если они располагают такой информацией. Обычно нацистским агентам, засылаемым в концлагеря, давали имена реально существовавших и казненных французов — участников Сопротивления. Видимо, это же произошло и с Тодриллом.
  — Это действительно так, — сказала Танга. — Когда Эппс впервые рассказывал мне о Тодрилле, я попросила дать его описание. Эппс дал мне маленькую фотографию Тодрилла. Такие фотографии с характеристикой и описанием личности на обороте имели все участники Сопротивления.
  Эти маленькие документы обычно вклеивали под марки на старых конвертах и носили с собой, когда их перебрасывали из одной группы в другую. Эппс дал мне такую. Я как раз увеличила ее, прежде чем ехать из Парижа в Сант-Брие. У меня она с собой. Согласно этому документу, Тодрилл был одним из руководителей Сопротивления и даже служил во французской армии, в контрразведке, и в одной из первых групп маки.
  — Хорошо, — повторил О'Мара. — Тодрилл был оформлен как надо. Держу пари на последний шиллинг, что настоящий Тодрилл был схвачен и ликвидирован, а наш Тодрилл взял его удостоверение и с тех пор живет под этим именем. Почему бы и нет? После войны это даже легче, чем во время войны.
  Он повернулся к Гелваде.
  — Возьми у Танги увеличенную фотографию Тодрилла. Положи ее в старый конверт, адресованный Тодриллу по парижскому адресу. Наклей погашенную марку, чтобы он выглядел правдоподобно. И впиши имя Тодрилла в удостоверение личности. Подожди, пока не стемнеет, после полуночи здесь самое безопасное время — никого не встретишь. Обойди залив и примерно в сотне ярдов от церкви, по той же стороне, увидишь что-то вроде спуска, образованного упавшей скалой и камнем внизу. Спустись вниз, поверни направо и на плоском камне найдешь то, что осталось от Тодрилла. Тело находится вне досягаемости прилива, поэтому ты его там найдешь, если его, конечно, никто не убрал. Обыщи тело — лучше взять резиновые перчатки — и положи удостоверение личности и фотографию во внутренний карман. Я не думаю, что ты найдешь что-нибудь интересное на теле. Он был слишком умен. Но кто знает?
  — А потом? — спросил Гелвада.
  — Оставь Тодрилла там, где он есть. Но тебе следует взглянуть на его машину. Она припаркована за оградой с дальней стороны церкви. Она должна стоять там. Там тоже, скорее всего, ничего нет. Хотя, может быть, что-нибудь и найдется, но я сомневаюсь. И быстрее возвращайся, чтобы ни на кого не наткнуться. Завтра Танга сможет нанять лодку у Понтенна. Она наймет его и лодку для катания по заливу. Днем прилив поднимается к церкви и Понтенн, возвращаясь, повернет здесь. Танга увидит тело с лодки, если воспользуется биноклем. Она скажет об этом Понтенну и, взобравшись на берег, последний немедленно позвонит в полицию в Сант-Лисс. Полиция прибудет в Сант-Брие для проведения расследования, и пойдут разговоры. Я хочу этого.
  — Можно ли поинтересоваться, почему? — спросила Танга.
  — Тодрилл работал с кем-то, — ответил О'Мара, — кто знал район Сант-Брие — Сант-Лисс. Этот кто-то должен существовать. И этот кто-то не мог быть ни Мороск, ни Наго, потому что Тодрилл намеревался убрать их обоих, что он и сделал. Это должен быть еще кто-то. Возможно, этот человек и подвез Наго в Сант-Лисс, после того как тот сбежал от Тодрилла.
  — Простите за вмешательство, — сказала Танга, — но почему Наго не мог воспользоваться своей машиной, если она была исправна?
  — Потому что так распорядился Тодрилл. Ему нужна была вторая машина здесь. Догадываетесь, зачем?
  Она отрицательно покачала головой.
  — Тодрилл собирался покончить со мной, узнав от меня, где находятся мои люди, то есть найдя виллу. К сожалению для него, я подумал об этом решении и избавился от него. Если бы он ликвидировал меня, ему пришлось бы позаботиться о трупе Мороска, который лежит в разрушенном доме на дороге Сант-Брие — Сант-Лисс. Он дождался бы темноты, затем отвез бы тело Мороска к церкви, положил бы мой труп на пассажирское сидение, завел бы двигатель и столкнул машину с обрыва.
  — Точно, — сказал Гелвада.
  — Запомни, — сказал О'Мара, — если бы наш Тодрилл сыграл свою роль правильно от начала до конца, он был бы великим игроком. Не забывайте, что его считают хорошим французом, участником Сопротивления. Эппс верит в это, Танга верила, и я не вижу причин, почему бы ей не верить в это. У него удостоверение и характеристика честного француза. И он был уверен, что все так и будет, если он сумеет чисто избавиться от тел Мороска, Наго и так называемого Филиппе Гареннса.
  Он протянул руку еще за одной сигаретой, прикурил и продолжал:
  — В конце концов, станет известно, что Наго и Мороск — нацистские агенты. Станет известно, что они прибыли в «Гараж Воланона» днем, и что там никого не было, кроме придурка Гареннса, который был, как обычно, полупьян. Наго и Мороск знали, что Гареннс был не кем другим, как О'Марой, бывшим агентом Британской секретной службы, от которого они надеялись получить информацию. Они увезли Гареннса — или О'Мару — с собой и привезли его в заброшенное здание на дороге между Сант-Брие и Сант-Лисс, чтобы заставить его говорить. Они заставили его говорить, а затем убили.
  — Все логично, — сказал Гелвада. — Обычная работа нацистов.
  — Точно, — продолжал О'Мара. — Впоследствии между Наго и Мороском начались бы трения. Это очень правдоподобно. Наго был наркоманом, и у него было плохо со здоровьем. Они оба с Мороском работали в стране, где уже больше не шла война и где маки все еще разыскивали своих старых врагов. И Мороск уже осточертел Наго. К тому же плата за информацию, которую они вытянули из О'Мары, была бы вдвое больше, если бы не пришлось делиться с Мороском. Таков примерно мог быть ход размышлений Тодрилла.
  — Понятно, — сказал Гелвада.
  — Итак, предположим, что Наго застрелил Мороска. Он видит, что дорога к заливу и далее к обрыву пуста, какой она всегда и бывает. Он сажает трупы Мороска и О'Мары в машину и едет к обрыву, затем выпрыгивает из машины, и она летит с обрыва. Вот и покончено с Мороском и О'Марой.
  Он затянулся сигаретой.
  — Теперь Наго отправляется в Сант-Лисс. Добирается он туда уставшим и в состоянии депрессии. Ему нужна доза привычного наркотика, а у него ее нет. Он ждет развития событий после обнаружения тел и приходит к выводу, что с него достаточно. Он уходит в рощицу за станцией Сант-Лисс и, написав предсмертную записку, стреляется.
  — Примерно вот так, — продолжил О'Мара, — я представляю себе план Тодрилла. Могла получиться неплохая история. Если бы Тодрилл прибыл на виллу и рассказал эту историю Танге — объяснил бы ей, что он опоздал и бандиты увезли О'Мару, что, когда он добрался до разрушенного дома, то нашел там только пятна крови, свидетельствующие о происшедшей трагедии, а затем, осматривая окрестности, обнаружил разбитую машину с телами Мороска и О'Мары, она бы поверила ему. Она поверила бы, что виноват во всем Наго.
  — Все это верно, — сказала Танга. — У меня не было оснований подозревать Тодрилла.
  — Конечно, нет, — сказал О'Мара. — Затем, когда нашли бы труп Наго и его предсмертную записку, история, рассказанная Тодриллом, подтвердилась бы, и он был бы вновь вне подозрений. Он был бы, вероятно, единственным из оставшихся в живых, кто знал, кто такой Куэйл и где он находится. При этом он находился бы внутри организации, рядом с Тангой, ожидая возможности ударить. Ну, как?
  — Конечно, вы правы, — сказал Гелвада, — все складывается. Похоже, что Тодрилл все так и запланировал. Он убил бы вас и устроил все именно так. Это была бы великолепная история.
  — Есть одна неувязка, — сказала Танга. — О'Мара, вы говорите, что Тодрилл считал бы себя единственным человеком, имеющим информацию, полученную от вас. Это было бы, конечно, так, если бы Наго не мог сообщить что-то человеку, ждавшему его, чтобы отвезти в Сант-Лисс.
  О'Мара кивнул, улыбнулся Танге и сказал:
  — Мадам умеет думать. Вот почему мы будем играть так. Я думаю, есть еще кто-то. И я думаю, что и Тодрилл знал об этом. Я не удивился бы, если бы не он сам организовал, чтобы Наго подвезли.
  — Мне все понятно, — бодро сказал Гелвада. — Необходимо и как можно быстрее найти этого человека.
  — Завтра, после того как Эрнест найдет тело, вы, Танга, позвоните Понтенну. Скажете, что, если погода будет хорошая, вы хотите покататься на лодке по заливу, и что хотите отправиться примерно в два часа дня. Скажите ему, что обращаетесь к нему по рекомендации Филиппе Гареннса из «Гаража Воланона». Возьмите с собой бинокль и, когда будете возвращаться, поищите в него упавшую скалу, слева от нее увидите тело Тодрилла. Сообщите об этом Понтенну и заставьте его подплыть ближе, чтобы рассмотреть труп.
  — Мадам, — сказал Гелвада, — похоже, нас ждет интересное занятие.
  — Да, — улыбнулась она, — интересное, даже скорее, захватывающее.
  Они посмотрели на О'Мару. Он крепко спал.
  — Он может быть очень занудливым, — сказала Танга. — Спокойной ночи.
  Гелвада наслаждался.
  Когда часы на церквушке пробили час, он завел «тайфун» в тень тиссовых деревьев подальше от дороги. Он стоял, молча рассматривая длинную и мощную машину, куря сигарету и раздумывая, что ему сначала осмотреть — тело Тодрилла или его машину.
  Он решил, что машина может обождать. Отбросил сигарету, прошел через дворик к тропинке, ведущей над обрывом. Он двигался быстро, тихо насвистывая что-то.
  Подойдя к обрыву, начал спускаться. Луна была высоко в небе и только легкий бриз, шелестя листвой деревьев, нарушал тишину прекрасной ночи.
  Гелвада начал думать о Тодрилле. Он размышлял, кем был Тодрилл, какое у него было настоящее имя, что он был за человек. Скорее всего, рядовой сотрудник делающий обычную для людей Гиммлера работу. «Однако, — подумал Гелвада, — даже эти почти роботы нацистской системы должны иметь некоторую индивидуальность, какую-то личную жизнь». Гелвада, мысли которого часто отвлекались на посторонние предметы, развлекал себя размышлениями о личной жизни Тодрилла: о его воспитании, его доме, его женщинах — если таковые у него были.
  Теперь он был внизу. Воды залива накатывались на песчаный берег в пятидесяти ярдах от него. Вправо уходила каменистая тропинка с плоскими камнями и расщелинами, опасная для хождения. Гелвада, который шел осторожно, как кот, повернул направо и начал двигаться вдоль основания скалы, держась в тени.
  Внезапно он натолкнулся на тело. Оно лежало на плоском камне, полускрытое большой скалой. Гелвада подошел к скале, закурил, глядя на тело, распростертое перед ним.
  Итак, это был Тодрилл. А мог бы быть О'Мара. Это было то, что Тодрилл хотел сделать с О'Марой. Но этого не произошло, потому что О'Мара был удачлив и по многим другим причинам. Гелвада начал вспоминать истории, которые он слышал об О'Маре. Большинство из них были правдивыми. О'Маре только не случалось быть убитым. Он бывал почти убитым, приходилось подвергаться нападениям, бывать избитым и его даже пытали. Он испытал все, кроме смерти. О'Мара остался жив после всего этого потому, что, по мнению Гелвады, был очень умен. А в тех случаях, когда природный ум бывает бессилен, на помощь приходил верный компаньон ума — удача.
  Гелвада вспомнил середину войны, когда он действовал в Лиссабоне, сначала с Кейном, затем с Майклом Келси — одним из самых способных агентов. Гелвада слышал много рассказов в то время об О'Маре. Он был легендой среди англичан, тайно боровшихся против нацистской угрозы, которая распространялась почти открыто в этой части мира. Он вспомнил, как О'Маре дали снотворного, избитого заперли в водонепроницаемом подвале и включили воду. Девяносто девять человек из сотни погибли бы, но не О'Мара. Пришел сто первый шанс. Загорелся соседний дом. Пожарники с гидрантами искали утечку воды и обнаружили О'Мару без сознания, всего под водой, кроме кончика носа. Это была та удача, которая всегда была с О'Марой.
  И было еще одно: беспристрастность в сочетании со стальными нервами, хитрым изворотливым умом и интуицией, которая срабатывала тогда, когда уже ничего не работало. Кто-то однажды сказал об О'Маре, что он обладает храбростью льва, хитростью змеи и интуицией женщины.
  Гелвада усмехнулся. Он подумал, что это великолепное сочетание. Оно должно сработать.
  Он взглянул на светящийся циферблат часов. Было двадцать минут второго, и пора было приступать к работе.
  Он снял пиджак, одел резиновые хирургические перчатки и приступил к неприятной работе. Пяти минут было достаточно, чтобы убедиться, что О'Мара был прав. Ничего существенного обнаружить не удалось. Зажигалка, портсигар и авторучка — все разбитое в результате падения, пачка окровавленных стофранковых и пятисотфранковых банкнот.
  Гелвада сунул пальцы в верхний карман жилета под испачканным пиджаком, в карман которого О'Мара положил записку о самоубийстве. Записки не было, карман был пуст.
  Гелвада выпрямился, снял перчатки, вывернул их и положил в карман пиджака. Одел пиджак и встал, глядя на тело.
  Итак, одно уже случилось. То, чего опасались. Это небольшое происшествие разрушило все замыслы и расчеты. Кто-то был настолько заинтересован в покойном Тодрилле, что даже обыскал его тело — весьма неприятное занятие — и забрал записку. И что могло быть за всем этим?
  Только одно. Тот, кто обыскал труп, не хотел, чтобы смерть Тодрилла посчитали самоубийством.
  «Чрезвычайно неудобная личность», — подумал Гелвада. Мысль О'Мары была совершенно очевидной. Предсмертная записка на теле Тодрилла прикрыла бы множество грехов. Если бы тело было осмотрено полицией Сант-Лисса, приглашенной Понтенном, который должен был обнаружить его позднее вместе с Тангой, по плану О'Мары, — находка записки дала бы возможность полиции закрыть дело без дальнейшего расследования. Если бы они проявили рвение в расследовании и связались с Парижем для тщательной проверки личности предполагаемого Тодрилла, они послали бы в Центральное управление фотографию и удостоверение, которые Гелвада намеревался оставить на теле в старом конверте. Центральное управление лично бы узнало через Второй отдел, что погибший был не настоящим Тодриллом, действительно погибшим французским агентом. После этого полиция прекратила бы дело, не поверив, разумеется, в самоубийство, а посчитав, что Тодрилла убрали маки или одна из групп Сопротивления, знавших правду и ликвидировавших с конца войны уже многих предателей. Таким образом, цель О'Мары — не привлекать внимания публики к убитому Тодриллу — была бы достигнута.
  Но теперь? Гелвада стоял, держа в руках конверт: документ, подтверждающий участие Тодрилла во французском Сопротивлении. Обнаружение трупа без предсмертной записки могло бы дать совершенно другой результат, не тот, которого ожидал О'Мара.
  Гелвада на минуту задумался, а затем решился. Он оставит конверт. Если О'Мара будет против этого, его можно будет успеть забрать, пока полиция не обнаружила труп.
  Гелвада наклонился над телом, сунул конверт во внутренний карман пиджака и пошел обратно по камням к тропинке в обрыве. Взбираясь наверх, он напевал про себя. Это была старая бельгийская мелодия, и слова ее, если их грубо перевести, говорили, что то, что должно произойти, произойдет, и что бы ты ни делал, что бы ни думал, ничто не имеет значения.
  
  Небольшие слоновой кости часы на камине показали Куэйлу, что уже двадцать минут второго. Он протянул руку к тумбочке за сигаретами, закурил и продолжал лежать, глядя в потолок и думая. Кровать прогибалась под тяжестью его тела. Он лежал неподвижно, пытаясь представить себе Розански.
  Сделать это намного легче, когда знаешь, как человек выглядит — черты лица, форма подбородка, глаза, губы. Если знать, как человек выглядит, уже что-то известно о нем, о чем-то можно было догадаться. Можно себе представить тот тип женщины которая могла бы привлечь его или которую он мог бы привлечь. Вы могли бы представить его реакцию в определенных условиях, его темперамент. При удаче, вы можете даже себе представить, — тут Куэйл даже слегка улыбнулся, — его кровяное давление, его умение пить и его умственные способности.
  Но он не имел представления о внешности Розански и очень мало знал о нем самом. Он знал только о делах Розански. И, как подумал Куэйл, тот действовал очень хорошо.
  Розански, считал Куэйл, обладал холодной яростью. Для него не было ничего святого. И сейчас ему некуда бежать. Война окончилась, мир прочесывается в поисках нацистов, все время вытаскиваются все новые военные преступники, которым уже казалось, что они в безопасности, и Розански должен понимать, что его песенка спета, у него нет будущего. Потому сейчас он намерен наилучшим образом использовать настоящее.
  Ему удалось уже «ликвидировать» — это слово любили немцы — не менее четырех наиболее ценных агентов Куэйла, работавших в районе Гуареса. Но он не мог знать, что последний из погибших — Маллсли, ирландец с хорошим чувством юмора, прежде чем холодная рука смерти схватила его, нацарапал на конверте: «Марион, Эварт, Хьюго, Патрик плюс Розански равно Этому».
  Куэйл посмотрел тогда на грязный конверт и все понял. Имена принадлежали Марион Дорадел, Эварту Франсису, Хьюго Майну и Патрику Маллсли. Плюс Розански они означали Это — то есть смерть.
  Куэйл начал искать все, связанное с Розански. Узнал мало. Мысленно он проследил жизнь Розански. Сначала — молодой немецкий кавалерийский офицер, полный жизни, восторга, духа товарищества и, возможно, галантности. Затем несчастный случай, который вынудил его покинуть полк, озлобил его. Затем его жизнь как разведчика в войне 1914–1918 годов — последней джентльменской войне, когда разведка была только разведкой и в основном занималась сбором и систематизацией информации, затем мир и приход к власти нацистов.
  Куэйл задумался, как воспринял Розански новый режим. Вначале, видимо, отрицательно. Большинству кадровых немецких офицеров режим не понравился. Впоследствии они стали поддерживать его, потому что жизнь при этом режиме сулила большие возможности. И почти невольно они начали верить в него. Розански был среди них. В конце концов его, как и многих других, захватила идея владычества германского оружия над всем миром. И затем, вначале почти невольно, а в дальнейшем и осознанно, он принял своеобразную этику разведки СС; затем еще более своеобразные и циничные взгляды гиммлеровских агентурных учебных центров. В конце концов он стал Розански — и за этим именем стояли метод, система и в итоге мгновенная смерть для любого глупца, осмелившегося противостоять ему.
  «Розански, — подумал Куэйл, — будет продолжать борьбу. У него нет будущего. Ему только остается мстить врагам системы, частью которой был сам. Тем врагам, которым, по странной прихоти судьбы, удалось уничтожить эту систему. Лишь случайно удалось…»
  Куэйл потянулся, погасил недокуренную сигарету, сел на край кровати, глядя на незажженую электрическую лампочку.
  Он забросил наживку с таким жирным червячком, которую Розански, даже не желая этого, должен схватить. Уж очень соблазнительной была наживка.
  И какая наживка! Во-первых, О'Мара — лучший агент, когда-либо работавший в разведке его страны. Во-вторых, О'Мара на тарелочке; затем, если удар не достигнет цели, — О'Мара, Гелвада и Танга де Сарю, три великолепно обученных, опытных, матерых разведчика и контрразведчика, которые во время войны наносили удар за ударом прямо в сердце Германии и каждый раз пускали ей кровь. Розански не сможет упустить такую наживку.
  Куэйл подумал об этой троице и пожал плечами. Он надеялся, что им и на этот раз повезет. Нельзя сделать омлет, не разбив яиц. И если уж необходимо, чтобы они были разбиты, то уж эти три экземпляра не так-то легко и разбить.
  Для Куэйла было характерно, что себя он не включал в этот омлет, хотя Розански уже мог знать о его существовании и мог принять меры, чтобы уничтожить его.
  Зазвонил внутренний телефон. Куэйл подошел к столику и взял трубку.
  — Мистер Куэйл, — раздался голос Миры, — я только что получила сообщение Второго отдела. Ваши соображения о подлинном Тодрилле были верными. У меня здесь описание и имя руководителя группы маки в районе Гуареса. Кроме того, с вами хотят связаться из одного из отделов «М». Они позвонили по контактному номеру.
  — Хорошо, — ответил Куэйл, — я подойду.
  Он прошел через спальню, коридор, гостиную, еще один коридор и вошел в кухню. Открыл дверцу кухонного шкафа, толкнул заднюю стенку и прошел в смежную комнату. Комната была большая, оборудованная двумя столами и дюжиной стальных несгораемых шкафов. Стены были увешаны крупномасштабными картами побережья Бретани. На камине стояла дюжина телефонов. Мира сидела за своим столом, трубка коммутатора была в ее правой руке.
  — У вас усталый вид, — сказал Куэйл.
  — Я действительно очень устала, — ответила она, — это дежурство не было интересным. Но через полчаса придет Элеонор.
  Куэйл кивнул и спросил:
  — Кто из «М» хотел меня видеть?
  — Полковник Мейзон. Он звонил дважды. Первый раз, я думала, вы еще спите. Да он и не настаивал на важности разговора.
  — Позвоните ему, — кивнул Куэйл.
  Она набрала номер, вставила штекер в гнездо коммутатора и сказала: «Номер три».
  Куэйл взял одну из трубок на камине.
  — Привет… Мейзон? — он немного послушал. Наконец сказал:
  — Нет… он не сможет. Они никогда не говорят. И нам нельзя идти работать на них. Надеюсь, что они повесят его вовремя.
  Он положил трубку и стоял, прислонившись к камину и держа руки в карманах халата. Через некоторое время он сказал:
  — Мы выбрались с Пэлл-Мэлл вовремя.
  — Что-нибудь случилось, — спросила Мира, приподняв брови.
  Он кивнул.
  — Парень, который занял после нас наш офис, — поляк. Он задержался в помещении до ночи. Я думаю, переставлял что-то.
  — Да? — спросила она, глядя на него с беспокойством.
  — Он вышел из здания где-то около полуночи и повернул на Сент-Джеймс-стрит. Его застрелили в двадцати ярдах от входа в здание. Мейзон сказал мне, что внешне он очень похож на меня.
  — Он умер? — спросила она. Куэйл кивнул.
  — Полиция уже взяла стрелявшего. Утверждает, что он югослав или что-то в этом роде. У него нет документов, и он не может объяснить, почему он в Англии. Он даже не пытается это сделать, и вообще ничего не хочет говорить. У него нашли пистолет и, если стреляли из него, его повесят.
  — Они нацеливались на вас. Вам нужно быть осторожней.
  — Почему?
  Она не ответила.
  — Позвони графине, — сказал Куэйл, — и передай ей материалы, полученные от Второго отдела, а также имя и адрес парня из маки в Гуаресе. С сегодняшнего дня, разговаривая с ними, используйте позывные. Это будет цифра, которая является суммой числа месяца и числа дня недели. Графиня, разговаривая с вами, должна назвать число месяца плюс число дня недели плюс три, Гелвада — все это плюс два, О'Мара — плюс один.
  — А как насчет служанки Иветты? — спросила Мира.
  — Не думайте о ней. С этого момента она не будет пользоваться телефоном. А им я через минуту сообщу, что они находятся на прямой связи. Спокойной ночи.
  Он вышел.
  Она начала звонить по парижскому номеру. Дверь на дальнем конце комнаты открылась. Вошла Элеонор Фрайн, ее сменщица. Это была высокая блондинка, внешне выглядевшая глуповатой. Своим друзьям она говорила, что она дизайнер по интерьеру и очень интересуется балетом. Элеонор была одной из четырех секретарей Куэйла, дежуривших при нем круглосуточно.
  — Звонок из отдела «М» был, — сказала Мира. — Какой-то поляк, который занял наш офис и внешне похожий на Куэйла, был убит выходящим из здания ночью.
  Элеонор вытащила зеркальце из сумки и начала приводить в порядок волосы.
  — Папе Куэйлу нужно быть осторожным, — сказала она, — не так ли?
  — Я сказала ему то же, но он только спросил: «Почему?»
  — Точно.
  Мира встала из-за коммутатора, подошла к вешалке и начала одеваться, сказав:
  — Что ты имеешь в виду, говоря «точно»?
  — То, что я и сказала. — Она немного картавила — очень мило. — Если ты занят такой работой, как у Куэйла, как ты можешь быть осторожным?
  Мира одела шляпу и попрощалась.
  — Спокойной ночи, дорогая, — ответила Элеонор. — Иди прямо домой, мое солнышко.
  — Думаешь, — сказала Мира, усмехнувшись, — что кто-то может убить меня?
  — Нет, дорогая, я имею в виду бродячих волков мужского пола. Ты выглядишь достаточно привлекательно, чтобы тебя съесть.
  — Чепуха, — сказала Мира не без удовольствия и продолжала: — Через несколько минут дадут Париж. Они передадут сообщение. Имеется прямая линия связи с номером в Сант-Брие. Все в блокноте. Вилла Коте д'Ажур. О'Мара, Гелвада, де Сарю. Позывные — это число месяца плюс число дня недели, плюс один для О'Мары, плюс два для Гелвады, плюс три для графини. Поняла?
  — Раньше тебя, — ответила Элеонор.
  Мира тихо закрыла за собой дверь. Элеонор переставила штекер в коммутаторе — привычка, взявшаяся у нее неизвестно откуда, открыла ящик стола, достала детектив и начала читать.
  Часы на церкви пробили два, когда Гелвада добрался до тропинки в обрыве. Он все еще пытался понять мотивы, заставившие кого-то украсть предсмертную записку Тодрилла. И когда успели убрать записку? Он прошел по тропинке через двор церкви, через тиссовую рощу и пошел вниз по дороге. Нашел травянистый склон, скрытый кустами, где все еще стояла машина Тодрилла.
  Он зашел за кусты, осмотрелся. Никого не было. Он вернулся к машине, сел в нее, вытащил из кармана фонарик и начал осматривать пол машины.
  Тихий дрожащий голос произнес:
  — Грязная свинья. Наконец-то я нашла тебя. — Гелвада вздохнул. «Очень некстати, — подумал он, — что происходит что-то непредвиденное». Он выпрямился, вылез из машины на обочину. Прямо перед ним, в тени обочины, стояла молодая женщина — очаровательная молодая женщина, подумал Гелвада, несмотря на то, что он был крайне раздосадован, что автоматический пистолет в ее руках смотрел ему прямо в живот.
  — Мадемуазель, — сказал он тихо, — может быть, я и свинья, хотя я в этом сомневаюсь, но уж точно не грязная. Я моюсь каждый день.
  — Грязная свинья, убийца. Я хотела бы убить тебя. Убить тебя мне доставило бы огромное удовольствие. Но я не сделаю этого. Я передам тебя полиции. И буду наслаждаться при мысли о том, что тебя повесят или гильотинируют — предпочитаю повешение.
  — Очень жаль, — Гелвада пожал плечами. — Я предпочел бы быть гильотинированным. — Он говорил медленно, спокойно, совершенно бесстрастно, но взгляд у него был настороженный. «Девушке, — подумал он, — лет 28». Он поднял узкий луч фонарика, чтобы получше рассмотреть ее. Она была весьма привлекательной. У нее было овальное светлое лицо, а сердитые глаза, зло смотревшие на него, были карие. «Спокойными, — подумал он, — черты ее лица были бы восхитительными». И как бы в подтверждение, они вдруг исказились яростью.
  «Очень зрелая и энергичная женщина», — подумал он.
  — Мадемуазель, — сказал он, — хотелось бы знать, кого это я убил. Вы знаете, легко сделать ошибку, особенно имея такой плохой характер.
  — Я знаю о вас. Я могу догадаться, кто вы. Вы один из этих грязный нацистов, еще не пойманных, которые бродят по кашей стране, пытаясь даже теперь, несмотря на все, причинить нам еще больше горя. Жюль рассказывал мне о таких людях, как вы.
  — Понятно, — сказал Гелвада. — Итак, Жюль говорил вам. Жюль Франсуа Тодрилл. Мадемуазель, а могу я спросить, кем он был вам?
  Она почти прошипела:
  — Узнаешь. Он был человеком, которого я любила, за которого я хочу отомстить. Прежде чем он приехал сюда, в Сант-Брие, он говорил мне обо всем, что с ним может случиться. Говорил мне об опасностях своей работы, предупреждал меня, что может ожидать от людей вроде вас.
  Гелвада увидел слезы в ее глазах. По какой-то причине, которую он не мог объяснить даже себе, у него появилась мысль, что эта молодая женщина получает какое-то удовольствие от этой сцены — как если бы это была роль в пьесе. Его живой ум сообразил, что эта девушка была профессиональной актрисой и, несмотря на то, что она действительно решила за него отомстить, несмотря на все это, она была увлечена главной ролью в этом спектакле.
  — Я был бы очень благодарен вам, — сказал Гелвада, — если бы вы позволили мне закурить сигарету, и убрали пистолет. Я не вооружен и полностью в вашей власти.
  Он мягко улыбнулся ей, вытащил из кармана сигарету и закурил.
  — Мадемуазель, не будете ли вы настолько добры и не скажете ли мне, почему вы думаете, что это я убил вашего возлюбленного?
  — Почему я должна отвечать на вопросы сына свиньи? И почему я должна делать это, когда мне не терпится выстрелить вам прямо в живот, а затем, когда вы будете еще корчиться, ударить вам в лицо рукояткой пистолета? Вы думаете, что выиграете время, задавая глупые вопросы?
  Почти лукаво Гелвада сказал:
  — Мадемуазель, вы согласитесь со мной, что желание любого человека оттянуть момент, когда ему выстрелят в живот и разобьют лицо пистолетом, оправдано. Но вы не сделаете ничего подобного. Вы не сделаете этого потому, что такое действие было бы полностью чуждо вашей природе. Напротив, скажите мне, почему у вас ложная уверенность, что я убил Тодрилла?
  — Зачем я спорю с вами — самодовольной свиньей? Мне вполне ясно, почему вы убили Жюля. Мы должны были встретиться в Сант-Лисе. Он обещал мне, что вернется, закончив работу в Сант-Брие. Я знала, что это очень опасно. Когда он не вернулся, я забеспокоилась. Я знала, что, выполняя задание, он должен находиться где-то в районе церкви. Поэтому сегодня вечером я приехала сюда на велосипеде. Я приехала, потому что не могла больше ждать, ужасно беспокоилась. И я нашла машину. И долго ждала его, надеясь, что он вернется. Но мотор был холодный, и я догадалась, что машина давно стоит здесь.
  Гелвада поднял брови и сказал:
  — Из вас вышел бы великолепный детектив.
  — Молчите и не прерывайте меня, потому что я легко могу убить вас.
  — Я не сомневаюсь. Но уверяю вас, что это не принесет ни мне, ни вам никакой пользы. Итак, вы приехали сюда и нашли машину. А затем?
  — Затем я пошла вдоль обрыва. Я шла по тропинке и нашла место, где скала упала. Я спустилась вниз к камням.
  Гелвада видел слезы, бегущие по ее лицу.
  — И я нашла его… моего бедного Жюля. — Гелвада сказал с сожалением:
  — Мадемуазель, позвольте сказать, что я вам глубоко сочувствую. Если вы выслушаете меня, я вам за минуту докажу, что я никоим образом не виноват в смерти Тодрилла. Я уверен, что смогу доказать это.
  Его лицо выражало такую доброжелательность, такая очаровательная улыбка играла на его губах, что невольно тень сомнения появилась на лице у девушки,
  — Позвольте задать вам пару вопросов, мадемуазель, — сказал Гелвада. — Я полагаю, что когда вы спустились к камням и обнаружили тело своего возлюбленного, у вас хватило храбрости обыскать его?
  — Да, — ответила она, — я обыскала. Он обещал, что если он по какой-либо причине не сможет вернуться в Сант-Лисс, чтобы встретиться со мной вечером…
  Гелвада быстро спросил:
  — После окончания спектакля?
  — Итак, — сказала она, — итак… вы себя разоблачили. Вы следили за нами. Жюль сказал, что за ним все время следят глаза врагов и никогда не оставляют его в покое. Если это неправда, то как вы узнали, что я актриса? Ответьте мне на этот вопрос.
  — Мадемуазель, — сказал Гелвада, — в вас видна актриса. Я думаю, что вы великолепны на сцене. Нельзя не увидеть что-то от искусства в вашем лице, в каждом вашем движении. Я догадался об этом… Но простите меня, что я вас прервал. Итак, мсье Тодрилл обещал вам, что если он не вернется и не встретится с вами в Сант-Лиссе после спектакля… тогда что?
  — Он обещал, что пришлет мне записку и укажет на что-то, что даст мне возможность узнать, кто убийца. Я знаю, что его сбросили со скалы. Он был очень умный и смелый. Он не мог бы упасть случайно. Он обладал превосходным чутьем. Я знаю, что его убили.
  — Несомненно, мадемуазель, — сказал Гелвада, — вы совершенно правы. Итак, вы обыскали тело, потому что надеялись найти записку, которую он, возможно, написал, но не смог передать вам. И вам не удалось найти ее?
  Она кивнула. Теперь она держала пистолет в руке опущенным. Гелвада подумал, что хотя она и очень поддается эмоциям, ему было бы легко ее обезоружить. Но он решил, что в этом нет необходимости.
  — А затем? — спросил Гелвада.
  — Затем я нашла нечто, что убедило меня, что его убили. В верхнем кармане его жилета я нашла записку, в которой говорилось, что он боится маки и ищет спасения от своих страхов в самоубийстве.
  — Конечно, очень смешная идея, мадемуазель, — сказал Гелвада. — Но скажите мне, разве это невозможно, что мсье Тодрилл мог бояться маки?
  Она сказала свистящим шепотом:
  — Вы дурак. Почему он должен бояться маки — он, прекрасный агент в разведке Франции, — кто был одним из первых организаторов групп маки в этой стране, кто боролся зубами и ногтями против немцев? Мой смелый… смелый… Жюль… Почему бы он должен был бояться маки?
  — Конечно, — сказал Гелвада, — вы совершенно правы. Несомненно, он был убит кем-то, кто работает на нацистов.
  — Верно. Но почему этим убийцей не можете быть вы?
  Гелвада сел на откидное сиденье «тайфуна» и закурил. Он чувствовал себя очень уверенно.
  — Уверяю вас, мадемуазель, что это был не я. Я докажу это очень легко. Мы выяснили, что вы нашли записку о самоубийстве и забрали ее, потому что знали, что ее положили, чтобы скрыть убийство. Ее положили, чтобы ввести в заблуждение полицию, когда тело в конце концов обнаружат. Надеялись, что записка заставит их поверить в то, что Тодрилл был одним из тех предателей, которого настигло возмездие от рук одного из патриотов Франции, пострадавших в годы войны. Вы так думали, не так ли?
  — Конечно, — ответила Она.
  Гелвада посмотрел на нее. Ее голубые глаза были широко раскрыты, лицо было исключительно искренним.
  — Мадемуазель, я прошу вас внимательно выслушать меня. Я знаю, что все, что вы говорите, правда. Я знаю это, потому что был помощником Жюля Тодрилла, его коллегой. Я также ждал его возвращения в Сант-Лисс, где он должен был встретиться со мной. Я также знал опасности, с которыми он столкнется здесь, в Сант-Брие. Как и вы, я приехал сюда сегодня вечером, зная, что у него было назначено свидание около церкви и пытаясь найти причину происшедшего.
  — Это правда? Могу я вам поверить?
  — Я легко докажу вам это, мадемуазель. Вы должны понимать, что, как ни велика была ваша уверенность в моем дорогом друге Жюле, были вещи, о которых он не мог вам говорить, — тайны, которые принадлежали только ему и Франции, — секреты, о которых я — его друг, компаньон и коллега — только догадывался. Как и вы, я страстно желаю найти убийцу, которого убью собственными руками. — Гелвада театрально встал на ноги.
  — Мадемуазель, я докажу вам, что то, что я говорю, — верно, и то, что я сказал, — правда. Когда, как и вы, я нашел тропинку вниз к камням сегодня вечером, когда я понял, что это место внизу там — защищенное со всех сторон — было идеальным местом для тайной встречи, которую, как я знал, Жюль собирался провести с кем-то, о ком я мало знал, я спустился к камням. Я нашел его тело. Как и вы, я обыскал его, но, — Гелвада встал во весь рост, — я ничего не взял с тела, мадемуазель. Напротив, я оставил кое-что на нем. Я оставил нечто такое, что, без сомнения, докажет, что я был другом вашего возлюбленного. Я оставил кое-что для полиции, что заставит их более усердно искать убийцу.
  Гелвада замолчал. Он чувствовал, что его последняя речь произвела большое впечатление.
  — Что вы оставили? — спросила она. — Скажите мне.
  — Мадемуазель, вы, возможно, и не знаете, но каждый агент французской службы безопасности должен носить с собой свою микрофотографию. На оборотной стороне этой фотографии записываются его данные, так что в случае необходимости он может подтвердить свою личность. Я видел эту микрофотографию моего друга Тодрилла. Я сам увеличил ее — сделал увеличенную копию микрофотографии, хранящейся в Париже. Я оставил эту фотографию на теле, мадемуазель. Если вы спуститесь со мной, вы найдете ее.
  Она взглянула на него. Рот у нее слегка приоткрылся. Гелвада понял, что она проглотила историю, проглотила крючок и наживку.
  — Мсье, я начинаю верить вам. Я хотела бы видеть эту фотографию.
  — Пойдемте со мной.
  Он повел ее через церковный двор к тропинке с обрыва. Когда они немного прошли, он протянул руку и забрал у нее автоматический пистоле. Она охотно отдала его. Он видел слезы, бегущие по ее лицу. Положив пистолет в карман пиджака, он молча пошел рядом с ней. Подул легкий бриз с моря, и Гелвада глубоко вдохнул свежий воздух. Он думал, что Тодрилл, должно быть, был очень хорош.
  
  О'Мара проснулся. Лежал моргая, пытаясь привыкнуть к яркому солнечному свету, лившемуся через высокие окна. Он лениво потянулся.
  «Жизнь, — подумал О'Мара, — является цепью тесно связанных между собой событий, вызываемых малейшим толчком. А иногда и без толчка». Не так давно в прошлом он играл роль того, что американцы называют «плейбой» в Капакабане и Рио-де-Жанейро. Он сказал сам себе, что пока дело в руках Куэйла, он может — пока кто-нибудь снова не решится начать войну — распрощаться с заботами.
  А затем Куэйл решил прислать сообщение, и все стало непрочным, зыбким — все, что казалось важным. «А было ли все вообще важным», — подумал О'Мара. Имели ли значение Рио, прекрасная Эвлалия или что-нибудь еще? Действительно ли это было ему важно? Он понимал, что не может уверенно ответить на этот вопрос.
  В любом случае, это было прощанием со всем. Сейчас он лежал в постели другой женщины — что сказала бы Эвлалия на это, подумал он, — с обожженными пальцами и с нерешенными проблемами. Он позволил себе поразмышлять. Было бы чертовски смешно, если бы Эвлалия — по известным ей одной причинам — решила бы приехать в Сант-Брие и нашла бы его на прекрасной вилле, построенной на собственной земле, и с роскошной женщиной рядом. Что подумала бы Эвлалия? О'Мара ухмыльнулся. Уж на этот вопрос он знал ответ. Мог быть большой скандал. Что бы натворила Эвлалия… и поскольку этого не случилось и, вероятно, никогда не случится, об этом не стоило и думать.
  Он вернулся к настоящему и начал обдумывать сложившуюся ситуацию.
  Его левая рука была забинтована. Она его не беспокоила, бинты были свежие. «Танга де Сарю приходила ночью, — подумал он, — и сделала это, когда я спал». Он встал с кровати и попробовал идти. И нашел, что может двигаться без особых неудобств. Потом снова лег в кровать.
  «Наступило время, — подумал О'Мара, — когда нужно сделать что-то определенное. Что-то, что могло бы подтолкнуть поток событий, чтобы начать действовать, надо делать что-то конкретное».
  Он немедленно подумал об Эрнесте Гелваде. Любопытно, почему мысли о действии немедленно ассоциируются с Гелвадой. Он пожал плечами. Вероятно, потому, что Гелвада был необычайно ловок в обращении с любым смертоносным оружием.
  «Где угодно, любым способом, но Розански нужно найти и избавиться от него», — подумал О'Мара. Ведь Розански сейчас где-то затаился и планирует очередные смерти и несчастья — зловещее празднование собственного конца. О'Мара был согласен с Куэйлом, что Розански имел причины ожидать конца своего пребывания на этой земле, но он был уверен, что покинет этот мир в блеске славы, прихватив с собой как можно больше врагов. Плюс еще пару людей, которые встанут на его дороге.
  Раздался стук в дверь.
  — Войдите, — сказал О'Мара.
  Танга вошла в комнату и поставила принесенный завтрак на тумбочку. Затем подвинула стул, села и начала наливать О'Маре кофе.
  — Доброе утро, О'Мара, — сказала она. — Хорошо ли вы спали?
  Он кивнул. Его удивило, почему она называет его О'Марой. Ему казалось забавным, что многие женщины, по какой-то непонятной причине, известной только им, обходились без его имени, называя его только О'Марой. Он подумал об этом и не нашел ответа.
  Он взял у нее чашку, обратив внимание на ее длинные изящные пальцы, украшенные прекрасными кольцами.
  — Вы хорошо поработали над моей рукой, — сказал О'Мара. — Я, должно быть, крепко спал. Сейчас я чувствую себя намного лучше.
  — Вы были в забытьи, — сказала Танга. «Этим утром, — подумал он, — ее акцент был сильнее и совершенно очарователен». — Вы слишком устали. Я была этому рада, потому что не хотела беспокоить вас. — Она внезапно улыбнулась. — Кроме того, — продолжала она, — я подумала, что это было прекрасной возможностью рассмотреть вас близко и составить впечатление о вашей личности и вашем характере.
  О'Мара выпил кофе и отдал ей чашку. Она наполнила ее снова.
  — И каковы ваши впечатления? — Она посмотрела на него шаловливо.
  — Личность, думается, привлекательная. Могла бы быть. Характер плохой, определенно плохой. Беззащитной женщине нельзя вам доверяться.
  — Верно, — сказал О'Мара. — Вы получили информацию, которую я жду?
  — Конечно, — ответила она. — Может ли так случиться, что такой наблюдательный человек, как вы, мог не заметить, что, кроме того, что я домашняя и уютная, я очень трудолюбивая женщина и, к счастью, могу обходиться почти без сна.
  О'Мара улыбнулся.
  — Да, в вас еще кое-что есть. Я в этом не сомневаюсь. — Он посмотрел на нее, увидел льняное зеленое платье, изящные, в тонких чулках ноги, зеленые сандалии, распущенные черные волосы. Он увидел также овальное лицо, прозрачные глаза, алые губы, за которыми виднелись маленькие белые зубы.
  — Но это не имеет значения. Эти качества почти лишние для такой красивой женщины, как вы.
  Он взял сигарету.
  — А как насчет контактов со Вторым отделом и руководителями местной организации маки?
  Она посмотрела на него. О'Маре показалось, что он заметил дерзость в ее глазах, затем она скромно опустила глаза. Когда она вновь их подняла, в них была только деловитость.
  Он подумал: «Куэйл действительно находит их. Бог знает как и где, но находит».
  — Вашим связником во Втором отделе является Гай Варин. Настоящий Тодрилл работал в его отделе. Я подумала, что вы захотите узнать что-нибудь о делах настоящего Тодрилла. У меня есть сведения о них. Сейчас их печатает для вас Иветта. Руководитель местных маки, имеющий большие заслуги в войне и дважды награжденный самим де Голлем, — Жан Мари Ларю. Он живет на Рю-де-Пекю в Гуаресе. Ларю — фотограф по профессии и лично убил шесть немцев во время оккупации, кроме других замечательных дел. Этому маленькому темному бретонцу можно полностью доверять. Мсье Варин посылает фотографию и копию удостоверения личности, которые маки используют в этой части страны. Все будет здесь сегодня.
  — Вы поговорили с Лондоном? — спросил О'Мара. Она кивнула.
  — Я говорила с Элеонор Фрайн. Кто-то, похожий на югослава, пытался застрелить Куэйла. Поэтому штаб-квартира переехала. Когда будет необходимо, мы узнаем адрес. Телефонный номер остается тот же, кроме того остается прямая линия между нами через Париж, наши позывные — это число месяца плюс день недели плюс единица для вас, плюс два для мсье Гелвады и три для меня.
  Танга внезапно улыбнулась.
  — Мсье Куэйл имеет очаровательную манеру давать понять, кто главный и кто должен отдавать приказы, — сказала она ехидно.
  — Вам это было бы ясно в любом случае, — сказал О'Мара небрежно и закурил сигарету, — Где Гелвада? — спросил он.
  — На кухне. Он вернулся, думаю, часов в пять утра. Не зашел в дом сразу, а занялся чисткой двигателя. Затем поспал два часа, гулял в саду и обсуждал рододендроны с Иветтой. А в данный момент он правит лезвие своего шведского морского ножа на оселке. Вы знаете, почему он это делает?
  — Он носит свой нож в шляпе. Там есть специальный зажим для него. Лезвие, выбрасываемое пружиной из ножа, три с половиной дюйма длиной. Эрнест всегда держит его отточенным до блеска. Он бросает нож, как никто другой. С десяти ярдов может попасть в центр игральной карты. И очень любит свой нож. Гелвада утверждает, что он очень точный быстрый и избавляет от мучений.
  — Да? Но почему он так настроен? — спросила она. О'Мара пожал плечами.
  — Они что-то сделали с его подругой, и она умерла. Ему это не понравилось.
  — Понятно. Видимо, по этой причине он все время выглядит таким печальным. Он устал от ненависти. Похоже, он может подавлять свою ненависть с помощью этого маленького ножа.
  О'Мара улыбнулся.
  — Не удивился бы, — сказал он. Наступило молчание. Затем О'Мара сказал:
  — Вы лучше поспали бы. Сегодня утром я уйду. Спасибо за приют. Мне нужна одежда.
  — Мсье Варин уже высылает одежду из Парижа. Я организовала это. Два костюма, рубашки, белье, туфли и туалетные принадлежности. Я сняла размеры с вашей одежды и дала ему.
  — Отлично, — сказал О'Мара. Он погасил сигарету. — Было бы хорошо, если бы вы сегодня поехали к заливу и поговорили с Воланоном. Вы можете сказать ему, что когда мы встретились здесь, я пообещал вам заняться вашей машиной. Вы увидите, интересуется ли он, где я и что со мной происходит. Вы можете узнать также, что говорят в деревне. Воланон — местный сплетник. Он любит поболтать. А позже, прежде чем лечь отдыхать, позвоните Варину и попросите его сообщить в полицию Гуареса о теле лже-Тодрилла. Это избавит вас от поездки по лагуне со старым Понтенном.
  Она встала с кресла и сказала:
  — Идея катания на лодке по заливу привлекала меня. Я не очень хочу отдыхать сегодня днем.
  — Возможно, — сказал О'Мара, — но вы должны отдохнуть. Вам, возможно, придется работать поздно. Поэтому выберете время поспать.
  Она улыбнулась ему. Ее улыбка была всегда неожиданна, и это ему нравилось.
  — Благородно с вашей стороны заботиться о моем здоровье.
  — Я не забочусь о вашем здоровье. Но сейчас я забочусь о вашей работоспособности. Когда все закончится, я буду заботиться о вашем здоровье. А сейчас мне хотелось бы увидеть Гелваду.
  — Очень хорошо, — сказала она и пошла к двери. Затем остановилась, повернулась, посмотрела на него и сказала: — Иногда вы ведете себя по-свински. Надеюсь, другие женщины вам об этом говорили?
  О'Мара кивнул. Он смотрел на нее невозмутимо.
  — Да… говорили.
  — И вам это нравится? — Он пожал плечами.
  — Почему я должен быть против. — Он дерзко улыбнулся ей. — Они обычно меняют свое мнение.
  Танга удивленно подняла брови.
  — Всегда? — спросила она.
  — Всегда, — сказал О'Мара. И достал еще одну сигарету.
  Она стояла без движения, глядя на него, держась одной рукой за дверную ручку. Это было великолепное зрелище.
  — А Эвлалия изменила свое мнение? — мягко спросила она.
  О'Мара посмотрел на нее сузившимися глазами. На какой-то момент хладнокровие почти покинуло его. Он пытался выиграть время, доставая зажигалку и прикуривая.
  — Я думаю, что с уверенностью могу сказать, что синьорита Эвлалия Гуамарес никогда не считала, что я «веду себя по-свински». — Он подчеркнул выражение, которое она использовала.
  — Я уверена, вам очень приятно так думать, О'Мара.
  — Действительно, приятно, — сказал О'Мара и продолжал, изменив тон. — Попробуйте поговорить с Воланоном. Узнайте по возможности больше, что местные жители думают по поводу моего исчезновения и думают ли они, что я исчез.
  — Понятно, — сказала она. — Надеюсь, что одежда для вас прибудет через час. Варин сказал, что он пошлет все в Квимперс, а оттуда вещи доставят машиной. Она может прибыть в любой момент. Вы хотите видеть Гелваду немедленно?
  — Нет, я подожду одежду. Увидимся с ним после завтрака.
  — Хорошо, я передам ему. — Она открыла дверь. — Вы ошиблись насчет Эвлалии Гуамарес, — сказала Танга небрежно. — Вы совершенно неправы. — Она послала ему притворно застенчивую улыбку.
  — Действительно… было бы интересно узнать, в чем я не прав, графиня. — Тон его был слегка кислым.
  Она пожала плечами почти незаметно.
  — Эвлалия думала, что временами вы были похожи на свинью. Она мне так говорила. Она говорила, что вы обладаете многими качествами действительно хорошей свиньи. — Затем она сказала невинным голосом. — Конечно, она могла это знать, она держала свиней на своей прелестной ферме около Хуарьо… Надеюсь, вы помните. Завтрак в час тридцать. Иветта покажет вам вашу комнату и расположение дома. Она принесет вам халат.
  Танга осторожно прикрыла за собой дверь. О'Мара погасил сигарету и сказал сам себе: «Да… будь я проклят!»
  
  О'Мара стоял перед зеркалом в спальне, в которую его привела Иветта. Он с трудом завязывал голубой шелковый галстук. Гелвада, сидя у окна, смотрел на подъездную дорожку, которая бежала вокруг виллы, курил и наблюдал за О'Марой.
  — Ваша вчерашняя подруга, — сказал О'Мара, — должно быть очень интересная особа.
  — Да! — сказал Гелвада. — У графини хороший вкус, эта одежда будто сделана специально для вас. И хорошо сшита. У нее точный глаз на детали.
  — Даже крем для бритья высшего качества. И откуда она все это знает? Она замужем?.. Или была замужем? Вы знаете что-нибудь о ней?
  Гелвада улыбнулся.
  — Я консультировался со справочным бюро Куэйла — Мирой. Она знает ее и отзывается о ней очень хорошо.
  — Как все-таки насчет мужа? — спросил О'Мара. Гелвада развел руками.
  — Знаете, — сказал он, — было что-то вроде фиктивного брака. Я думаю, де Сарю был моложе ее на три или четыре года и у него было много неверных представлений о жизни.
  — Каких неверных представлений? — спросил О'Мара. Он закончил завязывать галстук и отступил от зеркала, изучая картину, которую он из себя представлял.
  — Неверные представления о женщинах, выпивке, картах и деньгах, а также о графине де Сарю. Определенно у него было неверное представление о ней. Брак был неудачным. Это один из тех случаев, который при самом богатом воображении нельзя даже представить успешным. Я думаю, ей было очень скучно.
  О'Мара порылся на дне дорожной сумки, в которой находились его новые вещи. Вытащил коробку сигар, взглянул на нее, открыл и улыбнулся. Пятьдесят маленьких черных южноамериканских сигар, которые он любил, смотрели на него из коробки. Он вытащил одну, обрезал кончик пилочкой для ногтей и закурил.
  Он подумал о сигарах. Видимо, Танга поинтересовалась у Элеонор Фрайн, какой сорт он предпочитает. Во всяком случае, она как-то это узнала. Определенно, Гелвада был прав, говоря, что у нее цепкий взгляд и память на детали.
  — А затем? — спросил он.
  Гелвада пожал плечами и сказал, стряхивая пепел с сигары:
  — Она не развелась с ним, потому что он католик и его семья — действительно хорошие люди — не одобрили бы этого. Так все и шло, а затем началась война.
  — Его убили? — спросил О'Мара. Гелвада кивнул головой.
  — Он не подходил для армии или другой какой-либо службы. Но она начала обрабатывать его после того, как уже казалось, что Франция должна потерпеть поражение. Ей удалось наполнить его таким пылом, что просто удивительно. Он вступил в одну из первых групп Сопротивления. Немцы взяли его, и он погиб в Дахау.
  — А что делала она? — спросил О'Мара.
  — Она работала на Куэйла с тех пор, как поняла, что ее замужество неудачно и что она действительно не любит де Сарю, — ответил Гелвада и лениво потянулся.
  — Мне нравится смотреть на нее, — продолжал он. — Мне нравится смотреть, как она ходит. Она ходит с большой грацией, и у нее музыкальный голос. У нее вкус, и она красива и мила. — Он зевнул. — Она славная женщина. И очень жаль, что я знаю английский недостаточно хорошо, чтобы описать ее достойным образом.
  О'Мара усмехнулся и сказал:
  — У вас это неплохо получается. А что вы сделали еще, кроме наблюдения за графиней?
  — Я разговаривал с Иветтой. У нее тоже было несчастье. Ее мужа убили немцы, и, похоже, она только сейчас полностью осознала его достоинства. Такое случается с женщинами, — добавил он.
  Он снова зевнул.
  — Я читаю старый номер английского «Обсервера». Там я выяснил, что в 1941 году греческий министр «оскандалился», отправив всю греческую армию в отпуск в момент нападения немцев. Я считаю такое отношение уж очень наивным. Особенно мне понравилось слово «оскандалился». Мне кажется, что у англичан склонность уж очень деликатничать.
  Наступило долгое молчание. О'Мара медленно ходил по комнате, тренируя ногу. Он чувствовал себя лучше. Обожженные пальцы беспокоили уже меньше. Он горел желанием приступить к работе.
  — Расскажите об Эрнестине, — попросил он.
  — Она очень милая, моя Эрнестина, — сказал Гелвада. — Мне очень понравилась. Она великая актриса, и никогда не перестает играть. И все идет ей на пользу. Даже когда ее возлюбленного сбросили со скалы, она продолжала играть. И у нее это очень хорошо получается. Эрнестина должна быть в Голливуде. Она была бы великолепна в славном «Текниколоре».
  — Что вы сделали после того, как спустились с ней вниз и увидели то, что осталось от Тодрилла? — спросил О'Мара. — После того как увидели фотографию и приметы Тодрилла, которые вы оставили на теле?
  — Мы поднялись наверх. Она предложила мне взять ее велосипед и поехать в Сант-Лисс. Я сказал, что об этом не может быть и речи. Я предложил положить ее велосипед на крышу машины и отвезти ее. Она сначала засмущалась, но затем ей эта идея понравилась.
  Он осторожно поправил свой коричневый шелковый галстук.
  — Я думаю, мы с ней договоримся. Кажется, несмотря на ее любовь к покойному Тодриллу, ее немного заинтересовал Эрнест Гелвада, — возможно, потому что она считает, что он был другом ее покойного возлюбленного, но, возможно, и немного из-за меня самого. Вот и все.
  — Примем это за основу, — сказал О'Мара. — Что потом?
  — Я отвез ее на машине в Сант-Лисс. Это была приятная поездка. Она рассказала мне все о себе и о человеке, которого считала Тодриллом. Каким патриотом он был! Каким героем он был! Мне хотелось смеяться. Когда мы прибыли в Сант-Лисс, она попросила меня подъехать к красивому коттеджу примерно в полумиле от маленького леска за станцией, где все еще лежит тело нашего друга Наго, как я думаю. Она сообщила мне, что это ее дом, где ее обычно навещал Тодрилл. Я думаю, он был не дурак.
  — У него хватало ума, — сказал О'Мара.
  — Она спросила меня, хочу ли я кофе, и я сказал, что да. Мы вошли в дом. Гнездышко было очаровательным и хорошо обставленным. Она готовила кофе на кухне, а я помогал ей. Кухня была роскошной. Эрнестина рассказала мне, как она встретила Тодрилла и как она влюбилась в него из-за его опасной работы для Франции. Какой он был добрый и как интересовался ее работой.
  — Держу пари, интересовался, — сказал О'Мара. — Тодрилл был достаточно умен и понимал, что эта девушка дает ему хорошее прикрытие в Сант-Лиссе и окрестностях. Я думаю, он использовал ее как марионетку, а девушка так и не догадалась, чем он занимался.
  — Думаю, вы правы, — сказал Гелвада. — Однако, вот что было дальше. Мы пили кофе, было очень поздно. Она рассказала мне о театре, и мы договорились, что я приду сегодня в театр, посмотреть на ее вечернюю игру. Она играет в маленьком театре в Сант-Лиссе. Это театр с постоянной труппой. Вы знаете, что это такое. Сегодня вечером она играет главную роль, и я обещал ей честно высказать свое мнение.
  Он улыбнулся О'Маре.
  — Затем я сказал ей, что мне нужно идти, и у нас произошло волнующее прощание. Я сказал ей, что поскольку она была другом Тодрилла, она теперь и мой друг. И так же, как Тодрилл умер за Францию, я мог бы умереть за нее. Это была волнующая сцена, — продолжал он. — Затем она подошла ко мне и сказала, что верит мне и была бы очень благодарна, если бы я отогнал машину Тодрилла к его дому в Гуаресе и оставил бы ее там в гараже. Она дала мне ключ от гаража, который Тодрилл оставил ей, и адрес.
  — Хорошая работа, Эрнест, — сказал О'Мара, — а затем?
  — Затем мы обнялись еще более трогательно, и я вернулся сюда.
  О'Мара перестал ходить по комнате и сказал:
  — Руководитель местной организации маки — фотограф по имени Жан Мари Ларю, живущий на Рю-де-Пекю, 13 в Гуаресе. Вам надлежит взять напрокат машину — не здесь — и встретиться в ним, прежде чем вечером вы поедете в Сант-Лисс. Попросите его приехать сюда завтра вечером примерно в десять часов. Я хочу поговорить с ним. Он может знать что-нибудь — хотя я сомневаюсь в этом. Затем продолжайте работу с Эрнестиной. Между прочим, как ее фамилия?
  — В театре она называет себя Эрнестиной Дювалье. Но настоящее ее имя Эрнестина Румянска. Ее отец поляк, а мать школьная учительница в Нанте. Ее отец, которого она обожала, командовал батальоном русской пехоты. Он умер в лагере для военнопленных. Вот почему она не любит нацистов. Свою мать, которую не видела уже много лет, она очень не любит. Именно из-за плохого характера матери отец вернулся в Россию.
  — Понятно, — сказал О'Мара, — продолжайте работать с ней. Войдя к ней в доверие, Тодрилл, возможно, рассказал ей что-нибудь, и даже если он ей только лгал, мы постараемся тоже извлечь из этого пользу.
  — Часто полезно обнаруживать вранье, — сказал Гелвада. — Также интересно было узнать о том, какова ее роль в приезде Наго в Сант-Лисс. Она была искренна, рассказывая об этом.
  — А что она сказала? — О'Мара сел на кровати и пристально посмотрел на Гелваду.
  — Тодрилл сказал ей, что он поедет в Сант-Лисс по очень секретному и важному делу. Он рассказал ей, что его помощник по имени Наго будет ждать на дороге между Сант-Брие и Сант-Лиссом в определенное время, и спросил ее, сможет ли она организовать, что бы его довезли до Сант-Лисса. Это она сделала. Очевидно, она в дружеских отношениях с оптовым покупателем рыбы, который вечерами объезжает побережье. Они договорились, что этот человек заберет Наго на перекрестке дорог, где тот будет ждать рыбный фургон. Наго подобрали и высадили где-то возле станции Сант-Лисс. Она узнала это потому, что когда Тодрилл не появился, она подумала, что, возможно, он послал ей записку через водителя фургона. Расспросила его, и он рассказал ей о Наго.
  — Понятно, — сказал О'Мара. — Головоломка постепенно начала решаться. Головоломки, действительно, всегда решаются сами, если у вас хватает терпения ждать.
  Он подошел к окну и встал возле Гелвады, глядя в окно.
  «Тайфун» выехал из-за дома и медленно поехал по аллее к главным воротам. Солнце сияло на полировке машины.
  О'Мара видел руки Танги в белых перчатках, свободно лежавшие на руле.
  — Я вложил много труда в эту машину, — сказал Гелвада. — Как вы видите, я хорошо помыл ее. Я не знал, что есть человек, который делает это.
  — Какой человек? — спросил О'Мара.
  — Его зовут Дезаре. Он выполняет подсобные работы и помогает садовнику. Это приятный седой старик, любитель поговорить. Он очень забавен. — Гелвада закурил. — Вы чувствуете себя лучше?
  — Все в порядке, — ответил О'Мара. — Я перестал пить гнусное пойло Воланона. А вам следует поторопиться, Гелвада. Садитесь в дневной автобус до Кулона, а оттуда идите к церкви у залива в Сант-Брие — это недалеко. Возьмите машину Тодрилла, поставьте ее в гараж и заприте. Затем, когда вы увидите вечером Эрнестину, скажите, что вы заперли машину в гараж и верните ей ключ. Встретьтесь с ней после спектакля и напроситесь на ужин, при этом постарайтесь не расставаться с ней до часу или двух ночи.
  — Понятно, — улыбнулся Гелвада. — Это не представит трудности. Дом Тодрилла примерно в двенадцати милях от Сант-Лисса — на главной дороге между Гуаресом и Сант-Брие. Вы хотели бы, чтобы я взглянул на него?
  — Нет, — сказал О'Мара. — Просто оставьте машину в гараже.
  Гелвада встал. Он взял свою мягкую вельветовую шляпу со стола и сказал:
  — Я рад, что вы чувствуете себя намного лучше.
  — Спасибо, — сказал О'Мара. Он улыбнулся. — Ничто так не помогает больному человеку, как работа.
  — Да, — сказал Гелвада. Он вытащил шведский нож и нажал пружину. Лезвие выстрелило. Он осторожно провел пальцами по лезвию ножа. Затем снова спрятал его в шляпу.
  — Нет ничего лучше работы, — повторил Гелвада. — До встречи.
  Он вышел.
  О'Мара докурил сигарету, положил окурок в пепельницу и спустился по лестнице на лужайку позади дома. Через некоторое время он нашел Дезаре, работающего в сарайчике садовника. Ему было около шестидесяти. Он был худ и болтлив. Лицо у него было как печеное яблоко, а постоянная улыбка демонстрировала отсутствие зубов.
  О'Мара угостил его сигаретой. Затем прислонился к двери сарая, и они начали разговаривать.
  
  Было около десяти часов. О'Мара на одном конце стола курил одну из своих маленьких сигар и дружелюбно смотрел на Тангу де Сарю, которая сидела на другом конце стола.
  — Приятно, — сказал он, — что кто-то позаботился об этих сигарах. Это Элеонор Фрайн сказала вам?
  — Да, я спрашивала ее, — ответила Танга, — я также говорила с мсье Барином в Париже. Он сказал, что может достать их.
  — Вы предусмотрительны.
  — Стараюсь быть полезной, — скромно сказала она.
  — Вам это удается. И все великолепно. Великолепный обед в прекрасной обстановке, добрая и красивая хозяйка. Я думал…
  Он остановился посреди фразы.
  — Что вы думали? — спросила она. — Или это не для моего слуха?
  — Я думал о том, что такая жизнь может быть просто прекрасной. Атмосфера здесь очаровательна.
  — Вы мне льстите, — она одарила его одной из своих улыбок. — Могу я сказать вам, что ваша одежда смотрится прекрасно?
  — Спасибо, — сказал О'Мара и подумал, что они выражаются как члены общества взаимного восхваления. Затем продолжал: — Я всегда считал, что женщины, столь прекрасные, как вы, редко бывают хорошими организаторами. А вот вы хороши и в этом. — Он улыбнулся ей сквозь дым сигары.
  — Великолепная речь, О'Мара. Вы ее репетировали? — Он покачал головой и спросил:
  — А что?
  Она начала чистить персик.
  — Очень похоже, что отрепетирована.
  Танга разрезала персик и начала его есть. Он наблюдал за ней. Ему нравилось смотреть, как она ест.
  — Иногда, когда вы говорите со мной, мне кажется, что вы предварительно репетируете свои речи. Я знаю, почему…
  О'Мара поднял брови.
  — Вот как? Тогда скажите мне, почему вам так кажется.
  Она положила еще один кусочек персика в рот. Ела его медленно, глядя на О'Мару. В ее глазах был озорной блеск.
  — Вы очень боитесь дать волю своим чувствам, правда, О'Мара? Вы оказываетесь за одним столом с женщиной, которую, мне приятно это сказать, вы не находите ни отталкивающей, ни скучной, и вы можете сделать одно из двух: вы можете быть либо осторожным, либо смелым. Будучи осторожным, вы осторожно подбираете слова. Довольствуетесь комплиментами. Вы надеетесь, что это безопасно. Так, О'Мара?
  Он улыбнулся ей.
  — Почти правда. И если то, что вы говорите, правда, — а я не допускаю этого, — я думаю, вы мне объясните почему.
  — Это правда, — сказала она, — допускаете вы это или нет. А причина вот в чем. Вы думаете, что было бы неразумно, если бы вы мне сказали что-нибудь, что могло бы создать между нами нечто, мешающее в нашей работе. Вы болеете за работу. Мне кажется, она идет не очень хорошо, и вы, что называется, «засветились».
  О'Мара все еще улыбался.
  — Вы что, думаете я «засветился»?
  — Мне так кажется. Вы обеспокоены. Во-первых, вы — не в форме. Рука ваша еще не зажила. И вас беспокоит, как вы справитесь с делом. Вы знаете, что Куэйл ждет, что вы справитесь в любой ситуации. Вы думаете о своей репутации.
  — А почему и нет? — спросил О'Мара. Она пожала плечами.
  — Почему нет? — спросила она мягко. — У вас репутация человека умного и совершенно безжалостного. Вы бываете совершенно безжалостны — даже сами с собой. Точно так же, как и Куэйл бывает безжалостен с вами. Эти двое, которые жгли вам руку, вполне могли и убить вас.
  — Все в порядке, — сказал О'Мара. — Будем считать это доказанным. Ну…
  — Вы могли бы быть столь же жестоким и безжалостным со мной, как бывает Куэйл с вами, как вы бываете с собой — если бы ситуация потребовала этого. Вы, вероятно, думаете, что скоро ситуация потребует этого, и решили, что на данный момент лучше держать меня под рукой, говоря мне комплименты, а не рисковать и не раздражать меня, не портить то, что вы называете «атмосферой». Вам не нужно беспокоиться, — она снова улыбнулась, — я вполне готова пожертвовать собой.
  О'Мара подумал: «Чертовски умная женщина. Столь же умна, сколь и красива».
  — Великолепно, — сказал он и улыбнулся ей.
  — Вы прекрасно знаете, что все, что я говорю, правда. Что же происходит сейчас? Можно мне узнать?
  — В данный момент ничего не происходит. И я думаю, что вы делаете все, что нужно. У меня нет к вам претензий.
  — Это так, — сказала Танга, — но до настоящего момента мои действия были довольно ограниченными, верно ведь? Несколько телефонных звонков в Лондон, Варину в Париж, домашние дела, сделать которые не представляло труда, потому что де Шервази предусмотрел все. Но ни одно из этих дел не является ни трудным, ни важным.
  Она достала сигарету из серебряного ящичка на столе. О'Мара встал и дал ей прикурить.
  — Куэйл обычно находил более интересную работу для меня, — добавила она.
  — Не сомневаюсь.
  — Мне это не нравится. Выпьете еще кофе?
  — Нет, спасибо, — сказал О'Мара и продолжал: — Меня не будет здесь вечером. Могу вернуться поздно. И, наверное, Эрнест Гелвада тоже вернется поздно. На вашем месте я бы использовал эту возможность, чтобы выспаться.
  — Сегодня утром вы уже говорили об этом. Но я всегда хорошо сплю и не устала. — И добавила: — Я, надеюсь, встану, когда вы вернетесь, — она засмеялась. — Надеюсь, что, кроме кофе, мне не потребуется еще и аптечка на этот раз.
  — Искренне надеюсь, — серьезно ответил О'Мара, — что не потребуется.
  Наступило молчание, а затем она спросила:
  — А не думаете ли вы, что вам не стоит влезать в неприятности, пока вы не вполне здоровы?
  — Я никогда не лезу в неприятности без особой на то необходимости. И ничего особенного со мной не случится сейчас. Но все равно, спасибо за заботу.
  — Это естественно, — сказала она и, опершись локтями на стол, продолжала: — Интересно, почему вы проводите большую часть времени, препираясь со мной?
  О'Мара поднял одну бровь.
  — Разве? — спросил он.
  — Да. Вы немного не уверены в себе, говорите много банальностей. — Она улыбнулась. — Вам совсем не нужно бояться меня.
  О'Мара улыбнулся.
  — Вы говорите забавные вещи. Почему это я должен вас бояться, как вы это называете?
  — Возможно, «бояться» не то слово. Но я не знаю слова в английском, которое мне нужно.
  — Неважно, — сказал О'Мара. — Пусть будет «бояться». Ну, так почему я должен бояться вас?
  — Не знаю. Возможно, потому, что Эвлалия была моей подругой и рассказывала мне о вас.
  — О, это. Но почему я должен этого бояться?
  — Конечно, для этого нет никаких оснований. Мне не нужно было использовать слово «бояться». — Она наклонилась вперед. — Скажите, вы находили ее очень интересной?
  О'Мара почувствовал себя несколько неуютно и сказал:
  — Вы правы. Нужно было использовать не слово «бояться», а выражение «чувствовать себя неуютно».
  — Да, именно это я и хотела сказать. Иногда, разговаривая со мной, вы чувствуете себя немного неуютно.
  Она улыбнулась. Он увидел блеск ее белых зубов.
  — Так была ли Эвлалия столь же интересной, как и красивой? — повторила Танга. — И знала ли она, что вы делали в Рио перед вашей встречей?
  — Она была столь же интересна, как и красива. И, естественно, ничего не знала о моей работе. А почему она должна была знать?
  Он добавил резко:
  — Еще вопросы?
  Она покачала своей темной головкой.
  — Нет. Однако я вижу, вы снова несколько напоминаете свинью.
  — Бывают моменты, когда мне нравится быть свиньей, — О'Мара переменил тему разговора. — Расскажите, что произошло сегодня днем. Вы видели Воланона? Мы с Гелвадой видели из окна спальни, как вы поехали на машине.
  — Какие вы оба молодцы! Да, я ездила в «Гараж Воланона» и говорила с ним. Он стоял, прислонившись к двери гаража, и выглядел немного пьяным. Сигарета, которую он курил, ужасно воняла.
  — Понятно, — сказал О'Мара. Он легко мог представить себе эту сцену.
  — Я спросила его, можно ли будет выполнить работу с машиной, о которой я договорилась с его помощником. Он удивленно посмотрел на меня и сказал, что не знает, что я имею в виду.
  — А что было потом?
  — Я сказала ему, что, когда я приезжала сюда на днях, я попросила его помощника, Гареннса, помыть двигатель «тайфуна». Гареннс согласился и сказал, что, если я пригоню машину достаточно рано днем — часа в три, — он сделает это.
  — И что Воланон на это сказал?
  — Он сказал, что Гареннс куда-то исчез. Что он запойный пьяница и нестоящий человек, что он совершенно бесхарактерный тип. Он также сказал, что в более трезвые моменты Гареннс может бегать за женщинами в деревне или отсыпаться после пьянки. Я сделала вид, что очень удивлена всем этим, и спросила, почему бы ему не взять более трезвого помощника; как мне показалось, здесь есть молодые люди, которые были бы рады получить эту работу. Он задумался на некоторое время. Затем сказал, что, несмотря на все свои недостатки, Гареннс вполне ему подходит. Когда он бывает трезв, он работает достаточно хорошо. И что он сам, Воланон, понимает человека, который пьет.
  — Я не знал, — сказал О'Мара, — что он столь гуманен. А что вы сказали на это?
  — Я сказала ему, что, как мне кажется, не стоит нанимать на работу человека, пьющего большую часть времени. На это он ответил, что у человека всегда есть причина для выпивки, что у Гареннса какое-то тайное горе, что он пытается забыть женщину или что-нибудь подобное. — Она посмотрела на О'Мару с вызовом. — Вы пытаетесь?
  О'Мара засмеялся.
  — Мне не нужно пить, чтобы забыть женщину.
  — Не нужно? — переспросила она.
  — Говорил он что-нибудь еще?
  — Нет. Больше ничего. Он сказал, что, возможно, Гареннс вернется через день или около того. Он сказал, что, когда у вас сильный запой, вы обычно бродите по тиссовой роще вокруг церкви. И были случаи, когда вы спали по несколько дней. Однажды, сказал он, вы спали во время бури. Вас нашли там лежащим головой на могильном камне. Жизнь, должно быть, была очень несладкой у вас.
  — Была, — сказал О'Мара. — Итак, факты таковы. Воланон вовсе не обеспокоен моим отсутствием. Он думает, что я либо где-то брожу пьяный, либо бегаю за какой-нибудь женщиной. Полагаю, вполне нормально, что он так думает. Все это случалось и раньше, по крайней мере до того, как я перестал бывать трезвым. Большое спасибо.
  — Надеюсь, — сказал Танга, — вы получили информацию, которую хотели. — Она встала из-за стола. — Теперь я пойду почитаю. Надеюсь, вы интересно и с пользой проведете вечер.
  — Я тоже надеюсь, — он открыл дверь перед ней и сказал: — Я хотел бы воспользоваться «тайфуном» сегодня вечером. Я думаю, вам не потребуется машина.
  Она посмотрела на него с удивлением.
  — Конечно, нет. Я буду ждать, как хорошая хозяйка, возвращения своих гостей. И я даже не буду задавать вопросов.
  О'Мара посмотрел на нее. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть белую кружевную блузку с вырезом в форме сердца и бриллиантовой брошкой, длинную прямую черную юбку с разрезом до икры, через который можно было видеть маленькие, украшенные бриллиантами атласные туфельки и стройные лодыжки.
  — Не только красива, но и эффектна, — сказал он, широко улыбаясь.
  Она улыбнулась в ответ.
  — Два основных женских качества, до сих пор незамеченных вами. О'ревуар, О'Мара.
  Он закрыл за ней дверь, вернулся к столу, налил стаканчик бренди и выпил. Затем вышел на лужайку позади дома через открытую веранду. Пересек ее и встал, глядя в сторону устья Сант-Брие, где уже начали зажигаться огни. Слева он видел освещенное окно «Кафе Воланона», а выше комнату Воланона в гараже, в которой тоже горел свет.
  Он пошел по мощеной тропинке в дальний конец лужайки. Тропинка бежала к холму, петляя между деревьями. О'Маре чудилось что-то таинственное в этом месте, которое в другое время могло быть очень приятным.
  Среди деревьев было темно. Полная луна сияла над морем. О'Мара взглянул на ручные часы — была половина двенадцатого.
  Он подумал о Дезаре — старом помощнике садовника на вилле, — который был очень удивлен, узнав в госте графини де Сарю Гареннса — вечно пьяного подсобного рабочего из «Гаража Воланона».
  «Это, — подумал О'Мара, — было слишком много для Дезаре». К данному моменту он уже, видимо, рассказал новость компании зевак в кафе Нуво — самом людном местечке рыбацкого поселка Сант-Брие.
  Сейчас эта история должна быть у всех на устах. «Дошла ли она до Воланона?», — подумал О'Мара.
  Ночь была теплая, идеальная для поездки. О'Мара вернулся к лужайке, пересек ее, прошел к гаражу на восточной стороне дома и открыл ворота. Он завел «тайфун», вывел машину из гаража, закрыл ворота и стал, прислонившись к машине, ожидая, пока прогреется двигатель. Он думал о Розански, размышлял, где он мог быть, что делать и много ли мог знать о событиях в Сант-Брие.
  Он должен много знать. Связники Розански были достаточно оперативными, и информация, полученная от О'Мары Мороском и Наго, должна быть уже у него. Всего несколько часов потребовалось, чтобы несчастный новый владелец конторы Куэйла был застрелен, принятый за Куэйла. Розански имел хорошую организацию — до настоящего момента.
  О'Мара сел в машину и по дорожке выехал через задние ворота. Он свернул налево и через лес проехал мимо фермы Гура. Машина шла плавно, и О'Мара, хотя и не водил машину несколько месяцев, чувствовал себя за рулем как дома.
  На холме за фермой он свернул налево, проехал три мили по боковой дороге, затем повернул направо и поехал по главной дороге Квимпер — Гуарес, которая проходила за Сант-Брие и от которой боковая дорога вела к церкви и тиссовой рощице на дальнем конце устья Сант-Брие.
  Дорога перед О'Марой серебрилась лунным светом, то там, то тут затененная группами деревьев. Он нажал на акселератор, и стрелка спидометра ушла за шестьдесят миль в час.
  Он сидел за рулем, наслаждаясь скоростью, и ветер раздувал его волосы. Почти десять миль он мчался со скоростью шестьдесят миль в час, слегка уменьшая скорость на плавных поворотах и резко тормозя на крутых.
  Затем сбавил ход, остановил машину под группой деревьев, полез в карман и вытащил одну из своих маленьких сигар. Закурил и сидел, наслаждаясь ночью и радуясь тому, что почти десять месяцев дрянной выпивки и еще худшей еды не повлияли на его водительские навыки.
  Он снова завел машину. Спустя две мили свернул на боковую дорогу. Теперь он спускался с холма. Сант-Брие остался внизу и сзади. Дорога становилась все уже, пока не слилась с проселком, проходящим мимо церкви.
  Он увеличил скорость, затем сбавил ее, когда увидел в миле впереди свет. Свет, казалось, исходил откуда-то с края обрыва. О'Мара уменьшил скорость до тридцати миль в час, остановил машину, вышел и направился к краю обрыва, к одинокой фигуре, стоявшей с фонарем.
  Полицейский из жандармерии Сант-Лисса подошел к нему.
  — Что-нибудь случилось? — спросил О'Мара. — Не могу ли я помочь?
  Полицейский покачал головой.
  — Слишком поздно, мсье. Кто-то решил упасть с обрыва. Или ему помогли. — Он пожал плечами. — Ему ничто уже не поможет — кроме морга.
  — Местный? — спросил О'Мара.
  — Никто не знает. Шеф полиции Сант-Лисса был тут и сам проводил расследование. — Полицейский ухмыльнулся. — Он не оказал мне чести обсуждать этот вопрос со мной. Они обещают забрать его утром.
  — Здесь далеко падать. Ну… Спокойной ночи. — Значит так, Варин сообщил сант-лисской полиции, и тело Тодрилла уже найдено. О'Мара подумал, что теперь дела закрутятся. Пришло время.
  Он вернулся к машине, проехал мимо церкви на дорогу в Гуарес, затем пятнадцатью милями дальше объехав Гуарес, повернул на главную дорогу на Сант-Лисс. На перекрестке примерно в восьми милях от Сант-Лисса остановил машину на обочине и пошел пешком. Пятнадцать минут ходьбы привели его к дому Тодрилла.
  Коттедж с белыми стенами и красной крышей представлял собой весьма приятную картинку в лунном свете. Дом стоял в стороне от пустынной дороги на хорошо ухоженной лужайке, окруженной белой стеной, в конце которой были видны ворота.
  О'Мара прошел в ворота, затем по ухоженной тропинке справа от дома и остановился у черного входа. В нескольких ярдах находился гараж и на гравийной дорожке можно было видеть свежие следы шин там, где Гелвада загонял в гараж машину.
  В нескольких футах от двери было окошко, забранное проволочной сеткой. О'Мара исследовал его. Оно не было заперто. Он открыл его, влез внутрь и закрыл окно за собой. Комната, в которую он попал, похоже, была кухней. О'Мара открыл дверь и оказался в коридорчике, ведущем от черного входа к парадному. Слева находилась просто обставленная спальня, а гостиная впереди была во всю ширину маленького коттеджа.
  На окнах висели бархатные портьеры, но лунный свет, все же проникавший в комнату, давал возможность увидеть, что она обставлена гораздо лучше, чем спальня. Это была чистая, удобная комната с диваном, двумя креслами с обеих сторон камина и маленьким книжным шкафом, который был почти пуст. Обстановка была старомодной.
  О'Мара посмотрел на наручные часы. Был почти час ночи. Он вернулся на кухню и начал систематические поиски, используя маленький фонарик в виде карандаша, которым его снабдил Гелвада. Он обыскал кухню, спальню, перешел в гостиную и внимательно обыскал ее. Искать, не зная что, было трудно. Он стоял перед книжным шкафом, глядя на две книги, занимавшие голые полки. О'Мара вытащил одну из них, оказавшуюся «Жизнью Наполеона» Чарльза Дюрока. Это была старая книга, в хорошем переплете и на хорошей бумаге. Большинство страниц не было разрезано. О'Мара поставил «Жизнь Наполеона» на полку и взял другую книгу. Это был перевод на польский пьес Шекспира, сделанный Юлианом Корсаком в Вильно в 1840 году.
  О'Мара понес книгу к столу, поставил ее корешком на стол, держа обложки книги рукой. Затем он отпустил руку, и книга открылась на страницах 410–411. Страницы были чистыми, кроме одного места.
  Он отнес книгу в дальний от окна угол комнаты, встал спиной к лунному свету и начал просматривать страницы, пользуясь своим фонариком. Две строчки были подчеркнуты карандашом, кто-то позаботился стереть карандаш, оставив грязь от ластика.
  О'Мара прочитал по-польски подчеркнутые строчки и перевел их на английский. Он подумал, не хотел ли Юлиан Корсак улучшить Шекспира, потому что его слова в обратном переводе на английский звучали так:
  
  «Что значит имя? Роза, как ее ни назови,
  Не перестанет чаровать меня своим румянцем.»
  
  О'Мара подумал, что оригинал Шекспира звучит проще:
  
  «Что значит имя? Роза пахнет розой,
  Хоть розой назови ее, хоть нет».
  
  Ему было непонятно, почему он должен заострять на этом внимание. Возможно, перевод Корсака был лучше для кого-то.
  Он пожал плечами. Затем закрыл книгу, пересек комнату и поставил ее на место. Он подумал, что у Тодрилла, должно быть, было мало времени для чтения. Во всяком случае, вкусы его были весьма оригинальные, если у него были только «Жизнь Наполеона» и пьесы Шекспира на польском.
  О'Мара прошел в центр комнаты. Он достал из кармана последнюю сигару и обрезал ее кончик. Он чувствовал смутное разочарование, хотя и понимал, что поиски в доме Тодрилла — просто рутинная работа; все же в глубине души он надеялся что-нибудь обнаружить: что-то в общей атмосфере дома или какую-то вещь, которая подскажет направление последующих действий.
  Он понимал, что, должно быть, этот дом играл важную роль в планах Тодрилла и, что более важно, в планах человека за спиной Тодрилла, человека, который более всего хотел убрать Куэйла, — нациста, называвшего себя Розански. Этот дом находился почти в центре круга вокруг Гуареса, где четыре агента Куэйла нашли себе смерть. Он должен был бы сказать что-нибудь, но ничего не сказал. Вообще ничего.
  О'Маре не терпелось. Он был известен своей скоростью, удачливостью и жесткостью. Он знал это. Он знал, что Куэйл считал эти три качества способными обеспечить успех в работе, какой бы тяжелой она не была. О'Мара подумал, что он, возможно, поспешил с Тодриллом. От него было больше пользы от живого, чем от мертвого.
  Если бы было можно сохранить ему жизнь…
  Он пожал плечами. Достав зажигалку из кармана, закурил. Здесь ему нечего было больше делать. Он повернулся к входной двери и остановился. Он увидел, что дверь открывается.
  В дверях стоял Воланон. Лицо его было темным от ярости и грязным от пота. Живот свешивался над ремнем грязных голубых штанов. Вид у него был устрашающим. О'Мара понял, что он не был даже пьян. Загорелая рука, державшая автоматический пистолет, не дрожала.
  Они стояли, глядя друг на друга. Воланон попытался говорить. О'Мара понял, что француз почти задохнулся от ярости. Он затянулся сигарой и подумал, что было бы очень глупо погибнуть в чужом заброшенном доме от руки взбесившегося француза. Воланон нашел слова.
  — Грязное свиное отродье… Вшивый ублюдок! Ты думал обмануть папу Воланона. Я убью тебя, Гареннс.
  Он шагнул в комнату и поднял пистолет.
  — Не будь круглым дураком, Воланон, — сказал О'Мара. — Не будь большим кретином, чем судьба тебя сделала. Твоя беда в том, что ты пьешь много, и твои мозги — или их остаток — оставили тебя совсем. Успокойся.
  — Не пытайся разговорами тянуть время, — сказал Воланон, — это не пройдет. Я прикончу тебя. И сделаю это с удовольствием.
  — Возможно, ты это сделаешь и с удовольствием, но едва ли ты получишь удовольствие, когда тебя гильотинируют.
  Воланон захохотал.
  — Неужели ты в самом деле думаешь, что меня гильотинируют за то, что я убью тебя? Ты уже достаточно давно в этих местах и знаешь, как маки расправляются с предателями, когда их находят? Ты думаешь, что полиция захочет меня гильотинировать, когда она узнает все о тебе? — Воланон перевел дыхание. — Ты вшивый грязный предатель. И ты смеешь разговаривать с Эмилем Воланоном, который работал с маки. Ты смеешь говорить с человеком, который помогал английским летчикам вернуться в Англию во время войны, который помогал английским и французским разведчикам во время войны? Папа Воланон помогал всем, кто попадал в эти места и кто выступал против нацистов. — Он засмеялся. — Твое тело найдут здесь. Полиция узнает, кто и что ты такое. А все мои друзья поздравят меня с тем, что я убил тебя.
  — Вот как? — сказал О'Мара. — А что ты имеешь в виду, говоря, что полиция «узнает, кто я»? Я просил тебя не быть кретином, Воланон. Я повторяю свой совет.
  О'Мара сунул руки в карманы брюк и смотрел на француза невозмутимо.
  — Ты убил хорошего француза, — сказал Воланон. — Ты убил Тодрилла. Его тело нашли сегодня ночью. Он был сброшен со скалы недалеко от церкви. Недалеко от тисовой рощи, куда ты обычно ходишь, когда запиваешь. Я думал, ты отсыпаешься там после выпивки. Теперь я вижу, что ты продолжаешь игру, — возможно, встречаешься со своими сообщниками, остатками недобитых нацистских шпионов, «вервольфом», подонками, которые пытались осуществлять идеи Гитлера и после его смерти. И после того как его сообщники заплатили за все, ты убил Тодрилла.
  — Да, я убил Тодрилла, если тебе это нравится. Но не все так просто, как кажется, Воланон. И тебе не поздоровится, если ты сделаешь ошибку. Тебе будет очень худо, если ты убьешь человека, который окажется другом Франции.
  Воланон сказал глухим голосом:
  — Ты — друг Франции. Не смеши меня.
  — Обожди немного, прежде чем начнешь стрелять. Я хотел бы обратить твое внимание на два момента. Ты сказал, что ты работал на маки и помогал англичанам. Это должно заставить тебя подумать. Когда ты работал с маки в оккупированной Франции, разве ты не слышал о случаях, когда люди, обвиняемые в сотрудничестве с немцами, на самом деле работали на Францию? Конечно, ты слышал. И откуда ты знаешь о Тодрилле? Говорят, что Тодрилл был честным французом. А почему ходят такие слухи? Я скажу тебе. Потому что в карманах трупа нашли его фотографию и документы, подтверждающие его сотрудничество со Вторым отделом, с маки и французской армией. Откуда я знаю это? Потому что я сам положил эти документы. А если бы я убил Тодрилла, зачем бы я стал это делать? Предположим другой вариант. Что человек, найденный под обрывом, не Тодрилл, а кто-то другой.
  — Зачем мне слушать тебя? — спросил Воланон. О'Мара уловил нотку сомнения в его голосе и сказал:
  — Не знаю, почему ты должен слушать, но ты слушаешь.
  — Ты сказал мне о двух соображениях, по которым я не должен убивать тебя, и объяснил первое. Оно мне кажется достаточно веским, но из любопытства я хотел бы послушать и второе.
  Он подошел ближе. Автоматический пистолет смотрел в грудь О'Мары.
  — Объясню и вторую причину, — сказал О'Мара. Он посмотрел на пистолет и увидел, что предохранитель на нем спущен. Воланону оставалось только нажать на спусковой крючок. — Ты используешь очень старое оружие, Воланон. — Затем он рискнул и продолжал: — Ты не очень хорошо разбираешься в оружии, несмотря на твою службу в маки. Предохранитель твоего пистолета поднят. Тебе потребуется пару секунд, чтобы его спустить. Подумай об этом.
  Воланон сделал то, на что и рассчитывал О'Мара. Он посмотрел на пистолет.
  И в этот момент О'Мара прыгнул. Он ударил коленом по руке, державшей пистолет и двинул Воланона в челюсть. Пистолет выстрелил, и пуля ушла в потолок. Воланон описал в воздухе дугу и закончил ее на полу, ударившись головой в дверь. О'Мара наступил ногой на пистолет, все еще зажатый в руке Воланона.
  — Отпусти оружие, — сказал О'Мара, — или я выбью тебе зубы.
  Воланон отпустил пистолет. О'Мара отбросил его ногой, наклонился, осторожно взял его больной рукой и положил в карман.
  — Я добавлю его к своей коллекции в Англии, — сказал О'Мара. — А теперь, садись в кресло и расслабься. Я приведу тебя в чувство.
  Воланон встал, помассировал челюсть. Глаза его зло блестели. О'Мара мельком подумал, что Воланон не такой уж и плохой человек. Несмотря на плохую выпивку, плохую еду и небольшие деньги, он оставался — подобно большинству бретонцев — хорошим французом.
  Воланон сел в кресло, не отводя глаз от О'Мары. О'Мара стоял перед камином, держа руки в карманах.
  — Послушай, папа, — сказал он, — если бы я был тем человеком, за которого ты меня принимаешь, если бы я убил Тодрилла, потому что он был другом Франции, ясно, я прикончил бы и тебя, чтобы заткнуть тебе рот. А то, что я не собираюсь этого делать, должно тебе что-то доказать.
  Воланон ничего не ответил. О'Мара продолжал:
  — Через минуту ты отсюда уберешься. Между прочим, как ты сюда попал?
  — А как я добираюсь повсюду? — сказал Воланон. — На велосипеде.
  — А где он?
  — Я спрятал его за гаражом под кустом, где его никто не найдет.
  О'Мара на минуту задумался, потом сказал:
  — Ладно, ты можешь вернуться в свой гараж. И когда вернешься, я на твоем месте открыл бы бутылку какой-нибудь гадости, хорошо выпил и задал бы себе несколько вопросов. И ты поймешь, что ты немного тронулся рассудком.
  — Ну, — сказал Воланон угрюмым голосом, — какие вопросы?
  — Сначала спроси себя, почему я убил Тодрилла и отпустил тебя, если я тот, за кого ты меня принимаешь. Потом задай себе вопрос, нет ли тут какой-нибудь связи с личностью, которая, как я думаю, тебе известна под именем Жан Мари Ларю — 13 по Рю-де-Пекю, Гуарес?
  О'Мара посмотрел на Воланона.
  — Тебе это что-нибудь говорит?
  — Мой бог… ты знаешь Жана? А он тебя знает?
  — Нет. Он не знает. Еще не знает. Но я знаю его, — О'Мара продолжал: — Ты слышал, что я гостил на вилле Коте д'Ажур у дамы, приезжавшей в гараж несколько дней назад отремонтировать камеру. Тебя удивило, что твой пьяница помощник Филиппе Гареннс останавливается гостем на вилле у шикарной женщины, и у тебя зашевелились различные подозрения. Да к тому же ты и слышал кое-что. Потом ты услышал, что найдено тело Тодрилла, и решил разделаться со мной. Ты подумал, что маки останутся довольны тобой. — Он ухмыльнулся. — Ты подумал, что это будет не первый предатель, исчезнувший здесь со дня освобождения.
  О'Мара затянулся сигарой.
  — Папа, ты не прав с самого начала. Завтра Жан Мари Ларю приедет ко мне на виллу. Уже это одно должно сказать тебе все.
  — Филиппе… — сказал Воланон тихим голосом, — ты хочешь сказать мне, что…
  — Я ничего не хочу сказать тебе, я просто говорю тебе, что человек, которого ты считал Тодриллом, был нацистом. Я убил его. Я люблю убивать нацистов. Если ты захочешь поговорить с Жаном Ларю послезавтра, он подтвердит все, что я говорю, — О'Мара улыбнулся. — Если же не подтвердит, ты найдешь меня на вилле. Ты можешь явиться туда со своим пистолетом. Но тебе не придется этого делать.
  — Я не уверен в тебе, Филиппе, — сказал Воланон, — совершенно не уверен.
  — Я понимаю, — ответил О'Мара, — но ты убедишься. А теперь иди, бери велосипед и возвращайся к себе.
  Воланон встал и смиренно развел руками.
  — А что мне остается делать?
  — Верно. Поэтому делай, что я говорю тебе. Если ты хороший француз, папа, держи рот на замке. Это не просьба, а приказ. Если ты заговоришь, ты будешь врагом Франции.
  Воланон с неуместным достоинством на лице произнес:
  — Я никому ничего не скажу до послезавтра. Я поеду на велосипеде в Гуарес и встречусь с Жаном Ларю. Если он подтвердит твои слова, все в порядке. Если нет — я найду тебя.
  — Подходит, папа. Спокойной ночи. — Он вытащил пистолет из кармана и протянул его Воланону. — Вот твое оружие. Ты можешь его попробовать на каком-нибудь недобитом нацисте. Но на следующий раз уж ищи настоящего.
  Воланон сунул пистолет в карман и сказал:
  — Филиппе, я начинаю тебе верить. Странно, что у меня в гараже несколько месяцев уже работал англичанин, а я и не подозревал об этом. Очень странно.
  Он подошел к двери, оглянулся через плечо и сказал:
  — Но учти, если Жан Ларю не подтвердит твои слова, мы доберемся до тебя.
  — Ладно, договорились. — Воланон вышел.
  Через две минуты, глядя из окна, О'Мара увидел, как он отъезжает. Он подождал десять минут, затем вышел через веранду, прошел по дорожке, сел в машину и поехал в Сант-Брие. Он выбрал кружную дорогу, которая вела через холм и огибала залив. Ехал он медленно, размышляя о многом, но главным образом о Воланоне.
  Было четверть третьего, когда он свернул на крутом повороте на дорогу, ведущую к заднему входу виллы. Он еще больше замедлил ход, когда въезжал в ворота. Раздался какой-то резкий звук. Лобовое стекло перед ним разлетелось.
  О'Мара остановил машину, выскочил из нее. Послышался звук удаляющихся шагов. Он подождал пару минут, сел в машину и отвел ее в гараж.
  Проведя рукой по лицу, увидел на ней кровь. Осколок разбитого стекла порезал ему щеку. О'Мара подошел к парадному входу и позвонил. Спустя минуту верь открылась. У входа стояла Иветта.
  — Боже мой, — вскрикнула она, — мсье О'Мара… каждый раз вы появляетесь израненным. Я начинаю думать, что у вас то, что водители называют комплексом несчастного случая.
  Танга показалась на верху лестницы, ведущей из коридора.
  — Доброе утро, О'Мара. Я обещала, что к вашему приходу будет готов кофе. Кажется, вам нужна и медицинская помощь. — Она спустилась по лестнице и сказала: — Иветта, достань аптечку. — Иветта вышла.
  — Что случилось? — спросила Танга. — Вам плохо? — О'Мара покачал головой.
  — Царапина, — сказал он. — Кто-то выстрелил в лобовое стекло, когда я въезжал.
  Она пожала плечами.
  — Начинаешь думать, что вы не пользуетесь здесь большой популярностью. Садитесь поближе, пока я обработаю ваше лицо. — Она добавила с сочувствием: — Когда-то вы очень хорошо выглядели. Но ко времени, когда вы закончите здесь дела, ваше лицо будет в таких шрамах, что любая женщина будет рада показаться вместе с вами просто ради контраста.
  — Я думаю, это будет неплохо смотреться, — сказал О'Мара.
  Он поднялся за ней по лестнице.
  Десять минут спустя он вышел из комнаты Танги. Пластырь на одной стороне лица выгодно оттенял синяк, приобретенный от Мороска и уже заживавший, — на другой. Он прошел к своей комнате. Увидев свет, пробивавшийся из-под двери комнаты Гелвады, подошел к ней и открыл дверь.
  Гелвада стоял у раковины, держа лезвие своего маленького шведского ножа под струей воды. О'Мара удивился, увидев цвет воды.
  — Вы пользовались им? — спросил О'Мара. Гелвада повернул голову, посмотрел на О'Мару через плечо. Выражение его лица было почти счастливым.
  — Почему бы и нет? Я решил прогуляться сегодня вечером. Услышав вашу машину, я вернулся. Когда эта личность открыла стрельбу, я был недалеко и видел, как вы вышли из машины. Понятно было, что вы не пострадали.
  — Ну и?.. — спросил О'Мара.
  — Я был за деревом в шести или семи ярдах от него, когда он выстрелил. Прежде чем он выстрелил во второй раз, я бросился на него. Он был силен и молод. Было интересно.
  — Как интересно? Гелвада пожал плечами.
  — Мы подрались. Я думаю, что помял его немного. Ему удалось убежать, и я бросился за ним. Он споткнулся и упал. Это несколько выбило его из колеи, но он все же успел встать и выхватить нож.
  Гелвада вытер лезвие ножа полотенцем и сказал:
  — Глядя на него, я взвесил ситуацию. Он был немного моложе меня. Было бы глупо дать себя зарезать сейчас.
  — Понятно, — мрачно сказал О'Мара. — Поэтому ты бросил нож.
  — Да, это был прекрасный удар в горло, прямо в сонную артерию.
  — А где он сейчас? — спросил О'Мара.
  — Я положил его в кусты. Его не скоро там найдут.
  — Эта местность уже нашпигована трупами. Сначала Мороск, потом Наго, затем Тодрилл, теперь еще один. Ты знаешь его?
  Гелвада покачал головой.
  — Спокойной ночи, Эрнест, — сказал О'Мара и вышел из комнаты.
  Гелвада начал полировать лезвие своего ножа.
  Глава 4
  Розански
  О'Мара и Гелвада прохаживались по широкой лужайке. Было восемь часов. С моря дул ветерок.
  — Она довольно привлекательна, и у нее есть голова, — сказал Гелвада, — у этой маленькой Эрнестины. Вчера вечером, после представления, ходили слухи, что возле Сант-Брие найден труп. Само по себе это не вызвало бы никакого удивления. В последнее время это не впервые. У маки долгая память и длинные ножи. Но тот случай отличается. Поговаривают, что этот человек был французским агентом, занимающимся поиском нацистских преступников, спрятавшихся во Франции. В театре ходили разговоры. Одна из костюмерш услышала новость во время антракта. После спектакля я встретил Эрнестину. Она была озабочена. Я видел, что она на что-то решилась. Мне она сказала, что у нее есть дела, и я ждал ее в кафе в городе.
  — Я думаю, она пошла в полицию. — Гелвада кивнул головой.
  — Да, она пошла в полицию. У нее там есть знакомый сержант. Там она узнала, что они нашли тело Наго и на нем была предсмертная записка. Она сказала, что текст записки был точной копией записки, найденной на Тодрилле. Поэтому она уверена, что и Наго, и Тодрилл убиты одним и тем же человеком.
  — Она это сказала в полиции? — спросил О'Мара.
  — Нет, — сказал Гелвада, — она сохранила информацию для меня. Она считает, что теперь мне будет легче найти убийцу Тодрилла. Она сказала, что это был кто-то, кто знал их имена, знал, где найти его и Наго. Она полна ненависти к убийце.
  — Тебе бы лучше глядеть в оба там, где дело касается Эрнестины. Тебе не приходило в голову, что она продолжает подозревать именно тебя в убийстве Тодрилла и Наго? Может быть, она просто подыгрывает тебе.
  Гелвада пожал плечами.
  — Всегда есть риск. Но я не согласен с вами. Она вполне искренна и просто наслаждается драматизмом ситуации. Я думаю, она начинает забывать о Тодрилле.
  — Ты думаешь, что она начинает влюбляться в тебя? — спросил О'Мара.
  — Другие женщины делали это достаточно легко.
  — А как насчет Жана Ларю? — спросил О'Мара.
  — Он будет здесь сегодня вечером, — ответил Гелвада, — в десять тридцать, когда стемнеет. Кажется, он приятный тип. Приедет велосипедом через ферму Гура с тем, чтобы его не видели в Сант-Брие. Он попадет на виллу через заднюю калитку, пересечет лужайку под прикрытием деревьев сада и постучит в окно веранды. Он утверждает, что в этой местности нацистов гораздо больше, чем считается.
  Наступило молчание. Затем О'Мара сказал:
  — Меня беспокоит Эрнестина. Мне кажется, она что-то задумала и скоро что-нибудь выкинет. Когда у нее будет время задуматься о странном совпадении записок, найденных на Наго и Тодрилле, она решится на что-нибудь. Она может пойти в полицию снова.
  — У нее уже была такая мысль, — сказал Гелвада, — но я отговорил ее. Я сказал, что это может здорово мне помешать. Но я обдумаю все это и вечером, при встрече, дам ей какой-нибудь совет.
  — Нужно тянуть время, — сказал О'Мара. — Когда вы встретитесь сегодня вечером, скажите, что вы уже связались со штаб-квартирой в Париже и что они займутся этим делом. Договоритесь встретиться с ней попозже, пообещав сообщить ей новую информацию. А пока пусть она ничего не предпринимает.
  Гелвада кивнул.
  — Я смогу удержать ее еще день или два, но больше будет трудно. И не потому, что она уж очень любила Тодрилла, а потому, что она считает его смелым французским разведчиком, погибшим от рук нацистов. Она думает, что вся страна кишит ими.
  — Может, она и права, — сказал О'Мара.
  Танга де Сарю появилась в открытом окне гостиной и сделала знак О'Маре. Он пошел к ней через лужайку.
  — Мистер Куэйл, — сказала она, — только что звонил по телефону. Я сказала, что вы разговариваете с Гелвадой, и он велел мне не беспокоить вас. Но он просил вас позвонить ему по телефону сегодня вечером.
  — Что-нибудь еще?
  — Он дал мне свой новый адрес. Я должна сообщить его вам, а также Гелваде — на случай каких либо непредвиденных обстоятельств. Это Мелиссанд-Хаус, Сант-Джонс-Вуд, Лондон.
  — Это все? — спросил О'Мара. Она покачала головой.
  — Застрелили Элеонор Фрайн. Куэйл сказал, что за ней шли со старого места на Пэлл-Мэлл, что они следили за ней в надежде, что она приведет их к новому штабу. Очевидно, у нее было дежурство поздно вечером. Она поняла, что за ней следят, и бросилась к первому встречному полицейскому. В этот момент преследователь и застрелил ее. Он пытался застрелить и полисмена, но его разоружили.
  — О нем что-нибудь узнали? — спросил О'Мара.
  — Да, — ответила она. — Обнаружили шифрованную записку. В ней говорилось, что он должен действовать по своему усмотрению. Куэйл считает, что он был, вероятно, последним агентом в Англии, что они полагались на него и сделали последний отчаянный шаг в попытке добраться до него, Куэйла.
  — Согласен, — сказал О'Мара. — У них осталось немного людей. Возможно, он был и последним. Мы должны проследить, чтобы никто больше туда не пробрался.
  — Бедная малышка Фрайн. Такая хорошенькая. — Затем Танга спросила: — Вы пообедаете?
  О'Мара кивнул.
  — Гелвада отправляется в Сант-Лисс. Он собирается посмотреть пьесу снова, а потом поужинать со своей новой подругой.
  Он пошел за ней в гостиную.
  За обедом они почти не разговаривали. Но, когда Иветта принесла кофе и ушла, О'Мара сказал:
  — Вам лучше не выходить из дома после темноты. Возможно, на вас попытаются напасть. Я не хочу, чтобы вы погибли так глупо.
  Она улыбнулась ему и сказала:
  — Я буду осторожной. Я тоже не хочу глупо погибнуть. Вы думаете, что человек, который стрелял в вас вчера вечером, может напасть на меня?
  — Нет. Он мертв. Гелвада покончил с ним своим знаменитым ножом. Это было не очень кстати.
  — Не очень кстати? — она удивилась. — Вы этим недовольны?
  — Да, — сказал О'Мара. — Я думаю, что человек был из маки.
  Она подняла брови.
  — Из маки. Но как?..
  — Действительно, — сказал О'Мара. — Но как?.. — Нотки плохого настроения исчезли из его голоса. Он улыбнулся ей.
  — Было бы очень неприятно после шести лет войны быть убитым человеком из маки. Поэтому не выходите.
  — Прекрасно, — сказала она. — Я налью вам еще чашку кофе.
  Она наполнила его чашку
  — Вам не везет, О'Мара. — О'Мара встал и начал ходить по комнате.
  — Мне ужасно не везет. Я не могу ни за что зацепиться. Мне не везло с самого начала. Мне не нужно было убивать Тодрилла. Мне нужно было гадать и наблюдать за его ходами. Но я вынужден был это сделать. Я вынужден был прикончить его, иначе он прикончил бы меня. Это было плохое начало. Я похож на человека, пытающегося найти в темной комнате негра, одетого в черное. И сейчас я не знаю, откуда начать.
  — Да, вам не повезло. О'Мара. Но все изменится.
  — Надеюсь на это, — он встал, дал ей сигарету, закурил сам. — Они убили человека, приняв его за Куэйла, они убили Фрайн. Если дать им возможность, они пришлют кого-нибудь в Англию, и он убьет Куэйла. Если они доберутся до него, это будет потеря, равная потере армейского корпуса. Нам нужны такие люди, как Куэйл. Сейчас они нужны не меньше, чем в самые тяжелые дни войны.
  — Что-то произойдет, О'Мара, — мягко сказала Танга.
  — Я думаю, произойдет то, что нужно. Надеюсь, в нужное время. Но вообще-то это не поможет мне. Обязано что-то случиться. Не даром же я 10 месяцев ел и пил в «Гараже Воланона» всякую дрянь, существовал как собака.
  Он засмеялся. Она увидела злой блеск в его глазах.
  — Ну, кое-что уже произошло. Они убили бедного поляка, и Элеонор Фрайн больше не интересуется декорацией интерьеров. Вот и все, что мы получили.
  Он встал и сказал:
  — Самое трудное в этом мире ничего не делать. Полная бездеятельность — мне это не подходит.
  — Как можете вы говорить о ничегонеделании? Вас уже изрядно потрепали, и вы ни на секунду не прекращали работать и думать. А разве Гелвада ничего не обнаружил… Эта девушка, Эрнестина…
  — Тупик, — бросил О'Мара. — Эта девушка Эрнестина… а что мы знаем о ней? Гелвада думает, что она может быть кем угодно. Она может быть честной француженкой, одураченной Тодриллом. А может быть, и нет? И откуда мы это можем узнать? Ничего не делая, а только ожидая. Наблюдая, что произойдет. А может быть, напротив, очень скоро все узнаем. Возможно, Гелвада со всей его прыткостью и умом скоро будет найден на дне ущелья. Тогда все и узнаем.
  — Все равно ничего сделать нельзя, — сказала Танга. — Остается только ждать.
  — Я не могу себе этого позволить. Они-то не ждут.
  — Вам нужно расслабиться, О'Мара. Если вы, конечно, сможете. Вы похожи на нетерпеливого тигра.
  О'Мара встал, посмотрел на часы и сказал:
  — Девять часов. Через несколько минут Воланон запрет гараж. А потом, если в его кафе нет посетителей, он пойдет в кафе Нуво. Я хочу перехватить его, прежде чем он уйдет из гаража.
  — А потом? — спросила она.
  — Он с удовольствием мне расскажет кое-что. Он должен знать что-то. Как эта информация ни мала и ни незначительна, она может помочь.
  — Возможно, вы правы.
  — Не выходите из дома, — сказал О'Мара. — И пусть Иветта тоже не покидает виллу. Никакого риска. Жан Ларю будет здесь в половине одиннадцатого. Он приедет из Гуареса на велосипеде по дороге мимо фермы Гура, не проезжая мимо Сант-Брие. Когда он прибудет, он пройдет через заднюю калитку, со стороны огорода, пересечет лужайку под прикрытием садовой стены и постучит в это окно. Когда войдет, вам лучше не включать свет. Я вернусь к тому моменту.
  — Понятно, — кивнула она. — Удачи вам, О'Мара.
  — Спасибо, — сказал он и вышел через веранду. Быстро пошел к гаражу, завел машину и выехал через главные ворота. Он поехал по дороге от фермы к Сант-Брие — обычно пустой в это время. Набрал скорость до пятидесяти. Через две мили свернул на проселочную дорогу, которая огибала рыбацкий поселок и вела к левому берегу устья.
  Он размышлял о Воланоне. Воланон, возможно, проводит свое собственное расследование, а, возможно, уже и провел. Если нет, тогда его встреча с О'Мара в доме Тодрилла была чистой случайностью. И, возможно, он знает что-нибудь. Две трети рыбацкого населения Сант-Брие были в маки. Во время войны они была как заноза для немцев. Они были непримиримы к предателям и коллаборационистам. Кое-кто из них, возможно, и знал что-то. Если бы это было так, кое-что дошло бы до ушей Воланона. Обычно Воланон знал все. Он умел как говорить, так и слушать.
  О'Мара остановил машину под прикрытием стены примерно в сотне ярдов от дороги к заливу. Он пошел по дороге, держась тени, не отводя глаз от последней из оставшихся рыбачьих лодок. Дорога была пустынной. Ярко светила луна, и волны мирно разбивались о причал.
  Дорога сузилась. Теперь О'Мара был лишь в пятидесяти ярдах от «Кафе Воланона». В окнах не было света, и оно было заперто. Он прошел мимо кафе. Двери гаража также были заперты, но из окна комнаты Воланона над гаражом падал свет.
  Осторожно ступая, О'Мара обошел гараж, толкнул деревянную дверку на боковой стене гаража — дверь, которую редко запирали, — и вошел, закрыл за собой дверь, затем в темноте прошел к конторке Воланона и включил мутную лампочку. Конторка была пуста. На столе лежала обычная груда газет, каталогов, ручек, которые не писали, огрызков карандашей.
  Он вышел из конторки и поднялся по лестнице. Пройдя по коридору, заглянул в свою комнату, потом в комнату Воланона, где горел свет. Зашел в крохотную кухню, оттуда в чулан, забитый старыми покрышками и другим хламом.
  Все было пусто. Но, так как свет горел, надо было ждать скорого возвращения Воланона. Он был слишком жаден, чтобы жечь свет впустую.
  О'Мара спустился, вышел через боковую дверь и пошел вдоль устья к морю.
  Он был зол, так как ему не хотелось добавлять новые загадки в дело, которое и так было полно загадок. Но не видел другого выхода. Его интуиция говорила, что что-то нужно срочно предпринимать.
  Теперь дорога сузилась до тропинки, доходящей до края воды. Тропинка круто спускалась к воде, находящейся в нескольких футах ниже. Вокруг были кусты, свисавшие над водой деревья и железные сваи, к которым немцы причаливали свои катера.
  О'Мара пробрался через гущу кустов и, стоя на травянистом берегу, глядел на спокойные воды залива. Подумал, что, когда он вернется в гараж, Воланон, видимо, будет уже там.
  Он повернулся, посмотрел вниз и понял, что спешить нет необходимости. Мертвое лицо Воланона смотрело на него с мелководья. Его глаза были открыты, и маленький черный берет, мокрый от воды, плотно обтягивал голову.
  О'Мара подумал, что Воланон приобрел достоинство после смерти. Глаза были открыты и смотрели пристально, но даже их застывшее выражение и положение головы, странно свесившейся на бок, не могли уничтожить выражения того благородства, которого никогда не было у него у живого.
  О'Мара вздохнул. Он подтянул брючины, нащупал спуск в травянистом берегу и вступил в воду. Схватил Воланона за ворот мокрой и грязной рубашки и вытащил его на берег. Стоя в воде, глядел на мертвое лицо.
  Бретонца убили ударом ножа в шею. Рана была большая и неровная — работа любителя. Горло было порвано там, где нож вышел и повернулся, с другой стороны шеи было видно ровное входное отверстие.
  О'Мара выпрямился и огляделся. Он пошел по воде залива, держась ближе к берегу. Пройдя несколько ярдов, он остановился, увидев место, где убили Воланона. На берегу были выдолблены ступеньки, спускавшиеся к воде, скользкие, но могущие служить опорой. Над этим местом стояло дерево, одна из веток которого свешивалась над водой. Воланона столкнули, или он сам подскользнулся. Да и толкнули его, возможно, случайно. Он подобрался к дереву, ухватился за ветку и попытался выбраться. Кто-то, стоящий над ним на берегу, позволил ему почти добраться до верха, а затем, когда Воланон уже вставал, ударил его ножом в горло. Воланон снова упал в воду и умер там.
  О'Мара также добрался до ветки, вылез и осмотрел травянистый берег. Не было никаких следов борьбы, только один-два нечетких отпечатка ног на траве.
  Его взгляд остановился на чем-то белом. Он наклонился и поднял этот предмет. Это был маленький бумажный конвертик размером в квадратный дюйм. На нем по-французски были напечатаны слова: «Таблетки от головной боли доктора Веньо». О'Мара стоял на берегу, держа конвертик в руке и осматривая окрестности. В нескольких дюймах ближе к воде он увидел серебряный карандаш, наклонился и поднял его. О'Мара подумал, что карандаш и лекарство, возможно, выпали из кармана убийцы, когда он наклонился, чтобы нанести удар.
  О'Мара снял пиджак, подвернул рукава и полез в воду. Он отошел от берега, и вода доходила ему до колен. Затем полез рукой в воду напротив спуска и стал шарить по дну, натыкаясь на веточки, камешки, водоросли.
  Вскоре его пальцы на что-то наткнулись. Это была маленькая книжка в черном кожаном переплете. О'Мара посмотрел на нее и положил в карман. Он продолжал поиски еще пять минут, затем выбрался на берег, одел пиджак, вытряхнул воду из туфель и пошел к гаражу.
  Впервые за последнее время безнадежность овладела О'Марой. Ощущение было для него новое, и ему не понравилось. Все шло не так, как надо. Ничего не срабатывало. О'Мара, который всегда был деятелем, сейчас оказался в роли зрителя, в то время как действовали другие. Всякая попытка создать ситуацию, из которой логически могло вытекать какое-нибудь действие, тут же пресекалась еще более быстрым действием противника.
  Он вошел в гараж через боковую дверь и запер ее за собой. Затем тщательно обыскал первый этаж. Ничего нового он не нашел. Поднявшись наверх, быстро осмотрел комнаты и выключил свет в комнате Воланона. В темноте спустился обратно, вышел в конторку и включил свет.
  Он вытащил из кармана книгу в кожаном переплете и открыл ее. Несмотря на то, что книга побывала в воде, слова на титульном листе легко читались: «Карманное издание сочинений Вильяма Шекспира».
  О'Мара начал просматривать книгу. Уголок одной из страниц был заломлен. Это была «Ромео и Джульетта». Он тщательно просматривал страницы, затем начал читать, пробегая глазами плотный шрифт, затем остановился. И сразу вспомнил увиденную строчку:
  
  «Что значит имя?
  Роза пахнет розой,
  Хоть розой назови ее, хоть нет».
  
  Итак, убийца Воланона интересовался произведениями Шекспира и страница была заломлена на уже знакомой ему строчке.
  О'Мара вспомнил польский перевод, который он прочитал в доме Тодрилла. Польский перевод Корсака, сделанный в Вильно в 1840 году, который в буквальном переводе на английский звучал так:
  
  «Что значит имя? Роза, как ее ни назови,
  Не перестанет чаровать меня своим румянцем».
  
  Не очень хороший перевод, далекий от оригинала, но все же перевод.
  Перевод отражал вкус польского переводчика, художника слова. Он почему-то предпочел сказать про румянец розы, а не про ее нежный, запах. Возможно, ему не нравилось слово «запах», но нравилось выражение «чаровать свои румянцем» — выражение, любимое поэтами.
  О'Мара задумался о слове румянец. По какой-то таинственной причине слово вертелось у него в памяти… румянец… румянец. Что же было в этом слове?
  О'Мара сидел в пыльной, заваленной газетами конторке под тусклой лампой, держа книгу в руках и глядя прямо перед собой. Он порылся в карманах, вытащил сигарету и закурил ее. Была ли какая-нибудь связь между Шекспиром Тодрилла — нациста, читавшего только «Жизнь Наполеона» и польское издание Шекспира в переводе Корсака, и английским карманным изданием, потерянным убийцей Воланона, — и какова она?
  Если эта связь вообще была.
  Но она должна быть. Длинная цепь совпадений не может быть случайной!
  О'Мара повторил строчки Корсака — Корсака, который предпочел говорить о розах, «чарующих своим румянцем», вместо роз, «нежно пахнущих».
  И вдруг он воскликнул: «Господи!» Он засмеялся и оскалился по-волчьи.
  О'Мара сунул книжку в кожаном переплете в карман.
  Затем взял телефонную трубку и сидел ожидая, глядя на мусор на столе, но не видя его.
  В трубку послышался голос Иветты.
  — Иветта, — сказал О'Мара. — Попроси мадам подойти к телефону и побыстрее. Это О'Мара.
  — Сейчас, — ответила она.
  Он нетерпеливо ждал, постукивая ногой о пол. Танга взяла трубку.
  — Мне повезло, — сказал О'Мара. — Нам нужно немедленно действовать.
  — Я рада.
  — Ларю у вас? — продолжал О'Мара.
  — Да. Он здесь уже десять минут.
  — Ваше мнение о нем?
  — Мне он понравился. Он бретонец. Я думаю, вы найдете его очень жестким — то, что вы называете «крутой».
  — Почему он приехал так рано?
  — Ему нужно кое-что сделать в Сант-Лиссе. Он фотограф, работает также и для полиции. Удивительно, но, очевидно, он делал фотографии наших «друзей», — Тодрилла и Наго, которого, кажется, нашли в лесу. Поэтому он должен был быть в Сант-Лиссе. Он приехал прямо оттуда на велосипеде.
  — Интересно, — сказал О'Мара, — не оставит ли меня удача. Камера с ним?
  — Обождите минуту. Я узнаю.
  Он подождал. Вернувшись, она сказала:
  — Да, все у него на багажнике велосипеда.
  — Хорошо. Это сохранит нам много времени. Приезжайте с Ларю сюда. Я говорю из «Гаража Воланона». Как вы сюда сможете добраться?
  — У Ларю есть велосипед. У Иветты другой. Я могу ездить на велосипеде. Я этого не люблю, но в случае необходимости могу это сделать.
  — Эта необходимость наступила. Приезжайте на велосипеде.
  — Слушаюсь, мсье, — засмеялась она.
  — Оденьте пиджак и юбку, — продолжал он. — Измените свою внешность, но не сильно. Измените прическу. Оденьте блузку или что-нибудь, что вы обычно не носите. Я хочу, чтобы вы выглядели по-другому, но чтобы вас можно было узнать. Понятно?
  — Вполне.
  — Езжайте по дороге мимо фермы Гура. На ней никого нет. Воланона здесь тоже нет. Я оставил машину у стены в конце этой дороги. Оставьте там велосипеды. Попросите Ларю взять с собой фотоаппарат. Идите сюда пешком и постарайтесь, чтобы вас не видели. Войдете в боковую дверь гаража.
  — Хорошо, — сказала она и вздохнула. — Нас ожидают приключения?
  — Много, — сказал О'Мара.
  — Я рада. А то я уже начала скучать.
  — Жаль слышать это. Возможно, вам надоели ваши гости.
  — Вовсе нет. Наоборот — лишь ситуация. Действительно, я подумала… — она помедлила.
  — Что вы подумали? — спросил О'Мара.
  — Я думала, — сказала она беззаботно, — что если бы ситуация немного развивалась, возможно, мои гости, как вы их называете, могли бы лучше показать себя. О'ревуар!
  О'Мара повесил трубку. Он сидел в пыльной темноте, куря сигарету, и размышлял о Розански, пытаясь представить, как тот выглядит.
  Было десять тридцать. Гелвада, прислонившись спиной к стене напротив входа на сцену в маленьком театре в Сант-Лиссе, наблюдал за Эрнестиной, быстро идущей по проходу из-за кулис. Он пошел ей навстречу.
  — Моя малышка, — сказал он, — каждый раз, когда я вижу вас, вы выглядите все прекрасней. Вы изумительная женщина. Вы полны энергии, излучаете радость. Вы околдовали меня.
  Она улыбнулась и сказала:
  — Забавно, что ваше имя Эрнест, а мое Эрнестина. — Она говорила мягко, с дикцией профессиональной актрисы. Его восхищал ее голос.
  Они медленно пошли к ее дому. Позади театра толпились люди, вышедшие со спектакля.
  — Им есть о чем поговорить, — сказала она. — Сейчас все говорят о двух найденных трупах: Наго и моего бедного Жюля. Все связывают эти убийства между собой.
  — Странно, почему они это делают, — удивился Гелвада. — Какая связь между этими событиями?
  Она посмотрела на него и сказала:
  — А вы разве не считаете, что их убил один и тот же человек?
  — Конечно, это может быть, но ни в чем нельзя быть уверенным. Это то, чему я научился много лет назад, когда начал работать там, где работаю и сейчас. Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, пока не имеешь точных доказательств. Выводы делать легко.
  — Эрнест, уверяю вас: предчувствие меня не обманывает. Убийца один и тот же.
  — Почему вы так думаете?
  — Это очевидно. Две предсмертные записки. Записка на теле Наго была написана, очевидно, его почерком. Мой знакомый сержант полиции говорил мне, что при нем была найдена записная книжка. Почерк в записной книжке и в записке один и тот же или кажется одним и тем же. Вам понятно?
  Гелвада кивнул.
  — Очень хорошо, — продолжала она. — Предположим, что записка, найденная на Жюле, была также написана тем же почерком, но, возможно, и почерком Жюля…
  — Вы думаете, что Тодрилл сам не писал записку? — спросил Гелвада. — Или вы думаете, что кто-то подделал его почерк а также почерк Наго? Или кто-то заставил Тодрилла написать записку?
  Она покачала головой.
  — Нельзя было заставить Жюля делать что-нибудь против его воли. Он был превосходным человеком. Я думаю, что кто-то подделал его почерк. Мне кажется, что убийца знал Наго, а также его почерк и почерк Жюля. Возможно, он был эксперт-графолог или специалист по подделыванию документов — может быть, шпион. Известно, как хорошо обучены нацистские разведчики.
  — Вы действительно думаете, что это работа нацистского шпиона? Вы что, считаете, их еще много осталось?
  Она взяла его под руку и ответила:
  — Конечно. Вы сами должны это знать. Их особенно много в этой части страны. Подумайте о сотнях и тысячах людей, завербованных в это мерзкое гестапо, о сотнях и тысячах людей, работавших на подонка Гиммлера, — людей, вся жизнь которых была связана с этим грязным делом! Разве вы не понимаете, что тысячи этих людей еще на свободе, тысячи из них верят, что режим, при котором они жили и работали, вернется? Обманывают себя, что могут вернуть его. Вы знаете, что немцы говорят: «Однажды наци — всегда наци».
  Гелвада кивнул головой.
  — Все верно.
  — И не кажется ли разумным развернуть террор в этой части страны? Такие пустынные места, вроде Сант-Брие и окрестностей, просто созданы для них. Они здесь легко могут прятаться и плести свои заговоры. Мой бедный Жюль работал здесь и знал об этом. Вы также должны знать это.
  Гелвада подумал, что почва под ним стала зыбкой, и нужно быть очень осторожным.
  — Я не сказал бы, что Жюль действительно знал, что они здесь. Он подозревал это и пытался найти их.
  — Я считаю своим долгом, — сказала Эрнестина, — пойти в полицию и рассказать о Жюле. Я должна сказать им, что первая нашла тело и забрала записку. Я должна показать им идентичность записок.
  Гелвада сделал вид, что задумался. Они вышли на поляну, окруженную живой изгородью, за которой стоял маленький домик.
  — Возможно, — сказал он, — это и нужно будет сделать, но не сейчас.
  — Вот как? — она подняла брови. — А почему?
  — Я скажу вам. Хотя, возможно, мне и не стоило бы говорить это потому, что моя работа, как и работа моего бедного друга Тодрилла, секретна, но мне кажется, что я могу найти убийцу. Поэтому я не хочу, чтобы полиция или кто-нибудь другой вмешивались в это дело. Мне достаточно двух или трех дней. А потом я ударю. Нужно обождать.
  — Хорошо. Я подожду, — она вытащила ключ, открыла дверь. Он последовал за ней в дом, включил свет.
  — Почему я делаю все, что вы говорите мне? — она нежно посмотрела на него.
  — Я скажу вам — или, скорее, не буду говорить. Я хотел бы сказать вам, но… — он пожал плечами. — Если бы я сказал вам, вы бы не поверили.
  Она улыбнулась.
  — Скажите мне, Эрнест. А я скажу, верю я вам или нет.
  Гелвада придал своему голову интимность. Его глаза увлажнились, и он сказал:
  — Причина проста. В вашем сердце, моя дорогая Эрнестина, мало чувств ко мне — совсем мало. И, к сожалению, вы не даете волю этим чувствам. Вы не даете им волю потому, что всегда помните вашего мертвого возлюбленного. — Гелвада выглядел очень грустным. — Я помню его тоже. Он был моим другом, моим компаньоном. Мы жили и работали вместе. Но это и плохо для меня. — Он вздохнул. — Мне хотелось бы, чтобы вы не вспоминали его так часто. Я предпочел бы, чтобы вы больше думали обо мне.
  — Странно, что вы так говорите. Я много думаю о вас. Я поняла это вчера вечером. — Она опустила глаза. — Я поняла, что слишком много думаю о вас.
  Гелвада воспользовался намеком. Он подошел к ней ближе. Она обняла его за шею. Они стояли в прихожей, обнимаясь, затем губы их слились.
  Гелвада подумал, что она хорошо целуется. И что бывают моменты, когда он получает компенсацию за свою работу.
  Часы на церкви на другой стороне залива пробили одиннадцать. Звуки растеклись над спокойной водой, подчеркивая тишину ночи.
  О'Мара, сидя в конторе Воланона с потухшей сигаретой во рту, услышал тихий стук в боковую дверь гаража. Он встал, потянулся, прошел через гараж и открыл дверь.
  Танга и Жан Ларю вошли. О'Мара запер за ними дверь.
  — Мсье Жан Мари Ларю, — представила Танга.
  — Я рад видеть вас, — сказал О'Мара, протягивая руку. — Гай Варин из Второго отдела говорил мне, что я могу рассчитывать на вашу помощь.
  — Я в вашем распоряжении, — сказал Ларю. — Мсье Варин сообщил мне о вас. Меня попросили сделать все, что я могу. Мне доставит удовольствие сделать что-нибудь против этих свиней.
  О'Маре понравился внешний вид Ларю. Это был невысокий, темноволосый, интеллигентного вида человек. У него был быстрый взгляд. Ножевой шрам пересекал все его лицо.
  — Пойдемте со мной, — сказал О'Мара. Он повел их через темное помещение к конторке в углу. Сел на стул, закурил и посмотрел на Тангу.
  Она была одета в темный жакет, юбку и блузку с маленьким бантиком на шее. Ее волосы в мелкой завивке были собраны на затылке. Подкрашенные синей тушью глаза казались большими и удлиненными к вискам. Форма рта ее была немного изменена умелым использованием другого оттенка помады. Удачно положенные тени под глазами делали их глубже, саму ее старше и испорченней. Она наложила на лицо грим, который сделал ее ноздри больше и слегка изменил форму носа.
  — Ну, — сказала она, — что мне делать?
  — Хорошо сделано, — сказал О'Мара. — Вы похожи на себя и все-таки смотритесь по-другому.
  Он встал, дал закурить Танге и Ларю, принес два стула из гаража, и они расселись.
  — Ларю, — сказал О'Мара, — Тодрилл, найденный мертвым под обрывом у церкви, был нацистским агентом. На нем была его увеличенная фотография. Она в полиции. Вы можете достать ее?
  Ларю улыбнулся.
  — У меня она есть. Конечно, вы не знаете, что я полицейский фотограф. Во время оккупации мне удалось сфотографировать большинство руководства СС и армии в нашем районе. Эти фотографии помогли предать их суду. Я сфотографировал Тодрилла в полицейском морге в Сант-Лиссе. А также сфотографировал Наго.
  — Очень удачно, — сказал О'Мара. — А не смогли бы вы подделать фотографию? Взять мою фотографию и приделать к ней голову Тодрилла с вашей фотографии так, чтобы все выглядело правдоподобно?
  — Ню не с фотографии, найденной у Тодрилла, — сказал Ларю. — Мы воспользуемся другой фотографией. Я сделал в морге три фотографии Тодрилла — одну в полный рост и два снимка лица. Один из них можно использовать для монтажа. Половина лица была в хорошем состоянии, а другая половина разбита. Я возьму снимок целой половины лица и наложу на ваше туловище. Это легко.
  — Хорошо. Сделайте это. Мы дадим вам фотографию, которая вам нужна, через минуту. Когда вы получите ее, «поменяйте» мою голову на голову Тодрилла. У нас более или менее похожие фигуры, и такая замена будет незаметна. Затем уменьшите эту фотографию до размеров микрофотографии. Затем сфотографируйте описание, которое я вам сейчас дам, и перенесите его на заднюю сторону микрофотографии. Понятно?
  — Вполне, — сказал Ларю. — Вы хотите иметь такую же фотографию, которыми мы пользовались в маки? Что-то достаточно маленькое, чтобы спрятать, и достаточно большое, чтобы можно было увидеть невооруженным глазом. Это несложно.
  — Хорошо. Можете ли все это сделать к завтрашнему утру?
  — Да, если я поработаю вечер. А я с удовольствием это сделаю.
  — Великолепно, — сказал О'Мара. — Я надеюсь, что готовая микрофотография будет передана на виллу Коте д'Ажур завтра к трем часам дня. И помните, что это вопрос жизни и смерти.
  Ларю кивнул.
  — Будет сделано. Слово Жана Мари Ларю. — О'Мара закурил. Он подумал, что это действительно вопрос жизни и смерти. Жизни или смерти. Интересно, чьей жизни и чьей смерти?
  — Возьмите камеру, Ларю. Начнем работать.
  Ларю взял камеру и начал ее готовить. О'Мара расставлял потрепанную мебель в конторе. Он поставил стул возле стола напротив окрашенной в белый цвет стены. Пара реклам шин, фотография машины создавали фон. Он пошел наверх, взял там два высоких стакана и несколько пустых винных бутылок. Он принес их вниз, захватив пепельницу, и расставил все это на столе.
  О'Мара быстро докурил сигарету, положил еще дымящийся окурок в пепельницу. Он собрал окурки с пола и тоже положил их в пепельницу. Одну винную бутылку он положил на стол, как если бы кто-то ее опрокинул.
  — Подойдите сюда, — позвал он Тангу. Он сидел на стуле, пристально глядя на нее. Затем положил руки ей на талию.
  — Вы прекрасно выглядите.
  Она посмотрела на него сверху вниз. Тон, которым были произнесены эти слова, противоречил им. Лицо О'Мары было мрачным.
  Слегка улыбнувшись, она сказала:
  — Благодарю вас, О'Мара.
  — Но, — сказал О'Мара, — вы недостаточно порочны. Нужно это как-то исправить. Дайте вашу помаду.
  Она достала пудреницу и губную помаду из кармана жакета. О'Мара взял помаду и подчеркнул ямку в верхней губе. Отойдя от нее, он посмотрел на свою работу.
  — Так лучше. — Он подошел к ней и слегка растрепал ее волосы. Он расстегнул ей жакет, убрал бантик с ворота блузки, расстегнул две верхние пуговицы.
  — Я, должно быть, выгляжу порочной женщиной, О'Мара, — сказала она.
  Он улыбнулся и сказал:
  — Как ни удивительно. А теперь оба садитесь и слушайте меня.
  Они сели на табуретки, которые он поставил в другом конце конторки. О'Мара стоял лицом к ним.
  — История такова, — начал он. — Я — Тодрилл. С видной на снимке верхней частью моего тела и головой Тодрилла это будет убедительно. Женщине — Танге де Сарю — известно, что я немецкий агент, поэтому она пытается принять какие-нибудь меры. Она хочет заполучить фотографию, где она заснята вместе с Тодриллом, где и он, и она могут быть опознаны. Эту фотографию мы и должны сделать. Мы сделаем фотографию в этой конторе, потому что эти картинки на стене укажут место, где сделан снимок. Кто-нибудь, кто уже бывал в этой конторе, если он достаточно наблюдателен, узнает эту стенку. Они узнают эту сцену и, узнав, поймут, что фотография фальшивая. Поймут, что она сфабрикована специально для них. Вы понимаете?
  Танга кивнула.
  — Да, — сказал Ларю. — Фотография должна быть очень хорошей. Все в ней должно быть совершенно, кроме того, что кто-то узнает сцену и сразу поймет, что фотография фальшивая.
  — Верно, — сказал О'Мара. — Вы готовы, Ларю?
  Ларю встал и взял свою камеру, установил фотовспышку. — Здесь очень плохое освещение, — сказал он. Мне придется использовать вспышку. Считаю до пяти. На счет «пять» буду снимать. Будете готовы?
  — Танга, идите сюда, — сказал О'Мара. — Смотрите на стол. Смотрите на еще дымящуюся сигарету, на окурки. Мы с вами находимся здесь. Я — Тодрилл, и вы хотите заставить меня говорить. Вы и я уже немного выпили. Вы понимаете, что уже пришло время для удара. Я сижу на стуле, а вы наклоняетесь над столом. Потом вы встаете и садитесь мне на колени. Обнимаете меня за шею. Вы целуете меня, но так, что лишь немного прикрываете мое лицо, чтобы во мне можно было узнать Тодрилла. — Он улыбнулся. — Постарайтесь, чтобы это выглядело естественно.
  Танга вздохнула. На лице появилась гримаска.
  — Это я делаю для Франции.
  Она села на колени О'Мара и обняла его за шею. Ларю навел камеру и начал считать: «Один, два, три…».
  — Давай, Танга, — сказал О'Мара.
  Их губы слились в тот момент, когда Ларю включил вспышку.
  — Все в порядке, Ларю? — спросил О'Мара.
  — Думаю хорошо. Но лучше повторить.
  — Еще раз, Танга, — сказал О'Мара. Он посмотрел на нее лукаво. — Мне очень жаль.
  Она подняла брови.
  — Да… Почему?
  Был сделан второй снимок. Затем О'Мара сказал:
  — Ларю, возвращайтесь в Гуарес. Постарайтесь, чтобы вас не видели. Это будет нетрудно. Не так-то много людей здесь ночью. И идите лучше сейчас. Не забудьте, что мне нужна эта фотография к трем часам завтрашнего дня.
  — Я дал слово. А как насчет текста на обратной стороне?
  — Сейчас сделаю, — сказал О'Мара. Он прошел к шкафу в дальней стороне конторы и принес ветхую пишущую машинку. Поискал листок бумаги в грязном ящике стола, вставил его в машинку, начал печатать:
  «Фотография Жюля Франсуа Тодрилла. Нацистский агент. Действовал в районе Гуарес — Сант-Лисс — Сант-Брие. Взята у сотрудника отдела британской спецслужбы для сравнения с реальным именем и описанием во Втором отделе».
  О'Мара вынул лист, перечитал и передал Ларю.
  — Я не смогу воспроизвести этот текст на обратной стороне микрофотографии. Это будет нехорошо. Я сделаю вторую микрофотографию и скреплю ее с первой перфорацией. Это то, что мы обычно делаем. Это будет выглядеть хорошо.
  — Отлично, — сказал О'Мара. — Вы хорошо проделали свою работу. Благодарю.
  Они пожали друг другу руки.
  — Что бы вы ни делали, мсье… удачи вам. И наилучших пожеланий.
  Ларю положил камеру в сумку и повесил ее на место.
  — Минутку, — сказал О'Мара. — Вчера вечером слишком добросовестный член маки стрелял в меня, когда я входил в виллу. Он думал, что я нацист. Ему об этом сказали. С сожалению, его убил мой помощник.
  Ларю пожал плечами.
  — Это, должно быть, молодой Дюпон — Гастон Дюпон. То же было и в войну. Он всегда слишком торопился убить кого-нибудь. Не хотел думать, как вы говорите, «к сожалению». В конце концов, он был уверен, что умирает за Францию.
  О'Мара закурил. Он стоял, прислонившись к стенке.
  — О'Мара… — сказала Танга. — Я думаю, вам стало лучше.
  Он улыбнулся ей и сказал:
  — В нашем деле есть свои радости — даже если они сводятся «на нет» обстоятельствами. Я предпочел бы поцеловать вас не перед камерой.
  — Не сомневаюсь, — сказала она.
  — Вам лучше уйти сейчас. Берите велосипед и возвращайтесь на виллу. Входите лучше через парадный вход.
  — А вы?
  — Я скоро вернусь.
  — Я думаю, — сказала она, — что мне придется с трудом крутить педали в гору, в то время как вы будете с удобством ехать на моей машине…
  — В дорогу, — сказал О'Мара коротко.
  Она вышла, подумав, что какие бы мысли ни были в голове у О'Мары, это были очень мрачные мысли.
  
  Был час ночи. О'Мара расхаживал по спальне, держа руки в карманах халата. Во рту у него была незажженная сигара. Большой серебряный кофейник, стоявший на столике, был пуст.
  Он думал, что жизнь частенько приносит неприятные сюрпризы. И уж, если они случаются, они чертовски неприятны. И вы вынуждены что-то предпринимать, а вам не с кем обсудить свои действия или действующих лиц. Вот так обстояли дела. Вспомнил свою встречу с Мороском и Наго. Он вспомнил пламя зажигалки между пальцами…
  Это были неприятные воспоминания. Но так и должно было случится, таковы были правила игры.
  Танга постучала в дверь и тихо позвала:
  — Шеф на линии. Будете говорить из моей комнаты или спуститесь вниз? Я вам нужна еще?
  — Нет, ложитесь спать, — кратко сказал О'Мара. Он вышел в коридор, спустился по лестнице. Когда прошел в комнату Танги, услышал ее бормотание: «Такая свинья…».
  Он взял трубку. В ней послышался голос Куэйла.
  — Послушайте, Питер, — сказал О'Мара. — Это будет слишком жестоко.
  — Да? — спросил Куэйл.
  — У меня наконец-то есть определенный план действий. И единственное, что я могу придумать в связи с этим — забросить крючок.
  — Понятно. Какова наживка и насколько ценна рыба?
  — Рыба очень ценная. Поэтому и наживка должна быть очень хорошей. Мне это не нравится, но выхода нет. Я должен отдать им Гелваду и женщину… — голос его был тоскливым.
  — Если нужно, значит нужно, — сказал Куэйл. — Мы все в одной лодке. Они оба хорошо знали, на что шли. Если вы считаете нужным, делайте это.
  — Будьте вы прокляты, — хрипло сказал О'Мара. — Вы думаете, я хочу этого?
  — Успокойтесь, Шон, — голос Куэйла был спокоен. — Делайте то, что считаете правильным. Последствия всегда непредсказуемы. Мы все рискуем. Вам что-нибудь нужно?
  — Многое. Слушайте внимательно. Больше нам не удастся поговорить. Вы должны подготовить самолет во Францию, в Париж, до завтрашнего утра. Четырехместный самолет с хорошим пилотом. Сможете вы это сделать?
  — Да, — сказал Куэйл. — А потом?
  — Пилот должен пойти в посольство в Париже и достать там два подписанных армейских пропуска. Это должны быть чистые бланки. Фамилии будут вписаны позже. Также он должен раздобыть пару чистых паспортов с визами в Великобританию, оформленных так, чтобы оставалось только вписать имена и наклеить фотографии. Понятно?
  — Понятно, — сказал Куэйл. — Продолжайте.
  — Необходимо дать пилоту запечатанное письмо, когда он отправится в Париж. Вы должны написать мне личное письмо. В этом письме вы должны сообщить мне, что с арестом убийцы Фрайн с их агентурой в Англии покончено, что все «о'кей». Вы прикажете мне вернуться и взять с собой коллегу. Вы потребуете нашего немедленного возвращения. Понятно?
  — Понятно, — сказал Куэйл.
  — Хорошо, — продолжал О'Мара. — Таким образом, ваш человек летит в Париж, достает там пропуска и бланки паспортов в посольстве. Пусть он там покрутится несколько часов, а затем летит в Гуарес и садится на летное поле в двух милях к северу от города.
  — Я знаю это место. Мы использовали его с первыми диверсионными группами во время войны. Прекрасная площадка.
  — Хорошо, — сказал О'Мара. — Пилот приземляется там не позднее, чем в шесть часов завтра вечером с документами, которые я перечислил. Нет смысла повторять, что он должен быть смышленым.
  — Не беспокойтесь. Он будет очень сообразительным. Я возьму Джонни Сагера.
  — Хорошо. Еще одно. На взлетном поле всегда присутствует пара человек из обслуживающего персонала. Пусть кто-нибудь даст им указание не слишком совать свой нос во все, что происходит. Пусть занимаются своим делом.
  — Взлетное поле Гуареса сейчас не используются по назначению. Обслуживающий персонал только присматривает за ним. Они не будут вмешиваться. Гарантирую. Это все?
  — Достаточно, — сказал О'Мара. — Пока, Питер.
  — Минутку, Шон. Что касается Гелвады и Танги, если вы собираетесь использовать их в качестве приманки, не говорите им об этом. Людям легче, если они не знают, что их ждет.
  — И не собираюсь, — сказал О'Мара мрачно. — Вообще нехорошо говорить людям, что…
  — Знаю. Делал это сам и не раз. Это довольно неприятно.
  Наступило молчание, а затем О'Мара попрощался:
  — До свидания.
  — До свидания, — ответил Куэйл. — Удачи.— О'Мара повесил трубку и поднялся в свою комнату.
  Сел на кровать и уставился в стену перед собой.
  Он подумал, что ему крупно не повезло, когда он начал работать на Куэйла. И начал ругаться. Он ругал всех и все.
  Ему было все равно. Наконец он остановился и замер, жуя незажженную сигару и глядя в стену.
  
  Яркое послеполуденное солнце проникло через высокие окна, расчертило комнату золотыми и черными полосами. Танга де Сарю ухаживала за цветами, когда О'Мара вошел в дверь. Он уже дошел до окон, когда она заговорила.
  — Доброе утро, О'Мара… или, скорее, добрый день. Думаю, вам не удалось поспать этой ночью.
  — Вы правы, — сказал О'Мара. Он стоял, щурясь на солнечный свет.
  — Однажды в Англии, — продолжала она, — я видела пьесу «Человек под бременем несчастий». Вы напоминаете мне этот персонаж. Вы выглядите, словно на вас свалилось тяжелое горе.
  — Разве? — О'Мара хотел что-то сказать, остановился, а затем продолжал: — Если Ларю придет, пошлите его ко мне. Я буду в саду.
  — Хорошо. — Она наблюдала, как он шел по лужайке.
  О'Мара ходил по гравийной дорожке, которая проходила по границе лужайки и рощицы. Насколько он мог видеть после восьми часов размышлений, план был хорошо отработан — насколько вообще любой план может быть отработан. Конечно, всегда существовал человеческий фактор. Ему не хотелось об этом думать.
  Он ходил по тропинке взад и вперед, как загнанный зверь. И удивлялся сам себе. Удивлялся, что О'Мара — человек, в течении многих лет бродящий по миру, распоряжающийся не только своей собственной жизнью, но и жизнями других людей и, когда это требовалось, отдающий жизни этих людей, как отдал бы и свою собственную, без малейших колебаний, — теперь оказался в затруднительном положении перед проблемой, которая имела только одно решение — работа должна быть сделана, любой ценой.
  Он остановился и закурил. Жан Ларю вышел из столовой на лужайку. В руке он держал папку для документов. Он улыбался.
  — Все в порядке, мсье О'Мара, — сказал он. — Вы будете довольно работой. Я вам покажу сейчас.
  Они пошли по тропинке под деревьями. Ларю открыл сумку и вытащил конверт. Из него он достал маленькую фотографию площадью в один с четвертью квадратный дюйм, скрепленную перфорацией с другой карточкой того же размера.
  — Поверните ее к свету, — сказал Ларю. — Фотография превосходная. Если хотите, посмотрите через лупу.
  О'Мара повернул фотографию к свету и сказал:
  — Превосходная работа, Ларю.
  Фотография в самом деле была превосходной. О'Мара мог хорошо видеть пыльную конторку, плакаты на стене, другие детали и самого себя с женщиной в объятиях, целующихся. Все это было хорошо, за исключением того, что это было не его лицо. Это было лицо Тодрилла. Он взял у Ларю лупу и внимательно рассмотрел фотографию.
  — Вы превосходный фотограф, Ларю. Хорошая работа. Дайте мне конверт.
  Он положил карточку в конверт, а конверт сунул в верхний карман пиджака.
  — Давайте присядем, — сказал О'Мара. — Я хочу поговорить с вами. Сначала я хочу сказать вам вот что. Вас не подключили бы ко мне, если бы вы не были хорошим человеком. Вы честный француз — патриот из маки. Помните, все что я прошу вас сделать — на пользу Франции. И не забывайте, что жизни настоящих друзей Франции будут зависеть от того, насколько тщательно вы будете выполнять мои инструкции.
  — Мсье О'Мара, вы знаете мою биографию. Мой сын погиб, сражаясь против немцев. Я боролся с ними все годы войны. Люди знают, что я сделал для Бретани. Я не подведу вас.
  — Верю, — сказал О'Мара. Они сели на траву под деревьями. — Послушайте меня, Ларю, — продолжал О'Мара, — вот что вам нужно делать…
  
  Было семь часов, когда О'Мара вернулся на виллу. Он въехал через главные ворота и поставил машину в гараж. Потом прошел через лужайку, вошел в маленькую дверь и далее в гостиную.
  Танга и Гелвада пили коктейли.
  — Вы как раз вовремя, — сказала она. — Эрнест сделал превосходный коктейль, делать который он научился в Лиссабоне. Хотите попробовать?
  — Нет, спасибо. Предпочту виски с содовой.
  Она налила ему выпивку и принесла. Затем сказала:
  — Почему вы такой невеселый? Все же в порядке.
  — Я не знаю, с чего бы мне веселится. Во всяком случае, не буду пытаться этого делать. Это тяжелее, чем просто быть невеселым. — Он выпил виски одним глотком. — Эрнест, я хочу поговорить с вами.
  — Мне уйти? — быстро спросила Танга.
  — Нет. Если бы я хотел, чтобы вы ушли, я бы сказал об этом.
  Она пожала плечами. О'Мара вышел на лужайку.
  — Прости меня, — сказал Гелвада, — если я покажусь тебе дерзким. Я встречал тебя в трудных ситуациях, но никогда не видел таким взволнованным. Неужели все так плохо?
  — Полагаю, да — сказал О'Мара. — Но я вовсе не взволновал, как ты считаешь. Просто мне все это не нравится.
  — Мне кажется, я понимаю.
  — Что ты понимаешь? — сказал О'Мара резко. Гелвада улыбнулся. Это была одна из самых мягких его улыбок.
  — Я никогда не предполагал, что ты так беспокоишься за себя. Если ты беспокоишься, то, вероятно, за кого-то другого. — Он стоял, улыбаясь О'Маре. Он выглядел очень счастливым.
  — Возможно, да, а возможно, и нет. Это имеет какое-нибудь значение?
  — Нет. Никакого значения.
  Они пошли по тропинке. Когда они оказались под покровом деревьев, О'Мара вытащил конверт из кармана. Достал микрофотографию, смял конверт и выбросил его. Протянув фотографию Гелвада, сказал:
  — Посмотри.
  Гелвада внимательно осмотрел снимок.
  — Господи. Это великолепно. Кто сделал это — Ларю?
  — Хорошая работа, — кивнул О'Мара. — Надеюсь, она пригодится.
  — Что мне делать?
  — Сейчас скажу. Сегодня вечером ты должен встретиться с Эрнестиной. У тебя во внутреннем кармане пиджака будет незапечатанный конверт с документами. Сейчас я их дам. Понятно?
  — Почему бы и нет. Это очень просто.
  — Хорошо. Теперь опиши мне план дома Эрнестины. Ты должен его хорошо знать.
  — Я знаю его достаточно хорошо, — улыбнулся Гелвада. — Входишь через парадную дверь. Дом маленький. Когда закрываешь дверь и становишься к ней спиной, видишь коридор, ведущий через весь дом — обычное расположение. Дверь в конце коридора ведет в кухню. Справа будут две комнаты. Первая гостиная. Следующая перед кухней — ванная. Справа одна дверь. Она ведет в спальню. Чуть дальше видны ступеньки лестницы, ведущей на чердак — подсобное помещение, используемое для хранения, как я полагаю, всякого хлама.
  — Понятно, — сказал О'Мара. — Когда вы приезжаете после театра с Эрнестиной домой, вы идете сразу в гостиную?
  — Верно. Мы идем в гостиную. Затем она обычно идет в спальню и раздевается. Пока она этим занимается, — он улыбнулся, — я, будучи воспитанным человеком, зажигаю спиртовку под кофейником. Обычно, она возвращается через одну — две минуты.
  — Очень хорошо, — сказал О'Мара. — Запоминай, когда вы придете к ней домой сегодня вечером, одна пуговица твоего пиджака должна быть почти оторвана, висеть на одной нитке. Когда войдешь в дом, оторви пуговицу, пусть она упадет на пол. Изобрази раздражение и подними ее. Ты аккуратный человек и желаешь иметь пуговицу на месте. Она предложит, я полагаю пришить ее.
  — Конечно, — сказал Гелвада, — если она не предложит, я попрошу ее сам.
  — Будет намного легче, если бы по дороге к дому ты ухитришься упасть и испачкать руки. Когда обнаружишь, что пуговица оторвана, и попросишь пришить ее или, наоборот, она предложит пришить ее, отдашь ей пиджак, — во-первых, для того, чтобы она пришила пуговицу, а во-вторых, потому, что хочешь пойти в ванную помыть руки. Когда будешь отдавать ей пиджак, сделай так, чтобы конверт с микрофотографией упал на пол, и постарайся этого не заметить. Иди прямо в ванную и мой руки. И не спеши.
  — Ты имеешь в виду, что я должен дать ей хорошую возможность посмотреть фотографию?
  — Совершенно верно, — ответил О'Мара.
  — И конверт с документами?
  — Он будет находиться в кармане пиджака, когда отдашь его ей.
  — Понятно, — сказал Гелвада, — Если она захочет посмотреть их, когда я буду ванной, — все в порядке.
  — Да, если она захочет посмотреть их, все будет в порядке.
  Гелвада немного подумал, а затем сказал:
  — А если нет? Предположим, я возвращаюсь из ванной и нахожу ее занятой пришиванием пуговицы. Предположим, что она нашла фотографию и возвращает ее мне, ничего не говоря и делая вид, что она ее не смотрела. Что мне тогда делать?
  — Она посмотрит на нее. Она женщина, а женщины любопытны. Если она исключение, которое подтверждает правило, и вернет фотографию, спроси, смотрела ли она ее. Если же она ответит отрицательно, попроси посмотреть.
  — Думаешь, мне придется делать это? — спросил Гелвада.
  — Нет, не думаю. Я думаю, что она все же посмотрит карточку.
  — Что дальше? — спросил Гелвада. О'Мара пожал плечами и сказал:
  — Решай это сам, Эрнест. — Он посмотрел на Гелваду. — Вот женщина, которая любила Тодрилла. Она утверждает, что он был честным французом. Она любит его, потому что он служил Франции. И вот она видит фотографию. Видит человека, которого она любила, в объятиях другой женщины. Она узнает место, где сделала фотография.
  — А где она была сделана? — спросил Гелвада. — Я могу узнать?
  — В конторе «Гаража Воланона».
  — Но как она узнает место? Разве она была в конторе?
  О'Мара улыбнулся.
  — Вот это я и хочу узнать. Если она посмотрит фотографию, если она узнает место, а, я думаю, она узнает, она вынуждена будет что-то предпринять.
  — Понятно, — сказал Гелвада, — ты думаешь…
  — Неважно, что я думаю, — прервал О'Мара. Его голос был почти грубым. — Неважно, что я или ты думаем. Нам нужно знать. И это поможет нам узнать. — Гелвада пожал плечами и сказал:
  — Хороший способ, — его голос смягчился, и он продолжал: — Итак, я вернулся из ванной. Предположим, что Эрнестина подняла фотографию, посмотрела ее, узнала своего возлюбленного в объятиях графини. Она также узнала место, где была сделана фотография. Она знает, что фотография сделана в гараже Воланона. Что же она предпримет?
  — Я не знаю, — сказал О'Мара. — Это следующее, что я хочу выяснить.
  Наступила пауза, а затем Гелвада сказал:
  — Кем только я ни был в своей жизни. Но подопытным кроликом я еще, кажется, не был. — Он саркастически улыбнулся. — Итак, я должен стать несчастным животным, на котором ставят эксперименты.
  — Если тебе это нравится то да, ты подопытный кролик, Эрнест.
  — Хорошо понимаю, — Гелвада кивнул головой. — Что-нибудь еще?
  — Да. Иди и собирайся. Поторопись. Возьми взятую напрокат машину, возвращайся в Сант-Лисс и верни ее. Иди в театр и посмотри игру своей подружки еще раз. Потом уведи ее домой. По дороге домой скажи, что скоро должен уехать, но надеешься, что ненадолго и что захочешь увидеть ее снова. И пусть это звучит убедительно.
  — Это будет звучать очень убедительно, — сказал Гелвада. — Это все?
  — Все.
  Гелвада вытащил из кармана кожаный бумажник и положил в него фотографию. О'Мара протянул ему незапечатанный конверт из плотной бумаги и сказал:
  — Положи в карман в таком виде. — Гелвада взял конверт и сказал:
  — Ну, я отправляюсь. Я соберу свои вещи и оставлю сумку в спальне. Затем отправлюсь.
  — Пока, Эрни.
  — Пока, — Гелвада улыбнулся. — Все будет в порядке.
  О'Мара наблюдал за ним, пока он шел по тропинке через лужайку.
  
  О'Мара молча пил кофе. Затем поставил чашку и посмотрел на Тангу. Он подумал, что она выглядит очень привлекательно в приглушенном свете лампы с розовым абажуром, стоящей на столе. На ней было длинное вечернее платье из желтого шифона. Длинные рукава на запястьях были перехвачены узкими вельветовыми ленточками того же фиолетового цвета, что и пояс, завязанный спереди так, что длинные концы почти доставали до пола. На шее было ожерелье из аметистов, оправленных в золото.
  — Вы замечаете, что не сказали ни слова во время обеда? — спросила Танга. — Это наводит на размышления.
  — Я так не считаю, — сказал О'Мара. — Можно еще кофе? Платье очень-очень красивое, но, я думаю, вам следует переодеться после обеда.
  — Ну, что же. Если вы так считаете… Что мне надеть?
  — Это не имеет большого значения. Жакет и юбку или что-нибудь в этом роде.
  — Почему мне нужно переодеваться? — спросила Танга. — Или я не должна знать даже этого?
  О'Мара нетерпеливо сказал:
  — Мне хотелось бы запомнить вас в этой одежде. Возможно, я становлюсь сентиментальным к старости. — Он улыбнулся ей. — Но мне хотелось бы унести с собой это воспоминание.
  — Весьма уместная речь. Благодарю, мсье… Я переоденусь в жакет и юбку сразу же после обеда.
  — Не нужно это делать после обеда, — сказал О'Мара. — Переоденетесь, когда я уеду.
  — Вы уезжаете? — она подняла брови.
  Он встал из-за стола, принес сигареты и дал ей закурить.
  — Да, уезжаю. Я должен уехать вечером. Мне нужно быть в Париже завтра утром. — Он подумал про себя: «А прав ли Куэйл, говоря, что людям лучше не знать, что их ждет, что это влияет на их душевное состояние, их смелость». Он посмотрел на нее и подумал, что ничто не может повлиять на душевное состояние и смелость графини де Сарю. Он подумал это не потому, что хотел так думать, а потому, что действительно так думал. Он вернулся к своему стулу и закурил.
  — Танга, я думаю, что вы любопытны, — сказал он. — Вы ждете, что я вам скажу что-то о происходящем. Я ничего никому не говорил по двум причинам. Первая — я ничего не знал. Вторая — я похож на вас: хороший солдат и повинуюсь приказам. Да, вы знаете методы Куэйла. Когда агент попадает в очень трудное положение, если нет абсолютной необходимости, Куэйл предпочитает, чтобы он не знал, что его ждет.
  Она затянулась. Локти ее опирались о стол, длинные пальцы грациозно лежали на столе. Она посмотрела на О'Мару задумчиво и сказала:
  — Я понимаю, что иногда это хорошо. Я сказала — иногда. Это зависит от агента. Когда Куэйл послал вас в Париж, когда вы начали пить в Париже, впутывались во всякие истории, попали в тюрьму, были освобождены, когда вы проделали путь через всю страну, пока не оказались здесь, в Сант-Брие, когда начали работать в «Гараже Воланона», носили отвратительную одежду, ели плохую пищу, допились до чертиков, — вы знали, на что вы шли, на так ли, О'Мара? Вы знали, что когда-нибудь Мороск и Наго — или кто-нибудь другой — появятся здесь. Вы знали, что они попытаются вас убрать. Это не подействовало на ваше душевное состояние. Я не права?
  О'Мара посмотрел на нес.
  — Я — О'Мара, — бодро сказал он. — Я могу все.
  — Это так. Но почему я, со всей присущей мне скромностью, не могу сказать, что я — де Сарю? — Она гордо подняла голову. — Я тоже могу все.
  — Вполне может быть, — сказал О'Мара, — но вы все же женщина.
  Она засмеялась.
  — Теперь вы становитесь несколько старомодным. И мне гораздо больше нравится, когда вы улыбаетесь.
  — Нет причин для улыбок.
  Он встал и начал ходить по комнате.
  — Жаль, но у меня не было возможности попрощаться с Гелвадой, — сказала она. — Мне он очень понравился. Увижу ли я его еще?
  — Надеюсь, увидите, Танга. Мне тоже очень нравится Эрнест. — Наступило молчание. Затем он сказал: — Позапрошлой ночью я ходил в дом, где жил Тодрилл. Он находится примерно в девяти милях от дороги Сант-Лисс — Гуарес. Думаю, что вы знаете дорогу. Я пошел туда в надежде что-нибудь найти. Но ничего не нашел, кроме двух книг в книжном шкафу. Одна из них была переводом пьес Шекспира на польский, сделанный неким Корсаком в 1840 году в Вильно. Я просмотрел книгу. Я хорошо знаю польский. И заинтересовался — и не просто заинтересовался — тем, что я посчитал плохим переводом.
  — Как интересно! И что же это было?
  — Это был перевод из «Ромео и Джульетты», — продолжал О'Мара:
  
  «Что значит имя?
  Роза будет пахнуть розой,
  Хоть розой назови ее, хоть нет».
  
  В переводе Корсака эти строчки звучат следующим образом:
  
  «Что значит имя? Роза, как ее ни назови,
  Не перестанет чаровать меня своим румянцем».
  
  — Я думаю, — сказала Танга, — что перевод восхитительный. Чисто польский и романтический к тому же. Не так ли?
  Он кивнул.
  — Это то, что подумал и я. После того как я посмотрел книгу, в дом нагрянул Воланон. — Он засмеялся. — Папа Воланон с пистолетом. Он хотел убить меня. Кто-то сказал ему, что я нацист.
  Она подняла брови.
  — Интересно, кто бы это мог быть?
  — Мне было тоже интересно. Кое-какие предположения у меня появились, но не было уверенности. Меня заинтересовало, как так получилось, что Воланон знал, что я нахожусь в доме Тодрилла в это время. А если же он этого не знал, то как он сам оказался здесь. Я решил спросить его. Но сначала мне пришлось отговорить его убивать меня. Он вернулся в свой гараж на велосипеде. Я пообещал ему встретиться.
  В ту ночь, когда я вернулся на виллу, кто-то пытался стрелять в меня при въезде в ворота. Это был молодой боец маки по имени Дюпон, и было ясно, что его также навели на меня, как на нациста. Вы слышали, что сказал Ларю вчера вечером. Парень был слишком молод и восторжен. К несчастью для него. Сначала я подумал, что Воланон и Дюпон заподозрили меня потому, что Дезаре, помощник садовника, проболтался. Я думаю, он наболтал в кафе Нуво. Но даже если он сказал им, что Филиппе Гареннс из «Гаража Воланона» гостит на вилле, у них не было никаких оснований предполагать, что я нацист.
  — Конечно, нет, — сказала она и улыбнулась ему ехидно. — Могла быть и другая причина. Я могла увидеть вас в гараже вдрызг пьяным и влюбиться в вас. Почему нет?
  О'Мара засмеялся.
  — Это было бы, конечно, прекрасной причиной. Меня же больше волновало то, как Воланону пришла в голову такая идея. И я пришел к выводу, что кто-то позвонил ему в гараж и сказал, что пьяница Филиппе Гареннс, работавший на него несколько месяцев, был нацистом. И что таким образом он прячется от французского правосудия, а исчез он сейчас потому, что французский агент Тодрилл напал на его след. Эта история подтверждается тем, что тело Тодрилла находят на дне ущелья вблизи тиссовой рощицы, где, как известно, часто бывал Гареннс. Поэтому Воланон берет пистолет и отправляется на поиски Гареннса.
  — Логично, — сказала Танга. О'Мара кивнул.
  — Вполне логично. Кое-как я смог уговорить Воланона не убивать меня. Вчера вечером я пошел в гараж, чтобы встретиться с ним. В его комнате горел свет, но гараж был пуст. Я нашел его на мелководье в заливе около берега. Его убили ударом ножа в горло.
  — Понятно, — сказала она.
  — Кто-то, — продолжал О'Мара, — должен был встретить Воланона в пустынном месте. Этот человек договорился с ним, и тот вышел из дома, не выключив свет. Видимо, он вышел, увидев этого человека возле гаража. Они поговорили в конторе, затем вместе вышли и направились вдоль берега залива. Спустя некоторое время эта личность как бы случайно толкнула Воланона в воду в паре ярдов от места, где росло свисавшее над водой дерево, дерево, которое может помочь Воланону выбраться из воды. Его спутник, извиняется, показывает ему на дерево. Воланон хватается за ветку и начинает карабкаться вверх.
  Когда он выбирается на берег, его спутник ударяет его ножом в горло. При том он роняет серебряный карандаш и маленькую книжку, которая падает в воду.
  — А для чего все эти сложности? — спросила она. — Было бы проще убить его в кустах на берегу.
  — Это было бы легче для мужчины — но не для женщины. Не забывайте, что Воланон крупный и очень сильный мужчина.
  — Так вы думаете, это была женщина? — Он кивнул и продолжал:
  — Ключ к разгадке заключается в книге. Я нашел ее в воде. Это было маленькое, в кожаном переплете издание пьес Шекспира, книга была заложена на странице из «Ромео и Джульетты», на странице со строчками:
  
  «Что значит имя?
  Роза пахнет розой,
  Хоть розой назови ее, хоть нет».
  
  Я подумал, почему это Тодрилл так заинтересовался строчками, которые он даже подчеркнул, а затем стер в своем польском переводе, почему человек, убивший Воланона, имел у себя английское издание? И внезапно все понял. Это одна из тех вещей, которые настолько очевидны, что мы их не замечаем.
  О'Мара замолчал. Тишина в комнате стояла зловещая.
  — И что же это было? — спросила Танга наконец.
  — Человек, которого мы ищем, называет себя Розански. Это фамилия, которую он себе взял. По-польски роза звучит как «Роза». Но в польском нет фамилии Роза, а может быть фамилия Розански.
  — Понятно, — сказала она. — И что?
  — Вспомните перевод Корсака на польский:
  
  «…Роза, как ее не назови,
  Не перестанет чаровать меня своим румянцем».
  
  Женская фамилия не может быть «Румянец». И так же, как «роза» применительно к мужской фамилии превращается в Розански, «румянец» превращается в женскую фамилию Румянска.
  О'Мара быстро добавил:
  — Имя подружки Гелвады — Эрнестина Румянска.
  Она прошептала:
  — О, Боже!..
  — Так вот. Это было паролем. Роза под любым другим именем будет пахнуть или румяниться, или быть нежной. Розански под любым другим именем будет тем же, что и Румянска. Другими словами, Румянска является представителем Розански. Это международный код, благодаря которому представители Розански могут быть узнаны в любой стране.
  — Поэтому вчера вечером вы и сделали в гараже эти фотографии?
  — Совершенно верно, — сказал О'Мара. — Я думаю, что человеком, убившим Воланона, была Эрнестина Румянска. Гелвада по ее просьбе отвел машину Тодрилла и поставил в гараж его дома. Я думаю, что она шла за своей машиной, увидела меня, входящего в дом, и спряталась. Затем нашла телефонную будку на дороге в Сант-Лисс и позвонила Воланону. Тот взял свой велосипед, подъехал на попутной машине до Сант-Лисса, а оттуда поехал на велосипеде. Он верил, что я тот, кто убил Тодрилла.
  Но ее планы не осуществились. На следующий день О'Мара, он же Гареннс, все еще был жив. И ее интересует, почему же Воланон не убил его. Вам понятно?
  Она кивнула.
  — Поэтому она направляется в гараж Воланона, чтобы узнать, почему он не не убил меня. Воланон ей объясняет, почему.
  — Очень интересно.
  — Будет еще интересней, — продолжал О'Мара. — Сегодня мы поставили маленький спектакль для мадемуазель Эрнестины Дювалье на сцене и Эрнестины Румянска в жизни. Эрнест уронит фотографию. Затем он пойдет в ванную комнату. Она, конечно, поднимет фотографию и рассмотрит ее. Увидит, что она сделана в гараже. Она узнает вас и Тодрилла. И так как снимок был сделан в гараже Воланона, поймет, что это фальшивка.
  — И она поймет, что это ловушка для нее?
  — Да, и она вынуждена будет что-то предпринять, — кивнул О'Мара.
  Снова наступило молчание. Танга положила сигарету в пепельницу, взяла другую, подтянула к себе лампу под розовым абажуром и прикурила. О'Мара видел, как свет от лампы играл на ее лице.
  — Интересно, — сказала она, — что предпримет Эрнестина?
  О'Мара подумал: «К черту Куэйла. Нужно играть честно». И сказал спокойно:
  — Моя дорогая, я скажу, что, по моему мнению, она сделает. Видит Бог, они сейчас в панике. Когда Гелвада выйдет из ванной, она будет готова на все.
  — Она убьет Гелваду, — быстро сказала Танга.
  — Она, вероятно, попытается. Но есть еще один момент. Она должна будет добиться кое-чего от Гелвады — чего-то, что для нее выглядит как подарок. Ей придется это сделать. Есть только одно, что она должна сделать, прежде чем уходить. Не забывайте, что их последний сотрудник в Англии был взят, когда он преследовал Элеонор Фрайн, пытаясь узнать новый адрес Куэйла. Но Фрайн оказалась на высоте. Он ничего не узнал. И они ничего не могут предпринять, пока не узнают этого. Если мои предположения верны, она придет сюда.
  — Ясно.
  О'Мара отошел от камина, подошел к Танге и остановился, глядя на нее.
  — Чертовски жаль, Танга. Вы знаете, я хотел бы сделать это сам, но мне нельзя. Вы должны быть тем человеком, который скажет ей. Другого пути нет.
  Она затянулась и сказала:
  — Это будет не первая трудная ситуация, в которую я попадаю, О'Мара. Я давно работаю на Куэйла, как вы знаете. И все мы знаем, что нас может ждать в конце.
  — Верно, — сказал О'Мара. — Спектакль кончился в десять тридцать. И если она решится прибыть сюда, это случится примерно в полночь. Лучше отправьте Иветту.
  — Хорошо, я уже подумала об этом. Через полчаса ее здесь не будет.
  — Мне нужно уходить. У меня много дел. — Он сунул сигару в пепельницу, взглянул на нее. — Когда мы обсуждали с Куэйлом несколько месяцев тому назад эту операцию с моим появлением в Сант-Брие, он сказал мне, что когда-нибудь до меня попытаются добраться. Он сказал мне, что я должен буду сообщить им информацию, которую они потребуют от меня. Но они должны будут вырвать ее у меня силой, и я должен сопротивляться, как смогу. Иначе они легко догадаются о ловушке, если я слишком легко отдам им информацию.
  Танга встала из-за стола и сказала:
  — Мне все понятно, О'Мара. В профессии, к которой вы и я имеем честь принадлежать, всегда существовал негласный девиз — «Цель оправдывает средства». Я думаю, все кончится хорошо.
  — Я тоже надеюсь. Пока, Танга. — Он вышел из комнаты.
  Пять минут спустя она услышала, как «тайфун» проехал по гравийной дороге к главным воротам.
  Она села на стол, взяла сигарету и закурила. Затем подошла к двери и позвала Иветту.
  
  <…>убрать строчку и за счет этого сделать пробел. Эрнестина, обнимая Гелваду, сказала:
  — Спектакль закончился рано. Пьеса была короткой. Сейчас только половина одиннадцатого.
  — Я рад, — сказал Гелвада, — потому что я могу провести с вами больше времени. Я рад этому особенно сегодня, — голос у него был грустный.
  — А почему сегодня? — спросила она и схватила его за руку.
  — Завтра я должен уехать. Рано утром. Я получил инструкции. Ожидаются кое-какие события. Я не знаю какие. Все это держится в секрете.
  — Жаль, — сказала она, — и долго вас не будет, мой Эрнест?
  Они пересекли маленькую площадь. Полная луна ярко светила, и вид был восхитительный. Старые заколоченные дома серебрились в лунном свете, представляя собой сказочную картину.
  — Недолго. Три или четыре дня. Затем я вернусь, если, конечно, меня не пошлют куда-нибудь еще.
  — Я очень огорчена. Жизнь безрадостна. Я тосковала по Жюлю. Мне казалось, что я никогда не приду в себя после этого удара. Затем в моей жизни появились вы. Желая убить вас при первой встрече, я обнаружила в вас потом такие качества, которые будили во мне все женское. Надеюсь, я не выгляжу чересчур нескромной… но я искренна.
  — Любимая, — сказал Гелвада. Он думал, что было бы чертовски смешно, если бы О'Мара ошибся. Если бы он взял ложный след, подозревая Эрнестину. Гелвада, опыт которого в обращении с женщинами во всех частях мира был богат, склонен был полагать, что О'Мара ошибается. Он считал маловероятным, что Эрнестина была такой уж хорошей актрисой, если О'Мара был все же прав. Несмотря на то, что она действительно была актрисой по профессии. Ему казалось, что женщине труднее притворяться в личной жизни, когда ее профессией было притворяться на сцене.
  Они прошли узкой улочкой на северной стороне площади. Шли медленно, ничего не говоря. Она, казалось, очень грустит, что он уезжает.
  Они подошли к узкой тропинке, ведущей к ее дому. Гелвада споткнулся и упал, выставив вперед руки.
  — Черт побери! Я перепачкался. Здесь такая грязь.
  — Не переживайте, — засмеялась она. — У меня дома есть очень ароматное мыло. Вы сможете воспользоваться им. Когда вы будете возвращаться от меня, запах ваших рук будет напоминать вам Эрнестину.
  Он сбоку взглянул на нее и улыбнулся.
  — Надеюсь, у меня останется от вас кое-что получше, чтобы вспоминать, — сказал он с жаром.
  Они подошли к ее дому. Она открыла дверь и вошла. Гелвада закрыл за собой дверь, в то время как она зажгла свет.
  — Черт возьми, — сказал он, стоя в узком проходе и глядя на пол.
  — А теперь что? — спросила Эрнестина. Гелвада наклонился и поднял пуговицу.
  — Это он моего пиджака. Сначала я падаю в грязь, затем я теряю пуговицу. Какой-то неудачный день.
  — Глупый! Я пришью вам ее.
  — Вы милая девушка, Эрнестина. Вы мне очень нравитесь.
  Она засмеялась и пошла в спальню. Гелвада открыл дверь гостиной и вошел туда. Там он зажег свет, затем спиртовку под кофейником. Эрнестина вернулась в комнату.
  — Вот мой любимый кусочек мыла. Пользуйтесь им бережно. Пока вы будете умываться, я пришью вам пуговицу.
  — Что бы я делал без вас? — сказал Гелвада. Он сбросил пиджак и протянул его ей. Затем взял мыло и вышел из комнаты. Проходя мимо, он полуобнял ее за талию.
  Она села в кресло у камина, положила пиджак на колени. Посмотрев вниз, увидела на полу микрофотографию. Она встала, положила пиджак на стул и подняла фотографию. Затем поднесла ее к свету и долго рассматривала. Потом сунула карточку за вырез блузки.
  Быстро пошла в спальню, почти тотчас же вышла и встала, прислонившись к стене в глубине комнаты напротив двери, держа руки за спиной.
  Гелвада вошел в комнату, опуская рукава рубашки. Он улыбался, тихонько что-то насвистывая.
  — Ну как, мой пиджак в порядке? Вы пришили пуговицу?
  Она вытащила из-за спины руки. Он увидел пистолет. Он стоял в центре комнаты, глядя на нее и все еще улыбаясь. Улыбка у него была наглой.
  — Ну, — сказал он, — фройлен бош…
  — Я убью тебя, — сказала она сдавленным голосом. — Я убью тебя и сделаю это с удовольствием. Ты дурак… ты считал себя очень умным. Ты считал себя очень умным и… посмотри, что ты уронил!
  Своей левой рукой она вытащила фотографию и протянула ее так, чтобы он мог ее увидеть. Гелвада пожал плечами.
  — Ну и что? — сказал он по-немецки. — Ты, жирная корова, от тебя воняет чесноком…
  Она обозвала его неприличным словом. Затем сказала хриплым от ярости голосом:
  — Ты убил человека по имени Тодрилл, который был моим любимым мужем. Ты считал себя очень умным. А теперь я убью тебя. Я убью всех вас. Я ждала своего времени. Теперь я посмотрю, как ты корчишься… а затем другие… один за одним.
  Она задохнулась от ярости. Тело ее тряслось. И только рука, державшая пистолет, была неподвижна. Гелвада почти незаметно сдвинулся к дивану. Она заметила движение и сказала:
  — Стой, собака! — Он пожал плечами.
  — Ты ненормальная. И, как я говорил тебе раньше, от тебя воняет чесноком и плохой немецкой колбасой. После твоих поцелуев я всегда протирался одеколоном.
  — Я хотела бы убивать тебя по частям, — прошипела она. — Я хотела бы видеть, как ты медленно умираешь, но у меня нет времени и ты мне не нужен. Я знаю твоих сообщников… Я знаю все… я разделаюсь с ними.
  Гелвада смотрел на нее с оттенком жалости.
  — Я скажу тебе, кто ты есть, ты… нацистская сука. — Она что-то пробормотала. Затем нажала на спуск пистолета и дважды выстрелила. Она стояла, прижавшись к стене и задыхаясь. Гелвада опрокинулся назад. Он упал и лежал неподвижно. Кровавая пена появилась в уголке его рта. Глаза его закрылись.
  Она сунула пистолет в карман и пошла к креслу. Взяла пиджак Гелвады и начала его осматривать. Нашла конверт, села и начала просматривать содержимое. Она прочитала бумаги и остановилась на записке Куэйла:
  «Арест Лейбница, человека который убил Фрайн, ликвидирует последнего агента Розански в Англии. Немедленно оба возвращайтесь. В полночь вас ждет самолет в Гуаресе. П. К.»
  Эрнестина улыбнулась, а затем рассмеялась. Она смеялась тихо, почти про себя. Потом встала и стояла, глядя на распростертую фигуру Гелвады. Подняв ногу, ударила его в лицо.
  Она пошла в спальню. В углу в шкафу стоял телефон. Она подняла трубку и подождала. Затем тихим голосом, по-французски, очень вежливо попросила номер.
  
  Старинные серебряные часы на камине в гостиной виллы Коте д'Ажур пробили час. Танга, сидевшая за столом, встала, пересекла комнату, посмотрела на часы. Она вспомнила, как восхищалась ими, когда впервые приехала на виллу. Это была искусная работа. Ей показалось странным в такой момент думать о часах.
  Она подошла к тумбочке, взяла сигарету из ящичка, закурила. На ней были черный жакет и юбка с гофрированной блузкой. Лицо ее было спокойно. Она двигалась легко, расслабленно. Ей уже надоело ожидание.
  Вдруг она услышала лязг запора на окне веранды. Она не повернулась, рука, держащая сигарету, даже не дрогнула. Из-за портьер раздался звук закрываемого окна.
  — Повернись, — раздался голос.
  Танга подумала: «Вот и пришло время. Надо действовать». По какой-то причине, непонятно по какой, она попыталась представить себе первую встречу О'Мары с Мороском и Наго. И не могла понять, почему она думает об О'Маре. Она повернулась.
  Эрнестина стояла перед задвинутыми шторами. В опущенной правой руке она держала пистолет. Лицо у нее было бледно, глаза сузились. Вид ее был ужасен.
  — Что вы хотите? — спросила Танга. В ее голосе прозвучал страх.
  — Тебя. Я хочу тебя. Одного я уже убила.
  — Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы сумасшедшая? Нельзя врываться ночью в чужой дом с каким-то нелепым пистолетом.
  Слова были смелыми, но на ее лице отражалось беспокойство.
  — Было бы забавно, — сказала Эрнестина, — если бы я была сумасшедшей. Но в данном случае это не имеет значения. Ты сделаешь все, что я тебе велю.
  Танга стояла перед тумбочкой.
  — Вам легко быть смелой. У вас пистолет. Если бы он был у меня, я тоже была бы такой же храброй.
  — Зачем я буду с тобой спорить, — засмеялась Эрнестина. — Ты будешь делать то, что я тебе велю, потому что я хозяйка положения. Потому что я принадлежу к расе господ.
  — Довольно-таки старомодно, — улыбнулась Танга. Эрнестина обогнула обеденный стол, держа пистолет в руке. Подойдя к Танге, она левой рукой ударила ее по лицу.
  — Без сомнения, мадам посчитает это тоже старомодным. Видимо, тебе не нравится все старомодное. Возможно, это тебе понравится больше, — она ударила снова.
  — Вы для этого сюда и пришли? — спросила Танга.
  — Нет, — сказала Эрнестина, облизав языком сухие губы. — Я пришла сюда, чтобы увести тебя, потому что в данный момент ты представляешь большую ценность для нас. Во дворе стоит машина — машина, которая принадлежала человеку, которого ты помогла убить. Человеку, которого вы считали Тодриллом, но который на самом деле был настоящим наци. Я рада, что это его машина. Я рада, что именно эта машина послужит катафалком для твоего жалкого тела.
  Танга погасила сигарету на столе позади себя.
  — Иди и встань у окна, — приказала Эрнестина. — Когда подойдешь, раздвинь занавески, а я выключу свет. Не забывай, что ночь лунная и я смогу тебя хорошо видеть. Если ты попытаешься сделать хоть одно лишнее движение, я выстрелю, но не убью тебя, просто искалечу — а я очень хороший стрелок. Не надейся перехитрить меня. Теперь иди к окну и раздвинь занавески.
  Танга подошла к высоким окнам и раздвинула занавески. Почти одновременно погас свет. Позади нее раздался голос:
  — Открой окно, выходи, сверни направо и иди по дорожке. Садись в машину на водительское место. Ты будешь вести машину, я сяду за тобой. Поедешь через главный вход, повернешь по дороге к ферме Гура, проедешь мимо фермы, затем по дороге, которая проходит вокруг Сант-Лисса и соединяется с дорогой Сант-Лисс — Гуарес. Не беспокойся, если ты не знаешь дорогу. Я подскажу. А теперь вперед.
  Танга вышла через дверь веранды. Она приложила руку к лицу, где появился красный след от удара.
  — Опусти руку, — раздалось сзади.
  Они если в машину. Танга включила сцепление, и машина тронулась. Через минуту они были на дороге.
  — А теперь, — сказала Эрнестина, — быстрее, моя прелесть… но не слишком.
  Когда показался дом Тодрилла, Эрнестина сказала:
  — Помедленнее. Проезжай этот дом и увидишь узкую дорогу. Поверни на нее и проезжай через маленькие ворота справа. Попадешь на лужайку за домом. Разверни машину передом к воротам, чтобы она сразу могла выехать. Потом выходи.
  Танга сделала, как ей было велено. Когда они подъехали к дому и она развернула машину, они вышли. Эрнестина подталкивала ее пистолетом.
  — Проходи через черный вход. Внутри увидишь свет.
  Танга открыла дверь, которая вела в коридор. Она прошла по коридору и вошла в гостиную. В комнате горел свет и тяжелые грубые занавески были задернуты.
  На стуле сидел человек. Ему было примерно пятьдесят лет. Он был почти лыс. У него были крупные, выступающие вперед челюсти. Подбородок был заострен. Он пристально смотрел из-под полуприкрытых, уставших век. На подлокотнике кресла лежала тонкая рука с худыми и длинными пальцами.
  Он являл собой картину покоя, за исключением странного выражения лица — выражения почти садистской скуки. Его можно было бы принять за старого профессора лингвистики. Он посмотрел на них тусклыми глазами. Лицо его осталось неподвижным.
  Эрнестина закрыла за собой дверь и, стоя к ней спиной, сказала:
  — Вот она. Цыпленка можно ощипывать. Такой хорошенький цыпленок.
  Танга стояла посреди комнаты, опустив руки.
  — Могу я представить вам графиню де Сарю? — продолжала Эрнестина. — Это мсье Розански. Возможно, вы слышали о нем.
  Танга промолчала.
  Человек спокойно сказал Эрнестине:
  — Похоже, ты снова дала волю своим эмоциям, Карла. — Его голос был сухой и ломкий. — Я вижу, ты ударила эту женщину в лицо. Полагаю, что в этом не было необходимости. Я уже говорил тебе, что мне это не нравится.
  Наступило молчание. Затем Эрнестина сказала кислым голосом:
  — Извини, но почему я должна скрывать свои чувства? Я полна ненависти. Чего ты от меня ждешь?
  — Это не та ненависть, — сказал Розански. — Настоящая ненависть всегда холодна и расчетлива. Но не будем тратить время впустую. Дай стул мадам. Наручники на столе. — Он улыбнулся. — Мадам должна быть польщена. Мы наденем на нее стальные наручники, которые мы надевали на ее соотечественника. Он был, без сомнения, очень смелым, но в конце концов сделал то, что сделает и мадам. Он сказал нам все, что мы хотели узнать. Стул, Карла…
  Эрнестина принесла стул и сказала:
  — Садитесь. Руки назад. Быстро.
  Танга повиновалась, и ее запястья были схвачены наручниками. Она была скована.
  Розански достал маленький серебряный портсигар. Вытащил турецкую сигарету, отложил портсигар, достал серебряный спичечный коробок, закурил.
  — Я посмотрел бумаги, которые вы оставили мне, Карла. Похоже, что нам повезло. Кстати, поздравляю вас с успехами в езде на велосипеде. Вы доехали сюда от дома в Сант-Лиссе за 40 минут.
  — Рада за вас, — сказала Эрнестина. Он протянул ей конверт и сказал:
  — Я думаю, пропуска нам пригодятся. Не думаю, что паспорта будут столь необходимы, но на всякий случай, если какой-нибудь дурак все же поинтересуется ими, я их заполнил и наклеил фотографии. — Он повернулся к Танге.
  — Это один из тех случаев, мадам, когда языческие боги оказались добры к нам. Как раз в момент, когда мне казалось, что все если и не безнадежно, то близко к этому, когда мой последний агент в Англии арестован — вдруг у меня оказывается возможность закончить работу самому — работу, которой я был занят долгое время и которую мои подчиненные едва не испортили.
  Он продолжал мягче:
  — Вы понимаете, графиня, что нам трудно. Мы — побежденная нация — или по крайней мере так люди думают. Многие из нас помнят великие дела и еще более великие замыслы. Моя работа — только одно движение в общей игре, но довольно важное. У меня ощущение, что это игра будет успешной. Но нам требуется небольшая помощь от вас, мадам.
  — Вы ничего не получите от меня, — сказала Тамга.
  — Здесь я с вами не согласен. Впрочем, посмотрим. Я не люблю причинять людям боль без необходимости — не то, что я совсем против этого. Фактически, причинение людям боли, как часть моей работы, даже дает мне удовлетворение. И вы должны понимать, что время поджимает. Я не могу долго возиться с вами. Поэтому перейдем к делу.
  — Мы тратим время. Почему мы должны тратить слова на эту дрянь? — Глаза Эрнестины блеснули.
  — Мадам, — сказал Розански, — я счастливый обладатель двух военных пропусков, подписанных в британском посольстве в Париже. У меня также имеются два оформленных паспорта. Эти бумаги предназначались для О'Мары и его сотрудников — возможно, для вас или для Гелвады, которого сегодня убили. Мне нужно узнать только одно, что даст мне возможность завершить мою работу и уничтожить Куэйла.
  — Я ничего не скажу, — ответила Танга.
  Он продолжал, как если бы ничего не слышал:
  — Я хочу узнать о вас, где может находится Куэйл. Очевидно, он сменил адрес своей штаб-квартиры, но все равно он где-то в Лондоне. Вы скажете мне, где он, и скажете мне правду.
  — Я не знаю, где он. Но если бы и знала, я бы вам не сказала.
  — Вы лжете, мадам, — улыбнулся он. — Давайте попробуем освежить вам память. Поможем вам не лгать. Я обнаружил, что, когда люди чувствуют сильную боль, они обычно говорят правду. — Он посмотрел на Эрнестину.
  — Что?.. — спросила она.
  Он вытащил толстую, наполовину выкуренную сигарету изо рта и сказал:
  — Сигарета — не слишком быстро и не слишком медленно. Я всегда считал, что сигарета очень эффективна с женщинами.
  Эрнестина взяла сигарету у него из рук и аккуратно держала ее в пальцах. Она стояла перед Тангой, глядя на нее.
  — Говори… свинья.
  — Нет, — сказала Танга.
  Эрнестина протянула руку, расстегнула Танго жакет, оттянула ворот блузки и приложила зажженную сигарету к белому телу.
  — Ну, и как тебе это нравится, француженка? — Танга зашипела сквозь сжатые зубы. Розански сказал небрежно:
  — Стоп. Дай ей несколько секунд на размышление. Потом продолжай.
  — Конечно, — сказала Эрнестина. — Вам следует подумать вот о чем, мадам. Первый ожог не очень страшен, второй намного хуже. Третий почти невыносим. Когда дойду до четвертого, вы будете, я уверена, достаточно сговорчивы.
  Танга молчала. Когда Эрнестина прижгла ей кожу в пятый раз, она разрыдалась. После шестого она заговорила. Розански вздохнул и сказал покровительственно:
  — Действительно очень мужественная женщина. — Он медленно встал.
  Танга, скорчившись, сидела на стуле. Она тихо плакала.
  — Что с ней делать? — спросила Эрнестина.
  — Важно, конечно, чтобы она умерла, — сказал Розански. — Но нужно, чтобы ее тело нашли не скоро. Если его вдруг найдут, нам не поздоровится. Кто-нибудь, зная, что Тодрилла нет в живых, возможно полиция, сможет сюда заявиться.
  — Возле дома есть сарай, — сказала Эрнестина. — Думаю, дверь не заперта. Сейчас узнаю.
  Она вышла из комнаты и пошла по коридору. Вдалеке послышался звук машины. Розански насторожился. Звук приближался. Стал слышен скрип тормозов.
  Розански выключил свет и быстро пошел по коридору. На лужайке за домом встретил Эрнестину, возвращавшуюся из сарая.
  — Тихо, — сказал он быстро. — Немедленно в машину. Кто-то приехал. Нам нужно убираться. Это наш единственный шанс.
  Они сели в машину. Услышав стук в парадную дверь, Эрнестина медленно отпустила сцепление и машина двинулась к воротам.
  — Не по главной дороге. Сверни направо, спускайся вниз. Свернешь на главную дорогу позже. Быстрее.
  Она так и сделала. Выехав на дорогу, она прибавила ход.
  — Не спеши, — сказал Розански. — Они сейчас будут заняты женщиной.
  — Я хотела бы посмотреть, как она умирает…
  — Карла, — сказал Розански спокойно. — Ты всегда была дурой. Я научился никогда не желать невозможного. Успех за нами.
  Когда машина промчалась по длинному повороту, которым кончалась окружная дорога вокруг Гуареса, Эрнестина прибавила ход. На спидометре было шестьдесят шесть миль в час. Длинная белая дорога лежала перед ними, сверкая в лунном свете.
  — Если бы мы только успели, — сказала она. — Если бы только мы могли добраться туда раньше, чем…
  Розански прервал ее скучным голосом:
  — Интересно, почему ты так возбуждена, Карла. И не нужно спешить. Я не хотел бы, чтобы ты так гнала машину. — Он сидел, откинувшись на пассажирском сидений, куря сигарету.
  — Хорошо, — сказала она тихо, и уменьшила скорость. Стрелка спидометра опустилась до пятидесяти и там замерла.
  Розански продолжал:
  — Тебе нечего волноваться. Я думаю, что тело Гелвады нашли и уведомили полицию. Они, похоже, связали это убийство со смертью твоего мужа и Наго. Они сразу же отправились в дом, где жил Тодрилл.
  — Да… конечно, — сказала она быстро. — Но когда они прибудут туда… эта женщина… де Сарю… она все скажет им. Они поедут за вами. Они должны это сделать.
  Розански вздохнул и резко заговорил:
  — Ты дура, Карла. Немного размышлений подскажут тебе, что полиция, прибывшая в дом Тодрилла, ничего не узнает о действиях О'Мары и его группы. А откуда они узнают? И женщина им ничего не скажет, потому что она сама ничего не знает.
  — Но почему не знает? — спросила Эрнестина. Ее глаза были устремлены на дорогу. Она искала белые ворота, которые вели на летное поле. — И даже если предположить, что она ничего не знает… есть вероятность, что пилот, который их ожидает, знает О'Мару. Тогда он…
  — Нет, — сказал Розански. — Женщина не может ничего знать по той простой причине, что Куэйл никогда не сообщает никаких подробностей операции никому, кроме руководителя группы, которым является О'Мара. Это обычная ситуация. Я сам так поступаю. Знать мог только О'Мара. Он, в свою очередь, мог сказать де Сарю и Гелваде только то, что счел нужным. Это тоже вполне естественно. Тебе понятно?
  — Да, — сказала она с сомнением, — но О'Мара… Если бы мы знали, где он.
  — О'Мара уехал вечером, — сказал он с легким раздражением. Он уехал по дороге на Париж. Он должен отправиться в Париж. Мне ясно, что по какой-то причине, известной только ему самому, Куэйл решил отозвать двоих. То ли О'Мару и графиню, то ли Гелваду и графиню. Решать, кому ехать, вероятно, должен был О'Мара. То, что пропуска были не заполнены, указывает на то, что именно О'Мара должен был решать. И то, что бланки паспортов были не заполнены, указывает на то, что О'Мара мог, в случае необходимости, изменить маршрут и поехать туда, где паспорта были необходимы.
  — Да, теперь понятно, — сказала она. — Ты прав.
  — Я думаю, что дальнейшие события подтвердят это, — сказал Розански. — Тот факт, что Гелвада сегодня вечером сказал тебе о скором отъезде, подтверждает мое предположение. Что касается того, что пилот знает О'Мару, я уверен, эта проблема не возникнет. Если я не ошибаюсь в Куэйле, то пилот должен был получить те же инструкции, которые и я дал бы ему. Он, вероятно, должен взять на борт мужчину и женщину, которые прибудут на взлетную полосу с необходимыми военными пропусками. Вот так.
  — Мы прибыли, — сказала Эрнестина. — Я вижу ворота.
  Она сбавила скорость, въехала через открытые белые ворота на взлетное поле.
  — Как вы видите, — сказал Розански, — ворота открыты. Нас ждут. Все в порядке.
  Машина подъехала к стоянке рядом с ангаром, который служил ложным пунктом управления в годы войны. Они стояли молча.
  Дверь ангара открылась. Оттуда вышел человек с фонарем. На нем была фуражка и старая униформа с медными пуговицами. Он подошел к машине, поднял фонарь и посмотрел на них.
  — Доброе утро, мадам… мсье… Мы уже ждем вас. У вас есть разрешение?
  Розански вытащил два военных пропуска и передал их Эрнестине. Она протянула их человеку с фонарем. Он внимательно их просмотрел.
  — Если вы хотите посмотреть паспорта… — сказала Эрнестина.
  — Нет, мадам. Мне велели ускорить вашу отправку. Самолет ждет — двигатели уже прогреты. Займите свои места, пожалуйста. Я отведу машину и предупрежу пилота.
  — Спасибо, — сказала Эрнестина. Они вышли из машины и пошли по травяному полю. Впереди они увидели самолет.
  Механик стоял у трапа против открытых дверей самолета.
  — Доброе утро, — сказал он и зевнул. Винты самолета медленно крутились — двигатель работал на холостом ходу.
  Они вошли в моноплан — скоростной «консул». Розански развалился в одном из четырех пассажирских кресел. Эрнестина села рядом с ним.
  Они слышали, как кто-то разговаривал с механиком возле трапа. Затем пилот вошел в самолет. Он был одет во французскую летную форму и шлем. Он был молод, с аккуратными усиками и веселой улыбкой. У него был туринский акцент.
  — Добрый вечер или доброе утро, — сказал он, — как вы предпочитаете. Замечательное время для полета. Надеюсь, вы уже летали?
  — Да, — сказала Эрнестина. Она улыбнулась ему одной из своих самых замечательных улыбок.
  — Прекрасно, — сказал пилот. — Пристегните свои ремни, пожалуйста.
  Он прошел мимо них, толкнул дверь в кабину пилота и вошел в нее. Закрыл за собой дверь и сел в кресло второго пилота.
  О'Мара, сидящий на месте пилота, включил свет в кабине. Он посмотрел на второго пилота, который сидел улыбаясь, держа вверх большой палец.
  Вой двигателей стал громче. О'Мара сказал:
  — Ну, вот мы и отправляемся. — Самолет побежал по узкой взлетной полосе. А в салоне Розански повернулся к Эрнестине и сказал:
  — Видишь, твои страхи были безосновательны. — Он вытянул ноги, уселся удобнее и начал думать о Куэйле.
  Теперь самолет летел над морем. Под ними лунный свет освещал воду. А слева ясно видны были залив Сант-Брие и мерцающие огоньки домов в рыбацкой деревушке.
  О'Мара опустил самолет до полутора тысяч футов. Самолет немного наклонился, поворачивая к западу. Джонни Сагер пригнулся, похлопал О'Мару по руке и указал вниз.
  О'Мара посмотрел вниз. Под ним, далеко на запад, были видны мерцающие огоньки, возможно, с мачты запоздалого рыбачьего корабля.
  Он приблизил губы к уху Сагера.
  — Делаем разворот. Начинай, когда услышишь выстрел. Ты готов?
  — Да, — сказал Сагер. — Дай мне еще две минуты.
  О'Мара встал. Он запустил руку в глубокий набедренный карман летного костюма, вытащил автоматический пистолет 45-го калибра и снял его с предохранителя. Затем открыл дверь в салон, шагнул и закрыл ее за собой. Он стоял спиной к двери, глядел на них и улыбался.
  Они смотрели на него. У Розански начался тик. Он не двигался. Эрнестина, напряженная и бледная, увидела ухмыляющегося О'Мару, парашют, надувной спасательный жилет, пистолет.
  Самолет начал кружить.
  О'Мара оперся ногой о пустое пассажирское кресло. Его голос поднялся над громким ревом двигателей.
  — Ну… Розански… как тебе это нравится? — прокричал он. — Как тебе нравится быть доставленным к дверям Куэйла совершенно бесплатно… черт вас возьми… как вам это нравится?
  Он прошел мимо них в хвост самолета. Встал слегка согнувшись и прислонившись к стенке фюзеляжа, держа их под прицелом.
  — Это идея, не так ли? — продолжал О'Мара. — Но хороша ли она? Может быть, вы предпочитаете, чтобы вас судили, как других, — в Нюрнберге? Тогда вам нужно пожить еще немного, и, если вам повезет, вы сможете передать несколько слов через одного из еще оставшихся ваших сотрудников… какого-нибудь недоделанного идиота вроде Тодрилла или того, кто находился на дороге, наблюдая, как я уезжаю в Париж.
  Розански ссутулился, голова его склонилась на бок. Женщина, полуобернувшись к О'Маре с мертвенно бледным лицом, начала двигаться. Ствол пистолета поднялся. Она опустилась обратно на сиденье, все еще глядя на О'Мару и двигая губами.
  — А возможно, против вас не найдется никаких доказательств, Розански. Именно против вас. Конечно, не найдется, если де Сарю мертва… будьте прокляты. Нельзя будет доказать все, что вы сделали… хотя Куэйл знает, что вы сделали. Помните, что вы сделали с нашей женщиной-агентом, которую, вы захватили в Провансе? Помните?
  О'Мара все еще улыбался, но глаза его сверкали от ярости.
  — А с твоей стороны, Эрнестина, было глупо убивать старого Воланона, — сказал он. — Чертовски глупо. Но вам нужно было это сделать. Еще более глупо было уронить томик Шекспира.
  О'Мара положил руку на рычаг запасного выхода.
  — Я назначаю себя судьей, и судом, и исполнителем, — сказал он. — Приятных снов, Розански. И тебе, дорогая малышка Эрнестина… И идите к черту оба.
  Он прижался к фюзеляжу, поднял руку и выстрелил в потолок: Звук выстрела прокатился по самолету.
  Нос самолета задрался, когда Сагер дал дифферент на корму. Затем дверь пилотской кабины открылась. Сагер вышел и прошел по наклонному полу к О'Маре.
  Розански не двинулся с места. Эрнестина, взвизгивая, попыталась встать. Нос самолета задрался еще выше. Она упала в кресло.
  О'Мара бросил пистолет, потянул за ручку аварийного люка и выбросил крышку. Сагер головой вперед выпрыгнул в отверстие. Самолет все еще карабкался вверх. Но О'Мара знал, что через минуту он прекратит подъем.
  Эрнестина сползла с сиденья и лежала повизгивая и ухватившись за поручни.
  О'Мара выпрыгнул через открытый люк и полетел вниз, как камень. Под ним лежало море.
  Он дернул кольцо парашюта и, падая, почувствовал, как открывается его купол. В памяти у него пронеслись лица Танги, Гелвады.
  Слева под собой он видел парашют Сагера и самого Сагера, работающего со стропами, управляя спуском. Справа внизу мерцал свет.
  О'Мара вытащил из бокового нагрудного кармана своей летной куртки водонепроницаемый фонарик с клеймом ВВС и посветил вниз. Свет внизу погас, затем снова зажегся.
  Потом он увидел самолет. Тот шел вниз штопором. Двигатели выли. Он ударился о воду с оглушительным грохотом.
  О'Мара посмотрел вниз. Море было рядом. Он закрыл глаза, ожидая. Коснувшись воды, он расстегнул ремни и освободился от парашюта. Холодная вода ударила его по лицу, как кнутом.
  О'Мара вынырнул на поверхность, лег спиной на воду, поддерживаемый спасательным жилетом. Слева он видел свет фонарика Джонни Сагера. Он поднял свой собственный фонарик и начал мигать им. Через минуту он услышал пыхтение моторного катера.
  О'Мара вздохнул. Он лежал, плыл, глядя на звезды.
  Моторный катер шел по заливу Сант-Брие. Жан Ларю передал штурвал бретонскому рыбаку, достал из кармана плоскую фляжку бренди и передал ее О'Маре.
  О'Мара отдал фляжку Сагеру, посмотрел на Ларю и спросил:
  — Ну?
  — Все хорошо, — ухмыльнулся Ларю. — А бренди просто великолепен.
  — Рассказывай.
  Ларю присел рядом с О'Марой.
  — Когда Гелвада и Эрнестина вошли в дом, мои люди наблюдали за ними. Они услышали выстрелы. Она выпустила две пули в грудь Гелвады… плохо… но не настолько, как она хотела. Ему сделали переливание крови. Врач в больнице считает, что он выживет. Он очень живуч. Он…
  — Продолжай, — сказал О'Мара нетерпеливо.
  — Я находился на телефонном коммутаторе в Сант-Лисе, как мы и договорились, — продолжал Ларю. — И, конечно, сразу же, как в руки Эрнестины попали бумаги, она позвонила. Начальник патруля жандармерии и я слушали этот разговор. Она звонила в дом на Жан-де-Флер — это недалеко. Какой-то человек ответил, и она сказала о розе под любым другим названием. Он ответил, что роза будет румяниться для него, если бы даже ее и не называли розой. Очень красиво. Очевидно, это пароль.
  — Знаю, — сказал О'Мара резко. — Продолжай.
  — Затем она сказала, что у нее есть серьезные новости и что они должны немедленно встретиться в доме Тодрилла. Что она поедет туда тотчас же на велосипеде, а он может поспеть пешком. Он согласился. Вот и все.
  Сагер отхлебнул бренди.
  — Великолепный напиток. За ним будущее. Он согревает. Выпей.
  Он передал фляжку О'Маре, который взял ее, но не выпил.
  — Сразу после этого начальник патруля, пять человек с ним и я на большой скорости поехали к дому Тодрилла. Машину оставили за кустом на дороге. Я вышел первым и полез на чердак над прихожей через крышу. С чердака в прихожую ведет маленький люк. Я приоткрыл его и приготовил пистолет. Затем лег и стал ждать.
  Вскоре появился высокий, лысый мужчина. Он вошел через черный вход, сел на стул и ждал, куря сигареты. Время тянулось медленно.
  Затем на велосипеде приехала Эрнестина. Полиция утверждает, что она ехала, как демон. Она очень спешила. Она также вошла в дом через заднюю дверь, и они начали беседовать. Затем она передала ему какие-то бумаги, и, казалось, они оба очень довольны. Вскоре она вышла через черный ход.
  — Продолжай, — сказал О'Мара. Он сидел напряженно, держа в правой руке фляжку бренди, как если бы не знал, что она у него.
  — Она уехала на машине, — продолжал Ларю, — взяв ее из гаража. Она поехала прямо на виллу Коте д'Ажур. Генри Фернанде и Луи Гуачарде — двое из моих лучших людей — сидели в засаде под деревьями на дальнем конце лужайки. Они увидели, как она входит в комнату через веранду. Вскоре она вышла оттуда с мадам де Сарю. Они сели в машину — мадам де Сарю за руль, а Эрнестина сзади, — и поехали по дороге в Гуарес.
  Затем Фернанде и Гуачарде вылезли из своей засады и подали сигнал фонариками. Мои люди на дороге в Гура, на повороте на дороге в Гуарес и на окружной дороге в Сант-Лисс заметили их. На каждой дороге сидел маки, и каждый из них мог видеть сигнал через долину и передавать его дальше. Это было как в старые дни, когда кругом были боши. Ларю вздохнул.
  — И какой бы дорогой они не поехали, — продолжал он, — они оставались под наблюдением. Они обогнули Сант-Лисс и въехали в Гуарес за Сант-Лиссом. Со своего места на чердаке я услышал, как машина остановилась у дома. Я подумал: «Забава начинается». Я приготовил пистолет. — Он ухмыльнулся. — Не впервые мне убивать немцев через щель в потолке этого домика.
  О'Мара кивнул.
  — Что дальше? — спросил он.
  — Они провели ее в комнату и пристегнули к креслу наручниками. Она не хотела говорить, поэтому они немного прижгли ее сигаретой. Некоторое время мадам ничего не говорила, а потом сказала им все, что они хотели. Я ничего не предпринимал, потому что вы велели мне не вмешиваться, пока она не сломается.
  О'Мара кивнул.
  — Быстрее, — сказал он.
  — Я и так стараюсь быть кратким, — сказал Ларю. — Затем мужчина сказал, что ее необходимо убить, и Эрнестина пошла посмотреть, не заперт ли сарай. Они собирались вести ее туда.
  Сагер взял бутылку из рук О'Мары, сделал глоток и вздохнул.
  — Я приготовился, — продолжал Ларю. — Уход женщины дал мне возможность посветить фонариком с крыши. Это был сигнал. Я приготовился стрелять. На дороге появилась полицейская машина и остановилась перед домом. Мужчина встал и вышел через дверь. Я услышал, как они завели машину и уехали. Мы не поехали за ними, потому что таковы были ваши инструкции.
  — Хорошо, — сказал О'Мара. — А мадам?
  — А что вы ждали? До замужества у нее была фамилия де Ширак — бретонская фамилия. Вы думаете, что бретонскую женщину могут испугать несколько мелких ожогов от руки грязного наци!
  О'Мара вытер пот со лба. Он сказал Сагеру:
  — Дай мне джину.
  Он выпил и выбросил пустую фляжку в воду. Моторный катер с выключенным двигателем шел по мелководью. Ларю закурил вонючую сигарету и сказал:
  — Мадам просила вам передать что-то странное, я не понял что.
  — Вам не обязательно понимать, — нетерпеливо сказал О'Мара. — Что она сказала?
  Ларю пожал плечами.
  — Я должен был сказать вам, что она посылает вам наилучшие пожелания. Это первая часть. Затем она просила передать вам, что она предпочла бы быть женщиной, которую слегка обожгли в Сант-Брие, чем женщиной, которую совсем не обожгли в Рио-де-Жанейро. Не знаю, понимаете ли вы это?
  О'Мара ухмыльнулся.
  — Спасибо, Ларю… за послание… за все. — Бретонец завел двигатель. В конце маленького причала их ждала полицейская машина.
  О'Мара сказал Ларю:
  — Это была катастрофа. Один из двигателей отказал, и мы потерпели аварию.
  Сагер зевнул.
  — Никогда этого не забуду, — сказал он. — Даже не представляю, как это могло случиться.
  — Я все видел, — сказал Ларю. — Когда мы нашли вас и мсье О'Мару в воде, вы были без сознания. Мы поискали пассажиров и не нашли. Это ужасно. И вам очень повезло, что мы выехали на катере так рано.
  — Будет ли полиция удовлетворена этим? — спросил О'Мара.
  Ларю ухмыльнулся и сказал:
  — Мсье, не забывайте, что полицейские — французы из Бретани. Бретонцы понимают все. Позвольте мне дать объяснения.
  Они вышли на причал и пошли к машине. Сагер сказал спокойно:
  — Стыдно перед самолетом. Это была прекрасная телега. Она хорошо завершила работу… Сохранив свое достоинство. Дорогая цена, должен сказать.
  Глава 5
  Эвлалия
  О'Мара вошел в обшарпанный зал ожидания станции Сант-Лисс.
  Танга сидела у окна. Он подумал, что среди этой убогой обстановки она смотрелась прекрасным цветком. Она была одета в вишневого цвета шерстяное дорожное платье и леопардовую шубу. На голове была шляпа без полей под цвет платья.
  Она задумчиво смотрела на освещенный солнцем пейзаж.
  Увидев О'Мару, улыбнулась и спросила:
  — Вы говорили с мистером Куэйлом?
  Он кивнул и сел на скамейку рядом с ней.
  — Куэйл очень доволен. Посылает вам наилучшие пожелания. И очень рад, что Гелвада останется жив.
  — Итак, все в порядке, — сказала она. — А что теперь?
  О'Мара выглядел не очень довольным.
  — Я не нужен ему, по крайней мере, шесть месяцев. Это — если я захочу столько ждать. Если же я не захочу, он говорит, что может снова послать меня в Рио.
  Она поджала губы и спросила:
  — Почему же вы выглядите таким несчастным? Прежде было понятно. Но сейчас? Ваши вещи здесь, на станции, у вас впереди шестимесячный отпуск. Если захотите, можете ехать в Рио. Я уверена, вас там ждет теплый прием. Вы сможете делать там все, что захотите, вы сможете…
  О'Мара пожал плечами.
  Она продолжила с легким раздражением в голосе:
  — Ну… и почему же вы несчастливы? У вас есть все причины быть довольным.
  — О некоторых вещах трудно говорить, — сказал он задумчиво. — Я хотел… — и внезапно остановился.
  — Ну… О'Мара. Чего же вы хотели? Или, возможно, вы не хотите сказать этого мне?
  О'Мара смотрел в пол.
  — Не всегда важно, чего мы хотим, — сказал он резко.
  Почти незаметно она придвинулась к нему.
  — Иногда я вас совсем не понимаю, — сказала она. — Вы самая цельная личность, которую я когда-либо встречала. Вы знаете, чего вы хотите и как вы этого добьетесь. Затем по какой-то неизвестной причине, когда вы уже добились успеха в трудном деле и все хорошо, вы чувствуете себя несчастным и не знаете почему. Это даже неразумно.
  — Конечно, я знаю почему, — сказал он с раздражением.
  — Итак, вы знаете. — Танга подняла брови. — Но вам трудно сказать это мне. Должно быть, это касается меня? Я прошу вас сказать мне о том, что касается меня и делает несчастным вас. Я думаю, что имею право знать это.
  О'Мара снова пожал плечами. Он достал из портсигара маленькую сигару и мрачно уставился на нее.
  — Хорошо, я скажу вам. Хотя я и дурак, что говорю это.
  — Вы не можете быть дураком, О'Мара.
  — Когда я только что шел по платформе, — сказал О'Мара, все еще глядя на сигару, — после того как купил билет в Париж и отправил багаж, я задумался о себе. Не подумайте, что этим я только и занимаюсь.
  — Да? И вы подумали?..
  О'Мара сказал нетерпеливо, не глядя на нее:
  — Я подумал, что я круглый дурак. Я подумал о своей вилле около Ванса. Красивое место — о нем можно только мечтать — место, которое кажется раем, особенно после такой работы, которую мы только что проделали. — Он замолчал.
  — Я слушаю, О'Мара, — мягко сказала она.
  — И я подумал, — продолжал он, — что здесь я нахожусь на дороге в Париж. А в тот вечер, когда мы прибудем туда, мы попрощаемся, и на этом все кончится.
  Он сердито прикусил кончик сигары.
  — Я не очень хочу в Париж. Я хочу на свою виллу, но не хочу туда один. Мне будет плохо одному. Мне о многом хочется поговорить с вами — о стольких приятных вещах. Был даже такой момент, когда я сдуру едва не пригласил вас с собой. Если бы вместо того, чтобы пересаживаться в парижский поезд, мы сели бы в поезд на Ванс, а там взяли машину до виллы. Через некоторое время я понял, что эта идея абсурдна.
  — Да? — сказала Танга. — А почему?
  — Во-первых, я знаю, что вы ответите нет. А во-вторых, есть еще одна причина, но она не имеет значения, потому что я знал, что вы мне откажете.
  Она сказала, капризно надув губы:
  — Меня интересует вторая причина. Поэтому давайте представим, что вы попросили меня и я согласилась. Итак… вторая причина.
  — Если бы вы согласились, я был бы настолько счастлив, что это трудно себе представить. Но даже если бы все было именно так, ничего хорошего из этого не получилось бы. Даже, если…
  Она резко сказала:
  — Я была бы рада, если бы вы не уклонялись от ответа. Так почему бы не получилось ничего хорошего?
  О'Мара представлял собой довольно жалкую картину.
  — Причина очевидна, — сказал он. — В этом году… в следующем году… когда-нибудь… вы и я можем быть вместе брошены на какую-нибудь опасную работу. Ситуация может быть очень жесткой, как и та, которую мы только что перенесли. Вы должны понимать, что такое будет невозможно после нашего совместного отдыха на вилле. Представьте… как после этого я мог бы рискнуть вашей жизнью, сделать такую же опасную работу, какую мы только что проделали? После того как…
  — О'Мара, — сказала Танга тихо, — простите меня, но вы дурак. И еще какой дурак. Вы даже не понимаете, что… вы так глупы, что даже не осознаете, что… — в ее голосе проскользнуло тихое раздражение.
  — Наш поезд прибыл, — сказал О'Мара. — Пойду, займусь багажом, — и вышел.
  В два часа паровоз выпустил пары на станции.
  — У нас здесь пересадка, — сказал О'Мара. — Наш поезд на противоположной платформе. Я договорился о плацкарте. Вы найдете вагон, а я займусь багажом.
  — Хорошо, — ответила Танга, — я пойду. — Носильщик показал ей купе и ушел.
  Через несколько минут он вернулся с ее маленьким саквояжем, пыльником и перчатками О'Мары. Носильщик положил вещи на полку и вышел.
  Проходящий по коридору контролер заглянул в ее купе и сказал:
  — Вы можете не беспокоиться, мсье отдал мне ваши билеты.
  — Когда мы прибываем в Париж? — спросила она. Контролер удивленно поднял брови.
  — Этот поезд не идет в Париж, мадам. Этот поезд идет в Ванс. Вы же только что пересели с парижского поезда.
  — Понятно… Спасибо. — Она побледнела от ярости.
  Контролер пошел дальше по коридору. В следующем купе он почти столкнулся с О'Марой.
  — Мсье, — сказал он, — очень странно. Мадам думала, что она находится в парижском поезде. Я сказал, что это не так, что я видел билеты, то…
  — Ты внук кретина, — сказал О'Мара кратко по-французски. — Мне ничего бы больше не хотелось, как изрубить тебя ножом на кусочки.
  — Но… мсье!
  — Послушай, осел, — прервал его О'Мара. — Быстро бери свою записную книжку и пиши. — Он сказал, что записать, и дал некоторые инструкции. — Сделай это, или я не отвечаю за то, что случится с тобой. — И дал контролеру пятьсот франков.
  О'Мара медленно пошел по коридору в свое купе. Танга посмотрела на него и сказала резко.
  — Я возмущена вами. Это очень мне не нравится. Я была полной дурой, когда поверила, что вы хоть на миг можете быть человеком. Что вы хотели… что вы… — она остановилась, задохнувшись. О'Мара ничего не сказал.
  — Вы не хотели рисковать, — продолжала она. — Вы побоялись нарваться на отказ, отказ вам, «великолепному» О'Маре. Вы просто разыграли эту комедию там, на станции, чтобы узнать, как я к этому отношусь. И вы могли бы это узнать, если бы… если бы…
  — И все это время, — продолжала она, с трудом управляя своим голосом, — все это время у вас были билеты в Ванс. Вы никогда не брали билеты в Париж. Вы были абсолютно уверены…
  О'Мара улыбнулся и сказал протестующе:
  — Человек иногда должен рисковать.
  — Не желаю вас никогда больше видеть. Я ненавижу вас. Сейчас ваше присутствие неприятно мне. Вы…
  О'Мара взял свой плащ и перчатки и сказал несчастным голосом:
  — Я знал, что мое везение продлится недолго. Я велю им вынести ваш багаж. Через полчаса идет другой поезд на Париж. До свидания, Танга.
  Он вышел.
  Она сидела, отрешенно глядя на противоположную сторону купе. Она была зла и несчастна. Появился контролер.
  — Мадам… — сказал он. — Срочная телеграмма мсье О'Маре. Ее телеграфировали из Сант-Лисса. А в Сант-Лисс она была передана по телефону с виллы Коте д'Ажур. Может быть, вы передадите ее мсье О'Маре?
  Он положил телеграмму на полку и быстро вышел, прежде чем она успела ответить.
  Она встала, взяла телеграмму. «Возможно, от Куэйла», — подумала она.
  Телеграмма гласила:
  «Любимый. Связалась с Лондоном. Мне передали, что ты направляешься в Париж. Я буду там в отеле «Криллон». Мои приветствия, любовь, преданность.
  Эвлалия.»
  Танга стояла, глядя на листок бумаги. Она слегка зашипела сквозь зубы, вышла из вагона и пошла по платформе.
  О'Мара стоял у камеры хранения.
  — Вы взяли мой багаж? — холодно спросила Танга. Он покачал головой.
  — Мне кажется, — сказала она, передернув плечами, — что бывают моменты, когда человека, несмотря на его гнусное поведение, нужно спасти от его же собственной глупости и… э… — она поколебалась, — других вещей. Я хочу поговорить с вами, О'Мара.
  Он сказал заискивающим голосом:
  — Я не достоин такой чести.
  Они направились по платформе к своему вагону.
  Она выбросила листок бумаги между поездом и платформой.
  «Даже самые лучшие, самые смелые мужчины просто дети», — подумала она.
  Питер Чейни
  Черная багама
  Peter Cheyney: “Dark Bahama”, aka “I'll Bring Her Back”, 1950
  Перевод:
  
  
  Девочка с ореховой кожей и блуждающим взором,
  Ты молчишь, но ты такая умница,
  Молчат твои сладкие губки,
  За них говорит танец бедер.
  Меня в дрожь бросает, когда ты танцуешь
  Перед этими ублюдками с роскошных яхт.
  
  Глава первая
  I
  На Багамах, в четырнадцати милях от острова Эндрюс, лежит островок под названием Черная Багама, настоящий рай, если путеводители не врут.
  Золотые пески, уютные бухточки, пальмы и роскошные кроны деревьев дни и ночи залиты солнцем или луной. Особенно здорово это смотрится в лунном свете. Тут всегда лето, правда, раз в сезон наведываются плевые тайфунчики, — но тогда здешние забулдыги получают повод лишний раз надраться.
  Только парни из тех, кто не любит проблем, вдруг поняли, что дерьма полно даже там, где отовсюду прет солнце и счастье, серебро луны и любовь, мягкие мелодии, крепкий ром и все прочее, чего душа желает.
  Любовь, счастье и смех расцветают на Черной Багаме, а если порой этот восхитительный хор дополняют нежные вздохи морского бриза в шапках пальм и гротах, эти сладкие звуки не громче визгов леди и джентльменов, до которых доходит, что красоты природы влияют не на всех, и стоит следить на каждым шагом даже в таком раю, как Черная Багама.
  Конечно, времена уже не те, что в старые добрые дни сухого закона, когда каждый обладатель шестифутовой моторки и «капусты» вывозил самогон с Ямайки и ловил удачу за хвост, правда, если был ловким малым и умел проскочить мимо «акул» из Береговой охраны, которые рыскали вдоль побережья Майами, поджидая добычу.
  Черная Багама — маленький остров. Тридцать шесть миль на одиннадцать, этакий огрызок рая в теплом море. Место сладкого отдыха и исполнения твоих желаний, крошка.
  А желания можно исполнить всегда, если хочется, и если другому не хочется этого немножечко сильнее.
  Если вам ясно, что я имею в виду.
  
  II
  Дул легкий ветерок, когда цветной джентльмен Мервин Джаквес вышел из салуна «Грин Кэт», спустился к причалу, прыгнул в свою рыбацкую моторку, сел на корме и закурил.
  Джаквес выглядел довольно привлекательно. Парусиновые туфли, темно-синие габардиновые брюки и тонкая шелковая рубашка. Мускулы играли под тонкой кожей при каждом его кошачьем движении. На кучерявых волосах — красная бейсболка с длинным козырьком. Так он сидел некоторое время, пропуская через легкие длинные затяжки, потом швырнул окурок за борт и начал напевать «Девочку с ореховой кожей». У него был негромкий, довольно приятный тенор. Он любил петь. Так он ловил кайф.
  
  Девочка с ореховой кожей и блуждающим взором,
  Ты молчишь, но ты такая умница…
  
  Джаквес обернулся на шаги Меллина. Длинный, тощий белый, просоленный и поджаренный на солнце, бросил:
  — Привет, шкип…
  Он прыгнул на корму, прошел по узкому проходу мимо брезентового навеса на нос и крикнул:
  — Где клиент, шкипер?
  Джаквес хмыкнул.
  — Это ты мне? Когда я, черт побери, уже все придумал, я слоняюсь здесь в ожидании этого треклятого ублюдка…
  — Он придет, — буркнул Меллин.
  Джаквес услышал щелчок, будто врубили корабельные огни.
  — Эй, Меллин, у тебя припасено виски? Бьюсь об заклад, когда он доползет до нас, он будет полон под завязку, и потребует еще. Спорю, он будет вопить про виски.
  Меллин спросил:
  — Ты видел ремни на сиденье?
  — Ну, видел, — отозвался Джаквес. — При чем здесь чертовы ремни?
  — Они будто перетерты. А два дня назад были в порядке. Может, кто-то брал эту лодку.
  Джаквес пожал плечами:
  — Мне это до лампочки.
  — Если тебе, то и мне. Чего я рыпаюсь? — угрюмо буркнул Меллин.
  — Верно, мальчик. Ни о чем не беспокойся. Я ни о чем не беспокоюсь, а шкипер я. Так зачем беспокоиться тебе?
  Меллин стоял на самом носу, облокотившись на тент, и смотрел на причал.
  — Приятель, он идет. Черт побери! И пьян в стельку!
  Джаквес встал, прошел между обитыми железом банками на корму, прыгнул на неё и позвал:
  — Привет, мистер Сэндфорд… Рад вас видеть… я уже думал, может, вы с нами не едете.
  Сэндфорд шагнул на борт. Он был большой, грузный, больше шести футов росту. Он кое-как вскарабкался на скос кормы и рухнул внутрь. Джаквес, метнувшись кошкой, поймал его на лету.
  — Расслабьтесь, босс. Расслабьтесь… Давайте я вам немного помогу…
  — К чертям тебя, к чертям твои советы, — у Сэндфорда был низкий голос. — И какого черта мы здесь ждем? Давайте убираться к дьяволу отсюда.
  Джаквес мягко успокоил:
  — Вы босс, мистер Сэндфорд. Эй, Меллин, кровь взял?
  — Ага, — отозвался Меллин. — там, впереди… четыре пакета.
  — Какого черта вы копаетесь? — взревел Сэндфорд. — Мы что, собираемся торчать здесь всю ночь?
  Он уселся на сиденье возле кокпита. Достал фляжку, откупорил и жадно глотнул.
  Джаквес сказал:
  — Поехали, босс.
  Он запустил мотор, вернулся на корму и отдал концы. Лодка сперва разгонялась медленно, затем набрала скорость. В миле от острова Джаквес заложил полукруг, обогнул Эндрюс и направился к острову Кэйт.
  Сэндфорд пытался прикурить. Через плечо Джаквес видел его потуги хоть приблизительно попасть сигаретой в зажигалку. После нескольких попыток он кое-как управился, откинулся, затягиваясь, и попытался собраться.
  Джаквес тихонько насвистывал под нос.
  — Христа ради! — взвыл Сэндфорд. — Почему бы тебе не разучить другой мотив? Когда бы я ни шел мимо, ты насвистываешь или напеваешь «Девочку с ореховой кожей».
  — Простите, босс… Просто нравится эта старая песенка. В ней что-то есть, знаете, мистер Сэндфорд.
  Из-за туч выглянула луна. Море было спокойно, но в горячем воздухе витала какая-то напряженность. Жару изредка смягчало острое дыхание холодного ветра. Меллин готовил кофе и думал, что это неприятно. Когда дует, словно сидишь в коробке с мороженым, а когда нет, ночь превращается в духовку. Обливаешься по́том или дрожишь, но чаще потеешь.
  Меллин принес кофе. Сэндфорд выпил его большими глотками.
  Джаквес сказал:
  — Мистер Сэндфорд не хочет кофе. У него ещё есть виски. На черта ему кофе?
  Сэндфорд чуть оправился и спросил:
  — Куда мы едем? Сегодня я хочу большую — настоящую, понял?
  Джаквес вкрадчиво заметил:
  — Я точно знаю, что вы чувствуете, мистер Сэндфорд. Я знаю… Мы её добудем. Они кружились здесь сегодня — с янтарными башками и всех мастей.
  Он занялся лесками. Когда все было готово, Сэндфорд вдруг упал на сиденье и его вырвало.
  Джаквес посоветовал:
  — Действуйте не спеша, мистер Сэндфорд, и вы несомненно добудете огромную рыбину. Я обещаю.
  Он шагнул к штурвалу и снова запустил мотор. Меллин все так же стоял, облокотившись на тент.
  Джаквес скомандовал:
  — Бросай кровь за борт, парень. Будем болтаться вокруг.
  — Есть, — ответил Меллин.
  Сэндфорд сидел на корме, пьяно таращась на эту сцену. Раздался всплеск падающих за борт пакетов.
  Джаквес на малой скорости закладывает широкий круг. Меллин просунул голову под тент.
  — Он на том сиденье, про которое я тебе говорил.
  Джаквес тихо и спокойно отрезал:
  — Иди поджарь яичницу, салага чертов. Чего ты дергаешься, а? Почему, черт возьми, ты не заткнешься? Ты меня достал… Да ещё как!
  На несколько минут стало светло. Это луна прорезала тихую воду серебряным кинжалом. Джаквес начал сужать круг, в центр которого Меллин швырнул кровь. Лодка скользила легко, почти бесшумно. Потом луна опять скрылась, и море почернело.
  Джаквес тихонечко насвистывал, почти про себя: «Девочка с ореховой кожей…». Меллин сидел впереди, спиной к носу и поверх тента смотрел на корму. Он заметил плавник акулы и заорал:
  — Она плывет!.. Плывет, мистер Сэндфорд…
  Плавник возник в пятидесяти ярдах за кормой. Джаквес полностью выключил скорость. Он стоял вполоборота, одну руку держа на руле, и наблюдал за Сэндфордом.
  Акула нырнула. Заглотила крючок. Сэндфорд буркнул:
  — Черт побери… огромная…
  Он рухнул на сиденье, но когда леска натянулась, его сорвало с места и потащило к корме. С глупым лицом он скользил на коленях по палубе, пытаясь подняться.
  Леска рванулась ещё раз, и Сэндфорд перелетел через транец в море. Долей секунды позже Джаквес (окурок сигареты так и свисал из его рта) увидел плавник и изгиб хвоста. Акула разворачивалась.
  Меллин хрипло выдохнул:
  — О, Господи!
  Он бросился к корме, упал на колени и перегнулся к воде.
  Раздался ужасный пронзительный крик, вздыбилась пена, — и воцарилась тишина.
  Меллин, весь белый, обернулся, увидел, что Джаквес закуривает новую сигарету, и потащился к негру.
  — Ну, она его заполучила. У него не было даже спасательного жилета. Тот бы хоть чем-нибудь помог.
  Он был мокр от пота.
  Джаквес посмотрел на него в упор. Луна выплыла из-за облаков, и Джаквес оглянулся через плечо на море. Тихое, сонное, лунное.
  — Какого черта тебя все так возбуждает? Не впервые акула слопала рыбака, правда? Особенно если он надрался и не соображает, что делает! Понимаешь, о чем я?
  Меллин буркнул:
  — Да чего мне волноваться? Лодка не моя.
  — У тебя никогда не будет лодки, — бросил Джаквес. — Нет, у тебя никогда не будет лодки, парень, потому что ты чертовски возбудим. Все может случиться, разве не так? Думаю, не стоит нам тут ошиваться. Мы ничего не можем сделать. Лучше вернемся. Свари чашечку кофе, Меллин. Поверь, я ужасно сожалею… Ужасно! Мистер Сэндфорд был замечательным парнем… все любили мистера Сэндфорда.
  — Возможно… — кивнул Меллин. — Когда он не был пьян… а пьян он был всегда.
  — Фу, глупость. Бьюсь об заклад, этой ночью мистер Сэндфорд не был пьян. Нет, ни хрена… он был совершенно трезв. Я никогда не видел его таким трезвым. Понял, Меллин?
  Меллин промямлил:
  — Ага… ага… Конечно, он был трезв.
  Джаквес улыбнулся, оскалив ровные белые зубы.
  — Ты хороший парень, Меллин. Никогда не знаешь… может, ты не будешь совать свой нос и однажды получишь лодку — как эта. Шикарная лодка, правда?
  — Пойду выпью кофе, — буркнул Меллин.
  Джаквес прыгнул на узкий борт, сбросил туфли и зажал штурвал пальцами ноги. Так, придерживаясь за тент, он и правил лодкой навстречу огням Черной Багамы.
  И тихонечко напевал:
  — Девочка с ореховой кожей и блуждающим взглядом…
  Глава вторая
  I
  Вэллон вышел из лифта и направился к офисам «Ченолт инвестигейшен». Десять часов — слишком рано, Магдалена ещё в театре. Он миновал комнату телефонисток, открыл дверь своего кабинета, включил свет, снял шляпу. Потом сел, закинул на ноги на стол и закурил.
  Немного погодя ногой придвинул к себе внутренний телефон, наклонился и снял трубку.
  — Мистер Марвин пришел?
  — Нет, мистер Вэллон. Он вышел около получаса назад. Сказал, что вернется после одиннадцати.
  — Что-нибудь еще? — спросил Вэллон.
  — Да, сэр. Я не знала, что вы вернулись. В приемной леди, которая хочет вас видеть.
  — Кто она, Мэвис?
  — Не знаю… Узнав, что вас нет, но вы вернетесь, она сказала, что подождет. Назваться не захотела.
  — Ладно, — вздохнул Вэллон и убрал ноги со стола. — Впусти её, Мэвис.
  Боковая дверь, ведущая в контору, распахнулась. Дежурный впустил женщину, вышел и бесшумно прикрыл за собой дверь.
  Вэллон поднялся.
  — О, мой Бог… Тельма! Вот так чудо!
  Она стояла в центре комнаты. Роскошное зрелище! Высокая, стройная, гибкая, великолепная фигура. Иссиня-черные волосы оттеняют кожу цвета камелий и алые губы. Черное облегающее платье для коктейлей с крошечными блестящими кисточками по краю. И норковая накидка сверху. Прозрачные чулки, крошечные ступни в черных атласных туфельках на высоком каблуке. Длинные бледно-розовые перчатки и прекрасно сидящая кожаная шляпка в тон.
  — Ну, мой сладкий?
  Он обошел стол и замер, глядя на нее.
  — Говорил тебе кто-нибудь, что тебя хочется скушать, Тельма?
  Она кивнула, сверкая черными глазами.
  — Было такое. Ты. Еще до того, как ты заделался таким важным и крутанул динамо.
  Вэллон рассмеялся. «Как он хорош, когда смеется, — подумала она. — Озорной блеск глубоких глаз, крепкие белые зубы за пухлыми губами…»
  — Почему бы тебе не сесть и не взять сигарету?
  Он придвинул к столу глубокое кожаное кресло. Она села. Он протянул ей сигарету и подал огня.
  — Так я тебя бросил, получается? Это клевета.
  Она улыбнулась и сказал мягким грудным голосом:
  — Это истинная правда, Джонни. Не рвись ты так поскорей удрать и на ком-нибудь жениться, думаю, у нас было будущее.
  Вэллон покачал головой и присел на край стола.
  — Прошло много времени, это ты сейчас Тельма, говоришь, что я тебя бросил. Видно, забыла, что это ты крутанула динамо и выскочила замуж раньше меня.
  Она улыбнулась и очаровательно пожала плечиками.
  — Что значат несколько лет для друзей, Джонни? Кстати, как миссис Вэллон? — она подалась вперед. — Ты же не хочешь сказать, что верен одной женщине дольше пары месяцев, а?
  — Еще бы!.. Откопав такое сокровище, я так и прилип к нему.
  Она повела бровями:
  — Она так хороша? Во всем? Неужели?
  — Даже более, — Вэллон обошел стол и уселся в свое кресло. — Я не ожидал тебя больше увидеть, тем более в такое время. Я здесь просто случайно. Убиваю время до того, как пойду встречать жену из театра.
  — Понимаю… — тихонько протянула она.
  Они молча разглядывали друг друга. И внезапно Вэллон резко бросил:
  — В чем дело, Тельма? Светский визит или припекло?
  Она встала и закружила по комнате.
  «Несомненно, она знает, как двигаться, — подумал Вэллон. — Грациозна, как кошка. Необыкновенно эффектна. Знает, как говорить, как держаться, все знает…»
  — Можешь назвать это делом, Джонни… которое никого не касается!
  Он ухмыльнулся.
  — Значит так, да? Когда у тебя дело, которое никого не касается, ты идешь в «Ченолт». Смахивает на темную историю. Что ты натворила, Тельма?
  — Веришь или нет, Джонни, ничего. После смерти Джима…
  — Так он умер? — перебил Вэллон. — Сочувствую, Тельма.
  Она пожала плечами.
  — Я не слишком огорчилась. Только после замужества понимаешь, что должен был быть кто-то другой.
  — В смысле кто? — неловко спросил Вэллон.
  — В смысле ты, — ответила она. — Но, как говорит мистер Киплинг, это другая история. В любом случае, это конкретное дело со мной не связано. Оно связано с другой женщиной, моей близкой подругой — очень близкой.
  — Да? — он погасил окурок и сидел, положив локти на стол, сцепив длинные тонкие пальцы и глядя на нее. Она продолжала:
  — Эта женщина очень красива. Ее зовут Никола Стейнинг.
  Неожиданно Вэллон спросил:
  — Хочешь выпить?
  Она покачала головой:
  — Нет, спасибо, Джонни. Но ты выпей. Ты с бутылкой виски всегда был неразлучен.
  Он улыбнулся.
  — Ты будешь удивлена! Я исправился.
  А сам открыл нижний ящик, вынул бутылку «бурбона» и глотнул прямо из горлышка.
  Она села в кресло напротив стола.
  — Все тот же Джонни…
  — Давай оставим меня. Поговорим о Николе Стейнинг. Она миссис или мисс?
  — Миссис… Ей сорок три, а выглядит на тридцать.
  — Знаю, — кивнул Вэллон. — Такой тип — красивые, очаровательные и милые! Конечно, она красива, иначе у неё не было бы проблем. А у неё проблемы, иначе ты бы про неё мне не рассказывала. Деньги или мужчина?
  — Ошибаешься, Джонни. Ее дочь — Виола Стейнинг.
  Он ухмыльнулся.
  — Бьюсь об заклад, тоже красотка.
  Она кивнула.
  — У неё все слишком. Слишком хорошая фигура, слишком хорошие ноги и слишком много денег. Знаешь, как это сочетается, да?
  — Да. Обычно дурная смесь. Что она натворила?
  Она уютно откинулась в кресле, устроив руки в розовых перчатках на подлокотниках, откинула головку и смотрела на него сквозь полуприкрытые веки.
  — Немало, Джонни. Ее мамочка решила, что ей хорошо бы попутешествовать. И она путешествует. Никола долго не получает от неё известий. Ты знаешь Багамы?
  Вэллон покачал головой.
  — Я там никогда не был, но я видел карту. О какой части речь?
  — Остров под названием Черная Багама. Она сейчас там.
  — И подозреваю, заварила кашу? — поинтересовался Вэллон.
  Она кивнула.
  — Вот именно. Я не знаю девушки с такой склонностью вляпываться в неприятности.
  — Хорошо, давай конкретнее, — сказал Вэллон. — Что такое? Ее шантажируют, или «Ченолт» должно откупиться от оскорбленной жены, чей муж сбежал с нашей крошкой Виолой с прямого и узкого пути истинного?
  — Ты опять ошибся, Джонни. Возможно, и это тоже. Но главное, её мамочка хочет, чтобы она покинула остров. Чтобы вернулась домой. Она наслушалась о Виоле всякого — и не слишком хорошего.
  — Понятно, — кивнул Вэллон. — Нужно послать агента на эту Черную Багаму, чтобы он приволок красавицу домой подмышкой?
  Она покачала головой.
  — Нет, Джонни, это не пойдет. Ехать должен ты.
  — Понимаю… — протянул он. Повисла долгая пауза. — Почему?
  Она пожала плечами:
  — Ну… в этом одна из проблем. С девушкой непросто общаться. Нужен кто-то вроде тебя. Я рассказывала Николе, что ты умен, как сам дьявол, что ты мозговитый и очень упрямый, что сколько бы тебя не искушала красотка, если ты на задании, ты её не заметишь.
  Вэллон ухмыльнулся.
  — Спасибо на добром слове, Тельма. Так ты полагаешь, что мой агент поддастся соблазну, морально погибнет и не вернется?
  — Я ничего не полагаю, Джонни. Но я ей сказала, что это задание как раз для тебя, и что ты возьмешься за него ради меня.
  — Не думаю, что это было разумным, а, Тельма?
  Она серьезно посмотрела на него.
  — Что ты подразумеваешь?
  Вэллон беспристрастно ответил:
  — Я никогда не верил попыткам раздуть старую золу, и у меня сейчас полно дел. К тому же, — он смотрел мимо нее, — я очень счастливо женат.
  — Понимаю. Ты не отказываешься, правда, Джонни? Или, вернее, ты мне не откажешь?
  Вэллон встал и заходил по кабинету. Через какое-то время он спросил:
  — Слушай, Тельма, почему миссис Стейнинг не пришла ко мне сама?
  Она смотрела на него через плечо.
  — Потому что она не в порядке. Она в частной лечебнице. Ее нервы ни к черту не годятся, она слишком беспокоится об этой девчонке. А я её лучшая подруга. Разве не естественно, что она попросила меня увидеться с тобой?
  — Сильно она больна, Тельма? — спросил Вэллон.
  — Достаточно. Не скажу, что лежит пластом, но волноваться ей нельзя.
  Он остановился и присел на краешек стола.
  — Хорошо, она могла написать, верно?
  — Слушай, Джонни… в чем дело? Ты как помешался.
  — Нет. А если бы да, то только на тебе.
  — В каком смысле? — спросила она, сверкая в усмешке мелкими жемчужными зубками.
  — Слушай, моя сладкая, мне кажется, миссис Стейнинг могла бы решить это дело сама, если бы хотела. Это делаешь ты, потому что… ну, я не знаю, почему, но ты что-то задумала.
  Она улыбнулась.
  — Так ты все ещё считаешь меня опасной?
  — Я не считаю, — буркнул он, — Я знаю!.. Посмотри на себя. Ты никогда не была так хороша и привлекательна. С каждым уходящим годом ты становишься чертовски более опасной и более привлекательной, чем прежде.
  — Ты же не хочешь сказать, что испугался, Джонни?
  Он покачал головой.
  — Я не испуган. Я мудр. Заруби это себе на носу. Доченька миссис Стейнинг кажется мне довольно горячей штучкой. На острове она наверняка создала массу проблем такого рода, которые требуют, — он ухмыльнулся, — мужчины вроде меня — обеспеченного, тактичного и неподкупного. Значит, это действительно проблема, верно? Мне только любопытно, что она наворотила.
  — Это ты должен выяснить, — сказала она. Еще одна пауза. — Ставки велики, Джонни. Миссис Стейнинг очень богата.
  — Насколько велики?
  — Тысяча фунтов задатка, ещё тысяча на расходы, и, думаю, когда ты вернешься и притащишь с собой девчонку, устранив все проблемы на Черной Багаме, ты назовешь свою собственную цену. Понимаешь?
  — Понимаю.
  Он снова закурил и спросил:
  — Где ты остановилась, Тельма?
  — В Гайд-Парк Отеле. Я ненадолго. Уеду завтра вечером. Во Францию.
  — Я обдумаю и позвоню тебе завтра утром. Устроит?
  — Придется смириться, верно, Джонни? — она состроила гримаску. — Знаешь, мне кажется, ты со мной немного резок. Или нет?
  Он покачал головой.
  — Если я и резок с кем-нибудь, крошка, то с собой.
  Он посмотрел на часы. Она поднялась.
  — Ну, думаю, тебе пора в театр встречать жену? По-моему, ей очень повезло. Я никогда не встречалась с ней, но мне кажется, ты для неё слишком хорош.
  Вэллон молчал.
  Она поправила накидку.
  — Ну, до встречи, Джонни. Надеюсь, что действительно до встречи…
  Он прошел мимо нее, открыл дверь в коридор и любезно распрощался.
  — Пока, Тельма.
  Она подошла вплотную.
  — Замечательные духи. «Виза», да? — спросил он.
  Она кивнула.
  — Да. Ты необыкновенный мужчина, Джонни. Все та же память на запахи. Раз учуешь — никогда не забудешь.
  Он стоял и улыбался ей.
  Она спросила:
  — Ты меня не поцелуешь, Джонни?
  Он покачал головой.
  — Зачем начинать, милая? Беги домой. Я позвоню.
  Она вышла в коридор и вспыхнула улыбкой.
  — Спокойной ночи, Джонни… и будь ты проклят!
  Он смотрел ей вслед.
  
  II
  Марвин, управляющий «Ченолт», вошел в «Блю Пойнт Бар» на улице Джермин ровно в десять.
  Марвин был средней комплекции и худ. Седеющие волосы тщательно причесаны, пальто хорошей ткани по фигуре, рыжевато-коричневые перчатки и зонтик в руках. Марвин — человек уравновешенный и методичный. Вэллон как-то сказал, что его работа требует уймы тактичности и немалого количества извилин. Каждый, кто когда-либо управлял двадцатью пятью агентами в сыскном бюро, вполне понимает, о чем речь.
  Единственным недостатком Марвина был «Блю Пойнт Бар». Он притягивал его по причинам, неясным даже ему самому. На маленькой вилле в Уолтоне он выращивал тюльпаны и жил размеренной и спокойной жизнью с пухленькой, тихонькой, разумненькой женой. Но каждый раз, когда он попадал в «Блю Пойнт Бар», что случалось дважды или трижды в неделю и обычно поздно вечером, у него появлялось смутное ощущение, что однажды ночью он найдет нечто… нечто занятное. И на этот раз так и вышло. Он нашел Айлеса.
  Айлес, облокотившись на стойку бара, болтал с девушкой.
  Изящная штучка, — подумал Марвин. Пиджачок и юбочка — как вторая кожа. Сидит на высоком табурете, наклонившись вперед, и улыбается. Странные бледно-голубые глаза Айлеса (они были его самой запоминающейся чертой), казалось, постоянно меняли цвет.
  Айлес был высок и строен. Фигура — голубая мечта всех портных. И вещи на уровне. Вернее, были. Орлиный глаз Марвина различил следы многих чисток, локти превосходно скроенного серого костюма чуть лоснились. К тому же, один из сверкающих полуботинок — ближний к нему — требовал внимания сапожника. Странно, что же с Айлесом?
  Марвин прошел вглубь, нашел место возле стойки и заказал «Уайт Леди». Не успел бармен поставить перед ним выпивку, как позади раздался голос Айлеса:
  — Приветик, папаша Марвин. Именно ты мне и нужен.
  Марвин повернулся, улыбнулся.
  — Привет, Айлес. Не думал увидеть тебя здесь так скоро.
  Айлес смотрел на Марвина с открытой улыбкой.
  — Почему?
  — Мы слышали, у тебя были кое-какие проблемы в Южной Америке. Говорили, ты в тюрьме и выйдешь нескоро. Я бы побеседовал с тобой, но… — он покосился на девушку, — ты не один, верно?
  Айлес возразил:
  — У меня так редко выдается возможность потрепаться с девушками, а насчет той южноамериканской истории ты прав только наполовину. Святая правда, меня упрятали в тюрьму. Был когда-нибудь в южноамериканской тюряге, папаша? Не очень забавно, уверяю, — лицо его ожесточилось. — Все же есть ещё хорошие друзья, так что меня решили выпустить.
  Марвин улыбнулся:
  — Бьюсь об заклад, хорошим другом была женщина.
  Айлес пожал плечами.
  — Сейчас это неважно. Главное, я здесь.
  — И я рад тебя видеть, — кивнул Марвин. — Кстати, ты только что сказал, что хотел меня видеть. Чего ради?
  Айлес небрежно отмахнулся:
  — Ради двойного «бакарди», и только.
  — Бог мой! — вздохнул Марвин. — Неужели все так плохо?
  — Еще хуже, папаша.
  Марвин заказал выпивку.
  — Ты надолго в Лондон? — спросил он.
  — На несколько дней. У меня комната в номере 14 по Плантерс-роуд, Стритхэм.
  Худое лицо кисло сморщилось.
  — Если придется искать жилье, туда не ходи. Но это только на пару дней. Потом думаю вернуться в Южную Америку.
  Марвин заметил:
  — Дела, должно быть, очень плохи, если тебе приходится туда возвращаться? Вряд ли после последних событий ты там слишком популярен.
  — Человек предполагает, а Господь располагает, — отозвался Айлес, поднял бокал с «бакарди», отхлебнул и взглянул на Марвина:
  — За нашу следующую встречу.
  Он допил бокал одним глотком.
  — Спокойной ночи, папаша. Увидимся!
  И вышел из бара.
  Марвин заказал ещё «Уайт Леди». Когда бокал принесли, он сидел, задумавшись. Потом зашел в будку в задней части бара и позвонил в «Ченолт».
  — Это Марвин. Мистер Вэллон на месте?
  — Да, сэр. Я вас соединю.
  Голос Вэллона:
  — В чем дело, Марвин?
  — Я в «Блю Пойнт Бар» на Джермин-стрит. Как ты думаешь, кто здесь был?
  — Ну, говори…
  — Айлес… Он почти так же хорошо одет, как всегда, но только почти… Понимаешь? Сказал, что возвращается в Южную Америку, так что дела не очень хороши. Занятно…
  Вэллон перебил:
  — Ты совершенно прав, Марвин. Интересно, не смогу ли я его использовать. Ты считаешь недопустимым, что человек вроде Айлеса должен возвращаться в Южную Америку только потому, что нет ничего лучшего. Ты, конечно, не поинтересовался адресом?
  — Меблированные комнаты по адресу 14, Плантерс-роуд, Стритхэм, — сообщил Марвин. — Он только что пошел домой. Думаю, он разорен.
  — Понимаю, — сказал Вэллон. — Допивай и лови такси. Поедешь и привезешь его сюда. Хочу с ним поговорить. Без него не возвращайся.
  — Прекрасно, мистер Вэллон.
  Марвин вышел из будки. Он привык выпивать только два коктейля, но сейчас позволил себе третий. Ему нравился Джулиан Айлес. Потом вышел на улицу и стал ловить такси.
  
  III
  Вэллон посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Пора идти к театру, — подумал он. Потом решил, что, на это уже нет времени, и позвонил на пульт.
  — Я буду некоторое время занят. Пошлите одного из дежурных к театру Святого Мартина. Пусть встретит миссис Вэллон и проводит её домой. Пусть скажет ей, что я занят. Вернусь в течение часа. Понятно, Мэвис?
  — Хорошо, мистер Вэллон, — ответила она.
  Вэллон сделал два круга по просторному кабинету, глотнул ещё виски. Потом поднял трубку.
  — Мэвис, свяжитесь с Гайд-Парк Отелем и, если миссис Тельма Лайон вернулась, соедините меня с ней.
  — Хорошо, — ответила телефонистка. — Я вам перезвоню, мистер Вэллон.
  Вэллон ещё дважды прошелся и закурил, думая о Тельме Лайон.
  Зазвонил телефон. Ее голос в трубке сразу успокоил.
  — Привет, Джонни. Так ты решил?
  Вэллон ответил:
  — Но не так, как ты думаешь. Слушай, сладенькая… не ложись спать. Подожди немного. Я пришлю к тебе человека. Можешь ему полностью доверять. Ты увидишь, он прекрасно справится с заданием. Его зовут Джулиан Айлес. Будет у тебя без четверти двенадцать.
  — Хорошо, будь я проклята, Джонни, — голос её стал холодным. — Откуда ты знаешь, что он подойдет?
  — Я ещё ни разу не ошибся в человеке, — ответил Вэллон, — и к тому же знаю его очень хорошо. Увидишь, если что, он лучше меня. Если у тебя есть голова, ты согласишься. Понимаешь, о чем я?
  — Понимаю, Джонни. Ладно… я с ним встречусь. Но, как бы там ни было, ты мерзавец.
  Вэллон осклабился.
  — Знаю. Обращайся с ним как следует, и увидишь, он умеет быть хорошим.
  — Ты когда-нибудь видел, чтобы я обращалась с кем-нибудь не как следует?
  — Черта с два я видел, — буркнул Вэллон. — Так пока, мой сладкая.
  И повесил трубку.
  
  IV
  Лифтер, который показал Айлесу номер 126 на первом этаже Гайд-Парк Отеля, позвонил ещё раз, подождал, пожал плечами. Потом сказал:
  — Ну, она очень забавная, эта леди, сэр, но она не отвечает.
  Айлес небрежно бросил:
  — Все в порядке. Не беспокойтесь.
  Лифтер ушел.
  Айлес вдавил пальцем кнопку звонка. Внутри заливался звонок. Внезапно дверь открылась.
  — Добрый вечер. Я Джулиан Айлес. Миссис Лайон?
  Она стояла в холле, держа дверь распахнутой. На ней был гранатовый бархатный халат и золотые шлепанцы. Широкие, длинные рукава оторочены шиншиллой. Довольно холодно она произнесла:
  — Похоже, вы спешите, мистер Айлес.
  Он улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его становилось чертовки привлекательным — смешинки в уголках глаз, прекрасные зубы…
  — Я — нет, если вы — нет. Мистер Вэллон попросил меня зайти и поговорить с вами. Он думал, это может оказаться крайне необходимо.
  — Я переодевалась. Вы войдете?
  Она прошел вслед за ней в хорошо обставленную гостиную. Она подошла к пылающему камину, повернулась спиной к огню и принялась его разглядывать.
  — Если хотите, оставьте шляпу в холле. Выпить не желаете?
  — Спасибо, очень хочу.
  Айлес вышел в холл, повесил шляпу и вернулся в комнату. Она колдовала возле бара, а его попросила:
  — Расскажите что-нибудь о себе.
  У неё очаровательный голос, — подумал Айлес.
  — Разве это нас к чему-нибудь приведет? — спокойно спросил он.
  Тельма взглянула на него через плечо, все также улыбаясь.
  «А его нелегко будет вывести из себя», — подумала она, подала виски с содовой и сказала:
  — Разве это не естественно, мистер Айлес, что, когда женщина доверяет мужчине поручение особой важности, она хочет что-нибудь узнать о нем?
  Айлес кивнул. Она подошла к столу, вернулась с пачкой сигарет, угостила Айлеса и взяла сама.
  — Весьма разумно, — сказал он. — Но предположим, например, мое прошлое не слишком привлекательно. Я вряд ли его вам раскрою, верно? С другой стороны, раз меня прислал к вам Джон Вэллон, вы вполне можете считать этот вопрос не требующим освещения.
  Она села на диван. Айлес устроился к кресле возле камина.
  — Все зависит от того, насколько хорошо я знаю мистера Вэллона.
  — Чепуха, — бодро отмахнулся Айлес, — вы знаете мистера Вэллона достаточно хорошо. Ни одна женщина не будет просить мужчину позаботиться о безопасности, скажем так, строптивой дочери подруги, если она его толком не знает.
  — Ну да… Скажите, мистер Айлес, что дословно сказал вам мистер Вэллон?
  — Подозреваю, он сказал мне то, что вы сказали ему. Обрисовал мне проблему, которую вы хотите решить. И сказал, что вы захотите поговорить со мной об этом.
  Тельма встала и принялась медленно расхаживать взад-вперед по комнате.
  «Она очень эффектна, когда двигается, — подумал он, — или когда сидит или вообще что-либо делает. Чертовски хороша!»
  Она сказала:
  — Я абсолютно уверена, что вы подходите, если так считает Джон Вэллон. Я пришла к нему сегодня, потому что беспокоюсь о дочке моей подруги, миссис Стейнинг. Она действительно очень милая — очень красивая — девушка. На самом деле от природы у неё прекрасный характер, но боюсь, она немного отбилась от рук. Понимаете?
  Айлес решительно, но все ещё улыбаясь, заявил:
  — Нет, не понимаю. Я бы хотел точно знать, что вы подразумеваете под молодой леди, которая от природы просто прелесть, но немного отбилась от рук. В чем она отбилась? Деньги, выпивка или любовь? Она путается слишком со многими? Ее шантажируют? Она слишком много пьет? Что с ней за проблемы?
  Она спокойно сказала:
  — Мистер Айлес, мне не слишком нравится ваше отношение к этому делу.
  Айлес пожал плечами.
  — Какая разница? Мое отношение ни при чем. Вы поймете, что я пекусь об интересах миссис Стейнинг. В моих попытках что-либо сделать не будет толку, если я не буду знать некоторых вещей о девушке, верно?
  Возникла пауза; потом она нехотя выдавила:
  — Думаю, вы правы.
  Айлес улыбнулся, она продолжала:
  — Вот о чем я. Девочка была очень мила и почти не выделялась до тех пор, пока пару лет назад не стала путешествовать. Не думаю, что они с матерью когда-либо были подругами… Вы понимаете, о чем речь? Они очень привязаны друг к другу, — неожиданно она улыбнулась, — но, возможно, обе слишком красивы…
  Айлес кивнул.
  — Думаю, я понимаю. Миссис Стейнинг — нервная особа, несколько ревнует свою дочь — или наоборот. Потому девочка стала путешествовать, или это решение миссис Стейнинг?
  — Не знаю. Думаю, обе были не против.
  — А дома у неё были какие-то проблемы?
  Она покачала головой.
  — Нет, точно. Но они вдруг так решили, что ей неплохо бы попутешествовать, и она уехала.
  — Когда её стало заносить — в Европе, или только на Черной Багаме? — спросил Айлес.
  Тельма снова села на диван и скрестила ноги. Прекрасные ноги, да и лодыжки…
  — Не могу ответить, но я склоняюсь к мысли, что своего рода кульминация произошла на Черной Багаме. Что бы ни затевалось, все встало на голову.
  — Значит, это мужчина, — сказал Айлес. — Я прав?
  — Может быть, даже не один.
  — У неё есть деньги?
  Тельма кивнула.
  — У неё есть деньги, и будет ещё больше через пару лет.
  Он затянулся.
  — Может, какой-нибудь подлец втянул её в неприятности? Это старый прием. Кто-то может попытаться её скомпрометировать и требует заплатить за молчание. Это привычно и понятно.
  — Да, возможно. В любом случае, вам самому придется ответить на эти вопросы, мистер Айлес.
  Он лениво ей улыбнулся.
  Тебе слишком нравится этот мужчина, — сказала она себе, — но чем-то неясным он раздражает. В Айлесе есть что-то опустошающее, нечто почти гипнотизирующее. Кроме того, за его небрежной и очаровательной внешностью было что-то едкое и циничное, может быть, за привычной любезной маской он над ней смеялся.
  Он спросил:
  — Итак, вы решили, что я поеду?
  Она кивнула.
  — Если вы позвоните завтра утром и спросите менеджера, для вас будет готов конверт с тысячей фунтов. Это позволит вам доехать и устроиться. Я хочу, чтобы вы отправились как можно скорее.
  — Понял, — кивнул Айлес. — А потом?
  — Я хочу, чтобы вы привезли девчонку назад как можно раньше. Как вы это сделаете — ваше дело. Она может оказаться несколько упрямой.
  Айлес спросил:
  — А вы понимаете, что мне, может потребоваться применить силу? — он снова улыбнулся. — Я должен похитить девушку?
  Она пожала плечами.
  — Думаю, вы найдете другой выход. Мне кажется, у вас нет проблем в обращении с женщинами, мистер Айлес. Если не сгодится один способ, придумаете другой.
  — Думаю, да, — подтвердил Айлес. — Вы же понимаете, если один мужчина может её шантажировать, это же может сделать и другой.
  — Все зависит от того, насколько вы искушены в шантаже, мистер Айлес.
  — Я всегда могу научиться, миссис Лайон. Вам с миссис Стейнинг не стоит беспокоиться. Я её привезу.
  — Прекрасно!
  Айлес встал, затушил окурок в пепельнице на столике рядом и сказал:
  — Думаю, проблем не возникнет. Как я понимаю, Черная Багама не очень велика?
  — Вы совершенно правы. Сравнительно небольшой остров. Но все равно, вам помогут. Некоторое время назад миссис Стейнинг отправила свою служанку — пожилую и очень интеллигентную женщину — постараться привезти дочь. Это не удалось, но она ещё на острове. Думаю, она вам позвонит. Возможно, скажет, где находится мисс Стейнинг.
  — Это может помочь, — сказал он.
  Он встала и взяла его пустой стакан.
  — Хотите выпить?
  Айлес кивнул и подумал:
  — А что дальше?
  Она смешала коктейль и подала ему.
  — У вас, должно быть, интересная профессия, мистер Айлес. Вы всегда были частным детективом? Кажется, так вы себя называете?
  Айлес чуть отхлебнул виски.
  — Думаю, да. Кем я только не был… В войну служил в секретной службе, и меня называли агентом.
  — Ясно… Вам, наверное, нелегко приходилось…
  Он покачал головой.
  — Не больше, чем другим в нашей своеобразной профессии. Я нахожу это забавным.
  Она достала ещё сигарету.
  — И в те дни вы познакомились с Джоном Вэллоном? Не знаю, говорил ли он вам, но я просила его сделать это. Ему дело не понравилось, — она вдруг улыбнулась. — А я думала, оно его привлечет.
  — Так и должно было быть. Джонни — великий маг общения, но вы знаете, он женат — очень счастливо женат. И «Ченолт» выросло в серьезный бизнес. Подозреваю, на нем висит слишком много дел — слишком много, конечно, и без миссис Вэллон. Вы знакомы?
  Она покачала головой.
  — Никогда не видела. Скажите, какая она?
  Айлес небрежно бросил:
  — Ну, таких называют милыми… Очень привлекательная, — он улыбнулся. — Я даже осмелюсь сказать, она почти так же хороша, как вы, кроме, может быть… — он пожал плечами.
  — Кроме чего? — поспешно спросила она.
  Айлес сказал:
  — Она — женщина, похожая на остальных. Она красива и привлекательна, но у ей не хватает того, что называют шармом, очарованием… или как вам понравится. Что есть у вас.
  Тельма скромно потупилась:
  — Рада, что вы считаете меня очаровательной.
  — Ну что вы, — любезно улыбнулся Айлес.
  Она затянулась и посмотрела на него сквозь дым.
  — Я так думаю, вы с Джоном Вэллоном большие друзья?
  Он заколебался.
  — Я бы так не сказал. Хорошие партнеры, — возможно. Я работал на него раньше — и много работал. Это не значит, что он должен мне нравиться.
  Она приподняла брови:
  — Правда?
  — Мужчины — смешные животные, миссис Лайон. Они могут вместе работать, но не обязаны нравиться друг другу.
  Она смотрела мимо.
  — Не говорите мне, что вы хотели жениться на миссис Вэллон! Не говорите, что в отсутствии дружбы виновно «шерше ля фам»!
  Айлес многозначительно хмыкнул.
  — Возможно, вы правы.
  Пауза.
  — Для женщин вы просто находка, мистер Айлес. Думаю, вас с вашим романтическим прошлым находят очень привлекательным мужчиной.
  — Большое спасибо. Скажите, миссис Лайон, а каким вы нашли меня?
  — Вы слишком прямолинейны, — она улыбнулась. — Давайте скажем, что я нашла вас забавным.
  — Рад слышать. Надеюсь, мисс Стейнинг тоже найдет меня забавным.
  Она поспешно спросила:
  — А если возникнут проблемы с девочкой, как вы поступите?
  Он пожал плечами.
  — Откуда я знаю? Доберусь туда, подышу атмосферой, пойму, если смогу, что мешает мисс Стейнинг; пойму, мужчина это или мужчины, и раскопаю что-нибудь о них. Если они плохие парни, всегда что-нибудь найдется. Еще мне надо будет узнать кое-что о мисс Стейнинг по своим каналам. А потом я смогу сформулировать некий план кампании.
  — Надеюсь, вы будете докладывать время от времени мистеру Вэллону?
  Он допил виски.
  — Не знаю, стоит ли. Джонни взвалил эту работу на меня, и вряд ли он хотел, чтобы я обо всем докладывал. В конце концов, не о чем докладывать — если только мисс Стейнинг не в полной безнадеге.
  Она бросила на него быстрый взгляд.
  — А если да?
  — Мне придется применить отчаянные меры, ведь так? Но даже тогда не думаю, что их стоит обсуждать. Если я привезу девчонку, все будут удовлетворены, так, миссис Лайон?
  — Думаю, да. И это ответ на вопрос.
  — Что-нибудь еще? — спросил Айлес.
  — Нет… По-моему, мы хорошо поняли друг друга. Забавно, что вы с Джонни Вэллон не сможете быть большими друзьями. У него есть способность раздражать, если вы меня понимаете.
  Он кивнул.
  — Знаю.
  — Ну, вот так. Желаю удачи. Если зайдете утром, найдете конверт, как я сказала. Надеюсь, вы справитесь. У меня предчувствие.
  Она проводила его до двери, положила руку на щеколду.
  — Спокойной ночи. Если вам удастся, увидите, я не останусь в долгу.
  Айлес лукаво прищурился.
  — Значит ли это, что я стану для вас чуть более привлекательным?
  Она вдруг улыбнулась.
  — Почему нет? И даже сейчас все не так плохо, мистер Айлес.
  Она взяла его за подбородок и поцеловала в губы.
  Айлес вздохнул:
  — Думаю, вы совершенно необыкновенная женщина.
  Она улыбнулась.
  — Многие так думали. Между прочим, я думаю, и вы довольно необычный мужчина.
  — Это прекрасно. Будем и впредь необычными, ладно?
  
  V
  В половине второго Айлес добрался до квартиры Вэллона на Слоан-стрит. Дважды позвонив, он терпеливо ждал. Вэллон отворил ему в халате.
  — Входи, Джулиан. Как дела?
  Он повел вниз по коридору и открыл дверь направо, в уютную библиотеку. Айлес швырнул шляпу на стул.
  — Все отлично!
  — Выпить хочешь?
  Айлес покачал головой:
  — Два я уже выпил, — он достал сигарету из шкатулки на каминной доске. — Дьявол, любопытно, что за игру она ведет, Джонни?
  — Думаешь, она играет?
  Айлес кивнул.
  — Слушай, миссис Лайон сказала, в какой лечебнице эта миссис Никола Стейнинг — любящая мамочка, которая так за дочку беспокоится?
  Вэллон покачал головой.
  — Она должна знать, что ни один частный детектив не возьмется за работу вроде этой без инструкций от матери девушки. Единственный человек, который действительно может дать право ехать за девчонкой — мать, так? Может, потому она пришла к тебе. Думала, что ты не потребуешь свидания с матерью.
  — Почему ты так считаешь, Джулиан?
  — Не знаю, — пожал плечами Айлес. — Но подозреваю, что в свое время вы с ней были близки, верно?
  — Странный вопрос, но я понял, что ты хочешь сказать.
  — В любом случае она должна была тебе сказать, где живет мамаша, тогда ты бы мог съездить проверить. Она не сказала, потому что подумала, что ты не возьмешься за дело сам, а передашь его кому-нибудь из тех, кому доверяешь. И решила, что тот не станет ничего проверять, так как заказ исходил от тебя, а этого любому достаточно, верно?
  — Что ты думаешь? — спросил Вэллон.
  Айлес заходил взад-вперед длинными легкими шагами.
  — Я скажу тебе, что думаю, Джонни. Наша миссис Тельма Лайон думает выйти сухой из воды. Отделаться от самой трудной части дела, в которое замешана. Она думает, что никто не соберется проверять миссис Стейнинг; я не проверю, потому что меня нанял ты, а ты, естественно, не собираешься проверять, потому что чувствуешь себя обязанным. Когда она спросила, что я думаю о тебе, я понял, что она не ждет отзыва о первоклассном парне, и сыграл. Сказал, что не слишком тебя люблю; что мы здорово работаем вместе, но как мужик с мужиком не сходимся. Она пришла к неверному выводу, хотя очень логичному: заключила, что между нами были некие трения по поводу женщины.
  Вэллон кивнул.
  — Ты совершенно прав, Джулиан. Ни единого прокола.
  — Она сказала, — продолжил Айлес, — если я завершу работу, по возвращении она не останется в долгу. Короче, она флиртовала напропалую, и не скажу, чтобы мне не понравилось. Понимаешь, о чем я?
  — Не совсем. Куда ты гнешь, Джулиан?
  — Нет никакой миссис Стейнинг. Понимаешь? Есть какая-то связь между Тельмой Лайон и девчонкой Стейнинг, которая затрагивает миссис Лайон. Бьюсь об заклад, она сама оплачивает работу, и она замешана.
  Вэллон протянул:
  — Ну, это я могу проверить.
  — Что это даст? — спросил Айлес. — Предположим, мы убедимся, что миссис Никола Стейнинг не существует, это не отменит заказ, так? Мне все же нужно ехать на Черную Багаму?
  Вэллон кивнул.
  — Когда?
  — Как можно скорее, — ответил Айлес. — Я полечу. Зайду завтра утром в её отель, заберу деньги и отправлюсь.
  — Желаю повеселиться, Джулиан!
  Они ухмыльнулись. Айлес поднял шляпу.
  — Ну, пока, Джонни. Привет Магдалене. Береги свою шею.
  Вэллон рассмеялся.
  — Береги свою, Джулиан. Но я не переживаю. Даже если не убережешь, приставишь обратно. Пока.
  Айлес вышел из комнаты. Вэллон слышал, как за ним закрылась входная дверь. Он закурил, стоял у огня и тихонько затягивался, думая о прежних днях — и о Тельме Лайон.
  Глава третья
  I
  Теперь самое время познакомить вас с мистером Эрнестом Гелвадой, который в начале Второй мировой поступил на довольно необычную и суперкрутую службу к мистеру Куэйлу. В то время он был, что называется, вольным бельгийцем, но в результате военной службы кроме украшений высшего класса — их он сразу же подарил женщине, которую желал более всего на свете, — приобрел британское подданство.
  Его жизненный опыт с младенчества был весьма разнообразным, если не калейдоскопическим. Он родился за пару лет до Первой Мировой в Эльзасе, и бедняжка — мать прочила его в священники. Но события этому воспрепятствовали.
  Мать Гелвады заколол взбешенный немец — капрал, которому она выколола глаз, когда он пытался её изнасиловать. Отца, который вернулся в этот злосчастный момент, немцы пристрелили.
  Так что неудивительно, что в Эрнесте Гелваде развилась непримиримая, хоть и затаенная, ненависть ко всему немецкому и с ним связанному. Во время Второй мировой он, член организации мистера Куэйла, сводил старые счеты с врагом с помощью четырехдюймового шведского кортика — а метал он его на двадцать ярдов прямо в яблочко.
  Поэтому не удивляйтесь, что в мирное время он заскучал.
  Гелвада — коротышка, производит впечатление толстячка, хотя когда надо гибок и проворен. И в прекрасной физической форме. Его главное занятие — тихое созерцание женского пола и все из этого вытекающее. На его круглом, приятном лице добряка всегда играет улыбка, и удивительно, что многие рядом с ним чувствуют себя неуютно.
  Единственное объяснение этой странности — Гелвада большую часть времени думает о своем шведском кортике, гадая, когда тот ещё понадобится. Ненависть внутри хоть и угасла, но улыбка… От неё атмосфера наполнялась неприязнью и жестокостью.
  
  II
  Неподалеку от Ист-Гринстед проходит длинная и довольно милая дорога на Балкомб. У развилки — старомодный постоялый двор, крошечный, но гостеприимный. На задворках — уютный бар. В этот вечер единственным посетителем был Эрнест Гелвада. Он сидел у огня, курил и думал. Думал он нестандартно — как делал все, за что брался. Думал он на нескольких языках, пятью из которых владел почти в совершенстве. Его забавляло переключение мысли с португальского на французский, на итальянский с неожиданными соскоками на родной. Иногда он думал по-английски; говорил он на нем очень хорошо — но иногда, потеряв меру, употреблял самые грязные американские ругательства.
  Барменша, которая давно наблюдала за ним — было что-то чертовски привлекательное в Эрнесте Гелваде, — спросила:
  — Не хотите выпить, сэр?
  Гелвада встал, подошел к бару, облокотился на стойку и улыбнулся барменше.
  — Думаю, да.
  Он кивнул на ряды полок вокруг бара.
  — Что за бутылочка справа на полке? Пожалуй, мне нужна именно она.
  Она оглянулась.
  — Это очень старый ликер, сэр. Во время войны его забыл здесь один джентльмен. Думаю, он турецкий. Называется «Яблоко Эдема».
  — Налейте немножко, пожалуйста.
  Хозяйка дотянулась до бутылки, наполнила ликерную рюмку и протянула ему. Он положил на прилавок фунтовую бумажку.
  — Вам нравится, сэр? По-моему, вы пили его раньше.
  Он покачал головой.
  — Ни разу.
  Он отхлебнул.
  — И он мне не нравится. Думаю, двойной виски с содовой лучше.
  Она повела бровями и улыбнулась.
  — Интересно, а зачем вы хотели попробовать?
  — Я не хотел пробовать, — Гелвада улыбнулся. — Хотел посмотреть, как вы тянетесь. У вас очень хорошая фигура, мадмуазель. Греки, без сомнения, дали бы высший балл. Что до меня, я думаю, женские фигуры лучше смотрятся, когда они тянутся за чем-то наверху.
  Она ничего не сказала и принесла виски с содовой.
  Он спросил:
  — Вы поняли мою мысль?
  Она холодно бросила:
  — Да, думаю, поняла.
  Эрнест продолжал:
  — Поймите, я, как говорят, эстет. Люблю прекрасное. Пожалуй, я буду приходить очень часто, моя прелесть!
  Она приподняла руки поправить волосы. Какой нахал, — подумала она, — но не может не нравиться. Странно, почему?
  Зазвонил телефон. Она обошла стойку, ответила и отвела от уха трубку.
  — Не вы ли мистер Гелвада?
  — Да… Мистер Эрнест Гелвада… весь к вашим услугам, мадмуазель.
  — Ладно, вам звонят, — она подала аппарат.
  Гелвада взял трубку.
  — Да… Очень хорошо… Большое спасибо…
  Он положил трубку, отхлебнул виски, вернулся к стулу и взял шляпу.
  — Желаю замечательного вечера. Не могу передать, какое удовольствие я получил.
  Когда он дошел до двери, она игриво окликнула:
  — Вы забыли сдачу, мистер Гелвада!
  — Нет… поверьте, я никогда не забываю сдачу. До встречи, мадмуазель.
  Он вышел, сел в сияющий «ягуар», завел мотор и поехал в сторону Балкомба. Дорога стелилась в сердце Суррея. То тут, то там виднелись большие и удобные коттеджи. Среди них был один с белыми воротами.
  Гелвада въехал туда, оставил машину во дворе и позвонил в колокольчик при входе.
  Вскоре дверь открыли. На пороге стояла молоденькая красотка — блондинка в толстом пледе цвета слоновой кости и на черных шпильках.
  — Мадмуазель Джермейн… Счастлив снова вас видеть. Чутье подсказывает мне, вы только что из постели или собирались туда отправиться.
  Она засмеялась, сверкнув жемчужными зубками.
  — Я работала сегодня до пяти утра, Эрнест. Твоя вторая догадка верна. Я иду спать. Но не сейчас. Мистер Куэйл ждет в кабинете. Войдешь?
  — Да, — кивнул он. — По-моему, это ужасно — заниматься делами, пока вы рядом. И все-же увидимся, крошка.
  Он швырнул шляпу на стул и прошел по коридору вглубь дома. Через плечо он видел, как она поднимается наверх, и в тот момент, когда она почти исчезла, послал вслед воздушный поцелуй.
  Длинный коридор завершался бархатной портьерой. Гелвада отодвинул её, открыл дверь и вошел в библиотеку, отделанная мореным дубом. В камине горел огонь. В дальнем конце комнаты стоял массивный стол, на нем — не меньше шести телефонов. А по другую сторону восседал мистер Питер Эверард Куэйл.
  Куэйл был высок, дороден и немного лысоват. Он мог быть кем угодно — преуспевающим биржевым брокером или финансистом. Обычно ему удавалось быть похожим на того, на кого хотелось. Странный, ускользающий человек, который с тридцати лет непрерывно рисковал собой и другими, совал нос в то, что звалось «государственными делами»; сохранял мир тем, что опережал его разрушителей; работал с безразмерными фондами неизвестного происхождения и контролировал сети агентов по всему миру.
  Он сказал:
  — Входите, Эрнест. Долгий отдых, да?
  Гелвада пожал плечами.
  — Лучше скажите, испорченный отдых. Я немного поездил и навестил знакомые места.
  Куэйл встал и обошел стол.
  — Ну, там все так же?
  Гелвада снова пожал плечами.
  — И да, и нет… Возможно, в них было немного… как вы говорите… излишеств! Возможно, я постарел и, скажем так, стал втрое циничнее.
  Куэйл спросил:
  — Но получился милый, тихий отдых?
  — Да, — кивнул Гелвада. — Очень милый. И очень тихий.
  Куэйл ухмыльнулся.
  — Подозреваю, тихим вы называете происшествие в Андалузии? Как я понял, была небольшая проблема с молодой испаночкой, и в конце концов кого-то зарезали. Это наитишайшая часть вашего отдыха?
  Гелвада развел руками.
  — Уверяю вас, меня всегда не понимают, — и продолжил, несмотря на расплывающегося в усмешке Куэйла. — Представьте себе, приезжаю я туда и сталкиваюсь с молодой испаночкой, великой чаровницей, воспитанной и неповторимой красавицей. Я смотрю на нее. Я говорю себе: «Какая девочка! Это для тебя, Эрнест!»
  — Неужели? И она с вами не согласилась?
  Гелвада был просто шокирован.
  — Мистер Куэйл, вы меня поражаете. Сколько лет я работаю с вами — девять? Десять? И вы допускаете, что женщина, которой я оказываю честь, пренебрежет Эрнестом Гелвадой?
  — Так она не пренебрегла?
  — Определенно. Но имелись другие персоны, в которых она ошибочно полагала себя влюбленной до моего появления. И очень онм докучали. С этим нужно было что-то делать.
  — Судя по донесению, вы и сделали, — Куэйл пристально посмотрел на Гелваду.
  Гелвада оставался невозмутим.
  — Мистер Куэйл, интуиция мне подсказывает, что вы считаете, я опущусь до убийства соперника. Уверяю вас, это не так. Через две недели я встретил эту молоденькую восхитительную красотку с мужчиной, которого звали Себастьян. Он затеял ссору, отвратительную пьяную ссору. И его заколол приятель. Я в это время был далеко. И ничего не мог сделать, уверяю вас.
  Куэйл сказал:
  — Спорю, вы не захотели! И ещё спорю, Эрнест, что вы были причиной ссоры между двумя джентльменами — и она привела к драке, в которой закололи Себастьяна.
  — Не отрицаю! — бодро отозвался Гелвада. — Но я не этого делал. Нет, сэр! Вы слишком хорошо меня знаете, чтобы думать, что я без необходимости ввяжусь в нехороший скандал со смертельным исходом.
  Куэйл улыбался.
  — Очень хорошо. Как желаете поработать, Эрнест?
  — Лучше никак. Знаете, в военные годы я был счастлив. Счастлив, потому что занят. Я влезал во столько проблем ради вас, что у меня не было времени ничего сделать для себя. Но жизнь была захватывающей. Частенько я изумлялся, почему я ещё жив.
  — И я. И все же однажды это с вами случится. Со всеми нами случится.
  Гелвада ещё раз пожал плечами.
  — Может быть… Мистер Куэйл, думаю, вы чертовски правы. Но вряд ли я, как вы говорите, плохо кончу.
  — Я бы не зарекался, — хмыкнул Куэйл. — Может, мы ближе к этому, чем думаем.
  — А! — в этом восклицании было все. — Я начинаю понимать…
  Куэйл вернулся к столу, сел и достал из ящика папку.
  — Это факты. Багамы, маленький островок Черная Багама. Один из тех курортов, где ликер за бесценок, где солнце сияет весь день и где море прозрачно и чисто. Знаете такие?
  Гелвада кивнул:
  — Знаю…
  Куэйл продолжал:
  — Девять-десять месяцев назад я отправил агента на Черную Багаму. С важным заданием. До того он был хорошим агентом — или казался таким.
  — Возможно, на него повлияла атмосфера. Возможно, конечно, ему надоело быть хорошим.
  — В этом я не уверен. Сэндфорд очень хороший человек. У него на острове было определенное поручение. Он работал у меня долгие годы. И на войне был одним из лучших. Вы его не видели, но он был связным между нами и МИ-5, Спецотделом и другими парнями. Он никогда не оступался.
  — Что с ним случилось, мистер Куэйл? — спросил Гелвада.
  — Похоже, для начала он спился. Он вечно был пьян. Может, правда, может, нет — Сэндфорд прекрасно разыгрывал пьяных. Он мог сдать и сделаться алкоголиком, а мог прятаться под маской. Он пользовался этим и раньше. Однажды он решил поохотиться на акул. И одна утянула его за борт.
  — Это случалось и прежде, — заметил Гелвада.
  — Да, но не при таких обстоятельствах, — ответил Куэйл. — Сэндфорд был опытным рыбаком. Он часто ловил акул. Как бы то ни было, с ним в лодке было двое. Негр — владелец лодки — Мервин Джаквес и его помощник — белый по имени Меллин. Меллин потом изрядно набрался и кое о чем вспомнил. Оказалось, что в ночь, когда Сэндфорд отправился на рыбалку и свалился за борт, Меллин заметил ещё до отплытия, что один из ремней сиденья потерт или подрезан. Это не имело значения, Сэндфорд даже не пристегивался. Меллин сказал, он к тому моменту был в стельку пьян.
  — А вы не думаете, что кто-нибудь мог его подловить?
  <…> самый парень примет на грудь — и с копыт. Но Сэндфорд был слишком силен. Он только косил под забулдыгу.
  Куэйл сказал:
  — Я не рассматривал такую возможность. Может, у Сэндфорда была встреча той ночью. Может, он понял, что в питье что-то подсыпали. Может, кто-то предложил ему поехать порыбачить, или он решил, что хорошо бы ненадолго выбраться с острова. Но факт остается фактом — он мертв.
  — Вы считаете, его убили. Намеренно.
  Куэйл кивнул.
  — Да, считаю. Я хочу, чтобы ты узнал, замышлялось ли что-то против Сэндфорда. Если да, кто знал, что он едет на рыбалку. Значит, тебе надо отправляться на Черную Багаму. Я хочу, чтобы ты узнал о Сэндфорде все, что сможешь. Думаю, стоит припугнуть этого Меллина и ещё раз с ним поговорить. Как я понимаю, владелец лодки Джаквес — крепкий орешек. С ним могут возникнуть проблемы, а может и нет. Но он тоже заговорит.
  Гелвада рассматривал свои ногти.
  — Мистер Куэйл, со мной всегда разговаривают. У меня есть парочка приемчиков, которые раньше всегда помогали.
  — Я не спрашиваю тебя о приемчиках. Езжай на Черную Багаму. Разузнай о смерти Сэндфорда. Если выяснишь, что его убрали, узнай, кто за этим стоит.
  — А потом? — спросил Гелвада.
  — А потом ничего. Потом ты возвращаешься и беседуешь со мной. Если не получишь других распоряжений. Понял?
  — Прекрасно понял, мистер Куэйл. Багамы в это время года должны быть изумительны.
  Куэйл ухмыльнулся, на мгновение представив, какой шухер наведет Эрнест Гелвада на Черной Багаме.
  — Звякни в офис на Пэл-Мэл завтра утром. Все будет готово — паспорт, билеты — все. В канадском Ройал-банке открыт счет на твое имя. У них филиал на острове. Тебе не придется общаться со мной до возвращения. И не возвращайся, пока не узнаешь все, что нужно.
  Гелвада буркнул:
  — Премного благодарен. Это будет очень любопытный отдых, мистер Куэйл. Надеюсь, не слишком продолжительный.
  — Лучше бы так и было. Пока, Эрнест.
  — До свидания. С нетерпением буду ждать встречи, мистер Куэйл, — Гелвада вышел, в холле ожидала Джермейн.
  — Мадмуазель Джермейн, последние несколько минут я думал о вас. А сейчас я нахожу вас одетой в дорогу, в роскошном пальто. Могу я сказать, что вы выглядите великолепно?
  Он улыбнулась.
  — Спасибо, Эрнест.
  — Вас подбросить? Я еду в Лондон.
  — Можете меня подбросить до магазин в Балкомбе. Нужно кое-что купить. Но с одним условием…
  Он воздел руки.
  — Мадмуазель Джермейн, я знаю, что это за условие. Что я не буду к вам приставать. Ну, вы знаете, человеку за рулем сложно заниматься любовью, поэтому хочу сказать вам здесь и сейчас, что вы единственная женщина в моей жизни, которую я действительно любил. Может, были другие случаи, но они только показывали, насколько сильно мое чувство…
  — Черт побери, Эрнест! Пошли… и в машине никаких глупостей!
  Глава четвертая
  I
  Айлес почти спал, откинувшись в удобном самолетном кресле, прикрыв глаза и расслабившись. Он был в голубом габардиновом пиджаке и брюках, шелковой рубашке и легкой серой шляпе.
  Да, штучка, — подумала стюардесса. Обаяшка — американочка из Майами говорила, что английского джентльмена всегда видно. Частенько она недоумевала, почему. И до сих пор не нашла причины, кроме той, что англичанин либо выглядит джентльменом, либо нет. Этот выглядел. Тогда в чем же дело?
  Айлес открыл глаза. В нескольких тысячах футов под ним в голубой глади отражалось солнце. Справа виднелся маленький остров с белыми точками зданий.
  Он спросил стюардессу:
  — Что это такое?
  — Это Остров Голубей. У него форма голубя. А если смотреть вперед, через несколько минут появится Черная Багама. Это в получасе от Майами.
  Айлес лениво спросил:
  — И что вы думаете о Черной Багаме? Нравится?
  Она повела плечиками:
  — Неплохо, но по мне Майами лучше! — она улыбнулась, обнажив красивые белые зубки. — Я родилась в Майами. Наверно, потому я его люблю, и не надоело, хотя я на этом рейсе уже давно. Своя прелесть, знаете.
  Айлес кивнул.
  — Ну конечно. А на Черной Багаме были?
  Она кивнула.
  — Ага… Как-то я провела там три недели. Неплохо было. Плавали, ловили рыбу… играли в теннис. Все, что душе угодно. Море выпивки и все тридцать три удовольствия.
  Айлес ухмыльнулся.
  — В смысле, море красоток.
  Она засмеялась:
  — Тысячи.
  — А как мужчины?
  — На мой вкус, вполне, — кивнула стюардесса. — На все вкусы.
  — Вы бы хотели там пожить?
  Она покачала головой.
  — Не для меня. Когда начинается дождь, я мечтаю очутиться в Майами. Когда на этом острове идет дождь, это действительно дождь… и ветер… вы не представляете. Когда я приехала, был ураган. Вот здорово… Просто сдует в океан, если подхватит.
  Айлес заметил:
  — Природа двулика. Чем она прекрасней, тем безжалостней. Как женщина.
  — Нет, мистер Айлес, — возразила она. — Все не так плохо. Не говорите мне, что вы из тех, кто не умеет обходиться с женщиной.
  — Никогда не угадаешь. Все зависит от женщины.
  — Ну, может, вы правы, — вздохнула стюардесса. — Еще увидимся…
  И направилась в кабину пилота.
  Очень недурная фигура, — лениво подумал Айлес, закурил и откинулся назад. Четыре часа. Шум моторов действовал, как колыбельная. Он закрыл глаза и стал думать о миссис Тельме Лайон.
  Она очень интригует. В этой женщине что-то есть. Интересно, что было в давние годы между миссис Лайон и Джоном Вэллоном? Он знал ответ. В старые времена Джонни был ветренником. Очень хорошим детективом, но бабником. И за ним многие бегали. Тогда что-то произошло между Тельмой Лайон и Джоном Вэллоном, что отбило у него охоту на неё работать.
  Но его интуиция шептала про некую фальшь в миссис Лайон; возможно, та история не правда, не вся правда. Что угодно, только не правда. Забавно будет узнать, что скрывается за поиском чужой блудной дочери, — думал он. Забавное расследование, тем более если вернувшись он окажется рядом с красоткой Тельмой. Айлес любил женщин, и в его полной приключений карьере они играли внушительную, как сказали бы французы, роль. А теперь он чувствовал странное влечение к миссис Лайон.
  Она не только красива и очаровательна, и грациозна, и своенравна, у этой женщины особое, непонятное притяжение и шарм. Он вспомнил сцену в холле. Это был порыв чувств, он правда ей приглянулся, или это просто спектакль? Он пожал плечами. Если это игра, то чего ради? Непонятно, зачем это ей…
  Он расслабился и дремал, пока стюардесса не прошла вдоль салона с просьбой пристегнуться. Самолет снижался
  
  II
  Тьма упала внезапно. Только что солнце сверкало в море, а мгновение спустя наступили сумерки, и через полчаса стало почти темно.
  Айлес проснулся и взглянул на часы. Шесть. Он позвонил и заказал двойной сухой «мартини», пошел в ванную, принял холодный душ и сменил белье. Потом вышел с выпивкой на балкон, сел в плетеное кресло, отхлебнул и посмотрел на море.
  Будет замечательная ночь, — подумал он.
  За островом на старой пиратской башне Лебединой отмели мерцал маяк.
  Он спустился, заказал ещё выпить и пошел на разведку. Айлес был в полумиле от отеля на лугу, когда упали первые капли. Через десять минут уже дул сильный ветер, отгоняя дождь, но тучи и не думали уходить.
  Будет дьявольский ураган, — подумал Айлес. И был прав.
  Он едва успел вернуться в отель, как началось. Дождь обрушился стеной. Он с бешеной ненавистью хлестал по траве, по асфальтовой дорожке, по стеклам.
  Айлес вернулся к бару. Не успел он заказать выпить, как негр-бармен сказал:
  — Мистер Айлес, вам просили передать. Вам кто-то звонил. Не назвались и очень быстро повесили трубку.
  — Мужчина или женщина?
  — Не знаю, — бармен пожал плечами. — Сказали, что перезвонят в телефон-автомат. Будка вниз по улице на запад. Примерно четверть мили отсюда. Телефонистка сказала, что звонить вам будут в десять вечера.
  — Прекрасно. Спасибо.
  Айлес прикончил выпивку и вышел. Да, миссис Никола Стейнинг, думал он, — если это миссис Никола Стейнинг — не теряет времени даром.
  
  III
  Без десяти десять он залез в машину, которую взял напрокат, и медленно поехал вниз по дороге. Дождь перешел в ливень, ветер со странным свистом продирался сквозь придорожные пальмы.
  Через пару минут он заметил будку — нелепый придаток у подножия пальм. Он остановился у обочины и вышел, подняв воротник дождевика, одолженного у портье. Потом зашел в будку, оставив дверь чуть приотворенной, и закурил. Стоял, курил и думал о себе и о своей жизни.
  Жизнь, — думал Айлес, вдыхая табачный дым, — странная штука. Кто-то однажды сказал, что жизнь такова, какой её слепишь. Интересно, это правда, или жизнь сама лепит тебя. Может быть и то, и другое, — ухмыльнулся он.
  Он вспомнил старые времена учебы в частной школе и университете. Постоянное стремление вырваться из сети протоптанных тропинок и утомительной жизненной рутины. Восхищение всем, что разбивало цепи привычной скуки. Да, ему это удавалось. Он вспомнил старые времена, работу с Джоном Вэллоном. Загадку, зашвырнувшую его в Южную Америку, что закончилось грязной тюрьмой и трехлетним сроком.
  Шерше ля фам!
  Айлес ухмыльнулся. Отлично, одна женщина упрятала его в тюрьму, другая вытащила. Они квиты. Но ему дико повезло, что выбрался.
  Интересно, какой была бы жизнь, останься его юная жена в живых; если бы бомба свалилась на другого через три недели после свадьбы. Не везет, — думал Айлес. У нас даже не было времени узнать друг друга. Заковыка в том, — размышлял он, что не знаешь, что удача, а что невезение. Никогда на знаешь, пока не доберешься до финала.
  Звякнул телефон. Айлес поднял трубку, не вынимая сигарету изо рта.
  — Да?
  Ему ответил странный голос — настолько странный, что он был и изумлен, и заинтригован одновременно. Он мог принадлежать и старику, и старухе, и молодой женщине.
  Черт знает что, — подумал Айлес.
  Голос сказал:
  — Мистер Айлес, возможно, вы ожидали звонка. Знали, что это может быть?
  — Да, — сказал Айлес. — Я весь внимание!
  Голос спросил:
  — Вы пешком или у вас машина?
  — Машина стоит у обочины.
  — Очень хорошо… Поедете к отелю, потом мимо него, увидите развилку. Правая ветка ведет вниз через город, по краю острова. Левая идет в центр. Заметьте по счетчику две мили. Под углом в сторону идет грунтовка, не очень симпатичная на первый взгляд. Она идет через плантации, и через полмили в листве мелькнут деревянные ворота. Заезжайте внутрь. Там будет домик — белое двухэтажное здание с верандой. Доберетесь за четверть часа. Позвоните в звоночек. Я буду ждать. Вы все поняли?
  — Превосходно, — ответил Айлес. — А вы совсем не хотите представиться?
  Голос фыркнул:
  — Мистер Айлес, сейчас это ни к чему, а я не хочу болтать больше, чем положено — и не по телефону.
  — Очень хорошо.
  Айлес повесил трубку, вышел и поехал прочь.
  Через четверть часа он очутился перед широкими двойными воротами. Впереди в темноте неясно проступала подъездная дорожка.
  Когда он отворил ворота, дождь чуть поутих. По обеим сторонам высилась стена пальм, лиан, кустов. Промытый воздух благоухал свежестью, но Айлесу там не нравилось. Он не знал, почему. И остров ему не слишком нравился. Прелестное местечко — Черная Багама — но есть здесь что-то странное, чего он не мог точно определить. Он оскалился. Может, он становится привередливым и впадает в маразм?
  Айлес тормознул перед домом. Широкая мощеная тропинка вокруг, чистая и опрятная. Ухоженная лужайка под деревьями. Он погасил огни, выбрался из машины и поднялся по шести деревянным ступеням, выкрашенным белым.
  Он вдавил кнопку и подождал. Еще подождал. Прошло пять минут. Ничего. Айлес повернул дверную ручку и толкнул. Дверь отворилась. Он вошел и остановился в холле.
  Квадратный холл шикарно обставлен в постколониальном стиле. На маленьком столике в дальнем углу горела лампа. В левом углу широкая лестница с белоснежным ковром и массивными латунными перилами. Справа от неё широкий проем вглубь дома.
  В правой стене оказались двойные двери. Он толкнул их, вошел в комнату и щелкнул выключателем. Комната оказалась столовой. Широкой, просторной и необычной. В центре — длинный стол, ожившие лампы отражаются в полированном дереве.
  Айлес вздохнул, притворил двери и вернулся в холл. Забавно, — подумал он. В романтической новелле это было бы мистикой, но ему, по непонятной причине, это казалось почти нормой.
  Он дошел до коридора, нащупал выключатель и повернул его. Дверь в конце; две справа и одна слева как раз под площадкой лестницы. Он дошел до конца, открыл дверь и зажег свет. Там была большая гостиная с белоснежной мебелью и шкурами под ногами, с вишневой каймой по верху кремовых стен. Два больших кресла по обе стороны камина в колониальном стиле, рядом с одним — пепельница на бронзовой подставке. Айлес заглянул в нее. Две наполовину выкуренные сигареты. Он их пощупал. Одна чуть теплее другой, — подумал он. А может, разыгралось воображение?
  Айлес вышел из комнаты, погасил свет и открыл дверь поменьше — под лестницей. Довольно странно: та вела в небольшой коридор с дверью в конце, так что под лестницей был проход, а комната — за ней. Он включил свет, прислонился к двери и оглядел комнату. Должно быть, библиотека или кабинет. В одном углу большой стол, напротив на стене длинные книжные полки. Перед ним под углом к французскому окну[1] — диванчик. Шторы не задернуты. Поперек дивана — белый меховой коврик. А возле дивана головой к Айлесу лежал мужчина.
  Он плохо выглядит, — подумал Айлес. — Может, потому, что светло-зеленый коврик под ним так густо залит кровью. Вздохнул: ну вот, опять. Всегда начинается как весьма заманчивое дельце, но не успеешь толком вникнуть — на тебе! И так всегда.
  Он пересек комнату и осмотрел мужчину. Нижняя часть лица цела, но над переносицей, на уровне глаз, зрелище не из приятных. Его застрелили из крупнокалиберного пистолета или автомата, — решил Айлес. Пуля размозжила лоб и разнесла затылок. Стреляли в упор.
  Нижняя часть лица выдавала юношу. Нелепо, одна щека выбрита, другая — нет. Очень странно, — подумал Айлес, парня явно не выдернули из ванной — если только он не брился при полном параде: шелковая рубашка цвета слоновой кости, голубой галстук, кремовый альпаковый пиждак, брюки, белые туфли и белые шелковые носки. Из левого кармана торчал прекрасного качества батистовый платок. Он опустился на колени. Платок надушен мужским парфюмом прямо из Парижа — «Мусташ».
  Он встал и огляделся. В углу на столике заметил телефон. В пепельнице — три нетронутых сигареты. Айлес взглянул на них, открыл серебряный портсигар на столике. Та же марка. Сервировочный столик в углу против двери заставлен бутылками.
  Айлес пошел туда. Стаканы не трогали. Он достал платок, взял открытую бутылку бренди, плеснул глоток в стакан, добавил содовой и сел в кресло. На столике не было льда, что странно для мест вроде Черной Багамы, где лед потребляли непрерывно.
  Айлес сидел, потягивал напиток, думал о миссис Тельме Лайон, о странном голосе в трубке и о картине перед ним. Пара вещей абсолютно очевидна. Миссис Лайон сказала, что ему могут звонить, так что должна быть связь между ней и звонившим. Но миссис Лайон спокойно может отрицать, что говорила это, а незнакомец может отрицать, что звонил. Ловушка? Почему бы нет?
  Вторая очевидная вещь — кто-то поджидал его прибытия на остров. Потому что звонок в отель последовал всего через несколько часов после его прибытия.
  Он допил и налил еще. Потом заткнул бутылку, вытер платком её и стакан и вернулся в кресло, гадая, чего именно от него ожидали. Допустим, миссис Лайон здесь. Что она посоветует? Интересно, что произошло со звонившим? Его действительно собирались встречать? Айлесу казалось, что скорее нет.
  Это ловушка, — решил он. И оставались два пути: вызвать полицию или смыться. Допустим, это удалось — но Черная Багама невелика. Здесь нет лавины телефонных звонков. Любая приличная телефонистка изумится, что вызывают будку на пустынной улице. Любая приличная телефонистка запомнит это, и может подслушать разговор. Тогда бежать бессмысленно. Каждая собака тут знает всех новоприбывших, а в самолете было только семеро.
  Попробовать оба пути смеха ради, — думал Айлес, — только чтобы выкинуть нечто из ряда вон выходящее и расшевелить события. Конечно, неизвестно, что случится, но сдвиг будет.
  Он подошел к телефону.
  — Я хочу поговорить с полицией — с начальством.
  — Вам Главный комиссариат полиции?
  — Почему бы нет?
  — Минуточку, пожалуйста. Я понимаю, это срочный вызов?
  Айлес подтвердил. Через пару минуты раздался щелчок и голос произнес:
  — Полиция Черной Багамы.
  Айлес спросил:
  — Кто говорит?
  — Дежурный инспектор.
  — Произошло убийство. Я нашел труп. Не знаю адреса, я не местный, но могу описать дом и сказать, где он находится. Вы запишете?
  — Да, конечно, — сказал инспектор.
  Айлес стал описывать дорогу к дому. Инспектор перебил:
  — Достаточно… Я знаю дом. Так, значит, в нем?
  — Да, в нем. Тело в гостиной. Что мне делать?
  — Ничего, сэр, оставайтесь на месте. И ничего не трогайте. Через пять минут выедет патруль. Просто дождитесь их, ладно?
  — Ладно.
  Он повесил трубку и ещё раз взглянул на труп. Какой ужас, — подумал он, что молодой парень с таким стройным красивым телом так грязно кончил — в буквальном смысле слова.
  Он подошел к столику и налил ещё бренди с содовой. Потом сидел в кресле и ждал.
  Хорошо, хоть выпивка бесплатно.
  
  IV
  Где-то наверху пробили часы. Одиннадцать тридцать, подумал Айлес. Он сидел в кресле, смотрел на янтарную жидкость в стакане и думал, почему даже не обыскал дом. Наверху мог кто-нибудь быть. Губы растянулись в улыбку. Там могли быть ещё трупы. Никогда не знаешь…
  У дома послышался шум мотора, затем шаги. Дверь распахнулась и вошел инспектор. Он сделал пару шагов, небрежно взглянул на тело на полу, потом на Айлеса.
  — Добрый вечер, сэр!
  Айлес был поражен. Он думал, что увидит белого, но инспектор оказался цветным. Коротышка — мулат был в безупречной форме цвета хаки и выглядел весьма привлекательно. Голову покрывали короткие черные и седые кудряшки. На худом скуластом лице выделялись губы — не привычного негритянского типа, а скорее тонкие, красивой формы.
  Очень эффектно, — подумал Айлес. И до него дошло, что здесь большинство полицейских — цветные.
  Инспектор спросил:
  — Это вы звонили, сэр?
  — Да.
  — Прошу прощения, мы задержались. Был ещё один звонок.
  Айлес холодно бросил:
  — Только не говорите, что ещё кого-нибудь убили.
  Инспектор покачал головой:
  — Нет, на острове убивают не часто — только время от времени. Но все равно у нас, пожалуй, больше, чем на других.
  — Почему?
  — Не знаю, сэр, — инспектор сунул руку в нагрудный карман и извлек блокнот. — Расскажите все по порядку.
  — Конечно, — кивнул Айлес. — Все, что знаю. Жаль, это очень немного. Кстати, не знаю, чье это виски, но оно очень недурное. Подозреваю, вы не будете?
  — Нет, сэр, — сказал инспектор. — Я не приучен пить на службе. Это плохо. Когда напьешься, мозги совсем не работают.
  — Я вам завидую. У меня они толком не работают от рождения.
  Инспектор выглядел слегка шокированным. Он присел на краешек дивана возле небрежно брошенного поперек белого коврика и даже не смотрел на труп. Инспектора приучили выполнять известные обязанности, — подумал Айлес, — и привычка стала второй натурой. Он открыл блокнот и достал карандаш из специального кармашка сбоку.
  — Назовите себя, пожалуйста.
  — Меня зовут Джулиан Айлес — он продиктовал по буквам. Джулиан Гервейз Горацио Айлес. Это для протокола. По-моему, Горацио звучит довольно глупо, да? Давайте его опустим.
  Инспектор записал имя.
  — Будьте добры, рассказывайте, сэр.
  — Безусловно. С чего начать?
  Полицейский взглянул на него. Какие добрые глаза, — подумал Айлес.
  — Думаю, неплохо бы начать с момента прибытия на Черную Багаму. У нас в управлении есть список пассажиров каждого самолета, и ваше имя было среди тех, кто прилетел на «клиппере» сегодня вечером.
  Айлес кивнул.
  — Я поехал прямо в отель «Леопард». Взял напрокат машину. Затем поднялся наверх и немного отдохнул. Потом пошел прогуляться. В баре мне передали, что кто-то мне будет звонить. Я сел в машину и поехал.
  — Куда вы поехали, мистер Айлес?
  — Мне сказали, что звонить будут в телефонную будку.
  — Я знаю. Это будка на шоссе, ведущем на восток — примерно в четверти мили от отеля «Леопард».
  Айлес кивнул.
  — Я вошел в будку, ждал, ждал — и дождался. Меня пригласили сюда, чтобы с кем-то встретиться, и рассказали, как доехать. Ну, я приехал. И нашел вот это.
  Инспектор спросил:
  — Вы не знаете, который был час, сэр?
  — Могу догадываться, — ответил Айлес. — Я вышел из будки около десяти. Думаю, доехал я за четверть часа. Так что прибыл в четверть одиннадцатого. Несколько минут постоял снаружи, потому что никто не откликался. Потом взялся за ручку и увидел, что дверь не заперта. Я вошел. Было довольно странно, знаете, инспектор. Казалось, в доме никого. Я обошел первый этаж, заглянул в пару комнат. Потом зашел сюда и обнаружил то, что вы видите.
  — Да, сэр, — кивнул инспектор. — Что вы сделали потом?
  — Несколько минут я ничего не делал, был слишком потрясен, — он улыбнулся инспектору. — Думаю, вы понимаете, что я не привык встречаться с трупами в это время суток.
  Полицейский позволил себе легкую улыбку.
  — Ну, сэр, если вы не привыкли, то перенесли это удивительно легко.
  — Точно. Еще в школе меня учили не слишком волноваться. Это бесполезно. Итак, я налил себе выпить. Потом позвонил в полицию.
  Инспектор сделал несколько пометок.
  — Скажите, сэр, кто вам звонил?
  — Не могу сказать. Все, что могу сообщить — голос был довольно необычный. Это мог быть мужчина с высоким голосом или женщина с низким.
  — Выговор был, как у белого, мистер Айлес? Или это мог быть цветной?
  — Опять-таки, это мог быть цветной с хорошим английским, но я полагаю, что это был белый — европеец. Больше ничего сказать о звонившем не могу.
  Инспектор чуть помолчал.
  — Мистер Айлес, вы ожидали звонка? Когда в отеле вам сказали про звонок в будку, вы не удивились, почему не сделать по-человечески и не позвонить в отель?
  — Нет. Меня никогда ничто не удивляет.
  — Может, вы знали, что кто-то будет звонить? И не удивились, потому что ожидали?
  — Я ожидал звонка, — кивнул Айлес. — Не думал, что мне позвонят в будку, но, в конце концов, это свободная страна. Может, абонент не желал, чтобы телефонистка отеля слышала разговор.
  — Голос, который вы слышали, просто велел приехать и встретиться здесь? И больше ничего, так?
  Айлес покачал головой.
  Инспектор сказал:
  — По-моему, самое обыкновенное сообщение. Вы, наверно, думали, что позвонят в отель, правда?
  — Нет, — сказал Айлес. — Не думал. Случаются самые странные вещи… вроде этого… — он показал на тело.
  Полицейский сделал ещё несколько пометок.
  — Ведь вы его не знали?
  — Нет… — Айлес встал, медленно обошел комнату со стаканом в руке и остановился в стороне от тела.
  — Странно, не правда ли?
  Инспектор подошел, держа блокнот, и стал рядом с Айлесом.
  — Да… довольно странно, сэр? Видите, он полувыбрит. Одна часть лица гладкая, а на другой щетина. Забавно… И видите, он полностью одет, рубашка и воротничок застегнуты. Галстук в порядке. Вряд ли его прервали во время бритья. По-моему, забавно, когда парень бреет только половину лица.
  — Я тоже так думаю, — согласился Айлес.
  Инспектор вернулся на диван.
  — Скажите, для чего вы прилетели на остров, мистер Айлес?
  Айлес зевнул:
  — На отдых. Решил отдохнуть и слышал, что это очень занятное место, — он ухмыльнулся. — Кажется, меня не обманули. Здесь очень интересно.
  Снаружи раздался шум. В комнату вошли ещё люди. Все они были неграми и все в полицейской форме. Они несли обычные принадлежности — камеры, оборудование для снятия отпечатков пальцев.
  Инспектор встал.
  — Ладно, ребята, валяйте. Мистер Айлес, не хочу вас затруднять, но будет лучше, если вы проедетесь в участок и повидаете комиссара — майора Фалстида. Я думаю, майор Фалстид захочет с вами побеседовать. Если вы сядете в машину и последуете за мной, то не заблудитесь.
  — Не заблужусь, — Айлес прикончил выпивку, поставил стакан на столик и сказал:
  — Я ставлю этот стакан с краю, чтобы вы знали, что на нем мои отпечатки.
  Они вышли вместе. Инспектор задержался на верхних ступенях веранды. Дождь перестал, выглянула луна. Он сказал:
  — Дурацкий климат. То льет, как черт, то светит луна. Такова Черная Багама.
  — Да? Довольно странно, но, кажется, вас не слишком удивляет это убийство? — спросил Айлес.
  Инспектор ответил:
  — Когда меня учили на копа, меня учили не удивляться. К тому же, здесь все может случиться. Может быть, это один из тех случаев.
  Он спустился по ступенькам и сел в машину. Айлес забрался в свою, завел мотор и последовал за красными огнями полицейской машины.
  
  V
  Комиссар полиции оказался загорелым здоровяком с сединой металлического отлива. Он явно был склонен к цинизму. За двадцать лет в индийской армии он усвоил, что все не всегда так, как кажется. Точнее, все всегда не так. К тому же ему не понравился Айлес. Тот показался ему небрежным; но никто не смеет быть небрежным, когда дело касается убийства, тем более случившегося на его — комиссара — территории. А для комиссара полиции убийство создает массу проблем.
  Он сидел за столом в скудно обставленном кабинете, постукивал карандашом по блокноту и с серьезной миной разглядывал Айлеса. Тот развалился в кресле на другом конце комнаты.
  — Должен сказать вам, мистер Айлес, что мне не нравится ваше положение. И мне не нужно вам напоминать, что долг каждого гражданина, обладающего информацией, предоставить её полиции.
  Айлес кивнул:
  — Я знаю, комиссар, но я в очень сложном положении, правда?
  Майор пожал плечами.
  — Возможно — с вашей точки зрения; но мы не можем делать скидку на то, что вы частный детектив. Мы не можем позволить вам считать расследование или задание, которое привело вас на остров, исключительно частным делом — вашим и клиента. Такова ситуация.
  — Понимаю, но полагаю, что это неважно, комиссар.
  Полицейский кивнул.
  — Понимаю. И вы не собираетесь улетать?
  — Я уже говорил, что намерен делать, — спокойно повторил Айлес. — Еще раз заявляю, что прилетел на Черную Багаму по указанию моего патрона мистера Джона Вэллона из сыскного бюро «Ченолт инвестигейшен» в Лондоне. Больше я ничего сообщать не намерен. После довольно таинственного телефонного звонка я очутился в доме, где нашел тело.
  — Именно, мистер Айлес. Но вы увидели, должно быть, некую связь между звонком и ваши делом.
  Айлес покачал головой.
  — С моей точки зрения её нет. С чего вы взяли? Совершенно очевидно, что, если бы я ждал звонка, то позвонили бы в отель; или я сам бы позвонил, если бы знал, кому. Должен сказать, мне это напоминает ловушку.
  — Не понимаю, о чем вы.
  — Вы можете не понимать, но есть десятки — а может, и больше — причин для идиотского звонка. Понятно, кто-то на острове знал о моем приезде. И этот кто-то не хотел звонить в гостиницу. Не спрашивайте, почему, я не знаю. Но этот загадочный человек потрудился передать, что в десять позвонит в телефонную будку. Не вижу причин усматривать связь с моим делом. Допустим, вы получили такое сообщение, комиссар. Скорее всего вы бы поехали, хотя бы из чистого любопытства, чтобы узнать, кто это звонит таким экзотическим способом. Ну, я так и сделал. Я не знаю, кто это был. И не понял, был голос мужским или женским.
  — Мистер Айлес, вы ведь раньше не встречались с убитым? Тот факт, что вы увидели его мертвым, ничего вам не напомнил?
  — Ничегошеньки. Я ни разу в жизни его не видел.
  — Если честно, я не вижу смысла продолжать разговор, — буркнул комиссар. — Но должен сказать, мистер Айлес, что события этого вечера ставят вас, мягко говоря, в затруднительное положение. Врачи утверждают, что мужчину убили где-то между четвертью десятого и десятью. Вы сказали, что приехали в четверть одиннадцатого, но этому нет подтверждения. Это только ваши слова.
  — Вы хотите сказать, что я мог быть там в десять или без пяти?
  — Присяжные спокойно могут так думать, но должен объяснить вам вот что: вы говорите, что в отеле получили указание ехать к телефонной будке и ждать звонка. Могут подумать, мистер Айлес, что вы не получали никаких указаний и не было никакого звонка.
  — Меня не волнуют предположения, — отрезал Айлес. — Легко доказать, что бармен в отеле передал мне сообщение.
  — Верно, — согласился комиссар. — Но никто не знает, что вы делали до того, как вошли в бар, — он посмотрел на Айлеса в упор. — Я не говорю, что это так; это только предположение, но довольно просто выскользнуть из отеля и позвонить из любой будки себе самому, изменив голос. Потом войти и получить сообщение от бармена.
  Айлес кивнул.
  — Могло быть и так, но зачем это мне?
  Комиссар пожал плечами.
  — Причина очевидна. Вам звонили до обеда, и, если звонили вы, если это обман и если вы не поехали к десяти в будку, а направились прямо к дому, тогда — согласитесь — вы могли доехать, скажем в пять минут десятого вместо десяти пятнадцати. Понимаете, к чему я?
  — Понимаю, к чему, но это не правда, — сказал Айлес.
  — На вашем месте, мистер Айлес, я бы больше беспокоился о том, что присяжные могут посчитать правдой.
  Айлес ухмыльнулся. Комиссар, не слишком довольный допросом, принял ухмылку за издевку.
  — Должен заметить, вы слишком небрежно относитесь к этому мрачному случаю, мистер Айлес.
  Айлес беззаботно отмахнулся.
  — А что мне делать? Падать в обморок от того, что недобритому юнцу отстрелили полбашки? А насчет того, что могут или не могут подумать присяжные, если хотите меня этим запугать, лучше подумайте ещё раз. Обвиняя людей в убийстве, комиссар, вы должны это доказать. Поэтому я особо не волнуюсь. Какой мотив был у меня для убийства? Я его даже не знаю.
  — Это вы говорите, — сказал полицейский. — А учитывая то, что про ваши дела на острове мы знаем только о неком мистическом поручении, не стоит удивляться, если вашим утверждениям не поверят.
  Айлес промолчал и зевнул.
  Майор Фалстид встал.
  — Да, продолжать разговор нет смысла. Возможно, завтра утром, когда мы во всем разберемся, я захочу поговорить с вами снова, мистер Айлес. Естественно, вы не должны покидать остров.
  Айлес встал.
  — Очень хорошо. Спокойной ночи, комиссар.
  — Спокойной ночи.
  И Айлес удалился.
  Фалстид подошел к окну, посмотрел на пальмы, потом вернулся к столу и снял трубку.
  — Это ты, Стэнли?.. Извини, что вытащил из постели. У нас небольшие проблемы. Молодого Гелерта этой ночью убили в Эвэнсли — в доме, оставленном для людей Тинсли. Помнишь?.. Они где-то ездят и туда не входили. Зато вошел другой — Джулиан Айлес, англичанин. Айлес нашел тело и позвонил в полицию. Он вполне мог быть там во время убийства. Довольно темное дельце. Этот Айлес не дал никаких показаний. По легенде он частный детектив, нанятый лондонской фирмой «Ченолт». Владелец — Джон Вэллон.
  Видимо, Айлес приехал по указанию фирмы. Он отказался назвать цель, говорит, это будет нарушением обязательств фирмы перед клиентом. Думаю, хорошо бы за ним проследить. Позвони в Скотланд-Ярд. Срочно. Нужно все узнать к утру. Попроси Скотланд-Ярд проверить все на Айлеса; возможно, они смогут разыскать Вэллона из «Ченолт». Может, он более разговорчив. Пока я велел Айлесу не покидать острова. Он остановился в отеле «Леопард». Улететь он не сможет, самолетов до утра не будет. Завтра с утра сядешь ему на хвост — посмотреть, что от предпримет. Понял? Ладно. Спокойной ночи, Стэнли.
  Повесив трубку, он отправился спать.
  Айлес сел в машину и повернул направо. Ему казалось, что дорога выведет его к побережью, а оттуда — к отелю. Но длинная дорога плутала, а Айлес размышлял над событиями бурного вечера и не задумывался над направлением. Он свернул влево на боковую дорогу, окруженную лесом и редкими домами.
  Через сто ярдов почти перед носом сверкнула неоновая вывеска с блестящими буквами «Золотая Лили». Из здания неслись танцевальные ритмы. Снаружи собралась небольшая толпа цветных.
  Клуб был для негров. Айлес поставил машину и прошел внутрь. Маленькая танцевальная площадка окружена столами. Примерно в трех футах от главного входа по стенам тянулся восьмифутовый балкон. И ещё столы и бар в углу.
  Было людно. Площадку заполняли танцующие парочки. Айлес прислонился к балкону, смотрел перед собой и думал, что танцы здесь намного лучше, чем в других местах. Хороший ритм.
  Он подошел к бару, заказал выпить и спросил бармена:
  — На острове есть ещё клубы?
  — Не такие, — ответил тот. — Нет, сэр… это единственный клуб для цветных. Есть другие, конечно, но не для нас. Как вам танцы?
  — Замечательно, — ответил Айлес, выпил половину и спросил: — А что делают такой ночью?
  Негр приподнял брови. Глаза расширились и округлились от изумления.
  — Все зависит от того, чего вам хочется, сэр. Можете сидеть здесь. Столько, сколько захотите. Можете пить все, чего душа желает. Или прогуляться, дождь, я думаю, скоро пройдет. Очень скоро. А если не хотите гулять, можете вернуться в отель и пить. А не хотите пить, ложитесь спать. Если не захотите искупаться. Холодно не будет. Хорошая ночь. Если не захотите поохотиться на акул. Это действительно нечто, сэр, — охота на акул.
  — Да? — спросил Айлес.
  — Крутой спорт. Я сам не ездил, правда. Не нравится мне это.
  — А как ловят акул? — спросил Айлес.
  — Ну, вы сидите в кресле на корме лодки, сэр. Обычно выходят в море примерно в это время — или между одиннадцатью и часом. И берут кровь в бутыли. А вы сидите привязанный к сиденью на корме, и наблюдаете. Потом выливают кровь за борт. Большинство лодку нанимают, хозяин знает, где искать акул. Акуле нравится запах крови, она приплывает, ясно? И вы её ловите…
  — Очень интересно, — кивнул Айлес. — Думаю, вы знаете всех парней, которые имеют лодки?
  — Еще бы! — Бармен наполнил опустевший стакан. — Я всех их знаю. Если соберетесь на акул, берите Джаквеса — Мервина Джаквеса. Этот черт знает рыбные места вокруг острова лучше любого другого. Силен… Только сегодня вы его не найдете.
  — Почему?
  — Джаквес везет сегодня полковника Макферсона, — сообщил бармен. — И ещё одного парня. Отчаливают в половине первого. Я знаю, он говорил. Но если вы пройдете по берегу примерно сотню ярдов — там причал — то найдете Джаквеса. Он готовит лодку. Может, полковник согласится прихватить и вас.
  — Спасибо, — Айлес положил на стойку доллар. — Спокойной ночи.
  — Спокойной ночи, сэр, — кивнул бармен. — Что бы вы ни решили, желаю хорошо провести время.
  Айлес улыбнулся:
  — Постараюсь.
  И вышел.
  Бармен взглянул, как он шел вдоль балкона, взял стакан Айлеса и хлебнул виски.
  — Совсем странный белый. Заказывает выпить и не пьет.
  Он повращал глазами и сказал себе:
  — Может, у парня что-то на уме. Кто знает?
  Айлес сел в машину и вернулся в отель. Машину он оставил во дворе, зашел в бар, выпил виски с содовой и пошел спать. Было четверть двенадцатого.
  Он лежал в постели, курил и смотрел в потолок. Ситуация более чем забавная, думал он и все более верил, что кто-то пытался его подставить.
  Айлес зевнул. Он отлично понимал отношение комиссара полиции. История звучала просто невероятно. И не только звонок, заманивший его в дом. Да, очень смахивает на ловушку, решил Айлес.
  Через пять минут он снял трубку, позвонил и заказал чай. Снял брюки, туфли и надел пижаму. Когда через пару минут пришел официант, Айлес лежал в постели.
  Когда тот ушел, он выскользнул из постели и оделся. Его номер был на первом этаже, в углу. Окно выходило в кусты. Все тихо. Он переложил деньги и паспорт из кейса в нагрудный карман и опустил туда же маленький испанский пистолет 32-го калибра.
  Айлес открыл окно, перемахнул через подоконник и приземлился на траву. Сквозь кусты добрался до грязной окружной дороги, обошел отель и вышел на шоссе в трехстах ярдах от него. За пальмой виден был деревянный пирс, о котором говорил бармен, с пришвартованной белой моторкой. Держась в тени окаймлявших дорогу пальм, Айлес зашагал к лодке.
  На корме сидел негр и насвистывал. Когда Айлес руки в брюки спустился к причалу, он приподнял свой зад и коснулся полей шляпы.
  Айлес спросил:
  — Вы Мервин Джаквес?
  Джаквес оскалился:
  — Да, босс, это я. Но сегодня ничем не могу помочь. Я зафрахтован, понимаете? Вывожу гостей.
  — Нет, — возразил Айлес, — я только что от полковника Макферсона. Он собирался сегодня с вами, но передумал. Я сказал, что сбегаю и передам вам.
  — Ладно, сэр, — нахмурился Джаквес. — Он не сказал, когда ему понадобится лодка?
  Айлес покачал головой.
  — Он свяжется с вами завтра.
  Потом взглянул на море.
  — Неплохая ночка. Как насчет прокатиться по заливу с полчасика?
  — Конечно, — согласился Джаквес. — Не хотите порыбачить? Мой приятель не появится раньше двенадцати. Если хотите рыбки, лучше подождать его.
  — Обойдемся без рыбки.
  — Тогда садитесь, сэр. Я прокачу вас в ветерком. Может, пройдем до Острова сокровищ, или в ту сторону, к Насау?
  Айлес забрался в лодку, прошел на нос и сел на палубе, свесив ноги. Джаквес отдал концы и запустил мотор. Лодка рванулась в море.
  Ночь была прекрасна. Луна — ослепительна, мирное море — почти прозрачно. При желании — потрясающая ночь для купания, — подумал Айлес. И усмехнулся.
  Джаквес позвал:
  — Сэр, не хотите выпить? У меня неплохой ром.
  — Это идея.
  Айлес встал, прошел на корму и спрыгнул в рубку.
  — Ром и немного льда в каюте, сэр. Смешайте сами.
  Айлес вошел внутрь, нашел бутылку «калверта» и кувшин с ледяной водой, налил на три пальца чистого, выпил и запил водой. Он сидел в рубке и глядел на тихое море. Чуть погодя сказал:
  — А здорово! Думаю, у вас не бывает проблем.
  — Только не у меня, сэр, — осклабился Джаквес. — Я никогда ни о чем не беспокоюсь. Почти все время я рыбачу с этой лодки. А если не рыбачу, пью, ем, или сплю. Не знаю, о чем можно волноваться.
  — И я тоже, — сказал Айлес.
  Джаквес тихо напевал себе под нос. Берег почти скрылся из виду. Айлес спросил:
  — Где мы?
  — Сейчас скажу, сэр. Знаете Насау? Мы называем это Насау, но правильно это Остров провидения. Он слева. Впереди справа Горелый остров — махонький, на нем только два дома, и оба принадлежат миллионерам. За Горелым островом, правее, Майами.
  — А долго добираться до Майами?
  — Смотря откуда; если отсюда, да в этой лодке, а это неплохая лодка, довольно быстрая — думаю, вы будете там рано утром. Черная Багама — ближайший к Майами остров, знаете? Полчаса самолетом.
  Айлес встал.
  — Слушайте, хотите заработать?
  Шкипер смотрел на него. Белки глаз сверкали в полутьме.
  — Конечно, сэр. Я никогда не против поправить дела. Чего вы хотите — завтра на рыбалку?
  Айлес покачал головой.
  — Я хочу в Майами. Думаю, до семи утра доберетесь?
  — Может быть, — кивнул Джаквес. — Но я не хочу в Майами этой ночью, сэр. Туда у меня бензина хватит, но для возвращения маловато.
  — Можно заправиться там, так ведь?
  — Да… Можно заправиться там. Но я не хочу. У меня завтра рыбалка, поэтому я не хочу сегодня тащиться Майами. И вообще не хочу.
  Айлес отмахнулся.
  — Поворачивай, и сейчас же… — он вынул несколько банкнот из кармана брюк. — Здесь десять английских фунтов. Гони кратчайшим путем.
  — Слушайте, босс, — начал Джаквес и осекся, увидев пистолет в левой руке Айлеса.
  — Вот как? Что вы делаете?
  Айлес ухмыльнулся.
  — Выполняй. И пошевеливайся. Жми на газ, или произойдет несчастный случай. Ясно?
  Джаквес пожал плечами.
  — Мне все равно, сэр. Но десять фунтов за такой конец — не деньги. И там мне придется заправляться.
  — Бензин в Майами дешев, — сказал Айлес. — Но пусть будет пятнадцать.
  Джаквес снова пожал плечами.
  — По мне-то ладно. Сами знаете, что делаете. Но боюсь, полковник Макферсон не обрадуется, когда не получит завтра лодку для рыбалки… — тут он сообразил:
  — Слушайте, босс… Вы как, друг полковника Макферсона?
  Айлес покачал головой.
  — Я его никогда в жизни не видел. Но когда вернетесь на Черную Багаму, передайте ему поклон. Скажите, что я очень извинялся за доставленные неудобства.
  — Ладно, — буркнул Джаквес. — Если так надо…
  И изменил курс.
  Айлес сунул пистолет в карман, вошел в каюту и налил ещё виски. Потом огляделся. В ящике оказался автомат 48-го калибра. Он вынул его, захватил виски и вернулся в рубку.
  — Слушай, — сказал он. — Предосторожности ради я верну тебе его в Майами. Ясно?
  Джаквес оскалился.
  — Конечно, босс. Кажется, вы обо всем подумали.
  Он вернулся к рулю.
  Айлес сидел на корме с автоматом на коленях, потягивал виски и думал о миссис Тельме Лайон.
  Глава пятая
  I
  Отель «Яхтсмен» занимает квартал на параллельной Майами-бич улице, в пятисот ярдах от нее. Многие уверены, что «Яхтсмен» — хороший отель. Так оно и есть. Тихое, не слишком фешенебельное местечко, и пока постояльцы держатся в известных рамках и платят, администрация не слишком сует нос в их дела.
  Айлес проснулся в половине четвертого пополудни, сел и потянулся. Алую пижаму, усыпанную белыми звездами, он купил рано утром. Он вылез из постели, посмотрелся в зеркало, состроил гримасу, подошел к окну и выглянул наружу. Далеко внизу по залитым солнцем улицам прогуливались люди.
  Он отошел и сел на кровать. Потом позвонил и заказал кофе и тосты. Когда их принесли, развалился на подушках, потягивал кофе и размышлял о дальнейших действиях.
  Айлес частенько попадал в неприятности, и его не очень смутил такой поворот событий. Он верил своему нюху — это всегда помогало. Сейчас, дивным солнечным днем, после освещающего сна, он знал, почему сбежал с Черной Багамы так быстро, хотя и не тайно — Джаквес явно разболтает. Разболтает, когда узнает, что на острове совершено убийство, в которое замешан некто с приметами Айлеса, но сейчас это ерунда. Главное — ему нужно было исчезнуть, чтобы избежать всяких там перекрестных допросов. Останься он на остове, его обвинят в убийстве и задержат. Вся его история так и пахнет липой.
  Он допил кофе, зашел в ванную и принял контрастный душ. Потом, в пижамных штанах, принялся мерять спальню босыми ногами, гадая, зачем кому-то понадобилось назначать ему встречу в доме, где произошло или происходило убийство. Но в конце концов пожал плечами. Сейчас ответа не найти.
  Айлес обернулся на щелчок замка. Дверь открылась, в комнату вошли двое мужчин. Первый был высоким, плотным, круглолицым, с маленькими карими глазками и толстыми губами. Уши огромные, а ладони смутно напоминали грозди бананов и болтались где-то сбоку. Второй был невзрачным квадратным коротышкой. Выглядел он серьезным и очень несчастным.
  Айлес поинтересовался:
  — Вы не ошиблись?
  Коротышка покачал головой.
  — Я ни разу не ошибся, мистер. Никогда. Я здешний детектив. Это мистер Карно, мистер Джек Карно. Он желает с вами поговорить.
  — Да? — Айлес надел пижамную куртку. — А разве не мог мистер Карно позвонить?
  Коротышка пожал плечами.
  — Мне показалось, мистер Карно хочет поговорить лично, а он не любит впустую тратить время.
  Айлес любезно оскалился:
  — Прекрасно. Надеюсь, он не потратит и моего.
  Детектив хмыкнул.
  — Ну, думаю, вы договоритесь. Пока, Джек.
  Он вышел и тихо притворил дверь.
  Карно швырнул шляпу на туалетный столик, подтянул стул, развернул его и сел боком. Он был огромен и дороден. И неприятен, подумал Айлес.
  — Итак, вы смышленый ублюдок, мистер Айлес. Я хочу сказать вам пару вещей.
  Айлес зевнул.
  — Неплохое начало. Что именно?
  — Скажу что, умник. Думаю, ты попал в неприятности на Черной Багаме, да? Поэтому решил сбежать. Прибыл на рыбацкой лодке. И что дальше?
  Айлес лег и заложил руки за голову. Он общался с Карно с заметным удовольствием.
  — А какого черта тебе надо, кабанчик?
  — Слушай, не разговаривай так, мне не нравится, — рявкнул Карно. — Если не хочешь, чтобы тебя стало много, веди себя хорошо, ладно?
  — Думаю, я веду себя удивительно хорошо, — ответил Айлес. — Кто ты и чего тебе надо?
  Карно извлек из кармана маленькую толстую сигару, откусил кончик и выплюнул. Потом сунул сигару в рот, чиркнул спичкой по ногтю большого пальца и закурил. Поросячьи глазки не сдвинулись с Айлеса.
  — Меня зовут Джек Карно, ясно? Я частный шпик. Меня здесь очень хорошо знают, но не только поэтому. У меня есть связи с копами. Поверь мне, умник, их неприязнь ко мне и в половину не так сильна, как будет к тебе, если я открою свою варежку.
  — Неужели! — удивился Айлес. — Вы с каждым мигом становитесь все интереснее, мистер Карно.
  — Успокойся. Не шути, не язви и не дергайся. Вопрос, что я собираюсь с тобой сделать.
  — Любопытно узнать, — Айлес зевнул. — По-моему, я не нарушил международных законов. У меня британский паспорт. Я еду на Черную Багаму через Майами. Я не знаю закона, который запрещает уезжать с Черной Багамы на рыбацкой или какой-либо другой лодке и прокатиться до Майами. Может, мне здесь понравилось. Может, я хочу ещё куда-нибудь.
  Карно сказал:
  — Может, а может ты поедешь туда, куда скажу я. Ясно?
  — Почему? — спросил Айлес.
  Карно вынул сигару и манерно сплюнул в камин.
  — Я скажу. Прошлой ночью проломили голову парню на Черной Багаме, после чего с тобой побеседовал комиссар полиции, и держу пари, комиссар попросил тебя быть под руками, пока он не распутал убийство. Ты не послушался. Ты слинял, так? Потому что ты убил парня. Разнес ему череп. А теперь ты засел здесь в отеле и думаешь развлечься. Тебе не хочется вернуться на Черную Багаму, умник?
  — Я не думал об этом, — ответил Айлес. — Карты лягут, и я туда когда-нибудь вернусь. Но скажи мне одно, Карно. Не берешь ли ты на себя роль полиции? Ты частный детектив. Как и я. Разница только та, что ты американский и с лицензией. У нас в стране так не принято. Но ты же знаешь, что можешь лишиться её, сделав что-нибудь не правильно. Мне кажется, именно это ты и делаешь. Как тебе понравится, если я пойду в полицию с жалобой за незаконное вторжение в номер, угрозы и попытки шантажа?
  Он спустил левую ногу с кровати и сел, невозмутимо разглядывая американца.
  Карно сказал:
  — Ну, попробуй. Иди к копам. Я скажу тебе, что будет. Тебя упрячут. Ясно, умник? Упрячут за незаконный въезд в Майами. И не будут спорить. Может, тебя оставят остыть. Может, вышлют на Черную Багаму, а я догадываюсь, тебе туда не хочется.
  Айлес лениво встал, подошел к туалетному столику, достал из пачки сигарету и закурил.
  — Хорошо. Скажи, что я буду делать.
  — Я скажу, что ты будешь делать. Ты встанешь и оденешься. Оденешься и пойдешь со мной. Я отвезу тебя в аэропорт и куплю билет до Нью-Йорка. А когда прилетишь в Нью-Йорк, сядешь на корабль и отправишься в Англию. Вот что ты сделаешь, умник.
  Айлес вернулся к кровати и сел.
  — Неужели! И почему?
  Карно тяжело поднялся.
  — Слушай, мистер Айлес! Я скажу, почему. А ты послушаешь.
  Он подошел к Айлесу, замахнулся и вмазал правым кулаком в лицо.
  Айлес рухнул с кровати. С минуту он лежал, ощупывая обильно кровоточащий нос. Потом сел, достал платок из кармана пижамы и прижал к носу.
  Карно сказал:
  — Это одна причина… понял? Одна из причин, почему ты сделаешь, что я сказал; если хочешь заварить здесь кашу, если хочешь ходить и болтать, наживая врагов, знаешь, что будет? Кто-нибудь поработает над тобой, парнишка, а когда закончит, ты уже никогда не ввяжешься не в свое собачье дело. Может, тебя найдут в доках, и в болотах часто находят трупы, да кто станет тебя искать — неизвестного говнюка с рыбацкой лодки? Ты таких знаешь?
  Айлес встал.
  — Простите, минутку.
  Он вошел в ванную, намочил полотенце в холодной воде и вернулся, прижимая его к носу. Карно снова устроился на стуле.
  Айлес нагнулся и надел туфли. Было трудновато проделать это только левой рукой. Потом выпрямился и сказал:
  — По твоим словам мне показалось, что у тебя что-то есть.
  Он ещё не договорил, как полотенце полетело в лицо Карно. Пока тот вставал, Айлес левой ногой ударил его в живот. Карно со стоном попятился в стене. Айлес не отставал. Через две минуты Карно лежал на полу. Грудь ходила ходуном, в углу рта застыла пена. Айлес нагнулся, сгреб Карно за воротник и поднял. От души вмазал ему в рожу и отшвырнул в сторону. Из кармана Карно он забрал пистолет и уселся на кровать.
  — Знаешь, Карно, ты только думал, что ты крутой.
  Карно ничего не сказал — он пытался встать. И смог встать на колени — но Айлес ударил снова. Теперь Карно остался лежать.
  Айлес довольно кивнул, опустился над поверженной тушей и начал обыскивать детектива. Он нашел бумажник с лицензией частного детектива Майами, пару старых писем и тысячу долларов в банкнотах. Больше ничего, кроме авторучки, какой-то мелочи и маленького пистолетика 22-го калибра в потайном кармане. Айлес положил все это на туалетный столик, пошел в ванную, снял веревку от пластиковых занавесок и скрутил Карно руки.
  Он с наслаждением затянул запястья под углом за спину — простой, но очень действенный японский метод. Полотенце затолкал в рот Карно, повязав сверху ещё одним. Потом стал одеваться.
  Через пять минут Карно открыл глаза. Айлес ему улыбнулся. Глаза Карно следили за ним, пока он ходил по комнате, завязывал галстук и завершал туалет. Надев шляпу, он переступил через жирную тушу.
  — Будь умницей, Карно. Лежи, и больше не будет больно. Но если я столкнусь с тобой ещё раз, будет похуже. Удачи…
  Он подошел к туалетному столику, сунул лицензию Карно и деньги в карман вместе с собственным пистолетом и паспортом и великодушно улыбнулся поверженному противнику.
  — Чао!
  Айлес снял табличку «Не беспокоить!» с внутренней ручки и повесил её снаружи. Потом спустился с пятого этажа, дошел до конца длинного коридора. Никого поблизости не было. Он открыл окно и вылез на пожарную лестницу.
  Минутой позже он уже шагал вниз по узкой улочке. По лицензии Карно он узнал адрес его офиса — 235, Гринакр Билдинг, Палм-авеню. Попав на бульвар пошире, тормознул такси и сказал:
  — Гринакр Билдинг.
  
  II
  В такси Айлес забился в угол и с помощью полоски зеркальца обработал разбитый нос. Могло быть и хуже, — подумал он, закурил и обдумал ситуацию в целом. Он надеялся, что Карно не станет искать его хотя бы несколько часов. Айлес понимал, что рискует, но выбора не было, и он пожал плечами. Нужно следовать интуиции — и что-нибудь да получится.
  Такси свернуло на широкий бульвар с пальмами и остановились возле большого делового здания. Айлес расплатился, вошел в холл и подошел к справочной. «Детективное агентство Карно» помещалось на шестом этаже. Он поднялся на лифте, пошел длинным коридором и отыскал маленький угловой кабинет. Там Айлес открыл дверь и вошел.
  Квадратная комната; в углу дверь в другой кабинет; дверь открыта. Единственный сотрудник — девушка за столом напротив, блондинка с неудачно подобранной помадой. На ней четырехдюймовые каблуки, и она знает, что её виднеющиеся под столом икры привлекают внимание. Во всем остальном слишком умной она не кажется… — решил Айлес.
  — Добрый день. Я Джулиан Айлес.
  Она прекратила жевать жвачку.
  — Да? И что?
  — У меня только что состоялся конфиденциальный разговор с мистером Джеком Карно, вашим боссом. Вы что-нибудь об этом знаете?
  — Нет, я просто машинистка. Понятия не имею, что тут происходит, — она улыбнулась. — Может, и к лучшему.
  Айлес облегченно вздохнул.
  — Ладно, вот в чем дело. Во-первых, мистер Карно просил передать, что может сегодня не вернуться, но будет самое позднее завтра, — он сунул руку в карман, извлек пачку денег и положил на стол. — Мистер Карно сказал, чтобы вы положили это в банк, если он не вернется до утра. Понятно?
  — Ага, понятно. Если его не будет ко времени открытия банка, это должно попасть на счет. Хорошо. Еще что-нибудь?
  — Да, — Айлес поглубже вдохнул. — Я хочу поговорить с миссис Лайон. Свяжитесь с ней, хорошо?
  Она посмотрела на него и снова принялась жевать.
  — Миссис Лайон? Это та, что была здесь утром? Как с обложки журнала «Вог»?
  Айлес ухмыльнулся.
  — Верно. У вас есть её номер, верно?
  — Нет. Может, у него есть. Минутку, ладно? — она встала и направилась во внутреннюю комнату. Через минуту она вернулась с блокнотом в руках. — Здесь адрес и телефон. Может, вы это ищете.
  Айлес взял блокнот. «Орландо, 22-264». И ниже: «Орчид-Хауз, Орландо-бич».
  — Сделайте мне одолжение, ладно? — он положил на стол доллар. — Спуститесь вниз и купите сигарет. На первом этаже табачный киоск. Я позвоню.
  — Ладно, — она положила деньги в ящик, заперла его, взяла доллар и вышла.
  Он сел за её стол и набрал номер. Ответили очень быстро.
  — Я хочу поговорить с миссис Лайон. Скажите, звонят от Джека Карно.
  — Минутку, сэр…
  Явно слуга-негр, — подумал Айлес. Прошла минута; две. Повезет ли?
  И тут он услышал её голос.
  — Алло, миссис Лайон?
  — Да… — голос очаровывал и успокаивал. Айлес блаженно улыбался в трубку.
  — Как вы, Тельма? Это Джулиан Айлес.
  Небольшая пауза.
  — Ну надо же… разве не странно? Как у вас дела, мистер Айлес?
  — Если честно, неплохо. Утром у меня состоялась премилая беседа с джентльменом по фамилии Карно, которого я принял за вашего любимого частного шпика. Он слишком многого хотел.
  После паузы она протянула:
  — Понимаю. Конечно, вы его не послушались?
  — Нет. Аргументы были, скажем так, разящими, но мои оказались немного точнее.
  Она весело рассмеялась.
  — Правда! Как любопытно. Я говорила, вы забавный тип. Как вам Черная Багама?
  — Кажется, нравилась. Но сейчас я немного растерян.
  — Расскажите, почему вы растеряны, — попросила она. — Вы казались человеком, который принимает решения очень быстро.
  — Обычно да, — согласился Айлес. — Но иногда я думаю, что одна голова хорошо, а две — лучше. Приходится следить за каждым шагом, правда, Тельма? А то сразу оказываешься в дерьме.
  Она протянула:
  — Не знаю. Возможно, нам стоит поговорить.
  — Я собирался это предложить.
  — Где вы? Правда в офисе Карно?
  — Да, правда. Я только что отдал деньги, которые вы вручили ему утром, его секретарше, чтобы она положила их на счет, если до утра он не появится.
  — Милый… Вы его здорово изувечили, Джулиан?
  — Не очень. Просто дал возможность передохнуть и подумать. Что насчет разговора?
  — Подскажите время, Джулиан, — она говорила так, будто они были старыми друзьями.
  — Около половины седьмого.
  — Ясно. Думаю, вы не откажетесь выпить, правда?
  — Нет, не откажусь. Мне пора выходить?
  — Да, — сказала она. — На такси вы доберетесь за полчаса. Это вдоль Майами-бич. Любой скажет вам, где Орчид-Хауз.
  — Буду около семи.
  Он повесил трубку. Дверь офиса открылась и вошла девушка. Неплохая фигура и ножки, — подумал Айлес, — но лицо… И волосы плохо выкрашены. Почему женщины всегда хотят выглядеть иначе, — мелькнуло у него.
  — Я взяла «Кэмел». Вам нравится «Кэмел»?
  Айлес усмехнулся. Его любимые… Он встал и взял пачку.
  — Очень мило. Когда увидите мистера Карно, скажите, что я позвонил и оставил деньги. И ещё скажите, что я отправился к миссис Лайон. Если он так умен, как я думаю, то не будет дергаться до звонка.
  — Хорошо. Кто позвонит?
  — Не уверен. Но думаю, миссис Лайон. Пока.
  — До свидания.
  Она уселась за стол. Последнее, что он видел — её крепкую угловатую челюсть, перемалывающую резинку.
  
  III
  Айлес стоял в тени пальм напротив Орчид-Хауз.
  А мне нравится, — думал он, — нравится Орландо-бич. Возможно когда-нибудь, когда суставы начнут скрипеть, он поселится здесь — солнце, голубое море, прекрасные женщины. Идея очень привлекательная.
  Орчид-Хауз был построен в колониальном испанском стиле — двухэтажное здание с широкой аркой в квадратный дворик, патио, фонтан. Перед входом тянулась полоса зелени, а слева и справа — террасы.
  Айлес перешел дорогу. Судя по указателю на стене, миссис Лайон жила в номере 14 с правой стороны патио. В небольшое двухэтажное здание вел вход с угла.
  Он позвонил, оценивающе прислушался к перезвону колокольчиков. Через минуту дверь открыла аккуратно одетая негритянка.
  — Вы мистер Айлес?
  Айлес кивнул.
  — Входите, босс.
  Они миновали прохладный холл и свернули в дверь направо.
  — Мистер Айлес, мэм, — доложила негритянка и вышла.
  Длинная, холодная белая комната. На полу черный ворсистый ковер, мебель обита стеганым ситцем — цветочный орнамент на серо-зелено-голубом фоне. Длинные окна в конце комнаты выходят на уединенную лужайку, обнесенную белым забором. И повсюду тропические цветы. Слева от окна великолепное фортепиано, и за ним сидит Тельма Лайон.
  Она встала, вышла на средину комнаты и улыбнулась ему. На ней было эксклюзивного покроя гладкое блестящее платье, похожее на розовую раковину, тончайшие чулки и нейлоновые босоножки на высоком каблуке. Две нитки жемчуга мерцали на шейке цвета камелии.
  Айлес заметил:
  — Очень милый дом. У вас замечательный вкус. Но я думал, вы едете во Францию?
  Она пожала плечиками:
  — Да? Я тоже так думала. Но уверена не была. И вместо этого решила поехать сюда.
  Айлес усмехнулся.
  — И сейчас вы ещё больше неуверены, правда?
  — Вы немного суровы, вам не кажется, Джулиан? Не возражаете, если я стану называть вас Джулиан? Красивое имя, такое музыкальное. Кстати, что с вашим носом? Мне казалось, он был очень красивой формы.
  — Все придет в порядок через день-другой. Это мистер Карно.
  — Понятно. Что вы с ним сделали?
  — Ничего. Ошибка, присущая многим. Он считает, если он толстый и тупой, это что-то значит, — Айлес улыбнулся.
  Она предложила:
  — Садитесь. Думаю, нам есть о чем поговорить. Виски, сигарету?
  Айлес плюхнулся в удобное кресло.
  — Еще спрашиваете! И неразбавленного, правда? Уж не собираетесь вы здорово принять на грудь?
  Она рассмеялась и принялась доставать бутылки из серванта.
  — Если честно, я над вами экспериментировала, Джулиан. Кажется, пришло время трезво разобраться.
  — Я тоже так думаю. Если же нет, боюсь, кому-то придется плохо, а никогда не знаешь, не окажешься ли крайним сам.
  Он откинулся и закрыл глаза, подумав: жизнь забавна, если дать ей волю.
  Она смешивала коктейль, позвякивая льдом, потом подала «Куба Либре» в высоком, изящном, ручной работы бокале. На груде измельченного льда лежал ломтик апельсина.
  — Думаю, после этого вам станет лучше. Хотелось бы мне знать, о чем вы думаете?
  — Потерпите минутку, ладно? У меня выдался крайне беспокойный день, — он медленно, с задумчивым видом выцедил половину и крякнул. — Я скажу, что я думаю. Я думаю, вы очень привлекательная женщина. И многое в вас мне очень интересно.
  — Спасибо… Вы говорите вообще или от себя?
  — От себя.
  Он подошла к другому креслу, села и скрестила стройные ножки.
  — Продолжайте, пожалуйста. Мне нравится вас слушать.
  Айлес отпил ещё глоток, посмотрел на нее, потом допил.
  — Хотите еще? — спросила она.
  Он кивнул. Она взяла стакан и вернулась к серванту. Он тем временем заговорил:
  — Вы хотели что-нибудь обо мне узнать. Я мало что рассказал в Гайд-Парк Отеле, но думаю, теперь пора. Я намного жестче, чем кажусь, и никому не позволено безнаказанно морочить мне голову.
  — Ах, милый… Разве кто-то пытался это делать?
  — Думаю, вы, — буркнул Айлес. — Судите сами. В тот вечер, когда Вэллон меня перехватил, я только что вернулся из Южной Америки. И счастлив был оттуда выбраться, — он улыбнулся воспоминаниям. — Я свалял дурака: принял заказ одной из соперничающих на выборах партий. И к несчастью, — он скривился, — выбрал не ту партию. В результате я очутился в мерзопаскостной тюряге. И все же выбрался — нашелся настоящий друг. Я был очень рад, когда Вэллон дал мне это задание, но теперь думаю, не попал ли я из огня да в полымя.
  Она подошла к нему, протянула бокал, и его ноздри уловили дразнящий аромат духов.
  — Сядьте и слушайте!
  Она села, и Айлес продолжал:
  — Последние два дня со мной происходили странные вещи. Я прилетел на Черную Багаму, прибыл в отель «Леопард» — и тут же получил таинственное сообщение. Кто-то позвонил мне в телефонную будку. Вы же меня предупреждали, что мне могут позвонить, и звонок для меня был безусловно связан с вами. Мне велели приехать в некий дом и встретиться со звонившим. Я приехал. И нашел молодого человека — лет двадцати пяти — тридцати — без всяких признаков жизни.
  Лицо миссис Лайон не дрогнуло.
  — Надо же… Как странно, Джулиан. Думаю, вы знаете, отчего он умер?
  Айлес кивнул.
  — Он умер, потому что кто-то выстрелил в него в упор из крупнокалиберного пистолета.
  — А ещё кто-нибудь там был?
  Он покачал головой.
  — И что вы сделали? — спросила она. — Удрали?
  Айлес улыбнулся.
  — Не пытайтесь казаться дурой, дорогая. В конце концов меня бы вычислили. Узнали бы, что я был там. Черная Багама — маленький остров, легко проверить каждого. Узнали бы, что меня не было в отеле во время убийства или после. Поэтому я сделал все как полагается: позвонил в полицию.
  — Ага… И что потом?
  — Полиция не воспылала ко мне любовью, — хмыкнул Айлес. — Ведь объяснение, почему я оказался в доме, звучит не слишком убедительно, верно? Тем более, что я отказался рассказать, зачем я на острове. Бюро «Ченолт», которое представляет Джулиан Айлес, блюдет интересы своих клиентов. Понимаете?
  Она кивнула.
  — Понимаю.
  — Но комиссар хотел поговорить ещё раз утром. Считалось, что до того времени я не покину острова. Он полагал, что я никуда не денусь: до утра нет самолета. Но я не собирался оставаться. Потому что выходило, что я под наблюдением по подозрению в убийстве. Понимаете, в чем дело, Тельма?
  — Понимаю.
  — Итак, — сказал Айлес, — я решил сбежать.
  — Куда вы собирались ехать? И как выбрались?
  — Забрался в чужую рыбацкую лодку. Она принадлежала негру по имени Джаквес. Пригрозил пистолетом, сунул ему пятнадцать фунтов и убедил доставить меня в Майами. Здесь я был в восемь утра. Так я выбрался. А что до другого вопроса, вот зачем мне это нужно было: во-первых, я хотел поразмыслить, и мне казалось, что на Черной Багаме мне бы помешали. Во-вторых, я хотел связаться с Вэллоном и получить инструкции. Я поселился в отеле и уже собирался звонить, рассчитывая, что меня пока не станут беспокоить.
  Миссис Лайон встала, грациозно прошлась по комнате. Достала сигарету из гравированного портсигара слоновой кости, закурила. От толстой турецкой сигареты шел очень тонкий аромат. Она стояла около окна и смотрела на лужайку. Солнце почти зашло.
  Внезапно она спросила:
  — Скажите мне одно. Что вы хотели услышать от Вэллона? Что собирались спрашивать?
  — Все очень просто. Я собирался точно рассказать, что произошло. Сказать, что хотя и выдал для полиции довольно правдоподобную историю, но чуть не угодил за решетку. Хотел спросить, стоит ли заваливать всю работу, рассказывая комиссару полиции дурацкую историю с самого начала — прелестную сказочку о том, как вы желаете вернуть домой капризную дочь миссис Николы Стейнинг. И заявить, что некто — скажем, вы — желали смерти того парня, кем бы он ни был, а меня выбрали убийцей. Я собирался сказать, что никто не поверит в таинственный телефонный звонок; и если я буду настаивать, мне это выйдет боком. Другими словами, хотел попросить разрешения бросить это дело.
  — Значит, вы уверены, что я подстроила убийство и ваш приезд; что это мой звонок привел вас в дом?
  — Да. И все, что с того времени произошло, это подтверждает. Джек Карно безусловно знал, что я прибыл в Майами. Яснее ясного, кто ему сказал. Вы. И лишь один человек мог сказать об этом вам.
  Она серьезно спросила:
  — Кто?
  — Джаквес, тот негр, который меня привез. Едва успев высадить меня на берег, он явно доложился вам. Вы, стало быть, его прекрасно знаете. Когда он рассказал, вы поспешили утром в контору Карно и дали денег, чтобы тот поскорее спровадил меня из Майами. Как я понимаю, по двум причинам.
  — Вы знаете, я начинаю думать, что вы очень умны, Джулиан. Что за причины?
  — Во-первых, если бы я поддался и сбежал, меня бы точно обвинили в убийстве. Ну как же, я убегаю от закона, силой заставляю увезти себя с Черной Багамы, сажусь на самолет в Нью-Йорк и исчезаю. Это одна из причин. Вторая — останься я, случайно мог бы встретить вас. Стал бы наводить справки. И мог бы даже предположить, что вы были и на Черной Багаме. Разве я не прав?
  — Иногда вы промахиваетесь, Джулиан, но, похоже, вы неплохой сыщик.
  — В один прекрасный день я угадаю, — буркнул Айлес. — Не кажется ли вам, что лучше рассказать мне хотя бы часть правды?
  Не получив ответа, он продолжал:
  — Есть ещё один момент — возможно, весьма значительный. Придя к Вэллону, вы надеялись, что он возьмется за работу, правда? Положим, ради старой дружбы — а я уверен, между вами что-то было — приедет и займется. Может, вы даже желали, чтобы его посадили за убийство. Женская ненависть страшнее адского огня!
  Она кивнула, отошла от окна и остановилась напротив Айлеса, глядя на него в упор. Потом сказала очень мягко и спокойно:
  — А вы чего хотите, Джулиан?
  Он улыбнулся.
  — Еще коктейль. Одежду. У меня только то, что на себе. Хочу бритву и все такое прочее.
  — Проще простого. Здесь множество хороших магазинов, и открыты они допоздна. Ну, допустим, у вас все это есть, что дальше?
  Айлес хмыкнул:
  — Я любитель приключений. И как не пытаюсь избежать проблем, всегда в них вляпываюсь.
  — Да? — в голос её проникла хрипотца. — Таких мужчин я обожаю. Мне безумно нравится, как вы обошлись с Джеком Карно. Думаю, вы тот ещё мужик, Джулиан.
  — Может быть, — ухмыльнулся он. — Когда у меня будут все причиндалы, можем пообедать вместе. И решить, что делать с Джеком Карно, комиссаром полиции Черной Багамы, Джонни Вэллоном, с вами и со мной. Скажу прямо — в ближайшие часы мне предстоит решить, играю ли я с вами или пытаюсь работать на Вэллона.
  Она спросила:
  — А от чего это зависит, Джулиан?
  — От того, что вы расскажете. Мне нужна правда, только правда и ничего, кроме правды. Если я вам поверю, я могу поработать на вас. И даже надуть Джонни Вэллона, если понадобится.
  — Почему? — спросила она.
  Айлес, ухмыляясь, покосился на нее.
  Он чертовски привлекателен, — подумала Тельма.
  — В Англии вы мне сказали, что при известных обстоятельствах вы в долгу не останетесь.
  Она вернула улыбку и рассмеялась.
  — Ну да… Где Джек Карно?
  — Я оставил его в номере с кляпом из полотенца и спеленатым шнуром от штор. А на двери табличка «Не беспокоить».
  Она покосилась на часы.
  — Надеюсь, он уже выбрался.
  Он кивнул.
  — Я тоже. Кто-нибудь наверняка его нашел. Возможно, он вернулся к себе и изумился, узнав, что я ему оставил деньги. Решив разобраться, он заглянет сюда. И спросит, что делать дальше.
  — Я скажу, что больше не нуждаюсь в его услугах. И сделаю это сейчас. Потом, Джулиан, мы пойдем поищем вам гардероб и бритвенные принадлежности. Потом пообедаем и поговорим.
  Она положила руки на подлокотники кресла и склонилась к нему.
  — Сладкий мой, чтобы ты ни думал, но ты будешь работать на меня, и тебе понравится.
  Она поцеловала его в губы, потом отошла к телефону.
  — Я хочу поговорить с Карно. Налей себе сам, Джулиан.
  Айлес встал в довольно мрачном настроении.
  Женщины — странные существа, — думал он. — Интересно, почему она думает, что я так легко продам Вэллона?
  Он пожал плечами.
  Нет, женщины просто непредсказуемы. Особенно эта. Самое лучшее и безопасное, — заключил он, — плыть по течению и ждать, что будет. В любом случае плыть по течению с Тельмой Лайон совсем не плохо — если только не окажешься однажды утром с перерезанным горлом. В любом случае, всегда стоит рискнуть. Так почему не использовать отличный шанс?
  Тельма говорила с Карно. Он слушал утешающие интонации её низкого голоса. На Джека они тоже подействовали и они расстались лучшими друзьями.
  Она вернулась к Айлесу.
  — Между этим бунгало и следующим — длинный коридор. В конце, справа, спальня и ванная. Я снимаю их для гостей. Так что можешь устроиться там, — она вдруг улыбнулась, — там ты будешь под моим надзором.
  — Вы подумали обо всем, Тельма, — Айлес озорно осклабился.
  — Я стараюсь, — кивнула она. — Но я только слабая женщина, и иногда ошибаюсь. Пошли по магазинам.
  Глава шестая
  I
  Макминс оставил машину на развилке Бэлкомб-роуд и направился к деревне, покуривая и восхищаясь погодой и ощущением ранней весны. Он был высок, худощав, чуть лысоват. Пенсне делало его похожим на сову. Шел он медленно, сунув руки в карманы брюк, размышляя о жизни и её проявлениях.
  Макминс начинал задумываться о смысле жизни. Ему стукнуло пятьдесят пять, с самого начала Второй Мировой он служил связником между МИ-5 и организацией Куэйла. И такая жизнь никак не устраивала Макминса, потому что все эти годы он представления не имел о делах, в которые его втягивали. Он получал сообщения, передавал донесения, часто отправлялся к мистеру Куэйлу, получал его информацию и убирался, недоумевая, что все это значит. Сейчас это происходило все реже и реже. Он понял, что был «шестеркой» двух могущественных организаций, и решил, что лучше посвятить себя тому, в чем он что-то понимает, например, садоводству, чем ломать голову над тем, на что никогда не узнать ответа.
  Он шагал по дорожке к дому Куэйла. Красивый дом. Увидит ли он его ещё раз? Штаб мистера Куэйла имел привычку очень часто переезжать с места на место и даже из страны в страну. Макминс часто разговаривал с Куэйлом и всегда ему удивлялся. Ничего не вытянешь. Очень немногие люди что-либо знали о Куэйле.
  Он позвонил и терпеливо ждал. Через пару минут дверь открыли. В холле стояла Джермейн, бодро затараторившая:
  — Добрый день, мистер Макминс. Давненько вас не было видно.
  Макминс протянул:
  — Да… летит время…
  Она кокетливо улыбнулась.
  — Подозреваю, вы скоро задумаетесь об отставке.
  Макминс вернул улыбку.
  — Не думаю, что я буду счастлив на пенсии. В жизни должно быть что-то этакое…
  — Ну конечно… А что это у вас?
  Макминс насупился.
  — Если честно, то я не знаю. Могу я видеть мистера Куэйла?
  Она кивнула.
  — Он у себя. И сегодня в хорошем настроении.
  Макминс усмехнулся.
  — Забавная перемена.
  Куэйл сидел за столом, погрузившись в бумаги. Выглядел он довольно благодушно. Как всегда, в очках.
  — Привет, Макминс. Чем могу быть полезен?
  — Не знаю, мистер Куэйл. Но есть одна история…
  — Люблю истории, — улыбнулся Куэйл. — Особенно интересные. Какая и откуда? Садись, закуривай.
  Макминс сел.
  — Из Скотланд-Ярда. Вот вкратце суть. Есть в Лондоне частное сыскное агентство под названием «Ченолт инвестигейшен». Управляет им некий Джон Вэллон. Не знаю, сталкивались ли вы с ним, сэр, но первоначально оно принадлежала Джою Ченолту — американцу, которые в войну работал с ОСС[2] и был связным между стратегическими службами американцев и нашей организацией. Выйдя на пенсию, он основал сыскное бюро. Около года назад он умер, и дело принял Джон Вэллон, его управляющий.
  — Понятно. Дальше. Джоя Ченолта я встречал.
  Макминс продолжал:
  — Похоже, недавно Джона Вэллона подцепила дама — миссис Тельма Лайон. Они знакомы много лет. Миссис Лайон безумно беспокоилась за дочку своей подруги. Видимо, девочка вляпалась в неприятности на острове Черная Багама. Немножко перебирала в выпивке, излишне сорила деньгами и, вероятно, слишком хороша собой.
  — Превосходное сочетание.
  — Возможно… Как бы там ни было, миссис Лайон желала, чтобы Вэллон отправился на Черную Багаму и доставил девчонку обратно, пока та не увязла по уши. Но Вэллон не поехал — направил Джулиана Айлеса. Должен заметить, сэр, Вэллон очень приличный человек. Временами он сотрудничал с некоторыми департаментами правительства. Но об Айлесе известно немногое, разве что несколько лет назад он пару раз работал с Вэллоном. Говорят, он невероятно хорош; закончил хорошую частную школу и университет. Только что вернулся из Южной Америки.
  — Что он делал в Южной Америке?
  Макминс покачал головой.
  — Вэллон не вполне в курсе, сэр, но Айлеса там на очень долгий срок упрятали за решетку. Он был связан с какой-то политической партией, и, очевидно, ошибся в выборе. И все же после девяти месяцев заключения его освободили.
  Куэйл кивнул.
  — И он поехал на Черную Багаму вместо Вэллона, чтобы найти и вернуть девчонку?
  — Да. Со слов комиссара полиции Черной Багамы, в первый же вечер загадочным звонком его заманили в телефонную будку. Он не знает, кто звонил: голос был настолько необычен, что он даже не знает, мужчина это или женщина. Но мистический абонент назначил ему встречу на вилле Эвенсли. Вилла принадлежит очень известным людям, которые отдыхают на других островах. Приехав, Айлес обнаружил незапертые двери и пустой дом. Правда, когда он зашел в так называемую комнату для завтраков, то обнаружил на полу человека лет двадцати восьми с расколотым пулей 45-го калибра черепом.
  — Ясно. Дальше.
  — Айлес позвонил в полицию. Рассказал им все и получил приказ оставаться на месте. Он ждал. Полиция опознала труп Хуберта Гелерта — местного плейбоя, жившего на проценты и неплохо проводившего время. Гелерт был любимчиком многих тамошних женщин. Комиссар поговорил с Айлесом и, естественно, нашел объяснение неубедительным, тем более что Айлес не сказал, что делает на острове. Причина — частный детектив не может разглашать дела клиентов. Комиссар пригрозил поговорить с ним ещё раз и потребовал оставаться на острове. Айлес сбежал.
  Комиссар связался со Скотланд-Ярдом и попросил поскорее проверить легенду Айлеса. Оттуда послали человека к Вэллону, и Вэллон все подтвердил.
  Куэйл хмыкнул:
  — Ладно, но при чем здесь я?
  Макминс улыбнулся.
  — Не знаю, мистер Куэйл. Но я никогда ничего не знаю. В Скотланд-Ярде проверили все, что смогли. Они ничего не знают о миссис Тельме Лайон или, к примеру, об Айлесе. По привычке в МИ-5 отправили копию доклада, как будто там знают все на свете. МИ-5 тоже ничего не знает, но мой шеф подумал, что одно из имен может что-то означать для вас; возможно, вы когда-то пересекались с одним из этих людей. И вам будет интересно это знать.
  Куэйл сказал:
  — Очень мило. Я ему очень признателен и очень обязан, но для меня все это — пустой звук.
  Макминс встал.
  — Это все, сэр. Я передам шефу.
  — Счастливо, Макминс. Надеюсь, ещё увидимся.
  — Я тоже, сэр. До свидания, мистер Куэйл, — Макминс вышел.
  Куэйл закурил и закружил по комнате. Жизнь — странная штука, — думал он, — особенно в нашем деле. От брошенного в пруд камня идут круги; они становятся все шире и шире, пока, почти невидимые, не охватывают всю поверхность. На мгновение он поймал себя на раздражении и подумал, что нет ничего хуже, чем раздражаться по какому-либо поводу.
  Он вернулся к столу и снял трубку.
  — Джермейн, позвоните миссис Велингтон. Скажите, я хотел бы заглянуть к ней на полчасика сегодня около шести.
  — Хорошо, мистер Куэйл.
  Куэйл повесил трубку, сел на стул и затянулся. Черт бы побрал этого Джулиана Айлеса, — подумал он.
  
  II
  Миссис Велингтон была привлекательной и холеной леди лет пятидесяти пяти. Ее муж — богатый фабрикант — оставил громадное состояние, уйдя в лучший мир через год после Второй Мировой. Почти все время она проводила в путешествиях, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, пробираясь по бездорожью, разглядывая пыльные достопримечательности или поглощая сухой «мартини» с путеводителем на гостиничной веранде.
  Миссис Велингтон в самом деле была очень образованной женщиной и уже долгие годы работала курьером у мистера Куэйла. Как и Макминс, она всегда куда-то ехала и очень редко знала, зачем. Она была прекрасно сложена, симпатична и обходительна. И обожала эксперименты с прическами — такое невинное хобби.
  Куэйл приехал в начале седьмого. Миссис Велингтон, удобно раскинувшись в богато обставленной диванной, приветствовала его милой улыбкой и коктейлем.
  — Я сделала покрепче — надеюсь, не возражаете?
  — Спасибо, Мэри. Садитесь, я хочу поговорить.
  Она села. Куэйл примостился в кресле, отхлебнул коктейль и поставил стакан на столик у локтя.
  — Давно вы были на Багамах?
  — Два года назад, — она улыбнулась приятным воспоминаниям.
  — Не думаю, что вам придется ехать так далеко. Остановитесь в Майами.
  — Полчаса лета от ближайшего острова, Черной Багамы.
  — Верно, — Куэйл отхлебнул ещё и продолжил:
  — Пару дней назад я отправил агента — Эрнеста Гелваду — выполнить одно поручение на Черной Багаме. Вы остановитесь в хорошем отеле, придумайте надежную легенду. Хорошо бы вам совершить паломничество к месту рождению Джорджа Вашингтона или что-то вроде этого. Вам просто нужно пробыть в Майами пару дней. Понятно?
  Она кивнула.
  — Приехав, пошлите Гелваде телеграмму. Лучше пойти на почту и попросить доставить на дом. Они знаю, где это. На Черной Багаме все всех знают. В телеграмме напишите, что у вас есть сведения о квартире, которая ему приглянулась в Майами, возможно, он желает взглянуть. Дайте свой адрес.
  — Хорошо, мистер Куэйл. А потом?
  — Он прибежит к вам, — хмыкнул Куэйл, — и, думаю, высунув язык. Скажите ему, что некто по имени Джулиан Айлес, который выполнял на Черной Багаме задание лондонского сыскного агентства «Ченолт», влип в убийство, происшедшее там два-три дня назад. Скажите Гелваде, что убили молодого парня — Хуберта Гелерта, и, возможно, заподозрили Айлеса. Пусть Гелвада как-нибудь вытащит Айлеса из этого.
  Он улыбнулся.
  — Как — он сам придумает. И пусть встретится с этим Айлесом, если сможет, и узнает, что тому известно. Пусть действует в белых перчатках. Я не знаю Айлеса и поэтому не могу до конца ему доверять. Скажите Гелваде, что клиент «Ченолт» — женщина по имени Тельма Лайон. И у меня родилась мысль, нет ли какой-то связи между этим убийством и делом, ради которого я его отправил на Черную Багаму. Пусть не теряет времени. Запомнили?
  — Да, мистер Куэйл.
  — Хорошо. Тогда берите листок и карандаш. Будете писать.
  Она подошла к столу в углу комнаты, раскрыла блокнот.
  — Я готова.
  — Записывайте.
  «Дорогая Тельма!
  Что происходит? Мне представляется, что либо ничего, а ты пытаешься разворошить гнездо, либо что-то провалилось. Когда получишь мою записку, можешь ответить этой леди на вопросы:
  1. Кто такой на самом деле Джулиан Айлес? Зачем ему понадобилось приезжать на остров, чтобы вернуть неизвестную молодую женщину? Думаю, она на меня не работает, верно? Если нет, кто она и зачем её убирать с острова?
  2. Подозреваю, что ты сама можешь оказаться на острове, хотя пока ещё в Америке. Дай мне знать, если что.
  3. Если тебя зажали в угол, благоразумно было дать мне знать. Ты знаешь, что я не хочу слышать о деле до его завершения, но в каждом правиле есть исключения.
  4. Эрнест Гелвада — агент на Черной Багаме. Можешь связаться с ним через леди, которая передаст эту записку. Если у тебя затруднения, это не повредит.
  5. Если найдешь нужным связаться с Гелвадой, пусть он возьмет дело на себя. Ты будешь у него в подчинении. Эрнеста ты знаешь. Его методы могут быть слишком жесткими, но всегда успешными. В любом случае, Эрнест найдет выход, обещаю.
  Посылаю это в Орчид-Хауз, потому что недавно птичка прочирикала, что ты там.
  Поясни этой леди, как сейчас обстоят дела.
  Удачи.
  Куэйл»
  — Выучите наизусть, Мэри. И сожгите. Прочитайте миссис Лайон по памяти. Она в Орчид-Хауз в Майами. Запишите ответ. Выучите, уничтожьте и возвращайтесь как можно быстрее.
  — Очень хорошо. Но к кому сначала — к мистеру Гелваде или к миссис Лайон?
  — Сначала Гелвада. Заодно узнаете, где его искать в случае необходимости. Но перед встречей убедитесь, что миссис Лайон в Орчид-Хауз. И скажете Гелваде, что она там. Все ясно?
  — Абсолютно.
  Куэйл допил бокал.
  — Теперь повторите, что вы скажете Гелваде.
  Она повторила.
  — Вы прелесть, Мэри. У вас изумительная память.
  Куэйл встал.
  — Когда я уезжаю? — спросила она.
  — Как можно раньше. До встречи, Мэри, — он пошел к двери.
  — Я довольно давно не была в тропиках… Могу я купить новое снаряжение? — улыбнулась она.
  — О, женщины! Ладно, но в пределах ста пятидесяти фунтов. Желаю удачи, Мэри, — он вышел и тихо закрыл за собой дверь.
  Миссис Велингтон вздохнула и улыбнулась. В конце концов, в Майами сейчас хорошо. И в крайнем случае она выкроит три дня вместо двух.
  
  III
  Гелвада перевернулся на спину и закачался на спокойной голубой воде Фишерманс-Бей — бухточки, вгрызающейся в западный край Черной Багамы. Он лежал, раскинув руки, и хвалил себя за то, что может лежать неподвижно. Палило полуденное солнце. Да, расслабуха, но скучно. Пора с этим что-то делать. Он уже напроникался духом острова и наизучался местных жителей. Он шатался по улицам, забрел в клуб «Золотая Лили». Эрнест походил на обычного тихого туриста, который наслаждается морем, иногда рыбачит, иногда после ленивого безмятежного дня выпивает.
  Он перевернулся — он был хорошим пловцом, и заплыл дальше в море. Только заметив акулий плавник в двухстах ярдах, он повернул и медленно поплыл к берегу. Вышел на берег, накинул на плечи полотенце и сел под большим цветным зонтиком, где слуга-негр поставил стулья. Закурив, Эрнест заложил руки за голову и стал разрабатывать план действий.
  Как любого на Черной Багаме, Гелваду волновала последняя новость — убийство Гелерта. Хотя это дело, видимо, не имело к нему отношения, его мучило любопытство, потому что человек по имени Джулиан Айлес, которого допрашивала полиция, внезапно исчез. История побега Айлеса стала всеобщим достоянием: он бежал на рыбацкой лодке Мервина Джаквеса. И именно эта связь интересовала Гелваду.
  Он докурил, встал и, завернувшись в полотенце, направился через пляж на квартиру, которую снимал на одной из боковых улочек неподалеку от «Леопарда».
  Эрнест принял ванну, побрился, натянул костюм из розового туссора и сел на веранде, поглощая коктейли с ромом. Только когда удлинились тени, он вывел из гаража взятую напрокат машину. С главной дороги он свернул налево, развалился за рулем и тащился на скорости в тридцать миль, восхищаясь пейзажами и морскими видами.
  Он ехал, пока асфальт не сменился грязным проселком, узким и разбитым. Море загораживала стена зелени, ещё более сгущая сумрак. Сквозь нависающие лапы деревьев падали на неровную дорогу блики от заходящего солнца.
  Через десять минут появились просветы. Разбитый пирс справа напоминал о временах яхт-клуба. Но сейчас пирс и здания вокруг забросили. Тропинка слева уводила в чащу.
  Гелвада остановил машину в тени под живой изгородью и свернул на тропинку. Он шел, тихонько насвистывая, минут двадцать, и вышел к поляне. На другом краю стояла развалившаяся лачуга, которую кто-то тщетно пытался выправить. Спереди веранда, прогнившая от времени и сезонных ураганов. И фигурка на её ступенях. Руки на коленях, плечи ссутулены, традиционная соломенная шляпа надвинута на глаза.
  Человек в беде. Гелвада засвистел чуть громче. Из-под шляпы показалось лицо. Лицо Меллина.
  — Мистер Меллин, я думаю? Позвольте представиться. Меня зовут Эрнест Гелвада — имя, хоть и выдающееся, но вам неизвестное. Вы кажетесь очень несчастным. Думаю, вам надо выпить.
  Гелвада сунул руку в карман и извлек серебряную фляжку. Меллин сказал:
  — Большое спасибо, сэр. Я так давно не пил… — он подозрительно посмотрел на Гелваду. — Может, вы насчет лодки?
  Гелвада покачал головой.
  — Пейте, друг мой. Обещаю быть предельно честным. Я не интересуюсь лодкой. Напротив, — он мягко улыбнулся, — я хочу поговорить об убийстве. Думаю, это куда более интересно. А ты как думаешь, парень? — в голосе зазвучал металл.
  Меллин выглядел испуганным, но все же сделал большой глоток и вернул фляжку Гелваде.
  Гелвада вынул из нагрудного кармана носовой платок и аккуратно расстелил его на деревянных ступеньках возле Меллина. Сев, он глотнул рома и сказал:
  — Друг мой, ты меня выслушаешь, я имею в виду, именно выслушаешь. Не пропустишь ни единого звука. Не про-пус-тишь. Внимай каждому моему слову, потому что очень многое зависит от тебя — именно для тебя.
  — Что за дьявол — почему для меня?
  Меллин храбрился, подозрительно косясь на Гелваду. А тот продолжал:
  — Ты был соучастником убийства некоего Сэндфорда. Не будешь же ты отрицать, Меллин, что слышал о Сэндфорде? Было бы крайне глупо. Не так давно этот Сэндфорд нанял лодку Мервина Джаквеса, чтобы дивной ночью половить акул. И ты тоже был в лодке. Перед отплытием ты заметил, что ремень одного из кресел износился или умышленно перетерт или перерезан. Приехал Сэндфорд. Сел в кресло. Ремни не проверил — возможно, был изрядно пьян — и потому когда Сэндфорд подцепил акулу, его выбросило за борт. И морское чудище его тут же слопало, верно? В том, что ремень был перетерт, сомнений нет, потому что ты, Меллин, сам по пьяной лавочке разболтал об этом.
  После происшествия вы вернулись на остров, Мервин Джаквес сообщил в полицию о несчастье. И все. Смерть признали несчастным случаем. В конце концов, и раньше такое бывало. Но если это не случайность, дорогой мистер Меллин, то это убийство, и ты соучастник.
  Меллин прохрипел:
  — Это ложь, черт вас побери! Я напарник, а не шкипер. Я сказал Джаквесу о ремнях. И не его вина, что Сэндфорд надрался. Охотник за акулами должен сам о себе заботиться.
  — Именно, — откликнулся Гелвада. — Я согласен — ещё бы! Ты говоришь, Сэндфорд не должен был напиваться?
  — Вот и я об этом, — из разодранного нагрудного кармана замызганной рубашки Меллин вытащил пачку табака и бумагу и стал сворачивать самокрутку. Пальцы его тряслись.
  Гелвада спросил:
  — Вы до этого рыбачили с Сэндфордом?
  Меллин кивнул.
  — В те разы он был пьян?
  — Ну, да, он всегда был немного навеселе. На острове он слишком много пил. Но никогда — как той ночью.
  — Говоря конкретно, друг мой, в ночь своей смерти он был небывало пьян. Верно? Пьянее, чем обычно; человек, который мог пить сутки напролет, был так пьян, что не соображал, что делает. Верно?
  — Ага… что-то вроде. Ну и что?
  Гелвада беззаботно обронил:
  — Подозреваю, тебе никогда в голову не приходило, что Сэндфорд мог быть не пьян?
  — Какого черта?
  — Я объясню… Ты никогда не думал, что он мог быть накачан наркотиком? Что ему в стакан что-то подсыпали?
  Меллин выронил самокрутку.
  — Господь милосердный!.. Может быть, вы правы.
  — Почему вдруг? Осенило, да, парень?
  Меллин пояснил:
  — Когда бы он раньше ни ехал на рыбалку, у него всегда было виски. Он дул его непрерывно. Но никогда не забывал пристегнуться. Он умел о себе позаботиться. Но в последнюю ночь он пил кофе.
  Гелвада ухмыльнулся.
  — Видишь… твои мозги заработали, — он протянул флягу. — Глотни и слушай.
  Меллин взял фляжку и выпил. Гелвада сунул её в карман.
  — Той ночью, перед тем, как явился Сэндфорд, ты сказал Джаквесу, что кресло опасно, что кто-то поработал над ремнями. Несмотря на это, Джаквес посадил Сэндфорда именно в это кресло, причем несмотря на кофе, Сэндфорд не додумался пристегнуться. Где ты был, когда он вывалился?
  — На носу…
  — Значит, ты фактически ничего не видел. Между тобой и кормой был тент. Ты мог видеть его в воде, но подсказываю, друг мой, ты не видел, как он вывалился из лодки.
  — Хорошо, я видел его в воде за бортом.
  — Вот именно, — кивнул Гелвада. — Тогда ты не можешь поклясться, что не приложил руку Джаквес. Посмотри, друг мой. Акула заглатывает крючок. Сэндфорда рвануло вперед, но между ним и морем корма. Вполне возможно, что ему помогли вывалиться — неожиданный толчок! Понимаешь? — Гелвада любезно улыбался. — Обдумай это. Со временем все вспомнится.
  — Какого дьявола вам это дает? Я мог сболтнуть спьяну, но это не доказательство. Я же был не в суде.
  Гелвада пожал плечами.
  — Ничем не могу помочь. Меня волнует только один вопрос — что я расскажу полиции. Усек? Если я решу туда идти.
  Меллин спросил:
  — А что вам до этого?
  Гелвада развел руками.
  — Да ничего… Разве что я заранее задумываюсь о мелочах и имею склонность совать нос в чужие дела.
  Он посмотрел на Меллина. Стальной взгляд шел вразрез с улыбкой на губах.
  — Вот я думаю, — сказал Гелвада, — буду ли я впутывать тебя в это убийство? Видишь, в чем дело, парень? Повесят одного из вас или обоих?
  — Боже мой… — прохрипел Меллин.
  Гелвада сунул руку в карман пальто и вынул складной швейцарский морской нож. Ручка безупречно легла в ладонь. Меллин смотрел. Гелвада левой рукой коснулся пружины, выскочило лезвие — четырехдюймовое, острое как бритва лезвие. Гелвада небрежно положил нож на ладонь и внезапно швырнул. Нож перелетел поляну и задрожал в дереве в пятнадцати ярдах.
  — Хобби. Я не промахиваюсь, — небрежно бросил Гелвада. Дорогой мой Меллин, давай зайдем в твою очаровательную хижину. Позволь пересказать тебе, что же случилось той ночью, заучи это, и повторишь, когда я потребую. Но никому не скажешь, иначе, прости Господи, будешь болтаться на собственных подтяжках. Тебе ясно?
  Меллин хмуро буркнул:
  — Да.
  Руки его тряслись.
  — Или, на выбор, — продолжал Гелвада, — однажды ты можешь поскользнуться на пирсе и свалиться в море. Тебя может переехать тупой водитель, вроде меня. Все может случиться, мой дорогой Меллин, если ты не выполнишь приказ.
  Меллин промолчал. Гелвада закурил. Прошло несколько минут. Потом он сказал:
  — Говори. Расскажи о твоем друге, шкипере Джаквесе. Ты помнишь, как он был тогда одет?
  — Это легко. Он всегда одет одинаково. Пару дней он носит цветастую шелковую рубашку. Пару дней — белую. Он щеголь. На нем всегда веревочные туфли без носков и черные габардиновые брюки с кожаным ремнем.
  — Что на голове?
  — Бейсболка. С длинным козырьком. Всегда цветная. У него их с полдюжины. Он их всегда теряет. Кладет кепку и забывает о ней. У него много кепок.
  — Превосходно. Теперь, дорогой мой Меллин, давай зайдем. Обсудим это по дружески… Мы ведь друзья, верно?
  — Ага… Думаю… Думаю, да.
  — Почему бы и нет? — сказал Гелвада. — Полиции будет очень интересно узнать правду о смерти Сэндфорда. Может, это не понадобится. А может, да. Ради собственного блага, надеюсь, ты скажешь, что приказано. Кстати, как дела, Меллин? Как профессиональные успехи? — он кивнул на разрушенную хижину.
  — Да неважно…
  — А, наверно, у тебя не так много работы, как было с Джаквесом. Может, ты побаиваешься Джаквеса? Понимаю, он парень крутой. Может, он прослышал про твою пьяную болтовню. Может, он тебя недолюбливает? Скажи, дорогой Меллин, ты боишься Джаквеса?
  Меллин буркнул:
  — Если откровенно, он нехороший тип. И может быть жестоким.
  Гелвада посмотрел на него и улыбнулся. Жутковато улыбнулся.
  — Но, мой дорогой Меллин, ты намного больше боишься меня, верно? Тебе лучше быть не с Джаквесом, а с мистером Гелвадой, как ты думаешь? — голос зазвенел стальной струной.
  Меллин ответил:
  — Да… И я так думаю!
  Гелвада сунул руку в карман пиджака и вытащил пачку банкнот.
  — Испанская пословица гласит, что хорошая собака заслуживает кости, — он протянул пачку. — Это — кость.
  Меллин забрал деньги и сунул в карман. Гелвада сказал:
  — Ты забудешь о разговоре со мной. Даже надравшись, ты не назовешь моего имени. Меллин, иди принеси нож.
  Меллин встал, шатаясь, пересек поляну и вытащил нож. Вытащил с усилием. Потом вернулся и подал его Гелваде. Гелвада швырнул снова. И попал в то же дерево в ту же отметину. Он небрежно встал и вернулся с ножом.
  — Пошли, детка, — сказал он. — Поболтаем.
  Они зашли в хижину.
  Гелвада ушел в темноте. Он поспешно вернулся к машине и развернулся. С милю он ехал без фар и включил их только на шоссе. Проехав через город, свернул на боковую дорогу, подъехал к черному ходу «Леопарда», поставил машину и зашел в бар. После двух коктейлей он вышел во двор покурить.
  Здесь было пустынно. Гелвада тихо вышел через калитку на шоссе. Держась в тени пальм, отделявших пляж от дороги, он быстро двигался к причалу. Все словно вымерло. Большинство лодок вернулись и покачивались на швартовах. Некоторые снова готовились к выходу в море, кроме тех, что в полночь направятся за акулами.
  Гелвада шагал вдоль причала. В ближайшей к берегу лодке он узнал по описанию Меллина лодку Джаквеса. Быстрый и бесшумный, как тень, через минуту он уже был в рубке, открыл дверь в каюту и с не правдоподобным профессионализмом и быстротой начал поиски.
  Он проверил все. На дне ящика под старыми бумагами и журналами он нашел, что искал. Три кепки от солнца — старые, помятые, смятые в комок, под пачкой газет из Майами. Он добродушно улыбнулся.
  Сунув их в карман, Гелвада вышел, огляделся и спрыгнул на пирс. По теневой стороне дошел до дороги, вздохнул и закурил снова. Он шагал к отелю «Леопард» и напевал старую испанскую любовную песенку.
  Глава седьмая
  I
  Айлес нежился в ванной, безмятежно курил и думал, что классно быть под началом женщины, особенно такой, как Тельма Лайон.
  Расплавленное солнце пробивалось сквозь узоры стекла, рисуя забавные арабески на потолке и на стенах. Айлес смахнул пепел на пол. Сколько будет продолжаться эта лафа? Но забавно. Не так давно он был в Англии и сидел на мели. Теперь он в Майами, в роскошном доме, накормлен, напоен, с деньгами в кармане. Он делал все, что мог, для Джонни Вэллона, хоть результат и был невелик. Но это не его вина. Он не сомневался, что однажды Тельма заговорит.
  Интересно, что она скажет, и насколько честно. Он пожал плечами. Айлес никогда не понимал женских откровений. Иногда это правда. Иногда — расчет. Но какая разница?
  Он вылез из ванны, принял холодный душ, оделся и оглядел себя в зеркале. Неплохо. Свежевыбритый, в белом льняном костюме, шелковой рубашке и спокойной расцветки галстуке — по контрасту с пестрыми шейными платками щеголей-американцев. Можно косить под любого, — подумал он и усмехнулся, — даже под нечто отдаленно напоминающее джентльмена.
  Айлес закрыл за собой дверь и направился в комнаты Лайон. Дверь на стук открыла негритяночка.
  — Доброе утро, миста Айлес. Миссус в столовой. Вы к ней?
  — Да, Мэри-Энн.
  Он бодро оскалился и пошел в столовую.
  Тельма сидела за столом в бледно-зеленом шифоновом халате. В комнате было прохладно и тихо.
  — Доброе утро, Джулиан. Надеюсь, ты вчера хорошо провел время в городе. Повеселился?
  Он сел за столик.
  — Доброе утро. Не слишком повеселился и не слишком скучал, если вы меня понимаете. Держался окраин. Подумал, что сейчас это лучший выход.
  Она кивнула.
  — Возможно… хотя не думаю, что тебя разыскивает полиция.
  Она налила ему кофе. Айлес взял чашку.
  — Интересно, почему?
  Она ухмыльнулась.
  — В свое время скажу.
  Тельма встала, подошла к окну и отдернула прозрачную занавеску. За окном был цветник.
  — Думаю, ты гадаешь, почему мы ещё не поговорили…
  — Не особенно, — улыбнулся ей Айлес. — Я человек спокойный, вы же знаете, и, в конце концов, появился только пару дней назад. Может, вы хотите все обмозговать…
  Она повернулась.
  — Ты прав. Я думала. Большую часть времени я ломала голову, поверишь ли ты мне.
  — И вас это волновало? — он намазывал тост.
  Она улыбнулась.
  — Ужасно остроумно, да, Джулиан? Могу я спросить, почему ты думаешь, что мне все безразлично?
  — Да, — ответил Айлес бодро. — Знаете, за свою жизнь я много чего слышал от многих женщин… что-то правда, что-то нет… Но по большому счету это неважно, знаете ли, потому что никто не может долго успешно лгать, лгать постоянно, если вы понимаете.
  — Да, понимаю. Ну, — она снова улыбнулась, — допустим, я промолчу? Допустим, я позволю спрашивать? Так будет проще.
  Айлес налил ещё кофе.
  — Выходит, первоначальная история о миссис Николе Стейнинг и её гадкой дочери — не совсем правда? Наполовину правда, на четверть, но это не та причина, по которой вам понадобился кто-то на Черной Багаме, так? Это первое. Дальше, на самом деле вам был нужен Джон Вэллон, а не я, так? Но кто-то должен был поехать, и когда вы не заполучили его, пришлось остановиться на мне. Годится для начала?
  Она медленно прошлась мимо камина, достала сигарету, закурила.
  — Хочешь верь, хочешь нет, но в моих словах было достаточно правды. На острове живет Виола Стейнинг, и её мать — миссис Никола Стейнинг. Ты же думал, её не существует?
  Айлес пожал плечами.
  — Я думал, девчонка может быть вашей родственницей, и вы просто не хотите разглашать тайну.
  Она покачала головой.
  — Она мне не родственница. И, как я говорила, она крепкий орешек. Она слишком много пьет и, боюсь, порой потребляет всякую дурь. Девочка пошла по дурной дорожке…
  Айлес кивнул.
  — Я так и понял. И вы хотите, чтобы её увезли с Черной Багамы. Даже силой. А что, в другом месте она не станет пить и все такое прочее, или неприятностей у вас с её присутствием станет меньше?
  — В яблочко, — кивнула она. — И одновременно это ответ на второй вопрос; мне на самом деле нужен был здесь Джон Вэллон. И я скажу, почему. Пока я была на острове — до возвращения в Англию и встречи с вами — я была почти счастлива и, можно сказать, всем довольна. К несчастью, приехал мужчина. Я его долго знала, Джулиан. Он нехороший человек.
  — Понимаю. Он грубо обращался с вами или с ней?
  — Он мог быть очень грубым с нами обеими. Во-первых — это придется признать, Джулиан — он знает про меня пару очень неприятных вещей. У него есть несколько довольно глупых писем, которые не стоит оглашать. Пока я была на острове, миссис Стейнинг — мать Виолы — столкнулась в Лондоне с моей подругой, которая сказала, что я здесь. Понимаешь, в то время я даже не слышала о Виоле Стейнинг. Но её мать что-то прослышала и написала мне. Она писала, что девочка совсем одурела, и спрашивала, не могу ли я ей помочь. Я обещала.
  Я пошла к Виоле. Она мне понравилась, но в душе я понимала, что случай тяжелый. Она красива, молода, богата и упряма, и уже на той стадии, когда полупьяна весь день и пьяна мертвецки к шести вечера. Не слишком приятная ситуация.
  Айлес кивнул.
  — Для неё — да. Но вам-то что? Она не ваша дочь.
  Тельма возразила:
  — Значит это для меня очень много. Мужчина, о котором я говорила, стал заигрывать с Виолой. К несчастью, похоже, она влюбилась. Он неотразим, как черт. Возможно, она хочет найти в ком-нибудь опору. Зато вполне очевидно, что нужно ему. Ее деньги. Теперь ты понимаешь?
  Айлес кивнул с набитым ртом.
  — Старая история. Возможно, я смогу угадать финал. Вы пришли к своей новой подруге Виоле и рассказали, какой это мерзкий тип. Но она думает, что любит его. Поэтому она велела вам проваливать, полагая, что вы ревнуете. Думаю, он довольно красив. Должен быть красив…
  Она быстро спросила:
  — Почему?
  — Ну, должно же быть в нем что-то, раз вы когда-то в него втюрились, — он жизнерадостно ей улыбнулся.
  — Железная логика, Джулиан. Да, это правда. Она думала, что я ревную.
  — И, — продолжал Айлес, — вы решили с ним встретиться. Возможно, вы так и сделали. И какой неприятный сюрприз! Он велел вам не лезть не в свое дело. А если вы не перестанете вмешиваться и не уберетесь с дороги, он шепнет Виоле про вас пару слов. Может быть, он даже угрожал показать ей письма.
  Она кивнула.
  — Совершенно верно, Джулиан. Как ты и сказал, старая история: с женщинами вечно одно и то же, особенно с умными, вроде меня. Никак мы ничему не научимся.
  Айлес промолчал, прихлебывая кофе. Она продолжала:
  — Я решила, что пора отдохнуть от Черной Багамы, и вернулась в Англию. Вернулась в основном чтобы повидать мать Виолы — миссис Стейнинг. Почти правда, что она в больнице. Из-за доченьки нервы у неё в таком состоянии, что я не смогла сказать ей всего. Поэтому я передала мамочке кучу приветов от Виолы, с которой все хорошо; и я собираюсь на Черную Багаму, а через пару месяцев — обратно в Англию, и обещаю привезти Виолу со мной.
  Айлес протянул:
  — Ага… Теперь начинаю понимать.
  — Я так и думала, Джулиан. Я знала, что нет у меня шансов её привезти. Что к моему возвращению на Черную Багаму этот тип настроит Виолу против меня. И подумала, что лучше всего пойти к Джонни Вэллону; попросить его как-нибудь вернуть девчонку. Знаете, Джонни очень умен; очень умен и может быть очень упрям. Я подумала, что он справится там, где бессильны остальные. Думала, он сделает это для меня.
  Айлес усмехнулся.
  — Так я и думал. Скажите, Тельма, у вас с Джонни был роман? Из-за этого вы думали, что он возьмется?
  Она чуть печально улыбнулась.
  — Ты прав наполовину, Джулиан. Когда-то — очень давно — когда у Джонни ещё не было «Ченолт» — я надеялась, что мы поженимся. Мы встретились во время войны. Но, вернувшись, я узнала, что он женился на Магдалене Торн.
  Айлес сочувственно кивнул.
  — Так бывает, дорогая. Да, бывает.
  Она спросила:
  — Джулиан, ты мне веришь?
  Он встал, закурил, и зашагал по комнате.
  — Да, верю. Такое случается с женщинами вашего типа. Проблема в том, что вы чересчур красивы.
  — Это мне ничего не дает, Джулиан.
  Он осклабился.
  — А это редко кому дает. Красота — обоюдоострый меч. Я забыл, кто это сказал, может даже я? Итак, что же в итоге? Я работаю на Джонни Вэллона, или возвращаюсь и закрываю дело, или что?
  Он сел в кресло и вытянул длинные ноги.
  — И ещё пустячок… Не следует забывать, что меня подозревают в убийстве. Или нет? И мне не так просто вернуться на Черную Багаму, учитывая…
  — Учитывая что, Джулиан?
  — Учитывая ваши слова.
  — На твоем месте я бы не думала о подозрениях. Потому что я сама попрошу тебя вернуться.
  Он привстал.
  — А это становится интересным. Значит, мне возвращаться? А что, по-вашему, я смогу сделать на этом очаровательном и загадочном острове? Догадываюсь, что как только я суну туда нос, меня сунут за решетку, а мне это надоело. Не так давно я оттуда выбирался когтями и зубами. Не желаю возвращаться без надобности, — он улыбнулся. — Конечно, если этого хотите вы, я готов на все. «Ченолт Инвестигейшен» никогда не подводит клиентов — ну, не часто.
  Она серьезно сказала:
  — Послушай, Джулиан, мы знаем одно: на тебя не объявлен розыск, иначе это было бы в газетах. Не забывай, что убийство на Багамских островах — событие, крупное событие. А в газетах ничего особенного. Если бы полиция Майами тебя искала, давно бы нашла. Так что тебя вряд ли ищут, им наверняка даже не сообщали.
  — Очень интересно. Почему вы так думаете?
  — Прикинь сам. Ты видел комиссара полиции в ночь, когда нашел убитого. Ты рассказал историю, звучащую довольно фантастически, но не считаешь же ты его настолько тупым, чтобы её не проверить?
  Айлес снова сел.
  — Начинаю понимать…
  Она улыбнулась.
  — Именно. Можешь мне поверить на слово, когда ты вышел от комиссара, он связался со Скотланд-Ярдом. И что случилось? Скотланд-Ярд обратился к Джону Вэллону. Джонни пришлось ответить. Возможно, он не упомянул моего имени, но твою историю подтвердил. Наверняка сказал, что клиент поручил тебе расследование на Черной Багаме, хотя не знает ничего о мистическом звонке. Джонни — светлая голова, он догадался, что к чему. И все подтвердил. Ты понимаешь?
  — Понимаю. Раз мою экстраординарную историю подтвердит Скотланд-Ярд, её экстраординарность будет играть на меня?
  Она кивнула.
  — Мне кажется, тебя даже не ищут; полиция Черной Багамы идет по другому следу.
  — Вполне возможно, — он встал, зевнул. — Интересно, что с этим убийством?
  Она чуть отошла, застыла, положив руку на каминную полку, и посмотрела на него.
  — Вот что мне пришло в голову, Джулиан. Это только догадка, но она вполне может быть правдой. Помнишь, я говорила тебе в нашу первую встречу, что может позвонить служанка. И сказала, что она давно служит у миссис Стейнинг. Это не правда. А вот правда: уезжая с острова, я попросила служанку Виолы — милую пожилую негритянку — просматривать списки прибывающих — на Черной Багаме это легко — и, когда Вэллон, как я надеялась, приедет в отель, с ним связаться. Поговорить и рассказать, что случилось в мое отсутствие. Я передала ей, что прилетишь ты, а не Джонни.
  — Ясно, — кивнул Айлес. — И негритянка просто драматизировала ситуацию и решила позвонить в телефонную будку?
  — Это разумно, если она хотела встретиться тайно. Она не хотела звонить через коммутатор отеля.
  — Похоже на правду. Вы думаете…
  — Я думаю так: вполне вероятно, что за время моего отсутствия Виола опомнилась. Может, она что-то о нем узнала. Может, он напугал её. Может, пытался шантажировать. Если служанка это знала — а на Черной Багаме все слуги подслушивают — она могла сказать хозяйке, что из Англии едет друг. Может, Виола захотела встретиться с тобой.
  — Хорошо, — сказал Айлес. — Если она хотела со мной встретиться, почему её там не было? Зачем было убивать какого-то парня?
  — Этого молодого человека звали Гелерт. Он был неплохим парнем и очень увлечен Виолой. Зря — он ей не нравился. Понимаешь, что могло произойти?
  — Дошло, — кивнул Айлес. — Вот вы о чем: Виола приказала служанке позвонить мне и попросить встретиться в пустом чужом доме, ключ от которого был у нее. Но ей не хотелось ехать одной, поэтому она позвонила приятелю и попросила встретить её там. Может, хотела, чтобы он слышал наш с ней разговор. Может, пыталась за кого-то спрятаться. Вполне возможно
  — И более чем вероятно, Джулиан. О встрече мог разнюхать тот, другой. Он мог следить за ней, и встретил в доме Гелерта.
  — Похоже, — согласился Айлес. — У вашего экс-друга был пистолет. Случилась ссора, Гелерт погорячился и ваш друг его убил. Довольно банально, и обычное дело в этих краях, если у двух мужиков дурной характер и они немного перепили. Может, так оно и было.
  — Мне кажется, так и произошло, Джулиан. Или что-то очень похожее. Теперь встань на её место. В худшем случае — убийство произошло при ней. У неё шок, она сбежала домой и до сих пор не кажет носа. Это похоже на нее. Как большинство пьянчуг, она очень пуглива.
  Повисла пауза. Айлес затушил в пепельнице сигарету.
  — Итак, вы хотите, чтобы я вернулся и сложил мозаику.
  — Я хочу, чтобы ты вернулся и увез девочку с острова. Если я права; если мой экс-друг, как ты его назвал, виновен в убийстве — а я в этом уверена — мое возвращение пользы не принесет. По крайне мере мне, верно?
  — Да, если у него есть что-то против вас, — ответил Айлес.
  — Именно. Теперь ты понимаешь?
  Айлес кивнул и улыбнулся.
  — Хорошо, дорогая, когда начинать?
  — Переждем денек-другой, потом поедем. Думаю, лучше всего явиться к комиссару полиции; скажешь, что сбежал из опасений, что он тебе не верит. Что был в Майами, но вдруг понял всю глупость ситуации, поэтому вернулся, — она улыбнулась. — Так, в конце концов, поступил бы невиновный.
  — Думаю, я так и поступлю. Вы правы, если бы полиция Черной Багамы до сих пор меня подозревала, они давно были бы здесь. А так, похоже, они идут по другому следу. Хорошо, когда вы скажете, я еду.
  — Спасибо, Джулиан. Я знала, что могу на тебя положиться. Ты никого не подведешь — ни меня, ни себя, ни Джонни Вэллона.
  Айлес сверкнул зубами.
  — Какое счастье — удовлетворить всех на свете!
  Она притворно-застенчиво спросила:
  — Кроме самого себя?
  — О, нет, — ответил Айлес. — Верьте или нет, я счастлив. Я нюхаю розы, пока разрешают, хоть это просто метафора.
  Тельма рассмеялась.
  — Не будь нетерпеливым, Джулиан. Кто долго ждет, тот все получит.
  Он только усмехнулся.
  — Знаю…
  
  II
  В восемь вечера уже стемнело. Гелвада вышел из гостиницы, выбрался на шоссе и двинулся вглубь острова. Он был без шляпы, в синем габардиновом костюме и коричневых веревочных туфлях. И как обычно, тихонько напевал под нос.
  Эрнест был счастлив. Счастлив потому, что, кажется, все начинает проясняться. Меллин достаточно напуган и сделает, как сказано. Тут он спокоен. Дела идут, и уже намечается просвет.
  Дорога сузилась. Прохожих было мало. Где-то слева искрился неон клуба «Золотая Лили». Он прибавил шагу, не покидая тени деревьев на обочине, и через двадцать пять минут очутился перед широкими воротами виллы «Эвенсли». Открыв их, Гелвада замер в тени, оглядывая дом. Тот был темен и производил впечатление необитаемого.
  Эрнест решил, что полиции незачем оставлять там человека, подошел к дому и попробовал входную дверь. Заперто. Тогда он зашел сзади, открыл окно, забрался внутрь, тихо закрыл его и наощупь нашел дверь. Кошачьим шагом он прошелся по комнатам первого этажа и добрался до той, где обнаружили тело. Луна выглянула из-за облаков. Света ему хватало.
  Гелвада опустился на кушетку, возле которой Айлес нашел труп и поставил себя на место убийцы. Убив кого-то, следует убраться побыстрее. Через окно? Гелвада дернул раму. Открыто. Он отворил створку и очутился на лужайке возле самой стены. По другую сторону дорожки тянулся густой кустарник. Гелвада пересек лужайку, не оставляя следов, и улыбнулся. Полицейские смогут проверить подноготную любого предмета. Да, было бы безумно жаль ошибиться сейчас с кепкой Джаквеса.
  В кустах была дренажная труба. Из неё сочилась тоненькая струйка, терявшаяся в траве. Гелваде пришло в голову, что хорошо бы запихнуть кепку в трубу, тогда вода её вытолкнет. Кепка проплывет пару футов и окажется в грязной луже. Он вынул из кармана красную с синим бейсболку Джаквеса, скатал в шар и легонько толкнул в трубу. Та показалась через полминуты и вместе с водой поплыла в лужу грязи. Там ей и место.
  Теперь он поспешно удалился. Двадцать минут ходьбы — и вот вторая цель: маленький аккуратный домик на лужайке у дороги. На втором этаже горел свет. Гелвада позвонил и терпеливо ждал, прислонившись к почтовому ящику. Прошло две — три минуты; дверь открылась.
  — Что нужно, сэр? Здесь никто не желает вас видеть, босс.
  Гелвада видел безмятежное лицо негритянки за полуоткрытой дверью.
  — Напротив, уверяю вас, кое-кто хочет меня видеть. Мисс Виола Стейнинг. Только не говорите мне, что её нет.
  — Я говорю вам, босс, мисс Стейнинг не хочет никого видеть. Думаю, она плохо себя чувствует.
  Гелвада обезоруживающе улыбнулся.
  — Уверяю вас, она меня ждет. Скажите, она где?
  Хрустнула банкнота. Пока Гелвада шуршал новенькими бумажками, ее глаза неотрывно следили за источником звука. Он протянул купюры и повторил:
  — Где она?
  Служанка сдалась.
  — В глубине дома, босс… в конце коридора. Но мне кажется, ничего хорошего из разговора с ней не выйдет.
  Эрнест ухмыльнулся.
  — Неважно, я сам разберусь.
  — Ладно, босс. Но говорю вам, она зла на весь свет.
  Служанка придержала дверь, впуская Гелваду, заперла её и исчезла наверху.
  Эрнест медленно прошел по коридору и открыл дверь в конце. Большая комната, и хорошо обставленная. В углу крутился патефон. Пластинка уже кончилась, но его не выключили, и лишь игла со странным шорохом скользила по дорожке. На кушетке полулежала молодая женщина, рядом — столик с дюжиной бутылок и стаканами.
  Она тупо уставилась на Гелваду и вяло прохрипела:
  — Чего надо?
  Гелвада взял стул, поставил его рядом с кушеткой, сел и сказал:
  — Мисс Стейнинг, позвольте представиться. Меня зовут Эрнест Гелвада и, что бы вы не думали, уверяю, я весьма приятный человек — ну, временами — а сейчас один из тех моментов, когда я просто неотразим.
  Она тупо глядела на него, пытаясь улыбнуться.
  — Что вы хотите?
  Гелвада пожал плечами.
  — Я надеялся, вы предложите мне выпить. Хотел поговорить о чем-то очень важном.
  Она чуть шевельнулась. Гелвада видел, что даже пьяная она очень красива.
  — Если хотите выпить, берите. Все там. Так что действуйте самостоятельно.
  Гелвада окинул взглядом бутылки. Выбрал одну, взял стакан, и налил немного рома.
  — Мисс Стейнинг, поверьте, вы мне очень симпатичны. Я знаю, что вы не желаете никого видеть, но дело очень важное, и я решил, что надо с вами встретиться.
  Она буркнула:
  — Ничего важного. Не хочу я ни с кем говорить.
  Гелвада пригубил ром.
  — Но, думаю, со мной вы поговорите.
  — Да? Это почему?
  — Потому что Хуберт Гелерт был по уши влюблен в вас. Какая женщина откажется поговорить о том, кто был в неё влюблен?
  Она медленно произнесла:
  — Откуда вы знаете? Тоже суете свой нос?
  Он покачал головой:
  — Я никогда так не делаю, мисс Стейнинг. На острове все знают, что Гелерт был без ума от вас. И знают, что он мертв. Подозреваю, правда, вам неизвестно, почему, так ведь?
  — Да кто вы, тысяча чертей? Полицейский? Я смертельно устала от полиции.
  Гелвада кивнул.
  — Спорю, это так. А что до меня… я тоже не люблю полицию, и я не из них. Предположим, я друг Хуберта, старый друг, и что я очень хочу понять, кто его убил. Подозреваю, вы не знаете?
  — Не знаю. И при чем тут я?
  — Вы не знаете, почему он поехал на виллу в ту последнюю ночь, мисс Стейнинг?
  Она покачала головой.
  Гелвада наклонился к ней. Тихий, полный сочувствия голос, казалось, зачаровывал девушку. Ее глаза чуть прояснели.
  — Но вы видели его той ночью, правда? Или говорили с ним?
  Она тупо промямлила:
  — Не помню… Я не помню…
  — Вы хорошо его знали? Вы ему очень нравились. Он хотел на вас жениться, правда? Вы не можете вспомнить, почему он поехал на виллу Эвансли? У него не могла быть там назначена встреча? У него не могла быть там назначена встреча с вами? — Голос становился все жестче.
  — Какое вам дело? Он мертв, его не вернуть. И говорить не о чем.
  Гелвада допил ром и решил, что согласен с ней.
  — Не буду вам больше надоедать, но если вдруг как-нибудь, мисс Стейнинг, вам понадобится друг, найдите меня. Я остановился в «Кливленде», рядом с отелем «Леопард». Не забудьте. Если захотите выговориться, заходите. Спокойной ночи.
  Он тихо вышел из комнаты.
  Когда он ушел, Виола на мгновение напряглась и попыталась думать. Потом пожала плечами и потянулась к бутылке.
  Гелвада медленно возвращался, весьма довольный встречей с Виолой Стейнинг. Девчонке безумно повезло, — думал он. Как она хороша даже в таком виде! Но служанка права. Пользы от разговора никакой.
  Он ломал голову, как действовать дальше. Что бы ни происходило, следовало довести все до ума. Он улыбнулся. По крайней мере, хоть немного все удастся раскачать.
  В номер Эрнест вернулся около десяти. Зашел в гостиную, окинул взглядом веранду, включил свет. Подошел к буфету и налил выпить. Повернувшись, он заметил на столике телеграмму.
  «У меня есть информация по вашему запросу об аренде квартиры в Майами, которая может оказаться полезной, если вы готовы заплатить комиссионные.
  Мэри Велингтон»
  Гелвада улыбнулся и допил бокал. Потом разделся, натянул плавки, накинул халат, закурил и побрел к пляжу. Он был почти счастлив и мурлыкал под нос свою любимую испанскую серенаду.
  Глава восьмая
  I
  Не успела Тельма Лайон позавтракать, как зазвонил телефон. Она встала, положила салфетку и не спеша направилась к нему. Звонок мог значить все. Или ничего.
  Тихий, типично материнский голос спросил:
  — Миссис Лайон? Я — миссис Велингтон. Может, вы обо мне слышали, может нет. Лучше я напомню. Кажется, как-то давно я вам писала. Не помните? Я была в Лондоне и готовила описание особого вольера. Помните, меня интересовали птицы семейства перепелиных? Я говорила тогда, что у меня необычная коллекция.
  Тельма протянула:
  — Да… Может быть, вы как-нибудь приедете и мы поговорим. Думаю, мне это интересно.
  — Я предпочла бы поскорее, — сказала миссис Велингтон.
  — К скольки вы доберетесь, миссис Велингтон? Сейчас половина одиннадцатого.
  — Я уже почти здесь, — ответила миссис Велингтон. — Я говорю из автомата за углом.
  — Прекрасно, если вы так близко, я жду вас.
  Тельма повесила трубку и позвонила в колокольчик.
  — Передай мистеру Айлесу, — велела она служанке, — что у меня с утра важные дела, и я хочу побыть одна. Скажи, что буду счастлива видеть его на ланче, но не раньше. Поняла?
  Служанка кивнула и вышла.
  Тельма подошла к камину, взяла с полки пудреницу и припудрила носик. Внутри поднималось смутное раздражение. Никогда раньше, какую бы специфическую работу для мистера Куэйла она не выполняла, он не вмешивался и не давал указаний — всегда считалось, что агент начинает и заканчивает работу самостоятельно. Она пожала плечами. С мистером Куэйлом никогда нельзя загадывать наперед, что само по себе и неплохо.
  Она закурила. В общем и целом, у Куэйла верная система. Ты знаешь ровно столько, сколько необходимо — если не доходишь до остального сам, и иногда ты даже знаешь, что делаешь. Она перешла на эту ступень. Она знала. И недоумевала, почему Куэйлу неймется.
  Через три минуты пришла миссис Велингтон. В розовом ситцевом платье выглядела она очень мило и очень консервативно. Тельме она понравилась.
  — Будьте добры, садитесь. Не желаете сигарету, кофе? Или чего-то еще?
  — Нет, дорогая, спасибо. Я только сделаю, что нужно, и пойду. Понимаете, я здесь только на два дня — максимум три — и хочу увидеть как можно больше, пока не объявят посадку на мой рейс.
  — Так вы сразу возвращаетесь в Англию?
  — К сожалению, да. Здесь так мило, и я бы осталась еще, но… — она повела плечами, — наш работодатель, назовем его так, загрузил меня работой.
  Тельма улыбнулась.
  — Метко сказано.
  Миссис Велингтон села.
  — Думаю, я все же покурю. И потом скажу конкретно, в чем дело.
  Она в точности повторила послание Куэйла. Тельма заметила:
  — Похоже, он теряет терпение. Скажите, я отвечу, как положено. Как вы думаете, он считает, что я теряю время?
  — Не знаю, — сказала миссис Велингтон, — но сегодня рано утром я виделась с мистером Гелвадой. Он прилетел в безумное время — полшестого утра. Одному Богу известно, как он выбрался с Черной Багамы. Подозреваю, зафрахтовал самолет.
  Тельма, прислонившись к каминной полке, внимательно разглядывала тлеющий кончик сигареты.
  — Что вы думаете об Эрнесте Гелваде? — спросила она. — Я слышала о нем, но не имела чести быть знакома.
  — По-моему, он довольно интересен, дорогая. Немного маловат ростом и чуть полноват, но прелесть. Дает почувствовать себя персоной и вдруг — пустым местом. Мне постоянно было с ним неуловимо неуютно. У него очень острый ум. Кажется, он знает наперед, что вы скажете и как он отреагирует. Наверное, с ним будет легко работать.
  — Да? Так мне придется с ним работать? — спросила Тельма.
  — Да, командовать будет он. Но, думаю, проблем не возникнет при условии, что вы будете слушаться и не станете с ним спорить. Он встретится с вами сегодня вечером. Сказал, что приехал сюда присмотреть квартиру. Мы общались только полчаса, а потом, вероятно, он пошел сюда. Когда вернулся, то сказал, что будет около девяти; зайдет через французское окно в гостиной. Он не хотел бы сталкиваться с прислугой.
  — Вот как… — Тельма подумала, что мистер Гелвада ей не понравится.
  Миссис Велингтон встала.
  — Ну, дорогая, я побежала. Желаю удачи, — она вздохнула. — Мне часто хочется знать, что произойдет, но не выходит, а женщин это так огорчает, правда?
  — Женщин огорчает все, миссис Велингтон, — Тельма протянула руку. — Приятно было познакомиться.
  — Взаимно. Люблю новых людей. Ну, до свидания, дорогая. Не беспокойтесь, не провожайте. Я настолько привыкла появляться и уходить, гадая, появлюсь ли здесь опять — вы понимаете… Мои командировки настолько нерегулярны… О, вот еще, дорогая. Насчет этого джентльмена, мистера Айлеса… Мистер Гелвада сказал, что его следует как можно быстрее спровадить на Черную Багаму. Мистер Гелвада перехватит его там и сам им займется.
  — Интересно, что он хотел этим сказать.
  Миссис Велингтон пожала плечами.
  — Ой, не знаю. По мне, самые обычные слова.
  — Вы так считаете? Все зависит от того, что мистер Гелвада подразумевает под словом «заняться», правда?
  Миссис Велингтон не ответила, любезно улыбнулась и ушла.
  
  II
  Айлес пришел как раз к ланчу. Он вышел на лужайку через французское окно столовой. Тельма сидела на скамеечке и читала.
  Айлес весело спросил:
  — Ну, как настроение? Чудесная погодка, верно?
  Она кивнула.
  — Да… но меня погода не интересует.
  Он подтащил скамеечку и сел рядом.
  — Вас что-то беспокоит, Тельма?
  Она кивнула.
  — Истинная правда. Давай начистоту. Я волнуюсь за малышку Стейнинг. С каждым днем, который она проводит на этом мерзком острове без присмотра, я боюсь все больше и больше.
  — Понимаю… Значит, мне нужно с этим что-то делать?
  — Думаю, нужно, Джулиан. Я хочу, чтобы ты сел на полуденный рейс. Действуй, как мы условились. Возвращайся в «Леопард». Наплети небылиц про отсутствие. У них, скорее всего, свой взгляд на события. Потом отправляйся к комиссару. Расскажи ему нашу историю. Поставь себя с ним правильно.
  Он протянул:
  — Это труда не составит. Если они действительно взяли другой след, то вряд ли станут сильно мне досаждать. А потом что мне делать?
  — Что-нибудь да произойдет.
  Айлес улыбнулся.
  — Знаете, ничто не сдвинется с места, пока не дашь пинка. Вам не кажется недурной идея повидаться с этой девочкой? Может быть, уговорить её вернуться в Англию?
  Она задумчиво протянула:
  — Может быть. Но сейчас я не хочу, чтобы ты делал что-нибудь подобное. В любом случае, не хочу, чтобы ты встречался с ней до моей команды.
  — Прекрасно, — ухмыльнулся он. — Не знаю, почему я такой ужасно хороший с вами, почему безоговорочно подчиняюсь подобным инструкциям. Интересно, чтобы бы мне посоветовал делал Вэллон, окажись он тут.
  Она улыбнулась.
  — Я абсолютно уверена, Джулиан, будь он тут, велел бы слушаться меня. В конце концов, я клиент. Считается, что «Ченолт» работает на меня.
  Он кивнул, продолжая улыбаться.
  — И мне это нравится. Но вы странная, Тельма. Я достаточно много бывал с вами последние два-три дня, но когда пытаюсь подытожить все, что знаю о вас, итог неутешительный.
  Она рассмеялась.
  — И ты решил, что я та таинственная женщина, которая всегда играет такую важную роль в жизни частного детектива?
  — Я решил, что вы чертовки загадочны — и очень привлекательны.
  — Спасибо, сладкий мой. Я так понимаю, ты летишь дневным рейсом?
  Он кивнул.
  — И буду на Черной Багаме в четыре тридцать. Может, вы прилетите, когда примете решение насчет девчонки? Вам нечего бояться, ведь там буду я.
  — Я не боюсь, Джулиан. Если надо будет прилететь, я прилечу.
  Он встал.
  — Хорошо, я пошел. По-моему, очень любопытный случай с этой мисс Стейнинг. Хотелось бы мне знать, чем все кончится.
  — На твоем месте я бы не беспокоилась, — сказала она. — Игра или стоит свеч — или нет?
  Они рассмеялись.
  — Перед уходом не хочешь глотнуть?
  Он покачал головой.
  — Если я не уберусь отсюда побыстрее, я потащу вас в постель. Так что я пошел.
  — Неплохая идея, Джулиан. Но не думаю, что сейчас мне понравится заниматься любовью. До свидания. Удачи. Надеюсь, скоро увидимся.
  Проходя через столовую, он оглянулся, движимый смутной надеждой на прощальный поцелуй.
  
  III
  Гелвада стоял на дальнем краю лужайки и слушал музыку, восхищаясь бликами лунного света на листве и цветах. Потрясающая картина, — думал он, — а музыка вообще выше всяких похвал.
  Он пожал плечами, медленно пересек лужайку, тронул ручку французского окна. Не заперто. Он толкнул створки, шагнул в комнату и остановился на пороге в своем белом, с иголочки, смокинге, любуясь великолепным зрелищем.
  Она не сразу его заметила, потом встала из-за фортепиано и вышла на середину комнаты. Взгляд Гелвады оценивающе прошелся по ней с головы до ног. Утонченный вкус. Шифоновое вечернее платье кремового цвета. Облегающий лиф. Волнами спадают складки широкой юбки. Белые плечи драпирует шарф в тон платью. Большая бриллиантовая заколка, бледно-желтые туфельки на высоком каблуке усыпаны блестками горного хрусталя. А темные великолепно уложенные волосы прекрасно дополняли очаровательную картину.
  Он сказал:
  — Хочу заверить, миссис Лайон, что при виде вас я убедился, насколько умен ваш уважаемый босс. Мать моя… вот это да! Никогда в жизни не видел женщины такой совершенной красоты, клянусь!
  Она улыбнулась.
  — Мистер Гелвада, полагаю?
  Он вошел в комнату.
  — Весь к вашим услугам. Все, что есть у Эрнеста Гелвады — у ваших ног, мадам.
  — Очень мило, — в голосе мелькнула нотка сарказма. — И что же у мистера Гелвады есть?
  Он пожал плечами.
  — Боже упаси говорить о себе, но я не лишен некой изюминки. У меня безошибочный глаз, отточенный инстинкт и, осмелюсь сказать, один из самых изворотливых умов. Кроме этих, у меня есть другие достоинства, которые вы, без сомнения, обнаружите при более основательном изучении.
  Она засмеялась.
  — Включая скромность, мистер Гелвада?
  — Ну конечно. Мужчине невозможно являть миру картину такого героизма и не быть при этом скромным. Мне кажется, — продолжал он, — что я уже давно вас знаю. Я буду звать вас Тельмой. Меня зовут Эрнест. Очень часть люди зовут меня Эрни, потому что очень меня любят.
  Она снова рассмеялась.
  — Замечательно, Эрни. Кстати, не хотите выпить? И кто будет говорить — вы или я? Вам известно что-нибудь о работе, которой я занимаюсь?
  — Нет… — Гелвада вернулся к французскому окну и аккуратно закрыл его. — Я так понял, что вы какое-то время живете здесь и уверены, что в стенах нет микрофонов, а у слуг — чутких ушей?
  — Можете быть спокойны. Что будете пить?
  — Да, это самый важный вопрос, Тельма, потому что первый тост я подниму за вашу красоту, ваш ум и за вас саму. Вы невыразимо очаровательны. Так что бокал должен быть большим — большой, холодный бокал рома. Это будет восхитительно.
  — Хорошо, — она подошла к бару и смешала большую порцию «Куба либре».
  Гелвада восхищался ловкостью её движений. А как очаровательно мерцали кольца на её пальцах в полутьме!
  Вскоре она принесла бокал, и он тут же поднял его.
  — Ваше здоровье и ваш успех, Тельма. И давайте сядем.
  Она села в широкое кресло напротив. Сел и Гелвада, и хлебнул ещё глоток. Глаза его, с виду добрые и нежные, внимательно оглядывали её поверх бокала.
  — Сначала говорю я, потом вы. Устраивает?
  — Да, — согласилась Тельма. — Но одно я скажу. Я не знаю, говорили вы с мистером Куэйлом о моем задании или нет, но если он недоволен…
  Он перебил, подняв руку и щелкнув пальцами.
  — Это не так. Ну как можно быть вами недовольным, Тельма? Поверьте, о вашей миссии я ничего не знаю. Конечно, о вас я слышал. Вы работаете на Куэйла. Давно и успешно. Но наступает момент в жизни женщины, особенно в этой специфической профессии, когда влияние мужчины, скажем, благотворно. Понимаете, милая?
  — Да, прекрасно понимаю.
  Гелвада допил бокал и встал.
  — Если позволите мне сделать ещё порцию этого восхитительного напитка, я перейду к делу.
  — Конечно.
  Гелвада отошел к бару и принялся смешивать коктейль.
  — Куэйл отправил меня на Черную Багаму потому, что совсем недавно погиб при таинственных обстоятельствах агент по имени Сэндфорд, работавший на острове. Его считали пьянчугой. Время на острове он проводил в праздных шатаниях. Ну, многие агенты прячутся за масками пьяниц и развратников. Часто это прекрасно срабатывает. Люди свободно говорят при пьянице и осторожничают при трезвом. Не думаю, что в момент гибели Сэндфорд был трезв.
  Она кивнула.
  — Понимаю.
  — Он вывалился из рыбацкой лодки, — продолжал Гелвада. — И его сожрала акула. Но поймите, Сэндфорд был опытным рыбаком. Есть вероятность, что он был под воздействием наркотиков; что оказался на лодке, потому что думал скрыться на время с острова. Может — кто знает, — он пожал плечами, — кто-то за ним охотился. Ему нужно было время на раздумье. Я поехал на Черную Багаму попытаться разобраться. Приехал, подышал местным воздухом, нанес пару визитов. Нашел парня с той самой лодки — по имени Меллин — который подтвердил, что смерть не была случайной. И у меня проснулись подозрения. Я собирался делать дальнейшие шаги, когда меня сорвала записка курьера Куэйла — миссис Велингтон — с которой вы уже знакомы. Ведь так?
  — Совершенно верно, — кивнула Тельма. — Я нашла её очаровательной.
  — Так и есть, — согласился Гелвада. — Она милая. Мы зовем её путешественницей, потому что она нигде не задерживается больше недели. Куэйл не дает ей покоя, скажу я вам. Я приехал к ней, и она поведала мне историю, которая попала к Куэйлу через «Ченолт» и Скотланд-Ярд. Ее переслали ему чисто по привычке. Это история вашего визита в «Ченолт» и поручения человеку по фамилии Айлес, который отправился на Черную Багаму, чтобы вытащить оттуда эту обаяшку, — он улыбнулся, — эту безрассудную красавицу мисс Стейнинг. Знаете, Тельма, думаю, Айлесу трудно будет с ней справиться. Я недавно её видел, и она была в стельку пьяна. Дошла до той стадии, — он махнул рукой, — когда уже ничто не кажется важным — даже беседа с Эрнестом Гелвадой.
  Следующее, что мне сообщили — Айлес по прибытии на остров каким-то образом влип в убийство молодого человека — Хуберта Гелерта. Моя задача — вытащить Айлеса. Сейчас мне стало ясно, что вы использовали Айлеса и «Ченолт» для своих личных целей; рассказали им сказочку — какие мы в нашем-то деле мастера рассказывать, когда нужно добиться желаемого эффекта. Теперь, Тельма, рассказывайте все как есть.
  Гелвада поправил складки на брюках, откинулся на спинку, поставил бокал на столик, вытащил из кармана изящный красно-белый портсигар, закурил и расслабился.
  — Рассказывайте, Тельма. У меня зреет идея, которая целиком зависит от вашего рассказа.
  — Почему вы так считаете?
  Он развел руками.
  — Подумайте сами, дорогая, я знаю о вас достаточно. Вы считаетесь великолепным агентом. Я знаю о ваших военных заслугах. Не думаю, чтобы когда-либо раньше вы работали с мужчиной. Так что, когда Куэйл наказал мне найти вас и взять управление операцией на себя, я понял, что, во-первых, это чрезвычайно важно, и во-вторых, что у вас проблемы. Догадка верна?
  Она кивнула.
  — Абсолютно, Эрнест. Вот история в двух словах. Главный виновник всего не Виола Стейнинг, а её брат, молодой ученый Джон Стейнинг. Он работал в секретной области ядерной энергетики. Вы в курсе?
  — Знаю, — фыркнул он. — Атомные бомбы, водородные — всеми этими штучками мы угрожаем собственному существованию — как это ужасно! — На его лице появилось выражение комического ужаса. — Подумайте только, даже Гелвада не может спорить с атомной бомбой! Но продолжайте.
  — Джон Стейнинг сделал несколько открытий, которые считал очень важными, или у него были бумаги, которые он считал важными. Об этом узнал кто-то со стороны и начал его обрабатывать. Вы знаете, у них иногда странные методы…
  Гелвада зловеще кивнул.
  — Знаю я их методы.
  Она продолжала:
  — Хорошо. Стейнинг был непоколебим в своей преданности работе и людям, на которых работал. Несомненно, он видел опасность. Он исчез, и бумаги с ним вместе. Так было, когда Куэйл впервые влез в это дело. Один из агентов Куэйла, который работал в паре с Сэндфордом, напал на след Стейнинга. Тот вел на один из Багамских островов. Когда агент туда добрался, Стейнинг был уже мертв.
  — Уже интереснее. Как он умер?
  Тельма пожала плечами.
  — Официально — самоубийство! Застрелился, но при странных обстоятельствах.
  — Вы хотите сказать, что его могли убить?
  Она кивнула:
  — Так все и подумали. Либо нервы его были настолько измотаны, что он решил застрелиться, либо это сделали за него. Главное, что исчезли бумаги.
  — Понимаю. Их забрали?
  — Не думаю, — она покачала головой. — В день своей смерти он отправил письмо сестре Виоле. Даже более чем письмо — бандероль. Решили, что предчувствуя конец, каким бы он ни был, он все отправил сестре.
  — А! Теперь начинаю понимать. И вас натравили на нее?
  — Верно, меня приставили к Виоле Стейнинг.
  — Все становится на место. Вас направили на Черную Багаму. Там уже действовал Сэндфорд. Теперь ясно. Куэйл мог поручить Сэндфорду присматривать за вами — его обычная привычка. Они это поняли и добрались до Сэндфорда раньше. Скажите, дорогая, как успехи с Виолой?
  — Никак. Виола очень славно проводила время, но более или менее блюла себя, пока не узнала о смерти брата. Понимаете?
  — Понимаю. И ещё это письмо!
  — Верно, — кивнула Тельма. — Или из-за смерти брата, или из-за крайней важности этого письма, но она сломалась. Запила. И выкидывала такие номера! Я решила сделать единственное, что смогу — вытащить её с острова. Вернуть её в Англию и присматривать, пока мы не сможем что-либо из неё вытянуть.
  — Понимаю… понимаю… — Гелвада смял сигарету и взялся за бокал. — Складывается вполне ясная картина. Очень интересно. Я рад быть её частью.
  — Приятно слышать, Эрнест. Надеюсь, и дальше так пойдет.
  Он пожал плечами:
  — Жизнь, моя милая, состоит из черных и белых полос. Если мы восхищаемся хорошим, то не должны ворчать на плохое. Но продолжайте. Это захватывает.
  — Я вернулась в Майами. Тут давно была моя штаб-квартира. Я знала, что бесполезно везти Виолу Стейнинг силой. И мне категорически нельзя близко с ней сходиться.
  — Правильно. Кто знает, и вас могла сожрать акула, — он мило улыбнулся. — Хотел бы я быть на её месте. Но вы правы. И вы придумали план?
  — И я придумала план. Вернулась в Англию, нашла миссис Стейнинг. Сказала, что лучше бы Виоле вернуться в Англию к мамочке. Заверила, что сделаю все, чтобы её убедить. Другими словами, обеспечила себе готовую отмазку. Потом пришла в «Ченолт». Когда-то я была знакома с Джоном Вэллоном, и он вполне подходил. Наплела историю о нехорошей Виоле Стейнинг. Вэллон поверил, и сперва я думала, что и Айлес тоже. Сейчас я думаю, что Айлес не верит.
  — Ага, — кивнул Гелвада. — Это хуже всего. И что с Айлесом?
  Она улыбнулась.
  — Я скормила ему другую историю, Эрнест — более захватывающую. Запутавшись в убийстве Гелерта, он сбежал в Майами. Он умен, этот Айлес. Сначала я пыталась вытурить его отсюда: поняла, что пользы от него уже не будет. Наняла местного детектива — гориллу по имени Джек Карно — выставить его отсюда в Англию.
  Гелвада кивнул. Она продолжала:
  — Не вышло. Айлес слишком хитер. Он явился сюда, и я использовала историю номер два. Предложила ему вернуться на Черную Багаму. Якобы очевидно, что полиция не подозревает его, потому что они не пытались связаться с американскими властями. Я сказала, что у бывшего любовника есть пара моих писем; что этот человек охмуряет Виолу Стейнинг ради её денег; что я не могу вмешаться, потому что иначе он станет меня шантажировать. Айлес поверил. И дневным рейсом вернулся на Черную Багаму.
  — Ясно. Что он намеревается делать?
  — Надеюсь, ничего. Я просила ничего не делать до моей команды.
  — И вы думаете, он так и поступит? — спросил Гелвада.
  — Уверена. Похоже, он в меня влюблен.
  Гелвада согласился:
  — Очень может быть. Почему бы и нет? Вы сказали, он умен. А какой мужик перед вами устоит, Тельма? Скажу по секрету, верьте или нет, но даже я — Эрнест Гелвада — странно привязался к вам. Клянусь!
  Она улыбнулась:
  — Как мило!
  — Отнюдь, — беззаботно отмахнулся Гелвада, — это естественно. Такие красавицы меня всегда привлекают. Но продолжим… Если Джулиан Айлес будет торчать на Черной Багаме, если он умен и его непросто напугать, если он справился с вашим Джеком Карно, я запросто могу использовать его в качестве подставки.
  — Возможно. Я слышала, Эрнест, что ваши методы иногда… ну, жестоки.
  — А почему нет? Жизнь тоже часто жестока. Вы боитесь за Джулиана Айлеса?
  Она протянула:
  — Я бы не хотела, чтобы с ним произошло что-нибудь плохое, — без необходимости.
  Гелвада заверил:
  — Тельма, я никогда не причиняю неприятностей без необходимости. Я бы выпил еще, может, присоединитесь? Выпьем за успех совместного дела. И я пойду. Я прибыл на маленьком быстром самолетике. Но он не вполне надежен. Мотор гремит, как консервная банка. Но все равно, путь недалек, и Эрнест Гелвада всегда верит в милость Господню.
  Она спросила:
  — Легко ночью приземляться на Черной Багаме?
  — Нет. Но в такую ночь, когда в лунном свете все видно, как днем, и с таким дурацким самолетом, вы либо приземляетесь нормально и где нужно, либо не судьба. Кроме того, — он перешел на таинственный шепот, — я не сказал, я считаюсь классным авиатором.
  Она встала и направилась к бару.
  Гелвада попросил:
  — На этот раз маленький самый сухой «мартини» — если можно.
  Она рассмеялась.
  — Это кем же нужно быть, Эрнест, чтобы пить «мартини» после рома!
  Гелвада пожал плечами.
  — Никогда не думал о таких пустяках. Мне безразлично. Голова у Эрнеста Гелвады крепкая.
  Он встал, подошел к ней и взял бокал:
  — Мадам, за наше смелое предприятие. У него, конечно, может быть только один исход — удачный.
  Голос его стал серьезным.
  — Вы продолжите развлекаться. Будете плавать, кататься на яхте, ходить на вечеринки. Но вы всегда будете в этой комнате в десять часов вечера, потому что с десяти до одиннадцати могу звонить я. Запомнили? А если я сказал — в десять, будьте добры быть пунктуальной. После одиннадцати вы птица вольная, но с десяти до одиннадцати будете сидеть у телефона.
  Она кивнула.
  — Ясно. А вы очень решительны, правда?
  Гелвада улыбнулся.
  — Дорогая Тельма, разве вы этому не рады? Вы бы хотели работать с мужчиной, который неуверен в себе? Будьте хорошей девочкой. Делайте, что говорят. И вы сделаете, потому что вы очень хорошая девочка.
  — Допустим… Замечательно. Я буду ждать звонка. Удачи вам, Эрнест.
  Гелвада взял её руку, склонился над ней и мягко поцеловал.
  — Однажды мне будет позволено поцеловать ваше плечо — и если мне повезет, дойдет и до губ. До встречи, Тельма. Мои наилучшие пожелания…
  Он поставил стакан и исчез.
  После его ухода Тельма долго стояла неподвижно. Как и многие другие, она начинала осознавать разрушительную сущность мистера Эрнеста Гелвады. Потом пожала плечами и вернулась к фортепиано.
  Гелвада остановился уже на той стороне лужайки и с восхищением прислушался к аккордам. Потом, мурлыкая под нос, пересек патио и, держась в тени, вышел черным ходом. Только на обочине бульвара он остановился закурить.
  И тут из тени прозвучал тихий голос:
  — Мистер Эрнест Гелвада?
  Гелвада не шелохнулся, защелкнул зажигалку и курил.
  — Да? — спросил он.
  — Отступите чуть назад. Я хочу поговорить. Меня зовут Вилли Фрим. Я агент Федерального Бюро Расследований.
  — Ладно…
  Гелвада, будто в задумчивости, прошел пару шагов, вернулся и скрылся в тени.
  Стройный мужчина лет тридцати стоял, прислонившись к стволу пальмы. Лицо его Гелваде понравилось.
  Фрим сказал:
  — Ваш босс Куэйл связался с Гувером, и к нам в штаб-квартиру Майами пришли инструкции. Мистер Куэйл подумал, что вам может вдруг понадобиться наша помощь. Меня назначили работать с вами.
  Гелвада улыбнулся.
  — Мой уважаемый босс заботится обо всем. Смешно то, что обычно он прав. Приятно познакомиться, мистер Фрим. Думаю, обо мне вы слышали, как и большинство людей вашей профессии.
  Фрим усмехнулся.
  — Еще бы! Я слышал, вы высокого о себе мнения, и обычно заслуженно. Ладно, а вот я.
  Он сунул руку в карман и вытащил обычный кожаный бумажник с идентификационной карточкой агента ФБР.
  Гелвада посмотрел на нее.
  — Мне этого достаточно.
  — Если вы хотите поговорить, ниже по улице у меня стоит машина. Можем посидеть там. Я ждал вашего прибытия. Мы следили за самолетами с Черной Багамы. Когда этим утром вы появились в аэропорту, мне сообщили. Я сидел у вас на хвосте весь день. Думаю, нам неплохо было бы поговорить.
  — Чрезвычайно разумно, и верьте или нет, друг мой, вы появились очень вовремя. Идемте в машину, покурим. Нам многое нужно обсудить.
  — Идет. Сюда… — и они растворились в тени.
  Глава девятая
  I
  К одиннадцати утра уже палило невыносимо. Гелвада выбрался из постели, принял ванну, надел халат и вышел на веранду. Он отхлебывал кофе, мурлыкал под нос и раздумывал о клубке той безумно интересной ситуации, в которую влез.
  В конце концов он вернулся в гостиную, позвонил в «Леопард» и попросил мистера Джулиана Айлеса. Он ждал, мило улыбаясь самому себе.
  Айлес взял трубку.
  — Мистер Айлес? Позвольте представиться. Меня зовут Эрнест Гелвада. Я коммивояжер, и у меня очень нужная продукция. Ваше имя мне назвала самая красивая женщина, которую я встретил в Майами. Мне кажется, неплохо будет нам с вами переговорить, а?
  Пауза. Потом Айлес спросил:
  — Она передала мне инструкции?
  — Ну конечно, — непринужденно заявил Гелвада. — Очень важные. Как насчет виски в шесть вечера?
  — Замечательно.
  — Превосходно, я в «Кливленде» — рядом с вашим отелем. Жду вас в шесть.
  — Приду, — пообещал Айлес и Гелвада повесил трубку.
  Он лениво оделся, залез в машину и медленно выехал из города. Через полчаса он уже сворачивал на проселок и тормозил возле лачуги Меллина.
  Меллин сидел на ступенях развалившейся веранды. Когда рядом возник Гелвада, он поднял глаза.
  Гелвада сел рядом.
  — Мне жаль, мой друг, но на этот раз со мной нет выпивки, что, может, и к лучшему, потому что ты будешь внимательно слушать. Для тебя есть указания.
  Меллин мрачно буркнул:
  — Я молил Бога больше вас не увидеть.
  Гелвада пожал плечами.
  — На этом свете многие хотели бы никогда со мной не встречаться. Хотя их судьба тебе неинтересна — если будешь делать, что говорят. Слушай. На остров приехал джентльмен по имени Джулиан Айлес. Мистер Айлес, думаю, очень умный человек. Он живет в отеле «Леопард». Этой ночью он тебя найдет. Возможно, часов около восьми-девяти. И даст тебе инструкции, которые ты в точности выполнишь. Все ясно?
  — Ага, — кивнул Меллин, — ясно. Во что я влип?
  Гелвада отозвался:
  — Если сделаешь, как я сказал, не влипнешь ни во что — по крайней мере, особого вреда не будет. Я уже объяснял, что намного безопаснее слушаться меня. Если хочешь, чтобы про твою причастность к смерти Сэндфорда забыли, советую вести себя хорошо.
  — Хорошо… хорошо… Я ведь так и делаю, а?
  — Превосходно, — сказал Гелвада. — Теперь ты наймешь или как-нибудь заполучишь быстроходную моторку. Заправишь её бензином. Поставишь на якорь недалеко от залива, но чтобы была незаметна. Когда сделаешь это, вернешься сюда и будешь ждать мистера Айлеса. Ясно?
  Меллин сказал:
  — Ладно, я достану лодку, но это обойдется недешево.
  — Естественно…
  Гелвада вынул пачку денег и протянул их Меллину.
  — Теперь повтори, что надо сделать.
  Меллин повторил.
  Гелвада встал.
  — Проверь, чтобы лодка была хорошая. Вернись к полудню. Жди мистера Айлеса. И никакой выпивки. Ты будешь трезвым, или я с тобой разберусь. Удачи.
  Гелвада повернулся и ушел.
  
  II
  В начале седьмого Гелвада увидел Айлеса из окна. Он с восторгом смотрел на приближающуюся высокую фигуру. Айлес ему понравился — ленивая, небрежная походка, идеально сидящая одежда. Он вздохнул и пробормотал:
  — Le style c`est l`homme![3]
  И пошел в холл. Как только Айлес появился на ступенях веранды, Гелвада открыл дверь. Он стоял в прохладном холле и улыбался. На нем была черная крепдешиновая пижама, алый с черным халат, из кармана изящно выглядывал надушенный носовой платочек.
  — Мистер Джулиан Айлес? Я — Эрнест Гелвада… к вашим услугам… И что вам известно?
  Айлес ухмыльнулся и протянул руку.
  — Не так много. Честно, я немного смущен.
  Гелвада пожал плечами и повел его в гостиную.
  — Садитесь, Джулиан — я буду звать вас Джулианом, потому что испытываю к вам почти братские чувства. А вы зовите меня Эрнест, — он одарил англичанина улыбкой. — Многие друзья зовут меня Эрни, ведь друзьям, втянутым в такой серьезный бизнес, это позволительно. А пока я приготовлю большой холодный коктейль.
  Айлес сел, взял сигарету из пачки со столика и сказал:
  — Так дело будет серьезным, да? Очень рад. По крайней мере, хоть что-нибудь произойдет.
  Гелвада, который возился в бутылками возле бара, оглянулся через плечо.
  — И ещё как! Друг мой, вы будете в восторге от событий, последствий и всего, что получится. Будут ли последствия? — Он беззаботно махнул рукой. — Клянусь, жизнь ваша становится крайне интересной. Так всегда бывает, когда рядом Эрнест Гелвада.
  Он принес бокалы с ромом, лимонным соком и льдом на столик. И принялся расхаживать по комнате.
  — Пейте, Джулиан, и слушайте. Слушайте внимательно.
  Айлес с улыбкой заметил:
  — Я всегда внимательно слушаю. Приходится. Мне в разное время плели столько историй, что приходится тщательно проверять факты.
  Гелвада резко обернулся.
  — Нет нужды беспокоиться, — теперь лицо его стало серьезным, а голос чуть мрачным. — В фактах всегда можно положиться на Эрнеста Гелваду. Все, что необходимо, — делать то, что сказали, и ничего больше.
  Айлес дружелюбно улыбнулся, взял бокал, отхлебнул и сказал:
  — Очень хорошо! Мне очень нравится. Спасибо.
  И, все так же улыбаясь, небрежно спросил:
  — А если я не стану делать то, что сказано?
  Гелвада в изумлении воздел руки.
  — Таких препятствий никогда не возникало. А поверьте, я знаю, о чем говорю. Значит, если вы не будете делать, что сказано?
  Тон его снова сменился, в голосе появились металлические нотки. Даже на Айлеса с его флегматичной натурой влияла странная энергия, исходящая от Эрнеста Гелвады.
  — Если вам это не понравится… Ну, тогда мне придется кое-что пересмотреть, дорогой Джулиан. Например, убийство Гелерта. Вы вернулись на остров, не сомневаюсь, побывали у комиссара полиции. И преподнесли майору Фалстиду правдоподобную версию своего внезапного исчезновения. Но дело в том, друг мой, что они ещё не нашли убийцу. И непохоже, что найдут, если только его, как фокусник кролика из шляпы, не вытащит… кто? Кто, кроме Гелвады?
  — Так вы знаете убийцу?
  Гелвада кивнул.
  — Я знаю, кто убийца… Еще бы! По крайней мере, знаю, что могу выставить кое-кого в таком свете, что докажу его вину. Если я так сделаю, для вас это будет прекрасно, правда, Джулиан? Но предположим, этого не будет; предположим, по мановению волшебной палочки я раскопаю улику против мистера Джулиана Айлеса? Как вы думаете, что с ним будет?
  Айлес подумал, что с Гелвадой очень сложно иметь дело. Что под мирной и улыбающейся оболочкой скрывается торнадо — абсолютно безжалостный человек, способный на все.
  Он вздохнул.
  — Что за игра, черт бы её побрал… Эрни… Пока мы ещё друзья!
  Гелвада взял от стены тростниковый стул и поставил его в паре футов от Айлеса. Взгромоздился на него, дотянулся до стакана и жадно глотнул.
  — Я скажу об этой игре ровно столько, сколько захочу. Но сначала поговорим о другом. Я многое в вас начинаю понимать. У меня всегда был нюх кадровика. Дьявол, были времена, когда я слыл почти колдуном. Я в Майами разговаривал с нашей общей знакомой — очаровательной и восхитительной миссис Лайон, которая, кажется, была вашей клиенткой.
  Айлес покачал головой:
  — Почему была? Почему не есть?
  Гелвада милостиво улыбнулся.
  — Теперь я — ваш клиент… Но продолжу. Думаю, вам нравится миссис Лайон, не так ли? Нравится несмотря на то, что наплела по крайней мере одну сказку.
  Айлес отпил из бокала.
  — Не скажу, что она рассказала мне сказку. Она описала мне случай, над которым предстояло работать, ещё в Англии. Ну, это была не совсем правда, но почти. Когда я нашел её в Майами, она мне объяснила, почему тогда не сказала всего. И рассказала правду. А потом попросила меня вернуться и ожидать её указаний.
  Он пожал плечами и мило улыбнулся Гелваде, который косо смотрел на него.
  — Вот этих указаний я и ждал, — информацию для работы, — он рассмеялся. — И не ожидал встретить торнадо вроде вас!
  Гелвада склонился вперед и ткнул пухлым пальцем в Айлеса.
  — Это один из приятных сюрпризов в вашей жизни. Но вернемся к нашим баранам. Теперь говорю я, и утверждаю, что миссис Лайон никогда не говорила правды. Она никогда не говорила правды, потому что не говорила всей правды, а если вы хотите знать, почему красавица Тельма так поступила, я скажу. Потому что она умница, замечательная личность и потому что она всегда выполняет, что ей сказано. И еще, — продолжил он, — она очень рассердится, друг мой, если вы не сделаете того, что скажет Эрнест Гелвада.
  После длительной паузы Айлес спросил:
  — Да? Интересно, почему?
  Гелвада встал и заходил по комнате. Вечерний бриз шелестел легкими занавесками.
  — Всю мою сознательную жизнь я делил людей на группы. Замечательная забава — делить людей на группы; решать для себя, что они сделают или не сделают при данных обстоятельствах. Сперва я задавал себе вопрос о моих братьях по разуму: могу ли я им доверять? Ответ неминуемо был отрицательным. Потому что, дорогой Джулиан, я понял, как здорово никому не доверять, а если да, то не настолько, чтобы нельзя было в любой момент изменить ситуацию. Поймите, я хочу вам доверять.
  — Понятно… Можно мне еще?
  Гелвада кивнул. Айлес встал, пошарил в баре и наполнил свой бокал. Он стоял, прислонившись к шкафу, и лукаво разглядывал Гелваду.
  — Так вы решили доверять мне, Эрни? Но ровно настолько, чтобы можно было все исправить, если я вас подведу. Интересно, как вы это сделаете.
  Он вынул из кармана пачку, извлек одну сигарету и бросил пачку Гелваде. Потом подошел с зажигалкой. Гелвада затянулся и сказал:
  — Вам, друг мой, важно оправдать мое доверие. Не оправдаете — убью без всяких колебаний. И что ещё важнее, — рот улыбался, но глаза оставались холодными, — убивая, я не буду даже испытывать неприязни, но буду знать, что эта смерть необходима — вы слишком много знали и плохо себя вели. Теперь садитесь. Я буду говорить.
  Айлес вернулся к стулу и откинулся на нем, не отрывая взгляда от Гелвады.
  Эрнест заговорил мягко, почти беззаботно.
  — Как вы знаете, друг мой, в мире очень много неприятного. Везде есть добрые силы, но, к несчастью, силы зла намного более заметны. Но никогда наш бедный мир не был в таком опустошении; везде и повсюду люди изобретают средство уничтожить другую половину человечества — что, по моему, совершенно ни к чему.
  Он пожал плечами, потом, небрежно взмахнув сигаретой, продолжил.
  — Это не так важно, разве что из-за этого страдают невинные люди. Для защиты таких людей в любой стране есть силы, работающие тихо и незаметно ради, скажем так, спасения человечества.
  Он улыбнулся Айлесу.
  — Я, Гелвада, как раз из этих сил.
  — Силы! — Айлес засмеялся. — Желал бы я быть на вашей стороне.
  Гелвада кивнул.
  — Верьте или нет, друг мой, но вы уже на моей стороне. Теперь о миссис Лайон. Миссис Лайон говорила вам про дрянную девчонку Виолу Стейнинг. О миссис Стейнинг, которая всегда пьяна, отупела от пьянства, чьи нервы измочалены и которая очень несчастна, — он развел руками. — Еще одна жертва сил зла. Ну, так делом миссис Лайон было следить этой девушкой; не из-за какой-то идиотской любовной интрижки, как говорила она, но из-за намного более значительного — жизненно важного. Вкратце: брат этой миссис Стейнинг — молодой ученый — работал над самым важным изобретением — изобретением, которое могло положить конец угрозе атомной бомбы, водородной бомбы и всей той чертовщине, о которой столько твердят. Понимаете?
  Айлес кивнул.
  — И, естественно, у него были враги. Его начали беспокоить. Вам, я уверен, не понравилось бы изо дня в день жить под пристальным надзором дьявольских глаз с утра до ночи, гадая, что же за этим последует, когда нанесут удар. Вам это понравится, друг мой? Ему тоже не нравилось. И он сделал то, что сделало бы большинство людей, — он улыбнулся, — кроме Гелвады. То, что сделает каждый, когда напуган. Он сбежал. Прихватив свои секреты, потому что, понимаете, он не предал своих хозяев — людей, работающих над тем, что они считают благом.
  Потом стало очевидно, что враги подобрались совсем близко. И он написал сестре, отослал ей пакет с документацией. Бедняга… — Гелвада пожал плечами. — Это все, что он успел. Кто-то мог найти лучшее применение его секретам, но он смог только это. Тот, у кого находятся документы, или кто знает, где они — Виола Стейнинг. Теперь вы понимаете, почему миссис Лайон наняли следить за мисс Стейнинг?
  Айлес кивнул.
  — Очень странно, но я верю каждому вашему слову.
  — А почему нет? Зачем мне лгать? Лгут только трусы. А я безумно храбр. Черт побери, я ужасно храбрый.
  Айлес вполголоса заметил:
  — Неудивительно, что Тельме Лайон нужна была помощь.
  — Конечно. Представьте себя на её месте — красивая, очаровательная, сильная личность, все надеялись, что она справится с девчонкой, — Эрнест снова пожал плечами. — Кто с ней справится… кроме отбойного молотка? И зачем это? Я разговаривал с ней. Если бы я мог добыть секреты с помощью отбойного молотка, я бы это сделал. Но это лишнее. Кроме того, я не люблю отбойных молотков, и это ничего бы мне не дало.
  Когда здесь была Тельма Лайон, здесь же был и другой агент. Его задачей было наблюдать за обеими. Неизвестный им, он был поблизости. И вдруг умер. Понимаете? Одной из тех странных смертей, которыми так часто умирают люди, и никого это не заботит. Списано — и забыто. Жизнь продолжается. Ушел один храбрец, его место занимает другой.
  Вдруг Эрнест умолк. Потом спросил:
  — Правда, Тельма замечательная женщина?
  Айлес кивнул:
  — По-моему, да.
  Гелвада наклонился вперед и ткнул пухлым пальцем в грудь Айлеса.
  — Вам так кажется? Вы лжете. Сильнее, друг мой, вы её любите. Я знаю. Я вижу ваш взгляд, когда вы о ней говорите. Я разгадал вашу тайну. Скажу больше: я тоже её люблю. Я, Гелвада, который любит каждую женщину на свете, люблю её по крайней мере не меньше, чем остальные миллионы. Так что все, что я скажу, вы сделаете для миссис Лайон. А я в точности скажу, что делать.
  — Я слушаю, — Айлес закурил снова.
  — Когда я действую, мой друг, мне нужно пространство и расстояние. Как большим армиям, мне нужно место, чтобы развернуться. Как крупному флоту, мне нужно пространство для маневра. Понимаете? По этой же причине мне не нужна на острове суматоха из-за лишней женщины, а в данный момента наша красавица, обожаемая Тельма, лишняя. Так что она останется в Майами. Но думаете, она там в безопасности? — он выразительно покачал головой. — Ставлю запасы чая всего Китая против тухлого яйца, что силы, убравшие второго агента, знают о миссис Лайон, а если нет, то не дадут ей шанса что-либо разузнать. Она ассоциируется с мисс Стейнинг. Они уберут любого, кто подойдет близко или заинтересуется мисс Стейнинг.
  Айлес кивнул.
  — И, наконец, они уберут мисс Стейнинг?
  — Вот именно, — кивнул Гелвада. — Именно. Но не раньше, чем узнают, где пакет. А когда узнают, заберут его и уберут её. Но им придется трудновато — даже эти люди, такие отчаянные и жестокие — стеснены обстоятельствами. Остров мал. С него сложно уехать незаметно. Он так мал, что все знают, кто прилетает и улетает. А с завтрашнего дня это станет ещё сложнее.
  — Почему?
  Гелвада встал и выпятил грудь, как павлин.
  — Я брошу им кость. Создам мини-сенсацию, распустив слухи про убийство первого агента, которое было признано случайностью. На какое-то время им придется затаиться, а вам, мой Джулиан, представится возможность выполнить работу, которую я вам назначил. Интересуетесь?
  Айлес спросил:
  — Что вы хотите?
  — Значит так: вы принимаете мои условия. Делаете, что вам скажут. Останетесь агентом «Ченолт», но фактически станете агентом мистера Гелвады. Когда придет время, я любыми средствами завладею пакетом, который молодой Стейнинг отправил своей сестре. Когда это будет, не знаю; как это будет, не знаю; но я его получу, а тогда его надо будет упрятать подальше отсюда. Он поедет к Тельме Лайон на Майами, и отвезете его вы. Потому что, — он поморщился, — я буду очень занят.
  Айлес встал.
  — Вы очень занятная личность, Эрни. Странно, но я всему поверил. Я принимаю игру. И сделаю, что мне скажут.
  — Да будет так, — кивнул Гелвада. — Будет очень мило, если вы сделаете мне ещё коктейль.
  Айлес подошел к бару, Гелвада стоял рядом.
  — У вас с деньгами порядок? — спросил он.
  Айлес кивнул.
  Гелвада продолжал:
  — Возьмите напрокат машину, если нет своей, — маленькую и неприметную. Сегодня в восемь часов открыто выедете из города по главному шоссе. Не прячьтесь. Выбравшись, держитесь дороги, пока не заметите узкую тропинку возле старого мола. Сверните. Чуть ниже будет просвет и хижина. В ней вы найдете человека по имени Меллин. Белого. Он был компаньоном на одной из рыбацких лодок. Меллин прекрасно знает побережье и лодки. К тому времени наша лодка будет стоять на якоре неподалеку от бухты, готовая к выходу в море.
  Теперь посмотрим… Может случиться, что этой ночью быстроходная рыбацкая шхуна покинет остров. Ну, и куда она пойдет? — он повернулся, подошел к окну и указал на море. Слева от нас, вдали, остров Насау. Справа — вытянутое побережье Америки, и Майами — почти напротив. Впереди и чуть правее, между нами и Майами, — небольшая группа коралловых рифов. Пара из них обитаемы. Другие пустынны, или считаются таковыми. По моему мнению, тот, кто хочет добраться до Большой земли, обойдя стороной Майами, должен иметь запас бензина для заправки. Ваша с Меллином задача — дрейфовать возле рифов. Возможно, выдастся славная ночка. Вы будете предельно осторожны, там есть дюжина мест, где можно спрятать лодку.
  — Понял, — кивнул Айлес. — Но если они не зайдут на рифы, что нам делать?
  — Зайдут. Все здешние лодки — даже самые большие — могут взять бензина только до Майами. Но это им не нужно. Они не осмелятся. Придется им зайти на рифы.
  — Ну, а если так?
  — Все очень просто, — сказал Гелвада. — Они не должны отсюда выбраться. Любым способом уничтожьте лодку. Поняли, друг мой? — он забрал стакан из рук Айлеса.
  — Прекрасно понял. Помните, я все поставил на вас, Эрни.
  — Почему нет? Мне кажется, неплохая ставка.
  
  II
  Одиннадцать часов. Полная луна выплыла из-за темных туч и озарила залив. Гелвада сидел на траве, прислонившись к пальме, курил и любовался этой красотой. Гелваде нечему было огорчаться. Жизнь для него — игра в шахматы, которую он обожал, если фигурки двигались так, как ему хочется. А если нет, он что-нибудь творил. Он несгибаем, не знал страха и щепетильности, потому что безоговорочно верил в себя и свое дело.
  А сейчас он думал о Джаквесе, пытался понять мысли этого умного, тихого негра, который планирует на столько ходов вперед. Гелвада решил, что Джаквес, как и многие другие, не видит просчетов до тех пор, пока его не напугают.
  Гелвада пожал плечами. Некоторых испугать очень несложно. Они достаточно храбры для дела, потому что видят его преимущества; потому что надеются выйти сухими из воды. Часто они упускают пару пунктиков. И спотыкаются. Их затягивает, и паника обеспечена. В такой момент на сцене появлялся Гелвада. С Джаквесом такой момент наступил.
  Эрнест встал и смахнул воображаемые былинки со своих темно-синих брюк. Тихо напевая, он направился к заливу.
  Он думал об Айлесе. Гелвада, великий знаток людей, понимал, что под развеселой внешностью скрывается преданный и принципиальный человек. Это одно. Второе: Айлес с ума сходит по Тельме Лайон. Он улыбнулся. Это второе и может стать самым главным. По этим двум причинам Айлес будет слушаться.
  Он замедлил шаг, дойдя до пришвартованной лодки. Где-то в рубке тихий, низкий голос мурлыкал:
  
  Девочка с ореховой кожей и блуждающим взором,
  Ты молчишь, но ты такая умница,
  Молчат твои сладкие губки,
  За них говорит танец бедер.
  Меня в дрожь бросает, когда ты танцуешь
  Перед этими ублюдками с роскошных яхт.
  
  Гелвада спустился по деревянному пирсу и остановился у края причала.
  — Джаквес… — позвал он.
  Джаквес вынырнул из тени рубки.
  — Добрый вечер, мистер Гелвада. У меня все готово, как вы и заказывали. Да, сэр! Все в порядке. У нас будет знатная рыбалка.
  — Превосходно, — Гелвада шагнул в лодку и спустился в рубку. — Чудная ночка. Друг мой Джаквес, я пришел к выводу, что ночь слишком хороша для погони за рыбой — даже за таким чудищем глубин, как акула. Сегодня я поэт. Мне нравится лунная дорожка, темные тени рифов. Заводись, друг мой. Давай побродим по лунной воде. Давай пойдем, куда глаза глядят. И, если можно, выпьем немного виски.
  Джаквес ухмыльнулся.
  — Вы хозяин, мистер Гелвада. На этой лодке лучшее виски на острове. И кофе. У меня есть все. Бутылка в каюте… и бокалы, и лед.
  Он завел мотор.
  Гелвада спустился в каюту и вернулся в бутылкой, бокалами и графином холодной воды, извлеченным из холодильника. Он сел на банку и взглянул на Джаквеса.
  Джаквес стоял за рулем, стройный, гибкий и спокойный. Правая рука — на спицах штурвала, левая висит вдоль бока. Гелвада отметил силу его тонких пальцев, втянутый живот, худые, мускулистые ноги, крепкие плечи. На черные уши натянута красная с голубым кепка. Джаквес улыбался, сверкая в сумерках белыми зубами. Крепкий тип, — подумал Гелвада.
  Он налил себе и сидел, молча глядя за борт на водяную пыль, летящую за лодкой по направлению к острову Медведя.
  После долгого молчания Гелвада тихо спросил:
  — Почему не остановиться здесь? Какая здесь глубина?
  Джаквес пожал плечами.
  — Не так много. Здесь очень долго мелко. Глубоко будет намного дальше. Футов двадцать, не больше.
  — Брось якорь. Остановимся здесь. И давай поговорим, — он улыбнулся Джаквесу.
  — Почему нет? Вы босс, мистер Гелвада.
  Джаквес оставил штурвал, выключил мотор и прошел на нос.
  Гелвада услышал плеск падающего якоря. Через минуту Джаквес вернулся и спрыгнул в кокпит.
  Гелвада сказал:
  — Садись, друг мой, напротив меня. Вот твой бокал. Сигарету?
  — О, я не откажусь от ваших сигарет, мистер Гелвада, — сказал Джаквес. — Очень хорошие. Вы шикарный джентльмен, высший класс.
  Он сел, взял бокал и предложенную сигарету.
  Гелвада с кривой улыбкой хмыкнул:
  — Я могу себе позволить быть добрым. Ты же знаешь, это традиция — исполнять все пожелания смертника.
  — Да? — Джаквес звонко рассмеялся. — Что же будет со мной, мистер Гелвада?
  Гелвада ответил с самой очаровательной улыбкой:
  — Ты умрешь, Джаквес.
  И вынул руку из кармана пиджака. В ладони черной тенью лежал пистолет.
  — Послушайте, мистер Гелвада. Вы шутите! Вы ведете какую-то игру…
  — Я не играю. Пейте. Курите. Я буду с вами говорить, Джаквес. Вам это будет интересно. Скажите, когда вы подцепили акулу, вы гоняете её до изнеможения, так? Это очень долго, мой черный друг, да? Но в конце концов она устанет. Вы подтаскиваете её к борту или к корме. А что потом?
  Джаквес смутился:
  — Потом я её убиваю.
  — Точно, — кивнул Гелвада. — Когда вы её подтащите, как вы её убиваете?
  — Как это как? Здесь есть револьвер — солидная пушка 45-го калибра. Приходится всадить в неё четыре-пять пуль.
  — Верно, — почти небрежно бросил Гелвада. — Думаю, вам больше нигде не приходилось его использовать. Вы держите его на борту для акул, но не использовали на человека, правда?
  Джаквес взорвался:
  — Слушайте, мистер Гелвада, какого черта!
  — Тихо! Разговоры не помогут. А теперь скажи мне… — он устроился поудобнее, — ты ведь помнишь мистера Джулиана Айлеса, правда? Англичанин, который заставил тебя отвезти его в Майами, потому что оказался замешан в убийстве человека по фамилии Гелерт?
  — Еще бы, помню. Ну а мне-то что? Он сел в лодку и наставил пистолет, как вы сейчас. И заставил гнать в Майами…
  Гелвада отмахнулся.
  — Я все это знаю. Но что ты сделал, прибыв в Майами, Джаквес? Сказать? — он откинулся назад и затянулся, явно наслаждаясь собой. — Скажу. Считалось, что ты заправишь баки и отправишься восвояси. Никто не мог представить, что тебя будет волновать мистер Гелвада. Но это было. Ты высадился в Майами, пришел к типу по имени Джек Карно — частному детективу. И сказал мистеру Карно, что одному человеку в Майами — миссис Тельме Лайон — будет очень интересно, что прибыл Айлес. Ты знал, что миссис Лайон в Майами. Знал, где она живет. Ты очень много знал о ней. И Карно связался с миссис Лайон, а ты вернулся на Черную Багаму. Ты думал, что мистеру Айлесу конец, что Карно разделается с ним, что миссис Лайон уберет его с дороги, потому что подозрение в убийстве могло нарушить её планы. И, увидевшись с Карно, ты вернулся.
  Джаквес протянул:
  — Не знаю, о чем вы, мистер Гелвада.
  Эрнест улыбнулся.
  — Нет, знаешь, друг мой. Ты все знаешь. Ты знаешь, зачем в самом деле приехала на Черную Багаму миссис Лайон, а если нет, то знают твои хозяева.
  — Я ничего не знаю… Я ничего не знаю…
  Гелвада пожал плечами и отхлебнул виски.
  — Друг мой, я и не ожидал, что ты со всем согласишься. У меня ещё есть что сказать. Ты помнишь ночь, когда ты отправился на акул с мистером Сэндфордом? Когда он так трагично упал за борт? Когда его сожрала акула? Такой отвратительный случай, правда, Джаквес? Ужасно. Тебе он не понравился, правда?
  — Нет, сэр… но я ничего не мог сделать.
  — Ты лгун, тысяча чертей, — жизнерадостно заявил Гелвада. — Ты убил Сэндфорда. Когда Сэндфорд взошел на борт, он был в наркотическом опьянении. Ты посадил его на сиденье со срезанными ремнями. Когда акула заглотнула наживку, а Меллин, твой напарник, был впереди и ничего не видел, ты подтолкнул Сэндфорда. И убил его. Знаешь, почему?
  Джаквес ничего не сказал. Он сидел, сложив руки на коленях, тупо глядя на Гелваду.
  Гелвада продолжал, все с теми же любезными интонациями.
  — У тебя было задание отделаться от Сэндфорда, потому что он был агентом. Ты знал, что он агент, и знал, на кого он работает. Его надо было убрать. Возможно, он слишком много разузнал. Может, слишком много знал о мисс Стейнинг. А, дорогой мой Джаквес? Тебе надо было от него как-нибудь избавиться. И ты воспользовался шансом, — он чуть наклонился вперед. — Друг мой, я уверен, что той ночью Сэндфорд хотел убраться с острова, добраться до материка; возможно, чтобы связаться с ФБР или поговорить с миссис Лайон… и узнать. Он решил, что пришло время действовать. Кто-то пытался его остановить. В его выпивку добавили наркотик. Ну, он был слишком силен для наркотика и добрался до лодки, а ты его прикончил.
  Джаквес взмолился:
  — Выслушайте меня, мистер Гелвада! Вы не должны так со мной разговаривать. Вы обвиняете меня в убийстве. Вы должны это доказать. Слышите? — голос его дрожал. — Вы должны это доказать!
  Гелвада рассмеялся.
  — Я могу доказать свои слова, мой черный друг. Ты забыл своего напарника Меллина. Меллин дал показания. Он подтвердил все, что я сказал. Верь или нет, но, когда Сэндфорд вывалился, Меллин был почти возле кормы. И видел, как ты вытолкнул его.
  — Проклятый лжец!
  Гелвада развел руками.
  — Все может быть, — сказал он. — Но он готов поклясться. В любом случае, если ты отвертишься от этого, хотя вряд ли, то не отвертишься от другого.
  — О чем вы? Что вы имеете в виду, мистер Гелвада? Что значит — от другого?
  Гелвада сказал почти весело:
  — Ты убил Гелерта. Посмотри сам, друг мой. Ты избавился от Сэндфорда. Через некоторое время на острове появился ещё один незнакомец. На этот раз — мистер Джулиан Айлес. Ты слишком мало знал о мистере Айлесе — о нем тебе рассказал некто с острова или из Майами, некто, подкупивший служанку мисс Стейнинг, и узнавший, что служанка мисс Стейнинг ожидает приезда джентльмена, чтобы позвонить ему и устроить встречу с хозяйкой. Тот бы присматривал за ней или увез бы её с острова — а это очень раздражало твоих друзей. Все правильно?
  Джаквес молчал. Зато Гелвада продолжал:
  — И мистеру Айлесу позвонили в телефонную будку неподалеку от отеля «Леопард». Но это была не служанка мисс Стейнинг. Сказать тебе, кто звонил? Ты.
  Джаквес почти провизжал:
  — Проклятый белый сукин сын…
  — Молчать! Ты этим голосом говорил, так ведь? Возбуженным голосом — высоким фальцетом, который может принадлежать и мужчине, и женщине. Ты позвонил и велел Айлесу приехать на виллу Эвенсли, где ты только что убил Гелерта. Ты застрелил его из пистолета 45-го калибра, который используешь для акул, а когда застрелил, позвонил Айлесу и велел приехать. Типичная подставка. Приехав, он влипал в убийство, и, как подозреваемый, был ограничен в действиях.
  Гелвада довольно рассмеялся.
  — Немедленно после этого ты вернулся на лодку. Считалось, что там ты и был все время и готовился к рыбалке с полковником Макферсоном, — он снова рассмеялся. — Должно быть, вышло очень забавно, когда спустился Айлес, сказал, что поездка полковника Макферсона отменяется, и заставил тебя везти его в Майами.
  Он поднял палец.
  — Но шутка в том, друг мой, что веселье тебе выйдет боком. Вот мои обвинения. Ты убил Сэндфорда. Ты скормил его акулам. Ты убил Гелерта. Обоих ты убил по одной причине.
  Джаквес медленно произнес:
  — Вы несете чушь. Вы ничего не сможете доказать. Вы ничего не знаете.
  — Да? Сказать тебе, что произошло той ночью? Кто-то поработал со служанкой мисс Стейнинг. Их очень интересовало местонахождение пакета с документами. Я убежден, ты позвонил мисс Стейнинг и попросил её встретиться в Эвенсли с джентльменом, которого ей необходимо увидеть, который хочет сказать ей что-то важное о её покойном брате. Думаю, только это ещё могло подействовать на спившуюся женщину.
  Она пришла, но из-за того, что немного тревожилась и была напугана, так скажем, она сделала то, что сделала бы при таких обстоятельствах любая молодая женщина. Он послала записку своему другу Хуберту Гелерту и попросила приехать и его. Кажется мне, что ты с ней встретился. И сказал, чего тебе надо. Она отказалась отдать пакет. Отказалась сказать, где тот лежит.
  Гелвада зевнул.
  — Думаю, ты был немного груб с ней. И тут явился Гелерт. Гелерт велел ей отправляться домой. Может, она взяла его машину. Если была достаточно трезвой, чтобы сидеть за рулем. А потом Гелерт занялся тобой, и ты его убил.
  — Вы можете только говорить, мистер Гелвада. Вы не можете доказать.
  — Нет? Сказать кое-что? Я прогулялся вокруг того дома, ища нечто на земле. Что, ты думаешь, я нашел, Джаквес? Я нашел кепку, которая была на тебе той ночью — копия той, что у тебя на голове. Там на подкладке твои инициалы. Ты обронил её в грязную лужу возле дренажной трубы в рощице, в стороне от тропы.
  — Проклятый лжец! Той ночью на мне не было кепки.
  — Может быть. Но там она есть. Я сам положил её туда. Когда мы вернемся, друг мой, я навещу комиссара. И возьму с собой Меллина. Меллин даст показания, что ты намеренно убил Сэндфорда. Я расскажу майору Фалстиду свою историю. Они все обыщут и найдут твою кепку. Как ты думаешь, что с тобой сделают, Джаквес? Тебя повесят, и ты это знаешь. Убийство Сэндфорда так очевидно! Ты надеялся, что Меллин не заговорит? Думал, он слишком напуган? К несчастью для тебя, он слишком боялся молчать.
  Эрнест проглотил остатки виски, не спуская глаз с Джаквеса.
  — Снимайся, Джаквес. Мы возвращаемся на Черную Багаму. Ты останешься в лодке. Я оставлю тебя поразмыслить над моими словами, но только на пять минут. А потом ты мне кое-что скажешь. Имена нанявших тебя людей. Ты назовешь имена тех, кто нанял тебя убить Сэндфорда, и где они находятся; кто нанял добыть пакет у мисс Стейнинг; для кого ты убил Гелерта.
  Голос его изменился:
  — Для тебя это будет очень сложно, Джаквес, потому что я представляю, насколько ужасны эти люди; какие ужасы они творят. И ты знаешь, что тебе сделают очень больно, как только ты их выдашь. Если ты их не выдашь, — он пожал плечами, больно тебе сделаю я.
  Гелвада улыбнулся:
  — У тебя есть выбор. Ты считал себя в безопасности, убивая Сэндфорда. Ты знал, чем занимается Сэндфорд, но ты забыл одно, Джаквес. В нашем необычном, где-то загадочном деле на место убитого появляется другой. Скажи это своим друзьям, если их ещё увидишь. Скажи, что я, Гелвада, пришел на место Сэндфорда. Пусть они возьмут меня, как его, если сумеют. Поднимай якорь. Быстро. Заводи мотор. Мы возвращаемся. Секунда колебания — и я пристрелю тебя, как собаку. Акулы этого ждут — не дождутся!
  Джаквес встал и сгорбившись, с выпученными от страха глазами, поплелся вперед. Гелвада наблюдал за ним. Джаквес развернул лодку и взял курс на Черную Багаму.
  Через двадцать минут Джаквес привязывал лодку к молу. Гелвада встал и прикурил сигарету.
  — Садись, друг мой, и думай над своей проблемкой. Сиди на корме и не дергайся. Что ты намерен делать? Будешь отвечать на вопросы? Скажешь, кто тебя нанял, или мне идти к комиссару?
  Джаквес отозвался из тени:
  — Я ничего не скажу, — он был на грани истерики. — Я ничего вам не скажу. Я ничего не знаю.
  Гелвада хмыкнул:
  — Очень хорошо. За тобой придут утром. Спокойной ночи, Джаквес. Доброй охоты.
  И пошел прочь.
  В тени пальм он остановился, обернулся и минут пять наблюдал за лодкой. Ходовые огни хорошо выделялись на фоне залива. Вдруг они качнулись, взревел мотор, и, набирая скорость, лодка рванула от пристани, вспарывая гладь залива и оставляя за собой летящую белую пену.
  Гелвада улыбнулся, раскурил новую сигарету и направился в номер, тихонечко насвистывая под нос.
  Глава десятая
  I
  Часы слоновой кости на каминной полке пробили час, когда Гелвада вошел в номер. Эрнест включил свет, швырнул шляпу на стул и вышел на веранду. Он смотрел на тихое, залито лунным светом море и гадал, где сейчас Мервин Джаквес и куда направляется. Потом пожал плечами. Где-то неподалеку играл оркестр. Пульсирующий ритм румбы привел его в дикий восторг.
  Гелваде безумно понравилась музыка, в ней было что-то очень жизнерадостное. Черт побери, — думал он, — эта музыка просто как жизнь. Тихая и торжественная, веселая и забавная, в руках музыкантов она жила полнокровной жизнью.
  Оркестр остановился и заиграл самбу. Необычный мотив — спокойный, почти душевный, с неявным ритмом ударов барабанов бонго и щелканьем кастаньет. С этими самбами всегда нелегко, — размышлял Гелвада, — никогда не угадаешь, чем они закончатся. И не поймешь, что будет дальше. Самбы — как и жизнь — такие непоследовательные, кажется, композитор сам не уверен, к чему все придет.
  В этом они похожи на жизнь и на его профессию. Что-то начинаешь, но никогда не можешь быть уверен в результат. Следуешь чутью и надеешься. Обязательно надеешься.
  Темп музыки изменился. Эрнест стоял и слушал, улыбаясь и полностью отключившись от тяжелого дня, думая только о музыке. Он снова пожал плечами и зашел в гостиную, потом в спальню, разделся и улегся в постель.
  Гелвада был доволен — насколько это вообще возможно. Он раскрутил дело; вскоре оно завершится, и завершится, как он полагал, по его. Он расслабился, сложив руки на животе и закрыв глаза. На губах играла почти невинная улыбка. Он дремал и ждал.
  В два часа утра Айлес свернул на проселок к хижине Меллина. Тот, молчаливый и унылый, сидел на месте пассажира. Айлес остановил машину.
  — Ну, прибыли. Приятных сновидений, Меллин.
  Меллин выбрался из машины.
  — Надеюсь, они будут приятными. И надеюсь, он будет доволен. Мне не нравится эта чертова затея. Я не…
  Айлес ухмыльнулся.
  — Кого волнует, что тебе нравится или не нравится, Меллин? Все нам приходится делать то, что говорят. Кроме того, не думаю, что тебе стоит переживать. Может, впервые в жизни ты помогаешь закону и порядку — или нет? — он искоса посмотрел на Меллина. — Неплохая перемена.
  — Ладно, ладно, надеюсь, вы правы, мистер Айлес. Но что будет дальше?
  Айлес пожал плечами.
  — Ты знаешь то же, что и я. Думаю, если продолжение последует, ты об этом узнаешь. На твоем месте я бы шел домой, выпил и лег баиньки. Спи сном праведника, — он цинично оскалился. — Спокойной ночи, Меллин.
  Он устроился за рулем, вдавил педаль газа и направился к шоссе.
  Оставив машину на пальмовой лужайке возле отеля, Айлес вышел на задний двор. Частично занятый танцплощадкой, тот представлял собой эффектную смесь красок. Разноцветные огни мерцали в листьях пальм. В углу, под полосатым тентом, негритянский ансамбль играл испанскую и мексиканскую музыку. Шестьдесят или семьдесят пар — женщины в открытых вечерних платьях, мужчины в белых смокингах — танцевали или сидели за столиками под пальмами.
  Роскошное зрелище, — подумал Айлес. — Такое запомнится навсегда. Может, когда-нибудь, в худшие времена, ему захочется это вспомнить.
  Он обогнул танцплощадку и пробрался к длинной стойке бара, где кишел народ. Айлес заказал большую порцию виски с содовой и устроился за отдельным столиком в дальнем конце. Как и Меллин, он гадал, что же будет дальше. Но — индюк думал и в суп попал. Он влип, и единственное, что оставалось — плыть по течению, делать то, что скажет странный и неотразимый Гелвада. Но по своей осмотрительной и в чем-то циничной натуре, Айлес решил, что слишком доверяет мистеру Гелваде — это доверие переросло почти в веру в этого бельгийца, который так величественно повелевает жизнью и смертью и в чьих странных речах очень мало намеков на серьезное отношение к делам.
  Айлес вздохнул, закурил и стал думать о Тельме Лайон.
  Голос за спиной произнес:
  — А… мой друг Джулиан? Как дела? По-моему, вы ушли в воспоминания. Но, черт побери, это не приносит пользы. Лучше смотреть в светлое будущее, дорогой Джулиан… хотя, может быть, — Гелвада подтащил стул и устроился напротив, — мысли ваши заняты нежной красотой нашей общей знакомой?
  Айлес поднял взгляд. Гелвада ехидно скалился.
  — Вы догадливы, Эрни. Я думал о ней, — Айлес подался вперед. — Знаете, я думаю, она прекрасная женщина.
  — Ну конечно, — ответил Гелвада. — А сказать вы мне пытаетесь, друг мой, если не быть многословным, что влюбились. Самое сложное для англичан — признаться в любви. Они изо всех сил избегают этого слова. Для вас, богов формальностей, немыслимо позволить себе любой восторг, даже ради великого чувства. Здесь вы законченные идиоты.
  Он пожал плечами.
  — Любить женщину нужно исступленно — почти свирепо. Женщины простят все — даже величайшую измену — если мужчина любит, как тигр, и лжет, как гусар. Да дьявол… любовь — это гроза, а не апрельская сырость. Она должна быть выматывающей, опустошающей и абсолютно немыслимой. Это говорю я, Гелвада, и, тысяча чертей, уж я-то знаю.
  Айлес усмехнулся.
  — По-моему, вы влюблялись тысячи раз. И каждый раз все более искренне и свирепо.
  — Возможно… — Гелвада развел руками. — Но постоянно я влюблен в свою работу, которая, поверьте, друг мой, захватывает, как самая высокая страсть. В любви нужно верить в себя и не удивляться, если однажды очутишься в канаве с ножом в спине. Оскорбленная женщина становится яростным врагом и бьет в спину. Женщина может обожать тебя, и все же наслаждаться, убивая тебя, как враг может восхититься твоим мастерством и тут же отправить на тот свет. Любовь интересна, но и жизнь тоже. Правда, можно соблазнить бесчисленное множество женщин, но невозможно соблазнить жизнь — она, в отличие от женщин, бьется по правилам. Но мне совершенно ясно, что вы, мой Джулиан, без ума от миссис Лайон. Я видел это с самого начала.
  Она, конечно, потрясающая женщина. В один прекрасный день, друг мой, вы поймете, что люди моего уважаемого босса — потрясающие люди. К тому же, наша Тельма красавица — чего у меня, Гелвады, нет. Обаяние — да… мужество — да… хитрость почти как у змеи — да… Все это у Гелвады есть, но он никогда не заблуждался насчет своей внешности.
  — Да? — удивился Айлес. — Слава Богу, что у вас хоть чего-то нет, Эрни.
  Гелвада вытащил богато разукрашенный портсигар и закурил.
  — Теперь о нашем друге Джаквесе. Он меня заинтриговал. Когда мы причалили, я с ним поговорил, оставил в лодке и удалился, гадая, хватит ли у него характера выстрелить мне в спину. Ему не хватило. Я наблюдал за ним из тени пальм. Он завелся и погнал в море, будто за ним гнался дьявол. Кажется, направлялся к острову Медведя. Вы его видели?
  Айлес кивнул.
  — Меллин знает свое дело. В конце концов, он работал с Джаквесом многие годы. Мы дрейфовали у дальней оконечности острова Медведя. За ней, слева, лежит группка рифов. Меллин сказал, они необитаемы. Джаквес зашел на один из них — не более трех четвертей мили в длину и около полумили в ширину. Он подплыл вплотную. Меллин сказал, там пологий спуск. Джаквес бросил якорь в пяти-шести ярдах от берега. Там не слишком глубоко. Он прыгнул за борт и вплавь выбрался на берег.
  Гелвада спросил:
  — Превосходно. Куда он пошел?
  Айлес пожал плечами.
  — Нам не было видно. Там везде заросли, лианы и кусты. Мы видели, как он вышел на берег, а потом исчез.
  — А Меллин говорил, что на острове никто не живет?
  Айлес покачал головой.
  — Он сказал, что не думает, что на островах кто-нибудь есть. Изредка могут заплывать рыбаки. Иногда люди остаются здесь на недели, а потом возвращаются. Меллин сказал, что не знает этого рифа и не может точно сказать, есть ли там кто-нибудь.
  Гелвада кивнул.
  — Так что вы сделали с мистером Джаквесом?
  Айлес осклабился.
  — Мы его угомонили. Он торчит на острове и не может выбраться. Думается, до Черной Багамы три — четыре мили. Мы подошли бортом к лодке Джаквеса. Меллин разбирается в лодках, как морской волк. Он кое-что сделал, и через двадцать минут она уже лежала на дне. Джаквес проклянет все на свете, прежде чем она снова будет на ходу.
  Гелвада одобрительно улыбнулся.
  — Превосходно. Итак, мистер Джаквес сидит на крошечном необитаемом островке без лодки. Думаю, мы можем оставить его в покое.
  Повисло пауза, потом Айлес сказал:
  — Не хочу показаться любопытным, но могу я спросить, что будет следующим блюдом такого экстравагантного и волнующего меню?
  — Мой друг, — сказал Гелвада, — можете спрашивать о чем угодно. Если я захочу ответить — отвечу. Но сейчас как раз тот случай. Я расскажу, каким будет следующее блюдо.
  Он взглянул на часы.
  — Сейчас половина третьего. Вы допьете коктейль, сядете в свою машину и снова поедете к несчастному Меллину. Наверно, — Гелвада улыбнулся, — это не приведет его в восторг. С Меллином, сами понимаете, разговор отдельный. Он всегда несчастен. Он смотрит на жизнь через темные очки, очень затемненные. Зата́щите его в машину, отвезете к заливу. Пусть держит лодку наготове, проверит бензин, и ждет. Я не могу точно сказать во сколько, но к вам присоединюсь. Запомнили?
  — Запомнил, — Айлес откинулся на стуле. — Знаете, Эрни, можете не верить, но мне начинает нравиться работать с вами. Не знаю, чем все кончится, может, я раньше окажусь в тюремной камере, но, по-моему, это весело.
  Гелвада изобразил крайнее удивление.
  — Ну конечно!.. Какие могут быть сомнения? — он наклонился вперед. — Работать с мастером Гелвадой должно быть весело. Почему, черт подери, иногда мне самому становится весело — очень весело! Помните… лодка должна быть готова через час. И будьте рядом, пока я не появлюсь. Счастливо, друг мой.
  Он встал и исчез в другом конце бара.
  
  II
  Майор Фалстид, комиссар полиции, временами плохо спал. Часто он мечтал вернуться в Индию на прежнюю должность помощника судьи. Та жизнь была проще и меньше закручена, чем нынешняя. Во-первых, его беспокоило убийство Гелерта. Дело с мертвой точки так и не сдвинулось. Айлес вернулся на остров, но, насколько комиссар знал, не был причастен к убийству, разве что нашел тело. Уставившись в темный потолок он думал, что жизнь полицейского начальника Черной Багамы — не сахар. Слишком много здесь сплетников. Ему уже задают вопросы. Люди решили, что по острову разгуливает маньяк, готовый пристрелить следующую жертву.
  Фалстид снова вздохнул, откинулся в постели, включил свет, взял из тумбочки сигарету и закурил. Зазвонил телефон.
  В ушах Фалстида раздался вкрадчивый голос Гелвады.
  — Доброе утро, комиссар. Позволите представиться: меня зовут Эрнест Гелвада. Уверяю, я не мелкая сошка. И мне совершенно необходимо немедленно с вами встретиться.
  — Ну конечно!
  Комиссар видел имя Гелвады в списке приезжих — список приносили ему ежедневно. Он отметил его, и только. А сейчас спросил:
  — Я так понимаю, дело ваше крайней важности, мистер Гелвада?
  — Это вы сказали. Уверяю вас, майор, вы и половины себе не представляете. Черт подери, это будет сюрприз. Я хочу поговорить о двух убийствах.
  Фалстид вскинул брови.
  — Двух? Двух убийствах?
  — Именно, — подтвердил Гелвада. — За последние шесть месяцев на острове произошли два убийства. Вы считаете, что только одно. Я укажу на второе. Так чтобы не терять времени, дорогой комиссар, предлагаю вам немедленно позвонить. Закажите срочный правительственный разговор с Майами. Попросите соединить с мистером Вилли Фримом, которого вы найдете в штаб-квартире Федерального Бюро Расследований — он один из людей мистера Гувера. Поговорите с ним. Расспросите о мистере Эрнесте Гелваде. Скажите ему, что я встречаюсь с вами по важному вопросу. Увидите, — любезно продолжал Гелвада, — мистер Фрим заверит вас, что я человек ответственный, что мне можно верить и что вам хорошо было бы следовать моим советам.
  Комиссар был слегка смущен.
  — Очень хорошо, мистер Гелвада, как вам угодно. Могу я поинтересоваться, какова ваша роль в этом деле?
  Гелвада жизнерадостно ответил:
  — Черт подери… конечно нет! Полагаю, после разговора с мистером Фримом вопрос будет неактуален.
  — Хорошо, — холодно буркнул Фалстид. — Когда вас ожидать?
  — Комиссар, я буду через десять минут. Не волнуйтесь насчет пижамы. По-моему, это самая удобная одежда. Я всегда встречаю лучших друзей в пижаме. Их это очень забавляет. До встречи.
  Комиссар положил трубку на рычажки и вздохнул.
  — Будь я проклят!
  Он решил одеться. Потом подумал, что это может не понадобиться. Кроме того, Гелвада сам сказал, что не возражает против пижамы. Так что комиссар взял свою форменную фуражку, которая лежала рядом с аккуратно расправленной униформой на шезлонге. Красивую, темно-синюю, с козырьком, с серебряными галунами и почти новую. Надев её, он посмотрелся в зеркало. Ужасно смешно! Форменная фуражка никак не шла к небесно-голубой пижаме с синей отделкой.
  Фалстид сел на кровать и снял трубку. Звонил он дежурному инспектору.
  — Ты, Бонавентура? Слушай, позвони в Майами. Нужен начальник полиции, лично. Закажи срочный разговор. Срочный… правительственный. Понял? Когда свяжешься с начальником, проверь, правда ли, что агента ФБР в Майами зовут Вилли Фрим. Пусть начальник свяжется с Фримом и соединит его со мной, как можно быстрее. Запомнил?
  Цветной инспектор спокойно повторил:
  — Да, комиссар, я понял. Да, сэр. Срочный правительственный звонок начальнику полиции Майами. Проверить мистера Фрима — Вилли Фрима из штаб-квартиры ФБР, Майами. Пусть мистер Фрим напрямую позвонит вам домой, сэр. Я понял, сэр.
  Комиссар вздохнул, положил трубку, подошел к зеркалу и снова оглядел себя. Чертовски идиотский вид… Он зашвырнул фуражку в угол и надел халат.
  Потом отправился в гостиную, налил себе чудовищную порцию виски с содовой и выругался — льда не было.
  Оставалось только ждать.
  В три тридцать в гостиной появился Гелвада. Он сел, взял предложенную виски с содовой, чуть отпил и закурил.
  — Ваше здоровье, майор. Очень приятно познакомиться. И более чем приятно внести некое оживление в ваше — как это выразиться — прозаическое существование. Да, черт подери, вы должны согласиться, что ничто так не будоражит кровь комиссара полиции в три тридцать утра, как парочка убийств. Вы уже поговорили с мистером Фримом?
  Фалстид покачал головой.
  — Еще нет. Возможно, он позвонит с минуты на минуту. У нас очень хорошая связь с Майами.
  — Хорошо. Превосходно. А сейчас парочка новостей, — он улыбнулся, как озорной ребенок. — На этом острове обитает юная леди — мисс Виола Стейнинг, красотка, обаяшка — и всегда под мухой. Тысяча чертей, она пьет непрерывно и, кажется, не собирается завязывать. Ну вот… С прискорбием вам сообщаю, что она заболела ужасной болезнью, которой заразила и свою служанку — удивительно глупую негритянку. Эту парочку — во имя безопасности остальных обитателей острова — следует немедленно изолировать. Их немедленно должен осмотреть врач и отправить в больницу. Вы понимаете, комиссар?
  — Бог мой! — воскликнул Фалстид. — Прекрасно понимаю. Но, дьявол, какая тут связь с убийством, о котором вы говорили? Не понимаю…
  Зазвонил телефон. Фалстид поднял трубку:
  — Должно быть, Майами.
  Гелвада встал.
  — Великолепно… Все тютелька в тютельку. Виден великолепный организаторский талант Гелвады. Если это Фрим, я хочу потом с ним поговорить.
  Фалстид ответил на звонок и через несколько минут сказал:
  — Все в порядке, мистер Гелвада. Я удовлетворен. Вы будете разговаривать?
  Гелвада взял трубку и около пяти минут тихо и быстро что-то говорил. Глядя на него, Фалстид думал, что жизнь и вправду удивительна, раз что-то происходит даже в таком тихом уголке, как Черная Багама.
  Эрнест положил трубку и сел поближе к комиссару.
  — Послушайте, друг мой. Сейчас, когда вы кое-что обо мне знаете, когда отчасти понимаете те трудности, с которыми я сталкиваюсь, прошу вас выслушать меня внимательно. Сперва обсудим убийство Сэндфорда. Шкипера лодки Мервина Джаквеса наняли нехорошие люди, которым Сэндфорд перешел дорогу. И Джаквес столкнул его за борт и скормил акуле. Вот так! Просто ещё один несчастный случай. Такое и раньше случалось.
  — Так вот в чем дело! — комиссар пожал плечами. — Никто бы и не заподозрил. Джаквес живет здесь давно. У него прекрасная репутация, но…
  Гелвада перебил.
  — У всех прекрасная репутация, пока мы её не теряем. Джаквес, по-моему, тщеславен, очень тщеславен. Думаю, он любит деньги. Человек ради денег готов на все, особенно если вдобавок боится своих хозяев. Дело в том, что Сэндфорд был агентом той же организации, на которую работаю я. Его заданием было следить за мисс Стейнинг, потому что у спивающейся красотки находятся крайне важные документы, которая она получила от брата перед его гибелью. И эти документы должны попасть попали в нужные руки. Понимаете, комиссар? В мои руки, — он улыбнулся.
  — Теперь о втором убийстве — убийстве Гелерта. Вы знаете все, что творится на острове. Это ваша работа. Поэтому вы наверняка слышали, что между мисс Стейнинг и Гелертом был, скажем так, некий флирт — до того, как она перепугалась и нырнула в бутылку. Я подозреваю, что Джаквес назначил мисс Стейнинг встречу. Думаю, он заманил её, пообещав что-то рассказать о покойном брате. На самом деле он хотел силой выпытать, где пакет, полученный от брата. Ей вряд ли хотелось ехать одной, и она позвонила Гелерту.
  Виола попросила его срочно прибыть в Эвенсли. Возможно, он как раз брился, все бросил, наспех оделся и помчался. Это объясняет тот факт, что только половина его лица была выбрита.
  Ну, между этими троими произошла какая-то сцена; потом, я думаю, девушка поехала домой. Возможно, Гелерт чем-то угрожал Джаквесу, грозился сообщить в полицию. И Джаквес его убил.
  Гелвада встал, прикурил сигарету и заходил по комнате.
  — Конечно, майор, прямых доказательств нет, но бродя вокруг дома в тщетных поисках следов, я кое-что обнаружил. Я нашел красно-синюю кепку, принадлежащую Джаквесу. На подкладке были его инициалы. Нашел в кустах прямо напротив французского окна, через которое мог сбежать убийца.
  Теперь о первом убийстве. Тут доказательства есть. Я разговаривал с парнем, который был в лодке в ночь смерти Сэндфорда — с белым парнем по фамилии Меллин. Меллин готов дать показания. Готов официально заявить, что видел, как Джаквес столкнул Сэндфорда, когда клюнула акула.
  Комиссар заявил:
  — Этого вполне достаточно, мистер Гелвада. Мы немедленно арестуем Джаквеса.
  Гелвада жестом его остановил.
  — Боюсь, что нет. Понимаете, мне не нужно было, чтобы Джаквеса арестовывали. Этой ночью я с ним виделся с ним. И поговорил. Черт возьми, какой интересный был разговор! Я сделал ему предложение. Если он назовет мне людей, на которых работал, я обещал его пощадить, но если нет, — отправиться прямиком к вам. Когда мы вернулись, я оставил его поразмыслить. И через минуту он был уже в море. Не думаю, что вам стоит беспокоиться о Джаквесе. На вашем месте я бы не беспокоился. Сдается мне, что скоро мы о нем услышим, — весело закончил Гелвада.
  — Ага… Хорошо, мистер Гелвада, после разговора с Фримом я понял, что нужно дать вам свободу минимум на пару дней. Да, а что с болезнью мисс Стейнинг?
  Гелвада ухмыльнулся.
  — Должны же у вашего врача быть основания считать её тяжелобольной, с прислугой вместе. Буду благодарен, если вы немедленно вытащите его из постели и прикажете позвонить мисс Стейнинг. Он решит, что она страдает от какой-то здешней заразы. Не сомневаюсь, вообразит самую страшную. И немедленно прикажет их со служанкой забрать и изолировать. Возможно, вам удастся оставить с ними полицейского.
  Комиссар кивнул.
  — Я это устрою.
  — Через два-три дня, когда ситуация немного прояснится, — продолжал Гелвада, — ваш добрый доктор поймет, что ошибся. Обнаружит, что диагноз ошибочен, и обоих можно отпустить.
  — Хорошо. Думаю, это никому не повредит.
  — И ещё одно, — добавил Гелвада. — Доктор должен поехать к ним незамедлительно.
  Он посмотрел на часы.
  — Уже очень поздно — или очень рано, как вам больше нравится, — а у меня масса дел. Как только наших дам увезут — понятно, нельзя допустить, чтобы мисс Стейнинг что-либо паковала или выходила из комнаты — тотчас же одолжите мне двух-трех ваших самых смышленых ребят.
  — Хотите обыскать дом?
  Гелвада кивнул.
  — Я хорошенечко его прочешу. Сдается мне, документы там. Убрав с дороги мисс Стейнинг, мы получим шанс их найти.
  — Ладно, — кивнул Фалстид, поднял трубку и бросил через плечо: — Вы были абсолютно правы, когда говорили, что внесете некоторое оживление, — он улыбнулся. — Не возражаю. Это весьма любопытно.
  В четыре тридцать утра полицейский Даларас, обыскивая платяной шкаф в спальне Виолы Стейнинг, нашел в куче грязного белья большой запечатанный и перевязанный конверт.
  Гелвада взвесил пакет на ладони, прочитал адрес и улыбнулся.
  — Друг мой, задание выполнено. Верни все на место, как было, и иди домой. Спокойной ночи.
  Он вышел из дома и пошел по тропинке к воротам, спрятав конверт подмышкой под пальто. Он быстрым шагом вернулся к себе, зажег свет и положил пакет на стол. Некоторое время он смотрел на него. Потом налил себе выпить. Сел. И принялся его вскрывать.
  Уже почти рассвело, когда Гелвада вышел из номера. Он побрился, принял душ, переоделся — и выглядел свежим, как после долгого сна, и безумно довольным собой. Эрнест быстро спустился к заливу. Вдоль берега бродил Айлес. У конца мола на якоре стояла лодка, Меллин курил на корме.
  Гелвада зашагал к ним.
  — Доброе утро, друг мой. Все идет по плану. Все безумно здорово. Жизнь начинает мне очень нравиться, а она всегда по-новому увлекательна, признаешь ты это или нет. Поехали.
  Он забрался в лодку. Айлес следом.
  — Друг мой Меллин, — сказал Гелвада, — отвези нас на риф, где застрял Джаквес. Покажи, где потонула его лодка.
  — Ладно. Поднять её будет нелегко…
  — Может, тебе в будущем стоит с этим повозиться? У Джаквеса есть родня?
  Меллин покачал головой.
  — Не слышал.
  — Может, однажды лодка станет твоей. Кто знает?
  Меллин промолчал, завел мотор и отчалил.
  Через сорок минут он заглушил мотор. Солнце взошло, вода ярко рябила в его лучах. Гелвада перегнулся через борт и увидел в двадцати футах под собой моторку Джаквеса, лежащую на борту на песчаном дне. Из рубки выплыла рыбка.
  — Жизнь — забавная штука, — заметил Эрнест. — Сегодня это рыбацкая лодка, завтра — дом симпатичной рыбки.
  Он полюбовался переливчатой чешуей рыбки, которая грациозно нырнула обратно, потом сказал:
  — Подойди как можно ближе. Я хочу сойти на берег.
  — Ближе не могу. Боюсь, вам придется замочить ноги.
  — Что может быть лучше? — хмыкнул Гелвада. — Ладно, стой.
  И повернулся к Айлесу:
  — Любите плавать?
  Айлес кивнул.
  — Предлагаю попробовать, — он начал раздеваться.
  Через десять минут они выбрались из воды на пологий песчаный берег. В тридцати футах от воды отмель переходила в глухой тропический подлесок. Гвелвада прошел вдоль края и вдруг остановился.
  — Как видите, друг мой, здесь тропинка. Пошли по ней! Надеюсь, это утро обойдется без змей.
  Он зашагал по тропе, Айлес молча следовал за ним.
  Шли они довольно долго. Тропа немилосердно петляла в густом подлеске. И вдруг едва не выскочили на поляну. В центре её возвышалась добротная хижина. Снаружи валялось несколько ящиков. Из трубы поднималась чуть заметная струйка дыма.
  Айлес заметил:
  — Не здорово, если там кто-то есть, кому мы не понравимся. Влезая в драку, я предпочитаю быть при оружии.
  Гелвада пожал плечами.
  — Не думаю, что стоит так переживать, друг мой. В конце концов, без оружия драться можно не хуже, чем с ним.
  Они перебежали поляну, открыли дверь, вошли — и Айлес остолбенел. Хижина была разделена пополам. Эта половина явно служила гостиной. Полки заставлены консервами, в камине ещё тлели угольки.
  В центре комнаты стоял стол, а поперек него — тело Джаквеса. Он рухнул вперед, сидя на стуле, голова и плечи оказались на столе, левая рука нелепо свесилась. На пол из бессильных пальцев выпала потухшая сигарета. Зрелище не из приятных: ему выстрелили в левый глаз в упор. Тем более эта часть лица оказалась повернута кверху.
  Гелвада сел на деревянный стул. Айлес подумал, что без одежды бельгиец выглядит ещё незауряднее, чем в ней. В одежде Эрнест казался пухлым, но на обнаженном теле не было ни грамма жира. Только крепкие мускулы и сухожилия; кожа, белая, как у женщины, гладкая и здоровая, и под ней при каждом движении перекатывались мускулы.
  Гелвада вздохнул.
  — Видите, друг мой, каким оказался конец Джаквеса. Я это знал.
  — Нехороший конец, — отозвался Айлес.
  — Подумайте сами, — хмыкнул Гелвада. — Этот дурак думал, что люди, которые его наняли, станут опекать его в случае опасности. И вернулся за помощью. Идиот! Неужели он рассчитывал, что его оставят в живых?
  Он встал, пересек комнату и толкнул другую дверь. Так оказалась спальня, небогатая, но удобная. Гелвада указал в угол. На полу стояла небольшая рация.
  — Все очень просто… Человек жил здесь. От него Джаквес получал инструкции. Превосходное убежище. Отсюда он мог связываться с начальством на материке. Мог узнать, что случилось с Джаквесом на Черной Багаме. А убийство Джаквеса заставило его сбежать. Интересно, куда. Может, я догадаюсь?
  Айлес заметил:
  — Должно быть, была вторая лодка.
  — Конечно. Конечно, здесь была вторая лодка.
  Гелвада вернулся в гостиную и стал разглядывать останки Мервина Джаквеса. Потом буркнул себе под нос:
  — Теперь у тебя есть время для раздумий, друг мой Джаквес. О том, каким ты был идиотом…
  И повернулся к Айлесу.
  — Пошли. Здесь нечего делать. Мне больше нравится на солнце.
  
  В полдень Гелвада допил вторую чашку кофе, встал, подошел к окну и посмотрел на залитое солнцем море. Потом прошел в спальню. Когда он вернулся, Айлес увидел в руках у него пакет.
  Гелвада потряс пакетом.
  — Друг мой, вот корень зла! Ради этого люди жили, работали и умирали. В жертву этому принесена жизнь Стейнинга, здоровье его сестры, Гелерт и наш друг мистер Джаквес, который так неудобно валяется на столе где-то там.
  Он посмотрел на часы.
  — Дневной рейс в два тридцать. Вы улетите на нем. Возвращайтесь в отель, сложите вещи и пообедайте. В Майами будете после трех. Документы передадите миссис Лайон. Пусть хранит их как зеницу ока до дальнейших распоряжений. Я остаюсь.
  — Вы вернетесь в Майами?
  Гелвада кивнул.
  — Дня через два — три. Нужно кое-что выяснить, да ещё позаботиться о нашем друге Джаквесе. Нужно встретиться с комиссаром. Но я вернусь… может, завтра, может, послезавтра. До встречи, друг мой. И удачи.
  Он швырнул пакет на стол, Айлес его забрал.
  — Ладно, я лечу в два тридцать.
  Гелвада лукаво заметил:
  — Как приятно снова видеть мисс Лайон, правда? Сегодня я буду думать о вас. Думаю, вы пообедаете с ней в комнате с видом на лужайку.
  Он картинно зевнул.
  — Смотрите, как занять время в самолете. Рейс продлится полчаса — достаточно, чтобы продумать атаку на восхитительную и очаровательную Тельму. Продумайте позицию. Вы приедете к ней героем — или почти героем. У вас есть документы, вы за неё успешно выполнили задание. Ей больше не нужно волноваться насчет начальства. Она будет счастлива. Более того, это расположит её к вам.
  — Надеюсь, вы правы, — Айлес улыбнулся. — Как бы мне этого хотелось!
  Гелвада озорно улыбнулся.
  — Будьте умницей. По дороге продумайте каждую льстивую фразу. Оттачивайте свое любовное мастерство. Будьте яростным и интересным, нежным и волнующим, — он вздохнул. — Хотел бы я быть на вашем месте, друг мой.
  И снова вздохнул.
  — Вы должны быть безумно счастливы.
  Айлес усмехнулся.
  — Почему бы и нет?
  — И точно! А между делом вы будете следить за пакетом. Ведь вы его не потеряете, а?
  — Нет, — сказал Айлес. — Это я обещаю. Ну, увидимся, Эрни.
  — Можете не сомневаться, — ответил Гелвада.
  Айлес вышел.
  Гелвада стоял возле стола, пока не услышал стука двери внизу. Потом подошел к бару, смешал коктейль, вернулся к столу, сел, положил на него ноги и задумался.
  Ему нравился Айлес. Англичане достойны восхищения. Хотя он ещё молод, но с характером, а с годами придет и опыт. Гелвада представил Айлеса в самолете, как тот разрабатывает план атаки на Тельму и оттачивает фразы, с которыми пойдет на приступ.
  Какая чушь… Проблема англосаксов в том, что игру с женщиной они не отличают от игры в гольф, где нужно тщательно обдумывать технику каждого удара, где нужна сила и тщательный прицел.
  Он встал и потянулся. Усталость сказывалась. Потом зевнул, взял трубку и попросил соединить с комиссаром полиции.
  
  На выжженном солнцем летном поле Гелвада ждал рейса в два тридцать на Майами. Из удобной позиции под пальмами он видел таможенный зал, зал ожидания и полоску кустов, возле которой маленькими группками стояли прошедшие контроль пассажиры.
  С краю, прислонившись к стене, стоял Айлес в безупречном бежевом габардиновом костюме, кремовой шелковой рубашке и коричневом в белый горошек галстуке. В левой руке он держал кейс; в правой — бокал рома со льдом, любезно предоставленный авиакомпанией.
  Гелвада вздохнул. Айлес будет счастлив, — подумал он, по крайней мере, удовлетворен. Его работа окончена. Волнения краткого визита на Черную Багаму позади, и он с нетерпением ждет встречи с Майами и Тельмой Лайон.
  Эрнест ухмыльнулся. Даже такие умные и сообразительные ребята, как Айлес, временами бывают очень наивны. Когда они хотят свести жизнь к очевидным и простым понятиям — потому что в данный момент им так хочется — они неизменно умудряются загнать себя в мир собственных иллюзий.
  Он пожал плечами. Такова человеческая натура. Сейчас Айлес верит, что существенно помог в работе, которую должна была выполнить Тельма Лайон. Верит, что она будет благодарна. Вопреки природному цинизму, он уже представляет себя героем в её глазах. Возможно, даже видит сцену своего приезда, когда она станет выражать свою признательность…
  Гелвада снова ухмыльнулся. Очень немногие, — подумал он, — понимают Тельму Лайон. Очень немногие — за исключением тех, кто, подобно ему, проникает в помыслы женщин — понимают, что она блистательна, умна, упорна и безжалостна. Иначе она бы не продержалась у Куэйла долгие годы войны, когда её жизнь, как и жизнь Гелвады, много раз висела на волоске, и все лишь ради того, чтобы выполнить задание, за которое не будет ни вознаграждения, ни почета; разве, если повезет — сухая, неохотная похвала Куэйла.
  Айлесу многому надо учиться, — думал Гелвада, — но если пока ему нравится рай для дураков — почему бы нет?
  «Клиппер», сверкая обшивкой, вырулил на дорожку, развернулся перед знанием аэропорта и остановился. Из него вышли пилот, штурман и стройная темноволосая стюардесса. Началась посадка. Айлес с кейсом под мышкой поднялся на трап последним.
  Пилот со штурманом забрались в кабину; самолет разогнался, оторвался от земли и огромной серебряной птицей стремительно набрал высоту.
  — Ну, удачи, Айлес… смешной романтик, — подумал Гелвада и зашагал к машине. Интересно, увидит ли он Айлеса снова?
  
  В три часа дня он затормозил перед воротами управления полиции, пересек выжженный солнцем двор и вошел в здание.
  Фалстид сидел за столом в кабинете в белой форме и белой панаме на затылке.
  — Добрый день, Гелвада. Что за очередная встряска?
  Гелвада вытащил сигарету из пачки.
  — Встряски, я думаю, подходят к концу, мой дорогой майор. Айлес только что улетел в Майами. Так сказать, улетел в синеву… Проклятье… иногда мне хочется быть на его месте. Но только на мгновение. В общем и целом, несомненно, я предпочитаю быть Эрнестом Гелвадой.
  — Да? Ну, жизнь вам вряд ли наскучит. Странная у вас работа, — майор на секунду умолк. — Боюсь, вы сочтете меня чертовски любопытным, но как вы её нашли?
  Гелвада усмехнулся.
  — Я расскажу. Хотите верьте, хотите нет, но когда-то я был хорошеньким маленьким мальчиком. Жил в маленьком городишке в Бельгии, на границе с Эльзасом. Потом пришла война. И немцы. Мне было четырнадцать, когда моего отца пристрелили за то, что он убил немца, изнасиловавшего мою мать. Мне было плохо. Я привык мечтать, как убиваю немцев, и стал в этом знатоком. Я научился метать нож — и, скажу я вам, метко метать! Потом я связался с британским агентом и стал поставлять информацию. Это было нетрудно: я шатался повсюду и выглядел очень невинно. Меня ни разу не заподозрили, люди — особенно когда напивались — не боялись говорить при мальчишке. Одно цеплялось за другое, я поднимался со ступени на ступень, пока не стал таким, как сейчас. Делаю все то же и остаюсь тем же. Просто… Правда?
  — И вам это нравится?
  Гелвада улыбнулся.
  — А почему нет? Это забавно. Время быстро летит. Его никогда не хватает, чтобы задуматься о себе. Мне такая работа подходит, и — проклятье, я дока в своей профессии! — скромно добавил он.
  Фалстид улыбнулся.
  — Вы очень забавный человек. Забавный человек с железными нервами.
  Гелвада затушил сигарету.
  — Я пришел попрощаться. Вечером улетаю. Не знаю, сколько пробуду в Майами или куда там я полечу.
  Он осклабился.
  — Может, я и вернусь. Между прочим, есть две новости. Первая — Джаквес. Джаквес, наш не слишком умный приятель, мертв. Тело на рифе за островом Медведя. Вчера он дал деру именно туда. Приехал повидаться со своим боссом; сказать, что вы собираетесь обвинить его в убийстве. Он думал, босс ему поможет.
  — Понимаю…
  — Джаквес, конечно, дурак, — продолжал Гелвада. — Но он был очень напуган и считал, что это лучший выход. Босс ему помог: взял и пристрелил. Предсказуемая реакция, ведь Джаквес мог оказаться серьезной помехой, попади он к вам в лапы. Пытаясь спасти свою шкуру — или шею — он мог рассказать слишком много.
  — Хорошо, мы этим займемся, — пообещал Фалстид. — Завтра туда поедут и заберут тело. Сделаем все по возможности тише. Думаю, вы этого хотите?
  — Если честно, друг мой, мне наплевать, — отмахнулся Гелвада. — Но одну небольшую услугу я от вас ожидаю. Вот список. Позвоните сегодня Фриму и продиктуйте его. Он поймет, что это значит.
  Фалстид взял листок.
  «Отель «Альтермейер»
  Орландо-бич
  Бар «Ферензи»
  Отель «Альтермейер»
  — Хорошо, — сказал майор, — позвоню немедленно.
  — Превосходно, — кивнул Гелвада. — И, может быть, вы закажете мне билет на сегодняшний рейс?
  Фалстид кивнул.
  — Ладно.
  Гелвада поднялся.
  — Я очень устал. Лягу спать… сном счастливого, удовлетворенного и заслужившего это человека. Пока, Фалстид. Увидимся… может быть!
  Он вышел.
  Фалстид поднял трубку.
  — Изумительный парень! Чертовски изумительный парень!
  
  III
  В начале пятого Айлес вдавил кнопку звонка у двери Тельмы Лайон и с приятным чувством безразличия стал ждать. Палящее денное солнце заливало кусты и цветник в патио, но здесь было прохладно.
  Дверь открыла негритянка.
  — Добрый день, мистер Айлес. Рада снова вас увидеть.
  — Взаимно. Миссис Лайон дома?
  Служанка покачала головой.
  — Ее нет с утра, мистер Айлес. Обещала вернуться к ужину.
  Айлес почувствовал разочарование.
  — Ясно…
  Негритянка заметила:
  — Вы выглядите ужасно уставшим, мистер Айлес.
  — Я и в самом деле устал, — кивнул Айлес. — И не спал. Мэри-Энн, моя комната открыта?
  — Нет, мистер Айлес. Но для вас есть ключ, — она вынула ключ из кармана передника.
  — Хорошо, — Айлес взял его. — Я приму ванну и посплю. Если вернется миссис Лайон, скажите ей, что я выйду в половине девятого.
  — Передам.
  Айлес миновал длинный коридор, открыл дверь и вошел. Кейс он положил под матрас, распаковал саквояж, разделся, натянул пижаму и забрался в постель.
  Он думал о встрече с Тельмой, о том, что он сделает и скажет. Думал о себе: что когда-то выбрал постоянную профессию с видами на будущее. И скривился. Что-то не заметно. Всю жизнь он рисковал и уже понял, что ему это нравится. Ну и что? Он лежал, заложив руки за голову и глядя в потолок, вспоминал прошлое, размышлял о настоящем и загадывал на будущее. А потом уснул.
  Проснулся он в восемь. Встал, принял душ, оделся и вышел. Дверь в квартиру Тельмы была открыта. Айлес направился в гостиную.
  В нежно-розовом халате с золотым поясом хозяйка смешивала коктейли.
  Айлес вздохнул.
  — Выглядите просто сногсшибательно.
  Она ему улыбнулась.
  — Рада тебя видеть. Но что ты здесь делаешь? Я не ожидала так скоро.
  Он протянул кейс.
  — Вот. Я тоже не ожидал так скоро вернутся. Но Эрни Гелвада на дело скор. Я бы сказал — просто метеор!
  — Так ты достали причину всех бед — документы Стейнинга?
  Он кивнул.
  — Знаете… странно, но сегодня днем, когда я вернулся, меня охватило странное разочарование.
  Она подошла к нему и протянула «мартини».
  — Что это значит, Джулиан? Ты огорчен, что волнения могут остаться позади?
  — Могут? Они уже остались. Похоже, история подошла к концу, а я не знаю, нравится мне это или нет.
  Она рассмеялась.
  — Почему?
  Он пожал плечами.
  — Не знаю… Просто последние несколько дней я жил в каком-то странном мире снов; делал самые необычные вещи, даже не зная, зачем, но мне это нравилось. Это меня привлекало. Теперь все закончилось, и что дальше? Ничего… кроме…
  Она села напротив него.
  — Кроме чего, Джулиан?
  — Знаете, я никак не пойму, когда вы серьезно, а когда нет.
  Тельма снова рассмеялась.
  — Очень часто я сама этого не знаю. Но в чем дело?
  Айлес допил «мартини» и поставил стакан.
  — Помните ту сцену в Гайд-Парк Отеле, когда мы впервые встретились? Мне смутно помнятся ваши слова: когда работа будет сделана, вы не останетесь в долгу. Я часто гадал, что это значило — если значило вообще.
  Она улыбнулась.
  — Именно это я и хотела сказать, Джулиан. Но ты не забыл? Когда мы встречались в Гайд-Парк Отеле, я была вашей клиенткой — и дала конкретное поручение: увезти Виолу Стейнинг с Черной Багамы. Такая была работа. Ну, а она все ещё там, разве не так?
  — Вы выкручиваетесь. Вы прекрасно знали, что лжете мне, даже второй раз, придумав друга, который шантажировал вас слишком откровенными письмами.
  Она пожала плечами.
  — А что мне оставалось, Джулиан? Не могла же я рассказать, что в действительности пыталась сделать и какой была моя миссия. Но если хочешь, чтобы я сказала, что я очень благодарна, хорошо… Говорю это сейчас.
  Айлес криво ухмыльнулся.
  — Знаете, на Черной Багаме я очень много о вас думал. И весь день витал в облаках.
  — Надеюсь, мечты были приятными, Джулиан.
  Она подошла к французскому окну и задернула шторы. Потом включила розовый торшер. Айлес подумал, что комната выглядит очаровательно — и так ей подходит. И сказал:
  — Очень приятными, но только мечтами. Не думаю, что есть надежда на их исполнение.
  — Мечты редко исполняются. А что имено доставило тебе столько удовольствия?
  — Большей частью они связаны с вами и со мной. Я думал, может ли у нас быть будущее.
  Она засмеялась.
  — Немедленно выбрось эти глупости из головы, Джулиан. Как это у меня с кем-нибудь может быть будущее?
  — Почему?
  Она пожала плечами.
  — При моей работе ни о каком будущем и речи быть не может. О нем даже не мечтают. Так что если ты помышляешь о семейной жизни, Джулиан, выбрось это из головы. Я не из тех женщин.
  Он улыбнулся.
  — Значит, вы повенчаны с работой?
  — Понимай как угодно.
  После долгой паузы он сказал:
  — Ну ладно… Интересно, каким будет следующий ход.
  — А Эрнест не сказал? Обычно он очень пунктуален.
  — Я должен был привезти эти документы вам. Ну, вот они. Думаю, вы знаете, что с ними делать. Гелвада сказал, что скоро приедет он сам.
  — Когда?
  — Не знаю. Сказал, через два-три дня. А пока, думаю, надо ждать.
  Она молчала.
  Айлес заметил:
  — Не похоже, чтобы вы были довольны.
  Она подошла к нему, взяла бокал и снова его наполнила.
  — Я думаю, что за игру ведет Гелвада. Он странный человек, но по большому счету всегда прав.
  — Не хотите же вы сказать, что ожидание означает продолжение? — в голове Айлеса звучала надежда.
  — Ты этого хочешь, Джулиан, правда? Это дело стало для тебя увлекательным приключением. И тебе бы хотелось, чтобы оно не кончалось?
  — А почему нет? Это забавно. Но я не понимаю, почему вы так несчастны.
  Тельма отрезала:
  — Я не несчастна. Но я в недоумении. Ты уверен, что Гелвада больше ничего мне не передавал?
  Он покачал головой.
  — Это все. Он сказал, что я должен привезти документы. Они здесь. Он сказал, что прибудет через два-три дня. Казалось, он безумно счастлив.
  Она кивнула и невесело улыбнулась.
  — По-моему, Эрнест Гелвада всегда счастлив. Мне говорили, что он владеет секретом вечной молодости — непреклонной верой в себя. Интересно, а как он выглядит, когда несчастлив? Как бы то ни было, в свое время все эти вопросы разрешатся сами собой. А сейчас предлагаю перекусить. Я была рада узнать от Мэри-Энн, что ты вернулся. Она обещала приготовить особый ужин.
  Тельма позвонила в колокольчик.
  Айлес допивал второй коктейль. Тельма стояла около французского окна и ждала. Айлес подумал, что такое выражение лица ей несвойственно.
  Через минуту Тельма заметила:
  — Смешно, но она не отзывается! — и вышла из комнаты.
  Айлес гадал, что происходит. Женщины — странные создания. Думаешь, им будет приятно, а выходит все наоборот. Интересно, о чем она думает.
  Дверь отворилась. Тельма стояла на пороге и смотрела на него. На её лице застыла странная улыбка. Айлес открыл рот — и и замер. В комнату следом за ней вошел мужчина.
  Худой, в хорошем габардиновом костюме песочного цвета. На левый глаз надвинута светлая фетровая шляпа. Мужчина был смугл, с маленькими черными усиками и сверкающими зубами. И улыбался. В его правой руке Айлес увидел «маузер».
  Мужчина сказал с итальянским акцентом:
  — Спокойно, детки. Лучше бы вам не шуметь. Игра окончена, — он толкнул Тельму Лайон в спину. — Сиди здесь вместе с твоим дружком. И не дергайся.
  Тельма выдавила:
  — Да, Джулиан. Лучше слушаться.
  И села на диван. Айлес устроился рядом.
  Она спросила мужчину:
  — Что вы сделали с моей служанкой?
  — Слушай, детка, не задавай вопросов… Успокойся.
  Он пересек комнату, отдернул шторы на французском окне и распахнул его.
  В комнату вошли ещё двое. Один был низким и крепким; второй среднего роста. Выглядели оба весьма нерасполагающе.
  Айлес спросил:
  — Слушайте, в чем дело?
  Ответил коротышка.
  — Все очень просто, парень. Нам нужен только кейс. И, кажется, мы его нашли, правда? Второе, что нам нужно — чтобы вы были умницами и делали, что говорят. Иначе будет больно. И твоей девчонке тоже. Мы не потерпим глупостей.
  Айлес пожал плечами.
  Коротышка поднял кейс, расстегнул замки, вынул запечатанный и перевязанный пакет, изучил адрес на конверте.
  — Кажется, ребята, на этот раз все в порядке.
  Он подошел к дивану и посмотрел на них сверху:
  — Интересно, что с вами будет, упрямые ублюдки… Ладно, скоро узнаем. Миссис Лайон, вы с вашим другом отправляетесь на прогулку. Можете накинуть пальто. По ночам иногда бывает чертовски холодно, особенно на ветру.
  — Мое пальто в спальне.
  — Ладно. Джулио, проводи крошку. Она хочет надеть пальто.
  Тельма встала и вышла из комнаты. Мужчина в песочном костюме последовал за ней.
  Айлес поиграл мускулами и вдруг бросился на коротышку. Тот, чересчур проворный для своей комплекции, отступил на шаг и ударил Айлеса в живот. Тот налетел на стул и рухнул. Теперь он лежал на полу и глотал воздух.
  Коротышка сказал:
  — Я же велел вести себя прилично, парень! В следующий раз будет намного хуже. Вставай, ублюдок… и расслабься!
  Вернулась Тельма Лайон в легком меховом манто.
  Мужчина в песочном костюме заметил:
  — Матерь Божья!.. Парень решил поискать приключений!
  Айлеса пытался встать, хватаясь за стену.
  Коротышка буркнул:
  — Да… Он ведь крутой, понимаешь?
  — Хотел бы я с ним разобраться. Чтобы он хорошенечко повизжал.
  — Да что на тебя нашло? С чего ты такой кровожадный? Пошли, — коротышка повернулся к Тельме Лайон. — Мы выйдем здесь. Снаружи ждет машина. Сядете в нее. И ведите себя тихо и послушно. Если кто-нибудь рыпнется… пеняйте на себя. Ясно? Пошли…
  Он встал сбоку.
  Тельма повернулась к Айлесу:
  — Лучше не пытайся что-нибудь сделать, — она улыбнулась. — Надеюсь, тебе ничего не сломали?
  Она вышла, Айлес с тремя бандитами последовали за ней.
  Глава одиннадцатая
  I
  В девять тридцать пять «Клипер» приземлился в аэропорту Майами. Гелвада поймал такси и поехал прямо к «Альтермейеру» — тихому отелю за пляжем.
  Он расплатился, приказал пригнать прокатную машину и прошел в номер. Принял ванну, побрился, оделся и заказал бокал «мартини». Потом уселся, изредка его прихлебывая, курил и размышлял.
  Гелвада, который большую часть времени размышлял о людях, пришел к выводу — а опыт накопился немалый — что в конце концов они поступают так, как и требовалось. Вот так встречаешь людей, наблюдаешь за ними, стремишься узнать их привычки и способ мышления, а обнаружив этот способ, совсем не сложно предугадать в большинстве случаев образ их действий. В данном случае, — подумал он, — каждый действовал как надо — даже мисс Стейнинг.
  А если бы не было никаких документов, если бы брат её не умер, если бы ничего этого не случилось, заканчивала бы Виола Стейнинг дни свои молодые с роковой страстью к выпивке? Да, — решил Гелвада. — Страх, возбуждение, ярость, ревность, ненависть — все это бьет по человеческим слабостям. Они не меняются. Не появляется новых желаний, новых ощущений, новых потребностей; лишь обостряется все то, что было.
  Зазвонил телефон. Звонили снизу — машина прибыла. Гелвада посмотрел на часы. Десять тридцать. Чудесная лунная ночь. Неспешная прогулка по берегу моря может оказаться любопытной.
  Он усмехнулся сам себе, допил «Мартини», спустился вниз и сел в машину. К Орландо-бич он ехал не спеша, развалясь на сиденье и держа руль кончиками пальцев. Мимо несся в Майами ночной поток, расцвеченный яркими вспышками роскошных машин с разодетыми юношами и девушками, привлеченными безудержным весельем и безумием Майами. Гелвада улыбнулся. Ради развлечения могли бы время от времени заняться его работой, она куда безумнее, и безумие длится куда дольше.
  Когда он затормозил в пальмовой аллее напротив Орчид-Хауз, было около одиннадцати. Он вылез и побрел по бульвару, руки в брюки, с висящей из угла рта сигаретой.
  Гелвада думал о приеме, который его ожидал. Как это будет? Изысканно одетая Тельма, улыбающийся Айлес, сигареты, выпивка и немногословные поздравления?
  Он позвонил и терпеливо ждал. Но ничего не дождался. Тогда он пересек патио, обогнул здание и через боковую калитку свернул на лужайку перед окном гостиной Тельмы Лайон. Одна его створка открыта. И внутри — темнота.
  Гелвада вздохнул, выбросил окурок, затоптал его и шагнул в комнату. Минуту постоял, по-собачьи принюхиваясь, ловя смутный запах сигарет. Потом обошел комнату и нащупал выключатель.
  В центре комнаты валялся перевернутый стул. Странную атмосферу он создавал, всю картину портил. Что-то в нем было абсурдное, мрачное. Эрнест принялся тихонько насвистывать. Затем прошелся по квартире. Пусто. Дверь в кухню открыта. Ни служанки, никого. Только странная давящая тишина.
  Гелвада вошел в спальню и включил свет. Постель нетронута. И слабый намек на запах духов. Он пожал плечами и снова подумал, что все идет, как надо.
  Эрнест вернулся в гостиную, подошел к бару и смешал коктейль. И снова ощутил смутное раздражение при виде перевернутого стула. Он поставил его на ножки и сел в одно из кресел.
  Он думал об Айлесе. Сколько у него здравомыслия — был ли тот хладнокровным, циничным и безжалостным, когда все стояло на ушах, и таким беспомощным в нормальной жизни? На этот вопрос могло ответить только время. Гелвада допил бокал, вышел через французское окно, аккуратно его прикрыл за собой, пересек лужайку, патио, залез в машину и покатил обратно.
  
  Бар «Ферензи» похож и непохож на многие другие. Платишь деньги и заказываешь, что душе угодно! Хорошая выпивка, много музыки, ровно в полночь — танцевальные шоу в красивыми девочками. Здесь людно. Длинный бар, шестеро барменов в ослепительных белых куртках, гул голосов. Напротив бара, возле стены, — столики и удобные стулья. Но там мало народу. Все предпочитают бар.
  Гелвада заказал «хайбол», отнес его за угловой столик и сел. Откинулся и закурил. Глаза из-под полуприкрытых век блуждали по залу. Возле двери у бара стоял высокий тощий мужчина с усиками в ниточку. На худом лице резко выступали скулы. Пятна под ними, почти чахоточные, подчеркивали нездоровую бледность. Он поигрывал бокалом, но взгляд постоянно возвращался к столику Гелвады.
  Гелвада допил бокал, встал и вышел мимо высокого типа наружу. Свернул налево, неторопливо зашагал по длинной узкой улице вглубь города. Время от времени он останавливался, заглядевшись на одну из сверкающих витрин. За ним на расстоянии, держалась тощая фигура, останавливаясь точно в такт.
  Эрнест пожал плечами. Нет ничего глупее шпика, который позволяет собственной добыче за собой охотиться.
  Пройдя ещё немного, он опять остановился у магазина мужской одежды, с восхищением разглядывая галстуки. Гелвада ждал, пока не услышал, как на перекрестке свернула машина и медленно поехала к нему. Тогда он развернулся и пошел обратно к морю. По пути он миновал худого типа, который разглядывал вывеску табачной лавки.
  Ему Гелвада бросил:
  — Добрый вечер, друг мой. Не думаю, что вы в этом специалист, но, может, ваш босс не настолько богат, чтобы нанять профессионалов?
  Человек возмутился:
  — Эй, парень, какого черта ты несешь?
  — А ты не знаешь?
  Машина притормозила у тротуара. Из неё вышли двое. Один воскликнул:
  — Привет, мистер Гелвада!
  — Добрый вечер. Это мой друг, — он указал на высокого типа. — Не знаю, как его зовут, но заберите его. Он меня начал раздражать.
  Один из мужчин велел худому:
  — Пошли, парень. Покатаешься с нами. Нужно поговорить.
  — Какого черта? — спросил худой.
  Мужчина представился.
  — ФБР. И мы не любим споров. Залезай.
  Гелвада подождал, пока машина уедет, потом вернулся к бару «Ферензи», нашел свою машину и поехал к отелю «Альтермейер».
  В номере он открыл кейс, достал шведский морской нож, сунул его в карман брюк, короткоствольный «люгер» — в кобуру подмышку. И снова вышел.
  Он доехал до Гринакр Билдинг, посмотрел на указатель внизу и поднялся на лифте. Когда он открыл дверь конторы, сидящий за столом мужчина поспешно поднял голову.
  — Да? Чем могу быть полезен?
  — Друг мой, сомневаюсь, что можете. У меня исключительно срочные дела с вашим боссом, мистером Карно.
  — Его нет.
  Гелвада поднял брови.
  — Но вы его ждете?
  — Да. Вопрос в том, ждет ли он вас?
  — Нет, — Гелвада любезно улыбнулся. — Уверяю, друг мой, что я последний человек в мире, которого он ждет.
  — Ну и что? — спросил мужчина, явно бывший в плохом настроении.
  — Ну и ничего. Я просто подожду, — Гелвада вынул пистолет из кобуры. — Я умею с ним обращаться, и поверьте, я один из лучших стрелков Европы. Так что мне ничего не стоит всадить пулю в вашу башку или туда, где от неё будет побольше вреда.
  Мужчина протянул:
  — Иисусе Христе!.. Уверен, вы это сделаете.
  — Забирайте свою шляпу и убирайтесь. Мой совет, друг мой, — улепетывайте и не высовывайте носа! — тон его нагонял страх. — Боюсь, иначе я покажусь вам очень неприятным.
  Мужчина встал.
  — Послушайте… Я ведь не спорю. Я просто ночной сторож, — он усмехнулся. — И не хочу стать трупом.
  — Вы весьма благоразумны, — похвалил Гелвада.
  Мужчина взял шляпу, обогнул Эрнеста и открыл дверь.
  Тот бросил через плечо:
  — На вашем месте я бы шел прямо домой. И даже не пытался искать Джека. Понимаете?
  — Послушайте, мистер, я умываю руки, и поверьте, собаку съел на этом деле.
  Его шаги эхом отдавались в коридоре.
  Гелвада сел за стол. Он курил, пистолет лежал перед ним. Медленно проползли двадцать минут, дверь открылась и в комнату шагнул Карно. Он застыл в дверном проеме, большой, дородный, агрессивно уставившись на гостя и на пистолет.
  Эрнест ободряюще улыбнулся.
  — Добрый вечер, Джек. Какая историческая встреча! Держи руки на виду и проводи меня в свой личный кабинет. У нас есть что обсудить.
  — Слушайте, — буркнул Карно, — в чем дело? Что за дурацкие шутки? Вы думаете, что сможете выбраться, когда вокруг столько охраны?
  Гелвада поднял пистолет. И вдруг швырнул его в лицо Карно. Звук был похож на удар молотка по дереву. Сам он с быстротой молнии бросился следом, выбрасывая вперед кулак. Карно грохнулся затылком об пол у двери собственного кабинета. Гелвада пнул его в живот и небрежно бросил:
  — Думаю, лучше побыстрее начать переговоры. Это чертовски все облегчит, тебе не кажется? — Он пнул ещё раз, потом поднял пистолет и ледяным голосом скомандовал: — Марш в комнату!
  Карно поднялся. Лицо его заливало кровью, одного зуба недоставало. Гелвада вошел следом. Карно упал на стул и прижал к лицу платок. Он задыхался. Эрнест подтащил стул к столу и уселся.
  — Куча дерьма! За свою жизнь я встречал много говнюков, но ты воняешь нестерпимо. Люди убивали, но сохраняли душу. Они мошенничали, лгали, крали, но оставались людьми. Но человек, готовый продать свою страну — последняя помоечная мразь.
  Карно прохрипел:
  — Чего ради все это? Вы думаете, что сможете выбраться отсюда? Что происходит?
  — Я выберусь отсюда, уверяю, — Эрнест почти любезно улыбнулся. — Ты слышал, Джек, про Алькатраз — тюрьму на острове, куда отправляют государственных преступников и где всегда включено электричество? Где большинство заключенных предпочитают умереть, чем жить так дальше? Вот что тебя ждет.
  Как большинство дилетантов, ты хватил через край, Джек. Когда Джулиан Айлес прибыл сюда в лодке Мервина Джаквеса, Джаквес пришел к тебе, потому что работал на тех же людей. Я сказал «работал». Он рассказал тебе об Айлесе. Про побег с острова. И ты позвонил миссис Лайон. Ты знал о ней все, но она о тебе — ничего. Догадываюсь, друг мой, что ты ей сказал. Ты сказал, что узнал от полиции Майами, что они ищут сбежавшего с Черной Багамы подозреваемого в убийстве. Сказал, что беглеца, Джулиана Айлеса, рано утром высадил Мервин Джаквес. Сказал, что все исправишь: переправишь Айлеса из Майами в Нью-Йорк и в Англию, где он будет в безопасности.
  Гелвада развел руками и ухмыльнулся, небрежно швырнул пистолет на стол перед собой.
  — Что она могла сделать? Ведь это она направила Айлеса на Черную Багаму. Она думала, что ты говоришь правду. Надеялась, что ты говоришь правду, и заплатила тебе, попросив убрать Айлеса подальше. Я точно угадал, правда, друг мой?
  Карно молчал.
  — К несчастью для тебя, Джулиана Айлеса не так просто запугать. В то время он сам не был слишком уверен в миссис Лайон и решил, что она тебя наняла. Так или иначе, он решил воспользоваться случаем и нашел её. Через некоторое время она тебе позвонила, велев не беспокоиться — ситуация её устраивала.
  Гелвада вздохнул.
  — Как счастливы должны были быть твои хозяева. Теперь Тельма Лайон и Джулиан Айлес ошивались прямо под носом, тебе был виден каждый их шаг. К несчастью они — и ты — не учли только одного — Эрнеста Гелваду! Ну?
  Карно молчал, уставившись в стол перед собой и размазывая платком кровь по лицу.
  — Ты мелкая рыбешка. Ты ничто. Чернорабочий, дешевый мальчик на побегушках. Несчастный Джаквес мертв. Он бежал с Черной Багамы на доклад к шефу на риф за островом Медведя. И его застрелили — подходящий конец для незаметного жучка. А босс сделал ноги. Босс вернулся в Майами. Он все ещё здесь. И останется здесь, пока дело не завершится должным образом. Ты отведешь меня к нему.
  Карно взорвался:
  — Какого дьявола? Я…
  — Слушай… Как хочешь… В любом случае ты надолго отправишься в тюрьму… в Федеральную тюрьму Алькатраз. Насколько ты там застрянешь, что в конечном счете с тобой будет, зависит от твоего сегодняшнего поведения. Выбирай. Ты отведешь меня к твоему хозяину или немедленно отправишься в ФБР. Решай.
  Гелвада встал, даже не потрудившись забрать пистолет. Он закурил и облокотился о стену, глядя на Карно.
  Через какое-то время Карно буркнул:
  — Ваша взяла. Но это будет круто.
  — Ничего не круто. Иди обмой лицо. И приведи себя в порядок. Пошевеливайся, друг мой.
  Карно зашел за ширму в углу кабинета. Гелвада, удобно развалясь в кресле, курил и слушал, как Карно плещется в умывальнике. Через минуту тот вышел, зажимая нос.
  — Слушайте, можете верить или не верить, но я не врубился. Что это за чушь о федеральном преступлении? Никого же не похитили?
  Гелвада любезно спросил:
  — Что ты под этим подразумеваешь, мой мягконосый друг? — Он наклонился вперед. — Черт возьми, Карно, не хочешь же ты сказать, что не знаешь, чем занимался, а? Скажи, что, по-твоему, ты делал?
  — Я думал, что готовится похищение… этой вашей миссис Лайон. Я должен был за ней следить. Мне сказали, она женщина богатая, понимаете? И если с ней что-то случится, друзья хорошо заплатят. Я должен был следить за ней.
  Гелвада кивнул:
  — Ясно. Итак, по-твоему, смысл в том, чтобы похитить миссис Лайон и потребовать за неё выкуп? Так тебе сказали хозяева?
  — Я думал, в этом весь смысл, — подтвердил Карно. — Когда этот Айлес оказался в Майами, Джаквес прибежал ко мне, как вы и сказали. Джаквес тоже был в деле — следил за Лайон на острове. Он сказал, что Айлес имеет к ней какое-то отношение. Может, телохранитель или ещё кто. Но он вляпался в убийство — понимаете?
  — Понимаю…
  Карно прижал платок к носу, потом вытащил пачку сигарет и закурил.
  — И тогда я подумал, что могу урвать кусок. Может, она заплатит, чтобы Айлеса отсюда убрали. У него проблемы, — подумал я, — понимаете? Решил, что могу подзаработать, и позвонил ей. Она встретилась со мной и заплатила, Как вы и говорили.
  Гелвада хмыкнул.
  — И потому за мной тащился такой никчемный хвост? Если твои слова — правда, если ты думал, что это просто подготовка похищения, зачем ты заставил своего страшного дружка следить за мной?
  Карно пожал плечами.
  — Я знаю не все. И делаю, что мне велят. Я слышал, что вы можете прилететь с острова, а если прилетите, я должен за вами следить.
  — Если все это правда, мой большой и глупый друг, может, не стоило так с тобой обходиться. Предположим, я скажу тебе, что похищение в этой афере — ничто, просто случайность, простая случайность в крупной афере врагов твоей страны ради овладения некоторыми документами?
  — Господи Боже!.. Слушайте, говорю же, я ничего об этом не знал. Я думал, готовится похищение, но я же не должен был в нем участвовать, понимаете? Это было бы федеральным преступлением. Я собирался гораздо раньше забрать свою долю и линять. Это правда.
  — Шутка в том, что я не сомневаюсь в этом. Ладно, теперь ты все знаешь. Мой совет, друг мой, — постарайся оказаться полезным. Как я понимаю, человек, от которого ты получал инструкции, только недавно очутился на Майами?
  Карно кивнул.
  — Ага… Мне позвонили. Сказали, где он. Когда парень, которого я к вам приставил, позвонит, мне нужно было отправляться к нему.
  — Прекрасно, но тогда в чем дело? Думаю, ты доберешься до телефона, друг мой. Скажешь хозяину, что придешь к нему. И мы пойдем вместе.
  — Я — ладно, только вы рискуете…
  — Жизнь — сплошной риск, — Гелвада указал на телефон.
  Карно снял трубку.
  
  II
  Просторный коттедж окружала лужайка с белым забором. Очень приятная смесь испанской и колониальной архитектуры. В саду росли цветы. Выглядело все изумительно, очаровательно — что-то вроде резиденции богатого иностранца для уикэндов. Размещалось все это за дорогой между Орландо-бич и Майами.
  Карно толкнул обитую железом калитку.
  — Послушайте, у вас есть пистолет?
  — Нет, — Гелвада покачал головой. — Забыл у тебя в кабинете. У тебя есть?
  Карно тоже покачал головой.
  — Будет нелегко.
  Эрнест улыбнулся.
  — Вряд ли: сейчас мы добрались до такого этапа, когда огнестрельное оружие вряд ли понадобится.
  Он поднялся на крыльцо и нажал звонок. Карно стоял вплотную за спиной, держа руки в карманах.
  Дверь открылась, в полумраке проема выделялась приземистая фигура слуги-азиата. Тот был аккуратно и прилично одет.
  Гелвада сказал:
  — У мистера Карно назначена встреча с твоим хозяином.
  Слуга кивнул.
  — Проходите, пожалуйста.
  Они прошли за ним по коридору. Слуга отворил дверь к конце его. Они вошли. Дверь за ними мягко закрылась.
  Большие окна просторной комнаты выходили в сад за домом. Хорошая мебель, в углу стол с настольной лампой. За ним — мужчина.
  Хозяин был высок, худ, весьма яркой наружности, с маленькой бородкой. Он улыбался и казался очень приятным человеком.
  — Добрый вечер, джентльмены. Польщен вдвойне. Я ожидал только мистера Карно.
  — Рад, что вы рады, — Гелвада представился: — Меня зовут Эрнест Гелвада. Может быть, вам случалось его слышать.
  Мужчина улыбнулся и встал. Одет он был почти элегантно. Он сказал:
  — Рад познакомиться, мистер Гелвада. Когда-то давно я слышал о вас при таких же сложных обстоятельствах, как нынешние. Моя фамилия Векштейн.
  — Не думаю, — хмыкнул Гелвада, — но пусть…
  Он сел. Карно придвинулся к камину и встал к нему спиной, широко расставив ноги.
  — Слушайте, я хочу кое-что сказать, прежде чем начнет он, — жест в сторону Гелвады. — С самого начала я считал это дело похищением и думал, что вас интересует миссис Лайон, что мне просто нужно следить за ней. Потом я получил бы свою долю и отвалил. Я ничего больше не знал, и мне это не нравится. Может, я последний жулик, но я никогда ничего не делал против своей страны. Она мне нравится.
  Векштейн возразил:
  — Я не виновен в вашем крайнем невежестве. К тому же не в моем обычае докладывать шестеркам, что они делают.
  Карно обратился к Гелваде:
  — Это меня оправдывает. Теперь вы видите, что я говорил правду.
  — Рад слышать, — Гелвада повернулся к хозяину. — Мистер Векштейн, ситуация для вас очень неудачная. Я бы сказал, игра окончена.
  — Разве? Вы так думаете, мистер Гелвада?
  Эрнест улыбнулся.
  — Я не думаю, я знаю. Взгляните со стороны, друг мой. Какое-то время вы жили на уединенном островке в трех или четырех милях от Черной Багамы. Карно был вашим связным здесь — и не знал о реальной игре. Его делом было следить за миссис Лайон и доложить, если она соберется на Черную Багаму. На острове вашим агентом был Джаквес. Это по вашему поручению он устранил Сэндфорда. А когда он пришел в последний раз, чтобы рассказать об угрозе ареста, вы его убили.
  Векштейн заметил:
  — Я всегда считал Мервина Джаквеса тупицей. И не ошибся.
  — Может бы. Ну, что вы намереваетесь делать теперь?
  Векштейн пожал плечами.
  — Да ничего. Моя миссия окончена. Думаю, дельце завершилось для нас удачно. Что бы вы теперь ни делали, не поможет.
  Гелвада осклабился.
  — Другими словами, вы философ, Векштейн?
  — Почему нет? Это один из моментов, когда философия может помочь. Чтобы со мной не случилось, мне будет приятно знать, что мы победили.
  — Это мы ещё посмотрим. Я понимаю, вы как-то заполучили миссис Лайон и мистера Айлеса. И думаете, ради них я пойду на уступки?
  — И не думал, — отмахнулся Векштейн. — Меня это не волнует.
  — Где они?
  Векштейн рассмеялся.
  — Вы, должно быть, считаете нас идиотами, мистер Гелвада? У нас каждый занимается своим делом, и в мои обязанности не входит знать, где сейчас уважаемая миссис Лайон или храбрый мистер Айлес. Мне совершенно безразлично, что с ними. Вполне могу предположить самое худшее. Мне так кажется. Понимаете?
  Гелвада кивнул.
  — Другими словами, вам хватит мужества достойно встретить наказание? Вот боюсь только, паршиво вам придется.
  Он встал.
  — Не наденете ли шляпу, Векштейн? Сегодня такой бриз. Или, может, вам нравится чувствовать его в волосах?
  — Почему я должен беспокоиться о шляпе?
  Гелвада улыбнулся.
  — Думаю, вы правы. На вашем месте я бы не беспокоился даже о голове и шее. Не думаю, что это будет геройское испытание. Обвинение — убийство. Не знаю, чем это грозит здесь. Думаю, они могут поберечь нервы властей Черной Багамы. Не знаю, означает это виселицу, электрический стул или газовую камера. Да, вас это не интересует.
  Векштейн улыбнулся:
  — Не очень. Я своего добился.
  — Забирай его, Карно. Веди по дороге к Майами. Недалеко отсюда увидишь машину. Отвези его в полицию. Они знают, что дальше, — он повернулся к Векштейну. — Это может тебе показаться подвигом, но, по-моему, просто жалкое зрелище. Не сомневаюсь, ты напичкан идеями передела мира. Но по мне ты просто мошенник и убийца — дилетант.
  Векштейн шевельнул бровями:
  — Дилетант?
  Гелвада недобро усмехнулся.
  — Неумеха. Прежде чем умереть, ты поймешь, что провалился.
  Карно рявкнул:
  — А ну пошли!
  Векштейн встал и вышел из-за стола.
  — Спокойной ночи, мистер Гелвада.
  Карно по пятам следовал за ним.
  Гелвада закурил и прошелся по комнате, взглянул на часы, шагнул через французское окно на лужайку, обошел дом и вышел к шоссе. В полусотне ярдов в лунном свете стояла машина. В неё садились Векштейн с Карно. Машина развернулась и исчезла.
  Гелвада шагал по дороге, курил и тихонько насвистывал.
  Через сотню ярдов справа показался проселок. Там стояла вторая машина. Он подошел. В машине сидел Фрим.
  — Добрый вечер, Гелвада. Ну как?
  — Неплохо.
  — Я сидел у вас на хвосте. Мои лучшие люди следили за Айлесом и миссис Лайон с момента его прибытия.
  — Где они?
  — В доме по ту сторону Орландо-бич. Крупное поместье, называется Кленовая Поляна.
  — Что там происходит? Что-нибудь крутое?
  — Ты знаешь столько же, сколько и я, но мы ко всему готовы. Шесть машин окружили дом. У них дымовые шашки, автоматы и все прочее. Мы возьмем этих ребят живыми или мертвыми.
  — Намного интереснее получить их живыми, — заметил Гелвада. — Очень не хотелось бы их сейчас злить.
  — Ты думаешь о миссис Лайон и Айлесе? — поинтересовался Фрим.
  — Да, но лишь постольку поскольку. Если необходимо, они умрут. Но, думаю, такой нужды нет.
  — Как думаешь поступать?
  — По мне, я бы поговорил. Дай мне двадцать минут. Одолжи машину. Двадцать минут в доме. Если я не вернусь, штурмуйте. Ты разговаривал с комиссаром полиции Черной Багамы?
  — Да, и все ему сказал. Все улаживается. Сегодня оттуда вылетают двое.
  — Хорошо, — кивнул Гелвада. — Я пошел.
  — Лучше тебе взять эту машину, — сказал Фрим. — Я расскажу, где это. Не входи с главного входа. Там на подъезде наши люди. Езжай по боковой. Увидишь дверь. Надеюсь, тебя встретит радушный прием.
  Гелвада улыбнулся.
  — Ну, знаешь…
  — Зачем тебе это? Почему не дать мне добро? Миссис Лайон?
  — Не только миссис Лайон, но и бедолага Айлес. Он из энтузиастов-любителей.
  Фрим усмехнулся.
  — Ну у тебя и нервы, парень! Ладно, будь по-твоему, но если ты не вернешься, мы штурмуем.
  Он выбрался из машины и спросил:
  — Пистолет тебе поможет?
  Гелвада покачал головой.
  — В определенные моменты оружие очень привлекательно, но от него слишком много шума, друг мой. У меня от него мигрень.
  Фрим объяснил дорогу. Гелвада выжал сцепление и покатил к Орландо-бич.
  Глава двенадцатая
  I
  Гелвада стоял на обочине. По другую сторону дороги высились железные ворота, врезанные в высокую стену. В бледном свете луны через парк вилась широкая дорога к дому. Он улыбнулся. Романтическая резиденция в духе былой аристократии. Идея ему понравилась.
  Он оглянулся на рощицу, в которой спрятал машину. Удачно замаскировал, через дорогу уже не видно. Держась тени, Гелвада пошел по обочине вдоль стены.
  Прошло несколько минут, пока он нашел низкую деревянную калитку. Заперта. Гелвада отошел, разбежался и, перемахнув через верх, приземлившись на траву с другой стороны.
  Чуть подальше, среди деревьев, виднелся дом. Большой, импозантный, весь погруженный во мрак, кроме маленького окошечка в правом верхнем углу — видимо, чердачного.
  Он шел по ухоженному газону под деревьями, стараясь не ступать на посыпанную песком дорожку.
  Вскоре он остановился. До дома оставалось двести ярдов, деревья начали редеть. Их явно вырубали, чтобы обеспечить обзор из окон. Но слева и справа от дома рос густой кустарник, сквозь который узкая тропинка вела к черному ходу.
  Гелвада двинулся вправо, держась тени, и принялся продираться сквозь кустарник, временами останавливаясь и прислушиваясь.
  Оставалось уже немного, когда он услышал голос — низкий и гортанный.
  — Руки вверх и так держать! Иначе пристрелю!
  Гелвада поднял руки и обернулся. В паре ярдов стоял высокий мужчина. По форме Гелвада принял его за здешнего охранника.
  Мужчина подошел к Гелваде. В руках он держал короткоствольный автомат, а под мышкой висел пистолет.
  — Ну… Что надо? — говорил он медленно, с иностранным акцентом.
  Гелвада воспользовался случаем и ответил по-немецки:
  — Не будь дураком. Меня ждут. Тебе про меня не сказали? У меня донесение.
  Мужчина ответил на том же языке:
  — Покажи.
  — Конечно, — Гелвада сунул руку в нагрудный карман, сделав тем временем пару шагов вперед. А начав вынимать руку, выбросил её вперед и вверх. Приемом джиу-джитсу он заехал охраннику в шею, краем ладони попав точно под кадык. От удара мужчина отлетел назад, судорожно глотая воздух. Автомат выпал из рук.
  Гелвада тигром метнулся вперед и обеими руками ударил врага в лицо: левой рубанул под подбородок, ребром правой — по основанию шеи.
  Охранник грохнулся замертво.
  Гелвада оттащил распростертое тело под кусты. Потом, в неосознанном порыве, поднял автомат, зашвырнул в кусты. И мимо лежащего ничком тела пошел в обход.
  Отсюда, из тени, Гелвада видел свет, падавший из французского окна. Он вышел из полумрака и пересек лужайку.
  Сквозь незашторенные окна видна была просторная комната, судя по обстановке, кабинет. Книжные полки по стенам, старинные столики завалены книгами и документами. У стены — массивный стол красного дерева, пустой, если не считать двух телефонов, пачки сигарет и старинного письменного прибора.
  Гелвада шагнул внутрь, осмотрелся, закурил, подошел к столу и сел. Слева оказались три кнопки звонков. Гелвада с ухмылкой нажал на все. И откинулся, с наслаждением затягиваясь табачным дымом.
  Снаружи донеслись поспешные шаги, дверь распахнулась — и на пороге остолбенел человек, глядя на Гелваду широко раскрытыми от изумления глазами.
  Эрнест сказал:
  — Добрый вечер, мой юный друг. Входи. Чувствуй себя как дома!
  Вошел молодой парень, лет двадцати пяти на вид, в синем габардиновом костюме, бледно-зеленой шелковой рубашке с бабочкой. Бледное лицо с женскими чертами контрастировало с жестоким, крепко сжатый ртом и твердым взглядом.
  Гелвада ухмыльнулся.
  — Я так понимаю, ты тут вроде секретаря. Предлагаю найти хозяина и сказать ему, что здесь мистер Гелвада — мистер Эрнест Гелвада. Не сомневаюсь, что он так или иначе слышал это имя.
  Парень рявкнул:
  — Говори, как ты вошел! Как попал сюда?
  Гелвада презрительно покосился на него.
  — Не пытайся быть бо́льшим дураком, чем ты есть от Бога, — нагло заявил он. — Делай, что говорят. Иначе я с тобой разберусь. Ты мне не нравишься. Похож на бешеную рыбу. Марш за хозяином! И бегом, а то я суну твою пустую башку в местный нужник. Да не стой кретином! Марш!
  Парень буркнул что-то неразборчивое и вышел, не закрыв дверь.
  Гелвада прикурил новую сигарету. Его резвый ум поигрывал идею, которая посетила его во время стычки с охраной. Идея выглядела довольно разумно. Он пожал плечами. В данном случае имеет смысл рискнуть.
  В комнату вошли двое. Первым — молодой секретарь. За ним — упитанный мужчина с холеными сединами. Здоровый цвет лица, хорошо одет, безукоризненное белье, ухоженные ногти. Внимание привлекали глаза. Вытянутые, почти азиатские, они зло сверкали из-за роговых очков.
  Очень недоброжелательный взгляд, — подумал Гелвада.
  Мужчина сказал молодому:
  — Все в порядке, Пауль. Можешь идти… Не бойся… Я уверен, мистер Гелвада не причинит нам зла.
  Он ядовито улыбнулся Гелваде.
  Пауль вышел, прикрыв за собой дверь. Гелвада небрежно курил, не вставая с места.
  Мужчина в роговых очках придвинул стул, сел в центре комнаты и уставился на Гелваду.
  — Мистер Гелвада, разрешите представиться. Я Карл Момзен. Однажды, во время войны, я имел счастье столкнуться с вами в Риге. Но вы оказались чересчур шустры для меня. С чем и поздравляю. Но, конечно, тогда я не был Момзеном. Кажется, в то время меня звали Вахольц — Фридрих Вахольц.
  Гелвада озорно улыбнулся.
  — Возможно, для меня лучше было не встречаться с вами.
  Момзен вздохнул.
  — Далекие деньки… Как бы то ни было, сейчас мы встретились как бы на нейтральной территории. На самом деле я не удивлен вашему появлению. Естественно, я заметил оживление вокруг дома — даже до прошлой ночи. Несмотря на все предосторожности, принятые вашим хорошим другом мистером Вильямом Фримом из ФБР… Я уверен, что он ваш хороший друг… Мы не могли не сознавать, что происходит. Слуги докладывали, что практически невозможно пробиться по прилежащим дорогам, забитым плотным потоком машин ФБР и конной полицией Майами. Как интересно!
  Гелвада кивнул.
  — Конечно, мистер Момзен, события развиваются слишком быстро для нас обоих. Вот почему я подумал, что лучше нам встретиться и немного поговорить — обсудить все как… Как бы нас назвать? Как профессионалы с большой буквы… И попытаться прийти к какому-нибудь соглашению. Между прочим, чтобы пробраться сюда, мне пришлось немного круто обойтись с одним из ваших охранников.
  — Не забивайте голову, — отмахнулся Момзен. — Я только что с ним разговаривал. Кроме синяка на шее, все в порядке. Так что можете говорить.
  Гелвада выбросил окурок в пепельницу и сокрушенно заговорил:
  — Конечно, я должен был догадаться, что когда Джулиан Айлес приедет на Майами с документами Стейнинга, чертов Джек Карно про это узнает. Тот наверняка караулил его в аэропорту. Я был кретином, что это не учел. Карно доложил Векштейну, и вы позаботились об Айлесе, миссис Лайон и документах, не успел ещё Айлес их доставить.
  Момзен кивнул.
  — Разумеется, друг мой. Все документы в сохранности и совсем недавно убыли по адресу. Боюсь, придется вам с ними распрощаться.
  — Я уже думал об этом и могу сказать, что мысленно, с огромным сожалением, уже простился. Должен поздравить вас с удачей. Но я хотел поговорить совсем не об этом. Я хочу предложить небольшую сделку. Если можно, верните в добром здравии миссис Лайон и мистера Айлеса. Миссис Лайон, конечно, более ценный агент. Она нам очень нужна, а вот несчастный Айлес — просто любитель, который впутался в дело почти случайно.
  Глаза Момзена сверкнули.
  — Рад буду оказать услугу, мистер Гелвада, — глаза его сверкнули. — Знаете, я восхищаюсь вашим мастерством. Но, предположим, я решу отпустить ваших людей целыми и невредимыми. Что вы предложите взамен?
  Гелвада достал из пачки сигарету и осторожно затянулся.
  — Ваш друг Векштейн сглупил. Прежде чем покинуть одинокий островок возле Черной Багамы, он счел необходимым убить негра-рыбака — незначительного типа по имени Мервин Джаквес. Мы нашли его тело на острове. Это, конечно, убийство и, учитывая что Векштейн сейчас под арестом, можете оценить ситуацию.
  Момзен кивнул.
  — Кажется, понимаю. Продолжайте, пожалуйста.
  — Если вы согласны отпустить Лайон и Айлеса целыми и невредимыми, я готов ручаться, что Векштейна будут судить только за убийство Джаквеса. Больше ничего расследовать не будут. Если нет — для меня делом чести станет раздуть это убийство до государственного дела о шпионаже. Это затронет и вас. Общественным достоянием станет и история вашей организации, и убийство Сэндфорда, и махинации с бумагами Стейнинга. Не думаю, что вам это понравится. Надеюсь, вас арестуют и упекут в Алькатраз.
  — Понимаю, — сказал Момзен. — Думаю, и большинство моих людей?
  — Вот именно, — любезно улыбнулся Эрнест.
  — А какова альтернатива?
  Гелвада встал и заходил по комнате.
  — Если вы передадите миссис Лайон и мистера Айлеса, то можете уезжать. Я даже обещаю не пытаться наложить руки на бумаги Стейнинга. Таково мое предложение. Векштейн о вас не заикнется, и мы тоже. Вы покинете дом в условленное время. Вас выпустят из Штатов. ФБР и полиция проводят вас до границы. Но миссис Лайон и Айлеса вы должны отдать.
  — Я склоняюсь к согласию, — протянул Момзен. — Но есть одно «но», с которым вы должны смириться. Видите ли, дорогой мистер Гелвада, я вам не верю. Вы человек решительный и очень умный. Не хочу играть вам на руку. Поэтому условие таково: я не отпущу ваших людей, пока я и мои люди не окажемся далеко отсюда и за пределами страны. Тогда и только тогда я их освобожу. Они смогут вернуться, когда я почувствую себя в относительной безопасности.
  — Хорошо, — согласился Гелвада. — Тогда, думаю, сделаем так. Вы с вашей командой покинете дом, скажем, в три часа ночи. Когда пересечете границу, отпустите миссис Лайон и Айлеса.
  — Быть посему. Время нас устраивает. Будет две машины. Я со своими буду в первом лимузине. Во втором под вооруженной охраной поедут миссис Лайон и Айлес. Если нам дадут беспрепятственно выехать из страны, миссис Лайон и Айлес будут освобождены. Вы, в свою очередь, будете судить Векштейна за обыкновенное убийство — и ни за что более.
  Гелвада кивнул.
  — По рукам. Я иду прямо к Фриму и сообщаю о решении. Вы понимаете, что по пути к границе будете под надзором ФБР и эскортом полиции. Но вас не тронут… — с улыбкой добавил Гелвада, — если только вы не откроете огонь по любой из американских машин. Поэтому если у кого-то из ваших людей чешутся руки, лучше предупредите.
  — Понимаю, — согласился Момзен. — Предупрежу. Эксцессов не будет.
  Гелвада подошел к французскому окну.
  — Спокойной ночи, Момзен, он же Вахольц, он же черт знает кто… Надеюсь когда-нибудь ещё встретиться.
  — Я тоже надеюсь, — кивнул Момзен. — До встречи, друг мой.
  Когда Гелвада вышел, он цинично ухмыльнулся.
  Гелвада торопливо шел по узкой песчаной дорожке, огибающей дом. Добравшись до кустов, он побежал. Минуты не прошло, как он нашел спрятанный автомат, схватил его, ещё прибавил ходу, преодолел калитку и припустил по дороге.
  На перекрестке Гелвада обнаружил Фрима в машине с рацией. Тот вышел навстречу.
  — Рад видеть тебя целым. Что теперь?
  Гелвада тяжело дышал.
  — Друг мой, сейчас скажу. В два счета все может сорваться, но надо рискнуть. Я заключил с Момзеном сделку.
  Фрим поднял бровь.
  — Это было необходимо?
  Гелвада пожал плечами.
  — Ты знаешь этих людей. Отчаянные головорезы, и храбрости Момзену не занимать. Довольный тем, что добыл бумаги Стейнинга, он хочет спасти себя и своих людей. Миссис Лайон и Айлес служат ему заложниками. Он знает, что окружен твоими людьми, и хочет выбраться.
  Эрнест ухмыльнулся.
  — Ну так дадим ему возможность! Вот в чем суть сделки. Черт побери, красиво получилось! Момзен и его люди выезжают в три часа в двух лимузинах. В первой машине будет Момзен и его приближенные. Во второй — водитель, вооруженная охрана и миссис Лайон с Айлесом. При условии, что ему дадут выехать за пределы страны, Момзен обещал отпустить заложников с миром. Но если ты или местные копы ему помешают, — Гелвада снова пожал плечами, — думаю, нашей парочке придется несладко.
  Фрим кивнул.
  — Еще я обещал, — продолжал Эрнест, — что Векштейна будут судить только за убийство Мервина Джаквеса. Не возражаешь? Ты передашь его на Черную Багаму. Его осудят и повесят.
  Фрим горько хмыкнул:
  — И Момзен так и ускользнет? Он получил бумаги Стейнинга и снова продолжит плести интриги, устраивать заговоры…
  Гелвада перебил.
  — Дорогой Фрим, один предприимчивый шотландец однажды сказал, что самые хитрые планы у мышей, а человеку свойственно периодически проигрывать. У меня есть другой план.
  — Да? Идеи у тебя так и бурлят, а, Эрни?
  Эрнест улыбнулся.
  — Очень часто. Понимаешь, он верит мне не больше, чем я ему. Знает, что если нужно лгать, я солгу. Поэтому, можешь мне поверить, все его люди будут вооружены. Я предостерег, чтобы ни у кого из его ребят не тряслись пальцы на курках. Сказал, что от полицейских и фэбээровских машин, которые проводят его до границы, помех не будет, но если хоть один из его людей выстрелит, я за последствия не отвечаю.
  — Ну, они стрелять не станут! Зачем? Они просто с песнями выберутся из страны и сделают ноги.
  Гелвада поднял руку.
  — Подожди… Надеюсь, машины полиции стоят по всей дороге?
  Фрим кивнул.
  — Тогда, друг мой, я вынужден тебя покинуть. Не сомневаюсь, скоро увидимся — в крайнем случае, завтра утром. Нужно будет уладить пару дел. До встречи.
  Гелвада развернулся и направился к своей машине.
  
  II
  Машина стояла в тени деревьев. На сиденье лежал автомат. Он взял его и принялся изучать в свете приборного щитка. Хорошая работа: огонь можно было вести и очередями, и одиночными выстрелами. Гелвада довольно хмыкнул, бросил автомат на соседнее сиденье и взглянул на часы. Двадцать минут третьего.
  Он завел мотор и проехал с полмили. Потом свернул на боковую дорогу. Указатель гласил, что она ведет на автостраду. Гелвада съехал с насыпи, оставил машину под деревьями, выключил фары, вылез и запер дверцы. Потом свернул в чащу и стал продираться параллельно дороге.
  Через десять минут он добрался до развилки. Прямо перед ним лежало широкое шоссе. В двадцати ярдах справа посереди дороги стояла полицейская машина. В свете приборного щитка Гелвада разглядел двоих: водителя и полицейского с автоматом на коленях.
  Эрнест свернул налево и занял позицию у обочины под деревьями, оттуда было видно и шоссе, и машину. Он проверил автомат, поставил на режим одиночных выстрелов, опустился на сырую землю и стал ждать.
  Прошло с четверть часа. Откуда-то издалека, от поместья Момзена, послышался гул моторов. Он придвинулся к краю дороги. Судя по свету фар двух лимузинов они ехали медленно, километров тридцать в час, не больше.
  Гелвада, не выходя на опушку, лег ничком, прижал автомат к плечу и навел его на машину полиции.
  Первый лимузин был в сотне ярдов от него. Гелвада поймал в прицел окно полицейской машины, осторожно прицелился и нажал на спуск. Окно машины разлетелось вдребезги. Как Гелвада и задумал, пуля прошла перед носами полицейских.
  Он видел, как полицейский вскинул автомат. Засвистели пули, дырявя лимузин. В ответ поднялась стрельба, но потом лимузин накренился и свалился в кювет.
  Когда второй лимузин, взвизгнув тормозами, притормозил напротив, Гелвада лязгнул переключателем и окатил лобовое стекло градом пуль. Машина остановилась. Эрнест выскочил на дорогу практически одновременно с экипажем патрульной машины. Он рванул дверцу — на полу лежали Айлес и Тельма Лайон.
  — Доброе утро. Надеюсь, вы в порядке?
  — Бог мой! — воскликнул Айлес. — Эрни! Что произошло?
  Гелвада пожал плечами.
  — Кто-то выстрелил по машине полиции. Должно быть, один из людей Момзена. В ответ открыли огонь. Если судить по количеству пуль, всаженных в машину, живых там не осталось. Потом кто-то застрелил вашего водителя и охранника. Думаю, это самое главное. Можете считать это хеппи-эндом.
  Тельма Лайон заметила:
  — Можем, конечно, но верьте или нет, но, кажется, мне задело руку.
  — Дайте погляжу…
  Гелвада откинул с её плеч меха и разорвал легкий шелк платья.
  — Дорогая, это ерунда. Легкая царапина на предплечье. Обещаю, и следа не останется.
  Сзади завизжали тормоза. Из машины вылез Фрим.
  Гелвада поспешно распрощался.
  — Возвращайтесь как можно быстрее в квартиру Тельмы.
  И зашагал навстречу Фриму.
  — Итак, Эрни?
  — Жуткое дело, — ухмыльнулся Гелвада. — Кто-то выстрелил по машине полиции. Те открыли огонь по передней машине, потом кто-то всадил несколько пуль в лобовое стекло вот этой. Видишь, водитель и его коллега мертвы. Миссис Лайон и Айлес в порядке.
  Фрим смотрел на него и скалился.
  — Бога ради, Эрни!.. Я что, ребенок?
  Гелвада улыбнулся.
  — Помнишь, друг мой, я говорил тебе о мышах и людях… И не забывай, что первый выстрел раздался из машины Момзена!
  Фрим кивнул.
  — Ага… Я запомню!
  — Отвези миссис Лайон и Айлеса в её квартиру. Я зайду к тебе утром, Вилли.
  Эрнест углубился в чащу и стал пробираться к машине. Лунные блики красиво расцвечивали дорогу.
  Гелвада был счастлив и мурлыкал под нос старую испанскую серенаду.
  Глава тринадцатая
  I
  Айлес стоял у окна и глядел на залитую солнцем лужайку, когда из-за угла появился Гелвада. На нем был шикарный шелковый костюм, мягкая белая шляпа и коричневые замшевые туфли. По правде сказать, он был чересчур разодет.
  Айлес вернулся в прохладную гостиную и принялся готовить себе выпивку.
  Гелвада переступил порог.
  — Доброе утро, друг мой. Как себя чувствуете после таких приключений? А Тельма?
  — Она в порядке. Как вы и сказали, это не более чем царапина. К тому же то, что её не ранили серьезно — или не убили — не ваша вина.
  — Может, сделаете мне бренди с содовой и со льдом? И помните, дорогой мой Айлес: нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц.
  — Даже если яйцо — женщина? — Айлес принялся смешивать коктейль.
  Гелвада пожал плечами.
  В комнату вошла Тельма Лайон в белом блестящем пиджаке и юбке. Одна рука висела на шелковой перевязи в тон.
  Айлес протянул Гелваде бокал:
  — Значит, конец приключению? Ужасно жаль, что после таких усилий документы ушли на сторону. Как вам это нравится, Эрнест?
  Тельма взглянула на Гелваду.
  — Они пропали, Эрнест?
  — Конечно, нет, — буркнул тот. — Бумаги Стейнинга находятся на пути в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне.
  Он посмотрел на часы.
  — Если уже не доехали.
  И отхлебнул бренди с содовой, любезно улыбаясь.
  — Надеюсь, Джулиан, вы не рассчитывали, что я доверю эти документы вам?
  — Все ясно, я был просто приманкой, — буркнул Айлес.
  — Нет, Джулиан, — возразила Тельма. — Не так. Помнишь, когда ты привез то, что считал документами, я слегка усомнилась? Я не могла поверить, что Эрнест их тебе отдал.
  Гелвада сел и разгладил безупречные складки на брюках.
  — Стейнинг был умен. К несчастью — или к счастью — сестра его оказалась глупа и неосмотрительна. Я с самого начала не верил, что он отправит такие важные документы почтой, причем сестрице без царя в голове и не дуре выпить. И оказался прав. Он этого не сделал.
  — А что он сделал? — спросил Айлес.
  — Он написал сестре, что посылает документы. И устроил так, чтобы это письмо кто-то как бы случайно увидел. Потом отправил пачку малозначащих бумаг, изображавших результат работы последних шести месяцев. И приложил записку, что настоящие документы отсылает отдельно на почту Черной Багамы до востребования.
  Гелвада вздохнул.
  — Получив пакет фальшивок, она даже не потрудилась просмотреть их или прочитать записку, приложенную к последнему листу. Возможно, она была пьяна и перепугана. Так что Виола перевязала пакет и сунула под стопку белья, где я его и нашел. Этот пакет я дал вам, Джулиан. Другой — настоящий — добыл комиссар полиции Черной Багамы и передал агентам Фрима.
  Гелвада улыбнулся.
  — Ситуация была восхитительная. Поймите, друг мой, я не знал, кто агенты Момзена на острове или в Майами. А нужно было это знать. После беседы со мной Мервин Джаквес направился прямо к боссу с рассказом о случившемся. Я знал, что наши враги здесь, в Майами, наблюдают все перемещения на острове. Знал, что когда вы прилетите с фальшивками, они раскроются, что Карно следит за Тельмой, что они ударят немедленно. Ну… так и вышло. Они похитили документы, вас и Тельму. А что ещё им было делать? Результат, как видите, достоин восхищения. Правительство США получило документы. Векштейн будет признан виновным и повешен. Момзен мертв. Что ещё надо?
  Миссис Лайон спросила:
  — И что теперь, Эрнест?
  Гелвада улыбнулся.
  — Наша миссия окончена. Черт побери, мы проделали огромную работу. Изъянов я не вижу. И так собой доволен!
  Он подошел к бару, смешал коктейль и принес его Тельме.
  — Жаль, конечно, что вам напоследок досталось. Но это почетная рана.
  Он вернулся к креслу.
  — Джулиан… Через несколько дней вы можете вернуться в Англию. Думаю, мистер Вэллон потребует доклада о счастливом исходе дела вашего клиента, — он одарил Тельму ослепительной улыбкой. — А вы, Тельма, можете делать что угодно. Можете остаться здесь на каникулы, пока наш шеф не потребует доклада. Или вернуться с Джулианом в Англию… если хотите.
  Тельма спросила:
  — А что будете делать вы, Эрнест?
  Он улыбнулся.
  — Я возвращаюсь на Черную Багаму. Тысяча чертей… мне там понравилось. Буду плавать и нежиться на солнышке. Ловить акул и барракуд. Буду гулять, кататься верхом и немного выпивать по вечерам. И буду очень счастлив…
  Гелвада встал.
  — Нужно повидать Фрима, и на этом моя работа закончится. Я уже нанял рыбацкую лодку. После ланча отплываю на Черную Багаму. К вечеру буду там.
  Он взял шляпу и направился к выходу.
  — До встречи, друзья мои. Вы же знаете, я великий знаток человеческих душ. И прекрасно знаю, что вы оба будете делать…
  — И что мы будет делать, Эрнест? — спросила она.
  Он усмехнулся.
  — Вы останетесь здесь на несколько дней. Будете отдыхать, вести светские беседы и развлекаться. Потом, когда Майами вам наскучит, станете подумывать об Англии и радости возвращения домой. Вы вернетесь в Англию вместе, и все оставшееся время очаровательный Джулиан будет очень вас любить, дорогая Тельма.
  Айлес пытался перебить, но Гелвада поднял руку.
  — Не спорьте, друг мой. У меня всегда был дар предвидения. До встречи, милые мои, храбрые мои компаньоны. Гелвада говорит вам спасибо от всего своего большого сердца.
  Они смотрели ему вслед.
  Айлес печально вздохнул:
  — Невозможный человек…
  
  II
  В два тридцать Гелвада спустился по деревянному причалу к воде и спрыгнул на корму тридцатифутовой моторки.
  Он закурил и развалился на подушках.
  — Прогревай мотор, — велел он шкиперу. — Скоро отходим.
  Пока шкипер возился, Гелвада встал, облокотился на борт и не отрывал взгляда от пристани.
  Когда в поле зрения появилась Тельма Лайон, Эрнест улыбнулся. Тельма была в белой юбке и синем джемпере, модный голубой беретик с небрежным изяществом сидел на черных кудрях. Негр нес за ней два чемодана.
  Гелвада спрыгнул на пристань.
  — Очень рад, что вы пришли проводить меня. Так мило с вашей стороны, дорогая Тельма! Вы очаровательны и неотразимы.
  Она улыбнулась.
  — Я не провожаю вас, Эрнест. Я еду с вами. Меня тоже пленила Черная Багама.
  Гелвада ничего не ответил, но помог ей перейти в лодку. Негр подал чемоданы.
  Эрнест скомандовал:
  — Отдать швартовы, шкипер. Черт возьми, это будут лучшие каникулы в моей жизни!
  Лодка двинулась в залитые солнцем просторы моря.
  Тельма Лайон заметила:
  — Есть одна загвоздка, Эрнест. У меня нет брони в отеле. Не было времени…
  Гелвада улыбнулся.
  — Не волнуйся, моя сладкая… Я забронировал нам номер в «Леопарде» ещё до того, как навестил тебя сегодня утром!
  Питер Чейни
  Еще один глоток
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  Понедельник
  ВИСКИ ПРИДАЕТ ТРЕЗВОСТИ
  I
  Беллами соскользнул с высокого табурета, нетвердой походкой подошел к окну и остановился, раскачиваясь на каблуках и глядя вниз, на Кондуит-стрит. Бармен приготовил виски с содовой и стал до блеска натирать хромированную крышку стойки. Беллами обернулся и привалился спиной к окну, наблюдая за барменом.
  Он был высокого роста, стройный и смуглый. Одет безукоризненно, хотя строгий серый костюм его и не был нов. Под глазами у Беллами виднелись темные круги. Он выглядел очень усталым, и было в нем что-то порочное. Большие карие глаза смотрели хмуро.
  Низким, довольно хриплым, волнующим голосом он спросил:
  – Почему никто сюда не идет? Мистер Марч не приходил, Сидней?
  Он направился к бару. Сидней ответил:
  – Нет, я его уже несколько дней не видал. Хотите верьте, хотите нет, сдается мне, и у него туго с деньжатами, как у всех из-за этой проклятой войны. Когда они у него водились, уж он умел их потратить.
  Беллами взобрался на высокий табурет, взял стакан виски с содовой и осушил его. Потом глянул на Сиднея. Тот приготовил ему еще один. Беллами затянул мотивчик:
  
  Вот чудесный старый виски
  Пей его, пей его…
  
  Бармен прервал его:
  – Нет, мистер Беллами, давайте другую споем.
  Беллами перегнулся через стойку, приблизив лицо к Сиднею, и они затянули в унисон:
  
  Коль сержант украл твой ром – поделом.
  Коль сержант украл твой ром – поделом.
  Ему положена рюмашка,
  А он желает пить бадьей
  Непросыхающим пьянчужкой
  Известен в роте он родной.
  Черт с тобой!
  
  Они оборвали исполнение на высокой ноте. Это было ужасно. Беллами поднял стакан и выпил. Бармен проговорил:
  – Мистер Беллами, хотите верьте, хотите нет, но ваш долг составляет пять фунтов четыре шиллинга.
  Беллами мрачно взглянул на него и проворчал:
  – О, Господи! Пять фунтов четыре шиллинга. Этого не может быть! – и, поразмышляв немного, добавил: – Сидней, меня тошнит. Сколько тебе надо выпить, чтобы тебя стошнило?
  Бармен задумался на минутку:
  – Хотите верьте, хотите нет, но, сколько бы я не выпил, меня никогда еще не тошнило.
  Беллами встал, подошел к стулу, на котором лежало его пальто, и, с трудом попадая в рукава, надел его.
  – А я надеялся, что мистер Марч зайдет, – сказал он. – Где его носит, черт побери? – Он пошарил в карманах: – Сидней, у тебя есть шиллинг?
  Бармен полез в карман, достал монету и положил на стойку. Беллами взял ее, подошел к "фруктовому" автомату, стоявшему у стены, опустил монету в щель и нажал на ручку.
  Когда завод кончился, в окошке автомата один за другим показались три золотистых лимончика. Раздался щелчок – и в руку Беллами упал золотой кружок. Беллами слабо улыбнулся. Он отнес золотой к бару и положил на стойку.
  – Первый раз в жизни выигрываю в автомате, – сказал он. – Пять фунтов. Я остаюсь должен заведению четыре шиллинга. Ну, с этим мы справимся как-нибудь.
  – Что вы говорите, мистер Беллами? – отозвался Сидней. – Поздравляю с выигрышем. Хотите верьте, хотите нет, но вам следовало бы поставить такой автомат прямо у себя дома.
  Беллами кивнул. Ему очень хотелось, чтобы Сидней прекратил все время повторять "хотите верьте, хотите нет". Бармен налил в стакан двойную порцию "Хейга". Беллами постоял, раскачиваясь с носков на пятки, потом надел перчатки, шляпу и, бросив: "До свидания, Сидней", – вышел.
  Бармен услышал, как он неуверенно спускается по лестнице, ухмыльнулся, взял не выпитый Беллами стакан виски с содовой и спрятал его под стойку бара.
  На улице было темно и холодно. Засунув руки в карманы, Беллами брел по Кондуит-стрит. Снег хрустел у него под ногами. Он повернул на Бонд-стрит, потом – к Олбимарл-стрит. Его снова начало тошнить. Дойдя до середины Олбимарл-стрит, он заглянул в какое-то парадное. Там тускло мерцала вывеска: "Малайский клуб. Второй этаж. Открыто". Беллами вошел и стал подниматься по лестнице. Дойдя до лестничного поворота, он свесился на секунду через перила, а потом сел на ступеньки и, закрыв глаза, прислонился к стене. От паров виски, которое он пил почти весь день, у него кружилась голова.
  Слева от него на крохотную лестничную площадку выходила дверь туалета. Справа по лестнице вверх Беллами видел приоткрытую двустворчатую дверь "Малайского клуба". Сквозь щель виднелся накрытый для ужина стол. Он встал и начал карабкаться по ступенькам. Толкнув, открыл дверь.
  "Малайский клуб" представлял собой зал в форме буквы "L", бар находился за углом от того места, где стоял Беллами. Он направился к нему и пьяно улыбнулся блондинке за стойкой.
  – Привет, радость моя, – воскликнул он, – как поживает моя блондиночка?
  – Отлично, – усмехнулась та в ответ и бросила быстрый взгляд в зал на единственную посетительницу.
  Беллами перегнулся через стойку и, оглядев блондинку от тщательно уложенных локонов до аккуратненьких туфелек, проворковал:
  – Тебе когда-нибудь говорили, конфетка, что в тебе что-то есть? Есть, есть, точно. Сильный призыв пола. Ты – почти уникальная женщина. На днях, когда погода станет получше, я тобою займусь. Скажу тебе тогда, что глаза у тебя словно аметисты и что до твоих бедер никому, кроме меня, не должно быть никакого дела. Может быть, я напишу тебе стихи. Вот такой я человек!
  – О, мистер Беллами, будет вам. Вы же говорите это всем девушкам подряд.
  – Ты бесстыдно лжешь, – возразил Беллами. – Ты – единственная женщина, которую я когда-либо любил по-настоящему. Когда-нибудь, когда я буду свободен, напомни мне рассказать тебе, что я думаю о тебе на самом деле.
  – Это будет замечательно, – улыбнулась девушка.
  Он снова перегнулся через стойку и прошептал ей что-то на ухо.
  – Мистер Беллами! – глаза ее засверкали, – вы обладаете бесподобным нахальством!
  – Это – единственное, чем я еще обладаю, – ответил Беллами. – Что бы мне выпить?
  Девушка, улыбаясь ему, подумала, что в Нике Беллами было неотразимое обаяние – если бы только он не пил так много. Почему он никогда ничего не делает?
  – Клин клином вышибают, – усмехнулась она.
  – Отлично. Тогда двойной "Хейг", – потребовал он, обнажив в улыбке ровные белые зубы под маленькими черными усиками.
  Девушка колебалась.
  – А вы собираетесь за него платить, мистер Беллами?
  Он рассеянно взглянул на нее:
  – Почему вы спрашиваете?
  Она явно испытывала неловкость.
  – У вас долг здесь более семи фунтов, мистер Беллами. Управляющий не велел ничего давать, пока вы его не погасите.
  Он ничего не ответил, пошарил в кармане пальто, достал портсигар, открыл его и извлек сигарету.
  Дама, сидевшая на другом конце зала у камина, встала и подошла к бару. Это оказалась женщина среднего роста, с весьма привлекательной фигурой, светловолосая. У нее было милое лицо с правильными чертами и синие-синие глаза. На ней был отлично сшитый костюм, подчеркивавший округлости ее фигуры, шелковые бежевые чулки-паутинка. На маленьких ножках – лодочки из великолепной кожи на каблуках дюйма в четыре высотой. На черном крепдешиновом тюрбане спереди – маленькая бриллиантовая брошь в форме вопросительного знака.
  Она приблизилась к бару, встала позади Беллами и тихим учтивым голосом произнесла:
  – Не огорчайтесь, Ники. Выпейте за мой счет.
  Она заказала два двойных виски с содовой. Беллами улыбнулся ей.
  – Кто бы вы ни были, вы – прелесть, – воскликнул он. – Это очень любезно с вашей стороны. Учитывая, сколько денег я оставил в этом баре, они могли бы увеличить мой кредит на стоимость еще одного стаканчика, – он слегка кивнул: – Моя фамилия Беллами. Здравствуйте.
  Дама рассмеялась.
  – Очень приятно, – ответила она. – Но почему вы делаете вид, что не знаете меня? Мы ведь встречались. – Она одарила его улыбкой: – Не в моих правилах угощать незнакомых мужчин, Ники.
  – Неужели мы знакомы? – удивился Беллами. – Я не мог забыть такую женщину, как вы. Интересно, где мы встречались? Вы уверены, что это был действительно я?
  – Я видела вас раз шесть, – напомнила она. – Обычно у Фреди Мотта. Я была там с Харкотом Марчем в тот вечер, когда вы выиграли в покер сразу 120 фунтов, видела я и как вы немного проигрались. Но это вполне естественно, что вы меня не запомнили: большую часть вечера вы были слишком навеселе, чтобы что-нибудь помнить.
  – Знаю, знаю, это ужасно. Каждое утро я даю себе слово бросить пить, потому что это мешает работе. Но к вечеру постепенно прихожу к выводу, что это работа мешает выпивке, – и добавил мрачно: – мне нравится пить.
  Он осушил стакан.
  – Это я вижу, – заметила дама. – Еще стаканчик?
  – Вы очень любезны, – ответил он.
  Она заказала еще два виски.
  – Если вы захотите вспомнить меня в следующий раз, я – Айрис Берингтон, мисс Айрис Берингтон.
  Он кивнул:
  – Ну, конечно! Теперь я припоминаю. Я как-то видел вас с Харкотом в каком-то клубе. Он, наверное, ваш друг. Он и мой старинный друг. Мне очень нравится Харкот. Но вы – больше.
  – Харкот – забавный парень, – согласилась она, – одна беда, та же, что и с вами, – пьет многовато.
  – Не может быть! Вы не похожи на пьющего человека, – воскликнул Беллами.
  Она рассмеялась:
  – Вы неисправимы. Впрочем, вам это, наверное, многие говорят.
  – Многие женщины, – уточнил он беззаботно. – Но мне это нравится.
  Потом он взглянул на нее серьезно.
  – Айрис, вы восхитительны. Как-нибудь я буду свободен, я должен сказать вам все, что я о вас думаю.
  – Несколько минут тому назад вы точно то же самое говорили барменше, – улыбнулась она.
  – Знаю. Но разве вам не известно, что история неизбежно повторяется?
  – А вы воспринимаете себя как историю?
  – Фактически история – это мое второе имя. Во всяком случае, дорогая, если бы вы были Клеопатрой, я бы попытался стать удачливым Марком Антонием.
  Он подошел к стулу, где оставил свою шляпу.
  – Мне пора идти, – сказал он. – Я должен где-то быть и с кем-то встретиться. Вспомнить бы только, где и с кем. До свидания, Айрис. Еще увидимся. И теперь выпивка за мной.
  Она положила свою ладонь на его.
  – Я часто здесь бываю, обычно около одиннадцати вечера. И всегда буду очень рада вас видеть, Ники.
  – Это очень мило с вашей стороны, – проговорил Беллами. – Знаете, – добавил он театрально: – видимо, все дело в моей роковой красоте.
  – Не сомневаюсь, что так оно и есть, – с улыбкой поддержала она его. – Пока!
  Она вернулась на свое место у камина. Беллами подошел к двери. Взявшись за ручку, он обернулся:
  – Послушайте, если вы случайно встретите Харкота, передайте ему, что я хотел бы с ним повидаться.
  – Конечно, скажу, – откликнулась она. – Где вы хотите с ним встретиться?
  – Ну, где-нибудь здесь, – неопределенно ответил Беллами. – Видите ли, мы с ним ходим в одни и те же клубы и бары. И поскольку нас одинаково мучает жажда, мы просто не можем не пересечься с ним рано или поздно. Привет, дорогая.
  И он вышел.
  
  II
  Когда автомобиль свернул на Норфолк-стрит и остановился у здания, где находился офис, Вэнинг посмотрел на часы. Было самое начало седьмого. Он велел шоферу ждать.
  Быстро пересекая улицу по направлению ко входу, он думал о том, что на улице чертовски холодно, и о том, пойдет ли Фреда на вечеринку к Кэроле. Он пнул носком туфли мешок с песком – штабеля таких мешков были сложены у входной двери. Вэнинг был крупным, сильным и плотным мужчиной с широкими плечами и двигался он с ловкостью и уверенностью человека абсолютно здорового. Красное круглое лицо его несколько расширялось книзу, отчего шея казалась толстой, и несло отпечаток решительности, ума и чувствительности характера.
  Он поспешил вверх по лестнице, перешагивая через три ступеньки. На втором этаже остановился, чтобы закурить, а затем проследовал по коридору и толкнул половинку двустворчатой двери, табличка на матовом стекле которой оповещала, что здесь находится Международная торговая корпорация Вэнинга с ограниченной ответственностью – мнимая организация, под вывеской которой действовало бюро "Ц".
  Он миновал внешнюю контору, где одиноко восседал за столом единственный служащий, среднюю, где усердно трудилась дюжина мужчин и две женщины, и вошел в свой собственный кабинет. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на секретаршу. Она стояла перед большим письменным столом красного дерева, покрытым стеклом и освещенным одной мощной настольной лампой. Лицо у нее было перекошено. Вэнинг с минуту глядел на нее, а потом перевел взгляд на стол.
  На столе были разложены пять газет, свернутых нужными статьями наружу: три немецких, одна турецкая и одна румынская.
  Тремя широкими шагами Вэнинг подошел к столу и остановился, глядя на газеты и сразу начав читать немецкую. Боковым зрением он видел руку секретарши на крышке стола – пальцы ее дрожали.
  Рухнув в кресло, он принялся за перевод турецкой статьи. Минуту спустя, закончив чтение, он проговорил: "О, Господи!…"
  Загасив окурок, снова закурил. Лицо его было мрачным.
  – Звонил сэр Юстас, – доложила секретарша. – Они уже все знают. Он хочет видеть вас как можно скорее. Я сказала, что вы вернетесь в шесть часов.
  Он кивнул.
  – Здесь кто-нибудь знает, Мэри?
  Она покачала головой.
  – Нет, конечно. Никто. Я сама перевела с турецкого.
  Вэнинг встал, подошел к окну, отдернул тяжелую штору и некоторое время стоял, уставившись в черноту улицы. Секретарша глядела на его широкую спину и тяжелые плечи. Когда он обернулся, она отвела взгляд.
  – Третий случай, – произнес он. – Вы ведь не знали этого, правда? Но это – третий случай. О, Боже… меня это пугает… проклятье! И что, черт подери, я должен со всем этим делать?
  – Сэр Юстас сказал, что вам не следует принимать это слишком близко к сердцу; он предполагал, что вас это страшно расстроит. Он просил меня это вам передать. Он сказал…
  – Оставьте, Мэри. Я не нуждаюсь в его сочувствии. Единственное, что мне нужно, – это схватить проклятого предателя.
  Подойдя к двери, он открыл ее и прорычал через плечо:
  – Позвоните сэру Юстасу. Скажите ему, что я выехал, – и хлопнул дверью.
  Секретарша прошла в другой конец большого кабинета, к своему столу и начала шарить в ящиках в поисках аспирина. Аспирина не было. Снимая телефонную трубку, она плакала.
  Вэнинг остановил машину в конце Уайтхолла, у пересечения с Аллеей Птичьих Клеток, вышел и пешком прошел ярдов пять-десять – до Веллингтоновских казарм. Затем толкнул железные ворота, пересек небольшой садик и позвонил в дверь старинного особняка, задней стеной выходящего на Аллею.
  Дверь открылась тотчас же. Пожилой дворецкий, видимо, ожидавший Вэнинга, сказал:
  – Сюда, пожалуйста, сэр. Сэр Юстас ждет вас.
  Вэнинг снял пальто, проследовал в сопровождении дворецкого по коридору и вошел в теплый, ярко освещенный кабинет. Слуга доложил о нем и исчез.
  Вэнинг приблизился к столу, за которым работал заместитель министра, и неожиданно выпалил:
  – Сэр, это ужасно, черт побери! Вы наверняка узнали об этом одновременно с нами.
  Заместитель министра кивнул.
  – Немецкие и турецкие газеты мы получаем очень быстро. Думаю, они пришли к нам тогда же, когда и к вам.
  Он встал, обошел вокруг стола и поздоровался с Вэнингом за руку. Его тонкое лицо многоопытного человека было невозмутимо, он улыбался.
  Указав на кресло у камина, он вернулся к столу и принес коробку с сигарами. Достав две сигары и обрезав их концы, предложил одну из них Вэнингу, одновременно давая ему прикурить из золотой зажигалки. Потом сел в кресло напротив Вэнинга.
  – Я предполагал, что вы очень расстроитесь из-за этого, Вэнинг, – начал он. – Вам все это кажется весьма загадочным и вы подозреваете, что в этом замешан кто-то из вашего бюро. Что ж… Я не хотел бы, чтобы вы придавали этому слишком большое значение, и должен сказать, что министр придерживается того же мнения. Ваше бюро сделало столько полезной работы, что вам незачем преувеличивать опасность этого инцидента. Тем более что…
  Наклонив вперед свою большую голову и посмотрев на заместителя министра тяжелым взглядом, Вэнинг перебил его:
  – Благодарю вас, сэр Юстас. Очень любезно, что вы все это говорите, и очень любезно со стороны министра отметить, что в этой войне мы принесли кое-какую пользу. Но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что во многом наша работа сводится на нет этими инцидентами. Я отдаю себе отчет в том, что несу полную ответственность за отдел "Ц", что мои сотрудники – это мои сотрудники и что если происходит утечка информации, то вина в конце концов лежит на мне, – он беспомощно пожал плечами.
  Замминистра улыбнулся и не спеша осмотрел зажженный конец своей сигары.
  – Может быть, вам станет легче, когда я сообщу вам нечто, подтверждающее истинное отношение министра к вам, Вэнинг, – спокойно сказал он. – Вероятно, вас немного успокоит то, что, независимо от "инцидентов", как вы их называете, министр оценивает вашу работу настолько высоко, что вас включили в очередной список для получения наград. Его улыбка стала еще любезнее.
  – Курите спокойно свою сигару, – добавил он. – И расслабьтесь. Вы – слишком ценный сотрудник, чтобы ломать голову над такими вещами. Кстати, – продолжал он, – вы перестанете так терзать себя, если узнаете, что ни министра, ни меня нисколько не удивил тот факт, что геббельсовская организация протянула щупальцы к вашей пропаганде еще до того, как вы сумели ее развернуть. Можно даже сказать, что мы ждали этого.
  По мере того как брови Вэнинга ползли все выше вверх от удивления, улыбка заместителя министра становилась шире.
  – Видите ли, – продолжал он, – есть два аспекта у этого дела – очевидный и не столь очевидный. Позвольте мне прежде всего остановиться на вашем собственном положении.
  Он аккуратно стряхнул пепел в пепельницу на подлокотнике кресла.
  – За шесть месяцев до объявления войны вы зарегистрировали Международную торговую корпорацию Вэнинга – как бы международную организацию, занимающуюся импортом, а на самом деле представляющую собой "крышу" для деятельности отдела "Ц"
  – наиважнейшую организацию для распространения профсоюзнической пропаганды во вражеских и нейтральных странах. Вы сами подобрали штат сотрудников. Но не следует забывать и того, что, прежде чем быть зачисленным в ваш штат, каждый сотрудник прошел тщательнейшую проверку в спецуправлении Скотленд-Ярда. И спецуправление несет равную с вами ответственность.
  – Это, конечно, так, – кивнул Вэнинг, – но…
  – В конце сентября, да, думаю, именно тогда, – продолжал замминистра, – произошел первый инцидент. Материалы, подготовленные вами для нейтральных стран Центральной Европы, появились в балканских газетах дня за три до того, как они были выпущены за пределы вашего отдела. Они были напечатаны не в том виде, в каком вы намеревались их опубликовать, а в искаженном, фальсифицированном и обнародованном как бы специально для того, чтобы обратить их против нас самих и свести на нет предполагаемый эффект, даже если бы мы оказались круглыми идиотами и все же напечатали бы их после этого.
  Нет никаких сомнений в том, что сотрудники Геббельса получили каким-то образом копии этих материалов и, передернув их, преподнесли в таком виде народам Балкан.
  Вы помните, – ровным голосом продолжал заместитель министра,
  – что тогда министр, вы и я устроили совещание. Мы решили, что вы частым гребнем прочешете штат своих сотрудников и под предлогом экономии средств избавитесь от всех, на кого могло упасть хоть малейшее подозрение. В результате этого прочесывания были уволены трое. Боюсь, я помню фамилию только одного из них.
  Он вопросительно взглянул на собеседника.
  – Тремя уволенными были Харкот Марч, Фердинанд Мотт и Николас Беллами, – перечислил Вэнинг.
  – Совершенно верно, – кивнул заместитель министра, – я запомнил только Беллами по причине, о которой скажу позже. Мы предполагали, что с уходом этих троих все остальные ваши сотрудники вне всяких подозрений. Тем не менее в ноябре имел место новый случай утечки информации и вот теперь, в январе, – еще один, самый серьезный, – он медленно затянулся сигарой.
  – Устроенный кем-то из нынешних моих сотрудников, – подхватил Вэнинг.
  – Может быть, лишь отчасти, – не согласился замминистра.
  – Я хочу отметить еще один момент, чрезвычайно важный. После того как вы уволили Марча, Мотта и Беллами, министр счел целесообразным установить за ними наблюдение. Если помните, мы решили, что вы изобразите крайнее сожаление в связи с необходимостью расстаться с ними и будете считать своим долгом поддерживать с ними неформальные связи.
  – Так я и делал, – ответил Вэнинг. – Время от времени приглашал их на ужин, а моя жена – на свои вечеринки с коктейлями. Это, разумеется, не дало никаких результатов.
  – Но, – продолжал замминистра, вы, конечно, помните, что гораздо более важным решением мы сочли тогда, чтобы спецуправление не спускало с них своего бдительного ока.
  – Я с этим был не согласен, – резко возразил Вэнинг. – И ясно дал понять, сэр, что не имею против этих троих ничего конкретного.
  – Я помню, – сказал заместитель министра. – Вы считали, что это будет не совсем честно по отношению к ним. Это были люди, на которых пало очень неопределенное и, возможно, необоснованное подозрение и ими как бы пожертвовали.
  – Даже выражение "неопределенное и необоснованное подозрение" неприменимо по отношению к Беллами, сэр Юстас, – возразил Вэнинг. – Я охотно воспользовался случаем избавиться от него, но потому лишь, что он пил, как извозчик, был страшно ленив и небрежен в работе. Когда хотел, он умел работать, но желание это посещало его крайне редко. Вот почему я избавился от него.
  – Я помню, вы все это тогда объясняли, – мягко напомнил заместитель министра. – Никаких подозрений, даже самых незначительных, Беллами не вызывал. Все дело было лишь в его лени и пьянстве. – Он снова улыбнулся: – И это-то как раз и представляет интерес.
  Вэнинг удивленно поднял брови.
  – Вы хотите сказать…
  – Да, именно это я и хочу сказать. Спецуправление, по каким-то им одним известным соображениям, пришло к выводу, что именно здесь следует искать конец веревочки. Они совершенно уверены, что, будь эта веревочка чуть подлиннее, интересующее нас лицо само затянуло бы на себе петлю. И они намерены предоставить ему такую возможность. Для обсуждения этого дела мы с вами и собрались.
  – Стало быть, кто-то из моих служащих, – предположил Вэнинг, – из нынешних моих служащих…
  – Плюс кто-то, кто находится снаружи, – добавил заместитель министра и положил наполовину сгоревшую сигару на край пепельницы. – Спецотдел считает, что кто-то из ваших мелких служащих – из тех, кто не выполняет ответственную работу, но имеет тем не менее доступ к документам и кто не разделяет принципов вашей пропаганды, – находится в контакте с кем-то за пределами отдела, с кем-то, хорошо знакомым с вашими методами, что позволяет ему работать с сырыми материалами, предоставляемыми напарником, и передавать их в ведомство Геббельса еще до того, как вы выработаете свою окончательную версию.
  Он стоял спиной к огню, заложив руки за спину.
  Вэнинг кивнул.
  – Что они предлагают?
  Замминистра улыбнулся.
  – У них есть план, – сказал он, – который, как они считают, поможет получить необходимые доказательства и информацию о методе работы этих двоих. План состоит вот в чем.
  Харбел из спецуправления, который руководит операцией, просит вас неукоснительно следовать его инструкциям, это ему очень поможет. Так вот, он просит вас связаться с этим Беллами, которого вы выгнали за леность и пьянство, и рассказать ему все об утечке информации, в том числе и об этом последнем случае. Легенда такова, что вы страшно всем этим обеспокоены и что вы на свой страх и риск просите его, Беллами, разузнать, как это могло произойти. Скажите ему, что опыт работы в вашем отделе будет в этой связи очень для него полезным, а вы готовы щедро снабжать его деньгами. Фактически вы неофициально назначаете его следователем, который время от времени будет отчитываться лично перед вами в том, как идет расследование.
  Вэнинг вскочил с места. Лицо его пылало. Глаза смотрели сердито.
  – Харбел, должно быть, абсолютный, клинический сумасшедший, сэр Юстас, – воскликнул он. – Было бы безумием давать в руки Беллами нити такого расследования. Этот человек – горький пьяница. К обеду он уже всегда пьян. Он вообще редко бывает трезв, если бывает. У него от виски произошло размягчение мозгов. Он ленив, некомпетентен и постоянно болтает. Через десять минут после того, как он получит такое задание, о нем будет известно всему свету, он будет болтать о нем во всеуслышание в каком-нибудь баре или клубе в Вест-энде. Идея поручить это дело Беллами бессмысленна – это невозможно!
  Заместитель министра кивнул.
  – Я прореагировал поначалу точно так же, – сказал он. – Боюсь, я выразил свое возмущение даже сильнее, чем вы. Но идея на самом деле вовсе недурна. Во всяком случае, Харбел хочет попробовать, а он – специалист по делам, связанным с утечкой информации. У него есть резонное объяснение тому, почему он считает нужным привлечь Беллами.
  – Какое же? – поинтересовался Вэнинг.
  Заместитель министра кротко улыбнулся Вэнингу.
  – Вэнинг, Беллами – человек, которого они ищут. Харбел почти уверен, что Беллами, работая на пару с одним из ваших людей, организует утечку. Первую операцию он провел сам. Затем уволенный вами, он вступил в контакт с кем-то из сотрудников – может быть, с какой-нибудь легкомысленной дамой, говорят, он пользуется у них успехом, – и этот "кто-то", кто выполняет у вас сравнительно маловажную работу, снабжает Беллами сырьем. Остальное он делает сам.
  Харбел вовсе не считает Беллами дураком. Напротив, он уверен, что тот весьма умен, что это – блестящий человек. Хотя спецуправление почти абсолютно полагается на своего человека, им нужна кое-какая дополнительная информация. Они считают, что таким образом смогут ее получить, что, если Беллами согласится расследовать дело и докладывать вам, он рано или поздно выдаст себя: его донесения неизбежно будут строиться так, чтобы отвести подозрения от себя, потому что на самом деле он – преступник и, естественно, знает это. А тот факт, что вы обратитесь к нему с подобным предложением, придаст ему уверенности в том, что он может водить нас за нос. Понимаете?
  – Понимаю, – ответил Вэнинг. – Боже мой… Беллами… Ники Беллами… Кто бы мог подумать?
  – Вот-вот, – согласился заместитель министра. – Это всегда бывает человек, которого трудно заподозрить.
  Вэнинг пожал плечами.
  – Ну, что ж, полагаю, спецуправление знает свое дело, – решил он.
  Замминистра согласно кивнул.
  – Поверьте мне, они хорошо знают свое дело. Значит, вы встретитесь с нашим приятелем Беллами и дадите ему поручение, – он снова улыбнулся. – Вы вручите ему конец веревки, на которой он сам себя вздернет.
  Вэнинг кивнул.
  – Отлично, сэр Юстас. Будет сделано. Сегодня же вечером по возможности свяжусь с ним.
  – Это было бы замечательно. Я сообщу об этом Харбелу. Да, Вэнинг, не ограничивайте нашего друга в деньгах. Пусть веревка будет шелковым шнуром.
  Он протянул Вэнингу руку.
  Вэнинг вошел к себе в контору в семь часов и обратился к секретарше:
  – Найдите мне Николаса Беллами – того, который работал у нас. Позвоните ему домой. Выясните, где он, и сообщите мне.
  Выходя из комнаты, секретарша сказала:
  – Звонила миссис Вэнинг. Она спрашивала, собираетесь ли вы сегодня на вечеринку к мисс Эверард.
  Вэнинг отрицательно мотнул головой.
  – Я останусь поработать здесь. Когда найдете мистера Беллами, соедините меня с ним.
  Уже у самой двери он окликнул ее. Она остановилась и обернулась.
  – Мистер Беллами поддерживает приятельские отношения с кем-нибудь из наших сотрудников? – как бы невзначай спросил он.
  Она подумала с минуту.
  – Кажется, он встречается с двумя-тремя людьми из множительного отдела, – проговорила она наконец.
  – Ага, – одобрил Вэнинг и улыбнулся, – а когда вы видели его в последний раз?
  Она вспыхнула.
  – Я ужинала с ним неделю назад, мистер Вэнинг, – ответила она и тихо закрыла за собой дверь.
  Зазвонил один из телефонов на столе Вэнинга – отдельная линия, соединяющая его с домом. Он снял трубку. Это была Фреда.
  – Ты приедешь домой ужинать, Филип? – спросила она. – И как насчет вечеринки у Кэролы?… И…
  Он перебил ее.
  – Послушай, Фреда, это опять случилось, опять… – сказал он мрачно.
  Последовала небольшая пауза, затем послышался ее дрожащий голос.
  – Ты хочешь сказать, что опять выкрали…
  – У них оказались материалы, над которыми мы работаем. И они уже опубликовали их в Германии, Турции и Румынии, причем так замечательно все извратили, что это нанесет нам непоправимый ущерб. Что ты об этом думаешь?
  Она судорожно вздохнула.
  – О, Филип, это ужасно…
  – Но это еще не все, Фреда, – продолжал он. – Я только что вернулся от сэра Юстеса. Спецуправление кое-кого подозревает. Кое-кого, кто не работает у нас, но получает материалы через какого-то нашего сотрудника и по-своему их интерпретирует. И как ты думаешь, кто этот человек? Это – Беллами… Ники Беллами… этот пьяница – гнусный предатель!
  – Боже милостивый, Филип. И что они собираются предпринять?
  – У них есть план. Сначала он мне не понравился, но чем больше я о нем думаю, тем остроумнее он мне кажется. Расскажу, когда вернусь. Но ужинать дома я не буду и к Кэроле пойти не смогу. Буду работать допоздна. Я должен в свете последних событий пересмотреть все наши материалы.
  – Бедный Филип, – промурлыкала она нежно и добавила: – не волнуйся, все будет хорошо. Я попрошу Харкота поехать со мной к Кэроле. Он звонил и приедет скоро на коктейль.
  – Хорошо, – сказал Вэнинг. – Но ни ему, ни вообще кому бы то ни было ни слова о Беллами. Будь осторожна. Чтобы у тебя даже голос не дрогнул, если будешь произносить его имя. Это должно храниться в строгой тайне, пока мы его не накроем. Пока, дорогая.
  Он повесил трубку.
  Он слышал из-за двери, как его секретарша без остановки крутила диск телефона, пытаясь разыскать Беллами.
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ
  Понедельник
  ЛОВУШКА ДЛЯ БЕЛЛАМИ
  I
  Было без четверти восемь, когда Вэнинг вошел в бар ресторана "Беркли", прошел прямо к свободному столику и сел. На другом конце зала Беллами в широком пальто с каракулевым воротником увлеченно беседовал с миловидной дамой.
  Вэнинг наблюдал за ним. Беллами что-то рассказывал. Он перегнулся через стол, сопровождая рассказ быстрыми движениями пальцев. Женщина в элегантной зеленой шляпке, откинувшись на спинку стула, слушала с явным интересом. Когда Беллами закончил, они оба рассмеялись. Затем он встал, склонившись над столом, сказал ей несколько слов, приподнял шляпу и перешел к столику Вэнинга.
  – Послушайте, Филип, не могли бы вы кое-что для меня сделать? – попросил он. – Я только что выпивал вон с той дамой. Позовите официанта и скажите, чтобы он записал это на ваш счет, не возражаете?
  – Вы настолько на мели? – спросил Вэнинг.
  – Ага, – подтвердил Беллами, – даже еще хуже. – И бодрым голосом продолжил: – мне сегодня чертовски не повезло. Я выиграл во "фруктовом" автомате пять фунтов, но, дьявол их побери, я был должен в том баре пять фунтов четыре шиллинга, поэтому, конечно, пришлось отдать выигрыш. Довольно противно, вы не находите, Филип?
  – Вы не производите впечатления слишком бедного человека. Это пальто с мехом стоит немалых денег.
  Беллами ухмыльнулся. В голове у Вэнинга мелькнула мысль, что, если бы Беллами немного привел себя в порядок, он был бы весьма привлекательным парнем.
  – А я и не знал, – ответил Беллами. – Это не мое пальто.
  Вэнинг взглянул на столик, где сидела знакомая Беллами.
  – Ваша приятельница уходит, – предупредил он.
  Женщина, с которой до того сидел Беллами, встала. Вэнинг увидел, что ей лет сорок, но выглядела она прекрасно. Она послала Беллами прощальную улыбку, он помахал в ответ рукой.
  – И кто же это такая? – поинтересовался Вэнинг.
  – Чертовски милая женщина, – усмехнулся Беллами. – Я не знаю, кто она. Я ее никогда прежде не видел.
  – О, Господи, но это же "Беркли"! Неужели вы вот так просто подсели к этой даме, заговорили с ней и угостили вином?
  – Почему бы и нет? – широко открыв глаза, удивился Беллами. – Я очутился за ее столиком. Она оказалась женщиной с чувством юмора. Ей понравилась история, которую я ей рассказал.
  – Надеюсь, это была приличная история? – спросил Вэнинг. Беллами поднял брови.
  – Абсолютно. У меня все истории приличные. Забавные – и не слишком рискованные. Двойной "Хейг", пожалуйста. Так чему я обязан этим свиданием?
  Вэнинг подозвал официанта и сделал заказ.
  – Ники, я не хочу, чтобы вы очень уж налегали на спиртное. У меня для вас есть работа.
  – Бог ты мой! – воскликнул Беллами. – Наконец, свершилось! У меня будет работа. Какой кошмар!
  – Вы хотите сказать, что не желаете никакой работы?
  Беллами ответил елейным голосом:
  – С тех пор, как вы, Филип, коленкой под зад вышибли меня из своей конторы, я делал все возможное, чтобы избежать какой бы то ни было работы, но, похоже, она меня все же настигла, – он наклонился к Вэнингу: – Вы просто не можете без меня обойтись. Великая тайная организация – отдел "Ц" – не может обойтись без маленького Ники.
  – Забудьте про отдел "Ц", – прервал его Вэнинг. – Помните только о Международной торговой корпорации Вэнинга.
  – Хорошо, – согласился Беллами, – я же только вам это сказал.
  – Я знаю, Ники, но вы слишком много болтаете. Если вы согласитесь на работу, вам придется прекратить болтать и прекратить пить.
  – Это ничего не объясняет. Расскажите мне подробнее о самой работе, – попросил Беллами.
  Он полез за сигаретами, а Вэнинг, глядя на него, вспомнил оброненную заместителем министра фразу: "Харбел вовсе не считает Беллами дураком. Напротив, он уверен, что тот весьма умен, что это – блестящий человек". Вэнинг подумал, что либо Харбел сумасшедший, либо Беллами – великолепный актер. И вовсе не смешно, если Беллами при его уме, стратегическом даре и выдержке крадет и продает врагу государственные тайны.
  Официант поставил на стол стаканы. Беллами нашел наконец свой портсигар и открыл его. Внутри оставалась одна-единственная сигарета. Он протянул портсигар Вэнингу, но тот покачал головой и достал свой.
  – Берите мои, Ники. Слушайте и не перебивайте. Вы удачливее, чем думаете. У вас появился шанс сотворить добро.
  – Слушаю, – кивнул Беллами, – я весь – внимание.
  Вэнинг понизил голос.
  – Прежде всего, я попрошу вас мысленно перенестись назад, в сентябрь. Тогда я был вынужден уволить вас, Марча и Мотта, так как мы сокращали штаты. Мне было страшно жаль, ведь хоть вы и были несколько беспорядочны в работе, дело делали блестяще. Во-вторых, вы лучше тех двоих понимали, что именно мы делаем и как работает наша организация. Я больше сожалел о вас, чем о Харкоте или Фреди Мотте. Представляете поэтому, как я рад, что вы снова можете на меня работать? Но не совсем так, как прежде.
  – Продолжайте, Филип, – разбодрил его Беллами, – у меня сердце колотится от любопытства.
  – Коротко говоря, в отделе "Ц" создалась весьма серьезная ситуация. Весь последний месяц я работал над очень важным материалом, предназначенным для румынских и турецких газет и для одного-двух балканских изданий. Это была отличная работа. Но каким-то образом она попала в руки Геббельса. Сначала он получил копию наших материалов, потом вывернул их наизнанку и опубликовал свою версию в немецких, румынских и турецких газетах. Он выбил у нас почву из-под ног. И это уже в третий раз. Первый был в сентябре, второй – в ноябре.
  Беллами поджал губы.
  – Дела неважные, Филип, – посочувствовал он. – Подозрительно. Кто-то в конторе шпионит?
  – Похоже, что так, – ответил Вэнинг и осушил свой стакан. – Очевидно лишь одно, Ники. Кто-то из сотрудников, кто имеет доступ к материалам, по которым готовятся мои заключения, – может быть, кто-то из научно-исследовательской группы – выносит их из офиса и передает кому-то, у кого есть возможность быстро передавать их в Германию.
  Беллами кивнул.
  – Вероятно, это делается через Голландию. Голландия кишит немецкими шпионами – все с фальшивыми бородами. А чем я могу помочь?
  – Вот чем. Вы найдете эту подозрительную личность. Вас в офисе все любили, Ники. Все, особенно женщины. Вы с кем-нибудь из них поддерживаете связь?
  – С одной-двумя, – небрежно обронил Беллами. – Встречаюсь иногда.
  – Вот и хорошо, – одобрил Вэнинг. – Вам придется активизировать эти отношения и завести новые. Я полагаюсь на вас – вы сможете догадаться, кто преступник. Я хочу, чтобы вы поработали со мной и на меня. Но дело надо сделать быстро, Ники. Положение у нас плохое. Отдел "Ц" – очень важная государственная организация. Она должна быть вне подозрений.
  Беллами рассеянно кивнул.
  – Все это так, но не думаю, чтобы мне много удалось сделать. Если я даже сойдусь с кем-то из сотрудников, вряд ли кто-нибудь признается мне, что продает секретные материалы Германии. Тем не менее, мне всегда хотелось быть сыщиком. А вы даете мне возможность проверить на практике две-три идеи, которые у меня есть. У вас-то есть какие-нибудь предложения?
  – Да, я пришлю вам список всех сотрудников отдела, а также все сведения о них, какими мы располагаем. Вам нужно будет это проверить внимательнейшим образом. Спецуправление уже проверяло этих людей. Но вам следует обратить внимание на тех, кто поменял место жительства после того, как начал работать в отделе, завел новые знакомства, связи. Еще одно: можно биться об заклад, что тот, кто продает наши секреты, получает за это хорошие деньги. Последите за женщинами, которые покупают много новых вещей, за мужчинами, которые тратят больше денег, чем прежде, или заводят новых любовниц, или делают что-нибудь в этом роде.
  – Я вас прекрасно понимаю, Филип, – сказал Беллами, – и работа мне эта абсолютно подходит, но она требует немалых расходов, знаете ли.
  В его тусклых глазах вспыхнули огоньки.
  – Об этом я позабочусь, – ответил Вэнинг. Он засунул руку во внутренний карман пальто, извлек оттуда конверт и положил на стол.
  – У вас будет столько денег, сколько нужно, Ники, – пообещал он. – У меня только одно условие. Вам нужно сократить выпивку. Предстоит действительно серьезная работа. Здесь сто фунтов, – сказал Вэнинг. – Это для начала. Жду отчета от вас к концу недели. Вы будете представлять мне отчеты каждую неделю – подробные письменные отчеты о том, что вы сделали, чем меньше нас будут видеть вместе, тем лучше. Когда отчет будет готов, звоните лучше моей жене. Фреда будет вам передавать, где мы встретимся, – где-нибудь в Вест-энде. Местечко вроде этого – лучше всего. Всегда можно подумать, что мы встретились случайно – вы ведь постоянно пропадаете в барах. Если вдруг мне в голову придет что-нибудь стоящее, я пошлю записочку вам домой. Понятно?
  – Абсолютно, – ответил Беллами. – Я хочу сказать, что это очень благородно с вашей стороны, Филип, дать мне этот шанс. Думаю, он подоспел как раз вовремя.
  – Что вы имеете в виду?
  – Похоже, я начал немного надоедать Кэроле, – он слегка пожал плечами. – Мне показалось, что я ей уже не нравлюсь так, как раньше. Со дня на день жду, что она объявит мне о расторжении нашей помолвки. А то, что вы сказали, быть может, немного поправит дело.
  – Вот еще что, Ники. Не болтайте об этом и, ради Бога, не напивайтесь, потому что, если вы напьетесь, вы все выболтаете.
  – Но Фреда, полагаю, должна будет все знать, – сказал Беллами. – Она будет сегодня на вечеринке у Кэролы?
  – Да, – ответил Вэнинг, – она сказала, что Харкот заедет к ней на коктейль и отвезет ее туда. Я буду допоздна работать в конторе. Ей вы можете сказать, если хотите.
  – Фреда наверняка будет рада, – улыбнулся Беллами. – Она уже давно пытается заставить меня найти работу. Будто для такого человека, как я, сейчас есть хоть какая-нибудь работа. – Он склонился над столом, подавшись вперед: – Беда в том, Филип, что я – слишком яркая фигура для обыкновенной работы, – сказал он беззаботно.
  Вэнинг криво усмехнулся.
  – Ну, вот теперь у вас будет необыкновенная работа. И вы сможете продемонстрировать свои яркие таланты, – он встал и протянул Беллами руку. – Ну, Ники, желаю удачи. Не подведите меня.
  Беллами взглянул на него снизу вверх. Вэнинг видел блеск в его глазах. Глядя в эти глаза и стараясь проникнуть сквозь них глубже, понять, что у Беллами на уме, Вэнинг вдруг увидел какой-то намек на того, другого человека, таившегося за внешней оболочкой Беллами. Он приподнял шляпу и вышел.
  
  II
  На Пикадилли Вэнинг взял такси и поехал обратно в офис. По дороге он думал о Беллами, как бы глядя на него уже совсем другими глазами.
  Будет забавно, размышлял Вэнинг, если спецуправление не ошиблось и Беллами окажется действительно башковитым малым, которому достало ума и умения организовать систему передачи секретных материалов во вражеские руки.
  Очень будет забавно. Но Вэнингу трудно поверить, что у Беллами было двойное дно. Все, что он знал о Ники, – его леность, его способность днями напролет накачиваться спиртным, бездельничать, его неприспособленность к самым рутинным делам в повседневной жизни – все это представлялось штрихами к совсем иному портрету.
  Впрочем, подумал Вэнинг, что-то в Ники все же всегда было. Какой-то особый кураж. Взять, например, случай с" дамой у "Беркли". Вроде бы Ники просто пришел на встречу с Вэнингом, сел за один столик с ней, а через несколько минут уже свободно болтал с женщиной, которая, если Вэнинг что-нибудь в этом смыслит, является настоящей леди. И не только он увлеченно болтал, но и она слушала его с интересом и удовольствием, позволила ему угостить ее, что он и сделал, хотя в тот момент ему нечем было даже расплатиться за выпивку! Чтобы вести себя подобным образом, надо чем-то обладать. Либо совершенно детским складом ума и легкомыслием, не позволяющим дать себе отчет в том, что нарушаешь элементарные правила общественного поведения, либо четкое осознание того, что ты – другой, чувство собственного могущества, позволяющее пренебрегать всем.
  Вэнинг задержался на этой дилемме. Он вспомнил, что Ники всегда умел найти подход к женщинам. Все дамы в отделе его любили, помогали ему в работе, "прикрывали" его перед начальством, если он совершал какую-нибудь очень уж большую глупость. Даже жена Вэнинга Фреда, узнав, что Беллами – один из троих, увольняемых под предлогом сокращения штатов, проявила к нему явное сочувствие. Она была немало удивлена и потрясена, когда он сообщил ей, что Беллами подозревают в причастности к утечке информации.
  Вэнинг попытался вспомнить, как это случилось в первый раз. Он перебирал всех троих, уволенных тогда, – Беллами, Марча и Мотта. Ему было интересно знать, что думает Ники об остальных двух теперь, когда его назначили "сыщиком" (при мысли об этом на лице Вэнинга появилась сардоническая ухмылка), когда у него завелись деньги и он получил возможность отвести подозрения от себя, наведя их на других?
  Вэнинг "поиграл" этой идеей. Он представил себе, как Беллами, вообразив себя ушлым и осторожным ловкачом (каковым и считает его спецотдел), возьмется за дело. Он обязан каждую неделю представлять Вэнингу доклад. Следовательно, что-то он делать должен. Что же? Казалось, есть только один выход, который позволит ему представить хоть какую-то видимость результатов и в то же время создать надежную "крышу" для себя.
  Он наверняка начнет разрабатывать версию Харкота Марча и (или) Фердинанда Мотта. Он резонно предположит, что, поскольку уволены были трое, но его Вэнинг выбрал, чтобы вести расследование, то наилучшим выходом для него из этого трудного положения будет симулировать активное наблюдение за Марчем и Моттом. Поскольку в свое время их взяли на работу в отдел "Ц", они располагают всей необходимой информацией о его структуре, знают, как организовано размножение материалов, и, следовательно, сумели бы устроить их утечку. Единственное, что им понадобилось бы, – это помощь кого-нибудь из нынешних сотрудников отдела и примерное представление о направлениях нашей пропаганды.
  Беллами понимает, что любому из них было бы нетрудно получить необходимую для этого информацию. Стоило лишь найти общий язык с одной из дам, работающих в исследовательской группе. А уж этой даме достаточно было сообщить им по глупости, например, что она изучает статистику поставок продовольствия в Германию, чтобы Харкот или Мотт без особого напряжения сообразили, что Вэнинг готовит кампанию "Дефицит продуктов в Германии", которую предполагает развернуть через 2-3 месяца. Оба они легко представили бы себе, под каким углом зрения Вэнинг будет рассматривать представленные ему данные, и все, что им нужно было бы сделать, это выбрать несколько сотен слов из его текста и послать их в Германию. Все остальное сделает Геббельс. Зная же, когда Вэнинг собирается открыть кампанию, он легко сорвет ее, опередив публикацией материала, в котором будет достаточно достоверных фактов из вэнинговой статистики, чтобы читатель поверил в него, но они будут передернуты настолько, что эффект получится прямо противоположным и собственная публикация Вэнинга окажется просто бессмысленной.
  Улыбка Вэнинга стала еще шире. Вот эту линию Ники и будет разрабатывать. Чем больше он обо всем этом размышлял, тем выше оценивал план спецотдела. "Дайте ему кончик веревки подлиннее – и он сам затянет на себе петлю", – сказали они. Что ж, веревка теперь в руках Беллами. Длинная веревка! И единственное, что ему осталось сделать, это накинуть ее себе на шею. Остальное сделает Харбел из спецотдела.
  
  III
  Беллами покончил со своим виски с содовой, долгим, внимательным взглядом окинул зал, встал и вышел на улицу. Он посмотрел на свои наручные часы: была четверть девятого.
  Он прошел по Пикадилли, свернул на улицу Полумесяца, дошел до ее середины, зашел в подъезд к себе на третий этаж, вошел в ванную комнату и открыл кран. Потом он прошел в спальню и позвонил Кэроле.
  – Привет, Ники, – сказала она. Голос звучал холодно, сухо и небрежно. Ему нравился ее голос.
  Он спросил:
  – Кэрола, ты одна?
  – Нет, у меня Ванесса, она зашла по дороге домой, – последовала короткая пауза. – Ты пьян, Ники, или что-то еще?
  Он хмыкнул в трубку.
  – Не очень. Я в том состоянии, которое можно охарактеризовать, как "легкое и приятное". У меня потрясающие новости, Кэрола. Я получил работу. Я работаю на Филипа Вэнинга. Это совершенно конфиденциально и все такое.
  – Как чудесно, – произнесла Кэрола. – Расскажи подробней.
  Он рассказал – рассказал все.
  – Как замечательно, – воскликнула она. – Ники, ты теперь станешь таким важным. Тебе придется гораздо меньше пить, ты это понимаешь? Ты не сможешь делать такое важное дело, если будешь большую часть дня на взводе. Понимаю, что я не должна никому об этом говорить. Никому, Ники?
  – Ну, Ванессе можешь рассказать, но чтобы она держала язык за зубами. Никому ни слова. Я имею в виду, что Ванесса не должна говорить это ни одной живой душе.
  – Хорошо, – сказала Кэрола. – Я скажу ей, что это – страшный секрет. Ники, интересно, почему Филип поручил это дело тебе? Он думает, что из тебя получится хороший сыщик? Это странно, не находишь?
  – Ничего странного, дорогая. У меня масса скрытых талантов. Вот подожди – увидишь!
  – Я бы хотела увидеть сдержанность в употреблении спиртных напитков, – строго сказала она. – Я устала от жениха, который не просыхает. Не смей ничего пить до моей вечеринки. И ничего не придумывай. И не спорь со мной, пожалуйста!
  – О'кей, шеф. Прибуду к девяти. И постараюсь быть паинькой. Пока, Кэрола! – он повесил трубку.
  Присев на край неубранной постели, Беллами начал раздеваться, затем, накинув старый купальный халат, проследовал в ванную. Он долго чистил зубы и совсем недолго принимал ванну, после чего надел хорошо скроенный, но старый вечерний пиджак и меховое пальто. Пересчитав десять десятифунтовых купюр, выданных Вэнингом, положил их в карман.
  Потом вышел и взял такси до Пикадилли. Остановив машину возле "Хэтчета", он почти уже было вошел туда, но передумал и повернул на Олбимарл-стрит. Войдя в парадную дверь "Малайского клуба", поднялся по лестнице. Бар был пуст. Блондинка-барменша увлеченно читала вечернюю газету. Подняв голову, она улыбнулась Беллами.
  Он достал десятифунтовую бумажку и положил ее на стойку, сказав:
  – Это в уплату долга, блондиночка. Сдачу оставь себе.
  Она выразила чрезвычайное удовольствие.
  – Вошли в полосу везения, мистер Беллами?
  Он улыбнулся. Она отметила, что у него красивые зубы. Он склонился над стойкой и очень тихо прошептал:
  – Скажи-ка, мне одну вещь. Кто эта дама, которая поставила мне виски сегодня вечером? По-моему, она прелестна. Она, наверное, часто бывает с мистером Марчем?
  – Не знаю. Иногда они сюда заходят.
  Он кивнул.
  – Давай мы с тобой хорошенько выпьем, – предложил он. – Это помогает. Мне – как всегда.
  Она налила.
  – Дела идут из ряда вон плохо, – пожаловался он и пристально посмотрел на нее. – У тебя прелестный ротик, милая. Форма губ что надо и идеально подобрана помада. Восхитительный ротик. Большинство женщин красят губы слишком темной помадой.
  – А вам не нравится вкус темной помады, не так ли? – она посмотрела на свое отражение в зеркальной панели и добавила, – вы – нахал, мистер Беллами.
  – Вовсе нет, – печально ответил он. – Я не умею обращаться с женщинами. Они не видят во мне никакой пользы. Это ужасно.
  Она улыбнулась.
  – Ну, уж! А я слышала, что они падают перед вами как кегли, – она поправила выбившийся локон. – Взять хотя бы эту миссис Берингтон сегодня.
  Он покачал головой.
  – У меня здесь нет никаких шансов, дорогая. Что я могу? К тому же это было бы нечестно по отношению к моему другу. Мистер Марч мне глотку перережет…
  – Мне кажется, мистер Марч ей порядком надоел. Она не любит скупых мужчин.
  Беллами поднял брови.
  – Этого я не допущу! Харкот вовсе не скуп. Что угодно можно о нем сказать, только не это.
  Она пожала плечами.
  – Ну, ладно, не скуп. Значит, дело в другом.
  – Боже мой… ты хочешь сказать, что он стеснен в средствах? Харкот стеснен в средствах… не может быть!
  Она улыбнулась, словно говорила: "Я бы могла вам много чего рассказать, если бы захотела".
  Беллами разменял десятифунтовую банкноту и пошел играть на "фруктовом" автомате. Проиграл два фунта, посмотрел на часы. Было полдесятого.
  – Вот, что я тебе скажу, – заявил он. – Мы выпьем сейчас маленькую бутылочку шампанского. Я чувствую себя отлично. И мне хочется с тобой поболтать.
  – Вы – просто умора, мистер Беллами, – сказала она и пошла в кладовку за шампанским.
  Когда она вернулась, Беллами стал рассказывать ей истории о людях, которые сколачивали и теряли большие состояния. Они осушили бутылку. Беллами заказал еще одну.
  Через десять минут она уже называла его Ники.
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  Понедельник
  ВИСКИ ДЛЯ ДАМЫ
  I
  Когда Беллами прибыл на вечеринку к Кэроле, он был уже навеселе. Даже прогулка от "Малайского клуба" через площадь Беркли не смогла нейтрализовать последствий, произведенных несколькими бокалами шампанского и стаканчиком рома "Бакарди".
  По дороге он размышлял о Кэроле. Он прекрасно понимал, что случай был совсем не подходящий, чтобы являться к ней в таком виде, и испытывал некоторые угрызения. Он помнил, что она позвала двух или трех своих чопорных родственников. Зная, что и в обычном-то состоянии они не больно жаловали его, он подумал, что нынешний не безупречный его вид лишь укрепит их сомнения.
  Кэрола встретила его в холле. Она улыбалась. Беллами, который слегка покачивался, передавая пальто и шляпу горничной, заметил, как улыбка стала гаснуть на ее лице, и почувствовал легкий укол совести. Они стояли друг против друга в некоторой неловкости.
  Кэрола была среднего роста. Овал ее лица красиво обрамляли рыжие тициановские волосы. С тех пор как они познакомились, Беллами очень часто думал об их необыкновенной красоте. Черты ее лица были тонкими, правильными, а темно-голубые глаза спокойно смотрели на мир, который она считала недурным местом, чтобы в нем не происходило.
  Беллами полагал, что лицо ее свидетельствует о глубине ума и тонкости чувств, и знал, что большинство ее родственников недоумевают, какого черта она в нем нашла. Усмехнувшись про себя, он подумал, что, по существу, готов был разделить их недоумение.
  Даже он понимал, что стыдно компрометировать Кэролу на публике. Но по размышлении заставил себя утешаться тем, что пьющий человек не может позволить себе быть столь щепетильным по поводу таких мелочей.
  – Ты под мухой, Ники, – холодно сказала она и, слегка повысив голос, добавила: – а ведь я просила тебя быть трезвым.
  Он неопределенно усмехнулся.
  – Все в порядке, Кэрола. Я не так уж пьян и обещаю не напиться. Я буду невинен и мил, как новорожденный голубок.
  Не успела она ответить, как появился Харкот Марч. Позади него Беллами краем глаза заметил Айрис Берингтон, которая успела уложить волосы со времени их недавней встречи. Оценил он и ее строгое, хорошо сшитое вечернее платье.
  – Привет, Кэрола… Привет, Ники, – сказал Харкот. – Холодно, идет дождь и война.
  Он глуповато улыбнулся, решив, что здорово пошутил.
  Беллами начал шарить по карманам в поисках портсигара. Он смотрел на Марча и думал о том, что не любит его. Кэрола за руку поздоровалась с Айрис Берингтон. Беллами нашел портсигар, закурил, предложил Марчу и тот достал зажигалку.
  Харкот Марч был невысокого роста, предрасположенный к полноте. Это был тип мужчины, которые всегда носят отлично сшитую одежду, но она кажется чуть-чуть тесноватой для них. Беллами с некоторой неприязнью отметил, что воротничок его рубашки на добрый дюйм уже, чем ему нужен. Над ним нависала красная складка шеи. Лицо у него было круглое, из тех, что часто покрываются веснушками, с большим носом, испещренным сетью красных прожилок, свидетельствующих о том, что он выпивает. Беллами с надеждой подумал, что его собственный нос никогда таким не станет.
  Марч засунул зажигалку в карман с замысловатой эмблемой и похлопал по нему. Он любил подобные жесты. Самые обычные, банальные действия он производил с театральной напыщенностью, словно намеренно стремился привлечь внимание окружающих.
  Затягиваясь сигаретой и желая прогнать начинавшуюся головную боль, Беллами размышлял о том, что могла найти в этом человеке такая очаровательная женщина, как Ванесса Марч. Это был тот самый случай соединения красоты и животного начала, но последнее здесь было начисто лишено какого бы то ни было благородства. Это было ничтожное животное.
  Они все проследовали в гостиную – обширное Т-образной формы помещение с высокими потолками. Основание буквы "Т" было длинным, а "крылья" уходили вправо и влево двумя нишами в конце зала. Из левой ниши дверь вела в спальню Кэролы, из правой – в обеденный зал.
  Внутри было полно народу. Прислонившись к дверному косяку Беллами рассеянно разглядывал публику – кругом накрахмаленные сорочки, многие на пожилых с военной выправкой, составлявших большинство мужской части родственников Кэролы. Ему показалось, что один-два из них взглянули на него подозрительно. Он представил себе, как они обмениваются впечатлениями о нем друг с другом и со своими женами: "Это Беллами. Он снова пьян. Черт бы подрал этого малого! Какого дьявола Кэрола в нем нашла?"
  Он побрел через зал, прокладывая путь прямо через небольшие группки гостей, и вошел в правую нишу. У стены здесь стоял длинный стол, сервированный всевозможными напитками. Беллами попросил большой стакан виски с содовой и, потягивая его, подумал, что после рома и шампанского вкус виски не слишком приятен. Оттуда, где он стоял, хорошо видна была вся комната. В конце ее о чем-то оживленно беседовали Харкот Марч и миссис Берингтон. Беллами решил, что разговор был серьезным: хотя она время от времени улыбалась Харкоту и оглядывалась по сторонам, видно было, что в промежутках между этими "жестами на публику" беседа была напряженной и не слишком добродушной. Айрис Берингтон была чем-то раздражена, как показалось Беллами.
  На другом конце комнаты, по диагонали от Харкота, сидя на диванчике, Ванесса Марч разговаривала с дядей Кэролы. Иногда она бросала взгляд через зал на Харкота с Айрис. Однажды Беллами показалось, что губы ее зловеще искривились. Он подумал, что Ванессе должно быть неприятно наблюдать за любовной размолвкой своего мужа и его дамы в доме друзей.
  Когда дядя Кэролы отошел, Беллами приблизился к Ванессе и сел рядом.
  – Привет, Ванесса, – поздоровался он.
  Она взглянула на него.
  – Привет, Ники. Как дела?
  – Все в порядке, – ответил он. – Одно плохо: виски нынче слишком дорого, поэтому стаканы не бывают достаточно полными.
  Беллами отметил, что Ванесса – очень привлекательная женщина. Черные волосы великолепно оттеняли безупречную белизну кожи ее лица. Большие мерцающие карие глаза, трепетная тонкость красиво очерченных губ в сочетании с грациозностью стройной фигуры и ярко выраженным личностным началом производили поразительное впечатление.
  Беллами бросил взгляд на Харкота и тихо икнул.
  – Знаете, Ванесса, я с вами согласен.
  – Что вы имеете в виду? – рассмеялась она.
  Он широко улыбнулся ей.
  – Я согласен с тем, что вы думаете о Харкоте. Он – круглый дурак, вот кто он. Знаете, Ванесса, вы – восхитительная женщина. Я, как и любой мужчина, повидал на своем веку немало миловидных женщин, но, пожалуй, никогда не встречал такой обворожительной, как вы. И поэтому Харкот – первоклассный балбес, если может ухлестывать за этой крошкой Берингтон. И еще, – добавил он серьезно, – я считаю, что это нахальство с его стороны привести ее на вечеринку к Кэроле. Уверен, что Кэрола ее не приглашала.
  Ванесса слегка улыбнулась.
  – Как ни странно, она ее пригласила, Ники. Она пригласила мисс Берингтон по моей просьбе. Я предпочитаю, чтобы Харкот был с ней, но трезв, чем оставался при мне, но напился бы.
  – Вы – необыкновенная женщина, Ванесса, если способны так поступать, – восхищенно произнес он.
  – Ники, дорогой, – ответила она, положив руку на его колено, – эти разговоры совсем не в вашем стиле, и вы так говорите только потому, что немного навеселе, ведь правда? Вы ведете себя не так, как обычно ведет себя тактичный Ники. И в конце концов Харкот меня мало волнует. С какой стати? Он меня раздражает. Уже давно. Он глуп… бездеятелен… он – круглый идиот.
  Беллами расплылся в улыбке.
  – Ну, так им и надо. Мне нравится, когда женщина рассуждает вот так. Знаете, Ванесса, если бы я не был так увлечен Кэролой, я бы мог серьезно увлечься вами.
  – Это очень мило с вашей стороны, Ники, – рассмеялась она. – Но позвольте мне дать вам совет. Если вы так увлечены Кэролой, вам следовало бы чуть поменьше пить. Похоже, ей это уже начинает надоедать. – Она понизила голос: – Она сказала мне, что вам поручили расследование дела об утечке информации или что-то в этом роде в отделе "Ц". Почему бы вам не воспользоваться случаем, Ники, и не перевернуть страницу?
  – Забавно, что вы это говорите. Каждое утро, обычно около десяти часов, я сам даю себе слово "перевернуть страницу". И даже начинаю ее переворачивать, но проклятая страница оказывается такой тяжелой где-то к двенадцати часам, что лишает меня сил и возвращается на прежнее место.
  Вдруг лицо его озарилось.
  – Смотрите, вот Ферди.
  Фердинанд Мотт вошел в гостиную, подошел к Кэроле и поздоровался с ней за руку. Это был высокий, красивый мужчина. Глядя на него, всякий невольно вспоминал о кавалерийских офицерах, что вообще-то было странно, потому что Фердинанд никогда в армии не служил. У него были прекрасные манеры, и с ним было приятно общаться. Улыбка почти никогда не сходила с его лица.
  – Хотите выпить, Ванесса? – спросил Беллами.
  – Нет, благодарю вас, Ники. Не сейчас. Мне скоро нужно идти.
  – Ну, а мне необходимо выпить, – сказал Беллами. – Посему, если позволите, я пойду что-нибудь принесу себе.
  Он встал и отправился в правую нишу. Наблюдая, как он скользит между группами беседующих гостей, Ванесса подумала, что движения его всегда грациозны – даже когда он пьян.
  Беллами увидел, что Мотт пьет виски с содовой, и велел налить себе того же.
  – Ну, Ники, как дела? – спросил Мотт. – Как жизнь?
  – Все в порядке, Ферди, спасибо, – ответил Беллами. – Ну, а жизнь – проклятая штука. – Голос его чуть-чуть зазвенел:
  – Моя вечная забота – деньги.
  Мотт дружелюбно улыбнулся.
  – Теперь это – общая забота.
  Он протянул Беллами портсигар. Беллами взял сигарету и стал искать в карманах зажигалку. Потом посмотрел на Мотта. Взгляд у того был неприветливый.
  – Как поживает этот ваш чертов мошеннический клуб, Ферди? – спросил Беллами.
  Улыбка Мотта несколько поугасла.
  – В клубе все в порядке, Ники, спасибо. Однако, я не разделяю вашего мнения о нем. Это – вовсе не мошеннический клуб.
  Беллами неприятно рассмеялся.
  – О, конечно, нет! – согласился он. – Но я только почему-то ни разу не выиграл там и паршивой копейки и не видел никого, кто бы выиграл. В вашем клубе, Ферди, есть пара игроков, которые могли бы демонстрировать ловкость рук на сцене.
  Беллами говорил громко. Несколько человек, стоявших поблизости, обернулись.
  Мотт процедил сквозь зубы:
  – Послушайте, Ники, вы пьяны, и я не собираюсь здесь с вами ссориться. Если вам кажется, что в моем клубе что-то не так, приходите ко мне в кабинет, там поговорим. – Он перешел на шепот: – Там у меня будет возможность выбить тебе зубы и заставить проглотить их, ты, пьяный ублюдок.
  – О, неужели?! – воскликнул Беллами. Он отступил на шаг и выплеснул свой стакан прямо в лицо Мотту.
  – О, Боже мой…! – воскликнул кто-то.
  Мотт достал платок и начал вытирать перекошенное яростью лицо. Человек в белой униформе, обслуживавший стол с напитками, почувствовал себя неуютно. Один или двое из гостей, предвидя развитие скандала, поспешили из ниши в главный зал. С пустым стаканом в руке Беллами глупо улыбался– глядя на Мотта, потом подошел к столу и поставил стакан.
  Поспешно и тихо появилась Кэрола. Она ухватила правой рукой левую руку Беллами и толкнула его от стола с напитками к двери столовой. Очутившись внутри, он прислонился к столу. Почти дрожа, Кэрола стояла перед все еще полуоткрытой дверью.
  – Ники, – сказала она, – пожалуйста, сделай мне одолжение. Возьми пальто и шляпу и убирайся отсюда. С меня достаточно.
  Она стащила с пальца обручальное кольцо и протянула его ему. Он рассеянно взглянул на кольцо, но не сделал даже попытки взять. Она сделала два шага вперед и опустила кольцо в нагрудный карман вечернего двубортного пиджака Беллами.
  – Между нами все кончено, Ники, – проговорила она. – Вот уже три месяца большинство моих друзей и все родственники называют меня дурой из-за того, что я с тобой помолвилась, и утверждают, что ты – просто пьяница; что ты не умеешь хотя бы вести себя как джентльмен. Говорили даже, что тебя интересуют только мои деньги. Мне уже давно все это начало надоедать, но сегодня, узнав, что ты получил работу, я подумала, что это может стать для тебя счастливым случаем.
  – О, черт! – сказал Беллами.
  – Пьяный, ты просто невыносим, – продолжала Кэрола. – Ты не умеешь пить. Ты устраиваешь сцены. Пожалуйста, уходи. Я больше не хочу тебя видеть.
  Беллами взглянул в полуоткрытую дверь. За ней на ковре он заметил тень.
  – Понятно, – сказал он. – Значит, это – твой прощальный привет. Ну, что ж, Кэрола, как знаешь. Хотя я не понимаю, почему мне нельзя сказать Мотту правду о мошенничестве, творящемся в его проклятом клубе. Конечно, если же…
  Голос его сделался саркастическим.
  – Если не что, Ники? – не столь уверенно спросила Кэрола. Он начал искать по карманам портсигар.
  – Почему ты не скажешь мне правду, дорогая? – спросил он. – Я догадался обо всем уже некоторое время назад. Дело в том, что ты, черт побери, влюбилась в Ферди Мотта… – он указал на открытую дверь. – В человека, который стоит за дверью и изо всех сил слушает, что здесь происходит, дьявол его возьми!
  Он оттолкнулся от стола и стоял, покачиваясь. Она нервно оглянулась на дверь.
  – Какие у меня шансы против единственного и неповторимого Ферди Мотта? – заплетающимся языком произнес Беллами. – Единственный и неповторимый Фердинанд – маленький Божий дар женской половине человечества, который никогда не бывает под мухой, у которого всегда водятся в карманах деньжата, которому не приходится выписывать чеки, прекрасно зная, что они вернутся с пометкой на обороте: "ремитенту в виду отсутствия средств на счете плательщика". Фердинанд надежен, у него отличные манеры и с ним приятно водить знакомство, даже несмотря на то, что он – владелец грязного игорного клуба.
  Беллами перевел дыхание.
  – Ну, ладно, дорогая моя, – примирительно сказал он. – Конец так конец. Так тому и быть. И большинство твоих друзей вместе со всеми твоими родственниками могут собраться и поздравить друг друга с тем, что ты избавилась от Ники – от плохого парня, короля пьяниц, гордости коктейль-баров, который рано или поздно запятнал бы фамильный герб Эверардов так, что тот стал бы похож на вывеску гостиницы "Стефенз".
  Он икнул.
  – Мое сердце слишком переполнено, чтобы что-нибудь еще сказать. А может быть, это – результат взаимодействия виски с ромом и шампанским. Как бы то ни было, я ухожу. До встречи, любовь моя… Смотри, не пожалей!
  Он протиснулся у нее за спиной в дверь и через гостиную проследовал к выходу.
  Мотт вошел в столовую. Кэрола сидела на стуле возле стола, обхватив голову руками. Она всхлипывала.
  – Не беспокойтесь, Кэрола, – успокоил ее Мотт. – Вы все сделали правильно. Дорогая, он не достоин такой девушки, как вы. Он не только глуп, он невозможен.
  В холле дворецкий помог Беллами надеть пальто. Когда он открывал дверь, Беллами спросил:
  – Сомс, миссис Марч здесь?
  – Нет, сэр, – ответил Сомс. – Они с мистером Марчем ушли минут двадцать назад.
  – Понятно, – сказал Беллами. – А миссис Берингтон?
  – Она тоже ушла, сэр.
  – Очень плохо. Похоже, придется идти одному. Спокойной ночи, Сомс.
  Он почти уже вышел, когда в холле появилась горничная.
  – Мистер Беллами, вас к телефону. Это – миссис Вэнинг, – сказала она.
  Беллами вернулся. Горничная проводила его в правую часть дома, в стороне от гостиной. В конце коридора стоял телефон. Он снял трубку.
  – Привет, Фреда, – сказал он, прислонившись к стене и закрыв глаза.
  Фреда говорила хриплым голосом:
  – Ники, не могли бы вы кое-что для меня сделать? Передайте Кэроле, что мне очень жаль, но я не смогу приехать к ней. Скажите, что я страшно простудилась. А вас я прошу оказать мне услугу.
  – Все, что пожелаете, дорогая.
  Голос ее звучал настойчиво:
  – Я хочу, чтобы вы приехали ко мне, Ники. Это важно. Можете взять такси и приехать прямо сейчас? Войдите через боковую дверь. Я оставлю замок в кабинете Филипа на предохранителе. Звонить не надо. Пожалуйста, не ходите через парадную дверь.
  – Хорошо, Фреда, – ответил Беллами. – Все это звучит странно и таинственно. Сейчас приеду.
  Он неуверенным шагом пошел обратно в холл и там торжественно сказал дворецкому:
  – Пожалуйста, передайте мисс Эверард поклон от мистера Николаса Беллами и скажите, что миссис Филип Вэнинг выражает сожаление по поводу невозможности прибыть на вечер к мисс Эверард по причине простуды. И сделайте книксен ее дяде!
  – Непременно, сэр! – ответил дворецкий и закрыл за Беллами дверь.
  
  II
  Устроившись на заднем сидении в углу Беллами раскурил сигарету от окурка предыдущей. Выбрасывая окурок в окно, он рассеянно отметил, что ночь была темнее обычного и все еще шел дождь,
  У него болела голова. Он сказал себе, что было полным идиотизмом пить "Баккарди" после шампанского. Любому известно, что это – лучший способ окосеть. Он усмехнулся печально, вспомнив, что он хотел опьянеть.
  Такси ехало по Маунт-стрит. Квартира Вэнинга находилась всего в нескольких ярдах оттуда. Беллами настроил мысли на Фреду Вэнинг. Ее звонок заинтересовал его. Что могло случиться, что заставило Фреду просить его приехать так срочно? Беллами не знал ничего, что вынудило бы эту женщину спешить. Она была человеком в высшей степени сдержанным, уравновешенным, хладнокровным и независимым. Такая поспешность с ее точки зрения, была равнозначна признанию собственной слабости.
  Поискал в карманах мелочь, чтобы расплатиться с таксистом. Потом вспомнил о Кэроле. Она была весьма резка и, давая ему отповедь, выглядела довольно эффектно. Она всегда выглядела эффектно, когда сердилась. А за дверью, старательно прислушиваясь, стоял этот проклятый Ферди Мотт, обнажив, скорее всего, в дежурной улыбке свои ослепительные зубы и одобрительно "похлопывая себя по плечу". Ну, что ж… Ферди понял намек. Беллами вышел из игры, и Ферди не станет терять времени, чтобы воспользоваться ситуацией в своих интересах. Во-первых, он был – всегда был – влюблен в Кэролу, во-вторых, он терпеть не мог Беллами. Все складывалось для Ферди отлично.
  Для Ферди всегда все складывалось отлично. Беллами вспомнил подробности карьеры Фердинанда Мотта. До начала 1939 года он ведал всеми внешними связями некой производительной фирмы. Ему хорошо – слишком хорошо – платили. А толку от него было мало. От него уже хотели избавиться, как подвернулся Вэнинг, и Ферди был принят в штат отдела "Ц". Для этой работы он был не так уж плох, имел вкус к тому, чтобы быстро и легко готовить материалы для печати.
  Когда в ноябре произошло сокращение и он, Беллами и Марч были уволены, стало очевидно, что только Мотт знает, что ему делать. Он решил основать свой клуб – и это оказалось, черт бы его побрал, прекрасной идеей.
  Беллами считал, что Ферди был недурным психологом. Он понял, что, когда начинается война, люди сначала становятся взбудораженными, а потом им все надоедает, и решил, что если есть подходящее время для того, чтобы нажиться на игорном бизнесе, то это именно военное время. Требовались лишь хороший уютный дом, правильно подобранная клиентура и красивая умная женщина, которая завлекала бы гостей. О лицензии на торговлю спиртным беспокоиться не стоило. Просто надо было предоставлять клиентам все, что они пожелают, и надеяться на чистую прибыль. Мотт выжимал из своего клуба все, что можно.
  Для такой работы он был самый подходящий человек. Его любили. Он всегда хорошо держался и улыбался, был отлично одет, готов в любой момент угостить кого угодно, прекрасно умел поддерживать беседу, имел великолепные манеры и нравился женщинам – ну, во всяком случае, определенному типу женщин, не слишком разборчивых. Мотт умел произвести впечатление хорошо воспитанного человека, даже если он таковым не являлся, и его клуб посещали некоторые вполне приличные люди. А если случайно один-два игрока за столом оказывались немножко ловкачами, в этом Мотт не обязательно был виноват, он мог об этом и не знать. Беллами широко улыбнулся, вспомнив, что грубость, допущенная им в доме Кэролы, не была абсолютно ничем спровоцирована. В ней не было никакой необходимости, но Беллами хотел рассердить Мотта и добился своего.
  Он мрачно подумал, что Ферди сейчас обхаживает Кэролу.
  Беллами вздохнул, постучал по стеклянной перегородке, делая знак водителю остановиться, не слишком твердо держась на ногах, вышел из такси и расплатился. Вдоль улицы тянулись шикарные жилые дома. Беллами вспомнил, что Фреда просила его войти через боковую дверь.
  Он повернул в переулок справа от их дома, затем в проход, разделявший два блока, и дошел до их черного хода. Толкнув дверь, вошел и стал подниматься по лестнице на третий этаж. Там он проследовал вдоль задней стены квартиры Вэнингов, зашел в закуток, куда выходила задняя дверь кабинета Филипа Вэнинга, и подергал ручку. Замок был на предохранителе, как и сказала Фреда. Беллами открыл дверь, вошел и тихо закрыл дверь за собой. Свет был включен.
  Он пересек кабинет, открыл противоположную дверь, прошел через довольно большую столовую в гостиную. Он ожидал увидеть здесь Фреду и был удивлен, не найдя ее.
  Он прошел дальше через короткий коридор, ведший в спальню и ванные. Раз или два он позвал: "Фреда!" – никто не ответил. Потом увидел, что дверь в ее комнату в конце коридора полуоткрыта. Он подошел и постучал. Ни звука в ответ. Беллами толкнул дверь и вошел.
  Первое, что он увидел, была нога Фреды. Она свисала с кровати – это была очень красивая нога. Беллами походя заметил, что на ней была изысканная туфелька на очень высоком каблуке.
  Очевидно, она спала. Беллами пришла в голову забавная мысль подойти к кровати и запечатлеть на ее носике быстрый поцелуй. Он пересек комнату и приблизился к постели. В нескольких шагах от нее он остановился, тупо глядя на Фреду, которая, по всей вероятности, была мертва.
  Беллами тихо присвистнул сквозь зубы и, скорее по привычке, чем почему бы то ни было еще, взглянул на часы. Была четверть двенадцатого.
  Он подошел ближе и внимательно посмотрел на Фреду. Нельзя сказать, что она прекрасно выглядит, подумал он и тут же добавил про себя, что едва ли кто-нибудь выглядит хорошо, будучи задушенным, а именно это и случилось с Фредой. Беллами отошел и снял пальто. Он повесил его на стул, сверху положил шляпу и отправился в ванную. Открутив холодную воду, ополоснул лицо и руки, после чего вытер кран носовым платком. Затем вернулся в спальню, достал из кармана пальто перчатки, надел их.
  Долгим, изучающим взглядом окинул Фреду. На ней было черное вечернее платье, прекрасно гармонировавшее с ее высокой прелестной фигурой. С одной стороны подол задрался – там, где нога свисала с кровати. Прическа была недавно сделана. Сверху на Фреде было полупальто из горностая. Оно распахнулось, и полы его лежали на постели.
  На столике, с той стороны от кровати, где стоял Беллами, лежала прелестная маленькая шляпка – из тех черных бархатных шляпок, которые женщины надевают, отправляясь вечером куда-нибудь, где по правилам этикета шляпа необходима. Беллами мрачно посмотрел на нее, затем снял одну перчатку, провел рукой по краю мехового жакета и запахнул его на теле Фреды. Притронулся рукой к ее лбу и снова надел перчатку.
  Обогнув кровать, он осмотрел ночной столик. Электрическая лампочка на нем была зажжена, и на полу между столиком и кроватью Беллами заметил что-то вроде листка бумаги и авторучку. Он наклонился и поднял их. Это была ручка, которой всегда пользовалась Фреда, а другой предмет представлял собой остатки ее блокнота. В нем оставалось всего два листка – бумага была приятного дымчатого цвета. На верхнем листке Фреда, очевидно, начала писать ему записку. Он прочел: "Дорогой Ники, мне нужно срочно повидать Вас ради Вашей собственной…"
  Это было все. Вероятно, что-то отвлекло ее, и блокнот упал на пол рядом с кроватью. Беллами положил ручку обратно на пол, вырвал верхний листок из блокнота и положил его в карман. Сам же блокнот вернул на то место, где нашел его.
  Выйдя из спальни, он проследовал через маленький коридор в столовую, подошел к серванту. Внутри стоял серебряный поднос с тремя чистыми стаканами. Беллами взял один из них и поставил на крышку серванта. Затем снял перчатки, взял поднос и сбросил два других стакана на пол. Они разбились, осколки он оставил там, где они упали. Поставив поднос обратно в сервант, он взял третий стакан, достал графин с виски и сифон и отнес все это в спальню.
  Налил в стакан большую порцию виски, влил немного содовой, попробовал. Потом подошел к кровати, поднял руку Фреды и прижал к стакану ее пальцы. Отпустив руку, он вставил край стакана между мертвыми губами. Затем поднял стакан к свету, чтобы убедиться, что помада хорошо на нем отпечаталась.
  Поставив стакан, графин и сифон на ночной столик, прошел в ванную, выпил холодной воды и тщательно вытер полотенцем стакан.
  Вернувшись в комнату, надел перчатки.
  Зазвонил телефон в углу комнаты.
  Беллами сунул руки в рукава пальто, взял шляпу и, бросив прощальный взгляд на Фреду, вышел. Свет он оставил включенным. Быстро пройдя маленький коридорчик, столовую, кабинет Вэнинга, он оказался в боковом коридоре. Замок он оставил на предохранителе. Телефон продолжал звонить.
  Быстро и тихо он сбежал вниз по лестнице и вышел на улицу. Дождь шел по-прежнему.
  Он поднял воротник и медленно двинулся по проходу между домами, повернул на Шеперд-маркет, потом – на Пикадилли. Остановился на минуту, чтобы закурить, и двинулся по направлению к своему дому на улице Полумесяца.
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  Понедельник
  НИКАКОГО АЛИБИ
  I
  Лежа на кровати, Беллами глядел в потолок. Какое-то время спустя он осознал, что в комнате холодно. Встал, зажег электрокамин и бросил подбитое мехом пальто. Подвинул кресло к камину, сел, нащупал в кармане сигарету, из которой наполовину высыпался табак, закурил и стал думать о Фреде.
  В голове его роились самые разные мысли и фантазии. Он стал перебирать их, исследуя одну, другую, пытаясь выстроить из них логическую цепочку. Это было нелегко.
  Одна мысль доминировала. Если существовала на свете женщина, которая, казалось, никогда не могла попасть в какие бы то ни было гнусные обстоятельства, могущие привести к убийству, то это была Фреда.
  Тем не менее, кто-то ее убил.
  Глубоко затянувшись и медленно выпуская дым колечками, Беллами стал размышлять о женщинах, которых убили. Слова "женщины, которых убили" задержали его внимание. Большинство женщин, погибших насильственной смертью, каким-то образом, вольно или невольно, отчасти были виновны в своей гибели.
  Если мотивом преступления была ревность, значит, они дали повод к ревности. Если грабеж, значит, у них было что-то настолько ценное, что это делало риск убийцы оправданным. Сколько бы ни напрягал свое воображение Беллами, единственное, что ему пришло в голову в качестве причины убийства Фреды, была месть.
  Размышляя таким образом, Беллами вдруг осознал, как в сущности мало люди знают друг о друге. Когда кого-нибудь убивают, больше всего поражены бывают его близкие родственники и друзья, которые считали, что знают абсолютно все об образе мыслей жертвы, ее привычках, знакомых, и общей атмосфере, ее окружавшей.
  И они всегда так удивляются, когда происходит убийство, что это лишний раз доказывает, как мало на самом деле они знали о специфических, интимных и зловещих обстоятельствах, опутывавших несчастную жертву.
  Когда речь идет о насильственном убийстве, правда неизменно оказывается невероятнее любой фантазии. Люди, пишущие о преступлениях и расследующие их, утверждают, что убийство всегда логично, имеет вполне определенный мотив и ведет к нему строгая последовательность событий.
  Но в действительности так бывает редко. С точки зрения обычного здравого смысла, убийство представляется нелогичным и очень часто бессмысленным. Несколько дней тому назад он сам читал в газете, как некий человек в ночном клубе подошел к другому, которого он даже не знал, и ударил его по голове бутылкой шампанского. Это был пусть алогичный, но факт. В романе же он выглядел бы смешно.
  Беллами представить себе не мог, что кому-то понадобилось убить Фреду. Это было невозможно, насколько он знал и насколько его знакомство с Фредой позволяло ему судить об этом. Она была красивой, замкнутой и хладнокровной женщиной, всегда изысканной, всегда в хорошем настроении, никогда попусту не обремененной заботами о чем бы то ни было и о ком бы то ни было, насколько он знал, у нее не было никаких странных и таинственных склонностей или связей, которые могли бы привести к ситуации, чреватой убийством.
  И Фреда казалась счастливой. Достигнув возраста, когда большинство женщин начинают беситься, пытаясь то ли обрести что-то, то ли избавиться от чего-то, становясь то чересчур любвеобильными, то мужененавистницами, она являла собой почти уникальный пример человека, удовлетворенного своей жизнью. Беллами был уверен, что никто не мог хотеть убить Фреду, но легкая сардоническая улыбка искривила его рот при мысли о том, что кто-то был вынужден убить ее.
  Улыбка, однако, исчезла с его лица, когда он осознал, что сам имеет отношение к обстоятельству, о котором старался не думать, неприятному для него обстоятельству, зловещему и компрометирующему. Заключалось оно в том, что кто бы ни убил Фреду, все сложилось так, что подозрение падет на него, на Беллами.
  Он загасил сигарету, встал, прошел в столовую и налил себе большой стакан виски с содовой. Ему нужно было выпить. Потом вернулся в спальню и снова сел у камина. Пошарив в кармане, он достал листок дымчатой бумаги, вырванной из блокнота Фреды, и перечитал записку: "Дорогой Ники, мне нужно повидать Вас ради Вашей собственной…" Она была написана аккуратным решительным и неторопливым почерком Фреды. Слова "ради Вашей собственной" заинтересовали его. Можно было предположить, что она собиралась написать "ради Вашей собственной пользы". Он печально усмехнулся. Даже если это было ради его собственной пользы, он уже никогда не узнает, зачем она хотела его видеть.
  Что же случилось? Фреда начала писать записку. Затем вдруг почему-то внезапно остановилась. Может быть, она решила, что писать не следует, что дело такое неотложное, что нужно увидеться немедленно и позвонила Кэроле, попросив его приехать сейчас же?
  Сначала Беллами подумал, что убийство произошло как раз в тот момент, когда она писала записку, и бумага с ручкой выпали у нее из рук. Но по размышлении эта идея оказалась маловероятной, если не вовсе невозможной. Трудно было представить, что Фреда писала, лежа на кровати в меховом пальто, Беллами вспомнил, что в комнате было очень тепло.
  Он снова закурил, хотя у него уже и так пересохло и было кисло во рту от бесконечного курения. Потом подошел к окну, отдернул занавеску и вперился в темноту ночи. Он ничего не видел, не слышал, как дождь барабанит по стеклу. Унылая ночь, подумал он, и вернулся к камину.
  Через несколько минут он подошел к телефону и позвонил в "Малайский клуб". Он узнал голос блондинки барменши на другом конце провода. Беллами прикрыл микрофон носовым платком и сказал:
  – Алло, это – мистер Браунинг. Мистер Берингтон не у вас?
  Блондинка ответила, что ее нет. Беллами спросил, не собиралась ли она прийти, добавив, что он – старый друг миссис Берингтон. Барменша сообщила, что миссис Берингтон не собиралась приходить, но звонила и сказала, что идет в клуб Мотта. Беллами поблагодарил и повесил трубку.
  Несколько минут он стоял посреди спальни и смотрел на дверь. Затем выключил камин, взял шляпу и вышел. Он пошел на Пикадилли, и взял такси, велел водителю ехать в клуб Мотта.
  
  II
  Беллами попросил таксиста остановиться на Аллее акаций в Сантджанском лесу. Он свернул на пустынную дорогу, прошел по ней ярдов пятьдесят, а затем зашагал по длинной выложенной камнями дорожке, ведущей к клубу Мотта.
  Ферди отлично спланировал подходы к своему клубу, подумал Беллами. Длинную мощеную дорожку, вдоль которой стояли кадки с вечнозелеными растениями и которая упиралась в аккуратненькую синюю дверь, тускло освещали затемненные синими фильтрами корабельные фонари. Это возбуждало романтический настрой у человека, приближавшегося к игорному дому.
  Беллами толкнул синюю дверь, вошел и очутился в коридоре, который шел через переднюю часть дома, где находились личные апартаменты Мотта. Он был демонстративно устлан шикарным ковром, а стены украшены гравюрами на охотничьи сюжеты.
  В конце коридора находилась маленькая застекленная конторка, через которую игроки должны были проходить, прежде чем попасть собственно в клуб.
  Беллами остановился посредине коридора и закурил. В конторке, покуривая сигару, сидел Лейтон – цепной пес Мотта. Беллами видел, как он отложил в сторону газету, которую читал.
  Беллами приветливо улыбнулся, подходя к конторке и, войдя, как ни в чем не бывало, сказал:
  – Добрый вечер, Лейтон! Какие новости?
  Без всякой враждебности Лейтон ответил:
  – Из тех, что могли бы вас заинтересовать, – только одна. Бар для вас закрыт, вы не можете войти.
  Улыбка Беллами стала еще шире:
  – Не может быть. Полагаю, это – недавнее распоряжение босса. Но он не имел этого в виду на самом деле. Ферди никогда бы не закрыл двери бара передо мной. Перед кем угодно, но не передо мной.
  Лейтон ответил:
  – Мне очень жаль, но таков приказ, который я получил. Управляющий не велел вас пускать.
  Когда Беллами сделал шаг по направлению к двери в противоположном конце конторки, Лейтон встал.
  – Не затевайте ничего, в противном случае мне велено вышвырнуть вас вон.
  – Не будьте дураком, Лейтон, – спокойно проговорил Беллами, все еще улыбаясь, – вы прекрасно знаете, что вам нельзя устраивать здесь никакого шума, чтобы не навлечь подозрений. Мотту это не понравится и очень навредит его бизнесу.
  – Очевидно, Мотт считает, что вы – неподходящая фигура для его бизнеса, – ответил Лейтон, – и в том, чтобы выбросить вас вон, нет ничего предосудительного. Зачем строить из себя идиота? Уходите.
  – Уходить?
  Голос Беллами был абсолютно спокойным. Он неожиданно сделал шаг навстречу Лейтону, а затем, быстро отступив в сторону, нанес ему резкий короткий сокрушительный удар в челюсть, абсолютно неожиданный для Лейтона.
  Лейтон упал навзничь, отбросив при этом в сторону стул. Когда он начал вставать, Беллами наклонился, схватил его за грудки и резко поднял. И пока Лейтон все еще не обрел равновесия, снова ударил его в челюсть.
  Лейтон грузно рухнул и остался лежать. Он смотрел на Беллами жалобно и почти уважительно.
  – Больше никаких глупостей, Лейтон, – предупредил Беллами. – Ты надоел вместе с легендой о твоей невероятной жестокости. Смотри на вещи попроще и лежи спокойнее. Если я ударю тебя еще раз, я тебя убью.
  Лейтон ничего не ответил.
  Через дверь в противоположном конце конторки Беллами вышел в переднюю. Это была большая комната с баром в углу, за которым усталая личность в белой униформе протирала стаканы. Беллами быстро пересек комнату и вышел в правую дверь. Пройдя через еще один короткий коридор, открыл дверь в конце и вошел в кабинет Мотта.
  Мотт сидел за столом и курил. В кресле у стола в наброшенном на плечи меховом пальто сидела Кэрола.
  У Мотта поднялись брови. Он бросил сигарету в пепельницу. Кэрола взглянула на Беллами. Ее глаза были очень темными и враждебными.
  – Все в порядке, Ферди, – сказал Беллами, – не волнуйтесь. Я не пьян и не доставлю вам неприятностей. Наоборот…
  Он оглянулся и увидел Лейтона, появившегося на пороге, потирая ушибленную скулу.
  – Все в порядке, Лейтон, – произнес Мотт, – я сам справлюсь. Беллами достал портсигар.
  – Я должен извиниться перед вами обоими, – проговорил он, закуривая. – Я гнусно вел себя у Кэролы, Ферди. Бог его знает, что на меня нашло. Вы не хуже меня знаете, что я вовсе не имел в виду того, что наговорил. – Он взглянул на Кэролу: – Это относится и к тебе, Кэрола. Просто не знаю, что со мной случилось сегодня вечером. Я выпил шампанского, а потом рому. Не самая лучшая смесь. Готов сказать и сделать все, что угодно, чтобы загладить свою вину, если это возможно.
  Мотт заулыбался.
  – Что касается меня, все в порядке, Ники. Но знаете, вы ставите своих друзей в довольно трудное положение. Никогда не знаешь, когда вы сорветесь с крючка, а если это случается, вы можете быть очень грубы.
  – Знаю, – согласился Беллами. – Я – гнусный тип. Беда в том, что я всегда бываю чертовски груб с людьми, которые мне небезразличны, а не с теми, до которых мне нет дела. Надеюсь, ты простишь меня, Кэрола?
  Она пожала плечами.
  – Я прощу тебя, Ники, но между нами все кончено, – мягко сказала она. – Ты должен понять это. Это на самом деле решено. Я просто не могу так больше.
  – Я не осуждаю тебя, Кэрола. Но у меня слишком мало друзей, чтобы я мог позволить себе их терять.
  – Забудем об этом, – Мотт дружелюбно улыбался. – Конечно, я страшно огорчился, когда вы предположили, что у меня здесь не все делается честно. Но я уверен, что на самом деле вы так не думаете.
  Кэрола встала.
  – Ты прощен, Ники, – сказал она, – но что касается моей дружбы, тебе придется пройти испытательный срок. Пойду попытаю счастья в рулетке, Ферди, – закончила она и вышла через боковую дверь в главный зал.
  Беллами уселся в кресло у стены. Вид у него был совершенно несчастный. Мотт встал, подошел к бару, достал бутылку виски, сифон и два стакана.
  – Выпьем, Ники. Не могу, чтобы между нами что-то стояло, вы же знаете. Но вы так глупо сами себе вредите.
  Беллами печально усмехнулся.
  – Действительно, я приношу себе не слишком много пользы. Потерял Кэролу. Какой я дурак! И это в тот самый момент, когда у меня появился шанс…
  Мотт кивнул.
  – Кэрола мне рассказала. По секрету, разумеется, и я никогда никому не скажу ни слова. Вы – жуткий осел, Ники. У вас хорошая голова – как бы вы ни старались испортить это впечатление – и Вэнинг понимает это, если доверяет вам такую работу. Это – очень важная работа. Неизвестно, к чему она может привести, – он подумал с минуту. – Для Вэнинга это очень серьезно. Он душой и телом предан этому своему отделу "Ц". Сама мысль о возможности утечки, должно быть, терзает его сердце.
  – Да, – кивнул Беллами, – он страшно огорчен всем этим. Но, какого черта он хочет, чтобы я ему нашел, я не понимаю. Дьявол его знает, с чего надо начинать в таком деле.
  – Ну, не думаю, что это вызовет у вас особые затруднения, Ники, – весело улыбнулся Мотт. – Ручаюсь, что здесь замешана какая-нибудь женщина.
  Он встал и протянул Беллами стакан виски с содовой.
  – Меня удивляет, что утечка информации не случается в правительственных структурах военного времени еще чаще, – сказал он.
  – Посмотрите, как они работают. Кому-то пришла в голову мысль создать отдел "Ц" – прекрасная идея. Отлично. Первое, что им нужно, – штат квалифицированных специалистов. Они назначают какого-нибудь ответственного за отдел, вроде Филипа Вэнинга, первоклассного работника, знающего свое дело и абсолютно надежного,
  – они делают все возможное, чтобы найти именно такого человека. Затем встает вопрос о штате. Это тоже должны быть специалисты высокого класса. Но проверке этих сотрудников уже не уделяется такого внимания. Если у претендента или претендентки есть необходимые профессиональные качества, автоматически предполагается, что они обладают и должным чувством патриотизма и прочими моральными характеристиками.
  Он стряхнул пепел.
  – По каким-то неизвестным причинам начальство решает, что все его служащие вне подозрений. И даже если какие-то сомнения в отношении их существуют, поскольку они представляются отменными патриотами, позволяют слишком много болтать. Начальство редко осознает, что есть тип людей, которые любят выставлять себя напоказ. Предположим, такой человек выполняет очень важную и секретную работу и владеет всеми возможными государственными тайнами.
  Он затушил окурок.
  – Такой человек может выдать что-нибудь "случайно". Он никогда не сделает это намеренно. Но какое это имеет значение? Мы все встречаем мужчин и женщин, работающих в правительственных структурах, которые повсюду ввязываются в споры. В ответ на чье-нибудь замечание такой человек в решающий момент поднимает брови и сокрушенно улыбается, словно говоря: "Как вы неправы и сколько я мог бы вам рассказать по этому поводу, если бы имел право говорить", не давая себе отчета в том, что уже само его поведение в этой ситуации может дать иному наблюдателю богатую пищу для размышлений.
  – Вы правы, Ферди, – согласился Беллами. – Вы абсолютно правы.
  Он допил виски и встал.
  – Везет в картах – не везет в любви, – вспомнил он, – пойду проверю, верна ли поговорка. – Он посмотрел в сторону игорного зала: – Во что сегодня играют, Ферди?
  – В рулетку, – ответил Мотт. – А Харкот Марч пытается собрать компанию для покера. Я сам присоединюсь к ним через несколько минут.
  Беллами двинулся к двери. Мотт торопливо сказал:
  – Одну минутку, Ники.
  Беллами остановился и, улыбаясь, спокойно смотрел на Мотта.
  – Я хотел сказать о Кэроле, – с некоторой неловкостью начал Мотт. – Я без ума от нее. Уже несколько месяцев я схожу по ней с ума. Естественно, я никогда ей об этом не говорил. Я не из тех, кто ставит палки в колеса друзьям. Но сегодняшний скандал в ее доме меняет дело, Ники. После того как вы ушли, я поговорил с ней и, боюсь, раскрыл свои карты. Вы ведь знаете, как это бывает.
  – Знаю, – кивнул Беллами.
  – Я не думал, что у меня есть хоть какой-нибудь шанс, – продолжал Мотт. – Но, похоже, Кэроле я не неприятен. Она сказала, что, по существу, давно уже поняла, что вы с ней не подходите друг другу по темпераменту.
  Он встал, засунул руки в карманы брюк и подошел к камину. Стоя спиной к огню, он наблюдал за Беллами.
  – Разумеется… между нами нет ничего определенного, – сказал он, – но Кэрола дала мне понять, что через какое-то время мы можем быть помолвлены. Здесь у меня дела идут неплохо, к тому же я собираюсь продать клуб и поселиться где-нибудь в деревне.
  Он замолчал на мгновение, потом продолжил:
  – Я считал, что должен вам об этом сказать, Ники. Думаю, вам лучше все знать.
  Беллами пожал плечами.
  – Спасибо, старый бабник, – проворчал он. – Я рад, что вы мне сами это сказали. В каком-то смысле это даже к лучшему. Не остается никаких иллюзий. – Он вздохнул. – Ну, желаю удачи, черт бы вас побрал, Ферди. "Счастлив в картах – несчастлив в любви". Клянусь Юпитером, сегодня я должен сорвать банк!
  Он пошел в игорный зал. Вокруг рулетки сосредоточилось восемь или девять человек. Кэрола играла, а Дйрис Берингтон сидела напротив нее. Через открытую дверь, выходившую в бар, Беллами увидел Харкота, у которого был не очень радостный вид. Он пил в одиночку.
  Беллами подошел к рулеточному столу. Миссис Берингтон взглянула на него. Когда их глаза встретились, она изящно и призывно опустила ресницы. Он улыбнулся ей.
  Крупье крутанул колесо. Это был высокий бледнолицый, худой молодой человек туберкулезного вида, которого Ферди Мотт нашел в одном из первоклассных игорных залов Мейфера. Вид у него был усталый и измученный. Он обратился к Беллами:
  – Уже половина первого, мистер Беллами. В это время взимается плата за участие в игре. С вас два фунта.
  Беллами достал две однофунтовые бумажки и вручил их крупье. Он поставил пять фунтов на черное в тот момент, когда крупье бросал шарик, и пробормотал: "Rien ne va plus"[1]. Когда шарик остановился, Беллами увидел, что выпало черное поле. Он подождал, пока ему пододвинут выигрыш, взял деньги и произнес: "Не везет в любви – везет в игре", – улыбнулся Кэроле. Она ответила короткой холодной улыбкой.
  Участники снова стали делать ставки, а Беллами отошел от стола и вышел в бар. Харкот Марч приступал к четвертому стакану виски с содовой.
  – Как дела, Харкот? – спросил Беллами.
  – Отвратительно, будь они прокляты, – оскалился Марч. – Денег нет ни черта. Я ненавижу эту войну, меня озноб пробирает до кончиков пальцев и хуже этого ничего не бывает.
  – Думаете? – сказал Беллами. – Это потому, что вы другого ничего не испытывали. Ягодки еще впереди.
  Он попросил бармена налить ему виски с содовой.
  – Послушайте, старина, – обратился Харкот к Беллами, – вы прославились сегодня у Кэролы, кажется? Там не очень-то приветствовали ваше поведение. Слышали бы вы, как вас крыл после вашего ухода старый Реннифру, дядя Кэролы. Да! Не любит он вас!
  Беллами улыбнулся.
  – Я знаю. Я навеки испортил свою репутацию в глазах Эверардов. Ерунда. Это не смертельно. Исправить здесь ничего нельзя, следовательно, надо с этим смириться.
  Нетвердым голосом Харкот произнес:
  – Женщины – дьявольское отродье. Если бы не они, у мужчин была бы чертова прорва времени.
  Беллами продолжал улыбаться.
  – Вы хотите сказать, если бы не одна женщина, у мужчины было бы полно времени, чтобы развлекаться с другими. Угостите меня сигаретой, Харкот.
  Марч достал портсигар и Беллами взял сигарету. Марч положил портсигар – богато украшенный – обратно в карман с неизменной эмблемой и сказал:
  – Странно все это с женщинами. То, что вы сказали, – более-менее правильно. Мужчина тратит множество усилий, стараясь заполучить одну, а когда добивается своего, начинает думать, сколько бы времени у него было, чтобы развлекаться со множеством женщин, если бы не она.
  Беллами выпустил колечко дыма.
  – Вы мудры, как Соломон, Харкот, – польстил он. – Единственное, что вам действительно необходимо, – это выпить.
  Он сделал знак бармену, и тот смешал большую порцию виски с содовой. Беллами передал стакан Марчу, который стал пить большими глотками.
  – Жизнь такова, какой ты ее сам делаешь, – разглагольствовал Беллами. – Рим не в один день строился. Все хорошо вовремя. И большой привет!
  Он прислонился к бару.
  – Проблема в том, Харкот, – продолжал он, – что жизнь была бы прекрасна, если бы стояла на месте. Но ничто на месте не стоит. Что-нибудь обязательно случается с регулярностью, которую легче было бы переносить, если бы выпивку давали бесплатно.
  Харкот, слегка качаясь, кивнул.
  – Вы – философ, Ники, вот вы кто.
  – Совершенно верно, – согласился Беллами. – Я из тех, у кого всегда остается терпение. А все получает тот, кто умеет ждать. Все, что больше никому не нужно! – добавил он со смехом и стряхнул пепел: – Жизнь-то в порядке. Это люди виноваты: они никогда не бывают довольны. Им всегда мало. Если вещь совершенна, они обязательно должны сделать что-нибудь, чтобы ее испортить. Какая-нибудь мелочь может принести массу вреда.
  Он улыбнулся, словно что-то вспомнив.
  – Помню один очень забавный случай, который окончился смертью, – сказал он. – Когда я жил в 1932 году в Оклахоме, то любил ходить в одно кафе под открытым небом, которое находилось сразу же за чертой города на большом шоссе. Хозяином его был некий Джо – совсем не плохой парень.
  Джо был без ума от женщины, которая по вечерам, проезжая мимо, заходила выпить кофе и съесть гамбургер. Это была чрезвычайно элегантная городская дама, и ей доставляло огромное удовольствие поддразнивать Джо. Он бывало смотрел на нее глазами быка, пораженного любовным недугом. У него и вес был бычий – около двухсот двадцати пяти фунтов.
  Джо потратил массу усилий на то, чтобы нарисовать придорожную вывеску. Надпись на ней гласила: "Закусочная "У Джо". Всегда в ассортименте самые лучшие блюда. Выбирайте!"
  Однажды, когда элегантная леди проезжала мимо ресторана уже после его закрытия, ей в голову пришла грандиозная идея. Думаю, она была немного навеселе в тот вечер. Она вернулась в Оклахому, привезла художника, писавшего вывески для ресторана Джо, и велела ему кое-что приписать на его вывеске.
  Когда на следующее утро Джо явился на работу, он прочел на ней: "Закусочная "У Джо". Всегда в ассортименте самые лучшие блюда. Выбирайте! Но выбирайте поосторожнее".
  – Неплохо, – хмыкнул Харкот. – Что же сделал Джо?
  – Застрелился, – ответил Беллами. – Ему это не показалось забавным. Для него ведь это было последней соломинкой.
  – Уверен, что она очень веселилась, – сказал Харкот, – считая, что здорово это придумала, а на самом деле довела бедного простофилю до самоубийства. Ну, и какова мораль сей басни? Должна же быть мораль.
  – Конечно, – сухо сказал Беллами. – Я часто задумываюсь над тем, какова мораль моей собственной жизни. Нечего роптать на женщин, Харкот. Посмотрите на женщину, которую вы завоевали. Такую женщину, как Ванесса, найти не так-то просто. В ней есть все – она красива, умна и понимает мужчин.
  Марч кивнул.
  – Черт… – пробормотал он, огляделся и понизил голос до шепота. – От Ванессы меня тошнит.
  Голос его зазвучал зловеще.
  – "Она красива, умна и понимает мужчин", – пробормотал он, подражая Беллами. – Тьфу!
  Он проглотил остатки виски и со стуком поставил стакан на стойку, требуя снова наполнить его.
  – Ну, ладно, – мягко рассмеялся Беллами. – Ладно. Но вы должны все же признать, что хоть и не бредите в настоящий момент Ванессой, она дает вам полную свободу и не устраивает никакого шума. Она и бровью не ведет, даже когда вы выставляетесь перед ней с этой крошкой Берингтон.
  – Чепуха! – воскликнул Марч. – Почему она должна беспокоиться, если я появлюсь с Айрис? В конце концов Айрис ничем не лучше других. Она – такая же чертова маленькая вымогательница. Есть у мужика деньги – она хороша, нет – большой привет. Надоели они мне все до смерти. Я предпочитаю карты! – Он неуклюже подмигнул Беллами и побрел в игорный зал.
  Беллами, обходя бар, стал рассматривать картины на стенах. Он почти докурил сигарету, которую дал ему Марч. Быстро взглянув на бармена, увлеченного вытиранием стаканов, он загасил сигарету в пепельнице и моментально сунул окурок в карман брюк, потом отправился в игорный зал.
  Фердинанд Мотт, Марч и трое других мужчин начали партию в покер. Они прибавляют не меньше, чем по три фунта, – высокие ставки, подумал Беллами. Он подошел к рулеточному столу и постоял там, наблюдая. Ему показалось, что, когда он смотрел на Кэролу, она отводила глаза. Он улыбнулся ей на прощание, она не ответила и он отошел.
  Вернувшись к игравшим в покер, он сел в кресло поодаль. Все сделали ставки и на кону было около пятидесяти фунтов.
  Харкот закрыл банк десятью фунтами, Беллами подошел, встал за его спиной и увидел, что у него на руках была пара валетов. Три карты, которые он поменял, ничего не прибавили. Но он тем не менее положил еще десять фунтов.
  Беллами вернулся на место. Краем глаза он мог видеть оттуда карты Мотта. У того было четыре дамы. Остальные трое игроков уже спасовали. Когда очередь дошла до Мотта, он сделал то же самое. Харкот показал двух своих валетов, и сгреб банк, в котором было уже фунтов семьдесят пять.
  Беллами ахнул про себя. Ему было интересно, почему при практически беспроигрышной карте Мотт сдался. В голову приходило только одно объяснение – он намеренно проигрывал Марчу.
  Беллами закрыл глаза. Он сидел, расслабившись, словно спал. Через полчаса он "проснулся" и взглянул на игру.
  Лицо у Марча пылало – он выигрывал около двухсот фунтов.
  Беллами отправился в бар. По пути он прошел рядом с рулеткой. Айрис Берингтон посмотрела на него. Он сделал почти незаметное движение головой в сторону бара.
  Бармен сидел на стуле позади стойки и дремал. Беллами заказал виски с содовой. Спустя минуту вошла миссис Берингтон.
  – Айрис, я хочу вам показать интересную картинку, – сказал Беллами. – Вот идите сюда и посмотрите.
  Она пересекла комнату вместе с ним. Они остановились перед акварелью. Беллами тихо прошептал.
  – Айрис, мне нужно с вами поговорить. Где-нибудь, где мы будем одни. Это действительно весьма срочно.
  Она тихо рассмеялась.
  – Действительно, Ники? Ну, что ж. Через несколько минут я поеду домой. Сейчас полвторого. Ждите меня у меня дома. Это дом в Каларендона, в глубине Брук-стрит. Я буду там в четверть третьего. Ждите в нижнем вестибюле.
  – Спасибо, – сказал Беллами.
  Она вернулась в игорный зал. Беллами пошел в кабинет Мотта, взял пальто и шляпу. Когда он вошел в игорный зал, миссис Берингтон снова играла в рулетку. Он пробормотал: "Всем спокойной ночи", – и вышел.
  Беллами шел по улице минут десять, а затем взял такси до Брук-стрит. В машине он привалился к спинке сидения и расслабился. Он был уставший, но вовсе не в плохом настроении. Он думал о Марче.
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ
  Понедельник
  КЭРОЛА "ВЫХОД" – АЙРИС "ВХОД"
  I
  Беллами сидел в нижнем вестибюле дома Кларендона и курил в ожидании миссис Берингтон. В вестибюле было холодно и пусто.
  Он вспоминал плохо скрываемое самодовольство на лице Ферди Мотта, когда тот рассказывал о помолвке с Кэролой. Беллами цинично улыбнулся. Он попытался представить себе Ферди – после того как он расплюется с клубом – в роли помещика. Во всяком случае, Ферди постарается казаться таковым. Он видел, как Ферди шагает по полям в новеньких бриджах, в элегантных верховых сапогах и охотничьей куртке, немного кричащей и слишком облегающей.
  Беллами стал размышлять о карточной игре. Почему Мотт умышленно позволил Марчу выиграть две сотни фунтов? Беллами, наблюдавший за игрой из-под полуопущенных ресниц, видел, что остальные три игрока были ни при чем. Когда банковали они, Мотт играл нормально, но когда они пасовали, оставляя розыгрыш банка ему и Марчу, который к тому моменту играл совсем уже безрассудно, поскольку был пьян, Мотт снова и снова бросал карты, хотя Беллами точно знал, что они у него выигрышные.
  Он немного поежился, когда открылась входная дверь и вместе с миссис Берингтон, кутающейся в меха, в вестибюль ворвался поток холодного воздуха. Он посмотрел на нее с новым интересом, пытаясь понять, что она хочет от жизни. Айрис была авантюристкой, ищущей своего шанса, это он знал. Блондинка из "Малайского клуба" рассказала ему это после трех бокалов шампанского. Но его особенно интриговала их связь с Харкотом, даже если она приближалась к концу.
  Его занимал также вопрос о финансах Марча. Харкот не был хорошим игроком, профессионалом. Конечно, у его жены Ванессы были свои деньги, но, как и у всех после начала войны, доходы ее сильно сократились. Было совершенно очевидно, что к Харкоту она расположена не слишком хорошо и, следовательно, вряд ли дает ему деньги.
  Откуда же тогда брались у него деньги и почему, если то, что говорит барменша из "Малайского клуба" правда, поток их внезапно иссяк?
  – Привет, Айрис, – воскликнул Беллами. – Очень мило с вашей стороны откликнуться на мои заботы в столь поздний час.
  – По-моему, поздний час – самое время для того, чтобы откликаться на заботы мужчин, – сказала она многозначительно. – Пойдемте наверх. Здесь жутко холодно, Ники, – голос ее звучал мягко и призывно.
  Они подошли к лифту. Беллами открыл и закрыл дверь шахты. Она нажала на кнопку четвертого этажа. Пока лифт поднимался, она спросила:
  – Что случилось, Ники? Может быть, даже что-то не одно? Он поднял брови.
  – Я знал, что вы догадливы, Айрис, – улыбнулся он, – но я не думал, что настолько. Итак, вы считаете, что случилось одна или две вещи сразу?
  Она кивнула, обнажив в улыбке превосходные зубы.
  Лифт остановился на четвертом этаже. Они вышли. Беллами последовал за ней по коридору. Обстановка выглядела дорого. Он мимоходом подумал, что арендная плата должна быть не малой.
  Она отперла дверь своей квартиры. Они вошли. Сняв пальто и шляпу, Беллами оставил их в холле и вслед за миссис Берингтон прошел в гостиную. Комната была уютной и хорошо обставленной – можно сказать, слишком хорошо обставленной. Пылал большой камин.
  – Итак, Айрис, я хотел бы знать, в чем, вы считаете, состоит моя конкретная проблема?
  Она сбросила шубу на стул, подошла к бару и достала графин с виски, сифон и два стакана.
  – Опыт подсказывает мне, дорогой, что мужчина всегда бывает озабочен одной из двух проблем – деньги и женщины. Разумеется, если очень не повезет, он может страдать по обеим причинам одновременно.
  Беллами криво усмехнулся.
  – Думаю, у большинства мужчин одна из этих проблем порождает другую. Они почти автоматически следуют друг за другом.
  Она принесла ему его стакан и, остановившись очень близко от него со своим стаканом в руке, посмотрела прямо в глаза.
  – Не думаю, что вы принадлежите к тому типу мужчин, которые страдают по двум этим причинам сразу, – пробормотала она. – Не могу представить себе, Ники, чтобы у вас были проблемы с женщинами.
  Он удивленно поднял брови.
  – Не можете? Почему же?
  Она перешла к камину, и поставила свой стакан на каминную доску, затем вернулась, обвила руками его шею и поцеловала в губы. Это она делать умела. Тело ее тесно прижалось к нему. Наконец отступив, она произнесла с восхитительной гримаской:
  – Я хотела это сделать с того самого времени, когда увидела вас впервые. Вас это удивляет?
  – Жаль, что я не знал этого раньше, Айрис, – ответил он, – улыбаясь ей. – Вы только что сказали, что не можете себе представить, чтобы у меня были проблемы с женщинами. Похоже, у меня будет масса проблем с одной из них.
  Он смотрел на нее, подняв одну бровь. Ей это показалось забавным и очень привлекательным. Она накрыла его ладонь своею.
  – Не беспокойтесь, Ники. Со мной у вас проблем не будет. Я из тех женщин, которые не создают проблем.
  Беллами отхлебнул немного виски. Она, вернувшись к камину, подняла свой стакан ко рту.
  – За вас, Ники… – весело провозгласила она, – и за меня! Он рассмеялся.
  – Вы – уникальная женщина, Айрис. Вы хотите сказать, что из-за вас ни у одного мужчины никогда не было проблем?
  Она уселась в кресло подле камина и положила ногу на ногу – ноги у нее были великолепные, стройные, с изящными лодыжками. Подумав, она ответила:
  – У одного мужчины были проблемы из-за меня, но только у одного, насколько я помню. Разумеется, когда я говорю "проблемы", я имею в виду серьезные проблемы.
  Беллами подошел и встал по другую сторону камина.
  – Полагаю, если я скажу, что этим беднягой был мистер Берингтон, я ошибусь?
  – Вы будете правы, – кивнула она. – Но даже и в этом случае я доставила не слишком много хлопот. Просто я развелась с ним. А он этого вовсе не хотел.
  – А, так вы, стало быть, маленькая охотница за алиментами?
  – Если хотите, Ники, – ответила она. – Но не очень удачливая. Боюсь, замужество было самой большой ошибкой в моей жизни, и без того далеко не гладкой, – она озорно взглянула на него.
  – Я была слишком молода, когда вышла за Берингтона. Я думала, у него больше денег, чем оказалось на самом деле. Вот почему алименты не так велики, как хотелось бы.
  – Это – довольно печальный мир, – сказал Беллами. – Но что касается вас, думаю, в море осталось достаточно жирной рыбки. Не меньше, чем уже выловлено.
  – Думаете? – произнесла Айрис, она вдруг стала серьезной. – Не заблуждайтесь на мой счет, Ники. Вы считаете меня всего лишь авантюристкой, но даже если это так, вас это беспокоить не должно. С вас взять нечего. И все же должна вам сказать, сэр, что бывают авантюристки и авантюристки.
  Он рассмеялся.
  – Вы меня заинтриговали, Айрис. Вы – просто прелесть.
  Он подошел к бару и взял сигарету. Возвращаясь, как бы невзначай, сказал:
  – Когда вы вошли сегодня вечером, я отметил, что выглядите превосходно. Мне понравилось, как ветер треплет юбку вокруг ваших щиколоток. Вы грациозны. Вы, наверное, очень интересны.
  Он подошел, склонился к ней и поцеловал в кончик носа.
  – Если вы не знаете, подсказываю, что мой рот – чуть ниже, – улыбнулась она.
  Он сел на канапе и сказал:
  – Не отвлекайте меня. Я хочу выяснить один момент. Вы сказали: есть авантюристки и авантюристки. Вы принадлежите к первой или ко второй группе, и чем они друг от друга отличаются?
  – Есть тип авантюристок, который меня совсем не привлекает. Такая авантюристка смотрит на мужчин в общем. Если она видит, что в "этой пещере есть золото", она начинает копать. Мне это совершенно не нравится. Это неартистично.
  – Понимаю, – кивнул Беллами. – Стало быть, вы разборчивы. Вы изысканы в выборе мужчин. Ваш избранник должен обладать определенными качествами?
  – Именно. Если я копаю золото, мне нужно, чтобы его владелец был, по меньшей мере, интересен мне.
  – Можно мне еще виски? – улыбнулся он.
  – Вам можно все, что угодно, – ответила она с улыбкой. – Пожалуй, и мне налете немного.
  Он принес стаканы.
  – Я вас все еще интригую? – спросила Айрис.
  – Больше, чем когда бы то ни было, – ответил Беллами, – потому что для утонченной авантюристки вы слишком часто "сходите с рельсов".
  – Что вы имеете в виду, сэр?
  – Я имею в виду, что если вы любите искать клады в интересных местах, ваши землеройные операции вокруг Харкота Марча удивительны. – Он посмотрел в потолок: – Я не могу себе представить более потасканного, плоского, бесполезного, неинтересного и абсолютно ужасного человека, – с точки зрения женщины, конечно, – спохватился он, – чем Харкот Марч.
  Она посмотрела на огонь.
  – Согласна с вами. Харкот именно такой, как вы сказали. Но Харкот был особым случаем.
  – Был? – брови Беллами снова поползли вверх.
  – Был! – повторила она и мило рассмеялась. – Я не так глупа, чтобы одновременно вести игру с двумя мужчинами столь разных темпераментов, характеров и взглядов, как вы с Харкотом Марчем. С Харкотом покончено.
  – Теперь вы будете вести игру со мной? – цинично улыбнулся Беллами. – Дорогая, вы заставляете меня чувствовать себя рыбой.
  – Не валяйте дурака, Ники, – сказала она. – Думаю, вы – единственный в мире мужчина, который никому не позволит играть собой. Пожалуй, я никогда не встречала мужчины, у которого было бы такое острое чутье на женщин.
  – Клянусь Юпитером, – воскликнул Беллами, – так оно и есть. А сейчас меня мое чутье не подвело?
  – Ни чуточки, – продолжала она. – Вы гораздо умнее, чем кажетесь. Я часто думала о вас, о том, как вам удается существовать и откуда вы берете деньги.
  Беллами состроил ей гримасу.
  – Я начинаю вас бояться, Айрис.
  – Не беспокойтесь, Ники, – успокоила она. – В сущности, я не любопытна. Я не прошу вас сказать мне, где вы берете деньги.
  – Пока они у меня есть, не так ли?
  – Мне это даже и не важно, – сказала она, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову.
  – У вас прекрасная фигура, Айрис, – похвалил он, – особенно, когда вы вот так сидите.
  – Я знаю, – ответила она. – Иначе зачем бы я так именно и села?
  Оба рассмеялись.
  – Ники, хотите верьте – хотите нет, но мне совершенно безразлично, есть ли у вас деньги или нет. Мне вы интересны. В вас есть что-то, что заставляет меня делать стойку. Меня привлекают две вещи.
  – Какие же?
  – Прежде всего, – сказала миссис Берингтон, – вы исключительно привлекательны как мужчина. Во-вторых, женский инстинкт подсказывает мне, что вы ненадежны и очень опасны. Женщины любят ненадежных и опасных мужчин, как бы они это ни отрицали.
  Беллами пожал плечами.
  – Я не опасен. Я ничего не делаю, – произнес он кротко.
  – Конечно, – подхватила она. – Но вы можете. Когда я сказала, что вы опасны, я имела в виду, что такую женщину, как я, такой мужчина, как вы, может решительно свести с ума.
  – Может быть, – согласился Беллами. – Но вы всегда можете остановиться, в любой момент, когда пожелаете, не так ли, дорогая?
  – Это может оказаться не так-то просто, – печально возразила Айрис. – Кстати, этот весьма интимный разговор увел нас в сторону. Вы ведь сказали, что вам нужно срочно повидать меня по поводу… чего?
  Лицо Беллами стало очень серьезным.
  – Послушайте, Айрис. Когда я говорил с вами сегодня вечером, я чувствовал, что могу попасть в переделку. То, что вы сказали по поводу своей якобы увлеченности мною, с одной стороны, облегчает дело, с другой – нет. Позвольте мне дать вам совет. Если бы я был такой женщиной, как вы, я не очень якшался бы с такими мужчинами, как я. Эффект может быть взрывной. Дело в том, что мне нужно алиби.
  – Как волнующе это звучит, – проговорила она. – Как в кино. С чем это связано? С женщиной, вероятно? Или мне лучше не задавать вопросов? Какого рода алиби вы хотите, Ники?
  – Вы ушли от Кэролы сегодня всего на несколько минут раньше меня. Куда вы пошли?
  – О, милый, вы допрашиваете меня как окружной прокурор. Ну, если вы желаете знать, сэр, я пришла сюда, чтобы переодеться перед тем как идти в клуб Мотта.
  – Кто-нибудь видел, как вы сюда входили?
  – Никто не видел. Портье был наверху. В лифте я ехала одна.
  – А отсюда вы поехали прямо к Мотту?
  – Да, – кивнула она. – Я ушла отсюда где-то без двадцати двенадцать.
  – Хорошо. Вы не будете возражать, если – довольно щекотливая ситуация – если я скажу, что пришел сюда с вами выпить минут на двадцать двенадцатого и был с вами, пока вы не ушли?
  – Почему бы и нет? – согласилась она, гася сигарету. – Все это очень таинственно. Уж не хотите ли вы, чтобы я помогла вам избежать вызова в суд в качестве свидетеля?
  – Что-то в этом роде. Так прикроете меня и скажете в случае необходимости, что я был у вас приблизительно между четвертью двенадцатого и вашим уходом в клуб Мотта без двадцати двенадцать?
  – Хорошо, Ники. Я сделаю это для вас с удовольствием, – она посмотрела на него сухими блестящими глазами. – Но я буду ждать вознаграждения.
  – То есть, вы собираетесь меня шантажировать? – уточнил он.
  – Отдаю себя в вашу власть. Вы ведете себя как искушенная мошенница.
  Она встала.
  – Ну, Ники, если называешь себя "деревенской простушкой", нужно быть готовой к тому, чтоб в любой момент защищать свою честь. К тому же моя первая просьба не слишком обременительна.
  – Нет? Что же это за просьба?
  – Пообедайте со мной завтра, Ники, – сказала она. – Я хочу поговорить с вами. Я угощу вас лобстером и милым женским участием. Придете?
  – Я буду здесь точно в назначенный час, – пообещал Беллами.
  – Я обожаю лобстеров, а еще больше – женское участие. Мне его всегда недоставало.
  Она рассмеялась.
  – Если я хоть что-то понимаю в жизни, у вас его было больше, чем достаточно. И Бога ради, не пейте так много. Сегодня у Кэролы вы выступили не лучшим образом.
  Он пошел в холл, она помогла ему надеть пальто.
  – Интересно, почему женщины всегда хотят перевоспитать меня? – спросил он. – Не думаю, что это честно.
  – Я не хочу вас перевоспитывать. Я не собираюсь вас перевоспитывать. Просто хочу, чтобы вы чуточку меньше пили. Понимаете?
  Она подставила ему лицо для поцелуя.
  – Спокойной ночи, Казанова, – произнесла она. – Постарайтесь быть паинькой. И не опаздывайте к обеду.
  Она тихо закрыла за ним дверь.
  Потом вернулась в гостиную и остановилась, глядя на огонь.
  
  II
  Беллами медленно шел обратно домой. Дождь сменился колючим восточным ветром, и он с благодарностью поднял теплый каракулевый воротник своего пальто.
  Он размышлял о своем алиби. Интересно, сможет ли Айрис Берингтон сохранить твердость духа и не отказаться от своего обещания, когда узнает, что произошло в то самое время, когда Беллами якобы был с ней?
  Обнаружили ли уже Фреду Вэнинг? Вообще должны были уже обнаружить, подумал он. В любом случае Филип Вэнинг вернулся, конечно, домой к полуночи, – он редко задерживался на службе позднее. Беллами вдруг понял, что тот телефонный звонок, который сопровождал его отступление из дома Вэнингов, был скорее всего звонком Филипа. Вероятно, он позвонил Кэроле и узнал от нее, что Фреда не пришла из-за внезапной простуды. А поскольку Фреда не подходила к телефону, он забеспокоился.
  Беллами переключил свои размышления на Айрис. Он считал, что Айрис тоже может в недалеком будущем представлять довольно сложную проблему. Она вовсе не была неопытной женщиной, пораженной внезапной любовью, страстью к случайному знакомому.
  У нее на уме всегда была выгода. Бели такая женщина, как Айрис, влюблялась, это было серьезно. И Айрис была не из тех, кто легко сдается. Она вообразила, что влюблена в него, и она всех чертей на ноги поставит, если поймет, что он просто использовал ее в своих интересах.
  То, что произошло сегодня вечером, особой роли не играет.
  Ну что могут значить два поцелуя? Но если дело пойдет дальше – а похоже, что ему придется предпринять дальнейшие шаги, если он хочет обеспечить себе алиби, – тогда ему придется принять игру и делать все, что требуется. Или, по крайней мере, делать вид, что это так.
  Он спрашивал себя, почему он вдруг решил там, в клубе Мотта, попросить ее о помощи. Он знал об Айрис очень мало и не сомневался, что предпринимает чертовски опасный шаг. Если бы она послала его с этим его алиби, ситуация сложилась бы для него весьма не просто – ну, разумеется, если полиция в этом промежутке времени не обнаружила бы какого-нибудь другого подозреваемого, против которого обстоятельства и улики свидетельствовали бы еще определеннее, чем против него.
  Поворачивая на Пикадилли и направляясь к улице Полумесяца, он вздохнул, жизнь – и смерть – зависела от таких мелочей. Если бы Фреда не попросила его войти через боковую дверь, он прошел бы с парадного входа и швейцар увидел бы его. В этом случае Беллами мог немедленно поднять тревогу, обнаружив труп Фреды, и все было бы в порядке.
  Впрочем, подумал он, даже в этом случае его положение было бы немного сомнительным. Это было так не похоже на Фреду – звонить кому бы то ни было в одиннадцать часов вечера и просить срочно прийти.
  По какой-то ему самому не понятной причине Беллами чувствовал, что с этой тайной связан Харкот Марч. Вэнинг ведь сказал ему, что Марч будет у Фреды на коктейле, а потом отвезет ее на вечеринку к Кэроле. Почему Фреда так внезапно простудилась и не смогла поехать? Разве она могла не знать об этом, когда звонила Вэнингу на службу, ведь это было совсем незадолго до того?
  Что же случилось с Фредой в тот вечер? Что-то должно было случиться. Что-то достаточно серьезное, чтобы вывести ее из обычного состояния невозмутимости и заставить принять решение не ездить к Кэроле, а позвонить Беллами и попросить его приехать к ней тайно и срочно.
  Почувствовала ли Фреда – впервые в своей бесстрастной и безоблачной жизни, – что ей грозит опасность и захотела, чтобы кто-то был рядом? Но почему в таком случае она не позвонила Филипу?
  Ответ на этот вопрос Беллами, пожалуй, знал. Что бы не произошло, ничто не могло заставить Фреду оторвать Вэнинга от работы. Если бы даже она и предполагала, что может случиться нечто, что требует присутствия мужчины, способного ее защитить, она бы все равно не стала беспокоить мужа. А Беллами был как раз из тех, к кому она обратилась бы скорее всего. Он был мужчиной, которого женщины не стеснялись обременять просьбами. Именно тот самый тип.
  Повернув на улицу Полумесяца, он сунул руку в карман брюк за ключом от входной двери. Подойдя к ней и вставляя ключ в замочную скважину, он увидел, как от соседнего подъезда отделилась какая-то тень. Человек остановился возле Беллами. Руки он держал в карманах плаща, шляпа его была немного сдвинута набекрень.
  Это был мужчина средних лет, коренастый, с блестящими глазами на круглом спокойном лице.
  – Чем могу быть полезен? – поинтересовался Беллами.
  Человек вынул из кармана правую руку и протянул Беллами какую-то кожаную книжечку с прозрачным целлулоидным окошком. Беллами посветил фонариком. Это было удостоверение офицера полиции, инспектора уголовного розыска Мейнела.
  Беллами вернул удостоверение, приветливо улыбнувшись.
  – Я хотел бы поговорить с вами, если вы не возражаете, сэр, – сказал полицейский.
  – Что случилось? – спросил Беллами и полез за портсигаром.
  – Убийство, сэр, – ответил Мейнел. – Убита дама по имени миссис Филип Вэнинг, в доме Хайда. Нам сообщили, что она звонила вам вечером в дом мисс Эверард около одиннадцати часов. Мы подумали, что вы можете располагать информацией, которая окажется полезной, сэр.
  – Господи Боже мой! Какой ужас! Бедная Фреда!
  Он открыл дверь.
  – Входите, пожалуйста, инспектор, – пригласил он и отступил, пропуская Мейнела. Закрывая дверь, он заметил, как полицейская машина, оборудованная радиосвязью, стала медленно приближаться вдоль бордюра к дому.
  Инспектора будут ждать.
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ
  Понедельник
  ЗАТКНИСЬ, ЛЖЕЦ!
  I
  Беллами провел Мейнела в гостиную, зажег свет и, пододвинув кресло, бодро произнес:
  – Присаживайтесь, инспектор. Вы, должно быть, страшно замерзли, ожидая на улице?
  Полицейский кивнул и улыбнулся.
  – У нас работа такая, мистер Беллами. Надо сказать, я предпочитаю работать в летнее время.
  – Как насчет того, чтобы выпить? – спросил Беллами, направляясь к бару.
  – Благодарю вас, сэр, – ответил сыщик, – я никогда не пью на службе.
  Беллами приготовил виски с содовой для себя, потом пододвинул кресло и сел по другую сторону камина, медленно потягивая из своего стакана и с любопытством разглядывая Мейнела. Он предположил, что тот – человек не слишком блестящего и гибкого ума, но одновременно с этим ему в голову пришла мысль, что он, вероятно, ошибается.
  В Скотленд-Ярде были, пусть очень мало, по-настоящему умные сыщики, и, хотя жизнь и работа не сводила Беллами близко с сотрудниками уголовно-следственного отдела, он знал, что английская полицейская система весьма эффективна. Эти парни из уголовного розыска были очень спокойными и скромными, любезными и готовыми всегда помочь. В то же время они были чрезвычайно настойчивыми и цепкими. Они не запугивали, не были грубы, тем более не применяли даже самых легких форм допроса третьей степени, но их упорство, умение тщательно разрабатывать мельчайшие детали, невинные, но хорошо обдуманные вопросы – все это представляло опасность, пожалуй, большую, чем допрос третьей степени.
  Беллами поставил стакан на каминную доску, закурил и предложил полицейскому. Тот покачал головой.
  Беллами тихо сказал:
  – Это просто ужасно. Миссис Вэнинг была моим другом. Я работал прежде у ее мужа, мне его очень жаль. Чертовское невезение.
  Полицейский кивнул.
  – Это – действительно тяжелый удар, сэр, – согласился он. – Очень тяжелый, конечно. Нужно признать, что мистер Вэнинг – человек поразительного самообладания, но даже для него невыносимо вдруг узнать, что твоя жена задушена.
  – О, Боже! – воскликнул Беллами. – Задушена…! Кошмар. Это кажется почти невероятным. Я уверен, что у миссис Вэнинг во всем мире не было ни единого врага. Просто не могло быть. Она принадлежала к совсем другому типу женщин.
  – К какому именно? – вкрадчиво спросил инспектор.
  Беллами помолчал немного и наконец сказал:
  – Есть женщины, внезапное убийство которых, не произвело бы впечатления неожиданно разорвавшейся бомбы. Думаю, вам известен такой тип, инспектор. Они вовсе не обязательно становятся замешанными в преступлении. Они могут быть вполне милыми дамами, но при этом в них есть некая червоточина, или странность, или даже какое-то яркое достоинство. Представьте себе, к примеру, что женщина представляется – совершенно невольно, разумеется, – под убийство, потому что она настолько мила, что не может в нужный момент сказать "нет". Я могу себе представить женщину, которая может оказаться жертвой убийства потому, что она до известной степени любопытна или до известной степени ревнива.
  Он затянулся и продолжил:
  – Любая несчастливая женщина может стать жертвой. Если более или менее нормальный человек чувствует себя несчастным, он старается что-то сделать. Мужчины пускаются в приключения с женщинами. Женщины начинают думать, как мужчины. Это – естественная защитная реакция.
  Но Фреда не была такой. Она не просто была совершенно счастливой, она была умиротворенной. Никто бы не мог загнать ее в угол или угрожать ей. Она была для этого чересчур честна, чересчур прямодушна и замкнута. Она была внутренне так богата, что могла внутри себя найти убежище от любых временных неприятностей. У нее были книги, которые она обожала, счастливый дом, множество друзей, которым всегда можно позвонить. Она не из тех женщин, которые могут оказаться втянутыми в историю, чреватую убийством. Это – просто совсем другой тип.
  Он взглянул на инспектора и улыбнулся. Мейнел подумал, что, когда улыбается, Беллами похож на озорного школьника. Это его слегка шокировало.
  – Следующую лекцию, – иронично сказал Беллами, – я прочту в четверг в главном зале. Буду иметь колоссальный успех, – он сердито выпустил струю дыма.
  Мейнел пренебрежительно улыбнулся.
  – Забавно, сэр, но когда кого-нибудь убивают, люди обычно говорят о нем именно это. Никому в голову не приходит, что у обычного человека с улицы – я не имею в виду грабителей, карточных шулеров или проституток, я имею в виду самых обычных людей, – что у такого человека могут быть враги. Но, к несчастью, оказывается, что они были.
  Он чуть опустил уголки губ.
  – Во всяком случае, один враг у миссис Вэнинг был.
  Беллами покачал головой.
  – Все равно мне трудно представить себе, чтобы кто-нибудь хотел убить Фреду Вэнинг, – он швырнул окурок в камин. – Расскажите мне, инспектор, что же там произошло?
  Мейнел опустил шляпу, которую держал в руках, на пол у своих ног, откинулся в кресле и сказал:
  – Естественно, сэр, нам известно не слишком много, но факты, которыми мы располагаем, таковы: похоже, что сегодня в одиннадцать часов вечера миссис Вэнинг была еще жива, ибо как раз в этот час она позвонила на службу своему мужу и говорила с его секретаршей. Мистер Вэнинг, который был в другом помещении на той же улице, вошел сразу же после того как секретарша повесила трубку. Он не отзвонил жене немедленно, так как секретарша объяснила ему, что миссис Вэнинг в ответ на ее заверения, что мистер Вэнинг сделает это как только вернется, просила передать ему, чтобы он позвонил в половине двенадцатого.
  Мистеру Вэнингу это, разумеется, показалось несколько странным, – продолжал полицейский офицер. – Он не мог понять этого.
  Беллами кивнул.
  – Должно быть, у нее были веские основания не хотеть, чтобы он звонил раньше половины двенадцатого.
  – Совершенно верно, сэр, – согласился Мейнел. – Я тоже так подумал. Похоже, миссис Вэнинг ожидала кого-то между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Вероятно, ожидала, но могла быть и другая причина.
  Беллами вопросительно поднял бровь.
  – В половине двенадцатого мистер Вэнинг, который к тому времени закончил работу, – продолжал Мейнел, – попросил секретаршу соединить его с миссис Вэнинг. Там есть отдельная линия связи с его квартирой – с гостиной, и секретарша, естественно, воспользовалась ею. Гудки были нормальные, но никто не отвечал.
  Тогда спустя несколько минут она позвонила по телефону коммутатора, находящегося в привратницкой дома Хайда, ночной портье соединил ее с квартирой Вэнингов – аппарат с этим номером стоял в спальне миссис Вэнинг, но и теперь никто не ответил.
  К тому времени мистер Вэнинг уже начал беспокоиться: где жена, что случилось? Он попросил портье подняться в квартиру и посмотреть дома ли она.
  Портье поднялся, открыл дверь своим ключом и нашел миссис Вэнинг лежащей на постели у себя в спальне. Она была задушена.
  Беллами снова поднял бровь.
  – Похоже, тот, кого она ждала между одиннадцатью и половиной двенадцатого, был не очень добрый человек.
  – Совсем не добрый, – согласился Мейнел.
  Беллами бросил окурок в камин и закурил еще одну сигарету – последнюю. Как бы между прочим он спросил:
  – Ну, а какое я могу иметь к этому отношение?
  – В сущности, никакого, сэр, – ответил инспектор. – Мы просто подумали, вдруг вы что-нибудь знаете. Обнаружив труп миссис Вэнинг, портье позвонил ее мужу и попросил его немедленно приехать, так как случилось нечто ужасное. Потом он набрал три девятки и сообщил в полицию. Я немедленно выехал.
  – И у вас нет никаких определенных идей, инспектор?
  – Пока нет, сэр. Фотографы и дактилоскописты еще не закончили свою работу. Может быть, они что-нибудь подскажут. Дело в том, – продолжал Мейнел, – что, придя в себя после шока, мистер Вэнинг сказал мне, что, судя по предыдущему телефонному разговору, его жена собиралась на вечеринку к мисс Кэроле Эверард. Как видно, она передумала и не поехала.
  Я поехал к мисс Эверард, решив, что, может быть, миссис Вэнинг звонила туда. Я должен был проверить все, сколь малой ни была вероятность что-то узнать. Там дворецкий и сообщил мне, что миссис Вэнинг звонила сразу же после одиннадцати и просила к телефону вас. Вот я и подумал, сэр, – закончил он, чуть ли не извиняясь, – что вы можете знать нечто, могущее нам помочь.
  – Я был бы рад, – сказал Беллами. – Совершенно верно, миссис Вэнинг действительно позвонила мне, и время вам сказали более-менее верное. Я тоже думаю, это было сразу после одиннадцати. Она сказала, что простудилась и не сможет приехать, и просила передать извинения мисс Эверард. Мисс Эверард была моей невестой, – добавил Беллами. – Уходя, я попросил дворецкого ей это передать.
  – Понятно, – мягко сказал Мейнел. – Нет необходимости спрашивать, виделись ли вы с миссис Вэнинг после того?
  Беллами удивленно поднял брови.
  – С какой стати? – сказал он и, поколебавшись, добавил: – конечно, я понимаю, инспектор, что вы должны все проверить и что звонок миссис Вэнинг ко мне вынуждает вас спросить, где я был, тем более, что этот звонок последовал сразу же после ее звонка мужу.
  Тон его сделался конфиденциальным.
  – Хочу быть абсолютно откровенным с вами, инспектор. Обязан быть, – он пожал плечами. – Но я надеюсь, то, что я вам сообщу, останется строго между нами. – Он смущенно улыбнулся: – Видите ли, здесь замешана еще одна женщина.
  Мейнел понимающе улыбнулся.
  – Что ж, сэр, наша работа требует, чтобы мы делали свое дело как можно успешнее, но при этом никого не ставили в затруднительное положение. Единственное, что нам нужно знать, кто убил миссис Вэнинг. Я, конечно, не могу давать никаких обещаний, но поверьте, что Скотленд-Ярд не заинтересован в разглашении информации, касающейся интимной жизни граждан, если это не имеет отношения к делу.
  – Отлично, – кивнул Беллами. – Просто дело в том, что я был помолвлен с мисс Эверард, и она расторгла нашу помолвку как раз во время этой вечеринки. Сказать вам правду, я пришел туда немного навеселе. Ей это не понравилось и мы повздорили.
  – Конечно, – Беллами криво усмехнулся, – я вел себя не лучшим образом. Я уже на вечеринке добавил пару стаканчиков виски с содовой и после ссоры с мисс Эверард на зло ей сговорился с одной знакомой дамой.
  Мейнел понимающе кивнул.
  – Понимаю, сэр, мужчины обычно так и поступают. Уверен, что вы были очень расстроены. Мисс Эверард – очаровательная женщина, – добавил он без всякой связи, помолчал и сказал: – А… э… как имя этой дамы? Видите ли, быть может, нам придется проверить это.
  – Конечно, – ответил Беллами. – Это была миссис Айрис Берингтон. У нее квартира на третьем этаже дома Кларендона в глубине Брук-стрит.
  Инспектор достал записную книжку и записал адрес.
  – Вы сказали, что пошли туда пешком, сэр? – спросил он. – Можете ли вы сказать, когда вы пришли?
  Беллами немного подумал.
  – Точно сказать не могу, но это не трудно вычислить. Миссис Вэнинг позвонила мне в три-четыре минуты двенадцатого. Я ушел минут пять спустя. К дому Кларендона я шел довольно быстро, потому что было холодно. Думаю, это заняло минут десять-двенадцать. Наверное, я пришел туда между четвертью и двадцатью минутами двенадцатого.
  Сыщик кивнул.
  – Понимаю, сэр. А по дороге вы нигде не видели миссис Вэнинг? Вы вообще нигде не видели ее после того, как ушли с вечеринки?
  – Господи, конечно же нет, – удивленно воскликнул Беллами. – Как я мог ее видеть? Если я правильно понял, она просила Вэнинга не звонить ей до половины двенадцатого, так как ждала кого-то у себя дома? Зачем бы она стала выходить?
  – Это – интересное соображение, – ответил полицейский офицер. – Но следует принять во внимание один факт, который, думаю, вы со мной согласитесь, кажется немного странным.
  Как я вам сказал, в квартире Вэнингов два телефона. Отдельная линия, соединяющая ее со службой мистера Вэнинга, и общая – через коммутатор в привратницкой. Так вот, миссис Вэнинг не пользовалась ни одной из них, когда звонила в контору мистера Вэнинга в одиннадцать часов. Обычно, звоня ему на работу, она использовала отдельную линию. На сей раз она этого не делала. Не пользовалась она и другой линией, через коммутатор, так как портье, заступивший на дежурство без четверти одиннадцать, сообщил, что из квартиры Вэнингов никаких звонков не было. Следовательно, она не могла звонить из дома.
  – Значит, она выходила? – догадался Беллами.
  – Совершенно верно, сэр, – ответил Мейнел. – Она должна была выйти. И у нас есть некоторые соображения на этот счет. Из квартиры есть другой выход, через коридор, ведущий к черному ходу. Замок здесь был на предохранителе. А при выходе через черный ход, в конце переулочка, есть телефонная будка.
  Мне кажется, что по какой-то причине, известной лишь ей самой, миссис Вэнинг вышла из дома через черный ход и воспользовалась автоматом, чтобы позвонить сначала мужу, а потом вам.
  Мы знаем от портье, что ни один из этих звонков не был сделан через коммутатор, и мы знаем от секретарши мистера Вэнинга, что его жена не звонила по отдельной линии связи. Следовательно, она, должно быть, выходила, а убита была вскоре после возвращения… так, по крайней мере, я думаю.
  – Почему вы так думаете? – спросил Беллами.
  – Потому что она была в шубе, сэр. Она не успела снять ее, и шляпка была там, куда она ее бросила, на ночном столике. Вряд ли она намеренно осталась в шубе, так как ярко горел камин и в комнате было очень тепло.
  Конечно, – продолжал инспектор, – ее мог убить какой-нибудь негодяй, проникший в квартиру через черный ход, пока она разговаривала из автомата. Он мог видеть, как она вышла из дома и прошла в телефонную будку в конце переулочка. Он легко мог воспользоваться открытой дверью черного хода, подняться на третий этаж и в поисках поживы обнаружить, что боковая дверь в квартиру Вэнингов открыта.
  Он, скажем, вошел и стал шарить по дому, а миссис Вэнинг вернулась и застала его у себя в спальне. Тогда он убил ее. Это, конечно, только предположение. Такое могло случиться.
  – Но вы не слишком верите в эту гипотезу? – спросил Беллами.
  – Честно говоря, нет, сэр. Я бы очень хотел знать, зачем миссис Вэнинг понадобилось звонить мужу и вам? Вот, что я хотел бы знать, но, боюсь, я никогда этого не узнаю, потому что она уже ничего не расскажет.
  Он как-то зловеще усмехнулся.
  – Однако продолжайте, пожалуйста, ваш рассказ, сэр. Вы сказали, что пришли к миссис Берингтон между четвертью и двадцатью минутами двенадцатого. Что было потом, сэр?
  – Мы с миссис Берингтон выпили, – ответил Беллами. – Она тоже была на вечеринке и ушла незадолго до меня домой, чтобы переодеться – она собиралась пойти в клуб. Мы поболтали минут десять-двенадцать, а потом вместе вышли. Она отправилась в клуб Мотта в Сентджанском лесу, а я – сюда, домой. Я чувствовал себя очень неприятно, потому что понимал, что свалял дурака на вечеринке. Поэтому я решил, что мне следует поехать в клуб Мотта и забрать миссис Берингтон. Я не хотел оставаться один. Так я и сделал. Я взял такси и поехал в клуб.
  – А обратно вы приехали вместе с миссис Берингтон?
  – Нет, – ответил Беллами. – Не вместе. Видите ли, в клубе было много знакомых. Поэтому я ушел раньше и ждал ее в вестибюле дома Кларендона. Она вскоре присоединилась ко мне.
  – Понимаю, сэр, – сказал сыщик. – Очень любезно с вашей стороны, что вы были так откровенны. Излишне говорить, что все, что вы мне доверили, будет рассматриваться, как конфиденциальная информация.
  – Рад слышать это, – Беллами благодарно улыбнулся, – в конце концов миссис Берингтон может не понравиться…
  – Совершенно верно, – подхватил Мейнел. – Ей, конечно, будет неприятно, если информация о вашем визите станет общественным достоянием. Но не думаю, что вам следует об этом беспокоиться, мистер Беллами.
  Он начал натягивать сильно поношенные перчатки.
  Беллами открыл портсигар. Он был пуст. Когда он закрыл его, Мейнел достал свой – старомодный, гладкий, тяжелый портсигар.
  – Возьмите, сэр, – предложил он. – Это те, что вы курите.
  Он передал портсигар Беллами, тот поблагодарил и взял сигарету. Мейнел встал.
  – У вас, конечно, нет никаких предположений относительно этого убийства, сэр? – спросил он. – Вы не знаете, к примеру, кому могла мешать миссис Вэнинг? Я имею в виду кого-то, о ком миссис Вэнинг знала, что этому человеку прекрасно известно все о ней? Или кого-нибудь, кто был знаком с ней достаточно хорошо, чтобы позвонить ей заранее, – звонки в ее квартиру днем были, но мы не можем узнать, откуда – и назначить встречу где-нибудь вне дома?
  Беллами покачал головой.
  – Она была знакома с массой людей, – сказал он. – Но я не знаю ни одного, кто мог бы хотеть ее убить. Она была замкнутой женщиной. Счастлива в замужестве. Очень любила своего мужа, не думаю, чтобы у нее мог быть роман на стороне. Я говорю "не думаю", потому что, инспектор, вы не хуже меня знаете, что можно быть знакомым с женщиной долгие годы и очень мало знать о ней при этом, особенно это касается любовных дел.
  Полицейский кивнул и поднял шляпу.
  – Вы абсолютно правы, сэр, – вздохнул он. – Догадываюсь, что это будет чертовски трудное дело. Как полицейский, я прекрасно знаю – еще по тем четырем годам, которые я проторчал на улице как постовой, – что нужно искать мотив преступления. А я не помню убийства, в котором было бы меньше очевидных мотивов, чем в этом.
  Он двинулся к двери.
  – Спокойной ночи, сэр, и благодарю вас. Извините, что отнял у вас столько времени в такой поздний час.
  – Ничего, – ответил Беллами.
  Он проводил офицера вниз и постоял, пока полицейская машина отъехала. Затем тихо закрыл дверь и поднялся к себе в гостиную.
  Несколько минут он сидел неподвижно, глядя на огонь. Затем пошел в спальню и отыскал в телефонном справочнике номер коммутатора дома Кларендона. Позвонил и попросил соединить его с миссис Берингтон. Ему сказали, что у не прямая линия и дали номер.
  Беллами поблагодарил и набрал его. Он слышал гудки, но никто не отвечал. Он повесил трубку и, улыбаясь, долго смотрел на аппарат. Стало быть, Айрис куда-то ушла. Беллами даже мог догадаться куда. Он пошел обратно в гостиную, облокотился на каминную доску и задумался об Айрис Берингтон, Харкоте Марче и инспекторе Мейнеле. Мейнел был очень любезен и откровенен – слишком откровенен. Беллами достаточно хорошо был знаком с работой уголовного розыска, чтобы понимать, что обычно его сотрудники не обсуждают вероятные версии убийства со странными типами вроде него, – если, конечно, у них нет для этого веской причины.
  Он сунул руку в брючный карман и извлек окурок, который положил туда в клубе Мотта, окурок сигареты, которую дал ему Харкот Марч.
  Он пристально рассмотрел его. Сигареты назывались "Марокко" – уникальная смесь кипрского и турецкого табака, Марч всегда курил их.
  Беллами подошел к письменному столу в углу комнаты и взял конверт. Вложив в него окурок, он запер конверт в стол.
  Потом отправился спать.
  
  II
  Инспектор Мейнел остановил полицейскую машину на Кэннонроу, вышел, сказал водителю, что он свободен до утра, и медленно пошел через двор Скотленд-Ярда.
  По дороге в свой кабинет он грустно посмотрел на часы – была половина пятого. Он подумал, что по большому счету жизнь полицейского офицера мало похожа на путь, устланный розами, и что в любом случае у него будут неприятности с этим убийством миссис Вэнинг.
  Как большинство сыщиков, Мейнел любил расследовать дела, в которых был хоть какой-нибудь определенный мотив. Он уже подсознательно пришел к заключению, что дело об убийстве миссис Фреды Вэнинг станет одним из "нераскрытых преступлений". Он не очень давал себе отчет в том, почему так думает, но думал именно так и сожалел, что дело поручили ему.
  Он открыл дверь своего кабинета и вошел. Грирз, констебль, который был помощником Мейнела, сидел за столом и зевал во весь рот.
  Мейнел подошел, остановился у стола, засунул руку в перчатке в карман пальто и извлек старомодный гладкий портсигар.
  – Есть что-нибудь новенькое? – спросил он.
  Грирз кивнул.
  – Готовы снимки и обнаружена масса отпечатков пальцев, мистер Мейнел. Я ждал на тот случай, если они потребуются вам немедленно.
  Мейнел свободной рукой извлек из кармана чистый носовой платок и завернул в него портсигар.
  – Возьми это, Грирз, и скажи, чтобы сверили эти отпечатки с теми. Все отпечатки на этом портсигаре принадлежат мистеру Николасу Беллами. Я протер портсигар перед беседой с ним. Потом предложил ему сигарету… в общем старый трюк.
  Грирз взял портсигар.
  – Я буду ждать. Скажи там в лаборатории, чтобы мне позвонили сразу же, как будут результаты.
  Грирз вышел.
  Мейнел снял шляпу, пальто, набил вересковую трубку и уселся за стол, покуривая в ожидании.
  
  ГЛАВА СЕАЬМАЯ
  Вторник
  НИЧЕГО. КРОМЕ ПРАВДЫ
  I
  Было одиннадцать часов, когда горничная разбудила Беллами. Он сел в постели, выпил чаю и просмотрел первую страницу газеты. Об убийстве ничего не было.
  Он встал, пошел к окну и выглянул на улицу Полумесяца. День был ясный и холодный. Беллами поежился в своей красной шелковой пижаме, вернулся к кровати и сел. Он сидел минут пять, глядя в пол и размышляя. Затем снова встал и, подойдя к гардеробу, открыл его. Внутри висела странная коллекция костюмов. Слева – новые и хорошо сшитые, чем дальше вправо – тем менее новые и хуже скроенные. Крайние справа – и вовсе старые и потрепанные.
  Беллами зевнул и выбрал отличный синий костюм в тонкую полоску. Бросив его на кровать, он направился к телефону и набрал номер Кэролы.
  – Доброе утро, дорогая, – проворковал он. – Представляю себе, как ты должна меня ненавидеть. Какой я мерзавец! Но ведь ты простишь меня? – голос его звучал капризно.
  Кэрола ответила:
  – Ты – жуткая личность, Ники. У меня сейчас моя тетушка. Она как раз рассказывает мне, какой ты – отвратительный тип и поздравляет с тем, что я от тебя отделалась. Но я сказал ей, что все же буду держать тебя под рукой, вроде домашнего котенка. Ты знаешь, в тебе, несмотря ни на что, есть нечто милое.
  – Знаю, – согласился Беллами. – Иногда я даже сам себе немного нравлюсь. Но в одном я уверен – я предпочел бы быть твоим домашним котенком, чем фаворитом королевы племени шеба. Будет ли мне позволено лицезреть тебя или ты отправишь меня в африканские джунгли на большую охоту? Полагаю, это обычная практика в отношении отвергнутых поклонников?
  – Конечно, но я не хотела бы поступать так с тобой, – ответила Кэрола. – Я слишком люблю львов. Ты, наверное, изобрел бы какую-нибудь систему, чтобы обмануть их. Однако я буду в баре ресторана "Беркли" в двенадцать. Мы с Ванессой там встречаемся. И если ты вдруг окажешься поблизости…
  – Я буду там с боем курантов, – сказал Беллами. – Надену новый костюм. Я собираюсь начать новую жизнь. И как! Ты удивишься!
  – Хорошо, – рассмеялась она. – Только веди себя прилично, Ники.
  – Кэрола, – проговорил он тихо, – неужели тебе действительно нравится Ферди Мотт? Ты ведь не можешь влюбиться в этот портняжный манекен, а?
  Голос ее стал строгим.
  – Занимайтесь своими делами, мистер Беллами, и не лезьте в мои. Иначе я не позволю вам выпить с нами коктейль. До свидания. – И она повесила трубку.
  Беллами закурил и начал исполнять причудливый танец на ковре в спальне, прекратившийся лишь тогда, когда Беллами почувствовал, что у него замерзли ноги.
  С последним полуденным ударом часов Беллами вошел в бар ресторана "Беркли". В углу сидели Кэрола и Ванесса Марч. Подходя к ним, он подумал, что, пожалуй, редко встретишь двух таких красивых и замечательных женщин вместе. На Ванессе была новая шуба из кляма и соответствующая шляпка. Ее черные волосы были красиво уложены, глаза мерцали.
  – Доброе утро, дамы, – поклонился Беллами. – У меня есть для вас сегодня прекрасные шелковые чулки – по два шиллинга за пару, прочность гарантируется. К каждой паре прилагается пара шелковых подвязок, совершенно бесплатно – единственное условие: продавцу должно быть позволено надеть их на вас.
  Ванесса рассмеялась, обнажив белые зубы.
  – Вы чудак, Ники.
  – Доброе утро, Ники, – произнесла Кэрола. – Я надеялась, ты явишься сюда сконфуженным, а ты выглядишь вполне счастливым.
  Беллами сел и сделал знак официанту. Изобразив гримасу покаяния, он обратился к Кэроле:
  – Послушай, дорогая, не сыпь соль на рану. Я – ужасный человек и мне стыдно за вчерашнее, ты даже не знаешь как. – Он перевел взгляд на Ванессу: – Вот вы мне сочувствуете, не правда ли? Вы должны мне сочувствовать, вы ведь знаете, что я обожаю вас с того момента, когда впервые встретил. Я совершенно без ума от вашей фигуры, Ванесса.
  Она улыбнулась.
  – Скажите, Ники, есть ли на свете женщина, с которой вы не пытались бы флиртовать?
  – Конечно, нет, – ответила Кэрола. – Думаю, нет ни одной, которой бы он не сказал, что любит ее.
  – Это правда, Николас? – спросила Ванесса. – Если да, то вам, должно быть, очень часто дают отпор?
  – Дают, – согласился Ники. – Но очень часто и отвечают взаимностью. В общем дебит с кредитом сходятся. Я – очень добродушный тип, – добавил он задумчиво.
  Посмотрев на Кэролу, Ванесса сказала:
  – Шокирует, не правда ли? Не знаю, что ты в нем нашла.
  – Сама не знаю, – ответила Кэрола. – Должно быть, мне его жалко. Думаю, он не совсем в своем уме.
  – Мне не нравится, когда меня жалеют, – запротестовал Беллами. – Я – достаточно сильный мужчина. Женщины инстинктивно чувствуют мое великодушие.
  Ванесса в ужасе всплеснула руками.
  – О, Боже мой, – воскликнула она.
  Официант принес коктейли.
  – Вчера я выиграл пять фунтов, – похвалился Беллами. – Дурак, что не стал играть дальше. Чувствую, что выиграл бы кучу денег.
  Кэрола поинтересовалась, почему.
  – Потому что кому не везет в любви, тому везет в игре, – печально ответил Беллами. – После того как ты дала мне от ворот поворот, Кэрола, я решил, что должен выиграть состояние. Вместо этого я выпил виски с Харкотом и увидел, как он выиграл состояние. Хотите верьте, хотите нет, – сказал он, обращаясь к Ванессе, – но ваш старик-муж вчера выиграл немалые деньги.
  – Неужели, – удивилась Ванесса, – как интересно!
  – Совершенно не интересно, – возразил Беллами. – Он просто отнял их у Ферди. А я думал, что Ферди хорошо играет в покер.
  Ванесса поджала губы.
  – Этого я не знаю, но знаю, что Харкот – никудышный игрок. Как, впрочем, и вообще никудышный человек.
  Кэрола мягко заметила.
  – Ну, Ванесса, ты слишком строга к Харкоту.
  Ванесса взглянула на Беллами, потом перевела тяжелый взгляд на Кэролу.
  – Ты так думаешь, дорогая? – она посмотрела на часы. – Уже четверть первого. Мне нужно идти. У меня назначена встреча во время обеда. Оставляю вас, постарайтесь все уладить.
  Она поднялась, Беллами встал, провожая ее.
  – И помните, – добавила Ванесса насмешливо, – если даже вам не удастся договориться насчет помолвки, почему бы вам не остаться просто добрыми друзьями?
  – О'кей, подруга, – сказал Беллами, – отправляйтесь прямо домой и не промочите ноги.
  Ванесса кивнула Кэроле на прощание.
  – До свидания, дорогая. Ники, вы – чудак!
  И ушла.
  Беллами сел и допил коктейль, потом посмотрел на Кэролу и сказал:
  – Заметила ли ты, любовь моя, что вон там за углом в маленьком коридорчике, ведущем в ресторан, повесили недавно очаровательную картину?
  – Нет, а что?
  – Я хочу, чтобы ты ее увидела. Она просто восхитительна. Пойдем.
  Он встал. Пожав плечами, она тоже поднялась и последовала за ним. Беллами прошел через бар в коридорчик. Коридорчик был пуст. Он остановился, глядя на пятно на стене.
  – Ну, не чудесна ли она, дорогая? – спросил он.
  – Ники, не валяй дурака, – сказала Кэрола. – Здесь нет никакой картины.
  – Что ты хочешь этим сказать? – удивленно спросил он. – Ты, наверное, сошла с ума!
  Когда она повернулась к нему, он обнял ее. Она не сопротивлялась. Так они стояли довольно долго, слившись в поцелуе. Когда он отпустил ее, она мягко сказала:
  – Ты – настоящий сумасшедший!
  Он улыбнулся ей, потом с кривой ухмылочкой заметил:
  – Ты ведь не расскажешь об этом Ферди, правда? Пойдем выпьем еще по коктейлю. А потом мне нужно будет уйти. У меня обед с дамой.
  Они вернулись в бар. Не успели они снова сесть за столик, как Кэрола воскликнула:
  – Смотри, Ники, Ванесса идет обратно!
  Беллами повернулся на стуле. Ванесса как раз входила в дверь. В руке она держала газету. Лицо у нее было напряженное. Она подошла прямо к столу и рухнула на стул.
  – Боже мой! Это ужасно. Кто-то убил Фреду.
  Она бросила на стол дневное приложение к "Вечерним новостям". Взглянув на газету, Беллами прочел шапку. Они переглянулись, Беллами пробормотал:
  – Невероятно! Я не верю!
  Он быстро взглянул на Кэролу. Та проговорила:
  – Бедный, бедный Филип! Это убьет его. Кто же мог сделать такое?!
  Ванесса покачала головой.
  – Я иду домой. Ужасно себя чувствую. Какой кошмар! Вы знаете, меня как будто кто-то подтолкнул под руку купить газету. И когда я увидела это на первой странице, я чуть в обморок не упала.
  – Думаю, нам нужно выпить, чтобы прийти в себя, – предложил Беллами.
  – Нет, – твердо возразила Кэрола. – Ванессе совсем плохо. Я отвезу ее домой. У меня машина за углом. До свидания, Ники.
  Беллами встал и сказал: "Пока". Проводив взглядом выходивших из бара женщин, он заказал себе еще один коктейль.
  
  II
  Беллами медленно двигался по направлению к дому Кларендона. Лицо у него было задумчивое. Интересно, видела ли Айрис Берингтон дневное приложение к "Вечерним новостям", думал он, и знает ли уже об убийстве Фреды? Даже если нет, наверняка кто-нибудь позвонил и сообщил ей.
  А если так, то она быстро сообразила, что алиби, которое она прошлой ночью согласилась ему обеспечить, касается именно того времени, когда скорее всего и было совершено убийство. Это же очевидно. Она, конечно, поняла, что речь идет не о том, чтобы спасти его от вызова в суд "как свидетеля", и не о любовной истории. Речь идет об убийстве. А поскольку это так, она будет вынуждена сказать Беллами, что не может его покрывать.
  Пересекая Беркли-сквер, Беллами осознал, что для Айрис будет невозможно подтвердить его алиби. Она – вымогательница, пусть разборчивая, но профессиональная вымогательница. Алименты, которые она получает от бывшего мужа, весьма скудны, и она должна иметь кого-то, кто оплачивал бы ее счета.
  Находясь в столь ненадежном положении, она не могла позволить себе каких-либо осложнений с полицией. Такие женщины, как Айрис, этого никогда не допускают. Их отношения с мужчинами не должны становиться достоянием публики. Тем более, нельзя оказаться замешанной в деле об убийстве. Ему было лишь интересно, как она будет оправдываться.
  Она встретила его улыбкой. Беллами отметил, что при дневном свете квартира выглядела очень красиво. Когда они проходили мимо столовой, он увидел, что стол накрыт к обеду. Он последовал за ней в гостиную и остановился у камина, покуривая и наблюдая, как она подошла к бару и вернулась с двумя коктейлями в руках. Аккуратно поставив стаканы на каминную доску, она взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы.
  – Это ужасно, Ники, правда?
  – Напротив, – ответил он, – я нахожу, что это было прекрасно. Что тебя огорчает?
  Она взяла с диванчика и передала ему газету.
  – Фреду Вэнинг убили, – сказала она. – Ты не знал? Он не ответил на вопрос.
  – Это действительно довольно ужасно, – согласился он.
  Он знал, что пока он делает вид, что читает газету, она внимательно наблюдает за ним.
  – Ты ведь не знала Фреду? – спросил он.
  Она покачала головой.
  – Это была очаровательная женщина, – сказал Беллами. – Блестящая и красивая. Бедная Фреда.
  Он передал ей ее коктейль и отпил из своего стакана.
  – Это лишь доказывает, что смерть подстерегает нас там, где ее совсем не ждешь, в любой момент.
  Айрис встала, подошла к окну и посмотрела на улицу. Рот Беллами стал растягиваться в улыбке. Вот сейчас, подумал он, она скажет, что выходит из игры. Спустя минуту она отвернулась от окна, взяла сигарету из шкатулки в баре, закурила и выпустила колечко дыма, наблюдая, как оно плывет по комнате.
  – Ники, дорогой, я сегодня интересно провела утро.
  Она посмотрела на него серьезно, а потом уголки ее губ насмешливо приподнялись.
  – Не хочешь ли узнать, как?
  – Разумеется, я хочу знать все, что касается тебя. Расскажи – я весь внимание.
  Она невозмутимо произнесла:
  – Сегодня около двенадцати ко мне приходил офицер из полиции. Инспектор из отдела расследований уголовных преступлений Скотленд-Ярда, некто мистер Мейнел.
  – А, симпатяга Мейнел, – произнес Беллами.
  Она села на диванчик и положила ногу на ногу.
  – Да, он очень славный, Ники, – подтвердила она и насмешливо посмотрела на него. – Он очень интересовался тобой.
  – Вот как? – спросил Беллами беззаботно. – Что же он тебе сказал?
  – Очень много всего. Он был очень любознателен. Рассказал, что им известно об убийстве миссис Вэнинг. Сказал, что она звонила тебе во время вечеринки у Кэролы Эверард сразу после одиннадцати и что убили ее, вероятнее всего, между этим временем и тридцатью пятью минутами двенадцатого.
  Сказал, что они обязаны проверить абсолютно все, сколь незначительным оно бы ни казалось, если это имеет отношение к делу, и что он хотел бы знать, что делала в это время я. Сказал, что знает от тебя, будто ты был здесь, – это было записано у него в записной книжке.
  – Понятно, – улыбаясь, сказал Беллами. – И что же ты ему поведала?
  Она тихо засмеялась.
  – Ну, конечно же, Ники, я сказала ему, что это – правда. Мы же договорились с тобой вчера, что я должна сказать, – она слегка приподняла брови.
  – Его удовлетворил твой ответ? – поинтересовался Беллами. Голос его звучал по-прежнему беззаботно.
  – Да и нет, – ответила она. – Он задал мне массу вопросов, но я, как мне кажется, удачно на все ответила. Тогда он протянул мне лист бумаги, который извлек из кармана, и попросил написать свои показания и подписать их. Сказал, что если я хочу подумать, он даст мне такую возможность.
  Она встала, подошла к нему и остановилась у него за спиной, совсем близко.
  – Я ответила, что мне не о чем думать, что, если человек говорит правду, ему обдумывать нечего. Поэтому я села за этот вот стол и записала свои показания – все в точности так, как ты ему сказал. И подписала. Он ушел. Выглядел вполне довольным.
  Беллами облегченно вздохнул.
  – Ты вела себя очень смело, Айрис. Чертовски смело!
  Она улыбнулась и промурлыкала:
  – Значит, ты считаешь меня хорошей девочкой? Отлично, сэр. Можете меня за это поцеловать. А потом мы будем обедать. Ты все еще хочешь лобстера? У тебя не пропал аппетит?
  Беллами улыбнулся, потянул ее к себе и поцеловал:
  – Ничто не может испортить мне аппетит, Айрис. Пошли, расправимся с лобстером.
  Было три часа. Беллами сидел в кресле в гостиной. Айрис пристроилась у него на коленях. Ее руки обвивали его шею и она то и дело целовала его в губы. Он вынужден был признать, что она прекрасно владеет техникой этого дела. В Айрис была энергия, которая заражала его.
  Наконец она сказала:
  – О чем ты думаешь, Ники? Тебя что-то тревожит?
  Он отрицательно покачал головой.
  – Меня редко тревожит что-либо. В этом мало толку.
  – Можешь мне не рассказывать, – улыбнулась Айрис и снова поцеловала его. – Мне трудно представить себе тебя озабоченным. Чем бы то ни было – даже если это связано со мной, – она надула губки.
  Он просунул одну руку ей под колени, а другой обнял за плечи и встал, подняв ее таким образом. Потом положил на диван у камина. Отойдя и стоя спиной к огню, он смотрел на нее. Она ему улыбалась.
  – Ты гораздо сильнее, чем кажешься. Вообще ты – странный человек.
  Он кивнул.
  – Я – помесь Хэкеншмидта с Кларком Гейблом, – усмехнулся он лукаво и закурил. – Думаю нам надо вместе поужинать. Ты наденешь шикарное вечернее платье, а я – фрак, несмотря на войну, в твою честь. Мы отлично поужинаем в "Савое", там всегда весело. Выпьем бутылку хорошего шампанского, будем много танцевать и болтать. А потом…?
  Он помолчал и посмотрел на нее, подняв одну бровь.
  Она рассмеялась прелестным мелодичным смехом.
  – А потом…? – повторила она. – Ну, насчет "потом" посмотрим, когда время придет. Ты мне позвонишь?
  – Я позвоню в восемь, – он посмотрел на часы. – А теперь мне надо идти.
  Она вскочила, сделав лишь одно быстрое и ловкое движение.
  – Принесу щетку и стряхну пудру с лацканов твоего пальто, – игриво сказала она. – Конечно, я могла бы этого и не делать, но следующей женщине это может не понравиться.
  Она обернулась, выходя из комнаты, и улыбнулась ему через плечо.
  
  III
  В три часа зазвонил телефон в кабинете инспектора Мейнела. Грирз снял трубку:
  – Это старший офицер Харбел из спецуправления, – доложил он. – Хочет с вами переговорить.
  Мейнел выразил удивление и взял трубку.
  – Это Мейнел, сэр.
  – Добрый день, Мейнел, – сказал Харбел. – Я должен извиниться, что вторгаюсь в ваши владения, но у меня есть для этого серьезные основания. Вы что-нибудь узнали уже по делу миссис Вэнинг?
  Мейнел поднял брови. Какого черта спецуправление интересуется расследованием дела об убийстве?
  – Очень немного, мистер Харбел, – проговорил он. – Я виделся сегодня ночью с неким мистером Беллами. Миссис Вэнинг звонила ему сразу после одиннадцати. Он отрицает, что видел ее. Согласно его устным показаниям, у него есть алиби. Он сказал, что был у знакомой дамы. Я повидался с ней сегодня утром и она подтвердила его показания.
  – Понятно, – сказал старший офицер.
  – Но, – продолжал Мейнел, – алиби липовое, сэр. Мы нашли отпечатки пальцев Беллами по всей квартире Вэнингов. Были его отпечатки на стакане, из которого она, видимо, пила, на графине с виски и на сифоне. Нам известно, что раньше времени убийства он там не был, следовательно, его алиби – это сговор между ним и его дамой.
  – Благодарю вас, Мейнел, – сказал Харбел. – Вы не собираетесь пока предпринимать никаких решительных мер? Требовать ордера на арест или что-то в этом роде?
  – Вообще-то, сэр… – начал Мейнел.
  – Послушайте, Мейнел. Мне лучше раскрыть свои карты, а то вы будете недоумевать, почему это спецуправление сует свой нос в ваши дела. Дело в том, что мы тоже интересуемся Беллами, но в другом плане, более серьезном, – это связано с делом государственной важности, к которому, вероятно, и убийство имеет отношение.
  – Да, сэр, понимаю, – сказал Мейнел.
  – Потяните расследование, – попросил Харбел. – Задержите его хотя бы на недельку. А Беллами пока предоставьте действовать по собственному усмотрению. Как только я получу от него то, что мне нужно, все остальное отдам вам… если останется, что отдавать. Понимаете?
  – Да, сэр, – ответил Мейнел. – Отлично понимаю и все так и сделаю.
  Он повесил трубку и хмуро посмотрел на Грирза.
  – Вот так всегда, – проворчал он. – Получаешь хорошенькое дельце. Думаешь, что оно у тебя в кармане – и тут проклятое спецуправление сует в него свой нос и путает тебе все карты как раз в тот момент, когда ты нащупал нить. О, черт…
  Он пожал плечами, засунул руки в карманы и стал смотреть в окно.
  – Я бы закончил это дело в два дня, – добавил он.
  – Удача – вещь капризная, мистер Мейнел, – сказал Грирз.
  – Но тем она слаще, когда ее поймаешь.
  
  IV
  В четыре часа Беллами прибыл в Скотленд-Ярд. Он спросил инспектора Мейнела. Три минуты спустя его провели в кабинет Мей-нела. Инспектор сидел за столом и курил трубку. Когда Беллами вошел, он встал и приветливо улыбнулся.
  – Садитесь, сэр, – пригласил он. – Сегодня мерзкий холодный день, не правда ли? Чувствуешь себя подавленным и даже не знаешь почему.
  Беллами достал портсигар и закурил. Мейнел снова сел и посмотрел в блокнот, лежавший перед ним. Беллами чуть придвинул стул к столу и положил на край стола черную мягкую шляпу.
  Он глубоко затянулся, выпустил дым, вытянув губы, и сказал:
  – Полагаю, многие совершают ошибки, давая показания по делам об убийствах, не так ли, инспектор?
  – Не знаю, сэр, – ответил тот, – мне приходилось расследовать не так уж много дел об убийствах. А что вы имеете в виду конкретно?
  – Я имею в виду, что я свалял большого дурака, – сказал Беллами. – Все, что я говорил вам о том, будто, покинув вечеринку мисс Эверард, отправился в дом Кларендона к миссис Берингтон,
  – ерунда. Я не видел миссис Берингтон после вечеринки до тех пор, пока не приехал в клуб Мотта.
  – Понимаю, – невозмутимо сказал Мейнел.
  Он встал, подошел к окну и глядел в него, стоя спиной к Беллами.
  – Так что же вы хотите мне рассказать, мистер Беллами? – спросил он.
  – Я хочу вам прежде всего сказать, что я – первоклассный идиот, – ответил Беллами. – И подтвердить это заявление, рассказав правду, всю правду, ничего, кроме правды.
  Мейнел вернулся за стол.
  – Рад слышать это, сэр. Видите ли, я знал, что вы ходили вчера вечером к миссис Вэнинг. Мы нашли отпечатки ваших пальцев по всей квартире.
  Если вы полностью хотите отказаться от того, что сказали мне вчера, я не возражаю, – продолжал он. – Если хотите дать другие показания, я буду очень рад их выслушать. Если вы сами хотите. Я хочу, чтобы вы знали, что если вы сейчас сделаете какое-либо заявление, оно будет считаться добровольным, потому что я не требую его. А если вы хотите сначала посоветоваться со своим адвокатом, что ж… Я ничего не буду иметь против.
  – Благодарю вас, инспектор, – сказал Беллами, – я хотел бы рассказать, что произошло прошлой ночью. Готов сделать заявление, но прежде позвольте попросить вас об одолжении.
  Мейнел поднял брови.
  – Вы уже виделись с миссис Берингтон? – спросил Беллами.
  – Да, сегодня утром, мистер Беллами, – ответил Мейнел. – Она подтвердила ваше алиби.
  – А, черт! – выругался Беллами. – Какой я был проклятый дурак, когда втянул ее в это дело!
  Мейнел улыбнулся.
  – Ну, ладно, сэр. Все понятно. Поскольку никому это не причинило никакого вреда, это не имеет значения. Конечно, мы не любим, когда из нас пытаются делать дураков, но если человек вовремя все осознал и хочет исправить вот как вы сейчас, если не ошибаюсь, и если его ложные показания не помешали нам выполнять свой долг, мы тоже не хотим быть занудами.
  – Это очень любезно с вашей стороны, – Беллами вздохнул облегченно. – Я говорил вам, что нравлюсь миссис Берингтон. Вот я и попросил ее подтвердить мое алиби еще до того, как она узнала об убийстве. Она, наверное, думала, что мне это алиби нужно для какого-нибудь ревнивого мужа – не более того, согласилась и, судя по всему, сдержала слово. Я страшно рад, что у нее не будет из-за этого неприятностей.
  Мейнел выбил золу из трубки и посмотрел на Беллами – в его глазах прыгали искорки.
  – Многие женщины предоставляют нам фальшивые алиби, мистер Беллами. И всегда делают это ради мужчины. Трудно представить себе, чего только женщина не сделает для мужчины, которого любит. Но вам нечего беспокоиться о миссис Берингтон… пока.
  Он нажал кнопку у себя на столе. Быстро вошел констебль Грирз.
  – Мистер Беллами желает дать показания в связи с убийством миссис Вэнинг, Грирз, – обратился к нему Мейнел. – Будет быстрее, если вы запишете с его слов.
  Грирз сел за свой стол и распахнул блокнот. Мейнел сказал Беллами:
  – Расскажите все своими словами, сэр.
  Беллами кивнул.
  – Вчера вечером сразу после одиннадцати часов, как раз в тот момент, когда я уходил от мисс Эверард, мне позвонила миссис Вэнинг. Она попросила меня передать мисс Эверард, что не сможет прийти, так как простудилась. Она также попросила меня немедленно к ней приехать, сказала, что дело срочное.
  Я поехал в такси, остановился у фасада дома, но вошел через боковую дверь. Так она велела. Я вошел в квартиру через второй вход, прошел в гостиную, но миссис Вэнинг там не было. Когда я позвал ее, она ответила из спальни и велела мне войти. Я вошел. Она лежала на кровати в шубе.
  Мы немного поговорили. Она сказала мне, что я слишком много пью и теряю всякие шансы на брак с мисс Эверард. Я был немного раздражен тем, что она читала мне нотацию. Она попросила принести виски из столовой. Я пошел, но, идя назад с подносом, споткнулся и два стакана разбил. Они упали на ковер. Оставался только один. Я принес его, графин и сифон в спальню, приготовил виски с содовой, выпил. Она попросила сделать и ей и сказала, что будет пить из того же стакана. Затем она снова попыталась читать мне проповедь и я сказал, что больше этого терпеть не могу. Я немного выпил в тот вечер, словом, я взял шляпу и вышел из квартиры тем же путем, что и вошел. Я оставил ее лежащей на кровати со стаканом виски в руке.
  – Так или иначе ваши показания нам помогут.
  – Как вы думаете, я вам еще понадоблюсь? – спросил Беллами.
  – Не сегодня, сэр, – ответил Мейнел. – Если вы нам будете нужны, мы свяжемся с вами. Разумеется, сэр, вы не собираетесь покидать город?
  – Нет, – заверил его Беллами, – я никуда не еду.
  – Превосходно, – сказал инспектор. – Итак… До свидания, сэр…
  – До свидания, – попрощался Беллами, улыбнулся Мейнелу и вышел.
  Когда дверь за ним закрылась, Грирз посмотрел на Мейнела. Мейнел сардонически усмехнулся и начал набивать свою трубку.
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  Вторник
  РАСПЛАТА ДЛЯ АЙРИС
  I
  Беллами полулежал в парикмахерском кресле, ему делали массаж лица. Он любил эту процедуру. Можно было подумать – пока лицо покрыто полотенцами, массажист не может не разговаривать с вами, ни ожидать ответа от вас. Не то, чтобы Беллами возражал против того, чтобы парикмахеры разговаривали с клиентами. Вовсе нет. От парикмахеров можно многое узнать, особенно от этого. Мендел был очень хорош.
  Сняв холодное полотенце с лица Беллами, парикмахер продолжил с того места, на котором остановился:
  – Я сказал ей, что не стану этого больше терпеть, мистер Беллами. Я сказал ей: "Убирайся отсюда, сука, пока я не дал тебе раз". Это ее жутко поразило, честное слово. Она попыталась что-то изобразить из себя и голосом Греты Гарбо сказала: "Что?… Неужели вы ударите женщину?!" "Почему бы и нет? – ответил я. – Ведь вы же ударили бы меня, если бы случай подвернулся, что, нет?"
  Она немножко подумала, а потом говорит: "Да, ударила бы. Если бы не была леди. Но я – леди – и потому игнорирую вас и ваши грязные оскорбления. А если вы хотите знать, кто вы есть, я вам скажу". Ну, я говорю: "Ну, давайте, скажите". А она: "Скажу". И сказала: "Вы – ублюдок, вот кто вы такой". Я ей: "О'кей, леди. Значит я – ублюдок, да? Отлично. Теперь все стало на свои места. И я тоже кое-что вам скажу. Если вы родились в законном браке, то я рад, что я – ублюдок. Ну, что, съели?"
  Она говорит: "Мосье Мондел, вы считаете себя джентльменом? Вы заманили меня сюда под предлогом, что бесплатно сделаете "морскую волну". Вы стали приставать ко мне, а когда я сказала, что не сегодня, вы пригрозили вылить всю краску на мой перманент. И у вас хватает чертова нахальства золотом писать на своей вывеске "Придворный парикмахер?!"
  Затем она вскидывает голову и заявляет: "Ну, погодите, пока мой друг мистер Жюль Деларуш вернется с отдыха. Подождите, подождите! Я приведу его сюда и заставлю вас повторить некоторые ваши оскорбления. И если он не оторвет ваши грязные уши, я очень удивлюсь".
  А я ей отвечаю: "Вы действительно удивитесь, потому что, если под своим другом мистером Жюлем Деларушем вы подразумеваете Джимми Мака – а именно таково его настоящее имя, то вчера вечером люди из отряда по борьбе с проституцией и игорными домами Скотленд-Ярда замели его в его собственном притоне на Мэддокс-стрит. Не думаю, чтобы отдых его скоро закончился. Эти ребята подержут его, по крайней мере, годика два, а к тому времени душ из хны станет для вас так же привычен, как сальные пятна на завивочных щипцах Вам остается только обесцветить тогда свои волосы до голубизны и всем говорить, что ваша мать была французской маркизой".
  Ну, она встала, гордо выпрямилась и говорит: "О'кей, Мондел, я пыталась обращаться с вами как леди, но вы этого не понимаете". А потом так надменно продолжает: "А что касается того, что Джимми замели, мне что до этого? У меня других друзей полно, влиятельных друзей".
  Она идет к двери и с тоской так произносит: "Я делала ошибки и я за них расплачивалась. Но я должна поблагодарить вас, мосье Мондел. Вы кое-чему меня научили. Преподали мне урок. Никогда в жизни я больше не буду поддерживать отношений с такой низкой личностью, как вы, ради каких-то шести сеансов косметического массажа и окраски волос хной". И выкатилась. – Парикмахер вздохнул: – Она была славная девчонка, мистер Беллами, клянусь!
  Беллами согласился:
  – Должно быть, именно так.
  Откуда-то с верхних этажей отеля до него донесся неясный шум.
  Парикмахер начал спрыскивать волосы Беллами одеколоном, Беллами спросил у него:
  – Мондел… а что сталось с тем игорным залом, который Лайли Пурселла с мужем держали на Джермин-стрит? Они еще в деле?
  – В деле ли они, мистер Беллами? – переспросил парикмахер. – Еще как! У них теперь заведение в Найтрсбридже. Фаро, железка – все, что хотите. К двум часам утра там яблоку негде упасть и становится жарковато. Вы ведь не ищете приключений, мистер Беллами? – улыбнулся он.
  – Как знать, – с улыбкой ответил Беллами. – У меня есть приятель, который хочет проиграть немного денег… Ему нравится железка.
  – Ну, если так, сэр, – сказал парикмахер, – вам нужно лишь позвонить по телефону Найтсбридж 78654, добавочный 2, и спросить Лайли. Я буду с ней говорить и предупрежу, что вы можете позвонить. Она позаботиться о вас, сэр… и о вашем друге.
  – Спасибо, – поблагодарил Беллами.
  Он встал с кресла, дал парикмахеру фунт, надел пальто, черную мягкую шляпу чуть-чуть набекрень и вышел. В лифте поднялся в верхний вестибюль, прошел к телефонной будке и позвонил в "Малайский клуб". Спросил, нет ли там мистера Марча. Блондинка сказала, что он там. Беллами поинтересовался, в каком он состоянии.
  – Мне кажется, немного подавлен, – ответила барменша. – Похоже, ему не повезло в чем-то. Позвать его?
  Беллами ответил утвердительно и стал ждать. Спустя какое-то время Марч взял трубку.
  – Привет, Харкот, – сказал Беллами, – это Ники. Страшно холодно, вы не находите?
  – Дерьмо. Вы что, позвонили, чтобы сообщить мне об этом? Беллами рассмеялся.
  – Не совсем. Я еду сейчас за дамой, веду ее ужинать, а потом, может, встретимся? Я хотел бы вас повидать, Харкот. Нам нужно кое-что обсудить вместе.
  На другом конце провода возникла пауза. Потом Марч проворчал:
  – Да? Ну что ж… я буду здесь в одиннадцать.
  – Хорошо, – весело откликнулся Беллами. – Я за вами заеду. – И повесил трубку.
  Закуривая, он задержался немного у телефонной будки. Он улыбался.
  Две нарядно одетые женщины, идущие в ресторан, бросили на него оценивающий взгляд. Одна сказала другой:
  – Это Ники Беллами. Ужасно симпатичный, правда, дорогая? Но очень опасный.
  – В самом деле? – промурлыкала другая. – А ты откуда это знаешь?
  
  II
  Беллами и Айрис Берингтон сидели за столом у стены в дальнем от танцплощадки конце ресторана "Савой".
  – Люблю "Савой", – сказала Айрис. – Люблю оркестр и здешнюю публику. Я счастлива. Я люблю тебя, Ники.
  Он улыбнулся.
  – В самом деле, Айрис?
  Он подозвал официанта и заказал еще бутылку шампанского.
  Когда ее принесли, он налил и сказал:
  – Если бы ты ходила в кино и видела хоть один гангстерский фильм, ты бы знала, что значит "расплата". Знаешь, что это?
  – Думаю, что да, Ники, – улыбнулась она. – Это когда кого-нибудь пристреливают или прирезают, заливают цементом, сбрасывают на рельсы или крадут у него любимую девушку… за то, что он совершил нечто, требующее возмездия. Вот это и есть расплата. Так?
  – Правильно, – подтвердил Беллами. – Тогда мы сейчас выпьем эту бутылку… которая пока и будет для тебя расплатой.
  Он посмотрел на нее поверх бокала. Рот его улыбался, но взгляд был тяжелым, она это видела.
  – Что за идея, Ники? – удивилась она. – Ты ведешь себя несколько театрально. – Она была заинтригована.
  – Айрис, ты влипла, – произнес он, – сильно влипла в очень плохую историю. Может быть, я тебя из нее вытащу, а может быть, и нет. Это будет зависеть от того, как ты себя поведешь.
  Она смотрела на него с недоумением.
  – Какого черта, Ники, ты имеешь в виду?
  – Я имею в виду вот что, – ответил Ники. – Не думай, что ты поймала меня в сети вот так, в один момент. Я очень хорошо знаю таких, как ты, дорогая. Ты тверда как скала, своего не упустишь и никогда ни для кого не сделала бы ничего бескорыстного.
  Он осушил свой бокал шампанского. Она ничего не говорила.
  – Ты думала, что я клюнул на чушь о том, что ты в меня влюбилась? – продолжал он. – Милая моя, ты никогда в жизни ни в кого не влюблялась. Ты слишком жестока и, разумеется, слишком эгоистична, чтобы рисковать ради такой странной перелетной птички, как я.
  Взгляд у нее сделался тяжелым.
  – Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросила она. – И я хотела бы знать, почему это я влипла в очень плохую историю, как ты выразился?
  – Я тебе скажу, – ответил Беллами. – Все из-за того алиби, которое ты любезно подтвердила, когда тебя навестил Мейнел. Бьюсь, я проявил некоторую неосторожность. Когда я просил тебя сказать, что был у тебя, в твоей квартире в то время как кто-то старательно душил Фреду Фэнинг, я совершенно забыл, что оставил в квартире Вэнингов кучу отпечатков своих пальцев.
  Он сделал небольшую паузу.
  – Видишь ли, я был там. Я пошел туда от Кэролы Эверард.
  Она посмотрела куда-то через танцплощадку. Вид у нее был испуганный.
  – О, Боже, – сказала она. – Какая же ты свинья, Ники… Что теперь они со мной сделают?
  Он пожал плечами.
  – Могут даже посадить как соучастницу преступления. Конечно, они подумают, если ты знала меня достаточно хорошо, чтобы помочь мне получить фальшивое алиби, то ты прекрасно знала и то, что я был где-то там поблизости, когда произошло убийство.
  Он закурил.
  – Они умеют быть очень жесткими, когда захотят.
  Он протянул ей свой портсигар и дал прикурить.
  – Ради Бога… – пролепетала она, – что я должна делать?
  – Это я скажу тебе через минуту, – небрежно ответил Беллами. – А пока хочу рассказать тебе, почему ты на самом деле была готова подтвердить мое алиби, почему на самом деле тебе так хотелось сообщить полиции, что в то самое время ты была со мной. Рассказать?!
  – Ну, давай, – согласилась она, неподвижно впердив в него взгляд.
  – Дело в том, что ты действительно не предполагала, что я был в квартире Вэнингов. Но ты предполагала, что там был кто-то другой. И этот кто-то потом явился к тебе. Ты была так уверена, что этот кто-то побывал у Фреды и убил ее, что сразу же ухватилась за возможность обеспечить мне алиби, которое доказывало бы, что и ты была со мной. Понимаешь, Айрис?
  – Понимаю, – ответила она.
  – А теперь послушай меня, дорогая, – небрежно продолжал Беллами. – Предлагаю тебе сделку. Я, конечно, понимаю, что и сам в довольно трудном положении, но я, кажется, знаю, как из него выбраться. Если ты готова вести себя подобающим образом, думаю, я смогу вытащить и тебя.
  Она цинично улыбнулась.
  – За плату?
  – За плату, – кивнул он.
  Она раздавила окурок и нетерпеливо спросила:
  – Ну, и какова же она?
  – А плата вот какова. Ты должна будешь сказать мне правду – почему ты была готова обеспечить мне алиби и почему ты продолжала стоять на своем, даже когда к тебе явился Мейнел и ты поняла, что он интересуется моими передвижениями во время убийства Фреды.
  – Допустим, я тебе это скажу. Откуда я знаю, что ты сделаешь все, чтобы уладить мои дела с полицией?
  – Если ты скажешь мне правду, – ответил Беллами, – если на заданный мной вопрос ты ответишь исчерпывающе – правду, всю правду, ничего, кроме правды, то я прямо отсюда отправлюсь в Скотленд-Ярд и скажу им, что был в квартире Вэнингов, что уговорил тебя подтвердить мое фальшивое алиби и что, когда ты говорила с Мейнелом, ты еще не знала, что все это может иметь отношение к убийству.
  Она допила шампанское. Официант, болтавшийся поблизости, снова наполнил стаканы.
  Она долго смотрела прямо на Беллами, потом попросила:
  – Можешь дать мне сигарету.
  Беллами дал.
  – Попробую использовать этот шанс, – проговорила она. – Я нахожусь между дьяволом и морской пучиной. Ставлю на дьявола. Я скажу тебе то, что ты хочешь. Но если ты не уладишь мои дела в полиции…
  Беллами поднял руку.
  – Никаких угроз, Айрис. Я обещал позаботиться о тебе… если ты будешь хорошо себя вести.
  Она глубоко затянулась и сказала:
  – Это был Марч. Вчера он явился ко мне приблизительно в половине двенадцатого.
  Беллами перебил ее:
  – Почему ты начинаешь со вчерашнего вечера, Айрис? Почему бы не начать с самого начала? – он насмешливо улыбнулся ей. – Однажды ты обмолвилась, что Харкот Марч не был твоим фаворитом, что он тебе не очень-то и нравился. Ты сказала, что у тебя были особые причины копать на его территории. Так что это были за причины?
  – А как ты думаешь? – рассмеялась она. – У Харкота были деньги – много денег, а я деньги люблю.
  Беллами кивнул.
  – А потом деньги кончились? Да?
  – Именно. Харкота с деньгами еще можно терпеть, – рассмеялась она немного хрипло. – Но Харкот без денег – это хуже зубной боли.
  Беллами усмехнулся.
  – Хорошенькая же вы были парочка. Вы, должно быть, иногда ссорились?
  Она кивнула.
  – Я хотела порвать с ним, а он не хотел. По-своему он любил меня. Два дня тому назад – накануне того дня, когда мы с ним были у мисс Эверард, – мы поговорили начистоту. Я заявила ему, что не могу больше терять времени, встречаясь с ним, если он не достанет где-нибудь денег. Он пообещал что деньги у него будут. Я сказала, что не верю ему, что он твердит это уже две или три недели.
  – Ага! – воскликнул Беллами. – И что он ответил?
  – Сказал, что на этот раз точно будут, что уже завтра он кое-что получит.
  Беллами улыбнулся и покивал головой.
  – А ты случайно не спросила его, от кого?
  Она немного помолчала, потом, взглянув на него, сказала:
  – Спросила. И он сказал.
  Беллами поднял бровь.
  – Это становится интересным. И от кого же Марч рассчитывал получить эти деньги?
  Она повертела бокал, держа его за ножку, и через минуту произнесла:
  – Он сказал, что собирается увидеться с Фредой Вэнинг, что он будет у нее на коктейле около девяти, а потом привезет ее к мисс Эверард. Он сказал, что получит деньги от нее, что она обязательно их ему даст.
  Беллами поднял обе брови.
  – Очень интересно. И она дала?
  – Нет, – ответила Айрис. – Поэтому-то он и позвонил мне и взял на вечеринку меня.
  – Так вот о чем вы так серьезно беседовали там, – протянул Беллами. – Я сразу понял, что между вами что-то происходит.
  – Ну, естественно, с меня было довольно. Я ведь думала, что он действительно собирается достать деньги у Фреды Вэнинг. Он был в ярости – на себя, на меня, а больше всего на нее.
  – Естественно, – согласился Беллами. – Харкот и в лучшие времена не очень-то сдержан. Расскажи, что случилось потом?
  – Мне все надоело, – рассказывала Айрис, – и я уехала. Как я поняла, он собирался с женой домой.
  – Чудная перемена, не правда ли? Кстати, Айрис, что ты думаешь о миссис Марч?
  – Ничего, – улыбнулась она. – Я вообще не думаю о женах своих мужчин. С какой стати?
  – Разумеется, – согласился Беллами, – это был глупый вопрос. Итак, сначала Харкот собирался домой с женой?
  – Собирался, – продолжала она. – Но не поехал. Когда он пришел ко мне в полдвенадцатого, он был насквозь мокрый. Он сказал, что шел пешком. Выйдя от мисс Эверард, они поссорились с женой, она взяла такси и поехала домой. Он сказал, что ходил по улицам, обдумывая все. Должна сказать, выглядел он ужасно.
  – Понимаю. И ты ему не поверила.
  Она сердито раздавила окурок.
  – Честно сказать, нет. Когда он стоял в холле, я посмотрела на него и вдруг мне пришло в голову, что он был у миссис Вэнинг снова и что случилась беда. Было на то похоже. Я тут же прогнала эту глупую мысль. Он спросил, что я собираюсь делать, не поеду ли я куда-нибудь. Я ответила, что еду в клуб Мотта. Он сказал, если я хочу, он поедет переоденется и вернется за мной и отвезет меня туда.
  Она пожала плечами.
  – Я не стала возражать. Он поехал, сменил пальто, вернулся и мы отправились к Мотту.
  – Ему вчера там повезло, – сказал Беллами. – Я видел, как он выиграл две сотни. Может быть, потому, что ему не повезло в любви?
  Она цинично усмехнулась.
  – Я с ним порвала и выбросила его из головы. Потом в клубе ты сказал, что тебе нужно срочно поговорить со мной. Мне стало любопытно. Кроме того, я всегда чувствовала к тебе какую-то симпатию, это ничего не значило, но так оно было. Когда ты сказал, что тебе нужно алиби, я подумала, что это что-то заурядное, что ты влип в историю с какой-нибудь женщиной или что-нибудь в этом роде. Я бы сделала это для любого, кто мне симпатичен. Увидев утром газету, я испугалась, подумала, что догадка, пришедшая мне в голову вечером, была верна, что Харкот действительно снова ездил к миссис Вэнинг, что они поругались и он ее убил. Я бы не поручилась, что это невозможно, и была рада, когда ты попросил меня сказать, что я была с тобой. Мне не хотелось иметь никаких контактов с полицией.
  Только я прочла газету, явился инспектор. Вот тут я струсила по-настоящему. Думала, он будет спрашивать меня о Харкоте. Как только он представился, я решила твердо держаться версии о твоем визите ко мне около полдвенадцатого, что бы ни случилось. И держалась.
  Естественно, меня удивило, – продолжала она, – что он расспрашивал о тебе и сказал, что был у тебя, но я стояла на своем. У меня в голове засела мысль, что Харкот был на месте преступления. Я думала, может быть, Мейнел пытается меня подловить, но была тверда. Господи, какая же я была дура! Похоже, Харкота там не было. Это ты, кажется, там был!
  – Откуда ты знаешь, что Харкот не был там? – спросил Беллами. – Харкот ушел от Кэролы раньше меня. Я до одиннадцати был там. А у миссис Вэнинг я провел всего две или три минуты, и, когда я уходил, она была жива. У Харкота было время, чтобы… – Он сделал паузу: – заглянуть туда и поспеть к тебе сразу после половины двенадцатого.
  Она злобно проговорила:
  – Меня тошнит от Харкота и меня тошнит от тебя. Меня тошнит от всего этого дела.
  – Не сомневаюсь, – подхватил Беллами. – И не столько тошнит, сколько пугает. – Он перегнулся к ней через стол: – Ну, ладно, Айрис. Думаю, ты сказала правду, и думаю, когда я расскажу свою историю полиции, они оставят тебя в покое. Но я дам тебе совет. Держись подальше от Харкота Марча. Уверен, он опасен, очень опасен.
  – И это говоришь мне ты! – воскликнула она. – Значит, Харкот опасен. Отлично, но, черт меня подери, если он опасен хоть наполовину так же, как ты.
  – Кажется, ты утверждала, что тебе нравится то, что я опасен? Ты передумала?
  – Передумала! – отрезала она. – Решительно передумала. И что касается тебя, то, надеюсь, я уже сослужила свою службу?
  – Согласен, – сказал Беллами. – Но как бы то ни было, ты получила свою бутылку шампанского и я сейчас посажу тебя в такси, ты отправишься домой и будешь размышлять о грехах мужчин, особенно одного из них.
  – Не надо сажать меня в такси. Я сама могу взять машину. Прощайте, мистер Беллами. Благодарить вас не за что и будьте вы прокляты!
  Она встала, запахнула свой палантин и вышла из ресторана.
  Беллами проводил ее взглядом, а потом закурил еще одну сигарету.
  
  III
  Беллами появился в "Малайском клубе" сразу после одиннадцати. Харкот Марч сидел за столом в дальнем конце зала, у камина. Беллами заметил, что он под мухой. С ним был худой мужчина, которого можно было принять за кого угодно, и хорошо одетая дама.
  Дама была стройной и миловидной. Она сидела в элегантной позе, демонстрируя красивые ноги. По внешнему виду ее можно было принять за леди. На ее лице было выражение сильной усталости и некоторого раздражения.
  Беллами подмигнул блондинке-барменше и прошел к столу Марча.
  – Салют, Харкот, – весело приветствовал он его. – Я, как видишь, пунктуален.
  Марч хрюкнул. На нем был вечерний пиджак, но на лацканах пальто виднелись следы пролитого коньяка. Беллами подумал, что выглядит он довольно старым, страшно усталым и обуреваемым противоречиями. Посмотрев на Беллами мутным взглядом и с трудом удерживая голову в вертикальном положении, Марч проворчал:
  – Ну… и на кой ляд вы так пунктуальны? Кому это нужно? Объясните, мне это, Беллами.
  Беллами улыбнулся.
  – Я даже и не знаю… Пунктуальность – единственная моя добродетель, поэтому я дорожу ею. – Он перевел взгляд на женщину: – Наш друг Харкот иногда забывает о правилах вежливости, например, может не представить своих приятелей друг другу. Моя фамилия Беллами. Здравствуйте.
  Она ответила ему улыбкой.
  – Рада с вами познакомиться. Я – Фенелла Рок, а это, – она указала на сидевшего напротив нее мужчину, – мистер Ланселот.
  Мистер Ланселот очень грубо отрезал:
  – Ну, и что дальше?
  Беллами пропустил грубость мимо ушей и сел.
  – Добрый вечер, мистер Ланселот. Может выпьем? – и посмотрел в направлении бара.
  – У нас разговор, – сказал Ланселот. – Личный разговор.
  Беллами вскочил.
  – О, простите, я вам помешал, – начал он.
  Но женщина перебила:
  – Не валяйте дурака, Ланс… никакого личного разговора у нас не было. Почему тебе всегда хочется выглядеть грубияном?
  Беллами улыбнулся ей. Она отметила, что у него отличные зубы и красивый рот.
  – Я вовсе не хотел нарушить вашу компанию, – сказал он ровным голосом, – но мне нужно поговорить с Харкотом, и я хочу, чтобы он осознал то, что я собираюсь ему сказать, – он послал Марчу дружелюбную улыбку. Марч ответил ему угрюмым взглядом.
  – Не собираетесь ли вы учить меня, сколько мне пить, Ники? Если да, можете убираться вон. Еще не родился такой человек, которому я позволил бы указывать мне, когда кончать пить.
  Ланселот подхватил:
  – Так его, Харкот! – и посмотрел на Беллами злобными, налитыми кровью глазами.
  Беллами беззаботно улыбнулся.
  – Вы ведь не хотите действительно сказать, чтобы я уходил, Харкот? Нет?
  Он прикурил и сквозь пламя зажигалки посмотрел на Марча.
  Ланселон саркастически заметил:
  – Мне кажется, никаких сомнений на этот счет быть не может. Когда я учился в школе, "убираться" означало не что иное, как "убираться".
  – О, значит, вы учились в школе? – удивился Беллами. И прежде чем Ланселот успел что-нибудь ответить, повернулся к даме.
  – Эти ребята, кажется, действительно хотят побеседовать с глазу на глаз. А что если мы с вами тем временем пойдем и выпьем что-нибудь в баре?
  – С удовольствием, – ответила она.
  Они встали. Направляясь к стойке, Беллами обернулся и взглянув на Ланселота через плечо, усмехнулся.
  Они уселись за стойкой на высоких табуретах, и он заказал напитки. Когда их принесли, он сказал:
  – За вас, миссис Рок. Несколько лет назад, когда я жил в Штатах, я знавал женщину, очень похожую на вас. Она тоже была чрезвычайно мила и привлекательна…
  Она рассмеялась.
  – А вы – первоклассный нахал, мистер Беллами. Это у вас привычка такая – ворваться в компанию и тут же увести из нее единственную даму?
  Улыбнувшись, он развернулся на стуле и стал смотреть в дальний конце зала на Ланселота, который беседовал с Марчем.
  – Вы хотите сказать, что мистеру Ланселоту это не понравилось? – спросил он.
  Губы у нее слегка дернулись.
  – Меня Ланс не очень волнует, – ответила она. – Он мне поднадоел.
  – Забавно, – произнес Беллами. – Женщине, о которой я вам рассказывал – это было во Флориде, тоже надоел тогда некий мужчина. Ее сильно раздражало, когда он напивался. Он, бывало, слишком часто говорил: "Еще чего скажешь!" Думаю, именно это ее и раздражало.
  Однажды вечером, – продолжал Беллами, – когда он выпил больше, чем обычно, и слишком уж надоел ей своим "Еще чего скажешь!", она предложила ему искупаться, сказав, что знает одно чудесное местечко. Было страшно душно и, думаю, идея искупаться в прохладной воде ему понравилась. Словом, они надели купальные костюмы и поехали к речушке, о которой она говорила.
  Он с ходу нырнул. А она не потрудилась предупредить его, что речка кишит мокасиновыми змеями – самыми страшными из всех. Если они нападают, человек и глазом моргнуть не успевает…
  Фенелла слегка поежилась.
  – Тут-то ему и пришел конец, – догадалась она. – Нельзя сказать, чтобы эта дама была слишком добра.
  – Нет… Этого сказать нельзя, – согласился Беллами. – Не добра, конечно, но мила, с ней было приятно поговорить.
  Ланселот подошел и встал позади них.
  – Вам никогда не случалось быть лишним? – спросил он, с некоторым трудом выговаривая слова.
  Беллами оглянулся, улыбаясь, а затем обратился к миссис Рок.
  – Как вы думаете? Я действительно лишний?
  – Нет, – ответила она. – Вы мне нравитесь. Привет, Ланс.
  – Леди не считает, что я здесь лишний, – сказал Беллами. – Выпьете что-нибудь?
  Ланселот в ответ заявил Беллами:
  – Мне нужно сказать вам пару слов.
  Беллами осушил свой стакан и предупредил даму:
  – Я вернусь через минуту.
  Он встал, вышел из зала, спустился по лестнице до ближайшей площадки и повернул к туалету. Там было пусто. Ланселот шел за ним. Закрыв дверь, он прорычал:
  – Слушай, я не знаю, кто ты, черт тебя подери, такой, но я тебе кое-что скажу…
  Беллами усмехнулся и предупреждающе вытянул вперед руку.
  – О, нет, – сказал он. – Ты мне ничего не скажешь. – И он врезал Ланселоту прямо по зубам.
  У того перехватило дыхание. Затем он отступил и нанес резкий сокрушительный удар в сторону Беллами, но тот легко перехватил его руку и молниеносно сам ударил Ланселота сбоку в челюсть. Раздался сухой треск.
  Ланселот осел на пол.
  – Иди-ка ты домой, – посоветовал Беллами. – О миссис Рок можешь не беспокоиться. Я о ней позабочусь. Мне кажется, она очень мила. И не спорь, Ланселот. А то я тебя покалечу… и мне это доставит большое удовольствие.
  Ланселот поднялся на ноги. Его слегка качало, когда он пытался отряхнуть пыль с костюма слабыми пальцами.
  Беллами направился к двери.
  – Здесь на улице есть стоянка такси, – указал он. – Садись в одно из них и поезжай домой. Тебе нужно хорошенько выспаться. Уходи сейчас же. Если покажешься в баре, я тебя прибью. Понял?
  Ланселот что-то промямлил. Беллами проследил, как он, заплетаясь, побрел к выходу, потом вниз по лестнице и на улицу. Тогда он закурил и вернулся в бар.
  Фенелла Рок взглянула на него лукаво. Беллами отметил, что у нее хорошая фигура и что она умеет одеваться.
  – Значит, Ланс не вернется? – спросила она.
  Беллами заказал два сухих мартини, улыбнулся и поправил галстук.
  – Он неважно почувствовал себя, сказал, что, наверное, приболел, и поехал домой. Просил передать вам свои извинения.
  Она криво усмехнулась.
  – Очень жаль, что он прихворнул, мистер Беллами. А вы, видимо, содрали кожу на костяшках пальцев, когда открывали дверь? – она посмотрела на его правую руку.
  – Ах, это… – махнул он. – Да, это я так неудачно постучал в дверь. Очень неосторожно с моей стороны.
  Блондинка поставила на стойку два мартини и стрельнула глазами в Беллами. Миссис Рок заметила:
  – Кажется, вы ей нравитесь.
  – Я часто здесь бываю, – ответил он. – А вам я нравлюсь? Она рассмеялась.
  – Вы производите освежающее впечатление, мистер Беллами. Я в восторге от вашей техники.
  – Благодарю вас. Давно ли вы знаете Марча?
  – Мы встречаемся иногда то тут, то там. Харкот – забавный парень, как, впрочем, по-своему, и Ланселот, – она пожала плечами. – Большинство мужчин, с которыми я знакома, немного странные, – добавила она с неопределенной улыбкой.
  Беллами допил свой мартини.
  – Вот, что я вам скажу. Давайте-ка мы с вами и с Харкотом отправимся поиграть в карты в Найтсбридж, к некой мисс Лайли Пурсел-ле. Мне нужно поговорить с Харкотом, а у него – плохое настроение. Надеюсь, с помощью вашего благотворного влияния, а также небольшой карточной партии мне удастся его исправить. Согласны?
  Она поставила свой стакан на мраморную крышку бара, повернулась на высоком стуле и долгим внимательным взглядом окинула Беллами, потом посмотрела на свое отражение в зеркальной стене и поправила выбившуюся прядь волос.
  – Хорошо, – согласилась она. – Я всегда была рисковой девчонкой.
  – Не сомневаюсь в этом, – ответил Беллами. – Я люблю рисковых девчонок. Иногда, если они хорошо себя ведут, они получают пятьдесят фунтов.
  Она вздохнула.
  – Я поняла, что полюблю вас, как только увидела… Ники, – промурлыкала она.
  Беллами заказал еще два мартини.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  Вторник
  ЖЕЛЕЗКА – ЛЮКС
  I
  Ночь была черной как смола. Водитель такси, согнувшись над рулем, напряженно вглядывался в темноту перед собой. Машина медленно ползла вдоль белой кромки левого тротуара Бонд-стрит, затем повернула на Брутон-стрит и осторожно поехала к Беркли-сквеа со скоростью двадцать миль в час.
  Беллами сидел на заднем сиденье рядом с Фенеллой Рок. Его ноздри время от времени улавливали аромат ее духов. Он узнал их – это были "Vers mon Cocur"[2], очень дорогие духи.
  Беллами размышлял о Фенелле – подходящая ли это фигура для того, что он задумал? Может быть, решил он…
  По другую сторону салона, спиной к водителю, напротив миссис Рок, сидел Харкот Марч. На ночном воздухе его окончательно развезло. Он был пьян в стельку, сидел, опираясь на руку, лежавшую на подлокотнике, голова его болталась, когда машина подпрыгивала, в глазах проглядывала вечность, хоть он был и жив.
  Фенелла Рок немного отодвинулась, когда Харкот чуть не упал ей на колени. Беллами вытянул руку и оттолкнул его обратно на сиденье.
  – Спокойно, Харкот. Сейчас с вами все будет в порядке. Посидите и расслабьтесь.
  Марч хрюкнул. Миссис Рок сказала:
  – Он – забавный парнишка, правда ведь? Почти трогательный, вы не находите? Или у вас вообще ничто не вызывает сочувствия?
  Беллами усмехнулся куда-то в темноту.
  – Не знаю. Я вообще мало понимаю в сострадании.
  – Я тоже, – произнесла она. – Когда-то понимала, но теперь все позади. Сострадание – это так трогательно, – засмеялась она и добавила: – это было глупое наваждение, если хотите.
  Повернувшись к ней, он возразил:
  – Ничего подобного. Думаю, это было прекрасно. Как одна из сюжетных линий в кино… значит, вы находите Харкота трогательным?
  Ее колено в темноте коснулось его ноги.
  – Да, нахожу. Он чертовски глуп, конечно, но в конце концов все мужчины чертовски глупы – о присутствующих, разумеется, не говорят, – Беллами различил в темноте ее улыбку. – Дело в том, что Харкот – не в моем вкусе…
  Ее голос, чуть хрипловатый и призывный, смолк.
  Такси съехало с Беркли-сквеа и пробиралось теперь сквозь Чарлз-стрит. Беллами посмотрел на светящийся циферблат своих часов. Была половина первого.
  – А кто же в вашем вкусе, Фенелла? – спросил он.
  Она тихо засмеялась.
  – Я никогда этого не знаю, пока не попробую на зуб.
  Она взяла сигарету из протянутого Беллами портсигара. В отсвете, отброшенном пламенем зажигалки, он увидел четкий овал ее щеки и чувственный вырез ноздрей. Он бросил быстрый взгляд на Харкота: подбородок бедняги утонул в воротнике.
  Беллами вспомнил об окурке сигареты, которую Харкот дал ему в клубе Мотта и который он сохранил. Сейчас окурок лежал в конверте в ящике его стола на улице Полумесяца.
  Неожиданно она спросила:
  – А вообще, что все это значит? Я начинаю себя чувствовать агентом Икс-42 – таинственной шпионкой, имеющей доступ к секретным материалам в любом посольстве на континенте и умеющей замечательным образом дойти до двадцатой главы, так и не будучи соблазненной.
  Беллами рассмеялся.
  – Ничего подобного. Никакой романтики. Единственный, от кого вам, возможно придется, защищать свою честь, – это Харкот.
  Она вздрогнула.
  – Вот этого-то я и боялась. Мне не хотелось бы показаться излишне любопытной, но, конечно же, интересно знать, что это за спектакль, в котором я исполняю, кажется, существенную, хоть и неинтересную роль! То есть, я хотела бы знать, куда я отправлюсь потом?
  – Это очень просто, – ответил Беллами. – Дело в том, что у Харкота есть пара сотен, которые он вчера выиграл в покер. Харкот с двумястами фунтов мне совершенно не нужен. Чтобы служить мне службу, он должен быть без двух сотен… Понимаете?
  – Не уверена, сэр Гэлахад, – ответила она. – Следует ли понимать дело так, что суть этой забавной, но гнусной интриги состоит в том, чтобы обыграть Харкота на двести фунтов?
  – Более-менее правильно. Видите ли, Фенелла, прежде чем мы покинули "Малайский клуб", я позвонил некой мисс Лайли Пурселле, которая содержит довольно изысканный притон, куда мы сейчас и направляемся. Она устроит нам небольшую тихую партию в железку в отдельном кабинете. Лайли будет играть сама, будет играть ее приятель – джентльмен по имени Тони, не думаю, чтобы у него когда-нибудь была фамилия, – вы я я. В том состоянии, в котором пребывает сейчас Харкот, мы его возьмем голыми руками за какой-нибудь час. Он будет выходить из алкогольного ступора, а в этот момент люди склонны к безрассудству. И с кем бы он ни играл, он будет класть не ту карту. Я понятно объясняю?
  – Понятно, – ответила Фенелла. – И это все?
  В ее голосе слышалось некоторое разочарование.
  – Не совсем, – сказал Беллами. – К тому времени, когда Харкот проиграет все деньги, он будет почти трезв. Тогда все пойдут выпить и закусить, а я немного поговорю с Харкотом.
  Он стряхнул пепел с сигареты.
  – Когда я закончу беседу с ним, – продолжал Беллами, – он будет, полагаю, несколько подавлен. Вы выиграете фунтов шестьдесят-семьдесят, а мисс Пурселла должна отобрать у него остальное – фунтов сто или около того.
  – Это уже немного интереснее, – сказала Фенелла.
  – До этого момента все ясно, – продолжал Беллами. – Ну, а потом… насколько я знаю Харкота, ему потребуется женское участие. Вам нужно будет дать ему понять, что он вам небезразличен. Вы можете даже поехать к нему – он сейчас дома не живет, снимает квартиру на Кондуит-стрит для своих интимных встреч, или в какой-нибудь клуб.
  Она опять вздохнула.
  – Ничего себе предстоит вечерок!
  – В любом случае к утру Харкот, думаю, будет в обычном состоянии возбуждения и опьянения. Скорее всего, он уснет на диване.
  – А мне тогда, как пай-девочке, идти домой? – спросила Фенелла.
  – Нет, – невозмутимо ответил Беллами. – Этого вам как раз делать не следует. А следует вам, пока он будет спать, тщательно прочесать квартиру. Я хочу, чтобы вы прошлись по ней густым гребнем. Включая дымоходы, отошедшие паркетины и все остальное. Сможете?
  – Пока я вас слушаю, продолжайте, – ответила она. – Это действительно становится забавно. Что я должна искать?
  – Документы, – сказал Беллами. – Любые бумаги, заметки или документы, имеющие отношение к пропаганде. Все, что вам покажется существенным. Вероятно, вы что-нибудь найдете, но вообще-то не думаю.
  – Знаете, теперь я вижу, что это вы – агент Икс-42. Наверное, у вас в кармане – комплект фальшивых усов? Вы не будете проверять меня в какой-то из этих моментов?
  – Нет, – заверил ее Беллами.
  Она снова вздохнула.
  – А то я боялась.
  – Я не Икс-42, – возразил Беллами. – Я бы, может быть, и хотел быть им, но… Просто я пытаюсь выпутаться сам из очень неприятной истории, вот и все. Понимаете?
  – Нет, – ответила Фенелла, – не понимаю. Но это не важно. Ну, а что мне делать потом?
  – Вы позвоните мне завтра в обеденное время, – сказал Беллами, – телефон в книге, и скажете, нашли вы что-нибудь или нет. В любом случае, вы договоритесь с Харкотом увидеться снова на следующий день. Вы не будете отходить от него ни на шаг и проследите, чтобы он пил достаточно для того, чтобы все время быть тепленьким и смирным. Вечером, часов в девять, можете отвезти его в "Малайский клуб". Я вам туда позвоню. Я добавлю к вашему сегодняшнему выигрышу сколько нужно, чтобы получалась сотня. Идет?
  – Идет, – согласилась Фенелла. – Я страшно рада, что мне не придется прятать труп или убивать кого-нибудь за эти деньги.
  Беллами торжественно произнес:
  – За убийство, золотко, я плачу дороже.
  Такси со скрежетом остановилось у кромки тротуара. Харкот Марч открыл глаза и пьяным голосом пробормотал:
  – Где это мы, черт побери? Я думал, что мы едем играть в железку. Когда Беллами включил фонарик, Харкот вперил в них взгляд и сидел, бессмысленно моргая и облизывая сухие губы.
  Пока Беллами выбирался из машины, Марч спросил у миссис Рок:
  – Что, черт возьми, происходит? Кажется, Ники пытался тебя трахнуть, Фенелла?
  – Да, конечно, – ответила она. – Я старалась отбиться от него с помощью шляпной булавки, но ничего не вышло.
  Он икнул.
  – О, Господи. И что ты сделала?
  Выходя из машины, она небрежно бросила через плечо:
  – Сдалась. Что мне оставалось делать? Я кричала, звала тебя на помощь, но ты спал.
  Беллами всунулся в машину, сгреб Марча и вытащил наружу.
  – Боже мой, – прохрипел Харкот. – Вы слышали, Беллами? Фенелла сказала, что вы изнасиловали ее, пока я спал. Я никогда этого себе не прощу!
  Беллами взял Марча под руку. Они направились к мисс Пурселле.
  
  II
  Было самое начало четвертого.
  Мисс Пурселла – крупная, пережженная перекисью блондинка с водянистыми голубыми глазами, тщательно следящая за фигурой, собирала карты за столом, покрытым зеленым сукном. Тони – латиноамериканец с черными лоснящимися волосами, который присматривал За домом и служил ей главным партнером, пошел вниз за виски с сифоном. Фенелла Рок, видя, что мисс Пурселла осматривает ее фигуру и платье с некоторой женской завистью, поправила выбившийся локон перед зеркалом у камина.
  Марч, отяжелевший, почти трезвый и угрюмый, сел в кресло в конце комнаты, дрожащими пальцами зажигая сигарету.
  Беллами, обходя хорошо обставленный кабинет и разглядывая гравюры на стенах, подмигнул мисс Пурселе, которая, играя в юную девочку, прощебетала:
  – Миссис Рок, нам нужно попудрить носики. Давайте подождем мужчин внизу – там в гостиной намного теплее. Пошли… Выпьем кофе. Мне необходимо выпить кофе.
  – Да, – поддержал ее Беллами, – ступайте. Мне нужно перекинуться словечком с Харкотом.
  Он подошел к Марчу, пододвинул кресло. Тони принес виски, содовую и стаканы, поставил все это на стол и удалился вместе с дамами.
  Беллами подошел к столу, налил виски с содовой в два стакана, вернулся и вручил один Марчу.
  Сев напротив и ласково посмотрев на него, Беллами начал:
  – Чертовское невезение, Харкот.
  Марч согласно кивнул.
  – Проклятье! Я радовался утром, как идиот, потому что вчера ночью у Мотта в клубе выиграл две сотни. Это было уже что-то. И вот я снова в полной дыре. Это просто ужасно, черт возьми.
  – Да, конечно, – согласился Беллами. – Но у вас были ужасные карты. Послушайте, Харкот, хотите я одолжу вам немного денег? Я могу вам дать двадцать фунтов.
  – Клянусь Юпитером… вы – отличный парень, – проговорил Харкот.
  Беллами достал из кармана пачку денег и, вручив Марчу две десятифунтовые банкноты, принялся за виски. Минуту спустя Марч произнес:
  – Вы, кажется, хотели мне что-то сказать, Ники?
  Беллами кивнул, лицо его стало серьезным.
  – Харкот, я не хочу поднимать волну, но, думаю, вы влипли в плохую историю. Боюсь, Айрис донесла на вас.
  Марч засопел и очень тихо спросил:
  – Что, будь вы прокляты, это значит, Ники?
  Беллами достал из портсигара две сигареты, протянул одну Марчу, другую сунул себе в рот. Достал зажигалку, дал прикурить Харкоту и закурил сам, потом сказал:
  – Вчера вечером кто-то убил Фреду, Харкот. Это вы знаете, читали в газетах. Полиция задавала мне кое-какие вопросы, так как Фреда звонила мне в дом Кэролы сразу после одиннадцати, а убита была, как они считают, в промежутке между одиннадцатью двадцатью и одиннадцатью тридцатью. Они не установили точного времени.
  – Ну и что? – спросил Харкот. – Мне чертовски жаль Фреду, но какое это имеет отношение ко мне?
  – Я вам скажу, – терпеливо продолжал Беллами. – Дело в том, что вы пришли к Айрис в половине двенадцатого, и она подумала, что вы были у Фреды. Она знает, что вы с Ванессой поссорились, выйдя от Кэролы, и что вы ушли куда-то один. Она сказала, что, явившись к ней, вы поведали, будто бродили по улицам, ваше пальто было мокрым до нитки, но она не сомневается в том, что вы были у Фреды.
  – Это – бесстыдная ложь, и я близко не подходил к дому Фреды. Это – гнусное вранье…
  Беллами пожал плечами.
  – Может быть, – согласился он. – Но полиция уже была у Айрис. Там есть такой Мейнел – сыщик, которому поручено это дело. Он уже побывал у Айрис и, вероятно, прибудет снова.
  Он наклонился к Марчу.
  – Видите ли, Марч, беда в том, что в подобных делах полиция прежде всего ищет мотив. Они мне сказали – этот самый Мейнел сказал, что в этом деле ни у кого совершенно нет никаких мотивов для убийства Фреды. Но они быстро изменят свое мнение, когда Айрис заговорит.
  Харкот уставился на Беллами. Его толстые пальца, державшие стакан, дрожали. Лицо сделалось белым как мел.
  – Господи, Ники, – простонал он. – Господи!… Неужели они думают, что это я ее убил?
  Беллами пожал плечами.
  – Во всяком случае, Харкот, у вас-то как раз мотив есть, – ответил он. – Айрис сообщила, что вы сказали ей, будто должны были зайти к Фреде на коктейль и отвезти ее потом на вечеринку к Кэроле, но на самом деле поехали к ней за деньгами. Айрис также сказала, что вы были в отчаянии из-за денег и уверяли ее, что получите изрядную сумму от Фреды. Думаю, полиции это покажется немного странным, не находите?
  Видите ли, Айрис доложила еще, что вы не нашли с Фредой общего языка насчет денег и страшно рассердились на нее, у Кэролы вы были в жутком настроении и, по ее заслуживающему внимания мнению, вы, отослав Ванессу домой, отправились обратно к Фреде и между вами произошла шумная ссора. Айрис дошла даже до того, что сказала – прошу обратить внимание: я не поверил этому ни на секунду, – будто она не поручится, что вы не могли выйти из себя и наброситься на Фреду. Все это звучит довольно зловеще.
  Он отхлебнул глоток виски.
  Марч дрожал. У него дергались руки и ноги. Тоненьким голоском он произнес:
  – О, Боже, Ники. Неужели они повесят это на меня? Это невозможно. Что мне делать? – лицо его вдруг вспыхнуло гневом. – Эта проклятая Берингтон… Она заграбастала все мои деньги и шипела на меня, как сволочная змея. Это она все подстроила.
  Беллами кивнул.
  – Незавидное у вас положение, Харкот. Кстати… если вы не ездили к Фреде после вечеринки у Кэролы, где вы были? Должен же был хоть кто-нибудь вас видеть.
  – Проклятье! Никто меня не видел! Я просто слонялся по улицам. Мне все осточертели: Фреда, Айрис – все.
  – Значит, Фреда вам осточертела? – уточнил Беллами. – На вашем месте, я никому бы об этом не говорил, Харкот. Я, конечно, верю, что вы просто слонялись по улицам, но согласитесь, старина, звучит это совершенно не убедительно: чтобы такой человек, как вы, бродил по улицам в кромешной тьме, под проливным дождем?!… Вряд ли кто-нибудь в это поверит.
  – Вы думаете, не поверят? – пробормотал Марч. – О, Господи! Им придется поверить, иначе, черт меня дери, что же мне делать? Что мне им говорить?
  Беллами спокойно ответил:
  – Послушайте меня Харкот. Все не так уж безнадежно – пока. В конце концов такого человека, как вы, нельзя обвинить только на основании косвенных улик. Это невозможно.
  И еще, – продолжал он, – в нашей стране обвинение обязано доказать, что человек совершил убийство. И им придется это сделать. Таков закон. Вам не нужно доказывать свою невиновность. С какой стати? Одного подозрения далеко не достаточно. Правда, эти полицейские дьявольски дотошны, надоедливы и дело свое, надо отдать им должное, знают.
  Он взял стакан из дрожащих рук Марча, подошел к столу и наполовину наполнил его неразбавленным виски.
  – Выпейте, Харкот, – предложил он. – Это вас успокоит, старина…
  Марч одним глотком опорожнил стакан и сморщился – было слишком крепко даже для него.
  – Я вам советую сидеть тихо и молчать, – наставлял его Беллами. – Живите так, будто ничего не случилось. А я ни с кем это обсуждать не собираюсь. Если полиция к вам явится, расскажите им все, как было, и будем надеяться, что они вам поверят. Я бы не стал очень волноваться по этому поводу.
  – Я хочу еще выпить, – попросил Марч. – К черту полицию!
  Беллами налил.
  – Им придется доказать свои подозрения, – заявил Марч. – Нельзя разбрасываться голословными обвинениями. Чтоб им ни дна, ни покрышки!
  Беллами кивнул и бодро подхватил:
  – Вот так-то лучше. Выпьем еще на дорожку и поплетемся. Кстати, вы можете захватить миссис Рок. Кажется, она к вам неравнодушна…
  – Что, черт возьми, вы имеете в виду? – удивился Марч. – Ведь она мне сказала, что вы…
  Беллами широко улыбнулся.
  – Она разыграла вас. В машине она мне поведала, что считает вас очень интересным мужчиной, так как у вас есть характер, мужество и чувство юмора.
  Марч расплылся в улыбке.
  – Ну, вообще-то это так, – кивнул он самодовольно. – Я не люблю хвалиться, но, думаю, кое-что хорошее во мне есть.
  Беллами направился к двери.
  – Я скажу миссис Рок, чтобы она одевалась, и пойдем.
  Харкот кивнул и нетвердым шагом пошел к графину с виски.
  Беллами посадил Фенеллу Рок и Марча в такси. Марч завалился в угол. После пережитого шока и выпитого виски он был совсем без сил.
  Фенелла попрощалась с Беллами за руку.
  – Благодарю за чудесный вечер, – проговорила она.
  Когда она убрала руку, Беллами почувствовал оставленный в его ладони листок – ее визитную карточку.
  – Мне было страшно приятно, Фенелла, вы – прелесть.
  Она перевела взгляд на Марча, спавшего в углу заднего сиденья, и сказала:
  – Ну, пока я оказалась в выигрыше – я имею в виду свой выигрыш. Спокойной ночи, Ники, дорогой. Навестите меня как-нибудь и расскажите что-нибудь еще.
  Он протянул руку через окно машины. В руке были четыре сложенные десятифунтовые банкноты. Ее длинные пальцы тут же сомкнулись вокруг денег.
  – Доброй ночи… Фенелла, – попрощался он.
  Он улыбнулся ей на прощание, и такси тронулось. Стоя на краю тротуара, он разорвал на мелкие кусочки ее визитную карточку, и бросил в сточный люк.
  
  III
  Домой Беллами приехал в четыре часа утра. Он прошел в гостиную, бросил пальто на диван, включил электрокамин и некоторое время стоял перед ним, глядя на его раскаленное чрево. Потом пошел в кухню и поставил чайник на плиту. Ожидая, пока он закипит, Беллами ходил взад и вперед по коридору, попыхивая сигаретой.
  Приготовив себе чай, он отнес его на подносе в гостиную, поставил на край письменного стола и, выпив две чашки, сосредоточился на письме, которое собирался писать.
  Несколько минут он размышлял, затем взял лист бумаги и вывел:
  
  "Моя дорогая Кэрола!
  Мне очень трудно писать это письмо, тем более, что оно адресовано тебе. Знаю, как надоел тебе за последнее время, но я очень надеялся, что, получив у Вэнинга работу, о которой ты знаешь, сумею действительно взять себя в руки и начать вести себя как все добропорядочные люди.
  Должен тебе сказать, что меня ничуть не удивило то, что ты дала мне отставку после безобразной сцены, устроенной в твоем доме. Это было и в самом деле отвратительно, но я, зная, как тебе нравится Мотт, все еще надеялся, что какой-то слабый шанс у меня есть. Однако теперь, когда ты узнаешь то, что я собираюсь рассказать, боюсь, все будет действительно кончено, ибо это не сделает меня лучше в твоих глазах, хотя на сей раз я и не виноват.
  Дело в том, что я попал в довольно трудное положение в связи с убийством Фреды. Позвонив мне во время твоей вечеринки, она не только просила меня передать тебе, что не может приехать из-за простуды, но и сказала, что ей необходимо срочно видеть меня, и велела приехать немедленно. Я поехал к ней. Боковая дверь, которая из кабинета Филипа ведет к черному ходу, выходящему в маленький тупик на улице, была на предохранителе. Она меня об этом предупредила. Я вошел, но нигде не мог ее найти, и на мой зов она не откликалась.
  Наконец, я заметил, что дверь в спальню приоткрыта и внутри горит свет. Я постучал и заглянул внутрь.
  Бедная Фреда лежала на кровати. Она была задушена.
  Первая пришедшая мне в голову мысль была, наверное, глупа, но она была продиктована инстинктом самосохранения. Конечно, правильнее всего было бы тут же сбежать по лестнице к портье и вызвать полицию. Но я этого не сделал. Единственное, о чем я подумал тогда, – это что кто-то убил Фреду, но почти наверняка в убийстве обвинят меня.
  Теперь я перехожу к наиболее важному моменту, а именно в связи с ним мне нужен твой совет. Ты знаешь меня как никто другой, моя дорогая, и тебе известно, что, каковы бы ни были мои прегрешения, они обычно бывают результатом оплошности, которая усугубляется еще и тем, что я люблю выпить, не всегда серьезен, и часто ленив. Но ты прекрасно знаешь, что я не способен убить человека.
  Дело в том, что, когда я смог, наконец, отвести взгляд от Фреды, я увидел в пепельнице еще дымящийся окурок сигареты. Можешь себе представить несообразность этой сцены – женщина, которую я хорошо знал, лежит задушенная на своей постели, а в пепельнице дымится сигарета. Казалось вполне естественным подойти и погасить ее. Но подойдя, я испытал шок.
  Он сигареты осталось достаточно, чтобы увидеть название марки – "Марокко", той самой, которую курит Харкот Марч. Фреда никогда их не курила, она вообще не любила турецкие сигареты.
  Размышляя об этом теперь, с учетом того, что узнал позднее, я уверен, что, когда я вошел в квартиру, Харкот Марч был в спальне, он только что положил зажженную сигарету на край пепельницы. Услышав, что кто-то идет, он поспешил скрыться незамеченным и забыл окурок. Думаю, он перебежал в маленькую гостиную, напротив спальни Фреды, оставив дверь приоткрытой, а когда я вошел в спальню, выскользнул из квартиры.
  Если требуются доказательства, вот они: миссис Берингтон – дама, с которой в последнее время встречался Харкот, – сообщила мне, что он явился к ней совершенно промокший и в ужасном состоянии. Она считает, что Харкот убил Фреду. У нее есть серьезные основания так считать.
  Уже какое-то время они с Харкотом ссорились из-за денег, и накануне того дня Харкот сказал ей, что скоро деньги у него будут – очень скоро, завтра. Она спросила, где он собирается их взять, и он ответил, что собирается их взять у Фреды. Он сообщил ей, что поедет к Фреде на коктейль, чтобы потом отвезти ее к тебе. Вот тогда-то он и намеревался взять у нее деньги.
  Очевидно, у него ничего не вышло. Он не привез Фреду к тебе, и мы знаем, что предлог, который она выдвинула в качестве своего оправдания, – что она, мол, простудилась – несостоятелен, потому что в тот же вечер, чуть раньше, она сказала Филипу Вэнингу, что собирается к тебе.
  Как бы то ни было, Харкот заехал за миссис Берингтон и привез на вечеринку ее. Миссис Берингтон утверждает, что он был в ярости, говоря о Фреде.
  Как ты знаешь, Харкот ушел от тебя вместе с женой, а миссис Берингтон – одна, чуть раньше. Но Харкот поехал с Ванессой домой. Похоже, они повздорили на выходе. Ванесса взяла такси и отправилась к себе на квартиру, между тем как Харкот, по его словам, бродил в темноте под проливным дождем до половины двенадцатого. В этот час он появился у миссис Берингтон.
  Неважная история, не так ли, Кэрола?
  Я пытаюсь в ней разобраться лишь потому, что валял дурака и влип. Когда ко мне пришли из Скотленд-Ярда, узнав, что Фреда звонила мне во время твоей вечеринки, я сразу же сказал, что в тот день у Фреды вообще не был Позже понял, что это смешно: в квартире полно отпечатков моих пальцев. Поэтому я отправился в Скотленд-Ярд, к инспектору – это некто по фамилии Мейнел, – и рассказал ему другую версию. Но и теперь всей правды не сказал Сказал лишь, что видел Фреду, несколько минут говорил с ней и оставил ее живой, лежащей на кровати.
  Думаю, я с самого начала был идиотом. Нужно было сразу же говорить правду.
  Полиция, несомненно, в какой-то степени подозревает меня в настоящий момент, но я знаю, что могу легко отвести от себя эти подозрения, если пойду и скажу им "правду, всю правду, ничего, кроме правды". Однако, сделав это, я скомпрометирую Харкота. Если я расскажу все, как было, сложится ситуация, весьма опасная для него. И хоть он – странный парень и никто из нас ему особенно не симпатизирует, но определенные правила игры требуют, чтобы я молчал, пока не посоветуюсь с тобой.
  Кэрола, я знаю, что ты порвала со мной и все же прошу тебя оказать мне эту любезность. Я хочу, чтобы ты показала это письмо Ванессе и попросила ее честно и искренне сказать, было ли что-то между Харкотом и Фредой. Я удивлялся, почему Ванесса вдруг так резко охладела к Харкоту и почему Харкот, который всегда был исключительно скромен в отношениях с дамами, так же внезапно стал ухлестывать за каждой хорошенькой женщиной, встречавшейся на его пути.
  Дело вот в чем. Если Ванесса считает, что между Харкотом и Фредой что-то было – хотя любому, кто знал Фреду, поверить в это почти невозможно, – тогда я буду считать, что это он убил Фреду.
  Я брошу это письмо прямо в твой почтовый ящик, чтобы ты получила его рано утром. Поговори, пожалуйста, с Ванессой и скажи, что я хотел бы повидаться с ней завтра в любое время.
  Ванесса – чудесная женщина. Она – твоя подруга, и мне кажется, у нее нет основания питать неприязнь ко мне. У нее будет время все обдумать. Она успеет решить, что ей сказать мне, когда я приду. Если она верит в худшее, то я буду иметь полное право сообщить полиции правду. Я вынужден спешить.
  С самыми добрыми пожеланиями,
  Всегда твой,
  Ники."
  
  Беллами положил ручку, перечитал письмо, сложил его, вложил в конверт, написал адрес, надел шляпу, пальто и вышел.
  Идя по улице Полумесяца, он тихонько что-то насвистывал.
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  Среда
  ЧАЙ НА ДВОИХ
  I
  Беллами проснулся в двенадцать часов. Подойдя к окну, он некоторое время смотрел на улицу Полумесяца. День был тусклый и унылый. Беллами размышлял о Харкоте и Фенелле, особенно о Фенелле.
  Какое-то смутное воспоминание вертелось у него в голове – Фенелла имела какое-то отношение к клубу Мотта. Он подумал, что она могла быть одной из тех дам, которых Мотт нанимает чтобы завлекать в клуб игроков. Если это так, она, скорее всего, расскажет Мотту о своих приключениях с Беллами и Марчем.
  Предположим, она это сделает… Беллами усмехнулся, позвонил, чтобы принесли чай, и отправился в ванную.
  Когда он вышел оттуда, поднос уже стоял на столе. На нем лежали также два или три письма. Одно из них было от Вэнинга.
  Беллами присел на кровать и вскрыл его. В конверт из манильской бумаги был вложен список сотрудников отдела "Ц" с адресами, было указано, кто из них сменил адрес за время работы в отделе, а также содержались сведения, представленные, продумал Беллами, вероятно, спецуправлением, об их финансовом положении, их родственниках и любовницах, если таковые имелись.
  Он просмотрел список, разорвал его на мелкие клочки и выбросил в корзину для бумаг. Затем снова сел на кровать и стал читать письмо Вэнинга.
  
  "Мой дорогой Ники!
  Мне довольно трудно писать это письмо. Прежде всего потому, что случившееся с моей бедной Фредой выбило меня из колеи так, что не могу выразить этого словами. Чувствую, однако, что от сумасшествия меня может спасти только работа, только она может удержать меня на краю пропасти. Фреда всегда так болела за мой отдел, хотела, чтобы моя работа была успешной. Она мечтала стать леди Вэнинг… Бедная девочка. Вот почему, в память о ней, я должен выяснить все обстоятельства, приведшие к утечке информации. И в этом, как Вам известно, я в той или иной степени полагаюсь на Вас.
  Посылаю Вам список лиц, служащих в отделе, и всю имеющуюся у меня информацию о них. Если Вам понадобится что-то еще – что-то конкретное – дайте мне знать, я предоставлю Вам все необходимые сведения.
  Сегодня мне звонил сэр Юстас. Похоже, правительство немного торопит его с этим делом и он хотел бы получить от меня отчет о ходе расследования как можно быстрее. Поэтому, если вы не возражаете, Ваш отчет о проделанной работе должен быть у меня до конца недели – в пятницу, в крайнем случае, в субботу. Я добавил бы к нему некоторые свои соображения, и сэр Юстас убедился бы, что дело движется.
  Позвоните, если я Вам нужен. Я стараюсь заполнить работой каждую минуту своей жизни. Это – единственный для меня выход. Уничтожьте это письмо по прочтении и постарайтесь не потерять список.
  С сожалением узнал о Вашем разрыве с Кэролой. Вы – несчастный глупец, Ники. Кэрола – прекрасная девушка, и для Вас это большая потеря. Вчера я мельком виделся с ней у Клэриджей и она выразила надежду, что эта новая работа поможет Вам начать все сначала. Надеюсь, она не ошиблась.
  Желаю удачи,
  всегда Ваш,
  Филип Вэнинг."
  
  Беллами дважды прочел письмо и сжег его. Одеваясь, он фальцетом напевал: "Веселый месяц мой". Только он завязал галстук, как зазвонил телефон.
  Это была Фенелла, которая бодрым голосом проговорила:
  – Доброе утро, Ники. Как вы себя чувствуете? Я – ужасно. Провела безумное утро с Харкотом и нуждаюсь в поддержке, я просто разваливаюсь.
  Он ухмыльнулся в трубку.
  – Однако звучите вы как целое существо, детка. Есть ли у вас что-нибудь для меня интересное?
  – И да, и нет, – ответила она. – Вчера вечером мы встретили в "Монастыре" Айрис Берингтон, и там произошла небольшая сцена… ничего особенного… я имею в виду, что физически никто не пострадал. Но в доме у Марча я ничего не нашла.
  – Вы хорошо все обыскали?
  – Я? – рассмеялась она. – Я перевернула все, разве что обои не отклеивала.
  – Понятно, – сказал Беллами. – Где сейчас Харкот и где вы?
  – Харкот дрыхнет без задних ног. Он похож на крокодила в обмороке и его храп, наверное, слышен даже в Перу. Я говорю из автомата напротив – в табачной лавке. Я съездила домой и переоделась. Должна вам сообщить, сир, что за вами вечернее платье. То, в котором я была вчера, теперь никуда не годится – оно пострадало, когда Айрис запустила в Харкота кружкой с горьким пивом.
  Беллами рассмеялся.
  – Видно, у вас действительно был тот еще вечерок! Можете встретиться со мной через полчаса в коктейль-баре отеля "Карл-тон"? Как думаете, Харкот проспит еще часок?
  – Безусловно, – ответила она. – По его виду можно точно сказать, что он проспит до будущего года. Вас это устраивает?
  – Замечательно! – воскликнул Беллами. – Вы успеете пообедать со мной, купить себе новое платье на обратном пути и подежурить у останков затонувшего корабля, пока он мне не понадобится сегодня вечером. Пока, Фенелла.
  Он повесил трубку, закончил одеваться, спустился вниз и велел консьержке все телефонные звонки переводить ему в отель "Карлтон".
  
  Он заканчивал второй мартини, когда появилась Фенелла. Она очаровательно выглядела в темно-сером костюме и сделанной к нему на заказ шляпке из бархата. Она сияла улыбкой, была свежа и привлекательна, словом, была похожа на остальных хорошо одетых дам, обедающих в ресторане. Беллами подумал про себя: интересно, что у нее в прошлом? Скорее всего, старая история, которая с небольшими вариациями повторяется с тех пор, как на земле живут мужчины и женщины.
  Она выпила двойной сухой мартини, затем удобно устроилась в кресле, приняв грациозную позу, и предложила:
  – Лучше я сначала скину с плеч дело, Ники, потому что я не люблю мешать дело с обедом. А вы?
  Он улыбнулся ей, заказал еще два коктейля и попросил ее рассказывать.
  – После того как "мы с вами расстались, Харкот находился в каком-то коматозном состоянии, пока мы не подъехали к его дому. Потом он подышал свежим воздухом и заявил, что не желает идти домой. Я была этому рада, поскольку, хоть и умею постоять за себя перед лицом любого подвыпившего джентльмена с хорошими манерами, вовсе не была уверена, что справлюсь с Харкотом, если им действительно овладеет страсть.
  – Харкот, обуреваемый страстью, – перспектива не из приятных, – согласился Беллами. – Что-то вроде расшалившегося бегемота.
  – Вот-вот, – подхватила Фенелла, – а я не привыкла иметь дело с расшалившимися бегемотами. Не доводилось встречаться пока.
  – Это плохо, Фенелла. Продолжайте.
  – Харкот объявил, что мы едем в "Монастырь", – рассказывала она. – Спросил, не возражаю ли я, я ответила, что мне все равно, где пить и что, если никто не будет заставлять меня исполнять там танец с опахалом, я ничего не имею против.
  Итак, мы отправились в "Монастырь". Всю дорогу Харкот жаловался, один или два раза я чуть было не разрыдалась. Главной темой было то, что его никто не понимает, жена его на дух не переносит, женщины его обманывают, он проиграл все деньги и практически все, что могло с ним произойти, произошло, поэтому смерть была бы для него счастливым избавлением.
  – Очень похоже на Харкота, – подтвердил Беллами. – А что делали вы?
  – Я была с ним очень мила и по-женски, как могла, его утешала. Напомнила ему, что самый темный час наступает перед рассветом…
  – Это был чрезвычайно остроумно, Фенелла. Уверен, вы также сообщили ему, что "пока человек жив, всегда остается надежда".
  – Скорее всего, да, – согласилась Фенелла весело. – Я обрушила на его голову все известные мне мудрые афоризмы и старинные пословицы. Похоже, что успех превзошел мои ожидания, так как Харкот вдруг стал озорным и повел себя эксцентрично, попытавшись слишком уж интимно отблагодарить меня за слова утешения. К счастью, мы как раз подъехали к "Монастырю" и он упал с сиденья. Таким образом, я вышла из передряги с минимальными потерями в виде растрепанной прически и порванных чулок – шелковые чулки так легко рвутся…
  Она допила коктейль и взяла протянутую Беллами сигарету.
  – Какое-то время после этого он вел себя очень мило, – продолжала она, – если не считать того, что танцевать с ним, – все равно, что бороться с белым медведем. Тем не менее, все было в порядке, пока туда не явилась Айрис Берингтон с каким-то молодым человеком. Харкоту это не понравилось. Он стал отпускать грубые шутки по адресу Айрис. Сначала тихо, но по мере того, как он проглотил два огромных стакана виски, голос его становился все громче.
  Беллами сочувственно кивнул.
  – Он действительно немного перепил, – продолжала Фенелла, – и в конце концов молодой человек, сопровождающий Айрис, подошел к нашему столу и сделал ему вежливое представление. Харкот страшно разозлился и заявил, что ничего дурного про Айрис не говорил, кроме того, что она – грязная корова, что она способна украсть золотые коронки изо рта своей спящей матери и что она завоевала в возрасте пятнадцати лет первое место на состязаниях по краже младенцев. А в остальном она – очаровательная женщина, если такие женщины вообще в вашем вкусе.
  Фенелла изящно стряхнула пепел.
  – Думаю, молодой человек был несколько обескуражен. Во-первых, он был в форме летчика Королевских военно-воздушных сил и не хотел попадать ни в какую историю – это был очень симпатичный юноша, во-вторых, думаю, он был введен в заблуждение Айрис. Она, видимо, рассказала ему о себе какую-нибудь душещипательную историю, а он, будучи человеком простодушным, поверил.
  – Знаю, – улыбнулся Беллами. – Королевские военно-воздушные силы чрезвычайно эффектно действуют в воздухе. Там у этих ребят должна быть стопроцентно "моментальная реакция"… Но Айрис – это нечто совсем другое…
  – Можете мне не рассказывать, – пробормотала Фенелла. – Если бы я служила в военно-воздушных силах, я бы предпочла иметь дело с дюжиной "мессершмиттов", чем с рассерженной Айрис. Так или иначе, – продолжала она, – я взглядом дала понять летчику-лейтенанту, что Харкот пьян, и он меня понял. Он посоветовал Харкоту не валять дурака и сидеть тихо и спокойно.
  Харкот ответил, что он всегда спокоен, а теперь, когда Айрис отняла у него все до последнего пенни, ему и вовсе ничего другого не остается, как сидеть спокойно. Он сказал также, что если бы он служил в военно-воздушных силах и встретился с такой женщиной, как Айрис, он бы сел в свой самолет и улетел прочь так, словно за ним гналась тысяча чертей. И добавил, что он ничего не имеет против нее лично и что многие мужчины могут с ума сходить по ней, но, если бы была его воля, он бы назначил ее в правительственную комиссию по экономике, потому что стоило бы только нацелить Айрис на Германию – и он, Харкот, ставит последнюю свою пуговицу против игрушечного слоника, что она обобрала бы всю страну за пару недель.
  – Харкот, должно быть, был очень забавен, – вставил Беллами.
  – К тому времени, – продолжала Фенелла, – Айрис, уставшая ждать своего спутника, сама появилась на сцене и взяла ситуацию в свои руки. Она была очень сердита. Она очень грубо оборвала Харкота и запустила в него кружкой пива. Целилась она прямо в него, но и мне на платье вылилось полкружки. Я не слишком огорчилась – это было не такое уж замечательное платье, к тому же я подумала, что вы наверняка купите мне новое.
  – Вы так подумали?… А что было потом?
  – Всем стало немного неловко, и я решила, что мне нужно уговорить Харкота уехать домой. Они с Айрис молча смотрели друг на друга ненавидящим взглядом. Потом Айрис сказала ему, чтобы он не смел к ней больше приставать, а он в отместку назвал ее "стукачкой самого гнусного пошиба" и заявил, что ей придется отвечать перед законом, если она будет распространять свои клеветнические домыслы о том, что он делал в понедельник вечером. Она спросила, откуда у него такая информация, и он ответил: "От Беллами". Тогда Айрис посоветовала ему не слишком доверять тому, что говорит Беллами, и выразила уверенность, что сам Беллами очень скоро окажется за решеткой.
  Харкот заявил, что прекрасно может позаботиться о себе сам, если только речь не идет о ней, на что Айрис весело возразила, что это он так думает, а по ее мнению, он – первостатейный идиот и ему лучше бы поостеречься Беллами, потому что Беллами – очень опасный человек.
  – О, Боже, кто бы мог подумать! – воскликнул Беллами.
  – Надеюсь, это не правда, – сказала Фенелла, – полагаю, вы выглядели бы слишком невинно за тюремной решеткой. Как вы думаете, мне позволили бы приходить и кормить вас булочками?
  Они рассмеялись, и он предложил:
  – Пошли обедать.
  Они отправились в ресторан. Беллами заказал обед. Когда официант ушел, Фенелла сказала:
  – Конечно, как я уже говорила, все это – не мое дело, и я вовсе не любопытна, но мне хотелось бы знать, из-за чего весь этот сыр-бор, чтобы не схлопотать еще один пинок, который я получила в жизни больше, чем достаточно.
  – Никакого "сыр-бора", моя дорогая, – ответил Беллами. – А что касается вас, моя дорогая, то ваша миссия почти окончена.
  Она прелестно надула губки и проворковала:
  – Очень жаль, как раз в тот момент, когда мне это начало нравиться.
  – Все хорошее рано или поздно кончается, – философски заметил Беллами, приподняв одну бровь. – Дело в том, что после обеда я попрошу вас вернуться к Харкоту. Кстати, как вы попадете к нему? Если он спит, его и пушками не разбудишь…
  – Не беспокойтесь, Ники. У меня есть ключ. Я сняла его с брелока Харкота. Я очень предусмотрительна насчет таких мелочей.
  – Чудесно, – одобрил Беллами. – Значит так, побудьте с Харкотом до вечера. Может быть, он повезет вас куда-нибудь поужинать. Потом, часам к девяти, доставьте его в "Малайский клуб". Я приеду туда вскоре после этого, и вы передадите мне его с рук на руки. Идет?
  Она кивнула и ответила:
  – Очень хорошо. Не думаю, что я смогла бы выдержать его слишком долго. Во всяком случае, не в закрытом помещении. Обещаю, что доставлю его туда к девяти.
  Она сделала паузу и добавила:
  – Мы еще встретимся когда-нибудь? Мы с вами?
  Беллами одарил ее широкой улыбкой.
  – Не думаю, – ответил он. – Да, наверняка, и для вас будет лучше, если мы больше не увидимся. Как справедливо заметила вчера Айрис, я – человек очень опасный.
  Она согласно кивнула.
  – Знаю. Но я неравнодушна к опасным мужчинам… из-за этого у меня всегда были неприятности. Было бы куда спокойнее стричь какого-нибудь Харкота, который ни в чем опасном замешан быть не может.
  После обеда Беллами велел принести букет фиалок. Расплатившись за обед, обернул стебельки четырьмя пятифунтовыми банкнотами и вручил цветы Фенелле.
  – Это на новое платье, – объяснил он.
  Явился посыльный и сообщил, что мистера Беллами вызывают к телефону. Фенелла встала.
  – Ну, Ники, прощайте. Мы увидимся еще сегодня вечером, но я могу официально попрощаться с вами уже сейчас. Спасибо за фиалки и лишнюю двадцатку. Я куплю интригующее вечернее платье и каждый раз, надевая его, буду вспоминать вас.
  – Надеюсь, вы часто будете надевать его, Фенелла, – он дружески улыбнулся ей.
  – Я сама возьму такси, – сказала Фенелла. – А вы идите к телефону. Если когда-нибудь вам понадобится кого-нибудь отравить или умыкнуть, звоните.
  – Непременно.
  Он проводил ее взглядом, закурил и пошел к телефону. Это была консьержка с улице Полумесяца. Она сказала, что звонила мисс Кэрола Эверард и просила передать мистеру Беллами, что миссис Марч будет рада видеть его у себя около четырех, к чаепитию.
  
  II
  Когда Беллами вошел, Ванесса разливала чай, возлежа на диване. Она была очень красива, хотя вид у нее был весьма усталый и немного озабоченный, На ней был длинный халат цвета пармских фиалок, облегавший ее стройную фигуру, фиолетовые сандалии и очень тонкие шелковые чулки завлекательного бежевого тона. Бусы и браслет из венецианского стекла украшали ее шею и запястье.
  По другую сторону камина скромно сидела Кэрола в черном костюме и черно-белом вязаном свитере. Очаровательная шляпка-ток из леопардовой шкуры была наискось надвинута на лоб, а такая же шубка небрежно брошена на спинку стула.
  Ванесса подняла голову, взглянула на Беллами и улыбнулась.
  – Вам чай или виски с содовой, мой бедный подозреваемый? Впрочем, я сама знаю ответ.
  – А вот и ошибаетесь, – возразил Беллами. – Я теперь – совершенно другой человек и пью чай. Как тебе это нравится, Кэрола?
  – Мне это очень правится, Ники, – ответила та. – Но мы страшно волнуемся за тебя, за Филипа и вообще из-за всей этой истории. То, что случилось с бедной Фредой, слишком ужасно. Никто из нас не может поверить, что это – правда. Мне все время кажется, что сейчас зазвонит телефон и бедняжка попросит меня прийти к ней поболтать.
  Ванесса сказала своим нежным голосом:
  – И мне тоже. Это просто ужасно, ведь правда? Наверное, когда-нибудь это пройдет… Но это ужасно. Я никогда не забуду, какой испытала шок, когда купила газету и увидела это на первой странице.
  Кэрола встала.
  – Я ухожу, – проговорила она. – У меня масса дел, а вы прекрасно обойдетесь и без меня.
  Беллами подал ей пальто и как бы между прочим сказал:
  – Бьюсь об заклад, у тебя свидание с Ферди.
  – Как ты догадался? – удивилась Кэрола. – Почему бы и нет? Он – теперь мой кавалер. И тебе также следует знать, Ники, что мы помолвлены.
  Он взглянул на новое кольцо на ее безымянном пальце и состроил гримасу.
  – Так мне и надо, – сказал он. – Сыпь мне соль на рану Кэрола. Я чувствую себя, как Лю Хуанчин…
  – А кто это и чем он знаменит? – спросила Кэрола, натягивая перчатки.
  Беллами принял чашку чая, протянутую Ванессой.
  – Это – один тип из китайской мифологии, – пояснил он. – Он был замечательным парнем, но влюбился в дочь одного из местных богов. Однажды она сошла с пьедестала и сказала Лю Хуанчину, что он ей нравится и что, несмотря на свое божественное происхождение, она согласна выйти за него замуж.
  Эта новость словно громом его поразила. Он был совершенно помешан на этой девушке, но и подумать не смел, что она когда-нибудь снизойдет до него, поэтому он впал в прострацию – понимаешь, что я имею в виду? Словом, он был так взволнован и переполнен радостью, что пошел наклюкался каким-то местным зельем – саке, что ли – и не просыхал несколько месяцев…
  Кэрола улыбнулась.
  – А что сделала божественная невеста?
  – Она, конечно, страшно рассердилась и вышла замуж за какого-то другого типа.
  – И тогда Лю Хуанчин понял, какого свалял дурака? – осведомилась Кэрола.
  – Ничего подобного. Ибо, будучи на все сто процентов дочерью бога, девушка оказалась никудышной женой. Возвращаясь вечерами домой, старина Лю Хуанчин, спрятав лицо в воротник, останавливался, бывало, у ее дома и слушал, как она пилит своего мужа. Потом он злорадно улыбался, отправлялся домой и зажигал в алтаре перед своим идолом пару лишних благовонных палочек в благодарность за то, что боги избавили его от участи, которая хуже смерти.
  Ванесса рассмеялась.
  – Все бесполезно, Кэрола. Ники неисправим, у него всегда найдется какой-нибудь неожиданный аргумент.
  – Неисправим? – переспросил Беллами. – Но она никогда и не пыталась меня исправить. Вместо этого она променяла меня на Ферди Мотта. Ну скажи, Кэрола, неужели он умеет так же хорошо целоваться, как я? Строгим тоном Кэрола ответила:
  – Это к тебе не имеет никакого отношения. Это – сугубо личное дело, мое и Ферди, – потом снова рассмеялась: – Пока, привет вам обоим, – и вышла.
  – Шикарная девушка, – вздохнул Беллами. – Каким же я оказался идиотом!
  Ванесса грациозно пожала плечами.
  – За что боролись, Ники, на то и напоролись. Честно говоря, я не думаю, что это – ваша самая большая беда.
  Беллами посерьезнел.
  – Знаю. Вы видели письмо, которое я написал Кэроле?
  Ванесса кивнула и налила себе чаю.
  – Ничего во всем этом нет хорошего, вы со мной не согласны, Ники?
  – Это гнусно, – ответил он. – Я думал обо всем этом, пока у меня ум за разум не стал заходить. Будь я проклят, Ванесса, если я знаю, что делать.
  Ванесса внимательно посмотрела на него, поставила чашку на столик рядом с диваном и заложила руки за голову. Беллами отметил, что красота ее почти совершенна и что в ней был какой-то абсолютный покой, который трудно выразить словами. Конечно же, в ней что-то было.
  – Единственное, что вы должны сделать, Ники, – посоветовала она, – и если у вас остался здравый смысл, вы сделаете это, не задумываясь, – пойти в Скотленд-Ярд к офицеру, который занимается этим делом, и рассказать ему всю правду. Если вы это сделаете, вы спасены. Если нет, вас будут подозревать.
  Он кивнул.
  – Вы, конечно, правы, но если я это сделаю, они наверняка арестуют Харкота. Они его тут же схватят.
  Он пошарил в нагрудном кармане пиджака и извлек конверт, а из конверта – окурок сигареты, которую Харкот дал ему в клубе Мотта.
  – Посмотрите на название, Ванесса, – показал он. – "Марокко". Это сигареты, которые курит только Харкот. Я нашел этот окурок еще дымящимся в пепельнице у постели бедной Фреды. – Беллами лгал с легкостью, которая дается лишь долгой практикой: – Он был там. Клянусь чем угодно, он был там, когда я вошел в квартиру. Он спрятался и выскользнул при первом же удобном случае, когда я был в спальне.
  Ванесса улыбнулась и протянула руку к чашке.
  – Похоже на Харкота. Большую часть жизни он потратил на то, чтобы проскальзывать и выскальзывать из разных мест и ситуаций.
  – Вы не любите его, Ванесса? – спросил Беллами.
  Она улыбнулась, и это была жесткая улыбка.
  – Я испытываю к нему отвращение.
  Ванесса открыла ящичек с сигаретами и взяла одну из них. Беллами приблизился и дал ей прикурить. Склонившись над ней, он оценил прелесть ее глаз, глядевших на него снизу вверх.
  – Я знаю о Харкоте столько, сколько не знает никто, – сказала она. – Так уж случилось: мы были женаты семь лет. И за все это время я не видела, чтобы он сделал что-то бескорыстно или повел себя порядочно. Если бы я не позаботилась о последних своих грошах, он бы и их промотал, как промотал все, что у меня было, когда я выходила за него. Бог его знает, почему я стала его женой, – с горечью воскликнула она. – Если есть на свете законченная дура, так это была я.
  Беллами согласно кивнул.
  – Я знаю, Харкот – тяжелый случай. Хотя какое право имею я говорить об этом?! Я и сам от него не далеко ушел.
  Ванесса улыбнулась.
  – Здесь не может быть никакого сравнения, – твердо возразила она. – Никакого. Ваши прегрешения – это, скорее, промахи. Вы пьете больше, чем нужно. Вы не слишком прилежны в работе. Вы – забавный человек, Ники. Но в глубине души вы – славный парень. Любая знающая вас женщина это подтвердит. К тому же вы щедры и бескорыстны и никогда не присасываетесь к людям как паразит.
  Ее лицо исказила гримаса.
  – А Харкот способен украсть последний медяк у спящего нищего.
  Беллами достал портсигар и закурил. Спустя некоторое время он спросил:
  – Ванесса, вы можете мне кое-что сказать? И не сердитесь на меня за этот вопрос. Как вы думаете, между Харкотом и Фредой что-нибудь было?
  Ванесса затянулась сигаретой, потом выпустила дым через ноздри и ответила:
  – Вы хотите знать, был ли у Харкота роман с Фредой?
  Беллами кивнул.
  – Да, именно это я хочу знать.
  – Конечно, был, – сказала Ванесса холодно. – Я знала это уже давно. Я и на следующий ваш вопрос отвечу. Вы спросите, что общего могло быть между такой хладнокровной, замкнутой, сдержанной женщиной, как Фреда, и такой грубой скотиной, как мой муж? И я вам скажу.
  Беллами продолжал курить.
  – Несколько месяцев тому назад я велела Харкоту убираться вон, потому что не желала делить его с целой кучей случайных женщин и дешевых шлюх, тем более, что все они тратили мои деньги. Словом, я его прогнала. Он не возражал. Не думаю, чтобы ему хотелось вести жизнь порядочного человека. Итак, он убрался. Я не обсуждала этого вопроса с друзьями, так как здесь нечего было обсуждать.
  Вот тут-то он и вцепился мертвой хваткой во Фреду. Филип был страшно занят на своей новой службе, редко бывал дома. Фреда чувствовала себя покинутой. Харкот постоянно бывал у нее – то на чай зайдет, то на коктейль – и искал сочувствия, бил на жалость. Он не такой уж безмозглый. Видимо, было в нем в тот момент что-то, что тронуло Фреду. Так или иначе, она ответила на его притязания. Я знаю это точно, потому что задалась целью выяснить, так ли это. Мне хотелось лишь удовлетворить свое любопытство… больше ничего.
  – О, Господи, – воскликнул Беллами. – Кто бы мог подумать? И вы считаете, что Фреда давала ему деньги?
  Ванесса рассмеялась.
  – Мой дорогой Ники, не будьте так наивны. Харкот может взять деньги даже из дароносицы в церкви, если никто не видит. Конечно же, он брал деньги у Фреды. На что бы он иначе существовал?
  Беллами выбросил в камин окурок и закурил снова.
  – Это просто ужасно, Ванесса, да? Грош нам всем цена. Все мы считались в той или иной мере друзьями с тех пор, как Харкот, Мотт и я начали работать у Филипа в отделе "Ц". Мы, конечно, догадывались, что вы с Харкотом не очень ладите, но я представить себе не мог, что все так плохо.
  Он помолчал немного, потом заговорил.
  – Ванесса, вы думаете, что это Харкот убил Фреду? Я знаю, что вы так думаете. Я чувствую.
  Ванесса спустила ноги на пол быстрым изящным движением. У нее были восхитительные ноги.
  – Ради Бога, Ники, – сказала она. – Что с вами? Неужели это не ясно, как день?
  Она бросила окурок в пепельницу, стоявшую на столе.
  – Послушайте, Ники, подумайте сами, как все было. Харкот каким-то таинственным, только ему известным способом добился того, что Фреда стала ею любовницей. Вы хорошо знали Фреду. Это была замечательная женщина. Восхитительная. Но… почему-то – это знала лишь она одна – даже несмотря на то, что муж ее обожал, она пожалела Харкота или вошла в его тогдашнее положение. Казалось бы, что Харко I этого должно было быть достаточно. Но не тут-то было. Не такой Харкот. Ему мало того, что такая женщина, как Фреда, стала его любовницей. Ему нужна была еще и эта ужасная Берингтон. И у него хватало наглости платить за ее благосклонность деньгами, которые он брал у Фреды. У него хватало бесстыдства таскать ее за собой повсюду, привести ее даже на вечеринку к Кэроле. Если вы хотите знать, почему Фреда не пришла туда, сказавшись больной, так именно из-за этого. Когда она сказала Харкоту, что у нее больше нет денег, он предпринял наступление. Он умышленно поехал, взял эту хищницу Айрис Берингтон и привез ее к Кэроле… это был вызов всем нам.
  А потом случилось самое плохое… с его точки зрения, конечно. Берингтон сообщила ему, что он ей надоел. Что без денег он ей не нужен. Поэтому-то он в ярости и вернулся к Фреде. Он приехал к ней злой, ненавидящий, пьяный и убил ее. Конечно же он ее убил.
  Беллами кивнул.
  – Вы правы, Ванесса. Совершенно очевидно правы. Все мои сомнения, связанные с ложными представлениями о дружбе и порядочности, здесь неуместны. В конце концов убийство есть убийство.
  – Что вы собираетесь делать, Ники?
  – Я завтра же поеду в Скотленд-Ярд и все расскажу Мейнелу. В конце концов я должен думать и о себе.
  Ванесса кивнула головой.
  – Конечно, – согласилась она, – вы безусловно должны это сделать. Если у Харкота есть какое-нибудь алиби, пусть он сам его представит. Я не утверждаю, что он хотел убить Фреду, множество убийц не собираются убивать, но убивают, не так ли? Пусть Харкот заботится о себе сам. Почему это должны делать вы?
  – Не знаю, – ответил Беллами. – Разве что потому, что в Харкоте всегда было что-то жалостное.
  – Вот именно, – угрюмо подтвердила Ванесса. – Проклятая жалость. Из-за нее я и вышла за него замуж. У меня он тоже вызывал жалость. Думаю и Фреда попалась на эту удочку и поэтому давала ему деньги. Жаль, что его жалость не удержала его от убийства. Бедная Фреда вовсе не вызывала жалости, теперь ее убили, а вы жалеете человека, который убил ее, потому что он вызывает жалость. Боже мой… это ужасно… ох, уже эти жалостливые люди!
  Беллами встал.
  – Вы – настоящий друг, Ванесса. Огромное вам спасибо, – приподняв одну бровь, он улыбнулся ей. – И спасибо за чай.
  Ванесса тоже встала.
  – Отправляйтесь в Скотленд-Ярд и расскажите им всю правду. Иначе вы будете еще одним человеком, вызывающим жалость.
  Она наклонила к себе его голову и поцеловала его в губы.
  – Мне давно хотелось это сделать, – сказала она. – Главным образом потому, что вы – идеальный в моем представлении мужчина, несмотря на все то поверхностное, чем вы прикрываетесь, словно маской. Ну, теперь идите, Ники, мне нужно причесаться.
  – О'кей, босс.
  В дверях он задержался и, обернувшись, сказал:
  – Харкот был дураком. Как можно променять такую женщину, как вы, на какую-то Берингтон?! Он, наверное, чокнутый.
  И вышел, широко улыбаясь.
  Было пять часов. Беллами взобрался по лестнице в "Малайский клуб". Там было пусто. Блондинка послала ему улыбку из-за стойки.
  – Как поживает миссис Рок? – ехидно спросила она.
  – Двойной виски с содовой, пожалуйста, – ответил он. – А почему ты о ней спрашиваешь?
  – Я вчера вечером наблюдала за вами. Когда Ланселот стал затевать ссору, я знала, что вы его припечатаете. И она знала. Ей не нравится этот Ланселот. Ей было это очень приятно, я видела по ее глазам.
  – Если он ей не нравится, почему же она с ним ходит? – поинтересовался Беллами. – Ее же никто не заставляет, не так ли?
  Блондинка-барменша криво усмехнулась.
  – Она работает на Ферди Мотта, владельца клуба. Они с миссис Берингтон приводят туда своих посетителей, а Мотт платит им за это комиссионные.
  – А… – протянул Беллами.
  Он выпил виски с содовой и направился в другой конец зала к телефонной будке. Набрав номер отдела "Ц", он попросил мистера Вэнинга. Когда тот взял трубку, Беллами сказал:
  – Филип, спасибо за письмо и сведения. Я не буду вам ничего говорить по поводу Фреды, вы сами знаете, что я чувствую. Единственное, что можно вам посоветовать сейчас, – это работать так, чтобы чертям жарко было, чтобы не оставалось времени думать об этом.
  – Спасибо, Ники, – поблагодарил Вэнинг.
  – У меня для вас кое-что есть, Филип, кое-какие соображения насчет утечки. Мне нужно повидаться с вами. Сегодня вечером можно?
  – В баре "Беркли" в семь. Подходит?
  – Отлично, – воскликнул Беллами. – Послушайте, Филип, вы только что получили нокаутирующий удар. Вы готовы выдержать еще один? Справитесь?
  – Не беспокойтесь, – мрачно ответил Вэнинг. – После того, что случилось, я выдержу все, что угодно. Хуже уже ничего быть не может.
  – Хорошо, – сказал Беллами. – Тогда до семи.
  Он повесил трубку, проследовал обратно к стойке и заказал еще порцию виски с содовой.
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  Среда
  ТАКТИЧНОЕ ИНТЕРВЬЮ
  I
  Беллами сидел у себя в гостиной перед камином и курил. Он размышлял о предстоящей беседе с Вэнингом, отдавая себе отчет в том, что она будет нелегкой. Жизнь бежит быстро, иногда слишком быстро, подумал он.
  Он позволил себе мысленно вернуться к тому, что произошло, начиная с вечера понедельника, когда Вэнинг поручил ему расследование обстоятельств утечки информации.
  Он встал и начал ходить по комнате. Теперь он сосредоточился на Фенелле Рок. Его первая догадка насчет этой очаровательной дамы подтвердилась. Она была одной из тех цепких женщин, которых Мотт использовал, чтобы поддерживать постоянный поток посетителей в своем игорном клубы.
  Он усмехнулся, представив себе, как Фенелла рассказывает Мотту обо сем, что случилось с ней за последние сорок восемь часов. Она должна будет сообщить Ферди все о Харкоте и его проигрыше у мисс Пурселлы. Улыбка Беллами стала еще шире, когда он представил, что подумает Ферди, узнав, что две сотни, которые он так старательно проиграл Харкоту в понедельник, так же старательно отнял у него Беллами.
  Фенелла расскажет Ферди о своем визите в квартиру Харкота, о том, как искала там секретные материалы отдела "Ц", и о том, что Беллами еще не кончил проверять Харкота – она должна привезти его вечером в "Малайский клуб" и передать Беллами, который еще что-то собирается с ним делать. Ферди придется не на шутку задуматься.
  В четверть седьмого Беллами надел пальто на меху и черную мягкую шляпу и отправился в "Беркли". Вечер был пронизывающе холодным. На улицах – кромешная тьма, лишь изредка мелькали блики от фонариков прохожих, да тусклый свет автомобильных фар. Гнусный вечер, подумал Беллами.
  Вэнинг сидел в углу бара. На первый взгляд, он выглядел как всегда. И только приблизившись к столу, Беллами заметил глубокие складки, пролегшие у него на лице, и тяжелую усталость во взгляде. Филип получил тяжелый удар, подумал Беллами. Интересно, как он перенесет следующий?
  – Привет, Ники, – поздоровался Вэнинг.
  Голос был ровным, как всегда. Беллами увидел, что пальцы на его правой руке – короткие трудовые пальцы – крепко сжаты так, что побелели суставы. Для Вэнинга настали тяжелые времена.
  – Я собираюсь сказать вам кое-что весьма серьезное, – начал Беллами, – и должен признать, что ни с кем другим не решился бы говорить так откровенно, как с вами, Филип. Но вы сказали, что готовы к этому. Что ж, старина, да поможет вам Бог это перенести. Вести неприятные.
  Вэнинг усмехнулся.
  – Я уже сказал вам по телефону, что теперь уже ничто не может произвести на меня сильного впечатления. Я пришел к такому состоянию, когда мне хочется только одного – загнать себя работой и постараться обо всем забыть.
  Беллами кивнул.
  – Да, это именно то, что вам нужно, Филип.
  Он закурил. Ни один из них не произнес ни слова до тех пор, пока официант не принес заказанные Беллами напитки. Потом Вэнинг сказал:
  – Итак, у вас есть какая-то идея насчет этих утечек, Ники, не так ли?
  – Да, – подтвердил Беллами. – У меня множество идей, Филип. Трудность состоит в том, чтобы отобрать нужные.
  Он глубоко затянулся и медленно выпустил дым из легких.
  – Даете ли вы себе отчет в том, Филип, что дело это весьма деликатное? Думаю, каким бы ни был результат расследования, правительство захочет все сохранить в тайне. Публике незачем знать о подобных вещах, не так ли?
  Вэнинг вздохнул.
  – Это – чистая правда. Но не это должно нас сейчас занимать. Нам нужно найти того, кто несет ответственность за утечки.
  – Буду говорить прямо, Филип, и начну с вечеринки у Кэролы. Помните, вы сказали мне, что Фреда там будет, что Харкот заедет к ней на коктейль, а потом отвезет к Кэроле. Вы знаете, что никакой простуды у Фреды не было, иначе она бы вам о ней сообщила.
  – Не понимаю, какое это имеет отношение…
  Беллами поднял руку.
  – Знаю, что не понимаете, Филип. Слушайте дальше и не перебивайте. Дело в том, что Харкот не привез Фреду на вечеринку, а привез туда Айрис Берингтон. Фреда же осталась дома. Харкот ушел от Кэролы до меня. Ушел с Ванессой. Я собирался уходить один вскоре после одиннадцати, но тут позвонила Фреда. У нее был очень странный голос. Она попросила меня передать Кэроле, что не сможет приехать из-за простуды и спросила, не соглашусь ли я приехать к ней прямо сейчас – у нее было что-то срочное. Она велела войти через боковую дверь, сказав, что оставит замок на дверях вашего кабинета на предохранителе. Меня, конечно, это удивило. Я был немного навеселе, но у меня хватило ума сообразить, что Фреда не стала бы просить меня приехать в такой час зря.
  Вэнинг неотрывно смотрел на Беллами. Глаза его расширялись от удивления.
  – Я взял такси и поехал к ней, – продолжал Беллами. – Вошел в квартиру, прошел через ваш кабинет в гостиную. Фреды нигде не было видно. Я прошел в коридор и позвал. Никто не ответил. Тогда я постучал в дверь спальни, которая была приоткрыта, и просунул в нее голову. Я увидел ее лежащей на кровати. Она была уже мертва, Филип. Можете себе представить, что я почувствовал? Но что меня поразило, так это – окурок, дымившийся в пепельнице. И это был окурок сигареты "Марокко" – эти сигареты курит один Харкот. Совершенно очевидно, что он только что был там, и я уверен, что в тот момент он все еще находился в квартире!
  – О, Господи! – воскликнул Вэнинг.
  Затягиваясь сигаретой, Беллами поздравил себя с тем, что научился так легко и складно врать.
  – Уверен, что он явился к Фреде сразу же после ее звонка мне, – продолжал он. – Конечно, он не знал, что я к ней тоже еду, и она ему не сказала этого, так как была напугана. Она, быть может, радовалась, что я должен приехать. Харкот убил ее незадолго до моего приезда и, вероятно, пока я был в спальне, он сидел в маленькой гостиной напротив, а потом, воспользовавшись тем, что я был в шоке, выскользнул.
  Вэнинг молчал. Он смотрел на стол прямо перед собой.
  Беллами ровным голосом продолжал:
  – Я обнаружил несколько интересных вещей. Во-первых, когда Харкот раньше в этот вечер приезжал к Фреде на коктейль, он рассчитывал получить от нее деньги. Он был уверен, что она их ему даст, Филип, – а теперь держите себя в руках, – потому что она уже довольно давно снабжала его деньгами. Я знаю, что в этот раз она ему отказала. Знаю, потому что он сам сказал об этом Айрис Берингтон. Айрис также сообщила мне, что он был в ярости и что она уверена, будто, уйдя от Кэролы, он поехал к Фреде снова, поссорился с ней, потерял голову и убил ее.
  Это предположение подтверждается и тем, что у Харкота нет алиби на это время. Он говорит, что бродил в темноте по улицам. Кто же в это поверит? Чтобы Харкот бродил по улицам под дождем?
  – Боже мой! – воскликнул Вэнинг. – Это ужасно. Но это же смешно. Это…
  – Самое плохое впереди, Филип, – перебил его Беллами. – Но вы должны знать и это, – он загасил окурок. – Видите ли, Филип, мы, мужчины, бываем такими эгоистами. Иногда не видим, что творится у нас под носом. Вы полностью отдались работе в отделе "Ц", трудились, как негр на плантации, – двенадцать-пятнадцать часов в сутки. И, вероятно, не отдавали себе отчета в том, что не оказывали Фреде должного внимания.
  – Что, черт возьми, вы хотите этим сказать, Ники? – удивился Вэнинг.
  Беллами мрачно объяснил.
  – Филип, Фреда была любовницей Харкота. Ванесса заподозрила это какое-то время назад и провела расследование. Сегодня днем она сказала мне, что знает это наверняка. Никаких сомнений. Вероятно, потом Фреде он надоел. Может быть, она узнала, что у него связь с Айрис Берингтон. Это, как я понимаю, и стало причиной беды.
  У Вэнинга опустились плечи.
  – Боже мой, Ники! Как это ужасно! Я не могу в это поверить!
  – Филип, боюсь, вам предстоит узнать нечто еще более страшное.
  Вэнинг начал хрипло смеяться.
  – Это уже невозможно! Вы хотите сказать, что может быть что-то ужаснее того, что вы мне уже сообщили? Не смешите меня.
  – Послушайте, Филип, – не сдавался Беллами. – Насколько я понимаю, вы – не слишком богатый человек, и Фреда могла себе позволить расходы, хоть и достаточные, но не чрезмерные.
  Вэнинг подтвердил это кивком головы.
  – Вот я и спросил себя, – продолжал Беллами, – откуда же у Харкота брались такие большие деньги? А деньги у него были большие. Эта Берингтон – вымогательница самого высокого класса. Чтобы иметь с ней дело, мужчина должен располагать очень большими средствами.
  – К чему вы клоните, Ники? – спросил Вэнинг. – И позвольте мне кое-что вам сказать: я не верю в то, что Фреда давала Харкоту деньги. У нее их было не больше, чем всегда. Как же она могла его субсидировать? Где бы она взяла столько денег, чтобы Харкот мог сорить ими по всему Лондону?
  – Вот именно, Филип, – подхватил Беллами. – А теперь подумайте. Где Харкот с Фредой могли взять такие деньги? Подумайте, Филип.
  Вэнинг сжал кулаки. Затем пальцы его расслабились и он ухватился за подлокотник кресла.
  – О, Господи милостивый, – пробормотал он. – Вы хотите сказать…
  – Да, хочу, – подтвердил Беллами. – Я хочу сказать, что именно здесь зарыта собака в истории с утечкой информации. Фреда знала, чем вы занимаетесь, у нее был доступ к документам, когда вы работали дома. Она передавала бумаги Харкоту, а Харкот их продавал. Неужели вам это не ясно? Неужели вы не видите, как все сходится? Это не такая уж сложная мозаика, Филип, если подогнать несколько фрагментов.
  Беллами закурил.
  – Если взглянуть на дело с этой точки зрения, оно представляется весьма несложным.
  Вэнинг поднял голову.
  – Ники, все это страшно. Но, да простит меня Господь, я верю вам. Теперь я начинаю думать…
  – Вот-вот, – подхватил Беллами. – Когда человек даст себе труд задуматься, он начинает вспоминать мелкие детали, которые раньше казались незначительными, – он пожал плечами: – А теперь послушайте, Филип. У вас своя работа, у меня – своя. Вы мне поручили это расследование, и хоть раз в жизни я намерен довести дело до конца. Мы с вами оба против Харкота, но нам не следует действовать грубо – это было бы слишком просто. Действовать надо хитро.
  – Почему? – спросил Вэнинг.
  – Причина очевидна, – ответил Беллами. – Можете мне поверить, что Харкота повесят за Фреду. Разумеется, когда это произойдет, можно будет считать, что эту часть своих долгов он заплатил. Но есть ведь еще кое-что, что мы должны узнать от него: кому и как он продавал секретные материалы. Не думаю, что это будет трудно сделать.
  – Я хочу еще что-нибудь выпить, – неожиданно заявил Вэнинг.
  Беллами прервал свою речь до тех пор, пока официант не принес новые напитки. Вэнинг залпом выпил двойную порцию виски с содовой, после чего сказал:
  – Ну, хорошо, Ники, продолжайте. В чем состоит ваш замысел?
  – А вот в чем: если мы прижмем Харкота, думаю, он заговорит. Он сейчас в таком состоянии, что долго сопротивляться не будет. Он напуган, подавлен и сломлен. У него нет ни гроша.
  – Стало быть, он тоже сломлен… Я чертовски рад этому, будь он проклят. Надеюсь, он испытывает все муки ада…
  Беллами кивнул.
  – Я понимаю, что вы должны сейчас испытывать, Филип. И сочувствую. Полагаю, если бы у Харкота были деньги, он бы уже давно сбежал. Но я не хотел, чтобы он улизнул, и позаботился об этом.
  Вэнинг удивленно поднял брови.
  – В понедельник вечером. – пояснил Беллами, – Харкот выиграл пару сотен в покер в клубе Мотта. К тому времени он уже знал, что Айрис Берингтон дала ему отставку, поэтому уверен, он бы немедленно смылся, имея двести фунтов в кармане. Тогда я пригласил его поиграть в железку и устроил так, что каждый раз, когда он играл против банкомета, у него оказывалось на очко меньше. Он много проиграл. У него сейчас нет ничего, кроме двадцати фунтов, которые я ему одолжил.
  Слабая улыбка мелькнула на лице Вэнинга.
  – Неплохо, Ники. Похоже, вы вкладываете в эту работу всю душу.
  – Не сомневайтесь, это именно так, – ответил Беллами. – Между нами говоря, я еще питаю слабую надежду на то, что Кэрола даст мне последний шанс. Мне почему-то кажется, что у нее осталось какое-то чувство ко мне. Во всяком случае, хочу попробовать. И начать, думаю, надо с того, чтобы заставить Харкота делать то, что мне нужно.
  – Желаю удачи, Ники, – сказал Вэнинг. – Но вы еще не сказали, что собираетесь делать.
  – Это очень просто, – ответил Беллами. – Моя идея состоит в том, чтобы заставить Харкота во всем откровенно признаться. Давайте займемся этим сегодня же вечером. Зачем терять время? В любом случае я собираюсь пойти завтра в Скотленд-Ярд и рассказать обо всем, что случилось в понедельник вечером. Сначала я ведь им наплел всяких небылиц, потом сказал лишь полуправду. Завтра я выложу все от А до Я.
  Но, полагаю, сегодня мы сможем прижать Харкота. Кажется, он уже созрел для того, чтобы расколоться. В конце концов, у человека на совести убийство, а также сознание того, что он – презренный предатель, силой вынудивший Фреду помогать ему в краже секретных материалов.
  Я устроил так, что в девять вечера он будет в "Малайском клубе" – это неподалеку отсюда. Думаю, к тому времени, когда я за ним заеду, он уже примет несколько стаканчиков и будет тепленьким и сговорчивым. Я хочу привезти его к вам, Филип, часов в десять, и тут мы с вами возьмем его в оборот. Мы расскажем ему все, что знаем, и все, что об этом думаем.
  – Что ж… – согласился Вэнинг. – Кажется, ваш план не плох, Ники.
  – Вы знаете Харкота, – продолжал Беллами. – Зажатый в угол, он начинает врать, но чем больше врет, тем больше выдает себя. Клянусь чем хотите, что мы сможем заполнить все пробелы в этом деле, выслушав историю, которую он нам поведает. У него, к тому же, не будет времени что-нибудь придумать. Он вынужден будет импровизировать, а я не думаю, чтобы он был большим умельцем в этом деле.
  Итак… когда он расскажет нам свою небылицу, мы сообщим ему то, что знаем мы. Видите ли, если мы добьемся от него признания насчет Фреды и полиция схватит его именно за это, удастся избежать огласки по делу о пропаже секретных материалов. Если его повесят за убийство, никому ни о чем больше не надо будет беспокоиться, правда, мы, конечно, должны будем вытянуть из него, кому он продавал материалы и как они попадали за границу. Быть может, он связан с кем-нибудь, кто переправляет их через Голландию и Бельгию?
  Вэнинг согласился.
  – Думаю, ваш план хорош, Ники. Но есть одна вещь, которую я хотел бы оговорить. Я полностью за то, чтобы прижать Харкота, и согласен сделать это сегодня же, почему бы и нет? Но я настаиваю на одном обстоятельстве…
  Он заколебался и Беллами ободрил его:
  – Продолжайте, Филип…
  Потирая лоб, Вэнинг сказал:
  – Это касается Фреды. Я хочу поговорить с Харкотом о ней. Мне нужно знать, где я совершил ошибку и как удалось ему заставить такую первоклассную женщину, как Фреда, уступить притязаниям такого мелкого подлеца, как он. Вы меня понимаете, Ники?
  – Конечно, Филип. Конечно, я вас понимаю. Как вы хотите это устроить?
  – Вы привезете его в десять, как и собирались, – сказал Вэнинг утомленно, – и подниметесь в мою квартиру. Затем вы скроетесь и оставите меня на часок с ним наедине. Мне нужно с ним поговорить. Я не причиню ему никакого вреда. Я сейчас нахожусь уже за гранью ненависти к нему и не собираюсь беседовать с ним о секретных материалах – это я оставлю на потом, когда вернетесь вы.
  – Хорошо, – согласился Беллами, – давайте так и сделаем.
  – Вы вернетесь в одиннадцать, – излагал свой план Вэнинг. – К тому времени я вытяну из него всю правду о его отношениях с Фредой. Я буду знать все, что мне нужно. А потом мы сможем нажать на него и выудить всю необходимую нам информацию об утечке.
  Беллами осушил свой стакан.
  – Хорошо, Филип, сделаем как вы хотите. Я приведу его в десять или около того.
  Вэнинг встал.
  – Вы хорошо потрудились, Ники. Я не ошибся, поручив это дело именно вам. Я знал, что вы умеете работать, если захотите. Ну, до встречи. Пока, Ники, – и он медленно вышел.
  Беллами посмотрел ему вслед и вздохнул, а потом заказал виски с содовой.
  
  II
  Выйдя из "Беркли", Вэнинг немного постоял в растерянности, потом пошел по Пикадилли. Взяв первое попавшееся ему по пути такси, он велел отвезти себя домой.
  В машине он сидел с опущенной головой и сложенными на коленях руками, стараясь сосредоточиться, заставить себя думать.
  Выйдя из такси, Вэнинг вошел в парадное и поднялся на лифте к себе в квартиру. Там он прошел в гостиную.
  Старший офицер спецуправления Харбел стоял перед камином и курил трубку. Это был высокий тощий человек с волосами цвета стали, в очках с роговой оправой. Он походил на кого угодно, только не на старшего офицера спецуправления. Сочувственно улыбнувшись Вэнингу, он сказал:
  – Ну… как вы?
  Вэнинг снял пальто. Вид у него был очень усталый. Бросив пальто на стул, он пересек комнату и подошел к бару. Смешав два стакана виски с содовой, принес их к камину. Один вручил Харбелу, с другим уселся в кресло, вид у него был измученный.
  Харбел отхлебнул из своего стакана, поставив его на каминную доску позади себя и сказал:
  – Ну, что придумал наш ловкий друг? Даю голову на отсечение, выдумка была недурна.
  Вэнинг встал и заходил по комнате.
  – Недурна? – переспросил он. – О, Боже! Недурна!
  Он перестал ходить и остановился напротив Харбела.
  – Знаете, что я вам скажу, Харбел? Я недооценивал Беллами. Я не знал, что он так умен. Мне следовало бы принести ему извинения. Его хитрость граничит с гениальностью. Но я вам скажу кое-что, что вас удивит…
  – Меня ничто не может удивить, – ответил Харбел.
  – Это удивит и вас, – угрюмо заметил Вэнинг. – Я не верю, что Фреду убил Беллами.
  – Что?! – вскричал Харбел.
  – Послушайте частично то, что мне сообщил сегодня Беллами, – правда. Это должно быть правдой, так как, по его словам, у него есть доказательства, а он не так глуп, чтобы говорить это, будучи не в состоянии их предъявить.
  Харбел кивнул и снова взял свой стакан.
  – Понимаю. А кто же, по его мнению, убил миссис Вэнинг?
  – Беллами утверждает, что это Харкот Марч. И я, честно говоря, склонен поверить ему, а я обычно не делаю скоропалительных выводов. Я с самого начала предполагал, что в отношении утечки информации Беллами будет стараться бросить тень либо на Фердинанда Мотта, либо на Харкота Марча. Я так думал, потому что представляется наиболее легким способом для него самого выйти сухим из воды.
  – Я тоже так думал, – согласился Харбел.
  – Но разве вы не видите, Харбел… Разве вы не видите, что он задумал? Он понимает, что у него в руках первоклассные доказательства, уличающие Марча в убийстве. Он утверждает, что может в любом случае доказать, что Марч убил Фреду. Догадываетесь теперь, каков этот план?…
  – Да, это очевидно, – нахмурился Харбел. – Он хочет сказать, что и секретные материалы крал Харкот Марч. Он пытается связать два преступления в одном. Уверен, что обстоятельства сложились на сто процентов в его пользу. Миссис Вэнинг нам уже ничего не расскажет… ну, а… если удастся повесить на Марча убийство, то ни одному его слову никто уже не поверит. Неплохо придумано. Весьма остроумно.
  – Да, – согласился Вэнинг и снова заходил по комнате, – я сегодня получил несколько ужасных ударов, мне трудно об этом говорить. Но вы должны знать правду, Харбел.
  Ванесса, жена марча – это очень достойная женщина, сообщила сегодня Беллами, что у Марча с Фредой был роман. Она говорит, что он был любовником Фреды. Оглядываясь назад, я вынужден признать, что Марч, видимо, действительно чем-то ее привлекал. Она всегда пыталась навязать мне его слова, заставив восстановить на работе, просила дать ему еще один шанс. И он всегда ошивался у нас в доме.
  Вэнинг в отчаянии опустил плечи.
  – Вы же знаете, как это бывает, Харбел. С тех пор, как началась эта проклятая война, даже уже несколько раньше, я оказывал Фреде мало внимания. Все мое время отнимала работа. Но, конечно же, я никогда не мог допустить и мысли о том, что такое может произойти. Ну, а Ванесса Марч, видимо, допустила. Она провела собственное расследование и обнаружила, что это – правда, так она и сказала Беллами.
  Кроме того, он выяснил – это ему сообщила Айрис Берингтон, подружка Марча, что в тот вечер, когда у мисс Эверард была вечеринка, Марч ожидал получить деньги от моей жены. Она отказалась их ему дать, и он был страшно зол на нее.
  – Я начинаю понимать, – проговорил Харбел.
  – Вы же видите, как все сходится, – продолжал Вэнинг. – Фреда поссорилась с Марчем и не пошла на вечеринку. Ей пришлось придумать какой-нибудь предлог, поэтому она позвонила Беллами перед его уходом от мисс Эверард и попросила передать ей, что простудилась. Но это не было главной причиной звонка. Она сказала ему также, что ей необходимо немедленно с ним повидаться, – догадайтесь зачем.
  Бедная Фреда была до смерти напугана. Ей казалось, что Марч обязательно вернется. Она не хотела оставаться одна. Ей нужно было, чтобы кто-то был рядом, и она решила, что самый подходящий для этого человек – Беллами. Ей жутко не повезло – Беллами опоздал. Он сказал мне сегодня, что, приехав, застал Фреду уже мертвой и что в пепельнице еще дымился окурок сигареты Марча. Беллами считает, что в тот момент Марч был еще в квартире, прятался в какой-то другой комнате, а потом выскользнул.
  Если все это Беллами действительно может доказать, похоже, что он прав насчет Марча. Во всяком случае, я не могу себе представить Беллами в роли убийцы. Не такой он человек. А Марч такой.
  – Знает ли Беллами, что говорит Марч по поводу того, чем он занимался в отрезок времени, когда было совершено убийство? – спросил Харбел.
  – В том-то и дело, – ответил Вэнинг. – У Марча нет алиби. Он говорит, что бродил в темноте по улицам. Это – просто чушь.
  – Ну, вот и мотив, который так жаждал найти Мейнел, – сказал Харбел и снова нахмурился. – Мейнелу не очень-то понравится, что я в той или иной степени воспользовался им. Полицейский офицер, расследующий убийство, страшно не любит, когда спецуправление сует ему палки в колеса. Но ничего не поделаешь, Мейнелу придется это пережить. Он-то ведь думает, что убийца – Беллами.
  Харбел начал набивать трубку.
  – Это ужасно для вас, Вэнинг, я понимаю. Но это – действительно единственный реальный мотив. Если то, что утверждает Беллами и миссис Марч, правда, то это – старая, старая, всем известная история.
  – Это очень неприятно, – с несчастным видом проговорил Вэнинг, – но боюсь, так оно и есть.
  – А наш друг Беллами воспользовался ситуацией на все сто процентов, – подхватил Харбел.
  Вэнинг цинично усмехнулся.
  – Это ситуация словно специально для него придумана, – сказал он. – И у него хватило наглости заявить мне сегодня, что Харкот получал секретные материалы от Фреды, которая была в курсе моих служебных дел и имела доступ к бумагам. Надо отдать ему должное, придумано виртуозно.
  – Да уж! – согласился Харбел. – Но пусть это вас не тревожит. Я уверен, что Беллами – человек, которого мы ищем в связи с утечкой пропагандистских материалов.
  Вэнинг подошел к бару и взял сигарету.
  – Я все же не понимаю, чего он добивается, – сказал он. – Обратите внимание, Харбел, он настолько уверен в себе, что предложил привезти Харкота ко мне сегодня вечером, чтобы заставить его выложить все начистоту.
  Харбел удивленно поднял брови.
  – Он действительно уверен в себе, – сказал он и раздумчиво и после минутной паузы добавил: – не пугайтесь того, что я вам сейчас скажу, Вэнинг, но, будучи совершенно уверенным, что Беллами продавал секретные материалы, я точно не знаю, откуда он их доставал…
  У Вэнинга рот открылся от изумления.
  – Боже милостивый, Харбел, вы же не хотите сказать…
  Харбел пожал плечами.
  – Я ничего не хочу сказать, – ответил он. – Я только собираю факты. Разве вы не понимаете, Вэнинг… если секретные материалы передавала Беллами миссис Вэнинг, то, зная, что Марч был ее любовником, он, несомненно, постарается свалить все на него. В конце концов, кто станет верить Марчу?
  В отчаянии Вэнинг признался:
  – Я уже не знаю, что и думать. Скоро я буду не в состоянии думать вообще.
  Харбел постарался успокоить его:
  – Не волнуйтесь. Давайте сделаем все так, как хочет Беллами. Я сказал сэру Юстасу, что, если мы дадим Беллами достаточно длинный кончик веревки, он сам затянет на себе петлю. Давайте же отпустим веревку еще чуть-чуть. Примите участие в разбирательстве, которое он жаждет устроить над Харкотом Марчем. В конце концов вам будет небезынтересно услышать, как станет выкручиваться Марч, а Беллами придется быть очень сообразительным, чтобы все уложилось в его замысел.
  – Не беспокойтесь, он очень сообразителен, – заметил Вэнинг.
  Харбел улыбнулся.
  – Спокойно, Вэнинг, у меня в рукаве спрятана козырная карта и, когда придет время, я ее достану, – он взглянул на часы. – Мне нужно идти. Хотел бы я присутствовать при вашей сегодняшней встрече с Беллами и Марчем, мне бы это было чрезвычайно интересно. Но во всяком случае вы подробно расскажете мне потом обо всем.
  Кстати, – добавил старший офицер, – сегодня мне придется побеседовать с Мейнелом, раскрыть перед ним все карты и попросить затаиться на несколько дней. А то он, не дай Бог, все нам испортит. Ведь Марч все равно никуда от нас не денется.
  Он подошел к Вэнингу и протянул ему руку.
  – Не принимайте все так близко к сердцу, – посоветовал он. – Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь попадал в более трудную ситуацию, чем вы сейчас. Но со временем, знаете ли, все проходит. Впереди всегда новый день.
  Они пожали друг другу руки.
  – Хотелось бы мне в это поверить, – ответил Вэнинг. – Но мне кажется, что все грядущие дни будут отныне иметь привкус минувших, что всю оставшуюся жизнь я буду проклинать себя за то, что не был достаточно внимателен к Фреде.
  Он вздохнул, поднял плечи.
  – Я дам вам знать о том, что произойдет здесь сегодня вечером, Харбел. Не может же Беллами лгать, выкручиваться и плести интриги вечно.
  – Конечно нет, – ответил Харбел. – У него уже достаточно длинный конец веревки в руках, поря затягивать петлю. До свидания, Вэнинг.
  И он вышел.
  
  III
  Беллами стоял перед автоматической рулеткой в баре Сиднея на Кондуит-стрит. Он опустил в щель шиллинг и дернул ручку. Проиграл.
  – Хотите верьте, сэр, хотите – нет, – сказал Сидней, смешивая виски с содовой, – жизнь похожа на одну из этих чертовых машин. Выиграть невозможно. Я это всегда говорю.
  – Сидней, – спросил Беллами, – почему вы каждое свое высказывание предваряете словами "хотите верьте, хотите – нет"?
  – Ну, – ответил Сидней, – это же понятно, мистер Беллами. Потому что это – ваше дело.
  – Что, черт возьми, вы имеете в виду?
  – Верить или не верить – это ваше дело, – серьезно сказал Сидней.
  Беллами усмехнулся.
  – Понимаю. Я не думал, что объяснение может быть таким простым. А почему жизнь напоминает вам один из этих автоматов?
  – Видите ли, мистер Беллами, – сказал бармен, – обычно я говорю вполне очевидные вещи. Когда вы ставите на красное, выпадает черное. Когда вы ставите на черное, выпадает красное. Угадать ничего, будь я проклят, невозможно, правда?
  – Во всяком случае, очень редко, – согласился Беллами.
  – Жизнь – как колода карт, – продолжал Сидней, полируя стойку бара. – Каждый раз, когда вам кажется, что вы вытащили туза, обнаруживается, что его нет на самом деле.
  Он оперся подбородком на руку и печально посмотрел на Беллами.
  – У меня тоже свои неприятности, мистер Беллами. В прошлом году я приударил за одной девицей, которая работала здесь неподалеку манекенщицей на фабрике одежды. Если бы, черт меня дери, я был бы поэтом, я бы вам рассказал, что у нее за фигура! У этой девчонки там, где нужно, было именно столько, сколько нужно. Она, правда, демонстрировала одежду больших размеров, но это вовсе не значит, что фигура у нее была бесформенная. Я хочу сказать, что в ней – хотите верьте, хотите – нет – было и количество и качество. И хоть сам я тощий, мне это очень нравилось.
  Это было приблизительно год тому назад, – продолжил он. – Я делал все, что мог, чтобы добиться этой девушки. Причесывался на пробор и все такое прочее. Хотите верьте, хотите – нет, я просто из кожи вон лез, чтобы заполучить ее.
  – Удалось? – поинтересовался Беллами.
  – Нет, – ответил Сидней, – так и не удалось. Я тогда немного играл на бегах и мне везло. Каждая лошадь, на которую я ставил, приходила первой, как штык. Я имел деньги, но не имел девицы.
  В один прекрасный день я пошел в игорный дом тут неподалеку и попытал счастья в фаро. Я проиграл все до последнего гроша. Ну, я и подумал, что раз мне теперь не везет в игре… Напялил шляпу и бросился к ней, как гончий пес. Я был на последнем пределе – сейчас или никогда. Уж теперь-то я ее завалю.
  Позвонил. Дверь открыла хозяйка. Я ее оттолкнул и рванул наверх, прямо в спальню Хелены. Но, скажу я вам, я снова стукнулся мордой об стол…
  – Она по-прежнему не была к вам благосклонна, Сидней? – спросил Беллами.
  Сидней покачал головой.
  – Не совсем так. Она была в постели с парнем из отеля "Конные гвардейцы". Он не упустил случая врезать мне, должен признаться… Вот так-то вот, видите, как оно получается?
  Беллами бросил в автомат еще один шиллинг, поставил на красное и дернул ручку. Выпало красное, и выигрыш со звоном посыпался в желоб автомата.
  – Ну вот… – сказал Сидней. – Что я вам говорил? Хотите верьте, хотите – нет.
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  Среда
  ТРЕТЬЯ СТЕПЕНЬ В ОБЛЕГЧЕННОМ ВАРИАНТЕ
  I
  Беллами явился в "Малайский клуб" в четверть десятого. На нем был вечерний костюм, он выглядел безукоризненно и казался совершенно счастливым.
  Фенелла Рок сидела у стойки и потягивала двойной мартини с вишенкой в стакане. В противоположном углу Харкот Марч, не слишком твердо державшийся на ногах, играл на одном из "фруктовых" автоматов.
  Беллами повесил шляпу на крючок и подошел к стойке. Фенелла обернулась и одарила его улыбкой.
  – Я бы хотела угостить вас, Ники, – предложила она.
  Он улыбнулся и она заметила про себя, что было в его внешности нечто весьма привлекательное… приятное и дружеское. Она отдавала себе отчет в том, что это – лишь маска, что на самом деле он был либо страшно опасен, либо жесток, либо очень хитер. Она не знала, каков он точно. Но ей нравилось болтать с ним и приятельствовать. В отношениях с мужчинами она была экспериментатором и ей казалось, что дружба с Беллами напоминает дружбу с красивым тигренком. Приятно смотреть на него, играть с ним и все время испытывать восхитительное чувство опасности – вдруг он неожиданно бросится на тебя и вопьется своими острыми когтями или зубами.
  – Спасибо, Фенелла, – согласился Беллами. – Я бы выпил мартини – большой стакан.
  Она заказала, а затем нежным голосом произнесла:
  – Ну, Ники, я выполнила ваше задание. Вон он, в углу, дожидается вас. Хотя он этого и не знает. Он думает, что мы сейчас поедем в "Монастырь". Вам придется вывести его из заблуждения.
  – Спасибо, дорогая, – поблагодарил Беллами. – Я сделаю это, когда придет время.
  Он сделал глоток. Фенелла, затаив дыхание, словно бы от страха спросила:
  – Что вы сделали с этим несчастным дьяволом, Ники? Он в ужасном состоянии – собственной тени боится. Вы его чем-то напугали до смерти. Его так жалко, знаете…
  Беллами расплылся в улыбке.
  – Не пытайтесь изображать материнскую заботу, Фенелла.
  – Я не пытаюсь, – резко ответила она. – Материнские чувства – не совсем мой стиль, если вы успели заметить. Но мне кажется, что стыдно, черт возьми, дурачить бедного человека только потому, что его в чем-то подозревают.
  Он положил руку ей на плечо. Фенелла резко повернулась и посмотрела ему в глаза. Они были холодными как льдинки. Она вдруг испугалась и вздрогнула.
  Беллами спокойно сказал:
  – Фенелла, дорогая… сколько женщин погубили свою карьеру только потому, что были любопытны или делали скоропалительные выводы или пытались защищать людей, подобных Харкоту, от того, в чем они сами виноваты. Послушайтесь моего совета – занимайтесь своим делом… так будет безопаснее…
  Фенелла пожала плечами и, слегка улыбнувшись, согласилась.
  – Вероятно, вы правы, Ники. Беру свои слова обратно.
  Она допила свой мартини и Беллами, заказав, еще два, дружелюбно взглянул на нее.
  – Так-то лучше, Фенелла. Оставайтесь хрупкой, но мудрой женщиной, – он помолчал, закуривая, – и Бога ради, не пытайтесь служить двум господам одновременно. Это – пагубная привычка.
  Фенелла посмотрела на него с удивлением.
  – Что вы хотите сказать этим, Ники?
  – Вы работаете на Ферди Мотта, – ответил он. – Ходите, ищите, знакомитесь с разными людьми, которые не прочь поиграть в картишки, приводите их к Мотту и получаете за это комиссионные. Ну и славно. Это – ваш бизнес, и если он вас устраивает или если вы ничего другого не можете найти, все более-менее в порядке.
  Он глубоко затянулся и медленно выпустил дым.
  – Но как только вы начнете сочувствовать таким "птичкам", как Харкот, вы вступите на скользкую стезю, – ровным голосом поучал Беллами. – Сочувствие не доводит до добра, если вы сочувствуете не тому, кому следует. Оно может поставить вас в весьма затруднительное положение. Кончайте с этим, Фенелла.
  – Наверное, вы правы. Я больше не буду, – пообещала она.
  – Будете, – все еще улыбаясь, возразил Беллами. – Вы же не перестанете быть сама собой. Покойной ночи, дорогая.
  Он повернулся и прошел в другой конец стойки.
  – Послушай, блондиночка, – обратился он к барменше. – дай-ка мне виски с содовой и стакан содовой с ангостурой[3] – это я возьму сейчас. А пока я буду говорить с мистером Марчем, ты приготовишь мне в плоской четвертьлитровой бутылке из-под виски другую крепкую смесь, которую я возьму с собой, – одна треть виски, одна – бренди и одна – джина…
  – Господи Боже мой, ну и смесь! – воскликнула блондинка. – Вы хотите, чтобы вас вывернуло наизнанку?
  Она поставила на стойку то, что он заказал сначала, и добавила.
  – Остальное сейчас приготовлю. Для кого бы оно не предназначалось, пусть примет мои соболезнования.
  Беллами отошел от стойки с двумя стаканами в руках. Проходя мимо Фенеллы, он уловил аромат ее духов и взглянул на ее отражение в зеркальной стене бара. Лицо у нее было белое и застывшее.
  Он проследовал в угол, где Харкот все еще играл на автомате, и сказал ему:
  – Харкот, вот содовая с агностурой. Сядьте, выпейте и послушайте меня.
  Марч сердито огрызнулся:
  – С кем это вы, черт вас дери, Ники, разговариваете? Я хотел бы, чтобы вы зарубили себе на носу…
  – Сядьте и заткнитесь, – прервал его Беллами. – Бели вы закроете рот и откроете уши, я, может быть, спасу вас от веревки, на которой иначе вы будете болтаться месяца через два. Я сказал "может быть". В вашем нынешнем положении, Харкот, театральные выходки неуместны.
  Марч сел за стол. Беллами заметил, что у него дрожат руки. Он поставил перед ним содовую с агностурой.
  – Выпейте. Все сразу. И послушайте меня.
  Марч взял стакан и залпом осушил его.
  Беллами раздавил окурок, закурил новую сигарету, отпил из своего стакана и осторожно поставил его на стол.
  – Если вы будете слушать меня внимательно и делать то, что я скажу, обещаю вам, что все будет в порядке. Вам нужно лишь молчать и не прерывать меня своими дурацкими замечаниями, потому что вряд ли вы можете сказать что-нибудь, о чем я сам уже не догадался. Вам ясно, Харкот?
  – Ясно, – ответил Харкот. – Никаких обещаний я давать не буду. Я вам не доверяю, Беллами. Но я слушаю.
  – Вот и отлично. Мне совершенно безразлично, доверяете вы мне или нет. Но вы будете делать то, что я скажу, по двум причинам. Вот по каким. Если вы не сделаете того, что я вам велю, вы будете болтаться на веревке за убийство Фреды Вэнинг, будьте уверены. Это первое. Второе: если вы сделаете то, что я скажу, завтра вечером я дам вам сто фунтов. Думаю, вам этого будет достаточно, особенно теперь, когда источник ваших доходов перекрыт…
  – Что, будь я проклят, вы можете знать об источнике моих доходов?
  Беллами сардонически усмехнулся.
  – Все, – сказал он невозмутимо. – Я знаю так много, что об этом незачем даже говорить. Вы будете сидеть молча?
  – Ладно, – согласился Марч, – слушаю. Кажется, мне придется вас выслушать: сто фунтов позарез нужны.
  – Не сомневаюсь, – кивнул Беллами. – И когда вы их получите, Харкот, послушайтесь моего совета – устройте себе отдых где-нибудь подальше. Поезжайте в деревню и перестаньте пить. Тот образ жизни, который вы ведете, не для вас.
  Марч вертел на столе свой стакан.
  – Мы выйдем отсюда через пару минут, – продолжал Беллами, – и отправимся на квартиру к Филипу Вэнингу. Не удивляйтесь, Харкот. Я еще не сказал самого главного…
  У Скотленд-Ярда есть все улики против вас, – спокойно предупредил он. – Это – готовенькое дело. Улики косвенные, правда, но масса людей была приговорена к повешению по косвенным уликам – у вас нет ни малейшего шанса. Выслушайте спокойно, какое дело вам шьют.
  Они считают, что Фреда Вэнинг в течение некоторого времени была вашей любовницей. Есть человек, который готов в этом поклясться, а Айрис Берингтон может подтвердить это тем, что вы сами рассказывали ей, как собирались получить от Фреды деньги в понедельник вечером.
  Вы должны были в этот вечер сопровождать Фреду на вечеринку к Кэроле Эверард и поэтому заехали за ней. Потом вы поссорились, и она не дала вам денег. Тогда вы повезли к Кэроле Айрис Берингтон и рассказали ей, что поссорились с Фредой и что та не дала вам денег.
  Вы ушли от Кэролы с женой. Но она одна поехала на свою квартиру, а вы неизвестно куда отправились, хотя утверждаете, что бродили в темноте по улицам. У вас нет алиби. Вам никто не поверит. Вы приехали к Айрис снова вскоре после одиннадцати тридцати и вид у вас был такой, что в гроб краше кладут. Она уверена, что вы снова были у Фреды и что вы ее убили. И присяжные поверят, что вы ее убили. Попробуйте здесь что-нибудь доказать.
  Марч открыл рот, но Беллами не дал ему ничего произнести:
  – Заткнитесь. Я сказал, чтобы вы только слушали. В этом ваш единственный шанс.
  Марч пожал плечами. Казалось, что он стал меньше ростом. В глазах его был ужас.
  – Вэнинг хочет вас видеть, – продолжал Беллами. – Он хочет вас видеть, так как страдает от вполне простительного в его положении любопытства. Ему хочется узнать, как такому типу, как вы, удалось сделаться любовником женщины такого высокого класса, как Фреда. Я оставлю вас наедине обсудить эту часть дела.
  Но в нем есть и другая – и, с вашей точки зрения, гораздо более важная часть, – продолжал свой рассказ Беллами. – Если вы еще не знаете этого, я вам сообщу, что трижды, начиная с сентября, кто-то продавал неприятелю планы пропаганды отдела "Ц". Следствие занимается и этим. После первой утечки информации выгнали Ферди Мотта, вас и меня… это было в сентябре. Думаю, нас выгнали потому, что каждый из нас мог иметь к этому отношение. Ничего конкретного против нас не было, но правительство желало себя обезопасить.
  С тех пор они все время пытались найти, кто же виновен в краже секретных материалов. Мне кажется, что сейчас Вэнинг знает это. Ему в голову пришла идея, что его жена передавала документы кому-то, кто их продавал. И он считает, что этим "кем-то" были вы.
  Если у вас хватит ума, то, разговаривая сегодня вечером с Вэнингом, вы признаетесь, что он прав. Я не хочу, чтобы вы отрицали ни то, что убили Фреду, ни то, что торговали секретными материалами. Меня не интересуют ваши возражения. И никого они не будут интересовать. Вам следует помнить это. Что меня интересует, так это – факт, о котором я сейчас скажу.
  Теперь слушайте внимательно. Я совершенно уверен, Харкот, что у них достаточно оснований, чтобы повесить вас за убийство Фреды, но если у вас хватит ума дать понять Вэнингу, что это вы продавали секретные материалы, которые передавала Фреда, то могу обещать, что вы будете в полной безопасности. Хотите знать почему? А вот почему.
  С точки зрения правительства утечка секретных материалов – дело, гораздо более важное, чем убийство Фреды Вэнинг! Так и должно быть. Одно дело – преступление против личности. Другое – государственная безопасность. Тем более в военное время. Понимаете разницу? Очень хорошо.
  Если вам удастся связать в одно два преступления, вы спасены. Как только вы заявите, что Фреда действительно снабжала вас секретными материалами, а вы их продавали, их будет заботить только одно: каким образом вы их продавали. Они захотят узнать, кому вы их сбывали, где это происходило и как они попадали в Германию.
  Соображаете, Харкот, что здесь есть чем поторговать? Они не повесят вас до тех пор, пока вы будете давать им информацию. А вы можете заключать с ними сделки. Такое бывало и раньше… поверьте мне. Если вы зароните в их головы идею, что вы – именно тот человек, который продавал государственный тайны, они будут беречь вас, как зеницу ока. И сыграй вы точно, вы избежите наказания как пить дать. Но если ошибетесь… что ж, тогда мне вас жаль. Можете тогда говорить, что хотите, отрицать что угодно – вас повесят за убийство Фреды Вэнинг, это так же точно, как то, что меня зовут Николас Беллами. Можете все это обдумать.
  Марч ничего не ответил. Его словно обухом по голове ударили. Он сидел, вперив взгляд в пространство прямо перед собой. Пальцы его дрожали. Глаза расширились.
  Беллами встал и пошел к бару. Блондинка-барменша приготовила смесь, которую он просил, в плоской четвертьлитровой бутылке из-под виски. Беллами взял ее и положил в боковой карман брюк. Заказал два виски с содовой и отнес их за стол, где сидел Марч.
  – Выпейте стаканчик, Харкот. Это поможет вам собраться, – предложил он.
  Марч выпил виски и хриплым голосом проговорил:
  – Я ужасно себя чувствую, Ники. Я не понимаю, на каком я свете. Все это похоже на какой-то спектакль, что ли. Мне все время чудится, что вот сейчас я проснусь, и окажется, что все это мне снилось.
  – Такой кошмар не приснится, – возразил Беллами. – Подобное может случиться лишь наяву. Это такая правда, которая страшнее любого вымысла. Ну, поехали… нам пора к Вэнингу.
  Харкот встал, выпрямил плечи и сказал:
  – Хорошо, Ники. Видит Бог, я собираюсь последовать вашему совету и сделать именно то, что вы говорите. В конце концов, какое значение имеет то, что я скажу Вэнингу. Я всегда могу завтра от своих слов отказаться. Я не давал присяги, и квартира Вэнинга – не зал суда.
  Беллами кивнул.
  – Вы совершенно правы, Харкот. Думаю, вы поступаете очень мудро.
  Марч встал на ноги, немного покачался и сказал:
  – А я думаю, что вы – сам дьявол. Будь я проклят, если это не так.
  Беллами расплылся в улыбке.
  – Опять вы правы, Харкот. Выход – там.
  Он взял Марча под руку и повел его к двери.
  
  II
  Такси ползло в кромешной тьме к площади Беркли. Беллами, доставая сигарету, слышал, как тяжело дышал Марч. Не без цинизма, он подумал, что пришла пора Харкоту заплатить свои долги обществу, и вдруг сказал:
  – Фенелла – очаровательная женщина, не правда ли, Харкот?
  Марч неловко заерзал.
  – Она мне нравится. В ней есть что-то, что я люблю, – она добрая.
  Слова с трудом выталкивались у него изо рта. Беллами пришлось сосредоточиться, чтобы разобрать их.
  – Мне эти женщины во как надоели, – продолжал Марч. – Все они будь прокляты, без исключения. Всю жизнь меня преследуют неприятности и всегда из-за женщин. Мне нужно найти такое место, где их нет совсем, но нельзя… от них нельзя скрыться.
  – Но ведь Фенелла вам нравится, – мягко возразил Беллами.
  – Да, – ответил Харкот. – Нравится. Ничего не могу с этим поделать.
  В темноте Беллами кивнул головой.
  – У меня есть основания полагать, что и вы ей небезразличны, Харкот. Несмотря на ваше пестрое прошлое. Вы, кажется, много беседовали с Фенеллой в последние сутки?
  – Мне необходимо было с кем-нибудь поговорить, – жалобно произнес Марч. – Молча, я бы сошел с ума.
  – Понимаю, – заметил Беллами. – Вы и сейчас, уверен, чувствуете себя не лучшим образом.
  Он полез в карман и достал бутылку со смесью, приготовленной блондинкой-барменшей.
  – Сделайте добрый глоток, Харкот, – предложил он. – Это крепкое пойло, но очень хорошее. Оно вас взбодрит.
  – Спасибо, – ответил Марч.
  Он взял бутылку. Когда огненная микстура обожгла заднюю стенку горла Харкота, Беллами услышал глухое рычание.
  – О, Боже, – прохрипел Харкот более низким, чем обычно, голосом. – Это действительно крепкое пойло.
  Беллами посмотрел в окно и понял, что они находятся ярдах в ста от дома Хайда. Он отнял у Марча бутылку, положил ее в карман пальто и велел шоферу остановиться.
  – А теперь пройдемся немного, Харкот, мы уже почти приехали. Свежий воздух прочистит вам мозги, – он улыбнулся. – Вы должны быть покладисты и невозмутимы во время этого интервью.
  Беллами вышел из машины, расплатился с водителем, включил свой электрический фонарик и помог выбраться Марчу.
  Несколько шагов Харкот сделал твердо, но после того как свежий ночной воздух добрался до его легких, выпитое начало сказываться. Он стал качаться из стороны в сторону и, если бы Беллами не держал его под руку, наверняка бы упал.
  – Держитесь прямее, Харкот, – посоветовал Беллами, – в таком виде появляться там не годится, знаете ли. Вы ведь должны быть начеку.
  – О, Господи, – сказал Марч. – Я, кажется, пьян.
  
  Беллами позвонил в квартиру Вэнинга. Отнимая руку от кнопки звонка, он уже приветливо улыбался. Левой рукой он крепко держал Марча под локоть.
  Вэнинг открыл дверь, посмотрел на Беллами, потом на Марча.
  – Входите, – пригласил он.
  Он стоял у двери, пока Беллами вел Марча внутрь квартиры.
  – Ну, вот он, – сказал Беллами. – Лично я думаю, что он здорово пьян. Я надеялся, найти его трезвым.
  Вэнинг взглянул на Марча. Он был очень бледен, лицо его словно застыло, резко обозначились скулы.
  – Ну и тип, – проворчал он.
  Марч ничего не произнес. Он стоял, поддерживаемый Беллами, голова его глупо падала то в одну, то в другую сторону. Беллами провел его через холл и короткий коридор в гостиную и подтолкнул к дивану у камина. Голова у Марча откинулась назад, он потерял сознание. Беллами стал спиной к камину и достал портсигар. Он глядел на Марча с циничной улыбкой. Когда вошел Вэнинг, Беллами сказал:
  – Не думаю, что он так "хорош", как представляется, Филип. Он быстро напивается, но так же быстро трезвеет. Полагаю, минут через двадцать он будет в порядке. Дайте ему тогда стакан содовой – это прочистит ему мозги… может быть!
  Вэнинг кивнул и с отвращением посмотрел на развалившуюся на диване фигуру. Вынимая сигарету, Беллами подумал, что понадобится гораздо больше, чем двадцать минут и стакан содовой, чтобы привести Марча в более-менее разумное состояние.
  – Мне нужно идти, Филип, – сказал он. – Оставляю этого борова на вас. Вернусь после одиннадцати. К этому времени постарайтесь закончить со своим делом. И мы примемся за него вместе.
  – Хорошо, – ответил Вэнинг.
  Беллами вышел. В дверях он оглянулся. Вэнинг стоял у изголовья дивана и глядел на Марча так, словно это было какое-то диковинное животное.
  
  Беллами направился к площади Беркли. Он взял такси на ее западной стороне и поехал в "Малайский клуб". Там у стойки было с полдюжины посетителей. Но Фенелла уже ушла. Беллами прошел к дальнему концу стойки и заказал мартини, спросив у барменши:
  – Значит, миссис Рок ушла?
  – Да, – с вызовом ответила та. – Вы, кажется, начинаете охотиться за ней? Так вот, мне кажется, что вы ей уже не нравитесь, как прежде, – насмешливо добавила она.
  – Вот как? – удивился Беллами. – А почему, как ты думаешь?
  – Будто сами не знаете. Любой, кто видел, как вы с ней разговаривали сегодня, понял бы, что она была чем-то страшно расстроена. Это так на нее не похоже, она ведь всегда улыбается.
  – Правда? – сказал Беллами. – Ну, что ж, все мы иногда кого-нибудь огорчаем, блондиночка. Приходится. Случается, мы сами себя огорчаем. Помню, одна женщина как-то в поезде…
  – Да? – заинтересовалась блондинка, поправив свежевыкрашенный локон. – Бьюсь об заклад, это случилось в Америке.
  – Почему? – удивился Беллами. – Почему именно в Америке?
  – Все ваши лучшие истории произошли в Америке, – ответила блондинка.
  – Ты совершенно права, – согласился Беллами. – Это очень подходящее место для всяких историй. В Лондоне никогда не случается ничего волнующего.
  – Рассказывайте сказки! – воскликнула девушка. – Но что же с этой женщиной?…
  – А, ничего особенного. Я ехал в поезде, это был "Чикагский экспресс" и заметил ее во время обеда. Она сидела в вагоне-ресторане за столиком неподалеку от моего. У нее была самая восхитительная фигура, какую я видел в жизни. Высший класс. Я сидел и гадал, какое же у нее должно быть лицо.
  – Понимаю, – вставила блондинка, – естественное любопытство.
  – Правильно, – подхватил Беллами. – Естественный ход мысли таков: если у женщины очень хорошая фигура, значит, лицо ей не соответствует. Во всяком случае, я сгорал от желания увидеть ее лицо. Спустя какое-то время она встала и проследовала в вагон для обозрения – он был прицеплен в конце состава.
  Я пообедал, пытался читать, но не мог сосредоточиться на книге, – продолжал Беллами. – Мне не давало покоя лицо этой женщины.
  – Вероятно, вы пошли и взглянули на него? – весело предположила блондинка. – Вы были удивлены?
  – Был ли я удивлен? – воскликнул Беллами. – Я прошел через весь состав к наблюдательной платформе. Она была там. И она была… негритянкой… черной, как уголь…
  – Уверена, что вы были разочарованы.
  – Был, – подтвердил Беллами. – Когда она обернулась, я стоял, облокотившись о перила, и я был так потрясен, что упал с поезда.
  – Боже милостивый! – вскрикнула блондинка. – И что же было потом?
  – Потом? Все кончилось очень плохо. Навстречу как раз шел другой поезд, который меня переехал. Я скончался в страшных мучениях спустя час.
  – Ну вы и выдумщик! – засмеялась она. – Никогда не знаешь, шутите ли вы или говорите всерьез.
  – Я это знаю, – сказал Беллами. – Это мне и нужно.
  Он допил виски и вышел.
  
  III
  Было без четверти одиннадцать. Беллами стоял посередине своей спальни на улице Полумесяца в окружении массы одежды. Он тщательно складывал ее в большой чемодан, тихо мурлыкая себе под нос какую-то песенку.
  Наконец он закончил, оттащил чемодан в угол комнаты и посмотрел на часы. Потом подошел к телефону и набрал номер Кэролы Эверард.
  Ответила горничная. Мисс Эверард нет дома. Беллами спросил, где она, у него к ней важное дело. Горничная сообщила, что мисс Эверард ушла в клуб Мотта минут пятнадцать тому назад. Он повесил трубку.
  Закурив, надев пальто и шляпу, он вышел. Пустынные улицы были совершенно темны. Беллами включил фонарик и стал пробираться к дому Хайда. Он пытался угадать, что произошло между Вэнингом и Марчем, но склонялся к тому, что, скорее всего, не произошло ничего.
  Десять минут спустя он звонил в квартиру Вэнинга. Вэнинг открыл дверь. Стоя в холле, он хмуро смотрел на Беллами.
  – Ну, Филип, – сказал Беллами, – надеюсь, вы узнали все, что хотели?
  Он сделал шаг внутрь и собирался уже снять пальто, когда Вэнинг предупредил:
  – Вам незачем раздеваться, Ники. Разве что если вы хотите поговорить со мной. От него – никакого толку. Он пьян в стельку. Все это время он проспал, как свинья.
  Беллами облегченно вздохнул:
  – Я рад, что он еще жив. Я был почти уверен, что вы задушите его, если он скажет что-то, что вас огорчит. У вас потрясающее самообладание, Филип.
  Вэнинг проводил его в гостиную.
  – У меня нет никакого самообладания, оно мне и не нужно, если речь идет о Марче, я просто с нетерпением жду того дня, когда его повесят.
  – Я тоже, – подтвердил Беллами.
  Он открыл портсигар и достал сигарету. Марч по-прежнему лежал в углу дивана, там, где Беллами его оставил, и спал тяжелым сном, хрипло дыша.
  – Филип, нельзя ли мне получить еще немного денег? У меня кончаются, – попросил Беллами.
  Вэнинг кивнул.
  – Я могу дать вам еще пятьдесят, Ники, – пообещал он. Беллами улыбнулся.
  – Дайте сто, Филип, если можно. Вы сказали, что будете давать мне столько, сколько понадобится, и, надеюсь, вы не будете возражать, что я ваши деньги отработал. Кроме того, дело еще не кончено.
  Вэнинг вышел и вернулся через пару минут с десятью десятифунтовыми банкнотами, которые и вручил Беллами.
  – Полагаю, вы имеете в виду, что еще не добились признания от этого, – он указал рукой на фигуру, откинувшуюся на спинку дивана. – Думаете, получится?
  – Не сомневаюсь. Я знаю, как это сделать.
  – А вы самоуверенны, Ники, разве нет? – спросил Вэнинг. – Могу я поинтересоваться, как вы собираетесь получить от него признание – о секретных материалах, разумеется?
  – Очень просто, – ответил Беллами. – Эта птичка сейчас как раз в подходящем для такой беседы состоянии. Я лишь сообщу ему, при каком единственном условии у него есть шанс избежать виселицы…
  Вэнинг вопросительно поднял брови:
  – А разве такой шанс существует, Ники?
  – Между нами говоря, думаю, что да, – ответил Беллами. – Предположим, он не послушается совета и откажется признать, что убил Фреду. В конце концов против него имеются лишь косвенные улики. Но, – он зловеще улыбнулся Вэнингу, – но ведь косвенные улики имеются и против меня. Я приходил сюда к Фреде, не так ли? И Фреда все еще была жива в начале двенадцатого, так как говорила со мной по телефону в это время, стало быть, должна была быть живой. Так… а задушенной она была обнаружена вскоре после одиннадцати тридцати. Я же был здесь как раз в этом промежутке времени. Если у Марча будет толковый адвокат, он легко воспользуется старым приемом и освободит от ответственности своего клиента, переведя подозрение на кого-нибудь другого – кто-нибудь другой, это я. Принимая во внимание все обстоятельства, в том числе и то, что присяжные могут не поверить в историю с еще дымившимся в спальне у Фреды окурком сигареты Марча, которую я им расскажу, суд присяжных может, знаете ли, вынести вердикт "не виновен"…
  Вэнинг подумал немного, потом сказал:
  – Вы – незаурядный человек, Ники, клянусь. Когда вы рассказывали мне о том, что Фреду убил Марч, вы так умело подогнали факты, что у меня никаких сомнений не оставалось – все было именно так, как вы говорите. Когда же вы говорите, что, быть может, Марч и не убийца, я начинаю думать, как присяжный в суде, и чувствую, что уже не уверен в этом.
  – Марч – убийца, – улыбнулся Беллами. – Но вопрос в том, признается ли он, что крал секретные материалы. Если да, то они захотят узнать у него массу других вещей, не так ли? Думаю, он сможет тогда вертеть ими, как захочет. Может быть, даже и вообще выйдет на свободу… кто его знает.
  – Понятно. Но вы в любом случае рассчитываете добиться от него признания?
  – Да, – ответил Беллами. – Я сейчас отвезу его домой и останусь с ним, пока он не протрезвеет. А когда он начнет трезветь, будет самое подходящее время поработать с ним, и я не сомневаюсь, что получу оба признания: насчет Фреды и насчет пропаганды отдела "Ц". После чего я попрошу у вас еще двести пятьдесят фунтов и устрою себе милый тихий отдых вдали от здешней безумной толпы.
  – Вроде бы, все правильно, – кивнул Вэнинг. – И вы думаете, что сможете покончить с этим делом уже сегодня?
  – Совершенно верно, – подтвердил Беллами. – И вооружившись добытыми признаниями, я пошлепаю к своем другу, инспектору Мейнелу, который в настоящий момент, как я понимаю, уверен, что убийца – я, и все ему расскажу. Полагаю, он будет несколько раздражен и сердит на меня, но мне не привыкать, на меня и прежде сердились.
  – Вы – не трусливого десятка, Ники, должен вам сказать. Вас запугать не легко.
  – Какой толк в том, чтобы пугаться? – возразил Беллами. Он подошел к дивану и стал трясти Марча, который неловко зашевелился. – Не помню случая, чтобы испуг кому-нибудь помог. Это – неплодотворное состояние… определенно неплодотворное.
  Марч открыл глаза, часто моргая, бессмысленным взглядом обвел комнату, посмотрел на Вэнинга.
  – Вот прекрасный образчик испуганного в усмерть человека, – показал на него Беллами. – Он напуган до смерти, собственной тени боится. Конечно, во многом он обязан своим положением пьянству. Но если бы он был в здравом уме и не парализован страхом, он мог бы еще задать нам перцу.
  Он наклонился, продел свои руки под мышки Марча и рывком поднял его на ноги. Марч стоял с глупым видом.
  – Филип, сделайте одолжение, позвоните консьержу, чтобы он вызвал нам такси, – попросил Беллами. – Я отвезу нашего приятеля домой, суну его голову под холодную воду и поработаю с ней.
  Вэнинг подошел к телефону.
  – Думаю, у вас будет прекрасная возможность осмотреть его квартиру, – посоветовал он. – Может быть, найдете что-нибудь интересное.
  – Уже сделано, – ответил Беллами. – Я позаботился об этом. Но там ничего не нашли.
  – Да, разумеется, – согласился Вэнинг. – Марч слишком хитер, чтобы прятать что-либо в собственной квартире. Если у него есть что прятать, он спрятал это очень хорошо.
  Вэнинг попросил консьержа вызвать такси.
  – Не будьте с ним слишком суровы, Ники, – попросил он, повесив трубку. – Вы ведь знаете закон о применении силы при получении признания.
  Беллами рассмеялся.
  – Да, но у меня свой метод. Когда-нибудь я изложу его в книге, предназначенной для начинающих. Я назову ее "Третья степень в облегченном варианте".
  Он подхватил Марча и повел его к двери.
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  Среда
  НОЧЬ, СОЕДИНИВШАЯ ВСЕ КОНЦЫ
  I
  Беллами вытащил Марча из такси на Кондуит-стрит и прислонил его к стене. Тот бормотал что-то невразумительное.
  Беллами расплатился с шофером, достал из кармана Марча связку ключей и открыл парадную дверь, после чего подтащил Марча к себе и на пожарном лифте поднялся с ним наверх. На указателе в холле он прочел, что квартира Марча на третьем этаже.
  Он открыл дверь тем же ключом, нашарил выключатель, зажег свет, поискал спальню, отвел туда Марча и тот рухнул на постель. Потом Беллами спустился вниз и запер парадную дверь.
  Вернувшись в квартиру, закрыл за собой дверь и, пройдя в спальню, некоторое время стоял, разглядывая спящего Марча. Он размышлял над репликой Вэнинга о том, что Марч слишком хитер, чтобы прятать что-либо в собственной квартире и что если у него есть что прятать, он спрятал это очень хорошо.
  Беллами склонился над Марчем, развязал галстук у него на шее, расстегнул ворот рубашки, перевернул его на спину и стал методично обыскивать. Он обшарил все его карманы и не нашел ничего, кроме обычных мелочей, которые все носят в карманах.
  Потом заглянул внутрь пиджака. В подкладке был потайной кармашек – портные иногда делают такие кармашки для своих клиентов. Беллами сунул в него пальцы и нащупал сложенный листок бумаги. Он достал его и, развернув, поднес к свету.
  Внутри бумажки был ключ от автоматического американского замка. Губы Беллами начали растягиваться в улыбке. Это была улыбка счастья.
  Бумага была того же типа, какой всегда пользовалась Фреда, – дымчатого оттенка. Совершенно очевидно, что листок вырван из ее блокнота. Он идентичен тому, на котором было написано ее незаконченное письмо к нему и которое он нашел у постели мертвой Фреды.
  На этом листке текст был отпечатан на машинке. Записка датирована десятью днями раньше и послана из квартиры 142, Джордан корт, Сентдонский лес, Сев.-Зап. 8. Записка гласила:
  
  "Добрый вечер, глупый, старый Харкот,
  ты оставил это здесь прошлой ночью. Ты так и голову потеряешь, если только тебе ее раньше не оторвут.
  Ф."
  
  Беллами сложил записку и положил ее вместе с ключом в карман пиджака. Сидя на стуле, он некоторое время наблюдал за тяжелым сном Марча. Затем встал и обошел квартиру. Она была экономно, но удобно обставлена, однако запущена, везде было полно пыли. Именно в таком мете и должен жить Харкот, подумал Беллами.
  Он прошел на кухню. В буфете нашел пачку соли и банку горчицы. Взял из шкафа стакан, на три четверти наполнил его водой из-под крана, добавил туда соли и горчицы, размешал.
  Оглянулся в поисках тазика, нашел его, отнес рвотное средство и тазик в спальню и занялся спящим пьяницей. Пять минут спустя он курил сигарету, наблюдая, как Марч, чье дыхание стало гораздо свободнее, снова спал.
  Жизнь – не такая уж плохая штука, подумал Беллами. Конечно, она выкидывает порой самые неожиданные коленца, но в общем она недурна. Более того, она полна приключений. Случается разное, но если человек не теряет самообладания и действует последовательно, он оказывается в выигрыше.
  Многие слишком легко сдаются и отказываются что-либо делать, просто сидят и пускают в потолок дым колечками. У людей вроде Марча нет ни выдержки, ни способности просчитывать свои действия наперед и предвидеть их результат, к тому же страх и алкоголь лишают их решимости…
  Он подумал о Кэроле, которая дала ему отставку, потому что он слишком много пил – при этой мысли он сладко улыбнулся, и о Фенелле Рок – у этой есть и выдержка и смелость.
  Он подумал, что Фенеллу надо взять на заметку, она может пригодиться. Она не задает лишних вопросов и будет играть честно, без подвоха, конечно, если у нее не будет особой причины хитрить.
  На сей раз Фенелла схитрила. И проболталась. И не только сама проболталась, но и Марча заставила говорить. Она проболталась Ферди Мотту, во-первых, потому, что он – ее работодатель, и, во-вторых, потому, что ей хотелось узнать у Мотта кое-что о Марче. Она хотела спросить, действительно ли Марч так ужасен, как описывает его Беллами. Вообще-то это не имело для нее значения, и причина тому с женской точки зрения была самая, что ни на есть уважительная. Дело в том, что она любила Марча.
  Беллами задумался об этом. Женщины – странные существа. Вот, например, Фенелла – женщина жесткая, привлекательная и по-своему умная – влюбляется в Марча потому лишь, что ей его жалко. Ванесса права, когда говорит, что у Харкота есть единственное достоинство – умение вызывать жалость, если это можно назвать достоинством, конечно. Ванесса сказала, что она и замуж-то за Марча вышла потому, что ей его было жалко. А теперь вот Фенелла влюбилась в него и пытается ему помочь как может по той же причине.
  Беллами отложил сигарету в пепельницу и наблюдал, как она тлеет. Она напомнила ему ту историю, которую он сочинил о дымящимся окурке, оставленном Марчем у постели убитой Фреды. Это была виртуозная придумка, подумал он.
  Он загасил сигарету, закурил другую и взял шляпу. Но постоял немного, глядя на Марча, и направился к выходу. Вдруг застыл неподвижно лицом к двери, засунув руки в карманы, так как догадался, что кто-то поднимается по лестнице.
  Он услышал, как открылась дверь спальни – в дверном проеме появилась Фенелла Рок. На ней была новая очень модная шубка из скунса. Вид у нее был усталый.
  – О, Боже, Ники… – сказала она. – Можно ли от вас хоть где-нибудь скрыться? Вы, кажется, начинаете меня преследовать. Почему, ради всего святого, вы не оставите этого бедолагу в покое? – она махнула рукой в сторону лежавшего на кровати Харкота.
  – Дорогая, вы неблагодарны, – ответил Беллами. – Поскольку Харкота накачали отвратительным пойлом, вам следовало бы подумать о нем раньше. Я нянчил его здесь, как ребенка.
  – Так зачем же вы ему дали сначала то пойло? – тихо спросила она.
  Подойдя к Марчу, она потрогала его лоб.
  – Я не хотел, чтобы он сказал лишнее, – ответил Беллами. – Ему бы это не пошло на пользу. Поэтому я решил, пусть он лучше вообще ничего не говорит. Беда Харкота в том, что он говорит слишком много и не вовремя.
  Она скинула шубку, взяла предложенную Беллами сигарету и села у туалетного столика, глядя на Беллами.
  – Вы же не думаете, что в самом деле можете влюбиться в типа вроде Харкота, а, Фенелла? – спросил Беллами.
  Она пожала плечами.
  – Наверное, каждой женщине, даже такой, как я, нужно о ком-то заботиться. И не говорите мне, что я – круглая дура. Сама знаю. Но знание – одно, а жизненная ситуация – другое. Даже если я знаю, что я – дважды распроклятая дура…
  Беллами выпустил колечко дыма.
  – Почему дважды? – спросил он.
  Она неловко заерзала.
  – Харкот – сам по себе не подарок, видит Бог, – объяснила она. – Он – безответственный, глупый, пьяница. Он пьет, как извозчик, потому что напуган. Он тоже попал в очень плохую историю… Это само по себе ужасно. Но тут еще, в самый разгар всего, являетесь вы…
  Беллами подумал, что у нее весьма волнующий голос, особенно, когда она усталая.
  – Я? – вставил он. – А что такого сделал я, Фенелла?
  – Вы играете на его нервах, как на струнах, – ответила она. – Вы совершенно безжалостны. Он в полном раздрызге. Он панически боится вас. И я думаю, что вы ошибаетесь на его счет… Я действительно так думаю.
  – Что вы думаете, Фенелла?
  – Думаю, вы боитесь, что убийство Фреды Вэнинг повесят на вас. Мне это сказала Айрис Берингтон. Она, кстати, слиняла. Думаю, правильно сделала. Но я и сама могу сложить два и два. Вы боитесь, что вас обвинят в убийстве, и делаете все, что можете, чтобы перевести подозрение на Харкота. Он – глупец, но он не мог этого сделать, я уверена. У него бы храбрости не хватило. Беллами мягко рассмеялся.
  – Вот так новость. Никогда не слышал, что для того, чтобы убить, нужна храбрость.
  Она пожала плечами, вид у нее был несчастный.
  – Я не это имела в виду, – возразила она. – Вы знаете, что я хотела сказать: что у Харкота нет ничего, что нужно, чтобы выкарабкаться из трудной ситуации, не то что у вас. Он – как испуганный ребенок. С каждой минутой он отчаивается все сильнее и хватается за что угодно, за любое предложение, готов делать абсолютно все, чтобы хоть как-то себе помочь, даже если на самом деле это лишь усугубляет для него ситуацию. Как бы мне хотелось знать, что нужно делать?…
  – Для чего? – спросил Беллами.
  – Чтобы помочь себе и ему, – ответила Фенелла. – Если бы у меня осталась хоть капля здравого смысла, я бы занималась своими делами и бросила его на произвол судьбы. Но у меня не осталось здравого смысла. Я люблю его самым дурацким образом и верю, что, если ему чуточку помочь, из него могло бы что-нибудь получиться. Наверное, просто у него никогда не было случая попытаться.
  Беллами закурил новую сигарету.
  – Все это свидетельствует лишь о том, что вы его любите. Ну, что ж… почему бы и нет? Но вам нечего бояться, Фенелла. Кстати, вы о нем что-нибудь знаете?
  – Не так уж много, – сказала она. – Только то, что он сам о себе рассказывал. И боюсь я не за себя. Боюсь того, что связано с этим убийством. Думаю, его положение очень опасно. Если эта хищница Берингтон будет свидетельствовать в суде против него, его можно считать повешенным.
  Она обхватила голову руками и заплакала.
  – Фенелла, я кое-что вам скажу. Может быть, это вам поможет, может быть, нет. Я знаю о Харкоте все, что нужно знать. Самое худшее, что я могу о нем сказать, это что он – шантажист весьма дурного пошиба. Вам нравятся шантажисты?
  – Это зависит от того, почему они стали шантажистами. Никто шантажистом не рождается.
  Беллами встал и взял шляпу.
  – Вы – на плохом пути, Фенелла, – предупредил он. – Вы любите Харкота, несмотря на все, что он сделал и чем является. Впрочем… у каждого есть и свои положительные стороны. Если хотите, можете доставить его завтра около шести в "Малайский клуб" на встречу со мной – я дам ему сто фунтов. Проследите, чтобы он был трезв… А потом советую вам поехать куда-нибудь отдохнуть. Думаю, Лондон – не подходящее место для Харкота.
  Она бросила на него быстрый взгляд.
  – Почему вы должны давать ему сто фунтов? – спросила она. – И потом… Вы, думаете, ему дадут уехать? Его не арестуют?
  Беллами улыбнулся ей вполне дружелюбно, без всякого раздражения. Она поймала себя на мысли, что он – роковой мужчина и обладает некими качествами, которые ставят его выше обычных жизненных тревог и забот. Он может вынашивать замыслы, использовать людей в целях их осуществления, делать людей несчастными, дергать их за веревочки, словно марионеток, и при этом всегда оставаться хладнокровным и невозмутимым, действовать спокойно, говорить ровным и таким волнующим, хрипловатым голосом. Интересно, какого типа женщина могла бы понравиться Нику Беллами? Если он вообще способен любить женщину…
  Он был уже у дверей. Продолжая улыбаться, он сказал очень спокойно:
  – Я собираюсь дать Марчу или вам, мне все равно, сто фунтов за то, что он сделал сегодня то, что я велел. Он выучил свою маленькую роль и даже если он был слишком пьян, чтобы произнести ее, уверен, он бы произнес, если бы только мог.
  Беллами открыл дверь.
  – Его не арестуют, – сказал он. – Это я вам обещаю, Фенелла. Спокойной ночи, дорогая…
  И тихо закрыл за собой дверь.
  
  II
  На улице было очень холодно. Беллами быстро шел обратно домой. Там в гостиной он подошел прямо к корзине для бумаг и стал вынимать из нее клочки, которые выбросил туда, когда паковал вещи.
  На дне корзины лежало две-три дюжины визитных и деловых карточек всевозможных форм, изготовленных на разной бумаге и исполненных разными шрифтами. Он достал их, аккуратно разгладил и начал перебирать, что-то разыскивая. Наконец, нашел то, что искал. На карточке было написано:
  
  "Мистер Джон Пеллинг,
  Частное сыскное агентство Фрейзера.
  14 Джеймс-стрит, Западный округ,
  Центр 26754".
  
  Он пошел в спальню, скинув пальто и пиджак, открыл чемодан и стал вытаскивать вещи. Найдя те, которые ему были нужны, он переоделся: надел довольно поношенный синий костюм из сержа с длинными лацканами и черный галстук. Поверх этого – коричневое пальто. Из шкафа достал шляпу-котелок.
  Он закурил, вынул из кармана скинутого пиджака записку с ключом, завернутым в нее, которую прежде взял из пиджака Марча, и поднес к свету.
  
  "142 Джордан корт,
  Сентджонский лес, Северо-запад, 8.
  Добрый, глупый, старый Харкот,
  ты оставил это здесь прошлой ночью. Ты так и голову потеряешь, если только тебе ее раньше не оторвут
  Ф."
  
  Значит вот как. Ему пытались внушить, что 142 Джордан корт – это "любовное гнездышко" и Харкот однажды забыл там свой ключ, а Фреда послала его ему с этим мягким упреком.
  Здесь, подумал Беллами, в этой записке конец всей истории. Его последняя гримаса.
  Он положил записку и ключ в карман, надел котелок, выключил свет и вышел. Пройдя прямо на площадь Беркли, он нашел гам единственное такси и велел водителю ехать в Сентджонский лес на Джордан корт. Пока машина медленно отъезжала от тротуара, он откинулся в углу заднего сиденья на спинку, расслабился и, бормоча что-то про себя, закурил.
  Ночной портье на Джордан корт был коренастый человек с квадратным лицом, однорукий с тремя ленточками на лацкане форменного кителя, означавшими ранения. Он посмотрел на Беллами сквозь окошко своей будки, находившейся в главном вестибюле. Позади него на стене висели часы, которые показывали час ночи.
  – Моя фамилия Пеллинг, – представился Беллами деловым тоном. – Я из частного сыскного агентства Фрейзера.
  Он вручил портье визитную карточку, тот прочел ее и приветливо улыбнулся Беллами.
  – Бракоразводное дело… да? – подмигнул он.
  – Да, – кивнул Беллами.
  – Понял, – ответил портье. – И кого же вы тут выслеживаете, интересно? Могу догадаться и уверен, что не ошибусь. Провалиться мне на этом месте, если речь идет не о 142-й квартире на четвертом этаже в восточном крыле.
  Беллами довольно усмехнулся.
  – Угадали с первого раза, – подтвердил он. – Стало быть, вы тоже замечали?…
  Он достал бумажник и принялся извлекать из него десятифунтовую бумажку. Портье внимательно наблюдал за этим процессом.
  Беллами достал банкноту и положил бумажник обратно в карман. Вертя бумажку в пальцах, он смотрел только на нее.
  – Я всегда говорил, что 142-я квартира связана с какой-то зловещей тайной, – сказал портье. – Только на прошлой неделе я сказал своему напарнику из западного крыла, что в один прекрасный день там что-нибудь случится. Чертова заколдованная квартира. Я всегда это говорил.
  Беллами начал складывать банкноту.
  – И что же в ней такого таинственного?
  – А мы никогда не видели нанимателей… в самом деле, никогда. Почему, скажите на милость, даже агент по расселению никогда их не видел? Квартиру кто-то снял по телефону – какая-то женщина. Затем она внесла плату за шесть месяцев вперед. Квартира шикарно меблирована и арендная плата была ого-го! Все распоряжения отдавались тоже по телефону. Так рассказал мне агент по расселению.
  Ну, вот, жиличкой была женщина, высокая, с красивой фигурой. Я ее никогда толком не видел. Да и никто из нас ее не видел. Она никогда не входила через парадный вестибюль. Проходила через боковую дверь в восточном крыле, шла по коридору и поднималась по лестнице. Никогда не пользовалась лифтом. И всегда приезжала после восьми вечера. Днем ее ни разу не видели. Слуги, которые убирают в квартире, говорят, что часто в ней никого не бывает несколько дней подряд. Например, так было предыдущие две недели.
  Мой напарник из западного крыла говорит, что иногда поздно вечером приезжал мужчина. Он никогда не мог его как следует рассмотреть. Этот мужчина тоже не пользовался лифтом. Входил всегда через одну из боковых дверей подальше от лифта, шел по коридору и поднимался по лестнице пешком. Они действовали очень осторожно.
  – Да, уж, это точно, – согласился Беллами.
  Портье кивнул.
  – Конечно, – сказал он, – мы делали вид, что ничего не видим. Нам не положено проявлять любопытство. Это – очень дорогие апартаменты и хозяева обязаны предоставить жильцам полную свободу как они желают, если при этом не нарушаются условия договора. Я обычно получал тридцать шиллингов чаевых ежемесячно из квартиры 142. Но мне их никогда не давали из рук в руки, а посылали через контору домовладельца. Вот это осторожность, правда?
  Беллами просунул сложенную банкноту через окошко портье и сказал:
  – Мне бы хотелось подняться и осмотреть квартиру. Я скажу вам, что буду искать. Мы уверены, что пара, за которой мы следим, бывала здесь, они пользовались квартирой как "любовным гнездышком". По тому, что вы сказали, опознать женщину трудно, а я должен быть уверен. Если я буду уверен, что это именно то место, мы установим постоянное наблюдение и накроем их, когда захотим.
  Портье кивнул.
  – Что вы хотите найти? – спросил он.
  – Ну, – ответил Беллами, – я буду искать что-нибудь, что подтвердит пребывание интересующей нас женщины в этой квартире. Мы, например, знаем, какими она пользуется духами. Здесь тоже может оказаться флакон. Может найтись случайное письмо или что-то в этом роде, что убедит меня – это действительно она. А когда я в этом удостоверюсь, я попрошу вас или вашего коллегу позвонить мне в контору, когда они явятся сюда оба. Разумеется, мы не предлагаем вам работать за просто так.
  Портье подцепил десятифунтовую бумажку.
  – Хорошо, мистер Пеллинг, – сказал он. – Идите и осмотритесь там наверху. Как я уже говорил, там недели две никого не было. Вам никто не должен помешать, а если она вдруг придет и застанет вас в квартире, скажите, что вы – комендант и проверяете, хорошо ли делается уборка. Оставьте здесь пальто и шляпу и все будет выглядеть правдоподобно.
  Беллами осклабился и, снимая пальто, похвалил:
  – Вижу, вы – опытный ночной портье.
  Тот полыценно улыбнулся.
  – Я не впервые сталкиваюсь с бракоразводными процессами. Побудь вы с мое в этой шкуре, вы бы тоже ко всему привыкли.
  Он обернулся и снял ключ с доски, висевшей позади него. Затем открыл дверь своей клетушки, принял у Беллами пальто и шляпу и вручил ему ключ.
  – Езжайте на лифте, – посоветовал он. – Нажмите на кнопку четвертого этажа. Третья дверь по коридору направо от лифта.
  Беллами взял ключ, поднялся на лифте на четвертый этаж и открыл дверь ключом, который дал ему портье. Закрыв ее за собой, он включил свет и достал из кармана ключ, который нашел вместе с запиской в потайном кармане Харкота. Ключи были идентичны.
  Беллами обошел квартиру – она была большая и хорошо обставленная. В ней было две спальни, гардеробная, кухня, облицованная кафелем, роскошная ванная. Все это он внимательно осмотрел, повсюду включив свет.
  Гостиная оказалась просторной, со вкусом оформленной и спланированной комнатой. В углу стоял большой письменный стол орехового дерева. Беллами подошел и подергал верхние ящики, они не были заперты, но оказались пустыми. В нижних ящиках обеих тумб лежали разрозненные книжки в мягких переплетах, старые газеты и справочники. Во всем этом не было ничего, указывающего на их владельца.
  Он дошел до самого нижнего ящика. Здесь царил идеальный порядок. Сверху лежала стопка французских романов в желтых обложках, а под ней аккуратно сложенные бумаги. Беллами вынул романы, положил их на пол, затем извлек бумаги и разложив на столе, стал изучать.
  Это, насколько он мог понять, были машинописные копии важнейших статей, опубликованных в английской и зарубежной печати. На каждой стояло вверху название газеты и дата публикации. К иностранным текстам прилагался подстрочный перевод.
  Беллами просмотрел страницу за страницей стопку больших листов, затем перешел к стопке, состоявшей из листов половинного формата. Они были сколоты вместе и покрыты плотным машинописным текстом.
  Губы Беллами начали растягиваться в улыбке.
  Он нащупал в кармане портсигар и закурил.
  Это было подробное изложение работ отдела "Ц" за последние два месяца. На каждой копии стояла пометка: предназначается ли этот материал для печати союзнических или нейтральных стран.
  Беллами наклонился и положил французские романы в бумажных переплетах обратно в ящик. Поверх них он положил первую стопу бумаг. Вторую оставил на столе.
  Приведя все в прежний порядок, он задвинул ящики, затем взял со стола большой конверт, сложил пополам, вложил в конверт и заклеил. Достав авторучку, он написал на конверте: "Фердинанду Мотту, клуб Мотта, Сентджонский лес, Северо-запад. Лично в руки".
  Положив конверт во внутренний карман пиджака, он выключил свет во всех комнатах, осторожно закрыл входную дверь и спустился вниз.
  – Все в порядке, – сказал он ночному портье. – Это – та самая пара, за которой мы охотимся. Я нашел несколько ее носовых платков с инициалами в шкафу, в спальне. Я все оставил там, как было.
  – Ну и хорошо, – ответил портье.
  Он выдал Беллами пальто и шляпу, Беллами их надел, а ключ вернул портье.
  – Вызовите мне, пожалуйста, такси, – попросил он. – Если удастся.
  – Здесь всегда есть такси, – сказал портье. – Сейчас позвоню. И если вам что-нибудь еще понадобится, дайте знать. Только тихо. В конторе не любят скандальной огласки.
  – Буду иметь в виду, – сказал Беллами и закурил.
  Когда подъехало такси, он велел шоферу ехать в клуб Мотта.
  
  III
  У клуба Мотта Беллами расплатился с таксистом, прошел по дорожке ко входу – дверь была открыта – и дальше по коридору внутрь дома. Посередине коридора сидел в своей будке сторожевой пес Мотта. Он преданно улыбнулся Беллами.
  Беллами кивнул в ответ и проследовал дальше. Проходя мимо двери, ведущей в игорный зал, он открыл ее и заглянул внутрь. Играли в карты за двумя столами. Среди игроков за дальним из них был Мотт. Девять-десять человек играли в рулетку.
  Беллами тихо прикрыл дверь и направился дальше к двери, ведущей в кабинет Мотта. Постучал. Женский голос ответил: "Войдите".
  Он открыл дверь и вошел. У письменного стола в кресле сидела и курила Кэрола. У стены с противоположной от стола стороны были сложены чемоданы и дорожные сумки. Дверь в игорный зал была широко распахнута. Через нее Беллами хорошо видел профиль Мотта.
  – Привет, Ники, – сказала Кэрола, тоже взглянув на Мотта через открытую дверь.
  – Добрый вечер. Или доброе утро, золотко, – ласково ответил Беллами. Подойдя к двери, он поприветствовал и Мотта.
  Мотт обернулся и помахал ему рукой.
  – Заходите и выпейте что-нибудь, Ники, – крикнул он, весело улыбаясь.
  Беллами прислонился к дверному косяку, вполоборота к Кэроле.
  – Итак, вы уезжаете, – сказал он, глядя на багаж у стены.
  – Правильно, Ники, – игриво ответила Кэрола. – С вокзала Виктория завтра вечером. А на следующий день в Париже наша свадьба.
  Она посмотрела на Беллами со злорадством:
  – А не жалеешь, что жених – не ты?
  Тот ответил ей широкой улыбкой.
  – Ничего не хотел бы так, как этого. Я нахожу тебя очаровательной и не могу ни на миг представить себе тебя рядом с таким человеком, как Ферди Мотт. Но разве женщин поймешь? – он пожал плечами, продолжая улыбаться ей.
  Кэрола состроила ему гримасу и сказала:
  – Ты пил слишком много. И мне пришлось выбросить тебя из своей жизни. Мне это было больнее, чем тебе. Я ведь по тебе с ума сходила, Ники. Я и теперь так люблю тебя, что готова, кажется, съесть.
  – Что ты говоришь? Скажи, а что же вызывает у тебя такое чувство ко мне?
  Она пожала плечами.
  – Не знаю. Мне нравится, как сидят на тебе костюмы, как ты ходишь, я никогда не встречала человека, который целовался бы так, как ты. И голос у тебя совершенно особый, волнующий, с какой-то странноватой ноткой. Мне к тому же говорили, что ты весьма опасен для женщин… и я знаю массу дам, которые от тебя без ума. А ты можешь быть холодным, как айсберг…
  – Тише, – перебил ее Беллами. – Ферди услышит. Мне бы не хотелось испортить ему вечер. Скажи, а тебе нравится, когда тебя целует Ферди? Это приятно?
  – Иди к черту, – ответила Кэрола. – Ничего я тебе не собираюсь рассказывать. И у меня есть на то основание: я не знаю, приятно ли это. Ферди еще никогда меня не целовал и не поцелует до свадьбы.
  Беллами наблюдал за Моттом, который был весьма увлечен игрой. Отвернувшись от двери, Беллами вынул из внутреннего кармана конверт.
  – Милый, не собираешься ли ты раздеваться? – шутливо спросила Кэрола.
  – Сиди там, где сидишь, – произнес он. – Я не хочу, чтобы Ферди что-нибудь увидел. Это – мой свадебный подарок ему. Я сейчас пойду выпью с ним, а ты – пока мы будем в баре – открой один из чемоданов и положи это внутрь, чтобы завтра, распаковывая вещи, он меня вспомнил.
  Кэрола быстро сунула конверт под себя и сказала:
  – Слушаюсь, мой господин, все будет так, как вы пожелаете. Думаю, это последнее, что я могу сделать для тебя до своего отъезда с Ферди.
  – Да, наверное, – согласился он. – Я буду думать о тебе завтра. Она не ответила. Мотт только что отошел от игорного стола и направлялся к ним.
  – Завтра около восьми я собираюсь встретиться с Ванессой. Я передам ей привет от тебя.
  – Да, пожалуйста, – попросила Кэрола. – Знаешь… если я больше тебя не увижу… Спокойной ночи, Ники.
  – Спокойной ночи, Кэрола, – ответил он и пошел навстречу Ферди. – Привет, Ферди. Как насчет вашего предложения выпить?
  Они отправились в бар на противоположном конце игорного зала.
  Кэрола закрыла дверь кабинета, подошла к багажу, сложенному в углу, и выбрала большой чемодан, в котором еще торчал ключ. Открыв его, она сунула конверт под сложенные в чемодане костюмы. Потом открыла дверь и вернулась на прежнее место.
  Мотт заказал два больших виски. Он улыбался. Беллами подумал, что у него слишком счастливый вид. Когда подали напитки, Мотт сказал:
  – Ну… за вас, Ники. Вы знаете, что мы завтра уезжаем. В пятницу мы собираемся пожениться в Париже. Вернемся через три недели, и тогда я куплю поместьице и заделаюсь сельским жителем.
  – Трудно себе представить! – воскликнул Беллами. – Кстати, Ферди, можно задать вам вопрос?
  – Пожалуйста, – ответил Мотт, осушив стакан.
  – В прошлый понедельник я видел, как вы тут играли в покер с Харкотом и еще двумя мужчинами. И вы намеренно проиграли ему пару сотен. Почему?
  Мотт бросил быстрый взгляд на Беллами и, сразу же опустив глаза, ответил:
  – Ну, знаете… у старины Харкота были тяжелые обстоятельства. Эта дама, Берингтон, поставила ему очень жесткие условия. Насколько мне известно, он был совершенно сломлен. Мне было жаль его – тем более, что это был тот самый вечер, когда я понял, что Кэрола подала мне надежду.
  – А… – понимающе кивнул Беллами.
  Он допил виски и, ставя стакан, заметил:
  – У меня было неверное представление о вас, Ферди. Я не думал, что вы способны на такой великодушный поступок. Вот еще одно подтверждение тому, как плохо мы знаем друг друга.
  Он открыл портсигар и протянул его Мотту. Когда они закурили, Беллами сказал:
  – Ну… мне пора домой. Желаю вам обоим большого счастья.
  – Благодарю вас, Ники, – ответил Мотт. – Надеюсь, вы верите, что мне искренне жаль, что я увел у вас девушку.
  Направляясь к двери, Беллами бросил через плечо.
  – Не волнуйтесь, Ферди. У меня никто еще никогда не уводил девушку… если я сам не хотел этого.
  И вышел.
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  Четверг
  И НАСТУПИЛА ТЕМНОТА
  I
  Беллами проснулся в начале седьмого. Он лежал на спине, заложив руки за голову и разглядывая тени, отбрасываемые на потолок электрокамином. Настроение у него было вполне мирное, он был всем доволен.
  Выбравшись из постели, подошел к окну. Был грустный вечер. С противоположной стороны улицы Полумесяца дул холодный восточный ветер и его завывание было весьма подходящим звуковым сопровождением темноте вечера, казавшейся гуще обычной.
  Отойдя от окна и что-то тихонько насвистывая, он постоял в своей тонкой шелковой пижаме у камина, согревая ноги.
  Потом начал искать сигареты. Случайно нашел одну в гостиной, закурил, пошел в ванную и пустил воду. Долго лежал в ванне, прокручивая в голове события последних дней.
  В спальне зазвонил телефон. Поначалу Беллами не обратил на него внимания, но телефон настойчиво продолжал звонить и у Беллами не выдержали нервы. Кто бы это мог быть? Он подумал, что это – Кэрола, но тут же прогнал эту мысль: Кэрола была слишком умна, чтобы звонить ему на квартиру, если только это не было дело чрезвычайной срочности.
  А почему бы и нет? Он вспомнил о Ферди Мотте, его путешествии в Париж и бодро выругался по его адресу. Быстро выскочив из ванны и завернувшись в полотенце, он побежал в спальню. Но когда он туда прибежал, телефон уже смолк. Вернувшись в ванную, Беллами вытерся, побрился, а потом пошел в спальню одеваться. Он надел вечерний костюм, который оставил наверху, когда паковал вещи накануне, затем позвонил и послал рассыльного за сигаретами. В ожидании его возвращения Беллами сидел на кровати. Рассыльный принес сигареты, и в тот же момент снова зазвонил телефон.
  Беллами взглянул на часы – четверть восьмого. Это была барменша из "Малайского клуба".
  – У меня для вас сообщение, – проговорила она. – Звонила миссис Рок. Я уже пыталась связаться с вами. Ей нужно вас видеть. Она сказала, что это очень срочно. Вы назначили ей свидание здесь попозже, но она была бы вам чрезвычайно признательна, если бы вы могли прийти прямо сейчас. Она будет здесь с минуты на минуту.
  – Хорошо, блонди, – сказал Беллами. – Когда она появится, предупредите ее, что я уже еду.
  – О'кей, – весело откликнулась блондинка. – Надеюсь, у вас есть новые байки?
  – Куча, – заверил ее Беллами. – Но я никогда не рассказываю их по телефону. Видишь ли, блонди, они много теряют, если не подкреплены обаянием моего зрительного образа.
  – Понимаю, – ответила она. – Вы – просто чудак.
  – Видит Бог, да, – согласился Беллами весело и повесил трубку.
  Выждав пару минут, он снова снял ее набрал номер Уайтхолла.
  – Это Беллами, – сказал он. – Я буду минут через сорок пять. Предупредите сэра Юстаса.
  Повесив трубку, он закурил, потом набрал номер отдела "Ц" и попросил мистера Вэнинга.
  – Привет, Филип, – сказал он. – Мне нужно вас видеть. Все идет хорошо. Я все узнал от Марча. Теперь он у нас в кармане. Но нам нужно повидаться.
  – Хорошо, Ники, – ответил Вэнинг. – Я буду дома в половине девятого. Можете прийти в это время?
  – Да, буду, – ответил Беллами.
  Походив с минуту по комнате, он позвонил Ванессе.
  – Ну, Ники, – спросила она, – вы сделали то, что я вам посоветовала? Сходили в Скотленд-Ярд и рассказали им все?
  – Да, – заверил ее Беллами. – Я донага разоблачил перед ними свою душу. Я интеллектуально обнажился. Рассказал им все, что знал. Сообщил, что у вас самые красивые ноги во всем западном полушарии и что, когда вы идете, у меня остается лишь одно желание – следовать за вами и наблюдать восхитительное покачивание ваших прелестных бедер. Я сказал…
  – Вы – безумец, – перебила она своим низким голосом. – Вы способны говорить хоть о чем-нибудь серьезно? Или вы им сказали всю правду, идиот вы эдакий?
  – Сказал ли я правду? – изумился Беллами. – Но вы же слышали, – ложь легко слетала с его языка, – я сказал им все, что знал об этом деле. Они собираются арестовать Харкота.
  – Я так и думала, – сказала Ванесса. – Это будет для меня ужасно.
  – Не берите в голову, детка, – успокоил ее Беллами. – У вас ведь останусь я. Я вас обожаю и сделаю для вас практически все, что угодно. Я сплю в пижаме, внутри которой пришит ваш портрет.
  – Хватит валять дурака. И скажите, что вам нужно.
  – Божественное создание, я звоню вам потому, что виделся вчера вечером с Кэролой, точнее, уже сегодня утром, и сказал ей, что мы с вами встретимся сегодня около восьми за коктейлем. Я думал, она вам сообщила это по телефону перед тем, как отправиться в свадебное путешествие. Я звоню, чтобы сказать, что могу заехать только в половине десятого. Это не слишком поздно?
  – Для вас, Ники, никогда не бывает поздно, – пошутила Ванесса. – Я все равно ужинаю дома. Буду ждать. Приезжайте и взбодрите меня, чудак вы мой.
  – Будет сделано, – ответил Беллами и ухмыльнулся в трубку. – Пока, радость моя.
  Повесив трубку, он подошел к письменному столу, отпер верхний ящик и достал автоматический пистолет "кольт" 32-го калибра. Вынув из него пустую обойму, он зарядил в нее два патрона, вставил обойму обратно, взвел курок, чтобы патрон встал в казенник, поставил пистолет на предохранитель и сунул его в карман брюк.
  Надев шляпу и пальто на меху, Беллами спустился в вестибюль, нажал кнопку вызова домоправительницы и сказал ей:
  – Я уезжаю. Вещи собраны, кто-нибудь за ними завтра заедет. Я загляну, быть может, около полудня, чтобы забрать почту, тогда увидимся. Доброй ночи, – и вышел.
  На Пикадилли взял такси и велел ехать в "Малайский клуб".
  Фенелла Рок сидела за тем самым столиком, за которым она сидела с Харкотом и Ланселотом в вечер их знакомства – в дальнем конце зала.
  Беллами окинул его взглядом. В конце стойки мирно беседовали что-то потягивая два посетителя. Блондинка была занята – смешивала коктейли.
  Беллами подошел к стойке и весело обратился к ней:
  – Блонди, сделай-ка два очень сухих мартини и принеси их вон за тот столик.
  Потом подошел и сел напротив Фенеллы Рок.
  – Что случилось, Фенелла? – спросил он.
  Она посмотрела на него угрюмо. Под глазами ее пролегли глубокие тени, лицо было напряженное, без кровинки.
  – Харкот мертв, – сказала она.
  Беллами вынул портсигар, блондинка принесла два мартини.
  Беллами взял сигарету, поднес ее к губам Фенеллы, дал ей прикурить, закурил сам. Блондинка вернулась за стойку.
  – Не принимайте этого близко к сердцу, Фенелла, – посоветовал он. – Это очень жестоко, но такова жизнь. Что с ним случилось? Он не…
  – Нет, – прервала она, – он этого не сделал сам… Он так повеселел после нашего с ним разговора сегодня днем. Пошел в клуб Мотта. Ушел оттуда в начале седьмого, и не был особенно пьян. Его сбила машина возле Аллеи акаций. Что это была за машина, неизвестно. Водитель скрылся в темноте. Харкот был страшно изуродован. Должно быть, он скончался сразу же… О, Боже!…
  – Зачем он пошел в клуб Мотта? – спросил Беллами.
  – Кто-то позвонил ему и передал сообщение, оставленное для него Ферди Моттом. Некто хотел с ним встретиться и, судя по всему, срочно. Он мне не сказал, по какому поводу.
  – Вам было бы легче, если бы вы поплакали, – сказал Беллами. – Почему вы не плачете?
  – У меня нет слез, – ответила она. – Я словно окаменела. Не хочу больше жить. Устала от всего. Уже давно. Потом вдруг появился Харкот и ощущение усталости от жизни прошло. Теперь оно вернулось и не отпускает ни на миг, это невыносимо.
  – Выпейте, – он пододвинул ей стакан, – вам станет легче. И помните, Фенелла, что бы ни случилось, все не так страшно, как кажется. Всегда есть надежда впереди. Боюсь, это – слабое утешение для вас, но должен вам сказать, что для Харкота это – лучший выход.
  – Разве смерть может быть благом для кого бы то ни было? – удивилась она.
  Он слегка пожал плечами.
  – Для Харкота в настоящее время – да. Он был замешан в очень плохой истории. Не умел ни думать, ни жить, ни пить. Кроме того, через пару дней вы узнали бы о нем правду и, поверьте, вам бы она очень не понравилась. Это – гнусная правда. А теперь вам не нужно ее знать. Вы можете продолжать думать о нем хорошо.
  – Все действительно так плохо? – спросила она.
  – Очень плохо, – ответил он. – Не думаю, чтобы ваше чувство к Харкоту сохранилось надолго. Эта автокатастрофа уберегла вас от страшного разочарования.
  Тень слабой улыбки мелькнула на ее лице.
  – Вы бываете страшно милый порой, Ники. Вы утешаете меня. Как ни странно, я почти верю в то, что вы говорите о Харкоте.
  – Вы не любили его на самом деле, дорогая, – с улыбкой сказал Беллами. – Вы думали, что любите его. Вам нужно было любить кого-нибудь или что-нибудь, потому что у вас слишком доброе сердце, чтобы просто ходить по Вест-энду среди этих подонков, околачивающихся в барах и так называемых клубах, и приводить их к Мотту играть в железку, фаро или рулетку.
  И когда появился Харкот с его жалобным видом, вы были уже готовы влюбиться. Вот вы и влюбились в него. Тем более, что вам казалось, будто я стараюсь спровадить его в тюрьму за убийство или что-нибудь еще.
  – Может, вы и правы, Ники, – согласилась она. – Но я все же чувствую себя ужасно.
  – Все время от времени мы так себя чувствуем, – улыбнулся он ей. – Что-то случается или не случается помимо нашей воли. Ставишь на красное, выпадает черное. Сейчас вам выпало черное, вот и все. В следующий раз, когда вы поставите на красное, может быть, красное и выпадет. У жизни ведь две стороны. Нужно лишь относиться ко всему спокойнее и уметь расслабляться. Больше просто ничего не остается.
  Фенелла снова взглянула на Беллами, в глазах ее забрезжил слабый свет.
  – Хотелось бы, чтобы так оно и было, Ники, – тоскливо произнесла она.
  Беллами сунул руку во внутренний карман пиджака и достал десять десятифунтовых банкнот.
  – У меня идея, – сказал он. – Это сотня, которую я обещал Харкоту. Теперь она ваша. Уезжайте куда-нибудь – в деревню где-нибудь в Девоншире или Сомерсете, где нет коктейль-баров и где люди здороваются со всеми, даже с незнакомыми.
  Поезжайте куда-нибудь, где вы сможете есть простую пищу, много спать, гулять по полям. Забудьте Пикадилли и Харкота и все эти грязные притоны и прочие здешние дешевые приманки. Единственное, что вам нужно, девочка моя, – это привести себя в порядок. Через месяц вы сами себя не узнаете.
  Он подтолкнул к ней деньги.
  – Спасибо, Ники, вы действительно очень великодушны. Может быть, я именно так и поступлю. Если да… то где я вас найду… когда-нибудь… снова?
  – Я сам вас найду, – пообещал Беллами.
  Он улыбнулся ей, взял шляпу и вышел из клуба.
  Когда он ушел, она положила деньги в сумочку и начала пудрить носик.
  
  II
  Беллами пошел к цепочке такси, выстроившихся вдоль тротуара ярдах в пятидесяти от "Малайского клуба". Он велел шоферу высадить его у Веллингтонских казарм.
  Сидя сзади, он обдумывал события, выстраивая их мысленно в логическую цепочку. Мерцающий свет фар, внезапно возникающий и тут же исчезающий в темноте, казался ему столь же эфемерным, сколь и большинство других так называемых жизненных реальностей.
  Он вспомнил о Марче. Марч заплатил свой долг обществу. Это вне всяких сомнений. Даже если орудием возмездия стал неопознанный автомобиль…
  Быть может, Харкот переплатил, но Беллами своим практическим умом счел, что Марч с его порочностью и слабохарактерностью, его неспособностью найти свое место в жизни или хотя бы взглянуть ей прямо в глаза, теперь был в большей безопасности – чем где бы он ни был.
  Улыбка Беллами стала мягче, когда он подумал о Кэроле. Вот это женщина! Характер ровный, красивая, хладнокровная, надежная, никогда не сделает того, чего не следует… абсолютно чужда мелочности, жадности, подлости…
  А Фенелла? Беллами хмыкнул. Он не слишком сочувствовал ей. Она забудет Марча так же быстро, как влюбилась в него и решила, что влюбилась. И тихой деревне в Девоншире или Сомерсете, конечно, предпочтет шикарный морской курорт вдали от бомбежек, где мужчины – по-прежнему мужчины и женщины чертовски этому рады.
  Такси остановилось у казарм. Беллами вышел, расплатился с шофером и двинулся по направлению к Уайтхоллу. Потом вдруг свернул в железные ворота дома, выходящего задней стеной на Аллею птичьих клеток, пересек маленький палисадник и позвонил в дверь.
  Пожилой дворецкий открыл и сказал:
  – Добрый вечер, мистер Беллами. Сэр Юстас ждет вас.
  – Давненько не видел вас, Чарлз, – сказал Беллами. – Почти забыл, как вы выглядите.
  Он оставил в холле пальто и шляпу и проследовал за дворецким через длинный коридор в теплый, хорошо освещенный кабинет.
  Заместитель министра сидел за столом лицом ко входу. Справа от стола в глубоком кресле у камина устроился Харбел, старший офицер спецуправления.
  – Добрый вечер, сэр Юстас, – поздоровался Беллами. – Добрый вечер, Харбел.
  – Ну, Ники, – сказал Харбел, – принес ли ты добычу? Полагаю, она у тебя в кармане, иначе бы ты не явился.
  Замминистра выдвинул ящик стола и достал коробку сигар. Обойдя с ней вокруг стола, он вынул три из четырех лежавших в ней сигар и тщательно отобрал среди них одну. Срезал кончик и вручил Беллами, затем протянул золотую зажигалку и дал прикурить.
  Беллами с удовольствием раскурил сигару и вдохнул дым полной грудью.
  – Вы знаете, сэр, это – чрезвычайно хорошие сигары, – сказал он. – И это большое удовольствие, когда тебя угощает сигарой и подносит огонь заместитель одного из министров Ее Величества. Это вдвое улучшает их качество.
  – Кажется, вы не утратили вкуса к жизни и чувства юмора, Беллами – заметил заместитель министра. – Я начинаю подозревать, что вы приятно проводили время.
  Беллами хмыкнул.
  – Я обнаружил у себя неограниченную способность к потреблению разного рода спиртных смесей, сэр, – ответил он. – Кстати, Харбел, тебе следовало бы кого-нибудь послать на Малборо-стрит проверить там кое-какие притоны. Я не против греха и ничего не имею против картежного шулерства, но я не выношу разбавленного виски. Это уж слишком…
  – Харбел сказал мне, что у вас с ним сегодня был долгий телефонный разговор, что он в курсе всего и удовлетворен ходом дела, – сказал сэр Юстас. – Это так? Или мне следует знать что-нибудь еще?
  Затянувшись сигарой, Беллами ответил:
  – Есть кое-что, чего я не сообщил Харбелу, сэр. Я этого тогда еще не знал. Мне сообщили об этом только что. Марч мертв. Его сбила насмерть машина в Сентджонском лесу сегодня вечером. Водитель скрылся. Это – единственное событие, которое произошло со времени нашего с Харбелом разговора.
  Сэр Юстас посмотрел на Харбела.
  – Что это может означать для вас, Харбел? Многое ли это меняет?
  Харбел пожал плечами и взглянул на Беллами.
  – Это упрощает дело, сэр Юстас, – ответил за него Беллами. – Думаю, позволив мне действовать по своему усмотрению, вы не были бы разочарованы результатами. В конце концов, именно результат вас и интересует, главным образом, насколько я понимаю.
  Заместитель министра открыл сигаретницу и, взяв сигарету, медленно раскурил ее.
  – Мне нужно быть уверенным, что утечка информации не повторится. Что касается всего остального – действуйте, как считаете нужным. Я вполне удовлетворюсь знанием того, что вы сочтете нужным мне доложить.
  – Не думаю, что вы хотите знать что-нибудь, кроме этого, сэр. И полагаю, что лучше вам больше ничего не знать, – сказал Беллами.
  – Святая простота, да? – улыбнулся сэр Юстас. – Что ж, я готов, как уже сказал, предоставить вам свободу действий. Когда дело будет официально завершено, я, быть может, позволю себе проявить немного любопытства. – Он взглянул на Беллами. – И когда же я смогу доложить министру, что дело кончено, Беллами? – спросил он.
  Беллами прислонился к стенке камина. Под тяжестью тела "кольт" врезался ему в бедро.
  – Думаю, сегодня ночью, сэр, – ответил он. – Останется лишь стряхнуть осколки в корзину, да написать на папке "Закрыто".
  Замминистра встал.
  – Приятно слышать. Что ж, предоставляю вам сметать осколки в корзину.
  Он протянул руку.
  – Спокойной ночи, Беллами. Мы все вам очень благодарны. Я знаю, что это была неприятная работа.
  Беллами пожал протянутую ему руку и вышел, Харбел последовал за ним.
  – Отличная работа, Ники, – похвалил он. – Тебе немедленно вручат железный крест.
  – И я его заслужил, – парировал Беллами. – Ты протираешь штаны, сидя у телефона и целыми днями с удовольствием ничего не делая, в то время как я вынужден спиваться в грязных притонах. Это британцу не к лицу.
  – Конечно нет, черт возьми, – согласился Харбел. – Но ты же из всего извлекаешь удовольствие. В то время как все остальные сотрудники твоего отдела мерзнут и мокнут по задворкам, выслеживая шпионов, и занимаются другими малоинтересными вещами, ты только пьешь целыми днями и занимаешься любовью с красивыми женщинами ночи напролет. И тебе еще за это платят!
  – А надо бы еще и повышение по службе дать, – подхватил Беллами. – Ты только вообрази, сколько лет я должен был потратить на изучение премудрости: что следует и можно сказать какой женщине, чтобы тебе не оторвали уши!
  – Бедный старина Ники, – проворковал Харбел. Он достал у Беллами из кармана портсигар и взял сигарету.
  – Черт возьми, хотел бы я знать про Марча, – сказал он. – Что это, совпадение или?…
  – Нет, не совпадение, – ответил Беллами. – Это – умышленное убийство, неожиданная блестящая идея.
  Харбел подал ему пальто.
  – Держи меня в курсе всего, сообщая сразу же, как что-то узнаешь, – попросил он. – Тебе ничего не нужно?
  – Нужно, – ответил Беллами. – Мне нужен хвост – толковый парень, который прилипнет ко мне, когда я выйду из "Малайского клуба" – я сейчас туда иду, – минут через двадцать и будет сопровождать повсюду. Что ему делать, сообщу, когда придет время.
  – Хорошо, – сказал Харбел. – Я распоряжусь. Я пошлю Лейзенби. Спокойной ночи, Ники. Будь умницей.
  – Постараюсь, – ответил Беллами. – Пока, мой милый длинноногий начальничек… Не промочи ноги! И если сегодня попозже захочешь со мной повидаться, ищи меня в баре у Сиднея на Кондуит-стрит.
  Беллами уселся на высокий стул перед стойкой бара в "Малайском клубе" и заказал двойной мартини – очень сухой. Принеся стакан, блондинка сказала:
  – Видели бы вы, что тут было полчаса назад! Вы бы животик надорвали от смеха.
  Он поинтересовался, почему.
  – Помните девушку, которая служила в баре клуба Фалоппи? – спросила блондинка. – Думаю, она была одной из самый милых и симпатичных девушек в округе. Так вот, она была здесь. С парнем, за которого, по ее словам, собирается замуж. Вы никогда ничего подобного не видели. В нем росту метр с кепкой, и такого уродца я с роду не встречала. Забавное зрелище, скажу я вам. Гледис высокая, стройная и стать у нее королевская – вы понимаете? Вмести они производят жутко смешное впечатление. Любовь зла…
  – Это точно, блонди.
  – Уж я ее предостерегала от замужества, – продолжала блондинка. – Я ей говорю: "Выйдешь замуж – тебя заездят, – вот что я ей сказала. – Замужество – ловушка и обман". Но все без толку, она ничего не слышит.
  – Понимаю. Забавно, правда? Я вспоминаю одну даму из Пенсильвании…
  – Господи, я так и знала. Пока я рассказывала вам эту историю, что-то мне подсказало: как только я закончу, вы начнете мне рассказывать о какой-нибудь женщине, с которой где-нибудь встречались.
  Она застенчиво взглянула на него.
  – Когда вы вернулись сюда в понедельник вечером и угостили меня шампанским, я подумала – на секундочку только, что чуть-чуть нравлюсь вам.
  Выражение лица у Беллами сделалось трагическим.
  – Нравишься блонди, – подтвердил он. – Если бы только я мог тебе все рассказать! Мне вообще нельзя иметь дела с женщинами. Тому есть причина – страшная причина.
  – О, мистер Беллами, я не знала… простите меня, – воскликнула девушка.
  – Я влюбился во французскую графиню, когда мне было семнадцать лет, – начал Беллами хриплым голосом. – Она была обворожительна. Никогда не видел женщины, подобной ей. Мы должны были весной пожениться. Я оставил ее всего лишь на один вечер, а когда вернулся, обнаружил, что она окосела. Это было ужасно. Моя бедная, бедная Ортанс стала такая косая, что, сидя рядом со мной за столом, начинала есть из моей тарелки. Я не мог этого вынести…
  – Боже, – вскричала блондинка, – ужас какой! И что же вы сделали?
  – Убил ее, – ответил Беллами невозмутимо. – Положил ее в дорожную сумку и выбросил в реку. С тех пор я даже не взглянул ни на одну другую женщину. Ее глаза все еще преследуют меня.
  – Вы – дьявол, – сказала блондинка. – Я подумала сначала, что вы рассказываете правдивую историю. Ну, а что же с женщиной из Пенсильвании?
  – Она была неповторима и очень миловидна. Ей было сорок лет и у нее было четыре дочери. Трое замужем, а четвертая собиралась выйти замуж.
  Ее мать не одобрила жениха. У него не было ни денег, ни перспектив, ни вида – ничего. Однако девушка превратила жизнь матери в сплошной кошмар, так что та пообещала, что если, навестив своих замужних сестер, она вернется домой и у нее все еще не пропадет желание выйти замуж за своего друга, она согласится.
  И девушка уехала. Первая ее сестра жила в Оклахоме. Прибыв к ней на ферму, девушка застала там людей шерифа, описывающих имущество. Бедная женщина сидела на полу в пустой спальне с синяками под обоими глазами, которые наставил ей накануне муж, перед тем, как сбежать с соседкой-блондинкой.
  Девушка села в поезд и поехала ко второй сестре, которая работала в прачечной в Сан-Франциско. Ее муж сбежал в первую же ночь, прихватив все ее драгоценности, а также наличные деньги. Она сутулилась, так как вечно стояла, склонившись над корытом, и у нее был хронический бронхит и воспаление коленного сустава. Это был второй урок.
  Наша героиня отправилась к третьей, последней замужней сестре, которая жила в Голливуде. Приехав, она обнаружила, что муж ее сестры в общей сложности женился шестнадцать раз и все его жены живы. Ее сестра была, кажется, десятой.
  Тогда она вернулась домой…
  – Ну, думаю, она хорошо усвоила урок и после всего этого уже не хотела замуж? – предположила блондинка.
  – А у нее и выбора не осталось, – сказал Беллами весело. – Вернувшись домой, она обнаружила, что в ее отсутствие мамаша сама вышла замуж за ее жениха. Это был страшный удар для девушки. Она недели три выясняла, кем же будет доводиться ей ребенок от этого брака, а когда поняла, что ее бывший жених теперь ее отчим, а его сын будет ей внуком, она отравилась…
  – И умерла в страшных мучениях… знаю, знаю, – подхватила блондинка. – Это очень забавный конец. Наверное, где-то здесь должна быть мораль.
  – Не видел, – ответил Беллами, слезая с высокого табурета. – Последний раз, когда я встречался с этой дамой, она страшно рассердила меня. Прошла мимо, сказав лишь: "Здравствуйте". Пока, Блонди…
  Он взял шляпу и вышел.
  
  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  Четверг
  ЕЩЕ ОДИН ГЛОТОК
  I
  Беллами стоял на улице у входа в "Малайский клуб". Он прикуривал, держа зажигалку близко к лицу, чтобы Лейзенби мог его опознать, затем двинулся к площади Беркли.
  Здесь на стоянке ожидало его такси. Беллами сел в одно из них и назвал шоферу адрес – дом Хайда. В заднее стекло он видел огни машины Лейзенби, следующей за ним.
  Вэнинг открыл дверь. Он курил трубку, лицо уже не было таким напряженным.
  – Привет, Ники, – сказал он, – рад вас видеть.
  Вэнинг закрыл дверь, Беллами снял пальто, шляпу и они направились в гостиную.
  Там Беллами подошел к камину и оттуда наблюдал за Вэнингом, достававшим стаканы из бара.
  – Виски? – спросил Вэнинг, держа в руках графин.
  – Да, Филип, пожалуйста. Еще один глоток, я, пожалуй выпью… возможно, мы последний раз пьем вместе.
  Он вынул портсигар и усмехнулся, глядя прямо на Вэнинга. Тот удивился:
  – Не понял, Ники. Это намек?
  Принимая от него стакан, Беллами ответил:
  – Это вы здорово придумали – убрать Марча. Похоже, на озарение. Вы точно знали, что убийство Фреды повесят на Марча и, убив его как раз в нужный момент, ибо вы думали, что я уже рассказал в Скотленд-Ярде свою компрометирующую его историю, вы как бы ее блестяще подтвердили: конечно же шанс, что это примут за самоубийство, был очень велик.
  Вэнинг отошел обратно к бару. Осушив стакан, он поставил его.
  – Вы что, сошли с ума, Ники? – спросил он. – Что с вами? По-моему, вам следует обратиться к врачу. Вы хотите сказать, что Харкот действительно мертв?
  – Харкота сбил насмерть и скрылся с места происшествия какой-то автомобиль на Аллее акаций, это случилось сегодня вечером, в начале седьмого. Харкот был страшно изуродован. Думаю, вы наехали на него два или три раза, чтобы убить наверняка. В такой час в тех местах никогда не бывает никого.
  Вэнинг засунул руки в карманы и смотрел на Беллами неотрывно. Тот продолжал усмехаться. Усмешка была зловещей. Губы растянулись, обнажив белизну зубов.
  – Это было проще простого, – продолжал Беллами. – Вы думали, что сегодня я пойду в Скотленд-Ярд и выложу им весь этот бред про Марча, и вы знали, что там поверят. У них были к тому все основания. Вы позвонили сегодня утром Мотту и велели ему приказать кому-нибудь связаться с Марчем ближе к вечеру и вызвать его в клуб Мотта. Харкот пошел туда, потому что надеялся увидеть там вас… он хотел вас видеть.
  – В самом деле? – спросил Вэнинг, все еще неподвижно стоя у бара. – Можно узнать, почему?
  – Ему нужны были деньги, – объяснил Беллами. – Те деньги, которые он не смог выколотить из вас раньше, потому что вы сами их не получили. Вот зачем вы ему были нужны. Что ж… он опять не получил денег, зато получил мощный удар – да, удар здесь подходящее слово.
  Он с видимым удовольствием затянулся сигаретой.
  – Имейте в виду, Филип, я не очень симпатизировал Харкоту, – ровным голосом сказал Беллами, – он был мелкий, глупый человечек. Он все равно бы плохо кончил.
  – Так, ну теперь я уверен, что вы сошли с ума, Ники, – повторил Вэнинг. – Я и прежде думал, что у вас не все винтики на месте, но если мы собираемся продолжать эту комедию, позволено мне будет спросить, когда именно я убил Харкота? Мне хотелось бы знать. Интересно ведь.
  Беллами кивнул.
  – Могу понять ваш интерес, Филип. И причина тоже весьма интересна. Совершенно очевидно, что вы вынуждены были убить Харкота, ибо, хоть он и не блистал умом, нужно было быть полным идиотом, чтобы не догадаться, что Фреду убили вы. Вы знали, что он будет держать язык за зубами до тех пор, пока чувствует себя в безопасности. Вы также прекрасно знали, что как только он поймет, что подозрение падает на него и что он может быть арестован, он заговорит и выложит все. Вы были уверены и в том, что, пока этого не случилось действительно, он будет вести себя тихо, так как вы представляли собой источник его доходов.
  Вэнинг подошел к дивану и сел. Он достал портсигар и взял сигарету. Выглядел он совершенно невозмутимым, хотя Беллами видел, что у него немного дрожат пальцы.
  – Вы странный малый, Ники, – произнес он. – Помню, раньше я думал, что вы – самый большой простофиля на свете. Теперь думаю, что вы весьма неглупы.
  – Многие принимали меня за простака, Филип. Это не привело их ни к чему хорошему, – ответил Беллами.
  Вэнинг закурил.
  – То, что вы говорите, очень интересно, – сказал он. – Но это, разумеется, чистая теория. Никто – в ближайшую тысячу лет – не сможет доказать, что я убил Харкота, и вы это знаете.
  – Вы совершенно правы, – сказал Беллами и как бы невзначай добавил: – но я могу доказать более-менее легко, что вы убили Фреду. Ирония состоит в том, что мне не придется этого делать. Вы мне не позволите.
  – Не позволю? – голос Вэнинга звучал также ровно, как голос Беллами. – Вот это уже действительно интересно. Значит, я не позволю вам доказать, что убил Фреду? – он откинулся на спинку дивана. – Кстати, – спросил он, – почему вы так уверены, что я убил Фреду, а равно и Марча? Похоже, я поставил убийства на поток, – он мило улыбнулся. – Вам бы сценарии для кино писать, Ники. У вас прекрасное чувство драмы.
  – Неплохое, – согласился Беллами. Он прислонился к стенке камина и засунул руки в карманы пиджака.
  – После первой беседы с Мейнелом – инспектором, расследующим убийство Фреды, – это было совсем не трудно, Филип, проще пареной репы. Видите ли, вы все хорошо придумали. Но вынуждены были действовать в спешке и не обратили внимания на мелочи, которыми при других обстоятельствах не пренебрегли бы. Сейчас я объясню, что имею в виду.
  Он выбросил окурок в камин.
  – Дело в том, Филип, что я хочу заключить с вами сделку. Думаю, это подойдет нам обоим. Вы готовы вести деловой разговор?
  В глазах Вэнинга появился тщательно скрываемый блеск.
  – Слушаю вас дальше, Ники. Продолжайте. Выкладывайте, что там у вас еще. Внимательно слушаю. Если мне станет очень смешно, можно ведь и посмеяться. Вы не обидитесь? А когда вы закончите, можно будет еще раз посмеяться над предлагаемой вами сделкой…
  Беллами ухмыльнулся.
  – Вы никак не хотите сдаваться, правда, Филип? – он пожал плечами. – Впрочем… это значения не имеет. Вы в конце концов все равно примете мои условия. Но сначала мне нужно вас подготовить.
  – Конечно, – саркастически предположил Вэнинг, – это будет стоить мне кучу денег? А платить нужно сразу?
  – Более или менее, – ответил Беллами.
  Взяв очередную сигарету, он довольно долго ее раскуривал, наблюдая за Вэнингом сквозь пламя зажигалки.
  – Харкот начал требовать у вас деньги несколько месяцев тому назад, – приятным голосом начал Беллами. – Он стал вас шантажировать, узнав, что его жена Ванесса – ваша любовница. Бьюсь об заклад, ему это не понравилось. В конце концов, если мужчина и женщина прожили вместе семь лет, и если женщина красива, как Ванесса, этому мужчине – даже будь он олухом вроде Харкота – неприятно узнать, что один из его приятелей ее любовник.
  Он стряхнул пепел в камин.
  – Вам не нужен был скандал, Ванессе тоже, – продолжал Беллами. – Вы решили откупиться. Но для этого были нужны деньги. Тогда вы начали продавать секретные материалы. Вы были без ума от Ванессы. И я могу это понять. Она – женщина именно того типа, который обожают солидные мужчины вроде вас. Для нее вы были готовы на все. Все вы и сделали. Даже совершили убийство.
  Итак, первая утечка случилась в сентябре. И, конечно, правительство забило тревогу. Тогда вам в голову пришла блестящая идея. Вы избавились от Марча, Мотта и меня. Марча вы не хотели иметь под боком в любом случае, Мотт вам нужен был за пределами отдела, а я был источником постоянного раздражения: небрежен в работе, слишком много пью – словом, вы и меня вышибли.
  К тому времени Марч ушел от Ванессы и стал жить отдельно. По-своему, по-глупому он сердился и считал, что, отбирая у вас с Ванессой все до последнего гроша он вас тем самым наказывает. А тут появилась Айрис Берингтон, которая сулила ему кучу удовольствий, покуда у него водятся деньги. Харкот думал, что так будет продолжаться вечно.
  Теперь подходим к главному. У Марча кончились деньги и вас он припирал к стенке. И правительство вас тоже теребило. Айрис Берингтон решила порвать с Харкотом, потому что он сел на мель. Она ему так и заявила. Вот тут он взъярился не на шутку. Он сказал вам, что если вы срочно не достанете денег, так, чтобы он смог удержать Айрис, он пойдет к Фреде и все ей выложит. Догадываюсь, что вы попросили его немного подождать, пообещав достать деньги. И тут вы организовали третью и последнюю утечку. Но, к сожалению, агент господина Геббельса не торопился расплатиться и отношения между Марчем и вами накалились до предела. Точнее, это произошло в прошлый понедельник.
  Вэнинг швырнул окурок в камин и сложил руки на груди.
  – Предполагалось, что Харкот отвезет Фреду на вечеринку к Кэроле в понедельник вечером, – продолжал Беллами. – Вероятно, накануне он пригрозил, что если денег не будет, он обо всем скажет Фреде. Вы думали, что он блефует. А он действительно решился. Вы снова попросили его немного подождать – не верилось, что он может зарезать курицу, несущую золотые яйца, но у Харкота был другой план. Он хорошо знал Фреду и понимал, что сообщение о вашей связи с Ванессой поразит ее в самое сердце. Но он так же хорошо знал, что больше всего на свете Фреда не переносит скандалов, и думал, что она, дабы избежать огласки, найдет для него немного денег. Во всяком случае, достаточно, чтобы удержать Айрис хоть на время. Он сообщил Айрис, что получит деньги от Фреды, но не объяснил, почему именно от нее.
  Остальное вы знаете. Он поехал к Фреде, выпил у нее и все ей рассказал. Естественно, Фреда решила не ездить к Кэроле. Она попыталась связаться по телефону с вами. Ей это не удалось, так как в это время вы инструктировали меня, как найти виновника утечки информации. Расставшись со мной, вы вернулись в свою контору. Вам сказали, что звонила Фреда, поэтому вы снова ушли, может быть, поужинали где-нибудь, а потом отправились домой. Вам было интересно узнать, хватило ли у Харкота нахальства действительно выдать вас Фреде. Вы вошли в дом через боковую дверь из тупичка, поднялись по служебной лестнице и появились в квартире из двери черного хода. Фреда была дома. Вероятно, минула половина одиннадцатого – Фреда сказала вам все, что о вас думала, не стесняясь в выражениях. Это бы все ничего, но в процессе разговора она осознала тот факт, что вы давали Марчу крупные суммы денег. Он, видимо, ей и это сообщил. Она, надо думать, спросила, где вы их брали и именно тут страшная догадка пришла ей в голову… что это вы продавали планы секретной пропаганды…
  Беллами замолчал и бросил на Вэнинга тяжелый взгляд. Тот молча глядел в пол. Беллами выкинул окурок и закурил новую сигарету.
  – Это уже было немного чересчур, не так ли, Филип? – сказал он. – Вы потеряли самообладание… правильно?… задушили Фреду. Затем начали соображать, как бы замести следы. Долго думать не пришлось, идея возникла сразу. Вы принялись организовывать алиби для себя.
  Достали из гардероба Фредину шубу и надели на нее. Бархатную шляпу бросили на столик рядом с кроватью. Все это вы сделали потому, что собирались связаться с Ванессой по телефону и попросить ее позвонить вам на работу, назваться Фредой и передать чтобы вы позвонили домой в одиннадцать тридцать. Потом ей следовало позвонить к Кэроле, попросить к телефону меня, опять-таки назваться Фредой, поведать мне, что простудилась и пригласить к себе весьма срочно. Поскольку предполагалось, что Фреда простужена и чем-то взволнована, хриплый, не совсем обычный голос подозрений не вызвал.
  Ванесса, не зная, зачем он это делает, согласилась. Для вас она была готова на все, не так ли, Филип? И тогда ведь она еще не знала, что вы – убийца. Вы велели ей сделать эти звонки в начале двенадцатого. Это позволило вам вернуться в офис почти сразу же после звонка Ванессы, притворившейся Фредой. Первоклассное алиби! Его подтвердят секретарша, я, и горничная Кэролы, которая позвала меня к телефону.
  Но вы понимали, что Ванесса-то будет звонить не из дома Хайда. А звонки Фреды должны были бы исходить оттуда. Нужно было придумать причину, по которой Фреда звонила не по прямому проводу, соединяющему вашу квартиру с офисом, и не через коммутатор. Вот зачем вы надели на нее шубу. Это должно было свидетельствовать о том, что она выходила и с улицы звонила вам и мне.
  Вот здесь-то вы и оступились, Филип. Очень серьезно оступились. Придя и обнаружив труп Фреды, я поинтересовался, почему она лежит на кровати в шубе. И потрогал мех рукой. Он был совершенно сухим, так же, как и ее волосы. И на бархатной шляпе не было следов дождя. Так я понял, что она никуда не выходила. Зачем же, подумал я, она надела шубу в такой теплой комнате?
  Вскоре я это понял. Когда Мейнел сообщил мне, что Фреда звонила не из дома, я догадался, что на самом деле звонила не она, а какая-то другая женщина, а убийца надел на нее шубу, чтобы внушить следствию мысль, что она выходила.
  Беллами усмехнулся.
  – Вам остается лишь сожалеть, что вы не учли дождливую погоду, – шуба Фреды должна была быть намокшей.
  – О, Господи, – прохрипел Вэнинг, – какой же я идиот! Забыть о дожде!
  – Именно, – дружелюбно согласился Беллами. – Ну, а догадаться, кто звонил, было нетрудно. Кто знал, что я на вечеринке у Кэролы? Кто бы она ни была, эта женщина должна была знать, что я там. Ванесса ушла раньше меня. Значит, это должна была быть она. А когда эта Берингтон сообщила мне, что Харкот собирался получить от Фреды деньги, я догадался об остальном.
  Вы думали, что все безукоризненно организовали. Было два великолепных претендента на роль убийцы: Марч и я, Берингтон кричала на всех углах, что Харкот убил Фреду. Поэтому я фальсифицировал еще одну маленькую улику – окурок сигареты, чтобы вас окончательно успокоить и получить возможность добыть остальную необходимую информацию.
  Вы позаботились о том, чтобы Харкот держал язык за зубами, позвонив Мотту и велев ему организовать Харкоту выигрыш двух сотен фунтов в покер. Это должно было успокоить его на время, пока вы не получите деньги. Харкот сидел тихо. Он, скорее всего, подозревал, что Фреду убили вы, но не собирался никому ничего говорить, покуда вы снабжали его деньгами. А прежде чем ему стало бы выгодно заговорить, вы его убили.
  Раз Харкот мертв – всем ясно, что он – убийца и, не выдержав угрызений совести, бросился под машину. Вы организовали еще одну ловкую штуку. Когда я привез к вам Харкота пьяным, вы подложили ему в карман напечатанную на машинке записочку и ключ. Записка была якобы от Фреды к нему. Вы прекрасно знали, что обслуживающий персонал Джордан корта никогда толком не видел ни вас, ни Ванессы, когда вы приезжали туда на любовные свидания. Полиция, да и кто угодно поверил бы, что это было любовное гнездышко Харкота и Фреды. Еще один аргумент в пользу того, что он ее убил. Еще один мотив.
  Конечно, вы рассказали Ванессе об убийстве Фреды, но не сообщили истинной причины, почему это произошло. Может быть, вы сказали ей, что убили Фреду, так как она угрожала привлечь Ванессу к суду по бракоразводному делу. Таким образом, Ванесса оказалась вашей соучастницей. Представляю себе, как она была испугана и потрясена, но убедила себя, что вы совершили это, потеряв контроль над собой, а также из страстного желания спасти ее репутацию. Женщина способна сделать все для любимого мужчины.
  Все, что мне осталось проверить, замешана ли в этом Ванесса. Для этого я написал на имя Кэролы письмо, в котором высказал предположение, что Харкот был любовником вашей жены, и попросил показать его Ванессе. Потом я поехал к ней. Она схватила наживку – сообщила мне, что точно знает о любовной связи Харкота и Фреды, что именно поэтому она его выгнала и именно поэтому он убил Фреду. Бедная Ванесса… она делала все, что могла, чтобы спасти вашу голову. И вы оба думали, что все будет в порядке.
  Ну, и, наконец, я, разумеется, съездил в Джордан корт и нашел копии секретных материалов, заботливо вами туда подложенные. Это должно было доказать, что Фреда продавала их, а следовательно, они с Марчем и есть виновники утечки информации.
  Все вроде бы складывалось великолепно, но на самом деле было далеко не так. Правда, Филип?
  – Вы что-то говорили о сделке, – напомнил Вэнинг. – Давайте лучше о ней поговорим. Вы ведь и сами влипли. И кое-что вы тут рассказали неверно. Если вы думаете, что подозрение в краже секретных материалов падает только на Фреду и Харкота, вы заблуждаетесь.
  Он наклонился вперед, улыбаясь.
  – На Фреду, Харкота и на вас. Вам, вероятно, интересно будет узнать, что спецуправление с самого начала подозревало именно вас. Это, конечно, очень хорошо, что вы так ловко разведали, кто убил кого, но это не спасет вашей собственной шкуры. Если вы достаточно умны, вы будете играть в мою игру, оставите их при убеждении, что Марч убил Фреду, и, быть может, это облегчит вашу собственную участь. Вероятно, мне удастся еще помочь вам. Сам Харбел из спецуправления сказал мне, что только и ждет случая сцапать вас. Я и работу-то эту вам поручил потому только, что они меня об этом попросили… я…
  – Поберегите ваше красноречие, Филип, – прервал его Беллами. – Я работаю в спецуправлении уже семь лет. Весь этот спектакль – моя идея. Мы дурачили вас. Нам нужно было знать, кому вы продаете материалы и как вывозите их из страны. Теперь мы все это знаем. Это просто. Вы уволили Ферди Мотта, чтобы он держал этот конец веревочки в своих руках. Раз он не работал больше в отделе "Ц", он был вне подозрений. Он затеял свой игорный бизнес. Не имея достаточно средств, чтобы как следует здесь устроиться, он стал уже говорить о покупке земли в сельской местности. Мотт расскажет все, когда придет его черед.
  – Если его поймают, – вставил Вэнинг. – Он, вероятно, уже во Франции.
  – Не думаю, – ответил Беллами с усмешкой. – Видите ли за ним присматривает Кэрола. Она с самого начала работала вместе со мной. Вся эта история с нашим разрывом из-за моего пьянства была подстроена, так же, как и та ссора во время вечеринки. Я знал, что Ферди от нее без ума и если он будет думать, что она дала мне отставку, он попытается занять мое место. Что ж, это было как нельзя более кстати: теперь она могла не спускать с него глаз.
  – Вы все предусмотрели, не так ли? – с горечью сказал Вэнинг.
  – Я старался, – скромно ответил Беллами. – Кстати, Филип, вы тоже поступили весьма находчиво, "обронив" записку Фреды ко мне у ее постели, когда вернулись домой. Вы надеялись, что я ее не найду, а полиция найдет. Догадываюсь, что она начала ее писать потому, что вы ей сказали, будто это я краду документы, а после разговора с Марчем решила позвать меня и поговорить, убедить меня прекратить это, быть может.
  Случайно я заметил, что в блокноте под этой неоконченной запиской оставался лишь один листок. Его-то, полагаю, вы и использовали, чтобы напечатать ту фальшивую записочку якобы от Фреды к Харкоту.
  Вэнинг пожал плечами.
  – Ну, что ж, похоже, надо играть в открытую, – мрачно сказал он, – и признать, что я потерпел неудачу… Вот и все. Жизнь, будь она проклята, – забавная штука, не так ли, Ники?
  – Да, просто обхохочешься, – с сухой усмешкой ответил Беллами.
  Вэнинг встал, подошел к бару и налил себе виски с содовой.
  – Что за сделку вы мне предлагали, Ники? – спросил он. – Она еще в силе?
  – Да, – ответил Беллами.
  Он сунул руку в карман и, достав "кольт", положил его рядом с камином.
  – Естественно, мы не хотим, чтобы все получило огласку, – сказал он. – Убийцу Фреды найдут. Марч погиб под колесами автомобиля, а вы, не сумев пережить смерть жены, пустили себе пулю в лоб. И лучше сделать это поскорее…
  Вэнинг резко обернулся.
  – Это – дьявольская сделка, – сказал он хрипло. – Какая же мне от нее выгода?
  – Вы до самой смерти не будете повешены, – ответил Беллами. – И Ванессу спасете. Вот смысл сделки. Сейчас у вас под окнами стоит сотрудник спецуправления. Он все время будет наблюдать за вами. Если завтра утром вы будете еще живы, вас схватят и вы пропали. Тогда и Ванессу арестуют как "фактическую соучастницу" убийства Фреды. К чести Ванессы будет сказано, я не думаю, что она знает о вашем участии в краже документов. Боюсь, этого она не перенесет.
  – Не перенесет, – отозвался эхом Вэнинг. – Это уж точно… И это хуже всего.
  Он налил себе еще.
  – Ники, вы обещаете, что, если я все сделаю, как вы хотите, ее оставят в покое?
  – Обещаю, – ответил Беллами. – Даю честное слово.
  Вэнинг осушил стакан.
  – Хорошо, Ники, – проговорил он. – Сделка состоялась.
  Он склонился над баром.
  Беллами вышел в холл, надел пальто и шляпу, посмотрел в гостиную через открытую дверь. Вэнинг стоял все так же, склонившись над баром.
  – Вы уходите, Ники? – спросил он. – Ну, пока…
  – Прощайте, Филип, – сказал Беллами и тихо закрыл за собой входную дверь.
  
  II
  Когда Беллами появился, Ванесса читала какой-то роман, сидя у камина, и, погрозив ему пальчиком, сказала:
  – Посмотрите на часы – вы опоздали. А я и не знала, что среди ваших пороков числится и необязательность.
  – Простите, Ванесса, – сокрушенно ответил Беллами. – Я был весьма занят – мне пришлось выпить немного сверх нормы сегодня вечером. Это оказалось довольно трудно сделать, не выйдя за рамки назначенного времени.
  – Вам нужно чем-нибудь заняться, – посоветовала Ванесса. – Стать уполномоченным гражданской обороны, что ли.
  – Знаю, – согласился Беллами. – Но я не люблю работать. Работа – погибель для пьющего класса.
  Он уселся в кресло напротив ее и закурил.
  – А как насчет того расследования, которое вы проводили по поручению Филипа? – поинтересовалась Ванесса. – Полагаю, здесь вы тоже не слишком себя утруждаете? Вы неисправимы, Ники.
  Она отложила книгу на маленький столик позади себя, потом посмотрела на дверь и вскрикнула:
  – Боже мой!
  Беллами тоже обернулся. В дверях стояла Кэрола.
  – Ради всего святого, что случилось? – спросила Ванесса, широко раскрыв свои красивые глаза. – Разве вы с Ферди не собирались пожениться в Париже? Что произошло, Кэрола?
  Кэрола взглянула на Беллами – глаза ее смеялись.
  – О, это было совершенно ужасно, я страшно взволнована, – обратилась она к Ванессе. – Когда мы прибыли на вокзал Виктория, какие-то люди подошли и повели Ферди в кабинет начальника станции, где был устроен досмотр его багажа.
  – Говори яснее, Кэрола, – сказал Беллами. – Что они нашли, если, конечно, нашли? Быть может, они боялись, что Ферди собирается вывезти из страны немного меда для своего медового месяца?
  – Вы не поверите, – продолжала Кэрола, – но они нашли у него полно секретных материалов, тех самых, которые искал Филип. Похоже, что это Ферди их крал.
  – Боже милостивый, – воскликнула Ванесса. – Как странно. Интересно, что скажет по этому поводу Филип? Видите, Ники? Полиция оказалась расторопней вас. Вам следовало бы заподозрить Ферди. Он никогда не был мне слишком симпатичен.
  – Это лишний раз доказывает, – сказал Беллами, – как плохо мы знаем… я это всегда говорю. Ну, Кэрола, – он обернулся к ней, – теперь, когда Ферди показал себя не с лучшей стороны я хочу еще раз попытать счастья – перевернуть страницу и начать новую жизнь. Я буду безупречен. Ну, как, согласна? Ты же готова целовать мои следы…
  Кэрола присела на ручку кресла и посмотрела на него сверху…
  – Ты – редкий наглец, Ники! Но может статься, я дам тебе еще один шанс, – она улыбнулась ему одними глазами.
  Он поднялся и сказал:
  – Ванесса, я увожу эту молодую даму, чтобы компенсировать потерянное время. А тебе пусть это послужит уроком, Кэрола. Никогда больше не отказывайся от мужчины на том основании, что он ленив, не слишком прилежен и пьет, как извозчик, и не бросайся в объятия смазливого похитителя государственных секретов. Это к добру не приведет. Пошли, женщина.
  Он обнял Кэролу за талию и повел к двери. Обернувшись, он бросил через плечо:
  – Прощайте, Ванесса. Будьте умницей и не промочите ноги.
  Ванесса рассмеялась. Они вышли.
  На улице, в темноте Беллами обнял Кэролу. Они стояли так молча, слившись в поцелуе, пока неловкое покашливание полисмена-резервиста не прервало их объятия.
  – Я возьму тебе такси. Поезжай домой. А я зайду в бар к Сиднею. Мне туда могут позвонить. Я позвоню тебе попозже и дам указания насчет ужина где-нибудь в ресторане, ты – легкомысленная девочка.
  – Слушаюсь, сир, – игриво-покорно ответила она. – Но ты должен признать, что я была очень хорошей девочкой. Как я сопротивлялась Ферди! Этого словами не описать. Надеюсь, ты был так же добродетелен, как я?
  Беллами ответил с ухмылкой:
  – В ходе расследования мне, конечно, приходилось давать разным женщинам всевозможные обещания. Я это делал, конечно, нехотя, но обязан был выполнять свой долг любой ценой. Понимаешь?
  – Еще бы! – сказала Кэрола. – Если я еще раз увижу, что ты привлекаешь к расследованию каких-нибудь женщин, я покажу тебе, где раки зимуют!
  Он остановил проезжавшее мимо такси и посадил в него Кэролу.
  – Au revoir, малышка, – сказал он. – Все получилось довольно интересно, ты не находишь?
  – Все в порядке? – спросила она. – Все действительно в порядке?
  – Все будет в порядке, – заверил ее Беллами. – Я провел большую работу с Вэнингом. Скоро увидимся…
  Он скрылся в темноте.
  
  III
  Беллами вошел в бар Сиднея на втором этаже одного из домов на Кондуит-стрит.
  – Алло, мистер Беллами, – радостно приветствовал его Сидней. – А я все думаю, куда вы подевались. Хотите верьте, хотите – нет, никто из постоянных посетителей больше не заходит. И мистер Марч даже не был. Двойной "Хейг"?
  – Правильно, – ответил Беллами.
  Он наклонился над стойкой бара, Сидней сделал то же самое с другой стороны так, что головы их сблизились. Беллами начал петь, Сидней тут же подхватил и они затянули якобы в унисон. Это было ужасно:
  
  Коль сержант украл твой ром – поделом.
  Коль сержант украл твой ром – поделом.
  Ему положена рюмашка,
  А он желает пить бадьей,
  Непросыхающим пьянчужкой
  Известен в роте он родной.
  Черт с тобой!…
  
  В будке в углу зазвонил телефон. Беллами сказал:
  – Это меня, – и пошел в угол.
  Звонил Харбел.
  – Все в порядке, Ники. Лейзенби звонил десять минут назад. Он был в вестибюле дома Хайда и слышал выстрел. Они поднялись вместе с портье. Вэнинг хорошо выполнил задание.
  – Ну, вот и все, – подвел итог Беллами.
  – Пресса узнает все завтра утром, – сказал Харбел. – Самоубийство, спровоцированное напряжением военного времени и смертью жены. Все концы сходятся. Я долго беседовал с Моттом. Завтра он сделает откровенное признание. Все в порядке.
  – Начальник, – попросил Беллами, – можно мне получить отпуск?
  – Бери неделю, – разрешил Харбел. – Дело с союзниками на восточном побережье не терпит. В конце следующей недели ты должен будешь к нему подключиться. И без глупостей!
  – Ты – гнусный негодяй, – сказал Беллами. – Я собираюсь жениться.
  – Это пожалуйста, – ответил Харбел, – можешь жениться сколько хочешь в течение недели. Пока, Ромео.
  – Пью за твое здоровье, – сказал Беллами и повесил трубку. Вернувшись к стойке, он выпил свой виски и надел шляпу.
  – Пока, Сидней, – попрощался он. – Еще увидимся.
  – Доброй ночи, мистер Беллами, – ответил Сидней.
  Когда Беллами выходил, в бар вошла дама – хорошенькая и со вкусом одетая. Она заказала себе выпить и спросила у Сиднея:
  – Кто этот человек? Я с ним иногда встречалась, обычно в клубе Фалоппи. Очень интересный мужчина. Чем он занимается?
  Сидней пожал плечами:
  – Хотите верьте, хотите – нет, он просто плейбой. Он ничего не делает, миссис Лейк. Просто слоняется и немного выпивает…
  Питер Чейни
  Ловушка для Беллами
  Peter Cheyney: “Another Little Drink”, aka “Premeditated Murder”, 1940
  Перевод: Э. А. Гюннер
  Глава 1
  Понедельник: От виски трезвеют
  1
  Беллами сполз с высокого табурета у стойки и, слегка покачиваясь, добрел до окна; здесь он остановился и, переваливаясь с пяток на носки, стал смотреть вниз, на Кондуит-стрит. Бармен, закончив приготовление очередной порции виски с содовой, принялся полировать тряпкой хромированную поверхность стойки. Беллами, видимо, утратив интерес к городскому пейзажу за окном, повернулся и, привалившись к подоконнику, стал наблюдать за действиями бармена.
  Беллами, высокий, худощавый мужчина со смуглой кожей, был одет в строгий серый костюм, хорошо сшитый, но далеко не новый. Однако, в отличие от одежды, лицо его выглядело не слишком респектабельно — усталое, измятое, с черными полукружиями под большими карими глазами, смотревшими хмуро и отрешенно. Когда он заговорил, его низкий голос звучал глуховато и апатично:
  — Скажи, Сидней, почему сюда никто не приходит? Куда все подевались? Мистер Марч сегодня заходил? — Он прошествовал обратно к бару.
  — Нет, мистер Беллами, вот уже несколько дней, как я его не видел. Хотите верьте, хотите нет, а мне кажется, что с финансами у него туговато, как и у всех нас из-за этой чертовой войны. А мистер Марч умеет тратить деньги, когда он не на мели, конечно.
  Беллами без особых происшествий снова вскарабкался на свой табурет, потянулся за приготовленной выпивкой и залпом осушил стакан. Потом кивнул Сиднею, и тот приготовил следующую порцию.
  Беллами негромко запел: «Виски в стакане, мир в сладком тумане…», но бармен тут же прервал его:
  — Нет, нет, мистер Беллами, это не та песня! Давайте споем нашу!
  Беллами, подавшись вперед, приблизил лицо к физиономии нагнувшегося Сиднея, и они затянули, стараясь петь в унисон и немилосердно фальшивя:
  
  «В своем ли праве наш сержант?» —
  Волнуется народ.
  Ему положен рому стакан,
  А глушит он за взвод.
  Хрен с ним, пусть
  Льет он хоть ведром,
  Да только наш тот ром!
  Облом!
  
  Жуткое пение оборвалось на высокой ноте. Беллами отсалютовал бармену стаканом и выпил виски. Сидней сказал:
  — Мистер Беллами, хотите верьте, хотите нет, только вы здорово задолжали этому заведению. Пять фунтов и четыре шиллинга после этого стакана!
  Беллами смерил его мрачным взглядом.
  — Бог мой! Это же надо — пять фунтов четыре шиллинга! Никогда не поверю! — Он подумал немного и добавил: — А меня что-то мутит, Сидней. Скажи, сколько тебе надо выпить, чтобы начать блевать?
  Бармен помолчал, обдумывая ответ.
  — Вот что я вам скажу, мистер Беллами. Хотите верьте, хотите нет, но меня никогда не мутит, сколько бы я не выпил. А раз так, то зачем же блевать?
  Беллами встал, взял свое пальто, переброшенное через спинку стула и после нескольких неудачных попыток попасть рукой в рукав надел его.
  — А я зашел сюда в надежде, что мистер Марч здесь, — сказал он. — И где его только черти носят? — Он пошарил по карманам. — Сидней, у тебя найдется шиллинг?
  Бармен сунул руку в карман и выложил на стойку монету. Беллами взял шиллинг, подошел к игральному автомату, сунул монету в прорезь и отжал ручку. Автомат защелкал, зажужжал, а потом в окошечке появились три золотых лимончика. Прозвучал последний щелчок, и «однорукий бандит» выплюнул золотой кружок.
  — Смотрите, выиграл! — скорее удивленно, чем радостно, воскликнул Беллами. — Это впервые в жизни на таком автомате! Пятифунтовик! Так что, Сидней, теперь я должен вашему заведению только четыре шиллинга! А это мы как-нибудь переживем, не так ли? — Он выложил золотую монетку на стойку.
  — Здорово, мистер Беллами! — Сидней смахнул монету в ящик. — Поздравляю с выигрышем. Хотите верьте, хотите нет, но на вашем месте я поставил бы такой автомат у себя дома.
  Беллами без слов кивнул. Его немного раздражало это «хотите верьте, хотите нет», постоянно повторяемое Сиднеем. Бармен плеснул в стакан двойную порцию «Хейга». Беллами постоял немного, переваливаясь с носков на пятки, надел шляпу, натянул перчатки и, коротко попрощавшись с Сиднеем, вышел.
  Бармен некоторое время прислушивался к его неуверенным шагам по лестнице, а потом с усмешкой сунул не выпитый Беллами стакан виски с содовой под стойку.
  Снаружи было темно и холодно. Беллами, спрятав руки в карманы, побрел по Кондуит-стрит, борясь с тошнотой. Свернув на Бонд-стрит, он добрался до Олбимерл-стрит и зашагал по ней вниз. Пройдя несколько кварталов, Беллами свернул к парадному одного из домов. Слабо освещенная вывеска гласила:
  «МАЛАЙСКИЙ КЛУБ
  (2 этаж)
  ОТКРЫТО»
  Беллами вошел и со вздохом начал подниматься по лестничным ступеням. Миновав первый пролет и оказавшись на лестничной площадке, он почувствовал себя совсем скверно, постоял немного, цепляясь за перила, а потом сел на ступеньку и, привалившись к стене, закрыл глаза. Пары выпитого за день виски ударили ему в голову. Усилием воли он разогнал алкогольный туман и поднялся. Слева от него была дверь маленького туалета, выходившая на лестничную площадку. Справа вверх по лестнице Беллами мог видеть двустворчатую дверь «Малайского клуба». Она была приоткрыта, за ней виднелись сервированные столики. Беллами продолжил восхождение, добрался до двери и толкнул ее.
  Открывшийся перед ним зал «Малайского клуба» имел форму буквы «Г», в результате чего бар не был виден от двери. Беллами пересек зал, завернул за угол и оказался у стойки, где командовала молодая привлекательная блондинка. Беллами одарил ее широкой пьяной улыбкой.
  — Бланди, радость моя, как поживаешь? — приветствовал он ее. — Как идут дела?
  — Превосходно, — ответила та с усмешкой, бросив взгляд на единственную находившуюся в зале посетительницу.
  Беллами, навалившись на стойку, бесцеремонно оглядел блондинку от только что сделанной укладки до аккуратных серых туфелек на маленьких ножках.
  — Бланди, девочка моя, тебе говорили когда-нибудь, что в тебе что-то есть? Так вот, это действительно так. Сильнейшая сексапильность, прямо скажем, уникальная! Я обязательно займусь тобой чуть позже, когда погода немножко улучшится. О, тогда я много скажу тебе… О твоих глазках, голубых, как бирюза, о твоих бедрах… и обо всем прочем. Пожалуй, будет лучше, если я выражу все это в стихах. Ведь я такой, моя конфетка!
  — Да хватит вам, мистер Беллами. Будто бы я не знаю, что вы говорите это всем девушкам!
  — А вот это ложь! Бессовестная и беспардонная! — запротестовал Беллами. — Бланди, ты единственная на свете девушка, к которой я питаю такие чувства. Когда-нибудь, когда я буду посвободнее, я изложу тебе это подробно, если ты мне напомнишь!
  — Могу себе представить, что это будет за рассказ! — Девушка рассмеялась.
  Перегнувшись через стойку бара, Беллами что-то шепнул ей в розовое ушко. Глаза девушки сверкнули:
  — Мистер Беллами, вам часто говорят, что вы нахал? Ваша наглость безгранична!
  — Может быть, это единственное мое достояние, — скромно ответил Беллами. — А сейчас, мне кажется, самая пора выпить.
  Девушка с улыбкой покачала головой. Странный парень, этот Беллами — ни капли серьезности, но такой обаятельный… Если б он еще пил поменьше. И почему он всегда бездельничает?
  — Попытка вышибить клин клином? — осведомилась она.
  — Великолепная мысль! В таком случае мне двойной «Хейг», — сказал он и улыбнулся, блеснув ровными белыми зубами под маленькими черными усиками.
  Девушка засмеялась.
  — А вы намерены заплатить за выпивку, мистер Беллами?
  — А почему тебя это интересует, дорогая? — небрежно ответил он.
  Девушка явно чувствовала себя неловко.
  — Мистер Беллами, вы задолжали нам более семи фунтов. Управляющий специально предупредил меня, чтобы я не отпускала вам спиртное в кредит.
  Беллами вздохнул и достал портсигар из кармана пальто. Открыв его, он взял сигарету и начал разминать ее в пальцах. Однако по виду его нельзя было сказать, что он ощущает неловкость.
  Дама, сидевшая в одиночестве за столиком у камина, покинула свое место и подошла к стойке бара.
  Это была невысокая женщина с отличной фигурой и светлыми волосами, обрамлявшими приятное личико с блестящими синими глазами. Превосходно сшитый костюм выгодно подчеркивал достоинства ее фигуры. Ее маленькие ножки, обтянутые шелковыми чулками бежевого цвета, были обуты в туфли-лодочки с четырехдюймовым каблуком. Изящную шляпку-тюрбан из черного крепдешина украшала брошь в форме вопросительного знака, выложенная мелкими бриллиантиками.
  Остановившись позади Беллами, она негромко сказала глубоким грудным голосом:
  — Вам не следует огорчаться, Ники! Мне будет приятно угостить вас — у меня здесь открытый счет. Два двойных виски, пожалуйста!
  Беллами без всякого смущения улыбнулся молодой женщине.
  — Я не знаю, кто вы, но это истинно христианский поступок! — воскликнул он. — Вы — прелесть. Подумать только, сколько денег оставлено мною в этом заведении, а они не хотят вспомнить об этом и расширить мой кредит на какой-то стаканчик! — Он поклонился. — Николас Беллами. Рад познакомиться с вами.
  Дама засмеялась.
  — Послушайте, Ники, — сказала она, — почему вы делаете вид, что мы незнакомы? Ведь мы уже встречались. Неужели вы думаете, что в моих правилах угощать виски незнакомых мужчин в барах, а, Ники? — Она улыбнулась.
  — Значит, мы знакомы? — удивился Беллами. — Но как я мог забыть такую женщину, как вы? Послушайте, а где мы встречались? И вы действительно уверены, что это был я?
  — В ночном клубе Ферди Мотта, — напомнила она. — Я видела вас там раз пять или шесть. Помните вечер, когда вы выиграли в покер ставку в сто двадцать фунтов? Так я при этом присутствовала: была там с Харкотом Марчем. И как вы проигрывали, мне тоже доводилось видеть. Однако, если учесть, что обычно вы были основательно под газом, то не приходится удивляться, что вы не запомнили меня.
  — Какой ужас! Знаете, я каждое утро, просыпаясь, клянусь себе, что брошу пить, ибо выпивка мешает работе. Однако задолго до наступления вечера я меняю свое мнение и прихожу к убеждению, что это работа мешает выпивке… И потом… — добавил он со вздохом, — пить так приятно. Мне это нравится.
  — Это заметно, — улыбнулась дама. — Как насчет того, что бы повторить?
  — Вы бесконечно любезны! — Она повторила свой заказ.
  — А теперь, чтобы вам было легче вспомнить меня в следующий раз, я назову себя. Меня зовут Айрис. Миссис Айрис Берингтон.
  Беллами тряхнул головой.
  — Ну конечно! Теперь я вспомнил. Я видел вас как-то в клубе. С Харкотом. Он, наверное, ваш приятель? Я тоже хорошо знаю его — он мой давний знакомый. Хороший парень, он мне нравится… но вы мне нравитесь больше.
  — Да, Харкот неплохой парень. Только вот беда у нас общая: он тоже любит заложить за галстук и не знает меры.
  — Скажите! — воскликнул Беллами. — А по внешнему виду вы совсем не похожи на любительницу выпить!
  Она рассмеялась и покачала головой.
  — Ах, Ники, вы неисправимы. Однако, как мне кажется, вам это говорили многие.
  — Многие женщины, — счел нужным уточнить он. — Но мне это вовсе не неприятно. Однако… — Он окинул ее взглядом. — Не могу не сказать вам, Айрис, что вы очаровательны. Как-нибудь, когда у меня будет свободное время, я поведаю вам все, что я…
  — Ники, всего несколько минут назад вы говорили тоже самое этой девочке за стойкой, — сказала Айрис с улыбкой.
  — Ну и что? Разве вы не знаете, что истории свойственно снова и снова повторяться?
  — И вы считаете себя подобным истории?
  — Разумеется. Иногда я думаю, что история — это мое второе имя. И ни при каком воплощении вы не оставили бы меня равнодушным: если бы вы были, например, Клеопатрой, я постарался бы стать Марком Антонием… только более удачливым.
  — Однако… — он взял со стола шляпу и сказал: — Мне пора. Я знаю, что должен сегодня где-то с кем-то встретиться… Если бы еще вспомнить, с кем и где… Будьте здоровы, Айрис. Я уверен, что мы еще встретимся. Следующая выпивка за мной.
  Она мягко накрыла его руку своей ладонью.
  — Я часто бываю здесь, в «Малайском клубе», Ники. Прихожу сюда около одиннадцати. Мне будет приятно снова увидеть вас, Николас Беллами.
  — Мне еще более приятно слышать это. Удивлен, чем я смог привлечь ваше внимание… Может быть, — добавил он театрально, — все дело в моей роковой внешности?
  Она рассмеялась.
  — Не сомневаюсь, что вы правы. Ну, до свидания!
  Айрис Берингтон вернулась за свой столик у камина, а Беллами направился к двери. Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся и сказал:
  — И еще одно, миссис Берингтон. Если вам случайно попадется на глаза Харкот, передайте ему, что мне нужно встретиться с ним.
  — Обязательно скажу, — пообещала она. — А где вы хотели бы с ним встретиться?
  — Ну… где-нибудь здесь. — Он сделал широкий жест рукой. — Видите ли, Айрис, мы оба ходим по одним и тем же тропам и попадаем в одни и те же кабаки. Пути тех, кого мучит жажда, просто не могут не пересечься у водопоя. Это лишь вопрос времени. До свидания, моя спасительница.
  С этими словами он покинул зал.
  2
  Автомобиль свернул на Норфолк-стрит и остановился напротив здания, в котором размещалась контора Уэнинга. Уэнинг взглянул на часы. Они показывали восемнадцать с минутами. Приказав шоферу ждать, он вылез из машины и быстрым шагом пересек улицу, думая о разных пустяках. О том, что в Лондоне чертовски холодно, что темнота на улицах находящегося на военном положении города действует ему на нервы. И пойдет ли Фредерика сегодня на прием к Кэрол? Филип Уэнинг, рослый, плотный, широкоплечий мужчина, двигался с ловкостью и уверенностью физически тренированного, здорового человека. Одного взгляда на его округлое лицо с тяжелым подбородком над короткой, толстой шеей было достаточно, чтобы заключить, что это волевой, решительный и очень неглупый человек. Пнув по пути носком ботинка мешок с песком — они были сложены штабелем у парадного — он взбежал по лестнице на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Закурив на лестничной площадке сигарету, он прошел по коридору до двустворчатой двери с табличкой на матовом стекле, уведомлявшей, что здесь находится офис «Международной торговой корпорации Уэнинга», общества с ограниченной ответственностью. На деле же это была липа чистой воды. Несуществующая в природе корпорация служила прикрытием для секретного отдела пропаганды «Си».
  Уэнинг толкнул правую створку двери и вошел в помещение офиса. Он быстро миновал первую комнату, где за единственным столом сидел в одиночестве единственный клерк, затем вторую, где около дюжины мужчин и две женщины энергично трудились над газетными вырезками, телеграммами и другими материалами, и вошел в свой кабинет — большую комнату с массивным письменным столом красного дерева, поверхность которого, покрытую толстым стеклом, освещала мощная настольная лампа. Возле стола стояла секретарша Уэнинга — бледная, с заострившимся лицом и вздрагивающим подбородком.
  Закрыв за собой дверь, Уэнинг несколько секунд смотрел в лицо девушке, а затем перевел взгляд на стол. На его поверхности были разложены пять газет: турецкая, румынская и три немецких. Уэнинг торопливо подошел к столу, взял одну из немецких газет и начал читать. Одновременно боковым зрением он видел упавшую на край стола руку секретарши. Пальцы девушки дрожали.
  Пробежав глазами отмеченную статью, он отшвырнул газету, рухнул в кресло и потянулся за турецкой газетой, к которой был приложен перевод. Минуту спустя, прочитав текст, он простонал «О Боже!» и прикрыл ладонью глаза.
  Сигарета в его руке догорала. Раздавив окурок в пепельнице, он закурил следующую. Его лицо, казалось, застыло.
  Молчание нарушила секретарша.
  — Звонил сэр Юстас, — сообщила она. — Им уже известно обо всем. Он выразил желание увидеть вас как можно скорее. Я сказала, что вы будете здесь в шесть.
  — Понятно. А наши… они что-нибудь знают, Мэри?
  Девушка помотала головой.
  — Нет, конечно, нет. С турецкого переводила я сама.
  Уэнинг поднялся, подошел к окну и, отдернув край шторы, устремил взгляд в царящую за окном черноту. Он стоял так совершенно неподвижно некоторое время, а секретарша молча смотрела на крепкую спину и широкие плечи этого сильного человека. Когда он обернулся, она поспешила отвести взгляд.
  — Третий случай, — негромко произнес он. — Вы не знали об этом, Мэри, не так ли? Но дело обстоит именно так: два случая произошли раньше, этот — третий. Но как? Бог мой, мне страшно думать об этом! И что я, черт побери, могу поделать?..
  — Мистер Уэнинг, сэр Юстас предполагал, что вы очень расстроитесь. Он сказал, что вы не должны принимать это слишком близко к сердцу, и просил, чтобы я передала вам это. Он понимает…
  — Достаточно, Мэри. Я признателен ему за сочувствие, но это не то, в чем я нуждаюсь. Мне нужно найти этого проклятого предателя, дьявол его дери! Найти и схватить!
  Он направился к двери, открыл ее, но, прежде чем выйти, бросил через плечо:
  — Позвоните сэру Юстасу. Скажите, что я выехал к нему. — И вышел, хлопнув дверью.
  Секретарша со вздохом подошла к своему столу, выдвинула ящик, начала шарить в нем в поисках аспирина. Но трубочка с таблетками куда-то задевалась. Когда она снимала телефонную трубку, глаза ее были полны слез.
  * * *
  Достигнув в Уайтхолла, машина Уэнинга остановилась на углу Бердкейдж-стрит. Мистер Уэнинг вышел из машины и пешком прошел до Казарм Веллингтона. Толкнув железную калитку, он пересек небольшой садик и вышел к старинному особняку, обращенному тыльной стороной к Бердкейдж-стрит. Поднявшись на крыльцо, он позвонил.
  Дверь распахнулась немедленно: Уэнинга, по-видимому, ждали. Респектабельный пожилой дворецкий поклонился пришедшему:
  — Прошу вас, сэр. Пожалуйста, сюда! Ваши пальто и шляпу… Сэр Юстас ждет вас.
  Следуя за дворецким, Уэнинг прошел по коридору к двери кабинета помощника министра. Дворецкий, постучав, приоткрыл дверь и доложил о его прибытии, после чего исчез. Уэнинг вошел в теплую, ярко освещенную комнату. Помощник министра работал за письменным столом.
  Уэнинг шагнул вперед.
  — Сэр Юстас, — начал он, даже — не обменявшись приветствиями с хозяином кабинета, — это опять случилось! Но вы, конечно же, узнали об этом одновременно с нами, если не раньше.
  Помощник министра кивнул.
  — Да. Немецкая и турецкая пресса поступают к нам без задержки. Как и к вам, Уэнинг.
  Он встал, вышел из-за стола и дружески протянул Уэнингу руку. На его губах была улыбка, но глаза оставались холодными, спокойными и невозмутимыми. Уэнинг взглянул в лицо этого очень умного и опытного государственного деятеля, пытаясь предугадать, какое направление примет их разговор.
  Указав рукой на стоящее у камина кресло, сэр Юстас взял с письменного стола коробку с сигарами, выбрал две, осмотрел их, аккуратно обрезал кончики, после чего предложил одну из них своему гостю. Щелкнув золотой зажигалкой, он дал прикурить Уэнингу, закурил сам и опустился в кресло напротив.
  — Как я и предполагал, — начал он, — случившееся задело вас за живое, Уэнинг. И это понятно. Помимо очевидных последствий, которые возымеет этот факт, вас мучит мысль о том, как такое могло стать возможным. Вы подозреваете… нет, вы уверены, что в вашем бюро орудует предатель. Ну что ж, было бы странно, если бы вы это не заподозрили. И все же я не хотел бы, чтобы вы излишне расстраивались из-за этого, считая себя ответственным за случившееся… даже косвенно виновным. Это не только мое мнение. Такой же точки зрения придерживается и министр. Замечу, что в целом он доволен работой вашего бюро, и этот прискорбный инцидент, конечно, не может перечеркнуть все полезное, что сделано и делается вами и вашей командой. Поэтому не будем излишне драматизировать случившееся. Особенно, если учесть…
  Уэнинг позволил себе прервать своего высокопоставленного собеседника.
  — Сэр Юстас, — сказал он, подняв свою большую голову и бросив исподлобья взгляд на помощника министра, — я, конечно, признателен вам за ваши слова. И я ценю то, что господин министр считает, что в этой войне и мы приносим какую-то пользу нашей стране. Однако я не настолько туп, чтобы не осознать, какой ущерб нашему делу причиняют эти инциденты. И вот опять работа нескольких месяцев сведена на нет этими публикациями. Да, я считаю себя ответственным за происходящее. Это мое бюро и мои сотрудники, а значит, я несу полную ответственность за то, что происходит в отделе «Си». И если в отделе имеет место утечка информации, то вина за это, естественно, ложится на меня. Но, видит Бог, я не знаю, каким образом… — Он беспомощно пожал плечами.
  Помощник министра, исследовавший тлеющий конец своей сигары, улыбнулся.
  — Я понимаю ваши чувства, Уэнинг, — сказал он. — Но, может быть, вам станет легче, если я поставлю вас в известность кое о чем, свидетельствующем об отношении к вам министра. Так вот, министр, несмотря на эти «инциденты», как вы их назвали, оценил работу отдела «Си» достаточно высоко, чтобы включить вас в очередной список на присвоение государственных наград. — Он улыбнулся еще лучезарнее. — А потому курите свою сигару — она того стоит, поверьте, — и перестаньте себя мучить. Вы весьма ценный сотрудник и не должны отвлекаться от своего основного дела ради вещей, которыми по долгу службы занимаются другие. А то, что люди Геббельса тянут щупальца к вашей конторе и стараются помешать готовящимся пропагандистским кампаниям до их начала, отнюдь не удивляет ни меня, ни министра. Более того, мы даже предвидели нечто подобное.
  Помощник министра улыбнулся еще шире, видя, как округляются глаза Уэнинга и ползут вверх его брови.
  — Вам следует понять, — продолжил он, — что дело это имеет два аспекта. Один из них очевиден, другой… ну, скажем, менее очевиден. Разрешите мне, прежде всего, остановиться на вопросах, непосредственно касающихся вас. — Он сделал паузу и аккуратно стряхнул столбик сигарного пепла в пепельницу, установленную на подлокотнике кресла.
  — «Международная торговая корпорация Уэнинга» была зарегистрирована вами за шесть месяцев до объявления войны. Естественно, никакими импортными операциями она не занимается, а лишь служит легальным прикрытием для деятельности отдела «Си» — очень важного учреждения, ведущего просоюзническую пропаганду во враждебных нам и нейтральных странах. Штат сотрудников вы подбирали сами. Но не только вы, разумеется. Каждый кандидат, претендующий на работу в отделе «Си», прежде чем быть зачисленным в штат вашего бюро, проходил тщательную и всестороннюю проверку со стороны спецотдела Скотланд-Ярда, занимающегося такими делами. И спецотдел разделяет с вами ответственность за случившееся.
  — Это, разумеется, верно, — сказал Уэнинг. — Однако… — Помощник министра движением руки прервал его.
  — Насколько я помню, — продолжал он, — первый инцидент произошел в конце сентября… Да, да, именно так! Вы готовили материал для проведения пропагандистской кампании в сохраняющих нейтралитет странах Восточной Европы. Однако за три дня до начала кампании эти материалы появились в прессе балканских стран. И, конечно же, не в том виде, в каком их намеревались опубликовать вы. Факты были искажены, частично фальсифицированы и фактически обращены против нас. Только идиот решился бы вернуться к ним, так как наше выступление в прессе с использованием тех же данных дало бы противоположный эффект и в конечном счете обернулось бы против нас. Не приходится сомневаться, что к этому делу приложили руки сотрудники Геббельса: им удалось каким-то образом выкрасть копии предполагаемых публикаций, извратить их и в таком виде преподнести народам Балканского полуострова.
  Уэнинг, опустив голову, внимательно слушал помощника министра.
  — Вы, конечно, помните, — продолжал сэр Юстас, — как после этого события министр, вы и я устроили совещание и пришли к выводу, что причиной случившегося является утечка информации в отделе. Было решено, что вы частым гребнем прочешете свой отдел и под предлогом сокращения кадров, вызванного сокращением ассигнований, удалите всех, кто внушает хотя бы малейшее подозрение. В результате этой операции были уволены три человека… Боюсь, я смогу вспомнить фамилию лишь одного из них… — Помощник министра вопросительно взглянул на шефа отдела «Си».
  — Совершенно верно, сэр Юстас. После проверки были уволены Харкот Марч, Фердинанд Мотт и Николас Беллами, — перечислил Уэнинг.
  — Да, да, — подтвердил помощник министра. — Из них мне запомнился лишь Беллами. О причине этого я скажу позже. Убрав из отдела эту троицу, мы сочли, что оставшиеся сотрудники вне всяких подозрений. И ошиблись. В ноябре мы вновь столкнулись с утечкой информации. А сейчас, в январе, произошел еще один инцидент, пожалуй, самый серьезный. — Он откинулся на спинку кресла и глубоко затянулся.
  — И виновен в этом кто-то из оставшихся моих сотрудников, — угрюмо констатировал Уэнинг.
  — Скорее всего, лишь отчасти, — уточнил помощник министра. — Я хочу заострить ваше внимание на одном моменте, который представляется мне весьма существенным. Вспомните, после того, как Марч, Мотт и Беллами были уволены, министр счел необходимым организовать наблюдение за ними. Кроме того, мы решили, что вы, со своей стороны, дадите им понять, что весьма сожалеете о необходимости с ними расстаться, и постараетесь поддерживать с ними неслужебные связи.
  — Именно так я и поступил, — кивнул Уэнинг. — Я старался не упускать их из вида, приглашая время от времени к себе на ужин или на приемы с коктейлями, которые устраивает моя жена. Я полагаю, вы помните, что это не дало никаких результатов.
  — И тем не менее, — заметил помощник министра, — мы тогда решили, чтобы спецотдел продолжал держать их под колпаком…
  — Но я тогда возражал против этого, — прервал своего собеседника Уэнинг. — Я со всей определенностью заявил, что не имею ничего конкретного против кого-либо из них.
  — Да, да, — кивнул сэр Юстас. — Вы сочли, что мы не очень честно обошлись с ними. На этих людей пала лишь тень подозрения, причем неопределенного и, возможно, необоснованного, и тем не менее ими пожертвовали.
  — Сэр Юстас, я не сказал бы, что даже выражение «Неопределенное и необоснованное подозрение» можно применить в отношении Николаса Беллами, — с неудовольствием заметил Уэнинг. — И, если говорить откровенно, я уволил его вовсе не по этой причине. Я просто воспользовался случаем избавиться от него, потому что он не казался мне пригодным для такой работы: ленив, необязателен, небрежно относился к своим обязанностям и чуть ли не ежедневно напивался. При всем этом он отнюдь не был лишен способностей и умел работать, если у него возникало такое желание. Жаль только, что желание трудиться возникало у него крайне редко. Вот почему я воспользовался возможностью избавиться от такого сотрудника.
  — Да, да, я помню. Именно так вы объяснили все это тогда, — заметил помощник министра. — Значит, никаких подозрений, в том числе и неопределенных, в отношении Беллами не возникало. Только лень, небрежность, пьянство — это все. — Он усмехнулся. — Скажите, Уэнинг, не кажется ли вам, что именно это должно было пробудить интерес к нему?
  Уэнинг удивленно вскинул голову.
  — Но… Или вы хотите сказать?..
  — Вот именно. Спецотдел — уж не знаю, из каких соображений они исходили, — считает, что именно здесь находится конец веревочки. Они считают, что если эта веревочка будет подлиннее, то интересующая нас фигура сама завяжет для себя петлю, и ее останется лишь затянуть. Так вот, они решили предоставить нашему ловкачу такую возможность, а я пригласил вас к себе, чтобы обсудить этот вопрос.
  — Я не совсем понимаю вас, — сказал Уэнинг. — Если это один из моих теперешних сотрудников…
  — Один из ваших теперешних сотрудников плюс некто, действующий извне, — уточнил сэр Юстас и положил недокуренную сигару на край пепельницы. — Спецотдел считает возможным, что эти типы действуют по следующей схеме.
  — Кто-то из ваших людей, занимающихся черновой работой, но имеющий доступ ко всем материалам и не отличающийся избытком патриотизма, контактирует с кем-то, кто не связан непосредственно с отделом «Си», но знаком с вашими методами и принципами организации пропагандистской работы. Ваш сотрудник передает этому лицу черновые материалы, он обрабатывает их, отбирает нужные и пересылает в ведомство Геббельса, а те наносят упреждающий удар до того, как вы начнете свою пропагандистскую кампанию.
  Он встал, подошел к камину и, заложив руки за спину, повернулся спиной к огню.
  — И что же они предлагают? — коротко спросил Уэнинг.
  — Они разработали план, — сказал помощник министра, — который, если его удастся реализовать, ответит на вопрос, что это за парочка, и неопровержимо докажет их виновность. Во всяком случае, так они считают. С этим планом я вас сейчас познакомлю. Руководство операцией поручено Харбелу из спецотдела — это очень толковый офицер, но считает, что ему необходима помощь; вы должны будете неукоснительно следовать его инструкциям. Прежде всего, вам предстоит встреча с этим самым Беллами, которого вы выставили из отдела за лень и пьянство. Вы расскажете ему о событиях в отделе, об утечке информации и об этом последнем случае. Ваша легенда состоит в том, что вы, отдавая себе отчет в серьезности происходящего и опасаясь довериться кому-либо из сотрудников отдела «Си», решили на свой страх и риск привлечь к расследованию этого дела его, Беллами. Он должен, используя свой опыт работы в отделе пропаганды, разобраться в происходящем и выявить подозрительных лиц. Вы, в свою очередь, готовы щедро оплачивать его работу. Таким образом, он выступит в роли неофициального следователя, который будет отчитываться о ходе расследования непосредственно перед вами.
  Уэнинг резким движением поднялся из кресла. Казалось, его обычное самообладание изменило ему. Его лицо побагровело. Сузившиеся глаза сердито и недоверчиво смотрели на помощника министра.
  — Сэр Юстас, этот Харбел, скорее всего, самый натуральный сумасшедший! — воскликнул он. — Доверить Беллами такое расследование! Это сущее безумие! Поймите, сэр Юстас, Николас Беллами — законченный алкоголик. Он начинает пить с утра и к обеду уже совсем готов. Я не знаю, бывает ли он когда-нибудь трезв. Он давно проспиртовал свои мозги. Ленивый, наглый трепач. Дайте ему такое задание, и через десять минут он все выболтает первому встречному в первом же клубе или баре, куда его приведет желание выпить. А завтра об этом будет знать весь Вест-Энд! Поручить такое дело Беллами — это нелепость!
  Помощник министра усмехнулся.
  — Когда я услышал об этой затее, я отреагировал на нее так же, как и вы, Уэнинг. Пожалуй, даже в более резких выражениях. Однако парни из спецотдела сумели убедить меня. Ведь Харбел — профессионал, он специалист по делам, связанным с утечкой информации. И он очень толково объяснил мне, почему необходимо привлечь к этому делу Беллами.
  — Почему же? — хмуро спросил Уэнинг.
  Сэр Юстас одарил его терпеливой улыбкой старшего, старающегося что-то внушить упрямому малышу.
  — Поймите, Уэнинг, Беллами — отнюдь не случайный человек, бездельник, лентяй и пьяница. Беллами — это тот, кого они ищут. Харбел не сомневается, что именно Беллами, действуя вместе с одним из ваших сотрудников, обеспечивает утечку информации. По-видимому, первую операцию он провел единолично. После того как его уволили, он установил контакт с кем-то из ваших людей. Очень может быть, что это одна из дам, работающих в бюро, если верить слухам, Беллами пользуется у них немалым успехом. Его партнер или партнерша добывает подбираемый в отделе сырой материал для той или иной кампании, Беллами делает остальное. Харбел, кстати сказать, не разделяет ваше мнение о Беллами. Он считает его очень умным и ловким человеком. Однако в спецотделе Ярда считают, что брать Беллами еще рано, ведь свидетельствующих против него доказательств нет. Они полагают, что планируемый ход активизирует его деятельность. Если Беллами согласится вступить в предложенную ему игру, если он возьмется за расследование этого дела, то он рано или поздно выдаст себя: его действия неизбежно будут направлены на то, чтобы отвести подозрения от себя и подставить под удар кого-нибудь другого. И тут он наверняка наделает ошибок. К тому же сам факт, что с подобным предложением вы обратитесь к нему, усыпит его бдительность: Беллами поверит, что может водить нас за нос, а нам того и надо. Вы меня поняли?
  — Кажется, понял… — Уэнинг выглядел растерянным. — Но… Бог мой, неужели это Беллами?.. Ники Беллами?.. Мне никогда не пришло бы в голову заподозрить его…
  — Вот именно, — кивнул помощник министра. — Человека, занимающегося такой деятельностью, всегда трудно заподозрить.
  Уэнинг, казалось, обрел уверенность в себе.
  — Ну что ж, полагаю, люди из спецотдела достаточно компетентны.
  — О, да, — подтвердил помощник министра. — Они достаточно компетентны и знают свое дело. Итак, мы договорились? Вы встречаетесь с нашим другом Беллами и поручаете ему неофициальное расследование. — Он еще раз улыбнулся. — Тем самым вы вручите ему конец веревки, на которой ему предстоит повеситься.
  — Пусть будет так, сэр Юстас, — хмуро ответил Уэнинг. — Я это сделаю. Постараюсь связаться с ним сегодня же вечером.
  — Очень хорошо. Я сообщу Харбелу, что вы вступили в игру. Кстати, Уэнинг, не жалейте для нашего друга денег. Пусть веревка, на которой он вздернет себя, будет шелковой, — заключил он, протягивая Уэнингу руку на прощанье.
  * * *
  В семь часов Уэнинг уже был в своем кабинете.
  — У меня есть для вас поручение, Мэри, — обратился он к секретарше. — Найдите для меня Николаса Беллами. Это тот парень, который работал у нас и был уволен осенью. Можете позвонить ему домой. А когда узнаете, где он, информируйте об этом меня… Вы что-то хотели сказать мне?
  — Да, шеф. Только что сюда звонила миссис Уэнинг. Она хотела узнать, собираетесь ли вы пойти сегодня на прием к мисс Иверард.
  Уэнинг покачал головой.
  — У меня слишком много работы. Думаю, что сегодня придется засидеться допоздна. Я позвоню миссис Уэнинг сам. А вы поищите мистера Беллами. Когда найдете, соедините меня с ним или договоритесь о нашей встрече. — Она направилась к выходу, но он окликнул ее, и она задержалась у двери. — Скажите, Мэри, у мистера Беллами есть приятели среди наших сотрудников?
  Девушка задумалась.
  — Ну… он, кажется, встречается кое с кем из копировального отдела, — наконец ответила она.
  — Понятно… — Уэнинг улыбнулся. — Ну, а когда вы видели его последний раз?
  Девушка залилась румянцем.
  — Я… я видела его неделю назад, мистер Уэнинг. Мы вместе ужинали.
  Она вышла из кабинета, тихо притворив за собой дверь. На письменном столе Уэнинга зазвонил один из телефонов. Это был аппарат прямой линии связи, соединяющий его кабинет с домом. Уэнинг взял трубку. Звонила Фредерика.
  — Я хотела узнать, когда ты придешь ужинать, Филип, — сказала она. — И потом… этот сегодняшний прием у Кэрол. Ты сможешь…
  — Фредди, — перебил он ее, — это случилось опять! — Последовала пауза, а когда Фредерика заговорила снова, голос ее дрожал.
  — Неужели… ты хочешь сказать… неужели они опять выкрали…
  — Да, Фредди. В их руках оказались материалы, которые мы готовили к публикации. Теперь эти данные опубликованы в Германии, Турции, Румынии… разумеется, в искаженном виде. Все очень умно извращено, так что мы не можем и думать о том, чтобы вернуться к этой теме. Все наши труды пошли прахом. Такие вот дела, дорогая. — Она коротко вздохнула.
  — Но, Филип… Это ужасно.
  — И это еще не конец, Фредди. Меня вызывал сэр Юстас, я только что вернулся от него. У работников спецотдела есть вполне определенные подозрения. Они подозревают человека, который сам не работает у нас, но получает информацию о готовящихся кампаниях через нашего сотрудника. А потом в ведомстве Геббельса боши интерпретируют наши данные по своему. И как ты думаешь, кого заподозрили сотрудники спецотдела? Беллами! Можешь себе представить, наш Ники Беллами, бездельник и выпивоха, — гнусный предатель!
  — О Боже!.. Филип! Они собираются что-либо предпринять?
  — Да. Сэр Юстас говорил со мной об этом. План, который они разработали, сперва пришелся мне не по душе. Однако, чем больше я о нем думаю, тем более интересным он мне представляется. Но это не телефонный разговор. Поговорим, когда я приеду. Не жди меня к ужину. Мне сегодня предстоит работать допоздна. Нужно немедленно пересмотреть все наши материалы в свете случившегося. Может быть, что-нибудь удастся спасти. Ну, а к Кэрол я, разумеется, пойти не смогу.
  — Филип, бедняга… — В ее голосе звучала нежность. — Ты только не расстраивайся! Я уверена, что все обойдется. А к Кэрол меня отвезет Харкот. Он звонил и сказал, что заедет на коктейль.
  Из соседней комнаты донеслось жужжание телефонного диска. Мэри разыскивала Беллами.
  Глава 2
  Понедельник: Ловушка для Беллами
  1
  Часы показывали девятнадцать сорок пять, когда Уэнинг вошел в бар ресторана «Беркли». Посмотрев по сторонам, он выбрал свободный столик, подошел к нему и сел. Беллами был здесь. Сидя за столиком в противоположном конце зала, он оживленно беседовал с элегантной, привлекательной женщиной. На нем было пальто-реглан с широким каракулевым воротником.
  Со своего места Уэнинг некоторое время наблюдал за этой парой. Беллами, перегнувшись через стол, что-то рассказывал своей собеседнице, сопровождая рассказ энергичной жестикуляцией.
  Женщина в элегантной зеленой шляпке с интересом слушала его, откинувшись на спинку стула. Беллами закончил свое повествование, и они оба засмеялись. Потом он встал со стула, поклонился даме, приподняв шляпу, сказал ей еще несколько слов и направился к столику Уэнинга, которого, видимо, приметил раньше.
  — Дорогой Филип, — обратился он к Уэнингу, — не могли бы вы оказать мне услугу? Я только что позволил себе угостить вон ту даму виски. Было бы очень неплохо, если бы вы сейчас подозвали официанта и сказали, чтобы он записал эту выпивку на ваш счет. Как вы на это смотрите, Филип?
  — Туговато с финансами, Ники?
  — Не то слово. — Беллами покачал головой. — Это чертовское невезение… Представьте себе, мне сегодня удалось ограбить «однорукого бандита» на пять фунтов. И что же вы думаете? В баре, где это случилось, я задолжал пять фунтов четыре шиллинга. Вот и пришлось расстаться с выигрышем. Чертовски обидно, Филип, не правда ли?
  — Однако, глядя на вас, не скажешь, что вы на мели. Это пальто с каракулем стоит совсем не дешево.
  Беллами улыбнулся. Уэнинг непроизвольно подумал, что у него очень приятная улыбка. И вообще, если бы он хоть немного следил за собой, был бы очень привлекательным молодым человеком.
  — Вы не шутите, Филип? Жаль, что я этого не знал. Видите ли, это не мое пальто, — объяснил он.
  — Ваша знакомая, кажется, собирается уходить, — сказал Уэнинг, наблюдавший краем глаза за столом, который покинул Беллами.
  Женщина в зеленой шляпке встала. Теперь Уэнинг мог лучше рассмотреть ее. Она отнюдь не была молода — ей было лет сорок, но выглядела она прекрасно. Женщина нашла взглядом Беллами, улыбнулась ему на прощанье, а он помахал ей рукой.
  — И кто же эта дама? — полюбопытствовал Уэнинг.
  — О, это дьявольски славная женщина, — ответил Беллами с улыбкой. — А вот кто она, это я вам сказать не могу. Дело в том, что до сегодняшнего дня я ее в глаза не видел.
  — Боже мой, Беллами, но ведь «Беркли» — это солидное заведение! Как вы могли запросто подсесть к незнакомой даме, заговорить с ней, предложить вместе выпить?
  — А что тут такого? — искренне удивился Беллами. — Я присел к ее столику, заговорил с ней. Оказалось, что она умеет понимать юмор. Я рассказал ей одну историю, и, как видите, она ей понравилась.
  — О, ваши истории мы знаем! Надеюсь, это была приличная история? — Уэнинг покачал головой.
  — А у меня все истории приличны. Других мы не держим. Они забавны, может быть, чуточку рискованны, но абсолютно приличны. А теперь, если вы не возражаете, я охотно выпил бы двойной «Хейг». Итак, что заставило вас вспомнить обо мне?
  Уэнинг движением руки подозвал официанта и заказал выпивку.
  — Ники, я хочу, чтобы этот «Хейг» был сегодня последним. Вам не стоит сейчас налегать на спиртное. Видите ли, у меня есть для вас работа.
  — Боже мой! — воскликнул Беллами скорбным голосом. — Неужели час пробил? Мне предлагают работу! Кошмар!
  — Ники, я вас понимаю. Вы хотите сказать, что вообще не желаете работать?
  Беллами взглянул на своего собеседника и уныло покачал головой.
  — Видите ли, Филип, после того, как в тот благословенный день вы пинком под зад вышвырнули меня из своей шараги, я делал все, что в моих силах, чтобы не иметь ничего общего со словом «работа». И все же, как я вижу, она меня нашла. Итак, — он наклонился к Уэнингу, — вы наконец прозрели и осознали, что ваша тайная организация, ваш великий отдел «Си» не может обойтись без маленького, ленивого Ники?
  — Ни слова об отделе «Си», Ники, — прервал его Уэнинг. — Существует только «Международная торговая корпорация Уэнинга».
  — Ах да! Кажется, я опять допустил нескромность? Но ведь здесь нет никого, кроме вас, Филип.
  — Я хочу только сказать, что вы излишне болтливы и слишком много пьете. Если вы возьметесь за эту работу, вам придется прекратить и болтать, и пить.
  — Вы считаете, что этими словами объяснили мне, в чем состоит предлагаемая вами работа? А я хотел бы, чтобы вы остановились на этом чуть подробнее. Так как же, Филип?
  Беллами полез в карман за портсигаром. Наблюдавшему за ним Уэнингу вспомнилась фраза, сказанная сэром Юстасом: «Харбел отнюдь не считает Беллами дураком. Он полагает, что это очень умный и очень ловкий человек…» — так он, кажется, сказал. Ну что ж, либо Харбел чокнулся от своих забот, либо Беллами — бесподобный актер. И было бы совсем не смешно, если бы такой Николас Беллами с его актерским даром, стратегическим талантом и блестящим умом занялся торговлей государственными секретами.
  К столу подошел официант со стаканами. Беллами к тому времени отыскал свой портсигар и даже открыл его. Там лежала всего лишь одна сигарета. Он предложил ее Уэнингу, но тот с улыбкой достал свой портсигар.
  — Закурите мою, Ники. А теперь, слушайте меня внимательно и не прерывайте. Вам повезло больше, чем вы думаете. Вам предоставляется шанс совершить доброе дело.
  — О! Я — весь внимание! Доброе дело — это вещь!
  — Постарайтесь быть серьезным. — Теперь Уэнинг говорил почти шепотом. — Вернемся к первому сентября, когда вы были уволены. Я был вынужден это сделать, так как штаты отдела пришлось сократить. Кроме вас, тогда были уволены также Марч и Мотт. Мне очень не хотелось расставаться с вами — при всей вашей безалаберности и неорганизованности вы отлично справлялись с работой, и куда лучше тех двух других понимали задачи нашего отдела и принципы деятельности нашей организации. В отличие от Харкота и Ферда Мотта. Можете мне поверить, я искренне рад, что вы снова сможете работать на меня. Но… уже в ином качестве.
  — Дальше, дальше, Филип, — поторопил его Беллами. — Вы заинтриговали меня до сердцебиения.
  — Я буду краток. В деятельности отдела «Си» возникли серьезные проблемы. В течение последнего месяца отдел работал над очень важными материалами, обеспечивающими серьезную пропагандистскую кампанию. Этот материал был предназначен для турецкой и румынской прессы, а также для некоторых балканских изданий. Отличная, всесторонне продуманная операция.
  И вдруг… наш план становится известен ведомству Геббельса. В его руки попадают копии наших материалов, его аппарат переосмысливает их, выворачивает наизнанку, после чего новая, искажающая действительность версия публикуется в немецких, румынских и турецких газетах. Из-под наших ног выбита почва, вся проделанная работа пошла насмарку, пропагандистская кампания, которая могла бы оказать влияние на политическую обстановку в Европе, загублена в зародыше. И это не в первый раз. То же самое произошло в сентябре, а потом в ноябре.
  Губы Беллами сжались. Он покачал головой.
  — Я вам сочувствую, Филип, — сказал он. — Дела действительно обстоит неважно. В вашей конторе, кажется, потянуло сквознячком?
  — Очень на то похоже, — хмуро ответил Уэнинг и залпом выпил виски. — Напрашивается вывод, что кто-то из сотрудников отдела, имеющий доступ к материалам, используемым для проведения пропагандистских кампаний — это может быть работник копировального сектора или группы анализа, выносит их из конторы и передает кому-то еще, кто имеет возможность переправить эти данные бошам.
  Беллами кивнул.
  — Скорее всего, перевалочным пунктом является Голландия, — сказал он. — Там полным-полно немецких шпионов. Говорят, все они носят фальшивые бороды. И чем же я могу вам помочь, Филип?
  — Сейчас объясню. Ники, я хочу, чтобы вы нашли мне этого типа. Вы знаете всех сотрудников отдела, вас там все любили… особенно женщины. Вы поддерживаете с ними связь?
  — Ну… встречаюсь… Кое с кем, иногда.
  — Отлично, — одобрительно заметил Уэнинг. — Вам следует активизировать старые связи и завести новые. Я считаю, что вполне могу на вас положиться — уж вы-то догадаетесь, кто из них предатель. Только сделать это нужно быстро. Как вы понимаете, само существование отдела «Си» под угрозой. Столь важная секретная организация должна быть вне подозрений! Так как, согласны ли вы поработать со мной и на меня?
  Беллами рассеянно потер нос.
  — Я не против, Филип, однако… я неуверен, что мне удастся добиться успеха. Не трудно сойтись с сотрудниками вашего отдела, но я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь из них вдруг признается мне, что он подрабатывает на сигареты, продавая секретные материалы ребятам Геббельса. Хотя, с другой стороны… Видите ли, Филип, меня всегда манила работа детектива. А вы предоставляете возможность проверить на практике кое-какие идеи, сложившиеся у меня. А теперь скажите, вы сами кого-нибудь подозреваете?
  — Нет.
  — Ясно. Тогда что вы можете мне предложить?
  — Всю информацию, имеющуюся в моем распоряжении. Я пришлю вам список всех сотрудников отдела «Си», а также краткие выдержки из их досье. Вы самым тщательным образом проверите эти данные. Спецотдел Скотланд-Ярда уже проверил этих людей, и сведения, которыми мы располагаем, будут в вашем распоряжении. Вам следует обратить особое внимание на тех, кто после начала работы в отделе заводил новые знакомства, менял квартиру, ну и все такое. И еще один момент, за который можно уцепиться. Преступник явно работает не за так: за наши секреты он, конечно же, получает хорошие деньги. Проследите за тем, кто в последнее время живет не по средствам: за женщинами, покупающими дорогие вещи, за мужчинами, которые швыряют деньги на кутеж, азартные игры, тратятся на любовниц…
  — Я вас понял, Филип. Ну что ж, полагаю, эта работа мне подходит. Однако… — В его отрешенных глазах вспыхнули огоньки. — Я думаю, вы и сами понимаете, что такое дело потребует расходов… и немалых.
  — Пусть вас это не беспокоит, — ответил Уэнинг. — Об этом я позаботился. — Он извлек из внутреннего кармана пальто конверт и положил его на стол. — Денег будет столько, сколько вам потребуется, Ники. Но при одном условии: вы должны покончить с неумеренной выпивкой. Поймите, это серьезное, очень серьезное дело. Здесь, — он указал на конверт, — сто фунтов. Думаю, для начала вам хватит. Отчитываться будете передо мной, в конце каждой недели жду от вас подробный письменный отчет о проделанной работе и полученных результатах. Теперь о наших контактах… Чем реже будут видеть нас вместе, тем лучше. Подготовив отчет, звоните моей жене. Фредди будет в курсе, она скажет вам, где мы встретимся. Встречаться будем в Вест-Энде… лучшего места не придумаешь. Кто усомнится в том, что мы с вами встретились случайно, ведь вы постоянный посетитель баров. Ну, а если произойдет что-либо экстраординарное или мне вдруг в голову придет стоящая мысль, я пошлю телеграмму вам домой. Годится?
  — Вполне. — Беллами посерьезнел. — И вот еще что… Я хочу сказать, Филип, что с вашей стороны это очень благородно — дать мне такой шанс… И вы вовремя это сделали.
  — То есть?
  — Ну… — Он вздохнул. — Видите ли, Филип, мне кажется, что мой образ жизни начал утомлять Кэрол. Я успел немного надоесть ей и, видимо, не нравлюсь так, как раньше. Скажу больше: каждый день ожидаю, что она заявит мне о расторжении нашей помолвки. Ваше предложение может изменить ситуацию в лучшую сторону.
  — Очень хорошо. Но помните о главном, Ники: никому ни слова об этом. И, ради Бога, забудьте хоть на время о выпивке: если вы хватите лишнего, то обязательно все выболтаете.
  — Насколько я понял, Фредди тоже будет знать об этом деле, — сказал Беллами. — Кстати, сегодня прием у Кэрол. Она там будет?
  — Да, — ответил Уэнинг. — Я не смогу отвезти ее туда, так как по понятным вам причинам мне придется сегодня основательно задержаться в конторе. Однако она сказала мне по телефону, что за ней заедет Харкот. С Фредди вы можете говорить об этом деле, Ники. Ей вы можете сказать все, что пожелаете.
  — Думаю, что Фредди тоже обрадуется, — сказал Беллами с улыбкой. — Она при каждой встрече пилит меня за то, что я бездельничаю. Как будто для такого человека, как я, можно сейчас подыскать работу. Вся беда в том, дорогой Филип, что я очень не подхожу для рутинных дел, — бросил он небрежно.
  Уэнинг покачал головой.
  — Ну что ж, теперь у вас есть работа, и вы можете проявить себя как неординарную натуру. — Он криво усмехнулся. — Ну, а сейчас… — Он встал и протянул Беллами руку. — Пусть вам сопутствует удача, Ники. Надеюсь, не подведете меня?
  Беллами взглянул на него снизу вверх, и когда их взгляды встретились, Уэнинг вдруг ощутил какое-то странное чувство. Может быть, это был всего лишь самообман, навеянный встречей с сэром Юстасом, но на какой-то миг ему показалось, что глазами Беллами на него смотрит какой-то другой человек, таящийся за бренной оболочкой непутевого Ники. Он встряхнул головой, прогоняя наваждение, приподнял шляпу и покинул зал.
  2
  Выйдя на Пикадилли, Уэнинг остановил такси и поехал обратно, в свою контору. По дороге его мысли были прикованы к Беллами: он вдруг осознал, что смотрит на этого человека другими глазами.
  Если спецотдел Ярда не ошибся, если Беллами действительно окажется неординарным типом, которому по силам организовать хищение секретных материалов и передачу их в руки вражеских агентов, возможен забавный поворот в развитии событий.
  Однако Уэнингу было трудно поверить, что Беллами — человек с двойным дном. Все, что ему было известно о Ники Беллами, рисовало совсем иной портрет — портрет человека ленивого, неспособного длительно сосредоточить внимание на определенной проблеме, да к тому же еще и непросыхающего пьяницы.
  И все же, подумал Уэнинг, в Ники определенно что-то было. То, для чего у французов есть меткое слово «кураж». Вот и сегодняшний случай с дамой в ресторане «Беркли». В том, что женщина, которую Беллами угощал виски, была настоящая леди, Уэнинг не сомневался. И вот Ники, явившийся в бар на встречу с ним, запросто садится за ее столик, заговаривает с ней, а спустя несколько минут уже рассказывает ей одну из своих бесчисленных историй, она слушает его с явным удовольствием, позволяет ему угостить ее, что Беллами и делает, хотя в кармане у него нет и пенни и расплатиться за выпивку он не в состоянии!
  Чтобы проделать такое, несомненно нужно обладать чем-то, не присущим рядовому человеку. Либо глубокой инфантильностью, легкомыслием, не дающим человеку возможности осознать, что он нарушает элементарные правила и приличия, либо глубокой убежденностью в том, что ты иной, наделенный особым могуществом, позволяющим тебе этими правилами пренебрегать.
  Любопытная дилемма! Размышляя о ней, Уэнинг вспомнил, как во время работы в отделе «Си» Ники всегда находил подход к любой женщине. Все дамы отдела симпатизировали ему, любили находиться в его обществе; они охотно помогали ему в работе, не считаясь с собственным временем, а когда он совершал особо вопиющую оплошность, любая из них была готова прикрыть его, спасая от гнева начальства. Даже Фредерика, супруга Уэнинга, узнав о том, что Беллами оказался в тройке сотрудников, уволенных якобы в связи с сокращением штатов, была явно этим огорчена. Уэнинг вспомнил, как была потрясена и удручена Фредди, когда он сказал ей, что Беллами подозревают в причастности к хищению секретной информации.
  Тогда уволили троих — Беллами, Марча и Мотта. Уэнинг постарался восстановить в памяти детали этого события. Интересно было бы знать, подумал он, как относится Беллами к уволенным вместе с ним коллегам. И как будет относиться к ним теперь, когда его возвели в ранг детектива… Подумав об этом, Уэнинг сардонически ухмыльнулся. Теперь, когда он не нуждается в деньгах и может отводить от себя подозрения, навлекая их на других.
  Уэнинг мысленно развил эту мысль. Как Беллами, вообразив себя настоящим, ловким сыщиком, возьмется за это дело? Ведь каждую неделю он должен представлять отчет о проделанной работе. Значит, он должен что-то делать. Он постарается начать разработку направления, которое, с одной стороны, давало хотя бы видимость результатов, а с другой — обеспечивало бы ему прикрытие, уводя с линии огня. Возможно ли это? Да. Беллами имеет выход и, пожалуй, единственный.
  Он не глуп, и теперь прекрасно понимает, что первая утечка информации и увольнение его, Марча и Мотта из отдела Уэнинга совпали во времени не случайно. По той или иной причине все трое были заподозрены в причастности к утечке информации. Однако теперь именно он выбран для проведения негласного расследования. Отсюда лучшим выходом будет разработка линии Харкота Марча и Фердинанда Мотта. Или того и другого вместе. Действительно, оба они работали в отделе «Си», оба располагают данными о его структуре, организационных принципах, техническом обеспечении, им известно, как копируют материалы. Так что они вполне могли бы выступить организаторами хищения секретных данных. Для этого им необходимо лишь заручиться помощью одного из нынешних сотрудников отдела и иметь общие представления о направлениях организуемых пропагандистских акций. Для этой цели — Беллами должен отлично это понимать — лучше всего было бы найти общий язык с одной из дам, работающих в группе анализа. И ее вовсе не обязательно склонять к измене. Она может сообщать им достаточное количество информации просто по глупости. Например, в дружеской беседе она может упомянуть, что в настоящее время занята статистической обработкой данных о поставках продовольствия в Германию. И Марч, и Мотт могут на основании этого без труда догадаться, что очередная кампания, готовящаяся Уэнингом, ставит во главу угла дефицит продуктов в Германии, после чего команда Геббельса делает остальное.
  Зная, когда Уэнинг собирается начать кампанию, нетрудно сорвать ее, нанеся упреждающий удар и поместив на страницах газет ряд публикаций, в которых для придания им правдоподобия были бы использованы некоторые достоверные факты из материалов Уэнинга. Факты эти, однако, будут истолкованы так, что они дадут эффект, противоположный тому, на который рассчитана кампания Уэнинга…
  Уэнинг широко улыбнулся, довольный собой. Да, именно эту линию будет разрабатывать Ники. А дальше? Дальше будет так, как сказали парни из спецотдела: нужно дать ему достаточно длинную веревку, чтобы он соорудил петлю, в которую сунет голову. Так вот, веревка теперь в руках Беллами.
  Длинная веревка!.. Ему останется только завязать петлю и накинуть ее себе на шею. Об остальном позаботится Харбел из спецотдела.
  3
  Оставшийся в одиночестве Беллами, не торопясь, допил виски с содовой, внимательно поглядывая на лица присутствующих в зале, а потом вышел на темную улицу военного Лондона. Его наручные часы со светящимся циферблатом показывали четверть десятого.
  Пройдя по Пикадилли, Беллами свернул на Халфмун-стрит, где он жил. Добравшись до дома, в котором он снимал квартиру, Беллами поднялся к себе на третий этаж и в первую очередь прошел в ванную, где открыл кран. Пока ванна наполнялась, он из спальни позвонил Кэрол.
  — Это ты, Ники? Привет, — услышал он. Голос Кэрол звучал холодно и безучастно. Но даже сейчас ее голос нравился ему.
  — Ты одна, Кэрол?
  — Нет, со мной Ванесса. Она шла домой и по пути заглянула ко мне… — Последовала небольшая пауза. — Ники, ты что, снова напился?
  — Что ты, Кэрол! О моем состоянии уместно сказать, что я словил легкий кайф. Но не в этом дело. Дорогая, у меня умопомрачительная новость. Я нашел работу… то есть работа нашла меня. Я снова работаю на Филипа Уэнинга… На сей раз конфиденциально. Очень деликатное дело.
  — Я рада за тебя, Ники, — оживилась Кэрол. — Слушай, это действительно чудесно! Если можно, расскажи поподробнее.
  И он рассказал. Рассказал все.
  — Но это же великолепно! — воскликнула Кэрол. — Ники, тебе поручено такое важное дело! Но теперь нельзя жить так, как раньше. Ты, конечно, понимаешь это? Для такой работы нужна трезвая голова. Ники, я понимаю, что должна молчать… Послушай, об этом нельзя говорить совсем-совсем никому?
  — Вообще-то да… Впрочем, Ванессе ты можешь рассказать, но при условии, что она будет держать язык за зубами. Никому ни слова. То есть я хочу сказать, что Ванесса никому не должна об этом рассказывать.
  — Я поняла. Скажу ей, что величайшая тайна… Ники, как ты думаешь, почему Филип поручил это расследование именно тебе? Ведь он мог обратиться к профессиональным детективам, частным или из Ярда. Ты не усматриваешь в этом ничего странного?
  — Абсолютно ничего, дорогая. Филип верит мне. И не напрасно. Разве я не говорил тебе, что у меня масса скрытых талантов? Но ничего, придет время, и ты в этом убедишься.
  — Прежде всего, я хотела бы убедиться, что ты действительно можешь сдерживать себя и меньше пить, — сказала она строго. — Николас Беллами, я устала от жениха, который вечно под газом. Так вот, для начала ничего не пей, пока не придешь ко мне на прием. И не придумывай никаких предлогов!
  — Будет исполнено, шеф! К десяти буду. Обещаю быть послушным мальчиком. Будь здорова, Кэрол.
  Он опустил трубку на рычаг, присел на край кровати и на минуту закрыл глаза.
  Потом встал и разделся. Накинув на себя старый купальный халат, побрел в ванную. Мылся он недолго, но зато долго и очень тщательно чистил зубы. Надел чистое белье, вечерний костюм, хорошо сшитый, но несколько поношенный, и все то же пальто с меховым воротником. Из конверта, оставленного Уэнингом, он достал пачку десятифунтовых купюр, пересчитал их и сунул в карман.
  Покинув дом, он доехал на такси до Пикадилли. Выйдя из машины возле ресторана «Хетчет», он было собрался войти туда, но передумал и прошел на Олбимерл-стрит, где поднялся по знакомой лестнице в «Малайский клуб». Бар все еще был пуст.
  Блондинка-барменша боролась со скукой, читая вечернюю газету. Беллами она встретила с улыбкой.
  Он сунул руку в карман и выложил на стойку десятифунтовую купюру.
  — Бланди, это мой долг. Сдачи не нужно, дорогая моя. — Девушке этот жест явно пришелся по вкусу.
  — Что, мистер Беллами, пришла полоса везения?
  Он ответил ей улыбкой, а она подумала о том, что у него очень красивые зубы. Он оперся о стойку и, приблизив к ней лицо, сказал:
  — Послушай… Эта дама, что в прошлый раз поставила мне выпивку… кто она? Очень приятная особа. Она, что, всегда ходит с мистером Марчем?
  — Ну… Они иногда бывают здесь вместе. — Видимо, на первую часть вопроса Бланди решила не отвечать.
  — Понятно. А теперь нам с тобой неплохо бы было дернуть по маленькой. Это помогает забыть все заботы. Мне — как обычно.
  Девушка наполнила стаканы.
  — Каждый день новые заботы, — посетовал он, поднимая стакан. — Кстати, девочка, тебе говорили, что у тебя очаровательный ротик? Такие милые губки, и помада подобрана прекрасно — именно такой оттенок тебе идет. А ведь правильно подобрать помаду — это искусство! У большинства женщин помада, которой они красят губы, слишком темная.
  — Вот-вот, а сейчас вы добавите, что вам не нравится вкус темной помады. Я угадала? — Она взглянула на свое отражение в зеркальной панели и с удовлетворением добавила. — Кажется, я уже говорила, что вы нахал, мистер Беллами.
  — Отнюдь! — грустно возразил он. — Беда моя в том, что я слишком робок и никогда не умел обращаться с женщинами, а это ужасно. К тому же, какая им может быть от меня польза?
  Барменша засмеялась.
  — Ну и шутник же вы, мистер Беллами! Только я слышала другое: говорят, женщины валятся перед вами, как кегли. — Она еще раз взглянула на себя в зеркало и поправила выбившийся локон. — Взять хотя бы сегодняшнюю даму, эту миссис Берингтон.
  — Увы, моя прелесть! Здесь мне не на что рассчитывать. Никаких шансов! — Он скорбно покачал головой. — Что я могу ей предложить? Не говоря уже о том, что это было бы нечестно в отношении моего друга Марча. Я вовсе не хочу, чтобы мы с ним поцапались. Да и она…
  — А вот я не уверена, что она будет против. Похоже, что мистер Марч успел ей поднадоесть. Миссис Берингтон не любит скупых мужчин.
  Беллами нахмурил брови.
  — Бланди, дорогая моя, что вы говорите! Я никогда не назвал бы Харкота Марча скупым. О нем можно сказать многое, но только не это.
  — Ну, не знаю… — Она пожала плечами. — Если он не скупердяй, значит, дело в другом.
  — Бог мой! Девочка, неужели ты хочешь сказать, что старина Харкот оказался на мели? Да быть такого не может!
  Она загадочно усмехнулась. «Много могла бы я порассказать вам о старине Харкоте, если бы захотела!» — так можно было перевести ее улыбку.
  Но Беллами не стал развивать эту тему. Он разменял вторую десятифунтовую бумажку и направился к «однорукому бандиту». Некоторое время он сосредоточенно играл, а проиграв два фунта, посмотрел на часы. Они показывали десять тридцать. Он вернулся к стойке.
  — Послушай, девочка, — сказал он. — А почему бы нам с тобой не распить маленькую бутылочку шампанского? Я как раз в подходящем настроении для этого. Выпьем, поболтаем…
  — Вы потрясный парень, мистер Беллами, — заявила она и отправилась в подсобку за шампанским.
  А потом они пили шампанское, и Беллами рассказывал девушке — соответственно особенности момента, — истории о том, как люди наживали и теряли состояния. Бутылка опустела неожиданно быстро, и Беллами заказал вторую. Еще до того, как ее прикончили, девушка уже называла его Ники.
  Глава 3
  Понедельник: Виски для леди
  1
  Когда Беллами появился на приеме у Кэрол, он уже был основательно пьян. Даже пешей прогулки от «Малайского клуба» через Беркли-сквер оказалось недостаточно, чтобы ликвидировать последствия, вызванные несколькими бокалами шампанского, запитых стаканчиком рома «Бакарди».
  По дороге он размышлял о Кэрол. Его появление в таком состоянии на устраиваемом ею приеме вряд ли будет сюрпризом для любимой девушки, тем более, что она наверняка пригласила кое-кого из своих родственников, людей чопорных и респектабельных.
  Они не очень-то жаловали его и в трезвом состоянии, а теперь… Теперь его вид наверняка даст пищу для продолжительных разговоров типа «мы тебе говорили…». Он ощутил угрызения совести от мысли, каково будет Кэрол все это выслушивать.
  Улыбающаяся Кэрол встретила его в холле. Однако улыбка ее увяла, когда Беллами, отдав горничной пальто и шляпу, вдруг заметно покачнулся. Он взглянул на нее, и они оба принужденно замерли, как бы ощутив взаимную неловкость.
  У Кэрол были редкой красоты рыжие волосы, вызывающие в памяти полотна Тициана. Беллами восхищался ими с того дня, когда они впервые встретились. Ее темно-голубые глаза на чуть удлиненном, с тонкими чертами лице оптимистически смотрели на мир. «Это явно неплохое местечко, что бы в нем ни происходило!» — казалось, говорили они.
  Кэрол была умницей, и Беллами отлично знал, что бо́льшая часть ее родственников просто не в состоянии понять, что заставило ее остановить свой выбор на этом непросыхающем завсегдатае баров Вест-Энда. Что могло понравиться в этом бездельнике очаровательной Кэрол? Беллами подумал, что он вполне разделяет их недоумение, и внутренне усмехнулся.
  Ему было совестно и неловко компрометировать Кэрол на публике. Однако, поразмыслив, он сказал себе, что основательно поддавший джентльмен не должен проявлять особую щепетильность, когда речь идет о таких условностях.
  — Ты набрался, Ники, — холодно констатировала она, а потом, повысив голос, добавила, — а ведь я предупреждала тебя… Просила прийти ко мне трезвым!
  На его лице появилась бессмысленная улыбка.
  — Все будет о'кей, Кэрол! Я вовсе не так уж пьян… и я совсем не собираюсь напиваться еще. Я буду кроток и добродетелен, как только что вылупившийся из яйца голубок.
  От ответа Кэрол его спасло появление Харкота Марча. За его спиной Беллами краем глаза заметил Айрис Берингтон. За время, прошедшее после их встречи в «Малайском клубе», она успела по-новому уложить волосы и переодеться в строгий вечерний туалет.
  — Здравствуйте, Кэрол! Привет, Ники! — сказал Марч. — Что за мерзость там, снаружи: дождь и война — отвратительная погода. — Он сам засмеялся своей шутке.
  Беллами молча шарил по карманам, разыскивая свой портсигар. Он безучастно смотрел на Марча и думал о том, до чего же он все-таки не любит этого человека. Кэрол и Айрис Берингтон обменялись рукопожатиями. Беллами нашел портсигар, закурил, а потом предложил сигарету Марчу. Тот взял ее и вынул из кармана замысловатую зажигалку. Харкот Марч, невысокий, с предрасположенностью к полноте, принадлежал к типу мужчин, одежда которых всегда кажется тесноватой, даже если она сшита у отличного портного. Воротник его рубашки явно был на два номера уже, чем следовало бы; он так обтягивал кожу, что над ним нависала неприятная красная складка. У Марча было круглое, очень белое лицо, из тех, на которые первые лучи весеннего солнца бросают россыпь веснушек, с большим мясистым носом, испещренным сетью красных прожилок, свидетельствующих о том, что его хозяин любит заглянуть в бутылку. Беллами воззвал к Господу, чтобы его нос никогда не стал таким.
  Марч затянулся сигаретой, театральным жестом бросил зажигалку в карман, похлопав затем по нему. Он любил работать на публику и самые обычные действия выполнял с раздражающей напыщенностью, вероятно, думая, что это привлечет к нему внимание окружающих. Одним словом, это было весьма примитивное и совсем не симпатичное животное.
  Борясь с внезапно начавшейся головной болью, Беллами думал о том, что могла найти в этом малопривлекательном типе столь очаровательное создание, как Ванесса Марч. Старый сюжет о принцессе и чудовище, только в этом случае чудовище было лишено даже следов внутреннего благородства. Полное ничтожество!
  Кэрол проводила новоприбывших гостей в гостиную. Это было довольно большое помещение странной формы, напоминающей букву «Т». Дверь из холла открывалась в основании вертикальной черточки, а поперечную черту образовывали две ниши с двумя дверями: левая дверь вела в спальню Кэрол, правая — в столовую.
  В гостиной уже собралось довольно много народу. Занявший место возле двери Беллами, прислонившись к стене, рассеянно разглядывал присутствующих. Респектабельные лица, белые накрахмаленные сорочки, военная выправка у некоторых пожилых мужчин в вечерних костюмах — мужчины из семьи Иверардов традиционно посвящали себя военной службе. Беллами показалось, что он поймал несколько подозрительных и далеко не одобрительных взглядов. Не требовалось особой фантазии, чтобы представить себе разговоры, которые они ведут за его спиной друг с другом и со своими женами: «Это тот самый Беллами. Он снова упился в стельку, черт бы его побрал. Но Кэрол! Что она могла найти в этом вечно пьяном бездельнике?»
  Оторвавшись от стены, Беллами побрел через зал, обходя сформировавшиеся группки разговаривающих гостей; он прошел в правое крыло, где у стены был сервирован стол с различными напитками. Беллами отдал предпочтение виски с содовой и отошел со стаканом в сторону. Отхлебнув из стакана, он подумал, что после рома с шампанским виски кажется весьма мерзким на вкус. С выбранного им места была хорошо видна вытянутая часть зала. Неподалеку от двери вели оживленный разговор Харкот Марч и миссис Берингтон. Присмотревшись, Беллами пришел к выводу, что там идет серьезное выяснение отношений: хотя миссис Берингтон время от времени вскидывала голову, бросая по сторонам милые улыбки, не обделяя ими и Марча, Беллами был уверен, что это всего лишь работа на публику; сам же разговор был весьма напряженным и отнюдь не доброжелательным. Видимо, Айрис Берингтон была чем-то раздражена.
  По диагонали от этой пары, на другой стороне комнаты, устроились на диванчике Ванесса Марч и один из дядюшек Кэрол. Они непринужденно беседовали, однако, Беллами заметил далеко не дружелюбные взгляды, бросаемые Ванессой на Харкота и Айрис. Беллами даже показалось, что он заметил, как ее губы злобно искривились. «Впрочем, — подумал он, — какой жене было бы приятно наблюдать за препирательством мужа и его любовницы на приеме у друзей».
  Беллами подождал немного и, когда дядя Кэрол отошел, приблизился к Ванессе.
  — Привет, Ванесса! — Он сел рядом с ней.
  — Привет, Ники, — ответила она. — Как ваши дела?
  — Во всем порядок, — ответил он. — Одно плохо: виски страшно подорожало, так что теперь не приходится рассчитывать на полные стаканы.
  — Мне бы ваши заботы, Ники…
  Беллами смотрел на нее и думал, Бог знает в который раз, что Ванесса — исключительно привлекательная женщина. Великолепные черные волосы обрамляли молочно-белое лицо. Ее большие карие глаза, похожие на глаза лани, изящно очерченные губы, грациозная стройная фигура вряд ли могли оставить равнодушным любого мужчину. И у нее был характер.
  Беллами еще раз проследил за направлением ее взгляда.
  — А знаете, Ванесса… — Он неожиданно икнул. — Я полностью разделяю ваше мнение.
  — Что вы имеете в виду, Ники? — опешила она.
  — Я полностью разделяю ваше мнение о Харкоте. Он действительно законченный идиот. Имея такую обворожительную жену, как вы… Ванесса. Я на своем веку, как и всякий мужчина, повидал немало привлекательных женщин, однако со всей искренностью скажу, что ни одна из них не могла бы сравниться с вами. И если Харкот способен в вашем присутствии ухлестывать за этой малюткой Берингтон, значит, он дурак и ничего больше. Я не говорю уж о том, что с его стороны было чистой воды нахальством, притащить ее сюда, на прием к Кэрол. Я готов побиться об заклад, что Кэрол не приглашала ее.
  Ванесса грустно улыбнулась.
  — И вы проиграли бы, Ники. Кэрол пригласила ее сюда. Это может показаться странным, но она пригласила ее по моей просьбе. Из двух вариантов — Харкот с ней, но трезвый, и Харкот со мной, но пьяный, — я предпочла первый.
  — Ну, Ванесса!.. На такой поступок способна только необыкновенная женщина! — воскликнул он с восхищением.
  — Послушайте, Ники! — Ее рука легла на его колено. — Я что-то вас не узнаю. Подобные разговоры вовсе не в стиле тактичного, все понимающего Ники Беллами. Или это потому, что вы уже успели выпить? Но я все-таки отвечу на ваш невысказанный вопрос. Поступки Харкота мало волнуют меня. Как и он сам. Он вызывает во мне лишь отвращение, и уже давно. Самовлюбленный тупица, позер, ничтожество!
  Беллами широко улыбнулся.
  — Ну что ж, так ему и надо. А я… мое восхищение вами растет. Только настоящая женщина способна рассуждать так, как вы, и это мне нравится. Слово чести, если бы я не был так влюблен в Кэрол, я мог бы серьезно увлечься вами.
  — Мне приятно слышать это, Ники. — Она рассмеялась, но тут же посерьезнела. — Откровенность за откровенность. Если вы действительно влюблены в Кэрол, вам нужно меньше пить. Боюсь, что ей это начинает надоедать. Она… — Ванесса понизила голос. — Она рассказала мне о той ответственной миссии, которую вам поручили. Насколько я поняла, вам предстоит найти предателя, работающего у Филипа в отделе «Си»… Что-то относительно утечки информации, если я не ошибаюсь. Так вот, Ники, не попытаться ли вам перевернуть страницу сейчас, когда предоставляется такой случай?
  — Забавно, что вы это сказали, дорогая Ванесса, эта мысль не оставляет меня. Каждое утро, где-то около десяти, я даю себе слово, что именно сегодня я «переверну страницу». И я даже принимаюсь за это дело. Но увы, эта проклятая страница так быстро тяжелеет, что уже в двенадцать часов я выбиваюсь из сил, а она возвращается на прежнее место… — Он с комической скорбью покачал головой. Внезапно выражение его лица изменилось. — Взгляните, Ванесса, вот и Ферди!
  В гостиную вошел Фердинанд Мотт — высокий, хорошо сложенный мужчина с красивым лицом. В нем было что-то, вызывающее мысли о кавалеристах гвардии Ее Величества, странное дело, потому что в армии Фердинанд никогда не служил. Он великолепно держался в обществе, располагая к себе превосходными манерами и улыбкой, которая почти никогда не сходила с его лица.
  — Принести вам что-нибудь выпить, Ванесса? — спросил Беллами.
  — Нет, Ники, мне не хочется пить. К тому же я скоро уйду.
  — Ну, а мне выпить просто необходимо, — заявил Беллами. — Надеюсь, вы простите меня, если я отлучусь за выпивкой?
  Он встал и направился в правое крыло гостиной. Следя за ним взглядом, Ванесса подумала, что Ники всегда движется легко и грациозно… даже когда напьется.
  У стола с напитками Мотт пил виски с содовой. Беллами заказал себе то же самое.
  — Как жизнь, Ники? — обратился к нему Мотт. — Что у вас нового?
  — Жизнь как жизнь, Ферди, — ответил Беллами. — Что же касается нового… Оно сводится к старой, вечной заботе, и забота эта — деньги.
  — Теперь это общая проблема, Ники. — Мотт дружелюбно улыбнулся и протянул Беллами свой портсигар.
  Беллами взял сигарету и начал шарить по карманам в поисках зажигалки. Потом взглянул на Фердинанда Мотта, и взгляд этот нельзя было назвать приветливым.
  — А как поживаете вы, Ферди? И как поживает ваш шалман, который вы называете ночным клубом?
  Улыбка испарилась с лица Мотта.
  — С моим клубом все о'кей, Ники. Спасибо за внимание. И это самый обычный клуб, а не шалман, как вы изволили выразиться.
  Беллами зло рассмеялся.
  — О, да! Конечно же, вы правы. Это респектабельный клуб. Только вот, мне почему-то не довелось ни разу выиграть в нем хотя бы пенни. И я не знаю никого, кто бы там выигрывал. В вашем клубе, Ферди, найдется несколько игроков, которые могли бы продемонстрировать ловкость своих рук на сцене!
  Беллами выпалил это во весь голос. Окружающие оборачивались и прислушивались.
  — Послушайте, что я вам скажу, Ники, — процедил сквозь зубы Мотт. — Вы скотски пьяны, и я не собираюсь с вами объясняться, а тем более ссориться здесь, в доме Кэрол. Ну, а если вам кажется, что в моем клубе что-то не в порядке, заходите ко мне, в мой кабинет. Там мы все обсудим… — Он понизил голос до шепота. — И там я с удовольствием пересчитаю тебе зубы, пьяный ублюдок, а те, что я выбью, ты затем проглотишь!
  — В самом деле? — с интересом спросил Беллами.
  Он отступил на шаг и вдруг резким движением выплеснул содержимое своего стакана в лицо Мотту. Рядом вскрикнула женщина.
  — Боже, остановите их! — крикнул кто-то.
  Мотт носовым платком вытирал свое перекошенное бешенством лицо. Официант в белой куртке за столом с напитками явно чувствовал себя неуютно. Некоторые гости, предчувствуя скандал, поспешили удалиться в главную часть зала. Беллами, держа в руке пустой стакан, переваливался с пяток на носки и, пьяно усмехаясь, смотрел на Мотта. Потом, отступив на шаг, он поставил свой стакан на стол.
  Рядом с ним беззвучно возникла Кэрол. Сжав своими пальцами левую руку Беллами, она без слов потянула его к двери, ведущей в столовую. Перешагнув порог, Беллами пошатнулся и был вынужден опереться о стол. Дрожащая Кэрол стояла возле приоткрытой двери.
  — Ники, — сказал она, — я попрошу тебя сделать мне одолжение. Возьми пальто и шляпу и исчезни отсюда. Навсегда. С меня хватит, я сыта этим по горло.
  Она стащила с пальца обручальное кольцо и протянула его Беллами на ладони. Тот недоуменно взглянул на кольцо, но даже не попытался его взять. Тогда Кэрол шагнула вперед и опустила колечко в нагрудный карман двубортного пиджака Беллами.
  — Вот и все, Ники, — сказала она. — Считай, что это конец всему. Уже три месяца все мои родственники и бо́льшая часть друзей только в глаза не называют меня дурой за то, что я связалась с тобой. Они говорят, что ты — пьяница и бездельник, что ты не умеешь вести себя, как подобает джентльмену. А некоторые намекают, что тебя интересуют только мои деньги. Так вот, мне уже давно начало это надоедать, но я на что-то надеялась… И вот сегодня, когда я узнала, что у тебя есть работа… что тебе доверили важное дело, я подумала: «Может, это и есть тот счастливый случай, который сделает его другим!»
  — Черт возьми! — подал голос Беллами.
  — А ты пришел сюда пьяным, — продолжала Кэрол. — Пойми, ты даже пить не умеешь! Пьяный, ты становишься невыносимым: нарываешься на скандалы, устраиваешь сцены… Так вот, уходи, прошу тебя! Я больше не хочу тебя видеть.
  Взгляд Беллами задержался на приоткрытой двери. За ней на ковре виднелась чья-то тень.
  — Все понял, — сказал он. — Вот ты и высказалась, Кэрол… Ну что ж, поступай, как знаешь. Правда, я не понимаю, почему я не могу сказать Мотту, что в его вонючем клубе орудуют мошенники. Ведь это действительно так. Впрочем, если… — В его голосе прозвучали нотки сарказма.
  — Что «если», Ники? — спросила Кэрол уже не столь уверенно.
  Рука Беллами скользнула в карман за портсигаром.
  — Может быть, будет лучше, если ты скажешь мне всю правду, дорогая? — спросил он. — Не такой уж я дурак, чтоб не видеть, что происходит вокруг. Так скажи уж лучше прямо, что ты влюбилась в Ферди Мотта, черт бы его побрал… — Он ткнул пальцем в сторону полуоткрытой двери. — В этого красавчика, в этого джентльмена, который сейчас торчит за дверью и старается не пропустить ни слова из нашего разговора, будь он проклят! — Он оттолкнулся от стола, за который цеплялся, и, сильно покачнувшись, попытался выпрямиться.
  Кэрол нервно оглянулась на дверь.
  — Я, конечно, могу тебя понять. Что такое Ник Беллами по сравнению с Фердинандом Моттом, красавцем, джентльменом, баловнем судьбы, единственным и непров… неповторимым! — Голос начал ему изменять. — Да, великолепный Фердинанд не лакает спиртное, в его карманах не бывает пусто, и он никогда не выписывает чеки, зная наперед, что они вернутся с пометкой: «На текущем счету средств нет». Фердинанд Мотт — это настоящий Божий дар для женщин, задумывающихся о своем будущем! Ферди надежен, как государственная облигация, он душка, он умеет вести себя в обществе, у него отличные манеры… Что с того, что он владелец грязного игорного дома, называемого ночным клубом!..
  Беллами не хватило воздуха, и он умолк, чтобы перевести дыхание. Когда он заговорил снова, голос его звучал примирительно.
  — Впрочем, тут не о чем говорить, дорогая. Ты предложила покончить с этим, пусть будет по-твоему. То-то порадуются твои родственники и друзья! Еще бы, у них есть все основания поздравить друг друга… да и тебя, дорогая, тоже… с тем, что ты, наконец-то, избавилась от непутевого Ники — скверного мальчишки, короля алкашей, завсегдатая кабаков Вест-Энда. Нет сомнений, что этот плохой парень, в конце концов, так заляпал бы фамильный герб Иверардов, что он стал бы похож на вывеску гостиницы «Стивенс». — Он икнул. — Извини, дорогая, это оттого, что мое сердце слишком переполнено. И больше мне нечего сказать. Ты приказала, чтобы я убирался, и я ухожу. Прощай, любовь моя! Смотри, как бы тебе не пришлось каяться!
  Он легонько отстранил ее от двери, вышел в гостиную и направился к двери.
  В столовую вошел Мотт. Кэрол сидела на стуле у обеденного стола, спрятав лицо в ладонях. Были слышны всхлипывания.
  — Не надо так, Кэрол, — начал успокаивать девушку Мотт. — Вы абсолютно правы. Только так и нужно было поступить. Он не достоин такой девушки, как вы. Разве можно вести себя так безобразно! Нужно быть полным идиотом, что бы довести себя до такого состояния.
  Беллами вышел в холл, где дворецкий помог ему надеть пальто. Он открывал дверь, чтобы выпустить гостя, когда Беллами задал ему вопрос.
  — Скажите, Сомс, миссис Марч еще здесь?
  — Нет, сэр, — ответил дворецкий. — Она и мистер Марч уже ушли. Я проводил их минут двадцать назад.
  — Ясно. Ну, а как насчет миссис Берингтон?
  — Она ушла сразу же после них, сэр.
  — Совсем плохо. Отсюда следует, что мне предстоит возвращаться домой одному… Ну что ж, Сомс, прощайте. Спокойной ночи.
  — До свидания, мистер Беллами. — Дворецкий поклонился. Беллами шагнул к двери, но в этот момент в холл торопливо вошла горничная.
  — Мистер Беллами, вас просят к телефону. У аппарата миссис Уэнинг.
  Беллами вернулся. Через дверь, расположенную правее входа в гостиную, горничная проводила его в коридор, ведущий в правое крыло дома. В конце коридора стоял на столике телефонный аппарат. Беллами взял трубку.
  — Алло! Добрый вечер, Фредди! — Он прислонился к стене и закрыл глаза.
  Женский голос в трубке звучал хрипло и напряженно.
  — Ники, у меня к вам просьба. Если вас это не затруднит, передайте Кэрол, что я не смогу к ней приехать. Мне очень жаль, но это действительно невозможно. Скажите ей, что я подхватила грипп. А теперь второе… Ники, вы не откажетесь оказать мне маленькую услугу?
  — Естественно, дорогая Фредди. Все, что прикажете.
  — Мне нужно, чтобы вы приехали ко мне, Ники. Немедленно. У вас есть возможность прямо сейчас взять такси и приехать? Когда приедете, не пользуйтесь парадным входом, а войдите через боковую дверь. Пройдете по коридору до двери в кабинет Филипа; она не будет заперта, я поставлю автоматический замок на предохранитель. Пожалуйста, не входите через общий холл! Это важно.
  — Будет сделано, Фредди, — ответил Беллами. — А вам не кажется, что все это звучит странно и загадочно? Ждите меля, я сейчас приеду.
  Волоча ноги и покачиваясь, он вернулся в холл и, ухватив дворецкого за рукав, сказал ему торжественно:
  — Я попрошу вас передать мисс Иверард прощальный поклон от мистера Николаса Беллами. Передайте ей также, что звонила миссис Уэнинг. Она просила передать, что не сможет посетить мисс Иверард сегодня вечером из-за простуды. А если встретите ее дядю, присядьте перед ним в реверансе!
  — Будет исполнено, сэр, — невозмутимо ответил дворецкий и закрыл за Беллами дверь.
  2
  Расположившись на заднем сиденье такси, Беллами закурил очередную сигарету, воспользовавшись окурком предыдущей. Окурок он отправил в окно, автоматически отметив, что ночь стала еще темнее, а дождь не собирается прекращаться.
  Его голова раскалывалась. Что за идиотизм, мешать шампанское с ромом! Кто не знает, что это вернейший способ окосеть. Впрочем, к его случаю это не относится: ведь он сам хотел, чтобы его разобрало. Беллами саркастически усмехнулся.
  Такси выехало на Маунд-стрит. До Хайд-Хауса, где жили Уэнинги, оставалось совсем немного. Беллами заставил себя думать о Фредди Уэнинг. Ее звонок заинтересовал его. Подобное проявление эмоций было совершенно не в стиле Фредерики Уэнинг, женщины хладнокровной, уравновешенной и сдержанной. Ее независимая натура, несомненно, сочла бы подобную выходку признанием в собственной слабости.
  Беллами поискал в карманах мелочь, чтобы заплатить водителю. Его мысли переключились на Кэрол. Да, Кэрол — девушка что надо! И как эффектно она отбрила его! Кэрол всегда выглядит эффектно, когда сердится, — редкое качество у женщин. Она отчитывала его, а за дверью стоял, навострив уши, этот чертов Фердинанд Мотт. Беллами был уверен, что при этом он ощеривал в улыбке свои белые зубы, одобрительно похлопывая себя мысленно по плечу. Ферди прекрасно оценил ситуацию. Беллами выведен из игры, а Ферди не из тех, кто не сумеет использовать обстоятельства в своих целях. Во-первых, он давно влюблен в Кэрол, а во-вторых, как он мог упустить случай насолить Беллами, которого терпеть не мог? Сегодняшний день Ферди может отметить белым камешком…
  Впрочем, Фердинанду Мотту всегда везло. Достаточно вспомнить карьеру этого удачливого человека. До начала тридцать девятого года он работал в престижной промышленной фирме, где ведал внешними связями. Ему хорошо платили. Даже слишком хорошо, если учесть, что толку от его работы было мало. Над головой Мотта начали сгущаться тучи: фирма собиралась избавиться от него. Но тут, как манна небесная, появился Уэнинг, организующий отдел «Си». Всегда умеющий отлично подать себя, Ферди был зачислен в штат отдела пропаганды. На этой работе он показал себя лучше, чем в фирме: обладая известным вкусом и интуицией, он успешно отбирал нужные материалы для готовящихся пропагандистских кампаний.
  В ноябре, когда Мотт, Беллами и Марч были уволены якобы в связи с сокращением штатов, лишь один Ферди не растерялся. Он изменил свой жизненный курс на сто восемьдесят градусов и решил попробовать себя в амплуа владельца ночного клуба. И эта неожиданная идея, как это ни странно, принесла великолепные плоды, черт бы побрал этого везунчика Мотта!
  Мотт оказался неплохим психологом: он сумел спрогнозировать изменение настроений в военные годы. Когда начинается война, люди становятся возбужденными, взбудораженными, их мысли и разговоры привязаны к военным событиям.
  Но потом им все это надоедает, возбужденная нервная система требует разрядки, и люди начинают искать развлечений, чтобы отвлечься. Развив эту идею, Ферди пришел к выводу, что война — это именно то время, когда можно очень хорошо нажиться на игорном бизнесе. Для начала нужно было найти подходящий дом, хорошо обставленный и уютный, тщательно подобрать персонал, после чего останется сколотить постоянную, правильно подобранную клиентуру. О лицензии на продажу спиртных напитков можно было не беспокоиться. А затем следовало предоставить клиентам все, что они пожелают, и грести прибыль. Эта идея была реализована Моттом великолепно, он запустил свое дело на всю катушку и выжимал из клуба все, что было возможно.
  По своей натуре он отлично подходил для этой работы. Он был по-своему обаятелен, и его любили. Он прекрасно одевался, умел поддержать разговор на любую тему, был готов в любой момент поставить знакомому выпивку. И он нравился женщинам — особенно определенному типу женщин. Не слишком разборчивым. Какие бы нравственные принципы он ни исповедовал, он умел произвести впечатление хорошо воспитанного человека. Среди клиентов, посещающих его клуб, было много весьма приличных людей. Ну, а если среди игроков оказывалась пара-тройка излишне ловких молодцев, то это ровным счетом ничего не значило. Мотт мог просто ничего не знать об этом. Грубость, допущенная Беллами в отношении Мотта в доме Кэрол, по сути дела, была ничем не спровоцированной. Просто Беллами хотел разозлить Мотта, вывести его из себя, и это ему удалось. Мысль об этом вызвала широкую улыбку на лице Беллами. И вот сейчас Ферди обхаживает Кэрол… Мысль об этом не доставила Беллами особого удовольствия.
  Беллами забарабанил пальцами по стеклянной перегородке, и водитель остановил машину. Достав из кармана приготовленную мелочь, он расплатился с таксистом и, покачиваясь, вылез из машины. Это был весьма престижный район, в котором жили известные, обеспеченные люди, снимавшие здесь дорогие квартиры в отличных домах. Беллами направился к дому, где жили Уэнинги, но вовремя вспомнил, что Фредерика просила его воспользоваться боковым входом.
  Он свернул в переулок, обходя дом справа, прошел через проход, разделявший два здания жилищного массива, и добрался до черного хода. Дверь оказалась незапертой. Он вошел внутрь, поднялся по лестнице на третий этаж, где находилась нужная ему квартира, и оказался в служебном коридоре, куда выходила дверь из кабинета Уэнинга — второй вход в их квартиру. Он нажал на ручку, и дверь поддалась; защелка автоматического замка, как и обещала Фредди, удерживалась предохранителем. Беллами вошел в кабинет Уэнинга и тихо прикрыл за собой дверь. В квартире горел свет.
  Дверь из кабинета вела в просторную столовую. Там никого не было; Беллами пересек столовую и попал в гостиную. Он ожидал, что Фредди будет ждать его именно здесь, и, не найдя ее, был удивлен. Дверь из гостиной открывалась в короткий коридор, ведущий к спальне и ванной. Беллами позвал: «Фредди! Где вы, Фредди?» — но ему никто не ответил. Дверь, ведущая в спальню Фредерики, была приоткрыта. Беллами приблизился к двери и осторожно постучал. Ответа не было. Тогда Беллами распахнул дверь и вошел.
  Первым, что бросилось ему в глаза в этой спальне, была нога Фредди. Это была очень красивая нога, свисающая с кровати. А на ноге была изящная туфелька на очень высоком каблуке-шпильке. Очевидно, Фредди спала. Беллами вдруг подумал, что было бы забавно подойти к ней и чмокнуть ее в носик. Он сделал шаг, потом другой, приближаясь к кровати… И остановился с застывшим лицом, тупо глядя на лежавшую неподвижно… слишком неподвижно… Фредерику. Он уже был уверен в том, что она мертва. А потом оцепенение прошло. Беллами тихонько присвистнул сквозь зубы и автоматически взглянул на часы; они показывали четверть двенадцатого. Он подошел ближе. Теперь он мог рассмотреть повернутое к стене лицо Фредди.
  «Да, — подумал он, — нельзя сказать, что она выглядит прекрасно… Впрочем, кто из задушенных когда-нибудь хорошо выглядел?» А в том, что Фредди была задушена, не было сомнений.
  Беллами отступил от кровати и сбросил свое пальто на ближайший стул, положил на пальто шляпу, а потом прошел в ванную.
  Открутив кран с холодной водой, он ополоснул лицо и руки, закрутил кран и тщательно протер его носовым платком. После этого он вернулся в спальню и прежде всего надел перчатки, которые извлек из кармана пальто.
  Остановившись у кровати, он окинул Фредди долгим, изучающим взглядом. На ней было черное вечернее платье, очень элегантное, которое при других обстоятельствах несомненно было бы ей к лицу. С той стороны, где нога свисала с кровати, подол задрался. Сделанная недавно прическа почти не растрепалась. Поверх платья на Фредди был надет меховой жакет из горностая; жакет распахнулся, его полы лежали на кровати по обе стороны от трупа.
  На прикроватном столике, возле которого стоял Беллами, лежала шляпка — маленькое, изящное творение из черного бархата. Такие шляпы женщины надевают, отправляясь вечером туда, где ношение шляпки требуют правила этикета. Беллами мрачно взглянул на нее, а потом снял с правой руки перчатку. Приподняв рукой в перчатке откинутую полу жакета, он провел другой рукой по меху, а затем запахнул жакет на теле Фредди. Коснувшись рукой ее лба, Беллами снова надел перчатку.
  Его внимание снова привлек прикроватный столик. Стоявшая на нем лампа была зажжена, и в ее свете Беллами углядел на полу, между столиком и кроватью, авторучку и листок бумаги. Наклонившись, он поднял оба предмета. Насколько он мог вспомнить, авторучка была той, которой обычно пользовалась Фредди, а то, что он принял за лист бумаги, оказалось остатками отрывного блокнота, в котором осталось всего два листка. Бумага была матовой, с пепельным оттенком. На верхнем листе рукой Фредди было написано несколько слов. Беллами бросилось в глаза его имя. Он склонился над остатками блокнота и прочел:
  «Дорогой Ники!
  Мне нужно, как можно скорее, встретиться с Вами. Речь идет о Ва…»
  И все. Видимо, Фредди начала писать ему записку, но не закончила ее. Что-то отвлекло ее внимание, она выпустила блокнот и авторучку из рук, и они упали рядом с кроватью. Беллами положил ручку туда, где нашел ее, вырвал верхний листок из блокнота, сложил его и сунул в карман. После этого блокнот тоже вернулся на прежнее место.
  Затем он вышел из спальни и по коридору прошел в столовую. Из стоявшего там серванта он вынул небольшой серебряный поднос с тремя стаканами. Один из стаканов Беллами поставил на сервант, а затем, сняв перчатки, смахнул два оставшихся стакана на пол. Стаканы разбились, а осколки Беллами оставил лежать на полу. Убрав поднос обратно в сервант, Беллами вынул графин с виски и сифон с содовой, взял третий стакан и перенес все это в спальню. В стакане он смешал виски с содовой и попробовал смесь. Затем с этим стаканом он подошел к кровати, поднял холодную руку мертвой женщины и прижал к стакану ее пальцы. Потом, отпустив руку, он приподнял ее голову и поднес стакан к ее губам. Убедившись, что на стакане остался след помады, он поставил его на ночной столик, где уже стояли графин и сифон. После этого он прошел в ванную и выпил воды.
  Пройдя в столовую, он натянул на руки перчатки и вернулся в спальню. В этот момент в углу комнаты зазвонил телефон.
  Беллами даже не взглянул на аппарат. Он надел пальто, взял шляпу и, взглянув последний раз на мертвую Фредерику, вышел из комнаты, оставив свет включенным. Через коридор, гостиную, столовую и кабинет Уэнинга он вышел из квартиры, провожаемый трелями не перестававшего звонить телефона. Дверь, ведущую из кабинета в служебный коридор, он лишь притворил, оставив замок на предохранителе.
  Никем не замеченный, он тихо сбежал с лестницы и через черный ход вышел в переулок. Там по-прежнему шел дождь, и было очень темно. Подняв воротник, чтобы защитить себя от пронизывающего ветра, он без спешки прошел по проходу между домами на Маунт-стрит, а потом через Шепард-маркет вышел на Пикадилли. Задержавшись на минуту, чтобы закурить, он внимательно посмотрел по сторонам, а затем отправился к себе домой, на Халфмун-стрит.
  Глава 4
  Понедельник: Без алиби
  1
  Беллами лежал на кровати, бездумно глядя в потолок. Спустя какое-то время он неожиданно для себя осознал, что замерз и что в комнате очень холодно. Он встал, включил электрокамин и набросил на плечи свое пальто с меховым воротником. На кровать он больше не ложился, а, придвинув к камину кресло, сел в него, выудил из кармана сигарету, табак из которой наполовину высыпался, и, закурив, стал думать о Фредерике. Мыслей было много. Он перебирал их, сравнивал, сопоставлял, пытаясь соединить их в логически связанное единое целое. Но это ему не удавалось. Однако при всех условиях существовало соображение, которое должно было лечь в основу любой гипотезы.
  Если на свете существовала женщина, предельно далекая от любых обстоятельств, которые могли бы привести к ее убийству, то такой женщиной, несомненно, была Фредерика Уэнинг. И тем не менее она была убита. Кто-то убил ее.
  Теперь о Фредди можно сказать: «Женщина, которую убили…» Беллами глубоко затянулся, задержал в легких дым, а потом медленно выпустил его голубоватым облачком.
  «Женщина, которую убили…»
  Его мозг обыгрывал эту фразу. Если женщина умерла насильственной смертью, то в большинстве случаев она сама, вольно или невольно, в какой-то мере виновна в своей гибели.
  Если поводом для убийства явилась ревность, значит, женщина своим поведением эту ревность мотивировала. Убийство с целью грабежа предполагает, что у жертвы было нечто столь ценное, что жажда обладания им оправдывала риск, на который шел убийца. Но какой мотив мог иметь место в случае Фредерики Уэнинг? Беллами напрягал свое воображение и в конце концов пришел к заключению, что единственным мыслимым поводом к убийству Фредерики могла быть месть.
  Эта мысль заставила Беллами задуматься о том, как по сути дела люди мало знают друг о друге. И именно те, кто считает, что знает абсолютно все о жертве, об образе ее мышления, эмоциональном складе, привычках, слабостях, об окружающих ее людях, о среде, в которой она живет, то есть родственники и близкие друзья, обычно больше остальных бывают поражены фактом убийства. И только после этого к ним приходит осознание того, как мало знали они о жертве, о тех специфических, интимных, а подчас и зловещих обстоятельствах, сопутствующих ей и приведших к трагическому исходу.
  К тому же, в случае преднамеренного убийства, правда зачастую оказывается невероятнее любых придуманных фантазий. Многие люди, имеющие отношение к преступлениям — расследующие их или пишущие о них, — охотно утверждают, что убийство — мотивированное преступление, что оно имеет свою причину и является результатом логически связанной последовательности событий.
  Но в действительности не так уж редки и безмотивные убийства. Подобные преступления с точки зрения нормального здравого смысла кажутся нелогичными, а иногда и попросту бессмысленными. Недавно он сам читал в какой-то газете о подобном происшествии, случившемся в одном из ночных клубов: некий мужчина подошел к совершенно незнакомому ему человеку и размозжил ему голову, ударив бутылкой шампанского. Алогичный поступок, который, однако, был совершен. А какую реакцию вызвал бы романист, описавший подобное убийство в своем произведении? Скорее всего недоумение или смех.
  Беллами так и не мог связать концы с концами и хотя бы сколько-нибудь обоснованно предположить, кому могло понадобиться убить Фредерику. Все, что он знал о ней от других людей и в результате личного знакомства, исключало такую возможность. Фредди была красивой, но сдержанной и прекрасно владеющей собой женщиной. У нее был ровный характер, она почти всегда пребывала в хорошем настроении, не обременяя себя заботами и переживаниями. Никаких странных или опасных склонностей, никаких предосудительных связей, которые могли бы привести к ситуации, разрешившейся убийством. По крайней мере, Беллами ничего подобного о ней не знал.
  Фредди всегда казалась счастливой. Многие женщины к своему сорокалетию становятся эмоционально неуравновешенными — они либо пытаются обрести то, чего, по их мнению, им не хватает, либо активно стараются от чего-то избавиться; некоторые из них становятся мужененавистницами, другие проявляют повышенную сексуальность. Фредди же являла собой пример замужней женщины, полностью удовлетворенной своей жизнью — случай в человеческом обществе почти уникальный. Разум говорил Беллами, что убийство Фредди никому не было нужно, но факты свидетельствовали о том, что кому-то все же понадобилось убить ее.
  При мысли об этом на губах Беллами появилась холодная, сардоническая усмешка, которая, однако, исчезла, когда он осознал то, о чем рефлекторно старался не думать. Обстоятельства сложились так, что вне зависимости от того, кто убил миссис Уэнинг, подозрение неминуемо должно было пасть на него, на Николаса Беллами.
  Он бросил сигарету в пепельницу, прошел в кухню и приготовил себе солидную порцию виски с содовой. Сейчас ему просто необходимо было выпить. Со стаканом в руке он вернулся в спальню и снова сел в кресло у камина. Пошарив в кармане пиджака, он извлек листок пепельного цвета бумаги из блокнота Фредди и перечитал записку:
  «Дорогой Ники!
  Мне нужно, как можно скорее, встретиться с Вами. Речь идет о Ва…»
  Записка была написана знакомым ему твердым почерком Фредди: чисто и аккуратно. Фредди явно не спешила, когда писала ее. Слова. «Речь идет о Ва…»? А может, «о Вашей жизни»? Как бы там ни было, он уже никогда не узнает, зачем он ей так срочно понадобился, подумал Беллами с печальной усмешкой.
  Но что же все-таки случилось? Фредди, взяв блокнот и ручку, начала писать записку. А затем оборвала ее буквально на полуслове. Почему? Кто-то пришел и оторвал ее от этого занятия, или она решила, что дело является слишком неотложным и нужно не писать, а звонить? Она оставила записку неоконченной, позвонила в дом Кэрол и сказала ему, чтобы он приехал к ней немедленно.
  Мысль о том, что ей помешал кончить записку убийца, Беллами отбросил почти сразу. Трудно было представить, чтобы Фредерика писала эту записку, лежа на кровати в меховом жакете. Тем более, что в квартире было очень тепло.
  Беллами ощущал сухость и неприятный привкус во рту от непрерывного курения, но тем не менее он снова закурил. Поднявшись, он подошел к окну, поднял край шторы и невидящим взглядом уставился в темноту ночи. Дождь по-прежнему барабанил по стеклам. Да, унылая ночь… Он снова вернулся к камину.
  Подумав еще несколько минут, он подошел к телефону и набрал номер «Малайского клуба». Ему ответила женщина — он узнал голос белокурой барменши заведения. Прикрыв микрофон носовым платком, чтобы изменить голос, Беллами сказал:
  — Алло! Это «Малайский клуб»? У телефона мистер Броунинг. Скажите, миссис Берингтон у вас? Я ее старый друг.
  Барменша ответила, что миссис Берингтон в клубе нет. Беллами осведомился не собиралась ли она прийти в «Малайский клуб», девушка ответила, что нет. Это она знает наверняка: миссис Берингтон недавно звонила сюда и сказала, что если о ней будут справляться по телефону, то она отправилась в ночной клуб Мотта. Может быть, она имела в виду вас, мистер Броунинг? Беллами ответил, что это именно так, поблагодарил и положил трубку.
  Он немного постоял у столика с телефоном, глядя то на аппарат, то на дверь, а потом выключил камин, взял шляпу, застегнул пальто и вышел. На Пикадилли он остановил такси и велел таксисту отвезти его в ночной клуб Мотта.
  2
  В Сент-Джон-Вуде Беллами попросил водителя остановить машину на Акациевой аллее. Пройдя пешком несколько десятков ярдов, он оказался возле клуба Фердинанда Мотта, к которому вела мощеная дорожка, упирающаяся в залитую таинственным синим светом дверь. Источником света служили корабельные фонари с синими светофильтрами. «Ферди, как всегда, на высоте, — подумал Беллами. — И светомаскировка не нарушена, и у клиента на подходе к его игорному заведению создается романтическое настроение, располагающее к игре».
  Беллами толкнул синюю дверь и оказался в коридоре, в который выходили двери личных помещений Мотта. Пол был застлан дорогим ковром, на стенах висели хорошие гравюры со сценами охоты. Попавший сюда клиент должен был почувствовать, что оказался в солидном, респектабельном заведении.
  В конце коридора находилась застекленная проходная, через которую должны были проходить игроки, чтобы попасть в клуб.
  Остановившись в середине коридора, чтобы закурить сигарету, Беллами увидел сидевшего за стеклом Лейтона — сторожевого пса Мотта. Лейтон, по-видимому, тоже заметил Беллами. Он отложил в сторону газету, которую читал.
  Беллами, войдя в проходную, приветливо улыбнулся и сказал будничным тоном:
  — Привет, Лейтон. Есть новости?
  — Из тех, что касаются вас, только одна, — сказал Лейтон без всякой враждебности. — Этот клуб закрыт для вас раз и навсегда. Вам здесь нечего делать.
  Улыбка Беллами стала еще лучезарней.
  — Это что, последнее распоряжение босса? Но нет, не может быть. Он наверняка имел в виду не это. Чтобы старина Ферди да закрыл передо мной дверь своего клуба. Нет, это невозможно! Я не могу в это поверить!
  Лейтон покачал головой.
  — Мне очень жаль, мистер Беллами, но таков приказ, который отдал мне управляющий. Вас не велено пускать в зал.
  Беллами, пожав плечами, сделал шаг к двери в противоположном конце проходной. Лейтон встал.
  — Мистер Беллами, мне приказано вышвырнуть вас вон, если вы будете упрямиться.
  — Только без глупостей, Лейтон, — сказал Беллами спокойно, продолжая улыбаться. — Вы что, не знаете, что любой шум может навлечь на клуб подозрения, а это совсем не понравится Мотту? Скандалы вредят бизнесу.
  — Видимо, мистер Мотт считает, что вы вредите его бизнесу еще больше, — буркнул Лейтон. — Да и не такой уж это скандал — выбросить из клуба неподходящего клиента. Что в этом предосудительного? Так что перестаньте строить из себя идиота и уходите!
  — Я должен уйти?
  Голос Беллами звучал буднично спокойно. И тем неожиданней была его молниеносная реакция: он шагнул навстречу Лейтону, затем в сторону и нанес ему короткий сокрушительный удар левой в скулу.
  Лейтон рухнул навзничь, опрокинув стул, который откатился в сторону. Когда он шевельнулся, пытаясь встать, Беллами сгреб его за лацканы куртки, поставил на ноги и, прежде чем тот опомнился, снова отправил на пол ударом правой в челюсть. Больше Лейтон встать не пытался. Теперь его глаза смотрели на Беллами куда уважительней.
  — Давай без глупостей, Лейтон, — сказал Беллами, на этот раз без улыбки. — Ты надоел мне. У меня завязли в зубах легенды о твоей силе и свирепости. Тебе следует поучиться смотреть на вещи просто. Так что лежи спокойно и не трепыхайся. Если я ударю тебя еще раз, то, пожалуй, убью.
  Лейтон предпочел оставить его слова без ответа.
  Беллами повернулся спиной к поверженному противнику и через дверь в противоположной стене вошел в холл. Это была большая комната с баром в углу. За хромированной стойкой бармен в белой униформе лениво перетирал стаканы. Беллами, не задерживаясь, пересек эту комнату и через дверь справа вышел в короткий коридор, в конце которого была дверь, ведущая в кабинет Мотта.
  Когда Беллами без стука распахнул дверь, Мотт с сигаретой в губах сидел за письменным столом. Напротив него в кресле расположилась Кэрол Иверард в наброшенном на плечи меховом манто. При виде Беллами брови Мотта поползли вверх. Он швырнул сигарету в пепельницу и напрягся. Кэрол тоже смотрела на вошедшего, и в ее потемневших глазах не было ни любви, ни сочувствия.
  Предупреждая вопрос Мотта, Беллами сказал:
  — Все о'кей, Ферди! Не беспокойтесь. Я уже протрезвел и не причиню вам никаких неприятностей. Напротив…
  Он увидел, как расширились глаза Мотта, и обернулся. На пороге стоял, потирая ушибленную скулу, Лейтон.
  — Все в порядке, Лейтон, — бросил Мотт вышибале. — Ваша помощь здесь не нужна.
  Беллами вынул из кармана портсигар и закурил.
  — Я пришел сюда… Словом, я хочу извиниться перед вами обоими. Ферди, я действительно гадко вел себя на приеме у Кэрол. Один дьявол знает, что это на меня напало, вот и наговорил лишнего. Но я никогда так не думал о вас всерьез, Ферди. Это и к тебе относится, Кэрол. — Он передел взгляд на девушку. — Просто не знаю, как это получилось. Видимо, я в самом деле набрался: пил виски, потом шампанское, а поверх шампанского хватил рома… Жуткая смесь. Я готов принести любые извинения… И я сделаю все, чтобы загладить свою вину, если это возможно.
  На лице. Мотта появилась столь обычная для него улыбка.
  — Ничего, Ники, я как-нибудь переживу. Между нами снова все по-старому. И все же не стоило ставить своих друзей в такое затруднительное положение. Вы отличный парень, Ники, но если сорветесь с цепи, рука у вас тяжелая и вы бьете тогда наотмашь.
  — Увы, и с этим я должен согласиться, — со вздохом сказал Беллами. — Сам знаю, что я неприятный тип. Причем, самое скверное заключается в том, что я груб с людьми, которые мне дороги, а не с теми, до кого мне нет дела. А ты, Кэрол? Могу ли я надеяться, что ты простишь меня?
  Она потупилась.
  — Я прощаю тебя, Ники. Но ты должен помнить, что прежние отношения между вами невозможны, — сказала она мягко, но решительно. — Тебе следует понять меня. Я больше так не могу. И решение мое бесповоротно.
  — Ну что ж, я сам виноват в этом, Кэрол, и не мне осуждать тебя. Но у меня не так много друзей, чтобы я мог позволить себе разбрасываться ими.
  — Так забудем о случившемся! — Улыбающийся Мотт дружески похлопал Беллами по плечу. — Поймите, Ники, у меня все внутри перевернулось, когда вы заявили, что у меня здесь нечестно играют. Но ведь вы и сами так не думали, я уверен в этом.
  — Вот что, Ники, — сказала Кэрол вставая. — Я уже сказала, что ты прощен. Что же касается моей дружбы, то тебе придется пройти испытательный срок… Ферди, я хочу попытать счастье на рулетке. Пойду в зал… — И она вышла через боковую дверь.
  Сконфуженный Беллами с несчастным видом опустился в стоявшее у стены кресло. Видимо, он выглядел очень жалким, потому что Мотт встал, подошел к бару, достал бутылку виски, два стакана и сифон с содовой.
  — Давайте выпьем, Ники. Выпьем за то, чтобы между нами ничего не стояло. Только этого я и желаю, вы знаете. И постарайтесь сами не вредить себе.
  Беллами с печальной усмешкой покачал головой.
  — Добрые советы всегда приходят с опозданием. А уж навредить себе я умею! Пример тому — сегодняшний вечер. Подумать только, потерять Кэрол! Боже, какой я дурак! И это в тот момент, когда у меня появился шанс!
  Мотт понимающе кивнул.
  — Я знаю, Ники. Кэрол мне рассказала. Разумеется, она взяла с меня слово хранить все это в тайне. И уж вы можете мне верить, Ники, я никогда никому не скажу об этом ни слова… Ну что ж, я всегда говорил, что у вас светлая голова, Ники, как бы вы ни старались подать себя в самом скверном виде. И Уэнинг это понимает — в противном случае он никогда не доверил бы вам это дело. — Он помолчал немного и продолжал:
  — Уэнинг душой и телом предан отделу «Си», это его детище. Так что к происходящему он относится очень серьезно. Мысль о возможной утечке информации в отделе может довести его до инфаркта.
  — Да, — согласился Беллами, — он действительно вне себя от огорчения: Однако скажу вам честно, Ферди, я в растерянности. Ведь я вовсе не детектив. Филип хочет, чтобы я нашел ему предателя, но дьявол меня задери, если я знаю, с чего следует начинать в таком деле.
  — Ну, я не думаю, что у вас возникнут особые затруднения, Ники, — ободряюще сказал Мотт. — Кстати, мне почему-то кажется, что в этом деле замешана женщина… — Он закончил смешивать виски с содовой и протянул Беллами стакан. — Вообще-то, — продолжал он, — меня даже удивляет, что случаи утечки столь редки. Казалось бы, в военное время в правительственных структурах это должно было наблюдаться гораздо чаще. Вспомните их стиль работы. Значение пропаганды в военное время очевидно, и вот кому-то приходит в голову создать специализированный отдел «Си» для проведения пропагандистских кампаний. Отличная идея, ничего не скажешь. Что же нужно для ее осуществления? Прежде всего — штат, укомплектованный компетентными, квалифицированными сотрудниками. Для решения этой задачи назначают ответственного за отдел — в нашем случае Филипа Уэнинга. Этот человек должен быть первоклассным специалистом и абсолютно надежным человеком. Претенденты на это место тщательно отбираются и подвергаются всесторонней проверке. Затем встает вопрос о комплектовании штата. Это тоже должны быть профессионалы высшей марки, и в этом плане требования отбора очень жестки. А вот проверяют их уже не столь тщательно. Срабатывает обычный стереотип. Если претендент или претендентка отвечает необходимым профессиональным требованиям, то автоматически предполагают, что их моральные характеристики тоже на высоте, что им присуще чувство патриотизма, верность долгу и все такое. — Он стряхнул наросший на сигарете столбик пепла. — Но это лишь одна сторона проблемы. А есть и вторая. Она состоит в том, что людям в создаваемых коллективах позволяют слишком много болтать. Их считают отменными патриотами, а это подразумевает, что они просто не способны что-либо выболтать. Начальство не в состоянии осознать, что существуют люди — они могут быть и настоящими патриотами, — слабость которых состоит в том, что они любят выставлять себя напоказ… любят казаться значимыми в глазах окружающих. —  Он раздавил окурок в пепельнице.
  Такой человек далек от мысли выдать что-либо намеренно. Но он вполне может сделать это случайно. Однако разве это не одно и тоже? Кто из нас не знает людей, работающих в государственных учреждениях, которые безумно любят ввязываться в споры. И сколько раз нам приходилось видеть, как во время спора такой человек в ответ на выпад противника поднимает брови и снисходительно улыбается, как бы говоря: «Если бы вы могли только представить, как вы неправы! И сколько бы я мог порассказать вам об этом, если бы имел право это сделать!». Человек не отдает себе отчета в том, что такое поведение уже равносильно ответу «да» или «нет» и может послужить опытному разведчику основанием для весьма серьезных выводов.
  — Вы правы, Ферди, правы, как всегда, — согласился Беллами. — Вы абсолютно правы. — Он опорожнил свой стакан и встал. — А теперь я хотел бы проверить народную мудрость. Помните поговорку, Ферди: «Не везет в картах, везет в любви»? Проверим, справедливо ли обратное. — Он бросил взгляд на дверь, ведущую в игорный зал. — Во что сегодня у вас играют, Ферди?
  — Как всегда, в рулетку, — ответил Мотт. — А Харкот Марч — он здесь уже давно — пытается сколотить команду для покера. Я думаю тоже присоединиться к ним через несколько минут.
  — Ясно.
  Беллами направился к двери, но Мотт задержал его.
  — Послушайте, Ники… Я хотел бы поговорить с вами о Кэрол — начал он, явно чувствуя себя неловко. — Я буду откровенен. Вот уже несколько месяцев, как я в нее влюблен… Я с ума по ней схожу. Естественно, я ничего не говорил ей об этом. Не в моих правилах подсаживать друзей. Но сегодняшний скандал в доме Кэрол изменил ситуацию, Ники. Вы ушли, она была очень огорчена, я попытался поговорить с ней, утешить ее… Словом, боюсь, что я раскрыл перед ней свои карты. Вы знаете, как это бывает.
  — Знаю, — подтвердил Беллами.
  — Я не могу оценить свои плюсы, — продолжал Мотт, — но у меня сложилось впечатление, что я ей не неприятен. К тому же она сама сказала мне, что ее помолвка с вами была ошибкой, что она уже давно поняла, что вы с ней не подходите друг другу ни по характеру, ни по образу жизни…
  Он встал и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате. Затем, остановившись у камина спиной к огню, внимательно посмотрел на Беллами.
  — Ники, я не хочу ничего от вас утаивать. Разумеется, после вашего ухода я не попытался добиться какой-то определенности… Но Кэрол дала мне понять, что спустя какое-то время она позволит мне заговорить о помолвке. Дела у меня идут неплохо, я собираюсь продать клуб, купить землю и поселиться где-нибудь в сельской местности. — Он помолчал немного, а потом добавил: — Я понимаю ваши чувства, Ники, но не сказать вам об этом я не мог. Думаю, вам лучше знать все.
  — Вы всегда были покорителем сердец, Ферди. — Беллами покачал головой. — И все же я рад услышать это от вас. Что ж, так, наверное, будет лучше. Конец всем иллюзиям, и… — Он вздохнул. — Я желаю вам удачи, Ферди, черт бы вас побрал, вечного любимчика судьбы. А сейчас я намерен проверить тезис: «Не везет в любви — везет в картах». Надеюсь, на рулетку это тоже распространяется? Клянусь Юпитером, элементарная справедливость требует, чтобы я сегодня сорвал банк! — И он прошел в игорный зал.
  Центральное место в зале занимала рулетка, вокруг которой сгрудились восемь или девять человек. Среди играющих была и Кэрол, а напротив нее Беллами заметил Айрис Берингтон. Через открытую дверь можно было видеть бар и Харкота Марча, в одиночестве пившего у стойки. Он явно не выглядел счастливым человеком. Беллами направился к рулетке. Миссис Берингтон подняла голову и заметила его. Когда их взгляды встретились, она мило улыбнулась и опустила ресницы. Он ответил ей широкой улыбкой.
  Крупье, еще совсем молодой, высокий и очень худой мужчина с бледным лицом, похожий на чахоточного, раскручивал колесо. Это был мастер своего дела, которого Ферди Мотт сманил из первоклассного игорного дома в Мейфоре. Когда Беллами подошел к столу, он кивнул ему и сказал:
  — Мистер Беллами, уже половина первого. По нашим правилам, после полуночи за участие в игре взимается плата. Два фунта, пожалуйста.
  Беллами вручил крупье две однофунтовые бумажки, а затем поставил пять фунтов на черное за секунду до того, как крупье бросил шарик, достаточно громко пробормотав: «Где наша не пропадала!» Шарик остановился на черном поле. Беллами взял деньги, которые крупье придвинул ему своей лопаткой.
  — Несчастлив в любви — счастлив в игре, — сентенциозно заметил Беллами и многозначительно улыбнулся Кэрол.
  Она ответила ему холодной, сдержанной, улыбкой.
  Играющие начали делать новые ставки, а Беллами отошел от стола с рулеткой и направился в бар. Там Харкот Марч готовился вступить в единоборство с четвертым стаканом виски.
  — Как жизнь, Харкот? — обратился к нему Беллами.
  — Хреново, будь оно все проклято! — ощерился Марч. — Денег нет. И эта война… Ненавижу войну, меня от нее в дрожь бросает, даже пальцы дрожат. Так что хуже быть не может!
  — Вы так считаете? — пожал плечами Беллами. — Боюсь, что это от незнания: вы просто не испытывали худшего. Помните пословицу о цветочках и ягодках? Так ягодки еще предстоят… Я пожалуй закажу себе то же, что и вы.
  Бармен налил ему виски с содовой.
  — Ну, вы и выдали сегодня, старина! — Харкот хохотнул. — Я имею в виду вашу выходку на приеме у Кэрол. Считайте, что вы прославились. Ну и крыл же вас дядюшка Кэрол после вашего ухода. Не скажу, чтобы ее родственники вам особо симпатизировали.
  — Я их тоже люблю. — Беллами усмехнулся. — В глазах Иверардов моя репутация погублена навсегда. Ну, а если что-то нельзя исправить, с этим следует примириться. И вообще это не смертельно. Переживем!
  — Женщины — это выдумка дьявола, — заявил Харкот не твердо, но поучительно. — Какую прорву времени отнимает у мужчины женщина, с которой он связался!
  — То есть, вы хотите сказать, что если бы не данная женщина, то у мужчины освободилась бы масса времени, чтобы крутиться с другими? Интересная мысль. У вас найдется сигарета, Харкот?
  Марч раскрыл весьма претенциозный портсигар, и Беллами взял сигарету, после чего Марч сунул портсигар обратно в карман.
  — А что, вы правы, Беллами. Странно получается с этими женщинами. Лезешь из кожи вон, не жалея ни сил, ни времени, чтобы завоевать одну, а когда добьешься своего, начинаешь задумываться над тем, как распрекрасно можно было бы развлекаться со многими женщинами, если бы не она.
  Беллами проследил за полетом кольца дыма.
  — Вашей мудрости, Харкот, мог бы позавидовать сам царь Соломон, — заявил он. — Однако мне кажется, что нам сейчас необходимо выпить.
  Он мигнул бармену, и тот приготовил следующую порцию виски с содовой. Беллами вручил стакан с напитком Марчу, и тот осушил его большими глотками.
  — Каждый из нас — кузнец своего счастья, — продолжал Беллами, — а жизнь человека такова, какой он ее сделает. Впрочем, все в свое время. И Рим был построен не за один день. Ваше здоровье, Марч! — Он выпил и облокотился на стойку бара. — Но проблема, которую мы рассматриваем, имеет еще одну сторону. Подумайте, насколько была бы лучше и счастливее наша жизнь, если бы она стояла на месте. Увы, в этом мире все меняется, об этом знали еще древние. А все перемены почему-то происходят не в лучшую сторону. Неприятные происшествия повторяются с регулярностью, которую было бы легче переносить, если бы спиртное раздавали бесплатно.
  Марч подтверждающе кивнул, неосторожно нарушив тем самым равновесие, и сильно качнулся.
  — Ники, вы — философ. Согласны со мной?
  — Абсолютно, — ответил Беллами. — Во всяком случае, терпения у меня хватает, и я умею ждать. А тот, кто умеет ждать, в конце концов получит все… что никому больше не нужно! — закончил он со смехом. — Жизнь, она всегда в порядке. Люди сами виноватые своих невзгодах: они никогда не бывают довольны тем, что имеют. Им мало… мало всегда. Даже если вещь совершенна, они не успокоятся, пока не испортят ее. Они всегда готовы действовать, не считаясь с тем, какой вред могут принести внешне совсем незначительные действия.
  Он помолчал, как если бы о чем-то вспомнил.
  — Мне довелось быть свидетелем того, как один такой пустячок кончился смертью, — сказал он. — Очень забавный случай. Это было в Оклахоме, я там жил в тридцать втором году. Один парень держал придорожную забегаловку под открытым небом сразу же за городской чертой. Обслуживал шоферов да и всех проезжающих тоже. Его звали Джо, и был он очень даже неплохой парень.
  И вот этого Джо дернуло влюбиться в одну женщину, которая частенько, проезжая мимо, заходила в его заведение, чтобы сжевать гамбургер и выпить кофе. Симпатичная городская дамочка, и очень смешливая. Ей ужасно нравилось поддразнивать Джо. А тот только смотрел на нее глазами захворавшего от любви быка. Он вообще здорово смахивал на быка, да и вес у него был подходящий — двести двадцать пять фунтов или чуть больше Гордостью Джо была большая вывеска, помещенная на обочине шоссе. На ней было написано:
  «Закусочная «У Джо».
  Для вас всегда самые лучшие блюда.
  Выбирайте!»
  И вот однажды эта веселая дама проезжала мимо заведения Джо довольно поздно, бар уже был закрыт, и ей пришла в голову исключительно забавная мысль.
  Видимо, в тот вечер она была под мухой. Поехала в город и там среди ночи отыскала художника, писавшего вывеску для забегаловки Джо. Видимо, она неплохо заплатила этому типу, так как он согласился малость переделать вывеску. Словом, когда на следующее утро Джо явился на свой пост, он, к своему удивлению, прочел на вывеске:
  «Закусочная «У Джо».
  Для вас всегда самые лучшие блюда.
  Выбирайте, и да поможет вам Бог!»
  — Круто! — хмыкнул Харкот. — Ну и что же сделал Джо?
  — Он застрелился. В то же утро, — ответил Беллами. — Видимо, это не показалось ему забавным. Та самая последняя соломинка, что сломала спину верблюда.
  — Наверное, она здорово хохотала, когда делала это, — сказал Марч. — Ей это представлялось ужасно забавным. А в результате довела парня до того, что он наложил на себя руки. Ну а какая же мораль из этого следует? В таких историях обязательно должна быть мораль.
  — Вам так нужна мораль, Харкот? — сухо поинтересовался Беллами. — Уж не для того ли, чтобы ей следовать? Не знаю, какую мораль можно извлечь из этой истории или из моей жизни… или из вашей. Но одно я знаю твердо: не следует валить все на женщин, Харкот. Взгляните на себя. Женщину, подобную той, которую вы завоевали, найти очень нелегко. Ванесса красива, мужчины от нее без ума, она умна и способна на сильные, ровные чувства. Все это ей присуще…
  Марч потряс головой.
  — Черт возьми, Беллами, а почему бы вам не добавить к этому букету добродетелей то, что меня от Ванессы на рвоту тянет? Как это вы сказали: «Красива, умна, привлекает мужчин…» Тьфу!
  Он допил виски и грохнул стаканом по стойке, требуя повторить заказ.
  — Да будет вам, Харкот, — примирительно сказал Беллами. — Пусть вы сейчас и не в восторге от Ванессы, однако при всех условиях вы должны признать, что Ванесса очень снисходительна в отношении вас. Вы являетесь на прием к Кэрол с этой малюткой Берингтон, публично демонстрируя ваши с ней отношения, а она и ухом не повела: не устраивала вам сцены, не старалась выяснить отношения…
  — Вздор! — воскликнул Марч. — А почему, собственно, она должна быть на меня в обиде? Не было бы Айрис, была бы какая-нибудь другая. А Айрис ничем не хуже других… И не лучше. Такая же маленькая хищница, черт бы ее побрал! Если у парня есть деньги, она всегда пожалуйста. Ну, а если в кармане пусто, катись на все четыре стороны, бэби! Господи, как же они все мне надоели! Карты куда лучше!
  Он пьяно подмигнул Беллами и побрел к двери, ведущей в игорный зал.
  Беллами прошелся по бару, разглядывая гравюры на стенах. Он уже почти докурил сигарету, взятую у Марча. Следя взглядом за барменом, слишком занятым протиранием стаканов, чтобы обращать на него внимание, он ткнул сигаретой в пепельницу и, погасив тлеющий конец, переправил окурок в карман брюк. А потом прошел в игорный зал.
  Партия в покер началась: играли Фердинанд Мотт, Марч и еще трое мужчин. Видимо, шла крупная игра: как заметил Беллами, играющие набавляли не менее, чем по три фунта. Он подошел к столу с рулеткой и некоторое время наблюдал за игрой. Ему показалось, что его присутствие стесняет Кэрол: она явно отводила глаза, когда он смотрел на нее. Он улыбнулся ей, но она ему не ответила, и Беллами отошел.
  Приблизившись к игравшим в покер, он сел в кресло неподалеку.
  Ставки были сделаны, в банке было не менее пятидесяти фунтов. Когда Харкот ответил десятью фунтами, Беллами встал и занял позицию за спиной Марча, позволявшую ему видеть карты Харкота. На руках у него не было ничего существенного. И три карты, которые он поменял, ничего не прибавили к этой комбинации. Беллами вернулся в свое кресло, откуда он мог видеть карты Мотта.
  К этому времени три партнера уже спасовали, и игра фактически шла между Харкотом и Моттом. Харкот неожиданно набавил еще десять фунтов. Беллами бросил взгляд на карты Ферди. У того на руках были четыре дамы. Исход партии был предрешен. И вдруг Мотт с его великолепной картой спасовал тоже. Харкот выложил своих двух валетов и придвинул к себе выигрыш — где-то около семидесяти пяти фунтов.
  Беллами мысленно ахнул. Почему Мотт, имея на руках практически беспроигрышную комбинацию, сдался? Единственное объяснение, которое мог придумать Беллами, было предельно просто: Мотт проигрывал Марчу умышленна.
  Беллами сомкнул веки и расслабился. Со стороны могло показаться, что он дремлет. Через полчаса он, «проснувшись», взглянул, на игроков. Раскрасневшийся, взволнованный Марч в выигрывал уже около двухсот фунтов… Беллами легонько зевнул и направился в бар. Когда он проходил мимо рулетки, Айрис Берингтон взглянула на него. Чуть заметным движением головы в сторону бара он дал ей понять, чего он от нее хочет.
  Бармен, присевший на высокий стул позади стойки, казалось, дремал. Беллами заказал виски с содовой. Спустя минуту к нему присоединилась миссис Берингтон.
  — Вы любите акварели, Айрис? Здесь есть одна любопытная картина, которую я хотел бы вам показать. Вот здесь, на этой стене…
  Они вместе пересекли бар и остановились перед акварелью. Не глядя на Айрис, Беллами тихо прошептал:
  — Мне нужно поговорить с вами, Айрис. Наедине. Дело очень срочное и важное. По настоящему важное.
  Он услышал тихий смех молодой женщины.
  — В самом деле, Ники? Ну что ж, это можно устроить. Сейчас половина первого. Через несколько минут я отправлюсь домой. Ждите меня там. Это Клейрндон-Хаус на Брук-стрит… Будет лучше, если вы подождете внизу, в холле.
  — Благодарю, — сказал Беллами.
  Миссис Берингтон вернулась в игорный зал. Беллами прошел в кабинет Мотта, где остались его пальто и шляпа. Когда он, уже одевшись, заглянул в игорный зал, Айрис продолжала играть в рулетку.
  Пожелав присутствующим спокойной ночи, он покинул ночной клуб Мотта.
  Выйдя на улицу, Беллами прошел немного пешком, а потом остановил такси. По пути на Брук-стрит он расслабился, откинувшись на спинку сиденья.
  Он очень устал, однако, пребывал отнюдь не в плохом настроении. Его мысли были заняты Марчем.
  Глава 5
  Вторник: Кэрол уходит, Айрис входит
  1
  В пустом и холодном холле Клейрндон-Хаус сидевший в кресле Беллами курил в ожидании миссис. Берингтон, перебирая в памяти события предшествующих часов.
  Вспомнив плохо скрываемое самодовольство на лице Мотта, когда тот рассказывал Беллами о предполагаемой помолвке с Кэрол, он саркастически усмехнулся. Он попробовал представить себе Ферди, расставшегося с клубом и ставшего землевладельцем. Конечно же, он постарается казаться типичным хозяином английской сельской усадьбы. Мысленным взглядом он видел, как Ферди обходит свои владения — высокий, преуспевающий, в новеньких бриджах, сапогах для верховой езды и охотничьей куртке, чуточку кричащей и излишне обтягивающей его фигуру.
  Затем мысли Беллами переключились на покер в клубе Мотта. Почему Мотт умышленно проигрывал Марчу и позволил тому унести около двухсот фунтов? Беллами, наблюдавший за игрой из-под полуоткрытых век, был уверен, что остальные игроки играли вполне нормально, но когда они пасовали, Мотт снова и снова бросал карты, хотя Беллами не сомневался, что он не раз мог бы наказать Марча, который, опьянев, играл совершенно безрассудно.
  Он непроизвольно вздрогнул, когда через открывшуюся дверь в холл вместе с кутающейся в меха миссис Берингтон ворвался порыв холодного ветра. Теперь эта женщина уже не была для него загадкой, и ее жизненные цели были ему ясны. Барменша из «Малайского клуба» после третьего бокала шампанского выложила ему все, что о ней знала. Обычная авантюристка, ждущая своего шанса. А вот ее связь с Харкотом очень интересовала Беллами, даже если она и близилась к финалу.
  Но благосклонность Айрис стоит немалых денег. Как обстоят дела с финансами у Марча? Беллами знал, что состояния у него не было и он нигде не служил. Обеспечить свои потребности игрой он не мог: Харкот никогда не был хорошим игроком, а тем более профессионалом. Правда, у его жены были средства, принадлежащие ей лично, хотя сейчас, после начала войны с Германией, доходы на капитал существенно сократились — от этого страдали все. И чего ради она будет снабжать Харкота деньгами сейчас, окончательно разочаровавшись в нем? Тем более, что он не скрывает от нее свою связь с Айрис Берингтон.
  Так откуда же он все это время брал деньги? И почему, если верить барменше из «Малайского клуба», источник вдруг иссяк?
  — Приветствую вас, Айрис! — сказал Беллами, поднимаясь ей навстречу из кресла. — Откликнуться на мои заботы в столь поздний час — это очень благородно с вашей стороны.
  — А мне кажется, что поздний час — это самое подходящее время, чтобы откликаться на заботы мужчин, — ответила она с лукавой улыбкой. — А сейчас поднимемся ко мне. Я думаю, вы успели продрогнуть здесь до костей, Ники? — В ее мягком голосе звучал призыв.
  Они направились к лифту. Беллами, пропустив Айрис вперед, нажал кнопку четвертого этажа. Пока лифт поднимался, Айрис спросила своего спутника:
  — Так что же стряслось, Ники? Какое-нибудь происшествие? А может, даже не одно?
  Он улыбнулся ей.
  — То, что вы догадливы, Айрис, известно мне с первой нашей встречи, — сказал он, — но я не думал, что настолько. Итак, вы считаете, что что-то случилось? Одно или несколько происшествий…
  Она улыбнулась, продемонстрировав ему свои белые зубы, и кивнула.
  Лифт остановился, и они вышли в коридор четвертого этажа. Айрис направилась по коридору направо, а Беллами последовал за ней. Взглянув на ковровую дорожку и современные светильники на стенах, он автоматически подумал, что аренда квартиры в таком доме должна обходиться Айрис недешево.
  Вынув из сумочки ключ, она отперла дверь своей квартиры. В холле, в котором они оказались, Беллами оставил шляпу и пальто, после чего вслед за миссис Берингтон прошел в гостиную. Комната была просторной и хорошо обставленной. Пожалуй, даже слишком хорошо. В большом камине горел огонь.
  — Айрис, коль скоро наш разговор начал складываться в таком плане, я хотел бы задать вам вопрос: как вы считаете, в чем конкретно состоит одолевающая меня проблема?
  Она сбросила шубку на стул и прошла к бару. Появились виски, содовая и два стакана. Смешивая виски с содовой, она сказала:
  — Дорогой Ники, опыт, накопленный мною, свидетельствует, что мужчины бывают озабочены одной из двух проблем: проблема номер один — деньги, проблема номер два — женщины. Я не исключаю, конечно, что обе эти проблемы могут возникнуть у мужчины одновременно, если ему очень уж повезет.
  — Я сказал бы, что эти проблемы взаимосвязаны: для большинства мужчин одна из них порождает другую. Они следуют друг за другом чуть ли не автоматически, — сказал Беллами с кривой усмешкой.
  — Браво, Ники. Однако я не думаю, что вы принадлежите к тому типу мужчин, для которых могут всплыть обе эти проблемы — параллельно или последовательно, безразлично.
  Она подала ему его виски, но не отступила, а осталась стоять очень близко от него, сжимая в руке стакан и глядя Николасу в глаза.
  — То есть я не могу себе представить, Ники, чтобы у вас могли возникнуть проблемы с женщинами.
  Он удивленно поднял брови.
  — А это еще почему?
  Она отошла к камину, поставила свой стакан на каминную полку, а затем вернулась к нему. Ее руки вдруг обвились вокруг его шеи, и она поцеловала Беллами в губы. Поцеловала со знанием дела, прильнув к нему всем телом. И тут же, отступив, сказала с очаровательной гримаской:
  — Ну вот, я сделала то, что хотела сделать с того момента, когда увидела вас впервые. Вы удивлены?
  — Ну… я ничего не знал об этом раньше, Айрис, — с улыбкой ответил он. — И, хотя вы только что сказали, что не представляете себе, что у меня могут быть проблемы с женщинами, боюсь, что у меня скоро будет немало проблем с одной из них.
  Было похоже, что эти слова пришлись по вкусу Айрис; она улыбнулась и накрыла его руку своей.
  — Дорогой Ники, вам не следует беспокоиться. Со мной у вас проблем не будет. Я не принадлежу к тем женщинам, которые создают проблемы.
  Беллами отпил немного виски. Она сходила к камину за своим стаканом и поднесла его к губам.
  — Я пью за вас, Ники, — сказала она. — И за происшествия. — Он засмеялся.
  — Вы единственная в своем роде женщина, Айрис. Но неужели из-за вас ни у одного мужчины не возникали проблемы?
  Айрис не спешила с ответом. Она опустилась в стоящее возле камина кресло и небрежно заложила ногу на ногу, предоставив Беллами возможность любоваться ее длинными, стройными голенями и точеными лодыжками. Помедлив немного, она сказала:
  — Вообще-то был один мужчина, у которого возникла проблема из-за меня, но только один. Конечно, я имею в виду не какие-нибудь пустяки, а настоящие, серьезные проблемы.
  Беллами занял место по другую сторону камина.
  — Я не ошибусь, если выскажу предположение, что человек, которому так не повезло, это мистер Берингтон? Я угадал?
  — Угадали, — кивнула она. — Но и в этом случае я не доставила ему особых хлопот. Я просто развелась с ним. Против его воли — он этого не хотел.
  — Маленькая охота за алиментами? — предположил Беллами.
  — Если вам нравится такое определение. Однако назвать себя удачливой охотницей я никак не могу. Моя жизнь не была особо гладкой, но это замужество, пожалуй, было моей самой серьезной ошибкой. Я была еще совсем молоденькой девушкой, когда вышла за Берингтона. По своей наивности я полагала, что у него куда больше денег, чем оказалось в действительности. Развестись я с ним развелась, только вот алименты не так велики, как хотелось бы. — Она бросила озорной взгляд на Беллами.
  — Ну что ж, — сказал он в тон ей, — в этом грустном мире разочарования неизбежны. Однако, на мой взгляд, в житейском море, куда вы забрасываете сети, плавает еще немало жирных рыбок. Во всяком случае, не меньше, чем вами уже выловлено.
  — Вы так думаете? — Айрис внезапно посерьезнела. — Ну что ж, вы имеете на то основания. Только вам не следует заблуждаться в отношении меня, Ники. Вы вправе считать меня авантюристкой. Но даже если это и так, вас это беспокоить не должно. С вас просто нечего взять. И к тому же, Ники, вам полезно будет узнать, что существуют авантюристки и авантюристки.
  — Айрис, вы — прелесть. Сумели заинтриговать меня.
  Он подошел к бару и взял сигарету из сигаретницы. Вернувшись к камину, он сказал как бы невзначай:
  — Когда вы только что вошли в холл, любой мужчина обратил бы на вас внимание. Как красиво ветер, ворвавшийся вместе с вами, трепал юбку у ваших лодыжек… Вы грациозны во всем. И у вас интересный склад ума.
  Он шагнул к ее креслу, наклонился и поцеловал ее в кончик носа.
  — Я должна подсказать вам, что мои губы чуточку ниже, — тихо сказала она и улыбнулась.
  Он отступил на шаг и присел на диванчик.
  — Вам не следует отвлекать меня, пока не будет внесена ясность в один затронутый вами вопрос. Вы сказали, что существуют авантюристки и авантюристки. Так вот, чем они друг от друга отличаются, и к какой группе принадлежите вы?
  — Я охотно отвечу вам, Ники. Существует тип женщин-авантюристок, в которых, по моему мнению, нет ничего привлекательного. Для авантюристки этого сорта мужчина — это мужчина вообще. Если она видит, что в этом месте водится золото, она начинает копать шахту. Вопрос о том, что это за золотоносный участок, ее не интересует. Я этого не терплю. Их деятельность лишена артистизма.
  Беллами кивнул.
  — Понятно. А вторая группа — это, стало быть, те, кто проявляет разборчивость в выборе мужчин. И к этой группе относитесь вы. Вы артистичны, и выбираемый вами мужчина должен быть не только богат, но и обладать определенными качествами.
  — Вот именно. Если уж я копаю золото, то во владениях того, кто мне интересен.
  — Можно мне еще виски? — спросил он.
  — Вам можно все, что вы пожелаете, — ответила она с улыбкой. — Заодно налейте и мне немножко.
  Беллами отошел к бару, смешал виски с содовой и вернулся с двумя стаканами.
  — Ну так как, я вас все еще интересую? — спросила Айрис.
  — Еще больше, чем раньше, — ответил Беллами. — Видите ли, для артистически работающей авантюристки вы позволяете себе выходить за рамки.
  — Что вы хотите этим сказать, мистер Беллами?
  — Видите ли, дорогая Айрис, ваше золотоискательство в окрестностях Харкота Марча может вызвать лишь недоумение. — Он устремил взгляд в потолок. — Видит Бог, я не могу представлять более неинтересного, ничтожного, тупого, потасканного, плоского, бесполезного и абсолютно никчемного человека, чем Харкот Марч… С точки зрения женщин, разумеется, — поспешил добавить он.
  Она смотрела на пылающие угли камина.
  — Ну что ж, я с вами согласна. Вы дали исчерпывающую характеристику старине Харкоту. Но… это был особый случай.
  — Был? — Беллами удивленно приподнял брови.
  — Был! — повторила она, явно наслаждаясь его недоумением. — Дорогой Ники, я не настолько глупа, чтобы пытаться одновременно вести игры с двумя столь непохожими друг на друга мужчинами. У вас все разное — темперамент, характер, принципы… А следовательно? Следовательно, с Харкотом покончено. — Она мило засмеялась.
  — И отныне игра будет вестись со мной? — Беллами иронично усмехнулся. — Забавно! Вы впервые в жизни заставили меня почувствовать себя жирной рыбкой, Айрис.
  — Дорогой Ники, — остановила его она, — вам совершенно ни к чему валять передо мной дурака! О какой игре тут может идти речь? Я считаю, что если в мире есть мужчина, который никому не позволит собой играть, то это вы. Пожалуй, к этому я добавлю, еще, что никогда не встречала мужчину со столь обостренным чутьем, когда дело касается женщин.
  — Как приятно, когда тебе воздают должное, ибо, клянусь Юпитером, так оно и есть! — без лишней скромности заявил Беллами. — Вы считаете, что мое чутье не подвело меня и сей час?
  — Естественно, — ответила она уверенно. — И вообще вы далеко не столь простой человек, каким стараетесь казаться. И вы очень умны. Я не раз думала о том, каков источник вашего существования и откуда вы берете деньги.
  Беллами взглянул на нее с выражением шутливого ужаса.
  — Айрис, я начинаю вас бояться!
  — И совершенно зря, — успокоила его она. — Я ведь вовсе не ставлю задачу выяснить это, я просто констатирую факт. Видите ли, я отнюдь не любопытна. И я не прошу вас отчитываться передо мной, каково происхождение ваших денег.
  — Пока деньги есть, не так ли?
  — В данном случае и это не является самым главным… — Она откинулась на спинку кресла, закинув руки за голову.
  — Какая чудесная у вас фигура, Айрис, — неожиданно сказал он. — Вы прекрасны, особенно когда сидите в такой позе.
  — Мне это известно, — без промедления ответила она. — Иначе зачем бы я эту позу принимала?
  Они оба засмеялись.
  — Ники, — неожиданно посерьезнела она, — то, что я сейчас сказала — правда. Вы можете в это верить, можете не верить, но меня не интересует, есть ли у вас деньги. Меня интересуете вы, Николас Беллами. В вас есть нечто, заставляющее женщину делать стойку. Ну, а конкретно мне нравятся в вас два момента.
  — Какие именно?
  — Прежде всего, — начала миссис Берингтон, — вы необычайно привлекательны. Привлекательны как мужчина. И, как мне кажется, этого мнения придерживаюсь не только я. Во-вторых, вы ненадежный и очень опасный человек — это подсказывает мне мой женский инстинкт Ну, а женщин — это святая правда, Ники! — всегда притягивают ненадежные и опасные мужчины.
  Беллами пожал плечами.
  — Не будем обсуждать вопрос о ненадежности, но насчет опасности… Я не опасен уже потому, что ничего не делаю, — сказал он.
  — В данный момент — возможно. Но вы можете быть опасным, — с жаром заявила она. — Опасным уже в том смысле, что мужчина вашего типа может свести с ума такую женщину, как я.
  — Увы, не мне об этом судить, дорогая Айрис. К тому же, в любой момент вы можете остановиться, если пожелаете. Разве не так, моя дорогая?
  — Боюсь, что это может оказаться не столь простым делом, — вздохнула Айрис. — Однако этот несколько интимный разговор увел нас в сторону от непосредственной цели нашей встречи. Вы сказали, что вам нужно встретиться со мной срочно по важному делу. Что это за дело?
  Беллами посерьезнел.
  — Так вот, Айрис, я попросил вас встретиться со мной, потому что чувствую, что могу попасть в серьезную передрягу. И наш «интимный разговор» в этом плане был отнюдь не бесполезным. Вы дали мне понять, что увлечены мной. Это, с одной стороны, облегчает мою задачу, а с другой — затрудняет ее. Вне связи с результатами нашего последующего разговора я прошу вас позволить мне дать вам совет.
  Если бы я был такой женщиной, как вы, я держался бы подальше от таких мужчин, как я. Бог знает, к чему может привести такое знакомство. А теперь о деле. Видите ли, Айрис, мне нужно алиби.
  — Вам нужно алиби? Это звучит волнующе, как в кино. И почему же вы нуждаетесь в алиби, Ники? По-видимому, это связано с женщиной? Или мне вообще лучше воздержаться от вопросов? И какое именно алиби вам нужно, Ники?
  — Вспомните прием у Кэрол. Вы ухали оттуда на несколько минут раньше меня. Куда вы отправились?
  — Дорогой Ники, это напоминает мне допрос у окружного прокурора! Но я не возражаю. Если вас это интересует, то от Кэрол я пришла сюда: мне нужно было переодеться, чтобы пойти в клуб Мотта.
  — Когда вы входили сюда; кто-нибудь вас видел?
  — Нет. Портье, видимо, был наверху. В лифте я поднималась одна.
  — Отсюда вы отправились прямо к Мотту?
  — Да. — Она немного подумала. — Отсюда я вышла примерно в одиннадцать двадцать.
  — Отлично. А теперь самый щекотливый момент. Разрешите ли вы мне — разумеется, если в том возникнет необходимость, — сказать, что я пришел сюда с вами где-то в четверть двенадцатого, чтобы опрокинуть стаканчик, и пробыл здесь до вашего ухода?
  — Нет проблем, — согласилась она без колебаний, гася сигарету в пепельнице. — Однако, все это выглядит довольно таинственно. Вас что, вызывают свидетелем в суд, а вы хотите увильнуть? Вам для этого понадобилась моя помощь?
  — Да, нечто в этом роде. Так вы согласны обеспечить мне прикрытие, сказав, что я провел у вас время скажем, с одиннадцати пятнадцати до одиннадцати сорока?
  — Ладно, Ники. Для вас я это сделаю с удовольствием. — Она задержала на его лице взгляд своих блестящих глаз. — Но… я рассчитываю на вознаграждение.
  — Иными словами; вы намерены меня шантажировать? — уточнил он. — Ну что ж, отдаю себя в ваши руки. Вы действительно умеете работать артистично.
  Они встали.
  — Ах, Ники, если выступаешь в амплуа «простушки», так приходится быть готовой в любой момент защитить свою честь. Но вы не пугайтесь. Моя первая просьба не покажется вам обременительной.
  — Неужели? И что это за просьба?
  — Я хочу, чтобы вы пообедали со мной завтра, Ники. Здесь, у меня, — сказала она. — Хотелось бы кое о чем поговорить с вами. В меню жареный омар и милое женское участие. Вы согласны?
  — Конечно. Назначьте время, я приду. Обожаю омаров, а что касается женского участия, это именно то, чего мне всегда недоставало.
  Она рассмеялась.
  — Ах, Ники, Ники! Если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в людях, то женское участие всегда было доступным блюдом в вашей жизни. И еще одна просьба. Пожалуйста, не пейте так много. Виски подводит вас. Сегодня у Кэрол вы вели себя далеко не лучшим образом.
  Они прошли в холл.
  — Интересно, почему все женщины едины в своем желании перевоспитать меня? — спросил он, надевая пальто. — Не скажу, чтобы это мне ужасно нравилось, скорее давно надоело.
  — Ники, я вовсе не стараюсь вас перевоспитать. И я не хочу, чтобы вы стали другим. Я хочу лишь, чтобы вы меньше пили, вот и все. Разве это посягательство на вашу независимость?
  Она подставила ему свое личико для прощального поцелуя.
  — Идите, Казанова, — сказала она. — Спокойной ночи. Постарайтесь быть хорошим мальчиком. И приходите обедать. Без опозданий!
  Он кивнул ей и вышел, а она тихо затворила за ним дверь.
  Вернувшись в гостиную, Айрис остановилась у камина, глядя на бегающие по углям огоньки.
  2
  Беллами медленно возвращался домой. Дождь перестал, но пронзительный восточный ветер еще более усилился. Защищаясь от его порывов, Беллами поднял каракулевый воротник своего пальто.
  Он шел, размышляя о своем алиби. Айрис Берингтон без колебаний согласилась помочь ему, но что она скажет, когда узнает, что именно случилось в то время, которое Беллами якобы провел в ее квартире? И не пошлет ли она его с этим алиби куда подальше?
  «Обнаружен ли уже труп Фредерики Уэнинг? Скорее всего, да», — подумал он… Даже если Филип Уэнинг в связи со случившимся задержался на работе, к часу ночи он при всех условиях должен был вернуться домой. И тот телефонный звонок, под звуки которого он ретировался из квартиры Уэнингов, был, по-видимому, звонком Филипа. Вероятно, он, желая узнать, как обстоят дела у Фредди, позвонил в дом Кэрол; там ему сказали, что Фредди не пришла из-за простуды, и он решил позвонить домой. В таком случае то, что Фредди не подошла к телефону, должно было встревожить его…
  Мысли Беллами вернулись к Айрис Берингтон. Не возникнут ли и с ней в ближайшем будущем серьезные проблемы? Ведь Айрис — отнюдь не наивная, неопытная женщина, внезапно воспылавшая любовью к случайно встретившемуся ей мужчине. У Айрис холодный ум и твердая воля, ее поступки всегда определялись соображениями личной выгоды. Если женщина такого типа влюбится по-настоящему или внушит себе, что она любит, то это серьезно. А если при этом она поймет, что он просто использовал ее в своей игре, то пойдет на все и постарается, чтобы небу стало жарко.
  Пока что он не зашел с ней особо далеко: он ничего не обещал, а пара поцелуев — это в сущности пустяк. Но если события в этом направлении будут развиваться, а ему придется пойти на это, если он хочет обеспечить себе алиби, то ему придется играть по ее правилам… или делать вид, что он по этим правилам играет.
  Почему там, в клубе Мотта, он вдруг решил просить помощи у Айрис? — спросил он себя. Он почти не был знаком с ней, очень мало о ней знал. И тем не менее решился на этот рискованный, дьявольски опасный шаг. Ведь если бы она отказала ему, если бы рассказала, что он обращался к ней с такой просьбой, возникла бы весьма непростая для него ситуация, и он, несомненно, возглавил бы список подозреваемых. Разве что полиция обнаружила бы кого-нибудь, против кого были бы еще более серьезные улики, если такое вообще возможно.
  Выйдя на Пикадилли, он со вздохом подумал о том, от каких мелочей могут зависеть подчас жизнь и смерть человека. Если бы Фредди, говоря с ним по телефону, не попросила его войти через кабинет Филипа, он, конечно, воспользовался бы парадным входом, и дежуривший в холле портье, несомненно, заметил бы его. Тогда, обнаружив убитую Фредди, он мог тут же поднять тревогу, вызвать администратора, позвонить в полицию, и тогда все было бы в порядке…
  «Было ли бы?» — подумал он скептически и тут же сказал себе, что и в этом случае полиция, несомненно заинтересовалась бы им. Звонок в одиннадцать вечера молодому мужчине с просьбой прийти немедленно — очень уж это не похоже на Фредерику Уэнинг…
  Все это время интуиция настойчиво подсказывала Беллами, что Харкот Марч непосредственно связан со случившимся. Но только ли интуиция? Ведь Уэнинг во время их встречи в баре сказал ему, что Харкот должен заехать вечером к Фредди на коктейль, а затем отвезти ее на прием к Кэрол. Можно ли верить, что Фредди столь внезапно простудилась и из-за этого не смогла приехать к Кэрол? Ведь незадолго до этого она звонила Уэнингу на работу. Почему же она тогда не сказала ему, что заболела и останется дома?
  Значит, в тот вечер уже после звонка Фредди к Филипу с ней что-то случилось. Что-то весьма серьезное, если оно заставило Фредди изменить своей сдержанности, отказаться от поездки к Кэрол и, позвонив Беллами, попросить его срочно и тайно в столь позднее время приехать к ней.
  Но если Фредди почувствовала, что впервые в жизни ее спокойному, безмятежному существованию угрожает опасность, если она решила, что в такой момент кто-то должен быть с ней рядом, то почему она выбрала Беллами? Разве не естественней и логичней было бы позвонить Филипу?
  Впрочем, ответ на этот вопрос Беллами, пожалуй, знал. У Фредерики было слишком сильно развито чувство долга. Она не могла позволить себе оторвать мужа от работы, особенно в такой день, когда на него обрушились неприятности. Ничто не заставило бы ее так поступить, даже если бы обстоятельства требовали присутствия мужчины, способного защитить ее. Ну, а в таком случае, она скорее всего обратилась бы именно к нему, к Ники Беллами.
  Фредди хорошо знала его и доверяла ему. Беллами вообще принадлежал к тому типу мужчин, которых женщины не стесняются обременять проблемами. Конечно, она должна была позвонить ему…
  Он свернул на Халфмун-стрит и, подойдя к своему дому, сунул руку в карман за ключом. Он старался попасть ключом в замочную скважину, когда от соседнего подъезда отделилась какая-то тень. «Все понятно!» — подумал Беллами. Незнакомец остановился возле Беллами. Это был мужчина лет сорока пяти, невысокий, коренастый, с округлым спокойным лицом и блестящими глазами. На нем был темный плащ, в карманах которого он прятал руки. Шляпа на голове была чуть сдвинута на ухо.
  — Что вам угодно? — спросил Беллами.
  Правая рука мужчины вынырнула из кармана, сжимая кожаную книжечку, защищенную от дождя целлулоидным покрытием. Это было удостоверение сотрудника Скотланд-Ярда: Мейнел, детектив-инспектор криминального отдела…
  Беллами, доброжелательно улыбнувшись, вернул удостоверение инспектору.
  — Чем могу вам служить, инспектор? — осведомился он.
  — Я хотел бы поговорить с вами, сэр, если вы не возражаете, — сказал инспектор.
  — Что-нибудь случилось? — Беллами сунул руку в карман за портсигаром.
  — Убийство, сэр, — ответил детектив. — Убита знакомая вам миссис Фредерика Уэнинг, проживавшая в Хайд-Хаусе. Нам известно, что она звонила вам около одиннадцати часов вечера, вы были в доме мисс Иверард. Возможно, вы располагаете информацией, которая имеет для нас значение.
  — Боже… Фредди убита?.. Это ужасно… Бедная Фредди!
  Он отпер дверь и отступил в сторону, пропуская инспектора вперед.
  — Входите, пожалуйста, мистер Мейнел, — пригласил он детектива.
  Закрывая дверь, он успел заметить, как радиофицированная полицейская машина, появившаяся из-за угла, стала медленно приближаться к дому, придерживаясь бровки тротуара.
  Инспектор пришел не один. Его будут ждать.
  Глава 6
  Вторник: Инспектор Мейнел
  1
  Когда они вошли в гостиную, Беллами указал инспектору на кресло возле камина и сказал нарочито бодрым голосом:
  — Присаживайтесь, инспектор. Думаю, вы продрогли до костей, поджидая меня на улице?
  Полицейский кивнул.
  — Такая уж у нас работа, мистер Беллами. Не буду отрицать, я предпочитаю работать в летнее время.
  — Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной? — спросил Беллами, направляясь к бару.
  — Большое спасибо, мистер Беллами, но я на службе, — ответил детектив-инспектор.
  Беллами смешал виски с содовой для себя, пододвинул к камину второе кресло и сел напротив полицейского. Отхлебывая виски, он без излишней навязчивости рассматривал Мейнела. Из того, что он видел, следовало предположить, что перед ним полицейский-трудяга, не отличающийся особо гибким умом, но что-то в глубинах сознания Беллами шептало ему, что это суждение, по всей вероятности, ошибочно.
  В Скотланд-Ярде работали разные люди, и среди них было немало умных и компетентных детективов. По роду своей работы. Беллами никогда не контактировал с работниками криминального отдела, но то, что английская полицейская система известна во всем мире своей эффективностью, он знал.
  Именно в ней сложился тип современного лондонского «бобби» — спокойного, скромного парня, вежливого и всегда готового прийти на помощь. В то же время английские полицейские отличаются своим упорством и цепкостью. У этих парней есть свой стиль: они не запугивают, не грубят подозреваемым, избегают допросов с пристрастием, однако для преступника их настойчивость, умение прорабатывать детали, искусство ведения допроса и согласованность действий представляют куда большую опасность, чем самый суровый допрос третьей степени.
  Полицейский молчал. Беллами, поставив свой стакан на каминную полку, предложил инспектору сигарету, но тот лишь покачал голевой.
  Молчание нарушил Беллами.
  — Я все еще не могу опомниться, — сказал он тихо. — Какой ужас! Я хорошо знал миссис Уэнинг, она была моим другом. В свое время я работал у ее мужа. Мне искренне жаль его. Такой удар.
  Полицейский наклонил голову в знак согласия.
  — Да, сэр, это действительно очень тяжелый удар. Мистер Уэнинг — человек, отличающийся исключительным самообладанием, но даже он… В самом деле, узнать, что твоя жена задушена…
  — Боже мой! Задушена?.. — воскликнул Беллами. — Но это… Простите, инспектор, но это представляется мне просто невероятным. Я отлично знал миссис Уэнинг: у нее не было врагов! Да, да, ни одного врага во всем мире. Ее не могли убить: она принадлежала к иному типу женщин…
  Инспектор отреагировал немедленно.
  — К какому? К какому именно? — Беллами немного помолчал, размышляя.
  — Видите ли… Я думаю, инспектор, вам известен определенный тип женщин с предрасположением, если так можно выразиться, стать жертвой убийства. И когда это происходит, то обычно не вызывает у окружающих эффект неожиданно разорвавшейся бомбы. Нет, нет, я вовсе не говорю, что они как-то замешаны в преступлении или провоцируют его. Часто это очень славные и порядочные женщины, но в них что-то есть: или какой-то моральный изъян, или странность… а может, какие-то особо яркие достоинства. Можно представить, скажем, случай, когда женщина подставляется под убийство только потому, что она очень добра и мягка и не может сказать слово «нет», когда это необходимо. Или она излишне ревнива… или слишком любопытна… — Он помолчал, следя за кольцом дыма, поднимающимся к потолку. — И любая несчастливая женщина предрасположена стать жертвой. Ведь нормальный человек, чувствующий себя несчастным, стремиться что-то сделать, а это иногда приводит к неожиданным результатам. Мужчины в этом случае пытаются утешиться, пускаясь в приключения с женщинами, а женщины… иногда начинают думать и действовать, как мужчины. Мы можем рассматривать это, как естественную защитную реакцию. Но Фредди… она была иной. Она была не просто счастлива, она была спокойно счастлива. Она создала свой мир, и этот мир полностью удовлетворял ее. Ее нельзя было загнать в угол, ни один человек не мог бы угрожать ей или шантажировать ее — честность, прямодушие и внутренняя гармония защищали ее от этого. В свой мир она не позволила бы никому вторгнуться. И благодаря ее душевному богатству в этом внутреннем мире она могла найти убежище от любых преходящих невзгод. У нее был дом, в котором она была счастлива, у нее были любимые книги и множество друзей, которым в любую минуту можно было позвонить. Поймите, ее просто невозможно было втянуть в цепь событий, которые могли бы закончиться убийством. Не тот тип.
  Он взглянул на инспектора и улыбнулся. «Он похож на напроказившего школьника, когда улыбается», — подумал Мейнел. И почувствовал себя слегка шокированным.
  — Лекция закончена, — с иронией объявил Беллами. — Следующая лекция будет прочитана мною в четверг, в актовом зале. Надеюсь, успех мне гарантирован. — Он выдохнул облачко дыма.
  Мейнел неодобрительно усмехнулся.
  — Мне было интересно послушать вас, сэр. Только вот что я хочу сказать: когда кого-нибудь убивают, его родные и знакомые говорят о нем обычно именно то, что я сейчас услышал от вас. Забавно, не так ли? Никому не приходит в голову, что у заурядного, рядового человека — я не имею в виду мошенников, шулеров, проституток и лиц других профессий, связанных с риском, — тоже могут быть враги. А после расследования выясняется, что, к сожалению, враги у этого человека были. — Уголки его губ опустились. — То же относится и к миссис Уэнинг: по крайней мере, один враг у нее был.
  Беллами покачал головой.
  — Я доверяю вашему опыту, инспектор, но все равно мне трудно поверить в то, что кто-то хотел смерти Фредди Уэнинг. — Он отправил окурок сигареты в камин. — Но, может быть, вы расскажете мне, инспектор, как все это случилось?
  Мейнел поставил шляпу, которую до того держал в руках, на пол возле своих ног и, откинувшись на спинку кресла, сказал:
  — Хорошо, сэр. Признаюсь сразу, нам пока известно об этом преступлении не очень много, но теми фактами, которыми мы располагаем, я охотно поделюсь с вами. Так вот, можно утверждать, что сегодня в одиннадцать часов вечера миссис Уэнинг была жива: именно в этот час она позвонила мужу на работу и говорила с его секретаршей. Мистер Уэнинг в это время куда-то выходил. Он вошел в кабинет почти сразу же после того, как его секретарша положила трубку. Он хотел немедленно связаться с женой по телефону, но секретарша сказала ему, что миссис Уэнинг, узнав, что мужа нет в офисе, попросила, чтобы муж позвонил ей в половине двенадцатого. Мистеру Уэнингу это показалось несколько странным. Он не мог понять причину этого…
  Беллами улыбнулся.
  — А на мой взгляд, это можно объяснить довольно просто. В эти полчаса она была чем-то занята и не хотела, чтобы ей мешали.
  — Согласен с вами, сэр, — кивнул Мейнел. — То же самое подумал и я. Похоже на то, что миссис Уэнинг кого-то ждала, и этот человек должен был прийти к ней между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Конечно, могли быть и другие причины…
  Беллами выжидающе посмотрел на полицейского.
  — Ровно в половине двенадцатого мистер Уэнинг, закончивший к этому часу свою работу, — продолжал инспектор, — попросил секретаршу соединить его с миссис Уэнинг. Офис мистера Уэнинга связан с его квартирой прямой линией связи — этот аппарат стоит у него дома в гостиной. Секретарша, естественно, воспользовалась этой линией. Однако трубку никто не поднял. Был слышен только длинный гудок — значит, связь работала нормально. Секретарша выждала несколько минут, а затем перезвонила, на этот раз через коммутатор Хайд-Хауса. Ночной портье, ведающий коммутатором, соединил ее с квартирой Уэнингов. Этот аппарат находится в спальне миссис Уэнинг. И снова никто ей не ответил. Естественно, мистер Уэнинг начал беспокоиться: что могло стрястись с его женой, если она не отвечает на звонки? Или она куда-то ушла? Он попросил портье подняться и посмотреть, дома ли его супруга. Портье пошел туда, отпер дверь своим ключом и вошел. Миссис Уэнинг он обнаружил в спальне. Она была задушена.
  Беллами покачал головой.
  — Похоже на то, что тот, кого она ждала между одиннадцатью и половиной двенадцатого, был не очень добрый человек.
  — Скорее очень недобрый, мистер Беллами, — поправил его Мейнел.
  Беллами швырнул окурок в камин и раскрыл свой портсигар. Там оставалась последняя сигарета, и он закурил ее. А затем спросил небрежно:
  — Ну, а я… какое отношение ко всему этому могу по вашему иметь я?
  — По сути дела, никакого, сэр, — ответил полицейский. — Но мы сейчас собираем информацию и подумали, а вдруг вам что-нибудь известно. Итак, я остановился на том, как портье обнаружил труп… Он, конечно, страшно перепугался, бросился к телефону, позвонил мистеру Уэнингу и сказал, чтобы тот немедленно ехал домой, так как произошло несчастье. Ну а потом набрал три девятки и вызвал полицию. И я немедленно выехал туда.
  — У вас есть какая-нибудь определенная версия, инспектор?
  — Пока нет, сэр. У нас слишком мало данных — даже осмотр квартиры Уэнингов еще не закончен. Там сейчас работают наши люди — фотографы, дактилоскописты… Возможно, они что-нибудь обнаружат. Я поспешил побеседовать с мистером Уэнингом. Немного оправившись от шока, он рассказал о своем последнем разговоре по телефону с женой. Во время этого разговора миссис Уэнинг сказала ему, что намерена посетить мисс Кэрол Иверард. Но, по-видимому, она передумала и не поехала туда. Я отправился к мисс Иверард; ведь если миссис Уэнинг отказалась от своего намерения, то она могла предупредить об этом мисс Иверард по телефону. В доме мисс Иверард дворецкий сказал мне, что мисс Уэнинг действительно звонила туда в одиннадцать с минутами и попросила пригласить к телефону вас. Ну… я и подумал, что вы можете знать что-нибудь такое, что сможет нам помочь. И вот… я здесь, — закончил он чуть ли не извиняющимся голосом.
  — Я был бы рад быть вам полезным, — сказал Беллами. — Да, действительно, миссис Уэнинг позвонила туда и пригласила к телефону меня. Время вам тоже назвали правильно: это действительно произошло сразу после одиннадцати. Когда я подошел к телефону, миссис Уэнинг сказала мне, что она простудилась, плохо себя чувствует и не сможет приехать. Попросила, чтобы я передал ее извинения мисс Иверард. Мисс Иверард была моей невестой… Я не говорил с ней после звонка Фредди, но, уходя, попросил дворецкого передать Кэрол извинения миссис Уэнинг.
  — Все понятно, — кивнул Мейнел. — Наверное, нет необходимости спрашивать, видели ли вы миссис Уэнинг после этого разговора?
  Беллами изобразил на лице недоумение.
  — Зачем? — спросил он, а потом, поколебавшись, добавил, — я отлично понимаю вас, инспектор. Звонок миссис Уэнинг поставил меня в несколько особое положение, особенно если учесть, что звонок ко мне последовал за ее телефонным разговором с мужем. Пожалуй, я могу угадать ваш следующий вопрос, инспектор: вы спросите, где я был после одиннадцати. Ну что ж, я и сам хочу быть предельно откровенным с вами. Это мой долг. Но… — Он заколебался. — Могу ли я надеяться, что сказанное мной останется между нами? Видите ли… — Он смущенно запнулся. — Речь идет о женщине.
  Мейнел улыбнулся понимающе и сочувственно.
  — Мистер Беллами, мы стараемся выполнять нашу работу как можно успешнее, но ни в какой мере не стремимся ставить в затруднительное положение свидетелей. Узнать, кто убил миссис Уэнинг, вот единственная наша задача. Конечно, я не могу связывать себя обещаниями, но готов заверить вас, что Скотланд-Ярд вовсе не заинтересован в разглашении каких-либо сведений, связанных с интимной жизнью вовлеченных в расследование людей, если эта информация не может помочь нам найти виновного. Но и в этом случае мы стремимся соблюдать максимальную конфиденциальность.
  — Все правильно, — кивнул Беллами. — Видите ли, я был помолвлен с мисс Иверард, и она во время этого приема нашу помолвку расторгла. Скажу вам правду: я вел себя далеко не так, как следовало. Явился туда с опозданием и основательно на взводе. Ей это не понравилось, слово за слово… В общем, мы повздорили, и она вернула мне обручальное кольцо. — Он вздохнул. — Я вовсе не хочу выгораживать себя. Еще до прихода к Кэрол я основательно надрался, уже там добавил пару виски с содовой и, видимо, окосел. Наговорил лишнего, а когда она в, конце концов, велела мне убираться вон, я на зло мисс Иверард договорился встретиться с одной знакомой дамой, тоже там присутствовавшей… И от мисс Иверард я пошел к ней.
  Мейнел сочувственно кивнул.
  — Отлично понимаю вас, сэр, — сказал он. — Мужчины обычно поступают именно так. Конечно же, вы были раздражены, ведь мисс Иверард — очаровательная девушка. Однако… — Он помолчал, а потом решительно сказал — не назовете ли вы мне имя этой дамы? Возможно, нам и это придется проверить.
  — Почему нет? — ответил Беллами. — Ее зовут Айрис Берингтон. Она разведена. Живет в Клейрндон-Хаус… Это на Брук-стрит. Снимает квартиру на четвертом этаже.
  В руке инспектора появилась записная книжка, куда он записал адрес.
  — Как я понял, вы пошли туда пешком, сэр? — спросил он. — Можете ли вы сказать, когда вы туда пришли?
  Беллами немного подумал.
  — Видите ли, я не смотрел тогда на часы, но думаю, что мы без труда это выясним. Итак, когда миссис Уэнинг позвонила мне, было три или четыре минуты двенадцатого. Я вышел из дома Кэрол минут через пять после этого. Шел я очень быстро — на улице было холодно, так что на Брук-стрит был уже минут через десять-двенадцать… Пожалуй, я пришел к миссис Берингтон между пятнадцатью и двадцатью минутами двенадцатого.
  — Понятно, мистер Беллами, — сказал детектив. — Ну, а вам не довелось встретить по пути миссис Уэнинг? Вы вообще не видели ее после ухода с этого приема?
  — Бог мой, но где же я мог ее видеть? — недоуменно покачал головой Беллами. — Насколько я понял вас, между одиннадцатью и половиной двенадцатого она должна была ждать кого-то у себя дома. Так каким же образом она могла очутиться в это время в районе Брук-стрит? Если у нее была назначена встреча, то зачем бы ей уходить из дома?
  — Вы рассуждаете правильно, мистер Беллами, — сказал инспектор, — но… Есть один факт, который следует принять во внимание. Очень странный факт… Думаю, вы согласитесь в этом со мной, когда я вам о нем расскажу.
  Инспектор помолчал немного и далее:
  — Я уже говорил вам, что в квартире мистера Уэнинга две телефонные линии. Одна — линия прямой связи — соединяет квартиру с офисом мистера Уэнинга. Вторая — обычный выход в лондонскую телефонную сеть через коммутатор, который находится в ведении портье Хайд-Хауса. Так вот, оказывается, миссис Уэнинг не воспользовалась ни одной из этих линий, когда звонила в офис мистера Уэнинга в одиннадцать часов. Обычно, когда ей нужно было позвонить мужу на работу, она пользовалась прямой линией связи. Но не на сей раз. С другой стороны, заступивший на ночное дежурство в десять сорок пять портье сообщил, что во время его дежурства звонков из квартиры Уэнингов через коммутатор не было. Значит, она не воспользовались и второй линией. То есть вообще не звонила из дома.
  — Значит… она выходила из квартиры? — догадался Беллами.
  — Вот именно! — Мейнел утвердительно кивнул. — Она выходила из дома. Мы поработали в этом направлении и кое-что нашли. Видите ли, квартира Уэнингов имеет два входа; второй выход ведет из кабинета Уэнинга по коридору и лестнице к черному ходу. Если выйти из дома через черный ход, попадаешь в переулок, в конце которого стоит телефонная будка. Мы установили также, что ведущая из кабинета в коридор дверь была лишь притворена, но не заперта. Автоматический замок был на предохранителе. Мне представляется, что миссис Уэнинг по какой-то ведомой лишь ей самой причине вышла из дома через черный ход и воспользовалась телефоном-автоматом, чтобы связаться сперва с мужем, а потом с вами. Потом она вернулась и вскоре после возвращения… по крайней мере, так я думаю… была убита.
  — А почему вы так думаете? — тут же спросил Беллами.
  — Видите ли, сэр, она была в меховом жакете… Не успела снять его. Там же была и шляпка — она бросила ее на ночной столик. Не думаю, чтобы она разгуливала в мехах по комнате: в квартире было очень тепло, горел камин.
  Инспектор помолчал, а потом заговорил снова:
  — Могло, конечно, случиться так, что ее убил какой-нибудь уголовник, проникший в квартиру через черный ход в то время, когда она говорила по телефону. Представим, что около дома шастает какой-нибудь негодяй, ищущий, чем бы поживиться. Он видит, как из черного хода появляется женщина и направляется к телефонной будке. Вход в дом открыт! В поисках добычи преступник заходит в дом, попадает в коридор третьего этажа и обнаруживает незапертую дверь, ведущую в богатую квартиру. Он входит и начинает шарить по комнатам. Вернувшаяся миссис Уэнинг застает его в своей спальне. Он бросается на нее и душит. Это, конечно, лишь одно из предположений, но так могло случиться.
  — Однако вы не очень-то верите в такую гипотезу? — спросил Беллами.
  — Нет, сэр, если говорить откровенно. В ней слишком много допущений… Я очень хотел бы знать, зачем понадобилось миссис Уэнинг звонить мужу и вам из уличного телефона. Боюсь, однако, что я никогда этого не узнаю. Во всяком случае, она об этом не расскажет. — На его лице появилась улыбка, показавшаяся Беллами зловещей. — Однако вы еще не закончили свой рассказ, сэр. Итак, вы пришли к миссис Берингтон в пятнадцать или двадцать минут двенадцатого. Что было потом, сэр?
  — Миссис Берингтон предложила мне виски с содовой. Мы выпили… — продолжил свой рассказ Беллами. — Не помню, говорил ли я, что она тоже была на приеме у Кэрол, но ушла домой чуть раньше меня: она собиралась в ночной клуб и ей нужно было переодеться. Мы посидели минут десять-двенадцать, поболтали, а потом вместе вышли. Она поехала в Сент-Джон-Вуд — там находится клуб Мотта, — а я отправился домой, сюда. На душе у меня было скверно, хмель развеялся, и я начал понимать, каких дров я наломал на вечеринке у Кэрол. Я почувствовал, что не могу оставаться в одиночестве. Тогда я решил тоже поехать в клуб Мотта, где находилась миссис Берингтон. Взял такси и отправился туда.
  — А потом? Вы покинули клуб вместе с миссис Берингтон и отправились к ней?
  — Нет. Дело было не так. Понимаете, инспектор, в клубе было много знакомых, а я вовсе не хотел афишировать наши отношения. Поэтому я ушел раньше, поехал в Клейрндон-Хаус и там подождал ее в холле. Она присоединилась ко мне через несколько минут.
  — Все понятно, сэр. Я крайне признателен вам за вашу откровенность. Нет необходимости говорить, что все рассказанное вами будет рассматриваться как конфиденциальные показания со всеми вытекающими отсюда последствиями.
  — Рад слышать это. — Беллами улыбнулся. — Я не думаю, что миссис Берингтон понравилось бы…
  — Если бы о вашем визите к ней стало известно широкой публике, — подхватил Мейнел. — Вы совершенно правы, мистер Беллами. Однако мне кажется, что у вас нет оснований беспокоиться по этому поводу.
  Он начал натягивать свои заметно потертые перчатки.
  Беллами заглянул в свой портсигар. Он был пуст. Мейнел, наблюдавший за ним, вынул из кармана свой портсигар — старомодный, полированный, массивный.
  — Прошу вас, сэр, — сказал он. — Я заметил, что мы курим одни и те же сигареты.
  Он протянул портсигар Беллами; тот открыл его, взял сигарету и, защелкнув, вернул Мейнелу. Инспектор встал.
  — Насколько я понял, сэр, у вас нет никаких предположений относительно убийства миссис Уэнинг? — спросил он. — И все же подумайте, не могла ли миссис Уэнинг, скажем, мешать кому-нибудь? Видите ли, убийца — это отнюдь не человек с улицы. Он должен хорошо знать миссис Уэнинг, ее жизнь, привычки, и она тоже должна хорошо знать его. Можно ожидать, что он вхож в дом и может позвонить заранее, чтобы договориться о встрече… Кстати, днем в квартиру Уэнингов звонили, только мы не можем установить, кто и откуда… И встреча эта могла состояться не только дома…
  Беллами подумал и покачал головой.
  — Миссис Уэнинг была знакома со многими. Я перебираю в памяти всех этих людей, но не могу выделить среди них хотя бы одного, кто мог бы ее убить. Она жила в своем замкнутом мире и была в нем счастлива. Была счастлива в замужестве и очень любила своего мужа. Я не думаю, чтобы у нее мог быть роман на стороне с каким-нибудь мужчиной. Я ограничусь словами «не думаю» вместо «не может быть», потому что вы, инспектор, не хуже меня знаете, как умеют женщины хранить свои тайны, особенно если речь идет о делах сердечных. Можно быть знакомым с женщиной долгие годы, но по сути дела ничего о ней не знать.
  Полицейский кивнул и надел свою шляпу.
  — Вы правы, сэр. Абсолютно правы. И я предчувствую, что это будет чертовски трудное дело. Еще с тех первых моих лет в полиции, когда я простым постовым полировал мостовые, я запомнил первое правило полицейского: ищи мотив преступления. А здесь я сколько-нибудь очевидного мотива просто не вижу. Я не могу припомнить убийство, которое было бы столь мало мотивировано. — Он направился к двери. — Спокойной ночи, сэр. И простите за беспокойство — ведь я отнял у вас так много времени в столь поздний час. Благодарю вас.
  — Всего доброго, — сказал Беллами.
  Он проводил инспектора вниз и постоял у двери, пока полицейский автомобиль не отъехал. А потом он тихо закрыл дверь и поднялся к себе. Оказавшись в гостиной, он подошел к камину и несколько минут стоял неподвижно, глядя на пылающие угли.
  Затем прошел в спальню, достал телефонный справочник и отыскал в нем номер коммутатора Клейрндон-Хаус. Набрав его, он попросил портье соединить его с миссис Берингтон. Портье ответил, что телефон в квартире миссис Берингтон подключен к городской сети непосредственно, и назвал номер.
  Беллами поблагодарил, нажал на рычаг телефонного аппарата и набрал новый номер. В трубке зазвучали длинные гудки, но ему никто не ответил. Итак, Айрис ушла. Куда? Беллами казалось, что он с уверенностью может ответить на этот вопрос. Он вернулся в гостиную и, облокотившись о каминную полку, задумался.
  Он думал об Айрис Берингтон, о Харкоте Марче… и об инспекторе Мейнеле. Инспектор был любезен и откровенен, очень любезен и слишком откровенен. Беллами кое-что знал о работе криминального отдела, и этого было достаточно, чтобы осознать неординарность происходящего: люди из Скотланд-Ярда не обсуждают версии только что совершенного убийства с посторонним человеком… да еще с таким странным, подозрительным типом, как он, Ники Беллами… Не обсуждают, если у них нет на то какой-нибудь достаточно веской причины.
  Из кармана брюк он достал окурок сигареты, которой угостил его Харкот в клубе Фердинанда Мотта. Беллами внимательно осмотрел его. Да, Марч верен своей привычке — он продолжает курить сигареты «Марокко», довольно редкую марку, смесь кипрского и турецкого табака.
  Из письменного стола в углу комнаты Беллами извлек конверт и вложил в него окурок. Конверт с окурком он запер в ящике стола.
  После этого он отправился спать.
  2
  Полицейский автомобиль доставил инспектора Мейнела на Кэннон-роуд. Выйдя из машины, он отпустил водителя, сказав, что тот может быть свободен до утра, и зашагал через двор к зданию Скотланд-Ярда.
  Поднимаясь в свой кабинет, он автоматически взглянул на часы. Они показывали половину пятого. Да, жизнь полицейского инспектора — отнюдь не путь, усыпанный розами, но все же судьба могла бы и не подбрасывать ему дело об убийстве миссис Уэнинг. Он предчувствовал, что это расследование сулит ему чертовски много неприятностей в самом близком будущем.
  Детективы — во всяком случае подавляющее большинство их — предпочитают расследовать преступления, в которых прослеживается более или менее четкий мотив, и Мейнел не был исключением. Что же касается этого дела, то он уже сейчас подсознательно ощущал, что делу этому суждено пополнить печальную коллекцию оставшихся нераскрытыми преступлений. Если бы его спросили, почему он так считает, он не смог бы дать ответ, что не мешало ему скорбеть о том, что это расследование поручено именно ему.
  Когда Мейнел вошел в свой кабинет, его помощник, констебль Грирс, расположившись за столом, зевал во весь рот.
  Подойдя к столу, Мейнел сунул руку в перчатке в карман пальто и извлек оттуда свой старомодный полированный портсигар.
  — Есть какие-нибудь новости, — обратился он к Грирсу. Тот кивнул.
  — Снимки готовы, а парни из дактилоскопической лаборатории собрали в квартире кучу отпечатков пальцев. Я решил подождать вас, мистер Мейнел: вдруг вам все это понадобится немедленно.
  Мейнел достал другой рукой чистый носовой платок и аккуратно завернул в него портсигар.
  — Возьмите его, Грирс, и отнесите в дактилоскопический отдел. Пусть они сверят найденные в квартире отпечатки с этими. — Он указал на портсигар. — На этом портсигаре только отпечатки мистера Николаса Беллами — я специально протер эту штуку перед беседой с ним. Потом угостил его сигаретой… словом, избитый трюк.
  Грирс взял завернутый в платок портсигар.
  — Я подожду здесь. Скажите в лаборатории, чтобы они сразу же позвонили мне, когда получат результаты. Грирс исчез за дверью.
  Мейнел повесил на вешалку пальто и шляпу, набил табаком свою трубку из верескового корня и, сев за стол, приготовился к ожиданию.
  Глава 7
  Вторник: Ничего, кроме правды
  1
  Пришедшая убирать квартиру горничная разбудила Беллами около одиннадцати. Не вставая, он выпил чашку чая и просмотрел первую страницу доставленной утренней газеты. Об убийстве ничего не сообщалось.
  Покинув кровать, он подошел к окну и бросил взгляд на Халфмун-стрит. Утро было ясным и холодным. От окна дуло, и Беллами поежился в своей тонкой пижаме из красного шелка. Вернувшись к кровати, он присел на нее и несколько минут размышлял, устремив взгляд в пол. Приняв, по-видимому, какое-то решение, он подошел к гардеробу и распахнул створки. Висевшие внутри костюмы производили впечатление странной коллекции. Слева направо их качество и возраст закономерно менялись: слева висели совсем новые, модные, прекрасно сшитые костюмы; чем правее располагались костюмы, тем более старыми, доношенными и скверно скроенными они были. Самый старый, вышедший из моды заношенный костюм висел крайним справа.
  Беллами, зевая, окинул взглядом эту выставку нарядов и выбрал модный синий костюм в узкую синюю полоску. Он перенес его на кровать, после чего подошел к телефону и набрал номер Кэрол.
  — Доброе утро, дорогая! — приветствовал он ее без какого-либо смущения. — Хочу с утра пораньше еще раз извиниться за вчерашнее. Я чувствую себя законченным негодяем! Представляю, какие чувства ты сейчас питаешь ко мне. Но ты же простила меня, не так ли? — В его голосе прозвучали интонации капризного ребенка.
  — Ники, я всегда говорила, что ты жуткий тип! И это не только мое мнение. Сегодня меня навестила тетушка, и я уже успела рассказать ей о том, какое ты гнусное создание и как мне повезло, что я вовремя от тебя отделалась. Правда, я немного разочаровала ее, сказав, что решила все же держать тебя под рукой — вроде домашнего котенка. Видишь ли, вопреки всему в тебе есть нечто привлекательное.
  — Ага! — охотно согласился Беллами. — Я это знаю. Бывает, что я даже сам себе нравлюсь. И при всех условиях я предпочел бы быть домашним котенком, чем фаворитом Шебы, королевы джунглей. Так как, мне будет дозволено предстать перед тобой, или ты отправишь меня в африканские джунгли на большую охоту? Так, кажется, надлежит поступать с отвергнутыми поклонниками. Те ли они охотятся на львов, то ли львы на них…
  — Последнее для тебя не подойдет. Я слишком люблю львов, чтобы подложить им такую свинью, — ответила Кэрол. — Уверена, что встреча с тобой обошлась бы им недешево… Что же касается остального, то сегодня в двенадцать я буду в баре ресторана «Беркли» — мы с Ванессой договорились там встретиться. Так что, если тебе случится оказаться поблизости…
  — С двенадцатым ударом Биг-Бена я буду там, — прервал ее Беллами. — И в новом костюме, между прочим. Новый костюм, как начало новой жизни! Да, да, я собираюсь начать новую жизнь! И какую! Ты будешь удивлена.
  — Ну-ну, Ники, — рассмеялась она. — Надеюсь, ты будешь вести себя прилично.
  — Кэрол, — вдруг сказал он тихо, — неужели тебе действительно по сердцу Ферди Мотт? Разве можно влюбиться в портняжный манекен?
  Голос девушки зазвучал строго:
  — Мистер Беллами, я советую вам заниматься своими делами и не совать нос в мои. В противном случае вам не придется выпить с нами коктейль. До свидания, Ники. — Она повесила трубку раньше, чем он успел ей ответить.
  Беллами закурил и вдруг совершенно неожиданно пустился в странный танец на прикроватном коврике, впрочем, довольно скоро прервавшийся, так как у него замерзли ноги.
  * * *
  Ровно в полдень, с последним ударом часов Беллами вошел в бар при ресторане «Беркли». В зале за угловым столиком сидели Кэрол и Ванесса Марч.
  Направляясь к столику, Беллами думал о том, что редко можно встретить двух столь красивых и очаровательных женщин вместе. На Ванессе была новая шубка из норки и шапочка из такого же меха, под которой влажно мерцали карие глаза лани. Ее черные волосы были уложены по-новому, и эта прическа была ей к лицу.
  — Я рад приветствовать вас, дорогие леди! — заговорил. Беллами, подражая коммивояжеру. — Сегодня у меня для вас сюрприз — отличные шелковые чулки, всего два шиллинга за пару с ручательством за прочность. И к каждой паре очаровательное приложение — шелковые подвязки, совершенно бесплатно… при условии, что вашему покорному слуге будет позволено их на вас надеть!
  Ванесса рассмеялась, показав свои белые зубки.
  — Ах, Ники! Какой вы чудак!
  — Доброе утро, Ники, — приветствовала его Кэрол. — Признаюсь, я ожидала, что ты явишься сюда исполненный раскаяния и смущения за то, что натворил вчера, а ты… Ты выглядишь человеком, который доволен жизнью и даже счастлив.
  Беллами постарался стереть улыбку с лица и сел.
  — Моя дорогая, — обратился он к Кэрол с покаянной миной на лице, — ты сыплешь соль на свежую рану. Да, я ужасный человек, и ты даже не представляешь, как я стыжусь того, что натворил вчера. И мне нельзя не посочувствовать.
  Он перевел взгляд на Ванессу:
  — Признайтесь, Ванесса, вы мне сочувствуете? Ваше сочувствие мне особо дорого, ведь я обожаю вас — и вы об этом знаете — с той минуты, когда я впервые встретился с вами. А ваша фигура! Она сводит меня с ума!
  — Признайтесь, Ники, есть ли на свете женщина, которой вы это не говорили бы?
  — Разумеется, нет, — ответила за Беллами Кэрол. — Это же его стиль — объясняться в любви любой женщине, которая окажется рядом.
  — Это так, Ники? — спросила Ванесса. — Если да, то я вам не завидую: боюсь, что очень часто после таких попыток к вам поворачиваются спиной.
  — Бывает, — согласился Ники. — Но не менее часто мне отвечают взаимностью. Словом, дебет с кредитом сходятся. Ну, а я не злопамятен, — добавил он доверительно.
  — Шокирующие рассуждения, не так ли? — обратилась Ванесса к Кэрол. — Нет, мне никогда не понять, что вы в нем нашли.
  — Если бы я знала! — ответила Кэрол. — Скорее всего мне просто жаль его. Видите ли, мне кажется, что он немного чокнутый.
  — Мне вовсе не нравится, когда меня жалеют, — запротестовал Беллами. — Для этого я слишком сильный мужчина. Разве вы не замечали, как женщины инстинктивно чувствуют это?
  — Боже! — Ванесса с деланным ужасом всплеснула руками.
  Официант принес коктейли.
  — А вот я вчера выиграл пять фунтов! — похвастался Беллами. — С моей стороны было глупостью прервать игру. Я вполне мог бы сорвать банк. Я чувствовал это.
  — А почему? — поинтересовалась Кэрол.
  — Разве вы не знаете древнюю истину? — печально ответил Беллами. — «Не везет в любви — везет в игре». После того, как ты наладила меня, Кэрол, я решил, что должен, в порядке компенсации, нажить состояние. Но вместо этого я налакался в баре, а состояние выиграл Харкот. Хотите верьте, хотите нет, как говорит мой знакомый бармен, но ваш муженек, Ванесса, ушел вчера из клуба с солидным выигрышем.
  — Скажите! — воскликнула Ванесса. — Как интересно!
  — В этом не было ничего интересного, — возразил Беллами. — Он просто отобрал их у Ферди, словно отнял у малыша конфетку. Никогда не думал, что Ферди так скверно играет в покер.
  Ванесса пожала плечами.
  — Я не знаю, что за игрок Ферди, — сказала она, — но зато с полной уверенностью могу свидетельствовать, что Харкот — игрок никудышный. Впрочем, он во всем никудышный. И всегда.
  Кэрол укоризненно покачала головой.
  — А вам не кажется, Ванесса, что вы очень строги к Харкоту?
  Ванесса с иронией посмотрела сперва на Беллами, затем на Кэрол, ее глаза потемнели.
  — Вы так думаете, дорогая? — спросила она и тут же взглянула на часы. — Однако уже четверть первого… Мне пора, я обещала кое с кем встретиться дома за обедом. Оставляю вас и хочу надеяться, что у вас все уладится. Но даже если с вашей помолвкой покончено окончательно, то почему бы вам не остаться просто хорошими друзьями?
  — О'кей, — отозвался Беллами. — Я тоже готов дать вам дружеский совет, Ванесса. Ступайте домой и не промочите ноги. — Он встал, провожая молодую женщину.
  — До встречи, Кэрол! — Ванесса кивнула девушке. — А вы, Ники, — неисправимый чудак, — повторила она и покинула зал.
  Беллами сел, допил свой коктейль, поглядывая на Кэрол, а потом сказал:
  — Дорогая моя, ты обратила внимание на ту чудесную картину, которую повесили в коридоре, ведущем в зал, сразу за углом?
  — Нет, а что?
  — Кэрол, я хочу, чтобы ты непременно ее увидела! Она очаровательна! Пойдем, посмотрим. — Он встал.
  — Ну что ж… — Кэрол пожала плечами, но все же последовала за ним. Беллами провел девушку через бар в коридорчик, на стенах которого ничего не было, кроме пятен. Перед одним из них Беллами остановился.
  — Ну разве это не чудо, дорогая? — спросил он.
  — Ники, это снова твои шуточки? — вспылила Кэрол. — В коридоре нет никаких картин.
  — Что с тобой, дорогая? — удивленно спросил он. — Неужели ты ее не видишь?
  Кэрол повернулась к нему с намерением выложить все, что она думает о шутниках такого рода, но прежде чем она заговорила, он обнял ее. Она не сопротивлялась, и их губа слились в долгом поцелуе. Когда он отпустил ее, она перевела дух и прошептала:
  — Ты — сумасшедший, Ники! Настоящий сумасшедший!
  Он еще раз поцеловал ее, а потом спросил с усмешкой:
  — Надеюсь, ты не расскажешь об этом Ферди, девочка? Не захочешь огорчить этого достойного человека… Ну, а сейчас вернемся и выпьем еще по коктейлю. К сожалению, после этого мне придется уйти: мне сегодня предстоит обед с дамой.
  Они вернулись в бар и едва успели занять свои места, как Кэрол воскликнула:
  — Ники, взгляни! Ванесса возвращается!
  Беллами повернулся, не вставая со стула. Ванесса с побелевшим, застывшим лицом шла к ним, сжимая в руках газету. Приблизившись к столику, она без сил осела на стул.
  — Вот… Смотрите… Боже, какой ужас! Кто-то убил Фредди!
  На столе лежал специальный дневной выпуск «Вечерних новостей». Схватив газету, Беллами прочел заголовок.
  — Не может быть! Не могу поверить!.. — пробормотал он. Кэрол потянулась за газетой.
  — А как же Филип? — прошептала она. — Бедный Филип! Он не переживет этого. Но кто?.. Кто мог пойти на это?.. Фредди… Кому она могла помешать?!
  Ванесса затрясла головой.
  — Я… я пойду домой. Мне… нехорошо. Этот кошмар! Я вышла из бара, и тут как будто кто-то шепнул мне, чтобы я купила газету… А когда увидела это на первой странице, то чуть не грохнулась в обморок прямо на улице…
  — Я думаю, нам просто необходимо немножко выпить, — сказал Беллами. — Капельку виски с содовой… Это поможет нам прийти в себя.
  — Нет, — жестко возразила Кэрол. — Взгляни, Ванессе совсем плохо. Ее нужно отвезти домой, а у меня машина за углом. До свидания, Ники.
  — До свидания.
  Ники встал, провожая взглядом идущих через зал женщин. Потом, опустившись на стул, он заказал еще один коктейль.
  2
  Беллами задумчиво шагал по Брук-стрит по направлению к Клейрндон-Хаус. Интересно, попался ли на глаза Айрис Берингтон спецвыпуск «Вечерних новостей»? — размышлял он. Впрочем, если она и не видела газету, то кто-нибудь из знакомых наверняка успел сообщить ей по телефону о сенсационном убийстве.
  Ну, а коль так, то ей не придется особо напрягать свой мозг, чтобы сообразить, что алиби, которое она согласилась подтвердить, охватывает время, когда скорее всего и была задушена Фредди. Теперь она не сомневается, что, когда Беллами просил ее обеспечить ему алиби, речь шла о куда более серьезных вещах, нежели любовная интрижка или нежелательный вызов в суд в качестве свидетеля. Так как она поведет себя сейчас?
  Подумав, Беллами решил, что Айрис наверняка откажется подтвердить его алиби. Ведь она — профессиональная вымогательница. Пусть артистичная, разборчивая, но вымогательница. Ведь чтобы жить той жизнью, к которой она привыкла, ей были нужны деньги. Алименты, которые она получает от бывшего мужа, скудны и не могут обеспечить ей привольное существование; Айрис нужен кто-то, кто оплачивал бы ее счета.
  Находясь в столь деликатном положении, Айрис не может позволить себе конфликтовать с полицией. Она, как и любая женщина этого типа, ни за что не допустит, чтобы ее отношения с мужчиной стали достоянием гласности. А о том, чтобы оказаться замешанной в деле об убийстве, и говорить не приходится. Нет, Айрис не захочет ссориться с полицией ради журавля в небе. Однако Беллами интересовало, чем она мотивирует свой отказ в разговоре с ним.
  К его удивлению, Айрис встретила его улыбкой. Беллами констатировал, что в квартире царит полный порядок, а хозяйка так же спокойна и доброжелательна, как и вчера. Когда они шли мимо столовой, Беллами заметил накрытый к обеду стол. Айрис ввела его в гостиную. Он остановился у камина с сигаретой в руке, наблюдая за хозяйкой дома. Айрис подошла к бару, смешала два коктейля и вернулась со стаканами в руках к нему. Поставив стаканы на каминную полку, она привстала на цыпочки и, положив руки на плечи Беллами, поцеловала его в губы.
  — Это ужасно, Ники…
  — Почему? Я бы сказал, что это прекрасно и что я не возражал бы против повторения… Или что-то стряслось?
  Она протянула ему лежавшую на диване газету.
  — Убили Фредерику Уэнинг, — сказала она. — Вы об этом не знали?
  Он предпочел воздержаться от ответа на этот вопрос.
  — В самом деле ужасно… — Он покачал головой, ища взглядом нужную ему статью.
  Делая вид, что поглощен чтением публикации, он старался следить за своей мимикой, понимая, что она внимательно наблюдает за ним.
  — Вы знали Фредди? — спросил он. Айрис покачала головой. — Это была блестящая женщина, — сказал Беллами. — Умная, красивая… Бедная Фредерика.
  Он взял один стакан, а другой передал ей.
  — Ну что ж, лишнее доказательство, что все мы ходим под Богом, а смерть подстерегает нас там, где мы меньше всего ждем ее.
  Айрис подошла к окну и, повернувшись к нему спиной, бросила взгляд на улицу. Губы Беллами начали складываться в сардоническую усмешку. «Вот сейчас она скажет, что не желает играть в подобные игры», — подумал он. Но Айрис этого не сказала. Постояв неподвижно с минуту, она отвернулась от окна, взяла сигарету из стоявшей в баре сигаретницы, закурила и, выпустив колечко дыма, проводила его взглядом. А потом сказала совсем не то, что он ожидал услышать.
  — Сегодняшнее утро, Ники… Я провела его очень интересно… — Она смотрела на него, и взгляд ее был очень серьезен. А потом она насмешливо улыбнулась, чуть заметно, уголками губ. — Вы не хотите узнать, как именно?
  — Айрис, я хочу знать все, касающееся вас. Так что рассказывайте, я весь внимание.
  — Сегодня около одиннадцати у меня был несколько неожиданный гость. Из полиции. Инспектор криминального отдела Скотланд-Ярда, некий инспектор Мейнел.
  — А, славный парень Мейнел, — сказал он без всякого удивления в голосе.
  Она села на диван, закинув ногу за ногу.
  — Да, он в самом деле славный, — согласилась она и снова насмешливо улыбнулась. — Так вот, этот славный парень Мейнел живо интересовался вами, Ники.
  — Неужели? — спросил Беллами довольно равнодушно. — И что же он вам сказал?
  — Много разного. Он проявил немалую любознательность, но и сам говорил охотно. Рассказал об обстоятельствах убийства миссис Уэнинг. По его словам, она звонила вам, Ники, во время приема у Кэрол Иверард в одиннадцать, а убили ее в промежуток между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью пятью. Сказал, что они сейчас собирают данные и должны проверить абсолютно все — даже то, что на первый взгляд кажется совершенно незначительным. И попросил, чтобы я рассказала ему, что делала в это время я. Дескать, от вас он знает, что в это время вы якобы были здесь, у меня — это было записано в его записной книжке.
  — Я понял. — Беллами улыбнулся. — И что же вы сказали ему?
  Она негромко рассмеялась.
  — Конечно же, я подтвердила то, что это правда. Мы ведь договорились вчера, что я должна это сказать. — Она продемонстрировала легкое недоумение.
  — И ваш ответ удовлетворил его? — поинтересовался Беллами, не проявляя особых эмоций.
  — Ну, как вам сказать… Пожалуй, и да, и нет, — ответила она. — Во всяком случае я, как мне кажется, вполне удачно ответила на все те вопросы, которые он мне задал, а их было великое множество. В конце концов он попросил меня написать свои показания и подписать их. Причем заметил, что отнюдь не собирается торопить меня, так что если я хочу подумать, то он готов предоставить мне такую возможность.
  Айрис поднялась с дивана и встала за его спиной, совсем-совсем близко.
  — А я ему ответила, что если человек говорит правду, то о чем он может раздумывать? А потом села за стол и все это записала — то, о чем мы говорили ночью, не изменив ни слова. И подписала эти показания. Он их взял и ушел. Очень довольный.
  Беллами почувствовал, как у него камень упал с сердца.
  — Это очень смелый поступок, Айрис. Чертовски смелый!
  Айрис улыбнулась.
  — Значит, я вела себя как хорошая девочка? — промурлыкала она. — Очень рада, сэр. Может быть, вы сочтете, что я заслуживаю за это поцелуй? А потом займемся обедом… Как там насчет омара? У вас еще не испортился аппетит?
  Беллами с улыбкой притянул к себе Айрис и крепко поцеловал.
  — Ничто в этом мире не в состоянии испортить мне аппетит, Айрис. А теперь вперед, на битву с омаром!
  * * *
  В три часа они сидели в гостиной: Беллами — в удобном кресле, а Айрис — у него на коленях. Обвив руками его шею, она снова и снова целовала его в губы, демонстрируя отличное знание этого дела. Беллами чувствовал, что присутствие Айрис по-настоящему волнует его.
  Наконец, она нарушила молчание.
  — В чем Дело, Ники? Вас что-то тревожит? О чем вы думаете?
  Он покачал головой.
  — Тревожиться — это не для меня. Я не вижу толку в том, чтобы тревожиться из-за чего-либо.
  — Вы могли бы и не говорить мне это. — Айрис улыбнулась и снова поцеловала его. — Озабоченный Ники Беллами. Я как-то не могу представить себе эту картину. Даже если бы дело касалось меня. — Она отвернулась и надула губки.
  Обняв ее одной рукой за плечи, Беллами просунул другую руку ей под колени и встал, держа Айрис на руках. Затем он опустил ее на диван, а сам отступил к камину. Стоя спиной к огню, он глядел на нее.
  Улыбка вернулась на лицо Айрис.
  — А вы сильный, Ники. Вы куда сильнее, чем мне казалось. И вообще вы очень странный.
  — Ага! — Он подтверждающе кивнул. — Может, вы и не догадываетесь об этом, но перед вами помесь Хэкеншмидта с Кларком Гейблом. — Он засмеялся, достал из кармана портсигар и закурил. — А как насчет того, чтобы нам вместе поужинать? Вы наденете самое нарядное вечернее платье, а я в вашу честь влезу в смокинг — это несмотря на войну. Разопьем бутылочку старого шампанского, поболтаем, потанцуем. А потом…
  Он замолчал и взглянул на нее, прищурив один глаз.
  Она ответила ему лукавым журчащим смехом.
  — А потом?.. — повторила она. — Насчет «потом» поговорим потом, когда придет время. Мы созвонимся?
  — Я позвоню вам в восемь, — сказал он и взглянул на часы. — Ну, мне пора.
  Быстрым, ловким движением она поднялась с дивана.
  — Одну минутку: я возьму щетку и стряхну пудру с вашего пиджака. Мне она не мешает, но не знаю, как к ней отнесется следующая женщина.
  Она вышла из комнаты, улыбающаяся и счастливая.
   3
  В то же самое время в кабинете инспектора Мейнела прозвучал телефонный звонок. Трубку снял Грирс.
  — Звонит майор Харбел из спецотдела, — обратился он к сидящему за письменным столом Мейнелу, прикрыв микрофон ладонью. — Он хочет говорить с вами.
  Мейнел недоуменно пожал плечами и взял трубку.
  — Мейнел слушает, сэр.
  — Добрый день, инспектор Мейнел, — приветствовал его Харбел. — Извините меня за это вторжение на вашу территорию, однако к тому есть серьезные основания. Скажите, как обстоят дела с расследованием убийства миссис Уэнинг? Вы уже узнали что-нибудь?
  Мейнел ощутил легкое раздражение. Какого дьявола спецотдел Ярда вмешивается в обычное дело об убийстве? По-видимому, предчувствие того, что это дело будет иметь неприятные последствия, не обмануло его. Но субординация остается субординацией, и он ответил вежливо и спокойно:
  — Сэр, мы только что начали следствие и еще не успели продвинуться сколько-нибудь далеко. Однако кое-какие результаты мы имеем. Этой ночью я встречался с неким Николасом Беллами. Миссис Уэнинг звонила этому человеку в одиннадцать вечера, то есть непосредственно перед убийством. Беллами дал устные показания, в которых отрицает, что виделся с миссис Уэнинг после этого звонка. По его словам, у него есть алиби: в то время, когда произошло убийство, он находился у одной знакомой дамы. Сегодня утром я встретился с ней, и она подтвердила его показания.
  — Ясно, — сказал майор Харбел.
  — Однако, — продолжал Мейнел, — при проверке было выяснено, что это алиби — липа чистой воды. При осмотре квартиры Уэнингов обнаружено множество отпечатков пальцев Беллами. Он оставил свои пальчики на стакане, из которого, по-видимому, пила миссис Уэнинг, на графине с виски, на сифоне… Мы установили, что до одиннадцати часов он в квартире Уэнингов не появлялся. Так что налицо сговор между ним и его дамой относительно этого алиби.
  — Понятно. Благодарю вас за информацию, Мейнел. А теперь скажите, собираетесь ли вы предпринять в отношении Беллами решительные меры? Думаете ли вы обратиться за ордером на его арест?
  — Ну, сэр… — Мейнел замялся. — Вообще-то…
  — Послушайте, инспектор, мне кажется, будет лучше, если я сейчас раскрою карты и объясню вам, почему спецотдел решил сунуть нос в ваше дело. Ведь именно об этом вы сейчас думаете? Так вот, мы тоже интересуемся этим Беллами. Правда, в другом плане, более серьезном… Затронуты вопросы государственной безопасности, к которым, по-видимому, имеет отношение и это убийство.
  — Я понял, сэр, — коротко ответил Мейнел.
  — Вам не следует спешить с решительными действиями, — сказал Харбел. — Затяните расследование хотя бы на неделю. Пусть Беллами действует по собственному усмотрению, не подозревая о том, что вы на него вышли. А когда он созреет для нас, я за него возьмусь. Ну, а то, что останется, после того, как я добьюсь от него того, что мне нужно, я отдам вам… если от него что-нибудь останется. Вы меня поняли?
  — Да, сэр, — ответил Мейнел. — Я все понял и выполню все указания.
  Он бросил трубку на рычаг и хмуро взглянул на констебля Грирса.
  — И так всегда, — раздраженно буркнул он. — Тебе поручают дело, ты бегаешь, вынюхиваешь и, наконец, нащупываешь кончик нити. Ты уже считаешь, что преступник в твоих руках, но появляется спецотдел, черт бы его побрал, сует в твое дело свой длинный нос и путает все твои карты. Да еще сулит объедки со своего стола! Ах, дьявол!..
  Он тряхнул головой, сунул руки в карманы и, нахохлившись, уставился в окно.
  — Подумать только, еще каких-нибудь два дня, и я закончил бы это расследование, — со вздохом заключил он.
  — Что делать, сэр, — попытался утешить его Грирс. — Фортуна — капризная дама. Но тем больше радости, когда нам все же удастся ее поймать.
   4
  В четыре часа Мейнелу доложили, что в Скотланд-Ярд явился некий Николас Беллами, который желает, чтобы его принял инспектор Мейнел. Через три минуты Беллами уже был препровожден в кабинет инспектора. Мейнел сидел за столом с трубкой в зубах. Увидев Беллами, он встал и приветливо улыбнулся вошедшему.
  — Садитесь, мистер Беллами, — сказал он, указывая на стул. — Что за скверная погода сегодня — холод, ветер… В такие дни с самого утра чувствуешь себя не в своей тарелке, даже если для этого вроде бы и нет причин.
  Беллами закурил сигарету. Мейнел вернулся на свое место и заглянул в лежащий перед ним блокнот. Беллами приподнялся, придвинул свой стул ближе к столу и положил на край его свою серую фетровую шляпу.
  Мейнел молчал.
  Беллами глубоко затянулся и, выпустив дым через вытянутые губы, сказал:
  — Скажите, инспектор… Когда расследуют убийство, люди, дающие показания… они часто совершают ошибки?
  — Ну… не знаю, что мне ответить вам, сэр. Мне не так уж часто приходится расследовать дела об убийствах. Не могли бы вы выразить свою мысль более конкретно? Что, собственно, вы имеете в виду?
  — Что я имею в виду? То, что я совершил большую глупость, инспектор, — выпалил Беллами. — Словом, в прошлый раз я сказал вам неправду. Я сказал, что, покинув вечеринку у мисс Иверард, я отправился в Клейрндон-Хаус к миссис Берингтон, но на самом деле все было не так. После приема у Кэрол я не видел миссис Берингтон до тех пор, пока не приехал в ночной клуб Фердинанда Мотта.
  — Понятно, — сказал Мейнел, демонстрируя абсолютную невозмутимость. Встав из-за стола, он подошел к окну. — Так что вы хотите сообщить мне? — спросил он, стоя спиной к Беллами.
  — Что я хочу вам сообщить? Прежде всего то, что перед вами… или позади вас… стоит законченный идиот! — заявил тот. — А потом я вам все расскажу — правду, всю правду, ничего, кроме правды.
  Мейнел возвратился на прежнее место.
  — Ну что ж, мистер Беллами. Я рад это слышать. Позволю себе заметить, что вы вовремя пришли ко мне. Я уже знаю, что вы вчера вечером после звонка миссис Уэнинг побывали у нее в квартире. И оставили после себя немало отпечатков пальцев. Мы их обнаружили. Я не буду возражать, если вы пожелаете отказаться от своих вчерашних показаний полностью или частично. Я охотно выслушаю ваши новые показания, если вы захотите их дать. Я хочу, чтобы вы поняли одно: в данный момент я не требую от вас никаких заявлений. Если вы сделаете какое-нибудь заявление, то мы будем рассматривать его как поступок, совершенный по вашей доброй воле. Кстати, если вы пожелаете предварительно посоветоваться со своим адвокатом… Я и против этого ничего не имею.
  — Благодарю, инспектор, — сказал Беллами, — но я не хочу советоваться с адвокатом. Я готов сделать заявление и рассказать о том, что случилось прошлой ночью. Но сперва я хотел вас кое о чем попросить…
  Инспектор поднял брови.
  — Слушаю вас.
  — Вы уже встречались с миссис Берингтон? — выпалил он.
  — Я был у нее около одиннадцати, — ответил Мейнел. — Она охотно и со всей определенностью подтвердила ваше алиби.
  — О, дьявол! Какой же я дурак! — воскликнул Беллами. — Потому что только проклятый дурак мог впутать ее в такую историю!
  — Да будет вам, сэр. Все понятно. — Мейнел улыбнулся. — К счастью, ваши показания никому не причинили вреда, так что им можно не придавать значения. Разумеется, мы не любим, когда нас пытаются ввести в заблуждение. Но если человек добровольно отказывается от ложных показаний, как это делаете вы сейчас, стараясь исправить положение дел, если эти ложные показания не успели помешать отправлению правосудия, то мы можем взглянуть на это сквозь пальцы. Не такие уж мы формалисты!
  — Я глубоко признателен вам, инспектор. И мне очень стыдно за то, что я испугался и начал врать. — Беллами вздохнул с явным облегчением. — Миссис Берингтон… одним словом, я ей нравлюсь… И я воспользовался этим: я попросил, чтобы она подтвердила мое алиби. Это было вчера ночью, и она, конечно же, еще ничего не знала об убийстве. Я не стал говорить, зачем мне это понадобилось, а она, наверное, подумала, что это нужно, чтобы усыпить подозрения какого-нибудь ревнивого мужа… Вряд ли ей пришла в голову более серьезная причина. Она согласилась и, судя по тому, что вы рассказали, слово свое сдержала. Я буду бесконечно признателен вам, если у нее не будет из-за этого неприятностей.
  Мейнел, выбивавший золу из трубки, прервал это занятие и взглянул на своего собеседника. Беллами показалось, что в глазах инспектора вспыхнули и погасли крохотные огоньки.
  Инспектор добродушно покачал головой.
  — Мистер Беллами, знали бы вы, как часто женщины обеспечивают фальшивые алиби! И почти всегда делают это ради мужчин. Бог мой, на что только не пойдет женщина, чтобы защитить мужчину, которого любит! Но коль скоро вы добровольно признались в своем проступке и решили сделать заявление, мы готовы кое на что закрыть глаза. Так что вы можете, не беспокоиться о миссис Берингтон… пока.
  — Я очень рад, инспектор, что с нее не взыщут за случившееся. У меня камень с сердца свалился.
  Мейнел кивнул и нажал кнопку у края стола. В комнату вошел инспектор Грирс.
  — Мистер Беллами пришел сюда, чтобы дать показания по делу об убийстве миссис Уэнинг, — обратился к вошедшему Мейнел. — Я попрошу вас, Грирс, записать показания с его слов — так будет быстрее.
  Грирс сел за свой стол и раскрыл блокнот.
  — Рассказывайте своими словами, сэр, — обратился Мейнел к Беллами, — а констебль Грирс придаст вашим показаниям нужную форму.
  — Вчера вечером, — начал Беллами,  когда я уходил из дома мисс Иверард, туда позвонила миссис Уэнинг и попросила пригласить меня к телефону. Это было сразу после одиннадцати. Когда я взял трубку, она попросила меня передать мисс Иверард, что не сможет приехать к ней на прием, так как простудилась. После этого она сказала, что ей нужно срочно встретиться со мной. Я взял такси, доехал до Хайд-Хауса, но вошел не через общий холл, а через черный ход — так велела мне миссис Уэнинг. Она оставила незапертой дверь, ведущую из коридора в кабинет мужа. Я прошел в гостиную, но там ее не было. Я позвал ее, она отозвалась из спальни и сказала, чтобы я прошел туда. Когда я вошел, она лежала на кровати в меховой шубке… Оказалось, что она хочет поговорить со мной обо мне. Возможно, ее муж рассказывал ей о моих делах. Она сказала, что я слишком много пью и что мои шансы на брак с мисс Иверард катастрофически падают. Я не люблю, когда мне читают нотации, и, естественно, испытывал раздражение. Миссис Уэнинг попросила меня принести из столовой виски. Я пошел, достал из серванта поднос со стаканами, но споткнулся; два стакана свалились с подноса и разбились. Оставшийся стакан вместе с графином и сифоном я принес в спальню, смешал виски с годовой и выпил. Миссис Уэнинг попросила приготовить и ей, сказав, что выпьет из того же стакана. Потом разговор снова вернулся к моей персоне. Это стало надоедать, и я сказал, что с меня хватит. Я немного выпил в тот вечер и не мог сдержаться, В конце концов я взял шляпу и ушел тем же путем, каким вошел, оставив ее сидящей на кровати со стаканом виски в руке. Вот и все.
  — Ну что ж, я думаю, что ваши показания будут нам полезны, — сказал Мейнел.
  — А я вам еще понадоблюсь? — осведомился Беллами.
  — Во всяком случае, не сегодня, — ответил Мейнел. — Если будете нам нужны, я свяжусь с вами. Надеюсь, сэр, вы не собираетесь покидать Лондон?
  — Нет, — заверил его Беллами. — Я не собираюсь никуда уезжать.
  — Тогда все в порядке, — сказал инспектор. — Вы правильно поступили, придя сюда. До свидания.
  — До свидания. — Беллами виновато улыбнулся Мейнелу и вышел.
  Когда дверь за ним закрылась, Грирс многозначительно взглянул на шефа. Мейнел только сардонически усмехнулся и принялся заряжать табаком свою вересковую трубку.
  Глава 8
  Вторник: Айрис расплачивается
  1
  Беллами, откинувшись в парикмахерском кресле, наслаждался массажем — ему нравилась эта процедура. Идеальная возможность спокойно поразмыслить: пока лицо клиента окутано полотенцем, массажист не может ни разговаривать с ним, ни надеяться на то, что клиент будет ему отвечать. Не следует, однако, думать, что Беллами был убежденным противником разговоров парикмахеров с клиентами. Отнюдь! Он всегда считал, что от парикмахеров можно узнать немало полезного. И особенно от Монделя.
  Сняв остывшее полотенце с лица Беллами, Мондель продолжил свой рассказ с того места, на котором остановился, наложив компресс.
  — Так вот, мсье Беллами, я, конечно, сказал ей, что не намерен терпеть такое, сказал ясно, понятными словами. Я сказал ей: «Вы, сука, сваливайте отсюда, пока не схлопотали по физиономии!» Этот язык она понимает, мсье, и то, что я сказал, поразило ее, слово чести! Она попыталась изобразить из себя что-то достойное и голосом Греты Гарбо заверещала: «Что?! Вы способны поднять руку на леди?» — «Почему бы и нет! — ответил я. — Разве вы не ударили бы меня, подвернись вам такая возможность, а?» Она поразмыслила совсем немного, а потом ответила: «Да, ударила бы, не будь я леди. Но я — леди, а поэтому мне плевать на всякие грязные оскорбления. И на вас тоже. Ну, а если вы хотите узнать, кто вы такой, то я могу вам это сказать». Я ей говорю: «А ну, скажите!» А она мне: «И скажу. Вы — грязный ублюдок, вот кто вы такой!» А я ей: «Ну что ж, леди. Значит, я ублюдок. Отлично! Превосходно! Но и я тоже скажу вам кое-что: если в законном браке рождаются такие твари… то есть леди, как вы, то я горжусь тем, что я — ублюдок. Съели?» Тогда она говорит: «Мсье Мондель, и вы еще считаете себя джентльменом? Вы коварно заманили меня сюда обещанием бесплатно сделать мне «морскую волну», а сами дали волю рукам. А когда я сказала, что не сегодня, вы пригрозили вылить на мои волосы бутылку хны! И после этого у вас хватает наглости золотом писать на вывеске «Парикмахер двора Ее Величества»?! Нахал!» На это я ей даже отвечать не стал. Тогда она вдруг вскидывает голову, как кобыла, которую ужалил слепень, и заявляет: «Ваше счастье, что мой друг, мсье Жюль Деларуш, на отдыхе! Но погодите, он вернется! И тогда я приведу его сюда и заставлю вас повторить ваши грязные оскорбления, и расскажу, как вы пытались меня клеить… И если после этого он не оторвет вам ваши немытые уши, я буду очень удивлена». Ну, на это я ей ответил. Я сказал: «Вам придется долго удивляться. Потому что если под своим другом, мсье Жюлем Деларушем, вы подразумеваете Джимми Мака — таково настоящее имя этого грязного сутенера, — то вчера вечером его замели парни из отдела по борьбе с проституцией и азартными играми. Они взяли Джимми в его собственном шалмане. Так что, думаю, его отдых затянется года на два. И к тому времени никакая хна вас не украсит. Вам останется только обесцветиться пергидролем и покрасить волосы в голубой цвет. Правда, тогда вы сможете вешать лапшу на уши той рвани, которая крутится вокруг вас, и уверять их, что ваша мать была французской маркизой». Тут она немножко опешила. Потом встала, этак гордо выпрямилась и говорит: «Мондель, вонючка, я пытаюсь вести себя с вами как леди, да что вы в этом понимаете. А насчет того, что Джимми замели, так на нем свет клином не сошелся. У меня и без него друзей — хоть пруд пруди. И среди них найдется немало влиятельных». Сказала это и пошла, а возле двери остановилась и добавила со скорбью в голосе: «Я в жизни много повидала, много раз ошибалась и сама за свои ошибки расплачивалась. Так вот, я хочу поблагодарить вас, мсье Мондель, за то, что вы преподали мне урок. Научили кое-чему, так сказать. Чтобы я еще когда-нибудь связывалась с низкой личностью вроде вас ради шести сеансов косметического массажа и окраски волос этой поганой хной!» С тем и отчалила. — Парикмахер вздохнул с явным сожалением. — Бедовая была девчонка, мсье Беллами. Очень славная, клянусь честью!
  — Конечно, если вы так говорите, — согласился Беллами. Когда парикмахер взялся за пульверизатор, чтобы спрыснуть одеколоном волосы Беллами, тот задал ему вопрос: — Послушайте, Мондель… Помните игорный притончик, который держала Лайли Перцелла со своим сожителем? Что с ними сталось? Они все еще стригут фраеров?
  — Это они-то! Мой Бог! Конечно, стригут! — воскликнул парикмахер. — Только заведение у них сейчас другое, в Найтсбридже. Там у них и фараон, и железка… и прочие игры на любой вкус. Народ к ним валом валит, к двум часам в зале не протолкнешься. Но ведь вы не слишком искали приключений, мсье Беллами, верно?
  — Ну, как знать… — Беллами улыбнулся. — У одного моего приятеля завелись деньги, которые он охотно проиграет… Он любит железку.
  — Ну, как скажете, мсье Беллами. Если появится охота сыграть, вам нужно будет только звякнуть по телефону Найтсбридж-78654, добавочный — 2. Спросите Лайли. Она будет знать: я ей позвоню и предупрежу, что вы, может быть, свяжетесь с ней. Она позаботится о вас, мсье Беллами… И о вашем друге тоже.
  — Благодарю вас, Мондель.
  Беллами выбрался из кресла, наградил парикмахера однофунтовой купюрой, надел пальто, слегка сдвинул на ухо черную шляпу из мягкого фетра и покинул парикмахерскую. В холле он зашел в телефонную кабину и позвонил в «Малайский клуб». Когда барменша сняла трубку, он спросил, там ли Харкот Марч. Девушка ответила, что мистер Марч в зале. Беллами осведомился, в каком он состоянии.
  — Ну… он не совсем о'кей, — ответила Бланди. — Похоже, он чем-то расстроен. Если хотите, я позову его.
  Беллами захотел, и спустя некоторое время в трубке послышался голос Марча.
  — Привет, Харкот, — сказал Беллами. — Это я, Ники. До чего же холодно на улице.
  — Вы что, подозвали меня к телефону для того, чтобы сообщить эту новость, черт побери?
  Беллами рассмеялся.
  — Ну, не только. Сейчас я занят: я должен заехать за дамой, с которой мне предстоит ужинать. Но после этого я хотел бы с вами встретиться, Харкот. Есть дело, которое нам полезно будет обсудить вместе.
  Прошло несколько секунд, прежде чем в трубке снова зазвучал голос Марча.
  — Говорите, дело? Ну что ж… Встретимся в одиннадцать. Я буду здесь, — буркнул он.
  — Отлично, — с явным удовлетворением ответил Беллами. — Я подъеду.
  Он повесил трубку, вышел из кабины и задержался ненадолго у двери, чтобы закурить. Две отлично одетые дамы, которые шли в ресторан, смерили его оценивающими взглядами.
  — Это Ники Беллами, — сказала одна из них другой. — Ужасно симпатичный, не так ли, дорогая? И очень опасный.
  — Неужели? — промурлыкала другая. — А откуда тебе это известно?
  2
  Беллами и Айрис Берингтон ужинали в ресторане «Савой», расположившись за столиком у стены, подальше от площадки для танцев.
  — Мне нравится «Савой», — сказала Айрис. — Здесь всегда приятная публика и оркестр приличный. А сегодня здесь особенно хорошо. Ники, ты поверишь, если я скажу тебе, что счастлива? Я люблю тебя!
  — Неужели, Айрис? — Он улыбнулся, подозвал официанта и заказал еще одну бутылку шампанского.
  Когда бутылка в серебряном ведерке со льдом появилась на столе, он наполнил бокалы и сказал:
  — Я не знаю, ходишь ли ты в кино на гангстерские фильмы, Айрис, но если ты видела хотя бы один из них, ты несомненно знаешь, что такое «расплата». Тебе знакомо это слово?
  — Если я не ошибаюсь, — улыбнулась она, — это когда кого-нибудь режут, пристреливают, бросают под поезд, заливают бетоном… или крадут у него любимую девушку, желая за что-то отомстить. Это и называют расплатой. Я не ошиблась?
  — Все верно, Айрис, — подтвердил Беллами. — И вот для тебя, дорогая, будет для начала расплатой эта бутылка шампанского, которую мы сейчас разопьем.
  Он смотрел на нее поверх бокала; на его губах была улыбка, но взгляд был холоден и тверд.
  Айрис сочла нужным изобразить на лице легкую заинтересованность, хотя ей почему-то стало не по себе.
  — Ники, а тебе не кажется, что ты ведешь себя несколько театрально? — спросила она. — Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.
  — Тогда я выражу свою мысль в предельно простой форме. Айрис, ты влипла. Влипла в очень скверную передрягу. Ты увязла по уши. Может быть, я вытяну тебя из этой трясины, а может, и нет. Все будет зависеть от твоего поведения.
  — Ники, что это за чертовщина? — спросила она, глядя на него с недоумением. — Что ты имеешь в виду?
  — Это я сейчас тебе объясню. Но прежде всего внесем ясность в наши отношения. Бога ради, не обольщай себя надеждой вот так, с налета, заарканить меня. Тип женщин, к которому принадлежишь ты, мне отлично знаком. Моя дорогая, ты женщина, характер которой тверд, как гранит, ты привыкла всегда и во всем печься о собственном благе. Такие, как ты, никогда не упускают своего и никогда не поступают бескорыстно, о ком бы ни шла речь.
  Он допил шампанское и поставил бокал на стол. Айрис молчала.
  — Ты снова и снова повторяешь, что любишь меня. Неужели ты считаешь меня школьником, способным клюнуть на подобную чушь? — продолжал он. — Нет, радость моя, ты не влюблена в меня. Скорее всего, ты вообще никогда ни в кого не влюблялась. Для этого ты слишком рациональна и эгоистична. И уж, конечно, ты не пожелаешь сделать исключение и рискнуть многим ради такого странного и, в сущности, бесполезного типа, как я.
  Она смотрела на него тяжелым взглядом.
  — И все же, что ты хочешь этим сказать? И почему считаешь, что я влипла в скверную передрягу, как ты изволил выразиться?
  — Именно это я и собираюсь тебе рассказать, — ответил Беллами. — Речь идет о моем так называемом алиби, которое ты столь любезно согласилась мне обеспечить и которое подтвердила Мейнелу, когда он навестил тебя сегодня утром. Боюсь, что будешь на меня сердиться, но я был несколько неосторожен. Когда я просил тебя обеспечить мне алиби на время расправы с Фредерикой Уэнинг, у меня как-то выпало из головы, что в квартире Уэнингов осталось более чем достаточно отпечатков моих пальцев. — Он сделал паузу. — Видишь ли, Айрис, я-таки там побывал: пошел туда после вечеринки у Кэрол Иверард.
  Взгляд Айрис был обращен вдаль. Беллами почувствовал, что напугал ее по настоящему.
  — Но это же свинство, Ники! Величайшее свинство! — простонала она наконец. — Боже мой, что они теперь со мной сделают?
  Беллами пожал плечами.
  — Я затрудняюсь дать точный ответ на этот вопрос. Все зависит от того, как они к этому подойдут. В худшем случае они посадят тебя, как соучастницу преступления. Видишь ли, такие услуги, как обеспечение фальшивого алиби, не оказывают первому встречному. Так что они подумают, что мы были в сговоре, что ты хорошо знала как меня, так и то, что, когда произошло убийство, я околачивался где-то поблизости. — Он закурил сигарету. — Конечно же, они захотят, чтобы ты подтвердила это, а когда они чего-нибудь хотят, то умеют быть и настойчивыми, и жестокими… Не хочешь ли сигарету?
  Он протянул ей портсигар.
  — Но я… Боже мой, Ники, что же мне теперь делать?
  — Я отвечу на этот вопрос через минуту, — сказал Беллами. — А теперь я хотел бы рассказать, какие причины заставили тебя подтвердить мое алиби. Почему ты хотела, чтобы полиция считала, что в то время, когда было совершено убийство, мы находились вместе. Так как, рассказывать?
  — Рассказывай! — бросила она, обратив к нему свое неподвижное лицо.
  — Ты действительно считала, что я не появлялся в квартире Уэнингов. Но ты предполагала, что там побывал другой знакомый нам человек. И этот человек потом явился к тебе. Ты была уверена, что он во время своего пребывания в квартире Уэнингов что-то там сотворил… может быть, даже прикончил хозяйку. И когда я попросил тебя подтвердить мое алиби, ты тут же согласилась. Согласилась потому, что усмотрела в этом возможность обеспечить алиби себе. Конечно, если во время убийства я был с тобой, то ты никак не могла находиться там, где было совершено преступление. Я правильно изложил все это, Айрис?
  — Вполне, — коротко ответила она.
  — Так вот, моя дорогая, теперь тебе все понятно, что я имел в виду, когда говорил насчет «увязла по уши», — небрежно продолжал Беллами. — Но… — Он сделал паузу. — Я все же готов предложить тебе сделку. И ты, и я оказались в весьма трудном положении, однако мне кажется, что я знаю, как можно выбраться из этой ямы. Если ты будешь вести себя надлежащим образом, вытащу из нее и тебя. Я почти уверен в этом.
  Она улыбнулась холодно и цинично.
  — Но не бесплатно?
  — Естественно, — кивнул он.
  Она нервно раздавала окурок в пепельнице.
  — И какова же будет плата?
  — О, ничего особенного. Просто ты должна честно и откровенно ответить мне на один вопрос: почему ты с готовностью согласилась обеспечить мне алиби, почему продолжала стоять на своем даже тогда, когда Мейнел нажал на тебя и ты поняла, что он интересуется моими передвижениями в этот вечер в связи с убийством Фредерики Уэнинг?
  — Допустим, я отвечу на этот вопрос. Но где гарантия, что после этого ты сможешь уладить мои дела с полицией?
  — На это я скажу тебе вот что: если ты исчерпывающе ответишь на мой вопрос, если скажешь «правду, всю правду, ничего, кроме правды», как того требует добрая, старая формула присяги, то прямо отсюда я отправлюсь в Скотланд-Ярд и признаюсь в том, что был в квартире Уэнингов, после чего уговорил тебя подтвердить мое фальшивое алиби, уверив, что речь идет о пустяке. Я скажу, что ты не знала, что все это может быть связано с убийством ни тогда, когда я попросил тебя об этом, ни тогда, когда с тобой говорил Мейнел. Это тебя устраивает?
  Айрис молча допила шампанское. Официант, наблюдавший за ними, снова наполнил бокалы.
  Наконец она сказала:
  — Дай мне сигарету.
  Беллами пододвинул ей свой портсигар.
  — Ты достал меня, Ники. Ну что ж, попробую использовать предоставленный мне шанс, — сказала она. — Если окажешься между дьяволом и адской бездной, лучше ставить на дьявола. Я скажу тебе то, что ты хочешь узнать. Но если ты не выведешь меня из-под удара…
  Беллами прервал ее движением руки.
  — Только без угроз, Айрис. Я обещал позаботиться о тебе, значит, я это сделаю… если ты будешь правильно вести себя.
  Она глубоко затянулась, медленно выпустила дым и сказала:
  — Этот человек — Марч. Он явился ко мне вчера примерно в половине двенадцатого.
  — Ну зачем же начинать с конца, Айрис? — перебил ее Беллами с насмешливой улыбкой. — Почему бы не начать с начала? Ты как-то сказала мне, что Харкот Марч мужчина вовсе не в твоем вкусе. Да и по складу характера он просто не мог тебе нравиться. Ты сказала тогда, что у тебя были особые причины копать на его участке. Хотелось бы знать, что это за причины?
  — А ты не можешь догадаться? — рассмеялась она. — Мне не нравился Харкот, но мне очень нравятся деньги. А у Харкота они были. И много.
  Беллами кивнул.
  — А потом деньги иссякли. Верно?
  — Начисто. Я могла кое-как выносить Харкота с деньгами. — Она коротко хохотнула. — Но безденежный Харкот — это хуже флюса.
  Беллами от души рассмеялся:
  — Да, парочка сложилась что надо! Думаю, у вас не обходилось без ссор?
  Она кивнула.
  — Я хотела порвать нашу связь, но он… он действительно влюбился в меня — по-своему, конечно. И не хотел со мной расставаться. Позавчера, накануне приема у мисс Иверард, мы потолковали начистоту. Я прямо заявила, что не могу тратить на него время, коль у него нет денег. Он клялся мне, что деньги у него будут. Но то же самое он твердил и две, и три недели назад, я перестала ему верить.
  — И как он отреагировал на твои слова?
  — Он сказал, что деньги у него будут завтра. Наверняка.
  — Вот как? — Беллами улыбнулся. — А ты не поинтересовалась случайно, от кого он надеялся их получить?
  Она немного помолчала, колеблясь, а потом, взглянув на него, сказала:
  — Поинтересовалась. И он мне ответил. — Беллами приподнял бровь.
  — Ну вот, разговор становится интереснее. Так от кого же Марч надеялся получить эти деньги?
  Айрис помолчала, играя бокалом, который она крутила за ножку, а потом ответила:
  — Он сказал, что завтра около девяти вечера будет на коктейле у Фредди Уэнинг, чтобы потом отвезти ее на прием к мисс Иверард. Так вот, именно на миссис Уэнинг он рассчитывал в отношении денег и сказал, что она обязательно даст их ему.
  У Беллами поползли вверх обе брови.
  — Чем дальше, тем интересней. Ну и что же? Она дала ему эти деньги?
  — Нет, — коротко ответила Айрис. — Он сказал мне об этом, когда мы встретились у мисс Иверард.
  — Теперь мне понятно, о чем вы так горячо беседовали там, — сказал Беллами. — Как только я увидел вас, так сразу же понял, что идет весьма серьезный разговор.
  — И не ошибся… Я сказала ему, что с меня довольно. Что зря поверила ему, думала, что он действительно разживется деньгами у Фредерики Уэнинг, а тут… Словом, я высказала все. Он пришел в ярость и обозлился на весь мир: на себя, на меня, но больше всего на нее.
  — Могу себе представить. — Беллами сочувственно покачал головой. — Харкот и в лучшие времена не отличался сдержанностью, а тут… Однако я горю желанием узнать, что было дальше.
  — Ничего, — отрезала Айрис. — Мне надоел он, надоело все остальное. И я уехала. Впрочем, он тоже собирался ехать с женой домой.
  — Не уверен, что такая перемена пришлась ему по вкусу… Кстати, Айрис, как ты находишь миссис Марч? Что ты о ней думаешь?
  — Ничего, — ответила она с улыбкой. — С чего бы это мне думать о женах моих мужчин? Я и не думаю о них никогда.
  — Все правильно, — согласился Беллами. — Извини, это был глупый вопрос. Так, значит, Харкот собирался отправиться домой с женой?
  — Собирался, но не отправился, — сказала она. — Когда он явился ко мне в половине двенадцатого, то был совсем мокрый. Сказал, что ходил пешком по городу. Когда они вышли из дома мисс Иверард, жена устроила ему сцену, они разругались, потом она остановила такси и уехала домой. А он остался. И пошел бродить по улицам, чтобы поразмыслить. Он выглядел ужасно, когда пришел ко мне.
  — Понятно. Ну, а насчет этой ночной прогулки под дождем. Ты ему поверила?
  Она сердито взглянула на него и раздавила окурок в пепельнице. Было видно, что этот вопрос не доставил ей удовольствия.
  — Нет, если говорить честно. Скажу больше, Ники: когда он стоял в холле, я взглянула на него, и вдруг мне, сама не знаю почему, пришло в голову, что он явился сюда от миссис Уэнинг и что случилась беда. Не знаю, что заставило меня так подумать, но я тут же прогнала эти странные мысли. Харкот спросил, что я думаю делать сегодня вечером: останусь дома или поеду куда-нибудь. Я ответила, что собираюсь съездить в клуб Мотта. Он сказал, что, если я не возражаю, сам отвезет меня туда; только мне придется подождать, пока он съездит домой переодеться, так как совсем промок. — Она передернула плечами. — Я согласилась. Он уехал, вернулся в другом пальто, и мы поехали к Мотту.
  — Я видел, как он там играл в покер, — заметил Беллами. — Ему дьявольски везло: он сорвал не менее двух сотен. Как ты думаешь, Айрис, может быть, это от невезения в любви?
  Она цинично фыркнула.
  — Возможно. Тем более, что я порвала с ним окончательно. Больше он для меня не существует. А потом в клубе ты отозвал меня и сказал, что хочешь поговорить со мной о чем-то важном. Конечно же, меня разобрало любопытство. К тому же… Можешь мне не верить, Ники, но к тебе я чувствовала что-то вроде симпатии. Это действительно так. А когда ты сказал, что нуждаешься в алиби, я никак не связывала это с миссис Уэнинг. Подумала, что ты просто влип в историю с какой-нибудь женщиной… Или случилось что-нибудь еще, столь же заурядное. Я согласилась. Ведь такую услугу я оказала бы любому симпатичному мне человеку. А утром, заглянув в газету, перепугалась по-настоящему: я подумала, что предчувствие не обмануло меня, и вчерашняя догадка, как это ни странно, была верна. Харкот, подумала я, в самом деле вторично посетил миссис Уэнинг; они поссорились, и он ее убил. И тут я обрадовалась тому, что ты вчера попросил сказать, что после одиннадцати был со мной. Тем самым я обеспечивала алиби и себе. А я вовсе не хочу вступать в конфликт с полицией. Только я закончила читать заметку в газете, как ко мне пожаловал этот инспектор из Ярда. Увидев его, я перетрусила еще больше: думала, что он начнет расспрашивать меня о Харкоте. Я с самого начала, когда он показал мне свое удостоверение и представился, решила, что буду разыгрывать твою карту и твердить, что ты был у меня в половине двенадцатого, а там будь, что будет. И я упорно стояла на своем.
  Она немного помолчала. Беллами молча ждал.
  — Меня удивило то, что он не стал расспрашивать меня о Харкоте, а заговорил о тебе. Он сказал, что уже был у тебя… Но я твердо держалась выбранного пути. Видишь ли, у меня прочно засела в голове мысль, что это Харкот побывал на месте преступления, а Мейнел пытается блефовать, разговаривая со мной. Вот я и стояла на своем, дура несчастная! Ведь получается, что Харкота там не было! А был там ты!
  — Не спеши с выводами насчет Харкота, — посоветовал Беллами. — Откуда ты можешь знать, был ли он там или нет? Ведь Харкот ушел от Кэрол раньше меня. У миссис Уэнинг я провел не более трех минут, может быть, даже меньше. А когда я уходил, она была в полном порядке. Так что Харкоту хватило бы времени, чтобы зайти туда… — он сделал выразительную паузу, — и успеть к тебе, скажем, в одиннадцать тридцать пять.
  — Меня тошнит от вас обоих! — прошипела она злобно. — И от тебя, и от Харкота. И от всего этого дела тоже.
  — Охотно верю, — кивнул Беллами. — Только это не столько тошнота, сколько страх. Ладно, Айрис, не нужно переживать, похоже, что ты сказала мне правду, и я тоже буду верен своим обещаниям. Я почти уверен, что после того как я все расскажу в полиции, инспектор Мейнел оставит тебя в покое. Однако, я хотел бы дать тебе совет, Айрис. Кончай с Харкотом Марчем. Держись от него подальше. Он опасен, очень опасен. Я уверен в этом.
  — И этот совет даешь мне ты?! — выкрикнула она. — Ну спасибо, Ники, огромное спасибо! Значит, он опасен. Но пусть дьявол меня заберет, если он хотя бы наполовину так же опасен, как ты!
  — Помнится, когда-то ты говорила, что во мне тебе нравится то, что я опасен. Я не ошибся? Или твое мнение переменилось?
  — Переменилось! — рявкнула она. — Диаметрально переменилось! Ну а ты… ты, кажется, добился своего. Ты использовал меня? Надеюсь, я оправдала твои расчеты?
  — Вполне, — ответил Беллами. — Ну что ж, все кончилось не так уж плохо. Свою бутылку шампанского ты получила. Сейчас я посажу тебя в такси, и по дороге домой ты будешь иметь возможность поразмыслить о подлости мужчин вообще и одного из них в частности.
  — Можешь не сажать меня в такси! Обойдусь! И сама в состоянии заплатить за машину! Так что прощайте, мистер Беллами! Я вас не благодарю — не за что… И будьте вы прокляты!
  С этими словами она запахнула свое манто и вышла из зала.
  Беллами проводил ее взглядом, а затем, откинувшись на спинку стула, закурил очередную сигарету.
   3
  Беллами вошел в зал «Малайского клуба» точно в одиннадцать. Харкот Марч уже был там: он сидел за столиком у камина в дальнем конце зала. Было нетрудно заметить, что он уже солидно под газом. Марч был не один: за его столиком сидели худощавый мужчина, по виду которого можно было вынести самые различные предположения о роде его деятельности, и хорошо одетая дама.
  Дама была стройной и миловидной. У нее были красивые, длинные ноги, а поза, в которой она сидела, позволяла присутствующим в полной мере ими любоваться. Даму вполне можно было принять за настоящую леди. На ее лице отражались усталость и, пожалуй, некоторое раздражение.
  Подмигнув блондинке за стойкой бара, Беллами направился к столику Марча.
  — Привет, Харкот! — бросил он добродушно. — Как видите, я пунктуален.
  Марч выглядел далеко не блестяще. Он был в смокинге, но лацканы распахнутого пальто украшали влажные пятна — видимо, от пролитого коньяка. «Каким же старым, измочаленным, раздерганным он выглядит!» — подумал Беллами. Постаравшись придать своей голове вертикальное положение, Марч окинул Беллами мутным взглядом и проворчал:
  — Пунктуальность… Какому дьяволу нужна ваша пунктуальность? Объясните мне, Беллами: кому может понадобиться ваша пунктуальность?
  Беллами усмехнулся.
  — Действительно, вопрос на засыпку… Ну, скажем так: она нужна мне. Это моя единственная добродетель, так как же мне ею не дорожить? — Он перевел взгляд на сидевшую за столом женщину. — Наш общий друг Харкот рассеян и иногда забывает о правилах вежливости. Например, он может забыть представить своих знакомых друг другу. Поэтому разрешите мне взять это дело на себя. Я — Беллами, Николас Беллами. Я рад познакомиться с вами.
  — И мне приятно с вами познакомиться. Меня зовут Фенелла Рок, а этот господин, — она указала на сидевшего напротив нее мужчину, — мистер Ланселот.
  По выражению лица мистера Ланселота не трудно было заключить, что новоприбывший не вызвал у него чувства симпатии.
  — Ну и что с того? — грубо бросил он.
  Беллами, проигнорировав грубость, сел на свободный стул.
  — Добрый вечер, мистер Ланселот. Как насчет того, чтобы выпить, господа? — предложил он, бросив взгляд в направлении бара.
  — Мы разговариваем, — буркнул Ланселот. — И разговор этот личный.
  — А я вам помешал… — Беллами встал со стула. — Простите, пожалуйста, но…
  Женщина не дала ему закончить фразу:
  — Хватит валять дурака, Ланс! Не было у нас никакого личного разговора. Просто Ланс хочет всегда выглядеть грубияном.
  Беллами ответил ей улыбкой, а она вдруг подумала, что ее новый знакомый, видимо, не тратится на дантиста, имея такие белые, ровные зубы.
  — Я вовсе не собираюсь мешать вам, — сказал Беллами сдержанно, — но у меня была назначена здесь встреча с Харкотом. Я должен кое-что сообщить ему и хотел бы, чтобы он как следует осознал то, что я скажу. — Ники доброжелательно улыбнулся Марчу, а тот ответил тяжелым, угрюмым взглядом.
  — Вы что, хотите сказать, что я уже ничего не соображаю? Может быть, собираетесь указывать мне, сколько разрешается выпить? Если это так, то вам лучше убраться отсюда. Еще не родился такой человек, которому я позволил бы учить меня!
  Ланселот с видимым удовольствием выслушал тираду Марча.
  — Браво, Харкот! Я всегда говорил, что нахалов надо ставить на место! — буркнул он одобрительно, злобно глядя на Беллами своими налившимися кровью глазами.
  Беллами пожал плечами.
  — Не хотите ли вы сказать, Харкот, что действительно выпроваживаете меня отсюда?
  Он ждал ответа, играя зажигалкой и иронически поглядывая на Марча.
  Тот молчал, а Ланселот заявил с претензией на сарказм:
  — А что, у вас есть какие-то сомнения? Еще во время учебы в школе я запомнил, что слова «убраться отсюда» имеют только одно значение.
  — Значит, вы учились в школе? Неужели? — удивился Беллами и, прежде чем Ланселот нашел слова для ответа, обратился к молча слушавшей их разговор женщине. — Вам не кажется, что мужская часть этой компании жаждет поговорить с глазу на глаз? Давайте предоставим им такую возможность, а сами тем временем выпьем по маленькой у стойки.
  — Охотно! — без колебаний согласилась она.
  По пути к стойке Беллами обернулся и с усмешкой взглянул на Ланселота, пытавшегося что-то растолковать Марчу.
  Они уселись за стойкой на высоких табуретах, и Беллами заказал виски с содовой. Когда блондинка-барменша поставила перед ними заказанное, он поднял свой стакан.
  — Ваше здоровье, миссис Рок. Когда я увидел вас, мне вспомнилась одна женщина, с которой несколько лет назад я был знаком в Штатах. Она была похожа на вас: такая же славная, привлекательная…
  Фенелла Рок рассмеялась с видимым удовольствием.
  — А я вижу, вы не теряетесь, мистер Беллами. Это у вас в обычае — ворваться в компанию и умыкнуть из нее единственную даму? Очень смелый поступок.
  Он ответил ей улыбкой и снова взглянул на оставшихся за столиком Марча и Ланселота.
  — Вы хотите сказать, что это может не понравиться мистеру Ланселоту? — спросил он и заметил, как дрогнули ее губы.
  — Не так уж меня волнует, что нравится мистеру Ланселоту, а что нет, — ответила она. — Этот грубиян уже изрядно поднадоел мне.
  Беллами поднял голову.
  — Как странно! Той женщине, о которой я вам говорил — это было во Флориде, — тоже надоел один парень, который все время таскался за ней. Он никогда не просыхал, и это ее раздражало. И еще то, что, напившись, он слишком часто повторял: «Ну, болтай, болтай…» Не знаю, что раздражало ее больше, первое или второе, а может, и то и другое в совокупности. Но вот однажды вечером, когда он особенно крепко надрался, она после тридцатого «Ну, болтай, болтай…» предложила ему искупаться. Сказала, что знает отличное местечко, где им никто не помешает. Дело было в июле, стояла страшная жара, даже ночи были очень душные, и идея поплескаться в холодной водичке пришлась ему по душе. Они надели купальные костюмы, и она отвезла его на то самое место, о котором говорила. Он без проволочек плюхнулся в воду, а там его ждал небольшой сюрприз. Эта заводь кишмя кишела мокасиновыми змеями… Это такие водяные змеи, невероятно ядовитые — куда до них гремучей змее или даже кобре. Если такая укусит, человек и глазом моргнуть не успеет… — Он выразительно замолчал.
  — Вы хотите сказать, что змеи его прикончили? — Фенелла поежилась. — Ну… я бы не сказала, что эта дама была самым добрым созданием на свете.
  — Вы совершенно правы, — согласился Беллами. — Я бы тоже не отнес ее к числу особо милосердных женщин. Однако, она была очень мила, и говорить с ней было — одно удовольствие.
  Позади них возник Ланселот.
  — Вы… Вам не кажется, что вы здесь лишний? — Он старался четко выговаривать слова, но это ему плохо удавалось. — Эй, мистер, как вас там?
  Беллами оглянулся, а потом с улыбкой обратился к Фенелле Рок:
  — Вы тоже так думаете? Я действительно здесь лишний?
  — Нет, — без колебаний ответила она. — Вы мне нравитесь. Советую вам учесть это, Ланс.
  — Итак, леди не считает, что я лишний, — констатировал Беллами. — Хотите чего-нибудь выпить?
  Лицо Ланселота налилось кровью.
  — Послушайте… Мне нужно сказать вам пару слов! — Беллами пожал плечами, допил виски и с улыбкой обратился к миссис Рок:
  — Извините. Я вернусь через минуту.
  Он слез с табурета, вышел из зала и спустился на лестничную площадку, куда выходила дверь туалета. В туалете было пусто. Беллами вошел туда; следовавший за ним Ланселот закрыл дверь и, повернувшись к Беллами, прорычал:
  — Ты… я не знаю кто… Сейчас я тебе кое-что скажу!.. — Беллами усмехнулся.
  — Сомневаюсь, — ответил он. — Боюсь, что ты ничего мне не скажешь.
  Его кулак молниеносно устремился вперед и попал Ланселоту в подбородок.
  Тот ойкнул от боли в прикушенном языке, отступил на шаг и попытался достать Беллами сокрушительным прямым ударом. Но тот легко отвел его руку и тут же сам ударил Ланселота сбоку в челюсть.
  Что-то довольно громко хрустнуло, и Ланселот мешком осел на пол.
  — Шел бы ты домой, Ланселот, — заботливо посоветовал Беллами. — И не беспокойся о миссис Рок: я сам о ней позабочусь. Она приятная дама, как мне кажется, так что это не будет мне в тягость. И не пытайся спорить! Иначе мне придется покалечить тебя, и, боюсь, я сделаю это не без удовольствия.
  Ланселот кое-как поднялся на ноги. Его водило из стороны в сторону, и когда он попытался смахнуть пыль с колен, то едва не вернулся в исходное положение.
  Беллами окинул его критическим взглядом и направился к двери. Прежде чем выйти, он бросил через плечо:
  — Стоянка такси здесь рядом, за углом. Садись в любое и кати домой. Тебе полезно как следует выспаться. Можешь приложить к челюсти лед — это поможет. Но уходи немедленно. Если появишься в баре, я задам тебе настоящую трепку. Все понял?
  Ланселот ответил булькающими звуками, которые можно было истолковать и как согласие. Беллами, задержавшись на середине лестничного пролета, имел возможность пронаблюдать, как Ланселот вышел из туалета, шаркая ногами, спустился по лестнице и вышел на улицу. Когда дверь за ним закрылась, Беллами закурил и вернулся в бар.
  Фенелла Рок, ожидавшая его у стойки, встретила Беллами лукавой улыбкой.
  Беллами поправил галстук, заказал два сухих мартини и сказал с улыбкой:
  — Мистер Ланселот внезапно занемог. По-видимому, у него инфлюэнца… а может, малярия. Словом, он почувствовал себя неважно и отправился домой. Просил передать вам свои извинения.
  — Ах, какая жалость! Ну а вы, мистер Беллами, наверное, ободрали костяшки пальцев, открывая дверь? — полюбопытствовала она, взглянув на его правую руку.
  — Ах, это!.. — Он проследил за направлением ее взгляда. — Да, я неудачно постучал по дереву, чтобы не сглазить. Такая небрежность с моей стороны!
  Барменша, поставив на стойку заказанное мартини, не преминула стрельнуть глазками в Беллами, что не укрылось от внимания Фенеллы.
  — Кажется, вы нравитесь этой девчонке, — сказала она.
  — О, я здесь частый гость! — ответил он. — Ну, а вам я нравлюсь?
  Она непринужденно рассмеялась.
  — Мистер Беллами, вы обладаете талантом освежать атмосферу. И мне нравится, как вы это делаете. — Она снова бросила взгляд на его правую руку.
  — Очень рад. А с мистером Марчем вы давно знакомы?
  — Я не особенно хорошо его знаю — временами мы встречаемся то в одном месте, то в другом. Харкот, он по-своему забавный парень… Впрочем, Ланселот тоже иногда бывает забавным… Не знаю почему, но многие из мужчин, с которыми я знакома, немножко странные, — добавила она с улыбкой, которую можно было истолковать по-разному.
  Беллами залпом допил свой мартини.
  — Есть предложение! Давайте прихватим Харкота и отправимся все вместе поиграть в карты в игорное заведение некой Лайлы Перцеллы. Это в Найтсбридже. Видите ли, Фенелла, мне нужно поговорить с Харкотом о деле, а у него жуткое настроение. Я надаюсь, что ваше общество и добрая партия в карты помогут мне исправить его. Вы согласны?
  Она поставила свой стакан на стойку и долго внимательным, пытливым взглядом изучала Беллами, а потом взглянула на свое отражение в зеркальной панели позади барменши и машинально поправила прическу.
  — Ладно, — сказала она. — Я согласна, хотя и чувствую: речь идет о чем-то серьезном. Но я всегда была рисковой девчонкой!
  — Не сомневаюсь, — улыбнулся Беллами, — люблю рисковых девчонок. Кстати, если они хорошо себя ведут, то иногда получают за послушание для начала, скажем, пятьдесят фунтов.
  — Ники!.. — промурлыкала она. — Я с первого взгляда поняла, что полюбила вас!..
  — Так подкрепимся и в путь! — Беллами заказал еще два мартини.
  Глава 9
  Вторник: Железка по высшему классу
  1
  На улице было темно, как в угольном мешке. Склонившийся над рулем таксист напряженно вглядывался в мрак перед машиной, которая медленно продвигалась вперед по Бонд-стрит, ориентируясь по белой бровке левого тротуара; когда машина свернула на Брутон-стрит и направилась к Беркли-сквер, водитель увеличил скорость до двадцати миль в час.
  Беллами и Фенелла Рок сидели рядом на заднем сиденье. В темном салоне он не видел ее лица, однако его ноздри уловили аромат ее духов, тонкий и нежный. Этот запах был знаком Беллами — «Вермон Кер», очень дорогие парижские духи.
  Беллами молчал, размышляя о Фенелле. Подойдет ли она для той роли, которую он предназначил ей? Подумав, он решил, что попробовать стоит.
  Напротив них, спиной к водителю, сидел Марч. Ночной воздух завершил действие алкоголя, и сейчас Харкот был мертвецки пьян. Пальцы его судорожно сжатой руки цеплялись за подлокотник, его голова болталась из стороны в сторону, когда машину подбрасывало на неровностях мостовой, а взгляд был устремлен в вечность.
  Фенелла Рок дернулась на своем месте, когда после особо сильного толчка значительная часть Харкота оказалась у нее на коленях. Беллами протянул руку и сильным толчком вернул Харкота в прежнее положение.
  — Сидите смирно, Харкот, и постарайтесь расслабиться. С вами все будет о'кей.
  Марч что-то промычал в ответ. В темноте прозвучал голос миссис Рок:
  — А вообще-то он забавный, этот Харкот, не так ли? Такой беззащитный… что его становится жаль. Вы не находите? Или у вас ничто не может вызвать сострадание?
  Она почувствовала, что Беллами усмехается, хотя и не могла рассмотреть во тьме его лицо.
  — Не знаю, что и ответить, — сказал он. — Я не специалист по части сострадания и не разбираюсь в этом предмете.
  — Как и я, — негромко сказала она. — В былые времена разбиралась, а теперь все это в прошлом. Сострадание — это так трогательно… Просто я тогда была глупа, вот и все.
  Беллами покачал головой.
  — Ну, я так не думаю. Это наверняка было прекрасно… для того времени, разумеется. Вроде одной из сюжетных линий кино… Итак, вы находите нашего Харкота беззащитным?
  Он почувствовал, как ее колено коснулось в темноте его ноги.
  — В какой-то мере — да. Конечно, Харкот чертовски глуп, но о ком из мужчин нельзя сказать того же?.. Я, конечно, не говорю о присутствующих. — Она тихо засмеялась. — Харкот совсем не в моем вкусе…
  Она умолкла, но в ушах Беллами еще звучал чуть хрипловатый, призывный голос женщины.
  Такси миновало Беркли-сквер и теперь двигалось по Чарлз-стрит. Беллами взглянул на светящийся циферблат своих часов. Они показывали половину первого.
  — Так какие же мужчины в вашем вкусе, Фенелла? — спросил он.
  В ответ прозвучал тихий смех.
  — На этот вопрос не легко ответить, мистер Беллами. Пока мужчину не попробуешь на зуб, трудно сказать, чего он стоит. Дайте мне сигарету.
  Она взяла сигарету из протянутого ей портсигара, и Беллами щелкнул зажигалкой. В свете вспыхнувшего огонька он разглядел правильный овал ее лица и чуть вздернутый носик с чувственным вырезом ноздрей. И еще он успел бросить взгляд на Марча; тот, спрятав подбородок в шарф, не подавал признаков жизни.
  Беллами вспомнил об окурке сигареты, которой Марч угостил его в клубе Мотта. Сейчас конверт с этим окурком был заперт в ящике его стола на Халфмун-стрит.
  — Послушайте, что же все-таки здесь происходит? — неожиданно спросила она. — Мне уже начинает казаться, что я — агент Х-42, для которой добыть секретные данные из любого посольства на континенте — плевое дело и которая ухитряется удивительным образом добраться до двадцатой главы, не будучи соблазненной.
  Беллами негромко хохотнул.
  — Отлично сказано. К сожалению, не ждите ничего подобного. Никакой романтики. И если вам все же придется обороняться от соблазнителя, то покушавшимся на вашу честь будет все тот же Харкот…
  Он почувствовал, как она вздрогнула.
  — Это то, чего я боялась. Мистер Беллами, не сочтите меня излишне любопытной, но было бы интересно узнать, что это за спектакль, в котором мне, похоже, предназначена существенная, хотя и неинтересная роль. То есть, я хотела бы знать, что должна буду делать и что будет потом.
  — Все куда проще, чем вы думаете, — ответил ей Беллами. — Дело в том, что наш Харкот неожиданно разбогател: у него в кармане около двухсот фунтов, которые он вчера выиграл в покер. Так вот, этот Харкот с двумя сотнями фунтов мне совершенно ни к чему. Для того, чтобы сослужить определенную службу, мне нужен Харкот с пустыми карманами. Теперь вы поняли?
  — Не уверена, что до конца. Вы хотите сказать, что предпринятая нами интрига направлена на то, чтобы обыграть Харкота в железку на двести фунтов?
  — В первом приближении. Вы помните, Фенелла, что, перед тем как мы покинули «Малайский клуб», я воспользовался телефоном. Так вот, я звонил миссис Лайли Перцелле. Эта дама содержит известный в определенных кругах игорный дом, и в этот весьма изысканный притон мы сейчас держим путь. Лайли организует нам партию в железку — конечно же, в отдельном кабинете, и игроки будут не с улицы.
   Играть будет сама Лайли, ее приятель, некий джентльмен по имени Тони — я не уверен, что у него когда-нибудь была фамилия, — вы да я, да наш дорогой Харкот. Учитывая состояние, в котором он, сейчас пребывает и еще кое-какие факторы, мы выпотрошим его за час. Человек, выведенный из алкогольного ступора, всегда склонен к безрассудству. С кем бы и во что бы он ни играл, он обязательно будет делать глупости. Я понятно объяснил?
  — Понятно, — подтвердила Фенелла. — И… это все? — В ее голосе прозвучало разочарование.
  — Не сказал бы. К тому времени, когда Харкот ухнет все свои денежки, он наверняка заметно протрезвится. Тогда вы пойдете в бар пропустить по стаканчику, а я… я немного поговорю со стариной Харкотом. — Беллами стряхнул пепел с тлеющего конца сигареты. — После этого разговора его настроение несколько изменится. Боюсь, что в худшую сторону. Что же касается выигранных им денег, то из них фунтов шестьдесят или семьдесят выиграете вы, а остальные достанутся миссис Перцелле — ее выигрыш составит фунтов сто или чуть больше. Я же останусь при своих.
  — Наконец-то мы добрались до интересного места, — оживилась Фенелла.
  — Однако, это не конец, — продолжал Беллами. — После проигрыша Харкот, насколько я его знаю, будет нуждаться в женском участии. И вот тут в игру вступите вы, моя дорогая. Вы должны будете дать ему понять, что он вам небезразличен. А потом вы поедете к нему… не домой — дома он сейчас не живет, — а в квартиру, которую он снимает для интимных встреч на Кондуит-стрит.
  Фенелла заметно погрустнела.
  — Нечего сказать, славная ночь мне предстоит.
  — Я не думаю, что ваша добродетель будет подвергаться особым соблазнам. Скорее всего, он сразу же уснет на диване. До кровати он просто не успеет добраться.
  — И что тогда должна буду делать я? Несоблазненный агент Х-42 вернется домой? — спросила Фенелла с откровенной усмешкой.
  — А вот и нет, — ответил Беллами. — У вас будет иная задача. Пока Харкот будет в отключке, вам предстоит обыскать квартиру. Вы прочешете ее частым гребнем: осмотрите все, загляните в дымоходы, поищите отстающие плитки паркета, поинтересуетесь бачком в туалете… ну и все такое прочее. Справитесь?
  — Я хотела бы, чтобы вы сперва рассказали мне все до конца. Дело действительно становится забавным. Что я должна искать в этой квартире?
  — Бумаги, — ответил Беллами. — Бумаги, документы, вырезки из газет — все, что может иметь отношение к пропаганде. И вообще все, что будет спрятано. Вполне возможно, что вы найдете что-нибудь интересное… хотя вообще я не очень на это надеюсь.
  — Ну что ж, теперь я вижу, что немножко промахнулась. Агент Х-42 — это не я, а вы. Скажите, а у вас нет в кармане комплекта фальшивых усов? И не придется ли мне проходить проверку?
  — Конечно, нет, — заверил ее Беллами. — И договор подписывать ни к чему — ни кровью, ни чернилами.
  — Уже легче. А то я так этого боялась. — Беллами усмехнулся.
  — Послушайте, дорогая, к сожалению, я не агент Х-42. Я, может быть, и не против, но увы… Все обстоит куда прозаичнее: я влип в очень неприятную историю и вот теперь пытаюсь выпутаться из нее собственным силами. И все. Вы поняли?
  — Нет, — ответила Фенелла. — Я не поняла. Но это не имеет значения. Ну, а дальше? Что я должна буду делать, когда закончу обыск?
  — Завтра после полудня вы позвоните мне — номер найдете в телефонной книге — и скажете, удалось ли вам что-нибудь обнаружить. Вне зависимости от успеха ваших поисков вы дождетесь пробуждения Харкота и условитесь с ним о следующей встрече. Ваша задача — не отходить от него ни на шаг, следить, чтобы ему хватало пойла. Он не должен просыхать ни на минуту, но и с ног валиться не должен. Часам к девяти доставьте его в «Малайский клуб». Я позвоню вам туда. Скорее всего на этом ваша работа закончится, а я добавлю к вашему сегодняшнему выигрышу столько, чтобы получилась сотня. Заметано?
  — Заметано! — ответила Фенелла. — Приятно услышать, что за эти деньги мне не придется прятать труп или сыпать кому-нибудь мышьяк в кофе.
  — Ну что вы, девочка! — укоризненно покачал головой Беллами. — За убийство я плачу куда дороже.
  Под скрежет тормозов такси остановилось у края тротуара. Очнувшись от толчка, Харкот Марч открыл глаза и не слишком внятно пробормотал:
  — Эт-то что?.. Где мы… Кажется, мы ехали играть в железку?..
  Беллами включил фонарик. Харкот, ничего не понимая, моргал глазами, переводя взгляд с одного лица на другое.
  — Черт возьми, а вы что тут делаете? Фенелла, этот тип… Ники… Он что, пытался тебя трахнуть?
  Фенелла прыснула.
  — Ну да! — ответила она. — Я пыталась отбиться от него шляпной булавкой, но без успеха. Он слишком хороший фехтовальщик.
  — Господи!.. — Он икнул. — И что же было дальше?
  Она вышла из машины, поправила шубку и небрежно бросила через плечо:
  — Как что? Я уступила. А что еще я могла сделать? Я кричала, рыдала, звала вас на помощь. Но вы спали.
  Беллами сунул обе руки в машину и выволок Марча на тротуар.
  — Боже мой! — скулил Харкот. — Беллами, вы слышали, что сказала Фенелла? Она говорит, что вы изнасиловали ее, пока я… ик!, спал. Бог мой, я никогда не прощу себе этого!
  Беллами ухватил Марча под руку и поволок его на встречу с Перцеллой.
  2
  Часы на камине показывали начало четвертого.
  Миссис Перцелла, пергидрольная блондинка с массивными формами и блеклыми голубыми глазами, сидела за покрытым зеленым сукном столом и собирала карты. Тони — личность латиноамериканского происхождения с темными глазами и черной лоснящейся шевелюрой. Его функции в заведении Перцеллы были многообразны: и за хозяйством присматривал, и играл в паре с хозяйкой. Сейчас он вышел за виски с содовой. Фенелла Рок, заметив, как мисс Перцелла не без зависти рассматривает ее наряд и фигуру, встала и небрежным движением поправила выбившийся локон перед зеркалом возле камина.
  Марч, осунувшийся, постаревший и почти трезвый, сидел в кресле в углу комнаты и дрожащими пальцами старался справиться с сигаретой.
  Беллами, прохаживаясь по кабинету, рассматривал офорты на стенах; проходя мимо хозяйки, он подмигнул ей, и Перцелла, играя под юную девушку, прощебетала, обращаясь к Фенелле:
  — Мне кажется, дамам самое время попудрить носики, миссис Рок. Давайте спустимся вниз, в гостиную. Там теплее, мы будем пить кофе и ждать наших мужчин… Пойдемте! Мне совершенно необходимо выпить чашечку кофе.
  — Да, да, это хорошая мысль, миссис Перцелла, — поддержал хозяйку Беллами. — Ступайте вниз, а я кое о чем потолкую с Харкотом.
  Он передвинул кресло туда, где сидел нахохлившийся Марч. Вошел Тони с виски, содовой и стаканами. Поставив все это на стол, он молча удалился следом за дамами.
  Беллами подошел к столу, смешал две порции виски с содовой и, вернувшись к своему креслу, протянул один из стаканов Марчу.
  Усевшись напротив него, Беллами окинул Марча внимательным взглядом и сказал:
  — Это называется невезухой, Харкот. — Марч скорбно кивнул.
  — Чертовское невезение, будь я проклят! Еще утром я радовался, как мальчишка, потому что в кармане у меня лежали две сотни — я их вчера выиграл в клубе Мотта. Две сотни — это уже кое-что. И вот я снова на мели! Так пролететь! Это просто ужас!
  — Да, вы правы, — согласился Беллами. — Вам весь вечер не шла карта. Впрочем, Харкот, я могу одолжить вам немного денег. Двадцать фунтов вас устроят?
  — Ники, клянусь Юпитером… вы мой спаситель! — с жаром заявил Харкот.
  Беллами извлек из кармана две десятифунтовые купюры и протянул их Марчу. Некоторое время они молча пили виски. Молчание нарушил Марч.
  — Ники, вы вроде бы хотели мне что-то сказать. — Лицо Беллами посерьезнело.
  — Послушайте, Харкот, я никогда не любил сообщать друзьям плохие вести и совать нос в чужие дела. Однако сдается мне, что вы влипли в скверную историю. Похоже на то, что Айрис сдала вас.
  Марч с хрипом втянул воздух и спросил тихо:
  — Что вы хотите этим сказать, Ники, черт побери? — Беллами извлек из портсигара две сигареты; одну из них он протянул Марчу, другую сунул себе в рот. После того как они оба прикурили от зажигалки, он сказал:
  — Вот что, Харкот, мне совсем не хочется поднимать бучу, но вы должны узнать об этом. Вчера вечером в своей квартире была убита Фредди Уэнинг… Ну да вы об этом знаете — читали в газетах. Вчера меня посетил инспектор Ярда; он задал мне кое-какие вопросы. Видите ли, Фредди звонила мне в дом Кэрол, когда я был там на злополучном приеме, будь он проклят. Звонила она в одиннадцать, а убили ее где-то между одиннадцатью двадцатью и половиной двенадцатого. Правда, это не очень точно.
  — Послушайте, Ники, я читал в газетах о смерти Фредди, мне ее чертовски жаль, но какое отношение имеет это убийство ко мне?
  — Сейчас поймете, — терпеливо продолжал Беллами. — Вспомните, вы пришли в тот вечер к Айрис в половине двенадцатого или на несколько минут позже. Так вот, она подумала, что вы побывали у Фредди. Ей было известно о вашей ссоре с Ванессой, она знала, что, покинув дом Кэрол, вы куда-то отправились в одиночестве. Придя к Айрис, вы сказали, что все это время пробродили по лондонским улицам, потому и промокли до нитки. Только Айрис в это не поверила. Она вбила себе в голову, что это время вы провели у Фредди.
  — Вздор! Я и близко не подходил к дому Фредди! Айрис или тронулась, или нагло лжет…
  Беллами передернул плечами.
  — Вполне возможно, — согласился он. — Однако, вам от этого не легче. Полиция уже побывала у Айрис. Есть там один сыщик по фамилии Мейнел. Очень ушлый парень. Так вот, ему поручили расследование этого дела. Он-то и ходил к Айрис и, наверное, побывает у нее еще не один раз. — Он подался вперед и приблизил свое лицо к лицу Марча. — Видите ли, Харкот, полиция, расследуя убийство, прежде всего старается найти мотив. Пока это им не удалось; Мейнел сам говорил мне, что они не знают никого, кто бы имел мотив для убийства Фредди Уэнинг. Однако, он изменит свое мнение, если Айрис… заговорит.
  Харкот уставился на Беллами выпученными глазами. Его лицо побелело, а толстые, дрожащие пальцы судорожно сжали стакан, Беллами подумал, что он сейчас его раздавит.
  — Ники! — простонал он. — Боже мой, Ники!.. Не хотите же вы сказать, что они думают, будто я убил ее?..
  Беллами пожал плечами.
  — Ну, что я могу сказать, Харкот? Думаю, вы сами понимаете, что вы именно тот, у кого есть мотив. От Айрис я узнал, что вы сказали ей о настоящей причине, заставившей вас отправиться к Фредди на коктейль, — это деньги, которые она должна была дать вам. Вы были в отчаянном финансовом положении и заверили Айрис, что обязательно получите от Фредди солидную сумму. А теперь подумайте, не покажется ли это полиции заслуживающим внимания. Айрис рассказала далее, что у вас с Фредди насчет денег что-то там не связалось, вы разозлились, и именно это было причиной вашего плохого настроения на приеме у Кэрол. Айрис считает — и я уверен, что многие разделят ее точку зрения, — что после приема у Кэрол вы отослали Ванессу домой, а сами снова нагрянули к Фредерике. Вы крепко поссорились. Айрис зашла так далеко, что сказала совсем уж опасную фразу. Она, дескать, вполне может поверить, что вы, разговаривая с Фредди, могли выйти из себя и наброситься на нее. Конечно же, я не поверил ей, однако, согласитесь: все это выглядит достаточно зловеще.
  Беллами поднял свой стакан с виски, украдкой наблюдая за Марчем. Да, кажется, он его достал! Харкота била дрожь, его руки непроизвольно дергались. Срывающимся фальцетом он воззвал к Беллами:
  — Бога ради, Ники, что мне делать? Неужели они пришьют мне убийство Фредди? Боже!.. Эта Айрис, будь она проклята!.. Она обчистила меня до нитки, а когда у меня ничего не осталось, решила таким путем избавиться от меня! Сволочная гадюка! Она специально все это подстроила!
  Беллами покачал головой.
  — Подстроила или нет, только положение у вас, Харкот, весьма незавидное. Впрочем… если вы не ездили к Фредди после приема у Кэрол, то где же вы в это время были? И кто видел вас?
  — Ах, Ники! Меня никто не видел, будь оно все проклято! Я никуда не заходил, просто бродил по улицам. Понимаете, они мне все осточертели: Фредди, Айрис, Ванесса… все!
  — Итак, вы говорите, что Фредди вам осточертела? — прервал его Беллами. — Ну, Харкот, на вашем месте я никому не говорил бы об этом. Теперь относительно вашего объяснения… Я, разумеется, верю вам; верю, что после ссоры с Ванессой вы бродили по улицам в одиночестве, мне достаточно вашего слова. Но другие… Согласитесь сами, старина, что ваше объяснение звучит не совсем убедительно: чтобы человек с вашим характером и вашими привычками в полночь, под проливным дождем прогуливался по лондонским улицам в кромешной тьме?.. Явно не приходится рассчитывать, что кто-нибудь поверит в это… И особенно полиция!
  — Вы в самом деле полагаете, что они не поверят? — простонал Марч. — Боже! Но если дело обстоит так, то что же мне делать? Что я должен говорить, если они захотят допросить меня?
  — Ну же, Харкот, будьте мужчиной! Ваше положение не так уж безнадежно… пока. И потом… все это лишь косвенные улики, а в нашей стране нельзя осудить человека на основании лишь косвенных улик. К тому же, согласно английским законам, подозреваемый не должен доказывать свою невиновность. Это обвинение должно доказать, что обвиняемый совершил преступление. Что у них есть? Только подозрения, а этого слишком мало. Правда, эти парни из Скотланд-Ярда, они присасываются намертво, как пиявки, дотошные, упрямые… И дело свое они знают.
  Беллами не без труда вынул стакан из сжимавших его пальцев Марча. Подойдя к столу, где стояли бутылка и сифон, он наполовину наполнил стакан неразбавленным виски.
  — А ну-ка, Харкот! — Он протянул стакан Марчу. — Это поможет вам успокоиться, старина.
  Марч присосался к стакану, залпом опорожнил его и сморщился — видимо, неразбавленное виски обожгло даже его луженую глотку.
  — Вы спрашивали меня, что вам делать, — продолжал Беллами. — Я посоветую вам лечь на дно. Сидеть тихо и молчать. Живите так, как если бы ничего не случилось. Я тоже меньше всего намерен обсуждать это с кем-либо. Если полиция нагрянет, расскажите им все, ничего не скрывая. Может быть, они вам поверят. И не нужно так волноваться!
  — Я… я хочу еще вылить. — Марч несколько оживился. — И пусть они идут к чертям: и Айрис, и полиция!
  Беллами снова наполнил его стакан.
  — Вы правы, Беллами, правы, как всегда: им придется доказать свои подозрения! Кто поверит голословным утверждениям? А что они могут доказать, если меня там не было?
  — Ну вот! Теперь вы говорите, как мужчина! — Беллами ободряюще похлопал его по плечу. — Пора по домам. Выпьем по последней и тронемся… Кстати, почему бы вам не прихватить с собой миссис Рок? По-моему, она к вам неравнодушна.
  — Фенелла? Что вы хотите сказать, Беллами? Ведь она сама призналась, что вы ее…
  Беллами движением руки прервал его.
  — Харкот, неужели вы до сих пор не сообразили, что это был лишь розыгрыш? Женская шутка. Кстати, в машине она говорила мне, что считает вас интересным мужчиной: вы мужественны, у вас сильный характер, вы не лишены юмора.
  — Она это сказала? — Марч расплылся в самодовольной улыбке. — Ну, что ж, думаю, она не ошиблась. Я не люблю хвастаться, но…
  Беллами встал и направился к двери.
  — Отлично. Я скажу миссис Рок, чтобы она собиралась. И в путь.
  Харкот кивнул и предпринял попытку добраться до бутылки с виски.
  * * *
  Когда Беллами усаживал Фенеллу Рок и Марча в такси, Харкот забился в угол и, похоже, снова вырубился после вызванного разговором с Беллами шока и выпитого неразбавленного виски.
  Фенелла, прощаясь с Беллами, протянула ему руку.
  — Благодарю вас за столь интересный вечер, — сказала она. Когда ее пальцы выскользнули из его руки, он ощутил оставленный ею жесткий листок — ее визитную карточку.
  — Это я должен благодарить вас, Фенелла. Вы — прелесть.
  Она перевела взгляд на Марча, сопевшего на заднем сидении, и сказала:
  — Вроде бы пока что я в выигрыше… Я имею в виду сегодняшнюю игру. Приятно было познакомиться с вами, Ники. Спокойной ночи! Буду рада, если вы как-нибудь навестите меня.
  Его рука скользнула в открытое окно машины. В ней были четыре сложенные десятифунтовые купюры. Изящные пальчики Фенеллы незамедлительно освободили ее от этого груза.
  — Спокойной ночи, Фенелла! — сказал он и улыбнулся ей на прощанье.
  Такси тронулось. Беллами проводил взглядом тающий в темноте силуэт машины, а потом аккуратно порвал на мелкие клочки визитную карточку Фенеллы. Обрывки он швырнул в сточную решетку.
   3
  Когда Беллами добрался до дома, было уже четыре часа утра. В гостиной он швырнул пальто на диван, включил электрокамин и некоторое время стоял, глядя на него. Потом прошел на кухню, зажег газ и поставил на плиту чайник. Пока тот закипал, Беллами бродил взад и вперед по кухне и коридору, дымя сигаретой.
  Когда вода закипела, он заварил чай и на подносе отнес его в гостиную. Пристроившись у края письменного стола, он выпил две чашки очень горячего чая, обдумывая письмо, которое собирался писать.
  Когда с чаем было покончено, он отнес поднос обратно на кухню, а потом, вернувшись к письменному столу, вынул лист бумаги и принялся за работу.
  «Моя дорогая Кэрол!
  Мне очень трудно писать тебе после того, что произошло между нами. Конечно же, мне сейчас не легко. В последние дни я видел, что надоел тебе, что ты устала от моих выходок и той жизни, которую я веду, однако, надеялся, что теперь, когда Уэнинг дал мне работу, о которой я тебе рассказывал, я сумею разорвать порочный круг, в котором оказался, и начну вести жизнь обычного добропорядочного человека. Но все сложилось по-другому.
  Я вовсе не в обиде на тебя, Кэрол, за то, что порвала со мной после того как я устроил в твоем доме безобразную сцену. Я понимал, что ты сыта моими фокусами по горло, что тебе нравится Мотт, но все еще на что-то надеялся, пока своей же рукой не лишил себя последнего шанса.
  Но я не буду больше касаться этого вопроса: решение принято, так тому и быть. И это письмо я пишу по совершенно иной причине, хотя и опасаюсь, что то, что я собираюсь тебе рассказать, отнюдь не сделает меня лучше в твоих глазах. Даже если учесть, что в случившемся на этот раз нет моей вины.
  Видишь ли, Кэрол, я оказался в довольно щекотливой ситуации в связи с убийством Фредерики Уэнинг. Когда она говорила со мной во время приема в твоем доме, Фредди не только поручила мне передать тебе, что простудилась и поэтому не сможет быть у тебя, но и попросила меня прийти к ней, сказав, что она должна немедленно со мной встретиться. И я поехал к ней. Она сказала по телефону, чтобы я вошел через черный ход; действительно, вход в Хайд-Хаус из переулка и дверь, ведущая из кабинета Филипа в коридор, были открыты. Оказавшись в квартире, я позвал Фредди, но она мне не ответила. Я начал искать ее. В гостиной никого не было. В спальне, дверь которой была приоткрыта, горел свет. Я постучал и, не услышав ответа, заглянул внутрь.
  Несчастная Фредди лежала на кровати. Задушенная.
  Конечно же, я должен был тут же сбежать по лестнице вниз, сообщить о случившемся портье и вызвать полицию. Но я этого не сделал. Первая мысль, мелькнувшая в моей голове, была продиктована инстинктом самосохранения: кто бы ни убил Фредди, при сложившихся обстоятельствах в убийстве почти наверняка обвинят меня. Может, я поступил глупо, но я не стал поднимать тревогу.
  А теперь я перехожу к наиболее важному моменту; именно он побудил меня написать это письмо и попросить у тебя совета. Дорогая Кэрол, ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь меня. Да, я часто совершаю предосудительные поступки, однако они обычно бывают следствием моей безалаберности, пристрастия к выпивке и лени. Но не злого умысла. И ты отлично понимаешь, что я просто не способен убить человека.
  Так вот, увидев задушенную Фредди, я некоторое время не мог отвести взгляда; я стоял у кровати и смотрел. Наконец я нашел в себе силы поглядеть по сторонам. И тогда я увидел в пепельнице дымящийся окурок сигареты.
  Кэрол, можешь ли ты представить себе несообразность этой картины: на кровати лежит задушенная женщина, которую я хорошо знал, и тут же в пепельнице дымится сигарета. Я инстинктивно протянул руку, чтобы погасить ее, но то, что я увидел, потрясло меня.
  Окурок был достаточно велик, чтобы я мог прочесть название марки сигареты — «Марокко», та самая марка, которую постоянно курит Харкот Марч. Фредди никогда не курила эти сигареты, ей вообще не нравился турецкий табак.
  Впоследствии, размышляя над всем этим, я попытался реконструировать случившееся в квартире Уэнингов. Сейчас я почти уверен, что Харкот Марч находился в квартире, когда я вошел туда через кабинет Филипа. Марч был в спальне, он курил и только что положил зажженную сигарету на край пепельницы, когда услышал, что кто-то вошел и окликнул хозяйку. Он поспешил скрыться, пока его не заметили, и при этом забыл свой окурок. Может быть, он прятался за дверью маленькой гостиной, оставив дверь в спальню приоткрытой. Когда я вошел в спальню, он выскользнул из квартиры через кабинет Филипа.
  Есть и другие доказательства, если они необходимы, подтверждающие эту версию. Миссис Айрис Берингтон, с которой в последнее время встречался Марч, сообщила мне весьма важные сведения. По ее словам, в день убийства Харкот явился к ней в половине двенадцатого ночи в ужасном состоянии. Он весь промок и не смог убедительно объяснить, где он находился. Миссис Берингтон считает, что Фредди убита Марчем. И не без оснований.
  В течение последних недель миссис Берингтон часто ссорилась с Харкотом из-за денег: Марч вдруг оказался без пенни в кармане, а у Айрис Берингтон на этот счет жесткие правила — нет денег, нет любви.
  Накануне рокового дня Харкот сказал ей, что у него скоро будут деньги в достаточном количестве, причем первую сумму он получит завтра. Миссис Берингтон поинтересовалась, откуда он возьмет эти деньги. Он ответил, что ему даст их Фредерика Уэнинг. Завтра, сказал он, ему придется заехать к Фредди на коктейль, чтобы потом отвезти ее к тебе на прием. Во время этого визита он и собирался получить от нее эти деньги.
  Как показали последующие события, его план не удался. Фредди не поехала с ним к тебе и не дала ему денег — об этом он говорил Айрис Берингтон на приеме. Выдвинутый Фредди предлог относительно внезапной простуды не выдерживает критики: ведь в тот же вечер, чуть раньше, она говорила мужу, что собирается к тебе.
  Во всяком случае Марч привез к тебе не Фредерику Уэнинг, а Айрис Берингтон. При этом миссис Берингтон утверждает, что он был вне себя и ругал последними словами Фредерику.
  Ты, наверное, помнишь, что Марч ушел из твоего дома вместе с женой, а миссис Берингтон уехала одна несколько раньше. Но Харкот не поехал вместе с Ванессой домой. Они поссорились, выйдя из дома. Ванесса поехала домой на такси, а Харкот, как он утверждает, отправился бродить по улицам под проливным дождем; так он якобы провел время до половины двенадцатого, после чего появился у Айрис Берингтон.
  Такие вот дела, дорогая Кэрол!
  Почему я решил заняться всем этим? Ответ прост: я свалял дурака и влип в очень скверную историю. Когда ко мне пришел инспектор из Скотланд-Ярда — они узнали, что Фредди звонила мне, когда я собирался покинуть твой дом, — я перетрусил и сказал, что в тот день вообще не заезжал к миссис Уэнинг. Однако, когда он ушел, я понял, что вел себя смешно: ведь я не следил за тем, чтобы не оставить в квартире отпечатки пальцев. Поэтому на следующее утро я отправился в Скотланд-Ярд к инспектору, которому поручено расследование, его фамилия Мейнел, и изменил свои показания.
  Но и на этот раз я не сказал всю правду. Я показал, что был в квартире Уэнингов, видел миссис Уэнинг и говорил с ней несколько минут. Когда я уходил, Фредерика лежала на кровати.
  Живая, разумеется.
  Ну что ж, с самого начала я повел себя как идиот и в том же ключе продолжал действовать дальше. Конечно, мне следовало бы сразу сказать всю правду.
  Я отдаю себе отчет в том, что полиция подозревает меня, но не делаю из этого драмы. Ведь в любой день я могу эти подозрения отвести. Для этого мне достаточно сказать «правду, всю правду, ничего, кроме правды». Однако, поступив так, я нанес бы удар Харкоту. Совершенно очевидно, что после этого он окажется в очень опасной для него ситуации. Харкот Марч, конечно, не подарок, он парень со странностями и ни у кого из нас не вызывает особой симпатии, но среди порядочных людей принято придерживаться определенных правил игры, и правила требуют, чтобы я посоветовался с тобой, прежде чем что-либо предпринять.
  Кэрол! Я понимаю, что ты бесповоротно порвала со мной, и тем не менее я все же прошу тебя оказать мне любезность. Я хотел бы, чтобы ты показала это письмо Ванессе. Пусть она честно расскажет, было ли что-нибудь между Харкотам и Фредди.
  Хочу заметить, что в отношениях между Ванессой и Харкотам мне и раньше многое казалось странным. Почему Ванесса вдруг настолько охладела к Харкоту, что даже приглашает на вечеринку даму, за которой тот ухаживает? Почему Харкот, который всегда был очень скромен в отношениях с женским полом, вдруг столь же внезапно начал бегать за каждой юбкой?
  Но все это может быть объяснено, если допустить, что между Харкотом и Фредди что-то было, хотя любой, кто хоть немного знал Фредди, вряд ли способен в это поверить. Но если Ванесса полагает, что это так, то я буду считать, что Фредди убил Харкот.
  Я брошу это письмо прямо в твой почтовый ящик, чтобы завтра рано утром оно уже было в твоих руках. Пожалуйста, не медли. Сразу же поговори с Ванессой и передай ей, что я хотел бы встретиться с ней завтра в любое удобное для нее время.
  Ванесса — очень славная женщина. Она умница и, как мне кажется, не питает ко мне неприязни. К тому же она твоя подруга.
  Если ты позвонишь ей утром, у нее будет время все обдумать и решить, что ей следует сказать мне, когда я приду.
  Если она считает, что это Марч, то я буду вправе сообщить полиции всю правду. И пусть она не медлит: события развиваются бурно, и я вынужден спешить.
  Желаю тебе всего доброго.
  Всегда твой Ники».
  Беллами отложил ручку и внимательно перечитал письмо от первой строки до последней. Затем, сложив исписанные листы, он сунул их в конверт, написал адрес и, надев пальто и шляпу, вышел из дома.
  Шагая по Халфмун-стрит, он тихонько насвистывал какую-то мелодию.
  Глава 10
  Среда: Чаепитие у Ванессы
  1
  Беллами проспал до двенадцати часов. Проснувшись, он подошел к окну и некоторое время наблюдал за жизнью полуденной Халфмун-стрит. День был пасмурный и унылый. Солнце скрывали тучи. Стоя у окна, Беллами размышлял о Фенелле и Харкоте. Его особенно интересовало состояние дел у Фенеллы, однако, он был вынужден ждать ее звонка.
  Вдруг ему показалось, что он и раньше видел Фенеллу. Это было смутное, неопределенное воспоминание, и оно каким-то образом было связано с клубом Мотта. Может быть, она была одной из тех дам, услугами которых пользовался Мотт, чтобы завлекать-в свой клуб игроков и расширять клиентуру. Но, если это так, то она, по всей вероятности, сообщит Мотту о событиях вчерашнего дня, связанных с Беллами и Марчем.
  — Ну что ж… Предположим, что она поступит именно так…
  Беллами усмехнулся.
  Он позвонил, распорядился относительно чая и отправился в ванную.
  Когда, побрившись и приняв душ, он вышел оттуда, поднос с чаем уже ждал его на столе. На подносе лежали также три письма, пришедшие с утренней почтой. Одно из них было от Уэнинга.
  Беллами сел на кровать и вскрыл конверт из манильской бумаги. В него было вложено несколько сложенных листков.
  Беллами развернул первый из них. Это был список сотрудников отдела «Си», свидетельствующий, что Филип не терял зря времени. В списке были приведены фамилии и адреса работников отдела, а также краткие сведения об их финансовом и семейном положении, привычках и пристрастиях, родственниках и любовницах — при наличии таковых, разумеется. Над этим документом явно поработал спецотдел Ярда.
  Беллами просмотрел список, затем порвал его, а клочки бумаги швырнул в корзинку для мусора. После этого он развернул второй лист. Это было личное письмо Уэнинга. Беллами снова сел на кровать и приступил к чтению.
  «Дорогой Ники!
  Мне пришлось приложить усилия, чтобы заставить себя написать это письмо. То, что произошло с моей несчастной Фредди, совершенно выбило меня из колеи. Мне трудно подобрать слова, чтобы это выразить, но я чувствую, что если что-то может спасти меня от безумия, то это работа. Лишь работа может удержать меня на краю пропасти. Фредерика всегда так интересовалась работой отдела; она всем сердцем желала нам успеха. Она верила в наше дело, верила в меня и мечтала стать леди Уэнинг… Бедняжка! И вот теперь в память о ней я просто обязан докопаться до дна в этом деле об утечке информации. В решении этой задачи я, как вам известно, в определенной мере полагаюсь на Вас, Ники.
  Вместе с этим письмом я посылаю Вам список работников отдела и ту информацию о них, которой располагаю. Если вам понадобятся какие-нибудь дополнительные сведения и конкретные данные, сообщите мне, и я постараюсь предоставить вам всю необходимую информацию.
  Сегодня мне звонил сэр Юстас. Он не сказал об этом прямо, но у меня сложилось впечатление, что правительство нажимает на него в связи с этим делом, так что он хотел бы, чтобы я как можно скорее представил ему отчет о ходе расследования. Поэтому я хотел бы, чтобы Ваш отчет о проделанной работе поступил ко мне до конца недели — лучше в пятницу, в крайнем случае — в субботу. Я добавлю к нему некоторые свои суждения, и сэр Юстас будет иметь возможность убедиться, что расследование не стоит на месте.
  Если я Вам понадоблюсь, звоните. Я каждый день работаю допоздна — для меня это единственное спасение. Будьте поаккуратнее со списком, который я Вам послал, а это письмо уничтожьте, после того как прочтете.
  Я узнал о Вашем разрыве с Кэрол и очень сожалею по этому поводу. Вы поступили крайне глупо, Ники. Кэрол — чудесная девушка.
  Боюсь, Вы еще не осознали по-настоящему, какая это для Вас потеря. Вчера я имел возможность обменяться с ней несколькими фразами у Клериджей. Она не держит на Вас зла и надеется, что работа, которой Вы заняты, поможет Вам начать новую жизнь. Очень хочу надеяться, что она не ошибается.
  Желаю успеха.
  Всегда ваш
  Филип Уэнинг».
  Беллами поразмышлял над письмом Уэнинга, перечитал его еще раз, а затем сжег в камине. По-видимому, он пребывал в весьма хорошем настроении, во всяком случае, одеваясь, он напевал «Веселый май», изрядно фальшивя. Когда он завязывал галстук, зазвонил телефон. Когда он поднял трубку, в ней зазвучал бодрый голос Фенеллы.
  — Алло! Это вы, Ники? Как вы себя чувствуете? Отлично? Увы, о себе я этого сказать не могу. Я чувствую себя ужасно. Вы представить себе не можете, что за безумное утро я провела с нашим Харкотом. А сейчас я чувствую, что разваливаюсь на части и нуждаюсь в поддержке.
  — Неужели? — Беллами хохотнул. — Однако, по вашему голосу этого не скажешь: вы звучите, как единое целое. Ну а теперь о деле. Есть что-нибудь интересное?
  — Ну… и да, и нет, — ответила Фенелла. — Вы думаете, мы сразу поехали к Харкоту? Ничего подобного! Он очнулся и потребовал, чтобы таксист отвез нас в «Монастырь». И знаете, кого мы там встретили? Милочку Айрис Берингтон. Последовала небольшая сцена… но ничего особенного, раненых и убитых не было. Потом мы отправились к Марчу, но в его квартире ничего не удалось обнаружить.
  — Вы хорошо искали? — Она засмеялась.
  — Ники, я там все перевернула вверх дном… Разве что обои со стен не содрала.
  — Ясно, — сказал Беллами. — А как там старина Харкот? Где он сейчас, и где находитесь вы?
  — Харкот у себя дома. Он впал в спячку. Картинка, что надо… Вы когда-нибудь видели крокодила в обмороке? Только еще храпит, да так, что его, наверное, слышно в Перу. А я звоню вам из автомата напротив, из того, что в табачной лавке. Я успела съездить домой, переоделась… Кстати, шеф, должна вам сообщить, что за вами вечернее платье. То, в котором вы видели меня вчера, приказало долго жить… Нет, это не Харкот. Платье вышло из строя, когда Айрис запустила в Харкота кружкой с темным пивом.
  Беллами не мог не расхохотаться.
  — Ну, я понемногу начинаю представлять, что за вечер у вас был! Послушайте, Фенелла, вы сможете встретиться со мной через полчаса в баре отеля «Карлтон»? Как вы полагаете, можно рассчитывать на то, что Харкот не проснется в течение часа?
  — Несомненно, — ответила она. — По его виду вполне можно ожидать, что он проспит до Рождества. Вы удовлетворены?
  — Вполне! Следовательно, вы успеете пообедать со мной, пробежаться на обратном пути по магазинам и купить себе новое платье. А потом вы заступите на пост возле нашего затонувшего корабля. Вам предстоит пробыть с Харкотом до вечера, пока он мне не понадобится. До встречи, Фенелла.
  Он опустил трубку на рычаг, закончил туалет, спустился вниз и сказал портье, что он будет в «Карлтоне» на случай, если ему кто-нибудь позвонит.
  * * *
  Беллами разделывался со вторым мартини, когда в бар впорхнула Фенелла. Она переоделась, и теперь на ней был темно-серый костюм, а на голове — шляпка из бархата, наверняка сшитая на заказ в тон костюму. Свежая, привлекательная, она выглядела именно так, как должна выглядеть дама, привыкшая обедать в «Карлтоне». Отыскав взглядом Беллами, она послала ему ослепительную улыбку. «Кто она? — вдруг подумал Беллами. Каково ее прошлое?» Скорее всего в нем не было ничего необычного: старая история, снова и снова повторяющаяся на земле со времен Адама и Евы.
  Она с удовольствием выпила двойной сухой мартини, а затем, эффектно закинув ногу за ногу, откинулась на спинку кресла и сказала:
  — Ники, я терпеть не могу мешать дело с едой. Вы тоже? Так может, сперва покончим с делом, а потом примемся за ленч?
  Он улыбнулся и заказал еще два коктейля.
  — Ну что ж. Я слушаю вас, Фенелла.
  — Когда мы с вами расстались, Харкот был в полной отключке. Но потом, либо свежий воздух, либо тряска на этих неосвещенных улицах вывели его из комы. Словом, когда мы подъехали к дому, в котором он живет, мой подопечный вдруг наотрез отказался идти домой. Ему, видите ли, захотелось выпить. По правде говоря, я не возражала. Я понимала, что чем сильнее он надерется, тем меньше с ним будет хлопот. Конечно, я не девочка и могу постоять за себя, если подвыпивший джентльмен станет излишне настойчив, но Харкот… Я далеко не была уверена, что справлюсь с ним, если он воспылает страстью…
  — О, вполне согласен с вами. Харкот, обуреваемый страстью… Жутко представить. Пожалуй, это нечто вроде расшалившегося бегемота.
  — Прямо в точку! — подтвердила Фенелла. — Ну, а мне как-то не доводилось встречаться с расшалившимся бегемотом. Пока не доводилось.
  — Рад за вас. Но продолжайте, Фенелла.
  — Так вот, Харкот заявил, что домой он не пойдет, а мы поедем в «Монастырь», — продолжила Фенелла свой рассказ. — Как джентльмен, он спросил, нет ли у меня возражений, но я ответила, что мне без разницы где и что пить, если от меня там не потребуют, чтобы я исполнила танец с веером. Словом, мы поехали. По пути в «Монастырь» Харкот впал в меланхолию. Всю дорогу он жаловался на жизнь, да так, что я раз или два едва не пустила слезу. Он снова и снова повторял, что судьба к нему несправедлива, его никто не понимает, жена его не переносит, женщины его обманывают, он проиграл все деньги, влип ни за что в грязную историю. Обобщая сказанное, он заявил, что практически все неприятности, которые могут постичь человека, его уже постигли, а потому смерть явилась бы для него счастливым избавлением.
  — Да, монолог в стиле Харкота, — покачал головой Беллами. — И что же в это время делали вы?
  — Я выступала в роли утешительницы. Я была очень мила с ним, по-женски сочувствовала ему и утешала, утешала, утешала его. Говорила, что в мире все преходяще, а тьма сгущается перед рассветом…
  — Это вы здорово придумали, Фенелла! Чертовски остроумно! Надеюсь, вы не забыли информировать его, что пока человек жив, он должен надеяться?
  — Кажется, да, — Фенелла рассмеялась. — Я выложила ему все пословицы и афоризмы, которые запомнила с детства. И это пошло ему на пользу. Я даже не ожидала такого успеха. Харкот вдруг развеселился, ожил и, этакий озорник, попытался в несколько эксцентричной и излишне интимной манере отблагодарить свою утешительницу. К счастью, мы в это время подъехали к «Монастырю». Он свалился с сиденья, а я открыла дверцу. Словом, я отделалась подпорченной прической и порванным чулком — эти шелковые чулки очень легко рвутся…
  Беллами понимающе кивнул. Фенелла допила мартини и закурила предложенную ей Беллами сигарету.
  — Мы вошли, — продолжала она, — и какое-то время все было о'кей. Харкот вел себя очень мило. Правда, было бы лучше, если бы он не танцевал. Вам не доводилось видеть танцующего Харкота? Как женщина скажу вам, что танцевать с ним — это как бороться с белым медведем… Однако, это пустяки. А по большому счету все было в порядке, пока черт не принес туда Айрис Берингтон с каким-то молодым человеком. Харкоту это пришлось не по вкусу. Он начал прохаживаться в адрес Айрис. Сначала он говорил тихо, но по мере того, как он прикладывался к своему пойлу, а он высосал два полных стакана виски, голос его креп.
  Беллами сочувственно покачал головой.
  — В конце концов, молодой человек, пришедший с Айрис, поднялся, подошел к нашему столику и очень корректно сделал Харкоту замечание. Как и следовало ожидать, это произвело обратное действие. Харкот пришел в неистовство и во всеуслышание заявил, что он не говорил и не имел намерения сказать что-либо дурное про Айрис. Конечно, она грязная тварь, способная стянуть золотой зуб изо рта собственной спящей матери, а в пятнадцать лет заняла первое место на конкурсе похитительниц младенцев, но в остальном она — очаровательная женщина… для тех, кому такие дамы по вкусу.
  Фенелла ноготком мизинца изящно стряхнула пепел с сигареты.
  — Должна признать, его страстный монолог произвел впечатление. Молодой человек был здорово обескуражен. Видимо Айрис представлялась ему особой совсем иного рода — эта дамочка умеет пускать пыль в глаза. Думаю, что он охотно набил бы Харкоту физиономию — кто из нас любит, когда разрушают его иллюзии, — но он был в форме летчика Королевских ВВС и явно не хотел попасть в какую-либо историю. Это был очень симпатичный мальчик. Видимо, Айрис обвела его вокруг пальца, сочинив какую-нибудь душещипательную историю о себе, а этот простодушный паренек поверил ей.
  — Вполне возможно, — улыбнулся Беллами. — Парни из Королевских военно-воздушных сил обладают моментальной реакцией, но это в воздухе… Там они действуют очень эффект но… Но Айрис… Это нечто совсем иное.
  — О, да! — подхватила Фенелла. — Можете мне не рассказывать! Будь я летчиком, я предпочла бы иметь дело с дюжиной «мессершмиттов», чем с Айрис, когда она заведется… Ну, после того, как Харкот все это выложил, я постаралась взглядом дать этому парню понять, что Харкот пьян и что связываться с ним не стоит. Он понял меня, но не удержался и посоветовал Харкоту сидеть тихо и не высовываться. Харкот немедленно ответил, что он никогда не высовывается, а что касается «сидеть тихо», то ему ничего другого и не остается, после того как Айрис выдоила его до последнего пенни. Не ограничившись этим, он добавил, что если бы он служил в ВВС и познакомился с такой дамой, как Айрис, то он помчался бы не в бар, а к своему самолету, чтобы улететь за тридевять земель. Потом ему в голову пришла еще одна любопытная мысль, и он доверительно сообщил молодому человеку, что если бы он состоял в правительственной комиссии по экономике, то обязательно забросил бы Айрис в Германию: он, Харкот, готов поставить последнюю пуговицу против каминного слоника, что через пару недель экономика Германии лопнула бы, а все немцы ходили бы с вывернутыми карманами.
  — Кто бы мог подумать, что Харкот способен быть столь красноречивым? — изумился Беллами.
  — И тут, — продолжила Фенелла, — на сцене появилась Айрис. Видимо, ей надоело ждать своего кавалера, или она усомнилась в исходе сражения и решила взять вожжи в свои руки. Словом, она возникла возле нашего столика. Очень сердитая. Лихо обложила Харкота, но это ее, видимо, не удовлетворило, и она запустила в него кружкой с пивом. А вы знаете, как женщины бросают разные предметы: целилась она в него, но бо́льшая часть пива вылилась на мое платье. Не скажу, чтобы я безумно огорчилась: это платье мне уже надоело, и я не сомневалась, что вы купите мне другое.
  — Приятно, когда о тебе хорошо думают… Но, что было дальше?
  — Ну… после того, как в дело пошла кружка, все почувствовали себя несколько неловко. Я решила, что теперь самое время уговорить Харкота поехать домой. Он и Айрис молча сверлили друг друга испепеляющими взглядами. Наконец Айрис сказала ему, чтобы он не смел больше приставать к ней, или он об этом пожалеет. Харкота эти слова привели в неистовство, и он заявил, что она не только сука, но еще и стукачка самого низкого пошиба. И что ей придется ответить за клевету, если она не заткнется со своими лживыми домыслами относительно того, что он делал вечером в понедельник. Она поинтересовалась, откуда у него такие сведения, а он ответил ей, что ему это сказал Беллами. На Айрис это произвело впечатление, и она заорала, что советует ему поменьше верить тому, что говорит Беллами, тем более, что сам Беллами в ближайшем будущем окажется за решеткой. Харкот заявил, что в гробу видел ее советы и что он способен сам о себе позаботиться, на что Айрис с удовольствием возразила, что это он только так думает, а на самом деле он — законченный идиот, так что ему лучше поостеречься Беллами, потому что это очень опасный тип.
  — О Боже! — воскликнул Беллами. — Неужели вы тоже так думаете?
  — Я надеюсь, что это не так! — заявила Фенелла. — Беллами за тюремной решеткой — какая романтичная картина! Как вы думаете, мне позволили бы навещать вас и кормить булочками?
  Оба рассмеялись.
  — Не пора ли приступить к ленчу? — напомнил Беллами. Они прошли в зал ресторана, выбрали столик, и Беллами сделал заказ. Когда официант удалился, Фенелла сказала:
  — Ники, я уже говорила, что все это не мое дело, и готова повторить эти слова. Я совсем не любопытна, но хотелось бы знать, что здесь происходит, только для того, чтобы не получить от жизни еще одну оплеуху. Оплеух в моей жизни вполне хватает, и лишние мне ни к чему.
  — Моя дорогая, коль речь зашла об оплеухах, то, верьте моему слову, вам лучше ничего не знать. Тем более, что ваша миссия подходит к концу.
  Она очаровательно надула губки и сказала немного обиженно:
  — Вот как? Очень жаль, я только начала входить во вкус.
  — Увы, все хорошее рано или поздно кончается, — сентенциозно заметил Беллами. — Плохое, между прочим, тоже. Значит, так. Мы сейчас перекусим, а потом я попрошу вас вернуться к Харкоту… Кстати, как вы думаете попасть в его квартиру? Если Харкот спит, его не разбудишь без артиллерии.
  — Нет проблем, Ники. Прежде чем уйти, я сняла ключ с его брелока. Всегда следует думать о мелочах, а я — человек предусмотрительный.
  — Великолепно, — кивнул Беллами. — Итак, вы вернетесь к Харкоту и пробудете с ним до вечера. Наверное, он предложит вам где-нибудь поужинать с ним, когда проснется. Ваша задача — доставить его к девяти часам в «Малайский клуб». Я приеду туда чуть позже, и вы сдадите его мне, так сказать, из рук в руки. Заметано?
  Она кивнула.
  — Я так и сделаю. Харкот — забавный парень, но я не думаю, что смогла бы выдержать его долго. Особенно в закрытом помещении. Я привезу его в «Малайский клуб» к девяти.
  Она помолчала немного, а потом спросила:
  — А мы… мы еще встретимся когда-нибудь? Я не имею в виду «Малайский клуб»…
  Беллами улыбнулся ей и покачал головой.
  — Скорее всего, нет, — ответил он. — Кстати, для вас только лучше, если нам больше не суждено встретиться, определенно лучше. Айрис Берингтон была права в одном: я действительно очень опасный человек.
  Она кивнула в знак согласия.
  — Я это знаю. Но я… я всегда имела слабость к опасным мужчинам, хотя из-за этого у меня не раз бывали неприятности. Конечно, стричь какого-нибудь Харкота, который ни в чем опасном не может быть замешан, куда спокойнее, но… — Она не закончила фразу.
  Когда ленч подходил к концу, Беллами попросил официанта принести букет фиалок. Заплатив по счету, он обернул стебельки цветов четырьмя пятифунтовыми купюрами и преподнес букет Фенелле.
  — На новое платье, — пояснил он.
  В этот момент подошедший посыльный сообщил, что мистера Беллами просят к телефону. Фенелла встала.
  — Ну что ж, Ники, тогда прощайте. Будет лучше, если мы попрощаемся по-настоящему сейчас, хотя мы и увидимся еще сегодня вечером. Благодарю за фиалки и за двадцать фунтов тоже. Я куплю себе потрясающее платье и, надевая его, всякий раз буду вспоминать вас.
  — Хочу надеяться, что вы будете делать это часто, дорогая Фенелла, — сказал он с улыбкой.
  — А теперь идите к телефону, в такси я сяду сама, — сказала Фенелла. — Ну, а если будет еще какая-нибудь работенка: отравить там кого-нибудь или похитить — звоните.
  — Непременно.
  Он смотрел ей вслед, пока она продвигалась к выходу из зала, а потом закурил и направился к телефону.
  — Мистер Беллами? — прозвучал в трубке голос портье, которому он оставил свои координаты. — Только что звонила мисс Кэрол Иверард. Она просила передать вам, что миссис Марч приглашает вас к себе в четыре часа на чай.
  2
  Когда Беллами вошел, сидевшая, поджав под себя ноги, на диване Ванесса разливала чай. Хотя она выглядела несколько усталой и озабоченной, Беллами не мог не залюбоваться ее красотой. Она была одета по-домашнему: длинный халат цвета пармских фиалок, сандалии того же цвета, очень тонкие бежевые чулки из шелка. Ее шею и запястье украшали ожерелье и браслет из венецианского стекла.
  Напротив нее, по другую сторону камина, расположилась Кэрол в строгом черном костюме и гольфе с черно-белым узором. На ее голове была шляпка из леопардового меха, надетая чуть набекрень; шубка из такого же меха была небрежно брошена на спинку стула.
  Ванесса, оторвавшись от своего занятия, улыбнулась Беллами и сказала:
  — Вы пришли вовремя, Ники. Вот ваш чай, или вы предпочтете виски с содовой, мой дорогой подозреваемый? Впрочем, вы можете не отвечать: я и так знаю, что вы скажете.
  — А вот и нет, — возразил Беллами. — Перед вами сидит совершенно другой человек, который в четыре часа пьет только чай. Как тебе такая перемена, Кэрол?
  — Такая перемена мне очень по душе, Ники, — ответила девушка. — Мы сейчас очень переживаем и за тебя, и за Филипа… за всех, для кого было ударом то, что произошло.
  — Бедняжка Фредди! То, что случилось с ней, настолько ужасно, что мы до сих пор не в состоянии поверить, что это правда. Меня преследует ощущение, что вот сейчас зазвонит телефон и Фредди попросит меня заглянуть к ней поболтать…
  — То же самое я могу сказать о себе, — добавила Ванесса своим мягким, нежным голосом. — Ведь это действительно ужасно, не так ли? Возможно, когда-нибудь это чувство пройдет, но сейчас… Это ужасно! Я не могу думать о ней. Боже, какой шок я испытала, когда, купив газету, увидела на первой странице это…
  Кэрол встала.
  — Мне пора, — сказала она. — Масса дел, а вам я не так уж и нужна. Думаю, вы отлично обойдетесь без меня.
  Беллами, помогая ей надеть шубку, заметил как бы мимоходом:
  — Готов держать пари, что у тебя свидание с Фредди.
  — Как ты догадался? — Кэрол изобразила удивление. — Да, ты не ошибся. Теперь мы много времени проводим вместе. Кстати… я думаю, Ники, тебе следует знать, что мы помолвлены.
  Действительно, на ее безымянном пальце было новое обручальное кольцо. Беллами взглянул на него и поморщился.
  — Да будет кара достойна преступления… Так что сыпь мне соль на раны, Кэрол, я это заслужил. Оказаться в положении Ли Хуан Чина!..
  — А это кто еще такой? — полюбопытствовала натягивающая перчатки Кэрол.
  Беллами принял чашку чая из рук Ванессы.
  — Ли Хуан Чин? Это из китайской мифологии. Был такой парень, которого угораздило влюбиться в дочь одного из местных богов. И он надоедал ей своими восхвалениями, пока в один прекрасный день она не покинула свой пьедестал, чтобы сказать Ли Хуан Чину, что он ей нравится и что она, махнув рукой на свое божественное происхождение, готова стать его женой. Такой оборот событий был для молодого человека совершенно неожиданным.
  Он и подумать не смел, что дочь бога вздумает снизойти до него. Словом, радость и волнение настолько обуяли его, что он решил выпить по этому поводу и в тот же вечер до обалдения наглотался местного самогона — эта штука называется саке, если не ошибаюсь, — а потом не просыхал с полгода…
  — А как поступила божественного происхождения невеста? — с улыбкой спросила Кэрол.
  — О, она ужасно разгневалась и поспешила выйти замуж за другого, более достойного китайца.
  — И тогда Ли Хуан Чин понял, какую глупость он сотворил, и начал драть на себе волосы… или что там еще делают китайцы в таких случаях?
  — Отнюдь! Хотя девушка и была дочерью бога, из нее получилась никудышная, сварливая жена. Так что наш Ли Хуан Чин, возвращаясь домой с дружеской попойки, часто останавливался у ее дома, чтобы, прикрыв лицо рукавом, послушать, как она пилит своего несчастного мужа. А потом он, удовлетворенно улыбаясь, возвращался домой и там зажигал на алтаре пару лишних курительных палочек, дабы возблагодарить богов за то, что они избавили его от участи, которая хуже смерти.
  Ванесса не удержалась от смеха; однако Кэрол к ней не присоединилась.
  — Вам давно нужно было понять, Кэрол, что Ники неисправим, — сказала Ванесса. — И у него в запасе множество неожиданнейших аргументов, которыми он умеет пользоваться.
  — Неисправим? — переспросил Беллами. — Но разве Кэрол пыталась исправить меня? Никогда! Она просто променяла меня на достойнейшего Ферди Мотта. Но такого ли уж достойнейшего? Разве он умеет так же хорошо целоваться, как я, а Кэрол?
  — Хватит, Ники, — строгим голосом ответила Кэрол. — Вот это уже не имеет к тебе никакого отношения. Поцелуй — сугубо личное дело, мое и Ферди… — Девушка не выдержала и рассмеялась. — Ну, привет вам! — И она вышла.
  — Вот это девушка! — Беллами вздохнул. — Надо же быть таким идиотом, как я!
  Ванесса передернула плечами.
  — Что посеял, то и пожал, Ники. Однако, честно говоря, я не думаю, что из всех ваших проблем эта — самая главная.
  Беллами посерьезнел.
  — Да, это так. Кэрол показала вам письмо, которое я ей написал?
  Ванесса, наливавшая себе чай, кивнула.
  — Вы попали в очень серьезную передрягу, Ники. Вы согласны со мной?
  — Конечно. Сложилась гнуснейшая ситуация. Я размышлял над этим, прикидывал в уме и так и сяк, пока у меня в голове мысли не начали путаться. Будь я проклят, Ванесса, если знаю, как мне себя вести.
  Ванесса, внимательно смотревшая на него, поставила чашку на столик, стоявший рядом с диваном, и, откинувшись на спинку, заложила руки за голову. И снова Беллами подумал о том, сколь совершенна ее красота.
  — Ну что ж, Ники, как мне представляется, у вас не так уж много вариантов. Единственное, что вы можете сделать и сделаете, если у вас сохранилась хотя бы капля здравого смысла, это пойти в Скотланд-Ярд к инспектору, расследующему это дело, и рассказать ему всю правду. Если вы это сделаете, вы спасены, если нет — рискуете навсегда остаться под подозрением.
  Он заколебался.
  — Вообще-то вы правы… но как же быть с Харкотом? Если я все расскажу полиция наверняка арестует его. Он и часа не проведет на свобода… Вот, взгляните…
  Он сунул руку в наружный карман пиджака и вытащил оттуда конверт, а из конверта — окурок той сигареты, которой угостил его в клубе Мотта Харкот.
  — На окурке сохранилось название. Вот здесь, — показал он, — написано: «Марокко». Из всех моих знакомых сигареты этой марки курит только Харкот Этот окурок, еще дымящийся, я обнаружил в пепельнице возле кровати, на которой лежало тело несчастной Фредди. — Беллами лгал, не краснея и не запинаясь, демонстрируя и мастерство, и опыт. — Так что Харкот был там. Я готов поклясться чем угодно, что он был в квартире, когда я зашел туда. Услышав, что я открываю дверь, он спрятался, а когда я вошел в спальню, воспользовался случаем и смылся.
  Ванесса поднесла к губам чашку с чаем.
  — Да, в этом весь Харкот. Смываться он умеет. Из разных мест, от разных обязательств… Он занимался этим большую часть своей жизни.
  — Вы его не любите, Ванесса? — тихо спросил Беллами. Она улыбнулась, но это была жестокая улыбка.
  — Я его ненавижу. Он мне отвратителен.
  Ванесса открыла стоящую на столе сигаретницу и взяла сигарету. Беллами поднес ей зажигалку. Глядя на нее сверху вниз, он еще раз оценил прелесть ее бездонных карих глаз.
  — Мои слова могут шокировать вас, Ники, — продолжала она, — но никто не знает Харкота так, как знаю его я. Ведь мы женаты уже семь лет… Случилось же такое… Так вот, за эти годы я ни разу не видела, чтобы он поступил порядочно или совершил какой-нибудь бескорыстный поступок. У меня были кое-какие средства, когда я выходила за него, но он промотал, пустил по ветру почти все, и если бы я не оградила от его посягательств остатки, я была бы сейчас нищей! Только законченная дура могла выйти за него замуж! И такой дурой оказалась я, — с горечью заключила она. Беллами вздохнул.
  — Я понимаю вас. Харкота действительно не назовешь украшением человеческого рода. Впрочем… имею ли я право судить его? Я, который не так уж далеко от него ушел…
  На губах Ванессы появилась мягкая улыбка.
  — Нет, Ники, — решительно возразила она. — Вас нельзя сравнивать. Вы совершенно разные люди. У вас, Ники, есть недостатки, но это недостатки, а не прегрешения. Да, вы пьете куда больше, чем следует. Вы привыкли уступать своим желаниям. Вы не отличаетесь прилежанием. Но при всем при этом вы — славный парень, Ники. Вы добры, вы бескорыстны, это скажет любая знающая вас женщина. Разве вы способны присосаться к кому-нибудь, как паразит, и тянуть из него соки? А Харкот… — Ее лицо исказила гримаса. — Харкот без колебаний украдет последний медяк у слепого нищего.
  Она умолкла. Беллами вынул портсигар и закурил. Спустя некоторое время, он спросил:
  — Я хотел бы задать вам один не очень-то приятный вопрос, Ванесса. Вы уж постарайтесь не рассердиться на меня. Харкот и Фредди… Как вы думаете, между ними что-нибудь было?
  Ванесса сильно затянулась сигаретой и выпустила дым через ноздри.
  — Вас интересует, был ли у Харкота роман с Фредди?
  — Да, — подтвердил Беллами, — и еще раз простите за не скромный вопрос.
  — Я вам отвечу. Разумеется, был. Я узнала об этом давно. И отвечу на вопрос, который вы сейчас готовите. Вы хотите спросить, что могло быть общего между сдержанной, замкнутой, респектабельной Фредди и таким подонком, как мой муж. Ну что ж, скажу.
  Беллами молча продолжал курить.
  — Несколько месяцев назад я решила, что пора покончить с этим безобразием. Мне вовсе не доставляло удовольствие делить Харкота с дешевыми шлюхами, которых он менял одну за другой, тратя на них, кстати сказать, мои деньги. И я предложила ему убираться ко всем чертям. Короче говоря, выгнала его. И он убрался, даже без особых возражений. Но, конечно же, не для того, чтобы начать новую жизнь, постараться стать порядочным человеком. Я не говорила друзьям о том, что порвала с мужем. Ведь в таком деле никто не может ни подсказать, ни посоветовать. И вот тут-то он вцепился во Фредди — вцепился, как бульдог, мертвой хваткой. В это время Филип всецело отдавал себя работе, так что Фредди, привыкшая жить в мире семьи, не могла не почувствовать себя покинутой. На этом и сыграл Харкот. Он часто бывал у нее: заходил на чай, на коктейль, рассказывал о своей не сложившейся семейной жизни, старался разжалобить ее, пробудить в ней сочувствие. Ведь он хоть и негодяй, но вовсе не безмозглый. И, видимо, он сумел чем-то тронуть Фредерику… Словом, она ответила на его домогания. Это не догадка и не предположения, я это знаю точно, потому что хотела узнать и предприняла кое-какие шаги к выяснению. Не подумайте, что я ревную, Ники! Это было обычное любопытство.
  — Вот уж никогда не подумал бы, что Фредерика… И вы считаете, что он брал у Фредди деньги? Но ведь это…
  Ванесса засмеялась.
  — Дорогой Ники, разве можно быть таким наивным? Харкот способен на все. Он охотно вытряс бы монеты из церковной кружки, если бы был уверен, что его никто не увидит. Ясное дело, он брал деньги у Фредди. А иначе, на какие средства он бы жил?
  Беллами швырнул в камин окурок и тут же закурил следующую сигарету.
  — Но ведь это ужасно, Ванесса!.. А мы… Мы же считаемся чуть ли ни друзьями, Харкот, Мотт и я, с тех пор как начали вместе работать в отделе «Си» у Филипа. Ну, мы, конечно, догадывались, что у вас с Харкотом не все ладно, однако я никогда не подумал бы, что дело дошло до такого… — Он помолчал немного, колеблясь, а потом выпалил, — Ванесса… вы считаете, что это он… Харкот… убил Фредди? Мне кажется… что вы так считаете!
  Ванесса легким движением спустила ноги на пол. У нее были великолепные, стройные ноги.
  — Ники, — сказал она, — я вас не узнаю! Неужели вы в этом сомневаетесь? Ведь это совершенно очевидно. Ясно, как Божий день. — Она бросила недокуренную сигарету в пепельницу, стоявшую на столе. — Давайте вместе продумаем ситуацию. Итак, Харкот каким-то образом добился того, что Фредди стала его любовницей. Не мне вам говорить, какой замечательной женщиной была Фредди — вы сами это знаете. Она любила мужа, и Филип так обожал ее. И все же она почему-то — причину знала лишь она сама — пожалела Харкота, уступила ему, даже стала содержать его. Казалось, чего бы ему желать! Но нет, наш Харкот не таков! Ему мало, что такая женщина, как Фредди, стала его любовницей и дойной коровой. Ему были нужны еще другие женщины. Он связался с Айрис Берингтон, этой грязной тварью. Этот негодяй оплачивал ее благосклонность деньгами Фредди. Вспомните прием у Кэрол: у него хватило наглости притащить туда эту шлюху! Могу сказать вам, что именно из-за этого Фредди не пришла на прием к Кэрол — она знала, что там будет Берингтон, и сказалась больной. Так-то, Ники! В тот вечер, когда Харкот явился к Фредди, она сказала ему, что у нее нет денег, на это он заявил, что поедет на прием с Айрис Берингтон… и действительно привез к Кэрол эту хищницу… Он плюнул всем нам в лицо! Но и ему этот вечер не доставил радости. Денег у него не было, Берингтон сразу прямо заявила, что без денег он ей не нужен. Тут он совсем свихнулся: отправился к Фредди — пьяный, разъяренный, ненавидящий… И убил ее. Разве можно усомниться в этом? — Беллами медленно кивнул.
  — Вы убедили меня, Ванесса, Конечно же, вы правы. Правы со всей очевидностью. Мне немного неловко за это письмо. Дружба, порядочность — к Харкоту это неприменимо. Теперь я понимаю, что мои сомнения были попросту неуместными. Убийство есть убийство, с этим ничего не поделаешь.
  — Что вы собираетесь предпринять, Ники?
  — То, что должен был сделать вчера. Завтра поеду в Скотланд-Ярд и все выложу Мейнелу. В конце концов, должен же я подумать и о себе!
  — Все правильно, — одобрила его решение Ванесса. — Именно так вы должны поступить. Если у Харкота есть алиби, пусть он сам расскажет о нем тому инспектору. И потом… Я не утверждаю, что это было умышленное убийство, что он планировал убить Фредди. Однако хотел ли он этого или нет, но он убил и должен за это ответить. И вообще пусть заботится о себе сам! Почему вы должны взваливать заботу о нем на свои плечи?
  — Не знаю, — ответил Беллами. — Наверное, потому, что в Харкоте есть нечто, вызывающее жалость.
  — Вот! Вы попали в самую точку! — угрюмо кивнула Ванесса. — Жалость, проклятая жалость! Он умеет вызвать жалость. И я вышла за него замуж, потому что пожалела его. На ту же приманку он, наверное, подловил и Фредди: она жалела его и потому давала ему деньги… А вот он никого не жалел. Жалость не удержала его от убийства Фредди. А вы теперь собираетесь пожалеть человека, который это сделал: он, видите ли, вызывает жалость! Ох уж эти сердобольные люди! Проклятая жалость! Она приносит столько горя!
  Беллами встал и успокаивающе улыбнулся ей.
  — Ну что ж, Ванесса, вы доказали, что вы настоящий друг. Спасибо за чай.
  Ванесса тоже встала.
  — Вам не следует мучить себя, Ники. Отправляйтесь в Ярд, расскажите им всю правду. Боюсь, что если вы воздержитесь от этого, у многих появятся основания жалеть вас.
  Неожиданно она взяла в руки его голову и поцеловала Беллами в губы.
  — Мне давно хотелось это сделать, — прошептала она. — Потому что вы — настоящий мужчина, а то, что вам вменяют в вину — это просто маска. В моем представлении вы идеал, Ники. А теперь идите, мне нужно привести себя в порядок.
  — Слушаю и повинуюсь, шеф.
  В дверях он остановился и обернулся.
  — Знаете, что я вам скажу, Ванесса? Харкот — законченный идиот! Потому что только идиот мог променять такую женщину, как вы, на эту самую Берингтон!
  Выйдя из дома, он улыбнулся — широко и удовлетворенно.
  * * *
  В пять часов Беллами поднялся по знакомой лестнице в «Малайский клуб». В зале было пусто. Блондинка за стойкой адресовала ему ослепительную улыбку.
  — Вы один, мистер Беллами? А как поживает миссис Рок? — не без ехидства осведомилась она.
  — Мне двойное виски с содовой, Бланди. А почему ты о ней спрашиваешь?
  — Но вы же вчера были с ней, и я за вами наблюдала. А когда Ланселот начал вас доставать, я была уверена, что вы запросто его уделаете. Она это тоже знала. И по ее глазам было видно, что она ничего не имеет против того, чтобы из Ланселота выколотили пыль. Он ей не нравился, это сразу было видно.
  — Если он ей не нравится, то зачем же она с ним таскалась? Ведь ее никто, не заставлял.
  Блондинка за стойкой вяло усмехнулась.
  — Как сказать, мистер Беллами. Миссис Рок работает на мистера Мотта, владельца ночного клуба. И миссис Берингтон тоже. Они приводят туда своих кавалеров, а Мотт выплачивает им комиссионные.
  — Даже так?
  Беллами допил виски и прошел в конец зала к телефонной кабине. Набрав номер отдела «Си», он попросил пригласить к телефону мистера Уэнинга.
  Через минуту в трубке звучал голос шефа отдела «Си».
  — Уэнинг слушает.
  — Филип, это я. Благодарю за письмо и информацию об известных вам лицах. Я не буду ничего говорить по поводу утраты, которая вас постигла, вы и так знаете, как я вам сочувствую. Единственное, что можно вам сейчас пожелать, это работать, работать и работать так, чтобы больше ни о чем не думать.
  — Благодарю, Ники.
  — Мне хотелось бы кое-что сообщить вам, Филип, относительно вашей проблемы. Есть кое-какие соображения. Мне нужно повидаться с вами. Вы сможете сегодня вечером встретиться со мной?
  — В баре «Беркли» в семь. Это вам подойдет?
  — Вполне, — ответил Беллами. — Филип, вы получили удар, который нокаутировал бы любого. Так вот, вы смогли бы выдержать еще один удар? У вас хватит на это сил?
  — Можете не беспокоиться, — мрачно ответил Уэнинг. — Вряд ли что-нибудь может быть хуже того, что случилось. Я справлюсь.
  — Ладно, — сказал Беллами. — Увидимся в семь.
  Он повесил трубку и вернулся к стойке, чтобы заказать очередную порцию виски с содовой.
  Глава 11
  Среда: Доверительный разговор
  1
  Сидя в своей гостиной перед камином с сигаретой во рту, Беллами размышлял о предстоящей встрече с Уэнингом. Он понимал, что разговор с шефом отдела «Си» будет нелегким. «Иногда течение жизни излишне ускоряется», — подумал он.
  Беллами мысленно проиграл события последних дней, начиная с вечера в понедельник, когда Уэнинг поручил ему расследование печального происшествия в отделе «Си».
  Он встал и прошелся по комнате. Теперь его мысли были заняты Фенеллой Рок. Итак, его первоначальная догадка об этой шустрой дамочке подтвердилась: она была одной из тех привлекательных и не слишком щепетильных женщин, которых Мотт использовал для пополнения и обновления клиентуры своего игорного заведения.
  Он представил себе рассказ Фенеллы Мотту о том, что с ней приключилось за вчерашний и сегодняшний день, и улыбнулся. Ведь она наверняка сообщит Ферди все о Харкоте, включая вчерашнюю игру в железку. Улыбка Беллами стала еще шире: он представил себе реакцию Ферди, когда тот узнает, что две сотни фунтов, которые он, скрепя сердце, проиграл Марчу в покер, были не менее ловко экспроприированы у него Беллами.
  И, конечно же, Фенелла расскажет Мотту о своем визите в квартиру Харкота и о том, что она искала там какие-то документы, связанные с пропагандой. Мотт тут же поймет: речь идет о секретных материалах отдела «Си». А когда она расскажет своему боссу, что должна вечером привести Марча в «Малайский клуб» и передать его там Беллами, он придет к выводу, что проверка Харкота не закончена, и Беллами намерен что-то с ним проделать. Словом, Ферди будет основательно ломать над этим голову.
  В шесть пятнадцать Беллами надел свое пальто с каракулевым воротником, мягкую черную шляпу и отправился на встречу.
  Выйдя на улицу, он погрузился в кромешную тьму, нарушаемую только бликами фонариков редких прохожих и тусклым синим светом фар проезжающих автомобилей. Дул холодный, пронзительный ветер, и Беллами поднял широкий воротник пальто. «Гнусный вечерок», — подумал он.
  Уэнинг уже ждал его в баре «Беркли» за угловым столиком. Сперва Беллами показалось, что шеф отдела «Си» не изменился, но когда он приблизился к столику, то заметил глубокие морщины, избороздившие лоб Уэнинга, и тяжелый, усталый взгляд. «Да, Филип получил тяжелый удар, — подумал Беллами. — Как-то он перенесет следующий?»
  — Добрый вечер, Филип, — приветствовал он Уэнинга.
  — Привет, Ники. — Голос Уэнинга был тверд, как всегда, однако Беллами заметил, как побелели костяшки пальцев его стиснутой в кулак правой руки, лежавшей на столе. Уэнинг переживал не лучшие времена.
  — Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами об очень серьезных вещах, — начал Беллами. — Филип, я долго думал, следует ли говорить вам это. Скажу больше. Если бы вместо вас здесь сидел другой человек, я предпочел бы не откровенничать с ним. Но вы сильны, Филип, и вы сами сказали, что готовы ко всему. У меня скверные вести, и да поможет вам Бог перенести то, что вы узнаете.
  Уэнинг криво усмехнулся.
  — Вы могли бы опустить вступление, Ники. Когда мы говорили по телефону, я сказал вам, что меня больше ничто не может потрясти, отнюдь не для красного словца. В том состоянии, в котором я нахожусь, мне хочется только одного: работать до изнеможения, чтобы забыться.
  Беллами кивнул.
  — Да, только работа может стать для вас лекарством.
  Они закурили. Уэнинг подозвал официанта и сделал заказ. После этого они молчали, пока не были принесены стаканы с виски. Только тогда Уэнинг спросил:
  — Так что ж, Ники, насколько я понял, у вас уже есть какие-то идеи относительно утечки информации?
  — О, — усмехнулся Беллами, — идей у меня множество; вопрос в том, как отобрать из них нужные. — Он глубоко затянулся и выпустил клуб голубоватого дыма. — Я полагаю, вы лучше меня отдаете себе отчет в том, насколько деликатно расследуемое нами дело, Филип. Полагаю, что при всех условиях правительство предпочтет сохранить этот инцидент в тайне и избежать огласки. Широкой общественности ни к чему знать о таких вещах, верно?
  — Вы совершенно правы, Беллами… — Уэнинг вздохнул. — Но сейчас главное не в этом. Нам просто нужно найти того или тех, кто виновен в утечке секретных данных.
  — Сейчас мы обсудим этот вопрос. Я буду говорить с вами прямо, Филип, как мужчина с мужчиной. Пожалуй, следует начать с приема у Кэрол. Помните, во время нашей прошлой встречи вы сказали мне, что Фредди будет там и что Харкот отвезет ее к Кэрол — он должен был заехать к Фредди на коктейль. Фредди не приехала, сказавшись больной, но вы-то знаете, что никакой простуды у нее не было — в противном случае она сказала бы об этом вам.
  — Однако, Ники, я не могу понять, какое отношение…
  Беллами движением руки прервал его.
  — Вы поймете Филип. Слушайте дальше и не перебивайте. В конце концов Фредди осталась дома, а вместо нее Харкот привез на прием Айрис Берингтон, авантюристку, обирающую богатых мужчин. Харкот довольно скоро ушел — даже раньше меня. С ним ушла Ванесса. В одиннадцать я собрался уходить, но тут мне сказали, что миссис Уэнинг просит меня к телефону. Я подошел к аппарату. У Фредди был очень странный голос. Она сказала, чтобы я извинился за нее перед Кэрол, так как из-за простуды она не может приехать, а потом спросила, не могу ли я немедленно явиться к ней, потому что у нее есть ко мне какое-то срочное и важное дело. Фредди велела мне воспользоваться черным ходом и пройти через ваш кабинет; ведущая в него из коридора дверь будет прикрыта, но не заперта — замок поставлен на предохранитель. Я был немного пьян, и все же это меня удивило. Даже пьяный я мог сообразить, что не в правилах Фредди просить мужчину приехать к ней в такое время без крайне серьезной необходимости.
  Уэнинг смотрел на Беллами расширенными от удивления глазами.
  — Разумеется, я тут же поймал такси и отправился к ней, — продолжал Беллами. — В квартиру вошел так, как она велела — сперва в кабинет, потом в гостиную. Там никого не было. Я позвал, но никто не ответил. Затем прошел в коридор и увидел приоткрытую дверь спальни. Я постучал, а потом заглянул туда. И увидел Фредди… Она лежала на кровати. Мертвая. Вы можете представить, Филип, что я тогда почувствовал! И еще что-то меня поразило — я даже не сразу сообразил, что именно, но потом понял. Это был окурок, дымящийся в пепельнице. Окурок сигареты «Марокко», а такие сигареты среди моих знакомых курит только Харкот Марч. А значит, он только что был в спальне Фредди… Кстати, сейчас я уверен, что в тот момент он еще был в вашей квартире.
  — Боже! — воскликнул Уэнинг.
  Беллами с удовлетворением поздравил себя с тем, что он овладел искусством складно и убедительно лгать. Он несколько раз затянулся сигаретой и продолжил свой рассказ:
  — Я убежден, что Харкот явился к Фредди сразу же после того, как она звонила мне. Разумеется, он не знал, что я тоже еду к ней — его появление напугало ее, и она, конечно же, не стала говорить ему, что вызвала меня сюда. Возможно, она до последней минуты ждала меня, надеясь, что я спасу ее. Харкот задушил ее перед самым моим приездом; он даже не успел покинуть квартиру и прятался в гостиной, пока я не зашел в спальню, а потом, пораженный видом мертвой Фредди, незаметно исчез, через черный ход.
  Он помолчал. Уэнинг, неподвижный, как каменное изваяние, смотрел на стол перед собой.
  — На следующий день я нажал на Айрис Берингтон и узнал от нее интересные вещи. Оказалось, что Харкот, собираясь на коктейль к Фредди, рассчитывал получить от нее деньги. Он ехал туда в полной уверенности, что она эти деньги ему даст, потому что — будьте мужественны, Филип, — она уже давно снабжала его деньгами. Но на этот раз она отказала и не поехала с ним на прием. Харкот сам рассказал об этом Айрис Берингтон, а она — мне. И еще Айрис сказала, что он был в ярости, так как деньги ему были крайне нужны — он рисковал потерять миссис Берингтон, у которой аллергия на безденежных мужчин. Айрис уверена, что, выйдя из дома Кэрол, Харкот вернулся к Фредди, поссорился с ней и в состоянии аффекта задушил ее. В пользу такого предположения свидетельствует и то, что у Харкота нет алиби на время убийства. По его словам, он после одиннадцати бродил по улицам Лондона, и его никто не видел. Вы можете поверить в это, Филип? Расстроенный Харкот, блуждающий под проливным дождем!
  — Бог мой! Но ведь это ужасно! Это… — воскликнул Уэнинг.
  — Самое ужасное впереди, Филип, — покачал головой Беллами. — Но вам придется пройти и через это. — Он раздавил окурок о дно пепельницы. — По-видимому, Филип, мы, мужчины, эгоистичны по своей природе. И мы часто не замечаем, что происходит у нас под носом. Когда был организован отдел «Си», вы целиком погрузились в работу, вкалывали, как негр на плантации — по десять-пятнадцать часов в сутки. И, конечно, не осознавали, что забросили Фредди, не уделяете ей должного внимания.
  — Что вы хотите этим сказать, Ники? — насторожился Уэнинг. — Говорите, черт вас побери!
  — Я скажу. Так вот, Филип, Фредди была любовницей Харкота, — заявил Беллами мрачно. — Об этом я узнал сегодня от Ванессы. Ванесса заподозрила это несколько месяцев назад и организовала расследование. Говорит, что знает это наверняка и тут не может быть никаких сомнений. Фредди содержала его, давала деньги. А потом или он надоел ей, или она узнала, что он путается со многими женщинами, в том числе и с этой самой Берингтон. Словом, она отказалась дать ему денег, что и привело к трагедии, я так думаю.
  Уэнинг еще ниже опустил свою большую голову.
  — Ники, но ведь это ужасно!.. Нет, я не могу поверить… Боже мой!
  — Филип, это еще не все. Боюсь, что вам предстоит узнать нечто более страшное.
  В ответ Беллами услышал странные, скрежещущие звуки. Он поднял голову. Уэнинг смеялся.
  — Еще более страшное? Но это невозможно! Что может быть страшнее того, что вы только что сказали? Не смешите меня, Ники!
  — Филип, насколько я знаю, вы не являетесь особо состоятельным человеком. Вы обеспечивали семью, Фредди могла позволить себе определенные расходы, соответствующие ее положению, и это все. Ни вы, ни Фредди не могли позволить себе чрезмерные траты. Я прав?
  Уэнинг утвердительно кивнул.
  — Тогда возникает вопрос: откуда же брались деньги, которыми располагал Харкот? Ведь это были большие деньги. Берингтон — еще та штучка. Чтобы содержать ее, нужны немалые средства, она умеет тянуть деньги…
  — Ники, к чему вы клоните? — прервал его Уэнинг. — И вот, что я хочу вам сказать. Я не верю в то, что Фредди обеспечивала Харкота деньгами. Ведь в последние месяцы ее расходы не увеличились. Она тратила столько же, сколько тратила раньше. Где же она могла взять столько денег, чтобы дать Харкоту возможность сорить ими направо и налево?
  — Вы совершенно точно сформулировали вопрос, Филип, — мягко сказал Беллами. — Давайте подумаем, где Харкот и Фредди могли взять столько денег. Вам ничего не приходит на ум, Филип?
  Уэнинг побледнел. Его короткие, сильные пальцы впились в подлокотники кресла так, будто земля ходила ходуном под его ногами.
  — О, Бог мой! — простонал он. — Неужели вы хотите сказать…
  — Да, Филип. Я хочу сказать, что теперь нам известно, как происходило хищение секретных материалов. Вы ничего не скрывали от Фредди, она знала, чем вы в данный момент занимаетесь, и у нее был доступ к документам, так как вы часто работали дома и приносили материалы с собой. Она могла фотографировать документы или снимать с них копии и передавать эти материалы Харкоту. А Харкот их продавал. Как видите, все сходится. И не такая уж это сложная мозаика: достаточно сложить несколько фрагментов. Неужели вы и теперь не верите?
  Уэнинг молчал. Беллами не торопил его. Он закурил сигарету и стал играть лежащим на столе портсигаром.
  Наконец Уэнинг поднял голову.
  — Все это ужасно, Ники… Только что я думал, что никогда не соглашусь с вами… Но, да простит меня Господь, теперь я верю вам. И когда я начинаю думать обо всем этом…
  — Вот именно, — кивнул Беллами. — Когда человек сбросит шоры и по-новому взглянет на проблему, он начинает вспоминать детали, ранее казавшиеся ему не заслуживающими внимания. В результате перед ним предстает совсем иная картина… далеко не всегда радующая его. Однако, — его голос зазвучал по-деловому, — нам нужно решить, как мы будем действовать дальше. У вас свои проблемы, Филип, у меня — свои. Вы поручили мне расследование, и мне хотелось бы хоть раз в жизни довести начатое дело до конца. Харкот, разумеется, обречен, но мы не должны спешить. Мы должны максимально использовать его, а потому нам следует действовать очень аккуратно.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил Уэнинг.
  — То, что разоблачение Харкота — это еще не все. Харкот свое получит, можете мне поверить: он кончит на виселице за убийство Фредди. Тем самым он оплатит какую-то часть своих долгов, и правосудие будет удовлетворено. Но есть и еще кое-что: мы должны выяснить, кому и как он продавал секретные документы, а это мы можем узнать только от него самого. Впрочем, я не считаю, что это будет так уж трудно сделать…
  — Ники, мне сейчас просто необходимо выпить, — неожиданно прервал его Уэнинг.
  Беллами понимающе кивнул. Когда официант принес заказанное, Уэнинг залпом выпил виски с содовой и сказал:
  — Теперь продолжайте, Ники. Что вы предлагаете?
  — А вот что: мы должны заставить Харкота расколоться. Я думаю, сейчас самое время для этого. Я уже два дня пасу его; он много пил и сейчас пребывает в самом подходящем состоянии — он напуган, сломлен, подавлен. От него ушла Айрис. У него нет ни пенни.
  — Значит, он тоже сломлен… Ну, я не собираюсь ему сочувствовать, будь он проклят. Я чертовски рад этому. И надеюсь, что ему предстоит пройти через все муки ада…
  — Я понимаю ваши чувства, Филип. Харкоту предстоит лопать кашу, которую он заварил. Так вот, Харкот понимает, что под ним горит земля; он охотно сбежал бы, если бы у него были деньги. Однако в наши планы это не входит, и я позаботился, чтобы он никуда не слинял.
  Уэнинг не сказал ни слова, но во взгляде его был вопрос. Беллами улыбнулся.
  — В понедельник вечером, — сказал он, — Харкот играл в покер в клубе Мотта и выиграл две сотни фунтов. Я уверен, что он потратил бы эти деньги на то, чтобы немедленно исчезнуть — с парой сотен фунтов в кармане это не так уж сложно. Для этого у него были все основания. Ведь к этому времени Айрис Берингтон уже порвала с ним, а она слишком много знала о его визите к Фредди и не стала бы об этом молчать, если бы ее прижали. Тогда я соблазнил его партией в железку, отвез в одно подходящее место, где почему-то каждый раз, когда он играл против банкомета, старина Харкот недобирал очко. Он продулся в прах. Сейчас у него в кармане около двадцати фунтов — я сам их ему одолжил.
  Впервые за этот вечер лицо Уэнинга оживила слабая улыбка.
  — Совсем неплохо, Ники. Я вижу, что вы вкладываете в это дело всю душу.
  — И не ошибаетесь, — ответил Беллами. — Я увлекся этим делом, но это еще не все. Видите ли, Филип, — и пусть это будет между нами, — я все еще где-то в глубине души надеюсь, что Кэрол изменит свое отношение ко мне… Словом, даст мне последний шанс. По-моему, какие-то чувства она все же сохранила. Во всяком случае, это моя последняя надежда. При всех условиях прежде всего нужно взяться за Харкота и заставить его таскать для нас каштаны из огня.
  — От всей души желаю вам удачи, Ники, — сказал Уэнинг. — И что же вы собираетесь делать? Об этом вы еще ничего не сказали.
  — Все предельно просто, — ответил Беллами. — Нужно за ставить Харкота откровенно во всем признаться. Но для этого нам придется взяться за него вместе. Я предлагаю заняться этим сегодня же вечером. Нам ни к чему терять время. При всех условиях я намереваюсь завтра же пойти в Скотланд-Ярд и рассказать им все о том, что происходило в понедельник вечером. Видите ли, при первой встрече с инспектором Мейнелом я откровенно врал ему; во время второй встречи — сказал полуправду. Ну, а завтра я буду откровенен до конца и выложу ему все. Итак, сегодня мы навалимся на Харкота. Мне кажется, он вполне созрел для того, чтобы во всем признаться. Не будем забывать, что у него на совести убийство женщины, которую он, гнусный предатель, вынудил красть секретные данные. Так вот, сегодня в девять вечера Харкот будет в «Малайском клубе» — есть такое заведение неподалеку отсюда. К тому времени, когда я приеду туда за ним, он добавит к выпитому ранее еще несколько стаканчиков, что добавит ему сговорчивости. А дальше мне понадобится ваша помощь. Я хотел бы привезти его к вам, Филип, где-то около десяти. Мы вместе возьмем его в оборот, выскажем ему все, что мы об этом думаем, и он поплывет.
  — Ну что ж… Ваш план представляется мне стоящим, Ники. Пусть будет так, — сказал Уэнинг.
  — Что из себя представляет Харкот, вам известно, — продолжал Беллами. — Когда мы прижмем его к стенке, он начнет врать, однако в его лжи будут крупицы правды, и чем больше он будет врать, тем больше будет выдавать себя. Понимаете, ему ведь придется импровизировать, а мне не кажется, чтобы наш Харкот был особо ловок по части импровизации. Он наговорит нам небылиц, но мы, используя то, что нам известно, будем потихоньку дожимать его, пока он не поплывет окончательно. Нам нужно, чтобы он признался, что убил Фредди; если он будет проходить по этому обвинению, правительству удастся избежать нежелательной огласки. Никто не будет поднимать вопрос о государственной измене и краже секретных документов. Все будут удовлетворены, если его повесят просто за убийство — и правительство, и общественность, и мы с вами, и даже он сам в какой-то мере. Но мы, конечно, должны будем дознаться, кто покупает у него эти материалы и как они переправляются через границу.
  Уэнинг удовлетворенно кивнул.
  — Ваш план, Ники, лучше, чем мне показалось сначала. Однако мне хотелось бы оговорить особо один момент. То есть я не против того, чтобы прижать Харкота, и готов заняться этим сегодня. Но… — Он заколебался.
  — Говорите, Филип, — ободряюще сказал Беллами. Уэнинг вытер пот со лба.
  — Видите ли, Ники… это насчет Фредди. Ведь я тоже человек. Я хочу поговорить с Харкотом о Фредди. Мне необходимо знать, где я оступился… И как он сумел вынудить такую замечательную женщину, как Фредди, уступить домогательствам такой мелкой мрази, как он. Мне хотелось бы, чтобы вы поняли меня, Ники.
  — Я отлично вас понял, Филип. Конечно же, это ваше право. Но как вы намерены все устроить?
  — Очень просто. Как мы и условились, вы доставите его в десять ко мне на квартиру. А затем исчезнете, скажем, на час, оставив нас вдвоем. И я поговорю с ним. Готов поклясться, что я не убью его и вообще не причиню ему никакого вреда. Я уже пережил чувство ненависти к нему… Я также не буду поднимать вопрос об утечке информации — этим мы займемся вместе, когда вы вернетесь.
  — Ну что ж, — согласился Беллами. — Так мы и сделаем.
  — Итак, вы вернетесь в одиннадцать, — повторил Уэнинг. — К этому времени я добуду из него правду о его связи с Фредди и буду знать все, что хочу знать. А потом мы вместе возьмем его в оборот и выжмем из него все об утечке информации и его сообщнике.
  Беллами допил виски.
  — Я готов, Филип, сделать так, как вы хотите. Итак, ждите меня около десяти.
  Уэнинг встал.
  — Ну что ж, Ники. Должен признать, что вы вполне справились с задачей. Я не ошибся, поручив расследование именно вам. Собственно, я всегда знал, что вы умеете работать, если захотите. Ну, до встречи в десять. — Он направился к выходу.
  Беллами смотрел ему вслед, пока он не скрылся за дверью. Потом вздохнул, подозвал официанта и заказал еще виски.
  2
  Выйдя из «Беркли», Уэнинг с минуту постоял у входа в ресторан, колеблясь, а потом пошел по Пикадилли. Остановив первое попавшееся такси, он назвал свой домашний адрес. Весь путь он просидел в задумчивости со склоненной головой и сложенными на коленях руками, стараясь заставить свой мозг работать с максимальной интенсивностью.
  Когда такси остановилось, он расплатился с водителем, прошел через парадный вход к лифту и поднялся на свой этаж. Войдя в квартиру, он, не раздеваясь, направился в гостиную.
  В гостиной горел свет. Майор Харбел из спецотдела Скотланд-Ярда стоял перед камином с трубкой в зубах — высокий, очень худой мужчина с волосами стального цвета и серыми глазами за выпуклыми стеклами очков в роговой оправе, он меньше всего походил на офицера-контрразведчика. Когда Уэнинг вошел, он сочувственно улыбнулся и спросил:
  — Ну, как вы?..
  Уэнинг устало покачал головой. Он снял пальто, бросил его на ближайший стул и направился к бару. Приготовив два виски с содовой, он подошел к камину, подал один стакан Харбелу, а сам опустился в стоящее у камина кресло.
  Харбел отпил немного из своего стакана, а потом поставил его на каминную полку за своей спиной и сказал:
  — Ну и что же новенького придумал наш хитроумный друг? Я еще не знаю, что он измыслил, но за то, что это придумано неплохо, готов поручиться головой.
  Уэнинг сорвался с кресла и заходил по комнате.
  — «Придумано неплохо»? Вы так это называете? О Боже!.. — Он остановился напротив Харбела. — Так вот, Харбел, я должен сказать вам, что все это время недооценивал Беллами. При иных обстоятельствах я охотно принес бы ему свои извинения. Я даже представить себе не мог, что он так умен и так хитер. Это граничит с гениальностью. А сейчас вы услышите нечто такое, что, несомненно, вас удивит…
  — Сомневаюсь, — покачал головой Харбел. — Меня уже ничто не может удивить.
  — И все же это удивит и вас, — угрюмо бросил Уэнинг. — Так вот, я не верю, что убийца Фредди — Беллами.
  — Что? — воскликнул Харбел. — Но это же очевидно!
  — Отнюдь. В нашем сегодняшнем разговоре Беллами сообщил мне поразительные вещи. И кое-что из этого, несомненно, правда. Это не может быть ложью, ибо у Беллами, по его словам, есть доказательства, эти факты подтверждающие. Ну, а он не станет блефовать при сложившихся обстоятельствах, не настолько же он глуп.
  Харбел кивнул и потянулся за своим стаканом.
  — Понятно. Значит, он предложил вам свою версию. И кто же, по мнению Беллами, убил вашу супругу?
  — Беллами утверждает, что убийца Фредерики — Харкот Марч. И, откровенно говоря, я склонен верить ему, хотя, как вы знаете, я достаточно осторожен в своих суждениях и не жалую скоропалительные выводы. То, что Беллами в деле об утечке информации постарается навлечь подозрения либо на Харкота Марча, либо на Фердинанда Мотта, я предполагал с самого начала. Это самые подходящие фигуры; подставив их, он мог бы чувствовать себя в безопасности. Ведь он знает, что главным подозреваемым является он сам.
  — Я тоже ожидал этого.
  — Ну, а теперь… теперь ему помог сам дьявол! Разве не очевидно, как он разыграет свою партию? У него в руках убедительные доказательства виновности Харкота в убийстве Фредерики. А если он может доказать, что Фредди убил Марч, то… Неужели вы не догадываетесь, что он планирует?
  — Разумеется, догадываюсь. — Харбел нахмурился. — Он попытается связать два преступления в одно: Харкот Марч убил Фредерику и секретные документы крал тоже Харкот Марч. И как великолепно сложились обстоятельства! Миссис Уэнинг никогда никому ничего не расскажет. А если ему удастся доказать, что Марч — убийца, то как бы тот ни отрицал свою причастность к утечке информации, никто не поверит ни единому его слову. Марча вздернут, и концы навсегда будут спрятаны в воду. Неплохо придумано. Очень остроумно и абсолютно надежно.
  — Да. — Уэнинг снова заходил по комнате. — Харбел, я должен сказать вам кое-что еще. Для меня это было страшным ударом, но умолчать об этом я не имею права. Вы должны знать всю правду, Харбел. Беллами сегодня беседовал с Ванессой Марч — это жена Харкота Марча, очень порядочная женщина. Она сообщила ему, что Марч… был любовником Фредди. Их связь длилась несколько месяцев. Для меня это было ударом, но сейчас, оглядываясь назад, я не могу не признать, что Марч действительно чем-то притягивал ее. Она очень болезненно восприняла его увольнение, даже просила меня снова принять его на работу в отдел… Дать ему шанс, так она сказала. И она ничего не имела против его частых визитов в наш дом. — Плечи Уэнинга поникли. — Видимо, немалая часть вины ложится на меня, Харбел. Мужчина должен уделять внимание своей жене, особенно, если она моложе его. Но вы знаете, как это бывает. С тех пор, как началась эта проклятая война, я по уши ушел в работу. Она заняла все мое время, в том числе и те часы, которые я проводил дома. Я думал, что Фредди все понимает. Я и предположить не мог, что она способна…. А вот Ванесса Марч предположила. И провела собственное расследование, в результате чего убедилась, что это правда.
  Обо всем этом она рассказала Беллами. Но Марч не ограничился Фредди, у него была еще одна женщина, некая Айрис Берингтон. Так вот, она сообщила Беллами — нельзя не признать, что он проделал немалую работу, — что в понедельник, когда у мисс Иверард был прием, Марч сказал своей подружке, что должен получить деньги от моей жены. Он жил на те деньги, которые она ему давала. И других своих женщин содержал на эти деньги. Однако в тот вечер Фредерика отказалась дать ему денег, чем привела Марча в неописуемую ярость.
  — Кажется, я начинаю понимать, — негромко сказал Харбел.
  — Вы видите, как все детали складываются в единую картину, — продолжал Уэнинг. — Фредди рассорилась с Марчем, который должен был отвезти ее на прием к мисс Иверард. Ей нужно было как-то объяснить свое отсутствие. Поэтому она позвонила Беллами перед его уходом от мисс Иверард, сказала, что простудилась, и попросила извиниться перед хозяйкой за нее. Но была и вторая причина, заставившая ее позвонить Беллами, причем куда более важная. Она хотела, чтобы Беллами немедленно приехал к ней, так как она должна срочно что-то ему сообщить. Почему она так поступила? Объяснение очевидно: Фредди боялась. Она была до смерти напугана. Она хорошо знала Марча и была почти уверена, что он вернется. Ей было страшно одной, ей было нужно, чтобы кто-нибудь был рядом с ней, но позвать меня она, естественно, не могла. И она решила, что Ники Беллами — самый подходящий для этого человек. Вот она и позвонила ему. Но ей не повезло: Беллами опоздал. Он рассказал мне сегодня, что когда приехал туда, Фредди была мертва, а в пепельнице дымился окурок сигареты… той самой марки, которую предпочитает Марч. Беллами считает, что он застал Марча в квартире, но тот затаился в другой комнате, а потом исчез, воспользовавшись черным ходом. Беллами также утверждает, что может все это доказать. Если это так, то с Марчем все ясно. И потом… Харбел, я просто не могу себе представить Беллами в роли убийцы. Он не такой человек. Чего нельзя сказать о Марче — тот как раз такой.
  — А что говорит Марч о том, чем он занимался в то время, когда было совершено убийство? Беллами что-нибудь узнал насчет этого?
  — Да, — ответил Уэнинг. — У Марча нет алиби. Он говорит, что, выйдя из дома мисс Иверард, он в одиночестве отправился гулять по улицам. И пробродил до половины двенадцатого. Но любой, кто знает Харкота, скажет, что это чушь.
  — Вот мы и вышли на мотив, который так старался найти Мейнел, — задумчиво сказал Харбел. — Однако… — Он нахмурился. — Уверен, что Мейнел вовсе не будет обрадован нашим вмешательством. Как ни крути, получается, что я просто использовал его. Парни из криминального отдела ужасно не любят, когда при расследовании убийства спецотдел встревает в их дела. И их можно понять. Однако ничего не поделаешь, Мейнелу придется пережить это разочарование: ведь он продолжает думать, что миссис Уэнинг убил Беллами.
  Уэнинг начал набивать трубку. Его короткие, толстые пальцы дрожали.
  — Я очень хорошо понимаю вас, Уэнинг. То, что случилось, для вас ужасно… Но это единственный реальный мотив, который все объясняет. Если Беллами и миссис Марч не вводят нас в заблуждение, мы столкнулись со старой, как мир, историей.
  — Мне больно думать об этом, но, похоже, так оно и есть, — согласился окончательно убитый Уэнинг.
  — Но как гениально наш друг Беллами воспользовался сложившейся ситуацией, — заметил Харбел.
  — Да, ситуация, как будто специально для него придумана, — согласился Уэнинг. — Но… он пошел еще дальше. У него хватило наглости сказать мне сегодня, что, по его мнению, Фредди участвовала в хищении секретных данных. Якобы Харкот получал секретные материалы от Фредди, которая была в курсе моих служебных дел и имела доступ к документам, которые я брал с собой, чтобы поработать дома. Виртуозный ход, ничего не скажешь!
  — Согласен с вами. Однако, Уэнинг, у вас нет ни малейшего основания тревожиться. Я уверен, что человек, которого мы ищем, это Беллами. Утечка информации — дело его рук.
  Уэнинг положил потухшую трубку на каминную полку.
  — И все же я не уверен, что мы поняли до конца, чего он добивается. Насколько нужно быть уверенным в себе, чтобы предложить привезти ко мне сегодня вечером Харкота, чтобы мы вместе заставили его расколоться и выложить все начистоту.
  Брови Харбела поползли вверх от удивления.
  — А ведь вы еще не рассказывали мне об этом, Уэнинг… Ну, коли так, то он действительно уверен в себе. — Он помолчал немного, обдумывая новую информацию, — Уэнинг, вы только не пугайтесь того, что я сейчас скажу. Я, как уже говорил, абсолютно уверен, что Беллами продавал секретные данные. Но я до сих пор не знаю, откуда эти материалы попадали в его руки…
  У Уэнинга отвисла нижняя челюсть.
  — Бог мой!.. Харбел, неужели вы хотите сказать…
  — Я ничего не хочу сказать, — пожал плечами Харбел. — Я только анализирую факты. Но допустим на секунду, что секретную информацию Беллами продавала миссис Уэнинг. Тогда Беллами, знающий, что Марч был ее любовником, должен попытаться свалить все на него. В самом деле, кто поверит Марчу, что, кроме денег, миссис Уэнинг ничего ему не давала. И именно это Беллами сейчас обыгрывает.
  — Харбел! Я… я уже просто не знаю, что мне думать, — в отчаянии признался Уэнинг. — Еще немного, и я вообще утрачу способность рассуждать.
  Харбел успокаивающе похлопал его по плечу.
  — Вам не следует так волноваться, Уэнинг. Давайте пойдем на поводу у Беллами. Я как-то сказал сэру Юстасу, что если мы предоставим Беллами достаточно длинную веревку, то он сам подготовит себе петлю и затянет ее на своей шее. Так почему бы нам не отпустить веревку еще чуть-чуть? Он хочет выпотрошить Марча? Отлично, вы примете в этом участие. Уверен, что это будет интереснейшее зрелище. Разве вам самому не любопытно понаблюдать, как Марч попытается открутиться от обвинения в предательстве, и как Беллами будет укладывать его в прокрустово ложе своего замысла? Ему придется проявить незаурядную сообразительность.
  — Ну, в отношении того, что ему не хватит сообразительности, вам не нужно беспокоиться, — проворчал Уэнинг. — Я больше опасаюсь того, что она у него в избытке.
  — Спокойствие, Уэнинг! — Харбел улыбнулся. — Скажу вам по секрету, что у меня в рукаве припрятан крупный козырь, и я выложу его в надлежащее время. Кстати, о времени… — Он взглянул на часы. — Мне пора идти. Скажу откровенно, я очень хотел бы поприсутствовать при вашей встрече с Беллами и Марчем; думаю, что она преподнесет нам немало интересного. Увы, это невозможно. Впрочем, вы расскажете мне об этом потом со всеми подробностями. Ну, а мне предстоит сейчас не слишком приятное дело. Я должен встретиться с Мейнелом, раскрыть перед ним карты и попросить его ничего не предпринимать в ближайшие дни. Пусть делает вид, что поверил Беллами, и затаится. Ведь он, не приведи Господь, может нам все испортить, спугнув Беллами. Марч от него никуда не денется — он получит его в качестве компенсации. — Харбел подошел к Уэнингу и протянул ему руку. — Я понимаю, вы попали в чертовски сложную ситуацию — вряд ли кому-нибудь так доставалось за столь незначительный срок. И все же постарайтесь не принимать это так близко к сердцу. Помните: время все лечит, а за ночью приходит рассвет.
  — Я хотел бы в это поверить, — покачал головой Уэнинг. — Однако боюсь, что воспоминания об этих днях будут преследовать меня всегда. Боже, почему я не уделял Фредди достаточно внимания! Я буду всегда проклинать себя за это. — Он провел рукой по лбу, как бы стараясь прогнать мучившие его мысли. — О том, что будет происходить здесь сегодня, я тут же поставлю вас в известность. Беллами не сможет вечно лгать и водить всех за нос.
  — Разумеется, нет, — согласился Харбел. — Мы уже достаточно отпустили веревку; пора затягивать петлю. Желаю удачи!
  С этими словами он покинул квартиру Уэнинга.
   3
  В баре Сиднея на Кондуит-стрит Беллами обхаживал автоматическую рулетку. Опустив в щель очередной шиллинг, он дернул ручку. И в очередной раз проиграл.
  — Хотите верьте, хотите нет, сэр, но эти чертовы машины очень напоминают мне нашу жизнь: как ни старайся, выиграть невозможно, — философски заметил Сидней, занятый смешиванием виски с содовой. — Я всегда придерживался этого мнения.
  — Скажи, Сидней. — поинтересовался Беллами, — почему почти каждое свое высказывание ты начинаешь со слов «хотите верьте, хотите нет»? Я давно хотел тебя об этом спросить.
  — А что тут непонятного, мистер Беллами. Я… я просто хочу сказать, что это ваше дело.
  — Что мое дело?
  — Ваше дело — верить или не верить, — очень серьезно ответил Сидней.
  — Черт возьми, теперь мне все понятно. Я не думал что объяснение будет столь простым. Ну, а теперь насчет игровых автоматов. Объясни мне, почему они напоминают тебе жизнь?
  — Но это же так просто, мистер Беллами. Вот вы поставили на красное, а выпало черное. Однако, если бы вы поставили на черное, почти наверняка выпало бы красное. Как ни старайся, не угадаешь, верно?
  — Во всяком случае, выигрываешь куда реже, чем можно было бы ожидать.
  — Вот именно! Вот такая же и жизнь. Она как колода карт, — продолжал Сидней, протирая тряпкой хромированную поверхность стойки. — Каждый раз вы ждете в прикупе туза, а там две тройки, да и те не в масть. — Он сел, подпер рукой подбородок и грустно взглянул на Беллами. — Жизнь каждому преподносит свои сюрпризы. Взять хотя бы меня, мистер Беллами. Приударил я в прошлом году за одной девицей. Есть здесь неподалеку дом одежды, так она там работает манекенщицей. Девчонка — класс! Чтобы сказать, какая она, нужно быть поэтом! Малышкой ее, конечно, не назовешь, и демонстрировала она одежду больших размеров, только отсюда не следует, что фигура у нее какая-то не такая. Где сколько нужно, там столько и отпущено.
  Хотите верьте, хотите нет, но и количества и качества у нее хватало. Ну, а мне такие нравятся. Сам я тощий, а девушек люблю в теле. Как я уже говорил, познакомился я с ней где-то год назад. Что только я не делал, чтобы добиться этой девчонки. Даже причесываться на пробор стал. Просто из кожи вон лез, чтобы только с ней закрутить…
  — Ну и что? Дело выгорело? — поинтересовался у него Беллами.
  — Нет, не выгорело, — со вздохом ответил Сидней. — Я тогда хаживал на ипподром, играл на бегах и везло мне отчаянно. На какую лошадь ни поставлю, она приходит первой. Деньги у меня водились, а вот девица — ни в какую. Ну точно по пословице: «Не везет в любви, везет в игре». И вот однажды пошел я в игорный дом — есть такое заведение тут поблизости. Решил сыграть в фараон, попытать счастья. И влетел в такую полосу невезения, что слов не найти. За вечер просадил все, что имел, до последнего пенни. И тут я вспомнил эту самую пословицу. Ну, думаю, в игре мне теперь не везет, дальше некуда… Схватил я свою шляпу и бегом к ней, что твой кобель. Видимо, дошел я до крайней черты. А в голове одна мысль: сейчас или никогда. Я не я буду, если сегодня ее не трахну. Прибежал я в меблирашку, где она жила. Открыла мне хозяйка, я ее без слов оттолкнул в сторону и дунул наверх, где жила Элен. Ворвался к ней в спальню. И как вы думаете, зачем? Чтобы проехаться мордой по пословице!
  — То есть она не стала к тебе благосклонней. Сидней? — спросил Беллами.
  — Какая тут к дьяволу благосклонность! Когда я к ней ворвался, она была в постели. Только вот не одна. С ней был парень из «Конной гвардии» — есть здесь такой отель. Ох, и врезал же он мне — хотите верьте, хотите нет! А что, он был в своем праве, я на его месте повел бы себя так же… Вот она какая, наша жизнь! «Не везет в карты…»
  Беллами опустил в автомат следующий шиллинг, поставив на красное, и дернул ручку. Выпало красное, и в желобе зазвенели монеты.
  — И так тоже, бывает, — резюмировал Сидней. — Хотите верьте, хотите нет…
  Глава 12
  Среда: Облегченный вариант допроса третьей степени
  1
  Когда Беллами появился в «Малайском клубе», часы показывали четверть десятого. Вечерний костюм сидел на нем безукоризненно, лицо сияло, он производил впечатление счастливого человека, вполне удовлетворенного жизнью.
  Он сразу же заметил Фенеллу Рок, сидевшую на табурете у стойки перед двойным мартини с вишенкой. Харкот Марч тоже был здесь — у противоположной стены зала он, не слишком уверенно держась на ногах, сражался с «одноруким бандитом».
  Беллами пристроил шляпу на вешалке и подошел к стойке. Увидев его отражение в зеркальной панели, Фенелла обернулась и улыбнулась ему.
  — Ники, садитесь со мной! Я хотела бы вас угостить, — сказала она.
  Он улыбнулся, и она почувствовала, что его улыбка приятна ей. В этом мужчине что-то было… нечто притягательное, располагающее, внушающее доверие и симпатию. Она отдавала себе отчет в том, что это не более чем маска, под которой скрывается другой, незнакомый ей человек: может быть, опасный, может быть, жестокий, может быть, ловкий и хитрый. Но при всем при этом его общество было ей приятно. Фенелла любила острые ощущения и охотно экспериментировала с мужчинами. И вот теперь ей казалось, что ее отношения с Беллами напоминают дружбу с красивым молодым тигром. Как приятно смотреть на него, возиться с ним, все время испытывать упоительно волнующее чувство опасности — вдруг в следующую минуту он бросится на тебя и пустит в дело свои острые зубы и когти…
  — Благодарю вас, Фенелла, — сказал Баллами. — Я не отказался бы от мартини — большой стакан с оливкой.
  Она заказала напиток, а потом сказала игриво:
  — Ну что ж, шеф, ваше задание выполнено. Он там, в углу, в ожидании вас. Правда, он этого не знает. Он думает, что, когда я допью свой коктейль, мы отправимся в «Монастырь». Я предпочту, чтобы из этого заблуждения его вывели вы.
  — Все о'кей, Фенелла. Я сделаю это, когда придет время, — сказал Беллами. — Я благодарю вас, вы сделали все, как надо.
  Он отпил глоток мартини. Фенелла, приблизив свои губы к его уху, решилась задать вопрос.
  — Ники, что вы сделали с этим несчастным парнем? Он стал совсем другим. Мне кажется, что он чертовски напуган и шарахается от собственной тени. Чем вы могли так напугать его? Мне его так жалко…
  Она не закончила фразу, увидев циничную усмешку на лице Беллами.
  — Фенелла, не выходите из образа. На вашем месте я не пытался бы изображать материнскую заботливость.
  — А я и не пытаюсь, — неожиданно резко ответила она. — Материнская заботливость, как и вообще материнские чувства, не относятся к моему амплуа. Но мне кажется, что это не так уж забавно — водить за нос простака только потому, что его в чем-то заподозрили.
  Его рука опустилась на ее плечо. Фенелла вздрогнула, повернулась и посмотрела ему в глаза. Они показались ей холодными, как две льдинки. Она ощутила страх и невольно вздрогнула. Однако когда Беллами заговорил, его голос звучал спокойно и даже доброжелательно.
  — Дорогая моя, — сказал он, — сколько женщин испортили свою жизнь и погубили карьеру только потому, что были излишне любопытны или позволяли себе делать скоропалительные выводы, или пытались брать под свою защиту людей такого сорта, как наш старый Харкот, не принимая во внимание, что эти люди лишь расплачиваются за содеянное. Я охотно дам вам добрый совет: у вас есть дело, вот и занимайтесь им. Так для вас будет… ну, скажем, безопасней.
  Теперь перед Беллами уже была прежняя Фенелла. Кивнув в знак согласия, она сказала с легкой улыбкой:
  — Наверное, вы правы, Ники… Правы, как всегда. Я беру свой слова обратно.
  Они допили остатки мартини. Беллами заказал еще два и окинул ее дружеским взглядом.
  — Ну вот, я снова слышу умницу Фенеллу. Такой и оставайтесь, так будет лучше для вас. — Он закурил сигарету. — И упаси вас Боже пытаться служить двум хозяевам одновременно. Это очень скверное и опасное дело. Многие достойные люди ломали себе на этом шеи. Кто служит двум, тот двух предает, а этого не прощают.
  Фенелла удивленно взглянула на него.
  — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, Ники.
  — Неужели? Хорошо, я вам объясню. Вы, Фенелла, работаете сейчас на Фердинанда Мотта. Вы посещаете бары и ищите людей определенного сорта, любящих выпить и посидеть за карточным столом. Ну и, разумеется, не с пустым карманом. Затем вы приводите их в клуб Мотта и получаете комиссионные. И точка. Это ваш бизнес. Он вас устраивает? Ну и славно. Все вроде в порядке. — Он глубоко затянулся и медленно выпустил в потолок облачко дыма. — Все в порядке до тех пор, моя дорогая, пока эти люди для вас не более чем клиенты. Вы приводите их к Мотту, там их доят, и вы получаете свою порцию молочка. Однако начав сочувствовать им, а особенно таким милым пташкам, как наш Харкот, вы вступите на скользкую дорожку. Сочувствовать тем, кто не заслуживает этого, и глупо, и опасно. В такой ситуации сочувствие может поставить вас в весьма затруднительное положение. Для вас будет лучше, если вы кончите с этим раз и навсегда, Фенелла.
  — Вы снова правы, Ники. Извините меня. Я больше не буду, — пообещала она.
  Он улыбнулся.
  — Боюсь, что будете. Потому что очень трудно перестать быть самим собой. А теперь, дорогая Фенелла, разрешите пожелать вам доброй ночи.
  Он переместился к другому концу стойки, где орудовала блондинка-барменша.
  — Послушай, Бланди, — сказал он ей, — прими-ка от меня заказ… а точнее, два заказа. Дай мне двойное виски, как обычно, и стакан содовой с ангостурой[1]… Это мы с мистером Марчем потребим сейчас. А пока мы с ним будем беседовать, ты приготовишь для меня вот что: возьми плоскую бутылку на четверть пинты и смешай в ней одинаковые количества виски, бренди и джина. Эту штуку я прихвачу с собой.
  — Господи, ну и смесь! — воскликнула Бланди. — Это что, новое рвотное? Вы сами будете пить или хотите отравить кого-нибудь?
  Она поставила на стойку два стакана — то, что он заказал вначале.
  — А эту смесь я сейчас приготовлю… Кому бы она ни предназначалась, приношу ему свои соболезнования.
  Держа в каждой руке по стакану, Беллами отошел от стойки. Когда он проходил мимо Фенеллы, то ощутил уже знакомый аромат ее духов. Он искоса бросил взгляд на ее отражение в зеркальной панели. Лицо у нее было бледное, застывшее.
  Он пересек зал, подошел к Харкоту, который все еще пытался выиграть у автомата, и тронул его за плечо.
  — Харкот, я принес вам содовую с ангосгурой. Вы от нее протрезвеете. Сядьте, выпейте залпом, а потом я вам кое-что расскажу.
  Марч раздраженно передернул плечами.
  — Черт побери, Ники, вам не кажется, что вы слишком много себе позволяете? Я не люблю, когда со мной так разговаривают. И вам полезно зарубить себе на носу…
  — Будет лучше, если вы заткнетесь, Харкот. Если вы закроете рот и откроете уши, я, может быть, спасу вас от виселицы, на которой вам, в противном случае, придется сплясать месяца через два. Заметьте, я сказал «может быть», не больше И бросьте эти театральные позы — в вашем положении они попросту неуместны.
  Марч без возражений опустился на стул, его руки дрожали. Беллами поставил перед ним содовую с ангосгурой.
  — Глотайте. Залпом.
  Марч поднял стакан и осушил его до дна.
  — А теперь слушайте меня. — Беллами швырнул в пепельницу окурок, закурил следующую сигарету, отпил немного из своего стакана и снова поставил его на стол. — Это в ваших интересах — выслушать меня внимательно и сделать все, что я скажу; если вы так поступите, то я почти ручаюсь, что все окончится для вас благополучно. И избавьте меня от ваших дурацких замечании — я их знаю наперед, и вы вряд ли способны сказать что-нибудь, о чем я не догадался и не подумал заранее. Вы все поняли, Харкот?
  — Да, — ответил Марч. — Но я не намерен давать вам какие-либо обещания. Я вам не доверяю, Беллами, но я вас выслушаю.
  — И последнее. Доверяете вы мне или нет — это мне до лампочки. Но я хочу, чтобы вы делали то, что я вам прикажу. И вы будете это делать по двум причинам. Во-первых, потому, что если вы откажетесь повиноваться мне, то вас вздернут за убийство Фредди Уэнинг. Это я вам гарантирую. Во-вторых, если вы сделаете то, что я вам скажу, то завтра вечером вы получите от меня сто фунтов. Думаю, это вас заинтересует. Ведь источник, питавший вас все эти месяцы, теперь перекрыт.
  — Будь вы прокляты, Беллами! Что вы можете знать о том, откуда я беру деньги?
  Беллами передернул плечами с сардонической улыбкой.
  — Все, — коротко ответил он. — Я даже не намерен обсуждать с вами этот вопрос, потому что ничего нового вы мне не скажете. Так как, вы будете слушать молча?
  — Пусть будет так, — согласился Марч. — Ради сотни фунтов я согласен вас выслушать — деньги мне сейчас действительно нужны.
  — В этом я не сомневаюсь. И вот вам мой совет: когда вы их получите, уезжайте из Лондона куда-нибудь подальше, лучше в деревню. И бросьте пить. Ваш теперешний образ жизни вам никак не подходит.
  Марч молча вертел на столе свой стакан.
  — Через несколько минут, — продолжал Беллами, — мы уйдем отсюда и поедем к Филипу Уэнингу. Он ждет нас в своей квартире. И не удивляйтесь, Харкот. Я ведь не сказал еще самого главного. Вы опасаетесь, что Скотланд-Ярд может заподозрить вас в связи с убийством Фредди Уэнинг. Так вот, против вас уже состряпано готовое дело. Правда, прямых улик против вас у них нет, но разве мало людей отправили на виселицу на основании косвенных улик? Так что, мой дорогой Харкот, вы не имеете ни одного шанса — это я вам гарантирую. А сейчас соберитесь с духом и выслушайте, что за дело вам шьют. В Ярде убеждены, что Фредди Уэнинг в течение нескольких последних месяцев была вашей любовницей. И они располагают доказательствами этого. В их распоряжении имеется человек, готовый показать это под присягой. Кроме того, против вас будет свидетельствовать Айрис Берингтон: разве не вы сами рассказали ей о деньгах, которые намеревались получить от Фредди вечером в понедельник? В этот вечер вы должны были отвезти Фредди на прием к мисс Иверард. Когда вы заехали за ней, между вами произошла ссора и денег она вам не дала. Вы ушли от нее, а к Кэрол приехали с Айрис Берингтон — тогда-то вы и рассказали ей о том, что поссорились с Фредди и что она отказала вам в деньгах, на которые вы рассчитывали. От Кэрол вы вышли вместе с женой, но на улице поссорились и домой она поехала одна. Так что у вас нет алиби. Вы говорите, что до половины двенадцатого бродили в одиночестве по улицам, но вам никто не поверит. В одиннадцать тридцать или чуть позже вы заявились к Айрис Берингтон, и вид у вас был ужасный. Она не сомневается, что после приема у Кэрол вы еще раз побывали у Фредди и задушили ее. Неужели вы надеетесь, что в такой ситуации вам удастся убедить присяжных в своей невиновности? Да они вашего адвоката и слушать не станут.
  Марч открыл было рот, но Беллами так взглянул на него, что он тут же отказался от попытки заговорить.
  — Я, кажется, велел вам заткнуться, Харкот. Вы должны слушать, если хотите уцелеть.
  Марч съежился на своем стуле, как резиновая кукла, из которой выпустили воздух. Казалось, он и ростом стал меньше. Он неотрывно смотрел на Беллами, и в глазах его был ужас.
  — Уэнинг хочет, чтобы я привез вас к нему, — продолжал Беллами. — Он хочет вас видеть, его мучает вполне понятное и простительное в его положении любопытство. Ведь он считает вас человеком, сперва соблазнившим, а потом убившим его жену. Вот его и интересует, как такому проходимцу, как вы, удалось стать любовником столь порядочной и добродетельной дамы, как миссис Уэнинг. Эту часть дела вы обсудите с ним наедине — на это время я покину вас.
  Лицо Марча искривилось, но Беллами не отреагировал на это.
  — В этом деле есть и другой аспект, — продолжал он, — который для вас, пожалуй, имеет еще большее значение. Не знаю, известно вам или нет, что в отделе «Си», которым руководит наш общий друг Уэнинг, зафиксирована систематическая утечка информации. Начиная с сентября, кто-то трижды продавал бошам планы готовящихся пропагандистских кампаний. Этот вопрос тоже сейчас расследуется. После первого случая — как я уже говорил, это было в сентябре — из отдела «Си» вышибли Ферди Мотта, вас и меня. Я уверен, что нас вышвырнули потому, что любой из нас мог быть причастным к этому происшествию. Никаких конкретных данных против нас, разумеется, не было, однако правительство все же решило не рисковать. Следующая утечка информации, имевшая место в ноябре, показала, что мы ни в чем не виновны. Естественно, поиски виновных в краже секретных материалов были продолжены соответствующими органами. Так вот, могу вас обрадовать: сейчас Уэнинг считает, что знает предателя. Ему пришла в голову идея, что его жена, имевшая доступ к документам, передавала их кому-то, кто продавал эти данные людям из ведомства Геббельса. Вы, наверное, уже догадались, кого он считает этим предателем? Разумеется, вас.
  Беллами помолчал немного, давая Марчу возможность как следует осознать услышанное.
  — Ну, а теперь о том единственном шансе, который у вас остался. Я надеюсь, что у вас хватит ума, разговаривая с Уэнингом сегодня вечером, сознаться во всем, в чем он будет вас обвинять. Да, да, и не нужно хвататься за голову. Я хочу, чтобы вы не отрицали ни убийства вами Фредди, ни участия в торговле секретными материалами. И не пытайтесь возражать, ваши возражения меня не интересуют. Они никого не будут интересовать, и об этом вам забывать не следует. А о том, что меня действительно интересует, я сейчас поговорю с вами. Мне кажется, что вы достаточно протрезвели, Харкот, чтобы слушать меня внимательно. Я абсолютно уверен, что они с радостью повесили бы вас за убийство миссис Уэнинг, и оснований для этого у них достаточно. Но если вы сумеете дать понять Уэнингу, что именно вы продавали секретные материалы, полученные от Фредди, то ваша безопасность будет гарантирована. Вы мне не верите? Вы хотите знать, почему? Ну что ж, я вам отвечу. Как вы полагаете, какое дело с точки зрения полиции является более важным — убийство Фредерики Уэнинг или кража секретных материалов? Разумеется, утечка информации в отделе «Си». Так оно и должно быть. Убийство — это преступление против личности, а торговля секретными документами затрагивает государственную безопасность. Особенно сейчас, в военное время. Надеюсь, разница вам очевидна? Тогда пойдем дальше. Единственный путь спасения для вас — это связать два преступления в одно. Если вам это удастся, вы спасены. Как только вы признаетесь в том, что именно Фредди снабжала вас секретными документами, которые вы затем сбывали, их будет интересовать только это. Они захотят узнать, кому вы их продавали, как и где осуществлялась продажа, каким путем материалы переправлялись в Германию. Вы будете им нужны, а следовательно, получите возможность торговаться. И пока вы будете давать им информацию, они не повесят вас. Вы сможете предлагать им сделки. Такие случаи известны, можете мне поверить. Если вы сыграете точно, если вам удастся убедить их, что вы именно тот человек, которого они искали, то ни один волос не упадет с вашей головы. Но если вы оступитесь, ошибетесь… в этом случае я могу только пожалеть вас. Тогда вы можете сколько заблагорассудится отрицать и убийство Фредди, и торговлю секретными документами — вас все равно повесят как убийцу миссис Уэнинг, это так же очевидно, как то, что меня зовут Николас Беллами. Я сказал все. А теперь подумайте над этим.
  Марч не ответил ни слова. Казалось, он даже не заметил, что Беллами перестал говорить. Он сидел неподвижно — только пальцы его рук дрожали, — устремив тупой взгляд расширившихся глаз в пространство.
  Беллами встал и направился к стойке. Плоская бутылка-фляга со смесью виски, джина и бренди уже была готова; Беллами сунул ее в задний карман брюк. Затем заказал два виски с содовой и отнес их к столику, за которым агонизировал Марч.
  — Выпейте, Харкот, — сказал он. — Это поможет вам собраться.
  Марч выпил виски как воду и хрипло пробормотал:
  — Боже мой, Ники, как мне плохо! Я утратил ощущение реальности… Не могу понять, на каком я свете! Мне кажется, что вокруг меня разыгрывается какой-то спектакль… Или что я сплю и вижу кошмар… Мне кажется, что я вот-вот проснусь, и окажется, что это был сон…
  — Нет, Харкот. Такие кошмары людям не снятся, — жестко сказал Беллами. — Подобные вещи случаются наяву. Случай, который действительно страшнее вымысла… А теперь поехали… Уэнинг ждет нас.
  Марч встал и, сделав над собой усилие, постарался расправить плечи.
  — Ладно, Ники. Я решил последовать вашему совету… Поступлю так, как вы сказали. И потом… это ведь будет частная беседа, не в суде и без свидетелей. Какое значение имеет то, что я скажу Уэнингу… ведь это не показания, данные под присягой, а квартира Уэнинга — отнюдь не зал суда. Так что я могу отказаться от своих слов хоть завтра.
  Беллами одобрительно кивнул.
  — Вы рассуждаете здраво, Харкот. Думаю, вы приняли правильное решение.
  Марч, который стоял, широко расставив ноги и слегка покачиваясь, ответил:
  — А я думаю, что вы дьявол во плоти, Ники. И пусть я буду проклят, если это не так.
  Беллами широко улыбнулся.
  — И снова вы правы. Харкот… Нет, нет, не сюда, выход там. — Он подхватил Марча под руку и поволок его к двери.
  2
  Такси медленно ползло по темным улицам к Беркли-сквер. Беллами, нащупывая портсигар, слышал, как тяжело, словно загнанный зверь, дышит Марч. Ну что ж, подумал он, долги надо платить. Пришло время расплачиваться с обществом и Харкоту… И вдруг неожиданно для самого себя он спросил:
  — Как вы находите Фенеллу, Харкот? По-моему, она очаровательная женщина.
  — Ну… — Беллами показалось, что Марч смутился. — Она… добрая, мне такие люди нравятся. — Он заерзал на сиденье. Говорил он невнятно, как если бы ему приходилось прилагать усилия, чтобы вытолкнуть изо рта каждое слово. Беллами приходилось напрягать свой слух, чтобы понять его. — Вообще-то мне женщины надоели… Все, будь они прокляты, все без исключения. Моя жизнь не сложилась, но во всех неприятностях, обрушившихся на меня, виноваты женщины. Боже, если бы найти такое место, где совсем нет женщин… Но… от них никуда не скроешься.
  — Однако, как я понял, Фенелла вам нравится?
  — Да… Нравится, — буркнул Харкот. — Не надо бы… а все равно нравится.
  Беллами покачал в темноте головой.
  — Если мое мнение вам небезразлично, то, кажется, и вы ей не неприятны. Несмотря на ваши подвиги в прошлом и настоящем. Вы много говорили с ней за последние сутки?
  — Так ведь должен же я был с кем-нибудь говорить, — жалобно произнес Марч. — Если бы я молчал, то спятил бы.
  — Я вас понимаю. Харкот. Любой бы на вашем месте чувствовал бы себя не в своей тарелке. Однако я уверен, что вы и сейчас не совсем в форме. Но этому делу можно помочь. — Он полез в задний карман и извлек плоскую бутылку с адской смесью, приготовленной барменшей из «Малайского клуба». — Вдохните воздух и сделайте три добрых глотка. Зелье чертовски крепкое, но действует отлично. Вы убедитесь, как оно вас взбодрит.
  — Благодарю, — ответил Марч.
  Он взял из рук Беллами бутылку и приложился к ней. Послышалось бульканье, а затем глухое рычание. Видимо, смесь чувствительно обожгла гортань Марча.
  — Бог мой, что это? — Хриплый голос Харкота звучал на октаву ниже обычного. — Действительно, чертовски крепкая штука…
  Беллами бросил взгляд в окно. До Хайд-Хауса, где снимал квартиру Уэнинг, было не более ста ярдов. Отобрав у Марча бутылку, которую тот сосредоточенно вертел в руках, он сунул ее в карман пальто и попросил таксиста остановить машину.
  — Выходите, Харкот, — сказал он. — Мы уже почти на месте. Сейчас мы пройдемся пешком, и свежий воздух окончательно прояснит вам мозги. — Он усмехнулся. — А для предстоящего разговора вам понадобится свежая голова. Помните наш уговор: вы спокойно и невозмутимо согласитесь со всеми обвинениями.
  Беллами рассчитался с водителем, вылез из машины и, подсвечивая электрическим фонариком, помог Марчу выбраться на тротуар.
  Несколько первых шагов дались Марчу довольно легко, а потом свежий ночной воздух вступил в реакцию с выпитым алкоголем. Марч икнул, его повело вправо, потом влево. Он наверняка рухнул бы на тротуар, если бы Беллами не подхватил его.
  — Не распускайтесь, Харкот, держитесь прямо, — поучал Беллами. — Вам не годится явиться к Уэнингу в таком виде. Помните, вам предстоит серьезный разговор, и вы должны быть бдительны!
  — Я б-б-б-дителен… — пробормотал Марч. — И еще… Я, кажется, пьян!..
  * * *
  Крепко поддерживая Марча левой рукой под локоть, Беллами позвонил в квартиру Уэнинга. Он еще не оторвал палец от кнопки, когда на его лице появилась довольная улыбка.
  Уэнинг, открывший дверь, несколько опешил. Он посмотрел на Беллами, потом на Марча и отступил в сторону.
  — Входите, — коротко сказал он.
  Беллами затянул Марча в небольшой холл. Уэнинг по-прежнему стоял у двери.
  — Он в вашем распоряжении, Филип, как и было обещано, — сказал Беллами. — Если вас интересует мое мнение, то он здорово пьян. Я не думал, что он успеет так накачаться до девяти часов. Надеялся застать его трезвым.
  Уэнинг был бледен; его лицо с резко обозначившимися скулами и запавшими глазами казалось гипсовой маской.
  — Хорошо… — коротко бросил он, взглянув на Марча. — И этот тип…
  Марч молчал. Он стоял, а точнее висел на Беллами; его голова нелепо качалась из стороны в сторону. Беллами отволок его через холл и небольшой коридорчик в гостиную, где опустил на стоявший у камина диван. Марч что-то невнятно пробормотал, его голова откинулась назад, на спинку дивана, и он окончательно отключился. Стоя спиной к камину, Беллами с саркастической улыбкой рассматривал доведенного до кондиции Марча. Когда в гостиную вошел Уэнинг, Беллами обратился к нему:
  — Он действительно «хорош», Филип, но не в той мере, в какой вам представляется. Наш Харкот быстро косеет, но так же быстро трезвеет. Думаю, что минут через двадцать он оклемается. Дадите ему тогда стакан содовой… Возможно, это прочистит ему мозги.
  Уэнинг слушал его, с отвращением разглядывая обеспамятевшего Марча. Глядя на эту картину, Беллами подумал, что понадобятся куда более мощные средства, чем двадцатиминутный отдых и стакан воды, чтобы привести Харкота в более или менее нормальное состояние.
  — Так я пошел, Филип, — сказал он. — Оставляю вам это животное. Я вернусь в одиннадцать или чуть позже. Было бы неплохо, если бы вы к этому времени покончили со своими делами. И тогда мы примемся за него вместе.
  — Отлично, — сказал Уэнинг.
  У двери Беллами оглянулся. Марч по-прежнему не подавал признаков жизни, а Уэнинг стоял возле дивана, разглядывая его, как если бы на диване лежало какое-то странное и достаточно мерзкое животное.
  * * *
  До Беркли-сквер Беллами добрался пешком. На западной стороне площади он сел в такси, которое доставило его к «Малайскому клубу». В зале стало несколько оживленней. С полдюжины посетителей собрались у стойки. Но Фенеллы здесь уже не было. Беллами устроился у дальнего конца стойки и, взглядом подозвав Бланди, заказал мартини.
  — А что, миссис Рок уже ушла? — спросил он у нее.
  — Ага, — ответила та с вызовом. — А вы все же решили начать охоту на нее? Только я вам вот что скажу: сдается мне, что вы нравитесь ей куда меньше, чем раньше; — насмешливо закончила она.
  — Неужели? И по какой же причине, Бланди?
  — Можно подумать, вы сами не догадываетесь! Да любой, взглянув на нее сегодня, увидел бы, что она страшно расстроилась, поговорив с вами. А это совсем не в ее стиле: она веселая, всегда улыбается…
  — В самом деле? — Беллами покачал головой. — Увы, Бланди, так уж мы устроены, что иногда огорчаем друг друга. Нам приходится это делать. А подчас мы огорчаем даже самих себя. Мне часто вспоминается тот случай с женщиной в поезде…
  — Держу пари, что это случилось в Америке! — заявила Бланди, поправляя выбившийся локон, явно недавно встречавшийся с пергидролем.
  — Но почему ты решила, что это случилось именно в Америке? — удивился Беллами.
  — А разве не ясно? Все ваши лучшие истории — американские, — ответила она.
  — Бланди, ты демонстрируешь превосходную дедукцию! Действительно, Америка — великолепное место для всяческих историй. Здесь, в Лондоне, никогда ничего подобного не случается.
  — Ни за что не поверю! Но про женщину в поезде вы все же расскажите. Что с ней стряслось?
  — С ней — ничего. А случилось это в «Чикагском экспрессе» — есть в Америке такой скоростной поезд. Я ехал в нем и заметил эту женщину во время обеда. В вагоне-ресторане ее столик был неподалеку от моего. Она сидела ко мне спиной, и увидеть ее лицо я не мог. Но фигура у нее была выше всяких похвал — я в жизни не видел ничего подобного. Люкс! И вот я сидел, посматривая на нее, и гадал, какое же у нее лицо…
  — Вполне вас понимаю, — вставила Бланди. — Кто бы не полюбопытствовал!
  — Правильно, — кивнул Беллами. — Каков шаблонный ход человеческих мыслей? Он прост: если у человека хорошая фигура, то и лицо должно быть этой фигуре под стать. Во всяком случае, я ужасно хотел взглянуть на ее лицо. Пообедав, она направилась в хвост состава. Видите ли, в Америке нередко последним вагоном в составе помещают открытую платформу со скамейками, чтобы пассажиры без помех любовались видами. Я пообедал, просмотрел газету, однако никак не мог ни на чем сосредоточиться. Мне не давал покоя вопрос о лице этой женщины.
  — Догадываюсь, что было дальше. Вы пошли и посмотрели на нее, — заявила блондинка. — Я угадала?
  — Да, моя дорогая. Я прошел через весь состав и добрался до этой платформы. Эта женщина действительно сидела там. Когда я вошел, она обернулась, и я увидел ее лицо! Бланди, это была негритянка, черная, как сажа!
  — Могу себе представить ваше разочарование!
  — Разочарование? Не то слово! — воскликнул Беллами. — Это был настоящий шок! Когда она обернулась, я стоял у края платформы, опершись на перила. При виде ее лица ноги мои подкосились, и я свалился с поезда.
  — Боже мой! — воскликнула Бланди. — И что же было потом?
  — Потом? Потом было еще хуже. Дело в том, что как раз в эту минуту навстречу мчался другой поезд, и я оказался под его колесами. Час спустя то, что от меня осталось, скончалось в страшных мучениях.
  — Вы гадкий выдумщик! — засмеялась девушка. — С вами никогда не знаешь, шутите вы или говорите всерьез.
  — Я сам этого не знаю, — признался Беллами. — Но, может быть, это и к лучшему.
  Он допил мартини и, подмигнув Бланди, вышел.
   3
  В десять сорок пять Беллами в своей квартире на Халфмун-стрит паковал вещи. Стоя посреди спальни в окружении различных предметов одежды, он аккуратно укладывал их в огромный чемодан, мурлыча себе под нос какую-то песенку.
  Закончив это дело, он отволок чемодан в угол комнаты и взглянул на часы. Потом подошел к телефону, снял трубку и набрал номер Кэрол Иверард.
  Поднявшая трубку горничная сказала, что мисс Иверард нет дома. Беллами спросил, где она, сославшись на то, что у него к ней важное дело. Горничная ответила, что мисс Иверард вышла из дома четверть часа назад и отправилась в вечерний клуб Мотта. Беллами опустил трубку на рычаг.
  Окинув комнату взглядом, он закурил, надел пальто и шляпу и вышел. Пришло время возвращаться к Уэнингу.
  Пустынные улицы Лондона были погружены во мрак, и Беллами пришлось пользоваться фонариком. Тем не менее путь до Хайд-Хауса занял почти десять минут. По дороге он строил предположения относительно того, что произошло за это время между Уэнингом и Марчем. Скорее всего — ничего, решил он наконец.
  Он позвонил в квартиру Уэнинга, и хозяин открыл дверь. Стоя на пороге холла, Уэнинг мрачно смотрел на Беллами.
  — Как дела, Филип? — спросил Беллами. — Надеюсь, вам удалось узнать все, что вы хотели?
  Он вошел в холл и уже начал снимать пальто, когда Уэнинг заговорил:
  — Вам ни к чему раздеваться, Беллами. Разве что вы захотите посидеть и поговорить со мной. Этот тип пьян, как свинья, и мы не сможем ничего от него добиться. Я из него слова не смог вытянуть; все это время он проспал на моем диване.
  Беллами постарался замаскировать вздох облегчения.
  — Хорошо уже и то, что он еще жив. Я чертовски боялся, что вы придушите его, если он скажет какую-нибудь гадость. Я всегда изумлялся вашему самообладанию, Филип.
  Вместе с Уэнингом Беллами прошел в гостиную.
  — Ах, Ники! У меня нет никакого самообладания, да оно мне сейчас и не нужно, если речь идет о Марче. Я просто с нетерпением жду дня, когда он отправится на виселицу.
  — Я тоже, — признался Беллами.
  Он достал портсигар и извлек из него сигарету. Мужчины молчали. Тишина в комнате нарушалась лишь хриплым дыханием спавшего тяжелым пьяным сном Марча, который пребывал на диване в той же самой позе, что и в момент ухода Беллами.
  — Филип, те деньги, которые вы мне дали, на исходе, — неожиданно сказал Беллами. — Нельзя ли мне получить еще немного?
  — Конечно, Ники. Я могу дать вам еще пятьдесят фунтов, — сказал Уэнинг.
  — Если можно, дайте сто, Филип, — попросил Беллами с улыбкой. — Насколько я помню, вы посулили мне столько денег, сколько потребуется, и выдали сто фунтов. Надеюсь, вы согласитесь с тем, что эти деньги я отработал? К тому же дело еще не кончено, и нельзя исключить вероятность новых расходов.
  Уэнинг не стал спорить. Он вышел из комнаты и, вернувшись, передал Беллами десять десятифунтовых купюр.
  — Я полагаю, что, говоря о незавершенности этого дела, вы имеете в виду, что еще не добились признания от этого типа. — Он ткнул пальцем в сторону откинувшийся на спинку дивана фигуры. — Вы считаете, что у вас это получится?
  — Я не сомневаюсь в этом, Филип. Дело в том, что я знаю, как этого добиться.
  — А вы не лишены самоуверенности, Ники, — заметил Уэнинг. — Могу ли я спросить, каким путем вы намерены добиться от него признания… в краже секретных материалов, разумеется?
  — О, это очень просто, — ответил Беллами. — Старина Харкот пребывает сейчас в душевном состоянии, весьма подходящем для подобных операций. Будет достаточно, если я скажу ему, при каком условии у него появится шанс избежать виселицы.
  Брови Уэнинга поползли вверх.
  — А что, такой шанс действительно существует? — спросил он.
  — Боюсь, что да, Филип, но это совсем не то, о чем я намерен ему говорить. Я буду убеждать его, что для него единственным способом спастись от виселицы является признание в том, что он крал секретные документы. Но вообще-то он мог бы разыграть и другую партию. Предположим, что он не внял моему совету и отказался признать себя виновным в убийстве Фредди. Вспомним, что прямых улик против него у нас нет; наши доводы строятся исключительно на косвенных уликах. Однако… — он многозначительно усмехнулся, глядя на Уэнинга, — косвенные улики имеются и против меня: инспектор Мейнел относительно этого может немало вам рассказать. Я ведь тоже побывал здесь. Фредди звонила мне в одиннадцать — значит, в это время она еще была жива. Ее труп обнаружили примерно в одиннадцать тридцать — сразу же после того, как я ушел отсюда. Если Марч найдет толкового адвоката, то как он построит защиту в такой ситуации? Он воспользуется старым, как мир, приемом и постарается пробудить у присяжных сомнения, перебросив подозрения на другое лицо. И, как вы понимаете, этот другой — ваш покорный слуга. В этом случае присяжные могут не поверить в историю об окурке сигареты Марча, дымящемся в спальне Фредди, — ведь об этом свидетельствует заинтересованное лицо, на которое падает подозрение. При таком раскладе суд присяжных вполне может вынести вердикт «не виновен».
  Уэнинг помолчал, осмысливая услышанное.
  — Да, Ники, вы — незаурядный человек, я готов поклясться в этом. Только что вы сказали мне, что Фредди убил Марч, и так здорово скомпоновали факты, что у меня не осталось никаких сомнений в правильности этой версии… Я до конца поверил в это. А теперь, когда вы подаете дело в ином свете, я начинаю понимать, что будут чувствовать присяжные в суде… и начинаю сомневаться.
  — Ну, сомневаться вам не следует! — Беллами улыбнулся. — Марч — действительно убийца. Но, говоря ему о шансе, который он имеет, я вовсе не обманывал Харкота. Если он признается, что действительно крал секретные материалы, то наши контрразведчики захотят узнать у него множество вещей, вы согласны? И тогда, я думаю, он сможет выдвигать условия и назначать цену за сотрудничество. Ведь возникшая ситуация может быть использована для двойной игры и дезинформации бошей. Может быть, он даже выйдет на свободу… трудно сказать, к чему это приведет.
  — Я понимаю. И вы рассчитываете при любых условиях добиться от него признания?
  — Да, — ответил Беллами. — Сейчас я оттранспортирую Марча в его квартиру и посижу там с ним, пока он не придет в себя. А когда он начнет трезветь, но еще не будет соображать в полную силу, наступит самое лучшее время поработать с ним. Я не сомневаюсь, что добьюсь от него признания в обоих преступлениях: и в убийстве Фредди, и в хищении материалов из отдела «Си». А потом я сочту свою миссию исчерпанной, попрошу у вас еще двести пятьдесят фунтов и сбегу из безумного Лондона — отдых в каком-нибудь тихом, славном месте будет для меня очень кстати.
  — Так, значит, вы полагаете, что уже сегодня сможете покончить с этим делом?
  — Именно так, — подтвердил Беллами. — А затем, вооруженный этим признанием, я нанесу визит инспектору Мейнелу — он до сих пор, мне кажется, пребывает в полной уверенности, что Фредди убил я, — и все выложу ему. Не удивлюсь, если он будет раздражен и даже сердит на меня. Мне не привыкать: всю жизнь на меня кто-нибудь сердится.
  — Да, Ники, трусом вы никогда не были, и запутать вас нелегко.
  — Потому что нет никакой пользы в том, чтобы пугать, — улыбнулся Беллами. — Не знаю случая, когда кому-нибудь помог испуг. Пугаться — это неплодотворно… совершенно неплодотворно.
  В этот момент Марч неожиданно открыл глаза и, часто моргая, обвел бессмысленным взглядом комнату. Его взгляд задержался на Уэнинге.
  — А вот вам и пример, — Беллами показал рукой на Марча. — Человек, перепуганный до смерти. Сейчас он боится всего: нас, себя, полиции, собственной тени. Он позволяет сейчас лепить из себя, как из глины, то, что мы пожелаем. А если бы он не был парализован страхом, Уэнинг? Ведь он мог бы задать нам неплохую трепку.
  Он наклонился, просунул руки под мышки Марчу и рывком поставил его на ноги. Марч качался, его голова моталась из стороны в сторону, но все же он стоял, поддерживаемый Беллами.
  — Я попрошу вас, Филип, позвонить портье, — обратился Беллами к Уэнингу. — Пусть он вызовет для нас такси. Сейчас я отвезу нашего друга домой, там суну его пьяную голову под кран с холодной водой, а потом немножко над ним поработаю.
  Уэнинг положил руку на телефонную трубку.
  — Кстати, — сказал он, — вам предоставляется отличная возможность осмотреть его квартиру, — сказал он. — Чем черт не шутит, может быть, вам удастся найти что-нибудь интересное.
  — Это уже пройденный этап, — ответил Беллами. — Об этом я уже позаботился. Только там ничего не нашли.
  — Меня это не удивляет, — сказал Уэнинг. — Марч — слишком хитрая лиса, чтобы прятать компрометирующие его материалы в своей норе. Если у него есть сейчас что-нибудь, то оно спрятано куда хитрее.
  Он снял трубку и попросил портье вызвать такси.
  — И еще одно… — добавил он, опуская трубку на рычаг. — Я не хотел бы, чтобы вы были с ним особо жестоки, Ники. Вы знаете, как трактует закон признания, полученные с применением силы.
  Беллами засмеялся.
  — Я знаю, но у меня свой метод. Если когда-нибудь у меня будет время и желание, я изложу его в пособии для начинающих. Книга будет называться «Облегченный вариант допроса третьей степени».
  Сказав это, он поволок Марча к двери.
  Глава 13
  Ночь, связавшая все нити
  1
  Когда такси остановилось на Кондуит-стрит, Беллами выволок Марча из машины и для начала прислонил к стене. Марч опасно раскачивался, что-то бубнил себе под нос, но держался.
  Беллами отпустил такси, извлек из кармана Марча кольцо с ключами и открыл наружную дверь. Крепко поддерживая Марча, он прошел с ним через холл к лифтам; из повешенного в холле указателя он узнал, что Марч снимает квартиру на четвертом этаже.
  Второй ключ на связке подошел к замку в двери квартиры. Беллами включил свет, отворил несколько дверей, отыскал спальню и сгрузил Харкота на кровать. Тот тут же снова впал в беспамятство. Оставив его лежать, Беллами спустился вниз и запер дверь, ведущую из холла на улицу.
  Вернувшись в квартиру, он прошел в спальню и постоял немного возле кровати, разглядывая вырубившегося Харкота. В его мозгу звучали слова, только что произнесенные Уэнингом: «Марч — слишком хитрая лиса, чтобы прятать компрометирующие его материалы в своей норе. Если у него и есть сейчас что-нибудь, то оно спрятано куда хитрее».
  Беллами не стал обшаривать квартиру; он взялся за самого Марча. Склонившись над ним, он развязал его галстук и расстегнул ворот рубашки. Затем, перевернув его на спину, он принялся методично обыскивать Харкота. Он обшарил карманы его брюки пиджака. В них ничего не было, кроме обычных мелочей, которые все люди таскают в карманах. Сняв с Марча пиджак, он занялся изучением его подкладки и почти сразу наткнулся на потайной карман.
  Портные часто делают такие кармашки по просьбе клиентов. Сунув в него два пальца, Беллами обнаружил в кармане сложенный листок бумаги, внутри которого ощущалось что-то твердое. Беллами извлек листок и развернул его. На его руку упал плоский ключ от американского автоматического замка. И тут Беллами широко улыбнулся. Это была улыбка глубокого удовлетворения.
  Он сразу узнал бумагу — на бумаге такого же пепельного оттенка писала свои записки Фредди. Листок явно был вырван из того же блокнота, которым она воспользовалась, когда писала ему записку, оставшуюся незаконченной. Этот блокнот он нашел у кровати убитой Фредди.
  Текст этой записки был напечатан на пишущей машинке. Судя по дате, она была отправлена десять дней назад. На листке был напечатан и обратный адрес:
  Северо-Запад, 8, Сент-Джон-Вуд, Джордан-корт, 142.
  Беллами прочел записку:
  «Добрый, глупый, старый Харкот!
  Ты ухитрился оставить это здесь прошлой ночью. Так можно и голову потерять — конечно, если тебе раньше ее не оторвут.
  Ф.»
  Беллами сложил записку и отправил ее вместе с ключом в карман пиджака. Присев на стул, он еще некоторое время наблюдал за отключившимся Марчем, затем встал и прошел по квартире.
  Это была обычная квартира среднего пошиба с недорогой, но удобной меблировкой. Неплохая квартира, но очень запущенная, захламленная и запыленная. Именно в таком месте и надлежит жить Харкоту, подумал Беллами.
  Он прошел на кухню и там в шкафу отыскал пачку соли и банку горчицы. Взяв из буфета стакан, он наполнил его на три четверти водой, а потом добавил туда соли и горчицы. Размешав как следует это примитивное рвотное средство, он зашел в ванную и отыскал там тазик. Тазик и стакан с рвотным он отнес в спальню и приступил к лечению. Через пять минут все было кончено. Беллами, закурив сигарету, обозрел плоды рук своих: Марч снова спал на диване, но дышал он теперь куда свободнее.
  Беллами сидел, курил и размышлял о жизни. Для того, кто умеет правильно относиться к ней, это очень даже неплохая штука. Пусть она изобилует неожиданностями, далеко не всегда приятными, пусть мы не знаем сегодня, что уготовано нам ею завтра, все равно человек, действующий последовательно, не теряющий самообладания и упорно стремящийся к цели, чаще всего оказывается в выигрыше. Это не относится к слабакам, которые легко сдаются, пугаются или просто ленятся что-либо предпринять, предпочитая пассивно ждать, куда прибьет их течение.
  Люди вроде Марча… у них нет выдержки, они не способны просчитать свои действия и предвидеть наперед их последствия. Они пассивно ждут, а страх и алкоголь окончательно лишают их решимости…
  Он подумал о Кэрол, вспомнил, как она дала ему отставку за пьянство, и улыбнулся. А потом мысли его перенестись к Фенелле Рок. Ее, пожалуй, стоит взять на заметку, подумал он. Такая женщина может пригодиться: у нее хватает выдержки и смелости, она не проявляет излишнего любопытства и не задает лишних вопросов. Такая женщина способна на честную игру… если особо важная причина не заставит ее схитрить. Но то же самое можно сказать о любой женщине.
  На этот раз Фенелла чуточку нарушила правила игры. Она пыталась схитрить. И она проболталась — проболталась Ферди Мотту.
  Но, во-первых, Ферди ее работодатель, и это обязывает ее отчитываться перед ним о поведении клиентов; а во-вторых, ей самой хотелось что-нибудь узнать от Мотта о Марче. Ее интересовало, действительно ли Марч такая скверная личность, каким его описывает Беллами. И причина, заставившая ее так поступить, была с точки зрения женщины самой что ни на есть уважительной: она влюбилась в Марча.
  Женщины — странные существа, подумал Беллами. Вот, например, Фенелла… Очень привлекательная и внешне мягкая, она решительна, тверда и по-своему умна. И вот такая женщина вдруг влюбляется в Марча, человека, не имеющего по сути дела никаких достоинств, влюбляется потому, что ей становится его жалко. Как права была Ванесса, когда сказала, что единственным талантом Харкота является его способность вызвать к себе жалость… если такое можно назвать талантом, разумеется. Вот и Ванесса, по ее словам, вышла замуж за Марча только потому, что ей было его жалко. А теперь Фенелла по той же причине влюбилась в него и даже — во вред себе — пытается как-то ему помочь.
  Положив сигарету на край пепельницы, Беллами наблюдал, как она медленно тлеет, превращаясь в серый столбик пепла. Ему вспомнилась история о дымящемся окурке, который Марч якобы оставил у кровати убитой Фредди. Виртуозный ход, ничего не скажешь…
  Он аккуратно погасил сигарету в пепельнице и закурил следующую. А потом взял шляпу и направился к выходу из спальни, но задержался и постоял немного, глядя на Марча, который не казался уже таким бледным.
  В холле он надел пальто и уже было собирался выйти, как вдруг застыл неподвижно, глядя на дверь и засунув руки в карманы: кто-то поднимался по лестнице.
  В замке щелкнул ключ, и на пороге появилась Фенелла Рок в новой очень модной шубке из скунса. Но вид у нее был отнюдь не веселый.
  — Боже мой! Ники… — растерянно пролепетала она. — Вы здесь?! Послушайте, есть ли в Лондоне место, где можно было бы от вас скрыться? Похоже, вы начали меня преследовать. Ники, ну почему бы вам не оставить в покое этого бедолагу? — она указала рукой в сторону кровати, на которой возвышался все еще бесчувственный Харкот.
  — Дорогая Фенелла, вам следует помнить, что неблагодарность — тяжкий грех. Харкот пил весь вечер, а под конец его угостили Бог знает чем. Наверное, вам следовало позаботиться о нем раньше. Кто здесь отхаживал его как мать родная? Разумеется, я. Ваши слова — это неблагодарность чистой воды.
  — Но вы же и накачали его этим отвратительным пойлом. Зачем? — тихо спросила она и, подойдя к Марчу, коснулась рукой его лба.
  — Ради его же блага. Я не хотел, чтобы он сболтнул лишнее, — сказал Беллами. — Это могло бы дорого ему обойтись. Вот я и решил, что будет лучше, если он вообще не сможет говорить. Извечная беда Харкота состоит в том, что он слишком много болтает. И к тому же не вовремя.
  Фенелла сбросила шубку, закурила предложенную ей Беллами сигарету и села возле туалетного столика, поглядывая то на одного мужчину, то на другого.
  — Послушайте, Фенелла, — негромко сказал Беллами, — неужели вы всерьез считаете, что можно влюбиться в человека, подобного этому? — Он кивнул в сторону Марча.
  Фенелла пожала плечами.
  — Это трудный вопрос, Ники. Видимо, так уж устроен мир, что любой женщине, даже такой, как я, нужно о ком-то заботиться. И можете не говорить мне, что я законченная идиотка — я сама это знаю. Но одно — знать, а другое — чувствовать… И пусть ты сто раз сознаешь, что это идиотство… идиотство в квадрате… — Она не закончила фразу.
  — Про идиотство я понял, но почему в квадрате? — поинтересовался Беллами, пуская к потолку кольца дыма.
  Она покраснела.
  — Ну… Харкот сам по себе — отнюдь не Божий дар, — ответила она. — Безвольный, безответственный, глупый… и к тому же пьет с утра до ночи. Правда, в последние дни он пьет особо много потому, что смертельно напуган. Он же вляпался в гадкую историю, что скверно само по себе. И тут в это дело вмешиваетесь вы… Тут и дуре стало бы ясно, что от Харкота следует держаться подальше…
  «А у нее отличный голос, — подумал Беллами. — Глубокий, волнующий… Даже сейчас, когда она измотана». А вслух он спросил:
  — Но что такого я сделал, Фенелла?
  — Вы? Вы подмяли его, вы играли на его нервах, как на струнах, вы довели его до полного расстройства… Очень холодно и совершенно безжалостно. Сейчас он панически боится вас. А я… я думаю, что вы ошибаетесь в отношении Харкота, и миссис Уэнинг он вовсе не убивал… И еще я думаю…
  — Что вы думаете, Фенелла?
  — Думаю, что вы боитесь, как бы убийство Фредерики Уэнинг не повесили на вас! И то же самое мне сказала Айрис Берингтон. Вот уж кого дурой не назовешь! Как только запахло жареным, она слиняла, да так, что теперь ее не найдешь и с собаками. И правильно сделала, ничего не скажешь. Однако сложить два и два я могу и сама. Словом, вы боитесь, что в убийстве этой женщины обвинят вас, и стараетесь изо всех сил перебросить подозрение на Харкота. Он для этого подходит как нельзя лучше. Только он не убивал, он просто не мог этого сделать… Он дурак, но не убийца. У него на это просто не хватило бы смелости.
  Беллами негромко рассмеялся.
  — Очень интересный подход к делу. Мне как-то не доводилось слышать, что для убийства необходима смелость.
  Она покачала головой.
  — Но я имела в виду не ту смелость… и не то, что убийца должен быть смельчаком, — возразила она. — И вы прекрасно это понимаете. Просто я хотела сказать, что у Харкота нет тех качеств, которые нужны, чтобы, попав в передрягу, выбраться из нее. Не то, что у вас! Он ведет себя как испуганный ребенок! Он потерял голову и теперь в отчаянии готов схватиться за что угодно, желая спастись, даже если на самом деле это лишь ухудшает его дела. Он не знает, что делать… И… я тоже не знаю… Как бы мне хотелось знать, что нужно сделать… — Она замолчала. Вид у нее был совсем несчастный.
  — Сделать для чего? — спросил Беллами.
  — Чтобы помочь ему… и себе, — ответила Фенелла. — Я понимаю, что это безрассудство. Останься у меня хоть капля здравого смысла, и я бросила бы его на произвол судьбы, а сама занялась бы своими делами. Но я не могу. Я по-дурацки влюбилась в него… но я верю, что, если ему помочь, он изменится и из него что-то получится. Видимо, ему никогда не предоставляли шанс… Вот я и хотела бы попытаться… — Она умолкла, глядя в пол.
  Беллами неторопливо закурил очередную сигарету.
  — Так, — сказал он очень серьезно. — Все то, что вы только что сказали, Фенелла, свидетельствует о том, что вы его любите. Ну что ж… случается и такое. Однако не следует бояться за себя, Фенелла. Пока вам ничего не угрожает. Но скажите, вы знаете что-нибудь определенное о Харкоте?
  — Очень мало, — сказала она. — Только то, что он сам о себе рассказывал вчера и сегодня. А боюсь я не за себя. Меня пугает все, что связано с этим убийством. Вы прекрасно понимаете, насколько опасно его положение. Если Айрис — а она настоящая хищница — будет свидетельствовать против него в суде, можно считать, что он уже повешен.
  Она спрятала лицо в ладонях и зарыдала.
  — Послушайте же, что я скажу вам сейчас, Фенелла. Может быть, мои слова помогут вам, а может, и нет. В отличие от вас я знаю о Харкоте все, можете мне поверить. Так вот, самое худшее, что я могу сказать об этом человеке со всей определенностью, это то, что он — шантажист. Причем шантажист самого плохого сорта. Вам нравятся шантажисты, Фенелла?
  — Ну… Сперва нужно ответить на вопрос, почему он стал шантажистом. Ведь шантажистами не рождаются.
  Беллами вздохнул, встал и взял шляпу.
  — Я ухожу, Фенелла. Но прежде чем уйти, я хотел бы предупредить вас кое о чем. Вы стали на плохой путь, дорогая. Очень опасно любить человека вопреки тому, что он сделал и кем он является. Но вы, как и каждый из нас, вправе выбрать свою судьбу. И потом… у каждого человека есть что-то положительное; наверное, и Харкот не является исключением. И вот что я вам скажу. Если хотите, приезжайте с ним в «Малайский клуб» около восьми. Там вы встретитесь со мной, и я дам ему сто фунтов. Нужно, чтобы во время этой встречи он был трезв, вы должны об этом позаботиться. А потом… Я посоветовал бы вам поехать с ним куда-нибудь отдыхать. Поверьте мне, Лондон сейчас отнюдь не самое подходящее место для Харкота.
  Она окинула его быстрым взглядом.
  — Эти сто фунтов… Почему вы собираетесь дать их ему? — спросила она. — И потом… разве ему дадут уехать из Лондона? Разве его не арестуют?
  Беллами улыбнулся ей. Это была спокойная, доброжелательная улыбка, в ней не было ни раздражения, ни пренебрежения. И снова Фенелла подумала о том, что в лице Николаса Беллами судьба столкнула ее с необычным человеком. С человеком, стоящим выше обычных человеческих забот и тревог. С человеком, которому дано право вынашивать замыслы, вовлекать людей в их осуществление, управлять ими, как марионетками, хладнокровно играть их судьбой, счастьем, может быть, жизнью и оставаться при этом спокойным, невозмутимым, ироничным… Кто он такой, этот Николас Беллами? Какая женщина может ему понравиться? И вообще способен ли он полюбить женщину?..
  Ее размышления прервал голос Беллами, все такой же ровный, чуть хрипловатый. Продолжая улыбаться, он сказал ей:
  — Ну что ж, Фенелла, я отвечу на ваши вопросы. Я собираюсь дать сто фунтов Марчу… или вам, мне все равно, чтобы он сделал то, что я велел ему. Он выучил свою маленькую роль и был готов сыграть ее. Но оказался слишком пьян, чтобы произнести хоть слово. Однако я не сомневаюсь, что он сказал бы то, что нужно, если бы мог. — Беллами направился к двери. — И его не арестуют, — бросил он с порога. — Я обещаю вам это Фенелла. А теперь разрешите пожелать вам спокойной ночи…
  Он вышел и тихо закрыл за собой дверь.
  2
  Казалось, что на лондонских улицах стало еще холодней. Беллами быстро шагал, возвращаясь домой. Оказавшись в своей квартире, он без проволочек прошел в гостиную и занялся корзинкой для мусора, куда накануне, пакуя вещи, бросал разные ненужные бумажки. На дне корзины валялось несколько смятых визитных карточек, напечатанных различными шрифтами на разной бумаге. Он извлек их оттуда, разгладил и начал перебирать в поисках нужной. Наконец, то, что он разыскивал, было найдено. Беллами перечитал написанное на белом прямоугольничке:
  Мистер Джон Пеллинг
  Частное детективное бюро Фрейзера
  Западный округ, Джеймс-стрит, 14
  Центр 26-754
  Удовлетворенно кивнув, он вошел в спальню, снял пальто, сбросил пиджак и начал рыться в чемодане, который только что столь аккуратно укладывал. Отыскав и вытащив нужные ему вещи, он переоделся. Теперь на нем был довольно поношенный костюм из синей саржи — старомодный, с широкими лацканами. Затем он повязал черный галстук, надел другое пальто из коричневого драпа. Из шкафа он вынул черный котелок, которым заменил свою шляпу. Достав из кармана снятого пиджака записку с завернутым в нее ключом, найденную им в пиджаке Марча, он еще раз перечитал ее:
  «Северо-Запад, 8,
  Сент-Джон-Вуд, Джордан-корт, 142
  Добрый, глупый, старый Харкот!
  Ты ухитрился оставить это здесь прошлой ночью. Так можно и голову потерять — конечно, если тебе раньше ее не оторвут.
  Ф.»
  Такие, значит, дела. Ему хотят подсказать, где именно гадкий Харкот Марч и Фредди Уэнинг свили свое любовное гнездышко. Обычная история: Харкот забыл там свой ключ, а Фредди возвратила его ему с шутливым упреком.
  «Эта записка, — подумал Беллами, — конец истории. Ее последняя гримаса».
  Сунув записку с ключом в карман синего пиджака, он надел котелок, погасил свет в квартире и вышел.
  Беллами пришлось дойти пешком до Беркли-сквер, прежде чем ему попалось свободное такси.
  — Сент-Джон-Вуд, Джордан-корт, пожалуйста, — сказал он водителю. Машина медленно отъехала от тротуара, а он, устроившись в уголке на заднем сиденье, откинулся на спинку, закурил и постарался расслабиться.
  Ночной портье, дежуривший в нижнем холле Джордан-корта, вопросительно взглянул на Беллами из окошка своей стеклянной кабины. Это был коренастый мужчина с квадратной нижней челюстью. На его форменном кителе Беллами заметил три нашивки, означавшие ранения. Вместо левой руки у него был протез. Часы, висевшие за его спиной, показывали час ночи.
  — Моя фамилия Пеллинг, — представился Беллами. — Джон Пеллинг, детектив из агентства Фрейзера. — И он вручил портье визитную карточку.
  Портье отнесся довольно доброжелательно к неожиданному посетителю; он взглянул на карточку, понимающе улыбнулся и спросил:
  — Бракоразводный процесс, не так ли? — И подмигнул Беллами.
  — Точно, — кивнул тот.
  — А теперь подумаем, кого это вы тут выслеживаете. — Портье явно был доволен тем, что его догадка подтвердилась. — Я думаю, что не слишком ошибусь, если скажу, что вас интересует сто сорок вторая квартира в восточном крыле на четвертом этаже. Попал?
  Беллами восхищенно покачал головой.
  — Накрыли цель с первого залпа, — сказал он с улыбкой. — Значит, вы тоже кое-что замечали?
  Он извлек из кармана бумажник, открыл его и подцепил двумя пальцами десятифунтовую бумажку. Портье с неподдельным интересом наблюдал за процессом ее извлечения.
  Вынув купюру, Беллами сунул бумажник на прежнее место и повертел бумажку в пальцах. Портье внимательно следил за ним.
  — Эта сто сорок вторая квартира всегда казалась мне таинственной, — сказал портье. — Знаете, в каждом доходном доме есть своя заколдованная квартира. Только на прошлой неделе я говорил своему напарнику: «Пусть дьявол меня заберет, Гарри, если в этой чертовой квартире в один прекрасный день не случится что-нибудь». Да, я всегда так говорил.
  Беллами сложил десятифунтовую купюру пополам.
  — И что же в этой квартире таинственного?
  — А то, что мы ни разу не видели тех, кто ее снял… Да, да, мистер, ни единого раза! Их никто не видел, даже наш агент по вселению и горничная. Этот агент рассказывал мне, что квартиру сняли по телефону — звонила какая-то женщина. Это очень дорогая квартира, в ней отличная мебель, ковры… Но и арендная плата такая, что хочется почесать в затылке. Но у этой женщины даже голос не дрогнул. Она сразу оплатила квартиру на полгода вперед. Вот так! Ну а после все распоряжения тоже отдавались по телефону. Это была высокая женщина с красивой фигурой. Правда, ни я, да и никто другой толком ее не видели. Она никогда не входила через этот холл, а пользовалась боковой дверью в восточном крыле — шла по коридору и поднималась по лестнице, а лифтом никогда не пользовалась. Приезжала она всегда вечером, после восьми, днем ее здесь не видели ни разу. И не каждый день она здесь бывала. Горничная рассказывала, что иногда по нескольку дней в квартире никто не появлялся. Так, например, последние две недели там вроде бы никого не было.
  — А мужчина?
  — Был и мужчина, но увидеть его было еще труднее. Мне так и не довелось, но мой напарник из западного крыла видел его. Он приходил сюда в еще более позднее время, так что и его никто не смог разглядеть. И, как и женщина, действовал очень осторожно: входил в одну из боковых дверей и тоже избегал пользоваться лифтом, а поднимался наверх пешком по лестнице. Да, что он, что она соблюдать осторожность умеют.
  — Это уж точно, — согласился Беллами.
  — И конечно же, — продолжал портье, — мы избегали пялить на них глаза. Нам не положено любопытствовать, и мы делали вид, что ничего не видим. Понимаете, это очень дорогая квартира, и хозяева предоставляют жильцам свободу жить так, как они пожелают, лишь бы не нарушали условий договора. Ну и в отношении нас она была щедра — я, например, каждый месяц получал от них тридцать шиллингов чаевых. Только не из рук в руки, а через контору хозяина — их туда пересылали. Вот это осторожные люди, не так ли?
  Сложенная вдвое десятифунтовая бумажка впорхнула через окошко в кабину портье. Беллами сказал:
  — У меня есть к вам просьба. Мне хотелось бы подняться и осмотреть его сорок вторую квартиру. Я не собираюсь от вас скрывать, зачем. Видите ли, у нас есть основания предполагать, что этим «любовным гнездышком» пользуется пара, за которой мы наблюдаем. Однако полной уверенности у нас в этом нет. По тому, что вы рассказали, трудно опознать эту женщину, а нам, чтобы действовать, нужна уверенность. Мне бы только убедиться, что это она, а там мы установим постоянное наблюдение и в нужный момент накроем их.
  Портье понимающе кивнул.
  — Так что же вы хотели бы там найти? — спросил он.
  — Что-нибудь, что подтвердило бы, что квартиру снимает именно та женщина, которая нас интересует. Скажем, нам известно, какими духами она пользуется. Если мы найдем в квартире флакон этих духов, это уже будет кое-что. Опять же есть шанс найти там забытое письмо или еще какую-нибудь случайную бумажку. А когда я удостоверюсь в том, что это они, я попрошу вас и ваших напарников позвонить мне в агентство, когда эта парочка встретиться здесь. И конечно же, мы вовсе не предлагаем работать с нами «за так».
  Рука портье накрыла десять фунтов.
  — Ладно, мистер Поллинг, — сказал он. — Идите и смотрите. Я уже говорил, что там две недели никто не появляется, так что вам вроде бы не должны помешать. Ну, а если она вдруг нагрянет и застанет вас в своей квартире, вы скажите ей, что вы из администрации, проверяете, хорошо ли горничные убирают помещения. Будет лучше, если вы свое пальто и шляпу оставите здесь — тогда все будет выглядеть более правдоподобно.
  Беллами широко улыбнулся и, снимая пальто, сказал:
  — С вами приятно работать. Опытного портье сразу видно. — Портье явно был польщен.
  — Да, я уже не в первый раз сталкиваюсь с бракоразводными делами. Побывали бы вы в моей шкуре, чего бы вы не насмотрелись!
  Он повернулся и снял ключ с доски на стене за спиной. Затем он открыл дверь своей стеклянной кабины, принял пальто и шляпу Беллами, отдал ему ключ и сказал:
  — Поезжайте на лифте. Нажмите на кнопку четвертого этажа. Выйдя из кабины, пойдете направо — ваша дверь будет третьей по коридору.
  Беллами последовал совету портье. Оказавшись на четвертом этаже, он нашел нужную дверь и открыл ее ключом, полученным от портье. Закрыв за собой дверь и включив свет, Беллами, прежде всего, сравнил ключ, который он держал в руке, с ключом, найденным вместе с запиской в потайном кармашке пиджака Харкота. Ключи были идентичны.
  Беллами прошелся по квартире. Она и в самом деле была обширной и отлично меблированной. Гостиная, две спальни, небольшой холл, удобная кухня, облицованная кафелем, и отличная ванная комната, оснащенная всем необходимым. Беллами обследовал помещения одно за другим.
  Особое внимание он уделил гостиной. Это была просторная, со вкусом обставленная комната. Беллами заинтересовался большим письменным столом орехового дерева, стоявшим в углу. Подойдя к нему, он начал знакомиться с содержимым выдвижных ящиков. Верхние ящики обеих тумб не были заперты, но в них ничего и не было. Ящики пониже оказались забитыми разным бумажным хламом: дешевыми книжками в мягких переплетах, старыми газетами и журналами. И ничего, что прямо или косвенно указывало бы на их владельца.
  Наконец, добрался до нижнего ящика правой тумбы. Он был заперт, но Беллами без труда справился с простым замком. Внутри царил идеальный порядок. Беллами увидел стопку французских романов, под которыми были аккуратно сложены какие-то бумаги. Беллами выложил книги на пол, после чего извлек из ящика бумаги. Разложив их на столе, он приступил к изучению. Листы большого формата… Насколько он мог понять, перед ним были машинописные копии статей, опубликованных в английской и зарубежной прессе. Каждому тексту предшествовали название газеты и дата публикации. К статьям на иностранных языках прилагался перевод.
  Просмотрев этот материал страницу за страницей, Беллами перешел ко второй части своей находки; это были листы половинного формата с машинописным текстом, напечатанным плотно, через один интервал, сколотые большой канцелярской скрепкой. Губы Беллами сложились в кривую, сардоническую усмешку. Вынув из кармана портсигар, он закурил сигарету.
  Перед ним лежал подробный план работы отдела «Си». На копии каждой планируемой операции стояла пометка, указывающая, для какой группы стран — союзнических, нейтральных или враждебных — предназначен соответствующий материал.
  Беллами наклонился, собрал французские романы в бумажных переплетах и уложил их обратно в ящик. Поверх он положил большие листы с копиями публикаций. После этого задвинул ящик, привел все в порядок, а потом нашел на столе большой конверт, сунул в него план работы отдела «Си», сложив листы пополам, и заклеил конверт. Вынув из кармана авторучку, он написал на конверте адрес: «Северо-Запад, Сент-Джон-Вуд, клуб Мотта. Фердинанду Мотту (лично)».
  Сунув конверт во внутренний карман пиджака, он прошел по комнатам, выключая свет, а затем покинул квартиру, запер дверь и спустился вниз.
  — Все о'кей, — сказал он ночному портье с видом полного удовлетворения. — Мы не ошиблись, это та самая пара, за которой мы охотимся. В спальне в шкафу я нашел несколько носовых платков с ее монограммой. Разумеется, я оставил их там, где обнаружил.
  — Ну и отлично, — кивнул портье, принимая от Беллами ключ.
  Беллами надел пальто и шляпу, которые портье вынес из своей стеклянной клетушки.
  — Как здесь насчет такси? — спросил Беллами. — Можно попытаться вызвать мне машину?
  — О, такси здесь есть всегда, — ответил портье. — Я сейчас позвоню. А если вам еще что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне. Только, чтобы начальство не заметило. Администрации скандалы ни к чему.
  — Буду помнить. И спасибо за помощь, — сказал Беллами и вышел.
  Когда у входа остановилось такси, он попросил водителя отвезти его в ночной клуб Мотта.
   3
  Расплатившись с таксистом, Беллами прошел по мощенной дорожке до входа в клуб Мотта, а затем по коридору до помещений клуба. Сторожевой пес Мотта, сидевший в своей стеклянной конуре, только что хвостом не завилял при виде Беллами. Тот кивнул головой в ответ на его преданную улыбку и проследовал дальше. Оказавшись у двери, ведущей в игорный зал, Беллами приоткрыл ее и заглянул внутрь. С клиентурой у Мотта, как всегда, не было проблем: за двумя столами шла игра в карты — в ней участвовал и Мотт, игравший за дальним столом; человек десять-двенадцать играли в рулетку.
  Беллами, не входя, тихо прикрыл дверь и проследовал дальше к двери кабинета Мотта. Когда он постучал, ему ответил женский голос: «Войдите!». Он вошел. В кабинете была только Кэрол; сидя в кресле у письменного стала Мотта, она курила сигарету. Дверь, ведущая из кабинета в игорный зал, была распахнута настежь, так что Беллами мог бы при желании полюбоваться мужественным профилем играющего в покер Мотта. Напротив стола, у стены, были сложены чемоданы и дорожные сумки.
  — Привет, Ники! — Кэрол взглянула на вошедшего Беллами, а затем перевела взгляд на играющего Мотта.
  — Добрый вечер, дорогая. Или, если тебя это больше устраивает, доброе утро.
  Беллами улыбнулся девушке, а потом через открытую дверь поприветствовал Мотта. Тот помахал ему рукой.
  — Я сейчас освобожусь, Ники! — крикнул он широко улыбаясь. — А пока выпейте что-нибудь.
  Беллами привалился к дверному косяку так, чтобы иметь возможность одновременно видеть Кэрол и наблюдать за залом.
  — Итак, — он указал глазами на сложенный у стены багаж, — вы уезжаете.
  — Ты угадал, Ники, — игриво ответила Кэрол. — Мы уезжаем завтра, а если тебя это больше утраивает, то сегодня вечером. С вокзала Виктория. На следующий день в Париже состоится наша свадьба. А ты совсем-совсем не жалеешь, что жених не ты? — поддела она его.
  Беллами ответил ей доброжелательной улыбкой.
  — Девочка, я жалею об этом больше всего на свете. Ты очаровательна. Только вот я даже на миг не могу представить тебя рядом с Ферди Моттом. Но таковы женщины… Кто может их понять? — заключил он сентенциозно.
  Кэрол с милой гримаской на лице ответила наставительно:
  — А причина всего в том, что ты слишком много пил. Вот мне и пришлось выбросить тебя из моей жизни. Не думай, что это было легко — боюсь, мне было больнее, чем тебе. Я ведь безумно любила тебя, Ники. Да я и сейчас люблю! Так бы тебя и съела!
  — Неужели? Тогда один вопрос: что вызывает у тебя такие чувства ко мне? Понимаешь, это меня всегда интересовало.
  — Сама не знаю. Мне нравится в тебе все… или почти все, так будет вернее. Нравится, как ты одеваешься и как одежда сидит на тебе, нравится твоя походка, мимика, жестикуляция… и я никогда не встречала человека, который целовался бы так, как ты. У тебя особый голос — глуховатый, волнующий. Ну, а еще эти разговоры о том, как ты опасен для женщин… Да и не только разговоры, я сама знаю массу дам, которые от тебя без ума. А ты с ними со всем одинаков — вроде бы раскованный и даже легкомысленный, а внутри холодный, как айсберг…
  — Тише, Кэрол, — остановил ее Беллами. — Ферди было бы вредно услышать такое, а мне не хотелось бы портить ему этот вечер. Но, коль об этом зашла речь, скажи: тебе нравится, когда тебя целует Ферди? Это доставляет тебе удовольствие?
  — Ступай к дьяволу, Ники! — взорвалась Кэрол. — Я ничего тебе об этом не скажу. И не по той причине, о которой ты подумал. Просто я не знаю, понравилось бы это мне. Видишь ли, Ферди ни разу не целовал меня и не поцелует до свадьбы.
  Беллами, наблюдавший за Моттом, дождался момента, когда за карточным столом разыгрались страсти. Видя, что Мотт целиком поглощен игрой, он отступил от двери и быстро расстегнул пальто, а затем пиджак.
  — Что я вижу, Ники! Не собираешься ли ты раздеться? — шутливо спросила Кэрол.
  — Не вставай с кресла, — быстро бросил он ей. — Нельзя допустить, чтобы Ферди что-нибудь заметил. Вот это, — он достал конверт из кармана, — мой свадебный подарок жениху. Сейчас я подойду к нему, и мы пойдем в бар выпить по маленькой, а ты тем временем открой какой-нибудь чемодан и положи туда это. — Он протянул ей конверт, и Кэрол сунула его под себя. — Я хочу, чтобы завтра, когда придет пора распаковывать вещи, он обо мне вспомнил.
  — Слушаю и повинуюсь, господин мой. Полагаю, это последняя услуга, которую я могу оказать тебе до своего отъезда с Ферди.
  — Пожалуй, — согласился он. — Но я буду думать о тебе завтра.
  Она не ответила. Партия закончилась, и Мотт направился к ним.
  — Завтра около восьми я должен встретиться с Ванессой. Передать ей привет от тебя?
  — Да, пожалуйста, — ответила Кэрол. — И… если я тебя больше не увижу… Спокойной ночи, Ники.
  — Спокойной ночи, Кэрол. — Он улыбнулся и шагнул на встречу Ферди. — Приветствую вас, Ферди! Как насчет того, чтобы выпить?
  Они вместе отправились в бар. Кэрол, закрыв дверь кабинета, подошла к груде багажа и окинула взглядом сложенные чемоданы. В замке одного из них еще торчал ключ. Кэрол быстро открыла его и сунула конверт под уложенные костюмы. Потом, открыв дверь, она вернулась в свое кресло.
  Мотт заказал два двойных виски с содовой. Он не переставал улыбаться, и Беллами подумал, не слишком ли у него счастливый вид. Когда бармен поставил перед ними стаканы, Мотт сказал:
  — Я хотел бы выпить за вас, Ники… Вы знаете, что завтра мы уезжаем. А в пятницу собираемся пожениться в Париже. Отдохнем три недели во Франции. А когда вернемся, я куплю усадьбу и заделаюсь сельским жителем.
  — Мне, однако, трудно представить себе вас в этой роли, — улыбнулся Беллами. — Кстати, Ферди, мне давно хочется задать вам один вопрос.
  — Бога ради! — Мотт осушил свой стакан.
  — В понедельник я был здесь и вы играли в покер с Харкотом и еще двумя мужчинами. Я наблюдал за вами и видел, что вы умышленно проиграли ему пару сотен фунтов. Почему?
  Быстрый взгляд Мотта на миг задержался на беззаботном лице Беллами. Но он тут же отвел глаза и ответил:
  — Видите ли, Ники… У Харкота дела шли совсем скверно. Эта дамочка, Айрис Берингтон, крепко взнуздала его и поставила ему крутые условия. И он совсем пал духом. Вот я и решил поддержать его… Тем более, что для меня это был особый вечер: ведь именно тогда Кэрол позволила мне надеяться…
  — Понятно… — перебил Беллами. Он тоже допил виски и поставил свой стакан на стойку. — Как плохо все мы знаем друг друга. У меня было совершенно неверное представление о вас, Ферди. Я просто никогда не подумал бы, что вы способны на столь великодушный и бескорыстный поступок.
  Он вынул портсигар, открыл и протянул Мотту. Они закурили.
  — Ну… пожалуй, мне пора домой, — сказал Беллами. — Желаю счастья и удачи вам обоим.
  — Спасибо, Ники, — ответил Мотт. — Я очень счастлив, но, в то же время, мне искренне жаль, что это у вас я увел девушку, поверьте мне.
  Уже направляясь к дверям, Беллами бросил через плечо:
  — Не берите в голову, Ферди. У меня еще никто не уводил девушку… если я сам того не хотел.
  С этими словами он покинул ночной клуб Мотта.
  Глава 14
  Четверг: И пришла тьма
  1
  Когда Беллами проснулся, часы показывали восемнадцать тридцать. Некоторое время он лежал на спине, заложив руки за голову и наблюдал за тенями, отбрасываемыми на потолок электрокамином. На душе у него было спокойно. Сегодня мир вполне удовлетворял его.
  Потом он встал и подошел к окну. Уже стемнело. Холодный восточный ветер гулял по Халфмун-стрит, и от его завываний темнота за окном казалась еще гуще.
  Беллами почувствовал холод в своей тонкой шелковой пижаме; он перешел к камину и некоторое время стоял возле него, согревая ноги и тихонько насвистывая какую-то мелодию. Ему захотелось курить, однако оказалось, что его портсигар пуст. Наконец он нашел в гостиной случайно оставленную сигарету, закурил, прошел в ванную и открыл кран. Когда ванна наполнилась, с удовольствием погрузился в горячую воду.
  В спальне зазвенел телефон. Беллами решил не обращать на него внимания — он не ждал никаких звонков. Но телефон звонил и звонил, и это действовало на нервы. «Может быть, это Кэрол?» — подумал он, но тут же отогнал от себя эту мысль. Кэрол слишком умна и осторожна, чтобы звонить ему на квартиру… если ее не вынудит пойти на это что-то чрезвычайное.
  А если это действительно так? Он вспомнил о Ферди Мотте и о предстоящем путешествии в Париж. Будь он проклят, этот Ферди! Беллами выскочил из ванны и, завернувшись в купальное полотенце, бегом бросился в спальню. Но опоздал: прежде чем он снял трубку, телефон умолк. Беллами вернулся в ванную, вытерся и побрился. В спальне он надел оставленный в шкафу костюм, не поместившийся в чемодан, а потом позвонил вниз и попросил прислать с рассыльным сигареты. В ожидании сигарет он присел на кровать и задумался. Через пять минут появился рассыльный с сигаретами, и почти тотчас зазвонил телефон.
  Беллами автоматически взглянул на часы — они показывали четверть восьмого — и поднял трубку. Звонила барменша из «Малайского клуба».
  — Мистер Беллами, — сказала она, — только что звонила миссис Рок… Она просила, чтобы я связалась с вами. Я уже звонила вам, но никто не ответил… Она хочет увидеться, говорит, что это срочно. Вы договорились встретиться с ней попозже, но она просит, чтобы вы, если это возможно, пришли сюда прямо сейчас. Она должна быть здесь с минуты на минуту.
  — Я иду к вам, Бланди, — ответил Беллами. — Когда миссис Рок появится, скажите ей, что я уже в пути.
  — О'кей, — отозвалась Бланди. — Надеюсь, вы захватите с собой новые истории? — добавила она игриво.
  — Кучу, моя дорогая. Но не проси меня рассказать что-нибудь по телефону. Я никогда этого не делаю. Видишь ли, мои истории много теряют без того воздействия, которое оказывает на слушателей созерцание вашего покорного слуги.
  — Мистер Беллами, вы — большой чудак, — хихикнула она.
  — Видит бог, Бланди, ты сама не понимаешь, насколько ты права, — весело согласился Беллами и опустил трубку на рычаг.
  Затем он снова снял ее и набрал номер.
  — Говорит Беллами, — сказал он, когда в доме в районе Уайтхолл подняли трубку. — Предупредите сэра Юстаса, что я буду минут через сорок пять.
  Положив трубку, он закурил, а потом позвонил в отдел «Си» и попросил мистера Уэнинга.
  — Здравствуйте, Филип, — сказал он. — Мне необходимое вами встретиться. Все идет, как надо. Марч сознался во всем, теперь он у нас на поводке. Но кое-что нам следует обсудить.
  — Отлично, Ники, — ответил Уэнинг. — Я буду дома с половины девятого. Это время вас устроит?
  — Вполне, — ответил Беллами.
  Он встал, походил по комнате, а потом позвонил Ванессе.
  — Как у вас дела, Ники? — спросила она. — Вы последовали моему совету? Сходили в Скотланд-Ярд и рассказали там все?
  — Да, моя дорогая, — ответил Беллами. — Я там был, и я раскрыл им мою душу. Донага. Это был великолепный интеллектуальный стриптиз. Я поведал все, что знал. Теперь им известно, что у вас самые красивые ноги в западном полушарии… И что, когда вы идете по улице, мое единственное желание — это двигаться за вами, следя за обольстительным покачиванием ваших упоительных бедер… И что…
  — Ники, вы — сумасшедший! — она прервала его своим низким, грудным голосом. — Неужели вы не можете хоть минуту побыть серьезным? Я спрашиваю, сказали ли вы им правду об этом деле?
  — Сказал ли я правду? — изумился Беллами. — Но ведь я только что говорил вам… А, так это вы о Харкоте!.. Ну да, я сказал им все, что знал. Они собираются его арестовать. — Беллами лгал без какого-либо напряжения, совершенно естественно.
  — Боже, я так и думала! — Голос Ванессы дрогнул. — Страшно представить, чем это обернется для меня.
  — Пусть вас это не заботит, дорогая, — поспешил успокоить ее Беллами. — Помните, у вас остался Ники. Ники, который вас обожает и который готов сделать для вас все на свете. Кстати, знаете ли вы, что я сплю в пижаме, изнутри которой вышит ваш портрет?
  — Ники, разве можно вечно валять дурака! Что заставило вас позвонить мне?
  — О, прелестное создание, я звоню вам потому, что вчера вечером… или сегодня утром я, встретившись с Кэрол, сказал ей, что собираюсь повидаться с вами сегодня около восьми за коктейлем. Я уверен, что она, перед тем как отправиться в свадебное путешествие, звонила вам и, возможно, упоминала об этом. Так вот, обстоятельства изменились, и я смогу приехать к вам только в половине десятого. Это не слишком поздно?
  — Для Ники Беллами слишком поздно не бывает никогда, — невесело пошутила Ванесса. — Тем более, что я никуда не собираюсь и буду ужинать дома. Так что я вас жду. Приезжайте, дорогой Ники, может быть, вам удастся хоть немного приободрить меня.
  — Будем надеяться, что мне это удастся, — сказал Беллами и широко ухмыльнулся в трубку. — До вечера, радость моя.
  Опустив трубку на рычаг, он прошел в гостиную и отпер верхний ящик письменного стола.
  Из ящика он достал автоматический пистолет — «кольт» тридцать второго калибра, вынул из него обойму, высыпал большую часть патронов, оставив лишь два, вставил обойму обратно, дослал один патрон в казенник и, поставив пистолет на предохранитель, сунул его в карман брюк.
  Надев черную шляпу и пальто с каракулевым воротником, Беллами спустился в холл и, воспользовавшись переговорным устройством, связался с администратором.
  — Я уезжаю, — сказал он. — Мои вещи собраны, завтра за ними заедут. Я загляну сюда около полудня, чтобы забрать почту. Спокойной ночи.
  Он вышел из дома, прошел пешком по Халфмун-стрит до Пикадилли, где сел в такси и поехал в «Малайский клуб».
  * * *
  Он увидел Фенеллу Рок за тем же столиком, за которым она сидела с Марчем и Ланселотом в тот вечер, когда они познакомились.
  Беллами окинул взглядом зал. Народа было немного. У стойки двое мужчин мирно беседовали, что-то потягивая из стаканов.
  Барменша суетилась за стойкой — она, видимо, готовила им новую порцию коктейлей.
  Беллами, приблизившись к стойке, дружески обратился к ней.
  — Два очень сухих мартини, Бланди. И, пожалуйста, доставьте их вон на тот столик.
  Она понимающе кивнула головой.
  Беллами прошел к столику и занял место напротив Фенеллы Рок.
  — Что стряслось, Фенелла? — спросил он.
  Она подняла голову и угрюмо взглянула на него. Он увидел ее лицо — бледное, напряженное, с глубокими тенями под накрашенными глазами.
  — Что случилось? — повторил он.
  — Харкот мертв, — ответила она.
  Беллами потянулся за портсигаром. Бланди принесла два сухих мартини.
  Беллами вынул сигарету, поднес ее к губам Фенеллы, дал ей прикурить и закурил сам. Бланди, отчаявшись услышать что-нибудь, вернулась на свое место за стойкой.
  — Фенелла, — заговорил Беллами, — вам не следует принимать это близко к сердцу. Жизнь жестока, и с этим ничего нельзя поделать. Но что с ним произошло? Или он сам…
  — Нет, — прервала его Фенелла, — он не покончил с собой… Сегодня днем я поговорила с ним… рассказала о нашем вчерашнем разговоре, не все, конечно. Он повеселел, оживился. И почти не пил весь день. А в начале седьмого отправился в клуб Мотта… И он не был пьян. И там, почти у самого клуба, его сбила машина… Неизвестно какая. Было уже темно, и водитель скрылся. Харкот, должно быть, скончался сразу. Он ужасно изуродован… Боже мой, Боже мой!..
  — Что ему понадобилось в клубе Мотта? — резко спросил Беллами.
  — Ну… ему позвонили и сказали, что для него есть сообщение, оставленное Ферди Моттом. С ним кто-то хотел встретиться и, как я поняла, срочно. А больше он мне ничего не сказал. И пошел… пошел…
  — Фенелла, вам нужно выплакаться. Тогда вам станет легче, — сказал Беллами. — Почему вы не плачете?
  — У меня нет слез, — ответила она. — Нет слез и нет ничего… Мне кажется, что я окаменела. Ники, я не хочу больше жить! Я устала от такой жизни, устала давно… Вдруг появился Харкот, и я ожила. Чувство усталости от жизни исчезло… А теперь оно навалилось на меня еще сильней! Я… я больше не могу выносить это!
  Он пододвинул ей стакан.
  — Выпейте это, Фенелла, и вам станет легче. Ведь вы не девочка, вы знаете, что в жизни случаются страшные вещи, но все проходит, все забывается, а впереди всегда светит надежда. Я понимаю, что говорю банально, но это действительно так. Конечно, то, что я сейчас скажу, будет для вас слабым утешением, но я со всей ответственностью говорю вам, что для Харкота это лучший выход.
  — Разве может быть смерть лучшим выходом для кого бы то ни было? — Голос ее дрогнул.
  — Для Харкота в сложившейся ситуации — да. Он был слабым человеком, он ничего не умел — ни жить, ни думать, ни даже пить. И оказался замешанным в грязную историю. Останься он жив, вы через несколько дней узнали бы о нем всю правду. Боюсь, что эта правда вам очень бы не понравилась. Поверьте, это была бы гнусная правда. А теперь он останется в вашей памяти таким, каким вы хотели его видеть.
  — Все действительно было так плохо? — спросила она.
  — Хуже, чем вы можете себе представить, — очень серьезно ответил Беллами. — Я уверен, что вы не смогли бы сохранить свое чувство к Харкоту надолго. Этот несчастный случай избавил вас от очень тяжелых разочарований, поверьте мне, Фенелла.
  Ему показалось, что на лице женщины мелькнула тень улыбки.
  — Вы странный человек, Ники. Часто я боюсь вас, а иногда вы бываете таким милым… Вы умеете утешать, и вам хочется верить И сейчас, когда вы говорите о Харкоте, я тоже верю вам.
  — Тогда постарайтесь поверить в то, что я скажу вам теперь. На самом деле вы не любили Харкота, Фенелла. Выдумали, что любите его. Вам нужно любить кого-то, потому что у вас слишком доброе сердце для той работы, которой вы занимаетесь. Ходить по барам и ресторанам Вест-Энда, выискивать бездельников, там ошивающихся, чтобы потом препроводить их к Мотту, в его, так называемый, ночной клуб, чтобы они там проигрывали в железку, рулетку или фараон — это занятие не соответствует вашей натуре. Вы были готовы полюбить кого-то, когда появился Харкот, беззащитный, слабый человек, вид которого внушает жалость. Вы влюбились в него потому, что вам стало жаль его. И это чувство подстрекал некий Беллами, который, как вам казалось, стремился упрятать беднягу в тюрьму за убийство или за что-то там еще.
  — Я готова согласиться с вами рассудком, Ники, — тихо сказал она. — Возможно, вы правы. Но сердцем… Мне очень скверно, Ники.
  — Все мы время от времени проходим через такое, дорогая. — Он ободряюще улыбнулся ей. — События, которые преподносит нам жизнь, часто не зависят от нашей воли. Поставил на красное, выпадет черное… Вот и сейчас выпало черное. Но в следующий раз, когда вы опять поставите на красное, вы, возможно, угадаете. Нужно помнить, что жизнь, как и все остальное, имеет две стороны, нужно уметь спокойно принимать то, что она нам приносит, и научиться расслабляться. Просто потому, что нам больше ничего не остается.
  Фенелла взглянула на Беллами, и ему показалось, что ее казавшиеся стеклянными глаза ожили.
  — Мне хотелось бы, чтобы вы оказались правы, Ники, — с тоской прошептала она.
  Беллами достал из внутреннего кармана пиджака десять десятифунтовых банкнот.
  — Это те деньги, которые я обещал Харкоту. Теперь они ваши. И мой вам совет: уезжайте из Лондона. Уезжайте в деревню — в Девоншир или в Сомерсет, или еще куда-нибудь. Туда, где нет коктейль-баров, а люди на улицах здороваются со всеми встречными, даже незнакомыми. Найдите место, где вы сможете рано ложиться и рано вставать, есть простую пищу, гулять по полям и вересковым пустошам. Постарайтесь выбросить из памяти Пикадилли, бары и эти грязные притоны, называемые ночными клубами. Забудьте Харкота, как если бы его и не было.
  Уверяю вас, вы очень быстро придете в норму — через месяц вас никто не узнает. — Он пододвинул деньги к ее руке.
  — Благодарю вас, Ники. Вы очень внимательны и по-настоящему великодушны. Я… может быть, последую вашему совету. Но… если я так поступлю… где я вас найду… когда-нибудь?
  — Я сам найду вас, Фенелла, — пообещал Беллами. Он еще раз ободряюще улыбнулся ей, взял шляпу и покинул «Малайский клуб».
  Когда он скрылся за дверью, Фенелла положила деньги в сумочку и припудрила носик.
  2
  Беллами подошел к машине, стоявшей во главе цепочки такси, ожидавших у тротуара ярдах в тридцати от «Малайского клуба», и попросил водителя отвезти его к Казармам Веллингтона. Откинувшись на спинку сиденья, он анализировал случившееся, мысленно выстраивая события последних дней в строгую логическую цепочку. Синий цвет фар встречных машин, возникавший из темноты и во тьме исчезавший, настраивал на размышления об эфемерности большинства жизненных реальностей… да и самой жизни тоже.
  Он подумал о Марче. Теперь Марч уплатил то, что задолжал обществу. Не было сомнений в том, что стало причиной его смерти; неопознанный автомобиль лишь реализовал то, что обязательно должно было случиться. Уплаченная Харкотом цена была высока… но только для самого Харкота; с другой стороны, для Марча с его слабохарактерностью и безвольной порочностью, с его неумением реализовать себя, найти свое место в жизни или хотя бы посмотреть в глаза действительности, случившееся было, возможно, наилучшим исходом. Где он был бы в большей безопасности, чем за стенами морга? На губах Беллами появилась сардоническая улыбка.
  Взгляд его смягчился, когда он подумал о Кэрол. Вот это настоящая женщина! Красивая, умная, волевая, сообразительная — человек, которому можно довериться во всем и который никогда не предаст. Алчность, мелочность, тщеславие, подлость совершенно чужды ей.
  А Фенелла? Беллами с сомнением покачал головой. Она не заслуживает особого сочувствия. Конечно, она забудет Марча, забудет так же быстро, как влюбилась в него… или убедила себя, что влюбилась. И его совету она вряд ли последует. Тихой деревушке в Девоншире или Сомерсете она, разумеется, предпочтет какой-нибудь модный курорт, где не ведают о бомбежках, где мужчины по-прежнему мужчины, чему женщины чертовски радуются…
  Такси остановилось Беллами передал таксисту заранее приготовленные деньги, вышел и зашагал по направлению к Уайтхолл. Свернув в ворота дома, выходившего тыльной стороной на Бердкейдж-стрит, он пересек небольшой садик и позвонил в дверь.
  — Добрый вечер, мистер Беллами, — приветствовал его пожилой дворецкий, открывший дверь. — Входите, пожалуйста. Сэр Юстас ждет вас.
  — Добрый вечер, Чарлз. Давненько я вас не видел. Этак можно забыть, как вы выгладите, — улыбнулся Беллами.
  Оставив в холле пальто и шляпу, он проследовал за дворецким по коридору до знакомого ему кабинета хозяина.
  Помощник министра сидел на своем обычном месте за письменным столом лицом к двери. Стоявшее справа от стола, ближе к камину, удобное кресло было занято майором Харбелом из спецотдела Ярда. Оба курили сигары.
  — Добрый вечер, сэр Юстас, — приветствовал Беллами хозяина. — Добрый вечер, Харбел.
  — А вот и Ники, — сказал Харбел, — и, несомненно, с добычей. Ты, конечно, не явился сюда с пустыми руками. Полагаю, они у тебя в кармане?
  Беллами ответил ему улыбкой.
  Помощник министра взял лежавшую на столе коробку с четырьмя сигарами, тщательно осмотрел их и выбрал одну. Срезав ее кончик, он встал, обошел вокруг стола и вручил сигару Беллами, а затем щелкнул золотой зажигалкой, чтобы тот мог прикурить.
  Беллами с явным удовольствием раскурил сигару и с видом знатока пустил к потолку облачко дыма.
  — Сэр, это отличная сигара… Впрочем, плохих сигар у вас не бывает. Но когда такой сигарой тебя угощает помощник министра Ее Величества, и он же подносит тебе огонь, вкус сигары улучшается минимум в два раза.
  — Я вижу, что вы не утратили при выполнении задания ни вкуса к жизни, ни чувства юмора, — заметил сэр Юстас. — Как тут не заподозрить, что вы весьма приятно провели это время.
  — Как сказать, сэр, — в тон ему ответил Беллами. — Во всяком случае, я обнаружил у себя способность поглощать в неограниченных количествах спиртные напитки — как по отдельности, так и в виде самых фантастических смесей… Кстати, о смесях… Харбел, тебе следовало бы послать кого-нибудь из ребят пройтись по этим гадюшникам на Мальборо-стрит. Я ничего не имею против греховных девочек и даже не против нечестной карточной игры, но поить клиентов разбавленным виски! Джентльмен не в состоянии вынести такое!..
  — Харбел поставил меня в известность о том долгом разговоре, который состоялся у вас с ним сегодня. Он удовлетворен ходом дела, и я тоже, — сказал сэр Юстас. — То, что вы сообщили ему, это все? Или у вас есть что-то еще, о чем я должен знать?
  Беллами затянулся сигарой.
  — Да, сэр Юстас. Кое о чем я узнал уже после моего разговора с майором Харбелом. Эти сведения я получил только что. Погиб Марч. Он был сбит машиной в Сент-Джон-Вуд сегодня вечером. Марч мертв, а водитель скрылся. Кроме этого, после нашего с Харбелом разговора ничего существенного не произошло. — Сэр Юстас перевел взгляд на Харбела.
  — Что скажете, Харбел? Это важно? И как случившееся повлияет на ход операции?
  Харбел, пожав плечами, кивнул в сторону Беллами, предлагая ему ответить на вопрос помощника министра.
  — Это лишь упрощает дело, сэр Юстас, — сказал Беллами. — Я полагаю, что если вы предоставите мне свободу действий, результаты вас не разочаруют. А вас, насколько я понимаю, интересует именно это.
  Помощник министра стряхнул пепел со своей сигары.
  — Внесем ясность, Беллами, — сказал он. — Мне нужна уверенность в том, что утечка информации из отдела «Си» не повторится. И все. Так что вы можете действовать, как сочтете нужным. Кстати, я не собираюсь вникать в ваши действия. Если вы доложите мне, что с утечкой информации покончено раз и навсегда, я вполне этим удовлетворюсь.
  — Я тоже считаю, сэр, что иногда лучше не знать лишнего, — сказал Беллами.
  — Как говорят, «что не знаешь, то не заботит», не так ли? — улыбнулся сэр Юстас. — Ну что ж, я готов предоставить вам полную свободу действий. Ну, а когда это дело будет официально завершено… Может быть, я позволю себе неофициально проявить немного любопытства. — Он усмехнулся. — Так как же, Беллами, когда я смогу доложить министру, что на этом деле поставлена точка?
  Беллами прислонился боком к стене у камина и ощутил бедром свой «кольт» в кармане брюк.
  — Я полагаю, что сегодня ночью, сэр. В сущности, осталось только стряхнуть мусор в корзину и написать на папке «Закрыто».
  Помощник министра встал.
  — Рад это слышать. Готов предоставить вам возможность отправить мусор в корзину. — Он протянул Беллами руку. — Желаю успеха, Беллами. Я понимаю, насколько неприятным было это задание. Мы благодарим вас за проделанную работу.
  Беллами пожал руку помощника министра и вышел. Харбел последовал за ним.
  — Классная работа, Ники, — сказал Харбел, когда дверь за ними обоими закрылась. — Я не удивлюсь, если тебе тут же будет вручена правительственная награда, — усмехнулся он.
  — Которую я заслужил, — парировал Беллами. — В отличие от некоторых, принимающих за работу телефонные разговоры и даже получающих удовольствие от этого, я несколько месяцев шастал по грязным притонам, рискуя окончательно пропить свою христианскую душу. Скажи мне, друг мой, к лицу ли это истинному британцу?
  — Ясное дело, нет! — согласился Харбел. — Но ведь ты, черт подери, извлекал из этого удовольствие. В то время как твои коллеги из отдела мерзли и мокли Бог знает где, выслеживая шпионов и ежедневно рискуя, что их нашпигуют свинцом, допрашивая всякую шваль и страдая от хронического недосыпания, ты целыми днями пил, а по ночам крутил любовь с хорошенькими дамочками! Боже, и за это человеку еще и платят!
  — Не столько, сколько следовало бы, — заявил Беллами. — кроме того, им следовало бы присвоить мне очередное звание и наградить орденом. Охота на шпионов — дело нехитрое. Ты лучше подумай, сколько лет должен был я потратить, чтобы научиться безошибочно определять, что можно и нужно сказать той или иной женщине, не опасаясь, что тебе надерут уши!
  — Бедный, бедный Ники! — сочувственно воскликнул Харбел. Ловким движением он выудил из кармана Николаса портсигар и достал из него сигарету. — Послушай, я хотел бы знать твое мнение относительно Марча. Это что, совпадение или…
  — Это не совпадение, — прервал его Беллами. — Это умышленное убийство. Блестящая импровизация.
  В холле Харбел подал Беллами пальто.
  — Держи меня в курсе событий, Ники, — сказал он на прощание. — Сообщай сразу, если будет что-то новое. Могу ли я чем-нибудь помочь?
  — Можешь, — ответил Беллами. — Мне нужен «хвост». Выбери парня потолковее, и пусть он сегодня топает за мной. Он может прилипнуть ко мне, когда я выйду из «Малайского клуба» — я сейчас иду туда. Так что он должен быть там минут через двадцать. И после этого пусть все время будет под рукой. Когда придет надлежащий момент, я скажу, что ему следует делать.
  — Заметано, — сказал Харбел. — Сейчас распоряжусь, что бы с тобой послали Лейзенби. Ну, действуй, Ники. И удачи тебе.
  — И тебе того же желаю, шеф. Удачи тебе и постарайся не промочить ноги! Если появится желание сегодня попозже повидаться со мной, ты найдешь меня на Кондуит-стрит в баре Сиднея.
  * * *
  Беллами уселся на высокий табурет у стойки в «Малайском клубе» и заказал мартини — двойной и очень сухой. Выполняя заказ, блондинка-барменша прощебетала:
  — Как жаль, что вы не пришли к нам на полчаса раньше, мистер Беллами! Что тут было! Обхохочешься!
  — И по какой же причине, Бланди?
  — Вы помните девушку, которая стоит за стойкой в баре клуба Фалоппи? — спросила Бланди. — Классная девочка! Одна из самых славных и симпатичных в наших местах. И вот час назад она явилась сюда. С парнем, за которого, как она сказала, собирается выйти замуж! Вы бы только взглянули на это! Роста в нем фута три, и он страшен, как смертный грех! Настоящий урод, скажу я вам. Ну и пара же получилась, животики надорвешь со смеха! Глэдис — она высокая, статная, настоящая королева! А он… Но, как говорят, любовь зла…
  — Это уж точно, Бланди.
  — Я было поговорила с ней, — продолжила барменша. — «Что ты задумала, Глэдис? — говорю. — Ну выйдешь ты замуж, а потом? Будешь всю жизнь его ублажать? Замужество — это ловушка для бедной девушки!» Так ей и сказала, да что толку, если она ничего не слышит…
  — Да, Бланди, насчет того, что любовь зла, ты очень верно сказала. Помню я одну даму… Это было в Пенсильвании…
  — Ну вот, так я и знала! Рассказываю вам сейчас про Глэдис, а что-то мне подсказывает: как только я доскажу, вы тут же начнете мне рассказывать про какую-нибудь даму, с которой вы знались где-нибудь… — Она грустно вздохнула. — Мистер Беллами, — неожиданно застенчиво сказала она, — когда в понедельник вечером вы угощали меня шампанским, я вдруг подумала — только на секундочку, — что я чуть-чуть вам нравлюсь.
  Лицо Беллами приобрело трагическое выражение.
  — Ах, Бланди, конечно же, ты мне нравишься, — заверил он ее. — Но увы!.. Ах, если бы я только мог рассказать тебе все! Пойми, я не могу иметь дело с женщинами! И это связано… О, это страшная история!
  — Мистер Беллами! — воскликнула девушка. — Мне, наверное, не следовало говорить с вами об этом! Но я не знала… честное слово, не знала! Простите меня!
  — Бланди, ты мой друг, и поэтому я расскажу тебе все, — начал Беллами взволнованным голосом. — Это было давно, мне было тогда семнадцать лет, и я влюбился во французскую графиню… О, это была шикарная женщина!.. Я никогда не видел подобной. Мы обручились и должны были весной вступить в брак. Но однажды вечером я не смог прийти к ней, как обычно. И что же ты думаешь? На другой день, когда я встретился с ней, я обнаружил, что она окосела. И как! За обедом, сидя рядом со мной за столом, моя бедная Ортанс начала есть черепаховый суп из моей тарелки! Боже! Я не смог этого вынести!..
  — Какой ужас! — воскликнула Бланди. — И что же вы сделали?
  — Убил ее, — ответил Беллами невозмутимо. — Убил, уложил в мой дорожный сак и при первом удобном случае бросил в реку. Но с тех пор я не могу даже взглянуть ни на одну женщину. Эти косые глаза неотступно преследуют меня.
  — Мистер Беллами, вы — настоящий дьявол! — воскликнула Бланди. — А я-то сначала подумала, что вы рассказываете мне правду! Ну а эта женщина из Пенсильвании, что с ней случилось?
  — О, это очень поучительная история. Ей было чуть больше сорока, но она оставалась весьма привлекательной женщиной. У нее было четыре дочери; три из них вышли замуж, а четвертая собиралась совершить этот шаг. Увы, ее жених не понравился матери. Она всеми силами старалась убедить дочь, что ей не следует выходить замуж за человека, у которого нет ни денег, ни положения, ни перспектив, ни хотя бы сколько-нибудь сносной внешности. Ничего! Однако девушка была влюблена. Она снова и снова жала на мать и в конце концов сумела превратить ее жизнь в настоящий ад. Наконец мать не выдержат и предложила дочери следующее: пусть она навестит своих замужних сестер, посмотрит, как они живут. Если, вернувшись, она по-прежнему будет стремиться выйти замуж за своего дружка, мать даст свое согласие. И девушка уехала. Сперва она отправилась в Оклахому, где жила ее старшая сестра — она была замужем за фермером. Приехав к ней на ферму, она застала там людей местного шерифа — они описывали имущество. Бедная женщина рыдала на полу в пустой спальне — ее муж сбежал с соседкой-блондинкой, оставив жене долги и синяки под глазами, которые он наставил ей накануне. Тогда наша девушка села на поезд и поехала на Запад, в Сан-Франциско, где жила ее вторая сестра. К своему изумлению она узнала, что та работает в прачечной, а ее муж сбежал в первую ночь, прихватив с собой все деньги, которые были в доме, и драгоценности новобрачной. Бедная женщина тяжело работала все эти годы, склонившись над корытом, заработав искривление позвоночника, хронический бронхит и ревматизм в колене. Это был второй урок. Героиня моего рассказа отправилась к третьей сестре: выйдя замуж за киноактера, та, конечно же, жила в Голливуде. Приехав туда, девушка узнала, что муж сестры давно с ней развелся: он женился, в общей сложности, шестнадцать раз — ее сестра вроде была десятой, — и все его жены были живы. После этого она вернулась домой…
  — Надеюсь, этих уроков ей было достаточно, чтобы навсегда расхотелось выходить замуж? — заинтересованно спросила Бланди.
  — Видишь ли, Бланди, когда она вернулась, оказалось, что ей просто не из чего было выбирать. Пока она совершала свой круиз, ее матушка сама успела выскочить замуж за жениха своей дочери. Для девушки это был страшный удар: бедняжка была беременна от своего бывшего жениха. Три недели она старалась выяснить, кем же будет доводиться ей этот ребенок, а когда, наконец, поняла, что ее жених ей теперь приходится отчимом, а значит, ее сын, если он у нее родится, будет одновременно братом, и, тронувшись умом, отравилась…
  — И, конечно же, умерла в страшных мучениях, — закончила Бланди. — Удивительно забавный конец. Но, наверное, здесь должна быть мораль?
  — Мораль я как-то не приметил, — ответил Беллами, слезая с табурета. — До скорого, Бланди.
  Он взял шляпу и направился к двери.
  Глава 15
  Четверг: Последний глоток
  1
  Выйдя на улицу, Беллами задержался у входа в «Малайский клуб», чтобы закурить сигарету. Прикуривая, он держал зажигалку у самого лица и явно не спешил. Ему было нужно, чтобы Лейзенби со стопроцентной гарантией опознал его. Затем он пешком направился к Беркли-сквер.
  На стоянке такси он увидел несколько машин, стоявших в ожидании пассажиров, и сел в первую. Водителю он назвал адрес Уэнинга. Оглянувшись через минуту, он увидел через заднее стекло огни следующей за ними машины Лейзенби.
  Дверь ему отпер Уэнинг. Глава отдела «Си» держал в руке трубку, а лицо его уже не было таким напряженным, как накануне.
  — Входите, Ники, — сказал он. — Рад вас видеть. — Беллами вошел в холл, снял пальто и шляпу. Уэнинг запер дверь, и они прошли в гостиную. Остановившись у камина, Беллами наблюдал за хозяином, достававшим стаканы из бара.
  — Глоток виски? — осведомился Уэнинг, держа в руке графин.
  — Да, Филип, с удовольствием. Я, пожалуй, выпью глоток виски… последний глоток, если учесть, что мы, по-видимому, последний раз пьем вместе.
  Он вынул портсигар, глядя с усмешкой на опешившего Уэнинга.
  — Не понял, Ники, — удивился тот. — Вы на что-то намекаете?
  Беллами протянул руку за своим стаканом. Отпив немного виски, он сказал:
  — Должен признать, это была отличная идея — убрать Марча. Я назвал бы это озарением, талантливой импровизацией. Живой Марч был вам не нужен. Более того, он был опасен, так как в любой момент мог начать отрицать свою виновность в убийстве Фредди. Вам было куда выгоднее повесить убийство Фредди на мертвого Марча. Ведь мертвые не оправдываются и не отказываются от своих показаний. Вы убили его в самый подходящий момент, когда я, по вашему мнению, уже побывал в Скотланд-Ярде с компрометирующей Харкота версией, Вы имели все основания рассчитывать, что случившееся с Марчем сочтут за самоубийство: преступник, обложенный со всех сторон, сам поставил последнюю точку.
  Уэнинг долил виски, вернулся к бару и поставил свой стакан.
  — Ники, что с вами? — спросил он. — Вы сошли с ума? Полагаю, вам следует немедленно повидаться с психиатром. А Харкот… он что, действительно мертв?
  — Ага. Его сбил какой-то автомобиль рядом с клубом Мотта сегодня в начале седьмого вечера. Харкот мертв, автомобиль скрылся с места происшествия. У Харкота жуткий вид — я думаю, что для гарантии вы переехали его раза три. И место выбрано со знанием дела — в такое время там безлюдно.
  Уэнинг, держа руки в карманах, не отрывал глаз от лица Беллами. Тот продолжал усмехаться, и усмешка эта была зловещей.
  — Все это элементарно просто, — продолжал Беллами, демонстрируя собеседнику белизну своих зубов. — Вы были уверены, что сегодня я побываю в Скотланд-Ярде и выложу им эту бредовую историю о Марче. И вы были уверены, что они мне поверят. Что ж, у вас были к тому основания. Однако в ваши планы отнюдь не входил арест Марча. И вот сегодня утром вы звоните Мотту и поручаете ему организовать этот звонок к Марчу. По поручению Мотта кто-то из его людей ближе к вечеру позвонил Харкоту и вызвал его в клуб Мотта, возможно, от вашего имени. И Харкот пошел туда, потому что ему нужно было увидеть вас… он хотел этой встречи.
  — Неужели? — Уэнинг продолжал стоять у бара. — И можно поинтересоваться, почему.
  — Разумеется. Харкоту были нужны деньги. Те деньги, которые он не мог выжать из вас раньше по той причине, что вы их сами еще не получили. Как видите, все предельно просто. Бедный, невезучий старина Харкот! Он отправился за деньгами и снова не получил их… Но получил кое-что другое.
  Беллами с явным удовольствием затянулся сигаретой. Уэнинг молчал.
  — Только не подумайте, Филип, что я так уж симпатизирую Харкоту, — добавил Беллами, — это было законченное ничтожество — жалкий, мелкий, глупый человечек. При всех условиях рано или поздно он все равно бы кончил плохо.
  — Ну, теперь я окончательно убедился в том, что вы помешались, Ники, — заговорил Уэнинг. — Впрочем, я и раньше полагал, что вы кончите белой горячкой. Однако, коль скоро вы не намерены закончить эту комедию, могу ли я попросить вас более определенно мотивировать мое поведение. Мне любопытно, какие картины рисует ваша больная психика.
  Беллами кивнул.
  — Ваше любопытство мне понятно, и я охотно удовлетворю его. Вы были вынуждены убить Харкота потому, что он знал, что Фредди задушили вы. Харкот не блистал умом, однако только полный идиот не догадался бы, кто настоящий убийца. Вы были уверены в том, что, пока Харкот чувствует себя в относительной безопасности, он будет держать язык за зубами: вы были источником его доходов, а какой шантажист пустит под нож свою дойную корову? И столь же хорошо вы знали, что как только Харкота прижмут по-настоящему, как только он поймет, что оказался главным подозреваемым и вот-вот будет арестован, он заговорит и выложит все. В ваши планы это не входило.
  Уэнинг отошел от бара и сел на диван. С невозмутимым видом он достал портсигар и взял сигарету. Однако когда он поднес к ней огонек зажигалки, Беллами заметил, что у него дрожат пальцы.
  — Вы очень странный тип, Ники, — сказал Уэнинг наконец. — А ведь все это время я считал вас очень недалеким человеком, безвредным простаком…
  — Не вы первый принимали меня за простака, Филип. Такую ошибку совершали многие. И ни к чему хорошему для них это не приводило, — ответил Беллами.
  Уэнинг сильно затянулся и выпустил дым через нос.
  — Вы построили интересную версию убийства Марча. Но ведь она не подкреплена никакими доказательствами, это чистая теория, не более. Уверяю вас, и за тысячу лет никто не сможет доказать, что я убил Харкота. Да вы и сами это понимаете.
  — В этом я с вами согласен, — сказал Беллами. — Но… — Он сделал паузу. — … я без особых затруднений смогу доказать, что вы убили Фредди. Однако, ирония сложившейся ситуации в том и состоит, что мне не придется этого делать. Почему? Потому что вы не позволите мне это сделать. — Он говорил ровно, даже безучастно.
  — Я? — Голос Уэнинга звучал так же ровно, как и голос его противника. — Я не позволю вам доказать, что это я убил Фредди? Вот уж действительно, чем дальше, тем интереснее. — С сигаретой в руке он откинулся на спинку дивана. — Кстати, не слишком ли много убийств для одного человека? Сперва Марч, теперь Фредди, как будто убийства — мое основное занятие. Ах, Ники, — он широко улыбнулся, — боюсь, вы пошли в жизни не по тому пути. Вам бы писать киносценарии — у вас буйная фантазия и подлинный талант сценариста.
  — Вполне согласен с вами. Сценарии — это по моей части, — усмехнулся Беллами. Он стоял у камина, сунув руки в карманы пиджака.
  — Я хотел бы знать, откуда у вас такая уверенность, что это я убил Фредди?
  — О, прийти к такому выводу было совсем нетрудно уже после первой моей беседы с Мейнелом, инспектором, расследующим убийство Фредди. Гораздо проще, чем вы предполагаете. Видите ли, Филип, вы придумали отличный выход из положения. Однако вы вынуждены были спешить и в спешке не обратили внимания на кое-какие детали, которыми при иных обстоятельствах, конечно же, не пренебрегли бы. Я сейчас объясню вам, что именно я имею в виду, но прежде… — Он швырнул сигарету в камин. — Видите ли, Филип, я хочу предложить вам сделку. Сделку, которая, по моему мнению, устроит нас обоих. Вы готовы к деловому разговору?
  Глаза Уэнинга блеснули, хотя он и старался скрыть это.
  — Я готов выслушать вас, Ники. Продолжайте, изложите все, что там у вас есть. Если мне станет очень смешно и я хихикну, вы ведь не обидитесь? А когда вы изложите все, можно будет как следует посмеяться над тем, что вы называете сделкой…
  Беллами обнажил зубы в холодной ухмылке.
  — Что, Филип, вам так не хочется капитулировать? Впрочем… — Он пожал плечами. — Это не имеет значения. Хотите вы того или нет, но вы пойдете на сделку, которую я вам предложу, и согласитесь на мои условия. Конечно, после того, как я вас к этому подготовлю.
  — Не сомневаюсь, что это обойдется мне в кучу денег, — с сарказмом предположил Уэнинг. — А платить придется сразу?
  — Сразу, Филип, сразу, — ответил Беллами.
  Он взял из портсигара очередную сигарету, осмотрел ее, неторопливо размял, а затем прикурил от зажигалки, поглядывая на Уэнинга.
  — Так вот, Филип, — начал он спокойно, — Харкот доил вас несколько месяцев подряд. Он стал вас шантажировать после того как узнал, что Ванесса, его жена, — ваша любовница. Не знаю, как он узнал об этом, но уверен, что это открытие не доставило ему особого удовольствия. В самом деле, мужчине, прожившему семь лет с красивой, привлекательной женщиной, не слишком приятно узнать, что один из его близких знакомых — ее любовник… Даже если этот мужчина олух и подонок вроде Харкота. — Он стряхнул в камин сигаретный пепел. — Назревал скандал, который не был нужен ни вам, ни Ванессе, от которой вы были без ума. И вы решили откупиться. Но для этого нужны были деньги и немалые. И тогда вы начали продавать секретные материалы из отдела «Си». Да, Филип, ради Ванессы вы были готовы на все. И на все пошли. Даже на убийство. Первую сделку такого рода вы заключили в сентябре. После утечки информации правительство, естественно, забило тревогу. И тогда вам пришла в голову очень неплохая идея. Вы предложили провести чистку в отделе «Си». Под предлогом сокращения штатов вы выбросили из отдела троих: Марча, Мотта и меня. Ваш выбор, конечно, не был случайным. После случившегося вы, разумеется, не желали видеть Марча рядом с собой на работе, Мотт был вам нужен вне отдела, а я… я просто постоянно раздражал вас. Слишком много пил, был небрежен в работе, так что вы с удовольствием вышибли меня, воспользовавшись представившимся случаем. После этого Марч завел себе отдельную квартиру. Дурак, он по-прежнему сердился на вас и на жену; ему, видимо, доставляло удовольствие выжимать вас и Ванессу досуха, до последнего пенни. Видимо, он считал, что это для вас справедливое наказание. А тут появилась Айрис Берингтон — дамочка, умеющая доставить массу удовольствий тому, у кого водятся деньги. Харкот спикировал на нее, как мотылек на свечу. Деньги у него были, и он считал, что такое положение вещей будет длиться вечно. А теперь перейдем к событиям недавнего прошлого. После того, как кончились деньги, полученные за материалы, приданные вами в ноябре, вы оказались на мели. Марч, промотавший все, что вы ему дали, начал давить на вас. Да и правительство не оставляло в покое. Осложнились отношения Харкота с Айрис: когда у Харкота началась полоса безденежья, эта бедовая дамочка решила порвать с ним, о чем и заявила в прямых и понятных выражениях. Харкот, увлеченный ею, разъярился не на шутку. Он явился к вам и заявил, что если вы срочно не снабдите его деньгами, чтобы он смог удержать Айрис, он пойдет к Фредди и выложит ей всю правду о ваших шашнях с Ванессой. Вы, естественно, попросили его еще немного подождать, пообещав, что вскоре достанете деньги. Деваться было некуда, и вы решили пойти на третью, последнюю кражу документов. Вы передали украденные материалы эмиссару господина Геббельса, однако, он не торопился расплатиться с вами. А Марч жал и жал, теряя терпение. И вот в понедельник наступила развязка…
  Уэнинг отправил недокуренную сигарету в камин. Сложив руки на груди, он неотрывно смотрел на Беллами.
  — В понедельник Кэрол устраивала прием; предполагалось, что Фредди к ней отвезет Харкот, — продолжал Беллами. — Вероятно, этот подонок накануне пригрозил вам, что его терпение иссякло и что, если завтра вы не дадите ему денег, он расскажет обо всем Фредди. Думаю, что вы все же не поверили ему до конца и решили, что он блефует. Какой же шантажист зарежет курицу, несущую ему золотые яйца? На это способен только идиот. А ведь Харкот и был идиотом, и у него сложился новый идиотский план. Он хорошо знал Фредди, знал, насколько она добропорядочна, знал, как она любит вас. Он понимал, что нанесет ей удар в самое сердце, рассказав о вашей связи с Ванессой.
  И он решил, что, поскольку Фредди ужасно боится скандалов, она, чтобы избежать огласки, согласится заплатить ему. Пусть не очень большую сумму, но достаточную, чтобы на какое-то время удовлетворить претензии Айрис и удержать ее. Он предупредил Айрис, что вечером получит деньги от Фредди, но не объяснил, за что. Вечером он приехал к Фредди на коктейль и все ей выложил. Однако результат не оправдал ожиданий. Фредди отказалась платить и выставила незадачливого шантажиста из квартиры. Конечно, о поездке к Кэрол не могло быть и речи. Фредди попыталась связаться с вами и позвонила в контору. Вас там не было: в это время вы в баре «Беркли» обсуждали со мной пути расследования утечки информации в отделе. Вернувшись в отдел, узнали, что звонила ваша супруга, и снова ушли, мучимый мыслью о том, хватит ли у Харкота наглости сдать вас Фредди. Возможно, какое-то время вы бродили по улицам; может быть, поужинали где-нибудь. А потом решили отправиться домой и узнать, что там произошло. В квартиру вошли через боковую дверь в переулке; поднялись по служебной лестнице и из коридора прошли в свой кабинет. Это было примерно в половине одиннадцатого. Фредди была одна, и она выложила все, что о вас думала, в соответствующих выражениях. Но не в этом заключалось самое страшное. Надо полагать, что этот недоумок Марч сообщил ей, какие крупные суммы он получает от вас. После его ухода Фредди задумалась над тем, откуда появлялись такие деньги… и, видимо, догадалась. Догадалась, что это именно вы продавали бошам планы пропагандистских кампаний…
  Беллами замолчал, не сводя с Уэнинга тяжелого взгляда. Тот молча глядел в пол.
  — И она сказала это, переполнив тем самым чашу терпения. Вам показалось, что это уже слишком, верно, Филип? — продолжал Беллами. — Вы утратили самообладание, бросились на нее… Я правильно рассказываю? Вот так вы и задушили Фредди, а потом начали думать, как бы получше замести следы. Прежде всего вас заботил вопрос об алиби. Приходится отдать вам должное: без предварительной подготовки вы реализовали достаточно хитроумный план, обеспечивающий это алиби.
  Достав из гардероба меховой жакет Фредди, вы надели его на нее и положили тело на кровать. На прикроватный столик бросили бархатную шапочку жены. Затем позвонили Ванессе и дали ей весьма четко продуманные инструкции. Она должна была позвонить вам на работу и, назвавшись Фредди, попросить передать, чтобы вы позвонили ей домой в одиннадцать тридцать. После этого ей следовало позвонить в дом Кэрол и, опять-таки назвавшись Фредди, попросить к телефону меня. В разговоре со мной она должна была сказать, что простудилась и не будет на приеме, а потом попросить меня срочно приехать к вам на квартиру. Ванессе следовало говорить хриплым голосом простуженного человека, никто не заподозрил бы, что это говорит не страдающая простудой Фредди. Ванесса была готова для вас на все, Филип, и она согласилась, даже не спросив зачем все это нужно. В вашу контору она должна была позвонить ровно в одиннадцать, а мне — спустя две-три минуты. В результате вы смогли вернуться в контору сразу же после звонка Ванессы, выдающей себя за Фредди. Великолепное алиби, подтвержденное вашей секретаршей, мной и горничной Кэрол, позвавшей меня к телефону.
  Однако, в этом плане было слабое звено, которое вы тут же заметили. Для Фредди было бы естественно позвонить в контору и Кэрол из вашей квартиры. Но ведь Ванесса никак не могла звонить из Хайд-Хауса. Нужно было придумать причину, вынудившую Фредди звонить вам не по линии прямой связи, соединяющей контору с квартирой, и не через коммутатор. Так вот, именно поэтому вы и надели на нее жакет: он должен был подтверждать то, что Фредди выходила на улицу и звонила из телефонной будки.
  И вот здесь вы допустили оплошность, Филип. Очень серьезную оплошность. Когда я обнаружил труп Фредди, меня заинтересовало то, что она лежит на кровати в меховом жакете. Я было подумал, что она куда-то выходила. Но когда я потрогал мех рукой, оказалось, что он совершенно сух. И волосы были совершенно сухими, и на бархатной шапочке не было следов дождя, который в тот вечер лил, не переставая. Значит, она не покидала квартиру. Тогда зачем, подумал я, ей нужно было надевать жакет? Ведь в комнате очень тепло. Вскоре я знал ответ и на этот вопрос. Когда Мейнел сообщил мне, что Фредди звонила не из своей квартиры, мне стало ясно, что в отдел «Си» и к Кэрол звонила не она, а какая-то другая женщина. Убийца же надел на нее меховой жакет, чтобы создать видимость того, что она выходила из квартиры. — Беллами усмехнулся. — Такие вот дела, Филип. Вам остается только сожалеть, что не учли того, что при такой погоде мех жакета Фредди обязательно намок бы.
  — Боже мой! — хрипло прошептал Уэнинг. — Какой же я идиот! Как я мог забыть о дожде!
  — Вполне согласен — это было очень неосторожно с вашей стороны, — доброжелательно подтвердил Беллами. — Ну, а вычислить звонившую женщину было и вовсе нетрудно. Она должна была знать, что я нахожусь на приеме у Кэрол; с другой стороны, когда я уходил, ее там уже не было. Обоим этим условиям отвечала Ванесса. Ведь она ушла с приема раньше меня. Все проще простого. А после того, как я узнал от этой Берингтон, что Харкот собирался за счет Фредди разжиться деньгами, мне стало ясно и остальное. Но в то время вы были уверены, что безукоризненно провернули это дело. На роль убийцы было два кандидата, один лучше другого: Марч и я. Здесь мне немного помогла Айрис Берингтон: она во всеуслышание заявила, что убийца Фредди — Харкот. Чтобы еще сильнее сместить чашу весов в выгодном для меня направлении, я позволил себе сфальсифицировать маленькую улику: окурок сигареты, якобы оставленный Марчем в спальне Фредди. Тем самым я отвлекал внимание полиции от своей персоны и обеспечивал себе возможность собрать остальную нужную мне информацию. Вам было необходимо, чтобы Харкот держал язык за зубами. Для начала вы позаботились о его финансовом положении. По вашему распоряжению Мотт, которому вы позвонили по телефону, устроил Марчу выигрыш двух сотен фунтов в покер. Это должно было на некоторое время успокоить Харкота, чтобы тот не высовывался, пока вы не получите деньги. Он и не высовывался. Можно предположить, что он догадывался, кто убил Фредди, но не собирался выдавать вас, пока это было ему выгодно: ведь вы снабжали его деньгами. Конечно, если бы на карту была поставлена его жизнь, он заговорил бы, но прежде чем это произошло, вы его убили.
  — Все предельно ясно: Харкот — убийца, оказавшийся на грани разоблачения; мучимый страхами и угрызениями совести, он бросается под машину. Не могу не отметить еще один ловкий ход, предпринятый вами. Когда я оставил у вас мертвецки пьяного Харкота, вы подложили ему в потайной кармашек напечатанную на машинке записку и ключ. Записку, якобы написанную ему Фредди. А на самом деле квартиру в Джордан-корте снимали вы с Ванессой. Вы прекрасно знали, что обслуживающий персонал Джордан-корта ни разу не имел возможности как следует рассмотреть ни вас, ни Ванессу — вы всегда были предельно осторожны, приезжая туда на любовные свидания. И полиция, и пресса поверили бы, что эта квартира — любовное гнездышко Харкота и Фредди. Вот вам еще один мотив, еще один аргумент в пользу того, что ее убил Харкот. Разумеется, позже вы рассказали Ванессе правду об убийстве Фредди… но не всю. Об истинной причине этого убийства вы предпочли умолчать, а придумали что-то иное. Скорее всего, вы сказали ей, что Фредди узнала о вашей связи и стала угрожать, что привлечет Ванессу к суду по расторжении брака и испортит ее репутацию. В результате вы сделали Ванессу своей соучастницей, обеспечив себе ее молчание и содействие. Могу себе представить, каким потрясением это стало для нее. Однако любящая женщина способна на многое. Она сумела убедить себя, что вы не виновны, что утратили контроль над собой от угрозы погубить женщину, любимую вами.
  Я счел нужным проверить, насколько глубоко замешана в этом деле Ванесса. С этой целью написал письмо Кэрол, в котором высказал предположение, что Фредди убил Харкот, ее бывший любовник. Я попросил Кэрол показать это письмо Ванессе, а на следующий день сам поехал к ней. Ванесса клюнула на предложенную ей наживку: она тут же заявила, что точно знает о любовной связи между Харкотом и Фредди, что именно эта связь была причиной ее разрыва с мужем и что, конечно же, это он убил Фредди. Бедная Ванесса… она шла на все, чтобы отвести от вас опасность. И вы оба надеялись, что вам это удалось. Конечно я посетил Джордан-корт и нашел там копии планов отдела «Си» и другие секретные материалы, доставленные туда специально для меня. Тем самым вы убивали и второго зайца: можно ли представить лучшие доказательства того, что именно Фредди и Марч являются виновниками утечки информации? Вроде бы все складывалось великолепно, но на самом деле…
  — Вы что-то говорили о сделке, — прервал его Уэнинг. — Давайте вернемся к этому вопросу. Между прочим, Ники, должен сказать, что и вы тоже завязли в этом деле. И не все, что вы сейчас рассказали, верно. Подозрение в краже секретных материалов падает не только на Фредди и Харкота. В этом вы заблуждаетесь. — Он цинично улыбнулся. — Подозрение падает и на вас, Ники. Сейчас я сообщу кое-что, что, несомненно, вам будет интересно узнать. Спецотдел Ярда с самого начала подозревал в организации утечки информации вас, Ники. Да-да, именно вас. Конечно, вы ловко угадали, кто кого убил, но вашу собственную шкуру это не спасет. Так что есть над чем поразмыслить. И если вы действительно так умны, то предпочтете играть в мою игру. Если власти останутся при мнении, что Харкот убил Фредди, что это они толкали Геббельсу секретные данные, то это, возможно, облегчит и вашу участь. Особенно, если я постараюсь помочь вам. Знайте также, что сам Харбел из спецотдела охотится за вами, он только и ждет случая наложить на вас лапу. Это он попросил меня поручить расследование дела вам, чтобы вы утратили осторожность и…
  — Филип, вам следует поберечь свое красноречие, — прервал Уэнинга Беллами. — Вот уже семь лет, как я работаю в спецотделе. Этот спектакль поставлен по моему сценарию. Вас дурачили с самого начала. Вы уже давно под подозрением, но нам нужно было узнать, кому вы передаете материалы и как их вывозят из страны. Теперь мы это знаем. Вы уволили Ферди Мотта, чтобы с максимальной надежностью решить проблему сбыта. Раз он не работает в отделе «Си», значит, нет оснований его подозревать. Кстати, он изрядно преуспел за это время. Совсем недавно ударился в игорный бизнес, став, бог знает на какие средства, владельцем ночного клуба, вот уже собирается покупать земельные владения. Очень интересно… Впрочем, об этом нам расскажет сам Мотт, когда настанет время…
  — Для этот неплохо бы его поймать! — перебил Уэнинг. — А это весьма проблематично: он, вероятно, уже во Франции.
  — Не думаю. — Беллами усмехнулся. — Ведь Ферди тоже не оставляли без присмотра: его опекала Кэрол. Да-да, Филип, Кэрол с самого начала работала со мной. А наша ссора на приеме у Кэрол и наш разрыв из-за моего пристрастия к спиртному — это тоже часть сценария. Я знал, что Ферди положил на нее глаз и постарается занять мое место, если Кэрол пошлет непутевого Ники ко всем чертям. В результате Кэрол получила возможность не спускать с него глаз — это было очень полезно для дела.
  — Выходит, вы все предусмотрели? — сказал Уэнинг с горечью в голосе, которую он даже не пытался скрыть.
  — Во всяком случае, постарался, — скромно ответил Беллами. — Кстати, Филип, по-настоящему изящный штрих с вашей стороны, это то, как вы воспользовались запиской Фредди. Вы обнаружили ее в спальне и «уронили» в щель между кроватью и прикроватным столиком. Очень остроумно! Вы надеялись, что я ее не замечу, а полиция, обыскивая квартиру, найдет и это будет отличной наводкой на Ники Беллами. Догадываюсь, что эту записочку она начала писать после разговора с вами, во время которого вы сказали ей, что я причастен к краже документов из отдела. Видимо, она намеревалась пригласить меня к себе и убедить прекратить это. Кстати, я заметил, что в блокноте под запиской оставался еще один листик. Уж не его ли, Филип, вы использовали, чтобы напечатать на машинке ту фальшивую записку от Фредди к Харкоту?
  Уэнинг не ответил на этот вопрос. Он только пожал плечами, а потом мрачно сказал:
  — Ну что ж, я всю жизнь считал, что нужно уметь проигрывать. И готов признать, что потерпел неудачу… Эта проклятая жизнь, она преподносит нам подчас сюрпризы, да, Ники?
  — Ага. От смеха уписаться можно, — с холодной усмешкой подтвердил Беллами.
  Уэнинг подошел к бару и приготовил себе виски с содовой.
  — Кстати, Насчет сделки… Ваше предложение еще в силе, Ники?
  — Да, — кивнул Беллами.
  Из кармана брюк он извлек «кольт» и положил его на каминную полку.
  — Мы не заинтересованы в том, чтобы это дело получило огласку, — сказал он. — Как вы посмотрите на такой финал: вопрос об убийце Фредди остается открытым, так как Марч, главный подозреваемый, погиб под колесами автомобиля. Вы же, Филип, не найдя в себе достаточно сил, чтобы пережить трагическую смерть жены, в состоянии глубокой депрессии пустили себе пулю в лоб. И чем скорее вы это сделаете, тем лучше.
  Уэнинг резко повернулся и взглянул в лицо Беллами.
  — Вы — дьявол, Ники, и сделка ваша дьявольская! — Его голос звучал хрипло. — И какую выгоду от нее буду иметь я?
  — Ну… прежде всего гарантия, что вы не попадете на виселицу. И потом вы спасете Ванессу. Так что сделка эта взаимовыгодна. К слову, под вашим окном прогуливается оперативник из спецотдела. Он никуда не уйдет до утра. А завтра утром, если выбудете живы, за вами придут. Вас арестуют, а что произойдет потом, нетрудно догадаться. Арестуют Ванессу, и на предстоящем процессе она будет фигурировать как «фактическая сообщница» в убийстве Фредди. Кстати, я не думаю, что Ванесса знает о том, что хищение документов из отдела «Си» — это ваших рук дело. Пожалуй, она не перенесет этого.
  — Не перенесет… — как эхо, повторил Уэнинг. — Она не перенесет… И это страшнее всего. — Он налил себе неразбавленного виски. — Ники, вы обещаете мне, что если я приму ваши условия, то Ванессу не впутают в это дело?
  — Я готов обещать вам это, — ответил Беллами. — Моим честным словом ручаюсь, что Ванессу оставят в покое.
  Уэнинг залпом выпил виски.
  — Пусть будет так, Ники, — сказал он. — Считайте, что сделка заключена. — Он отвернулся к бару.
  Беллами молча вышел в холл, надел пальто, взял шляпу и через открытую дверь заглянул в гостиную. Уэнинг стоял все в той же позе, склонившись над баром. Словно почувствовав на себе взгляд Беллами, он поднял голову.
  — Уходите, Ники? — спросил он очень буднично. — Ну… удачи вам.
  — Прощайте, Филип, — сказал Беллами и вышел, тихо закрыв за собой входную дверь.
  2
  Ванесса, сидевшая у камина с книгой в руке, погрозила пальчиком вошедшему в гостиную Беллами.
  — Ники, взгляните на часы, и пусть вам будет стыдно! Вы опоздали. Я знаю, что среди ваших пороков числится необязательность, но чтобы заставлять даму ждать…
  — Примите мои извинения, Ванесса, и простите грешника, — сокрушенно взмолился Беллами. — Я был занят… очень занят — сложилось так, что мне пришлось постараться и выпить куда больше моей обычной нормы. Ну а сделать это, не выходя за рамки намеченного времени, оказалось просто невозможным.
  Он опустился в кресло напротив Ванессы и стал искать свой портсигар.
  — Ну, а как насчет того расследования, которое поручил вам Филип? — спросила Ванесса. — Впрочем, я догадываюсь, что и в этом деле вы не слишком утруждаете себя. Ники, вы неисправимы!
  Она положила книгу на маленький столик возле кресла, видимо, собираясь продолжить наставления беспутному Ники, но вдруг вскрикнула, глядя на дверь:
  — Бог мой!
  Беллами обернулся. В дверях стояла Кэрол.
  — Кэрол! Что случилось? — Прекрасные карие глаза Ванессы, казалось, стали еще больше. — Вы же уехали с Ферди в Париж… И сегодня должны были пожениться!.. Кэрол, что случилось?
  Когда Кэрол взглянула на Беллами, в ее глазах плясали лукавые чертики.
  — Ужас, моя дорогая! — сказала она, обращаясь к Ванессе. — Меня всю трясет! Представьте себе, мы прибываем на вокзал Виктория, и вдруг какие-то люди окружают Ферди и ведут его в кабинет начальника станции. Там наш багаж подвергли досмотру. Они распотрошили все наши чемоданы… Ах, Ванесса, вы представить себе не можете, сколько вещей приходится брать в свадебное путешествие!..
  — Не отвлекайся, Кэрол, — перебил ее Беллами. — Что они у него нашли?.. Конечно, если нашли что-нибудь. Впрочем, я догадываюсь. Контрабанда! Ферди пытался вывезти из нашей измученной военными бедами страны чемодан меда для своего медового месяца! Я угадал?
  — Вы не поверите, — продолжала Кэрол, — но в чемодане с костюмами Ферди они нашли кучу секретных документов… тех самых, которыми интересовался Филип. Похоже, что это Ферди крал их из отдела «Си».
  — Боже мой! — воскликнула Ванесса. — Значит, предателем оказался Мотт? Впрочем, я ему никогда не симпатизировала. Интересно, что скажет по этому поводу Филип? А вам, Ники, как всегда, не повезло. Полиция оказалась проворнее вас. Вам следовало быть порасторопнее и заподозрить Ферди.
  — Ну, что ж, приходится еще раз убедиться, как плохо мы знаем… Впрочем, об этом я уже говорил. А тебе, Кэрол, я скажу вот что: коль скоро Ферди оказался совсем не тем, кем казался, и вышел на поверку недостойным тебя, на сцену снова выходит Ники Беллами. Ники Беллами намерен перевернуть страницу и начать новую жизнь… и еще раз попытать счастья. Клянусь, Кэрол, я буду безупречен! Ты, надеюсь, согласна? Я знаю, что ты готова целовать мои следы…
  Кэрол, сидя на ручке кресла, смотрела на него сверху вниз.
  — Ники, ты — непревзойденный наглец! Но… Кто знает, может быть, я дам тебе еще один шанс…
  — Ванесса, — сказал Беллами, — я увожу эту девушку. Должен же я наверстать упущенное за эти дни. И пусть то, что произошло, послужит тебе уроком, Кэрол. Никогда не бросай мужчину только потому, что он любит хватить лишнего и не отличается прилежанием. И не стремись в объятия прилизанных похитителей государственных тайн с внешностью гвардейцев Ее Величества… Такие поступки к добру не приводят. А теперь пошли, женщина!
  Обняв Кэрол за плечи, он повел ее к двери. У выхода Беллами задержался.
  — Прощайте, Ванесса, — бросил он через плечо. — Будьте хорошей девочкой и не промочите ноги.
  Ванесса засмеялась. Беллами и Кэрол вышли из комнаты.
  * * *
  Оказавшись на улице, Беллами без проволочек обнял Кэрол, его губы нашли ее рот. Они стояли молча, слившись в поцелуе, пока неловкое покашливание пожилого полицейского не вернуло их к реальной жизни.
  — Я сейчас поймаю такси, — сказал Беллами, — и ты поедешь домой. А я зайду в бар Сиднея на Кондуит-стрит. Мне должны позвонить туда. Свяжусь с тобой по телефону попозже и тогда же проинструктирую насчет ужина в каком-нибудь ресторане. За легкомысленной девчонкой вроде тебя нужен глаз да глаз!
  — Слушаюсь и повинуюсь, шеф! — ответила она с шаловливой покорностью. — Но насчет легкомысленной девчонки никак не могу согласиться. Я была пай-девочкой, и ты должен это признать. А как я сопротивлялась Ферди! Это трудно описать словами… Ники, я надеюсь, что ты был столь же добродетелен?
  Беллами плотоядно усмехнулся.
  — Ну… почти. Видишь ли, дорогая, я должен был выполнить свой долг любой ценой, так что в ходе расследования мне приходилось привлекать к нему кое-каких женщин… и давать им кое-какие обещания. Но, поверь мне, дорогая, я делал это неохотно.
  — Могу себе представить! — воскликнула Кэрол. — Слушай, Ники, если я еще раз узнаю, что ты привлекаешь женщин к расследованию — я воспользуюсь твоим эвфемизмом, — кто-то запомнит об этом надолго!
  Из-за угла вынырнуло такси. Беллами остановил машину и усадил Кэрол в такси.
  — Пока, моя малышка, — сказал он. — Вот спектакль и закончился. Интересная получилась пьеса, да? Теперь все о'кей.
  — Ты уверен, Ники? Действительно ли все в порядке?
  — Все будет в порядке. Только что я хорошо поработал с Уэнингом. Я достал его. Ну, до скорой встречи, дорогая…
  И он растаял в темноте.
  * * *
  Когда Беллами вошел в бар Сиднея, бармен радостно приветствовал его:
  — Хелло, мистер Беллами! Как приятно вас видеть! А то я все думал, куда это мистер Беллами подевался! Да и не только вы: хотите верьте, хотите нет, а из прежних постоянных посетителей никто что-то ко мне не заходит. Вот даже мистера Марча несколько дней не вижу. Что будете пить? Двойной «Хейг»?
  — Угадал, Сидней, — кивнул Беллами. — Но сперва…
  Он наклонился над стойкой бара. То же сделал и Сидней. Когда их лица сблизились, Беллами запел, а Сидней тут же подхватил мелодию. Они старались петь в унисон, дико при этом фальшивя.
  
  В своем ли праве наш сержант? —
  Волнуется народ.
  Ему положен рому стакан,
  А глушит он за взвод.
  Хрен с ним, пусть пьет он хоть ведром,
  Да только наш тот ром!
  Облом!
  
  В углу зазвонил телефон.
  — Это меня, — сказал Беллами и подошел к аппарату. Звонил Харбел.
  — Все о'кей, Ники. Десять минут назад звонил Лейзенби. Он был в холле Хайд-Хауса, когда прозвучал выстрел. Лейзенби показал портье свой значок и вместе с ним поднялся наверх. Уэнинг сделал то, что должен был.
  — Ну, вот и все, — подвел итог Беллами. — Газетчики узнают об этом завтра утром. Самоубийство в состоянии депрессии, вызванной переутомлением, стрессами военного времени и трагической гибелью жены. Очень типичная картина.
  — Я сегодня долго беседовал с Моттом. Он готов взять все на себя. Завтра он выступит с чистосердечным признанием. Так что и с этой стороны у нас все в порядке.
  — Шеф, я могу рассчитывать на отпуск? — спросил Беллами.
  — Ладно, неделя в твоем распоряжении, — согласился Харбел. — Но ни днем больше. В следующую пятницу ты должен подключиться к следующему делу с союзниками на восточном побережье. Там вырисовывается интересная картина, и медлить нельзя.
  — Шеф, ваши подчиненные часто называют вас гнусным негодяем? — поинтересовался Беллами. — Послушай, Харбел, ты можешь понять, что я собираюсь жениться?
  — Бога ради! — ответил Харбел. — Ты можешь жениться столько раз, сколько пожелаешь… в течение недели. Удачи, Ромео.
  — Не премину выпить за твое здоровье, — сказал Беллами и повесил трубку.
  Он вернулся к стойке, залпом осушил придвинутый Сиднеем стакан и надел шляпу.
  — Будь здоров, Сидней! — сказал он бармену. — До скорого!
  — Спокойной ночи, мистер Беллами, — ответил Сидней. Когда Беллами шел к двери, в бар впорхнула молодая дама, привлекательная и со вкусом одетая. У стойки она заказала мартини, а потом спросила Сиднея:
  — Этот господин… кто он? Я несколько раз видела его в клубе Фалоппи. Очень интересный мужчина. Вы не знаете, чем он занимается?
  Сидней пожал плечами.
  — Ничем, миссис Лейк. Хотите верьте, хотите нет, но он просто веселый парень. Он ничем не занимается. Ходит по барам, иногда крепко выпивает…
  Питер Чейни
  Ночной клуб
  Peter Cheyney: “Night Club”, aka “Dressed to Kill”, 1945
  Перевод: Э. А. Гюннер
  Глава 1
  Встревоженный джентльмен
  Руфус Гаунт не успел запереть дверь своей конторы, как полил дождь. Задержавшись у входа, он поднял воротник плаща, не без удовольствия наблюдая за ладной фигуркой Джозефин Дарк, спешившей к автобусной остановке: девушка наклонилась вперед, стараясь противостоять порывам ветра, который нагло теребил ее юбку, бесцеремонно стараясь приоткрыть пару точеных ножек.
  Гаунт нащупал в кармане портсигар, достал сигарету и прикурил от зажигалки, пряча язычок пламени в ладонях от ветра. Кинул взгляд на часы со светящимся циферблатом. Они показывали двадцать два пятнадцать. Четверть часа назад в его контору позвонил Зонас. Трубку подняла Джозефин, которая, справившись у шефа, сказала, что мистер Гаунт посетит мистера Зонаса в «Серебряном Кольце» в одиннадцать. Шагая по мокрому асфальту тротуара, Гаунт не без злорадства подумал, что Зонасу предстоит поволноваться лишние четверть часа. Нервничающим клиентам, звонящим частному детективу среди ночи, ожидание идет на пользу: они становятся куда сговорчивее при обсуждении вопроса о гонораре.
  На углу он остановился в защищенном от дождя месте и стал ждать такси.
  Руфусу Гаунту было тридцать восемь лет. Это был крепкий мужчина шести футов ростом, широкий в плечах и узкий в талии, с удлиненным лицом и большими карими глазами, в которых нередко вспыхивали насмешливые огоньки. У него был квадратный, слегка выдающийся вперед подбородок, рот с иронически опущенными уголками губ и нос с горбинкой. Его лицо привлекало к себе внимание: мужчины в основном обращали внимание на подбородок, женщины — на рот.
  Поджидая такси, он думал о Зонасе. Почему тот так нервничал? Судя по тому, что было известно Гаунту о дедах Мариоса Зонаса, в Уэст-Энде трудно было найти делового человека, имевшего меньше оснований тревожиться. Разве что в дело замешана женщина… Эта мысль вызвала на его лице усмешку. А потом он подумал о Рикете.
  Вот кто мог знать кое-что о Зонасе! Когда Гаунт видел последний раз инспектора Скотланд-Ярда Рикета, тот упомянул в разговоре его имя.
  Речь шла о ночных клубах Зонаса, в частности о «Серебряном Кольце»…
  Такси вынырнуло из-за угла неожиданно. Гаунт остановил его и назвал водителю адрес клуба «Калво», в котором Рикет часто бывал по вечерам. Откинувшись на спинку сиденья, он закурил сигарету и расслабился, прищурив глаза. Через пять минут такси остановилось на Беркли-плейс. Гаунт поднялся на третий этаж, отворил знакомую дверь и оказался в узком холле. Сидевший за столом управляющий улыбнулся частному детективу.
  — Рад вас видеть здесь, мистер Гаунт.
  — Добрый вечер! — Гаунт кинул управляющему. — Я ищу мистера Рикета. Он здесь?
  Управляющий кисло усмехнулся.
  — Здесь. И не рискует потеряться в толпе. Кто в наше время посещает клубы? Люди, у которых нет денег, и полицейские, отпугивающие тех, у кого деньги водятся.
  — Веселые дела, ничего не скажешь! — сочувственно заметил Гаунт.
  Он прошел через холл к задрапированному входу в противоположной стене, откинул портьеру и оказался в зале. И сразу увидел Рикета. Детектив-инспектор стоял у стойки и разговаривал с каким-то мужчиной в коричневом костюме, цвет лица которого свидетельствовал, что сегодня вечером он не терял напрасно времени. Рикет тоже заметил Гаунта. Детектив заказал выпивку. Поставив свой стакан на уединенный столик в углу зала, он сел и стал ждать.
  Ожидание продлилось не более трех минут: Рикет, увидев Гаунта, поспешил отделаться от своего изрядно захмелевшего собеседника и с кружкой немецкого пива в руке направился к столику частного детектива.
  — Привет, Руфус, — сказал он, занимая место напротив Гаунта. — Как успехи на детективной стезе?
  Гаунт усмехнулся.
  — Детектив-инспектору Скотланд-Ярда надлежит знать все самому, — ответил он. — Ну, а инспектор Рикет, чем он занимается? Все еще щупает тех парней на ипподроме?
  Рикет тоже улыбнулся и двумя пальцами извлек сигарету из протянутого ему Гаунтом портсигара.
  — С этим делом покончено, — сказал он. — Ну, а зачем вы сюда пожаловали? Или опять кто-то кого-то шантажирует?
  — Если б я знал, — ответил Гаунт безмятежно. — Вообще-то я ищу Зонаса. Он звонил мне сегодня вечером.
  Инспектор пожал плечами.
  — Неужели? — спросил он небрежно. Слишком небрежно. — И что же стряслось с Зонасом?
  — Если бы я знал, — повторил Гаунт. — Однако Джозефин, моя секретарша, уверяет, что голос его звучал несколько испуганно.
  Рикет без особого сочувствия покачал головой.
  — Да, скверно, должно быть, обстоят дела, если Зонас перепугался, — заметил он и, закурив сигарету, которую держал в руке, бросил на Гаунта взгляд над пламенем спички. — Послушайте, Руфус, вы не раз имели возможность убедиться, что я отношусь к вам вполне доброжелательно, хотя вы и ухитрились пару раз заставить меня таскать для вас каштаны из огня. Вспомните хотя бы тот последний процесс, который не принес мне особой славы. Так вот, я не хотел бы, чтобы вы еще раз совершили серьезную ошибку и влипли в скверную историю.
  Гаунт недоуменно взглянул на инспектора.
  — Серьезную ошибку? Что вы имеете в виду, Рикет?
  — Я должен вам напомнить. Надеюсь, вы не забыли дело Стэнфорда? Ярд расследовал его в прошлом году. У нас все было готово, мы собрали все материалы, и комиссар уже был готов дать мне распоряжение арестовать его. Что же делаете вы? В последний момент вы обеспечиваете ему алиби. Разумеется, это было фальшивое алиби, и вы прекрасно это звали. Однако оно спасло Стэнфорда от тюрьмы.
  — Вы ошибаетесь, Рикет, — сказал Гаунт миролюбиво. — Стэнфорд не был виновен. И уж при всех условиях я не стал бы стряпать ему липовое алиби.
  Рикет выдохнул струйку дыма.
  — Ладно, ладно… Предположим, что я вам верю, Руфус. Однако я все же намерен кое-что сказать вам и очень хотел бы, чтобы вы постарались это запомнить, Гаунт… Любой частный детектив даже если он такой циник, как вы, найдет достаточно благоразумия, чтобы не восстанавливать против себя Скотланд-Ярд. Не забывайте, что у нас есть люди, которые только и ждут удобного случая, чтобы свести с вами счеты.
  — Я понимаю вас, Рикет, — сказал Гаунт. — Но почему вы считаете, что я созрел для серьезной ошибки? Что предосудительное я делаю? Пришел в клуб, встретился с вами, пью, чтобы поправить свои нервы… И при чем тут Зонас?
  Рикет допил свое пиво.
  — Я не раскрою никакой тайны, если скажу, что уже полгода Зонас балансирует на грани между бизнесом легальным и бизнесом криминальным. Вы слышали о его делах в Манчестере?
  — Нет, — ответил Гаунт без особых эмоций. — Но надеюсь, что вы мне о них расскажите.
  — Он занялся игорными домами. Наиболее крупный из них он приобрел на окраине Манчестера. Такие же заведения есть у него в Бирмингеме, в Бристоле, в Глазго… Это только то, что мы знаем, но можно предположить, что всего их у него не менее десятка. Они закамуфлированы под ночные клубы, но развлекаются в них еще так… К нам поступило уже несколько жалоб. Посетители игорных заведений редко обращаюсь в полицию, но, видимо, Зонас сумел их достать, и они готовы скомпрометировать себя, лишь бы добраться до его шкуры!
  Гаунт зевнул.
  — Но ведь это периферия, дорогой Рикет. А меня интересует «Серебряное Кольцо».
  — Ночной клуб «Серебряное Кольцо»… Это скверное место, Руфус. Я был бы рад, если бы это заведение прихлопнули.
  — Однако, насколько мне известно, его посещают люди и из высших слоев общества, — возразил Гаунт. — Там очень неплохая кухня, выступают отличные артисты. Вы видели когда-нибудь программу кабаре в «Серебряном Кольце», Рикет?
  — Не видел, — отрезал Рикет. — И вовсе не жажду этого. И вообще меня интересует не то, что происходит в этом клубе до часа ночи. Меня интересует, чем там занимаются с половины второго до четырех.
  Гаунт молча раздавил в пепельнице окурок и тут же закурил следующую сигарету.
  — И все же, почему вы завели разговор о Зонасе? — спросил Рикет.
  Гаунт улыбнулся ему через стол.
  — Видите ли, Рикет, возможно, мне придется работать на Зонаса. Вы сами понимаете, что он не стал бы звонить мне, чтобы поболтать о погоде…
  — Мне без разницы, о чем он собирается говорить с вами.
  — Послушайте, Рикет, не хотите ли вы сказать, что против Зонаса собираются возбудить дело? — посерьезнел Гаунт.
  — Нам ни к чему спешить… — ответил Рикет с усмешкой. — Посмотрим, как будут развиваться события. Однако мне кажется, что этот твой Мариос Зонас сколотил организацию, рассчитывая, что она будет работать на него, но теперь она вынуждает его работать на нее. Словом, он выпустил джина из бутылки и не может загнать его обратно. Может быть, именно это и было причиной того, что, когда он говорил по телефону, его голос звучал испуганно.
  Гаунт плотно сжал губы.
  — Считаете, что он забрел так далеко, что уже не может повернуть назад?
  — На то похоже. — Рикет поднялся со стула. — Будьте здоровы, Руфус. При случае я навещу вас. Ну, а вы… пожалуйста, не забывайте об осторожности!
  * * *
  Было почти двенадцать, когда Гаунт, расплатившись с водителем, вылез из такси в нижней части Риджент-стрит возле Боунтс-роуд. Дождь прекратился, но порывы ветра стали, казалось, еще сильнее. Гаунт прошел немного по Боунтс-роуд и, остановившись перед одним из домов, постучал в дверь. Минуту спустя в двери приоткрылось зарешеченное оконце, и чье-то лицо уставилось на частного детектива. Затем оконце захлопнулось, а дверь отворилась.
  Гаунт оказался в довольно длинном коридоре. В конце его он зашел в кабину лифта и поднялся на третий этаж. Выходя из лифта, он услышал звуки весьма приличного оркестра, приглушенные тяжелыми бархатными драпировками.
  Откинув портьеру, Гаунт прошел в холл, где девушка в униформе приняла у него плащ и шляпу, а затем через вращающуюся дверь проник на территорию «Серебряного Кольца».
  Невысокий балкон, на котором оказался Гаунт, возвышался над полом фута на четыре, огибая зал. Здесь царил полумрак, скрывающий расставленные на балконе столики. Были слышны негромкие голоса тех, кто сидел за ними, позвякивание стекла. Лучи расположенных наверху прожекторов очерчивали светлый круг посреди зала. И в центре этого круга стояла девушка.
  Неожиданно для себя Гаунт осознал, что улыбается. То, как Зонасу удавалось подбирать исключительно хорошеньких девушек, всегда вызывало у него недоумение. Но девушка, пение которой он слышал сейчас, была не просто хорошенькой. Перед ним была красавица.
  Высокая и гибкая, она не была излишне худощавой — все положенные выпуклости находились на надлежащих местах. Тонкие черты исключительно красивого лица оттеняли каштановые, с золотым отливом волосы, контрастирующие с матовой, молочно-белой кожей. Девушка пела под приглушенные звуки оркестра, а Гаунт слушал, забыв, что держит в руках незажженную сигарету.
  Когда девушка умолкла, в зале вспыхнул свет. Гаунт подозвал метрдотеля.
  — Я — Руфус Гаунт, — сказал он. — Мистер Зонас ждет меня.
  — Следуйте за мной, сэр.
  Гаунт последовал за метрдотелем. Обогнув зал по правому крылу балкона, они вышли через боковой выход. В коридоре, где они оказались, метрдотель остановился у высокой двери напротив входа в зал.
  — Сюда, сэр…
  Гаунт нажал на дверную ручку и переступил порог. Он оказался в личном кабинете Зонаса. Хозяин сидел наискосок от двери за большим письменным столом орехового дерева, отсекающим угол оформленного в серо-черных тонах кабинета.
  Мариосу Зонасу было лет сорок. Даже если бы Гаунт ничего не знал о нем, одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что перед ним сильный человек, привыкший любой ценой отстаивать свои интересы. И это впечатление было отнюдь не ложно. Его холодные голубые глаза поблескивали сталью; их узкий разрез и выдающиеся скулы придавали его лицу что-то азиатское. Его рука, белая, пухлая, холеная, свободно лежала на крышке стола; выбившийся из-под рукава манжет ослепительно-белой рубашки украшала бриллиантовая запонка величиной с фартинг.
  Гаунт приблизился к столу, извлек из портсигара очередную сигарету, громко щелкнув крышкой, закурил и присел на край стола.
  — Добрый вечер, мистер Зонас, — приветствовал он хозяина.
  Зонас поднял глаза на вошедшего. Казалось, он с трудом пробуждается от глубокого сна. Он улыбнулся, но улыбка показалась Гаунту вымученной. Рука Зонаса, скользнув по поверхности стола, выдвинула ящик. На столе появились бутылка коньяка и два стакана. Пока Зонас готовил выпивку, Гаунт принес стул, стоявший у стены, и, поставив его у стола, напротив хозяина, сел. Зонас придвинул ему стакан с коньяком и заговорил. Грек по происхождению, он говорил на очень правильном английском языке, но медленно и негромко.
  — Мистер Гаунт, я позвал вас к себе потому, что намерен сообщить вам нечто чрезвычайно важное. Я попрошу вас внимательно выслушать меня. Вам все понятно? — Гаунт кивнул.
  — Вам следует рассказать мне все, мистер Зонас, подробно и ничего не скрывая. После этого я вам скажу, согласен ли я заняться вашим делом. В любом случае все, что вы мне скажете, останется между нами.
  Он выпустил колечко дыма, внимательно наблюдая за своим собеседником.
  — Хорошо. — Зонас коротко вздохнул. — Смысл того, что я намерен рассказать вам, можно выразить в двух словах: я боюсь, мистер Гаунт. Я чертовски боюсь.
  — Весьма определенно и понятно, — кивнул Гаунт. — А теперь расскажите, кого вы боитесь.
  Зонас откинулся на спинку кресла.
  — Войдя в зал, — начал он, — вы, наверное, обратили внимание на выступавшую певицу. Миранда Грей — так ее зовут. Я много лет знал отца этой девушки и сохранил о нем добрую память. Как-то он выручил меня, когда я попал в серьезную передрягу, и я этого не забыл. Вот почему я счел нужным позаботиться о его дочери — взял ее сюда, кое-чему научил… У нее отличный голос, и она красива. И потом… я привязался к ней, мистер Гаунт. Надеюсь, вы меня понимаете?
  — Вполне, — коротко ответил Гаунт.
  — Полгода назад, — продолжал Зонас, — она пела в моем клубе в Манчестере. Там она встретила одного парня и влюбилась в него… или ей показалось, что она влюбилась. Я не препятствовал; более того, я дал работу и этому парню, потому что он нравился ей, и она заботилась о его будущем. Его зовут Лоример, Майкл Лоример. Парень показал, что он умеет работать. Сейчас он мой управляющий…
  Зонас поднес к губам свой стакан и отпил маленький глоток коньяка.
  — Лоример хорошо проявил себя в Манчестере, и я перевел его сюда, в Лондон. В его обязанности входил присмотр за всеми моими клубами. Я не хотел бы говорить вам об этом, но понимаю, что должен быть искренним с вами… Видите ли, в моих клубах поигрывают в азартные игры… так, совсем немного. Когда заканчивается программа кабаре и клуб закрывается, некоторые наши постоянные клиенты остаются… и играют. Ведь надо же нам делать деньги, мистер Гаунт. Так вот, Лоример присматривал за всем этим и контролировал выручку. Однако три месяца назад я обнаружил в отчетности кое-какие расхождения, которые мне совсем не понравились. Я позвал Лоримера и выложил ему все, считая, что это простая оплошность с его стороны. Однако ничего не изменилось. И теперь у меня есть все основания считать, что парень повел грязную игру.
  Гаунт пожал плечами и закурил очередную сигарету от окурка предыдущей.
  — Не могу понять, зачем вам понадобился детектив для решения такого вопроса, — сказал он. — Не думаю, чтобы вы нуждались в подсказках. Вышвырните его вон — и делу конец.
  Зонас нервно потер руки.
  — Не так все просто… — буркнул он. — Парень крутился возле меня полгода. За это время он мог узнать многое. И… он опасный человек, мистер Гаунт.
  Гаунт прищурил один глаз.
  — И это говорите мне вы, мистер Зонас? — Зонас снова поднес стакан к губам.
  — Я решил, что мой долг — предупредить Миранду. Две недели назад я пытался поговорить с ней… Сказал, что ее увлечение Лоримером — серьезная ошибка, что он вовсе не тот человек, каким старается казаться. Более того, у меня есть основания полагать, что она рассказала Лоримеру о нашем разговоре. После этого со мной произошло несколько достаточно странных происшествий. В квартире, которую я снимаю, кто-то открыл газовый кран, не потрудившись зажечь газ. Это было ночью, когда я спал. К счастью, под утро зазвонил телефон, стоявший в моей спальне на прикроватном столике. Если бы не этот звонок, я, возможно, был бы уже покойником. У меня есть все основания полагать, что это дело рук Лоримера.
  — Понятно… — Гаунт кивнул. — Итак, вы считаете, что он решил избавиться от вас. Но почему? Неужели ваш разговор с Мирандой Грей мог толкнуть его на столь решительные действия?
  — И на этот вопрос я вам отвечу, — сказал Зонас. — За неделю или две до разговора с Мирандой я подумал, что было бы полезно навести справки о прошлом милейшего мистера Лоримера. И я кое-что узнал… Я не буду говорить, что именно, так как к нашему разговору это отношения не имеет. Однако я знаю немало лиц, не говоря уже о полиции, которая, получив эту информацию, предприняла бы действия, наверняка не доставившие бы радости Лоримеру. Боюсь, Лоримеру известно, что я располагаю такой информацией, и он не остановится ни перед чем, чтобы заставить меня умолкнуть навсегда.
  Гаунт молча рассматривал выпущенное им дымовое кольцо.
  — Хорошо, — сказал он наконец, — и чего же вы намерены потребовать от меня?
  Рука Зонаса снова нырнула в ящик стола, но на этот раз вынула из него пачку банкнотов.
  — Здесь пятьсот фунтов, — сказал он, переправляя деньги по полированной поверхности стола к частному детективу. — Я хочу, чтобы вы взяли на себя мою охрану. Завтра вечером у меня найдется свободное время. Если вы сможете прийти ко мне, я более подробно расскажу вам об этом.
  Гаунт встал со стула.
  — Ладно. Где и когда?
  — В половине восьмого, если вас устроит это время. — Зонас тоже встал. Теперь он держался более свободно, чем несколько минут назад. — Я буду ждать вас у себя дома, в «Клиндейл Эпартментс» на Беркли-плейс.
  — Я знаю, где это. Буду у вас в половине восьмого, — согласился Гаунт. — Всего доброго.
  Сунув деньги во внутренний карман пиджака, он подошел к двери и открыл ее. Переступив порог, он чуть не столкнулся с девушкой, которая пела в зале, и широко улыбнулся ей.
  — Добрый вечер, мисс Грей, — сказал он. — Очень рад возможности сказать вам, что вы отлично поете.
  Его улыбка и комплимент не возымели, однако, ожидаемого действия. Когда девушка взглянула на него, ее рот был гневно сжат, а голубые глаза метали молнии.
  — Вы мистер Гаунт? — резко спросила она. — Знаменитый Руфус Гаунт, частный детектив, а теперь, возможно, еще и новый телохранитель Зонаса?
  Гаунт неслышно прикрыл дверь за своей спиной.
  — А вы считаете, мисс Грей, что мистеру Зонасу не нужен новый телохранитель? — спросил он.
  — Я ничего не считаю! — Она попыталась обойти Гаунта и приблизиться к двери за его спиной. — Но мне не нравится этот маленький заговор, который он плетет против Майкла. И я не собираюсь терпеть это.
  — Вы не собираетесь это терпеть? — переспросил Гаунт с усмешкой. — И что же вы, позвольте вас спросить, намерены делать?
  — Это мое дело, мистер Гаунт, — ответила она. — Но Зонасу следовало бы поберечься. Он перегибает палку.
  Гаунт покачал головой.
  — Я понимаю вас, — сказал он мягко. — Вам не нравится Зонас, верно?
  Она взглянула ему в глаза.
  — Ну… Он всегда говорил, что он мой друг и друг моего отца. Но теперь я начинаю узнавать о нем такие вещи… Поневоле начнешь думать, что все это время он только притворялся.
  — Послушайте, — сказал Гаунт, — если вы так озабочены делами Лоримера, то почему бы вам не прийти ко мне, чтобы мы могли обо всем этом побеседовать? Завтра в пять часов я буду в своей конторе на Кендант-стрит. Так что, если вы располагаете временем… Или вы опасаетесь, что тем самым сунетесь в логово льва?
  Она резко откинула голову.
  — Я не боюсь ни вас, ни кого-либо другого, мистер Гаунт, — выпалила она. — Я только хочу, чтобы вы знали, что если Зонас… иди кто-нибудь другой попытается повесить на Майкла ложное обвинение, я пойду на все!
  Гаунт улыбнулся.
  — Полагаю, вы шли сюда, чтобы высказать все это Зонасу, не так ли? — сказал он. — Ну что ж, не буду вам мешать, мисс Грей. Спокойной ночи.
  Глава 2
  Девушка с пистолетом
  Вошедшая в кабинет Гаунта Джозефин Дарк застала своего шефа в его любимой позе: он сидел в кресле у пылающего камина, поставив нога на каминную решетку, и безмятежно пускал кольца табачного дыма.
  — В приемной Миранда Грей, — сказала Джозефин. — Она хочет видеть вас, хотя по выражению ее лица не скажешь, что эта девушка относится к вам с особой симпатией.
  — Я удивился бы, если б дело обстояло иначе, — усмехнулся Гаунт. — Ну что ж, ведите ее сюда.
  Он снял ноги с каминной решетки и перебрался за письменный стол.
  В комнату вошла Миранда Грей. Руфусу Гаунту было достаточно одного взгляда, чтобы заметить очень элегантный и дорогой костюм, перчатки, едва прикрывавшие запястья, великолепный мех серебристой лисы на плечах девушки и очень маленькую ножку в серой туфельке на высоком каблучке.
  Он поднялся из-за стола ей навстречу.
  — Рад вас видеть, мисс Грей, — сказал он. — Садитесь, пожалуйста. Вот сигареты, а я сейчас позвоню, чтобы вам принесли чашечку чая.
  Его рука коснулась кнопки у края стола.
  — Благодарю вас, — сказала она. — Но я не…
  — Не спешите отказываться, мисс Грей, — перебил ее Гаунт. — Послушайте… — Он широко улыбнулся. — Не кажется ли вам, что для дела будет лучше, если мы попытаемся стать друзьями? У вас хватило бы на это храбрости?
  Она сбросила мех лисы с плеч, но от этого нисколько не проиграла. Детектив с удовольствием поглядывал на нее, стараясь вспомнить, видел ли он когда-нибудь столь же привлекательную девушку.
  — Стать друзьями? Но разве такое возможно, мистер Гаунт?
  В комнату вошла Джозефин Дарк и поднесла чай. Улыбающийся Гаунт, стоявший спиной к камину, подождал пока она вышла, а потом обратился к Миранде:
  — Возможно ли нам стать друзьями? Но я не вижу ни одной причины, которая могла бы этому воспрепятствовать. Я понимаю, вы имеете в виду то, что я работаю на Зонаса, но одно не исключает другого. Видите ли, мисс Грей, можно выделить два типа частных детективов. Одни принимают за истину все, сказанное их клиентом. Детективы другого типа предпочитают сохранять трезвый ум и свободу своих суждений. Предположим, что мы оба, вы и я, раскроем карты. Как вы считаете, это поможет делу?
  Казалось, такая постановка вопроса была для нее неожиданной. Подумав немного, она сказала:
  — Ну… Может быть. И вообще вчера вечером я, по-видимому, совершенно напрасно нагрубила вам.
  — О, это забыто, — сказал он дружелюбно. — Вам не следует думать об этом. Вы были раздражены, а вспышки гнева бывают у каждого. Кажется, и вы не являетесь исключением?
  Девушка в первый раз улыбнулась. У нее были ровные белые зубы, что тоже не осталось незамеченным Гаунтом.
  — К сожалению, это так, — призналась она. — Я легко завожусь, я знаю за собой этот недостаток. Но это никогда не длится долго.
  — Это хорошо. Ну что ж, теперь мы знаем друг друга немного больше. Вы иногда даете волю раздражению, а я отношусь к детективам с трезвым умом. Итак, раскроем карты. Начнем с меня. Зонас познакомил меня с основными моментами этого дела, однако я вполне допускаю, что его толкование событий может быть односторонним. Он рассказал мне, что, работая в Манчестере, вы увлеклись Майклом. Зонас ради вас предоставил ему работу. Сравнительно недавно Зонас выясню, что кто-то основательно греет руки на игорном бизнесе, и заподозрил, что Лоример надувает его. Он не поленился проверить его прошлое и, видимо, пришел к выводу, что у парня основательно подмочена репутация. Зонас полагает, что Лоример дознался об этих его действиях, а потому может быть опасен. По словам Зонаса, уже было совершено покушение на его жизнь: кто-то ночью отвернул газовый кран в его квартире. В то же время Зонас боится попытаться отделаться от Лоримера, так как не исключено, что этот парень слишком много знает. Вот одна сторона дела — так его видит Зонас. Но вы, наверное, не со всем согласны и не во все это верите.
  Девушка решительно сжала губы.
  — Мистер Гаунт, все это ложь, мерзкая ложь! Ложь и сплетни! — убежденно заявила она. — Вы не знаете Майкла, а я знаю его отлично. Это чудесный человек! Мне ли этого не знать! Ведь я… я собираюсь выйти за него замуж. А теперь, я постараюсь показать вам другую сторону этой истории. Мистера Зонаса я знаю много лет и уже давно на него работаю. Я с детства хотела стать певицей, и мистер Зонас предоставил мне эту возможность. Он всегда выдавал себя за друга моего отца, и тогда у меня не было оснований не верить этому… Это теперь я ему не верю.
  С Майклом я познакомилась, когда пела в Манчестере, в «Клубе Пиратов» — это заведение тоже принадлежит Зонасу. Мы начали встречаться. Как-то Зонас встретил меня с Майклом и стал расспрашивать меня о нем. Я не стала ничего скрывать. Сказала, что мы с Майклом любим друг друга. Мистер Зонас вроде бы отнесся к Майклу с участием. Он предложил Майклу работу в своем бизнесе, сказав, что так будет лучше для нас обоих. Я была уверена, что им движут самые хорошие чувства…
  — А сейчас вы подозреваете, что он руководствовался какими-то скрытыми мотивами? — спросил с интересом Гаунт.
  — Я не подозреваю, — ответила она. — Я уверена в этом. Теперь я убеждена, что Зонас взял Майкла в свой бизнес потому, что у парня не было никакого опыта работы в ночных клубах. Он ничего не смыслил в этом деле, и Зонас взял его в «Клуб Пиратов» менеджером. Ему просто был нужен молодой дурак, который бы принял на себя ответственность, если бы дела клуба пошли плохо или возник конфликт с полицией. Иначе эта ответственность легла бы на плечи Зонаса.
  — Какую ответственность должен был принять на себя Майкл? — спросил детектив. Бросив окурок в огонь, он потянулся за следующей сигаретой.
  — Я не знаю, — призналась она. — Но Майкл выяснит это. Выяснит и тогда скажет.
  Гаунт кивнул головой. Следующие несколько минут он молча курил, размышляя о странном разговоре с Рикетом, состоявшемся вчера вечером. Не вышел ли случайно Лоример на то, что подозревал Рикет?
  — Ну а вы что думаете по этому поводу? — спросил он наконец.
  — Что я думаю? Но ведь я ничего не знаю. Я могу только предполагать, что в клубах Зонаса творится что-то незаконное. А Майкл… он оказался в сложном положении. С одной стороны, он верен интересам доверенного ему дела. Видимо, Майкл сказал Зонасу, что ему известно о его темных делах, в чем бы они там ни заключались, и предложил ему покончить с этим. Естественно, Зонаса это испугало… может быть, и не его одного. Его друзья и компаньоны тоже могут считать, что Майкл знает слишком много…
  — Понятно… — протянул Гаунт. — Итак, вы считаете, что против Майкла организован заговор, на него хотят повесить ложное обвинение, а звонок Зонаса ко мне — это первый шаг в выполнении того плана, который они разработали?
  Девушка кивнула головой.
  — Я в этом уверена.
  Прохаживающийся по комнате Гаунт остановился у окна и бросил взгляд на улицу. Уже совсем стемнело, и в свете, падающем от уличных фонарей, были видны струи лившего как из ведра дождя.
  — А теперь ответьте мне на один вопрос, — сказал он. — Почему Лоример не пришел сюда с вами? Если то, что вы сказали, правда, то не считаете ли вы, что и Лоримеру следует раскрыть карты? У меня создалось впечатление, что в этом деле каждый замкнулся в свою скорлупу. Зонас чего-то боится, вы чего-то боитесь, ваш друг чего-то боится… И… и я, кажется, тоже боюсь.
  Она улыбнулась, но в глазах ее была печаль.
  — Мистер Гаунт, вы не производите впечатление человека, которого легко напугать. Чего можете бояться вы?
  — Единственное, что вызывает у меня опасение, это то, что я не успею вовремя раскрыть это дело, — ответил он. — Если я не открою истину или доберусь до нее слишком поздно, произойдет непоправимое, а я не смогу ничего противопоставить ему… Но вы оставили без ответа мой вопрос — почему я не вижу сегодня здесь с вами Лоримера?
  — По очень простой причине, — ответила она. — Лоримера нет в Лондоне. Я настояла, чтобы он уехал отсюда.
  Гаунт недоуменно приподнял брови.
  — Вы мне не верите, мистер Гаунт? — продолжала девушка. — Я вижу по вашим глазам, что вы что-то заподозрили. Но дело действительно обстоит именно так. И не думайте, что это было легко. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить Майкла на время покинуть Лондон. И все же я убедила его, что так будет лучше. Сейчас Майкл вернулся в Манчестер, там он попытается устроиться на свою старую работу. Тем самым удастся разорвать эту цепь недомолвок и подозрений. Разве это не лучший выход, мистер Гаунт?
  — К сожалению, я не могу согласиться с вами, мисс Грей. — Гаунт показал головой. — Ведь если он подвергался опасности в Лондоне, то переезд в Манчестер лишь усугубит ее. Ведь он и там будет под наблюдением Зонаса и его компании. Им даже легче будет следить за ним в Манчестере.
  Она вздохнула, а потом с надеждой взглянула на него.
  — Мне удалось убедить вас, мистер Гаунт? Теперь вы разделяете мою точку зрения?
  Гаунт покачал головой.
  — Все обстоит не так просто, мисс Грей. Зонас уплатил мне аванс, и я взял эти деньги, так что теперь я работаю на него. Поймите, до нашей беседы у меня не было оснований не верить тому, что он сообщил мне. Вам следует иметь это в виду. Однако, — он усмехнулся, — многие считают Зонаса темной личностью… Кто знает, может быть, такое мнение сложится и у меня. Подождем — увидим. — Его рука потянулась к серебряному портсигару за следующей сигаретой. — Скажите, мисс Грей, Майкл, уезжая, не думал, что вам может угрожать опасность?
  — Конечно, думал! Именно поэтому он не хотел ехать в Манчестер, и мне пришлось долго уговаривать его. Майкл прямо сказал, что, по его мнению, Зонас я его компания ради успеха пойдут на все. Полагая, что Майкл располагает опасной для них информацией, они пойдут на все… и в отношении него, и в отношения меня… Поэтому он сказал мне, что во время его отсутствия при мне всегда должен быть пистолет. Он здесь… — Ее рука легла на замок сумочки. Гаунт сжал губы.
  — Неужели дошло до этого? — спросил он недоверчиво. — Надеюсь, вы умеете обращаться с пистолетом, мисс Грей?
  Она улыбнулась.
  — Умею. Правда, мне никогда не приходилось иметь дело с таким пистолетом, как тот, который дал мне Майкл, но стреляю я неплохо.
  — Я хотел бы взглянуть на это оружие, — сказал Гаунт. Щелкнув замочком, девушка открыла сумочку и вынула из нее пистолет. Это был новенький блестящий кольт тридцать второго калибра. Гаунт приблизился к девушке, взял из ее руки пистолет и внимательно осмотрел его.
  — Отличная штука, — констатировал он. — У меня тоже есть кольт, но более ранняя модель. У этого предохранитель новой системы. Однако я не думаю, что новая модель намного лучше прежней. Одну минутку…
  Он вышел в приемную и вскоре вернулся, держа в каждой руке по пистолету. Объяснив Миранде, чем отличается новая модель от старой, он поставил пистолет на предохранитель и вернул его девушке.
  — Не знаю, может быть, Лоример и прав, считая, что человеку в вашем положении полезно иметь пистолет. Но я его мнения не разделяю. Мой опыт свидетельствует, что чаще убивают тех, кто носит оружие, — добавил он с холодной усмешкой.
  По лицу девушки не было заметно, что он переубедил ее.
  — Я верю в вашу порядочность, мистер Гаунт, — решительно сказала она, — и не возражаю против того, чтобы раскрыть карты. Так вот, я решила откровенно поговорить с Зонасом. Об этом не перестаю думать с той минуты, как проводила Майкла. Я хочу добиться от него правды, пусть он гарантирует безопасность Майклу и мне. Нужно покончить с этой неопределенностью.
  — А может, вы излишне драматизируете ситуацию, мисс Грей? Вы уверены, что положение действительно настолько серьезно?
  — Да, — коротко ответила она. — И вот что я еще вам скажу: сегодня днем я звонила Зонасу. Я встречусь с ним в его квартире в семь часов. Это решено. Я предупрежу его, что пойду на все, чтобы защитить Майкла. Я не позволю, чтобы он на нем отыгрался.
  Гаунт молча смотрел на девушку и думал о своем визите к Зонасу, который был назначен на половину восьмого. В комнате воцарилась тишина. Было слышно, как дождь барабанит в окно. Наконец Гаунт нарушил молчание.
  — Мисс Грей, позвольте мне дать вам совет. Не ходите сегодня к Зонасу. Отложите свой разговор с ним, а еще лучше совсем откажитесь от него.
  — Почему? — настороженно спросила она.
  — Я мог бы назвать это предчувствием, — ответил детектив. — Но коль скоро мы решили раскрыть карты, я отвечу на ваш вопрос. Сегодня я тоже должен встретиться с Зонасом. В половине восьмого вечера. Нам предстоит серьезный разговор. Я постараюсь разрешить этот конфликт ко всеобщему благу. Я не исключаю, что кое-что из того, что вы мне рассказали, — правда. Однако Зонас — крутой парень. Вполне возможно, что он зашел слишком далеко, чтобы так просто отступить. Я надеюсь, что в процессе нашего разговора многое прояснится. И тогда я постараюсь дать ему хороший совет. Я думаю, это лучший способ решения проблемы, не так ли? — Она поднялась со стула.
  — Может быть, вы и правы, мистер Гаунт, но… я не изменю свою позицию. По всей вероятности, вы были честны со мной, и я тоже намерена быть с вами честной. И прямо скажу, что не знаю, на чьей вы стороне в данный момент. Ведь вы сами сказали, что работаете на Зонаса. Зачем же мне рисковать? Я хочу одного: чтобы мы с Майклом были счастливы. Поэтому сегодня в семь я встречусь с Зонасом и постараюсь раз и навсегда покончить с этим делом.
  Гаунт невесело улыбнулся и покачал головой.
  — Пусть будет так, мисс Грей, — сказал он. — Вы вправе поступать так, как сочтете нужным. Итак, вы намерены встретиться с Зонасом в семь. А когда вы должны быть в клубе?
  — Обычно я прихожу туда в половине двенадцатого, к началу моего номера, — ответила она, набрасывая черный мех на плечи.
  — Понятно… Мисс Грей, как бы вы отнеслись к такому предложению: давайте пообедаем вместе в девять вечера; к этому времени и вы, и я повидаем Зонаса, поговорим с ним. Может быть, у нас возникнут какие-нибудь идеи, полезные нам обоим. Что вы на это скажете?
  Она обрадовала его улыбкой.
  — Мистер Гаунт, пожалуй, в некоторые моменты вы мне даже нравитесь, — просто сказала она. — Я охотно пообедаю с вами. Благодарю за приглашение.
  — Великолепно! Вы не возражаете, если мы встретимся в девять в ресторане Лорела. Я буду ждать вас.
  — Хорошо, я приду, — согласилась она. — Всего доброго, мистер Гаунт.
  Он открыл перед ней дверь, а когда девушка вышла, вернулся в свое кресло у камина. Водрузив ноги на каминную решетку, он пустил к потолку первое кольцо табачного дыма.
  * * *
  Было шесть часов вечера, когда в соседней комнате зазвонил телефон. И почти тотчас зазвучал зуммер на столе Гаунта. Детектив поднял трубку и услышал голос Джозефин Дарк.
  — Звонит Зонас, шеф. Ой хочет говорить с вами. Уверяет, что речь пойдет об очень важных вещах.
  — Переключите аппарат на меня.
  В трубке щелкнуло, и Гаунт услышал хриплый голос:
  — Алло! Это вы, мистер Гаунт?
  — Что с вами, мистер Зонас? Вас плохо слышно.
  — Обычная простуда, мистер Гаунт. Эти дожди… Я сегодня весь день дома.
  — Ну что ж, вам следует поберечься, — с усмешкой посоветовал детектив. — Обычная простуда может стать причиной пневмонии. А от пневмонии иногда умирают.
  — Чтобы умереть, у меня найдутся и другие причины, — прохрипел его собеседник. — А звоню я вам потому, что сегодня у меня был престранный телефонный звонок. Кто-то пытался выдать себя за Миранду Грей!
  — Неужели? — удивился детектив.
  — Я вам говорю. Кто-то выдал себя за нее, потому что настоящая Миранда просто не могла так говорить. Эта женщина позвонила в четыре. Она заявила, что Лоример находится в безопасном месте, куда я и мои люди не смогут до него дотянуться. А дальше пошли угрозы. Эта особа предупредила меня, чтобы я не искал его. Она сказала, что убьет меня, если я попытаюсь что-либо предпринять против него…
  Глава 3
  Смерть Зонаса
  Часы над камином показывали четверть восьмого. Стоявший у окна Гаунт смотрел на улицу. Дождь наконец прекратился. Все еще мокрый асфальт отражал свет уличных фонарей. Гаунт потер глаза, зевнул и вернулся к столу. Закурив, он нажал кнопку звонка. Когда улыбающаяся Джозефин вошла в комнату, он покачал головой.
  — Ну и престранное дельце нам досталось!
  — Что вы имеете в виду, шеф?
  — Что я имею в виду? Прежде всего цель, которую преследует Зонас. Зачем он нанял меня? Он заплатил мне солидную сумму за то, чтобы я опекал его. Зонас, видите ли, боится этого сопляка Лоримера! Вы в это поверите?
  — Но в таком случае вам остается только радоваться легкой добыче, — улыбнулась она.
  Гаунт мерил шагами комнату.
  — Но я не радуюсь, — бросил он, задержавшись у камина, — и хочу разобраться во всем этом. Сейчас вы позвоните в Манчестер, Рэндолу. Пусть поинтересуется ночным клубом Зонаса, который там находится… «Клуб Пиратов», кажется, так он называется. И пусть провернут это дело поделикатней, чтобы все было тихо. Пусть поразнюхает, чем они там занимаются после официального закрытия клуба. Скажите ему, что эти сведения нужны мне очень срочно.
  — А потом? — спросила она.
  — А потом можете быть свободны, — ответил он. Девушка захлопнула блокнот и вышла из кабинета. Гаунт проводил ее взглядом, после чего вернулся к своему креслу у пылающего камина; его ноги вновь оказались на каминной решетке, а сигарета — в губах. Он сидел, размышляя над тем, что услышал за эти сутки.
  Странный разговор с Зонасом прошлой ночью… Визит мисс Грей сегодня и беседа с ней. Сегодняшний разговор с Зонасом по телефону…
  Все это не слишком хорошо согласовывалось. Мелкие неувязки бросаются в глаза, факты отказываются укладываться в единое целое…
  Прошло еще минут пять. В приемной Джозефин разговаривала по телефону, по-видимому, с Рэндолом.
  «Какой приятный у нее голос!» — подумал Гаунт.
  Резко зазвонил телефон на его письменном столе. Гаунт поднял трубку.
  — Алло! — бросил он и неожиданно для себя услышал в ответ голос Миранды Грей.
  — Мистер Гаунт? Это вы?
  Он не ждал ее звонка. Но еще больше удивили его нотки растерянности, тревоги и откровенного страха, прозвучавшие в голосе девушки.
  — Что случилось, мисс Грей? — поспешно спросил он.
  В трубке зазвучал смех — высокий, истеричный. Потом смех оборвался, и девушка сказала неожиданно спокойным, почти безразличным голосом:
  — Случилось… кое-что, мистер Гаунт. Я убила Зонаса. — Гаунт перебросил сигарету в другой угол рта.
  — Вы бредите? — спросил он. — Вы понимаете, что говорите?
  — Конечно, понимаю. Но это… — Голос ее дрогнул. — Это действительно так. Я убила Зонаса. Я его застрелила. Зонас мертв. — Она коротко вздохнула. — Это ужасно, мистер Гаунт! Что мне теперь делать? Я ушла оттуда… Сейчас я у Лорела, в баре… Я больше никуда не заходила.
  — Ясно! А теперь слушайте меня. Ничего не предпринимайте, не уходите из бара. Сидите, пейте… Рекомендую лимонный сок — очень помогает при истерике. Я еду к вам. Буду в баре через несколько минут.
  — Я никуда не уйду, я буду ждать вас. — В ее голосе прозвучали умоляющие нотки. — Приезжайте поскорее, прошу вас.
  — Я еду.
  Гаунт опустил трубку на рычаг. Швырнув недокуренную сигарету в камин, он некоторое время стоял, устремив взгляд на пылающие угли. Потом подошел к вешалке в углу комнаты, надел пальто и взял шляпу. Когда он вошел в приемную, Джозефин уже закончила разговор с Манчестером.
  — Вы могли и не заказывать разговор из своего кабинета, — сказала она. — Я уже переговорила с Рэндолом.
  — Ничего, — сказал Гаунт, улыбнувшись девушке. — Иногда невредно напомнить о задании повторно: это стимулирует его выполнение. Ну, я пошел. Доброй ночи, Джози.
  — Доброй ночи, шеф, — с улыбкой ответила она.
  Гаунт вышел, тихо закрыв за собой дверь.
  * * *
  Он увидел Миранду Грей там, где и предполагал ее обнаружить, — за самым отдаленным столиком в углу коктейль-бара при ресторане Лорела. Она сидела молча, и, неподвижно глядя в пространство, механически курила сигарету.
  Гаунт заказал у стойки виски с содовой, а затем со стаканом в руках подошел к столику девушки и сел напротив нее.
  — Ну, так как? — обратился он к ней. — То, что вы сообщили по телефону, мне совсем не понравилось. Это действительно так?
  Она не произнесла ни слова. Только кивнула и провела языком по губам. Лишь сейчас Гаунт заметил, как побелели от страха ее губы.
  — Так как же? — повторил он. — Мисс Грей, будет лучше, если вы все мне расскажете. Видимо, вы сделали это неосознанно?
  Она кивнула. Гаунт пододвинул к ней стакан.
  — Выпейте, — сказал он. — Сейчас вам это необходимо. И не надо так бояться. Будем смотреть на вещи реалистично.
  Когда она брала стакан, он заметил, как дрожат пальцы девушки. Отпив маленький глоток, она поставила стакан на прежнее место.
  — Ну вот! А теперь вы расскажете мне все. А потом мы вместе поразмыслим над этим.
  Казалось, мягкий, но уверенный голос Гаунта подействовал на девушку ободряюще. Она коротко вздохнула и заговорила сбивчиво и путанно.
  — Выйдя из вашей конторы, я остановила такси и поехала домой. В почтовом ящике я обнаружила записку, напечатанную на машинке… Эту записку прислал он, Зонас. Не знаю, как он узнал, что я ходила к вам… Наверное, он организовал за мной слежку. И в этой записке… он высказал все, что думал обо мне и о Майкле. Он писал, что я — вероломная интриганка. Но то, что я предпринимаю за его спиной, не принесет мне пользы… Что я напрасно убрала Майкла из Лондона, потому что он уже знает о Майкле все — достаточно, чтобы отправить его за решетку, чем, кстати, он и собирается заняться в ближайшее время. И еще он писал, что я скверная женщина, что я такая же, как Майкл, и что теперь он считает меня своим врагом. И чтобы вечером я не приходила, потому что он не хочет меня видеть. А если я не уберусь с его пути, то вскоре об этом пожалею…
  — Вы сохранили записку Зонаса? — перебил он ее. Девушка покачала головой.
  — Нет… Я скомкала ее и бросила в камин. Его письмо так подействовало на меня, что я потеряла контроль над собой. Одна мысль не покидала меня: я должна увидеть Зонаса, я должна высказать ему все. Гнев захлестнул меня. Я сбежала по лестнице, остановила первое попавшееся такси и поехала в «Клиндейл Эпартментс». Когда я постучала, он открыл мне дверь и… улыбнулся. Мы прошли в его кабинет. Зонас сел за письменный стол… Мне он сесть не предложил. Потом спросил, что мне нужно. Я высказала ему, как он обидел меня своей запиской… Спросила, чего он, собственно, добивается, обвиняя меня во всем этом. И тут он взорвался. Начал говорить мне совсем уж страшные вещи. Он обвинял Майкла, обвинял меня… обвинял нас в том, что все это время мы изменяли ему и творили за его спиной грязные махинации… И еще он заявил, что Майкл был организатором всех темных дел, творившихся в клубе, но что он, Зонас, не мог избавиться от него, опасаясь шантажа. Именно поэтому он, по его словам, был вынужден обратиться к вам. И, сделав это, узнал, что я за его спиной проникла к вам, чтобы склонить вас к измене клиенту. Боже! Он был по-настоящему ужасен! А потом он снова начал кричать, что я напрасно стараюсь прикрыть Майкла. Что он все равно расправится с ним, чего бы это ему ни стоило. Майкл будет в тюрьме, а я должна считать себя счастливой, если не окажусь там с ним. Все это время я пыталась сдерживать себя, но тут моя рука сама открыла сумочку и нащупала пистолет. Вынув пистолет, я сказала Зонасу, что он лгун, подлец и преступник, что все это время Майкл был для него подставной фигурой, которую всегда можно подставить под удар, когда того потребуют обстоятельства. И еще я сказала ему, что он даже меня использовал для осуществления своего плана: ведь через меня он смог заполучить Майкла и затянуть его в свой грязный бизнес.
  Я сказала ему: «Оставьте в покое меня и Майкла, или я вас убью!» — и показала ему пистолет. — Он засмеялся и сказал, что в искусстве я так и не поднялась над любительским уровнем и что моя дилетантская игра его не трогает. Лучше бы он этого не говорил!
  Не знаю, что со мной случилось. Только в жизни своей я никогда никого так не ненавидела, как Зонаса. Я вскинула пистолет и выстрелила… Я стояла футах в семи от его стола, чуть справа. Грохнул выстрел, и Зонас сунулся носом в лежащие на столе бумаги. В последний миг я увидела красное пятно пониже его левого виска…
  И вдруг, я словно проснулась… Я поняла, что натворила. Я выбежала из кабинета, миновала холл и выскочила в коридор, захлопнув за собой дверь. Я шла по коридору, меня мутило, мне казалось, что вот-вот грохнусь в обморок. Я не знала, что мне делать дальше, а потом вдруг вспомнила о вас.
  В холле «Клиндейл Эпартментс» были телефонные кабины; я хотела позвонить, но побоялась. Вдруг в этом доме разговоры ведутся через коммутатор. Тогда я выбежала, поймала такси и приехала сюда…
  Ее глаза налились слезами, и она зарыдала, пряча лицо в ладонях. Гаунт видел, как вздрагивают ее плечи.
  Он молча курил, глядя на нее, а потом, невесело улыбнувшись, сказал негромко:
  — Майкл счастливчик: женщина, которой он дорог, готова ради него даже на убийство. И все, же это был не лучший способ решения задачи. Вы согласны со мной? А теперь постарайтесь взять себя в руки. Слезами делу не поможешь.
  — Не лучшее решение, говорите вы? Да это было просто глупо, невероятно глупо! А теперь… теперь мне не на что надеяться!
  — Я позволю себе не согласиться с вами, — покачал головой Гаунт. — Как сказал один из великих, «пока живу — надеюсь»… Кстати, где ваш пистолет?
  Она уже овладела собой.
  — Здесь, в моей сумочке.
  — Будет лучше, если вы отдадите его мне, — сказал он. — Только сделайте это аккуратно: присутствующим необязательно его видеть.
  Миранда щелкнула замочком своей сумочки и по гладкой поверхности столика переправила ее детективу. Гаунт опустил сумочку на колени, вынул пистолет и спрятал его в карман.
  — Что я должна теперь делать? — спросила его Миранда. Гаунт, наблюдавший за ней, выпустил струйку дыма.
  — Ничего, — ответил он. — Отправляйтесь домой, ложитесь в постель и постарайтесь заснуть. Я свяжусь с вами, когда возникнет необходимость.
  Она взглянула на него, и в глазах ее был страх.
  — А что намерены делать вы? — спросила она.
  — Еще не знаю. — Гаунт пожал плечами. — Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Однако при всех условиях я хотел бы прежде всего проверить ваш рассказ. Мне нужно самому взглянуть на Зонаса. А вы идите домой.
  — Да, да, уже иду… — торопливо сказала она. — Но… может быть, мне следует пойти в полицию и во всем признаться?
  Гаунт снова улыбнулся. Его улыбка, приоткрывшая крепкие, белые зубы, почему-то подействовала на нее успокаивающе.
  — Явиться с повинной вы всегда успеете, — сказал он. — Идите домой, я с вами свяжусь. Но сперва вам следует попудрить носик — об это не следует забывать ни при каких обстоятельствах.
  Несколько успокоившаяся Миранда исчезла за дверью дамской комнаты, а через пять минут они уже покинули бар. На улице Гаунт усадил девушку в такси и назвал водителю адрес. Сам же он прошел пешком по Риджент-стрит около квартала, а потом остановил такси и попросил отвезти его на Беркли-плейс.
  Рассчитавшись с таксистом, он пересек площадь и оказался возле дома, в котором Зонас снимал квартиру. У входа он задержался, наблюдая за холлом из темноты через стеклянную дверь; сам он при это оставался невидимым, что вполне устраивало его. Прошло несколько минут, и кто-то вызвал лифт на верхний этаж. Поскольку в холле в данный момент никого кроме лифтера не было, Гаунт без всяких опасений прошел внутрь. Воспользовавшись указателем, он нашел квартиру Зонаса — она находилась на третьем этаже. Гаунт бесшумно поднялся по лестнице и, оказавшись в коридоре, обнаружил нужную ему дверь за первым поворотом налево.
  Судя по рассказу Миранды, дверь должна была быть заперта лишь на защелку автоматического замка. Вытащив из кармана пластинку гибкого целлулоида, он просунул ее в щель между дверью и дверной коробкой и без труда отжал защелку. Не прошло и минуты, как замок уступил, и дверь открылась.
  Войдя в маленький холл, Гаунт закрыл за собой дверь. Миранда, убегая, не выключила свет. Детектив огляделся. Прямо перед ним была закрытая дверь. Он нажал на ручку, дверь приоткрылась, и Гаунт вошел в кабинет хозяина квартиры.
  Перед ним был Зонас, лежавший на письменном столе. Видимо, падая на стол, тело отодвинуло стул, на котором до этого сидел Зонас. Его ноги, не согнутые в коленях, касались пола, пальцы рук были сжаты в кулаки. Возле его головы на поверхности стола темнела лужица крови.
  Рука Гаунта скользнула в карман в поисках сигареты. Закурив, он натянул перчатки и приступил к осмотру комнаты. Тренированная память детектива фиксировала все: мебель, ее расположение, предметы на столе, окружающие тело Зонаса.
  В комнате была вторая дверь, Гаунт открыл ее, нащупал выключатель и зажег свет. Он находился в спальне. В отличие от кабинета, здесь царил полный порядок. Гаунт тщательно обследовал и это помещение. Вид пожарной лестницы за широким двойным окном вызвал у него усмешку: такой старый лис, как Мариос Зонас, не мог не позаботиться о том, чтобы в его норе был запасной выход. Гаунт взглянул в окно. Да, по пожарной лестнице любой без труда мог достичь улицы.
  Выключив свет, он вернулся в кабинет, закрыв за собой ведущую в спальню дверь. Несколько минут он стоял неподвижно возле письменного стола, куря и размышляя. Потом извлек из кармана кольт, который отдала ему Миранда, и, поставив оружие на предохранитель, вынул обойму. Поднеся пистолет к лицу, понюхал ствол. Да, из пистолета недавно стреляли. Он внимательно осмотрел обойму. Одного патрона не хватало, девять были на месте. Детектив осмотрел пол, довольно быстро нашел возле стола гильзу и сунул ее в карман. Высыпал из обоймы патроны, осмотрел их с усмешкой, снова зарядил пистолет и отправил его на прежнее место.
  Его взгляд вновь остановился на лице мертвого Зонаса. Не прошло и суток, как этот голубоглазый грек пятью сотнями фунтов оплатил его профессиональные услуги, но это не пошло ему на пользу — больше Зонасу никогда не придется заниматься своим клубным бизнесом.
  В большом камине на другом конце комнаты тлели угли. Гаунт швырнул в топку недокуренную сигарету, тут же закурил новую и сел с ней в стоящее перед камином кресло. Посидев неподвижно несколько минут, он встал, подошел к телефонному аппарату на столе Зонаса и набрал номер: Уайтхолл, 1212.
  Когда дежурный полицейский в Скотланд-Ярде взял трубку, Гаунт попросил пригласить к телефону детектив-инспектора Рикета.
  Он ждал, а на лице его была почти веселая улыбка, не слишком соответствовавшая обстоятельствам.
  Глава 4
  Сюрприз
  В восемь с минутами Гаунт услышал, как возле дома затормозила машина. Он встал, вышел в холл и отпер дверь. Затем вернулся в кабинет и остановился у камина, глядя на мертвого Зонаса. Там его и застал вошедший в комнату Рикет.
  Гаунт ничего не сказал вошедшему, лишь движением головы указал на навалившийся на стол труп. Рикет с видом человека, привыкшего иметь дело с трупами и убийствами, приблизился к столу, присматриваясь к тому, что совсем недавно было Мариосом Зонасом.
  — Вы правильно поступили, сразу же позвонив мне, — сказал он наконец. — Но как вы здесь оказались?
  Гаунт явно не спешил ответить на этот вопрос.
  — Вы вызвали врача и фотографа? — в свою очередь спросил он.
  — Естественно. Через четверть часа они будут здесь.
  — Отлично, — кивнул Гаунт. — Ну что ж, Рикет, вы знаете, что я предпочитаю играть с открытыми картами.
  — Приятно слышать это. Однако не забывайте, что я достаточно хорошо знаю вас и то, что вы понимаете под открытыми картами. На вашем месте я просто рассказал бы мне все, ничего не скрывая…
  — Что я и собираюсь сделать, — прервал инспектора Гаунт, протягивая ему свой портсигар. — Курите и слушайте. Я расскажу вам все, что мне известно. Так вот, вчера, около десяти, Зонас позвонил в мою контору. С ним говорила Джозефин. Он казался встревоженным и выразил желание встретиться со мной. Я назначил встречу на одиннадцать, чтобы иметь возможность до этого встретиться с вами в клубе «Калво». Я надеялся, что вы, может быть, знаете кое-что о Зонасе. Но мне не повезло: вы были в клубе, вы наверняка что-то знали о Зонасе, но не сочли нужным сказать мне что-либо конкретное. Впрочем, вы не были единственным человеком, знавшим это самое «кое-что» о Зонасе.
  Рикет приподнял брови.
  — Не понял. Что вы имеете в виду, Руфус? — спросил он.
  — Из «Калво» я отправился в «Серебряное Кольцо», эту резиденцию Зонаса. Я приехал туда около полуночи, — продолжал Гаунт. — Первым человеком, привлекшим мое внимание в этом кабаке, была девушка, которая там поет. В этом нет ничего странного — она была самой красивой из всех, кто там находился… Так вот, она тоже кое-что знала о Зонасе. Потом я встретился с Зонасом. Он нервничал и был встревожен. Впрочем, то, что он рассказал мне, встревожило бы любого. В последнее время в его лондонском клубе, а также в ряде периферийных заведений того же типа обнаруживаются систематические недостачи. Зонас подозревал в нечистой игре своего менеджера — некоего Майкла Лоримера. Зонас взял его в свое дело с полгода назад из-за Миранды Грей, той девушки, о которой я вам говорил, звезды его кабаре. Миранда Грей — дочь старого друга Зонаса; она влюбилась в Лоримера, и Зонас дал приятелю своей подопечной работу, о чем впоследствии горько пожалел. Я, естественно, сказал Зонасу, что если он подозревает Лоримера, то кто может помешать ему уволить этого молодого человека — это самый простой выход. Однако, Зонас ответил мне, что не может так поступить, потому что Лоример слишком много знает. Разумеется, я сразу же подумал, что и вы, и Лоример занимаетесь одной и той же стороной деятельности Зонаса, так что то, что известно ему, может заинтересовать и вас. Однако Зонас представил это в несколько ином свете. Когда он пришел к выводу, что творящиеся в его ночных клубах махинации — дело рук Лоримера, наш Зонас решил пойти дальше и навести справки о Лоримере и преуспел в этом: он узнал о нашем молодом человеке такие вещи, которые, будучи преданы огласке, надолго лишили бы его покоя. Зонас полагал, что Лоример готов пойти на все, чтобы заставить его замолчать.
  Внимательно слушавший Рикет покивал головой.
  — Любопытная ситуация. Продолжайте, Гаунт, продолжайте.
  — Мы договорились встретиться сегодня вечером. Предполагалось, что во время этой встречи он расскажет мне все. Выходя из его кабинета, я столкнулся с Мирандой Грей. То ли она подслушивала под дверью, то ли Зонас был не слишком осторожен, когда звонил ко мне, но она явно знала, о чем мы говорили. Насколько понял, она собиралась идти к нему и выложить ему все, что она о нем думает. Я подумал, что она может попытаться узнать кое-что и от меня и с этой целью в ближайшее время появится в моей конторе. Ну и постарался внушить ей мысль, что я — парень объективный, который хотел бы выслушать обе стороны. Я не ошибся: сегодня в пять она пришла ко мне. Ее версия происходящего не была для меня неожиданностью: Зонас был представлен мне законченным негодяем и злодеем, а Лоример — благородным героем.
  Она сказала, что договорилась с Зонасом о встрече — сегодня в семь вечера. Девушка очень серьезно относится к этому делу. Она упросила Лоримера покинуть Лондон, опасаясь, что Зонас подстроит ему какую-нибудь пакость. Например, состряпает против него ложное обвинение. Я выслушал ее и предложил ей пообедать вместе в девять, чтобы она могла рассказать мне, как прошла ее встреча с Зонасом и к чему она привела…
  Гаунт отправил окурок в камин и потянулся за следующей сигаретой.
  — В семь часов с минутами, — продолжал он, — Миранда позвонила мне, я был в конторе. Растерянная, испуганная, близкая к истерике. Она сказала мне, что только что убила Зонаса… Застрелила его. Не скажу, чтобы это известие особо удивило меня.
  — Почему? — деловым тоном спросил Рикет.
  — Сейчас объясню. Когда мы беседовали с ней в моей конторе в пять, она рассказала мне о том, что настояла на отъезде Лоримера из Лондона; тот не хотел уезжать, так как опасался, что она тоже подвергается опасности. Однако Миранда настояла на своем, и тогда Лоример оставил ей свой пистолет, чтобы в случае чего она могла бы постоять за себя. Это автоматический кольт тридцать второго калибра. Лоример заклинал ее ничего не предпринимать в его отсутствии. Но она решила встретиться и объясниться с Зонасом, они поссорились, Зонас начал угрожать ей и ее возлюбленному. И она убила его.
  Рука Рикета нырнула в карман и извлекла оттуда трубку и кожаный кисет. Набивая трубку, он сказал:
  — Мне нравится, как вы раскручиваете это дело, Руфус. Значит, они поцапались, а потом девочка хлопнула старину Зонаса… Ну что ж, это уже кое-что.
  — Я тоже так думаю, — согласился Гаунт. — Если бы я знал еще какие-нибудь подробности, я познакомил бы вас и с ними. Вы правы, говоря, что это уже кое-что, хотя сам факт может быть истолкован двояко. Да, Миранда могла выйти из себя и в состоянии аффекта пристрелить Зонаса. Но возможно и другое толкование: пришедший в ярость Зонас угрожает ей пистолетом, и она убивает его в порядке самозащиты.
  Рикет хохотнул.
  — А вот теперь вы излишне спешите, Руфус, — сказал он. — Если эта женщина, эта Миранда Грей, действовала, защищая себя, то где же тот пистолет, которым Зонас угрожал ей? Когда вы пришли сюда, вы ничего такого не заметили? А может, вы…
  — Что вы, Рикет, я никогда не пошел бы на такое, и вы отлично это знаете, — запротестовал детектив. — Однако скажу вам вот что: если вы откроете эту дверь, то попадете в спальню и увидите там широкое окно, через которое можно попасть на пожарную лестницу без особых затруднений. Если вы осмотрите это окно, то заметите, что оно лишь закрыто, но не заперто изнутри на задвижку. Так что возможен, например, такой вариант: Миранда Грей убила Зонаса в порядке самозащиты, а в это время кто-то находился в спальне. После того как Миранда Грей ушла, это лицо могло войти в кабинет, взять пистолет, выйти через окно и спуститься вниз по пожарной лестнице.
  — А вам не кажется, Руфус, что такое объяснение просто притянуто за уши? И вообще, ради чего вы стараетесь? Вы что, хотите воспрепятствовать выдвижению обвинения против этой особы? — Рикет заговорщически улыбнулся. — Может быть, это ваша девушка, а?
  Гаунт передернул плечами.
  — Нет, Рикет, я впервые увидел ее прошлой ночью, — сказал он без каких-либо эмоций.
  — Тогда я не понимаю, к чему все эти измышления. — Инспектор пожал плечами. — Вы сказали, что она позвонила вам и призналась, что застрелила Зонаса. Неужели, если бы это был акт самозащиты, она ничего не сказала об этом? Я думаю, что она именно с этого и начала бы. А вы как считаете, Руфус?
  Гаунт покачал головой.
  — Не ждите, что я отвечу вам на этот вопрос, Рикет, — с усмешкой сказал он. — А если бы я даже и ответил, это не внесло бы в дело ясность. Полагаю, вам придется искать ответ у мисс Грей. Кстати, уверен, что сказанное ею является чистой правдой.
  — Где она сейчас? — осведомился детектив-инспектор.
  — Я не знаю, — ответил Гаунт. — Скорее всего она поехала к своей матери — та живет где-то в сельской местности, кажется, в графстве Норфолк. Но рано или поздно она вернется сюда, в свою квартиру. Так что вы без труда найдете ее.
  — Найти ее мы, конечно, найдем, — согласился Рикет. — Послушайте, Руфус, мне хочется верить, что вы говорите правду, хотя я и чувствую, что ваши симпатии на стороне этой мисс Грей. Впрочем, меня это не удивляет. Я могу понять любого, кто воспылал бы желанием ухлопать Зонаса. Но я на службе, а значит, могу придерживаться лишь одной точки зрения — точки зрения полицейского. Судя по тому, что я услышал от вас, здесь не может быть никаких сомнений. Это убийство. Возможно, убийство в состоянии аффекта. Случай достаточно типичный. — Гаунт, меривший шагами комнату, подошел к креслу напротив Рикета и сел.
  — Может, вы объясните мне эту полицейскую точку зрения? — попросил он спокойно.
  — Охотно, — согласился Рикет. — Это дело кажется мне достаточно простым. Как нам известно, Зонас оказался в затруднительной ситуации. Он чувствовал, что ему угрожает опасность. А ведь Зонас не был ребенком, и какой-нибудь пустяк его не напугал бы. Но он испугался, мы оба понимаем это. Иначе не стал бы нанимать Руфуса Гаунта, одного из самых высокооплачиваемых частных детективов Лондона. А мне как-то не доводилось слышать, чтобы Зонас бросал деньги на ветер. Итак, события развивались, и вчера наступила своеобразная кульминация. Вопрос об отношениях между Зонасом и его управляющим… этим Лоримером… очевиден: Зонас считает, что Лоример его обворовывает, даже угрожает его жизни, но, в то же время, опасается разоблачений и шантажа со стороны этого парня. Он меняет свое отношение и к Миранде Грей, влюбившейся в Лоримера, считая, что девушка предала его. Миранда в свою очередь боится за Лоримера настолько, что убеждает того уехать из Лондона. Возникает своеобразный треугольник: два мужчины, женщина и воровство в центре. Да, я уверен, что девушка опасалась за жизнь этого парня. Она полагала, что Мариос Зонас способен ликвидировать его. В то же время и Лоример, покидая Лондон, беспокоился за подругу. Он понимал: Зонас на пределе и вовсе не расположен церемониться. Но Миранда уговорила все же Лоримера уехать…
  Рикет достал из нагрудного кармана карандаш, утрамбовал тупым концом его табак в чашечке, после чего снова раскурил трубку.
  — Женщины — странные создания, — изрек он сентенциозно.
  Гаунт изобразил на лице восхищение.
  — Вы всегда были психологом, Рикет. — Комплимент явно доставил удовольствие инспектору.
  — Ну что ж, надеюсь, вы не будете утверждать, что головы варят только у частных детективов. А теперь пойдем дальше. Когда Миранда была в вашей конторе, она говорила, что намерена в тот же день встретиться с Зонасом. Какой вывод можно сделать из этого? Он очевиден: она рассчитывала заключить с ним какое-то соглашение. Логично? Скорее всего, она думала, что сможет убедить Зонаса оставить Лоримера в покое и, кроме того, добиться от него каких-то гарантий. Но Зонас не пожелал дать их ей. Более того, он, по всей вероятности, высказал ей все, что думал о Лоримере. И о том, как он намеревается с ним поступить. Ясное дело, ей это пришлось не по вкусу. Но она была готова и к такому исходу. Недаром в ее сумочке, когда она направилась к нему, лежал заряженный пистолет. Видя, что ей не удается переубедить Зонаса, она достала оружие и застрелила его. Типичный случаи преднамеренного убийства: простой, очевидный, ничем незамаскированный. — Услышав, что возле дома остановился еще один автомобиль, Гаунт покинул кресло. Видимо, приехали полицейский врач и фотограф из Ярда. Он возвратился на прежнее место у камина и, стоя шиной к окну, поглядел на Рикета.
  — Послушайте, Рикет, — сказал он. — Должен признать, что ваша версия звучит достаточно убедительно. Но к сожалению, есть один маленький фактик, который не оставляет от нее камня на камне.
  Брови Рикета поползли вверх.
  — Что же вы имеете в виду, Руфус?
  — Видите ли, — начал Гаунт, — после того, как Миранда Грей позвонила мне, я встретился с ней в коктейль-баре ресторана Лорела. Я заставил ее немного выпить, ей это было необходимо. Как раз тогда она и сказала мне, что собирается съездить к матери.
  — Ее желание не вызывает у меня удивления, — хмыкнул Рикет. — Мне не приходилось встречать женщину, которая не намеревалась бы смыться сразу же после убийства.
  — Охотно вам верю. Но в данном случае дело обстоит несколько иначе. Она не убивала Зонаса, Рикет. Я знаю, что она не убила и не могла убить его.
  Рикет сорвался с места.
  — Вы меня разыгрываете, Руфус? Объясните, что вы имеете ввиду?
  — Только то, что сказал. И я меньше всего намерен разыгрывать вас, друг мой. Я только констатирую факт. — Он извлек из кармана автоматический кольт, который отдала ему в баре мисс Грей. — Вот тот пистолет, который был у Миранды Грей во время встречи с Зонасом. Когда мы разговаривали в баре, я посоветовал ей отдать его мне, что она и сделала. Так вот, посмотрите на него как следует. Пистолет десятизарядный, из него сделан один выстрел. Если вы пожелаете вынуть из него обойму и осмотреть патроны, то убедитесь, что все они холостые. Этот пистолет был заряжен холостыми патронами. А раз так, то каким образом она могла застрелить Зонаса?
  Рикет протянул руку за пистолетом. Ловко вынув обойму, он большим пальцем оттянул пружину, и патроны высыпались на его ладонь. Инспектор взглянул на них и присвистнул.
  — Да, патроны холостые, — подтвердил он. — Но…
  Он какое-то время рассматривал лежащие на его ладони патроны, а потом, глядя на Гаунта, покачал головой.
  — Так вы говорите, что познакомились с этой Мирандой Грей только вчера вечером? — спросил он. — Ну что ж, Руфус, я готов этому поверить. Однако, знаете ли вы, о чем я сейчас думаю?
  — Для этого я недостаточно сообразителен, — с усмешкой ответил Гаунт. — Но надеюсь, что вы мне скажете.
  — Так вот, этот пистолет находился в вашем распоряжении не менее часа. Как вы знаете, этого времени вполне достаточно, чтобы заменить боевые патроны на холостые, если у человека возникнет такое желание…
  Усмешка не сошла с лица Гаунта.
  — Ну, Рикет, — сказал он. — Это лишь предположение, не более. А предположение нужно доказать.
  Глава 5
  Джеральдин
  Когда Гаунт покинул квартиру Зонаса, часы показывали десять минут десятого. Выйдя из «Клиндейл Эпартментс», он зашагал по направлению к Болл-стрит, На ближайшем углу он увидел будку телефона-автомата, вошел в нее и набрал номер телефона Миранды Грей.
  — Алло? — прозвучал в трубке знакомый голос.
  — Говорит Гаунт, — сказал он. — Мисс Грей, я попрошу вас очень внимательно выслушать меня. Я не буду пускаться в объяснения, так как у нас слишком мало времени. Только факты. Прежде всего я должен сказать вам, что вы не убивали Зонаса. Вы не могли убить его, потому что ваш пистолет был заряжен холостыми патронами. — Гаунт помолчал; в трубке было слышно тяжелое дыхание девушки.
  — Но… — начала было она, однако Гаунт прервал ее.
  — Никаких «но», — сказал он резко. — Я говорю вам, что патроны в вашем кольте были холостые. Я только что покинул квартиру Зонаса, а детектив-инспектор Рикет из Скотланд-Ярда еще находится там. Он намерен встретиться с вами и допросить, однако я сказал ему, что вы уехали к матери, так что, не найдя вас в вашей квартире, он не станет немедленно бить тревогу. Я скажу вам, что вы должны сделать, причем немедленно. Когда мы закончим этот разговор, вы уложите необходимые вещи в чемодан, возьмете такси и перебазируетесь в отель «Сигнит» — это на Баффер-плейс. Снимите номер, но не на свое имя, вы зарегистрируетесь как мисс Стивенсон из Глазго. Вам придется провести в номере один или два дня, а когда настанет время, я сам представлю вас Рикету. В клуб сегодня не ходите: возможно, Рикет все же будет ждать вас там… Кстати, кто теперь будет руководить клубом?
  — Наверное, Вольф Линел. Это секретарь и доверенное лицо Зонаса. Но я не могу понять…
  — От вас это и не требуется, — прервал ее Гаунт. — Должен сказать вам одно: если вы будете точно выполнять все, что ж вам говорю, то я, пожалуй, смогу вам помочь выбраться из этой передряги. Ну, а если нет… тогда это может плохо для вас кончиться. Могу ли я рассчитывать на то, что вы будете выполнять мои приказания?
  — А что мне остается делать? — Ее голос звучал слабо и растерянно. — Я сейчас даже думать не могу. Мне страшно… Я боюсь…
  — Было бы странно, если бы вы не боялись, — проворчал Гаунт. — Но хватит разговоров. Поторопитесь. Сложите в чемодан все самое необходимое и немедленно отправляйтесь в «Сигнит». Итак, вы мисс Стивенсон из Глазго. Не забывайте об этом. Я вам позвоню.
  — Хорошо, — сказала она, — я поступлю так, как вы сказали.
  Гаунт повесил трубку, вышел из будки и продолжил свой путь по Болл-стрит. Добравшись до Ганновер-плейс, он пересек площадь и вышел к «Серебряному Кольцу». Было еще довольно рано, и клуб только начал заполняться людьми. Гаунт сел за столик и заказал виски с содовой. В ожидании заказанного, он полез за портсигаром и обнаружил, что у него кончились сигареты. Посмотрев по сторонам и заметив на другой стороне балкона продавщицу сигарет, державшую поднос с табачными изделиями, он подозвал ее. «Что за очаровательная малышка!» — подумал Гаунт, когда она подошла к его столику. Девушка действительно была небольшого роста, миниатюрная блондинка, напоминавшая фарфоровую статуэтку. Наметанный глаз детектива подметил, что для девушки, продающей сигареты в ночном клубе, на ней слишком дорогие туфли и чулки. А когда он брал с подноса пачку сигарет, то заметил, что девушка бледна, а руки ее, державшие поднос, вздрагивают. И тут в голове детектива мелькнула мысль, показавшаяся ему заслуживающей проверки. Он улыбнулся девушке и спросил:
  — Как вас зовут, моя дорогая? — Его вопрос вроде бы не удивил ее.
  — Мое имя Нелли, — ответила она. — Нелли Винтер. Но здесь все меня называют Джеральдин.
  — Очень хорошо. А теперь, Джеральдин, я хотел бы кое о чем спросить вас. Скажите, когда вы в последний раз видели мистера Зонаса?
  Она взглянула на него, и он заметил страх в ее расширившихся глазах.
  — Значит, это правда, Джеральдин? — сблефовал он. Она вскинула головку, но губы ее задрожали.
  — Я не знаю… не понимаю, о чем вы говорите! — Гаунт изменил направление атаки.
  — Скажите, где вы были сегодня вечером около семи часов?
  Она опустила глаза.
  — А почему вы меня спрашиваете? Я не обязана отвечать на ваши вопросы и не собираюсь это делать!
  Девушка резко повернулась и ушла. Гаунт встал и вышел в холл, где находился гардероб.
  Там же на барьере стоял телефон. Гаунт подошел к гардеробщице и сказал:
  — Моя фамилия Гаунт. Я частный детектив и провожу расследование для мистера Зонаса. Сегодня в семь я должен был встретиться с ним, но эта встреча не состоялась. Он не просил что-нибудь передать мне?
  — Нет, сэр, — ответила девушка. — Мистер Зонас звонил сюда примерно в половине седьмого, но о вас он ничего не говорил.
  — А зачем он звонил? — поинтересовался Гаунт, выкладывая на барьер однофунтовый банкнот.
  — Ну… велел мне найти Джеральдин и сказать ей, чтобы поторопилась, если хочет увидеться с ним.
  — Благодарю, — сказал Гаунт.
  Он прошел через зал в коридор и негромко постучал в дверь кабинета Зонаса.
  — Войдите! — послышался голос за дверью.
  Гаунт вошел в знакомую комнату. На месте Зонаса за письменным столом сидел мужчина лет сорока, коренастый, плотный, с крупными чертами лица.
  — Прошу прощения. Я разговариваю с Вольфом Линелом, секретарем мистера Зонаса? — осведомился Гаунт.
  — Да, это я. — Линел усмехнулся. — А вы — мистер Гаунт. Зонас говорил мне о вас.
  — Это хорошо. Слушайте, Линел, Зонас был убит сегодня вечером и полиция скоро здесь будет. Боюсь, она станет подозревать многих людей. Надеюсь, что не вас.
  Линел отложил авторучку. Он не выглядел удивленным.
  — Зонас чувствовал, что что-то надвигается.
  — Он вам не нравился?
  — Я работал на него, но не скажу, чтобы он мне нравился. Он мне совсем не нравился… Боюсь, что в этом заведении вам любой скажет то же самое!
  «Итак, здесь уже известно, что Зонас убит», — подумал Гаунт. Он вытащил только что купленную пачку сигарет, вскрыл ее, предложил сигарету Линелу и закурил сам.
  — Скажите, Линел, и пусть это будет между нами, почему у вас так не любят Зонаса?
  Секретарь нехорошо улыбнулся. Гаунт обратил внимание на его зубы, белые и крепкие.
  — Это из-за женщин, — сказал Линел. — Зонас считал, что его святое право — трахать всех женщин, которые у него работают.
  — Не такая уж редкость среди владельцев ночных клубов. Я знаю немало типов, которые ведут себя точно так же. — Гаунт пустил голубое кольцо табачного дыма. — Бьюсь об заклад, что этой малышке Джеральдин немало досталось от него. — Гаунт заметил, как судорожно сжались пальцы Линела при упоминании имени девушки.
  — Мистер Гаунт, меня очень интересует ваша точка зрения относительно случившегося, — сказал Линел. — Если это не секрет, разумеется. Зонас говорил мне вчера, что причиной того, что он пригласил вас, были расхождения в отчетности по клубам. Это так?
  — Именно так, — подтвердил Гаунт. — Вы, наверное, знаете и то, что вчера Зонас выплатил мне аванс, а я привык выполнять работу, за которую мне платят. А потому, если вы намерены продолжать его дело, я мог бы оградить вас… и Джеральдин от опасностей.
  Во взгляде, которым ответил Линел на это предложение, была не симпатия, а скорее враждебность.
  — При чем здесь Джеральдин? — буркнул он. — Она не имеет отношения ко всему этому. Эта девушка — просто милый ребенок, ее все любят. Ни к чему ввязывать ее в убийство Зонаса.
  — Как сказать, — возразил Гаунт. — Вам известно, что сегодня вечером у нее было свидание с Зонасом?
  — Мне не известно, — отрезал Линел. — А вам?
  — А мне известно. Вот эти сигареты я только что купил у Джеральдин. Трудно было не заметить, что девушка перепугана, и я спросил у нее, когда она в последний раз видела Зонаса. Мой вопрос произвел на нее сильное впечатление, однако, ответить на него она отказалась. Чтобы проверить возникшее подозрение, я вышел в холл, поговорил с девушкой-гардеробщицей, которая отвечает на телефонные звонки, и та выложила мне все, что я хотел звать. Зонас позвонил в половине седьмого и велел передать Джеральдин, чтобы та поторапливалась…
  Линел попытался заговорить, но Гаунт движением руки остановил его.
  — Я не собираюсь копать под Джеральдин, Линел, так что у вас нет никаких оснований для беспокойства… Даже если вы неравнодушны к Джеральдин. — Он широко улыбнулся. — У меня и в мыслях нет подозревать каждого, кто находился под той крышей в то время. Но с какой целью Зонас хотел встретиться с ней?
  Его вопрос не доставил Линелу удовольствия. Он встал и начал шагами мерить комнату.
  — Послушайте, мистер Гаунт, я предпочел бы играть с вами в открытую. — Он остановился и посмотрел в лицо детектива. — Буду с вами откровенен: я рад, чертовски рад, что Зонас мертв. И любой, кто его знал, рад этому. Зонас был грязным развратником.
  Гаунт покачал головой.
  — То, что вы сказали, хорошо согласуется с тем, что мне известно о Зонасе. Однако, даже если человек действительно развратен, это не дает права лишать его жизни.
  — Джеральдин посоветовал встретиться с Зонасом я. И я настоял, чтобы она пошла к нему и сказала, чтобы он раз и навсегда оставил ее в покое, — заявил Линел и раздавил в пепельнице свою недокуренную сигарету. — Зонас буквально отравлял жизнь этой малышки в течение последних месяцев. Джеральдин выглядит ребенком, но ей двадцать четыре года. У Зонаса были на нее какие-то особые виды. Видите ли, даже я не все знаю о деятельности Зонаса, но всегда подозревал что после официального закрытия клуба здесь творится что-то скверное. Видимо, Зонас хотел заставить Джеральдин принимать участие в происходящем. В чем именно и на каких ролях, я не знаю. Она избегала говорить со мной на эту тему. И вот сегодня, когда я был здесь, Джеральдин пришла в клуб и разоткровенничалась со мной. Видите ли, она всегда относилась ко мне с симпатией и доверием… — Он слетка смутился. — Но, по вполне понятным причинам, она была очень осторожна. Девушка боялась Зонаса — здесь все его боялись. Возможно, он раскопал какие-то компрометирующие материалы или просто запугал ее. На это он был мастер. Тогда я сказал, что самым лучшим выходом для нее было бы встретиться с Зонасом, сказать ему, что она все рассказала мне, и отказаться от сомнительных предложений. В такой ситуации он мог изменить свои планы и оставить ее в покое. Я посоветовал ей немедленно позвонить Зонасу по телефону и сказать, что она хочет поговорить с ним, не указывая конкретно о чем.
  Она согласилась и тут же, прямо отсюда, позвонила ему. Зонас назначил встречу на шесть пятнадцать. Из того, что узнали вы, можно сделать вывод, что Джеральдин к нему в назначенное время не пришла. Вот он и позвонил сюда, чтобы поторопить ее.
  Гаунт докурил сигарету и тут же закурил новую.
  — Любопытно… Очень любопытно… — пробормотал он. — Ну, а теперь, Линел, приготовьтесь ответить на самый важный вопрос. Вы достаточно хорошо знали Зонаса и, как мне кажется, лучше других знали людей, которые его окружали и на него работали. Так вот, кто из них имел основания больше других желать смерти Зонаса. Представьте себе, что Зонас жив. Кого бы вы поставили в списке желавших его смерти первым?
  Линел подумал, прежде чем ответить.
  — Боюсь, вы мне не поверите, мистер Гаунт, если я скажу, что в таком списке я поставил бы первым… самого Мариоса Зонаса.
  Гаунт взглянул на него в недоумении.
  — Зонаса? Но почему?
  Линел оперся локтем на стол, глядя на Гаунта.
  — А потому, что Зонас не раз и не два задумывался над самоубийством. Он, можно сказать, был внутренне готов лишить себя жизни. За прошлый месяц я не раз слышал, как он говорил, что устал от всего и что знает, как в два счета с этим покончить. И, поверьте мне, он говорил это не без причины. С одной стороны, он испытывал финансовые затруднения. Разумеется, он говорил вам об инцидентах с отчетностью? С другой стороны, у него было очень неважно со здоровьем. Две недели назад его скрутил сердечный приступ, и он прямо на работе потерял сознание. Естественно, он обратился к врачу, и тот сказал ему, что у него запущенная болезнь сердца. Не думаю, чтобы он долго продержался…
  Линел умолк. Взяв карандаш, он неосознанно чертил на листе бумаги какие-то линии. Наконец он поднял голову и сказал:
  — Очень странно… Но когда мне сказали, что Зонас мертв, первое, что пришло мне в голову, была мысль о том, что он покончил с собой.
  Гаунт ничего не ответил. Он молча курил, откинувшись на спинку кресла. Линел снова встал и прошелся по комнате.
  — За последние месяцы Зонас сильно изменился, — снова заговорил он. — Он странно выглядел… Стал скрытным. Я был его секретарем и знал о многих его делах за последние два года… но не за последний месяц, когда он проявлял неоправданную скрытность даже в отношении меня. Я часто бывал у него дома, почти ежедневно. По служебным делам, разумеется: мы обсуждали итоги предыдущего дня, подсчитывали выручку, Зонас давал мне указания на следующий день. Несколько раз я приходил позже назначенного времени, в нашем деле такое бывает. В этих случаях дверь квартиры была заперта, и на мои звонки никто не реагировал, но в то же время я слышал, что в квартире кто-то есть. Три дня назад, когда я побывал там, я слышал странные звуки за дверью: казалось, там кто-то работает пилой… пилит дверь. Когда я постучал, звуки смолкли, но дверь никто не открыл. Позавчера днем, когда Зонас был здесь, ему понадобились кое-какие бумаги, и он послал меня за нами к себе на квартиру. Мне он дал запасной ключ, который хранил здесь, в своем кабинете. Я сходил за документами, но забыл вернуть ключ. На следующий день эти документы нужно было вернуть на место, и я снова отправился туда где-то около четырех часов. Я знал, что Зонас в клубе, а потому не стал звонить, а сразу открыл дверь ключом, который был при мне, и поднялся наверх по лестнице. Когда я вошел в кабинет, то не поверил глазам своим. Там царил хаос. Снятые с книжных полок книги в беспорядке валялись на полу, край ковра был загнут, а комната выглядела так, словно там сражались. Вернувшись в клуб, я поспешил рассказать об этом Зонасу, но он одернул меня и посоветовал заниматься своими делами.
  — Ну что ж, Линел… — Гаунт встал. — Мне пора. Признателен вам за откровенность. — Сыщик улыбался, лицо было спокойно, но мозг лихорадочно работал. Одна мысль не давала покоя: Линел слишком спокойно и слишком равнодушно воспринял известие о смерти Зонаса… — Я еще увижусь с вами, — сказал Гаунт на прощание и вышел.
  В гардеробе он взял пальто и шляпу, спустился по лестнице и вышел на улицу. Воспользовавшись первым попавшимся телефоном-автоматом, он позвонил в Скотланд-Ярд и, услышав в трубке голос дежурного, попросил узнать, вернулся ли детектив-инспектор Рикет и нельзя ли позвать его к телефону. Ждать пришлось не более минуты, после чего Рикет взял трубку.
  — Извините, что снова беспокою вас, Рикет, но я хочу попросить вас об одной услуге. Мне хотелось бы еще раз взглянуть на квартиру Зонаса. Полагаю, что сделать это я смогу только с вашей помощью… Действовать так, как в прошлый раз, я не хочу.
  — Очень рад этому, — ответил Рикет. — В тот раз вы удивили меня. Как вам удалось отпереть дверь, не оставив никаких следов? Что же касается вашей просьбы, то я возражать не буду. Если вам нужно осмотреть квартиру, я охотно вам посодействую. Мой человек дежурит внизу, в холле, вместе с портье. Я сейчас же позвоню ему и распоряжусь, чтобы вас впустили. Кстати, — продолжал он, — я хотел бы, чтобы вы завтра сказали мне, что нам нужно сделать, чтобы получить показания этой Миранды Грей. Мы побывали у нее на квартире, но ее там нет. Мы не можем ее найти.
  — Она придет к вам, — пообещал Гаунт. — Завтра же я разыщу ее и поговорю относительно дачи показаний. Не исключено, что они будут интереснее, чем вы предполагаете.
  Глава 6
  Странное убийство
  В половине одиннадцатого Гаунт был уже возле «Клиндейл Эпартментс». Он показал дежурившему в холле полицейскому свою лицензию и беспрепятственно поднялся в квартиру Зонаса. Тело убитого уже увезли, Гаунт убедился в этом, войдя в кабинет. Там он закурил сигарету, сел в кресло перед камином и погрузился в размышления.
  Только что состоявшийся разговор с секретарем убитого позволил ему по-новому взглянуть на случившееся и многое переосмыслить. Разумеется, больше всего его заинтересовал рассказ Линела о его посещениях квартиры Зонаса.
  Во время последнего визита сюда в кабинете царил беспорядок: разбросанные но полу книги, сдвинутый… нет, отогнутый ковер…
  У Гаунта сложилось впечатление, что Линел специально хотел привлечь его внимание к беспорядку в комнате. Видимо, он хотел внушить детективу определенную мысль… или что-то подсказать. Он подошел к стене и начал осматривать книжные полки. Книги с левой стороны покрывал тонкий слой пыли, к ним давно не прикасались, по крайней мере, неделю. А вот с правой стороны полки, ближайшей к стулу Зонаса, книги действительно брали.
  Гаунт начал снимать книги с этой части полки, складывая их в стопку на полу. Его усилия не пропали даром: когда полка была освобождена, он увидел скрытую до того книгами небольшую подвижную панель. Он попытался отодвинуть ее, и она легко поддалась. За панелью оказалось углубление, размерами не превышающее коробку для туфель.
  Гаунт посветил карманным фонариком. Тайник был пуст. Детектив задвинул скользящую панель и поставил книги на прежнее место. Неужели Линел не заметил панель, когда осматривал комнату? Ведь книги были сняты и не увидеть ее было просто невозможно. Странно, очень странно… Гаунт холодно усмехнулся. «Похоже, что Линел сказал мне далеко не все», — подумал он.
  И в то же время Линел настойчиво старался обратить его внимание на сброшенные книги и, следовательно, на книжные полки. И еще он подчеркнул, что край ковра был загнут… Гаунт взглянул на покрывавший пол ковер с желто-коричневым узором и черной каймой, на котором стоял письменный стол Зонаса. Он осмотрел края ковра: они были аккуратно прибиты к полу. Такой ковер не сдвинешь и не завернешь… Но тут он заметил, что под письменным столом, там, где должны были находиться ноги сидящего, ковер прибит не был. Гаунт отодвинул стол, опустился на колени и посветил фонариком. И охнул от удивления. Справа от сидящего за столом ковер был разрезан примерно на фут с небольшим. Ухватившись за край разреза, детектив отогнул угол ковра. Под ним был вырезан паркет: примерно дюймов десять на десять. Черная дыра вела вглубь, видимо, в вентиляционный колодец.
  «Чем дальше, тем забавней!» — подумал Гаунт, Вот и звук пилы, который слышал Линел, нашел свое место в складывающейся картинке. Пилой выпиливали паркет. Он сунул в отверстие руку. Его пальцы ощутили какой-то бугорок чуть ниже края отверстая. Детектив склонился ниже и направил в отверстие луч фонарика. Это была шляпка не до конца забитого гвоздя, за которую зацепилась какая-то веревка. Оба конца ее уходили в темноту. Очевидно, к концам веревки был привязан груз.
  Осторожно ухватившись за веревку, Гаунт обмотал ее вокруг руки, чтобы не упустить. Вытащив три или четыре фута веревки, он наконец добрался до предметов, привязанных к ее концам. При виде их глаза детектива блеснули. К одному концу было привязано тяжелое пресс-папье, к другому — пистолет.
  Гаунт водрузил свою находку на стол, придвинул стул, сел и принялся рассматривать извлеченные из отверстия предметы. Пистолет оказался близнецом оружия, находившегося в сумочке Миранды Грей: автоматический кольт тридцать второго калибра, та же модель. Обернув пистолет носовым платком, чтобы не оставить отпечатков, Гаунт осторожно извлек обойму и осмотрел ее. Как и в случае пистолета Миранды, в обойме было девять патронов, десятый отсутствовал. Только патроны эти не были холостыми… Гаунт вспомнил отстрелянную гильзу, найденную им на ковре во время прошлого визита. Какому из двух пистолетов она принадлежала?
  Гаунт встал, отошел от стола, поглядел в окно, а потом снова сел в кресло у камина. Его находка отлично соответствовала версии Линела, согласно которой Зонас сам убил себя. Ведь обнаруженное им устройство со всей определенностью предназначалось для совершения замаскированного самоубийства. Человек, решившийся на самоубийство, должен был сесть за стол, отогнуть ногой край ковра и придержать его носком ботинка. Пресс-папье, привязанное к одному концу веревки, следовало опустить в отверстие, другим концом веревки была обвязана рукоятка пистолета. После выстрела увлекаемый тяжестью пресс-папье пистолет должен был выпасть из руки, нажавшей на спуск, и исчезнуть в отверстии. Упругий ковер, после того как нога сидевшего соскользнула бы с него, распрямился бы, и комната приобрела бы прежний вид. Оружие исчезло бы, остался бы только труп.
  Губы Гаунта искривила саркастическая улыбка, когда он осознал, что это устройство годится не только для самоубийства, но и для убийства, маскируемого под замаскированное самоубийство. Такой изощренный план мог разработать, однако, только очень умный преступник. Техническая же сторона дела отнюдь не была сложной. Убийце нужно было лишь, воспользовавшись отсутствием Зонаса, проникнуть в комнату, разрезать ковер и выпилить отверстие в паркете, Привязать пистолет и пресс-папье к веревке можно было уже после убийства. В таком случае и шляпка гвоздя в отверстии переставала быть случайностью: веревка была надета на нее специально, иначе пистолет и пресс-папье исчезли бы в вентиляционном колодце и, возможно, никогда не были бы обнаружены, что, разумеется, не входило в планы убийцы.
  Гаунт поразмыслил о назначении тайника за книгами и в конце концов решил, что он предназначался для пистолета: здесь Зонас хранил свое оружие.
  Мысли Гаунта снова вернулись к Линелу. В руках секретаря часто оказывался ключ от квартиры шефа. Значит, он имел возможность заявиться сюда в часы, когда Зонас наверняка отсутствовал, и все устроить. Возможно, это приспособление было подготовлено им давно, и он только ждал удобного случая, чтобы им воспользоваться. И Линел вполне мог знать, где прячет Зонас свой пистолет. Уж не Линел ли был этим убийцей? В этом случае все, что он говорил Гаунту, имело целью осторожно навести детектива на пистолет, который Линел аккуратно подвесил вместе с пресс-папье на не до конца забитом гвозде.
  Если дело обстояло именно так, то идея, которой руководствовался Линел, была очевидна. Он хотел, чтобы Гаунт поверил, что Зонас сам убил себя, но с помощью маленькой хитрости сделал это так, чтобы самоубийство выглядело как убийстве. Зачем? Чтобы в результате исчезновения пистолета подозрение в убийстве пало бы на определенное лицо. На того, кто последним побывал в его кабинете.
  Но последним человеком, побывавшим в квартире Зонаса до того, как был обнаружен труп, была Миранда Грей, посетившая Зонаса в семь часов.
  Если Зонас действительно совершил самоубийство, загнанный Лоримером в угол? Не для того ли он назначил встречу с Гаунтом на половину восьмого, чтобы тот, обнаружив его труп, заподозрил Миранду Грей в убийстве? Тем самым Зонас, уходя из опротивевшего ему мира, одновременно жестоко мстил Лоримеру и девушке, которая, по его мнению, предала его. Или все же это убийство, совершенное Линелом? В этой версии было одно весьма слабое звено. Линел знал, что в этот вечер с Зонасом должна встретиться Джеральдин, более того, это он сам посоветовал ей попросить Зонаса принять ее сегодня. Если Линелу не было известно, что после Джеральдин у Зонаса будет еще одна посетительница, то своим поступком он ставил Джеральдин под удар: она автоматически становилась подозреваемой номер один. Ну, а если Линел знал, что Миранда встретится с Зонасом после Джеральдин? Если он был заинтересован в том, чтобы причинить вред Миранде и Лоримеру, и учел появление мисс Грей в квартире Зонаса в своем чудовищном плане?
  Гаунт потянулся за следующей сигаретой, продолжая анализировать вставшую перед ним загадку.
  Он вспомнил свой разговор с Мирандой Грей в баре сразу же после убийства Зонаса. Тогда девушка рассказала ему о записке, присланной ей Зонасом, в которой тот отказывался от встречи.
  На первый взгляд могло показаться, что эта записка освобождает Зонаса от подозрений в намерении коварно отомстить Миранде: ведь если бы девушка не пришла к нему на квартиру, то никто не заподозрил бы ее в этом убийстве. Но только на первый взгляд. Миранда сказала, что эта записка была написана в оскорбительном тоне, что Зонас в ней упрекал девушку во всех мыслимых и немыслимых грехах. Может быть, Зонас, хорошо знавший взрывной характер Миранды, специально послал ей такую записку, чтобы возмущенная девушка обязательно явилась к нему на квартиру требовать объяснений?
  Нет, записка Зонаса не может помочь расследованию… и помешать ему не может тоже. Из нее нельзя сделать однозначный вывод.
  Гаунт сосредоточил свои мысли на Рикете. Здесь все представлялось более или менее ясным. Если бы Гаунт не сообщил инспектору, что Миранда Грей призналась в убийстве Зонаса, Рикет, конечно, прочесал бы квартиру Зонаса частым гребнем. При этом инспектор, несомненно, обнаружил бы и разрезанный ковер под столом, и дыру в паркете, извлек бы веревку с пистолетом и пресс-папье и, конечно же, заподозрил бы самоубийство.
  Ну… а почему бы ему не заподозрить самоубийство сейчас, когда он узнал о холостых патронах в пистолете Миранды?
  Ясно было одно: это устройство для маскировки самоубийства или убийства было подготовлено до смерти Зонаса. После убийства на это просто не оставалось времени. «Кто мог соорудить все это?» — задавал себе вопрос Гаунт. И тут же ответил на него: «Линел, если это было убийство; Зонас, если это было самоубийство».
  А кто еще? Мог ли приложить к этому руку кто-то третий? Не могла ли быть этим лицом Джеральдин? Если то, что сказал Линел об интересе Зонаса к этой девушке, было правдой, то секретарь грека мог и не знать, в каких отношениях находилась Джеральдин с его хозяином, а она, разговаривая сегодня с Линелом, могла и не сказать ему все, особенно если это компрометировало ее. В таком случае Джеральдин и раньше вполне могла бывать в квартире Зонаса, он мог даже давать ей ключ от квартиры. Гаунт вспомнил о странной реакции девушки, когда он заговорил о Зонасе: она категорически отказалась говорить о том, что в этот вечер произошло.
  Гаунт отправил недокуренную сигарету в камин и зашагал по комнате. При всех условиях обнаруженное им устройство заставит Рикета крепко призадуматься.
  Пожалуй, теперь Рикет поверит его словам о том, что пистолет девушки, из которого, по словам Миранды Грей, она застрелила Зонаса, был заряжен холостыми патронами. Если же он будет продолжать сомневаться, у Гаунта есть способ заставить инспектора поверить ему.
  А почему, собственно, он так об этом заботится? — вдруг подумал Гаунт. Теперь, когда он обнаружил это устройство, позволяющее считать смерть Зонаса самоубийством, он мог на этом закончить расследование. Пусть этим занимается полиция, это ее дело, а он исполнил свой долг. У него нет клиента, а дальнейшее расследование не принесет ему никакой выгоды… Однако подсознательно он уже знал, что не бросит это дело. И причиной тому была Миранда Грей…
  Гаунт встречал немало женщин, и некоторые из них не оставляли его равнодушным. Однако в Миранде Грей было что-то особенное, что притягивало и привлекало его. Но не слишком ли он заинтересовался этой молодой женщиной?
  Он заставил себя переключить мысли на Майкла Лоримера. Кем бы ни был этот парень, думал он, но ему крепко повезло. Он должен считать себя счастливчиком, если его любит такая девушка, как Миранда Грей. Любопытно, что подумает Лоример, когда завтра прочтет в газетах о смерти Зонаса?.. Впрочем, еще неизвестно, что многоопытный инспектор Рикет выделит газетчикам для публикации.
  Кстати, что предпримет в ближайшие часы инспектор? Ответ очевиден: он будет разыскивать Миранду Грей. Он будет искать ее потому, что не сомневается в том, что именно она убила Зонаса, а Гаунт, Бог ведает по какой причине, уже после убийства заменил в ее пистолете боевые патроны на холостые.
  Гаунт передернул плечами. Нет, это не годится. Он подошел к столу, снял трубку и позвонил в Скотланд-Ярд Рикету. Тот сам поднял трубку.
  — Привет, Рикет, — сказал Гаунт спокойно. — Я звоню вам из кабинета Зонаса. Так вот, слушайте: я обнаружил здесь нечто чрезвычайно любопытное. Во всяком случае, я могу теперь утверждать, что Зонас не был убит.
  — Неужели? — воскликнул детектив-инспектор. — Руфус, вас сегодня осеняют одна блестящая мысль за другой. Смею вас заверить, что столь причудливого убийства я не видел за всю мою практику. Сначала молодая женщина звонит вам и доверительно сообщает, что она только что лично пристрелила Зонаса. Этого было бы достаточно любому, но не вам, Руфус. Вы заявляете мне, что она не могла сделать это, так как пистолет ее был заряжен холостыми патронами. Но вам и этого мало! Через пару часов вы звоните мне, чтобы поделиться совсем уж поразительным открытием: оказывается, Зонас вообще не был убит. Однако я верю в вас, Руфус, и готов биться об заклад, что это не конец: еще до утра вы свяжетесь со мной и заявите мне, что Зонас жив, а тело, которое мы увезли из его квартиры, всего лишь каучуковый манекен.
  Гаунт рассмеялся.
  — Рикет, вы по-прежнему остроумны. И все же я утверждаю, что он действительно не был убит. Если вы сейчас приедете сюда, я докажу вам это.
  — В самом деле? — буркнул инспектор. — Думаю, что вам потребуются очень веские доказательства, если вы надеетесь убедить меня в этом… Кстати, что вы думаете о местонахождении Миранды Грей в настоящее время? Все это выглядит совсем не так уж безобидно, особенно, если вы вспомните, как относится к таким вещам закон. А мне совсем не хочется, чтобы вы оказались в дурацком положении, Руфус. Думаю, для вас будет лучше найти эту женщину. И что вы ее найдете. Так, как насчет этого?
  — Вы не ошиблись, Рикет, и я думаю также, — сказал Гаунт с усмешкой. — Вы можете встретиться с Мирандой в любой момент, когда пожелаете!
  — Понял, — ответил Рикет. — Ну, а как все-таки насчет Зонаса? Что с ним случилось? Вы можете ответить на этот вопрос просто и понятно?
  — Без проблем, — ответил Гаунт небрежно. — Зонас покончил жизнь самоубийством.
  Глава 7
  Мотив преступления
  Только в полночь Гаунт смог, наконец, позвонить в отель «Сигнит». Он сказал дежурному, поднявшему трубку, что хотел бы поговорить с мисс Стивенсон и попросил пригласить ее к телефону. Он ждал, покуривая сигарету и мысленно поздравляя себя с тем, как он обработал Рикета: сейчас у парня наверняка сумбур в голове от его оригинальных идей но поводу смерти Зонаса. Надо думать, что детектив-инспектор всерьез поверил в возможность самоубийства грека.
  Когда Миранда Грей подошла к телефону, он сказал:
  — Как поживаете, мисс Стивенсон? Извините за поздний звонок, но меня вынудили обратиться к вам важные и неотложные дела. Я сейчас на пути в свою контору на Кендант-стрит. Было бы очень хорошо, если бы вы сели в такси и тоже приехали туда.
  — Хорошо. Я сейчас приеду, — коротко ответила она. Гаунт повесил трубку, вышел из кабины и отправился к себе наверх. Войдя в контору, он включил свет. Входная дверь осталась открытой. Усевшись за письменный стол, он глубоко задумался.
  Примерно через четверть часа Гаунт услышал, как внизу хлопнула наружная дверь. Он перешел из кабинета в приемную и стал ждать. Когда девушка возникла из темноты коридора на пороге ярко освещенной комнаты, он ощутил жалость, увидев ее безвольно опущенные плечи и глаза, в которых легко было прочесть страх и тревогу. Когда она вошла, Гаунт закрыл дверь и пригласил мисс Грей в свой кабинет.
  — Видите это кресло? — сказал он. — Оно большое и удобное. Сядьте в него и по возможности расслабьтесь. Дела обстоят совсем не плохо. Не скажу, что вы уже выпутались из этой передряги, но непосредственной опасности больше нет. Вы наверняка спасены от угрозы ареста. Я считаю, что нам удалось опровергнуть версию, согласно которой Зонаса убили вы.
  — Но… я действительно в него стреляла! — В ее голосе прозвучала безнадежность. — Я уверена в этом! Я думаю…
  — Вы могли бы дать отдохнуть своему мозгу! — перебил ее Гаунт. — Я, Руфус Гаунт, говорю вам, что вы не могли убить Зонаса. В настоящий момент даже Рикет, детектив-инспектор из Скотланд-Ярда, которому поручено расследование этого дела, усомнился в вашей виновности.
  — Но…
  Гаунт движением руки прервал девушку и протянул ей портсигар.
  — Возьмите сигарету, закурите, а я расскажу вам, что на самом деле произошло в квартире Зонаса. — Он щелкнул зажигалкой и дал девушке прикурить. — Так вот, — начал он, — из вашего рассказа следует, что в тот момент, когда вы выстрелили в Зонаса, он сидел за письменным столом. Вы же стояли справа от него, по другую сторону стола. Вы действительно выстрелили в него. По вашим словам, вы увидели, как на его голове пониже виска появилось красное пятно. С того места, где вы стояли, вы могли видеть только левую сторону его головы, значит, пятно появилось слева. Вы увидели, как Зонас падает лицом вперед на стол, повернулись и выбежали из кабинета. Так вот, мисс Грей, по моей версии, если бы вы задержались там еще минут на пять, вы стали бы свидетельницей воскрешения Зонаса. Вы увидели бы, как он шевельнулся, приходя в себя, а затем снова сел на стул.
  Наслаждаясь произведенным эффектом, Гаунт сделал паузу, глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри.
  — Видите ли, мисс Грей, ваш пистолет был заряжен холостыми патронами. Так что, когда вы нажали на спуск, то, что полетело в голову Зонаса, не было пулей: это был пыж, правда, довольно жесткий. Попав в голову с левой стороны, пыж, естественно, повредил кожу, вызвав небольшое кровотечение. Зонас потерял сознание, что вполне естественно: пыж, выпущенный с расстояния в несколько футов, угодив в висок, вполне может оглушить человека. Итак, вы просто не могли застрелить Зонаса. Однако, Зонас действительно погиб от пули, но пуля эта была выпущена слева, с другой стороны стола. Она вошла в его голову справа, чуть левее виска, а вышла слева, несколько ниже, почти у шеи. Инспектор Рикет искал эту пулю, однако так и не нашел ее. Причина, по которой инспектору не удалось отыскать пулю, проста: пулю отыскал убийца и унес с собой.
  Девушка смотрела на него с недоверием и надеждой, а потом с ее губ слетел вздох облегчения.
  — Мистер Гаунт… неужели?.. — Она улыбнулась, щеки чуть заметно порозовели. — Как это прекрасно — перестать думать, что это я убила Зонаса. Теперь я понимаю, что не должна была стрелять в него — такому поступку нет оправдания. Но тогда…, тогда я просто не сознавала, что делаю! Честное слово!
  — В это нетрудно поверить, — сказал Гаунт. — Состояние аффекта. Вы были во власти эмоций и действовали бессознательно. Однако, не считайте, что все неприятности позади, и что вы окончательно выпутались из этой передряги. Вы еще не вычеркнуты из списков подозреваемых, ведь вы одной из последних видели Зонаса. Кто-то же его убил! Впрочем, в этот момент инспектор Рикет более склонен верить, что он сам пустил себе пулю в голову.
  — Но что заставило его так думать? — спросила она. Гаунт рассказал об устройстве, обнаруженном в кабинете Зонаса, и о втором пистолете, который он извлек из отверстия в полу, где тот висел на гвозде.
  — Хотя Рикет ухватился за версию о самоубийстве, кое-что в этой версии не слишком хорошо стыкуется, — сказал он. — Давайте попробуем проанализировать. Предположим, что Зонас решил совершить самоубийство, но проделать это так, чтобы подозрение пало на вас. В этом случае он должен был знать две вещи: что вы придете к нему в определенное время и что у вас будет с собой пистолет. В оптимальном варианте он должен был также знать марку и модель вашего пистолета, его калибр. В сущности, он мог бы обойтись и без этой информации, хотя в таком случае картина получилась бы менее убедительной. Это хитрое приспособление, которое я обнаружил в его кабинете, в любом случае создало бы подозрение в отношении вас. Если бы у вас не было пистолета, полиция, с полным на то основанием, предположила бы, что он у вас был и что, совершив убийство, вы поспешили от него избавиться.
  Девушка кивнула, соглашаясь с ним. Гаунт, выпустив кольцо дыма, наблюдал, каково, расплываясь, поднимается к потолку.
  — Но все могло произойти и совсем иначе, — продолжил он после паузы. — У меня появилась еще одна версия, на мой взгляд более правдоподобная. Этой версией я еще ни с кем не делился. Она предполагает, что у вас был пистолет, что соответствует действительности.
  — В чем заключается ваша версия, мистер Гаунт? — спросила она, подавшись вперед.
  — Эта версия базируется на одном достаточно веском аргументе: то, что второй пистолет тоже был автоматическим кольтом тридцать второго калибра и той же модели, что и ваш, не могло быть простым совпадением. Кто бы ни поместил это оружие туда, где мне удалось его обнаружить, он имел вполне определенные намерения: спрятать в тайник точно такой же пистолет, какой был у вас. Но какова причина этого? Почему нужно было опустить в отверстие такой же пистолет, как ваш? Можете ли вы ответить на этот вопрос?
  — Нет… Не могу. Да и есть ли такая причина?
  — Есть, мисс Грей. И очень веская. — Он улыбнулся девушке. — Вспомните, откуда взялся пистолет, который был у вас в сумочке, когда вы пришли к Зонасу? Кто вам его дал?
  — Ну… Майкл, разумеется, — ответила она. — Однако…
  — Вот именно. И вы все еще не понимаете? Пистолет этот принадлежал Майклу. Разве не могло лицо, соорудившее это устройство в кабинете Зонаса, знать, что у Майкла был автоматический кольт тридцать второго калибра? Однако, если в тайнике, сооруженном в кабинете Зонаса, будет найден именно такой пистолет, разве не станет очевидным, что это не самоубийство, а убийство, в котором следует заподозрить Майкла? Неужели вы не понимаете?
  — Я понимаю, — тихо ответила она. — Но, если кто-то решил таким путем бросить подозрение на Майкла, то мог ли он быть уверен, что полиция найдет то, что обнаружили вы? Ведь полиция обыскивала комнату и ничего не нашла, не так ли?
  — Да, они ничего не нашли, — согласился Гаунт. — Не нашли только по той причине, что и не искали, а не искали потому, что я сразу сказал им, что вы сознались в убийстве. Если сознавшийся убийца налицо, к чему еще что-то искать? Очень может быть, что ваше вторжение в это дело было для настоящего убийцы незапланированным и нежелательным. Как рассуждала бы полиция, если бы ей не стало известно, что вы стреляли в Зонаса? Если бы они приняли версию, что Зонас убит, Майкл так или иначе попал бы под подозрение вне зависимости от того, было бы найдено спрятанное оружие или нет. Полиция наверняка узнала бы, что Зонас и Майкл в последнее время враждовали. Я первый подсказал бы им эту мысль: ведь Зонас во время нашей последней встречи рассказал мне о своих подозрениях в отношении Майкла. Да, даже без второго пистолета у Майкла была бы куча неприятностей, и ему совсем не легко было бы отмыться от подозрений. А если бы второй пистолет был найден, полиция могла бы счесть, что Зонас совершил замаскированное самоубийство. Но при более глубоком анализе происшествия полиция наткнулась бы на одно обстоятельство, которое вроде бы опровергает эту версию. Пуля, убившая Зонаса, прошла навылет — вошла в правый висок, вышла почти у шеи. Значит, она должна была быть в комнате, но ее не нашли. Очевидная подсказка, что это было не самоубийство. Кстати, вылетевший из вашего пистолета пыж тоже не был обнаружен. — Миранда медленно наклонила голову.
  — Я поняла… Значит, произошло убийство… Кто-то убил Зонаса так, чтобы подозрение пало… Но вы же сами сказали: полиция считает это самоубийством!
  — Да, — кивнул Гаунт. — Они так думают. И тому есть определенная причина. — Он сделал паузу и таинственно улыбнулся.
  — Какая? — спросила она.
  — Наш неизвестный режиссер не учел, что Зонас все же мог покончить с собой так, чтобы пуля не была найдена — сказал он. — Если Зонас, собираясь спустить курок, стоял так, чтобы после выстрела оружие соскользнуло бы в прорезанное отверстие, которое затем прикрыл бы ковер, то слева от него должны были находиться книжная полка и окно, которое в тот момент было открыто. Если построить траекторию пули, учитывая входное и выходное отверстия, то окажется, что она вполне могла вылететь в окно. Зонас, падая, сделал бы полуоборот от удара пули и упал на стол. В этом случае его тело лежало бы на правой стороне стола, либо лицом вниз, либо на боку.
  — Он так и лежал? — спросила девушка.
  — Нет. Он лежал в странной, даже нелепой позе, — ответил Гаунт. — Однако, — добавил он с усмешкой, — я счел разумным чуточку обмануть Рикета и сказал ему, что, осматривая тело, случайно задел его ногой, когда обходил стол, и труп перевернулся.
  Она смотрела на него изумленно и растерянно.
  — Но… почему вы так поступили? Вы хотели кого-то выгородить?
  — Сам не знаю, — улыбнулся Гаунт. — Но, если я и пытаюсь кого-то выгородить, так это вас. Во всяком случае, Рикету пришлась по душе версия, согласно которой Зонас, пресытившийся, по словам Линела, жизнью, Майклом Лоримером и всем остальным, столь изощренно расстался со своим существованием, позаботившись, чтобы подозрение пало на Майкла Лоримера. Рикет уже наполовину уверовал в это и, вроде бы, не собирается менять точку зрения.
  — Понимаю. Но теперь скажите, что я должна делать дальше. Мистер Гаунт, я очень скверно чувствую себя в этом отеле под чужим именем. Я теряю присутствие духа…
  — А вами не нужно больше жить там, — ответил Гаунт. — Версия самоубийства, которой сейчас придерживается Рикет, подразумевает, что нет необходимости кого-либо арестовывать. Завтра в утренних газетах появятся сообщения о смерти Зонаса. Думаю, что материал будет подан в самых общих чертах: Рикет постарается отсрочить публикацию конкретных результатов следствия; он постарается выиграть время, чтобы собрать данные и навести справки. А это окажется для него отнюдь не легким делом. Так что вы переночуйте в отеле, а завтра утром возвращайтесь домой. Ведите обычный образ жизни. Я свяжусь с Линелом и скажу ему, что завтра вы снова будете выступать в «Серебряном Кольце».
  — Хорошо. Я это сделаю. Но вы… вы странный человек, мистер Гаунт. Вы непредсказуемы…
  — Я? — искренне удивился Гаунт. — Но почему?
  Она встала, бросила сигарету в пепельницу и окинула внимательным взглядом сидевшего в кресле детектива.
  — Почему вы считаете, что инспектору Рикету будет нелегко наводить справки? Или вы собираетесь что-то предпринять, чтобы помешать ему?
  — Зачем? Почему я должен делать это? — Гаунт пожал плечами.
  Она провела рукой по волосам.
  — Не знаю… Но я уже говорила, что вы странный человек и делаете странные вещи… По крайней мере, мне так кажется. Я не могу понять, почему вы так заботитесь обо мне. Я звоню вам, говорю, что убила человека, сама в это верю, а вы стараетесь разубедить меня и снять с меня подозрения… Почему?
  Гаунт закурил очередную сигарету. На губах его была усмешка полная сарказма и, в то же время, печали.
  — Все, что я делаю, мисс Грей, логически обосновано, — сказал он. — Ну, а если вы хотите знать, почему я сказал, что у Рикета могут возникнуть трудности, то на этот вопрос я вам отвечу. Рикет кое-что еще не знает, а когда узнает, хлопот у него прибавится. Видите ли, мисс Грей, вы не единственный человек, посетивший Зонаса в тот вечер в его квартире.
  Ее глаза расширились.
  — Неужели? И кто же еще приходил туда? — спросила она.
  — Джеральдин, девушка, продающая в «Серебряном Кольце» сигареты, — ответил Гаунт. — Она наверняка побывала в тот вечер в квартире Зонаса, Зонас в половине седьмого позвонил в клуб и велел гардеробщице передать Джеральдин, чтобы та поторопилась. Если бы она сразу после этого звонка пошла к нему и вошла через холл, то успела бы побывать у него до вашего прихода. Но она этого не сделала. В тот вечер видели только одного человека, посетившею Зонаса и воспользовавшегося парадным входом. Это были вы.
  — Ничего не понимаю… — растерялась девушка. — Если она не входила в «Клиндейл Эпартментс», то как же могла увидеться с Зонасом?
  — Я не сказал, что она туда не входила. Я сказал, что она не входила через холл, то есть через парадный вход. Джеральдин проникла туда по пожарной лестнице, — ответил Гаунт. — Линел сказал мне, что Зонас основательно осложнял жизнь Джеральдин. А вы знаете, каким человеком был Зонас, и понимаете, что это означает. Естественно, он не хотел, чтобы портье и прислуга знали, что его посещает клубная девочка, продающая там сигареты. Вот он и договорился с ней относительно пожарной лестницы.
  Миранда Грей покачала головой.
  — Бедняжка Джеральдин! Но ведь вы не думаете, мистер Гаунт, что все это сделала она? Джеральдин выглядит совсем ребенком!
  Гаунт позволил себе улыбнуться.
  — В жизни случается всякое, мисс Грей, а вы должны это знать, Ведь всего несколько часов назад вы были уверены, что убили человека. А если вы могли пойти на это, то почему Джеральдин не могла совершить нечто подобное? Однако то, что она воспользовалась пожарной лестницей и окном, еще не означает, что она убила Зонаса. О том, что в его квартиру можно лопасть таким путем, могли знать и другие.
  — Кто именно? — спросила она.
  — Ну, например, Линел, — ответил Гаунт. — То, что он неравнодушен к этой девушке, заметил бы и слепой. Кстати, именно он посоветовал Джеральдин встретиться с Зонасом сегодня, объясниться и раз и навсегда отказаться от его предложений. Очень странно, что, договорившись с Зонасом о встрече, Джеральдин не явилась к нему вовремя, и Зонасу пришлось сделать ей замечание по телефону. Может, она не пошла, узнав, что там будет кто-то другой?..
  — Я не могу понять, — прервала его Миранда. — Вы имеете в виду…
  — Я имею в виду, что с этим визитом связан Линел. Он настоял, чтобы она договорилась с Зонасом о встрече; телефонный звонок в половине седьмого явился для него доказательством того, что Зонас дома. Вполне возможно, что после этого он сказал Джеральдин, что ей не следует ходить к Зонасу. Он отправился туда сам, проник, воспользовавшись пожарной лестницей, в его квартиру и убил хозяина.
  Глава 8
  Сделка
  Усадив Миранду Грей в такси, Гаунт отправился в «Серебряное Кольцо». Часы показывали половину второго, когда он, раздвинув тяжелые портьеры, прикрывавшие вход в зал, вышел на балкон и окинул взглядом присутствующих. Мужчины и женщины в дорогих туалетах сидели за столиками, ели, пили и негромко разговаривали.
  Он поискал глазами Джеральдин, но ее нигде не было видно. Пройдя по балкону, он вышел через боковой вход в коридор, постучал в дверь кабинета Зонаса и вошел. В комнате был Линел. Сидя за письменным столом, он разбирал бумаги, спокойный и сосредоточенный. «Если Линел убийца, — подумал Гаунт, — то у него проволока вместо нервов!»
  — Мне кажется, что дела клуба идут совсем неплохо, — сказал он. — Насколько я могу судить, отсутствие Зонаса не отразилось сколько-нибудь заметно на вашей клиентуре.
  Линел пожал плечами.
  — Они еще не знают о том, что с ним приключилось, а когда узнают, их будет здесь еще больше. Публика любит происшествия такого рода. Ужасно интересно танцевать в заведении, хозяина которого только что отправили на тот свет. Им это нравится.
  Гаунт кивнул, пододвинул к столу стул, сел напротив Линела и закурил.
  — Я не нижу здесь Джеральдин, — сказал он. — Где она?
  — Я отпустил ее домой. Девочка напугана и растеряна. После вашего ухода у меня был с ней разговор. Я рассказал ей все о Зонасе… и о вас тоже. — Он с вызовом взглянул на детектива.
  — Ну, а кроме этого, что еще здесь происходило? — небрежно спросил Гаунт.
  — Многое, — отрезал Линел. — Прежде всего сюда заявился детектив-инспектор Рикет из Ярда. Знаете такого? Он задал нам кучу вопросов. Мне показалось, что у него уже сложилась определенное мнение: он считает, что Зонаса убила Миранда Грей, звезда нашего кабаре. Кстати, — он посмотрел на Гаунта, — вами инспектор тоже интересовался. Спрашивал, как давно вы знакомы с Мирандой.
  — А что его интересовало? — с усмешкой спросил Гаунт.
  — Ну… Он полюбопытствовал, оставил ли Зонас завещание. Я ответил, что да. Оно хранится здесь, в сейфе.
  — Вот как? — воскликнул Гаунт. — Это уже интересно! Ну и кому же наш Зонас завещал свое состояние?
  — На этот вопрос я могу вам ответить, — сказал Линел. — По завещанию основной наследницей является Миранда Грей. Ей достанется почти все. Зонас недавно говорил мне, что он намерен изменить завещание. Однако похоже, — он цинично усмехнулся, — что у него не хватило на это времени.
  — Я понял, — сказал Гаунт. — Ну что ж, будем считать, что Миранде повезло. Что еще говорил Рикет?
  — Он много чего говорил и не старался скрыть свои мысли, — ответил Линел с улыбкой. — Он сказал, что Миранда Грей сама считает, что это она убила Зонаса, потому что стреляла в него. Но вы, спустя некоторое время обнаружили, что она не могла этого сделать, так как пистолет, из которого она пальнула в Зонаса, был заряжен холостыми патронами. — Его улыбка стала прямо-таки лучезарной.
  — И что же, вы в это поверили? — поинтересовался Гаунт.
  — А почему я должен этому верить? — Линел пожал плечами.
  — Выслушайте добрый совет, Линел. Никогда не следует делать выводы, о которых, возможно, придется пожалеть в будущем. Для тех, кто идет против меня, я далеко не безопасный человек. И если я говорю, что пистолет Миранды был заряжен холостыми патронами, то вам надлежит этому верить! Будет хорошо, если вы запомните это, иначе…
  — Что иначе? — спросил Линел.
  Гаунт сосредоточенно изучал тлеющий конец своей сигареты.
  — Иначе я обращу внимание инспектора Рикета на некоторые неизвестные ему стороны этого дела. Вы прекрасно знаете, что Миранда Грей не была единственным лицом, посещавшим Зонаса в этот вечер. Ваша подружка… Не пытайтесь оспаривать очевидное, Линел! — Он движением руки заставил замолчать, попытавшегося прервать его Линела. — Все вокруг знают, что Джеральдин — ваша подружка. Так вот, она тоже побывала там, причем при куда более подозрительных обстоятельствах, чем мисс Грей.
  — Это… Это надо еще доказать! — выкрикнул Линел.
  — Не забывайте, что в «Клиндейл Эпартментс» постоянно дежурит портье. Так вот, Миранда Грей честно и открыто прошла через парадный вход и холл, чего нельзя сказать о Джеральдин. Чтобы проникнуть в квартиру Зонаса, она предпочла воспользоваться пожарной лестницей.
  — Это ложь! Дьявольская ложь! — выкрикнул Линел. — Портье не мог ее видеть!
  — Не буду спорить. — Гаунт передернул плечами. — Однако, есть еще девушка из гардероба, которая подтвердит, что Зонас позвонил ей в половине седьмого и поручил сказать Джеральдин, чтобы та поторапливалась. Я уверен, что она не могла отправиться туда раньше семи часов… если вообще она туда ходила.
  — Если ходила? — переспросил Линел. — Что вы имеете в виду, Гаунт? Я полагал, что вы не сомневаетесь в том, что она там была.
  — Она могла быть там, но могла и не быть. — Гаунт говорил тихо и спокойно. — И она может сказать, что была там, хотя ее там не было. Это будет доказательством, что в то время там был кто-то другой… более заинтересованный в сокрытии своего визита к Зонасу.
  — Вы хотите сказать… — начал Линел и оборвал фразу, не закончив ее. — Вы считаете, что Джеральдин кого-то прикрывает, так? И кто же это, по вашему мнению, был?
  — Вы, разумеется. У вас достаточно мотивов для совершения этого убийства — больше, чем у кого-либо другого. Вы увлечены этой девочкой, а Зонас упорно отравлял ей жизнь. Заставляет задуматься и тот факт, что вы сами посоветовали Джеральдин пойти к Зонасу и поговорить с ним начистоту. Это очень странно — послать свою девушку на квартиру к человеку, который ее преследует. Я скорее поверил бы, если бы мне сказали, что вы сами дошли туда.
  — И вы считаете, что это было бы разумным решением вопроса? — фыркнул Линел. — Да я просто вылетел бы с работы, затей я ссору с Зонасом! Он вытряхнул бы меня и остался с Джеральдин, совершенно беззащитной. Ведь я тогда ничем не мог бы ей помочь, даже советом! Нет, мистер Гаунт, я вовсе не такой дурак!
  — Разумеется, нет. Вы вовсе не дурак. Вы весьма умный человек. Мне очень понравился способ, с помощью которого вы навели меня на тайничок за книжной полкой. И как изящно вы обратили мое внимание на ковер. Вы, конечно, знаете об этом устройстве для маскировки самоубийства, которое я обнаружил под письменным столом Зонаса? Уж не вы ли приложили к этому руку?
  Линел криво усмехнулся.
  — Я знаю об этом лишь то, что мне рассказал инспектор Рикет, — сказал он.
  Гаунт тряхнул головой.
  — Линел, вы могли бы избавить меня от этих сказок, — сказал он. — Я хорошо помню, что у вас был ключ от квартиры Зонаса. Вы слышали как в квартире кто-то пилил. Паркет, несомненно. Вы рассказали мне о снятых с полки книгах и отогнутом ковре. Поверьте, мне или Рикету не составит труда установить, кто пилил пол. Не удивлюсь, если этим человеком окажетесь вы.
  — Докажите это! — бросил Линел.
  — Отлично сказано! — улыбнулся Гаунт. — Те же самые слова я сказал Рикету, когда он предположил, что это я после совершения убийства заменил в пистолете мисс Грей боевые патроны на холостые.
  Гаунт откинулся на спинку стула, вынул из кармана портсигар и предложил сигарету Линелу. Они оба закурили и некоторое время сидели в молчании, а потом Гаунт сказал:
  — Итак, у инспектора Рикета сейчас, сложилось несколько версий. В основном он концентрирует внимание на Миранде Грей — она является его главной подозреваемой. Он всерьез думает, что это я поменял патроны в ее пистолете на холостые уже после того, как она пристрелила Зонаса. Однако, чтобы эта версия обрела вес, нужно опровергнуть другую версию, согласно которой Зонас покончил жизнь самоубийством. Я чувствую, что эта версия не удовлетворит его, и он сделает все возможное, чтобы доказать ее несостоятельность.
  Линел кивнул.
  — Да, если инспектору удастся доказать, что Зонас не покончил с собой, то Миранде это будет дорого стоить. Ведь все косвенные улики свидетельствуют против нее.
  — В самом деле? — удивился Гаунт. — Вам так это представляется, Линей? — Он подался вперед, неотрывно глядя в лицо Линела. — Ну, а я не допущу, чтобы ей пришили убийство, которое она не совершала. Мне нравится эта девушка.
  — А кому она не нравится? — осведомился Линел не без сарказма. — Особенно, если учесть, что теперь она стоит двадцать пять тысяч фунтов!
  — Ого! — Гаунт негромко присвистнул. — Это Зонас оставил ей столько?
  — Именно. Я думаю, ради этого стоит постараться доказать ее невиновность, не так ли? Даже если для этого придется заменить обойму в ее пистолете!
  Гаунт пустил к потолку кольцо дыма, понаблюдал, как оно, постепенно расширяясь, плывет по воздуху, а потом перевел взгляд на Линела.
  — Я уже советовал вам избегать скоропалительных выводов, Линел. В частности, на вашем месте я не старался бы повесить это убийство на мисс Грей. Ну, а если вы не оставите свои попытки, я заставлю вас пожалеть об этом.
  Линел передернул плечами.
  — Ах, как вы испугали меня! — сказал он с издевкой. — Нельзя ли спросить, что же вы собираетесь сделать?
  — Я уже ответил на ваш вопрос, но могу и повторить, — резко сказал Гаунт. — Если, может быть, с вашей подачи, Рикет придет к выводу, что самоубийство Зонаса инсценировано, если он начнет копать в этом направлении, если он попытается повесить это дело на мисс Грей, то я информирую его о звонке Зонаса в клуб и о том, что он просил поторопиться Джеральдин прийти к нему. Естественно, я скажу ему и то, что вы интересуетесь этой девушкой и что идея встречи ее с Зонасом принадлежит вам. Именно вы посоветовали ей пойти к Зонасу в «Клиндейл Эпартментс». В порядке предположения я упомяну, что не удивился бы, если бы выяснилось, что вы тоже ходили туда, чтобы присмотреть за ней. Кстати, вы позаботились об алиби на это время? Где-то с половины седьмого до половины восьмого вечера. — Линел усмехнулся.
  — Как это ни странно, но нет, — ответил он. — В это время я был в Уэст-Энде. Гулял. В одиночестве.
  — Понятно. — Гаунт кивнул головой. — Но в таком случае инспектор Рикет может заподозрить и вас.
  — Не могу не согласиться с вами, — хладнокровно заявил Линел.
  Гаунт встал и прошелся по кабинету.
  — Кстати, — он повернулся к Линелу, — существует еще один подозреваемый, о котором мы почему-то забыли.
  Линел недоуменно поднял брови.
  — Неужели? А мне кажется, что мы перебрали всех. Больше подозреваемых вроде бы нет. Кого вы имеете в виду?
  Гаунт остановился у стола.
  — А что вы скажете относительно Майкла Лоримера? — спросил он. — Предполагается, что он находится в Манчестере, куда выехал по настоятельным уговорам мисс Грей. Но, кто знает, доехал ли он до Манчестера? Он мог сойти с поезда на первой остановке и возвратиться в Лондон. Кстати, у него был серьезный мотив поступить именно так. Он имел все основания беспокоиться о любимой девушке. Естественно, этот мотив не является единственным. Ну, например, он мог знать о завещании Зонаса и о том, что тот собирается изменить это завещание, исключив из числа наследников Миранду. Двадцать пять тысяч фунтов — солидное состояние. Так что, это тоже может быть мотивом. Он, конечно, собирается жениться на ней. Если бы Миранда унаследовала деньги Зонаса, Лоример оказался бы в немалом выигрыше… Разумеется, в том случае, если бы Зонас ушел в лучший мир, не успев переписать завещание.
  Линел ничего не ответил детективу. Он сосредоточенно курил, видимо, что-то обдумывая. Наконец, он заговорил:
  — Вам не удастся воспользоваться этой версией. Я и Лоример, мы никогда не были врагами, неплохо относились друг к другу. Да, он любил совать нос в дела, которые его не касались, но только не в мои личные дела. Так что, согласитесь, это не повод, чтобы враждовать с ним. Я знал, что он уехал в Манчестер утренним поездом. Перед отъездом он позвонил мне, сказал, что уезжает и попытается найти в Манчестере работу. Я пожелал ему удачи и сказал, что если у него нет ничего на примете, ему следует толкнуться к Брикету, управляющему «Клуба Пиратов». Этот человек знает массу людей в Манчестере и скорее всего сможет помочь ему с работай. До Манчестера Лоример добрался благополучно. Я знаю об этом, так как во время ленча он позвонил мне из клуба. Брикета там не было. Однако Лоример позвонил ему домой, и они условились встретиться вечером. Сейчас я уже могу сказать, что эта встреча состоялась, и Брикет рекомендовал Лоримера одному из своих знакомых. Так что работой Лоример обеспечен. Вы сами видите, что включить Лоримера в список подозреваемых вам не удастся.
  — Печальный факт. — Гаунт вздохнул. — Значит, нам придется исключить его. Итак, мы вернулись к тому, с чего начали. У нас трое подозреваемых: Миранда Грей, Джеральдин и вы, если Зонас не совершал самоубийства.
  Он прошел по комнате, снова опустился на стул напротив Линела и неожиданно улыбнулся ему.
  — Не считаете ли вы, Линел, что мы мешаем друг другу? Почему бы нам не взяться, за дело так, чтобы это было выгодно нам обоим? Я готов сотрудничать с вами, разумеется, если вы ничего не имеете против.
  Во взгляде Линела смешались интерес и подозрительность.
  — Что вы хотите мне предложить? — спросил он.
  Гаунт извлек из портсигара очередную сигарету. Теперь он смотрел на Линела открыто, доброжелательно, даже доверительно.
  — Мне кажется, что мы можем решить возникшую проблему, не причиняя друг другу неприятностей, что, кстати сказать, не идет на пользу ни одному из нас. Заметьте, в создавшемся положении все сводится к одному-единственному обстоятельству. И все, что нам необходимо — это правильно подойти к данному обстоятельству.
  — И в чем же заключается это обстоятельство? — спросил Линел.
  — А вот послушайте. Рикет сейчас колеблется между двумя версиями: то ли Зонас совершил самоубийство, то ли его убила Миранда Грей. Если Рикет убедится, что пистолет мисс Грей был заряжен холостыми патронами, у него не будет оснований подозревать девушку. И тогда ему останется принять версию самоубийства. Конечно, есть и другой способ отвлечь внимание инспектора от мисс Грей. Для этого достаточно намекнуть, что Джеральдин была у Зонаса после Миранды, и что вы ею интересуетесь. Уверяю вас, он тут же перенесет свое внимание на вас. Но мне совершенно ни к чему будет говорить с ним на эту тему, если…
  — Если, что? — поспешил спросить Линел.
  Но Гаунт не спешил ответить. Слегка подавшись вперед, он пристально смотрел на Линела. На его лице была улыбка, но взгляд стал холоден и тяжел.
  — Если бы вы тоже сказали инспектору, что пистолет Миранды был заряжен холостыми патронами. Вы, скажем, беседовали как-то с Лоримером, и он намекнул вам, что в его пистолете обойма с холостыми патронами. Я же, со своей стороны, постараюсь устроить так, чтобы Лоример подтвердил это. Думаю, его не придется долго уговаривать: он готов сделать все, что угодно, лишь бы помочь мисс Грей.
  Гаунт замер, ожидая ответа. Линел помолчал немного, потом обнажил в усмешке свои великолепные зубы и сказал:
  — Но что же дальше?
  — Я предлагаю сделку, — пояснил Гаунт. — Вы подкрепляете мои показания о холостых патронах в обойме пистолета, а я выбрасываю из памяти все, что касается Джеральдин. А кроме меня, о ее визите к Зонасу никто не знает, так как она не проходила через холл, а воспользовалась пожарной лестницей. Я сделаю так, что и Лоример подтвердит это. И тогда Рикет будет вынужден отбросить эту версию. Предполагать он, разумеется, сможет многое, но ничего не сможет доказать. И что же ему останется делать? Вернуться к версии самоубийства, разумеется.
  — Ну, что ж, вы изложили все предельно ясно, — сказал Линел. — В результате Миранда получит свои двадцать пять тысяч и выйдет замуж за этого молодого идиота Лоримера. Полагаю, что вам тоже отстегнут неплохой кусочек пирога за то, что вы выведете ее из-под огня. Ну, а что буду иметь я?
  — Все, — коротко ответил Гаунт. — Я ничего не сообщу Рикету о Джеральдин, о ее посещении Зонаса, о том, что вы неравнодушны к ней… ну и о том, что вы недолюбливали Зонаса. Когда я получу упомянутый вами кусочек пирога, мы разделим его пополам. Я гарантирую вам это. Ну, так как же?
  — Вот это деловой разговор, мистер Гаунт, — сказал Линел, с улыбкой поднимаясь из кресла.
  Глава 9
  Визит к Джеральдин
  Гаунт вышел из кабинета, притворил за собой дверь и вернулся в клубный зал. Поглядев на часы, он увидел, что уже половина третьего. Позвонить ли сейчас Джеральдин, чтобы сообщить ей об этом предложении? Гаунт подумал и решил, что нет. Девушка устала, изнервничалась, и он, чтобы дать ей прийти в себя, подождет до утра.
  Гаунт улыбнулся. Если бы эту улыбку увидел Линел, она не понравилась бы ему. Детектив решил воспользоваться моментом и провести задуманную операцию: он намеревался побеседовать с Джеральдин до того, как Линел поговорит с ней и введет в курс дела.
  Закурив, Гаунт направился к выходу. В этот поздний час клуб был почти пуст, если не считать нескольких хвативших лишнего посетителей, да и те, видя, что уставшие музыканты откровенно зевают, начали потихоньку просачиваться в гардероб за своими шляпами и плащами.
  Гаунт подошел к гардеробу последним. Клиентов обслуживала та самая девушка, которую он одарил фунтовой купюрой.
  — Я могу у вас узнать новый адрес Джеральдин? — обратился он к гардеробщице. — Она уже сообщила вам его? — Гаунт постарался, чтобы его голос звучал буднично и естественно.
  — Новый адрес? — удивилась девушка, — Разве она переехала с Карлос-стрит? А я и не знала.
  — Мне сказали, что она переехала в другой дом по той же улице.
  Девушка пожала плечами.
  — Здесь какое-то недоразумение, — сказала она. — Джеральдин просто не успела бы переехать: она еще вчера вечером жила в доме номер десять. Я точно знаю это, потому что мистер Линел именно туда посылал ей вчера записку.
  Гаунт охотно согласился с тем, что произошло недоразумение, попрощался с девушкой и покинул клуб.
  Карлос-стрит находилась совсем рядом с «Серебряным Кольцом». Гаунт за несколько минут добрался пешком до нужного ему дома.
  Дом номер десять оказался старой, запущенной меблирашкой. Гаунт в течение нескольких минут настойчиво жал на кнопку звонка, но безрезультатно. Наконец, какая-то растрепанная женщина в красном фланелевом халате перегнулась через подоконник на втором этаже и спросила, что ему нужно.
  — Скотланд-Ярд, — весьма непринужденно, но твердо солгал он. — Очень сожалею, что вынужден побеспокоить вас в столь поздний час, но я должен срочно поговорить с проживающей здесь Нелли Винтер.
  — Да, она снимает здесь комнату, — ответила женщина. — Сейчас впущу вас и схожу за ней.
  Спустя минуту дверь открылась, и женщина пригласила Гаунта войти.
  Он оказался в плохо освещенном холле, соседствующем с небольшой гостиной.
  — Подождите здесь, — сказала женщина. — Я пришлю ее к вам.
  Гаунт сел на стул и закурил. Ему не пришлось долго ждать: примерно через пять минут в комнате появилась Джеральдин. Девушка выглядела утомленной, под ее глазами Гаунт заметил черные круги.
  — Вы?! — узнала она его. — Но разве вы из полиции? — В голосе девушки звучало недоверие. — А если вы полицейский, то почему не сказали мне об этом, когда расспрашивали меня в клубе?
  Гаунт улыбнулся девушке.
  — Сначала присядьте, Джеральдин. — Гаунт указал на кресло по другую сторону камина. — И не нужно так нервничать Постарайтесь расслабиться. Не хотите ли закурить? Я немного поговорю с вами, вот и все.
  Гаунт подошел к двери, плотно закрыл ее, а потом вернулся к камину. Стоя у каминной решетки, он смотрел на девушку сверху вниз.
  — Вы совершенно правы, — продолжал он. — Я не полицейский, я частный детектив, и вы отлично это знаете. Моя фамилия Гаунт. Мистер Зонас пригласил меня, чтобы я расследовал вопрос о хищениях, обнаруженных в «Серебряном Кольце».
  Он помолчал немного, сильно затянулся, а потом, видя, что девушка молчит, заговорил снова:
  — Я только что разговаривал с Вольфом Линелом, вашим другом. Мы обсудили ряд вопросов и, в конце концов, пришли к определенному соглашению. Видите ли, Джеральдин, никто из нас не хочет, чтобы смерть Зонаса обернулась для него неприятностями. А следовательно, мы не должны вредить друг другу. В частности, я сказал Линелу, что ему не следует рассказывать инспектору Рикету из Скотланд-Ярда, что вы побывали вчера вечером в квартире Зонаса. Я тоже не буду болтать об этом.
  Ее руки стиснули подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев.
  — Откуда вам известно, что я была там? — с волнением спросила она. — Это он вам сказал?
  — О, нет, — ответил Гаунт небрежно. — Простое стечение обстоятельств позволило мне узнать об этом. А потом я проверил полученную информацию у него. Видите ли, он не смог скрыть этот факт, даже если бы пытался, потому что некое лицо видело вас. — Он опустился на стул, доброжелательно поглядывая на Джеральдин. — В этот вечер три человека побывали у Зонаса в «Клиндейл Эпартментс»: мисс Грей, вы и… Я думаю, нет необходимости называть третьего, ведь мы с вами знаем, кто это.
  Он подмигнул ей. Девушка растерянно смотрела на него. Ловушка сработала!
  — Вольф сказал вам и это? — засомневалась она. Гаунт улыбнулся.
  — Милая девочка, то, что сказал мне Вольф, равно как и то, что я сказал ему, навсегда останется между нами. Я пришел сюда не для того, чтобы пересказывать наш разговор. Причина моего визита иная. Не исключено, что в ближайшем будущем нам зададут очень много вопросов. В наших интересах, чтобы показания, которые мы будем давать, не противоречили одно другому. Следовательно, нужно упорядочить то, что мы знаем и выработать общую линию. Сам по себе факт нашей встречи с Зонасом не будет иметь большого значения, но… этот телефонный звонок в половине седьмого, когда он велел передать вам, чтобы вы поспешили… — Гаунт немного поколебался, а потом решил рискнуть. — Почему вы не пришли к нему сразу после звонка?
  — Я сейчас вам все объясню, — начала она. — Вольф, конечно, рассказал вам, что я пришла к нему днем и выложила все о моих неприятностях с Зонасом и его предложениях. Вольф разволновался, стал убеждать меня встретиться с Зонасом и объясниться с ним. Когда после этого Зонас пришел в клуб, я попросила его встретиться со мной по важному делу. Зонас согласился.
  Мы условились в половине седьмого или чуть раньше. Он предупредил, что мне следует идти не через парадный вход, а подняться по пожарной лестнице: в спальне будет открыто окно. Но у меня захватывало дух от одной мысли, что я пойду к нему домой совсем одна. Вольф, наверное, рассказал вам, каким милягой был наш старый Зонас. Особенно, если дело касалось девушки, которой он был увлечен.
  — А он был увлечен вами?
  — В большей мере, чем мне того хотелось бы. И не скажу, чтобы я была от этого в восторге.
  — Послушайте, Джеральдин, — мягко сказал Гаунт, — если Зонас отравлял вам жизнь своими приставаниями, почему вы продолжали работать у него? Ведь вы могли бросить «Серебряное Кольцо» — девушка с такой внешностью, как вы, без труда найдет себе работу.
  — А Вольф? — сказала она. — Он не хотел, чтобы я бросила эту работу. Он хотел быть вместе со мной.
  — И что же было дальше?
  — Я сказала Вольфу, что боюсь идти к Зонасу. Он вошел в мое положение и сказал, что поможет мне. Я должна была идти домой и ждать, пока Вольф не зайдет за мной, а потом мы вместе пойдем к Зонасу, и я поговорю с ним в присутствии Вольфа. Но потом оказалось, что планы изменились, и он не может зайти за мной. Вольф сказал, чтобы я подошла к «Клиндейл Эпартментс» и подождала его там.
  — Вот видите, многое начинает проясняться, — ободряюще заметил Гаунт. — Значит, вы ушли из клуба до половины седьмого, раньше, чем Зонас позвонил вам?
  — Ну, да. Я пошла к себе домой, переоделась и немного подождала. Мне страшно не хотелось оказаться с Зонасом один на один в его квартире. В семь я отправилась туда и, когда оказалась в переулке позади «Клиндейл Эпартментс», вдруг увидела Вольфа, спускающегося по пожарной лестнице. Я окликнула его, но он, видимо, меня не услышал. Спустившись на землю, он быстро зашагал по переулку в противоположную сторону. Я очень удивилась, что он не подождал меня, а потом решила, что он подумал, что я, не дождавшись его, решила одна отправиться к Зонасу, и захотел проверить это. Но теперь, когда он ушел, я была вынуждена идти на свидание с Зонасом одна. Я собралась с духом и начала подниматься.
  Добравшись до середины пожарной лестницы, увидела, что Вольф возвращается обратно. Как раз в этот момент он поднял голову и увидел меня. Я помахала ему рукой. Поднявшись до квартиры Зонаса, я подергала окно и убедилась, что оно не заперто. Вольфа поднимался за мной по лестнице. Я немного успокоилась, открыла окно и оказалась в спальне Зонаса. Там никого не было, но дверь, ведущая из спальни в кабинет, была приоткрыта, и можно было видеть через нее правую часть кабинета. Я увидела правую руку мужчины и часть его плеча. Рука лежала на столе, сжимая пистолет, к которому была привязана веревка.
  И вот тут я перепугалась по-настоящему. Вольф не раз говорил мне, что не будет удивлен, если Зонас наложит на себя руки. Вот я и подумала, что он именно так и поступил. Теперь я уже ни с кем не хотела говорить, а хотела только поскорее убраться оттуда.
  Я вылезла через окно, закрыла его за собой и, не сказав ничего поджидавшему меня у окна Вольфу, стала спускаться по лестнице. На полпути Вольф спросил меня, что я видела в квартире Зонаса. Я ответила, что через полуоткрытую дверь видела руку Зонаса с пистолетом на столе и мне показалось, будто он мертв.
  Мои слова напугали Вольфа. «Бог мой, давай сваливать отсюда!» — сказал он. Мы посмотрели вниз, на улицу: не было видно ни души. Мы быстро скатились с лестницы, пересекли Беркли-плейс и вышли к Мейн-стрит. Я сказала Вольфу, что видела, как он спускался по пожарной лестнице, и он мне все объяснил. Придя в переулок и не найдя меня там, он подумал, что я пришла раньше и, не дождавшись его, сама отправилась к Зонасу. Тогда он добрался по пожарной лестнице до окна, открыл его, проник в спальню и заглянул в кабинет. Там никого не было. В квартире царила тишина. Дверь из кабинета в холл была закрыта. Решив, что Зонаса нет дома и не найдя меня в квартире, он понял, что я еще не приходила, и он просто не дождался меня. Еще он сказал, что Зонас, наверное, был в холле, когда он заглядывал в кабинет. Возможно, что, пока он спускался, а я поднималась, Зонас вернулся в кабинет, достал пистолет и застрелился.
  А потом он спросил меня, почему я думаю, что Зонас мертв, если я не выходила из спальни, а видела только его руку. Я ответила, что просто знаю, что это была рука мертвого человека. Вот и все.
  Гаунт помолчал, размышляя над услышанным. Он не сомневался в искренности Джеральдин: простодушная девушка верила тому, о чем рассказывала. Но соответствовало ли это действительности? В это Гаунт не верил.
  Тренированный ум детектива сразу же подметил противоречия в услышанном. Ведь, если бы Зонас уходил из дома, он не оставил бы окно незапертым. Скорее всего Зонас никуда не выходил и был в кабинете, когда в квартиру проник Линел, однако, последнему было выгодно, чтобы Джеральдин думала иначе, и он постарался внушить ей то, что она сейчас пересказала Гаунту. Так или иначе, но здесь ему больше нечего было делать.
  — Я благодарен вам, Джеральдин, за откровенность и доверие. Конечно, ничего нового вы мне не сказали. Почти все это я узнал от Линела. Вот видите, как все просто объясняется. А теперь, нам всем лучше всего забыть об этом визите к Зонасу. Иначе пойдут разговоры…
  — На все эти разговоры мне наплевать, — сказала Джеральдин, по-прежнему расстроенная и встревоженная, — но… Понимаете, мне все это не нравится. И я боюсь! Когда Зонас был жив, я боялась его; сейчас он мертв, а я… я все равно боюсь!
  Гаунт надел шляпу.
  — Поверьте мне, Джеральдин, у вас нет оснований для беспокойства. Есть только один человек, которому сейчас следует по-настоящему бояться.
  Она бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела глаза.
  — И кто же это?
  — Убийца. — Он усмехнулся. — А теперь, разрешите пожелать вам доброй ночи, Джеральдин.
  Девушка проводила его до двери. Выйдя на улицу, Гаунт медленно побрел к своему дому, он жил неподалеку от конторы на Кендант-стрит. Только теперь он почувствовал, как устал за этот, столь насыщенный событиями, день. Да уж, в этом мире, если что-то случается, то все разом… Анализируя события дня, он пришел к выводу, что за этот вечер им сделано очень много. Прошедший день немало дал ему, но, что готовит грядущий?
  Гаунт заснул, как только щека его коснулась подушки и проснулся только в десять. Принимая душ, бреясь и одеваясь, он мысленно репетировал предстоящий разговор с инспектором Рикетом. Это будет забавный и немного странный разговор, и инспектор наверняка будет удивлен. Но это позже. Он не собирается первым выходить на контакт со Скотланд-Ярдом. И вообще, не нужно торопиться. Дадим немного времени Линелу и Джеральдин, чтобы они могли встретиться, обсудить вчерашние дела и обговорить версию, которой оба будут придерживаться. Гаунт не будет удивлен, если, узнав о его вчерашней беседе с Джеральдин, Линел взбесится и пожалеет о заключенной вчера сделке с частным детективом…
  Гаунт удовлетворенно усмехнулся.
  В одиннадцать он уже был в своей конторе. Утренняя почта уже пришла, и Джозефин выложила на его стол ворох корреспонденции. Отодвинув счета и рекламные листки, Гаунт взялся за письма. Однако, не успев дочитать первое письмо до середины, услышал телефонный звонок, а в трубке — голос Миранды Грей.
  — Мистер Гаунт, я звоню из дома. Думаю, вам следует знать, что полиция уже здесь. В соседней комнате меня ждет сержант из Скотланд-Ярда. Его прислал инспектор Рикет с тем, чтобы я пошла с ними: в Скотланд-Ярде желают поговорить со мной.
  Гаунт улыбнулся. Именно так он представлял себе дальнейшее развитие событий.
  — Все нормально, Миранда, — ответил он спокойно, стараясь подбодрить девушку. — Надеюсь, вы позволите мне обращаться к вам по имени? У вас нет оснований для беспокойства. Поезжайте с сержантом в Скотланд-Ярд, ответьте инспектору на все вопросы, которые у него возникнут, и все будет в порядке. Я уверен, что этот вызов не будет иметь серьезных последствий. Разумеется, инспектор Рикет попытается на вас надавить — так уж водится в его заведении. Не нервничайте, не выходите из себя, держитесь спокойно и сдержанно. Он, конечно, задаст вам кучу вопросов. Отвечайте только правду, вам ничего не нужно скрывать. Ничего, кроме правды! Я позвоню вам днем.
  — Я… я должна сказать вам кое-что еще… Очень важное, но это потом, — неожиданно сказала она. — Я верю вам, мистер Гаунт, и надеюсь, что все будет так, как вы сказали. До встречи!
  — Одну минутку, Миранда! Вы звонили сегодня еще кому-нибудь, кроме меня?
  — Да, — без колебании ответила она. — Прежде чем звонить вам, я позвонила в Манчестер Майклу. Видите ли, сегодня, утренней почтой, я получила от него письмо, переговорила с ним лично но телефону.
  — Понял. И что же сказал вам Майкл?
  — То же, что сейчас сказали вы. Чтобы я не тревожилась, что все будет хорошо. Он немедленно возвращается в Лондон. Майкл сказал еще, что, приехав, он сразу же явится в Скотланд-Ярд. Говорит, что у него есть для них сюрприз.
  — Интересные дела! — Гаунт покачал головой. — Значит, он намерен преподнести им сюрприз… Ну что ж, посмотрим. А вы не переживайте. Помните: спокойствие и правдивость. Я вам позвоню. Желаю удачи.
  Некоторое время он сидел молча, сосредоточенно разглядывая телефонную трубку, которую держал в руке. Потом на лице его появилась усмешка, в которой было еще больше сарказма, чем обычно. Ну что ж, пока события развивались по намеченному плану.
  Глава 10
  Признание
  В двенадцать тридцать Гаунт покинул свое место за письменным столом, взял шляпу, вышел в приемную и сказал Джозефин Дарк:
  — Я собираюсь перекусить. Если позвонит Рикет и захочет узнать, где я, скажите, что не знаете. Я ушел на ленч, но обязательно вернусь в контору.
  Сидя за ленчем, Гаунт продумывал вчерашний разговор с Джеральдин.
  Его очень заинтересовала фраза Линела, повторенная Джеральдин. Он сказал: «Давай сваливать отсюда!» Предложение, несколько странное для человека, узнавшего о смерти своего патрона!
  Внешне это выглядит просто: Линел побоялся оказаться замешанным в это дело. Однако, это противоречит логике, а Линел ничем не напоминает страуса, пытающегося решать проблемы, пряча голову в песок. Куда естественней было бы, если бы он предложил пойти взглянуть, действительно ли Зонас мертв, а потом позвонил бы в полицию. Почему же он так не поступил?
  В свою контору Гаунт вернулся около трех. Пройдя в кабинет, он поднял телефонную трубку, набрал номер Скотланд-Ярда и попросил пригласить к аппарату детектив-инспектора Рикета.
  — Привет, Рикет, — сказал он, когда в трубке зазвучал голос его приятеля. — Звоню, чтобы поделиться с вами информацией. Полагаю, кое-что из того, что мне удалось раскопать, вам будет полезно знать.
  — Неужели? — с деланным изумлением воскликнул инспектор. — Какое совпадение: у меня тоже есть кое-что, о чем я хотел бы с вами поговорить.
  — Вы чем-то обеспокоены, Рикет?
  — Сегодня утром, памятуя о нашем вчерашнем разговоре, я послал сержанта за Мирандой Грей. Да, она была дома. Она не стала возражать против поездки к нам, но сказала, что сначала ей нужно кое-кому позвонить. Звонила она из спальни, закрыв дверь. Девочка не знала, что я еще вчера получил разрешение на прослушивание ее телефона. Естественно, запись ее разговоров немедленно доставили мне. Сначала она позвонила в Манчестер, своему приятелю Майклу Лоримеру. Сказала ему, что Зонас мертв, что она оказалась среди подозреваемых и что сейчас в соседней комнате ожидает сержант-полицейский, который должен препроводить ее в Ярд. Парень встрепенулся, начал уговаривать ее, чтобы она не волновалась, потому что уверен, что она невиновна, и готов доказать это любому. Сказал, что немедленно выезжает в Лондон и что у него есть сюрприз для работников Скотланд-Ярда. Это был ее первый разговор. Второй разговор я пересказывать не буду, она звонила в вашу контору.
  Он выжидающе молчал. Гаунт улыбнулся.
  — Вы совершенно правы, Рикет. С содержанием этого разговора я знаком. Кстати, вы должны оценить, как старательно я лью воду на вашу мельницу.
  — К этому разговору мы еще вернемся, — сухо ответил инспектор. — Так вот, примерно через двадцать минут после того, как мне принесли запись, в Ярд позвонил этот парень. Я имею в виду Лоримера. Он позвонил из Манчестера, с вокзала. Сказал, что ждет поезда, чтобы отправиться в Лондон, где немедленно свяжется со мной. Он заявил далее, что нет никакой необходимости допрашивать Миранду Грей, потому что Зонаса убил он. Я ответил, что это очень интересно, и попросил его хотя бы вкратце описать, как он это проделал. Он ответил, что проник в контору Зонаса, воспользовавшись пожарной лестницей и незапертым окном. Через спальню он прошел в кабинет и застрелил сидевшего, за письменным столом Зонаса. Это произошло в пять часов. — Гаунт расхохотался:
  — Но это же великолепно! Я не понимаю, чем вы недовольны, Рикет? Ведь вы получили первоклассное признание. Убийца является к вам с повинной!
  — Чушь это собачья, а не признание! — рявкнул Рикет. — И уж кто-кто, а вы отлично это знаете. И вам, и мне известно, что Лоример был в Манчестере и никак не мог в пять часов упражняться здесь в стрельбе из пистолета. Это во-первых. А во-вторых, нет никаких сомнений в том, что Зонас был жив не только в пять, но даже в семь часов. Как оказалось, он звонил из своей квартиры в холл «Клиндейл Эпартментс» портье и отдал ему какие-то распоряжения. Этот факт мы проверили и установили точное время звонка: восемнадцать пятьдесят шесть. Значит, в это время Зонас был еще жив.
  — А этот парень уверен, что по телефону с ним говорил именно Зонас?
  — Уверен, И готов подтвердить это под присягой.
  — Значит, так оно и было, — согласился Гаунт. — Интересное дело, Рикет, очень интересное. Значит, вы считаете, что его признание — липа?
  — Стопроцентная, да к тому же еще и скороспелая. Парень не успел разузнать об обстоятельствах, при которых прикончили этого типа. Да вы и сами знаете, что это липа, как знаете и причину, по которой он столь скоропалительно «сознался».
  — Я? — наивно удивился Гаунт. — Знаете, Рикет, все-таки будет лучше, если вы мне сами скажете, почему он все это затеял.
  — Потому что он неравнодушен к Миранде и отлично знает, что это она ухлопала Зонаса, причем из пистолета, который он ей дал, уезжая в Манчестер. Вряд ли он предполагал, что она успеет так результативно использовать его за столь короткое время. Вот он и готов на все, лишь бы вытащить ее из болота, в которое она ушла по уши. В четыре часа он будет здесь, и я с ним потолкую.
  — Из ваших слов, Рикет, я понял, что полицейские власти окончательно уверовали в виновность Миранды. Вы тоже убеждены, что это она убила Зонаса? — спросил Гаунт.
  — Да, — уверенно ответил Рикет. — Теперь я более чем убежден в этом.
  Он акцентировал слово «теперь», что не осталось незамеченным Гаунтом.
  — И почему же, Рикет? Что заставило вас окончательно уверовать в это?
  Инспектор не спешил с ответом. Он вздохнул, помолчал, словно решая для себя какой-то вопрос, а потом сказал:
  — Послушайте, Руфус… Мы с вами знакомы давно, и, видит Бог, я всегда относился к вам по-дружески… как и вы ко мне. И вот сейчас, хочу по-дружески предостеречь вас. Я скажу, почему теперь убежден, что Миранда Грей — убийца. Вы знаете человека по имени Вольф Линел?
  — Конечно, знаю. Дельный парень. Он был секретарем Зонаса.
  — Так вот, этот самый Линел пришел к нам в Скотланд-Ярд и сообщил, что вы после убийства заменили боевые патроны в ее пистолете на холостые, чтобы никто не смог доказать, что это она убила Зонаса. Парень готов засвидетельствовать это. А теперь скажите, достаточно ли оснований быть уверенным в том, что эта девица — убийца.
  Лицо Гаунта побледнело. Он глубоко вздохнул воздух.
  — Хорошего, однако, вы обо мне мнения, Рикет. Сейчас вы уверены, что я поменял патроны в пистолете после убийства. Еще немного, и вы обвините меня в соучастии. А потом? Заявите, что я присутствовал во время убийства и помогал ей целиться в Зонаса?
  В голосе Рикета прозвучало легкое смущение.
  — Вам не следует говорить так, Руфус. Напротив, я забочусь о вас. Просто я хотел выслушать ваши объяснения. Кстати, так будет лучше и для вас.
  — Значит, объяснения? Ну, что ж, я всегда готов объясниться. Вы сказали, что Лоример приедет в четыре часа… Может быть, и мне к этому времени подойти в Ярд? Кстати, а где сейчас Миранда Грей? Она у вас?
  — Нет, я отпустил ее домой, но она под следствием и не сможет уехать отсюда до окончания процесса. А подвергнуть ее аресту я не могу, пока не опровергну версию, связанную с холостыми патронами, и не разберусь с бредом, который несет Лоример. Я допросил ее. Она охотно отвечала на вопросы. Восстановила полную картину случившегося. Сказала, что вы брали у нее пистолет во время посещения вашей конторы в первый раз. Вынимали обойму, рассматривали ее. Какие там были патроны, холостые или нет, она не знает. Когда вы сказали ей, что пистолет был заряжен холостыми патронами, она вам поверила. Видимо, ей очень хотелось в это поверить.
  — Ну, что ж. Так я подъеду к четырем часам, Рикет?
  — Ладно, приезжайте…
  * * *
  Часы на стене кабинета Рикета показывали половину пятого. Хозяин кабинета, откинувшись на спинку стула, бесцеремонно рассматривал сидевших напротив Майкла Лоримера и Гаунта. Гаунт, с губы которого свисала сигарета, тоже наблюдал за Лоримером, но не так открыто. Молодой человек выглядел так, словно из него выпустили воздух, его руки ерзали на подлокотниках кресла, он поглядывал умоляюще то на Рикета, то на Гаунта.
  — Вы поступили плохо, мистер Лоример, — отечески внушал ему Рикет, — хотя я могу понять ваши чувства. В какой-то мере я даже чувствую симпатию к вам, но нельзя же думать, что в полицию идут законченные дураки. Чего стоит ваше так называемое признание? Ведь это наивная чепуха, которая не выдерживает самой поверхностной проверки. Вы заявили, что убили Зонаса в пять часов. Но мы точно знаем, что в шесть и даже почти в семь часов он был жив. В шесть тридцать он позвонил в клуб и передал поручение гардеробщице, а в шесть пятьдесят шесть разговаривал по телефону с портье. Когда я спросил вас, где находился Зонас, когда вы в него стреляли, вы ответили, что он стоял возле стола. На вопрос, куда попала выпущенная вами пуля, вы ответили, что в левый висок. И это тоже не соответствует действительности: пуля вошла в голову Зонаса справа.
  Рикет извлек из лежавшей на столе пачки сигарету и закурил. Окинув взглядом смущенного Лоримера, он улыбнулся.
  — Ну, а если мы все это суммируем, то какой довод можно будет сделать? Ответ очевиден: для человека, заявившего, что он убийца, вы чертовски мало знаете о там, как это убийство совершено, — констатировал Рикет. — Но это еще не все. Нам известно, и это, пожалуй, главное, что вчера вы были в Манчестере, в «Клубе Пиратов». Вы искали управляющего, к которому у вас была устная рекомендация Вольфа Линела. Управляющий проявил к вам сочувствие и обещал устроить на работу. Могли ли вы к трем часам оказаться в Лондоне? Да, могли, но для этого вам пришлось бы воспользоваться самолетом — это единственная возможность. Так вот, мы проверили списки пассажиров и установили, что вас среди них не было.
  Рикет встал, прошел вокруг стола к креслу, в котором сидел Лоример, и неожиданно похлопал его по плечу.
  — Так-то, молодой человек. Я не в восторге от того, что вы пытаетесь столь дорогой ценой выгородить виновного!! Никогда больше так не поступайте. Нам известно, кто убил Зонаса, и этот человек — не вы. Возвращайтесь в Манчестер к своей работе, забудьте обо всем… и о Миранде Грей тоже. Поверьте моему опыту, эта девушка не подходит такому парню, как вы.
  Лоример встал с опущенной головой. Следом за ним встал Гаунт и тоже двинулся к двери, но Рикет окликнул его:
  — Задержитесь на минуту, Гаунт. Я хочу вам дать совет: забудьте о том, что пистолет был заряжен холостыми патронами.
  Гаунт печально усмехнулся.
  — Спасибо за совет, Рикет. Может быть, я последую ему… а может, нет. Пока.
  Он закрыл за собой дверь. В коридоре его ждал Лоример.
  — Да, такие вот дела, — сказал Гаунт молодому человеку. — Инспектор Рикет еще в три часа рассказал мне о вашем признании, и я уже тогда понял, что он не принял его всерьез. Ведь у него в руках свидетельские показания гардеробщицы из «Серебряного Кольца» и этого портье из «Клиндейл Эпартментс». Если бы вы сказали, что застрелили Зонаса не в пять, а, скажем, в семь пятнадцать, вам бы поверили и вы заработали бы обвинение в убийстве. Да и то, если бы Рикету не удалось доказать, что в этот вечер вы были в Манчестере, а он большой мастер на такие дела. Ну, да что не делается… Зайдем куда-нибудь выпить? Я хотел бы поговорить с вами.
  — Но все это… это просто ужасно! Миранда не могла совершить такое! Я не верю в это и никогда не поверю!..
  Гаунт пожал плечами.
  — Я не буду с вами спорить, однако, советую вам привыкнуть к мысли, что Рикет обвинит ее в убийстве. Думаю, он сделает это в ближайшие двадцать четыре часа.
  Лоример совсем повесил голову. Они двинулись в направлении Виктория-стрит, а когда переходили через улицу, Лоример споткнулся о край тротуара и чуть не упал. Гаунт успел подхватить его.
  — Осторожно! Вам следует поберечь свои нервы, — сказал он. — Если вы будете так распускать себя, то ничего не добьетесь. Помните, Миранда в очень тяжелом положении, и мы сможем ей помочь лишь при условии, что нам крепко повезет.
  — Неужели… вы хотите сказать, что у нас есть шанс? — встрепенулся Лоример.
  Гаунт кивнул.
  — Пожалуй, да, но шанс этот невелик. Видите ли, чтобы помочь девушке, я сказал Рикету, что патроны в пистолете Миранды были холостыми. Об этом я говорил и с Линелом, а он рассказал Рикету, что я поменял патроны в пистолете уже после убийства. Видите ли, Лоример, я надеялся перехватить вас до встречи с Рикетом и обо всем договориться. Тогда вы могли бы показать, что пистолет Миранды был заряжен холостыми патронами — уже тогда, когда вы передавали ей его. Однако, Рикет опередил меня. Результат вам известен.
  Они зашли в первый встретившийся бар на Виктория-стрит. Лоример явно был на грани нервного срыва. Когда он подносил стакан ко рту, рука его дрожала.
  Спустя некоторое время: Лоример нарушил молчание.
  — Но вы… вы сумеете что-нибудь сделать. Я надеюсь только на вас, мистер Гаунт. Рикет сказал мне, что Зонас нанял вас, чтобы вы занялись клубными делами. Наверное, Зонас говорил и обо мне?
  — Говорил. — Гаунт кивнул. — Он много говорил о вас, но я ему не поверил. Я не раз встречал таких людей, как Зонас, и у меня сложилось о них определенное мнение. — Лоример слабо улыбнулся.
  — Но это не в какой мере не объясняет, почему вы хотите помочь Миранде…
  — Мы оба хотим ей помочь, — прервал его Гаунт, — но пока что ничего не достигли. Однако… — Он подался к сидящему напротив Лоримеру. — У меня на руках есть крупный козырь. Но, чтобы правильно разыграть эту карту, мне потребуется время.
  Лоример смотрел на него широко раскрытыми глазами.
  — Это правда? Вы в самом деле считаете, что сможете одолеть Рикета?
  — Я далек от мысли обещать что-либо. Однако не исключено, что я смогу кое-что предпринять, и тогда мне, возможно, понадобится ваша помощь. Где я смогу вас найти?
  — Я собираюсь остановиться в «Уайт-отеле» в Олдвиче.
  — Отлично. Отправляйтесь туда и никуда не отлучайтесь. И не пытайтесь увидеть Миранду. Это важно. Потерпите немного. Я позвоню вам… скорее всего, около восьми. Возможно, после этого нам придется встретиться и все обговорить. У меня есть одна идея… пока еще неопределенная. К тому времени я постараюсь ее обдумать.
  — Я готов на все, чтобы помочь вам… Но, может быть, вы скажите мне об этом чуть больше?
  — Не сейчас. Время еще не пришло. Я уже сказал вам, что у меня на руках козырная карта. Когда придет время разыграть ее, я расскажу вам все. Это я вам обещаю.
  Глава 11
  На острие ножа
  Выйдя из бара, Гаунт немного постоял, глядя на удаляющуюся по Виктория-стрит фигуру Майкла Лоримера. Когда тот исчез в сгущающихся сумерках, детектив зашагал по направлению к Уайтхоллу. Когда на середине пути его догнало такси, он остановил машину, сел и назвал водителю адрес «Клиндейл Эпартментс». Выйдя у дома, где жил Зонас, он вошел в холл и, приблизившись к столику ночного портье, выложил на стол банкнот.
  — Частный детектив Гаунт. Я работал на мистера Зонаса перед тем, как его… Могли бы вы сообщить мне кое-какие сведения?
  — Все, что пожелаете, сэр. Что вас интересует? — Гаунт предложил портье сигарету и закурил сам.
  — Сегодня в Скотланд-Ярде я беседовал с детектив-инспектором Рикетом. Вы его, конечно, знаете, он проводил здесь расследование. Так вот, по его словам, вы сообщили ему, что мистер Зонас в шесть пятьдесят шесть звонил вам из своей квартиры.
  — Совершенно верно.
  — Вы уверены, что он звонил вам именно в это время?
  — Да, сэр. Абсолютно уверен. Как видите, здесь, в холле, есть часы, они видны с моего места. Часы электрические, они всегда правильно показывают время.
  — Понятно. Ну, а теперь повторите мне, что именно он вам сказал.
  — О, ничего особенного. Он просто попросил меня принести ему в квартиру бутылку виски. Эти просьбы относительно спиртного страшно надоедают, но что делать. Я сказал, что сейчас принесу. Достал бутылку и уже направился к лифту, когда телефон снова зазвонил. Пришлось вернуться. Это опять был мистер Зонас. Он сказал, что отменяет свой заказ: виски ему не нужно.
  — И вы уверены, что с вами говорил именно Зонас?
  — Еще бы! Его голос я узнал бы из миллиона!
  — Благодарю вас. Это все, что я хотел узнать, — сказал Гаунт. Выйдя из «Клиндейл Эпартментс», он поймал такси и поехал к Миранде Грей. У двери он оглянулся и заметил мужчину на другой стороне улицы, старавшегося укрыться в тени. Рикет определенно решил не рисковать. Гаунт усмехнулся и позвонил.
  Ему открыла служанка, которая приняла у него плащ и шляпу и проводила в гостиную. Сидевшая в кресле Миранда, смотрела на пылающие угли в камине. За этот день девушка изменилась до неузнаваемости. Ее глаза, обведенные черными полукружиями, запали; она была бледна и казалась больной. Услышав его шаги, она повернула голову.
  Гаунт дружески улыбнулся ей.
  — Послушайте, Миранда, мне кажется, что вы принимаете происходящее слишком близко к сердцу. Успокойтесь и постарайтесь расслабиться.
  Он угостил ее сигаретой и щелкнул зажигалкой, чтобы она могла прикурить.
  — А разве можно воспринимать это иначе? Как я могу быть веселой? Поймите, только теперь я многое поняла, только теперь взглянула в глаза действительности. Назовем вещи своими именами: я — убийца, это я убила Зонаса. — Гаунт покачал головой.
  — Так думаете вы, но я так не думаю. — Ее взгляд задержался на его лице.
  — Я не верю, что вы в самом деле так считаете. Вы просто хотите вселить в меня хоть какую-то надежду.
  — Нет, Миранда, это не мой стиль, и я не привык бросаться словами. Я не считаю, что вы совершили убийство. И я это докажу, хотя для этого потребуются некоторые усилия. Видите ли, наш инспектор удвоил свою бдительность, после того, как Линел сказал ему, что я подменил патроны в вашем пистолете после убийства. Сказал… с моего посыла.
  Она с удивлением взглянула на него.
  — Так значит, вы сами натолкнули Линела на то, чтобы он рассказал инспектору о патронах?
  — Угу, — кивнул он. — С пользой для дела. Я был уверен, что Рикет поверит этому типу, если он скажет, что мое заявление о холостых патронах — лжесвидетельство и вызовет вас в Ярд. В результате мы обеспечили его ум работой, что при данных обстоятельствах нам необходимо.
  Она недоуменно покачала головой.
  — Мистер Гаунт, вы все еще пытаетесь доказать мне, что Зонаса убил кто-то другой?
  — Естественно, коль скоро вы его не убивали. Я это знаю, понимаете, знаю!
  — Но, почему?
  — Разрешите мне задать вам несколько вопросов, воздержавшись пока от ответа на ваш. Так вот, слушайте меня внимательно. Вчера вечером вы позвонили мне в контору из бара и сказали, что застрелили Зонаса. Скажите, сколько времени прошло между вашим уходом из его квартиры и этим звонком ко мне?
  — Около пятнадцати минут, — ответила она, немного подумав.
  — Так я и предполагал. А теперь, обещайте мне оставаться здесь, не выходить из дома, кто бы вас ни вызывал, никого не принимать и никому не звонить, пока я не разрешу. Договорились?
  Девушка слабо улыбнулась.
  — Мистер Гаунт, я сейчас никому не верю, кроме вас. Сама не знаю, по какой причине.
  — Вот и отлично, — сказал с улыбкой Гаунт. — Теперь еще один вопрос. Вы знаете, что Зонас завещал вам деньги?
  Немного помолчав, она ответила:
  — Вообще-то он несколько раз говорил, что упомянет меня в завещании, что хочет кое-что сделать для дочери старого друга, но я как-то не задумывалась над этим.
  — Если бы вам сказали, что он оставил вам двадцать пять тысяч фунтов, вас это удивило бы?
  — Разумеется, — ответила она.
  — Так вот, именно так он и поступил. Он оставил завещание, мне о нем рассказал Линел. Такие вот дела… Ну, я пошел. Да, еще одно: по всей вероятности, я позвоню вам ночью. Обязательно возьмите трубку. Хорошо?
  — Я сделаю все, что вы сказали. Ведь я доверяю только вам.
  — Вы — умница. И не терзайте себя. Все будет хорошо. Я позвоню. До свидания.
  Выйдя из дома, он взглянул на часы. Они показывали шесть тридцать. Гаунт немного постоял на тротуаре, прикуривая сигарету и обдумывая план действий, а потом остановил такси и поехал в «Серебряное Кольцо».
  В этот ранний час клуб был почти пуст. Девушка наводила порядок в гардеробе. Две уборщицы, закончив протирать пол, расставляли стулья.
  Гаунт прошел по балкону в коридор, на минуту задержался у двери кабинета покойного Зонаса, а потом без стука отворил ее и вошел.
  Линел, как обычно, сидел за письменным столом. Напротив него расположилась Джеральдин, курившая сигарету.
  — Добрый вечер, — приветствовал их Гаунт.
  Он вынул из кармана портсигар и тоже закурил. Линел холодно и недружелюбно наблюдал за его действиями.
  — Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами, Линел. То, что Джеральдин здесь, упрощает дело.
  Линел передернул плечами.
  — Не думаю, что смогу услышать от вас что-нибудь такое, что заинтересовало бы меня. Полагаю, что последняя встреча с инспектором Рикетом доставила вам удовольствие.
  Гаунт презрительно поморщился.
  — Не старайтесь казаться более глупым, чем вы есть на самом деле, Линел. Вы думаете, что до смерти напугали меня, выложив все Рикету?
  Он придвинул стул к столу и сел.
  — Вы пришли ко мне вчера и предложили соглашение, — сказал Линел, — и обещали молчать о том, что Джеральдин посещала квартиру Зонаса. Я должен был показать, что Лоример говорил, что переданный им Миранде пистолет был заряжен холостыми патронами. Я согласился. И как же поступили вы? Сразу же после разговора со мной отправились к Джеральдин и выведали у нее, как проходило наше посещение квартиры Зонаса. Тем самым, вы нарушили наше соглашение. В ответ на это я рассказал Рикету о том, что вы лжесвидетельствовали относительно холостых патронов в пистолете Миранды Грей.
  — Почему же вы не рассказали Рикету заодно о том, что вы с Джеральдин побывали в квартире Зонаса и не сочли нужным уведомить полицию о том, что он убит? Кстати, как мне кажется, вы и не собираетесь говорить ему об этом.
  — Я подожду, пока меня об этом спросят. И тогда, в случае необходимости, Джеральдин подтвердит мои слова.
  — Джеральдин? — Гаунт усмехнулся. — Вы имеете в виду, что Джеральдин готова подтвердить все, что вы скажете? Но в этом плане ее свидетельства не принесут вам никакой пользы. А вот то, что она видела, как вы спускались по лестнице из квартиры Зонаса, когда она подходила к дому со стороны переулка, — это интересно. Так что было в квартире Зонаса, Линел, а? Вы говорили, что хозяина там не было. Ну что ж, Джеральдин поверит вам на слово, однако…
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Я хочу сказать, что вы лгали, а теперь крепко увязли в куче вашей лжи. Но что же вы увидели на самом деле, когда забрались в квартиру вашего шефа по пожарной лестнице до появления Джеральдин? Она была уже в переулке, когда вы спускались, но вы не заметили ее и поспешили к Беркли-плейс, надеясь встретить Джеральдин и увести ее, сказав, что ей не следует встречаться с Зонасом. Но вам и тут не повезло: девушка выбрала другой путь, а когда вы вернулись, то увидели ее уже на пожарной лестнице. Вы поспешили наверх, но встретились с ней, когда она уже покинула квартиру Зонаса. Напомнить вам, что вы сказали ей, когда она поведала вам, что видела наверху? Вы сказали: «Давай сваливать отсюда!» Почему вы предложили ей сбежать? Если вы не знали, что произошло в квартире Зонаса, почему вы не вошли туда и не проверили? И почему не позвонили в полицию?
  — Мне?! Звонить в полицию? Хорошенькое дельце! Зачем? Чтобы меня и Джеральдин притянули к этой истории? Я отнюдь не хотел этого.
  — И вы хотите, чтобы я в это поверил? Да что там я! Взгляните на Джеральдин — разве не ясно, что и она вам не верит? Она согласна со мной. И еще один момент. Зонас назначил ей встречу на более раннее время. Но она пришла к вам и сказала, что не хочет идти к нему, потому что боится. Не сомневаюсь, что это правда. Что же делаете вы? Вы обещаете, что будете сопровождать ее. Сперва уславливаетесь, что она будет ждать вас дома, потом договариваетесь, что встретитесь возле «Клиндейл Эпартментс». В шесть тридцать Зонас звонит сюда и требует, чтобы Джеральдин поторопилась. Вы выходите несколько раньше, чем предполагали. Подходите к тыльной стороне «Клиндейл Эпартментс», но Джеральдин там нет. Тогда вы сами поднимаетесь в квартиру. То, что вы там увидели, крепко озадачивает вас. Вы спускаетесь… Ну, о том, что было дальше, мы уже говорили. И в отношении Майкла Лоримера вы мне тоже солгали. Он не звонил вам вчера после двенадцати, вы сами звонили ему в «Клуб Пиратов»… Кстати, как вы догадались, что он будет там?
  Гаунт ждал ответа, глядя в лицо Линела. Он видел, как лоб того покрылся мелкими капельками пота. Гаунт усмехнулся и перевел взгляд на Джеральдин. Девушка застыла с расширившимися от удивления глазами. Гаунт сочувственно покачал головой.
  — Вы поражены, Джеральдин? Даже вас поразила игра, которую ведет этот тип, уверяющий, что он вас любит. — Гаунт раздавил в пепельнице свою сигарету и тут же закурил новую. — Хотите, я сам скажу вам, Линел, зачем вы звонили в Манчестер? Слушайте. — Он придвинул стул поближе к столу и, склонившись к Линелу, продолжил неторопливо и веско: — Позавчера вам стало известно, что Зонас связался со мной и, по-видимому, кое-что мне рассказал. Похоже, что это не привело вас в восторг, на то на то были веские причины. Скажите, Линел, уж не вы ли были ответственны за те хищения, которые заметил Зонас и происхождение которых он хотел понять. На следующий день с утра пораньше вы заявились в контору, чтобы заглянуть в личные бумаги Зонаса. И обнаружили то, что хотели найти — его завещание. В полдень вы позвонили в Манчестер. Значит, в это утро произошло нечто, заставившее вас связаться с Лоримером. Я угадал, Линел? И я знаю, что это было. Видите ли, отгадывать загадки — это мое ремесло.
  Линел молчал. Он неотрывно смотрел на Гаунта, и в глазах его был ужас.
  — Как видите, — продолжал Гаунт, — несмотря на вашу осторожность, дела сложились не слишком благоприятно. Вот я и собираюсь выяснить, как вы стали соучастником убийства. И как втянули в это дерьмо свою девушку, сделав ее фактически тоже соучастницей. Вы меня поняли?
  Не дождавшись ответа, Гаунт встал и взглянул на Линела сверху вниз.
  — Так вот, самое лучшее, что вы можете сделать, чтобы хоть в какой-то мере избежать неприятностей, это безоговорочно слушаться меня. Вот мой совет: оставайтесь здесь, вы и Джеральдин, и никуда отсюда не выходите. И упаси вас Бог звонить Лоримеру или кому-нибудь еще. Я полагаю, Рикет пришлет сюда кого-нибудь из своих людей, чтобы потолковать с вами. Так вот, если вас будут допрашивать, говорите только правду. Помните об этом. А теперь, всех благ, Линел. До свидания, Джеральдин.
  Гаунт приподнял шляпу и, не оглядываясь, вышел из кабинета, Когда дверь за ним закрылась, Линел бросил взгляд на Джеральдин: девушка отвела взгляд и спросила.
  — Это правда? Значит, ты мне лгал, Вольф? Послушай, будет лучше, если ты мне скажешь все…
  Глава 12
  Письмо
  В восемь вечера Гаунт, сидя в своем кабинете, слушал, как капли дождя барабанят по стеклу. Когда его сигарета догорела, снял телефонную трубку и набрал номер инспектора Рикета в Скотланд-Ярде. Рикет был на месте.
  — Привет, Рикет, — сказал Гаунт. — Я думаю, пришло время выложить карты на стол.
  — Очень неплохой замысел, Руфус, — ответил инспектор, — но я не уверен, заинтересует ли меня что-либо в твоих картах.
  — Ну, как хотите. Тогда, может быть, скажете мне, собираетесь ли вы арестовать Миранду Грей?
  — Охотно отвечу, Руфус. Да. Соответствующие бумаги оформлены и находятся у комиссара. Если он подпишет ордер, мы тут же арестуем ее по обвинению в убийстве.
  — Понятно. А теперь послушайте, что я вам скажу, Рикет. Поверьте, мне очень неприятно видеть, как вы собираетесь совершить идиотский поступок. Ведь, если вы арестуете Миранду, то через несколько часов пресса предаст вас осмеянию. А я этого не хочу.
  — Благодарю за столь трогательную заботу. Однако у меня есть достаточно убедительные доказательства. Что ты скажешь о таком пустяке, как гильза, которую мы нашли на ковре в комнате, где был убит Зонас? Гильза из обоймы Миранды.
  — У меня есть основания усомниться, что эта гильза от пистолета Миранды Грей. Но при всем при этом, Зонас был убит не гильзой, а пулей. Эта гильза имеет вес лишь в сочетании с показаниями Линела о том, что я дал ложные показания относительно холостых патронов в кольте Миранды. Так вот, дорогой друг, все, что я говорил Линелу, — ложь. Я втирал ему очки. А теперь о том, что было на самом деле. Вам, наверное, будет интересно узнать, что я своими руками заменил боевые патроны в ее кольте на холостые в своей конторе до того, как она отправилась к Зонасу. И делал я это не один, а в присутствии Джозефин Дарк, моей секретарши. А те патроны, которые я извлек из пистолета, лежат в ящике моего стола, там, куда я их положил. Ну, нравится вам это?
  Последовало сдавленное восклицание, которое трудно было принять за выражение удовлетворения.
  — Я понимаю, Рикет, что для вас это сюрприз. Равно как и то, что вам очень хочется арестовать кого-нибудь за убийство Зонаса. Ведь оба мы, и вы и я, уверены, что это отнюдь не самоубийство. Так вот, я знаю, кто это сделал. И если вы хотите арестовать убийцу, я могу доставить вам это удовольствие уже сегодня. Но для этого вы должны сделать то, что я вам скажу.
  — Может быть, вы перестанете шутить, Руфус? Что еще вы хотите мне сказать?
  — Многое. И прежде всего то, что сейчас следует сделать. Вам нужно послать кого-нибудь в «Серебряное Кольцо», что бы допросить Вольфа Линела и Джеральдин. Они там, я видел их совсем недавно и говорил с ними. Это был забавный разговор, Рикет. На Линела он произвел сильнейшее впечатление; сейчас он в том состоянии, когда человек говорит правду и только правду. Так что добиться от них показаний не составит труда. Готов биться об заклад, что, если вы будете допрашивать каждого из них отдельно, то их показания будут идентичны. Ну, и последнее, что я должен вам сказать, это не для телефона. Я сейчас к вам приеду.
  — Жду, — коротко сказал Рикет. — Я буду в своем кабинете. Надеюсь что вы сможете все это доказать. — Гаунт негромко хохотнул.
  — Никаких проблем, Рикет. У вас свои методы работы, у меня свои. Я буду у вас через четверть часа. А пока вам придется потерпеть.
  Опустив трубку на рычаг, он с минуту сидел неподвижно, наблюдая за кольцами дыма, а потом встал и принес из соседней комнаты телефонную книгу. Сев за стол, он нашел номер телефона «Уайт-отеля» в Олдвиче и тут же набрал его. Ответившего портье он попросил соединить его с Майклом Лоримером. Не прошло и минуты, как в трубке зазвучал напряженный и нетерпеливый голос Лоримера:
  — Алло? Это вы, мистер Гаунт? Как обстоят дела?
  — Не хочу что-либо утверждать категорично, но, кажется, нам удастся доказать невиновность Миранды. Причем совершенно неожиданным путем.
  — Я очень рад. Так что же у вас произошло?
  — Сейчас расскажу. Мне удалось выяснить, что вчера, после шести, Зонас написал письмо, адресованное мне и велел переслать с рассыльным в мою контору. В том, что письмо это важное, не может быть сомнений: Зонас знал, что я приду к нему в половине восьмого. Значит, он хотел, чтобы я о чем-то узнал срочно, до моего прихода. Видимо, не мог ждать. Но перед тем, как Зонас сел за это письмо, ему кто-то звонил, — вдохновенно врал Гаунт.
  — И что же было в этом письме?
  — Я не знаю. Этот идиот портье забыл переслать его мне. Сунул в карман, отвлекся, занялся другими делами… Знаете, как это бывает. Придя сегодня на дежурство, он час назад обнаружил это письмо.
  Конечно, он поспешил позвонить мне, извинился и пообещал, что сразу же после окончания дежурства сам занесет его. Так что до десяти часов письмо будет у меня. Я жду его с нетерпением. Вполне возможно, что Зонас говорил по телефону со своим убийцей. Опасаясь, что его жизнь в опасности, Зонас послал мне письмо, в котором высказал свои опасения и назвал человека, звонившего ему.
  — У вас есть какие-нибудь предположения относительно того, кто бы это мог быть?
  — Есть. Я думаю, что это Вольф Линел.
  — Ну, а что вы хотите от меня?
  — Абсолютно ничего. Но я подумал, что это может вас заинтересовать. Возможно, вам будет любопытно познакомиться с содержанием письма. Я ничего не буду иметь против. Портье сказал, что зайдет ко мне до десяти. Так что, если вы придете в десять пятнадцать, письмо уже будет в моих руках. В конторе, кроме меня, никого нет. Входную дверь я оставлю открытой. Так что не звоните, а идите через приемную в мой кабинет.
  — Спасибо. Приду обязательно.
  Гаунт, усмехаясь, покачал головой. Затем встал, надел плащ и шляпу и на такси отправился в Скотланд-Ярд. Рикет ждал его с нетерпением.
  — Надеюсь, вы не ошибаетесь, Руфус, и, кроме слов, у вас найдутся какие-нибудь доказательства?
  Гаунт пожал плечами.
  — При всех условиях версия, согласно которой убийца Зонаса — Миранда, пролетела. Я уже сказал вам, что перезарядил пистолет Миранды до того, как она отправилась к Зонасу, причем в присутствии свидетеля. Ну, а если мисс Грей не могла убить его, значит там побывал кто-то еще, кто и прикончил Зонаса. Вас интересует, кто это был? — Рикет энергично кивнул.
  — Ладно, Руфус, будем надеяться, что вы правы. Кстати, комиссар не подписал ордер на арест Миранды Грей — он не исключает, что кто-то пытается подставить ее, а улик, свидетельствующих против Миранды, у нас недостаточно. Не считаете ли вы, что Зонаса ликвидировал Линел… или Джеральдин? Сдается мне, что между Зонасом и этой девочкой что то было… Как вы полагаете?
  — Послушайте, Рикет, вам не удастся заставить меня заговорить раньше, чем я того пожелаю, — прервал его Гаунт. — Давайте сперва проанализируем кое-какие неясные вопросы — я думаю, это поможет нам выявить настоящего убийцу. Миранда Грей пришла ко мне в контору около пяти часов. Пистолет был при ней, в сумочке, и она даже не старалась это скрыть. Согласитесь, Рикет, такое поведение не совсем типично для человека, готовящегося совершить убийство. И все же, какое-то шестое чувство подсказало мне, что надо сделать. Мне было известно, что у нее вспыльчивый, неуравновешенный характер. Под пустяковым предлогом я взял у нее пистолет и вышел в соседнюю комнату. Вспомнив, что у меня есть обойма с холостыми патронами, я быстро вынул из пистолета обойму, поместил на ее место свою, а ее обойму сунул в ящик стола. Все это происходило в присутствии моей секретарши. Миранда, не знавшая, что теперь ее пистолет не опаснее детской игрушки, была в полной уверенности, что застрелила Зонаса. Как развиваются события дальше? После шести мне позвонили. Джозефин сказала, что это Зонас. Он сообщил, что останется дома, так как простудился. Голос у него был хриплый, но тогда я подумал, что это от простуды. Теперь-то я знаю, что голос, который я слышал, вовсе не был голосом Зонаса. Со мной говорил убийца. Он сказал, что Миранда — или выдающая себя за Миранду женщина — звонила ему в четыре часа и угрожала, что убьет его. Ну, а теперь, сопоставьте это с показаниями портье из «Клиндейл Эпартментс». Он сказал, что Зонас позвонил ему в шесть пятьдесят шесть и попросил привести виски. Зонас говорил нормальным, не хриплым и не простуженным голосом.
  Рикет присвистнул. Разговор пробуждал у него все больший интерес.
  — То, что Зонас вдруг попросил бутылку виски, очень заинтересовало меня, — продолжал Гаунт. — Теперь, как мне кажется, я догадался, в чем тут дело. За несколько минут до этого звонка в Зонаса стреляла Миранда. Представьте себе эту картину: девушка стоит справа от стола; она выхватывает пистолет, целится в Зонаса и нажимает на спуск… Что же произошло дальше? Вылетевший при выстреле холостым патроном довольно жесткий пыж попал в висок и слегка оглушил его. Миранда, увидев кровь на его голове, решила, что убила Зонаса, и выбежала из квартиры. Спустя минуту-другую Зонас пришел в себя и решил, что нужно продезинфицировать ранку. Поэтому он и попросил портье принести ему бутылку виски: он намеревался промыть спиртным эту ссадину. Портье нашел бутылку и уже отправился было относить заказ, когда телефон зазвонил снова. Зонас отменил свой заказ. Верно?
  Рикет кивнул.
  — Все правильно, Руфус.
  — А вам не показалось странным, что человек делает заказ, а через две минуты вдруг его аннулирует?
  — Показалось. Но объяснить это я не смог.
  — А я могу, — усмехнулся Гаунт. — Зонас позвонил в холл и приказал принести виски, а спустя несколько секунд некто вошел в кабинет из спальни. Этот человек проник в квартиру Зонаса по пожарной лестнице. Это был убийца. По-видимому, Зонас не был особенно удивлен: дело в том, что убийца связался с ним по телефону раньше и договорился о встрече. Зонас, не желая, чтобы во время этого разговора их беспокоили, позвонил портье и отменил заказ.
  — Это выглядит достаточно правдоподобно. Но откуда уверенность в том, что убийца звонил ему и договорился о встрече?
  — Это достаточно очевидно. В этот день после полудня Джеральдин просила Зонаса принять ее, и он назначил ей время встречи. Однако, она не пришла: Вольф Линел, имеющий на нее влияние, сказал, что идти туда одной не следует. Вот она и тянула время — ждала, когда Линел освободится и сможет пойти с ней к Зонасу. В шесть тридцать Зонас звонит в клуб и велит передать Джеральдин, чтобы та поторопилась. Что заставило его так поступить? Да то, что он хотел, чтобы она была у него, когда появится убийца.
  — Понятно. Но тогда у Линела были основания не пускать Джеральдин к Зонасу.
  Гаунт подтверждающе кивнул.
  — Да, и весьма серьезные. И еще один момент — это кажущееся самоубийство Зонаса. Наш герой не пожалел сил, чтобы полиция, обнаружив труп Зонаса, решила, что он попросту покончил с собой. Такая декорация! А отсюда, Рикет, можно заключить, что мы имеем дело с очень неглупым убийцей. Он совершил преступление, так сказать, с двойной страховкой. Первый вариант — это Миранда Грей, которую заподозрят в убийстве, а может, и обвинят, причем вне зависимости от того, воспользуется она пистолетом или нет. Однако, если это не сработает, то у полиции будут основания считать, что это самоубийство. Настоящий убийца опять останется вне подозрений. — Гаунт встал. — А теперь, я хотел бы воспользоваться вашим телефоном. Вы не возражаете?
  Рикет кивком выразил согласие. Гаунт снял трубку и набрал номер Миранды. Когда она подошла к телефону, он сказал:
  — Добрый вечер, Миранда. Могу вас обрадовать: тучи над вашей головой рассеялись окончательно. Скажите, после того, как я ушел от вас, Линел вам не звонил?
  — Нет, — ответила она. — Мне никто не звонил… Кроме Майкла.
  — Полагаю, этот разговор вас порадовал? — спросил Гаунт с усмешкой.
  — О да, мы очень хорошо поговорили. Он сказал, что звонит, чтобы я знала: он всегда со мной душой и телом и не покинет меня в эти ужасные дни. Первое, чем он намерен заняться завтра, это получить специальное разрешение, чтобы мы сразу могли пожениться.
  — Великолепно! — воскликнул Гаунт. — Верная любовь не знает преград и приводит к благополучному финалу. А сейчас, разрешите попрощаться с вами. Думаю, мы скоро увидимся.
  Он опустил трубку на рычаг и обратился к Рикету:
  — У меня назначена встреча на десять пятнадцать в моей конторе. Так вот, нужно, чтобы вы тоже пришли ко мне. Точно в десять двадцать. Наружная дверь будет открыта, дверь в контору — тоже. Не нужно ни стучать, ни звонить. Зайдите в приемную. Я буду рядом в кабинете с моим посетителем. Уверен, что вы без труда услышите наш разговор: между комнатами есть вентиляционное отверстие, оно будет открыто. Полагаю, что вам не придется скучать. Уверен, что еще до полуночи убийца будет в ваших руках.
  Глава 13
  Рандеву со смертью
  Часы на стене показывали десять с минутами. Сидевший за пишущей машинкой Гаунт, печатал письмо. Самому себе. Закончив эту работу, он перечитал письмо еще раз, сложил его и положил во внутренний карман пиджака. Теперь все было готово. Он сел в кресло, откинулся на спинку и стал ждать.
  Ровно в десять пятнадцать он услышал шаги в коридоре и вышел в приемную. Когда он открыл дверь, на пороге стоял Майкл Лоример.
  — Входите, Лоример, — сказал он дружелюбно. — Вы точны, как хронометр. — Он провел Майкла в кабинет и предложил ему стул напротив. — И нет необходимости меня о чем-либо спрашивать, — предупредил он вопрос, который собирался задать его гость. — Миранда в безопасности. Я знаю, кто убил Зонаса. Убийца сегодня же окажется в руках правосудия…
  — Вам принесли письмо? — нетерпеливо перебил его Майкл Лоример. Гаунт ответил кивком. Сунув руку в карман, он извлек письмо, которое только что кончил печатать.
  — Сейчас я прочту вам его. Когда Зонас писал это письмо, ему оставалось жить несколько минут. Видимо, он писал его, движимый чувством мести. Итак, слушайте.
  Развернув лист бумаги, он начал читать:
  «Мистер Гаунт!
  Хотя Вы и должны прийти ко мне сегодня в 19.30, я счел нужным написать Вам это письмо, чтобы сообщить о некоторых событиях, имевших место за последнее время. Как Вы помните, вчера вечером я сказал Вам, что не могу уволить Лоримера, так как опасаюсь, что он слишком много знает. Так вот, он только что звонил мне с железнодорожного вокзала. Он вернулся из Манчестера — приехал шестичасовым поездом — и сразу же позвонил мне. Я не буду пересказывать все, что он мне сказал — это был довольно продолжительный разговор — и ограничусь сутью. Лоример, как я и предполагал, пытается шантажировать меня. Он пригрозил мне, что если я не отстегну ему весьма солидную сумму, то окажусь за решеткой. Я понимал, что он блефует, но то, что он может причинить мне неприятности, — это правда. Он выразил желание встретиться со мной и все обсудить. Сначала я собирался отклонить встречу с ним, но потом решил, что будет лучше, если я выслушаю его.
  Вскоре он приедет ко мне — по всей вероятности, он уже в пути. В разговоре со мной он особо подчеркнул, что для меня будет лучше, если о его визите никто ничего не узнает. Это предупреждение заставило меня насторожиться. Более того, я почувствовал тревогу. Вот я и решил написать Вам: если со мной что-нибудь случится, вы будете знать, кто в этом замешан. Не сочтите, что я излишне драматизирую события, но сегодня утром я открыл кое-что, определенно напугавшее меня. Несколько дней назад мой секретарь Вольф Линел приходил ко мне домой. Дверь ему никто не открыл, хотя он настойчиво звонил, однако он слышал за дверью шум, похожий на звук пилы, пилящей дерево. На следующий день он обнаружил беспорядок в моем кабинете: кто-то снял книги с полки и разбросал их по полу. Сегодня, выслушав его рассказ, я осмотрел кабинет и обнаружил, что из находящегося за книгами тайничка исчез мой пистолет, который я там хранил. Я продолжил поиски и сделал еще одно открытие: кто-то разрезал ковер, на котором стоит мой письменный стол, и выпилил несколько плиток паркета, проделав отверстие. Я обследовал это отверстие и обнаружил не до конца забитый гвоздь и переброшенную через него веревку. Я вытащил ее; оказалось, что к одному ее концу привязан пистолет, к другому — пресс-папье. Я не стал это разбирать — оставил все, как было: хочу, чтобы вы взглянули на эту штуку, когда придете ко мне.
  М. Зонас».
  Гаунт с усмешкой бросил письмо на стол.
  — Так, как же, Лоример? Дело принимает для вас не слишком приятный оборот, а?
  — Какая ерунда! — воскликнул Лоример с негодованием. — Неужели вы не понимаете, что Зонас, ненавидевший меня, специально придумал все это, чтобы создать мне неприятности с полицией? Я…
  — Вам лучше помолчать, — сказал Гаунт вставая. — То, что вы убили Зонаса — факт. Я отлично это знаю, а вы еще лучше. Так к чему зря препираться?
  Лоример презрительно засмеялся.
  — Ну, если вы так в этом уверены, не соблаговолите ли вы рассказать мне, как я ухитрился сделать это, пребывая в Манчестере? А то, что я там был, могут засвидетельствовать многие.
  — Вздор! — возразил Гаунт. — Вчера во время ленча Линел позвонил вам в Манчестер. Вы обосновались в «Клубе Пиратов». После разговора с ним вы сразу же уехали. Выехав двухчасовым поездом, вы добрались до Лондона в шесть. С вокзала вы позвонили Зонасу, а потом мне, в контору. О том, что я занимаюсь делом Зонаса, вам сказал Линел. Измененным голосом вы, назвавшись Зонасом, сказали мне, что простудились и остаетесь дома, а потом сообщили, что вам звонила Миранда и угрожала вас убить.
  Отличный ход! Сперва вы уговорили ее обзавестись оружием для самообороны, а потом, зная, что она должна встретиться с Зонасом, бросили на нее подозрение, фактически обеспечив ей обвинение в убийстве. Ваш план удался бы великолепно, если бы я не заменил в ее пистолете боевые патроны холостыми.
  — У вас богатая фантазия! — Лоример саркастически усмехнулся. — Ладно, предположим, что я действительно приехал в Лондон и зашел к Зонасу. Но вы должны считать меня законченным идиотом, если полагаете, что я предварительно позвонил бы ему.
  — Позвонили, Лоример, позвонили! — с уверенностью заявил Гаунт. — Вы позвонили ему, потому что хотели узнать, будет ли он дома один, когда вы туда заявитесь. Но Зонас был настороже. В тот день он должен был встретиться с Джеральдин. Она задерживалась, и он сразу же после вашего звонка позвонил в клуб, чтобы она пришла поскорее. По его замыслу, Джеральдин должна была быть у него, когда появитесь вы. Он понимал, что вы не станете пытаться ликвидировать его на глазах свидетеля, даже если им будет девушка.
  — А вот это уже интересно! Если Джеральдин была у Зонаса и не видела меня, то кто сможет доказать, что я там был? Гаунт, вы блефуете!
  — Я? — Гаунт холодно усмехнулся. — Нет, Лоример, я не блефую, и вы это отлично знаете. Джеральдин не пришла к Зонасу вовремя: ее задержал Линел, обещавший пойти с ней вместе. Почему он это сделал? Да потому, что знал о том, что вы посетите Зонаса. Когда во время телефонного разговора он сообщил вам, что найдено завещание Зонаса, в котором тот объявляет Миранду своей наследницей, вы сказали Линелу, что собираетесь нанести Зонасу визит. Не думаю, чтобы Линел был очень удавлен этим. Он понимал, что, поссорившись с Мирандой, Зонас может в любой момент изменить завещание, а вас это никак не устраивало. Вот вы и лишили его возможности это завещание пересмотреть. Вы убили Зонаса, Миранда Грей стала богатой наследницей, и именно поэтому вы позвонили ей сегодня и выразили трогательное желание немедленно жениться на ней, несмотря на нависшее над девушкой грозное обвинение. Кажется, завтра вы намеревались получить специальное разрешение на брак? — Гаунт помолчал, давая возможность Лоримеру лучше осмыслить его слова. — Ну, а потом, когда ее вздернули бы на виселицу за убийство Зонаса, эти деньги перешли бы к вам.
  Сузившиеся глаза Лоримера неотрывно следили за детективом.
  — Должен признать, что у вас в голове мозги, а не опилки, Гаунт, — процедил он. — Однако, опасаюсь, что вам недолго осталось ими пользоваться…
  — Я придерживаюсь иного мнения, — прервал его Гаунт с улыбкой. — Ну, как вы, удовлетворены? Или хотите, чтобы я рассказал, что произошло в квартире Зонаса в шесть пятьдесят шесть? Извольте! — Он раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. — С вокзала вы позвонили сначала Зонасу, а потом мне, притворившись страдающим простудой Зонасом. После этого вы отправились к нему в «Клиндейл Эпартментс». Оказавшись на месте, увидели Миранду, входившую в дом. Какая удача! Вы поднялись по пожарной лестнице, прошли через незапертое окно в спальню и стали незримым свидетелем разыгравшейся сцены. Вы слышали их разговор, видели, как Миранда выхватила из сумочки пистолет и выстрелила в Зонаса, видели, как он упал на стол, а она убежала. Может быть, вы даже возблагодарили судьбу, сделавшую вашу работу руками Миранды, однако вас ждало разочарование. Могу себе представить, как вы удивились, увидев, что покойник вдруг ожил, взял телефонную книгу и позвонил портье, чтобы тот привес бутылку спиртного.
  Гаунт сделал паузу, чтобы закурить.
  — И тогда вы поняли, что заняться Зонасом придется самому. Вы вошли в кабинет, держа в руке пистолет, приказали Зонасу позвонить вниз и отменить свой заказ.
  Губы Лоримера искривила злобная ухмылка.
  — Да, Гаунт, вы — отгадчик, что надо. Что же было дальше? Продолжайте, вы сумели заинтересовать меня.
  — Мне приятно это слышать. — Гаунт слегка поклонился.
  — Зонас, увидев вас, перепугался. Видимо, он не был таким крутым парнем, как полагали окружающие. Вы сказали, что вам нужны деньги, очень много денег, и если он не выложит их вам, вы выложите в надлежащем месте все, что о нем знаете. Зонас, конечно, пытался возражать. Он заявил, что проводить в клубе криминальные операции начали вы с Линелом, что он тоже может многое рассказать и не позволит шантажировать себя. — Гаунт задумчиво пустил в потолок струйку дыма. — Мне почему-то кажется, Лоример, что в ответ на эти слова вы издевательски расхохотались. Вы объяснили ему, что, уезжая, оставили свой пистолет Миранде для самозащиты, что вы видели, как она выстрелила в него, а потом удрала; так что теперь ничто не воспрепятствует вам убить его, ибо в убийстве заподозрят не вас, а Миранду; Тем более, что у вас есть великолепное алиби. Ведь вы находитесь в Манчестере это могут подтвердить» Линел и Брикет из «Клуба Пиратов». Зонас в отчаянии пытался выиграть время: он все еще надеялся, что появление Джеральдин прервет этот кошмар. Но и вы прекрасно понимали, что следует поспешить: пора было возвращаться в Манчестер вечерним поездом, и вы застрелили Зонаса.
  Собирались уйти, но тут в голову приходит еще одна отличная мысль: у вас есть возможность получить и Миранду, и деньги, а не только деньги. После неудачной попытки отравить Зонаса газом, вы решили инсценировать самоубийство, замаскированное под убийство, и соорудили в его комнате соответствующее приспособление. Почему бы не использовать его теперь, а Миранду оставить в качестве запасного варианта? Вы усадили Зонаса на стул у стола, извлекли из дыры пистолет, привязанный к веревке, и вложили его в руку Зонаса, а пресс-папье оставили в отверстии. Вы не стали отправлять пистолет в дыру, как предполагалось раньше, чтобы облегчить полиции констатацию самоубийства. Свою пулю вы, разумеется, забрали с собой. Пока вы занимались этим, в спальню проник Линел — тоже по пожарной лестнице. Он видел, как вы инсценировали самоубийство, и поспешил удалиться тем же путем. Спускаясь, он не увидел приближающуюся Джеральдин и поспешил к Беркли-плейс, чтобы перехватить девушку и не дать ей подняться наверх. Но, когда он вернулся, Джеральдин уже была на лестнице. Оказавшись в квартире Зонаса, Джеральдин, выглянув из спальни, увидела плечо и руку Зонаса с зажатым в ней пистолетом. Когда испуганная девушка выбралась из квартиры на лестницу, Линел поспешил увести ее — он знал, что вы еще в квартире, и меньше всего собирался вам мешать. Линел тоже рассчитывал извлечь из случившегося выгоду: он намеревался, если полиция сочтет случившееся самоубийством, шантажировать вас и заставить поделиться с ним деньгами, оставленными Миранде Зонасом.
  — А ведь вы очень неплохой детектив, Гаунт, — заметил Лоример.
  — Я такого же мнения. Но Линелу не повезло: в дело вмешался я. Я нажал на Джеральдин: сказал ей, что знаю о том, что она побывала в квартире Зонаса и что ее могут обвинить в убийстве. Это испугало Линела, который действительно любит Джеральдин. Он знал, что полиция не клюнула на версию о самоубийстве: к несчастью для вас, ваше приспособление сработало. То ли вы не слишком устойчиво усадили покойника, то ли началось трупное окоченение, но тело соскользнуло со стула и упало на стол, а пистолет вывалился из руки и провалился в дыру, Поскольку полиция уже имела подозреваемую, признавшуюся в том, что она стреляла в Зонаса, кабинет не стали обыскивать очень тщательно, и пистолет Зонаса, который был вами выкраден, обнаружен не был. Тогда Линел довольно прямолинейно направил меня на след устройства, подтверждающего версию самоубийства. Но и из этого ничего не получилось. Тут Линел, который хотел уже только защитить себя и Джеральдин, не вмешивая в дело вас, попытался навлечь подозрения на мисс Грей. Он обратился в Скотланд-Ярд и сообщил, что я, желая выгородить Миранду Грей, зарядил ее пистолет холостыми патронами после совершения убийства. Этот его ход ни в какой мере не встревожил меня, так как это обвинение я мог опровергнуть в любую минуту: у меня был свидетель, видевший, как я менял в пистолете обойму. Напротив, его поступок доказывал, что он связан с вами, Лоример.
  Гаунт швырнул сигарету в пепельницу. Откинувшись на спинку стула он молча рассматривал своего собеседника.
  Молчание нарушил Лоример.
  — Ну, что ж. Все правильно. Очень жаль, что Зонас написал эту записку.
  Гаунт широко улыбнулся.
  — Он ее не писал. Да-да, он никогда не писал мне. Это письмо я сам напечатал на машинке. Мне было нужно, чтобы вы пришли. Я был уверен, что если скажу вам, что Зонас перед смертью написал мне записку, и она еще не дошла до меня, а получу я ее только сегодня вечером, вы непременно примчитесь сюда за ней. Ведь в ней может быть ваш приговор, не говоря уже о том, что она разрушала ваше алиби. Все произошло именно так, как я предполагал. Вы пришли ко мне за письмом Зонаса.
  Рука Лоримера скользнула в карман пальто, а когда она снова появилась, в ней был зажат пистолет. Лоример очень спокойно прицелился в голову детектива.
  — И снова вы правы, Гаунт! Я действительно пришел сюда за этим письмом. Кто его написал, не имеет значения. Вы слишком много знаете обо мне, Гаунт, но эта партия не проиграна окончательно, у меня есть шанс выбраться, но для этого придется убрать вас. Ну что ж, я убил Зонаса, убью и вас.
  — Понял, — сказал Гаунт, искоса глядя на часы.
  Было десять двадцать восемь. Гаунт, настороженно ловивший каждый звук, услышал легкий шорох в приемной.
  — Ваше намерение мне совсем не нравится, Лоример. Поэтому я хотел бы, чтобы вы еще немного послушали меня. Так или иначе, Линел будет вас шантажировать, но если мы сейчас договоримся, я помогу вам повесить это убийство на него. И обойдется вам это совсем не дорого.
  — Даже так? Ну что ж, я готов выслушать. Как вы предполагаете это устроить?
  — А вот послушайте, — громко начал Гаунт, видя боковым зрением, что дверь в приемную начала бесшумно открываться. — Мы устроим это так…
  Он достал портсигар, взял сигарету и протянул портсигар Лоримеру. И в этот момент, когда молодой человек потянулся за сигаретой, ворвавшийся в кабинет Рикет бросился на него.
  Гаунт вовремя присел: Лоример успел нажать спуск, и пуля просвистела над головой детектива. В то же мгновение кулак Рикета врезался в подбородок убийцы.
  Лоример рухнул на пол, а Рикет с профессиональной сноровкой защелкнул на его запястьях наручники, которые, казалось, сами выскочили из его кармана.
  После этого он вытер ладонью вспотевший лоб.
  — Чистая работа! — похвалил он Гаунта, который, поднявшись с пола и отряхнув колени, закуривал очередную сигарету. — Вы не тратите время зря, Руфус.
  — Ну вот, Рикет, вы и получили своего убийцу. И выслушали его признание, — улыбнулся Гаунт. — Надеюсь, эта история показалась вам достаточно интересной?
  — Еще бы! Лоример, конечно, негодяй, но в одном я с ним совершенно согласен: вы действительно чертовски хороший детектив, Руфус! Впрочем, у нас еще будет время обсудить все это. Ну, а теперь следует позаботиться об этом красавчике: сейчас я вызову машину и препровожу его в самый комфортабельный номер нашей гостиницы.
  Он потянулся за телефонной трубкой. Гаунт встал, надел плащ и взял шляпу.
  — Я покидаю вас, Рикет. Советую смотреть в оба за Лоримером: он очень резвый мальчик. Если я буду вам нужен, дайте знать. Когда будете уходить, захлопните дверь конторы… и наружную дверь тоже.
  Рикет внимательно посмотрел на детектива и покачал головой.
  — Все будет сделано. Однако, если я не ошибаюсь, вы куда-то торопитесь?
  Гаунт засмеялся.
  — Рикет, надеюсь, вы не считаете, что я просто так потратил эти два дня и в заключение позволил этому ловкачу выстрелить в меня?
  — Речь идет о Миранде Грей? — с улыбкой осведомился инспектор.
  — Шерлок Холмс, как всегда, угадал. Да, я еду сейчас к ней. Должна же она узнать, что может сегодня спать спокойно и что больше ей ничего не угрожает. Впрочем, я собираюсь ей сказать и кое-что еще, ну, а что именно, вам, дорогой Рикет, знать ни к чему.
  Лоример, приходящий в себя, шевельнулся. С улицы донесся звук подъезжающей машины.
  — Ну что ж, желаю удачи. Однако скажу откровенно, Руфус, я никогда не предполагал, что вы можете влюбиться в такую эксцентричную женщину, как Миранда Грей. Только любитель сильных ощущений рискнул бы…
  — А разве вы не знаете, Рикет, что я всегда был не равнодушен к сильным ощущениям?
  Он кивнул инспектору и вышел, негромко насвистывая.
  Питер Чейни
  Одет для убийства
  ГЛАВА 1
  НЕРВНЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН
  Дождь пошел сразу же, как только Гаунт закрыл дверь своей конторы. Стоя около двери, подняв воротник пальто, он усмехнулся, увидев аккуратную фигуру своей секретарши Джозефины Дарк, идущей к автобусу, сопротивляясь ветру, который грубо заворачивал ей юбку вокруг стройных ног.
  Гаунт поискал в кармане пальто сигарету и закурил, прикрыв зажигалку ладонью. Он посмотрел на фосфоресцирующий циферблат ручных часов. В десять звонил Зона. Джозефина, по указанию Гаунта, сказала, что он будет в "Серебряном кольце" в одиннадцать часов.
  Была четверть одиннадцатого.
  Гаунт ступил на мокрый тротуар, злорадно подумав, что было бы неплохо, если бы Зона поволновался еще четверть часа. Клиентам, которые звонят ночью, явно нервничая, всегда полезно немного подождать: в этом случае они менее склонны спорить о гонораре.
  На перекрестке он стал ждать кэб под защитой навеса.
  Ему было 38 лет, шести футов роста, лицо длинное и тонкое, большие глаза карие, светящиеся особым блеском. Одежда его была дорогой и хорошо сидела на его квадратной фигуре, суживающейся к тонкой талии и бедрам. Примечательным был подбородок, выдававшийся вперед и квадратный книзу. Портрет дополнялся ироничным ртом и изогнутым носом. Мужчины обращали внимание на его лицо из-за подбородка, а женщины – из-за рта.
  Ожидая кэб, он начал думать о Зоне. Он размышлял над тем, почему тот так нервничал. Если кто и был в Вест-Энде достаточно умным, чтобы не волноваться, так это был Марио Зона. Гаунт подумал, что тот, возможно, волновался из-за женщины. Он усмехнулся от нескольких ассоциаций, пришедших ему в голову. Потом вспомнил Рикета.
  Знает ли он что-нибудь о Зоне? Последний раз, когда Гаунт видел инспектора, с которым был в дружеских отношениях, Рикет упомянул имя Зона в связи с ночными клубами, и в частности с "Серебряным кольцом".
  Кэб вывернулся из-за угла. Гаунт остановил его и попросил, чтобы его отвезли в клуб "Коза". Там он закурил сигарету и попытался расслабиться. Пятью минутами позже он открыл зеленую дверь на третьем этаже здания на площади Беркли. В узком холле за письменным столом сидел Созис – хозяин. Он улыбнулся частному детективу.
  – Добрый вечер, – поздоровался Гаунт. – Я полагаю, мистер Рикет здесь?
  Созис скривился:
  – Здесь, где же еще, – он мрачно пожал плечами. – Какого черта пытаться попасть в клуб в эти дни? – проворчал он. – Они забиты или людьми, у которых нет наличности, или полицейскими, только отпугивающими людей, которые ее имеют.
  – Скверно, – произнес Гаунт.
  Он пересек холл, дойдя до узкого прохода, и откинул портьеру. У стойки стоял Рикет, разговаривая с краснокожим типом в коричневом костюме. Гаунт заказал выпивку и отнес свой стакан на свободный столик в конце комнаты. Он сел и стал ждать.
  Но ему не пришлось ждать долго. Через три минуты Рикет, отделавшись от типа в коричневом костюме, подошел со стаканом немецкого пива. Он сел напротив Гаунта.
  – Ну, Руфус, – проговорил он, – как твои детективные успехи? Гаунт усмехнулся.
  – Тебе следовало бы знать, – ответил он. – А что поделывает инспектор Рикет? Все мучается с теми ребятами с ипподрома?
  Рикет в свою очередь усмехнулся. Он протянул два пальца и взял сигарету, которую предложил ему Гаунт.
  – С ними все в порядке, – сказал он. – Дело в шляпе. А что ты тут делаешь? Какое-нибудь дело с шантажом?
  – Не знаю, – ответил Гаунт. Лицо его приняло выражение полного безразличия.
  – Честно говоря, – продолжал он, – я ищу Зону. Он звонил мне вечером.
  Инспектор поднял брови.
  – Что с ним такое? – небрежно спросил он, слишком небрежно.
  – Откуда я знаю, – ответил Гаунт. – Его голос звучал немного испуганно, по крайней мере так сказала моя секретарша.
  Рикет снова улыбнулся.
  – Должно быть, дело обстоит туго, если Зона испугался, – предположил он.
  Он закурил сигарету и посмотрел на Гаунта через пламя спички.
  – Ты знаешь, Руфус, – сказал он, – я в некотором роде отношусь к тебе доброжелательно, несмотря на тот факт, что вытащил для тебя пару каштанов из огня в свое время: я имею ввиду процесс, который принес мне мало хорошего. Но я не хочу, чтобы ты сделал настоящую ошибку.
  Гаунт посмотрел на него озадачено.
  – Не стоит об этом говорить, сказал он. – А что ты подразумеваешь под серьезной ошибкой, Рикет?
  – Хорошо. Ты помнишь дело Стенфорда в прошлом году? У нас все было закончено по этому делу: специально уполномоченный комиссар дал мне инструкции арестовать его. Потом ты в последний момент предоставил его алиби. Это алиби было липовым, и ты это знал, но оно спасло Стенфорда от тюрьмы.
  Гаунт сказал примиряюще:
  – Думаю, ты ошибаешься, Рикет. Я никогда не сделал бы ничего подобного.
  Рикет выпустил изо рта клуб дыма.
  – Допустим, я тебе поверил. Во всяком случае, я хочу тебе кое-что сказать, и мне бы не хотелось, чтобы ты это забыл, Руфус. Даже частный детектив, такой, как ты, циник, достаточно благоразумен, чтобы не иметь дело со Скотленд-Ярдом. Там есть люди, которые только и ждут удобного случая, чтобы наброситься на тебя.
  – Ну, ладно, ладно, – согласился Гаунт. – А что я делаю? Пью, чтобы укрепить свои нервы? А почему я беспокоюсь о Зоне?
  Рикет докончил свое пиво.
  – Я не раскрою никакой тайны, если скажу, что Зона находится на грани порядочности последние шесть месяцев. А ты не слышал об одном месте в Манчестере?
  – Нет, – ответил Гаунт небрежно. – Расскажи мне о нем.
  – Он приобрел игорный дом на окраине Манчестера. Это – одно из его дел. Один – в Бирмингеме, один – в Бристоле, один – в Глазго, и, возможно, еще больше десятка, о которых мы не знаем. Все виды развлечений имеются в этих домах, и мы даже получили несколько жалоб. Люди были так жестоко обмануты, что даже готовы идти на риск опозориться, чтобы только рассчитаться с Зоной!
  Гаунт зевнул.
  – Меня не интересует периферия, инспектор, но меня интересует "Серебряное кольцо".
  – Это – скверный клуб. Я бы хотел, чтобы его закрыли.
  – Некоторые изысканные люди навещают его, – возразил Гаунт. – Готовят там прилично и мне говорили, что выступления там в кабаре чудесные. Видел ли ты когда-нибудь выступление в кабаре?
  – Рассказывайте все по порядку и без прикрас. Тогда я вам скажу, стану ли я заниматься вашим делом!
  Он выпустил изо рта кольцо дыма и наблюдал за ним.
  – Хорошо, – согласился Зона. – Я боюсь, вот и все!
  – Это вполне определенно и понятно, – сказал Гаунт. – Но кого вы боитесь?
  – Вы видели ту девушку, которая пела в зале, – ответил Зона, – когда вошли? Это – Миранда Грей. Я знал отца этой девушки. Однажды он оказал мне очень важную услугу. Я устроил его дочь сюда и из нее кое-что вышло. Она – красивая девушка. Я к ней привязался, вы это понимаете?
  – Да, понимаю, – ответил Гаунт.
  – Шесть месяцев назад, когда она пела в моем заведении в Манчестере, – продолжал Зона свой рассказ, – она влюбилась в кого-то, по крайней мере, она думала, что влюбилась. Таким образом, я дал ему работу, потому что он был привязан к ней. Его имя Лоример, Майкл Лоример. Он – мой менеджер.
  Зона поднял свой стакан с коньяком и стал медленно его потягивать.
  – Я взял его сюда потому, что он очень хорошо работал в Манчестере, – продолжал он. – Я поручил ему присматривать за всеми моими заведениями. Я не хотел вам говорить, но там иногда играют в немного азартные игры, мистер Гаунт. Небольшие партии после окончания выступления в кабаре, когда клуб закрывается. Вот так мы делаем наши деньги. Его обязанностью было контролировать и присматривать за выручкой различных клубов. Три месяца назад я обнаружил некоторые расхождения в отчетах. Я сказал ему об этом, но ничего не изменилось. У меня были реальные причины считать, что это был Лоример.
  Гаунт закурил новую сигарету от окурка старой.
  – Ну, что ж, тут не нужен детектив, чтобы сказать вам, что делать в этом случае, – сказал он. – Все, что вам нужно сделать,
  – это вышвырнуть его.
  Зона снова вытянул руки.
  – Это не так-то просто, – возразил он. – Он может знать очень многое.
  Гаунт поднял брови.
  – Может? – удивился он.
  Зона отпил еще немного коньяку и затем сказал:
  – Две недели назад я решил, что моей обязанностью является предупредить Миранду, так как думал, что она делает большую ошибку по отношению к Лоримеру… что он не настолько хорош. Она не приняла моего совета и очень рассердилась. У меня есть все основания считать, что она рассказала ему все. С этого времени произошло несколько странных случаев. Кто-то включил газ в моих апартаментах, не побеспокоившись зажечь его, в то время как я спал ночью. К счастью, рано утром зазвонил телефон возле моей кровати. Если бы не он, то я, возможно, был бы теперь мертв. Я думаю, что это был Лоример.
  – Понятно, – сказал Гаунт. – Следовательно, вы думаете, что он хочет убрать вас со своей дороги. Почему?
  – Я скажу вам, – сказал Зона. – Три или четыре недели тому назад я думал, что мне выгодно навести справки о прошлом нашего мистера Лоримера. Я получил определенную информацию, которая не имеет значения в данный момент. Думаю, он, возможно, знает, что я имею эту информацию. Не думаю, что Лоример был бы рад, если кто-нибудь, а особенно полиция, получила эту информацию. Полагаю, он ни перед чем не остановится, чтобы убрать меня с дороги.
  Гаунт выпустил еще одно кольцо дыма.
  – Хорошо, – проговорил он, – что от меня требуется?
  Зона нагнулся и открыл ящик письменного стола, вынул из него пачку банкнот и пододвинул ее к детективу.
  – Здесь 500 фунтов, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы охраняли меня. Завтра вечером у меня будет немного свободного времени. Я хотел бы с вами поговорить и рассказать об этих делах. Возможно, вы смогли бы прийти и выслушать меня?
  Гаунт поднялся.
  – Хорошо. Когда и где?
  – Возможно, в половине восьмого, – сказал Зона, поднимаясь. Он выглядел немного раскованнее. – Я жду вас в апартаментах Клиндейль на площади Беркли.
  – Я знаю, где это. Я буду там в половине восьмого, – пообещал Гаунт. – Спокойной ночи.
  Он положил пачку банкнот в нагрудный карман, направился к двери и открыл ее. Выходя из комнаты, он столкнулся лицом к лицу с той девушкой, которая пела в зале. Он дружелюбно улыбнулся.
  – Добрый вечер, мисс Грей, – произнес он. – Мне понравилась песня, которую вы пели.
  Она посмотрела на него. Он мог заметить, что ее рот был гневно сжат. Ее голубые глаза сверкали.
  – Я полагаю, что вы – мистер Гаунт? – воскликнула она. – Знаменитый мистер Руфус Гаунт, возможно, новый телохранитель Зона?
  Гаунт тихо прикрыл дверь за собой.
  – А вы не думаете, мисс Грей, что Зоне нужен новый телохранитель? – спросил он.
  – Я так не думаю, – она решительно рванулась к двери за его спиной. – Мне не нравится этот прелестный маленький заговор, который он затевает против Майкла. Я не собираюсь его поддерживать.
  – Не собираетесь его поддерживать? – усмехнулся Гаунт. – А что же вы собираетесь делать?
  – Я найду, что делать, мистер Гаунт, – ответила она. – Зоне следовало бы лучше поберечься. Он заходит слишком далеко.
  Голос Гаунта был очень мягок.
  – Вам не нравится мистер Зона, – сказал он, – не так ли? Она посмотрела ему в глаза.
  – Не особенно, – ответила она. – Возможно, я только начинаю узнавать кое-какие вещи о нем, о человеке, который только прикидывается другом моего отца и моим.
  – Это очень интересно, – сказал Гаунт. – Почему бы вам, если вы так увлекаетесь Лоримером, не прийти ко мне и не рассказать мне все? Я буду в своей конторе на Кендунт-стрит завтра в пять часов. Или вы считаете это прогулкой в пасть льва?
  Она подняла голову.
  – Я не боюсь ни вам, ни кого бы то ни было, мистер Гаунт, – воскликнула она. – И я хочу, чтобы вы знали, что если Зона или кто-нибудь другой еще попытается подстроить Майклу ложное обвинение, я не остановлюсь ни перед чем.
  Гаунт усмехнулся.
  – Я полагаю, что вы шли сказать все это Зоне? – спросил он. – Ну что же, не смею вам мешать. Спокойной ночи, мисс Грей.
  ГЛАВА 2
  ДЕВУШКА С РЕВОЛЬВЕРОМ
  Когда Джозефина Дарк пришла в контору, Гаунт сидел в своей обычной позе, развалившись в кресле у огня, положив ноги на каминную решетку, поглощенный тем, что пускал кольца табачного дыма.
  – Мисс Миранда Грей ждет вас за дверью, – сказала Джозефина сразу же. – Но судя по ее взгляду, я не думаю, что вы пользуетесь у нее большой популярностью.
  – Я бы удивился, если бы относился к такому сорту людей, – усмехнулся Гаунт. – Позови ее сюда.
  Он убрал ноги с каминной решетки и сел за письменный стол, держа сигарету во рту.
  Вошла Миранда Грей. Гаунт бросил на нее мимолетный взгляд, заметив при этом великолепно сшитый костюм, короткие перчатки, маленькую ножку прелестной формы, роскошный лисий мех, обрамлявший белый овал ее лица. Он поднялся и пододвинул к ней свой портсигар.
  – Садитесь, мисс Грей, – предложил он. – Возьмите сигарету, а я позвоню, чтобы вам принесли чашечку чая.
  Он нажал на кнопку звонка на своем столе.
  – Благодарю вас, – сказала она. – Не…
  – Не беспокойтесь, – перебил ее Гаунт, все еще усмехаясь. – Не кажется ли вам, что мы могли бы стать друзьями? Хватит у вас духу решиться на такое?
  Она сняла свои меха. Детектив, все еще глядя на нее, пытался вспомнить, когда видел в последний раз такую привлекательную женщину.
  – А это возможно, мистер Гаунт?
  Джозефина Дарк принесла чашку чая. Гаунт подождал, пока она вышла, затем встал спиной к камину, улыбаясь Миранде.
  – Я не вижу никакой причины, почему мы не могли бы стать хорошими друзьями, – произнес он дружелюбно. – Понимаете, мисс Грей, существуют два типа частных детективов: один тип, который верит в то, что клиент всегда должен быть прав, и другой тип, который предпочитает иметь трезвый ум. Предположим, вы и я, мы оба открыли карты. Считаете ли вы, что это могло бы помочь делу?
  Немного подумав, она проговорила:
  – Почему бы и нет? И, возможно, мне следует признать, что я была с вами груба вчера вечером.
  – Не тревожьтесь об этом, – сказал он. – Вы были рассержены. У вас бывают вспышки гнева, не правда ли?
  Она улыбнулась. Гаунт заметил красоту ее маленьких белых зубов.
  – Боюсь, что да, – согласилась она. – Это – мой недостаток, но это никогда не продолжается долго.
  – Хорошо. Ну, теперь мы узнали друг друга. Вы бываете раздражены иногда, а я обладаю трезвым умом. Итак, я начинаю открывать перед вами свои карты. Вероятно, я слышал только об одной стороне дела от мистера Зона. Он сказал, что ради вас дал работу в Манчестере Майклу, которым, насколько я понимаю, вы увлечены. Он говорит, что кто-то его здорово надувает, и он подозревает Лори-мера. Сказал, что взял на себя труд проверить репутацию Лоримера, и, видимо, нашел ее изрядно подмоченной. Он полагает, что тот знает об этом, и потому опасен. Кажется, кто-то однажды открыл газ в апартаментах Зона. Он утверждает, что не может отделаться от Лоримера потому, что тот может знать слишком много. Это одна сторона дела. Возможно, вы не всему верите?
  Она решительно сжала губы.
  – Это нечто иное, как сплетни, ложь, причем дикая ложь, мистер Гаунт, – воскликнула она. – Майкл – самый хороший человек в мире. Уж я-то знаю. Я даже собираюсь выйти за него замуж. Теперь я расскажу вам другую часть истории.
  Я начала работать на мистера Зона очень давно. Я была рада получить эту возможность. Я всегда хотела быть певицей и это был мой шанс. Мистер Зона всегда прикидывался другом моего отца. Я верила этому потому, что в то время не было причины не верить этому. Теперь я этому не верю.
  Я встретила Майкла, когда пела в одном из клубов Зоны, в "Клубе пиратов" в Манчестере. Зона увидел меня с ним и стал расспрашивать о нем. Я сказала ему, что мы с Майклом любим друг друга. Мистер Зона казался весьма добрым. Он предложил Майклу поступить к нему на работу, добавив при этом, что это было бы прекрасно для нас обоих.
  – Вы думаете, у него были какие-то скрытые мотивы? – поинтересовался Гаунт.
  – Я в этом уверена, – ответила она. – Я твердо убеждена в том, что Зона нанял Майкла потому, что у того не было никакого опыта работы в ночных клубах. Он ничего о них не знал. Зона смотрел на него, как на молодого дурака, который мог бы пойти работать в Манчестерский клуб в качестве менеджера и который должен был взять все на себя, если бы дела пошли плохо, и принять ответственность, которая непосредственно падала бы на плечи Зона.
  – Принять на себя, но что, мисс Грей? – спросил он.
  Он бросил окурок в огонь и закурил новую сигарету.
  – Я точно не знаю, – ответила она, – но Майкл узнает и тогда скажет.
  Гаунт молча курил в течение нескольких минут. Он думал о своем разговоре с инспектором Рикетом вчера вечером. Не узнал ли случайно Лоример то, о чем подозревал Рикет?
  – Что вы думаете по поводу того, что там произошло? – спросил он.
  Она покачала головой.
  – Я не знаю, я могу только предполагать, что там происходило что-то незаконное. Вероятно, Майкл понял, что оказался между чувством преданности ко мне и, возможно, к Зоне и интересам дела. Я верю, Майкл сказал Зоне то, что он знает, и предложил прекратить эти незаконные дела, какими бы они ни были. Думаю, это испугало Зону, и я думаю, что не только Зону. Его старые друзья и компаньоны могут догадываться, что Майкл знает слишком много.
  – Я понимаю, – сказал Гаунт. – Итак, вы думаете, что этот телефонный звонок Зоны был первым шагом в заговоре, затеянном против Майкла с целью подстроить ему ложное обвинение?
  Она кивнула головой.
  – Я уверена в этом.
  Гаунт подошел к окну и выглянул на улицу. Там было темно, и в пятнах света, падающего от фонарей, он видел потоки дождя, лившего как из ведра.
  – Объясните мне, почему Лоример не пришел сегодня сюда с вами? – спросил он. – Не думаете ли вы, что если то, что вы сказали, правда, то следует раскрыть карты. Мне кажется, что каждый вращается в своем кругу. Вы чего-то боитесь, ваш друг чего-то боится. И я тоже?
  Она невесело улыбнулась.
  – Вы не кажетесь человеком, которого можно легко испугать, мистер Гаунт. Чего вы опасаетесь?
  – Единственное, чего я боюсь, что не докопаюсь до правды, – ответил он, – или доберусь до истины настолько поздно, что успеет произойти непоправимое, прежде чем я смогу что-либо предпринять. Но вы не ответили на мой вопрос, почему не пришел сегодня с вами Лоример?
  – На это есть простая причина, – ответила она. – Его нет в Лондоне. Я его отослала отсюда.
  Гаунт поднял брови.
  – Вероятно, вам кажется это подозрительным, мистер Гаунт, – продолжала она. – Я видела, как у вас в глазах промелькнула искра недоверия. Мне потребовалось много труда, чтобы убедить Майкла покинуть Лондон, но думаю, это будет самое лучшее. Считаю, что Майклу надо вернуться в Манчестер и попытаться получить свою старую работу, чтобы выбраться из этой атмосферы недоверия и подозрений. Разве это неблагоразумно?
  – Нет, я так не думаю, – сказал Гаунт. – Но если он подвергался опасности, когда находился у Зоны, то он будет в еще большей опасности в Манчестере. Пока он был там, Зона и компания следили за ним.
  Она кивнула головой.
  – Итак, вы пришли к моей точке зрения, мистер Гаунт?
  Тот покачал головой.
  – О нет, мисс Грей. Я работаю на Зону, так как взял у него деньги. До этого у меня не было причины не верить тому, что он мне рассказал. Имейте это в виду, – он усмехнулся. – Многие люди, кажется, думают, что он – мошенник. Может быть, я тоже так буду думать, там будет видно.
  Он взял еще одну сигарету из серебряного портсигара, лежавшего на столе.
  – А не думал ли Майкл, покидая вас, что вы подвергнетесь какой-нибудь опасности?
  – О, да, он так думал, – подтвердила она. – Мне пришлось долго убеждать его уехать. Он уверен, что Зона и его друзья ни перед чем не остановятся. Думая, что Майкл что-то знает, они будут безжалостны и ко мне. Вот почему он мне сказал, что я должна носить с собой пистолет. – Она щелкнула замком сумочки.
  Гаунт сжал губы.
  – Неужели дело обстоит так уж плохо? – удивился он. – А вы умеете обращаться с пистолетом, мисс Грей?
  Она улыбнулась.
  – Достаточно хорошо. Я неплохо стреляю, хотя мне никогда не приходилось пользоваться таким пистолетом, как этот.
  – Дайте мне взглянуть на него, – попросил он.
  Она открыла свою сумочку и достала из нее блестящий кольт 32 калибра.
  Гаунт подошел к ней, взял у нее из рук оружие и осмотрел его.
  – Это – отличный пистолет, – сказал он. – У меня у самого есть такой. Этот пистолет обладает предохранителем новейшей конструкции. Но я сомневаюсь, что он также хорош, как старая модель. Минутку.
  Он открыл дверь, вышел в другую комнату и вернулся через несколько минут с другим пистолетом. Он объяснил ей отличие двух пистолетов, показал предохранительный механизм нового типа. Затем вернул ей оружие.
  – Может быть, Лоример и прав, неплохо иметь пистолет. Но я так не думаю, – он усмехнулся. – Убежден, что убивают тех, кто носит оружие, – добавил он.
  В ее глазах появилась решимость.
  – Я решилась, мистер Гаунт, – произнесла она. – Мы начнем раскрывать карты. Я все утро думала об этом перед тем, как отправить Майкла. Я собиралась откровенно поговорить с Зоной. Так или иначе, а я хочу добиться от него правды. Я собиралась прекратить это неясное дело и обеспечить безопасность Майклу и себе.
  – Не слишком ли вы драматизируете, мисс Грей? Это дело действительно настолько серьезно, как вы утверждаете?
  – Да, – кивнула головой она. – Сегодня днем я звонила Зоне. Я собиралась встретиться с ним в его квартире в семь часов. Это произойдет так или иначе. Я собираюсь предупредить его, что сделаю все возможное, чтобы защитить Майкла, что бы ни случилось.
  Гаунт ничего не сказал. Он думал о своем визите к Зоне в половине восьмого. Возникла пауза. Они могли слышать, как дождь стучал в окна, потом Гаунт сказал:
  – Разрешите дать вам совет, мисс Грей. Не ходите к нему. Оставьте это дело.
  – Почему вы так говорите? – удивилась она.
  Он пожал плечами.
  – Назовите это предчувствием, – ответил он. – Но я раскрыл вам свои карты, поэтому отвечу. Я собираюсь нанести визит Зоне в половине восьмого вечера. У нас с ним будет долгий разговор. Может быть, я распутаю его. Возможно, что кое-что из того, что вы мне сказали, – правда. Но Зона – тертый тип. Вероятно, он зашел слишком далеко. Посмотрим, что он собирается мне сказать. Думаю, смогу дать ему хороший совет. Я думаю, что это будет самое лучшее, не правда ли?
  Она поднялась.
  – Наверное, мистер Гаунт, – согласилась она. – Вероятно, вы честны со мной. Во всяком случае, я тоже собираюсь быть с вами честной. Мне нечего больше добавить. Не знаю, на чьей стороне вы в данный момент. Но ведь вы работаете на Зону, и пока это так, я не стану рисковать. Хочу, чтобы мы с Майклом были счастливы. Сегодня вечером я увижусь с Зоной и покончу с этим делом раз и навсегда.
  Гаунт невесело улыбнулся.
  – Хорошо, мисс Грей, – продолжал он, – делайте, что хотите. Скажите мне, во сколько вы пойдете в клуб?
  – Не слишком поздно, – ответила она, приводя в порядок свои меха. – Я хожу туда обычно в половине двенадцатого.
  – Понятно, – сказал Гаунт. – Я хочу сделать вам предложение. Давайте пообедаем с вами завтра в девять часов вечера. Мы оба увидим Зону. Возможно, мы сможем обменяться еще несколькими идеями к нашему общему благу. Как вы смотрите на это?
  Она посмотрела на него. Он был рад, что она улыбалась.
  – Бывают моменты, когда вы мне очень нравитесь, – воскликнула она. – Да, я бы хотела с вами пообедать. Благодарю вас.
  – Отлично, – сказал Гаунт. – Мы встретимся в ресторане Ладрела в девять часов. Я буду вас ждать, хорошо?
  – Это будет прекрасно, – согласилась она. – До свидания, мистер Гаунт.
  Он закрыл за нею дверь, как только она вышла из комнаты. Затем снова вернулся в свое кресло и стал пускать кольца дыма.
  
  * * *
  
  В шесть часов зазвонил телефон в соседней комнате. На столе Гаунта загудел зуммер. Он снял трубку.
  – На проводе мистер Зона, – услышал он голос Джозефины. – Он хочет говорить с вами. Он уверяет, что это крайне важно.
  – Хорошо, соедините меня с ним.
  Гаунт подождал. Послышался хриплый голос Зона.
  – Зона, что с вами случилось? – спросил Гаунт. – Вас плохо слышно.
  – Я плохо себя чувствуют, мистер Гаунт, – ответил Зона. – Я сильно простудился и целый день дома.
  Гаунт усмехнулся.
  – Берегите себя, – посоветовал он. – Было бы очень плохо, если бы вы получили воспаление легких. Он этого можно умереть.
  – Я могу умереть от других причин, Гаунт, – ответил он. – Я позвонил вам потому, что у меня сегодня был телефонный разговор. Кто-то старался выдать себя за Миранду Грей.
  – Я не понимаю, – удивился Гаунт.
  – Кто-то выдал себя за нее. Та женщина позвонила в четыре часа дня и говорила очень угрожающе. Она сказала, что отправила Лоримера из Лондона и что я не смогу до него добраться, так как он находится в безопасном месте. Она предупредила меня, чтобы я не пытался его искать. Если я стану что-либо предпринимать против него, она меня убьет.
  ГЛАВА 3
  СМЕРТЬ ЗОНЫ
  Была четверть седьмого. Гаунт стоял у окна, глядя на улицу. Дождь кончился, но свет уличных фонарей отражался на все еще мокром асфальте. Он зевнул, вернулся к столу, закурил и позвонил Джозефине. Когда она вошла, он сказал:
  – Нам попалось оригинальное дело.
  – Что вы имеете в виду? – спросила она, улыбаясь.
  – Что имею в виду? Зачем меня наняли? Мне было заплачено – очень хорошо заплачено! – за то, чтобы я присматривал за Зоной, который боится Лоримера. Вот и все.
  Он засмеялся, глядя на нее. Она снова улыбнулась.
  – Это, кажется, превосходный случай для вас, – одобрила она. Гаунт подошел к камину.
  – Вы должны позвонить Ренделу в Манчестер, – продолжал он.
  – Скажите ему, пусть попытается связаться по телефону с клубом Зоны, который там находится, "Клубом пиратов", кажется? Скажите, чтобы провел все тихо. Пусть разузнает, что происходит после того, как клуб закрывается. Скажите, что мне эти сведения нужны как можно скорее.
  – А что мне делать после этого? – поинтересовалась она.
  – После этого вы можете идти домой, – ответил он.
  Она закрыла свой блокнот и вышла из кабинета. Гаунт вернулся к своему креслу возле камина, как обычно поставил ноги на каминную решетку. Он размышлял над некоторыми деталями довольно странного разговора с Зоной прошлой ночью, и о беседе с мисс Грей сегодня днем. Он думал о несоответствиях, небольших неувязках, которые никак не укладывались в эту историю.
  Прошло минут пять. В соседней комнате Джозефина разговаривала с Рендлом. Она обладает очень приятным голосом, – подумал он.
  Зазвонил телефон. Гаунт снял трубку и ответил. Это была Миранда Грей.
  – Это мистер Гаунт? – спросила она.
  Гаунт ответил, что это действительно он.
  Он был удивлен ее звонком. В ее голосе звучала нотка беспокойства, почти страха.
  – В чем дело? – спросил он ее. – Что случилось?
  Она засмеялась высоким истерическим смехом. Вдруг перестав смеяться, сказала совершенно спокойным тоном:
  – Случилось большое несчастье, мистер Гаунт. Я убила Зона… Гаунт передвинул сигарету в другой угол рта.
  – Вы не бредите? – поспешно спросил он. – Вы понимаете, что говорите?
  – Да, понимаю, – ответила она. – Я его застрелила. Он мертв. Это ужасно! Что мне теперь делать? Я в баре, – продолжала она. – Я сразу же пришла сюда.
  – Хорошо. Теперь слушайте, – приказал Гаунт, – ни в коем случае ничего не предпринимайте. Сидите и пейте. Советую пить лимонный сок, потому что у вас истерика. Сейчас я приеду. Буду через пять минут.
  – Хорошо, – пролепетала она, – я буду вас ждать. Пожалуйста, приезжайте побыстрее.
  Гаунт повесил трубку. Он бросил сигарету в огонь и с минуту стоял, глядя на мерцающие угли. Затем он подошел к вешалке в углу кабинета и надел пальто и шляпу. Когда он выходил через приемную, Джозефина закончила разговор с Манчестером. Она проговорила:
  – Зря вы заказывали разговор. Я только что говорила с Рендлом.
  – Все в порядке, – усмехнулся Гаунт. – Иногда я люблю звонить непосредственно. Случайный звонок иногда забывается. Спокойной ночи, Джози.
  – Спокойной ночи, мистер Гаунт, – ответила она мягко.
  Он закрыл за собой дверь.
  
  * * *
  
  Миранда Грей сидела за самым дальним от стойки столиком в коктейль-баре у Лаурела. Она смотрела прямо перед собой и курила сигарету. Она сидела, не двигаясь, и смотрела в одну точку.
  Гаунт подошел к стойке и заказал виски с содовой, потом пересек бар и сел рядом с ней.
  – Ну? – спросил он. – Мне не понравилось то, что вы мне сообщили. Прежде всего, это правда?
  Она молча кивнула, затем провела языком по губам. Гаунт заметил, что ее губы были белые от страха.
  – Ну, и что же? – повторил он. – Вы лучше расскажите мне, как это получилось. Должно быть, внезапно?
  Она снова кивнула.
  – Выпейте, – посоветовал он. – Думаю, это вам необходимо. Смотрите на вещи реально. Не расстраивайтесь так.
  Она взяла стакан. Он заметил, что у нее дрожали пальцы. Она сделала маленький глоток и поставила стакан на стол.
  – Теперь, – сказал Гаунт и его голос был мягким, тихим и убедительным, – расскажите мне все. – Он достал свой портсигар: – Закурите, вам это может помочь!
  Она начала свой путаный монолог.
  – Когда я вышла из вашей конторы, я взяла кэб и поехала домой. Когда я вошла к себе, то нашла записку, напечатанную на машинке. Она была от Зоны. Каким-то образом, я не знаю, он узнал, что я виделась с вами. Подозреваю, он следил за мной. Он предъявил мне обвинение в вероломстве, закулисных делах, словом, высказал все, что он обо мне думает… Ясно, что совершенно напрасно было пытаться предпринимать что-нибудь за его спиной, что он узнал о том, что я отправила Майкла из Лондона, что все, что бы я ни делала, все бесполезно. Он сообщил, что узнал все, что хотел о Майкле, что он знает о нем достаточно много, чтобы засадить его в тюрьму, и что он собирается это сделать в ближайшее время. Он написал, что я такая же плохая, как и Майкл, и что с этого времени он считает меня своим врагом, что наша встреча отменяется, так как он не хочет меня видеть, и что самое лучшее, что я могу сделать, это убраться с его пути.
  – Вы сохранили эту записку? – спросил он.
  Она покачала головой.
  – Я скомкала ее и бросила в огонь. Я не соображала, что делала. Но я знала, что должна видеть Зону. Я была ужасно зла, буквально переполнена гневом. Бросилась вниз по лестнице, села в первый попавшийся кэб и направилась к нему. Он открыл дверь и улыбался, как друг. Когда я вошла к нему, что-то замерло во мне, но это не охладило моего гнева. Мы вошли в кабинет. Он сел за письменный стол и не предложил мне даже сесть. Потом спросил, что мне нужно. Я сказала ему о записке и о том, как она меня расстроила. Попыталась узнать у него, что он под всем этим подразумевает. Потом он стал говорить мне еще более ужасные вещи. Он предъявил Майклу самые страшные обвинения, обвинил и меня в том, что с самого начала, как мы стали у него работать, мы ничего не делали, кроме махинаций за его спиной…
  Кроме того, он заявил, что Майкл был организатором всех незаконных махинаций, которые происходили в клубе, и что, по мнению Майкла, сам он не мог заниматься всеми этими делами, только боясь шантажа. Он сказал, что именно эта причина заставила его обратиться к вам за помощью. Что, сделав это, он узнал, что я пыталась дозвониться до вас за его спиной. Он был просто ужасен!
  Он кричал, что я не зря беспокоилась о Майкле, что он сделает все, чтобы тот попал в тюрьму, что я могла бы считать себя счастливой, если бы не была с ним. Я пыталась сдерживать себя. Я открыла сумочку и нащупала в ней пистолет. Я не знала, что мне делать. Вынула пистолет и сказала Зоне, что он – лгун и мошенник, что использовал Майкла только в качестве подставного лица и что, возможно, делал это с самого начала и что полиция узнает об этом теперь. Еще я ему сказала, что он даже меня использовал для своего плана: именно через меня взял на работу Майкла.
  Я пообещала, если он не оставит в покое Майкла и меня, убить его. Показала ему пистолет. Он сказал, что я всегда была хорошей актрисой, но эта моя любительская игра ничего для него не значит.
  Никого в своей жизни я так сильно не ненавидела, как Зону. Я наставила на него пистолет и выстрелила. Я стояла около его письменного стола в нескольких футах от него. Он упал вперед. Я увидела красное пятно на левой стороне его головы.
  Вдруг я поняла, что наделала. Я выбежала из комнаты, закрыла за собой дверь, прошла через холл, захлопнула дверь и пошла по коридору. Мне все время казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Я не знала, что мне делать, потом вспомнила о вас. Вошла в телефонную будку, но позвонить не решалась, нас ведь могут подслушать. Я вышла, взяла кэб и поехала сюда.
  Она уткнулась в ладони и зарыдала. Гаунт увидел, как вздрагивали ее плечи. Он с минуту молча курил, глядя на нее, потом криво улыбнулся.
  – Майклу сильно повезло, у него есть женщина, настолько привязанная к нему, что готова ради него пойти на убийство. Однако, это был не самый лучший выход из положения, не правда ли? Возьмите себя в руки, слезы вряд ли тут помогут!
  – Да, это не выход, это очень глупо. Теперь нет никакой надежды.
  – Я бы этого не сказал, – произнес он. – Пока вы живы – надейтесь. Где ваш пистолет?
  Она взяла себя в руки.
  – В моей сумочке.
  – Дайте мне его, – попросил он, – только очень осторожно, чтобы никто не видел.
  Она нащупала замок своей сумочки, открыла и пододвинула ее по столу к Гаунту. Он достал пистолет и положил его в свой карман.
  – Что мне теперь делать? – спросила она его.
  Гаунт выпустил изо рта кольцо дыма, наблюдая за ней.
  – Ничего, – ответил он. – Идите домой, ложитесь и постарайтесь отдохнуть. Потом я с вами свяжусь.
  Она смотрела на него и ее глаза были полны страха.
  – Что вы собираетесь делать? – спросила она.
  Гаунт пожал плечами.
  – Пока ничего не знаю, – ответил он. – Это зависит от обстоятельств, но в данный момент я хочу удостовериться в том, что все это правда. Я хотел бы сам взглянуть на Зону. Идите домой.
  – Хорошо, – согласилась она. – Но не следует ли мне пойти в полицию с повинной.
  Он опять усмехнулся. Каким-то странным образом она успокоилась от его усмешки и от вида его белых, крепких зубов, которые показались в улыбке.
  – Это вы всегда успеете, – сказал он. – Идите домой. Я свяжусь с вами. Лучше припудрите ваш носик, на вас лица нет.
  Спустя пять минут они покинули бар. На улице он взял кэб и велел отвезти ее домой, назвав адрес. Сам он пошел по Риджент-стрит. Остановив другой кэб, он попросил, чтобы его отвезли на площадь Беркли.
  Он остановил кэб у подножия холма Хэй, расплатился с возницей, пересек площадь и оказался у дома Зона. У двери он остановился, довольный тем, что благодаря темноте он оставался невидимым, хотя сам мог видеть все. Он подождал несколько минут, пока лифтер не подал лифт наверх на вызов с верхнего этажа.
  Гаунт распахнул стеклянную входную дверь и вошел в холл. Посмотрел указатель: квартира Зоны на втором этаже. Он бесшумно поднялся на лестнице и прошел в коридор. Тут ему снова повезло. Апартаменты Зоны находились за левым поворотом коридора.
  Он пошарил в своих карманах и извлек оттуда два кусочка слюды. Сделал из этого некое подобие ключа, вставил в замочную скважину и стал крутить до тех пор, пока выступ в замке не зажал слюду, потом он вынул ее и осмотрел. Отметина на прозрачном материале в точности повторила внутреннюю поверхность замка. Он достал из кармана ножницы и начал резать кусок слюды. Менее чем через две минуты дверь была открыта.
  Он вошел в прихожую, закрыв за собой дверь. В холле горел свет и Гаунт увидел перед собой закрытую дверь. Он отворил ее и вошел в комнату.
  Зона лежал на своем письменном столе. Кресло, в котором он сидел, откатилось назад, когда его тело упало на стол. Его ноги в коленях были выпрямлены, пальцы рук сжаты. На столе возле его головы натекла лужа крови.
  Гаунт нащупал в кармане сигарету и закурил. Затем он натянул перчатки и стал ходить по комнате, рассматривая расположение мебели. Он сконцентрировал свое внимание на столе и предметах, которые там находились.
  В дальнем конце стены за столом была дверь. Гаунт открыл ее и зажег свет. Это была спальня. Он тщательно обследовал комнату, обратив внимание на то, что двойное окно выходило на пожарную лестницу, спускающуюся на улицу. Гаунт усмехнулся, так как вспомнил, что для Зоны было характерно иметь апартаменты с черным ходом.
  Он выключил свет, вернулся в кабинет, закрыв за собой дверь спальни. Постоял несколько минут, куря и размышляя. Затем сунул руку в карман и достал кольт, который дала ему Миранда Грей. Он вынул обойму, осмотрел ее, оттянул затвор и понюхал ствол. Одного патрона не хватало. Он нашел гильзу у стола и поднял ее. Затем осмотрел другие девять патронов в обойме. Усмехнувшись, он положил пистолет обратно в карман.
  Он стоял и смотрел на Зону, который больше никогда не сможет вести дела своих клубов, хотя именно во избежание этого грек заплатил ему 500 фунтов прошлой ночью в расчете на профессиональные услуги.
  В другом конце комнаты все еще продолжал гореть огонь в камине. Гаунт бросил туда свой окурок и закурил новую сигарету. Затем он сел в кресло возле камина. Через пару минут он поднялся, подошел к телефону на столе Зоны и набрал номер 1212 Уайтхолл.
  Когда ему ответил Скотленд-Ярд, он попросил к телефону инспектора Рикета.
  Он все еще улыбался, почти весело.
  ГЛАВА 4
  СЮРПРИЗ
  Было восемь часов, когда Гаунт услышал, как на улице остановилась машина. Он вышел в прихожую и открыл дверь. Затем вернулся в кабинет и постоял, глядя на Зону. Сигарета свисала с его рта. Он был там, когда вошел Рикет.
  Гаунт указал ему на труп на дальнем конце стола, и Рикет с безразличным видом человека, для которого смерть и убийства были обычным делом, подошел и остановился, глядя на то, что когда-то было Марио Зоной.
  – Вы правильно сделали, что так быстро позвонили мне, – сказал он наконец. – Как вы здесь оказались?
  Гаунт спросил:
  – Я полагаю, вы вызвали врача и фотографа?
  – Они будут здесь через двадцать минут, – ответил Рикет.
  – Хорошо, – одобрил Гаунт дружелюбно. – Вы ведь знаете, Рикет, что я люблю играть с открытыми картами.
  Рикет улыбнулся.
  – Вам не следовало бы забывать, что я уже знаю, как вы играете с открытыми картами. На вашем месте я не стал бы что-либо скрывать.
  – Я не намерен этого делать, – сказал Гаунт, при этом предложив инспектору свой портсигар. – Закуривайте и слушайте. Я расскажу вам все, что знаю. Зона звонил мне в контору. Он казался встревоженным и хотел меня видеть. Я подумал тогда, что у меня будет возможность увидеться с вами в клубе "Калво". Надеялся, что вы можете что-либо знать о Зоне. Итак, я упустил свой шанс. Да, вы были там и, очевидно, кое-что узнали о нем. Между прочим, я не думаю, что вы были один.
  Рикет удивленно поднял брови. Он снял шляпу и положил ее на стол рядом с креслом.
  – Что вы имеете в виду? – спросил он.
  – Я приехал в клуб "Серебряное кольцо" около полуночи прошлой ночью, – продолжал Гаунт. – Первое, на что я обратил внимание, была девушка, которая пела в кабаке. Это была самая красивая девушка из тех, которые там когда-либо были. Она все знала.
  Потом я увидел Зону. Он был встревожен, во всяком случае, то, что он мне рассказал, не могло его не встревожить. Он рассказал мне вкратце, что обнаружил недостачи в городских клубах и в некоторых клубах на периферии. Он подозревал своего менеджера – Майкла Лоримера.
  Очевидно, Зона дал ему работу из-за Миранды Грей, звезды кабаре, дочери старого друга Зоны, которая была влюблена в Лоримера. Я сказал Зоне, что если он подозревает Лоримера, единственным исходом для него было его уволить. Зона ответил, что сделать это невозможно, потому что тот очень многое знает.
  Это заставило меня вспомнить о вас, Рикет. Одно время я думал, что Лоример заподозрил что-то в делах Зоны, интересующее и вас. Но Зона представил это совсем в другом свете. Он предположил, что махинации в клубах, как в Лондоне, так и на периферии, были организованы самим Лоримером. Он пошел дальше. Сообщил, что результатом его подозрений является то, что навел о Лоримере справки. И узнал некоторые вещи об этом молодом человеке, которые тот не хотел бы предавать гласности. Зона полагал, что Лоример способен на все, чтобы заставить его, Зону, замолчать.
  Рикет кивнул.
  – Очень интересно, – согласился он. – Продолжайте, Гаунт.
  – Я условился встретиться с ним сегодня вечером, – продолжал тот. – Он собирался мне все рассказать. Когда я выходил из его конторы, то столкнулся с Мирандой Грей. Или она как-то услышала телефонный звонок Зоны, когда он звонил мне, или подслушивала под дверью, во всяком случае, она знала, о чем мы с ним говорили. Она собиралась пойти к нему и сказать ему все, что она о нем думает.
  Я решил, что она, возможно, придет и ко мне в контору, чтобы поговорить и со мной. Внушил ей мысль, что я – очень простодушный парень, и хотел бы выслушать обе стороны.
  Так вот, она пришла ко мне сегодня днем и рассказала вполне определенную историю. В ее рассказе Зона выглядел злодеем, а ее жених Лоример – героем. Они договорились встретиться сегодня вечером в семь часов. Она была очень зла на Зону и считала это дело очень серьезным. Ей удалось убрать Лоримера из города, потому что она боялась, что Зона попытается подстроить ему ситуацию с ложным обвинением. Итак, я договорился с ней пообедать, чтобы она мне рассказала, что у нее вышло с Зоной.
  Гаунт кинул окурок в огонь и закурил новую сигарету.
  – В семь часов, – продолжал он, – Миранда позвонила мне в контору. Она при этом сообщила, что убила Зону, застрелила его. И я не могу сказать, что был сильно удивлен.
  Рикет раскрыл глаза.
  – Почему? – спросил он.
  – Я вам отвечу, – продолжал Гаунт. – Когда она была в моей конторе днем, она рассказала мне о своем разговоре с Лоримером, в котором она настаивала, чтобы он уехал из города. Он дал ей пистолет для защиты. Она показала мне его. Это был автоматический пистолет 32 калибра. Причем она сообщила, что Лоример очень опасался, чтобы она не предприняла чего-нибудь в его отсутствие. Он думал, что, возможно, ее жизнь подвергается опасности. Когда она пришла сюда, у нее была крупная ссора с Зоной, в результате которой она его убила.
  Рикет пошарил в кармане и достал кисет и трубку. Он стал набивать ее табаком.
  – Мне нравится, как ты распутываешь это дело, Руфус, – сказал он. – Ты говоришь, что у них была ссора и в результате ее Зона был убит. Это может кое-что значить.
  – Точно, – подтвердил Гаунт. – Если бы у меня было больше подробностей, я бы сообщил их тебе. Но я с тобой согласен в том, что это кое-что значит. Это могло бы означать, что Миранда вышла из себя, вынула пистолет и убила Зону. Но вторым толкованием могло быть и такое: Зона угрожал ей пистолетом и она убила его при самозащите.
  Рикет стал смеяться.
  – Думаю, ты меня немного опередил, Руфус, – произнес он. – Если эта женщина – Миранда Грей, выстрелила при самозащите, то где пистолет, которым Зона ей угрожал? Ты ничего не заметил, когда пришел сюда?
  – Ничего, – ответил Гаунт. – Я бы никогда не сделал подобного, ты же знаешь это, Рикет. Но если ты войдешь в спальню, то увидишь двойное окно, которое выходит на пожарную лестницу. Увидишь, что оно прикрыто, но не заперто изнутри на задвижку. Предположим, она убила Зону при самозащите, если еще кто-нибудь был в спальне, он мог войти после того, как она ушла, взять пистолет из руки Зоны и спуститься вниз по пожарной лестнице.
  – Очень хорошо, – кивнул Рикет. – Что ты собираешься делать? Разве состряпать обвинение против этой Грей? – Он заговорщически улыбнулся: – Она случайно не подружка твоя, а?
  Гаунт ответил спокойно:
  – Я никогда не встречал ее до прошлой ночи.
  – Тогда я не понимаю, почему мы должны обращать внимание на все эти подозрения, – удивился инспектор. – Ты говоришь, она позвонила тебе и сказала, что застрелила Зону. Полагаю, если бы она застрелила Зону при самозащите, то уж сообщила бы об этом, не так ли?
  Гаунт поднял руку.
  – Не жди от меня ответа на этот вопрос, Рикет, – воскликнул он. – Даже если я отвечу, то дело все равно не прояснится. По-видимому, тебе придется добиться этого утверждения от мисс Грей. Думаю, она собирается сказать все, что она хочет сказать. И я полагаю, что это будет правдой.
  – Где она? – поинтересовался инспектор.
  – Я не знаю, – ответил Гаунт. – Думаю, она поехала к своей матери, которая живет где-то в деревне, но рано или поздно она вернется в свою квартиру. Вы ее достаточно легко найдете.
  – Конечно, мы найдем ее, Руфус, – пообещал Рикет. – Знаешь, мне бы хотелось верить всему тому, что ты говоришь, хотя мне кажется, что симпатии твои на стороне мисс Грей. Я могу прекрасно понять любого человека, который хотел бы убить Зону. Но у меня может быть только профессиональная точка зрения. Судя по тому, что я здесь услышал, дело в шляпе. Это – типичный случай убийства.
  Гаунт сел в кресло напротив Рикета.
  – Объясни, почему ты так думаешь? – попросил он.
  – Мне это кажется чрезвычайно простым, – ответил Рикет. – Вчера обстоятельства прижали Зону. Теперь мы оба знаем, что Зона был в опасности. Этот парень не был ребенком. Он не испугался бы из-за какого-то пустяка. – При этом он усмехнулся: – Он знал, что Гаунт – один из самых дорогих детективов в Лондоне. А я никогда не слышал, чтобы Зона бросал деньги на ветер.
  Итак, мы можем сказать, что вчера наступила кульминация в некотором роде. Из твоего рассказа ясны отношения между Зоной и этим парнем по имени Лоример, его управляющим, о котором Зона сказал, что тот его обворовывает, и которого Зона опасался, и Мирандой Грей – невестой Лоримера, которая заявила, что настолько боялась за Лоримера, что отослала его отсюда. Это типичный треугольник между двумя мужчинами и одной женщиной, с небольшим воровством внутри него.
  Естественно, девушка является заинтересованным лицом. Она беспокоится о Лоримере. Сам факт, что она его отослала, говорит о том, что она боялась за него. Теперь мне кажется, единственная причина, почему она отослала Лоримера, заключается в том, что она боялась за его жизнь. Другими словами, Миранда Грей предполагала, что у Зоны был шанс убить Лоримера.
  Совершенно очевидно, что этот шум действовал девочке на нервы. Думаю, вполне понятно, почему Лоример, уезжая, беспокоился и за нее. Он чувствовал, что Зона будет всем этим сыт по горло: ведь она уговорила Лоримера убраться отсюда.
  Рикет примял табак в своей трубке концом карандаша, который достал из нагрудного кармана. Затем снова раскурил ее.
  – Женщины – это забавные штучки, – изрек он.
  – Ты всегда был психологом, Рикет, – восхитился Гаунт.
  Тот улыбнулся.
  – Это вы мне говорите, – сказал он. – Вы – частные детективы – думаете, что только у вас варит котелок. Хорошо, после того как она увиделась с тобой в твоей конторе, она намеревалась встретиться с Зоной. Она говорила, что собиралась встретиться с Зоной, а что это значит? Так или иначе это означает соглашение, не правда ли? Возможно, она думала, что может получить от Зоны какие-нибудь гарантии в том, чтобы он оставил Лоримера в покое. Зона не был готов дать их. Более того, он, возможно, сказал ей все, что думает о Лоримере и что собирается предпринять.
  Ей это не понравилось и тут же пришло в голову застрелить Зону. Другими словами, ясный, простой, очевидный случай преднамеренного убийства потому что у нее в сумочке был пистолет, когда она шла к нему.
  Гаунт поднялся. Он услышал, как к дому подъехала еще одна машина. В ней должны были приехать доктор и фотограф из Ярда. Он повернулся и возвратился к камину, став к окну спиной, глядя на Рикета.
  – Думаю, ваша версия этого дела не первоклассная, Рикет, – произнес он. – Но в ней есть маленький момент, который вовсе не выдерживает критики.
  Рикет поднял брови.
  – О, да, – сказал он. – Конечно, какой?
  – После того как Миранда Грей позвонила мне, – объяснил Гаунт спокойно, – я видел ее. Я встретился с ней в коктейль-баре и мы вместе выпили. Именно тогда она мне рассказала, что собирается поехать к матери.
  – Еще бы, – хмыкнул Рикет. – Я еще не встречал женщины, которая не смылась бы сразу после убийства.
  – Все это хорошо, – сказал Гаунт, – но дело в том, что она не убивала этого человека. Я знаю, что она не убивала.
  Рикет поднялся.
  – Послушай, Руфус, что ты имеешь в виду? Ты меня разыгрываешь, да?
  – Я никогда не разыгрываю, – сказал Гаунт. – Я только говорю, что произошло.
  Он сунул руку в карман и вытащил автоматический пистолет, который он взял у мисс Грей.
  – Этот пистолет был у мисс Грей, когда она приходила увидеться с Зоной, – продолжал он. – Я попросил его у нее и она отдала, когда мы были в баре. Он заряжен десятью патронами. Посмотри на него. Один из них отстрелян, но если тебе захочется вынуть обойму и посмотреть патроны, то ты увидишь, что все патроны в этом пистолете холостые. Пистолет был заряжен только холостыми патронами, таким образом, она не могла убить Зону.
  Рикет протянул руку и взял пистолет. Он вынул обойму, оттянул большим пальцем пружину и высыпал патроны на ладонь. При этом он свистнул.
  – Да, это – холостые патроны, – подтвердил он. – Все в порядке.
  Он постоял некоторое время, глядя на девять патронов, лежащих в его руке. Потом он посмотрел на Гаунта.
  – Ты говоришь, что впервые встретил Миранду Грей только прошлой ночью? – спросил он. – Ладно, Руфус, я верю тебе. Но ты знаешь, что я думаю?
  – У меня недостаточно хорошо варит котелок, – усмехнулся Гаунт. – Скажи мне, что же ты думаешь обо всем этом?
  – Этот пистолет был в твоем распоряжении примерно около часа. Если бы ты захотел, то у тебя было достаточно времени заменить патроны.
  Гаунт продолжал улыбаться.
  – Не говори так, Рикет, – сказал он. – Это только предположение, а его нужно еще доказать.
  ГЛАВА 5
  ДЖЕРАЛЬДИНА
  Было десять минут десятого, когда Гаунт покинул апартаменты Зоны и пошел в направлении Болл-стрит. Он вошел в телефонную будку на углу и набрал номер телефона Миранды Грей.
  – Это говорит Гаунт, – проговорил он, когда услышал в трубке ее голос. – Я хотел бы, чтобы вы очень внимательно выслушали меня. У меня нет времени на объяснения. Прежде всего, вы не убивали Зону. Вы это понимаете? Вы только думали что убили. Вы не убивали его потому, что патроны в вашем пистолете были холостые.
  Он слышал, как она тяжело дышала.
  – Но… – начала она.
  – Никаких "но", – отрезал Гаунт. – Я вам говорю, что патроны были холостыми. Я только что из квартиры Зоны. Инспектор полиции Рикет из Скотленд-Ярда все еще там. Он собирается встретиться с вами и взять у вас показания, но некоторое время он не будет вас беспокоить, потому что я сказал ему, что вы уехали к матери. Что бы я хотел, чтобы вы сделали немедленно, так это то, чтобы вы уложили чемоданы, взяли кэб и переехали в отель "Сигнет" на площади Буффера. Зарегистрируйтесь там под именем мисс Стивенсон из Глазго. Я хочу, чтобы вы были там в течение одного-двух дней. Я представлю вас Рикету, когда наступит время. И не ходите сегодня в клуб. Кстати, кто теперь будет вести дела?
  – Вольф Ленел, секретарь Зоны. Но я не понимаю…
  – Вам этого и не требуется, – перебил ее Гаунт. – Но если вы сделаете все, что я сказал, то думаю, смогу помочь вам выпутаться из этой истории. Если нет, вам придется плохо. Вы собираетесь выполнить мои приказания?
  – Я не вижу, что мне остается еще делать, – пролепетала она. – Я даже не могу думать. Я боюсь.
  – Еще бы вам не бояться, – сказал Гаунт. – Собирайтесь и отправляйтесь в отель. Не забудьте, вы – мисс Стивенсон из Глазго. Я вам позвоню.
  – Хорошо, – согласилась она, – я сделаю все, как вы говорите.
  Гаунт повесил трубку. Он пошел по Болл-стрит, пересек площадь Гановер и направился к "Серебряному кольцу". Когда он туда вошел, клуб только начал заполняться людьми. Он сел за столик и заказал виски с содовой. Затем поискал в кармане сигареты, обнаружил, что они кончились, и подозвал продавщицу газет, которая стояла со своим лотком на другой стороне балкона. Она подошла к нему. Гаунт подумал "прелестная крошка". Это была хорошенькая блондинка небольшого роста с исключительной фигурой. Детектив заметил, что ее туфли и чулки были очень дорогие для девушки, работающей в ночном клубе.
  Гаунт взял с подноса пачку сигарет. Девушка была бледна, а руки, державшие поднос, дрожали. Неожиданно у него мелькнула мысль.
  – Как зовут тебя, дорогая? – спросил он, с улыбкой глядя на нее.
  – Меня зовут Нелли Винтер, – ответила она, – но все называют меня Джеральдиной.
  – Отлично, Джеральдина, – воскликнул Гаунт. – Ты должна мне кое-что рассказать. Когда ты в последний раз видела мистера Зону?
  Она посмотрела на него. У нее вдруг расширились глаза.
  – Итак, вы знаете об этом? – спросил он. – Это правда, Джеральдина?
  Она подняла голову.
  – Я не знаю, о чем вы говорите, – ответила она, при этом у нее задрожали губы.
  Гаунт попробовал по-другому.
  – Где вы были в этот вечер около семи часов?
  Она посмотрела ему прямо в глаза.
  – Я не собираюсь отвечать вам на ваши вопросы, – отрезала она. – Почему я должна это делать?
  Она повернулась и ушла. Гаунт поднялся и пошел в гардероб. Там на барьере стоял телефон. Гаунт сказал гардеробщице:
  – У меня была договоренность с мистером Зоной встретиться в семь вечера. Мое имя Гаунт. Я детектив. Я расследую для него дело. Он случайно для меня ничего не оставлял?
  – Нет, сэр, – ответила девушка. – Он звонил около половины седьмого, но о вас ничего не говорил.
  – Зачем он звонил? – поинтересовался Гаунт и пододвинул ей фунтовый билет.
  – Он сказал, чтобы я передала Джеральдине, если она здесь, чтобы она поторопилась.
  – Спасибо! – поблагодарил ее Гаунт.
  Он вернулся в бар по правой стороне лестницы и потихоньку постучал в дверь конторы Зоны. Кто-то ответил:
  – Войдите.
  Гаунт вошел в контору. За письменным столом Зоны сидел мужчина и разбирал бумаги. Ему было лет 45, коренастый, интеллигентный человек.
  – Вы – Вольф Ленел, секретарь Зоны? – спросил Гаунт.
  Ленел улыбнулся.
  – Я работаю на него, – проговорил он. – Он нравится мне. Если сказать вам правду, то никто еще мне так не нравился, как он.
  Гаунт открыл пачку сигарет, предложил ему и взял себе.
  – Между нами, Ленел, – сказал он, – почему Зону не любили?
  Тот двусмысленно улыбнулся. Гаунт мельком заметил, что у него очень крепкие и белые зубы.
  – Женщины, – ответил он. – Ему взбрело в голову, что все женщины, которые на него работают, должны стать его наложницами.
  – Я знаю, – произнес Гаунт, – существует много ночных клубов и их владельцев, вроде этого. – Он выпустил кольцо табачного дыма: – Держу пари, что он был очень груб с этой крошкой Джеральдиной.
  Он заметил судорожное движение пальцев Ленела при упоминании имени девушки.
  – Если это не секрет, мистер Гаунт, – сказал Ленел, – какова сейчас ваша точка зрения? Я узнал вчера от Зоны, что вы пришли, чтобы расследовать расхождения в счетах?
  – Именно так, – подтвердил Гаунт. – Вы знаете, что Зона заплатил мне вчера вечером, а когда мне платят, мне нравится делать свою работу. Между прочим, если вы собираетесь вести его дела, я бы мог предостеречь вас и Джеральдину от опасности.
  Тот посмотрел на него. Глаза его были враждебны.
  – Нет никакой нужды впутывать се в эту историю, – проворчал он. – Эта девушка – хорошенький ребенок. Ее все любят. Зачем впутывать ее в убийство Зоны.
  – На это есть своя причина, – возразил Гаунт. – Вы знали, что у нее было свидание с Зоной сегодня вечером?
  – Я не знал, – ответил Ленел. – А вы?
  Гаунт усмехнулся.
  – О да, я знал, – сказал он. – Я только что купил у нее эти сигареты. Я заметил, что она сильно испугана, и спросил у нее, когда она в последний раз видела Зону. Она не удостоила меня ответом. Однако я обратил внимание, какое впечатление произвел на нее мой вопрос. Для того чтобы окончательно удостовериться, я вышел и поговорил с девушкой из гардероба, которая отвечала на телефонные звонки. По-видимому, Зона проходил там в половине седьмого и попросил передать Джеральдине, чтобы она поторопилась. Она сказала мне все, что я хотел знать.
  Ленел начал быстро говорить, но Гаунт остановил его движением руки.
  – Я ничего не предполагаю, – объяснил он, – и вам не нужно беспокоиться, Ленел, даже если вам Джеральдина очень нравится. – Его улыбка стала еще шире: – Это вовсе не значит, что подозревается всякий, кто был тут в это время. Почему она хотела увидеться с Зоной?
  Ленел поднялся и стал ходить по комнате.
  – Послушайте, мистер Гаунт, мне бы хотелось играть с вами в открытую, – он повернулся. – Я скажу вам правду, – произнес он. – Я чертовски рад, что Зона мертв, и любой в этом заведении рад этому. Зона был развратником.
  Гаунт кивнул головой.
  – Я тоже так думаю, но даже если человек и развратник, то это не дает права убивать его.
  – Джеральдина была в этот вечер здесь потому, что я сказал ей пойти туда и сказать Зоне, чтобы он убирался раз и навсегда, – сказал Ленел. Он погасил в пепельнице свою недокуренную сигарету. – Зона делал невыносимой жизнь этой крошки в течение месяца. Она – прелестная девушка, мистер Гаунт. Ей 24 года. Мне всегда казалось, что здесь происходят не совсем чистые дела. Наверху, после того как мы официально закрывались, творилось что-то особое. Не сомневаюсь, что Зона хотел заставить Джеральдину принять участие в этих оргиях. Но что именно там происходило и что именно он хотел заставить делать Джеральдину, я не знаю. Она мне не говорила.
  Сегодня днем, я как раз был здесь, она пришла в клуб и рассказала мне об этом. Она всегда мне симпатизировала, – добавил он застенчиво. – Но была очень осторожна. И на то были свои причины. Как и все, она боялась Зоны. Возможно, у него было что-нибудь против нее или он ее просто запугал.
  Я сказал ей, что для нее самое лучшее увидеться с Зоной и сказать ему, что она мне все рассказала, тогда бы он оставил ее в покое. Я посоветовал ей просто позвонить ему по телефону и сказать, что хочет его видеть, не говоря о чем будет разговор. Она так и сделала. Позвонила ему отсюда, и Зона назначил ей встречу на без четверти семь. Но, по-видимому, если то, что вы говорили, правильно, то она не пришла к нему в назначенное время. Он послал ей записку, чтобы она поторопилась уже после того, как она ушла.
  Гаунт закурил еще одну сигарету.
  – Очень интересно, – проговорил он. – Ну, а теперь, Ленел, скажите мне еще кое-что. Вы знаете Зону достаточно хорошо, и я думаю, вы знаете людей, которые на него работали. Кто из них больше всего хотел смерти Зоны? Если бы он не был убит, кого бы вы поставили в списке первым, кто бы хотел его смерти?
  Ленел подумал и ответил:
  – Вы, наверное, мне не поверите, если бы я в этом списке поставил первым самого Зону?
  Гаунт поднял брови.
  – Зону? Что вы имеете в виду?
  Ленел положил локти на стол и посмотрел на Гаунта.
  – Я думаю, что он готов был пойти на самоубийство, – произнес он. – В течение прошлого месяца я слышал, как он не раз говорил, что устал ото всех дел и в два счета с этим покончит. У него на это была причина, – продолжал он. – У него были затруднения из-за денег. Две недели назад с ним произошел обморок. Он пошел к врачу и тот сказал ему, что его сердце в очень плохом состоянии. Не думаю, что он мог бы долго протянуть.
  Он взял карандаш и стал чертить линии на бумаге.
  – Странная вещь, – изрек он. – Когда вы пришли и сказали, что кто-то убил Зону, первое, что мне пришло в голову, было самоубийство.
  Гаунт ничего не ответил. Он сидел молча и курил. Ленел поднялся и стал ходить по комнате.
  – Последнее время Зона был ужасно странным, – продолжал он. – Очень скрытным. Я знал о многих его делах за последние два года, но в течение последнего месяца он был очень замкнутым. Я часто ходил к нему домой, практически каждый день, чтобы обсудить выручку предыдущего дня, и получить от него необходимые указания. Несколько раз, когда я приходил позже обычного, дверь квартиры была заперта, и несмотря на то, что я звонил, никто не отзывался, хотя я слышал, что там внутри кто-то есть.
  Три дня назад, когда я был там, из квартиры послышался странный шум, как будто кто-то пилил дерево. Накануне днем, когда Зона был в конторе, он послал меня на квартиру за какими-то бумагами. Он дал мне свой ключ, который обычно хранил здесь. Я забыл его вернуть. Вчера я пошел туда во второй половине дня положить обратно документы, которые брал. Я не позвонил, а открыл ключом дверь и поднялся по лестнице. Я вошел в кабинет. Все книги были сняты с полки и в беспорядке валялись на полу. Края ковра были загнуты и комната выглядела так, как будто здесь произошло целое сражение. Когда я вернулся и рассказал об этом Зоне, он посоветовал мне заниматься своим делом.
  – Благодарю вас, Ленел, – сказал Гаунт и поднялся. – Я думаю, что вы были очень откровенны.
  На его лице сияла улыбка. Но за этой маской был скрыт напряженный анализ. Ему в голову пришла одна мысль: Ленел принял известие о смерти Зоны очень спокойно…
  – Я с вами еще увижусь, – попрощался Гаунт.
  Затем он взял в гардеробе свою шляпу и плащ, подошел к телефону, набрал номер Скотленд-Ярда и спросил, не вернулся ли еще Рикет, а если да, то нельзя ли позвать его к телефону. Через минуту в трубке послышался голос Рикета.
  – Послушайте, Рикет, – попросил Гаунт, – не сделаете ли вы мне одолжение? Я хотел бы взглянуть еще раз на апартаменты Зоны. Это возможно только с вашей помощью, и я больше не хочу действовать так, как в прошлый раз.
  – Я рад этому, – ответил Рикет. – Тогда я удивился, как это вам удалось открыть ту дверь. Хорошо, Гаунт. Если вам хочется туда заглянуть, то это можно сделать. Внизу вы найдете вместе с портье моего человека. Я дам ему по телефону указание, чтобы вас впустили. Между прочим, – продолжал он, – я хотел бы завтра получить от вас ответ, как бы сделать, чтобы эта Миранда Грей дала показания. Мы не можем ее найти. Ее нет в ее квартире.
  – Она приедет, – пообещал Гаунт. – Я поговорю с ней завтра насчет ее показания. Возможно, они будут более интересными, чем вы думаете.
  ГЛАВА 6
  ПРИСПОСОБЛЕНИЕ ДЛЯ САМОУБИЙСТВА
  Была половина одиннадцатого, когда Гаунт появился в квартире Зоны. Он показал свою визитную карточку полицейскому, который дежурил внизу, и поднялся в квартиру Зоны.
  Оказавшись один в кабинете, из которого было убрано тело его хозяина, он закурил сигарету, сел напротив камина и углубился в размышления.
  Недавний разговор с секретарем Зоны заставил его взглянуть на все с новой и, пожалуй, поразительной точки зрения. Он чрезвычайно заинтересовался информацией Ленела относительно его последнего визита в квартиру, что здесь был беспорядок, книги были разбросаны по полу.
  Гаунту показалось, что Ленел пытался внушить ему свою мысль. Он подошел к книжным полкам и тщательно осмотрел их. Было видно, что книги с левой стороны были не тронуты, поскольку на них лежал тонкий слой пыли. Но было заметно, что с правой стороны полки, ближайшей к письменному столу, книги недавно снимались.
  Гаунт стал снимать их с полки и складывать в кучу на полу. Когда снимал книги с правой стороны, он заметил небольшую задвигающуюся панель, вделанную в заднюю стенку книжного шкафа. Она открывалась довольно легко. За этой панелью находилось углубление в форме коробки.
  Гаунт зажег спичку и осмотрел его. Оно было пусто. Он закрыл панель и поставил книги на место. Он подумал, что было бы очень странно, если Ленел не видел этой панели, когда был в квартире, ведь книги были сняты. Невозможно не увидеть ее. Гаунт позволил себе улыбнуться. Было похоже, что Ленел не все сказал.
  Он так старался обратить его внимание на книги. Другой пункт, который Ленел тщательно подчеркивал, заключался в том, что ковер был загнут. Гаунт посмотрел вниз на желто-коричневый с черной каймой ковер, на котором стоял письменный стол. Потом он зашел за стол и осмотрел края ковра. Они были тщательно прибиты к полу, но под самим столом он заметил, вокруг того места, где находились бы ноги человека, сидящего за столом, ковер не был прибит. Он отодвинул в сторону кресло, зажег спичку и тут же присвистнул от удивления. Вдоль правой стороны стола добрые двенадцать дюймов были обрезаны. Он ухватился за обрезанный край и оттянул его. Восемнадцать дюймов паркета под ним были вырезаны.
  Гаунт выбросил догоревшую спичку и зажег другую. Он нашел объяснение шуму пилы, который слышал Ленел. Он сунул руку в отверстие. Вынимая ее, он почувствовал, как его пальцы нащупали крошечный бугорок, торчащий из края выреза в полу. Он нагнулся ниже и осмотрел его. Это оказалась шляпка гвоздя, на которую была намотана веревка. На ее конце, очевидно, был подвязан груз. Он крепко схватил веревку и потянул ее. Когда три или четыре фута ее были вытащены, глаза Гаунта заблестели при виде тех предметов, которые были привязаны на ее концах. На одном конце был привязан пистолет, на другом пресс-папье.
  Гаунт положил их на стол, пододвинул кресло и стал рассматривать. Пистолет оказался автоматическим кольтом 32 калибра, точно такой же модели, которую принесла Миранда Грей. Держа пистолет в носовом платке Гаунт вынул обойму и осмотрел ее. Там было 9 патронов, десятого не хватало. Гаунт вспомнил, что нашел одну отстрелянную гильзу на ковре во время прошлого визита. Он размышлял, от какого пистолета была эта гильза?
  Он поднялся из-за стола, прошел через комнату и снова сел у камина. Это было возможное объяснение теории Ленела о якобы самоубийстве Зоны. Было совершенно ясно и очевидно целое приспособление для этого. Тип, решивший совершить самоубийство, мог сесть за стол, держа в руке пистолет, из которого собирался застрелиться. К рукоятке пистолета была привязана веревка, к другому концу которой было привязано пресс-папье. Оно должно было быть опущено в отверстие в полу под столом. После того как пистолет выстрелил, он должен был бы выпасть из руки, которая нажала на спуск и груз на конце веревки должен был бы утащить его через щель в полу. Ковер, сделанный из плотного волокна, распрямился бы, приняв прежний вид, а оружие исчезло бы. Остался бы только труп.
  У Гаунта губы расплылись в циничной улыбке, когда он понял, что это приспособление было также превосходно как для убийства, так и для самоубийства. Такой план мог придумать только умный убийца. Все, что нужно было сделать ему, – это разрезать ковер и сделать отверстие в полу, в то время, как Зона отсутствовал. Привязать веревку к пресс-папье было бы очень просто уже после убийства. Гаунт понял, что если бы не шляпка гвоздя, торчавшая из половицы, к которой была привязана веревка, то пистолет, возможно, никогда не был бы найден после того, как он ушел. Ему также стало понятно назначение отверстия за нижней полкой. Именно здесь Зона хранил свой пистолет.
  Гаунт стал размышлять о Ленеле. Он имел ключ от квартиры Зоны. У него была прекрасная возможность попасть в квартиру просто для того, чтобы приготовить это приспособление на случай, когда бы это ему понадобилось. Ленел, возможно, знал, где хранится пистолет. Был ли Ленел убийцей и сказал ли он Гаунту обо всем этом просто для того, чтобы сконцентрировать внимание детектива на этих пунктах, чтобы навести его на пистолет и пресс-папье, которые он, Ленел, аккуратно и не спеша повесил через гвоздь, чтобы Гаунт мог их найти?
  Если это было так, то идея Ленела была понятна. Он хотел, чтобы Гаунт поверил, это Зона приспособил эту маленькую хитрость, чтобы покончить с собой. Но при этом решил, что если устроить исчезновение пистолета, то подозрение в убийстве падет на кого-нибудь другого. Кто бы мог быть этот другой?
  Несомненно, последним лицом, которое было в квартире Зоны перед тем как мертвое тело уже было обнаружено, была Миранда Грей, которая видела Зону в семь часов.
  Не для того ли Зона назначил встречу Гаунту на семь тридцать, чтобы он обнаружил его труп и заподозрил бы в убийстве Миранду Грей? Планировал ли Зона проститься с миром, который ему опротивел и, реализуя свой жестокий план, отомстить Лоримеру и девушке, которых можно было заподозрить? Или Ленел выработал новую программу действий и провел ее очень близко к концу до благополучного завершения?
  В этой теории была только одна неувязка. Ленел знал, что Джеральдина должна была увидеться с Зоной раньше, этим же вечером. Он знал, что она собирается встретиться с ним потому, что сам ей это посоветовал. Следовательно, если бы Ленел не знал, что кто-то собирается увидеться с Зоной после того, как его посетила Джеральдина, то он бы автоматически стал подозревать Джеральдину.
  Гаунт закурил очередную сигарету и стал размышлять над этой загадкой, которую ему предстояло разрешить.
  Его мысли вернулись к разговору с Мирандой Грей в тот вечер в ресторане Лаурена после убийства Зоны. Она сказала, что Зона послал ей записку, в которой просил ее не приходить.
  На. первый взгляд, эта записка означала, что у Зоны не было никаких коварных замыслов относительно Миранды Грей, так как, если бы она не пошла на квартиру, то не могла бы подозреваться в этом убийстве, но она сказала так же, что записка была оскорбительной, что она содержала обвинение против нее. Написал ли Зона эту записку, зная характер Миранды, зная, что она непременно явится к нему на квартиру требовать объяснений?
  Гаунт понял, что записка от Зоны – ни помощь, ни помеха. Она ничего не разъяснила.
  Он направил свои мысли на инспектора Рикета. Здесь, по крайней мере, было одно светлое пятно в этом деле. Гаунт понимал, если бы не его информация, что Миранда Грей сказала ему, что она убила Зону, Рикету пришлось бы обшарить квартиру Зоны частым гребнем, в поисках тайны возможного убийства. Рикет нашел бы обрезанный ковер под столом, выпиленный паркет, веревку, пистолет и пресс-папье и стал бы подозревать самоубийство. Ну… а почему бы ему и не подозревать самоубийство?
  Гаунт позволил себе отвлечься. Одно было определенно: кто бы ни подготовил самоубийство, кто бы ни приготовил все так тщательно, он сделал все это до смерти Зоны… После убийства на это уже не было времени. Зона был жив в семь часов, когда Миранда Грей пришла к нему. Она думала, что это она застрелила его, но Гаунт кажется знал объяснение всему этому.
  Было ли возможно, чтобы Зона сам соорудил этот нелепый аппарат смерти и использовал его? Гаунт решил, что только два человека могли приготовить это приспособление для самоубийства. Одним из них был Ленел, другой – сам Зона.
  А возможно, был и третий. А если Джеральдина? Если то, что сказал Ленел, было правдой, было более чем вероятно, что ей случалось бывать и раньше в квартире Зоны. Вполне допустимо, что Зона мог дать ей ключ. Гаунту показалась странной ее реакция, когда он разговаривал с ней в клубе: она не хотела говорить о том, что произошло.
  Гаунт швырнул окурок в камин и стал ходить по комнате. Во всяком случае новое доказательство заставило бы Рикета подумать.
  Он усмехнулся при мысли, что теперь бы Рикет поверил его рассказу, поверил бы, что автоматический пистолет, из которого Миранда Грей стреляла в Зону, был заряжен холостыми патронами. Гаунт увидел, как бы он мог заставить его поверить в это.
  Он сам себе удивился: почему он брал на себя весь этот труд? Ведь обнаружив "изобретение" Зоны, не было никакой видимой причины продолжать расследование. Это уже дело полиции. Ему это ничего не давало… Но подсознательно он понимал: причина была – Миранда Грей.
  Ему в голову пришла мысль, что он позволил себе слишком заинтересоваться этой молодой женщиной. Гаунт встречал много женщин, и некоторые из них ему нравились, но в ней было что-то притягивающее, что-то очень привлекательное.
  Он стал думать о Майкле Лоримере. "Кем бы он ни был и откуда бы он ни был, – думал Гаунт, – он должен считать себя счастливым, будучи помолвленным с такой девушкой, как Миранда Грей". Хотел бы он знать, что подумает Лоример, когда завтра прочтет в газетах о смерти Зоны… Или то, что предприимчивый Рикет решил выбрать для публикации.
  Но Рикет, возможно, ничего не станет делать до завтрашнего утра. Он будет разыскивать Миранду Грей. Он будет делать это даже и потому, что не сомневается, что она убила Зону, и что он, Гаунт, по причине, только ему известной, умышленно вынул боевые патроны и заменил их холостыми.
  Гаунт пожал плечами. Затем он подошел к столу, снял трубку и позвонил в Скотленд-Ярд Рикету. Через минуту он уже слышал его голос.
  – Слушай, Рикет, – сказал он спокойно, – я звоню тебе из квартиры Зоны. Я только что обнаружил интересную улику. Зона не был убит.
  – Да что ты говоришь? – воскликнул Рикет. – У тебя сегодня блестящие идеи, не правда ли, Руфус? Это – одно из самых изящных убийств, которые мне приходилось когда-либо расследовать. Прежде всего, молодая женщина звонила тебе и сказала, что лично убила Зону. Затем ты делаешь поразительное открытие, что пистолет, из которого, как она говорит, убила Зону, был заряжен холостыми патронами, и теперь ты мне говоришь, что он вообще не был убит. Я полагаю, что следующее, что ты мне можешь сказать: он жив, а тело, которое мы забрали на квартире, даже и не существовало.
  Гаунт засмеялся.
  – Зона мертв – все правильно. Я говорю, что он не был убит. Если ты приедешь сюда, я докажу тебе это.
  – Посмотрим, – засомневался инспектор. – Да, тебе придется доказать это. Кто-то собирается мне доказать, что эта работа была проделана призраком за одну минуту. Кстати, нет ли у тебя идеи насчет того, где сейчас находится Миранда Грей? И я не хотел бы, чтобы ты валял дурака, Руфус. Ты же знаешь, что закон на моей стороне. Думаю, ты все-таки найдешь эту молодую женщину. Как насчет этого?
  – Я так же думаю, Рикет, – сказал Гаунт, улыбаясь при этом. – Ты сможешь с ней увидеться, когда только захочешь!
  – Понимаю, понимаю, – проговорил Рикет. – Не пора ли тебе все же сказать, что случилось с Зоной?
  – Конечно, – спокойно ответил ему Гаунт. – Он покончил жизнь самоубийством.
  ГЛАВА 7
  МОТИВ УБИЙСТВА
  Была полночь, когда Гаунт вошел в телефонную кабину и позвонил в отель «Сигнет». Он попросил к телефону мисс Стивенсон. Пока он ждал ответа, он закурил сигарету и поздравил себя с тем, что в голове у Рикета теперь царит сумятица от его оригинальной идеи относительно убийц Зоны. К тому же, надо думать, он серьезно поверил в возможность самоубийства.
  Когда Миранда Грей подошла к телефону, он спросил:
  – Как дела, мисс Стивенсон? Я как раз собираюсь пойти в свою контору на Кендукт-стрит. Думаю, вы могли бы взять такси и тоже приехать туда. Понимаю, что очень поздно, но дело очень важное.
  – Хорошо, – ответила она, – я сейчас приеду.
  Гаунт повесил трубку и отправился у контору. Он вошел, зажег свет и оставил входную дверь открытой, потом сел за письменный стол и погрузился в размышления.
  Через четверть часа Гаунт услышал, как входная дверь внизу тихонько открылась. Он прошел в приемную и стал там ждать. Как только она вышла из темноты коридора в хорошо освещенную комнату, он заметил страх и беспокойство в ее глазах и в ее опущенных плечах. Гаунт закрыл за нею дверь и жестом пригласил в свой кабинет.
  – Сядьте в большое кресло и отдохните, – предложил он. – И можете расслабиться. Хотя вы еще не совсем выпутались из этого дела, но думаю, что вы, безусловно, уже спасены. Думаю, нам удалось опровергнуть версию, будто вы убили Зону.
  – Но я действительно в него стреляла, – сказала она безнадежным голосом. – Я в этом уверена!
  – Вы можете дать отдых вашим мозгам, – посоветовал ей Гаунт. – Я вам говорю, что вы этого не делали. Даже Рикет, детектив-инспектор, ведущий расследование этого дела, начинает в это верить.
  Он предложил ей сигарету и дал прикурить.
  – Вот что произошло, – начал он. – Согласно вашему рассказу, когда вы выстрелили в Зону, он сидел за письменным столом. Вы стояли справа от стола. Вы выстрелили в него. Вы сказали мне, что не увидели, как из его головы сбоку появилось красное пятно. Оно было с левой стороны. Затем вы увидели, как он упал вперед. После этого вы повернулись и поспешили уйти.
  Вся версия заключается в том, что если бы вы задержались там еще пять-шесть минут, то увидели бы, что Зона пришел в себя и сидит за столом, не подозревая, что сделали с его креслом.
  Гаунт глубоко затянулся сигаретой, медленно выпуская из ноздрей дым.
  – Дело заключается в том, что когда вы нажали на спуск, то выстрелили холостым патроном. Пыж от этого патрона попал ему в голову с левой стороны. Естественно, сделал ранку, а также оглушил его, так как расстояние в восемь футов весьма незначительное, так что человека вполне могло оглушить.
  В следующий момент пуля, которая действительно убила Зону, была выпущена с другой стороны стола. Она вошла в голову справа, как раз за виском, а вышла из нее слева. Инспектор Рикет не нашел этой пули. Причина, по которой он не смог ее найти, заключается в том, что убийца отыскал ее и унес с собой.
  Она кивнула, а потом выдохнула со вздохом облегчения.
  – Как прекрасно, – улыбнулась она, – думать, что это не я убила Зону! Я поняла, что не было никакого оправдания, кроме того, что я честно не знала, что делаю.
  – Я могу поверить этому, – сказал Гаунт. – Вы были в такой ярости, что действовали почти бессознательно. Но вы еще не выпутались из этого. Не следует забывать, что вы одной из последних видели Зону. Все будут подозревать вас. Ведь кто-то же убил его, хотя в данный момент Рикет готов поверить, что более чем вероятно, что он застрелился сам.
  – Почему? – удивилась она.
  Гаунт рассказал ей о том, как обнаружил второй автоматический пистолет, который нашел висящим на гвозде в отверстии в полу.
  – Эта версия самоубийства немного притянута за волосы, – сказал он. – Давайте рассмотрим ее. Если Зона хотел покончить жизнь самоубийством и проделать это таким образом, чтобы подозрение пало на вас, он должен был бы, во-первых, знать, что вы должны прийти к нему в определенное время, во-вторых, что у вас будет с собой пистолет.
  Он должен был не только быть уверен в этом, но также знать систему вашего пистолета и его калибр. Конечно, можно сказать, что ему не обязательно было знать эти вещи, но при условии, что он сам соорудил свое хитрое приспособление, вы подозревались бы в любом случае. И даже если у вас действительно не было пистолета, когда вы пришли к нему, полиция стала бы придерживаться версии, что он был у вас с собой, а потом вы избавились от него после убийства.
  Она кивнула. Гаунт пустил кольцо дыма.
  – Здесь может быть и другая версия, – продолжал он. – Более правдоподобная: пистолет был у вас с собой. Я ее никому еще не высказывал, это – моя собственная версия.
  Она подалась вперед.
  – Что за версия, мистер Гаунт? – спросила она.
  – Давайте примем ее ради одного аргумента. Тот факт, что второй пистолет был автоматическим кольтом 32 калибра, не было совпадением. Кто бы ни положил его туда, где я его нашел, имел определенное намерение положить туда пистолет того же калибра, что у вас. Можете ли вы найти определенную причину того, почему именно использовался пистолет этого типа?
  – Нет, не могу, – покачала головой она. – Неужели эта причина может быть?
  – Очень хорошая причина, мисс Грей, – улыбнулся он ей. – Вспомните, кто дал вам этот пистолет? Пистолет, который был у вас в сумке, когда вы пришли к Зоне?
  – Конечно, Майкл, – ответила она. – Но…
  – Неужели же вы не понимаете? – удивился он. – Не мог ли знать тот, кто соорудил это приспособление, что у Майкла был автоматический пистолет 32 калибра? Не кажется ли вам, что в этом случае подозрение пало бы на Майкла? Неужели вы не понимаете, ведь если кто-то знал, что у Майкла есть пистолет 32 калибра, и соорудил приспособление с мыслью, что там обнаружат именно этот пистолет, таким образом навлек бы на него подозрение в убийстве?
  – Я понимаю, – произнесла она. – Но если кто-то и замышлял, чтобы подозрение пало на Майкла, как бы они узнали, что полиция нашла бы то, что нашли вы? В конце концов, полиция не нашла это, не правда ли?
  – Точно, – согласился Гаунт, – но единственная причина, почему они не нашли, заключается в том, что они это и не искали, а единственная причина, почему они не искали, в том, что я им сказал, что убийца – это вы, что вы сами сознались в этом. Они поэтому и думали, что нет никакой необходимости искать.
  Очень просто могло быть так, что человек, желавший, чтобы подозрение пало на Майкла, сам пойдет к Зоне, а не вы. Тогда бы они рассуждали таким путем. Если Майкл был в квартире, а потом обнаружили труп Зоны, то подозрение автоматически падает на него, нашли бы они спрятанное оружие или нет. Полиция узнала бы, что между Майклом и Зоной была вражда. Мое доказательство подтвердило бы это, так как Зона сказал мне, что он подозревает его. Даже если бы они и не нашли второго пистолета, то у Майкла была бы куча хлопот, чтобы снять с себя подозрение.
  Если бы они не нашли второго пистолета, то они могли бы считать, что Зона покончил жизнь самоубийством. Но тогда возникает очень хороший момент, опровергающий эту версию. Пуля, которая убила Зону, та, что вошла в него и вышла из шеи, должна была быть где-то в квартире.
  – Я понимаю, – кивнула она. – Следовательно, это означает, что произошло убийство? Кто-то убил Зону? Но вы сказали, что полиция думает, что в данном случае произошло самоубийство.
  – Они так думают, – сказал Гаунт, – но только по одной причине.
  Он смотрел на нее и загадочно улыбался.
  – По какой же? – спросила она.
  – Это – способ, каким Зона мог бы покончить с собой, а пуля не была найдена, – сказал он. – Если бы Зона стоял спиной к столу, очевидно, положение, если бы он хотел, чтобы оружие самоубийства исчезло бы через прорезь в ковре, было такое: слева от него был бы край книжной полки и окно, которое было открыто. Принимая во внимание траекторию пули, она могла легко вылететь в окно, после чего Зона, падая, мог бы сделать полуоборот и оказаться в положении, в котором я его нашел. В том случае, он, вероятно, лежал бы на правой стороне стола лицом к нему и, возможно, лежал бы на боку.
  – Он так и лежал? – спросила она.
  – Нет, – ответил Гаунт. – Он лежал в странном, нелепом положении. Однако, – продолжал он с усмешкой, – я обманул Рикета, сказав, что, когда я обходил вокруг стола, то случайно задел его ногой и он перевернулся.
  Она смотрела на него с изумлением.
  – Почему вы это сделали? – воскликнула она. – Вы кого-то покрываете?
  – Не знаю, – усмехнулся Гаунт. – Если я и пытаюсь кого-то выгородить, так это вас. Во всяком случае, Рикет наполовину удовлетворен версией о том, что Зона, который, по словам Ленела, был сыт по горло жизнью и вообще всем, Майклом Лоримером и остальными, мог изобрести изощренное приспособление для того, чтобы подозрение пало на Майкла. Я думаю, что он собирается и дальше так думать.
  – Я понимаю, – сказала она. – А что бы вы хотели, чтобы я теперь сделала? Мне не нравится жить в этом отеле под чужим именем. Я чувствую, что теряю присутствие духа.
  – Вам не нужно больше жить там, – ответил он. – Ход рассуждений Рикета в данный момент мешает ему арестовать коголибо. Завтра утром газеты напечатают о смерти Зоны. В них будут материалы дознания следователя, ведущего это дело. Но Рикет его несколько отсрочит, чтобы дать время следователю навести дальнейшие справки. Ну, а это будет для него не очень легким делом.
  Завтра утром вы можете вернуться к себе и возобновить обычный образ жизни. Я повидаюсь с Ленелом и скажу ему, что завтра вы появитесь в клубе.
  – Хорошо, я сделаю это. Вы непредсказуемы, не правда ли?
  – Я? – удивился Гаунт. – Почему?
  Она поднялась, погасила сигарету в пепельнице и стояла, глядя на него, сидящего в кресле за столом.
  – Вы только что сказали, что инспектору Рикету будет очень не просто навести справки. Почему? Не собираетесь ли вы что-либо предпринять, чтобы затруднить их?
  – Почему я должен это делать? – усмехнулся он.
  Она провела рукой по лицу.
  – Я не знаю. Кроме того, что вы кажетесь мне странным человеком, вы делаете самые странные вещи. Я до сих пор поражаюсь, почему вы так заботитесь обо мне, стараетесь снять с меня подозрения в то время, как я сама думала, что убила его?
  Гаунт закурил новую сигарету. Его улыбка была более цинична, чем когда-либо.
  – Существуют логичные мотивы для всего, что я делаю, мисс Грей, – произнес он. – А если вы хотите знать, почему Рикету будет нелегко навести справки, я скажу вам. Если бы Рикет знал правду, то ему пришлось бы здорово побеспокоиться. Вы были не единственным человеком, кто приходил в тот вечер к Зоне, на квартиру.
  Ее глаза расширились.
  – Не единственная? – спросила она. – Кто же еще приходил туда?
  – Джеральдина, продавщица сигарет в клубе, – ответил Гаунт, все еще улыбаясь. – Она была там. Зона звонил в клуб в шесть тридцать и оставил для нее записку, чтобы она поторопилась. Если бы она сразу же пошла к нему и вошла бы с главного входа, тогда она появилась бы и ушла до вашего прихода. Но она этого не сделала. Только одного человека видели входящим в квартиру Зоны тем вечером, и это были вы.
  – Но я не понимаю, – недоумевала она. – Если она пошла туда и не вошла с главного входа, как же она могла увидеться с Зоной?
  – Она вошла туда по пожарной лестнице, – ответил Гаунт. – Ленел сказал мне, что Зона сделал ее жизнь несчастной. А что это означает? Вы знаете, каким человеком был Зона. Он не хотел, чтобы привратник и служащие знали, что его посещала одна из продавщиц сигарет. Он договорился с ней, чтобы она воспользовалась пожарной лестницей.
  Она кивнула.
  – Бедная Джеральдина! – сказала она. – Мистер Гаунт, вы ведь не думаете, что она могла сделать все это, правда ведь? Она кажется таким ребенком.
  Гаунт снова улыбнулся.
  – Всякое может быть. Вам это следует знать. Вам, кто несколько часов назад думал, что убил человека! Если вы могли это сделать, то почему не могла этого сделать Джеральдина? Но то, что она воспользовалась пожарным входом, еще не значит, что она убила Зону. Может быть, еще кто-нибудь знает про этот ход.
  – Кто же еще? – спросила она.
  – Ленел, – сказал Гаунт. – Даже слепому видно, что он неравнодушен к Джеральдине. Именно он посоветовал ей пойти и разделаться с Зоной раз и навсегда. Очень странно, что Зоне пришлось позвонить в клуб и выразить свое негодование, так как она к нему не пришла, хотя и обещала это сделать. Может быть, она никогда не ходила туда, потому что знала, что туда ходит кто-то другой.
  – Я не понимаю, – произнесла Миранда. – Вы имеете в виду, что…
  – Я имею в виду, что Ленел сказал ей. Она должна договориться с Зоной о встрече, чтобы убедиться в его присутствии в это время в квартире. Потом, возможно, сказал ей, чтобы она туда не ходила, а пошел сам, вошел в дом по пожарной лестнице и сам убил его.
  ГЛАВА 8
  СДЕЛКА
  Была половина второго, когда Гаунт появился в клубе «Серебряное кольцо». Он откинул в сторону тяжелые портьеры, которые закрывали вход, и остановился на минутку, разглядывая присутствующих, хорошо одетых мужчин и женщин, разговаривающих тихими голосами о последних новостях в газете.
  Он стоял, курил сигарету и искал глазами Джеральдину. Но ее нигде не было. Потом он пошел по балкону и вышел через боковую дверь. Постучал в дверь кабинета и вошел. Ленел сидел за письменным столом и разбирал какие-то бумаги. Глядя на него, Гаунт подумал, что если Ленел – убийца, то у него железные нервы.
  – Вы выглядите так, как будто бы у вас дела идут хорошо, Ленел! – воскликнул он. – Отсутствие Зоны, кажется, не очень отразилось на ваших клиентах?
  Тот пожал плечами.
  – Они ничего не знают об этом, и когда узнают, их будет еще больше. Они очень любят дела такого сорта. Им нравится танцевать в заведении, владелец которого только что убит.
  Гаунт кивнул и закурил сигарету, потом подвинул стул и сел напротив.
  – Где Джеральдина? – поинтересовался он.
  – Я отправил ее домой, – ответил Ленел. – Она растеряна. У меня был с ней разговор. Я рассказал ей все, что говорил вам.
  Он вызывающе посмотрел на Гаунта.
  – Что здесь произошло еще? – спросил тот.
  Ленел положил свою авторучку, потом взял сигарету из ящика, стоявшего на столе, закурил ее и откинулся на спинку кресла.
  – Здесь много чего произошло, – сказал он. – Прежде всего, здесь бы детектив-инспектор Рикет. Он задал кучу всяких вопросов. – Он посмотрел на Гаунта: – Кажется, у него в голове есть идея, – продолжал он, – что наша звезда кабаре – Миранда Грей – убила Зону. Он интересовался вами тоже. Он хотел знать, как давно вы с ней знакомы.
  – Что еще он хотел знать? – усмехнулся Гаунт.
  – Он интересовался, оставил ли Зона завещание или нет. Я сказал, что оставил. Оно здесь в кабинете.
  – О! – воскликнул Гаунт. – Это уже интересно. И кому же Зона оставил свои деньги?
  – Большая часть из них переходит к Миранде Грей, – ответил Ленел. – Зона говорил мне, что собирается составить другое завещание. – Он цинично улыбнулся: – Но похоже, что у него не было на это времени.
  – Я понимаю, – сказал Гаунт. – Для Миранды это хорошо. Сказал ли Рикет еще что-нибудь?
  – Да, – ответил он. – Он говорил очень открыто. Он сказал, что Миранда Грей думает, это она убила Зону, и что некоторое время спустя вы обнаружили, что она не могла этого сделать, так как пистолет, которым она пользовалась, был заряжен холостыми патронами.
  Его улыбка сделалась еще шире.
  – И вы этому поверили? – спросил Гаунт.
  Ленел пожал плечами.
  – Послушайтесь меня, Ленел, больше не делайте ошибок, – предупредил Гаунт. – Я – опасный парень для тех, кто против меня. Если я говорю, что пистолет был заряжен холостыми патронами, то вы должны этому верить. Вы понимаете это, иначе…
  – Иначе что? – спросил он.
  Гаунт рассматривал горящий кончик своей сигареты.
  – Миранда Грей была не единственной, кто виделся с Зоной в тот вечер примерно в то время, когда он был убит, – продолжал Гаунт. – Ваша подружка, – он поднял руку, не давая возразить Ленелу, – не нужно это, Ленел, оспаривать. Все знают, что ваша подружка Джеральдина была там же и при более подозрительных обстоятельствах, чем мисс Грей.
  – Неужели? – сказал Ленел. – А как вы можете это доказать?
  – Привратник в этом доме все время был на месте в то время, о котором идет речь. По крайней мере, Миранда Грей честно и открыто вошла в парадный вход, а Джеральдина – нет. Она вошла туда по пожарной лестнице.
  – Это дьявольская ложь! – воскликнул Ленел.
  Гаунт пожал плечами.
  – Может быть, – согласился он, – но девушка из гардероба может подтвердить, что Зона позвонил в половине седьмого Дже-ральдине и сказал, чтобы она поторопилась. Я не верю тому, что она пошла туда раньше семи часов, если она вообще пошла.
  – Что вы под этим подразумеваете? – спросил Ленел. – Если она пошла вообще?… Думаю, вы не сомневались, что она была там?
  – Она могла не быть там, – спокойно ответил Гаунт, – но может быть, она не хотела говорить, что была там. Дело в том, что если она скажет, что была там в это время, то тем самым она может доказать, что кто-то другой, более заинтересованный, не был там.
  – Я понимаю, – сказал Ленел. – Таким образом Джеральдина кого-то покрывает, не так ли? А кто бы, по вашему, это мог быть?
  – Вы, – проговорил Гаунт. – У вас столько мотивов убить Зону – больше, чем у кого бы то ни было. Вы увлечены Джеральдиной и вы сами говорили мне, что Зона сделал ее жизнь несчастной. С другой стороны, очень странно, что вы посоветовали Джеральдине пойти и увидеться с ним. Скорей, я бы подумал, что вы могли пойти туда сами.
  – Это было бы умнее, – согласился Ленел, – не правда ли? Если бы я пошел туда и затеял ссору с Зоной, то потерял бы работу. Я не был бы тогда здесь, чтобы следить за Джеральдиной. Я – не дурак, Гаунт.
  – Конечно, нет, – ответил Гаунт. – Меня очень заинтересовал способ, на который вы сами меня навели – на шкафчик за книжной полкой. Способ, на который вы сконцентрировали все мое внимание – на ковер. Знаете ли вы что-нибудь о приспособлении для самоубийства, которое я нашел под письменным столом Зоны, а? Не вы ли его соорудили, Ленел?
  Тот усмехнулся.
  – Об этом я знаю только то, что мне рассказал инспектор Рикет, – ответил он.
  Гаунт кивнул.
  – Не рассказывайте мне сказок, – возразил он, – но я хорошо помню, что у вас был ключ от квартиры Зоны. Вы были там и слышали, как кто-то пилил. Это было, когда кто-то выпиливал те паркетины. Вы были там и знали, что книги были сняты, а ковер отогнут. Мне или Рикету не составит большого труда проверить, что именно вы выпилили пол.
  – Хорошо, – сказал он, – докажите это.
  – Совершенно верно, – кивнул Гаунт, – именно это я и сказал Рикету, когда он предположил, что я вставил в пистолет Миранды Грей холостые патроны.
  Гаунт погасил в пепельнице сигарету, затем откинулся в кресле и достал портсигар. Он предложил Ленелу сигарету, и тот взял ее. Гаунт закурил и стал спокойно рассуждать.
  Ленел ничего не говорил. Он молча курил, наблюдая за Гаунтом.
  Наконец, тот произнес:
  – Ну, так или иначе, у инспектора Рикета возникло несколько подозрений. В настоящее время он сконцентрировал все свое внимание на Миранде Грей. Полагаю, он готов принять ту точку зрения, будто бы я зарядил ее пистолет холостыми патронами после того, как она убила Зону. Но эта версия сохранится только если он опровергнет версию самоубийства. Я даже полагаю, что он сделает все возможное, чтобы опровергнуть ее.
  Ленел кивнул и сказал:
  – Если Рикету удастся доказать, что Зона не покончил с собой, то Миранде от этого не поздоровится. Все косвенные улики указывают, что это она убила его.
  – Неужели? – спросил Гаунт. – Это вы так думаете, Ленел, – он наклонился вперед и уставился на него: – Я не допущу того, чтобы ей пришили это дело. Она мне нравится.
  – А кому нет? – сказал Ленел саркастически, – особенно теперь, когда она будет стоить около 25 тысяч фунтов!
  Гаунт тихо присвистнул.
  – Значит, столько ей оставил Зона?
  Ленел кивнул и заулыбался.
  – Это стоит того, чтобы попытаться доказать ее невиновность, не правда ли? – спросил он. – Ради этого стоит потрудиться и заменить обойму в ее пистолете…
  Гаунт выпустил кольцо дыма. Он смотрел, как оно плыло по кабинету, а потом сказал:
  – Я не стал бы на вашем месте так стараться повесить это дело на Миранду Грей. Если вы, Ленел, все же попытаетесь, то я устрою такое, что вам станет жарко.
  Тот поднял брови.
  – Как страшно! – воскликнул он цинично. – А как вы собираетесь это сделать?
  – Повторяю, если у Рикета возникнет мысль, – резко сказал он, – что идея самоубийства фальшивая, если он действительно решит, что Зона не покончил самоубийством, и начнет копать, и если он попытается возбудить дело против Миранды Грей, то я дам ему знать, что Зона звонил Джеральдине, чтобы она поторопилась прийти к нему. Я собираюсь ему сказать, что у нее было с ним свидание и что вы очень интересуетесь Джеральдиной и посоветовали ей пойти туда. Я собираюсь даже предположить, что вы сами могли пойти туда и посмотреть, что с ней случится. Вы обеспечили себе алиби, скажем, с половины седьмого, до половины восьмого?
  Ленел улыбнулся.
  – Как ни странно, но нет, – ответил он. – Я гулял в Вест-Энде.
  – Понимаю, – сказал Гаунт. – Ну что же, это позволит так же подозревать и вас.
  Тот пожал плечами.
  – Я полагаю, да, – ответил он.
  Гаунт поднялся и стал небрежно расхаживать по кабинету.
  – Конечно, – повернулся он, – существует возможность еще одного подозреваемого, о котором мы все забыли.
  Ленел удивленно поднял брови.
  – Другого нет, – возразил он. – кто же это в таком случае? Гаунт перестал ходить.
  – Как насчет Майкла Лоримера? – сказал он. – Предполагается, что он уехал в Манчестер. Но мы не знаем, поехал ли он туда. Он мог сойти с поезда на первой же остановке и вернуться в Лондон. У него была веская причина, чтобы сделать это. Мы знаем, что он беспокоился о Миранде. Кроме того, у него мог быть и другой мотив. Возможно, он знал о завещании Зоны, знал о намерении Зоны переделать свое завещание, исключив из него Миранду Грей. Ну что же… это могло быть мотивом. Например, собирался жениться на ней. Если бы она была наследницей, он бы остался в выигрыше. Конечно, в том случае, если Зона был убит до того, как смог изменить свое завещание.
  Ленел ничего не сказал. Некоторое время он курил молча, а затем произнес:
  – Вы не сможете воспользоваться версией. Я не очень враждовал с Лоримером, он относился ко мне неплохо, и он любил совать нос в дела, которые его не касались. Но это – не повод, чтобы иметь что-нибудь против него.
  Я знаю, что он поехал в Манчестер, и я знаю, что он уехал утром рано. Он позвонил мне и сообщил, что уезжает и хочет попытаться найти там работу. Я ответил, если у него будут трудности, то ему лучше всего обратиться к Брикету, управляющему местного клуба, потому что тот знает множество людей в Манчестере и, вероятно, сможет его устроить.
  Он добрался до Манчестера благополучно. Он звонил мне из клуба после ленча. Брикета там не было, но Лоример звонил к нему домой и договорился с ним о встрече вечером. Они уже виделись, и тот устроил Лоримера на работу к своему знакомому. К сожалению, вы не сможете включить его в список подозреваемых.
  – Это очень печально, – усмехнулся Гаунт. – Нам придется исключить его. Таким образом, мы вернулись к тому, с чего начали, к трем подозреваемым: Миранде Грей, Джеральдине и к вам, в том случае, если Зона не покончил с собой.
  Он сел в кресло напротив письменного стола. Гаунт улыбался и прямо смотрел на Ленела.
  – Послушайте, Ленел, – продолжал он, – почему бы вам не взяться за дело надлежащим образом? Я готов с вами сотрудничать, если вы не против.
  – Что вы имеете в виду? – спросил он.
  Он смотрел очень заинтересованно и очень подозрительно.
  Гаунт закурил новую сигарету. Его лицо было очень ласковым. Оно имело открытое, искреннее и доверительное выражение.
  – Зачем нам причинять неприятности друг другу, – примирительно сказал он, – когда решение так просто. В данном случае все сводится к единственному обстоятельству. Все, что нам нужно сделать, – это обратить внимание на одно обстоятельство.
  – Я понимаю, – сказал Ленел, – а что это за обстоятельство?
  – Оно заключается в следующем, – холодно сказал Гаунт. – Если Рикет будет уверен, что пистолет мисс Грей был заряжен холостыми патронами, это высвободит ее от подозрения, не так ли? В таком случае, если он перестанет ее подозревать, то будет более склонен принять версию самоубийства. Конечно, если я намекну ему, что Джеральдина была там и что вы к ней благоволите, то он тотчас же заинтересуется вами, как подозреваемым. Но у меня нет причины говорить ему об этом в том случае, если…
  – Если что? – поспешно спросил Ленел.
  Гаунт наклонился над столом. Он смотрел на Ленела. Его лицо улыбалось, но взгляд был тяжелым.
  – Если бы вы могли сказать Рикету, что пистолет Миранды Грей был заряжен холостыми патронами, если бы вы смогли сказать ему, что Лоример как-то раз намекнул вам, что пистолет заряжен обоймой с холостыми патронами. Возможно, я добьюсь, что Лоример подтвердит это. Он скажет все, что угодно, чтобы помочь Миранде.
  Гаунт замолчал, а Ленел растянул рот в улыбке.
  – Я заключу с вами сделку, – продолжал Гаунт. – Вы подержите мою версию с холостыми патронами, а я собираюсь забыть, что Джеральдина была там. Больше никто этого не знает, так как она поднималась по пожарной лестнице.
  Потом я добьюсь, что и Лоример подтвердит это, и Рикет ничего больше не сможет сделать. Он, правда, может предполагать, но доказать ничего не сможет. Тогда он снова вернется к версии самоубийства.
  – Понятно, – сказал Ленел. – А Миранда Грей получит 25 тысяч фунтов и выйдет замуж за этого молодого идиота Лоримера. Вы, возможно, тоже получите неплохой кусок от нее за то, что поможете ей выпутаться, а что я буду иметь?
  – Вы все получите, – ответил Гаунт. – Я ничего не скажу Рикету ни о Джеральдине, ни о ее визите к Зоне, как и о том факте, что вы – ее дружок и не очень любили Зону… А когда я получу тот кусок, о котором вы сказали, я прослежу за тем, чтобы вы получили половину. Ну как?
  – Мистер Гаунт, вот это дело! – сказал он, с улыбкой поднимаясь.
  ГЛАВА 9
  ХА-ХА-ХА!!!
  Гаунт закрыл за собой дверь кабинета, и пошел по маленькому балкончику, который опоясывал ярус клуба. Он посмотрел на часы. Была половина третьего. Он вдруг ощутил, что очень устал. Он также понял, что Ленел не будет так поздно звонить Джеральдине о сделке, которую он заключил. Он будет ждать до утра, так как знал, что она тоже устала и была измотана. Гаунт нехорошо улыбался. Это даст ему время сделать то, что он хотел. Многое зависит от беседы, которую он намеревался провести с Джераль-диной до того, как Ленелу удастся с ней поговорить.
  Он закурил и направился к выходу. Клуб был почти пуст. Несколько пьяных, которые сидели до тех пор, пока музыканты не стали явно зевать, забирали в гардеробе свои шляпы и плащи.
  Гаунт подождал, пока они ушли, а затем обратился к девушке за стойкой. Это была та самая девушка, которой он дал фунтовую бумажку.
  – Как узнать новый адрес Джеральдины? У вас он есть? – простодушно спросил он.
  – Я не знала, что у нее новый адрес, – удивилась она. – Я и не знала, что она переехала с Карлос-стрит.
  – Я думал, что она переехала в номер 15.
  Девушка пожала плечами.
  – Она не могла туда переехать, насколько я знаю, – возразила она. – Вчера вечером она еще была в номере 9, потому что мистер Ленел послал туда ей записку.
  Гаунт кивнул и вышел. Эта улица была почти рядом с клубом. Он дошел до нее за несколько минут.
  Он звонил в дверь дома 9 в течение добрых десяти минут, прежде чем кто-то подал признаки жизни. А затем грязная женщина в красном фланелевом халате высунулась из окна второго этажа и спросила, что ему нужно.
  – Я из Скотленд-Ярда, – легко солгал он. – Очень сожалею, что побеспокоил вас в такое время, но мне нужно сказать несколько слов Нелли Винтер.
  – Ладно, – ответила женщина, – я скажу ей.
  Двумя минутами позже она открыла дверь и провела Гаунта в плохо освещенный холл. Справа была небольшая гостиная.
  – Подождите здесь, – сказала она. – Я пришлю ее к вам.
  Гаунт закурил и стал ждать. Спустя минут пять пришла Джеральдина. Она выглядела устало, под глазами у нее были черные круги.
  – Вы ведь не полицейский? – подозрительно спросила она. – Если да, то почему вы не сказали это, когда разговаривали со мной раньше?
  – Садитесь и расслабьтесь, Джеральдина, – Гаунт любезно улыбнулся и указал на кресло по другую сторону камина. – Садитесь, – повторил он, – и закурите. Я хочу с вами немного поговорить.
  Он подошел к двери и закрыл ее, а затем вернулся и встал, глядя на нее сверху вниз.
  – Вы совершенно правы, – сказал он, – я – не полицейский. Вы отлично знаете, кто я такой. Мое имя – Гаунт. Я был приглашен мистером Зоной, чтобы расследовать расхождение в финансах клуба.
  Он умолк на мгновение и, затянувшись, выпустил из ноздрей клубы дыма. Все это время он внимательно наблюдал за ней.
  – Я имел разговор с вашим другом, – продолжал он. – Вольфом Ленелом. Мы с ним пришли к соглашению, что ни один из нас не хочет неприятностей, связанных с убийством Зоны. Я сказал ему, что не думаю, чтобы у него была необходимость говорить инспектору Рикету, что вы были вчера вечером в квартире Зоны.
  Ее пальцы судорожно вцепились в перила кресла.
  – Как вы узнали, что я была там? – воскликнула она. – Это он вам сказал?
  – Нет, – ответил Гаунт беззаботно. – Я совершенно случайно узнал об этом и только проверил этот факт у него. Он знал, что никто другой не смог сделать этого, как бы ни старался скрыть, потому что вас кое-кто видел.
  Он сел на стул, стоящий за ним, и весело посмотрел на Джеральдину.
  – В целом ситуация заключается в следующем, – снова сказал он, – мисс Грей тоже приходила увидеться с Зоной в тот вечер, что и вы, но и кто-то еще приходил туда же. Мы с вами знаем, кто был тот другой, Джеральдина.
  Он бросил на нее проницательный взгляд. Она попалась в ловушку.
  – Это Вольф вам сказал? – поспешно спросила она.
  Гаунт беспечно кивнул.
  – То, что он мне сказал, и то, что я сказал ему, останется между нами, – ответил он. – Но причина, по которой я пришел сюда в такое время, заключается в том, чтобы привести в порядок факты таким образом, чтобы мы все могли говорить одно и то же. И не будет иметь большого значения тот факт, что вы приходили увидеться с Зоной… Кроме того телефонного звонка в половине седьмого, когда он сказал, чтобы вы поторопились.
  Гаунт немного помолчал, а затем рискнул:
  – Почему вы не пошли туда сразу же?
  – Как я могла? – ответила она. – Когда я разговаривала с Вольфом об этом днем, он сказал, что я должна пойти и встретиться с Зоной и что он пойдет вместе со мной. Когда мы разговаривали в клубе, пришел Зона и велел, чтобы я пришла к половине седьмого. Он предупредил, что двойные окна в его спальне будут открыты, так что я смогу пройти к нему по пожарной лестнице. Но я не хотела идти к нему, я просто не хотела идти туда одна. У меня было достаточно от него неприятностей раньше. Надеюсь, Вольф сказал вам, что Зона – не особенно приятный мужчина, особенно, когда он привязан к девушке.
  – А он был привязан к вам? – удивился Гаунт.
  – Слишком привязан, – она улыбнулась, – чтобы это могло мне нравиться…
  – Если Зона делал вашу жизнь невыносимой, Джеральдина, – просто сказал он, – то почему вы с этим не покончили и не отвязались от него? Хорошенькая девушка, вроде вас, могла легко найти себе работу.
  – Но я оставалась там ради Вольфа, – ответила она. – Он хотел, чтобы я осталась там.
  – Хорошо, продолжайте дальше.
  – Вольф сказал, что все, что мне нужно делать, – это ждать, пока он не придет ко мне, а потом мы пойдем к Зоне и поговорим с ним. Но потом что-то изменилось, и он не смог пойти. Он сказал, что мне нужно идти самой, а он придет туда попозже.
  – Понятно, – сказал Гаунт. – Итак, вы покинули клуб до половины седьмого, до того, как Зона позвонил вам?
  – Да. Я пошла домой, переоделась и немного подождала. Я не хотела встречаться с Зоной один на один. Я отправилась туда сразу же после семи, и когда я оказалась в переулке позади клуба, то увидела Вольфа, спускающегося по пожарной лестнице. Я окликнула его, но он меня не слышал. Спустившись на землю, он пошел в другую сторону. Я очень удивилась, почему он не подождал меня, а потом подумала, что он не сделал этого, возможно, потому, что решил, что я могу прийти с другой стороны улицы, значит он шел, чтобы подождать меня с другой стороны.
  Я думала, что была права, но когда я поднялась почти до середины лестницы, он повернулся и пошел назад. При этом он поднял глаза и увидел меня, а я помахала ему рукой, продолжая подниматься.
  Когда я добралась, то увидела, что окна не были закрыты. Я обернулась и увидела, что Вольф поднимается вслед за мной. Тогда я распахнула окно и вошла в спальню Зоны.
  Дверь между спальней и его кабинетом была приоткрыта и я могла видеть правую половину кабинета. Я увидела правую руку Зоны и часть его плеча. Его рука лежала на столе, и в ней был пистолет, к которому была привязана веревка.
  Я почувствовала ужас. Вольф мне не раз говорил, что не будет удивлен, если Зона однажды покончит с собой, и я подумала, что именно это он и сделал. Единственное, что я хотела, так это выбраться оттуда. Я вышла через окно, закрыла его за собой и стала спускаться вниз по лестнице вместе с Вольфом.
  Я спросила его, что случилось с Зоной, и почему он не остановился, когда я звала его. Кроме того, я сказала, что видела, как он спускался по пожарной лестнице. На это он ответил: «Что за чертовщина пришла тебе в голову?» Потом я сказала, что видела через полуоткрытую дверь на столе с пистолетом, руку Зоны и что по положению его тела было видно, что Зона мертв.
  Вольф сказал: «Боже мой, давай выберемся отсюда». Мы посмотрели на улицу внизу, там не было ни души. Мы прошли через площадь и направились к Мойнт-стрит. Вольф сказал мне, что когда он пришел в переулок и не увидел меня, то подумал, что я пришла раньше и могла уже подняться в квартиру. Тогда он поднялся по пожарной лестнице, открыл окно и заглянул в кабинет, но там никого не было. Он сказал, что дверь, ведущая из кабинета в коридор, была закрыта, поэтому он решил, что Зоны нет. Не найдя меня у Зоны, он спустился, чтобы встретить меня. Он сказал, что Зона, должно быть, был в коридоре, когда он заглянул в комнату и, возможно, пока он спускался, а я поднималась, Зона вернулся, взял пистолет и застрелился.
  Потом он спросил меня, как я узнала, что Зона мертв, если я не заходила в комнату. Я ответила, что не знаю, но все выглядело именно так.
  Гаунт ничего не сказал. Он не поверил рассказу Джеральдины, хотя и понимал, что она, должно быть, думала, что говорит правду.
  Детектив, чей ум сразу же вникал в суть вопросов, понимал: непохоже на то, чтобы Зона вышел, оставив незакрытыми свои окна. Гаунт думал, что Зона не выходил, но возможно, Ленела устраивало, чтобы Джеральдина рассказывала так. Он встал.
  – Спасибо, Джеральдина. Я, конечно, знал все это. Ленел мне рассказал почти тоже. Все оказалось очень просто. Мы забудем о вашем визите к Зоне. Идет?
  Джеральдина кивнула. Она выглядела очень растерянной.
  – Мне наплевать на все эти разговоры, – произнесла она. – Мне это очень нравится: пока был жив Зона, я его боялась, но теперь он мертв, а я все равно боюсь.
  Гаунт надел шляпу.
  – На вашем месте я бы ни о чем не беспокоился. Из всей этой истории беспокоиться нужно только одному человеку.
  Она быстро взглянула на него.
  – Кому же это?
  – Убийце, – усмехнулся он. – Доброй ночи, Джеральдина.
  Он вышел. Он медленно дошел до своего дома, расположенного неподалеку от его конторы на Кендунт-стрит. Он ужасно устал. Если что-то и случается, то уж все сразу. Перебирая в уме все произошедшее, он подумал, что очень много сделал за прошедший день. Что даст ему следующий?
  Было уже десять часов, когда Гаунт проснулся. Пока он принимал душ и одевался, он мысленно репетировал свой предстоящий разговор с инспектором Рикетом. Он подумал, что этот разговор будет несколько странным. Но пока сам не собирался идти в Скотленд-Ярд. Ему хотелось дать немного времени, чтобы Ленел и Джеральдина смогли встретиться, поговорить между собой и окончательно условиться о том варианте, которого они оба будут придерживаться. Ленел будет взбешен и пожалеет о сделке, которую заключил.
  Гаунт усмехнулся.
  В одиннадцать часов он вошел в свою контору. Джозефина принесла ему почту и он стал просматривать письма. Он наполовину прочел первое из них, когда зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал голос Миранды Грей.
  – Мистер Гаунт, мне кажется, вам нужно знать, что полиция здесь. В соседней комнате сержант из Скотленд-Ярда, присланный инспектором Рикетом. Он говорит, что я должна пойти с ним. Они хотят поговорить со мной.
  Гаунт улыбнулся.
  – Все в порядке, Миранда, – подбодрил он ее. – Надеюсь, вы не возражаете против того, что я называю вас по имени? Вы только не беспокойтесь. Идите туда и расскажите инспектору все, что он захочет. Я не думаю, что это серьезно.
  Он может задать много вопросов, как обычно, но не сможет опровергнуть то обстоятельство, что ваш пистолет был заряжен холостыми патронами. Держитесь спокойно. Я позвоню вам днем.
  – Я должна сказать вам кое-что очень важное, – вдруг проговорила она. – Надеюсь, что все будет так, как вы говорите. До встречи, мистер Гаунт.
  – Минутку. Вы звонили еще кому-нибудь, кроме меня?
  – Да, – ответила она. – Я звонила в Манчестер Майклу и говорила с ним. Утром я получила от него письмо.
  – Понятно. И что же он сказал?
  – То же, что только что говорили вы. Он сказал, чтобы я не беспокоилась, и что он немедленно возвращается в Лондон. Он еще сказал, что, как только вернется, пойдет в Скотленд-Ярд и преподнесет им сюрприз.
  – Ну и ну, – удивился Гаунт. – Значит, сюрприз? Ну, ладно, не волнуйтесь. Я позвоню вам. До свидания.
  Некоторое время он сидел молча, держа трубку, и смотрел на нее, потом усмехнулся. Его усмешка была еще более сардонической, чем обычно. Пока что все шло, как надо.
  ГЛАВА 10
  ПРИЗНАНИЕ
  Было двенадцать тридцать, когда Гаунт встал из-за стола, надел шляпу, вышел в приемную и сказал секретарше:
  – Я собираюсь пойти позавтракать. Если позвонит Рикет и будет спрашивать, где я, скажите, что не знаете. Только сообщите, что я вернусь днем.
  Во время ленча Гаунт вспомнил свой разговор с Джеральдиной. Ему было трудно понять замечание Ленела, услышанное от Дже-ральдины. Ленел сказал: «Давай выберемся отсюда». Это было несколько странное предложение в устах человека, услышавшего, что его хозяин мертв.
  Его слова о том, что он не хотел быть замеченным и замешанным в это дело, были глупостью. Гаунт подумал, что для Ленела было бы естественным пойти и посмотреть на тело, даже из простого любопытства, а потом позвонить в полицию. Почему он этого не сделал?
  Было уже три часа, когда Гаунт вернулся в контору. Он прошел в свой кабинет и позвонил Рикету. Когда тот взял трубку, Гаунт сказал:
  – Привет, Рикет. Я звоню, чтобы кое-что сообщить. Есть несколько вещей, которые вам нужно знать.
  – Что ты говоришь? – удивился тот. – У меня тоже есть кое-что, о чем бы я хотел поговорить.
  – Что беспокоит тебя, Рикет?
  – Я послал сержанта за Мирандой Грей, считая, что настало время везти ее сюда, чтобы поговорить. Она ответила, что поедет, но сначала ей нужно позвонить. Она прошла в спальню и закрыла дверь. Она не знала, что я отдал приказ прослушивать ее телефон еще вчера вечером. Я получил запись всех ее разговоров. Сначала она позвонила в Манчестер своему дружку Майклу Лоримеру и сказала ему, что Зона мертв, и она замешала в это дело. Потом она сказала, что ее ждет полицейский, чтобы доставить в Ярд. Он ответил, чтобы она не волновалась, потому что он знает, что она невиновна. Потом он добавил, что сразу же возвращается в Лондон, чтобы преподнести какой-то сюрприз. Это был ее первый телефонный разговор. Второй был в вашу контору и вы все знаете.
  Наступила пауза и Гаунт сказал, все еще улыбаясь:
  – Да, я все знаю, что было сказано. Ну и что?
  – Немного позже мы еще вернемся к этому разговору, – ответил Рикет. – Примерно через двадцать минут после этого мне позвонил этот парень. Майкл Лоример из Манчестера. Он сказал, что звонит с вокзала, где ждет поезда, и что мне нет необходимости допрашивать Миранду Грей, потому что это он убил Зону. Я ответил, что это очень интересно, и спросил его, когда он это сделал и как попал в квартиру. На это он мне ответил, что поднялся по пожарной лестнице, вошел через открытое окно и застрелил Зону. Случилось это в пять часов.
  Гаунт рассмеялся.
  – Вот это да! Это же – первоклассное признание!
  – Это – ерунда, а не признание, – ответил тот. – Прежде всего, мы знаем, что Лоример был в Манчестере и не мог быть здесь в пять часов. Во-вторых, известно, что Зона был жив после шести, так как он звонил из своей квартиры в клуб гардеробщице и отдал ей кое-какие распоряжения. Мы проверили время звонка. Было 6.56. Из этого следует, что Зона в это время был еще жив.
  – А гардеробщица уверена, что с ней говорил именно Зона? – спросил Гаунт.
  – Она клянется в этом.
  – Понятно, – сказал он. – Это очень интересно, Рикет. И ты считаешь, что это признание – чепуха?
  – Совершенная чушь и ты тоже это знаешь. Как и причину, по которой он «сознался».
  – Я тоже? – невинно улыбнулся Гаунт. – Так почему он это делает?
  – Потому что он хорошо знает, что Миранда Грей убила Зону, убила из пистолета, который он дал ей перед отъездом в Манчестер. Он, вероятно, не думал, что она сумеет им воспользоваться за такое короткое время. Теперь он сделает все, чтобы вытащить ее из этого дерьма. Он будет здесь в четыре часа, и я смогу с ним поговорить.
  – Я понял, – сказал Гаунт, – что полиция абсолютно уверена, что Миранда убила Зону?
  – Да, – ответил тот, – теперь я больше чем уверен.
  Гаунт уловил в его ответе ударение на слове «теперь».
  – Почему, Рикет? Что заставило тебя утвердиться в этом?
  Немного помолчав, Рикет ответил:
  – Слушай, Руфус, мы всегда были более или менее друзьями, и я хочу предостеречь тебя. Я скажу, почему теперь уверен, что Грей – убийца. Ты поймешь мое предостережение. Ты знаешь парня по имени Вольф Ленел?
  – Как же, очень хороший парень. Он был секретарем Зоны.
  – Ну так вот, этот Ленел был здесь. Он сказал, что ты заменил патроны на холостые в ее пистолете, и никто не сможет доказать, что именно она его убила. Поэтому-то я теперь уверен, что она – убийца.
  Гаунт щелкнул языком и его лицо побледнело.
  – Хорошенькие вещи ты обо мне рассказываешь, Рикет. Еще немного и ты обвинишь меня в соучастии в убийстве. Потом заявишь, что я был там в это время и поддерживал ее, пока она стреляла в Зону.
  Рикет запротестовал:
  – Ну, зачем же так. Мы просто хотим получить от тебя объяснение. Это же и для тебя будет самое лучшее.
  – Всегда готов объясниться. Ты говоришь, что в четыре часа ждете Лоримера. Может быть, я тоже смогу подъехать? А где Миранда Грей? Что вы с ней сделали?
  – Я отпустил ее домой, но она под следствием. Я не могу ее задерживать, пока не опровергну эту ерунду, которую несет Лоример. Я допросил ее. Она мне все рассказала, что произошло. Она сказала, что ты заглядывал в обойму и, что она не знает, были там патроны боевые или холостые. Она тебе поверила. Вернее, ей хотелось поверить.
  – Прекрасно. Я подъеду к четырем часам, Рикет?
  – Ладно.
  
  * * *
  
  Была половина пятого. Рикет сидел в своем кабинете и бесцеремонно разглядывал Майкла Лоримера и Гаунта. Гаунт со свисающей с его губ сигаретой тоже наблюдал за Лоримером. Молодой человек был весь уныние, его руки непроизвольно сжимали подлокотники кресла, и он переводил умоляющий взгляд с Рикета на Гаунта.
  – Нехорошо, мистер Лоример, – увещевал его Рикет, – но я могу понять ваши чувства. Я даже симпатизирую вам, но вы все же должны понять, что в полиции сидят не дураки. Ваше так называемое признание – чушь. Оно не выдерживает никакой проверки. Вы говорите, что убили Зону в пять часов, а мы знаем, что он был жив даже после шести, точнее, в 6.56. Он звонил в клуб и говорил с гардеробщицей. Когда я спросил вас, где находился Зона, когда в него стреляли, вы сказали, что он стоял у стола. Когда же я спросил, куда вы попали, стреляя в него, то вы ответили, что в левую половину головы, но это опять-таки не так, потому что пуля поразила Зону в правую половину.
  Рикет взял сигарету из коробки на столе и закурил. Он смотрел на Лоримера и улыбался.
  – Так что если собрать все это вместе, то для человека, заявившего, что он – убийца, вы знаете не слишком много об этом деле, – продолжал Рикет. – И, наконец, самое главное, это то, что мы знаем, где вы были в это время. Вы были в Манчестере в «Клубе пиратов», пытаясь найти управляющего, который обещал дать вам работу. Единственная возможность попасть к пяти часам в Лондон – это самолет, но мы проверили и знаем, что вы им не воспользовались.
  Рикет встал и обошел вокруг стола, потом положил руку на плечо Лоримера.
  – Вот такие-то дела. Я не в восторге от вашей попытки выгородить другого. Мы знаем, кто убил Зону, и это – не вы. Вы можете возвращаться в Манчестер к своей работе и забыть обо всем и… о Миранде Грей. Думаю, она – совсем неподходящая девушка для такого парня, как вы.
  Лоример встал. Встал и Гаунт. Они вместе двинулись к двери.
  – Минутку, Гаунт. Я советую тебе забыть о том, что пистолет был заряжен холостыми патронами.
  Гаунт усмехнулся.
  – Может быть, я и приму твой совет, Рикет, а может, и нет. До свидания.
  И он закрыл за собой дверь.
  – Да, вот так-то, – сказал Гаунт. – Рикет сказал мне, что вы позвонили ему и сознались в убийстве. Но я сразу же понял, что он считает это ерундой, поскольку у него было свидетельство гардеробщицы. Вот если бы Зона не звонил в 6.56, а вы говорите, что застрелили Зону в пять часов, тогда бы вас обвинили в убийстве. И то, если бы Рикету не было точно известно, что вы в день убийства были в Манчестере. Ну ладно, пошли куда-нибудь выпьем, я хочу с вами поговорить.
  – Все это слишком ужасно. Я не верю, что Миранда сделала это. Не верю и все.
  Гаунт пожал плечами.
  – Боюсь, в последующие 24 часа вам придется принять тот факт, что Рикет собирается обвинить ее в убийстве. Это как раз то, что он собирается сделать.
  Лоример уныло кивнул. Они перешли улицу и пошли в направлении Виктория-стрит. В это время Лоример споткнулся и чуть не упал. Гаунт схватил его за руку.
  – Осторожнее и поберегите свои нервы, – посоветовал он ему.
  – Вы ничего не добьетесь, если будете нервничать. Миранде можно помочь, если очень повезет.
  – Вы думаете, что у нас есть еще шанс? – спросил Лоример.
  Гаунт кивнул.
  – Думаю, есть, но это – только шанс. Дело в том, что я рассказал ему свою историю. Сказал, что это я заменил патроны в пистолете на холостые. Об этом я сказал Ленелу, а он рассказал Рикету. Я надеялся перехватить вас раньше и договориться, сообщив, что пистолет Миранды был заряжен холостыми патронами, когда вы передавали его ей. Однако… Рикет успел раньше и вот результат.
  Они вошли в кафе на Виктория-стрит. Гаунт видел, что Лоример на грани истерики. Рука его дрожала, когда он подносил чашку ко рту. После некоторого молчания он произнес:
  – Я надеюсь, вы сумеете что-нибудь сделать? Рикет мне говорил, что вас нанял Зона, чтобы вы занимались его делами. Полагаю, что Зона кое-что рассказал вам обо мне?
  – Да, – кивнул Гаунт, – но я не поверил этому. У меня есть свое мнение по поводу таких людей, как Зона.
  Лоример попытался улыбнуться.
  – Но это не объясняет, по каким причинам вы хотите что-то сделать для Миранды.
  – Мы оба знаем, – ответил Гаунт. – Но мы еще не закончили.
  – Он перегнулся через стол: – У меня в руках есть еще козырная карта. Мне нужно время, чтобы разыграть ее.
  Лоример широко раскрыл глаза.
  – У вас есть еще что-то? Вы на самом деле можете обставить Рикета?
  – Не сейчас. Но может случиться, что мне понадобится ваша помощь. Где вы остановились?
  – Я буду в Вайд-отеле в Олдвиче.
  – Прекрасно. Теперь поезжайте туда и оставайтесь там. Не пытайтесь увидеть Миранду. Обождите немного. Я позвоню вам где-то после восьми. Вероятно, мне нужно будет где-нибудь с вами встретиться и поговорить. У меня есть одна мыслишка, еще очень неопределенная, и я еще не все обдумал.
  – Я сделаю все, чтобы вам помочь, но не могу ли я узнать хотя бы что-нибудь?
  – Еще не время. Я же сказал вам, что у меня есть козырная карта, и, когда придет подходящий момент разыграть ее, я обещаю рассказать вам все.
  ГЛАВА 11
  ОСТРИЕ НОЖА
  Гаунт постоял на Виктория-стрит, глядя на исчезающую в сумерках фигуру Лоримера. Потом он двинулся по направлению к Уайтхоллу. На полпути он остановил проезжающий мимо кэб и велел отвезти себя к дому Зоны. Войдя в холл, он увидел ночного привратника. Гаунт сунул ему банкноту.
  – Меня зовут Гаунт. Я – частный детектив. Я работал на мистера Зону перед тем как его… Могли бы вы дать мне кое-какие сведения?
  – Все, что захотите. Что бы вы хотели узнать?
  Гаунт закурил.
  – Я был сегодня в Скотленд-Ярде. Инспектор Рикет сказал мне, что вы говорили ему, будто мистер Зона звонил вам из своей квартиры в 6.56.
  – Верно.
  – А вы уверены, что это было в это время.
  – Абсолютно уверен, сэр. Здесь в холле есть часы. Мне их видно со своего места. Это – электрические часы и они всегда ходят верно.
  – Понятно. А теперь повторите мне, что он вам сказал?
  – Он попросил меня принести ему бутылку спиртного. Я согласился, хотя мне это страшно надоело. Я только дошел до двери, как телефон снова зазвонил. Я вернулся и ответил. Это снова был Зона. Он сказал, что уже не нужно никуда ходить.
  – А вы уверены, что это был именно он?
  – Совершенно. Я бы узнал его голос из миллиона.
  – Спасибо, – сказал Гаунт и вышел. На улице он остановил кэб и поехал к Миранде Грей. Когда он звонил в ее квартиру, то заметил человека на другой стороне улицы. Он усмехнулся. Рикет не давал ей ни одного шанса.
  Горничная провела его в гостиную, где он увидел Миранду, глядевшую на пламя камина. Глаза у нее провалились и были обведены черными кругами. Она выглядела совершенно больной. Услышав, что он вошел, она повернулась.
  Гаунт приветливо улыбнулся.
  – Знаете, Миранда, у меня такое чувство, что вы всю эту историю воспринимаете слишком серьезно. Сядьте и успокойтесь.
  Он предложил ей сигарету, достал зажигалку и дал ей прикурить.
  – Трудно воспринимать иначе. И я не понимаю, как вы можете говорить мне, чтобы я была повеселее. Полагаю, я все воспринимаю так, как нужно, я теперь взглянула в глаза действительности. Я – убийца, это я убила Зону.
  Гаунт кивнул.
  – Точно, но это так думаете вы, а не я.
  Она внимательно посмотрела на него.
  – Но вы же так не считаете, а просто хотите вселить в меня хоть какую-нибудь надежду.
  – Ну, нет, – заявил он. – Я говорю это абсолютно точно. Мне, правда, нужно время, чтобы подтвердить свои слова, а Рикет теперь, когда Ленел сказал ему, что это я подменил патроны в пистолете, стал очень подозрительным.
  Она удивленно посмотрела на него.
  – Так это вы заставили его сказать все инспектору?
  – Да, – кивнул он. – Я знал, Рикет поверит, что мое свидетельство о холостых патронах ложное, и пошлет за вами полицейского. Я подумал, что это будет неплохой работой для его ума.
  Она продолжала удивленно смотреть на него.
  – Мистер Гаунт, вы пытаетесь мне доказать, что это не я убила Зону?
  – Разумеется, – ответил он. – Но пойдем дальше. Я знаю, что совершенно невозможно, чтобы вы его убили.
  Ее глаза были широко открыты.
  – Почему?
  – Я хотел бы задать вам несколько вопросов, не отвечая на ваш. Слушайте внимательно. Вчера вечером вы позвонили мне в контору и сказали, что застрелили Зону. Сколько времени прошло между этим звонком и вашим уходом из квартиры?
  Она немного подумала.
  – Примерно минут пятнадцать.
  – Я так и думал. Теперь я попрошу вас пообещать мне не выходить на улицу, не звонить по телефону и никого не видеть, пока я этого не разрешу. Обещаете?
  Она улыбнулась.
  – У меня нет оснований доверять кому бы то ни было, но самой странно, по какой причине я вам доверяю?
  – Прекрасно, – усмехнулся Гаунт. – И еще один вопрос. Вы знаете, что Зона оставил вам много денег?
  Она немного помолчала, а потом сказала:
  – Несколько раз он говорил, что кое-что оставит мне. Он говорил, что хочет кое-что сделать для дочери своего друга. Но я над этим не задумывалась.
  – Удивились бы вы, если бы узнали, что он оставил вам 25 тысяч фунтов?
  – Конечно, – ответила она.
  – Он так и сделал. Ленел рассказал мне о завещании. Еще одно, прежде чем я уйду. Я, вероятно, позвоню вам ночью. Я хотел бы, чтобы вы ответили, когда я позвоню. Согласны?
  – Сделаю все, что вы говорите. Я же сказала, что доверяю вам…
  – Вы – хорошая девочка. Не беспокойтесь. Я позвоню. До свидания.
  На улице он посмотрел на часы. Было шесть тридцать. Постояв минуту и закуривая, он составил план действий. Потом он подозвал кэб и поехал в клуб «Серебряное кольцо».
  Клуб был почти пуст. В гардеробе девушка протирала пустые стаканы, а уборщицы подметали пол и расставляли столы.
  Гаунт прошел по балкону через небольшую дверь и остановился перед дверью конторы. Затем без стука открыл дверь и вошел в кабинет.
  Ленел сидел за столом в своей обычной позе. Напротив него с сигаретой сидела Джеральдина.
  – Добрый вечер, – поздоровался Гаунт.
  Он достал портсигар и вынул из него сигарету. Ленел довольно холодно наблюдал за ним.
  – Я хотел бы поговорить с вами, Ленел. Хорошо, что и Джеральдина тоже здесь.
  Тот пожал плечами.
  – Не думаю, что у вас есть еще что мне сказать. Думаю, ваша встреча с Рикетом вас не порадовала.
  Гаунт усмехнулся.
  – Не валяйте дурака, Ленел. Вы думаете, если вы все рассказали ему, так я испугался?
  Он пододвинул себе стул и сел.
  – Мы с вами заключили сделку, – сказал Ленел, – и вы обещали ничего не говорить о посещении Джеральдиной квартиры Зоны. Я, со своей стороны, должен был подтвердить, что Лоример говорил мне, что пистолет, который он дал Миранде, был заряжен холостыми патронами. Ну, я скажу, как поступили вы. Прямо от меня вы отправились к Джеральдине расспрашивать ее, что произошло, когда мы ходили к Зоне. Это нарушило наше соглашение. Поэтому я и рассказал Рикету, что ваша версия о холостых патронах фальшивая…
  Гаунт кивнул.
  – Но тем не менее, вы не рассказали инспектору о том, что вы и Джеральдина были в квартире Зоны. И не собираетесь этого делать, как я это понял.
  – Нет, не собираюсь. Джеральдина может подтвердить все, что я говорю.
  Гаунт усмехнулся.
  – Она? Вы хотите сказать, что Джеральдина подтвердит то, что вы сказали ей? Ее свидетельство бесполезно. Она видела, как вы спускались по лестнице из квартиры Зоны, когда она вошла в переулок. Она видела, как вы свернули и пошли по направлению к Беркли-стрит. Но она может поверить вам на слово, что вы видели Зону и что делали.
  – Что вы хотите этим сказать?
  – Я хочу сказать, что вы нагородили кучу вранья. Я думаю, что вы видели, когда забирались по пожарной лестнице до появления Джеральдины. Вы не заметили ее, когда спускались, иначе бы вы остановили ее. А вы заторопились в Беркли-стрит, надеясь встретить ее и остановить. Когда вы шли обратно, то увидели ее на пожарной лестнице. Вы помчались наверх и встретили ее, когда она спускалась. Когда она сообщила вам, что она видела, вы сказали: «Давай выберемся отсюда». Почему вы так сказали. Если бы вы не знали, что там произошло, то почему вы не пошли и не посмотрели сами, что там случилось? Почему вы не позвонили в полицию?
  – Почему? А зачем мне нужно было это делать? Я не хотел увязнуть в этой истории.
  – И вы пытаетесь заставить меня поверить в это? Ну, я вижу лицо Джеральдины. Она согласна со мной. И еще. У нее было назначено свидание с Зоной на более раннее время. Она пришла к вам и сказала, что не хочет идти, так как боится. Думаю, это – правда.
  А что сделали вы? Вы сказали, что пойдете с ней, но не пошли. В конце концов дотянули до того, что Зона звонит сюда и говорит, чтобы Джеральдина поторопилась. Это было в 6.30. И что же? Вы посылаете ее одну, говоря, что придете встретить ее. Когда вы приходите, ее еще нет. Вы поднимаетесь в квартиру и видите там что-то, что вас весьма удивляет, потом спускаетесь, чтобы позвонить в Манчестер и поговорить с Майклом Лоримером. Как вы узнали, что он в Манчестере? Миранда Грей уговорила его уехать только вчера утром. Она проводила его. А вы знали, что он там. Вы позвонили в «Клуб пиратов» и говорили с ним.
  Гаунт замолчал и посмотрел прямо в лицо Ленела. Он заметил, что у того на лбу выступил пот. Гаунт перевел свой взгляд на Джеральдину. Глаза ее были широко открыты от удивления.
  Гаунт усмехнулся.
  – Вы удивлены, Джеральдина? Даже вы удивлены игрой, которую ведет ваш дружок, – он погасил сигарету и закурил новую. – Может, мне сказать вам, зачем вы звонили в Манчестер? Ладно, скажу.
  Он подался вперед со стулом, его голос звучал тихо:
  – Когда вы догадались, что Зона кое-что рассказал мне, вам это не очень-то понравилось. Возможно, у вас были для этого достаточно веские причины. Может, это вы ответственны за те затраты, которые беспокоили Зону. На следующее утро вы явились в контору рано утром и заглянули в личные бумаги Зоны. То, что вы хотели найти, вы нашли. Вы нашли завещание. В течение утра случилось что-то, заставившее вас позвонить в Манчестер, не так ли, Ленел? И я знаю что. Понимаете, я – хороший отгадчик.
  Тот ничего не ответил. В глазах его был ужас.
  Гаунт продолжал:
  – Вы были осторожны, но тем не менее все получилось не очень-то хорошо для вас. Я собираюсь выяснить, как вы стали соучастником убийства, и как получилось, что Джеральдина – тоже соучастница. Понятно?
  Гаунт встал и посмотрел на Ленела сверху.
  – Послушайте меня, Ленел. Это – самое лучшее, что вы можете сделать, чтобы оградить себя от неприятностей. Мой вам совет, оставайтесь с Джеральдиной здесь. Мне думается, что Рикет пошлет кого-нибудь, чтобы поговорить с вами. Если он это сделает, помните, что говорить нужно только правду. Пока, Ленел! До свидания, Джеральдина.
  Он надел шляпу и вышел. Когда он вышел, Ленел посмотрел на Джеральдину. Лицо ее было сурово. Она спросила:
  – Значит, ты солгал мне, Вольф? Будет лучше, если ты скажешь мне правду.
  ГЛАВА 12
  ПИСЬМО
  Было десять часов. Гаунт сидел в своей конторе за столом и слушал, как дождь стучит за окнами. Потом погасил сигарету, снял трубку и позвонил инспектору Рикету в Скотленд-Ярд.
  – Думаю, пора положить карты на стол, Рикет.
  – Это было бы прекрасно, Гаунт, – ответил тот. – Но я не знаю, что интересного в твоих.
  – Ладно. Может быть, тогда ты мне просто скажешь кое-что. Полагаю, вы собираетесь арестовать Миранду Грей?
  – Да. Все бумаги находятся у комиссара и я с минуты на минуту жду его указаний, чтобы арестовать ее по обвинению в убийстве.
  – Ясно. А теперь послушай меня. Я не могу видеть, как ты делаешь из себя идиота. Если ты решишься ее арестовать, то сделаешься всеобщим посмешищем.
  – Понятно, – с сарказмом в голосе сказал Рикет. – А что ты скажешь о таком пустяке, как гильза, найденная около трупа?
  – Выслушай меня, только очень внимательно. Я сказал Ленелу, что подозреваю, что гильза из пистолета, из которого был убит Зона, принадлежит Миранде Грей.
  Ну, так это – вранье. Тебе должно быть интересно узнать, что я заряжал ее пистолет холостыми патронами в своей конторе до того, как она пошла к Зоне. Сделал я это не один, а в присутствии своей секретарши Джозефины Дарк. А то, что я вынул из ее пистолета, я положил в ящик стола в моей конторе. Как это вам нравится?
  Последовала пауза, а потом восклицание.
  – Я подумал, что для тебя это будет сюрпризом. Слушай дальше. Я полагаю, что вам бы хотелось кого-нибудь арестовать за убийство Зоны. Мы оба, ты и я, знаем, что он не совершал самоубийства. Я даже знаю, кто это сделал. И если ты хочешь арестовать убийцу, то сможешь сделать это еще сегодня ночью. Но для этого ты должен делать то, что я скажу.
  – Как мне надоели твои штучки, Гаунт! Что еще?
  – Многое. Теперь о том, что тебе надо делать. Для начала я советую послать кого-нибудь в клуб «Серебряное кольцо» и допросить Вольфа Ленела и Джеральдину. Я видел их не так давно. У меня был с ними странный разговор, и я оставил его в состоянии, когда нужно говорить только правду, так что я думаю, будет легко получить от них показания. Если ты будешь говорить с ними по отдельности, то заметишь, что их показания идентичны. Кроме того, есть еще кое-что, что бы мне хотелось, чтобы вы сделали, но об этом не по телефону. Я к тебе приеду.
  – Договорились, – сказал Рикет. – Буду у себя. Надеюсь, ты сможешь все это доказать?
  Гаунт усмехнулся.
  – Не сомневайся, Рикет. У меня свои методы работы. Я буду в четверть первого. А пока потерпи.
  Он повесил трубку, закурил сигарету и несколько минут сидел, наблюдая за кольцами дыма. Потом встал, вышел в приемную, взял телефонный справочник и нашел номер отеля в Олдвиче. Он вернулся за свой стол, набрал номер отеля и попросил соединить его с Лоримером. Соединили его сразу же, и голос Лоримера, напряженный и ожидающий, прозвучал в трубку:
  – Это вы, Гаунт? У вас все нормально?
  – Не знаю. Получается так, что Миранда наверняка не виновата, и это легко доказать.
  – Потрясающе! А что произошло!
  – Выяснилось, что вчера где-то после шести Зона написал письмо. Оно было адресовано мне. Он отправил его портье и попросил отнести в мою контору. Нет никакого сомнения в том, что письмо было важным, очень важным, потому что Зона знал, что я приду к нему в половине восьмого. Значит, он хотел, чтобы я узнал о чем-то как можно скорей. Это было настолько срочно, что он не мог дождаться моего прихода. Портье говорит, – бойко врал Гаунт, – что Зоне кто-то звонил перед тем, как он отправил письмо.
  – Ясно. А что было в этом письме?
  – Не знаю, потому что этот идиот, портье не прислал его мне. Он положил его в карман, занялся другими делами и забыл. Сегодня он дежурит и час тому назад обнаружил его. Он позвонил мне и сказал, что занесет письмо после дежурства, часов в десять.
  Предположим, у него был телефонный разговор с убийцей. Предположим, Зона узнал, что его жизнь в опасности, и послал мне сообщение об этом, указав при этом имя человека, звонившего ему.
  – У вас есть какая-нибудь идея или намек, кто бы это мог быть?
  – Да. Я думаю, что этот человек – Вольф Ленел.
  – А что вы хотите от меня?
  – Ничего. Я просто подумал, что вам будет интересно узнать, что было в письме. Портье сказал, что придет в десять. Приезжайте в четверть одиннадцатого. В конторе никого не будет. Идите через приемную прямо ко мне в кабинет. Входную дверь я оставлю открытой.
  – Хорошо, я буду.
  Гаунт, посмеиваясь, повесил трубку. Потом он встал, надел пальто и шляпу и отправился в Скотленд-Ярд.
  Рикет смотрел на него беспокойно.
  – Надеюсь, ты не ошибаешься и твоя новая теория получит веские доказательства?
  Гаунт пожал плечами.
  – Я же сказал, что зарядил пистолет Миранды Грей холостыми патронами перед тем, как она пошла к Зоне. Так что убить его она не могла, следовательно, там был кто-то другой, кто сделал это. Хочешь знать, кто это?
  Рикет кивнул.
  – Ну, будем надеяться, что ты прав. Комиссар тоже считает, что против Миранды все подстроено. Он уверен, что улик против нее у нас маловато. Ты не думаешь, что это сделал Ленел или Джеральдина? Мне кажется, что между ней и Зоной было что-то. Как считаешь?
  – Тебе не удастся заставить меня заговорить раньше, чем я захочу этого, – ответил Гаунт. – Сначала я хотел бы осветить несколько неясных вопросов, которые, как я считаю, могут помочь выяснить личность убийцы. Потом вам это пригодится. Сначала вернемся к вчерашнему полудню. В это время ко мне в контору пришла Миранда Грей. Когда она пришла, то даже и не пыталась скрыть, что у нее в сумочке есть пистолет. Это как бы говорит о ее потенциальной возможности быть убийцей. Но какое-то шестое чувство подсказало мне, что делать. Я знал, что характер у нее вспыльчивый. Я сказал ей, что у меня такой же пистолет, но более безопасный. Я взял ее пистолет и свой и вышел в приемную. Я вспомнил, что у меня есть обойма с холостыми патронами. Я вынул ее обойму, зарядил холостыми, а ее обойму положил в ящик письменного стола. Моя секретарша все это видела. Она и сейчас там. Миранда думала, что она убила Зону. Что же дальше? После шести мне позвонили. Звонил Зона и сказал, что он останется дома, так как очень простудился. Голос у него был хриплым и я подумал, что это от простуды. Голос, который я слышал в трубке, был не голосом Зоны. Теперь-то я знаю, что звонил не Зона, звонил убийца. Он сказал мне, что Миранда звонила ему в полдень и угрожала, что убьет его.
  Вам понятно?
  Рикет кивнул.
  – Ну, – продолжал Гаунт, – ты помнишь, что сказал тебе портье Зоны? Он сказал, что в 6.56 звонил Зона и попросил прислать ему спиртного. Портье говорит, что это был голос Зоны. Он узнал его голос. Это был настоящий Зона, не простуженный и с нормальным голосом.
  Рикет присвистнул. Это его заинтересовало.
  – Меня очень занимал вопрос, почему Зона позвонил и попросил прислать спиртное, – продолжал он. – Ну, так я догадался. За пару минут до его звонка Миранда, стоя справа от стола, выхватила пистолет и направила его на Зону, а потом нажала на спуск. Пыж, выскочивший из холостого патрона, ударил его с левой стороны и на какой-то мгновение оглушил. Миранда, увидев кровь на его голове, решила, что убила его, и выскочила из квартиры. Но Зона быстро пришел в себя и позвонил портье с просьбой прислать спиртного, чтобы промыть ранку. Портье говорит, что когда он подошел к двери, чтобы отнести заказ, зазвонил телефон. Звонил Зона и отменил свою просьбу. Это как раз то, что рассказал вам портье, а, Рикет?
  – Все правильно, – кивнул тот.
  – Не показалось ли тебе странным, что Зона вдруг отменяет то, что сам просил две минуты назад?
  – Это меня удивляет, но я не вижу в этом никакого объяснения.
  – А я вижу, – в очередной раз усмехнулся Гаунт. – Зона позвонил вниз и попросил принести спиртное, но в этот момент кто-то вошел в кабинет из спальни. Этот человек поднялся по пожарной лестнице. Это был убийца. Зона не был особенно удивлен, поскольку убийца позвонил ему раньше и предупредил, что придет к нему. Зона не хотел, чтобы его беспокоили во время разговора, поэтому он сразу же позвонил вниз, и отменил свое распоряжение.
  – Ну что же, это вполне возможно. Но почему ты так уверен, что убийца звонил и договорился с ним о встрече? – спросил Рикет.
  – Это просто. Зона условился с Джеральдиной о свидании после полудня. Но она не пошла, поскольку Ленел велел ей не ходить. Она тянула время, выжидая, когда туда можно будет пойти вместе с ним. В половине седьмого Зона позвонил в клуб и сказал, чтобы Джеральдина поторопилась. Почему он так сказал? Потому что хотел повидаться с ней до прихода убийцы.
  – Понимаю. Тогда, возможно, у Ленела была причина не пускать туда Джеральдину.
  Гаунт кивнул.
  – Да, очень веская причина. Ну и последняя неясность, это якобы самоубийство. Кто бы это ни был, он основательно потрудился для того, чтобы нашедшие тело Зоны, вероятно, полицейские, решили, что он совершил самоубийство. Так что видите, Рикет, мы имеем дело с очень умным убийцей. Этот человек приготовил два варианта: первый – это Миранда Грей, которую заподозрят в убийстве, а возможно, и обвинят, а если нет, тогда можно решить, что это было самоубийство. В общем можно сказать, что благодаря этому настоящий убийца окажется вне подозрения.
  Гаунт встал.
  – Если не возражаешь, я воспользуюсь твоим телефоном.
  Рикет кивнул. Гаунт подошел к телефону и позвонил Миранде. Когда она взяла трубку, он сказал:
  – Добрый вечер, Миранда. Я думаю, что все ваши беды закончились. Скажите, звонил ли вам Ленел со времени нашей последней встречи?
  – Нет, – ответила она. – Мне вообще никто не звонил, исключая, конечно, Майкла.
  – Я полагаю, что у вас был прекрасный разговор? – усмехнулся он.
  – Это действительно было прекрасно. Он сказал, что очень хотел, чтобы я знала, он со мной душой и сердцем в этом ужасном деле, и первое, что он сделает завтра утром, – это получит специальное разрешение, чтобы мы могли сразу же пожениться.
  Гаунт кивнул.
  – Восхитительно. Верная любовь ведет к благополучному концу. Доброй ночи, Миранда. Думаю, что мы скоро увидимся.
  Гаунт положил трубку и повернулся к Рикету.
  – У меня свидание в моей конторе в 10.15, Рикет. Мне бы хотелось, чтобы в 10.20 ты тоже пришел ко мне. Дверь с улицы будет открыта. Приходи прямо в приемную. Я буду в кабинете со своим посетителем. Там есть вентиляционная труба. Я уверен, что через нее все будет хорошо слышно. Тебе это будет интересно. И я думаю, что еще до двенадцати ты получишь своего убийцу.
  ГЛАВА 13
  ИНТЕРВЬЮ СО СМЕРТЬЮ
  Было девять часов вечера. Гаунт сидел за пишущей машинкой и писал письмо самому себе. Наконец, он закончил, перечитал еще раз, откинулся на спинку кресла, сложил письмо и сунул его в карман.
  Ровно в 10.15 он услышал шаги в коридоре. Гаунт прислушался. Услышав, что открылась входная дверь, он встал, прошел в кабинет и открыл дверь. На пороге стоял Майкл Лоример.
  – Входите, Лоример, – приветливо сказал он. Он прошел к своему столу и указал Лоримеру стул напротив. – Не нужно задавать вопрос, который вот-вот сорвется с ваших уст, – сказал он. – Миранда спасена. Я знаю, кто убил Зону. Они получат убийцу!
  – Вы получили письмо? – спросил Лоример.
  Гаунт кивнул, сунул руку в карман и достал письмо, которое только что напечатал.
  – Я прочту его вам. Это письмо Зона написал за несколько минут до своей смерти. Я предполагаю, что он написал его из чувства мести.
  – Слушайте, – и он начал читать:
  
  «Дорогой Гаунт! Хотя вы и придете ко мне в 19.30, я пишу вам эту записку о том, что обнаружилось сегодня. Прошлым вечером я сказал вам, что не могу избавиться от Лоримера потому, что он может много знать. Несколько часов назад он звонил с вокзала. Он только что вернулся из Манчестера, вернулся двухчасовым поездом и сразу же позвонил мне. Я не могу все написать, что он говорил по телефону, потому что это будет слишком долго, но он пытается меня шантажировать. Он сказал мне, что если я не расстанусь с некоторой суммой, то окажусь в тюрьме. Я понимаю, что это – блеф, но я испугался.
  Сначала я собирался отказаться от встречи, но потом решил все же выслушать его.
  Полагаю, сейчас он на пути ко мне. Он сказал, что будет лучше, если я никому не скажу о его визите. Мне не понравилось его предупреждение, оно меня напугало. После этого я решил написать вам на тот случай, если со мной что-нибудь случится. Возможно, это звучит слишком драматично, но с тех пор, как мы виделись, я сделал открытие, которое меня пугает. Два или три дня назад мой секретарь Ленел сказал мне, что когда он однажды пришел в мою квартиру, он не смог войти, и слышал звук, похожий на звук пилы. В другой раз он нашел книги, разбросанные на полу. Сегодня я осмотрел квартиру и обнаружил, что мой пистолет, хранившийся в тайнике, за книгами, исчез. И я обнаружил так же, что кто-то выпилил дыру под моим столом и пистолет висит в ней на веревке, один конец которой привязан к гвоздю, а другой – к пресс-папье. Я все оставил так, как было, чтобы вы потом посмотрели на это.
  Марио Зона»
  
  Гаунт бросил письмо на стол и улыбнулся.
  – Не слишком-то хорошо для вас, Лоример?
  – Какая ерунда, – с отвращением заговорил тот. – Зона специально все это придумал, чтобы у меня были неприятности с полицией. Я…
  – Помолчите, – Гаунт встал. – Вы убили Зону. Вы это хорошо знаете, и я тоже. Так о чем спорить?
  Лоример рассмеялся.
  – Вот как! Может быть, вы пожелаете рассказать мне, как я сделал это? Я-то этого не знаю. Я был в Манчестере. Все могут это подтвердить.
  – Чепуха, – возразил Гаунт. – Ленел разговаривал с вами во время ленча. Сразу после этого вы уехали. Вы выехали двухчасовым поездом и попали в Лондон в шесть часов. С вокзала вы позвонили Зоне, а потом ко мне в контору. Изменив голос, вы сказали, что вы дома и что звонила Миранда, угрожая убить вас. Это был умный ход, потому что, уговорив ее обзавестись оружием, якобы для самообороны, и зная, что она вскоре должна встретиться с Зоной, вы точно рассчитали, что ее заподозрят в убийстве. Так что все должно было быть удачным, только я перезарядил ее пистолет холостыми патронами.
  – Понятно, – сказал Лоример с саркастической усмешкой. – Предположим, я действительно собирался зайти к Зоне. Таким образом, вы, наверное, считаете меня совершенным дураком, если думаете, что я предварительно звонил ему.
  – Вы позвонили ему, – уверенно сказал Гаунт. – Вы позвонили ему, так как хотели узнать, будет ли он дома один, когда появитесь вы. У Зоны должна была состояться встреча с Джеральдиной. После вашего звонка он сразу позвонил в клуб, чтобы она поторопилась. Она должна была быть у него, когда вы явитесь к нему. Зона думал, что будет в безопасности, если у него будет кто-то сидеть, даже если это – девушка. Он знал, что вы не будете пытаться убить его в чьем-то присутствии.
  – Ну, это уже кое-что. Если Джеральдина была там и не видела меня, никто не сможет доказать, что я там был. Вы блефуете, Гаунт.
  – Я? – холодно спросил он. – Я не блефую и вы это хорошо знаете. Джеральдина опоздала к Зоне, потому что ее заставил так поступить Ленел. А заставил он так сделать потому, что знал о вашем визите к Зоне. Во время телефонного разговора, когда он сообщил вам, что нашел завещание Зоны, в котором тот оставляет все Миранде, вы сказали ему, что собираетесь повидать его. Ленел был этим очень удивлен. Он знал, что вы хотите кое-что получить от Зоны, к тому же тот мог в любой момент изменить завещание. Ну, а так у него не оказалось шансов изменить его. Вы убили его и Миранда Грей оказалась его наследницей, поэтому-то вы позвонили ей сегодня вечером и сказали, что завтра получите специальное разрешение, чтобы пожениться! – Гаунт помолчал, чтобы его слова лучше дошли до Лоримера. – А потом, когда ее повесят за убийство Зоны, вы получите эти деньги.
  Лоример смотрел на него. Его глаза казались узенькими щелочками.
  – Должен сказать, что у вас достаточно мозгов, Гаунт, – произнес он. – Но боюсь, вам долго не придется ими пользоваться.
  – Ну, я так не думаю, – возразил он с улыбкой. – Может быть, вас интересует, что произошло в квартире Зоны в 6.56? Так я вам расскажу.
  Он погасил сигарету.
  – Сначала вы позвонили Зоне, потом – мне, притворившись, что это – Зона, после чего направились к нему. Там вы увидели Миранду, входящую в дом, и поднялись по пожарной лестнице, вошли через окно в спальню, прослушали их разговор, увидели пистолет, направленный на Зону, видели, как он упал на стол, и она убежала. Вам, должно быть, было очень приятно, что она стреляла в него из-за вас, а потом вы очень удивились, увидев, что покойник вдруг ожил и звонит вниз, прося принести спиртное, – Гаунт закурил. – И вы решили, что этим делом нужно заняться самому. С пистолетом в руке вы вошли в кабинет и приказали Зоне позвонить вниз и отменить свое распоряжение.
  Лоример злобно усмехнулся.
  – Вы – хороший отгадчик, Гаунт. Продолжайте, это очень интересно.
  – Я очень рад, – сказал Гаунт, продолжая. – Зона очень испугался. Вы сказали, что вам нужны деньги и много, иначе вы расскажете, что знаете о нем. Зона стал говорить, что нелегальные дела в клубе вы начали вместе с Ленелом, что он все рассказал мне и не позволит шантажировать его.
  Гаунт выпустил кольцо дыма и смотрел, как оно плывет по воздуху, а потом продолжал:
  – Вы не обратили внимания на его слова. Вы сказали, что утром дали пистолет Миранде для самообороны и только что видели, как она выскочила отсюда, так что теперь никто не помешает вам убить его, поскольку в убийстве заподозрят ее, а не вас, так как у вас есть алиби. Вы – в Манчестере, это могут подтвердить Брикет и Ленел. Зона попытался выиграть время. Он надеялся, что этот кошмар прекратится, если придет Джеральдина. Вам стало ясно, что нужно спешить, так как пора вернуться в Манчестер. Тогда вы застрелили Зону. И когда вы уже уходили, вас осенило. Ленел говорил вам о завещании Зоны, в котором он оставляет деньги Миранде. Вы вспомнили о той инсценировке убийства, вернее, самоубийства, которую вы подготовили. Если представить дело так, что Зона покончил с собой, то вы получите и Миранду и деньги.
  Вы усадили его за стол, вытащили пистолет, привязанный к веревке из дыры в полу, и вложили ему в руки. Пока вы все это делали, появился Ленел. Он тоже поднялся по пожарной лестнице и видел, как вы вложили пистолет в руку Зоны. Он стал спускаться и увидел Джеральдину. Он быстро спустился и сделал вид, что не заметил ее, и забежал за угол. Он вернулся тогда, когда она поднялась по лестнице. Она увидела из спальни плечо и руку Зоны с зажатым в ней пистолетом. Он приказал ей не вмешиваться в это дело, так как знал, что вы еще не ушли. Он уже решил, что в случае, если полиция сочтет, что это – самоубийство, при помощи шантажа поделить с вами деньги, которые Зона оставил Миранде.
  – Знаете, Гаунт, вы – неплохой детектив, – сказал Лоример.
  – Еще бы. Но, к несчастью для Ленела, вмешался я. Я сказал Джеральдине, что знаю, что она была в кабинете Зоны, и есть вероятность того, что ее обвинят в убийстве. Это испугало Ленела. Он любит Джеральдину. К этому времени он уже знал, что полиция отбросила версию самоубийства, потому что, к несчастью для вас, вскоре после вашего ухода началось трупное окоченение. Тело соскользнуло со стула, куда вы его усадили, упало в сторону, и пистолет провалился в дыру. Все, что хотел Ленел, – это защитить себя и Джеральдину, но и вас он не хотел вмешивать. Поэтому он попытался навлечь подозрение на Миранду Грей. Он пришел в полицию и сказал, что я зарядил ее пистолет холостыми патронами уже после убийства. Меня это ничуть не обеспокоило, так как я знал, что смогу опровергнуть это в любой момент. Но это доказывало, что он связан с вами.
  Гаунт погасил сигарету и откинулся на спинку стула. Глаза его были устремлены на Лоримера, который сказал:
  – Все верно. Очень неудачно, что Зона написал эту записку.
  Гаунт усмехнулся.
  – Он не писал. Он никогда не писал этой записки. Я сам напечатал это письмо на машинке. Я знал, что если скажу вам, что Зона написал мне эту записку, а я еще не получил ее и получу только сегодня вечером, то вы примчитесь забрать ее. Вы хорошо понимали, что это может разрушить ваше алиби. И вот вы и пришли ко мне за этим письмом.
  Лоример сунул руку в карман пальто, а когда вынул ее, в руке у него был пистолет. Совершенно спокойно он прицелился в голову Гаунту.
  – Вы абсолютно правы, Гаунт. Я пришел сюда за этим письмом. Неважно, кто его написал. Вы знаете обо мне слишком много. Все же у меня есть еще шанс выбраться, но сначала я уберу вас. Я убил Зону, убью и вас!
  – Прекрасно! – сказал Гаунт, глядя на часы.
  Было 10.25. Гаунт, ловивший каждый звук, слышал каждое движение в приемной.
  – Мне это совсем не нравится. Мне хочется, чтобы вы хоть немного послушали меня. Думаю, мы с вами можем договориться и повесить все на Ленела.
  – Вот как? Интересно. И как вы это устроите?
  – Выслушайте меня, – громко заговорил Гаунт. В это время дверь в приемную стала потихоньку открываться. – Вот как мы устроим…
  Он достал сигареты, взял одну себе, а потом протянул портсигар Лоримеру. В тот момент, когда тот брал сигарету, Рикет ворвался в приемную и схватил его.
  Гаунт резко присел, так как Лоример нажал на спусковой крючок, и пуля просвистела в миллиметре от его головы. Пока Гаунт поднимался, Рикет выдал Лоримеру жесточайший свинг, и тот упал без сознания. Гаунт закурил, а Рикет достал пару наручников и защелкнул на запястьях Лоримера. Затем вытер свой лоб.
  – Хорошая работа, – похвалил он. – Ты не тратил время зря, Руфус.
  – Ну, Рикет, ты получил своего убийцу и слышал все, – улыбнулся он в ответ. – Надеюсь, ты нашел эту историю интересной?
  – Очень интересной. И между прочим, я на сто процентов согласен с ним. Ты – чертовски хороший детектив. Ну, ладно, обсудим это позже. Сейчас я вызову машину и отправлю этого парня в красивую и удобную камеру.
  Он направился к телефону. Гаунт встал и взял свою шляпу.
  – Я вас покидаю. Приглядывайте за Лоримером. Если я понадоблюсь, Рикет, дай мне знать. Закрой контору и входную дверь, когда будете уходить.
  Рикет усмехнулся.
  – Хорошо. Я смотрю, ты очень торопишься, а?
  – А почему бы и нет? – спросил Гаунт, тоже посмеиваясь. – Ты что, считаешь, что я зря потратил столько времени и просто так дал возможность этому парню выстрелить в меня?
  – Ты говоришь о Миранде Грей? – засмеялся инспектор.
  – Верно, Шерлок. Я собираюсь навестить ее. Скажу ей, что теперь она может быть совершенно спокойна. Но собираюсь сказать и кое-что еще, а вот что именно, тебе знать не следует.
  Лоример зашевелился. Послышался шум подъезжающей машины.
  – Не забудь пригласить на свадьбу, но должен сказать, Руфус, что никогда бы не подумал, что ты можешь влюбиться в женщину с характером Миранды Грей.
  Гаунт еще раз усмехнулся и ответил:
  – Я – любитель острых ощущений.
  И вышел, весело насвистывая.
  Питер Чейни
  Он ей только пригрезился
  ОН ЕЙ ТОЛЬКО ПРИГРЕЗИЛСЯ
  Одним летним вечером, в шесть часов, господин Алонзо Мактавиш сидел за маленьким с мраморной крышкой столиком, выставленным на улицу снаружи кафе де ля Пэ. Одет он был в великолепно скроенный серый костюм спокойных тонов. По мрачного вида лицу блуждала улыбка. Сквозь зеленые стекла очков он оценивающе разглядывал сливки парижского общества, прогуливающиеся мимо него по тротуару.
  Вскоре столики, стоявшие на улице, стали заполняться публикой, и где-то в двадцать минут седьмого хорошо одетый, небольшого роста человек, с как бы приклеенной к украшенному очками лицу маленькой бородкой, подсел к столику Алонзо и заказал рюмку вермута.
  Мактавиш мельком взглянул на него и вернулся к важному делу, которым он был занят в данный момент. А занят он был тем, что с нескрываемым восхищением разглядывал фигуру роскошно одетой женщины, которая, изящно поставив ножку на порожек машины, разговаривала со своим знакомым.
  Человек, сидевший напротив, какое-то время наблюдал за Мактавишем, затем обернулся и посмотрел на женщину, фигура которой вызывала такое восхищение в глазах Алонзо и, перегнувшись через стол, очень тихо произнес:
  – Я согласен с вами, месье Мактавиш, – изумительная, очаровательная женщина. Она источает, какое бы слово подобрать, месье? Ах, да, соблазн – вот какое слово! Вам не кажется?
  Алонзо одарил его одной из своих очаровательнейших улыбок.
  – Я согласен с вами относительно этой леди, месье, – произнес он. – Но это все, с чем я согласен. Я не месье Мактавиш. Меня зовут Верней-сон – Альфонс Вернейсон, уроженец Нанта, к вашим услугам.
  Маленький человек улыбнулся.
  – Я уверен, что вы позволите мне не согласиться с вами, – проговорил он приятным голосом. – Вы, месье, не Альфонс Вернейсон. Вас зовут Алонзо Мактавиш. Увидев однажды, вас невозможно забыть.
  Он протянул тонкий золотой портсигар.
  – Я присутствовал, когда весьма инициативный старший инспектор Гаррош чуть не арестовал вас в Ницце в 1932 году. Вы помните это? И также, пожалуйста, заметьте, что я произнес слово "чуть".
  Алонзо взял предложенную сигарету и пожал плечами.
  – Ну и? – пробормотал он.
  Его собеседник придвинулся чуть ближе.
  – Меня зовут Жак Фалбарон, – сказал он. – "Жак Фалбарон и К®". Ювелирная фирма. Мы располагаемся на улице Генри Мартина. Подобно вам я интересуюсь драгоценными камнями, но как бы с другой, можно сказать, более законной стороны.
  – Мир необыкновенен, – продолжал он. – Не так ли, месье? И вот сейчас, когда я увидел, с каким восхищением вы разглядывали женщину на другой стороне улицы, кстати, ее зовут графиня де Лирак, мне пришла в голову мысль…
  – И какая же мысль пришла вам в голову, месье? – с улыбкой поинтересовался Алонзо.
  – Мадам графиня де Лирак – это женщина, с которой у меня была масса дел, – произнес ювелир. – Она замужем за очень богатым человеком, который, я должен заметить, приблизительно на тридцать лет старше ее. До замужества мадам графиня работала на сцене.
  – Весьма интересно, – произнес Алонзо.
  – Несомненно, – согласился Фалбарон. – Ну, хорошо, месье, как я уже говорил, я купил и продал множество ювелирных изделий и драгоценных камней для мадам графини. Иногда я покупал их у нее, иногда – у ее молодых приятелей, которым она их подарила или которые сами позаимствовали их у нее, уловив момент, когда она была наиболее щедра.
  Он приятно улыбнулся.
  – Должен заметить, – продолжил он, – что ее чрезвычайно привлекают худощавые, симпатичные, похожие фактически на вас типажи, месье.
  – Неужели? – удивился Алонзо, выпуская тоненькую струйку дыма.
  – Только сегодня утром, – продолжал Фалбарон задумчиво, – мадам графиня позвонила мне и попросила одолжить ей пятьдесят тысяч франком, а я обнаружил, что не смогу этого сделать. И все же, с небольшой вашей помощью, месье, я думаю, что найду способ, как можно выполнить ее просьбу, и одновременно и вы и я смогли бы также заработать значительную сумму денег.
  Он еще ближе пододвинулся к Алонзо.
  – Вы когда-нибудь слышали о броши Лираков, месье? – с невинным видом спросил он. – Вас это интересует?
  Алонзо посмотрел на него заблестевшими глазами.
  – Фалбарон, – произнес он, – кажется, и у французских ювелиров тоже наступили не очень хорошие времена! Да, месье, я слышал о броши Лираков и меня это интересует.
  На лице месье Фалбарона появилась обаятельная улыбка.
  – Наша случайная встреча, месье Мактавиш, – пробормотал он, – такое стечение обстоятельств, несомненно, стало возможным из-за доброго расположения к нам Судьбы.
  Он поднялся.
  – Не закусить ли нам где-нибудь?
  Алонзо кивнул в знак согласия, но не очень поверил в стечение обстоятельств.
  – Давайте обсудим мадам графиню Валери де Лирак, – произнес Фалбарон. – Она – красивая женщина, все еще молода и склонна к приключениям. Ее муж дает ей очень мало денег, но одаривает драгоценностями в больших количествах. Он – старый дурак и любит ее до безумия. Он очень занят своими делами и очень часто предоставляет ее самой себе.
  Фалбарон ухмыльнулся.
  – Что является результатом всего этого? – продолжал он. – Ну, время от времени она продает драгоценности. Я купил их множество и за бесценок.
  – А что по этому поводу говорит граф? – спросил Алонзо.
  – Он ничего не говорит, – ответил Фалбарон. – Он не знает об этом. Она говорит ему, что потеряла их, а он, зная, что она безалаберна, верит ей и покупает еще. – Знаете, – хихикнув добавил Фалбарон, – старый идиот иногда покупал одну и ту же вещь не менее четырех раз, так как мадам по разным поводам продавала ее еще по сниженной цене три раза! Брошь Лираков – очень большая и заметная вещь. Она изготовлена из платины и украшена бриллиантами, – продолжал он. – Она нигде не застрахована, так как ни одна компания не рискнет застраховать драгоценности графини. А стоит она двести пятьдесят тысяч франков.
  Она хранит ее в ларце китайской работы на туалетном столике в своей спальне. Дом находится на улице Св. Оноре. С тыла к нему примыкает дом одного из моих друзей. Этого джентльмена зовут Пудаш.
  – И каков план? – спросил Алонзо.
  – Она очень хочет получить у меня аванс в пятьдесят тысяч франков, – произнес Фалбарон. – Но когда я попросил у нее в залог брошь, она отказалась. Она хочет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
  Теперь, месье, – сказал он улыбаясь, – я предлагаю вам сегодня ночью навестить моего друга Пудаша, который будет ждать вашего прихода. Вы пользуетесь репутацией очень осторожного, искусного и удачливого взломщика.
  Итак, через окно второго этажа дома Пудаша вы по балкону заходите в тыл дома и оттуда сможете перепрыгнуть на балкон спальни мадам. Она всегда спит с открытым окном.
  Алонзо опять улыбнулся.
  – Для вас достать эту брошь будет детским занятием, – сказал Фалбарон. – Вы даже не разбудите ее. Она спит очень крепко. Затем завтра вы принесете или пришлете брошь мне, а взамен я вручу вам сто тысяч франков.
  После этого я позвоню мадам и сообщу, что согласен ссудить необходимые ей пятьдесят тысяч франков. Оставшиеся сто тысяч будут моей долей в данном деле. Ну, месье?
  – А граф? – поинтересовался Алонзо. – Что он предпримет, когда узнает об ограблении?
  – Он не узнает, – с ухмылкой произнес Фалбарон. – Во-первых, он распорядился, чтобы мадам хранила брошь в банке, чего она не сделала. И, во-вторых, я знаю причину, почему она не поместила ее в банк.
  – И почему – задал вопрос Алонзо.
  – Она влюблена в одного молодого человека, произнес он. – Проходимца, на котором негде ставить пробу. Два или три дня назад она позвонила мне и как бы невзначай поинтересовалась, смогу ли я изготовить точную копию броши и сообщила какие-то невнятные причины, по которым ей была необходима эта информация. Вы понимаете, месье?
  – Вы имеете в виду, – уточнил Алонзо, – что она собирается передать настоящую брошь своему любовнику, чтобы он ее реализовал, и подменить ее дубликатом. А вы предполагаете, что если мы первыми завладеем этой брошью, то никому не причиним никакого вреда, кроме любовника мадам, до которого нам нет никакого дела?
  – Абсолютно правильно, – ответил Фалбарон. – Итак, месье?
  – Все звучит очень хорошо и легко, – произнес Алонзо. – Хорошо, я сделаю это. А теперь некоторые детали. К завтрашнему утру у меня будет брошь. Когда и где вы хотите, чтобы я передал ее вам, и когда и где я получу мои деньги? я спрашиваю это потому, что собираюсь покинуть Париж с седьмой платформы Северного вокзала в одиннадцать утра.
  Фалбарон на мгновение задумался.
  – Все очень просто, – проговорил он. – Завтра в десять утра я пришлю вам на квартиру конверт, в котором будут находиться сто тысяч франков. Я отправлю его с надежным посыльным. А вы, пожалуйста, передайте ему брошь Лирак, запакованную в обычный сверток, а он сможет принести ее мне. Вас это удовлетворяет?
  – Великолепно, – воскликнул Алонзо и поднял бокал. – За ваш умный маленький план, месье, – произнес он.
  
  Когда Алонзо перепрыгнул с перил балкона дома Пудаша и мягко приземлился на балконе второго этажа стоявшего напротив дома Лирака, часы пробили три часа. Подождав некоторое время, прежде чем натянуть на руки резиновые перчатки, он затем тихо прошел вдоль балкона и подошел к открытому окну.
  Две минуты спустя он был в спальне. Лучик лунного света, пробивавшийся через неплотно закрытые шторы, освещал прекрасное и спокойное лицо мадам графини, смотревшей сладкие сны, которые ей хотелось видеть.
  Беззвучно, как кошка, Алонзо пересек комнату и подошел к туалетному столику. На его краю стоял лаковый ларец. Он достал из кармана ключ, которым снабдил его Фалбарон, и открыл его.
  Внутри ларца, на подушечке из белого бархата, мерцала брошь Лираков. Алонзо взял ее и опустил в карман. Затем, бросив взгляд на спящую красавицу, он на цыпочках подошел к окну, быстро и бесшумно выскользнул наружу.
  Он тихо отошел от окна и некоторое время стоял, не двигаясь. Затем, почти бессознательно, подкрался обратно к окну и заглянул в спальню. После этого он подошел к краю балкона. Но не попытался перепрыгнуть на балкон Пудаша. Вместо этого он присел, прислонившись спиной к перилам и просидел так, пока часы не пробили четыре.
  
  Ровно в десять часов прибыл посланец Фалбарона. Алонзо взял у него адресованный ему конверт и взамен вручил ему аккуратно упакованный в коричневую бумагу сверток. Посыльный пожелал ему доброго утра и ушел.
  Алонзо не стал терять времени, надел шляпу, спустился вниз и пересек улицу. Зашел в маленькое кафе и вскрыл конверт. Внутри, как и было договорено, находились десять банкнот по десять тысяч франков каждая. Он положил их во внутренний карман и улыбнулся.
  Затем он посмотрел через дорогу и как раз вовремя, потому что увидел, как к дверям, ведущим в его квартиру, подъехала полицейская машина. Он снова улыбнулся, расплатился по счету и, насвистывая, вышел из кафе.
  Приблизительно в это же самое время месье Фалбарон, сидя в кабинете своего офиса, расположенного за принадлежащим ему магазином, открыл переданный для него коричневый сверток. Он обнаружил, что последний содержал два или три листа свежей капусты. И больше ничего.
  Раздавшаяся брань была неистовой. Наконец, исчерпав запас ругани, месье Фалбарон зажал голову руками и погрузился в глубокое раздумье.
  В одиннадцать часов Алонзо, стоя в дверях дома, расположенного напротив виллы Лираков на улице Св. Оноре, увидел подъехавшую полицейскую машину. Из машины вышли Гаррош – старший инспектор из отдела по борьбе с грабежами криминальной полиции и один из младших офицеров и вошли в дом.
  Алонзо подождал пять минут, закурил сигарету и, перейдя улицу, позвонил в дверь.
  – Меня зовут Алонзо Мактавиш, – проинформировал он дворецкого. – И я полагаю, что здесь находится месье Гаррош. Мне бы хотелось повидаться с ним. Возможно, я располагаю информацией, которая ему нужна.
  Спустя две минуты он вошел в гостиную и с улыбкой пожелал доброго утра собравшейся компании.
  В комнате по кругу сидели граф де Лирак, графиня, Гаррош и его помощник Дюваль. Гаррош с изумлением уставился на Алонзо.
  – Мадам графиня, – произнес он. – Это тот человек?
  Глаза ее были расширены.
  – Конечно, – ответила она. – Это тот самый человек. Этот человек заходил в мою спальню и украл брошь!
  Мактавиш улыбнулся.
  – Мадам, – произнес он. – Я думаю, что вы ошибаетесь. Он обернулся к Гаррошу.
  – Неужели, – спросил он, – меня в чем-то подозревают?
  Гаррош вздохнул. Он знал Мактавиша.
  – Прошлой ночью, – сказал он, – из спальни графини была украдена брошь Лираков. Сегодня утром ювелир месье Жак Фалбарон предоставил нам информацию о том, что вы звонили ему и предложили купить брошь, в которой он немедленно узнал по вашему описанию пропавшую брошь Лираков. Он ответил вам, что не хочет иметь с этим дела и сразу же позвонил в полицию.
  Алонзо кивнул, все еще улыбаясь.
  – Что вы собираетесь делать, Гаррош? – спросил он.
  Гаррош выглядел обеспокоенно. Как уже было сказано, он знал Алонзо.
  – Я собираюсь арестовать вас по подозрению, – ответил он. – Между прочим, а что вы здесь делаете, если ничего не знаете об этом?
  – Я много знаю об этом, – произнес Алонзо.
  Он выбрал из портсигара сигарету и прикурил ее.
  – Я думаю, что кто-то совершает очень серьезную ошибку, – улыбаясь, заявил он. – Может быть, это месье Фалбарон, а, может быть, мадам графиня. Не могу ли я позвонить месье Фалбарону? Я думаю, что он не понял, кто звонил ему сегодня утром.
  Гаррош пожал плечами…
  – В холле находится телефонная будка, – сказал он. – Можете ею воспользоваться. Дюваль присмотрит за вами.
  Мактавиш направился к телефону. Дюваль, стоя в холле, наблюдал за ним. Фалбарон ответил через минуту.
  – Фалбарон, – очень медленно произнес Алонзо, – слушайте меня внимательно. В противном случае вы и ваша подруга – графиня – можете оказаться в очень тяжелой ситуации.
  Вчера, – продолжал он, – вы рассказали мне очень забавную сказочку, которой, как вы подумали, я поверил. Но это не так. Думаю, что единственной причиной, по которой графиня до сих пор не продала вам брошь, является то, что даже ее старый дурак муж не настолько глуп, чтобы купить ее обратно, не узнав ее. Она слишком заметна и велика.
  Ваш план заключался в том, чтобы я украл ее и переправил вам в обмен на сто тысяч франков. Вы получаете брошь и полный порядок, и никто не будет знать об этом. Вы собирались рассказать полиции историю о том, что я звонил вам и пытался продать брошь и что вы узнали мой голос. А несколько минут спустя полиция арестовала бы меня в моей квартире и обнаружила при мне сто тысяч франков, которые она бы, вероятно, передала мадам графине в качестве возмещения за незаконную продажу ее драгоценностей, от которых я каким-то образом успел отделаться. И никто больше не стал бы претендовать на эти деньги.
  Она в свою очередь должна была вернуть их вам. Таким образом у вас и у нее оказываются брошь и деньги, а меня бы обвинили во всех остальных кражах драгоценностей Лираков, произошедших до этого случая, за счет которых вы и графиня неплохо жили в последние месяцы.
  – Послушайте, Мактавиш, – произнес Фалбарон, – откуда вы говорите? Что вы затеваете?
  – Кое-что достаточное для того, чтобы хорошенечко прихватить вас и графиню, – ответил Алонзо. – Ситуация в данный момент такова: я говорю из телефонной будки в холле дома Лираков. Я сейчас рассказал Гаррошу, что, по-моему, вы ошиблись и собираетесь подойти сюда, чтобы поддержать меня.
  – Чушь, – возразил Фалбарон. – Брошь у вас и никто не знает, что деньги, которые есть у вас, принадлежат мне. Они подумают, что вы уже сплавили брошь. Вы за это получите десять лет и вас также хорошенечко отделают.
  – В самом деле? – поинтересовался Мактавиш. – Послушайте, Фалбарон, если вы не сделаете того, что я вам сказал, через полчаса вы оба будете в криминальной полиции и вам предъявят обвинение, потому что я расскажу Гаррошу всю историю.
  – А он вам поверит, не так ли? – захихикал Фалбарон.
  – Должен будет, – ответил Алонзо. – Потому что брошь Лираков не была украдена. И она все еще находится в спальне графини!
  – Какого черта вы имеете в виду? – прошипел Фалбарон.
  – Я расскажу вам, – произнес Алонзо. – Я заподозрил вас с самого начала. Мне не понравилось ваше лицо! Я понял, что меня собираются отдать на заклание. Но решил осуществить ваш план по всем пунктам. Прошлой ночью я проник в спальню графини, как это было запланировано, и взял брошь.
  Когда я выбирался из окна, я заметил, что у нее подрагивали веки. Она не спала! Поэтому я сделал вид, что ушел, а затем вернулся и стал следить за ней. Она встала с постели, направилась к лаковому ларцу и заглянула в него. Потом она улыбнулась и вернулась в кровать. Вы меня слушаете, Фалбарон?
  – Да, – пробормотал он.
  – Ну хорошо, мой дорогой придурок, – продолжил Алонзо. – Я уселся на балконе и дождался, когда она уснула. Затем я вернулся в спальню и положил брошь на место в лаковый ларец. Она и сейчас там находится!
  – О, Боже! – воскликнул Фалбарон.
  – Спокойно! – сказал Алонзо. – Спокойно! Теперь или вы поговорите с графиней по телефону и договоритесь с ней о публичном извинении передо мной, подъедете сюда и сделаете то же самое, или я собираюсь рассказать Гаррошу, что вы оба попытались подставить меня.
  Он поверит мне довольно-таки быстро и после того, как поднимется в спальню и обнаружит, что брошь все еще лежит на своем месте, а ларец покрыт свежими отпечатками пальцев графини. Видите ли, я надевал перчатки!
  – Очень хорошо, – проговорил Фалбарон. – Я побежден и я знаю это. Я приеду. Но как насчет моих ста тысяч франков?
  – Они останутся у меня, – весело произнес Алонзо. – Вы не сможете заявить Гаррошу, что прислали их мне, не признавшись, что являетесь соучастником ограбления. До свидания, Фалбарон. Приезжайте и, как хороший мальчик, сделайте все, что должны. Пока!
  В шесть часов вечера этого же дня Алонзо Мактавиш, сидя под навесом кафе де ла Пэ и попивая очень сухое мартини, заметил, что мимо него медленно проехал автомобиль мадам графини де Лирак.
  Мистер Мактавиш с галантной улыбкой приподнял шляпу, но по каким-то причинам графиня смотрела в другую сторону.
  И, хотите верьте, хотите – нет, если бы кто-нибудь мог находиться в машине, он бы услышал, как она произнесла такую фразу в адрес Мактавиша, какую не произносит никто, кроме очень сердитых графинь.
  ДАМА В ЗЕЛЕНОМ
  Мистер Алонзо Мактавиш, сидя в роскошном холле отеля "Силендид", поплотнее вставил в левый глаз монокль, поправил безукоризненно скроенный вечерний фрак и с чарующим выражением, которое помогло ему обрести массу друзей, а половину полиции Европы приводило в состояние уныния, осмотрелся по сторонам.
  – Все было очень спокойно, – задумчиво отметил про себя Алонзо. Три месяца назад он поспособствовал изъятию определенных важных документов из сейфа Моравского посольства в Париже. Эти документы он мудро продал послу Ростовии, жившему на другой стороны улицы. Через два месяца после этого подвига мистер Мактавиш со своею изящной улыбкой тихо и искусно похитил эти документы из сейфа посольства Ростовии и перепродал их послу Моравии, который, не задавая вопросов, был рад получить их обратно за любую цену. Затем мистер Мактавиш счел, что на какое-то время воздух Англии будет более подходящим для его здоровья и купил билет на первый отправляющийся туда пароход и как раз вовремя, чтобы избежать встречи с тремя очень неприметными джентльменами, которые навестили его квартиру с намерением проинформировать его о том, что его отсутствие на территории Франции будет весьма оценено.
  С тех пор больше ничего под руку не подвертывалось и бездеятельность очень раздражала Алонзо. Он также понимал, что только сам мог дать своим друзьям в полиции еще один шанс поймать себя. До сегодняшнего дня им это абсолютно не удавалось, хотя они были очень хорошо осведомлены о том, что изощренный мозг Мактавиша стоял за дюжиной или даже больше таинственных "дел", которые имели место в Европе за последние два года.
  Алонзо осторожно выбрал из тонкого золотого портсигара сигарету и, собираясь прикурить ее, заметил девушку, сидящую у противоположной стены холла. На ней было зеленое платье – великолепная парижская работа, как предположил Алонзо, и сидело оно на ней безукоризненно. На какое-то мгновение, когда она подняла голову, ему показалось, что их глаза встретились, и в ее глазах промелькнула робкая улыбка. Затем она внезапно поднялась и, продолжая улыбаться, направилась к выходу.
  Значит, улыбка предназначалась не ему. А когда он увидел высокого, хорошо одетого человека, которого так экспансивно встречала девушка в зеленом платье, с его губ сорвался легкий свист. Это был Цезарь де Альварес – вор международного класса и специалист по драгоценностям и в придачу смертельный враг Алонзо, который не один раз портил ему игру. И что Альварес делал здесь?
  Алонзо незаметно поднялся с кресла и пересел в другое, стоявшее в тени колонны. Подождал, пока Альварес зарегистрировался у портье, а затем, когда тот и девушка исчезли в направлении лифта, он, как бы случайно проходя мимо стойки, заглянул в журнал регистрации. В нем он прочел: "Граф Цезарь де Эстерро, Рим". После этого Алонзо вернулся на свое место и, прикурив отложенную сигарету, погрузился в спокойное раздумье.
  Значит, Цезарь де Альварес превратился в "Графа Цезаря де Эстерро"! Алонзо пытался понять, в чем сейчас заключалась эта игра. Девушка была ему незнакома, он никогда с ней не встречался во время своих международных приключений, но ее красота поразила его. Он понадеялся, с полускрытым вздохом, что она не была простой пешкой в далекоидущей игре Альвареса. Алонзо взял иллюстрированный еженедельник, лежавший перед ним на столике, и стал лениво перебирать его страницы, думая об Альваресе. Внезапно он резко выпрямился и уставился на страницу с портретом, с которого на него смотрела девушка в зеленом, девушка, которая еще несколько мгновений назад так тепло приветствовала Альвареса. Под фотографией было написано: "Мисс Алин Гарнфорд из Филадельфии, свадьба которой с графом Цезарем де Эс-терро состоится, как было объявлено, в ближайшее время".
  Он издал непроизвольное восклицание. Что затеял Альварес? Собирается ли он жениться на богатой наследнице, несмотря на то, что у него уже было не менее четырех "жен" в различных частях света! Алонзо загорелся желанием что-нибудь сделать немедленно, бросил на столик журнал и быстро направился в свою комнату.
  Десять минут спустя, надев плащ и безукоризненного фасона шелковую шляпу, надвинутую под обычным углом, Алонзо вышел из гостиницы и быстро пошел через Пикадилли Серкус. На Лейсестер-Сквер он взял такси и попросил водителя отвезти его в Гранте-корт, расположенный в Лаймхаусе на территории лондонских доков. Через полчаса Алонзо вышел из машины в одном из самых опасных районов обитания преступного мира. Он быстро прошел через Гранте-корт и свернул в узкую аллею, ведущую к реке. Через несколько минут он остановился в тени потрепанного здания какого-то склада и просвистел несколько строк из песенки "Анни Лаури".
  Над его головой в стене сразу же открылось маленькое грязное окошко и из него высунулась седая взлохмаченная голова.
  – Что там? – требовательно произнес хриплый голос.
  – Все в порядке, Инки. Это я, Мактавиш, – ответил Алонзо. – Мне хотелось бы переброситься с тобой парой слов.
  Голова исчезла и минуту спустя со скрипом и лязганьем замков внизу открылась дверь. Мактавиш вошел внутрь и стал подниматься по расшатанным ступенькам лестницы за неуклюжей фигурой Инки в грязную и неубранную комнату, в которой обитал этот достойный человек. Там он аккуратно протер носовым платком стул и сел. Инки, почувствовав что-то важное, раскурил старую глиняную трубку и уставился на Алонзо.
  – Послушай, Инки, – произнес Мактавиш. – Я тебе очень помог пару лет тому назад. И хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня. Ты все еще занимаешься этими делами?
  – Да, Мак, – быстро ответил Инки. – Если бы не ты, я бы лет пять валялся на нарах. Что случилось?
  Здесь появился Цезарь де Альварес, и мне хотелось бы знать, чем он занимается, – сказал Мактавиш. – Он сегодня появился в Сплендиде. И его встречала какая-то девушка. Но не из тех, с которыми он обычно имеет дело. И потом я прочел, что граф Цезарь де Эстерро собирается жениться на ней. А Альварес зарегистрировался в гостинице как раз под этим именем. Он что охотится за ее деньгами? Но он же не думает, что ему удастся с ними смыться? Сейчас им очень сильно интересуется итальянская полиция. Узнай, что он затеял, Инки. И как можно скорее.
  Инки, набивая табаком старую глиняную трубку, ухмыльнулся.
  – А мне и не надо ничего узнавать, – прохрипел Инки. Он перегнулся через стол. – Я знаю.
  Алонзо взволнованно, но не больше, чем он это себе обычно позволял, придвинул стул ближе.
  – Ну, и что же это, Инки? – спросил он требовательным тоном.
  – Вчера вечером я слышал от Блу Стивенса, – произнес Инки, – что у Альвареса возникла большая идея. Он охотится за диадемой Родни. Ты знаешь, это та большая бриллиантовая тиара, которая принадлежит лорду Родни. Ну, а Альварес считает, что может наколоть это дело в лучшем виде. Эта штуковина находится в доме на Пост-стрит и для такого человека, как Альварес, это будет легким делом. Но то, что он не сможет сделать, так это вывезти ее из Англии. Он знает, что за ним охотится полиция, и как только тиару сопрут, за всеми портами Англии установят контроль, и Альварес понимает, что ему никогда не удастся улизнуть с ней. У него появилась блестящая идея. Он встречается с этой американкой в Париже, где она остановилась со своими стариками, и рассказывает ей, что он граф, и она клюет на эту удочку. Он уговорил ее приехать сюда и выйти за него замуж. Понял, что он затеял? Ночью девятого он крадет эту штуковину после бала в доме Родни, а утром десятого он женится на этой девушке, и она возвращается в Париж, чтобы сообщить об этом своим родителям. Понял мысль? Альварес положит бриллианты в коробку с драгоценностями девушки без ее ведома. Если ей удастся провезти их нормально, он в тот же вечер присоединится к ней в Париже, заберет эту штуковину и смоется. А если ей не удастся вывезти это, полиция обнаруживает эту вещь у нее, а у Альвареса – все в порядке. Грязная он собака, этот Альварес.
  Алонзо улыбнулся.
  – Значит он собирается провернуть дельце девятого после бала в доме Родни? – сказал он. – Послезавтра. Спасибо за информацию, Инки.
  Мактавиш достал пятифунтовую банкноту из плотно набитого бумажника и кинул ее через стол Инки.
  – Думаю, тебе не надо говорить кому-нибудь о том, что ты видел меня, – предупредил он. – Мы сохраним в тайне нашу короткую встречу. Спокойной ночи, Инки!
  Инки посмотрел вслед удаляющейся фигуре Мактавиша и, когда тот исчез в узком проходе, ухмыльнулся.
  – Ну, чертов мистер Альварес, – прохрипел он, поднимаясь по скрипящей лестнице, сжимая пятерку Алонзо грязными пальцами.
  – Теперь я немного поставлю за твои шансы.
  Сразу же, после того как он расстался с Инки, Алонзо с легкой улыбкой, блуждающей в уголках его хорошо очерченных губ, быстро дошел до Топлар-Хай-стрит, где остановил такси и поехал в западном направлении. У группы домов в Блумсберри он остановил такси, расплатился, быстро взбежал по лестнице и постучал в дверь квартиры, расположенной на втором этаже. Через некоторое время дверь открылась и из-за угла показалась рыжая голова.
  – Мак, боже ты мой! – произнес Лон Феррерз – владелец рыжей головы и один из его доверенных подручных. – Я думал, ты в Париже. Что тебя принесло сюда? Заходи!
  Алонзо вошел, снял пальто и шляпу и уселся в кресло.
  – Я думаю, Лон, у нас впереди есть небольшое дельце, – произнес он, улыбаясь. – Одна из тех очаровательных вещиц, когда можно совместить бизнес с удовольствием. Ты когда-нибудь слышал о Цезаре де Альваресе?
  – Еще бы! – ответил Феррерз. – Самый грязный жулик в мире. Он за грош продаст родную мать!
  – Абсолютно точно, – согласился Алонзо. – Но в этот раз он не собирается продавать свою мать. Сейчас он хочет предать довольно симпатичную девушку в зеленом платье. Но она слишком хороша для Альвареса, Лон, и я думаю, мы сможем поучаствовать в этой игре. Скажи мне, а у Блу все еще есть ключи от того пустого дома в Камбервелле? Есть! Хорошо. А теперь, – он придвинул кресло поближе, – слушай меня, Лон…
  Последняя машина отъехала от дома Родни, сверкающие огни стали один за другим гаснуть, оставляя дом в темноте. Прошел час и, когда часы в соседнем доме пробили три, по стенам библиотеки заплясал луч электрического фонаря и остановился на расположенном в углу сейфе, в котором находилась диадема Родни.
  Де Альварес, ибо это он держал в руке фонарь, достал из кармана пальто маленький прожектор, включил и направил его луч так, чтобы тот освещал циферблат замка сейфа. Затем снял пальто и, открыв атташе-кейс, взял маленькую кислородно-ацетиленовую горелку – инструмент современного взломщика.
  В течение часа он быстро и бесшумно возился с сейфом. На лбу у него выступили бусинки пота. Затем он издал вздох облегчения, отложил горелку и потянул массивную дверь. Она легко открылась, и он трясущимися руками стал выдергивать ящики, осматривая их содержимое, пока не обнаружил то, что искал.
  Он отступил от сейфа, пожирая глазами ни с чем не сравнимый образец ювелирного искусства, который сверкал и переливался в лучах электрического света. Затем поднял глаза и с его губ сорвалось восклицание, ибо он обнаружил, что на него направлен ствол автоматического пистолета, за которым улыбалось лицо мистера Мактавиша.
  – Добрый вечер или скорее доброе утро, де Альварес, – произнес Алонзо. – Нет необходимости волноваться. Упакуйте ваш атташе-кейс, положите диадему Родни во внутренний карман вашего пальто, закройте дверь сейфа и спокойно передо мной спускайтесь по лестнице. Когда выйдете наружу, поверните налево и идите, пока не дойдете до машины, за рулем которой сидит мой друг и коллега Лон Феррерз. Поторопитесь или я подниму тревогу и сдам вас. Мне будет очень легко объяснить, что я обнаружил парадную дверь открытой и, увидев свет вашего фонаря, внезапно накрыл вас.
  – Послушайте, – прорычал де Альварес. – Что за шутки, Мактавиш? Что вам нужно?
  – Вкратце дело заключается в том, – ответил Алонзо с улыбкой, – что вы не женитесь на мисс Гарнфорд сегодня утром, друг де Альварес. Совсем нет. У нас есть другие и более увлекательные планы на ваш счет. В настоящий момент мы предлагаем, чтобы вы отправились в Камбервелл и немного отдохнули и подлечились. А потом, когда попадете туда, вы напишете мисс Гарнфорд письмо, в котором сообщите ей, что вы – не граф Цезарь де Эстерро, а довольно-таки второсортный жулик, и извинитесь за неудобства, которые вы могли ей причинить. А теперь, мой друг, двигайте!
  Де Альварес повиновался, глухо ругаясь. Он с давних пор знал Алонзо и понимал, что означало то, что тот сказал. Через пять минут парочка тихо покинула дом. В конце улицы в машине их ожидал Лон Феррерз, и через два часа мистер де Альварес, связанный по рукам и ногам, лежал на кровати в маленьком домике в Кембервелле, изъясняясь языком, который был достоин более подходящего случая.
  На следующее утро Алонзо аккуратно пил маленькими глотками чай в холле отеля "Сплендид". Когда появился Лон Феррерз, он улыбнулся.
  – Все в порядке, Мак, – произнес Феррерз. – Я только что проводил мисс Гарнфорд. Нет необходимости говорить, как она удивилась, прочитав признания де Альвареса. Боже, как же он не хотел писать это. Сегодня вечером она будет в Париже у своих родителей.
  – Хорошо, – пробормотал Алонзо, наливая еще чая. – Я чувствую себя умиротворенным. А теперь нужно, чтобы справедливость восторжествовала. Скажи, ты проинструктировал Блу?
  – Да, – ответил Феррерз, – я только что звонил ему. Де Альварес привязан к кровати, и ему за тысячу лет не удастся освободиться, а диадема Родни лежит в кармане его пальто, как ты инструктировал. Блу выйдет из дома через пять минут. Какова идея всего этого, Мак?
  Алонзо ухмыльнулся.
  – Всего-навсего следующая, Лон. В сегодняшней дневной газете лорд Родни предлагает вознаграждение в пять тысяч фунтов за возврат диадемы. Ну, а когда я закончу эту чашку чая, я собираюсь сообщить его сиятельству, где находится его диадема. Через полчаса он получает обратно свои фамильные драгоценности, наши друзья из Скотленд-Ярда получают де Альвареса, а мы – пять тысяч фунтов в виде вознаграждения. Хотя, – пробормотал Алонзо с мечтательной улыбкой, – я бы мог сделать это для девушки в зеленом бесплатно.
  Это почти позор брать за это деньги!
  УБИЙСТВО АЛОНЗО
  Мистер Сайрус К. Вандерлен, он же Джо-взрыватель, он же Акула и обладатель еще полудюжины других кличек, через прокуренный воздух комнаты вежливо разглядывал Алонзо.
  – Теперь послушайте, Мактавиш, – произнес он. – Если бы я смог исполнить это дельце сам, то не пришел бы к вам. Я достаточно умен для того, чтобы понять, какая работа мне по зубам. И всегда даю возможность другим парням. Вы меня понимаете?
  – Несомненно, – пробормотал Алонзо. – Но что препятствует вам, Вандерлен? Я думал, что взрывать сейфы – это ваша специальность.
  – Это так, – протянул мистер Вандерлен, – но эта работа не связана со взрывом сейфа. Дом, в котором он находится, очень плохо приспособлен для шума, и если я попытаюсь открыть этот сейф при помощи взрыва, думаю, что разбужу всю Брук-стрит, и, прежде чем соображу, где нахожусь, меня заметут в участок. Не подходит! Этот сейф нужно открыть тихо. Он изготовлен фирмой Бриггс и имеет защиту от взломов, а насколько я знаю, из живущих на этой земле есть только один человек, который может открыть сейф Бриг-гса, и я снимаю перед самым искусным взломщиком, который когда-либо носил монокль, мистером Алонзо Мактавишем шляпу!
  Алонзо поклонился.
  – Благодарю вас за комплимент, Вандерлен, – произнес он. – Предположим, я сделаю эту работу для вас, что точно я буду за это иметь?
  – Вы получите половину, – пообещал Вандерлен. – Это – самая легкая работа, которую вы когда-либо делали в своей жизни. Штука, за которой мы охотимся, – часть короны царицы. Вы знаете, что когда произошла революция, все драгоценности царской семьи были украдены большевиками. Ну, а корона царицы была разбита на куски и продана по всему миру. По закону эта часть короны, которая хранится у Марлина, принадлежит теперешнему правительству России. Он купил ее за гроши у какого-то русского. А так как она украдена, он не сможет обратиться в полицию и просить их найти собственность, которую он купил у жулика.
  У меня есть план дома. Вы сможете легко проникнуть в него через окно второго этажа с тыльной стороны и там по коридору дойдете до третьей двери справа, за которой стоит сейф. У вас уйдет примерно двадцать минут на то, чтобы вскрыть сейф, после чего вы просто покинете дом с товаром. У меня есть в Амстердаме один парень, который даст мне за него пятьдесят тысяч, что означает по двадцать пять тысяч на каждого. Ну, вы согласны?
  Казалось, что Алонзо глубоко задумался. Одновременно он при помощи потайной кнопки в подлокотнике кресла, связанной со звонком в комнате Лона Феррерза внизу, выстукивал азбукой Морзе послание, которое гласило: "с-л-е-д-у-й-т-е з-а В-а-н-д-е-р-л-е-н-о-м к-о-г-д-а о-н у-й-д-е-т о-т-с-ю-д-а".
  Затем Алонзо небрежно достал новую сигарету и прикурил ее.
  – И когда вы предлагаете, чтобы я выполнил эту работу? – спросил он Вандерлена.
  – Ну, например, как насчет того, чтобы завтра ночью? – спросил Вандерлен. – Этот приятель Марлин ложится спать довольно-таки рано – около двенадцати. Вся прислуга спит в цокольном этаже и возможность того, что вас побеспокоят исключается. Обычно окно первого этажа с тыльной стороны дома не закрывается. А по стене, ведущей к нему, можно взобраться так же легко, как и по лестнице.
  – Хорошо, Вандерлен! – произнес Алонзо. – Я сделаю это завтра ночью. Соглашение о том, что мы все делим пополам, остается в силе?
  – Конечно, – ответил Вандерлен. – Все в порядке! Я навещу вас послезавтра.
  Они пожали друг другу руки.
  – Пока и желаю удачи, – сказал Вандерлен.
  После ухода Вандерлена Алонзо стал прогуливаться по комнате в глубокой задумчивости. Что-то в сказке, рассказанной американцем, звучало неправдоподобно. Вандерлен открыл столько сейфов, сколько не открыл любой другой взломщик в мире, и объяснение, что шум может разбудить округу, было не очень убедительным. В то же время он мог говорить и правду, особенно принимая во внимание то, что сейф изготовлен фирмой Бриггс и является весьма научным изобретением такого типа, с которым в настоящее время мог справиться только человек, обладающий чрезвычайным искусством Алонзо Мактавиша.
  Лон Феррерз вернулся к восьми часам.
  – Это ты хорошо придумал, Мак, – сказал он, – чтобы я проследил за этим торгашом Вандерленом. Отсюда он направился прямо к Чарли в Лаймхаус. Поболтался там некоторое время и имел длинный разговор с Чарли. Мне потом удалось переброситься парой слов с Чарли, и он рассказал мне, что Вандерлен пытался выудить у него кое-какую информацию о тебе. Хотел выяснить, ходишь ли ты на дело с оружием и тип оружия. Чарли сказал ему, что у тебя есть кольт-автомат 38 калибра.
  Вскоре после этого Вандерлен ушел. Он нанял такси и поехал на Дейвис-стрит, а потом зашел в дом № 17 по Брук-стрит, использовав служебный вход.
  Алонзо улыбнулся.
  – Это тот дом, где стоит сейф, – объяснил он. – Дом, который, как предполагается, я должен завтра ночью ограбить. Очевидно, между Вандерленом и этим парнем Марлиным что-то есть.
  Он прохаживался, глубоко погрузившись в свои мысли. Внезапно вскрикнув, он остановился и повернулся к Феррерзу.
  – Клянусь Юпитером, Лон! – произнес он. – Я могу догадаться, что они затеяли. Теперь тебе придется поработать. Завтра утром ты первым делом отправляйся и выясни все, что сможешь об этом Марлине. Узнай, где находится его спальня и, что более важно, узнай, в какое время он обедает. Мне повезло, что сейчас темнеет в семь часов вечера, и я хочу провести небольшую разведку в этом доме, прежде чем заберусь в него ночью. У меня появилась неплохая мысль о том, что Марлин – это не кто иной, как наш старый друг Марни, а ты знаешь, чего я могу от него ожидать.
  Лон Феррерз присвистнул.
  – Ей богу, Мак, – воскликнул он, – если это – Марни, то тебе лучше быть начеку. Он поклялся свести с тобой счеты!
  Алонзо рассмеялся.
  – Ну, он еще не поймал меня, – произнес он.
  В восемь часов вечера следующего дня Алонзо спокойно прошел по Дейвис-стрит и свернул в узкий проход, расположенный параллельно тыловой части зданий, находящихся на Брук-стрит.
  Подойдя к воротам дома № 17, Алонзо достал из кармана несколько ключей и, попробовав их, остановился на том, который подходил к замку двери. Он открыл дверь и, бросив быстрый взгляд по сторонам, проскользнул внутрь.
  Он очутился в хорошо ухоженном саду. Задняя часть дома находилась в темноте, и по информации, добытой Феррерзом, Алонзо знал, что домашняя прислуга должна была находиться на обеде.
  Он быстро пересек сад и вскарабкался к окну второго этажа.
  Стараясь не оставлять никаких следов на подоконнике, он пролез через открытое окно в коридор и остановился, прислушиваясь. Он знал, что за третьей дверью справа находилась библиотека, где стоял сейф, но за второй дверью, согласно сообщению Лона Феррерза, находилась спальня Марлина. Алонзо обнаружил, что эта дверь была не заперта и, толкнув ее, он вошел внутрь.
  Включив маленький электрический фонарь, он начал систематический обыск комнаты. Наконец, в верхнем ящике большого комода, стоящего у окна, он обнаружил то, что искал.
  В ящике лежало два пистолета. Один – кольт 38 калибра, другой – "Смит и Вессон". Алонзо быстро осмотрел их. "Смит и Вессон" был заряжен, как обычно, шестью патронами, но в обойме Кольта, в которой должно было находиться десять патронов, отсутствовал один патрон. На его месте была стреляная гильза.
  Алонзо улыбнулся про себя и покопался в кармане. Три минуты спустя он положил оружие на место, тихо выскользнул из комнаты и через пять минут с невинной улыбкой на лице шествовал по Дейвис-стрит.
  В эту же ночь в половине двенадцатого Алонзо открыл ворота дома № 17. Он взобрался к окну и, очутившись в коридоре, открыл третью дверь справа.
  Очутившись в комнате, он включил свет, приняв меры, чтобы окна были плотно закрыты шторами, и снял пальто. В широком кожаном поясе, который он надел на себя, находились все инструменты, необходимые ему для вскрытия сейфа. Алонзо снял пояс и начал колдовать над сейфом.
  Через полчаса он открыл его тяжелую дверь. В этот момент он услышал легкий звук, который, как ему показалось, раздался из коридора.
  Алонзо быстро надел пояс и пальто, и в этот момент открылась дверь, и на него уставился ствол револьвера, который держал в руках его старый враг Сайлас Марни.
  – Добрый вечер, Марни, – ухмыльнулся Алонзо. – Так значит это ты – мистер Марлин, не так ли?
  Марни тоже усмехнулся.
  – Конечно я, – медленно произнес он. – Послушай, Мактавиш. Здесь, я думаю, мы сведем наши старые счеты. И если ты знаешь какие-нибудь молитвы, – молись, потому что через минуту я собираюсь прикончить тебя. Думаю, приятель, что в этот раз я оказался чуть умнее тебя.
  Я отправил к тебе Вандерлена с этой дурацкой историей о бриллиантах из короны царицы. Я знал, что ты клюнешь на подобную чушь, а остальное будет простым делом. Я пристрелю тебя, как собаку! Семь лет я ждал отмщения, но я не забыл, что из-за тебя я пять лет парился в тюрьме. А сейчас ты получишь то, что заслужил. И, видишь ли, я не буду мучиться из-за этого. Понял? С моей стороны это будет самозащитой.
  Вандерлен узнал, что у тебя есть кольт-автомат, и, когда я пристрелю тебя, я положу пистолет в твою руку. А в нем будет одна стреляная гильза. Затем я собираюсь вызвать полицию и расскажу им, что застукал тебя у сейфа, а ты стрелял в меня, и я, оборонясь, застрелил тебя! Ну, все. Прощай, Алонзо Мактавиш!
  Марни поднял пистолет, тщательно прицелился в Алонзо и выстрелил.
  Грохнул выстрел, и Алонзо рухнул на пол. Его тело судорожно дернулось. Поток крови хлынул из его головы, окрашивая светлый ковер в ярко-красный цвет.
  В этот же момент появился Вандерлен.
  – Порядок, я прикончил его, – сказал Марни. – Быстрее, Вандерлен. Вставь пистолет ему в руку и беги за ближайшим полицейским.
  Вандерлен сделал, как ему было сказано. Подойдя к скрюченному телу Алонзо, он вложил пистолет ему в руку. Затем он отошел к Марни, стоявшему у двери, и они вместе встали там, глядя на неподвижную фигуру на полу.
  – Хорошо, – протянул Марни, – это – конец слишком умного парня Алонзо Мактавиша.
  Как только он произнес эти слова, Алонзо сел и направил на эту парочку кольт-автомат.
  – Не двигаться, – скомандовал он. – Не забывайте, что у меня в обойме девять боевых патронов, хорошо? Вам крупно не повезло, не так ли? Видите ли, пару часов назад я посетил этот дом. Я догадался, что в спальне ты будешь держать наготове оружие, и все, что я сделал, – это заменил холостой патрон в твоем револьвере. Я знал, что ты собираешься вложить кольт мне в руку.
  Должен отметить, что убийство было обставлено очень реалистично. А как тебе понравилась эта кровь? Я заплатил за нее один шиллинг в местной керосиновой лавке!
  Я видел кое-какие ценные вещи в твоем сейфе, Марни. И я намерен их взять с собой. Давай, передвинься к другой стене и держи руки вверх, а то я набью тебя свинцом. Знаешь, Вандерлен, тебе не следовало бы наводить справки, какое у меня оружие. Это то, что навело меня на разгадку твоей хитрости.
  Говоря все это, Алонзо продолжал опустошать сейф от содержавшихся в нем небольших ювелирных изделий. Марни не произнес ни слова, но его лицо было искажено яростью. А что касается Вандерлена, так его рвало от злости.
  Взяв столько, сколько он мог унести, Алонзо направился к двери.
  – Я запру ее снаружи, – произнес он. – И к тому моменту, когда вам удастся отсюда выбраться, я буду очень далеко. Я организовал небольшой ужин для нескольких моих друзей. Думаю, им будет весело, так как я собираюсь рассказать им об убийстве Алонзо! Спокойной ночи!
  УДАЧА… И ДАМА
  Мистер Алонзо Мактавиш был чрезвычайно расстроен, хотя его улыбка не выдавала этого. Дела были очень плохими. Он, конечно, понимал, что наступило временное затишье. В конце концов что-нибудь должно будет подвернуться под руку, думал он. Потому что было необходимо, чтобы что-нибудь подвернулось. У Алонзо оставалось четырнадцать шиллингов и девять пенсов – достаточно, чтобы позавтракать, обаятельная улыбка и фигура, которой мог позавидовать толстяк, а еще монокль. Это было все, чем он обладал в настоящее время.
  Он сознавал, что помощи от братства жуликов, обитавших на окраинах Лондона, откуда он проводил все свои операции, ждать не имело смысла. Им не нравилось, что он вел все свои дела в рамках закона, и еще больше им не нравился его монокль.
  Алонзо медленно брел по Беркли-стрит. Случайно взглянув на свою левую туфлю, он заметил, что подметка вот-вот должна была расстаться с верхом. В этот момент начал накрапывать дождь, и поэтому без малейшего колебания Алонзо свернул в отель "Рейна" и направился в ресторан.
  Он увидел ее, стоя на лестнице. Чувствовалось, что она была прекрасно воспитана, а редкостная улыбка, казалось, очаровала ее средних лет компаньона, который, как определил наметанный глаз Алонзо, был богатым американцем. Она была безукоризненно одета и весьма изыскана.
  Подняв глаза, она увидела Алонзо и с улыбкой помахала рукой, чтобы он подошел к их столику.
  Он медленно пересек зал. Очевидно, она его за кого-то приняла, но даже когда он подошел, она продолжала улыбаться и пригласила его сесть.
  – Я думаю… – начал Алонзо, но то, что он думал, осталось невысказанным, ибо в этот момент маленькая ножка мягко наступила на его ногу. Почти незаметно дама подмигнула ему. Мистер Мактавиш улыбнулся.
  – Я так рада, что вы пришли, – произнесла она, поворачиваясь к компаньону и глядя на Алонзо. – Это – мистер Шелтон, ваш эксперт. Мистер Шелтон, это – мистер Ван Штраат, который собирается купить у нас прииск Эль Карас, – добавила она, улыбаясь.
  Алонзо поклонился.
  – Рад, что вы пришли, мистер Шелтон, – сказал Ван Штраат. – Мне хотелось бы послушать все, что касается этого прииска. Навестите меня сегодня вечером в "Алькасаре" и расскажите все, что вы думаете об этом прииске. Пусть это будет неофициальной беседой. Репутация вашей фирмы для меня достаточна.
  Маленькая ножка опять под столом наступила на ногу Алонзо.
  – Благодарю вас, мистер Ван Штраат, – ответил он. – Надеюсь, что моя фирма справедливо гордится своей репутацией.
  Он посмотрел смеющимися глазами прямо в сторону сиреневатых глаз. Они тоже смеялись.
  Мистер Алонзо Мактавиш пообедал с Ван Штраатом и побеседовал обо всем, кроме золотых приисков. В два тридцать американец вспомнил, что у него была еще одна встреча, но попросил Алонзо не торопиться с кофе.
  – Я должен идти, – извинился он. – Навестите меня сегодня вечером в "Алькасаре". Я живу в номере на первом этаже. А пока можете рассказать обо всем этом графине де Ириет.
  Он подписал счет, попрощался и ушел.
  – Я очарован встречей с вами, графиня. Могу ли я задать вам несколько вопросов или мои обязанности заканчиваются на этом обеде? – он вопрошающе улыбнулся.
  – Спрашивайте, мистер Мактавиш, – произнесла она.
  Алонзо расплылся в еще более широкой улыбке. Значит, его знают!
  Он облокотился на стол и уставился на нее.
  – Вопрос номер один: вы действительно графиня де Ириет? Это очень русское имя, как я знаю. Два: почему я должен быть мистером Шелтоном? Три: откуда вы знаете, что я – Алонзо Мактавиш? Четыре: и в чем точно заключается игра?
  – Я – графиня де Ириет. Мой муж умер в России три года тому назад. И оставил мне только ниточку жемчуга, которую я продала два месяца тому назад. Второй вопрос. Вы – мистер Шелтон потому, что необходимо, чтобы наш старый добрый друг мистер Ван Штраат услышал сегодня вечером личный доклад о прииске Эль Карас, чтобы он смог купить все их акции завтра. Три. Я знаю, кто вы, потому что Серье, начальник полиции Парижа, показал мне вас два года тому назад и сказал, что вы являетесь взломщиком международного класса, которого полиция никак не может поймать. Вы слишком умны! И четыре. Игра, как вы это называете, очень проста. И все очень честно.
  Девять месяцев назад я была в Южной Америке и встретилась с очаровательным человеком – Жаном де Альваресом. Он владел прииском Эль Карас и хотел продать его. А потом появился мистер Ван Штраат, которого я случайно встретила в Нью-Йорке, и я представила его как потенциального покупателя. Мистер Ван Штраат пригласил горного инженера – некоего мистера Джеральда Стивенса. Этот джентльмен через пять дней подготовил отчет об этом прииске и сообщил, что обнаружил золотую жилу. Месяц назад мистер Ван Штраат прислал письмо из Нью-Йорка с инструкциями мистеру Шелтону – английскому специалисту по этим вопросам, отправиться на место и перепроверить отчет Стивенса.
  Де Альварес прибывает в Лондон сегодня вечером и, если все пойдет хорошо, сделка будет совершена завтра. Но сегодня утром я получила безумную телеграмму от де Альвареса о том, что Шелтон заболел и не приедет. А это может поколебать уверенность мистера Ван Штраата, так как Шелтон должен был лично подтвердить отчет Стивенса, и поэтому мне нужно найти ему замену. Это было очень легко, так как Ван Штраат никогда не видел Шелтона.
  – Ага, – произнес Алонзо, – а как выглядит мистер де Альварес?
  – О, он очень мил, высокого роста, темноволосый и очень симпатичный. Такой латиноамериканский тип.
  – И вы любите его?
  – Боже! Нет! Почему?
  – Если это не так, то зачем вам все эти беспокойства? – спросил Алонзо. Она изучающе посмотрела на него.
  – Из-за пяти тысяч фунтов, которые я получу от де Альвареса, когда сделка будет совершена. А у меня осталось всего двадцать фунтов. Вам понятно?
  Алонзо кивнул.
  Откинувшись в кресле, он задумался. Он не мог понять всего этого. Де Альварес был одним из самых хитроумных торговцев фальшивыми акциями в Европе. Значит, за всем этим стоит де Альварес. Алонзо почувствовал, что что-то было нечисто во всем этом.
  И эта женщина. Говорит ли она правду? Думает ли она, что это дело нормальное и предъявление фальшивого мистера Шелтона – просто ход в деловой игре? Алонзо засомневался.
  – А что, – пробормотал он, – я буду иметь за это?
  – Я поделюсь с вами своей долей, – пообещала она. – Мы разделим ее пополам. И, если вы позволите, я дам вам одну из оставшихся у меня десяток с будущим зачетом.
  Она приятно улыбнулась.
  – Я заметила, что ваша левая туфля нуждается в капитальном ремонте, – сказала она.
  – Благодарю, – произнес Алонзо и опустил банкноту в карман. – Кстати, удивляюсь, зачем я это делаю, но, вероятно, я знаю.
  Казалось, что она изумилась.
  – Я думала, что вы всегда занимались подобными вещами, – проговорила она. – Вещами, которыми большинство людей не станет заниматься.
  – Я согласился на это, – сказал Алонзо, – потому что, во-первых, я сейчас на мели и, во-вторых, думаю, что вы мне очень понравились. Мне нравится, как вы одеты и запах ваших духов. Поэтому я рискну. Извините, мне нужно идти. Мне нужно "сочинить" историю для Ван Штраата об этом прииске Эль Карас. Полагаю, что завтра мы встретимся, когда появятся большие деньги. Аревуар!
  Поднимаясь по украшенной орнаментом лестнице "Алькасара" на встречу с Ван Штраатом, он размышлял о степени риска, не был ли он очень велик. Затем одно происшествие привлекло его внимание.
  Маленький мальчишка-посыльный, поднимавшийся перед ним по лестнице, уронил из пачки писем розовый бланк телеграммы. Алонзо поднял его и, собираясь окликнуть мальчишку, заметил, что она была адресована Ван Штраату.
  Любопытство было сильной чертой характера Алонзо. Он отступил в удобную телефонную будку и, вытащив из кармана кожаный футляр, достал из него изогнутую иголку. Он вставил ее в верхнюю часть конверта и через мгновение телеграмма была у него в руках. Алонзо прочел ее с удивительной улыбкой, вернул ее в конверт таким же способом, остановил посыльного, когда тот возвращался обратно и вручил ему конверт. Затем, счастливо улыбаясь, он направился в номер Ван Штраата.
  Обед был великолепным, и Алонзо чувствовал себя в превосходной форме, покидая гостиницу в девять тридцать вечера. Ван Штраат проводил его до выхода.
  – Де Альварес прибывает сегодня вечером, – сказал американец, – и, после того, как я услышал ваш прекрасный отчет, завтра в двенадцать дня я совершу эту сделку здесь в гостинице. Приходите и поднимите бокал шампанского за нового владельца прииска Эль Карас!
  Алонзо пообещал, пожелал хозяину спокойной ночи и быстро отправился на Пиккадилли. Там остановившись у какого-то ресторанчика, он глубоко задумался, стараясь вспомнить имя, которое ему было нужно. Наконец, он вспомнил Тони Ларгассо, который знал о жизни всех аферистов в мире. Алонзо вошел внутрь и стал искать его имя в телефонной книге. Затем нанял такси и уехал. Полночь застала его все еще наводящим справки о Ван Штраате в убогой квартире на Лонг Акре. Два часа спустя, счастливо улыбаясь, он вернулся к себе на квартиру в Эрлз Корте.
  Ночь была чудесной, воздух был мягким и освежающим. Алонзо обнаружил, что думает о сиреневых глазах.
  – Интересно, пробормотал он про себя. – Старается ли она заманить меня или ее тоже заманили?
  Не найдя ответа, мистер Мактавиш уснул невинным сном.
  На следующий день в "Алькасаре" были завершены все формальности. На столе перед улыбающимся де Альваресом лежало шестьдесят тысяч фунтов стерлингов в английских банкнотах. Этот добропорядочный человек, который абсолютно не удивился, услышав, как Алонзо представили "мистером Шелтоном", собирался убрать деньги, когда дверь отворилась и на пороге появилась спокойная и массивная личность.
  – Извините за беспокойство, мистер Ван Штраат, – кратко произнес он. – Я – старший инспектор Дуррант из Скотленд-Ярда. Думаю, вас сильно надули, сэр!
  Он перевел взгляд с изумленного Ван Штраата на переставшего улыбаться де Альвареса.
  – Де Альварес, у меня есть ордер на ваш арест за заговор с целью мошенничества. Стефани, графиня де Ириет, у меня есть ордер на ваш арест как сообщницы. У меня нет ордера для вас, Мактавиш, – продолжал он. – Мы получили информацию о вашем участии в этом деле только сегодня утром, но я собираюсь задержать вас по подозрению.
  – Послушайте, что все это значит? – спросил изумленный Ван Штраат.
  – Все просто, сэр, – объяснил полицейский. – Мы знаем этого де Альвареса. Он – международный аферист. Занимается сбытом акций. О, у нас нет сомнения, что он является законным владельцем Эль Караса. Но этот прииск ничего не стоит. Этот человек, Стивене, которого вы сначала наняли, чтобы он подготовил вам отчет, был подкуплен де Альваресом проинформировать вас, что он "нашел" золото…
  – Но Шелтон! – воскликнул Ван Штраат. – Мистер Шелтон, который находится здесь.
  – Это не он, – ответил человек из Скотленд-Ярда. – Это – Алонзо Мактавиш, который до сегодняшнего дня всегда ускользал из наших рук. Шелтона, которого вы послали в Эль Карас, де Альварес изолировал, чтобы он не смог подготовить вам реальный отчет. Вы его никогда не видели и им было легко заменить его этим парнем, который составил вам поддельный отчет.
  Ван Штраат тяжело вздохнул. Женщина побелела и сидела сцепив руки.
  – Я ничего об этом не знаю, – произнесла она. – Никто мне не поверит, но я ничего не знаю. Так же, как и этот джентльмен, мистер Мактавиш, абсолютно невиновен. Я только вчера убедила его сыграть роль мистера Шелтона. Пожалуйста, верьте мне… – она виновато уставилась на Алонзо.
  – Конечно, я верю вам, – сказал Алонзо. – Запри дверь, Инки, продолжал он, обращаясь к старшему инспектору. Затем он взял деньги и положил их себе в карман. Все уставились на него в изумлении.
  – Старший инспектор – мой друг, – произнес он, улыбаясь. – Он – такой же полицейский, как и я. А теперь разрешите мне объяснить.
  Он обернулся к де Альваресу.
  – Жан, единожды в жизни вас обманули, – он указал на Ван Штраата. – Разрешите мне представить вам Сайруса Фреймера – самого ловкого афериста в Соединенных Штатах. Присядьте, Фреймер, не нужно так волноваться. А сейчас я расскажу вам, что произошло на самом деле.
  Фреймер прослышал, что на прииске Эль Карас есть золото. Он также слышал, что вы при помощи графини де Ириет стараетесь продать прииск, хотя и не рассказали ей о вашем темном прошлом. На прииск отправляется мошенник – инженер Джеральд Стивенс, чтобы ознакомиться с ним. Стивенс обнаружил большую золотую жилу, сообщил об этом Фреймеру, а затем позволил де Альваресу подкупить его, чтобы он завысил стоимость прииска и отправил Фреймеру другой отчет. Шелтон, посланный Фреймером, был его сообщником и послан был с целью принизить ценность фальшивого отчета Стивенса, чтобы Фреймер смог подешевле купить прииск. Де Альварес задержал этого парня и протелеграфировал ничего не подозревающей графине найти другого Шелтона, и она нашла меня.
  Вчера вечером мальчишка-посыльный обронил на лестнице гостиницы телеграмму, посланную Ван Штраату. Я прочел ее. Она была от Стивенса. В ней сообщалось Ван Штраату, то есть Фреймеру, о том, что золото на прииске находится повсюду. Я связался с Тони Ларгассо, который узнал в Ван Штраате Сайруса Фреймера. Затем я организовал это представление со "старшим инспектором" и вот мы и приехали.
  Теперь я улажу это дельце. Де Альварес, прииск все еще принадлежит вам. За мои услуги я собираюсь оставить у себя шестьдесят тысяч фунтов за вычетом того, что причитается графине и немного "старшему инспектору" за его услугу. Что касается Фреймера, то ему эта маленькая неудача будет стоить шестьдесят тысяч, но он может отправиться в полицию, если хочет, хотя я больше думаю, что он постарается держаться от них как можно дальше. Его разыскивают по приблизительно пятнадцати делам. Инспектор, откройте дверь мистеру Фреймеру. Я думаю, что ему может стать плохо!
  Час спустя мистер Алонзо Мактавиш поглощал роскошный обед в отеле "Рейна". Казалось, что он был очень задумчив.
  – О чем вы думаете, мистер Мактавиш? – поинтересовалась графиня.
  Тот улыбнулся ей через стол.
  – Я думал об одной старой пословице, – ответил он, – в которой говорится о том, что нездоровый ветер не может надуть ничего хорошего. Фреймер потерял шестьдесят тысяч. Де Альварес получил свой ценный прииск. Вы получили тридцать тысяч фунтов, я получил вторые тридцать. В нашу сторону ветер дул достаточно долго. Интересно, надует ли он чего-нибудь еще для меня? – он посмотрел ей в глаза.
  Она опустила глаза.
  – На вашем месте и я бы задала этот вопрос, – ответила графиня.
  КУПИЛИ!
  Старший инспектор Маккарти, перебирая бумаги за столом своего кабинета в Скотленд-Ярде, поднял глаза на вошедшего подчиненного.
  – Что случилось, Гласс? – спросил он. – Вы выглядите взволнованным.
  – Это так, шеф, – ответил Гласс. – Послушайте, вы помните Страйкера – человека, который периодически выполнял кое-какие поручения Мактавиша? Так вот, он внизу и говорит, что у него есть нечто важное, о чем он хочет рассказать вам.
  Маккарти пожевал кончик сигары.
  – Итак, он хочет сдать нам Мактавиша, не так ли? – пробормотал он. – Я слышал, что недавно между ними пробежала кошка. И все же я удивлен. Мактавиш обычно очень осторожен в выборе людей, с которыми работает. И есть только два человека, которым он действительно верит. Это – Лон Феррерз и Страйкер. Хорошо, я поговорю со Страйкером. Если он собирается сообщить мне кое-какую информацию, которая даст мне возможность заполучить Мактавиша, я буду ему очень благодарен. С меня хватит этого джентльмена. Приведите Страйкера, Гласс.
  Две минуты спустя инспектор Гласс вернулся в комнату и указал человеку, шедшему за ним, на стул перед столом Маккарти. Страйкер – симпатичный, хорошо сложенный человек, высокого роста – совсем не выглядел типом, способным предать своего сообщника полиции. Он замер на стуле и сидел, глядя в пол, пока старший инспектор не начал говорить с ним.
  – Ну, Страйкер, – произнес Маккарти, достав коробку сигар из ящика стола и предложив одну сидящему напротив. – Что случилось? Вы пришли, чтобы проинформировать о новом деле Мактавиша?
  Страйкер раскурил сигару. Руки у него были абсолютно спокойны.
  – Думаю, что да, – наконец, произнес он. – Мы с Мактавишем очень долго были приятелями. Я честно работал с ним и на него, но он сделал такое, что я не могу позволить никому и он должен заплатить за это.
  Маккарти ухмыльнулся.
  – Думаю, здесь замешана женщина, – предположил он.
  Страйкер посмотрел на него.
  – Наверное, – согласился он. – Но это к делу не имеет отношение. Во всяком случае, это все вам на пользу. Без моей помощи вы никогда не поймаете Мактавиша, и вы это знаете. Он все время уходил от вас. Он проворачивал свои дела у вас под самым носом, а вам никогда не удавалось навесить на него что-нибудь. Он годами смеялся над вами. Сейчас, если у вас есть хоть немного мозгов, вы сможете легко поймать его!
  Маккарти перегнулся через стол.
  – Это то, что я хотел услышать, Страйкер, – сказал он. – Заполучить Мактавиша – это будет стоить мне, пожалуй, сотню фунтов.
  – Неужели? – заинтересовался Страйкер. – Покажите сотню.
  – После того, как мы услышим ваш рассказ, – Маккарти улыбнулся.
  Страйкер нахмурился.
  – Или я получу сотню сейчас, – отрезал он. – Или рассказа не будет.
  Маккарти на мгновение задумался, затем встал и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с пачкой пятифунтовых банкнот и бросил их через стол Страйкеру.
  – Получи. Вот ваши чертовы деньги. Теперь ваш рассказ.
  Страйкер положил деньги в карман.
  – Есть один старичок по имени Грант, – начал он. – Он живет на Беркли-стрит, совсем рядом с парком. И у него есть коллекция старинных римских бриллиантов. Думаю, он хранит их в специальном сейфе в портфеле. Можно подумать, что есть такие сейфы, которые Мактавиш не может открыть, если захочет. Правда, сначала он должен посмотреть на него. Ну так вот Мактавиш хочет взять эту коллекцию.
  Страйкер затянулся сигарой и стал разглядывать потолок.
  – Хочет? – спросил Маккарти. – Когда?
  – Завтра ночью, – ответил Страйкер. – У него все готово. Нас трое участвуют в этом деле – Мактавиш, Лон Феррерз и я. Мактавиш попадет в дом через окно второго этажа, которое расположено у входа в гараж с боковой стороны дома. Он предполагает, что у него уйдет около двадцати минут, чтобы открыть сейф. Мое задание наблюдать за улицей.
  Маккарти с улыбкой посмотрел через стол на Гласса.
  – Кажется, это – конец Алонзо Мактавиша, – произнес он. – По крайней мере, пять лет ему обеспечено. Мактавиш – искусный взломщик, которого никак не могут поймать! Боже! Вот так добыча будет у нас, Гласс! – Он поднял со стола карандаш. – В какое время он собирается провернуть дело, Страйкер? – уточнил он.
  – Точно не знаю, – ответил тот. – Вы знаете Мактавиша. У него правая рука никогда не знает, что делает левая, но это будет где-то в районе полуночи. Но это не должно волновать вас. Как только Мактавиш проникнет в дом, я добегу до ближайшей телефонной будки на Беркли-стрит и позвоню вам. Через десять минут вы сможете быть там. А у него на то, чтобы взломать сейф, уйдет от двадцати до тридцати минут.
  Маккарти чуть подумал.
  – Я думаю, вы правы, – согласился он. – Нам не следует болтаться там раньше времени. Этот район ночью обычно малолюден, и он может почуять опасность. Как только он залезет в дом, вы позвоните нам, и мы через пять минут будем. И не вздумайте надуть меня, Страйкер, или у вас будут осложнения!
  – Вам не следует волноваться об этом, шеф, – заверил его Страйкер. – Есть только одна вещь. Как только вы поймаете Мактавиша, я быстро смываюсь. Я не хочу, чтобы он заподозрил меня в том, что я сдал его полиции.
  – Все в порядке, – ответил Маккарти. – Можете исчезать в тот момент, когда мы возьмем его. Вы мне не нужны в качестве свидетеля. Товар будет при нем и поймаем мы его на деле. Для меня это достаточно. Все в порядке, Страйкер, можете идти. Все будет, как договорили.
  – Хорошо, шеф, – произнес Страйкер. – Можете положиться на меня.
  После ухода предателя и Гласса Маккарти встал и потянулся. На его губах блуждала улыбка.
  – Поймал тебя, Мактавиш, – пробормотал он. – Наконец-то поймал тебя!
  В одиннадцать тридцать вечера следующего дня Мактавиш, в безукоризненном вечернем костюме, в шелковой шляпе, надетой под ее обычным щегольским углом, и с моноклем, плотно вставленным в левый глаз, медленно шел по Беркли-стрит. Быстро осмотревшись по сторонам, он резко свернул ко входу в гараж, который находился сбоку дома Гранта. Затем, зная, что с одной стороны улицы за ней наблюдает Лон Феррерз, с другой – Страйкер, он быстро вскарабкался по стене, лепные украшения которой были удобными ступеньками, добрался до балкона, быстрым движением выдавил стекло и пролез через него в комнату.
  Минуту он постоял в темноте, внимательно прислушиваясь. Затем, включив электрический фонарик, пересек комнату и остановился перед сейфом, замурованным в стену. Это был очень современный сейф, с гарантией от взлома и пожара, но губы Алонзо скривились в улыбке, когда он исследовал его. Он вытащил из кармана коробку, которая, как казалось, была сделана из металла и размером с обычную коробку из-под сигар. Алонзо вставил ключ в прорезь сбоку коробки и завел какой-то механизм внутри. Коробка начала сразу же громко тикать как будильник. Мактавиш поместил коробку у основания сейфа, выключил фонарь, дошел до окна, перелез через балкон и мгновенно спустился по стене.
  Внизу его встретил Лон Феррерз и передал ему кожаный портфель размером с небольшой атташе-кейс.
  – Все в порядке, Мак, – сказал Лон Феррерз. – Я только что дал сигнал Страйкеру позвонить и скрываюсь.
  – Хорошо, Лон, – произнес Алонзо. – Окно открыто и все должно быть легко для тебя. Смотри, чтобы кто-нибудь не увидел тебя здесь сейчас. Пока!
  Лон Феррерз исчез также быстро и бесшумно, как и появился. А Алонзо, взяв портфель под мышку, остался терпеливо ожидать в тени аллеи.
  За пять минут до этого Страйкер с ухмылкой, искривившей его лицо, проскользнул в телефонную будку недалеко от отеля "Беркли" и позвонил старшему инспектору Маккарти.
  – Мактавиш только что проник в дом, шеф, – доложил он. – Вам лучше поторопиться. Он может управиться быстрее, чем мы ожидаем.
  Маккарти ответил, что будет немедленно, а Страйкер, повесив трубку, быстро пошел по Беркли-стрит. Проходя мимо аллеи, ведущей к гаражу, он кивнул Мактавишу, стоящему в тени.
  – Порядок, Мак, – сказал Страйкер.
  Мактавиш, все еще держа портфель под мышкой, вышел из аллеи и очень медленно направился по Беркли-стрит в сторону Пиккадилли. Когда он дошел до конца улицы, из-за угла вылетела машина Маккарти. Алонзо услышал звук тормозов, и машина резко затормозила рядом с ним. Он, улыбаясь, остановился, наблюдая, как Маккарти выпрыгивал из машины, направляясь к нему.
  – Вы оказались проворнее, чем мы думали, Мактавиш, – проговорил Маккарти с ухмылкой. – Ну, в этот раз игра проиграна!
  – Боюсь, что я не понимаю, – произнес Алонзо, все еще улыбаясь.
  – Неужели? – удивился Маккарти. – Хорошо, я постараюсь, чтобы вы меня поняли. Я арестую вас по обвинению в краже коллекции старинных римских бриллиантов, принадлежащих Гранту. Они находятся в портфеле у вас под мышкой. Я однажды видел эту коллекцию и я узнал портфель.
  Улыбка Алонзо стала шире.
  – Боюсь, вы совершаете довольно серьезную ошибку, старший инспектор, – произнес он. – Вы мне разрешите объяснить?
  – Вы можете объясняться в Скотленд-Ярде, – оборвал его старший инспектор. – Все закончено, Мактавиш. Садитесь в машину.
  Десять минут спустя в кабинете Маккарти в Скотленд-Ярде Алонзо было предъявлено официальное обвинение, после чего он уселся в кресло и с какой-то болезненной улыбкой стал разглядывать старшего инспектора.
  – Знаете, Маккарти, – произнес он, – вы всегда были осликом, но сейчас вы превзошли все.
  Он указал на открытый портфель, лежащий на столе Маккарти, в котором переливалась коллекция камней.
  – Это – не камни Гранта, – продолжал Алонзо. – Эти камни я купил неделю назад. Я сразу понял, что это – очень хорошая имитация коллекции Гранта. И я немедленно написал мистеру Гранту о том, что существует коллекция, имитирующая его камни, и не хочет ли он с ней ознакомиться. Он ответил, что хотелось бы. Его письмо лежит сейчас у меня в кармане.
  Алонзо бросил перед старшим инспектором письмо.
  – Было договорено, – продолжал Алонзо, – что так как я был занят весь день, то должен был навестить его в полночь. И я как раз шел к нему, когда вы меня арестовали, – сказал Алонзо. – И позвольте мне сказать вам следующее, старший инспектор. Если меня немедленно не освободят, у вас будут большие неприятности. Нельзя арестовывать людей по вашей прихоти. Если вы не верите тому, что я сказал, позвоните мистеру Гранту и попросите его приехать сюда. Он вам подтвердит, что эти бриллианты – подделка, а это письмо является настоящим письмом, которое он мне отправил!
  Маккарти ничего не ответил. Затем через мгновение протянул руку к телефону.
  – Вы – очень хитрый дьявол, Мактавиш, – сказал он. – С вами нужно быть начеку!
  Ожидая приезда Гранта, Алонзо спокойно курил сигарету и вел приятную беседу с Глассом. Маккарти стал ощущать какое-то легкое неудобство. Он знал, какой умный мозг скрывался под ничего не значащей улыбкой мистера Алонзо Мактавиша и все же он не мог понять, какие шансы у него были.
  Спустя пятнадцать минут прибыл Грант, изумленный вызовом в Скотленд-Ярд. Он посмотрел на бриллианты, на письмо и обернулся к Маккарти с удивленной улыбкой.
  – Этот джентльмен абсолютно прав, – произнес он, указывая на Алонзо. – Это письмо написал ему я, а это, очевидно, имитация бриллиантов, которую он любезно хотел показать мне. Я ужасно извиняюсь за эту неприятную ошибку, которая произошла, – продолжал он, оборачиваясь к Алонзо.
  – Вы знаете, какая у нас полиция, – ухмыльнулся Мактавиш, глядя на Маккарти. – Они всегда ошибаются. Но это не имеет значение, они с этим ничего не могут поделать. Ну, старший инспектор, думаю, что могу теперь идти. В действительности я думаю, что должен потребовать от вас извинения в письменной форме, но на этот раз я вас пожалею и освобожу от этого. Спокойной ночи, старший инспектор. Будьте хорошим мальчиком! – И с приятной улыбкой Алонзо вышел из комнаты и из Скотленд-Ярда, оставив старшего инспектора побелевшим от ярости.
  Прошло около двадцати минут после его ухода, когда инспектор Гласс, чувствуя, что ему нужно что-то сказать, чтобы утешить своего начальника, зашел в кабинет Маккарти.
  – Здорово вам не повезло, – произнес он. – Я удивляюсь… – он внезапно замолчал, так как зазвонил телефон.
  Маккарти протянул руку и взял трубку.
  – Алло, – произнес он. – Да… кто это… мистер Грант? Что? Что? Ваши римские бриллианты украдены, пока вы были здесь в Скотленд-Ярде. Да. Я немедленно выезжаю.
  Он положил трубку и тупо уставился на инспектора Гласса.
  – Ну, это превзошло все на свете, – сказал он. – Бриллианты Гранта были украдены в период, когда он ушел из дома и приехал сюда. И это никак нельзя связать с Мактавишем, потому что Мактавиш все это время сидел здесь. Интересно, кто, во имя Бога, провернул это дельце!
  Инспектор Гласс на какое-то мгновение задумался, а затем легкая улыбка появилась на его лице.
  – Я скажу вам, кто провернул это дельце, инспектор, – произнес он. – Алонзо Мактавиш!
  – Какого черта вы имеете в виду? – заорал Маккарти.
  – Это просто, – объяснил Гласс, – как божий день.
  Он присел напротив остолбеневшего старшего инспектора.
  – Мактавиш охотился за драгоценностями Гранта и он знал, что старичок приобрел новый тип сейфа. Мистер Мактавиш всегда любит посмотреть на сейф прежде чем взламывать его. Он заставил Страйкера прийти сюда с этой выдуманной историей, на которую мы клюнули. Случайно Страйкеру удалось получить у вас сотню за информацию. Затем что происходит?
  У Мактавиша действительно есть имитация драгоценностей и он действительно написал старому Гранту письмо, в котором спрашивал, не хочет ли тот увидеть их. Конечно Грант отвечает "да". Затем вместо того, чтобы позвонить вам, когда Мактавиш войдет в дом, Страйкер позвонил, когда тот ушел из дома.
  Вы что не понимаете, что произошло? Мактавиш проник в дом и просто оставил под сейфом бомбу с часовым механизмом. Взрыв должен был произойти где-то через час. Затем он идет по улице, прекрасно зная, что вы встретите и арестуете его. Он знает, что вы привезете его в Скотленд-Ярд и предъявите ему официальное обвинение, а он будет настаивать на том, чтобы вы пригласили Гранта сюда, чтобы тот подтвердил, что коллекция драгоценностей, которая была у Мактавиша, фальшивая. Пока Грант отсутствовал, взорвалась бомба. Сейф открылся, и один из людей Мактавиша, которые болтались в этом районе, вероятно, Лон Феррерз, просто входит в дом через окно, которое Мактавиш предусмотрительно оставил открытым, и крадет настоящий портфель с драгоценностями.
  У Мактавиша самое надежное в мире алиби. Пока это все происходит, он сидит здесь в Скотленд-Ярде, неправильно арестованный за деяние, которое он успешно совершил.
  Могу поклясться здоровьем, что в этот момент Мактавиш разглядывает эти драгоценности и громко хохочет над нами. Он устроил вам западню, инспектор, и вы попали в нее, шеф. Не только попали, но и еще заплатили сотню за право попасть туда. Плохо, шеф. Мактавиш нам не по зубам. Мы неудачники. Нас купили!
  ГРОБ ВУ ХАНГА
  Когда часы пробили одиннадцать, театр "Астория" выплеснул своих зрителей на тротуар Пиккадилли, где под аккомпанемент автомобильных сигналов служащие театра вызывали такси, а мальчишки продавали вечерние выпуски газет. Остальные театралы чинно расходились по домам пешком.
  Более того, среди них был мистер Алонзо Мактавиш – безукоризненно одетый, с плотно вставленным в глаз моноклем и в своей, одетой под обычным углом шляпе. Он определенно не выглядел той личностью, которая за три недели до этого, провернула одно из самых крупных, с точки зрения полиции, дел города, лишив в Париже законного владельца ожерелья стоимостью в десять тысяч фунтов.
  Алонзо остановился и, улыбаясь про себя, стал с видимым удовольствием наблюдать за хорошенькой женщиной, которая в сопровождении спутника пересекала улицу, направляясь к ресторану. Он так увлекся этим занятием, что, когда в его руку скользнул конверт, и человек с восточным разрезом глаз исчез в толпе, Мактавиш не успел произнести ни слова.
  Алонзо быстро перешел на относительно тихую Джермин-стрит, при свете фонаря открыл конверт и стал читать находившуюся в нем записку. Он испытал некоторые трудности в прочтении паутиной вязи, которая украшала сильно надушенный лист писчей бумаги.
  Она гласила:
  
  "Благородный и уважаемый Мактавиш! Ли Чо Тсэ – недостойный твой слуга – взывает к небесной памяти Мактавиша. Однажды этот китаец помог высокочтимому Мактавишу, а тот в знак благодарности, которая вовсе и не требовалась, обещал помощь своему слуге. Если это случится и великий и недостаточно ценимый Мактавиш снизойдет до того, чтобы оказать быструю помощь недостойному Ли Чо Тсэ, то предки Ли покинут свои звездные дома, чтобы отблагодарить Мактавиша".
  
  Алонзо остановил проезжавшее такси и попросил водителя отвезти его домой на улицу Эрлз Корт. В пути он перечитал записку Ли Чо Тсэ, стараясь понять, какое несчастье свалилось на этого маленького, всегда улыбающегося китайца, который много лет назад оказал неоценимую услугу Мактавишу. Ли Чо Тсэ был не из тех, кто сразу же взывает о помощи без наличия на то серьезных причин.
  Добравшись до своей квартиры, он попросил таксиста подождать, быстро сменил костюм, надел мягкую шляпу, засунул в задний карман автоматический пистолет и приказал водителю как можно быстрее отвезти его в район доков. Там он расплатился с таксистом и быстрым шагом направился через лабиринт узких улочек и аллей в сторону улицы Пеннифилдс.
  Через двадцать минут он постучал в дверь небольшого дома, стоявшего в начале длинного и узкого переулка, спускавшегося к реке. Дверь открылась и Алонзо вошел. Он быстро пересек коридор и, пройдя через тяжелую дверь, вышел в длинную, с низким потолком, роскошно обставленную в китайском стиле комнату. В середине комнаты на горе подушек, скрестив ноги и спрятав руки в складках кимоно, сидел улыбающийся Ли Чо Тсэ.
  Лицо сорокалетнего китайца излучало добрый юмор.
  – Добро вам пожаловать, Мактавиш, – произнес он кланяясь.
  – Огромная печаль вот-вот должна снизойти на мою голову, и со мною случится большая беда, если вы не поможете мне, ибо, как написано, только великий Мактавиш может побороть злые чары.
  Алонзо рассмеялся.
  – Конечно, я сделаю все, что могу, чтобы помочь тебе, Ли Чо,
  – сказал он, подтягивая стул на маленьких ножках и прикуривая сигарету. – Во-первых, какие у тебя неприятности?
  Ли Чо аккуратно взял щепотку табака.
  – Я расскажу вам, Мактавиш, – ответил он. – Вы знаете, я люблю девушку по имени Со Хари Сен, которую вы называете Лепесток Розы. Я договорился о свадьбе с ее отцом. Он торгует чаем. Его дом находится на расстоянии броска камнем от моего. Но у меня появился соперник, которого вы знаете. Тот самый Лар-сен! – воскликнул он.
  Вот так, – продолжал Ли Чо. – Ларсен, который занимается контрабандой опиума и кокаина и торгует с отцом Лепестка Розы, которого зовут Ханг Ли. А Ханг Ли согласен, чтобы Ларсен женился на Лепестке Розы, потому что тот пообещал кое-что сделать и уже почти сделал. А Лепестку Розы очень плохо, потому что она любит меня и не хочет выходить замуж за человека, который принадлежит другой расе. Поэтому, если вы мне не поможете, я буду вынужден убить этого Ларсена, что очень плохо, так как меня повесят, а Лепесток Розы останется одинокой. – Ли Чо взял еще понюшку.
  Тогда знайте, Мактавиш, – продолжал он. – Дядю Ханг Ли звали Во Ханг и когда он умер, его похоронили в гробе из кедрового дерева. А внутри гроб был усыпан драгоценностями большой ценности. А теперь этот Ларсен пришел к Ханг Ли и договорился, что если Хант Ли выдаст Лепесток Розы замуж за Ларсена, то он украдет гроб Во Ханга с нашего кладбища в Тибете и привезет его Ханг Ли, чтобы тот забрал себе камни и стал богатым. Сегодня ночью корабль этого Ларсена будет стоять на реке и я знаю, что гроб находится на нем. Завтра он передаст гроб Ханг Ли, а тот сожжет тело своего дяди, возьмет камни и отдаст Лепесток Розы Ларсену. А это – двойной грех. Что тогда, о, Мактавиш, делать твоему слуге?
  Алонзо на мгновение задумался. Затем произнес: "Где сейчас этот Ларсен?"
  – Пьянствует в "Грин Посте", – ответил китаец.
  Алонзо несколько минут молча курил, затем рассмеялся.
  – Ли Чо, – произнес он. – У меня есть план, по которому все должно пройти хорошо. Не волнуйся о Лепестке Розы. Ларсен – мой закоренелый враг и мне будет приятно испортить ему игру. Когда завтра ожидается эта церемония?
  – Ларсен доставит гроб завтра в полночь, – ответил Ли Чо, – а затем в этот же момент он женится на Лепестке Розы, как это принято у нас по китайской традиции.
  – Очень хорошо, – сказал Алонзо. – Ли Чо, ты будешь завтра ждать меня у дверей дома Ханг Ли в пять минут первого ночи, и я передам тебе в руки Лепесток Розы. Где она сейчас?
  – Ее заперли в доме Ханг Ли, – ответил Ли Чо.
  Алонзо поднялся:
  – Спокойной ночи, Ли Чо, – попрощался он. – До завтра, когда все будет хорошо. – Он повернулся, чтобы идти.
  – Пусть всегда вам светит солнце, – напутствовал его Ли Чо серьезным голосом, беря еще щепотку табака.
  Алонзо медленно направился в сторону "Грин Поста", еще раз обдумывая свой план. Несомненно, Ларсен был коварен и смел. Не было сомнения также в том, что, рискнув украсть гроб и привезти его в Англию, он будет готов рискнуть еще раз для того, чтобы завершить свое дело – передать гроб этому торгашу Ханг Ли и получить несчастную Лепесток Розы, которую он, вероятно, через несколько недель бросит.
  Добравшись до "Грин Поста", Алонзо толкнул створки двери и вошел. В конце зала, облокотившись на стойку бара, стоял Ларсен. Высокий, ростом более шести фунтов, прекрасный образец мужественности, швед через плечо посмотрел на вошедшего Мактавиша и узнал его. Алонзо увидел, как сузились его голубые глаза, а на толстых губах появилась циничная улыбка, не предвещавшая ничего хорошего любому врагу шведа.
  Мактавиш направился прямо к шведу.
  – Привет, Ларсен. Ты опять объявился, – улыбаясь произнес он.
  – Опять, Мактавиш, – ухмыльнулся Ларсен.
  – Слышал, ты собираешься жениться на китаянке, Ларсен, – проговорил Мактавиш с циничной улыбкой. – Надеюсь, так оно и получится.
  Глаза Ларсена сузились.
  – Что ты имеешь в виду – "так оно и получится?" – спросил он.
  Улыбка на лице Алонзо стала шире.
  – Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, Ларсен, – посоветовал он. – Ты получишь девушку, если старый Ханг Ли получит гроб. И иначе не будет!
  Лицо Ларсена помрачнело.
  – А кто может помешать Ханг Ли получить гроб? – прорычал он. – Не ты ли, Мактавиш? Не вздумай попробовать это со мной снова! Ты понял? Держись от меня подальше!
  – Не заводись, Ларсен, – успокоил его Алонзо. – Я просто хотел заключить с тобой небольшое пари. И все. А мое пари заключается в том, что ты не сможешь доставить это гроб Ханг Ли, и тебе не достанется девушка! Завтра к ночи мы узнаем, кто был прав – ты или я. Пока!
  Алонзо развернулся на каблуках и покинул "Грин Пост". Когда он ушел, Ларсен быстро допил стакан, протолкнулся сквозь многочисленных посетителей бара и направился к реке. Там он сел в шлюпку и стал грести в сторону своего корабля, стоявшего посреди реки. Ругаясь, он взобрался на борт и вызвал своего помощника.
  – Послушай, Ганс, этот Мактавиш что-то затеял. Думаю, он охотится за гробом. Не спускайте с него глаз. Однажды ему удалось обвести меня и, если он попробует пошутить со мной снова, он получит пулю!
  На следующий день в шесть часов вечера Алонзо сидел в маленьком кафе в Сохо, поглощенный беседой со своим другом и главным помощником Лоном Феррерзом. Через полчаса Алонзо поднялся.
  – Я пойду, Лон, – сказал он. – Запомни, корабль Ларсена стоит напротив Стривзского причала. Ты встретишься с ними в "Грин Посте" в девять. Ничего страшного, если Ларсен или кто-нибудь из его людей увидят тебя. Я ожидаю, что это случится, так как они наверняка начеку. У причала есть шлюпка, которой ты можешь воспользоваться. Если повезет, встретимся с тобой где-то в полночь.
  Лон ухмыльнулся.
  – До свидания, Мак, – произнес он на французском. – До встречи и надеюсь, что у тебя все будет прекрасно!
  Мактавиш вернулся домой, поискал старую одежду, переоделся и нанял такси, на котором, переехав мост Ватерлоо, направился по южному берегу реки до места, расположенного прямо напротив Стривского причала. Там он расплатился с такси и, отыскав удобную таверну, приготовился скоротать в ней час-другой.
  В девять часов вечера Лон Феррерз в сопровождении двух плотного сложения друзей покинул "Грин Пост" и отправился к Стривзскому причалу. Там, как и сказал Алонзо, он нашел причаленную шлюпку. Троица тихо уселась в нее и принялась грести по направлению к кораблю Ларсена. На реку опустился легкий туман и, вероятно, по этой причине они мало беспокоились о том шуме, который производили, приближаясь к этой посудине. Наконец, достигнув цели путешествия, они с сильным стуком уткнулись в борт корабля. Возглавляемые Лоном, они начали взбираться на борт, не зная, что Ларсен с помощниками наблюдали за ними уже около пяти минут.
  Как только Лон Феррерз перебрался через поручни, он обнаружил перед собой гиганта шведа.
  – Так, значит, Феррерз, это ты! – прорычал Ларсен, зажав его железной хваткой. – Значит, Мактавиш испугался сам прийти сюда и прислал трех дураков украсть мой гроб. Он, должно быть, сошел с ума. Мальчики, свяжите их!
  Четверо или пятеро человек из команды Ларсена вышли из тени рубки и подошли к Лону и его спутникам, которые, похоже, решили оказать сопротивление. Силы были неравными, но только через десять минут потасовки людям Ларсена удалось связать трех неудачников. Причем у большинства из них были фонари под глазами и другие повреждения.
  Когда их вели вниз, Ганс – помощник Ларсена – прошептал ему что-то на ухо. Швед громко рассмеялся.
  – Хорошая идея, – проговорил он, еще смеясь. – Феррерз, ты и твои глупые приятели понесете мой гроб с причала до дома Ханг Ли. Надо же поиметь от вас какую-нибудь пользу в конце концов. А завтра можете рассказать вашему хозяину Мактавишу, что мы нашли вам работу!
  В одиннадцать тридцать Ларсен, его помощник и еще три человека из команды в сопровождении Лона Феррерза и двух его подручных подошли к Стривзскому причалу. Шестифунтовый гроб, стоявший в лодке, был бережно перенесен на берег и поднят на плечи Лона и его товарищей, и компания отправилась в путь.
  Дом Ханг Ли находился в нескольких минутах ходьбы от причала, и Лон с приятелями совсем не расстроились, когда дошли до него. Они вошли в дом и занесли гроб в ярко освещенную комнату на первом этаже, где для него было сооружено некоторое подобие помоста. Гроб поставили на помост и, пока Лон и двое его спутников вытирали пот с лица, Ларсен сообщил Ханг Ли – дряхлому, подлому китайцу – о попытке Алонзо отбить гроб.
  Неожиданно открылась дверь, и в комнату ввели дочь Ханг Ли. Это была красивая девушка приблизительно двадцати одного года, и сердце Лона сжалось от сострадания к ней, от того, как она стояла, очевидно, испуганная, смотрящая широко открытыми глазами на грубые черты лица Ларсена, пожиравшего взглядом ее красоту.
  – Ну, Ханг Ли, – весело произнес он, – приступим к свадьбе. Я сегодня ночью отплываю и не могу терять времени.
  Ханг Ли улыбнулся.
  – Это мы сделаем быстро, – тихо сказал он. – Но сначала заглянем в гроб и посмотрим, там ли камни. Нет камней – нет свадьбы. Просто гроб мне не нужен.
  Ларсен рассмеялся.
  – Ну, хорошо. Откройте его, – приказал он. – Его никто не вскрывал и то, что в нем было, там и лежит. Давайте, я открою!
  Он взял из рук одного из слуг Ханг Ли фомку, вставил ее под крышку гроба и собрался приподнять ее, когда вдруг, без всякого усилия, она откинулась и изумленный Ларсен увидел наставленные на него два вороненых пистолета, которые держал в руках мистер Алонзо Мактавиш, лежавший в гробу.
  – Добрый вечер всем, – произнес этот достойный человек. – Эй, Лон, возьми один из этих пистолетов, пока я выберусь отсюда. Спасибо. – Он выпрыгнул из гроба и предстал перед Ларсеном и Ханг Ли.
  – Извините, что нарушил вашу маленькую свадебную церемонию, Ханг Ли, – произнес он. – Но я немного поспорил насчет нее с мистером Ларсеном.
  – Разрешите представиться, мисс Лепесток Розы, – обернулся он к девушке. – Я – ваш шафер, а ваш будущий муж Ли Чо ждет вас на улице. Моя машина стоит за углом, а утром вы сможете нормально сочетаться браком в соответствии с английскими законами. Лон, не смогли бы вы проводить даму вниз?
  После того как улыбающаяся девушка вышла из комнаты, Алонзо обратился к грязно ругавшемуся Ларсену.
  – Не повезло тебе, Ларсен, и вам, старый потрошитель могил, тоже не повезло, – сказал он, обращаясь к Ханг Ли. – Во всяком случае, вы получили ваш гроб, хотя, боюсь, что не совсем таким, каким он был. Видите ли, я решил, что должен вознаградить себя парочкой камней на память, поэтому взял два самых крупных, которые смог найти. Между прочим, Ларсен, с твоей стороны было чертовски здорово собрать всю команду на палубе в ожидании Лона и этих двух. Видишь ли, я поднялся на твой корабль с другого берега, пока вы возились друг с другом, спустился в трюм, открыл гроб и, убрав неудачника Во Ханга, забрался в него сам. И, между прочим, Ларсен, пока я был на твоем судне, оставил там довольно-таки большой сверток с опиумом, а один из моих друзей через полчаса позвонит в речную полицию и проинформирует их о том, что ты занимаешься контрабандой, и поэтому, если ты очень быстро не смотаешься отсюда, то узнаешь, как выглядит английская тюрьма изнутри!
  Произведя этот прощальный залп, мистер Алонзо Мактавиш поправил шляпу и, не опуская пистолета, направленного на Ларсена, стал двигаться спиною к дверям. Через мгновение все услышали звук отъезжающего автомобиля.
  Ханг Ли какое-то время смотрел в окно, а затем повернулся к Ларсену.
  – Мне бы очень хотелось заниматься делом с этим парнем, – сказал он. – У него есть мозги!
  ВОЗВРАЩЕНИЕ КЛААТА
  Мистер Алонзо Мактавиш, съев великолепный обед и выкурив дорогую сигару, осторожно лавируя между столиками, направился в вестибюль ресторана "Сплендид". Когда он получал пальто и шляпу в гардеробе, казалось, что он что-то усиленно обдумывал, хотя вопрос, занимавший его мысли, был и не очень важным. Он просто решал, пойти ему в театр или нет до интересной встречи, которую он назначил в половине двенадцатого ночи.
  Он дал на чай гардеробщику и вышел в Риджент-стрит, так и не решив, что делать. Он шел по направлению к Пиккадилли и собирался свернуть на Маддокс-стрит, когда столкнулся лицом к лицу не с кем иным, как доктором Теодором Клаатом.
  Они остановились и какое-то мгновение разглядывали друг друга. Алонзо улыбался и был абсолютно спокоен и собран. Клаат тоже улыбался, но его улыбка была ужасающей. Его тонкие, жесткие губы под хорошо ухоженными черными усами искривились и лицо светилось триумфом.
  Алонзо пошел дальше, но на этот раз думая о вещах, которые действительно были важными. Значит, Клаат опять в Англии. Клаат – это заклятый враг, который поклялся рассчитаться с Алонзо даже ценою своей собственной жизни. Клаат – этот ученый, шантажист, уголовник, от преступлений которого вздрагивали даже закоренелые жулики!
  Алонзо понял, что улыбка на лице противника не предвещала ему ничего хорошего. Клаат был не из тех людей, которые могут так улыбаться, если у них не подготовлено что-нибудь про запас.
  Он остановил такси и попросил водителя отвезти его домой на Эрлз Корт. Сидя в машине, Алонзо на какое-то время забыл о Клаате и вытащил из кармана письмо, которое пришло к нему сегодня утром. Он развернул его и прочел:
  
  "Скотленд-Ярд
  10 мая, 1928 г.
  Мой дорогой Мактавиш, хотя это и противоестественно, я хотел бы попросить Вас (на Ваше усмотрение) помочь мне разобраться в одном небольшом деле, которое занимает мои мысли последние пять месяцев и которое мне хотелось бы успешно завершить. Если Вы не будете возражать, я навещу Вас сегодня вечером в половине двенадцатого. Надеюсь, что это не поздно. Искренне Ваш,
  Дж. Маккарти".
  
  Алонзо мысленно усмехнулся, возвращая письмо в карман. Значит, старшему инспектору Маккарти понадобилась помощь! Мактавиш понимал, что у Маккарти действительно возникли какие-то трудности, если он решился обратиться к нему. В то же время он пытался понять, что имелось в виду, что задумал старший инспектор. Маккарти был совсем не глуп. Алонзо решил, что следует быть очень осторожным в разговоре с инспектором, так как Маккарти – прирожденный специалист в перекрестном допросе. Вполне возможно также, как казалось Алонзо, что главной задумкой криминального отдела было получение некой информации, которая вполне допустимо могла бы быть использована против него самого.
  Он расплатился с такси и вошел в дом. Зайдя в гостиную, он позвонил в колокольчик, и через мгновение появился Лон Феррерз, одетый в костюм респектабельного дворецкого.
  – Лон, – обратился к нему Алонзо. – Сегодня вечером в одиннадцать тридцать сюда придет Маккарти. Он хочет поговорить со мной. Интересно, о чем? Очевидно, он хочет выудить какую-нибудь информацию. Ты не знаешь, какими делами он занимался последнее время?
  Феррерз ухмыльнулся.
  – Есть только одно дело, которым интересуется Маккарти, Мак, – сказал он. – И я думаю, что ты можешь снабдить его массой информации по этому делу. Это – большое дело о похищении "Одинокой жемчужины". Я думаю, что ты об этом кое-что знаешь, не так ли?
  Алонзо улыбнулся. Он знал. "Одинокая жемчужина" – одна из самых больших поднятых когда-либо из моря – семь месяцев назад исчезла при таинственных обстоятельствах. И никакой другой информации об этом деле не было. Кража была великолепно спланирована и не было оставлено ни одной улики, чтобы помочь Скотленд-Ярду. Владелец жемчужины, богатый латиноамериканец, чуть не довел криминальное управление до сумасшествия в своей настойчивости заполучить жемчужину обратно. Но ничего сделано не было, ничего не обнаружено и те двое людей, которые могли бы все рассказать об этом деле полиции, хранили благоразумное молчание. А ими были мистер Алонзо Мактавиш и Лон Феррерз.
  – Забавно, Лон, – произнес Мактавиш. – Я думаю, что он придет сюда вечером, чтобы спросить меня о том, кто стянул ее. Мне нравится эта мысль. Он, вероятно, будет сидеть в том кресле у стены. В том самом кресле, в ручке которого спрятана "Одинокая жемчужина". Чрезвычайно забавно! Ну что, послушаем, что он скажет. Кроме этого, у меня есть небольшая новость. Теодор Клаат снова в Лондоне!
  Лицо Лона Феррерза потемнело.
  – Мне не нравится это, Мак, – сказал он. – Ты же знаешь, что он поклялся добраться до тебя любыми имеющимися у него средствами. И он ни перед чем не остановится.
  Внезапно он замолчал, так как зазвонил телефон, потом подошел к аппарату и снял трубку.
  – Алло, – произнес он. Затем, прикрыв рукой трубку, повернулся к Алонзо. – Мак, это Клаат, – прошептал он. – Он хочет поговорить с тобой.
  Мактавиш поднялся и взял трубку из рук Лона.
  – Добрый вечер, доктор Клаат, – произнес он.
  В трубке послышался звонкий голос Клаата.
  – Это вы, мой старый дружище, Мактавиш? Я очень обрадовался, когда увидел, как вы хорошо выглядите. Кстати, мой друг, я бы хотел немного поговорить с вами по важному вопросу, который может касаться вас. Могу я навестить вас?
  Алонзо не стал раздумывать.
  – Конечно, Клаат, – согласился он. – Вы когда придете? Буду рад вас видеть!
  – Я буду у вас через десять минут, – ответил он. – До свидания, мой друг.
  Алонзо повесил трубку.
  – Лон, через десять минут у нас будет Клаат, – сказал он. – У него есть какая-то определенная идея. Мне показалось, что он очень уверен в себе. Теперь слушай меня внимательно. Как только Клаат уйдет, ты через черный ход выскочишь на улицу и проследишь за ним. Узнай, где он живет, и все, что сможешь о нем самом. И как можно скорей возвращайся.
  Когда Феррерз объявил о приходе Клаата, Алонзо сидел у камина и читал книгу. Он вежливо приподнялся и указал своему врагу на кресло.
  – Ну, Клаат, – спросил он, – что вы хотите?
  Клаат зло усмехнулся.
  – Мой друг, мне нужно двадцать тысяч фунтов и очень быстро! – Он достал сигарету из усыпанного камнями портсигара и небрежно прикурил ее. – Я вижу, что мой друг Мактавиш улыбается, – продолжал он на своем аккуратном английском, – но я хотел бы проинформировать вас о том, что если я не получу денег в течение двадцати четырех часов, то буду вынужден сделать так, чтобы вы улыбались по-другому.
  – Неужели? – произнес Алонзо, улыбаясь. – А могу я спросить вас, как вам это удастся сделать?
  Клаат развел руками.
  – Это весьма просто, – сказал он. – Я случайно узнал, как была похищена "Одинокая жемчужина". Мне удалось узнать, что вы являетесь тем лицом, кто похитил ее. И я также знаю, что она все еще находится у вас. Вам довольно-таки не повезло, мой друг, но один человек, который помогал вам в этом небольшом деле, был моим другом, и у меня есть его полное признание о том, как вы обстряпали это дело. Поэтому я сделал так, чтобы слух об этом достиг ушей нашего уважаемого друга старшего инспектора Маккарти, и чтобы у вас появилась возможность немного прояснить ему это дело.
  Улыбка исчезла с лица Клаата, и оно стало угрюмым.
  – Вы не сможете дурить меня, Мактавиш. В этот раз козыри у меня в руках. Как только это признание окажется у Маккарти, вы сразу загремите в тюрьму. А как рады они будут заполучить вас, мой друг, Алонзо Мактавиш, гениальный взломщик, который многие годы ускользал от полиции Европы! Ну и что вы собираетесь делать?
  Алонзо, продолжая улыбаться, прикурил другую сигарету и, зажав между пальцами горящую спичку, стал лихорадочно обдумывать ситуацию. Клаат не блефовал. Он бы не решился. И то, что он сказал о полиции, было абсолютно правильно. Для ареста Мактавиша годился любой повод, ибо он был автором дюжины мастерски организованных грабежей, которые потрясали Европу. И вдруг у него появилась идея и такая отчаянная, что улыбка расплылась на все лицо.
  – Я должен обдумать это, Клаат, – произнес он. – Двадцать тысяч – очень большие деньги. Я сомневаюсь, что у меня есть сейчас столько в наличии. Однако я подумаю, что можно сделать. В этот раз вы меня победили. Послушайте, а не могли бы вы прийти сюда сегодня в полночь? Я бы к этому времени смог бы занять часть от этой суммы.
  У Клаата сверкнули глаза.
  – Очень хорошо. Я вернусь в полночь, – пообещал он. – Но я приду с одним из моих друзей. Так будет безопаснее! А пока, мой друг, прощайте!
  Он взял свою шляпу из рук Лона Феррерза и, небрежно кивнув, удалился.
  Услышав звук закрываемой двери, Алонзо пулей подскочил к окну и выглянул на улицу, где увидел медленно отъезжавшую машину Клаата. Она доехала только до середины улицы, когда из-за угла вынырнуло такси и последовало за машиной. Алонзо улыбнулся. Лон Феррерз занялся делом. Затем, сидя у камина, Мактавиш тщательно обдумал все детали своего плана.
  Лон Феррерз вернулся только к десяти часам.
  – Клаат живет в пансионате Кордери на Майда Вэйл, Мак, – доложил он. – К счастью, контора была открыта. Они работают допоздна, и мне удалось навести справки под тем предлогом, что я собираюсь снять у них в следующем году квартиру. Когда клерк отвернулся, я случайно смахнул у него со стола план квартир. Видишь, на каждой квартире написана фамилия жильца, который занимает ее в настоящее время. Клаат живет на последнем этаже.
  Алонзо взял план.
  – На последнем? – как бы про себя проговорил он. – Между прочим, как выглядит каминные трубы в этом доме? – Он внимательно изучил план, и на его лице появилась довольная улыбка.
  – Послушай, Лон, мы не можем терять ни минуты. Я просил Клаата, чтобы он пришел сюда в полночь. К этому времени мистер Маккарти будет здесь. Сейчас почти четверть одиннадцатого, а нам еще предстоит масса дел. Лети вниз и попроси у привратника немножко асбеста. Скажи, что мы хотим починить электрокамин. Потом достань "Одинокую жемчужину из ручки кресла и аккуратно упакуй ее в этот асбест. Поторопись, Лон!
  Десять минут спустя Алонзо покинул квартиру, оставив Лона полностью озадаченным относительно плана, который созрел в голове Алонзо. В десять минут двенадцатого он вернулся очень довольный собой и, усевшись, стал ждать прихода старшего инспектора Маккарти.
  Пришедший Маккарти обнаружил Алонзо сидящим перед камином и мирно читающим книгу. Сотрудник криминального управления снял пальто и взял предложенную ему сигарету.
  – Ну, Мактавиш, я не буду понапрасну тратить слова. Как вы помните, семь месяцев назад была похищена "Одинокая жемчужина". Ну, а мы с тех пор ни на капельку не продвинулись в этом деле. Эту жемчужину очень трудно сбыть, так как ее нельзя разрезать на части, а любой торговец немедленно опознает ее. В Англии есть два или три жулика, у которых достаточно мозгов для проведения такой операции, и один из них – это вы! – Инспектор ухмыльнулся, глядя на Мактавиша.
  – Звучит, как большой комплимент шеф, – улыбнулся в ответ Алонзо. – Но боюсь, что я об этом деле почти ничего не знаю. Конечно, если бы я был причастен к этому делу, то смог бы дать вам парочку наводок.
  Детектив затянулся сигарой.
  – Послушайте, Мактавиш, – сказал он. – Владелец жемчужины предлагает пять тысяч фунтов вознаграждения за ее возвращение. Дайте мне любую ниточку, чтобы я мог выйти на правильный след, и я поделюсь наградой с вами. Договорились?
  – Да, – не раздумывая ответил Алонзо. – Вы всегда держите свое слово, шеф, и я в некотором роде польщен, что вы пришли ко мне. Как только я получил вашу записку сегодня утром, то сразу же понял, о чем будет идти речь, что вам понадобилась информация об "Одинокой жемчужине". Я рад вернуть ее вам не только из-за двух с половиной тысяч, но и в целях моей собственной безопасности.
  Маккарти выглядел удивленным.
  – Вашей собственной безопасности? Что вы имеете в виду, Мактавиш? – спросил он.
  – Я отвечу вам, – произнес Алонзо. – Как вы можете догадаться, существует несколько человек, которые были бы рады убрать меня с дороги, а самый опасный из них – это Теодор Клаат, о котором вы, вероятно, слышали. Семь месяцев назад Теодор Клаат похитил "Одинокую жемчужину" и проделал это очень ловким образом. Ему помогал один человек, который раньше делал кое-что для меня. Но после кражи он написал признание, целью которого является обвинение меня в организации кражи. После этого Клаат отослал этого парня в Южную Америку, где он и находится сейчас. Его там встретил один из моих друзей и под мухой тот проболтался, как Клаат организовал все это дело. Он также сказал, где Клаат собирался спрятать жемчужину.
  Клаат недавно вернулся в Англию, и как только я услышал о его приезде, то понял, что он пытается организовать мой арест за эту кражу и поэтому я не терял времени. Я вообще-то пригласил сюда Клаата. Он может появиться в любую минуту. Слышите? Это он подъехал. Доверьте это мне, шеф, и я гарантирую, что жемчужина будет у вас в руках к завтрашнему утру!
  – Хорошо, Мактавиш, – сказал старший инспектор. – Делайте, как вы говорите, и считайте, что деньги уже у вас в кармане.
  Едва он замолчал, Лон Феррерз объявил о приходе Клаата с другом. Когда Клаат вошел в комнату и увидел Маккарти, у него на какое-то мгновение опустилась челюсть, а затем на лице вновь появилась обычная циничная ухмылка.
  – Садитесь, Клаат, – кратко бросил Алонзо. – Мне нужно сказать вам пару слов.
  Он обернулся к детективу.
  – Шеф, – произнес он, – этот человек приходил сюда сегодня вечером и попросил меня уплатить ему двадцать тысяч фунтов за то, что он будет молчать. В противном случае он пригрозил предъявить фальшивое признание, которое он получил от своего соучастника в краже, в котором обвиняют меня. Если бы вы не встретились сначала со мной, то, вероятно, уже бы приняли меры. – Он указал на изумленного Клаата: – Вот человек, который похитил "Одинокую жемчужину". К сожалению для него, его подручный слишком разговорчив, когда выпьет. В данный момент жемчужина спрятана в квартире Клаата в месте, где ни один полицейский и не догадается ее искать. Она завернута в асбест и лежит в камине. Кто будет ворошить головешки, чтобы найти жемчужину?
  Клаат с проклятьем вскочил на ноги.
  – Это ложь, – заорал он. – Я говорю вам, что…
  – Спокойно, – произнес Маккарти. – Мы все легко уладим. Он подошел к телефону и через мгновение связался с полицейским участком на улице Майда-Вэйл.
  – Направьте кого-нибудь на квартиру доктора Теодора Клаата, – попросил он. – Скажите ему, чтобы он раскидал горящие дрова в камине и поискал кусок асбеста, в котором может кое-что находиться. Если он найдет это, сразу же позвоните мне.
  Клаат достал портсигар и закурил сигарету.
  – Вы теряете время, старший инспектор, – предупредил он. – "Одинокая жемчужина" у Мактавиша.
  В течение десяти минут они не произнесли ни слова. Затем громко зазвонил телефон. Инспектор подошел к аппарату и начал говорить. Потом повесил трубку и повернулся к Клаату.
  – Теодор Клаат, я арестовываю вас по обвинению в грабеже, – и защелкнул наручники на руках изумленного Клаата. – Нет необходимости что-либо говорить, – продолжал Маккарти. – У вас такое плохое досье, Клаат, что вам дадут за это дело лет пять. Мактавиш, загляните ко мне утром. Я отдам вам ваши деньги. Спокойной ночи!
  Когда инспектор ушел с Клаатом и очумевшего друга Клаата проводили из комнаты, Лон Феррерз обернулся к Мактавишу.
  – Мак, как, черт возьми, тебе удалось это сделать? – спросил он.
  – Это было самым легким делом в мире, Лон, – усмехнулся Алонзо. – Как только ты мне показал план квартир, меня осенила идея. Квартира Клаата находится на последнем этаже, а каминные трубы проходят прямо сверху вниз до камина. С тыльной стороны здания есть пожарная лестница. Я просто вычислил, где находится квартира Клаата, взобрался по лестнице, нашел трубу, которая вела в квартиру. Из нее шел дым, и я понял, что камин горит и бросил в трубу кусок асбеста с завернутой в него жемчужиной.
  Остальное ты знаешь. Я здорово выкрутился из этого дела, так как никогда не смог бы от нее избавиться. Жемчужина слишком хорошо известна. Во всяком случае, я получил две с половиной тысячи фунтов, а Клаат, вероятно, получит пять лет. Таким образом, я убил одним камнем двух зайцев. Очень стыдно брать за это деньги!
  БРИЛЛИАНТОВЫЙ СКАРАБЕЙ!
  – У вас очень симпатичная квартирка, мистер Мактавиш, – сказал старший инспектор Маккарти, усаживаясь поудобнее в кресло и раскуривая одну из гаванских сигар Алонзо. – Чтобы содержать такую квартиру, нужна куча денег.
  – Да, нужна, – улыбаясь ответил Алонзо. – Но вы, шеф, пришли сюда не для того, чтобы рассказывать мне все это, не так ли?
  – Честно говоря, не для этого, – ухмыльнулся Маккарти. – В двух словах скажу, зачем я пришел к вам.
  Он наклонился вперед и изучающе посмотрел на Мактавиша.
  – Как вам известно, мистер Мактавиш, – продолжил он, – за последние полтора года было совершено не менее шести загадочных краж. И каждый раз пропадала вещь действительно огромной ценности, а в некоторых случаях и исторической ценности, например, диадема Родни. Далее, самое странное во всех этих шести кражах то, что в каждом случае нам не удавалось выйти на вора, а после того, как предлагалось довольно-таки крупное вознаграждение за украденную вещь, появлялись вы и, действуя в соответствии с полученной от вас информации, мы находили украденные вещи!
  – Ну и что? – поинтересовался Алонзо, продолжая улыбаться.
  – Послушайте, Мактавиш, – Маккарти ухмыльнулся. – Давайте не будем ходить вокруг да около. У меня на этот счет свое мнение, и я думаю, что вы об этом знаете. Нам ни разу не удалось прихватить вас. Вы слишком умны для нас и вы также всегда поступали умно и не реализовывали украденные вещи через обычные каналы. Вы выжидали, пока сумма вознаграждения не достигала значительной суммы! И я имею смелость предположить, что ваш ум и ваши организаторские способности стоят за каждой из этих краж!
  – Ну, вы даете, шеф, – смеясь произнес Алонзо. – Что же я могу вам сказать?
  – Зная вас, я понимаю, что вы ничего не скажете, – ответил Маккарти. – Но в один прекрасный день, Мак, вы ошибетесь, и тут я обрушусь на вас как груда камней. У меня в кабинете в Скотленд-Ярде есть маленький дневничок и в нем полно записей о необъяснимых загадках, связанных с этими кражами, за которыми, по моему разумению, стоит очень умная личность Алонзо Мактавиша. Вы заставили побегать всю полицию Европы, и я думаю, что она должна быть вознаграждена. Однако вернусь к сути дела, по которому я нахожусь сегодня у вас.
  Вкратце, ситуация выглядит следующим образом. Послезавтра из Дьеппа приедет главный помощник Картье Краллар. При нем будет резная шкатулка китайской работы, а в ней будет находиться всемирно известный бриллиантовый скарабей, принадлежащий Махарадже Тайпуна, который он собирается подарить Обществу египетской культуры.
  И мне пришло в голову, что этот бриллиантовый скарабей – это та самая вещь, которая может заинтересовать джентльмена, который стоит за всеми шестью кражами и который может захотеть приобрести ее. И я предполагаю, что через несколько недель после ее исчезновения, появится мистер Алонзо Мактавиш и потребует вознаграждения за то, что сообщит нам о том, где искать эту вещь!
  Старший инспектор посмотрел прямо в глаза Алонзо и усмехнулся.
  – Хорошо, Мак, – продолжал он, – мой тебе совет – постарайся держаться подальше от этого бриллиантового скарабея. Заранее предупрежденный – заранее вооруженный. Как только Краллар вступает на палубу корабля в Дьеппе, этот скарабей попадает под мою охрану. Двое из моих самых опытных сотрудников ни на секунду не отойдут от Краллара до тех пор, пока драгоценность не будет помещена в сейф Общества египетской культуры. Мак, старайтесь быть подальше от этого скарабея.
  Сотрудник криминального управления встал и взял шляпу.
  – Шеф, – произнес Алонзо и на лице его появилась очаровательнейшая улыбка, – я думаю, что это чертовски здорово с вашей стороны, но я не знаю, почему вы думаете, что этот скарабей интересует меня. Хотя я и предполагаю, что если он исчезнет, то вознаграждение за него будет довольно высоким, не так ли? Но во всяком случае, шеф, большое спасибо, что зашли, рад был вас видеть. Еще будете проходить мимо, заглядывайте!
  После ухода Маккарти Алонзо сидел в течение получаса, глубоко задумавшись. Затем поднялся и позвонил в колокольчик. Через некоторое время появился Лон Феррерз, который, когда не было других дел, выполнял обязанности слуги Алонзо.
  – Послушай, Лон, – произнес Мактавиш, – послезавтра Краллар – главный помощник французского ювелира Картье – приедет сюда через Дьепп. С ним будет бриллиантовый скарабей. Ты знаешь этот камень из Тапуна. Немедленно свяжись по телефону с нашим человеком в Париже и попроси его, чтобы нам быстро прислали точный чертеж шкатулки, в которой хранится скарабей. Мне сказали, что это – китайская работа. Если он будет шевелиться, то завтра к полудню чертеж будет у нас. Как только мы его получим, позвони Блу Стивенсу и скажи ему, что я хочу, чтобы он кое-что для меня сделал. Вероятно, завтра вечером я поеду в Дьепп, а ты подыщи мне подходящий комплект накладных усов. Обратно я вернусь тем же пароходом, что и этот парень Краллар.
  – Думаю, ты охотишься за бриллиантовым скарабеем, Мак, – произнес Лон Феррерз. – Но будь осторожен. Они будут его охранять.
  – Я знаю, – рассмеялся Алонзо. – Маккарти пришел сюда, чтобы предупредить меня об этом. Очевидно, они знают, за кем числятся последние шесть краж. Я должен быть осторожным, Лон, но с чуточкой удачи мы с этим справимся.
  В четверг в полдень Краллар, неся под мышкой шкатулку с бриллиантовым скарабеем, упакованную в водонепроницаемую оболочку, в сопровождении двух массивных сотрудников криминального управления взошел по трапу на борт почтового парохода "Дьепп", направлявшегося в Ньюхэвен. Очевидно, Маккарти приказал детективам, чтобы те исключили всяческий риск на борту парохода, так как те сразу же направились в специально зарезервированную для них каюту.
  Алонзо, с наклеенными светлыми усами, похожий на туриста в несколько крикливом костюме, спокойно наблюдал за передвижением маленькой группы людей. Увидев, что они закрыли за собой дверь каюты, он нашел на палубе шезлонг, вытащил газету и приготовился скоротать с ней что-нибудь около часа.
  Он так увлекся газетой, что на знакомство со всеми новостями у него ушло около полутора часов. Затем, прикрывшись газетой, он достал из нагрудного кармана небольшой баллончик, по размеру похожий на тюбик зубной пасты. На него он надел короткую резиновую трубку, соединявшуюся с резиновой грушей, после чего встал с кресла и небрежной походкой направился в сторону каюты, в которой путешествовала компания, охраняющая бриллиант.
  Ветер посвежел и на море появились большие волны, Алонзо с радостью отметил, что палуба почти обезлюдела. Прижавшись спиною к двери каюты, он осторожно просунул конец резиновой трубки в замочную скважину. Затем, покуривая сигару и держа перед собой левой рукой газету, начал нажимать на резиновую грушу до тех пор, пока баллончик не опустел, после чего, оглянувшись вокруг и убедившись, что его никто не видел, он спокойно пошел к своему креслу и сел.
  Еще полчаса почитал газету, спустился в каюту, достал из своего чемодана сверток и быстро вернулся на палубу со свертком под мышкой. Беглый осмотр палубы подсказал ему, что его момент настал. Он вставил отмычку в дверь каюты Краллара и открыл ее. Быстро проскользнул внутрь, закрыл дверь и запер ее на ключ.
  Находясь в каюте, Алонзо действовал быстро. Первым делом он натянул на лицо небольшой противогаз, который достал из внутреннего кармана. Внутри каюта была подернута дымкой и в воздухе чувствовался отчетливый запах хлороформа. На полу в разных позах лежали Краллар и два детектива там, где газ, который Алонзо закачал в замочную скважину, застал их.
  Он развернул сверток и положил его содержимое на стол. Это была шкатулка китайской работы, точно такая же, как та в которой находился бриллиантовый скарабей.
  Алонзо не стал терять времени и через пять минут справился со своей задачей, после чего он открыл жалюзи вентиляционного отверстия в стенке каюты и резкими взмахами газетой ему удалось выжать большую часть дыма, укутывавшего каюту. Удовлетворившись результатом своей работы, он тихо выскользнул из каюты и направился к своему креслу, в котором он, выбросив за борт по дороге небольшой сверток, и уснул. Пароход приближался к Ньюхэвенским утесам, когда мистер Краллар, ощущая огромную тяжесть в веках, пришел в себя. Он сел и, протирая глаза, стал осматривать каюту. Вдруг он увидел скрюченные фигуры сотрудников криминального управления, лежавшие поперек стола и хрипло дышащие.
  – Мой Бог, – почти взвизгнул мистер Краллар. – Бриллиант! Его украли! – Он как сумасшедший принялся трясти спящих, пока они тоже не пришли в себя.
  – Кто-то был в каюте, – воскликнул Краллар. – Мои друзья, нас усыпили. Бриллиант…!
  – Что с бриллиантом? – спросил один из детективов. – Вы в шкатулку заглядывали?
  Краллар сорвал водонепроницаемую упаковку, в которую была завернута шкатулка, открыл замок, поднял крышку и заглянул внутрь. С его губ сорвалось удивленное восклицание.
  – Бриллиант здесь! – возбужденно воскликнул он. – Его не украли… Слава Богу… все в порядке!
  Один из детективов посмотрел через плечо Краллара. Сомнений не было. Бриллиант нетронутым лежал на бархатной подушечке в центре шкатулки.
  – Забавно, – произнес второй детектив, – чтобы все так потеряли сознание. Может быть, это от морского воздуха, иногда он творит интересные вещи, особенно, если у тебя нет к нему привычки.
  Казалось, что Краллар колебался.
  – Мне это не нравится, – сказал он. – Этот Мактавиш – ваш специалист-грабитель… Меня предупреждали о нем.
  – Ну, вам не следует сильно волноваться, мистер Краллар, – произнес детектив. – Бриллиант здесь в лучшем виде, прямо под вашим носом! Какие у вас причины для волнения? Давайте, не будем искать приключений, пока ничего не произошло.
  Полчаса спустя Краллар почувствовал себя в большей безопасности, так как их маленькую группу на причале в Ньюхэвене встретили еще четыре крепыша из Скотленд-Ярда. Было ясно, что старший инспектор Маккарти старался исключить всяческий риск.
  В то же самое время, если бы этот француз увидел спокойную улыбку, блуждавшую по лицу мистера Алонзо Мактавиша, наблюдавшего, как группа из семи человек направлялась к лондонскому поезду, то он, вероятно, не был бы таким спокойным.
  В этот вечер в полночь у старшего инспектора Маккарти зазвонил телефон. Он подошел к аппарату и удивился, услышав в трубке бодрый голос мистера Алонзо Мактавиша.
  – Это вы, шеф? – произнес Алонзо. – Я ужасно расстроился, услышав про этого бриллиантового скарабея!
  – Какого черта вы имеете в виду, Мактавиш? – спросил Маккарти.
  – Я слышал, что украли этого скарабея и больше ничего. Кстати, если вознаграждение будет достаточно большим, то у меня есть предложение помочь вам в поисках этой драгоценности.
  – Послушайте, Мактавиш, – произнес ошалевший полицейский, – двое из моих лучших людей охраняют шкатулку с момента ее прибытия в Лондон и охраняют ее в настоящий момент. С бриллиантом все в порядке – он в шкатулке.
  – Неужели? – радостно удивился Алонзо. – Я готов поспорить с вами на пять фунтов, что его там нет. У меня есть информация, что он похищен. Кстати, у меня есть блестящая идея, где может сейчас находиться бриллиантовый скарабей. Послушайте, если вы мне не верите, садитесь в такси и давайте встретимся в дирекции Общества египетской культуры, куда по прибытии отвезли бриллианты. И вы увидите, что его там нет.
  – Очень хорошо, – прорычал Маккарти, – но я могу сказать вам, Мактавиш, что похищение скарабея исключено. И все же я встречусь с вами там. – Он повесил трубку.
  Полчаса спустя Алонзо, Маккарти, два детектива из криминального управления и президент Общества египетской культуры, которого вызвали по телефону, стояли вокруг стола, на котором находилась шкатулка. Маккарти взял ключ и с сильно покрасневшим лицом открыл шкатулку. Остальные сгрудились вокруг него с вытянутыми от удивления лицами. Только Алонзо сохранил веселую улыбку. Шкатулка была пуста! Бриллиантовый скарабей исчез!
  Маккарти с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть.
  – Все, меня достали, – произнес он. – Мактавиш, кто стянул его?
  – Не могу точно сказать, – ухмыльнулся Алонзо. – Но думаю, что знаю. Вопрос заключается в том, что если вы хотите получить скарабея обратно, то вам нужно сильно поторопиться с назначением вознаграждения. Иначе к завтрашнему утру его может не быть в стране.
  Маккарти посмотрел на президента.
  – Мы можем предложить пять тысяч фунтов, – проговорил тот. – Без всякого сомнения, скарабей должен быть найден. Как вы думаете, старший инспектор, этой суммы будет достаточно?
  Маккарти с покрасневшим лицом обрушился на Алонзо.
  – Я думаю, что это уже слишком, – прорычал он. – Но все равно нужно платить. Где скарабей, Мактавиш?
  – Думаю, нам не следует торопиться, – улыбнулся Алонзо. – Давайте оставим все, как есть. Я определенно уверен, что смогу предъявить всем камень после получения вознаграждения. Поэтому, если завтра утром я получу от вас пять тысяч, даю вам слово, что через десять минут после того, как у меня будут деньги, я предъявлю вам камень. Подходит?
  – Очень хорошо, – произнес Маккарти. – А пока эта шкатулка побудет у меня. На ней могут быть какие-нибудь отпечатки пальцев. Ну и достанется этому вору, если я его поймаю.
  Он сверкнул на Алонзо глазами. Тот весело улыбался.
  – Хорошо, – сказал Алонзо. – Давайте встретимся здесь завтра утром. Спокойной ночи, джентльмены.
  На следующий день в одиннадцать утра вся компания собралась в личном кабинете президента Общества египетской культуры.
  Маккарти не удалось обнаружить никаких следов на шкатулке, и он был взвинчен больше, чем обычно.
  Довольно нерешительно президент достал пачку банкнот и положил ее на стол.
  – Мистер Мактавиш, у меня есть только один вопрос, – произнес он. – Как я могу быть уверен в том, что вы предъявите мне камень после того, как я заплачу вам деньги? Как только вы выйдете из этой комнаты, у нас не будет никаких гарантий.
  – Правильно, – весело согласился Алонзо. – Но видите ли, я не собираюсь покидать этой комнаты.
  Он протянул руку, взял пачку банкнот, пересчитал их и положил во внутренний карман. Затем он уселся, вытащил портсигар, отобрал одну сигарету и прикурил ее.
  – Ну, – нетерпеливо обратился к нему Маккарти. – У кого этот скарабей, Мактавиш?
  Алонзо посмотрел на него с улыбкой.
  – У вас! – спокойно произнес он.
  – Что вы, черт возьми, имеете в виду? – закричал рассерженный инспектор.
  – Загляните в шкатулку, – предложил Алонзо, продолжая улыбаться.
  Маккарти взял ключ, открыл шкатулку и чуть не задохнулся. В ней на своем ложе из черного бархата лежал бриллиантовый скарабей, переливаясь гранями в лучах утреннего солнца.
  Алонзо надел шляпу.
  – Итак, джентльмены, – произнес он. – Благодарю вас за вознаграждение. Инспектор, вероятно, мы позже увидимся. Всем привет. – И покинул помещение.
  То, что ответил Маккарти, печатать нельзя.
  Было уже поздно, когда старший инспектор Маккарти позвонил в дверь квартиры Алонзо. Безукоризненно одетый и без тени улыбки на мрачном лице Лон Феррерз проводил его в гостиную.
  Маккарти взял сигару, предложенную Алонзо, затем откинулся в кресле и посмотрел прямо в глаза сидевшего перед ним и улыбавшегося Алонзо.
  – Ну, – начал Маккарти. – Как это было организовано? Алонзо закурил сигарету.
  – Мне сказали, что это было сделано следующим образом, – произнес он. – У людей, которые спланировали эту операцию, был кто-то на борту парохода и тот закачал немного усыпляющего газа через замочную скважину в каюту, в которой усиленно охранялся скарабей. Краллар и двое ваших людей уснули.
  Потом кто-то вскрыл дверь, вошел в каюту и, – Алонзо остановился и улыбнулся, – просто подменил шкатулку и переложил в нее бриллиант. Когда Краллар и те двое из криминального управления пришли в себя, они немедленно проверили наличие драгоценности в шкатулке, а когда убедились, что все в порядке, то перестали волноваться. А если бы они внимательно изучили шкатулку, то смогли бы увидеть, что она оборудована двойным дном, приводимым в действие часовым механизмом, который через восемь часов просто перевернул внутреннее дно и шкатулка стала как бы пустой. Через двенадцать часов механизм опять сработал, и скарабей опять очутился на своем месте, а все это время он числился в пропавших, и за него было назначено щедрое вознаграждение, которое я и получил. Мне заплатили за то, что я сообщил, где находится скарабей. Я сказал вам, что он лежит в шкатулке, и он был там! Еще сигару, инспектор?
  Маккарти встал на ноги. Вид у него был очень задумчивый. Затем чувство юмора возобладало, и он разразился хохотом.
  – Как-нибудь, Мак, – произнес он, – ты все равно преступишь черту, и тогда уже я прихвачу тебя, будь уверен!
  – Вероятно, шеф, – улыбнулся Алонзо. – Но для этого вам придется вставать раньше. Вам это подходит? Спокойной ночи. Я завтра уезжаю в Монте-Карло. Хочу немного истратить из полученных мною пяти тысяч. Буду рад по возвращении снова встретиться с вами. Пока, шеф!
  СТЫЧКИ С ДОКТОРОМ КЛААТОМ
  Если кто-нибудь все еще удивляется, каким образом этот архижулик, доктор Теодор Клаат стал обитателем Мэйдстоунской тюрьмы, то позвольте мне сразу объяснить, что он попал туда не в результате, как считалось, чрезвычайного ума и удивительных способностей в задержании аферистов детектива – инспектора Скотленд-Ярда Гринголла.
  Клаат попал в тюрьму потому, что Алонзо отправил его туда и, если бы Теодор мог размышлять ясно, то он бы понял, что заслужил это.
  Непримиримая война умов, продолжавшаяся в течение семи лет между доктором Теодором Клаатом – мрачной звездой преступного мира Европы – и Алонзо Мактавишем, который однажды охарактеризовал сам себя как "изящный изыматель ненужных пустяков", очень хорошо известна и не требует дальнейших пояснений тем, кто бы в ее курсе.
  Но интересным моментом в невольном уходе со сцены доктора Клаата является то, что он познакомился с внутренним устройством тюремной камеры исключительно из-за горячего желания отправить туда мистера Мактавиша. Тот случай, когда, что называется, "попадают на свою удочку".
  Только что зажженные фонари отбрасывали тени на тротуар Кингстонбриджа, по которому неспеша шел мистер Алонзо Мактавиш, наслаждаясь свежим воздухом сентябрьского вечера. В лацкане его вечернего костюма виднелся бутон поздней розы, с губ срывалась мелодия какой-то песенки, которую он тихонечко насвистывал. Неожиданно его занятие было прервано звонким голосом мальчишки, продававшего газеты.
  – Украден рубин Кардона! – орал тот. – Исчез самый большой в мире драгоценный камень!
  Он одарил Алонзо улыбкой, когда тот дал ему целых шесть пенсов за газету.
  При свете уличного фонаря Алонзо внимательно изучил историю пропажи Кардоны. Рубин, оцениваемый в двадцать тысяч фунтов, был накануне похищен при перевозки из жилища его владельца в хранилище на Рю Курсель в Париже.
  Газетная заметка заканчивалась словами: "Воры, которые спланировали это хорошо организованное ограбление, рисковали напрасно. Эксперты заявляют, что невозможно быстро сбыть рубин, так как его величина выдает его происхождение, а форма камня исключает любую возможность разрезать его на более мелкие части. Ни один специалист не станет делать этого, так как очень велик риск того, что он треснет.
  Ниже была помещена фотография рубина. Это был превосходный камень, и Алонзо, который интересовался драгоценными камнями, разглядывал фотографию с одобрением. Он оторвал глаза от газеты как раз вовремя, чтобы заметить, что проходила она.
  Она была тем типом женщины, для которой Алонзо был мысленно готов на все. Быстро окинув ее взглядом, он отметил очаровательный цвет лица, блестящие глаза, отличную фигуру, очень хорошо сшитый костюм, дорогой мех и малюсенькую провоцирующую шляпку из тех, которые держаться на голове владелицы в прямом противоречии с силой тяготения.
  Кроме того, она была блондинкой, пепельной блондинкой, и одета специалистом, который определенно знал, кого он одевает. В левой руке спешащей дамы покачивалась маленькая сумочка золотого цвета.
  Алонзо вздохнул и посмотрел ей вслед. Впереди на улице была припаркована мощная гоночная машина. Когда женщина садилась в нее, с ее руки в грязь рядом с машиной соскользнула сумочка. Однако ее владелица не заметила пропажи, так как машина рванула с места и, набирая скорость, направилась в сторону парка. Поэтому Алонзо не успел запомнить номера машины.
  Мактавиш подошел к сумочке и поднял ее. Он подумал, что это – перст судьбы, так как внутри, вероятно, могла находиться ее визитная карточка, которая даст ему возможность потребовать вознаграждение – и он мысленно представил его в виде спокойного ужина на двоих.
  Он положил сумочку в карман и медленно направился в отель "Гайд Парк". Там в коктейль-баре он открыл сумочку и стал искать карточку. Но ее не было. Было письмо, и у Алонзо глаза полезли на лоб, когда он увидел его, так как оно было написано рукой не кого иного, как доктора Теодора Клаата, почерк которого, несомненно, был очень хорошо знаком Алонзо. Он прочел письмо. На нем стояла дата и написано оно было на бумаге очень дорогого отеля "Саус Кенсингтон". Оно гласило:
  "Дорогая Соня, посылаю Вам это письмо с нарочным. Вы будете рады узнать, что дело сделано и рубин Кардона у нас. Велассо привезет его завтра из Франции. Он приедет на вокзал "Виктория" поездом в четыре тридцать. У него есть отличный план, как пронести камень через таможню.
  Не смогли бы Вы сегодня в девять тридцать вечера позвонить по телефону 72694. Вам ответит один человек. Вы скажете ему, что звоните от имени "Т.К.". После этого он будет ждать ваших инструкций. Вы попросите его встретить Велассо на вокзале "Виктория" на платформе европейского направления завтра, во второй половине дня. В правом лацкане пиджака у него должна быть белая гвоздика.
  У Велассо в правом лацкане пиджака тоже будет гвоздика, но красная. Велассо передаст ему Кардону, и он немедленно должен отвезти его по адресу, который он знает. Это все. Уничтожьте это письмо сразу же по прочтении.
  Теодор Клаат"
  Алонзо присвистнул. Так значит, это Клаат стащил рубин Кардона! И если ему немного повезет, то, сообразил Алонзо, он очень просто сам может заполучить этот камень.
  Он заказал еще один коктейль и посмотрел на часы. Было восемь тридцать. Он долго размышлял, прочел заметку в газете еще раз и затем, усмехнувшись, направился к телефонной будке и набрал номер телефона в Клеркенвелле.
  – Послушай, Блу, – произнес он, услышав в трубке грубый голос. – У меня есть для тебя большая работа. Ты должен быть готов работать всю ночь. Я сейчас подъеду к тебе и обо всем расскажу!
  Ровно в половине десятого Алонзо вернулся на Вест-Энд, нашел телефонную будку и набрал номер 72694. Ему ответил мужской голос. Алонзо приглушил голос.
  – Я говорю от имени "Т.К.", – сказал он.
  – Хорошо, – ответили ему. – Какие будут указания?
  – Вы должны все отменить, – приказал Алонзо. – Сыщики оказались умнее. Отдыхайте.
  – Нет возражений, – произнес голос. – Спокойной ночи.
  Алонзо повесил трубку. Затем с довольной улыбкой отправился в Камбервелл для руководства работой, которую должен был выполнить Блу Стивенс.
  На следующий день в четыре двадцать пять после полудня Алонзо, наряженный в безукоризненно серо-голубой костюм, в черной фетровой шляпе и с белой гвоздикой, аккуратно прикрепленной к правому лацкану пиджака, припарковал свою машину на тихой Вилтон-Роад и через находящийся на ней вход вошел в здание вокзала "Виктория".
  Но он не стал приближаться к платформе европейского направления. Он пошел на стоянку автомобилей, быстро осмотрел ее и, убедившись, что ни в одной машине не было людей, прошел вдоль машин, проверяя задние регистрационные номера.
  Через минуту он нашел, что искал. Это была машина, на которой прошлым вечером уехала женщина, так любезно уронившая письмо. Мактавиш ухмыльнулся, медленно отошел и остановился на открытом месте у барьера, отгораживавшего платформу европейского направления.
  Через десять минут прибыл поезд, а еще через пять минут появилась худощавая прыщавая личность, у которой в правом лацкане пиджака была красная гвоздика.
  Алонзо пристроился сбоку.
  – Я от "Т.К.", – произнес он. – Гвоздику видите?
  – Правильно, – ответила прыщавая личность. – Я – Велассо. Эта вещь лежит у меня в шляпе. Где я могу передать ее вам?
  – Давайте спокойно пройдем по платформе до стоянки автомашин, – предложил Алонзо. – Там почти нет людей.
  – Хорошо, – согласился Велассо. – Должен сказать, что я чертовски рад отделаться от этой штуки.
  Они вместе прошли по платформе, и у автомобильной стоянки, стоя за машинами, Велассо опустил в руку Алонзо маленький квадратный сверток.
  – Благодарю, – сказал Алонзо. – Все прекрасно. А теперь уходите, а я через пару минут последую за вами. Будет не очень хорошо, если нас увидят вместе.
  Велассо кивнул и быстро ушел.
  Алонзо подождал, пока он исчезнет в толпе в конце платформы, а затем медленно пошел мимо запаркованных машин, пока не дошел до багажника машины симпатичной женщины. Он на мгновение остановился, нагнулся и сделал вид, что завязывает шнурок. Затем неторопливо пошел по платформе к выходу с вокзала на Вилтон-роад. На улице он ускорил шаги, нашел телефонную будку, вошел в нее, полистал телефонный справочник и нашел номер телефона гостиницы, на бумаге которой Теодор Клаат написал свою записку.
  Ответил коммутатор, и он попросил, чтобы его соединили с гаражом. Через минуту к телефону подошел служащий гаража.
  – Добрый день, – произнес Алонзо приятным голосом. – Мне думается, что сегодня днем одна молодая дама уехала на машине из вашего гаража. А я уверен, что эта машина принадлежит доктора Теодору Клаату.
  И он назвал номер машины.
  – У меня есть для нее чрезвычайно важное послание. Очень срочное послание. И у меня есть основания считать, что через несколько минут она вернется в ваш гараж. Я бы подождал у телефона и был бы очень признателен вам, если бы вы попросили ее подойти к телефону и поговорить со мной сразу же, как она приедет.
  – Конечно, сэр, – ответил служащий. – Вы правы, это – машина доктора Клаата. Не вешайте трубку, я скажу вам, когда она приедет.
  Через три минуты в трубке послышался ясный, но несколько озадаченный женский голос.
  – Добрый день, – произнес Алонзо. – Меня зовут Алонзо Мактавиш. Я полагаю, что разговариваю с той самой очаровательной молодой дамой, которая вчера вечером уронила свою сумочку на Кингстонбридже. Я бы хотел вернуть ее вам.
  – О, благодарю вас, – ответил голос.
  – Еще одна вещь, – добавил Алонзо. – Было бы очень неплохо с вашей стороны, если бы вы подъехали ко мне сразу же, не пытаясь увидеться предварительно с доктором Клаатом. Такова ситуация. Вы меня поняли?
  – Я понимаю, – несколько задумчиво отвечал голос.
  – Очень хорошо, – сказал Алонзо. – Было бы ужасно узнать о неприятностях, которые могли бы случиться с такой очаровательной девушкой, как вы, даже несмотря на то, что вы попробовали бы надуть меня.
  – О, значит, дела обстоят так? – удивился голос. – Большое вам спасибо. Я лучше уеду, пока все в порядке. Благодарю вас, сэр!
  – Не за что, – произнес Алонзо. – Может быть, вы смогли бы пообедать со мной в "Сплендиде"? Вы увидите, что у меня отходчивая натура!
  – Еще раз благодарю вас, – сказала она. – Я буду там в девять часов.
  – Я благодарю вас, – произнес Алонзо счастливым голосом. – И послушайте еще один мой совет: приезжайте на такси. Не пользуйтесь этой машиной. Это опасно!
  – Да, конечно, я не возьму ее, – ответила она. – Я думаю, что вы – очень хороший человек. До девяти!
  Когда Алонзо вернулся домой и открыл дверь в гостиную, у него от удивления поднялись брови.
  В его любимых креслах сидели инспектор Гринголл из Скотленд-Ярда и его помощник сержант Вейлз.
  Гринголл встал на ноги.
  – Боюсь, что в этот раз мы поймали вас, Мактавиш, – проговорил он с приятной улыбкой. – Ваша длинная полоса везения закончилась, и я хотел бы побеспокоить вас просьбой вернуть рубин Кардона. Вы получили его сегодня днем на вокзале "Виктория" от Велассо. Мы получили анонимный телефонный звонок о том, что вы должны взять рубин у него. За вами следили с момента его получения. Вам не повезло, игра закончена!
  Алонзо выглядел подавленным.
  – Я извиняюсь, Гринголл, – произнес он. – Но вы совершаете ужасную ошибку. Я ничего не знаю о рубине Кардона. Конечно, – продолжал он приятным голосом, – конечно, если вы имеете в виду копию, которую сегодня днем привез Велассо, то она у меня есть. Видите ли, когда я вчера вечером прочел о похищении рубина, я позвонил Велассо и попросил его попробовать достать для меня одну из многих копий этого камня, которые многие парижские ювелиры выставляют в витринах своих магазинов. Но, конечно, просто как курьез. Вот она!
  Он сунул руку в карман и вытащил квадратный сверток. Гринголл взял его, открыл и внимательно изучил.
  – Правильно, это – подделка, – сказал он. – Боюсь, что вы должны обыскать вас, Мактавиш.
  – Валяйте, – разрешил Мактавиш. – Когда вы удовлетворите свое любопытство и убедитесь в том, что у меня рубина нет, я скажу вам, у кого и где он.
  Пять минут спустя Гринголл стоял, почесывая голову.
  – Да, у вас нет его, – он в растерянности посмотрел на Вейлза.
  – Послушайте, Гринголл, – обратился к нему Алонзо. – Вами играют, как марионетками. Анонимом, который звонил и сказал вам, что рубин у меня, был Клаат. Очень умно с его стороны – стянуть рубин и сделать так, чтобы меня арестовали за эту кражу. Руки коротки!
  Он прикурил сигарету.
  – Клаат остановился в гостинице "Суперб" в южном Консингтоне, – проговорил Алонзо. – Рубин Кардона находится в бензобаке его машины. Номер ХСТ 56784. Машина стоит в гараже гостиницы, и если вы поторопитесь, то сможете накрыть его и получить рубин!
  Гринголл кинулся к телефону.
  Алонзо улыбнулся через обеденный стол своей спутнице.
  – Вы должны считать, что вам повезло и вас нет там, где сейчас Клаат, – сказал он. – Но у меня не хватило жестокости, чтобы они взяли также и вас.
  Он проглотил оливку.
  – Эта операция с письмом была слишком очевидной, – продолжал он. – Я знал, что Клаат понимает, что не сможет сбыть камень или даже разрезать его. Поэтому он решил подставить меня. Он был уверен, что я прочту письмо, встречу Велассо и возьму у него камень.
  Однако вчера вечером я попросил моего очень опытного друга изготовить для меня копию этого рубина. Получив от Велассо настоящий камень, я бросил его в бензобак вашей машины. Я догадался, что эта машина принадлежит Клаату и что вы будете на вокзале, чтобы посмотреть, как сработает его план. После всего я отправился домой с копией камня и рассказал эту сказочку Гринголлу.
  Она посмотрела на него и улыбнулась.
  – Боюсь, что я не такая опытная мошенница, – произнесла она. – Я – только ее имитация.
  – Это правильно, – рассмеялся он. – Но лучше, чтобы у вас была имитация рубина.
  И он вручил ей его. На блюдечке!
  ПОПАЛСЯ. КОТОРЫЙ КУСАЛСЯ
  Алонзо Мактавиш стоял в дверях своего недавно приобретенного дома на Риджентс-Парк, разглядывая весьма подозрительно порванную цепочку от ключей, болтавшуюся у него на пальце, и размышлял.
  Кто-то определенно сильно толкнул его, когда он выходил из кинотеатра, в котором провел начало вечера. Была ли цепочка порвана специально или это просто был обычный случай, который мог произойти с очень тонкой и довольно-таки непрочной цепочкой?
  Предположим, это – просто случай, тогда наверняка связка ключей должна была остаться в кармане брюк, даже если порвалась цепочка. Но Алонзо также было ясно, что кто-то мог бы охотиться за этой связкой, так как в ней был ключ от дома на Риджентс-Парк, в котором находились некоторые предметы большой ценности и ими в данный момент могло интересоваться множество людей.
  Алонзо Мактавиш нажил массу врагов. Он был одним из самых умных взломщиков в мире и человеком, которого до настоящего времени полиция так и не смогла задержать. И во время его полной приключений карьеры у него появилось много врагов, которые знали или догадывались, что в данный момент может храниться у него дома, без раздумий и ни перед чем не останавливаясь хотели бы проникнуть в его квартиру.
  Алонзо вытащил из кармана небольшой металлический предмет и, улыбаясь, при мысли, что он взламывает свою собственную дверь, принялся копаться в замке. Проделал он это с большой осторожностью. Проникнув внутрь, он аккуратно закрыл за собой дверь и поднялся по лестнице в гостиную второго этажа. Там он рухнул в кресло и принялся размышлять.
  Кто из множества лондонских воров был наиболее подходящей персоной для кражи связки ключей? Доктор Теодор Клаат, коварный шантажист, был в тюрьме. Поэтому его нужно исключить. Марни – еще один враг Алонзо – находился в Лондоне, но в данное время был занят другим делом. Внезапно в мозгу Алонзо промелькнуло имя – Ларгассо. Вот кто это был!
  Мактавиш закурил сигарету и стал лихорадочно размышлять. В гостиной первого этажа стояли два стальных сейфа. В одном из них находилась коллекция необработанных камней огромной ценности, которую Алонзо «изъял» с законного места хранения около трех недель назад и которая в ожидании переговоров об их судьбе, хранилась теперь в сейфе. В другом сейфе в запечатанном конверте находились некие документы, которые два дня назад были похищены из Андарийского посольства. Эти документы представляли чрезвычайную ценность для каких-то политических деятелей, которые, используя других лиц, наняли Алонзо украсть их. Как казалось Алонзо, следовало исключить всяческую возможность того, что Ларгассо знал об андарийских документах, и, если он был тем, кто украл ключи, то он будет охотиться за необработанными камнями.
  В то же время Ларгассо был не дурак. Конечно, он ни секунды не думал, что Алонзо, потеряв связку ключей, не примет меры к тому, чтобы обеспечить сохранность драгоценностей. Или он полагал, что в момент, когда Алонзо обнаружит пропажу, он не сможет принять меры к сохранению своей добычи? Если Ларгассо собирался действовать немедленно, то время он выбрал правильно. Доверенный подручный Мактавиша Лон Феррерз отсутствовал и появится только рано утром, не было также никого из маленькой шайки его доверенных помощников, кого бы он мог немедленно вызвать и попросить увезти камни.
  Одно было абсолютно ясно – у кого-то был ключ от входной двери и ключи, которые открывали сейфы, стоявшие внизу, так как все эти ключи находились в одной связке. Поэтому Алонзо казалось единственным, что он мог сделать, – это бодрствовать всю ночь, а утром убрать все из сейфов и вставить новый замок в дверь.
  Он прошел в спальню, которая находилась в другом конце коридора второго этажа напротив гостиной, переоделся в халат и, вытащив из ящика полностью заряженный автоматический пистолет, засунул его в правый карман халата. Затем поставил кресло на верхней площадке лестницы, откуда он смог бы услышать малейший шорох внизу. Вернувшись в спальню, он выключил свет, перешел в гостиную и проделал ту же операцию. Затем уселся в кресло наверху лестницы в ожидании развития событий.
  Часы пробили час ночи, но ничего не случилось. Минуты казались часами, и сразу после трех, когда голова Алонзо стала клониться вниз, его уши уловили легкий шум на первом этаже. Он беззвучно поднялся с кресла, спустился на несколько ступенек и стоял в темноте, напряженно прислушиваясь. Он не ошибся. Кто-то тихо передвигался в холле внизу.
  Шаги осторожно переместились по направлению к столовой. Алонзо усмехнулся. У него не было никакого сомнения, что мародером был коварный Ларгассо. И вот он услышал, как кто-то тихо и осторожно повернул дверную ручку столовой, открыл и тихо закрыл дверь. Алонзо дал нарушителю время найти и открыть сейф в столовой, а затем быстро, стараясь не шуметь, сбежал вниз по лестнице, распахнул дверь, включил свет и остолбенел от удивления!
  Он стоял, держа в руках пистолет. По его приятному лицу бродила изумленная улыбка, так как вместо противной рожи старого каторжника Ларгассо он увидел довольно-таки испуганную прекрасную женщину, которая стояла перед левым сейфом со связкой ключей, принадлежавших Алонзо, висевших на обрывке цепочки, которую она держала в тонких пальцах.
  Алонзо вернул пистолет в карман, достал портсигар и, сохраняя на лице изумленную улыбку, поискал спичку и прикурил сигарету.
  – Добрый вечер или, скорее, я должен сказать «доброе утро», – произнес он. – Между прочим, вы открыли не тот сейф. Драгоценные камни, которые вы ищете, лежат в другом сейфе – в том, который стоит справа. Вы, случаем, не устали вот так стоять? Присаживайтесь.
  Она испуганно вздрогнула, поплотнее запахнула полы плаща и бросила связку ключей на стол.
  – Полагаю, что вы будете звонить в полицию, – произнесла она со слезами на глазах. – Но я пришла сюда не за камнями. Я даже не знала, что у вас в доме есть какие-то драгоценные камни.
  Алонзо пододвинул стул и знаком предложил ей сесть.
  – Если вас не интересуют камни, – произнес он с улыбкой, – могу ли я у вас узнать, что вам нужно на самом деле? Между прочим, полагаю, это вы украли мои ключи в кино сегодня вечером?
  Она кивнула.
  – Вообще-то их украла не я, – объяснила она. – Но я заплатила одному человеку, чтобы он это сделал.
  Алонзо кивнул. Его действительно все это начало интересовать.
  – Мне кажется, – говорил он, – что, если вы не знали о существовании драгоценных камней, которые лежат в соседнем сейфе, то есть только одна вещь, которую вы хотели…
  – Абсолютно точно, – прервала она его. – Я хотела документы, которые вы украли из посольства Андарии.
  Она подняла голову и посмотрела на него. Алонзо еще раз убедился, что она была прекрасна.
  – Послушайте, Мактавиш, – продолжала она. – Я – не воровка, но эти документы необходимо вернуть. Моей первой мыслью, когда я узнала, что эти документы вероятнее всего украдены вами, было прийти сюда и выложить вам мою историю. Я слышала, что у вас доброе сердце и в мире больше нет мошенников, подобных вам, и что вы очень часто воруете вещи больше для развлечения, чем для получения средств. Но потом подумала, что вы можете отказать мне, и, наведя справки, нашла человека, который, как мне сказали, мог бы помочь мне…
  – Я полагаю, что это – Тони Ларгассо, – пробормотал Алонзо.
  Она кивнула.
  – Да, именно этот человек. Он сказал мне, что документы вероятнее всего спрятаны в вашем доме и предложил украсть у вас ключи, чтобы я пришла сюда и попробовала достать их. Он сказал, что в любом случае, даже если вы меня застукаете, у вас мягкое сердце, когда дело касается женщины, и если я расскажу вам мою историю, вы, может быть, сообщите, где документы, даже если вы и успели их куда-то передать.
  – Значит, у вас припасена история, не так ли? – улыбнулся Алонзо. – Могу ли я ее услышать?
  – Я хочу, чтобы вы ее услышали, – сказала она. – Вы не похожи на человека, который может причинить вред женщине, а возвращение этих документов в посольство Андарии для меня значит больше, чем жизнь. Я помолвлена с человеком, который отвечал за них, и в случае, если они не будут возвращены на место в течение сорока восьми часов, его жизнь будет полностью погублена.
  Когда кража была обнаружена, посол Андарии, зная, что одна иностранная держава весьма заинтересована в получении этих документов любой ценой, заподозрил, что моего жениха подкупили и он передал эти документы. Никакие оправдания не возымели действия, но в конце концов посол согласился с тем, что если бумаги будут возвращены на место в течение сорока восьми часов, начиная с сегодняшнего утра, то он оставит все как есть и поверит в невиновность моего жениха.
  С сегодняшнего утра ни один из нас не присел ни на минуточку. Мы порознь метались по Лондону, наводя справки, стараясь найти какие-нибудь намеки на то, где могли бы находиться документы. Случайно меня свели с человеком по имени Ларгассо, который сказал мне, что наиболее вероятной кандидатурой, у кого они могли бы находиться, были вы, так как вы – большой специалист по подобным делам. Ларгассо следил за вами, когда вы ходили в кино сегодня вечером, и ему легко удалось после окончания сеанса, смешавшись с толпой, срезать у вас ключи. Он передал их мне, а я ему за это заплатила. Остальную историю вы знаете.
  Алонзо кивнул.
  – Я не удивлен, что Ларгассо не решился провернуть это дельце сам, – усмехнулся он. – Он, вероятно, догадывался, что получит теплый прием, если я поймаю его здесь. Что касается моей мягкосердечности в отношении женщин, то полагаю, что это – правда. И во всяком случае, – продолжал он с очаровательной улыбкой, – мне было бы очень неприятно осознавать, что любое действие с моей стороны могло бы представлять угрозу вашему счастью.
  Он поднялся на ноги, взял со стола ключи, подошел к сейфу, стоявшему в правом углу комнаты, открыл его и вытащил пухлый сверток с документами. Потом подошел к ней и с поклоном вручил его ей.
  – Вы – очень хороший, – сказала она. – Но мне хотелось бы попросить вас еще об одной вещи. Я хочу попросить вас подъехать в посольство Андарии, передать эти документы послу и сказать ему, что мой жених абсолютно не виновен в этом происшествии. Нет необходимости говорить, что против вас не будет предпринято никаких мер. Значение этих документов слишком велико, чтобы привлекать к ним внимание. Не смогли бы вы сделать это для меня? – она улыбнулась Алонзо, который, глядя на нее, любовался красотой ее глаз.
  – Да, – улыбнулся он в ответ. – Я сделаю это.
  – Хорошо, – вскрикнула она. – Моя машина стоит за углом. Я подброшу вас до посольства и, пожалуйста, не смогли бы вы взять вот это на память о вашей огромной доброте? – Она отстегнула небольшую брошь, украшенную бриллиантами, которой скреплялись полы ее плаща, и протянула ее Алонзо. Он взял ее.
  – Для меня она значит больше, чем все дипломатические документы в мире, – произнес он.
  Десять минут спустя она высадила его у дверей посольства Ан-дарии и уехала, одарив улыбкой. Алонзо вздохнул, глядя на задние фонари удаляющейся машины. Затем поднялся по ступенькам к дверям посольства и позвонил.
  Посол Андарии, несколько удивленный известием о посетителе, который по очень важному делу явился в три часа утра, принял его в халате. Мактавиш, который знал, что в любом случае ему ничего не грозило, так как у посла не было никакой возможности связаться в его присутствии с полицией, и, желая быть абсолютно уверенным в том, что с протеже очаровательной леди сняты все обвинения, рассказал послу всю, во всех деталях историю похищения документов. Двадцать минут спустя, закончив свое повествование, он достал из подмышки сверток и вручил его седовласому послу.
  Посол принял его с улыбкой.
  – Я перед вами в большом долгу, мистер Мактавиш, – произнес он. – Но есть одна вещь, которую я не понимаю. Я не знаю, кто эта очаровательная дама и я определенно никогда не слышал о ее женихе, который, и это абсолютно точно, никогда не отвечал за эти документы. Честно говоря, я даже и не знал, что их украли, так как за последние три дня у меня не было необходимости открывать сейф!
  – Что?! – воскликнул Алонзо. – Вы даже не знали, что документы были похищены?
  Посол покачал головой.
  – Ни малейшего представления, – произнес он.
  Алонзо быстро попрощался и выбежал на улицу. В округе не было ни одного такси, и у него ушло около пяти минут, чтобы найти хотя бы одно. Он попросил водителя гнать изо всех сил. На губах сидевшего на заднем сидении Алонзо играла легкая улыбка.
  Через пять минут они доехали до дома. Он быстро расплатился с такси и обернулся к дверям. Они были открыты! Алонзо вошел внутрь, повернул в столовую и щелкнул выключателем. Сейф, стоявший в правом углу комнаты, был открыт.
  Он подошел к нему. Как он и думал, коробка с драгоценностями исчезла. На ее месте к полке была прикреплена записка, адресованная Алонзо Мактавишу, эсквайру, странствующему рыцарю. С жалкой ухмылкой Алонзо развернул записку и прочел:
  «Мой дорогой Алонзо, все-таки вы прекрасно клюнули на это, не так ли? Я часто слышала о вашем удивительном уме и поэтому решила помериться с вами силами. Ларгассо сказал мне, что вы храните драгоценные камни в правом сейфе. Он также рассказал о документах из посольства Андарии. И, более того, он предупредил меня, что вы всегда хорошо относились к симпатичным женщинам. Я заставила его украсть у вас ключи и сразу же заказала их дубликаты. Я преднамеренно сделала так, чтобы вы застали меня у сейфа. Думаю, что небольшая сказка, которую я рассказала о документах посольства и моем воображаемом женихе, вам понравилась, не так ли? После этого все, что мне нужно было сделать, это выманить вас из дома, немедленно вернуться, открыть дверь и сейф моими ключами и убраться восвояси с добычей.
  Во всяком случае, я подарила вам свою брошь и приятно вам улыбалась, не правда ли? Между прочим, если вы когда-нибудь будете в США, загляните ко мне.
  С большой благодарностью, ваша Китти из Филадельфии.»
  Алонзо, к которому стало возвращаться чувство юмора, уселся в кресло и от всего сердца расхохотался. Он покрутил брошь в пальцах. Сверкание ее крошечных бриллиантиков было очень похоже на блеск глаз Китти из Филадельфии.
  Он встал на ноги и медленно стал подниматься по лестнице.
  – Попался, который кусался, – пробормотал мистер Алонзо Мактавиш и отправился спать.
  ВЕЕР ИЗ ПАВЛИНЬИХ ПЕРЬЕВ
  Глаза метиса были устремлены на женщину, сидевшую на диване в вестибюле театра «Элект». Со своего места на другой стороне вестибюля Алонзо видел, как ему думалось, блеск циничного восхищения в глубине этих глаз.
  Женщина была красивой, а в его памяти всплыл день, когда много лет назад Китти Харкнес – в те времена ведущая актриса этого театра – по причине, известной только ей, в тот единственный раз, когда вездесущий инспектор Греттон, казалось, имел хороший шанс поймать его, спасла Алонзо.
  Женщина сидела, беседуя со своим хорошо воспитанным спутником, обмахиваясь великолепным веером из павлиньих перьев. Многие мужчины в восхищении оглядывались на нее, да и большая часть женщин с завистью разглядывала ее изящную фигуру и откинутые назад полы бархатного плаща, из-под которого было видно блестящее платье, соперничавшее по своей расцветке со сверкающими красками веера.
  Медленные движения веера загипнотизировали Алонзо. Где-то в глубине мозга его цвета вызывали какие-то воспоминания, какие-то ускользающие мысли, которые каким-то образом связывали прекрасный веер с отвратительной атмосферой дешевых китайских магазинчиков или сан-франциских забегаловок. Он тщетно напрягал свой мозг. Где он видел этот веер из павлиньих перьев раньше?
  Его удивило, почему метис проявлял такой интерес к женщине с веером. Полускрытый тяжелой бархатной портьерой, прикрывавшей вход в партер, высокий азиат не отрываясь смотрел на нее. Неожиданно Алонзо заинтересовался другим. Справа от него и выше, на верхней ступеньке лестницы, которая вела в амфитеатр, стоял, перегнувшись через перила, небольшого роста китаец. Вечерний костюм, хотя и хорошо сшитый, висел мешковато на его неуклюжей фигуре, а белый воротничок рубашки подчеркивал желтизну кожи и миндалевидность, очень странных, улыбающихся глаз, которые неотрывно следили за глазами метиса, стоявшего внизу.
  Это желтое лицо было знакомо Алонзо. Небольшой шрам над правым глазом придавал самому глазу неестественный вид. Но в течение своей странной карьеры Алонзо встречался со множеством китайцев в Сан-Франциско, Шанхае и Гонконге и из множества знакомых желтых лиц, которые толпились в его памяти, не мог вспомнить, где он видел лицо человека с загадочной улыбкой, который неотрывно следил за азиатом, стоявшим внизу.
  В вестибюле прозвенел звонок, предупреждавший, что вот-вот должен начаться второй акт. Женщина с веером встала и, сопровождаемая своим спутником, заняла место в партере. Алонзо последовал за ними и, стоя в проходе сбоку зала, увидел, что метис уселся в следующем ряду прямо за этой парой, в то время как улыбающийся китаец разместился в центре первого ряда амфитеатра.
  Пьеса утомила Алонзо. Он полагал, что реальная жизнь была гораздо интереснее. Выйдя в вестибюль и закурив сигарету, он еще раз попытался вспомнить, где он видел китайца и этот изумительный веер из павлиньих перьев. Его любопытство было сильно возбуждено. Почему метис следил за женщиной с веером, а улыбающийся китаец за метисом?
  Он взял свою шляпу и плащ в гардеробе и вышел из театра. Недалеко от театра была телефонная будка. Алонзо вошел в нее и набрал номер телефона, расположенного в восточной части Лондона. Через некоторое время ему ответили.
  – Это ты, Лон? – спросил Алонзо. – Хорошо. Слушай меня. В центре амфитеатра театра «Элект» на Стрэнде сидит китаец. Постой у входа в театра и когда он выйдет, проследи за ним. Узнай, если сможешь, кто он и чем занимается. Позвони мне утром. Ты меня понял?
  – Хорошо, Мак, – ответил голос, а Алонзо отправился обратно на Стрэнд.
  В одиннадцать часов он снова стоял в вестибюле театра, наблюдая за выходом из партера. По окончании пьесы в дверях появилась женщина, держа в руках закрытый веер, в сопровождении своего спутника. Метис держался за их спинами.
  Пара остановилась у выхода, очевидно, ожидая прибытия своей машины, и Алонзо видел, как метис прошел рядом с ними и быстрым шагом направился к стоянке машин у гостиницы «Савой». Спустя мгновение Алонзо увидел, как со стоянки отъехала маленькая двухместная машина и остановилась у тротуара с левой стороны дороги. За рулем был метис. Направившись к стоянке такси, Алонзо заметил китайца, стоящего за колонной у входа в театр и наблюдающего за двухместным автомобилем на другой стороне улицы. Чуть в стороне, засунув руки в карманы и натянув шляпу на глаза, стоял Лон.
  Алонзо остановил такси.
  – Следуйте за двухместной машиной, когда она начнет двигаться, и постарайтесь не потерять ее, но так, чтобы ее водитель не понял, что за ним следят, – попросил Алонзо водителя, который, окинув быстрым взглядом хорошо сшитый вечерний костюм Алонзо, пришел к заключению, что «о нем хорошо позаботятся».
  Из окна машины Алонзо видел, как женщина и ее спутник садились в свою машину, которая направилась к Черинг кроссу, и как за ней двинулся двухместный автомобиль. Следующим тронулся Алонзо. Проезжая мимо театра, Мактавиш увидел маленького китайца, который не торопясь шел в противоположном направлении, сопровождаемый сзади внимательным Лоном.
  Черинг Кросс остался позади. Затем Пиккадилли. Вскоре вдали появились огни Кенсингтона, но машина женщины с веером и ее компаньоном не снижала скорости и казалось, что они направлялись куда-то за пределами Лондона. В дюжине ярдов от ведущей машины Алонзо видел через переднее стекло склонившегося к рулю метиса. Что-то заставило Алонзо оглянуться и он от удивления присвистнул. Через маленькое заднее стекло такси он увидел огромный туристический автобус, который шел следом за ними. Салон автобуса был освещен, и Алонзо увидел скорчившегося в углу маленького толстого китайца.
  Мактавиш ухмыльнулся. Все это чрезвычайно заинтересовало его. Интересно, каким будет конец этой странной гонки?
  Они миновали Ричмонд и попали на пустынную сельскую дорогу, по которой в ночь летели четыре машины. Он был уверен, что две первые не знали, что их преследуют. Неожиданно передняя машина снизила скорость, и на расстоянии около полумили в ярком лунном свете Алонзо увидел большой сельский дом, стоявший на участке частной земли приблизительно в трехстах ярдах от дороги. Очевидно, это было то место, куда направлялась леди с веером и ее сопровождающий. Так же неожиданно двухместный автомобиль метиса вильнул в сторону и исчез на узкой дороге, ведущей вправо. Скорость такси была слишком большой, и водитель не успел повернуть за метисом и поэтому прижался к левой обочине. Алонзо, не отрывая глаз от заднего стекла, увидел, как автобус с китайцем повернул резко вправо и последовал за двухместным автомобилем метиса.
  – Извините, что потерял, – произнес таксист, когда Алонзо выходил из машины. – У меня была слишком большая скорость, чтобы успеть повернуть за ним. Если хотите, я могу попробовать достать его.
  – Все нормально, – сказал Алонзо. – Вы сделали все, что могли.
  Он дал водителю две фунтовые бумажки и в размышлении стоял на обочине, пока огни такси не исчезли по направлению к Лондону.
  Затем, куря сигарету, он медленно направился в сторону дома. В его голове сформировалась мысль о том, что что-то должно произойти, но ему не нужно ничего предпринимать, а следует просто ожидать развития событий. Две вещи были абсолютно ясными для него
  – это то, что, во-первых, китайцу удалось ускользнуть от Лона, и, во-вторых, китаец знал, что двухместная машина свернет вправо. В противном случае, водитель автобуса не успел бы снизить скорость, чтобы суметь повернуть большую машину на крутом повороте.
  В четверти мили от дома Алонзо внезапно остановился. За полем справа от него он на мгновение увидел луч красного света, который тотчас же исчез. Алонзо направился к гребню в направлении того места, где мелькнул свет, так как был уверен, что это был свет задних фонарей машины метиса.
  Держась в тени гребня, разделявшего поле, он направился к точке, откуда он видел свет, и через пять минут получил подтверждение правильности своих предположений. В маленькой ложбинке стоял брошенный двухместный автомобиль. План метиса был очевидным. Он подъехал к дому с тыла. В пятнадцати ярдах от машины, двигатель которой тихо урчал, Алонзо заметил маленькую калитку, очевидно, дававшую возможность проникнуть на территорию, на которой стоял дом. Он вошел в калитку и пошел, прячась в тени деревьев. На небольшом расстоянии он увидел лужайку, которая под небольшим наклоном подходила к тыльной части дома.
  Маскируясь в растительности, Алонзо направился к краю лужайки. Внезапно он замер, так как до его ушей донесся звук разбиваемого стекла и почти одновременно прозвучал револьверный выстрел, затем еще один! Выглянув из-за деревьев, в ярком свете луны Алонзо увидел фигуру метиса, бежавшего через широкую лужайку по направлению к нему. В одной руке у него был револьвер, в другой – переливающийся в лунном свете своими красками веер из павлиньих перьев!
  На какое-то мгновение Алонзо в нерешительности заколебался. Затем, приняв решение, повернулся и бросился к машине. Сзади спинки машины была специальная площадка для перевозки багажа, и ему удалось втиснуться в это пространство. Через несколько секунд на сидение водителя запрыгнул метис, и машина рванула с места, уносясь от дома по узкой правой дороге.
  Минут через пятнадцать машина снизила скорость и, выглянув из-за спины, Алонзо увидел, что они остановились у небольшого коттеджа. Метис вышел из машины и по неухоженной, заросшей тропинке, ведущей к дверям дома, подошел к ним, вставил в замок ключ и вошел внутрь. Алонзо проследовал за ним и, прижавшись к окну справа от двери, заглянул через небольшую щелочку в занавеске в комнату.
  Его взору предстала необыкновенная картина. Метис открыл дверь в комнату, в которую заглядывал Алонзо, и, с зажатым в руках веером, уставился в противоположный угол. Там в полутемноте, ибо комната освещалась только мерцающим светом лампы, сидел китаец, который с невозмутимой улыбкой смотрел на изумленное лицо метиса.
  – Я желаю вам доброго вечера, – на отличном английском произнес китаец. – В течение многих лет, мистер Синг, я ожидал высокой чести знакомства с вами.
  Он встал и поклонился.
  Метис оскалил зубы.
  – Кто вы и что вы хотите? – спросил он. Алонзо заметил, как его пальцы крепче сжали ручку веера, а правая рука поползла в направлении заднего кармана.
  Китаец улыбнулся.
  – Меня зовут Ли Хунг, – мягко произнес он. – Я из тех, кто носит желтые одеяния и живет над монастырем Тцао Тео. Полагаю, вы знаете его, мистер Синг. Это тот самый темный храм, в котором наши священники творят молитвы, и тот самый темный храм, откуда вы похитили веер из павлиньих перьев!
  Метис засмеялся. Он уже пришел в себя.
  – Зачем мне воровать этот, ничего не стоящий веер, Ли Хунг? – спросил он.
  – Из-за бесценного камня, который спрятан в его ручке, мистер Синг, – улыбнулся китаец.
  Метис швырнул веер на поверхность стола. Затем выдернул руку из заднего кармана, и Алонзо увидел, что в ней находился автоматический пистолет. Он положил его перед собой на стол и, достав из кармана портсигар, закурил сигарету.
  – Ну, будем говорить о деле, Ли Хунг? – спросил он. – Я полагаю, вам нужна ваша доля?
  Улыбка не сходила с лица китайца.
  – Я хочу получить камень, который спрятан в ручке веера, мистер Синг, – спокойно произнес он. – Это – глаз нашего бога. Он должен быть возвращен в храм.
  Метис снова рассмеялся. У Алонзо появилась идея. Через чуть приоткрытую дверь он мог четко видеть разговаривающих, а веер из павлиньих перьев лежал так, что нужно было только протянуть руку, чтобы взять его. Алонзо тихо дотронулся до двери и, толкнув ее, прыгнул к столу. Веер был почти у него в руке, когда он почувствовал, как его запястья попали в стальные объятья. Его схватил китаец, спрятавшийся в углу комнаты.
  Ли Хунг улыбнулся ему через стол.
  – Добрый вечер, Мактавиш, – произнес он. – Я ожидал вас. Опять тот же самый Мактавиш. Скорый на помощь людям, с которыми он подружился. Вы вернете этот веер мисс Харкнесс. Имейте терпение. Ли Хунг не забывает ни друга, ни опиумной лавки на набережной Сан-Франциско.
  Только теперь Алонзо вспомнил.
  – Хо Лунг, – удивленно произнес он. – Вы!
  – Мое имя Ли Хунг, – поправил его китаец. – Меня звали Хо Лунг, ибо в поисках веера я переменил много имен.
  Метис схватил пистолет и оскалил зубы в улыбке.
  – Может быть, кончим ваш спор, – произнес он. – Веер у меня, и я его с удовольствием верну, – он с хитрой улыбкой посмотрел на Ли Хунга, – когда я выну из него камень. Моя машина стоит снаружи и, если кто-нибудь попытается помешать мне, то это будет хуже для него!
  Держа пистолет в руке, он открутил крышку, расположенную в конце рукоятки веера. Дотронувшись до потайной пружины, он открыл замаскированное углубление. На стол выпал огромный бриллиант. Он усмехнулся и засунул палец в углубление. В этот момент веер вырвался из его рук и ударился о стену. А лицо метиса стало серым от нестерпимой боли.
  Ли Хунг не переставал улыбаться.
  – Вот поэтому я не хотел, чтобы вы дотронулись до этого веера, мистер Мактавиш, – произнес он. – Под камнем находится механизм, содержащий отравленную иглу. Она сработала! – Он указал на метиса, который сполз на пол с искривленным от боли лицом.
  Ли Хунг встал с кресла.
  – Через десять минут он будет мертв, – произнес он, наклоняясь и беря бриллиант из рук умирающего человека. Затем он изъял из ручки веера механизм, который приводил в действие отравленную иглу, заменил ручку и вручил веер Алонзо.
  – Так было предначертано, чтобы он умер, – спокойно произнес он. – Глаз нашего бога должен быть возвращен. Веер ваш. Вы можете оставить его себе или вернуть леди, которая его купила. А это, – он вручил Алонзо небольшой сверток, – на память от Хо Лунга, который был рад вашему мужеству. Пойдемте.
  Четыре часа спустя Алонзо сидел за завтраком в доме, из которого метис украл веер, и улыбался через стол Китти Харкнес.
  – Веер вам очень идет, – говорил он, – и я не мог допустить, чтобы вы потеряли его.
  Она улыбнулась.
  – Вы всегда были щедры, мистер Мактавиш, – произнесла она. – Но у вас должно быть были большие трудности получить его обратно. Стоила ли игра свеч?
  Алонзо улыбнулся. По дороге сюда он развернул сверток, который вручил ему Ли Хунг. Внутри находился великолепный рубин и клочок бумаги, на котором было написано следующее: «Украденное будет возвращено нашему божеству с помощью укравшего, и будет ему ниспослано отмщение Бога».
  Алонзо пододвинул чашку, чтобы ему налили еще кофе.
  – Я думаю, игра этого стоила, – пробормотал он.
  ТОТ, КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ
  Одетый в шелковый халат, краски которого отражали цвета быстро наступавших сумерок, мистер Мактавиш лениво разглядывал страницу находившегося перед ним журнала. Затем он перевел взгляд на сложенную газету, лежавшую у него на коленях, и еще раз перечитал раздел, привлекший его внимание.
  Он никак не мог прийти к какому-нибудь решению. В журнале сообщалось о том, что мистер Адольф Гаррат – южноафриканский миллионер, – снял себе жилье на сезон в Челт Лодже и предполагает пробыть там шесть месяцев для того, чтобы составить каталог своей изумительной коллекции драгоценных камней (включая знаменитый рубин Гаррата), которую он привез с собой из Южной Африки. Это чрезвычайно заинтересовало Алонзо. Ему необыкновенно хотелось собрать свою собственную небольшую коллекцию и он не видел причин, почему бы при помощи некоторого планирования не перевести рубин Гаррата из сейфа Челт Лоджа в собственный карман.
  С другой стороны, раздел в газете, лежавшей перед ним, тоже был небезынтересен. В нем вкратце сообщалось, что доктор Теодор Клаат, известный австрийский ученый, прибыл в Лондон. Газета также информировала, что доктор Клаат от имени иностранного синдиката купил изумительную жемчужину Тиндора, которую он возьмет с собою в Австрию для того, чтобы произвести некоторые эксперименты, связанные с производством искусственного жемчуга.
  Алонзо размышлял над тем, что затеял Клаат, который, несомненно, обладал некоторыми научными знаниями, однако на самом деле был не более чем шантажист международного масштаба в самом худшем значении этого слова, и который неоднократно выступал против Алонзо за время его полной приключений карьеры. Обычно эти схватки оканчивались весьма плачевно, но для Теодора Клаата!
  То, что волновало Алонзо, вкратце заключалось в следующем: что было более ценным – жемчужина Тиндора или рубин Гаррата. Украсть то и другое он не мог, так как понимал, что любая работа в отношении этих вещей должна быть проведена быстро и тихо. Вероятно, размышлял он, рубин Гаррата был несколько ценнее, но одновременно Алонзо хотелось еще раз выбить из игры Клаата. Он представил себе, как этот джентльмен вернется в Австрию без жемчужины и как он будет стараться объяснить этому несчастному синдикату, который уже и так довольно-таки доверился ему, вручив деньги на приобретение драгоценности.
  Размышления Алонзо были прерваны стуком в дверь. В комнату вошел Лон Феррерз, который, когда не был занят другими делами, исполнял у Алонзо обязанности дворецкого.
  – Мак, тебя хочет видеть какая-то леди, – произнес он. – И чертовски к тому же симпатичная. Говорит, что это очень важно.
  – Не могу догадаться, кто это, Лон, – улыбнулся Алонзо. – Но проводи ее сюда!
  Лон исчез и через мгновение вернулся, сопровождая симпатичную девушку в возрасте примерно лет двадцати восьми. При виде ее Алонзо вскочил на ноги.
  – Анни! – воскликнул он.
  Девушка подошла ближе и пожала протянутую ей руку.
  – Вы никак не ожидали увидеть меня, Алонзо, не так ли? – спросила она, усаживаясь в подвинутое Алонзо кресло. – Вы выглядите все так же. Кажется, что вы не изменились за эти годы, несмотря на вашу неправедную жизнь. Все планируете, устраиваете подвохи и тому подобное?
  Алонзо поклонился.
  – А вы, Анни, выглядите более прекрасно, чем всегда, – пробормотал он. – Как поживаете?
  – Очень хорошо, – отвечала девушка. – Начиная с того момента, когда вы меня вытянули из той ужасной ситуации, в которую я чуть не попала из-за происков Клаата десять лет назад. Я немного попутешествовала с тех пор. А теперь я владею магазином головных уборов в Париже. Я надеялась… – она внезапно остановилась и щеки ее покраснели.
  – Надеялись на что? – спросил Алонзо с более чарующей, чем обычно, улыбкой. – Скажите, Анни, на что вы надеялись?
  Она казалась нерешительной.
  – Я надеялась, что вы отказались от вашего образа жизни, Алонзо. Вы не должны быть мошенником, даже и самым умным в мире, который ни разу не попал в руки полиции.
  – Вы пришли сюда для того, чтобы сказать мне это? – спросил Алонзо, продолжая улыбаться.
  – Нет, я пришла для того, чтобы предупредить вас, – произнесла она напряженным голосом. – Сейчас здесь находится Клаат, Алонзо, и он собирается заманить вас в ловушку. Он поклялся, что не успокоится до тех пор, пока не сведет с вами счеты, и сейчас, как он думает, настало его время. Послушайте меня, – продолжала она, наклоняясь вперед и понижая голос. – Два месяца назад я обедала в маленьком ресторанчике в Париже и когда я огляделась по сторонам, то увидела, что за последним столиком сидел Клаат. Он был с еще одним человеком, и они разговаривали по-английски. Видимо, они полагали, что тем меньше возможности быть подслушанными. Клаат выпил чуть больше, чем положено, и я услышала, что он произносил ваше имя. Естественно, я прислушалась и почерпнула из их беседы достаточно, чтобы понять, в чем заключался их план.
  Он должен был приехать в Лондон, чтобы от имени какого-то австрийского синдиката купить жемчужину Тиндора. Он был достаточно осторожным и сообщил об этом практически во все газеты этой страны и только по одной причине – чтобы вы смогли прочесть об этом! Он знает, что вы никогда не упускаете возможность сразиться с ним, и он абсолютно уверен, что вы сделаете попытку похитить жемчужину. Он на это рассчитывает. Жемчужина находится в сейфе дома, который он снял в Рейгейте, и к ней приставлен человек, следящий за ней днем и ночью. Кроме того, дом оборудован электрической сигнализацией, и Клаат уверен, что им удастся поймать вас на месте преступления. Он уже договорился с местной полицией о том, что они сразу же пришлют подмогу, как только он позвонит. Алонзо, во имя всего хорошего не пытайтесь украсть эту жемчужину!
  Алонзо зажег сигарету.
  – Маленькая Анни, – сказал он. – Я вам очень обязан за вашу информацию. Вы можете считать, что этим вы выполнили все обязательства, которые, как вы думаете, были у вас передо мной. Но не волнуйтесь. Как раз перед вашим приходом я пытался решить, за чем мне охотиться: за жемчужиной Тиндора или за рубином Гаррета. Теперь я принял решение. Я достану жемчужину Тиндора, но не тем способом, каким его себе представляет Клаат.
  Девушка встала.
  – Ну, хорошо. Я предупредила вас, Алонзо, – проговорила она.
  – Больше я ничего не могу сделать. Берегитесь Клаата!
  – Постараюсь, – мрачно пообещал Алонзо. – Если вы не будете заняты послезавтра вечером, не смогли бы вы со мной пообедать? Думаю, что смогу рассказать вам кое-что интересное. А пока не волнуйтесь о Клаате. Благодарю вас. Заранее предупрежденный
  – заранее вооруженный!
  После ухода девушки Алонзо сидел перед камином, уставившись на огонь. Призрачная идея начала обретать свои формы в его изощренном мозгу, и ему казалось, что он не мог больше терять времени. Он позвонил в колокольчик, и появился Лон.
  – Лон, – попросил он, – свяжись по телефону с Блу Стивен-сом. Просто узнай, где находится Челт Лодж и как далеко это от Лондона. Если сможешь, узнай что-либо о планировке дома и также спроси у Блу Стивенса, если он сможет ответить, какого типа сейф, в котором хранится рубин Гаррата.
  – Значит, ты решил заняться им, Мак? – улыбаясь спросил Лон Феррерз. – Когда нужно провернуть это дельце?
  – Сегодня вечером, – тоже улыбаясь ответил Алонзо. – Это в том случае, если Блу сможет снабдить нас информацией. Будь осторожным, когда будешь говорить по телефону. Пользуйся кодом.
  Лон ушел и через двадцать минут появился с информацией, которая требовалась Мактавишу. Блу Стивенс смог предоставить эти сведения, потому что он, бывший стольким обязанным за все хорошее Мактавишу, являлся одним из тех сомнительных людей, которые зарабатывали на безбедное существование тем, что знали всякую всячину о планировке загородных домов – информация, так же необходимая опытным взломщикам, как путеводители для туристов.
  Два часа спустя, как только луна скрылась за грядой темных облаков, Мактавиш и Лон Феррерз на мощной машине Алонзо направились в Челт Лодж. В багажнике автомобиля в чемоданчике находился кислородно-ацетиленовый аппарат – личное изобретение Мактавиша, которого до настоящего момента не выдерживал каким бы прочным он ни был ни один сейф.
  Приехав на место, они запарковали машину на углу поля, примыкавшего к поместью, и вдвоем, неся аппарат, направились к дому.
  Час спустя машина Алонзо двигалась в сторону Лондона, Мактавиш сидел за рулем и на лице его играла самодовольная улыбка, так как в кармане пиджака у него хранился рубин Гаррата, а в голове созрел план, который должен был спутать все карты доктора Теодора Клаата. Лон Феррерз, взглянув на Алонзо, заметил эту улыбку.
  – Над чем смеешься, Мак? – спросил он.
  Улыбка Мактавиша стала еще шире.
  – Увидишь завтра вечером, Лон, – ответил он. – Кстати, ты сможешь очень интересно провести время. Между прочим, не забудь позвонить завтра утром Инки, Графу и нашему прыщавому другу Маггинсу. Они – все знатные ребята, и я смог бы предложить им небольшую работу завтра вечером, которая придется им по сердцу. Скажи им, что они хорошо повеселятся и получат за это по десять фунтов каждый.
  Сидя во главе стола столовой своего дома в Рейгейте, доктор Теодор Клаат мило улыбался своим четырем собеседникам.
  – Мои друзья, вы увидите, что я был прав, – сказал он на своем медленном и безукоризненном английском. – Мактавиш сегодня вечером придет. Заметка появилась в газетах два дня назад. Вчера он должен был спланировать, как он украдет мою жемчужину Тиндора, а сегодня он будет действовать. Его обычное время – два часа ночи. Мы прихватим его на месте, а затем, как договорились, просто позвоним нашим друзьям в местную полицию. Я получу мою жемчужину обратно, а Мактавиш – пять лет. И, наконец, я буду отомщен!
  Он выпустил кольцо сигарного дыма и, приятно улыбаясь, наблюдал, как оно плыло по комнате. Вероятно, он так бы не улыбался, если бы знал, что в этот момент Лон Феррерз с небольшим прикрепленным на спине ящичком, в котором хранились инструменты телефонного монтера, тихо пробирался по лужайке, расположенной с тыльной стороны дома.
  Добравшись до тени, отбрасываемой стеной, Лон осторожно обошел вокруг дома и нашел точку, где телефонные провода вводились в дом. Открыв ящик, он вытащил кусачки и перекусил провода. Затем, достав полевой телефонный аппарат, он спокойно соединил с ним провода, ведущие в дом. Закончив работу, Лон тихо исчез и через несколько минут вернулся в компании Блу Стивенса.
  – Мы пришли, Блу, – прошептал Лон с ухмылкой. – Повисни на этой штуковине и, как только она зазвонит, отвечай и говори, что ты из Рейгейтского полицейского участка. Пока!
  – Пока, Лон, – Блу ухмыльнулся. – Будет чудесно хоть разок побыть сыщиком!
  Как только часы, расположенные где-то неподалеку, пробили два, Алонзо, сумевший открыть одно из двух складывающихся окон, которые выходили на лужайку перед домом Клаата, проник внутрь и, плотно закрыв за собой шторы, включил электрический фонарь.
  Он пересек комнату, открыл расположенную на противоположной стороне дверь и вышел в библиотеку. Прямо перед ним находился вмурованный в стену сейф. Алонзо подошел к нему и, поместив фонарь на удобно стоявший рядом столик, начал действовать.
  Сам сейф был не трудной загадкой, хотя каждому следящему за работой – из тех, кто знал бесшумную работу Мактавиша, могло показаться, что тот производил лишнее количество шума. Иногда казалось, что он специально делает так, чтобы его обнаружили. В конце концов он открыл тяжелую дверь сейфа, в этот же момент вспыхнул электрический свет и обернувшийся Мактавиш увидел, что перед ним стояли Теодор Клаат и четыре его друга.
  Клаат мрачно усмехался.
  – Ну, наконец-то, великий Алонзо Мактавиш попался, – издевательски произнес он. – Мы поймали вас, мой друг, на месте преступления в момент, когда вы вынимали жемчужину Тиндора из моего сейфа. Для вас это означает пять лет!
  Он обернулся к одному из своих людей.
  – Карл, позвоните в полицию, – усмехнувшись, приказал он.
  Человек подошел к телефону и назвал номер. Алонзо, чьи актерские способности были на уровне, внутренне улыбнулся, представив себе Блу Стивенса на другом конце провода, тщательно старающегося произвести впечатление, что он – сотрудник рейгейтского полицейского участка. Алонзо улыбнулся еще шире, когда подумал о маленьком пакетике, который успел положить в сейф Клаата в тот момент, когда вспыхнул свет.
  Карл кончил разговор по телефону.
  – Они пришлют сержанта и двух полицейских, Клаат, – сказал он. – Они будут здесь через две минуты.
  Клаат обернулся к Алонзо.
  – Таким образом, мой умный друг, это – ваш конец. Конец жулика, которого никак не могла поймать полиция! Надеюсь, вы приятно проведете несколько следующих лет. У вас будет много времени подумать о Теодоре Клаате!
  Послышался резкий стук в дверь, и один из людей Клаата направился, чтобы открыть ее. Он вернулся в сопровождении сержанта и двух полицейских. По глазам Алонзо ничего нельзя было понять, когда он смотрел на «сержанта», который был никем иным, как Инки, и двух других полицейских, которыми были Граф и Маггинс. Они определенно здорово играли свои роли.
  – Сержант, я обнаружил этого человека во время изъятия им жемчужины Тиндора из сейфа, – произнес Клаат.
  – Все в порядке, сэр, – ответил сержант. – Мы за ним охотимся в течение длительного времени, но он всегда уходил от нас. Мы заберем с собой жемчужину как вещественное доказательство, а утром вернем ее вам. Наденьте на него наручники, – приказал он.
  На запястьях Алонзо щелкнули наручники, и через минуту двое полицейских увели его под аккомпанемент хохота Клаата.
  Приблизительно четыре часа спустя Алонзо, Лон, Блу, Граф, Инки и Маггинс, все еще одетые в форму полицейских, собрались вокруг камина на квартире Мактавиша.
  – Ну, Мак, тебе снова удалось провести Клаата, – восхищенно произнес Лон. – Он с ума сойдет, когда поймет, какую шутку ты с ним сыграл. Но тебе придется быстро смыться. Он без промедления напустит на тебя полицию.
  – Я так не думаю, Лон, – улыбаясь возразил Мактавиш. – Видишь ли, я жду, что его арестуют в течение нескольких часов. Почему? Объясню тебе. Знаешь, я решил украсть рубин Гаррата только по одной причине. Когда я открыл сейф Клаата перед тем, как он включил свет, я успел положить туда рубин Гаррата. Несколько минут назад один из моих друзей позвонил Гаррату и сообщил, что вором является доктор Теодор Клаат и что рубин можно найти в сейфе в его доме на Рейгейте. Думаю, что полиция через несколько минут отправится туда, а какие объяснения представит Клаат? Он не сможет произнести ни одного слова в свое оправдание и, думаю, снова окажется в английской тюрьме. И все это доказывает то, – произнес Алонзо со своей очаровательной улыбкой, – что хорошо смеется тот, кто смеется последним.
  КИТАЙСКАЯ МУЗЫКА
  Алонзо внимательно прислушался, но не смог услышать ни звука, кроме пыхтения буксира, медленно пробиравшегося вверх по течению реки. Сквозь туман он мог видеть неясно мерцавшие огоньки на противоположном берегу.
  Чуть ниже его ног вода реки билась о широкие сваи пристани, на которой он стоял. Сзади него в дальнем конце пристани располагался первый этаж складов Сивертса. Мактавиш тихо пересек пристань и подошел к двери склада. Она была на замке и схвачена болтами. А тяжелая, закрепленная поперек двери, стальная балка надежно обеспечивала ее безопасность.
  Очевидно, со Стивенсом что-то случилось. Алонзо не допускал возможности того, что его кто-то запер в складе. Он был или мертв, или находился на барже. Наверняка никто не мог проявлять ни малейшего интереса к нему до тех пор, пока он не встретился с Сивертсом на барже последнего, носящей имя «Гордость Мерсея». Но также было очевидно, что множество людей могло бы им заинтересоваться после того, как он покинул баржу, особенно если при нем был тот сверток, о передаче которого была договоренность с Сивертсом.
  Алонзо присел у дверей склада и посмотрел на часы. Было одиннадцать тридцать – прошло четыре с половиной часа с того момента, как должен был объявиться Стивенс. Туман немного рассеялся, и Алонзо, напрягая зрение, старался увидеть очертания баржи, которая, как было договорено, должна была стоять на якоре прямо напротив причала, но так ничего и не смог разглядеть.
  Алонзо показалось, что где-то чуть выше раздался очень своеобразный заунывный звук. Он прислушался и, когда звук стал более слышным, узнал его. Кто-то играл совсем рядом с ним на китайской камышовой дудке и довольно странно, но мелодия показалась знакомой Алонзо. Он удивился, кто бы это мог в такое время ночи прийти к заброшенному складу недалеко от Собачьего острова и играть китайскую музыку. И для чего? С причала над его головой раздался шуршащий звук, и Алонзо беззвучно прижался к подножию металлической винтовой лестницы, которая соединяла причал с посадочной площадкой пристани. Шум стал более явным и, спрятавшись в тени, он понял, что кто-то подошел к лестнице. Затем шум прекратился, и, взглянув наверх, Алонзо увидел на фоне неба коренастую согнувшуюся фигуру какой-то личности, которая, держась одной рукой за перила, на мгновение остановилась, прежде чем начать спускаться по лестнице.
  Он поплотнее забился в тень. Казалось, человек, стоявший наверху, должен был бы быть одним из людей Сивертса, а если это так, то, видимо, «Гордость Мерсея» находится где-то рядом.
  Человек медленно спустился по лестнице. Внизу он остановился, внимательно огляделся вокруг и, очевидно, уверенный в том, что он был на посадочной площадке в одиночестве, направился к реке. Алонзо беззвучно следовал за ним. В нескольких футах от края причала человек остановился и, встав за одной из поддерживающих колонн, стал напряженно вглядываться в туман.
  Алонзо сделал шаг вперед и тронул человека за плечо.
  – Ну, мой друг, и что же вы выглядываете? – поинтересовался Алонзо.
  Человек резко обернулся.
  – Черт! Это Мактавиш! – выдохнул он.
  Алонзо тихо рассмеялся.
  – Так это ты, Блу, – произнес он. – Где твой брат?
  – Это как раз вопрос, – ответил Блу. – Где он? Я скажу вам, начальник, мне не нравится этот бизнес. У меня от него мурашки бегают. И тут нельзя ошибаться. Джордж сегодня утром получил вашу записку, в которой говорилось, что он должен прийти сюда к складам Сивертса в шесть тридцать и что его тут подберет лодка и переправит на борт баржи «Гордость Мерсея». А Сивертс должен будет передать ему какой-то пакет, который тот должен будет сразу же отвезти вам на Фаррен-стрит в Лаймхаус. Ну и где же он? Я говорю вам, Джорджу это дело тоже не нравилось. Он ни на грош не доверял Сивертсу. Ой, не доверял. С тех пор, как мы его втроем надули с его грязным бизнесом шесть лет тому назад. Я не удивлюсь, если Сивертс прикончил его, – мрачно закончил Блу.
  – Зачем Сивертсу приканчивать его? – спросил Алонзо. – Если бы Сивертс не хотел передать товар, то зачем ему нужно было просить меня прислать за ним Джорджа. Сивертс прекрасно знает, что таможня за ним приглядывает, и единственной его надеждой было то, что Джорджу удастся сойти с товаром на берег незамеченным. И провернуть это дельце было на руку только Сивертсу.
  – Все это конечно правильно, – согласился Блу. – Но все равно мне это не нравится, начальник. Что-то здесь очень непонятное с этим складом. Я пришел сюда в надежде увидеть «Гордость Мерсея», забраться на борт и посмотреть, что случилось с Джорджем. Последнее, что он мне сказал, было: «если я не вернусь к десяти, то ставлю последний грош, что Сивертс затеял что-то грязное, и ты лучше приди сюда и поищи меня. И не сбросили ли меня уже в реку». Мне показалось, что у Джорджа были какие-то предчувствия. – Блу замолчал и на мгновение прислушался: – Я, должно быть, сошел с ума, – произнес он. – Но могу поклясться, что слышал, как кто-то сейчас играет какую-то забавную мелодию. Мне кажется, я ее слышал раньше, когда ходил рядом со складом.
  Они стояли, не произнося ни слова, и им показалось, что музыка постепенно становилась слышнее. В удивлении они переглянулись.
  – Начальник, откуда, к черту, раздается эта музыка?
  Алонзо направился к металлической лестнице, которая вела на причал. Поднявшись наверх, они осмотрелись по сторонам, но ничего не смогли увидеть. Туман рассеивался, но причал по причине своей заброшенности был завален старыми ящиками, бухтами канатов и прочего мусора, что делало наблюдение затруднительным.
  Внезапно Блу схватил Алонзо за руку и, посмотрев в сторону, куда пальцем указывал коротышка, Алонзо в дальнем углу причала увидел медленно двигающуюся фигуру человека. Когда тот вошел в узкую полоску света, отбрасываемую фонарем рядом стоящей баржи, Алонзо увидел абсолютно четко, что человек был одет в сюртук, в которые одеваются китайцы, и косичку волос сзади, а также камышовую дудку в его руках, из которой он извлекал мелодию. Китаец медленно перемещался через освещенные и темные участки и заунывная музыка стала затихать по мере удаления от двух людей, которые во все глаза следили за ним.
  – Послушай, Блу, – тихо произнес Алонзо. – Он не может выйти с причала, кроме как через дверь налево. Мы должны где-то столкнуться с ним. Когда встретишься с ним – хватай его! У тебя оружие есть?
  Блу ухмыльнулся и показал пистолет, который держал в руках.
  – Действуй, Блу, – сказал Мактавиш, – и без нужды не стреляй. Сначала попробуй договориться! – И растворился в темноте.
  Алонзо осторожно пробирался мимо входа в склад, прокладывая себе путь через раскиданные бухты канатов и разного мусора, разбросанного повсюду. Он резко остановился, так как неожиданно где-то рядом с ним раздалась музыка. Слева от него почти у конца стены склада лежала гора сложенных тюков. Алонзо подошел к ней на цыпочках, достал пистолет из кармана и зашел за тюки.
  Там на перевернутом бочонке, положив дудку поперек скрещенных ног, с мудрым морщинистым от улыбки лицом, сидел китаец. Алонзо на какое-то мгновение задержал взгляд на его лице, а затем положил пистолет в карман. Пододвинув ящик, он уселся рядом с бочонком и протянул руку.
  – Это – счастливая встреча, Фу Чан, – сказал он.
  Китаец улыбнулся.
  – Встречи друзей всегда счастливые, – произнес он на хорошем английском. – Я рад встретиться с вами, мой друг.
  Алонзо прикурил сигарету и взглянул на загадочное лицо китайца. Но бесстрастные глаза ничего ему не сказали.
  – Зачем ты бродишь по этому причалу и играешь на дудке, Фу Чан? – поинтересовался он.
  – Я часто прихожу сюда по вечерам и играю на дудке. Это место связано у меня с воспоминаниями.
  – Сколько времени ты провел здесь сегодня вечером? – спросил Алонзо.
  – Около двух часов, мой друг, – ответил китаец.
  Алонзо кивнул.
  – Фу Чан, – произнес он, – ты помнишь, много лет назад я оказал тебе услугу. Сегодня вечером на этом причале исчез один из моих людей. Он пришел сюда в половине седьмого для того, чтобы попасть на борт баржи с названием «Гордость Мерсея». Он исчез. Может быть, он все еще находится на борту этой баржи, но я не думаю, что это так.
  Фу Чан кивнул головой.
  – Я не думаю, что он на барже, – произнес он. – Пойдемте со мной, я вам покажу.
  Алонзо последовал за китайцем по направлению к лестнице. С ее вершины он осмотрел причал, но Блу нигде не было видно. Затем он повернулся и стал спускаться вслед за китайцем на посадочную площадку причала.
  На нижней площадке лестницы они свернули в сторону от реки и пошли к стене первого этажа склада. Справа от запертой двери китаец остановился, и Алонзо увидел, что там в стене была еще одна маленькая дверца, скрытая в тени. Китаец открыл дверь, вошел и включил свет. Они оказались в маленькой комнатке приблизительно в двенадцать квадратных футов, меблированной только столом и стулом.
  Китаец тронул Алонзо за руку и указал на левый угол комнаты. Там, в луже крови, с ножом в сердце лежал мертвый Джордж Стивенс.
  Какое-то время Алонзо с изумлением глядел на Фу Чана, но тот отвернулся от него со своей непроницаемой улыбкой, и Алонзо вновь повернулся к скрюченному в углу телу.
  Джордж Стивенс умер недавно, так как его тело было все еще достаточно теплым. Алонзо подошел к двери, у которой стоял Фу Чан.
  – Когда ты это обнаружил, Фу Чан? – спросил он.
  – Около двух часов назад, – ответил китаец тихим голосом. – Я заглянул сюда и обнаружил его здесь. Я никому ничего не говорил и ничего не делал. Это – не мое дело.
  Снаружи послышались шаги и в следующий момент в проеме двери показалась голова Блу Стивенса. Его лицо смертельно побледнело, когда он увидел тело своего брата, и из горла вырвалось что-то вроде рыдания.
  – Не раскисай, Блу, – сказал Алонзо. – Бесполезно расстраиваться. Кто-то расправился с Джорджем, и мы должны выяснить, кто это был. Фу Чан находится на причале уже два часа и никого не видел.
  Блу Стивенс стоял у тела брата, сжимая в руках кепку.
  – Интересно, кто это сделал, начальник? – процедил он сквозь зубы. – Хотел бы я, чтобы они сейчас были здесь… Свиньи!
  Алонзо молчал. Фу Чан ушел, но откуда-то сверху с причала доносились печальные звуки его музыки. Мактавиш посмотрел на реку. Туман рассеялся, и с пристани он мог видеть огни «Гордости Мерсея».
  – Что, к черту, это все значит? – тихо спросил Блу.
  Алонзо не ответил. Ситуация с каждым моментом становилась все более загадочной, и как бы аккомпанементом всему происходящему внизу с причала сверху доносилась печальная музыка Фу Чана.
  Неожиданно Мактавиш заговорил.
  – Кажется, на барже собираются отчаливать.
  Блу Стивенс стал рядом с ним в двери, и они вдвоем продолжали наблюдать за внезапными признаками активности на «Гордости Мерсея». Они так увлеклись этим зрелищем, что не услышали скребущий звук за их спинами и обернулись только тогда, когда до их ушей донесся грубый смех Сивертса, которого они увидели стоящим у раздвигающейся панели в стене комнаты.
  – Не шевелитесь, – произнес Сивертс, поднимая свой тяжелый револьвер, который он держал в правой руке. – Ни с места или с вами случится то же, что и с этим. – И он указал на мертвое тело в углу.
  – Так значит это ты, Сивертс, – воскликнул Алонзо. – Ты мне заплатишь за это, мой друг! – Он достал портсигар и прикурил сигарету, следя глазами за тяжелыми чертами лица норвежца.
  Сивертс громко расхохотался.
  – Ты, Мактавиш, думаешь, что я – дурак, – сказал он. – Но это не так. Шесть лет тому назад вы сделали из меня дурака. Сегодня я сделаю из вас кое-что похуже.
  Он обернулся к двери, в которую беззвучными шагами вошел Фу Чан.
  – Свяжи этих собак, Фу Чан, – приказал Сивертс.
  Китаец взял в углу комнаты моток веревки и быстро связал Алонзо и Блу по рукам и ногам.
  – Это – плохая плата за добрую услугу, – произнес Алонзо. Китаец улыбнулся, но ничего не ответил.
  – Ну и что ты собираешься делать дальше, Сивертс? – спросил Алонзо.
  – Я скажу тебе, – рассмеялся норвежец. – В этой комнате есть потайной выход. Через него вас обоих и это тело снесут вниз. Там есть маленькая комнатка, отгороженная от реки решеткой. Когда начнется прилив, решетка зальется водой и вы утонете. – И Сивертс снова рассмеялся.
  – Ты все это умно придумал, Сивертс, – произнес Алонзо. – Ты знал, что мы объявимся здесь, когда не вернется Джордж Стивенс.
  Сивертс усмехнулся и указал на Фу Чана.
  – Все похвалы ему, – сказал он. – Ты что думаешь, я забыл о той шутке, которую вы сыграли со мной много лет назад? Я и приехал-то в вашу чертову страну только для того, чтобы отомстить тебе и этой парочке!
  Он подошел тяжелыми шагами к раздвижной панели и толкнул ее.
  – Тащи их, Фу Чан, – произнес он, глядя в открывшееся перед ним темное отверстие.
  Но здесь Фу Чан совершил странную вещь. Он сделал два мягких шага и кинулся на мощную спину норвежца, который не устоял на ногах, и с ругательством рухнул вниз по небольшой лестнице, ведущей вниз. Прежде чем он успел встать на ноги, китаец задвинул панель и укрепил ее железной скобой. Затем, продолжая улыбаться, достал из кармана сюртука бритву и молча перерезал веревки, связывавшие Алонзо и Блу Стивенса. Затем встал на стул и открыл решетку маленького окошка высоко на стене.
  – Слушай меня, Сивертс, – произнесен, прижав рот к решетке.
  – Я и впрямь умный, так как знал, единственно, что может завлечь тебя в этот склад, – это твоя ненависть к Мактавишу. Но Мактавиш – мой друг и оказал мне услугу, о которой я помню. Я также не забыл маленькую Ло Сан, мою веселую дочку, которую ты шесть лет назад увез на своем корабле и которая ко мне так и не вернулась. Ты помнишь игру моей дудки в старые времена и как я заклинал змей моей музыкой, а ты смеялся, когда змея начинала танцевать? Сивертс, в комнате над тобой находится змея. Но она несколько отличается от тех змей, которых ты видел. Она огромная и голодная. Шесть лет, Сивертс, я учил ее, что нужно делать, когда ты явишься, чтобы отомстить моему другу Мактавишу. Когда я начну играть, она приползет к тебе через отверстие, которое я проделал в потолке твоей комнаты. И тебе придется попробовать посражаться с ней. Ты же большой драчун – с женщинами. Да будет таким образом совершено отмщение Фу Чана!
  Алонзо дотронулся до плеча Блу Стивенса, они выбрались из маленькой комнаты и направились на верхнюю часть причала. Когда они добрались туда, внизу послышалась тихая музыка.
  Это была музыка Фу Чана.
  ЧЕРНАЯ МАНТИЛЬЯ
  Мистер Сайрус К.Леггит не обратил ни малейшего внимания на замечание Алонзо и, жуя, как жвачку, конец длинной черной сигары, продолжал внимательно смотреть в сторону Крэнфорда.
  Алонзо смотрел в другую сторону с невозмутимым видом, разглядывая закат. Его предыдущее замечание имело отношение к красоте заката, как и всей открывающейся перед ним панорамы. Слева от них в долине был расположен чудесный парк, окружавший Крэнфорд. Чуть ниже небольшого холма, на котором они находились, от дальней деревушки, каковой был Крэнфорд, шла дорога, которая, как белая лента, извивалась в сторону Келлтрона.
  Мистер Леггит отложил сигару и задумчиво сплюнул.
  – Послушайте, Мактавиш, – произнес он медленно, растягивая слова, – думаю, нам не следует затевать с вами разговор о закате солнца или какой еще чепухе, связанной с вашим проклятым английским климатом. Если выдумаете, что я пересек Атлантику и приехал в это зачуханное место, от которого до Нью-Йорка или другого цивилизованного города сотни миль, для того чтобы любоваться вашей погодой, то вы заблуждаетесь!
  – Что вы так волнуетесь, Сайрус? – спросил Алонзо.
  Мистер Леггит еще раз прицельно сплюнул.
  – А то, – сказал он. – Как мы вынесем эту проклятую картину из этого дома?
  Он указал в сторону Крэнфорда.
  – Одно дело – вырезать Веласкеса из рамы. А другое – вывезти его из этой глухомани, – он обернулся к Алонзо. – Даже ваша недоделанная сельская полиция будет задавать вопросы, увидев нас с картиной стоимостью в восемьдесят тысяч фунтов на проселочной дороге. Или я неправ?
  – Не беспокойтесь, – успокоил его Алонзо. – Это я все улажу. Граф, Блу Стивенс, Моузи и Кэри живут вон на той ферме, которая расположена чуть правее Крэнфорда. Предполагается, что они – студенты, приехавшие сюда на каникулы, и если Блу не будет слишком трепаться, крестьяне могут и поверить в это. В гараже в Келлтроне у них стоит машина, и поэтому, когда мы вырежем картину, все, что нам нужно будет сделать, так это дойти с ней до ворот парка, а там они вас встретят.
  А в Лондоне у нас не уйдет много времени на то, чтобы подготовить этого Веласкеса к отправке. Все очень просто, – заключил Алонзо, небрежно вставляя в глаз монокль зеленого стекла.
  – Да, ничего, – согласился мистер Леггит, отбрасывая огрызок сигары и доставая вместо нее жевательную резинку. – Вы – умный мошенник, Мактавиш. Если вы когда-нибудь приедете на мою сторону Атлантики, буду до смерти рад поработать с вами. – Он поднялся и смахнул пылинки с безукоризненно отглаженных брюк. – Нам лучше пошевеливаться, Мактавиш, если мы хотим попасть в Крэнфорд к обеду, – сказал он.
  Они медленно спустились с холма. Посторонний наблюдатель мог бы принять этих двух изящных, хорошо одетых людей за сельского интеллигента и его американского приятеля, но никак не за двух самых умных взломщиков в Европе. Они молча шагали по дороге, глубоко погрузившись мыслями в предстоящую работу. Они так сильно задумались, что не заметили большую спортивную машину, которая летела в их сторону, и только тогда, когда Леггит закричал, Алонзо успел отскочить на обочину, едва не попав под промчавшуюся мимо машину.
  – Черт побери! – проворчал Леггит, но Алонзо не расслышал этого, так как в руках у него было нечто, что выпало из окна машины, когда он отпрыгивал, – черная кружевная мантилья.
  Мантилья была скомкана и, когда он взял ее за края и встряхнул, из нее на дорогу к ногам Алонзо выпал смятый клочок бумаги. Он наклонился, чтобы поднять ее и не смог удержаться от восклицания, когда прочел на нем только одно слово, нацарапанное карандашом: «Помогите!»
  – Послушайте, – пробурчал Сайрус Леггит, выглянув из-за плеча Алонзо, – что это все значит?
  Алонзо посмотрел вслед автомобилю, который уже успел превратиться в точку на дороге. Когда он проносился мимо, Алонзо на мгновение успел увидеть побелевшее лицо девушки, сидевшей на боковом сидении, – девушки, которая выбросила мантилью.
  – Послушайте, Леггит, – спокойно произнес он, – мы должны задержать эту машину.
  Леггит усмехнулся.
  – Ей-богу, не знаю, как вы собираетесь это сделать, – произнес он, но Алонзо уже бежал по дороге, ведущей к Крэнфорду. Вздохнув, американец побежал за ним.
  Когда он, задыхаясь, пробежал около сотни ярдов, ему стал понятен план Алонзо. К крэнфордской дороге примыкала небольшая второстепенная дорога и на месте их соединения была установлена телефонная будка, у которой дежурил сотрудник автомобильной ассоциации. При приближении Алонзо он приложил руку к шляпе.
  – Послушайте, – произнес Мактавиш. – Я думаю, что в Кел-лтрон ведет только одна дорога. Я прав?
  – Да, сэр, – ответил человек. – Ее длина – двенадцать миль, и к ней не примыкает ни одна другая дорога.
  – Хорошо, – сказал Алонзо. – В Келлтроне констебль есть? Сотрудник ассоциации улыбнулся.
  – Да, сэр, я его очень хорошо знаю. Если хотите, у меня есть номер его телефона.
  Через мгновение Алонзо уже разговаривал с сельским констеблем в Келлтроне.
  – Послушайте, офицер, – сказал Алонзо. – У меня украли автомобиль, и люди, которые на нем уехали, должны через несколько минут проехать через вашу деревню. Не смогли бы вы просто остановить эту машину и подержать их до моего приезда?
  – Я сделаю это, сэр, – раздался голос констебля на другом конце провода. – Я непременно задержу их, но вы постарайтесь приехать как можно скорее.
  Через несколько минут Мактавиш и сидящий в коляске Леггит быстро ехали на одолженном ими мотоцикле в сторону Келлтрона. От езды по тряской сельской дороге Леггит беспрестанно вздыхал, так как был особенно щепетилен в выборе способа передвижения.
  – Послушайте, – прокричал он, пытаясь ухватить зубами жвачку. – Послушайте, Мактавиш, вы – храбрый парень. Я всем об этом расскажу!
  Когда Мактавиш и Леггит въехали на единственную улицу, из которой состоял Келлтрон, они увидели, что сельский констебль сдержал свое слово, и спортивная машина стояла припаркованной у левой обочины рядом с его домом. Поодаль от нее, споря, стояли три человека, хотя тема их разговора с констеблем, казалось, их мало интересовала.
  Мактавиш остановил мотоцикл и, как было договорено, Сайрус Леггит с важным видом направился по улице к поджидавшей их группе и через пару минут ввязался в горячий спор с констеблем и теми тремя. Он так успешно сыграл свою роль, что Алонзо смог дать знак девушке, которая, мельком взглянув на спорящих, медленно пошла по дороге к Алонзо. Он приподнял кепку и показал ей черную мантилью, лежавшую у него в кармане.
  – Мне кажется, это – ваша вещь, – сказал он. – В ней я нашел клочок бумаги. Это вы написали?
  Девушка посмотрела ему прямо в глаза.
  – Да, я, – тихо произнесла она, а от улыбки на щеках показались две ямочки. – Вы быстро ответили на мой призыв, – произнесла она, бросив быстрый взгляд на группу спорящих на деревенской улице людей.
  – Приключения всегда приятны, – улыбнулся Алонзо. – Что случилось?
  Девушка нахмурилась, согнав с лица улыбку.
  – Дело в том, что через месяц я должна унаследовать имение Крэнфорд. Меня зовут Марион Крэнфорд. Мистер Стин – мой опекун – тот тучный человек, – она указала на группу у автомашины, – боюсь, очень небрежно управлял имением и я думаю, что у него возникли трудности с отчетом, который он должен представить мне в следующем месяце, когда я стану совершеннолетней. Два дня назад он сообщил мне, что необходимо продать картину кисти Вела-скеса, которая хранится в нашей семье в течение многих лет. Он сказал мне, что договорился о продаже, и картина уже практически продана. Двое других, которые стоят рядом с ним, – это торговцы живописью, которые приехали, чтобы посмотреть картину. Они – американцы и ужасно мне не нравятся. Я попыталась убежать из поместья, чтобы связаться с адвокатами и попробовать приостановить сделку, но боюсь, что время упущено, и к тому же я не хочу, чтобы дело получило огласку. Кроме того, я в настоящее время практически являюсь узницей в поместье. Я просто не знала, что делать, и когда увидела вас, идущих по дороге, вы показались мне человеком, который мог бы мне помочь.
  Алонзо благодарно улыбнулся. Вот как! Несколько человек, помимо его самого и Сайруса К.Леггита, интересовались в данный момент картиной Веласкеса из поместья Крэнфорд. Он посмотрел в сторону машины. Казалось, Леггит усиленно перед всеми извинялся, и Алонзо понял, что его интервью с девушкой должно закончиться.
  – Вам нужно вернуться к вашему стражу, мисс Крэнфорд, – посоветовал он. – В противном случае он может что-то заподозрить. Пожалуйста, не волнуйтесь о Веласкесе. Я довольно-таки уверен, что смогу приглядеть за вашей картиной. Видите ли, я и мой друг, так случилось, являемся коллекционерами картин. И мы естественно заинтересованы в безопасности Веласкеса.
  Он протянул руку.
  – Я чувствую, мы встретимся вновь, мисс Крэнфорд, – улыбаясь, произнес он.
  Они пожали друг другу руки.
  – Я так рада, что выбросила записку вам, – сказала она, улыбаясь. – Теперь-то я чувствую себя в большей безопасности. До свидания.
  Алонзо смотрел, как она перешла улицу и присоединилась к группе людей, стоявших у машины. Сайрус К. Леггит, держа шляпу в руках, проводил взглядом отъехавший автомобиль и подошел к Алонзо, улыбаясь довольно-таки уныло.
  – Ну и работенка, – сказал он, когда они направлялись к месту, где стоял их мотоцикл. – Во всяком случае, мне удалось убедить их в том, что я ошибся и что их машина по модели и окраске похожа на мою.
  Он машинально жевал резинку.
  – Послушайте, Мак, – продолжал он, – вы знаете, кто были эти два парня – высокий, худой и коротышка, который стоял рядом? Вы не знаете? Я считаю, что это – два самых крупных перекупщика краденых картин, которые сейчас находятся на свободе. Что они делают здесь в этом районе Вселенной, я не знаю, но могу сделать парочку предположений, что это связано с картиной Веласкеса, которая хранится в Крэнфорде. Этих обезьян зовут Ларри Сингл и Диппи Суэрман. Практически каждая картина, украденная в Америке, поступает к ним для реализации. Думаю, у Ларри Сингла сейчас каникулы до тех пор, пока не утихнет это маленькое дельце, связанное с Рембрандтом, который исчез из Нью-Йоркского музея. На мгновение мне показалось, что они узнали меня, но они не узнали. Чертовски смешно – мир такой маленький, не правда ли?
  Алонзо не ответил. Он глубоко задумался и, пока они на мотоцикле возвращались к перекрестку дорог, мысленно прокручивал происшедшее.
  Вручив мотоцикл законному владельцу и щедро вознаградив его, они отправились в длинный обратный путь в гостиницу Крэнфорда. Мистер Леггит, посмотрев на аккуратно подстриженные брови Алонзо, пришел к заключению, что молчание – это достоинство, и молча продолжал жевать резинку.
  Все изменилось только после ужина, когда Алонзо разразился громким хохотом. Леггит, любовавшийся мерцающим в окне простым лунным светом, в изумлении обернулся.
  – Послушайте, – усмехнулся он, – я думал, что вы онемели. Что вас осенило?
  – Леггит, – ответил Алонзо, – у меня есть идея, как провернуть это дело с Веласкесом. Хоть раз нужно же быть на стороне закона и порядка. Скажите, что вы по этому поводу думаете?
  Он объяснил свой план и через несколько минут два крестьянина, проходивших мимо гостиницы, с удивлением уставились на извивающегося от хохота, стоявшего у окна Леггита.
  – Ну, Мак, – с восхищением выдохнул он, вытирая бегущие по щекам слезы. – Я всегда думал, что у вас есть мозги. Но у вас их очень много! Вам не повезло только в одном. Вам следовало бы быть американцем!
  Два дня спустя в полночь темная тень пересекла лужайку с тыльной стороны поместья Крэнфорд и, подойдя к боковому входу в дом, начала возиться с замком. Затем осторожно оглянувшись по сторонам, тень (а это был мистер Алонзо Мактавиш) тихо вошла в дом и закрыла за собой дверь.
  Войдя внутрь, Алонзо тихо поднялся на второй этаж. Увидев полоску света из-под одной из дверей, он прислушался и узнал голос Стина, который что-то говорил приглушенным голосом. Затем в беседу вступили другие голоса, которые, как предположил Алонзо, принадлежали Синглу и Суэрману.
  Затем он беззвучно прошел по коридору и свернул в узкий проход, который вел в картинную галерею. Он вошел в правое крыло галереи и, найдя стул, тихо уселся на нем в темноте.
  И только тогда, когда часы пробили двенадцать тридцать, Алонзо стал делать так, чтобы его услышали. Сначала он тихо подвигал стул по полу, затем – чуть громче и, наконец, с грохотом уронил его на пол.
  Через мгновение в галерее вспыхнул свет и Алонзо, изображая удивление, обернулся и увидел Стина, Сингла и Суэрмана. У Сингла в руке был направленный на Алонзо револьвер. Когда он узнал Мактавиша, то даже присвистнул.
  – Так вот в чем заключается игра, – прорычал он. Он обернулся к своим компаньонам. – Этот приятель был с тем парнем, который задержал на днях нашу машину, – сказал он. – Вы что, не видите, что они затеяли? Они охотятся за Веласкесом! Послушай, ты попал не в ту часть галереи, поганец, – ухмыльнулся он, – а завтра ты попадешь не в ту часть тюремной камеры.
  – Неужто? – с приятной улыбкой поинтересовался Алонзо. – Не вы ли отправите меня туда, Ларри Сингл, или ваш приятель Суэрман, или даже наш уважаемый хозяин Стин!
  При упоминании своего имени Синл уставился на Алонзо.
  – Послушай, ты что затеял? – спросил он.
  – Все очень просто, – ответил Алонзо. – Я все знаю о вашем небольшом плане относительно Веласкеса. Мистер Стин, – он иронически поклонился, – продает вам Веласкеса, как опекун мисс Крэнфорд, за номинальную цену, ну, скажем, 5000 фунтов. Вы перепродаете эту картину в Америке за ее цену, которая приблизительно раз в шесть больше, и делите разницу. Чрезвычайно умно. Ну, а дело в том, что если я не буду участвовать в этой сделке, то все нарушу. Я очень подозреваю, что нью-йоркская полиция хотела бы знать о вашем местопребывании, Сингл, а адвокат мисс Крэнфорд хотел бы узнать некоторые интересные вещи о вашей деятельности, Стин. Ну и что я буду иметь?
  Через пятнадцать минут Алонзо покинул имение с тремя тысячами в английской й американской валюте в кармане и удовлетворенной улыбкой на лице.
  А в картинной галерее, там, где он их оставил, Стин, Сингл и Суэрман обсуждали ситуацию.
  – О, это все к лучшему, – произнес Сингл с идиотским видом. – Единственно, что мы могли сделать, так это купить его, или бы он все испортил. Послушайте, давайте поговорим завтра утром, я устал и…
  Он резко остановился, так как в галерее появился взлохмаченный слуга.
  – Мистер Стин, сэр, – произнес он тяжело дыша, – Веласкес.
  – Что с ним? – вскрикнул Стин.
  – Он пропал, сэр, – ответил человек. – Я минуту назад был в другом крыле галереи. Рама пуста, а картина пропала!
  Сингл подпрыгнул на стуле так, как будто в него выстрелили.
  – Черт бы его побрал! – воскликнул он. – Вы что, не видите, что нас надули? Пока мы сидели тут, разговаривая с этим парнем, его кореши вырезали в том крыле картину. О, черт!
  В гостинице Крэнфорда, сидя за письменным столом Мактавиш перечитывал письмо, которое он только что написал. Сайрус К.Леггит широко заулыбался, когда заглянув через плечо Алонзо, прочел:
  
  «Дорогая мисс Крэнфорд, Веласкес находится на пути в Лондон и со мной он будет в полной безопасности до тех пор, пока вы не станете совершеннолетней и не попросите его вернуть. Если вы хотите, чтобы я его продал, то сообщите мне и я организую это за обычное вознаграждение в десять процентов от продажной цены. Любезно прошу вас передать привет вашему уважаемому опекуну.
  Искренне ваш, Алонзо Мактавиш».
  
  Мистер Леггит вздохнул.
  – Послушайте, Мак, – произнес он, – как вы думаете, она пригласит нас на чашечку чая?
  Алонзо поправил монокль.
  – Абсолютно уверен, что да, Сайрус, – заверил он. – Но вы не примете ее приглашения. Знаете, третий лишний!
  ПРОПАВШИЙ РЕМБРАНДТ
  Алонзо Мактавиш считал, что Париж определенно оказывал какое-то воздействие на глаза. Казалось, что у большинства обывателей этого веселого города на носу сидят розовые очки. В Париже все казалось лучшим. И он удивлялся, почему. Вероятно, если бы он был честным сам с собой, он бы понял, что это заключение он сделал потому, что хотел по его мнению, чтобы здесь все было лучше, и потому, что, окружавший воздух был насыщен романтическими приключениями, а мистер Мактавиш, я совсем забыл сказать вам об этом, в душе был некем иным, как романтиком.
  И это несмотря на то, что его предприимчивый коллега и подручный Лон Феррерз, когда видел, что чувства Алонзо берут верх над разумом, неоднократно произносил предупредительные слова: «Шерше ля фам».
  И именно Лон Феррерз сказал, что если полиция когда-нибудь и удастся поймать Алонзо, то в этом будет виновата женщина.
  Алонзо, прогуливаясь по Рю Руайяль, стараясь убить пятнадцать минут, которые у него оставались до делового свидания в отеле «Континенталь», с восхищением глазея на женщин, вспомнил о Лоне и его неизбежных в таких случаях предупреждениях. Подумав об этом, он, как и всегда, решил не обращать на это внимание.
  Не так давно он пришел к заключению, что атмосфера в Лондоне стала для него несколько жарковатой. И он также решил, что Скотленд-Ярд проявляет слишком большой интерес ко всем его передвижениям. Интерес возник, и у него не было ни малейшего сомнения в этом, в результате таинственного исчезновения бриллиантового ожерелья из дома одного известного финансиста. Поэтому мистер Мактавиш решил, что неделя-другая в Париже ему безусловно не повредит.
  Алонзо всегда считал, что в Париже происходят определенные события, очевидно, и этот приезд должен был подтвердить справедливость его убеждения, ибо через два дня после его прибытия к нему в номер пришел мальчишка-посыльный из отеля «Континенталь» и принес записку, от которой исходил нежный запах духов. Записка гласила:
  «Леди Алисия Даррингтон приветствует мистера Алонзо Мактави-ша и была бы рада, если бы он счел удобным для себя принять приглашение на чашечку чая в четыре тридцать дня в четверг. Вполне вероятно, что мистер Мактавиш сможет услышать нечто, что будет несомненно полезно ему».
  Алонзо никак не мог решить, что больше подействовало на него – последняя фраза в записке или запах духов. Вероятно, и то, и другое. Он удивлялся, как встреча с леди Алисией Даррингтон в прозаической атмосфере дневного кафе может быть ему полезна. Но все же, как я вам тоже забыл сказать, мистер Мактавиш был джентльменом, готовым пройти через все, хотя бы раз в жизни.
  Он взял такси и попросил отвезти его в «Континенталь». За несколько шагов от входа в гостиницу он остановил машину, расплатился и пошел ко входу. Он был так погружен в свои мысли, что не заметил появления человека, который, обернувшись через плечо, что-то усиленно разглядывал за своей спиной и который чуть не сбил его с ног.
  – Боже милостивый, – воскликнул тот. – Это же Мактавиш!
  – Добрый день, Вильмер, – произнес Алонзо. – Никак не мог подумать, что встречу вас в Париже. Но, думаю, эта встреча спланирована милостивой судьбой. Абсолютно точно я очень рад встрече с вами, Вильмер. И не потому, что мне очень нравится выражение вашего лица, и не потому, что являюсь почитателем вашего характера. Рад по одной причине, и не спрашивайте меня, по какой. Я удовлетворю ваше любопытство. Вы знаете об аристократах все. По крайней мере, вы всегда отираетесь на вечеринках и балах, хотя, должен отметить, что вас редко туда приглашают. Говоря «вечно отираетесь», я имею в виду то время, когда вы не сидите в тюрьме за кражи на этих вечеринках.
  Но вы можете быть мне полезны, Вильмер. И это может принести вам большое удовлетворение, так как, если память меня не подводит, – вы мой неоднократный должник, и мне кажется, что вы должны мне где-то около семидесяти двух фунтов. Вы надеялись, что я забыл об этом небольшом дельце. Но в настоящий момент меня это не сильно волнует. Расскажите мне все, что знаете о семействе Даррингтон.
  Вильмер задумался.
  – Это – очень старинный род, – наконец, произнес он. – Как вы, вероятно, читали, их младшая дочь Алисия сбежала из дома и вышла замуж за какого-то художника. Старый Даррингтон ужасно разозлился на нее и отказал ей в деньгах. Вы помните, несколько месяцев назад писали о деле Даррингтонов? Из их картинной галереи в Хертфордшире исчезла картина Рембрандта. С тех пор о ней нет никаких известий. Она оценена в 2000 фунтов. Полагаю, не вы ее украли? – спросил Вильмер с ухмылкой.
  – К сожалению, нет, – ответил Алонзо. – Во всяком случае, большое спасибо за информацию. Я, вероятно, увижусь с вами в клубе вечером.
  Он кивнул Вильмеру и быстрым шагом вошел в вестибюль отеля «Континенталь».
  Самый поверхностный взгляд на леди Алисию Даррингтон создал у Алонзо впечатление о том, что, невзирая на потерю наследства, выглядела она превосходно. Молодая, красивая, великолепно одетая и чрезвычайно обаятельная, она показалась Алонзо той самой девушкой, с которой может убежать любой мужчина.
  – Присаживайтесь, мистер Мактавиш, – произнесла она, улыбаясь. – Разрешите предложить вам чашечку чая. Я полагаю, что вы удивляетесь, зачем я пригласила вас навестить меня. Без сомнения, вы все слышали о моем замужестве и как я убежала из семьи Даррингтонов. Мой отец обошелся с нами очень сурово. Он не только прекратил помогать мне деньгами, но и не разрешает переслать мои личные вещи, которые я вынуждена была оставить в имении Даррингтонов. Сейчас там осталась одна вещь, на возврате которой я настаиваю. Мне кажется, я не смогу получить ее законным путем и поэтому, к сожалению, вынуждена прибегнуть к нечестным средствам.
  Она улыбнулась очаровательной улыбкой.
  – Я хочу, чтобы вы украли ее для меня, – произнесла она. – Я слышала, что вы – самый искусный взломщик в мире и что полиции никогда не удавалось уличить вас в чем-либо и вы всегда успешно исполняли все задуманное.
  Алонзо поклонился.
  – Благодарю за комплимент, – сказал он, улыбаясь. – К счастью, большая часть из того, что вы сказали, справедлива и, надеюсь, мне и дальше удастся продолжать в том же духе. Могу ли я узнать у вас, что нужно украсть?
  – Картину, – ответила она. – Несколько месяцев назад из имения Даррингтонов была похищена довольно-таки ценная картина кисти Рембрандта. Ее так и не смогли обнаружить. В то же самое время дворецкий, который служит у нас в течение многих лет и который сам занимается любительской живописью, подарил мне пейзаж, который повесили в галерее на месте украденного Рембрандта. У меня с этой картиной связано очень много воспоминаний и мне хотелось бы, чтобы она была у меня. Я попросила отца отдать мне ее, но он отказал, так как сильно сердит на меня. Теперь, мистер Мактавиш, могли бы вы отправиться в Англию, украсть из имения Даррингтонов и доставить мне мою картину? Я не смогу заплатить вам много, но все, что смогу, заплачу. Что вы мне скажете?
  – Конечно, я скажу «да», – рассмеялся Алонзо. – И не возьму с вас за это ни копейки. Так, давайте посмотрим. Сегодня у нас четверг. Очень хорошо. К следующему четвергу я обещаю, ваша картина будет здесь. Конечно, если меня не поймают при попытке…
  – В данном случае я буду вынуждена рассказать все, – улыбаясь, произнесла она. – Но я не думаю, что вас поймают. Мне сказали, что вы слишком умны, но прежде чем я расскажу вам все об имении Даррингтонов и где находится картинная галерея, мне хотелось бы узнать, почему вы так бескорыстны и не возьмете с меня денег. Видите ли, мистер Мактавиш, я слышала, что вы – очень деловой человек.
  – Полагаю, что так оно и есть, – произнес Алонзо. – Но бывают моменты, когда я забываю о бизнесе. К счастью это или к несчастью, я очень переполнен чувством прекрасного и, когда я вижу рядом с собой такую очаровательную девушку, как вы, финансовый вопрос улетучивается.
  Она вздохнула и произнесла:
  – Мистер Мактавиш, я думаю, что вы очень милы.
  – Эти слова уже служат для меня наградой, леди Алисия. Но полагаю, вам следует рассказать мне все об имении и о галерее. Если можно, нарисуйте план.
  Полчаса спустя Алонзо покинул отель «Континенталь» и направился к себе на Рю Руайаль.
  – Клянусь Юпитером, – пробормотал он. – Ну и работка. Бесплатно украсть картину дворецкого. Ну, не совсем бесплатно. Просто симпатичная девушка будет счастлива. Интересно, что бы об этом сказал Лон Феррерз?
  Ночью следующего понедельника Алонзо стоял в тени деревьев, окружавших лужайку с тыльной стороны имения Даррингтонов. План дома он выучил наизусть и знал, что как только он через широкие окна проникнет в дом, на всю работу по изъятию картины и переноске ее в поджидавший неподалеку двухместный автомобиль уйдет не более двух минут.
  Он осторожно стал огибать лужайку, держась в тени деревьев, и успешно добрался до окон, не вызвав ни малейшей тревоги. Покопавшись пару минут небольшим металлическим инструментом, Алонзо открыл окно. Тихо прошел через затемненную библиотеку, включил фонарь, нашел дверь и по ступенькам попал в картинную галерею Даррингтонов.
  Со стен на Алонзо, на цыпочках пробиравшегося в дальний конец зала, где, как он знал, находился пейзаж, глядели портреты далеких предков Даррингтонов. Остановившись перед пейзажем, он внимательно изучил его и понял, что это была просто женская прихоть заставить его украсть такую ничего не стоящую картину. Просто мазня, очевидно, выполненная каким-нибудь любителем. Она резко выделялась среди окружавших ее произведений искусства.
  Алонзо взял стул и, стоя на нем, попытался приподнять картину, но рама была крепко прикреплена к стене. Алонзо понял, что ему придется вырезать из нее полотно.
  Он достал из кармана небольшую бритву, вставил лезвие в верхнюю часть картины и начал резать полотно. Но от неосторожного движения руки он потерял равновесие и чуть не свалился со стула на пол. Восстановив равновесие, он с беспокойством обнаружил, что сильно поцарапал бритвой поверхность картины. Он вновь включил фонарь, чтобы осмотреть повреждение, и с его губ сорвалось восклицание. Одновременно в галерее вспыхнул свет, и обернувшийся Алонзо увидел разъяренного лорда Даррингтона, который с револьвером в руке стоял в дальнем конце галереи.
  Алонзо спрыгнул со стула и направился в сторону озлобленного пэра.
  – Доброе утро, милорд, – улыбаясь произнес он. – Извините, что нарушил ваш сон, но я выполнял одно небольшое поручение вашей дочери Алисии. Она попросила меня достать ей ее картину и я подумал, что лучше проникнуть в дом через окно, чтобы не стучать в дверь и не будить всех жильцов.
  – Послушайте, сэр, – заорал Даррингтон. – У меня есть очень хорошая идея сдать вас полиции. И у меня нет сомнения, что за всем этим стоит моя безмозглая дочь. Я дам вам пять минут, чтобы вы убрались отсюда.
  Алонзо спросил с улыбкой:
  – Вы действительно хотите этого, лорд Даррингтон? Я думаю, это очень любезно с вашей стороны. Большинство на вашем месте позвонило бы в полицию.
  – Что я непременно и сделаю, – пригрозил Даррингтон, – если вы не уберетесь отсюда. Пойдите прочь, сэр. Когда я увижу мою дочь в следующий раз, я скажу ей все, что о ней думаю.
  Алонзо взял шляпу и направился к дверям.
  – Я действительно очень извиняюсь, лорд Даррингтон, – начал он.
  Затем прыгнул в сторону, схватил несчастного Даррингтона железными объятиями, закрыл ему рот рукой и, несмотря на сопротивление пэра, связал его, забил ему в рот кляп и в таком виде усадил на стул. Затем вернулся к картине и после некоторых осложнений смог вырезать ее из рамы.
  Он аккуратно упаковал ее в кусок бязевой материи, которую для этой цели принес с собой, надел шляпу и грациозно поклонился застывшему лорду Даррингтону, глядящему на него, как тигр.
  – Оревуар, милорд, – произнес Алонзо. – Я говорю «оревуар», так как чувствую, что скоро снова увижусь с вами. Пусть это будет вам уроком и не будьте таким жестокосердным родителем в будущем. Прощайте.
  Лорд Даррингтон ничего не ответил, но если взглядом можно было бы убить, Алонзо погиб бы на месте.
  Три дня спустя лорд Даррингтон получил от мистера Алонзо Мактавиша письмо, в котором было написано:
  
  «Лондон.
  Дорогой лорд Даррингтон, я пишу Вам, так как чувствую, что у меня есть предложение, которое могло бы заинтересовать Вас с деловой точки зрения. Как Вы, несомненно, помните, на днях Вы застали меня за похищением картины, которая принадлежала Вашей дочери, попросившей меня достать эту картину. При попытке вырезать ее из рамы я поцарапал поверхность полотна и с удивлением обнаружил, что под слоем краски находится другая картина. И эта картина – не что иное, как украденный у Вас несколько месяцев назад Рембрандт.
  Очевидно, Ваш предприимчивый дворецкий украл эту картину, и, обладая большим количеством ума, чем это бывает обычно у дворецких, нарисовал на ней другую картину, поместил ее в другую раму и подарил вашей дочери, очень хорошо зная, что никто и не подумает искать исчезнувшего Рембрандта под этой ужасной мазней. Предполагаю, что он собирался, когда все успокоится, нарисовать другую, похожую на эту картину, и заменить ее как-нибудь ночью на ту, что висела ранее.
  Я попросил, чтобы поцарапанную часть картины снова аккуратно закрасили, и отправил картину леди Алисии, которая, конечно, думает, что это – ее картина и не знает, что под ней находится Рембрандт. Она собирается подарить картину своему мужу, который, будучи художником, непременно выбросит ее в камин. А это будет несчастье.
  Полагаю, что эта картина стоит двадцать тысяч фунтов. Поэтому, если Вы соизволите ответить мне по адресу почтового отделения в Хэттон Гардене, что готовы заплатить Вашей дочери суму в пятнадцать тысяч фунтов, то я проинформирую ее о том, что картина, находящаяся под верхним слоем краски, является Вашей собственностью, и она, вероятно, вернет ее Вам. Не теряйте времени.
  Искренне Ваш, Алонзо Мактавиш».
  
  То, что произнес лорд Даррингтон, могло составить честь любому десантнику. Но здравый смысл взял верх, и в этот же день он послал Алонзо телеграмму, соглашаясь на его условия.
  Алонзо немедленно протелеграфировал леди Алисии в Париж:
  
  «Ваш отец предлагает за картину пятнадцать тысяч фунтов. Под ней находится Рембрандт. Вы согласны?
  Мактавиш.»
  
  Через три часа он получил ответ:
  
  «Да. Вы изумительны. Приезжайте и получите ваши пять тысяч. Алисия Даррингтон.»
  
  Мистер Алонзо Мактавиш изучил расписание поездов и судов до Парижа. Затем он обернулся к Лону Феррерзу.
  – Лон, собирай мои вещи. Я еду в Париж. Мне причитается немного денег. Между прочим, не ты ли предупреждал меня не помогать хорошеньким женщинам? Думаю, ты стал очень старомодным. Ходи чаще в кино!
  У СЕМИ НЯНЕК…
  Одной из главных причин, по которым мистер Алонзо Мактавиш никогда не был обитателем тюрем Его Величества, было то, что он обладал природным инстинктом, который безошибочно подсказывал ему, что какой-нибудь предприимчивый служащий криминального управления начинал слишком интересоваться его действиями. И этот инстинкт был известен не только полиции.
  Как только Алонзо увидел Марни и Клаузена вместе, онпонял, что те что-то замыслили. Прогуливаясь после обеда по Корк-стрит, он обратил внимание, как из ресторана «Бристоль» вывалился разодетый Марни, жуя свою обычную большую сигару. Сам по себе этот факт ничего не значил. Но когда из гаража напротив «Бристоля» появился Клаузен, пошел по улице и присоединился к Марни, он понял, что они затеяли нечто такое, от чего кому-то не сдобровать.
  Марни и Клаузен были заклятыми врагами, и Алонзо предположил, что заклятые враги объединяются только для того, чтобы выступить против общего врага. А что касается этой парочки, так самым большим из их живущих врагов был не кто иной, как Алонзо Мактавиш.
  Он с дюжину раз расстраивал их планы. Марни просидел три года во французской тюрьме за кражу рубинов, которые в действительности были «изъяты» предприимчивым Мактавишем. Клаузен провернул одну из самых крупных операций криминального мира, подменив на картонный муляж меч магараджи государства Тайнун.
  А впоследствии узнал, что мистер Мактавиш, в свою очередь, произвел аналогичную подмену и увел настоящий меч из квартиры мистера Клаузена на Сент-Джеймс-стрит. Где-то в глубине сознания Алонзо очень удивился, что с этими двумя не было Вокелля, ибо тот ненавидел Мактавиша больше, чем эти двое вместе взятые.
  Мактавиш улыбнулся, потому что как только он об этом подумал в конце Бурлингтон-авеню появился Вокелль и, быстро оглядев улицу, присоединился к Марни и Клаузену.
  Алонзо понял, что теперь его предположение было правильным. Они начали охоту за ним. Вопрос заключался лишь в том, каким образом охотиться.
  В конце Корк-стрит Марни остановил такси, и все трое уселись в него. Алонзо сделал знак проезжавшему мимо такси.
  – Следуйте за такси, которое едет впереди, – попросил он, а затем откинувшись на сиденьи так, чтобы его не было видно из окон, прикурил сигарету.
  Темнело, а два экипажа все продолжали двигаться по Риджентстрит. Когда почти совсем стемнело, деловая троица остановила машину перед ничем не примечательным домом на окраине города.
  Алонзо, проехав чуть дальше, остановил свое такси и проследил, как те трое вошли в дом. У него не было ни малейшего представления, что делать дальше. Вдруг он увидел, как в одном из окон второго этажа зажегся свет. Очевидно, это была та комната, где собиралась разместиться троица, и любопытство Алонзо, желавшего узнать, что они будут обсуждать там, оказалось непереносимым.
  Он тихо пересек дорогу и встал прямо напротив дома. Стоя в тени, он внимательно осмотрел другие окна, но не смог обнаружить в них никаких признаков жизни, кроме комнаты на втором этаже, в которой горел свет.
  Улица была пустынной. Алонзо снова пересек ее, открыл деревянную калитку и проскользнул к боковой стороне дома, стараясь держаться в тени. Он внимательно прислушался, но изнутри не раздавалось ни звука. Казалось, что в доме не было никого, кроме трех заговорщиков.
  Приняв решение, он вернулся к задней стороне дома и, достав миниатюрную отмычку, принялся копаться в замке кухонной двери. Две минуты спустя он стоял внутри кухни, напряженно прислушиваясь. Затем осторожно исследовал первый этаж, но никого там не обнаружил. Двигаясь медленно и беззвучно, Алонзо начал подниматься по ступенькам лестницы. Наверху из-под дверей комнаты, в которой находились Марни, Клаузен и Вокелль, была видна полоска света.
  Алонзо направился к двери. Он достал из кармана маленький автоматический пистолет и, держа его в левой руке, принялся дюйм за дюймом нажимать на дверную ручку, пока не смог чуть-чуть приоткрыть дверь.
  Он приложил ухо к открывшемуся отверстию и прислушался. До него отчетливо донесся гнусавый американский акцент голоса Клаузена.
  – Послушайте, – говорил американец, – уверен, что в этот раз он попадется, этот Мактавиш, если мы правильно разыграем все наши карты. Он охотится за ожерельем вон Хаттена и я скажу, откуда это узнал. У меня была мысль самому заняться этим делом и мне нужно было все посмотреть на месте, поэтому я отправился в Марстед поглядеть на жилье Вон Хаттена.
  Я лежал в кустах, когда в нескольких ярдах от меня увидел крадущегося, кого бы вы думали? Лона Феррерза – подручного Мактавиша. У Феррерза был маленький фотоаппарат и он вел съемку дома. Ну, а вы знаете, что это означает. Это означает, что Мактавиш собирается отправиться за этим ожерельем. Теперь, какой ночью он попробует провернуть это дело? Есть только одна ночь, когда он может сделать это. И это будет в четверг. Там будут танцы и в этот вечер приятельница старины Вон Хаттена наденет ожерелье. Когда она его снимет, ожерелье положат в сейф, а на следующее утро отправят в сейф банка, откуда даже Мактавишу не удастся достать его. Поэтому это – единственная ночь, когда он сможет завладеть драгоценностью. Поняли?
  Основная идея заключается в том, – продолжал Клаузен, – что хотя мы и не очень сильно нравимся друг другу, все же считаю, что мы все равно как братья, принимая во внимание наше отношение к Алонзо Мактавишу. Он дюжину раз портил нам дело. Марни сидел за то, что провернул Мактавиш. Он также обирал и меня, а у меня уходили месяцы на подготовку операций. Боже! Мне надоел этот парень. Кажется, у тебя Вокелль тоже есть пара претензий к нему, не так ли?
  – Одна или две, – прошипел Вокелль, – Мне хочется убить этого Мактавиша!
  Клаузен рассмеялся.
  – Верю, что хочется, – согласился он, – ну, так вот моя прекрасная идея. В следующий четверг вечером мы все порознь отправимся в Марстед в Сюррей и будем следить за домом Вон Хаттена, как кошка следит за мышью. Он может попасть в дом только с трех сторон и мы их прикроем. Как только этот парень появится и проникнет в дом, мы позвоним в Скотленд-Ярд и дадим знать им об этом. Они быстро прискачут за ним. Они его там не очень любят, так как он много раз выскальзывал из их рук. Когда он проникнет в дом, ему понадобится минут сорок пять для того, чтобы открыть сейф. А у мобильного взвода из Скотленд-Ярда уйдет только полчаса на то, чтобы добраться сюда на своих скоростных машинах, и Мактавиш попадет им прямо в руки. Одновременно мы тихо смываемся и исчезаем с удовлетворением от того, что мы на несколько лет вывели из игры Мактавиша. Ну, что вы на это скажете?
  – Думаю, отличная идея, – одобрил Марни. – Я за.
  – Я тоже, – произнес Вокелль, – я буду чувствовать себя лучше, когда этот приятель окажется за решеткой.
  – Тогда все в порядке, – подвел итог Клаузен. – Так и сделаем. Я буду наблюдать за фасадом дома. Марни проследит за домом с правой стороны, а Вокелль – слева. С тыльной стороны Мактавиш в дом не попадет. Я знаю это. Кто бы не заметил его, должен сразу же сообщить двум другим. У меня на дороге будет спрятана машина, мы поедем в Холстед, который находится в пяти минутах езды и позвоним из телефона-автомата. Все поняли? Хорошо. А теперь давайте выпьем.
  Алонзо услышал, как из сифона несколько раз наливали воду. Затем с величайшей осторожностью он закрыл дверь, спустился по лестнице и покинул дом тем же путем, каким и проникнул в него.
  Выйдя из дома, он быстрым шагом двинулся в сторону железнодорожной станции, улыбаясь про себя. У Клаузена была очень хорошая идея, но у мистера Алонзо Мактавиша – еще лучше. Час спустя, сидя за письменным столом своей квартиры на Эрлз Корте, после некоторого раздумья Алонзо написал три письма. Одно он адресовал мистеру Марни, другое – мистеру Клаузену, а третье – мистеру Вокеллю.
  В четверг ночью великолепная луна освещала величественные башни дома Вон Хаттена в Марстеде. Была уже половина четвертого ночи. Бал окончился час назад. Скрючившись в густой траве, которая росла вдоль одной из сторон дома, Марни дрожал от холода и очень сожалел, что не взял с собой более теплую одежду.
  Неожиданно к нему кто-то подошел. Он поднял глаза. Это был Мактавиш.
  – Все в порядке, – произнес он улыбаясь. – Пошли.
  Марни вскарабкался на ноги и последовал за Алонзо, который, делая большой крюк, направился к другой стороне дома.
  – А как насчет Вокелля? – прошептал Марни. – Он же ждет с этой стороны.
  Алонзо усмехнулся.
  – Не беспокойся о нем. Я стукнул его по голове мешком с песком. Он сейчас в сарае связан и с кляпом во рту. Кто-нибудь выпустит его утром. Если ему повезет.
  Они подошли к стороне дома, которую должен был прикрывать Вокелль, и Марни не без восхищения увидел тонкую металлическую лестницу, которая была приставлена к окну второго этажа. Алонзо приготовился взобраться по ней.
  – За мной, – скомандовал он. – И ни звука.
  Когда Алонзо исчез в окне, Марни взобрался следом и присоединился к нему. Он очутился в темном проходе.
  – Давай мне руку, – сказал Алонзо. – Я не хочу включать фонарь. Я и так знаю дорогу.
  Вместе они тихо пересекли проход и Алонзо ввел его в какую-то комнату и в кромешной темноте усадил в кресло.
  – Сиди здесь, – прошептал Алонзо, – и жди меня, пока я не вернусь. Нам придется попользоваться газовой горелкой, чтобы открыть сейф. Не шевелись и не шуми. Я мигом.
  Марни сидел в темноте. Время шло, а Алонзо все не было, и когда прошло полчаса, Марни начал чувствовать себя неуютно.
  Наконец, он решил идти. Алонзо обдурил его. Он был в этом уверен. Приглушенно ругаясь, Марни встал с кресла и начал тихо продвигаться в сторону двери. Внезапно он остановился как вкопанный. Он слышал, как кто-то дышал рядом. Марни стоял и внимательно прислушивался. Не было никакого сомнения, что кто-то был в комнате.
  На лбу у Марни выступил холодный пот. Это место было не для него. Дыхание было каким-то напряженным, очень странным. Он вновь двинулся в сторону двери и, наконец, со вздохом облегчения нащупал дверную ручку. Он повернул ее и потянул дверь. Она была закрыта! Одновременно руку Марни, лежащую на дверной ручке, накрыла чья-то рука. Он обернулся и ударил кулаком в пространство. Другой человек вскрикнул и Марни, поперхнувшись, узнал голос. Он принадлежал Клаузену.
  – Клаузен! – тяжело дыша воскликнул он. – Ты что здесь делаешь?
  – А ты какого черта здесь делаешь? – пробормотал Клаузен. К ним присоединился третий голос. Это был Вокелль:
  – Боже мой! Мы все здесь! – прошипел он.
  Откуда-то из дальнего конца комнаты прозвучал голос Алонзо Мактавиша:
  – Ведите себя тише, джентльмены, и не двигайтесь. В противном случае, вы разбудите весь дом. Полагаю, вы очень удивлены, встретившись здесь. Что касается меня, то после встречи с вами, я сильно удивляюсь на того подонка, который сказал, что среди воров существует понятие о чести.
  Считаю, что вы хотите, чтобы я удовлетворил ваше любопытство, – продолжал он. – Хорошо, я сделаю это. Я видел, как вы все встретились на Корк-стрит, и пришел к заключению, что вы что-то затеяли не совсем хорошее. Я проследил за вами до дома Клаузена и подслушал, как вы замышляли напустить на меня Скотленд-Ярд, когда я приду сюда за ожерельем Вон Хаттена. Следующим моим шагом в этой игре, зная с какой шайкой продажных жуликов я имею дело, было то, что я написал каждому из вас письмо с предложением об индивидуальных встречах. Во время этих встреч я предложил поделить деньги, вырученные от продажи ожерелья, если каждый из вас будет моим сообщником в краже. И каждый из вас, зная, что другие будут находиться с другой стороны, согласился. Вы были полностью готовы к тому, чтобы продать друг друга за часть добычи.
  Однако наш друг Клаузен совершил одну ошибку. Он был абсолютно прав, утверждая, что я побеспокоился о том, чтобы сфотографировать дом и его окрестности перед тем, как ограбить его. Более того, я приложил большие усилия, чтобы узнать его планировку. Вас может заинтересовать и то, что я стою в дверях потайного хода, ведущего из этой комнату наружу. Я проник через него сюда вскоре после окончания бала и забрал ожерелье из сейфа, который находится в этой комнате. Сейф все еще открыт. Затем я по очереди навестил каждого из вас, привел сюда и усадил в кресла. В этой комнате есть только одна дверь, но она заперта. А окон здесь вообще нет.
  Теперь джентльмены, – сказал в заключение Алонзо, – я собираюсь покинуть вас, использовав потайной ход, и по дороге домой я хочу позвонить в Скотленд-Ярд и сообщить им, что ожерелье Вон Хаттена украдено, и, если они побывают в Марстеде, то смогут успеть прихватить людей, которые украли его. Я отплатил вам вашей собственной монетой.
  Послышался скрежещущий звук и голос Алонзо стал более приглушенным.
  – Спокойной ночи, джентльмены, – попрощался он. – Надеюсь, что вы ее прекрасно проведете.
  АЛОНЗО-БЛАГОДЕТЕЛЬ
  Мистер Алонзо Мактавиш, одетый в переливающийся всеми цветами халат, покуривая большую дорогую трубку и обложившись со всех сторон газетами самых различных размеров и наименований, смотрел на огонь в камине и пытался выработать какой-нибудь определенный план действий.
  Способности детективов, охранявших свадебные подарки в доме Хекенхеймера на Парк Лейн, были ему неизвестны. Кроме того, он был уверен в том, что мистер Дирк К.Хекенхеймер не пожалеет средств для охраны собственности своей дочери.
  Работа представлялась Алонзо обычным грабежом, а простой грабеж в высшей степени претил ему. Искусный взломщик наивысшей квалификации, он пользовался своими умственными способностями в большей степени, чем набором инструментов для этих целей, и идея проникнуть в дом на Парк Лейн вообще не вызывала у него энтузиазма. И все же в данный момент этот метод, казалось, был единственным, при помощи которого он смог бы стать обладателем жемчужного ожерелья.
  Он поднял газету, которую читал последней, и нашел колонку, в которой описывались подарки:
  «Более того, среди ювелирных изделий, предназначенных в качестве подарков будущей невесте, находится чудесное жемчужное ожерелье, подаренное мистером Сайрусом Дж.Сваффером – миллионером и другом отца невесты. Ожерелье состоит из не менее чем ста двадцати великолепно подобранных жемчужин и оценивается в десять тысяч фунтов.
  Свадьба мисс Хекенхеймер и сэра Джона Хаверсли состоится в следующий понедельник. Вход для осмотра подарков только по пригласительным билетам.»
  Алонзо улыбнулся, прочтя последнюю фразу. Он уже три раза «осматривал» ожерелье, воспользовавшись поддельными билетами, но возможностей ознакомиться с внутренним расположением дома у него почти не было. Единственно, что он заметил, так это окна, через которые можно было попасть в столовую первого этажа, в которой были выставлены для обозрения подарки.
  Его мысли прервал телефонный звонок. Он снял трубку и узнал голос Джима Мэйтланда, который вел наблюдение за домом Хекенхеймера.
  – Привет, Мак, – произнес Мэйтланд. – Тебе придется пошустрить, если ты хочешь достать это ожерелье. Я решил опрокинуть рюмочку в «Зеленом человеке» на углу Селлерс Мьюз и туда зашел один из слуг Хекенхеймера. Он сказал, что старика кто-то предупредил о том, что может быть предпринята попытка похитить товар и что завтра все подарки будут оттуда убраны. Если что-нибудь услышу, позвоню еще. Пока, Мак.
  Мактавиш, улыбаясь, положил трубку. Очевидно, трудности возрастают. Было ясно только одно. Делом нужно заняться немедленно, если им вообще нужно заниматься.
  Он посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Алонзо предполагал, что даже самый опытный детектив должен где-то около полуночи начать чувствовать усталость, особенно после сытного ужина, который, несомненно, был ему предложен челядью Хекенхеймера.
  Он скинул халат, переоделся в костюм и надел пару коричневых башмаков на резиновой подошве. Затем, засовывая в карман электрический фонарь, он вышел из квартиры и быстро пошел в сторону Парк Лейн.
  По дороге он в уме репетировал способ, который решил использовать. Он был абсолютно уверен, что в столовой первого этажа, где хранились подарки, должен быть, по крайней мере, один охранник. Остальные охранники будут располагаться в других частях дома или будут отдыхать после дежурства. Проникнуть через окно в столовую, в которой находится охранник, будет невозможно. О парадной двери не могло быть и речи, так как Мэйтланд обнаружил, что ее не только запирали на замок, но и закладывали брусом и закрывали на цепочки. Алонзо казалось, что ему придется проникать в дом через одно из окон верхних этажей. Оттуда, подождав, ознакомиться с расположением дома и как-то попытаться проникнуть в столовую.
  И что имел в виду Мэйтланд, сказав, что «старика кто-то предупредил о том, что может быть предпринята попытка похитить товар». Будет забавно, думал Мактавиш, если какой-нибудь конкурирующий коллекционер мелких пустячков тоже вышел на тропу войны. Сегодня последний шанс и вполне резонно, что любая попытка ограбления должна по времени более или менее совпасть с его собственной и она, вероятно, добавит немного напряжения к ночному развлечению.
  Он вышел из Парк Лейн со стороны Пиккадилли и приблизился к дому Хекенхеймера с тыльной стороны, пройдя через примыкавшую к дому конюшню.
  Горизонт был чист. Он быстро взобрался на стену, которая отделяла дом от поворота, ведущего к конюшне, и, свалившись вниз, остановился, прислушиваясь. За стеной где-то внутри конюшни послышались тихие шаги, и, пока он стоял в нерешительности, размышляя что делать дальше, в тиши ночи прозвучал тихий свист. Какое-то мгновение все было тихо. Затем свист повторился. Но в этот раз он раздался где-то над его головой. Из дома Хекенхеймера кто-то ответил на сигнал!
  Алонзо внутренне улыбнулся. Ситуация становилась все более интересной. Здесь могло быть только одной объяснение. Банда, о которой предупреждали Хекенхеймера, уже была за работой и, что было более важно, они, очевидно, имели связь с кем-то в доме.
  Алонзо крался вдоль стены дома, пока не очутился прямо под окном столовой. Верхняя часть окна была слегка приоткрыта и он услышал храп, доносившийся изнутри.
  Неожиданно в его мозгу промелькнула мысль: уснул ли сам охранник в столовой или его усыпили? Предположим, один из слуг дома был в союзе с тем человеком, который свистел из конюшни. Алонзо пошел вдоль стены дома дальше и дошел до его торца, находящегося в тени дерева. Архитектор украсил дом множеством выступов. Оглянувшись вокруг, Алонзо начал взбираться по стене и после небольших усилий достиг маленького оконца, расположенного прямо над втором этажом. Окно было не закрыто и у него ушло одно мгновение, чтобы пробраться внутрь. Он закрыл за собой дверь и обнаружил, что стоит на площадке небольшой тускло освещенной лестницы. Напротив него на другой стороне площадки была дверь, под которой пробивался проблеск света. Осторожно, на цыпочках он направился к ступенькам. В этот момент дверь открылась и из нее высунулась чья-то голова.
  – Это вы…? – голова замолчала, увидев Алонзо. Мактавиш без колебаний сделал шаг вперед и изо всех сил ударил человека между глаз. Тот рухнул как бревно. Алонзо затащил распростертое тело в комнату и, закрыв за собой дверь, оценил ситуацию.
  Человек, которого он вывел из строя, очевидно, был дворецким, и, похоже, он не собирался ложиться спать. Алонзо на цыпочках подошел к окну и, осторожно приоткрыв край шторы, выглянул на улицу. В дальнем конце конюшни он различил фигуру стоявшего в темноте человека. Пока он разглядывал его, тихий свист повторился.
  Алонзо улыбнулся. Дело становилось действительно интересным. Дворецкий, вероятно, был сообщником шайки, один из членов которой ждал в конюшне наступления благоприятного момента.
  Алонзо подтащил дворецкого к кровати и с трудом уложил на нее бесчувственное тело. Затем, крепко связав и забив кляп в рот неудачливого лакея, погасил свет и вышел из комнаты.
  Он начал спускаться по лестнице и ему удалось дойти до первого этажа, когда он услышал звуки тяжелых шагов. Алонзо спрятался за портьерой. Шаги приблизились и зажегся свет. Сквозь щелочку в портьере он увидел человека, очевидно, одного из охранников. Тот оглядел холл, затем погасил свет и удалился.
  Алонзо немного подождал, а затем, двигаясь бесшумно, пересек темный холл и мягко повернул ручку двери, которая, как он полагал, вела в столовую. Его встретил звук густого храпа. Подойдя к окну, он медленно опустил штору и, вытащив из кармана свой пистолет, включил электрический фонарь.
  В кресле, стоящем рядом с длинным столом, на котором были разложены сверкающие подарки, находилось распростертое тело одного из охранников. Алонзо подошел к нему и наклонился к лицу спящего человека. Он почувствовал хорошо знакомый запах хлороформа. Человека усыпили.
  Алонзо выключил фонарь и, нащупав в темноте кресло, уселся в него. Ситуация была абсолютно очевидной. Дворецкий усыпил охранника. Сам он, будучи связанным и с кляпом во рту, не в состоянии подать сигнал тем, которые на улице, чтобы они завершили работу. Он поднялся с кресла и включил фонарь, послав луч света на сверкающий стол. Там в черном бархатном футляре на почетном месте в центре стола лежало жемчужное ожерелье стоимостью в десять тысяч фунтов. Алонзо – большой знаток жемчуга, любовался ни с чем не сравнимой красотой ожерелья. Он отвел фонарь от стола и его луч упал на ручку двери. Она медленно и бесшумно поворачивалась!
  Алонзо мгновенно выключил фонарь и кошачьими шагами отскочил к плотной портьере у окна. Дверь медленно открылась и в ее проеме на фоне слабо освещенного холла, он увидел тоненькую фигурку девушки. На ней был короткий костюм и шляпа. В руке был небольшой атташе-кейс. Быстро и беззвучно она закрыла за собой дверь и, когда Алонзо попытался поплотнее вжаться в стену, луч фонаря, который она держала в руках, еще раз осветил стол.
  Она подошла к столу и, не обращая внимания на менее ценные драгоценности, взяла со стола футляр с находящимся в нем ожерельем. Она собиралась направиться к дверям, когда из-за портьеры вышел Алонзо.
  – Пожалуйста, не пугайтесь, – произнес он. – Присядьте, пожалуйста. – Он пододвинул кресло и она, улыбнувшись, так как к ней полностью вернулось самообладание, села в него.
  – Я предполагаю, что вы один из новых охранников, – проговорила она с улыбкой.
  – Отнюдь не так, – ответил Алонзо. – Я – Алонзо Мактавиш. Она чуть вздрогнула.
  – Мактавиш, – тихо вскрикнула она, – знаменитый взломщик – человек, которого не может поймать полиция.
  Алонзо поклонился.
  – Надеюсь, что ей это никогда не удастся. Но мне кажется, что если мы очень не поторопимся, то возьмут нас обоих. Сюда в любой момент могут войти. А пока я предлагаю, чтобы мы кое о чем договорились относительно этого ожерелья. Так как у нас общий род занятий, не кажется ли вам, что мы должны разделить добычу поровну?
  Она улыбнулась и свет фонаря озарил золото ее волос. Неожиданно в холле послышались звуки торопливых шагов. Алонзо вскочил на ноги и вырвал кейс из рук девушки.
  – Быстро, – скомандовал он. – За занавеску у окна. Окно открыто. Шевелитесь быстрее. – Он затолкнул девушку за портьеру и обернулся. Двое мужчин вошли в комнату и осветили фонарями ожерелье, которое Алонзо держал в руках.
  Человек, который был поменьше ростом, направил на него револьвер.
  – Вот этот парень, мистер Хекенхеймер, – произнес он. – Мы обнаружили дворецкого наверху связанным и с кляпом во рту и, посмотрите, Ситона усыпили! Ему чуть не удалось… – он почесал бровь.
  Хекенхеймер, ругаясь, подошел к Алонзо и вырвал у него из рук футляр с ожерельем.
  – Послушайте, мой умный друг, – прорычал он, – я думаю, что вас еще мало учили. Я сделаю так, что вас вылечат от ваших чертовых воровских привычек. Наденьте на него наручники, Смит.
  Детектив достал из кармана наручники и подошел к Алонзо. В этот момент из-за портьеры появилась девушка. Хекенхеймер и детектив в изумлении сделали шаг назад.
  – Ты – маленькая идиотка, – пробормотал Алонзо, – почему ты не сбежала, пока все было в порядке? – и, вздохнув, уселся в пустое кресло.
  – Все в порядке, мистер Мактавиш, – спокойно произнесла она, – я боюсь, вы не совсем понимаете ситуацию. – Она обернулась к Хекенхеймеру. – Отец, этот джентльмен – не грабитель, – сказала она. – Он – мой друг.
  Хекенхеймер взмахом руки отпустил охранника. Когда тот ушел он обернулся к дочери.
  – Послушай, девочка, что все это значит?
  Она посмотрела ему прямо в глаза.
  – Просто то, – спокойно сказала она, – что я не собираюсь выходить в понедельник замуж за сэра Джона Хаверсли, чтобы ты не говорил или делал. Я не люблю его и это все. Сегодня вечером я приняла решение уйти с человеком, которого сама выберу, а так как у меня нет никаких денег и я знаю, что ты мне их не дашь, я решила взять жемчужное ожерелье. В конце концов, оно мое.
  Гримаса ярости промелькнула на лице Хекенхеймера.
  – Послушай, моя девочка, – грубо оборвал он, – прекрати этот театр. Ты выйдешь замуж за Джона Хаверсли в понедельник, потому что я так решил, – он бросил ожерелье обратно на стол. – И можешь иметь в виду, что это окончательно. И без глупостей. А что касается вас, – он обернулся к Алонзо, – вы можете уйти отсюда и как можно скорее.
  Алонзо обогнул стол. Подойдя к двери, он быстро закрыл ее и обернулся. В руке у него был пистолет.
  – А теперь, мистер Хекенхеймер, – произнес он. – Давайте будем благоразумными. Ваша дочь изобрела небольшую историю в мое оправдание. Я ничего не знал о ее плане убежать. В действительности, я думал, что человек, который сейчас ждет на улице, охотится за этими вещами, – он указал на стол. – Сейчас я полагаю, что он тот, кого выбрала мисс Хекенхеймер. Но, если она хочет выйти за него замуж, я не вижу причин, почему бы ей этого и не сделать. И если она хочет забрать свое собственное ожерелье, то пусть берет его.
  – Я за это напущу на вас полицию, – прорычал Хекенхеймер.
  – Ну, вы этого не сделаете, – рассмеялся Алонзо. – Разве вы не представляете, что могут сказать газеты. Дочка миллионера убежала из дома, украв ожерелье с помощью Алонзо Мактавиша – международного мошенника! Вам не кажется, что это будет выглядеть довольно-таки хорошо на газетных страницах, мистер Хекенхеймер? Ну, так что будет? Уходит мисс Хекенхеймер с вашего согласия или без него? Только я могу сказать вам, что если она уйдет без него, то большая часть из этих подарков уйдет с ней. Вы лучше решайте побыстрее.
  Полчаса спустя Алонзо стоял на ступеньках крыльца дома Хекенхеймеров. Девушка протянула ему руку.
  – Я знала, что отец уступит, – произнесла она. – Я думаю, что ваша сила убеждения смогла сделать это.
  – Вы очень великодушны, мисс Хекенхеймер, – засмеялся Алонзо.
  Она посмотрела на него с улыбкой.
  – Великодушным были вы, – сказала она. – Все, что вас волновало, так это – моя безопасность. Вы совсем не думали о себе. Если я когда-нибудь стану мошенницей, то хочу быть вашим партнером. – Она засмеялась и протянула ему руку.
  Алонзо пожал ее.
  – До свидания, мисс Хекенхеймер. И удачи вам!
  Она протянула ему что-то. Это была половина ожерелья!
  – Вы должны это взять, мистер Мактавиш. В память о самой счастливой ночи в моей жизни. Я не хочу, чтобы вы отказывались,
  – и она опустила половину ожерелья в его руку. – Пополам, партнер, – улыбнулась она.
  ДОМ С ЖЕЛТЫМ КИРПИЧОМ
  Внимание Алонзо привлекла не красота девушки, а цвет ее чулок. Он стоял, глядя ей вслед, пока она торопливо шла по Ред-Лайон-стрит. Более всего его заинтересовало то, что чулки были в прямом диссонансе со всей ее остальной одеждой. Платье на ней было аккуратное, хорошо сидело и только ужасные чулки выпадали из общей картины. Он пришел к заключению, что никогда за всю свою жизнь не видел такого отвратительного оттенка голубого цвета!
  Он пожал плечами и, забыв об этом, переключил свои мысли на то дело, которое привело его на Ред-Лайон-стрит. Наконец, он нашел дом, который искал, и свернул на небольшую аллею, шедшую параллельно с основной улицей.
  Он позвонил в дверь и на пороге появилась женщина с усталыми глазами и изможденной улыбкой на лице.
  – Новости есть? – спросил Алонзо.
  – Ни звука, мистер Мактавиш, – ответила женщина, нервно теребя пальцами фартук. – Ой, мистер Мактавиш, а вы не думаете, что его пришили, а? Прошло уже четыре дня, а вы знаете, какой Лон – дурак, когда куда-нибудь вляпается. Он сначала чего-нибудь сотворит, а потом думает!
  Произнеся несколько утешительных фраз, Алонзо вышел из дома и направился в сторону Кингзвея. Он очень беспокоился о Лоне. Гораздо больше, чем он показал это жене Лона, которая в основном волновалась, чтобы тот чего-нибудь не натворил! Алонзо понимал, что Маринский не проявит жалости, и проклял тот день, когда у него родилась идея поручить Лону украсть шкатулку из слоновой кости. Маринский ждал три года, чтобы заполучить эту шкатулку, в которой содержался секрет к сундуку с кладом, спрятанному на Дипси Айленде, и было не похоже, что он проявит милосердие к помощнику его заклятого врага – Алонзо Мактавиша!
  Были приняты все меры предосторожности и казалось, прояви Лон обычную осторожность, он сумеет уйти вместе со шкатулкой. В течение некоторого времени за Маринским наблюдали и было очевидно, что тот считал, что ни на него, ни на одного из членов его шайки не падало подозрения в краже из Вест-Норвудского музея маленькой шкатулки из слоновой кости, резные фигурки которой скрывали в себе секрет огромной ценности. Он и в самом деле стал таким беспечным, что, как узнал Алонзо, даже и не пытался ее прятать и открыто держал шкатулку на своем письменном столе.
  С другой стороны Кларгес-стрит Алонзо видел, как Лон карабкался по стене дома Маринского и исчез в окне кабинета, где хранилась шкатулка из слоновой кости. Лон не появился вновь и уже четыре дня его никто не видел и о нем ничего не было слышно.
  Мактавиш медленно шел по Кингзвею, мучаясь в догадках. Мимо него промелькнуло знакомое лицо и он обернулся. Узнав женщину в необыкновенных чулках, он усмехнулся. Сработала интуиция, что иногда бывает с женщинами и реже с мужчинами, и Алонзо развернулся и последовал за ней.
  На Лейсестер-сквер женщина взяла такси. Алонзо сделал то же и продолжил преследование. Он совсем не удивился, когда такси остановилось у дома Маринского на Кларгес-стрит. Женщина расплатилась и вошла в дом.
  Стоя на углу конного двора, расположенного напротив дома Маринского, Алонзо рассматривал кирпичную кладку фасада, остановив взгляд на окне, через которое Лон проник в дом. Вдруг что-то привлекло его внимание. Над окном прямо в центре выполненной в виде орнамента кладки располагался кирпич весьма своеобразного голубого цвета. Алонзо попытался вспомнить, где он видел этот цвет раньше. И вдруг вспомнил. Кирпич по цвету точно совпадал с цветом чулок женщины, которая только что вошла в дом!
  Он чуть подумал и, пробормотав «нужно попробовать», бросился к пивной, расположенной в конце улицы, в которой был телефон-автомат. Через две минуты он разговаривал с домом на Ред-Лайон-стрит.
  – Это вы, миссис Лон. Хорошо! Говорит Мактавиш. Скажите Блу, чтобы он немедленно взял такси и предложил водителю тройную плату, если тот через двенадцать минут домчит его сюда ко мне на Кларгес-стрит. До свидания!
  Алонзо вернулся на свой пост на другой стороне улицы и через десять минут увидел подъехавшее такси, в котором был Блу. Алонзо подал знак, чтобы тот подошел к нему.
  – Послушай, Блу, – произнес Алонзо. – В этом доме сейчас находится женщина. Когда она выйдет, пойдешь за ней и не потеряй ее. Иди и скажи своему таксисту, чтобы он подождал тебя за углом. Если она возьмет такси, то и ты им воспользуйся.
  Блу сделал, что ему сказали, и вернулся к Алонзо. Как раз в этот момент из дома напротив вышла женщина. Она подождала такси и уехала, преследуемая Блу. Алонзо стоял, уставившись вслед машинам и размышляя, так как он заметил, что на женщине были другие чулки, еще более отвратительного цвета – горчично-желтого.
  Затем он посмотрел на дом и увидел, что голубой кирпич над окном, приводимый в движение, вероятно, каким-то механизмом, установленным внутри дома, медленно перевернулся. Теперь его грань была горчично-желтого цвета. Точно такого же оттенка, как и чулки, в которых была женщина!
  Алонзо прикурил сигарету и выкурил ее в задумчивости. Затем пересек улицу и позвонил в дверь дома Марийского. Дверь открыл холеный дворецкий, но на его лице не было ни малейшего признака, что он узнал улыбавшегося ему Алонзо.
  – Так, Красавчик Мак, – произнес Алонзо, – значит, ты – теперь дворецкий. Я прав? – и прошел внутрь, прежде чем тот успел прийти в себя от изумления. – Я хочу видеть Марийского.
  Дворецкий растянул губы в ухмылке.
  – А если он не хочет вас видеть? – спросил он. – Послушайте моего совета и держитесь подальше от Марийского. Вы ему надоели, Мактавиш. И это может быть вредно для здоровья врываться таким…
  Он внезапно остановился, так как Алонзо сделал шаг вперед и схватил его за руку приемом джиу-джитсу.
  – Делайте, что вам сказали, мой друг, – приказал Алонзо, – а то будет еще хуже. Ну, где Маринский?
  – В кабинете, – прохрипел Красавчик Мик, потирая руку, которую отпустил Алонзо. – Я еще с вами за это расквитаюсь, Мактавиш.
  – Поживем – увидим, Мик, – рассмеялся Алонзо. – Хороший был приемчик, не правда ли? – добавил он через плечо взбегая по широкой лестнице, которая вела в кабинет Маринского. Поднявшись, он толкнул дверь и вошел в комнату.
  Маринский сидел за столом и что-то писал. Быстро осмотрев стол, Алонзо понял, что шкатулки на нем не было.
  – Ну, Маринский, и как вы поживаете? – спросил Алонзо, усаживаясь на стул.
  Маринский положил ручку и, сложив кончики пальцев вместе, посмотрел на Алонзо. Тонкие пальцы напоминали скребок для угля, а тонкое вытянутое лицо с лысым черепом придавало ему зловещий отвратительный вид.
  Он зло улыбнулся.
  – Итак, это наш друг Мактавиш, – произнес он. – Я чувствую, что вы не усвоили, что осторожность является главной составной частью храбрости. Боюсь, мне скоро придется преподать вам этот урок, даже хотя бы потому, что ваш блестящий помощник Лон Феррерз проходит в настоящий момент этот курс обучения!
  Алонзо выбросил окурок в камин.
  – Маринский, – проговорил он, – это будет самым худшим днем в вашей жизни, когда я узнаю, что что-то случилось с Лоном Феррерзом.
  Маринский рассмеялся.
  – Разве вы, молодой человек, до сих пор не узнали, что угрозы меня не пугают? Ваш друг Лон Феррерз похитил шкатулку, в которой мы с вами заинтересованы. Ему каким-то волшебным способом удалось отделаться от нее. Вероятно, он выбросил ее в окно, так как его поймали до того, как ему удалось выйти из дома. Я хочу знать, где она находится. Кроме этого Феррерз меня больше не интересует.
  Алонзо понял, что продолжать беседу не имело никакого смысла, и, пожелав саркастически доброго утра Маринскому и предупредив его в последний раз, покинул дом.
  Ему хотелось знать, удалось ли Блу что-нибудь разузнать о девушке в своеобразных чулках, так как он был уверен, что цветной кирпич над окном дома на Кларгес-стрит и необычная окраска ее чулок составляли какой-то сигнал. Однако в данный момент ничего сделать было нельзя и он, погруженный в глубокое раздумье, отправился к себе домой на Эрлз-стрит.
  Было три тридцать, когда зазвонил телефон. Он приложил трубку к уху и на другом конце провода услышал взволнованный голос Блу.
  – Это ты, Мак? Хорошо, слушай! Я проследил за ней до конца узенькой дорожки, которая уходит в сторону от Майл-Енд-Роад. Там она прогуливалась, пока кто-то не приоткрыл занавески в окне последнего дома. Должно быть, это был сигнал, потому что она пошла по улице и остановилась у дома, стоящего в средней части улицы. Как только она вошла в дом и за ней закрылась дверь, я вышел из укрытия и когда проходил мимо этого дома, посвистел, как Лон. Кто-то ответил на мой свист и мне показалось, что свистели из-за решетки в подвальном этаже. Я уверен, что это был Лон. Я хотел разнести дверь, но подумал, что лучше оставить это дело до тебя. Что мне дальше делать?
  – В одиннадцать часов будь у церкви на Майл-Енд, – ответил Алонзо. – Возьми с собой оружие. А пока проследи за домом на Кларгес-стрит. Отличная работа, Блу!
  Была полночь, когда Алонзо взломал дверь на Раттен-стрит и, оставив Блу на страже на противоположной стороне улицы, вошел в дом, остановился у подножия ветхой лестницы и тихо просвистел несколько нот из старинной песенки, которую любил Лон. Затем прислушался. Откуда-то снизу раздался очень слабый ответный свист. Поискав, он обнаружил под лестницей дверь, вошел в нее и очутился в помещении, которое, вероятно, было чуланом для хранения угля. Он снова посвистел и на этот раз ответный звук был более громким. Он зажег фонарь и в его свете в дальнем конце чулана увидел дверь. У него ушло несколько минут на то, чтобы сломать дешевый замок, висящий на двери. Осветив фонарем открывшуюся перед ним темноту, он увидел Лона Феррерза, скованного по рукам и ногам и посаженного на цепь, прикрепленную к вмурованной в стену скобе.
  – Добрый вечер, Мак, – лаконично произнес Лон. – Я догадывался, что ты объявишься. Так к тому же вовремя. Мне сказали, что бомба, которую они здесь оставили, взорвется через час.
  Алонзо сочувственно улыбнулся, увидев адскую машинку, стоявшую на комоде, и, вытащив из кармана связку отмычек, принялся ковыряться в наручниках.
  – Я рад, что ты пришел, Мак, – сказал Лон. – Я все думал, что мне делать, когда они раскроют мой обман.
  – Какой обман? – спросил Мактавиш, продолжая копаться в наручниках онемевшими пальцами.
  – Я отказался сказать им, где находится шкатулка, – ответил Лон. – Когда я проник в комнату Маринского, то увидел, что шкатулка стоит у него на письменном столе. Я схватил ее и, когда собирался исчезнуть из комнаты, услышал за дверью шаги и, прежде чем успел сделать вдох, в комнату вошли Маринский и Красавчик Мик. С быстротою молнии я успел запихнуть шкатулку за ведерко с углем, которое стояло у окна, а потом, проскользнув за портьеру, сделал вид, что выбросил что-то из окна. Они оба уверены, что я выбросил шкатулку кому-то, кто ждал внизу. Маринский каждый день выколачивает из меня, где шкатулка, и я обещал сказать ему сегодня вечером, если он лично придет сюда. У меня возникла мысль, что ты придешь следом и…
  Алонзо предупредительно поднял палец, так как до их ушей донесся отчетливый звук шагов над их головами. Он выключил фонарь и, показав знаком Лону молчать, тихо передвинулся к подножью лестницы, ведущей в чулан. Он успел втиснуться в темное пространство под лестницей, когда открылась дверь чулана. В руках одного из вошедших была лампа, при свете которой Алонзо узнал Маринского, Красавчика Мика и девушку в желтых чулках. Когда они спустились по лестнице, Алонзо включил фонарь. Маринский, открыв от удивления рот, обернулся и увидел Алонзо, многозначительно державшего в руке пистолет.
  – Добрый вечер, Маринский, – спокойно произнес Мактавиш. – Никто не двигайтесь, а то эта штука может сработать. – Он уселся на перевернутый бочонок. – Открой наручники, Красавчик – скомандовал он, указывая на все еще скованного Лона, – и сделай это как можно быстрее, если ты не хочешь быть здесь, когда взорвется эта маленькая адская машинка нашего друга Маринского!
  Через несколько секунд Лон был свободен и пошел наверх, чтобы поискать Блу, который все еще стоял на страже на улице. Через несколько минут они вернулись и, встав рядом с Алонзо, смотрели на опрокинутые лица стоявших напротив них заговорщиков.
  Алонзо закурил сигарету и начал допрос.
  – Расскажи мне, для чего здесь эта бомба, Красавчик, – приказал он. – Я хочу правду и, если ты хочешь спасти свою шкуру, то тебе лучше рассказать правду, хоть раз в жизни.
  Красавчик Мик, неловко потоптавшись, и, бросив косой взгляд на хмурого Маринского, начал говорить:
  – Мы застукали Феррерза после того, как он стянул шкатулку. Но ее у него не оказалось, и он так и не раскололся, где она. Маринский велел привести его сюда и установить эту адскую машинку в углу. Она приводится в действие из последнего дома на этой улице. Девушка приходила сюда каждый день и прогуливалась у этого дома, а я наблюдал за ней. По цвету чулок я должен был понять, когда Лон расколется и скажет, где шкатулка. И тогда я должен был привести в действие механизм бомбы…
  – Понятно, – прервал Алонзо. – Ты должен был взорвать бомбу после того, как Лон признается, где находится шкатулка. – Он обернулся к Маринскому. – Значит, вы мне лгали, когда сказали, что освободите Феррерза, когда он вам скажет, где находится шкатулка из слоновой кости. Вы собирались завладеть его секретом и вместо того, чтобы освободить его, Красавчик Мик должен был взорвать этот дом и Феррерза вместе с ним. Здорово придумано! Ну, хорошо, друг Маринский, я собираюсь вознести тебя на небо с помощью твоей собственной хлопушки.
  Он обернулся к Блу.
  – Надень на него наручники, Блу, – приказал он, – и привяжи его к стене. Ты, Лон, возьми Красавчика и девушку, отведи их в дом на конце улицы и подожди меня. Ты хорошо его привязал, Блу? Порядок! Уходи с Лоном.
  Когда Блу и Лон со своими пленниками ушли, Алонзо присел, разглядывая закованного Маринского. На сальном лице пленника выступили капельки пота и весь его вид был жалким.
  – Ну, Маринский, – сказал Алонзо, – похоже, что наша история заканчивается, не так ли? Ты долго куролесил и нет ни одной грязной, скотской вещи, которую бы ты не сделал. Я никогда не слышал, чтобы о тебе кто-нибудь сказал доброе слово.
  – Дай мне шанс, Мак, – умоляюще произнес Маринский. – Я не причиню ни тебе, ни Феррерзу и никому никакого вреда, ты же знаешь это. Честное слово, не причиню. Дай мне шанс. Ну, еще один шанс.
  Алонзо усмехнулся и отвернулся. Когда он проходил рядом с Маринским из его кармана в руки последнего выпал пистолет Алонзо. Маринский схватил его и, прицелившись в спину ничего не подозревавшего Мактавиша, нажал на курок. Когда улыбающийся Алонзо обернулся, чтобы посмотреть на него, Маринский, злобно ругаясь, отшвырнул пистолет. Он был не заряжен!
  – Это был твой шанс, Маринский, – произнес Мактавиш. – Твой последний шанс. – Он поднял пистолет и положил в карман. – Я специально уронил его, чтобы ты им воспользовался, а я посмотрел, чего стоит твое слово. Ты обещал организовать взрыв на этой улице, я постараюсь, чтобы он произошел. Если бы ты не попытался выстрелить мне в спину, я бы сейчас отпустил тебя. Вот так…
  Он пожал плечами и, бросив последний взгляд на Маринского, покинул дом.
  Пятнадцать минут спустя Алонзо, Блу и Лон быстро ехали по направлению к Олдгейту. Когда они проехали Майл-Енд-Роад, приглушенный рев разорвал тишину ночи и со стороны Раттен-стрит послышались трели полицейских свистков.
  Алонзо, сидящий за рулем машины, увеличил скорость.
  – С Маринским покончено, – произнес он улыбаясь. – А теперь вперед за шкатулкой из слоновой кости.
  ПИСТОЛЕТ СИСТЕМЫ «МАУЗЕР»
  Мистер Алонзо Мактавиш, удачно спрятавшись в тени ниши в парилке турецкой бани, внимательно присматривался к двум единственным посетителям.
  Один из них – тот, кто, как казалось, в основном говорил, обладал высоким ростом, был худощав и напоминал представителя азиатской расы. Его тонкие черные усы не могли скрыть линию улыбающихся губ. Другой был маленького роста, склонный к полноте и казалось, что он страдал от чрезвычайной дозы алкоголя и поэтому с трудом возражал своему компаньону.
  Алонзо определенно заинтересовался ими, так как в ходе их беседы он отчетливо слышал, как было произнесено его имя. Никто из них не был ему знаком и поэтому его удивило, с какой стати он стал предметом их беседы.
  Полный поднялся и с трудом побрел в сторону выхода. Алонзо отодвинулся поглубже в тень ниши и услышал, как усатый пробормотал невнятно: «Ну, хорошо, пьяный дурак. Это лежит в моем кармане. Я позже тебе отдам.»
  Через стеклянные двери Алонзо сначала понаблюдал, как полный тащился в сторону скамьи, перегороженной на маленькие отделения, а затем, завернувшись в полотенце, незамеченный оставшимися посетителем, выскользнул через дверь и последовал за подвыпившим человеком.
  С некоторым изумлением Алонзо увидел, что тот, видимо, по ошибке занял его отделение, так как их места, вероятно, находились рядом. Когда Мактавиш пошел к своему месту, полный джентльмен спал там пьяным сном и, взглянув на скрюченную фигуру, Алонзо понял, что все попытки разбудить его будут напрасной тратой времени. Алонзо пришел к заключению, что может сделать только одну вещь, и, войдя в отделение, которое принадлежало подвыпившему человеку, собрался прилечь, когда что-то привлекло его внимание. От удивления он даже присвистнул.
  Из кармана брюк полного, висевших на крючке рядом со скамьей, торчала рукоятка «Маузера». Сам по себе этот факт вряд ли возбудил бы любопытство Алонзо. Его изумило другое. Пистолет был его собственный! На рукоятке, украшенной слоновой костью, были выгравированы его инициалы «А.М.»!
  Его мысли были прерваны звуком шлепающих шагов снаружи. Бросив быстрый взгляд из-за занавески отделения, он понял, что возвращается усатый, которого он оставил в парилке. Алонзо бросился на скамью, прикрыл лицо концом полотенца и начал неуверенно похрапывать.
  Шаги снаружи затихли и худой отодвинул край занавески. Сквозь щелочку в полотенце Алонзо мог видеть циничную усмешку, которая искривила угрюмое лицо подошедшего. В одной руке он держал конверт, другой придерживал обернутое вокруг полотенце.
  – Макгуайр, пьяная собака. Ты спишь? – спросил он.
  Алонзо отвернул лицо и захрюкал. То, что он спал, вероятно, удовлетворило другого, потому что он подошел к висевшим брюкам и аккуратно засунул конверт в боковой карман.
  – Инструкции в кармане твоих брюк, Макгуайр, – произнес он. – Прочитай их внимательно, когда проснешься и протрезвеешь. После этого как можно тщательнее уничтожь их. Также постарайся не сделать ошибки, а то я с тобой разберусь.
  Его взгляд остановился на «Маузере» и он какое-то мгновение с удивлением разглядывал гравированную рукоятку.
  – Очень хорошая идея. Весьма хорошая, – пробормотал он, – Боюсь, что мистер Алонзо Мактавиш не совсем бы одобрил это. Забавно было бы посмотреть, как бы он удивился. – Худой тихо рассмеялся себе под нос и, больше не взглянув на скрюченную на скамье фигуру, вышел из отделения.
  Алонзо, не открывая глаз, услышал, как тот вошел в свободное отделение слева, где, очевидно, принялся готовиться ко сну. Храп пьяного справа дал ему уверенность в том, что с этой стороны ему нечего опасаться. Он подождал еще минут десять, пока из отделения худого не послышалось ровное дыхание. Это означало, что этот почтенный джентльмен заснул. Алонзо сел, протянул руку и достал из кармана висевших брюк конверт. Он разорвал его и внутри обнаружил единственный листок бумаги. Затем с величайшей осторожностью он поднялся с лавки и, приоткрыв занавески, в тусклом электрическом свете коридора прочитал его содержание:
  
  «Дорогой Макгуайр, адрес нашего друга – Леннокс Мэншенз, 17, и если вы будете там в три часа, то "Дж." предаст вам пистолет. Еще один адрес – Парк Лейн, 76. Вскройте парадный вход и дверь в библиотеку, а затем позвоните мне. Телефон находится в библиотеке и вас никто не услышит. Я приду после вашего звонка и проверну основное дело. Рассчитаемся после этого на Гросвенор-корт, 16. Вы должны закончить вашу работу к 3.30. Немедленно уничтожьте эту записку. Ш.Э.»
  
  Алонзо, улыбаясь про себя, вернулся на лавку. В его мозгу стала вырисовываться вся ситуация. Было совершенно очевидно, что инструкции из первой части записки были выполнены. Леннокс Мэншенз, 17, был его собственный адрес, а "Дж.", вероятно, означало Джарвиса – его слугу, который приглядывал за домом. Значит, Джарвис передал его «Маузер» Макгуайру. Почему? Внезапно, вспомнив инициалы в конце записки, его мозг выдал решение: Ш.Э. означало Шапиро Эссен – один из умнейших «медвежатников», которые когда-либо появлялись в США.
  Несколько лет назад мистер Шапиро Эссен и Алонзо Мактавиш не сошлись во мнениях по одному или двум небольшим делам, и, очевидно, Шапиро решил отомстить ему таким образом. Подкупив или запугав слугу, чтобы тот отдал им его пистолет, Макгуайр должен взломать двери по Парк Лейн, 76. Затем он позвонит Эссену, который лично займется сейфом. А потом оставит на месте преступления его пистолет, как бы случайно забытый. И это будет улика против Алонзо.
  Алонзо отметил, что план был хорошим. Ему повезло в том, что благодаря склонности уважаемого Макгуайра к алкоголю, он теперь сможет принять меры к своей защите. Алонзо спокойно размышлял, прикидывая в уме, как наказать Шапиро Эссена его же собственным оружием. Наконец, ему пришла одна мысль и, после того, как он уточнил все детали своего плана, Алонзо погрузился в сон под аккомпанемент доносящегося из соседнего отделения звучного храпа, издаваемого Макгуайром.
  В восемь часов утра следующего дня Алонзо покинул турецкие бани и, позавтракав, заглянул в публичную библиотеку. Краткое знакомство со справочником «Кто есть кто» показало, что владельцем дома 76 по Парк Лейн был американец – некто мистер Сайрус К.Хардинг, который сколотил огромное состояние на торговле консервированным мясом и теперь тратил его на пополнение своей всемирно известной коллекции драгоценных камней. Особенно отмечалось, что он был владельцем двух жемчужин, которые считались самыми большими и самыми чистыми в мире. Это так называемые жемчужины Сарас.
  Мистер Шапиро Эссен специализировался по жемчугу и Алонзо решил, что эта так называемая «работа» будет выполнена сегодня ночью, а мистер Макгуайр напился, вероятно, авансом отметив это событие.
  В десять часов утра, предварительно созвонившись, Алонзо встретился с юркой и наглой личностью в очень популярном баре на Мэйден-Лен. После короткой беседы и, распив по стаканчику виски с содовой, они отправились в Британский музей и тщательно осмотрели копии двух знаменитых жемчужин Сарас. Затем, когда юркому и наглому джентльмену удалось чрезвычайно искусно и незаметно сфотографировать спрятанной в кармане пиджака камерой копии жемчужин, они пожелали смотрителю «Доброго утра» и покинули музей.
  Они расстались у входа после того, как Алонзо договорился, что копии двух жемчужин, изготовить которые собрался юркий джентльмен, будут доставлены на его квартиру в десять часов вечера. Обговорив, к своему полному удовлетворению, все детали, Алонзо вернулся домой на Эрлз-корт и, поприветствовав ничего не подозревающего Джарвиса, отправился в кровать и десять минут спустя уснул сном невинного младенца.
  На следующее утро, в без пятнадцати четыре, Алонзо, прячась в тени домов, наблюдал, как появился мистер Макгуайр и вошел под портик дома 16 по Гросвенор-корт, который оказался дешевой частной гостиницей. Ровно тридцать пять минут спустя появился одетый в безукоризненный вечерний костюм мистер Шапиро Эссен. Засунув руки в карманы, он прошел по улице и вошел в дом следом за Макгуайром. Алонзо, прикурив сигарету, насвистывая себе под нос, медленно направился к дому 76 по Парк Лейн.
  Пять минут усилий над дверным звонком понадобилось Алонзо для того, чтобы разбудить дворецкого. Тот, одетый в халат и слегка обозленный, что его разбудили, открыл дверь.
  – Могли бы вы сказать мистеру Хардингу, что мне доставит удовольствие побеседовать с ним пару минут, – произнес Алонзо, протягивая свою визитную карточку.
  Дворецкий ошарашенно смотрел на него.
  – Мистер Хардинг находится в постели и спит, сэр, – сказал он. – Он не примет вас. Вы имеете представление, что сейчас половина пятого утра?
  – Несомненно, – медленно произнес Алонзо. – Но у меня сложилось впечатление, что вашему хозяину будет любопытно узнать, что полчаса назад был взломан его сейф и украдены жемчужины Сарас. Вам не кажется, что это его может заинтересовать и он проснется, чтобы обсудить это дельце со мной?
  Через пятнадцать минут мистер Сайрус К.Хардинг, дворецкий и Алонзо стояли перед сейфом. Спешно вызванный из Скотленд-Ярда старший инспектор Греттон внимательно его исследовал.
  Через несколько минут он обернулся к стоявшей позади него троице.
  – Жемчужины исчезли, мистер Хардинг, и нам придется здорово постараться, чтобы найти их. – Он посмотрел на Алонзо: – Вам придется доказать свою непричастность к этому делу, Мактавиш, – произнес он. – Нам действительно ни разу не удалось поймать вас. Но вы специалист по подобным делам и есть один пустяк, который вы могли бы объяснить. Это… – и инспектор, протянув «Маузер», развернул его рукояткой в сторону Алонзо. На синеватой рукоятке на белой пластинке из слоновой кости были четко видны инициалы.
  Алонзо зевнул.
  – Вам бы хотелось состряпать против меня дело, не так ли, инспектор? – с улыбкой спросил он. – Крайне неприятно, что налогоплательщики должны отдавать деньги на содержание криминального управления, а действительно уважающие себя мошенники, подобные мне, должны вместо вас заниматься вашей работой. Вас, вероятно, заинтересует что те двое, кто украли жемчужины, через несколько минут будут здесь. Инспектор Дейл из отдела «Д» уже арестовал их в доме 16 на Гросвенор-корт. Ожидаю, что доказательства будут при них.
  Инспектор в изумлении посмотрел на Алонзо. В тот же момент зазвенел дверной звонок и через несколько минут в комнату вошли закованные в одни наручники Шапиро Эссен и Макгуайр в сопровождении инспектора Дейла и трех полицейских.
  Дейл отдал честь старшему инспектору.
  – Сегодня в половине четвертого утра мне сообщили, что будет предпринята попытка этого ограбления. Мне лично сообщил об этом вот этот джентльмен… – и он указал на Алонзо. – Я арестовал этих двух в номере отеля «Чарльз» по адресу Гросвенор-корт, 16.
  – Вы забрали у них жемчужины? – с беспокойством спросил Сайрус Хардинг.
  – К сожалению, нет, сэр, – ответил Дейл. – Как только мы вошли в номер, этот человек Эссен открыл окно и, крикнув что-то, выбросил на улицу небольшой сверток. Какой-то человек, который в этот момент собирался войти в гостиницу, подобрал сверток и убежал с ним.
  Старший инспектор Греттон пожал плечами.
  – Мактавиш, почему вы не сообщили нам об этом раньше? – спросил он. – Мы смогли бы арестовать их прежде, чем они успели бы покинуть этот дом. – Он обернулся к Хардингу: – Я надеюсь, мы найдем жемчужины, мистер Хардинг. Правда, у того, кто их взял, есть большое преимущество, а от жемчужин можно легко отделаться.
  – Послушайте, мистер Хардинг… – заговорил Шапиро Эссен со своей обычной циничной улыбкой. – Я знаю, где они находятся. И, если бы вы захотели снять с нас обвинение, думаю, что мог бы подсказать инспектору, где бы он мог заполучить эти жемчужины. Но игра должна стоить свеч. У местной полиции против меня ничего нет. А за это дело я могу схлопотать только два или три года и, если вы не пойдете мне навстречу, то думаю, мне не к спеху, и я получу причитающуюся мне долю после того, как выйду из тюрьмы. – И он ухмыльнулся, глядя на собравшихся.
  Хардинг поднял руку, так как Греттон собирался что-то сказать.
  – Думаю, что это – наилучший выход из создавшегося положения, инспектор, – произнес он. – Послушайте, – он обернулся к Эссену, – скажите нам, где находятся жемчужины, и я снимаю свое обвинение.
  Он вышел из комнаты и через минуту вернулся, держа в руках десять банкнот по сто фунтов каждая.
  – Когда жемчужины будут возвращены, эти деньги ваши и вы свободны, – сказал он в заключение.
  – Прекрасно, – сказал Эссен и обернулся к Дейлу. – Человеком, которому я выкинул жемчужины, был Джарвис – его слуга,
  – продолжал он, указывая на Алонзо. – Джарвис участвовал в этом деле вместе с нами. И если вы отправитесь на Леннокс Мэншенз, то вы найдете его там и жемчуг тоже.
  – Минуточку, – произнес Алонзо, увидев, как Греттон и Дейл направились к двери. – Думаю, что здесь какое-то маленькое недоразумение. На Эрлз-корт жемчужин нет.
  Алонзо сделал шаг и взял банкноты из рук Сайруса К.Хардинга.
  – Две жемчужины Сарас находятся на дне вот той вазы, которая стоит на камине, – продолжал Алонзо. – Видите ли, я вскрыл этот сейф до того, как к нему подобрался мистер Эссен. И произошло это в половине второго ночи и, как вы увидите, я аккуратно положил жемчужины в эту вазу. А те две жемчужины, которые так успешно украл наш друг Эссен, были копиями, которые мне изготовили вчера. Эссен подкинул мой пистолет, который достал у моего канальи-слуги, в надежде, что друг Греттон, который всегда очень хотел арестовать меня, предъявит мне обвинение во взломе.
  Алонзо снял вазу с камина, перевернул ее и у него на ладони остались жемчужины и он с улыбкой передал их Хардингу.
  – Послушайте, Мактавиш, вы – храбрый парень, – с восхищением произнес миллионер. – Думаю, вы заслужили эту тысячу фунтов.
  – Несомненно, – согласился Алонзо. – Теперь все счастливы, – он игриво улыбнулся Греттону. – Вы нашли жемчужины, я заработал тысячу фунтов, а друзья Эссен и Макгуайр получат срок за попытку грабежа. Таким образом, все в порядке. Джентльмены, я желаю вам всем доброго утра.
  Произнеся это, Алонзо аккуратно надел шляпу под привычным углом и, вставив в глаз монокль, вышел из комнаты.
  Все услышали, как внизу хлопнула входная дверь. С губ смотрящего на своего соучастника Шапиро Эссена сорвалось приглушенное ругательство.
  – Чтоб я сдох, – выдохнул Макгуайр.
  Питер Чейни
  Со второй попытки
  Peter Cheyney: “Try Anything Twice”, aka “Undressed to Kill”, 1948
  Перевод: Е. Стоян, В. Стоян
  Понедельник — Лана
  Дождь прекратился и выглянуло солнце. Асфальтовое покрытие шоссе, прихотливо петлявшего среди зеленых холмов, стало похоже на блестящую шелковую ленту. Слева от меня тянулись изгороди из цветущего кустарника, за которыми скрывались деревянные домики.
  Я нажал на педаль газа и машина помчалась быстрее. На душе было легко, я никогда не чувствовал себя более счастливым, и в голову приходили разные мысли 0 жизни.
  Какой-то философ сказал, что образ жизни человека определяется складом его, ума. Я не совсем согласен с этим. По-моему, он определяется еще и готовностью человека к риску. Кому не приходилось рисковать жизнью, тот ничего о ней не знает. Понимаете, что я хочу сказать?
  Не то, чтобы я постоянно рисковал жизнью. Нет. И потом неизвестно, как я поведу себя после женитьбы. Кое-кто считает, что я не слишком подхожу для семейной жизни. Во всяком случае, существует еще одно изречение, которое гласит, что характер человека определяется его жизненным опытом. Я столько повидал на своем веку, что у меня должен быть дьявольски сильный характер.
  Меня зовут Николас Гейл. Моя мать — американка, родом из Вермонта. Не знаю, что заставило ее покинуть родной штат и приехать в Англию. Наверное, она руководствовалась в этом случае своим чутьем, что и мне завещала делать. Здесь она встретила Гейла, полуангличанина-полуирландца, и на этом ее странствия кончились. Она не вернулась домой, отказавшись от родного города и кленового сиропа, которым тот славился.
  По-моему, она поступила правильно. Она была красавицей и могла выйти замуж за любого мужчину, но из всех выбрала Гейла.
  Он был предприимчивый, отчаянно храбрый и коварный человек. В его натуре сочетались льстивость и сладкогласие ирландца с несокрушимым здравым смыслом англичанина. По словам матери, своей речью он мог зачаровать птицу на дереве. Она говорила мне, что когда я вырасту, то буду похож на отца.
  При воспоминании о матери я улыбнулся.
  Проехав деревушку Риклинг, я свернул на узкую дорогу, ведущую в Истборн. Я не обращал особого внимания на места, по которым я проезжал. Мои мысли были заняты более важным — женщиной. Вообще, я часто размышляю о женщинах. При моей работе, если можно назвать работой то, чем я занимался всю войну, — это дает необходимую разрядку и отвлекает от мыслей об опасности. Но теперь я понял, что думать об одной определенной женщине — это нечто совсем иное. Может быть, мне предстоит открыть новую страницу своей жизни!
  Я миновал Истборн и дорогой, идущей по берегу моря, добрался до Брайтона. Не знаю, что заставило меня остановиться возле отеля при выезде из города. Наверное, часы на щитке машины — они показывали 18.30, а это было время для выпивки.
  Я зашел в бар и совершенно неожиданно увидел Финни, стоявшего у дальнего конца стойки из красного дерева и любезничавшего с барменшей. Он ничуть не изменился и выглядел таким же, как всегда — пухлым, беспечным, с живым блеском в глазах. В любой ситуации он ухитрялся сохранять свой ангельский вид.
  Увидев меня, Финни поднял брови.
  — Надо же, случается иногда в жизни такое, — сказал он. — Рад видеть тебя, старина. Оказывается, мир тесен.
  — Привет, — ответил я. — А я думал, что ты уехал в Канаду.
  — Ну ее на фиг, — сказал Финни. — Вопреки всему, что говорят об Англии, она все-таки нравится мне. Я слышал, что ты ушел в отставку?
  Я кивнул. Финни заказал два двойных виски с содовой.
  — Ну, и как ты чувствуешь себя после этого, Ники? — спросил он.
  — Не знаю. Еще не успел свыкнуться со свободой. Мне дали пять тысяч фунтов и медаль. Я чувствую себя как рыба, вытащенная из воды.
  — Так и должно быть, — успокоил меня Финни. — Ты счастливчик, Ники. Никому, кроме тебя, не удалось так удачно выскочить из этой проклятой войны. Ты ничуть не изменился. Что собираешься делать?
  — Точно не знаю. Кажется, женюсь.
  Финни присвистнул.
  — Ты — и вдруг женитьба!
  — Почему бы и нет? — спросил я. — Надеюсь, законом это не запрещается?
  — Нет. Наверное, на той брюнетке?
  Я удивленно посмотрел на него.
  — На какой еще брюнетке?
  Финни отпил виски и сказал:
  — Ну, если ты не знаешь на какой, то я и подавно.
  Он достал из кармана пачку сигарет и закурил, бросив на меня многозначительный взгляд.
  — В чем дело? Что за брюнетка? Я не собираюсь жениться ни на какой брюнетке.
  — Нет? А на ком же ты собираешься жениться, прости за нескромный вопрос?
  — На одной очень красивой женщине, ты ее не знаешь. Кроме всего прочего, она еще и генеральская дочь. Представляешь себе?
  — Нет, не представляю. А она согласна выйти за тебя замуж?
  — Кажется, да, — ответил я и заказал еще два двойных виски.
  Финни молчал с умным видом.
  — Послушай, дружище, в чем дело? — спросил я у него. — К чему вся эта таинственность?
  — Просто, если уж ты собираешься жениться на генеральской дочери, то лучше тебе уладить дела с братом брюнетки. По-моему, он страшно зол на тебя.
  Я закурил сигарету.
  — Финни, сделай одолжение, расскажи мне об этой брюнетке.
  — Пожалуйста, раз ты ничего о ней не знаешь. Наверное, и о Гранте Рутнеле ты ничего не слышал?
  Рутнела я знал. Он был младшим военным юристом, представлявшем США на Нюрнбергском процессе.
  — Какое он имеет отношение к этому делу? — спросил я.
  Финни усмехнулся.
  — Ладно, я расскажу тебе, потому что ты, похоже, страдаешь потерей памяти. Разве ты не помнишь сестру Рутнела Долорес? Пикантную брюнетку испанского типа?
  Меня осенило.
  — Теперь вспомнил. Я встретился с ней как-то раз на коктейле в Нюрнберге. После этого мы не виделись.
  — Ладно, придерживайся этой версии, раз она тебя устраивает, но вряд ли ее примет Грант Рутнел.
  — Почему же он не примет ее? — спросил я. — Расскажи мне об этом.
  Финни долго смотрел на меня, потом сказал:
  — Ники, возможно таким путем ты устанавливаешь свое алиби. Или может быть у тебя в жизни было так много женщин, что ты не помнишь их всех. Но если твои намерения в отношении генеральской дочери серьезны, то сначала лучше урегулировать свои дела с Долорес Рутнел. Иначе у тебя могут быть неприятности.
  — Что ты имеешь в виду?
  — А вот что. Когда Долорес встретилась с тобой в Нюрнберге, она была помолвлена с каким-то типом. Сечешь?
  Я кивнул.
  — О'кей, — продолжал он. — Примерно месяц тому назад этот тип решает жениться, но Долорес отказывает ему. Ее братец приходит в ярость, так как он хотел этого брака, и спрашивает девушку о причине ее отказа. Она заявляет ему, что причина — это ты.
  — Вот этого я не понимаю.
  — Хватит дурака валять! Она заявила брату, что отношения между вами зашли так далеко, что она не может выйти замуж за другого. Понял?
  — Вот теперь понял, — ответил я. — Меня только интересует, почему она так сказала.
  Финни пожал плечами.
  — Тебе видней. Я предвидел, что когда-нибудь из-за женщин ты попадешь в беду.
  — Послушай, Финни, я говорю тебе правду. Я встречался с Долорес Рутнел только один раз на коктейле в Нюрнберге. Я сказал ей «как поживаете» и на этом дело кончилось. С тех пор мы не виделись.
  — Есть много способов сказать «как поживаете», — ехидно заметил Финни.
  Я не ответил ему ничего, так как обдумывал услышанное. Финни допил свое виски и заказал еще два.
  — Значит ее братец Грант зол на меня? — спросил я. Финни кивнул.
  — У него старомодные взгляды. Знаешь ведь, каковы эти уроженцы Новой Англии. Он грозится расправиться с парнем, который соблазнил его сестру.
  — Значит, это я соблазнил ее?
  — Во всяком случае он так считает.
  — И Грант хочет, чтобы я женился на ней, иначе мне не поздоровится?
  — Такова общая идея, — сказал Финни и подал мне стакан с виски.
  — Ну и бурное воображение у некоторых женщин, — заметил я. — Наверное, в этом виновата война.
  — Возможно.
  Я отпил виски.
  — А ты знаешь, где теперь этот Рутнел?
  — Он в Лондоне, — ответил Финни. — Работает в посольстве, собирается через месяц вернуться в Америку. Так что тебе нужно только затаиться и переждать это время.
  — Возможно имеет смысл так поступить, — сказал я. — А Долорес сейчас в Штатах?
  — Нет, она тоже в Лондоне и вернется домой вместе с братом. Наверное, за этот месяц он попытается тебя найти.
  — Прекрасно, — сказал я. — Что ж, пожалуй, мне пора ехать.
  Я допил виски, а Финни улыбнулся мне.
  — Ты странный парень, Ники. В недавнем прошлом, когда мы играли с немцами в прятки, твоя голова работала как счетная машина. Возможно потому, что рядом не было женщин, а если и были, то им некому было пожаловаться. Но стоило войне кончиться, как ты ввязался в неприятную историю. Дружище, это не делает чести твоей сообразительности.
  — Ерунда! — ответил я.
  — О'кей. Когда же мы увидимся снова? В следующую войну?
  — Сейчас я еду в Лондон. Заезжай как-нибудь ко мне. Я по-прежнему живу на Джермин-стрит.
  — Непременно, Ники, — пообещал он. — Кстати, ты помнишь парня по имени Майк Линнан, шишку из американской стратегической разведки?
  — Еще бы не помнить! Я ведь работал на него в Марселе, когда меня схватило гестапо. Неглупый парень.
  — Так вот, он спрашивал о тебе, — сказал Финни. — Он вышел в отставку и создал в Лондоне детективное агентство. Сначала он выполнял кое-какие поручения правительства США, а теперь взялся и за частное дело. Он сказал мне, что у него есть для тебя место.
  — Оно меня не интересует, я женюсь.
  — Да я уже слышал. На генеральской дочери. Но, может быть, ты разочаруешься в ней?
  — Никогда, — ответил я. — Пока, Финни, увидимся позже.
  — Конечно. Когда-нибудь… где-нибудь.
  Я вышел из отеля и направился к стоянке машин, размышляя о Долорес Рутнел и ее бурном воображении. Хуже всего, что до Ланы могли дойти какие-то слухи. Я решил не садиться сразу за руль, а прогуляться немного по Брайтону и подумать.
  Проходя по одной из улиц, я увидел вывеску клуба и зашел в него. Это был обычный дешевый подвальчик с несколькими столиками и стойкой в дальнем конце. Я заказал виски и, глядя на прозрачную жидкость со льдом, стал думать об этой Долорес.
  Женщины — странные создания. Трудно заранее сказать, как они поступят. В этом они похожи на кошек: только что она сидела на ковре и вдруг, без всякой причины, прыгнула и начала играть с клубком ниток. Может быть, и Долорес такая. Откуда мне знать.
  В другом конце зала сидела компания — двое мужчин и две женщины. Женщины были довольно заурядные, сильно накрашенные. У одной их них была неплохая фигура и одета она была получше. Я оглядел их спутников — худощавых, с напряженными лицами. На них были узкие в талии пиджаки с сильно подложенными плечами. У того мужчины, что сидел ближе ко мне, рот был похож на крысоловку. Он барабанил по столу белыми пальцами. Я почему-то сразу почувствовал к нему антипатию.
  Так я и сидел, раздумывая, попивая виски и изредка поглядывая на ту женщину, что была посимпатичней. Но по сути дела я даже не видел ее, потому что думал о Лане.
  Вдруг тот парень, что барабанил пальцами по столу, встал и направился ко мне. У него была мягкая кошачья походка, но характер вряд ли был таким же мягким. Он остановился около моего стола и заорал: «Эй, ты!»
  — В чем дело?
  — Ни в чем, — ответил он. — Просто мне не нравится, что ты смотришь на мою девушку.
  — Я ее даже не видел, — сказал я, — но раз ты поднял этот вопрос, то я, пожалуй, погляжу. — Я посмотрел на ту, которая была несколько получше. — Значит, это твоя девушка?
  Он кивнул.
  — Что ж, тогда пойди и посоветуй ей умыться, и пусть кто-нибудь научит ее пользоваться косметикой. Кстати, заодно с ней и тебе не мешает умыться и побриться.
  Я улыбнулся ему.
  Он схватил со стола мой стакан с виски и швырнул в меня. Я быстро наклонился, и стакан разбился о стену.
  — Придется тебе купить мне виски, приятель.
  Он грязно выругался и достал из кармана бритву. Я толкнул в него стол. Сучонок не ожидал этого и упал вперед на меня. Тогда я встретил его боковым ударом, и он завалился влево.
  Краем глаза я увидел, что второй мужчина поднимается со своего места, и решил опередить его. Двумя прыжками преодолев расстояние, разделяющее нас, я дважды ударил его: один раз в челюсть, второй раз под сердце. Он свалился как подкошенный. Тогда пришлось вернуться к парню с бритвой. Он уже успел встать и стоял, покачиваясь.
  Я сказал ему:
  — Слизняк, я не люблю, когда балуются с бритвами. Усвой это. А теперь возьми у бармена для меня виски с содовой.
  Он выругался и поднял ногу, чтобы ударить меня. Я схватил его за каблук и коленом стукнул по лицу. На это раз он упал и не поднялся.
  Я огляделся.
  Две девушки по-прежнему сидели за своим столиком. Приятельница парня с бритвой курила сигарету. У бармена был усталый вид. Казалось, происшедшее никого не удивило. Я поднял за шиворот парня с бритвой и, поддерживая, проводил к стойке. Он подчинился, возможно потому, что нос у него был сломан.
  Пришлось поучить его хорошим манерам:
  — Попроси виски с содовой, задохлик. Да повежливее.
  Он заказал виски. Бармен смешал его с содовой и подал мне. Я выпил.
  Бармен хрипло сказал, не обращаясь ни к кому непосредственно:
  — Послушайте, нам тут не нужны неприятности.
  — Конечно, — согласился я. — Всего хорошего, дамы и господа.
  Затем я вышел.
  Возвращаясь к своей машине, я подумал о том, что Лане вряд ли понравилась бы эта история.
  До своего дома на Джермин-стрит я добрался в 21.30. Оставив машину в гараже, я поднялся в свою квартиру и распаковал багаж.
  Приняв душ, я переоделся и выпил виски. Потом подошел к телефону и в раздумье посмотрел на него. У меня появилось немного странное чувство, когда я подумал о том, что могу в любой момент снять трубку и позвонить Лане. Это чувство можно назвать ожиданием или предвкушением чего-то очень важного. Но я гнал его от себя, стараясь избавиться от разочарований. Кроме того, я внутренне побаивался этого звонка возможно потому, что знал слишком много женщин, а это имеет свои отрицательные стороны.
  Наконец я набрал номер, и к телефону подошла Лана.
  У нее был такой голос, который невозможно забыть. Услышав его, я вспомнил поэму, которую читал в те годы, когда мы все увлекаемся поэзией. В ней женский голос назван «хриплой флейтой». Определение, возможно, не слишком яркое, но общую идею вы, надеюсь, уловили…
  — Лана, я вернулся сегодня. В Лондон я нарочно ехал через Истборн, чтобы иметь время подумать о тебе. Сейчас я нахожусь в своей квартире на Джермин-стрит. Мы увидимся сегодня, или мне придется ждать до завтра?
  — Мне бы хотелось встретиться с тобой поскорей, — сказала Лана. — Приезжай сейчас же.
  Она дала мне адрес их дома на Понт-стрит и повесила трубку. После разговора с ней у меня осталось смутное чувство неудовлетворенности.
  Я сел в машину и отправился на Понт-стрит. Дом выглядел респектабельно. Такой же вид имел и его дворецкий. На стенах висели портреты военных в старинных мундирах. Наверное, это были предки Ланы.
  Я ждал ее в гостиной и, увидев, как поворачивается ручка двери, загадал:
  «Если Лана сразу подойдет и обнимет меня, то все будет в порядке, если же нет, то быть беде».
  Она не подошла, и я приготовился к неприятностям.
  Выглядела Лана потрясающе. У нее была великолепная фигура, каштановые волосы с золотистым отливом и кожа цвета лучших сливок. Ее рот мог быть и строгим, и нежным, и трепещущим. Длинные ресницы прикрывали ее фиалковые глаза. Мне довелось на своем веку повидать немало женщин, но подобной я еще не встречал. Если вы не получили еще о ней представления, то вообразите себе девушку вашей мечты только еще в десять раз прекраснее.
  — Ты не очень рада мне? — сдержанно спросил я. Она немного помолчала, потом ответила:
  — Давай сядем и поговорим. Мне нужно кое-что сказать тебе.
  Мы сели на диван, и я достал сигареты. Теперь я мог как следует разглядеть ее. Она была одета в черное платье, единственным украшением которого служила нитка жемчуга. На ногах у нее были черные туфли на высоких каблуках. Я подумал, что о ее лодыжках можно написать целую поэму.
  — В чем дело, Лана? Это просто реакция на нашу последнюю встречу или что-то более серьезное?
  — Сама не знаю, — ответила она. — Во всяком случае наша встреча во Франции была внезапной и короткой. Думаю, что ей не нужно придавать большого значения.
  Я подумал: это отставка. А вслух сказал:
  — Тогда она значила многое… — Лана кивнула.
  — Мне тоже так казалось. Но тогда я не знала тебя и не слышала…
  Я ухватился за эту реплику:
  — Не слышала о Долорес Рутнел. Верно?
  — Да, — кивнула она и, посмотрев на меня, добавила: — По-моему, я тогда находилась под впечатлением твоих военных подвигов. Я столько слышала о них. А потом…
  — Давай называть вещи своими именами, — предложил я. — Наша встреча, какой бы она короткой ни была, и та ночь в Париже, и наши обещания — все это потеряло свою ценность после того, как ты услышала какой-то вздор обо мне и этой дурочке Долорес…
  — Какой-то вздор! — возмутилась она. — А история с той графиней тоже была вздором? А с блондинкой в Нюрнберге? Забыла ее имя… А с итальянкой, сопровождавшей тебя во время последнего задания?
  — Чепуха, — сказал я. — Ты прекрасно знаешь, что все это было до встречи с тобой.
  — Все, кроме Долорес, — отрезала она.
  В ярости Лана выглядела изумительно. Ее глаза горели, губы дрожали. Я сказал себе: «Ники, ты пропал. Раз в жизни ты влюбился в женщину по-настоящему, а она считает тебя обманщиком. Возможно, так оно и есть, но тебе нужно драться и во что бы то ни стало опровергнуть ее мнение».
  — Все, кроме Долорес, — повторила Лана. — Но о ней я узнала уже после нашей встречи, когда ты сказал все, чему я имела глупость поверить.
  — Ты поверила тому, что я сказал тебе, потому что это была правда.
  — Чепуха! — воскликнула Лана, передразнив меня. Это вышло у нее прелестно, но она была вне себя от ярости.
  — Зачем тебе понадобилось испытывать свое искусство на мне? — спросила она. — Зачем? Я всегда считала себя женщиной, для которой в мире будет существовать только один мужчина, и я имела глупость поверить, что им будешь ты.
  Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Когда она снова взглянула на меня, глаза ее были сухими.
  — Отец был высокого мнения о тебе, но после этой истории с Долорес он запретил мне видеться с тобой.
  — А ты всегда следуешь советам отца? — попытался я взять циничный тон.
  — А почему бы и нет? — отпарировала она. — Я вполне с ним согласна.
  Я подумал: никогда нельзя спорить с женщиной там, где не имеешь оружия противнее. Я решил найти такое оружие.
  — Хорошо, — сказал я. — Давай выясним все до конца, Лана. Тебе нужен предлог, чтобы освободиться от меня. Все, что ты говорила о своем отношении ко мне — это только слова. История с Долорес стала для тебя таким предлогом. Будь честной и признайся, что я ничего для тебя не значу, что тогда в Париже ты просто поддалась влиянию ночи и лунного света, что ты скучала и хотела немного развлечься.
  Лана вскочила и сверкающим взглядом посмотрела на меня. Секунду мне казалось, что она запустит в меня вазу с камина.
  — Черт возьми, Ники! — воскликнула она. — Ничего более подлого ты сказать не мог. Сейчас ты узнаешь кое-что. Это была правда, когда я говорила, что люблю тебя. Так оно и было, несмотря на краткость нашей встречи. Я и сейчас все еще люблю тебя, но после этой истории с Долорес между нами все кончено.
  — А если я скажу тебе, что в этой истории все ложь? — спросил я.
  — Я не поверю тебе, — ответила она.
  Услышав это, я пришел в ярость. Я встал, закурил сигарету и сказал:
  — Ну что же, пусть будет так. Спасибо за развлечение, леди. А теперь, может быть, вы покажете мне черный ход, чтобы я мог выйти?
  Я направился к двери. Лана последовала за мной. Подойдя ко мне, она сказала:
  — Если то, что ты говорил в Париже, — правда, то почему же ты не пытаешься доказать, что я ошибаюсь? Почему?
  — Не будь ребенком, — сказал я. — Это не так легко. Я нахожусь в невыгодном положении, и тебе это хорошо известно.
  — Чем же объясняется твое «невыгодное положение»?
  Я улыбнулся.
  — Тебе хорошо известна моя репутация в отношении женщин. Когда приходится выполнять работу, подобную той, которую я выполнял в течение пяти лет, нужно отвлекаться от нее каким-то образом. Неужели ты об этом не знаешь? Кроме того, если я говорю тебе что-то, то ты должна верить мне. Тебя устроит это?
  — Нет, — ответила Лана и отошла к камину.
  Мне подумалось, что я мог бы часами любоваться ее походкой. Она напоминала мне плавное скольжение легких облаков по летнему небу.
  Я не пошел за ней, хотя прекрасно видел, как она желала, ждала этого. Но я не мог позволить себе нарушить принципы своих отношений с женщинами, хотя многие утверждают, что вспоминают о том, что у них есть какие-то принципы, именно в тот момент, когда им приходится изменять.
  Итак, стоя у двери, я посмотрел на нее улыбаясь и сказал:
  — В один прекрасный день ты обнаружишь, что обо мне рассказывали много вздора. Ты не простишь себе, что мы так расстались. Всю жизнь ты будешь жалеть о нашем разрыве и проклинать себя.
  Я докурил сигарету и добавил:
  — Ну что ж, прощай, Лана… Я всегда буду вспоминать тот вечер в Париже…
  — Что ты собираешься сейчас делать? — спросила она, поворачиваясь ко мне.
  — Не знаю, — ответил я. — Что-нибудь придумаю. Может быть, попытаюсь найти Долорес Рутнел. Семь бед — один ответ.
  Это задело Лану, определенно задело.
  — Ники, теперь тебе лучше уйти. Между нами все кончено. Мне очень жаль, но я не могу верить тебе.
  — Ладно, конец так конец, — сказал я, взявшись за ручку двери.
  Лана произнесла каким-то другим тоном:
  — Подожди, я позвоню Чарльзу, и он проводит тебя.
  Я остановился. Она подошла к звонку и оказалась в нескольких метрах от меня. Она сказала так тихо, что я едва расслышал ее слова:
  — Прошу тебя, расстанемся друзьями.
  Она повернулась ко мне, и я протянул к ней руки. Она не пыталась отстраниться и поцеловала меня. Но потом все же позвонила.
  — Прощай, Ники, — прошептала Лана. — Я тебя ни когда не забуду. Но так будет лучше для нас обоих. Прощай…
  Я последовал за дворецким в холл. Он открыл дверь и улыбнулся мне. Он показался мне неплохим стариком.
  — Приятный вечер сегодня, сэр. — Еще бы! — подумал я.
  Я медленно ехал по лондонским улицам, думая над сложившейся ситуацией.
  Поведение Ланы было мне вполне понятно. Она действительно однолюбка по характеру. Наслушавшись рассказов о моих военных подвигах, она влюбилась в меня, но потом поверила в сплетни относительно меня и Долорес. Иначе и быть не могло, ведь она знала о тех женщинах, которые вторгались ненадолго в мою жизнь и уходили из нее, как и бывает в жизни любого мужчины, особенно, если он является тайным агентом разведки, его голова оценена в кучу марок и в любой момент ему могут перерезать глотку или сделать что-нибудь похуже.
  Потом мои мысли обратились к Долорес Рутнел. Я попытался вызвать в памяти ее образ. Высокая и красивая девушка, смуглая и темноволосая. Говорит с мягким южным акцентом.
  Мотор машины заглох. Я вылез, чтобы взглянуть на карбюратор, и заметил неподалеку телефонную будку. Зайдя в нее, я набрал номер телефона американского посольства. Мне повезло: я сразу узнал голос человека, взявшего трубку. Это был Сайрус Легхорг. Одно время он работал в ОСС, а теперь был младшим секретарем посольства.
  Я назвался ему и спросил:
  — Послушай, Сайрус, ты помнишь капитана Гранта Рутнела? Он принимал участие в Нюрнбергском процессе.
  Лекхорг сказал, что помнит.
  — Мне нужно увидеться с ним по важному делу. Как его найти?
  Он сказал, что Рутнел живет в многоквартирном доме на Сент-Джонс-Вуд и добавил:
  — Подожди до завтра, утром он придет в посольство. Он осуществляет связь между нами и международной комиссией по военным преступлениям.
  Я поблагодарил его и повесил трубку.
  Закурив сигарету, я набрал телефон на Сент-Джонс-Вуд. Наконец-то настал момент для откровенного разговора с Рутнелом. Впрочем, я почти сочувствовал ему: он поверил в рассказ сестры, но если бы у меня была сестра, которая поведала мне подобную историю, то я тоже поверил бы ей.
  — Хэлло… — раздался низкий протяжный женский голос на другом конце провода.
  Это была Долорес.
  — Добрый вечер, — сказал я. — Меня зовут Ники Гейл. Мне хотелось бы поговорить с Грантом Рутнелом.
  — Хэлло, Ники, — ее голос был сладким, как патока. — А мне вам нечего сказать?
  — Нет. Я буду говорить с Грантом.
  — Его сейчас нет, — ответила она. — Боюсь, что сегодня вечером он совсем не вернется. — Наступила пауза. — Не смогу ли я заменить его?
  Я подумал: а что я в конце концов теряю? Даже захотелось высказать ей все, что я думаю о таких шлюхах, как она.
  — Можете, — сказал я. — Я сейчас приеду к вам, если это не слишком поздно.
  — Для вас никогда не поздно, я жду.
  Я вернулся к машине, привел в порядок карбюратор и поехал к дому Рутнелов. Поднявшись в лифте, я нажал кнопку звонка их квартиры.
  Дверь мне открыла Долорес. Она стояла в коридоре и смотрела на меня. Выглядела она как картинка. На ней было розовое плиссированное платье из креп-жоржета и золотые туфли на высоких каблуках. Темные волосы вились у нее по плечам.
  Она улыбнулась мне и сказала:
  — Очень рада снова увидеться с вами. Входите и выпейте чего-нибудь.
  Я вошел, повесил шляпу на вешалку и прошел в гостиную. Долорес подошла к столику и стала смешивать напитки.
  — Подождите, — остановил я ее пыл гостеприимства, — может после нашего разговора вы перестанете радоваться встрече со мной.
  Долорес взглянула на меня через плечо и улыбнулась:
  — Закурите сигарету и успокойтесь. А то у меня такое впечатление, что вы сердитесь на меня. — Она налила напиток в стакан и подала мне. — На меня вы не можете сердиться.
  Я постарался ядовито улыбнуться.
  — Однако, я сержусь, и это слишком мягко сказано. Представляете, я возвращаюсь сегодня и встречаю в Брайтоне знакомого. Он рассказывает о тех сплетнях, которые ходят о нас с вами. Я поражен. Потому что наша одна-единственная встреча состоялась на коктейле в Нюрнберге. Мы поздоровались, поговорили о погоде и разошлись. И до сегодняшнего дня мы с вами не встречались. Согласны?
  Долорес кивнула — согласна.
  — Так что вы можете себе представить, — продолжал я, — как я был удивлен, когда услышал, что ваш брак с кем-то расстроился из-за меня. Еще больше я был удивлен, узнав, что вы рассказали брату о том, что я соблазнил вас. Как вам это понравится?
  Долорес подошла к камину. Она стояла с бокалом в руке и продолжала улыбаться мне.
  — Это мне нравится, Ники.
  Я промолчал. Мне пришло в голову, что с этой идиоткой будет трудно прийти к соглашению.
  — Что же дальше? — спросил я.
  — Послушайте, Ники, — сказала она, — существует два пути к достижению цели: длинный и короткий. Длинный путь меня не устраивал, поэтому я выбрала короткий.
  — Объяснитесь подробнее, — предложил я.
  — С удовольствием, — согласилась она. — Встретив вас в Нюрнберге, я поняла, что вы тот человек, которого я ждала всю жизнь. Я постаралась разузнать о вас все. Но сама я была в трудном положении, так как была помолвлена с одним человеком. Думаю, что при обычных обстоятельствах я вышла бы за него замуж, но после встречи с вами мне этого не захотелось. Что оставалось делать? Я была знакома с женихом с детства, наш брак был предрешен. Особенно хотел его Грант. Я понимала, что если буду действовать прямолинейно, то мне не удастся отделаться от жениха. — Она улыбнулась. — Итак, мне нужно было добиться двух вещей: избавиться от жениха и снова встретиться с вами. Я избрала для этого кратчайший путь.
  — Чистая работа! — заметил я.
  — Я понимала, что разорвать помолвку можно только сказав Гранту, что наши с вами отношения зашли слишком далеко. Естественно, он поверил этому. Я знала, что он это дело так не оставит и постарается разыскать вас. Или вы сами узнаете об этой истории и придете ко мне. То и другое меня вполне устраивало. Ну, все так и произошло. Вы здесь.
  — Понима-а-аю. Чего же вы от меня теперь ждете? Может быть, мы отправимся прямо в церковь и поженимся?
  — Почему бы и нет?
  От ее нахальства можно было сойти с ума. Я молчал и пил виски.
  Долорес продолжала:
  — Я вижу, вы сейчас в затруднении. С мужчиной нам было бы проще уладить дело. Но, как вы уже наверное заметили, я не мужчина, а женщина, и к тому же красивая… Кроме этого есть еще одно важное обстоятельство, не знаю, заинтересует ли оно вас… Я довольно богата.
  Я сказал еле сдерживаясь:
  — Знаете, что мне хочется сейчас сделать с вами? Перекинуть через колено и так отшлепать, чтобы вы месяц не могли сидеть.
  — От вас я и это смогу вытерпеть, — ответила она. Я пропустил это замечание мимо ушей и продолжал раздумывать. Наконец я сказал:
  — Вам это просто так не сойдет с рук.
  — Неужели вы что-нибудь придумали? — спросила она. — Послушайте, Ники, не будьте дураком… Мне известно о вас все. Последние пять лет вы вели очень трудную жизнь, постоянно подвергались опасности и рисковали. Теперь это позади, но вы чувствуете внутреннюю пустоту, так как напряжение спало, и вы не знаете, куда себя деть. Если вы подумаете над моим предложением, оно вам понравится. Я поговорю с Грантом, мы поженимся — и вы богаты и счастливы.
  — А если меня не устраивает ваше предложение? — спросил я. — Безопаснее жить с аллигатором, чем с такой женщиной. Вы, не задумываясь, перережете мне горло, если вам понравится кто-то другой.
  Она покачала головой.
  — Нет, Ники. Я могу быть счастлива только с вами.
  — Черт возьми! Но я-то вас не люблю!
  — Вы скоро привыкнете, — небрежно бросила она, закуривая сигарету.
  — Послушайте, ваш короткий, но хитроумный ход не приведет вас в «дамки», и я объясню почему. Мне будет нетрудно доказать, что именно я делал в ту ночь в Нюрнберге. Все мои передвижения можно подтвердить. На следующее утро я улетел оттуда в такое место, где вас никак не могло быть. Так что у меня будет алиби, и все узнают, что вы лгунья. Понятно?
  Она улыбнулась.
  — Понятно. Но кто вам поверит, особенно с вашей репутацией в отношении женщин? Кроме того, в подобных случаях всегда верят женщине, особенно если она не слишком безобразна.
  — Мне смешно слушать, как вы называете себя женщиной, в моем понятии женщина — это нечто другое…
  — Ну так вы ошибались, Ники, очевидно, вам просто подсовывали манекены, а я настоящая женщина, и вы поймете это, когда мы ближе познакомимся.
  На секунду мне вспомнилось, как сегодня днем, проезжая мимо лужаек Сассекса, я думал о предстоящей безоблачной жизни…
  — Что же, вы выбрали себе дорогу. Я устал от разговора с вами. Предпочту поговорить с вашим братом.
  — Это тоже будет нелегко, Ники, — с сарказмом предупредила она. — У моего брата старомодные взгляды. Сначала он попробует подраться с вами, а потом, наверное, возьмется и за револьвер. Он из тех странных парней, которые все еще рассуждают о фамильной чести.
  — Все же я рискну. Всего хорошего.
  Я вышел в холл, взял шляпу и спустился в лифте до нижнего этажа. Когда я пошел к выходу, то увидел входящего в парадное Гранта Рутнела.
  Я подумал: вот и конец прекрасно проведенного вечера. Остановившись в середине коридора, я стал поджидать его.
  Рутнел был забавный тип. Здоровый, глупый и совершенно неопытный. Во время войны он получил некоторые поверхностные знания и считал себя крутым парнем, потому что видел, как действуют настоящие мужчины.
  Он отрывисто спросил:
  — Вы — Гейл?
  — А вы думали, что я Санта Клаус? — Он смотрел на меня, прищурившись.
  — Эти шуточки вам не помогут. Я полагаю, вы говорили с моей сестрой?
  — Верно, — кивнул я. — Правда, мне пришлось не столько говорить, сколько слушать. У нее прекрасное воображение, и она может одурачить кого угодно.
  — Если вы не женитесь на моей сестре, я вас убью. — Я усмехнулся.
  — Меня стоило бы убить, если бы я женился на ней. Забавно еще иметь вас своим шурином.
  Он сердито сказал:
  — Поосторожней, Гейл.
  Я отбросил сигарету в сторону и сильно ударил его по лицу. Он стукнул меня кулаком в челюсть и разбил мне скулу. Тогда я вышел из себя и набросился на Рутнела по-настоящему. За несколько минут я познакомил его со всем, чему меня учили в ФБР на курсах десантников и за четыре года работы с врагом. Получилась смесь кэтча, джиу-джитсу и простого мордобоя.
  Рутнел пытался отвечать мне, но ему не приходилось раньше иметь дело с бойцами класса Николаса Гейла. Я был очень рад, что за это время никто не зашел в коридор.
  Через шесть или семь минут я поднял бездыханное тело Рутнела и втащил его в лифт. Мы поднялись на третий этаж, я расстегнул ему ворот рубашки, развязал галстук и доставил к двери квартиры. У него было на три зуба меньше, чем до встречи со мной, один глаз полузакрыт и окружен разноцветной опухолью. Он тяжело дышал и с трудом стоял на ногах.
  Я нажал звонок. Долорес открыла дверь, оглядела нас и улыбнулась мне.
  — Вы привели его в порядок, Ники, — сказала она. — Я так и думала. Введите главу семьи в дом, а потом выпьем.
  Я проводил Рутнела в спальню и сбросил его на кровать, потом вернулся в гостиную.
  — Утром он будет в порядке, — успокоил я Долорес. — Он не в форме для драки и, кроме того, слишком толст. Предупредите его, что в следующий раз я обойдусь с ним жестче.
  — Это немного остудит ему голову, — небрежно сказала она и подошла ко мне. — Почему бы вам не принять мое предложение, Ники? Мы составили бы неплохую пару, я все больше убеждаюсь в этом.
  — Если бы мы с вами попали на необитаемый остров, то я предпочел бы общество акул, — сказал я.
  — Ники, почему вы так злитесь? — мягко спросила она. — Ведь лишняя сплетня вам ничего не убавит и не прибавит, у вас и до этого была неважная репутация.
  — Послушайте, — сказал я, — а в вашу очаровательную головку не приходила мысль о том, что у меня может быть любимая девушка, на которой я хочу жениться? Вы, наверное, посмеетесь, узнав, что до нее дошли слухи, распущенные вами.
  Но Долорес была серьезна.
  — И она порвала с вами? — Я кивнул.
  — Это, конечно, довершит ваше торжество.
  — Нет, — сказала Долорес, покачав головой. — Теперь я начинаю понимать, что я наделала. Кто она, Ники?.. Я позвоню ей и объясню все.
  — Почему вы так внезапно изменили свое решение? — Она указала в сторону спальни.
  — Грант никогда не простит вам, что вы избили его. Придется завтра рассказать ему правду, иначе он вас убьет.
  — Это неплохая идея, — сказал я. Долорес положила руку мне на плечо.
  — Расскажите мне, кто эта девушка. Я позвоню ей и признаюсь во всем… Понимаете, я действительно люблю вас.
  Я рассказал ей о Лане, выпил виски и отправился домой.
  К сожалению, я забыл поговорку, что каждую минуту на свете рождается дурак.
  Часов в двенадцать ночи я вернулся в свою квартиру на Джермин-стрит. Покуривая сигарету, я расхаживал взад-вперед по гостиной и думал о Рутнеле. Если он действительно так глуп, как говорила о нем сестра, то вполне возможно, что, накачавшись виски, он заявится ко мне с револьвером. Забавно было бы, пройдя всю войну, позволить застрелить себя какому-то идиоту только потому, что у его сестры слишком пылкое воображение.
  Зазвонил телефон. Я снял трубку и не поверил своим ушам, услышав голос Ланы.
  — Хэлло… в чем дело? — спросил я. — Только не говори, что ты изменила обо мне свое мнение.
  Она сказала каким-то странным тоном:
  — Ники, моя машина стоит прямо напротив твоего дома. Я говорю из будки. Ты не можешь спуститься? Мне нужно поговорить с тобой.
  — Да-да, конечно, — я повесил трубку, спустился вниз и перешел через дорогу.
  Лана сидела за рулем блестящей черной машины. Поверх платья на ней был короткий меховой жакет. В полумраке ее лицо казалось особенно красивым. Она сказала:
  — Ники, после твоего ухода я много думала о твоих словах и пришла к выводу, что человек, сделавший так много во время войны, как ты, имеет право на ошибки.
  Я промолчал.
  — Сразу после твоего ухода пришел отец, — продолжала она. — Я рассказала ему все, и он посоветовал мне встретиться с Долорес Рутнел. Он узнал ее адрес, и я поехала к ней.
  Я усмехнулся.
  — Она сказала, что сама собиралась звонить мне. — Лана натянуто улыбнулась, лицо ее казалось застывшим.
  — Долорес рассказала мне о том, что между вами произошло. Оказывается, после ухода от меня ты сразу поехал к ней и пытался возобновить любовную связь. В это время пришел ее брат, она рассказала обо всем ему, а ты избил его.
  — Ну что же, пусть будет так, — сказал я.
  — Ты сердишься, но как я могла не поверить? Чем тогда можно объяснить твой приезд к ней в такое позднее время?
  — Мне хочется задать тебе один вопрос: эту историю Долорес рассказала тебе в присутствии своего брата, а?
  — Нет. Ему было плохо, и он лежал в спальне.
  — Ну что ж, очень мило с твоей стороны, что ты приехала и рассказала мне все. Больше тебе нечего сообщить?
  — Кажется, нет, — сказала она. — Как глупо, Ники, что ты ради, женщин отказывался от множества интересных вещей в жизни.
  — Послушай, я терпеть не могу, когда мне читают нотации. Если все кончено, то давай поставим на этом точку. Прости меня, но мне кажется, что ты глупа. Когда-нибудь ты убедишься в этом. — Я усмехнулся. — Хотя, возможно, что я дурак. Подставил свою голову, чтобы Долорес Рутнел стукнула по ней. Что ж, прощай, Лана.
  Я вернулся в свою квартиру и подошел к окну. Машина Ланы все еще стояла у противоположного тротуара. Я видел ее руки, лежащие на руле. Через минуту машина отъехала.
  — Итак, все кончено, — подумал я и пошел за виски. Сейчас это было мне необходимо.
  Я уже направился в спальню, когда снова зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос с американским акцентом:
  — Это Гейл?
  — Да.
  — Говорит Майк Линнан. Сегодня я разговаривал с Финни в Брайтоне. Он сказал мне, что виделся с тобой и упомянул о месте, которое я предлагаю тебе в моем агентстве. Это правда, что оно тебя не заинтересовало?
  — Тогда — так и было, — сказал я, — но теперь обстоятельства изменились. Мне нужно уехать из Англии куда угодно: в Италию, Францию, Германию, хоть на Северный полюс.
  — Может быть, тебе надоел Лондон, а не Англия? — предположил Линнан. — Тогда у меня есть для тебя работа. Только не за границей, а в Девоншире, в прелестном местечке, называющемся Мелки.
  Я начал что-то говорить, но он перебил меня:
  — Подожди минутку. Если ты думаешь, что эта работа не подойдет тебе, то ты ошибаешься, Ники. Я сам выбрал бы именно такое дело, если бы захотел отвлечься. Кроме того, за него ты сможешь получить королевский гонорар.
  Я раздумывал минуту, потом сказал:
  — Согласен. Мне нужно уехать из Лондона. Когда мы сможем поговорить о деле?
  — Прямо сейчас. Я буду у тебя через пятнадцать минут.
  — О'кей, — я повесил трубку, затем поставил на стол стакан, графин с виски, закурил сигарету и стал ждать Линнана.
  Вторник — Клодетта
  Спустились сумерки, когда я добрался до Мелки. Я остановил машину на набережной, где начали загораться фонари. Слева, на холме над заливом возвышался Палас-отель. Перед его фасадом зеленели газоны и росли пальмы.
  Мысленно я вернулся к делу Денизы Эллерден. Она, конечно, попала в затруднительное положение.
  Интересно, удастся ли ей помочь? Что касается меня, то мои успехи в расследовании во многом зависели от того, понравится мне клиент или нет.
  Я завел машину и поехал в Корт-отель, где Майк Линнан заказал мне номер. Это был маленький комфортабельный отель старомодной постройки. Майк сказал, что давно знаком с ним. Там хорошее обслуживание, не слишком много никеля и хрома и прекрасный винный погреб, который почти не пострадал от вторжения американцев, расквартированных здесь во время войны.
  Мое жилище находилось на первом этаже: большая гостиная и спальня с примыкающей к ней ванной. Я распаковал вещи, принял душ и пообедал. Затем закурил сигарету и стал обдумывать, как лучше подойти к делу Эллерден. Мне было совершенно ясно, что расследование должно идти по каким-то новым каналам, настолько оно было необычно.
  Но вскоре я оставил это занятие, так как знал, что в затруднительных случаях лучше всего полагаться на чутье и действовать экспромтом. Я снял телефонную трубку и попросил девушку на коммутаторе соединить меня с домом Эллерденов.
  Спустя десять минут я уже был на пути к этому дому. Он располагался на мысу, вдававшемся в гладь залива. Дом был большой и содержался в порядке, несмотря на теперешнюю нехватку рабочих рук.
  Вышколенный дворецкий провел меня по коридору, застеленному толстым ковром, в кабинет, где ждал Джон Эллерден.
  Это был высокий широкоплечий мужчина с седыми полосами и энергичным лицом. Он был похож на преуспевающего промышленника, удалившегося от дел, каковым и являлся в действительности. Мистер Эллерден не стал терять времени даром и сразу взялся за дело.
  — Садитесь, мистер Гейл. Я постараюсь как можно короче изложить вам свое дело. Тогда вы скажете мне, что тут можно предпринять, и как вы собираетесь действовать.
  — Мое правило — никогда не рассказывать никому о своих планах, главным образом потому, что я сам часто не знаю, что буду делать. Но я с удовольствием выслушаю вас.
  — Это очень деликатное дело, мистер Гейл, — сказал он. — Оно касается моей семьи и поэтому я имею право знать, как вы предполагаете работать над ним.
  — Линнан обещал мне, что я буду работать самостоятельно, — возразил я. — Я взялся за дело только на этих условиях. В противном случае вам лучше поискать себе другого детектива.
  Эллерден резко спросил:
  — Вы, кажется, очень независимый человек?
  — Да, — ответил я. — А вам что, нужна марионетка? Тогда возьмитесь за дело сами.
  Секунду я думал, что он вспылит, но он вдруг улыбнулся:
  — Возможно, вы и правы. Тогда выслушайте, что произошло. Моя семья состоит из трех человек: меня самого, жены и дочери Денизы. Должен вам сказать, что моя дочь очень красива. Причем, это вполне объективное мнение, оно не зависит от отцовского пристрастия. Именно поэтому я и пришел в ужас, узнав о том, что случилось.
  Он замолчал. Видно, ему нелегко было посвящать в семейные дела постороннего человека, но после паузы продолжил:
  — В 45-ом году и в начале 46-го мы принимали у себя американских офицеров, расквартированных неподалеку. В наш городок на побережье приезжали на уик-энды американские летчики с авиабазы в Эксетаре. Так что ничего удивительного не было в том, что Дениза познакомилась с Хартом Алленом. Вам приходилось слышать о нем?
  — Да, конечно, — ответил я. — Аллен — один из лучших американских летчиков-истребителей. Он, кажется, получил все возможные награды за храбрость.
  Эллерден кивнул.
  — Совершенно верно, это все так, но это только одна сторона медали, а, узнав о другой стороне — его характере, я стал беспокоиться за Денизу.
  — Почему? Разве она принадлежит к девушкам, за которых следует беспокоиться?
  — Нет, но, естественно, меня интересует, с кем моя дочь проводит время. А у Аллена была плохая репутация. Он слишком много пил и был, скажем… неравнодушен к женщинам. Кроме того, он был неразборчив в этом отношении.
  — В этом он не одинок, — сказал я. — Многие мужчины, которым пришлось воевать, поступали так.
  Он кивнул.
  — Согласен. Но в случае с Алленом это было несколько иначе.
  — Вы предполагаете, что мисс Эллерден проводила слишком много времени в обществе Аллена? — спросил я.
  Он покачал головой.
  — Нет, она проводила с ним не больше времени, чем с другими молодыми офицерами, которых мы принимали у себя дома или где-нибудь еще. Мы устраивали вечера и здесь, и в Кантри-клубе в Мелки, а иногда в клубе Форест-Хилла, это местечко в десяти милях от Тотнеса. Но у Денизы не было любимцев среди гостей, да и вообще она никогда не интересовалась молодыми людьми.
  — Да? — спросил я. — А сколько ей лет?
  — Двадцать шесть, но она очень спокойная девушка, Гейл, к тому же привязана к дому и родителям. Кроме этого, у моей дочери масса увлечений — верховая езда, гольф, чтение. К этому прибавилась очень нелегкая работа во время войны. Я хочу, чтобы вы поняли, что отношения между Алленом и Денизой были обычными…
  — Вы точно знаете это или только предполагаете?
  — Точно знаю, — ответил он.
  — Хорошо, продолжайте рассказывать и не сердитесь, если я иногда буду перебивать вас. Мне нужно полностью представить себе дело.
  Эллерден продолжал:
  — В середине сорок шестого года Аллен вернулся в Штаты. Кажется, его эскадрилья последней покинула Эльстер. Примерно полгода назад, в конце сорок шестого года, я дал согласие на помолвку Денизы с молодым человеком по имени Юстас Трединор. Вас интересуют более подробные сведения о нем?
  Я кивнул.
  — Трединор принадлежит к семейству, которое издавна поселилось в этих местах. Он является потомком тех испанцев, которые были захвачены в плен Фрэнсисом Дрейком. Трединор живет в родовом поместье, ему принадлежит большая ферма, его репутация безупречна. В этом году Дениза и Трединор должны были пожениться. По правде говоря, если бы не произошел неприятный инцидент, они были бы женаты.
  — Кто же решил отсрочить свадьбу? Трединор или вы?
  — Ни тот, ни другой, — ответил он. — Это сделала Дениза. Естественно, она была очень расстроена, но думала не столько о себе, сколько о Юстасе. А Трединор и я предоставили ей возможность самой решать этот вопрос. Я надеюсь, что они поженятся в конце года.
  — Значит, Трединор воспринял этот инцидент спокойно?
  — Да… насколько спокойно может воспринять это влюбленный мужчина.
  — Когда это случилось? — спросил я.
  — Месяца полтора назад. Линнан показывал вам газету?
  — Нет, но мне хотелось бы посмотреть ее.
  — Я покажу, — сказал Эллерден, — но прежде мне нужно кое-что объяснить вам. У нас в городе выходит еженедельная газета «Мелки-рекорд» с довольно большим тиражом. Неподалеку на побережье расположен маленький городок Майплор, где тоже получают эту газету. Издание приходит туда в одно время с нашим, и нем только заменяют специальную подборку местных новостей. Эту подборку помещают на внутренней странице.
  — Понимаю, — сказал я. — Именно среди новостей в майплорском издании и появилась эта информация. Значит, заметку набирали и поставили в номер здесь, в помещении местной газеты?
  — Да, — ответил Эллерден. — Сейчас я покажу вам этот номер.
  Он открыл ключом ящик стола, достал оттуда сложенный номер и подал мне. Это была обычная газета, какие выходят в городах на побережье. На внутренней странице была колонка, озаглавленная «местные новости и слухи». Она протянулась во всю высоту страницы, и ее последняя заметка была отчеркнута синим карандашом.
  «Наши проницательные читатели, в особенности те, что посещают клуб Форест-Хилл, не будут удивлены, узнав о том, что свадьба очаровательной Денизы Эллерден и Юстаса Трединора из Трединор-Маунт отложена. Нам кажется, что любой жених, даже такой добродушный и сговорчивый, как Юстас, был бы шокирован слухами о близости, существующей между мисс Эллерден и лихим американским летчиком Хартом Алленом. Можно держать пари, что свадьба не состоится…
  Во всяком случае, если бы мы были на месте Трединора, она бы не состоялась… Однако те, кто всегда считал, что в отношении как напитков, так и женщин капитан Харт Аллен больше интересовался количеством, а не качеством, признают, что на этот раз его требования, во всяком случае в отношении красоты, были несколько выше обычного».
  Я присвистнул:
  — Черт возьми!
  Свернув газету, я передал ее Эллердену.
  — Должно быть это стоило «Мелки-рекорд» чертовски много денег… Клевета в печати… Сколько номеров газеты вышло?
  — И «Мелки-рекорд», и издание для Майплора печатаются рано утром в четверг. В 8 часов утра тираж был уже там, и около четырехсот номеров газеты разошлось прежде, чем редактор заметил эту вопиющую клевету.
  — Представляю, какой поднялся шум. А что сказал редактор?
  Эллерден пожал плечами.
  — Что он мог сказать? Ему ничего не было известно. По сути дела, в семь часов вечера накануне газета была набрана, сверстана в печать и заперта. Следовательно, чтобы вставить заметку, содержащую клевету, нужно было проникнуть в наборный цех. Причем сделать это мог только человек, хорошо знакомый с работой наборщика, и сначала подозрения пали на мастера наборного цеха.
  — Но он этого не делал? — спросил я.
  — Да, не делал. Редактор был уверен, что виноват именно мастер Чарльз Роукс, потому что после ухода всех рабочих он один вернулся в наборный цех и работал там с семи до восьми вечера. Его приход и уход были пробиты на часах, отмечающих время работы. Но при проверке выяснилось, что он справился с заданием раньше, но уговорил сторожа пробить на его карточке восемь часов, чтобы получить сверхурочные. Фактически Роукс не оставался в наборном цехе один.
  — А этот ночной сторож? — спросил я.
  — Он не умеет набирать, а человек, заменивший заметку в газете, был умелым наборщиком. Кроме того, ночной сторож является вполне надежным человеком. С 8 часов вечера наборный цех был заперт, и никто не входил туда.
  — Но кто-то ведь заменил заметку! — воскликнул я.
  — Да, кто-то заменил, — согласился Эллерден.
  — Почему вы так уверены, что не Роукс? — спросил я. — Он мог проникнуть в наборный цех каким-нибудь другим путем.
  — Мы интересовались этим вопросом, — пояснил Эллерден, — но у Роукса есть алиби. В то время, когда мы проводили свое расследование, у Денизы была горничная. Она очень религиозная шотландка, давно жила у нас и никогда не сказала и слова неправды. Так вот, в тот вечер, в среду, горничная Денизы Мэри Мак-Дугал отправилась в Нью-Тоннэбот и встретила на улице Роукса, который с какой-то женщиной направлялся в кино на семичасовой сеанс. Из кино они вышли в 21.30 и поехали в Мелки на автобусе. Вместе с ними этим автобусом вернулась и Мэри. Известно, что с автобуса Роукс направился в пивную, где оставался с друзьями до закрытия, а потом сразу вернулся домой.
  — Почему эта горничная запомнила, что она видела Роукса? — спросил я. — Как она могла запомнить, в какой день это было?
  — Мэри предана Денизе. После того, как все произошло, Дениза была, конечно, расстроена и рассказала Мэри, что подозревает Роукса. Тогда та вспомнила, что видела его. Она давно хотела навестить подругу, но не могла сделать это, так как у нее было плохо со зрением, а ее новые очки не были готовы.
  Наконец, днем в среду она получила их (это произошло за день до того, как печаталась газета), именно потому она и запомнила дату. Впервые за полгода ей удалось съездить в Нью-Эббат, и именно тогда она и видела Роукса.
  — Значит, Роукс не мог вставить заметку, и никому не известно, кто это сделал? — подвел итог я.
  — Так обстоят дела, — согласился Эллерден.
  — И я должен найти злоумышленника?
  — Хочется верить, что вам это удастся. И надеюсь, что вы сделаете это так, чтобы за этим не последовали новые неприятности.
  — Что вы имеете в виду? — спросил я. Эллерден объяснил:
  — Совершенно ясно, что автором этой заметки является человек, который не любит кого-то из членов нашей семьи и хочет причинить нам вред. Возможно, что на одной пакости он не остановится. Мы хотим, чтобы Дениза и Юстас поженились в этом году. А вдруг их свадьба послужит основанием для новой неприятной выходки?
  — Вполне возможно, — согласился я. — Один раз этому человеку удалось причинить вам неприятность и остаться не пойманным. Может быть, он попробует еще раз. Если, конечно, он не принадлежит к тем людям, которые любят почить на лаврах.
  — Думаю, что у него другой характер. Его нужно найти, Гейл, во что бы то ни стало.
  — А что думает по этому поводу ваша жена? — спросил я.
  Она восприняла все менее болезненно, чем я, — ответил он. — Жена считает, что это могло быть сделано из ревности, чтобы повредить Денизе, и убеждена, что лучше не копать это дело. Вот почему я прошу вас не беспокоить ее.
  — Жаль, — сказал я. — Мне хотелось бы с ней поговорить. Ее мнение может оказаться полезным.
  Эллерден пожал плечами.
  — Сегодня вечером она в театре. В любом случае я не думаю, что разговор с ней даст вам что-нибудь. Она склонна считать все это злой шуткой и полагает, что лучше не будить спящих собак…
  Я кивнул.
  — Значит, вы не сказали ей, что нанимаете детектива, чтобы расследовать этот случай.
  — Не сказал. По-моему, чем меньше говорить о таком деле, тем лучше. Во всяком случае я надеюсь, что вы будете вести дело осмотрительно.
  — Откуда я знаю? Иногда осмотрительность бывает лишней.
  Он снова пожал плечами.
  — Ваша задача найти негодяя, поместившего эту заметку в газету, и узнать, как он это сделал.
  Я встал.
  — Спасибо за информацию. Позже я встречусь с вами. Если я буду нужен, найдите меня в Корт-отеле.
  Попрощавшись, я вышел.
  В Корт-отель я возвращался медленно, чтобы полюбоваться пейзажем. Поднявшись в свой номер, я позвонил Линнану и рассказал о встрече с Эллерденом.
  — А что ты думаешь об этом, Ники? — спросил он.
  — Пока ничего, — ответил я. — У меня нет ни одной зацепки для начала дела.
  — Это меня не волнует. Я уверен, что ты найдешь ее.
  — Надеюсь. А пока у меня есть вопрос к тебе. В данный момент Финни у тебя чем-нибудь занят?
  — Нет. А он тебе нужен?
  — Послушай, Майк… давай сделаем так. Пошли Финни с машиной в Майплор. Пусть остановится там в отеле и сразу сообщит мне свой адрес и номер телефона. Потом пусть сидит и ждет, пока он не понадобится.
  — О'кей, — согласился Линнан. — Я направлю его завтра. Какое на тебя впечатление произвел Эллерден?
  — Он понравился мне: знает, чего добивается, но действует осторожно, так как боится за дочь.
  Линнан рассмеялся.
  — На месте Эллердена ты бы тоже боялся.
  — Наверное, — сказал я.
  — Помоги ему, Ники. Он чертовски хорошо платит нам.
  — А что, если я не найду того типа, который является виновником всех бед? — спросил я.
  — Откуда такой пессимизм? Я уверен, что ты найдешь его. Пока, Ники.
  После разговора с Линнаном я прошел по комнате, спустился вниз на лифте, сел в машину и поехал к театру. Я вышел из машины неподалеку от стоянки перед театром. Было 22.45. Я прошелся вдоль длинного ряда автомобилей, ожидавших своих хозяев. Большинство из них выглядело неплохо. Очевидно, Мелки — богатый город. Я посмотрел фотографии польского балета у входа в театр, затем вошел в фойе и подошел к билетеру.
  — Добрый вечер, — сказал я. — Миссис Эллерден еще в театре?
  — Да, сэр, — ответил он, — но спектакль еще не кончился. Зрители выйдут минут через пять.
  — Я не хотел бы ее пропустить. Где ее машина? — Он указал в сторону стоянки.
  — Вон там в конце стоит ее «ролс-бентли».
  Дверь машины не была заперта. Я открыл ее и забрался на заднее сидение.
  Минут через пять-шесть на переднее сидение села женщина. Она была очень хороша для своих сорока шести — сорока семи лет.
  — Добрый вечер, миссис Эллерден.
  Она оглянулась на меня, изумленно подняв брови.
  — Простите меня за вторжение в вашу машину, но мне не хотелось слоняться возле театра. Меня зовут Гейл, я детектив. Меня нанял ваш муж для расследования истории с заметкой.
  — О, вот как? — сказала она.
  У нее был приятный голос. На пальцах, лежащих на руле, сверкали дорогие кольца.
  — Вы не находите, что выбрали довольно странное место для встречи, мистер Гейл?
  — Видите ли, ваш муж посоветовал мне не беспокоить вас в связи с этим делом. Поэтому я решил, что имеет смысл встретиться без свидетелей…
  Миссис Эллерден улыбнулась и сказала:
  — Возможно вы и правы, мистер Детектив. Давайте поедем куда-нибудь, где сможем спокойно поговорить. — Она раздумывала с минуту. — Сегодня в Палас-отеле танцевальный вечер. Там будет много народа, и на нас не обратят внимания.
  Миссис Эллерден завела машину, и мы стали подниматься вверх по холму к большому отелю.
  Войдя в отель, мы прошли через бальный зал и оказались в большой нише. Миссис Эллерден подозвала официанта и заказала ему виски с содовой и кофе.
  — Итак, мистер Гейл, чем я могу вам помочь?
  — Для начала вы можете удовлетворить мое любопытство. Как вы понимаете, миссис Эллерден, у меня еще не было времени для расследования. Пока что мне известно следующее: какой-то человек, не слишком расположенный к вашей дочери Денизе, ухитрился поместить скандальную заметку в местной газете. Никому не известно, как заметка попала туда и кто набрал ее. Насколько я слышал, редактор публично извинился за это и в возмещение ущерба выплатил большую сумму денег местной больнице. Вот и все, что я знаю, а этого недостаточно, чтобы продолжить расследование.
  Миссис Эллерден пожала плечами. Взглянув на нее, я подумал, что выглядит она лет на десять моложе своего возраста.
  — Не знаю, что вам удастся сделать, мистер Гейл. Во всяком случае вам будет трудно работать, и я боюсь, что это не приведет к добру.
  — Почему? — спросил я.
  — Вред уже причинен, и лучше не касаться больных мест. В наше время жизнь летит быстро, и через полгода никто уже не вспомнит об этой истории. Дениза, я надеюсь, выйдет замуж, и все кончится благополучно. Тогда как, если вы разворошите здешний улей…
  — Почему вы думаете, что я что-то разворошу? — перебил я ее. — А вдруг мои методы более тонки?
  Миссис Эллерден насмешливо взглянула на меня.
  — Возможно, мистер Гейл, вы такой проницательный детектив, что вам удастся обнаружить то, что не смог найти никто, — сказала она. — Но я не вижу, чем могу быть вам полезна.
  — Я объясню вам, чем. Ваш муж сказал мне, что не хочет беспокоить вас в связи с этим делом потому, что вы считаете, что лучше не будить спящих собак. Но единственная ли это причина? — Я посмотрел на нее. — Нет ли другой, по которой вы противитесь расследованию?
  — А какая еще может быть причина? Единственная, я люблю свою дочь.
  Я кивнул.
  — Вы не думаете, что есть основания для той статьи? Может быть, действительно Дениза скомпрометировала себя с Алленом?
  Она снова рассмеялась.
  — Вы не задали бы такой вопрос, если бы знали Денизу. Она холодна, как айсберг, и превыше всего в ней развито чувство долга. По сути дела, ей не очень нравилось развлекать американских офицеров: они слишком много пили. Но это нужно было делать, и она делала. Я знаю, что Аллен ей даже не нравился. Она много раз говорила мне об этом.
  — Понятно, — сказал я. — А вы не предполагаете, кто мог поместить заметку в газету?
  Она пожала плечами.
  — Понятия не имею. Может быть, это сделала из ревности какая-нибудь женщина. Ведь Дениза очень красива.
  — Возможно, — согласился я. — Но ревнивой женщине было бы довольно трудно проникнуть в наборный цех, набрать заметку, заменить ею старую. Причем, все это сделать так умело, что при печатании газеты на следующий день никто не заметил замены.
  — Что ж, пожалуй, вы правы, — ее голос выражал безразличие и скуку.
  Мне показалось, что наш разговор надоел ей. Официант принес виски. Миссис Эллерден подняла бокал и посмотрела на меня поверх него.
  — Выпьем за ваш успех, — предложила она. — Надеюсь, вам удастся поймать виновника этой истории и при этом поднять со дна не слишком много грязи. И все-таки я считаю, что мой муж поступил опрометчиво, поручив это дело детективу, хотя я и не собираюсь говорить ему об этом.
  — Значит, вы не расскажете ему о нашей встрече? — спросил я.
  — Вот именно. Вряд ли ему понравится, мистер Гейл, что после предупреждения не беспокоить меня по поводу этой истории, вы сразу поехали к театру, чтобы поговорить со мной. Поэтому я ничего ему не скажу.
  Я допил виски.
  — Значит, миссис Эллерден, вы считаете, что глупо начинать это расследование? — уточнил я. — И вы уверены, что этот шантаж не будет иметь продолжения?
  — Таково мое мнение. Эта заметка была опубликована, чтобы навредить моей дочери. Увидев, что несмотря на это, свадьба Денизы и Юстаса состоится, виновник успокоится, тогда как ваше расследование может толкнуть его на продолжение.
  — Возможно, я соглашусь с вашим мнением, миссис Эллерден, — заметил я.
  — А что вы тогда сделаете?
  — Вернусь в отель, сложу вещи и уеду в Лондон.
  — А что может помочь вам принять такое решение? — мягко спросила она.
  Я усмехнулся:
  — Миссис Эллерден, от кого-то я слышал, что каждый человек имеет свою цену.
  Она рассмеялась.
  — И сколько же вы стоите?
  — Не знаю. В наше суровое время никто не может позволить себе быть слишком дорогим.
  Ее лицо стало серьезным.
  — Я хочу сделать вам одно предложение, и надеюсь, вы его правильно поймете. Я знаю, что мой муж решил докопаться до сути дела, и думаю, что он неправ. Вы рассчитывали на хороший гонорар независимо от исхода дела. Поэтому я предлагаю уплатить вам гонорар, мистер Гейл. Потом вы вернетесь к себе в отель, походите три дня по городу и скажете мужу, что вам ничего не удалось выяснить.
  — Сколько, миссис Эллерден? — спросил я. Она с улыбкой оглядела меня.
  — Определить это довольно трудно, потому что вы выглядите, мистер Гейл, не дешево. Вас устроит, если я выпишу чек на пятьсот фунтов?
  — Почему бы и нет? — одарил я ее ответной улыбкой. — Надо идти навстречу клиентам.
  Я допил виски.
  Миссис Эллерден достала ручку, чековую книжку и сказала:
  — Завтра утром вы можете получить по нему деньги в банке. — Она отдала мне чек, и я спрятал его в карман. — А теперь мне нужно идти. Я рада, что у нас состоялась эта встреча, мистер Гейл. По-моему, вы очень разумный человек.
  Я встал. Миссис Эллерден попрощалась и ушла. Когда она проходила по залу, я обратил внимание на ее грациозную походку и молодую подтянутую фигуру.
  Я сел и еще заказал себе виски с содовой.
  Из отеля я вышел в полночь. Кругом было пустынно, луна заливала окрестности серебром, темнели только тени от машин. Ночь была теплой, воздух — ароматным.
  Когда я шел к своей машине, меня вдруг окликнули: «Мистер Гейл!»
  Я резко повернулся и увидел мужчину. Он представлял из себя любопытное зрелище: щуплый, небольшого роста, одетый в костюм хорошего покроя и белый жилет, по которому вилась тонкая платиновая цепочка. Белую шелковую рубашку украшал черный муаровый галстук-бабочка. Брюки изящно спадали на узкие лакированные туфли.
  На лице с высокими скулами и женским ртом блуждала кривая улыбка. Его светлые волосы лежали аккуратными локонами, и я не удивился бы, узнав, что он из компании «голубых».
  В общем, он показался мне до отвращения смазливым.
  Я спросил:
  — Да? Чем могу служить? — Он спокойно ответил:
  — Насколько я понимаю, вы нуждаетесь в помощи, и я могу вам помочь.
  Он стоял, улыбаясь, как школьница.
  — Откуда вы знаете, что меня зовут Гейл, и чем вы можете мне помочь? — спросил я.
  Его лицо приняло выражение превосходства.
  — А я сообразительный человек, мистер Гейл, очень сообразительный. К вашему сведению, меня зовут Клод Уинс. Некоторые друзья называют меня Клодеттой, что просто убивает меня. Ужасно, не правда ли?
  Мне еле удалось скрыть раздражение:
  — Итак, мы установили факт, что друзья называют вас Клодеттой, что вы очень сообразительный человек, что вас зовут Уинс. Что же дальше?
  — По профессии я декоратор, занимаюсь отделкой интерьеров, — сказал он с усмешкой. — Я — настоящий художник, но, к сожалению, в наше время приходится быть дельцом. У меня имеется договоренность с большинством хозяев мотелей в Мелки, согласно которой они уведомляют меня о приезде состоятельных людей и джентльменов. Мне сообщили о вашем приезде, и я вспомнил кое-что…
  — Что именно?
  — У меня очень хорошая память, и я вспомнил, что вскоре после войны читал в газетах истории об одном ловком разведчице. Его звали Николас Гейл. В газетах были помещены фотографии, ваши фотографии, мистер Гейл…
  — Не буду спорить с вами. Ну, и что из этого?
  — Меня заинтересовало, что вы делаете здесь, — Уинс понизил голос.
  Он придвинулся ко мне и запах духов от его прически подействовал на меня как газовая атака.
  — Сегодня вечером, когда вы беседовали с миссис Эллерден, я внезапно понял, зачем вы приехали сюда. Вы собираетесь расследовать, кто поместил в газете ту страшно забавную заметку о Денизе Эллерден. Поэтому я решил подождать, когда вы выйдете.
  — Ладно, все понятно, — сказал я.
  Мы подошли к моей машине и сели в нее. Затем я поехал в сторону Майплора.
  — Итак, почему бы вам не облегчить душу чистосердечным признанием? — спросил я.
  Уинс рассмеялся.
  — Это не так-то легко, мистер Гейл. Видите ли, я вынужден зарабатывать себе на жизнь. Приходится думать о своем будущем…
  — Короче, — прервал я его. — Что вы хотите продать мне и за сколько?
  — Вы ужасно прямолинейны, — обиделся он, — но я постараюсь ответить на ваши вопросы. — Уинс откинулся на спинку сиденья. У меня создалось впечатление, что он любуется собой. Он сказал: — Насколько я понимаю, вы работаете для Эллердена, а он очень богат и хорошо заплатит, если вам удастся найти виновника этой статьи. Так вот, я могу помочь вам в поисках, мне это нетрудно будет сделать.
  — Сколько вы хотите за это? — спросил я, снова начиная раздражаться.
  Клод Уинс повернулся ко мне, и я увидел его кривую улыбку. Он был похож на сатану, прикидывающегося херувимом. «Сатана» пожал плечами и небрежно ответил:
  — Я сказал, что могу помочь вам в поисках, но не сказал, что сделаю это… В любом: случае мне нужно подумать.
  — Думайте скорей, — сказал я, — и учтите, что можно получить за это приличную сумму.
  Мне пришла в голову одна мысль.
  — Если вы назовете мне виновника статьи о Денизе Эллерден и докажете это, то я дам вам пятьсот фунтов.
  — Это чертовски большая сумма, — ответил он осторожно.
  Некоторое время мы молчали. Я решил дать Уинсу время на размышление.
  — Послушайте, — сказал я, — сегодня вечером я разговаривал с миссис Эллерден. Она настроена против расследования и за то, чтобы я не проводил его, дала мне чек на пятьсот фунтов.
  Клод Уинс посмотрел на меня. В темноте его глаза светились, как у кошки.
  — Что вы собираетесь делать? — спросил он.
  — Я собираюсь отдать этот чек вам. Завтра утром вы сможете получить по нему деньги, а потом вернетесь, и мы поговорим.
  Он засмеялся.
  — Вы думаете, что я такой дурак? В банке от меня потребуют, чтобы я расписался на чеке, а когда он вернется к миссис Эллерден, она поймет, что ее деньги получил я, и кое-что заподозрит.
  — Не бойтесь, — успокоил его я. — Смотрите.
  Я достал из кармана чек и расписался на обратной его стороне, затем протянул Уинсу.
  — Теперь вам не нужно его подписывать.
  — Да… я завтра получу по нему деньги, — сказал он со скрытой радостью. — Но есть одно осложнение.
  — Какое?
  — Мне нужно все обдумать, как следует. Определенный ответ я дам вам завтра. Утром я получу деньги в банке, а после ленча позвоню вам в отель. Я назову вам место встречи, и, когда мы увидимся, произойдет одно из двух: или я расскажу вам все и оставлю пятьсот фунтов себе, или откажусь говорить и верну эти деньги. Это вас устроит? Вы вполне можете доверять мне.
  Я усмехнулся.
  — Сделаем, как вы предлагаете. Завтра после ленча я буду ждать вашего звонка.
  — Договорились, — сказал он.
  Я развернул машину и поехал в сторону Мелки. На одной из тихих улиц Уинс вышел из машины, прощаясь, он улыбнулся своей кривой улыбкой:
  — Знаете, возможно это покажется вам немного преждевременным, но я должен сказать, что вы мне понравились. По-моему, вы ужасно милый.
  — Спокойной ночи.
  Я попрощался с ним и подумал про себя: погоди немного, Клодетта, может быть, ты еще во мне разочаруешься.
  Прежде чем отъехать, я немного позабавился, глядя, как это существо семенит по залитой лунным светом дорожке.
  Проехав немного, я остановился около телефонной будки, вошел в нее и набрал номер полицейского управления. К телефону подошел детектив-инспектор Мак-Эндрю.
  Я представился:
  — Мистер Мак-Эндрю, меня зовут Николас Гейл, возможно, вам знакомо мое имя. Во время войны я работал в разведке вместе с Чарли Даггасом и суперинтендантом Ломэкосом.
  — Мне знакомо ваше имя, мистер Гейл, — сказал инспектор. — Чем могу помочь вам?
  — Я провожу здесь расследование по поручению агентства Линнана. Остановился в Корт-отеле. Меня интересует, вам известен человек по имени Клод Уинс?
  Инспектор рассмеялся.
  — Конечно, его все знают. Он декоратор. Довольно странный молодой человек. У нас на него никаких материалов, если вы это имеете в виду.
  — Нет, дело не в этом, — сказал я. — Вам что-нибудь известно о его родителях?
  — Нет.
  Это и было мне нужно.
  — Когда-то я знал его отца, Что касается молодого Уинса, то дело заключается в следующем. Сегодня вечером мы встретились, и он попросил одолжить довольно крупную сумму денег. Я отказал, но достал бумажник, чтобы дать ему десять фунтов. Случайно бумажник упал, и Уинс помог мне собрать выпавшие из него вещи. Позже я обнаружил, что из бумажника пропал чек на пятьсот фунтов.
  — И вы думаете, что его взял Уинс? — спросил инспектор.
  — Я уверен в этом и хочу, чтобы вы помогли мне проучить его. Завтра утром он наверняка отправится в банк, чтобы получить деньги. Чек выдан миссис Эллерден и подписан мной. Мне хотелось бы попросить вас послать в банк своего человека, чтобы он проследил, получит Уинс деньги или нет. Я встречусь с ним и припугну, но если он не вернет деньги, я подам на него в суд, и тогда мне понадобятся показания вашего агента.
  — Хорошо, мистер Гейл, — сказал инспектор. — Если Уинс получит деньги, я вам позвоню.
  Я поблагодарил его, повесил трубку и вернулся в отель.
  Что ж, возможно, Клодетта и сообразительный человек, но его беда в том, что он недостаточно сообразительный, чтобы играть со мной.
  Выпив виски с содовой, я отправился спать.
  Среда — Дениза
  Я перевернулся на спину и отдался на волю морского течения. Море уносило все печали, и я, чувствуя себя почти счастливым, стал думать о Лане, но все, связанное с ней, казалось далеким и нереальным. Обстановка изменилась, и нынешние заботы оттеснили прошлые.
  Я перевернулся и поплыл дальше в море, потом снова лег на спину и начал думать о Джоне Эллердене, который хотел выяснить историю с заметкой, о его жене Вайолет Эллерден, которой этого не хотелось, и о Клоде Уинсе, интересующимся, главным образом, деньгами. Меня занимало, как много ему было известно и откуда.
  В общем, дело обстояло неплохо, так как расследование сдвинулось с мертвой точки, и следовало ожидать развития событий. Прежде всего, миссис Эллерден должна как-то отреагировать на то, что я взял ее деньги, но не уехал из города. Кроме того, интересно будет посмотреть на Клода, когда он поймет, что я загнал его в угол.
  Я немного позабавился мыслью пойти к редактору «Мелки-рекорд» и поговорить с ним об этом деле, но отказался от нее. Вряд ли ему было известно что-то, а включать лишнего человека в круг расследования не стоило.
  Одно мне было совершенно ясно: человек, подменивший заметку в газете, сделал это очень ловко. Ему удалось замести за собой все следы, что не всегда получается у мошенников.
  У него должен быть какой-то мотив, вероятно, скрытый, чтобы желать зла Денизе.
  Виновником этой заметки в равной степени мог быть и мужчина, и женщина. Если даже Дениза была равнодушна к мужчинам, то она могла кому-то подать необоснованные надежды, и тот человек решил помешать ее браку с Трединором просто так, со зла. В некоторых случаях мужчины ведут себя как дети. Надеюсь, вам это известно?
  Если виновницей была женщина, то причиной ее поступка тоже могла быть ревность. Из мести Трединору она могла помешать его браку с Денизой. В таком случае от нее можно ждать дальнейших действий. Вероятно, Эллерден был прав, решив расследовать это дело и найти виновного.
  Я перевернулся и поплыл к берегу. Выйдя из воды, обтерся под тентом, оделся и пошел к отелю. Девушка на коммутаторе сообщила, что мне звонили, и дала номер. Я позвонил инспектору Мак-Эндрю.
  Инспектор был краток:
  — Человек, о котором мы вчера говорили, получил деньги в сумме пятисот фунтов. Он взял их пятифунтовыми билетами.
  Я поблагодарил его и сказал, что если решу возбудить дело против Уинса, то приду в полицию. Распрощавшись, я повесил трубку и отправился в ресторан. За ленчем я думал о Клодетте.
  В 14.30 я вернулся в свой номер, и через пять минут он позвонил по телефону.
  — Мне нужно увидеться с вами, мистер Гейл, — сказал он. — У меня есть для вас новости. Вы свободны в 17 часов?
  Мы назначили встречу в Шеппи, находившимся на некотором расстоянии от города по дороге в Майплор. После этого я разделся и лег спать. Никогда не знаешь заранее, вдруг это может понадобиться.
  Но прежде чем заснуть, я мысленно вернулся к миссис Эллерден. Она была красивой моложавой женщиной и подошла к тому возрасту, когда легко теряют голову, особенно, если приходится развлекать кучу американских летчиков, которых не очень интересует возраст красивой женщины, а с экстерьером у нее все было в порядке, и она прекрасно знала об этом.
  Я не стал пока строить версий, а решил, что лучше будет уснуть.
  В 16 часов я встал, принял душ, оделся, выпил четыре чашки кофе и отправился на машине к месту встречи с Уинсом. Был превосходный день, и я подумал о том, как было бы хорошо, если бы рядом со мной сидела Лана.
  Я решил в ближайшее время все-таки встретиться и объяснить некоторые вещи.
  Бар, в котором было назначено свидание, пустовал. Бармен в белой куртке перетирал за стойкой бокалы. В углу за столиком сидел Клод Уинс, свежий, как майский цветочек, и пил лимонад. Он был в светлом костюме, коричневых ботинках, желтовато-коричневой рубашке и сером шелковом галстуке с широкой лиловой полосой.
  Я взял у бармена виски с содовой и подошел к его столику. Усевшись рядом, я закурил сигарету. Уинс посмотрел на меня со своей обычной кривой улыбкой и сказал:
  — У меня для вас плохие новости. Мне страшно жаль, но я все обдумал и решил не рассказывать вам о деле. Мне кажется, это было бы некрасиво. Вот ваши деньги.
  Он подал мне пачку денег. Я пересчитал их и спрятал в карман, после чего заявил:
  — Нет, Клодетта, так дело не пойдет. Вы должны рассказать мне все.
  — А как вы заставите меня сделать это? — фыркнул он.
  Я усмехнулся.
  — Вы считаете меня круглым дураком и думаете, что я отпущу вас так просто?
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил он насторожившись.
  — Слушай, милашка, — сказал я, — слушай внимательно. Когда ты вчера взял у меня чек, то сказал, что тебе нужно время на раздумье. Но если ты хотел подумать, то зачем нужно было брать чек? Ты мог встретиться со мной сегодня, дать информацию и получить от меня деньги. Сказать тебе, зачем тебе был нужен чек?
  Уинс ничего не ответил и только следил за мной злым взглядом. Ноздри его носа раздувались.
  — Сегодня утром ты получил по чеку деньги и показал их человеку, замешанному в историю с заметкой. Ты никогда не собирался ничего рассказывать мне. Ты показал их ему и сказал, что эти деньги обещаны тебе за информацию. Тогда он согласился дать больше и велел вернуть мне деньги и ничего не говорить. Ясно?
  Я видел, как тонкие губы Уинса дрожали от ярости.
  — Ну, и что ты теперь скажешь, мозгляк паршивый?
  — Ничего, — ответил он спокойно.
  Я покачал головой.
  — Нет, ты сейчас же все расскажешь мне.
  Он достал из кармана золотой портсигар и закурил сигарету. Его руки дрожали.
  — Это еще не все, — сказал я. — Вчера вечером я позвонил в полицию и поговорил с инспектором Мак-Эндрю. Я рассказал ему, что ты украл у меня чек и что, если ты его не вернешь, я сдам тебя властям. Сегодня в банке был полицейский агент, который проследил, как ты получал деньги. Но теперь в банке не записывают пятифунтовых банкнот, так что тебе не удастся доказать, что ты отдал их мне. Понятно, Клодетта? Если ты не расскажешь мне то, что меня интересует, я передам тебя полиции, а это конец!
  Сигарета выпала из рук Уинса, он побледнел, как смерть.
  — Мерзавец, чертов ублюдок, — прошипел он. — Как бы мне хотелось убить тебя, вырвать глаза…
  Я выслушал все, что ему хотелось бы сделать со мной. Это было неприятно, у него была богатая фантазия. Потом я дружески улыбнулся.
  — Ну так как? Будешь говорить или мне придется передать тебя полиции?
  Он подумал немного, потом пожал плечами.
  — Вы загнали меня в угол. Что же делать, рано или поздно это все равно выяснится.
  — Как я понимаю, это будет долгая история? — осведомился я.
  Он кивнул, глядя в пол.
  — Да. Кроме того, я должен показать вам письма. Здесь говорить об этом нельзя. Давайте встретимся сегодня в моем коттедже неподалеку от Гара-рок и там я расскажу вам все.
  — Где находится этот коттедж? — спросил я.
  — Вам нужно ехать отсюда на Кингс-бридж, потом на Ист-Потмут и оттуда на вершину Гара-рок. Машину оставьте у здания береговой охраны, его легко найти, и идите по тропинке по краю утеса. Через пятнадцать минут дойдете до моего коттеджа, он там один. Вас устроит 21.30?
  — Почему 21.30? — спросил я.
  — Потому что, черт вас возьми, мне придется кое-что сделать до этого.
  Я улыбнулся.
  — Значит я был прав. Кто-то уплатил тебе за молчание, но тебе придется вернуть этому человеку деньги и объяснить все.
  — Поверьте мне, это будет нелегко, — злобно сказал он.
  — Еще бы! Шантаж вообще трудное дело. Слишком трудное, особенно, когда приходится расплачиваться.
  Уинс поднял брови.
  — Вы так думаете? — спросил он, неприятно улыбнувшись. — Со мной еще не кончено, даже несмотря на то, что придется рассказать вам кое-что. Отнюдь нет.
  Я встал.
  — Не будем спорить, Клодетта. В 21.30 я буду в коттедже на Гара-рок и рассчитываю услышать от тебя правду и ничего кроме правды. Если тебя там не будет, я пойду в полицию с заявлением.
  — Я буду там, — сказал он. — Возможно, узнав правду, вы не будете так радоваться. Может быть, вы пожалеете о том, что были со мной так хитры и тверды.
  Уинс захихикал.
  — Черт с тобой! — сказал я и вышел из бара.
  Я вернулся в отель, приказал принести виски с содовой и стал думать о Клодетте. Я был уверен, что он встретится со мной и все расскажет. Другого выхода у него не было. Он был коренным жителем Мелки, здесь у него было ателье, так что уехать он не мог.
  По-видимому, он немного подрабатывал на стороне шантажом. Вы даже не представляете себе, сколько в наше время развелось шантажистов. Это стало настоящей профессией.
  Значит, Уинсу придется теперь вернуть деньги тому человеку. Возможно, после этого тот обратит внимание на меня и попробует подкупить. Это может привести к довольно забавной ситуации.
  Зазвонил телефон. Это был Финни.
  — Привет, Ники, — сказал он. — Все как в добрые старые времена. Я приехал в Майплор час назад и остановился в Ланд-отеле. Это милый городок, и вид из моего окна на залив очень живописный. Как обстоят наши дела?
  — Майк Линнан обрисовал тебе ситуацию? — спросил я.
  — Да, в общих чертах, — ответил он. — Любопытное дело, многообещающее. Куда направиться теперь?
  — Поболтайся здесь, — предложил я, — проверь кое-кого. Прежде всего миссис Эллерден: чем занимается, ее хобби, что делала во время войны и прочее. Затем здесь есть один тип по имени Клод Уинс — декоратор. Узнай его материальное положение, с кем дружит. Все это нужно сделать тонко, чтобы никого не насторожить. Понятно?
  — Понятно, — ответил Финни.
  — У Денизы Эллерден была горничная по имени Мэри Мак-Дугал, — продолжал я. — Насколько я понял, она от них ушла. Выясни причину ее ухода, и где она теперь.
  — О'кей, — сказал Финни.
  — Позвони мне завтра в полдень.
  После разговора с Финни я спустился в бар и выпил пару коктейлей. Сидя за столиком, я старался вызвать в памяти лицо Ланы, но чем дольше думал, тем дальше она уходила от меня, а вместо ее лица в памяти всплыла бледная перекошенная физиономия Клодетты.
  Я понял, что смогу спокойно думать о Лане только тогда, когда кончу с делом Эллердена. Я твердо решил закруглить порученное мне расследование, выпил в поддержку этого решения еще один коктейль и занялся чтением вечерних газет.
  Я остановил машину рядом с домиком береговой охраны неподалеку от дороги, ведущей на гребень утеса, и стал подниматься по ней.
  Наступили сумерки, но даже при вечернем освещении вид отсюда открывался изумительный. Скалы поросли жесткой травой, и между ними в самых неожиданных местах встречались небольшие группы деревьев. На расстоянии в полмили от меня, там, где дорожка обвивала гребень холма, скала круто обрывалась к морю. Где-то там, у среза скалы, стоит коттедж Уинса.
  Я закурил сигарету. На душе у меня было хорошо, а это означало, что во мне пробудился интерес к этому делу. Мысли мои вернулись к Клоду. Интересно, к кому он пошел после разговора со мной?
  Мне показалось, что человек, давший ему деньги, и виновник заметки в газете — разные люди. Так мне подсказывала интуиция.
  Несмотря на проигрыш, Клод пытался дерзить мне. Я вспомнил фразу о том, что с ним еще не покончено.
  Я перевалил через гребень холма и остановился, чтобы полюбоваться видом. Холм переходил в пологий скат, над которым возвышалась одинокая скала. Здесь, под ее защитой, и стоял коттедж, к которому вела узкая дорожка, выложенная белым камнем.
  Коттедж был одноэтажный, с красной черепичной крышей. По одной его стене вился плющ, рядом с домом стояла пустая собачья конура.
  Я посмотрел на часы: было 21.30, когда я подошел к коттеджу и толкнул дверь. Она открылась, и я вошел в дом. На стене в обычном месте находился выключатель, и я зажег свет. Оглядевшись, я увидел, что нахожусь в крошечном холле, отделанном деревом. Из него я вошел в основную комнату коттеджа.
  Это была большая, красиво обставленная гостиная. На полу лежал дорогой ковер, в углу стоял письменный стол и несколько кресел. Слева находилась дверь в другую комнату. Я прошел туда и зажег свет.
  Это была спальня, рядом с которой находилась ванная. Здесь тоже была неплохая мебель, хотя в целом комнаты были обставлены излишне затейливо, по-женски.
  Я погасил свет в спальне и вернулся в гостиную. На столе лежала записка, адресованная Николасу Гейлу. Почерк был неровный, угловатый. Я развернул ее, в ней было всего несколько слов: «И черт с тобой тоже!»
  Я вспомнил, что это была моя последняя фраза, которую я сказал Уинсу. Я спрятал записку в карман. Может быть, я ошибся в Клоде, и он решил не возвращать деньги тому человеку, а просто удрать с ними?
  Неожиданно кто-то вырубил свет в холле. Теперь все комнаты были погружены в темноту, если не считать слабого отблеска со стороны окна, полузадернутого занавесками.
  Послышались шаги, и в комнату кто-то вошел. В полутьме я с трудом различил три громоздкие фигуры.
  Я обошел стол и прислонился к стене. Рукой я пошарил на столе и нашел тяжелую пепельницу.
  — Ну, мистер Гейл, — сказал мужской голос, — давайте немного побеседуем. Это будет неплохо для вашего здоровья.
  На звук этого голоса я швырнул пепельницу. Мужчина выругался, и началось настоящее дело. С самого начала я не имел в этой драке ни малейшего шанса. Трое на одного в комнате, не дающей простора для маневра, это слишком.
  Меня ударили дубинкой по голове, и почти одновременно я получил свинг в челюсть, пинок в коленную чашечку и короткий удар под сердце.
  Я упал на колени и попытался ухватить нападавшего за ноги, но удар дубинкой по шее подсказал мне, что лучше держаться прямо. Я ухитрился снова прижаться к стене.
  Тот же голос сказал:
  — Держите его, не давайте уйти от стены.
  Две пары рук прижали меня к стене, а чья-то нога ударила меня в голень, очевидно, чтобы просто напомнить, что иногда лучше вести себя потише.
  Я почувствовал, как тонкая струйка крови стекает у меня по лицу, и подумал, что в конце концов Клод, может быть, не так уж и глуп.
  Чья-то рука откинула занавеску, стало немного светлей. Говоривший мужчина стоял передо мной. Я слышал тяжелое дыхание его сообщников, державших меня распластанным по стене.
  Голос сказал:
  — Придется проучить вас, мистер Гейл, чтобы вы больше не пугали таких простаков, как Клод Уинс. Вам нравится швыряться пепельницами? Так получите!
  Я старался правильно рассчитать время и, когда пепельницу с разбитыми краями сунули мне в лицо, резко повернул голову, но почувствовал, как острый край прошелся по носу. Хорошенькие маленькие звездочки заплясали у меня перед глазами.
  Голос сказал:
  — Отпустите мистера Гейла, ему дурно. — Мужчины отпустили меня. Я привалился к стене и попытался собраться с силами, но это было трудно. Мои глаза застилало туманом.
  — Ну, на сегодня хватит, мистер Гейл, — сказал голос. — Вы будете впредь вести себя хорошо, иначе придется бритвой попортить ваш вид.
  Эти слова были для убедительности подкреплены ударом в челюсть. Он доконал меня, и я начал потихоньку сползать по стене. Пол медленно приближался ко мне.
  Я лежал на полу и ждал заключительного пинка. Подобная работа всегда завершалась пинком, но я не знал, куда он будет направлен. Я решил, что, вероятно, в лицо.
  Я стал медленно тащить по полу руку, чтобы прикрыть лицо, но она наткнулась на ботинок главаря.
  Я обхватил его пальцами, наверное, в смутной надежде предотвратить пинок.
  В моем гаснущем сознании мелькали обрывки странных мыслей. Например, я подумал, что этот ботинок старомоден. В этот момент его хозяин наступил мне на руку. Я ощупал пальцами подошву. Гвозди в нее были забиты группами по три. Я нащупал одну группу, в которой оставался только один гвоздь, а два выпали.
  Мне пришла в голову слегка истеричная мысль о том, что главарю группы скоро придется чинить обувь.
  Ботинок вырвался из моих слабых пальцев. Голос сказал:
  — Забавляетесь, мистер Гейл? Как вам понравится это?
  Я поднял руку к лицу, чтобы защититься от удара. Но он пришелся не в лицо, а в живот. После этого меня поглотила темнота.
  Процесс возвращения сознания обычно похож на возвращение со дна моря.
  Прошло, наверное, немало времени, прежде чем я пришел в себя и вспомнил, что случилось. Перед уходом троица задернула занавески на окне, и в комнате царила полная темнота. Она гипнотизировала меня.
  Я лежал на полу, вытянув ноги. Одна сторона моего лица горела от пореза, нанесенного пепельницей. Тупая боль распространялась по всему животу. Мне и раньше отбивали внутренности, и я радовался этой боли, так как знал, что она обещает всего лишь внутренний ушиб, не больше. Если бы появились симптомы кровоизлияния, то дело могло кончиться для меня неважно.
  Я попробовал подняться, но это усилие причинило мне новую боль. Голова у меня буквально раскалывалась. Я перекатился на живот, уперся руками в пол и попытался встать на колени. Это не удалось. Я хотел доползти до спальни, так как мне нужна была вода.
  Я начал двигаться в сторону спальни. Дорога заняла немало времени. Добравшись до двери, я с трудом открыл ее и даже дотянулся до выключателя и зажег свет. Но это усилие потребовало такого труда, что после него мне пришлось лечь на пол и отдохнуть минут пять. Накатила тошнота, и меня вырвало.
  Но после этого я почувствовал себя лучше. Я подстегнул себя мыслью о «Голосе» и его ботинках, о том, что я сделаю с ним, когда поймаю. Это немного помогло.
  Я лежал на полу и смотрел в темноту гостиной. Кто-то зажег свет в холле. Мне не был виден человек, но через минуту я услышал шорох шелковой женской юбки.
  Женщина подошла ко мне и сказала:
  — Не двигайтесь и ни о чем не беспокойтесь, Я достану для вас воды.
  Вскоре я почувствовал прикосновение мокрой губки ко лбу. Мне подумалось, что дела принимают неплохой оборот.
  — Не открывайте глаза, — сказала она. — Наверное, у вас сильно болит голова. Я помогу вам лечь на кровать. А пока не разговаривайте.
  Я и не пытался. У меня было такое ощущение, как будто в моей голове бьют кузнечные молоты, а нижняя челюсть совершенно онемела. Я полежал еще немного на полу.
  — А теперь попробуйте встать, — сказала она.
  С ее помощью я ухитрился подняться, дошел до кровати и повалился на нее.
  Тут я снова потерял сознание.
  Когда я пришел в себя, у меня на лице лежал мокрый носовой платок. Я несколько раз глубоко вздохнул и пришел к выводу, что, принимая во внимание все обстоятельства, я чувствую себя не так уж и плохо, что со временем ко мне вернется интерес к жизни.
  Я открыл глаза и взглянул на свою спасительницу. Потом снова закрыл, потому что не поверил им. Это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Со второго раза я понял, что это не сон. Девушка существовала на самом деле.
  Она стояла около кровати и смотрела на меня. Белый горностаевый жакет лежал на кресле в углу. Девушка была в белом платье с широкой юбкой. Ее плечи, шею, руки и лицо покрывал золотистый загар, который бывает у молодых здоровых людей, когда они плавают, гуляют и вообще проводят много времени на открытом воздухе. У нее были волосы медового цвета и синие глаза, затененные длинными ресницами. Она была высокого роста с изящной фигурой, словом, уникальна.
  Я сказал:
  — Это неправда. Я не верю этому.
  — Что неправда? — удивилась она.
  — Вы, — ответил я. — Мне довелось немало повидать на своем веку, но таких красивых женщин я не видел.
  Моя спасительница улыбнулась. Это была странная улыбка, глаза в ней не участвовали, они оставались серьезными и грустными.
  — Попробую найти для вас виски, — сказала она. — Оно вам не помешает сейчас.
  Я взглянул на свои руки. Одна из них была грязной и кровоточила от ботинка «Голоса».
  — Да, это было бы неплохо, — согласился я, — а если вы найдете для меня полотенце и намочите его, то это будет совсем хорошо.
  Девушка пошла в ванную. Я услышал, как открывается и закрывается вода. Она вернулась с мокрым полотенцем.
  — К сожалению, мне пришлось уже использовать ваш носовой платок, — сказала она, подавая мне полотенце. — А теперь я попробую найти виски.
  Моя добрая фея ушла в гостиную. Я лежал, откинувшись на подушки, и думал о том, что могло заставить эту девушку в белом вечернем платье так поздно приехать сюда.
  Фея вернулась с бутылкой бренди и стаканом.
  — Вот, нашла только это, — сказала она, наливая бренди в стакан и поднося к моим губам. Но я сел, прислонившись к стене, и взял стакан в руки. Бренди оказалось неплохим. Выпив его, я ощутил немного больше интереса к жизни.
  Девушка придвинула кресло со своей накидкой к кровати и села. Ее большие глаза печально смотрели на меня.
  Она молчала.
  — Вы не слишком любопытны, — заметил я, спуская ноги с кровати.
  — Да, — согласилась она. — Если вам захочется, то вы сами расскажете о себе.
  — Меня зовут Николас Гейл. А кто вы?
  — Я — Дениза Эллерден. Вам уже лучше, мистер Гейл?
  Я кивнул.
  — Меня избили три каких-то типа. Они неизвестно за что невзлюбили меня. А вы знаете, почему я здесь нахожусь?
  Она покачала головой.
  — Я работаю детективом в агентстве Линнана. Меня нанял ваш отец, чтобы расследовать историю с клеветнической заметкой в «Мелки-рекорд».
  Она раздумывала некоторое время.
  — Это поэтому вас избили?
  — Наверное, — ответил я, — а что вы здесь делаете?
  Девушка встала и взяла с кресла жакет. Вынув из кармана записку, она подала ее мне. На обычном листке бумаги был напечатан текст:
  «Безгрешной мисс Денизе Эллерден.
  Если вам захочется узнать всю правду относительно заметки в «Мелки-рекорд», советую приехать в 22.30 в коттедж Клода Уинса в Гара-рок».
  — Я была с друзьями на танцах в Палас-отеле, записку принес мальчик-рассыльный. Мне передал ее в 21.30 портье из отеля. Я сразу же приехала сюда, позвонила, но никто не ответил, и я вошла. Включив свет, я увидела вас, лежащим на полу у двери в спальню, — она пожала плечами, — остальное вы знаете.
  Я спросил ее:
  — Вы знаете Клода Уинса?
  — Да, — ответила она. — Он работает декоратором. Мать нанимала его отделывать дом. Я только один раз разговаривала с ним, и он не понравился мне.
  Я достал из кармана портсигар и предложил ей сигарету. Она отказалась, тогда я закурил сам. Она зажгла мою зажигалку, так как разбитые пальцы не слушались меня. Когда она придвинулась ко мне ближе, чтобы я мог прикурить, я подумал, что она потрясающая девушка. Никогда в жизни я не видел ничего более прекрасного и соблазнительного и решил, что дело Эллердена может оказаться очень интересным.
  Я сказал:
  — Еще пару глотков бренди и я думаю, что буду в состоянии поговорить с вами.
  Дениза налила мне еще бренди и снова села в кресло. Она была спокойна, но в ее глазах была постоянная печаль. Я подумал, что это печальное выражение стало частью ее самой.
  Бренди начало действовать на меня, и я почувствовал себя значительно лучше.
  — Давайте поговорим, — предложил я. — Я расскажу вам все и, может быть, вы поможете мне чем-нибудь.
  Девушка ничего не ответила, только посмотрела на меня своими сапфировыми глазами.
  Я рассказал ей о своей встрече с ее матерью и Уинсом, о свидании в коттедже и о том, что Клода не оказалось здесь, когда я приехал. Я спросил, что она думает обо всем этом.
  После некоторого раздумья она сказала:
  — Вероятно, Уинс встречался с человеком, знающим о заметке, и сказал ему, что вы требуете от него правду, а тот человек дал ему денег, чтобы болтун уехал из города.
  Я кивнул.
  — Вполне согласен с вами.
  — Но кто послал мне записку? — спросила она. — Это не мог сделать Уинс, он был уже далеко в то время, когда я получила ее. Кто мог послать ее и зачем?
  — Все-таки ее послал Уинс, — решил я. — Он действительно собирался рассказать мне правду о заметке и показать кое-какие письма, тогда же и послал вам эту записку, чтобы вы приехали сюда и узнали все в моем присутствии. Но после ее отправки он увиделся с тем человеком, тот дал ему денег и приказал исчезнуть из города.
  — Наверное, вы правы, — согласилась девушка и посмотрела на часы. — Сейчас уже 23.15. Как вы себя чувствуете? Может, вы уже в состоянии вернуться в город?
  Я прошелся по комнате.
  — Все в порядке. Несколько синяков и ссадин, но серьезных повреждений нет. Я оставил машину у здания береговой охраны. Вы, наверное, приехали другим путем?
  — Да, я приехала другим путем, и моя машина стоит там. Вы уверены, что чувствуете себя хорошо?
  Я налил себе еще бренди и сказал:
  — С этим я буду как новенький.
  Дениза взяла свой жакет. Я помог ей надеть его. Она вышла в гостиную, но остановилась и посмотрела на меня.
  — Вы хотите продолжать это дело, мистер Гейл? Даже после избиения?
  Я усмехнулся.
  — Должен же я найти того типа, который пнул меня в живот. У меня к нему есть небольшой счет.
  — То, что случилось, ужасно, — сказала она. — Мне хотелось бы остановить это.
  — Значит, вы согласны с матерью? Она считает, что расследование лучше прекратить.
  — Да, согласна, но отец никогда не бросит его. — Она серьезно посмотрела на меня. — Вы твердо решили продолжать?
  — Да, — сказал я. — Я стараюсь заканчивать начатые мною дела.
  Дениза стояла, опустив голову. Меня трудно разжалобить, но было что-то в этой девушке — какой бы прелестной она ни была — что напоминало мне побитую собаку, которая смотрит на вас со страхом, но и с надеждой, что вместо пинка ее погладят.
  Меня доконали ее слова:
  — По-моему, вам все-таки лучше уехать. Так будет лучше для вас, для меня, для всех.
  — Вы действительно так думаете? — Она кивнула.
  Я вернулся в спальню, взял бутылку с бренди и стакан и снова вышел в гостиную. Дениза стояла, как каменная.
  Я налил бренди. Оно успокаивало боль в животе.
  — Вы говорите глупости, — начал я. — Послушайте меня, и я постараюсь вам все объяснить. Того человека, который поместил заметку в газете, нужно установить. Ради вашего спокойствия, ради Трединора.
  — Почему? — спросила она. Я закурил сигарету. Мои губы так распухли, что мне стоило труда удерживать ее. Я продолжал:
  — Подумайте сами. Тот человек поместил заметку, чтобы навредить вам и расстроить ваш брак с Трединором. Ему казалось, что он нашел верное средство. Но брак все-таки состоится. Трединор любит вас и решил идти до конца. Верно?
  Она кивнула.
  — Так неужели вы думаете, что клеветник на этом остановится? Как только вы выйдете замуж за Трединора, он снова примется за свое, только на этот раз придумает, может быть, что-нибудь более пикантное. Разве это понравится вам и Тредивору? По-моему, лучше сейчас поднять грязь со дна, чем потом.
  Девушка ничего не ответила.
  — Ведь Трединор без ума от вас, и я вполне понимаю его. — Я улыбнулся ей. — Он не посчитался с той заметкой и остался верен данному слову, потому что любит вас. И ради вашей любви вы должны покончить с клеветой, прежде чем выйдете за него замуж.
  — Прошу вас, дайте мне сигарету, — попросила она. Я дал ей сигарету и зажег ее. Дениза спокойно произнесла: — Я не люблю Юстаса Трединора и никогда не любила его.
  От неожиданности я застыл. Оказывается в деле Эллердена вас ждут на каждом шагу неожиданные повороты.
  — Это ново для меня, — сказал я. — Расскажите мне немного поподробнее об этом.
  Она пожала плечами. В этом движении была какая-то безнадежность.
  — Я никогда никого не любила. Большинство знакомых мужчин мне даже не нравились, за исключением, может быть, одного или двух. Конечно, я хорошо отношусь к Трединору. Он всегда был моим хорошим другом, и очень мило с его стороны, что он хочет на мне жениться даже после заметки, но к нашему с ним браку я отношусь как к долгу, который должен быть выполнен. Я никого не люблю.
  Я улыбнулся ей.
  — Чертовски будет жаль, если вы так никогда и не влюбитесь.
  Наступило молчание, потом девушка спросила:
  — Значит вы не откажетесь от расследования? — Я кивнул.
  Она присела на край стола и сказала:
  — Меня интересует, что вы за человек. Расскажите о себе.
  — Особенно рассказывать нечего, — ответил я. — Еще с пеленок я обожал совать нос в чужие дела. Наверное, именно по этой причине и стал детективом. Сначала я работал в Трансатлантическом агентстве в Канаде, потом перешел в агентство Пинкертона в США. Это была неплохая работа.
  — А потом?
  — Потом наступила война. Она показалась мне более волнующей, чем что-нибудь другое, поэтому я вернулся в Англию и вступил в армию. После Дюнкерка, когда выяснилось, что я знаю два языка, меня взяли из пехоты и направили на другую работу, в разведку ВВС, а затем я стал тем, кто называется «тайным агентом».
  — Вы работали в тылу у немцев?
  — Да, я работал в Марселе под французской фамилией, но через несколько месяцев гестапо схватило меня. Это было малоприятно. Правда, мне удалось спастись. Я прошел всю войну, а теперь снова работаю частным сыщиком.
  Дениза спросила с печальной улыбкой:
  — И в старые добрые времена вас также били?
  — Что за счеты между друзьями! — ответил я. — Вот в гестапо меня били так били. Там были действительно специалисты своего дела.
  Она посмотрела на меня долгим взглядом.
  — По-моему, вы очень твердый, решительный человек, и умный тоже, — она помолчала секунду, — кажется, я доверюсь вам.
  — Вот и хорошо, — улыбнулся я, — иначе вам трудно будет рассказать мне то, что вы знаете, а это необходимо.
  — Хорошо, мистер Гейл, я расскажу вам кое-что, но не думаю, что это облегчит дело. Только наш разговор состоится не сегодня.
  — Что же, у нас в запасе еще много времени. Сегодня я даже не в состоянии выслушать вас, но это не значит, что вы должны уйти, мне приятно смотреть на такую красивую девушку.
  — Очень мило, что вы говорите так, — ласково, сказала Дениза.
  — Завтра я снова буду в форме. Где и когда мы сможем с вами поговорить?
  — В семи-восьми милях от Тотнеса находится клуб «Форест-Хилл», а за ним в трех милях по дороге, ответвляющейся от главного шоссе, находится старая гостиница под названием «Оранжевый люк». Это одно из заведений, превращенных во время войны в небольшие танцевальные залы. Они были заполнены американскими солдатами, моряками, летчиками, чьи части были расквартированы здесь. Но теперь эти места пустуют, в них почти никого не бывает. Позади танцевального зала есть небольшая комната для отдыха, в нее можно пройти через боковую дверь. Нашему разговору там никто не помешает. Мы можем встретиться там завтра после обеда.
  — Лучше всего, когда стемнеет, — предложил я. — Десять часов вас устроит?
  — Да, — сказала»девушка. — Итак, до завтра, мистер Гейл.
  Она пошла к выходу. Я проводил ее до двери и вернулся в комнату. Некоторое время я стоял посреди гостиной, раздумывая. Потом пошел в спальню и напустил в раковину холодной воды.
  Мне нужно было чистое полотенце. Я вспомнил, что девушка достала его из какого-то ящика, когда клала мне на лоб компресс.
  В углу стоял высокий комод с шестью ящиками. Я поочередно открыл четыре из них и только в пятом нашел полотенца. Я взял одно и остановился, держа его в руках.
  Меня буквально потрясла одна мысль. Когда она доставала для меня полотенце, она открыла только один ящик. Это я точно помню. Но полотенца лежат я пятом. Прежде, чем я нашел их, мне пришлось открыть четыре.
  Дениза знала, что полотенца лежат в пятом ящике. Значит, она и раньше бывала в этом доме!
  Четверг — «Голос»
  Когда врач кончил возиться со мной, я решил пройтись возле отеля и посмотреть на гуляющих.
  Светило солнце, и над заливом кричали чайки. Все было в порядке за исключением меня самого. На животе у меня расплылся синяк, похожий на цветную карту Европы, и при каждом движении отдавало болью в мышцы. Врач сказал, что неделя отдыха и покоя поставит меня на ноги. Если бы у меня была эта неделя! Врач был или неисправимым оптимистом, или поверил в историю, которую я рассказал ему о том, что в пьяном виде я свалился с лестницы.
  После прогулки я позвонил Финни, а затем поехал на встречу с ним в Майплор. Я нашел его в баре Линдл-отеля. На столике перед ним стояла бутылка с виски и лежала обычная пачка сигарет. Я уселся рядом.
  — Что тебе удалось выяснить? — спросил я.
  — Не так уж много, — ответил он. — Но надеюсь, что есть кое-что важное. В клубе «Форест-Хилл» работает в баре одна крошка, чертовски привлекательная, кстати.
  — Ближе к делу, — перебил я его, мне совсем не хотелось выслушивать очередной отчет о его любовных победах.
  — Она проработала там всю войну, — продолжал Финни, — и знает всех. Хорошо она знает и семейство Эллерденов. В этом клубе миссис Эллерден и Дениза часто устраивали приемы для американских офицеров.
  — А Харта Аллена она знает? — поинтересовался я.
  — Конечно. Его все знали. Видимо, этот парень был порядочным озорником.
  — Что он из себя представляет?
  — Высокий, красивый и отчаянно храбрый летчик. Он был настоящим ассом и сбил немало немцев, но стоило ему сесть на землю, как он ударялся в разгул: пил без просыпа и крутил любовь с женщинами, причем с любыми.
  — Что еще? — спросил я.
  — Кажется, всем хотелось исправить этого парня. Всем, кроме Денизы Эллерден. Эта крошка из бара думает, что ей не слишком нравилось развлекать американских летчиков. Дениза — девушка со спокойным характером, она вообще не очень интересовалась мужчинами. Зато одной из тех, кому хотелось исправить Харта Аллена, была миссис Эллерден, мать Денизы.
  — Значит, ей хотелось направить его на путь истинный?
  — Да, но из этого, кажется, ничего не вышло.
  — А что ты узнал насчет той горничной?
  Финни допил свой стакан, налил себе еще и продолжал:
  — Мэри Мак-Дугал — горничная Денизы, ей пятьдесят пять лет, она давно живет у Эллерденов, все ее любят, она сильно привязана к Денизе и очень религиозна.
  — Почему горничная ушла от них? — спросил я.
  — Она заболела, — пояснил Финни. — Ты интересовался ею, наверное, в связи с алиби Роукса?
  — Откуда ты знаешь об этом? Ведь я тебе не говорил ничего.
  — Об этом алиби мне рассказала девушка из бара. После появления той заметки в газете подозрения пали на наборщика Роукса. Он страшно перепугался и был страшно рад, когда Мэри Мак-Дугал рассказала о встрече с ним, и тем самым обеспечила ему алиби.
  — Значит, это твердое алиби?
  — Да. История вкратце такова. У Мэри плохо со зрением, и ей выписали новые очки. Она ждала, когда они будут готовы, чтобы съездить к подруге в Ньютон-Эббот. Днем она получила у аптекаря очки, а вечером поехала к подруге. Вот почему ей и запомнился тот день. Именно тогда она видела, как Роукс входил с девушкой в кино. Узнав о том, что его обвиняют в появлении той заметки, она сразу же пошла к Денизе и все рассказала ей.
  Я кивнул.
  — Ты говоришь, что она ушла от Эллерденов в связи с болезнью. Что с ней такое?
  — У нее глаукома. Врач сказал ей об этом, когда она получала очки, и посоветовал как можно скорее лечь на операцию. Она теперь в больнице неподалеку от Эксетера. Может быть, тебе стоит поехать к ней? — Я покачал головой.
  — Не нужно тревожить женщину попусту. — Финни отпил виски и спросил:
  — А о Юстасе Трединоре ты слышал?
  — Немного, — ответил я. — Что известно тебе? — Он зажег новую сигарету от старого окурка.
  — По-моему, этот Юстас Трединор является здесь героем номер один. О таких парнях мне приходилось только читать в книжках. По-моему, он чересчур хорош для этой жизни.
  — Да? Почему? — заинтересовался я. Финни пожал плечами.
  — Большинство мужчин отказались бы жениться на девушке после такой статьи в газете, а этот Трединор не обратил на нее никакого внимания. Это первое…
  — А второе?
  — А второе то, что он считает Харта Аллена ответственным за все неприятности.
  — Каким образом?
  — Ну, подумай сам. У Харта Аллена была плохая репутация, и Трединор считает, что нельзя было компрометировать своим обществом такую порядочную девушку, как Дениза. Только из-за того, что семейство Эллерденов хорошо относилось к Аллену, он мог вообразить, что между ним и Денизой что-то возможно.
  Я сказал:
  — Ты имеешь в виду, что Трединор считает Аллена одним из тех хвастливых типов, которые любят делать вид, что против них не устоит ни одна женщина?
  — Вот именно, — подтвердил Финни. — Трединор вбил себе в голову, что если бы не идиотское поведение Аллена, то ничего бы не случилось. Во всяком случае он сказал, что, если доберется до Аллена, то в живых его не оставит.
  — Но ведь никто не думает, что Аллен имеет что-то общее с той заметкой в газете? — возразил я.
  — Да, но у Трединора бешенный характер. Эта крошка из бара сказала мне, что он является потомком испанцев, осевших в этом графстве, и ей не хотелось бы быть на месте Аллена, когда он встретится: с Трединором.
  Я подумал, что мне тоже не хотелось бы, и представил себе Трединора — молодого, сильного, влюбленного в Денизу — перед лицом отвратительной ситуации, разрушившей его надежды. Трединор должен понимать, что весь городок сплетничает о его девушке и Харте Аллене. Наверное, он возненавидел его всеми фибрами души.
  — А что-нибудь о Клоде Уинсе ты узнал? — Финни кивнул.
  — Он здесь считается способным декоратором. И вообще, это такой красавчик, что тошно. Если он кого-нибудь возненавидит, то тому человеку будет плохо: язык у него как осиное жало. Некоторым женщинам он нравится, некоторым нет, но все без исключения мужчины его не выносят.
  — Что еще? — спросил я.
  — Он обожает деньги. Только и думает о том, как бы побольше урвать. И еще любит наряжаться и смотреть на себя в зеркало. Но говорят, что в своей работе парень знает толк. Он оформлял интерьер в клубе «Форест-Хилл» и в «Оранжевом люке». Получил за это кучу денег, но говорят, работа стоила того.
  Я допил виски и встал.
  — Куда мне теперь двинуться? — спросил Финни.
  — Никуда. Оставайся пока здесь. Как-нибудь съезди в Форест-Хилл. Может быть, твоя приятельница сообщит тебе что-нибудь еще. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
  — О'кей, — сказал Финни и посмотрел на мое лицо. — Ты выглядишь так, как будто по тебе проехался паровой каток, и, кроме того, кто-то попробовал на твоей физиономии разбить бутылку.
  — Это была не бутылка, а пепельница, — уточнил я.
  — Советую быть поосторожней, а то дождешься того, что тебе действительно всыпят.
  Я усмехнулся и хлопнул его по плечу:
  — Пока. До встречи.
  Расставшись с Финни, я сел в машину и задумался. Что касается Клодетты, который в данный момент, вероятно, находится далеко отсюда и изобретает новое оформление интерьера, то меня, в основном, интересовали письма, о которых он говорил.
  Существуют ли они на самом деле? Мне казалось, что да. По-моему, он на самом деле хотел показать их мне при нашей встрече в коттедже. Может, он взял их с собой? Возможно, хотя и должен был понимать, что хранить при себе такого рода корреспонденцию опасно. Но вероятнее всего Уинс спрятал их в безопасное место, и, держу пари, что таким местом, с его точки зрения, был его коттедж. Он мог оставить их там в каком-нибудь тайнике.
  Я завел мотор и поехал по направлению к Гара-рок. Добравшись до берега моря, я вышел из машины и полюбовался синими волнами с белыми барашками. Потом я оставил машину у здания береговой охраны и направился к коттеджу уже знакомым путем.
  В лучах солнца дом выглядел особенно привлекательно. Я прошел по дорожке из белого камня и открыл дверь.
  В гостиной все было по-прежнему. Я немного постоял там, вспоминая о своем вчерашнем разговоре с Денизой. В такую девушку, как она, легко можно влюбиться. Пожалуй, лучше не думать о ней, часто у многих мужчин именно с этого и начинается влюбленность. Я прошел в спальню, огляделся и мысленно прикинул возможные места для тайников. Потом снял пиджак и принялся за работу.
  Я прочесал все помещение частым гребнем: вывернул ящики, поднял ковры, обшарил все углы, но так ничего и не нашел.
  Было 14.30. Я привел все в порядок, вымыл руки, надел пиджак и вышел из коттеджа. Мне захотелось пройти другим путем. Эта дорога была опасной, приходилось идти по краю обрыва.
  Я шел медленно, покуривая сигарету и раздумывая о деле Денизы Эллерден, пытаясь найти в нем какую-нибудь зацепку, какой-то факт, на котором можно было бы строить версии. Этот вид строительства самый дешевый, но фундамент все равно нужен.
  В склоне утеса были сделаны ступеньки, которые вели вниз к прибрежным скалам. Дальше за ними лежали полосы песка. Я осторожно спустился с крутизны и огляделся. Скалистый берег был пустынен. Пройдя немного, я присел отдохнуть.
  Какую мирную жизнь можно было бы вести, подумал я. Когда-нибудь я займусь серьезным делом, например, стану разводить цыплят. Я усмехнулся про себя. Уже давно подмечено, что мысли о птицеферме приходят мне в голову только тогда, когда расследование заходит в тупик.
  И тут произошло нечто неожиданное.
  Я повернул голову, подставив лицо бризу, и увидел ногу, торчавшую из расщелины в камнях. Самое любопытное, что на ней был коричневый ботинок и серый шелковый носок, а именно так был обут Клод во время нашей последней встречи в баре.
  Я встал, подошел к расщелине и заглянул в нее.
  Да, Клоду не повезло. По-видимому, он упал на камни и разбил голову. Он лежал в причудливо изогнутой позе, вытянув одну руку. В нескольких метрах от него лежал чемоданчик, застрявший в густом кустарнике.
  Я достал чемодан, огляделся вокруг и открыл его. В нем было несколько костюмов, рубашки, бритва и те обычные вещи, которые берет с собой мужчина, уезжая ненадолго. Но писем тут не было.
  Тогда я занялся тем, что осталось от Клода. Одна пола его пиджака была откинута, это была единственная часть одежды, не испачканная кровью.
  Я сунул руку в карман и вытащил конверт. Усевшись на камень, я внимательно осмотрел его. Это был конверт хорошего качества с американским штемпелем. Я достал из него письмо.
  «Дорогой Харт, ты не можешь себе представить, как меня взволновало и обрадовало твое послание.
  Неделю назад отец сказал мне, что твое храброе поведение на войне изменило его мнение о тебе в лучшую сторону. Из младшего служащего ты превратился в летчика, удивившего всех своим мужеством, поэтому и он, и мама согласны на наш брак. Харт, ты пишешь именно то, что я ожидала. Я представляю, как сложилась у тебя жизнь после отъезда в Англию, когда тебе было отказано в моей руке. Тебе хотелось забыть все это, и ты стал много пить и делать всякие глупости. Что ж, мне это понятно. Думать, беспокоиться обо мне и одновременно летать и драться с немцами — это слишком большая нагрузка для одного человека. Но теперь все будет хорошо. Харт, я верю, что для тебя не существует другой женщины в мире, кроме меня, как ты написал в своем письме после получения моей телеграммы. Я верю, что ты даже не взглянешь ни на одну и постараешься поскорей вернуться, чтобы мы могли пожениться.
  Мне также кажется, что ты поступил правильно, решив бросить пить. Слишком много виски — это плохо для любого мужчины, а насколько я слышала, ты выпил его вполне достаточно, чтобы хватило на весь остаток жизни.
  Харт, возвращайся скорее. Я буду тебя ждать. Всегда твоя Мерилин.»
  Я положил письмо в конверт и сунул его в карман. Если об этом письме говорил Уинс, то я не видел пока возможности его использовать. Впрочем, заранее ничего нельзя знать.
  Я обследовал остальные карманы Уинса, но в них были только разбитая авторучка, ключи, немного мелочи, в нагрудном кармане лежал бумажник с пятнадцатью фунтами.
  Я встал, закурил сигарету и постоял, глядя на останки Уинса. Очевидно было только одно, что он мертв. Причина его смерти была неясна. Или он сам упал со скалы, что было вполне возможно, так как тропинка в этом месте была очень узка, или кто-то его столкнул…
  Я пожал плечами. В любом случае результат был один и тот же.
  Я решил проделать одну штуку. Достав из своего кармана сто пятифунтовых билетов, которые вчера он вернул мне в баре, я положил в боковое отделение его чемодана, а сам чемодан положил на прежнее место, в кусты. Затем я поднялся наверх по тропинке, вернулся к своей машине и поехал в Мелки.
  По дороге я остановился у телефонной будки и позвонил Финни.
  — Привет, старик! Появилось одно важное дело. Через 20 минут жди меня в машине на пересечении дорог в Мелки и Ньютон-Эббот.
  — О'кей, — ответил он.
  Пока я ехал на встречу с Финни, у меня из головы не выходила история с Клодеттой. Если он упал со скалы сам, то это ничего не даст. Но если его столкнули, то это открывает много любопытных возможностей. Именно в расчете на второй вариант я подложил в его чемодан деньги.
  Машина Финни стояла на обочине дороги. Я поприветствовал его и стал рассказывать, в чем заключается его задача.
  — Сегодня ты прогуляешься в Гара-рок. — Я объяснил ему дорогу туда. — Оставь машину у здания береговой охраны и иди по тропинке по гребню скалы. Минут через 20 увидишь дорожку вниз и ступеньки в скале. Спустись на берег. Метрах в десяти оттуда увидишь расщелину в камнях… Там лежит труп, а неподалеку от него в кустах валяется чемодан. Смотри, ничего не трогай. Увидев труп, ты, естественно, испугаешься, вернешься в машину и из ближайшей будки позвонишь в полицию, расскажешь им о своей находке и скажешь, что ты ничего не трогал.
  — О'кей, — сказал Финни. — Мне только кажется или лед действительно тронулся?
  — Тронулся, — ответил я. — Но пока мне не ясно, что послужило тому причиной.
  В четыре часа, когда я блаженствовал в горячей ванне, зазвонил телефон. Я набросил купальный халат и взял трубку. Я предполагал, кто это звонит, и оказался прав. Это был инспектор Мак-Эндрю.
  — Простите за беспокойство, мистер Гейл, но вы нам нужны.
  — Рад помочь вам, — сказал я. — В чем дело?
  — Я звоню вам по поводу Клода Уинса. Помните, вы говорили мне, что вчера должны были встретиться с ним по поводу ваших денег. Встреча состоялась?
  — Да.
  — А после этого вы его не видели? Кстати, вы встречались с ним здесь, в Мелки?
  — Нет, в баре по дороге в Майплор. Мы поговорили, и я уехал, оставив его допивать свой лимонад.
  — Понятно. Вы не могли бы приехать ко мне? Нам нужна ваша помощь. С Уинсом что-то произошло.
  — Неужели? — удивился я. — Очень жаль, потому что я так и не получил своих денег.
  — Мне это известно, — ответил инспектор.
  Через полчаса я уже был в полиции. Я чувствовал себя значительно лучше, и мой нос медленно, но уверенно принимая нормальную форму.
  В кабинете Мак-Эндрю предложил мне сигареты. Я уселся в большое кресло перед его письменным столом и постарался принять заинтересованный вид.
  Инспектор сказал:
  — Пару часов назад один отдыхающий из Майплора прогуливался по берегу неподалеку от Гара-рок и нашел Уинса.
  Я удивленно поднял брови. Инспектор продолжал:
  — Уинс мертв. Свалился со скалы высотой в 170 футов. Его с трудом опознали.
  Он встал и прошелся по кабинету, заложив руки в карманы.
  — Я думаю, что он сам свалился со скалы. Оттуда легко упасть. Четыре года назад один турист упал как раз в том месте. Но принимая во внимание то, что у Уинса были неприятности в последнее время, я считаю необходимым провести расследование о причинах его смерти.
  — Вы думаете, что тут может быть виновник? — спросил я.
  — Не знаю. В связи с этим мне и хотелось вас увидеть. Судя по вашим словам, у Уинса в последнее время не все было в порядке.
  — Да, очевидно. Даже можно сказать определенно, что что-то было не так.
  — Почему вы так уверены?
  — Как вы знаете, вчера утром Уинс сразу пошел в банк и получил по чеку деньги. Я позвонил ему и сказал, что мне нужно увидеться с ним по важному делу… Мы договорились встретиться с ним в баре по дороге в Майплор. Когда я увидел его там, у него был довольно озабоченный вид. Прежде всего я сказал ему, что знаю, что он украл у меня чек, и сообщил о своем звонке к вам и о том, что в банке его видел ваш агент. Или он возвращает мне деньги, и я оставлю дело без последствий, или, если он их не вернет, я заявляю властям. — Я пожал плечами. — Тут он начал рыдать и плакать. Он сказал, что не может отдать деньги, так как попал в трудное положение и должен заплатить кому-то, и что речь идет о жизни и смерти.
  Я закурил сигарету.
  — Ему удалось разжалобить меня, и я решил одолжить ему эти деньги. Дело в том, что я получил, уходя в отставку из армии, пособие и располагаю некоторыми средствами.
  — Но он обещал вернуть вам деньги? — уточнил инспектор.
  — Да. Он поклялся вернуть их через неделю. Я сказал ему, что если он этого не сделает, то на восьмой день я обращусь в полицию. На том наш разговор закончился, и я ушел, оставив его допивать свой лимонад.
  Мак-Эндрю уселся за стол.
  — А вы знаете, что он выдумал эту историю?
  — Что вы имеете в виду?
  — Уинс собирался удрать с вашими деньгами. Мы выяснили, что он звонил нескольким людям в Мелки, с которыми его связывали деловые отношения, и предупредил их, что его некоторое время в городе не будет. Потом он, очевидно, вернулся в коттедж, собрал вещи и… сорвался со скалы, направляясь в Прол-Пойнт. — Инспектор улыбнулся мне. — Но ваши деньги найдены в его чемодане, он никому не отдал их.
  — Надо же, а я ему поверил! — воскликнул я. Мак-Эндрю сказал:
  — Уинс был довольно странным человеком. Вполне возможно, что ему хотелось как можно скорее удрать с деньгами, и в этой спешке он свалился со скалы.
  — А у него не было врагов в Мелки? — спросил я. Инспектор пожал плечами.
  — Неизвестно, были ли у него враги, но наверняка он со многими не ладил. Уинс был артистической натурой и прекрасным декоратором, но это, так сказать, его деловая характеристика. С другой стороны, он был своевольным, обидчивым и мстительным типом, прибавив к этому его женоподобную внешность, вы поймете, почему некоторые жители Мелки считали его неплохим парнем, а для других он был просто паршивый гомосексуалист. С такими людьми ни в чем нельзя быть уверенным. Они могут иметь опасных врагов, точно так же, как и сами могут быть опасными врагами.
  — У вас есть какая-нибудь зацепка? — спросил я.
  — Нет. Я хочу отложить дознание на несколько дней, на случай, если что-нибудь вдруг выяснится, но на это надежды мало. Благодарю вас за то, что вы нашли время, чтобы прийти сюда. Я надеялся, что вы сможете помочь нам, дав какие-нибудь сведения.
  — Нет, я очень сожалею, но рассказал вам все, что знал. А как насчет моих денег?
  Инспектор улыбнулся.
  — Вы их скоро получите. Счастье для вас, что вы сразу позвонили мне, и теперь нам известно, что эти деньги ваши. Пока придется подержать их в полиции, но как только дознание закончится, я верну их вам.
  — Прекрасно, — сказал я, — буду рад их получить.
  — Да, если бы Уинс удрал из Мелки, то вам бы их не видать.
  Мы пожали друг другу руки и распрощались. Я вернулся в отель, лег в постель, закурил сигарету и стал обдумывать события сегодняшнего дня. В любом случае история, рассказанная мною Мак-Эндрю, не повредит, а если та идея, которая бродила у меня в голове, подтвердится, то значит я умнее, чем раньше о себе думал.
  В шесть часов я спустился в бар и выпил пару коктейлей. Потом уселся в углу и развернул вечернюю газету, но не смог читать. Мне пришла в голову одна любопытная идея, которую имело смысл прокрутить в любом случае.
  Беда в том, что каждый человек имеет двойственную натуру, причем когда мы знакомимся с ним, то видим только качества, лежащие на поверхности. Поэтому наше первое впечатление о человеке бывает, как правило, ошибочным. Но мы редко сознаем это, так как наше мнение о нем довольно быстро и незаметно меняется.
  При первой встрече Клод Уинс показался мне очень хитрым типом, но, возможно, я ошибался, и он совсем не так хитер. Возможно…
  Я вышел из отеля, сел в машину и поехал в направлении Майплора. Миновав клуб «Форест-Хилл» с его обширным парком, я свернул на боковую дорогу. Проехав по ней около мили, я увидел, что она превратилась в узкий проход между деревьями, в конце которого виднелась табличка, которая уведомляла меня, что следующие ворота ведут к гостинице «Оранжевый люк».
  Около ворот я остановился, вышел и осмотрелся. Дорожка, посыпанная гравием, достаточно широкая для проезда машины, вела к задней части дома, окруженного деревьями. Я встал под их защиту и внимательно осмотрел здание, Не знаю, зачем я это делал и о чем думал в тот момент. Просто у меня вошло в привычку, куда бы я ни приехал для расследования, прежде всего оглядеться и составить свое мнение об этом месте.
  Но здание никаких особых мыслей у меня не вызвало. Я увидел просто приятный старый дом, обладающий тем, что называется атмосферой. Солнце золотило его белые стены и отбрасывало тени на лужайку.
  Вокруг не было ни души. Я направился к задней части дома, и тут услышал шум грузовика. Машина подъехала к задней двери, мне была хорошо видна недавно окрашенная кабина. Я остановился и незамеченным стал наблюдать за шофером, который вылез из машины, встал на колени на подножку и стал доставать что-то из машины. Мне хорошо были видны подошвы его ботинок. Они были подбиты гвоздями по три в каждой группе, но в центре два гвоздя выпали и оставался только один.
  Это показалось мне очень интересным.
  Я вернулся к своей машине, выехал на главную дорогу и остановился там, откуда был виден подъезд к гостинице. Через пять минут мимо меня проехал тот грузовик. Я двинулся вслед за ним, стараясь держаться на некотором расстоянии, чтобы остаться незамеченным. Проехав около пяти миль, грузовик остановился у длинного сарая. Шофер вышел из кабины и вошел внутрь. Я подъехал и остановился рядом с грузовиком, затем вошел в сарай. Внутри он был заставлен ящиками с винными бутылками.
  Шофер стоял в глубине сарая. Услышав мои шаги, он оглянулся.
  — Добрый день, — сказал я. — Прекрасная погода сегодня, не правда ли?
  — Ну и что из того? — грубо ответил он. Я усмехнулся.
  — Ничего, мне просто хотелось услышать ваш голос. Дело в том, что я ищу вас. Вчера вечером в коттедже Клода Уинса я не имел возможности познакомиться с вами. Там вы обошлись со мной довольно круто. Если помните, вы обещали превратить меня в отбивную котлету.
  Шофер медленно направился ко мне. Он был здоровенным, сильным и самоуверенным. Мне понравилось это.
  — Не торопитесь, — предупредил я. — Спешка ничего хорошего не даст. Я не с такими, как ты, справлялся. Сначала мы немного поговорим, и ты ответишь на несколько вопросов. Понятно?
  Он рассмеялся, достал из-за уха сигарету и закурил.
  — Убирайся, пока я не разнес тебя в щепки. Это частные владения.
  Я усмехнулся.
  — На этот раз мы не в темноте, и я хорошо тебя вижу. Кроме того, с тобой нет друзей, так что много времени я на тебя не потрачу.
  Я снял пиджак и бросил его на один из ящиков. Затем взялся за этого парня. Бедняга так и не понял, что с ним произошло, Я взял на себя труд познакомить его с последним разделом учебного руководства для САС — рукопашный бой с применением приемов дзюдо. По себе знаю, что это малоприятная вещь, особенно для человека, который только умеет, что молотить кулаками, давать пинки и драться разбитыми пепельницами.
  Все дело заняло у меня три минуты. Парень лежал на полу и грыз землю. Я захватил его ногу одним из приемов и стал ее выгибать. Когда он начал корчиться от боли, я отпустил его. Он лежал на полу, мокрый от пота, и слезы текли по его лицу.
  Я дал ему несколько минут, чтобы прийти в себя. Мне было известно, каким потрясением является первое испытание на себе приемов дзюдо. Атакующие удары неожиданны и бывают направлены в самые главные нервные центры, так что объект атаки редко успевает понять, что с ним происходит.
  Ожидая, пока этот стервец очухается, я подтащил к себе ящик и сел на него. Раскурив две сигареты, я бросил одну парню. Он несколько раз жадно затянулся, потом сел и стал ощупывать руки и ноги. Убедившись, что они целы и находятся на месте, он немного приободрился и удивленно посмотрел на меня, стараясь осознать то, что с ним произошло.
  — Вчера вечером, — сказал я ему, — кто-то велел тебе и твоим приятелям пойти в коттедж Уинса и избить меня. Вам за это заплатили, или вы сделали это по другой причине, неважно. Меня интересует от кого вы получили это приказание.
  Парень молчал. Я продолжал:
  — Сегодня днем неподалеку от коттеджа было найдено тело Уинса. Он упал со скалы, или его сбросили. Если ты не ответишь на интересующие меня вопросы, то я пойду к инспектору Мак-Эндрю и расскажу ему, что вы избили меня, а Уинса сбросили со скалы. Как тебе это понравится?
  Парень отшвырнул окурок.
  — Мы не видели там Уинса. Его не было.
  — Лично я тебе верю, — сказал я, — но остальные скорее поверят мне. Я расскажу им, что вы избили меня и убили Уинса, чтобы он не проболтался никому о том, что знал.
  Парень взвесил ситуацию и решил не связываться со мной.
  — Что вас интересует? — спросил он.
  — Кто послал вас избить меня? Кто хотел, чтобы я убрался отсюда?
  Он пожал плечами и ответил:
  — Уинс.
  Это меня не удивило.
  — А что связывало тебя и твоих приятелей с ним?
  — Бизнес, — он указал на бутылки. — Уинс принимал в нем участие.
  — Что за бизнес? Вы отливали спиртное из бутылок? — догадался я.
  — Да. Отливали треть и доливали водой. Мы неплохо зарабатывали на этом, когда здесь были янки.
  — И доставляли бутылки в «Оранжевый люк»? Какое отношение имеет Уинс к этой гостинице?
  — Дайте мне еще сигарету, мистер, — сказал шофер. — Что это вы на мне попробовали?
  Я бросил ему сигарету.
  — Это называется дзюдо. Японская выдумка. Неплохо действует, верно?
  Парень неопределенно кивнул и сказал:
  — Уинс имел много связей с «Оранжевым люком». Во-первых, он как декоратор оформлял там весь интерьер. Во-вторых, когда сюда прибыли янки, началась торговля спиртным. Теперь она заканчивается, я отвозил уже остатки.
  Я встал и спросил, как его зовут.
  — Чарли Траул, — ответил он.
  — Ну что же, Чарли, считай, что ты легко отделался. Наверняка на твоей совести есть несколько темных дел. Советую тебе поскорее убираться отсюда вместе со своим грузовиком. Еще один вопрос. Уинс что-нибудь говорил тебе по поводу заметки о мисс Эллерден в газете?
  Парень усмехнулся.
  — Да, говорил и даже показывал газету. Он сказал, что, по его мнению, это сенсация. А в общем он был порядочный сукин сын, и прикончили его, конечно, не без причины.
  — Вы доливали в бутылки просто воду или метиловый спирт? — поинтересовался я напоследок.
  — Только воду, — ответил он.
  — О'кей, — сказал я. — Тогда пока, Чарли. — Парень поднял с пола свою кепку.
  — Можно взять с собой один ящик? — спросил он.
  — Почему бы и нет?
  Он взял один ящик и понес его с собой. Я стоял у выхода и наблюдал за ним. Он поставил ящик в кузов, сел в машину и завел мотор. Потом высунулся в окно, обругал меня и уехал.
  Я следил за тем, как грузовик покатил по главной дороге и скрылся в направлении Ньютон-Эббот.
  Я вернулся в сарай, отбил горлышко у одной из бутылок, что были в ящике, и сделал большой глоток. Виски было неплохим. Я сел на ящик и задумался о том, как же все-таки и почему погиб Клод Уинс.
  Так я просидел некоторое время, потом сделал еще глоток, поставил бутылку на пол, запер сарай и, добравшись до своей машины, вернулся в Мелки.
  У меня в голове был целый десяток идей. Отличных идей. Таких отличных, что мне даже не верилось.
  Вечер четверга — Дениза
  Было около 22 часов. Мимо меня промелькнули огни клуба «Форест-Хилл», и я свернул на дорогу к гостинице «Оранжевый лик».
  Остановившись около нее, я вышел из машины и направился к главному входу в дом. Внутри это место тоже обладало своей атмосферой. Я стоял в большом холле, слева от меня двойные стеклянные двери вели в танцевальный зал с эстрадой для оркестра. В зале царил полумрак, и это придавало ему какой-то странный призрачный вид.
  Прямо передо мной находилась небольшая пустая служебная комната. Справа коридор вел в бар, и там начиналась лестница с дубовыми перилами, которая вела на второй этаж.
  В дальнем конце холла открылась дверь, и появился красивый мужчина с загорелым лицом.
  — Добрый вечер, — сказал я. — Бар открыт?
  — Да, сэр. По правде говоря, там нет бармена, но я принесу вам заказ. Дело в том, что у нас не так уж много посетителей.
  — Жаль. Во время войны было иначе? — Мужчина улыбнулся.
  — Не знаю. Тогда меня здесь не было.
  — А где вы были?
  — В Бирме, — ответил он. — Там было неплохо, но мне больше нравится Англия.
  — А в гостинице вы давно?
  — Только месяц. Здесь спокойно, жаль только, что это долго не протянется.
  Я спросил, почему. Он пожал плечами:
  — Наверное, владельцы этого заведения постараются как можно скорее от него избавиться. Нет смысла держать пустой отель. Во время войны все было иначе, как вы заметили.
  Я огляделся вокруг.
  — Приятное местечко.
  Он усмехнулся:
  — По-настоящему приятным оно было во время войны, насколько я слышал. Это было одно из любимых мест янки, расквартированных в Эксетере. Здесь находились их летчики. Представляете, снаружи затемнение, а внутри сияют огни, играет музыка и прочее. А теперь посмотрите вокруг — запустение.
  — Кто-нибудь купит его, — предположил я. — А вы живете здесь?
  — Да, наверху. Вообще-то это довольно странный дом. Я никак не могу понять, почему он так построен. Сам по себе дом старый, а потом к нему пристраивали все, что в голову взбредет.
  Я спросил его, что он имеет в виду. Он указал в сторону коридора, ведущего в бар.
  — Ну вот, например, в конце коридора находится бар. Первоначально он был задуман в качестве гостиной, к которой примыкала оранжерея, выходившая в сад. Потом кто-то снес оранжерею и выстроил на ее месте, позади бара, номер из нескольких комнат. И что за номер! Настоящее гнездышко для уик-эндов.
  Я усмехнулся.
  — Хорошее?
  — Просто очаровательное, мистер, как в первоклассном французском отеле. Он состоит из великолепно оформленной гостиной, спальни и ванной. А рядом с ним, вы не поверите, этот идиот-архитектор поместил кладовую! Так что, если вам нужна бутылка виски или что-то еще, то приходится идти через номер или обводить весь дом кругом и заходить с другой стороны.
  — Значит вы ходите через номер? — Он покачал головой.
  — Нет, я хожу кругом. Этот номер почти всегда занят любителями спокойного отдыха. Знаете, теми, кто обожает одинокие прогулки, рыбную ловлю и тому подобное. Они приезжают сюда, чтобы отдохнуть от забот.
  — Вы знаете мисс Эллерден? — спросил я как бы невзначай.
  — Да. Она бывала здесь раза два, — ответил он. — Или с родителями, или с мистером Трединором, ее женихом. Раз в месяц мы устраиваем здесь танцы. Очень милая девушка.
  Я кивнул.
  — Мне говорили, что в местной газете была помещена клеветническая заметка в ее адрес?
  — Да, была, — согласился мой собеседник. — Подлая ложь. Каждый, кто знаком с ней, скажет, что она не могла быть такой, даже если бы постаралась.
  Я улыбнулся ему. Мне понравилось, что он так горячо выступил в защиту девушки.
  — Она придет сюда через несколько минут. Я подожду ее в баре. Принесите нам коктейли.
  Управляющий отправился за напитками. Я прошел в бар.
  Это была небольшая, приятно оформленная комната с маленькой стойкой, за которой находились зеркала и стеклянные полки, заставленные бутылками. Я представил себе этот бар, заполненный английскими и американскими летчиками. Должно быть, в «Оранжевом люке» хорошо гудели в те дни.
  Вошел управляющий с коктейлями.
  — Я проведу еще несколько дней в Мелки, — сказал я. — Возможно, мы еще увидимся. Как вас зовут?
  — Берт Фелпс.
  — Обычно посетители пользуются этим баром? — спросил я.
  — Нет. Они чаще всего бывают в другом, который находится за танцевальной площадкой. Там есть и барменша. Может быть, пройдете туда?
  — Нет, этот мне вполне подходит. Я люблю тишину.
  — Когда мисс Эллерден придет, я провожу ее сюда, — сказал Фелпс и вышел.
  Я сидел и курил. Минут через пять открылась дверь и вошла Дениза. Я долго смотрел на нее. Мне пришлось видеть немало женщин на своем веку, самых разных и на любой вкус, но такой мне не довелось встретить. В ней было нечто, какая-то особенность, которая ошеломляла вас, и дело было здесь не в ее красоте, а в чем-то другом. Этим другим было женское обаяние, неодолимое очарование, которое исходило от нее и усиливалось благодаря тому, что она совершенно не подозревала о нем.
  Красота Денизы сочеталась со скромностью, и впечатление было особенно ярким из-за постоянного печального выражения ее глаз. Она могла улыбаться, но печаль в ее глазах оставалась. Я вспомнил о том сравнение, которое пришло мне в голову после нашей первой встречи. Ее взгляд напоминал взгляд собаки, которую сильно побили, и которая помнит об этом даже тогда, когда ей дают кость. Ничто не может изгладить из ее памяти это потрясение.
  Глядя на Денизу, я вполне понимал Трединора. Любой мужчина пошел бы на все, чтобы обладать такой женщиной.
  Я попытался сделать над собой усилие и выбросить из головы эти мысли. Я подумал, что слишком интересуюсь этой девушкой. Еще немного — и я влюблюсь в нее. А я принадлежу к тому счастливому или несчастному типу мужчин, которые, если по-настоящему влюблены в женщину, должны обязательно добиться чего-то. А у Денизы, подумал я, вполне хватает ее собственных неприятностей и без Николаса Гейла.
  На Денизе было платье из сиреневой ткани, которое подчеркивало ее золотистый загар и медовый цвет волос. Она сняла с головы белую шифоновую косынку и остановилась посреди бара, глядя на меня.
  — Простите меня за опоздание, — сказала она. — Я с трудом заставила себя приехать. Несколько раз мне хотелось позвонить вам и отменить встречу.
  Было видно, что ей трудно говорить.
  — Неужели все обстоит так плохо? — спросил я, вставая и подходя к ней.
  Она кивнула, не глядя на меня.
  — Хуже, чем вы думаете.
  — Сядьте, успокойтесь и выпейте. Все не так плохо, как вам иногда кажется.
  Дениза села на бархатный диванчик. Зажигая ее сигарету, я заметил, что ее руки дрожат. Она не притронулась к коктейлю и, казалось, не в силах была оторвать взгляд от пола.
  Я взял пустой бокал и вышел из комнаты. Через коридор, холл и пустой танцевальный зал я прошел во второй бар, взял у барменши двойной коктейль и вернулся с ним обратно.
  Дениза сидела, по-прежнему уставившись в пол. Я сказал ей грубовато:
  — Выпейте и возьмите себя в руки.
  Она подняла бокал и сделала глоток. Я велел ей выпить все. Она послушалась. Я подошел и сел рядом с ней на диванчик.
  — Расскажите мне о том, что вас беспокоит, мисс Эллерден. Может быть, все не так страшно.
  — Я очень боюсь, — призналась девушка. — Боюсь с того момента, как получила записку от Уинса с приглашением приехать в его коттедж. До того мне казалось, что вся эта ужасная история закончилась и о ней можно забыть.
  — А записка Уинса изменила ваше мнение? — спросил я. — Вы поняли, что ничего не кончилось?
  Она кивнула.
  — Я пошла в коттедж и нашла вас избитым, но и тогда мне еще не все было понятно.
  — Вы хотите сказать, что, подумав, пришли к выводу, что кто-то хотел, чтобы я прекратил расследование?
  Она снова кивнула. Я улыбнулся ей.
  — Ну что же, ведь расследование продолжается, и наш противник проиграл первый раунд, теперь ему придется придумать что-нибудь новое.
  Девушка со страхом посмотрела на меня.
  — Но что?
  Я пожал плечами.
  — Это пока неизвестно. Но одно мне уже удалось сделать. Я нашел типа, который избил меня, и заставил его признаться, кто поручил ему сделать это.
  — Кто? — спросила Дениза.
  — Уинс, — ответил я. — И, кажется, я понимаю, зачем он сделал это. После разговора со мной он встретился с тем человеком, который дал ему деньги и рассказал обо всем. Тот хотел избавиться от меня и от Уинса. Поэтому он посоветовал Клоду уехать ненадолго из города, а перед этим устроить так, чтобы меня избили и посоветовали уехать отсюда. Уинс так и сделал. Он собрал вещи и договорился со своими сообщниками по продаже спиртного, что те проучат меня, затем связался с человеком, который отдавал ему распоряжения, и сообщил, что он уйдет из коттеджа в 9 часов вечера, а я приду туда в 9.30, и вскоре его ребята займутся мной. Обратите внимание на то, как удобно все устроилось со временем для того человека.
  — Почему? — спросила Дениза. Она была поглощена моим рассказом, и на время страх оставил ее.
  — Сейчас вы все поймете, — ответил я. — Все шло по плану. Уинс уходит из коттеджа в 9 часов. Я приезжаю туда в 9.30. Парни Уикса избивают меня примерно в 9.40. Так что полиция вполне может поверить, что именно они встретили Клода по дороге в коттедж и убили его до того, как разделались со мной.
  — Что?! Разве Уинс?.. — с ужасом проговорила она.
  — Да, он мертв, и, кажется, я догадываюсь, как это произошло. Человек, руководивший Уинсом, знал, что тот выйдет из коттеджа в 9 часов, поэтому мог без труда встретить его по дороге и сбросить со скалы. Причем он знал, что приятели Уинса приедут, чтобы избить меня, и рассчитывал, что в случае расследования подозрение в убийстве падет на них. Довольно просто, не правда ли? Тот тип — башковитый парень.
  Дениза стиснула руки и прошептала:
  — Боже мой, теперь еще убийство… Неужели это никогда не кончится?
  Она отвернулась от меня и заплакала. Я не стал мешать ей и дал выплакаться, потом обнял за плечи и сказал:
  — Ну, успокойтесь. Я знаю, что все это тяжело, но придется идти до конца.
  — Нет, — прошептала она. — Теперь это нужно остановить.
  — Почему? — спросил я.
  Наступило молчание, Дениза сидела, опустив голову. Я встал и отсел подальше, вряд ли Майку Линнану понравится, если его детективы в ходе расследования станут влюбляться в дочерей своих клиентов. А дело шло к тому. В этой девушке было что-то, что безотказно действовало на меня и заставляло думать о ней днем и ночью. Она и не подозревала об этом, но я-то, старый ловелас, это знал. Ситуация не лезла ни в какие ворота. В нашем деле нельзя смешивать работу и развлечение… ну, во всяком случае, не часто.
  — Почему? — повторил я свой вопрос.
  — Пожалуйста, принесите бокал бренди, — попросила она. — Потом сядьте рядом и не смотрите на меня, тогда я вам все расскажу.
  Я снова сходил в дальний бар и принес ей небольшую рюмку с хорошим бренди. Вернувшись, я посмотрел на нее и подумал, что она сейчас упадет в обморок, так она побледнела. Вероятно, сильное нервное напряжение давно уже не покидало ее, и это начало сказываться. Дениза выпила бренди и, глядя на меня, сказала:
  — Это нелегко… но я расскажу все, потому что доверяю вам… Я расскажу вам, почему бесполезно расследовать это дело дальше. На это может быть только одна причина, — у нее вырвалось рыдание, но она прижала руку ко рту, чтобы заглушить его, — та заметка в газете не была клеветой, в ней говорилась правда. — До меня не сразу дошел смысл сказанного ею. Наконец я понял. Великий боже! — мысленно сказал я и сосчитал до десяти. Да, жизнь полна неожиданностей! — Я взглянул на нее. Казалось, она еще больше побледнела и так сжала руки, что побелели суставы.
  — Что, во имя святого, вы хотите этим сказать? — почти закричал я.
  Дениза начала говорить. Она рассказывала мне все каким-то монотонным, безжизненным голосом, не отрывая глаз от пола.
  — Когда я начала помогать матери принимать и развлекать американских офицеров, то сначала это происходило у нас в доме, и я ничего не имела против. Но потом вечера стали устраиваться в Эксетере и в клубе «Форест-Хилл», а раза два и здесь. Мать уделяла много внимания Харту Аллену, по-моему, потому, что ей хотелось исправить его. Она не раз говорила мне, что он пьет и совершает много глупостей только потому, что очень несчастлив. Она надеялась помочь ему, но я никогда всерьез не воспринимала эту затею. Мне не нравился Аллен, хотя он относился ко мне с уважением. Правда, одно время мне казалось, что ему удалось взять себя в руки, — она замолчала.
  — Продолжайте! — сказал я.
  — Как-то раз в Эксетере был устроен большой прием по случаю награждения Аллена каким-то орденом. Мы были в числе приглашенных. Во время танцев у меня разболелась голова, и я решила уехать домой. Аллен предложил подвезти меня в Мелки, и я согласилась… Я так устала, что в машине закрыла глаза, а когда открыла их, то заметила, что мы едем не в сторону Мелки, а в сторону Тотнеса. Я спросила его, в чем дело. Он ответил, что ему нужно поговорить со мной о каком-то очень важном и секретном деле, и что другого случая не подвернется. Он просил меня на несколько минут остановиться здесь, в «Оранжевом люке». Он достанет аспирин и, пока я буду отдыхать, расскажет мне о том, что его беспокоит. Я согласилась, потому что мне был нужен аспирин, а сам Аллен в этот вечер был почти трезв и вел себя вполне прилично…
  Так что мы остановились здесь и прошли в номер, который расположен за этим баром. Я осталась в гостиной этого номера, а Аллен пошел за аспирином и вскоре вернулся с лекарством и водой. Девушка закрыла лицо руками-
  — Продолжайте, Дениза, — настаивал я. — Сбросьте с себя этот груз.
  — Он дал мне какой-то наркотик, — глухим голосом сказала она. — Не знаю, сколько времени я находилась под его действием. Придя в себя, я обнаружила, что лежу в спальне одна. Чувствовала я себя ужасно… Вскоре в комнату вошел совершенно пьяный Аллен. Он прислонился к стене и начал издеваться надо мной. Сказал, что высокомерной мисс Эллерден уже не из-за чего задирать нос, что он добавит меня в списки своих побед. Он говорил что-то еще… Не помню, что я ответила ему. Я чувствовала себя ужасно. Не знаю, как мне удалось выбраться оттуда. Аллен был слишком пьян, чтобы задержать меня, около дома я увидела его машину и поехала на ней в Майплор. Там я оставила машину в гараже и на такси вернулась домой.
  — И вы никому не рассказывали об этом? — спросил я после долгого молчания.
  Она покачала головой.
  — Никому и никогда. На следующее утро все показалось мне просто страшным сном. Но ведь это все было на самом деле!
  — Да, но даже это не делает заметку в газете правдой. Это ничего не меняет.
  — Нет, меняет, — почти с яростью сказала она. — Кому-то известно, что произошло здесь. Этот человек и поместил заметку в газете.
  Я подумал, что она права. Человек, поместивший в газете заметку, должен был знать эту историю. Кроме того, ему известно еще что-то, чем он может всполошить город.
  — Хорошо, допустим, что вы правы, — но тогда особенно важно найти этого типа и заткнуть ему рот. Иначе он дождется, когда вы выйдете замуж за Трединора, и устроит новую пакость.
  — А что он может еще сделать? — спросила она, широко открыв глаза. — Что может быть хуже?
  — Например, он может после вашей свадьбы послать письмо Трединору и сообщить в нем о том, что с вами произошло. Ведь вы не хотите этого? Да и Трединору это вряд ли понравится.
  Дениза встала и подошла к камину. Некоторое время она стояла, глядя на пустую решетку. Потом медленно сказала:
  — Дело не в его отношении к этому.
  — Почему? — спросил я.
  — Да потому, что я рассказала Юстасу все. Я обязана были сделать это. Для него это не имеет значения. Он страшно порядочный человек и по-настоящему любит меня. Так что это не задело его, за исключением того, что ему очень жаль меня.
  Второй раз за этот вечер я был потрясен. Что-то этот Юстас Трединор слишком святой человек. Он остается верен Денизе при всех обстоятельствах. Правда, при взгляде на нее я подумал, что многие мужчины согласились бы оказаться на его месте.
  — Мне пора уходить, — сказала она. — Вы были очень добры ко мне. Прошу вас, обдумайте все и помогите мне, если сможете.
  — Постараюсь, — ответил я. — Все обстоит не так плохо, как вам кажется. Во всяком случае, теперь мне известно на каком я свете и против кого и чего мне предстоит драться. А теперь садитесь в машину и отправляйтесь домой. Сегодня чудесный вечер и прогулка пойдет вам на пользу. Не думайте ни о чем и не беспокойтесь.
  Я постарался выдать Денизе свою самую оптимистическую улыбку. Она улыбнулась мне в ответ и сказала, подавая руку:
  — Благодарю вас за все. Я знаю, что могу довериться вам. Если я вам понадоблюсь, позвоните мне.
  — Хорошо, — сказал я. — И выше голову!
  Она ушла. Я курил и думал о том, что жизнь чертовски сложная штука. Я решил, что на месте Трединора испытывал бы те же чувства по отношению к Аллену, что и он. Если бы он убил Аллена, симпатии большинства людей были бы на его стороне.
  Во всяком случае, я сочувствовал бы ему. Я прошел в бар, расположенный за танцевальной площадкой. Там уже никого не было, кроме девушки за стойкой. Взяв виски с содовой, я сел в углу и сунул монетку в музыкальный автомат. Мне было интересно, какую мелодию он заиграет сейчас.
  В автомате что-то зашипело, потом раздался звон монеты, послышалась музыка, и женский голос запел: «Ничего нет на свете опасней женщины, которой пренебрегли».
  Неизвестно почему эта песенка вызвала у меня воспоминания о миссис Эллерден. А, может быть, я знал почему?
  В 23.30 я остановил машину возле своей любимой телефонной будки в конце набережной Мелки. Мне казалось, что подошло время для свидания с миссис Эллерден, и чем скорее оно произойдет, тем лучше.
  Я набрал номер телефона их дома и попросил к телефону миссис Эллерден, отрекомендовавшись мистером Николасом. По-моему, она должна была понять, кто беспокоит ее в такое время. Так оно и произошло.
  — Добрый вечер, мистер Гейл, — спокойно сказала она. — Не ожидала снова услышать ваш голос.
  — Мне нужно поговорить с вами по важному делу.
  — Ну что же, давайте встретимся. Откуда вы говорите?
  — Из телефонной будки около Мелки-клуба.
  — Тогда поезжайте в сторону Майплора и сверните налево, не доезжая города. Там есть парк с беседкой, в которой редко кто бывает в это время. Я буду там через полчаса.
  — Хорошо, — сказал я, — до встречи.
  Я сел в машину и поехал в назначенное место. Найдя беседку, я вошел в нее и закурил сигарету. Вскоре я увидел миссис Эллерден и вышел ей навстречу. Парк был пуст, и ничто не мешало нашей беседе.
  — Вы довольно странный человек, мистер Гейл. Я думала, что вы прекратите расследование и уедете в Лондон. Или случилось что-то, что заставило вас передумать?
  Я улыбнулся.
  — Мне не пришлось передумывать, миссис Эллерден. Дело в том, что я никогда и не собирался возвращаться в Лондон.
  — Понимаю, — спокойно сказала она. — Значит вы, что называется, водили меня за нос.
  — Да, если вы так ставите вопрос.
  — Именно так, — она улыбнулась, — и вспомните, что мне это стоило довольно дорого — 500 фунтов.
  — Эти деньги вы скоро получите. Считайте, что вы одолжили их мне.
  — Зачем же вы взяли деньги, если собирались продолжать расследование? — спросила она.
  — По вполне понятной причине. Когда я их брал, я не знал, с какого конца мне приниматься за расследование, и был не прочь узнать, в какую сумму вы оцениваете мой отъезд из Мелки.
  Мисс Эллерден холодно сказала:
  — Неужели вы считаете, мистер Гейл, что у меня есть какие-то таинственные причины желать вашего отъезда из города?
  — Я ничего не считаю. Я помню, что вы говорили мне. Вы сказали, что лучше не ворошить прошлое, что это может поднять только лишнюю грязь со дна. Возможно, вы правы, но при расследовании я не всегда верю тому, что мне говорят.
  — Но теперь вы убедились, что я говорила вам правду? — спросила она.
  Мы дошли до конца лужайки, повернули и пошли обратно к беседке. Я ответил:
  — Не знаю, но мне хотелось бы, чтобы вы ответили на несколько вопросов, миссис Эллерден. Только не считайте их обидными.
  — Хорошо, — спрашивайте.
  — Что вам известно о Клоде Уинсе? — Она пожала плечами.
  — Немногое. Он довольно странный молодой человек. Мне он не нравился. Я поручила ему отделку нашего дома, друзья рекомендовали его как хорошего декоратора. Он был тщеславен и самодоволен, но ведь большинство людей искусства таковы, не правда ли, мистер Гейл?
  — Пожалуй, — согласился я. — А вы никогда не подозревали, что Уинс имеет какое-то отношение к той заметке о вашей дочери?
  — Нет, не подозревала. А это действительно так?
  — Не знаю, — ответил я. Наступила пауза, потом она сказала:
  — С вами очень трудно разговаривать, мистер Гейл. — Я улыбнулся ей.
  — Не всегда. Скажите, это через вас Харт Аллеи познакомился с вашей дочерью?
  — Да, — ответила она. — В это время Дениза работала для Красного Креста. Мой муж решил, что мы должны принимать у себя и развлекать офицеров. Так я познакомилась с Хартом Алленом и нашла его довольно приятным человеком.
  Я перебил ее:
  — Объясните поподробней, миссис Эллерден, почему он вам понравился. Ведь большинство людей относилось к нему недоброжелательно.
  — Ну, видите ли, у меня не было причин для неприязни. Мне кажется, что я понимала его. До войны он занимался какой-то мелкой работой в Нью-Йорке и ничего из себя не представлял. Потом он вступил в армию, приехал сюда и все изменилось: выяснилось, что он великолепный летчик-истребитель. Все восхищались им, и это вскружило ему голову. Он начал пить, что не удивительно для человека, находившегося в постоянном напряжении, не правда ли? Кроме того, у него было много романов, что тоже довольно естественно. Он был избалован женским вниманием. Многие женщины вели себя довольно легкомысленно во время войны. Вряд ли их можно винить в этом.
  — Вполне согласен с вами, — сказал я.
  — Конечно, Аллен был не слишком разборчив в отношении своих приятельниц, и в этом его вина, — продолжала миссис Эллерден. — И как раз в этом я хотела ему помочь. Поэтому я представила его Денизе. Я верила, что в душе он очень хороший человек, и общение с приятными людьми поможет ему изменить свое поведение.
  — Вы уверены, что не использовали свою дочь как ширму, миссис Эллерден?
  — Что вы имеете в виду, мистер Гейл? — Я посмотрел на нее.
  — Вы очень красивы, миссис Эллерден. И вы не единственная женщина среднего возраста, которая влюбилась в молодого американского летчика. А влюбившись в него, вы могли использовать Денизу для того, чтобы отвлечь внимание от себя и не дать повода для сплетен.
  Она вздохнула.
  — Вы ошибаетесь, мистер Гейл. Я рассказала вам правду о своем отношении к Аллену. Приятно слышать ваши предположения на мой счет, но если бы вы лучше знали женщин, то поняли бы, что женщины моего типа никогда не влюбляются в таких мужчин, как Харт Аллен.
  — Нет, я хорошо знаю женщин, миссис Эллерден, — сказал я. — Но кто может похвастаться, что до конца понимает их?
  Она улыбнулась.
  — Мне кажется, что вы. Но, возможно, я ошибаюсь.
  Я спросил:
  — Вы помните прием в Эксетере по случаю очередной награды Харта Аллена? На него были приглашены вы, ваш муж и Дениза? Что-нибудь осталось особенное от него в вашей памяти?
  Она тотчас же ответила:
  — Да, я помню. По-моему, тот вечер подтвердил мою теорию.
  — Что за теория? — спросил я.
  — Тогда впервые за все время Харт Аллен был трезв. Совершенно ясно, что он наконец взялся за ум, — она слегка улыбнулась, — и я льщу себя надеждой, что в этом есть и моя заслуга. Кроме того, я припоминаю, что у Денизы заболела голова в тот вечер, и Аллен отвез ее домой еще до начала танцев.
  — Больше вы ничего не помните?
  — Пожалуй, нет. Это было уже давно. Помню, что мы оставались там до утра. Аллен вернулся и сказал, что доставил Денизу домой в целости и сохранности. Вас что-нибудь еще интересует, мистер Гейл?
  — Да, — сказал я, — расскажите мне о Трединоре. Что вы думаете о нем?
  — Я очень люблю Юстаса, — ответила она. — Он чудесный молодой человек. Нам известно о нем все, его жизнь — это открытая книга. Он воевал и был тяжело ранен, получил награду за храбрость. После ранения уволился из армии и вернулся на ферму, которую получил в наследство от родителей. По-моему, у него нет ни одного недостатка за исключением, пожалуй, того, что он очень близко принимает к сердцу некоторые вещи.
  — Что вы имеете в виду? — спросил я.
  — Ну, он принадлежит к семье выходцев из Испании и унаследовал южный темперамент. Его нелегко вывести из себя, но если уж он выйдет… — она улыбнулась какому-то воспоминанию. — А в общем он прекрасный молодой человек. Не так уж много мужчин остались бы верны своему слову после такой статьи в газете. Но Юстас не колебался ни минуты. Он знал, что это клевета, и его не беспокоили сплетни соседей на его счет.
  — Вы думаете, что он остался верен своему слову потому, что считал статью лживой?
  — Конечно. Мысль о том, что у Денизы мог быть роман с кем-то совершенно неправдоподобна.
  Я ничего не ответил.
  — Мистер Гейл, вы не верите мне? Подозреваете в чем-то? Что у вас на уме?
  В ее голосе я уловил нотки тревоги.
  — Между нами, говоря, я и сам как следует, не знаю. Приехав сюда, я столкнулся с головоломкой. Теперь у меня есть две-три зацепки, которые могут привести к результату, вот и все.
  — А я не смогу помочь вам? Расскажите мне о том, что вы узнали.
  Я покачал головой.
  — Нет, пока не могу.
  — А с моим мужем вы не собираетесь встретиться?
  — Нет, — ответил я, — мне нечего ему сказать.
  — И вы собираетесь во что бы то ни стало идти до конца?
  — Да, собираюсь.
  Она сказала с горечью:
  — Вас не беспокоит, что вы можете причинить новый вред, новую боль моей дочери?
  — Напротив. Моя задача — сделать все, чтобы этого не случилось. Вам не приходила в голову мысль, что я тоже думаю о Денизе и хочу предотвратить новые неприятности?
  — Новые? Боже мой, неужели вы думаете, что может еще что-нибудь произойти?
  — Да, и я хочу это остановить. Только не знаю, с чего начать.
  — Понимаю, — задумчиво сказала она и посмотрела на меня с внезапной улыбкой. — Знаете, мистер Гейл, вы мне нравитесь. По-моему, вы человек, которому можно довериться. Если бы мне понадобился детектив для расследования какого-нибудь щекотливого дела, то я, пожалуй, наняла бы вас.
  — Всегда готов угодить клиенту.
  Я поклонился с шутливой галантностью. Она рассмеялась.
  — Неужели? Ну, мне-то вы не старались угодить, не правда ли? Хотя, возможно, вы не считаете меня своей клиенткой. Это место занимает мой муж. Однако, пока вы не заподозрили меня в новом преступлении…
  — Вы не должны так думать…
  — Почему бы и нет? — перебила она меня. — По-моему, такое предположение вполне закономерно. Решение поговорить со мной у вас возникло сразу после встречи с моим мужем. Вы позволили мне думать, что за взятку готовы прекратить расследование, но сами этого не сделали и продолжали работать дальше. У вас довольно интересные методы работы.
  — Неужели?
  — Да. Вы взяли у меня чек на пятьсот фунтов и по какой-то неизвестной причине, которую вы лучше меня знаете, подписали его и отдали Клоду Уинсу. На следующее утро он получил наличные по этому чеку, об этом я узнала в банке. Позже я прочла в газете, что Уинс свалился со скалы и разбился. Что вы на это скажете, мистер Гейл?
  Я остановился и миссис Эллерден тоже. Я подумал, что она неглупая женщина.
  — Почему вы думаете, что я сам отдал чек Уинсу? — спросил я. — Может быть он украл его?
  — Вряд ли. Вы не тот человек, мистер Гейл, который будет носить с собой подписанный чек. Вы бы подписали его перед получением денег или передавая его Уинсу.
  — А зачем мне понадобилось отдавать тому пятьсот фунтов?
  — Ну, тут есть несколько предположений. Возможно, вы хотели, чтобы он не мешал расследованию, или рассчитывали получить какую-то информацию, если ему было что-то известно.
  — Вы невысокого мнения об Уинсе? — спросил я.
  — Да, я считаю его шантажистом. По-моему, вы тоже так думаете. Знакомый кассир в банке рассказал мне, что полиция сняла отпечатки пальцев с найденный у Уинса денег, и они совпали с отпечатками пальцев этого кассира. Так что это те самые деньги, которые он выдал ему.
  — Ну и ну! — сказал я. — Вам следовало бы стать детективом, миссис Эллерден.
  — Полиция интересовалась счетом Уинса. Они думали, что, возможно, он украл этот чек у человека, которому я его дала. Но я знала, что Уинс не крал чек, а получил от вас. Он не настолько храбрый человек, чтобы отважиться на кражу. Я решила, что с помощью этого чека вы хотели поставить его в трудное положение, потому что никто бы не поверил, что вы отдали его добровольно.
  Я ничего не ответил, но с каждой минутой она нравилась мне все больше.
  — А теперь мне нужно идти, — сказала миссис Эллерден. — Продолжайте расследование и не беспокойтесь о тех пятистах фунтах. Мне хотелось бы, чтобы вы купили себе что-нибудь на них… в память о мистере Уинсе. Потому что, даже если бы он не упал со скалы… а ведь он упал, мистер Гейл?.. Даже тогда вы нашли бы способ заткнуть его грязный рот, что мне так и не удалось сделать.
  — Вы много заплатили, миссис Эллерден? — спросил я.
  — Не слишком, но вполне достаточно. И не прямо. Я дала ему работу в доме и заплатила за нее втрое дороже, чем она стоила.
  — Почему? Что было ему известно?
  — Не знаю. Но что-то было известно. А я не хотела рисковать. Может быть, вы скажете мне, что он знал?
  — Не сейчас, — ответил я. — Как-нибудь мы поговорим с вами по душам за чашкой чая.
  Я улыбнулся ей.
  — Спокойной ночи, мистер Гейл, — сказала она, — думаю, что мы с вами скоро встретимся.
  Она направилась через лужайку к своей машине.
  Я прошелся немного, выкурил сигарету и вернулся в отель. Поднявшись в свой номер, я лег в постель и стал думать. Я понимал, что теперь должен быть очень осторожен в своих умозаключениях.
  Мой желудок давал о себе знать, слишком долгий и трудный был у меня сегодня день. Врач прописал мне полный покой.
  Ха! Покой!
  Мои мысли обратились к Харту Аллену. У меня было довольно ясное представление о всех других участниках этого дела: о Джоне Эллердене, его жене, о Денизе, Юстасе Трединоре и о Клоде Уинсе.
  Я встал с постели и стал расхаживать по номеру. Боль в желудке усилилась. Я нашел в чемодане полбутылки виски и глотнул немного. Сразу стало легче. Я снял трубку и набрал номер Линнана.
  — Хелло, Ники, — сказал он, взяв трубку. — Как дела? Что нового?
  — Все в порядке, Майк. Я постепенно продвигаюсь, правда, медленно.
  — Какое у тебя впечатление о деле? Оно приличное или грязное?
  — Чертовски грязное, — ответил я.
  — Вот как! Впрочем, так и должно быть. Эти дела всегда бывают такими.
  — Возможно, ты прав.
  — Что тебе нужно от меня, Ники? — спросил он.
  — Я слишком мало знаю о Харте Аллене. Меня интересует, что стало с ним после возвращения домой. Женился ли он? Как он устроился, где работает? Сможешь ты это узнать?
  — Забавно, что ты попросил об этом. Сегодня мне самому пришла в голову такая мысль. Я закажу сейчас же разговор с Нью-Йорком, свяжусь с Джефри и попрошу его выяснить это. О результатах я сообщу тебе завтра днем или вечером. Подойдет?
  — Вполне, Майк, — ответил я. — О'кей, до встречи.
  Я повесил трубку и еще немного походил по комнате. Майк был замечательный парень. Я работал вместе с ним в Марселе, когда меня взяло гестапо… Ну, это могло случиться с каждым и это не его вина. Интересно, что почти все Майки отличные ребята. Очевидно, в самом имени есть что-то такое.
  Я глотнул еще виски из бутылки и вернулся к Клоду Уинсу и его работе декоратора.
  Через несколько минут я спустился вниз в вестибюль отеля, где сидел только ночной портье.
  — Чудесная ночь, мистер Гейл, — сказал он. — Хотите немного погулять?
  — Нет, проехаться.
  — Надолго?
  — На пару часов.
  — Хорошо. Если захотите по возвращению чаю, то скажите мне.
  Я поблагодарил его, сел в машину и выехал на дорогу, ведущую к Тотнесу, с которой свернул к «Оранжевому люку».
  Оставив машину, я прошел в ворота и остановился в тени изгороди, глядя на дом. Ночью в нем было еще больше очарования, чем днем. Лужайки серебрились в лунном свете.
  Я подумал о том, что Фелпс спит в дальнем конце верхнего этажа, но меня интересовало другое место. Продолжая держаться в тени изгороди, я подошел к дому и нашел окно кладовой, расположенной рядом с отдельным номером. Открыть его ничего не стоило, и я забрался через него внутрь.
  Через полчаса я выбрался из дома, прошел к машине и вернулся в Мелки. Наконец-то мне удалось найти еще одну деталь для головоломки, причем чертовски важную деталь.
  На обратном пути я стал задавать себе вопросы и отвечать на них. Забавно, что раньше мне не приходило в голову спросить себя, каким же образом у Клода Уинса оказалось письмо, адресованное Харту Аллену и подписанное Мерилин.
  Мне казалось, что теперь я знал ответ на этот вопрос.
  Пятница — Трединор
  Я проснулся в 10 часов, выпил кофе, принял ванну, побрился и стал в пижаме расхаживать по спальне.
  Как ни странно, дело Эллердена действовало на меня угнетающе. И не потому, что у меня не было никаких проблесков в расследовании или новых мыслей. Они были, но мне они не нравились. По правде говоря, мне не нравилась вся эта история.
  Я снял трубку и попросил соединить меня с Линдл-отелем в Майплоре. Вскоре к телефону подошел Финни.
  — Как дела? — спросил он. — Надеюсь, ты еще не закончил расследование? Уж очень мне понравилось это местечко. Что нового?
  — Ничего особенного, — ответил я. — Слушай, Финни, помнишь ты говорил мне о Мэри Мак-Дугал?
  — Да, помню.
  — Ты сказал, что она лежит в больнице в Эксетере. Мне нужно, чтобы ты поехал и повидался с ней.
  Я сказал ему, о чем он должен с ней поговорить.
  — О'кей, — ответил я.
  Закончив разговор с Финни, я позвонил Джону Эллердену и договорился с ним о встрече в баре отеля. Он приехал вовремя. Глядя, как он вошел в бар, я подумал, что он сильный, неглупый и уверенный в себе человек. Пока он шел ко мне, я спрашивал себя, должен ли частный детектив обладать чувством долга?
  Я так ничего и не решил, этика всегда была моим слабым местом.
  Эллерден уселся рядом со мной. Он молчал и ждал, когда я заговорю. Я подумал, что его самообладание сильнее любопытства.
  — Я нахожусь в несколько затруднительном положении, — начал я. — Мне не нравится это расследование.
  Он спросил, что я имею в виду.
  — Насколько я понимаю, — сказал я, — вы отдаете себе отчет, что это дело может навредить Денизе. Она довольно чувствительная девушка, так что расследование может причинить ей лишние страдания. Мне хочется прекратить его.
  — Вы узнали что-то новое?
  — Нет, но я подумал о том, что если нам удастся найти виновника той заметки, он может в отместку натворить еще что-нибудь похуже.
  — Я предусматривал такую возможность, прежде чем обратиться в агентство Линнана, — сказал Эллерден. — Я все обдумал.
  — Значит, вы считаете нужным продолжать расследование?
  — Да, я считаю это своим долгом.
  — Ну что же, тогда я буду продолжать. — Он посмотрел на меня.
  — Вы напали на какой-то след?
  — Пока трудно сказать. У меня есть некоторые идеи, но идеи — это еще не доказательства.
  Эллерден встал.
  — Ну, если вы узнаете что-то определенное, сообщите мне.
  — Непременно.
  Он попрощался со мной и ушел.
  Я спустился на пляж, взял тент и отправился купаться. Поплавав некоторое время, я обнаружил, что движения уже не причиняют такую боль желудку.
  Я вернулся в отель в 12 часов и успел выпить виски в баре, когда позвонил Финни.
  — Ну, я увиделся с ней, — сказал он
  — Ты проделал все аккуратно? — спросил я, — она ничего не заподозрила?
  — Нет, все чисто.
  — Расскажи, что ты узнал.
  — Дело обстоит так: она хорошо помнит этот день. Ей нужно было поехать к подруге в Ньютон-Эббот, но она не могла этого сделать без очков. Рано утром ей позвонил оптик и сказал, что очки готовы. На приеме он посоветовал ей сходить к глазному врачу. Она сразу же отправилась вместе с приятельницей к своему постоянному врачу, который осмотрел ее и сказал, что нужно немедленно лечь в больницу, так как обнаружил быстро прогрессирующую глаукому. Он позвонил в больницу в Эксетер и договорился о том, чтобы ее приняли на следующий день.
  — А дальше?
  — Приятельница вернулась вместе с ней в дом Эллерденов. Днем позже она зашла за ней, и они вместе поехали в Ньютон-Эббот.
  — Вместе? Это точно?
  — Совершенно точно, — уверил меня Финни.
  — Хорошо.
  — И это все, что ты хотел знать? — спросил он удивленно.
  — Да.
  — А что мне теперь делать?
  — До вечера можешь располагать своим временем. Я свяжусь с тобой часов в восемь или позвоню завтра.
  Повесив трубку, я вернулся в бар, взял виски и сел в углу, откуда мне была видна набережная.
  Я думал о том, что передо мной в расследовании открыты два пути: я могу вести дело потихоньку, дожидаясь решительных событий, или могу сам начать сражение. Некоторым нравится девиз «Если сомневаешься, лучше не делай ничего». Может быть, он и хорош в отдельных случаях, но слишком пассивен. Я пришел к выводу, что в данный момент он мне не подходит.
  Какого черта! Если это будет неприятное дело, сыграем грубо и покончим с ним.
  Я попросил телефонистку соединить меня с Трединор-Маунт и, когда она это сделала, попросил позвать мистера Трединора.
  Было три часа, когда я остановил машину около железных ворот, ведущих в Трединор-Маунт. День был чудесный. Стояла особая тишина, которую подчеркивали сельские запахи, далеко разносившиеся в летнем воздухе.
  Я вышел из машины и пошел к дому по подъездной аллее, окаймленной деревьями. Дом был наполовину бревенчатый, хранивший аромат подлинной старины. Около него стоял амбар и другие хозяйственные постройки. За домом был цветник, а дальше, насколько видел глаз, расстилались хлебные поля. Я позвонил у двери, и меня проводили в библиотеку.
  Юстас Трединор выглядел почти таким, каким я представлял его себе. Он был в бриджах и сапогах для верховой езды, ворот шерстяной рубашки был расстегнут и открывал крепкую шею. У него было загорелое худощавое лицо и иссиня-черные волосы. Я обратил внимание на его руки — загорелые с длинными пальцами. Но больше всего меня поразили его глаза — глубоко посаженные, черные и проницательные. Однако у рта и в уголках глаз были тонкие морщинки, говорившие о добродушии.
  Я подумал, что Юстас Трединор может быть при желании и беспощадным, и великодушным человеком. Он наверняка имеет сложившиеся взгляды на жизнь, и не так-то легко заставить его изменить их.
  — Добрый день, — сказал Трединор. — Насколько я понял, у вас ко мне важное дело. Чем могу быть полезен?
  — Пока еще не знаю, Трединор. Посмотрим.
  Он удивленно поднял брови и слегка улыбнулся.
  — Не совсем понимаю, что означает этот тон. Не хотите ли присесть?
  Я сел в одно из больших кресел у камина, а он за свой письменный стол.
  — Мне очень жаль, что мой тон показался вам неприятным. Но, может быть, это даже к лучшему, потому что у меня к вам не очень приятное дело. Так что я поскорее изложу его вам, а потом посмотрим, как вы к нему отнесетесь и какую займете позицию.
  Он снова улыбнулся.
  — Значит, я должен буду занять какую-то позицию?
  — Да, придется.
  Он открыл ящик стола, достал коробку сигарет и предложил мне закурить. Я взял сигарету.
  — Меня зовут Николас Гейл, — я работаю в детективном агентстве Линнана и приехал сюда по просьбе Джона Эллердена расследовать дело по поводу заметки в газете. Вас это удивляет?
  Трединор немного подумал.
  — Нет, не удивляет, — ответил он. — Я знаю Джона Эллердена. Он очень педантичный человек. Мне вполне понятны его чувства.
  — Что ж, тем лучше, — сказал я. — Когда я начал работу над этим делом, у меня не было никакой зацепки, Я знал, что мистер Эллерден не хочет, чтобы я беспокоил его жену, но, решив поступить наперекор его желанию, я встретился с ней.
  — Вы уверены, что поступили разумно, Гейл? — спросил он.
  — Думаю, что да. Хотя детективам не всегда приходится руководствоваться разумом. Мудрость редко приводит к успеху в нашем деле.
  — Прошу вас, продолжайте.
  — Сначала позиция, занятая миссис Эллерден в отношении расследования, показалась мне странной. Она хотела, чтобы я уехал из города, объясняя это боязнью поднять новую грязь со дна. Это было мне понятно. Она надеялась, что все со временем уляжется. Возможно, вы согласны с ней?
  — Да, согласен, — кивнул Трединор.
  — Единственное, что мне было непонятно, это то, почему ей не хотелось, чтобы ее муж знал о том, что она посоветовала мне уехать из города. Тогда я не понимал этого, но теперь, кажется, понимаю.
  — Почему же ваше мнение изменилось?
  — Оно изменилось из-за Клода Уинса, — сказал я. — Он догадался, что я расследую дело с заметкой, и решил помочь мне, так как каким-то образом был связан с ним. Мы договорились о встрече, но на следующий день он заявил, что передумал и ничего не скажет мне.
  — Довольно странно, не правда ли? — спросил Трединор, внимательно наблюдая за мной.
  Я покачал головой.
  — Обычное дело: я предложил ему за информацию деньги, но кто-то другой обещал ему за молчание больше.
  — Интересно, кто бы это мог быть?
  — Я не знаю. Пока могу только строить предположения.
  — А могу я узнать о ваших предположениях?
  — Конечно. Этим другим могли быть вы или миссис Эллерден. Так я и подумал, приехав на встречу с Уинсом в его коттедж и обнаружив, что он сбежал.
  — Но потом ваше мнение изменилось. Почему?
  — Видите ли, я считаю, что вмешательство миссис Эллерден или ваше может быть продиктовано одним — заботой о Денизе и стремлением поскорее предать забвению дело с заметкой. Именно поэтому вы могли войти в контакт с Уинсом и заплатить ему, чтобы он убрался из города. Но когда я пришел в коттедж, то получил там хорошую трепку от трех типов, — я улыбнулся, — и, конечно, не мог поверить, что эту трепку организовали вы, как бы вам ни хотелось прекратить расследование.
  — Что ж, вполне логично.
  — Значит, — продолжал я, — в расследование вмешалась какая-то другая фигура. Этот человек убедил Уинса как можно скорее убраться из города и устроить мне взбучку, чтобы заставить отказаться от дела.
  — Я вижу, вы не теряете времени даром, Гейл, — сказал Трединор. — Мне непонятно только одно: когда появлюсь в этой истории я?
  — Вы появитесь в ней в среду, часов в 9 вечера, — ответил я.
  Он долго смотрел на меня.
  — Вы, наверное, шутите?
  — Нет, когда я работаю, то никогда не шучу. Сейчас я расскажу вам о своих предположениях.
  Он сказал нетерпеливо:
  — Что ж, послушаем ваши предположения.
  — Кто-то сообщил вам в среду, что Уинс собирается месяца на два покинуть Мелки. Но когда расследование закончится, то вернется и может приняться за старое — продолжать шантажировать Эллерденов. По вполне понятной причине вам этого не хотелось. Вы любите Денизу Эллерден и единственное, чего вы хотите — это избавить ее от неприятностей в связи с этим грязным делом. Поэтому вы решили встретиться с Уинсом и поговорить. О чем? Могу только предполагать.
  Наверное, вы хотели сказать ему, что если он вернется в Мелки и упомянет имя Денизы, то его ждет хорошая взбучка, после чего вы обратитесь в полицию и обвините его в шантаже.
  — Почему вы думаете, что я считал Уинса способным шантажировать кого бы то ни было?
  — На этот вопрос очень легко ответить: вам рассказала об этом миссис Эллерден.
  Трединор снова поднял брови, положил в пепельницу окурок и закурил новую сигарету.
  — А вы предполагаете, что Уинс мог шантажировать и ее? — спросил он.
  — Вряд ли это можно назвать шантажом. Вероятно, дело произошло так: после появления заметки в газете, когда еще весь город говорил о ней, Уинс встретился где-нибудь с миссис Эллерден и выразил ей свое сочувствие по поводу очень лживой публикации, сказав при этом, что на чужой роток не накинешь платок, поэтому по городу ползут самые фантастические сплетни. Он сам слышал кое-что…
  На этом Уинс, вероятно, остановился. Миссис Эллерден достаточно умна, чтобы не расспрашивать, что же именно он знает. Поэтому она поступила чисто по-женски: дала ему работу по оформлению своего дома и заплатила за нее в три раза больше, чем она стоила. Об этом она сама рассказала мне.
  — Я тоже знаю об этом от нее, — сказал Трединор. — Но лучше вернемся к среде.
  — Что же, вернемся, — согласился я. — В среду вечером вы отправились повидаться с Уинсом. Вероятно, вы оставили машину на главной дороге и пошли к коттеджу через Прол-Пойнт по тропинке, которая идет по краю скалы. Там на полдороге вы встретили Уинса. Он быстро шел, держа чемодан в руке, и был вполне доволен собой. Держу пари, что встреча с вами его не обрадовала.
  Я замолчал. Трединор ничего не ответил.
  — Вы сказали Уинсу, что обещали разнести его в клочья при новой попытке шантажа, но от отреагировал на это совсем не так, как вы ожидали. Он совсем не испугался и сказал вам что-то, что привело вас в ярость. Вы потеряли самообладание, и тогда произошло одно из двух: или вы намеренно сбросили его со скалы, или ударили, и он упал случайно.
  Я посмотрел на Трединора. Его лицо помрачнело. Значит, я попал в точку.
  — Выслушайте меня, я не полицейский и не имею оснований сочувствовать Уинсу. Он был всего лишь опасной злобной крысой. Так что, если вы нарочно сбросили его… Что ж, пусть будет так! Но я работаю в данный момент на Джона Эллердена и не хочу, чтобы вы сказали что-то такое, о чем потом пожалеете.
  — Тогда, может быть, вы посоветуете мне, что я должен сказать? — съязвил он.
  — Я на вашей стороне, Трединор. Скажите мне только одно, можете вы отчитаться за свои передвижения в среду вечером часов, скажем, с 8.30 до 9.30? Другими словами, есть у вас алиби?
  Он покачал головой.
  — Кажется, нет.
  — Итак, мы с вами понимаем друг друга, — сказал я. — В смерти Клода Уинса повинны вы. Мне хотелось бы знать одно: вы хотели убить его или это был несчастный случай?
  — Несчастный случай. — Трединор подошел к окну. — Вы неплохой отгадчик, Гейл. Все, что вы сказали, в общих чертах верно. Я поехал к Уинсу, чтобы поговорить, и встретил его на тропинке. Во время разговора я старался держать себя в руках, но в конце концов он сказал нечто такое, что взбесило меня, и я потерял контроль над собой.
  Он затянулся сигаретой, глядя в окно.
  — Во время нашего разговора, — продолжал он, — Уинс поставил чемодан на землю позади себя. Когда я в ярости сделал шаг ему навстречу, он отступил назад и споткнулся о чемодан. Он забыл о нем и забыл, что тропинка в этом месте очень узка. Он свалился с утеса, а вдогонку я спихнул его чемодан.
  Я кивнул:
  — Я так и думал, что это был несчастный случай. По-моему, полиция тоже считает падение Уинса случайным. Там не будут особенно морочить себе головы по поводу его смерти.
  Трединор вернулся к столу, и я увидел, как помрачнело и осунулось его лицо.
  — Очень хорошо, что вы пришли сюда и поговорили со мной, — сказал он. — Я был очень озабочен этим и не знал, как поступить.
  — Вполне понимаю вас, — ответил я. — В обычном случае вы отправились бы в полицию, но сейчас вы понимаете, что эта история вызовет новые сплетни о Денизе Эллерден. Верно?
  — Верно.
  Я закурил новую сигарету.
  — Вы приехали сюда только для того, чтобы рассказать мне все это? — спросил Трединор.
  — Нет, у меня к вам еще одно небольшое дельце, — сказал я. — Раз я начал это расследование, то, каким бы неприятным оно не оказалось, я его закончу. Я не считаю нужным идти в полицию с рассказом о том, что произошло между вами и Уинсом. Уинс мертв, и мне известно, что он заслужил эту смерть. Так что я не собираюсь никому рассказывать об этом при одном условии…
  — При каком же? — поднял голову Трединор.
  — При том условии, что вы не будете заниматься самодеятельностью. С этого момента расследование пойдет тем путем, который я сочту нужным. Я не хочу, чтобы в него совали свой нос. Агентство Линнана направило меня сюда, чтобы я нашел виновника заметки в «Мелки-рекорд», и я это сделаю. И если кто-нибудь попытается сунуть нос в расследование, то ему не поздоровиться. Вы усвоили это?
  Трединор улыбнулся.
  — По-моему, вы выразились вполне ясно.
  — Прекрасно, — сказал я. — Возможно, мне понадобится ваша помощь. В таком случае я свяжусь с вами через своего помощника по фамилии Финни. Вы сразу его узнаете по сильному канадскому акценту. Сделайте то, что он попросит. Вы убедитесь потом, что это будет в ваших интересах.
  — Понимаю, — протянул он, слегка ошарашенный моим напором. — Миссис Эллерден описала вас мне как личность. Думаю, что она была права.
  — Это покажет время.
  Мы обменялись рукопожатиями и я вышел.
  Я подъехал к «Оранжевому люку» в 6.30, оставил машину у ворот и вошел в здание с главного входа. В приемной никого не было, но я позвонил, и через минуту появился Фелпс.
  — Добрый день, сэр, — приветствовал он меня. — Чудесная погода. Что вам принести? Мартини?
  — Нет, лучше виски с содовой. Но это может подождать. Я хочу поговорить с вами.
  Он вопросительно посмотрел на меня. Я вынул бумажник, достал из него две пятифунтовые банкноты и свернул их.
  — Послушайте, Фелпс, я помню, как во время нашего первого разговора вы сказали мне, что владельцы этого заведения собираются продавать его.
  — Совершенно верно, сэр. У них нет денег, чтобы содержать убыточное заведение. Мы получаем немного доходов от бара и ежемесячных танцевальных вечеров, но этого слишком мало, чтобы окупить все расходы.
  — Понимаю. Я обдумал все и решил купить этот дом, если цена подойдет мне. Или я превращу его в настоящую сельскую гостиницу, или, в худшем случае, перееду сюда и буду здесь жить, а часть дома сдам в наем. Дело в том, что он мне понравился.
  — Мне тоже, — сказал Фелпс. — Знаете, сэр, не годится забегать вперед, но… если вы купите это заведение, то мне хотелось бы остаться в нем…
  — Ну что же, это можно обсудить, а пока…
  Я протянул ему деньги. Он непонимающе посмотрел на меня.
  — За что, сэр?
  — Прежде, чем начинать торговаться, мне хотелось бы взглянуть на бухгалтерские книги. Меня интересует, как шли здесь дела раньше. Это возможно?
  Он кивнул.
  — За это не надо платить, сэр. Книги наверху. Я получил распоряжение выдавать их всем, кто захочет купить дом.
  — Неважно, все равно оставьте эти деньги себе, — сказал я. — Так можно мне сейчас же взглянуть на книги?
  — Конечно.
  Мы поднялись по лестнице наверх, прошли в дальнюю часть дома и вошли в заставленную вещами комнату. На полке лежали книги.
  — Вот они, — сказал Фелпс. — Располагайтесь.
  — Хорошо. Я бегло просмотрю их, чтобы получить представление о тогдашнем положении дел, а потом спущусь вниз и выпью виски.
  Фелпс вышел и закрыл за собой дверь.
  Из книг мне были нужны только регистрационные. Я нашел их и положил на стол. Меня интересовала книга, начатая в июле 45-го года. Я начал просматривать ее, это было довольно легко, так как на каждой странице было только по 12 записей. Просматривая книгу, я понял, что капитан Харт Аллен часто останавливался в отдельном номере. Его подпись встречалась за сорок пятый год 17 раз.
  Я взялся за книгу регистрации сорок шестого года. Вначале фамилия Харта Аллена тоже часто встречалась, но в мае она не появилась ни разу. В июньских записях ее тоже не было, за исключением одного раза в конце месяца. Кажется, за два месяца это был единственный и последний раз, когда капитан Харт Аллен снимал отдельный номер.
  Это все, что меня интересовало. Итак, история Денизы подтверждена. Эскадрилья Харта Аллена оставила Эксетер последней. Это произошло в начале июля 46-го года. А регистрация в конце июня относится к вечеру приема в Эксетере, о котором рассказывала мне Дениза.
  Я вырвал страницу из книги, сложил ее и сунул в карман. Поставив книги обратно на полки, я спустился вниз. Фелпс сидел в приемной.
  Я подошел к нему.
  — Я пролистал книги, но мне бы хотелось заняться ими более подробно.
  — Пожалуйста, в любое удобное для вас время, сэр, — ответил он.
  Я раздумывал некоторое время, потом сказал:
  — Знаете, что мы сделаем, Фелпс? Завтра днем я буду очень занят, а вечером приду сюда, чтобы досмотреть их. Самое лучшее — это остаться на ночь в отдельном номере, поужинать и заняться делом. Как вы смотрите на это?
  — Конечно, сэр. Я буду рад сдать вам этот номер.
  — Вот и прекрасно. Отнесите в него книги. Я приду сюда часов в 11. Чтобы я вас не тревожил, оставьте мне какой-нибудь ужин в гостиной.
  — Я дам вам ключ от номера, сэр. У него имеется отдельный вход, вы сразу найдете его с задней части дома — зеленая дверь рядом с окном. Вы можете приехать в любое время, сэр. Я позабочусь, чтобы номер приготовили для вас.
  — Меня это устраивает, — сказал я ему, — а в воскресенье утром мы с вами поговорим.
  Управляющий открыл регистрационную книгу, лежащую на стойке. Я вписал в нее имя, фамилию и обычные детали. Затем он снял ключ с гвоздя и подал его мне. Я выпил виски, расплатился и уехал.
  Было часов восемь вечера, когда я вывел машину на обочину дороги, закурил сигарету и погрузился в размышления. Да, настало время серьезно обдумать свои действия. Собственно, думать было особенно не о чем. Я должен был решить, буду ли я плыть по течению в этом деле, дожидаясь решающих событий, или возьму инициативу в свои руки и доведу все до конца.
  Если говорить начистоту, мне даже решать ничего не требовалось. Я уже знал, как поступлю, и просто тянул время, убеждая себя, что можно выбрать другой путь, чтобы закончить дело иначе. Обычная ерунда…
  Я подумал о Роуксе. Мне казалось, что его нужно поскорее обезопасить, потому что при желании он мог причинить много хлопот.
  Я сел в автомобиль и поехал в Майплор, обдумывая по дороге план действий и пытаясь найти в нем слабые места. Их не было. Это означало, что или план очень хорош, или я совсем ослеп и не вижу недостатков.
  Я нашел Финни в баре. Он пил виски и изучал программу скачек. Я заказал выпивку и уселся рядом с ним.
  — Завтра ты будешь весь день занят, — сказал я ему, — так что не назначай никаких свиданий.
  — О'кей, — ответил он. — Буду рад заняться делом, а то я что-то застоялся, Здешняя обстановка действует расслабляюще, наверное, морской воздух мне вреден.
  Я усмехнулся.
  — Может быть, ты переборщил немного с воздухом? Что-то у барменши слишком ледяной вид.
  Он огрызнулся:
  — Послушай, мы что, встретились, чтобы обсуждать мои любовные дела? Для тебя нет ничего святого.
  Но при этом бросил на барменшу взгляд, который в его понимании был испепеляюще-страстным.
  — Слушай внимательно, Финни, потому что это серьезно, — сказал я. — Завтра утром тебе придется встретиться с Роуксом.
  — Понял. Роукс — это наборщик из газеты, которого подозревают в причастности к заметке. Как у него с алиби?
  — У него нет алиби. Роукс виновен — это он поместил заметку. Завтра утром ты встретишься с ним. Завтра суббота, и он кончает работу около 12 часов. Захвати его по дороге домой, предложи выпить и поговори по душам.
  — А о чем вести речь?
  — Можешь сказать ему, кто мы такие и зачем сюда приехали. Скажи, что мне все известно, и что, если он завтра задержится в Мелки до 4 часов дня, то его арестуют. Пусть уложит свои вещички и уматывает. Передай ему, что я назначаю встречу на 2.30 в Шеппи-баре на Майплорской дороге. Мне нужно с ним поговорить. Если он будет вести себя хорошо и сделает все, что я велю, то я отпущу его на все четыре стороны. Если же он вздумает что-нибудь предпринимать, то попадет в тюрьму. Втолкуй ему это.
  — Ты думаешь, он послушает меня? — спросил Финни.
  — Я не думаю, я знаю.
  — А что мне делать потом?
  — Закончив с Роуксом, возвращайся сюда и жди. Завтра ты можешь понадобиться мне в любое время.
  — О'кей, — ответил он.
  Я допил виски и попрощался.
  — Увидимся. Пока.
  — Похоже, что ты наткнулся на что-то стоящее, — заметил Финни.
  — Надеюсь.
  Я потихоньку поехал в Мелки, делая 25 миль в час. Это самая приятная скорость, если не нужно никуда спешить. Выехав на длинную изогнутую набережную, я остановил машину, вышел из нее и стал слушать крики чаек и смотреть, как волны, шурша, набегают на гальку.
  Был теплый мирный вечер. Я думал о том, сколько еще времени задержусь здесь и куда поеду потом. Мне это было совершенно безразлично. Наверное, где-то еще меня ждет работа. Что-нибудь остренькое.
  Я почувствовал усталость, сел в машину и поехал в отель. В холле ко мне подошел ночной портье.
  — Вас ожидает один господин в баре, сэр, — сказал он.
  Я прошел в бар, прикидывая по пути, кто бы это мог быть? Наверное, Джон Эллерден или Юстас Трединор.
  Но я ошибся. Это был Майк Линнан. Он сидел в углу бара, пил виски и курил длинную тонкую сигару.
  Майк — красивый малый, высокого роста, худощавый, гибкий. У него коротко остриженные темные волосы и загорелое лицо, почти все время улыбающееся.
  Я сел рядом с ним за столик и вместо приветствия спросил:
  — Как ты здесь очутился? По делу или просто так?
  — Привез тебе хорошие новости, Ники. Помнишь крошку по имени Лана Джервис, дочь британского генерала? Кажется, какое-то время ты был к ней неравнодушен.
  Бармен принес нам виски и ушел за стойку. Я подумал, что ничего нового быть не может, а вслух сказал:
  — Да… помню, Я считал ее своей девушкой, но все сложилось иначе. Ей не понравилась моя прическа, и мы расстались. А в чем дело?
  Майк усмехнулся.
  — А я слышал другую версию. Мне говорили, что Лана была тебе верна, пока не услышала про твой роман с Долорес Рутнел. Тогда она раскипятилась, вы крупно поговорили и решили разойтись. Верно?
  — Почти, — бросил я нехотя. — Ну так что?
  — Хорошие новости, братец, — подмигнул мне Майк, широко улыбаясь. — Пару дней назад Долорес Рутнел переходила дорогу и ее сбила машина. Ее доставили в больницу со сломанной ногой и ушибами. На следующий день она решила облегчить свою душу признанием, позвонила Лане Джервис и рассказала о том, что весь роман между нею и тобой она выдумала и во всем виновата она одна. В общем, это была настоящая исповедь. Как тебе это нравится?
  — А что было потом? — спросил я.
  — Лана попросила папочку найти тебя. Через посольство США он добрался до меня. — Майк затянулся сигаретой. — Я так и думал, что ты напросился на эту работу из-за неприятностей с какой-нибудь крошкой.
  — Что ты сказал Лане?
  — Что ты на днях вернешься в Лондон и, вероятно, зайдешь к ней. Ее это успокоило. — Он посмотрел на меня сквозь дым сигары. — Это не мое дело, Ники, но Лана Джервис — это потрясающая женщина. Если бы у меня была такая очаровательная приятельница, то я бы радовался жизни.
  Я усмехнулся.
  — Держу пари, что так. И ты приехал сюда только за тем, чтобы сообщить мне это?
  — Не совсем. Я приехал сюда, чтобы закрыть дело Эллердена и отозвать тебя. Собирай свои вещички и отправляйся в Лондон к своей крошке.
  Я посмотрел на него.
  — Кто закрывает это дело? — Майк спокойно сказал:
  — Я закрываю, Ники, а я — босс. — Его улыбка стала строже.
  — Если ты босс, так объясни мне, почему мы бросаем это дело. Я не знал, что ты бросаешь работу на середине. Что случилось?
  Он пожал плечами и отпил виски.
  — Харт Аллен приехал вчера в Англию, а завтра собирается быть в Мелки. Думаю, что после этого нам здесь делать будет нечего.
  — Это что-то новое, — присвистнул я. — Расскажи мне об этом, Майк, и не веди себя так чертовски таинственно.
  Он сказал:
  — С самого начала я понимал, что рано или поздно слух о заметке дойдет до него в Нью-Йорке. Я полагал, что какой-нибудь приятель расскажет ему о ней, но никогда не думал, что он узнает об этом так, как случилось.
  Я нетерпеливо ждал продолжения.
  — По твоей просьбе я связался с Стрейси Уэббом в Нью-Йорке, который там представляет филиал моего агентства, и попросил его разузнать все об Аллене. Это заняло немного времени. Вскоре он позвонил мне, рассказал все, что ему удалось узнать, и сообщил, что в данное время Харт летит на самолете в Англию. До войны этот парень работал в конструкторском бюро тракторной корпорации Ван-Хьюта. Мелкий служащий с ничтожным жалованием. Там его угораздило влюбиться в дочь босса, Мерилин, и даже добиться взаимности. Улавливаешь? — Я кивнул.
  — Аллен пошел к старику и сказал, что хочет жениться на его дочери. Тот посоветовал ему утопиться и выставил с работы за то, что ему пришла в голову такая дикая мысль. С тем Аллен и ушел. Потом разразилась война, и он вступил в ВВС. Он оказался отличным летчиком, получил повышение по службе и нахватал кучу орденов и медалей.
  — Верно, — сказал я, — но кроме этого он любил спиртное и женщин.
  Майк кивнул.
  — Да, но все это с горя, потому что он не мог жениться на Мерилин. Итак, все это время она выжидала и вела счет полученным им медалям. В начале прошлого года, за два месяца до возвращения Харта Аллена в Штаты, у Мерилин состоялся откровенный разговор с отцом. Она сказала старику, что если Харт Аллен — летчик-асс и капитан ВВС с кучей наград — недостаточно хорош для семьи Ван Хьютов, то она уйдет из дома и выйдет за него замуж. Понятно, Ники?
  — Понятно.
  — К тому времени взгляды старика изменились. Он согласился на брак дочери с Алленом при условии, что тот возьмется за ум. Он обещал ему по возвращении на родину хорошую работу и свое благословение, если Аллен бросит пить.
  Я перебил его:
  — Тогда Мерилин написала Аллену, передала ему условия отца и просила бросить пить и волочиться за женщинами. Аллен ей ответил, что ему нужна только она, и что спиртного теперь он в рот не возьмет. Тогда она снова написала ему и просила как можно скорее вернуться домой, потому что это приблизит их свадьбу. Она писала, что верит его обещаниям, потому что знает, что он не хочет обмануть ее ожидания.
  — Верно, — удивился Майк. — А откуда тебе это известно?
  — Я читал одно из ее писем, — ответил я улыбаясь. — Продолжай свой рассказ, Майк.
  — Полтора месяца назад эти детки должны были пожениться. Все было в порядке, Ван Хьют уже начал привязываться к Аллену, как вдруг какой-то сукин сын присылает отсюда Мерилин номер газеты с клеветнической статьей, обведенной синим карандашом. Как тебе это понравится?
  — Неважно, как мне это понравится, — сказал я. — Важно, что это не понравилось Мерилин. Она поверила статье и поняла, что в то время, как Аллен клялся ей в любви и верности, он одновременно увивался за Денизой Эллерден. Конечно, она пришла в ярость.
  — Верно, — согласился Майк. — Она заявила Аллену, что ждала его годы, а он обманул ее. Она порвала помолвку и выставила жениха. Тот совершенно вышел из себя и пообещал приехать в этот городишко и разнести его в щепки. Он говорит, что не уедет отсюда, пока не докажет, что эта статья лживая.
  — Он сам тебе сказал все это? — спросил я.
  — Да, я видел его сегодня утром в «Савое» в Лондоне. Завтра он будет здесь.
  — И, наверное, он утверждает, что между ним и Денизой Эллерден ничего не было?
  — Да, он так говорит. Он заявляет, что семья Эллерденов хорошо относится к нему. Говорю тебе, он вне себя от ярости.
  — Понимаю, — сказал я. — И по этой причине мы должны закрыть дело?
  Майк пожал плечами.
  — А что нам остается делать? Послушай, Ники, мы ведь работаем на Джона Эллердена, и я обещал ему провести расследование деликатно и тонко. Ну, если бы мы нашли виновника заметки, тогда, конечно, другое дело. Но ведь тебе это сделать не удалось, иначе ты сообщил бы мне об этом. Как же нам вести расследование дальше? Завтра сюда приедет Аллен — поднимется дьявольский шум, и вся наша тонкая работа пойдет насмарку. По-моему, сейчас самое время для нашего агента попрощаться и испариться. Так что мы закрываем дело.
  — Нет, так не пойдет, Майк. Мы не закрываем дело, — отрезал я.
  Он закусил губу, потом спокойно сказал:
  — Ники, даже тебе я не позволю так говорить со мной.
  — Чепуха! — взорвался я. — Пока я здесь, дело не кончено. — Я поднял руку и остановил Майка, собирающегося что-то ответить мне. — Послушай, Майк, помнишь я работал на тебя в Марселе во время войны? Я был в группе из шести человек. Марсельское гестапо узнало от осведомителя о нашей группе за два месяца до дня «Д». Тебе было известно, что Джонни Киселинг из 15-й группы получил доступ к оборонительным планам немецкого командования в этом районе. Он должен был доставить эту информацию в Лондон. Но ты понимал, что пока он будет в дороге, ты должен выдать кого-то немцам, чтобы отвлечь их внимание от Джонни. И ты выдал меня. — Майк медленно проговорил:
  — Верно, Ники, но у меня не было другого выхода, ты ведь знаешь. Я выдал им тебя, потому что ты больше всего подходил для этого.
  — Знаю, — сказал я. — Когда эти ублюдки в черном схватили меня, я понял, что произошло. Кто-то сообщил им, что информация об их обороне находится у меня. Это сделал ты, и я знал, почему ты это сделал. Я должен был отвлечь внимание этих типов от Джонни. Что же, я сделал то, что ты ждал от меня, и дал возможность Джонни исчезнуть. И я тогда не спорил с тобой, черт побери, а теперь ты не должен спорить со мной. Я не брошу это дело. И если ты спросишь меня почему, то я не отвечу.
  Майк долго смотрел на меня, потом задумчиво произнес:
  — Если ты так ставишь вопрос, Ники, то я оставлю это дело на твое усмотрение. Похоже, что ты ухватился за что-то важное и не хочешь пока говорить. Но как быть с Алленом? Что нам делать, когда он приедет сюда и устроит здесь фейерверк?
  — Фейерверк устрою я, а не Аллен, — пообещал я. Он поднял брови.
  — Вот даже как? Значит, дело обстоит серьезно. — Он усмехнулся. — Может быть, тебе известно что-то, что ты не хочешь говорить Эллердену? А, может быть, мой собственный взгляд на это дело ошибочен?
  — Каков же твой взгляд? — спросил я. Он пожал плечами.
  — Я хорошо тебя знаю, Ники. Знаю, что если не считать твоего отношения к юбкам, то равного тебе сыщика не отыщешь в мире. Но только, если не говорить о юбках.
  — Чепуха! — отозвался я. Майк искоса взглянул на меня.
  — По моей теории ты влюблен в Денизу Эллерден. На твоей физиономии видны следы крепкой работы. Похоже, что кто-то сводил с тобой счеты из-за женщины. Может, ты снова влюблен?
  — Законом это не запрещается, — отпарировал я. — Но откуда у тебя эти мысли?
  Майк достал из кармана листок и подал его мне. Я прочел напечатанный на машинке текст:
  «Майк,
  Почему бы вам не отозвать отсюда Гейла? Чего может добиться этот бабник? Если он еще останется здесь, то не исключено, что в газете появится новая статья, посерьезней прежней. Будьте разумны, полковник Линнан. Занимайтесь своими делами, а я займусь своими».
  — Я получил это письмо сегодня утром. Боюсь, что это серьезное предупреждение.
  — Возможно, — ответил я ему вставая. — У меня на верху есть бутылка виски. Пойдем выпьем?
  — Идет, — сказал Майк, оставляя кресло. — Потом он вдруг улыбнулся. — Надеюсь, виски развяжет тебе язык, и ты расскажешь мне о своих любовных делах. Так или иначе, но это должно быть интересно.
  Суббота — Кульминация
  Я встал в 10 утра, подошел к окну и выглянул на улицу. Был чудесный безоблачный день. Прекрасно, — подумал я. Но с моим самочувствием дело обстояло не так хорошо. У меня болела голова, и язык был шершавый, как терка. Накануне мы расстались с Майком, прикончив две бутылки виски. Он действительно рассчитывал, что спиртное развяжет мне язык, но этого не произошло. Все мои тайны остались при мне. Зато после разговора со мной Майк окончательно решил предоставить мне полную свободу действий. У него просто не было другого выхода.
  Впрочем, моя позиция была довольно разумной. Я работал на двух человек — на Майка Линнана и на Джона Эллердена — и старался делать для них все, что мог. Но я был уверен, что если бы Линнан знал, что я собираюсь сделать, то он устроил бы мне короткое замыкание, а это было бы в конечном итоге плохо и для него и для Эллердена.
  Я принял горячий и холодный душ, выпил кофе и отправился на пляж. Заплыв подальше в море, я перевернулся на спину и закачался на воде как поплавок. В таком положении было хорошо размышлять. Я вспомнил, что сегодня суббота. Для меня каждый день недели имеет свое лицо. По-моему, такие причуды бывают у многих людей, подобно мне сделавших риск своей профессией. Одни дни мне кажутся лучше, другие — хуже. Правда, год или два спустя я убеждался, что плохой день был не таким уж плохим, а хороший — хорошим. Итак, сегодня суббота, а мне в этот день всегда не везло.
  Именно в субботу арестовало меня гестапо в Марселе, а в воскресенье утром меня уже начали обрабатывать резиновой дубинкой. Это было неприятно. Но если бы не этот арест, мне бы не пришлось бежать из Франции в Англию. Тогда бы я остался до конца войны в Марселе и не знаю, что бы со мной произошло.
  Так что трудно сказать, была ли та суббота хорошим или плохим днем.
  Что же касается этой субботы, мне известно только одно: сегодня выяснится нечто очень важное, не знаю только, хорошее это будет или плохое.
  В полдень я вышел из воды, оделся и поехал в библиотеку. С помощью библиотекаря я нашел нужную книгу — «Свод постановлений в целях предотвращения коррупции». Я почитал ее с час, а потом отправился в отель. Съев ленч и выпив виски, я поднялся в свою комнату и позвонил Майку Линнану в Палас-отель. Он сообщил мне, что Харт Аллен уже приехал.
  — Что он собирается делать, Майк? — спросил я.
  — В данный момент он ведет себя разумно: решил не предпринимать никаких шагов до понедельника и обещал выполнить то, о чем ты его попросишь.
  — Прекрасно.
  — Какие еще распоряжения? Или предполагается, что я буду сидеть и бить баклуши?
  — Вот именно, — сказал я. — Послушай, Майк… сегодня ты получишь от меня записку. Прошу тебя, сделай то, о чем я в ней тебя попрошу. Не задавай никаких вопросов, просто сделай — и все.
  — Да? А много бед это причинит?
  — Не очень. Но если ты не сделаешь того, о чем я попрошу, то в конечном итоге это грозит серьезными неприятностями.
  — Ладно, — сказал Майк, — я за спокойную жизнь, Ники, поэтому выполню твою просьбу. Что еще?
  — Пока все. Присмотри, чтобы Аллен не уходил далеко от отеля. Не нужно, чтобы его видели в Мелки. Сделай то, что обещал, и все будет о'кей.
  Я повесил трубку и подумал, что Майк отличный парень. Он знает, когда не нужно проявлять лишнее любопытство, и понимает в глубине души, что я хочу все сделать как можно лучше.
  Я лег на кровать, закурил сигарету и стал размышлять о жизни, о том, что это довольно запутанная штука. Причем такой ее делают люди, сама по себе она довольно проста. Люди ошибаются в мелочах, и с этого начинаются все три четверти бед в мире. Они ссорятся, сердятся, ревнуют или завидуют чему-то, что на самом деле не имеет никакого значения. Они совершают какие-то поступки не подумав, и тем еще более ухудшают дело. Именно так, — подумал я, — рождаются убийства.
  Мои мысли перешли к Клоду Уинсу. Он был интересным человеком и заслуживал того, чтобы о нем вспомнить, Я решил, что если бы он вложил в какое-нибудь полезное дело хотя бы половину той хитрости и ума, которые использовал в этом деле, то преуспел бы в жизни. Но опять-таки была в его характере какая-то мелочь, которая заставила его сойти с дороги и привела в конечном итоге к подножию скалы в Гара-рок. Был у него в мозгах какой-то выверт, который заставлял его ненавидеть людей. Возможно, у него был комплекс «власти», и он удовлетворял его, как мог.
  Зазвонил телефон. Это был Финни.
  — Хэлло, Ники, — сказал он. — Все в порядке. Я виделся с Роуксом и поработал с ним. Так что он готов для разговора с тобой.
  — Как он вел себя? — поинтересовался я.
  — Пытался увиливать, но я прижал его. Он слабак, и ты справишься с ним одним пальцем.
  — Он согласился на встречу?
  — Да.
  — Хорошо, — сказал я, — поболтайся где-нибудь поблизости. Часов в пять или шесть ты получишь запечатанную записку, адресованную Юстасу Трединору. Отвези ее ему в «Трединор», там и останься с ним, попросив его сделать то, что написано в записке.
  — А он меня послушается?
  — Да. Я с ним договорился.
  — О'кей, я сделаю все.
  После разговора с Финни я открыл портфель, достал из него несколько листков бумаги и авторучку и положил их в карман. Потом вышел из отеля, сел в машину и поехал в Шеппи-бар. Туда я приехал в 14.30. Войдя в зал, я огляделся. Бармен куда-то отошел, но за столиком в углу сидел мужчина. Это был тот самый столик, за которым мы с Уинсом разговаривали в среду. Это показалось мне многозначительным.
  Я подошел к мужчине и сказал:
  — Добрый день. Вас зовут Роукс?
  — Да, — ответил он.
  Это был приземистый коротышка с седоватыми волосами, бегающими глазками и безвольным ртом, который он старался скрыть густыми усами. На тыльной стороне его руки была вытатуирована змейка.
  — Послушайте, Роукс, — сказал я усаживаясь, — давайте договоримся с вами как можно скорее. Я не собираюсь тратить на вас много времени. Мой друг утром говорил с вами, правда, только в общих чертах. Я буду говорить более определенно. Вам предоставляется выбор между двумя вещами, но сделать его вы должны быстро.
  — Не очень-то задавайтесь, — сказал он. Я пропустил это замечание мимо ушей.
  — Прежде всего, вы имеете непосредственное отношение к делу Эллердена. Вы тот человек, который вставил клеветническую заметку в газету. Делая это, вы считали, что находитесь в полной безопасности. В результате появления этой заметки кроме ущерба, причиненного семье Эллерденов, редакции газеты пришлось принести публичные извинения и уплатить местной больнице 5 тысяч фунтов. Так что, если станет известно, что виновником являетесь вы, то вас накажут, чтобы другим неповадно было. В лучшем случае, вас ждет год тюрьмы. Но и это еще не все. Я могу добиться, что вы получите три года тюрьмы.
  Роукс облизнул губы и спросил:
  — Что еще у вас есть?
  — Обвинение в шантаже, — ответил я.
  Он начал что-то говорить, но я перебил его.
  — Меня не интересует, что вы скажете. Я предоставляю вам выбор — или вы остаетесь в Мелки, или уезжаете. Но если вы задержитесь здесь до вечера, то я пойду в полицию, и вас арестуют. Итак, что вам больше нравится?
  — Я сыт по горло этим городом, — проворчал он, — и я собираюсь уехать в Бирмингем. Мне предложили там работу.
  — Уезжайте, — посоветовал я, — уезжайте, не раздумывая.
  — У вас все ко мне? — саркастически спросил Роукс.
  Я покачал головой.
  — Остановка еще за одной мелочью — вашим собственноручным признанием.
  Я положил перед ним бумагу и ручку.
  — Мне нужно заручиться вашим признанием на случай, чтобы вы ничего не выкинули в будущем.
  Роукс попытался испепелить меня взглядом.
  — Я не буду писать, — заявил он.
  — Ну что ж, это ваше дело, — сказал я. — Упрямство никогда не доводит до добра. Мне известно все, что случилось, и я знаю, почему вы считали себя в безопасности. — Я улыбнулся ему. — Большинство людей вашей профессии — особенно опытные наборщики вроде вас — знакомы с законом о клевете и диффамации. Это необходимо в вашей работе. Но, возможно, вы плохо знакомы с параграфом первым «Свода постановлений в целях предотвращения коррупции» от 1906 года.
  — Понятия не имею, о чем вы говорите, — мрачно сказал Роукс.
  — Хорошо, я познакомлю вас с ним. В параграфе первом говорится, что если человек принимает от другого лица деньги за совершение какого-то действия, связанного с его основной работой, то он виновен в преступлении и подлежит тюремному заключению на срок не более двух лет или штрафу не свыше пятисот фунтов, или тому и другому одновременно.
  Роукс ничего не ответил. Я продолжал:
  — Ради вас я ходил сегодня в библиотеку и выучил это. Вам так же, как и мне, хорошо известно, что если выяснятся все факты этого дела, то вы получите максимальное наказание: два года тюрьмы и пятьсот фунтов штрафа. И это не считая пары других преступлений, которые я могу придумать.
  Роукс изучал свои ногти. После некоторого размышления он сказал:
  — Что ж, пожалуй, я напишу признание… ладно…
  Я продиктовал ему текст. Когда он кончил и подписал признание, я взял его и перечитал. Меня это вполне устраивало.
  Мелки,
  20 августа 19… года
  Я, Чарльз Эдуард Роукс, проживающий по адресу Мелки, Кембелен-Ньюз, 176, добровольно признаюсь в следующем:
  Три месяца назад ко мне обратился декоратор Клод Уинс и предложил некоторую сумму денег за то, что я помещу написанную им статью в «Мелки-рекорд» или в ее майплорское издание.
  В то время я нуждался в деньгах и принял его предложение. Причем я предложил напечатать статью в майплорском издании, потому что его тираж печатается рано утром, и часть подписчиков успевает получить газету прежде, чем редактор увидит статью и приостановит доставку.
  Вечером накануне печатания я разобрал часть набора колонки новостей и подверстал к ним переданную мне Уинсом статью. Я это сделал еще до прихода ночного сторожа. Я рассказал всем, что собираюсь вечером в Нью-Эббот в кино и пробил карточку на часах таким образом, чтобы казалось, что я задерживался сверхурочно, тогда как на самом деле я уже набрал заметку…
  Я сожалею, что мой поступок явился причиной стольких неприятностей. Если бы я знал, что заметка принесет столько бед, я бы никогда не поместил ее в газете даже за деньги, уплаченные мне Уинсом.
  Чарльз Роукс.
  — Ладно, Роукс, — сказал я, — теперь вам остается только убраться отсюда.
  Он встал и спросил:
  — В отношении признания, которое я сейчас подписал… Я полагаю, вы знаете, что делать?
  — Взгляните на меня, Роукс, разве я похож на человека, который не знает, что он делает?
  — Меня это не касается, — буркнул он. — Черт с вами. Я уезжаю.
  — Что ж, прощайте, — сказал я. — Надеюсь, что сюда вы больше не сунетесь.
  Он выразительно посмотрел на меня и вышел из бара.
  Я медленно поехал к себе в отель. По дороге я думал о Роуксе. Мне казалось, что с ним не будет никаких хлопот. Он явно испугался и постарается побыстрее исчезнуть из города. Его присутствие в Мелки в эти дни могло помешать, но после подписания признания он не представлял опасности.
  Вернувшись в отель, я написал записку Финни и отослал ее вниз к портье, куда тот должен был зайти за ней. Затем я написал Майку Линнану, обрисовал ему ситуацию и попросил кое-что сделать.
  Когда я заклеил конверт, зазвонил телефон. Это был инспектор Мак-Эндрю.
  — У меня есть новости для вас, мистер Гейл, — сказал он. — Мы расследовали дело о смерти Клода Уинса и пришли к выводу, что это был несчастный случай. По-моему, он так спешил удрать с вашими деньгами, что свалился со скалы. Дознание будет в понедельник, но я настолько уверен в вердикте, что могу вернуть вам деньги прямо сейчас. Сможете заехать за ними?
  Я обещал к нему заехать около шести и, повесив трубку, подумал, что деньги миссис Эллерден сослужили хорошую службу.
  Затем я написал записку Денизе Эллерден:
  Уважаемая Дениза!
  Я связался с вами письменно, а не по телефону, чтобы никто из домашних об этом не узнал.
  Мне необходимо встретиться с вами сегодня, лучше всего поздно вечером, когда нас никто не сможет увидеть вместе. Не согласитесь ли вы приехать в 11 часов в «Оранжевый люк»? Не пользуйтесь дорогой Тотнес — Нью-Эббот. Подъезжайте к дому сзади. В 11 часов я буду ждать вас у боковой двери. Если вас это устроит, ответьте мне запиской, но ни в коем случае не пользуйтесь телефоном.
  Ваш Николас Гейл.
  Я запечатал записку и написал на ней адрес Эллерденов, потом поехал в бюро доставки и попросил их отправить ее Денизе Эллерден. После этого я поехал в Палас-отель и оставил там записку для Майка Линнана.
  День был теплый, и море манило к себе. Оставив машину на набережной, я с удовольствием окунулся в воду. Я считаю, что море — очень подходящее место для размышлений.
  Пока все шло хорошо. Единственным сомнительным пунктом оставался Харт Аллен. Хотелось бы мне знать, что он собирается делать в Мелки? Очевидно, он был все еще в ярости, и даже воздушное путешествие через Атлантику не охладило его.
  Я подумал, что ему пришлось туго, когда Мерилин получила вырезку из газеты. По моим предположениям, она была решительным человеком, и, убедившись, в том, что Харт обманывал ее, конечно, тут же выставила его.
  Как он будет действовать?
  Ведь чтобы оправдаться перед Мерилин, ему нужно найти виновника клеветнической статьи. А, может быть, он знал, кто сделал это? Если так, то что же он собирается предпринять, чтобы вывести его на чистую воду?
  Я подумал, что, наверное, Харт Аллен не слишком беспокоился об этом. По-моему, он принадлежит к тем людям, которые разрубают узлы, а не распутывают их. Именно такое впечатление создалось у меня о Харте Аллене после рассказа Майка Линнана об их встрече в Лондоне.
  Я решил, что с меня вполне хватит моря, и поплыл к берегу. Я оделся и отправился в отель. Портье сообщил мне, что Финни уже приходил за запиской.
  Спустившись в бар, я выпил виски с содовой. Там меня нашел мальчик-рассыльный с запиской от Денизы Эллерден. В ней говорилось:
  «Дорогой мистер Гейл!
  Я очень обрадовалась вашей записке. Мне тоже нужно увидеться с вами. Произошло нечто ужасное. Кажется, кто-то послал номер газеты с той статьей невесте Харта Аллена и она разорвала помолвку. Неужели это ужасное дело никогда не кончится? Я буду в назначенном месте ровно в 11 часов. Рада буду встретиться с вами. У меня такое чувство, что вы мой единственный друг.
  Искренне ваша Дениза Эллерден»
  Я спрятал записку в карман, вышел в коридор и позвонил в «Оранжевый люк» Фелпсу.
  Я спросил его, отнес ли он конторские книги в отдельный номер, чтобы я смог просмотреть их. Он ответил, что уже все сделал, что номер приготовлен для меня и оставлен ужин. Я попросил его оставить ужин на двоих, так как со мной будет моя приятельница, и найти бутылку шампанского.
  Он обещал позаботиться об этом.
  Я вернулся в бар и заказал новую порцию виски. У меня было странное чувство успокоения. Почему? Не знаю. Может быть, потому, что я сделал все, что мог. Мне оставалось только ждать развития событий.
  Допив виски, я поехал в полицию, забрал у сержанта деньги и дал ему расписку. Потом я выехал через Майплор на дорогу, ведущую в Брискем, нашел приятный на вид отель и засел в баре.
  К десяти часам я все уже сделал, сел в машину и поехал в сторону Тотнеса. По моим подсчетам, я должен был через час добраться до «Оранжевого люка».
  Весь вечер было очень тепло, но к ночи налетел легкий бриз. Я нажал на акселератор, и машина понеслась быстрее. Светила полная луна, и вокруг меня расстилался прекрасный сельский пейзаж. Я немного нервничал, потому что в ожидавшей меня ситуации могли быть любые неожиданности, опытом от них не спасешься.
  Потом мои мысли обратились к Лане. Интересно, что будет после окончания дела Эллерденов? Меня радовало, что она узнала правду от Долорес Рутнел. Лана — великодушная женщина и, конечно, она обставит свое извинение подобающим образом…
  Без пяти одиннадцать я был у гостиницы «Оранжевый люк». Я оставил машину за домом и медленно пошел через лужайку. Там горел свет, наверное, его оставил для меня Фелпс. Я открыл дверь и вошел в гостиную отдельного номера. Фелпс был совершенно прав, отзываясь о ней в превосходной степени. Гостиная была небольшая, но отделана со вкусом. Затемненный свет электрических ламп смягчал блеск окрашенных стен, шелка и дорогих сортов дерева.
  Гостиная сообщалась со спальней, выдержанной в необычных тонах: светло-сером и черном. Там стояла двойная антикварная кровать с парчовым покрывалом.
  За кроватью находилась дверь, ведущая в ванную комнату. В ванной была еще одна дверь — в кладовую. Она была заперта. Я подумал, что такое расположение кладовой было не таким уж нелепым, как казалось Фелпсу. Раз бывший хозяин этого заведения был связан с продажей спиртного, ему было удобно вносить бутылки через отдельный, а не через общий ход.
  Я вернулся в гостиную. На столике в углу были навалены кучей конторские книги. В центре комнаты стоял накрытый к ужину стол. Там был салат, холодный цыпленок, две бутылки шампанского, тарелка с малиной и кувшин настоящих сливок, добытых, разумеется, незаконным путем. Фелпс постарался.
  Я вышел через зеленую дверь, чтобы встретить Денизу, и вскоре увидел вдалеке ее фигуру. Пока она шла ко мне, я думал о том, сколько трудностей и бед пришлось ей за последнее время пережить.
  — Добрый вечер, — сказала она, слегка запыхавшись от быстрой ходьбы. — Я опоздала?
  — Всего на несколько минут, — успокоил я ее, — я сам только что приехал. Входите. На случай, если вы голодны, у меня есть ужин. Дверь заперта, и Фелпс уже лег спать, так что нас никто не потревожит.
  Мы прошли в гостиную.
  — Не правда ли, прелестная комната? — спросила девушка.
  Я кивнул.
  — Хотя у вас она, конечно, вызывает неприятные воспоминания. Снимайте пальто и садитесь.
  Дениза сняла бархатное пальто, под ним оказалось черное платье, отделанное цветами. На шее у нее была нитка жемчуга. Она была очень красива в этом наряде.
  — Мне нужно с вами поговорить, — сказал я. — Очень жаль, что наши дела складываются неудачно.
  Ее лицо стало напряженным.
  — Что еще должно произойти? Узнав, что Харт Аллен приехал в Мелки, я поняла, что нового скандала не избежать.
  Я усадил Денизу в большое кресло и открыл шампанское. Разлил его в два бокала, один я подал ей. Потом закурил сигарету и встал около камина.
  — Откуда вы узнали, что приехал Харт Аллен? — спросил я. — Наверное, он сам написал вам из Лондона?
  — Он послал телеграмму. А вы знали о его приезде?
  — Да. За последние 12 часов произошло многое. По-моему, настало время разобраться во всем.
  — Во всем? Меня интересуют только планы Аллена. Какая новая неприятность ждет меня?
  — Об этом можете не беспокоиться, — я улыбнулся ей, — обещаю, что у вас больше не будет никаких неприятностей.
  — Откуда вы знаете? Я доверяю вам, но не думаю, что даже вам удастся это остановить.
  — Не тревожьтесь, мисс Эллерден, все ваши беды кончились, дело Эллерденов завершено.
  — Что вы хотите этим сказать? — глаза девушки расширились от удивления.
  — Я хочу сказать, что игра окончена, крошка.
  Я увидел, как ее пальцы вцепились в подлокотники кресла.
  — Что вы подразумеваете под всем этим, мистер Гейл? — спросила она каким-то странным тоном.
  Я сел, отпил немного шампанского из бокала и поставил его на стол.
  — Вы предусмотрели все, кроме нескольких мелочей, — объяснил я. — Если бы вы не знали, где лежат полотенца в комоде у Уинса — в пятом ящике, — если бы вам пришлось, как мне, искать их, то я никогда бы не заподозрил вас. Но я учел этот «пустячок» и выяснил все. И разъяснение этого дела не сулит вам ничего хорошего, Дениза.
  Она с трудом сказала:
  — О чем вы говорите, черт возьми?
  — Сейчас я расскажу вам. Мне понравилась идея проследить всю историю шаг за шагом. Начнем прежде всего с несколько запоздавшей надгробной речи в адрес Клода Уинса. У него была клиентура в этом заведении. С помощью своих приятелей он поставлял прежним владельцам разбавленное виски, и вся компания зарабатывала на этом. С хозяевами гостиницы он познакомился, когда отделывал интерьеры. Надо признать, что Клод, несмотря на свои странности, был прекрасным декораторов.
  — Меня мало интересуют эти его способности, — ответила она безжизненным голосом.
  — Напрасно. Это очень интересная тема, вы это поймете позже. А пока вернемся к Уинсу. Он знал кое-что о той заметке в газете и обратился ко мне в день моего приезда сюда по двум причинам: во-первых, потому, что его пугало это дело, а во-вторых, потому, что у вас уже не было денег, чтобы платить ему. Он забрал у вас все, что мог.
  — Вы сошли с ума, — сказала девушка. — Неужели вы думаете, что он шантажировал меня?
  — Да, и менее серьезно вашу мать. После появления клеветнической заметки Уинс сказал ей, что о вас ходят какие-то неприятные слухи. Чтобы он не распространял их, миссис Эллерден предоставила ему работу в своем доме и щедро оплатила ее. Она нашла этот выход самым удачным. Я вполне согласен с ней, но я думаю, что она не стала бы платить Уинсу, если бы узнала, что с момента появления заметки вы платите ему.
  В глазах Денизы, которые были до этого печальными, теперь горела злоба. Я подумал, что эта девушка — чертовски хорошая актриса.
  — А не будете ли вы добры рассказать мне, почему Клод Уинс шантажировал меня? Что он знал обо мне такое?
  Я сказал:
  — Вы собираетесь признать, что ему было известно о том, что произошло между вами и Алленом в этом номере в тот вечер, когда устраивался прием в Эксетере? Вам, понятно, не хотелось бы, чтобы это выплыло на свет, не так ли?
  — Вы совершенно правы, — поспешила заверить меня Дениза, и выражение ее лица снова изменилось: теперь передо мной сидела печальная испуганная девушка. — Уинс знал о том, что произошло здесь в ту ночь. Если бы после появления статьи он рассказал об этом в городе, то представляете, что бы произошло? Меня также вымазали бы смолой, как и Аллена. Никто не поверил бы правде…
  — Перестаньте лгать, — прервал я ее. — Я сказал, что Клод Уинс знал, что произошло здесь в ту ночь, но я не сказал, что он знал вашу версию событий, весьма далекую от действительности.
  Голос Денизы дрогнул:
  — Я не понимаю вас, мистер Гейл.
  — Я постараюсь все разъяснить. Держу пари, что когда в «Мелки-рекорд» появилась пресловутая статья, то наш общий друг Клод Уинс весьма заинтересовался ею. Он сел и подумал, кто бы мог поместить статью в газете? Будучи неглупым человеком, Уинс пришел к выводу, что это мог сделать только главный наборщик Роукс. И держу пари на весь китайский чай против тухлого яйца, что Уинс встретился с Роуксом и заставил его признаться, что статью набрал он. У Уинса не было оснований разоблачать Роукса, ведь их интересы не сталкивались. Поэтому он оставил наборщика в покое и занялся вами…
  Дениза перебила меня:
  — Роукс не мог набрать эту статью, у него есть алиби!
  — Чепуха! — сказал я. — Это алиби вы для него сфабриковали. Когда ваша горничная пошла на прием к глазному врачу, он сказал ей, что у нее глаукома и посоветовал как можно скорее лечь в больницу на операцию. Мери Мак-Дугал не видела дальше чем на ярд перед собой. В тот день в Нью-Эббот ее отвезла приятельница. Так что сведения о том, что она видела Роукса, исходили только от вас. Вы прекрасно понимали, что никому и в голову не придет проверять показания старой женщины, лежащей в больнице.
  Девушка начала горячиться:
  — Все это ложь! Неужели вы думаете, мистер сыщик, что вам поверят? Или считаете, что сможете доказать это теперь, когда Уинс мертв?
  — Его смерть была очень удобна для вас, — ответил я. — Держу пари, что вы обрадовались, узнав, что он разбился.
  Я отпил немного шампанского и продолжал:
  — Не перебивайте меня. Давайте будем придерживаться определенной последовательности.
  Дениза откинулась на спинку кресла, теперь она выглядела совершенно спокойной. Ее руки свободно лежали на подлокотниках, но в глазах был какой-то опасный блеск.
  — Прошу вас, продолжайте, — сказала она. — Меня очень забавляет эта драматическая история, выдуманная вами.
  — Да?.. Ну, тогда вы получите еще большее удовольствие. Боюсь только, что конец будет не таким уж забавным.
  Она промолчала.
  — В следующей сцене этой драмы, — продолжал я, — вероятно участвовали вы и Уинс. Я думаю, что он позвонил вам и назначил встречу в своем коттедже. Во всяком случае, он сообщил вам информацию, которая вас очень встревожила. Он сказал, что знает, кто набрал статью в газете, и знает, что произошло в гостинице «Оранжевый люк» в ночь приема в Эксетере. Он предложил вам заплатить за то, чтобы эта информация осталась тайной для всех. Вы согласились и с тех пор стали платить Уинсу.
  — Вздор! — воскликнула она. — Неужели вы предполагаете, что Уинс осмелился бы опубликовать клеветническую заметку обо мне?
  Я покачал головой.
  — Нет. Вы платили Уинсу за то, чтобы он не пошел к вашему отцу и не рассказал правды.
  Она цинично улыбнулась и сказала:
  — А вам не приходило в голову, мистер Гейл, что несчастному Уинсу ничего не было известно о ночи здесь в гостинице, и что он только предполагал что-то?
  — Нет, моя милая, он не предполагал. Он точно знал.
  — Почему вы так думаете?
  — Я отвечу вам немного позже, а пока хочу продолжить свой рассказ. Меня очень интересовало, кто стоит за всей этой интригой и управляет ею. Теперь я могу ответит на этот вопрос: вы.
  Она рассмеялась.
  — Вы шутите, мистер Гейл?
  — Утром в среду, — продолжал я, — Клод Уинс пошел в банк и получил деньги по чеку вашей матери. После этого он позвонил вам и назначил свидание. Когда вы встретились, он рассказал, что ваш отец нанял детектива, то есть меня, который прибыл сюда и будет расследовать дело с заметкой. Он сообщил также, что я заплатил ему 500 фунтов, и что он расскажет мне все, что ему известно, если вы не заплатите больше.
  — Значит, вы думаете, что я ему заплатила? — спросила она.
  — Нет, у вас не было денег, но вы обещали достать их. Кроме того, вы предупредили Уинса, что, рассказав мне правду, он попадет в положение человека, причастного ко всей этой истории, и посоветовали ему уехать на 2-3 месяца из города и вернуться, когда все закончится.
  Уинс обдумал ваше предложение и решил принять его. Он был напуган всем происходящим сильнее, чем казалось. Когда он вернул мне деньги и отказался рассказать правду, выяснилось, что я расставил ему ловушку, и он попал в нее. Я связался с местной полицией и угрожал ему арестом за кражу чека. В создавшейся ситуации ему было лучше всего, конечно, исчезнуть. Он думал, что за пределами Мелки будет в безопасности. Кроме того, вы обещали выслать ему деньги. Итак, он решил принять ваше предложение и даже оказать вам некоторую помощь.
  — Что вы имеете в виду? — спросила она.
  — Он предложил вам услуги своих дружков, вместе с которыми занимался бизнесом со спиртным. Они должны были прийти в коттедж к тому времени, когда Уинс назначил мне свидание, и устроить мне хорошую взбучку. — Я благожелательно ей улыбнулся. — Вам эта идея понравилась. Вы подумали, что после хорошей трепки мне не захочется задерживаться здесь, и я уеду. Но для большей уверенности вам захотелось взглянуть на меня и выяснить, как я отреагировал на происшедшее и что собираюсь делать дальше.
  Девушка довольно хорошо выдерживала мои словесные удары.
  — Любопытно… И что же я тогда сделала, мистер Гейл?
  — Вам нужен был предлог для того, чтобы прийти в его коттедж, верно? А поэтому вы сами напечатали на машинке письмо, в котором Уинс якобы приглашал вас на 21.30 и обещал все рассказать… Эго письмо вы показали мне в тот вечер, помните? Тогда вы так доброжелательно отнеслись ко мне: принесли полотенце, которое, кстати, легко нашли, достали бренди… — я усмехнулся. — Вы показались мне, Дениза, чертовски славной девушкой… Ну ладно, слушайте дальше.
  Это было не единственное анонимное письмо, написанное вами. После разговора со мной вы поняли, что я не оставлю расследование, и написали письмо Майку Линнану с предложением убрать меня из Мелки.
  — Мистер Гейл, — сказала она спокойно, почти беззаботно, — вы не дадите мне сигарету?
  — Конечно… — Я дал ей сигарету и прикурить. — На вашем месте я выпил бы немного шампанского. Скоро это понадобится.
  Она спокойно спросила: «Да?» Поднесла бокал к губам и отпила. Я видел ее пристальный взгляд, устремленный на меня поверх бокала.
  Я сказал:
  — Дениза, вы очень умная девушка и прекрасная актриса. Какой великолепный спектакль вы разыграли передо мной в четверг вечером! Как трогательно прозвучала история о том, что произошло между вами и Хартом Алленом. Во всем этом представлении было только одно слабое место.
  — Вот как! Какое же?
  — Я не поверил ему. Кроме того, одна фраза из вашего рассказа привлекла мое внимание. Помните, я сказал вам, что считаю необходимым продолжать расследование, чтобы узнать, кто поместил заметку? Помните? Я еще сказал, что будет хуже, если вы выйдете замуж за Трединора, и кто-то пошлет ему анонимное письмо с рассказом о том, что произошло между вами и Алленом в ту ночь… Тогда вы пошли с козырной карты, заявив, что это не имеет никакого значения, потому что вы уже все рассказали Юстасу.
  Я на секунду поверил, что вы уже давно рассказали Юстасу о Харте Аллене. Но на самом деле все было не так: вы рассказали об этом Трединору только после разговора с Уинсом в среду и сделали это очень умно.
  — Как же именно я это сделала? — спросила она насмешливо, стараясь показать, что не относится всерьез к моим словам, а просто поддерживает игру, которую я затеял.
  — Вы поехали к Трединору, — продолжал я, — потому что знали, что рано или поздно Уинс вернется в Мелки и примется вас снова шантажировать. Так что с ним нужно было разделаться. Вы рассказали Трединору о ночи, проведенной с Алленом, и о том, что Уинс как-то узнал об этом и шантажирует вас. Вы сказали ему, что больше не можете выносить этого. Зная характер Трединора, вы понимали, что самое меньшее, что грозит Уинсу — это хорошая взбучка. И это вас вполне устраивало.
  Вы сказали Юстасу, что Уинс уйдет из коттеджа между 8.45 и 9.15, и Трединор решил встретиться с ним. Он встретил Уинса на тропинке, проходящей по краю пропасти. Они стали разговаривать и поссорились. Трединор толкнул Уинса, и тот случайно упал со скалы и разбился. Таким образом, все для вас закончилось удачно. Шантажист был устранен с вашего пути. Теперь осталась еще одна забота…
  Дениза взяла бокал, отпила немного и поставила его обратно на стол, не отрывая взгляда от тлеющего кончика сигареты.
  — Все это очень интересно, мистер Гейл, — сказала она, — но вы забыли одну очень важную вещь. Вы так и не сказали мне, ради чего мне нужно было все это делать?
  Я допил свой бокал и налил себе еще шампанского.
  — Вы совершенно правы. Это большое упущение с моей стороны, но я сейчас постараюсь его исправить.
  — Да, мне хотелось бы послушать, — растягивая слова проговорила Дениза.
  — Ну что же, я расскажу вам и об этом. Вы необычная девушка, Дениза: очень красивая и очень страстная. Большинство окружающих мужчин не интересовало вас: они были не в вашем вкусе. Это было настоящим несчастьем, что первый мужчина, в которого вы влюбились — да еще как влюбились! — был готов завести роман с любой женщиной, кроме вас.
  Она спросила тихо:
  — И кто же это был?
  — Харт Аллен, — ответил я. — Вы влюбились в него после первой же встречи. Он был единственным мужчиной, которого вы желали. И этот мужчина отверг вас, Дениза. Он уважал ваших родителей и, кроме того, вы были просто не в его вкусе. Наверное, это было очень тяжело.
  Девушка ничего не ответила. Она только вжалась в спинку кресла и впилась ногтями в подлокотники.
  — Вам пришлось многое пережить, — продолжал я. — Вы вели обычный образ жизни, встречались с друзьями, выезжали на вечера и везде слышали рассказы о новых увлечениях Харта Аллена. Должно быть, для вас это было настоящей пыткой. Вы никому не могли довериться, потому что для всех вы оставались холодной и неприступной мисс Эллерден. Даже отец и мать не понимали вас.
  Она хрипло сказала:
  — Продолжайте, будьте вы прокляты… Продолжайте…
  — К тому времени, когда вы с родителями были приглашены на прием в Эксетер, вы дошли до последней грани отчаяния. Так не могло дальше продолжаться: вы должны были что-то предпринять. Вам пришло в голову, что если вы серьезно скомпрометируете себя с Алленом, то ему придется жениться на вас. Исходя из этого, вы и решили действовать…
  В тот день, когда должен был состояться прием, вы приехали сюда и сказали портье, что Харт Аллен просил вас снять для него номер на ночь. Тот совсем не удивился, потому что Аллен часто останавливался здесь, я проверил это по регистрационным книгам, и воспринял как должное то, что вы сами написали имя Харта Аллена.
  — Вы в этом уверены? — спросила она.
  — Вполне, — ответил я. — Я вырвал ту страницу из книги и сверил ее с запиской, которую сегодня получил от вас. — Я улыбнулся ей. — А зачем, вы думаете, я просил вас написать ее? Почерк тот же самый. Вы сняли этот номер для Аллена, потому что так было нужно для выполнения задуманного вами плана.
  Дениза тяжело дышала, ее глаза были полузакрыты.
  — Все это довольно тяжело, Дениза, — заметил я. — В какой-то момент я готов был посочувствовать вам. Но давайте продолжим. Вы поехали на прием и не сводили глаз с любимого мужчины, который казался еще привлекательней, чем всегда. После обеда, когда начались танцы, вы пожаловались на головную боль. Как вы и ожидали, Аллен вызвался отвезти вас домой. Он даже обрадовался этой возможности, так как хотел по дороге объясниться с вами и просить вас оставить его в покое.
  Он повез вас прямо домой, но вы настояли, чтобы он заехал сюда, якобы за аспирином. Вы, а не он, предположили, что здесь можно будет достать аспирин. У вас был ключ, и вы вошли в этот номер. Аллен заказывал напитки по телефону и, воспользовавшись удобным случаем, вы положили в его стакан какой-то наркотик, который помог бы вам осуществить задуманное… Вы хотели провести в номере три-четыре часа, это скомпрометировало бы вас, и Аллену пришлось бы жениться.
  Девушка молчала, не отрывая от меня горящих ненавистью глав.
  — Но это не сработало: может быть, он просто не выпил напитка. Он достал из кармана и показал вам письмо, полученное от своей невесты из Нью-Йорка, в котором говорилось, что ее родители, наконец, согласились на их брак. Он сказал вам, что всегда любил только Мерилин, и что с этого момента он покончил с женщинами и с пьянством. Другими словами, он дал вам полную отставку…
  Потом он выпил напиток из своего стакана и, вероятно, вскоре свалился на кушетку. Вы вышли из номера, сели в его машину и поехали в Майплор. Там, как вы и сказали мне, взяли такси и вернулись домой. Так закончился день, на который вы возлагали большие надежды.
  Я выпил шампанское.
  — Для большинства девушек этого было бы вполне достаточно, но только не для вас, Дениза. Вы жаждали мести. Харт Аллен не только отверг вас, но еще и собирался жениться на любимой девушке. Как вы возненавидели и Аллена, и его невесту… Теперь вам была нужна только месть.
  Я встал и начал расхаживать по комнате.
  — Иногда мелочи наталкивают нас на важные выводы, — усмехнулся я. — Вечером в четверг, когда вы ушли, я зашел в большой бар… Там есть музыкальный автомат. Я сунул в него монетку, и он заиграл шлягер, в котором были такие слова: «Ничего нет на свете опасней женщины, которой пренебрегли». Вот когда я увидел первый проблеск правды в этом деле.
  Теперь она пришла в себя и спокойно сказала:
  — А знаете, мистер Гейл, все это совсем не глупо. По-моему, вы очень умный человек.
  Я улыбнулся ей.
  — Благодарю вас за комплимент. Но давайте вернемся к утру следующего после приема в Эксетере дня, когда вы проснулись и стали думать о Харте Аллене и его невесте из Америки. Постепенно у вас в голове сложился план мести. Вы заплатили Роуксу за то, чтобы он набрал вашу заметку в «Мелки-рекорд». Вы не заботились о своей репутации, предвидя, что ваше имя свяжут с именем Харта Аллена.
  Потом вам в голову пришла еще одна идея — послать эту заметку Мерилин Ван-Хьют. Из ее письма вы поняли, что это девушка с характером, она не простит таких проколов своему жениху и расстанется с ним. Дождавшись, когда в газетах появится объявление об их помолвке, вы отправили ей заметку… Кроме того, вы предполагали, что после случившегося Харт Аллен приедет сюда, чтобы все выяснить. Ну, и теперь вы ждете финальной сцены этой маленькой драмы.
  — Какой финальной сцены, мистер Гейл? — спросила она.
  Я посмотрел на нее.
  — Вы знаете характер Трединора. Вам известно, что он угрожал убить Аллена, и вы надеетесь, что это произойдет.
  — Да, надеюсь, — выпалила она. — Надеюсь…
  — Вздор! Я позаботился, чтобы этого не случилось. — Наступило долгое молчание. Дениза сидела, сжимая и разжимая руки, устремив невидящий взгляд на угли в камине.
  Я отпил шампанского и сказал:
  — Скажите мне, Дениза… неужели вы никогда не интересовались, как Клод Уинс узнал о том, что произошло между вами и Алленом в ту ночь?
  Она ответила тусклым голосом:
  — Интересовалась… но это было не так уж важно. Важно было то, что он знал.
  — А меня это очень интересовало, особенно после разговора с моим шефом, Майком Линнаном. Неужели вам не приходило в голову, что Клод Уинс был профессиональным шантажистом, и вы были не единственным человеком, подвергшимся его преследованию. Он шантажировал людей, проводивших уик-энды в этом номере. Неужели вы, дурочка, не поняли, что он вмонтировал микрофоны в каждую из комнат, работая здесь в качестве декоратора? В ту ночь, когда вы приехали сюда с Алленом, он подслушивал ваш разговор в кладовой, расположенной за ванной. Он слышал, как Аллен читал вам письмо Марелин.
  Дениза слушала меня стиснув зубы.
  — Закончив чтение, — продолжал я, — Аллен, вероятно, сунул письмо в карман. Потом он заснул. Когда вы ушли, Уинс вошел в комнату, нашел Харта спящим, обыскал его и забрал письмо, которое собирался пустить в ход при шантаже. Потом это письмо попало мне в руки, я нашел его на трупе Уинса.
  — Налейте мне еще шампанского, — попросила она. Я налил ей вина, она жадно выпила его и снова устремила взгляд на угли. Я стоял прислонившись к стене.
  — Итак, Дениза, что нам теперь делать? — спросил.
  Она подняла глаза, но в них не было ни страха, ни раскаяния.
  — Да, вот именно… что нам теперь делать? Все, что вы рассказали мне сейчас, очень интересно… и если на то пошло, все это правда, но что это даст вам? Кто вам поверит? Уинс мертв. Вы очень хитры, но в конечном итоге проиграли. Никто не поверит, что я способна на такое… никто.
  — Вы ошибаетесь, — сказал я. — Трединор поверит, Аллен поверит, и даже ваш отец поверит в это.
  — Нет, — она рассмеялась с горечью. — Может быть, часть моего плана все же удалась: та девушка никогда не получит Аллена.
  — Нет, получит, — возразил я, — потому что ей станет известна эта история от начала до конца. Так же, как Трединору и вашему отцу. Игра окончена, Дениза!
  — Не будьте дураком! — цинично рассмеялась она. — Почему же окончена?
  — Потому что вы, маленькая дурочка, забыли о микрофонах Уинса. — Я повысил голос: — О'кей, джентльмены, войдите.
  Послышался стук двери где-то по другую сторону ванной, потом открылась дверь из ванной в спальню. Раздались шаги. Дениза встала с кресла, глаза ее сверкали.
  В гостиную вошли Майк Линнан, Харт Аллен и Трединор. Дениза съежилась, как кошка, и прыгнула к столу. Она схватила нож и бросилась на меня.
  Майк Линнан опередил ее. Он рванулся вперед и перехватил ее на полдороге, сжав руку, державшую нож. Нож упал на пол, но Дениза продолжала яростно бороться, и Майк прижал ее к стене с разведенными руками, чтобы она не могла драться.
  Он хладнокровно сказал:
  — Успокойся, крошка. Наверное, ты слышала историю о леди, которая падала в обморок при виде крысы? Держу пари, что если бы сейчас здесь появилась крыса, то она упала бы в обморок, увидев тебя.
  Воскресенье — Финал
  Эллерден стоял перед камином в библиотеке, засунув руки в карманы халата. Он переводил несчастный взгляд с меня на Майка Линнана.
  — Ну что же, все это довольно печально, не правда ли? — пробормотал он, пожав плечами. — Я получил то, на что напросился. Я жалею теперь, что не прислушался к совету жены и не оставил этого дела. Она предупреждала меня, что это расследование только поднимет грязь со дна. — Он горько рассмеялся. — Действительно, грязи поднялось много.
  Майк закурил сигару и сказал:
  — Вы неправы, Эллерден. Подумайте немного и вы поймете, что правда так или иначе выплыла бы на свет. Так что для вас же лучше, что дело закончилось так. По-моему, Ники проделал здесь адскую работу.
  — Пожалуй, вы правы, — согласился Эллерден. — Она должна была всплыть. Аллен приехал сюда, чтобы поставить все точки над «i».
  Майк кивнул.
  — Конечно… Когда я встретился с ним в Лондоне, он почти ничего не сказал мне. Он хотел покончить с этим делом без лишнего шума. Я сказал ему, что если уж нам ничего не удалось узнать, то ему это и подавно не удастся. Но он ответил, что, возможно, ему известно больше, чем нам, и что он находится в расследовании впереди нас.
  — Вы имеете в виду, что он уже подозревал в Денизе виновника появления заметки? — спросил Эллерден.
  — Да, — ответил Майк, — но даже тогда он хотел уладить дело по-хорошему. Мне кажется, Аллен собирался пойти к Денизе и сказать, что если она не оставит его в покое, то он расскажет ее родителям всю правду. Он рассчитывал, что это напугает ее. — Майк повернулся ко мне: — Ты тоже так думаешь, Ники?
  Я кивнул.
  — Да, но он бы ошибся. Эту девушку ничего не испугает. На эту угрозу она ответила бы, что ему никто не поверит. Она уже рассказала Трединору и мне, что Аллен соблазнил ее в ту ночь.
  — Я, конечно, поверил бы ей, — сказал Эллерден, тяжело вздохнув.
  — А потом Трединор занялся бы Алленом, — продолжал я. — Узнав о приезде Харта сюда, Дениза сразу же сообщила бы об этом Трединору и сказала бы, что она этого не вынесет. Не трудно себе представить, что должно было произойти. Трединор встретился бы с Алленом и избил бы его. Что бы тот ни сказал, он бы не поверил ему. Тогда Аллен пришел бы в ярость и поднял бы дьявольский шум, пытаясь доказать, что во всем виновата Дениза. И такая возможность у него была. Он мог поехать в «Оранжевый люк», заглянуть там в регистрационную книгу и найти запись, сделанную почерков Денизы.
  — Да, вы правы, — согласился, побледнев, Эллерден. — Это было бы ужасно.
  Я посмотрел на часы.
  — Сейчас два часа ночи, — это не слишком подходящее время для размышлений. Может быть, завтра все покажется нам не таким уж страшным. Во всяком случае не стоит думать сейчас об этом. — Я встал.-До свиданья, мистер Эллерден. Я еще зайду к вам завтра.
  Я вышел в коридор и прошел в комнату, где за столиком сидели Харт Аллен и Трединор. Перед каждым стоял стакан с виски.
  — Простите, что перебиваю вас и вмешиваюсь в ваши личные дела… — начал я.
  Трединор с трудом улыбнулся.
  — У вас своеобразное чувство юмора, Гейл, — сказал он. — В течение последнего часа мы только и занимались обсуждением чьих-то частных дел. Неужели что-нибудь осталось тайным?
  Я улыбнулся в ответ:
  — Один китайский философ сказал, что цену какого-нибудь товара мы понимаем только тогда, когда приходит за него счет. Небольшая встряска время от времени никому не повредит.
  Я повернулся к Аллену.
  — Послушайте, Харт… могу я поговорить с вами о ваших личных неприятностях?
  — Конечно, Ники.
  — В ближайшее время вы будете заняты проблемой восстановления своих отношений с Мерилин Ван-Хьют. Вам хочется это сделать так, чтобы не набросить тень на Денизу Эллерден, верно?
  — Да, — ответил он. — Это больше всего беспокоит меня в данный момент. Я в трудном положении. Я не хочу и не могу вернуться домой без достаточно убедительной истории для Мерилин. Я хочу попросить Майка Линнана или мистера Эллердена написать ей и рассказать о Денизе. Это не слишком удачная выдумка, но больше мне ничего не пришло в голову.
  — У меня есть другое предложение, — сказал я. — По-моему, это будет лучший выход для вас.
  — Ну так выкладывайте, — оживился Аллен. Я сел.
  — Налейте мне, тогда и выложу.
  Десять минут спустя я простился с Алленом и Трединором и вышел из дома. Я чувствовал себя усталым. Может быть, я давно был сыт по горло делом Эллердена, но ощутил это теперь, когда все волнения были позади.
  Я прошел по подъездной аллее к железным воротам, где стояла моя машина, и остановился, чтобы закурить. Позади меня раздался женский голос:
  — Подождите минутку, Ники.
  Я повернулся и увидел миссис Эллерден
  — Надеюсь, вы не возражаете, что я называю вас по имени? Просто после сегодняшних событий я считаю вас членом своей семьи.
  Я улыбнулся ей.
  — Благодарю вас. Я не против того, чтобы быть членом вашей семьи.
  — Ужасная ситуация, — вздохнула она. — Что будет с Денизой?
  — Так же, как и вам, мне это неизвестно. Она была готова разбить свою жизнь, чтобы отомстить Аллену. Это ей не удалось, теперь она представляет опасность только для самой себя и Трединора.
  — Почему?
  Мы стали медленно прогуливаться.
  — Я внимательно наблюдал за Трединором во время нашего семейного совета в библиотеке, когда Дениза во всем призналась. Он не сводил с нее глаз. Он все еще любит ее.
  Миссис Эллерден нетерпеливо сказала:
  — Вы думаете, что он все-таки жениться на ней?
  — Уверен в этом, — ответил я. — Он тоже жаждет мести. И Дениза выйдет за него замуж, потому что сегодняшний вечер был для нее серьезным уроком. Но вряд ли она когда-нибудь забудет Харта Аллена, потому что относится к тем женщинам, для которых существует только один мужчина, и замена их никогда не устраивает.
  Миссис Эллерден серьезно посмотрела на меня.
  — Ники, как нам помочь Харту Аллену? Ведь нельзя допустить, чтобы его жизнь была разрушена из-за Денизы. Нам нужно как-то связаться с его невестой.
  — Нет, не нужно, — сказал я. — Я только что говорил с Хартом Алленом и предложил ему один вариант. Сегодня днем я виделся с Роуксом. Перед тем, как уехать из Мелки, он подписал признание…
  — В том, что Дениза заплатила ему за то, чтобы он поместил заметку в газете?
  — Нет, я сам продиктовал ему текст. В нем он заявляет, что за заметку заплатил Уинс, который шантажировал Денизу. — Я улыбнулся ей. — Уинс опровергнуть это не сможет, правда? Аллен может забрать это признание в Нью-Йорк и показать его Мерилин. Кроме того агентство Мак-Линнана может выслать ей отчет о расследовании этого дела. Оно будет, конечно, опираться на признание Роукса. Тем дело и кончится. Имя Денизы не будет упомянуто, а тайна не выйдет за пределы семьи.
  Мы остановились. Миссис Эллерден благодарно посмотрела на меня.
  — Знаете, Ники, по-моему, вы очень хороший.
  — Я всегда стараюсь понравиться клиентам, — ответил я, доставая из кармана конверт. — Я все искал возможность вернуть вам пятьсот фунтов, которые Уинс получил по вашему чеку. Полиция вернула их мне.
  — Оставьте их себе, Ники, — сказала она. — Вы их заработали.
  Я покачал головой.
  — Мне платит агентство Линнана. — Она обняла меня и поцеловала. Это у нее получилось неплохо. Потом она спросила:
  — Что вы собираетесь делать теперь?
  — Завтра я возвращаюсь в Лондон, — ответил я, усмехнувшись. — Мне нужно уладить кое-какие личные дела.
  — Перед отъездом зайдите попрощаться с нами, Ники.
  Я пообещал ей это, и мы расстались. Я вернулся к своей машине, рядом с ней стоял автомобиль Линнана, а в нем сидел Финни.
  — Как, Ники, все в порядке? — спросил он. — Майк рассказал мне об этом деле. Кажется, оно было чертовски запутанным, а?
  — Не то слово, — засмеялся я. — Но теперь мне хочется спать. Спокойной ночи, Финни.
  — Пока, — ответил он. — Но знаешь, Ники, чтобы совсем покончить с этим делом, тебе нужно сделать еще кое-что.
  — Что? — спросил я, останавливаясь.
  — Стереть помаду с губ, — ухмыльнулся он.
  Было почти три часа ночи, когда я остановил машину перед отелем. Ярко светила луна и окружающий пейзаж казался иллюстрацией к старой сказке. Я вылез из машины и закурил, наверное, пятидесятую сигарету за сегодняшний день.
  Я подумал, что, в общем, я сделал в расследовании все, что мог. Теперь Харт Аллен может вернуться в Америку, жениться на своей невесте и забыть обо всем. А вот Джону Эллердену понадобится еще некоторое время, чтобы осознать все случившееся. При каждом взгляде на Денизу он будет спрашивать себя, как могло случиться, что она выкинула такой номер? Как его дочь могла спланировать и разыграть такую драму? И этому он не перестанет удивляться всю жизнь просто потому, что речь идет о его дочери. Если бы все это совершило чужое дитя, то ему было бы гораздо легче понять его.
  Я подумал, что здесь надо сделать какой-то житейский вывод, но не знал точно, какой, и поэтому махнул рукой на это дело. Миссис Эллерден — женщина, ей, конечно, легче будет понять дочь. В свое время она была красива и романтична, и, поставив себя на место Денизы, несомненно, найдет для нее оправдание.
  Единственный, кто заслуживал сочувствия в этой истории, — это Трединор. Прежде всего, потому, что Дениза обвела его вокруг пальца как простака, и, насколько я понимаю, так будет и впредь, Я не сомневаюсь, что они поженятся, и все уладится, а спустя некоторое время ей в голову взбредет еще что-нибудь, и опять начнутся неприятности. Влюбленность Трединора в Денизу оказывалась сильнее его логики. Он не мог устоять перед ней.
  Итак, если женщина красива, она, скорее всего, будет причиной хлопот. Если она красива и решительна — то хлопот не оберешься. Но если она красива и решительна, умна и мстительна, да к тому же ревнива, как Дениза, то она может устроить вам настоящий ад.
  Я надеялся, что Трединор задумается, стоит ли игра свеч…
  Я понимал, что лучше всего сработал, когда продиктовал Роуксу фальшивое признание. Оно было правдоподобным и абсолютно неопровержимым ввиду смерти Уинса. Оно могло послужить неплохим фоном для той истории, которую мы с Майком Линнаном приготовили для Мерилин Ван-Хьют. После отъезда Аллена жизнь семьи Эллерденов успокоится через несколько недель. Месяца три понадобиться на то, чтобы сгладить все острые углы, а полгода — чтобы Дениза убедила Трединора, но не себя, что он всегда был единственным мужчиной, которого она любила.
  Я вышвырнул окурок и вошел в вестибюль. Ко мне поспешил портье.
  — Наконец-то вы приехали, мистер Гейл, — сказал он. — Вас ожидает одна леди. Она ждет с 12 часов. Только что я отнес ей чашку чая.
  Я поблагодарил его и направился к стеклянной двери. Остановившись около нее, я заглянул внутрь. Там в кресле сидела Лана.
  — Вот и пробил мой час, — подумал я и поправил галстук. Мне пришло в голову разыграть оскорбленную невинность, а потом — но только после долгих уговоров — простить Лану.
  Я еще раз взглянул на нее. Она была в платье цвета чайной розы и в вязаном пальто того же цвета. Моя любимая была так очаровательна, что я забыл об оскорбленной невинности: Лана была единственной женщиной в мире, ради которой я мог забыть обо всем.
  Я открыл дверь, бросился к ней и, прежде чем она успела опомниться, обнял ее. И тут произошло нечто непредвиденное: Лана освободилась из моих объятий и встала. Ее глаза сверкали. Она сказала мне низким от волнения голосом:
  — Не понимаю, как у тебя хватило наглости подходить ко мне или касаться меня. Я ненавижу тебя. Ты… ты…
  Она пыталась подобрать слова, которые бы выразили всю меру ее отвращения ко мне, и стояла, задыхаясь от гнева.
  Я почувствовал себя отвратительно. За последние два дня я был сыт по горло драмами и мне больше не хотелось волнений, особенно, если я понятия не имею в чем дело.
  — Что случилось, Лана? — устало спросил я. — К чему весь этот шум? Или ты приехала сюда только для того, чтобы устроить мне еще одно представление?
  — А ты, конечно, и не подозреваешь в чем дело? — сказала она дрожащим от волнения голосом. — Удивляюсь, почему я верила в то, что ты говорил мне…
  — Кто-нибудь снова рассказал тебе сказку обо мне? — насмешливо поинтересовался я. — О моем новом романе с какой-нибудь брюнеткой? Последний раз это была Долорес Рутнел.
  — Знаю, знаю… в той истории я была не права и приехала сюда, чтобы признать это. Долорес Рутнел попала в больницу после катастрофы; она вызвала меня туда и рассказала, что выдумала все, так как была влюблена в тебя и хотела выйти за тебя замуж.
  Лана снова села на диванчик и посмотрела на меня полными упрека глазами:
  — Можешь представить себе, что я почувствовала, как я раскаивалась в том, что наговорила тебе! Я рассказала все отцу, он позвонил полковнику Линнану, и тот сообщил мне, что ты уехал отдохнуть и скоро вернешься в Лондон. Сначала я хотела дождаться твоего возвращения, но ждать было слишком трудно, и я решила приехать сюда и попросить у тебя прощения. Мне хотелось, чтобы у нас с тобой все было по-прежнему, как до встречи с этой Рутнел. Я почувствовала такую любовь к тебе, и потом… потом…
  — Что потом? — спросил я, опускаясь в большое кресло напротив нее.
  — Я выехала из Лондона днем, — пояснила она, — и приехала в Мелки вечером в 9 часов. Полковник Линнан сказал отцу, что ты остановился в этом отеле. Я приехала сюда, но мне сказали, что тебя нет. Но один из постояльцев отеля видел твой автомобиль неподалеку от Тотнеса. Портье посоветовал мне подъехать к клубу «Форест-Хилл», куда ты мог поехать на танцы. Я отправилась туда, но тебя там тоже не было…
  — А потом? — поторопил я ее.
  — Потом я решила вернуться в город, но заблудилась и попала на какую-то из боковых дорог, которая чем дальше шла, тем уже становилась. Я не могла развернуться и остановилась, чтобы найти какое-ни будь место для разворота.
  Я начал понимать в чем дело.
  — Наконец я нашла белые ворота, вошла в них и увидела машину, стоящую около лужайки. Я решила подойти и спросить у водителя дорогу в Мелки.
  Она замолчала на секунду, потом продолжала:
  — За рулем в машине сидела девушка. Красивая блондинка. Она объяснила мне, как вернуться в Мелки, а сама направилась к дому, стоящему по другую сторону лужайки. Я наблюдала за ней и видела, что у двери дома ее ждал ты.
  Она громко и горько рассмеялась.
  — Я понимаю, — сказала она, — что всему этому может быть только одно объяснение. Я достаточно хорошо знаю тебя, Ники, чтобы поверить, что ты станешь назначать свидание женщине в 11 часов вечера в пустом доме просто для того, чтобы поговорить с ней о погоде.
  Лана встала и посмотрела на меня.
  — Могу тебя поздравить, та девушка очень красивая. Надеюсь, что ты приятно провел время.
  Я ничего ей не ответил.
  — Я вернулась в Мелки, — продолжала она, — чувствуя себя страшно несчастной. Я приехала сюда, что бы попросить прощения у тебя за историю с Долорес и сказать, что я люблю тебя, и вот…
  Она пожала плечами.
  — Я дожидалась тебя здесь потому, что попросила полковника Линнана передать тебе, когда ты вернешься в Лондон, что буду ждать тебя. После сегодняшнего вечера я могу сказать, что тебе не нужно беспокоиться и заходить ко мне.
  Я глубоко вздохнул и подумал о том, как мне не везет во всем, что связано с Ланой. Я опять попал в очень трудное положение: я не мог рассказать ей правду о моих отношениях с Денизой, потому что это касалось не только меня, а выдумать достаточно правдоподобную историю я был не в силах… Да, я глубоко завяз.
  Я чуть не потерял Лану из-за истории с Рутнел. Неужели я потеряю ее из-за такого невинного повода? Тут мне на ум пришло изречение моего любимого китайского философа: «Женщина готова поверить чему угодно, кроме правды». Отлично, — подумал я, — это подойдет. Я сказал твердо:
  — Сядь, Лана, успокойся и выслушай меня. В определенном смысле я даже рад, что ты видела ту девушку, потому что в этом виновата ты.
  Лана села и изумленно посмотрела на меня.
  — Я виновата?! — возмутилась она.
  — Да, ты, — серьезно сказал я. — Почему я приехал сюда? Потому что был сыт по горло историей с Долорес Рутнел и хотел забыть тебя. И мне было наплевать на то, что я буду делать, чтобы достичь этой цели.
  Я наблюдал за Ланой. Ее взгляд смягчился. Я подумал: давай, Ники, продолжай в том же духе.
  — Ну и, конечно, все это было бесполезно, — вдохновенно врал я. — Я пытался пить, но это не помогло. И вот пару дней назад я встретил девушку, о которой ты говорила. Она красива, и я подумал, что, может быть, она поможет мне забыть тебя. Но из этого ничего не вышло…
  Она подняла брови.
  — Что ты имеешь в виду, говоря, что из этого ни чего не вышло? Я не вижу здесь неудачи. Эта девушка встретилась поздно вечером с тобой в отеле… Зная тебя, я не предполагаю никакой неудачи, Ники.
  Я сделал оскорбленное лицо и сказал скорее печально, чем сердито:
  — Вот тут ты и ошибаешься, Лана. Это только на первый взгляд удачей кажется. Я признаю, что назначил блондинке свидание, и она приехала. Но… — тут я пожал плечами, — я ничего не мог с собой поделать. Каждый раз, когда я смотрел на нее, я видел твое лицо, и понял, что из нашего свидания ничего не выйдет.
  Лана долго смотрела на меня, потом прошептала:
  — Знаешь, Ники, я верю тебе.
  — Мне не важно, веришь ты мне или нет, — ответил я, — но должен тебе признаться, что между мной и той девушкой ничего не было. Я снял отдельный номер и заказал ужин с шампанским на двоих, но он так и остался нетронутым.
  — Та девушка очень рассердилась, Ники? — спросила Лана.
  — Страшно, — ответил я. — Чуть не бросилась на меня с ножом. Потом она ушла, и я два часа разъезжал по дорогам и думал, что мне теперь делать. Я, спрашивая себя, увижу ли когда-нибудь тебя снова? И вот я возвращаюсь в отель и нахожу тебя здесь, а в награду за мою верность и любовь к тебе, ты осыпаешь меня проклятиями…
  Я замолчал и выжидающе посмотрел на Лану. Она встала, подошла и обняла меня.
  — Прости меня, Ники. Я знаю, что ты сказал правду. Теперь я понимаю, что во всем виновата я. Прости меня, Ники, прошу тебя.
  На глазах у нее были слезы. Я облегченно вздохнул и… простил. Когда я закончил ее прощать, она задумчиво сказала:
  — Я страшно рада, что между тобой и той девушкой ничего не было. Ведь она очень красива, верно?
  — Может быть, — ответил я, пожав плечами. — Но ты красивей, Лана. Помнишь, что я сказал тебе в тот вечер в Париже. Ты для меня единственная девушка…
  Я выпустил ее из объятий.
  — Слушай, сегодня воскресенье. Утром мы с тобой вернемся в Лондон. Три дня займет получение лицензии, а в четверг мы поженимся. Прошу тебя, приготовься к этому.
  — Хорошо, — она вздохнула и посмотрела на часы. — Уже 3.30. Не можем же мы проговорить всю ночь. Мне нужно вернуться в свой отель. Завтра мы встретимся и обо всем договоримся.
  Мы направились к двери, но Лана вдруг остановилась.
  — Ники, ты сказал, что заказал для той девушки ужин с шампанским? — спросила она.
  Я кивнул.
  — И там все осталось нетронутым?
  К чему она клонит? — подумал я, а вслух сказал:
  — Да. Она ушла в ярости, и все осталось нетронутым. А в чем дело?
  Лана взглянула на меня, в глазах у нее было озорное выражение. Она сказала:
  — Ники, я сегодня не обедала! Я очень голодна! — До меня дошел смысл сказанных ею слов. Я схватил ее под руку, и мы побежали к выходу из отеля. В вестибюле меня окликнул портье:
  — Приятная ночь для прогулки, сэр. Вы скоро вернетесь?
  — Да, — ответил я, — скоро.
  А про себя подумал: «Черта с два!»
  Питер Чейни
  Такие вот дела
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  МЕРИС
  I
  Когда гонг возвестил о начале скачек, О'Дэй пошел через узкий проход, ведущий от тотализатора и выгона к ограде. Он стоял, рассеянно наблюдая, как лошади проходили первый круг, и подумал, что скачки – это такая штука, которая одним нравится, а другим нет. Лично же он был к ним равнодушен. На скачках он скучал. Люди на ипподроме продвигались к перилам. Теперь лошади заканчивали круг и переходили на прямую. Когда они приблизились к финишу, О'Дэй увидел, что его лошадь последняя. О, господи, какая скука! Он стал думать о Веннере. Надо с ним что-то делать и как можно скорее. Что именно делать – точно он не знал, но так больше продолжаться не может, это было ясно.
  
  * * *
  
  О'Дэй был высок и строен. Красивые плечи, томный вид и ленивая походка скрывали сильное мускулистое тело. Его лицо с широкими скулами было почти треугольным. Челюсть выглядела так, словно хотела сначала заостриться, но затем передумала и стала квадратной.
  Глаза были синие и очень спокойные, темные волнистые волосы коротко подстрижены у висков. О'Дэй был хорошо одет: элегантные и тщательно вычищенные коричневые туфли, хорошо отглаженный твидовый костюм, он был без пальто, несмотря на холод, хотя большинство женщин на трибунах кутались в меха.
  
  * * *
  
  О'Дэй бросил сигарету и пошел в буфет выпить кофе. Роясь в карманах в поисках мелочи, он нащупал четыре фунта и подумал, что дела его не так уж хороши и что пора возвратиться в Лондон. Он подошел к камину и стал пить кофе. Мысли его все еще были заняты Веннером. О'Дэй чувствовал, что оказался между двух зол: одно заключалось в Веннере, а другое было чем-то неясным и потому еще более угрожающим.
  Кто-то сзади него сказал:
  – Привет, О'Дэй! Как дела?
  О'Дэй поставил кофе на камин и медленно повернулся.
  – Привет, Дженнингс. Дела ничего, бывает хуже.
  О'Дэй улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его казалось освещенным: губы почти не двигались, а глаза сияли.
  – Я поставил на пять лошадей в пяти заездах, и все они – последние. Должно быть это означает, что я счастлив в любви.
  – Еще бы, – цинично ответил Дженнингс. – Может, в один прекрасный день ты решишь, что делать?
  – Не понимаю.
  Дженнингс пожал плечами.
  – Ты знаешь, я уже десять лет работаю в страховой компании и разбираюсь в людях. Есть два типа людей, вернее мужчин: мужчины, которых женщины любят, и мужчины, которых они не любят.
  – О'Дэй достал изящный серебряный портсигар и закурил сигарету.
  – Что ты хочешь этим сказать?
  Дженнингс снова пожал плечами.
  – А мужчины, которых женщины любят, делятся на тех, кого это волнует, и на тех, кому это безразлично. Никак не решу, к какому типу отнести тебя.
  О'Дэй беззаботно ответил:
  – Нашел о чем думать. Надеюсь, что не это причина твоей бессонницы?
  Дженнингс усмехнулся. Это был маленький человек с большим животом и серыми, часто мигающими глазами. Вид у него был почти благожелательный.
  – У меня вообще не бывает бессонницы, исключая, может быть, редкие часы после похмелья. И все-таки ты меня удивляешь.
  – Слушай, я умираю от любопытства. К чему ты клонишь?
  – Сейчас скажу. В основном ты получаешь работу от моей фирмы Интернешнл Дженерал Иншуранс Компани. Так?
  О'Дэй кивнул.
  – Ну так эта компания становится очень разборчивой в своих детективах, О'Дэй.
  – Не испытывай мое терпение.
  В голосе О'Дэя слышался едва заметный ирландский акцент. А в тембре было что-то ласкающее слух.
  – Я рад, что тебе любопытно, – сказал Дженнингс.
  Ему было немного не по себе. Он огляделся, словно надеясь кого-то увидеть, кого-то, кто мог прервать неприятный разговор. Затем он повернулся к О'Дэю и встал, засунув руки в карманы, с явно нерешительным видом.
  О'Дэй улыбнулся и небрежно подбодрил его:
  – Почему бы тебе не облегчить душу, Дженнингс?
  Тот пожал плечами.
  – О'Дэй, однажды ты оказал мне хорошую услугу. Теперь моя очередь. Ты можешь послать меня ко всем чертям и посоветовать не совать нос в чужие дела, а можешь и прислушаться к тому, что я скажу, если ты вообще способен к кому-то прислушиваться со своим ирландским упрямством, во всяком случае дураком я тебя никогда не считал. Надеюсь, ты не сглупишь и сейчас.
  – Хорошо, – весело ответил О'Дэй. – Будем считать, что я не сглуплю и в этот раз. Ну, так что же?
  – У нас в конторе было много разговоров о тебе и о Веннере, – начал Дженнингс. – Не знаю, известно ли тебе, куда это заносит твоего компаньона, а если неизвестно, то знай: ничего хорошего вам обоим это не сулит. У него запой, и всю неделю он ничего не делает. Мой босс сказал, что отчеты по последним четырем делам, которые передали вам на расследование, ваша фирма задержала уже на несколько недель. А вчера один из наших директоров заявил, что надо найти другое агентство. А ведь мы хорошо сработались с вами, О'Дэй. Если Интернэшнл Дженерал вышвырнет вас, без огласки не обойтись. Ведь все идет к этому… А ты здесь, в Пламптоне, проигрываешь скачки и тебе, по-видимому, это нравится.
  – Мне нравится здешний воздух. Он, говорят, полезен для легких.
  – А что за черт с твоими легкими? – с раздражением спросил Дженнингс.
  – Ничего, – весело ответил О'Дэй, – абсолютно ничего. Я имел в виду других, у кого они не так здоровы.
  – Скажи, ради Бога, – спросил Дженнингс почти сердито, – ты когда-нибудь бываешь серьезным? Полагаю, ты знаешь, что говорят?
  О'Дэй пожал плечами.
  – Что бы там ни говорили, я не собираюсь поднимать шум и выяснять в чем дело. Но все же, что такое говорят?
  Дженнингс понизил голос.
  – И когда ты перестанешь дурачиться, О'Дэй? Все говорят, что ты своим ирландским обаянием обольстил жену Веннера и расстроил их семейную жизнь. Это и есть причина его запоя. Ты знаешь, что он привязан к этой девочке. Он считает ее восхитительной и убежден, что она – самое лучшее, что у него есть на свете. Даже если это не так, он имеет право на свою маленькую иллюзию. С твоей стороны это не очень умно, не так ли? На черта тебе это нужно и зачем губить хороший бизнес, который вы делали с Веннером? Я не верю, что ты вообще всерьез относишься к женщинам. Может, ты просто развлекаешься, но если у тебя есть здравый смысл, ты не будешь гробить из-за этого агентство О'Дэй и Веннер.
  О'Дэй затянулся сигаретой.
  – Я полагаю, что ни им, ни тебе не пришло в голову, что эти слухи могут быть неверными?
  – Не глупи, я-то знаю, что они верны, знаю, откуда они пошли, да и тебе пора знать. Веннер поссорился со своей женой Мерис и сказал Старку из Интернешнл Оушн, что это из-за тебя. Он говорил со Старком о разводе и о том, что месяц назад, когда ты должен был находиться в Шотландии по делу Ярдли, ты провел выходной с Мерис Веннер в гостинице Сэйбл, в какой-то дыре около Тотнесса, в Девоншире.
  О'Дэй усмехнулся.
  – Надо же. Кто же это ему сказал?
  – Она, она ему сказала. И он склонен ей поверить, не так ли? Как, впрочем, и все остальные.
  Дженнингс стал натягивать перчатки.
  – Ну, я тебе все сказал. Теперь ты знаешь.
  – Спасибо, приятель, – сказал О'Дэй. – Скажи, ты не знаешь, где Веннер и где Мерис?
  Деннингс пожал плечами.
  – Где Веннер – убей, не знаю. Мне велели найти его или тебя. А Мерис сказала твоей секретарше, что собирается в Истборн или еще куда-то в тех же краях.
  – Ты хороший парень, Дженнингс. Ты полон добрых намерений. Тебе повезло сегодня?
  – Нет, совсем не повезло. А почему мне должно повезти? Я пришел к заключению, что мне повезет в любви. Я не прочь иногда проиграть, но немного. Забавно, – продолжал он, – если я играю в покер, то проигрываю, если выбираю лошадь, то она приходит последней. Я пришел сюда поставить на одну в последнем заезде. Она – аутсайдер. Я держал пари на другие пять заездов и все проиграл.
  Он засмеялся.
  – Теперь последний заезд, но я даже не собираюсь ставить.
  О'Дэй улыбнулся.
  – Вот так-то, Дженнингс. Это ужасно, если лошади к тебе равнодушны.
  – Я поставил на Джелерта против Трависа нашего директора, – мрачно изрек Дженнингс. – Он сказал, что двадцать против одного – он приковыляет последний. Терпеть не могу таких вещей.
  – Почему ты не собираешься больше ставить?
  Дженнингс покачал головой.
  – Нет, с меня хватит. Пока, О'Дэй. И, ради Бога, будь осторожен.
  Через некоторое время О'Дэй вышел из буфета и встал на зеленой насыпи, где люди собирались смотреть продолжение скачек. О'Дэй взглянул на стенд с данными о лошадях и не спеша пошел к тотализатору. Там он купил четыре билета по фунту на Джелерта, затем вернулся в буфет, взял еще чашку кофе, поставил ее на камин и рассеянно уставился в одну точку.
  
  * * *
  
  Он подумал, что с Веннером надо что-то делать. Дженнингс прав. Страховые компании, особенно такие большие, как Интернешнл Дженерал, не любили, когда распространялись слухи об их сотрудниках. Хотел бы он знать, откуда пошли эти сплетни про Мерис Веннер и про него. А Веннер – дурак. Почему он не пришел поговорить с ним, вместо того, чтобы так глупо напиваться. Если не… О'Дэй подумал об этом "если не". Интересно, правильна ли его догадка.
  Он смутно слышал колокол, но ему не хотелось уходить. Он стоял и размышлял над тем, что сказал ему Дженнингс. Люди стали выходить из буфета. Вскоре О'Дэй остался один. Он оставил нетронутым кофе и вышел. Подходя к перилам, он увидел красную с белым крестом куртку жокея, идущего впереди. Значит, так! О'Дэй вспомнил, что говорил Дженнингс о невезении в картах и везении в любви. Интересно, в какой степени это относится к нему самому. Он услышал позади голос Дженнингса:
  – Пять раз я проиграл, а этот упустил! Букмекеры платят 25 за один. Бог знает, сколько заплатит тотализатор. Думаю, по сотне. Выигрыш плыл мне в руки, а я его упустил.
  – Жаль, приятель, – ответил О'Дэй. – Ну, пока, пойду получу деньги.
  – Значит, мой выигрыш у тебя, черт побери? – кисло спросил Дженнингс.
  – Да, – кивнул О'Дэй. – Но не переживай. Ты сказал, что тебе везет в любви.
  – На сколько ты купил билетов?
  – На четыре фунта и, наверное, получу сотню. Это мне нравится. Здесь я получил больше, чем за работу детективом.
  – Если ты на машине, то отвези меня в город.
  – Нет, я не еду в Лондон.
  Дженнингс поднял брови.
  – А куда же ты едешь?
  О'Дэй ухмыльнулся.
  – Еще не знаю. Куда-нибудь надумаю. Ну, пока.
  
  * * *
  
  О'Дэй лежал в номере на втором этаже отеля Сплэндин в Истборне, когда вошел официант с бутылкой мартини. Он глядел в потолок и курил, пуская кольца дыма. Официант подумал, что кольца хороши, и что ему тоже хотелось бы уметь так делать. О'Дэй сел на кровать, взял мартини, дал официанту на чай и выпил. Жизнь – чертовски странная и забавная штука, а женщины тоже чертовски забавны. Почему, когда начинаешь думать о жизни, то ловишь себя на том, что думаешь о женщинах? Он усмехнулся про себя, встал и начал ходить по комнате со стаканом в одной руке и сигаретой в другой. Интересно, что сейчас делает Мерис. Она что-то задумала. О'Дэй улыбнулся. Когда такая женщина, как Мерис, что-то задумывает – хорошего не жди, потому что ее беспокойная и нетерпеливая натура не выносила ни бездействия, ни крушения надежд. Она должна была действовать, когда получалось не так, как она хотела, и совершенно не могла жить спокойно. В сочетании с красивой фигурой, умением одеваться, громадным обаянием и недостаточным воспитанием, это навлекало опасность на всякого, кто становился на ее пути.
  О'Дэй открыл чемодан. Хорошо, что он положил его в багажник, когда поехал в Пламптон на скачки. Просто это привычка – одна из многих, выработанных в его жизни, – привычка быть всегда готовым ко всякой неожиданности. Сколько раз, уезжая куда-нибудь и намереваясь возвратиться в Лондон, он оказывался где-нибудь в совершенно противоположном месте, и всегда чемодан был кстати.
  О'Дэй разделся, принял горячий и холодный душ, побрился, затем надел мягкую шелковую рубашку, смокинг и муаровый галстук. Спускаясь вниз, он посмотрел на часы. Половина восьмого. Внизу, в холле сидели люди. Хорошие и тихие люди, подумал О'Дэй, бизнесмены с женами, люди, желающие спокойно провести уикенд, избавиться на время от забот, от работы, очередей, всеобщей депрессии и разочарования.
  Швейцар Паркер, чья плотная фигура излучала спокойствие, стоял, прислонившись к двери, и, улыбаясь, благодушно глядел на людей. О'Дэй прошел через холл в приемную, улыбнулся девушке за стойкой и стал лениво перелистывать страницы регистрационного журнала. Нашел страницы с сегодняшней регистрацией и вскоре чуть выше своей фамилии увидел: миссис Веннер, Лондон, и номер комнаты – 134. Должно быть, на третьем этаже, – подумал он. О'Дэй медленно подошел к швейцару и спросил:
  – Паркер, когда приехала миссис Веннер?
  – Сегодня днем, мистер О'Дэй, около четырех.
  О'Дэй кивнул и прошел через вращающуюся дверь в американский бар. Там было всего человек шесть. Все они сидели и пили коктейли. Она была в дальнем углу, читала "Вечерние новости" и явно никем не интересовалась, что было вполне в ее духе. Она никогда никем не интересовалась. Она хотела, чтобы интересовались ею, особенно, если это были стоящие мужчины. И убедившись, что ею интересуются, она либо поощряла этот интерес, либо нет, в зависимости от того, было ли это ей выгодно.
  Да, ну и штучка эта Мерис! – подумал О'Дэй.
  Она превосходно выглядела в черном вечернем кружевном платье на тяжелой атласной подкладке, тесно облегающем ее фигуру и показывающем лучшие ее стороны в выгодном свете. Кружево с черными блестками смягчало линии ее фигуры. На ней были серебристые чулки, босоножки на каблуках с едва заметными украшениями. Светлые волосы были подстрижены по последней моде – в форме хризантемы. Ярко-красные губы пламенели на бледном, почти прозрачном лице с нежной кожей. О'Дэй слегка вздохнул и подумал, что когда ей давали имя Мерис, то забыли дать еще одно – динамит. Он искоса посмотрел на ее слегка подведенные глаза – они были устремлены на газету, но видели многое – эти янтарные глаза. О'Дэй был уверен, что она заметила его, но не показывала вида, во всяком случае, пока. Он сел на высокий табурет, заказал мартини и стал наблюдать за ней в зеркало бара. Казалось, ее ничего не интересовало, кроме газеты. О'Дэй облокотился на бар и задумался. Он думал обо всем: о бизнесе, если это можно назвать бизнесом, когда так идут дела, о Веннере, об Интернешнл, где начали беспокоиться, что у их следователей плохи дела и они не очень прилично ведут себя. Но за всем этим была только одна мысль, один вопрос: на что рассчитывает Мерис, и куда заведет эта игра?
  О'Дэй допил мартини.
  Он услышал шорох газеты и увидел в зеркале, как она накинула на плечи норковое манто и направилась к выходу в столовую. Когда она поравнялась с ним, он улыбнулся.
  – Привет, Мерис. Наверное, ты меня не видела?
  Она остановилась и широко открыла глаза, словно от изумления.
  – О, Терри… ты здесь? Подумать только, как тесен мир!
  – Иногда он слишком тесен для меня. Я хочу поговорить с тобой.
  – Пожалуйста.
  Она грациозно опустилась на свободное место рядом с ним.
  О'Дэй отметил про себя, что каждый ее жест, каждое движение – все было тщательно отработано.
  Она спросила:
  – Ты знал, что я здесь, или приехал сюда, как и я, случайно, по наитию?
  – Ты приехала сюда по наитию, случайно? – Он весело улыбнулся. – Черта с два! Боюсь, что ты приехала сюда по такому же наитию, как и я.
  – В самом деле? О, как это интригующе. Значит, Терри, ты оказался здесь не случайно.
  Она улыбнулась, обнажив ровные белые, хорошенькие зубки. Он заметил жемчужное ожерелье, подаренное Веннером в день свадьбы, и красивый браслет с поддельным бриллиантом, видневшимся под длинным рукавом платья.
  – Нет. Несмотря на то, что ты приехала сюда случайно, Дженнингс, которого я сегодня случайно встретил на скачках, был почему-то уверен, что ты должна быть здесь. Ну, я и решил заехать, чтобы убедиться, так ли это.
  – Что ж, очень приятно. Не выпить ли нам немного?
  – Конечно. Я возьму два бокала сухого мартини, пойдем, сядем в уголок и поговорим.
  Она снова улыбнулась долгой и томной улыбкой. Он очень хорошо знал эту улыбку.
  – С удовольствием, Терри. Нет ничего приятнее, чем сидеть с тобой в уютном баре и разговаривать.
  – Ну и чудесно. Ты хорошо проведешь время.
  Он взял мартини и понес к столу в дальнем углу полупустого бара. Они сели. На некоторое время воцарилось молчание, затем она ласково спросила:
  – Ну, так что? Говорят, будто ходят неприятные слухи? Ты не думаешь, что это интригующе? Хотя мне нравится.
  – Мерис, твоя беда в том, что ты слишком любишь все интригующее и театральное.
  – Ты хочешь сказать, что мне следовало быть актрисой? – спокойно спросила она.
  Он ухмыльнулся.
  – Из тебя бы вышла чертовски хорошая актриса. Только фирма, на которую бы ты работала, с удовольствием избавилась бы от тебя.
  Они опять замолчали. О'Дэй обдумывал свой гамбит. Когда играешь с Мерис, надо быть очень осторожным, иначе ее ответный ход будет очень опасным. И он начал:
  – Послушай, Мерис. Я давно знаю Дженнингса, и мы с ним всегда были в хороших отношениях. Когда я встретил его сегодня на скачках в Пламптоне, он мне многое рассказал. Он выглядел встревоженным.
  Мерис состроила гримасу.
  – Надеюсь, что это не означает, что все, сказанное этим Джен-нингсом из Интернэшнл Дженерал, встревожило и тебя. Терри, говори же, мне нравится слушать тебя, нравится твой легкий ирландский акцент, он волнует меня.
  – Ну что ж, слушай. Дженнингс был слегка обеспокоен положением дел нашей фирмы в Интернэшнл Дженерал.
  – Неужели? Объясни же, почему? Только не убеждай меня в том, что скоро я лишусь куска хлеба.
  Она лукаво посмотрела на О'Дэя.
  – Или вы снова поссорились с Ральфом?
  Ее глаза смеялись.
  – Тебе лучше знать. Дженнингс сказал, что Ральф, которого, кстати, я не видел целую неделю, страшно пьет и запустил все свои дела.
  – Это серьезно, не правда ли? Интересно, почему он так запил. В ее глазах все еще сверкали искорки смеха.
  – Конечно, откуда же тебе знать. И наверное, ты его не видела? Она покачала головой.
  – Нет. Вот уже… – запнулась она, – шесть дней.
  – Значит, когда ты видела его в последний раз, ты сказала ему что-то такое, отчего он запил. Что ты ему сказала?
  Мерис пожала плечами и ответила уже серьезно.
  – Терри, ты ведь не будешь слишком упорствовать, правда? Он улыбнулся.
  – Не буду слишком упорствовать? Если понадобится, то, конечно, буду. И ты это знаешь.
  Она сжала кулаки.
  – Это восхитительно, Терри. Сам ты можешь быть чертовски упрямым. Ты и был всегда чертовски упрямым. Но тебе не нравится, когда другие начинают упрямиться.
  О'Дэй закурил.
  – Ты имеешь в виду себя? – осведомился он.
  – Да, себя. А что мне оставалось делать, по-твоему? Сидеть сложа руки, пустить все на самотек?
  О'Дэй отпил глоток мартини.
  – Я хочу знать, что ты сказала Ральфу шесть дней назад. Я хочу знать, почему он запил, рвет и мечет. Ты знаешь, на кого он похож, когда напьется, он невыносим. Он вечно раздражен, даже когда трезвый, но когда пьян, то вообще теряет рассудок. У моей фирмы дела шли очень хорошо, пока Ральф не стал моим компаньоном. Они и дальше будут идти хорошо, несмотря на неудачи за последние шесть – восемь месяцев. И я уже начинаю заниматься этим.
  Мерис снова спросила:
  – Ты имеешь в виду меня?
  – Тебя. Может, хватит жеманиться, и давай поговорим разумно.
  Она отпила глоток и разгладила кружевную складку на платье.
  – Значит, я должна быть послушной и рассказать тебе, что случилось. Да, я виновата во всех бедах, которые терпит ваша фирма за последние шесть месяцев. Я виновата в том, что Ральф пьет, рвет и мечет. Ты совершенно прав, Терри. И… как это тебе нравится?
  – Никак. Это пора прекратить.
  Мерис снова посмотрела на него. Ее глаза сузились, затем сверкнули вызовом.
  – В самом деле? Какой вы умный, мистер О'Дэй! Интересно, как ты собираешься прекратить это?
  О'Дэй рассмеялся. Когда она злилась, а над ней смеялись, она расходилась до такой степени, что иногда говорила правду.
  – Знаешь, Мерис, ты очень интересная и привлекательная женщина. Ты считаешь, что ты умна. Иногда мне тоже кажется, что ты умеешь соображать. Иногда же кажется, что у тебя не хватает ума даже на то, чтобы завести машину в гараж в дождливый день. А иногда с тобой так скучно, что хочется спать.
  – Ясно, – сказала она тихим дрожащим голосом и закусила губу. – Ну, что ж, ты получишь по заслугам. Я не потерплю, когда ко мне относятся презрительно, мистер О'Дэй. Когда я влюбляюсь, это кое-что значит. Но я сглупила, влюбившись в тебя.
  – Замужние женщины не должны влюбляться в компаньонов своих мужей – это глупо. Кроме того, тебе было в кого влюбляться и с кем проводить время. Почему ты не выбрала одного из них?
  – Потому что не хотела. Когда я говорю мужчине, что он мне нравится, то это подарок для него. Так считаю я, но ты иного мнения. Ты указал мне на мое место и думал, что я собираюсь это проглотить?
  О'Дэй вздохнул.
  – Если я это когда-нибудь и подумал, то, вероятно, был очень неправ.
  – О, ты не представляешь себе, до какой степени ты был неправ! Неужели ты считал, что я это прощу? Ты знаешь, какие у нас отношения с Ральфом: я не люблю его. Он совсем не в моем вкусе. Бог знает, почему я вышла за него!
  О'Дэй зевнул.
  – По-моему, ты вышла за него из-за жемчужного ожерелья, из-за кольца с крупным бриллиантом, которое ты носишь рядом с фальшивым, и из-за пачки акций, которые тогда у него были. Так я думаю.
  Ее голос задрожал от гнева.
  – Так вот какого ты мнения обо мне!
  – Да. Это тебе не нравится?
  Он заметил, как она сжала лальцы правой руки, и алые ногти впились в ладонь.
  – Бывают моменты, Терри, когда я готова тебя убить.
  – Надеюсь, сейчас не один из них. Терпеть не могу умирать в субботу вечером. Но продолжай, пожалуйста. Итак, ты решила отомстить обидчику.
  Мерис кивнула.
  – Если бы ты хорошо знал женщин, ты бы понял, что когда такую женщину, как я, отвергнет мужчина, она способна на все.
  – Ладно. Мне надоели эти предисловия. Хочешь еще выпить?
  – Нет, спасибо, – резко ответила она.
  – А я хочу. Поэтому тебе придется потерпеть со своей драматической историей, пока я не приду.
  Он встал, взял бокал и улыбнулся. О'Дэй не хотел вина, ему нужно было все обдумать. Рассчитывала ли Мерис на эту встречу? Наверное, нет. Даже если она знала, что Дженнингс собирается на скачки, то не могла же она знать, что он, О'Дэй, тоже приедет туда. Он сам решил это только сегодня утром. Значит, их встреча не была запланирована. Он вернулся к столу с бокалом.
  – Ну, так что же ты сказала Ральфу?
  Мерис нежно улыбнулась.
  – Я сказала ему, что ты недоволен тем, как идут наши дела, что с тех пор, как ты отправился во Францию, чтобы закончить очередное расследование, он не брался за дела, не ходил на работу, что твоя квалифицированная секретарша мисс Трандл сбилась с ног и не знала, что делать, едва успевая отвечать на звонки. Я сказала, что когда ты вернешься, будет много неприятностей, что ты сыт ими по горло и думаешь, что его давно пора гнать из фирмы, и что ты найдешь повод для этого. Поэтому он задал мне вопрос, которого я ожидала.
  – Он спросил тебя "почему"?
  – Да.
  Она снова улыбнулась и положила свою руку на его.
  – Я сказала ему, что ты не пропускаешь ни одной женщины, даже если это жена твоего компаньона, и что ты влюблен в меня, и что мне приходится изо всех сил от тебя отбиваться.
  – Что ж, хорошая работа! Ну и стервозная же ты красотка, Мерис!
  – Еще бы. Кто это сказал: "Страшнее ада ярость женщины отвергнутой?"
  – Не помню. Но тот, кто сказал это, по-видимому был прав.
  – Ты понимаешь, что Ральфу это не понравилось. Он всегда ревновал меня к тебе. Он, правда, не сказал, что рассчитается с тобой, но это ничего не значит.
  Она подняла руку, не дав ему сказать.
  – Я знаю, Ральф тебе ничего не сможет сделать, потому что он трепло, но все-таки он мужчина и очень любит меня.
  – Всякому, кто тебя любит, не мешает обследовать мозги.
  – Возможно. Но ситуация такова, Терри, что тебе бесполезно говорить Ральфу, что это я с тобой заигрываю. Он все равно не поверит. Он теперь пьет и делает все, чтобы испортить ваши дела.
  – В какой-то степени ты достигла своего, не правда ли?
  – Почему бы и нет? Очень скоро у фирмы "О'Дэй и Веннер" будут большие неприятности.
  Наступило молчание, затем О'Дэй спросил:
  – Ну и что же ты, Мерис, надеешься извлечь из всего этого лично для себя?
  Она пожала плечами.
  – Ральф этого так не оставит. Хотя он и простофиля, но себе на уме, и уж сообразит, как насолить, чтобы тебе тошно стало. А это все, что мне надо.
  О'Дэй чуть было не задал ей вопрос, который вертелся у него на языке, но передумал. А что, если ее интрига удастся? Если война между ним и Ральфом достигнет апогея? Сотрудничество будет расторгнуто, дело рухнет или сильно пошатнется. Какая же польза ей от этого? У Веннера денег нет, кроме тех, что он получал от фирмы. Он промотал все, а Мерис нужны деньги. Она не может без денег. Может быть, у нее кто-то есть? О'Дэй допил мартини, вынул портсигар и закурил. Все это он делал очень медленно. Затем встал.
  – Пойдем, пообедаем, Мерис. Мы можем чудесно провести вечер, глядя на море из окон столовой. Мне бы хотелось посмотреть на море с тобой.
  – Хочешь сказать, тебе хотелось бы бросить меня в море?
  – Ну, что ты! Если бы я бросил тебя в море, оно, вероятно, возмутилось бы и выбросило тебя обратно. Пойдем поедим.
  И пропуская ее вперед, он заметил, что губы ее дрожали от ярости.
  Когда официант принес кофе, заиграл оркестр. О'Дэй смотрел сквозь занавески на море и на берег. Какой мирный пейзаж! Мерис улыбнулась.
  – Чудесный вечер, Терри! Жаль, что в жизни не все так гладко и спокойно.
  – Это было бы неинтересно.
  – Поэтому ты предпочитаешь жизнь такой, как она есть?
  – А что толку желать невозможного? Заботы и волнения – это естественная часть жизни, и мы не можем уйти от них. Все зависит только от того, как мы с ними справляемся.
  – Да? А как ты собираешься справиться с ними сейчас, Терри? Ведь ты в таком трудном положении.
  Он поднял брови, одну чуть выше другой. Эта его манера, как и все прочие, очень нравилась ей. Он спросил:
  – Хочешь ликер?
  Она предпочла бренди. О'Дэй заказал ликеры и кофе.
  – Значит, я в трудном положении, да? Скажи мне, почему?
  – Потому что трудно будет выпутаться даже тебе, Терри. Ральф считает, что мы вели себя не очень пристойно. Ты знаешь, – она ехидно улыбнулась, – он даже думает, что мы провели уикенд в загородном отеле. Похоже, он на что-то решился.
  – Нельзя на что-то решиться только потому, что этому веришь. Если он думает о разводе, то какой толк верить в то, что мы провели выходной в отеле за городом? Это еще надо доказать.
  Мерис кивнула.
  – Ты совершенно прав, Терри. Но что такое доказательство? Это забавная штука. Знаешь, когда я читаю объявления о разводах, мне кажется, что суд верит всему, но больше всего там склонны верить худшему.
  – Может быть, – ответил О'Дэй. – Но надо же доказать супружескую неверность.
  – Да, конечно. Но если женщина поздно приезжает в отель, если она заранее заказала номер на двоих, если единственный дежурный портье провожает ее в этот номер, а затем приезжает мужчина, но его никто не видит, а она сказала, что этот мужчина – ты, разве это не доказательство? Если, конечно, у тебя есть алиби, Терри.
  – О, мне будет чертовски легко сделать это, – ответил Терри. – Три недели назад я был дьявольски занят и, конечно, не тобой.
  – Это так, дорогой. Ты выезжал по делу Ярдли. Но я знаю, что ты не можешь говорить об этом, дело ведь было очень секретное, не правда ли, Терри? Ральф сказал мне. Значит, я могу спокойно утверждать, что ты был со мной, а ты в свою очередь не можешь сказать, где ты был. Все это не в твою пользу. Во всяком случае, У Ральфа достаточно оснований для ходатайства о разводе. Это не принесет никакой пользы ни тебе, ни фирме.
  – Интересно, на что ты рассчитываешь? Просто пытаешься отомстить мне или здесь еще что-то кроется?
  – Может быть и просто отомстить. Знаешь, что я думаю, Терри? Что тебе лучше всего делать так, как я хочу. В конце концов, Ральф всегда был бельмом на глазу у фирмы, не так ли? Кроме того, он нагоняет на меня скуку, а что может быть ужаснее? Почему ты не хочешь, чтобы он получил свой развод? Тебе будет лучше, гораздо лучше одному, ты сможешь начать все сначала. Мы с тобой смогли бы отлично проводить время. Ты мне очень нравишься, Терри, меня притягивает к тебе.
  О'Дэй хмыкнул.
  – Я и кто еще? – спросил он. – Терпеть не могу стоять в очереди, Мерис, да и не собираюсь. Это не в моем духе.
  – А что ты собираешься делать? Если Ральф будет ходатайствовать, тебе придется дать делу ход, ничего не доказывая, что навлечет на тебя много неприятностей, или защищаться, что будет еще хуже.
  – Похоже, что в любом случае я буду иметь массу хлопот.
  Она кокетливо кивнула.
  О'Дэй вздохнул.
  – Все это очень любопытно, но немного скучно. Ты на меня нагоняешь такую же скуку, как Ральф на тебя. Я не люблю женщин, которые добиваются меня силой.
  Мерис пожала плечами.
  – Что ж, в таком случае, я не знаю, что можно сделать в твоем положении. Тебе очень трудно будет выпутаться, Терри.
  – Ты совершенно неправа, догорая. Я точно знаю, что делать. Он встал.
  – Прежде всего, я не намерен оставаться с тобой в этом отеле, даже если мы будем на разных этажах. Я возвращаюсь в Лондон.
  Мерис улыбнулась.
  – Извини, что испортила тебе субботний вечер.
  – Ты его не испортила. Я специально приехал сюда, чтобы поговорить с тобой. Теперь мы поговорили, и я уезжаю. Доброй ночи, Мерис. Надеюсь, ты будешь спать спокойно.
  Она положила руки на стол и посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц.
  – Черт с тобой, Терри. Но ты дорого заплатишь, прежде чем я разделаюсь с тобой.
  – Представляю себе. Ну, прощай, любовь моя. Надеюсь, я не скоро увижу тебя.
  Когда он ушел, Мерис сидела, глядя вперед и барабанила по столу длинными тонкими пальцами.
  
  * * *
  
  Было половина двенадцатого, когда О'Дэй поставил машину в гараж около Слоин-сквера, передал ее дежурному и попросил прислать его чемодан. Потом он пошел домой. Ночь была чудесная. Во внутреннем кармане смокинга приятно оттопыривалась пачка денег – 131 фунт, которые он выиграл, поставив на Джеллерта. Это не так много, но все же деньги. Во всяком случае, в его положении не мешало иметь 130 фунтов. А положение ему совсем не нравилось. Он стал думать о Мерис и Ральфе Веннере. Ну и штучка эта Мерис. Она знает, чего хочет и идет прямо к своей цели… О'Дэй вспомнил, сколько раз она приходила в контору, как будто бы к Ральфу, а его в это время почему-то никогда не было. Сначала она пыталась слегка флиртовать с О'Дэем, а потом, когда их отношения стали выходить за рамки, он решил, что пора указать Мерис на ее место. Он должен был знать, что такие женщины, как Мерис, этого не потерпят, и дело примет не очень забавный оборот.
  А Ральф Веннер? От него, безусловно, не знаешь, чего ожидать. Мало сказать, что он слабовольный, простофиля, неудачник и пьяница. В трезвом состоянии это мстительный тип, влюбленный в свою жену. Даже без ее помощи, он способен на всякие пакости, а если эта парочка вместе возьмется за дело – хорошего не жди.
  О'Дэй пожал плечами. Обыкновенная история, одна из многих, что происходят с людьми, в которой либо приходится плясать под чью-то дудку, либо отбиваться изо всех сил. Он вспомнил песенку "Обыкновенный случай".
  
  * * *
  
  Войдя в дом и поднявшись к себе на второй этаж, О'Дэй увидел в прихожей на коврике конверт. Вероятно его подсунули под дверь. Адресовано ему, но почерк он не узнал. О'Дэй закурил сигарету, налил себе виски с содовой, потом разорвал конверт и прочел письмо. Оно было помечено сегодняшним числом, адреса не было.
  
  "Дорогой О'Дэй!
  Интересно, помнишь ли ты меня – Николаса Нидхэма? Мы встречались в Америке четыре года назад, когда ты работал по одному военному делу, помнишь? Я в Лондоне на два дня. Я был здесь, в Англии, целый месяц, но никак не мог решиться обратиться к тебе. А теперь, когда я уже вынужден что-то делать, судьба послала мне друга, с которым я познакомился несколько недель назад, и он рассказывал мне о тебе и твоей работе и дал мне твой адрес. Но, разрекламировав мистера Теренса О'Дэя, он объявил, что если я приду к нему в контору утром, то не застану его.
  Твоя секретарша сказала, что не знает, где ты, но думает, что ты скоро придешь. Она также не знала, где твой компаньон, что меня совсем не интересовало; мне он не был нужен.
  Дело вот в чем: я хочу, чтобы ты проделал для меня одну работу, которая, как заявил наш общий друг, как раз по твоей части. Нечто, требующее именно твоего интеллекта. Довольно странное поручение для детектива.
  Оно касается одной очень обаятельной женщины, я был сильно влюблен в нее во время войны, делал ей предложение, но она его не приняла. Красивая женщина, живет в Суссексе.
  Она очень славная и совсем одинокая. Ей срочно требуется помощь, иначе она попадет в большую беду. К сожалению, я должен сегодня уехать в Африку, поэтому ничего не могу поделать. Но ты можешь.
  Я спросил мисс Трандл, как лучше всего связаться с тобой. Она ответила, что дома тебя, по-видимому, нет, но я могу оставить записку в конторе, дала мне блокнот и отвела в маленькую приемную около твоего кабинета. Я сел и написал всю историю, все, что я знаю и думаю, и все, чего я хочу от тебя. После этого я почувствовал облегчение.
  Когда я работал в Америке, я достаточно разузнал о тебе и пришел к выводу, что ты человек, не бросающий дело до тех пор, пока не сделаешь все, что можешь. А еще я надеюсь, ты вспомнишь, как однажды я тоже кое-что сделал для тебя.
  Ну, а вся история со всеми подробностями там, в твоей конторе. В пухлом конверте, который я взял у мисс Трандл.
  Кроме письма я вложил в конверт 750 фунтов в пятифунтовых банкнотах. На твои расходы пойдет половина этой суммы, остальное – тебе. Твоя секретарша обещала положить все это в правый ящик твоего стола и уверяла, что ты все получишь в течение од-ного-двух дней. Я успокоился, но подумал, что ты можешь сначала заехать домой и уйти куда-нибудь, не заходя на работу. Поэтому я решил оставить тебе письмо и дома. Мисс Трандл дала мне твой адрес.
  Ну, ладно, О'Дэй. Надеюсь, ты сделаешь все, о чем я тебя прошу. Желаю успеха. Может быть, в один прекрасный день, когда я освобожусь, мы встретимся и выпьем вместе. Жаль, если не получится.
  Ну, пока и счастливой охоты.
  Николас Нидхэм".
  
  О'Дэй положил письмо в карман, выпил виски и сел в кресло. Похоже, что с финансовой стороны жизнь улучшается – сто тридцать фунтов и семьсот пятьдесят – это почти 900, а с такими деньгами можно делать черт знает что. О'Дэй потушил сигарету, прошел в спальню, снял смокинг и уже развязывал галстук, когда вдруг передумал, оделся, потушил свет, вышел из дома и пошел в гараж. Через пять минут он уже ехал к своей конторе на Лонг Акр по темной безлюдной улице.
  Вскоре он приехал, открыл наружную дверь, запер ее за собой и поднялся по длинной старомодной лестнице на второй этаж. В конце коридора сквозь стеклянную дверь падал из конторы свет. О'Дэй удивился.
  Он шел по коридору, и его шаги эхом отдавались в пустом здании. О'Дэй остановился у двери, взглянул на табличку. На матовом стекле было написано:
  
  "О'Дэй и Веннер. Расследования".
  
  Может быть, скоро придется изменить вывеску, подумал он. Одна фамилия – О'Дэй – будет выглядеть лучше.
  Он вынул ключи и дотронулся до ручки двери. Дверь была не заперта. О'Дэй опять удивился. Это непохоже на Трандл, она ВСЕГДА все запирала, когда уходила. Возможно, она вернулась за чем-нибудь и забыла запереть дверь.
  Он вошел в контору. Столик с пишущей машинкой и письменный стол слева были в порядке – Трандл аккуратная девушка. Все выглядело нормально. О'Дэй вошел в свой кабинет, стоя в дверях включил свет и огляделся. Даже издали он сразу заметил, что правый ящик стола был грубо взломан и выдвинут на три четверти.
  О'Дэй вздохнул, медленно прошел в кабинет и остановился, глядя на ящик. В нем ничего не было, кроме полбутылки виски. Он всегда его запирал, но у Трандл был свой ключ на случай, если надо оставить секретную записку, когда он возвращался поздно. Не было конверта с письмом Нидхэма, денег тоже не было. На столе в пепельнице лежал пепел от сожженных бумаг, а на дне ящика лежал какой-то листок. На нем было напечатано:
  
  "Ну, паразит, как тебе это нравится? Деньги мне пригодятся, а письмо я сжег – мне было лень читать его. Это тебе лишь небольшой аванс.
  Р. В."
  
  О'Дэй опять вздохнул, закрыл ящик, потушил свет, вышел из конторы, закрыл дверь и подумал, что надо закрасить имя Веннера на двери.
  Он медленно спускался по лестнице. Мысли его снова переключились на Мерис Веннер. Очень интересная личность, настолько интересная, что трудно понять, куда она гнет. Как-нибудь надо выяснить это в своих же интересах.
  
  * * *
  
  О'Дэй сидел за рулем с сигаретой в зубах. Надо расслабиться. Он проехал через безлюдный Вест-Энд, через Кенсингтон и выехал на шоссе. Ему было жаль семисот пятидесяти фунтов. Интересно, что сделает Веннер с этими деньгами? Наверно, потратит на бракоразводный процесс. О'Дэй скривил губы в циничной усмешке. В пятидесяти километрах от Лондона он свернул с шоссе и вскоре подъехал к красному особняку, спрятанному от дороги в тени деревьев. Луна освещала его старинный фасад и галерею. О'Дэй поставил машину во дворе, позвонил и терпеливо подождал. Дверь открыл седой благообразный мужчина с длинными бакенбардами. На нем были полосатые брюки и черный шерстяной пиджак и он смахивал на слугу почтенного семейства.
  – Добрый вечер, – сказал О'Дэй.
  – Добрый вечер, мистер О'Дэй. Давно мы вас не видели.
  – Кто-нибудь играет?
  Мужчина кивнул.
  – Да, есть немного народу на втором этаже.
  Он добродушно улыбнулся.
  – Где мистер Фаврола?
  – В своем кабинете. Он один.
  – Мне нужно сказать ему пару слов. Докладывать обо мне не надо.
  О'Дэй отдал ему шляпу и прошел через широкий холл, обставленный старинной мебелью. В конце коридора висел тяжелый занавес. О'Дэй отодвинул его, постучал в дверь и вошел. Комната была хорошо обставлена, за каминной решеткой горел огонь. Напротив камина за большим дубовым столом сидел Фаврола – толстый и спокойный, безукоризненно одетый – казалось, что его смокинг только что из-под утюга. Он встал.
  – Очень рад вас видеть, мистер О'Дэй. Давно вы не заходили к нам.
  – У меня давно нет денег, чтобы играть.
  – Выпьем немного?
  Фаврола открыл шкаф, достал бутылку виски, два бокала и графин с водой. Он налил виски в бокалы, дал один О'Дэю, затем подлил воды в другой бокал и поставил его на стол.
  – А теперь вам везет, мистер О'Дэй? Хотя вам всегда везет, не правда ли?
  – Иногда. Это зависит от того, что вы называете везением.
  О'Дэй отпил немного виски.
  – Что там наверху?
  Фаврола пожал плечами.
  – Всего лишь покер. Последние дни у нас все меньше и меньше народу, ну а те, кто приходят – не очень нам нужны. Слишком много денег и никаких манер.
  – А есть хорошие игроки?
  Фаврола опять пожал плечами.
  – Сейчас здесь мистер Даррел. Играет он необыкновенно – выигрывает кучу денег. Он приходит каждую ночь, играет во все подряд и все время выигрывает. Но сегодня ему не везет, и он не играет, а просто стоит и смотрит.
  Фаврола дружелюбно улыбнулся.
  – Но, может быть, он сыграет с вами.
  О'Дэй вышел в холл, поднялся по винтовой лестнице, прошел по ковру и открыл дверь. Комната была такая большая, что казалась пустой. В ней было около десяти столов, но все были пусты, кроме одного ближнего к двери, за которым шесть человек играли в покер. Даррел сидел у стены, потягивая бренди. О'Дэй подошел к нему.
  – Добрый вечер, Даррел. Говорят, играют не очень хорошо?
  Даррел пожал плечами. Это был дородный лысый человек с маленькими глазами, то добродушными, то хитрыми. Он сказал:
  – Трудно сказать. Кто выигрывает, кто проигрывает. А как у вас?
  – Не очень хорошо. Даже не знаю, зачем я сюда пришел. У меня сейчас полоса невезения. Вряд ли я смогу что-то выиграть. Знаете, бывает такое чувство.
  Наблюдая за Даррелом, О'Дэй заметил блеск в глазах игрока.
  – Бывает. Хотите сыграем?
  – В покер?
  Даррел кивнул.
  – Вообще-то не хочется, но уж раз я здесь, то попробую. Десять партий – и хватит, – сказал О'Дэй.
  – Ладно.
  Они прошли в дальний конец комнаты к маленькому столу.
  О'Дэй сказал:
  – Начинаете вы. Сколько вы ставите?
  – Десять фунтов. Если проиграю, то удваиваю ставку.
  Игра началась.
  
  * * *
  
  Вскоре, когда О'Дэй спускался по лестнице, у него уже было 650 фунтов. Он вышел к Фавроле и сказал:
  – Я выпью с вами. А Даррелу все еще не везет сегодня.
  – Это значит, что вам всегда везет. Вы иногда говорите, что у вас полоса невезения. Многим хотелось бы испытать такое "невезение". И да поможет Бог тем, кто играет с вами, когда вам везет.
  – Я еще зайду к вам. Кстати, вы давно не видели Ральфа Веннера, моего компаньона?
  – Не видел и не хочу видеть. Когда он приходит сюда и немного выигрывает, то ужасно возбуждается, а если проигрывает, то становится не очень-то любезным, вы понимаете? Знаете, – продолжал Фаврола, – мне кажется, с парнем что-то случилось, его что-то беспокоит. А как он пьет!
  О'Дэй кивнул.
  – Он любит выпить. А его жена была здесь?
  – Да, два раза. Но не с ним.
  – Ей везет?
  – Я бы сказал, ей всегда везет. Она приходит с каким-нибудь мужчиной, и если он проигрывает, то это ей безразлично. Но если он выигрывает, то в следующий раз она приходит с ним опять, и на ней какая-нибудь драгоценность – или бриллиант, или браслет.
  Он улыбнулся. О'Дэй спросил:
  – Вы хотите сказать, что она умна?
  Фаврола кивнул.
  – Очень. И я часто удивляюсь, как это она вышла замуж за такого, как Ральф Веннер. Уж его-то умным никак не назовешь.
  – Я тоже так считаю. Ну, до свидания.
  О'Дэй вышел и тихо закрыл дверь.
  
  * * *
  
  Было половина третьего, когда О'Дэй приехал домой. Он прошел в гостиную, включил электрокамин, налил себе виски с содовой и сел в большое кресло, глядя как накаляется спираль.
  Да, жизнь задает странные задачи! Она делает с вами все, что хочет, независимо от вас. Вы не можете управлять жизнью. Можно лишь принимать ее такой, какая она есть, принимать условия ее игры и отражать ее удары.
  О'Дэй снова стал думать о Мерис. Что она задумала? На первый взгляд все было очень просто. Она в него влюбилась, он ее отверг, и поэтому она сочинила эту дурацкую историю для своего мужа, чтобы напакостить О'Дэю. Она убедила Ральфа делать то, что ей надо, и теперь Ральф настроен очень воинственно. О'Дэй закурил. Казалось, все ясно, особенно после их разговора. Или это только казалось?
  Ральф взвинчен, пьет и, наверно, собирается разводиться. А пока мстит О'Дэю – сжигает письмо Нидхэма и забирает 750 фунтов. Все это кажется очевидным, не так ли? А на что рассчитывает она? На то, что О'Дэй женится на ней? Он усмехнулся. Нет, для этого она слишком хорошо его знала, особенно после того, что он сказал ей в последний раз. Здесь явно что-то не то. Мерис очень хитра и изворотлива, никогда не знаешь, что от нее ждать. Эта женщина не может жить без интриг и готова на все ради своей выгоды.
  О'Дэй потушил сигарету.
  Впрочем, играть в жизнь просто, только надо доверять своему чутью и надеяться на лучшее.
  Он встал, выключил камин, допил виски и пошел спать.
  
  II
  В понедельник О'Дэй проснулся в 10 утра и позвонил, а когда ему принесли завтрак, он сел на постели и стал пить кофе, думая о Нидхэме. О'Дэй плохо помнил его – много воды утекло с тех пор, когда они встречались в Америке во время войны. Однако внешность его запомнилась.
  Нидхэм был высокий худой американец с необычным складом ума. Он был почти викторианец по своим взглядам, особенно в отношении женщин, и большим успехом у них не пользовался. Однажды Нидхэм оказал О'Дэю услугу, когда в процессе одного расследования последний действовал слишком решительно, что не понравилось американским властям, на которых в те времена он работал.
  О'Дэй ел тосты с мармеладом и думал, что не может представить себе Нидхэма, замешанным в какую-нибудь историю с женщиной. Это ему совершенно не свойственно.
  Но почему бы и нет? Когда дело доходит до женщин, не знаешь, что ожидать от мужчин. Даже такие аскеты, как Нидхэм, могут потерять голову, если найдут то, что им нужно. И чем несговорчивее женщины, тем сильнее в них влюбляются.
  И легко себе представить, что Нидхэм волнуется за ту, которую любит, которой делал предложение и которая ему отказала. Сам факт, что американец влюбился настолько, что сделал предложение, говорит о том, что его интересует ее будущее. Конечно, расстроен, беспокоится и хочет что-то предпринять.
  Но тогда почему же Нидхэм не пытался связаться с ним раньше? Он находился в Англии довольно долго, но откладывал важное, как он считал, дело до последних дней, а потом передал его частному детективу. О'Дэй догадывался, почему. Нидхэм, полковник американской разведки, по всей вероятности выполнял какую-то секретную работу для дяди Сэма.
  О'Дэй вздохнул. Ничего себе задача – вести дело, о котором он ничего не знает, за исключением того, что где-то какая-то женщина может попасть в большую беду. Он пожал плечами, встал, принял душ и стал бриться.
  Теперь его мысли переключились на Веннера. С этим определенно надо что-то делать. А может, не надо? А может, поговорить с Ральфом серьезно и резко? Нет, не очень-то удачная идея. Ведь Мерис преподнесла ему сенсационную ложь, и он поверил ей. Потому что Веннер, несмотря на все его недостатки, не был таким уж нечестным. Он мог украсть деньги только в слепой ярости. О'Дэй представил себе, как Веннер входит в контору, взламывает ящик стола, запихивает деньги в карман, затем сжигает письмо Нидхэма в пепельнице. В это можно поверить. Он мог сделать это, рассвирепев от виски и мстительной ярости.
  И напечатал записку – это так похоже на него. В пьяном виде он не мог писать, по крайней мере, разборчиво. Сел за стол Трандл, напечатал записку, положил ее в ящик стола и ушел, даже не потрудившись запереть дверь. Такова картина. Судя по всему, Веннера ни в чем не убедишь, и не стоит зря стараться. Что же делать?
  О'Дэй подумал, что когда в чем-то сомневаешься, то слово "не стоит" очень удобно для бездеятельных людей. Но у него была слишком деятельная натура, а кроме того, он был крайне раздражен ситуацией, что было совсем не свойственно ему с его сдержанностью. Дело, созданное его руками до прихода Веннера, теперь начинало приобретать дурную славу. Что-то надо делать. Мало толку только сидеть и размышлять.
  Он позвонил в гараж, чтобы прислали машину. Когда швейцар сообщил по телефону, что машина прибыла, О'Дэй уложил чемодан, велел отнести его в машину и сказал швейцару:
  – Может быть, я вернусь, а может, нет. Если мне будут какие-нибудь сообщения, то запишите их и оставьте для меня.
  Он сел в машину и поехал на Лонг Акр. Забавные инструкции дал он швейцару. Значит, теперь он может куда-то поехать. Правда, он еще не решил, куда, но идея появилась и, кто знает, она могла быть неплохой.
  Когда он приехал на работу, мисс Трандл сидела за столом, разглядывая ногти. Ее внешность совсем не соответствовала фамилии.
  Мисс Трандл была хорошо сложенной блондинкой среднего роста. Она со вкусом одевалась и носила очки в светлой роговой оправе, которые придавали ее милому лицу забавно серьезный и озабоченный вид. Она работала с О'Дэем со дня основания фирмы и не любила Веннера и его жену. Ее отношение к О'Дэю было немного странным, во всяком случае, она так думала. С одной стороны, мисс Трандл относилась к нему неодобрительно, с другой – считала, что ему вполне можно доверять. Впрочем, и то, и другое как-то непроизвольно прекрасно сочеталось и не мешало работе. Она сказала:
  – Доброе утро, мистер О'Дэй. Боюсь, произошла большая неприятность.
  Она сообщила это с ослепительной улыбкой, как нечто приятное и не очень значительное.
  – Знаю, – ответил О'Дэй. – Я был здесь в субботу ночью. Кто-то взломал ящик моего стола и украл конверт. Вы обеспокоены, не правда ли?
  – Нет, если вы тоже сохраняете спокойствие.
  О'Дэй повернул стул в ее сторону и сел.
  – Нелли, расскажите, пожалуйста, что здесь было в субботу утром.
  – К сожалению, я не знала, где вы были и где был мистер Веннер. Приблизительно в половине одиннадцатого вошел джентльмен и назвался полковником Нидхэмом. Он хотел видеть именно вас. Мне он показался очень приятным – высокий, седовласый и сильный. В общем, он производил впечатление человека, достойного доверия, если вы понимаете, что я имею в виду.
  О'Дэй усмехнулся.
  – Понимаю – человек, с которым женщина чувствовала бы себя, как за каменной стеной.
  – Да, если хотите. Определенно, это не ваш тип.
  – Прекрасно! Так что же случилось?
  – Я сказала ему, что не знаю, где вы, сказала, что вы взяли чемодан, хотя это ничего не значило, и что вы, вероятно, приедете домой в воскресенье. Я не знала, где вас искать и сказала, что увижу вас в понедельник, то есть сегодня.
  Он сказал, что это ему не подходит, так как он уезжает из Англии в субботу днем. Тогда я спросила, подойдет ли ему мистер Веннет – может быть, я смогу его найти.
  Он ответил "нет", сел, закурил, потом спросил, можно ли написать вам письмо и как скоро я смогу передать его вам. Я отвела его в приемную, дала ему блокнот. Он сидел там довольно долго, потом попросил конверт и вскоре отдал мне письмо в конверте и еще раз попросил меня передать вам его как можно скорее.
  Я сказала, что если вы приедете в Лондон в воскресенье, то, возможно, заедете в контору, и что я положу конверт в ящик вашего письменного стола, где всегда оставляю вам письма. Потом я выходила выпить кофе, а когда вернулась, то положила письмо в ящик и заперла.
  – Больше он ничего не сказал? – спросил О'Дэй.
  – Нет, он попрощался и уже собирался уходить, но, дойдя до двери, попросил у меня ваш адрес, так как хотел оставить вам другое письмо, на случай, если вы сначала заедете домой. Он показался мне человеком, которому следует дать все, что он просит.
  О'Дэй кивнул.
  – Прекрасно, что было еще?
  Ее тон слегка изменился, в нем появились язвительные нотки.
  – Заходила миссис Веннер, не помню в котором часу, по-моему, около десяти, и спросила, здесь ли вы, и когда я ответила "нет", осведомилась, знаю ли я, где вы. Я сказала "нет" и спросила, пыталась ли она искать вас дома. Она ответила, что вас и там нет. Поэтому, – продолжала мисс Трандл лукавым тоном, – я заявила ей, что, к сожалению, ничем не могу помочь.
  – И этим доставили себе удовольствие.
  Мисс Трандл промолчала. О'Дэй зашел к себе в кабинет, походил там, потом встал в дверях и спросил:
  – Почта есть?
  – Незначительная и не очень много. Приходили из Интернэшнл и спрашивали, когда получат наши доклады по тем четырем делам. Я сказала сегодня.
  – Почему?
  – Они поступили сегодня утром. Их прислал мистер Веннер.
  – Откуда?
  – Не знаю. Мальчишка принес конверт с докладами на машинке и передал привет от мистера Веннера. Вот и все. Даже записки не было.
  – А как доклады?
  – Очень хорошие, я даже удивилась, так как считала, что мистер Веннер, находясь в последнее время в таком состоянии, ничего не делал.
  – Наверно, он кого-нибудь нанял сделать это за него. Хорошо. Напишите письмо в Интернэшнл Дженерал и отошлите доклады с моими извинениями.
  Он зевнул.
  – Потом велите переделать надпись на двери, потому что Веннера скоро не будет. Будет "О'Дэй, расследования".
  – Это мне нравится, мистер О'Дэй.
  Он усмехнулся.
  – А вашим мнением никто не интересуется.
  О'Дэй мысленно искал какую-нибудь связь в поступках Веннера. С одной стороны, тот пьет запоем целую неделю, крадет деньги и сжигает письмо Нидхэма, и в то же время нанимает кого-то закончить расследование. Вслух же он сказал Трандл:
  – Я пойду подстригусь, а вы выясните, пожалуйста, где находится отель Сейбл Инн, это где-то в Девоншире. Узнайте, сколько до него километров и лучшую дорогу туда.
  – Хорошо, мистер О'Дэй.
  – Интересно, кого уговорил Веннер сделать эту работу, как вы думаете, Нелли?
  Она немного подумала, потом сказала:
  – Я знаю, раньше он использовал Мартина из Транс Оушн Ком-пани, потом еще одного из Дигби; не глядя на эти доклады, – улыбнулась она, – я бы сказала, что их писал Уиндергер Николс из агентства "Расследования Колэхена" – английский не очень хорош.
  – Может быть, вы свяжетесь с Николсом и узнаете, не он ли делал работу для Веннера. Если он, то скажите, что завтра я позвоню ему и назначу встречу. Хочу поговорить.
  – Хорошо, мистер О'Дэй. Я сейчас же свяжусь с ним.
  О'Дэй пошел в парикмахерскую. Пока его стригли, он решил, что ему делать. Когда в 12 часов он вернулся в контору, мисс Трандл сказала:
  – Сейбл Инн, отель с двумя звездами, находится между Тотне-сом и Дарт Фордом. Найти очень легко. Если ехать по главному шоссе, то можно увидеть знак поворота на дорогу, ведущую к отелю. При обычной скорости, поездка займет пять с половиной часов.
  – Хорошо. Связались с Николсом?
  – Да. Николс делал эту работу для Веннера. Я сказала ему, что вы хотите поговорить с ним и позвоните завтра. Он будет рад вас видеть.
  О'Дэй сел за стол.
  – Послушайте, Нелли. Наверно, вы обратили внимание на особую атмосферу в нашей конторе за последние три-четыре месяца.
  – Я не глухонемая, не слепая и не дура. Вы имеете в виду миссис Веннер?
  – Да, я имею в виду ее. Сейчас я уезжаю. Может быть, вернусь завтра, а может, задержусь. Управляйтесь здесь сами. Если можете, узнайте, где Веннер. Если вдруг придет его жена и спросит меня, то вы не знаете, где я и когда вернусь. Поняли?
  Нелли кивнула.
  – Еще вот что. Помните Мак-Квайра, офицера спецотдела, который был связан с американской разведкой во время войны? Свяжитесь с ним, скажете, есть личное дело и передайте, что я был бы рад, если бы он позвонил мне домой завтра вечером, а если меня не застанет, то пусть звонит каждый день. Мне надо поговорить с ним по особо важному дело.
  – Хорошо, мистер О'Дэй.
  – И дайте мне наши старые визитные карточки.
  Нелли открыла стол, достала маленькую коробочку, и, высыпав из нее визитные карточки, подала их своему шефу. Он просмотрел маленькую стопку и выбрал одну:
  "Мистер Джон Шеридан
  Лондон СВ-5, Марлей роуд, 14
  Юридическая консультация.
  Бракоразводные процессы".
  – Это подойдет.
  Он положил карточку в карман, взял шляпу и пошел к двери.
  – Пока! Не делайте глупостей и не создавайте пищу для газет.
  Усмехнувшись, он закрыл дверь и ушел.
  Нелли подумала: как странно, что он ей нравится. Может быть, он просто интересный человек, который взялся за дело не по зубам. Но не все ли равно? В конце концов не так уж плохо браться за трудное дело, если уверен, что справишься с ним. И О'Дэй справится, он всегда справлялся, потому что он настоящий мужчина, хотя иногда очень раздражает ее. Она пожала плечами. Что за чертовщина! Затем принялась за работу.
  
  * * *
  
  В седьмом часу О'Дэй остановил свой "ягуар" перед отелем Сейбл Инн, вышел из машины и поглядел на отель – деревянное сооружение, находившееся далеко в стороне от шоссе. Во все стороны от дома расходились ухоженные, посыпанные гравием и обсаженные кустарником дорожки.
  О'Дэй вышел и, пройдя через большой, комфортабельно обставленный вестибюль, очутился в приемной.
  – Меня зовут Шеридан, Джон Шеридан. Я бы хотел увидеть директора.
  Девушка за конторкой внимательно оглядела его и спросила:
  – Могу ли я сказать ему, по какому вопросу?
  О'Дэй улыбнулся и покачал головой.
  – Это секрет.
  – Я доложу о вас директору, мистер Шеридан.
  Она подошла к телефону за конторкой и вскоре вернулась.
  – Будьте добры, пройдите к мистеру Джеймсу. Его кабинет в другом конце вестибюля по коридору направо.
  О'Дэй кивнул.
  – Я бы хотел переночевать здесь. Это возможно?
  – Конечно.
  Девушка любезно улыбнулась.
  О'Дэй прошел через вестибюль и вошел в дверь по коридору направо.
  Джеймс, директор отеля, сидел за столом, занимаясь счетами.
  – Чем могу быть полезен, мистер Шеридан? – спросил он.
  О'Дэй подал ему визитную карточку. Джеймс поднял брови и улыбнулся.
  – Но ничего подобного у нас здесь не происходит.
  – Охотно этому верю. Но почему-то это место привлекло ответчика и он выбрал именно его. Около трех или четырех недель назад одна дама – не скажу точно ее имя – останавливалась здесь. По-моему, она заранее заказала номер для себя и своего мужа. Вы приняли заказ, и вскоре она приехала. Кажется, был всего один дежурный портье. Она сказала ему, что когда приехал ее муж, ему удалось подняться незамеченным, а когда он встал утром, портье уже сдал свое дежурство. Поэтому вполне возможно, что никто не сможет описать его. Не можете ли вы помочь мне?
  Директор сказал:
  – Мне бы хотелось сделать все, что в моих силах, но… – он замешкался, – это не очень хорошая реклама для нас, мистер Шеридан. Наш отель старинный и…
  О'Дэй поднял руку.
  – Я обещаю вам, мистер Джеймс: вы дадите мне нужную информацию, а я постараюсь, чтобы ваш отель избежал ненужной рекламы. Вы понимаете, что если никто не сможет подтвердить, что видел этого джентльмена – а я думаю, что так и получится, потому что все было разыграно очень умно – то и нет смысла просить кого-либо дать показания. Другими словами, мне придется поискать в другом месте. Я хочу только убедиться исключительно для себя, что интересующие меня лица действительно останавливались здесь.
  – Хорошо, мистер Шеридан. Если мы избежим огласки, я сделаю для вас все, что смогу. Что бы вы хотели?
  – Мне бы хотелось поговорить с ночным портье.
  – Хорошо, но вы пока не сможете сделать это, он еще не пришел. Он приступает к работе около десяти. Но, – улыбнулся он, – если хотите, сходите в таверну "Грин Эпл", на перекрестке. Держу пари, вы найдете его там в баре. Он почти все время там. Зовут его Меллинз. Высокий, худой, седой и всегда угрюмый – вы его сразу узнаете.
  – Большое спасибо. Надеюсь, мы еще с вами вместе выпьем. Я остаюсь здесь на ночь.
  – Буду рад видеть вас.
  О'Дэй вышел. В приемной он попросил девушку отправить его чемодан в номер, и пошел к перекрестку.
  По дороге он думал, как много зависит от этого Меллинза – ночного портье, который даже не догадывается об этом. А тот сидел на скамейке с кружкой пива в руке. В баре был еще один человек.
  О'Дэй сел рядом с Меллинзом, достал из бумажника пять фунтов, и, зажав их между пальцами, сказал:
  – Меллинз, я только что от мистера Джеймса. Я навожу справки о некоторых людях, которые останавливались у вас в отеле три недели назад. Мистер Джеймс сказал, что вы можете помочь мне.
  И он протянул старику пять фунтов.
  Меллинз принял их как само собой разумеющееся. Его лицо приняло еще более угрюмое выражение, когда он засовывал деньги в карман жилета.
  – Вы имеете в виду ту хорошенькую леди?
  – Именно ее, – ответил О'Дэй. – Сногсшибательная дамочка, да? Как она выглядит?
  И он описал Мерис.
  – Да, точно она! Дамочка что надо, сэр! Сразу видно.
  – Значит, вы ее помните?
  Портье кивнул.
  – Я помню ее. Запомнил, потому что обычно мне дают чаевые мужчины, а тут она сама. Она дала мне два фунта, когда приехала, и еще два, когда уезжала.
  – А вы не видели ее мужа?
  Меллинз покачал головой.
  – Я сдал дежурство в восемь часов утра и не возвращался после того, как отнес ее записку в гараж у дороги.
  – Какую записку? – спросил О'Дэй.
  – Ну, она приехала в отель где-то между одиннадцатью и двенадцатью, расписалась в журнале и сказала, что муж приедет позднее, что, мол, у него дела в Тотнесе. А так как для них был забронирован номер, я взял ее чемоданы, отнес их и отвел ее наверх.
  – На чем она приехала из Тотнеса, на такси?
  – Да, она приехала на такси. Потом к полночи она спустилась ко мне и попросила приготовить ей чаю. Я пошел на кухню. Мы здесь никогда не запираем двери на ночь, потому что место тихое и ночами здесь никто не ходит. Я думаю, что он приехал, когда я готовил чай, потому что, поднимаясь наверх, я увидел машину во дворе, а когда я принес чай, он был в ванной, потому я ничего такого не подумал.
  – А как же записка? – спросил О'Дэй.
  – Я скажу вам, – ответил Меллинз. – На следующее утро, примерно без четверти восемь пришла горничная с запиской от этого джентльмена. Он просил меня сходить в ближайший гараж, чтобы там занялись его машиной: прочистили свечи, накачали шины, налили воды, еще чего-то и заправили. К записке были приложены деньги – два фунта. Он просил, чтобы в гараже сделали все, что нужно. Ну, я сдал дежурство и пошел в гараж, отдал им записку.
  – Значит, ее мужа вы не видели? – осведомился О'Дэй. – А кто-нибудь видел его?
  Меллинз покачал головой.
  – По-моему, нет. Здесь это часто бывает, потому что дежурная всегда чем-то занята. Наверное, когда им подали машину, он сразу вышел и сел в нее, а она уладила все дела по счету и последовала за ним. Поэтому никто его не видел – это бывает в таком месте.
  О'Дэй кивнул.
  – Еще один вопрос. В какой гараж вы отнесли записку?
  – К Чейлонерам, в какой же еще, нужно ехать по главной дороге, а потом повернуть налево, в сторону Дортмута. Это 500-600 метров, там всего пара строений. Молодой Чейлонер с войны занимается ремонтом машин. Хороший работяга. Раньше был в этих моторизованных войсках.
  – Во сколько закрывается гараж? – спросил О'Дэй.
  – Да когда как. Обычно они работают до половины восьмого, до восьми. Но если там закрыто, а вы хотите поговорить с ними, то они живут во дворе рядом.
  – Отлично, – сказал О'Дэй. – Давайте выпьем…
  
  * * *
  
  После второй порции виски О'Дэй ушел из "Грин Эпл", направился к главной дороге и вскоре нашел гараж. Молодой Чейлонер работал в мастерской. Он хорошо помнил этот случай.
  – Не часто мы получаем вызов пойти и привезти сюда машину, обычно они приезжают сами. А тут записка и указания. Это была личная машина. Мне пришлось повозиться с ней.
  – Какой марки?
  – Американский "бьюик", руль с левой стороны. Новенькая, еще не прошла и семи тысяч. Я привел ее в порядок и пригнал назад в Сейбл, поставил во дворе, а ключи оставил в приемной.
  – А у вас сохранилась эта записка с указаниями по ремонту? – просил О'Дэй. – Если бы вы смогли найти ее, – добавил он с улыбкой, – это обошлось бы мне в пять фунтов.
  – Мы всегда вешаем их, особенно такие, на гвоздь в мастерской. Может быть, она там. Их там немного – у нас сейчас мало работы, – печально усмехнулся он.
  – Так давайте посмотрим.
  Они пошли в угол мастерской, где в стене торчал длинный гвоздь, а на нем пачка бумаг – штук двадцать – старые счета, запачканные краской. Молодой человек стал снимать их. Записка была последней.
  – Вот, сэр, – сказал он. – Это самая легкая работа за пять фунтов.
  Он отдал записку О'Дэю, и тот положил ее в карман.
  – Хорошая работа. Вот пять фунтов. Может быть, завтра завезете сюда мою машину и посмотрите, что там нужно сделать. Вот ключи.
  Молодой Чейлонер сказал:
  – Сегодня мне повезло.
  Он ухмыльнулся.
  – В следующий раз поеду на скачки в Ньютаун Аббот и немного поиграю.
  – Конечно, надо попытать счастья, если везет. Пока.
  О'Дэй, не спеша, пошел в отель. В приемной он спросил девушку:
  – Могу я заглянуть в регистрационный журнал?
  – Пожалуйста, мистер Шеридан, – ответила девушка. – Мистер Джеймс сказал, что вы, наверное, захотите сделать это.
  О'Дэй стал листать страницы журнала и вскоре нашел то, что нужно. Это было 22 дня назад. Заказ на двухкомнатный номер для "мистера и миссис Теренс О'Дэй". Он вздохнул, закрыл журнал, поблагодарил девушку и пошел в свой номер. Там он включил свет и позвонил, чтобы принесли виски с содовой. Потом вынул листок из кармана, подошел к свету, взглянул и свистнул. Записка была совсем неинтересная: "Пожалуйста, прочистите свечи, приведите в порядок карбюратор, если знаете как, заправьте бак бензином и налейте воды. Подкачайте соответственно шины, проверьте масло. Когда приведете машину назад, оставьте ключи в приемной".
  Не очень интересно, подумал О'Дэй. Но вот что было действительно интересно: записка была написана тем же человеком, который оставил ему дома письмо, Николасом Нидхэмом.
  О'Дэй сел в обитое ситцем кресло. Было чему удивиться. "Черт побери!" – воскликнул он.
  
  III
  О'Дэй приехал домой во вторник в шесть вечера и поднялся к себе. Писем не было. Он снял пальто, налил себе виски с содовой, отнес в спальню и лег. Он глядел в потолок и размышлял, стараясь объяснить эту странную связь Мерис с Нидхэмом. Собственно, это нетрудно понять, так как, несмотря на свою суровость и аскетизм, Нидхэм был всего лишь человек, и вполне мог увлечься Мерис, если она этого захотела. Интересно, как они встретились, и почему Мерис выбрала общество Нидхэма для своего приключения в Себл Инн? Нетрудно было вовлечь его в это. Она, наверное, знала Сейбл Инн, возможно, была там раньше. И эта идея – написать в журнале фамилию О'Дэя – показалась ей очень забавной. О'Дэй усмехнулся. У него хватило юмора оценить это.
  Резко зазвонил телефон. Это был Мак Квайр. О'Дэй сказал:
  – Послушай, Мак. Сделай мне одно одолжение. Для меня лично.
  – Ясно. Еще одно личное дело. Что ты задумал? Опять чьи-то неприятности? С кем ты возишься?
  – На этот раз ни с кем. У меня самого большие неприятности. Пытаюсь выкрутиться.
  – Чем я могу помочь тебе, Терри?
  – Во время войны ты был связан с группой ребят из американской разведки, которые работали у нас в Англии. Помнишь?
  – Ну и что?
  – Всего лишь то, – продолжал О'Дэй, – что среди них был один хороший парень по имени Николас Нидхэм, полковник. Этот Нидхэм был здесь, заходил ко мне на работу и оставил письмо и деньги. Он хотел, чтобы я проделал для него работу частным образом. Но Нидхэм не застал меня, он в тот же вечер уехал в Африку по очень секретному делу. Когда я приехал в контору, то узнал, что случилась неприятность. Моя дура-секретарша, заливая сургучом пакет, случайно подожгла это письмо, очень растерялась, и оно сгорело. Но я все же кое-что знаю. Я знаю общую суть дела. Он хотел, чтобы я связался с одним его другом и, насколько я понял, спас бы его от большой беды. Я также знаю, что подружились они там, где жил Нидхэм во время войны. Если бы ты мог мне сказать, где это было, Мак, я бы нашел эту неизвестную личность и установил бы с ней контакт.
  – Прекрасно. Нет ничего проще. У нас сохранились списки по местам работы всех секций на случай надобности. Я позвоню тебе сегодня вечером или завтра утром, в общем, как успею.
  – Большое спасибо, Мак, – сказал О'Дэй.
  Он положил трубку, допил виски, заложил руки за голову и уснул.
  Проснулся он в полночь, посмотрел на часы, зевнул, потом встал, пошел в ванную и оделся: надел смокинг и мягкую черную шляпу. Он сел в машину, поехал к Пикадилли и вскоре остановился на Беркли-стрит. Там О'Дэй прошел через площадь, свернул во двор и вошел в Пименто-клуб.
  Пименто-клуб – это одно из таких заведений, которые еще существуют благодаря своему владельцу, обладающему острым нюхом на бизнес и чувством юмора, к тому же достаточно благоразумному, чтобы не допускать слишком много недозволенного в своем клубе.
  Члены этого клуба – люди самые разнообразные, так же, как и его убранство, смутно различимое в свете розовых абажуров. Это были всякие люди: вполне приличные, не совсем приличные и средние между теми и этими.
  Здесь был маленький оркестр, который хорошо играл, если не очень уставал, 12 официантов, усвоивших, что не стоит подвергать себя ненужному риску и что помалкивать – это самое милое дело. Здесь был хорошо оборудованный бар в конце дансинга, прямо за оркестром.
  О'Шонесси, бармен, безупречный в своей белой куртке, стоял, подпирая стенку бара, пытался подавить зевок и думал, что спать уже слишком поздно, а делать бизнес еще рано, так как время бизнеса в Пименто было от часа до трех ночи, а почему – это никто не знал. О'Дэй заказал большую порцию виски с содовой. О'Шонесси сказал:
  – Давно мы не видели вас, мистер О'Дэй. Наверно, вы были очень заняты.
  О'Дэй сел на высокий табурет.
  – Да, очень. Вы сегодня видели Веннера или его жену?
  О'Шонесси покачал головой.
  – Я их обоих не видел уже целый месяц. Мистер Веннер, бывало, часто заходил. Может быть, ему надоело это место?
  О'Дэй закурил и спросил:
  – Сколько он задолжал в баре?
  О'Шонесси грустно улыбнулся.
  – Он ничего не должен, мистер О'Дэй. Официально все должен я. Мистер Мануэлло не разрешает заводить здесь счета. Плати наличными. В ресторане иногда разрешается, а здесь – нет. Поэтому я уж как-то выкручиваюсь.
  – Сколько он должен? – спросил О'Дэй.
  – Пятнадцать с половиной фунтов, – ответил бармен. – Я надеюсь еще увидеть мистера Веннера. Я бы мог потерпеть с деньгами. Раньше он всегда платил.
  – О'Дэй сунул руку в карман, отсчитал 15 фунтов и положил на бар. Еще положил фунт сверху и сказал:
  – Десять шиллингов вам. Где Мэйбл?
  – В комнате для дам, – ответил О'Шонесси. – Она достала новый набор косметики, американский: помаду "редвол" и все такое, и теперь она выглядит – нет слов.
  – Передайте, что я хочу поговорить с Мэйбл. Я буду в дансинге, за столиком в углу. И закажите мне что-нибудь поесть, О'Шонесси, отбивные или что там есть, может быть, бифштекс. И для нее тоже.
  – Хорошо, мистер О'Дэй.
  Бармен исчез за дверью бара.
  О'Дэй допил виски, вышел из бара и прошел через дансинг. Он сел на свое любимое место в углу и стал терпеливо ожидать.
  Через некоторое время в другом конце Дансинг-холла появилась мисс Мэйбл Бонавентюр и грациозно проплыла через пустой зал к О'Дэю. Проплыла – это отнюдь не преувеличение.
  Мисс Бонавентюр была почти привлекательна, хотя все в ней было немного искусственно. Ее настоящая фамилия была Хиггинс, но Бонавентюр звучало гораздо лучше, тем более, что это означало, как ей сказали, "хорошее приключение". И она надеялась, что ее еще ждет какое-нибудь "хорошее приключение".
  Выглядела Мэйбл почти экзотично, с застывшим выражением удивления на лице. Она была в узком черном вечернем платье с длинной шелковой бахромой внизу и с эполетами в золотых блестках на плечах. Ее поразительно белокурые волосы, как ни странно, были естественными – она не признавала красители для волос. Гибкая фигура с округлостями в нужных местах и многообещающая походка явно противоречили ее чрезвычайно рассеянному виду.
  Еще одна необыкновенная деталь в мисс Бонавентюр – это ее голос. С вечера он был низкий, воркующий – голос благовоспитанной женщины. В ее интонации была легкая ирония, что, по ее мнению, являлось признаком аристократизма. Но по мере того, как вечер превращался в ночь, а ночь в утро, и мисс Бонавентюр нагружалась, как она сама выражалась, виски с содовой – этой основной опорой в ее жизни – воркование исчезало и появлялся акцент. В три часа ночи ее дикция становилась совершенно невообразимой. Сейчас она находилась в переходном периоде и поглотила к этому времени шесть больших бокалов виски. Когда она помнила о том, что надо ворковать, голос еще ворковал, но Мэйбл как раз начинала забываться.
  Мисс Мэйбл выдвинула из-за стола золоченый стул, показав холеную руку с алым маникюром и дорогими, но искусственными украшениями.
  – О! Неужели это Теренс! От души рада вас видеть снова, мистер О'Дэй, не могу передать, как я скучала без вас.
  – Не старайся, Мэйбл, – сказал О'Дэй. – Хочешь перекусить? Сейчас принесут.
  – Почему бы и нет? Я люблю поесть.
  – Думаю, виски с содовой тоже не помешают, – сказал О'Дэй и подозвал официанта, который с отсутствующим видом подпирал стенку в другом конце холла.
  Мисс Бонавентюр подняла изогнутую бровь и спросила:
  – В чем дело, Терри? Если ты посылаешь за мной и ставишь мне ужин с выпивкой, то это значит, что у тебя есть ко мне дело. Впрочем, я совсем не возражаю против этого – ты мне нравишься.
  – Так же, как тебе нравится мой компаньон, Ральф Веннер?
  Мисс Бонавентюр так неистово закачала головой, что ее локоны, охваченные на затылке муаровой лентой, запрыгали из стороны в сторону.
  – Он!… Мне он совсем не нравится. Этот мужчина не в моем вкусе. Знаешь, что я думаю?
  Она перегнулась через стол и устремила на О'Дэя широко открытые голубые глаза.
  – Знаешь, что я думаю, Терри? – повторила она. – Когда я последний раз увидела этого человека, то сказала себе, что этот тип ни капельки не джентльмен. Вот что я сказала. Больше того. – Она помолчала, словно утверждая факт мирового значения. -…Больше того, я думаю, что я права. Я не люблю его.
  – Послушай, что я тебе скажу. Я тоже не люблю его, по крайней мере сейчас. Он меня немного раздражает. Скажи, Мэйбл, когда ты видела его в последний раз, какой он был и о чем говорил?
  – О своей жене. Я просто не в состоянии понять его отношение к жене. Очень хорошая женщина, красивая. В ней есть обаяние – вот что в ней есть. Знаешь, – продолжала Мэйбл, – я считаю, что все недостатки женщины ни черта не значат, даже будь у нее большие ноги и никакой фигуры – ни черта – если в ней есть обаяние. Я знаю это.
  О'Дэй ухмыльнулся.
  – А что ты имеешь в виду под обаянием, Мэйбл?
  Она пожала плечами.
  – Откуда я знаю. Ты что думаешь, я Вильям Шекспир? Насчет обаяния ты знаешь так же хорошо, как и я. Если в женщине есть то, что нужно, значит в ней есть обаяние. А если нет, то она должна примириться с этим. А у Мерис оно есть.
  О'Дэй кивнул.
  – Ладно. У Мерис Веннер есть обаяние, а ко всему она еще и красивая. Веннер говорил о ней что-нибудь?
  Мэйбл мрачно спросила:
  – В чем дело? Что-нибудь случилось?
  О'Дэй кивнул. Его лицо приняло доверительное выражение.
  – Я раскрою карты. Дело в том, что она пытается рассорить нас с Всннером, понимаешь?
  – Ясно. И не думай, что я удивлена. Знаешь, что я думала о ней? Что она всегда искала любовников, только действительно стоящих любовников. Понял?
  Она пожала плечами.
  – Я не осуждаю ее, я бы на ее месте поступала точно так же. Но у меня определенно нет никакого желания ввязываться в это дельце.
  О'Дэй спросил:
  – А что он говорил, в частности о ней?
  Мэйбл допила виски.
  – Много чего. Знаешь, он всегда разговаривает со мной. Он говорил о тебе. Что он говорил, никого не касается, но тебе я скажу вот что. Он тебя не любит и думает, что именно ты разрушил его семью.
  – А про других ее приятелей что он говорил?
  Мэйбл развела руками.
  – Знаешь, как бывает. Я думаю, он никогда не принимал их всерьез. Может быть, он думал, что она просто слегка флиртовала с другими, чтобы возбудить его ревность. Но с тобой – он так не думает. И если ты влюблен в нее, то будь особенно осторожен.
  – Я не влюблен в нее и стараюсь быть осторожным, Мэйбл. Веннер всегда к тебе хорошо относился, так ведь?
  Она кивнула.
  – Думаю, что да…, когда он приходил сюда, то всегда любил поболтать со мной и вроде откровенничал. Не скажу, что он не приставал ко мне. Было иногда, когда он был трезв. Наверно, что-то во мне привлекает его.
  Мэйбл улыбнулась, показав ряд красивых зубов.
  – А может быть, он видит во мне мать.
  – Но ты не клюнула?
  – Нет, я не клюнула. Зачем? Веннер – убожество. Что он может дать девушке? Это такой парень, который норовит взять все и не дать ничего.
  Она откинула выбившуюся прядь волос.
  – Полагаю, что во мне что-то есть. Наверное, во мне есть обаяние.
  О'Дэй кивнул.
  – Еще бы, конечно, Мэйбл, тебе хотелось бы заработать 50-60 фунтов?
  Она посмотрела на почти пустой бокал и спросила:
  – А как я должна их заработать?
  – В следующий раз, когда придет Веннер, побалуй его. Сделай все, что можешь, но заставь его говорить. Поведи к себе домой, если хочешь. У тебя отличная квартира и можно дать медали за то, как ты следишь за собой.
  Он улыбнулся.
  – Я хочу знать о Веннере все: куда он гнет, что думает и что собирается делать.
  – Хорошенькая работа! Ничего себе, Терри! Ведь я даже не знаю, чего этим добьюсь.
  – Я скажу тебе, что Веннер собирается разводиться с женой. Она присвистнула.
  – Не может быть. А кто будет соответчик?
  – Веннер думает, что я, правда, я так не думаю.
  – Значит, он все-таки собирается, хотя это не так просто. Ведь это еще надо доказать, правда?
  – Доказательства – забавная вещь. Есть такие вещи, как косвенные улики, и если в суде захотят думать, что супружеская неверность имела место, то там будут так думать, независимо от того, что было на самом деле. Понимаешь?
  – Понимаю, Терри. Ты хочешь сказать, что кое-кто наверняка попытается свести с тобой счеты. Я могу сделать пять догадок с первого раза.
  – Отгадай с первого раза, Мэйбл.
  – Мерис Веннер. Она в тебя по уши врезалась. Это всем видно. Я заметила, как она на тебя смотрит. Это же смешно.
  О'Дэй кивнул.
  – Теперь, когда ты знаешь всю историю, ты согласна сделать эту работу?
  – Почему бы и нет? – ответила Мэйбл. – Ты мне нравишься, Терри. Знаешь, почему? Потому, что ты единственный, кто флиртует, но никогда не пристает ко мне. По-моему, ты хороший парень. Я сделаю это для тебя. От тебя надо только одно…
  – Что?
  – Разорись на 75 фунтов, малыш, и я вся твоя.
  О'Дэй улыбнулся.
  – О'кей, Мэйбл. 75, так 75. Двадцать пять ты получишь сейчас, а пятьдесят, когда дашь мне хорошую информацию.
  Он вынул визитную карточку и подтолкнул ее через стол.
  – Вот мой домашний адрес. На работу не звони. Когда я тебе понадоблюсь – звони домой.
  – Ладно, Терри. Сделаю все, что смогу.
  Подошел официант с подносом. Она наклонилась, откинула салфетку с блюда и воскликнула:
  – Боже! Бифштекс! За бифштекс я сделаю все, что хочешь!
  
  IV
  О'Дэй сидел в баре "Серебряная рыбка" на Альбермарл-стрит, пил виски с содовой и закусывал сандвичами. Было семь часов вечера. Как чертовски много может случиться за несколько часов, подумал он. В субботу утром, когда он поехал в Пламптон на скачки, его заботило только одно: Веннер запил и не появляется уже несколько дней. А теперь появилось множество других забот. Вот уж поистине: пришла беда – отворяй ворота. Да, беда одна не приходит. О'Дэй усмехнулся. Похоже, что ничем делу не поможешь, если кто-нибудь не поговорит с Веннером разумно. Но вопрос в том, будет ли он слушать, а пока что Мерис безнаказанно подливает масло в огонь. А как ее остановить, О'Дэй не знал. Кто-то рядом сказал:
  – Добрый вечер, Терри. Как дела?
  Уиндемир Николз грузно уселся на стул рядом с О'Дэем.
  – Бывает хуже. Выпьешь?
  – Конечно. Водку, если есть.
  – Ты работал на моего компаньона Веннера – кое-какие доклады для Интернэшнл Дженерал. Расскажи мне об этом.
  – Можно.
  Николз достал из кармана пачку "Лаки Страйк".
  – Веннер зашел в прошлый понедельник, сказал, что работа очень срочная, тебя нет, а он занят, не имеет времени, спросил, не возьмусь ли я. Я сказал "конечно", у нас мало работы. Я обещал сделать четыре доклада и сделал. Он заплатил мне двенадцать фунтов.
  О'Дэй спросил:
  – А какой он был: пьяный или трезвый?
  – Нормальный. Немного усталый вид, как будто с похмелья, но нормальный. А что, он опять запил? – усмехнулся Николаз. – Похоже, парень любит выпить и не знает меры.
  – Может быть. Это все, о чем он тебя просил?
  – Вообще-то нет. Он меня еще кое о чем просил, но я отказался, ясно?
  – О чем именно? – спросил О'Дэй.
  Николз пожал плечами.
  – Он вбил себе в голову странные мысли насчет тебя: уверен, что ты останавливался с его женой в какой-то дыре Сейбл Инн или что-то вроде этого две-три недели тому назад. Хотел, чтобы я это проверил.
  – И что ты сделал?
  – Ничего. Мне это не понравилось. Такие вещи не по мне. Ну, я и сказал, что есть много других, которые сделают это, а я – пас.
  – Хорошо, спасибо, Уинди.
  О'Дэй поднялся со стула.
  – Пока.
  Он вышел из бара, поймал такси и поехал домой.
  В почтовом ящике его ожидало письмо. О'Дэй узнал почерк Мак-Квайра. В письме говорилось:
  
  "Дорогой О'Дэй, насчет твоего друга нетрудно было выяснить. Он прибыл сюда с первым отрядом американской разведки. Какое-то время работал в Лондоне, но, судя по нашему разговору, это не то, что тебе нужно. Он выполнял самую различную работу, пробыл в городе шесть-семь месяцев. Потом он переехал в местечко около Алфристона в Суссексе. Там работал с английскими разведчиками в парашютной школе до конца войны. Кажется, ему нравилось это. Я пытался добыть сведения о женщинах, с которыми он был в дружеских отношениях, но это нелегко. Как ты знаешь, люди в таких школах (к тому же засекреченных) не очень-то заводили друзей, по крайней мере из местного населения. Порядки были строгие.
  Во всяком случае, когда я связался с тремя бывшими инструкторами этой школы, никто из них ничего не мог сказать, кроме одного шотландца Мак Дональда. Он-то и сказал, что Нидхэма посылали принять дом для школы, и это было в Меллоуфильде, где местный владелец согласился выехать, а дом передал школе до конца войны.
  Возможно, что владельцем была женщина, которая поселилась в Дауер Хауз, маленьком, но дорогом доме в другой стороне парка. Мак Дональд предполагает, что Нидхэм интересовался кем-то по соседству, так как редко обращался за увольнительными, и обычно над ним потешались из-за этого. Нидхэм был хороший парень, славный, прямой, очень любил свою работу, и все его уважали.
  Думаю, что все это тебе пригодится. Если так, то можешь угостить меня выпивкой, когда встретимся.
  Твой Патрик Мак-Квайр".
  
  * * *
  
  О'Дэй подумал, что теперь у него уже кое-что есть. Возможно, эта леди из Дауер Хауз, передавшая свой дом правительству для парашютной школы, и есть та женщина, о которой писал Нидхэм. С другой стороны, это могла быть и не она, потому что в жизни не все так просто. Что ж, в четверг он съездит в Алфристон и все узнает.
  Зазвонил телефон. О'Дэй поднялся, взял трубку и услышал голос Мэйбл Бонавентюр. Судя по ее голосу, она изрядно нагрузилась, так как он стал на два-три тона выше, а произношение было ужасное.
  – Ну, что, Мэйбл?
  – Слушай, Терри, как ты думаешь, я шустрая или везучая?
  – Не знаю, скажи сама. Ты видела Веннера?
  – Совсем не видела. Его не было в клубе. Была Мерис. Пришла в семь часов вечера. Зачем – кто ее знает. Мы только пришли в себя после вчерашней ночи. Никого не было, кроме меня, О'Шонесси и официантов.
  – Зачем она пришла? Искала Веннера?
  – Может быть… не знаю. Если она его искала, то не нашла. Она нашла вместо него меня. У нас была задушевная беседа. Знаешь, две девушки вместе…
  – Ясно. Так о чем она говорила, Мэйбл?
  – В основном о Веннере.
  Мэйбл икнула.
  – Не любит она этого парня. Она сказала, что он ее избегает, а она совсем не знает, что ему втемяшилось в голову насчет тебя. Она была в забавном настроении – немного возбужденная. Потом она сказала, что сама не знает, хочет ли она поговорить с Веннером начистоту, что по горло сыта его отношением и не знает что делать.
  – Это насчет развода?
  – Да, так мне показалось. Похоже, она обеспокоена тем, примет ли он это всерьез. Сказала, что узнала, где он будет вечером, но это неподходящее для нее место и время.
  – А она сказала, где он будет?
  – Да. У него свидание сегодня в двенадцать ночи около Мэйндхэда. У него какое-то дело с этим типом, владельцем клуба. Я сказала, что не знаю такого клуба на Мейндхэде, который открыт до двенадцати. Она сказала, что тоже не знает, но владелец живет в помещении клуба и что Веннер зайдет туда около двенадцати и будет его ждать. Она была в забавном состоянии, Терри, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Обычно она чертовски холодна, эта Мерис Веннер, но в этот раз она казалась возбужденной. Понимаешь, возбуждена, но пытается взять себя в руки.
  – Понятно. Значит, она думает, ЧТО Веннер придет в Паллисад сегодня в полночь? А сама она не думает прийти?
  – Нет. Она думает, что он возвратится в город завтра и придет на работу поговорить с тобой. И если это так, то она хочет присутствовать.
  О'Дэй усмехнулся.
  – А если он этого не сделает?
  – Кто знает, – ответила Мэйбл. – Мне показалось, она хочет присутствовать, если у вас с Веннером будет откровенный разговор. Думаю, она может подлить масла в огонь. Она тебя терпеть не может.
  – Я тоже так думаю. Это все?
  – Да, пока все. Тебе этого достаточно?
  – Да. Если увидишь Веннера, постарайся из него что-нибудь выкачать.
  – Я знаю, что ты имеешь в виду, Терри. Не волнуйся. Я заработаю эти 75 фунтов. Я всегда довожу дело до конца, даже если он печальный. Только я надеюсь, что он не будет печальным для тебя.
  – Что же, рискнем, – сказал О'Дэй. – Пока, Мэйбл.
  Он положил трубку, подошел к серванту и налил себе виски с содовой. Что же, этот день так же хорош, как и любой другой, чтобы увидеть Веннера. А все-таки довольно странное совпадение: Мерис, обычно такая скрытная во всем, что думает и собирается делать, слишком уж много наговорила Мэйбл. Но, может быть, он неправ? Может быть, ей просто хотелось поговорить? Может быть, она хотела свою версию о недостойном поведении мужа сделать достоянием публики? Он пожал плечами.
  О'Дэй снял пиджак, бросил его на стул и пошел в спальню. Там, лежа в темноте, он размышлял, каков будет следующий ход Мерис Веннер в этой игре.
  В половине одиннадцатого он встал, еще немного выпил, надел пальто и пошел в гараж к своей машине. Без двадцати двенадцать он подъехал к Мэйндхэду и поставил машину под прикрытием живой изгороди. Выйдя из машины, он запер ее и пошел по безлюдной дорожке.
  Была прекрасная ночь. Вскоре он заметил дом, казавшийся почти призрачным при свете луны. О'Дэй открыл калитку и встал в тени рододендрона, глядя на дом. Он имел тот темный и мрачный вид, какой обычно бывает у необитаемых домов. Не было даже слабого проблеска света. Довольно странное место для клуба – слишком далеко от Мэйндхэда, если только не ехать на машине. Интересно, на какие средства существуют эти владельцы. Может быть, это одно из таких мест, куда приезжают клиенты из Лондона, предпочитающие, чтобы клуб был безлюдным?
  О'Дэй пошел по гравийной дорожке, держась в тени живой изгороди, отделяющей сад от пространства вблизи дома. Он обошел дом. В двух окнах на втором этаже сквозь щели занавесок он увидел свет. Там кто-то был. Деревянная лестница вела к двери на галерею. О'Дэй постоял в нерешительности, затем прошел через лужайку позади дома, к рощице. Он подумал, что Веннер, зная это место, подъедет к задней стороне дома и остановится на гравийной дорожке, достаточно широкой для машины. Может быть, лучше поговорить с Веннером до того, как он войдет в дом?
  О'Дэй закурил, прислонился к дереву и постоял несколько минут, затем отодвинулся. Его чуткий слух уловил шорохи позади в роще.
  – Привет, приятель! – послышался чей-то голос.
  О'Дэй шагнул в сторону. Ему не понравился звук этого голоса. Но он опоздал. Удар в челюсть сбил его с ног. Он поднялся на колени, но снова был сбит.
  Другой незнакомец небрежно сказал:
  – Вот ты и получил свое, О'Дэй!
  Он попытался подняться, но не смог. Он упал в третий раз. Да, здорово над ним поработали!
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  ЛОРЕТТА
  I
  Когда О'Дэй проснулся, было десять часов. Он сел на постели и потянулся. Каждый мускул его тела отзывался болью на это движение. Один зуб исчез – хорошо, что не передний – два другие качались. Он встал, прошел в ванную и осмотрел перед зеркалом свое лицо. На коже подбородка были ссадины – возможно, от кольца на руке одного из бандитов, левый глаз был окружен всеми цветами радуги.
  Он принял душ и позвонил, чтобы принесли кофе. В ожидании его, он налил себе стаканчик бренди и принялся обдумывать ситуацию. Должно быть, подумал он, Веннер закусил удила. Что бы он ни думал насчет своей жены и О'Дэя, он должен был иметь достаточно здравого смысла, чтобы понимать простую вещь: никакое битье не заставит О'Дэя отступить. Веннеру следовало бы знать, что О'Дэй не свернет с намеченного пути только потому, что его избили два бандита.
  И какой в этом толк: избивать человека, против которого ты собираешься двинуть все силы бракоразводного суда?
  После подобных действий симпатии к нему сразу уменьшатся. Однако, когда люди теряют голову, они способны на всевозможные глупости, о чем впоследствии очень жалеют. И О'Дэй мрачно подумал о том, что Веннер непременно пожалеет об этой своей затее еще раньше, чем кончится эта история.
  Он пожал плечами, побрился, оделся, прошел в гостиную и выпил кофе. Он подумал о том, что поведение Мерис Веннер в клубе накануне вечером – ее разговор с Мэйбл – было довольно странным. Странным потому, что Мерис не из тех малышек, что могут обсуждать свои личные дела со служащими клубов, если только за ним не крылось нечто другое.
  Он холодно усмехнулся. Может быть, ничего другого и не было. После своего разговора с О'Дэем в Истборне, Мерис догадалась, что он вряд ли оставит дела в том положении, в каком они находились. Она знала, что он захочет найти Веннера и открыть карты. Она предполагала, что он может пойти в клуб и спросить Мэйбл, не видела ли она Веннера, поэтому Мерис и решила тоже съездить туда, затем завела разговор с Мэйбл, догадываясь, что та позвонит О'Дэю и расскажет о встрече Веннера в Палисад-клубе. Как она узнала о том, что он должен быть там в полночь? Путь к этому был только один: ей сказал об этом сам Веннер. Но почему? Работали ли они вместе? Устроил ли Веннер через Мерис так, чтобы О'Дэй приехал в Мейденхэд, где два бандита соответствующим образом встретили его? И в чем была суть происходящего при любом повороте событий?
  Он снова пожал плечами, надел шляпу и пошел в гараж. По пути он зашел в аптеку, купил маленькую коробочку компактной пудры, и в задней комнате аптеки тщательно наложил пудру на разноцветную кожу вокруг глаза.
  Ведя машину по Кингс-роуд, О'Дэй пришел к выводу, что все эти догадки совершенно бессмысленны. Догадки редко к чему-нибудь приводят. Факты – вот что ставит все на свои места, а чтобы добраться до фактов, нужно идти туда, куда приведет тебя твой нюх. А он обязательно приведет тебя к чему-то вполне осязаемому, даже если это будет просто какая-нибудь кирпичная стена.
  В половине второго О'Дэй сидел в баре гостиницы "Корона" в Элфристоуне. Он потягивал виски с содовой и незаметно оглядывал бар.
  В комнате никого больше не было. За стойкой, которая делила помещение на общий зал и кабинеты, стоял бармен в белой куртке со скучающим выражением лица.
  О'Дэй закурил. Без четверти два в помещении появился моложавый однорукий мужчина. Он велел бармену идти на ленч. О'Дэй терпеливо подождал, затем неторопливо подошел к стойке и заказал еще одну порцию.
  Он сказал:
  – Я ищу дом, который называется Меллоуфилд. Не можете ли вы мне сказать, где это? Вы ведь хозяин, не так ли?
  Тот кивнул.
  – Моя фамилия Филсон, – сказал он. – Меллоуфилд находится за Хайлшомом. Вам нужно пойти назад. Если вам нужен кто-то из этого дома, могу избавить вас от беспокойства. Там никого нет. Во всяком случае, в Меллоуфилде. Он заперт.
  О'Дэй сказал:
  – Спасибо. Выпейте, мистер Филсон. Вы, кажется, хорошо знаете окрестности. Я интересуюсь Меллоуфилдом. Хотел бы осмотреть это место.
  Хозяин усмехнулся.
  – Мне надлежит хорошо знать окрестности. Я был там во время войны.
  Он вздохнул.
  – Вот были денечки.
  О'Дэй спросил:
  – Вы были там, когда в этом месте размещалась парашютная школа? Интересно, должно быть, было?
  Филсон кивнул и поднял обрубок руки.
  – Меня обучали в Меллоуфилде. Был я во второй С.А.С. Потерял свой плавник в Нормандии – неудачно приземлился. Мне чертовски повезло, что джерри меня не зацапали. Несладко было пролежать три дня в маленьком лесочке со сломанной рукой. К счастью, наши люди оказались поблизости.
  – Да, вам повезло, – сказал О'Дэй. – Интересно, не встречались ли вы в школе с моим другом американцем, полковником Николсом Нидхэмом?
  Филсон налил себе пинту пива.
  – Я знал его. Он командовал школой. Он был не инструктором, а администратором.
  Он усмехнулся.
  – Мы называли его Нидхэм-шалун, – добавил он. – Вот оно как! Он сделал большой глоток.
  – Он что, был падок до девушек? Знаете, как эти янки?
  – Нет, ничего подобного, – возразил Филсон. – Мы называли его Нидхэм-шалун как раз потому, что все было наоборот. В этом отношении он ничуть не был похож на остальных янки. Он сох по той женщине, что владела Меллоуфилдом. Вечно смотрел на нее несчастными глазами. Всегда торчал поблизости, знал, где она бывает, ходил с ней на прогулки. Мы все время думали, что он собирается жениться на ней. Когда она проходила мимо дома, он высовывался из окна и смотрел ей вслед, пока она не скрывалась из вида. Но он не был подходящим для нее парнем.
  О'Дэй сказал:
  – Похоже на Нидхэма. Он всегда боялся женщин. А может, она сказала ему, что предпочитает быть его сестрой?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Мы тоже так думали, – ответил Филсон. – Но его понять легко. Она была что надо. Это я вам точно говорю. Я никогда больше не видел подобной женщины. Все в школе сохли по ней. Иногда она приглашала кого-нибудь из нас на чай или на выпивку по вечерам. В ней было что-то такое странное, что чувствовалось нутром. Но она была из тех, кто никогда не начинают первыми. Милая и дружелюбная, а внутри холодок. Понимаете, что я имею в виду?
  – Понимаю, – ответил О'Дэй. – Теперь понимаю. На днях получил письмо от Нидхэма. Он просил меня передать привет хозяйке Меллоуфилда, но не назвал ее имени. Но если там никого нет, значит она уехала.
  Филсон покачал головой.
  – Она здесь, но не в Меллоуфилде. Она живет в доме, который называется Дауэрзауз. Это на другой стороне имения. Ее фамилия Дин, миссис Лоретта Дин. Если поедете туда, передайте ей мой привет. Скажите, что Джек Филсон просит не забывать о нем. Однажды она оказала мне добрую услугу. Когда я вернулся и хотел получить лицензию для этого кабака, она замолвила за меня доброе словечко.
  – О'кей, передам ей ваши слова.
  – Спасибо.
  О'Дэй допил свою порцию.
  – И спасибо за информацию.
  Филсон усмехнулся.
  – Всегда рад помочь, – ответил он.
  Его улыбка стала шире.
  – Если увидите Нидхэма-шалуна и захотите расстроить его планы, можете сказать ему, что миссис Дин, кажется, встретила наконец кое-кого. Шалун сразу повесит нос.
  – Я дам ему понять, – сказал О'Дэй. – Итак, она встретила свою судьбу? Кто же он такой?
  – Не знаю, – ответил хозяин. – Фамилия его Павэн, приехал из Парижа, кажется. Конечно, это только слухи, но здешние слухи обычно подтверждаются. Этот Павэн, похоже, проводит много времени в Дауэрхаузе. Он сказал моему дружку, что скоро собирается жениться. И все считают, что невестой будет миссис Дин. Что ж… надеюсь скоро снова вас увидеть
  – Непременно.
  О'Дэй вышел из бара.
  
  * * *
  
  Было немногим больше двух часов, когда О'Дэй ехал по грязной узкой дороге, вдоль которой тянулась высокая каменная изгородь Меллоуфилда. Временами через железные калитки и ажурные ворота ему удавалось видеть очертания дома, отстоящего почти на километр от шоссе и расположенного посреди парка.
  Чертовски подходящее место для школы агентов-парашютистов, подумал он. Уединенное, удобное, на достаточном расстоянии от Хейлшэма, оно, наверно, было идеальным местом для обучения искателей приключений и их тренировки. Интересно, подумал О'Дэй, где они сейчас…
  Стена делала резкий поворот. О'Дэй, следуя ей, повернул машину. Вскоре он подъехал к железным воротам. За ними виднелась причудливо извивающаяся дорожка из гравия, и в конце ее симпатичный наполовину деревянный дом.
  Он оставил машину у обочины, вышел, закурил сигарету и стал раздумывать о том, как начать разговор с леди, если вообще посчастливится застать ее дома, с тем, чтобы она пожелала обсуждать свои личные дела с незнакомым человеком.
  Он усмехнулся, рывком открыл ворота и пошел по дорожке к дому.
  Место было интересное и романтичное. По обе стороны дорожки росли деревья и кусты. Трава была густая и нетронутая. Повсюду буйные заросли рододендронов. Все хранило печать заброшенности и романтики.
  Неподалеку от дома дорожка расширялась к открытой площадке. Трава здесь уже содержалась в некотором порядке, а дерево магнолии носило следы нерегулярного ухода.
  О'Дэй бросил сигарету, поднялся по ступенькам и дернул за ручку старомодного звонка. Было слышно, как тот отозвался надтреснутым звоном в глубине дома.
  Вскоре послышались шаги, потом дверь отворилась. В дверях стояла женщина лет пятидесяти с седыми волосами. О'Дэй подумал, что у нее вид преданной семейной служанки. У нее было круглое приятное лицо.
  Он сказал:
  – Моя фамилия О'Дэй, Теренс О'Дэй. Я бы хотел видеть миссис Дин, если она дома. У меня к ней поручение от полковника Нидхэма.
  – Подождите минутку, сэр.
  Она ушла. Через минуту она вернулась и сказала:
  – Миссис Дин примет вас, сэр. Проходите, пожалуйста.
  О'Дэй последовал за ней. Холл был хорошо обставлен старинной мебелью. В воздухе стоял слабый приятный аромат. Служанка открыла дверь в конце холла и отошла в сторону:
  – Мистер О'Дэй, – объявила она.
  О'Дэй вошел в комнату и остановился. Дверь за его спиной мягко закрылась. Он посмотрел на женщину, поднимавшуюся из-за письменного стола, стоявшего у окна.
  Он подумал, что оценка Филсона, хозяина "Короны" в Элфирстоуне, казалась теперь просто верхом сдержанности!
  Ей было, как решил О'Дэй, лет тридцать пять. Пока она шла к нему навстречу, он отметил прирожденную грацию ее походки. У нее было овальное лицо с высокими скулами, фиалковыми глазами, соблазнительным ртом с нежными очертаниями, волосы вьющиеся, каштановые.
  О'Дэй мгновенно отметил в деталях ее туалет. Одежда была дорогая и хорошо сшита. На ней был жакет и юбка из оливкового цвета твида и шелковая сиреневая блузка. Туфли замшевые сливового цвета. На тонком запястье искрился браслет с бриллиантом и изумрудом. Она заговорила. Голос у нее оказался мягким, а дикция четкой.
  – Не присядете ли, мистер О'Дэй. Я всегда рада встретиться с другом полковника Нидхэма, – сказала она.
  О'Дэй сел в большое кресло у камина. Он думал о том, что миссис Лоретта Дин определенно необычайная женщина. Его не удивляло, что Нидхэм ничего не смог добиться от нее. Он осторожно начал свою ложь.
  – Я видел Ника Нидхэма как раз накануне его отъезда из Англии, миссис Дин. Он сказал, что если я когда-нибудь окажусь в окрестностях Дауэр-хауза, то должен непременно представиться вам и передать его наилучшие пожелания.
  – Очень любезно с вашей стороны, что вы зашли ко мне, – ответила она.
  Взяв ящик с сигаретами, она предложила ему сигарету, потом закрыла ящик и поставила его на камин. У О'Дэя создалось впечатление, что она ожидала что-то услышать от него и что она держится настороже.
  Он сказал:
  – Этот старый дом на редкость интересен. Но не находите ли вы эту жизнь слишком одинокой, миссис Дин?
  Она покачала головой.
  – Мне здесь нравится.
  Она улыбнулась.
  – Иногда так устаешь от людей. Я нахожу одиночество очень приятным. А если мне захочется быть в обществе, я всегда могу попросить моих друзей приехать и навестить меня.
  О'Дэй кивнул. Ему не совсем нравился оборот, принимаемый разговором, он подумал, что исподволь выспросить миссис Дин – дело совсем нелегкое и что все выглядит так, словно она чуть ли не подготовлена к происходящему. Также он подумал о том, что она достаточно искушена, чтобы при желании провести приятную беседу, но желания этого у нее нет. Она явно передавала инициативу ему.
  Он закурил, потратив на этот процесс уйму времени. Решил, что, пожалуй, следует применить наступательную тактику, иначе он никуда так и не придет.
  Он сказал:
  – Простите за то, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь, миссис Дин, но я знаю, что Ники хотел на вас жениться, а вы его отвергли. Он рассказал мне об этом.
  Он улыбнулся.
  – Меня удивило, что Ники вообще осмелился кому-то сделать предложение. Никогда не мог представить его в роли мужа. Но теперь, когда я смотрю на вас, то могу его понять. Даже такой закоренелый холостяк, как Ники, вряд ли мог сопротивляться обаянию такой красивой и привлекательной женщины, как вы.
  Она села в кресло по другую сторону камина и положила руки на подлокотники. Он отметил изящество ее длинных пальцев, ухоженность покрытых красным лаком ногтей. Она была спокойна, холодна и уравновешенна. Легкая улыбка играла на ее губах, когда она посмотрела на него почти без всякого выражения. Он подумал, что она невольно излучает превосходство и вдруг, сам не зная почему, почувствовал, что сердится. Все оказалось совсем не легко.
  Ее улыбка стала более явственной. Она сказала:
  – Не желаете ли вы о чем-то рассказать мне, мистер О'Дэй?
  В тоне ее голоса был намек на высокомерие. Он улыбнулся.
  – Охотно. О чем бы вы хотели узнать?
  – Я бы хотела узнать, приехали ли вы сюда по собственному делу, или же цель вашего визита – просто проведать особу, которой ваш и мой друг – полковник Нидхэм – делал предложение?
  О'Дэй встал. Он притушил наполовину выкуренную сигарету в стоявшей на маленьком столике пепельнице. Когда он посмотрел на женщину, то увидел, что она все еще наблюдает за ним со своей спокойной, застывшей улыбкой. Он подошел к камину и остановился, опершись о каминную доску, не сводя взгляда с женщины.
  – Что ж, признаю себя виновным, – ответил он. – Странный у меня сегодня выдался день! Я ничего особенного не делал и думал о Нидхэме. Я подумал, что было бы интересно приехать сюда и познакомиться с леди, не пожелавшей выйти замуж и сделаться миссис Нидхэм.
  Она сказала:
  – Итак… теперь вы это сделали, не так ли? И надеюсь, что процедуру нашли забавной, как того и ожидали. Все ли дамы, которыми интересуются ваши друзья, вызывают у вас подобное любопытство? Тратите ли вы такой дорогой в наши дни бензин на разъезды по стране с целью изучения всех подобных женщин, или же я, по какой-то неизвестной причине, представляю собой исключение, мистер О'Дэй? И не желаете ли выкурить еще сигарету… перед отъездом?
  О'Дэй быстро сказал:
  – Миссис Дин, я действительно очень заинтересовался вами. Видите ли, Ники – один из самых старых моих друзей. Я его давно знаю, и я знаю о нем все… Он очень странный и довольно одинокий человек, как вам, возможно, известно. Он один из тех людей, которые вечно ждут женщину, наделенную самыми лучшими качествами. Ники – человек, готовый отдать все за то, чтобы жениться на очаровательной особе, подобной вам. Но таким людям по каким-то причинам никогда не удается достичь желаемого.
  Я знал, что вы с ним часто встречались и ходили на прогулки, когда он был здесь комендантом школы, и я ему посочувствовал. Я знаю Ники достаточно хорошо, и для меня ясно, что если уж он сделал вам предложение, то отказ нанес ему глубокую рану. И вот я решил приехать сюда, встретиться с вами…
  – И посмотреть, не сможете ли вы что-нибудь сделать для него? – спросила она. – Неужели вы приехали сюда просить за вашего друга, надеясь, что я могу изменить свое решение?
  – Нечто в этом роде, – ответил О'Дэй.
  Он смутно понимал, недовольный собой, что потерял нить разговора, и что миссис Дин спокойно выворачивает его наизнанку, возможно, забавляясь этим процессом.
  Она опять улыбнулась.
  – Вы поступаете очень мило, как истинный друг… Вероятно, вы так сильно желаете счастья своему другу, полковнику Нидхэму, что вам пришла в голову мысль попытаться убедить меня выйти за него замуж, несмотря на то, что сам он потерпел поражение. Отсюда вытекает, что либо вы очень любите полковника Нидхэма, либо настолько самонадеянны, что вообразили, будто совершенно незнакомая женщина прислушается к вашему мнению.
  О'Дэй улыбнулся.
  – Ну что ж, я получил то, на что напрашивался. Но мне известны странные вещи. При моей профессии иногда узнаешь такое, что начинаешь верить в невозможное.
  Он поднялся с кресла.
  – Прежде чем вы уйдете, мистер О'Дэй, может быть, вы согласитесь удовлетворить мое любопытство. Скажите, что у вас за профессия.
  О'Дэй чертыхнулся про себя. Он так ничего от нее не добьется. Все равно, что колотить кулаками по воздуху.
  Он сказал:
  – Миссис Дин, окажите мне любезность: сядьте и выслушайте меня. Обещаю, что не отниму у вас много времени. Прежде всего сообщу вам о своей профессии. Я частный детектив, и мне совершенно безразлично, выйдете ли вы замуж за Нидхэма или за индийского магараджу. Я приехал сюда за тем, чтобы узнать о вас как можно больше. Это вас интересует?
  Она села и скрестила ноги. О'Дэй заметил, что ноги у нее стройные, и чулки сидят на них прекрасно.
  – Не дадите ли мне сигарету? – попросила она. – Мистер О'Дэй, как частный детектив, пытающийся собрать обо мне сведения, интересует меня гораздо больше, чем предполагаемый старинный друг полковника Нидхэма, который хочет узнать, почему я не хочу выходить замуж за его друга.
  О'Дэй принес коробку с сигаретами и дал ей закурить. Потом он вернулся к камину и встал, прислонившись к нему.
  – Нидхэм уехал из Англии в прошлую субботу, – начал он. – В субботу утром он пытался связаться со мной и был в моей конторе. Меня там не оказалось. Он написал мне длинное письмо, в котором излагал все, что его беспокоило. Он также оставил мне деньги – покрытие расходов и гонорар. У меня на квартире он оставил записку, объясняя в ней, что сделал это на тот случай, если я вернусь домой раньше, чем зайду в контору. В этой записке он сообщил, что речь идет о женщине, которой он предлагал руку и сердце, но которая отвергла его. Когда я пришел к себе в контору, оказалось, что письмо Нидхэма уничтожено в результате несчастного случая. Однако мне удалось узнать, что он был здесь во время войны и находился с вами в дружеских отношениях… Я догадался, что речь шла о вас. Понимаете?
  Она кивнула. О'Дэй заметил, что вид у нее не очень заинтересованный.
  – Я не очень хорошо знаю Нидхэма, – продолжал он. – Но однажды он оказал мне добрую услугу, к тому же он заплатил мне за работу. Поэтому я и принялся работать на него. Он убежден, что вы по тем или иным обстоятельствам нуждаетесь в помощи, а я могу вам помочь. Это я и пытаюсь сделать, ибо когда клиенты платят мне за работу, я считаю своим долгом выполнять ее, невзирая на обстоятельства.
  – Весьма похвальная привычка.
  Она все еще улыбалась.
  – Но мне кажется, что здесь такой случай, когда вам нет надобности вообще выполнять какую-либо работу. Не знаю, что имел в виду полковник Нидхэм, когда писал, что беспокоится обо мне. Никакой причины для беспокойства нет. Я прекрасно себя чувствую, вполне счастлива, и вся эта глупая и драматическая история кажется мне просто смешной.
  О'Дэй сказал:
  – Я рад, что она вас забавляет.
  Она промолчала.
  – Я ухожу, миссис Дин.
  О'Дэй шагнул к двери.
  – На днях, когда дело для меня прояснится, я, может быть, снова зайду к вам.
  Она встала.
  – В этом нет необходимости, – холодно проговорила она. – Прояснять, как вы выразились, совершенно нечего.
  Лоретта нажала на кнопку звонка, вделанную в боковую доску камина.
  – Благодарю вас за то, что приехали, – продолжала она. – Я уверена, что вы руководствовались самыми лучшими намерениями.
  О'Дэй сказал:
  – Возможно, вы удивитесь этому, но я все еще надеюсь вас увидеть. Если я такой же хороший детектив, как вы – актриса, то так оно и будет. Всего хорошего, миссис Дин.
  Вошла служанка и открыла дверь.
  Выходя, он оглянулся и с радостью заметил, что улыбка Лоретты исчезла.
  О'Дэй сидел в тетиной Салендид-отеля в Истборне, пил чай и курил. Он вовсе не чувствовал себя несчастным. Один-два кусочка складной картинки загадки начали приобретать смысл. Но и только. Основной кусок – письмо Нидхэма – исчезло. Как раз он-то и мог объяснить странное поведение части лиц, занятых в этом странном деле, объяснить то, что его так интересовало.
  Мышцы его спины отдавали болью. Левый глаз под слоем косметики все еще напоминал радугу. Он подумал о Веннере. Совсем не в его характере было нанимать пару бандитов для того, чтобы избить своего врага. Трезвый Веннер был благоразумный, пьяный – глупый. Если бы он был трезвым, то скорее всего он захотел бы сам поговорить с О'Дэем. Вернее всего, Веннер был настолько пьян, что решил старомодным способом расправиться с врагом.
  Потом О'Дэй стал думать о Нидхэме. Здесь тоже были противоречия. Нидхэм дружил с Лореттой Дин, увлекся ею настолько, что хотел на ней жениться, настолько о ней беспокоился, что оставил О'Дэю 750 фунтов, чтобы тот вызволил ее из беды. И вдруг этот Нидхэм был странным образом связан с Мерис Веннер и провел с ней ночь в Сэйбл Инн. О'Дэй подумал, что все это как-то не увязывается между собой. А может быть, увязывается? Все зависело от Нидхэма и его взглядов в тот период. Все же О'Дэй не мог понять этого поступка Нидхэма – несмотря на внешность Мерис и ее умение опутывать людей – если только тот не преследовал при этом еще какую-то цель, связанную с его поездкой в Девоншир. Люди, подобные Нидхэму, не станут престо так проводить время с одной женщиной, если беспокоятся о другой.
  А Лоретта Дин? О'Дэя она очень интересовала.
  Очень странно, что она не вышла замуж вторично. Интересно, каков был ее первый муж, подумал он, вдова ли она или разведенная. У нее было все – внешность, очарование, фигура, умение одеваться и, очевидно, деньги. Женщины, наделенные подобными достоинствами, редко остаются одни, если только к тому нет особой причины! О'Дэй подумал, что ему следовало бы узнать побольше о жизни Лоретты Дин, прежде чем строить твердое заключение.
  Как бы там ни было, но жизнь полна тайн, а это, подумал он, сулит немало увлекательною. Особенно, когда его собственная жизнь и дела оказываются связанными с жизнью и делами таких людей, как Мерис и Ральф Веннеры, Нидхэм и, возможно, миссис Дин. Он подумал, что было бы неплохо, если бы его жизнь оказалась связанной с жизнью Лоретты Дин. Такое могло стать более чем просто забавным.
  О'Дэй пришел к выводу, что дела начинают понемногу проясняться. Так обычно и бывает, если берешь их под уздцы и следуешь туда, куда ведет тебя чутье. Он подумал, что проблема Мерис – Ральф Веннер могла быть очень легко решена. Если бы он нашел Веннера, показал бы ему записку, написанную рукой Нидхэма, и доказал бы ему, что именно с Нидхэмом Мерис провела ночь в гостинице "Сэйбл", – если бы он все это сделал, то даже Веннер, как бы он ни был ревнив, внял бы голосу благоразумия. Но сейчас не совсем подходящее время, чтобы выкладывать эти факты. Мерис будет настороже и придумает что-нибудь еще. Пусть она лучше думает, что все козыри у нее в руках…
  О'Дэй встал и прошел в офис, помещавшийся налево от входа за стеклянной перегородкой. Паркер, портье, сидел за конторкой.
  О'Дэй сказал:
  – Ну, Паркер, как жизнь?
  – Неплохо, сэр, – отозвался тот. – Когда вы были здесь в субботу, я хотел перемолвиться с вами словечком. Я ведь вас давненько не видел. Но мне сказали, что в субботу вечером вы внезапно уехали.
  О'Дэй кивнул.
  – Мне пришлось срочно вернуться в город.
  Паркер улыбнулся.
  – Я не помню случая, когда бы вы не спешили, мистер О'Дэй. После вашего отъезда приезжала миссис Веннер и спрашивала вас.
  О'Дэй небрежно спросил:
  – И долго она здесь пробыла?
  – Она уехала в понедельник днем, – ответил портье. – В понедельник утром она завтракала с джентльменом – мистером Павэном – и сразу же после ленча уехала.
  – С мистером Павэном? – переспросил О'Дэй. – Не встречал ли я его раньше? Фамилия, кажется, знакомая.
  – Вполне возможно, – ответил Паркер. – Он раза два был здесь. Обычно приезжает сюда с миссис Дин.
  О'Дэй с облегчением вздохнул. Теперь лед явно тронулся. Итак, Павэн, который, как предполагалось, был помолвлен с миссис Дин, в понедельник завтракал с Мерис Веннер. А это объясняет многое.
  Это объясняет поведение Мерис в субботу вечером. Объясняет, почему она с такой охотой объявила ему, что сообщила мужу о вымышленной поездке с О'Дэем в отель "Сэйбл". Она прекрасно понимала, что, услышав об этом, О'Дэй не будет настолько глуп и не останется ночевать в "Сплендиде", зная, что она тоже ночует в этом отеле. Ему придется уехать, чтобы не дать Веннеру личного повода для подозрений. А ей нужно было заставить его уехать. И она справляется у Паркера, чтобы убедиться в его отъезде. И причина была очевидной: у нее была встреча с Павэном, о котором О'Дэй не должен был ничего знать.
  О'Дэй закурил и весело сказал:
  – Кажется, я как-то встречался здесь с мистером Павэном. До меня дошли слухи о его помолвке с миссис Дин. Интересно, правда ли это?
  – Все так думают, – ответил Паркер. – Они бывают здесь вместе, хотя, как мне кажется, они не похожи на помолвленных.
  О'Дэй пожал плечами.
  – Не знаю, как, собственно, должны выглядеть помолвленные.
  Он улыбнулся.
  – Я только знаю, что мой старый друг, полковник Нидхэм, – тот, что был во время войны в Меллоуфилде, – надеялся жениться на миссис Дин.
  Паркер сказал:
  – Думаю, это была просто дружба времен войны, мистер О'Дэй. Мы часто виделись с полковником Нидхэмом. Недели две-три назад он сюда приезжал, и мы беседовали с ним о тех днях.
  – Да, были времена… – сказал О'Дэй.
  Он вернулся в гостиную к своему столику. Итак, вот оно что. Нидхэм был здесь две-три недели назад. Он ездил к Лоретте Дин. Может быть потому, что догадался, что с ней что-то приключилось, а может быть, она сама попросила его приехать и все ему рассказала. Вот почему Нидхэм написал О'Дэю письмо. Он боялся за Лоретту, которая теперь настойчиво отрицает, что у нее есть причины для беспокойства. О'Дэй подумал о том, что у такой женщины, как Лоретта Дин, поводов для беспокойства может быть хоть отбавляй.
  А Павэн? Он, похоже, обитает неподалеку. Говорят, будто он помолвлен с миссис Дин, и в то же время он ездит на поспешные, и, видимо, тайные встречи с Мерис Веннер, которая, как думал О'Дэй, специально приезжала в Истборн, чтобы с ним встретиться.
  Все это очень заинтересовало его. Подозвав официанта, он уплатил по счету, зашел попрощаться с Паркером, сел в машину и отправился в Лондон.
  
  * * *
  
  О'Дэй остановил машину в конце Саунт-стрит, зашел в телефонную кабину и нашел в справочнике адрес Мэйбл Бонавентюр. Он медленно развернул машину и десятью минутами позже стоял у двери ее квартиры, нажимая кнопку звонка.
  Мэйбл открыла дверь.
  – Так, так… – сказала она. – Вот уж не ожидала тебя увидеть. Входи, Терри. В чем дело? Разве ты не по делу?
  Он прошел за ней в неубранную гостиную.
  На Мэйбл было алое шелковое кимоно, расшитое золотыми драконами, на ногах бархатные туфли без пяток на десятисантиметровых каблуках, так что она с трудом держалась на ногах. Она курила сигарету, вставленную в двадцатисантиметровый мундштук из поддельного янтаря.
  Подойдя к буфету, она достала полбутылки виски, две рюмки и сифон, и сказала:
  – Ты настоящий эксплуататор, Терри. Я думаю, что ты пришел узнать, не заарканила ли я Веннера. Нет, еще нет. Я не видела этого парня, и никто не знает, где он. Может быть, все еще подогревает себя.
  Она смешала напитки и поставила перед О'Дэем бокал.
  Он спросил:
  – Как ты думаешь, Мерис знает, где он?
  Мэйбл пожала плечами.
  – Понятия не имею! Мне их игра неизвестна, твою, может быть, я знаю.
  Она дружески улыбнулась.
  – Может быть, Ральф решил вообще сойти со сцены, – продолжала она. – От этого всем бы стало легче… особенно тебе. Если ты не считаешь того, что тебе пришлось бы отбиваться от Мерис до конца дней.
  О'Дэй сказал:
  – Расскажи мне о Мерис. Что произошло, когда ты ее видела в клубе вчера вечером?
  – Эту Мерис никогда не поймаешь. Даже ее собственная левая рука не знает, что хочет делать правая.
  Мэйбл сделала большой глоток из бокала и продолжала:
  – Понятия не имею, что заставило ее прийти в клуб в такое время. Она должна была знать, что там никого не будет. Она пришла прямо в нашу служебную комнату. Там была только я. Она села, угостила меня сигаретой и принялась разглагольствовать о своем муже. Сказала, что до смерти за него беспокоится.
  О'Дэй усмехнулся.
  – Она, должно быть, первый раз в жизни о чем-то беспокоилась.
  Мэйбл кивнула.
  – Вот и я так подумала. Мне показалось, что она разыгрывает спектакль. Играет для какого-то зрителя, может быть, для меня. Наверно, она подумала, что ты станешь расспрашивать меня, где Веннер. А может быть, она думала, что я смогу кое-что рассказать ей.
  – Что еще она говорила? – спросил О'Дэй.
  – Ну, – продолжала Мэйбл, – она сказала, что беспокоится за Веннера и не знает, что у него на уме. Сказала, что он сейчас в таком состоянии, что может сделать что угодно… и кому угодно.
  – А что сказала ты?
  – Я сказала, что почему бы ей, черт возьми, не разыскать парня и не вдолбить ему в голову нечто разумное. Я сказала, что считаю его жутким простофилей и худшим врагом самого себя. Спросила ее, не знает ли она, где он. Она ответила, что не знает, но ей известно, что на вчерашний вечер у него назначена встреча на двенадцать часов вечера в Палисад-клубе – как я тебе и сказала по телефону. Тогда я спросила ее, почему она не поедет туда и не вразумит его. Она ответила, что нет, она, мол, не собирается этого делать. Прежде всего, он, дескать, чертовски зол на нее, а во-вторых, она не хочет разговаривать с ним ни в каком клубе. Ее устраивает только беседа наедине.
  О'Дэй допил свой бокал.
  – Скажи мне, Мэйбл, вот что. Когда ты вчера разговаривала со мной по телефону, то сказал, что Мерис показалась тебе взволнованной, но старалась это скрыть. Что ты имела в виду?
  Мэйбл пожала плечами, вставила в мундштук новую сигарету и закурила.
  Она была немного не такая, как обычно, понимаешь? Обычно она бывает очень холодна. Она не только знает все ответы, но и лезет с ними, не дожидаясь вопроса. А вчера она была не такая. Мне показалось, будто она подвыпила и была взволнована, но пыталась это скрыть. Как будто что-то выбило ее из колеи, но она пыталась остаться спокойной и хладнокровной, и все обдумать, однако была для этого слишком взволнована.
  О'Дэй сказал:
  – Собственно, все, что она сделала – это сообщила тебе, что Веннер собирается быть в Палисад-клубе около полуночи того дня. Я думаю, Мэйбл, что ты права. Думаю, она догадалась, что я буду спрашивать тебя, не видела ли ты Веннера. Мерис решила, что ты расскажешь мне, что он в двенадцать будет в Палисад-клубе. Вероятно, она хотела, чтобы я был там.
  – Будь я проклята, но ты наверное прав, – сказала Мэйбл. – Наверное это единственная разумная причина, из-за которой она все это рассказала. Она ведь должна знать, что мне абсолютно нет никакого дела до се мужа.
  Мэйбл вынула из кармана халата пудреницу, подошла к зеркалу и стала пудрить нос. Внезапно она опустила руку и обернулась к О'Дэю.
  – Слушай, Терри, послушайся маленькую Мэйбл. Следи за каждым своим шагом. Эта Мерис за тобой охотится, и всерьез. Она ненавидит тебя. Она хочет твоей крови, и если ты не будешь чертовски осторожен, то она своего добьется. Разве ты никогда не слышал такое: "Страшнее ада ярость женщины отвергнутой"?
  О'Дэй усмехнулся.
  – Слышал, когда учился в школе.
  Он встал.
  – До свидания, Мэйбл. Высматривай Веннера, и если увидишь его, делай, что надо.
  – О'кей, – ответила Мэйбл. – Если я найду его – сделаю, а ты следи за каждым своим шагом, Терри, как я тебе сказала. Надеюсь, скоро увидеть тебя целым и невредимым.
  
  * * *
  
  О'Дэй вернулся в свою квартиру, смешал себе сухого мартини, сел и глубокое кресло, перекинув через ручку свои длинные ноги, и принялся размышлять о Лоретте Дин. Он подумал, ЧТО Лоретта должно быть очень твердый орешек. Казалось, эта женщина ничего не боится, а если и боится, то не намерена об этом говорить. Интересно, подумал О'Дэй, что было на уме у Нидхэма, о чем он написал в своем длинном письме, которое Веннер так безрассудно уничтожил, находясь во власти злобы. Нидхэм был не дурак, он не из тех, кто станет тратить большие деньги на что-либо нестоящее. И Нидхэм был другом миссис Дин. О'Дэй подумал, что она что-то скрывает – то, о чем у нее был разговор с Нидхэмом. Может быть, она обещала ему не разглашать принятое ими вместе решение. Нидхэм же, после серьезного размышления о создавшейся ситуации, мог решить, что грозящая ей опасность настолько серьезна, что вынуждает его нарушить данное ей обещание. И оправданием ему служило то, что он нарушил свое слово ради ее пользы.
  Любопытно, подумал О'Дэй, почему он тратит столько времени на размышления о Лоретте Дин. Он обдумал и возможность того, что кто-то ее шантажирует. Почему бы и нет? Масса женщин подвергается шантажу, и эти женщины обычно привлекательны. А Лоретта Дин, без сомнения, очень привлекательна. В голове у него смутно промелькнула мысль о том, что женщины, чьи ноги похожи на водосточные трубы, а лица – словно у извозчиков, редко привлекают внимание шантажистов.
  Он встал, подошел к стоящему на буфете шейкеру и приготовил еще порцию коктейля. Зазвонил телефон.
  О'Дэй поставил шейкер на место и взял трубку. Звонила Нелли Трандл.
  Она сказала:
  – Я рада, что вы вернулись, мистер О'Дэй. Я весь день пыталась с вами связаться.
  – Что ж, вот вам это и удалось. Что случилось, Нелли?
  – Около четырех часов заходил мистер Веннер. Он просил меня связаться с вами. Сказал, что вам с ним необходимо сегодня встретиться, совершенно необходимо, как для вас, так и для него. Он предложил вам встретиться сегодня в десять часов.
  О'Дэй усмехнулся и подумал о том, что это его вполне устраивает. Во всяком случае, что-то должно произойти. Возможно, Веннер, придя в себя, очень сожалеет об избиении, подумал О'Дэй. Может быть, он думает, что лучше приступить к самому трудному и поставить все на свои места.
  Он сказал:
  – О'кей. Еще что-нибудь есть?
  – Да, – ответила Нелли, – мистер Веннер просил передать вам, что при встрече будет присутствовать его жена. Он сказал, что пора внести во все ясность. Он показался мне очень взволнованным.
  – Он не просил вас позвонить ему? – спросил О'Дэй.
  – Нет. Это все, что он сказал. Казалось, он был уверен, что вы придете.
  О'Дэй сказал:
  – Он был прав. О'кей, Нелли. Откуда вы звоните?
  – Из дома. Сегодня больше ничего не было.
  – Хорошо,– сказал О'Дэй, – возможно, завтра в десять я приду в контору. Спокойной ночи, Нелли.
  Он повесил трубку.
  Вернувшись к буфету, он налил себе бокал мартини и, опершись на буфет, стал потягивать напиток. Он подумал, что встреча в конторе может оказаться забавной. Он надеялся, что Веннер будет трезвым. Скорее всего, Веннер провел расследование в отеле "Сэйбл", рассудил О'Дэй, и получил подтверждение правильности истории Мерис. С циничной усмешкой О'Дэй подумал, как будет забавно, когда он представит Веннеру записку Нидхэма, и его письмо, оставленное на квартире О'Дэя. Интересно, что скажет Веннер, когда убедится, что почерки идентичны. Интересно, что он скажет, когда О'Дэй докажет ему, что именно Нидхэм останавливался с его женой в отеле.
  Он допил коктейль, разделся, принял ванну и лег. Лежа в темноте, он размышлял о разных вещах. Но чаще всего он возвращался мыслями к Лоретте Дин, которая, по его мнению, была интереснее всех остальных.
  В половине десятого он встал, оделся и поехал в контору. Он приехал туда в самом начале одиннадцатого. Открыв входную дверь, он поднялся по лестнице и прошел по коридору. За стеклянной дверью "Бюро расследований О'Дэя" света не было. Итак, ни Веннер, ни Мерис не приехали. Он отпер дверь и вошел.
  Дневная почта лежала на столе Нелли. О'Дэй прошел в свой кабинет и включил свет. Он сел в большое кресло возле письменного стола, положив ноги на стол.
  Интересно, когда же приедет Веннер с женой?
  Без двадцати одиннадцать он все еще ждал. Он встал и принялся расхаживать по конторе. Не передумал ли Ральф Веннер, подумал он. Не пришел ли он к выводу, что эта встреча совсем не так важна, как он ранее считал. О'Дэй надел шляпу. Когда он шел к двери, зазвонил телефон. Он взял трубку аппарата, стоявшего на столе Нелли. Звонила Мерис Веннер.
  Она спокойно сказала:
  – Добрый вечер, Терри. Надеюсь, у тебя все в порядке. Я, собственно, уверена, что так оно и есть.
  – Что ты хочешь этим сказать, Мерис, – спросил он.
  Она ответила:
  – Похоже, что Ральф кое-кого нанял, чтобы вчера вечером о тебе позаботились. Хотела бы я знать, как тебе это понравилось?
  – Так же, как и любому другому на моем месте. Я думал, что Ральф хотел сегодня встретиться, чтобы извиниться передо мной. Я думал, что он затеял избиение, когда был пьян, а теперь должен смотреть на это другими глазами.
  – Не думаю, что он был пьян, Терри. Я думаю, что таковы были его чувства к тебе, вот и все.
  – О'кей, – сказал он. – Стоит ли продолжать этот разговор? Ты для этого позвонила? Где Ральф? Я бы хотел поговорить с этой пташкой.
  – Веришь или нет, но и он хочет поговорить с тобой. Однако возникло одно срочное дело, и он не смог приехать в контору. Он сказал, что был бы рад, если бы ты приехал сегодня в Палисад-клуб. В двенадцать он непременно там будет.
  – Вот как? И зачем я туда поеду? Еще за одной порцией?
  Она ответила:
  – Об этом можешь не беспокоиться, Терри. Ральф знает, что если он попытается иметь дело с тобой лично, у него не будет шансов. Тогда он был в очень плохом настроении, и я думаю, что в глубине души он сожалеет о том, что так с тобой поступил. Теперь он хочет с тобой поговорить, и я думаю, что нам всем очень полезно встретиться и, так или иначе, поставить все на свои места.
  О'Дэй сказал:
  – Я тоже такого мнения. Хорошо, Мерис, я приеду. И скажи Ральфу, что я ожидаю застать там именно его.
  Она сказала:
  – Можешь не беспокоиться, Терри, он там будет. Надеюсь, тебя это вполне устроит. Спокойной ночи, милый. Надеюсь, у вас с Ральфом получится настоящий разговор.
  Он услышал ее смех.
  – Надеюсь, он принесет много пользы вам обоим, – заключила она.
  О'Дэй услышал щелчок в трубке.
  Он закурил сигарету и подумал, что дело Ральфа и Мерис Веннер оказалось очень странным и необычным. Чем дальше, тем оно становится все более запутанным.
  Он зашагал по комнате, затягиваясь сигаретой и размышляя обо всем, что произошло, начиная с прошлой субботы. Жизнь зависит от всевозможных мелочей. Если б он не встретил Дженнингса на скачках в Пламптоне, если бы Дженнингс не сообщил ему о том, что Мерис Веннер будет в Истборне, если бы…
  Внезапно у него возникло одно предположение. Он бросил окурок сигареты в пепельницу и вновь закурил. Это предположение увлекало его своей необычностью. Если бы оно оказалось верным, вся ситуация выглядела бы иначе. Но чертовски много зависело именно от этого "если".
  Он подошел к телефону и набрал домашний номер Нелли Трандл. Она сразу же взяла трубку.
  О'Дэй сказал:
  – Послушай, Нелли… Прошу тебя, перенесись мысленно в прошлую субботу. Мне нужно, чтобы ты припомнила все, что произошло с того момента, как ты пришла в контору. Только ничего не упускай. Ни малейшей детали. Поняла?
  Она ответила:
  – Да… Постараюсь рассказать все, как было, и ничего не упустить.
  Она на минуту замолчала, потом продолжила:
  – Я пришла в контору в девять часов. Посмотрела почту и подумала, что ничего особенно важного там нет. Потом я стала размышлять о том, заглянете ли вы и появится ли мистер Веннер. В течение примерно часа ничего не произошло, а потом позвонила миссис Веннер.
  Нелли немного подумала.
  – Мне кажется, было половина одиннадцатого, когда в контору вошел полковник Нидхэм. Он, должно быть, разговаривал со мной минут десять. Кажется, именно я предложила ему написать записку и оставить ее для вас. Я дала ему блокнот и маленький конверт и провела его в приемную, где он мог без помех написать ее. Потом он позвал меня и сказал, что ему нужен большой конверт. Я выполнила его просьбу. Он пробыл в приемной довольно долго, потом вышел оттуда с уже запечатанным конвертом. Конверт был очень толстый, и я подумала, что он положил туда, наверно, множество бумаг. Он отдал мне конверт и попросил меня дать ему ваш домашний адрес и номер телефона на случай, если ему удастся связаться с вами до отъезда из Англии. Я сообщила ему их, и он ушел.
  О'Дэй спросил:
  – А что произошло потом?
  – Я оставила конверт на своем письменном столе, – ответила Нелли. – Потом я пошла выпить кофе и съесть сэндвич. Я подумала, что вернусь до часа, на тот случай, если вы придете. Выпив кофе, я вернулась в контору, взяла конверт со стола и убрала его в ящик для виски в ваш стол. Ящик я заперла. Я знала, что если вы заглянете в контору, то посмотрите туда, чтобы узнать, не оставила ли я вам записку.
  О'Дэй спросил:
  – Когда вы вернулись в контору и взяли со стола конверт, вы на него не взглянули?
  – Нет, не взглянула. А зачем? Ведь не думаете же вы, мистер О'Дэй, что…
  – Я ничего не думаю, Нелли. О'кей. Это все. Завтра я, возможно, загляну в контору. Спокойной ночи.
  Он положил трубку и некоторое время стоял у стола, сжимая в зубах потухшую сигарету.
  На губах его появилась усмешка. Будет чертовски смешно, подумал он, если его предположение окажется верным.
  
  * * *
  
  О'Дэй остановил машину в сотне метров от дороги, ведущей к Палисад-клубу. Откинувшись на спинку сиденья, он закурил сигарету, обдумывая возможные осложнения ситуации, возникшей между Николасом Нидхэмом и Лореттой Дин и между ним, Мерис и Ральфом Веннером. По какой-то причине, еще неясной ему, казалось, что существует точка, в которой оба эти дела должны соприкасаться. О'Дэй стал снова перебирать в памяти известные ему факты и обдумывать их.
  
  * * *
  
  Нидхэм прибыл в Англию примерно пять недель назад. Недели три назад он был в отеле "Сэйбл", возле Тотни с Мерис Веннер. Примерно в это же время он нанес визит Лоретте Дин, с которой познакомился во время войны, и которой он сделал когда-то предложение и получил на него отказ. По каким-то причинам у него возникло беспокойство по поводу благополучия или безопасности Лоретты. В результате, он решил прибегнуть к услугам О'Дэя.
  
  * * *
  
  Сидя с темноте в машине и покуривая, О'Дэй подумал о возможной связи между беспокойством Нидхэма о Лоретте и тем фактом, что она была помолвлена с неким Павэном, жившим во Франции или недавно побывавшим там. Может быть, думал О'Дэй, Нидхэм только три недели назад узнал о ее помолвке. Может быть, он ревновал к Павэну и хотел, чтобы О'Дэй навел о нем справки? Но О'Дэй не верил в подобную версию. Нидхэм был из тех, кто понимал, что потерянного не воротить. Если его беспокоил Павэн, значит существовал иной повод для беспокойства. Это была не просто ревность.
  Он вернулся мыслями к собственным делам, к ситуации, которая сложилась между ним и четой Веннеров. На первый взгляд, между этими двумя делами не было видно никакой связи. Но первый взгляд обычно бывает обманчивым. Одна связующая нить была – а именно тот факт, что Нидхэм находился в отеле "Сэйбл" вместе с Мерис. В этой и только в этой точке соприкасались друг с другом обе эти истории. О'Дэй подумал, что если бы он узнал, что же там произошло, зачем понадобилась эта встреча и кто был ее инициатором, все остальное было бы совсем просто.
  Он включил мотор и медленно повел машину вперед. Проезжая по подъездной дороге, он осмотрел фасад Палисад-клуба. Как и в прошлый раз, здание было погружено в темноту, и никаких признаков жизни не было видно. Он остановил машину слева от дороги, неподалеку от поворота, ведущего к клубу, и запер ее, затем пошел по боковой дорожке.
  Он подумал, как странно, что Мерис не сообщила ему, куда ему следует идти, приехав сюда: к заднему входу, боковому или парадному. Подобная неопределенность была совсем не в характере Мерис.
  О'Дэй потрогал калитку в боковой стене ограды, замеченную им еще прошлой ночью. Она оказалась незапертой. Он вошел и оказался возле лужайки за домом. Из рощицы, в которой он стоял, была видна короткая деревянная лестница, ведущая к заднему входу в здание клуба. Ни в одном из окон этой части клуба света не было.
  О'Дэй продолжал стоять в тени. У него возникло неясное ощущение тревоги: сегодняшняя ситуация становилась очень похожей на вчерашнюю. Он постоял так несколько минут и, держась в тени забора, пошел к фасаду дома. Пройдя по выложенной гравием дорожке, он поднялся к парадной двери. Она была не заперта.
  Он вошел, закрыл дверь, зажег спичку, нашел выключатель и зажег свет. Он стоял в просторном холле с тремя дверями по правую сторону и одной по левую, и с широкой спиралью вьющейся лестницы, ведущей на верхние этажи. Справа от лестницы был коридор, он вел, видимо, к задней части дома.
  О'Дэй выключил свет и открыл левую дверь. Комната за ней была темной, шторы в ней опущены. Он нащупал выключатель и включил свет. Комната была большая и хорошо обставленная. Вдоль правой стены тянулась стойка бара, полки за ней были уставлены бутылками. В воздухе еще стоял запах табачного дыма.
  О'Дэй подошел к стойке бара, облокотился на нее и принялся читать устав Палисад-клуба, висевший в рамке на стене. Очевидно, это заведение закрывалось в половине одиннадцатого. Вообще все было в высшей степени таинственным. Почему Веннеру понадобилось назначить встречу в пустом загородном клубе – этого О'Дэй не мог понять, несмотря на все желание.
  Вдруг зазвонил телефон, стоявший в углу комнаты. О'Дэй постоял, глядя на аппарат. Сначала он не хотел брать трубку, потом передумал и ответил на звонок.
  – Хэлло, – сказал он.
  Послышался голос Мерис.
  – Так ты там, Терри? Я очень рада. Я звонила десять минут назад, и никто не ответил.
  О'Дэй сказал.
  – Я думал, ты будешь присутствовать при встрече.
  – Вот как?
  Ее голос был полон сарказма.
  – Я решила не присутствовать, подумала, что мне лучше остаться в Лондоне и дать вам с Ральфом возможность поговорить наедине, чтобы вы могли сказать друг другу все, что хотите.
  – Очень жаль, что ты так решила. Мне бы хотелось, чтобы ты приехала. Может быть, ты кое-чему удивилась бы. Может быть, но судьба рассудила по-иному. Послушай, а где Ральф? Я только что приехал сюда и здесь никого нет. Входная дверь отперта. Мне кажется, что здесь никого нет.
  Она ответила:
  – Нет, так будет. Ральф мог немного запоздать, но он обязательно приедет. Может быть, он войдет через задний вход. Хозяин клуба не любит, когда после закрытия входят через парадную дверь.
  – Понятно, – заметил О'Дэй. – Значит, поэтому он оставляет ее незапертой.
  – Спокойной ночи, Терри, – сказала Мерис.
  Он услышал щелчок в трубке.
  О'Дэй закурил. Интересно, в чем же состоит игра Мерис? Она поступала довольно странно, но Мерис никогда ничего не делала без причины. Он выключил свет, закрыл дверь и вышел через парадный выход.
  Он не стал обходить дом. Вместо этого он пошел по гравийной дорожке, вышел через главные ворота и пошел вдоль ограды к боковой калитке. Потом вошел в нее.
  Кто-то был в задней части дома. Теперь в окне с правой стороны от входа виднелся свет. Шторы были опущены, но с одной стороны уголок их отогнулся и был виден свет. Итак, Веннер все же приехал.
  О'Дэй бросил сигарету. Он прошел через лужайку, поднялся по деревянным ступенькам и толкнул дверь. Свет горел в маленьком холле, дверь направо была закрыта. От открыл ее и вошел в комнату. Веннер действительно приехал.
  О'Дэй остановился, глядя на открывшуюся ему картину. Веннер сидел у квадратного стола, стоявшего посреди комнаты. Тело его безвольно обвисло, голова под неестественным углом лежала на распластанных на столе руках. О'Дэй подошел и посмотрел на него. Затылок его был раздроблен, рана была ужасная. Должно быть, орудие убийства было очень тяжелым. О'Дэй подумал, что, видимо, кто-то еще был очень зол на Ральфа Веннера.
  Он пощупал руку убитого и обнаружил, что тот был убит не так давно. Но он был уже здесь, когда О'Дэй первый раз подходил к задней стороне дома и когда света там не было. Итак, пока он разговаривал с Мерис по телефону, кто-то включил свет и ушел.
  О'Дэй пожал плечами. Он посмотрел на Веннера – глупого, слабого парня, временами агрессивного, который в сущности был не таким уж и плохим.
  О'Дэй повернулся, вышел в открытую дверь и закрыл ее за собой носком ботинка, потом пошел по коридору, что вел к передней части дома. Проходя мимо выключателей, он везде включил свет. Из холла он поднялся по лестнице на верхний этаж. Там он обошел двенадцать комнат: ванные, биллиардную, еще один бар, офис – самые разнообразные комнаты, но все с тщательно задернутыми шторами и незапертыми дверями.
  Он внимательно осмотрел каждую комнату, искал сам не зная чего, но надеялся что-нибудь найти. Потом он спустился по лестнице и прошел по коридору в заднюю часть дома. Он снова зашел в ту комнату, где находился труп Веннера и тщательно ее осмотрел. Какой-то лежащий под столом предмет привлек его внимание и он поднял его. Это был браслет – очень дорогой браслет – с бриллиантами и изумрудами.
  Он покинул комнату и вышел на улицу через маленький холл. Закрыв за собой входную дверь, он вытер ручку носовым платком, стирая отпечатки пальцев. Он спустился по деревянным ступенькам и вышел через боковую калитку. Потом добрался до своей машины, сел в нее и поехал по направлению к Лондону.
  В трех километрах от Палисад-клуба он остановил машину. Перейдя дорогу, он зашел в телефонную будку, снял трубку и, приложив к мембране носовой платок, набрал номер 999.
  Когда ему ответили, О'Дэй сказал:
  – В миле от Мейденхэда есть клуб под названием "Палисад". Там был убит человек. Он находится на первом этаже в задней комнате.
  Дежурный офицер вежливо спросил:
  – Скажите, а кто это говорит?
  – Не все ли равно? – ответил О'Дэй.
  Он повесил трубку, вышел из будки, сел в машину и поехал в Лондон.
  
  II
  О'Дэй проснулся в десять утра. Он встал, позвонил, чтобы принесли завтрак и кофе, принял ванну и оделся. Потом выпил кофе и съел тост. Затем пошел в гараж и вывел машину.
  Когда он вошел в контору, Нелли Трандл сказала:
  – Доброе утро, мистер О'Дэй. Почты очень мало.
  – Кто-нибудь звонил? – спросил О'Дэй.
  – Да, минут десять назад звонила миссис Веннер. Я сказала, что вас нет.
  О'Дэй спросил:
  – И что она собирается делать?
  – Она сказала, что через полчаса будет звонить еще раз.
  – Ей опять не повезет. Меня здесь не будет.
  – Понятно, – сказала Нелли. – Сегодня утром приходил мастер. Я сказала ему, что нам нужна табличка, на которой значилось бы только "Бюро расследования О'Дэя".
  Он усмехнулся.
  – Это как нельзя лучше подходит к обстоятельствам. Веннера больше с нами нет.
  Нелли подняла брови.
  – Что вы имеете в виду, мистер О'Дэй?
  – Вы очень скоро об этом узнаете, – ответил О'Дэй. – Послушайте, Нелли, я собираюсь за город. Думаю, полиция будет интересоваться у вас, где я.
  Нелли забеспокоилась.
  – Мистер О'Дэй, я надеюсь, ничего не случилось… я имею в виду, ничего серьезного?
  Он ответил:
  – Случилось. Кто-то убил Веннера. Кто-то, должно быть, очень зол на него. Боюсь, что за это решат притянуть меня.
  – Великий Боже! Мистер О'Дэй, возможно ли…
  – Какую бы антипатию я не испытывал к Веннеру, – сказал О'Дэй, – я никогда не желал его смерти. Но улики, Нелли, могут оказаться очень весомыми, а в этом случае они настолько хороши, что могут убедить людей. Может быть, завтра утром увидимся.
  – Что мне сказать миссис Веннер, когда она позвонит? – спросила Нелли.
  – Скажите ей, чтобы она оставила номер своего телефона и адрес. Потом позвоните мне домой и передайте сведения портье.
  – Хорошо, мистер О'Дэй.
  Он вышел из конторы.
  
  * * *
  
  В двенадцать дня О'Дэй поднялся по лестнице бара "Сил-вер грилл" на Альбермаль-стрит. Он заказал салат с языком и большую порцию виски с содовой. За едой он прочел отчет о смерти Веннера в дневном выпуске "Ивнинг-ньюс". Он подумал о том, что на страницах газеты все выглядит очень интересно. Он с одобрением отметил, что главный констебль Верншира, на чьей территории произошло убийство, уже побывал на совещании в Скотланд-Ярде, а те занялись этим делом. О'Дэй подумал, что его это устраивает, так как Скотланд-Ярд ближе к его дому.
  Он доел ленч и снова сел в машину.
  Он подумал о том, что пришло время прояснить кое-что, касающееся Лоретты Дин. Потом можно будет заняться другими делами.
  Подъехав к своему гаражу на Слоун-стрит, он увидел, что дежурит старший механик. Он сказал ему:
  – Джордж, кажется, мой карбюратор забарахлил. Придется тебе его посмотреть. Но я спешу. Не мог бы ты дать мне напрокат машину?
  Джордж предложил ему "Роувер" в шестнадцать лошадиных сил. О'Дэй сел в него и поехал. Он был рад, что подумал о машине. Вне всяких сомнений, большая часть полицейских, особенно в сельской местности, будет высматривать его "ягуар".
  Через четверть километра, проехав Челси-бридж, он остановил машину и зашел в телефонную будку. Он позвонил в справочную и узнал номер телефона Дауер-хауза в Меллоуфилде. Потом позвонил туда. К телефону подошла служанка.
  – Добрый день. Говорит мистер О'Дэй. Я хотел бы поговорить с миссис Дин и прошу вас передать ей, что дело очень срочное.
  Служанка попросила его подождать. Он ждал, прислонясь плечом к стене будки. Вскоре послышался голос Лоретты.
  О'Дэй сказал:
  – Добрый день, миссис Дин. Мне необходимо как можно скорее вас увидеть.
  Он взглянул на часы.
  – Сейчас половина первого. Значит, учитывая время, которое понадобится вам на ленч, мы могли бы увидеться с вами в три часа. Это возможно?
  – Зачем нам с вами видеться, мистер О'Дэй? Вы можете назвать мне причину? Наш разговор был приятным, но ничего интригующего или интересного он в себе не содержал.
  О'Дэй улыбнулся.
  – Я тоже так думаю. Поэтому я считаю, что для нас с вами оказался бы полезным более интригующий и интересный разговор сегодня. И, – добавил он, – я могу вам твердо обещать, что именно таким наш разговор и будет.
  Лоретта холодно спросила:
  – Пытаетесь быть грубым?
  – Ну что вы, миссис Дин! Что бы ни случилось, менее всего я хотел бы быть грубым с вами. Я хочу лишь задать вам несколько вопросов и надеюсь, что вы попытаетесь правдиво на них ответить.
  Он услышал ее смех, холодный и равнодушный. Потом она сказала:
  – Мистер О'Дэй, в некоторые минуты вы действуете на меня прямо-таки освежающе. Не будете ли вы любезны сообщить мне, почему я должна вам позволить расспрашивать себя и почему я должна заботиться о правдивости своих ответов?
  – Я сообщу вам одну, но очень хорошую и вескую причину. Мне, собственно, безразлично, будете ли вы говорить или нет, но я хочу оказать вам любезность. Речь идет о браслете, который я намерен вам вернуть.
  Она помолчала, потом спросила:
  – Что, вы, собственно, имеете в виду?
  – Сейчас объясню. Когда я виделся с вами вчера, мне очень понравился ваш браслет. Я неплохо разбираюсь в камнях. Мне очень часто приходилось работать на страховую компанию, так что пришлось кое-что узнать о драгоценных камнях. Итак, ваши камни мне понравились, особенно изумруд и бриллиант на том браслете, что был на вашей левой руке. Это браслет от Картье, а там никогда не делают дубликата вещей подобной стоимости. Так что У меня оказался браслет, который безусловно принадлежит вам. Вы не находите, что мне не мешало бы вернуть вам его… или лучше сообщить в полицию, что я нашел чью-то потерянную вещь?
  Лоретта опять помолчала. Потом тем же холодным тоном четко проговорила:
  – Вы сказали около трех, не так ли?
  – Я буду у вас в три часа, – ответил О'Дэй.
  
  * * *
  
  Теперь необходимо представить главного полицейского детектива – инспектора Джона Генри Дугала. Инспектор – детектив Дугал – был полицейским офицером в течение двадцати семи лет. Он был очень доволен своей службой, хотя этого нельзя было сказать по его внешнему виду. Большинству людей, которым приходилось иметь дело с инспектором Дугалом, казалось, что он вообще ничем не бывает доволен. У него было длинное мрачное лицо, освещающееся изредка очень приветливой улыбкой. Но только изредка. Он был в точности таким, каким представляешь себе полицейского офицера. Он был очень щепетилен в отношении своей одежды и неизменно носил темно-синий двубортный пиджак с довольно своеобразными дополнениями. Его рубашка и двойной накрахмаленный воротничок всегда были аккуратным, галстук – обычно спокойных серо-голубых тонов. Он носил гамбургскую шляпу, часто перчатки и, хотите верьте, хотите нет, неизменно имел при себе аккуратно сложенный зонтик с коричневой ручкой, что очень забавляло его коллег.
  Еще в те дни, когда Дугал нес дежурства на лондонских улицах, он обнаружил, что гораздо интереснее иметь дело с изучением человеческой природы, чем просто следить за соблюдением закона, особенно тех его сторон, с которыми сталкивается полицейский. Возможно, именно поэтому он и решил как можно скорее сменить работу. И вот уж как три месяца, отдежурив до этого четыре года на лондонских улицах, он перешел в местный отдел уголовного розыска в Скотланд-Ярд.
  Во всех случаях, с которыми ему приходилось сталкиваться, его больше всего занимали сами люди. Дугал часто повторял, что его гораздо больше интересует личность преступника, нежели само преступление, и что стоит только проявить интерес к самому преступнику, тут же можешь выйти на верный след.
  В половине третьего констебль-детектив, который "вел дела" для Дугала, вошел в его кабинет. Дугал был полностью погружен в разгадывание кроссворда из "Таймса". Он поднял седые брови и спросил:
  – В чем дело?
  Констебль, по фамилии Смит, ответил:
  – Вас хочет видеть заместитель комиссара, сэр.
  Он улыбнулся.
  – Вы ведь ожидали этого, не правда ли?
  Дугал, с едва заметным шотландским акцентом, ответил:
  – Да, я надеялся, паренек.
  Он встал.
  
  * * *
  
  Помощник комиссара курил короткую трубку. Он бросил на угол стола папку и, указав на нее длинными пальцами, сказал:
  – Садитесь, Дугал. Думаю, что это дело вас заинтересует.
  Дугал сказал:
  – Очень рад, сэр. Давно мне не попадалось ничего интересного. Надеюсь, это о Мейденхэде?
  Помощник комиссара кивнул.
  – У покойного Веннера были неприятности с женой, – начал он. – Он был партнером фирмы, занимавшейся частными расследованиями – "О'Дэй и Веннер". Фирма была в некотором роде первоклассной. Она работала на "Интернэшнл Дженерал компани". Большинство дел экспертного отдела попадало к ним. Они с успехом занимались и всякими другими делами. Фирма была основана Терен-сом О'Дэем. Веннер присоединился к нему полтора года назад.
  Дуглас кивнул.
  Помощник комиссара положил на стол пачку сигарет.
  – Прошу вас, – сказал он и продолжал: – Очевидно, между Веннером и О'Дэем возникли какие-то трения по поводу жены Веннера Мерис, очень красивой женщины. Сегодня я беседовал с главой экспертного отдела "Интернэшнл Дженерал". Он сказал мне, что Веннер в течение трех-четырех последних дней очень пил, потому что находился в подавленном состоянии. Причиной этого явилось очевидно то, что ему стало известно, будто его партнер О'Дэй провел с миссис Веннер ночь в отеле в Девоншире. Эта новость, естественно, очень расстроила его, и он совершенно потерял над собой контроль.
  Не знаю, зачем он поехал в Палисад-клуб на Мейденхэд, но установлено, что этой ночью там был О'Дэй, у него была назначена встреча с Веннером. Похоже, что О'Дэй хотел встретиться с Веннером и накануне вечером. Поссорились ли они, или же Веннер ставил О'Дэю какие-то условия относительно своей жены, я не знаю. Об этом ходят всякие слухи. Главное из них – это то, что Веннер несколько дней назад говорил, что намерен начать бракоразводный процесс с женой и привлечь О'Дэя в качестве соответчика. Вам нужно будет это проверить. То, что О'Дэй был там прошлой ночью, видимо, не вызывает сомнений. Врач сказал, что Веннер был убит около двенадцати ночи. К несчастью, в комнате был включен электрокамин, и точнее врач установить не может.
  Дугал спросил:
  – И это все, сэр?
  Помощник комиссара кивнул.
  – Все, что мы имеем на данный момент, находится в этой папке.
  Дугал встал, взял папку и сказал:
  – Мне лучше поговорить с самим О'Дэем. Это очевидно.
  – Да, это лучше всего. Его домашний адрес в папке. Его контора находится на Лонг-Акр.
  Дугал сказал:
  – Я постараюсь поговорить с ним сегодня же, сэр. Вы хотите утром получить мой отчет по этому поводу?
  – На ваше усмотрение, – ответил тот. – Если захотите поговорить со мной – пожалуйста.
  Дугал сказал:
  – Еще один вопрос, сэр. Вам что-нибудь известно об О'Дэе?
  Помощник комиссара покачал головой.
  – Очень немногое. Кажется, он очень умный человек. Как детектив, он имеет прекрасный послужной список. Он ирландец и обладает сообразительностью, свойственной его нации. Он проделал прекрасную работу для страховой компании. Там о нем очень высокого мнения.
  – Понятно, – сказал Дугал и направился к двери. – Если я увижусь с ним сегодня, сэр, то, может быть, позвоню вам и мы назначим встречу на завтра. Как вы сами к этому относитесь?
  Помощник комиссара ответил:
  – Я прошу вас поступать так, как вы считаете нужным.
  Он улыбнулся.
  – Обычно вы так и делаете.
  Дугал тоже слегка улыбнулся и вышел.
  
  * * *
  
  В четверть четвертого О'Дэй остановил машину перед Дауэр-хаузом. Он бросил сигарету в кусты рододендрона, поднялся по ступенькам и дернул за ручку звонка. Тот отозвался в глубине дома приятным звоном. О'Дэй подумал, что даже воздух этого места был романтичным. Он подумал, что вообще в Дауэр-хаузе много романтичного, а в Лоретте Дин – еще больше.
  Она открыла дверь и остановилась, ярко освещенная солнцем. О'Дэй отметил, что туалет ее безупречен.
  На ней было янтарно-зеленое, прекрасно сшитое платье, темно-коричневые замшевые туфли, шею обвивала цепочка с золотым листиком. На левой руке два золотых браслета простой формы. О'Дэй отметил, что янтарно-зеленый цвет прекрасно сочетался с ее каштановыми волосами.
  Она улыбнулась все той же холодной вежливой улыбкой и сказала:
  – Прошу вас, входите.
  Он прошел за ней в холл, закрыв за собой входную дверь. Она привела его в комнату, где принимала в первый раз. Подойдя к окну, она пристально всмотрелась вдаль, потом обернулась.
  – Итак, мистер О'Дэй, в чем дело?
  О'Дэй сказал:
  – Если вы не возражаете, я закурю.
  Он достал портсигар и закурил.
  – Миссис Дин, – продолжал он, – давайте сразу поговорим о некоторых обстоятельствах. Вчера я сообщил вам о своей профессии, сказал, чем вызван мой интерес к вам. Я сообщил вам, что Ники Нидхэм решил, что может оказать вам услугу, что он оставил мне некоторую сумму для того, чтобы я попытался помочь вам. Я сказал вам о том, что считаю себя обязанным работать на людей, которые мне заплатили за работу. Такова была причина моего интереса к вам до вчерашнего дня. Но сегодня появилась и другая.
  Он опустил руку в карман пиджака и достал браслет. Камни засверкали в лучах солнца, падавших из окна.
  О'Дэй сказал:
  – Великолепный браслет, не так ли? Прекрасные камни, замечательная работа. Оригинальная платиновая оправа. Он стоит кучу денег, и этот браслет ваш.
  Лоретта промолчала.
  – Ситуация такова, – продолжал О'Дэй. – Прошлой ночью у меня была назначена встреча с моим компаньоном Веннером. Встреча должна была состояться в помещении клуба близ Мейденхэда. Когда я туда приехал, там никого не оказалось, но раздался телефонный звонок, и я ответил на него. Так что по меньшей мере одной особе известно, что я там был, – улыбнулся он, – и это ставит меня в очень затруднительное положение.
  Я стал бродить по дому и наткнулся на Веннера. Он был убит. Кто-то размозжил ему голову. Ваш браслет валялся там на полу под столом, и это очень важный для меня факт.
  Лоретта спросила:
  – Почему, мистер О'Дэй?
  Теперь ее голос и выражение глаз стали очень серьезными.
  – Не хотите ли присесть?
  – Благодарю.
  О'Дэй сел в кресло, стоявшее справа от камина. Она устроилась в кресле напротив. Он продолжал:
  – Этот браслет, как вы понимаете, мог бы оказаться очень важной для меня находкой, если бы я захотел.
  – Не скажете ли, почему? – спросила она.
  О'Дэй кивнул.
  – Труп Веннера нашли. Отчет был опубликован в дневном выпуске "Ивинг Ньюс". Ведется расследование. Сразу станет известно о том, что в последнее время между мной и Веннером возникли осложнения. Потом станут расспрашивать ближайших друзей и родственников. Поговорят с его женой.
  На губах его появилась жесткая улыбка.
  – Не думаю, что она проявит ко мне участие. Именно она звонила туда прошлой ночью, перед тем как я нашел его труп. Думаю, что она сообщит полиции о том, что у нас с Веннером произошла из-за нее ссора. И ей поверят, решат, что я потерял над собой контроль и убил его.
  Прищурившись, он посмотрел на Лоретту.
  – И разве можно их винить за это? Будь я полицейским, ищущим убийцу, я бы считал этот путь самым простым. Думаю, что за мной станут следить, может быть даже будут считать, что я это сделал.
  Он пожал плечами.
  – Конечно, я буду защищаться. Но вся загвоздка в том, что, вероятно, будут считать, что во время убийства там никого, кроме меня и Веннера не было. Для меня было бы очень удобным выходом показать этот браслет, объяснить, что я нашел его там и предположить, что именно он мог стать причиной преступления. Объяснение убедительное, не так ли? По-моему, эта вещица стоит десять-пятнадцать тысяч фунтов, если не больше. Камни большие, высокого качества и тщательно подобранные. Великолепные камни. И если я об этом скажу, полиция захочет узнать, чей это браслет, не так ли? Он застрахован?
  Лоретта кивнула.
  – Тогда они быстро узнают, кому он принадлежит. Узнают, что он ваш и пожелают узнать, где вы его потеряли и сообщили ли о своей потере, короче говоря, все подробности. Вчера днем он еще был на вас. Но в промежутке времени между моим к вам визитом и тем моментом, когда я увидел убитого, этот браслет каким-то образом очутился в Суссексе в задней комнате Палисад-клуба, находящегося в окрестностях Мейденхэнда. Не сам же он туда пришел!
  – И, мистер О'Дэй?… – сказала она.
  – И ничего хорошего в этом нет. Не расскажете ли вы мне об этом браслете?
  Лоретта немного помолчала и ответила:
  – Допустим, не расскажу. Что тогда?
  – Вы не обязаны этого делать, – сказал О'Дэй. – У меня нет ни власти, ни силы, чтобы заставить вас говорить. Я просто возвращаю вам этот браслет.
  Он встал, подошел к ней и положил браслет к ней на колени.
  – Вам понятно, в какую я попаду переделку, если вы не заговорите. Если захотят навесить на меня это убийство, то, как вам известно, против меня будет превосходная косвенная улика и бесполезно успокаивать себя тем, что это лишь косвенная улика. Ведь немало людей было повешено из-за таких вот косвенных улик. Суть в том, что если я рассказал бы полиции историю о браслете и предъявил его, то отвлек бы внимание от себя. Полиция, зная, что там был кто-то еще, стала бы вести поиски и уже не пыталась бы с такой уверенностью навешивать это дело на меня. Вам понятно?
  Она ответила:
  – Понятно. Не предполагаете ли вы, что я была в этом клубе прошлой ночью?
  – Я ничего не предполагаю. Я лишь говорю, что попал в затруднительное положение, а вы могли бы сообщить мне кое-что, чтобы помочь.
  Он улыбнулся ей.
  – Знаете, я действительно хотел вам помочь, хотя мне и заплатили за это. Не хотите ли вы ответить мне тем же?
  Лоретта откинулась на спинку кресла. Он с восхищением заметил, что выглядит она совершенно спокойной.
  – Не знаю, как мне поступить, мистер О'Дэй. Просто не знаю. Полагаю, что следует все обдумать.
  – Что ж, пусть будет так, – сказал он. – Я очень рад, что смог вернуть ваш браслет.
  Он вынул бумажник и достал из него карточку.
  – Здесь мой домашний адрес и номер моего телефона. Может быть, со временем вы захотите со мной поговорить. Если так, то вы будете знать, где меня найти.
  Он направился к двери. Лоретта встала и быстро проговорила:
  – Мистер О'Дэй, зачем вы вернули мне браслет, если он для вас так важен? Почему вы не оставили его у себя?
  – Если бы у меня была хоть капля здравого смысла, я бы так и сделал. Но я думаю о двух вещах. Я думаю о Ники Нидхэме, на которого я работаю. Он заплатил мне семьсот пятьдесят фунтов за то, чтобы я присмотрел за вами, потому что он за вас боялся – почему, не знаю. И я не думаю, что оказал бы ему услугу, если бы, в надежде выбраться из переделки, я передал этот браслет в полицию. Это одна причина.
  – А другая? – спросила Лоретта.
  О'Дэй обернулся.
  – Сам не знаю. Но я начинаю понимать точку зрения Нидхэма. Я думаю, что вы просто потрясающая женщина, и я, видимо, вами очень увлечен. Думается, это и есть истинная причина, по которой я вернул вам браслет. И еще я надеюсь, что, может быть, вы захотите заговорить, и тогда, возможно, выяснится то, что я хотел бы узнать.
  Он пожал плечами.
  – Вы вовсе не обязаны говорить. Все придет в свое время.
  – Почему, мистер О'Дэй?
  Он улыбнулся.
  – Надеюсь, что чем хуже будет мне, тем сильнее будет ваше желание начать говорить. Обдумайте все, что я сказал, я сам закрою дверь. До встречи, мисс Дин.
  Он вышел из комнаты. Через несколько секунд она услышала стук закрывшейся двери. Она села в кресло, положив руки на подлокотники, и стала пристально смотреть перед собой.
  
  * * *
  
  В восемь вечера О'Дэй заплатил по счету в "Силвер Грилл", спустился по лестнице и пошел по Альбермаль-стрит. Возле Хэй хилл он нашел телефонную будку и позвонил портье своего дома.
  – Добрый вечер, Симонс, – сказал он. – Есть что-нибудь для меня?
  – Да, сэр, – ответил портье. – Звонила мисс Трандл из вашей конторы. Она сказала, что хочет оставить для вас адрес и номер телефона. Адрес такой: Мервин Корт, Сенд-Джон Вуд, а телефон Прим Роуз 053-45.
  – Спасибо, – сказал О'Дэй. – Есть что-нибудь еще?
  – Да, сэр. Около пяти вам звонил джентльмен – мистер Дугал. Он заходил сюда примерно с четверть часа назад. Сказал, что хочет поговорить с вами по очень срочному делу.
  О'Дэй спросил:
  – Что он собирается делать дальше?
  – Сказал, что позвонит еще раз, – ответил Симонс.
  – Хорошо. Если он позвонит, скажите ему, что я буду дома между десятью и одиннадцатью вечера. Во всяком случае, надеюсь быть.
  Он повесил трубку и постоял, прислонившись к стенке будки, думая о мистере Дугале. Зря времени они не теряют. Они нашли Мерис, и она сообщила все, что им нужно, чтобы ввести машину в действие. Техника полиции была ясна. Первое – мотив, затем возможности и наконец улики, поддерживающие обвинение. Убийство для полицейских – это причина и следствие.
  Интересно, подумал О'Дэй, – что же Мерис им сказала? Он пожал плечами и подумал, что на такой вопрос он мог бы ответить. Она дала им мотив, возможность и улику. Она сообщила им о том, что ее муж собирался привлечь О'Дэя как соответчика в бракоразводном процессе. Сказала им, что Веннер либо сам избил О'Дэя, либо нанял для этого людей. Сказала, что в четверг в полночь между О'Дэем и Веннером была назначена встреча, что О'Дэй был там и сказал ей по телефону, что Веннер не приехал. Возможно, она сообщила им время телефонного звонка. Возможно, Дугал считает, что это дело ясно до конца.
  Он нашел несколько медяков и набрал номер Прим Роуз. Через некоторое время послышался голос Мерис Веннер.
  О'Дэй сказал:
  – Итак, Мерис, куда двинемся дальше?
  Она засмеялась, и это был не очень приятный смех. Потом она сказала:
  – Горячо тебе, а, Терри?
  – Пожалуй, что так. Знаешь, Мерис, о чем я думаю? Я думаю, что нам с тобой не вредно поговорить.
  – А я думаю, что ты делаешься умнее. Ты, видимо, собираешься поискать помощи везде, где только можно.
  О'Дэй сказал:
  – Может быть. Полагаю, тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь ошибаться. Даже такой острый ум, как твой, Мерис, может временами давать осечку. Кроме того, ты же не веришь всерьез, что я убил Ральфа, верно?
  – Почему же не верю? Ты был вынужден это сделать. Так или иначе, но он собирался сделать твою жизнь очень неприятной. И он подстроил так, чтобы тебя избили. Я не поехала на встречу, потому что знала, что будут осложнения. Чего можно было ожидать от вашей с Ральфом встречи, где двум враждебно настроенным друг к другу людям предстояло столкнуться из-за женщины?
  О'Дэй усмехнулся.
  – Сталкиваться было не из-за чего. Я никогда не ссорюсь из-за женщин, особенно из-за таких, как ты, Мерис.
  – Прекрасно, Терри. Теперь тебе остается только убедить в этом полицию.
  О'Дэй сказал:
  – Это работа нелегкая, тут я с тобой согласен. Можно мне сейчас приехать к тебе?
  – Конечно.
  Теперь ее голос стал сладким.
  – Мне так хочется увидеть тебя, Терри.
  – Ты меня увидишь, – ответил О'Дэй и повесил трубку.
  Он вернулся на Альбермарль-стрит, к своей машине и медленно поехал по направлению к Сент-Джон Вуд.
  Нажимая на кнопку звонка, он размышлял о том, какую игру поведет сейчас Мерис, какова будет ее тактика. Но в любом случае, подумал он, все будет очень интересно и тонко. Мерис не глупа. Она считает, что он попал в такое положение, в каком она хотела его видеть. А возможно, считает, что имеет еще кое-что про запас. С Мерис никогда не знаешь наверняка. Он подумал, что недурно было бы нанести визит в Палисад-клуб. Он осмотрел это место очень поверхностно.
  Интересно, подумал он, наблюдает ли за клубом полиция. Возможно, и не наблюдает.
  Установив тот факт, что Веннер был убит, обыскав место преступления и сделав обычные снимки, полиция куда больше интересуется людьми, которым можно задавать вопросы, нежели местом происшествия.
  Дверь отворилась.
  – Входи, Терри, – с улыбкой сказала Мерис. – Рада тебя видеть.
  Она провела его в богато обставленную гостиную. О'Дэй положил шляпу на стул и сказал:
  – Временами я просто восхищаюсь тобой, Мерис. У тебя железные нервы.
  – А почему бы и нет? С чего мне нервничать? Что хочешь выпить, Терри? Бренди, виски, ром… У меня есть все.
  – Виски с содовой.
  Пока она смешивала напиток, он наблюдал за ней.
  На ней было черное платье из тафты с очень узким лифом и широкой, в новом стиле, юбкой. Платье было очень мило отделано черным бархатом. В ушах у нее были очень красивые серьги с бриллиантами и изумрудами, на левой руке – строгой формы золотой браслет, в волосах бархатная черная лента.
  О'Дэй сел в кресло у стены. Мерис подошла к нему, держа в руках по бокалу, и протянула ему напиток.
  Внимательно и испытующе осмотрел он бриллиантовые с изумрудами серьги и сказал:
  – Хорошая работа, Мерис. Кто тебе подарил эти серьги? Они стоят кучу денег. Ни одна сделка не могла бы тебе их принести. И уж, конечно, это не подарок Ральфа. У него давно не было в руках настоящих денег.
  Она беззастенчиво улыбнулась.
  – Они милые, не правда ли? У меня всегда была слабость к настоящим драгоценностям. Но где я их достала – это мое дело, и сейчас это совсем не важно.
  Мерис подошла к камину, встала, прислонившись к нему спиной, и посмотрела на О'Дэя.
  Он подумал, что в глазах ее таится насмешка, почти издевка.
  – Итак, Терри, что же ты собираешься с этим делать?
  – С чем именно? – спросил он.
  Она пожала плечами.
  – Почему бы тебе не перестать притворяться. Ты попал в чертовски трудное положение, не так ли? Ральфа убили, и мне кажется, что осудят за это тебя.
  О'Дэй сказал:
  – Послушай, дорогая, нельзя вынести обвинительный приговор человеку, против которого нет улик.
  – А ты не думаешь, что у полиции уже кое-что есть? – спросила она. – Сегодня кое-кто приходил ко мне. Мне задавали кучу обычных вопросов. И мне не оставалось ничего другого, как сказать правду. Верно, Терри? А она не очень-то пошла тебе на пользу.
  О'Дэй пожал плечами.
  – Хорошо, она не пошла мне на пользу. Теперь объясни.
  – Не глупи, – сказала она. – В последние две недели Ральф был одержим мыслью о том, что между тобой и мною немало чего есть. Мне удалось узнать, что он попросил кое-кого съездить в отель "Сэйбл" и получил там улику. Он собирался качать против меня бракоразводный процесс и привлечь тебя как соответчика.
  О'Дэй небрежно спросил:
  – Очень интересно. Распространяла эти слухи именно ты, не так ли, Мерис? А что, если он нанимал кого-то, чтобы их проверить?
  Она пожала плечами.
  – Откуда мне знать? Но держу пари, что он либо сам там был, либо послал кого-то еще.
  – И что он обнаружил, когда туда приехал? – спросил О'Дэй.
  Мерис пожала плечами.
  – Что мы с тобой провели там ночь. Он нашел в регистрационной книге твое имя.
  О'Дэй сказал:
  – Для начала это неплохая улика, согласен, но для дела об убийстве она слишком незначительна. Давай дальше.
  Мерис рассмеялась.
  – Чем дальше, тем хуже для тебя. Итак, Ральф рассердился, что вполне естественно для мужа, который узнает, что его компаньон спит с его женой. Получив эту улику, он, полагаю, собирался возбудить бракоразводный процесс. Но он боялся тебя. Он знал твой горячий нрав. Знал, что так или иначе ты постараешься помешать ему сделать это. Вот почему он уехал из города. Вот почему он нанял себе телохранителей. Ты ведь знаешь, что ты крепче и сильнее Ральфа. Но ты его разыскал. Ты узнал, что он в Палисад-клубе и отправился туда. Зачем – не знаю. Но, приехав туда, ты нарвался на телохранителей и они задали тебе хорошую трепку. Ральф мне об этом рассказал.
  На следующий день он назначил тебе свидание в конторе. Он просил меня присутствовать на нем. Сказал, что пришло время выложить карты на стол. По какой-то неизвестной мне причине, позже он попросил меня связаться с тобой и сказать, что в контору он приехать не может, но будет в двенадцать часов в Палисад-клубе, куда и просит тебя приехать. Он сказал, что непременно должен с тобой повидаться.
  О'Дэй сказал:
  – Все это так, но по каким-то только тебе одной известным причинам, ты не явилась на встречу в Палисад-клуб, хотя должна была присутствовать на встрече в конторе.
  – Это потому, что я пришла к выводу, что мне не стоит появляться там. Но ты-то, Терри, появился. Ты был там, ведь я разговаривала с тобой по телефону.
  Она зло усмехнулась.
  – Ты мне солгал.
  – Разве? – спросил О'Дэй. – Как солгал?
  – Ты сказал мне, что Ральф не приехал. Я нашла это весьма странным, потому что Ральф всегда был очень точен, и он так хотел с тобой увидеться. Когда ты говорил со мной по телефону, он был уже мертв. Но ты не собирался говорить мне об этом, не так ли? Что ж, я должна была рассказать полиции обо всем, что случилось, и я это сделала.
  О'Дэй зевнул.
  – Так, так. Значит, вот какую историю ты им рассказала? Что же ты еще им наговорила?
  Мерис посмотрела на него. Теперь выражение ее лица изменилось: оно стало почти довольным.
  – Я сказала им всю правду, Терри. Я рассказала о том, что вскоре после двенадцати я страшно забеспокоилась о вас обоих. Я испугалась. Я знала, что ты бываешь очень вспыльчивым и знала, что Ральф очень зол на тебя. Я подумала, что могут произойти еще какие-нибудь неприятности и очень испугалась. Вот я и позвонила туда и говорила с тобой.
  Он кивнул.
  – И ты сказал мне, – продолжала Мерис, – что Ральф не приехал. Это ведь была ложь, не так ли? Потому что полицейский доктор считает, что к тому времени – ко времени моего звонка к тебе – Ральф уже был мертв.
  – Да, действительно скверно, – заметил О'Дэй. – Это все, что ты можешь мне сказать?
  – Разве этого мало, Терри?
  – Для начала – достаточно.
  Он допил содержимое своего бокала и поставил его на буфет.
  – Ты не возражаешь, если я выпью еще, Мерис?
  – Пожалуйста, – ответила она.
  О'Дэй приготовил себе небольшую порцию виски с содовой и спросил:
  – Почему тебе так захотелось сообщить мне все это? Ты ведь прекрасно знаешь, что полицейские непременно информируют меня обо всем, не правда ли? Ты же знаешь, что они захотят повидаться со мной, и как можно скорее?
  Она спросила:
  – Разве с тобой еще не говорили, Терри?
  Он покачал головой.
  – Еще нет. У них не было возможности.
  Мерис подошла к нему и остановилась почти рядом. О'Дэй ощутил резкий запах ее духов. Она сказала:
  – Послушай, Терри, не будь же ты всю жизнь таким безнадежным дураком. Ты попал в дьявольски мерзкую переделку и отлично это знаешь. Улика может быть и косвенная, как ты считаешь, но людей вешали и за меньшее. Предположим даже, что тебе удастся выкарабкаться. Допустим, что присяжные решат, что есть сомнения, и сочтут тебя невиновным. Что ж с того? Ты все равно будешь конченным человеком. Подозрение будет висеть над тобой до конца твоей жизни.
  О'Дэй сказал:
  – Может быть. И все равно я хочу все выяснить. К чему привел нас этот разговор?
  – Я скажу тебе, Терри.
  Ее голос смягчился.
  – Я с ума по тебе схожу, ты это знаешь. В моей жизни были другие мужчины, но ты единственный, кто для меня очень многое значит. Вместе мы бы что-нибудь придумали, это я тебе обещаю.
  О'Дэй усмехнулся.
  – Звучит заманчиво, не так ли? Я очень хотел бы знать, как это нам удастся устроить, когда над моей головой висит туча, которую ты так старательно собирала?
  – Послушай, я сообщила полиции именно то, что сообщила тебе. Но я, может быть, могла бы сказать немного больше. Могла бы сказать кое-что, отчего значение этой косвенной улики совершенно изменилось бы. Если бы я захотела.
  О'Дэй сказал:
  – Понятно. Что ж, если хочешь, то можешь это сделать. Держу пари, что с пяти раз я смогу угадать ту цену, что мне придется уплатить.
  Она спросила:
  – Разве это такая дорогая цена? Многие мужчины были бы счастливы жениться на мне, Терри, и ты это знаешь. Я не так уж непривлекательна, не правда ли?
  О'Дэй подчеркнуто равнодушно зевнул.
  – Для меня ты чертовски непривлекательна.
  – Понятно…
  Голос ее был холодный. Она повернулась и отошла к камину.
  – Что ж, если так обстоят дела, то выкарабкивайся сам. И надеюсь, что тебе достанется. Надеюсь, что полиция состряпает против тебя дело. Надеюсь, что она постарается как следует потрепать твою жизнь.
  О'Дэй кивнул.
  – Держу пари, что она так и сделает. Навешивать на кого-нибудь убийство – это и есть дело полиции. Все следы идут ко мне и трудно винить ее за то, что она попытается доказать мою виновность.
  Мерис сказала:
  – Если бы ты был присяжным и услышал бы то, что они должны услышать, что бы ты подумал?
  Она искоса взглянула на него и на ее губах появилась слабая улыбка. О'Дэй подумал, что она похожа на очень симпатичного дьявола.
  Он сказал:
  – Я знаю, что бы я подумал. Я подумал бы, что Теренс О'Дэй встретился с Веннером в Палисад-клубе, что там между ними произошла дикая ссора, и что он ударил Веннера по голове. Я бы вот что подумал.
  – Естественно, – сказала она. – И я надеюсь, что так же подумают присяжные.
  О'Дэй сказал:
  – Ты будешь очень привлекательно выглядеть на свидетельском месте. Полагаю, что будешь строить из себя вдову с разбитым сердцем, вдову, которая так бессовестно обманывала своего мужа. Неверную жену, которая согрешила против мужа и теперь поняла, что послужила косвенной причиной его смерти. У тебя хорошо это получится, Мерис. Ты всегда была прекрасной актрисой. Временами ты меня очень смешила.
  Она сказала:
  – Отлично. Одно обещаю тебе наверняка. Раньше чем кончится это дело, ты разучишься смеяться, и я сделаю все, чтобы превратить твою жизнь в ад.
  О'Дэй дружелюбно сказал:
  – Что ж, твои слова похожи на предложение уйти.
  Он взял шляпу.
  – Пока, Мерис. Скоро увидимся. Восходя на эшафот, я постараюсь тепло подумать о тебе и мысленно пошлю тебе поцелуй. Спокойной ночи, Мерис.
  Он улыбнулся.
  – Надеюсь, твое раздражение скоро пройдет.
  Он вышел. Мерис слышала, как за ним захлопнулась входная дверь. Она все стояла у камина, потом, чтобы не упасть, схватилась обеими руками за каминную полку. Она смертельно побледнела и вся дрожала от неконтролируемого гнева.
  Войдя в холл своего дома, О'Дэй увидел Дугала, сидящего возле комнатки портье в большом дубовом кресле. На Дугале было неяркое двубортное пальто, на коленях лежала черная гамбургская шляпа, рукой в перчатке он сжимал ручку зонта.
  Увидев О'Дэя, он встал.
  – Мистер Теренс О'Дэй? – спросил он.
  – Да. Мне передавали, что вы хотите со мной поговорить.
  – Я инспектор Скотланд-Ярда и хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы можете уделить мне время, мистер О'Дэй. Я уже пытался с вами связаться.
  – Я знаю об этом, но я был занят. Не подняться ли нам наверх?
  О'Дэй направился к лифту.
  Когда они вошли в квартиру, О'Дэй сказал:
  – Я думаю, вам лучше снять пальто.
  Он улыбнулся.
  – Разговор, наверно, будет долгий?
  Дугал кивнул. Он снял пальто и аккуратно положил его на кушетку вместе со шляпой, зонтом и перчатками. Потом сел.
  Глядя на него, О'Дэй подумал, что инспектор Дугал, видимо, чем-то недоволен. Он еще не знал, что таково обычное выражение лица Дугала.
  О'Дэй сказал:
  – Я бы не против выпить виски с содовой. А как вы на это смотрите?
  – Находясь при исполнении служебных обязанностей, я обычно не пью, – ответил Дугал.
  – Но на сей раз вы все-таки выпьете, не так ли? – улыбнулся О'Дэй. – Добиться чьей-нибудь откровенности крайне трудно, а виски, говорят, развязывает языки.
  Он подошел к буфету и смешал две порции напитка. Дугал мрачно наблюдал за ним и с грустью подумал о том, что О'Дэй ему вовсе не антипатичен, и что он совсем не похож на убийцу, хотя очень трудно сказать, как должен выглядеть убийца.
  О'Дэй принес напитки и подал Дугалу бокал. Он сказал:
  – Так в чем же дело, мистер Дугал?
  – Я хочу поговорить с вами по поводу убийства Ральфа Веннера. Его убили прошлой ночью в доме, носящем название "Палисад-клуба" в окрестностях Мейденхэда. В подобных случаях, мистер О'Дэй, мы всегда начинаем с расспросов близких. Веркширская полиция связалась с миссис Веннер, и та сообщила, что у вас с ее мужем была назначена встреча в этом клубе на время около полуночи. Это верно?
  О'Дэй кивнул.
  – Она была уверена, что вы отправились на эту встречу и сказала, что исход этой встречи ее очень беспокоил, поэтому она позвонила в клуб. Она сказала, что разговаривала с вами. Конечно, она могла и ошибиться, по голосу трудно установить идентичность.
  О'Дэй сказал:
  – Об этом, инспектор, не беспокойтесь. Она действительно со мной говорила. Это было вскоре после двенадцати. Позвонил телефон, и я ответил на звонок. В это время я считал, что Веннер не приехал. Кажется, я сказал ей об этом.
  Дугал кивнул.
  – Но он, конечно, приехал, не так ли?
  Дугал мрачно улыбнулся.
  – Он должен был приехать. К тому времени он уже был мертв.
  – Должно быть, он приехал незадолго до того, – сказал О'Дэй. – И кроме него там находился еще кто-то. Перед тем, как войти, я подходил к задней части дома, и ни в одном из окон света не было. После разговора с миссис Веннер я подошел к задней части дома во второй раз, и в той комнате, где Веннер сидел мертвый, горел свет.
  – Понятно, – сказал Дугал. – Значит, вы дважды подходили к задней части дома. В первый раз там света не было, во второй раз он был?
  О'Дэй кивнул.
  – Да, кто-то включил его, пока я ходил в переднюю часть дома, разговаривал там по телефону и шел обратно.
  – Значит, вы полагаете, мистер О'Дэй, что когда, по приезде, вы стояли у задней части дома, там кроме Веннера кто-то мог быть, и что Веннер уже тогда мог быть мертв.
  О'Дэй сказал:
  – Я предполагаю, что уже тогда он был мертв.
  Дугал мрачно кивнул.
  – Вы раньше были в этом клубе. Почему вы пошли к заднему входу?
  О'Дэй глотнул виски с содовой.
  – Этот путь мне знаком. Я был там раньше. Хотел встретиться с Веннером, но это мне не удалось.
  Дугал поднял брови.
  – В предыдущую ночь вы с ним не виделись?
  – Нет, – ответил О'Дэй.
  – Мистер О'Дэй, я должен вам сказать, что мы слышали о вашем посещении клуба в среду вечером. Мы слышали о том, что у вас были неприятности.
  – Да.
  О'Дэй жестко улыбнулся.
  – Именно у меня. Когда я приехал туда, дом был погружен в темноту, и я подумал, что Веннер не приехал. Я прошел через лужайку и остановился в тени деревьев. Я решил, что лучше понаблюдать за тем, как он приедет. В зарослях оказалось двое мужчин. Они задали мне хорошую трепку. Когда я смог подняться на ноги, они исчезли.
  Дугал сказал:
  – Вы не видели этих мужчин. Значит, один из них мог оказаться Веннером.
  – Возможно, но я этого не думаю.
  – Почему? – спросил Дугал.
  – Я достаточно хорошо знал Ральфа Веннера. Он довольно долго был моим компаньоном. В трезвом виде он не стал бы разыгрывать подобный спектакль. А если бы он был пьян, то попытался бы устроить все без посторонней помощи.
  Дугал задумался, потом сказал:
  – Понятно. Что ж, спасибо, мистер О'Дэй.
  О'Дэй прервал его.
  – Я многое обдумал. Я понимаю, что мое положение незавидное, что мы с Веннером были в ссоре, что в позапрошлую ночь я получил трепку от Веннера и его приятелей или от пары наемных бандитов. На следующую ночь я снова поехал, чтобы повидаться с ним и нашел его мертвым. Вот как выглядит эта история для вас. Вы, инспектор, искали мотив и возможность.
  Он усмехнулся.
  – Похоже, что вы их нашли.
  Дугал спросил:
  – Что вы хотите мне рассказать, мистер О'Дэй?
  – Ничего не собираюсь. Я, наоборот, хочу, чтобы вы поделились со мной своими соображениями.
  О'Дэй допил свое виски с содовой, встал, подошел к Дугалу и, дружески улыбаясь, посмотрел на инспектора.
  – Я не собираюсь ставить себя в смешное положение, утаивать информацию и тому подобное. Если бы я был хитрее, то мог вообще отказаться от разговора. Но я не собираюсь этого делать. Вы убедитесь, что я вполне откровенен. Я приложу все силы, чтобы оказаться таковым. Но прежде я хотел бы выслушать вас. Расскажите, что вы думаете, и я скажу вам, правы вы или нет.
  Дугал выглядел теперь еще более мрачным.
  – Собственно говоря, мистер О'Дэй, я вообще ничего не думаю. На подобной стадии расследования я предпочитаю не тратить время на раздумья. Я предпочитаю обдумывать факты. И в данное время я как раз и пытаюсь напасть на настоящий факт. Вот тогда я и начну думать.
  Он помолчал, глотнул виски с содовой и тихонько вздохнул.
  – Действительно напиток хорош, – сказал он и продолжал: – Кое-что мне говорили, и если вы хотите знать, что именно, то я могу вам сообщить. Ходили слухи насчет вас и жены умершего. И эти слухи достигли многих ушей. Он них говорил Дженнингс, глава страхового отдела "Интернэшнл Дженерал компани", для которой вы работаете. Мои сотрудники, слышавшие эту историю, поверили в нее. Поверили потому, что сам Веннер, похоже, считал эти слухи правдой. А миссис Веннер, видимо, зашла немного дальше, она сказала мужу, что недели три тому назад вы останавливались с ней в отеле "Сэйбл" в местечке Тотни, в Девоншире. Веннеру все это, естественно, не понравилось.
  Похоже, что сразу же после этого он забросил свою работу в вашей конторе и запил. Очевидно, он собирался затеять бракоразводный процесс с женой и привлечь вас как соответчика. Полагаю, вам это известно.
  О'Дэй кивнул.
  – Да, мне все известно.
  – Итак, подходим к событиям прошлой ночи, – продолжал Дугал, – Веннер поехал в Палисад-клуб, а вы, очевидно, каким-то образом узнали об этом. Вы отправились туда повидаться с ним и попали там в неприятную историю. Не знаю, что с вами произошло, и, по вашим словам, вы не знаете, кто вас избил. Но отсюда следует, что избиение не доставило вам особого удовольствия, и это вполне естественно.
  О'Дэй усмехнулся.
  – Никому не нравится, когда его бьют.
  Дугал пожал плечами.
  – Но реагируют на это все по-разному. Как бы то ни было, но на следующий день Веннер пожелал с вами увидеться. Он назначил вам встречу в вашей конторе в вечернее время, но приехать не смог. Кажется, он позвонил жене и сообщил ей, что не сможет быть на встрече в конторе, но предложил вам встретиться с ним в Палисад-клубе. Он попросил ее поставить вас в известность. Итак, она позвонила вам и передала это, но сама в Мейденхэд не поехала, боясь возможных осложнений. Она осталась дома.
  О'Дэй сказал:
  – Выходит, она оказалась права, не так ли? Осложнений возникло великое множество, хотя они появились еще до моего прихода.
  Дугал кивнул.
  – Все это как-то не очень убедительно, не правда ли? Как-то не увязывается.
  – Да, – согласился О'Дэй. – Во-первых, не увязывается по-моему, следующее: когда Веннер приехал позавчера в Палисад-клуб, он никак не мог знать, что я туда собираюсь, но почему-то по его наущению там меня поджидали, чтобы избить, а следовательно, рассчитывали на мой приезд. Разве это обстоятельство не кажется вам странным?
  Дугал осторожно проговорил:
  – Возможно.
  – И не странно ли, – продолжал О'Дэй, – что, организовав мое избиение, он ожидал, что на следующий день я соглашусь приехать на свидание с ним?
  Дугал пожал плечами.
  – Я считаю, что этому не следует придавать слишком большое значение. Во всяком случае, то, что я думаю, совсем не важно. Я пытаюсь прояснить кое-какие факты. Мистер О'Дэй, я не вынуждаю вас говорить то, чего вы говорить не хотите. Конечно, если хотите, можете мне рассказать, но если вы предпочитаете сделать это официально – это ваше право. Можете предварительно с кем-нибудь посоветоваться. Но спрашивать меня, о чем я думаю – бесполезно.
  О'Дэй сказал:
  – Я не собираюсь делать заявление или просить совета. Я хочу кое о чем рассказать вам, инспектор.
  Он закурил.
  – Выслушайте меня. Теория о том, что я убил Веннера – неплоха. На это указывает все. Слухи обо мне и о его жене, история о нашем с ней пребывании в Девонширском отеле, факт моего избиения Веннером или кем-то из его окружения, тот факт, что я снова поехал туда на свидание с ним, а жена его не приехала, и тогда я его убил. Очень милая история. Самое смешное заключается в том, что это всего лишь история, а вся пирамида улик – косвенных улик – покоится на фальшивом основании.
  Дугал спросил:
  – Как же так? В чем же ошибочность этой истории, мистер О'Дэй?
  – Сейчас объясню. Я никогда не останавливался в Девонширском отеле "Сэйбл" с Мерис Веннер и, к счастью, могу это доказать. Миссис Веннер очень тщательно обставила свое пребывание в отеле. Она прибыла туда, когда все, кроме ночного портье, уже ушли спать. Очевидно, она бывала там раньше и знала все порядки. Она сказала ночному портье, что примерно через полчаса приедет ее муж. Она написала в регистрационной книге: мистер и миссис Теренс О'Дэй и мой адрес. Потом она поднялась в свою комнату, позвонила портье и попросила принести чай. Она знала, что для этого ему придется пойти в кухню. Пока он был на кухне, приехал ее предполагаемый муж. И я знаю, кто это был. Как вам это нравится, инспектор?
  Дугал поднял брови.
  – Совсем не нравится.
  Он улыбнулся вымученной улыбкой.
  – Не нравится, потому что если это правда, то мне предстоит гораздо больше работы, чем я думал. Но это интересная история.
  Он допил виски с содовой и продолжал:
  – Расскажите мне подробнее о визите в отель "Сэйбл" миссис Веннер и этого человека.
  О'Дэй сказал:
  – Основная идея состояла в том, что он должен был уехать утром никем не замеченным, она же оплатила счета. Идея была великолепной и вполне осуществимой. Ведь, если бы она сработала, все поверили бы, что этим человеком был я.
  Дугал кивнул.
  – Да, в это можно поверить, – сказал он.
  О'Дэй продолжал:
  – Но случилось нечто, расстроившее игру миссис Веннер. Ее приятель по приезде оставил свою машину возле отеля. На следующее утро он захотел, чтобы машину привели в порядок и залили в бак бензин. Поэтому он отослал записку с инструкциями в ближайший гараж. Я приехал в отель "Сэйбл" и мне настолько повезло, что я получил в гараже эту самую записку – она уцелела. И я узнал почерк. В прошлую субботу этот же человек прислал мне домой записку. Мне известно, кто он. Почерк на обеих записках совершенно одинаковый.
  О'Дэй подошел к письменному столу, стоявшему в углу комнаты, и отпер ящик. Он вернулся с двумя листками бумаги и протянул их инспектору.
  – Вот эта записка из гаража в Девоншире, а это письмо, полученное мною. Пусть ваши эксперты исследуют почерки. И если мои слова подтвердятся, то рассыплется весь фундамент, на котором строятся ваши улики.
  Дугал сказал:
  – Если вы говорите правду, мистер О'Дэй, то похоже, что миссис Веннер пытается нас обмануть.
  О'Дэй кивнул.
  – И это ей почти удалось. Мне просто повезло, вот и все. Работники гаража подтвердят подлинность записки. Я отдал за нее пять фунтов.
  Дугал сказал:
  – Не считаете ли вы, что было бы полезным для вас сделать письменное заявление, изложив все факты, о которых вы мне сообщили? Потом мы могли бы съездить в отель "Сэйбл" за подтверждением этих фактов. Получив их подтверждение, мы могли бы поговорить с миссис Веннер.
  – Это совершенно ничего вам не даст, инспектор. Какая польза от разговора с миссис Веннер? Вы ведь ищите убийцу, не правда ли? Я тоже. Я очень хочу узнать, кто убил Веннера. И я думаю, что, идя моим путем, мы найдем его скорее, чем если будем двигаться вашим. Я считаю, что сейчас не следует трогать миссис Веннер. Лучше оставить ее в неведении насчет того, что мы ею интересуемся.
  – Не объясните ли почему? – спросил Дугал.
  – Конечно, – ответил О'Дэй. – Давайте сделаем несколько предположений. Давайте построим ряд фактов в определенной последовательности. Услышав от жены, что она провела со мной ночь в отеле "Сэйбл", Веннер захотел получить подтверждение ее словам. Он связался с человеком, который выполнял для него кое-какую работу. Он попросил этого человека – Уиндера Николса из "Бюро расследований Каллагана" – съездить в отель "Сэйбл" и заняться проверкой. Николс не захотел вмешиваться в дела, которые считал непристойными, и наотрез отказался. Что же, в таком случае, оставалось делать Веннеру?
  Дугал сказал:
  – Возможно, отправиться туда самому.
  О'Дэй кивнул.
  – Я считаю, что он так и сделал и, благодаря благоприятному стечению обстоятельств, узнал, что с его женой в отеле был не я. Вы понимаете? И он захотел со мной встретиться.
  Дугал поднял брови.
  – Если бы он об этом узнал, то вряд ли стал бы подстраивать вам избиение. Более вероятно, что он захотел бы принести извинения.
  О'Дэй сказал:
  – А разве нам известно, что он не хотел их принести? Разве нам известно, что именно Веннер подстроил мое избиение? Я предполагаю, что в среду вечером Веннера не было в окрестностях Палисад-клуба, а если он там и был, то не для того, чтобы свести со мной счеты. Он мог приехать для встречи с кем-то другим.
  – Вы имеете в виду с тем, кто его убил? – спросил Дугал.
  – А почему бы и нет? Подумайте сами. Девушка – служащая в Пимент-клубе, по имени Мэйбл Бонавентюр – сказала мне, что Веннер собирается в среду вечером быть в Палисад-клубе. Узнав это, я поехал туда, потому что хотел поговорить с Веннером начистоту.
  Дугал спросил:
  – Как она узнала о том, что он собирается там быть?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Ей сообщила миссис Веннер.
  Дугал задумался.
  – Очень интересно, – сказал он.
  – Вот и я так думаю, – согласился О'Дэй.
  – Вы предполагаете, мистер О'Дэй… – начал Дугал.
  О'Дэй перебил его:
  – Я предполагаю, что Веннер впервые захотел встретиться со мной в четверг, когда он пытался устроить свидание в конторе, то есть вчера. Он попросил свою жену присутствовать при этом. Он сказал, что хочет раскрыть все карты, но это были совсем не те карты, какие были нужны ей. Я думаю, что Веннер в моем присутствии собирался поставить ее перед тем фактом, что ему стало известно, что не я был с ней в отеле "Сэйбл". Мне кажется очень странным, что он не явился на встречу. Возможно, кто-то ему помешал, а может быть, у него было еще одно свидание в Палисад-клубе, и он решил, что может перенести туда и первое. Такова моя теория.
  Дугал сказал:
  – Мне кажется, мистер О'Дэй, что у вас есть множество соображений насчет миссис Веннер.
  О'Дэй кивнул.
  – Да, есть. Кто-то когда-то сказал: "Страшнее ада ярость женщины отвергнутой". Она охотилась за мной. Охотилась потому, что я ни на йоту не интересовался ею.
  – Вы предполагаете, что миссис Веннер тем или иным путем планировала убийство своего мужа, надеясь, что в этом обвинят вас?
  О'Дэй покачал головой.
  – Этого я не думаю. Вероятно, она просто извлекла выгоду из создавшегося положения. Возможно, она вообще ничего не знала об обстоятельствах убийства Веннера, но я уверен в том, что он потребовал бы от нее объяснений, встреться мы с ним вчера вечером в конторе.
  Дугал сказал:
  – Я считаю, что прежде всего нужно заняться проверкой в отеле "Сэйбл", узнать, был ли там Веннер, как вы это предполагаете, и выяснить, если удастся, какие сведения он там получил. Если он каким-то образом узнал, что не вы останавливались там с его женой, то это могло бы дать делу новый оборот, учитывая те записки, которые вы мне передали.
  О'Дэй сказал:
  – По-моему, это все очень хорошо, и пока вы, инспектор, будете заниматься этими делами, я сам должен кое-что выяснить. Надеюсь, что мое присутствие в Девоншире совсем не обязательно. Если ваши расследования подтвердят правильность моих предположений – тем лучше. Потом мы сможем поговорить еще раз. Может быть, к тому времени у меня появятся еще несколько теорий.
  – Ваша мысль мне нравится, мистер О'Дэй. Но скажите мне, где тот человек, который был с миссис Веннер в отеле "Сэйбл" – тот, кто прислал вам письмо и записку в гараж?
  – Его здесь нет. В прошлую субботу он уехал в Южную Африку, так что у него есть алиби. Он Веннера не убивал.
  Дугал встал.
  – Вы не собираетесь уехать из города на какое-то время?
  – Вполне вероятно, что уеду, – ответил О'Дэй. – Но не беспокойтесь, я не уеду из страны. Мне бы хотелось провести одно-два собственных расследования. Покончив с девонширскими делами, вы, возможно, захотите со мной связаться.
  – Непременно, – сказал Дугал.
  Он надел пальто, взял перчатки, зонт и шляпу.
  – Да, между прочим, – небрежно бросил О'Дэй, – хотя мои слова и не много стоят, но я бы хотел, чтобы вы знали: Веннера убил не я.
  Инспектор направился к двери и мрачно сказал:
  – Знаете, мистер О'Дэй, хотя говорить это и не входит в мои обязанности, но я и не думаю, что это сделали вы. Спокойной ночи. Можете меня не провожать.
  Дугал тщательно закрыл за собой входную дверь. Он думал о том, что дело Веннера становится все более интересным. Он вздохнул. Его последние слова, сказанные О'Дэю, совершенно ничего не значили. Так, одна из уловок. Пусть О'Дэй успокоится, пусть эти слова дадут ему ощущение безопасности, которое может привести его к ложному шагу – если только он убил Веннера.
  Дугал подумал о том, что с таким странным делом можно столкнуться лишь раз в жизни. Дело о неизвестном убийце, совершившим это по неизвестным причинам.
  Он подумал, что миссис Веннер должно быть очень интересная женщина, если то, что сказал О'Дэй, было правдой.
  Выйдя на улицу, он закурил и направился домой спать.
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  НЕМЕЗИДА
  I
  О'Дэй встал в одиннадцать утра. Он вышел из ванной в красной пижаме. Закурив сигарету, стал расхаживать по комнате. Потом выпил две чашки кофе.
  Он принялся перебирать в уме всех, кто оказался вовлеченным в эту историю, начиная с субботы, с того дня, когда он встретил Дженнингса на скачках в Пламптоне.
  Прежде всего Дугал. О'Дэй был совершенно уверен в том, что ему известны намерения инспектора. И правда, для того оставался только один путь – Мерис. О'Дэй усмехнулся про себя. Мерис была в данный момент, по ее собственному мнению, основной движущей силой, тайной пружиной, тем, кто направляет дело.
  Затем Лоретта Дин. Она в данный момент представляет собой загадку, подумал он. Она могла бы сделать очень многое. Он надеялся, что вскоре появится нечто осязаемое, что свяжет Лоретту с происшедшими событиями.
  Потом был еще Павэн. О'Дэй поймал себя на том, что очень заинтересовался Павэном. Он мог быть причастным к этой истории по многим причинам, но мог и не быть.
  О'Дэй подумал, что самое главное сейчас – это решить, что следует делать ему. Он налил себе еще чашку кофе и устроился в кресле, перекинув ногу через его ручку. Попивая маленькими глотками кофе, он вернулся мыслями к Дугалу. Тот мог бы потратить целый день на обдумывание своего разговора с О'Дэем, процеживая фразу за фразой. Мог бы потратить, но кто его знает? Нельзя предугадать, как поступит такой человек, как Дугал. О'Дэй слегка улыбнулся. Многие люди уверены, что полицейские – это очень глупые люди с большими ногами. Подобной уверенности они обязаны старым музыкальным комедиям. Однако полицейские, особенно инспектора – детективы, вовсе не такие, и за внешним спокойствием и угрюмостью Дугала О'Дэй угадывал острый ум.
  Зазвонил внутренний телефон. О'Дэй подошел и взял трубку. Звонил портье, он сказал:
  – Вас хочет видеть леди, сэр, мисс Бонавентюр. Она считает, что дело очень серьезное.
  О'Дэй улыбнулся.
  – Пусть поднимется ко мне, Симонс.
  Он допил кофе, вышел в переднюю и открыл дверь. Лифт уже поднялся, и Мэйбл шла по коридору.
  О'Дэй сказал:
  – Хелло, Мэйбл. Что, какое-нибудь торжество? Ты отлично выглядишь.
  Она ответила:
  – Да, нечто вроде торжества.
  О'Дэй заметил, что деланная утонченность исчезла из ее голоса. Что-то вернуло мисс Бонавентюр к ее естественному состоянию.
  – Заходи, – сказал О'Дэй.
  Она прошла в гостиную.
  Он продолжал:
  – Удивляешься, что я решил, будто у кого-то сегодня день рождения?
  Он внимательно оглядел ее.
  На ней был хорошо сшитый черный костюм с отделкой в белую с черным клетку. Под жакетом виднелась белая шелковая блузка с кружевами. На голове – маленькая шляпка с вуалью. Она выглядела очень хорошо одетой, шикарной и таинственной.
  Она сказала:
  – Чей-то день рождения? О, господи! Терри, я боюсь.
  – Почему? – спросил он. – Это на тебя не похоже, Мэйбл. Садись. Хочешь виски с содовой?
  Она ответила:
  – Никогда не пью виски по утрам… ну, если только немножко. И если у тебя есть что-нибудь не очень крепкое…
  Он подошел к буфету и налил ей ликер.
  – В чем дело? – спросил он, передавая ей рюмку.
  – Если только одно дело! – с горечью воскликнула Мэйбл. – Во-первых, я разругалась с этим ирландско-итальянским подонком, хозяином клуба. Он сделался несносным. И все потому, что в клуб пришел какой-то полицейский и задавал мне вопросы. Ты ведь знаешь, как он обожает полицию. И он нагрубил мне.
  Она покачала головой.
  – А я грубостей не терплю.
  О'Дэй спросил:
  – И ты, Мэйбл, сказала ему, кто он такой?
  Она кивнула.
  – Я просто напомнила ему, что он разговаривает с леди. Еще одно дурацкое замечание с вашей стороны, – сказала я ему, – и я вам покажу. Потом, – продолжала она, – я сказала ему, куда он может убираться со своим таким-то и таким-то клубом! А потом я вымелась оттуда.
  О'Дэй улыбнулся.
  – Надеюсь, прежде чем сказать ему все это, ты забрала свои деньги.
  – Ну за кого ты меня принимаешь? – улыбнулась Мэйбл.
  О'Дэй спросил:
  – А что за неприятности были с полицией, Мэйбл?
  Она села в кресло.
  – Вот из-за этого я и пришла к тебе.
  Этим утром я пришла рано примерно, в четверть одиннадцатого, и тут явился этот полицейский в штатском, инспектор, по фамилии Дугал. Мне еще повезло, что в это время босс околачивался в клубе. Полицейский искал меня.
  О'Дэй сказал:
  – Думаю, он хотел поговорить с тобой о Веннере?
  Она кивнула.
  – Верно, он хотел поговорить о Веннере. Он очень много болтал. Он болтал и о Мерис. Только мне так могло повезти, что я оказалась замешанной в дело об убийстве. Представь себе: кто-то отправил на тот свет Веннера.
  Выражение ее лица изменилось.
  – Ведь не ты, Терри, правда? Не могу себе представить, чтобы ты такое сделал.
  Он покачал головой.
  – Даю тебе слово, Мэйбл, что я этого не делал. Я никогда не поднимал руку на своих компаньонов. Что же хотел узнать Дугал?
  Она сказала:
  – Он держался очень мило и спокойно. Забавный парень, совсем не похож на полицейского. Скорее похож на агента по продаже угля или что-нибудь в этом роде. У него был очень мрачный вид.
  О'Дэй сказал:
  – Он вполне мог выглядеть мрачным, Мэйбл, однако он совсем не дурак.
  – А я этого и не думала, – снова вздохнула она. – Я все взвесила, Терри, и решила, что самое для меня лучшее – это рассказать ему правду.
  Она пожала плечами.
  – Во всяком случае, ничего другого мне не оставалось, ведь так?
  – Да, ты права, – сказал О'Дэй. – И какую же ты ему сказала правду?
  – Он сказал мне, что ты был в Палисад-клубе в Мейденхэде. Сказал, что ездил туда, чтобы встретиться с Веннером и спросил меня, не знаю ли я что-нибудь об этом.
  Я ответила, что знаю. Сказала, что ты беспокоился о Веннере и хотел с ним встретиться, потому что между вами были какие-то осложнения. Я рассказала ему о том, что Мерис Веннер была в клубе и сообщила мне, что ее муж собирается в Палисад-клуб, а я передала об этом тебе.
  О'Дэй спросил:
  – Что же он на это сказал?
  – Ничего, – ответила Мэйбл. – Он задал мне кучу вопросов о Веннере. Я сообщила ему все, что знала, но это совсем немного.
  – Он, наверно, спрашивал тебя и о Мерис, – сказал О'Дэй.
  Мэйбл кивнула.
  – Он очень настойчиво расспрашивал меня о тебе: что ты за человек, чем занимаешься, что думают о тебе девушки в клубе, как часто ты там бываешь. Это, может быть, смешно, но я сказала ему гораздо больше, чем хотела. У него такой приятный, мягкий и печальный голос.
  О'Дэй спросил:
  – А что было потом?
  – Потом он ушел. Сказал мне: очень вам благодарен, мисс Бонавентюр. Сказал, что это очень красивая фамилия, и ушел. Я тоже собиралась уходить, хотела дать тебе знать о случившемся, но тут вошел босс. Он пригласил меня пройти в его кабинет и там начал орать, так что пришлось его обрезать. Ну вот, теперь я ищу работу.
  О'Дэй сел в кресло напротив нее.
  – Послушай, Мэйбл, как ты отнесешься к тому, чтобы поработать на меня. Ничего сложного делать не придется. Говорю тебе честно, что работа эта связана с делом Веннера. Но беспокоиться тебе нечего. Даю тебе слово, что неприятностей у тебя не будет.
  Она сказала:
  – Ну что ж, мне нужно что-то делать, Терри, и если работа меня устроит, то я вовсе не возражаю поработать на тебя.
  Он сказал:
  – Отлично. Ты уже заработала те деньги, которые я дал тебе позавчера вечером. Пока ты будешь работать на меня, я буду оплачивать твои расходы, а если сделаешь то, что я прошу, то получишь еще пятьдесят фунтов.
  Мэйбл спросила:
  – Что же ты от меня хочешь, Терри?
  Он ответил:
  – Пойди и уложи чемодан. Возьми напрокат машину. Ты ведь умеешь водить машину. Не так ли?
  Она кивнула.
  – Поедешь в Суссекс, в Альфристоун, – продолжал О'Дэй. – До отъезда позвони в отель "Корона" и сними там комнату. Хозяин отеля – человек милый и болтливый. Где-то там живет человек по фамилии Павэн. Думаю, ты найдешь его в окрестностях Меллоуфилда, недалеко от Альфристоуна, если не так, то в "Сплендиде" в Истборне. Если умело поведешь себя с хозяином "Короны", то возможно узнаешь, там он или нет. Если узнаешь, где он живет, позвони ему. Скажи, что ты подруга миссис Мерис Веннер и что ты хотела бы с ним поговорить. Он назначит тебе где-нибудь встречу. Когда увидишь его, скажешь, что миссис Веннер просила тебя передать ему, что дела идут не очень-то хорошо, что она не хочет причинять ему беспокойства, но будет очень благодарна, если он еще раз ей поможет. Скажи ему, что она попала в переделку и хочет уехать из города. Вот и все.
  – Я понимаю, – сказала Мэйбл. – А что потом?
  – Думаю, он даст тебе сколько-то денег. Возможно, назначит тебе встречу и передаст записку для Мерис. Если так, привезешь ее ко мне вместе с деньгами. Это ведь не так трудно?
  Мэйбл немного подумала, потом сказала:
  – Хорошо, Терри. Ты говоришь, что за этим ничего плохого не кроется, и я не попаду в беду?
  Он покачал головой.
  – Ни в какую беду ты не попадешь, это я тебе обещаю.
  Она спросила:
  – Когда начинать?
  – Как только допьешь вторую порцию ликера, – ответил О'Дэй. – Поезжай в гараж Форбса. Он находится по ту сторону площади. Я позвоню туда. Тебе дадут маленькую машину, которую ты сможешь вести сама. Потом позвони в "Корону", в Альфристоун, и отправляйся. Если захочешь со мной увидеться, позвони мне. Если меня не будет, передай, что нужно, портье.
  Он написал на листке номер телефона.
  Мэйбл вздохнула и встала.
  – Что ж, в чем тут дело, я не знаю, но все это кажется мне страшно таинственным.
  Она опять вздохнула.
  – Я люблю приключения, но они не так часто у меня бываю: или сводятся к встречам с каким-нибудь бездельником, который околачивается возле клуба. Может быть, это будет совсем другим.
  О'Дэй сказал:
  – Держу пари, что именно так и будет. Любая девушка, которая выглядит так, как ты, и носит такую шляпку, обязательно на что-нибудь да наскочит.
  Он подал ей рюмку ликера. Она осушила ее одним глотком и сказала:
  – Знаешь, я люблю этот ликер. Когда он проходит по горлу, остается приятное чувство. Ну, скоро увидимся, Терри. Пока!
  Он проводил ее до двери и подумал, что Мэйбл – очень ценная помощница, особенно, когда в точности не знает, чем занимается. На этот раз она наверняка не знала.
  Когда она ушла, О'Дэй позвонил в гараж и передал свои инструкции. Потом он позвонил в "Бюро расследований Каллагана". Когда Эффи Томсон, секретарша Каллагана ответила ему, он попросил соединить его с Уиндермаром Николсом. Она сказала, чтобы он не вешал трубку. Через минуту послышался голос Николса.
  О'Дэй сказал:
  – Хэлло, Уинди. Это О'Дэй.
  – Николс ответил:
  – Да? Беспокойное время у тебя наступило. За последние дни на вашу фирму свалилась куча неприятностей. Интересно, за что это убили Веннера? Тому парню, кто это сделал, здорово удалось замести следы.
  – Да, удалось, – сказал О'Дэй. – Мне бы хотелось с тобой поговорить, Уинди. Ты не будешь в шесть вечера поблизости от "Силвер Грилл"?
  – Договорились, – ответил Николс. – Мне нравится у них виски. Я буду там в шесть.
  О'Дэй сказал:
  – Отлично. Надолго я тебя не задержу. Твердо тебе обещаю.
  
  * * *
  
  Инспектор Дугал покончил с легким ленчем, состоявшим из бараньей отбивной, овощей, кусочка сыра и чашки кофе. Потом он вернулся в Скотланд-Ярд. Зайдя в свой кабинет, он закурил неизменную трубку и набрал номер кабинета помощника комиссара. Затем Дугал явился к нему.
  Едва он закрыл за собой дверь, как помощник комиссара спросил:
  – Ну, как дела, Дугал? Садитесь.
  Дугал сел в большое кресло возле письменного стола.
  Он сказал:
  – Дело очень интересное, сэр. Если вы помните детали, все началось с попытки найти мотив преступления. Нам это удалось. Мы нашли очень хороший мотив, и лицом, к которому он вел, был Теренс О'Дэй.
  История была простая: О'Дэй ночевал в отеле "Сэйбл" с женой Веннера – Мерис. Она без ума от О'Дэя и в то же время не любила мужа. Огласки она не боялась. Она сообщила обо всем нескольким лицам, в том числе и Дженнингсу, главе Экспертного отдела международной страховой компании "Интернэшнл Дженерал". Я видел его сегодня утром.
  Очевидно, она рассказала об этом и своему мужу, пустив в ход таким образом главный механизм. Она явно затеяла какую-то авантюру. Следующее событие – поездка Веннера в Палисад-клуб и поездка туда же О'Дэя, вследствие чего возникли какие-то осложнения, и О'Дэй был избит. Все это кажется очень простым, не так ли, сэр?
  Заместитель комиссара кивнул.
  – Вполне очевидно, что Веннер пытался отомстить О'Дэю.
  Дугал сказал:
  – Такова видимость. Дальше: Веннер назначает свидание О'Дэю в их конторе на следующий вечер, но по неизвестной причине отправляется снова в Палисад-клуб. О'Дэй также приезжает туда. Он отвечает из клуба на телефонный звонок жены Веннера, которая боится того, что может там произойти. Кто-то убивает Веннера. Знаете, сэр, мне с самого начала показалось, что улики чересчур хороши.
  – Вам это не нравится, Дугал? – спросил помощник комиссара.
  Тот покачал головой.
  – Все покоится на этой истории с отелем "Сэйбл". Это явилось причиной всех бед, но, согласно показаниям О'Дэя, это неправда. Дело в том, – продолжал Дугал, что я верю О'Дэю.
  – Неужели О'Дэй утверждает, что не был с Мерис Веннер в отеле "Сэйбл"?
  – Не только утверждает, но и берется это доказать, – ответил Дугал. – А я не считаю его злостным обманщиком. Похоже, что он побывал там и обнаружил, что Мерис Веннер, заранее все обдумав, была там с другим мужчиной. Мужчина приехал поздно и сразу после того, как она услала портье. Никто не видел приезда этого человека. Она записала в регистрационной книге имена – мистер и миссис Теренс О'Дэй, она же оплатила на следующее утро счет.
  – Но, – продолжал Дугал, – этот неизвестный, приехавший поздно вечером на своей машине, отправил на следующее утро записку в гараж и попросил в ней привести в порядок его машину. О'Дэй достал эту записку и передал ее мне. Она написана рукой человека, который был с Мерис Веннер, и почерк не похож на почерк О'Дэя. Это мне известно.
  Помощник комиссара поднял брови.
  – Это интересно, Дугал.
  – Не только это, но еще О'Дэй передал мне и другой образец того же почерка – записку, написанную ему его знакомым, американцем по фамилии Нидхэм. Сейчас он находится в Африке.
  Помощник комиссара сказал:
  – Если все это правда, то, значит, эта женщина пытается возвести на О'Дэя ложное обвинение?
  Дугал кивнул.
  – Похоже, что так, сэр. Если О'Дэй не был с ней в гостинице, а это, видимо, так и есть, следовательно, она солгала Дженнингсу и своему мужу. Зачем она это сделала? Очевидно затем, чтобы между Ральфом Веннером и О'Дэем возникли определенные осложнения. О'Дэй сказал, что Веннер не знал о его намерении поехать в Палисад-клуб в тот вечер, когда О'Дэя там избили. Он решил туда поехать, когда узнал, что Веннер будет там. Об этом ему сообщила девушка по имени Мэйбл Бонавентюра, служащая в Пименто-клубе. А она, в свою очередь, узнала об этом от миссис Мерис Веннер, приезжавшей в Пименто. Вряд ли к этому следует что-либо добавлять, не так ли, сэр?
  Его собеседник кивнул.
  – Вы предполагаете, что Мерис Веннер распустила ложный слух с тем, чтобы восстановить своего мужа против О'Дэя. Она знала, что О'Дэй хочет увидеться с ее мужем, поскольку ему известно об этих слухах. И она подстраивает все так, чтобы О'Дэй узнал, что ее муж собирается быть в Палисад-клубе. О'Дэй отправляется туда, и его избивают.
  Дугал кивнул.
  – И отсюда возникает предположение, – сказал он, – что организатором этого избиения был не Веннер.
  Помощник комиссара спросил:
  – Что вы собираетесь делать, Дугал?
  – Все, что я могу сделать, сэр, – это следовать своему чутью. Я поеду в отель "Сэйбл" и узнаю, что именно произошло там той ночью. Я хочу посмотреть на запись в регистрационной книге и убедиться, что она сделана рукой Мерис Веннер. А потом ведь кто-нибудь мог видеть этого неизвестного мужчину, случайно его мог видеть человек, не имеющий отношения к отелю. Это тоже надо проверить.
  Помощник комиссара сказал:
  – Полагаю, вы правы. Когда вы хотите туда ехать?
  Дугал встал.
  – Лучше всего действовать не откладывая, сэр. Мне хочется побыстрее продвинуть это дело.
  Помощник комиссара улыбнулся.
  – Что у вас на уме, Дугал? – спросил он.
  Тот ответил:
  – Этот Теренс О'Дэй не вызывает у меня антипатии. Если я что-нибудь смыслю в делах, то он не убийца. Он слишком беззаботно держится. Обычно, снимая показания с людей, подозреваемых в убийстве, я замечал, что они очень осторожны. Они обращают внимание на каждое твое слово, на то, как им ставят вопрос. Они боятся сделать ошибку в той истории, какую для себя сочинили. О'Дэй же ничего не боится. Ему совершенно безразлично. Он не следит за тем, что говорит.
  Помощник комиссара кивнул.
  – Итак, вы считаете, что он этого не сделал. Что еще?
  – Дело не только в этом, сэр, – сказал Дугал. – Он ведет свою собственную игру. Хотите верьте, хотите нет, но я твердо убежден, что во время моей с ним беседы он каким-то странным образом использовал меня в своих целях. И это меня несколько возмутило.
  Помощник комиссара улыбнулся.
  – Естественно. Но я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь использовал вас в своих целях, Дугал. Дайте мне знать, когда вернетесь. Я заинтересовался не меньше вашего.
  – Я приду к вам сразу же, как вернусь, сэр. Всего хорошего.
  Дугал вышел из кабинета. Вид у него был даже более мрачный, чем обычно.
  
  * * *
  
  В шесть часов О'Дэй допил мартини, закурил сигарету и взялся за шляпу. Он почти дошел до двери, когда зазвонил телефон. Он снял трубку и, узнав голос, улыбнулся. Это была Лоретта Дин.
  Она сказала:
  – Добрый вечер, мистер О'Дэй. Я в Лондоне. Я с удовольствием воспользуюсь вашим приглашением и хочу заехать к вам. Мне нужно с вами поговорить.
  – Я рад, что вы этого хотите, – сказал О'Дэй. – Скажите мне, миссис Дин, на какого рода разговор вы настроены. Намерены ли вы провести лишь своеобразную рекогносцировку, или же для разнообразия будет немного правды?
  Она тем же холодным тоном ответила:
  – Я всегда говорю правду, мистер О'Дэй. Все остальное ведь не приносит пользы, не так ли?
  – Это зависит от обстоятельств. Сейчас я собирался уходить, – продолжал он. – У меня назначена встреча. Будет ли вам удобно приехать ко мне в восемь вечера?
  – Вполне удобно. Видите ли, мистер О'Дэй, я считаю, что не должна больше доставлять вам излишних хлопот.
  – Благодарю вас, – сказал О'Дэй. – Обещаю вам, что излишними хлопотами заниматься не буду. Значит, в восемь. Я живу в восточной части Слоун-сквера. Добраться сюда легко, и у вас есть мой адрес.
  – Не беспокойтесь, – ответила она.
  О'Дэй положил трубку, вышел из дома и пересек сквер, направляясь к гаражу.
  
  * * *
  
  Он поставил машину на Теркли-сквер, пошел по Хэй Хилл и Альбемерль-стрит. Уиндермар Николс сидел в глубине бара на высоком табурете и потягивал виски.
  – Добрый вечер, – сказал О'Дэй.
  – Тебе того же, – ответил Николс. – Приятный сегодня вечерок. Выпьешь?
  Он заказал для О'Дэя двойную порцию и продолжал:
  – Держу пари, речь пойдет о Веннере, верно? Ты хочешь о чем-то узнать, что касается его. Последнее время парень где-то болтался, так ведь? Хотел бы я знать, как это он позволил так себя укокошить.
  – Я бы тоже хотел, – сказал О'Дэй. – Наверно, к тому была причина. Николс кивнул.
  – Возможно. Может быть, кое-кто посчитает, что этой причиной был ты. Может быть, кое-кому покажется, что такой исход очень удобен для тебя. Но только не мне!
  Он усмехнулся.
  – Не могу себе представить тебя с тупым оружием в руках, направленным в его тупую голову.
  – Ты не считал его умным парнем, Уинди? – спросил О'Дэй. Тот покачал головой.
  – Я всегда считал Веннера слишком темпераментным. Он не мог находиться в состоянии душевного равновесия. Он либо ликовал, либо пребывал в унынии. Он слишком все преувеличивал. Хладнокровным его никак нельзя было назвать. Это уж точно. И он был одним из тех, кто слишком верит тому, что говорят люди.
  О'Дэй спросил:
  – Ты имеешь в виду его жену?
  – А почему бы и нет? – ответил Николс. – Я думаю, он все в жизни воспринимал чересчур серьезно.
  О'Дэй спросил:
  – Когда он увиделся с тобой, Уинди, и попросил тебя провести расследование в отеле "Сэйбл", – работа, от которой ты отказался – он говорил еще что-нибудь?
  Николс подумал и сказал:
  – Когда я отказался взяться за эту работу, он спросил меня, не порекомендую ли я ему кого-нибудь для этого дела. Я посоветовал ему сходить к Бейли. Ты знаешь Джорджа Бейли? Он специализируется на разводах и тому подобных делах. Нос у него, как у хорька, и он любит это дело. Я не встречал еще другого такого парня, который мог бы с такой легкостью разбираться в подобных делах.
  – Думаешь, он ездил к Бейли? – спросил О'Дэй.
  Николс пожал плечами.
  – Откуда мне знать. Может быть, и ездил. Почему бы тебе не спросить самого Бейли?
  – Спрошу, – сказал О'Дэй.
  Он заказал еще две порции спиртного и быстро проглотил свою.
  – До свидания, Уинди, – сказал он и вышел.
  Остановившись у телефонной будки на углу Хэй Хилл, О'Дэй вошел в нее и разыскал номер Бейли. Когда он позвонил, ему ответил женский голос. Он спросил Бейли, и женщина попросила его подождать. Вскоре послышался голос Бейли.
  О'Дэй сказал:
  – Мистер Бейли, моя фамилия О'Дэй. Ральф Веннер был моим компаньоном. Уинди Николс предполагает, что вы вели для Веннера дело в отеле "Сэйбл". Я хочу узнать, правда ли это. Вы, вероятно, догадываетесь, почему это меня интересует.
  – Думаю, что мне ваш интерес понятен, мистер О'Дэй. Веннер много о вас говорил.
  – Наверно, ничего хорошего он обо мне не сказал?
  – Об этом я не берусь судить, – ответил Бейли. – Он не показался мне настроенным против вас. Но вы ошибаетесь, мистер О'Дэй. Он не просил меня поехать в отель "Сэйбл".
  – Нет? А не могли бы вы сказать мне, что он от вас хотел?
  Бейли ответил.
  – Я не обсуждаю частные дела своих клиентов, но Веннер умер, и мне кажется, что его дела нельзя считать частными. Так что я не нахожу, что совершаю нечто недозволенное, излагая вам суть дела. Он нанял меня, чтобы я установил слежку за одной женщиной и кое-что узнал о ее делах. Мне пришлось тащиться вслед за ней в Суссекс.
  – Скажите, кто она? Вы узнали, чем она занималась? – спросил О'Дэй.
  Бейли ответил:
  – Послушайте, разговор зашел слишком далеко. Я сообщил вам, что он от меня хотел, но больше мне вряд ли следует об этом говорить. Иногда надо хранить тайны даже умерших клиентов.
  О'Дэй немного подумал, потом сказал:
  – Мне кажется, я понял вашу точку зрения. О'кей. Огромное вам спасибо.
  Он повесил трубку и пошел к машине.
  Без четверти восемь О'Дэй вернулся домой. Он включил радио, нашел музыкальную программу и приглушил звук. Потом закурил и принялся расхаживать по гостиной. Интересно, подумал он, где сейчас Дугал? На этот вопрос, пожалуй, нетрудно ответить. Довольно скоро, может быть завтра или послезавтра, Дугал нанесет ему визит.
  Зазвонил внутренний телефон. Звонил Симонс.
  – Вас желает видеть миссис Дин, сэр.
  – Попросите ее подняться, – сказал О'Дэй.
  Он прошел в прихожую и открыл дверь. Лоретта как раз собиралась позвонить.
  – О'Дэй улыбнулся.
  – Добрый вечер, миссис Дин. Входите.
  Он снял с нее норковое манто, бросил его на тахту в гостиной и внимательно оглядел гостью.
  Затем сказал:
  – Будь я храбрым человеком, миссис Дин, я сказал бы, что вы прекрасно выглядите.
  Дама холодно улыбнулась. Она вполне спокойна, – подумал он. При любых обстоятельствах ей удается управлять своими чувствами.
  Лоретта прелестно выглядела. На ней было вечернее платье из голубого шелковистого бархата с длинными узкими рукавами и вечерние голубые туфельки на высоких каблуках. Жемчуг в ожерелье, обвивавшем ее шею, сверкал под неярким светом.
  О'Дэй сказал:
  – Садитесь и расскажите о том, что вас ко мне привело.
  Она опустилась в кресло.
  – Я пришла к вам, мистер О'Дэй, потому что считаю, что с моей стороны было бы нечестно стать для вас причиной дальнейших неприятностей.
  О'Дэй прислонился к стенке буфета.
  – Что именно вы имеете в виду, миссис Дин?
  Она ответила:
  – Я объясню вам. Я могу понять нашего общего друга полковника Нидхэма, который проявлял обо мне такое беспокойство. Он считал, что мне может угрожать какая-то опасность – это довольно глупо с его стороны, но вполне понятно. Я понимаю и ваше желание выполнить его просьбу, особенно теперь, когда он уехал, и ни вы, ни я не можем с ним связаться.
  Она улыбнулась.
  – Но на самом деле все не так страшно.
  О'Дэй сказал:
  – Не так страшно? Он, по-моему, думал иначе. Расскажите мне, почему все не так страшно.
  Лоретта откинулась на спинку кресла и положила ногу на ногу. Потом она проговорила:
  – Влюбленные всегда склонны к преувеличениям, не так ли?
  – Я что-то не припоминаю себя в таком состоянии, – ответил О'Дэй. – Поэтому не могу вам сказать. Кто же преувеличивает? Нидхэм?
  Она сказала:
  – Думаю, что так. Знаете, Ники Нидхэм принадлежит к очень странному типу людей. Он убежден, что не умеет вести себя с женщинами, и это очень глупо с его стороны, потому что Ники очень милый человек. Когда он находился на службе в парашютной школе в Меллоуфилде, мне он показался очень одиноким. Он любил беседовать со мной.
  Она пожала плечами.
  – Я тоже люблю говорить с людьми. Я испытываю к ним интерес. Меня очень интересовали молодые солдаты, проходившие обучение в школе. Я делала все, что могла, чтобы их жизнь была более приятной. Я устраивала коктейли и тому подобное. И Ники очень часто приходил вечерами в Дауер-хауз на коктейли. Он любил ходить со мной на прогулки.
  Через некоторое время я поняла, что он относится ко мне чересчур серьезно. Мне это не понравилось, я очень уважала его и выделяла из остальных мужчин, но не могла любить. Он был мужчиной не того типа, вы понимаете?
  – Понимаю, сказал О'Дэй. – Могу представить себе Нидхэма таким, каким вы его описываете. Я, конечно, никогда не смотрел на него с этой точки зрения. Мое с ним знакомство не было длительным, но то, что вы сказали, мне понятно.
  Она продолжала:
  – Я немедленно дала ему понять, что мы можем быть только друзьями.
  – И как он это принял? – спросил О'Дэй.
  – Неплохо. Он сказал, что раз я так считаю, значит так тому и быть. Потом, когда война окончилась, он уехал, и я больше не видела его, пока несколько недель назад он не появился внезапно в Меллоуфилде. Он что-то слышал обо мне. Я действительно помолвлена и собираюсь выйти замуж за мистера Павэна. Похоже, этот слух и расстроил Ники, и совершенно напрасно, как мне кажется.
  Она улыбнулась.
  – Не сомневаюсь, что он просто ревновал меня к мистеру Павэну. Очевидно, он где-то встречал его и был о нем очень дурного мнения. Я не обратила на это внимания. Мужчины могут быть не менее ревнивы, чем женщины.
  О'Дэй кивнул.
  – Значит, вы считаете, что это и было всему причиной. Скажите мне, пожалуйста, миссис Дин, говорил ли он вам, почему ему не нравится Павэн, почему он так ревнует к нему? Может быть, он считал, что вы в нем обманываетесь?
  Лоретта пожала плечами.
  – Любой мужчина, который любит женщину и вдруг узнает, что она собирается выйти замуж за кого-то еще, считает, что она заблуждается. Разве вы с этим не согласны, мистер О'Дэй?
  Он посмотрел на нее.
  – Не знаю.
  Она помолчала, потом спросила:
  – О чем вы думаете?
  О'Дэй сказал:
  – Я думаю о том, что вас очень легко полюбить, миссис Дин. Я думал о том, что влюбленный в вас мужчина может пойти на все, лишь бы не потерять вас.
  – Ники Нидхэм уже "потерял меня", как вы выразились, и знал это.
  Наступила пауза, потом О'Дэй сказал:
  – Каким был Нидхэм в денежном вопросе: бережливым или расточительным? Бросал ли он деньги на ветер или тратил их осмотрительно?
  Она снова пожала плечами.
  – Я плохо осведомлена об его финансовых делах. Он казался достаточно обеспеченным, но не думаю, что он был расточительным.
  – Вы не считаете, что он станет зря тратить деньги? – спросил О'Дэй.
  Она покачала головой.
  – Уверена, что не станет.
  – Значит, вы внушаете мне следующее, миссис Дин, – сказал О'Дэй. – Вы внушаете мне, что вся эта история – буря в стакане воды, что Нидхэм ревновал вас к этому Павэну, за которого вы собирались выйти замуж. Правильно я говорю? И из этого вытекает, что я зря трачу время?
  – Да, – согласилась Лоретта.
  – Я в это не верю, – заявил О'Дэй.
  Она пожала плечами и встала.
  – Ваши сомнения не слишком меня беспокоят, мистер О'Дэй. Я приехала к вам потому, что хотела избавить вас от дальнейших хлопот.
  – Чушь! Вы приехали потому, что хотите заставить меня перестать совать нос в дела, которые, по вашему мнению, меня не касаются. Я согласен с вами в одном. Согласен, что в отношении денег Нидхэм не такой человек, чтобы заплатить семьсот пятьдесят фунтов ни за что. Он хочет, чтобы я спас вас от беды. Вот за что он мне заплатил и вот почему я сую нос в ваши дела.
  Лоретта выпрямилась. Улыбка сошла с ее лица. Вид у нее был холодный и сердитый.
  О'Дэй сказал:
  – Настало время, когда нам необходимо открыться друг другу. Я могу понять, почему Нидхэм или кто-то другой может очень увлекаться вами, любить вас.
  Он улыбнулся.
  – Вот что я вам скажу. Мне вы тоже очень нравитесь. Я думаю, что вы попали в какую-то неприятную историю и боитесь об этом говорить.
  – Мне безразлично, что вы думаете, мистер О'Дэй.
  О'Дэй сказал:
  – А я все же советую вам подумать кое о чем. Сейчас я вот много думаю о ваших драгоценностях. Каким-то образом им пришлось немного попутешествовать, не так ли? Вспомните тот браслет с изумрудом и бриллиантами, что я вернул вам. Но это была лишь часть гарнитура, не правда ли? В него входили еще и серьги, тоже с изумрудами и бриллиантами. Все камни прошли обработку и получили оправу у одного и того же мастера. Серьгам вашим тоже пришлось немного попутешествовать, не так ли? Вчера вечером я видел их на другой женщине. Я полагаю, вам неизвестно, почему это произошло.
  Он продолжал:
  – Несколько дней назад в Палисад-клубе был убит Ральф Веннер. Я очень интересуюсь этим делом. Я должен им интересоваться. Я нашел ваш браслет под столом в той комнате, где был убит Веннер, и вернул его вам. Вернул потому, что Ники Нидхэм просил меня оказать вам помощь, и я оказываю ее вам по мере моих возможностей. В конце концов, он заплатил мне за это семьсот пятьдесят фунтов. Но если вы не начнете говорить правду, у меня не будет шансов. Скажите мне, как ваши серьги попали к этой женщине? Ходить они не умеют, и браслет – тоже. Расскажите мне об этом, миссис Дин.
  Она сказала:
  – Я не желаю обсуждать с вами это дело.
  – Вы хотите сказать, что цель вашей поездки сюда вами не достигнута? Готов заключить пари, что это так, миссис Дин. Но довольно скоро вы почувствуете необходимость заговорить. Когда наступит это время, вы, если вы умная женщина, приедете ко мне и все мне расскажете. Номер моего телефона вам известен.
  Она сказала:
  – Мистер О'Дэй, я считаю, что вы очень грубы. Вряд ли у меня когда-нибудь появится желание поговорить с вами. Доброй ночи.
  Она надела свое манто, вышла из комнаты и прошла через холл. О'Дэй открыл перед ней входную дверь и сказал:
  – Спокойной ночи. Помните о том, что я сказал. Вы поймете, что этот путь самый легкий.
  Глядя, как она идет по коридору к лифту, он подумал о том, как хороша ее походка. Прислонившись к косяку и наблюдая за ней, он думал, что она удивительная женщина.
  О'Дэй закрыл дверь и вернулся в гостиную. Закурив сигарету, он принялся расхаживать взад и вперед. Он подумал, что настало время, когда события должны развиваться все быстрее и быстрее. Поговорка "Тише едешь, дальше будешь", может, и бывает иногда верна, но не сейчас.
  Он снял трубку и набрал номер Мерис Веннер. Она быстро ответила.
  О'Дэй сказал:
  – Добрый вечер, Мерис. Это О'Дэй.
  – Добрый вечер, Терри. Как дела? Как твоя жизнь: интересная и волнующая или полна несчастий и тревог?
  Он ответил:
  – По-моему, она не так уж плоха. Нельзя сказать, чтобы она была чересчур волнующей, но и слишком уж беспокойной ее не назовешь. Вот тебе действительно следует тревожиться.
  – Да? Интересно из-за чего? – спросила она.
  – Это я и собираюсь тебе рассказать, – ответил О'Дэй. – Я собираюсь сесть в машину и отправиться в Сент Джонс Вуд. Я приеду к тебе и объясню, почему тебе нужно начать волноваться. И еще кое-что я тебе тоже скажу. Если ты умная женщина, то ты соберешь чемодан и уедешь из города, причем сделаешь это сегодня вечером.
  Она резко бросила:
  – Какого черта ты имеешь в виду, Терри?
  – Это я скажу тебе, когда мы увидимся, но на твоем месте я бы все же не забыл упаковать вещи. Пока, Мерис.
  О'Дэй положил трубку. Спускаясь к машине, он улыбался.
  
  * * *
  
  Мерис открыла ему двери своей квартиры. Она застыла в них, как в раме, освещенная сзади светом из холла. Это была очень привлекательная картина. О'Дэй не спеша оглядел ее с головы до ног. На ней был ярко-голубой шелковый халат, по вороту и кромке широких рукавов отделанный золотой тесьмой. Из-под халата виднелись голубые бархатные, в тон халата, туфельки.
  Он сказал:
  – Добрый вечер, Мерис. Итак, ты решила остаться?
  Она улыбнулась.
  – Конечно, Терри. Неужели ты думал, что сможешь напугать меня? Заходи.
  Он прошел за ней в гостиную и положил шляпу на стул.
  Мерис села и сказала:
  – В баре есть шейкер с мартини.
  – Тебе налить? – спросил он.
  Она кивнула и сказала:
  – Объясни мне, пожалуйста, что за чепуху ты наболтал по телефону? Ты что, в самом деле думал, что я как безумная соберу вещи и кинусь вон из города только потому, что ты мне посоветовал? Или ты пытался меня разыграть?
  О'Дэй подал ей коктейль. Он взял свой бокал, вернулся к камину и остановился там, потягивая напиток. Поверх края бокала он поглядывал на Мерис.
  – Я не люблю розыгрыши, Мерис, особенно в таких делах, – сказал он. – Это ты занимаешься розыгрышами, но теперь тебе лучше уехать.
  – Что ты, собственно, хочешь этим сказать, Терри?
  Он ответил:
  – Сейчас объясню. Инспектор Дугал – очень милый человек – нанес мне визит. Он ведет расследование дела об убийстве Ральфа. Полиция побывала у тебя, и ты изложила им свою историю. Дугал ее проверял.
  Он закурил.
  – Я решил, что пора сдвинуть дело с мертвой точки и сообщил Дугалу один-два факта, очень его удививших. Сейчас он занят проверкой того, что я ему сказал, и когда вернется в Лондон, то будет уже знать, что мои слова – правда, а то, что ты сообщила полиции – ложь. И он, конечно, захочет кое-что предпринять, не так ли, Мерис?
  Она чуть заметно шевельнулась.
  – Что ты, собственно, хочешь этим сказать, Терри? – повторила она.
  О'Дэй продолжал;
  – В отеле "Сэйбл" в Девоншире ты была с Нидхэмом. Я узнал это и, по счастливому стечению обстоятельств, мог это доказать. В субботу, когда Нидхэм приходил в мою контору повидаться со мной, он не только оставил мне длинное письмо, но и оставил для меня еще одно письмо дома, на случай, если я появлюсь там раньше. Ты понимаешь?
  Она сказала:
  – Предположим, понимаю. И что же?
  О'Дэй улыбнулся:
  – Ты должна помнить, что он посылал записку в ближайший гараж с просьбой привести в порядок его машину и залить в бак бензин. Ты должна помнить об этом, поскольку именно ты должна была отнести записку портье или другому, кто ее передал. Тебе понятно, что я имею в виду?
  – Нет, не понятно, – ответила она.
  – Ну и дура же ты, – сказал О'Дэй. – Почерк!
  – О, господи! – выдохнула она.
  Улыбка О'Дэя стала еще шире.
  – Вот именно. Плохо дело, а? Ты об. этом не подумала. Я ездил в отель "Сэйбл" и раздобыл эту записку. Я передал ее вместе с письмом Нидхэма инспектору Дугалу. Тебе ведь ясно, что он теперь будет делать, не так ли? Он поедет в гараж, проверит, действительно ли я получил там эту записку. В гараже меня конечно помнят, я заплатил за эту записку пять фунтов. Установив это, Дугал отдаст записку и письмо на экспертизу, а сделав это, он будет знать, что ты, Мерис – отъявленная лгунья. К несчастью для тебя, это еще не самое страшное.
  – Вот как? – резко бросила она и улыбнулась. – Скажи мне, Терри, а что самое страшное?
  – Сообрази сама, – ответил он. – Все дело построено на ложном фундаменте – истории о том, что мы с тобой ночевали в отеле "Сэйбл". Потом произошла предполагаемая ссора и заданная мне Ральфом трепка. На следующую ночь его убили. Все указывает на меня, но если история с "Сэйбл" – фальшивая, то полиция, естественно, воспримет все дело как ложный донос. Понятно, к чему я веду, Мерис?
  – Ты хочешь сказать…
  Она посмотрела на него. У нее слегка дрожал подбородок.
  – Я изложу тебе все подробно. Есть женщина, которая настолько не любит своего мужа, что рассказывает ему историю о том, как она ночевала в отеле с его компаньоном, хотя на самом деле с ней был совсем другой человек. Зачем она это сделала? Причина только одна: она хотела настроить мужа против его компаньона. Через несколько дней после этого кто-то убивает ее мужа. Когда твоей истории верили, все следы вели ко мне, но теперь, когда ей больше не станут верить, к кому они будут вести, Мерис, как ты думаешь? В следующий раз, когда ты увидишь Дугала, он задаст тебе несколько недвусмысленных вопросов, и ты обнаружишь, что подозреваемым номер один являешься ты, а не я.
  Она спросила:
  – Как можно меня подозревать? Время убийства Ральфа установлено. То, что ты был там, установлено. Меня же там не было. Я была дома и могу это доказать.
  О'Дэй сказал:
  – Я и не сомневаюсь. Но это тебе не поможет. Полицейские решат, что кто бы ни был убийцей Ральфа, он действовал с твоего ведома. Если бы Нидхэм был здесь, то могли бы подозревать даже его. Его могли подозревать потому, что именно он провел с тобой ночь в отеле. Но он в Африке, так что его имя автоматически исключается из списка подозреваемых. Им придется искать другого, так что они начнут искать тех, с кем ты знакома, с кем ты в последнее время находишься в тесном контакте.
  О'Дэй посмотрел на нее.
  – Теперь ты понимаешь?
  – Я не знаю, о чем ты говоришь.
  О'Дэй сказал:
  – Нет, знаешь. Ты знаешь, о чем я говорю. Расскажи мне… скажи мне правду, если можешь… Ты знала, что кто-то намеревался убить твоего мужа? Ты знаешь, почему кто-то мог желать его смерти?
  Мерис ответила:
  – Я ничего об этом не знаю. Я не имею ни малейшего понятия, кто мог убить Ральфа.
  – Но ты же знаешь, что я его не убивал, – сказал О'Дэй.
  Она промолчала.
  – Может быть, ты ничего и не знаешь, но тебе трудно будет убедить в этом полицию. Там решат, что убийство было совершено с твоего одобрения и с твоей помощью, и, наверно, придут к выводу, что подстрекателем в этом деле была ты, а в таком случае ты будешь повешена.
  Мерис тихо проговорила:
  – К чему ты, собственно, ведешь, Терри?
  Он улыбнулся.
  – Я раскрою свои карты, Мерис. Хочешь верь, хочешь нет, но несмотря на твое весьма странное поведение в последнее время, Ральф тебя очень любил. Он ведь был совсем неплохим человеком, и не будь тебя, был бы очень хорошим. Все, что ему было необходимо в жизни, – это достойная женщина. А сейчас остался только один человек, который может вывести тебя из тупика.
  – Кто? – спросила она.
  О'Дэй ответил:
  – Я. Может быть, у меня есть кое-какие соображения насчет того, как разворачиваются дела, может быть, я знаю кое-что, чего не знаешь ты. Ты же знаешь, что я всегда хорошо умел отгадывать загадки. Как бы там ни было, через день-два мы будем знать все точно. Я хочу дать тебе на выбор две возможности. Либо ты упакуешь чемодан и уедешь туда, куда я тебе укажу, и останешься там до тех пор, пока я не разрешу тебе вернуться. Либо я иду к Дугалу и, когда буду с ним говорить, то многое расскажу ему.
  Мерис встала, сделала несколько шагов и, остановившись в двух-трех метрах от О'Дэя, сказала:
  – Терри, что ты собираешься ему говорить?
  – Это мое дело. Весь мой дальнейший разговор с Дугалом, кроме нас с ним, никого не касается, а тем более тебя. Я лишь хочу помешать тебе говорить с ним.
  Она искоса взглянула на него.
  – Почему, Терри? – спросила она.
  – Пошевели мозгами, Мерис. Завтра Дугал вернется из Девоншира. Он сличит почерки на записках, адресованных в гараж и ко мне. Он убедится, что я сказал правду. Ты ведь знаешь, какой затем будет его первый шаг? Он придет к тебе. Спросит тебя, почему ты солгала полиции. Он объяснит тебе, что может случиться с человеком, который дает ложные показания полицейскому офицеру в деле об убийстве. Потом он подробно расспросит тебя о поездке с Нидхэмом в отель "Сэйбл". Он расспросит тебя обо всем, что там произошло. Потом попытается связать эту поездку в отель с визитом Нидхэма ко мне домой. А этот Дугал совсем не дурак. Инспекторы Скотланд-Ярда, как тебе известно, не идиоты, так что он узнает все, что ему нужно. Ты понимаешь, что я имею в виду?
  – Я тебя слушаю, – ответила она.
  О'Дэй продолжал:
  – Если тебя здесь не будет, он не станет тратить время на поиски. Сейчас он слишком занят изучением других аспектов этого дела. Возможно, он придет ко мне, чтобы узнать, что еще мне известно. Дугал знает, что сможет отыскать тебя, когда захочет. Женщина с такой внешностью не сможет долго скрываться. Но я не хочу, чтобы в течение ближайших двух-трех дней у Дугала состоялся с тобой разговор.
  О'Дэй подошел к бару и налил себе порцию мартини.
  – Обдумай все это, Мерис. Предупреждаю тебя: если ты не сделаешь того, что я тебе предлагаю, то возможно, что убийцу Ральфа арестуют в одно и то же время с тобой.
  Мерис подошла к креслу и села.
  – Ну не странный ли ты человек, Терри? Ужасно странный, но чертовски привлекательный. А самое смешное – это то, что я тебе верю.
  – Ты же знаешь, что я говорю правду, – сказал О'Дэй. Она пожала плечами.
  – Итак, куда мне предстоит ехать?
  – Недалеко, – ответил О'Дэй. – Упакуй свои вещи. Ты пробудешь в отъезде только пару дней. Через три четверти часа я вернусь сюда и отвезу тебя в отель "Гартер" возле Горинга. Там тебе будет хорошо. Хозяин этого отеля – мой друг. Ты пробудешь там до тех пор, пока я не разрешу тебе вернуться. И на твоем месте я бы не выходил на улицу, на тот случай, если Дугал станет искать тебя раньше, чем я рассчитываю.
  Мерис встала.
  – Хорошо, Терри.
  Она снова пожала плечами.
  – Может быть, я дура, но я послушаюсь тебя. И я хотела бы еще выпить.
  Он наполнил ее бокал и передал ей.
  Она сказала:
  – Можно подумать, что ты проявляешь кое-какую заботу обо мне. Я ведь причинила тебе столько неприятностей, не правда ли?
  О'Дэй покачал головой.
  – Не надо обольщаться. То, что я делаю – все это ради Ральфа. Но есть и еще кое-что…
  – Что же еще? – спросила она.
  – Я хочу получить те серьги с бриллиантами и изумрудами, которые ты надевала, – сказал О'Дэй. – Принеси их. Тебе чертовски хорошо известно, что они не твои. Ты знаешь, кому они принадлежат?
  Мерис всплеснула руками и вдруг расхохоталась. Потом пошла в спальню и вернулась. Серьги лежали у нее на ладони. Она протянула их О'Дэю.
  – Вот они, Терри. Хочешь верь, хочешь не верь, но я не думала, что ты такой хороший детектив.
  О'Дэй сказал:
  – Я даже и сам этого не думал.
  Он надел шляпу.
  – Я вернусь через сорок пять минут. Постарайся быть готовой и надень что-нибудь поскромнее. Не следует слишком бросаться в глаза.
  Он вышел из комнаты. Вскоре она услышала стук захлопнувшейся за ним двери.
  Она подошла к камину, оперлась локтями на каминную доску, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.
  
  II
  Помощник комиссара сказал:
  – Добрый день, Дугал. Как идет дело Веннера? Садитесь.
  Дугал сел.
  – В настоящий момент, сэр, я считаю состояние дела неудовлетворительным. Но когда оно пройдет определенную точку, – печально улыбнулся он, – будет, возможно, немного лучше.
  Гроган спросил:
  – Получили что-нибудь в отеле "Сэйбл"?
  Дугал кивнул.
  – О'Дэй говорил правду. Я ездил в гараж, где занимались машиной неизвестного – ныне уже известного. С машиной возился сын хозяина, который обычно занимается ремонтными работами. И по странному стечению обстоятельств, он видел Нидхэма – человека, который вместе с Мерис Веннер проехал по дороге от отеля к главному шоссе. Отель стоит на развилке трех дорог. Этот паренек несколько дней жил в отеле, поскольку в доме у них были гости. Случайно он вышел из задней двери отеля как раз в тот момент, когда миссис Веннер и Нидхэм направлялись на главное шоссе. Он, конечно же, узнал машину и сказал мне, что водитель проехал совсем близко от него. Это был мужчина с худощавым лицом и седыми волосами. Не О'Дэй, по его словам. О'Дэя он хорошо помнит, ведь тот дал ему пять фунтов за записку.
  Помощник комиссара кивнул.
  – Что ж, для миссис Веннер все это не очень-то хорошо, не так ли? У вас есть какие-нибудь соображения насчет игры, которую она ведет? Есть ли у вас какая-нибудь теория, объясняющая как Нидхэм оказался впутанным в это дело?
  Дугал ответил:
  
  * * *
  
  Инспектор Дугал вошел в свой кабинет, повесил на вешалку темно-синий плащ, поставил зонтик на подставку, набил свою трубку и закурил.
  Несколько минут он сидел за столом и курил, потом вспомнил, что забыл снять шляпу. Вздохнув, он повесил ее на место. Затем позвонил и спросил, свободен ли помощник комиссара. Через две минуты раздался ответный звонок. Девушка сказала:
  – Если вы хотите видеть мистера Грогана, мистер Дугал, то он у себя.
  – Благодарю вас, – сказал Дугал.
  Он пошел по коридору, выбил трубку и убрал ее в карман пиджака.
  – В данный момент я стараюсь воздержаться от теорий, сэр. Я пытаюсь сосредоточиться на фактах. И у меня есть один добавочный факт. Веннер тоже побывал в отеле "Сэйбл". Он тоже говорил с этим парнем и знал, что не О'Дэй был в отеле с его женой.
  – Что ж, теперь у вас есть кое-что против Мерис Веннер, – сказал помощник комиссара. – Собираетесь с ней повидаться?
  – По всем правилам мне бы следовало немедленно отправиться к ней, сэр. Я ведь могу предъявить ей изрядный счет, не так ли? Она рассказала своему мужу дутую, выдуманную историю. Но я думаю пока оставить ее в покое… Видите ли, я очень интересуюсь О'Дэем.
  – Я могу вас понять, – сказал помощник комиссара. – Но если он не связан с делом в отеле "Сэйбл", его положение намного улучшилось.
  – Я совершенно уверен, что он не имеет никакого отношения к этому убийству, сэр. Я отдал на экспертизу записки, и наши люди сказали, что обе они написаны одним и тем же лицом. Но меня заинтересовало содержание записки, оставленной Нидхэмом на квартире О'Дэя. Вы помните, когда я занимался О'Дэем, мы установили, что в прошлую субботу он был на скачках в Пламптоне. Вернувшись домой, он обнаружил записку Нидхэма, оставленную для него. В этой записке говорилось, что Нидхэм пробыл несколько недель в Англии. В ней не объясняется, почему он отложил попытку увидеться с О'Дэем до последнего момента, до того дня, когда ему нужно было уезжать в Африку. А мне бы хотелось найти объяснение этому. В этой записке говорится о том, что вся история, которую О'Дэю надлежит расследовать, изложена в письме, оставленном в конторе О'Дэя. Думаю, что если бы мне удалось прояснить эту часть истории, все остальное тоже стало бы более ясным.
  Поэтому сегодня утром я пошел в контору О'Дэя и виделся там с его секретаршей, мисс Трандл, очень умной девушкой.
  Дугал мрачно улыбнулся.
  – Я был очень любезен с ней, – продолжал он. – И я был рад сообщить ей, что положение ее шефа значительно улучшилось – я имею в виду наше к нему отношение. Я почти все рассказал ей о том, что делал после моей беседы с О'Дэем и попросил ее рассказать мне подробно, что же произошло в субботу.
  И она рассказала мне. Она описала Нидхэма, ее описание совпадало с тем, что дал служащий гаража и сам О'Дэй. Оказывается, полковник Нидхэм пришел в контору и, убедившись, что поговорить с О'Дэем не удастся, написал ему длинное письмо и положил его в большой конверт. Он отдал его мисс Трандл для передачи О'Дэю. Больше никого в конторе не было. Она положила конверт на свой письменный стол и вышла, чтобы выпить кофе и купить флакон жидкости для волос. Покупку она сделала в это время потому, что магазин должен был закрыться. Уходя, она заперла дверь.
  Вернувшись в контору, она убрала конверт с письмом в ящик письменного стола О'Дэя. Этот ящик используется в качестве почтового – она оставляет там для него записки. Потом она заперла контору и ушла домой.
  Когда она пришла на работу в понедельник утром, ящик был взломан, а письмо, оставленное Нидхэмом, очевидно, сожжено в металлической пепельнице, стоявшей на столе О'Дэя. Придя в контору в понедельник утром, О'Дэй не был удивлен, так как уже успел побывать там сразу после того, как прочел письмо Нидхэма, оставленное у него дома.
  Помощник комиссара сказал:
  – Понятно. Значит, кто-то пробрался в контору и сжег письмо Нидхэма. Кто же это был, по вашему мнению, – Веннер?
  Дугал пожал плечами.
  – Не имею ни малейшего понятия, сэр.
  Он улыбнулся, и Гроган подумал, что еще никогда не видел у него такой мрачной улыбки.
  – В истории с сожженным письмом есть какая-то хитрость, – сказал Дугал.
  – Какая же?
  Помощник комиссара сидел в кресле, удобно откинувшись на спинку. Он любил слушать Дугала. Логика мышления Дугала вызывала в нем искреннее восхищение.
  – Я заглянул в пепельницу, стоявшую на письменном столе О'Дэя, – продолжал инспектор. – Эту пепельницу с субботы не чистили, то есть со дня сожжения письма. Я хочу сказать, что когда убирали кабинет, то просто высыпали пепел из пепельницы, а саму ее не чистили. Так что на дне осталось несколько частиц сгоревшей бумаги.
  – Вот как? – сказал Гроган.
  – Лишь для того, чтобы, как говорил Шекспир, превратить простую уверенность в двойную, я взял с собой пепельницу и, сэр, хотите верьте, хотите нет, но бумага, сожженная в пепельнице, не была письмом, оставленным Нидхэмом.
  – Неужели? – сказал Гроган. – Значит, и здесь был какой-то подвох. Вы проверили?
  Дугал кивнул.
  – Мисс Трандл сказала мне, что дала Нидхэму блокнот с очень толстой писчей бумагой. Она дала мне два листа такой бумаги. Пепел в пепельнице не от нее. Я скажу вам, откуда он. В ящике мисс Трандл лежит стопка дешевой бумаги, употребляемой для печатания копий на машинке. Вот такие листы и были сожжены.
  – Значит, вы думаете, что кто-то взял письмо Нидхэма? Думаете, что если бы достали это письмо, то вам удалось бы узнать об этом деле гораздо больше?
  Дугал кивнул.
  – Ясно, что существует какая-то связь между Нидхэмом и О'Дэем. Мерис Веннер рассказывает своему мужу и всем прочим, что побывала в отеле с О'Дэем. На самом деле она была там с Нидхэмом. Последний хочет видеть О'Дэя, чтобы дать тому подробные инструкции, касающиеся какой-то леди, живущей где-то в Суссексе. Между этими событиями должна существовать связь.
  Кто-то проникает в контору, берет письмо и сжигает в пепельнице бумагу, создавая видимость того, что письмо исчезло, и оставляет О'Дэя в неведении относительно содержания письма.
  Помощник комиссара сказал:
  – Но кто мог проникнуть в контору? Разве не разумнее всего предположить, что это был Ральф Веннер. Он был зол на О'Дэя и мог уничтожить письмо Нидхэма.
  – Так могло быть, сэр. Но прежде чем предпринять дальнейшие шаги, я хотел бы поговорить с О'Дэем. Мне кажется, что он скрыл кое-какие данные. И он вовсе этим не обеспокоен. Я рассказывал вам, как он беззаботно держался во время нашего первого с ним разговора. Он знал, что может опровергнуть наши предположения о его причастности к убийству, доказав, что в отеле "Сэйбл" с Мерис Веннер был Нидхэм. Но ему известно гораздо больше.
  – Скажу вам, – продолжал Дугал мрачно, – что у меня было такое чувство, будто он извлекает из нашего разговора какую-то пользу для себя. Не могу сказать почему, но я это чувствовал.
  – Понимаю, – сказал помощник комиссара. – И вам это не нравится?
  Дугал встал.
  – Я не люблю, когда люди используют меня, даже если они только пытаются это сделать. Поэтому я хочу повидаться с О'Дэем. Может быть, на этот раз он скажет немного больше, может, будет уступчивее. После этого я, наверно, захочу еще раз побеседовать с Мерис Веннер.
  Гроган сказал:
  – Делайте так, как считаете нужным, Дугал. В конечном итоге вы всегда добиваетесь успеха.
  – Надеюсь, вы окажетесь правы. Всего хорошего, сэр.
  Дугал вышел из кабинета.
  О'Дэй лежал и дремал, когда зазвонил телефон. Он встал и по привычке посмотрел на часы. Было четыре часа. Он прошел в гостиную и взял трубку. Звонила Мэйбл.
  Она сказала:
  – Хэлло, Терри, это ты?
  Он сказал, что да и спросил, есть ли хорошие новости.
  Она ответила:
  – Полным полно. Я ездила в "Корону" в Элфристоун, как ты сказал. Завязала дружбу с хозяином. Ну и парень, а? Во время войны был парашютистом и потерял руку. Он мне понравился.
  О'Дэй сказал:
  – Отлично. А как с Павэном?
  – Два-три раза я наводила разговор на него, но безрезультатно, – ответила Мэйбл. – Тогда я поехала в "Сплендид" в Истборн. Я подумала, что эта поездка может мне помочь. Там я познакомилась с портье Паркером, очень болтливым человеком. И хочешь верь, хочешь не верь, он сказал мне, что Павэн завтракает в столовой. Ну, я и пошла туда. Села за последний столик.
  О'Дэй спросил:
  – Как он выглядит?
  – Он показался мне очень милым человеком. По-настоящему мил.
  – Ты где находишься, – спросил О'Дэй. – Иногда даже у телефонных аппаратов есть уши.
  – Я говорю из телефонной будки в Кингсбридже.
  – Так приезжай ко мне и поговорим, – сказал О'Дэй.
  Через пять минут она приехала.
  – Знаешь, Терри, чего бы я хотела? – сказала она. – Большую порцию виски с содовой.
  – Мне кажется, ты довольна собой, Мэйбл, – заметил О'Дэй. Она поправила выбившийся из прически локон.
  – Так оно и есть. Мне кажется, я проделала неплохую работу.
  – Я тоже так думаю. Ну и как Павэн? Ты села за соседний с ним столик?
  – Верно, – ответила Мэйбл. – Я немного опоздала к ленчу, так что людей было довольно мало. При первой же возможности я ему сказала – столики стояли близко – "Не могу ли я поговорить с вами, мистер Павэн? Дело очень срочное". Он посмотрел на меня. Вид у него был не слишком удивленный. Похоже, он ожидал, что кто-то может заговорить с ним подобным образом. Он ответил: "Конечно. Почему бы вам не перейти за мой столик?" Тогда я села рядом с ним, – продолжала Мэйбл. – И он спросил меня, что я хотела бы выпить, а я ему ответила.
  – Ты ответила, что охотно выпьешь большую порцию виски с содовой?
  Она кивнула.
  – Потом я сказала, что не хочу отнимать у него много времени, но у меня есть к нему поручение от моей близкой подруги, Мерис Веннер.
  – Как он к этому отнесся? – спросил О'Дэй.
  – Очень мило. Он сказал: "Ах, вот как!" Я сказала ему: "Знаете, она попала в довольно неприятное положение и даже хуже. Она считает, что для нее будет лучше на время уехать из Лондона. Она хочет знать, не поможете ли вы ей". Я сказала ему, что ей не хочется ему надоедать, но ничего не поделаешь.
  О'Дэй спросил:
  – И что он на это сказал?
  – Это его не удивило. Он улыбнулся – забавная у него улыбка, забыла, есть такое слово…
  – Циничная? – подсказал О'Дэй.
  – Да, что-то вроде этого. Потом он достал бумажник – очень спокойно, причем никто на нас не смотрел. Вытащил пятьдесят долларов, положил их на стол и все тем же спокойным голосом сказал: "Передайте Мерис, что я очень сожалею, что у нее неприятности. Передайте ей деньги и уверения в моей любви". Когда он это говорил, в его голосе не было ничего саркастического, – сказала Мэйбл.
  Она открыла сумочку и вынула маленькую пачку пятидолларовых банкнот.
  – Вот эти деньги.
  О'Дэй убрал их в карман.
  Мэйбл продолжала:
  – Потом я сказала: "Мерис говорила, что, возможно, захочет с вами увидеться. Она подумала, что вы тоже, может быть, захотите с ней повидаться. Как ей с вами связаться? Во всяком случае, она, наверно, захочет позвонить вам и поблагодарить".
  Он ответил, что если она захочет поблагодарить, то пусть лучше напишет ему. Он сказал, что некоторое время пробудет в "Сплендиде". Ну как я провела игру, Терри?
  – Неплохо, – ответил О'Дэй.
  Он встал и принялся расхаживать по комнате. Через некоторое время он сказал:
  – Я не думаю, что Мерис любила писать записки. Вряд ли она прибегала к этому способу общения с людьми. Она из тех, кто предпочитает позвонить по телефону. Вероятно, именно таким образом она и общалась с Павэном.
  Мэйбл спросила:
  – К чему ты клонишь, Терри?
  – Я просто думал, видел ли когда-нибудь Павэн почерк Мерис. Так или иначе, нам нужно воспользоваться этим шансом.
  Он подошел к письменному столу, взял блокнот и авторучку и протянул их Мэйбл.
  – Напиши ему записку, Мэйбл, – сказал он. – Поставь наверху "Лондон, воскресенье" и пиши…
  Он стал диктовать ей.
  
  "Огромное спасибо за то, что ты так добро ко мне. Я знала, что смогу положиться на тебя, если будет нужно. Я сейчас уезжаю, но наверно недолго пробуду в отъезде. Надеюсь, ты понимаешь причину, особенно, если я напомню тебе, что каждое дело имеет свою оборотную сторону. Но я собираюсь вскоре увидеться с тобой и не потому, что хочу о чем-нибудь просить тебя, а потому, что тебе следует узнать одну-две вещи, о которых ты еще не знаешь. При возможности я тебе позвоню во время ленча или обеда, когда тебя наверняка застанешь. Я назовусь миссис Уильяме. Еще раз спасибо.
  М.В."
  
  Мэйбл вручила О'Дэю записку. Он прочел написанное.
  – Теперь надпиши конверт, – сказал он. – Адресуй его в "Сплендид". Припиши "Личное".
  Она сделала все, что он сказал и передала ему конверт. О'Дэй положил письмо в конверт, наклеил марку и попросил Мэйбл опустить его в ящик.
  Она сказала:
  – Надеюсь, что все будет о'кей. Иногда мне бывает как-то не по себе, Терри. Но знаешь, я надеюсь, что в случае чего, ты меня вытащишь.
  – Тебе не следует беспокоиться, Мэйбл. Все будет хорошо.
  – Самое смешное, что я тебе верю. Во всяком случае, я на это надеюсь. Итак, что дальше?
  – Пока ничего. Иди домой и отдыхай. И держись веселее. Тебе нужны деньги?
  Она покачала головой.
  – Пока не нужны. Ты знаешь, я всегда была бережлива.
  – Хорошо. Рассчитаемся с тобой, когда работа будет закончена. Поезжай домой, Мэйбл. Я позвоню, если ты мне понадобишься.
  Он проводил ее до двери и сказал:
  – Если ты встретишься с полицейским инспектором Дугалом, и он захочет знать, где ты была, скажи, что ездила к своей бабушке в Скат или еще куда-нибудь подальше, куда бы ему не так легко было добраться. Пока, Мэйбл.
  Он закрыл дверь, вернулся в гостиную на тахту и потянулся. Положив под голову диванную подушку, он задремал в ожидании звонка инспектора.
  
  * * *
  
  В шесть часов он встал, разделся, принял душ и снова оделся. Смешал себе порцию мартини, выпил. Зазвонил внутренний телефон. О'Дэй снял трубку. Звонил Симонс.
  – К вам пришел джентльмен, который уже приходил раньше, сэр, – мистер Дугал.
  – Пусть поднимается, – сказал О'Дэй.
  Он подождал минуту, потом открыл входную дверь. Дугал шел по коридору.
  О'Дэй спросил:
  – Ну, как дела?
  Дугал улыбнулся.
  – Неплохо. У меня есть для вас хорошие новости.
  О'Дэй закрыл дверь и провел гостя в гостиную.
  – За это стоит выпить. Значит, вы проверили эту историю с отелем "Сэйбл" и убедились, что я говорил правду. Нидхэма кто-нибудь видел?
  Дугал кивнул. Он положил зонтик и шляпу на стул, расстегнул плащ и сел. О'Дэй протянул ему бокал виски с содовой и смешал другую порцию для себя.
  Дугал сказал:
  – Работник гаража – сын хозяина, который занимается ремонтом машин, – видел Нидхэма, когда тот уезжал. Его описание совпадает с тем, которое дала ваша секретарша, мисс Трандл.
  О'Дэй поднял брови.
  – Значит, вы были у меня в конторе? Ну и как?
  – Неплохо. Однако, если вы не возражаете, мистер О'Дэй, я бы хотел, чтобы вы сообщили мне немного больше, чем в прошлый раз.
  – Почему бы и нет? – ответил О'Дэй. – Но вначале вы могли бы мне кое-что объяснить. Вы хотите получить у меня сведения как у подозреваемого или как у находящегося вне подозрений?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Я хотел бы это знать для собственного спокойствия.
  – Послушайте, – ответил Дугал. – Я мог бы только повторить вам, что не думаю, что вы убили Веннера. Честно говоря, с вами в этом деле мне все вполне ясно, за исключением некоторых деталей.
  Я бы просил вас рассказать мне о том, что случилось, когда в прошлую субботу вы вернулись к себе домой и обнаружили записку полковника Нидхэма – ту, что вы мне дали. В ней говорилось о том, что вам оставлено письмо с инструкциями и семьсот пятьдесят фунтов.
  О'Дэй спросил:
  – Почему вас это интересует? Знаете, в моей профессии существует правило: дела клиентов обсуждению не подлежат.
  Дугал сказал:
  – Досадно. Но, как вам известно, мистер О'Дэй, при расследовании убийств любые правила могут нарушаться. Я не прошу вас говорить что-либо себе во вред. Полицейский не должен задавать подобные вопросы, а если такой вопрос все же поставлен, вы вовсе не обязаны на него отвечать. Но если бы вы рассказали мне о том, о чем я вас просил, то многое облегчили бы для меня. Может быть, после вашего рассказа, я бы объяснил вам, почему это меня интересовало.
  О'Дэй сказал:
  – Хорошо. Я полагаю все будет о'кей. Когда я вернулся домой и прочел записку Ники Нидхэма, мне стало интересно, о чем идет речь. Насколько я понял, дело было очень необычное. Где-то в Суссексе живет леди, которая, как считает Нидхэм, нуждается в помощи. Ведь при нормальных обстоятельствах к детективам не обращаются, не так ли?
  – Конечно нет, – согласился Дугал.
  – Итак, – продолжал О'Дэй, – мне стало очень интересно. Я сел в машину и отправился к себе в контору. Идя по коридору, я заметил, что кто-то оставил в конторе свет.
  Дугал спросил:
  – Это было странно, не правда ли?
  – Я тоже так подумал, когда узнал, что случилось. Оставить в конторе свет было лишь уловкой, не так ли?
  – Вероятно, так, – сказал Дугал. – Можно предположить, что неизвестный забрался туда с наступлением темноты, когда свет был необходим.
  – Совершенно верно. Однако неизвестный был там не в темное время. Я бы сказал, что это случилось днем.
  – Я тоже так думаю, – сказал Дугал.
  – Послушайте, инспектор, если вы все знаете, зачем спрашивать меня?
  – Я знаю очень мало и поэтому спрашиваю вас. У меня просто есть кое-какие догадки. Вы сами, должно быть, строили догадки.
  – Ну еще бы, – сказал О'Дэй. – Итак, я приехал к себе в контору. Я знал, что Нелли Трандл должна была положить письмо Нидхэма в тот ящик, который мы называем ящиком для виски – кстати, там обычно нет никакого виски. Она, как всегда, заперла этот ящик, но кто-то его взломал, вынул конверт, содержащий, как я понимаю, длинное письмо и деньги. Неизвестный сжег письмо, а деньги, видимо, положил в карман. Потом неизвестный ушел.
  Дугал сказал:
  – Тот, кто приходил туда, знал, что Нидхэм там побывал. Знал, что там оставлено вам письмо, знал и где его искать.
  – Я думаю, что это был Ральф Веннер, – сказал О'Дэй. – Вы же знаете, что он все время был под градусом. Может быть, он просто приходил в контору, чтобы поразнюхать.
  Дугал сказал:
  – Вы так думаете? Если Веннер пьянствовал пять дней, зачем ему понадобилось разнюхивать и взламывать ваш ящик? Тем более, что он знал, что подозрение сразу падет на него.
  О'Дэй кивнул.
  – В ящике я нашел записку, отпечатанную на машинке. Веннер всегда пользовался машинкой, когда напивался, потому что его почерк становился совершенно неразборчивым. В записке сообщалось, что он взял семьсот пятьдесят фунтов и сжег письмо лишь для того, чтобы досадить мне. Там говорилось также, куда мне следует убираться.
  Дугал сказал:
  – Итак, это был злорадствующий Веннер?
  – Похоже, что так, – ответил О'Дэй.
  Они помолчали, потом Дугал сказал:
  – Я так не думаю, мистер О'Дэй, и скажу вам, почему. Когда я был сегодня в вашей конторе, то унес с собой пепельницу, в которой было сожжено письмо. С тех пор как произошли все эти события, пепельницей этой никто не пользовался. В ней еще остались кусочки пепла. В ней не сжигали письмо Нидхэма. Нидхэм писал его на плотной бумаге, которую дала ему мисс Трандл. А бумага, сожженная в пепельнице, идентична той, что мисс Трандл использует для печатания копий.
  О'Дэй сказал:
  – С каждым днем все больше тайн, не так ли, инспектор? Как вы можете объяснить этот факт?
  – Послушайте, – сказал Дугал, – я расследую дело об убийстве. Убили человека, и я должен найти убийцу. Вы думаете, что у меня есть определенная теория. Что ж, я скажу вам, что я думаю. Я считаю, что подобные теории есть и у вас. Вы знаете, полиция неплохо относится к тем людям, которые пытаются ей помочь, но сокрытие от полицейского офицера информации – в том случае, когда ее у вас просят – это оскорбление. Вы уверены, что вам не о чем со мной поговорить, мистер О'Дэй? Я, как вам известно, человек благоразумный.
  О'Дэй сказал:
  – Не могу выразить, насколько мне приятен разговор с вами. Но все, что у меня есть – это догадки, а вы умеете отгадывать очень хорошо. В этот самый момент я пытаюсь решить, зачем кому-то понадобилось сжигать в пепельнице бумагу для копий, зачем нужно было меня убеждать, что письмо уничтожено. Интересно, как такая мысль пришла Веннеру в голову. Просто удивительно, что делает с человеком алкоголь. Вы согласны со мной?
  – Нет, не согласен, – ответил Дугал. – Знаете, что я думаю?
  – Хотелось бы мне это знать. Скажите мне, мистер Дугал.
  – Кому-то было известно, что Николас Нидхэм придет к вам в контору в субботу утром. Это лицо знало, что вас там не будет. Этому лицу было известно расположение конторы. Оно знало, что, не застав вас, Нидхэм оставит вам письмо. Оно знало, что Нелли Трандл оставит его для вас в ящике для виски на случай, если вы зайдете в контору во время уикенда, как вы часто делаете. Это лицо наблюдает за входом в контору и видит, как приезжает Нидхэм. Оно видит, как Нелли Трандл выходит, чтобы выпить кофе, и видит, как она возвращается. Оно видит, как вскоре после часа дня она вообще уходит из конторы. Тогда оно идет в контору, отпирает дверь каким-то образом заполученным ключом, и, пытаясь открыть ящик, взламывает его. Это была дилетанская работа. Для взломщика ящика с несложным замком было применено слишком много силы. Большинство мужчин должно было понять, что ящик очень легко было открыть.
  – Но так или иначе, – мрачно улыбнулся Дугал, – это лицо открыло ящик, вынуло письмо Нидхэма, возможно, прочитало его и унесло с собой. В ящик была положена для вас записка, в которой говорилось, что деньги изъяты, а письмо сожжено. Потом, чтобы сделать историю достоверной, в пепельнице были сожжены два-три листка дешевой бумаги из запасов мисс Трандл. Сделано это было для того, чтобы пресечь ваши старания заполучить письмо.
  Считая, что письмо сожжено, вы не стали бы его искать. Потом эта очень умная особа уходит из конторы и, зная, что на этот вечер у нее будет алиби, включает перед уходом свет, чтобы вы думали, будто вся эта работа была проделана вечером.
  О'Дэй спросил:
  – Есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет личности этой таинственной особы?
  – А у вас? – спросил Дугал.
  – Как я могу знать? – ответил О'Дэй.
  – Конечно, у вас не было возможности это узнать, – продолжал Дугал. – Но расскажите мне еще кое-что, О'Дэй. Намерения полковника Нидхэма полностью вам неизвестны, но кое-что вы о них знаете, не так ли? Вы знаете, что он оставил вам в конторе семьсот пятьдесят фунтов и длинное письмо с инструкциями. Вы ничего этого не получили, но кое-что знаете. Вы знаете, что леди, о которой беспокоится Нидхэм, живет в Суссексе. Полагаю, вы интересовались тем, кто эта женщина, и пытались ее найти.
  – Нет, не пытался, – ответил О'Дэй.
  Дугал встал.
  – Еще один вопрос, мистер О'Дэй. Вам, полагаю, неизвестно и местонахождение миссис Веннер?
  – Откуда мне это знать? Разве она не у себя дома?
  Дугал покачал головой.
  – Похоже, что этой ночью она внезапно куда-то исчезла. Она была предупреждена о том, что ее отъезд из города нежелателен, и подобный ее шаг кажется мне просто глупым. Я не хочу сейчас ее искать. Ведь вы знаете, что мне очень легко ее найти.
  О'Дэй сказал:
  – Это все знают. Англия страна маленькая, и ваши мальчики, при темпах их работы, смогут найти ее за двадцать четыре часа.
  Он закурил.
  – Ей тоже об этом известно. Мерис Веннер никак нельзя назвать глупой.
  – Конечно, – согласился Дугал. – Она явно неглупа. Так вы думаете, что она скоро вернется?
  О'Дэй пожал плечами.
  – Как я могу знать? Не думаю, что она хотела скрыться. Наверно, она просто расстроена смертью мужа и этим расследованием. Может быть, ей хочется побыть немного одной.
  Дугал сказал:
  – Это кажется мне возможным. Думаю, что в течение ближайших двадцати четырех часов мне лучше ее не трогать. Итак, я ухожу. Спасибо за помощь.
  – Боюсь, что оказал вам не слишком большую помощь, мистер Дугал.
  Детектив мрачно улыбнулся.
  – Не очень большую, но я уверен, что до окончания дела вы мне еще ее окажете. Всего доброго.
  Он взял шляпу и зонт. Дойдя до двери, он обернулся и сказал:
  – И благодарю вас за угощение.
  О'Дэй подумал, что в его голосе была нотка сарказма.
  Когда Дугал ушел, О'Дэй решил, что было бы глупо давать ему слишком много сведений. Прежде всего потому, что за Мерис могла быть установлена слежка. Дугал мог это устроить. Это маловероятно, но с таким человеком, как Дугал, надо все время быть настороже. Затем он подумал о том, что инспектор, возможно, захочет поговорить с ним еще раз. И О'Дэй хотел быть дома, если это случится. Его отсутствие, пребывание вне города, в сопоставлении с внезапным исчезновением Мерис Веннер, подумал он, может послужить почвой для дальнейших подозрений полицейского офицера.
  В семь вечера он пришел в гараж, сел в машину и поехал в Горинг в отель "Картер". Погода была неприятная, дождливая, и старомодный отель, стоявший недалеко от реки и окруженный мокрыми деревьями, казался удивительно унылым.
  О'Дэй объехал вокруг отеля и сразу прошел в бар. За стойкой стоял толстый веселый человек, занятый перетиранием стаканов.
  О'Дэй сказал:
  – Добрый вечер, Джордж.
  Он заказал виски с содовой и спросил:
  – Ну, как твоя гостья, Джордж? Хорошо себя ведет?
  Джордж усмехнулся.
  – Живет как затворница. Все время дома из-за плохой погоды. Никуда не может выйти, ей здесь некуда пойти. Чертовски приятный у нее вид, правда, мистер О'Дэй? Я знаю вас, а то начал бы любопытствовать. Мог бы спросить вас, что все это значит. Но я так не поступаю. Раз вы сами не сказали мне, то не стоит и спрашивать.
  – Верно, Джордж, – сказал О'Дэй.
  Он допил свой напиток.
  – Увидимся позже. Где она, в первом номере?
  Джордж кивнул.
  – Я дал ей двойной. Все равно больше никого нет.
  – Может быть, это и лучше, – заметил О'Дэй.
  Он поднялся по винтовой лестнице и постучал в дверь первого номера. Ему ответили. Он открыл дверь и вошел. Комната была удобно обставлена. Горел камин, на стенах висели картины, изображавшие сцены из охотничьей жизни, и это создавало атмосферу старины. На резном дубовом буфете стояли бутылки, бокалы и сифон.
  Мерис сказала:
  – Ну, Терри, как дела? Хочешь выпить?
  В ее голосе звучала покорность.
  – Охотно выпью, – ответил О'Дэй. – У тебя такой вид, как будто ты нуждаешься в помощи. Как ты себя чувствуешь, Мерис?
  – Хорошо, спасибо.
  Она стояла, положив руку на каминную доску, и смотрела на огонь.
  – Ты выглядишь, будто сошла с картины. Но за всем этим скрывается макрель, которая ждет рыболова с крючком, верно?
  Она сказала:
  – Да? Кто же этот рыболов с крючком?
  – Рыболова зовут Дугал. Знаешь, этот полицейский – очень проницателен. Он многое раскопал, Мерис.
  Она тусклым голосом спросила:
  – Что же именно?
  – Один факт очень интересен, – ответил О'Дэй. – Нидхэм оставил в конторе письмо с изрядной суммой денег. Кто-то сжег письмо и забрал деньги. Так я подумал сначала. Подумал, что Ральф взял деньги и сжег письмо, чтобы мне досадить. В подтверждение этого в ящике была оставлена записка, напечатанная на машинке и подписанная инициалами "Р.В.", в которой сообщалось, что он собственноручно это сделал.
  Мерис спросила:
  – Ты его обвиняешь? Ральф действительно приезжал к тебе в контору в субботу утром. Случайно я видела…
  О'Дэй перебил ее:
  – Возможно. Суть в том, что Дугал исследовал пепел, оставшийся в пепельнице – уборщица просто высыпала его в корзину, но пепельницу не чистила. Дугал установил, что пепел, находившийся в ней, не мог остаться от той бумаги, на которой Нидхэм написал письмо.
  – Ну и что же? – спросила она.
  – Это означает, – продолжал О'Дэй, – что кто-то взял письмо. Мне очень интересно, что было там написано. Вероятно, нечто весьма важное, раз он заплатил мне семьсот пятьдесят фунтов за какую-то работу. За какую именно – он написал в свою письме.
  Все тем же тусклым голосом она повторила:
  – Ну и что же?
  – Только то, что я хочу получить это письмо. Отдай мне его, Мерис.
  Она убрала руку с каминной доски и круто повернулась.
  – О чем, черт возьми, ты говоришь? – спросила она, смертельно побледнев.
  О'Дэй сказал:
  – Не утруждай себя и садись. Я скажу тебе, о чем идет речь. Я много времени думал о тебе, пытаясь связать все воедино, пытаясь сложить два и два, с тем, чтобы не получить пять. Полагаю, мне это удалось. Я хочу поведать тебе небольшую историю. Посмотрим, как она тебе понравится.
  Мерис опустилась в кресло, откинулась на спинку и положила руки на подлокотники. Она сказала:
  – Начинай, Терри. Я люблю слушать истории.
  – Полковник Нидхэм во время войны служил в Меллоуфилде, – начал О'Дэй. – Там он влюбился в миссис Дин и сделал ей предложение, но получил отказ. Четыре-пять недель назад он снова навестил ее, надеялся, что она могла переменить свое мнение. Но этого не произошло. Более того, она ему сказала, что для него не осталось никакой надежды, ибо она обручена и собирается выйти замуж за некоего Павэна.
  Нидхэму это известие не понравилось, даже очень не понравилось, потому что он многое знал об этом Павэне. Он считал его плохим человеком, но не пытался убедить в этом миссис Дин, так как знал, что она отнесет его слова за счет ревности. Он пытался отговорить ее от замужества, но она решила, что он просто ревнует. Нидхэм сдался и уехал от нее в унынии. Он совсем пал духом и чувствовал себя таким несчастным, что был готов на все, и как раз в этот момент судьба свела его с очень привлекательной, очаровательной женщиной.
  О'Дэй улыбнулся.
  – С Мерис Веннер. Помнишь, Мерис?
  Она промолчала.
  – По странному стечению обстоятельств, – продолжал О'Дэй, – она тоже была в это время не слишком счастлива. В течение длительного времени она заигрывала с компаньоном своего мужа, но он не клюнул на ее заигрывания. Ей это не нравилось, муж ей не нравился и вообще ничего ей не нравилось. Но, как я тебе уже говорил, она была очень привлекательной женщиной. Она сумела подчинить Ники Нидхэма своему влиянию, а он, не привыкший иметь дело с такими соблазнительными женщинами, не только увлекся ею, но и все ей рассказал.
  Мерис Веннер – женщина очень умная. Она так основательно обработала Николаса Нидхэма, что тот согласился провести с ней одну-две ночи в отеле "Сэйбл" в Потни. Они провели там только одну ночь, но организовано все было очень умно. Она выжала из Нидхэма все, что хотела, узнала от него всю историю Павэна, его прошлое и то, что он собирается сделать с миссис Дин. Ну, как у меня получается, Мерис?
  – Мне кажется, это очень интересная история, – ответила она невыразительным голосом.
  – Ты еще главного не слышала, – сказал О'Дэй. – Нидхэм сказал ей, что через неделю-другую он уезжает в Африку, однако не хочет оставлять дела в том положении, в каком они находятся. Ему претила мысль, что он уедет, оставив миссис Дин на милость Павэна. И он изложил этой женщине – этой Мерис Веннер – свой план: найти частного детектива с хорошей репутацией и поручить миссис Дин его заботам, предварительно изложив ему факты насчет Павэна.
  Но к этому времени Мерис Веннер составила свой собственный план. Она решила сама управлять создавшимся положением и совсем не хотела, чтобы Нидхэм поговорил с частным детективом. И она придумала очень умный план. Она сказала, что знает человека, к которому следует обратиться, что в настоящее время его нет в Лондоне, но что до конца месяца он обязательно должен вернуться. Она сказала, что очень хорошо знает этого человека, что на него вполне можно положиться и что когда Нидхэм уедет, то она сама присмотрит, как он выполняет его поручение. Тебе все еще интересно, Мерис?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Очень впечатляюще, – цинично улыбнулась она. – Хотелось бы услышать дальше.
  – Услышишь. Мерис Веннер была умна. Она не назвала Нидхэ-му имени детектива, к которому собиралась его послать. Но нам с тобой его имя известно – это некий Теренс О'Дэй. Нидхэм почувствовал себя гораздо лучше, мысль об отъезде больше не пугала его. Время от времени он встречался с Мерис Веннер и спрашивал ее, не вернулся ли в Лондон этот детектив. Она всегда отвечала отрицательно, но уверяла, что не нужно беспокоиться, что он непременно вернется до отъезда Нидхэма.
  – И она знала, -; сказал О'Дэй с улыбкой, – что этот детектив – этот Теренс О'Дэй, – никогда не бывает в своей конторе в субботу утром. Так что в пятницу, когда Нидхэм стал особенно нетерпелив, она позвонила ему и сообщила имя детектива и адрес его конторы. Она сказала, что детектив должен приехать в контору в субботу утром, а в крайнем случае, наверняка в понедельник. Она сказала, что раз Нидхэм должен уехать в субботу вечером, то он сможет оставить О'Дэю запечатанное письмо с инструкциями и деньгами.
  Нидхэм приехал в контору около половины одиннадцатого утра. Он спросил О'Дэя и узнал, что того нет. Тогда он написал письмо на бумаге из блокнота, который дала ему секретарша О'Дэя. Он вложил письмо и семьсот пятьдесят фунтов в банкнотах в большой конверт и ушел. Мерис Веннер, к несчастью, не знала, – улыбнулся О'Дэй, – что немного позднее Нидхэм взял на себя труд оставить записку на квартире О'Дэя.
  Думаю, что в субботу утром миссис Веннер держала контору О'Дэя под наблюдением, возможно из машины, стоявшей на другой стороне улицы. Она видела, как приехал Нидхэм и как он уехал, и знала, что он написал письмо. Немного погодя она увидела, как из здания вышла секретарша О'Дэя, и это ей совсем не понравилось, так как обычно та не уходила из конторы именно в это время. Она продолжала ждать. Тогда-то, возможно, она и увидела, что в контору пришел Ральф. Должно быть, он вскрыл конверт, прочитал письмо и, вложив его в другой конверт, ушел. Потом Мерис Веннер увидела, как вернулась мисс Трандл и после часа дня ушла опять. Неплохой я отгадчик, верно, Мерис?
  – Продолжай, – сказала она, не сводя глаз с пламени камина.
  – Мерис Веннер пошла в контору, – продолжал О'Дэй, – она отперла дверь ключом, который когда-то взяла у мужа, и вошла. Она знала, что Нелли Трандл должна была оставить письмо в закрытом ящике стола О'Дэя. Поэтому она взломала этот ящик. Знаешь, я сразу подумал, что ящик открывала женщина. И Дугал тоже так считает. Мужчина не стал бы применять и половины затраченной на это силы, он бы сообразил, что замок очень легко открывается. Потом она взяла письмо Нидхэма, вскрыла конверт, просмотрела содержимое и положила все к себе в сумочку.
  Потом она прошла в приемную, достала там из стола три листика бумаги и сожгла их в пепельнице, стоявшей на столе О'Дэя. Она напечатала на машинке "Любовное письмо" от имени своего мужа, в котором говорилось, что он взял деньги, а письмо сжег, и оставила его во взломанном ящике.
  Будучи очень умной женщиной, она перед уходом включила в приемной свет, создавая видимость того, что взлом был совершен после наступления темноты, когда она находилась в Истборне, в отеле "Сплендид". Ну, как, Мерис, тебе все это нравится?
  Она пожала плечами и промолчала.
  О'Дэй продолжал:
  – До того, как Мерис украла письмо из ящика О'Дэя, она успела проделать массу работы. Она поехала в Суссекс с намерением встретиться там с мистером Павэном. И она с ним встретилась. Она задумала шантажировать Павэна, но тот был не дурак. Можно строить разные предположения насчет того, что произошло в течение ближайших дней, но в основном мое предположение таково: Павэн, по слухам, очень красивый, привлекательный мужчина. Думаю, что отвергнутая О'Дэем и не любящая мужа, миссис Мерис увлеклась этим красивым мужчиной, против которого имела письмо Нидхэма. Павэн предложил ей работать вместе с ним. Она согласилась, но оставила при себе это письмо, похищенное из стола О'Дэя. Думаю, что такая умная женщина, как она, не стала бы уничтожать письмо. Она хранила его на тот случай, чтобы было чем держать в руках Павэна, если тот поведет себя не так, как ей нужно.
  Потом возникли небольшие осложнения. Мерис сказала своему мужу, будто провела ночь в отеле "Сэйбл" с О'Дэем. Она думала что поступила очень умно, но на самом деле это было не так. Ее муж попросил частного детектива поехать туда и собрать данные для задуманного им бракоразводного процесса. Однако детективу эта работа не понравилась, и он отказался. Поэтому Веннер поехал туда сам. Там он встретился с молодым человеком, занимавшимся машиной Нидхэма. Мерис думала, что Нидхэма никто не видел, что она все устроила, записав в регистрационной книге имя О'Дэя. Но молодой человек, работавший в гараже, видел его. Он рассказал Веннеру, что за человек был с его женой. Таким образом, Веннер узнал, что жена его лгунья и что я не был там с нею. И он очень заинтересовался всеми ее передвижениями.
  Внезапно Мерис подняла на него глаза.
  – Что ты хочешь этим сказать?
  – А вот что, – ответил О'Дэй. – Он нанял частного детектива, некоего Джорджа Бейли, чтобы тот установил слежку за его женой. Когда Мерис ездила в Суссекс, Бейли не выпускал ее из вида. Он был свидетелем ее встреч с Павэном и, вернувшись, сообщил обо всем Веннеру, который очень интересовался поведением своей жены. Я не думаю, что в это время она так уж ему нравилась. Он решил, что должен сделать две вещи. Прежде всего, он решил узнать что у его жены общего с этим Павэном, которого он считал ее любовником, и, вероятно, не напрасно. Второе, что он хотел сделать, – это выяснить отношения со своим компаньоном О'Дэем. Он убедился, что подозрения насчет О'Дэя неверны и, будучи довольно честным человеком, хотел исправить создавшееся положение. Но это второе дело он решил отложить до разговора с Павэном.
  Мерис тихо сказала:
  – Понимаю. Ты знаешь, что…?
  О'Дэй сказал:
  – Я знаю достаточно, а об остальном догадываюсь. После того, как Веннер прочел это письмо в конторе, он знал все. Он не хотел видеться с Павэном в людном месте и поэтому договорился о встрече с ним в Палисад-клубе в среду вечером. Для Павэна это, наверное, был удар. Вообрази, как он должен был себя чувствовать, когда Ральф позвонил ему по телефону и сказал, что хочет видеть его и задать ему несколько вопросов о нем и Мерис. Павэн сделал единственный разумный шаг: разыскал Мерис и спросил ее, что происходит. Но она тоже не понимала, что происходит. Возможно, она испугалась. Она решила, что для Павэна будет лучше всего явиться на назначенную встречу, чтобы выяснить, что же известно Веннеру. Если бы она узнала, что ее муж к этому времени уже разгадал историю об отеле "Сэйбл", ситуация могла бы для нее проясниться. Но этого она не знала и полагала, что муж все еще верит в ее ложь. С одной стороны, Павэн, который пытается выведать у Веннера, насколько тот обо всем осведомлен. А с другой стороны, Веннер, который, зная все о Павэне из письма Нидхэма, пытается разузнать о том, как развиваются отношения Павэна с его женой. Как бы то ни было, но, когда встреча подошла к концу, они расстались мирно. Мне кажется, что, прежде чем расстаться, Веннер сказал Павэну, что он собирается назначить новую встречу на следующий вечер и пригласить на нее, кроме Павэна, еще О'Дэя и Мерис. Понимаешь, почему?
  Она спросила:
  – Почему же?
  – Разве это не очевидно? Веннер был привязан к своей жене. Он любил ее. Конечно, тебе этого не понять. И хотя поведение жены потрясло его и внушило ему отвращение, все же он чувствовал себя обязанным попытаться оградить ее от неприятностей. Видимо, он хотел рассказать О'Дэю и посоветоваться с ним о том, как выбраться из этой ситуации, и, конечно, извиниться перед ним за свои подозрения.
  Павэн должен был встретиться с Веннером в "Палисаде" после наступления темноты, наверное, около десяти вечера. Мерис знает, что О'Дэй ищет встречи с ее мужем и, чтобы укрепить свою историю об О'Дэе, она в клубе "Пименто" сообщает Мэйбл Бонавентюр о том, что ее муж должен быть в "Палисаде" в среду в двенадцать ночи. Она уверена, что, узнав об этом, О'Дэй обязательно туда поедет, а встреча Веннера с Павэном к этому времени закончится, и они уедут. Она наняла пару бандитов, чтобы О'Дэя избили. Потом можно будет считать, что О'Дэй ездил туда для встречи с Веннером и получил хорошую трепку от рассерженного мужа или тех, кого он нанял. Это было чертовски здорово придумано. Полиция клюнула на эту историю. Если бы я не смог выведать насчет истории с отелем "Сэйбл", то сегодня был бы подозреваемым номер один. Ты ведь хотела именно этого, дорогая?
  Она ничего не ответила. И по-прежнему смотрела на пламя камина. О'Дэй закурил сигарету, выпил немного виски и продолжал:
  – Я бы многое отдал за то, чтобы быть свидетелем той встречи, в прошлую среду. Ситуация, должно быть, сложилась весьма забавная. Павэн встретился с тобой и рассказал тебе все. Никто из вас не был особенно обрадован.
  Веннер прекрасно помнил, что оставил письмо с деньгами на письменном столе Нелли Трандл. Ему бы сразу стало ясно, что их взяла его жена, что именно она оставила в ящике записку с его инициалами. Веннер непременно спросил бы, где письмо и деньги. Мерис и Павэн оказались бы в чертовски щекотливом положении, и им необходимо было что-то предпринять.
  Мерис спросила:
  – Так что же я сделала? Твой рассказ просто сенсационен. И очень обстоятелен. Только сможешь ли ты это все доказать?
  – Не волнуйся. Так вот, я думаю, что к тому моменту расположение миссис Веннер к мистеру Павэну достигло апогея. И дьявольская же получилась пара! Как бы там ни было, но Павэн согласился на встречу, и, как я себе это представляю, утром следующего дня Веннер позвонил жене и велел ей быть в конторе в десять вечера. Он попросил Нелли Трандл разыскать О'Дэя и предложить ему приехать. Но ни мистер Павэн, ни миссис Веннер не намеревались появляться на этой встрече, и в это время гибкий ум Мерис принялся за работу. Она сказала мужу, что время встречи изменено и встреча перенесена в Палисад-клуб.
  Подобная перемена казалась достаточно правдоподобной, не так ли? Ведь именно там накануне встретились Павэн с Веннером. Вечером Мерис позвонила О'Дэю в контору и сказала, что Веннер хочет, чтобы он приехал к двенадцати часам в Палисад-клуб.
  Однако сама Мерис никуда не поехала, потому что боялась этой встречи. О'Дэй, конечно, не знал, что Павэн должен быть там. И, как я понимаю, эта встреча должна была состояться в одиннадцать часов. Когда О'Дэй прибыл туда в полночь и осматривал место, миссис Веннер, обеспечив себе первоклассное алиби, позвонила из своей квартиры в Сент Джонс Вуд в Палисад-клуб и установила тот факт, что О'Дэй там. Он сказал ей по телефону, что ее муж не приехал.
  Поговорив по телефону, он затем нашел ее мужа убитым. Тебе наверняка нетрудно будет угадать имя убийцы. Его убил тот, кому нужно было заставить его замолчать. Что касается тебя, Мерис, то вопрос только один: знала ли ты, что он собирается убить Ральфа Веннера? Если знала, то известно ли тебе, что с тобой сделают?
  Мерис сказала:
  – Чепуха все это. Никто не сможет доказать, что Павэн там был. Ты никогда его не видел, а он никогда туда не ездил. Ральфа мог убить только один человек – это ты.
  – Чушь! – сказал О'Дэй. – У меня не было мотива. Если бы я с ним встретился, он бы, наверно, извинился передо мной.
  – Можешь говорить все, что угодно. Никто не сумеет доказать, что Павэн был там.
  – Хорошо, пусть будет по-твоему, – сказал О'Дэй.
  – Оно и будет по-моему. Нельзя строить обвинение без улик, и ты это прекрасно знаешь. Ты просто не можешь этого не знать. Таков закон. А вот улики у тебя нет.
  О'Дэй сказал:
  – И снова чушь! Вчера вечером я взял у тебя серьги с изумрудами и бриллиантами. Я знаю, откуда они взялись. Они принадлежали Лоретте Дин, и мне известно, как они к тебе попали. Павэн взял их у нее и передал тебе. Это была часть плана вашего совместного шантажа. Но моя улика, касающаяся убийства Ральфа, даже более интересна. Когда я нашел за столом его обвисшее тело, то под столом лежал предмет, о котором никому не известно пока, даже полиции. Не известно, потому что я подобрал этот предмет. Это был браслет, принадлежащий миссис Дин, тоже с бриллиантами и изумрудами. Он является частью гарнитура, в который входили и серьги. Браслет тебе тоже дал Павэн.
  – Если Павэн дал мне браслет, то как он оказался в "Палисаде"?
  О'Дэй усмехнулся.
  – Да, он снова взял у тебя браслет на тот случай, если ему удастся купить им молчание Веннера и заставить того держать язык за зубами. Я думаю, что Павэн протянул его Ральфу, а тот швырнул его на пол. Браслет закатился под стол. Потом, совершив убийство, Павэн был чересчур взволнован. Он мог услышать мои шаги по дому или во дворе. Ему нужно было поскорее уйти. И он ушел, а браслет остался под столом.
  О'Дэй потушил сигарету.
  – Осталось обсудить только одну очень интересную деталь. Она состоит в том, знала ли ты, что собирается сделать Павэн, отправляясь в Палисад-клуб. Если знала, то тебя, возможно, повесят за эту красивую шейку, и будешь ты висеть, пока не умрешь. Лично я думаю, что это будет справедливо.
  Мерис посмотрела на него. Глаза ее блестели.
  – Мне нужно письмо. Отдай его мне. Ты не стала бы оставлять его на квартире на Сент Джонс Вуд. Ты должна была привезти его с собой. Я думаю, что оно в твоей сумочке. Выбирай: либо ты отдаешь мне это письмо, либо я сдам тебя властям, и тебя арестуют по обвинению в убийстве мужа. Даю тебе одну минуту подумать. Решай.
  Мерис встала, сделала шаг и остановилась, глядя на него. Глаза ее сверкали. О'Дэю показалось, что она собирается броситься на него. Он сказал:
  – Полегче, милашка. Хватит насилия.
  Ее руки безжизненно повисли вдоль тела. Она пошла в спальню и вернулась с письмом в руке, которое протянула ему.
  Раскрыв письмо, О'Дэй просмотрел листки и сказал:
  – Похоже, здесь все.
  Он положил письмо в карман.
  – А как насчет денег, Мерис? Они тоже мне нужны, вся сумма целиком.
  Она обозвала его не очень пристойными словами и снова ушла в спальню. Вернулась она с пачкой банкнот. О'Дэй взял их и положил в карман.
  – Пока, Мерис, – сказал он с улыбкой. – И надеюсь, ты выкрутишься.
  
  III
  О'Дэй медленно шел по Слоун-стрит к Слоун-скверу. Он посмотрел на часы. Было пять вечера. Если вскоре Дугал не позвонит ему, то нужно как-то начинать действовать, подумал он. Пока Дугал кружит возле тебя и задает вопросы, пытаясь из обрывков составить единое целое, то можно чувствовать себя в безопасности. Но когда он оставляет тебя в покое, и ты не знаешь, что он делает – это становится опасным, даже очень опасным.
  Он вошел в холл своего дома и спросил у портье:
  – Мне кто-нибудь звонил, Симонс?
  Тот покачал головой.
  Звонков не было, сэр.
  О'Дэй поднялся на лифте. Войдя в гостиную, он включил электрокамин и сел возле него. Он закурил и минут пять посидел, размышляя о событиях прошлой недели. Потом встал, подошел к стоящему в углу комнаты письменному столу, отпер ящик и вынул письмо Нидхэма. О'Дэй снова сел в кресло и принялся читать письмо. В нем говорилось:
  
  "Дорогой Теренс О'Дэй!
  Думаю, до вас доходили какие-то слухи обо мне, пусть даже и самые смутные. Как бы то ни было, во время войны я смог в Штатах немного помочь вам. Вы помните? Надеюсь, что так, потому что теперь я хочу попросить вас сделать кое-что для меня.
  Сегодня утром я приезжал к вам в контору – мне сказали, что вы будете там, а если вас не застану, то смогу оставить это письмо и полностью на вас положиться. К несчастью, сегодня вечером я должен уехать в Африку, а характер моих дел там не позволяет мне оставить вам адрес. Поэтому я пишу это письмо и вдобавок оставлю записку у вас на квартире, чтобы, вернувшись домой, вы знали, что в конторе вас ждет письмо. Может быть, вы сразу же поедете туда и займетесь делом, так как, насколько мне известно, дело важное и безотлагательное.
  Не думаю, что это дело будет очень трудным для вас, особенно если вы используете те сведения, которые я вам даю. Однако оно требует особо тонкого подхода, и хотя я не очень знаком с вашими методами работы, мне рассказывали о вас достаточно, и я думаю, что вы самый подходящий человек для подобной работы.
  Вот факты: большую часть войны я командовал парашютной школой в Меллоуфилде. Дом, где разместилась эта школа, принадлежал миссис Лоретте Дин, но во время войны она передала его Военному министерству, а сама перебралась в Дауер-хауз, находящийся в том же поместье.
  Миссис Дин – очаровательная, добрая и приятная женщина. Можете себе представить, насколько всем нам: инструкторам, офицерам, командующим различными подразделениями, и всему военному персоналу, проходящему курс обучения, было приятно работать в такой обстановке. Увольнительных почти не давали. Были приняты строгие меры по обеспечению секретности. Но миссис Дин удавалось сделать нашу жизнь более радостной. Она устраивала вечера, и делала все, чтобы скрасить монотонность нашей жизни.
  Я виделся с ней очень часто, потому что она организовывала вечера неизменно с моей помощью, а также потому, что я все больше к ней привязывался. Честно говоря, я через несколько месяцев влюбился в нее по уши. Я всегда не очень интересовался женщинами, если не считать обычных случайных встреч, которые чаще всего продолжались недолго. Поэтому, влюбившись в миссис Дин, я понял, насколько это серьезно. Она стала для меня единственной в мире.
  Наконец, я сделал ей предложение, и она меня отвергла. Она предложила мне свою дружбу, но сказала, что никакой любви ко мне не чувствует. Этим все кончилось.
  В конце войны школа закрылась, и я вернулся в Штаты, где продолжал свою работу в разведке. Несколько недель тому назад я приехал в Англию. Я думал, что за это время отношение ко мне миссис Дин могло измениться. Так или иначе, я считал, что стоит попробовать еще раз, ведь в этом нет ничего постыдного. Я позвонил ей, и она пригласила меня приехать в Меллоуфилд. Она все еще жила в Дауер-хаузе, потому что на содержание главного дома требовалась куча денег.
  Я поехал туда и виделся с ней. Спросил ее, не хочет ли она изменить свое решение, она ответила отказом и, вероятно, для того, чтобы я оставил все надежды, сказала мне, что помолвлена с другим и вскоре собирается выйти замуж. Этим человеком оказался Эдвард Павэн. И тогда в моей голове будто включился сигнал тревоги. Я смутно помнил это имя, с ним были связаны какие-то очень неприятные воспоминания. Но я ничего ей не сказал. Я пообедал с ней и уехал в Лондон, пообещав, что еще заеду.
  В Лондоне я связался по телефону с нашими людьми в Штатах и получил от них информацию, подтверждавшую мои подозрения. Эдвард Павэн, красивый и образованный англичанин, как оказалось, вовсе и не был англичанином. Это был француз, он прекрасно говорил по-английски и на двух других языках. Во время войны он сотрудничал с немцами. Против него не было явных улик – действовал он очень умно – и подвести его под трибунал не удалось.
  Тогда я полетел во Францию и провел тщательные расследования, давшие мне кое-какие любопытные факты. У Павэна были тесные связи с очень богатым и, на первый взгляд, очень приятным латиноамериканцем, неким Альфонсо Д'Эскарте. Самым интересным было то, что этот Д'Эскарте оказался мужем миссис Дин, с которым она развелась в Париже за два года до войны. Д'Эскарте был назначен опекуном их с миссис Дин. Такой вариант казался лучшим для девочки: она была слабого здоровья, и ей полезно было жить во Франции. Однако не прошло и года, как ее здоровье настолько ухудшилось, что ее поместили в психиатрическую больницу, о чем и сообщили миссис Дин.
  Казалось, это не вызывало подозрений, но на самом деле, все было не так.
  Эта девочка, такая же нормальная, как мы с вами, содержится насильственно в больнице, адрес которой дан на отдельном листке, вложенном в это письмо. Нашлись и причины этой проделки.
  Согласно постановлению французского суда д'Эскорте обязан был выплачивать крупную сумму своей разведенной жене, миссис Дин – это ее девичья фамилия, которую она взяла после развода. Д'Эскорте – человек с садистскими наклонностями. Он ненавидел миссис Дин за то, что она с ним развелась и хотел отомстить ей любыми средствами. Первым шагом на этом пути было заключение девочки в сумасшедший дом, чего он добился подкупом или каким-то другим путем. И если никто не вмешается в это дело, она может на самом деле сойти с ума.
  Естественно, мне захотелось узнать закулисную сторону всех махинаций. Я чувствовал, что история с девочкой – лишь часть большой игры. Потом я обнаружил существование очень тесного контакта между д'Эскорте и Павэном – человеком, который собирался жениться на миссис Дин. Я продолжал поиски и выяснил все.
  Во время войны и после нее Павэн выступал в роли профессионального шантажиста, и все дело, несомненно, в том, что, согласно положению, по которому миссис Дин получает алименты – и значительные, – она теряет на них право в случае нового замужества. Дальнейшее очевидно. Павэн приехал в Англию, познакомился с ней, и вел себя как солидный и обеспеченный человек, что удавалось ему с помощью сумм, получаемых от д'Эскорте. Суть дела в том, что он внушил миссис Дин следующее: если она выйдет за него замуж, то он тем или иным способом добьется, якобы, освобождения ее дочери из-под контроля отца, вырвет ее из сумасшедшего дома и привезет в Англию.
  Вот почему миссис Дин, которая обожает свою дочь и провела годы в беспокойстве о ней, согласилась выйти замуж за Павэна. Но выйдя за него замуж, – в этом и состоит садистский замысел д'Эскорте – она обнаружит, что денег у Павэна нет, что она лишилась своих алиментов и может сделать для своей дочери еще меньше, чем прежде.
  Если вы что-нибудь знаете о женщинах, вам будет нетрудно понять, как легко было красивому и обаятельному Павэну склонить миссис Дин на брак с ним.
  В настоящее время я не могу открыть ни миссис Дин, ни кому-либо другому источники полученной мной информации.
  Вернувшись из Франции, я снова поехал к миссис Дин в Меллоуфилд. Я пытался отговорить ее от замужества, сказал ей, что встречался с Павэном, и что он мне не нравится. Я говорил все, что мог, не раскрывая правды, которая, конечно, сделала бы ее несчастной. Но все было тщетно. Я думаю, что все мои слова она объясняла ревностью.
  Вскоре я получил секретное задание и решил перед отъездом передать дело в руки опытного частного детектива, который после проверки этих фактов сможет открыть миссис Дин глаза на Павэна.
  Я познакомился с одной особой, которая сообщила мне, что знает такого детектива, но что его сейчас нет в Лондоне. Лишь вчера мне позвонили и сообщили, что он, возможно, сегодня вернется, а также сообщили ваше имя. Я был очень доволен, потому что помню вас по прошлым дням в Америке и, судя по моим воспоминаниям, вы как раз тот человек, какой мне нужен. Только мне не повезло в том, что я не мог с вами сегодня встретиться.
  Я хочу, чтобы вы повидались с Павэном. Пусть он узнает, что вам все известно, известно, какую он ведет игру.
  Любой ценой разбейте те отношения, какие существуют между ним и миссис Дин. Дайте ей знать о том, к чему она идет. Сам я этого сделать не мог по причине, которую изложил в письме.
  Вкладываю в конверт 750 фунтов. Думаю, этого хватит на расходы и оплату ваших трудов. У меня есть предчувствие, что вы всерьез займетесь этим делом и доведете его до конца. Мне бы очень хотелось оставить вам адрес, по которому вы могли бы мне написать, но это невозможно. Вероятно, через несколько недель я вернусь в Лондон, но также возможно, что я никогда туда не вернусь! Уверен, вы понимаете, что я имею в виду.
  Желаю вам удачи, О'Дэй. Мне кажется, что если вы возьметесь за эту работу, то не пожалеете. Надеюсь, что вы с ней справитесь, и все уладится. Еще раз желаю удачи.
  Искренне ваш
  Николас Нидхэм".
  
  О'Дэй сложил письмо, убрал его в карман пиджака. Он подумал, что этот документ представляет большой интерес, и особенно для инспектора Дугала. И в то же время, подумал он, именно Дугалу совершенно незачем его когда-либо видеть.
  Он посмотрел на часы. Ровно шесть. Подошел к телефону и набрал номер Мэйбл Бонавентюр.
  Услышав ее голос, он сказал:
  – Послушай, Мэйбл, надень шляпу и приезжай ко мне. Мне бы хотелось с тобой поговорить.
  Она ответила:
  – О'кей. Еще одна поездка за город?
  – Нет. Твоя работа почти закончена.
  – Сейчас приеду, – ответила она.
  О'Дэй положил трубку. Он уже решил что будет делать.
  Через двадцать минут приехала Мэйбл. Она была в новой шляпке, на ее лице застыло самое строгое выражение.
  О'Дэй заметил:
  – Ты очень мило выглядишь, Мэйбл.
  – Вот как? Ты задумал еще что-то начать?
  – Пытаюсь кое-что закончить, – ответил О'Дэй. – Дело очень срочное, так что не будем терять времени. На данный момент положение таково: наш друг Павэн должен получить известие от миссис Уильямс. Ты будешь миссис Уильямс. Завтра утром позвонишь в Истборн в отель "Сплендид" и спросишь Павэна. Скажешь ему, что у тебя был разговор с вашим общим другом, миссис Веннер, что ситуация, по ее словам, несколько изменилась и что твой муж, мистер Уильямс завтра вечером будет в Истборне и очень хочет увидеться с мистером Павэном. Я думаю, что он на это согласится. Ему придется согласиться. Тебе понятно?
  – Как будто, – кивнула Мэйбл.
  – Следующее, – продолжал О'Дэй. – Тебе, Мэйбл, завтра утром придется собрать в комок свои нервы. Тебя очень беспокоило убийство Веннера, понятно? Оно стало беспокоить тебя с того момента, когда инспектор Дугал пришел в клуб "Пименто" и начал задавать тебе вопросы. Как ты думаешь, тебе удастся напустить на себя обеспокоенный вид?
  – Это нетрудно, – ответила Мэйбл. – Я часто бываю обеспокоенной и помню, как при этом выгляжу.
  О'Дэй сказал:
  – Я считаю тебя хорошей актрисой. Итак, завтра утром ты отправишься в Скотланд-Ярд и спросишь инспектора Дугала. Скажешь ему, что ты обеспокоена. Он захочет узнать, чем. Тогда ты скажешь, что беспокоишься обо мне. Что после вашей с инспектором встречи я приехал в клуб, говорил с тобой и хотел знать все, что он тебе сказал. Одним словом, хотел узнать все об этом деле. Думаю, что Дугал станет тебя расспрашивать, не знаешь ли ты случайно, что меня интересовало в последнее время. Не искала ли встречи со мной некая особа, и не знаешь ли ты ее имени. Не Мерис Веннер и не Ральф, а кое-кто еще. Он будет очень ловко пытаться узнать имя того, кто сотрудничал с Мерис Веннер. Ты об этом ничего не должна знать. Скажешь ему, что просто беспокоишься и не имеешь ни малейшего понятия, о чем он толкует. Ты никогда не слышала от меня ни одного имени в связи с делом Веннера.
  Но когда ты соберешься уходить, когда разговор подойдет к концу, скажи ему, что сегодня вечером ты встретилась со мной на улице и что в разговоре я упомянул о том, что собираюсь поехать в Истборн, в отель "Сплендид". Тебе понятно?
  – Понятно, – ответила Мэйбл. – Это все?
  – Да, все, кроме того, что у меня есть для тебя деньги. Ты мне очень помогла.
  Он подошел к письменному столу, открыл ящик и вернулся с пачкой банкнот.
  Мэйбл сказала:
  – Господи, я никогда еще не видела столько денег! Сколько же здесь?
  – Семьдесят пять обещанных, плюс двадцать пять дополнительно, как хорошей девочке.
  – Спасибо, Терри.
  Мэйбл посмотрела на него.
  – Значит, это расчет, – продолжала она. – Теперь я уже не буду помощницей частного детектива.
  О'Дэй предупредил:
  – Мэйбл, ты ведь будешь строго придерживаться моих инструкций, не так ли?
  – Я буду очень осторожной. Значит, я должна сделать следующее…
  И она повторила то, что он ей сказал.
  – Прекрасно, – одобрил он, – главное, чтобы Дугал понял, что завтра днем я еду в Истборн, в "Сплендид".
  – О'кей.
  На полпути к двери она остановилась и обернулась.
  – Послушай, ты ведь ни во что такое не впутаешься, верно?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Что ты хочешь этим сказать?
  – Не знаю, – ответила она. – Но вчера вечером я много думала. Я думала о том, что будет очень забавно, если этот Павэн окажется тем парнем, которого ищет Дугал.
  О'Дэй сказал:
  – Да, забавно. Но такой девушке, как ты, лучше поменьше думать.
  – Это просто так, догадки. Что ж, Терри, пока. Еще увидимся.
  И она вышла.
  О'Дэй вернулся к своему креслу у камина. Он вынул из кармана письмо Нидхэма и снова углубился в его изучение.
  
  IV
  Во вторник в одиннадцать утра помощник комиссара вошел в кабинет Дугала. Тот сидел за столом, курил короткую трубку и пытался решить кроссворд из "Таймса".
  Гроган спросил:
  – Вы их когда-нибудь отгадываете, Дугал?
  Тот покачал головой и мрачно ответил:
  – Ведь я, кажется, занимаюсь ими каждый вечер, кроме воскресений, но всегда на чем-нибудь спотыкаюсь. Но как-нибудь я все же справлюсь с одним, из них.
  Он отложил газету.
  Гроган спросил:
  – Как с делом Веннера? Читали вчерашние газеты.
  Дугал кивнул.
  – Одна из них ведет себя слишком насмешливо по отношению к нам, сэр. В ней написано, что Англия слишком маленькая страна, и недели вполне достаточно для поимки убийцы.
  Он улыбнулся.
  – Конечно, достаточно, в том случае, если работать особенно не над чем.
  Гроган сел в кресло напротив Дугала и сказал:
  – Ну вы-то ведь не можете утверждать, что у вас именно такой случай?
  Дугал покачал головой.
  – Да, мне есть над чем поработать, сэр, но я почти ничего не могу сделать. Все, чем я располагаю, – это хорошо продуманные догадки, а я люблю факты, и потом, на основании догадок человека повесить нельзя.
  Помощник комиссара кивнул.
  – Я понимаю. У вас есть кое-какие соображения, но нет подтверждения фактами. Верно?
  Дугал встал и подошел к окну. Он присел на низенький подоконник и посмотрел вниз.
  – Не совсем так, сэр, – ответил он. – Я чувствую, что мы медленно к чему-то движемся. Когда началось расследование, мы с вами были уверены, что против О'Дэя составлено убедительное обвинение. Оно рухнуло. Сама-то улика осталась, но она ничего не стоит. О'Дэй дважды ездил на свидание с Веннером: в среду вечером, когда его избили, и в четверг, когда Веннер был убит. О'Дэй это признает. При обычных обстоятельствах, если бы эта история Мерис Веннер о ее пребывании с О'Дэем в отеле оказалась правдой, мы могли бы построить обвинение. Но это ложь, и присяжные об этом узнают. Подозрение против О'Дэя исчезает, но возникает подозрение против Мерис Веннер. Забавно, что она пыталась поставить его под удар.
  – Почему забавно? – спросил Гроган.
  Дугал встал с подоконника.
  – О'Дэй с ней виделся. С самого начала расследования мои люди ведут за ней слежку. Знаете, сэр, я всегда считал, что такая мера не бывает лишней. В прошлую субботу вечером О'Дэй ездил в Сент Джонс Вуд к ней на квартиру. Он пробыл там около пятнадцати минут и уехал. Через три четверти часа он вернулся. Она вышла из квартиры вместе с ним с чемоданом в руке. Они сели в машину О'Дэя, и он отвез ее в гостиницу возле Горинга, в отель "Гартер". Она провела там все воскресенье, не выходя на улицу.
  В воскресенье вечером О'Дэй туда ездил. Он пробыл там некоторое время, потом вернулся домой. Она уехала оттуда вчера утром.
  – Куда она поехала? – спросил Гроган.
  – Вернулась домой.
  Гроган закурил.
  – Вы не думаете, что между О'Дэем и Мерис Веннер существуют близкие отношения?
  Дугал покачал головой.
  – Но если между ними ничего такого нет, то что означают эти странности? – спросил Гроган.
  Дугал ответил:
  – Я скажу вам, сэр, что я думаю. Но помните, пожалуйста, что это лишь догадка. Письмо, оставленное Нидхэмом в конторе О'Дэя, в действительности не было сожжено. Кто-то лишь сделал вид, будто сжег его. Я думаю, что это сделала Мерис Веннер. Хотел бы я взглянуть на это письмо, оно, наверное, является очень интересным документом. Думаю, что О'Дэй тоже хотел бы на него взглянуть. Содержание письма должно заинтересовать О'Дэя больше, чем меня. Я думаю, что он сделал все это, чтобы завладеть этим письмом.
  – Что вы хотите этим сказать? – спросил Гроган.
  – Послушайте, сэр, предположим, Мерис Веннер завладела этим письмом. Если она инсценировала уничтожение письма, значит оно было важным. Она должна была сохранить его у себя. Вероятнее всего, у себя на квартире, на Сент Джонс Вуд. Вам понятно, что я имею в виду?
  – Нет, не совсем. Что же дальше?
  Дугал сказал:
  – Это старый трюк, сэр.
  Он улыбнулся. На мгновение его мрачное лицо просветлело.
  – Я думаю, – продолжал он, – что в субботу вечером О'Дэй приезжал к Мерис Веннер для того, чтобы напугать ее. Возможно, он сказал ей, что я был в гостинице "Сэйбл" и достал доказательства правоты его истории. Я думаю, он сказал ей, что подтверждение его истории практически снимает с него подозрение. Думаю, что О'Дэй кое-что ей предложил, возможно сказал, что ей лучше на день-другой уехать из города. Наверно, он что-нибудь выдумал, чтобы ее убедить.
  Дугал сухо улыбнулся.
  – Должен отметить, что у него очень богатое воображение. Итак, она испугалась. О'Дэй вернулся и отвез ее в отель "Гартер", потому что знал, что она возьмет письмо с собой. Он решил приехать повидаться с ней в воскресенье и взять у нее письмо силой, если не удастся взять убеждением. Он был уверен, что оно у нее, либо в ее сумочке, либо где-то на ней. Он решил получить его во что бы то ни стало, и когда раздобыл, то сел в машину и уехал в Лондон, а ее оставил там.
  Помощник комиссара кивнул.
  – Логично. Но зачем все это? Чего добивается О'Дэй? Предположим, он получил письмо. Что он будет с ним делать?
  Дугал пожал плечами.
  – Понятия не имею, сэр. Но одно из двух он сделать должен: либо принесет это письмо мне, поскольку оно должно пролить свет на убийство, либо скроет его. Если он не принесет письмо, то должен что-то сделать сам.
  Дугал выколотил трубку в стоящую на столе стеклянную пепельницу.
  – Этот О'Дэй – человек очень настойчивый, сэр. Помните, в той записке, которую оставил Нидхэм у него на квартире, о леди из Суссекса? Думаю, что все это очень заинтересовало О'Дэя. Если он раздобыл письмо, то обязательно что-то предпримет. К этому у него есть две причины: во-первых, он захочет полностью реабилитировать себя в наших глазах, во-вторых, он, вероятно, захочет отработать те деньги, которые оставил ему Нидхэм в письме.
  Гроган встал.
  – Ну, что ж, желаю удачи. Заходите ко мне завтра.
  – Непременно, сэр. Надеюсь, у меня будут для вас лучшие новости.
  Гроган вышел.
  В кабинет вошел полицейский – делопроизводитель Дугала.
  Он сказал:
  – Только что явился Мартин, сэр. Он сообщил, что вчера в шесть двадцать вечера Мэйбл Бонавентюр – та девушка, с которой вы говорили в Пименто-клубе – приезжала к О'Дэю на квартиру. Она провела там двадцать минут.
  Дугал кивнул.
  – А что она делала потом?
  – Мартин сказал, что она сразу же вернулась домой. Она была там все время и вышла только полчаса назад. Он потерял ее из вида. Говорил, что было слишком оживленное движение.
  – Жаль, – сказал Дугал. – Я бы хотел знать, куда она поехала. Хорошо, Смит.
  Полисмен вышел из кабинета.
  На столе Дугала зазвонил телефон. Он снял трубку. Дежурный доложил:
  – Внизу мисс Бонавентюр. Она спрашивает вас, сэр.
  Дугал улыбнулся.
  – Пусть поднимется ко мне.
  Он ждал ее в коридоре, у двери кабинета. При виде ее на лице Дугала появилась одна из его редких улыбок.
  Он сказал:
  – Ну, милочка, решила прийти со мной повидаться?
  Он провел ее в кабинет и закрыл дверь.
  – Садись и устраивайся поудобнее.
  – Спасибо, – ответила Мэйбл. – Я бы хотела поговорить с вами, мистер Дугал. Я просто чувствую, что должна это сделать. Я встревожена, если только вы понимаете, что я имею в виду.
  – Я знаю, милочка, что ты имеешь в виду. И я рад. Ведь знаешь, когда люди встревожены, они начинают говорить.
  Мэйбл подумала: вот черт!
  Он продолжал:
  – А теперь расскажи мне все. Расскажи мне, что случилось во время твоего вчерашнего свидания с мистером О'Дэем у него на квартире. Расскажи, зачем ты туда ходила, Мэйбл.
  Он закурил.
  Некоторое время Мэйбл сидела молча. Она думала: его не проведешь, этого старикана. Значит, он за мной следил. Сообразительность подсказала ей выход из положения.
  Она сказала:
  – Я ездила к нему потому, что он мне звонил. Он знал о нашем с вами разговоре в клубе. Он хотел знать, о чем вы меня спрашивали. Он хотел со мной увидеться, потому что ему было интересно, не встречалась ли я с вами еще.
  И, играя свою роль, она говорила и говорила…
  О'Дэй остановил машину недалеко от ворот, ведущих к Дауэр-хауз. Он вышел из машины и направился к воротам. Когда он свернул на подъездную аллею, ведущую к дому, он увидел направлявшуюся к нему навстречу миссис Дин.
  Он снял шляпу.
  – Добрый день, миссис Дин. Я проезжал мимо и подумал, что хорошо бы нанести вам визит.
  Она холодно ответила:
  – Мистер О'Дэй, в нашу последнюю встречу я сказала вам, что больше не хочу вас видеть или беседовать с вами.
  – Совершенно верно, – весело ответил О'Дэй. – Но я-то этого не говорил, и я хочу побеседовать с вами.
  Она удивленно подняла брови. О'Дэй одобрительно отметил и ее прекрасно сшитое пальто из твида, и шоколадно-коричневую фетровую шляпу, и плотно облегающие руку замшевые перчатки.
  Она сказала:
  – Разве эта встреча сулит мне что-нибудь приятное?
  О'Дэй вынул из кармана серьги с изумрудами и бриллиантами. Он ответил улыбаясь:
  – Кажется, основным моим занятием в жизни стало возвращать вам ваши драгоценности, и мне хотелось бы верить, что эти серьги окажутся последней моей находкой. Возможно, Павэн просто не успел взять что-нибудь еще из ваших драгоценностей.
  На мгновение воцарилось молчание. Она стояла и смотрела на серьги в его руке. Он взял ее правую руку, положил на ладонь серьги и сомкнул ее пальцы.
  Он сказал:
  – Теперь давайте пойдем и поговорим, хорошо?
  Она тихо ответила:
  – Хорошо… – Затем повернулась и пошла по аллее к дому. Когда они вошли в гостиную, О'Дэй сказал:
  – Садитесь в кресло и послушайте меня, миссис Дин. Вы могли бы легко попасть в беду. А я пытаюсь предотвратить это. Мне все еще хочется оправдать эти семьсот пятьдесят фунтов. В данный момент, – он весело улыбнулся ей, – я доволен результатом. Полагаю, что стоимость тех драгоценностей, которые я вернул вам, значительно больше семиста пятидесяти фунтов. Но не в этом дело.
  Она спросила:
  – А в чем же дело, мистер О'Дэй?
  – Дело в том, что вы помолвлены с убийцей.
  Она откинулась на спинку кресла.
  – Что вы имеете в виду? – спросила она.
  О'Дэй ответил:
  – Помните, когда я виделся с вами в последний раз, я говорил об убийстве Ральфа Веннера в Палисад-клубе в Мейденхэде?
  Она кивнула и тихо произнесла:
  – Да, я помню.
  – Его убил Павэн, – сказал О'Дэй.
  Она судорожно втянула воздух.
  – Неужели это возможно?
  О'Дэй кивнул.
  – Это не только возможно, миссис Дин, это факт.
  Она сидела молча, сложив руки на коленях и глядя прямо перед собой.
  – Я многое знаю о Павэне, – продолжал О'Дэй, – и немало о вас. Я знаю о том, как Павэну удалось устроить помолвку. Вы ведь не любите его, хотя внешне он весьма привлекателен, и вы решили выйти за него замуж из чувства долга – долга перед дочерью. Павэн убедил вас, что он сможет освободить вашу дочь из сумасшедшего дома. Когда он получше узнал вас, он притворился влюбленным. Он предложил вам стать его женой, обещал вызволить вашу дочь. И вы согласились. Вы согласились, потому что готовы были пойти на что угодно, лишь бы вызволить свою дочь. Ведь так?
  Она ответила безжизненным голосом:
  – Да, это так.
  О'Дэй продолжал:
  – Возможно, вы будете удивлены, если я скажу вам, что Павэн – авантюрист и шантажист, что его нанял ваш бывший муж – д'Эскарте – с тем, чтобы вынудить вас выйти за него замуж. Потому что д'Эскарте ненавидит вас, это он поместил вашу дочь в этот дом. И он знает, что вы пойдете на все, чтобы ее освободить. Даже на то, чтобы выйти замуж за Павэна. Как я понимаю, Павэн выдавал себя за состоятельного человека, ведь так?
  Она кивнула.
  – Ну так он вовсе не состоятельный, – сказал О'Дэй. – Д'Эскарте собирался платить Павэну, когда вы выйдете за него замуж, потому что с того дня, как вы выйдете замуж за Павэна, вы потеряете алименты, которые вам выплачивают по решению суда после развода с д'Эскарте. Теперь вы понимаете?
  Она тихо воскликнула:
  – Боже мой…!
  О'Дэй продолжал:
  – Николас не просто ревновал, как вы думали. Он отправился во Францию, выяснил все о Павэне и каким-то образом узнал о том заговоре, который замышляли ваш бывший муж и Павэн. Когда Нидхэм вернулся в Англию, он решил обратиться к частному детективу. Ему предложили обратиться ко мне. Но меня в это время не было, поэтому он написал мне длинное письмо, где излагал все факты, и оставил его у меня в конторе. Оно не было уничтожено. Его кто-то прочитал. И этим кем-то был мой компаньон – Ральф Веннер – и его убили как раз из-за того, что он его прочел.
  О'Дэй стоял в углу комнаты и наблюдал за ней. Она нервно сжимала и разжимала пальцы. Он видел, что она не в состоянии говорить.
  Он продолжал:
  – Я хочу вытащить вас из всего этого. Я хочу это сделать потому, что мне за это заплатили, а еще потому, что у меня есть одно предположение, касающееся вас, и оно может оказаться интересным, если у меня будет время его додумать. Иными словами, миссис Дин, боюсь, вы должны довериться мне, нравится это вам или не нравится. Ведь в противном случае вы можете оказаться замешанной в омерзительном деле об убийстве.
  Она ответила тем же тихим голосом:
  – Я вовсе не против того, чтобы довериться вам, мистер О'Дэй. На самом деле я никогда не испытывала к вам недоверия. Ну а как же драгоценности? Я не могу этого понять.
  – Ну, это просто, – ответил О'Дэй. – Кто-то выяснил, на что нацелился Павэн, и решил тоже поживиться. Иными словами, шантажист сам стал жертвой шантажа. Павэн, я полагаю, сообщил вам о том, что он не располагает капиталом в этой стране и что для освобождения вашей дочери из сумасшедшего дома ему необходимо иметь средства здесь. И вы дали ему драгоценности. Так?
  Она кивнула.
  – Я начинаю думать, что вы прекрасный детектив, мистер О'Дэй.
  Он улыбнулся:
  – Я и сам начинаю так думать. Надеюсь, это дело скоро завершится. Мне бы хотелось, чтобы в ближайшее время вы оставались здесь. И старайтесь пореже выходить. Расследует это дело один очень проницательный полицейский. Он не тратит времени зря. Думаю, скоро он разнюхает о Суссексе. Но я надеюсь выправить положение. Если смогу, вернусь и повидаю вас. И тогда все вам расскажу.
  Она поднялась.
  – Что вы хотите сказать этим "если смогу"…?
  – Ну, если мне не повезет, то я, возможно, буду не в состоянии приехать. До свидания, миссис Дин. Надеюсь все же вас увидеть.
  Он вышел.
  В половине пятого О'Дэй остановил машину перед отелем "Сплендид" в Истборне. Паркер, портье, встретил его в холле.
  – Добрый день, мистер О'Дэй, – сказал он. – Я рад снова вас увидеть. Вы у нас остановитесь?
  О'Дэй покачал головой.
  – Кажется, в вашем отеле остановился мистер Павэн. Не подниметесь ли вы к нему – слугу посылать не надо – чтобы сообщить ему, что мистер Уильямс хочет его видеть?
  У Паркера был удивленный вид.
  – Это вы – мистер Уильямс, сэр?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Для данного визита, да.
  Паркер сказал:
  – Ну, тогда у меня есть для вас записка. Мистер Павэн передал ее мне перед отъездом. Он уехал сегодня утром, вернулся в Лондон.
  Паркер прошел в свою комнату и принес О'Дэю записку.
  О'Дэй вскрыл конверт. В записке было сказано:
  
  "Дорогой мистер Уильямс!
  Миссис Уильямс сообщила мне по телефону, что вы приедете повидаться со мной. Мне очень жаль, что меня здесь не будет. Как бы там ни было, я буду сегодня в вашем распоряжении в любое время после девяти вечера.
  Я снял дом. Он находится в сорока пяти минутах езды от шоссе, соединяющего Истборн и Павинси, неподалеку от Крамблиз, единственный красный дом на побережье, стоит особняком. Его очень легко найти. Надеюсь увидеть вас в любое время после девяти.
  Искренне ваш
  Э.П."
  
  О'Дэй улыбнулся про себя. Он убрал записку в карман, прошел в контору и снял комнату. Поднявшись по лестнице, он попросил принести себе чаю, снял пиджак, положил руки под голову и заснул.
  В десять пятнадцать О'Дэй остановил машину у узкой извилистой дороги, которая пересекала Камблиз и вела к Пивенси.
  Вечер был холодный, ярко светила луна. В отдалении, ближе к побережью, виднелось одинокое строение – маленький кирпичный дом. О'Дэй достал из ящичка полбутылки виски. Отвинтив пробку, он сделал глоток и снова убрал бутылку. Потом вышел из машины, запер ее и медленно пошел к дому. Он думал о том, что неделя была интересной, что за девять дней произошло много всяких событий. Подойдя к дому, он увидел, что фасад его погружен во тьму. Место было пустынное и могло оказаться необитаемым. Он позвонил, прислонился к косяку и закурил.
  Дверь отворилась. Перед О'Дэем стоял высокий мужчина. В падающем из холла неярком свете было видно, что он красив и хорошо сложен.
  О'Дэй сказал:
  – Моя фамилия Уильямс. Вы Эдвард Павэн, не правда ли?
  Павэн улыбнулся.
  – Вы приехали, потому что вам что-то нужно? Миссис Уильямс мне звонила.
  О'Дэй улыбнулся.
  – Мне нужно очень многое, – сказал он. – Моя фамилия О'Дэй, я частный детектив. А миссис Уильямс – вовсе не миссис Уильямс, и вы это прекрасно знаете. Ведь не станете же вы уверять меня, что Мерис Веннер не звонила вам по возвращении из Горинга, из отеля "Гартер"?
  Все с той же очаровательной улыбкой на красивых губах, Павэн ответил:
  – Мне кажется, вы довольно интересный человек, мистер О'Дэй.
  – К концу нашей встречи вы найдете меня куда более интересным. Не поговорить ли нам о деле?
  Павэн отступил в сторону.
  – Конечно. Входите.
  О'Дэй прошел в коридор и подождал, пока Павэн закроет дверь. Потом он последовал за ним через холл в комнату, где ярко и весело пылало пламя в небольшом камине. Шторы были опущены, комната обставлена удобной мебелью.
  Павэн указал на кресло.
  – Присаживайтесь, мистер О'Дэй и расскажите мне о том, что вас сюда привело.
  О'Дэй небрежно сказал:
  – Мне кажется, вы были бы непрочь совершить небольшую сделку.
  Брови Павэна взлетели кверху.
  – Интересно, что именно вы имеете в виду, мистер О'Дэй.
  – Сейчас объясню, – ответил тот. – В прошлый четверг вечером вы встретились в Палисад-клубе с Ральфом Веннером и убили его. И, хотите верьте, хотите нет, – холодно улыбнулся О'Дэй, – этот факт не очень меня интересует. Я частный детектив и работаю на клиента. Моя задача – выполнять желание клиента по мере моих сил и возможностей, а клиент мой хочет, чтобы я помешал вашей женитьбе на миссис Лоретте Дин. Вам понятно?
  Павэн кивнул.
  Вид у него был совершенно невозмутимый. Он вынул из кармана портсигар и тщательно выбрал себе сигарету. О'Дэй с долей восхищения отметил, что пальцы его при этом нисколько не дрожали.
  О'Дэй продолжал:
  – В этой стране есть только один человек, способный доказать, что Веннера убили вы. У полиции нет никаких данных, что вы вообще причастны к этому делу. Как вам известно, подозреваемым номер один был я, но мне повезло. Теперь подозреваемый – это Мерис Веннер. Но и с ней будет все в порядке, потому что она имеет первоклассное алиби. Полиции известно, что в ночь убийства она не покидала своей квартиры на Сент Джонс Вуд. Кого же ей теперь искать? Некого.
  Павэн сказал:
  – Но мистер О'Дэй может ей подсказать.
  О'Дэй кивнул.
  – Вот именно!
  Павэн откинулся на спинку кресла и произнес:
  – Я считаю вас очень интересным человеком. Вы, кажется, знаете массу всяких вещей. Или это просто блеф?
  О'Дэй улыбнулся.
  – В моем распоряжении оказалось несколько фактов, а кроме того, я неплохой отгадчик. Я хочу вкратце рассказать вам о том, что произошло за последнюю неделю или около того.
  Полковник Нидхэм оставил мне письмо. Оно содержало полное описание вашей с д'Эскарте аферы, цель которой – лишить миссис Дин алиментов посредством вашего брака с ней. Письмо было оставлено в моей конторе в прошлую субботу. Оно находилось в запечатанном конверте вместе с некоторой суммой денег. Моя секретарша оставила конверт на своем письменном столе, а сама ушла выпить кофе. Мерис Веннер сидела в машине напротив дома и наблюдала за входом. Она видела Нидхэма и знала, что он побывал в конторе. Она знала также, что Нидхэм оставил письмо, потому что сама предложила ему сделать это в случае моего отсутствия. Но моя секретарша ушла из конторы раньше обычного, и Мерис не знала, когда та вернется, и поэтому не рискнула войти туда и взять письмо.
  О'Дэй усмехнулся.
  – Тут вам с ней не повезло. Приехал Ральф Веннер и прошел в контору. Он искал меня; он очень хотел меня видеть, потому что многое узнал о своей жене, узнал, что она ведет какую-то мерзкую игру. Он увидел на столе у секретарши письмо, адресованное мне, и решил вскрыть его, поскольку речь могла идти о каком-нибудь важном деле, а он хотел наладить со мной прежние отношения. Он знал, что жена ему лжет, и знал еще кое-что. Он нанял частного детектива, некоего Бейли, следить за своей женой и узнал от него, что она встречалась с вами в Истборне.
  Как бы то ни было, Веннер прочел письмо, вложил его и деньги в другой конверт, запечатал его, надписал и оставил на столе секретарши. Потом он ушел. Зная, что до понедельника меня в конторе не будет, он хотел сообщить мне о нем, но меня не было дома. Сам же он узнал все, что хотел знать.
  Мерис Веннер продолжала наблюдать за конторой. Она видела, как ушел ее муж и как вернулась моя секретарша. После часа дня секретарша ушла, и Мерис направилась в контору. Она открыла дверь ключом, когда-то украденным у мужа, и взломала ящик моего стола, в котором секретарша оставила письмо. Посмотрев на надпись на конверте, она узнала почерк мужа и поняла, что Ральф Веннер вскрыл конверт и прочитал письмо. А она знала о том, что было в этом письме.
  Вот почему Ральф Веннер должен был умереть. Мерис взяла деньги и письмо и напечатала на машинке записку, в которой от имени ее мужа сообщалось о том, что деньги он взял, а письмо сжег. Потом она ушла. К несчастью, письмо она не уничтожила.
  Павэн спокойно проговорил:
  – Это было глупо с ее стороны, не правда ли, мистер О'Дэй?
  Странные вещи делают женщины.
  О'Дэй покачал головой.
  – Я не считаю это глупостью, мистер Павэн. И знаете почему?
  Павэн сел поудобнее. Он был совершенно спокоен.
  – Вы, кажется, знаете все, так объясните мне, мистер О'Дэй, почему?
  О'Дэй сказал:
  – Когда Мерис несколько недель назад останавливалась с Нидхэ-мом в отеле "Сэйбл", он рассказал ей эту историю. Он сообщил ей все, что знал о вас, сказал, как его угнетает мысль о возможном браке миссис Дин с вами. Ну, а Мерис была не так глупа, чтобы упустить представившуюся возможность. Она поехала в Суссекс и разыскала вас. Она намеревалась шантажировать вас. Возможно, она к этому и приступила, но потом – зная Мерис, я могу это понять – она в вас влюбилась. Вы относитесь к тому типу мужчин, которые нравятся. Мужа она оставила, я дал ей отпор. Вы были номером третьим. Итак, вы подружились. Ну и пара! Она знает все об отношении д'Эскарте к Лоретте Дин. И она хочет принять участие в афере, ибо вы с ней, вероятно, договорились, что после женитьбы сбежите от миссис Дин и оставите ее в отчаянном положении.
  Но Мерис вам не доверяла, поэтому она и оставила у себя письмо, чтобы было чем пригрозить вам, если вы попытаетесь ее обмануть. Ну и женщина эта Мерис, а?
  Павэн небрежно сказал:
  – Может быть, вы и правы. Женщины способны на любые мерзости.
  – Да, – согласился О'Дэй. – Такие, как Мерис, способны.
  Павэн встал и принялся расхаживать по комнате, подбрасывая на ладони портсигар. Он сказал:
  – Насколько я понимаю, цель вашего приезда – сообщить мне, что письмо у вас, мистер О'Дэй. И используя его как угрозу, вы хотите заключить со мной сделку?
  О'Дэй кивнул.
  – Для вас, мистер Павэн, это письмо – динамит, и вы прекрасно об этом знаете. Письмо связывает вас с убийством. Полиции известно, что оно было оставлено в моей конторе и некоторым образом связано с убийством Ральфа Веннера. Если она его получит, Мерис сразу возьмут в оборот. Ей придется давать показания, и она все свалит на вас. Вы будете повешены. Но, как я уже говорил, убийство меня не интересует. Я работаю на своего клиента. Вы напишете другое письмо, и мы с вами обменяемся письмами. Прекрасная сделка, не правда ли?
  – Что вы имеете в виду? – спросил Павэн.
  Теперь у него был более заинтересованный вид.
  – Этот тип, д'Эскарте, плетет интригу против миссис Дин. Сейчас он пытается завершить ее с вашей помощью, но может попытаться и еще раз. Все, что я хочу – это получить оружие против д'Эскарте. Мне нужно от вас такое письмо, в котором объясняются все подробности его проделки с дочерью: как он упрятал ее в сумасшедший дом, как покупает медицинские свидетельства, позволяющие держать ее там. Иными словами, мне нужны сведения, которые помогли бы освободить девочку и вернуть ее матери. Затем я хочу знать правду о вашем сговоре с д'Эскарте. Сейчас я объясню вам, для чего она мне нужна.
  Я собираюсь увидеться с д'Эскарте и устроить так, чтобы он прекратил свои попытки лишить миссис Дин ее доходов. Если я получу такое письмо, то смогу вынудить д'Эскарте положить на имя миссис Дин такую сумму денег, которая обеспечит до конца жизни и ее, и ее дочь. И повторяю вам, что не интересуюсь убийством. Я интересуюсь только делами своего клиента.
  – Пусть будет так, – сказал Павэн. – Сейчас я сяду и составлю этот интересный документ. Виски и содовую вы найдете в буфете.
  О'Дэй сказал:
  – Хорошо. И проследите за тем, чтобы он действительно был интересным. Мне нужны фамилии врачей, которые осматривали девочку, все подробности вашей договоренности с д'Эскарте, сколько он вам платил, сколько собирался заплатить, если этот брак удастся. И сделайте это побыстрее.
  Павэн с раздражением сказал:
  – Вы страшно торопитесь, да?
  Он сел за письменный стол, вытащил из ящика бумагу, достал из кармана ручку и стал писать.
  Полчаса спустя он встал из-за стола и сказал:
  – Хотите, чтобы я прочел?
  – Нет, спасибо, я сам прочту.
  О'Дэй взял письмо, внимательно его прочитал, сложил и убрал в карман пиджака.
  – В нем все, что мне нужно, – сказал он. – Письмо Нидхэма лежит в ящике стола в моей конторе в отделе "Сплендид" в Истборне. Если вы поедете со мной, я отдам его вам. Поедем?
  – Нет, – ответил Павэн.
  – Почему же нет? – спросил О'Дэй.
  Павэн улыбнулся.
  – Есть очень хорошая причина.
  Он вынул руку из кармана пиджака. О'Дэй увидел в ней автоматический пистолет с глушителем на дуле.
  Павэн сказал:
  – Вы не так умны, как себя считаете, мистер О'Дэй. Я убил Ральфа Веннера, а теперь убью и вас. А сделав это, я вытащу из вашего кармана письмо, которое только что написал, а потом отправлюсь в отель "Сплендид", за другим. Ведь под тем или иным предлогом мне удастся войти в вашу комнату, а письмо я там найду. Как бы то не было, я намерен воспользоваться случаем.
  О'Дэй спокойно сказал:
  – На словах у вас получается все логично, но вам ведь нужно будет избавиться от моего тела, не так ли? В английских домах, знаете ли, как-то не принято оставлять где попало трупы.
  – Да неужели не принято? – сказал Павэн. – А мне казалось, что можно, но я не собираюсь поступать таким образом. В гараже для вас вырыта вполне комфортабельная могила. Я работал над ней целый день. И в этом доме несколько недель никого не будет. Я снял его у владельца несколько дней назад по телефону и отправил плату по почте, назвавшись вымышленным именем. У меня будет достаточно времени на очень удобное отступление. Машина, которую вы оставили здесь, будет найдена на одной из пустынных лондонских улиц. А после этого, как вы совершенно верно заметили, ничто не сможет связать меня с убийством Веннера. Через два дня я вернусь во Францию. Теперь же, я думаю, настало время положить конец нашей небольшой беседе.
  Он оттянул затвор пистолета. О'Дэй услышал щелчок – патрон вошел в дуло. Он подумал, как глупо было идти на такой риск. Он сидел неподвижно, ожидая пули, и так пристально смотрел на Павэна, что не услышал, как открылась дверь.
  Однако он услышал мрачный, угрюмый голос инспектора Дугала, который сказал:
  – Бросьте оружие, Павэн. Вы и так натворили достаточно.
  О'Дэй встал. Он повернулся и увидел в дверях Дугала и двух полицейских.
  Павэн рассмеялся и сказал почти безразличным тоном:
  – Ну, что ж, джентльмены, поздоровались – попрощаемся.
  Он вложил дуло в рот и нажал курок.
  
  * * *
  
  Дугал повертел в руках бокал с виски и содовой и сказал:
  – Вам крупно повезло, О'Дэй. Если бы эта девушка, Мэйбл Бонавентюр, не почуяла, куда дует ветер, и не приехала в Ярд сообщить мне, что вы сегодня едете в Истборн, то вы, очевидно, были бы мертвы. Я догадался, что вы взяли письмо у Мерис Веннер. Я подозревал, что оно было нужно вам для того, чтобы с кем-то заключить сделку. Я думал, что этот "кто-то" может оказаться убийцей Веннера. По-настоящему, мне следовало бы арестовать вас за сокрытие информации от полиции.
  Он выпил содержимое бокала и продолжал:
  – Полагаю, вы не просили эту девушку, Мэйбл, приехать и поговорить со мной?
  О'Дэй улыбнулся.
  – Извините, но я просил. Я знал, что Павэн может пойти на это. Я знал, что вы установите за мной слежку и будете поблизости. Мне хотелось, чтобы вы слышали все, что будет сказано. И я очень рад, что вы оказались здесь.
  Дугал взял шляпу и сложенный зонт.
  – Я чувствовал, что вы нас все время использовали, – мрачно проговорил он. – Ну, что ж, доброй ночи, О'Дэй. Приходите завтра ко мне в Ярд. Проясним детали.
  О'Дэй спросил:
  – А как насчет Мерис Веннер?
  Дугал пожал плечами.
  – Ее следовало бы повесить. Но присяжные не любят отправлять на виселицу женщин, если только они не обязаны это сделать. Если она будет утверждать, что не знала о намерениях Павэна, не знала, что должно было произойти в тот вечер в Палисад-клубе, то, может быть, ей удастся выбраться из этой истории. Я же лично надеюсь на обратное.
  Он вышел из комнаты.
  
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  О'Дэй остановил машину у ворот Дауер-хауза. Он вышел и закурил. Стоя на траве у дороги, он любовался красотой июньского заката.
  Немного дальше у дороги стояла другая машина. Интересно, чья она, – подумал он.
  Бросив недокуренную сигарету, он направился к воротам. Когда он свернул на подъездную дорогу, из дома вышел мужчина и направился к нему. Это был Нидхэм.
  О'Дэй сказал:
  – Вот так встреча, черт побери!
  – Да, встреча действительно приятная, – сказал Нидхэм, – особенно судя по тому, что я там услышал.
  Он кивнул в сторону дома.
  – Итак, вам все удалось сделать. Миссис Дин сказала мне о том, что вы сообщили ей по телефону из Парижа…
  О'Дэй сказал:
  – Все в порядке. Дело заняло два месяца, но оно того стоило. Остались лишь некоторые формальности. Девочка будет здесь на этой неделе, права миссис Дин будут твердо оговорены. Д'Эскорте положил не ее имя сумму, которая обеспечит ее до конца дней.
  – Хорошая работа, – заметил Нидхэм. – Вы заработали те деньги, которые я вам оставил. Если вам нужно еще, то скажите. Вы их заработали.
  О'Дэй покачал головой.
  – Я вполне доволен, – сказал он.
  – Еще бы вам не быть довольным, – сказал Нидхэм и улыбнулся. – Знаете, когда Лоретта отказалась выйти за меня замуж, то она сказала, что после брака с д'Эскорте, она никогда и ни за кого не выйдет замуж. Потом появился Павэн, и она решила, что должна выйти за него. Это плохо бы кончилось. Но теперь она изменила свое мнение и говорит, что охотно бы вышла замуж.
  Нидхэм вздохнул.
  – Малютка слишком хороша, чтобы быть одинокой. Вот почему я думаю, что не мне, а вам следовало бы мне заплатить.
  О'Дэй спросил:
  – О чем, черт побери, вы толкуете?
  Нидхэм, все еще улыбаясь, посмотрел на него.
  – Я считал вас дьявольски умным парнем. И не пытайтесь меня убедить, что вы всего лишь счастливый болван. Да разве вы не знаете, что Лоретта от вас без ума?
  Нидхэм протянул руку.
  – Пока, приятель, – сказал он и зашагал к воротам.
  О'Дэй остался стоять неподвижно посреди аллеи. Он простоял так целую минуту, потом что-то пробормотал про себя.
  Он поправил галстук, слегка сдвинул на бок легкую шляпу и стал тихонько насвистывать. Потом быстрыми шагами направился к дому.
  Питер Чейни
  Танец без музыки
  Peter Cheyney: “Dance Without Music”, 1947
  Перевод: Н. А. Крапин
  
  Леоноре…
  Предисловие
  Частный детектив — довольно необычная профессия, которая, зачастую, привлекает чудны́х парней. Если я говорю «чудны́х», это вовсе не значит «плохих». Мне всегда казалось, что людей к этому занятию влечет жажда приключений, соблазн — жить свободной от рутины, неординарной жизнью — временами скучной, а иногда — очень насыщенной.
  Часто, умудренные опытом, высокопоставленные полицейские становятся частными сыщиками после увольнения из полиции или уголовного розыска. Даже они, проведшие бо́льшую часть своей жизни в постоянном соприкосновении с обманом, жестокостью и преступностью, общаясь с сомнительными типами, заполонившими весь подпольный и добрую половину остального мира, все еще чувствуют стремление к игре, к новым приключениям, к захватывающей схватке с негодяями.
  Вообще-то, существует четыре типа частных детективов, и часто они соединяются в одном лице, что довольно интересно. Вот они: «Полицейский в отставке», открывший свое собственное агентство; «Сыщик-профессионал», нанятый Сыскным Агентством для проведения расследований; «Обычный Человек», вступивший в игру по своей прихоти и либо открывший свое дело, либо работающий на такое же агентство; и последний — по моему мнению, самый интересный тип — «Вольный сыщик», который выполняет только ту работу, за которую он взялся с удовольствием сам и, как правило, за хорошие деньги.
  Вполне очевидно, что от «Вольного сыщика» требуется добросовестное выполнение работы. Он просто обязан безупречно работать. В противном случае, останется голодным. Жизнь такого «вольного» зависит от результатов выполненной работы и рекомендательного письма. Чаще всего детектив берется за работу, которая ему по сердцу, в которой он лучше разбирается. Ему необходимо иметь репутацию человека, заслуживающего доверия. Иными словами, его судьба зависит от того, будет ли удовлетворен клиент работой и какую рекомендацию он может дать в дальнейшем. Бывают случаи, когда сыщик обязан рискнуть, даже если интуиция подсказывает ему не делать этого. В жизни частного детектива такое обязательно случается. В Англии, в отличие от США, вероятность этого возрастает, потому что сыщик не может рассчитывать на помощь властей и не располагает официальной информацией.
  Работа, которой приходится заниматься вольнонаемному сыщику, носит разнообразный характер. Часто она бывает строго конфиденциальна, даже секретна, и агентства стараются держаться подальше от таких дел по множеству причин. Порой дело оканчивается в судебном отделе по разводам. Такие случаи наиболее интересны и влекут за собой волнующие и непредсказуемые последствия.
  Свидетельские показания — зачастую грязные на первый взгляд вносят в общую картину маленький нюанс, довольно часто начинающийся с любви, но перерастающий в безразличие, подозрение, измену и оканчивающийся ненавистью или даже хуже этого.
  Вполне очевидно, что перед частным детективом возникает множество соблазнов. Бывают случаи, когда он поддается им, ведь сыщик — тоже человек и ничто человеческое ему не чуждо.
  Он может быть плохим, хорошим или незначительным. Но, даже если у него есть слабости, нельзя забывать, что есть и чувство собственного достоинства. Детектив выполняет свою работу и это у него — единственный способ добывать средства к существованию.
  Это история о Леоноре Айвери, об Алексисе и Эсмеральде Рико, о Джоне Пэлле и о некоторых других лицах, тем или иным образом причастных к данному делу.
  Это также и часть моей собственной жизни, ведь я лично вел дело Айвери от начала и до конца, а затем попробовал пересказать эту историю, ничего не приукрашивая, но и не сгущая краски.
  Чейни переложил ее на бумагу, сочтя нужным изменить имена, даты и место событий.
  Суть же этой истории практически не отличается от той, которую я поведал ему во время нашей первой (теперь уже исторической!) встречи в местечке Trubshaw — гостиница «Lamb» — на дороге Истборн-Хастингс в 1946 году.
  Caryl Wylde О'Наrа.
  Steynehurst,
  Близ Wych Cross,
  Sussex.
  Февраль 1947 г.
  Глава 1
  Понедельник — Айвери
  I
  Улица была похожа на реку, ведущую в никуда. Фонари тускло отражались на ее мокрой, шероховатой поверхности.
  Дома, склады и тротуар — все было скрыто во мраке. Можно было разглядеть только светлые пятна под фонарями, да тени, скользившие по мокрому асфальту, что создавало иллюзию водяного потока.
  Я остановился на углу, чтобы закурить. Довольно часто, в разное время дня и ночи, мне приходилось видеть эту проклятую улицу, мне был знаком каждый ее дюйм. Она не нравилась мне, так как была явно второго сорта, включая, впрочем, и мою контору, которая располагалась здесь же. Вот так-то. А я сам — еще хуже, меня нельзя оценить и в четыре пенса.
  На ближайший уик-энд я рассчитывал съездить в провинцию, где на лугах растет зеленая трава, пасутся коровы, меланхолично пережевывая траву, где ярко сияет солнце, где нет городской суеты, но где есть настоящие женщины, а мужчинам вообще на все наплевать.
  Кажется Монтень (или другой мыслитель вроде него) сказал, что несчастье — это лучшее время для философии. И, черт возьми, это так. Философствуя, человек пытается адаптировать свой разум к ряду плохих обстоятельств, что для меня все равно, что терпеть флюс. В этом нет ничего плохого, но и хорошего тоже. У вас, читатель, на этот счет, должно быть, есть свое мнение, так что я спорить не собираюсь.
  Там и сям вдоль по улице, как светляки на реке, мерцали парковочные огни машин. Я обратил внимание на новый «Армстронг-Сайдли», — слишком шикарный автомобиль для этого второсортного района. «Кто бы это мог приехать на нем?» — подумалось мне.
  Открыв дверь своего подъезда, из-за которой пахнуло запахом пыли и грязи, я почувствовал себя особенно неуютно, хотя давно привык к этому месту. Начал медленно подниматься вверх, стараясь сосредоточиться, это всегда получалось у меня достаточно быстро. Я размышлял: «Можно взять деньги Пэлла, закрыть контору и укатить куда-нибудь, но можно и остаться, чтобы просто ждать, когда что-нибудь произойдет, и я займусь новым делом…» Казалось, что если что-то и случится, то именно сейчас.
  Мне захотелось выпить чего-нибудь и пришлось отложить обдумывание всех вопросов до виски, тем более, что я вспомнил, что в моем столе еще оставалось полбутылки, а этого вполне хватит.
  Я шел по второму этажу мимо множества контор каких-то лодырей, претендовавших на звание детективов, а на самом деле, ни черта не смысливших в этом деле. В конце коридора находилась дверь в мой офис, и внутри почему-то горел свет.
  Это показалось странным. Впрочем, возможно, это Пэлл прислал кого-нибудь с деньгами. Хотя он никогда не спешил с платежами — даже за такую прекрасно выполненную работу.
  Мои сомнения подтвердились, когда, открыв дверь и войдя в прихожую, я обнаружил, что дверь в мой кабинет полуоткрыта, и оттуда пробивается свет, а в воздухе присутствует слабый запах хороших духов.
  Резко отворив дверь, я вошел внутрь и замер на пороге. То, что предстало перед моими глазами, служило достойным завершением дня.
  В большом кожаном кресле напротив стола сидела женщина. Ее руки свободно лежали на подлокотниках. Она холодно и беспристрастно, но все-таки с интересом, смотрела на меня.
  Я тоже окинул ее оценивающим взглядом.
  На ней было скучное розовое платье, поверх которого — длинное пальто того же цвета. Карманы и воротничок на нем были отделаны, синим вельветом. Пальто было распахнуто и открывало привлекательную фигуру. Шляпка, все того же бледно-розового цвета с синей лентой, оттеняющей вельвет, а под ней были уложены темно-каштановые волосы с бронзовым отливом. Ноги в прозрачных дорогих чулках и лакированных синих туфлях. Перчатки и сумочка лежали на моем столе. Набор ее украшений составляли два или три кольца и роскошная бриллиантовая брошь.
  Не отрывая от нее глаз, я нащупал в кармане пачку сигарет, вытащил одну и закурил. На ее вытянутом лице застыло мужественное выражение. Красивые глаза, прямой нос, рот с чуть приподнятыми уголками губ и фигура, говорившая о не менее, чем четырех поколениях красавиц. В ней не было заметно ни капли беспокойства.
  — Добрый вечер! — произнес я, проходя к столу, снимая пальто, шляпу и водружая все это на вешалку, стоящую за моим стулом. Включив настольную лампу, я вытащил из нижнего ящика стола бутылку виски и, вынув пробку, сделал большой глоток, но вспомнив, что давно ничего не ел, решительно убрал бутылку обратно.
  — Вы мистер О'Хара, не так ли?
  Я подтвердил это кивком и в свою очередь спросил:
  — Когда вы сюда пришли?
  — Около половины одиннадцатого. Мистер Пэлл сказал, что вы придете после вечерней выпивки. Он был уверен, что сегодня вам обязательно захочется выпить.
  — Он не сказал вам, почему?
  Она кивнула. Мне захотелось, чтобы она проделала это еще и еще раз — на нее просто нельзя было наглядеться.
  — Он рассказал, что бо́льшую часть дня вы провели в суде, и этот адвокат Консел был не очень-то дружелюбно к вам настроен.
  Я усмехнулся:
  — Это еще мягко сказано. Он просто готов был разорвать меня на кусочки, моя профессия, несомненно, связана с риском.
  Она чуть шевельнулась.
  — Консел сказал, что вы бессовестный человек и продажная куча дерьма, что существование на свете такого выродка, как вы, просто ошибка, что нужно совсем потерять совесть, чтобы так вести себя.
  — Вы, наверное, уже читали вечерние газеты? — Последовал утвердительный кивок.
  — Но я не разделяю его мнение насчет «продажной кучи дерьма».
  У нее на губах заиграла улыбка.
  Снова вытащив бутылку, я глотнул виски.
  — Вы поджидали меня здесь, чтобы сказать только это? — поинтересовался я.
  — Нет. Вы же работаете на агентство Пэлла, не правда ли? Сегодня я зашла к мистеру Пэллу за помощью, но он не захотел мне помочь. Вместо этого он принялся рассказывать мне о вас, о деле, которым вы занимались, и о том, что больше никогда не станет ввязываться в подобную историю после того, как вас избили в суде.
  Я затянулся сигаретой.
  — А мне понравилось это дело. И Пэлл напрасно распускает нюни. Это все, что вы хотели мне сообщить?
  — Нет, — ответила она. — Вы уволены и должны подумать о своем поведении и впредь соблюдать нормы приличия. Если исправитесь, Пэлл примет вас обратно, а сейчас он сомневается, что хоть какое-нибудь агентство возьмет вас на работу.
  — Очень любезно с его стороны, — с усмешкой произнес я. — Чувство благодарности у Пэлла не в избытке.
  Мне стоило большого труда отказаться от страстного желания прикончить бутылку виски, так как описываемые события вызывали некоторый интерес.
  К тому же, было очень приятно сидеть, курить и разглядывать эту женщину.
  Она относилась к этому спокойно, и, видимо, принадлежала к тому типу женщин, которые добиваются своего любым путем, не обращая внимания на реакцию окружающих.
  Минуту спустя, она произнесла:
  — Итак, вы ничего не хотите сказать мне, мистер О'Хара? — и потянулась к сумочке. — Кстати, вы даже не предложили даме закурить.
  — Обойдите стол справа, и мы исправим эту ошибку.
  Я сунул руку в карман за зажигалкой, но она опередила меня с маленьким золотым «Ронсоном» и закурила толстую дорогую египетскую сигарету.
  Некоторое время спустя повторила:
  — Итак?..
  — Итак, что? Вы хотите, чтобы я как-то отреагировал, да? Я выслушал ваше сообщение о том, что Пэлл меня выгнал и что меня не примет никакое другое агентство, даже за мизерную плату, после случая в суде. Ну, я отреагировал?
  Она выпустила колечко дыма, сложив губы так, словно целовала кого-то, и я подумал, что если бы ее сейчас видел Пандро Берман из Голливуда, он немедленно предложил бы ей сниматься.
  Выудив еще одну сигарету, я продолжил:
  — Может быть, мне нужно сказать, что Пэлл — тварь, да еще какая, ведь он свалил всю вину на меня, загреб деньги клиента и остался чистым. Ну, теперь я сделал все, что вы от меня хотели? Впрочем, я не должен был говорить последнего…
  Она подняла брови и посмотрела на меня голубыми спокойными глазами.
  — Что вы еще можете сказать? — Я усмехнулся.
  — Что, черт возьми, мне с вами делать?
  Она рассмеялась низким, серебристым смехом и, как ни странно, мне понравился этот смех.
  — Конечно, вы правы, я ведь не объяснила цели своего визита. Хотелось просто поговорить…
  — Хорошо, мы побеседовали. Я даже старался говорить начистоту. Что же еще вам от меня надо? Может быть, повторить все еще раз?
  Она поднялась, и на мгновение мне показалось, что ее визит окончен, но я ошибся. Повернув ко мне стул, незнакомка вновь села и вытянула ноги. Я дал глазам расслабиться, созерцая открывшееся мне зрелище.
  Бросив окурок в пепельницу, она сказала:
  — Давайте представим, что у меня есть право находиться здесь, и что вы не можете меня выгнать, так как знаете, кто я, и что…
  Мой смех прервал ее:
  — Давайте лучше представим, что вы платите мне деньги. Мне этот вариант нравится больше.
  — Отлично, — улыбнулась она. — Представим и продолжим беседу. Мы остановились на том, что вы сказали не все, что мне хотелось бы слышать о мистере Пэлле. И на том, что он рассказал мне о вас.
  — Ну, ладно. Вы не услышали то, что хотели услышать, потому что это было бы неправдой. Я уже знал все об этом деле, когда Пэлл попросил меня вести расследование, причем, знал все заранее, потому что я очень хороший детектив, и у меня были кое-какие догадки по этому поводу. Вести расследование, в котором все готовы заплатить большие деньги лишь за то, чтобы другой оказался в морге, дело не для слабонервных. И вообще, расследование — не очень уж приятное дело, а способы достижения цели не всегда этичны, мягко говоря. Вам понятно? — Она кивнула в знак согласия.
  — Я также догадывался, что после всего Пэлл бросит меня на растерзание львам, был даже уверен в этом. Он все равно останется в выигрыше, так зачем же заботиться обо мне? Пэллу остается только умыть руки и заявить, что он очень и очень шокирован происшедшим и если бы только знал, что это за дело, никогда бы не ввязался.
  Последовал еще один кивок.
  — Так скажите же мне, наконец, что заставило вас пойти на такое?
  — Не будьте так глупы, — я поднялся и обошел стол, встав сбоку от нее. — Не будьте так глупы, — снова повторил я. — Как вы думаете, почему я ввязался в это дало? Сотня в убыток, двадцать — на каждодневные расходы, и тысяча фунтов прибыли, в случае успешного завершения дела; и все это-за постановление о разводе. Итак, они получают это постановление, а я — тысячу фунтов.
  Она немного повернулась:
  — Вы считали это выгодным делом? — Я пожал плечами:
  — Не задумывался особенно над ценой, но мне еще ни разу не удавалось заработать тысячу фунтов.
  — Так вы получили деньги?
  — Пока нет, — ответил я. — Думаю, это произойдет завтра.
  — Я так не думаю.
  — А что вы думаете об этом?
  — Я говорила с мистером Пэллом. Он совершенно откровенно выразил свое мнение по поводу этого дела, К вам он не чувствует ни малейшей благодарности. Он наговорил много такого, чего бы не сказал в обычном состоянии, но, будучи очень возбужденным, он горячо отговаривал меня от этой дурацкой, по его мнению, затеи. Он…
  — Допускаю. Но все же, почему я не получу своего?
  — Ему кажется, что проигравшему это дело — ответчику — сегодня не очень весело. — По ее губам пробежала улыбка. — Не очень. Это можно понять. С самого утра он предпринимает отчаянные действия, утверждая, что половина всех собранных сведений, такая же фальсификация, как и само расследование, а вам дали взятку, чтобы вы говорили то, что им нужно. Мистер Пэлл сказал, что собирается ждать развязки, так как могут произойти самые неожиданные изменения. Он заплатит вам только тогда, когда эта история завершится, и все станет ясно. Вам неприятно это слышать, не так ли?
  — Да, — согласился я, — Даже очень. С вашей стороны было очень любезно прийти и рассказать мне все это. Это по-дружески.
  Наступила гнетущая тишина. Я прошел к столу и снова сел.
  — Что дальше?
  Открыв сумочку, она достала новую сигарету и закурила.
  — Вы не очень любопытны, ведь, правда? — Она вежливо улыбалась, поглядывая на меня.
  — Я отвык от этого много лет назад. Люди становятся любопытными, когда что-нибудь в жизни их озадачивает, удивляет. Меня уже ничто не удивляет.
  — Ничто? — она подняла брови.
  — Если вы проработаете частным детективом столько же, сколько и я, то в честь того, что что-то вас удивило, можно устроить праздничный салют из двадцати одного орудия и вывесить государственный флаг.
  Она промолчала.
  — Меня не удивило и то, — я с усмешкой смотрел на нее, — что Пэлл, который вправе носить звание одного из самых мудрых сыщиков в этой стране, потратил на вас столько времени только для того, чтобы разубедить сделать что-то. Никогда не предполагал, что Пэлл может быть таким конфиденциальным. Наверное, с ним что-то произошло. И скорее всего, именно деньги сделали из Пэлла отъявленного альтруиста.
  — Вы совершенно правы. Я собиралась заплатить ему приличную сумму за совет.
  — Хорошая работенка. Получать деньги за благозвучные, но плохие советы. Сомневаешься — не делай. Это похоже на Пэлла. Надеюсь, он отработал свой деньги? Понятно, — продолжал я. — Вы находились в смятении, не знали, что делать и, заплатив Пэллу, спросили у него совета, открыв ему свое сердце.
  Я раздавил окурок. В последнее время сигареты мне осточертели.
  — По-моему, вы даже не можете себе представить, в каком затруднительном положении находитесь. Я заявляю вам об этом со всей ответственностью. Пэлл предостерег вас от того, что вы хотели сделать, но вы попробовали уговорить его. Однако, он остался вне игры, отхватив приличный куш. Я даже представляю его, сидящим за своим столом с пачкой купюр в руках. Но все же, решив «отработать» деньги, он рассказал вам о моем деле и, конечно, упомянул, какой я сукин сын.
  Она сидела, откинувшись в кресле и, возможно подсознательно, очаровывала меня. При каждом ее движении мой взор невольно устремлялся на нее, потому что даже самое незаметное было грациозно и величаво. Я подумал, что, как женщина, она вполне может натворить массу бед. А может быть, уже натворила?
  — Вы очень проницательный человек, мистер О'Хара. Должно быть, заговорили ваши профессиональные инстинкты.
  — Инстинкты моих глаз. Факты вырисовываются, как Брайтонская пристань. Женщина вашего круга не стала бы ожидать возвращения из пивнушки сыщика в этом затхлом офисе, чтобы сказать, что он проницательный человек. Хватит, давайте выкладывайте все начистоту. Я подозреваю, что это очень трудное дело.
  — Почему?
  — Так должно быть, — ответил я. — Вы передали мне всю эту болтовню Пэлла, кстати со своими добавлениями, готовя меня к чему-то более худшему, нежели сегодняшние события.
  Она неожиданно быстро поднялась и встала перед столом, зажав сигарету между пальцами и устремив на меня серьезный взгляд.
  — Полагаю, вы глубоко ошибаетесь насчет денег Пэлла.
  — Хорошо, что вы придерживаетесь темы, — произнес я. — Как я понял, вы имеете в виду ту тысячу фунтов, которую Пэлл, по его же словам, не собирается отдавать мне?
  — Да… Именно это я имела в виду, — медленно проговорила она.
  — Послушайте, я действительно выгляжу, как человек, которому не платят? Но Пэлл заключил со мной договор. Я выполнил свою часть договора, а теперь он обязан выполнить свою.
  — Вы думаете, что сможете его заставить заплатить? — быстро спросила она.
  — Я об этом не думал, — ответил я. — Но заставлю его выложить все любым способом. А теперь, если не возражаете, давайте закончим о Пэлле — он мне порядком надоел. В любом случае, у меня к вам больше ничего нет.
  — А у меня к вам есть. Знаете, я с удовольствием заплачу вам ту тысячу, без которой вас оставил Пэлл. Мужчина говорит откровенно, когда он напуган. Он думает, что если произойдет вмешательство в дело о разводе, он тоже окажется замешан. К тому же он нанимал вас. И если он заплатит вам тысячу фунтов, кто-нибудь может заподозрить его во взяточничестве.
  Я пожал плечами.
  — Итак, вы хотите сделать это за него? Очень любезно с вашей стороны. Но почему?
  — К этому вынуждают обстоятельства. — Я рассмеялся.
  — Сядьте. Сядьте и расслабьтесь. Мне нравится смотреть на вас, когда вы сидите.
  Она села.
  — Значит, есть обстоятельства, — начал я, — экстраординарные? Конечно, вы не собираетесь платить мне тысячу за то, что моя личность вам нравится.
  — Вы становитесь очень капризным, мистер О'Хара. Конечно, я не собираюсь подарить вам эти деньги. Я собираюсь заплатить вам эти деньги, чтобы вы не чувствовали себя обманутым мистером Пэллом, и потому что я ему благодарна. Если бы я не появилась у него в офисе сегодня, то, возможно, никогда бы и не узнала о вас.
  — А вас так радует наша встреча?
  Она кивнула и улыбнулась, обнажив ряд прекрасных ровных зубов.
  — Я очень довольна этим. То, что я услышала о вас, подсказало мне, что вы именно тот, кто мне нужен.
  Я взял еще одну сигарету.
  — Начинайте с плохого. — Выдержав паузу, она начала:
  — Вам кто-нибудь нравился по-настоящему, мистер О'Хара?
  Я помотал головой:
  — Никого не могу вспомнить. Может, было два-три человека. Не знаю никого, за кем пошел бы в огонь и в воду, — улыбнулся я ей. — Я сужу о людях поверхностно — так проще.
  Она передернула плечами.
  — По-моему, вы выглядите, как мужчина сильно разочарованный, может быть — женщиной.
  — Покажите мне мужчину, который ни разу не разочаровывался.
  — Это так, но вы — особый случай: вы очень циничны. — Я промолчал.
  — Задала вам этот вопрос, потому что, если вы бывали, разочарованы, вам очень легко понять мои чувства.
  — А какие у вас чувства? — Она пожала плечами:
  — Я очень несчастна, нахожусь в жалком положении. И вовсе не из-за себя — у меня для этого нет причин. Но очень больно за подругу. Она моложе меня и была милой девушкой.
  — А причем здесь я?
  Некоторое время она молчала и, казалось, пыталась решиться на что-то. У меня оказалось достаточно времени, чтобы поразмыслить и прийти к выводу, что доселе я не видел такой экстраординарной особы, даже, в какой-то степени уникальной. В ней присутствовала и красота, и обаяние, и хорошие манеры. Помимо всего этого, она умна. Об этом говорит то, как она обошлась с Пэллом, хотя мне все это не понравилось.
  Наконец она заговорила:
  — Это очень длинная история, но вам лучше выслушать ее с самого начала — будет проще вести дело. Кроме того, вы сможете подтвердить или опровергнуть мои соображения. Согласны?
  Я кивнул:
  — Начинайте.
  Говорила она очень тихо, глядя на свои руки, лежащие на коленях. У меня создалось впечатление, что она волнуется.
  — Когда началась война, я влюбилась в офицера пехотного батальона. Он немного младше меня. Теперь, по прошествии стольких лет, я поняла, что никогда по-настоящему не любила его. Он был мне просто симпатичен, и у меня создалось какое-то материнское чувство к нему. Вы это понимаете, мистер О'Хара?
  — Почему нет? — ответил я. — Это совсем просто.
  — Он хотел жениться на мне до отбытия в Бирму, но я отказала, мотивируя тем, что после возвращения у нас будет достаточно времени. Это огорчило его, но он согласился. В общем, это был очень милый человек.
  Она замолчала, нервно сжимая и разжимая пальцы. Воспоминания сильно взволновали се.
  — Он был взят в плен японцами и провел ужасное время в тюремном лагере, — медленно произнесла она. — В конце концов, наступила смерть. Думаю, вы представляете, какой ужасной была его жизнь перед смертью.
  — Представляю.
  — Известие о его смерти потрясло меня. Я очень пожалела о том, что отказала ему тогда и не вышла за него замуж, злилась на себя и была несчастна во всех отношениях. Мне казалось, что избавлением от всего этого может послужить путешествие. В то время я была больна, и доктор одобрил мое решение сменить обстановку. Поехать в Америку я пригласила с собой свою подругу Эсмеральду.
  — Она замешана в этом деле? — Женщина кивнула. — Что представляет из себя Эсмеральда? — спросил я.
  — Она на пять лет моложе меня и мало знакома с реальной жизнью. Она была беззаботна, романтична, счастлива и очень нравилась мне. И все еще нравится.
  Я попросил ее продолжать.
  — Пробыв в Америке несколько месяцев, я встретила мужчину — Алексиса Рико. Я только-только начинала приходить в себя после всех несчастий, но все еще была безутешна. А Рико казался мне сильным, дружественным, очаровательным и любящим меня. Я вышла за него замуж там, но в скором времени поняла, что совершила ошибку.
  — Какого рода ошибку?
  — Я многое узнала о нем. Не буду вдаваться в подробности, но спустя несколько месяцев я узнала благодаря странной случайности, что он вовсе не такой уж приятный человек, что он живет за счет вымогательства денег у женщин, что его чарующая внешность скрывает мерзкий и садистский характер, мне стала известна его биография, а также то, что он женился на мне исключительно из-за денег.
  — Вы что-нибудь предприняли по этому поводу? — спросил я.
  Она закивала.
  — Я поговорила с ним начистоту и сказала, что знаю о нем все и собираюсь развестись немедленно.
  — Ему, конечно, это не понравилось?
  — Несомненно, но что ему оставалось делать? Я сказала, что если он попытается помешать разводу, то тут же сообщу в полицию…
  — Его биография действительно так испорчена? — усомнился я.
  — Да, она очень плоха. Он согласился на развод и подтвердил, что все сказанное мной — правда. Такое быстрое согласие должно было вызвать у меня определенные подозрения: наверняка, он уже разработал свой план. Я сообщила ему, что немедленно покидаю Соединенные Штаты и отправляюсь в Англию, а дело о разводе поручила юристу в Нью-Йорке, и постараюсь сделать все для своего освобождения.
  Я вернулась в Англию вместе с Эсмеральдой, даже не предполагая, что Рико уже заарканил ее и что она, как совсем недавно я, верит каждому его слову.
  — У Эсмеральды были деньги? — вставил я. Она кивнула:
  — Вполне достаточно.
  — Продолжайте рассказывать.
  — Как и ожидалось, мое дело о разводе прошло вполне успешно. Затем, почти сразу же, я узнала, что Рико приехал в Англию и что он собирается жениться на Эсмеральде. Я была шокирована и немедленно написала ей все, что знала о нем, умоляя ее не выходить замуж, не поговорив со мной.
  — Но она не поверила?
  — Вы совершенно правы… она не поверила мне. Да еще и написала в письме, что я специально выдумала эту историю, потому что теперь очень жалею о разводе, завидую ей и поэтому она отказывается видеться. Спустя некоторое время они поженились…
  — И только тогда Эсмеральда поняла, что вы говорили ей правду?
  Она снова кивнула и немного смягчилась:
  — Теперь, когда уже поздно, поняла. Мистер О'Хара, она в ужасном положении. Рико завладел большей частью ее денег. У нее осталось совсем немного сбережений. Она, так же как и я, узнала вскоре после свадьбы всю правду… Но была уже полностью в его власти. Несколько раз она писала, что хочет развестись. Потом, по неизвестной мне причине изменила свое решение. Приезжала, рассказывала о его жестоком отношении, но снова возвращалась к нему. Я поняла, что он имеет над ней большую власть. Что-то сильнее, чем ее воля, самообладание и все хорошее, что в ней есть — что-то определенно ужасное…
  — Наркотики? — предположил я.
  — Да. Он приучил Эсмеральду к ним, и теперь она законченный наркоман. Правда, были предприняты отчаянные попытки освободиться от такой зависимости, но безуспешно. Принимать помощь от родственников и друзей она не захотела. Таким образом, оказалась полностью в его власти.
  Женщина замолчала, и в офисе воцарилась тишина. Я отчетливо слышал громкое тиканье дешевых часов на каминной полке. В тишине этот звук походил на работу адской машины.
  — Это все? — нарушил молчание я.
  — Разве этого недостаточно? — сдавленным голосом произнесла она.
  — «Недостаточно» для чего?
  Она положила дрожащие пальцы на край стола.
  — Этого недостаточно, мистер О'Хара, чтобы убедить вас предпринять что-нибудь?
  Я раздавил окурок в пепельнице.
  — Что предпринять?
  — Послушайте, мистер О'Хара, я боюсь, очень боюсь за Эсмеральду. Думаю, она уже дошла до точки и теперь даже не осознает, что делает. Нужно что-то предпринять, и немедленно.
  — Что вы можете предложить? — меня начало втягивать в это дело.
  — Я не могу с уверенностью утверждать, что Рико напичкал ее наркотиками, но все близко к этому. Рико боится закона. Я уверена, что если вы пойдете к нему и скажете, что вы связались с родственниками Эсмеральды и вам известен факт употребления ею наркотиков, что если он не согласится немедленно покинуть страну, причем один, вы обратитесь в полицию, — это поможет. Но я хочу, чтобы вы сделали это немедленно, мистер О'Хара. Сейчас же. Нельзя терять ни минуты.
  Я закурил.
  — Мне кажется, эта работа не стоит тысячи фунтов. Здесь все очень просто.
  — А мне так не кажется, — возразила она, — он умен и неразборчив в средствах. К тому же, имеет набор похожих на него друзей. Если вы будете угрожать ему, то неизвестно, чем это обернется в дальнейшем для вас.
  Я усмехнулся.
  — Понимаю. Это значит, что мне нужно быть крайне осторожным?
  — Да. Именно так.
  — Кстати, кто вы? — Она улыбнулась.
  — Вы очень странный человек, мистер О'Хара. Приехали сюда, выпили, побеседовали, выслушали мою историю и вдруг, вам взбрело в голову спросить, как меня зовут.
  — Это вы считаете странным? — удивился я. — Я не придавал этому значения до сих пор.
  Она взглянула на меня. У нее были поразительно длинные черные ресницы.
  — Конечно, вы совершенно правы, — сказала она. — Вам это было безразлично до сих пор, но теперь вы хотите это знать. Вы становитесь любопытным тогда, когда это действительно необходимо; должно быть, вы неплохо знаете жизнь.
  — Хорошо, будем считать, что жизнь меня многому научила. А теперь имя…
  — Меня зовут Айвери, — тихо произнесла она. — Миссис Леонора Айвери. Так меня звали и до замужества: я взяла свое прежнее имя после развода с Рико.
  — Хорошее имя, — сказал я, записывая его в блокнот. — Можно адрес?
  — В данный момент я остановилась в отеле «Каллоден». — Я записал и это.
  — Вы захватили тысячу фунтов?
  Она восприняла этот вопрос с улыбкой.
  — Да. Я знала, что вы поможете.
  С этими словами Леонора открыла сумочку и, достав толстую пачку купюр, положила ее на стол передо мной. Я улыбнулся ей в ответ.
  — Мне нравятся такие зрелища: пачка новых купюр, вроде этой. Если бы я стал артистом, то оставался бы им до самой смерти.
  — Жаль, конечно, что вы им не стали.
  — Придется стать им, хотя бы на время и поэкспериментировать с Рико. — Я положил блокнот в ящик стола. — Где он живет?
  — У него есть дом, который называют «Кроссвейз», недалеко от Мейднхэд. Где-то на самой окраине. Рико обычно находится там.
  — Он живет один?
  — Думаю, да. Днем его очень трудно застать, он бывает в доме по ночам. Днем туда ходят служанки и присматривают за хозяйством. Думаю, ночью он остается один во всем доме, — она запнулась, — если только с ним нет кого-нибудь…
  — Женщины? — спросил я.
  — Обычно, это женщина.
  — Хорошо. Большое спасибо, миссис Айвери. — Я поднялся, выбросив окурок.
  — Что вы собираетесь делать? — спросила она. С улыбкой я ответил:
  — Ничего.
  Она вскочила и посмотрела на меня через стол. Глаза сверкали холодным блеском.
  — Я вас правильно поняла?
  — А почему, нет? Я получил тысячу фунтов. Деньги, которые, по вашим словам, Пэлл не собирается мне платить.
  — Вы думаете, это вам сойдет с рук? Вы думаете, что можете позволить так вести себя?
  — Клянусь, что — да. Вы думаете, кто-нибудь поверит в эту историю, после вашего визита к Пэллу, после того, что он наговорил вам обо мне, после того, как Консел сообщил в суде все, что думает обо мне? Или вы хотите сказать, что кто-нибудь поверит в то, что сегодня вы положили тысячу фунтов в эту сумочку, пришли сюда и дождались моего возвращения? Вы хотите сказать, что кто-то поверит всему этому?
  — Мистер О'Хара, банкноты, которые я вам дала, были пятифунтовыми. В банке есть их номера.
  — Нет, миссис Айвери, — я усмехнулся, — банк действительно записывал номера пятифунтовых банкнот, но последние два года они этого не делают.
  После некоторой паузы она сказала расстроенным голосом:
  — Кажется, нам больше нечего друг другу сказать. Я обошел стол.
  — Лично мне — нет.
  Направившись к двери, чтобы проводить ее, я остановился. Она смотрела на меня глазами, полными слез, и в тот момент была похожа на побитую собаку. Не знаю, какими духами она пользовалась, но они были ненавязчивы и, в то же время, действовали опустошающе. Я так и остался стоять, глядя на нее.
  — Я немного волновалась, идя на эту встречу — не знала, каким вы окажитесь, что скажете. Надеялась, что вы не будете слишком щепетильны, потому что дело, которое я собиралась предложить, не из приятных. В процессе разговора я начала понимать, что вы не такой уж плохой человек, каким мне вас представили.
  — Теперь-то вы поняли, что ошибались?
  — Я все еще сомневаюсь, — ответила она. — Не могу поверить, что вы способны на такое.
  — Способен. Вы не можете поверить, потому что не хотите.
  Следующие ее действия совершенно поразили меня. Она приблизилась ко мне и взяла мою руку в свою. Ее длинные белые пальцы резко контрастировали с черным цветом моего пиджака. Понизив голос, Леонора произнесла:
  — Мистер О'Хара… пожалуйста… о-о, пожалуйста…
  — Никакой лести! Спасибо за прекрасный вечер. Извините, что вам придется спускаться вниз по лестнице, но у нас нет лифта.
  Она покраснела и склонила голову. Взяв со стола перчатки и сумочку, Леонора вышла из офиса. Слезы в ее глазах явно не были имитацией.
  Высокие каблуки простучали по коридору.
  Я плюхнулся во вращающееся кресло и, достав из ящика бутылку, еще раз глотнул виски, после чего там осталась всего треть. Затем вышел из офиса, прошел по коридору и, распахнув окно, выглянул на улицу. Передо мной лежала все та же улица с расплывчатыми пятнами фонарей.
  Через минуту Леонора вышла из подъезда, прошла к «Армстронг-Сайдли» и, отперев дверь, села внутрь. Машина круто развернулась и уехала.
  Я вернулся в офис и уселся в кресле, думая о миссис Айвери: о ней можно было думать бесконечно долго, но в тот момент я не верил ей, более того: в подсознании у меня появилась мысль, что она хочет втянуть меня в сомнительное дело, а затем в чем-то обвинить…
  Не то, чтобы мне не понравилась ее история. Она вполне правдоподобна, но вот Пэлл — это говорило о многом.
  Я знал Пэлла. Он состоял в незаконном браке и был хитер, как черт. Он бы не стал предлагать мне работу, не имея на этом свою выгоду. У Пэлла есть моя тысяча фунтов и если миссис Айвери к нему больше не придет, он выплатит ее мне. В этом я уверен.
  Выслушав историю миссис Айвери, Пэлл посоветовал обратиться ко мне, не забыв подробно меня описать. Кроме того, он, возможно, уверил, что я никогда не берусь за дело, если оно меня не заинтересует. Деньги же мне не нужны, так как я их скоро получу у него. Потом, видимо, этот мерзавец просто продал ей мой адрес.
  Миссис Айвери, в свою очередь, представила ситуацию в другом свете: убеждая меня, что Пэлл не собирается платить, она хотела тем самым заставить меня взяться за работу из-за денег.
  Таковы были мои рассуждения и, немного успокоившись, я залпом выпил оставшееся виски.
  II
  Колокол на старинных церковных часах пробил полчаса. После этого в комнате опять слышалось только тиканье каминных часов.
  Я решил больше не думать о миссис Айвери и, вытащив ее деньги из ящика стола, положил их во внутренний карман пиджака. Потом потушил свет, надел шляпу и вышел, заперев дверь. В конце темного коридора лунный свет отбрасывал длинную тень от окна.
  Мои шаги по деревянной лестнице гулко отдавались во всем доме. Я запер входную дверь и пошел вниз по улице.
  За десять минут быстрой ходьбы я добрался до «Пустынной Комнаты» — местечка, которым заправлял Джо Меландер. Джо ждал внизу длинной каменной лестницы, ведущей в его «Вечеринку с бутылкой». Он выглядел, как обычно — толстый, решительный, свежевыбритый и с избытком пудры на лице.
  — Добрый вечер, мистер О'Хара. Рад видеть вас. Всегда рад видеть вас, — он усмехнулся. — Я слышал, Консел был немного груб с вами сегодня. Эти адвокаты, — Джо пожал плечами. — Пойдемте, выпьем? Я угощаю.
  Оставив свое пальто и шляпу у гардеробщицы, я пошел за ним. Мы расположились за столиком в дальнем углу. Официант, который, по-моему, страдал сонной болезнью, принес нам виски, сифон и несколько стаканов.
  — При ведении дела о разводе работа частного детектива должна быть оплачена. Если дело кончилось неудачно, как в данном случае, сыщик должен считать за счастье, если он спасет свою шкуру.
  — Да-а, — протянул Джо, отхлебнув два больших глотка виски. — Наверное, они заплатили вам кучу денег. Тот человек был с вами очень нелюбезен.
  Он выпустил себе в стакан струю содовой.
  — Ты мыслишь нелогично. С какой стати адвокат суда Диворс будет ко мне расположен? Это невозможно.
  — Вы, конечно, там повеселились?
  Я оглядел большую комнату. Не зря ее назвали пустынной. Стены были разрисованы, как оазисы с пальмами, верблюдами и кактусами, а клиенты проявляли к изображениям чисто профессиональный интерес. Все, что могло прожить восемь дней без капли влаги, вызывало у них живейший интерес.
  Здесь в основном толклась городская беднота. У мужчин было немного денег, а женщины пытались их выудить. Правда, это стоило больших усилий. И вообще, после отъезда американцев им теперь еле хватает на еду.
  — А разве вы занимаетесь делами о разводах, мистер О'Хара? — Джо снова наполнил стаканы, усмехнулся и пожал плечами. — Извините. Я всегда очень любопытен.
  — Все в порядке, Джо. Действительно, раньше я не брался за такие дела, но в наше трудное время деньги кажутся слишком привлекательными.
  Неожиданно я ощутил беспокойство и никак не мог понять, почему оно возникло.
  — Вы выглядите усталым, вам хорошо бы отдохнуть и отвлечься, — посоветовал Джо.
  Я кивнул:
  — Хорошая идея. Если меня кто-нибудь спросит, я в отпуске.
  — Вы думаете, кто-нибудь может спросить?
  — Возможно. Никогда не знаешь, что тебя ждет впереди. — Я поднялся. — Могу я воспользоваться твоим телефоном?
  Джо кивнул.
  — Если кто-нибудь спросит, то вы в отпуске и не оставили адреса.
  — Правильно.
  Он протянул мне ключ от своей конторы, и я двинулся вверх по маленьким ступенькам, вошел в офис и зажег свет. Запер дверь.
  Отыскав номер отеля «Каллоден», я позвонил и спросил у ночного портье о миссис Айвери.
  Он ответил, что у них в отеле нет миссис Айвери, что номер на ее имя не забронирован и что он не знает никакой миссис Айвери.
  Это меня немного удивило, но не слишком.
  Растянувшись в большом кресле Джо, я начал вспоминать фотографию отеля в Торки с видом на песочный пляж, усаженный пальмами. Привлекательная картина. Я был уверен, что через несколько недель буду в Торки и в наилучшей форме. Возможность сидеть в шезлонге, слушать музыку и смотреть на море, была в тот момент всего желаннее.
  Я принялся представлять себе Торки…
  А если к этой картине добавить еще и миссис Айвери, то выходило райское местечко.
  Я снял трубку и позвонил Пэллу домой. Слушая гудки, я посмотрел на часы. Было около полуночи. Придется вытащить Пэлла из кровати.
  Наконец в трубке послышался, немного, резкий голос Пэлла.
  — Пэлл? Это О'Хара. Я сейчас направляюсь к тебе. — Он зевнул:
  — Я в кровати и устал. Посетителей принимаю в офисе. Как насчет завтрашнего утра?
  — У меня нет никаких планов на будущее, — ответил я. — Кроме следующего: через десять минут я зайду к тебе.
  — Ты хочешь нарваться на большие неприятности?
  — Откуда мне знать? Я ведь не ясновидящий.
  Я повесил трубку, спустился вниз к Джо и отдал ему ключ.
  — Доброй ночи, Джо. Спасибо за телефон. — Он положил ключ в карман.
  — Значит, вы решили, мистер О'Хара? Вы отправляетесь сейчас же?
  Я кивнул.
  — Я еду в Торки. Прекрасная ночь для поездки на машине. Однажды я видел фотографию тамошнего отеля, он мне понравился.
  — Торки — хорошее место. Желаю хорошо провести время.
  Я потратил около двенадцати минут, чтобы добраться до обиталища Пэлла. Жилой дом был погружен во тьму, только в холле горел свет. Я поднялся на лифте, зажег в коридоре свет и, найдя нужную дверь, позвонил.
  Дверь мне открыл человек в черном альпаковом пиджаке. Это был низенький, щуплый мужчина. Один глаз у него время от времени подергивался. Еще я подметил в нем бледность и изможденность.
  — Я — мистер О'Хара. Пэлл ждет меня.
  Он отступил в сторону и закрыл дверь, после чего мы двинулись по длинному коридору. Квартира оказалась просторной и хорошо меблированной. Некоторые вещи были просто прекрасны.
  Мужчина открыл последнюю дверь, я вошел в комнату, в дальнем конце которой за столом сидел Пэлл. На нем был черно-белый халат и галстук. В зубах он держал зеленую сигару. Рядом стояли виски и стаканы.
  У Пэлла было пухлое лицо и плешивая голова. Его кожа при определенном освещении казалась серой. Уголки толстых губ были опущены. Толстые руки оканчивались такими же пальцами. На одном из них сидело рубиновое кольцо, которое, по словам хозяина, ему подарила одна индийская принцесса. В жизни Пэллу везло, к тому же он был умен и хитер.
  Я оглядел еще одного человека, присутствовавшего в комнате. Этот громила сидел в кресле справа от стола Пэлла. Кресло было довольно большим, но громиле в нем явно было тесновато. В нем было, по меньшей мере, шесть футов и два-три дюйма роста, а плечи, как у гориллы. Лицо, как будто высеченное из камня. Одежда этого «джентльмена» была слишком элегантна. Он курил сигару и выглядел очень счастливо. Этот тип мне не понравился.
  Пэлл встретил меня улыбкой. Я закрыл за собой дверь и подошел к столу.
  — Привет, О'Хара. Что-нибудь стряслось?
  — Нет, — ответил я, закуривая. — Просто хочу поговорить с тобой о важном деле. Это личное.
  Я взглянул на громилу. В ответ Пэлл махнул рукой и ответил:
  — Пусть Леннет тебя не беспокоит. Он мой старый друг.
  — Он меня и не беспокоит. Просто хочу сказать, что его присутствие необязательно, ведь я хочу поговорить с тобой.
  Пэлл пожал плечами.
  — Слушай, О'Хара. Я думаю, что лучше бы он остался. Это вполне обоснованно: Леннет не причинит никому никакого вреда, а, возможно, его присутствие будет полезно всем.
  — Нет. Он должен уйти.
  Человек в кресле расхохотался. Звуки, раздавшиеся при этом, были подобны бурному потоку. Краем глаза я заметил, что он осматривает мою, явно не внушающую опасений, фигуру.
  — Не стройте из себя дурака, О'Хара, — произнес Пэлл успокаивающе.
  — Вали отсюда, Тупоголовый. Иди и проспись. Людям твоего телосложения рекомендуется много спать, — обратился я к громиле.
  Он аккуратно положил сигару на краешек стола и, оттолкнувшись руками, больше походившими на ноги быка, встал с кресла. В полный рост он оказался еще более устрашающим.
  Двигаясь ко мне, он проговорил:
  — Что ты сказал, умник?
  Я позволил ему подойти вплотную. И как только он поднял руку для удара, врезал по голени и отступил в сторону, избегая удара ногой при падении. Затем нанес ему два тычковых удара в шейную мышцу; когда он оправился, снова ударил ребром ладони по почкам. Он начал ловить ртом воздух и, шатаясь, пытался подняться. Я приблизился к нему и нанес два простейших удара дзюдо — прямо по шее и в адамово яблоко.
  Громила издал звук, походивший на хриплое звучание волынки, и осел в кресло.
  Наблюдая за своим соперником, я бросил Пэллу через плечо:
  — Дзюдо. Впечатляет, не правда ли?
  Пэлл отпил виски и кивнул. По-видимому, мои действия произвели на него впечатление.
  — Поднимайся, Жирный, — бросил я Леннету. — Я не хочу причинить тебе вреда. Поднимайся и проваливай. Тебе будет безопаснее в постели.
  Он медленно встал и занес руку для удара. Но я опередил его и сделал шейный замочек. Он захрипел и замер в неестественном положении.
  — Великолепно, а? Он парализован. Если я сниму замочек, ему потребуется еще минуты две, чтобы прийти в себя. На протяжении этого времени — он мой.
  Я снял замочек, и рука громилы безвольно упала. Он стоял, осторожно разминая шею. Я дал ему пощечину, чтобы он быстрее пришел в себя. Губы и лицо начали приобретать свой естественный цвет.
  — Забирай свою сигару и проваливай. Да поторапливайся, ты мне уже порядком надоел, — посоветовал я.
  Леннет виновато посмотрел на Пэлла. Тот кивнул. Затем он взял сигару немного дрожащими пальцами и удалился. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.
  — Хорошая штука, — сказал Пэлл дружелюбно. — Где ты этому научился, О'Хара?
  Я рассказал.
  Он поднялся, смешал виски с содовой и подал напиток мне. Потом вернулся за стол и закурил. Казалось, Пэлл был доволен собой.
  Усмехнувшись, он произнес:
  — Ты крепкий парень, О'Хара. Что тебя беспокоит?
  — Ничего. Совсем ничего. — Я закурил новую сигарету. — Вечером, когда я вернулся в офис, там была какая-то сумасшедшая женщина. Некая миссис Айвери — сама женственность. Может, ты ее знаешь?
  — Да. Но она приходила к тебе. Чего она хотела, ты выяснил?
  — Нет. Я ее не спрашивал. Мы не заходили так далеко, она просто рассказала, что была в агентстве и ты отговаривал ее от того, что она задумала. Ты привел в пример меня, как человека, который делает то, что не надо и попадает впросак, а также не забыл упомянуть сегодняшний случай в суде с Конселом. Она передала мне твои слова о том, что ты не собираешься платить мне, пока не будешь уверен, что не произойдет нежелательного вмешательства в это дело.
  — Она, должно быть, спятила?
  — Я тоже так думаю, — продолжал я. — И с самого начала сказал, что она сумасшедшая. Эта Айвери несла такую чушь, что даже двухлетний ребенок не додумался бы до этого.
  Пэлл перекинул сигару в другой уголок рта.
  — Женщины порой забавны. Они не понимают до конца то, о чем ведут речь: я не говорил ей ничего подобного.
  — Готов поверить в это, но все-таки, что ты ей сказал? — Он затушил окурок в пепельнице и, допив виски, ответил:
  — Она пришла ко мне в полдень с длинной речью о каких-то своих проблемах. Меня все это не очень заинтересовало. Я уведомил ее, что Агентство Пэлла не приступит к работе, пока не получит удовлетворительную рекомендацию о клиенте, и поэтому я не могу принять ее предложение. Понятно?
  Я кивнул.
  — Она продолжала говорить, а мне вдруг пришло в голову, что в ближайшие минуты она устроит здесь сцену со слезами и прочим. Надо было помочь ей хоть немного отвлечься, и я рассказал о тебе.
  — Что именно ты сказал? — поинтересовался я.
  — Я рассказал ей о твоем деле и, заметь, с лучшей стороны. Сказал, что если тебе что-нибудь взбредет в голову, ты не остановишься ни перед чем. И посоветовал обратиться за помощью к тебе. Я давал тебе шанс подзаработать. Я также сказал, что лучшего человека для этого не найти.
  — Приятно такое слышать, Пэлл. Может быть, мне следовало выслушать и поговорить с ней?
  Он пожал плечами.
  — Никогда нельзя знать наперед: может и было в этом деле что-то интересное. — Пэлл потянулся за новой сигарой. — Это все, что ты хотел?
  — Нет. Мне нужна тысяча фунтов. — У него поднялись брови.
  — Куда, черт возьми, ты так спешишь, О'Хара? Приходи в офис завтра, и мы все оформим.
  — Нет, деньги должны быть у меня сразу после развода. А это случилось сегодня днем. И они нужны мне сейчас.
  — Предположим, я их не получил, — парировал Пэлл.
  — Ты должен был их получить. Давай деньги. — Он усмехнулся.
  — Ты любишь шутки, не так ли? Правильно, я получил для тебя деньги — знал, что ты придешь. Ты оправдал мои надежды. Сегодня ко мне заходили юристы и сказали, что ты проделал колоссальную работу.
  Пэлл открыл ящик стола и достал пухлый конверт, который и передал мне. Пересчитав купюры, я положил деньги в карман и поднялся.
  — Завтра пришлешь мне расписку о получении, — он зевнул. — Конечно, было бы хорошо, если бы ты выслушал миссис Айвери. Может быть, что-нибудь тебя заинтересует?
  Я взял шляпу.
  — Зачем тебе понадобился боксер для встречи со мной, Пэлл?
  В ответ последовал смешок.
  — А, этот… Он мой старый друг — Леннет. Он считал себя в хорошей форме и собирался тебя обработать. Я искренне был рад, когда ты остудил его.
  — Понятно.
  Мы постояли еще некоторое время, улыбаясь друг другу, затем я пожелал ему доброй ночи и удалился.
  На улице было довольно прохладно. Я медленно двинулся по направлению к обиталищу Мака, которое находилось недалеко от площади Лестер. Мне нравилось гулять и размышлять, вспоминая фотографию Торки: море и солнце.
  Потом я вновь переключился на Пэлла. Несомненно, он умен, хитер и твердо знает, что нужно делать. Интересно, убедил ли я его, что поверил всей этой чепухе о миссис Айвери.
  Наконец, для меня стали проясняться кое-какие детали. Она заплатила ему — хорошо заплатила — за обещание не давать мне денег. Она явилась ко мне в надежде сыграть на нехватке денег.
  Но Пэлл был готов заплатить мне, как только это потребуется. А когда я начал выходить из себя, он выложил мне необходимую сумму. Таким образом, он сохранил у себя и те деньги, которые получил от миссис Айвери. Все, казалось, были довольны, кроме миссис Айвери.
  Она заплатила всем, но ничего не получила взамен. Такое неизбежно случается с красивыми женщинами, старающимися казаться умнее, чем они есть на самом деле.
  Пэлл поверил, что я не в курсе ее проблем. Не знает он также и о том, что у меня появилась еще одна тысяча фунтов. Если бы знал, никогда не отдал бы мне тех денег.
  Это значит, что после нашей встречи в офисе миссис Айвери не виделась с Пэллом. Она куда-то уехала, но никак не в отель «Каллоден». Интересно, почему именно этот адрес ей взбрело в голову дать мне. Возможно, она собиралась поехать туда в случае моего согласия, ведь миссис Айвери знала, что отель почти всегда пустует и там можно найти свободный номер.
  Но почему тогда в отеле не был забронирован номер на ее имя? На это должен быть ответ. Предположим, я согласился провернуть это дело: взял тысячу и принялся за работу. Поехала ли бы она в таком случае в «Каллоден»?
  Думаю, нет. Нет. Вполне очевидно, что никто не знает о ее визите ко мне в офис, кроме Пэлла, разумеется. Она оставила машину далеко от того дома, в котором располагается моя контора. Если бы я согласился поговорить с Рико, она бы смылась, а потом заявила, что никогда меня не видела и ничего обо мне не знает. Если же мне придет в голову искать ее в «Каллодене», то я обречен на провал. Миссис Айвери никогда там не появлялась, и никто там о ней не слышал.
  Думаю, она не так уж глупа, как мне показалось сначала.
  III
  Мак сидел в маленькой стеклянной конторке, расположенной в дальнем углу круглосуточной автостоянки. У него было худощавое лицо, яркие карие глаза и рыжеватые волосы. Мы были давно знакомы. Он заправлял круглосуточной стоянкой, потому что совершенно не выносил постоянного общения с людьми. У него в жизни было много трудностей и несчастий, а в этом месте не приходилось о них рассказывать. Людям, приезжающим сюда, нужно масло, бензин или что-нибудь в этом роде. Заплатив, они уезжают.
  Так вот, Мак читал «Вечерние новости» и, увидев меня, улыбнулся:
  — Привет, мистер О'Хара. Кажется, вы опять побывали в передряге.
  Я взглянул на газету.
  — А, это?.. Да, если тебе угодно называть это передрягой. — И протянув ему сигарету, спросил, нет ли у него машины на продажу.
  — Для вас? — Я кивнул.
  — У меня для вас есть прекрасная вещь, мистер О'Хара. Гарантирую. Владелец притащил ее сюда два дня назад и уехал за границу. Это «Ровер-16» — спортивное купе – пробег всего девять тысяч миль. Я ее осмотрел — она в приличном состоянии.
  — Могу я ее забрать? — Он кивнул.
  — Машина зарегистрирована и застрахована до конца года. У меня даже есть формуляр. Если вы собираетесь ее купить, то нужно только залить масло и бензин. Цена семьсот пятьдесят фунтов стерлингов — вполне подходящая.
  Я достал пачку Пэлла и отсчитал купюры.
  — Давай квитанцию, Мак… и залей все под завязку.
  — А далеко вы направляетесь?
  — В Торки. У меня давно не было отпуска.
  — Там, должно быть, прекрасно.
  Он ушел в глубь гаража и вскоре выехал оттуда на машине. Она действительно была ничего. Протектор тоже меня устроил. Мак начал заливать бензин в бак.
  — Как добраться до Девоншира, Мак?
  — Очень просто. Отсюда по Чисвик-Хай-стрит, потом по главной Восточной магистрали до поворота на Стейнз и Вирджинские Воды. Дальше — по прямой. Все должно быть нормально. Теперь там установлены указатели «А. А.». Единственное, что вам надо запомнить: свернув с главной Восточной магистрали, вы оказываетесь на развилке, и левый поворот ведет на Стейнз, он-то вам и нужен. Не поворачивайте направо, иначе окажетесь в Беркшире.
  — Понятно.
  В это время Мак уже заливал масло.
  — Я должен отослать квитанцию в офис, мистер О'Хара?
  — Нет, — ответил я после недолгого размышления. — В скором времени я туда не собираюсь. Отошли ее в отель «Мэлинсон» и пометь на конверте «До востребования». Рассчитываю остановиться там по возвращении.
  — О'кэй.
  Я залез в машину, завел мотор и уехал. О машине у меня сразу создалось хорошее впечатление. Стоял чудесный вечер, но он не состоялся для миссис Айвери. Такова жизнь. Так как мне не о чем было думать, а ведя машину я привык размышлять о чем-нибудь, я начал вспоминать детали нашего разговора с миссис Айвери, и поймал себя на том, что пытаюсь вспомнить, какими духами она пользовалась и что произошло бы в случае моего вмешательства в жизнь Алексиса Рико.
  Это было бы интересно…
  У меня остался телефон, данный мне миссис Айвери. Конечно, я мог уцепиться за это дело, но в этом случае мне уже из него не выпутаться. А, может быть, она именно этого и хотела?
  Женщина, да еще такая красивая, как миссис Айвери, всегда непредсказуема.
  Снова пошел дождь. Облака заслонили все небо, но, к счастью, у машины были хорошие фары, и я прикинул, что доберусь до Торки через семь-восемь часов. Приближалось время завтрака. Я свернул с главной Восточной магистрали и оказался на развилке. Левая дорога вела в Стейнз, а правая — Бат-роад — в Мейднхэд и Слаф. Я остановил машину на левой обочине и закурил, слушая стук капель о крышу кабины и думая о Торки.
  Вероятно, фотография произвела на меня очень сильное впечатление. Все эти фотографии в рекламных проспектах слишком уж напыщенны и, наверняка, приукрашены. Но даже если место окажется не таким, как на фотографии, оно мне должно понравиться, потому что Девоншир — прекрасное графство.
  Я отпустил тормоз, и машина начала медленно двигаться вперед. Внезапно у меня перед глазами возникла картина — миссис Айвери, выходящая из моего офиса. Это сопровождалось возникшим в глубине моего сознания тревожным чувством. За те секунды, пока машина набирала скорость, в моей голове пронеслись тысячи мыслей. Общее их содержание было таково — кем же на самом деле была эта миссис Айвери? Я вновь остановил машину. Сделал это, потому что неожиданно понял, что обманываю сам себя. Мне стало ясно, что, поверни я сейчас на Стейнз, все время пребывания в Торки буду думать о миссис Айвери… Эти мысли встряхнули меня, и я осознал, что во мне проснулось любопытство — чувство, которое не посещало меня уже многие годы. Я выбросил окурок в окно, взял еще одну сигарету и тронулся, без промедления свернув направо, — на дорогу, ведущую в Слаф и Мейднхэд.
  IV
  Машина замерла перед старинными коваными воротами, которые находились с задней стороны дома. Они оказались незаперты. Я открыл одну половину и пошел по широкой гравиевой дороге к дому. По обе стороны росли какие-то кусты, а за ними возвышались рододендроны.
  Дождь кончился так же быстро, как и начался. Из-за облаков начала выплывать луна. Наконец я увидел большой дом, выполненный с элементами георгианского стиля, возвышающийся в тысяче ярдах от меня.
  В десяти-двенадцати ярдах я различил тропинку, начинающуюся в кустах и исчезающую в деревьях. Идя по ней, я думал, что она должна привести меня к задней двери дома, которой пользуется прислуга.
  Тропинка не привела меня никуда. Она неожиданно оборвалась у меня под ногами, когда я очутился на маленькой поляне. Трава сверкала и переливалась под лунным светом. Я прислонился к дереву и увидел необычное зрелище. Молодая женщина в вечернем платье медленно танцевала фокстрот. Видно было, что делала она это с трудом, но в то же время с удовольствием.
  Через одну руку у нее было перекинуто пальто, из-под которого виднелась сумочка. Я подумал было, что она сумасшедшая или пьяная, а может и то, и другое, и двинулся по направлению к ней через поляну. Теперь луна уже полностью выплыла из облаков. Увидев меня, женщина прекратила свой странный танец. Она часто дышала. Пальто, свисая с руки, касалось земли. На вид ей было лет двадцать пять — двадцать шесть. Белокурые волосы, ранее, видимо, уложенные в прическу, были теперь растрепаны дождем.
  Руки плотно облегали намокшие перчатки. На ней было лиловое платье, сшитое, видимо, на заказ. Вообще, это была милая девушка с большими и озорными глазами.
  — Привет! — произнесла она безразличным тоном. — Кто вы? И куда вы направляетесь, если, конечно, сами это сознаете?
  Женщина прислонилась к дереву и посмотрела на меня.
  — Я никуда определенно не направляюсь, — ответил я и с усмешкой спросил: — Вы любите танцы на свежем воздухе во время дождя?
  Она расхохоталась.
  — Да. Мне нравится. Так прекрасно — танцевать без музыки, это вошло в привычку: мы собираемся здесь при свете луны и танцуем без всякой музыки. Меня это так забавляет.
  — А почему забавляет? Чего вы этим добиваетесь? Восстановления памяти? Такое обычно случается после чрезмерных перегрузок, страданий или ревности… Или всего вместе. Что с вами происходит?
  — Вы действуете мне на нервы, мистер Умная ищейка, выспрашивая, что, зачем и почему.
  Ее голос звучал глухо, и я заметил, что ей трудно сформулировать фразу. Она была пьяна. Голова безвольно упала на грудь, но женщина рывком подняла ее. В таком состоянии было трудно держаться на ногах.
  — Хорошо, — сказал я. — Так вы сказали, что вам доставляет удовольствие танцевать без музыки…
  Она раздраженно прервала меня:
  — Да… Жизнь похожа на танец без музыки! Многие танцующие в этом зале даже не знают, что весь оркестр уже спит.
  — Возможно, вы правы. — Я подошел к ней поближе и смог разглядеть золотые инициалы «Э. Р.» на вечерней сумочке. — Меня зовут О'Хара.
  Она смотрела на меня несколько мгновений, а потом, снова встряхнув головой, ответила:
  — Добрый вечер, мистер О'Хара. Я — Эсмеральда.
  — Эсмеральда Рико?
  — Да… А как вы догадались? — удивилась она. Я указал на инициалы, вышитые на сумочке.
  — Вы очень умный, — как-то глупо произнесла Эсмеральда и улыбнулась мне. В ее глазах оставалась пустота.
  — Послушайте, я здесь, чтобы увидеться с мистером Рико. На звонок в парадную дверь никто не ответил, дом был погружен в темноту и поэтому я подъехал сзади.
  — Верно. Все здесь пользуются задними воротами. Так удобнее.
  Она перестала говорить. Голова опять бессильно упала. Если бы не дерево, женщина была бы уже на земле.
  — Слушайте, а почему бы нам не пройти в дом и не выпить, мистер О'Хара? Почему бы нам не устроить маленькую вечеринку?
  — Думаю, это хорошая идея. Давайте так и сделаем. Но где? — Кивком головы Эсмеральда указала на дом.
  — Там. У меня есть ключ, — она принялась напевать. — Я получила приглашение на бал…
  — Отлично. Моя машина стоит на дороге. Что мне с ней делать?
  — Въезжайте в ворота и оставьте ее где-нибудь среди деревьев. Там она будет в сохранности. Ее никто не увидит.
  — Вы откуда-то приехали? — поинтересовался я.
  — А? Да… из Лондона. Я была там на вечеринке. Но потом мне надоело, и я уехала.
  — Ну, я пойду, приведу машину. Вы подождете меня здесь? — Она кивнула:
  — Подожду.
  Я загнал машину на полянку между деревьев и, закрыв ворота, вернулся к ней. Поднял валявшиеся на траве пальто, сумочку, в которой нащупал маленький пистолет, и обнял ее.
  — Идем.
  Во время ходьбы она чуть-чуть приободрилась. Через минуту мы были уже у дома. Порывшись в сумочке, Эсмеральда выудила оттуда ключ, и мы вошли в дом.
  — Справа есть выключатель. Найдите его.
  Она стояла, прислонившись к стене, пока я искал выключатель. Когда, наконец, свет озарил коридор, мы прошли по нему в большую, хорошо обставленную комнату, которую я принял за центральный холл. Проходя еще множество дверей и коридоров, я включал свет там, где просила Эсмеральда.
  Наконец, мы очутились в большой, но уютной комнате с высоким потолком и хорошей мебелью. На стенах было развешано несколько хороших масляных полотен. У стены стоял большой старомодный сервант с множеством бутылок. Она еле-еле доплелась до одного из больших кресел, стоящих у электрического камина, и плюхнулась в него.
  — Добро пожаловать в «Кроссвейз», мистер?
  — Меня зовут О'Хара, — напомнил я ей.
  — Хорошо, мистер О'Хара. А как ваше имя? — Я ответил, что Кэрил.
  — Это хорошее имя. Оно мне нравится. Ты ирландец?
  — В общем, да.
  — Мне нравятся ирландцы. Не выпить ли нам? А мне еще нужна и сигарета, — попросила она.
  Я подал ей сигарету и дал прикурить.
  — Вы не хотите переодеться? То платье, что на вас, все вымокло под дождем.
  Эсмеральда взглянула на свои разбухшие от воды вечерние туфли.
  — Это необязательно. Меня это вовсе не беспокоит.
  — Хорошо.
  Она посмотрела на сервант.
  — Для меня… немного виски… виски с имбирным пивом. А ты, что хочешь… Кэрил.
  Я подошел к серванту и смешал для себя виски с содовой. Затем, обмакнув палец в виски, обмазал край чистого стакана и налил туда пиво. Почувствовав запах виски, она ничего не заметит. Поднеся ей стакан, я нагнулся и включил электрокамин.
  — Мне здесь очень нравится. О чем мы поговорим? — Она отпила глоток из стакана.
  — Какой-то странный вкус.
  — Да? Я приготовил мягкий напиток. Поменять? — Эсмеральда помотала головой.
  — Не обязательно. Это не важно. Совсем не важно… совсем… совсем…
  Я поставил еще одно кресло напротив нее и, закурив, сел в него.
  — Расскажите мне что-нибудь, Эсмеральда… почему выносите в сумочке пистолет?
  Она подозрительно взглянула на меня.
  — А как ты об этом узнал?
  — Я нащупал его, когда нес сумочку. Вам требуется пистолет?
  Женщина кивнула.
  — Мне нужен пистолет, потому что скоро он мне, несомненно, потребуется.
  — Интересно. Вам он нужен на всякий случай, для какой-нибудь чрезвычайной ситуации? Другими словами… время, место, благоприятная возможность — и вы берете с собой пушку. Так?
  — Почти угадал, Кэрил. Похоже, ты много думаешь.
  — Что ты чувствуешь ко мне, Эсмеральда? Я тебе симпатичен?
  Она долго смотрела на меня с отсутствующим выражением лица, а потом неожиданно улыбнулась.
  — Да. Я знаю тебя совсем немного, но ты мне нравишься. Почему?
  — В таком случае скажи, почему ты носишь в сумке пистолет? Кого ты хочешь убить?
  Она улыбнулась, но уже не столь любезно. Эсмеральда была красива, но лицо уже частично потеряло былую привлекательность. Нос прямой, зубы белые и ровные, рот хорошо очерчен, но выражение горя и несчастья в глазах сводило почти на нет всю красоту.
  Она смотрела на меня долго и молча, но я не мог видеть выражения ее лица, так как оно находилось в тени. Мне казалось, она обдумывает что-то или просто устала и пьяна.
  Наконец, она монотонно заговорила:
  — Это было на вечеринке, какая дурацкая была вечеринка. Мне кажется, все вечеринки какие-то глупые… а, Кэрил?
  — Вечеринки? Да. Иногда… или нет… все зависит от случая. На вечеринках расслабляются. А вам не было там хорошо?
  Она издала какой-то странный смех. Мне он не понравился.
  — Вечеринки у меня всегда хорошо начинаются. До того, как выпью несколько коктейлей и немного бренди или виски. Мне нравится бренди и виски. Мне все нравится…
  Эсмеральда снова рассмеялась.
  — Но потом все идет шиворот-навыворот. После выпивки я начинаю думать и думать именно об этом.
  Она принялась играть своим бокалом, подбрасывая его и так и сяк.
  Я отпил немного виски:
  — Что ты хочешь этим сказать, Эсмеральда? Что означает: «думать именно об этом»?
  Эсмеральда быстро поднялась и прошла к серванту. Там налила себе чего-то крепкого и вернулась на место. Это мне очень не понравилось, ведь надо было еще с ней поговорить.
  — Думаю об этом, когда мужа нет рядом. О том, как убью его… Мне нравится эта идея… Вот почему у меня есть пистолет. И когда я буду чувствовать необходимость в этом, когда наберусь храбрости, то обязательно выстрелю. Вот такой план… Понятно?..
  Я кивнул.
  — Но кто же он?
  — Не глупи… это, конечно, Алексис. Мой «дорогой» муж. Дорогой… дорогой… милый Алексис.
  — Конечно, но как ты добралась сюда? Ведь, насколько я понимаю, вечеринка проходила в Лондоне.
  — Да, — она постоянно беспричинно улыбалась. — В Лондоне… прелестная вечеринка в Лондоне. Меня довезли сюда. Уже не помню, кто. Вот, как я сюда попала.
  Я помолчал, потом спросил небрежным голосом:
  — Кто привез тебя, Эсмеральда? Какой-нибудь красавец? — Она лукаво посмотрела на меня и улыбнулась.
  — Тебе необязательно это знать. Понятно, Кэрил?.. Какой ты милый, Кэрил… Ты мне нравишься. Мне нравится твое имя, Кэрил… Тии… Хии… Хии…
  Рядом с креслом стояла лампа. Я подошел и направил свет прямо ей в лицо. Она зашипела на меня.
  — Черт тебя подери, убери это. Я не выношу света. Убери!
  В ее голосе слышались нотки истерики. Я выключил лампу и вернулся на место.
  — Что это? Морфий или героин? Я не могу разглядеть твоих зрачков. Ты принимала эту гадость вечером, не так ли? Глупо.
  — А почему нет? — расхохоталась она. — Это кратчайший путь между двумя точками… приятный… дающий разрядку… прекрасный.
  Эсмеральда принялась напевать что-то себе под нос.
  — Где ты это берешь, Эсмеральда? Тебе их дает красивый мужчина, что привез тебя, или это была женщина? Давай… скажи другу…
  Она вдруг стала серьезной.
  — Значит, ты мой друг, маленький Кэрил? Кэрил — Дед Мороз… Я сняла тебя с дерева… И теперь все здесь будут счастливы.
  Эсмеральда подбросила бокал слишком высоко, и он разлетелся, ударившись об пол. Она принялась машинально вдавливать осколки в ковер.
  Я испробовал другой подход.
  — Слушай… ты приехала сюда, чтобы убить Алексиса Рико? Предположим, что это так. Почему ты считаешь, что он будет здесь? Сейчас ведь его нет, ты знаешь это. Но ты уверена, что он приедет?
  Она откинула голову назад. Ее волосы были прекрасны.
  — Он будет здесь. Понимаешь?.. Он будет здесь… А потом ты кое-что увидишь, Кэрил — Дед Мороз. Потом увидишь…
  Она свесилась со стула и перевалилась в кресло. Плечи и ноги расслабились. Одна рука осталась свисать через подлокотник. Пальцы были тонкими и белыми.
  Я отошел и включил полное освещение. Она отключилась.
  Перетащив ее с кресла на маленькую кушетку перед камином, я вышел из комнаты и принялся осматривать дом. Отыскивать выключатели мне помогала зажигалка. Комнаты на первом этаже все были большими и так хорошо меблированы, что создавалось впечатление роскоши, хорошего вкуса и обилия денег.
  В маленькой комнатке в задней части дома я нашел плед и вернулся в комнату, где оставил Эсмеральду. Она представляла жалкое зрелище. Косметика была смыта кое-где дождем. Лицо оставалось мертвенно бледным.
  Я приподнял ее, накинул меховое пальто и завернул в большой автомобильный плед. Потом осмотрел содержимое сумочки.
  Кроме пистолета, который я прощупал еще на улице, там находились обычные женские вещи: ключи, карандаш, маленькая пудреница, губная помада, а на дне лежало несколько пустых ампул с китайскими иероглифами. Это и было, по-моему, то, что осталось от наркотиков. Во внутреннем кармашке лежала карточка «Чарли Куинсли, М. Д.» с адресом в районе площади Бэлгрейв.
  Я переписал с карточки имя и адрес врача и положил на место. Автоматический пистолет прихватил с собой.
  На руках я отнес Эсмеральду к машине. Может, мне показалось, но к концу пути я немного устал.
  Положив Эсмеральду на заднее сиденье и заперев дверцу, я вернулся в дом, выключая на ходу свет во всех комнатах и коридорах. Я пришел в гостиную и смешал себе напиток, после чего устроился в кресле напротив огня. Закурив, погрузился в размышления.
  Смутно… очень смутно… вдали начал проблескивать свет. Чем больше я думал об этом, тем меньше вся эта затея мне нравилась.
  V
  Я выкурил три сигареты, прежде чем услышал шум открывающейся двери, который исходил, как я предположил, из района парадного входа. После некоторой паузы я услышал твердые и уверенные шаги. Снова тишина — видимо, пришедший ступил на мягкий ковер. Затем открылась дверь, и в комнату вошел Рико.
  Я был уверен, что это он самый. Вот это была персона! Алексис задержался в дверях, и я успел разглядеть его: шесть футов и три дюйма роста, квадратные плечи, мускулистые руки — все доказывало, что он не зря так уверен в себе. На нем был смокинг, белоснежная рубашка с накрахмаленным воротничком и черный галстук. Но все же мне казалось, что чего-то в этом облике недостает до полного совершенства.
  Его лицо меня заинтересовало. Квадратное, с прямым носом и губами. Волосы, волнистые по природе, откинуты назад с большого лба интеллектуала. Улыбаясь, он обнажил ряд безупречных зубов.
  На первый взгляд, он производил впечатление эдакого огромного добряка с прямым и располагающим к себе характером. Рико закрыл за собой дверь и прошел по комнате.
  — Добрый вечер. Как дела? — приветствовал он меня. — Я рад, что вы аккуратный человек.
  Он взглянул на виски с содовой, стоящие около моего кресла. Голос тоже оказался приятным — низкий, тихий и спокойный. Я не заметил никакого акцента. Но внешность выдавала в нем не чистого англичанина.
  Я поднялся.
  — Извините за столь раннее вторжение, но мне нужно с вами поговорить. Тема представляется достаточно важной, поэтому я решил подождать вас. И вот, наконец, дождался.
  — Конечно. Очень рад.
  Похоже, он не очень удивился незнакомому человеку в своем доме в три часа утра.
  Рико подошел к серванту, смешал себе что-то и встал у камина, весело глядя на меня.
  — Как вы пробрались в дом?
  — Я прибыл с час назад. На звонок в парадную дверь мне не открыли. Тогда я решил обойти дом сзади, где и нашел маленькую дверь, которая оказалась незапертой.
  Он улыбнулся.
  — Прекрасно. Итак, мистер?..
  — Меня зовут О'Хара. Я частный детектив.
  Рико усмехнулся, став похожим в этот момент на школьника.
  — Частный детектив! Как интересно. Вот почему вам пришло в голову обойти дом с другой стороны. Похоже, вы знаете по собственному опыту, что люди могут скорее оставить открытой заднюю дверь, нежели переднюю.
  — Я не опирался в данном случае на свой опыт, а просто привык проверять заднюю дверь, если закрыт главный вход. — Он кивнул.
  — Глядя на вас, мистер О'Хара, я бы не сказал, что вы ограничились бы только осмотром всех дверей, чтобы проникнуть в дом.
  — Возможно, — уклончиво ответил я. Он посмотрел на мой бокал.
  — Почему вы не пьете?
  — Хорошая идея.
  Я прошел к серванту и снова наполнил бокал виски с содовой, после чего вернулся на место.
  — Итак, что же вы хотите мне сказать? Вы знаете, кто я?
  — По-моему, Алексис Рико. В мире, наверное, есть только один человек, похожий на вас.
  Он попытался выразить изумление.
  — Разве я такой необычный?
  — О, да. Многие мужчины могут позавидовать вашей внешности. — Ему это понравилось.
  — Не знаю…
  Рико скосил глаза, чтобы взглянуть на себя в зеркало на камине, после чего продолжал:
  — Вы знаете, что я Алексис Рико. Вы проникли в дом через заднюю дверь, потому что передняя была заперта, и дождались меня. Значит, существует некто, сообщивший вам обо мне, О'Хара… Этот человек рассказал, что я из себя представляю, что дом этой ночью пустует, что войти внутрь можно через заднюю дверь, если парадная закрыта. Я прав?
  — Неплохо. Все, что вы сказали, и так ясно. — Он кивнул.
  — Какое у вас ко мне дело? — Я пожал плечами.
  — Я бы не стал называть это делом. Это скорее какое-то любопытство.
  — А! Значит, вам интересен я?
  — Не только. Меня больше интересует миссис Рико.
  — Понятно. И что же я должен сделать, чтобы удовлетворить ваше любопытство?
  — Не знаю. Сейчас мы выясним это. Итак, как я вам уже говорил, я — частный детектив…
  Он прервал меня:
  — Да… Я это уже понял. Англичане называют вас частный сыщик, а американцы — «стукач». Мне очень нравится название «частный стукач», но оставим это. Продолжайте, пожалуйста.
  — Вечером в моем офисе меня навестила миссис Айвери. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что она исключительно красивая женщина, да еще и при деньгах. Вы ее не знаете?
  — Вы пришли сюда, чтобы задавать мне вопросы? — мягко спросил он.
  — Да, именно. Чтобы выяснить их вместе с вами. Меня даже не волнует, знаете вы ее или нет. Миссис Айвери заплатила мне приличную сумму, дабы я приехал к вам и поговорил.
  — Как же все это интересно, — Рико счастливо улыбался. — А почему она просила вас об этом?
  — Не знаю. Не спрашивал. — Он кивнул.
  — Значит, вы здесь, чтобы выполнить данное обещание? — Я отрицательно покачал головой.
  — Нет… Я сказал миссис Айвери, что не возьмусь за ее дело. Но позже понял, что во мне проснулось любопытство.
  — Итак, я вам нужен для удовлетворения вашего любопытства?
  — Правильно, Рико.
  — Люди, с которыми я мало знаком, обычно зовут меня мистер Рико.
  — Правда? Это любезно с их стороны. Для меня вы всего лишь Рико.
  Он пожал плечами.
  — У вас свое мнение. Итак, для вас я просто Рико и нужен, чтобы удовлетворить любопытство.
  — Да. Все правильно.
  — Скажите мне, мистер О'Хара, — попросил он вкрадчивым голосом, — что будет, если я не сочту нужным разговаривать с вами, если не захочу удовлетворить ваше любопытство?
  Я допил виски и поставил стакан на стол.
  — Об этом я еще пока не подумал. Могут произойти две вещи. Я могу взять шляпу и уйти, оставив вас в покое, но могу и что-нибудь предпринять по этому поводу.
  Он с тревогой взглянул на меня и повторил:
  — Предпринять «что-нибудь»? Что это значит?
  — То, что я сказал. Вам должно быть понятно, что если я пришел сюда из любопытства и уйду ни с чем, то мое любопытство усилится в несколько раз.
  — Понимаю. И вы думаете, что из двух зол я выберу меньшее, мистер О'Хара? Вы думаете, я удовлетворю ваше любопытство? — дружелюбно произнес он.
  — Если вы решите, что мое любопытство сейчас менее опасно, нежели потом, то так.
  Он искренне рассмеялся. Видимо весь наш разговор его забавлял.
  — В ваших словах есть логика. Однако, я удовлетворю ваше любопытство по другой причине: потому что вы меня забавляете.
  — Меня не интересует ваше мнение обо мне. Мне важно, согласны вы или нет. Если нет, я уйду… возможно.
  — Что значит — «возможно»?
  Он бросил на меня леденящий взгляд. Я откинулся на спинку стула и закурил.
  — Наблюдая за вами все это время, я пришел к выводу, что вы мне не очень симпатичны.
  — Как интересно! Теперь я вам тоже кое-что скажу, мистер О'Хара. Мое отношение к вам немногим отличается от вашего ко мне. Я думаю, что обстановка несколько прояснилась, не так ли?
  — Вроде бы, да.
  Я приготовился встать. Рико поднял руку.
  — Пожалуйста, не уходите. Последняя ваша фраза много для меня значит.
  — Правда? И что же?
  — Я понял, что кто-то рассказал вам обо мне, — медленно начал он. — Этот человек, мягко говоря, не очень расположенный к моей персоне, вбил вам в голову массу всякой чуши, хотя, я уверен: если бы вы впервые познакомились со мной не заочно, ваше отношение складывалось бы иначе. Но сейчас уже поздно его менять не правда ли, мистер О'Хара?
  — Возможно.
  — Придя сюда сегодня ночью, вы уже заранее относились ко мне предвзято и не лучшим образом, хотя фактически, не общались со мной ни разу.
  Я промолчал. Мне в голову начала закрадываться мысль о том, что я интересую Алексиса больше, чем сам интересуюсь миссис Рико. Исходя из этого, я продолжил разговор:
  — Когда женщина столь красива, как миссис Айвери… — начал я.
  — Как красива? — прервал он меня, удивленно поднимая брови.
  Я пожал плечами:
  — А вы разве считаете, что миссис Айвери не очень красива?
  — Как вам будет угодно. Нельзя определить, насколько прелестна та или иная особа, не зная о ней всего… ведь так?
  — Согласен, в таком случае, давайте остановимся на этом, и вы расскажете о ней поподробнее.
  Он рассмеялся:
  — Временами вы такой наивный, мистер О'Хара. Прямо ребенок. Или вы стараетесь таковым казаться? Прикидываетесь? Но ведь я не считаю вас глупым. Поэтому скажите… почему, дорогой мистер О'Хара, вы столь любопытны? Вы думаете, я поверил, что мотивом вашего здесь присутствия является простое любопытство? Вы действительно так думаете?
  Что я мог поделать, когда он не хотел верить в мой мотив, хотя он и был истинным. Короче, мне ничего не оставалось, как применить другую тактику, которая, по моему мнению, должна была понравиться ему больше. Итак, я пошел на хитрость:
  — Мне не нравится миссис Айвери. Но в этой истории с вами, я нахожусь в неловком положении. Она, сама того не желая, может быть, описала мою предстоящую работу слишком пессимистично. Я хочу знать истинное положение вещей и немного больше — о самой Леоноре. Поэтому, я здесь.
  Он погрузился в размышления. Мне показалось, он клюнул.
  — О'Хара, почему вы не говорите мне правды? Может быть, я смогу оказать вам значительно бо́льшую помощь, чем вы от меня ждете… возможно. Скажите правду, и я буду столь же откровенен с вами.
  Я усмехнулся и подумал, что, пожалуй, выполню его просьбу.
  — Хорошо. Слушайте. Она пришла ко мне в офис, заплатила тысячу фунтов и попросила приехать сюда, чтобы вспугнуть вас. Я взял деньги, но отказался работать, потому что знал, она ничего не сможет поделать. Вот так.
  Он весело поглядел на меня и, по-моему, проглотил эти слова. Впрочем, улыбающийся Рико нравился мне еще меньше.
  — Потом мне взбрело в голову поехать в отпуск. Когда я выехал из Лондона, меня начало что-то беспокоить: казалось, миссис Айвери сможет до меня добраться, а я не искатель такого рода приключений, и поэтому я здесь.
  — Понятно. Значит, вы пытаетесь отработать деньги миссис Айвери, потому что опасаетесь неприятностей с ее стороны. Вполне возможно, у нее есть друзья, которые смогут устроить вам веселенькую жизнь. Я правильно понял?
  Я молчал.
  — Верю, но не стоит беспокоиться — вам ничего не грозит. Чем больше я думаю об этом, тем глупее мне кажется миссис Айвери, отдавшая вам так запросто кругленькую сумму денег. Это кажется мне просто нелепым.
  — Итак, почему же она хотела, чтобы я выполнил ее просьбу? — спросил я.
  — Это целая история, — он пригладил волосы. — Я отношусь к разряду мужчин, которые очень привлекают женщин. Влюбившись в меня, они уже не отстанут. Я произвожу огромное впечатление,
  Я закашлялся, думая: «Черт побери! Та, что лежит сейчас завернутая в плед в моей машине, тому пример. Было бы забавно позволить Эсмеральде выстрелить в него, а в это время стоять в углу и смотреть на этот спектакль».
  — Некоторые, — продолжал он монотонным голосом, — становятся сумасшедшими на почве ревности. Такой оказалась и миссис Айвери. Одно время она была без ума от меня. Она была очень-очень ревнива, но случилось так, что мне пришлось сказать ей, что у меня есть другая женщина. Миссис Айвери просто сошла с ума. — Он пожал плечами. — Ну а я женился на другой женщине. Вот как я понимаю поведение миссис Айвери. Она захотела отомстить, но собственная глупость погубила ее. Не беспокойтесь, О'Хара. Она ничего не предпримет, что бы навредило вам.
  — Хорошо, — ответил я.
  Он затянулся сигаретой и задумался.
  — Насколько я понимаю, вы поставили себя в неприятное положение, — серьезно произнес Рико. — В принципе я могу заявить на вас в полицию. И тогда возникнут кое-какие затруднения по поводу тысячи миссис Айвери, а? Как вы думаете, О'Хара?..
  — Идиот. Только миссис Айвери может это сделать.
  — Возможно, — мягко проговорил Рико с улыбкой. — Я, конечно, пошутил. Но вам ведь не понравится, если миссис Айвери захочет выставить вас дураком. У вас есть ее тысяча фунтов, вы захотите получить еще…
  Мои уши дернулись. Кое-что начинало проясняться.
  — Вы думаете, я попытаюсь? Но каким образом? — Он выбросил окурок.
  — Вы можете явиться к миссис Айвери и сказать, что если она не заплатит вам еще, вы расскажете все мне. Скажите ей это.
  — Вы думаете, она на это клюнет, стерпит?
  — Уверен, — твердо заявил он. — Потом, когда у вас будет две тысячи, вы придете ко мне и отдадите пятнадцать сотен, а пять оставите себе. Как видите, я очень великодушен.
  Я поднялся.
  — Совсем не сожалею, что пришел сюда. Совсем. Я даже очень рад. Знаете, почему?
  — Скажите, — небрежно бросил Рико.
  — Я хочу устроить тебе взбучку. Да, черт возьми. Конечно, легкую, так скажем. Когда после этого ты станешь покладист, я поговорю с тобой, как Немецкий дядя.
  Он посмотрел в мою сторону со скучающим видом и спросил:
  — Правда? И как вы собираетесь это устроить? Я, кажется, крупнее и сильнее вас. Вы об этом не подумали?
  — Ты когда-нибудь слышал о дзюдо? Это прекрасная наука. Она создана специально для того, чтобы проучить такого сукина сына, как ты.
  Я начал приближаться к нему. Он беззаботно спросил:
  — Где вы научились дзюдо?
  — Там, где оно появилось — в Японии.
  Я подступал к нему. В одно мгновение его лицо изменилось, и рука взлетела. Я попытался поставить ручной замочек, но был отброшен неожиданным ударом в запястье. Не увернулся я и от прямого удара ногой в голову.
  Лежа на полу, шокированный, наполовину парализованный, я слышал какой-то далекий голос.
  — Ты хороший дзюдоист… очень хороший для начинающего… но не против десятого дана черного пояса дзюдо. Тебе потребуется еще, по крайней мере, пятнадцать лет тренировок, О'Хара.
  Он нагнулся и приподнял меня, взяв за воротник пиджака. Передо мной плавало его улыбающееся лицо с садистским выражением.
  — Я оставлю напиток на серванте, чтобы ты быстрее пришел в себя. В следующий раз я тебя как следует обработаю. А это всего лишь предупреждение: не лезь в мою жизнь.
  Он дал мне пощечину. Я сильно ударился головой об пол, когда он отпустил воротник. Потом, наверное, для удовольствия, врезал ногой по печени. Хороший удар.
  По моему телу прошла волна боли, потом набежала черная пелена, и я отключился.
  VI
  Я приходил в сознание с массой неприятных ощущений. Лежа на полу, приводил в порядок мысли — это было совсем непросто.
  На затылке вскочила шишка. Все тело ломило. В животе что-то кололо, видимо, от последнего удара Рико. Скажем так, это была не очень удачная ночь… не очень.
  То любопытство, которое привело меня сюда, было уже несравнимо с той жаждой мести, что теперь жгла меня.
  Я осторожно подвигал ногами, думая о Рико. Интересный тип. Второй, за эти сутки, после миссис Айвери. Его образ я поместил в ячейку памяти для отъявленных врагов. Мою ненависть к нему невозможно было описать, но в то же время меня разбирало любопытство.
  Бесспорно, Рико был мастером дзюдо. Он доказал свое право на десятый дан черного пояса. По-видимому, он провел бо́льшую часть своей жизни в Японии или в непосредственном контакте с истинным мастером дзюдо.
  Я поднялся на ноги и, шатаясь, доплелся до выключателя. Оглядевшись, понял, что все осталось на местах, за исключением того, что сервант был пуст. На нем одиноко стоял наполовину наполненный стакан с какой-то желтоватой смесью. Рядом лежал листок бумаги, гласивший:
  «Это напиток для тебя. Он тебе понадобится. И вспоминай почаще мои последние слова. Р.»
  Я чувствовал, что смогу обойтись и без него. Медленно подошел к двери, выключил свет и побрел к машине. Открыв дверцу, я нашел Эсмеральду в том же положении, в каком оставил ее здесь. Она дремала. Я выехал из ворот на грязную дорогу и направился в Лондон. Через полчаса мне стало значительно лучше, но страшно хотелось курить. К счастью, в пачке оставалась одна сигарета, которую я незамедлительно выкурил.
  Спустя сорок пять минут машина остановилась в тихом переулочке Кейдоган в районе Слоэн-стрит. Зайдя в будку на Понт-стрит, я набрал номер Джо Меландера. Через целую вечность в трубке послышались зевки.
  — Джо… это Кэрил О'Хара. У меня неприятности.
  — Все, что скажете, мистер О'Хара.
  — У меня в машине женщина. Она не в очень хорошем состоянии… сильно набралась.
  — Знаю. Такое с ними бывает.
  — Мне нужна квартира на некоторое время, — продолжал я, — где бы она могла отоспаться. Я подумал, что миссис Меландер сможет за ней присмотреть.
  — Конечно, привози. Мы за ней присмотрим. И пусть остается, на сколько потребуется.
  — Буду через двадцать минут.
  Я остановился у аптеки на Вейл-стрит, купил каломелатропин. Затем направился прямо к Джо. Он помог мне вытащить Эсмеральду из машины.
  — А она красивая. Меня не удивляет ее состояние.
  Пока Меландер готовил кофе на кухне, я хлопотал над ней с помощью нашатырного спирта и бутылок с теплой водой. После кофе она приобрела более или менее человеческий вид.
  — Что такое? — спросила она, моргая.
  — Помнишь меня, Эсмеральда? Меня зовут О'Хара. Ты встретила меня в «Кроссвейз» ночью.
  Она долго смотрела на меня.
  — Помню. Но что с тобой случилось? — у нее на лице появилось подобие улыбки. — Твое лицо изменилось.
  Я кивнул.
  — Это был Алексис.
  — Да? Ты пытался ему что-то сделать? Если так, то это очень глупо с твоей стороны.
  — Временами я необычайно глуп. Пей кофе и слушай. Мы в Лондоне. Эта квартира принадлежит моему другу. Ты останешься здесь ненадолго. Потом я отвезу тебя в частную лечебницу.
  — Теперь вспомнила. Кэрил О'Хара… Кэрил — Дед Мороз…
  Она улыбнулась.
  — Теперь память вернулась ко мне. Но что ты сказал насчет частной лечебницы? Кто ты вообще такой, чтобы диктовать мне?
  Я усмехнулся.
  — Никогда не задумывался, кто я такой. Вот что я сделаю: тебе надо подлечиться и, пока ты будешь спать, я найду подходящую лечебницу, но не выкидывай никаких глупостей, Эсмеральда.
  — А что будет, если выкину? Скажи, О'Хара, что будет, если я откажусь ехать в частную лечебницу? Почему мне нужно туда ехать?
  — Ты сама можешь ответить. Если не хочешь, то поедешь в другое место. Выбирай.
  — В какое? — удивилась она.
  — В полицейское управление. Я сдам тебя за незаконное ношение оружия — они не оставят это без внимания, ты ведь знаешь.
  Она взглянула на меня:
  — Черт возьми, а ты ведь можешь так сделать… — Я промолчал. — В таком случае я ложусь в постель. — Она обворожительно улыбнулась.
  — Ни о чем не беспокойся, а особенно о Рико. Может быть, мы поговорим о нем потом.
  Я отдал ей ампулы и представил Джо.
  — Одну ампулу перед сном, а вторую, когда проснешься. Я буду здесь в конце дня.
  — Хорошо, — ответила Эсмеральда.
  Она, несомненно, была прелестной женщиной.
  Попрощавшись с Джо, я направился в отель «Мэлинсон», где заказал свой обычный номер у ночного портье Джорджа. Попросил чай в номер и, поднявшись наверх, залез под одеяло.
  Я вспомнил о миссис Айвери: первый раунд она выиграла, благодаря незаурядному уму, сходному с ее внешностью.
  Глава 2
  Вторник — Жертва
  I
  В полдень я вошел в офис Пэлла совершенно разбитым. Меня одолевала ужасная скука, от которой хотелось послать все к черту.
  В приемной меня встретила секретарша, одарив такой холодной улыбкой, что мне стало не по себе, и сообщила по внутреннему телефону Пэллу о моем прибытии. Через минуту Пэлл позволил мне войти.
  Под глазами у него красовались синие круги, говорившие о бессонной ночи.
  Я поприветствовал его и протянул квитанцию, которая тут же исчезла в ящике стола.
  — Все хорошо, что хорошо кончается, — кисло произнес он. — Только ты получил тысячу фунтов, как уже штурмуешь новые высоты, — и Пэлл натянуто улыбнулся, обнажив большие зубы.
  — Я колеблюсь. Думаю, что по-дурацки вел себя с миссис Айвери.
  Я закурил свою первую сигарету сегодня, и ее вкус показался мне божественным. Он спросил, почему.
  — Я думал над тем, что ты сказал прошлой ночью. И теперь понимаю, что зря не выслушал ее.
  — А я что тебе говорил?
  Он принес бутылку виски и два стакана, налил нам понемножку.
  Я взял у него стакан и сказал:
  — Спасибо. А где я смогу найти ее? — Он усмехнулся.
  — Значит, ты все-таки хочешь взяться за дело? — Он пожал плечами. — Не знаю, где она может быть. У нас нет ее адреса.
  — Да… похоже я упустил шанс, — я поднялся. — Еще увидимся. Пока.
  Проходя по приемной, я взглянул на секретаршу, которая в это время печатала письмо. Позади нее висел щит с ключами от всех комнат офиса. Интересно, можно ей доверять?.. Но в любом случае я решил рискнуть.
  Пожелав доброго утра, я начал спускаться вниз по ступенькам. Пройдя вверх по улице, остановился перед художественным салоном на углу, и, купив два кусочка пластилина, вернулся к дому, в котором располагался офис Пэлла. Спрятавшись в дверной нише напротив здания, принялся ждать.
  Пэлл вышел только после часа, сел в машину и уехал. Подождав еще несколько минут, я поднялся в офис.
  — Сделайте одолжение, миссис Хайнес. Мне нужно позвонить, но надо, чтобы я говорил с определенным человеком. Наберите номер и попросите мистера Хелла. Если он ответит, я возьму трубку: мне нужно поговорить именно с ним, но не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из его офиса знал о моем звонке.
  Я одарил ее ослепительной улыбкой.
  — О'кэй. Говорите номер.
  Я выдумал номер и переместился к ней за спину. Сняв два ключа, положил их в карман, где вдавил каждый в кусочек пластилина. Ключи уже висели на месте, когда она только спрашивала мистера Хелла. Подождав, пока секретарша получит ответ о том, что никакого мистера Хелла у них нет, я отдал ей два пенса за звонок и вышел.
  Поймав такси на углу, отправился к Стивену в «Семь лун». Блой выреза́л модель корабля из куска дерева. Я подал ему два кусочка пластилина и, заплатив два фунта, попросил изготовить ключи к вечеру, а потом отослать их в отель «Мэлинсон». Он обещал успеть до шести вечера.
  Я снова взял такси и поехал на Шафтсбери-авеню, в мой офис. Попросив шофера подождать, поднялся наверх. Почты не было. Заперев офис, я спустился вниз и отправился на свою квартиру в Фалсом. Запаковал два чемодана и вернулся в отель «Мэлинсон».
  Оставив чемоданы у портье, я сказал, чтобы он поторопился доставить их наверх. Затем перекинулся парой слов с телефонисткой, вручив ей флакончик «Шанель №5», и попросил внимательнее относиться к звонкам, адресованным мне.
  Закусив в ресторане, пошел в парикмахерскую, где меня постригли, сделали некое подобие прически и массаж лица.
  Лежа с теплыми подушечками на лице, я размышлял.
  По окончании всех процедур мое самочувствие значительно улучшилось. Усталости, как не бывало. Вернувшись в номер, я принял душ, надел чистые вещи и удовлетворенно оглядел себя в зеркале.
  Оттуда на меня смотрел мужчина сорока лет, высокий, можно сказать худощавый, с серьезным лицом. Достаточно ли интеллигентно я выглядел, должно было выясниться в ближайшие сутки.
  Общее положение дел не благоприятствовало мне. Существовали два человека, которые на данный момент не внушали мне доверия. Это Рико и миссис Айвери. Первый навредил мне физически, тогда как миссис Айвери — морально. Я спустился вниз и дождался, пока портье вызовет такси. Шофер отвез меня в район площади Бэлгрейв, по адресу Чарли Куинсли, М. Д.
  Доктор принял меня спустя полчаса. Это был приятный мужчина пятидесяти лет с седеющими волосами. Он мне понравился, и я решил рассказать ему все, не тая.
  Устроившись в кресле напротив меня в своей приемной, доктор Куинсли сказал:
  — Не думаю, что мы встречались раньше, мистер О'Хара. Что я могу для вас сделать?
  — Очень многое. Я хочу поговорить с вами о вашей возможной будущей пациентке. Во всяком случае, мне кажется, что она должна быть вашим пациентом.
  — Да?
  Он подал мне сигарету из портсигара, сделанного из сибирской березы, и дал прикурить.
  — Знаю, что доктора не обсуждают своих пациентов частным образом, но во всех правилах должны быть исключения. Так это и есть — исключительный случай.
  Он промолчал.
  — Я — частный детектив, работаю над одним очень затруднительным делом, в котором немаловажную роль играет женщина — миссис Эсмеральда Рико…
  Мистер Куинсли кивнул.
  — Она — мой пациент, а может быть, была им, так как давно не приходила сюда.
  — Не хочу вдаваться в подробности, доктор, потому что, как и вы, не люблю рассказывать о своих клиентах. Поэтому буду краток. Я нанят друзьями миссис Рико, чтобы присматривать за ней. Они предполагают, что она употребляет наркотики в очень больших дозах, а достает их для нее муж — Алексис Рико. Друзья очень беспокоятся, потому что, по их мнению, она дошла до предела. Вот так. Так вы говорите, она была или есть ваша пациентка? Я хочу, чтобы вы сделали с ней что-нибудь.
  — Легко сказать, мистер О'Хара. Миссис Рико более двадцати одного года, и она не зарегистрирована как наркоманка, насколько я знаю. Поэтому я могу положиться только на ее собственные слова.
  — Я не это имел в виду, доктор. С ней может случиться непредвиденное, и если вы отказываетесь помочь мне, я обращусь с ней в полицию.
  Куинсли пристально посмотрел на меня:
  — Сожалею, что дело дошло до этого. Ее случай очень сложен, далее для меня, особенно, если учитывать позицию мужа…
  Я схватился за его последние слова.
  — Что вы хотите сказать? Вы думаете, он заставляет ее делать это?
  — Не знаю.
  Я усмехнулся.
  — Вы ответили на мой вопрос. Вы думаете, что она получала наркотики от него, но боитесь заявить об этом официально.
  Он сделал некоторую паузу и произнес:
  — Почему вы так уверены, что нужно обращаться в полицию?
  — Если я это и сделаю, то по вашей вине. Ситуация такова: прошлой ночью я находился в провинции и там повстречал ее. Она была не только пьяна, но и находилась под влиянием какого-то наркотика — морфия или героина…
  — Вероятно, героин.
  — Хорошо. Будем считать, героин. Она ждала своего мужа с автоматическим пистолетом 38-го калибра. По ее словам, она хотела застрелить его. И я уверен, появись у нее шанс, промедления не последовало бы.
  Куинсли огорченно покачал головой.
  — Какой позор. Она была такой прелестной девочкой. В последние шесть месяцев ее состояние значительно ухудшилось. Мне очень жаль, но и с сердцем у нее не все в порядке. Если она не остановится в ближайшее время, может серьезно заболеть. Когда мы виделись с ней последний раз, а это было месяца три-четыре назад, я подумал, что ей непременно надо прекратить употребление наркотиков. Все дело в том, что она не может противостоять несчастьям, а они у нее нередки.
  — Вы думаете, что только женщина с сильным характером может спастись от чар Рико, да?
  Он пожал плечами.
  — Я видел его только однажды. Он необычный человек. Скорее всего, это он помешал мне привести здоровье своей жены в порядок, отговорив ее от этого. А что я мог поделать?
  Через несколько секунд я ответил:
  — Слушайте, доктор, это дело становится все более серьезным. Мне кажется, эта женщина была сыта по горло Алексисом Рико и ненавидела его всем своим существом. Но в нормальном состоянии у нее не хватало смелости прикончить его. Чтобы набраться отваги, Эсмеральда напилась — так она сама мне сказала. А героин с виски — очень опасное сочетание. Если не в тот вечер, то очень скоро Рико был бы мертв.
  — У вас есть какие-нибудь предположения?
  — Да. Я привез ее с собой в Лондон, и сейчас она у моего друга. Вчера напилась до потери сознания: пульс стал совсем слабым, и мне кажется, она серьезно больна. Все симптомы наркомана. Мы уложили ее в постель и заставили принять стимуляторы, но на всякий случай есть и ампулы с атропином. Я собираюсь вылечить ее.
  — Каким образом?
  — Она должна отправиться в лечебницу. Если это удастся, а вы присмотрите за ней, тогда все о'кэй. Если же вы не согласитесь, мы с Эсмеральдой отправимся в полицию.
  — Вы только навредите ей своими действиями. А идея с лечебницей не так уж плоха. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, но не уверен, что можно спрятать ее от Рико: он ею очень дорожит. В данном случае с ним невозможно заключить сделку, и, кроме того, он — ее муж. Так что наша задача не из простых.
  — Не волнуйтесь. Я позабочусь о нем. — Он просиял.
  — Если вы можете гарантировать полное невмешательство в ее жизнь и заручитесь поддержкой ее родителей, я готов взяться за лечение прямо сейчас. Вы можете привезти ее в лечебницу по адресу Элхам-стрит, 12 — это за углом.
  Я поднялся со словами:
  — Рад был познакомиться с вами. Я доставлю ее к заведующей больницей на Элхам-стрит сегодня после полудня или ближе к вечеру. Все счета отсылайте на мое имя в отель «Мэлинсон».
  — Я тоже рад нашей встрече. Она всегда была такой милой девочкой. Я загляну к ней в лечебницу вечером, проинструктирую заведующую по поводу новой пациентки, хотя миссис Рико уже была там.
  Он проводил меня до двери:
  — Надеюсь, вы известите родителей обо всем?
  — В ближайшие два дня, — заверил я.
  Поймав такси на Слоэн-стрит, я добрался до «Мэлинсона», и, взяв в гараже свой «Ровер», отправился к Джо Меландеру. Как только дверь открылась, я спросил об Эсмеральде.
  — Ей хуже. Выглядит, как черт знает что. Не хочет, есть и пить. Милли сказала, что она находится в такой депрессии, что нельзя оставлять ее одну надолго — может скончаться.
  — Все не так плохо, как кажется на первый взгляд, — успокоил его я и поднялся в комнату к Эсмеральде.
  Миссис Меландер сидела у изголовья кровати. Когда я вошел, она поднялась и ушла.
  Эсмеральда полусидела в кровати и выглядела, как смерть. Я улыбнулся ей.
  — Ну… Эсмеральда… все определилось. Сегодня мы отправляемся в лечебницу на Элхам-стрит. Вечером тебя навестит доктор Куинсли. Через две недели ты сама себя не узнаешь.
  — Не узнаю? — тихо произнесла она. — Я и сейчас себя с трудом узнаю.
  По ее щекам сбежало две слезинки.
  — Ты скорый на руку, О'Хара.
  Я принялся заверять ее, что все будет в порядке.
  — Черт побери, я даже сама не знаю, хочу ли поправиться. Я хочу умереть, но прежде увидеть две картины. Всего две…
  Она принялась всхлипывать.
  — Прекрати, Эсмеральда, — сказал я бодро. — Прежде всего, надо собрать некоторые вещи для тебя — этим займется миссис Меландер. Хорошо?
  — У меня в сумочке есть связка ключей. Большой американский — ключ от моей квартиры в Монтекют… неподалеку от Велбек-стрит… квартира 6 в доме 18 в Монтекют.
  Порывшись, я нашел в сумочке ключи и, спустившись вниз, отдал их Джо, попросив отвезти миссис Меландер на Монтекют 18. Там она должна была собрать вещи, которые могут понадобиться Эсмеральде в клинике. Он пообещал все выполнить.
  Затем вернулся к Эсмеральде. Она показалась мне немного приободрившейся. Закурив, подал ей сигарету.
  Эсмеральда сделала несколько затяжек.
  — Ты маленькая вечно занятая пчелка, не так ли, О'Хара? — Она рассмеялась. — Почему ты стал такой пчелкой… В чем причина? Откуда у тебя такой интерес ко мне?
  — А почему бы и нет?
  — Для чего все это? Наверное, Леонора натолкнула тебя на это. Она это может.
  — Какая Леонора?
  — Леонора Айвери, конечно, — удивилась она. Некоторое время мы молчали.
  — Ты полицейский, детектив или кто-то в этом роде? — наконец спросила Эсмеральда.
  — Частный детектив, — ответил я, считая, что ответ ее удовлетворит, но ошибся.
  — Кто тебе платит, О'Хара? — она искоса посмотрела на меня.
  Подумав:» А что я теряю?», ответил:
  — Миссис Айвери.
  Снова наступила пауза, потом Эсмеральда очень тихо сказала:
  — Я так и думала. Она прелестна, а, О'Хара?.. Так же мудра и сильна, как я глупа и слаба.
  Она снова расплакалась.
  Я решил, что пришло время применять решительные меры.
  — Слушай, Эсмеральда. Все можно исправить. Все будет хорошо. Все, что тебе нужно, — это освободиться от Рико. Остальное образуется.
  Она вытерла слезы и посмотрела на меня распухшими глазами.
  — Значит, остальное просто, нужно только освободиться от Рико? — Эсмеральда натянуто рассмеялась. — Легко сказать… Это хорошая идея, если ты сможешь ее осуществить, но ты не сможешь… ты не можешь… не можешь… не можешь!
  Она была близка к истерике.
  Я вытащил потухший окурок из ее пальцев и мягко предложил:
  — Ложись и успокойся. Не надо волноваться. Закрой глаза и не думай ни о чем. Не будь большей идиоткой, чем тебя создал бог.
  Она послушалась и улеглась, закрыв глаза.
  Выкурив еще одну сигарету, я услышал, как приехали Меландеры, спустился вниз и поговорил с Джо, который наливал себе виски.
  Они собрали несколько чемоданов для Эсмеральды. Миссис Меландер отдала мне связку ключей и сказала, что квартира очень хорошая, но требует большой уборки, и пообещала об этом позаботиться. Я поинтересовался, были ли для миссис Рико какие-нибудь письма или телефонные сообщения. Ответ последовал отрицательный.
  Поднимаясь наверх, в спальню, я снял большой ключ от квартиры Эсмеральды и положил его в карман. Остальная связка вернулась обратно в сумочку. К моему возвращению Эсмеральда уже снова полусидела на подушках.
  Я попросил миссис Меландер помочь больной подготовиться к отъезду. Сам же в это время выпил виски с Джо. Через полчаса все было готово.
  Выглядела Эсмеральда, конечно, ужасно, но одета была хорошо. Я налил ей чуть-чуть виски с содовой для поддержки. Она горячо поблагодарила Меландеров за все, что они для нее сделали. Мне казалось, она была даже немного растрогана.
  Я попросил миссис Меландер проводить нас до лечебницы. Вдруг Эсмеральда сказала:
  — О'Хара… верни мне мой пистолет. Он мне нужен.
  — Нет. Пистолет тебе не потребуется в клинике: стрелять в медсестер неприлично, — попробовал отшутиться я.
  — Я и не собиралась это делать. В любом случае он не мой. Я украла пистолет и теперь хочу вернуть. Пожалуйста, отдай. Очень тебя прошу, О'Хара…
  — Не пойдет.
  Слезы покатились из глаз, и она сказала сдавленным голосом:
  — Не даешь пистолет — я не еду в клинику. Черт тебя побери, О'Хара, ты ведь знаешь, что не сможешь ничего сделать против моей воли. Давай пистолет, и я становлюсь покорной, как овечка.
  — Хорошо. Будь по-твоему. Он в машине.
  Я спустился вниз и достал из ящичка пистолет. Поднимаясь наверх, я успел осмотреть вещичку. Кто-то сделал маленькую царапину на гладкой поверхности металла под предохранителем. Мне показалось, что царапина была свежей.
  Я вытащил обойму, в которой оказались все десять патронов, чтобы Эсмеральда не могла причинить никому вреда. Взяв из рук женщины сумочку, открыл ее и положил туда пистолет таким образом, чтобы она не заметила отсутствия обоймы. Когда сумочка вновь оказалась в руках Эсмеральды, она вздохнула с облегчением.
  Я попрощался с Джо, и мы вышли.
  По дороге в клинику все молчали. Эсмеральда сидела рядом со мной на переднем сиденье. Невидящий взор был устремлен вперед.
  Около пяти мы, наконец, остановились на Элхам-стрит. Заведующая — очень приятная женщина — сказала, что обо всем уже знает от Куинсли, который придет навестить Эсмеральду вечером.
  Мы попрощались в холле, пока ожидали прибытия лифта. Эсмеральда выглядела просто ужасно. В глазах стояли слезы, которые она с трудом сдерживала.
  — Ты неплохой человек, О'Хара. Ты мне нравишься. — она улыбнулась. — Ты — мой любимый частный детектив. Я не могу не любить тебя… Кэрил О'Хара — Дед Мороз… О'Хара с тонкими губами…
  Ее завели в лифт. Впоследствии я никогда не пожалею об этих словах…
  Когда мы с миссис Меландер снова оказались в их гостеприимном обиталище, я выпил с Джо и отправился в «Мэлинсон». В гараже попросил техника залить полный бак и установить давление во всех шинах на двадцать девять.
  Поднявшись в номер, я позвонил вниз и попросил разбудить меня завтра в восемь.
  Я очень устал, но не скис. Теперь, когда Эсмеральда больше не висела на мне, я почувствовал некоторое облегчение.
  Подумав о миссис Айвери, я вспомнил слова миссис Рико о ней. Может, мое мнение о ней было ошибочно?
  Наверное, так… Ну… и что же дальше?
  Я залез в кровать и моментально уснул.
  II
  Меня разбудил телефонный звонок. Взглянув на наручные часы, я обнаружил, что было только восемь утра. Заказав «мартини», выкурил сигарету, вымыл голову холодной водой, оделся и принялся за коктейль.
  При мыслях о Рико мое самочувствие сразу ухудшилось. В конце концов я пришел к выводу, что проблему с ним можно решить только одним способом.
  По дороге в ресторан я зашел к портье. Там меня уже ждал маленький пакетик от Блой Стивена со свежевырезанными ключами от офиса Пэлла. Оба ключа я надел на брелок, где уже болтался ключ от квартиры Эсмеральды.
  После обеда покатил в Монтекют. Оставив машину на боковой улице, я оглядел дом 18, который оказался довольно высоким зданием с большими затемненными окнами.
  Входная дверь была открыта, к моему удивлению, я не заметил портье в холле и вскоре обнаружил номер 6 на первом этаже. Вошел внутрь.
  Плотно задернув шторы, я зажег свет и тщательно осмотрел квартиру.
  Это было приятное жилище, состоявшее из гостиной, спальни, к которой примыкала маленькая маникюрная, со вкусом оформленной ванной и еще одной небольшой комнатки, использовавшейся, по-моему, как класс. В конце короткого коридора находилась кухня, спальня и ванная для прислуги. С первого взгляда было видно, что прислуги здесь давно не было.
  После такого поверхностного осмотра я вернулся в главный блок. В классной на столе, стоящем в углу, лежал распечатанный конверт, на котором стояла пометка «Эсмеральде». Я открыл его и вытащил голубой, ни чем не примечательный листок, на котором было:
  «Моя очаровательная, бедная Эсмеральда,
  Как ты? Если судить по обстоятельствам, то… Бедная моя… Если бы не было маков, стало бы поле красным?
  Любимая, мне надоело нынешнее положение вещей. Кроме того, я собираюсь на Багамы, где светит солнце, плещется голубое море и много женщин, которым я вовсе небезразличен!
  Но ты получишь свое, если будешь благоразумной. Все зависит от тебя. Ты должна быть в «Кроссвейз» не позже десяти вечера, В одиннадцать тридцать у меня дело, но наш разговор не займет много времени.
  Ты сможешь убедиться, что в экстраординарных обстоятельствах я становлюсь очень рассудительным и трезво оцениваю ситуацию.
  Пока…
  Алексис.
  Я положил послание в карман. В гостиной, в ящичке маленького бюро оказалась стопка такой же голубоватой бумаги. С каждой минутой я все больше убеждался в том, что Алексис побывал здесь после Меландеров. Он хотел встретиться с ней, не обнаружил ее и оставил письмо, которое писал за бюро.
  В уголке бюро лежало несколько листков чистой бумаги. Я поднес верхний листок к стенному зеркалу и смог различить фрагменты послания Эсмеральде. Тут выяснилось, что перед тем, как написать письмо жене, Рико писал еще кому-то. Буквы были едва различимы и переплетались с другими, но я смог различить: …«Кроссвейз» …двенадцать часов… позже…
  Интересно, кто был вторым? Может быть, это относится ко второй встрече? Он написал Эсмеральде, что занят после одиннадцати тридцати. Если вторая встреча в двенадцать, у Рико достаточно времени, чтобы убрать Эсмеральду с дороги. А «одиннадцать тридцать» — чтобы был запас по времени. Так часто делают.
  Теперь я думал о месте встречи, но ничего логичного в голову не приходило. Эта квартира не подходила из-за своей запущенности. За ней либо «следила» Эсмеральда, либо никто вообще не следил.
  Я вышел на улицу, не встретив никого в доме. Закурив, поехал к офису Пэлла. Машину я оставил в ста ярдах от дома, на боковой улице, а остальную часть пути прошел пешком.
  Улица была пустынна. Я открыл входную дверь большим ключом, поднялся по лестнице и зашел в офис. Тихо прикрыв дверь, с величайшей осторожностью начал пробираться в глубь комнаты. Дверь в кабинет Пэлла — не заперта. Задвинув жалюзи на окнах, я начал методичное изучение содержимого ящиков стола.
  Все свои «частные» дела Пэлл держал под рукой. Мне была известна эта привычка. У него всегда были большие блокноты, в которых он записывал сведения о клиентах, краткое содержание дела, стоимость и прочее.
  Двадцать минут спустя замок нижнего ящика поддался. Я вытащил блокноты и принялся за их изучение, начав с текущего года. Не было ни одного клиента с фамилией на «А» или «Р». Тогда я вернулся к предыдущему — 1945 году. Здесь мне улыбнулась удача. Под буквой «Р» значилось:
  «Миссис Алексис (или Леонора) Рико, урожденная Айвери». Под «Р» стояла дата «12 сентября, 1945». Я перелистал на 12 сентября и нашел запись: «Миссис Алексис Рико (или Айвери) Стейнхаст, Уич Кросс, Суссекс. Предстоящий развод. Адрес мужа: Чилвертон Амс, Пятая авеню, Нью-Йорк, Н. У. Адвокат Хирам К. Метцлинг, Метцлинг. Фирне, Адвокаты, Мэйрик-Билдинг, Нью-Йорк, Н.Й. Оплачено по договору 1,500».
  На этом запись обрывалась. Итак, миссис Айвери в сентябре 1945 года заплатила Пэллу 1,500 по договору.
  Я снова перебрал все блокноты. В самом углу ящика лежала книжечка с адресами. Я начал ее просматривать и, натолкнувшись на имя Бирка, вспомнил его. Бирк ушел от Пэлла в 1946, чтобы работать в Трансконтинентальном агентстве на Мэддокс-стрит. В блокноте значился его адрес: Олбани-стрит, апартаменты Ферндейл, 17 и телефон 98765.
  Из этих записей я понял, что миссис Айвери была у Пэлла три-четыре месяца спустя после расставания с Рико в Америке. Но она все еще была Рико, следовательно, развод не был завершен. Это случилось уже после ухода Бирка в Трансконтинентальное агентство. Я помню, что Бирк был хорошим детективом, и Пэлл с неохотой с ним распрощался. Может быть, Бирк и знает что-нибудь по поводу миссис Айвери?
  Я выписал нужные сведения в свой блокнот, запер ящик отмычкой, которую использовал для вскрытия, запер все двери и вышел. Вернувшись в машину, я принялся размышлять.
  Часы показывали одиннадцать. Я направился к круглосуточному почтовому отделению на Чаринг-Кросс-роад и послал телеграмму:
  «Кэли Джерис. Расследования Джериса, Двадцать вторая улица 176, Нью-Йорк, Н.Й.
  Срочно вышли всю возможную информацию об Алексисе Рико женатом на миссис Алексис Рико (Леонора Айвери) с января по июнь 1945 г тчк Развод Айвери-Рико начался приблизительно спустя три-четыре месяца после свадьбы тчк Как можно больше и быстрее тчк Всего хорошего тчк Обратный адрес Кэрил О'Хара отель «Мэлинсон» Лондон Англия».
  Отправив телеграмму, я поехал в Ноттинг-Хилл-Гейт к Садо. Ответа на звонок пришлось ждать очень долго, и я уже решил, что он сменил адрес, но вот дверь отворилась. В дверях стоял Садо, как всегда, с открытым улыбающимся лицом.
  Он поклонился и сказал по-японски:
  — Здравствуй, О'Хара. Прочный тростник сгибается на ветру.
  Я тоже поклонился и произнес в тон ему:
  — Здравствуй, Садо. Тростник сгибается, чтобы не сломаться.
  Это была наша давняя шутка.
  Мы оба расхохотались и прошли в дом.
  Садо был классный парень, истинный японец. У него были все достоинства своей расы и ни одного недостатка. А даже если и были, то никто их не замечал. Он сделал много хорошего для англичан в Японии во время войны. Если бы он попал сейчас в руки японцев, его бы сварили заживо.
  Гостиная представляла собой переплетение культур Запада и Востока с вкраплениями американской культуры. Сам хозяин выглядел примерно так же: худой, с коричневым мудрым лицом, маленькими глазами, которые смотрели все время перед собой. С первого взгляда в нем был виден восточный боец-профессионал.
  — Садо, прошлой ночью я применил дзюдо против плохого человека. После чего он сообщил мне, что имеет черный пояс и десятый дан. И я этому целиком верю. Такое впечатление, что хочешь опрокинуть каменную стену.
  Он странно взглянул на меня и спросил, поставив в тупик:
  — Почему, О'Хара?
  Я рассказал ему весь наш поединок до последней детали.
  — О'Хара, этот человек — хороший мастер. А он действительно такой плохой?
  Я ответил утвердительно.
  — Одной из премудростей высшей школы дзюдо является умение освобождать себе место для атаки или отступления путем отхода назад. Но против злодеев в дзюдо существуют этими — секретные удары. Но клянись, О'Хара, если я научу тебя этому, ты будешь использовать их только против плохих людей.
  Я произнес японскую клятву.
  Садо показал мне три этими. Эти атакующие удары были на редкость эффективны и стремительны.
  В двадцать минут двенадцатого я покинул Садо. Дорога была пустынна, и я прикинул, что доберусь до Мейднхэд за час. Теперь встреча с Рико стала мне желанна.
  Мне даже стало его немного жаль.
  III
  В Мейднхэд я прибыл в двенадцать сорок пять. На грязной дороге, ведущей к задним воротам, выключил огни. Машина осталась в кустах в сотне ярдов от ворот «Кроссвейз», а я отправился по парку к дому. Проходя по поляне, где в прошлый раз увидел танцующую Эсмеральду, мне подумалось, что для остальных женщин жизнь кажется не такой яркой, как для миссис Рико. Существует много людей, старающихся показать, что у них есть все, но бо́льшую часть из них составляют такие, которые только пускают пыль в глаза. Деньги — это еще не все. У Эсмеральды, наверное, много денег, но теперь ей их не видать. Жизнь сыграла с ней злую шутку.
  Задняя дверь, которой мы с Эсмеральдой уже пользовались, оказалась не заперта. Не знаю почему, но это удивило меня, я считал, что она должна быть на запоре. Войдя внутрь, я очень осторожно прикрыл дверь и начал медленно продвигаться по коридору. Я не сомневался, что Рико сейчас находится в доме. Может быть, он занят со вторым визитером, о котором мне стало известно на квартире у Эсмеральды?
  Ладно… не стоит беспокоиться. Ситуация складывалась очень забавная. Я прямо-таки жаждал встретить Алексиса, чтобы задать ему хорошую взбучку. С тремя новыми приемами — он мой.
  Если посетитель еще там, он тоже позабавится представлением. Я даже догадывался, кто этот посетитель.
  Проходя мимо гостиной, заметил полоску света под дверью. Я вошел и прислонился спиной к двери. На кушетке, напротив камина, лежал Рико. Одна рука свесилась на пол, пальцы были расслаблены. Он дремал.
  — Добрый вечер, Рико. Помнишь меня? Я — О'Хара.
  Я направился к кушетке, ожидая, что он сейчас поднимется. Но нет, Рико оставался в том же положении. Потом я понял почему — он был мертв. Зрелище было не из приятных. Весь диванчик был залит кровью. Свисающая рука касалась вилки камина, и прямо под ней лежал кольт тридцать второго калибра.
  Присев и осмотрев все тщательнее, я заметил листок бумаги рядом с пистолетом. Листок на две трети залетел под кушетку, поэтому был не заметен сразу. Я вытащил носовой платок и завернул в него руку, после чего аккуратно взял письмо и прочел:
  «Моя очаровательная жена,
  Значит, ты не согласна.
  Но мое время еще не прошло. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я пришел к заключению, что порядком устал от тебя, от Айвери, от всего мира — а от двух-трех человек особенно, — чтобы рассчитаться со всем соответствующим образом.
  Я покончу с этим. И сделаю это таким образом, чтобы навредить вам всем. Я это сделаю так…»
  Положив клочок бумаги на место, я внимательно осмотрел Рико. Несомненно, это самоубийство, кроме того, заметны следы пороха рядом с раной. Кровь запеклась, пистолет был рядом с головой, если не касался ее. Мне представилось, как рука упала после выстрела, и пистолет выпал. Все было правдоподобно. Я почувствовал разочарование. Рико не нужен мне мертвым, так хотелось рассчитаться с ним за нашу первую встречу, но теперь это не удастся.
  Я осмотрел комнату. В левом углу, напротив окна стоял большой письменный стол. Лампа на нем все еще горела, рядом лежало несколько листков таких же, на каком было написано прощальное послание.
  На верхнем красовалась большая клякса. Тут же, около стола, валялась ручка, я поднял ее. Чернила еще не высохли, значит, писали не раньше, чем несколько часов назад. Я вернул ручку на место и снова подошел к камину. В мире все-таки существует правосудие и возмездие, называйте это, как хотите. Мысли мои вернулись к Эсмеральде. Эта новость, несомненно, обрадует ее.
  Пока я стоял так и смотрел на тело Рико, какая-то волна депрессии накатилась на меня, возможно, из-за того, что я считал свою миссию исчерпанной.
  Я закурил, взял шляпу, которую бросил на стул, когда вошел, и удалился. Притворив за собой дверь, я неожиданно вспомнил кое-что.
  У людей моей профессии часто возникает такая привычка: как бы фотографировать все увиденное, а фотографии раскладывать в уголки памяти. Я стоял в темноте и, пока подсознательно, понимал, что во всем этом самоубийстве что-то не «вяжется».
  Вернувшись в освещенную комнату, я встал у двери. И вот мой взгляд поймал это. Кушетка, на которой лежал Рико, стояла слишком близко к электрокамину. Чувство какого-то несоответствия появилось, когда я вспомнил, как согрелись у меня ноги рядом с Алексисом. Даже для будущего самоубийцы на диванчике в его нынешнем положении было бы жарковато.
  Я подошел поближе к камину, чтобы еще раз убедиться в правильности своих предположений. Кто-то пододвинул кушетку с Рико ближе к камину. Но, зачем? Существовала только одна причина. Жар от камина будет препятствовать окоченению трупа. Никакой врач после воздействия такого жара в течение нескольких часов не сможет определить время смерти.
  Все это наводило меня на мысль, что Рико вовсе не покончил жизнь самоубийством. Кто-то застрелил его. Я подумал о приглашенном на двенадцать часов, но, по-моему, было уже слишком поздно — десять минут первого. Во всяком случае, я останусь ни при чем.
  Затем я прокрался к машине, во избежание случайных встреч, которые мне были вовсе не нужны, и вытащил из ящичка карманный фонарик. Вернулся и принялся за осмотр дома.
  Даже если Рико жил здесь один, он должен занимать две комнаты — гостиную и спальню. Поэтому свои поиски я сконцентрировал на спальне. Это не заняло у меня много времени, потому что в комнате тоже горел электрокамин.
  Шторы оказались плотно задвинуты, и я без опаски зажег свет. Ничто не привлекло моего внимания, пока не пришла очередь стола, стоящего у стены, напротив кровати. Его, по-видимому, использовали для письма, и единственный ящик оказался открыт. Я открыл его. Внутри лежал паспорт на имя Рико, письмо — более чем любовное — от женщины, посланное из Нассау, что на Багамах. Тут же находился билет на самолет с именем Алексиса Рико и с завтрашней датой. Значит, слова о Багамах в послании, оставленном на квартире у Эсмеральды, не были ложью. Этот факт делал самоубийство еще более невероятным. Теперь мои сомнения переросли в уверенность. Рико был убит.
  Я стоял и тупо смотрел на билет, паспорт и письмо. Потом у меня появилась идея. Я не был уверен на все сто, но все же решился. Переложил вещи из ящика в свой карман, выключил верхний свет, используя платок, дабы не оставлять отпечатков пальцев. Таким же образом я погасил освещение везде, после чего вернулся в гостиную.
  Рико был застрелен, а убийца инсценировал самоубийство. Идеи били фонтаном в моей голове. Я осторожно приподнял кушетку за один край и отодвинул фута на три, затем повторил операцию с другой стороны. И так два раза. Теперь диванчик находился в более правдоподобной позиции.
  Я возвратился к камину и встал на колени, осматривая пол. Рядом с вилкой лежала гильза от кольта тридцать второго калибра, прежде скрытая кушеткой. Я понюхал. Запах оказался сильным, значит, стреляли недавно. Убийца представлялся мне все более и более хитроумным. Он специально пододвинул кушетку, преследуя две цели: скрыл гильзу и сделал невозможным определение времени смерти, не оставив отпечатков пальцев. Я положил гильзу к себе в карман. Теперь на ней уже мои отпечатки.
  Подойдя к буфету, я налил себе виски и выпил. Все это я делал, не оставляя отпечатков. Потом тщательно вытер стакан и бутылку все тем же носовым платком, надел шляпу и вышел.
  Выбравшись из дома через заднюю дверь, я направился по тропинке к гравиевой дороге. Луна спряталась за тучами, поэтому вокруг стояла непроницаемая тьма. Проходя по поляне, я споткнулся о какой-то тяжелый предмет.
  Это был кольт тридцать второго калибра. Я подошел к ближайшему пню и положил на него пистолет, потом сделал из плаща шалашик и зажег фонарь.
  Сомнений нет. Это пистолет Эсмеральды. Я заметил ту же царапину на гладкой поверхности, что видел днем. Вот так!
  Положив пистолет в карман, продолжал путь, но теперь уже внимательно вглядываясь в темноту. Безрезультатно. Тропинка вывела меня на дорогу. Я пошел не по дороге, а по обочине. То, что я увидел в лунном свете, поразило меня.
  На дороге отчетливо виднелись две глубокие свежие колеи. Я долго ползал по обочинам и траве, пока не пришел к выводу: одна машина въехала в гараж; затем выехала оттуда и укатила. Позже появилась еще одна машина. Я это понял по тому, что следы второго автомобиля пересекали следы первого. На первой машине стояли новые покрышки «Данлоп». Маркировка шин второй машины стерлась. Три колеса здесь были с обычным вертикальным протектором, но четвертое колесо заинтересовало меня. Это был редкий широкий тип с ромбическим рисунком.
  В который уже раз я вернулся в гостиную и выпил, после чего проделал такую же операцию с бутылкой и стаканом, как и в прошлый раз. Сел в кресло неподалеку от Рико и погрузился в длительные размышления. За те пятнадцать минут, что я провел на улице, многое прояснилось. Теперь пора было действовать.
  Я пробрался в гараж, к счастью, двери оказались незаперты, включил свет и принялся за работу.
  Прежде всего, вытащил из кармана гильзу патрона, который убил Рико, и поставил тыльной стороной вверх. Затем сделал маленькое углубление гаечным ключом. Потом я достал из кармана с помощью платка пистолет Эсмеральды и понюхал дуло. Несомненно, из него сегодня стреляли. Не оставляя отпечатков, я вытащил обойму на десять патронов, но там оказалось только девять. Так же осторожно вытащил оставшиеся девять патронов и, вооружившись перочинным ножом, начал вытаскивать пули из гильз. Завершив эту утомительную операцию, я положил пули в карман, а обойму вставил обратно в пистолет. Пустые гильзы встали на место, на их тыльной стороне остались отпечатки моих пальцев. Я держал этот пистолет днем, значит, поверх моих отпечатков наложились отпечатки пальцев убийцы. Но с этого момента — на обойме будут только мои отпечатки.
  Вернувшись в гостиную, положил гильзу на прежнее место и приготовил себе выпивку. Затем бросил прощальный взгляд на Рико.
  Идя к машине, не забыл выбросить револьвер на поляне в тень рододендронов. Вся моя ставка была на этот револьвер. Я залез в машину и взял направление на Лондон. По дороге еще раз оценил свои действия и пришел к выводу, что осечки произойти не должно.
  IV
  Мой «Ровер-16» замер у телефонной будки, стоящей на развилке главной Восточной магистрали. Часы показывали четверть третьего. Я нашел в справочнике телефон клиники на Элхам-стрит и набрал номер.
  — Извините за столь ранний звонок, но у меня срочное сообщение для миссис Рико. Не сможете ли вы передать его ей утром?
  Голос на другом конце ответил:
  — Пожалуйста, назовите себя.
  — Я — О'Хара. Это я доставил миссис Рико в вашу клинику днем.
  Ночная сиделка ответила:
  — О да, мистер О'Хара… мне очень жаль, но миссис Рико здесь нет. Она исчезла ночью, где-то в десять часов.
  Я попробовал придать своему голосу гнев:
  — Что!.. Она пропала? Но почему? Я не понимаю…
  — Ничего не могу поделать. Видимо, она ускользнула, когда сестра отлучилась из дежурки. Нам очень жаль.
  — Вы что-нибудь предпринимали?
  — А что мы могли поделать? Заведующая уведомила об этом доктора Куинсли.
  — Навещал ли ее доктор Куинсли до побега?
  — О да, — последовал ответ. — Он пришел около восьми, осмотрел миссис Рико и остался доволен. Они долго разговаривали, а когда доктор ушел, больная показалась мне успокоенной. Мы все искренне сожалеем о случившемся и волнуемся за нее.
  — Спасибо, сестра, я свяжусь с доктором Куинсли.
  Я вышел из кабинки и, забравшись в машину, тронулся все в том же направлении.
  Вернувшись в «Мэлинсон», я повалился на кровать и уснул.
  Глава 3
  Среда — Кульминация
  I
  В девять часов я уже встал, позавтракал и набирал номер Бирка, который я выудил из записной книжки Пэлла. Оказалось, что он уже собирался уходить на работу. Я пригласил его на ленч в час дня в «Премьер» на Албемаль-стрит.
  Все утро провел на диване в «Мэлинсоне», который нравился мне за свой легкий намек на старомодность. Я читал газеты и журналы, много размышлял. Все мысли нужно было разложить по соответствующим полочкам, чтобы в нужный момент воспользоваться ими.
  Когда я приехал в «Премьер», Бирк уже ждал меня, сидя на высоком стуле. Это был мужчина сорока пяти лет, работающий сыщиком по найму уже пятнадцать лет. Еще будучи на службе у Пэлла, Бирк брался только за работу, которая неплохо оплачивалась и была, несомненно, перспективна. В общем, его можно было охарактеризовать, как проницательного, честного человека с хорошим характером.
  Съев ленч, мы отправились по моему настоянию в маленькое кафе на Риджент-стрит. Бирк не задал мне ни одного вопроса, потому что знал, что я звонил ему не для того, чтобы справиться о состоянии здоровья. Он ждал, когда я заговорю сам.
  В кафе за кофе я протянул ему через стол две пятифунтовые купюры, которые тут же исчезли в его кармане.
  — Значит, встреча у нас предвидится деловая, О'Хара? — произнес он с усмешкой. — Пока все выглядит, как милое дельце. Это всего лишь маленькая часть моего будущего гонорара? Знаешь, я так устал от работы за рубежом.
  — Только несколько вопросов. А ответишь ты, я думаю, без труда, хотя мне они обошлись в десять фунтов.
  Бирк снова усмехнулся.
  — Все зависит от того, насколько они полезны тебе. Начинай.
  — Ты работал на Пэлла с октября 1945 года по февраль 1946 года. Я тоже кое-что делал для него в 1945. Примерно тогда мы и познакомились. Правильно? — Он кивнул.
  — Что ты думаешь о Пэлле? — неожиданно спросил я. Бирк недоуменно пожал плечами.
  — Наверное, он слишком умный. Думает больше о деньгах, чем о делах. Вообще, он — эгоист и скряга.
  — Почему?.. Разве у него мало денег?
  — Он делает большие деньги, но их ему всегда не хватает. Пэлл — это такая морда, помешанная на деньгах.
  — Тебе приходилось слышать о миссис Айвери? — перешел я к сути разговора.
  — Конечно. Я даже видел ее. Ну и женщина! Эдакая красотка с кучей денег.
  — Какое у нее было дело с Пэллом? — Он пожал плечами.
  — Ты ведь знаешь, как он скрытничал о своих делах. Я видел ее раза два ближе к концу 1945 года. Как раз перед отъездом Пэлла в Америку. По-моему, он отсутствовал порядка нескольких месяцев. Вскоре после этого я ушел от него в Трансконтинентальное агентство.
  Я допил кофе и встал.
  — Спасибо, Бирк. Я добьюсь своего.
  — Моя информация не стоит десяти фунтов. Может быть, могу чем-нибудь еще быть полезен?
  Я отказался, после чего мы попрощались и разошлись.
  В клинике на Элхам-стрит я встретился с заведующей. Она была очень расстроена: такое не часто случалось в этой лечебнице.
  Заведующая выложила всю известную ей информацию, так как Куинсли, видимо, сказал ей, что я работаю на семью Эсмеральды.
  — После вашего отъезда, мистер О'Хара, я осмотрела миссис Рико, и ее сразу уложили в постель. Эта комната — одна из лучших и находится на втором этаже. У нас уже есть история болезни, потому что она давно является нашей пациенткой. Сначала больная чувствовала себя не очень хорошо, но через некоторое время пульс нормализовался, и она даже похорошела. В восемь пришел доктор Куинсли. У него были с собой наркотики, но больная отказалась и заявила, что попробует обойтись без них, так как ей надоела такая собачья жизнь, и она постарается пересилить себя. Доктор Куинсли поверил, долго беседовал с ней, а перед уходом оставил несколько таблеток снотворного на случай, если миссис Рико не сможет уснуть, и пообещал прийти утром. Если станет совсем плохо, доктор сказал, что придется ввести ударную дозу героина. Наверное, он пытался продержать миссис Рико без наркотиков как можно дольше. После его ухода сиделка миссис Рико сообщила, что состояние пациентки ухудшилось. Примерно в десять часов вечера больная позвонила ночной сестре и попросила принести ей снотворное, что та и сделала. Но когда сиделка вошла в комнату, миссис Рико извинилась и сказала, что хочет выпить чаю. Ей было известно, что для этого сестре придется уйти на кухню. За это время она быстро оделась и выскользнула через парадный вход. К сожалению, мы не держим ночного портье.
  — Значит, побег произошел где-то минут в пять-шесть одиннадцатого?
  — Да, — отвечала заведующая. — Примерно так. Такое еще никогда у нас не случалось. Я немедленно позвонила доктору Куинсли, но что он мог поделать… Вы найдете ее, мистер О'Хара?
  — Надеюсь, — отрезал я и сказал, что собираюсь зайти к доктору Куинсли.
  Выйдя из клиники, влез в машину, немного поразмышлял и, решительно надавив на акселератор, отправился к Пэллу в офис. Как и в предыдущий раз, я оставил машину на почтительном расстоянии и остальную часть пути прошел пешком, ища глазами машину Пэлла. Она, как обычно, стояла на своем месте. Я подошел и быстро осмотрел ближайшее заднее колесо. Это была необычная, новая шина с ромбическим рисунком протектора.
  Итак, теперь стало ясно, что машина Пэлла заезжала в задние ворота «Кроссвейз» последней.
  Это открытие многое проясняло, а кусочки головоломки постепенно начали занимать свои места.
  Следующей моей целью был Монтекют. В холле я позвонил и дождался портье, который появился откуда-то снизу минуты через три. Им оказался пожилой человек с сединой на висках и интеллигентным лицом. Одну руку он, по-видимому, потерял в первой мировой войне.
  Я сразу же представился и приступил к деловому разговору:
  — Частный детектив О'Хара. Мне нужно найти миссис Рико. Ночью она совершила побег из клиники и исчезла. Поверьте, состояние миссис Рико таково, что ей нельзя выходить на улицу, и доктор беспокоится за ее жизнь. Вам что-нибудь известно о ней?
  — Да, сэр, — ответил он бесстрастным голосом. — Она была здесь прошлой ночью. И я говорил с ней. Я тоже тогда удивился ее внешнему виду, но, к сожалению, она не проронила ни слова, куда направляется. Она… — Я прервал его.
  — Когда это было?
  — Где-то минут в пятнадцать одиннадцатого. Она не могла попасть в квартиру, потому что потеряла ключ. Я открывал дверь запасным ключом и заметил, как дрожали от волнения ее руки.
  — Что произошло потом? — не унимался я.
  — Я передал ей сообщение, которое поступило всего за несколько минут до ее прибытия.
  Я вытащил свой бумажник и протянул портье фунтовую купюру.
  — Какое сообщение?
  — Сообщение от ее мужа. Мистер Рико позвонил мне по служебному номеру, объясняя это тем, что телефон миссис Рико не отвечает, и попросил передать, что ждет молодую леди у себя дома в десять вечера. Я уведомил его, что миссис Рико пока нет дома и неизвестно, когда она появится. Подробности можно узнать из записки, которую он оставил в квартире.
  — Какова была его реакция?
  — Мне показалось, что мои слова немного сбили его с толку, он даже рассердился. Вот что ответил мистер Рико: «А, хорошо… тогда передайте, что она получит от меня письмо, наверное, завтра. Надеюсь, оно ей понравится».
  — А что же ответила миссис Рико, когда вы передали ей слова ее дорогого супруга?
  — Она уставилась на меня… ну, глупым… взглядом. Понимаете? Потом как бы очнулась от оцепенения, попросила подать машину к подъезду и немного виски.
  — Вы вызвали такси? — Он кивнул.
  — Машина прибыла через несколько минут. Я поднялся наверх, дабы сказать ей об этом и занести виски, которое она просила. Дверь в квартиру оказалась открыта, и мне было хорошо слышно, как она открывала и закрывала ящики в спальне, отчаянно ругаясь при этом. Наконец миссис Рико вышла, и я, передав бутылку, сказал, что машина ждет внизу. Она принялась суетиться вокруг телефона, бормоча что-то о том, какой он непослушный. Я предложил свою помощь, но миссис Рико, поблагодарив, сказала, что этот звонок не так уж важен.
  — Вы не заметили, изменилось ли ее состояние?
  — Да, именно так, сэр. Меня даже поразила эта перемена. Она как-то вся ожила, стала намного собраннее, да и руки тряслись гораздо меньше.
  — А дальше? — подбадривал его я.
  — Я спустился вниз и попросил шофера подождать. Она вышла через пять минут, села в машину и укатила, не оставив никакой записки и адреса.
  Сунув портье еще фунт, я сказал:
  — Мне нужно осмотреть квартиру.
  Он колебался секунды две, но потом согласился. Мы поднялись по лестнице, и старик услужливо распахнул передо мной дверь.
  — Спускайтесь, пожалуйста, вниз, на случай, если появятся сотрудники Скотланд-Ярда, и приведите их сюда.
  Мне обязательно требовалось избавиться от этого типа, потому что, куда бы я ни пошел, он всегда будет рядом. Уловка подействовала, и портье с неохотой удалился.
  Вся гостиная была перевернута вверх дном. По-видимому, Эсмеральда искала здесь записку, которая лежала у меня в кармане. Перевернутый телефон валялся на полу. Я поставил его на место и перешел в спальню. Там занялся поисками неподатливого ящика, который вывел миссис Рико из себя.
  Наконец, мне удалось его обнаружить. Им оказался маленький ящичек в верхней части туалетного столика. Мне удалось заглянуть внутрь, и я нашел то, что искал. Это была пустая ампула из-под героина, шприц и несколько женских безделушек. А главное — маленькая коробочка, вмещающая три обоймы для автоматического пистолета тридцать второго калибра. На месте оказалась только одна полная обойма.
  Первую я забрал у нее вчера днем. Второй она перезарядила пистолет сейчас, но где же третья?
  Эта задачка меня вовсе не обрадовала.
  Я положил коробочку в карман и задвинул ящик. Во всяком случае, теперь мне известно почти все о пистолете.
  Найдя в гостиной полбутылки виски, я устроился на диванчике и сосредоточился на прошедших событиях.
  Во-первых, Эсмеральда никогда не собиралась в клинику. Дома ее ждала ампула с героином, а чтобы вылечиться, ей предстояли недели не из приятных. Потому-то первым пунктом пути, который она избрала после побега, была квартира в Монтекют.
  Почувствовав себя лучше, Эсмеральда вспомнила о сообщении, которое Рико оставил для нее. Вбежав в гостиную, принялась набирать номер, но, не дождавшись ответа, из-за нетерпеливости бросила эту затею. В спальне она вытащила обойму из коробочки и вставила в пистолет. Виски понадобилось ей, чтобы «набраться храбрости».
  Я вспомнил ее слова в «Кроссвейз»: «…Когда я выпью, мне в голову начинают лезть мысли… я думаю о нем определенно… так, как думаю всегда, когда его нет рядом… выстрелю в него… мне нравится эта идея».
  Я взглянул на горлышко бутылки. Так и есть: на нем остались следы губной помады. Бывают же такие женщины, которые даже при таких экстраординарных обстоятельствах не забывают накрасить губы.
  Я вытер горлышко бутылки своим носовым платком и, отхлебнув пару глотков, почувствовал себя лучше. Закрыв дверь, спустился вниз, где меня все еще ждал портье.
  — Когда вы видели миссис Рико последний раз, не считая прошлой ночи?
  Он задумчиво почесал затылок.
  — Это было в понедельник, сэр… прошлый понедельник. Она оставалась в квартире с полудня и до вечера: попросила подать к девяти часам вечера в номер сэндвичи, потому что, по ее словам, собиралась на вечеринку и не хотела обедать. Да, по-моему, ее кто-то навещал перед уходом, как раз в девять часов.
  — И кто же это был? — не отставал я.
  — Не знаю. Но когда я пришел забрать поднос из-под сэндвичей после ее ухода, на нем стояло два бокала. Кто-то еще пил здесь с ней.
  — Так вы знаете, кто? — Он помотал головой.
  — Очень много людей входят и выходят, но кто был у нее я не знаю. Когда-то у нас был постоянный портье…
  — Вы видели, как она пришла в тот день?
  — Да. Она отлучалась примерно на полчаса. Как раз в этот промежуток времени я нашел в холле маленький сверточек, адресованный ей… — Я прервал его:
  — Что он из себя представлял? Что было на нем написано?
  — Это была картонная коробочка примерно восемь на три дюйма. Адрес был напечатан на машинке. Вскоре она вернулась, но в каком-то необычном состоянии — выглядела хуже, чем обычно… Я поднялся наверх и передал коробочку.
  — После этого миссис Рико отправилась на вечеринку?
  — Да, сэр, спустя минут десять после этого. И вот, я не видел миссис Рико до этой ночи…
  — Спасибо… Я звонил в Скотланд-Ярд. Сегодня ночью они здесь не появятся.
  — Спасибо, сэр. Надеюсь, вам удастся найти миссис Рико. Она была добра ко мне и всем нравилась здесь. Надеюсь, с ней ничего не случилось?
  — Я тоже надеюсь на лучшее, — ответил я на прощание.
  II
  Вернувшись в «Мэлинсон», я поставил машину в гараж и отправился в бар, где заказал двойной виски с содовой. Это заведение было полно жизнерадостных людей.
  После выпивки, поднявшись наверх, принял горячий душ и улегся в кровать, захватив с собой пачку сигарет.
  Обстоятельства складывались далеко не благоприятным образом для Эсмеральды. Она была обыкновенной женщиной с романтическим складом ума и поэтому наделала много глупостей, главной же ошибкой в жизни было замужество с Рико. Но нельзя винить ее за это. Даже женщина с сильным характером вряд ли смогла бы противостоять очарованию Рико. Рико обманул и миссис Айвери, которую я вовсе не считал дурочкой. Он мог обвести и черта вокруг пальца, поэтому у юной Эсмеральды никаких шансов не оставалось. Вспомнив ее жалкое состояние, глаза, смотревшие с мольбой, когда я уходил из лечебницы, мне стало искренне жаль бедное создание, попавшее в лапы дикого зверя.
  Резко встав с кровати, подошел к телефону и позвонил вниз, чтобы принесли «Вечерние новости». Откинувшись на подушки, я развернул газету и нашел это на первой же странице. Сообщение занимало четыре дюйма. Вот что в нем говорилось:
  «НАЙДЕНО МЕРТВОЕ ТЕЛО МОЛОДОГО ВПОЛНЕ ЗДОРОВОГО МУЖЧИНЫ
  Сегодня днем в поместье «Кроссвейз», что находится в Мейднхэд, найден мертвым мистер Алексис Рико с пулевым ранением.
  Тело обнаружила миссис Элиза Фрэмптон, нанятая хозяином в качестве ежедневной уборщицы.
  Мистер Рико, как предполагается, иностранного происхождения, приехал в Англию из США. В его владении находилось поместье «Кроссвейз» с домом в георгианском стиле и несколько развлекательных заведений в этом районе. Миссис Фрэмптон обнаружила тело на кушетке в гостиной. Пистолет лежал на коврике рядом с кушеткой. Тут же была обнаружена предсмертная записка мистера Рико.
  Местный полицейский врач после осмотра тела постановил, что мистер Рико застрелился. Следствие будет продолжено в субботу».
  Вот так-то!
  Я смотрел в потолок и курил. Интересно, сойдет ли это Эсмеральде с рук? Скорее всего, да. Если, конечно, она не наболтала где-нибудь лишнего. Мои мысли переключились на портье из Монтекют, а затем — на Куинсли. Наверное, хорошо, что я не разоткровенничался с ним.
  Зазвонил телефон. Это была телефонистка с милым голоском.
  — Для вас телеграмма, мистер О'Хара, — прощебетала она. — Принести?
  Я ответил утвердительно. Да, Джеррис хорошо поработал.
  Прибежал мальчик-посыльный. Взяв у него пакет, я протянул ему шиллинг, и мальчуган исчез. Как и ожидалось, телеграмма была от Джерриса. Я прочел ее.
  «Леонора Айвери вышла замуж за Алексиса Рико в Нью-Йорке 5 мая 1945 г тчк Жена начала бракоразводный процесс 10 августа против Рико но потом об этом ничего не было слышно тчк Связался с адвокатами Метцлингом и Фирнсом от которых выяснил что оба получили указание остановить процесс тчк Алексис Рико темное прошлое дважды шантажировал один раз в штате Нью-Йорк другой в Иллинойсе тчк Рико очаровательный умный плейбой тчк Источник средств к существованию не известен тчк По-видимому часто меняет жен у коих и берет деньги тчк Попытаюсь найти еще что-нибудь Желаю удачи Кели Джеррис»
  Так, так! Миссис Айвери возбудила бракоразводный процесс 10 августа 1945 года. Но дальше дело не продвинулось. Кажется, я знаю ответ этой задачки.
  Честно говоря, информация о Рико для меня оказалась не нова. Все это мне было уже известно…
  И вот теперь надо что-то предпринимать. Дрыгнув ногами, я уселся на кровати, раздумывая, как встретиться с миссис Айвери.
  Неожиданно вспомнив о своем пустом желудке, я оделся и спустился в ресторан, где заказал хороший обед.
  III
  Самое благоприятное время для умственной работы это ночная езда на автомобиле по пустынной дороге при хорошей погоде. Вы ведете машину почти автоматически, только очень небольшая часть серого вещества будет занята управлением.
  Я начал вспоминать планы о роскошном отпуске, рекламу отеля в Торки с изображением моря, пляжа, солнца и парков, которая сейчас покоится в пыльном ящике стола. Интересно, поеду ли я вообще когда-нибудь в отпуск? Я собираюсь это сделать уже чертовски давно. Но каждый раз что-нибудь да помешает мне. Работа, женщина — все что угодно.
  И в девяноста девяти случаях из ста причиной становится какая-нибудь красотка. Тот, кто сказал Cherchez la femme, был прав только наполовину. Обычно женщин вовсе не требуется искать. Они сами в очень неподходящий момент делают вам подножку.
  За время этой продолжительной поездки я о многом передумал, но главной темой оставался противоположный пол.
  Найти дом оказалось несложным делом. Он находился между берегом и Уичкросс. Это было очень романтичное место.
  Около одиннадцати я остановил машину у парадной двери и позвонил. Дверь открыл старый дворецкий, которому я тут же объяснил, что мне нужно видеть миссис Айвери.
  Это требование его, видимо, немного шокировало.
  — Извините, сэр, но она никого не принимает. — Я стоял на своем.
  — Мне очень жаль, сэр, — объяснял он, — но, боюсь, это невозможно. Уже поздно, и миссис Айвери…
  — Если ты хочешь сказать, что она легла, то ей придется подняться. Иди и скажи, что пришел мистер О'Хара. Передай, что если я чего-то хочу, то это обычно происходит. После этого вернешься сюда и подождешь меня. Разговор займет не более пяти минут.
  Дворецкий выглядел совершенно обескураженным.
  — Но, сэр…
  — Ты слышал, что я сказал?
  Должно быть, мой голос звучал достаточно убедительно, потому что дворецкий еле слышно ответил:
  — Как вам будет угодно, сэр… — Он удалился с кислой миной.
  Я решил заглянуть в гараж, для чего мне пришлось обойти дом. Ворота были заперты, тогда я распахнул маленькое окошко и посветил внутрь. Там стоял ухоженный высококлассный «Роллс» с кузовом «седан», менее ухоженный двухместный «Армстронг-Сайдли» и совсем заброшенный «седан» с помятым и поцарапанным крылом.
  Это, вероятно, и была машина Рико. В холле, меня уже ждал дворецкий.
  — Проходите, пожалуйста, сэр. Миссис Айвери вас примет.
  Я проследовал за ним по длинному, крытому ковром коридору в последнюю комнату, которая была довольно богато убрана, на стенах даже висело несколько картин и горел небольшой камин.
  Я встал у камина, разглядывая пляшущие язычки пламени. Дворецкий ушел. Через минуту она вошла.
  Я обернулся и ошарашенно уставился на нее. У меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть ее тогда, в офисе, но теперь я узнал ее только наполовину. Невозможно описать это словами — такое не видел еще ни один художник. С каждой встречей эта женщина все больше пленяла меня.
  Я разглядывал ее, давая глазам долгожданный отдых.
  Вельветовый халат малинового цвета с просторными рукавами оттенял белизну ее кожи, на талии был завязан широкий пояс. Как и в прошлый раз, волосы блестели бронзой при свете камина. Но теперь под глазами были очерчены темные круги. Она выглядела усталой… пережившей беспокойство, но, несмотря ни на что, была прекрасна.
  — Ну… мистер О'Хара?
  — Садитесь. Мне нужно поговорить с вами.
  Она стояла в трех ярдах и пронзала меня холодным взором. Я для нее, наверное, был не более чем подметка ее же дворецкого.
  — Интересно, а почему я должна с вами разговаривать?
  — На то есть две причины. Первая, это то, что вы больны, а вторую я принес в кармане. Думаю, вторая сейчас уместнее, поэтому я преподнесу ее первой.
  Вытащив конверт с тысячей фунтов, полученный в понедельник, я положил его на стол. Она заглянула внутрь:
  — Почему вы возвращаете деньги? Вы думаете это обязательно?
  — Нет. Я так не думаю. Я просто их возвращаю. — Она пошевелилась и спросила.
  — А почему вы представили это первой причиной?
  — Садитесь, мне придется много говорить. И лучше расслабьтесь. Вам предстоит думать над моими словами, а находясь в состоянии «белки в колесе», вы не сможете сосредоточиться. Так что — присаживайтесь.
  Миссис Айвери с удивлением посмотрела на меня, но подчинилась.
  — Прежде всего, о деньгах. Вам лучше знать о небольшой детали, — я усмехнулся. — Пришло время открыться друг другу. В понедельник в моем офисе вы мне сразу не понравились. Можно сказать, я вас даже ненавидел.
  Ее брови удивленно поползли вверх.
  — Почему же?
  — Вы сказали, что пришли ко мне за помощью, так как считали меня человеком бессовестным. Я и старался себя таким показать. Пэлл обрисовал меня достаточно убедительно. Ну ладно… Итак, с конца 1945 года вы так и не пытались больше развестись с Рико?
  Она собиралась что-то возразить, но я бесцеремонно прервал ее.
  — Еще один прокол — я достаточно хорошо знаю Пэлла. У него просто не хватило бы смелости оставить меня без денег. Наверное, вы хотели подбить его отказать мне в выплате денег. Таким образом, я был бы просто вынужден согласиться на эту работу. Но в составленный так лихо план вкралась ошибка. И ваше поведение, миссис Айвери, тому доказательство.
  — Что вы имеете в виду? — натянуто произнесла она.
  — Мне пришла в голову идея надуть вас, когда деньги уже были у меня в руках: если дело чистое, вы прибегнете к закону, например обратитесь к Пэллу. Все оказалось наоборот — вы просто исчезли, оставив мне деньги.
  Я остановился, чтобы передохнуть.
  — Не возражаете, я закурю?
  Она кивнула и протянула портсигар, в котором я обнаружил те же толстые египетские сигареты, которые видел у себя в офисе в понедельник. Я закурил и втянул дым в легкие.
  — Только вчера вечером я понял, что вы очень сглупили, а не я вас надул. Вы очень красивая и притягательная женщина, но в голове у вас пусто.
  Она с силой вытолкнула воздух из легких и тихо спросила:
  — Как вы смеете мне это говорить?
  — Не обижайтесь, но у вас не хватило здравого смысла рассказать мне все откровенно. До вас даже сейчас еще не доходит, в каком тяжелом положении вы находитесь. Все, что вам остается, это сказать мне правду, всю правду… Вы оказались марионеткой Пэлла, поэтому вам необходим «спаситель» вроде меня.
  Я замолчал, давая ей время на переваривание всей полученной информации. После довольно продолжительного молчания мои мысли и слова снова потекли рекой:
  — Я догадываюсь, что произошло между вами и Пэллом в понедельник. Вы обратились к Пэллу по поводу Эсмеральды, но он отказал, объяснив это тем, что очень занят или чем-то в этом роде. Все это наглая ложь! И мне известна истинная причина его отказа. Пэлл потребовал с вас деньги за совет, ведь все его планы, мысли, стремления сводятся именно к банкнотам. Вы заплатили, и он тут же поведал обо мне то, что в данный момент ему было выгодно, уверив вас, что ради денег я возьмусь за любое дело. У вас есть опровержения или добавления?
  — Да… все так, — еле слышно пролепетала миссис Айвери.
  Я улыбнулся.
  — Честно говоря, я выполнил вашу просьбу. И сделал это по трем причинам. Одна — основная, а две — второстепенные. Первая — это мое любопытство, предвкушение сенсации…
  Я бросил сигарету в огонь. Как эти египтяне могут курить такую гадость! Закурил свою сигарету.
  Она заговорила все тем же тихим голосом, глядя отсутствующим взглядом куда-то в сторону:
  — А остальные две?
  — Второстепенные? — По моему лицу расплылась улыбка. — Ну… вторая, наверное, в том, что я забрал деньги и послал вас к черту, думая, что вы любым способом предотвратите выплату мне денег Пэллом. Но в ту же ночь я получил свои деньги. После этого у меня возникло чувство, что нужно отработать и вашу тысячу. Вот и все. Третья — это уже неважно.
  — Почему это?
  — Потому что это касается вас и меня лично, значит плюньте на нее.
  Она взглянула на меня.
  — Я хочу знать все. Сейчас… я должна знать все. Что это личное между нами?
  Мне стало даже интересно, какова окажется ее реакция.
  — Третья причина это — вы. Я еще никогда не встречал такой женщины. Вы обворожили меня. Только теперь я понял это. И сейчас мне кажется, что это была главная причина.
  — О… — неловко произнесла она. Выражение ее лица мне очень понравилось.
  — Той же ночью я направился в «Кроссвейз», где встретил несчастную Эсмеральду в непристойном виде. После короткого разговора со мной она отключилась, и я, уложив ее в машину отдыхать на заднее сиденье, принялся ждать Рико. С ним у меня разговор сложился не столь благополучно, и в итоге я получил об этом типе вполне определенное, вовсе не лестное впечатление. Перед уходом Рико решил меня «обработать». Это был очень неприятный момент в моей жизни.
  В ее глазах блеснула искорка интереса:
  — Вы хотите сказать, что помешали ему это сделать? — Ее пальцы сжимались и разжимались.
  — Я был бы рад сказать «да», но солгал бы. Рико избил меня до потери сознания. До сих пор чувствую себя не в своей тарелке. Дело мне вовсе не нравилось, но после данного инцидента оно касалось уже и непосредственно меня. Тут отошли на второй план и Эсмеральда, и вы, и деньги…
  — Мистер О'Хара, а почему этот случай с Рико важнее для вас, чем Эсмеральда, я, деньги? Почему?
  Я пожал плечами.
  — Это неважно. Это не касается всей остальной истории.
  — Но я все же хочу знать. Расскажите, пожалуйста…
  Это «пожалуйста» сыграло свою роль, и после минутного колебания я все-таки решился рассказать:
  — Более трех лет я провел в концлагере в Японии. В одном из самых страшных — на Тайване. Может быть, вы слышали о таком. Японцы меня очень не любили, — я горько усмехнулся. — Почти каждый день меня избивали, что мне, конечно, очень не нравилось. У меня было много времени для размышлений. И я поклялся, что если когда-нибудь выберусь из лагеря, никому не позволю дотронуться до меня пальцем. У меня развился своеобразный комплекс.
  Я посмотрел на миссис Айвери. Ее глаза теперь искрились интересом и потеплели.
  — Недалеко от того места, где я работал, находилось поле, на котором наставники обучали молодых солдат дзюдо (некоторые называют это джиу-джитсу). Изо дня в день я терпеливо наблюдал за их действиями. Один японец, помогавший английским разведслужбам после войны, научил меня еще нескольким особым приемам. Это — Садо. Он классный парень. Я обрел уверенность в себе. Это чувство не объяснить. Оно переполняло меня. Вы понимаете?
  Она закивала.
  — Я решил применить свое искусство на Рико. Но результат оказался просто ошеломляющим. Хотите верьте, хотите нет, но он смял меня, оказался во сто крат лучше меня. Этот случай напомнил мне унижения, которые я терпел на Тайване. Возникло чувство неотвратимой мести… я должен был рассчитаться с Рико.
  После минутного молчания она ответила.
  — Кажется, я все усвоила.
  — Вы читали вечерние газеты? — Она кивнула:
  — Он мертв, застрелился.
  — Это хорошая новость для знавших его людей, и в особенности для вас.
  — Почему для меня особенно? — тихо спросила миссис Айвери.
  Я выбросил следующий окурок в камин.
  — В мае 1945 года вы вышли замуж за Рико в Нью-Йорке. Через три месяца вы покинули его, возбудив дело о разводе, о чем адвокаты Нью-Йорка были тут же предупреждены. После этого вы вернулись в Англию. Поправьте, если что не так.
  — Нет… все правильно.
  — Но вы не доверяли Рико. Вам нужен был человек, который согласился бы присматривать за Рико, чтобы тот не выкинул какой-нибудь фокус. Это и заставило вас обратиться в Детективное агентство Пэлла. Заплатив Пэллу полторы тысячи фунтов, вы попросили проследить, чтобы бракоразводный процесс завершился удачно. Так?
  Она медленно кивала.
  — Да… Пэлл отправился в Нью-Йорк, где встретил Рико, который перекупил Пэлла у вас. Тогда он уже мог распоряжаться деньгами Эсмеральды. Будучи человеком жестоким и с садистскими наклонностями, он придумал хитроумный план.
  По его указке Пэлл отправился к вашим адвокатам и, представившись уполномоченным представителем, приказал остановить дело, объяснив это тем, что у вас неожиданно поменялись взгляды…
  Она резко встала, глядя на меня в упор широко раскрытыми глазами.
  — Но у меня есть постановление о разводе… Я получила его из суда… Я…
  — Постановление никогда не приходило из суда. Все это — ловкая мистификация Пэлла и Рико. Пэлл работал в суде, поэтому вы не посчитали нужным все проверить. Вы ему доверяли.
  — О, Боже… значит… значит…
  — Значит, вы оставались миссис Рико до прошлой ночи. До его самоубийства, если это действительно самоубийство.
  — Что вы хотите этим сказать? – настороженно спросила она. Пальцы рук впились в подлокотники кресла, где она сидела.
  Я понизил голос.
  — Рико убит. Если полиция и клюнула на импровизированное самоубийство, тем лучше, но его застрелили. Это точно.
  С ее губ слетел какой-то неопределенный звук, и она застыла в напряженной позе, глядя куда-то в пространство.
  — Почему бы нам не выпить? — решил я разрядить обстановку.
  Преодолев себя, миссис Айвери поднялась и нажала звонок на каминной полке. Она так и осталась стоять, положив руку на камин и глядя на меня полными ужаса глазами.
  Вошел дворецкий.
  Хозяйка заказала виски. Когда бокалы и виски уже стояли на столе, а дворецкий удалился, я предложил:
  — Выпейте и расслабьтесь. Могло быть и хуже.
  Она торопливо осушила бокал и возбужденно спросила:
  — То есть?
  — Могло быть две ситуации. Если бы Рико был жив, то сейчас он летел бы на Багамы. Окажись он там, вам стоило бы огромного труда восстановить свои права на независимость. Скорее всего, даже невозможно. Завершить дело о разводе, когда один находится в Англии, а другой, заинтересованный в провале дела, в Нью-Йорке, почти невозможно. Чтобы развестись, вы потратили бы кучу денег. И Рико об этом, конечно, знал.
  — Да, понимаю… А какая же вторая ситуация? — Миссис Айвери выдавила из себя подобие улыбки.
  — Вторая — не лучше, но в случае удачи может повезти. Прошлой ночью Эсмеральда находилась в «Кроссвейз». Сейчас она здесь. В гараже стоит машина Рико — та, что с помятым крылом. Расскажите о ней.
  Она приблизилась ко мне почти вплотную и прошептала:
  — Она очутилась здесь примерно между половиной третьего и тремя часами ночи. Бог знает, как она смогла доехать, так как находилась в ужасном состоянии.
  — Доктор осматривал ее? — Миссис Айвери кивнула.
  — Но он не смог ничего поделать. Оставалось только ждать. Сейчас у нее находится сиделка.
  Она умоляюще посмотрела на меня и продолжила:
  — Не позволяйте им добраться до нее… или увезите отсюда… Что бы она ни сделала… что бы она ни сделала… Она находится на грани сумасшествия… О, как все ужасно… — Я прервал ее.
  — Послушайте. Нет времени на сентиментальности. Все можно поправить. Полиция восприняла смерть Рико как самоубийство. Кто-нибудь в этом доме знает Эсмеральду?
  Миссис Айвери отрицательно покачала головой.
  — Ранее она здесь никогда не бывала. Мы всегда встречались в Лондоне. Доктору я решила не говорить настоящее имя, назвала лишь то, которое Эсмеральда носила до свадьбы. Ее имя до… — она колебалась. — До того, как она думала, что вышла замуж за Рико…
  — Хорошо. Значит, нет причин для беспокойства. Присматривайте за ней и надейтесь на лучшее. Вот и все, что вам остается делать.
  — Предположим, им станет известно местонахождение Эсмеральды. Предположим… что тогда? Мистер О'Хара, они могут… они могут?..
  — Не надо беспокоиться. Делайте, что я вам сказал. Хорошо, если дело не продвинется дальше самоубийства. Когда Эсмеральда поправится, вбейте ей в голову, что она должна молчать, как рыба.
  — Постараюсь. Думаю, я ошибалась в вас. — Она долго вглядывалась в мое лицо.
  В ответ я улыбнулся.
  — А я очень глупо себя веду, но, думаю, вы привыкните. — Она вернулась в кресло и снова принялась сжимать и разжимать пальцы, очевидно, думая об Эсмеральде.
  — Что мне делать? Что же мне делать? — глаза нервно перебегали с меня на руки и обратно.
  — Действовать буду я. Вы наняли меня, поэтому вся ответственность на мне. Теперь пора приниматься за работу. Расскажите мне кое-что. Я хочу поугадывать. Не прерывайте меня, пока не обнаружите в моих словах ошибки. Вы поняли?
  Миссис Айвери согласно кивнула.
  — В прошлый понедельник вы пришли к Пэллу, потому что видели состояние Эсмеральды. Вы боялись, что Эсмеральда попробует избавиться от мужа. Она была уже на грани этого. Ваша просьба состояла в том, чтобы Пэлл отправился к Рико и повлиял на него. Верно?
  Она снова кивнула.
  — Пэлл отказал, приведя несколько убедительных причин. Потом он изобразил длительное раздумье и заявил, что может дать хороший совет. Вы клюнули и заплатили. После этого он начал донимать вас вопросами, где сейчас Эсмеральда, сколько у нее денег. Правильно?
  — Да. Я дала ему адрес и сказала, что, насколько мне известно, денег у нее нет, что пытаюсь помочь ей, но она отвергает все мои попытки.
  — Затем Пэлл приступил к рассказу обо мне? Он сказал, что я — именно тот человек, который вам нужен, но у меня упрямый характер. Предупредил, что я скорее всего откажусь, потому что со дня на день получу от него деньги. И тут ему на ум пришла «блестящая идея». Он предложил вам разыграть меня, сказав, что якобы он не заплатит мне в ближайшее время. А из-за отсутствия денег, мне ничего не оставалось бы, как только взяться за дело и довести его до конца. Это Пэлл брал на себя. Действовать вы должны были очень быстро. Он предложил вам отправиться ко мне немедленно и дождаться меня в офисе. Я не допускаю ошибок?
  — Да, но на вопрос, видела ли я Рико до его женитьбы на Эсмеральде, я ответила отрицательно.
  — Встречался ли Пэлл с Эсмеральдой?
  Она помотала головой. Я стоял спиной к камину и смотрел на нее. Казалось, я мог простоять так вечность-такое это было изумительное зрелище.
  — Мистер О'Хара… как вы думаете, полиция остановится на версии самоубийства Рико?
  — Почти уверен.
  Я не мог сказать ей в тот момент, что полиция, скорее всего не будет довольствоваться этой версией. Это было бы все равно, что отнять у голодного ребенка кусок хлеба.
  — Ну, мне пора.
  Миссис Айвери поднялась, протягивая мне руку.
  — Спасибо за все. Вы очень добры. Я полностью полагаюсь на вас — никто в этом мире, кроме вас, не сможет мне помочь.
  — Я остановился в отеле «Мэлинсон». — Выдернув лист, написал на нем телефон и адрес моего отеля и протянул ей. — Позвоните, в случае чего. Если же что-нибудь новое будет у меня, я поставлю вас в известность.
  Пожелав спокойной ночи, я направился к двери.
  Едва моя рука коснулась дверной ручки, она заговорила, вплотную подойдя ко мне. Приятный запах ее духов настиг меня: слова Бирка о «прелестной крошке» не были преувеличением.
  — Возьмите деньги — тысячу фунтов. Они могут вам понадобиться. Пожалуйста, берите.
  Я улыбнулся.
  — Нет, не надо… До встречи, миссис Айвери.
  Я спустился в холл, забрал шляпу у дворецкого, сел в машину и отправился в Лондон.
  Ее тысяча фунтов может подождать, а вот идея обработать деньги Пэлла мне очень понравилась. Это его удивит.
  Стояла спокойная ночь. Дорога была ровной. Я утопил ногой акселератор, но через десять миль остановился, чтобы зажечь сигарету. Машина снова медленно начала набирать скорость. За это время я взвесил все «за» и «против», но потом все-таки решил рискнуть.
  Интересно, почему это вдруг у меня проснулась жажда риска? Вероятно, я просто чувствовал, что все должно получиться так, как я хочу. Ну а если меня постигнет неудача… Я даже не хотел об этом думать.
  Риск — дело благородное, в конце концов.
  Мои мысли переключились на миссис Айвери, ее вельветовый халат, длинные белые пальцы, прелестное лицо.
  Теперь я точно знал, почему рискую.
  IV
  Около двух моя машина остановилась у «Мэлинсона». Ночной портье подал мне телефонное сообщение, которое, по его словам, пришло в конце дня. Положив листок бумаги в карман и попросив чашку чая в номер, я начал подниматься по лестнице, неотступно думая о миссис Айвери. Общее положение дел мне совсем не нравилось.
  Раздевшись, я залез под горячую струю душа. На моем теле до сих пор еще оставались следы встречи с Рико. Та ночь в понедельник казалось была уже много-много лет назад, хотя это произошло только два дня назад. Проанализировав поведение Эсмеральды, я не нашел ничего необъяснимого в ее действиях.
  Она никогда и не собиралась оставаться в клинике, хотя не говорила этого мне. Ей было даже невдомек, что разговоры о полиции с моей стороны были всего лишь блефом. С Куинсли она тоже сыграла шутку, отказавшись от наркотиков. Эсмеральда сделала вид, что хочет превозмочь себя, вылечиться. Доктор, ясное дело, ей поверил, потому что, во-первых, он хотел ей верить, а во-вторых, она не дала ему повода для недоверия.
  Интересно, о чем она думала, лежа в кровати, после ухода доктора Куинсли. Не получая наркотиков уже довольно продолжительное время, она чувствовала себя все хуже и хуже, но, вспомнив об ампуле героина, оставленной в квартире в Монтекют, сделала все, чтобы добраться до нее. Притворившись спящей, когда сиделка заглянула к ней в палату, она сразу же после ее ухода оделась, а сверху накинула халат и легла в постель. Таким образом, в любой момент Эсмеральда могла улизнуть.
  Выбравшись на улицу, она взяла такси и направилась в Монтекют, где получила от ночного портье записку, которая взволновала ее по двум причинам.
  Что нужно Рико от нее? Если мои догадки правильны, то, отправив портье звонить в гараж, она ввела себе героин, оставив ящичек, где лежала ампула, открытым. После этого Эсмеральда перерыла всю гостиную, стараясь найти послание от Рико, так как она уже догадывалась, о чем в нем говорится.
  Рико пресекал все попытки уйти от него, потому что ему были нужны ее деньги. Дьявольским способом он удерживал ее, накачивая наркотиками до такой степени, что она уже не могла без них обходиться. Этот способ не мог его подвести. Теперь, когда деньги Эсмеральды закончились, Рико найдет себе другую женщину. И она это знала.
  Не найдя записки, она решила позвонить Рико. Не дождавшись ответа, Эсмеральда даже не положила трубку на место. Она очень плохо себя чувствовала, да и нервы были на пределе.
  Снова войдя в спальню, Эсмеральда заметила открытый ящичек, в котором лежала коробочка с обоймами. Тогда она заменила вытащенную мной обойму и поспешно сунула пистолет в сумочку, услышав, как вошел портье. Ящик как назло не закрывался, тогда-то старик и услышал ее ругань. Эсмеральда попросила его передать водителю, что будет через пару минут, а сама, сев на кушетку, сделала пару глотков из бутылки «для храбрости» и оставила бутылку там, где я ее нашел. Водителю она назвала цель поездки — Мейднхэд.
  Интересно, что сможет вспомнить водитель. Предположим, он читал вечерние газеты и знает о самоубийстве. Люди обычно верят газетам. Наверное, у него не возникло никаких подозрений по поводу Эсмеральды. Вполне возможно, что она попросила остановить машину невдалеке от дома, хотя, даже если и нет, то ничего страшного.
  Если бы в газетах говорилось об убийстве, тогда другое дело. В таком случае он немедленно вспомнил бы женщину, ехавшую туда. Но… Взвесив все «за» и «против», я пришел к выводу, что не стоит нервничать по поводу водителя.
  Вызывало беспокойство нечто другое: существовала еще одна деталь, которая мне не нравилась. Мои размышления прервал портье, принесший чай. Я быстро оделся и вышел в спальню, где с наслаждением принялся за горячий напиток. Машинально осматривая комнату, я обратил внимание на пальто, брошенное мною при входе. Это напомнило мне о записке. Поставив блюдце с чашкой на столик, взял пальто и вытащил маленький клочок бумаги. Вот что там было написано:
  «Около 11 часов звонил доктор Куинсли. Он будет очень рад, если мистер О'Хара свяжется с ним как можно быстрее в четверг (завтра) утром».
  Да… А я рассчитывал, что Куинсли не заметит статьи о самоубийстве Рико. Плохо.
  Я отпил еще глоток чая и, расхаживая взад и вперед по спальне, пытался понять, что за человек этот Куинсли.
  Насколько мне было известно, доктор занимался частной практикой, а такие люди обычно честные. Но в глубине души я чувствовал, что этот тип может доставить мне большие неприятности.
  Мое внимание переключилось на Эсмеральду. Я мог представить себе сцену, которая случилась в ту ночь в «Кроссвейз». Все было ясно как день. Рико расхаживал по гостиной, украшенной цветами, с садистскими мыслями в голове, в предвкушении финальной встречи с Эсмеральдой.
  Рико был уверен, что Эсмеральда придет. Придет из желания узнать, что должно произойти. После прочтения записки Эсмеральде должно полегчать на душе, но сделаться страшновато. Первое, потому что она наконец-то, освободится от ненавистного мужа, а второе — ей просто станет неоткуда брать наркотики. Никто бы не провернул это расставание лучше, чем Рико.
  Итак, он был уверен, что Эсмеральда придет. В десять она все еще не появилась, и он начал сердиться. Его садистские потребности не были удовлетворены. Он нервничал. Не выдержав столь долгого ожидания, он набрал номер Монтекют. Я даже представил его сидящим за столом, подпирающим свободной рукой голову.
  Но ее все не было. Ему опять стало невмоготу, и он снова позвонил, на этот раз — портье, который сказал, что Эсмеральды нет дома.
  Приближалось время второго свидания, назначенного на полночь. Ему в голову пришла мысль написать Эсмеральде письмо. Наверное, он потратил немало времени, раздумывая, чтобы ей такое написать. Рико подбирал такие фразы, чтобы как можно сильнее уязвить ее самолюбие, причинить боль. Наконец составив послание в уме, он принялся писать. Вот что выводила его рука:
  «Моя очаровательная жена!
  Значит, ты не согласна.
  Но мое время еще не прошло. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я пришел к заключению, что порядком устал от тебя, от Айвери, от всего мира — а от двух-трех человек особенно — чтобы рассчитаться со всем соответствующим образом.
  Я покончу с этим. И сделаю это таким образом, чтобы навредить вам всем. Я это сделаю так…»
  На этом кончился листок бумаги. На следующих страницах он, несомненно, написал бы, как он собирается это сделать. Но в этот момент до его ушей долетел звук открываемой двери. Отложив ручку, Рико повернулся в кресле и увидел Эсмеральду.
  Наверное, это обстоятельство очень обрадовало Рико. Он предвкушал садистское удовлетворение, ведь словами можно причинить больше страданий, нежели письмом.
  Я живо представлял ситуацию.
  С наглым видом Рико улегся на кушетке, а Эсмеральда в это время стояла рядом с камином, не отрывая взгляда от своего мучителя.
  Затем он заговорил. Вкратце содержание разговора таково: завтра Рико уезжает в Лондон, а оттуда улетает на Багамы. Он просит у Эсмеральды деньги. Та говорит, что денег у нее нет. Тогда Рико предлагает ей взять их у подруги — миссис Айвери. Если отказ, то Рико не скажет Эсмеральде, где можно доставать наркотики, а также сильно навредит не только ей, но и миссис Айвери, которая, Рико это знал наверняка, всеми силами пыталась остановить его женитьбу на Эсмеральде. Не знаю, что отвечала Эсмеральда, наверное, она просто стояла и смотрела на него, широко раскрыв глаза и стараясь понять все сказанное им.
  Потом он начал издеваться над тщетными попытками избавиться от него. А в конце заявил, что теперь Эсмеральда свободна, потому что никогда не была за ним замужем. Иначе говоря, она никогда не была миссис Рико.
  Думаю, это заявление ошарашило Эсмеральду, и она спросила, что, черт возьми, это значит. Он рассказал, что никогда не разводился с миссис Айвери, что все документы — это ловкая мистификация. А поверенный Пэлл продался ему и завалил все дело.
  Эти слова были, видимо, последней каплей, переполнившей чашу терпения Эсмеральды. Она была поражена, уничтожена… Думаю, что даже она сама не сможет разобраться в чувствах, которые тогда испытывала. Открыв сумочку, Эсмеральда достала пистолет и направила дуло в лоб Рико. В этот момент он, скорее всего первый раз в жизни, ощутил истинный страх. Но было уже поздно.
  Таким виделся мне конец этого подонка Рико.
  Я представлял Эсмеральду, стоящую над бездыханным садистом, от которого ждала любви и тепла после свадьбы, а получила — навсегда испорченную жизнь.
  Она выбежала в сад и принялась кружить в ликующем танце без музыки. Пистолет выпал из руки рядом с кустами рододендронов.
  Когда она остановилась, перед ней встал вопрос, куда теперь бежать. Тут Эсмеральда и вспомнила о своей единственной подруге — миссис Айвери, которая, как она сама выразилась, такая же мудрая и волевая, как Эсмеральда — глупая и безвольная.
  Она прошла в гараж и села в машину Рико. Бог знает, как ей удалось преодолеть расстояние, отделявшее ее от единственного друга, всего лишь помяв крыло. Но ей это оказалось под силу. Когда машина замерла перед домом миссис Айвери, последние силы покинули Эсмеральду.
  Отпив еще один глоток чая, я обнаружил некоторую нестыковку в рассуждениях. Так… Значит, надо приготовиться к разного рода сюрпризам.
  Я отправился в постель и тут же заснул.
  Глава 4
  Четверг — Упадок
  I
  На следующий день, в девять часов утра, приняв горячий, а потом холодный душ и смолотив завтрак, я отправился к Куинсли.
  Бодрым шагом вошел к нему в кабинет, пожелав доброго утра.
  Выражая искреннее недоумение, я поинтересовался, зачем это вдруг понадобился ему.
  Такого он никак не ожидал.
  — Вы не читали вечерних газет?
  — Вы про самоубийство Рико? Хорошая новость. Туда ему и дорога. Теперь вы можете лечить Эсмеральду, не опасаясь вмешательства.
  Промолчав, Куинсли принялся расхаживать по своему кабинету.
  — Я — врач, и знаю свои обязанности, мистер О'Хара. Мне все это очень не нравится.
  — Что вам так не нравится? — удивился я. — Только не говорите, что вы скорбите по Рико!
  — Я не о нем. Я достаточно хорошо знаю его. За столь респектабельной внешностью скрывался страшный человек. Разговаривая как-то с ним и его женой, которая поведала мне свои сокровенные мысли, я понял, как ей было плохо. Но не это беспокоит меня сейчас…
  — Хорошо. Ну и что же беспокоит вас именно сейчас? — Доктор снова сел за стол.
  — Я занимаюсь практикой уже тридцать лет, повидал много разных людей и знаю, что психолога нельзя назвать хорошим, если он не может определить характер человека. Рико был мне понятен с самого начала: железный парень. И я не встречал человека, который бы так не подходил для роли самоубийцы.
  — Что с вами, доктор? Вы подозреваете, что… — Куинсли не дал мне договорить.
  — Я ничего и никого не подозреваю, а просто высказал то, что думаю. Все это мне не нравится. Не нравится потому, что во вторник вы рассказывали, что миссис Рико носит с собой пистолет для вполне определенной цели — убить своего мужа. Именно по этой причине она была помещена в клинику, откуда сбежала в тот же вечер. По-моему, она не собиралась оставаться в клинике. Миссис Рико надула и меня, и вас, мистер О'Хара.
  — А что, по-вашему, было потом?
  — Рико. Вы стали мешать ей осуществить задуманное, и миссис Рико решила покончить с этим, как можно скорее. Я не утверждаю, что она добилась своего. Но все очень странно и так много совпадений, что я считаю своим долгом рассказать то, что я думаю.
  — Полиции?
  Он утвердительно кивнул головой.
  Мое лицо расплылось в кислой улыбке, а мозг силился быстро решить, можно ли говорить с этим человеком о вещах, не предназначенных для разговора с посторонними.
  Наконец, я произнес:
  — Послушайте, доктор, мне очень трудно говорить начистоту, потому что есть такие вещи, которые я не вправе говорить без разрешения клиента. Вот что я хочу вам сказать: Рико покончил с собой. Если же нет, убийцей может быть кто угодно, но не миссис Рико. Мне посчастливилось убедиться, что она действительно невиновна.
  — Вы это серьезно?
  — Конечно. Зачем мне врать? — Я закурил.
  — Мои рассуждения были такими же, как и ваши, пока не довелось удостовериться, что Эсмеральда никак не могла быть с Рико в ту ночь. Я в этом абсолютно уверен. Большего пока сказать не могу, не затрагивая конфиденциальной стороны дела.
  — Очень рад слышать это. С моей точки зрения, мистер О'Хара, следователь захочет побольше узнать об умершем, о его родственниках. Несомненно, он доберется и до миссис Рико и будет задавать ей сложные вопросы. А ведь она публично грозилась совершить убийство. И я не сомневаюсь, что кто-нибудь, да наболтает про это следователю, после чего он начнет предпринимать конкретные шаги. В таком случае, общественность может усомниться в моей совести. Поползут слухи, что я специально скрыл информацию о миссис Рико и ее муже от полиции.
  Я понял, что его не отговорить. Оставался только один выход. Все, что мне требовалось, это время — хотя бы денька два.
  — Разделяю вашу точку зрения и согласен с ней, но зачем вам причинять страдания миссис Рико, наносить ей удар в спину? Повремените, пожалуйста, с посещением полиции. Так вы сделаете, что я прошу?
  — Конечно, да. Но…
  Я не дал ему договорить:
  — Тогда все нормально. Следствие продолжится в субботу. А вы пока не будете предпринимать никаких решительных действий, не так ли?
  — Нет. Мне очень нравится Эсмеральда Рико, и хотелось бы видеть ее счастливой, здоровой и сильной.
  — Отлично. Дождитесь результатов следствия в субботу, и, если они вас не удовлетворят, сделайте то, что хотите.
  Доктор облегченно вздохнул.
  — Мне никому не хотелось бы причинить зла… вы ведь знаете?
  — О, конечно, ведь я нахожусь точно в таком же положении и помню все, что она говорила и делала, но уверен на сто процентов, что в момент смерти Рико ее с ним не было… Это точно. Если же меня не удовлетворят результаты официального расследования, тогда у меня возникнут чувства, сходные с вашими и придется кое-что предпринять.
  — Хочется вам верить, мистер О'Хара. Я не буду предпринимать ничего относящегося к Эсмеральде, пока не переговорю с вами.
  Прощаясь, мы пожали друг другу руки.
  Выйдя на улицу, я облегченно вздохнул. Я отключил его до субботы, а это очень хорошо.
  Забрав машину из гаража «Мэлинсона», я поехал к Маку. Он залил бензин и проверил масло, а помощники вымыли машину.
  От него мой путь лежал в Брайтон.
  II
  Брайтон был каким-то дьявольским местом, в котором царила необычная атмосфера — наполовину веселая, наполовину мрачная. На первый взгляд это было хорошее, приятное место. В прошлом, когда я бывал в Брайтоне, меня всегда интересовало, что скрывается за этим милым обликом…
  Мне нравилось здесь бывать, потому что ни с кем не надо было говорить, и я приезжал сюда поразмышлять.
  Оставив машину рядом с какой-то забегаловкой, я поел там и вышел на улицу. С моря дул прохладный бриз. Мне показалось, что людей на улице было много, как никогда, поэтому, снова забравшись в машину, поехал по направлению к Роттингдэну. Через полчаса я свернул на боковую дорогу, ведущую в Алфристон.
  Дорога была достаточно безлюдной и, оставив машину прямо на полосе, я пошел через поле. В таких местах тоже хорошо думается.
  Основной темой для размышлений была, конечно, миссис Айвери. Но нужно было еще рассортировать много всяких фактов.
  Я вспомнил лагерь на Тайване и другие места, где я побывал во время последней войны, о своем освобождении, которое не удалось бы без деятельного участия в нем Садо.
  Потом меня увлекла работа детектива по найму. Вспомнилась также первая встреча с Пэллом, интересные случаи.
  Но никогда еще мне не попадалось такое дело, как «Айвери-Рико», которое неожиданно стало так важно для меня лично.
  Если дело закончится победой, я буду самым счастливым человеком. Если же нет, ко мне возвратится «чувство Тайваня». Чувство безнадежности и полной депрессии, которое я испытывал, когда проклятые японцы бросили меня в концентрационный лагерь.
  Слишком много значит для меня теперь миссис Айвери, и я сделал бы ради нее все, что в моих силах, даже тогда, когда считал, что она надула меня.
  Правда, между нами, видимо, не может быть никаких отношений, кроме деловых, и нельзя забывать о главном — о работе.
  Мои мысли снова переключились на тех, с кем я общался, начиная с понедельника: Эсмеральда, Алексис Рико, Пэлл, Мак, Куинсли, однорукий портье из дома в Монтекют, телефонистка из «Мэлинсона», которой я подарил «Шанель №5». Все они разместились на воображаемой картине, в центре которой находились мы с миссис Айвери.
  Хороший вышел бы снимок…
  Я обожаю провинцию: испытываешь райское наслаждение после суеты и рутины Лондона. Мне этот город совсем не нравится.
  Вернувшись к машине, я закурил и, развернувшись, поехал в Лондон.
  III
  К восьми часам я уже поел, запил обед двумя порциями виски с содовой и принялся набирать номер Пэлла. Когда нас соединили, я произнес:
  — Это О'Хара. Мне нужно с тобой встретиться, Пэлл. У меня не все в порядке.
  — А у кого в наше время все в порядке? Но что все-таки с тобой?
  — Я не хочу говорить об этом по телефону, потому что разговор касается миссис Айвери.
  — А… это… — рассмеялся он. — Ты смог найти ее? Ладно, приезжай ко мне. Если смогу, с удовольствием помогу.
  — Спасибо, Пэлл. — Я повесил трубку.
  Дверь мне открыл тот же парень в альпаковом пиджаке и провел в ту комнату, где мы встречались с Пэллом в прошлый раз. Теперь он стоял возле камина и курил свои любимые, прекрасные сигареты.
  По внешнему виду в нем никак нельзя было угадать частного детектива. Грузный, с начинающим стареть лицом, он производил впечатление человека с неплохим характером, знающим толк в вещах, но в то же время было в нем что-то провинциальное.
  — Приготовь себе выпить, О'Хара. Сигареты на столе. А потом ты расскажешь мне, что случилось. — Он хмыкнул. — Ты классно надо мной подшутил, но я не держу на тебя зла. Ты, конечно, человек со странностями, но в целом — я не могу пожаловаться.
  — Я чувствую себя не в своей тарелке, Пэлл. Мне кажется, я — круглый дурак.
  — Да? Ну, это со всеми бывает… Но что там насчет миссис Айвери? Ведь ты чувствуешь себя дураком именно из-за нее? Можешь не говорить мне, что сделал ей предложение. — Пэлл расхохотался над собственной шуткой.
  Да, она лакомый кусочек, не правда ли? Ни разу не видел ничего подобного в жизни. Бывают женщины с красивым лицом, но ужасной фигурой или наоборот — с идеальной фигурой, но лицом, которое можно с трудом отличить от задней части автобуса. Миссис Айвери — само совершенство, да еще и не глупа.
  — Возможно. Если бы она умела работать мозгами, я бы не согласился с нею соревноваться, тем более, что теперь я пришел к выводу: мозгов у меня ни на грош.
  — Что случилось? Что с тобой?
  — Послушай, теперь, когда я с головой втянут в это дело, хочу признаться: то, что я сказал тебе во вторник, все — неправда. Я знал, чего добивается миссис Айвери, но просто не захотел браться за дело.
  — А почему? — спросил Пэлл. Я пожал плечами:
  — Она наплела мне всякой всячины насчет того, что ты не собираешься мне платить по каким-то дурацким причинам. После такой подготовки она предложила мне тысячу фунтов за работу для нее. Я быстро раскусил ее: она отговорила тебя платить мне, чтобы я поработал на нее.
  — Ты получил деньги и выставил ее? Нашел-таки уязвимое место. Ты — забавный малый.
  — Правильно. Но успокоился ли я после этого? — Он поднял брови и вытащил сигарету изо рта.
  — Значит, ты все же что-то предпринял? — Я кивнул.
  — Меня начало одолевать любопытство. Не знаю, почему, но… ну просто любопытство. Итак, я забрался в машину и рванул в Мейднхэд к этому парню Рико. Это тот человек, за которого миссис Айвери вышла замуж в 1945 году и развелась почти сразу же. В общем после этого Рико приехал в Англию и женился на лучшей подруге миссис Айвери — Эсмеральде. Он накачивал ее наркотиками, спиртным и в конце концов она дошла до такого состояния, что собиралась прикончить мужа. От меня требовалось поехать туда и припугнуть Рико.
  — Понятно. Ты припугнул его. После этого он затих?
  — Нет, все не так просто, — я закурил большую вирджинскую сигарету. — Прибыв туда, я обнаружил в окрестностях дома Эсмеральду с пистолетом тридцать второго калибра в сумочке. После разговора с ней мне стало ясно, что с помощью пистолета Эсмеральда собирается расправиться с Рико, и в то время она как раз была готова к встрече с ним. Я посчитал, что пока ей опасно было наводить пистолет на тигра, ведь она была пьяна.
  — Понятно… все это остается на словах. — Я промолчал.
  — Что произошло потом?
  — Она отключилась, и я отнес ее на заднее сиденье своей машины. Ждать самого Рико пришлось недолго. Он появился примерно через полчаса, и мы поговорили по душам. Наверное, у нас сложилось не очень лестное мнение друг о друге. Потом я решил продемонстрировать ему дзюдо, так — для поддержания формы.
  — Уверен, что это ему не понравилось. Помню, как ты поработал над Леннетом в этой комнате. Ты ведь всегда был высокого мнения о себе. А, О'Хара?
  — Он оказался мне не по зубам, показав истинное мастерство.
  Пэлл залился смехом.
  — Это действительно очень забавно. Значит, он тебя хорошенько обработал?
  — Еще как! — сокрушался я. — Вот взбучка, так взбучка! В любом случае моей основной целью было оберегание Эсмеральды. Этим я надеялся помочь миссис Айвери, и заодно отработать ее деньги.
  — Я еще раз убеждаюсь в том, что голова твоя отлично работает, — заметил Пэлл.
  — Не мне об этом судить. Так или иначе, я нашел в ее сумочке карточку врача и привез ее в Лондон, где показал доктору Кимели. Кстати, хороший парень. Оказалось, что этот врач лечит ее уже давно. Мы решили поместить Эсмеральду в клинику. Все это произошло во вторник.
  — Вижу, у тебя был тяжелый день. Твоя правая рука, наверное, не ведает, что творит левая, — шутливо добавил он.
  — Да, вероятно, я слишком перемудрил. Помнишь, как во вторник я старался выведать у тебя адрес миссис Айвери? Тогда как раз было самое время, чтобы навестить ее и объявить, какой я чудесный парень, но ты не смог мне дать адрес, потому что его просто у тебя не было.
  — Правильно, — Пэлл начал выпускать тонкой струйкой дым изо рта. — Что же ты сделал?
  — Я просто не знал, что предпринять, и тут подвернулся шанс. Миссис Айвери просто навязывала мне эту тысячу, но я не взял.
  — Теперь-то ты понял, что сглупил?
  — Да, это уж точно. Но теперь деньги мне необходимы. Я потратил семьсот пятьдесят долларов на покупку нового автомобиля.
  — Ну не смешно ли? Получил тысячу фунтов, а семьсот пятьдесят отвалил за машину.
  — Мне всегда хотелось иметь хорошую машину. Короче говоря, мне нужно было узнать, где сейчас находится миссис Айвери. Единственной возможностью, наверное, было бы взять адрес у Рико. Приехать, навешать ему лапши на уши и между делом узнать адрес.
  — Понятно. Ты так и поступил?
  — Да. Именно это меня и тревожит. Пэлл… я все глубже и глубже зарываюсь в неприятности.
  — То есть?
  — Приехав туда, я обнаружил заднюю дверь открытой. Рико я обнаружил в гостиной на кушетке, но уже мертвым.
  — Знаю. Читал в газетах. Но что именно тебя так волнует?
  — Одна очень маленькая деталь. Ты ведь знаешь, какой я любопытный. Так вот, я внимательно осмотрел тело, а под кушеткой нашел маленькую записку, вроде «прощания с жизнью», но только вроде того. Уже в дверях комнаты какое-то странное чувство остановило меня.
  — Какое? — удивился Пэлл.
  — Когда я наклонился над кушеткой, то не обратил внимания, что моим ногам стало жарко, но потом вспомнил это. Я почти касался камина. Тогда мне стало ясно, что кушетка стоит слишком неестественно, и у меня возникли сомнения, а самоубийство ли это? Единственным человеком, способным на это, я считал Эсмеральду Рико.
  Пэлл вытащил сигарету изо рта, обнажив при этом ровные белые зубы.
  — Но я все еще не понимаю, что так тревожит тебя? Ведь ты его не убивал? — пошутил он.
  — Нет. Не убивал. Но обрати внимание на мое положение. Я — частный детектив. Что будет, если я закопаюсь в этом деле по самые уши? Когда полиция обратит внимание общественности на мою роль в этом деле, моя репутация будет очернена. Понимаешь?
  — Ты прав. Но я все еще не понимаю, к чему ты клонишь?
  — Слушай. Когда я собрался ехать туда в понедельник, то еще не знал, где именно расположено это место, и мне пришлось выяснить это в забегаловке на Хейнлсиском шоссе. Если полиция начнет задавать вопросы бармену, тот обязательно вспомнит меня. Кто поверит мне, что единственной моей целью было выяснить один адрес? Звучит довольно глупо, не так ли? Но, правда, часто бывает именно такой банальной. Это все только мелочи. На самом деле меня беспокоит этот законопослушный доктор, который только и ждет продолжения следствия в субботу, чтобы настучать.
  — Ты имеешь в виду пташку по имени Куинсли, того самого, что упек Эсмеральду в клинику?
  — Да. Пришлось рассказать длиннющую историю, что бы уговорить его помочь мне. Я поведал, что Эсмеральда была в ту ночь с понедельника на вторник в «Кроссвейз», желая убить Рико. Оказалось, Куинсли уже все это знал от Эсмеральды, и он считает теперь своим долгом сообщить все, что знает, полиции, а большинство известных ему фактов только навредят мне.
  — Если женщина говорит, что хочет кого-то убить, это еще не значит, что она это сделает. Ты, можно сказать, набросил ей на шею петлю, основываясь не столько на конкретных фактах, сколько на стечении обстоятельств.
  — Но уж очень все сходится! Мы поместили ее в клинику во вторник, и в десять часов вечера того же дня она сбежала. После этого Эсмеральда поехала в Мейднхэд. Даю сто процентов, что убийца — миссис Рико. Она была там, в понедельник ночью, затем после побега — во вторник. Не слишком ли много совпадений? Мне известно все, и я хочу заявить в полицию.
  Пэлл почесал подбородок.
  — Теперь я все понял. Ты опасаешься, что доктор слишком много наболтает, и полиция больше не будет удовлетворена версией о самоубийстве. Они обязательно нападут на твой след и будут с тобой не очень ласковы. Составят протокол старинного образца, типа: «В ходе расследования установлено … и т. д.»
  — Да. — Я вытащил новую сигарету из серебряного портсигара. — Даже не знаю, что, черт побери, мне делать? Надеюсь, Куинсли промолчит, в таком случае я тоже останусь в стороне. Если же он заявит в полицию, я пропал.
  — Ты действительно считаешь, что доктор может проболтаться? Почему бы тебе не сходить к нему и мягко не поговорить?
  — Уже сделал. Думаю, он все равно пойдет в понедельник в полицию. Знаешь, эти доктора такие болтливые и трусливые. Даже до субботы может что-нибудь вскрыться. Я хочу стать главным свидетелем, хотя не представляю себя в этой роли, да и не вижу в этом ничего хорошего, но что делать.
  — Нет. Хорошее как раз есть.
  Подождав, не скажет ли Пэлл что-нибудь еще, я продолжил:
  — Это убийство — интересный случай. У меня появилась мысль, что кто-то был там после отъезда Эсмеральды, но до моего приезда. Я совершенно уверен, что Рико не мог лечь так близко к камину. Кто-то подвинул кушетку.
  — Интересно, как прореагирует полиция на это заявление? Я разделяю твое мнение, что на девяносто девять процентов это сделала миссис Рико, но один процент остается на кого-то еще. Пусть полиция узнает и эту деталь.
  — О, я сделал еще одну глупость.
  Пэлл поднял брови.
  — По-моему, ты уже достаточно наделал глупостей. Что на этот раз?
  — Не знаю, что заставило меня это проделать, но я передвинул кушетку в нормальное положение в ту ночь.
  — Это понятно. Первое о чем ты подумал, было самоубийство. Но осознав, что кто-то убил Рико, инстинктивно подумал, что подозрения могут пасть на тебя, и передвинул кушетку на место. В такие моменты люди редко могут все правильно осознать и, напряженно поразмыслив, быстро принимают решение.
  — Возможно, ты прав. Но так или иначе, я нахожусь в затруднительном положении. Что бы ты сделал на моем месте?
  Он пожал плечами.
  — Не знаю. У меня совершенно другой характер, поэтому не могу сказать. Важно, что ты собираешься делать: остается выбирать одно из двух. Если ты расскажешь всю правду, это тебе сильно навредит, как частному детективу. Все агентства запишут тебя в черные списки. Если же проболтается доктор, у тебя возникнут нелады с полицией. Тебе решать. Этот доктор вмешался совсем некстати, а?
  — Да… Наверное, я еще раз с ним поговорю. Может быть, все-таки уговорю молчать? Попытка не пытка, черт возьми.
  — Тебе придется поторопиться. Когда ты собираешься с ним встретиться?
  — Скорее всего, завтра утром. К этому времени заготовлю побольше вариантов, — я налил себе виски. — Забавно… за всю мою карьеру у меня никогда не было никаких неприятностей. Я зарабатывал приличные деньги на приличных делах. В данном случае я мог просто забрать деньги, но меня погубило какое-то мальчишеское любопытство.
  — Бывает. Тебе придется хорошенько попотеть, чтобы выкарабкаться, О'Хара. Надеюсь, все обойдется.
  — Спасибо. Это меня и беспокоило. Теперь, после разговора, мне легче. А доктора я навещу завтра утром.
  — Хорошо. Желаю удачи. Выпьешь? — предложил Пэлл.
  За выпивкой я рассказал ему, где живу в данный момент и, попрощавшись, вышел. По дороге к машине я пришел к выводу, что наш разговор вовсе меня не удовлетворил.
  IV
  Охваченный чувством глубокой депрессии и подавленности, я все-таки понимал, что выбора нет — придется продолжать игру.
  В баре «Девяностолетние весельчаки» на Брутон-стрит я поглотил несколько порций виски с содовой вместе с Терри и Додо, оказавшимися рядом со мной. Додо сказала, что я в отличной форме, но для меня это прозвучало, как издевка. Выпитое виски никак на меня не повлияло.
  Потом я прогуливался, думая о своем гадком положении. Заглянул в знакомые забегаловки, но в этот вечер мой организм никак не отозвался на все выпитое виски.
  Около одиннадцати я заглянул к Гризелде, которая держала некое подобие ежедневного банкета. Когда-то я оказал ей услугу, и до сих пор она оставалась мне очень благодарна.
  Сев за столик, я съел сэндвич и запил его виски. Через некоторое время свет в зале погас, и заиграла ритмичная музыка. На сцену вышла какая-то безголосая пташка со слащавым лицом и принялась распевать незнакомую мне песню. По окончании раздались бурные аплодисменты, но зрители, скорее всего, аплодировали не голосу, а ногам. Голос не играл роли.
  Спев еще несколько песен, она, наконец, затянула уже знакомую мне, которая называлась «Что я могу для тебя сделать?». Один старикашка заказал бутылку шампанского. Наверное, он вспомнил свою молодость или жену, или что-то еще…
  Мне надоело, и я направился в «Мэлинсон», не переставая думать по дороге.
  Время близилось к полуночи, чувствовалась сильная усталость во всем теле. С понедельника мне удалось многое сделать. Добравшись до номера, я скинул одежду и влез под душ. Тотчас же раздался телефонный звонок. Завернувшись в полотенце, я подошел к аппарату и снял трубку.
  Это оказался ночной портье.
  — Мистер О'Хара, — начал он. — Здесь находится джентльмен, который хочет с вами встретиться. Это инспектор Гейл из Скотланд-Ярда. Говорит, что дело весьма срочное.
  «Ну вот. Теперь переходим к юмористической части программы», — подумалось мне.
  — Сейчас я принимаю ванну. Попросите его подождать минут десять, позвоню — когда освобожусь.
  — О'кэй, мистер О'Хара.
  Я вернулся в ванную, оделся, закурил и позвонил вниз.
  V
  Инспектор оказался толстяком в очках с роговой оправой. На нем был синий костюм, сшитый на заказ.
  Я предложил ему напитки, и инспектор не отказался. Это обстоятельство говорило о многом. Обычно, будучи на службе, полицейские не пьют. На душе полегчало.
  Я также понял, что состоится информационная беседа, в которой я буду выполнять роль гражданина, помогающего полиции, но, несмотря на это, Гейл был похож на кошку, поджидающую мышку около норки.
  Между Скотланд-Ярдом и констеблем из Беркшира состоялся телефонный разговор, после которого было решено направить ко мне инспектора Гейла, отличавшегося феноменальной памятью, располагающей внешностью и незаурядным умом.
  Мы расположились у включенного электрокамина, инспектор отпил несколько глотков из своего стакана и приступил к работе:
  — Мистер О'Хара, вы, вероятно, слышали или знаете из газет о смерти человека по имени Алексис Рико в поместье «Кроссвейз» в Мейднхэд?
  Я ответил утвердительно, и он продолжал:
  — Нам кажется, что у данного дела есть и другая сторона, которую определить сразу невозможно, поэтому хочется надеяться на вашу помощь. Мы стараемся проверить все возможные варианты, даже если почти уверены, что в некоторых мы ничего не найдем. Я думаю, вы меня понимаете? — Отпив немного виски, я снова кивнул.
  — Беркширское отделение полиции попросило нас проверить кое-что, — проговорил Гейл приятным голосом. — Нам стало известно, что в ту злосчастную ночь вы спрашивали дорогу на «Кроссвейз»… Бармен из закусочной вас хорошо помнит.
  Я кивнул.
  — Откуда это он знает мое имя? Возможности представиться друг другу у нас не было, — с усмешкой ответил я.
  — Хорошо.
  В данной ситуации это был хороший ответ. Инспектор не растерялся.
  — Итак, выкладываю свои карты на стол, мистер О'Хара: по нашему мнению, Рико был убит. Вы, конечно, понимаете, что каждая деталь может очень много значить. Только, ради бога, не воспринимайте это, как допрос. («О… нет… черт возьми, конечно нет», — подумал я). Я очень надеюсь, что вы располагаете интересной информацией, которая может существенно нам помочь.
  — Не знаю. Все будет зависеть от того, как пойдет расследование. Когда будет известно положение дел по ходу следствия, тогда смогу определить, располагаю ли я полезной для вас информацией.
  — Хорошо.
  Я понял: когда инспектору надо было подумать, он всегда говорил «хорошо» и имел секунды три на размышление.
  — Повторяю: мы придерживаемся мнения, что Рико убит. Полной уверенности — нет, но большинство фактов говорит именно в пользу этого. Кстати, вы попали в ту ночь в «Кроссвейз»?
  — Да. Не хотите ли еще выпить?
  — Да, пожалуйста. Вообще-то, не пью днем, но сейчас — обстановка вполне располагает к этому, да и виски у вас хорошее.
  Я наполнил два стакана и принялся расхаживать по комнате.
  — Наилучшим вариантом, мистер Гейл, будет, если я изложу свое мнение по поводу всей этой истории. Может, что-нибудь из моего рассказа пойдет на пользу расследованию. Честно говоря, я даже рад, что вы пришли, потому, что сам колебался: идти мне в Скотланд-Ярд или нет.
  — Хорошо. А почему вы колебались? Извините за нескромный вопрос…
  — По вполне понятной причине: не хотелось, чтобы мои показания навредили кому-нибудь.
  — Понимаю. — Гейл отпил немного виски и продолжал в том же духе. — Вы не возражаете, если я буду стенографировать ваши показания? Писать буду быстро, поэтому это не отнимет много времени. А потом, несомненно, пригодится.
  — Нет… не пригодится, — отрезал я.
  — Вы уверены? Ну, впрочем, на это у вас есть причины.
  — Да, есть. Я хочу сообщить вам, что у меня на уме, но когда-нибудь я обязательно изложу всю эту историю на бумаге. Понятно? Думаю, так будет лучше.
  — Согласен, — инспектор немного просветлел.
  — В понедельник я отправился в «Кроссвейз» навестить Рико по заданию моего клиента. Предпочитаю не называть этого человека, если не возражаете. На звонок в парадную дверь мне не открыли, пришлось обойти дом кругом.
  Сделав паузу, я допил виски.
  — Кстати, полицейский из Беркшира, врачи, которые забирали тело Рико, пользовались парадной дверью или задней?
  — Парадной. Задние ворота были закрыты. Никто не был там после того, как мы узнали о смерти мистера Рико. Но почему вы спросили?
  — Потому что необходимо сфотографировать заднюю подъездную дорогу. По ней никто не должен ходить или ездить. Понятно?
  — Понятно, — с интересом ответил инспектор и закурил.
  — Войдя в задние ворота, я встретил в саду Эсмеральду Рико — жену мистера Рико. Она здорово набралась, да к тому же повлияли еще и наркотики. Женщина уронила на траву сумочку, и, поднимая ее, я нащупал внутри автоматический пистолет. Тогда мне показалось странным, что такая женщина носит с собой оружие.
  — Интересно, интересно…
  Инспектор жадно ловил каждое мое слово. Он уже представлял меня в качестве главного свидетеля на процессе «Миссис Эсмеральда Рико обвиняется в убийстве своего мужа». Гейл был счастлив, ведь он получает столько доказательств, на основе которых может арестовать убийцу. А это и есть его задача.
  Инспектор выбросил окурок в мусорную корзину. Я предложил ему выпить, но он отказался, предпочитая выкурить лучше еще одну сигарету.
  — Я понял — необходимо ее обезвредить, так как в тот момент она представляла опасность для своего ненавистного мужа и была готова его пристрелить. Об этом Эсмеральда говорила вполне убедительно, и поскольку я успел познакомиться с мистером Рико, у меня сложилось такое же впечатление, как и у его жены. Рико нужно было прикончить уже давно.
  Инспектор кивнул. Будучи выдержанным и мудрым человеком, он ни разу не остановил меня, несмотря на то, что я говорил и не по делу.
  — Я положил миссис Рико на заднее сиденье своей машины после того, как она отключилась. Привез в Лондон и оставил у своего хорошего друга на ночь. На следующий день я поместил ее в клинику…
  Гейл не дал мне договорить.
  — Мистер О'Хара, когда вы находились в «Кроссвейз», говорили ли вы с мистером Рико?
  Тут я напомнил ему о нашем соглашении: говорить буду только я.
  — Послушайте… Я ведь ясно сказал, что письменный документ будет. Возможно, я напишу его в суде, но не сейчас и не здесь. Будьте хорошим парнем и держите вопросы при себе. Мне нужно сосредоточиться.
  Он примирительно улыбнулся.
  — Я думал, что, попав в клинику, она утихомирится. Кроме того, она мне порядком поднадоела. Никогда не был в роли сиделки у наркоманки. Прежде чем положить ее в клинику, я посетил лечащего врача — доктора Куинсли. Вы его знаете. Именно он рассказал Скотланд-Ярду обо мне, не так ли?
  — Не все ли равно? Этот вопрос к делу не относится.
  — Поймите, для меня это важно. Или вы отвечаете на вопрос, или я прекращаю рассказывать. Я ведь стараюсь избавить вас от уймы лишней работы.
  — Хорошо… в общем, это — не Куинсли. Сейчас я впервые услышал это имя.
  Выяснить, кто это сделал, не удалось. Если бы он мог ответить, то ответил бы, хотя бы для того, чтобы завоевать мое расположение. Я решил узнать кое-что еще и закурил.
  — Той ночью я был в «Кроссвейз», чтобы увидеться с Рико. Причина сейчас не имеет значения, но в письменном документе она будет, хотя это совсем неважно.
  — Хорошо. Продолжайте. На чем мы там остановились? Все так интересно.
  — Еще бы! Приехав туда в следующий раз, я вошел в дом тем же путем — через заднюю дверь, рядом с гаражом, которая оказалась незаперта, и в гостиной обнаружил Рико, лежащим на кушетке у камина. Сначала мне показалось, что он спит, но потом я понял, что это самоубийство.
  — Самоубийство?! Вы действительно так думали? — удивился инспектор.
  — В тот момент — да. Всякий бы думал так же на моем месте. Существовал пистолет, следы сгоревшего пороха вокруг раны, предсмертная записка Рико. Почерк, несомненно, его. Все факты указывают на самоубийство. Встав на колени, я осмотрел тело.
  — Значит, существует предсмертное письмо мистера Рико?
  — Конечно. Но на листке не все, что он хотел написать. Это только первая страница. Записка кажется вполне законченной, но это не так.
  Инспектор Гейл принялся что-то насвистывать. Несомненно, он был знаком с содержанием письма и теперь понимал мои слова.
  — Я расценил это как самоубийство и решил поскорее смыться: не хотелось быть замешанным в деле о самоубийстве.
  — Нет, — усмехнулся он, — вам действительно не хотелось вмешиваться тогда?
  — Что вы имеете в виду?
  — А то, что вы приехали туда не для того, чтобы справиться о здоровье мистера Рико. Скорее всего, цель приезда непосредственно касается вашего клиента. Вот почему вы не хотели вмешиваться в это дело. Вполне понятно. О'кей, Продолжайте рассказ.
  Гейл не дурак. Он не задает вопросов прямо на интересующую его тему, а создает иллюзию простого разговора и ждет, когда я сам расскажу ему все.
  — Я уже собирался уходить, когда кое-что вспомнил. Стоя на коленях, я чувствовал, что мои ноги быстро нагрелись из-за непосредственной близости камина. Эта кушетка стояла слишком близко к камину, тогда-то и возникла мысль о том, что кто-то специально передвинул кушетку таким образом, чтобы затруднить медицинское расследование.
  Гейл кивнул:
  — Да, понятно, чтобы оттянуть окоченение, но мне об этом ничего не известно. Полицейский из Беркшира не заметил ничего необычного в положении кушетки.
  — И немудрено. Я передвинул ее в нормальное положение.
  — Зачем вам это понадобилось? — поинтересовался он.
  — Чтобы убедиться, действительно ли кушетку сдвинули. Я потрудился поставить ее так, как она стояла, потому, что был сильно напуган.
  Инспектор затянулся сигаретой, пристально глядя на меня.
  — И что же вас так напугало? — Я недоуменно пожал плечами.
  — Кто-то хотел замести следы, инсценируя самоубийство. Именно это мне и не нравилось, ну и не хотелось вмешиваться в историю. Благоразумно, не правда ли? — Он кивнул.
  — Что вы сделали дальше, мистер О'Хара?
  — Вернулся в машину, оставленную на дороге к задним воротам «Кроссвейз», и поехал в Лондон, сделав только одну остановку, чтобы позвонить.
  — Кому? — его голос звучал, как приговор. Секунду я колебался.
  — Какого черта! — пожав плечами, воскликнул я. — Вы все равно узнаете. Если не я, то Куинсли скажет. Я останавливался, чтобы позвонить в клинику…
  — Чтобы спросить, там ли еще миссис Рико? — Я кивнул.
  — Ну, и как?
  — Мне сказали, что она исчезла около десяти часов и им неизвестно, куда она направилась.
  — Вы полагали, что в «Кроссвейз»?
  — Не знаю.
  Я приготовил себе виски и, закурив, снова сел на свое место.
  — Не спрашиваю вас, что вы знаете о передвижениях миссис Рико, но скажите: вы предполагали, что она поедет в «Кроссвейз», сбежав из клиники?
  Я пожал плечами.
  Он, молча, курил сигарету, думая о том, как выведать у меня все, о чем я пытаюсь умолчать. А может быть, инспектор прикидывает, как лучше — сначала поговорить с доктором Куинсли, а потом браться за меня, или наоборот.
  — Мистер О'Хара, я очень ценю всю изложенную вами информацию, которая, несомненно, окажет нам большую помощь в выяснении сути этой истории, но у меня есть один вопрос. Если вы ответите на него, сделаете нам большое одолжение.
  — Что за вопрос?
  — Где миссис Рико?
  — Не знаю, — ответил я.
  Наступило молчание, во время которого инспектор опять принялся размышлять, глядя на кончик своей сигареты.
  — Мистер О'Хара, вы сказали, что нашли миссис Рико возле дома с пистолетом. Был ли он заряжен?
  — Не знаю. Мне не пришло в голову это проверить. — После непродолжительной паузы разговор возобновился.
  — Вы привезли миссис Рико в Лондон и оставили на ночь у своего друга; на следующий день поместили ее в клинику и попросили доктора Куинсли зайти проведать ее. Это она дала вам адрес лечебницы?
  — Нет. Когда миссис Рико отключилась, я обнаружил в ее сумочке визитную карточку лечащего врача.
  — У вас были какие-нибудь причины такого интереса к миссис Рико? Когда вы направлялись в «Кроссвейз» в понедельник ночью, рассчитывали увидеть ее?
  — Нет.
  Инспектор удовлетворенно кивнул.
  — Конечно, нет. У вас была совершенно другая цель, не так ли?
  Я счел нужным промолчать.
  — Почему вы проявили такую заботу по отношению к миссис Рико — привезли ее в Лондон, поместили в клинику и т. д.? Зачем все это?
  Я усмехнулся:
  — Не знаю.
  Инспектор усмехнулся мне в ответ и предложил сигареты. Я взял одну и поблагодарил его.
  Гейл возвратился на свое место.
  — Я знаю, что частные детективы стараются не обсуждать темы, непосредственно касающиеся своих клиентов, но… — Я прервал его:
  — Кто вам сказал, что я частный детектив?
  Это заявление полностью сбило его с толку секунд на двадцать.
  — Нам, по роду службы, необходимо знать обо всех частных детективах Лондона. В списках числится только один О'Хара.
  Выходить из затруднительных ситуаций Гейл явно умел.
  — Я хочу вас спросить: ваш клиент — миссис Рико?
  — Нет. Первый раз я увидел ее в понедельник ночью близ «Кроссвейз».
  — Понятно. И вы не знаете, где она живет?
  — Нет.
  — И неизвестно, где она находится сейчас?
  — Нет.
  — А в тот вечер, когда она отключилась, вы вернули ее из «Кроссвейз» в Лондон на своей машине?..
  — Я привез ее в Лондон. Но, почему «вернул»? Не уверен, что в «Кроссвейз» миссис Рико приехала именно из Лондона.
  Инспектор снисходительно усмехнулся.
  — Вы знаете все ответы наперед, не так ли? Думаю, если мне понадобится частный детектив, вы будете первой кандидатурой, которую я рассмотрю.
  — Благодарю. Если дело придется по душе, — сделаю все возможное.
  — Отлично. Как выдумаете, она специально скрывала место жительства?
  — Думаю, да.
  — Когда вы оставляли ее в клинике, не говорила ли она, что требуется какое-нибудь нижнее белье, халат?.. И где она могла бы их взять?
  — Не задумывался над этим. Может быть, кто-нибудь из персонала съездил за вещами. Не знаю.
  — Где находится эта клиника? — Пришлось объяснить. Инспектор поднялся: — Ну, мистер О'Хара, спасибо за помощь. Должен сказать, что полиция Беркшира передала это дело нам — в Скотланд-Ярд, и теперь, когда мы узнали столько новых фактов, расследование быстро продвинется вперед.
  — Да… Только дурак теперь не сможет закончить дело. Гейл сразу посуровел:
  — Думаю, вам лучше пока не выезжать из Лондона, потому что, если мы поймаем убийцу, понадобится ваше присутствие в суде.
  — Понятно.
  Он взял свою шляпу.
  — О нашем разговоре будет доложено начальству, мистер О'Хара, и не забудьте, что вы собирались воспроизвести все сведения на бумаге.
  — Да… конечно, — усмехнулся я. — Без вреда для …
  — Без вреда для чего?
  — Мистер Гейл, мы с вами только что все обсудили. Я выполнил свою гражданскую обязанность — передал в распоряжение полиции имеющуюся информацию, но я сохранил за собой право воспроизвести эту информацию на бумаге, когда захочу.
  Мои слова его немного ошарашили, и инспектор произнес примирительным тоном:
  — Мистер О'Хара, я не считаю вас настолько мелочным человеком, чтобы отстаивать авторские права на какие-то показания, и хочу задать вам один вопрос, но не по долгу службы. Этот вопрос останется между нами. Если вы ответите, то очень поможете мне. В противном случае, мне хотелось бы знать причину отказа.
  Я снова усмехнулся:
  — Вы припираете меня к стенке. Ну, что за вопрос? — Он серьезно посмотрел на меня:
  — Если в течение следующих двадцати четырех часов мое начальство постановит арестовать миссис Рико, согласитесь ли вы подтвердить, что проводили расследование для полиции?
  — Да, несомненно.
  Удовлетворенный инспектор надел шляпу, пожелал мне доброй ночи и вышел.
  Закрыв за ним дверь, я выпил еще немного виски, выкурил пару сигарет и отправился в постель.
  Через десять минут я отложил в сторону «Вечерние новости» и потушил свет.
  Последней моей мыслью было то, что инспектор Гейл не так уж плох для своей должности.
  Затем я погрузился в сон.
  Глава 5
  Пятница — Вершина
  I
  Я встал в десять часов совсем не отдохнувшим и попросил подать завтрак в номер.
  Прохаживаясь по спальне, я вдруг подумал, что отдых на море больше не привлекает меня, и решив прогуляться, пошел по Риджент-стрит, Бонд-стрит, зашел на площадь Лейчестер — совершенно бесцельно.
  Вдруг обнаружил, что ноги сами несут меня в восточный район, где располагалась старая квартира.
  Эти комнаты мне уже осточертели, и вообще все надоело. Но я усилием воли отбросил эти мысли и решил, что, когда закончу это дело, обязательно переселюсь на новую квартиру и сниму новый офис, хотелось что-то глобально поменять в жизни. Дело миссис Айвери сбросило оцепенение, морально восстановило меня — вывело из «тайваньского» состояния, хотелось жить…
  Упаковав вещи и наказав отослать все в отель «Мэлинсон», я заплатил управляющему и, получив расписку, вышел на улицу.
  Потом — отправился в офис, где меня поджидало два или три письма. Кто-то просил расследовать утечку средств в отеле в северном Девоншире, потом попалось предложение из Страховой компании. Я, кстати, уже давно помышлял начать работу в этой Страховой компании. Благодаря моей карьере от предложений не было бы отбоя, но сейчас не хотелось принимать дополнительную нагрузку. Достав пишущую машинку, отстучал ответ, в котором объяснил причину временного отказа.
  В данный момент офис нравился мне меньше обычного. Я принялся за осмотр содержимого ящиков моего стола: ничего особенного там не было — только несколько скрепок, кусочки сургуча и другие письменные принадлежности. Но в нижнем ящике, где я обычно держу бутылку виски, лежала реклама Железнодорожной компании с изображением отеля в Торки. Реклама приклеилась ко дну, поэтому мне пришлось, целиком выдвинуть ящик, в глубине которого до сих пор оставалась бутылка, наполовину наполненная виски. Странно, что я о ней забыл! Находка, безусловно, оказалась приятной.
  Я вытащил стакан и выпил, усевшись в кресле поудобнее и рассматривая изображение Торки. Это был небольшой отель с садом, располагавшимся с тыльной стороны, и окнами, выходящими на море. Дом представлял собой, скорее всего, виллу какого-нибудь древнего графа, теперь отстроенную заново, но сохранившую старинную атмосферу. Яркое солнце отражалось в окнах здания, справа виднелась площадка для бадминтона, расположенная вблизи моря. Я положил рекламу в карман, в надежде, что когда-нибудь выберусь туда отдохнуть.
  В письме хозяину дома, я объяснил, что сдаю помещение в конце квартала и принесу чек на следующей неделе. Затем запер офис, отправил письмо и двинул в «Мэлинсон», чтобы перекусить — настало время.
  Во время ленча прибежал мальчик и сообщил, что меня зовут к телефону.
  Незнакомый мужчина, узнав мое имя, предложил соединить с офисом «Селби, Рокеза и Селби». Я согласился. В трубке послышались щелчки, и приятный, бодрый голос произнес:
  — Добрый день, мистер О'Хара. Надеюсь, не очень вам помешал. Но дело довольно срочное.
  И после небольшой паузы продолжил:
  — Я мистер Селби. Миссис Леонора Айвери — наш клиент. Думаю, вы ее знаете.
  — Да, знаю.
  — Мне очень неприятно говорить, но сегодня утром случилась трагедия. Разговор это не телефонный, вкратце дело обстоит так. Полиция подозревает, что лучшая подруга миссис Айвери — Эсмеральда Рико — причастна к убийству своего мужа.
  — Вы по поводу самоубийства Рико? Значит, полиция считает это убийством?
  — Да, мистер О'Хара. Мне очень хотелось бы поговорить с вами. Нет нужды напоминать, что потраченное на нас время будет с лихвой компенсировано.
  — На какое время вы хотели бы назначить встречу?
  — Чем скорее, тем лучше. Можно прямо сейчас, у нас в офисе. Адрес: Линкольн-Инн-Филдс 129а.
  — Буду минут через десять, мистер Селби.
  Закончив ленч, я вывел «Ровер» из гаража и направился на Линкольн-Инн-Филдс. Нашел нужный дом через три минуты. Офис был обставлен в старинном стиле.
  Селби оказался мужчиной примерно шестидесяти лет с седыми волосами и проницательным взглядом. Всем своим видом он производил впечатление мудрого человека. Усадив меня в большое кожаное кресло напротив стола и снабдив сигаретой, он сказал:
  — Мистер О'Хара, я не собираюсь тратить ни свое, ни ваше время на длинные вступления. И перейду к сути дела как можно быстрее. Общее положение таково:
  Миссис Айвери, чьи интересы мы выражаем, попросила нас представлять также и миссис Эсмеральду Рико, которую полиция подозревает в убийстве ее мужа, скончавшегося во вторник в поместье «Кроссвейз». Мы получили от миссис Айвери довольно расплывчатые инструкции. Но, думаю, миссис Айвери и сама не очень-то представляет, что нужно делать. Эсмеральда Рико в очень плохом состоянии и находится в доме миссис Айвери в Уич Кросс в Суссексе. Она — очень плоха с того самого времени, как приехала к подруге в среду ранним утром. Врачи не разрешают задавать ей вопросы, так как состояние — очень серьезное. Полиция пока воздерживается что-либо предпринимать, но в доме постоянно находится полицейский инспектор на случай, если миссис Рико станет лучше, и он сможет задать ей несколько вопросов. Миссис Айвери очень беспокоит сложившаяся ситуация. Она проинструктировала нас примерно за час до того, как мы позвонили вам, и попросила держать ситуацию под контролем. Вы все поняли, мистер О'Хара? И представляете теперь общее положение дел?
  — Да. С вашей точки зрения, оно оставляет желать лучшего. Вы работаете вслепую?
  — Не совсем. Я встречался с главным инспектором Миллином, который сообщил мне по этому делу все, что посчитал нужным. Помимо этого, мне стало известно, что вчера вы давали устные показания инспектору Гейлу, находящемуся в непосредственном подчинении у главного инспектора Миллина. Я, конечно, не знаю содержания вашего разговора, но миссис Айвери сообщила мне, что у вас имеется достаточно фактов, чтобы обвинить миссис Рико в убийстве. Поэтому мне бы хотелось поговорить с вами начистоту и узнать как можно больше об этом несчастном случае. Кстати, гарантирую, что разговор останется только между нами.
  — Конечно. Спрашивайте, Селби.
  — Мистер О'Хара, вы действительно думаете, что миссис Рико убила своего мужа?
  — Да… думаю.
  — В таком случае, это было случайным или преднамеренным и заранее спланированным убийством?
  — Не знаю, — ответил я. — Меня при этом не было.
  — Но вы утверждаете, что это сделала она?
  — Я не могу что-либо утверждать, если не видел этого своими глазами.
  — Но ведь много фактов подтверждают ваши подозрения, не так ли?
  — Да, слишком много неблагоприятных совпадений для миссис Рико.
  — Мистер О'Хара… вы говорите правду?
  — Несомненно. Мне нечего скрывать. Положение таково: в понедельник ночью ко мне в офис пришла миссис Айвери, очень обеспокоенная за свою подругу. Беспокойство было вызвано тем, что миссис Айвери узнала от кого-то о достаточно тяжелом состоянии здоровья Эсмеральды: она принимала наркотики, много пила.
  — О, это серьезное обстоятельство. Продолжайте, мистер О'Хара.
  — Со слов миссис Айвери я понял, что мистер Рико — очень плохой человек. У меня нет оснований не верить ей. Рико — просто садист и шантажист, всю жизнь проводивший в охоте за женщинами. А женитьба на Эсмеральде — исключительно ради денег, которые он уже успел потратить. Другими словами, миссис Айвери боялась, что ее подруга, будучи в таком тяжелом моральном и физическом состоянии, может наделать много глупостей.
  — Например, убить Рико? Миссис Айвери предполагала это?
  — Нет. Миссис Айвери этого не допускала. Это моя идея.
  — Понятно. Но ведь сначала у вас не было оснований предполагать, что миссис Рико попытается застрелить своего мужа?
  — Не было, — ответил я. — Но спустя несколько часов, появились очень веские на то основания.
  Брови Селби поползли вверх. Пришлось пояснить:
  — Миссис Айвери хотела, чтобы я поехал в «Кроссвейз» и поговорил с мистером Рико. Она надеялась чем-то припугнуть его, например, сказать, что нам известно о наркотиках, которыми он пичкает Эсмеральду. Это, по ее мнению, был единственный выход из сложившегося положения. И я отправился в «Кроссвейз», где встретил набравшуюся спиртным и накачанную наркотиками миссис Рико. В сумочке лежал автоматический пистолет, из которого она собиралась застрелить мужа, и, собственно, не скрывала, что уже давно надумала это сделать, но никак не подворачивается удобный случай.
  — А как вы считаете, миссис Рико грозила убить мужа только в нетрезвом состоянии?
  — Не знаю. Ни разу не видел ее в нормальном состоянии.
  — Продолжайте, мистер О'Хара.
  — Во вторник я поместил миссис Рико в клинику, описав лечащему врачу состояние больной. Доктор Куинсли тоже не любил Рико. Возможно, у него уже давно имелись подозрения на счет того, кто снабжает Эсмеральду наркотиками. В общем, доктор Куинсли старался сделать все, что было в его силах, в тот же день, во вторник, осмотрел ее, назначил лечение. Но все напрасно: побег был совершен около десяти часов вечера того же дня. Приехав к себе домой, Эсмеральда приняла очередную дозу наркотиков, выпила немного виски, после чего наняла машину и отправилась в Мейднхэд.
  — Уверены на все сто?
  — Конечно, нет. Я ведь не видел ее там.
  — И снова отправились в «Кроссвейз» в ночь со вторника на среду?
  — Да… Когда же приехал туда, Рико был уже мертв.
  — Мистер О'Хара, у вас есть доказательства, что миссис Рико отправилась к мужу во вторник ночью?
  Я кивнул:
  — Еще бы, я уверен в этом.
  — Не скажете, почему?
  — Нет.
  — А полицейскому инспектору Гейлу вы рассказали о своих доказательствах?
  — Нет…
  — Почему?
  — Наверное, просто забыл.
  — Вы собираетесь еще давать показания полиции?
  — Да… Придется.
  — И собираетесь упомянуть в показаниях об уликах, подтверждающих присутствие миссис Рико в Мейднхэд в ту ночь?
  — Да, придется это сделать.
  — Тогда почему, мистер О'Хара, вы не хотите поделиться ими со мной?
  — Я мог бы, но не сделаю этого. — Мои ответы его явно раздражали.
  — Мистер О'Хара, дайте нам хотя бы теоретическую базу, чтобы начать работу. Давайте предположим, что миссис Рико действительно была в «Кроссвайз» в ту ночь и убила своего мужа. Как вы думаете, она сознавала, что делает?
  — Скорее всего, нет, ведь в тот момент находилась под влиянием большого количества спиртного и наркотиков, хотя сравнить мне не с чем: ни разу не видел ее в нормальном состоянии, не говоря уже о понедельнике. Во вторник, перед отправкой в клинику, Эсмеральда была в очень плохом состоянии, как физическом, так и эмоциональном. Пока миссис Рико находилась в клинике, она не принимала никаких наркотиков и стимуляторов: пыталась обойтись без них. Знаете ли вы что-нибудь о ломке? Не слишком приятное состояние. Люди, принимающие наркотики систематически, без них могут свихнуться. Вот в таком состоянии находилась миссис Рико, покидая клинику.
  — Хорошо. Но, конечно, нашла и приняла что-то перед поездкой в «Кроссвейз», если вообще туда ездила.
  — Я почти уверен в этом.
  — Значит, — продолжал Селби, — все же приехав туда, миссис Рико плохо разбиралась в окружающей обстановке и в том, что делает?
  — Вполне возможно. Ее тянуло к нему, как магнитом, и она поехала туда…
  — Может быть это гипноз? — быстро откликнулся он.
  — Называйте это, как угодно. Но она чувствовала, что должна ехать.
  — А вам не кажется, мистер О'Хара, что миссис Рико носила пистолет для самообороны?
  — Да… не исключаю и этого.
  — А, — продолжал мистер Селби, — вы не задумывались о том, что нападающим мог быть сам Рико?
  — Нет… Рико не из тех. Он по натуре садист, но не физический. Ему доставляло удовольствие причинять ей душевные страдания спиртным и наркотиками, к которым он сам и приучил ее.
  — Понимаю. Пожалуйста, опишите миссис Рико. Что вы о ней думаете?
  — Попробую… Эсмеральда — несчастный человек. Она была прекрасной жизнерадостной девушкой, пока не встретила Рико. Но после совместной жизни у нее не осталось надежды на счастливое, спокойное будущее. Его тактика такова: воспользоваться властью над привлекательной и обязательно богатой женщиной, чтобы выудить все деньги, а перед тем, как ее бросить, отравить все дальнейшее существование.
  — Как вы думаете, существует уже и следующая жертва?
  — Откуда мне знать? Рико все время их ищет, а когда находит, подчиняет своей воле.
  Немного подумав, мой собеседник сказал:
  — Теперь, мистер О'Хара, я расскажу вам, что пришло мне в голову: если миссис Рико станет хоть немного лучше, ее тут же арестуют за убийство мужа и начнется судебный процесс, в котором, впрочем, ни один присяжный не признает ее виновной. Скорее всего, подозрение будет снято. Неумышленное убийство — возможно… но никак не преднамеренное. Когда суду станут известны подробности этой ужасной истории, несчастной женщине вряд ли будет вынесено более строгое наказание, чем условный приговор.
  — Возможно, вы и правы.
  — Очень признателен за беседу, мистер О'Хара, — продолжал Селби, — вы многое знаете о миссис Рико, практически всю ее печальную историю, поэтому хочется верить, что ваши сведения уберегут бедняжку от всех, кроме самой легкой, мер наказания.
  — Если я их обнародую.
  Он откинулся на спинку кресла с явным недоумением на лице:
  — Что значит: «если я их обнародую»?
  — Вы должны были понять, мистер Селби: я будущий свидетель в этом процессе. Конечно, защита может провести перекрестный допрос, но еще неизвестно, что я скажу на нем.
  — Понятно, — продолжал Селби, выдержав паузу. — У вас действительно был просто разговор с инспектором Гейлом, и вы не дали полных, застенографированных показаний?
  Я улыбнулся и кивнул:
  — Именно так. Планирую дать эти показания сегодня, но еще не знаю, когда точно. Необходимо сесть, сосредоточиться и воспроизвести на бумаге собственные мысли по поводу всей этой истории. Мне всегда нравилось выстукивать двумя пальцами на машинке, сегодня все будет отпечатано и передано в полицию.
  Селби тоже улыбнулся.
  — Знаете, мистер О'Хара, в результате нашей беседы, я понял, что именно сейчас существует острая необходимость в ваших письменных показаниях. Надеюсь, вы будете выступать на суде в качестве свидетеля в пользу защиты?
  — Извините… но я в этом совсем не уверен.
  — Вот теперь кое-что начинает проясняться… Признаюсь, мне было не просто сразу определить вашу позицию, мистер О'Хара.
  — Бывает, я и сам затрудняюсь это сделать, — с усмешкой ответил я.
  — Особенно удивляет то, что миссис Айвери ждет от вас самой деятельной поддержки, да и меня уверила в этом…
  — Значит, миссис Айвери ошибается. Не так ли?
  — К сожалению, да. Простите, если мои слова покажутся вам оскорбительными…
  — Не волнуйтесь. Начинайте и говорите все, что вздумается.
  — Вас беспокоят деньги, мистер О'Хара? Возможно вы думаете, что текущие финансовые расчеты с клиентом — я имею в виду миссис Айвери — оставляют желать лучшего? Но вы ошибаетесь. Миссис Айвери очень честная и обязательная женщина.
  Я усмехнулся:
  — Жаль, она сама не слышит этого комплимента.
  — Повторяю еще раз: денежная сторона не должна вас беспокоить. Все будет оплачено.
  — Разве я высказывал беспокойство по этому поводу? — Селби тяжко вздохнул, не понимая такого моего поведения, он терял доброе расположение и даже начинал видеть во мне досадного противника в предстоящем деле. Это, видимо, еще и злило его. Я почувствовал себя виноватым перед Селби, очень старавшемся угодить миссис Айвери.
  Росла уверенность в том, что после моего ухода он сразу позвонит миссис Айвери, чтобы сообщить о результатах беседы. К ней тут же вернется чувство, которое она испытывала ко мне с самого начала, и убедит в том, что я веду двойную игру. В глазах этой прекрасной женщины я снова стану жалкой тварью, если она способна так думать о людях. В противном же случае, ей представится возможность так думать.
  — Мистер О'Хара, позвольте еще раз повторить мою просьбу: судьба бедной миссис Рико находится в ваших руках, поэтому, чтобы мы хоть немного знали суть дела и могли приготовиться к защите, я настоятельно прошу рассказать мне содержание ваших будущих свидетельских показаний Скотланд-Ярду.
  Он перевел дух и продолжил:
  — Вы не чувствуете, что это ваша чисто человеческая обязанность? И разве сами не хотите это сделать, мистер О'Хара?
  — Нет, — отрезал я и поднялся. — Благодарю за отличные сигареты, мистер Селби. Извините, что оказался таким бесполезным.
  Тот пожал плечами:
  — Честно говоря, мистер О'Хара, вы меня жестоко разочаровали. После телефонного разговора с миссис Айвери, я был уверен на сто процентов, что могу положиться на вас. Но сейчас, убедившись в обратном, хочу еще сказать: не понимаю до конца вашей позиции, кроме того — она мне отвратительна!
  — Ну, ничего не могу поделать. Что-нибудь еще, мистер Селби?
  Он медленно обвел глазами стол:
  — Нет, больше ничего, мистер О'Хара.
  Его тон красноречиво говорил о том, какой я, по его мнению, сукин сын и мерзавец.
  Пожелав всего хорошего, я удалился.
  Солнце уже давно встало, и было обычное серое сентябрьское утро, а такая погода мне никогда не нравилась.
  Вернувшись в «Мэлинсон» и не придумав ничего лучшего, я поднялся к себе, разделся и отправился на боковую.
  II
  Пробудившись в семь часов пополудни и позвонив вниз, чтобы принесли двойной «мартини» и «Вечерние новости», я принялся за просмотр газеты, медленно попивая коктейль. На первой же странице бросалась в глаза статья:
  «САМОУБИЙСТВО ТЕПЕРЬ ВОСПРИНИМАЕТСЯ, КАК УБИЙСТВО.
  СКОРО СОСТОИТСЯ АРЕСТ ВИНОВНОГО В МЕЙДНХЭДСКОЙ ТРАГЕДИИ.
  Детективы из Скотланд-Ярда, которые расследуют загадочную смерть мистера Алексиса Рико, пришли к выводу, что случившееся вовсе не самоубийство, а убийство, и кто-то искусно подтасовал факты.
  Тело мистера Рико было найдено в три часа после полудни в среду миссис Элизой Фрэмптон, уборщицей. Полиция полагает, что убийство совершено около десяти часов вечера во вторник. Медики затрудняются дать более точные сведения, так как тело находилось слишком близко к электрокамину, что и продлило срок окоченения.
  Главный полицейский инспектор Миллин из Скотланд-Ярда, ведущий это дело, ожидает поступления очень важной информации, которая возможно даже приведет к аресту виновного».
  Вот так-то!
  Инспектор Гейл зря времени не терял. Он двигался достаточно шустро после нашей с ним беседы: повидал доктора Куинсли, сотрудников клиники и портье из Монтекют, в результате — они вычислили Эсмеральду, это оказалось делом нехитрым; послали человека в Уич Кросс, чтобы тот поговорил с миссис Рико об обстоятельствах дела. Доктор вовремя воспротивился этому, но полицейский все же остался в доме и ждет любой возможности выполнить свою задачу. Последние события, постоянное присутствие полицейского заставили миссис Айвери связаться с Селби и просить его о помощи. Интересно, что все-таки наговорил мистер Селби миссис Айвери по телефону после нашей милой беседы? Представляю!..
  Я принял душ, побрился и надел чистые вещи. Взглянув на себя в зеркало, пришел к выводу, что одет очень подходяще для вечеринки. Мне показалось это смешным и даже глупым.
  Спустившись вниз, — пообедал, после чего отправился к Джо Меландору. Мы поднялись в его кабинет, выпили и разговорились:
  — Кэрил, по-моему, полиция считает, что самоубийство в Мейднхэд — это убийство.
  — Да. Ты уже в курсе?
  В ответ Джо пожал плечами:
  — Мы с Милли говорили об этом и вспомнили молодую леди по имени миссис Рико.
  — Она теперь вдова. — Джо промолчал.
  — Послушай, Джо… раз уж ты заговорил об этом, мне кажется, полиция захочет задать и тебе пару вопросов.
  — Да? Ну, и что?
  Мое предположение его не очень удивило. Будучи уже много лет владельцем ночного бара, Джо мало чему удивлялся.
  — Ты тут почти ни при чем, но, думаю, они все-таки захотят пообщаться на эту тему.
  — Что значит «почти»?
  — Помнишь, твоя жена ездила собрать для миссис Рико кое-какие вещи перед отправкой в клинику? А когда мы сидели за столом, она вспомнила про свой пистолет?
  — Да. Милли и я заметили, что вы с неохотой выполнили ее просьбу.
  — Помнишь, что я тогда сказал?
  — Отлично помню. Вы сказали, что пистолет не может пригодиться ей в клинике, так как стрелять в персонал неприлично. Вы явно не хотели его отдавать.
  — Что-нибудь еще помнишь?
  — Да. Она заупрямилась. Сказала, что не поедет в клинику, пока не получит пистолет, который, якобы, одолжила у приятеля …
  — Правильно. Что я тогда сделал?
  — Вы спустились вниз и принесли пистолет из машины.
  — Я отдал его ей, Джо?
  — Нет… в общем-то, нет. Вы открыли сумочку и положили пистолет туда.
  — Ты не задумывался над этими действиями? — С минуту он напряженно думал:
  — Да. Я и Милли. Потом мы поделились своими мыслями, — с усмешкой ответил он. — И удивились тому, что вы, после долгих препирательств, все-таки вернули пистолет. Хотя, Милли пришла к выводу, что отказ мог плохо повлиять на больную.
  — А каково твое мнение?
  — Я сказал, что не стоит ломать над этим голову; вы всегда знаете, что делаете.
  — Ты даже не представляешь, насколько был прав.
  — Послушайте, я покажусь вам слишком любопытным, но какова может быть причина прихода полиции?
  — Ничего серьезного. Скорее всего, ничего и не будет, но, если все-таки фараоны явятся, ты должен рассказать им всю правду.
  — Хорошо. Выпьем еще?
  Мы выпили еще по одной виски с содовой.
  Погуляв в окрестностях бара Джо, я зашел на станцию подземки Пикадилли и позвонил Пэллу домой. Трубку снял он сам.
  — Слушай, Пэлл… Могу показаться надоедливым, но мне хотелось бы снова с тобой увидеться.
  — Конечно. Снова неприятности, О'Хара?
  — Ничего особенного: прошлой ночью наведалась полиция по поводу дела Рико.
  — Интересно, как они тебя вычислили.
  — О, это очевидно. Доктор Куинсли рассказал. Почти в этом уверен.
  — Да. Припоминаю, ты что-то такое говорил. Надеюсь, ты не стал вешать им лапшу на уши?
  — Ну… короче, именно это я и сделал. Теперь мне не по себе, и хотелось с тобой поговорить по этому поводу.
  — Хорошо. Можешь приехать сюда, но только не сейчас: у меня назначена встреча. Буду абсолютно свободен после одиннадцати.
  — Меня это устраивает. Я пока кое-что сделаю. Ну, до половины двенадцатого.
  — Отлично. Жду.
  Я повесил трубку и направился в офис. Начал накрапывать мелкий сентябрьский дождик. На улице уже стемнело, и зажглись фонари. Я вышел на улицу, где располагался мой офис. Картина была той же, что и в ту ночь, когда я впервые увидел миссис Айвери. А улица действительно похожа на реку.
  Я поднялся по грязным ступеням и прошел по деревянному коридору. Каждый мой шаг глухо отдавался во всем ветхом строении. Утешало лишь то, что нахожусь здесь в последний раз: атмосфера этого дома сильно давила.
  Войдя в свой кабинет, я отпил немного виски, приготовил пишущую машинку и подумал, что, когда, наконец, переберусь в другой офис, — обязательно куплю новую машинку. Больше я не отвлекался, вставил чистый лист бумаги и принялся за работу.
  «20 сентября 1946 г.
  Данное заявление составлено частным детективом Кэрилом Уилд О'Хара, во временном месте проживания — отеле «Мэлинсон», Лондон, W.C.I.
  В понедельник, 16 сентября, вечером я вернулся в свой офис около одиннадцати часов…»
  Пришлось прерваться, потому что послышался какой-то посторонний шум. Вокруг стояла давящая тишина. Я был уверен, что не ослышался более того, даже узнал его: это был стук высоких каблуков миссис Айвери. Теперь шаги явно приближались.
  Резко откинувшись на спинку кресла, я закурил. Вскоре дверь открылась, она вошла и осталась стоять в проеме, глядя на меня.
  Некоторые взгляды заставляют подумать о чем-то… Так вот, при ее взгляде на ум приходило слово «экстаз».
  Теперь на ней было серое шерстяное платье с белым кружевным воротничком и пальто более темного, нежели платье, но тоже серого цвета. На голове красовалась шляпка в тон остальному одеянию с ленточкой.
  Я поднялся подвинул ближе к ней большое кресло:
  — Добрый вечер, миссис Айвери. Не желаете присесть?
  — Сильного желания не испытываю, — голос звучал холодно и сухо, и теперь в нем появилась какая-то незнакомая мне нотка.
  — Ну, как хотите, — улыбнулся я.
  — Не буду долго надоедать вам. Причина моего визита — постоянное беспокойство за Эсмеральду. Такого не испытывал, наверное, еще ни один человек, это невозможно вынести. Так вот, я пришла сюда, чтобы лично убедиться в вашем более чем странном поведении… — Я не дал ей договорить:
  — Почему вы считаете мое поведение странным?
  — Когда сегодня утром полиция пришла ко мне в дом, чтобы допросить Эсмеральду, у меня сразу же возникло подозрение, что вы — непосредственная причина этого визита. Я была поражена, не могла поверить, но теперь поверю во что угодно.
  Я сделал длинную затяжку:
  — Да? Почему?
  — Утром, после прихода полицейского, я позвонила своему адвокату мистеру Селби и попросила связаться с вами, чтобы узнать о деле как можно больше. Вскоре он позвонил мне и передал содержание разговора. Честно говоря, оно повергло меня в глубочайшее изумление. Мистер Селби сообщил, что вы, скорее, похожи на свидетеля в пользу обвинителей, чем наоборот.
  — Так оно и было. Будь я на месте мистера Селби, думал бы точно так же.
  — Вам не кажется, что в создавшейся ситуации естественнее оказать помощь и поддержку этой несчастной женщине? А чего добиваетесь вы? Все ваши действия доказывают обратное.
  — Вы что, не верите мне, миссис Айвери?
  — Сегодня утром у меня состоялся разговор с доктором Куинсли. Он рассказал, что именно вы привезли Эсмеральду на лечение в клинику. И я сделала вывод, что вы очень добрый человек. В вашем характере открылись хорошие стороны, — она колебалась, — которые я отметила во время разговора в Стейнхасте, и думаю, что причиной изменения вашего поведения в лучшую сторону стала не только Эсмеральда, но и в какой-то степени я. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить…
  В ответ я усмехнулся:
  — Стараюсь как можно лучше выполнять работу для своих клиентов и производить на них хорошее впечатление.
  — Правда? И вы думаете, я поверю в это теперь?
  — После инцидента с Селби? Мне не понравился его бесцеремонный допрос, — окурок полетел в урну. — Ваша беда в том, что вы настраиваете все на свой лад, а когда не сходитесь с кем-нибудь во взглядах, сердитесь и делаете глупости. Во время нашего разговора в Стейнхасте в среду, я попросил позвонить мне, если что-нибудь случится. Вы этого не сделали, скорее сделали наоборот: позвонили Селби. Почему вы не послушались меня?
  — Не было в этом необходимости, а теперь и подавно, ведь у меня испарилась последняя капля доверия… Мистер Селби, кстати, не обольщался на этот счет с самого начала и, видимо, правильно делал.
  — Хорошо. Значит, мистер Селби и вы мне не доверяете. Что дальше?! Броситься с пирса что ли? — Я сунул в рот сигарету. — Послушайте… Скажите мне вот что: откуда такая горячность Селби? Что он собирается предпринять?
  — Ну, это должно быть известно и вам: мистер Селби уверен, что судебный процесс над Эсмеральдой состоится, против нее свидетельствует масса фактов, следовательно, возможно обвинение в убийстве. Но есть также ряд смягчающих обстоятельств, и судьи могут ограничиться условным приговором.
  — Звучит разумно. Что дальше?
  — Мистер Селби утверждает, что исход судебного процесса большей частью зависит от вас. Но, прежде чем начать работу, ему необходимы сведения, которые вы собираетесь передать в полицию.
  — Понятно. Он не получит их!
  — Почему? — Ее глаза смотрели враждебно и так казались мне даже красивее.
  — Я не готов ответить на ваш вопрос сейчас.
  — И все же, мистер О'Хара, почему? — не отставала она.
  — Не готов говорить на эту тему.
  Миссис Айвери сердито передернула плечами.
  — Люди допускают всякие ошибки в жизни. При первой нашей встрече здесь, в понедельник, вы мне не понравились, показались просто бессовестным. Но, как я уже говорила, именно такой человек мне и был нужен. Вскоре это мнение стало меняться: я думала о вас, — она цинично улыбнулась, — все лучше и лучше. А сейчас убеждаюсь, что первое впечатление оказалось наиболее правильным: вы бесчеловечны, О'Хара.
  Я пытался воспринимать эти слова с улыбкой, но настроение падало с каждым ее резким словом. С понедельника моя голова работала почти непрерывно, и теперь просто не было сил спорить, доказывать истину. Хотя не уверен, что стал бы это делать и со свежей головой.
  — О'кэй. Рад, что у вас сложилось окончательное мнение, но может быть, позволите мне закончить работу? Еще раз приношу свои извинения, что у нас нет лифта.
  Миссис Айвери побелела от гнева, встала и вышла, хлопнув дверью. Было слышно, как ее каблуки сердито простучали по коридору.
  Подойдя к окну, я выглянул на улицу. Она села в машину, развернулась и уехала прочь.
  «Ничего не поделаешь!» — подумал я и вернулся к пишущей машинке.
  III
  В пятнадцать минут двенадцатого я уже нажимал кнопку звонка квартиры Пэлла. В моем дипломате покоилась большая папка с показаниями. Я был очень доволен результатами своей работы и надеялся, что инспектор Гейл также их одобрит.
  Дверь открыл сам Пэлл, одетый в черный вельветовый халат. В зубах была зажата сигара. Мне почему-то не понравился его слишком уж самодовольный вид.
  — Проходи, — произнес Пэлл.
  Мы прошли в большую гостиную, где уже не раз бывали за текущую неделю. Пэлл указал мне на большое кресло, стоящее рядом со столиком, на котором располагался целый ряд всевозможных коробок с сигарами и сигаретами. У меня возникло ощущение, что Пэлл вполне доволен жизнью и хочет просто поболтать по душам, но, конечно, до какого-то предела. Мысль об этом заставила меня внутренне улыбнуться.
  Смешав виски с содовой, он подал один бокал мне. Потом прислонился спиной к камину и уставился на меня улыбающимся снисходительным взглядом:
  — Итак, тебя все еще что-то беспокоит?. Что на этот раз? Наверное, не нравится вмешательство полиции в это дело. Хотел сам пойти и все рассказать, когда сочтешь нужным? Но принципиально ведь ничего не изменилось, а когда-нибудь, пришлось бы это сделать.
  — Так или иначе, но я вовсе не собирался идти в полицию.
  Пэлл удивленно поднял брови:
  — Не собирался?
  — Нет, — повторил я. — И даже предвидел, что ты растреплешь им мои подозрения по поводу убийства Рико.
  Пэлл выглядел искренне удивленным:
  — Что, черт возьми, ты хочешь сказать? Что значит «растреплешь»?
  Я с улыбкой смотрел на него. Забавно будет наблюдать все его дальнейшие выкрутасы.
  — Я хотел сказать то, что сказал. Ты сделал это, чтобы обезопасить себя. Когда мы расстались вчера, ты принялся напряженно думать. Если бы я первый пошел в полицию, то потребовались бы объяснения: зачем тебе нужно было инсценировать самоубийство. Значит, лучшим способом отвести подозрения было — позвонить в Скотланд-Ярд. Не назвав своего имени, ты сообщил, что Рико именно убили, а если требуется дополнительная информация, следует обращаться к мистеру Кэрилу О'Хара в отель «Мэлинсон». Если бы все-таки они пристали с вопросами, зачем ты запутывал полицию, то сказал бы, что сделал это в порыве, но потом решил загладить вину, позвонив анонимно по телефону.
  — Ты, должно быть, совсем спятил. Ты… — спокойно сказал Пэлл.
  — Идиот. Сейчас ты начнешь говорить, что не ездил в ночь убийства в «Кроссвейз», что не видел мертвого Рико и не двигал кушетки. Но не сотрясай зря воздух. Ты приехал туда после Эсмеральды, и этот факт уже известен полицейскому инспектору Гейлу, с которым я так мило побеседовал вчера, но в общем-то о другом.
  Пэлл мигом осушил свой бокал и посмотрел на меня сузившимися и потемневшими глазами:
  — Что значит «о другом»?
  — Я всего лишь посоветовал сфотографировать следы машин на дороге позади дома, — с усмешкой ответил я. — Они могут рассказать очень многое. К гаражу ведут следы автомобиля Рико, оставленные его машиной, когда он приехал из Лондона. Поверх легли следы его же машины, но на этот раз в ней уезжала Эсмеральда после убийства мужа. А сверху видны следы твоей машины, значит, ты был там последний. Я даже знаю траекторию: ты приехал и остановился у заднего портика, а выйдя из дома, развернулся и уехал. Заднее колесо твоей машины имеет очень своеобразный протектор.
  Наступила гнетущая, подобная динамиту тишина. С лица Пэлла исчезло дружеское расположение, оно сделалось даже испуганным, но эта смена произошла едва заметно.
  Он даже рассмеялся, правда, не очень убедительно и произнес располагающим тоном:
  — Мы с тобой оба — круглые дураки, О'Хара. Играя каждый в свою игру и всячески скрывая это, мы мешали друг другу своими действиями. Ну, не смешно ли это?
  — Что? Нет, я не думаю, что это может показаться кому-то смешным.
  — Ты имеешь в виду Эсмеральду? — он пожал плечами, — но ведь это она убила Рико и должна понести наказание за содеянное. Мы ведь оба так думаем?
  Я промолчал, и снова наступила неприятная пауза. Пэлл хотел, чтобы говорил я, но не тут-то было.
  — Конечно, я был там, — наконец, решился он. — И когда увидел тело Рико, решил помочь Эсмеральде обставить все, как самоубийство.
  — Смерть Рико была бы тебе на руку, но ты никак не ожидал, что это произойдет во вторник ночью, не правда ли? Ты рассчитывал, что она убьет мужа в понедельник, но этому помешал я, а когда во вторник все-таки увидел своего друга с навечно закрытым ртом, радости не было предела.
  Только Пэлл хотел что-то сказать, как я перебил его.
  — Оставь, Пэлл. Мне все известно. Чем, по-твоему, я занимался последние пять дней?..
  Я раздавил окурок в пепельница и продолжил:
  — Теперь всем известно, что ты был в «Кроссвейз» после Эсмеральды, не так ли? Именно ты взял носовым платком первый лист письма Рико и положил рядом с кушеткой.
  Выйдя на улицу, предусмотрительно выстрелил в воздух из своего кольта тридцати второго калибра, такого же, как и у миссис Рико, а затем вложил пистолет в руку убитого, чтобы остались его отпечатки. Пистолет выпал из руки, но ты на этом не успокоился и продолжил строить себе алиби.
  — Почему это не успокоился? — неприятным тоном спросил Пэлл.
  — Тебе необходимо было запастись убедительной историей: миссис Айвери — давний клиент Агентства, она обратилась к тебе за помощью в связи с беспокойством о подруге — Эсмеральде. Ты направил ее ко мне, но я отказался взяться за работу. Поэтому ничего не оставалось, кроме как самому отправиться в «Кроссвейз», где ты и нашел мертвое тело мистера Рико. Сомнений в том, что это дело рук Эсмеральды, не возникало, тем более, что миссис Айвери упоминала о возможности такого исхода.
  Немного передохнув, я продолжал. Пэлл все молчал, но что, черт побери, он мог сказать?
  — Таким образом, будучи настоящим джентльменом, который не может выносить, когда женщина находится в беде, ты инсценировал самоубийство, чтобы у Эсмеральды появился шанс. Да, ты ведь работал на миссис Айвери. Хороша история, но моя лучше, хотя бы потому, что она правдивая.
  Мысли Пэлла вернулись в нормальное русло, и теперь его мозг работал на предельных оборотах. Наконец, он сказал с усмешкой:
  — Я всегда подозревал, что ты дурак, О'Хара. Теперь убедился в этом окончательно. Но ты заинтересовал меня. Ну-ка расскажи мне правду, которая, как ты сейчас сказал, лучше моей лживой истории.
  — Ты инсценировал самоубийство, чтобы иметь возможность всю оставшуюся жизнь шантажировать миссис Айвери. Через несколько недель все бы улеглось, а об истинном положении вещей знали бы только… ты и Эсмеральда. Полиция бы на этом закончила работу, но тут вмешался я, и все твои усилия лопнули, как мыльные пузыри. Ты собирался явиться к миссис Айвери и сказать, что Рико убила Эсмеральда. Ей ничего не оставалось, как заплатить за твое молчание, и платить так впредь, пока кто-нибудь: Эсмеральда или ты, не умер. Такова истина, и ты это прекрасно знаешь.
  — Ты сумасшедший, да и доказать ничего не сможешь. Тебе не сделать этого и в миллион лет.
  — А я и не собираюсь это делать. В любом случае ты остаешься в проигрыше.
  Видимо, моя постоянная улыбка взбесила его, и Пэлл произнес:
  — Теперь слушай, О'Хара… теперь слушай…
  — Заткнись и сядь. Тебе лучше держать рот на замке.
  — Что, черт побери, ты затыкаешь мне рот? — он пробовал вызвать в себе прежнего Пэлла — смелого и благородного.
  — Иди и сядь на свое место за столом. Сейчас я собираюсь поведать, почему тебя повесят за убийство Рико…
  Пэлл открыл рот, но я предостерегающе поднял руку:
  — Хорошо… знаю: ты этого не делал, но тебя повесят именно за это, за то, чего не совершал. Все рассчитано. Ну выбирай: или я иду с этим рассказом как ты убил Рико в Скотланд-Ярд, или ты садишься и для начала слушаешь до конца?
  Я впился в Пэлла леденящим душу взглядом. С меня слетели малейшие признаки усталости, стало даже хорошо. Пэлл сел за стол и тихо ответил:
  — Это шантаж и рэкет, вместе взятые. Ты пытаешься выманить у меня деньги, имея на руках только тот факт, что я инсценировал самоубийство, ты думаешь, что я зажат в тисках. Ну, нет. — Он попытался надменно улыбнуться. — Но продолжай, даже интересно… очень интересно. Хочу узнать, к чему приведет вся эта болтовня.
  — Хорошо. Расскажу, пожалуй, две истории. Одна произошла на самом деле, а другая придумана и по этой, второй, тебя ждет виселица. Улавливаешь? Слушай первую правдивую историю. В 1945 году к тебе пришла миссис Айвери и попросила проследить за разводом с Рико, проходившем в Нью-Йорке. Она не доверяла мужу, потому как знала, что он способен на все. За полторы тысячи фунтов ты отправился в Нью-Йорк. Там Рико перекупил тебя, и вы разработали хитроумный план: ты должен был сказать адвокатам миссис Айвери, что она отказывается от своего заявления, после чего вам предстояло украсть бланк из суда, заполнить его, каким-то образом поставить печать, а потом отослать миссис Айвери в Англию. Рико был восхищен простотой и гениальностью плана. Вскоре он собирался жениться на Эсмеральде, которая была без ума от него, а вместе вам предстояло тратить деньги, так как тогда у нее их было достаточно. Ну?
  Пэлл неподвижно сидел в кресле, глядя прямо перед собой.
  — Вот так. Все складывалось хорошо для вас обоих. Рико и Эсмеральда приехали в Англию, где состоялась их свадьба. Рико сразу же принялся пичкать ее наркотиками, чтобы подчинить себе. Если бы Эсмеральде пришло в голову развестись, то сначала нужно было проверить развод с миссис Айвери, а тогда вы оба остались бы в дураках. Наступил момент, когда миссис Рико больше не могла обходиться без героина, и муженек получил полную свободу действий. А для верности приучил еще и к алкоголю. О чем же теперь было вам беспокоиться, разве что, как потратить деньги Эсмеральды? Но вот деньги кончились, и начались неприятности.
  Дрожащими пальцами Пэлл взял бутылку и, налив полный бокал виски, залпом осушил его.
  — Хорошенькая пара — ты и Рико. Самая мерзкая пара ублюдков, которые делали жизнь беспомощной девушки хуже смерти.
  Я закурил, чтобы немного успокоиться.
  — В понедельник пришла миссис Айвери. Считая тебя человеком, которому можно доверять, она рассказала, что положение Эсмеральды очень критично, так как деньги кончились, и единственный выход из создавшегося положения она видит для себя в убийстве мужа… Затем попросила тебя навестить мистера Рико и каким-то образом напугать его. Ты направил миссис Айвери ко мне, предварительно взяв у нее адрес Эсмеральды в Монтекют. А сам немедленно двинул туда. Подождав, пока портье уйдет, ты тайно проник в квартиру миссис Рико. Вы поговорили за выпивкой. Об этом я знаю от портье, который сказал мне, что уносил два грязных стакана. Расположив к себе Эсмеральду, ты предложил ей помощь. Будучи пьяной, она поведала тебе о своих планах. После вечеринки Эсмеральда собиралась поехать в «Кроссвейз» и объясниться с мужем, а потом, возможно, прикончить его. Она, несомненно, сказала тебе об этом, потому что я тоже слышал от нее эти слова. Потом тебе в голову пришла одна мысль. Ты быстро упаковал запасной кольт тридцать второго калибра вместе с тремя запасными обоймами в сверток. Один пистолет хранился в офисе, а другой — орудие убийства — лежал у тебя дома. Ты снова незаметно проник в дом в Монтекют и оставил у портье сверток, адресованный миссис Рико. Эсмеральда не станет беспокоиться об отправителе пистолета, ей будет не до этого. А оружие окажется как раз кстати. Итак… теперь у нее есть пистолет. Именно тот, что я обнаружил в понедельник. Это был твой запасной кольт.
  Я прервал свой рассказ, чтобы передохнуть.
  — Ну как, Пэлл?
  Пэлл сидел молча, с остекленевшими глазами, а с каждым моим словом выражение его лица изменялось в худшую сторону.
  — Во вторник, — продолжал я, — мы поместили Эсмеральду в клинику, но, прежде чем поехать туда, она выпросила у меня пистолет. Обойму я, разумеется, вытащил, опасаясь несчастного случая или самоубийства. Вечером того же дня я побывал у нее на квартире. Рико оставил там записку, в которой говорилось, что он ждет Эсмеральду в «Кроссвейз» в десять часов, потому что скоро уезжает на Багамы к другой женщине. А это означало, что перед отъездом он постарается забрать с собой как можно больше денег. Он писал записку прямо там же: я заметил на чистом листе бумаги отпечатки текста. Первая записка была адресована миссис Рико, а вторая — тебе. В ней Рико просил тебя заехать к нему в полночь. Наверное, ты тоже находился под его влиянием: он постоянно угрожал тем, что мог рассказать о твоем предательстве. Он знал, что теперь миссис Айвери придется трудновато с разводом и поэтому развлекался бы на Багамах, оставаясь мужем миссис Айвери, а если бы она захотела развестись, пришлось бы выложить за согласие кругленькую сумму. Получив письмо, ты, наверное, подскочил как ужаленный. Не так ли, Пэлл?
  Я подождал ответа, но не получил его. Пэлл словно окаменел.
  — Ты знал, что Рико будет тебя шантажировать и приготовился платить; ведь, если бы правду узнала миссис Айвери, тебе пришлось бы не сладко. Но Эсмеральда так и не получила записку. Ее опередил я, когда она еще находилась в клинике. Приехав домой около десяти, миссис Рико приняла героин, перезарядила пистолет и принялась искать записку, о которой ей сообщил портье, но, не найдя оной, решила позвонить в «Кроссвейз». Связи не было и Эсмеральда бросила эту затею. Теперь в коробочке оставалась одна обойма. Ее, кстати, я тоже забрал, Пэлл… третью обойму и коробочку. Потом Эсмеральда отправилась в «Кроссвейз».
  Я встал и сделал себе напиток. Длинная речь утомила меня.
  Пэлл сидел в своем кресле, опустив руки. Он был сильно напуган.
  Я вернулся на свое место и сказал:
  — Итак, Эсмеральда отправилась в «Кроссвейз». Рико очень обрадовался ее приезду. Когда она вошла, он как раз писал ей прощальное письмо: только закончил первую страницу. «И все-таки пришла!» — торжествующе подумал он. Миссис Рико встала у камина. Расположившись на кушетке, он начал с того, что потребовал деньги и заявил, что едет на Багамы к другой женщине и, если Эсмеральда не заплатит, то ей и миссис Айвери придется очень и очень плохо. Она сказала, что деньги у нее кончились, и тут в Рико проснулось неудержимое желание поиздеваться: он огорошил миссис Рико тем, что никогда на ней и не женился, а с миссис Айвери никогда не разводился. Эти слова переполнили чашу терпения: Эсмеральда вытащила пистолет. И как только Рико попытался встать, приставила дуло ко лбу и нажала на спуск. Вот таким был этот Рико… Был.
  Я закурил и продолжил:
  — Ты приехал сразу после ее отъезда и нашел Рико мертвым. Как же ты обрадовался! У тебя, несомненно, была с собой чековая книжка и пистолет тридцать второго калибра, взятый на случай, если Рико попытается избить тебя, как он это сделал со мной! Ты стоял в дверях, недоуменно повторяя про себя: «Она сделал это! Она его прикончила!» То, что ты надеялся она сделает в понедельник, случилось во вторник. Теперь ты был в самом большом выигрыше. Оглядевшись, ты заметил, что над письменным столом горит лампа и нашел под ней исписанный листок. Первая страница письма вполне походила на предсмертную записку! Ты инсценировал самоубийство с единственной целью: шантажировать миссис Айвери до конца жизни. Ты ведь знал, что она отдаст ради подруги все, что угодно. Из пистолета ни разу не стреляли, и поэтому никакая баллистическая экспертиза не может установить из какого оружия выпущена пуля. Ты выпустил пулю в окно, приложил пистолет к руке Рико, рядом положил первую страницу его письма Эсмеральде, а гильзу оставил на месте. Последние твои действия были грубейшей ошибкой. Ты двигал кушетку с Рико к огню впереди себя, чтобы было трудно определить время самоубийства, и поэтому не заметил, что подвинул ее слишком близко. Именно это и возбудило у меня подозрения. Это сделал ты, я знаю. Но, если бы не мои показания, полиция никогда ничего не выяснила. Потом я пришел к тебе и высказал свои подозрения, что Рико убит, чтобы заставить тебя действовать. Ты зашевелился — навел полицию на Эсмеральду, а в анонимном звонке посоветовал навестить меня. Как тебе нравится мой рассказ, Пэлл?
  Пэлл ответил странным, сухим и немного хрипловатым голосом:
  — Даже если все это и правда, этого не достаточно, чтобы меня повесить… это сделала она… Я его не убивал… это она…
  — О, да… Конечно же, она его застрелила. Но ты еще не знаешь второй истории, благодаря которой ты будешь болтаться на виселице. Послушаешь?
  Пэлл судорожно облизал пересохшие губы.
  — Выпей, мерзавец. Ты оказывается еще и трус, а? Но нет, ты, конечно, смел, но только с беспомощными женщинами… например Эсмеральда… или миссис Айвери, доверявшая тебе… Ты очень смелый с ними, не так ли? Ты и твой мертвый дружок — Алексис Рико.
  Я налил бокал виски и подал ему. Руки Пэлла сильно дрожали.
  — Слушай дальше, Пэлл. Следующая история мне очень нравится. История, благодаря которой тебя повесят за убийство Рико… В ней все то же самое, что и в первом рассказе, но только до твоего прибытия в «Кроссвейз». Ты меня слушаешь?.. Все то же самое, за исключением нескольких мелких деталей, но именно они приведут тебя на эшафот.
  Теперь уже Пэлл, чтобы скрыть дрожь в руках, сцепил их, напрягаясь изо всех сил.
  — Ты вошел в гостиную и увидел Рико на кушетке, но осмотрев его, обнаружил, что он еще жив, хотя и находится в бессознательном состоянии. Потом ты понял, что произошло: стреляли вхолостую, а в гильзе, возможно, осталось немного пороха. Когда Рико рухнул назад без сознания, она решила, что муж мертв и быстро ушла!
  Я подождал, пока до Пэлла дойдет смысл моих слов. Он ожил.
  — Это бред сумасшедшего. Такого не могло быть, Пистолет был заряжен…
  — Но только не в моей истории. В моих показаниях полиции сказано, что она не могла убить его. И знаешь почему, Пэлл?
  Я ухмыльнулся.
  — Потому что я могу поклясться перед богом, что вытащил все заряды: вынул перочинным ножом пули и вставил гильзы обратно. Как можно опровергнуть мои показания? Третьей обоймы не найдут, потому что я ее забрал. Улавливаешь, Пэлл?.. Подожди… Ты еще не слышал конца истории. На столе ты обнаружил письмо, и в голове тут же созрела превосходная идея: тебе нужно было закончить работу миссис Рико! Таким образом, появлялась возможность шантажировать миссис Айвери. Ведь сама Эсмеральда верит, что сделала это, не зная о пустых гильзах. Подозрения ни в коем случае не пали бы на тебя. Ну, как, здорово, Пэлл? — закончил я.
  Голос Пэлла прозвучал откуда-то издалека.
  — Как ты можешь все это доказать? Ты… — Здесь Пэлл вылил на меня всю грязь, что знал.
  — Я расскажу тебе и это, но позже. Прежде, дай мне поведать конец этой истории. Ты решил убить Рико из точно такого же, как и у Эсмеральды, пистолета. Приставил пистолет к обожженному месту, оставленному холостым выстрелом миссис Рико, и выстрелил. Вытащив гильзу, вложил пистолет в еще теплую руку Рико, оставляя на нем отпечатки пальцев, и отпустил, на пол рядом с прощальным письмом. Теперь, — продолжал я, — ты хочешь узнать, каким образом я собираюсь все это доказать? Слушай внимательно, Пэлл, ты очень хорошо разбираешься в доказательствах, не так ли? Тогда, проверь мои. Посмотрим, сможешь ли ты найти в них изъян.
  Я дал ему минуту отдыха.
  — Передав полиции эти показания, бросающие вину на тебя, эту маленькую историю, где только мы знаем, что она лживая, я собираюсь доказать свои слова. И сделаю это так. Если моя история верна, то должен быть еще один пистолет. Им нужен будет пистолет Эсмеральды. Они его найдут, так как он уже у меня. Когда будет найден пистолет, твоя вина будет доказана. Под отпечатками пальцев Эсмеральды на корпусе пистолета полицейские найдут мои отпечатки, оставленные перед отправкой миссис Рико в клинику. Второй, наиболее важный момент: они обнаружат девять пустых гильз в обойме, потому что после того, как Эсмеральда застрелила Рико, я вытащил все пули из гильз. Но это никогда не выяснится, потому что пистолет я держал носовым платком. Мои отпечатки остались на обойме. Их там целая куча. В третьих, мои отпечатки будут изобиловать на гильзе валяющейся на коврике рядом с кушеткой. Но и там отпечатки оставлены мною умышленно. И наконец, мой дорогой Пэлл… они узнают, что ты приезжал после Эсмеральды, которая пыталась, но не убила мужа. Они определят это по следам твоей машины, оставшемся поверх всех остальных в саду возле дома. Даже если Эсмеральда начнет утверждать, что убила Ркко, фараоны этому никогда не поверят, так как она была в очень тяжелом состоянии и все это могло ей привидеться.
  Я бросил окурок в огонь и снова закурил.
  — Когда они узнают все подробности вашего с Рико грязного дела с фиктивным разводом, о незаконной женитьбе и прочих гадостях, которые вы устраивали миссис Айвери и Эсмеральде, о том, как ты убил Рико и многое другое, то повешение тебе обеспечено. Когда рано утром тебя вздернут, я, заказав двойное виски с содовой, выпью за то, что на свете больше нет такого грязного подонка, как Джон Ипайтон Пэлл.
  Пэлл, наконец, заговорил, но голос его дрожал от волнения и напряжения. Лицо стало багровым, обвисшие щеки вздрагивали.
  — Слушай, О'Хара… Я провернул классное дело и предлагаю тебе стать партнером. Я получил с этого деньги и часть этой суммы может быть твоей…
  — Сколько? — снисходительно спросил я. Глаза Пэлла загорелись.
  — Семь-десять тысяч фунтов, — быстро ответил он. — Могу выплатить прямо завтра…
  — Идиот. Вот, во сколько ты оцениваешь свою жизнь. Ты собирался заплатить Рико значительно больше, ведь так? Если бы он был жив. А как насчет двадцати тысяч?
  — Это большие деньги. Но я как-нибудь их соберу. Ради бога, О'Хара…
  — Этого недостаточно. Будет недостаточно даже миллиона.
  Я подошел к столу.
  — Слушай, мразь… тебя, конечно, мало интересовала жизнь Эсмеральды Рико. Но это была прелестная, жизнерадостная и романтичная девушка. Она вышла замуж по любви, хотела иметь детей, жить полноценной жизнью. Но, что сделал с ней ты, Пэлл? Теперь она пьяница… законченная наркоманка, которую уже никогда не вылечишь. Что бы теперь ни произошло, у нее испорчена вся жизнь. Ты хоть понимаешь, мерзавец, что вы с ней сделали — ты и Рико? Вы сделали ее жизнь хуже смерти. Вы выудили у миссис Айвери почти все деньги. Вы обманули ее с разводом. Как бы вам было весело, если бы она вышла замуж снова, не разведясь с Рико. Нашелся бы новый повод для шантажа! Даже после смерти Рико ты предпринимаешь попытки продолжить шантаж. Ты заставил меня изменить мое устоявшееся мнение о том, что японцы — самые низкие создания на свете. Но ты — хуже этих подонков. Ты — низшее существо на Земле!
  Я достал увесистую стопку листов из внутреннего кармана и показал Пэллу.
  — Вот она, эта история — наполовину правдивая, наполовину выдуманная, о том, как ты убил Рико. Вот она, а ты, проклятый Пэлл… — главное действующее лицо в ней!
  Я взял свою шляпу и вышел.
  Вернувшись в офис, я дополнил свои показания последними событиями: как рассказал историю Пэллу, о его реакции, о том, как он предлагал взятку за молчание, и о прочих отговорках.
  Потом я сунул листы в конверт, приклеил марку и написал адрес: «Инспектору Гейлу, Скотланд-Ярд».
  Вот так!
  IV
  В половине второго ночи я остановился у ворот Скотланд-Ярда, зашел в будку дежурного и попросил его передать пакет инспектору Гейлу, как только он здесь появится.
  — Смотри, не потеряй — это динамит, — шутливо пригрозил ему я.
  Констебль усмехнулся.
  — Он получит конверт через две минуты, сэр. Сейчас инспектор Гейл работает, и я пошлю ему конверт с кем-нибудь.
  Я поблагодарил его и уехал, предупредив, что если инспектор Гейл захочет со мной связаться, то я в отеле «Мэлинсон».
  Приехав в отель, я попросил портье принести мне чай в номер, и мы разговорились возле его стойки. Нащупав в кармане рекламу железнодорожной компании, вытащил ее и показал собеседнику.
  — Прекрасное место, мистер О'Хара, когда-то я работал там. Уверяю вас, этот отель — райское местечко. Старомодный, но привлекательный, там очень дружелюбные садовники.
  — Я собираюсь туда на днях, Тригг. Буду сидеть в этом саду и слушать музыку.
  — Знаете, мистер О'Хара… думаю, вам быстро это надоест. Хотя, возможно, Лондон вам надоел больше. За эти дни ничего не случилось?
  — Нет… ничего особенного.
  Я поднялся к себе.
  Глава 6
  Суббота — Последствия
  I
  В девять часов зазвонил телефон. Я открыл глаза и уставился в потолок. Мой мозг так переутомился, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Телефон продолжал дребезжать. Я встал, подошел к нему и снял трубку. Звонил Гейл.
  — Доброе утро, мистер О'Хара, — бодро приветствовал меня он. — Главный инспектор Миллин прочел ваши показания и будет рад, если вы приедете и как можно скорее.
  — Хорошо. Через полчаса буду. Что вы думаете о показаниях?
  — Это самый краткий и точный документ, который мне когда-либо попадался, мистер О'Хара. Для нас он имеет большое значение.
  — Очень рад, — я широко зевнул.
  — Еще в четверг я догадался, что вы о многом умолчали. Мне были интересны ваши письменные показания, тем более, что они проливают истинный свет на это дело. Так я передам главному инспектору, что вы скоро приедете?
  — О'кей, — я повесил трубку.
  Быстренько приняв теплый душ, после которого мне стало легче, я пренебрег щетиной: так мне не терпелось узнать мнение Миллина. Одевшись, я спустился в гараж и отправился в Скотланд-Ярд.
  Гейл встретил меня у въездных ворот и провел по лестнице в офис шефа. Миллин сидел за столом в углу, у окна. Это был толстощекий мужчина с седеющими волосами, впрочем, как и Гейл, он произвел на меня впечатление заурядного человека.
  — Присаживайтесь, мистер О'Хара, и давайте поговорим. Курите? — он придвинул ко мне коробку сигарет и достал зажигалку.
  — Премного благодарен вам, — продолжал Миллин, — за проделанную грандиозную работу, сэкономившую наше время. Все доказательства построены логично и, поэтому, верны.
  — Очень рад, что вы оценили работу. — Он улыбнулся.
  — Я вполне, даже более чем вполне, доволен, — инспектор пристально взглянул на меня. — Вы провели расследование, можно сказать, вместо полиции. И должен заметить, очень успешно. Без вашей помощи у нас возникло бы много проблем.
  Я поинтересовался, почему. Он снова улыбнулся.
  — Вы сами можете ответить на этот вопрос, мистер О'Хара. Полиция с давних пор предпочитает проводить расследования убийств самостоятельно. Существует какой-то барьер между частными детективами и Скотланд-Ярдом. Профессиональная ревность, наверное. — Инспектор рассмеялся. — Но ничто не убедительно так, как успех. Если бы вы не сделали этого, то мы с вами говорили бы о «сокрытии фактов от полиции», «препятствовании полиции», и тому подобном.
  — Я работал на клиента. У нас есть такое правило, да и у вас тоже — дело клиента строго конфиденциально.
  — Правильно. Тогда считайте, что мы о вас забыли, — шутливо произнес он.
  Откинувшись в кресле и закурив, инспектор продолжал:
  — Хочу задать один вопрос… просто из чистого любопытства… С самого начала вы работали на миссис Айвери, лучшая подруга которой — та самая миссис Рико? — Я кивнул.
  — Мы говорили со всеми, причастными к этому делу, ну и, конечно, с доктором Куинсли. Он сказал нам, что вы работаете на родственников миссис Рико. У вас не было уверенности, что он будет вам помогать, если вы не скажете ему этого?
  — Да. Я понимал, что ставлю его в затруднительное положение. Но мне нужна была его помощь и, причем, срочно.
  — Дальше?
  — Затем я отправился ночью к Пэллу. Мне нужно было проверить, насколько правильны мои предположения.
  — Вы рискуете. Ведь Пэлл, наверняка, будет отрицать ваши показания и, в частности, то, что предлагал вам деньги за молчание. Он начнет твердить, что инсценировал самоубийство с одной единственной целью — сберечь судьбу девушки.
  — Конечно, будет. Что же ему еще остается делать? — Инспектор кивнул.
  — Он будет повешен. Никакие доводы не могут противостоять предоставленным вами фактам. Меня ошарашила одна вещь. Как вы могли передать все с такой точностью, будто сами присутствовали при этом? Скорее всего, вы обладаете нестандартным аналитическим умом. Но мне хотелось бы кое-что узнать. Почему с самого начала вы подозревали Пэлла? В ваших показаниях сказано, что еще в понедельник ночью заподозрили причастность Пэлла ко всей этой истории. Мне хотелось бы знать, как вы это вычислили?
  — Очень просто. В понедельник я присутствовал в суде на процессе по разводу, который основывался на добытых мною фактах. Кроме того, еще выступал в роли свидетеля. Эту работу, оцененную в тысячу фунтов, я выполнял для агентства Пэлла. Деньги мне, действительно, были необходимы, и Пэлл это знал. Когда миссис Айвери пришла в понедельник вечером, она сказала, что просила у Пэлла помощи, но тот отказал и отправил ко мне. Вот так она и оказалась в тот вечер в конторе. В процессе нашего разговора миссис Айвери сообщила, что Пэлл, якобы, не собирается мне платить, опасаясь каких-то там неприятностей. Но тут же утешила, что если я выполню кое-какую работу для нее, сразу же получу эту сумму. Вы понимаете? — Инспектор кивнул.
  — Первой мыслью было, что она несет чушь, так как я не мог понять причины, по которой Пэлл отказывался мне платить. Я много делал для его агентства, причем всегда удачно. Мы были даже в приятельских отношениях и всегда с удовольствием помогали друг другу. Если бы ему что-то не понравилось в моей работе, то, в первую очередь, он позвонил бы мне. Не понимая, почему Пэлл наплел всю эту чепуху какой-то незнакомой женщине, я принялся искать объяснение и нашел его. А вы, сумеете догадаться?
  — Попробую. Может, получится? У вас было две теории. Первая, что она сама выдумала эту историю. И вторая, что она каким-то образом подговорила Пэлла.
  — Правильно. Именно так я и думал, потому что ничего более логичного представить нельзя. Я даже злился из-за этого на миссис Айвери, но после разговора с Рико понял, что ее слова все-таки правда. Стало ясно, зачем понадобилось Пэллу рассказывать ей эту историю: нужно было быстро выдумать причину отказа. До этого он уже выполнял работу для миссис Айвери и получил приличную сумму, хотя задание так и не выполнил — не проследил, чтобы развод с Рико прошел удачно. Что же ему оставалось делать? Первое, что пришло в голову — предложить эту работу мне. Он знал, что я возьмусь за нее только в том случае, если очень заинтересуюсь или буду в затруднительном материальном положении. Таким образом, возникло некоторое препятствие. Пэлл обошел его, подстроив все так, что я вынужден был взяться за дело: он решил сказать миссис Айвери, что не собирается платить мне. Я догадался об этом после встречи с Рико, в понедельник ночью. Порывшись в дневниках Пэлла, я обнаружил, что он выполнял задание миссис Рико примерно год назад. Все остальное… предельно просто.
  — Может быть, все действительно предельно просто, мистер О'Хара, но должен сказать, что расследование вы провели на высоком профессиональном уровне, — с улыбкой ответил он. — Примечательно, что многие считают такие дела недостойными детективов, но думаю, вы получили удовлетворение от своей работы?
  — Да… вполне. Мой мозг хорошо поработал за эту неделю.
  — О, не сомневаюсь. Скажите мне еще вот что… Вы назвали время, когда у вас возникли подозрения. А когда вы обнаружили тело Рико, и кто, по вашему мнению, инсценировал самоубийство? Пэлл? Наши сотрудники поработали над чистым листом, лежавшим под тем, на котором Рико писал Пэллу записку. Результаты отличные, все сходится. Когда же у вас появилась уверенность в том, что именно Пэлл убийца?
  — Хороший вопрос. Я начал винить Пэлла в убийстве после того, как поговорил с портье, который заметил маленький сверток, адресованный миссис Айвери. Наш диалог изложен в показаниях. Вы, наверное, помните, что кто-то оставил пакет в холле перед самым отъездом миссис Айвери в «Кроссвейз». Убедитесь в этом сами: я досконально изучил оружие, пока оно находилось у меня перед отъездом в клинику. Это автоматический кольт тридцать второго калибра. Обследовав тело Рико, я пришел к выводу, что орудие мнимого самоубийства — кольт тридцать второго калибра. — Он кивнул:
  — Я слежу за вашим рассказом.
  — Зная, что миссис Рико не могла инсценировать самоубийство только по той причине, что у нее не хватило бы сил сдвинуть кушетку, я понял: был кто-то еще, приехавший после Эсмеральды Рико. Приглядевшись, я понял, что пистолет, лежащий рядом с Рико, не принадлежал миссис Рико.
  — Как вы смогли это определить?
  — Пистолет лежал на полу левой стороной вверх. На этой стороне пистолета Эсмеральды была хорошо заметная царапина, которую я заметил, когда вытаскивал пули из гильз. Таким образом, я убедился в том, что пистолет лежащий на полу, не принадлежит миссис Рико.
  Инспектор Миллин слушал меня с неподдельным интересом:
  — Продолжайте…
  — А кое-что я знал наверняка. Человек, приходивший после миссис Рико, чтобы инсценировать самоубийство, знал калибр и тип пистолета Эсмеральды. Этот же человек оставил сверток для миссис Рико в Монтекют, но он не знал о маленькой царапинке, которую оставили ключи или заколка миссис Рико, пока пистолет находился в ее сумочке.
  Довольная улыбка озарила его лицо:
  — Вы великолепны, мистер О'Хара. Я обещаю никогда не вмешиваться в расследуемые вами дела без вашей просьбы. Теперь вернемся к официальной стороне дела. Должен сообщить, что мы проверили все ваши показания и пришли к выводу, что предположения о следах на задней дороге верны. Последовательность такова: в конце дня приехал Рико и поставил машину в гараж. После того, как миссис Рико подумала, что убила мужа, она вышла во двор. Наверное, бедная женщина только в саду осознала свой поступок. От волнения закружилась голова, и она прислонилась к рододендрону. В этот момент выпал пистолет, который был найден под кустом рододендрона рядом с поляной. Вспомнив о своей единственной подруге — миссис Айвери, живущей в Суссексе, миссис Рико вывела из гаража машину мужа и поехала к ней. По дороге — опрокинула мотороллер, развозивший молоко, но в остальном все сложилось благополучно, потому что дороги в тот час еще пустовали. Последними легли следы машины Пэлла. Ваши отпечатки пальцев есть на гильзе и на обойме, как вы нам и сообщали… Но ответьте мне вот на какой вопрос. Вы вытащили заряды, чтобы предотвратить несчастье?
  — Да. Прежде чем вернуть Эсмеральде пистолет, я хотел вытащить обойму, но это было бы, согласитесь, довольно глупо, и мне ничего не оставалось, как вытащить заряды. В итоге, она ничего не заметила, пока не стала бы стрелять или проверять обойму. С помощью этого пистолета нельзя убить человека.
  — Понятно. Большое спасибо, мистер О'Хара. Вы оказали нам неоценимую помощь, благодаря чему можете обратиться в разведывательное управление и, я думаю, получить там высокооплачиваемую работу.
  — И вам большое спасибо, — я поднялся. — Мне пора. Вообще-то, я собираюсь поехать отдохнуть, если не понадоблюсь вам?..
  Миллин отрицательно покачал головой:
  — Не беспокойтесь. Просто оставьте Гейлу свой адрес на всякий случай. Вы будете главным свидетелем в процессе над Пэллом, как только мы его схватим.
  Я удивленно поднял брови:
  — Он, что — бежал?.. — Инспектор кивнул:
  — Покинул свою квартиру сегодня около четырех часов утра. Не уверен, что нам удастся его поймать.
  — Думаю, сможете. Скажите… при нынешнем положении дел миссис Рико грозят какие-либо неприятности? Ей будут предъявлены обвинения?
  — Нет… вовсе не обязательно, — медленно ответил он.
  Я подошел к двери, когда зазвонил телефон. Инспектор Миллин снял трубку. Уже закрывая дверь, я услышал:
  — Минуточку, мистер О'Хара.
  Пришлось вернуться в комнату. Миллин говорил в трубку:
  — Хорошо, Стрэвенс… делай все, как обычно. Ты можешь рассмотреть задний левый протектор?.. Это необычный тип?.. На шине ромбовидная насечка? Хорошо… ты знаешь, что делать.
  Инспектор повесил трубку и пояснил:
  — Теперь нам не нужно искать Пэлла, мистер О'Хара.
   Почему?.. Что случилось? — Он пожал плечами:
  — Короче, он вел машину по плохой дороге над карьером близ Доркинга. Падение с высоты в двести семьдесят футов. Это случилось около семи часов. Машину сплющило в лепешку, но сержант смог определить, что задний левый протектор несколько необычен. Теперь, я думаю, можно считать дело об убийстве Рико закрытым.
  С улыбкой мы подали друг другу руки, попрощались, и я ушел.
  Вернувшись в «Мэлинсон», и поставив машину в гараж, я поднялся к себе. Стоя перед зеркалом в прихожей, сказал своему отражению:
  — Ну, парень, ты выиграл! Все отлично. Усталость как рукой сняло. Теперь я избавился от «тайваньского» чувства раз и навсегда.
  Стрелки часов показывали четверть двенадцатого. За окном стоял солнечный день.
  Выпив немного виски, я позвонил горничной и попросил разбудить меня в шесть часов и принести двойной «мартини».
  Потом разделся и нырнул под одеяло.
  II
  Звонок разбудил меня чуть раньше шести, и я попросил девушку прислать мне вместе с «мартини» «Вечерние новости».
  Попивая коктейль, я читал отчет, напечатанный в газете.
  «САМОУБИЙСТВО РИКО — УБИЙСТВО
  Полицейские, ведущие дело о «самоубийстве» мистера Рико в его собственном доме близ Мейднхэд, выяснили, что его убили. А убийца инсценировал самоубийство с целью замести следы.
  Благодаря усиленным стараниям Главного полицейского инспектора Миллина из Скотланд-Ярда, под руководством которого работала беркширская полиция, найден второй пистолет — близнец тому, из которого убили мистера Рико.
  Выяснилось, что убийца спланировал все так, что подозрение падало на совершенно невинного человека — женщину, которая посетила дом в ночь трагедии.
  Следы автомашин на задней подъездной дороге к «Кроссвейз» сыграли решающую роль.
  Сегодня утром в восемь тридцать в карьере, расположенном рядом с дорогой Доркинг-Рейгейт, найдено тело Джона Ипайтон Пэлла; его-то полиция и собиралась обвинить в убийстве.
  Мистер Кэрил О'Хара, частный детектив, у которого состоялся разговор с мистером Рико в ночь, предшествующую убийству, сообщил полиции важную информацию. Расследование закончено так быстро, благодаря этим данным».
  Допив ««мартини»» и приняв теплый душ, я спустился в ресторан пообедать. Во время еды голова была занята мыслями о Пэлле.
  Единственное разумное решение в его жизни это самоубийство. Тем самым, он избавил массу людей от хлопот и потери времени.
  Отличная пара — Рико и Пэлл. Разница между ними в том, что у Рико была хорошая голова, а Пэлл только думал, что умен. Рико здорово выиграл, когда выкупил у Пэлла согласие остановить развод. Это был мастерский удар. Даже если бы все открылось, он остался бы ни при чем. Миссис Айвери все еще оставалась его женой, и за развод Рико мог бы потребовать кругленькую сумму. Кроме того, был еще один возможный объект шантажа — Пэлл.
  Пэлл это знал, но надеялся, что Рико не заявит в полицию. Он недооценивал Рико: это был парень с самыми крепкими нервами на свете, острым умом и большим жизненным опытом. Наверное, достаточно много людей, как мужчин, так и женщин, будут рады узнать, что Рико настал конец.
  Официант прервал эти размышления, сообщив, что меня просят к телефону. Это снова оказался Селби:
  — Мистер О'Хара, я пытался дозвониться раньше, но вы спали, и я решил вас не беспокоить. Мне очень неудобно за свое поведение; наверное, вы просто не могли быть тогда откровенны.
  — Да, действительно. Теперь-то вы все знаете?
  — Да, — последовал ответ. — Все. Сегодня в Стейнхаст приезжал Главный полицейский инспектор Миллин. Он передал нам содержание ваших показаний и разговор с Пэллом. Мистер Миллин шутливо заметил, что не знает, что с вами делать: то ли наградить медалью, то ли осудить за то, что вы отнимаете хлеб у полиции.
  Я усмехнулся:
  — Он решил, насколько я знаю, упомянуть меня в статье, опубликованной в «Вечерних новостях». Этого вполне достаточно.
  — Миссис Айвери, — продолжал Селби, — просила передать, что выражает благодарность за проявленную отвагу и упорство. Она…
  Я не дал ему договорить:
  — Не согласен: если я беру деньги, то считаю своей обязанностью непременно выполнить задание наилучшим образом. Порядочность отсутствует у большинства детективов, так как часто бывает, что это качество мешает работе.
  — Миссис Айвери говорила, что между вами произошел некий инцидент, в результате которого вы вернули ей деньги. Она попросила меня передать чек на тысячу фунтов. Но может быть, вы хотите прибавки? У меня есть полномочия увеличить гонорар.
  — Нет. Достаточно тысячи фунтов. Изначально оговаривалась именно эта сумма.
  — Вам выслать чек в отель «Мэлинсон»? — поинтересовался Селби.
  — Спасибо. Вышлите его в конце следующей недели: в ближайшее время — собираюсь уехать из Лондона отдохнуть. Если не вернусь к этому сроку, пусть чек подождет.
  — Отлично, мистер О'Хара. Еще раз благодарю за все, что вы сделали для миссис Айвери.
  Я повесил трубку и отправился в бар. Там сейчас никого не было, и только Джордж — бармен — протирал бокалы, насвистывая какую-то мелодию.
  Заказав двойное виски с содовой, я устроился за столиком в углу.
  Вот так закончилось дело миссис Айвери. Я совершенно вымотался, но получил причитающуюся тысячу фунтов.
  Оценив свои финансовые возможности, я понял, что после покупки машины и прочих расходов (вместе с тысячей миссис Айвери), у меня остается одиннадцать сотен фунтов. Неплохо. Никогда не имел столько денег с момента возвращения с Тайваня.
  С тысячей сто в кармане можно начать все заново. Сниму новый офис, найму секретаршу. Да и статья в «Вечерних новостях» должна сыграть не последнюю роль: люди прочтут и запомнят мое имя, да и Селби может когда-нибудь обратится ко мне за помощью. Я еще покажу конкурентам! Нужно только хорошо работать.
  Напряжение, копившееся все эти пять дней, спало и теперь мне стало как-то не по себе.
  Неужели я потерял миссис Айвери?
  И сразу же понял, что это так. Она была — само совершенство: мне нравилась ее внешность, манера говорить, взгляд… все!
  И что же осталось? Не осталось ничего, я потерял ее навсегда… Все прошло. Только в памяти останутся три картины: она в розовом платье с синими карманами; в малиновом халате и в сером шерстяном платье. Три картины и тысяча фунтов стерлингов.
  Какой позор — я взял с нее деньги!
  Допив впеки, понес стакан к бару.
  Вдруг открылась дверь и вошел Куинсли. Заметив меня, начал приближаться с улыбкой:
  — А… вот вы, где. Мне сказали, что вы отправились выпить.
  Предложив ему то же и не дождавшись ответа, я заказал два виски с содовой.
  — Всего час назад я вернулся из Стейнхаста. Миссис Айвери довезла меня до Лондона, попросив встретиться с вами.
  — Как чувствует себя Эсмеральда?
  — А вы не знаете? — тихо удивился он. — Ее больше нет. Бедная девочка… Она умерла прошлой ночью. Не могу передать, как мне ее жаль. Вчера позвонила миссис Айвери. Но я ничего не успел сделать. Да и не мог помочь ей больше, чем местный врач: Эсмеральда зашла слишком далеко. Умерла она тихо. Слава богу, легкая смерть.
  Слово «легкая» Куинсли произнес, почти как «хорошая».
  — Там присутствовали и ее родители, — продолжал он. — Сегодня они забрали тело. Ее похоронят где-то рядом с их домом. Печальный оказался конец, — доктор вздохнул. — Ну, мне пора к пациентке. Мертвых не воскресишь. Рано или поздно…
  — Она что-нибудь говорила перед смертью? — Он покачал головой:
  — Почти ничего. Все время находилась без сознания. У нее было плохое сердце, и этого потрясения оказалось достаточно… — доктор отпил немного виски. — В конце концов, это не так уж плохо, что этим кончилось.
  — Она слишком далеко зашла с наркотиками. Не уверен, что ее можно было вылечить. Промучившись, они наконец-то освобождаются от этой зависимости, но только вам начинает казаться, что все нормально, как все начинается сначала. Эсмеральда была слабой и несчастной девушкой. Мне кажется, такой исход для нее даже лучше, чем полная мучений жизнь.
  Я кивнул. Доктор улыбнулся:
  — Ее последние слова показались мне немного странными. Она говорила очень тихо, почти шепотом, но я расслышал слова достаточно хорошо: «Мне нравится Кэрил — Кэрил — Дед Мороз… Я сняла его с дерева…» Может эти слова были адресованы вам?
  — Да… я это уже слышал… Она говорила, что я — ее любимый детектив. Вообще-то, я тоже так думаю.
  Доктор заказал еще два напитка.
  — Миссис Айвери хочет с вами встретиться. Она останется в Лондоне еще дня на два, и я обещал передать вам ее просьбу.
  — Спасибо.
  Допив бокалы, мы попрощались, и он ушел.
  Я заказал еще одно виски с содовой и вернулся на свое место за столик в углу.
  Интересно. Когда я услышал, что миссис Айвери хочет со мной встретиться, то сразу же захотел уклониться от этой встречи,
  И вот почему: у нее не было никакого предлога или причины для встречи. Ну, а мои чувства в данном случае, значения не имеют.
  Она — красивая богатая женщина и просто довольна моей работой. Ведь если бы не мои усилия, то Пэлл до конца жизни сидел бы на ее шее, а Эсмеральде предъявили бы обвинение в убийстве. Зная все это, она была благодарна.
  Узнав о том, как я поступил в финале всей этой истории, миссис Айвери пришлось резко изменить мнение и приказать Селби выплатить мне тысячу. Целью ее предстоящего визита будет, по-видимому, выражение благодарности, признательности и прочее.
  Вот и все миссис Айвери… вот и все…
  Но тут я подумал: «Нет. Наверное, будет лучше для нас обоих, если я исчезну первым, оставив при себе три ее изображения. Может быть, когда открою свое собственное сыскное агентство О'Хары, я приеду к ней и скажу… «Помните меня?»… Может быть…»
  И никаких сентиментальных прощаний!
  Никто не узнает истинного положения вещей в этом деле. Хорошо, что Эсмеральда так и не приходила в сознание, а то ведь могла во всем признаться перед смертью. А уж она-то точно знала, кто убил Рико…
  Я поднялся наверх, собрал чемодан и, спустившись в холл, зашел в регистратуру.
  Менеджер, слава богу, был там.
  — Я уезжаю отдыхать на несколько дней. Забронируйте для меня номер с ванной. А оставшиеся вещи из прежнего номера перенесите в новый. Собираюсь вернуться к концу следующей недели.
  — Конечно, мистер О'Хара. Вы были очень заняты все эти дни… Нам собирать корреспонденцию для вас или отсылать куда-то?
  — Оставляйте здесь, до моего приезда.
  Я спустился в гараж, запихнул чемодан в багажник «Ровера» и поехал к Джо, думая: «Ну, прощай… миссис Айвери…»
  III
  В одиннадцать часов мы с Джо сидели в уютном уголке за столиком и беседовали, рассматривая собравшуюся публику.
  — Сегодня в шесть утра к нам явился парень из Скотланд-Ярда. По-моему, его зовут Гейл. Он интересовался событиями, предшествовавшими отправке миссис Рико в клинику.
  — Что именно его интересовало?
  — Пистолет. Я рассказал, как вы просили, всю правду.
  — Он проглотил твой рассказ?
  — Да, но спросил, почему вы так быстро изменили свое решение. Я сказал, что мы с Милли обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что вы знаете, на что идете и никогда не делаете глупостей.
  — Очень любезно с твоей стороны.
  — Потом он рассказал, как кончилось дело. Мы выпили ликера и поболтали. Этот Гейл хороший парень.
  — Эсмеральда скончалась. Сердечный приступ или что-то в этом роде.
  — Сожалею. Она была прелестной девушкой.
  Мы выпили еще по бокалу виски, и потом я спросил разрешения позвонить. Поднявшись наверх, я позвонил в отель в Торки и заказал номер.
  Покинув Джо, я направился к Маку. Он принялся мыть машину, проверять масло и заливать полный бак бензина. Пока он этим занимался, я отправился на вечеринку к Гризелде. Поприветствовав ее в баре, я сразу направился в танцевальный зал. Там я обнаружил крошку с отменной фигурой. Столик, за которым сидел в прошлый раз, оказался свободен, и я тут же устроился за ним. Попивая виски, я наблюдал, как почти вся мужская половина зала пыталась пригласить эту неприступную даму на танец.
  В половине первого я вышел из заведения Гризелды и вернулся к Маку. Машина была готова и, ни минуты не медля, я расплатился с Маком и выехал на улицу. Стояла тихая ночь. «Все могло сложиться куда хуже», — размышлял я.
  Миновав Чисвик, машина выехала на Главную восточную магистраль. Я был погружен в свои мысли, и поэтому стрелка спидометра не переваливала за отметку тридцать.
  Остановив машину на той же развилке, что и в понедельник, закурив и расслабившись, я оценивал события прошедшей недели. Несомненно, за эту неделю многое перевернулось в жизни всех, кто имел отношение к этому делу.
  Мои мысли переключились на миссис Айвери. Наверное, приехав в «Мэлинсон», чтобы поблагодарить меня, она будет очень удивлена моим исчезновением. Может быть, миссис Айвери подумает, что я от нее сбежал.
  И она будет, в общем, права. Это действительно так.
  Я надавил ногой на акселератор и свернул налево в сторону Стейнз, точно зная, зачем отправляюсь в Девоншир.
  Глава 7
  Воскресенье — Прощание с Айвери
  В девять часов я миновал Шате-Беллвью, через который проходила дорога Ньютон Эббот-Тотнес. Было солнечное сентябрьское утро. На полях сверкала роса, из-за холмов выглядывали шпили костелов.
  Люди, рассказывавшие мне о Девоншире, говорили, что это просто райское место. И они не преувеличивали. Теперь эта провинциальная часть Англии стала моей любимой. Лондон казался сущим адом с его пробками и смогом.
  Будучи в дороге добрых семь часов, я совсем не устал. Все отошло на задний план. Осталась только дорога …
  В Тотнесе я позавтракал в семизвездочном отеле и заправил машину в ближайшем гараже. Проехав Пейнтон, я очутился на дороге в Торки и остановился полюбоваться морем.
  От нечего делать начал гадать, что делали люди, непосредственно причастные к делу Рико, в прошлое воскресенье в это же время.
  Рико… Наверное, для него это была самая трудная неделя в жизни. Он думал о женщине, ждущей его в Нассау на Багамах — следующей жертве, которая даже не подозревала, что сует голову в пасть крокодилу.
  Рико, планируя, как добыть деньги перед отъездом, собирался потребовать их в письме Эсмеральде. Он начал писать его во вторник, в день своей смерти.
  И Пэлл. Пэлл метался, не зная, действовать ему или нет; сколько осталось жить; сколько придется заплатить Рико.
  Миссис Айвери. Миссис Айвери не находила себе места, волнуясь за свою подругу Эсмеральду. Наконец, она решилась обратиться в понедельник за помощью к Пэллу.
  Эсмеральда. Эсмеральда находилась в своей квартире в Монтекют с вечной головной болью. Немного подумав, если она могла это делать, Эсмеральда пришла к выводу, что нужно набраться храбрости и действовать. Она даже не предполагала, что будет очень близка к убийству в понедельник. Или, что встретит меня, окажется на квартире у Меландеров, попадет в клинику, а финальная сцена в «Кроссвейз» все-таки состоится.
  А я? Я улыбнулся. В воскресенье меня переполняла радость от того, что завтра, получив тысячу фунтов, смогу отдохнуть в Девоншире. Мне не нравились бракоразводные процессы. Утром я гулял, а после обеда валялся в кровати.
  Да… вот так… всего неделю назад, а кажется, что так давно.
  Я еще раз окинул взглядом сверкающее море.
  Железнодорожный переезд оказался открыт, и я беспрепятственно въехал на вершину холма, слева от которого находилась Бабакомба. Водная гладь залива искрилась под яркими лучами утреннего солнца. На берегу моря стоял тот самый вожделенный отель. Потрясающая тишина нарушалась только дальним рокотом прибоя, да тихим шелестом ветра. Дом в старинном стиле окружал ухоженный сад.
  Въехав на территорию курорта, я поставил машину на стоянку и пошел зарегистрироваться. Когда, наконец, добрался до прохладной тиши отведенной мне комнаты, встал вопрос: сначала выспаться, или идти на прогулку? Учитывая, что день выдался просто восхитительный, я решил, что отоспаться еще успею и выбрал прогулку.
  Побрившись, приняв душ и переодевшись, я спустился вниз.
  Проходившая по веранде горничная, сказала:
  — Кофе ждет вас в саду, мистер О'Хара.
  Хотя я и не делал такого заказа, идея пропустить чашечку кофе пришлась мне по душе. Пройдя через библиотеку и оранжерею, я очутился в саду.
  Стоя на верхних ступеньках лестницы, я испытывал самое большое наслаждение в жизни.
  Передо мной расстилался сад. В специально сделанном из кустов закутке стоял столик с накрытыми приборами для кофе. За ним сидела миссис Айвери.
  Еще одна картина навсегда останется в моей памяти! На ней было летнее платье цвета мимозы и короткая курточка. На платье и курточке были сделаны вставки из ярко зеленой материи. Зеленые туфли дополняли картину. Шляпки не было. Миссис Айвери с улыбкой смотрела на меня.
  Переборов себя, я спустился к ней и небрежно сказал:
  — Доброе утро, миссис Айвери. Рад вас видеть.
  — Очень польщена, что мой вид вас радует. Берите стул, садитесь. Я заказала для вас кофе: видела, как вы приехали, и поэтому смогла устроить эту скромную встречу.
  Придвинув стул, я сел, уставившись на нее.
  — Вы думали, от меня так легко избавиться? — мягко проговорила она.
  — Как вы узнали, что я приеду сюда?
  — Это было несложно. Я была в отеле «Мэлинсон» и попросила доктора Куинсли сообщить вам, что собираюсь с вами встретиться. Я так и знала, что вы попытаетесь удрать. Менеджер сказал, что не знает вашего нового адреса, а вот портье оказался в курсе.
  Мое лицо расплылось в улыбке.
  — Реклама… реклама железнодорожной компании!
  — Он вспомнил, что вы показывали ему эту картинку и говорили, что собираетесь сюда поехать. Тогда я заказала себе номер и тоже поехала в Торки. Я здесь с девяти часов.
  Я промолчал. Миссис Айвери подала мне чашечку кофе.
  — Это обязательно? — Она кивнула.
  — Для меня — да. Я все же хочу от всего сердца поблагодарить вас за проявленное мужество и сообразительность. Спасибо. Все кончилось хорошо, только вот Эсмеральда… — Голос миссис Айвери поменялся: Да. Но доктор Куинсли, да и многие другие, говорят, что так даже лучше для нее самой. Кстати, родители Эсмеральды тоже благодарят вас.
  Мы помолчали. Почти всегда я заранее старался подготовиться к возможным жизненным ситуациям, но такого поворота событий никак не ожидал.
  — Надеюсь, что не помешала вам своим приездом. Но, знаете, мне хотелось поговорить с вами об одном важном для меня деле.
  — О чем именно? — поинтересовался я.
  — Это уже новое дело, и надеюсь, что после отдыха вы возьметесь за него. Уверяю, что результат вас очень обрадует.
  — Итак, мне еще раз придется стать незаменимым? — усмехнулся я.
  — Не знаю, но объяснение этого дела будет куда проще, первое.
  — Ну, рассказывайте же. Надеюсь, оно меня заинтересует.
  — О, с удовольствием. Это касается женщины по имени Леонора Айвери и великого мужчины по имени Кэрил О'Хара. Не хочу вдаваться в детали, но надеюсь, что на протяжении предстоящей недели мы обсудим детали и придем к его счастливому разрешению. Как вы думаете, мы справимся? Вас заинтересовало дело?
  «Какого черта! — подумал я. — Я влип и знаю это. Но буду стараться вырваться из ее пут до последнего усилия воли, но не потому, что боюсь ее, а потому, что боюсь самого себя. Это был совершенно неожиданный исход столь трудной недели».
  — Вы выиграли, — с улыбкой ответил я. — Пытаясь избежать встречи с вами, я отказался от денег, но все бесполезно. Вы очень решительная женщина. На этот раз…
  — Да! Вы правильно подметили я не сверну с дороги.
  Она наполнила из кофейника мою чашку и, как будто на свете никогда не существовало ни Рико, ни Пэлла, сказала:
  — Думаю, это будет прекрасный отпуск, а?
  Я не ответил на ее вопрос, потому что считал, что ответа не требуется.
  — Жизнь порой вытворяет невероятное. В прошлый понедельник я грезил этим местом, морем, солнцем, но во всем этом чего-то не хватало. Теперь я знаю — вас.
  Она подвинула ко мне чашку с дымящимся кофе и мягко произнесла:
  — Ну… я здесь. Вы счастливы? Или что-то опять не так? — Я с улыбкой кивнул:
  — Одна маленькая деталь, ее и не хватает: на картинке в рекламе изображена сцена для оркестра. Там даже виден дирижер, машущий палочкой…
  Она рассмеялась и взглянула на часы. Машинально я тоже посмотрел на свои. Прошло несколько секунд после одиннадцати часов.
  Где-то в старой церкви начал бить колокол. И — о боже мой! Заиграл оркестр!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"